Собрание сочинений. Том 6 [Ромен Роллан] (pdf) читать постранично, страница - 2

эгоизм, а какая-то болезненная привычка жить в мечтах. Жаклина
лишь увеличила окружавшую его пустоту; ее любовь провела между Оливье и другими людьми некий магический
круг, который остался и после того, как любовь уже
прошла. Да к тому же, по темпераменту своему, Оливье
был аристократом. Несмотря на чувствительное сердце,
он с самого детства, в силу телесной и душевной своей
хрупкости, инстинктивно сторонился толпы. Ее запах, ее
мысли всегда отталкивали его.
Но все изменилось благодаря одному обыкновенному
происшествию, свидетелем которого ему пришлось быть.
Он снял скромную квартирку в верхней части Монруж, неподалеку от Кристофа и Сесили. Квартал был
демократический, и дом населен мелкими рантье, чиновниками и несколькими рабочими семьями. В другое
время Оливье страдал бы от этой среды, столь ему чуждой; но теперь ему было все равно, где жить, здесь ли,
там ли: везде он был чужим. Он не знал, кто были его
соседи, да и не хотел э^ого знать. Возвращаясь с работы
(он устроился на службу в каком-то издательстве), он
запирался у себя со своими воспоминаниями и выходил
из дому только для того, чтобы повидать своего ребенка
и Кристофа. Квартира не была для него домашним очагом: это была темная комната, наполненная образами
прошлого; и чем темнее и оголеннее были стены, тем отчетливее выступали эти образы. Он едва замечал лица,
с которыми встречался на лестнице. Помимо его воли,
однако, некоторые из них запечатлевались в его памяти.
Есть люди, которые хорошо видят лишь то, что прошло.
Н о тогда ничто уже не ускользает от них, и мельчайшие

подробности точно резцом врезаются в их сознание. Таков был Оливье, населенный тенями живых. Они всплывали в нем при каждом потрясении; и Оливье, никогда
не знавший их дотоле, вдруг узнавал их, протягивал к
ним руки, силился их схватить... Увы, слишком поздно.
Однажды, выходя из дому, он увидел у подъезда
толпу, собравшуюся вокруг привратницы, которая громко
о чем-то разглагольствовала. Он был так мало любопытен, что продолжал бы свой путь, не осведомившись, в
чем дело, но привратница, жаждавшая завербовать лишнего слушателя, остановила его, спросив, знает ли он,
что приключилось с беднягами Руссель. Оливье, который
понятия не имел, кто такие «бедняги Руссель», стал слушать ее с учтивым безразличием. Когда он узнал, что
семья рабочих —отец, мать и пятеро детей — только что
в этом доме покончили самоубийством от нищеты, он,
как и все другие, впился глазами в стены, продолжая
слушать рассказчицу, которая без устали, вновь и вновь
повторяла свое повествование. По мере того как она говорила, к Оливье возвращались воспоминания; он припоминал, что видел этих людей; он задал несколько
вопросов. Да, он вспоминал их. Отец (он слышал его свистящее дыхание на лестнице) — рабочий-пекарь, с испитым лицом, из которого вся кровь точно высосана была
жаром печи, со впалыми небритыми щеками; в начале
зимы у него было воспаление легких, он вышел на работу,
еще не оправившись от болезни; она вспыхнула вновь, и
последние три недели он был без работы и без сил.
Мать, постоянно беременная, разбитая ревматизмом, надрывалась, работая в нескольких домах поденщицей, целыми днями бегала по городу, домогаясь у попечительств
скудного пособия, которое все никак не выдавали. А тем
временем непрерывной чередой появлялись на свет дети:
одиннадцати лет, семи, трех лет, — не говоря уже о двух,
умерших в младенчестве; и в довершение всего — близнецы, которые выбрали для своего появления весьма
удачный момент: они родились в прошлом месяце.
— В день их рождения, — рассказывала соседка,—
старшая из пятерки, одиннадцатилетняя Жюстина — бедная девочка! — расплакалась и все спрашивала, как же
Она будет таскать двоих сразу.

Глазам Оливье тотчас же представилась эта девочка — большой лоб, бесцветные, гладко зачесанные назад
волосы, мутносерые навыкате глаза. Он всегда встречал
ее то с провизией, то с младшей сестренкой на руках; а
иногда она вела за руку семилетнего брата, худенького,
хилого мальчика с миловидным личиком. Когда они
сталкивались на лестнице, Оливье со свойственной ему
рассеянной вежливостью произносил:
— Виноват, мадемуазель.
Она ничего не отвечала; она проходила мимо — торопливо, почти не сторонясь, но его учтивость втайне доставляла ей удовольствие. Накануне, под вечер, часов в
шесть, спускаясь по лестнице, он встретил ее в последний раз: она тащила наверх ведро, наполненное древесным углем. Ноша казалась очень тяжелой. Н о ведь дети
из простого народа привычны к этому. Оливье поклонился, по обыкновению не взглянув на нее. Спустившись
на несколько ступенек и машинально- подняв голову, он
уйидел склоненное над перилами маленькое искаженное
страдальческой гримасой личико и глаза, следившие за
тем, как он спускался. Она тотчас же пошла дальше наверх. Знала ли она, что ее ждет там? Оливье не сомневался в этом, и его