Погружение в бездны разума [Евгений Юрьевич Лукин] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Евгений Лукин Погружение в бездны разума

Предполагается, что человек, который вообще не имеет наклонности к мышлению, не может мыслить худо.

М. Е. Салтыков-Щедрин
Мирона Притырина я помню ещё долговязым застенчивым студентиком. Теперь это крупный бизнесмен — килограммов этак на полтораста. Ноги при ходьбе он разбрасывает в стороны, а руки держит несколько врастопыр, поскольку не может прижать их к туловищу. Осанка — величественная. Да и как иначе, с его-то нынешней корпуленцией!

Все эти детали облика выявились при личной встрече, предварённой внезапным телефонным звонком. Первым за десять лет.

— Ты мне нужен, — прямо сказал Мирон — так, словно мы с ним расстались вчера.

— Вернее, нужен мне не ты, — уточнил он, когда я, несколько, признаться, оторопелый, прибыл в его просторный офис. — С Ефимом Голокостом — дружишь?

— Н-ну… в общем… Да. Дружу…

— Тогда поехали.

— Куда?

— К нему.

И поехали мы к Голокосту.

* * *
Раньше он так по-хозяйски людьми не распоряжался. Почему я не обиделся и не послал его подальше? Ну, во-первых, давненько не видались, во-вторых, разобрало любопытство: зачем это владельцу торговой фирмы понадобился вдруг народный умелец?

При всей своей гениальности Ефим Григорьевич Голокост не то чтобы трусоват — нет, скорее он склонен к уважительному трепету перед хозяевами жизни. Вполне естественно, что Притырин поразил его своими размерами, статью и бесцеремонностью.

— Мысли читать?.. — осведомился Мирон.

К тому моменту, когда мы с ним ступили в квартиру Голокоста, я почти уже привык к новой манере речи моего бывшего сокурсника. Бизнесмен Притырин произносил лишь ключевые слова, а фразу в целом собеседник должен был достроить сам.

Задрав вдохновенно всклокоченную бороду, хозяин с восторгом уставился на огромного гостя.

— В каком смысле?

— В прямом.

Изобретатель-самородок уложил голову ухом на плечо и озадаченно поскрёб макушку.

— В прямом — нет, — с сожалением сообщил он, возвращая мыслительный орган в исходное положение. — Чтение подразумевает буквы… алфавит… Мы же, согласитесь, мыслим не в письменном виде…

На секунду Мирон запнулся. Но лишь на секунду.

— Ладно, — допустил он. — Читать нельзя. Слышать?

— Слышать можно.

— Прослушку установить?

— Почему нет?

— Сколько?

— Что сколько?

На крупном лице бизнесмена обозначилось недовольство. Не сумев достроить простейшую фразу, Ефим сильно упал в его глазах.

— Э-э… — вынужден был вмешаться я. — Речь, видимо, идёт о финансировании изобретения… машинки для прослушивания мыслей…

— А! — сообразил Голокост. — Нисколько. Я её в прошлом году сделал…

На сей раз Мирон даже уст разъять не соизволил. Просто посмотрел на Ефима, чем привёл того в ещё большее затруднение.

— Н-ну… — прикинул гений-надомник, ощупывая кончиками пальцев нечто незримое. Чёрт его знает, что у него там нащупалось, но назвал он какую-то совершенно смешную сумму.

Безденежье — постоянная беда Голокоста. Патентовать его изобретения, как правило, отказываются, но идеи крадут охотно.

Притырин поморщился и, достав гаджет, велел кому-то перевести на счёт Ефима раза в четыре больше, чем тот запросил.

— Мирон!.. — опять не выдержал я. — Ну ты хоть объяснил бы, что затеваешь…

Мирон безмолвствовал. Я уже решил, что ответа не дождаться, когда прозвучало глуховато:

— Негрелый.

С Тохой Негрелым, пока его не отчислили, мы тоже учились когда-то на одном курсе.

— Та-ак… И что с ним?

— Начальник отдела.

— У тебя?

Утвердительное молчание.

— Подозреваешь измену фирме?

Лёгкая задумчивость на челе.

— Ну так и проверил бы его на детекторе лжи! На этом… как его… на полиграфе…

— Проверял.

— И что?

— Ничего.

Ну надо же! А ведь когда-то лучшими друзьями считались… Как хорошо, что я не бизнесмен!

Ефим тем временем открыл кладовку и, порывшись, извлёк оттуда противопожарный индикатор дыма с обрывком провода.

— Что это? — перевёл я движение левой брови Мирона.

Собственно, мог бы и не переводить — мог бы и сам ответить. Страсть Голокоста втискивать потрясающие свои устройства в наименее подходящие для этого оболочки (очечник, банка из-под пива, лампочка накаливания) была мне более чем хорошо известна.

— Расстояние? — потребовал Мирон Притырин.

— До чего?

— До объекта, — разъяснил я. — В метрах.

— Два… два с четверью… — отозвался Ефим. — Не больше…

Мирон прикинул.

— Достаточно, — решил он. — Потолки у нас в офисе — два с половиной.

* * *
Судя по всему, Антон Андронович Негрелый, благополучно пройдя проверку на детекторе лжи, напрочь утратил бдительность, стал беспечен и даже предположить не мог, какую новую каверзу ему готовят. В отличие от Мирона Тоха почти не изменился: заматерел, обрёл солидность, но как был