Доказательство [Ксения С. Сергеева] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Ксения С. Сергеева Доказательство


Глава первая. Бултыхнутый

Мост нравился ему. Как там он называется: Анечкин, Анечков? Глупое какое название! Подвезло же какой-то там Анечке. Чего она сделала-то интересного? Вот он, Володька, умеет многое, а в его честь никто мостов не называет, и вообще, называют его Вольским и ведут к директору.


— Ну что в очередной раз не так с нашим добро-Вольским?

Дурацкая приставка к фамилии прицепилась с самого начала учебы в новой школе, когда не в меру вспыльчивый Владимир Вольский поколотил своего соседа по парте и впервые попал в кабинет директора. Кто этот Добровольский, Володька и знать не хотел, но было в этом прозвище что-то сближающее его и директора, отгораживая от классной и придавая заговорщический дух посещению комнаты за дверью с табличкой «Директор. Костиков Б. В.»

— Подрался снова. — Евгеньевна тоскливо вздохнула и заломила свои перепачканные в мелу пальцы. Директор одобрительно хмыкнул, но так, чтобы только Володька это увидел, и тут же принял строгий вид, к которому обязывали галстук и присутствие тростинки по виду и металлической струны по сути — Евгеньевны, классной руководительницы Вольского.

— Итак, добро-Вольский, итак?..

— Он первый полез, — гордо задрав нос, провозгласил Володька любимую аксиому.

Губы директора тронула улыбка. Сколько таких вот «володек» приводили такие вот «евгеньевны» в его кабинет, Костиков Б. В. уже и не помнил, но каждый раз он вставал на сторону мальчишек. Ему нравились заводилы, они не давали школе скучать, а самому директору погрязать в бумажной работе, хоть изредка, но сталкиваясь взглядом с озорными детскими глазами и вызовом в позе. Конечно, многие ученики его боялись, но Вольский был другим. Что-то в нем настораживало. Чего-то в нем было много. Озорной, вдруг затихающий и серьезный, невнимательный и словно опасный в то же время, этот мальчик нравился директору. И, казалось, ученик отвечал Костикову Б.В. тем же:

— Куда полез?

— На меня.

— Почему?

— Откуда я знаю!

— Так, добро-Вольский, мое тебе последнее предупреждение. Потом вынесем вопрос о твоем поведении на педсовет. Понятно?

— Так точно. — Володька сник, но тут же дал себе обещание не драться в школе, чтобы не получить нагоняй от нервной и без того матери. А нагоняи бывали суровыми.


Погрузившись в невеселые мысли о потере карманных денег, если тема драки с Громовым всплывет на родительском собрании, Вольский поплелся из школы домой. Возвращаться в небольшую темную и запыленную квартирку совсем не хотелось. Было в этих двух крохотных комнатках, растянутых вдоль длинного коридора, упирающегося в кухню, что-то стесняющее Володьку. Переезд в новый район не прошел для мальчишки безболезненно. Он потерял старых друзей, любимые закоулки для прогулок, тайное место, в котором чувствовал себя защищенным, — закуток под мостом, где можно было рисовать мелком на каменной кладке всё, что пожелаешь, а, возвращаясь туда весной, когда спадала вода, начинать подмостовую жизнь с нуля. Прошло всего несколько летних месяцев, а прошлая жизнь, когда отец еще был жив, казалась вообще не существовавшей. Словно никогда не было бумажных моделей самолетов, коробка с ними потерялась при переезде, никогда не было семейных ужинов с жареной картошкой и сосисками, не было отцовского смеха. Вообще ничего, что могло бы хоть как-то связать жизнь прошлую и настоящую. Володька тосковал по прошлому. Всё чаще ему хотелось забраться на крышу нового дома, выйти на оживленный проспект, остановиться у церкви и прокричать, проорать просьбу все вернуть. Только Вольский никогда бы на это не решился. Наверное, потому что его желания давно не исполнялись, и теперь существовала только необходимость: хорошо учиться, не драться, не грубить и помогать матери, тоже осиротевшей после смерти любимого мужа. Но… — и тут Володька улыбнулся — у него есть бумага и карандаши: вот мир, в котором жизнь бурлила, свершались удивительные открытия, а люди оживали и возвращались домой.

Как-то неожиданно для самого себя Володька снова оказался на мосту, названия которого никак не мог запомнить толком. Он любил приходить сюда и наблюдать за привычной суетой людей, машин и самого города, каким-то непонятным образом успокаивающей. Здесь день ото дня мальчишка коротал часы. Нет, Володька не восхищался архитектурным и скульптурным изысками, никого не ждал, не выискивал в толпе одно-единственное лицо, даже, пожалуй, ни о чем не думал, но сама атмосфера была для четырнадцатилетнего парнишки целительным бальзамом. Иногда им служили глоток алкоголя, невкусного и дешевого, раздобытого новыми приятелями, или сигарета, которая никак не желала докуриваться, и Вольский отдавал её после нескольких затяжек. Сейчас не хотелось ни того, ни другого, хотелось просто вглядываться в разноцветную рябь и не возвращаться домой.

Вольский