Сначала ты умрешь [Павел Шульженок] (fb2) читать онлайн

Сначала ты умрешь

Пролог

1351 год. Мегалийская Империя, провинция Табра, город Пармион. 30 стадий от границы с Альденской Империей. Великий Саммит.

Простор зеленых полей, обрамленный густыми лесными покровами, ныне весь утонул в ярком множестве разноцветных тентов. Над их пологами беспокойно трепетали сонмища баннеров, струились в небо сероватые дымные столбцы. Десятки тысяч человек наводнили обыкновенно тихую провинцию, которая не видела здесь подобного столпотворения даже во время Великой Войны, когда граница сдвигалась то далеко на восток, то обратно к западу. Но именно здесь ныне вершились судьбы ойкумены? добрая воля двух великих Императоров должна была положить конец вековечной вражде.

Император Альдена Валлон Лорган встречался с владыкой Мегалона, Двадцать Девятым Параклетом. Полный титул последнего признавался в Альдене богохульной ересью и не подлежал произнесению.

Названное Великим Саммитом мероприятие было беспрецендентным по своему размаху и объему задействованных сил. В его организации и обеспечении принимали участие гражданские и военные чины обеих держав, многие тысячи единиц обслуги, строительные, коммунальные и интендантские команды, госпитальные бригады, казённые магазины и кухни. И всё это не считая множества свободных торговцев, артистов и ремесленников.

По сути, меньше чем через неделю после прибытия в Пармион передовых квартирмейстеров, большое село в две тысячи жителей было превращено в крупный праздничный город, фонтанирующий изобилием и весельем. 20 августа состоялось торжественное открытие Великого Саммита, и впервые в истории два владыки мира пожали друг другу руки ко всеобщему ликованию и восторгу.

— Вот же дерьмо… — угрюмо резюмировал Рорик, садясь за стол перед Кастором. Комиссар ничего не ответил, задумчиво пригубив доброе мегалонское вино, которое здесь впервые можно было пить бесплатно и в неограниченных количествах.

Здесь же, за столом сидел и майор-агент Фредерик Майнер. Уже начинающий седеть большеглазый и лобастый умник, обычно курирующий работу детективов в Мидланде, и расследующий случаи превышения полномочий. В отличие от Барроумора Майнер имел репутацию спокойного и даже интеллигентного следователя, избегающего насилия всегда, когда можно было его избежать.

Все трое инквизиторов собрались в фешенебельной трапезной палате, где под пурпурными пологами и в интерьерах черного лакированного дерева, вкушали яства рядовые участники Саммита.

— Что же именно? — спросил с легкой усмешкой Фредерик у Маркуса, когда тот уселся за стол.

— Может я, конечно дурак, но поясните мне, как это возможно? Право на ересь в Альдене? Еще вчера мы жгли эту сволочь, а теперь они будут, не скрываясь, поклоняться антихристу?

— Просто ты рассуждаешь в устаревшей терминологии. — усмехнулся Фредерик. — Свобода совести: люди имеют право на заблуждения, если не распространяют их.

— Какого хрена, Фред? Ты сам в это веришь? Как можно быть еретиком и не распространять ересь? Еретик одним своим существованием уже проповедует!

— Выпей, Рорик, успокойся — произнес наконец, Барроумор. — Мы мало что можем сделать, кроме как вдоволь насладиться предлагаемыми благами новой эпохи. Я вот слышал, где-то здесь уже можно подышать табачным дымом.

— Зачем? — удивленно спросил Маркус.

— Пока не знаю, но мегалонцы советуют.

После первого же кубка вина Рорик несколько успокоился, и разговор вошел в обычное русло. Делились впечатлениями от жизни в лагере и от мегалонской цивилизации, которая вдруг распахнулась для северян во всём своём многообразии и экзотичности. Помимо прекрасных вин и табачного дыма, суровые сыны Альдена внезапно открыли для себя настольные игры, астрономические приборы, туалетные воды и потрясающие специи. Визгливая музыка южан не впечатляла, но грациозные загорелые танцовщицы своими движениями пробуждали страсти сильнее и ярче, чем куртизанки альденских бань. Факиры удивляли зрителей такими чудесами, что впору было разводить костры и жечь их по обвинению в злочинной магии, но как объясняли сами артисты, секреты их чудес заключались в простой ловкости и изобретательности, без привлечения демонов.

К этому стоило добавить обилие новых ярких тканей, нежных и легких как воздух, расцвеченных как крылья бабочек, и украшения из серебра и золота, сверкающие самоцветами, статуэтки из мрамора и алебастра, и прочую роскошь, которая раньше не могла и присниться.

Рорик, конечно, утверждал, что на пользу Альдену вся эта дребедень точно не пойдет, и предсказывал резкое увеличение объемов работы для инквизиции. Теперь, по мнению Рорика, в империю должны были хлынуть новые, доселе неизвестные колдовские практики и ереси, особенно притягательные засчет своей новизны и таинственности. Конечно, такие опасения были не беспочвенны, но скорее из желания поддержать беседу, Майнер парировал тем, что количество людей склонных к малефикации в целом не может увеличиться: те, кто готов колдовать, в любом случае колдует, по старинке-ли, или с применением новых приёмов. Если же имперская политика в отношении готии не изменится, то приобщение к запретным искусствам новых лиц остается проблематичным.

Барроумор в целом не поддерживал ни одну из сторон в этой дискуссии, по той причине, что она ему была элементарно не интересна. Изредка вставляя реплики, комиссар, как обычно, размышлял совершенно над другим вопросом. Не все круги в Альдене готовы были поддержать новую концепцию свободы совести. Поколения, воспитанные в духе категорического фундаментализма, народ, которому так долго и методично прививалась ненависть и отвращение к мегалонской ереси, должны были вдруг принять эту ересь как нечто допустимое и законное.

И Рорик Маркус был не единственным, кто готов был хвататься за меч, при виде любого еретика на улицах Альдена. Ревностные проповедники и авторитетные монашеские ордена, которые обычно стояли на страже общественного спокойствия и стабильности, могли войти в резкое противоречие с новой политикой Императора, а это грозило большими проблемами для государственного благополучия вообще. Священная идея симфонии двух властей грозила дать трещину. И что тогда? Кто будет врагом инквизиции? Непокорные смутьяны, выступающие против богоустановленной имперской власти, или нечестивые вероотступники покорившиеся правителю-антихристу? Кастор не испытывал восторга ни от одной из открывающихся перспектив, и размышлял над тем, какую сторону займёт сам. Не зная иной жизни, кроме служения, и с младенчества находясь в послушании, Кастор решил, как и прежде, во всём следовать политике Трибунала, и поддержать именно ту позицию, которую займёт в этом вопросе Святая Инквизиция Альдена.

Насладившись вином сполна, инквизиторы решили покинуть трапезную, и отправиться, наконец, в мегалийскую часть лагеря, где можно было вдоволь надышаться табачным дымом. За пологом уже вечерело, над острыми шпилями шатров занималось пламя заката.

— Быстро тут у них темнеет… — заметил Рорик.

— Не быстрее, чем в Хайланде. Ты просто привык проводить лето на севере, последние несколько лет уж точно. — ухмыльнулся Кастор.

— Это ничего, за этот саммит я отдам должное югу сполна, так что бы затошнило. По правде говоря уже тошнит… Вы как, по Альдену не скучаете?

— Есть немного. — согласился Фредерик. — Поэтому давайте скорее разбавим эту печаль. Идемте за мной… Вроде бы туда…

После недолгого блуждания вышли, наконец, на нужную линию и направились вдоль по ней. Всюду еще сияли развешенные фонари, так же свет пробивался сквозь пологи шатров, и мягко подсвечивал их изнутри, мерцая от человеческих теней. Народу вокруг было множество, как внутри палаток, так и снаружи: десятки прогуливавшихся, хмельных, беззаботных людей. Неспешный ветер веял легкой прохладой, с запахом дыма и благовоний, отовсюду доносились самые разные звуки. Разговоры, смех, звон кубков, а из центральной части лагеря, где давали вечерний бал, можно было слышать торжественную музыку императорского оркестра. По мере продвижения в мегалонскую часть, размеренные звуки виол и лютней стихали, а им на смену приходили

бойкие и резкие ритмы бубенцов, бубнов и свирелей, раскрепощенной музыки юга.

Вокруг все больше было смуглых черноглазых лиц, обрамленных вьющимися кудрями: это были мегалонцы, с непристойным и веселым любопытством пожиравшие глазами зловещих религиозных фанатиков севера. Кастор почувствовал, как в его груди пробуждается гнев, потому что эти люди его не боялись, они смели улыбаться глядя на инквизитора, что было не привычно и странно. Хотелось сейчас же наказать их за подобную дерзость, но… Это была чужая земля, и чужие законы, не позволявшие действовать так же как в Альдене.

— Вот, вроде бы здесь! — наконец сказал Фредерик, остановившись у чудесного шатра, переливающегося пурпуром, украшенного гигантскими перьями какой-то яркой южной птицы. — Да, я чувствую по запаху, вы чувствуете? Это здесь.

Навстречу гостям из шатра тут же выскочил мегалиец в свободной белоснежной тунике и, улыбаясь так широко, как мог, стал жестами приглашать их войти. При виде зазывалы лицо Рорика перекосилось так, словно он собирался убить гадкого южанина, но он все-таки пошел внутрь за Фредериком, едва убедившись, что и Кастор идет следом.

Внутри шатра обреталось несколько отделений с низкими клиниями, на которых предлагалось возлежать, и такими же столиками по середине, на которых мерцали ароматические свечи.

— Фред, ты куда нас привёл? — буркнул Рорик. — Сейчас к нам подсядут полуголые цыганки, а мы даже не можем их арестовать.

— Не волнуйтесь так, авва. — неожиданно произнес провожатый, хоть и с сильным акцентом, но весьма внятно. — Мы понимаем, кто вы. И моё вам заверение, ваш отдых пройдет совершенно прилично вашему положению. Наши священники тоже заходят к нам, выкурить наргиль.

— Ну у меня бы ваши священники и не такого бы выкурили… — мрачно проговорил Рорик.

— Маркус, не порть нам отдых, залезай подальше и располагайся. — раздраженно сказал Фредерик, и инквизиторы стали располагаться на клиниях.

Вскоре к ним на стол подали сам наргиль. Это было диковинное устройство, выполненное из раскрашенного глиняного сосуда, в горлышке которого пламенела какая-то курительница. Особенно странное впечатление производили три гибкие кожаные трубки, выходящие из сосуда подобно каким-то змеям. Именно через них и предлагалось вдыхать табачный дым. Маркус посмотрел на это устройство с откровенной брезгливостью, а едва братья припали к трубкам, и из сосуда раздалось глухое бурление, наотрез отказался в этом участвовать.

— Я не знаю, что это за хрень, но это какая-то чертовщина! — резко заявил он, поднимаясь из-за стола.. — Лучше пойду и нажрусь старого доброго вина, вместо того, что бы сосать у мегалонского кувшина. А вы как хотите…

— Маркус, ты надоел уже, — вздохнул Фредерик, блаженно щурясь. — Никто тебя не держит.

Кастор тоже испытывал некоторое смущение от экзотического отдыха, но пару раз набрав в легкие терпкий сизый дым, ощутил приятное расслабление. А что более важно, усталость прожитого дня и сонный хмель отступили, наполнив сознание веселой ясностью. Ощущалось это так, словно ты проснулся солнечным утром, после десяти часов хорошего сна.

— Ты останешься? — зло поинтересовался Рорик у товарища.

— Я пока останусь, пожалуй. Занятная вещица… Если что, найдёмся. Ты же помнишь как идти к нашей палатке?

— Вы бесноватые. Сосите дальше. — бросил Маркус и, наконец вышел.

— Зануда. — резюмировал Фредерик.

Несмотря на весьма благостное состояние, еще прежде, чем наргиль потух, Кастор ощутил лёгкуютошноту и не совсем приятное головокружение. Как сказал Майнер, это было обусловлено непривычностью, и со временем должно было пройти. Но, как бы то ни было, Барроумор решил выйти на пару минут, проветриться, оставив Фредерика курить в одиночестве.

За пределами шатра уже стояла летняя бархатная ночь, на небе мерцала звёздная россыпь, и весь лагерь значительно притих. Не слышно было больше ни музыки, ни возгласов, лишь обрывки приглушенных разговоров и смеха откуда-то со стороны. Линия, на которой стоял курительный шатёр была практически безлюдна, по крайней мере рядом с Кастором никого не оказалось. Недавно выпитое вино дало о себе знать, и инквизитор, недолго насладившись свежим воздухом, обошел шатёр в поисках уединения. На задках, почти в кромешной темноте удалось найти яму для отходов, куда Кастор и справил нужду. А когда он вернулся обратно, на освещенную аллею, у входа в шатёр появилась еще одна фигура. Это была старая согбенная мегалийка в плотной накидке с бахромой и с увесистыми серьгами-кольцами в ушах. На сморщенном добродушном лице её выделялся огромный нос, который, вкупе со всем видом, еще более делал старуху похожей на ведьму. В руках она держала клюку, без которой вряд ли смогла бы передвигаться.

— Постой северянин… — тихо произнесла она на хорошем альтише, без всякого акцента.

— Что вам нужно? — холодно бросил инквизитор, замедлившись рядом.

— Что мне может быть нужно? Тебе нужно… Дашь золотой, всё о тебе скажу…

— Проклятая гадалка. Отойди от меня, пока цела…

— Мне не нужно гадать. Я знаю его имя… И ты хочешь его узнать.

— Чье имя?

— Вот его… — старуха показала кривым пальцем куда-то за спину Кастору, но инквизитор обернувшись, увидел лишь темный проход между палатками. — Твой друг с тобой ходит. цок-цок, цок-цок, стучат копытца… Хочешь познакомиться.

— И… Ты знаешь его имя? — голос Кастора изменился, став глуше и страшнее, словно приглушенный рык.

— Да, он не хочет, что бы я говорила, но я скажу. Золотой, золотой…. Порадуй бабушку.

— Попробуй купить у меня свою жизнь, старая мразь. — сказал сквозь зубы Кастор, схватив мегалийку за плечо, и достав из-за пояса кинжал.

И здесь старуха завизжала так пронзительно, как нельзя было от неё и ждать, буквально оглушив Кастора. Тут же из шатров высыпали мегалийцы, переполошенные, крикливые, мигом заголосившие на своем южном наречии, кто-то стал вырывать старуху из рук инквизитора, кто-то просто голосил и взывал то ли к небу, то ли к страже. Кастор оттолкнул прорицательницу так, что она упала и, держа клинок на виду, отошел к шатру. Изнутри, встревоженный шумом, вышел Майнер.

— Что тут происходит, брат Кастор?

— Я хотел допросить ведьму, но… возникли трудности.

— Дайте угадаю… Она не захотела с вами разговаривать. — оглядевшись и оценив обстановку, Фредерик так же положил руку на эфес меча. Вокруг кричало и угрожающе размахивало руками с десятка два южан, а громче всех вопила и причитала мегалийская старуха. Дело могло обернуться крайне плохо.

Наконец, появилось трое мегалийских стражников в долгополых кафтанах, вооруженные протазанами. Едва выслушав нескольких самых истеричных крикунов, они тут же стали требовать у инквизиторов сдать оружие. Кастор был не слишком хорош в мегалийском, но смог отказать достаточно ясно:

— Нет. Оружие с нами! Святая Инквизиция Альдена!

Стражники, вернее старший из них продолжали настаивать, причем все более угрожающе. Негодующие южане кричали громе и громче, причем число их увеличивалось.

Сквозь толпу протиснулся и примкнул к собратьям уже изрядно захмелевший Рорик.

— Что у нас тут? Кровавый конец Саммита?! — весело засмеялся он. — Сначала я завалю вон того жирдяя, уж больно мерзко пищит.

Покои владыки Арминия, постоянного члена Трибунала Святой Инквизиции, были скромны по размерам, но приличествующи высокому положению владельца. Пологи узорчатой порфиры, белоснежный ковёр из шкур полярных медведей, прекраснейший вишнёвый гарнитур. На заднем пологе, над мягким ложем был повешен живописный портрет святителя Сильвестра, первого Прелата Инквизиции. С темного полотна грозно и испытующе взирал аскетичного вида человек с косматой бородой, облаченный в простую монашескую рясу и носящий грубый железный обруч на лысой голове. В одной руке у Сильвестра горел факел, другой же он опирался на окровавленный меч.

Владыка Арминий мало походил на него. Это был добродушного вида худощавый старик с несколько топорщащимися в стороны остатками волос на лысеющей голове. Еще у него были большие умные глаза, веселый и кроткий нрав, объяснявшийся тем, что всю свою карьеру епископ совершил буквально не выходя из кабинетов Управления, начав её с должности референта. И вот теперь ему стоило принять суровые меры относительно троих своих подчиненных, которые отличились нравом совершенно противоположным. Арминий сидел за столом, печально взирал на лежащие перед ним бумаги и еще долго горестно вздыхал, видимо даже не зная, как начать разговор. Наконец, решился.

— Ну, братья, что вот я должен вам сказать?

Братья, а именно Барроумор, Маркус и Майнер, стояли здесь же, пребывая весьма в мрачном расположении духа.

— Вы хоть понимаете, чем чреват этот ваш… инцидент… Для всего, так сказать, предприятия? Я имею в виду Саммит.

— Понимаю, Ваше Высокопреподобие. — ответил Барроумор. — И должен Вам сказать…

— Не надо. — отмахнулся епископ с досадой. — Не говорите ничего. Все равно, мы все теперь знаем что будет. И ради Христа, я надеюсь, никто из вас не будет держать на меня зла.

— Я бы хотел только, что бы Вы так же были снисходительны к моим братьям, которые оказались замешаны в происшествии не по своей вине. — значительно произнес комиссар, который, похоже, чувствовал себя спокойнее и увереннее, чем епископ.

— Ради Христа… Я и к вам в высшей мере снисходителен, брат Кастор. Так сказать, по-христиански, по-человечески. Но я ничего не могу поделать в данной ситуации, кроме как отправить вас в Альден сегодня же, и как можно скорее. Вы понимаете меня?

— Понимаю, и благодарен Вам.

— Братья Рорик и Фредерик могут остаться, потому что мы не можем совершенно лишиться нашей делегации. Но вами, брат Кастор, мы пожертвуем. Мегалонская сторона очень разгневана, и я хочу, что бы мы приняли меры до того, как у меня состоится разговор с Его Императорским Величеством. Понимаете?

Все трое согласно кивнули.

— На последок всё-таки спрошу… Интересно мне. Ну зачем вам это понадобилось, брат Кастор? Зачем вы пытались зарезать эту мегалийскую старуху?

— Я никогда никого не пытаюсь зарезать, Ваше Высокопреподобие. Я либо режу, либо нет. Если старуха жива…

— Тогда что вам от неё было нужно?

— Я напугал её совершенно случайно, старуха оказалась слишком мнительна.

— Ну, скажу вам честно, в вашем случае её сложно в этом винить. — вздохнул Арминий. — Ладно. Собирайтесь в путь сейчас же, подорожную грамоту вам выпишут в канцелярии, через пол часа заберете… и да, получите там кое-какие средства, я распоряжусь. С Богом.

Уже к полудню Кастор седлал своего коня, приготовившись к долгому путешествию на север. Предпочитая каретам и дормезам передвигаться верхом, комиссар выбрал доброго гнедого фарландера, родственника знаменитых подольских коней, навьючил на него двухдневный запас провизии, бурдюк меглийского вина и теплое походное одеяло, свернутое рулоном. Канцелярия владыки выдала двадцать пять солидов, вполне достаточно

для спокойного и обеспеченного совершения пути.

Провожал Барроумора один только Рорик, пообещавший последовать за ним в Альден при первой возможности. Он был явно расстроен срочным убытием соратника, чего нельзя было сказать о самом Касторе. Он выглядел совершенно спокойным и даже умиротворенным.

— Если честно, мне даже жаль, что мы так никого и не порезали. — скривился Маркус. — Нужно, что бы это дьявольское семя нас боялось… Только, ты так и не рассказал мне, что там было с этой ведьмой? Она тебе поворожить решила?

— Вроде того…

— Совсем нюх потеряла, тварь. Не знаю, почему ты не убил её, но я бы точно ей засадил холодненького.

— Будь осторожен, Рорик, держи себя в руках. Мне кажется, проходят наши времена… Сейчас Альдену нужнее дипломаты и торговцы. А нам с тобой торговать нечем, у нас ничего нет, кроме правды, огня и стали.

— Ты грёбаный поэт, Барроумор. Если тебя отправят за штат, сможешь стать менестрелем, бренчать где-нибудь на лютне, стихи читать, что там они еще делают.

— Не знаю… Визжат как бабы на дознании. — усмехнулся Кастор.

— Кстати. Ты еще собираешься проводить следствие в Альдене?

— Да, сразу как вернусь. Тот, кто попытался убить инквизитора, должен за это ответить.

— Ну, Божией помощи тебе, командир. Задай им перца, кто бы они ни были.

— И тебе Божией милости, брат. — Кастор быстро обнялся с Маркусом, поднялся в седло и направил коня рысцой прочь из лагеря.

1. Возвращение в Альден

Достаточно скоро комиссар добрался до пограничной мегалийской заставы, представляющей собой маленькую крепостицу с одинокой круглой башней. Предъявив веселым, словно немного хмельным, чернобородым воинам подорожную грамоту, комиссар, покинул наконец, чужие пределы, и поехал рысцой по бескрайним просторам Фронтира.

Эти края представляли собой обширную степь, открытую взору на многие лиги вокруг и перемежающуюся отдельными рощами, чаще по берегам медленных речек и озер… В виду близости вражеских границ, здесь было мало поселений, и можно было сутками ехать по тонкой нитке подзаросшей тропы, не встретив ни дома, ни очага, ни костра, затерявшись среди безлюдных просторов. Слышен здесь был только ветер, сверчки в траве, а начиная с заката визгливые и печальные голоса степных шакалов. К августу травяные пространства во Фронтире начинали терять свой сочный зеленый цвет, высыхая на солнце и приобретая пожухлый землистый оттенок. От этого безжизненная степь делалась еще более печальной.

Ближе к вечеру дорога Кастора прошла мимо остатков какого-то городка, разрушенного еще во Вселенскую Войну: разваленные груды рыхлого кирпича, заросшие кривыми деревцами и кустарником. Уже неясно было, кто здесь обитал когда-то, и на каком языке говорили эти люди, были ли они мегалийцами или славянами. Но Барроумор подумал даже не об этом. Гораздо интереснее было, не поселилось ли здесь нечто иное.

Заброшенные селения и кладбища, особенно заброшенные в результате истребления, практически всегда делались любимым обиталищем демонов. Таковы духи, любящие любое разложение и разрушение: забытые очаги и обвалившиеся своды, заросшие алтари и гробницы, всё то, что свидетельствует об угасании жизни. Если же подобное место было обильно сдобрено кровью и помнило крики умирающих, слаще его для демонов сложно было и представить.

В большинстве случаев в таких местах человеку грозила обсессия, временная, если демон был слаб, или длительная, если нечистому хватало могущества привязаться к жертве. От подобной опасности еще можно было защититься молитвой и святынями. Но порою демоны приводили в места запустения своих одержимых рабов, и заставляли их обитать здесь, подобно дикому зверью. Это могли быть и ликантропы, и некроны, и десмоды, и просто малефики. В таком случае, неосторожному посетителю злого места грозила уже насильственная смерть.

Кастор проехал мимо руин, слегка повернув голову, что бы держать их полностью в своем поле зрения, и положив руку на эфес меча. Однако ничего так и не произошло: здесь либо никто не обитал, либо вполне разумно решил не показываться на глаза инквизитору.

Уже на закате Барроумор достиг одной из альденских застав. В данном случае она даже не напоминала крепость, представляя собой хорошо укрепленный двор, обнесенный добротной стеной метра в три. Несли службу на ней представители одиозного семнадцатого легиона, "Костяные головы", о чем красноречиво свидетельствовало черное знамя с красной каймой и белоснежным черепом, поднятое над заставой вместе с алым имперским полотнищем.

Отличало этот легион то, что комплектовался он по большей части приговоренными к службе преступниками, беглецами и просто авантюристами. Получая достойное армейское содержание, они расплачивались за это тем, что проводили свои годы в дикой безлюдной степи, и в случае войны с Мегалоном были бы истреблены первыми. С другой стороны, именно на них лежала ответственность за недопущение контрабанды, или, во всяком случае, за определенный её контроль, что позволяло "черепам" осуществлять в некотором объеме незаконную таможенную деятельность. Попросту говоря, это был легион имперских разбойников.

Всадника встретил декурион, короткостриженный загорелый северянин лет двадцати пяти. С лицом конченого убийцы и в имперском доспехе он выглядел скорее ряженым разбойником, нежели легионером.

— Вечер добрый… Ваше… Как вас? Святейшество? — хрипло проговорил он, заступая путь.

— Преподобие. — спокойно поправил офицера Кастор и протянул ему подорожную.

— Откуда нам знать… Мы здесь людей-то не видим, а тут инквизитор. — усмехнулся декурион, принимая документ и разворачивая его. Бегло осмотрев, вернул: — Ну так что там нарешали, будет война или как?

— Скорее наоборот. Хотят установить мир между югом и севером.

— По мне так чистый бред… Им стоило бы узнать наше мнение на этот счёт. — сплюнул легионер. — Ну так что, останетесь до утра, Преподобный? У нас неплохие харчи сегодня, Бог послал.

— Спасибо за приглашение, но проедусь еще пока не стемнело.

— Как знаете конечно… Только не думайте, что с нами опаснее, чем без нас. Это Фронтир.

Кастор покинул заставу и вскоре растворился в сумерках, оставив декуриона размышлять о грядущем миропорядке и своей собственной роли в нём.

Проехав всю ночь, Кастор встретил на пути небольшой лагерь джибсов, смуглых родственных мегалийцам бродяг, которые слонялись по всему свету и всюду истреблялись по любому поводу. В города их не пускали, и вблизи сел тоже не позволяли задерживаться. Мало того, что были они по природе грязными неряхами, ворами и обманщиками, так будто их создал сам дьявол в насмешку над людьми, среди них еще бытовали дичайшие верования. Они всегда называли себя христианами, истово крестились, но и тут лукавили, потому что христианство их смешивалось с самым мрачным языческим магизмом. Каждую женщину у джибсов можно было без сомнений судить как ведьму, потому что колдовству, заговорам, проклятьям и гаданиям все их девочки учились у бабок с самого детства. Но удивительное дело, сколько бы джибсов ни гнали, ни избивали, ни казнили, это чёртово племя словно возникало из-под земли и всегда рядом с теми, кто их презирает и ненавидит.

Увы, в одиночку Кастор не мог расправиться с целым лагерем, состоящим из пары десятков палаток и повозок, а привлекать к его ликвидации легионеров было долго и хлопотно. Помолившись про себя, что бы унять гнев, инквизитор проехал мимо трепещущих в отдалении костров, игнорируя приветственные и зазывающие возгласы джибсов.

Отдохнуть удалось только на рассвете, в какой-то небольшой деревне, на хате у старосты. Жили здесь трудолюбивые и добрые хлеборобы, отнесшиеся к визиту инквизитора со всем гостеприимством. Проспав до обеда на лучшей перине и отобедав наваристой кашей с говядиной, Кастор оставил хозяину пару солидов и продолжил путь.

На закате второго дня достиг Люмера, в котором не так давно встретился с Рориком. Это был один из крупнейших городов Фронтира и поистине столица имперского виноделия. Светлые стены города украшенные нарядными зубцами были со всех сторон окружены обширными пространствами раскинувшихся виноградников, сквозь зелень которых уже проступал жирный индиговый цвет плодов. Именно отсюда шло самое доброе вино на столы Альдена, безупречное и гораздо более доступное чем вина Синестола, и тем более мегалийские деликатесы.

Город все еще пребывал в оживлении, от того, что через него прошел маршрут императорской делегации, обильно накачавшей его золотом и новостями, а так же заметно истощившей винные резервы. До сих пор на улицах, рынках и в заведениях обсуждали и спорили о том, как изменится жизнь после саммита в Пармионе. Что будет когда мегалийские вина беспрепятственно хлынут в Альден, будут ли введены таможенные пошлины, и не начнут ли мегалийцы селиться во Фронтире сами. Не праздные вопросы, хотя никто сейчас не мог сказать ничего определенного по этому поводу. Впрочем, уже от одних этих обсуждений цены на вино несколько снизились, и могли в ближайшее время снизиться еще сильнее.

Кастор не стал злоупотреблять этим обстоятельством, и выпив одну бутылку полусладкого красного пяти лет от роду, спокойно заночевал в хорошей гостинице.

После Люмера был долгий путь на север к Мэйсу, вдоль течения Артерики, с остановками в добром десятке городов, которые не слишком отличаясь друг от друга, все были одинаково изобильны, опрятны и радушны. И иногда вообще казалось, что проделав дневной путь, ты возвращаешься в то же самое место из которого вышел: те же самые двух-этажные дома, узкие мощеные улочки, довольные, обеспеченные горожане. В этом путешествии по самой оси Империи можно было наблюдать, как живет основная часть её подданных, и судить о том, что это, возможно, одни из лучших её времён. Порядок, достаток, спокойствие, и всё это под сенью божественной милости.

Кастору чрезвычайно нравилось то, что он наблюдал, ведь его собственное служение стояло на страже всего этого благополучия. Инквизитор стоит на границе света и тьмы, держа в руке меч и факел, как раз для того что бы здесь, за его спиной могли жить, молиться и благоденствовать все эти добрые христиане.

Уже в первых числах сентября Кастор добрался до Мэйса. Второй по значимости и первый по красоте город Империи, расположенный в самом её сердце, прямо на Артерике. Некогда разделявший Империи, контролировавший основную магистраль и находившийся на стыке цивилизаций, Мэйс до сегодняшнего дня сохранил в себе горделивую самобытность, величием своим постоянно бросая вызов столице. Первое, что запоминалось в Мэйсе и было его символом — это самые высокие в империи белоснежно-голубые стены,

поднимавшиеся на восемьдесят футов. Их изысканная архитектура совмещающая в себе ниши и выступающие пилястры, в сочетании со светлой гаммой, создавала впечатление воздушной легкости, так словно стены были сотканы из облаков. Над городом торжествующе реяли три вида знамён: алые имперские, жёлто-зеленые Мидланда, и белые с голубым стяги самого Мэйса. Вообще весь этот город утопал в богатстве и роскоши, будучи столицей купцов, торговых компаний и гильдий. Яркие одежды, улицы вымощенные мрамором, статуи, сады, позолота и гирлянды разноцветных флагов. Всюду оживление, нескончаемое торжество великого рынка, но не празднество: тысячи голосов сливались здесь в единой симфонии переговоров, торгов и сделок. В отличие от Альдена, здесь даже беднейшие районы, удаленные от главных площадей и улиц, выглядели вполне пристойно и в меру опрятно, потому как и низшему сословию перепадали достататочно жирные крохи со стола торгового пиршества.

Кастор не стал задерживаться во всей этой суете надолго, проведя лишь одну ночь в одной из лучших гостиниц на великолепной Площади Свободы. Здесь были выставлены полукругом высокие памятные колонны, каждая из которых означала собой важнейшую веху в истории города: его основание, провозглашение независимости, мезенский мир, битву с мегалийцами, присоединение к Альденской империи. Насколько последнее событие сочеталось со свободой, оставалось неясным, однако Императорский Престол, сохранивший за Мэйсом ряд определенных вольностей в торговле и самоуправлении, не только мирился с его свободолюбивым характером, но и сохранял подобную репутацию, поскольку она благоприятствовала экономической жизни всей Империи.

Хорошо отдохнув на сатиновых простынях, и надышавшись ароматом цветов, которые наполняли собой вазы по всем углам, Барроумор проснулся с первыми лучами солнца и вскоре покинул великолепный город, отправившись дальше на север, уже к Альдену.

После путешествия среди налитых золотом полей и пастбищ, по которым бродили тучные стада коров, Кастор благополучно достиг Альдена. Великий город совершенно не изменился с тех пор, как комиссар покинул его вместе с Аполлосом. Увы, молодому инквизитору не суждено было вернутся на эти просторные, полные жизнью улицы, но… Барроумор не мог позволить, что бы эта смерть прошла для Альдена бесследно. Вместо Аполлоса в город возвращалась вся ярость Кастора, который пусть и не смог уберечь своего секунданта, но ещё вполне мог за него поквитаться.

Едва вернувшись в Управление, комиссар отправился к прокурору Олберту, во-первых отметиться о прибытии, во-вторых решить вопрос с делом, которым собирался заняться. Старина Грэхэм находился всё в том же своем кабинете, из которого никогда не выходил. Его неизменная горничная Дороти была так же при нём, как всегда укрываясь на время приёма в задней комнате.

— …Ладно. Если честно я сам не в восторге от всех этих объятий с мегалийцами. Кроме проблем, это ничего не принесет. — покачал головой прокурор, глядя на предписание, выданное Кастору владыкой Арминием. — Поверь мне, скоро нас заставят охотиться на слишком ревностных христиан, чего еще никогда в истории не было. И не все из наших на это пойдут… Чувствую я, скоро у инквизиции начнутся непростые времена.

— Зачем рассуждать о том, что от нас не зависит, и тем более еще не началось. Я не заглядываю так далеко. — ответил Кастор, вальяжно сидящий в кресле перед прокурором. — Мне нужно решить более конкретный и актуальный вопрос.

— Так… Я не вполне понимаю, чего именно ты хочешь. Мы все скорбим о гибели Епифана, это был хороший агент, перспективный. Но винить не кого, вы справились с задачей, заключили демона, провели эту инспекцию наконец. Царствие небесное парню.

— Если бы на него не охотились велдорцы, я бы никогда не взял его с собой.

— Ты что же, собираешься преследовать Велдорский Дым? И как ты думаешь, мы это оформим? Если бы подобное было возможно, этим бы занималась гражданская власть.

— Покушение на жизнь инквизитора даёт нам право проводить расследование собственными силами.

— Насколько я понимаю, все покушавшиеся на жизнь инквизитора в итоге оказались мертвы. Это самое большее, чего можно было добиться. Никто нам не даст уничтожить велдор по этому поводу, а про заказчиков ты даже не заикайся. Ты помнишь, на кого вы вышли, взявшись за Мардж?

— На Фирелла Лоргана.

— Ты сам ничего не чувствуешь, когда произносишь это? Я даже не хочу в слух говорить о том, насколько это дерзко, то о чем ты думаешь.

— Нет, я не собираюсь арестовывать Лоргана, если ты об этом. Но велдор понесет гораздо большие потери. Ты знаешь, кто организовал засаду по пути к Бьюригему? Алхиман.

— Ты уверен?

Кастор молча показал на свежий розовый шрам у себя на скуле.

— Проклятье… Ты хочешь уцепиться за это?

— Да. Возможно он был не последним из алхиманов, а это означает, что мы еще не покончили с алхимической мерзостью. Мне нужно назначение.

Олберт довольно долго сверлил Кастора мрачным взглядом исподлобья, затем тяжело вздохнул и взялся за чистый лист бумаги.

2. Велдор

На следующий день у Кастора был еще один крайне важный разговор. На этот раз с давним товарищем, однокурсником по Эбендорфу, майор-агентом Патриком Лоером. Этот быстро седеющий флегматичный инквизитор в отличие от Барроумора совершенно не выглядел бойцом, и вдобавок сильно хромал, передвигаясь только с тростью. Последнее было следствием увечья, которое Лоер получил еще в пору своей интернатуры. Укус десмода в четырехглавую мышцу бедра, сепсис и глубокая хирургия определили всю оставшуюся карьеру инквизитора, исключив из неё силовой аспект. Но, нельзя сказать, что карьера при этом не удалась: ныне майор-агент занимал должности второго секретаря коллегии собственной безопасности и, что более важно, референта одного из преосвященных членов Трибунала, владыки Феогена. С учетом того, что владыка был уже в весьма преклонных годах, Лоер фактически самолично разбирался со всеми его делами, оставаясь при этом в тени.

В тенистом дорого-обставленном кабинете на верхних этажах управления, Кастор и Патрик смогли обсудить очень деликатный и конфиденциальный вопрос. Выслушивая Барроумора, секретарь смотрел в огромное окно с видом на башни императорского замка, по своему обыкновению держа одну руку за спиной, а другой опираясь на трость.

— …в общем, мне нужно, что бы кто-нибудь сделал заказ у Велдора. Прежде этого человек должен будет сообщить нам, как именно происходит оформление заказа, когда и где он будет его осуществлять. И только после этого, когда мы скажем, заказ будет сделан. — закончил своё предложение Кастор. Лоер немного выдержал паузу и, не поворачиваясь, ответил:

— Ты же знаешь, кто может заказывать работу у Велдора. Только весьма состоятельные люди, с весьма серьезным именем.

— Поэтому мы и разговариваем с тобой. Ты прекрасно знаешь, что у меня нет хороших отношений с такими людьми.

— Я бы даже сказал с людьми вообще…

— Не важно. Такие отношения наверняка есть у тебя, ты знаешь, кто мог бы сделать такой заказ, и всё то, о чём я сказал.

— Ну хорошо… — Патрик повернулся с легкой усмешкой на лице. — Я люблю, когда ты наконец признаешь, что тебе может быть нужна помощь. Барроумор не так уж всесилен.

— Что это? Я слышу в твоих словах нотки зависти? Не стоит, ты же прекрасно знаешь, что без тебя я бы никогда не решил вопрос с алхиманами.

— Возможно и зависть. Я как раз не боюсь признавать за собой слабости. Посуди сам… У меня печати и подписи, а ты колесишь по всей Империи, КАстор тут, Кастор там, залазишь в самые чёрные дыры, ныряешь в омуты, достаешь демонов даже в аду. Ты же легенда.

— Которая была бы невозможна, без твоей помощи, в том числе.

— Ой ладно, прекрати. — отмахнулся Патри и, проковыляв до кресла, сел перед собеседником. — Мне уже так тоскливо в этих кабинетах, что я даже рискну собственной шкурой и помогу тебе. Кстати, не только в твоей просьбе.

— В чём же ещё?

— За пару дней до твоего приезда в канцелярию Трибунала пришло два письма, касательно тебя. Вернее даже одно, потому что второе не играет уже никакого значения. Императорская администрация потребовала принять к тебе меры, по поводу инцидента в Пармионе. Скорее всего это будет выговор и командировка в какое-нибудь мрачное место. И хотя для тебя это как терновый куст для кролика, с другой стороны, как только решение будет принято, ты не сможешь закончить со своим делом. Поэтому, нам нужно поторопиться. На днях заказ велдору будет оформлен, и ты должен будешь отработать по ним как можно быстрее. Все ресурсы для этого у тебя есть.

— Пусть Господь благословит тебя, брат. — кивнул Кастор, и положил на стол тонкую пергаментную папку. — Вот собственно и цель для заказа. Даже если велдор отработает, не жалко.

— Кто это?

— Купец-мужеложец. Поймать его споличным нам пока не удается, но репутация выродка говорит сама за себя. Поэтому, большого греха не будет, если его все-таки прирежут.

— Да, интересно… — усмехнулся Лоер. — Ну хорошо, зайди ко мне послезавтра утром. Для тебя уже будет информация, я думаю.

Как и обещал Лоер, на второй день перед Кастором была развернутая схема заказа на убийство. Заказчиком выступал барон Келлер, картёжник и пьяница, который в своё время дошел до такого отчаянного положения, что ему пришлось пойти на беспрецедентные меры. Он просто склонил того, кому задолжал, к спиритическому сеансу, и сам же донёс на него в Управление, отправив на пару лет в ссылку. То, что сам барон во всей этой истории сам же был зачинщиком преступления, ему почти простили в виду явки с повинной и добросовестного сотрудничества со следствием. Однако, теперь Келлер пожизненно был связан с силой, однажды спасшей его от долговой ямы, и этот новый долг был неоплатен. Само собой, о существовании подобной связи знали очень немногие.

Барон уже давно знал, как сделать заказ у Велдорского Дыма, поэтому сразу расписал весь план действий. Ему нужно было всего лишь написать соответствующее письмо графу Аргену, магистру альденского района Хайбри, а так же отправить двадцать золотых дукатов на его депозит в Имперском банке. Через два дня граф Арген должен был или оповестить барона о принятии заказа, или вернуть деньги обратно, за вычетом комиссионных (два золотых дуката).

Кастор должен был или проследить дальнейшую передачу сообщения от Аргена исполнителям, или проследить ход денежных средств, которые так или иначе, должны были перейти от Аргена к убийцам. В ходе распутывания этих нитей, можно было вскрыть и другие, действительно существенные звенья цепочки. Бить сразу по Аргену было глупо, императорский двор никогда бы не позволил инквизиции сожрать аристократа такого ранга без указа самого Императора, но вполне можно было расправиться с гораздо более уязвимыми элементами компании. Конечно и их Кастору никогда бы не простили, но он собирался дойти до конца.

Агентура доступная Кастору была гораздо проще и грубее, но здесь пригодилась и она. Пригодились связи со славянской диаспорой, которая постоянно дралась за место в альденском преступном мире, а значит находилась в противостоянии с такими традиционными кругами, как велдор. У остряков и горян в активе находилось великое множество нищих и уличных торговцев, которые идеально подходили для организации слежки, а так же могли перехватывать посыльных с письмами. И всё это очень пригодилось Кастору, который за значительно меньшую сумму, чем оплата велдорских услуг, заручился поддержкой Батьки Жоры, главы всего славянского криминала в Альдене.

Камердинер Дэнис Пристон служил дому Аргенов уже тридцать два года, и за этот срок смог обеспечить себе совершенное доверие хозяев. Легионер по призванию и первоначальному служению, он был абсолютно педантичен и совершенно исполнителен. Среди множества специальных поручений и обязанностей по поддержанию во доме порядка, Пристону была так же доверена доставка самой важной корреспонденции. Никогда не вникая в вопросы, его не касающиеся, верный слуга мог обеспечить и исправное сообщение с адресатом, и всю необходимую сохранность тайны.

В этот день он должен был доставить несколько писем к почтовому ящику, устроенному на одном из главных перекрестков Хайбри, для того, что бы муниципальная почтовая служба доставила их дальше по назначению. Это говорило о том, что письма скорее всего были не слишком важны: какие-то отписки, знаки вежливости, формальные сообщения. Особняк Аргенов располагался на холмах Хайбри,граничащих с пустынным морским берегом в северо-западной части Альдена, гораздо дальше доков и пристаней. Здесь, над тенистыми парками и рощами, покрывающими уступы склонов, обретались и другие особняки самых благородных семей. Их обитатели могли наслаждаться величественной морской панорамой, видеть скользящие по водному простору фигурки уходящих и приходящих в порт кораблей. Однако основная часть района Хайбри располагалась по другую сторону холмов, теснясь у их подножия кварталами плотной городской застройки. Её жители из своих окон могли наблюдать по большей части только окна соседей. Впрочем, как и в большей части Альдена.

Спустившись от особняка через прекрасный фамильный парк, наполненный белоснежными гипсовыми скульптурами, изображающими нимф и сатиров, Пристон покинул имение Аргенов через высокие кованые ворота. Сразу за ними и начинался простой Нижний Хайбри, с его тенистыми узкими улочками, зажатыми между двух-трехэтажных домов. Камердинер не любил этих кварталов, не любил населявших его людей, невероятно далёких от мира благородных домов. Всё казалось здесь грязным и сырым, как стоптанная брусчатка под ногами. И Пристон даже не замечал, что старается вообще не дышать носом, бывая здесь, лишь бы не ощущать этих чуждых назойливых запахов городской жизни: дым горящих дров и угля, мокрый камень, свежий хлеб и склизкая рыба, плесень, моча, живые цветы.

Дэнису нужно было только выполнить своё поручение, и как можно скорее вернуться под сень дворца, не входя в соприкосновение с этим нижним миром. Так происходило обычно. Вот только этот этот день был необычен: нижний мир сам решил войти в соприкосновение с Пристоном.

Камердинер почти прошел вдоль по тёмному переулку, что бы выйти на широкую оживленную улицу, но не успел. Едва он достиг какого-то бедняка, сидящего у стены и перебирающего подгнившую морковь в лохани, как крепкая жилистая ладонь, возникнув откуда-то сзади, внезапно легла Пристону на рот. Быстрым движением он потянулся было к кортику, висящему у него на поясе как раз для таких случаев, но, оказалось что клинок уже отсутствовал на месте, а через мгновение его острие уже упиралось в подреберье собственного хозяина. Бедняк, занимавшийся морковью, в то же самое мгновение оказался ровно спереди, и, еще прежде чем камердинер осознал утрату кортика, нанес ему резкий мощный удар под дых. Потом во рту жертвы оказался туго скрученный тряпичный жгут, а на голове — плотный мешок.

— Господин Дэнис Пристон? — спросил низкий спокойный голос, когда с головы Камердинера сняли мешок и вытащили кляп изо рта. Уже привязанный к стулу, теперь он находился в некоем темном помещении с единственным оконцем под самым потолком, из которого проливался луч бледного дневного света. Собеседник находился в тени за этим лучом, так что даже его фигуру разглядеть было сложно. Кроме него находилось в помещении еще несколько человек, среди которых, вероятно, были и похитители. Пристон совершенно не выглядел напуганным, сохраняя на лице обычное выражение надменного покоя.

— Кто вы, и что вам нужно? — спросил он раздраженно у своего таинственного визави.

— Может быть вы меня и знаете. — незнакомец сделал шаг из тени, и, наконец, проявился в потоке света. Резкие хищные черты, долгополый камзол с красной лентой.

— Вы инквизитор… — с некоторым удивлением констатировал камердинер.

— Комиссар Кастор Барроумор.

— Да, слышал про вас. Но к чему всё это?… Что за безумие? Вы сочли меня за колдуна или вампира?

— Вы хороший верный слуга своего господина, Дэнис. — усмехнулся Кастор. — И именно эта лояльность все осложняет, учитывая, что ваш господин участвует в преступлении. Поэтому, мы сочли ваше задержание лучшей возможностью склонить вас к сотрудничеству.

— Напрасный труд. Если вы хотите, что бы я чем-либо навредил господину Аргену, вам будет проще меня убить. — лицо Пристона исказила гримаса презрения.

— Я, пожалуй, обойдусь без ваших советов. Но, считаю важным познакомить вас с некоторыми деталями нашего дела. Дело в том, что мы не собираемся привлекать к ответственности его сиятельство, да вы и сами не глупый человек, должны понимать, насколько это было бы сложно. Наша цель — люди, с которыми он работает, настоящие преступники. Поэтому могу вас заверить, что никто из дома Аргенов в случае нашего успеха не пострадает.

— Сказал мне инквизитор…

— Советую мне поверить, потому что это был пряник для вас. Между тем, у меня есть еще и кнут, к которому я прибегну, если вы не захотите с нами сотрудничать.

— Угрожаете?

— Ответьте мне на простой вопрос. Почему я должен вам угрожать? Вы разве не заинтересованы в том, что бы помочь святой инквизиции, пресечь творящееся беззаконие, сделать Альден чище в конце концов?

— Для меня верность дому Аргенов превыше всего.

— То есть, во имя дома Аргенов вы могли бы даже пойти на преступление?

Пристон промолчал.

— Значит я не сильно погрешу против правды, если сделаю следующее допущение. Вы злостный малефик, призывавший дьявола, и… о ужас, с одной вам известной целью, пытавшийся навести проклятье на членов императорской фамилии.

— Что?!

— Вот, взгляните сюда. — Кастор приблизил к камердинеру достаточно толстую папку с документами. — Тут готовое дело в отношении вас, полное досье, все необходимые свидетельства, перечень доказательств. И, конечно же, мы не будем вас убивать. С вами будут проводиться следственные действия, во время которых вы расскажете, зачем же все-таки вы проклинали императорскую фамилию, и главное, как именно вы проводили свои обряды. Учитывая, что вы и понятия не имеете, как их проводить, дознавателю потребуется причинить вам очень много страданий, прежде чем вы предоставите информацию, более менее напоминающую правду.

— Но… Это же ложь! Клевета! Я никогда не занимался ничем подобным! — негодующе воскликнул Пристон.

— Конечно не занимались. Поэтому глупо было бы подвергать себя страшным мучениям, не будучи виновным. Не лучше ли быть верным чадом Церкви, и помощником Святой Инквизиции?

— Вы же сами лжецы и преступники! Как вы можете служить Богу, если вы лжёте, если… готовы отправить на муки невиновного.

— Невиновного? Отнюдь. Если мы готовы пытать человека под надуманным предлогом, это вовсе не значит, что будем делать это без причины. Ваше нежелание сотрудничать с инквизицией само по себе заслуживает наказания. Так какая мне разница, что при этом будет записано на бумаге? Более того, если станет известно что камердинер графа Аргена занимался чернейшей готией прямо в его доме, у него под боком, то неприятностей у Его Сиятельства будет гораздо больше, чем если мы с вами все-таки найдем взаимопонимание.

Еще через день Пристон, благополучно вернувшийся домой, получил указание доставить и вручить адресату особенно важное послание. По виду это был совершенно белый конверт, без всяких внешних надписаний и изображений, запечатанный крупной мастичной печатью, никак не связанной со знаками дома Аргенов.

Только сам камердинер знал, куда именно необходимо доставить этот конверт. Но… Прежде чем отправиться по назначению, Пристон зашёл в один из переулков Нижнего Хайбри, и там, в подвальном помещении, передал конверт в руки мрачного вида людям, а так же сообщил им, кому он адресован. После недолгих манипуляций с конвертом, его вернули Пристону вместе с двадцатью солидами в качестве вознаграждения от Святой Инквизиции. Камердинер отправился дальше по известному адресу, так, словно ничего и не произошло. На этом его участие в расследовании было исчерпано.

А уже через пару часов Барроумор держал в руках копию перехваченного послания, суть которого заключалась в заказе на выбранного самим Кастором купца-мужеложца. Присутствовало даже описание внешности предполагаемой жертвы. Хитрость была в том, что не ясно было, кому адресовано послание, кто выступает заказчиком, собственно из текста нельзя было понять о чём идет речь вообще.

"Дорогая Сойка. Доброго тебе вечера. Свеча в окошке горит почём зря, погаси её. Сама решай, кого позвать на чаепитие, это не важно, потому что к чаю у нас только маленькое пирожное. Когда стемнеет, ты сможешь увидеть как упадут сорок звёзд, но только когда стемнеет. Встретил одного интересного человека. Зовут его Густав Бебирон, состоит в торговой гильдии и бывает на бирже, занимается в основном лагожским сукном. Полноватого среднего роста, лет тридцати, с маленькой бородкой. Одевается броско, любит малиновый и желтый цвета. Живет в десятом доме на Голубиной, что в Красном. В общении он прост, не имеет вредных привычек, и друзей у него нет, поэтому, когда пригласишь в гости, не заваривай много чая. С наилучшими пожеланиями, твой Дрозд. П.С. Мне доложили, что ты до сих пор не собрала цветов на лугу, где проходил прошлый пикник. Они ждут тебя, погода хорошая."

По счастью, Барроумор знал контекст, и ему было доподлинно известно, кто такие Сойка и Дрозд. Если последним был сам граф Арген, то его собеседницей оказалась баронесса Эбигэйл Глинч, забытая всеми старушка, некогда блиставшая в свете, и пользовавшаяся благоволением ещё молодого императора Адальберта. Так и не вышедшая замуж, не родившая детей, одинокая фаворитка состарилась и, казалось бы, навсегда ушла в тень, что бы доживать свои дни, вспоминая о прошлых славных днях. Но, как это часто и бывает, спокойствие и безвестность оказались лучшим прикрытием для большого преступления.

Эбигейл основную часть дня проводила на открытой террасе второго этажа, расположенной ровно над портиком главного входа в усадьбу. В дождливые дни она точно так же сидела на веранде первого этажа, с большими окнами, открывающими вид на маленький парк перед входом и пролегающую за оградой улицу. Но этот день был удачливо ясным и достаточно теплым для северного сентября, и можно было сидеть на воздухе, слушая шелест кленовых листьев, вдыхая аромат альдарского кофе, и перечитывая старые письма.

Старушка на самом деле ждала, когда наконец-то зазолотятся кроны деревьев, и в Альдене начнутся печальные серые дни бесконечных дождей. Осеннее время соответствовало её обычному настроению, переживанию преклонных лет, тогда как лето только бесполезно и болезненно тревожило память, словно дразня светом давно минувших дней. От них у Эбигэйл остались только письма, но… Что это были за письма.

Немного пожелтевшие от времени листы тисненой бумаги, на которой еще можно было разглядеть очертания императорского вензеля. А по ним вязь строк, написанных рукой Его Императорского Величества Адальберта Льва Лоргана. Написанных ещё тогда, когда сердце императора принадлежало ей, и длились эти бесконечные переполненные счастьем дни, вечера и ночи, сумасшедшие завершения балов и приёмов, приезжающие к имению Глинчей таинственные экипажи. А потом… императорское увлечение, и без того слишком долгое, что бы сетовать на судьбу, прошло, так же как проходит лето, и опавшими осенними листьями от него остались только эти письма. И уже много лет Эбигейл перечитывала их на своей террасе, не интересуясь ни новостями, ни сплетнями, словно навсегда оставшись в том золотом времени, подобно бабочке замершей в янтаре.

Впрочем, Эбигейл всё еще любила получать и писать письма, пусть и совершенно другого содержания. Ей часто писал её давний друг, еще пылким юношей претендовавший на её руку, но так и не сумевший освободить её от болезненной любви к императору. Ричард, добрый Ричард Арген, её милый Дрозд. И она писала изрядно писем, потому что от почившего четверть века назад папеньки, ей досталось множество друзей, и многие из них появились у неё уже после. Это были и молодые ребята, и уже прошедшие через многое мужи, но всех их объединяло одно: желание следовать правилам древней благородной игры: выполнять назначенные задания, получая за них щедрое вознаграждение, соревнуясь между собою и, что самое главное, стяжая уважение товарищей. Не служение, не ремесло, не работа, а именно жестокая игра для избранных, для непосвященных же просто неуловимый дым Велдора.

Дом Глинч тоже переживал не лучшие времена. Во всей усадьбе, кроме Эбигэйл, жило еще только двое старых слуг: Бран, верный камердинер и телохранитель, и еще одна весьма пожилая домработница.

Что касается Брана, то он всегда находился рядом со своей хозяйкой, и был верен ей как пёс. Когда-то он был одним из Грифонов, личной гвардии императора, лучших из воинов Альдена, и сам Адальберт Лорган приставил его к охране своей возлюбленной, зная, что никто не сможет защитить её лучше. Годы давно уже взяли взяли своё: угрюмый семидесятилетний старик с седым венчиком волос и бакенбардами уже ослеп на один глаз и весьма скверно слышал, но до сих пор был готов вступить в бой за свою госпожу. Одетый в скромный черный костюм, надлежащий слуге, Бран всегда носил на поясе меч, хотя до сих пор и не было случаев, когда ему пришлось бы применять его по назначению. Никто и никогда не смел посягать на безопасность баронессы.

В этот вечер и Эбигэйл, и её верный охранник находились на террасе, и ничто не предвещало никаких чрезвычайных событий. Скоро станет слишком прохладно, и старушка отправится к камину, где её уже будет ждать горячий ужин. Затем Эбигэйл выпьет еще немного чая, отправится в часовню, в которой помолится при свечах и отправится в опочивальню. Там служанка поможет ей раздеться и лечь в постель, а Бран останется дремать в передней, на аскетичной деревянной кушетке.

Но в обыденный вечер ворвались сразу два чёрных дормеза с гербами инквизиции, подкатившие к воротам имения. Из них вышло сразу с дюжину человек, включая сентинелов и нескольких инквизиторов. Все с оружием, была даже пара арбалетчиков.

— Кто это, Бран? — с удивлением, но без тревоги, спросила баронесса, откладывая письмо.

— Не беспокойтесь, госпожа. — хрипло ответил слуга. — Идите в дом, а я выясню, что нужно этим господам.

Внешние ворота, отделяющие парк от улицы, были как обычно заперты на небольшой задвижной замок, и высадившиеся из дормезов представители инквизиции вынуждены были задержаться даже перед столь несерьезной преградой. Один из сентинелов быстро достал лом, и уже заправил в створ, когда к воротам подошел старый Бран. Комиссар Барроумор, руководивший действиями группы, жестом приказал сентинелу прекратить ломать замок.

— Именем Святой Инквизиции Альдена, откройте ворота и сдайте оружие. — сказал он подошедшему охраннику.

— По какому вопросу вы прибыли, и как мне доложить о вас Её Превосходительству баронессе Глинч? — невозмутимо поинтересовался старик.

— Выполняйте моё распоряжение!

— Ожидайте здесь… — мрачно ответил Бран и удалился по направлению к усадьбе.

Кастор снова подал знак сентинелу, который продолжил работать с ломом, и только спустя четыре минуты возни, усилиями трех человек и с привлечением молота, запор удалось взломать. Инквизиция вторглась в пределы тенистого парка и быстро направилась вдоль по аллее, прямо к центральному входу. Двое интернов, которых комиссар привлек к операции, взяв с собой по паре сентинелов, принялись обходить особняк, Кастор же, с четырьмя бойцами подошел к самому крыльцу. Здесь, на ступеньках, с уверенным и самодовольным видом стоял все тот же Бран.

— Госпожа Глинч не сможет вас сегодня принять, прошу вас покинуть территорию имения. — бесстрастно сообщил он.

— Сдать оружие! — повторил приказ Кастор, обнажая свой меч и приближаясь к зарвавшемуся камердинеру, но тот только ухмыльнулся, не сделав никакого движения в ответ.

Комиссар не хотел наносить старику смертельного удара, и, с легким выпадом, подрубил его по левому колену, тем более, что тот как раз стоял на две ступени выше. Но короткий меч Брана сверкнул стальным блеском и, звякнув о клинок инквизитора метнулся ему навстречу, метя куда-то в грудь. Барроумор лишь благодаря своей исключительной реакции смог отвести разящее стремление оружия и отпрянуть назад. Но Бран, метнувшись навстречу быстро и плавно, подобно тени, уже был рядом! Схватив Кастора левой рукой за вооруженное предплечье, правой старик должен был в следующее же мгновение всадить в инквизитора свой меч по самую рукоять. Кастор тоже успел понять ситуацию, и единственным шансом как-то её переломить был пинок по ногам, так что бы сбить равновесие Брана прежде, чем он нанесет удар. Но увы, этот пинок был гораздо медленнее, чем удар старого грифона.

Что бы стать грифоном, ребенок должен был иметь физически сильных и достойных родителей, которые передавали его еще младенцем на воспитание в имперскую гвардию. Подобно монастырям, воспитывающим бойцов для инквизиции, Школа Грифонов с первых лет закаляла и формировала совершенного защитника Империи. Методики этого воспитания были закрыты, но к семнадцати годам, когда ученик поступал на службу в гвардию, он уже был совершенным боевым созданием, способным победить и убить любого врага во всей ойкумене. За исключением, пожалуй, другого грифона. Таким же созданием, некогда был и Бран, и пусть теперь он был не так быстр и ловок, как прежде, но его прошлое всё же позволило ему победить в этом поединке. Кастор был обречен.

Но, только если бы это был поединок. Один из сентинелов, давно держащий алебарду на готове, в этот же момент сделал короткий и резкий выпад её остриём, и Бран, вместо того, что бы пронзить Кастора, вынужден был отбить этот удар. В то же мгновение комиссар мощным пинком подбил ноги Брана, заставив его покачнуться, и чувствуя, что старик уже держится за его вооруженную руку, притягивая её к себе, ударил даже без замаха. Меч рубанул охранника в левое подреберье, с влажным звуком высвободив поток крови.

Бран успел ударить еще раз, но этот удар был уже неверен и не опасен, Кастор без труда его парировал и срубил Брану пол головы. Кусок черепа отлетел в сторону, старик упал с вывалившимся мозгом, и огромная кровавая лужа расплылась вокруг.

— Всех кто на территории усадьбы — задержать и погрузить, при малейшем сопротивлении убить на месте! — зло приказал Кастор.

Эбигэйл была достаточно проста в работе, поскольку вообще не переносила ни боли, ни страха, и раскрывалась подобно расцветшему бутону на исходе весны. За час Кастор, участвовавший в дознании лично, получил всю необходимую информацию, так что знаменитый Велдорский Дым оказался разложен перед ним как на ладони. Мирная безобидная старушка была главным распорядителем клуба, и имела в своем доме настоящий журнал, в котором содержались контакты его участников, их ставки и особенности. Всего шестьдесят персонажей, некоторые из которых были названы полностью, некоторые просто по именам или прозвищам. В зависимости от заказа, поступавшего от графа Аргена, а так же от графика привлечения убийц, Эбигэйл сама выбирала кому поручить то или иное дело. По исполнению дела, Глинч получала в банке гонорар со счета Аргена, и передавала необходимое вознаграждение непосредственным исполнителям, а так же повышала их позицию в рейтинге участников клуба.

Немного манипуляций над баронессой, и вот Кастор уже смог завести небольшое досье на каждого из убийц, узнав так же, кто из них занимается приглашениями в клуб. В двух третях случаев это оказались младшие отпрыски благородных семей, а так же бастарды. Участие в Велдоре оказалось увлечением молодых нобилей, позволявшим им почувствовать себя вне закона и хлебнуть запретной свободы. Возможно, так они самоутверждались, будучи сильно поражены в правах относительно своих старших братьев, прямых наследников. Еще треть велдорцев, представляла собой убийц, которые так или иначе показались интересными для кого-то из благородных рекрутеров Велдора.

Большой сложностью было то, что возможно Глинч была не единственной из координаторов Велдорского Дыма, а значит Кастор мог просто не ухватиться за ниточку, ведущую к заказу на Аполлоса и к алхиманам. Возможно, Арген знал еще каких-то координаторов, кроме Глинч. Но, либо баронесса все же была единственной, либо инквизитору помог Сам Господь: Аполлосом занималась именно она.

В первый раз заказом занялись низкоквалифицированные убийцы, один из которых был баронетом и вовсе не имел опыта убийств, второй же убивал безобидных граждан, не умевших себя защитить. Во многом именно этот недостаток опыта, вкупе с недооценкой жертвы, и позволил Аполлосу расправиться с обоими.

После такого казуса, узнав о судьбе исполнителей, Глинч решила исправить свою оплошность, и привлекла к решению проблемы лучшее, что могла. Года два назад она получила письмо из Даггерланда, в котором содержалось приглашение к сотрудничеству от некоего Мастера Вальбериха. Даггер уверял, что секреты истребленных в Альдене алхиманов не утрачены полностью и, в случае надобности, Велдор сможет убедиться в этом на практике. Были даны контакты некоего Капитана, человека, который представлял Вальбериха в Альдене и готов был взяться за работу в течении нескольких часов после получения заказа. Единственным минусом была значительная сумма, значившаяся в качестве минимального гонорара. Но, у баронессы уже не было выбора, и она решилась расстаться с пятьюдесятью золотыми, дополнив гонорар уже из собственных сбережений.

Больше ничего по существу сообщить Эбигэйл не смогла. Из координаторского журнала Кастор узнал адрес, где именно находился злополучный Капитан, и принял решение вытряхнуть всю информацию из тех, кто только обитал поблизости.

Уже в восьмом часу вечера, в начинающихся сумерках, Кастор снарядил выездной наряд по адресу Капитана. Жил алхиман в западной части города, в зажиточном районе Ундерфалль, что несколько севернее Динконера. На оживленной Шёлковой Улице находился трехэтажный доходный дом, куда, собственно и приходила корреспонденция. Хозяин дома, обитавший здесь же, грузный большой альденец в дорогом костюме, страдающий одышкой и множеством других проблем со здоровьем, был достаточно быстро найден и сразу же принялся усердно помогать следствию. Вид уставшего и забрызганного кровью Барроумора вообще располагал людей к откровенности.

— Капитан? Даггер? — торопливо переспросил он, отирая толстую физиономию платком. — Не знаю капитан он или нет, но один арендатор под ваше описание подходит. Рихард Зальц, снимал у меня половину мансарды. Только знаете, я его уже с июля не видел, скоро два месяца, и за август у него не заплачено. Я давно уже подумываю над тем, что бы открыть помещение и спустить его вещи в подвал, что бы не терять деньги, но знаете что… Побаиваюсь. Если он вернется, и будет в гневе… Я не хотел бы с навлечь на себя его гнев.

— Можете не бояться, вы его больше не увидите. — ответил Кастор.

— Вы уверены?

— Да, я его убил.

— Ах… Вот как? Ну и слава Богу, то есть… Хорошо. — нервно улыбнулся хозяин, хотя в его бегающих глазах читался смертный ужас.

— Открывайте мансарду, мы проведем обыск и заберем все необходимое. Потом можете сдавать помещение опять.

— Пожалуйте, пожалуйте! — толстяк пригласил инквизицию следовать за собой, и смешно зашагал по направлению к лестничному маршу.

Обстановка комнаты в половине мансарды, там где обитал Капитан, была весьма аскетичной, и это значительно облегчало обыск. В книжном шкафу стояли три старых книги: две по истории, и одна со стихами; В переворошенной постели и под кроватью не нашлось ничего; В комоде была найдена даггерская библия, пустая табакерка и смена старого исподнего белья. Интереснее всего оказался сундук, в котором, помимо походного одеяла, котелка и набора для ухода за клинком, обнаружился футляр со стеклянными колбами. На красной замшевой подложке было сделано пять углублений, но лишь в трех из них находились пустые сосуды. Рассмотрев их ближе и на свету, Кастор заметил, что внутри еще сохранились остатки некоей жидкости. В принципе, если это были алхимические элексиры, о которых думал Кастор, в лаборатории консистории могли это подтвердить.

К сожалению, не удалось найти ничего, что пролило бы свет на то, откуда именно приехал Рихард Зальц, где искать Мастера Вальбериха, предложившего его услуги Велдору, и какие еще лица могли быть посвящены в запретные тайны алхимии. В Альдене эту заразу удалось выжечь, но, как оказалось, где-то в Даггерланде её семя нашло для себя благодатную почву.

Кастор вернулся в свои апартаменты только в двенадцатом часу, уже буквально падая с ног от усталости. Вместе с тем, на душе у него было спокойно и мирно, что вообще случалось крайне редко. Удар по Велдорскому Дыму был нанесен стремительно и точно, и скорее всего гильдия убийц со многовековой историей теперь была обречена. Завтра же все данные на изобличенных убийц отправятся в магистратуру, и здесь уже закон не оставит лазейки ни для преступников, ни для тех кто мог бы их покрыть. Главным правилом велдорцев было "не попадаться", и попались они все. Этого Кастору показалось достаточным, что бы отомстить за Аполлоса. Обещание было сдержано.

В кабинете на столе комиссар нашел накрытый колпаком поднос с уже остывшим ужином. Наскоро съев две куриной ноги в прикуску с сырными бутербродами, запив это все красным вином, инквизитор удалился в спальню. Там, после наскоро прочтенных молитв и помазания благословенным маслом, он буквально рухнул на кровать, даже не стянув брюки и мгновенно провалился в темную мягкую пропасть без снов.

Разбудил Кастора какой-то тихий мелодичный перезвон, словно от множества стеклянных колокольцев. Не сказать, что он был сильно доволен этим, потому что намеревался проспать до утра и проснуться в своё время. Но перезвон не утихал и источник его, кажется, находился в помещении кабинета. Несмотря на то, что в спальне было темно, Кастор прекрасно в ней ориентировался. Не зажигая свечи, он взял в руку меч и тихо приоткрыв дверь, заглянул в переднюю. В Кабинете, в отличие от спальни оказалось удивительно светло, потому как за окнами очевидно, стоял самый солнечный день, и более того, все предметы в комнате, словно источали свечение, переливаясь каким-то золотым блеском.

"Или это сон, или смерть" — пронеслось в голове у инквизитора и он без страха вышел на свет, вдыхая свежий утренний воздух, пахнущий грозой и влагой. А еще был какой-то тонкий аромат, напоминающий цветочный.

Подойдя к окну Кастор отодвинул портьеру, и увидел что снаружи нет обычного консисторского двора, а есть только бесконечное синее небо и величаво проплывающие мимо белые горы облаков. Но всё же, это было не похоже на сон: слишком четкие и реальные ощущения, слишком критичное восприятие для спящего человека.

— Ну, радуйся, брат Кастор. — разрядом тока ударил знакомый голос, которого больше не было на земле. Барроумор обернулся от окна и увидел, что за его столом сидит Аполлос, в том самом дорогом золотистом камзоле, который он ему когда-то подарил. Совершенно живой, вполне здоровый, и кажется лучащийся от довольства.

— Аполлос… — выдохнул комиссар, и осенил усопшего крестным знамением. Тот только улыбнулся:

— Да это я, во Имя Господа Иисуса Христа. Не смущайся… Нам дано встретиться.

— И как у тебя сложилось,? — спросил Кастор, справившись с мимолетной растерянностью.

— Бог милостив, брате, Он неизреченно милостив. Но мне пришлось побеседовать со всеми, кого я убил, и каждый из них дал мне своё прощение. Готовься, и тебя это тоже ждет.

— Если честно, не знаю хватит ли мне времени до страшного суда, что бы объясниться со всеми. Но ты знаешь, не это меня беспокоит…

— Если ты про Фелицию, то я скажу тебе следущее. Ты не смог бы погубить её души без неё самой, но можешь погубить свою душу, если не поверишь в прощение. Твоя вина не вечна, твоё наказание имеет предел. Здесь, там где я нахожусь сейчас, всё заканчивается.

— Если я поверю в прощение для себя, то в чем же тогда моё наказание? — горько усмехнулся Кастор. — Не в том ли и смысл, что бы оставаться теперь во мраке?

— Ты не в праве судить за Бога и обрекать себя. Твоё дело принять всё, что Он тебе ниспосылает, и всё исполнить, веруя в победу. Посмотри на меня, послушай меня! Там, где я, мы уже победили. И наш Бог хочет, что бы ты тоже достиг этой победы. Сражайся и побеждай — таков приказ Бога!

Сердце Кастора неожиданно по-живому дрогнуло, ощутив это тёплое как слёзы, незнакомое прежде чувство умиления.

— Бог все еще хочет, что бы я победил… — задумчиво проговорил он. — Хорошо! Тогда скажи мне вот что. Как имя моего врага? Ты знаешь о ком я. Я не могу сражаться с демоном, даже не зная его имени.

— Тебе не нужно знать его имя, тем более, что я и не смог бы его произнести. Но ты все равно победишь его, если будешь готов.

— И как же я это сделаю?

Лицо Аполлоса неожиданно омрачилось, лишившись благостного сияния., и он уже серьезно и холодно ответил:

— Сначала ты умрешь.

Кастор проснулся почти так же как и уснул, лёжа на застеленной кровати. Стояло уже позднее утро, и достаточно высокое солнце, поднявшееся над Альденом, пробивалось своими лучами между портьерами.

Встав на молитву Барроумор еще долго не мог собраться с мыслями, возвращаясь к невероятному сновидению, которое явно выходило за рамки обычного. Верить снам запрещалось, потому что химеры спящего разума, ослабленного и восприимчивого внушению, были удобнейшим средством для демонов, которые пользовались им всегда, когда человек изъявлял им доверие. Однако реальность видения и осмысленность разговора были таковы, что Кастор просто не мог относиться к ним как к обычному сну. Тем более, что встреча с Аполлосом и его слова, согревали сердце инквизитора так, как давно уже ничто не могло согреть. Наконец, справившись с мыслями, Кастор легко прочел утреннее правило, оделся и вышел из спальни в кабинет.

Горничная к тому времени уже забрала вчерашнюю посуду и поставила на стол завтрак, успевший почти остыть. Тем не менее, комиссар чувствовал себя достаточно голодным, и быстро уничтожил омлет с луком и порезанной колбасой, запив его еще теплым травяным чаем. Едва была допита вторая чашка, как в дверь постучали, и Кастор пригласил войти.

Появился молодой сервус, которому, по виду, было крайне неудобно тревожить Барроумора.

— Ваше Преподобие, простите великодушно, но… Его Преподобие Патрик Лоер передает вам, что очень хочет вас видеть у себя, и как можно скорее. Если вас не затруднит…

— Хорошо, брат…

— Брат Сэмюэл. — с улыбкой подсказал сервус.

— Брат Сэмюэл. Благодарю за сообщение, храни вас Бог.

Парень с поклоном вышел из кабинета и, закрыв за собой дверь, с некоторым облегчением вздохнул. Все-таки комиссар был не так уж и страшен, по крайней мере в это утро.

Едва отпустив посыльного, Барроумор действительно быстро собрался и отправился к секретарю. Насчет предстоящего разговора у него уже были определенные соображения. Скорее всего, дело касалось взыскания за инцидент на Саммите, о котором Лоер предупреждал в прошлый раз. Но это уже не было для комиссара проблемой, потому как следствие по Велдорскому Дыму теперь было закончено, и теперь он мог со спокойной совестью отбыть в любую командировку.

Лоер в своём кабинете оказался не один. Едва войдя, Кастор заметил еще одного посетителя, уже сидящего перед секретарём. Это был невысокий субтильный альт, настолько благородный и чистокровный, что уже имел некоторые признаки вырождения: очень мелкие черты лица, резкие скулы непропорционально большие глаза.

Одет незнакомец был в весьма дорогой парчовый кафтан, золотых и малиновых цветов, что ясно указывало на его статус.

— Доброе утро, брат Кастор. — доброжелательно, но вполне официально приветствовал комиссара секретарь. — Вот, имею честь представить вам его сиятельство графа Ричарда Аргена. Он хочет прояснить вопрос с судбой баронессы Глинч, насколько я понял. Вы можете дать нам какие-то пояснения по итогам вашего расследования?

— Доброе утро, брат Патрик. — Кастор, бросив на графа взаимно презрительный взгляд,

сел в кресло рядом. — Ну что я могу сказать? Дело считаю закрытым, вчера были вынесены несколько десятков приговоров, в том числе и баронессе Глинч. В соответствии с моим постановлением, остаток своих дней её превосходительство проведет в одном из удаленных монастырей эксмарка, так же мною было направлено ходатайство в канцелярию Его Императорского Величества о лишении госпожи Глинч дворянского звания, что бы пребывая осужденной, она не бросала тень собственно на Императорский двор.

— Если честно, я нахожу ваше постановление вполне адекватным. — кивнул Лоер, как вам кажется, граф?

Голос графа Аргена был низок и тонок одновременно, скрипуч и неприятен, напоминая по тембру лягушачье кряхтение:

— Я полагаю, что в виду всё еще принадлежащего баронессе дворянского достоинства, мы можем найти какое-нибудь альтернативное решение, по её вопросу.

— Как вы знаете, ваше сиятельство, — ответил в пол оборота Барроумор. — согласно закону о инквизиции, её юрисдикция распространяется на все без исключения сословия, кроме членов Императорского дома. А в случае утверждения Императором специального ходатайства, нашему суду могут быть выданы и члены императорской фамилии. Так что, у баронессы вовсе нет никакого особенного иммунитета.

— Но у вас в любом случае есть возможность избрать другую меру наказания, хотя бы в силу моей убедительной просьбы? — весьма зло спросил граф.

— Вообще-то, любое судейское решение, даже моё собственное, находится вне моей компетенции. И скажу вам честно, даже если бы у меня была возможность на него повлиять, я бы не стал этого делать, просто потому что не желаю идти вам навстречу. Я могу быть и еще более откровенен, и сказать почему, только вы и это и так прекрасно знаете. Как вас там, Дрозд кажется?

Граф крепко стиснул и без того тонкие губы, и, пережив вспышку гнева, обратился уже к Лоеру.

— Ваше Преподобие, как я могу опротестовать решение этого… инквизитора?

— Вобщем судебном порядке. Если вы усматриваете в действиях и решениях брата Кастора что-нибудь противозаконное, вы можете направить жалобу в канцелярию трибунала. И мы, конечно же, как-нибудь обязательно отреагируем.

— Я допускаю, что этот инквизитор… Всё сделал согласно закону. Однако, не в наших общих интересах, потому что нам незачем портить наши отношения. Я полагаю, что можно найти компромисс удовлетворяющий всех.

— Мне кажется, что брата Кастора в данном случае и так все удовлетворяет. — покачал головой Арген. — И я не вижу никакой возможности на него повлиять. Что я могу вам предложить? Пишите ходатайство об изменении меры пресечения. Тоже в нашу канцелярию, рассмотрим в такой форме.

— Уж сделайте одолжение, рассмотрите! — зло бросил граф и, поднявшись с кресла, поспешно вышел вон.

— Смешной ублюдок. — резюмировал Кастор.

— Но-но, — усмехнулся секретарь, с облегчением откидываясь в своём кресле. — Его-то родословная как раз таки безупречна.

— Но не совесть. Подлая душонка, возомнившая о себе невесть что.

— Соглашусь, малоприятный тип. Но, как видишь, его положение более прочно чем твоё на данный момент. Я очень рад, что ты успел закончить со своим делом, и вот что тебе скажу. Похоже, ты до сих пор не потерял своей хватки со времени алхиманов. Я впечатлён.

— Спасибо.

— Это тебе спасибо. Но увы, ты помнишь, о чем мы говорили в прошлый раз?

— Да, меня, кажется должны были сослать куда подальше.

— Именно. Ты меня очень выручишь, если позволишь мне решить этот вопрос уже сегодня. Мне уже крайне сложно откладывать дальше.

— Делай что должен, Патрик. Мне все равно, ты же знаешь. Моя жизнь принадлежит Инквизиции.

— Если бы ты знал, как нам не хватает людей вроде тебя. Что-ж, давай ты сам и решишь, куда тебе поехать. Хочешь опять вернуться в Вестер? Осень там, говорят, прекрасна.

— Нет… — Кастор ненадолго задумался. Первое, что пришло ему в голову, это оборванная нить расследования, ведущая за пределы Империи, таинственный Мастер Вальберих. — Я хотел бы кое что проверить в связи с алхиманами в Даггерланде.

Лоер покачал головой:

— Ты же понимаешь, что в Даггерланде тебе не удастся решать вопросы так лихо и просто, как здесь? У них своё законодательство. Наше положение там достаточно деликатно, и я бы не хотел, что бы ты осложнил наши отношения с Ургеном. Ты не тот человек, которого можно использовать в представительской консистории.

— Я буду тебе чрезвычайно благодарен, если ты еще немного рискнешь и доверишься мне. Мы же не хотим, что бы Даггерланд экспортировал нам своих алхиманов? В завершенном расследовании фигурирует действовавший в Альдене алхиман из Даггерланда, и это уже дипломатическая проблема. Я уверен в Бергене тоже были бы не против её урегулировать. И кто как не я способен в этом помочь?

— Кастор, ты понимаешь, что мне придется очень сильно озаботится оформлением такой командировки? Сейчас же придется писать прошение владыке Нифонту, что бы он тебя принял, да еще и быть крайне убедительным, если у него возникнут вопросы.

— Я понимаю, и очень тебе за это благодарен.

Пока проходили все согласования по вопросу командировки, у Барроумора было около двух суток на подготовку к путешествию. Нужно было собрать теплые вещи, пополнить запасы освященного масла и ладана, снова обслужить клинки. В библиотеке консистории Кастор взял даггерский словарь, поскольку владение языками было, пожалуй, одним из немногих слабых мест комиссара. Уже под вечер сходил к цирюльнику и в баню, потому что ближайшая такая возможность теперь неизвестно когда могла представиться.

А в первую ночь к Кастору снова пришел бес. Когда Барроумор стоял на молитве, готовясь ко сну, за спиной его что-то гулко ударило, и повторилось снова. Знакомый перестук копыт, и холодок ужаса по спине. Но… Только на мгновение. Внезапно вспомнилось бесконечное синее небо, громады белых облаков и улыбка Аполлоса. На сердце стало тепло и легко.

Гость приблизился сзади, над левым плечом нависла, сгустилась его тяжелая морда, и потянуло в ноздри могильной сырой гнилью. Но нет, душа Кастора осталась свободной от страха, впервые он ощутил бойцовский азарт превосходства, который всегда сопутствовал ему в бою.

— Что такое, мой кровавый брат? — прогудел зловещий голос в ухо инквизитора. — Что случилось с тобой?

Обычно Кастор никак не реагировал на слова демона, только молился, но новое чувство подстегнуло его неожиданно принять вызов.

— Слава Господу Иисусу Христу. Он со мной… — с улыбкой ответил человек.

— Да с какого уда ты это взял, вы***док? — зашипел демон, словно от боли.

— Бог мне сказал. Передал с надёжным человеком. — усмехнулся Кастор и дерзостно повернулся к демону.

Гладкая мертвецкого цвета рожа, дурманящие провалы тьмы в глазницах, страшные гнилые клыки свисающие сосульками книзу. Демон был гораздо выше любого человека, но из-за своей согбенности держал морду как раз на уровне лица Барроумора. Сердце инквизитора невольно дрогнуло, но только ещё сильнее подстегнуло боевую злость. Теперь страх не сковывал его, а превратился в дразнящий вызов и источник силы. Кастор знал, что сейчас за ним действительно всё Небо, и демон ничего не сделает сверх определенного Богом.

Демон от неожиданности отступил на шаг, отпрянул словно от огня, но так же рассвирепел, и, собравшись, сжавшись как пружина, приготовился для броска. Кастор спокойно взял в руку меч, и приведя его в нижнюю позицию, дабы встретить воплощенного демона священной сталью. Бес замер.

— Вздумалось козлику в лес погуляти… — с усмешкой напел Кастор старинную песенку, имевшую хождение среди славянских разбойничков.

Демон не выдержал насмешки и заорал так, что вся спальня содрогнулась от этого вопля. На месте беса мгновенно расплылось облако густого черного дыма, и, так же стремительно оно кинулось в сторону Кастора несколькими темными стрелами. Меч не смог отразить ни одной из них, и все они одновременно ударили инквизитора в грудь. Внутри ощутимо треснуло, Кастор, поднятый ударом в воздух, отлетел к стене, ударился о неё спиной и рухнул на пол. Ушибленная диафрагма, сведенная судорогой боли, больше не позволяла дышать, но не дав себе ни секунды промедления, комиссар снова поднялся на ноги и приготовил меч к бою, хотя и знал, что не сможет сражаться им против дыма. Однако, и дым уже рассеялся совершенно. Кажется, демон израсходовал этим ударом все отпущенные ему на этот раз силы.

В глазах у Кастора заплясали яркие золотистые огни, и он уже теряя сознание, свалился с ног.

Утром Барроумор был уже в лазарете на осмотре у доктора Харратса. Врач внимательно осмотрел грудь инквизитора, на которой расплылся обширным лиловым пятном кровоподтёк, ощупал, потом приложил к ней слуховую воронку и попросил Кастора глубоко подышать.

— Так что говорите, это было? — спросил наконец, Харратс, садясь напротив инквизитора.

— Просто некий удар, чем-то тупым и тяжелым… — скривившись ответил комиссар. — Я могу одеваться?

— Подождите, сейчас наложим повязку. В зависимости от того, чем нанесен удар, мы можем предполагать различный характер травмы…

— Что можно сказать сейчас?

— Грудная клетка не деформирована, смещения рёбер нет, признаков кровопотери и повреждения органов я не наблюдаю. Могу предположить подвывихи и повреждения седьмого и восьмого рёбер, возможно пострадали и легкие, но незначительно. Это всё что я могу сказать… Если бы вы рассказали мне подробнее о том, что произошло…

— Исходите из того, что вам известно.

— В таком случае сейчас мы наложим спиртовую настойку арники, и, конечно, облегающую повязку. Можете прикладывать холод. Через сутки начнем мазать грудь нутряной мазью, и так в течение недели. Если кровь продолжит скапливаться, сделаем сечение… И, конечно, сведите к минимуму любую подвижность, вам нужны покой и иммобилизация.

— А вот тут проблема, доктор. Завтра утром я отправляюсь в командировку, поэтому нутряной мази вам придется дать мне с собой.

— Ради Христа, Барроумор, какая вам командировка в таком состоянии? Вам нужно как минимум неделю провести в постели, отлучаясь из неё только по природной нужде, если вы хотите прийти в норму как можно скорее.

— Увы, доктор, увы. Мы очень часто вынуждены решать задачи, находясь в минимальной готовности. И в этом тоже воля Божия. Вы не знаете, где можно достать посох или, хотя бы, трость? Мне было бы гораздо сподручнее передвигаться.

Уже опираясь на посох, Кастор добрался до архива консистории, где еще вчера заказал необходимые копии документов из дела об алхимане, которые могли бы пригодиться в Даггерланде. Оставалось только последнее, дождаться и забрать у Лоера командировочное предписание, как только оно будет готово.

Дожидаться комиссар решил всвоем кабинете, потому как передвигаться лишний раз ему было действительно в тягость. Прямо по пути из архива, инквизитор поймал в коридоре праздношатающегося сервуса и, убедившись, что никаких важных поручений тот не исполняет, велел ему идти за собой. Как правило сервусы приписывались к пожилым и высокопоставленным инквизиторам, которые по должности, или по здоровью, могли себе это позволить. В принципе, статус Барроумора, позволял обзавестись личным сервусом и ему, однако сам он слабо представлял кого-то постоянно находящегося рядом собой, и на это был целый ряд веских причин. От привычки к одиночеству и свободному передвижению, до мрачных тайн, которые должны были оставаться тайнами. И вот только сейчас, когда передвигаться пришлось через боль и опираясь на посох, подобно ветхому старцу, участие сервуса внезапно пришлось очень кстати.

Впрочем, перемену в Барроуморе, который обыкновенно был в глазах сослуживцев воплощением силы и энергии, замечали все, кто ему встречался по пути. Видеть комиссара в болезненном состоянии было странно и немного жутко, тем более, что еще вчера вечером его наблюдали в отличной форме, и даже несколько на подъеме, как бывало всегда, когда он настигал свою добычу. Теперь же встречающиеся в консистории люди подолгу задерживали на нем свои тяжелые взгляды, и оседали следом пересуды и толки, о том, что же все-таки произошло с Барроумором. Тем более, что многие слышали этой ночью страшный вопль, донесшийся из его апартаментов.

Пока Барроумор сидел в кресле и потягивал горячее вино, поминутно морщась от каждого движения, причинявшего боль, сервус под его чутким руководством, собирал вещи у входа и приводил кабинет в финальный порядок. В зависимости от длительности командировки, у Кастора это жилище могли и вовсе отобрать, потому что консистория не могла позволить себе резервировать две комнаты в общежитии на несколько лет. Впрочем, Кастор все-таки рассчитывал, что из Даггерланда ему удастся вернуться не позже, чем через год, в самом худшем случае.

Когда сервус управился, а вино кончилось, комиссар тем не менее, не отпустил его, велев принести еще чая, и даже выпить его за компанию. Если уж сервус в кои-то веки попал к тебе в распоряжение, нужно использовать его максимально, так рассудил Барроумор.

А еще через некоторое время в дверь постучали, и другой сервус, а именно уже знакомый Кастору Сэмюэл, доставил от секретаря Лоера командировочное предписание, и сопроводительную записку к нему.

"Брат Кастор, как видишь, Господь дал тебе то, о чем ты просил. Теперь же отправляйся немедленно! И я имею в виду именно немедленно, прямо сейчас. Промедление может стоить тебе командировки и вообще сильно всё осложнит. С Богом! В добрый путь! Буду ждать рапорта о прибытии из Вильде. Прошу молитв, твой брат Патрик".

— Ну… Раз так, значит вперёд! — с готовностью произнес Кастор уже вслух, и приказал сервусу взять его вещи.

Снаряжать экипаж в консистории комиссар не стал, поскольку это заняло бы дополнительное время, а предупреждение Лоера нужно было воспринимать крайне серьезно. Поэтому инквизитор, пусть и опираясь на посох, весьма решительно и спешно покинул консисторию, выйдя вместе с навьюченным сервусом через проходную на улицу.

Там в течении минуты был остановлен извозчик, который принял на борт комиссара с его багажом и укатил дальше на юг, оставив освобожденного сервуса с солидом в руке.

3. Барроумор

Еще до заката Кастор выехал из Альдена на специально нанятой карете, достаточно просторной и удобной, что бы можно было комфортно расположиться и отдохнуть в пути, несмотря даже на ушибленную грудь. Обложившись подушками и подогнув ноги Кастор возлёг на двухместном сидении, и уже под цокот копыт и отзвуки покидаемого города, быстро уснул. Ночью приходилось частенько просыпаться, что бы перевернуться на другой бок: сиденье, несмотря на подушки, оставалось не самым удобным ложем, да и ушибленная грудь давала о себе знать. Уже под утро, когда на краю неба забрезжили первые всполохи рассвета, Барроумор вышел по нужде. Извозчик выглядел весьма уставшим, но не роптал, да и роптать не мог, учитывая плату, которую получил. Борясь с сонливостью он только прикладывался к бурдюку с крепчайшим травяным отваром и растирал лицо ладонями.

Вокруг простирались дикие безлюдные холмы, слегка покрытые каменной россыпью. Задувало холодным северным ветром, который пах мокрой прелой травой и грозовым небом, хотя темные рваные тучи, проплывающие над головой, пока что хранили спокойствие. Облегчившись на обочине, Кастор спросил у извозчика:

— Где мы сейчас?

— Пол часа как проехали Старлок, Ваше Преподобие. Думаю, еще до обеда будем на границе.

— Я знаю эти места. Свернем пожалуй кое-куда, вам нужен отдых.

— Как вам будет угодно, Ваше Преподобие. — с готовностью согласился извозчик. — Куда свернем?

— В аббатство Барроумор. Давно там не был… Ладно, поехали скорее, пока дождь не начался.

Служители инквизиции, снискавшие достаточную славу на своём поприще, часто бывали особенным образом отмечены Трибуналом. Вместо своей обычной фамилии, они перенимали имя самого аббатства из которого некогда вышли, и которое тем самым прославили. Такими примерами могли служить такие прославленные инквизиторы, как маршал Джонатан Лабрис, генерал-агент Кевин Гросстэйн, комиссар Фредерик Эдерли, ну и, конечно, сам Кастор Барроумор.

Успенское аббатство в долине Барроумор никогда не пользовалось особенной славой, хотя и находилось в исторически значимом месте. Обширная каменистая долина севернее течения великого Рейка стала когда-то ареной судьбоносного сражения, определившего судьбу всего западного мира. Именно здесь тысячу лет назад неистовая эркская орда, вырвавшаяся из мистерионских чащоб и кровавым валом прошедшая через весь Даггерланд, была встречена альденцами. Битва Дракона окончилась поражением дикарей: альденцы, ценой многих жизней, включая короля Уоррена Дрейка, смогли отстоять свою землю и спасти цивилизацию. Количество погибших было огромным для той эпохи, но все они были похоронены с почестями, упокоившись в многочисленных курганах, покрывших всю долину и ставших причиной её наименования. Уже в христианскую эпоху на месте упокоения славного короля Уоррена был построен храм, позднее давший начало и существующему аббатству.

Экипаж Кастора свернул с главного тракта на юг, делая значительный крюк, но уже через несколько часов дорога пошла вниз под уклон и по сторонам её зачастили крутобокие сопки, древние могилы Барроумора. А далеко впереди заблестела стальная лента Рейка, великой северной реки.

Из темных облаков все же полились на землю тяжелые капли осеннего дождя, забарабанив по крыше кареты и заставляя возницу тихо ругаться сквозь зубы. Но терпеть ему пришлось не так уж и долго: вот уже слева от дороги, но одиноком холме, зачернели ветхие стены успенского аббатства. После небольшой развилки, карета свернула к нему, и вскоре комиссар Кастор Барроумор вернулся к своей альма-матер, впервые за много лет.

Карета недолго простояла перед воротами аббатства, пока привратник докладывал о прибытии чрезвычайного гостя. Потом старые темные створки с визгливым скрипом раскрылись, и экипаж въехал на покрытый грязью и лужами двор.

Кастор с мрачным видом ступил сапогами в размокшую грязь и, хмурясь, осмотрел место, в котором прошло всё его детство и юность. Когда-то казавшиеся огромными, убегающими к небу, тёмные стены корпусов оказались обычными двухэтажными строениями, ниже многих домов в Альдене. Двор, запомнившийся небольшой площадью, был так узок, что здесь едва смогли бы разъехаться две кареты. Не изменилось только одно.

— А грязь здесь, такая же как когда-то. — произнес комиссар, когда к нему подошли встречающие его представители аббатства.

Одного из них Кастор узнал сразу же, хотя тот весьма сильно изменился за два десятилетья. Это был старина Трувор, великан-увалень в обветшавшем сером гамбезоне и чепце, с неопрятной седой бородой и усами, скрывающими губы. Некогда это был блаженный паренёк, на десять лет старше Кастора, исполнявший в аббатстве немудреные и физически обременительные поручения. Будучи старше и физически сильнее воспитанников училища, он тем не менее, был достаточно глуп и беззлобен, что бы стать объектом насмешеек и злых шуток, которые почти оставались безнаказанными. Сам Кастор отлично помнил, что можно было запустить камнем Трувору в спину, и когда он разворачивался, достаточно было соврать, что это сделал не ты. Даже если других подозреваемых не было, увалень простодушно верил и мгновенно успокаивался. Повторять это глумление можно было сколько угодно, бедняга все равно никаких выводов делать не умел. С тех пор Трувор стал значительно солиднее, заняв должность привратника и даже научившись грозно хмуриться, но Кастор подозревал, что на самом деле он остался всё тем же беззлобным простофилей, которого самого нужно было охранять.

Второго человека, еще не старого лобастого монаха с плешью и локонами длинных рыжих волос, Кастор припомнить не мог. На поясе у незнакомца болталось кольцо со множеством разнообразных длинных ключей, что скорее всего и указывало на его должность. — Ваше Преподобие! — воскликнул ключарь, широко улыбаясь. — Рады приветствовать вас в стенах нашего скромного аббатства. Пожалуйте скорее в помещение, промокнете!

Кастора вместе с извозчиком проводили в помещение трапезной. По пути инквизитор бросил взгляд на ристалище, огороженную площадку для гимнастических упражнений, на которой собственно, прошло всё его детство. Увы, время не пощадило и её: теперь здесь не было ни бревна для баланса, ни перекладины, ни чучел. Теперь это было просто свободное место за изгородью, похожее скорее на загон для скота.

Когда зашли в темный просторный зал трапезной, Трувор увел возницу туда, где он мог бы просушиться и отдохнуть, а ключарь, наконец, представился комиссару.

— Брат Альберт, к вашим услугам. Ключарь аббатства Барроумор. — учтиво кивнул он своей уродливой лобастой головой. — Вы меня, скорее всего не помните, но я вас помню. Вы были на семь лет старше, когда жили у нас.

— Да, вы правы, не помню. — мрачно кивнул Кастор. — Как я погляжу, с тех пор жизнь аббатства лучше не стала…

— Ой, что вы. — вздохнул Альберт. — Только вы это лучше обсудите с аббатом, я сейчас доложу ему о вашем прибытии и, уверен, он будет рад вас видеть.

— И кто у вас аббат?

— Отец Орест, может быть помните…

Конечно Кастор помнил брата Ореста, мрачного ключаря, надменного и бесстрастного человека, которого воспитанники боялись больше всех демонов ада. Он собственно отвечал за воспитательную работу, назначая ребятам взыскания за малейшую провинность: кому жестокую порку, кому холодный карцер с крысами, а кому-то и то и другое. Сам Кастор был по его распоряжению несколько раз порот, и еще двое суток провел в карцере.

— Как никого другого. Буду рад его видеть. — улыбнулся комиссар.

Келья аббата, как и давным давно находилась на третьем этаже угловой северо-восточно башни. Кастору никогда не приходилось бывать там прежде, потому что для всех воспитанников училища аббат оставался недосягаемой фигурой, лишь изредка снисходившей и проявлявшей к ним внимание. На поверку же это оказалось маленькое тёмное помещение с низкими потолками, едко пахнущее дёгтем и захламленное разваливающимися стеллажами. Корешки фолиантов, гобелены с вышитыми образами святых, несколько огонёчков лампад. Аббат Орест встречал Кастора, сидя на постели. Некогда статный и гордый, ныне он сделался тощим сутулым стариком с облысевшей головой, жидкой бородкой и отёчными злыми глазами.

— Кастор Сайленс… Я знал что ты придешь сегодня. — хрипло, подобно ворону прокаркал аббат.

— Рад вас видеть, отец Орест. Откуда вы могли это знать?

— Как видишь, я уже стою одной ногой в могиле, поэтому не удивляйся. Меня предупредил один инквизитор, который давно уже там.

Кастор сразу вспомнил про недавний свой разговор с Аполлосом, поэтому действительно решил не удивляться. Между тем аббат бросил взгляд на посох, с которым пришел к нему комиссар.

— Да и ты, я погляжу, уже с клюкой. В чём дело, Сайленс? Тебе же еще сорока нет. Это всё альденский алкоголизм?

— Скоро пройдет, ничего страшного. — усмехнулся Кастор.

— У мертвецов всё проходит. — буркнул аббат. — Так ты у нас проездом? По какому делу?

— Если честно, направляюсь в Даггерланд, хочу покончить с одной… опасной сектой.

— Не завидую я этой секте, только мне кажется, тебя ждёт что-то гораздо более серьезное.

— Может быть.

— Ты знаешь, не хотелось бы тебя хвалить. По правде, ты мне вообще никогда не нравился. Но ты, кажется последний, кто перенял имя этого аббатства. Ничего более достойного отсюда уже не выйдет.

— У вас не лучшие времена?

— Посмотри на меня, что со мной стало. Вот тоже самое и с самим монастырём. Всё идёт к концу. Веками этот монастырь существовал только благодаря вниманию Императора, а этот… коронованный петух, за всё своё правление не дал нам ни цента. Консистория присылает ровно столько, что бы прокормить двадцать человек, не больше. Мы еще могли какое-то время держаться за счет жирка, который нагуляли прежде, ты еще застал то время. Но теперь, кажется конец. Помнишь сколько вас было, когда ты учился?

— Человек сто.

— Да, около сотни. А сейчас восемнадцать человек, и как их учить?

— Я видел ристалище, там ничего нет…

— Это ты еще не видел учителя боевой подготовки. Одноногий счастливчик, которого пережевал и выплюнул демон. И он теперь учит мальцов махать мечом… — гневно прошипел аббат. — А никого другого у меня нет. Ключаря видел?

— Да, вроде бы адекватный.

— Тряпка и сопливая баба. Я бы и его выгнал, если бы было кем заменить. Ну а про Трувора и говорить нечего, сам знаешь. Так что посмотри на наше аббатство, напоследок. Еще через двадцать лет здесь будут руины.

— А вы давно уже…

— Стал аббатом? Пять лет как. Старик Урбан, которого ты помнишь, всё никак не мог помереть. Дожил до девяносто восьми лет, из которых последние десять уже ничего не соображал, только молился. Поэтому на самом деле, я тяну это ярмо все пятнадцать. И, если честно, не знаю, кто или что будет после меня. Это будет конец…

— Всё в руках Божиих, если Ему будет угодно, аббатство Барроумор еще не раз прозвучит в веках.

— Это в Альдене сейчас все такие благодушные дураки? Если сюда не придет нормальный служитель, умеющий держать всё в кулаке и выбивать деньги на монастырь, аббатству конец. Вот ты, раз уж ты Барроумор, приехал бы и взял всё в свои руки. Или Господу угоднее, что бы вы там по альденским борделям шатались, пока здесь всё гниёт?

— Возможно я и вернусь, когда-нибудь.

— Ловлю тебя на слове, Сайленс. — поднял палец вверх аббат. — А что бы ты не помер слишком рано… Мне сказали кое-что тебе дать. Ну что же, идём… Только помоги мне встать.

Монастырская крипта, тёмное холодное подземелье, пахнущее мокрой плесенью и ладаном, находилась под учебным корпусом. Находиться здесь можно было только при свете факелов, неровный дрожащий свет которых выхватывал из тьмы выщербленные каменные стены и сырой песок под ногами. Здесь стояли рядами темные каменные саркофаги, в каждом из которых упокоился какой-нибудь достойный служитель Церкви и Инквизиции. Всего около пятидесяти гробов. В основном это были настоятели, включая отца Урбана, но кроме них лежали здесь и преподобные подвижники Барроумора, и инквизиторы, некогда прославившие своё аббатство. К одному из последних отец Орест и привёл Кастора.

Кроме них, здесь присутствовало еще двое монахов, которые выглядели немного подавленными и напуганными. С собою они, по указанию аббата, принесли по небольшому ломику, и здесь было совершенно очевидно, с какой целью.

— Ты знаешь кто здесь лежит? — спросил аббат, кивнув на надгробие, на котором с трудом можно было различить какую-то обширную надпись.

— Если честно, не припомню… — покачал головой Кастор, стараясь разобрать в тусклом свете теснящиеся на камне буквы.

— Гумберт Барроумор.

— Да, я знаю его. Истребитель некронов Хайрока. Начало двенадцатого века.

— Не просто некронов, Сайленс. Он сразил своим мечом Чёрного Драугера.

— Экклектическая некронная инкарнация… — припомнил комиссар классификацию из демонологии.

— Чёрного Драугера, наводившего ужас на весь север. — с нажимом повторил аббат. — Собственно это и было главным подвигом Гумберта, почему он и лежит здесь. И вот по его мнению, теперь этот меч тебе будет нужнее.

— Я вполне доволен своим мечом. Отличный баланс, и сталь хорошая…

— Альденское говно твой меч. — зло скривился аббат. — И даже если в него вставлены святые мощи, это по-прежнему альденское говно. Сейчас увидим, что там приготовил тебе старина Гумберт. Открывайте давайте!

Монахи тревожно переглянулись, но принялись поддевать ломиками тяжелую плиту, закрывающую саркофаг. В итоге, даже Кастору, несмотря на боль в груди, пришлось им помогать, что бы сдвинуть эту крышку хоть ненамного.

В темном чреве саркофага стоял трухлявый деревянный гроб, крышка которого буквально распадалась на куски при малейшем усилии. Повинуясь благословению аббата, монахи просто разобрали её, открывая мощи покойника.

Гумберт в какой-то мере оказался нетленен. Его тело высохло и почернело, приняв безобразный сморщенный вид, но вполне сохранив плоть и кожу на ней. Проступили очертания черепа, веки запали в глазницы, сморщенные губы приоткрыли рот, создавая жутковатую гримасу. Русые запылённые остатки волос на висках были практически не тронуты временем. Мантия, в которую был облачен покойник так обветшала, что угадать её цвет и покрой сейчас было невозможно. Но самым примечательным и важным, из того, что было открыто, оказался меч. Гумберт держал его в руках, рукоятью на груди, и судя по блеску отраженного пламени на клинке, сталь всё еще находилась в отличном состоянии.

— Ну, что замерли? — заскрипел аббат. — Возьмите меч у блаженного Гумберта. Сам он вам его не отдаст. Я надеюсь.

Монахи, совершив над собой определенное усилие, снова повиновались, и принялись извлекать эфес меча из-под ладоней покойника. В итоге, сломав ему левую руку в локте и отломив от неё большой палец, меч все-таки достали.

Кастор с почтением принял оружие в руки, и наконец, смог оценить его по достоинству. Это был старинный даггерский меч, с узорчатой сталью самой превосходной ковки, судя по неразвитой гарде возможно еще более древний, чем годы служения Гумберта. На доле, от самой гарды, по клинку шла надпись на стродаггерском, в круглом навершии был отчеканен крест. Однако, баланс у этого меча, достаточно тяжелого, практически полуторного, был не то что не привычным, а откровенно плохим. Кастор никогда бы не выбрал его для себя. Все-таки за последние века люди достигли в оружейном ремесле гораздо больших успехов.

— Да, дивный меч. — проговорил Кастор, что бы не вызвать на себя гнев аббата.

— А свой дурацкий меч можешь оставить у нас. — ответил отец Орест. — Ты все-таки тоже Барроумор, герой Альдена, для наших учеников твоя железка будет настоящей реликвией. Хоть чем-то их сможем порадовать. Ты когда уезжаешь?

— Думаю, завтра. Я особо не спешу.

— Отлично, тогда дай мне отдохнуть от тебя до ужина. Сейчас тебя Альберт проводит в твою келью. Извини уж, кроватей с балдахином, как в Альдене не будет.

Отдыхать Кастору не очень-то хотелось, он на самом деле неплохо выспался в карете. Поэтому, едва разместившись в действительно аскетичной келье, комиссар отправился в монастырскую библиотеку. Ему не часто приходилось бывать в ней в детстве, ученики имели дело лишь с теми книгами, которые были предусмотрены программой, теперь же была возможность изучить фонд как следует. Высокие стеллажи забитые книгами занимали весь зал в два этажа, расположенный в учебном корпусе, среди них был устроен небольшой центральных проход с десятком столов, и еще несколько боковых его ответвлений. Добираться до верхних полок можно было при помощи двух приставных лестниц. Окна давали достаточно света, что бы можно было читать днем без огня, в темное же время суток разрешалось пользоваться только небольшими масляными лампадами. Более крупные источники огня, были в библиотеке под строжайшим запретом. Здесь сладковато пахло сухой пылью и старой бумагой.

Пожилой библиотекарь-архивариус, встретивший Кастора, не только быстро нашел интересующую его книгу, но и вскоре принес кружку горячего рябинового чая. Удобно расположившись за одним из столов и вдыхая вкусный ягодный пар, инквизитор раскрыл перед собой "Житие Гумберта из Барроумор". Все-таки любопытно было узнать поближе инквизитора, который счел нужным передать тебе своё оружие даже из загробья.

Начало жизни Гумберта не сильно отличалось от истории самого Кастора. Ребенка принесла в монастырь бедная девушка, которая не знала чем прокормить его в тяжелые послевоенные годы. В то время аббатство еще не было приписано к инквизиции, и учеников для школы в Эбендорфе набирали первые инквизиторы, которые сами объезжали сиротские приюты и селения, в поисках перспективных отроков. Двеннадцати лет от роду Гумберт попал на обучение в Эбендорф, и вернулся в Барроумор, где нес послушание стража веры с 1123-го года. Многие годы он, вместе со своими сентинелами, истреблял нежить, наводнившую тогда северные земли, в том числе и в окрестностях даггерского Визбельда, за что бургомитр пожаловал ему меч святого Харальда Гольденхира.

В 1135 году в предгориях Сумеречных гор появилось исключительное по своей силе чудовище. Это был чёрный драугер, тварь слепленная из множества мертвых тел и ведомая неутолимой жаждой крови. Оно появлялось в разных местах от Хайрока до элийских лугов, нападая на животных, людей и даже разоряя целые селения. В том же году в схватке с чёрным драугером погиб инквизитор Мартин Кривиц. После этой трагедии в Хайрок был призван сам Гумберт Барроумор, который смог найти и убить мерзкое чудовище. К сожалению, в этой схватке и сам Гумберт был тяжело ранен и, едва вернувшись в аббатство, исповедовался, причастился и мирно отошел ко Господу 23 октября 1135 года.

На ужине, который проходил в старой трапезной, Кастор не только снова встретил аббата, но и смог познакомиться с братией монастыря. Из преподавательской корпорации, которая некогда насчитывала не меньше шести человек, осталось только двое: братья Кармин и Воланд. Кармин преподавал ученикам Священное Писание, мировую историю, агиографию и грамматику, а Воланд учил их праву, догматике, арифметике, литургике и демонологии. Кастор критически относился к способности одного учителя заниматься сразу пятью дисциплинами, и понимал, что в такой ситуации аббатство действительно не сможет отправить в Эбендорф достойных абитуриентов.

Еще более удручающее и, вместе с тем, забавное явление представлял собой тренер по боевой и гимнастической части. Это был безумного вида невысокий крепыш, правую ногу которого заменял деревянный костыль, а на лице запечатлелись следы жесточайшего ожога. Звали бедолагу Гельмутом, и история его была удивительной. Десять лет назад, во время инкарнации демонов в северных предгорьях, он, будучи сентинелом, участвовал в облаве и вместе со своей группой нарвался на бегемота. Гигантский демон практически проглотил бедолагу, однако благодаря своевременной помощи братьев, сблевнул его обратно. Весь Гельмут оказался обожжен едкой слизью, а одна из его ног была так повреждена, что её пришлось ампутировать. Дракеншорское управление озаботилось судьбой инвалида, не оставив без внимания его подвиг. Он был удостоен звания почетного агента и, едва оправившись от ран, введен в штат Барроуморского аббатства.

Кастор не испытывал по отношению к Гельмуту особенного сочувствия, полагая, что он на своем месте скорее приносит ученикам вред, чем пользу. Наставничество инвалида-неудачника могло разве что сделать их такими же инвалидами в будущем. Самого Кастора когда-то тренировал огнегривый рубака Эрик Бунгер, даггер по происхождению, и чудовище по сути. Абсолютно безжалостный к ученикам, он или вовсе ломал их, выявляя непригодность к воинскому служению, или же выпускал из аббатства настоящих молодых бойцов, готовых к любой драке. Типичным результатом школы Бунгера был не только Кастор, но и Рорик Маркус.

В принципе, теперь становились понятными и раздражение и скепсис аббата Ореста, который помнил гораздо лучшие времена и никак не мог противостоять такому упадку в жизни монастыря.

За ужином ели отвратительную гречневую кашу на прогорклом свином сале, так что пришлось прилагать определенные усилия, что бы вообще удержать её внутри себя, и ограничиться крайне небольшой порцией. В данном случае, недоедание и легкое чувство голода было меньшим злом.

— Ну и, что сам-то теперь думаешь, Сайленс? — проговорил аббат в завершение трапезы, так язвительно, словно положение дел было целиком на совести Кастора и вообще должно было его заботить.

— Думаю, что вы во всем правы, отче. Аббатство переживает не лучшие годы, да простят меня братья. Но я знаю так же, что не нам выносить ему окончательный приговор. Обители всегда возникали на пустом месте, и не раз поднимались из пепла. Если будет угодно Господу, имя аббатства Барроумор не исчезнет в веках. — значительно ответил Кастор, и в глазах преподавателей, Кармина и Воланда, при этих его словах можно было заметить неподдельное восхищение. Знаменитый герой, последний из Барроуморов, нашел для них необходимые слова поддержки. Не важно, какие времена переживаешь ты сам, и сможешь ли увидеть славу и признание, гораздо важнее верить, что в будущем кто-то вспомнит о твоём имени и твоих трудах, и будет нести тот же крест, который несешь ты.

— Кто бы мог подумать, — покачал головой улыбающийся аббат, — Из того злобного крысёнка, каким я тебя помню, ты превратился в провозвестника надежды… Кастор Барроумор. Ты можешь носить своё имя по праву, а не просто потому, что выскочки из Трибунала решили его тебе присвоить. И это говорю, тебе я, Орест Панкратий семнадцатый аббат Барроумор.

Вместе с настоятелем и остальная братия подняла кубки с кислым разбавленным вином в знак общего одобрения и поддержки.

Уже удаляясь из трапезной, Кастор получил от аббата некий конверт. Не страдая излишним любопытством, комиссар однако не стал откладывать ознакомление, и едва вернувшись в келью, при тусклом свете лампады разогнул листок.

"Дорогой брат Кастор. Пусть это будет подарком лично от меня, это всё что лично я могу для тебя сделать. Я дам тебе ответ на один важный вопрос. Ты не мог узнать его будучи воспитанником училища, не мог ты узнать его и уже служа инквизиции, в твои молодые годы, но сейчас, когда можно сказать, что ты и есть сама инквизиция, можешь без смущения заглянуть в тайну своего происхождения. Если ты не хочешь узнать этого ответа, сожги письмо прямо сейчас и не читай дальше…"

Кастор невозмутимо заскользил взглядом по следующим строчкам.

"…Твоя мать принесла тебя в монастырь первого июня 1314 года, когда тебе было не более недели отроду. Ей самой было не больше шестнадцати лет, и в акте передачи она указала что зовут её Бирна, родом из деревни Шперриг. Это небольшое селение на рейкском тракте, в одной лиге от монастыря, которое существует и поныне. Нет причин сомневаться в её словах, потому что акт о передаче она должна была предъявить в своем селении, что бы не быть обвиненной в детоубийстве. Так что, дорогой мой брат Кастор, если ты захочешь навестить свою родительницу, или просто решишь помолиться о ней по имени, я рад, что смог тебе хоть в чем-то помочь. Благословение Божие да пребудет с тобою. Отец Орест."

Комиссар, прочитав текст, ненадолго замер, прислушиваясь к своим чувствам, к движению своего сердца. За стрельчатым окном уже сгустились вечерние сумерки, веяло по-настоящему осенней прохладой. Немного подумав, Кастор Барроумор поднес листок бумаги к лампаде и, уже глядя как бойкое пламя окутывает его, произнес:

— Господь да смилуется над твоей душой, Бирна из Шперрига.

Кастор покидал аббатство утром, после ранней литургии, которую отслужил брат Альберт. Что бы проводить комиссара, аббат Орест распорядился построить на дворе все восемнадцать воспитанников училища. Погода стояла ясная и более-менее сухая, поэтому никаких проблем с этим не возникло. Ребята построились в две шеренги, и, практически не издавая никакого шума и не переговариваясь, с армейской выдержкой ожидали дальнейших указаний. Это было тем удивительнее, что в первой шеренге стояло трое ребят семи лет, самые младшие из воспитанников. Но и они держались смирно, лишь немного переминаясь и глядя то под ноги, то по сторонам.

Перед строем встали аббат, тяжело опирающийся на посох, и комиссар, который, превозмогая саднящую боль, решил от своей подпорки отказаться. Он не мог позволить себе выглядеть так же, как истерзанный болезнями старик, стоящий рядом. Майор-агента Кастора Барроумора знали как неуязвимого великого инквизитора, образец для подражания и живую легенду, таким его должны были запомнить и эти ребята. На самом деле для него было не сложно терпеть надоедливую боль, и стоять широко и прямо, сохраняя на лице обыкновенное выражение холодной надменной злобы. Пожалуй, прямо сейчас с него можно было бы копировать памятник, который сохранил бы этот образ на века. И здесь было немаловажно, что в этой эпической фигуре, в воплощении несгибаемой воли и силы, каждый из учеников должен был увидеть даже не Кастора, а самого себя, таким, каким он призван стать, и без сомнения станет, если не сломается, не сдастся, не опустит руки.

В свою очередь, Комиссар изучал учеников, которых видел. Все побритые налысо, с небольшой щетинкой на черепах, они сильно различались по возрасту, от семи до четырнадцати лет: и совсем тщедушные цыплята, и рослые долговязые парни. Впрочем, они сильно отличались от поколения Кастора, которое помнил он сам. Прежние барроуморцы смотрели злее, с недобрым прищуром, и на физиономиях их всегда можно было видеть следы от драк и тренировок. Тела их были крепче, жилистей, как у молодых волков. А теперь это были просто дети, немного вымуштрованные, достаточно здоровые, но всё еще дети, с открытыми добрыми взглядами. Что это значило для комиссара? Лишь то, что выходцы из Барроумор в ближайшие годы будут погибать и сходить с ума, едва столкнувшись с настоящим злом. Кастор чувствовал сейчас горечь и злую досаду, но, конечно, эти его переживания совершенно никак не выдали себя внешне.

— Дети Барроумора! — начал речь Орест. — Как вы знаете, в эти дни в аббатстве пребывал никто иной, как один из лучших его воспитанников, доблестный и славный служитель Святой Инквизиции Альдена. Майор-агент Кастор Барроумор. Должен вам сказать, что я помню его одним из вас, таким же пареньком, в котором никогда нельзя было узнать того, кем он станет. А сегодня его имя в Альдене и Вестере знает каждый человек и не только. Сами демоны ищут убежища в преисподней, когда к ним приходит Кастор. Вот кем он стал… Сегодня господин майор-агент нас покидает, что бы и дальше нести своё служение, к вящей славе Господней. Я хотел бы, что бы и он сказал вам пару слов напутствия… Пожалуйста, брат Кастор.

Барроумор начал говорить не сразу, выдержав длительную паузу.

— Братья! Благодарите Бога за то, что Он предназначил вам. Да, вы не знали того, что знают люди за этими стенами. Вы не знаете тепла домашних очагов и материнских объятий, не засыпаете под пение колыбельных, и кому-то может показаться, что этим он обделен. Но у всех нас есть одна, самая верная и любящая Мать — наша Святая Церковь. Она бесконечно прекраснее всех матерей на свете, и под её крылом нам нечего страшиться. Она не покинет нас и в самую чёрную минуту, всегда согреет нас своим теплом, и никто из нас ни в чем не будет нуждаться. По плоти мы рождены от женщин, но как люди, как служители, как воины, мы рождены здесь, в Барроумор, и участь наша прекраснее участи любого лорда, выросшего в золоте и шёлке. И я хочу, что бы вы знали, та борьба, которая вам предстоит, всегда заканчивается нашей победой. Если вы отдадите служению всю свою жизнь, все свои силы, до последней капли крови, вы обретёте вечную славу у престола Господа Вседержителя. Вечная слава Христу!

— Слава Христу! — вторил аббат, а вместе с ним и все восемнадцать учеников Барроумор.

4. Даггерланд

Еще за час до полудня экипаж Кастора покинул аббатство. Было решено ехать в Даггерланд не по главному тракту, с которого свернули прежде, а по старой рейкской дороге, которая тянулась южнее вдоль великой реки. Кастор, на самом деле, так и не отдал своего старого меча, потому что не мог позволить себе остаться без приличного оружия. Меч Гумберта, как минимум, ещё требовал хорошей правки в условиях мастерской, и полного воссоздания рукояти, которая за два столетия в гробу совершенно истлела. Да и работать им комиссар не особенно хотел, уж очень он был неудобен. Поэтому, решил остаться при двух мечах.

По левую руку от дороги оказался великий Рейк, главная река Даггерланда, несущая свои воды с запада к Артерике. Сразу за обрывистым северным берегом начинался водный простор тёмного металлического оттенка, весь подернутый неспокойной ветреной рябью, а за ним, еще дальше, простирался лесистый южный берег. По эту сторону лишь изредка встречались полуразваленные ветхие халупы и обломки каких-то каменных построек, тогда как на далёких опушках с юга, можно было видеть целые поселки, с причалами и разложенными по берегам лодками.

Один раз проплыли по реке навстречу два крупных двухмачтовых когга, с убранными парусами в жёлто-чёрную полосу. Это были обычные даггерские суда, ввозившие в империю как металлические слитки, так и уже готовые изделия: оружие, броню, инструменты и утварь, славившиеся своим великолепием на всю ойкумену. Так же могли они быть гружены прекраснейшим элем и пивом, которое так же могло состязаться с альденскими сортами, имея своих поклонников на востоке. Даггерланд был страной ремесленников и купцов, усердных и старательных людей, добывающих всё лучшее от своей суровой земли, рачительно этим распоряжающихся, и таким образом стяжавших своё благосостояние.

По пути до границы Кастор открыл даггерский словарь, что бы оживить в памяти хотя бы основную лексику. При том, что язык этот считался близким имперскому альтишу, Кастора он раздражал даже больше, чем славянский скрежещущий говор. Во-первых, славянский говор не было никакой нужды учить и понимать, все славяне, которые имели отношение к Империи вполне владели её языком. Во-вторых, даггерский именно из-за своей близости казался искаженным альтишем, который издевательски переиначили злобные лающие псоглавцы. Как-то еще в академии Кастор услышал, что на даггерском языке сильно сказалось влияние древних брогов, автохтонных местных племён, до сего дня не сохранившихся. В таком случае, язык этих аборигенов действительно должен был состоять только из собачьего лая и рычания, и то, что они исчезли вовсе не казалось печальным. А теперь Барроумор должен был снова изучать эти длинные грубые слова с множеством идущих подряд согласных, лишь отдаленно напоминающие своих родственников из нормального альтиша.

Часам к четырем карета беспрепятственно проехала мимо пограничной альденской заставы, представляющей из себя обычный в таких случаях маленький каменный форт с одной угловой башенкой. Кроме красных имперских флагов, реяли чёрные знамена с белыми топорами, флаги Норвеста. Трое легионеров как раз досматривали даггерский обоз из пяти подвод, намеревающийся заехать в Империю, поэтому на альденскую карету решили не отвлекаться. Один из них просто махнул вознице рукой, давая понять, что он может двигаться дальше.

Меньше чем через стадию, в прямой видимости от альденской заставы, стояла уже даггерская пограничная башня. Круглая, крепкая, сложенная из больших блоков, увенчанная острым и немного кривым черепичным шпилем. На этот раз экипаж Кастора был остановлен и в дверцу кареты вежливо постучал офицер. Насколько Кастор разбирался в иностранных чинах, это оказался капрал. Чинный красивый даггер лет сорока с короткой щетинистой стрижкой и шикарными усами переходящими в бакенбарды.

— Доброго вечера. — с улыбкой протянул он на альтише, по даггерски чеканя согласные. — Моё почтение, Ваше Преподобие. Могу я узнать куда вы направляетесь?

Кастор, прежде чем ответить, вышел из кареты, и только тогда, расстегнув сумку, передал пограничнику предписание.

— Извольте.

Капрал с легкой улыбкой изучил грамоту, и, улыбнувшись еще шире, вернул её комиссару.

— Я очень рад, что теперь в Даггерланде ещё одним инквизитором станет больше. Счастливого пути и… удачной охоты.

— Благодарю. — наконец усмехнулся и Кастор. Когда карета уже отъехала на десяток шагов, капрал еще помахал ей рукой во след и только потом вернулся к башне.

Вскоре на тракте появились первые даггерские городки. Своими размерами они скорее соответствовали имперским сёлам, но по сути были именно городками. На небольшом пространстве теснились опрятные фахверховые дома в два этажа с рыжей черепицей на крышах. Иногда можно было разглядеть вымощенные брусчаткой улочки, расписные фигурные указатели, на въездах. Названия городков при этом казались неотличимыми друг от друга, сливаясь постепенно в бесконечную череду странных одинаковых слов: Гинцер, Линциг, Виццель, Зидер, Бильзер…

Постепенно сгустились сумерки, впереди над горизонтом разгорелся закатный пожар, подсветивший мрачные стада лениво ползущих с севера облаков. Кастор дал указание остановиться на ночлег в ближайшем городе. Вскоре, еще до того как ночь вошла в свои права, экипаж свернул с тракта и копыта лошадей зацокали по брусчатке Пфальда, среднего по размерам города, являющегося центром местного округа. Проехав недолго по изогнутым улочкам и миновав крошечную площадь, в центре которой размещалась какая-то женская статуя, карета остановилась перед входом в опрятную гостиницу. Это было узкое, с фасадом в два окна, но высокое здание, выкрашенное в сочный вишнёвый цвет. На белоснежной вывеске затейливыми чёрными вензелями было выведено поэтичное название: "Дом Розы", если только что-либо в даггерском языке вообще могло звучать поэтично. Кастор охотно покинул карету, порядком устав от неё, и уже через пол часа вкушал горячий ужин у себя в номере.

К слову, номер оказался отлично обустроен: на стенах красовались узорчатые лиловые шпалеры, мебель из хорошего тёмного дерева блестела лаком, а широкая кровать была застелена алым бархатным покрывалом с золотыми кистями. Под покрывалом же обнаружилась свежие отглаженные простыни. Ужин подали быстро, и это был горячий запеченный цыплёнок, золотисто-румяного цвета, обложенный сочной зеленью, с томатно-чесночным соусом в отдельной чашке. Еще неизвестно было, какой счет хозяева могли выставить утром, но во всей Империи такое обслуживание можно было найти только в самом Альдене и в других столицах.

Отлично выспавшись, Кастор поднялся часов в девять утра, и если бы не разнывшаяся грудь, счел бы, это пробуждение прекрасным. Умывшись в туалетной комнате в конце коридора, комиссар оделся и, наконец, спустился вниз, на первый этаж, где, по обыкновению всех гостиниц, была устроена столовая.

Других постояльцев внизу, за темными дубовыми столами не оказалось, но за стойкой уже находилась хозяйка, коренастая миловидная даггерка с широким лицом, огромной белозубой улыбкой и двумя золотыми косами, выбивающимися из-под чепца. Черный бархатный сарафан на ней был окантован орнаментом из переплетения ярко-красных роз.

Звали хозяйку Мартой, и радушно поприветствовав гостя, она сразу же предложила ему горячий омлет с нарезанной колбаской, а так же большую кружку горячего чая. Кастор разместился за одним из столов и, уже принимаясь за еду, попросил сообщить своему извозчику, чтобы он тоже спускался завтракать и не задерживал отправление.

Возница присоединился к трапезе в течение десяти минут, немного помятый, но вполне отдохнувший и готовый отправляться в путь. Когда пришло время расплачиваться, Марта попросила всего лишь одну серебряную крону, однако согласилась взять и имперской валютой, правда по завышенному курсу. Кастор, не вдаваясь в расчеты, заплатил сразу два солида, что было на сорок центов больше требуемого, и покинул, наконец, “Дом Розы”.

Пока возница забирал карету, инквизитор решил подождать его на близлежащей площади, которую вчера не смог рассмотреть. В кругу опрятных уютных фасадов, с цветочными лотками под окнами, возвышалась статуя прекрасной воительницы. Статная, могучая и пышногрудая, правой рукой она опиралась на длинное копьё, левой же придерживала стоящий у ноги огромный круглый щит. Если бы не две толстые косы, и крылатый шлем, придающие ей откровенно нордический облик, её можно было бы спутать со знаменитыми статуями античного Мегалона. Впрочем, Кастор и в ней усмотрел значительную толику языческих пережитков, из тех, которые благодаря своему изяществу, продолжали жить и процветать даже в совершенно христианских государствах. Например дева эта, скорее всего, была воплощением древнего северного божества, каким-нибудь воинственным духом, воодушевлявшим тёмных даггеров-язычников на их битвы. Без сомнения, в прежние времена, она стала бы настоящим идолом и объектом поклонения, а не просто украшала городскую площадь. Посему Барроумор осмотрел воительницу с откровенной брезгливостью.

Людей на площади было немного. Мимо Кастора прошло не больше десятка человек — хорошо одетых, солидных и деловитых горожан. В силу своей ментальности и понятий о манерах, они проявляли к инквизитору даже меньше интереса, чем он вызывал у народа в Альдене, где на него зачастую весьма нагло таращились.

Наконец, после этого недолгого ожидания, на площадь подъехал экипаж, и путешествие по Даггерланду продолжилось.

Дорога после Пфальда сильно забрала к северу, и вскоре далеко на горизонте засинел гребень далёких гор. Это были знаменитые горы Хельден, овеянные славой древних легенд, священное место для даггеров. Кастор не знал подробностей этих мифов, но насколько ему было известно, северяне считали, что вершины этих гор каким-то образом доходят до самих Небес, и обитают на них святые и ангелы. Разумеется, для любого просвещенного христианина это был всего-лишь фольклорный бред, уходящий корнями в древние языческие басни, и не более.

Втечение дня пути, пока карета миновала новые городки, пастбища и дубравы (поля попадались реже, поскольку Даггерланд не отличался развитым земледелием), горы Хельден делались всё ближе и сдвигались правее, постепенно оставаясь в стороне. Когда расстояние сократилось не более чем до двух лиг, Кастор смог оценить всю их красоту по достоинству.

Уступчатые возвышающиеся пики с отвесными серо-голубыми склонами, искрящимися на солнце, увенчаные ослепительно-белоснежными остриями, словно стремились пронзить небо. И их снеговые покровы так слепили глаза, что действительно можно было подумать, что в этом горнем сиянии действительно могут обитать только святые или ангелы, или даже Сам Господь в Своей славе, как на горе Хорив.

Несмотря на то, что всё это были лишь поэтические восторги, Кастор невольно признал, что легендарная слава этих гор далеко не случайна. Древнему человеку, не знающему истинной веры, перед лицом такого великолепия не оставалось практически ничего другого, кроме как обожествить великое творение и начать воздавать ему поклонение. Одно было печально, что и в христианскую эпоху, когда, казалось бы, развивались науки и просвещение, когда суеверия должны были быть оставлены в прошлом, совершенно объяснимое отражение солнечного света снеговыми шапками, заставляло людей верить, что они воочию наблюдают райское сияние. Кастор видел в этом не только грубое невежество, но и оскорбление подлинных понятий о духовном мире.

Постепенно горы Хельден остались позади и отдалились, и карета продолжила путешествие по великой равнине Дагфаллена, немного волнистой, с плавными обширными возвышениями. На этих пологих склонах среди темнеющих трав и лесов петляли землистые ленты дорог, и обнаруживались опрятные, словно написанные художником сёла с темными двускатными крышами. А на возвышенностях, здесь и там, располагались небольшие городки, крытые рыжей черепицей и топорщащиеся шпилями ратуш и церквей. В одном из таких городков сделали небольшую остановку часам к пяти, поменяв там лошадей и быстро поужинав в простенькой корчме на старой площади. Менее, чем через полтора часа отправились дальше.

Уже на закате равнина совершенно изгладилась, распахивая впереди обширный простор, а на нём панораму огромного города, своими размерами напоминающего уже одну из имперских столиц. Это был Урген, столица Даггерланда, центр его могущества и богатства. Прежде всего, он удивлял и запоминался обилием своих шпилей, которые топорщились повсюду, и придавали городу удивительный колючий вид. Ближе к центру шпили постепенно возвышались, и достигали действительного впечатляющего величия. Еще одной особенностью было множество змеистых флагов, реющих над шпилями и создающих постоянное оживление в облике этого города. В сгущающихся вечерних сумерках особенно красивым показалось море теплых золотистых огоньков, мерцающих в ургенских окнах.

В сам город экипаж заезжать не стал, и лишь едва достигнув предместий свернул на окружную дорогу. Местом назначения была резиденция Святой Инквизиции в Вильде, одном из юго-западных пригородов столицы. Некогда это была резиденция угаснувшего графского рода (в Даггерланде вообще количество титулованных фамилий было чрезвычайным), переданная альденцам в рамках дипломатических отношений лет сорок назад. Огромный, уже порядком обветшавший особняк серого камня, окруженный неухоженным парком и высокой оградой из острых кованых пик, как раз создавал весьма мрачное впечатление. А расположение в пригороде Ургена позволяло иностранной инквизиции оставаться в тени и не привлекать к себе лишнего внимания со стороны граждан.

Экипаж Барроумора подъехал к воротам резиденции уже к ночи, когда на небе заблистали созвездия, а в воздухе повеяло уже осенним холодом. Лишь в одном из окон на фасаде теплился тусклый свет лампады, и извозчику пришлось самому отпирать ворота, что бы заехать на территорию особняка.

5. Консистория Вильде

На пороге Кастора встретило двое инквизиторов. Один из них держал в руках старый фонарь с оплывшей свечой, еле пробивающейся сквозь тусклые стекла. Это был помятый стареющий господин с отекшим злым лицом и грязными седеющими космами. По виду он был или очень уставшим и больным, либо сильно выпившим.

Второй инквизитор, невысокий, но крепкого вида, держал на плече обнаженный меч и выглядел достаточно опасно. На его угрюмом лице красовались даггерские рыжие усы, сросшиеся с бакенбардами, голова же была гладко выбрита.

— Ну, was für scheisse? — презрительно выговорил тот, что был с фонарём. — Кому тут без колыбельной не уснуть?

— Майор-агент инквизиции Кастор Барроумор. — устало, но с едва уловимой угрозой произнес комиссар. — Представьтесь.

— Ох, scheisse, Барроумор? — инквизитор удивленно выставил голову вперед, словно это помогло бы ему разглядеть ночного гостя лучше. — Вот это встреча! Гастон Лекс. Помнишь меня?

— Не особенно, но что-то припоминаю.

— Ну конечно же, кто я такой… Я же последние двадцать лет гнию здесь, и как-то ничем особенным не отметился. Это ты там, слышал, весело проводишь время… Мы учились вместе, Кастор. Только ты тогда был Сайленсом.

— Давай делиться воспоминаниями о студенческом прошлом уже внутри. Или ты меня не собираешься впускать?

— Ну извини, мы тут никак не ждали гостей. Отпускай экипаж, и пойдем внутрь.

Извозчик, хоть и рассчитывал остановиться на ночлег в консистории, не стал выказывать никаких возражений и с готовностью откланялся. Гастон повернулся к двери и жестом пригласил Кастора следовать внутрь особняка. Второй инквизитор убрал меч с плеча, но по прежнему хранил суровое молчание.

— Вы знакомтесь… — сказал за него Гастон, — Это агент Кейн Халлоу, наш любитель крови и насилия. И именно поэтому у него всегда плохое настроение, так как нет здесь ни того, ни другого. Зато выпивки — хоть залейся, чёрт бы её побрал.

Кейн никак не отреагировал на такую характеристику, и зайдя последним, лишь закрыл за собой дверь и куда-то молча удалился.

Внутри обнаружился просторный темный холл с широким лестничным маршем по центру, от верхней площадки которого по сторонам расходились еще две лестницы, поднимавшиеся на второй этаж. Старые деревянные перила покосились от времени, нескольких столбцов вообще не доставало. На стенах висело несколько потемневших картин, и еще пары из них не хватало, судя по более светлым прямоугольникам на облезлой штукатурке. По всему этому виду и стойкому прелому запаху можно было предположить, что это здание вообще необитаемо.

— Надеюсь, вас не сильно стеснят наши условия. — продолжил говорить Гастон, поднимаясь наверх. — Мы тут живем одной мужской семьей, и обстановочка у нас, сам видишь… die scheisse. Никто не хочет заниматься не то что ремонтом, хрен бы с ним… Подмести лишний раз никого не могу заставить.

— А нанять какой-нибудь персонал не думали? — хмыкнул Кастор, которому действительно консистория пришлась не по нраву.

— У нас тут своя специфика. Даггеров я внутрь не пущу, разве что через суд, а имперская челядь здесь не уместна. Никто не должен видеть, как старшие служители инквизиции пьют, играют в карты и морально разлагаются… Ладно, с этим ты познакомишься чуть позже. А сейчас я отведу тебя в комнату со свободной кроватью, ты там как-нибудь переночуешь, и утром спускайся сюда. За завтраком познакомимся и обсудим детали вашего приезда. Возражений, полагаю не будет.

После недолгой ходьбы по правому коридору, Кастор оказался у незакрывающейся трухлявой двери, за которой обнаружилась прохладная сырая комната с низким потолком, более похожая на чулан. В ней действительно обнаружилась кровать и какой-то старый сундук.

— Ну, спокойной ночи, брат Кастор. — резюмировал Гастон. — Если по нужде, то следующая дверь, в конце коридора. До завтра.

Прикрыв дверь, Комиссар оказался в полной темноте, и, не раздеваясь, вытянулся на кровати. Еще какое-то время было слышно, как удаляются шаги Лекса.

Ранним утром, при свете которого даже облезлый интерьер особняка показался симпатичнее, Кастор спустился на первый этаж и, ориентируясь по слуху, прошел направо в просторную трапезную. Здесь имелся один длинный стол с грубыми длинными лавками, и огромный грязно-белый камин. Несмотря на общий беспорядок и изрядную грязь, это помещение вовсе не выглядело заброшенным. В камине над слабым огнем парил большой котел, а на столе обреталось множество плохо вымытой посуды, и обилие крошек, хлебных корок и отдельных костей.

За котлом следил невысокий худощавый служитель с густой черной бородой и взъерошенной шевелюрой на голове. Кастор сразу заметил, что этот персонаж немного не в себе, так странно он таращился, скалил зубы и резко выпаливал слова. Звали его Флавием, и больше никаких значительных сведений о себе он сообщить не смог. Зато Кастор сразу же получил горячую чашку глинтвейна, приняв от Флавия искренние заверения, что здесь все начинают своё утро именно с этого бодрящего и тонизирующего напитка.

Это оказалось правдой. Вслед за Кастором в трапезную пришло еще двое инквизиторов, которые, едва войдя, так же потребовали горячего утреннего напитка. Первым был угрюмый Кейн, который вчера встречал комиссара вместе с Гастоном. Вторым же оказался огромных размеров здоровяк совершенно спокойного и даже миролюбивого вида. Этот, в отличие даже от Кейна, с Кастором не поздоровался, а просто молча сел и стал пить свой глинтвейн.

— Это Пол, наш малыш. — представил гиганта Флавий и тут же по-дурному рассмеялся. — Глух как рыба.

— Он не глух а нем. — мрачно отозвался Кейн.

— Он ведь не всегда был таким? — уже с интересом спросил Кастор, во многом, что бы поддержать беседу. Однако, ничего из этого не получилось.

— Не всегда. — бросил Кейн в таком тоне, какой ясно демонстрировал его нежелание что-либо рассказывать.

Обстановка изменилась только когда пришёл Гастон, а с ним еще двое служителей, после чего все обитатели консистории были в сборе.

Инквизитор по имени Доннер был высок ростом, подтянут и по виду совершенно бесстрастен. И если Кейн молчал мрачно и злобно, то Доннер был скуп на слова именно из-за своего флегматичного характера.

Последним был молодой агент Хендрик Кволль, выглядящий скорее студентом альденского университета, нежели инквизитором. Барроумору он представился с изящным полупоклоном, который только дополнил образ этого странного чудака.

Согласно первому впечатлению, Кастор сделал для себя вывод, что здесь, в даггерландской посольской консистории, Инквизиция Альдена собрала отъявленных чудаков и больных. Невольно приходила на ум психическая лечебница святого Бонифация, филиалом которой мог показаться этот особняк.

Гастон с утра выглядел еще хуже, чем вчера вечером, судя по всему мучаясь тяжелым похмельем, и от того был весьма зол.

— Флавиан, scheisse! Что у нас со жратвой? Неси давай на стол что-нибудь. — грубо приказал он, беря в руки свою кружку.

— Так это, Преподобный… — запнулся Флавиан. — Почти нет ничего, надо на рынок сходить. Колбасы немного осталось, и поросёнок, позавчерашний.

— Сам жри своего гнилого поросёнка! Пойдешь на рынок и купишь всё что надо к обеду… Деньги есть?

— Да есть деньги…

— Вот видишь, брат Кастор, так и живём. Но глинтвейн не дурён, согласись. — уже спокойнее сказал Лекс, отведав питья и обращаясь к комиссару.

— Так ты здесь, значит, старшим?

— Да, на должности старшего инспектора, уже лет десять, или больше. Не помню уже. Ты со всеми уже познакомился?

— Ну так, в общем… Парни не слишком разговорчивы.

— Ну это смотря кто. Вот Флавиана бывает не заткнешь, хоть и заика. А Пол может и рад был бы с тобой поболтать, но он после обсессии вообще не говорит. С Хендриком можешь всегда потрещать, он у нас книжник, эксперт по Даггерланду и Норге, доктор философии и истории. В библиотеку можно вообще не ходить: если что нужно, просто спрашиваешь у него.

— Ну, это, конечно, сильное преувеличение, — смущенно усмехнулся Хендрик, даже слегка зарумянившись.

— Да без разницы. — отмахнулся инспектор. — Всё равно ты занудный как старая бабка, и пьешь так же. Так а вы к нам, стало быть, по какому делу?

— Полагаю, теперь я один из вас. — Кастор передал Лексу командировочное предписание, а затем еще долго рассказывал о том, каким образом оказался в Даггерланде. Начиная с покушения на Аполлоса, и заканчивая информацией о некоем мастере Вальберихе.

Все инквизиторы сосредоточенно слушали рассказ Барроумора, уже допив весь глинтвейн из котелка и доев остатки колбасы, которые Флавиан принес из погреба. В завершении же Гастон, горько усмехнувшись, произнёс:

— Ну, раз такое искушение, то, добро пожаловать в наше уютное гнездо. Только, как понимаешь, здесь комиссарской должности не предусмотрено… Равно как и судейской. Так что, поздравляю с назначением вторым старшим инспектором. Вот уж, неисповедимы пути Господни, никогда не думал, что у меня в подчинении окажется сам Барроумор.

— На всё воля Божия, и воля Святой Инквизиции.

— Только как ты можешь заметить, мы здесь занимаемся чем угодно, кроме собственно инквизиции. И знаешь почему? Это грёбаный Даггерланд. Я не знаю, то ли медведи трахали их бабок, то ли их деды сношались с медведицами, но они здесь вообще не похожи на нормальных людей. Помешанные на бумажках, и дурацких законах придурки. Здесь у каждой гребаной знахарки куча всяких прав и документов, гарантирующих ей защиту государства. А мы, между тем, наделены полномочиями наблюдателей и консультантов, которые могут лишь инициировать делопроизводство в местных органах власти. Сами мы ничего не можем. И что бы любую ведьму притянуть к ответу, нужно свою задницу десять раз порвать, причем с очень сомнительным результатом. Поэтому знаешь что мы делаем? Даже не влазим в это scheisse.

— То есть вы здесь вообще не осуществляете никаких функций? Как же вы рапортуете в Альден?

— Каком к низу. Пишем, что в Даггерланде всё спокойно. Ведьм нет. У нас одна только радость: когда у них появляются уже демонхосты пятой степени, и местные сами нас зовут на охоту, что бы избежать лишних жертв. Некроны, ликантропы, мутанты, вся прелесть. Ну или бывает, что ведьмы до того наглеют, что сами идут в руки. А что до твоих алхиманов… Сдается мне, что перспективы у этого дела дерьмовые. У даггеров алхимия не преступление, и даже если они будут варить зелья в воскресенье на площади, никто их за это даже не оштрафует.

— Но, какие-то варианты могут быть?

— Сейчас ничего не могу сказать. Поживём, подумаем… — покачал головой Лекс. — По крайней мере можно будет вызнать, что это за teufel твой Мастер Вальберих.

После завтрака, когда братия разошлась, Гастон предложил Кастору переехать, наконец, на постоянное место жительства. В качестве такового он предложил свою комнату, в которой была еще одна свободная кровать. Комната эта располагалась в задней части второго этажа, с двумя входами из левого и правого коридоров, отапливалась собственным камином, и вероятнее всего некогда представляла собой графские покои. Сейчас же, она, была во многом захламлена одеждой, книгами, бумажками, а больше всего пустыми бутылками из-под спиртного. Много тряпья и стопка книг занимало собственно и вторую кровать, где должен был разместиться Кастор.

Немного приведя свой угол в порядок, Кастор разместил свои вещи в свободном сундуке, и как раз озаботился мечом святого Гумберта, который всё еще требовал значительного обновления, после того как пролежал пару веков в гробу.

— Ох scheisse, вот это раритет. — промолвил Гастон, — взяв ненадолго клинок из рук Барромуора. — И что это, меч Сильвестра? Или что-нибудь вроде этого?

— Нет, всего лишь Гумберта Барроумора. Надо бы привести его в хорошее состояние.

— У нас на первом этаже что-то вроде кузнецы с мастерской. Такими вещами Кейн занимается, обратись к нему. Он скорее всего у себя в каморке. Это от входа справа.

Каморка Кейна Халлоу некогда была кабинетом, предварявшим вход в библиотеку. И если последняя, забитая книгами, до сих пор оставалась сама собой, то кабинет давно был превращен в простое жилище угрюмого инквизитора. Окно отсюда как раз выходило на фасад особняка, и через него Кейн мог наблюдать передний двор консистории, ворота и приближение возможных посетителей.

На этот раз Халлоу был к Кастору более приветлив, и тоже весьма удивился, взяв в руки меч Гумберта.

— Местный меч, даггерский. — со знанием дела проговорил он, взмахнув клинком пару раз и попробовав его баланс. — Десятый век, не позже. Может еще старше… С одиннадцатого века гарды стали шире. Такими мечами почти не сражались, их скорее носили ярлы или конунги. А вот сталь просто шикарная, это северный вутц. Если честно, я о таком только читал.

— А что с надписью?

— Это старый даггерский, или норге. С этим лучше подойдите потом к Хендрику. Ну так что, дадим этому старику вторую жизнь?

— Я был бы вам бесконечно благодарен, брат Кейн.

— С удовольствием. Если не возражаете, займусь им после обеда, здесь у нас, в мастерской. Думаю, к ужину он уже будет в лучшей своей форме. Работать с такими вещами, это удовольствие.

Вечером все снова собрались в трапезной. На столе расставили канделябры по три свечи, наполнившие помещение уютным золотым светом. Из ящика, который был заказан Флавием еще днём и доставлен в консисторию с курьером, достали бутылки с крепким жженым вином. В котле как раз подоспело жирное мясное рагу, крупными ломтями нарезали круглые краюхи чёрного хлеба, достали сыр и сочные луковицы. Общее настроение было благостным и почти праздничным.

Кейн, как и обещал, принес из мастерской меч Гумберта, сталь которого теперь сияла золотыми отблесками и играла переливами своих змеистых узоров. Появилась, наконец и рукоять, сложенная из двух лиственничных плашек и крепко перемотанная новым кожаным ремешком. В ладони она лежала приятно и основательно, так что и плохой баланс, кажется, не так уж давал о себе знать.

Все присутствующие единодушно выразили своё восхищение, но самый большой интерес, выказал, конечно Хендрик. Глаза молодого учёного буквально загорелись, когда он принял в руки древнее оружие, и вчитался в надпись.

— "At Helden zerstrun Dunkel." — прочел он в слух несколько неуверенно и, уже громче, добавил. — "Рождён в Хельден, что бы рассеять мрак". В Хельден когда-то действительно существовало что-то вроде кузнецкого монашеского-ордена. Именно там ковалось оружие для королей, гридов и бергардов. Самое известное из их произведений, это Белый Меч из Хельден — основная королевская регалия Даггерланда до сегодняшнего дня. А вот последние сведения о работе ордена относятся только к прошлому тысячелетию, и носят в основном легендарный характер.

— Ну и как эта штуковина могла полпасть к Гумберту? — спросил Гастон.

— Это мне известно. — ответил Кастор. — Он получил его в дар от жителей Визбельда, в благодарность за истребление некронов в его окрестностях. А до этого, меч принадлежал какому-то Харальду… только я забыл его прозвище.

— Харальду Гольденхиру? — удивленно уточнил Хендрик.

— О да, именно.

— Но… Этого не может быть. Харальд Гольденхир сгинул безвести в Тёмной Чаще ещё в конце девятого века и, я полагаю, его меч должен был сгинуть вместе с ним.

— Ну что, значит не сгинул. — Гастон забрал меч у Хендрика и, осмотрев его, вернул Барроумору. — В конце концов, зачем демону этот меч? Его могли найти в Чаще в другое, спокойное время.

— О каком демоне идёт речь? — поинтересовался Барроумор.

— Ты не знаешь? Scheisse. Про Тёмную Чащу в Даггерланде никому рассказывать не надо. Это вроде как королевский заповедник… Ладно, прежде чем про это разговаривать, лучше наконец, закинуться парой стаканов жжёнки. Флавий, почему пойло еще в бутылках? Разливайте скорее!

Только когда крепкая выпивка уже стала давать в голову, и разгонять по жилам приятное тепло, Гастон вернулся к разговору о Тёмной Чаще.

— Понимаешь, брат Кастор. Есть у даггеров одно древнее инфернальное… как бы это сказать… Vis maior. Какой-то здоровенный лесной teufel. Высший сильван, или что-то вроде этого. Уже больше ста лет с ним никто не связывается, после того, как во время последнего рейда погибло двадцать рыцарей-бергардов, пятьдесят человек прислуги и, что самое поганое, трое наших. Не помню, как их там звали…

— Агенты Джонатан Трой, Элтон Грэйс и… — начал было Хендрик.

— Да заткнись уже. — прервал его Гастон. — Не важно. Так вот после той мясорубки, даггеры запретили соваться к этому чучелу вообще. Из хорошего только то, что демон имеет очень ограниченный период активности. От Дня всех Святых до Рождества. Только в это время в Тёмную Чащу соваться и опасно. Впрочем, этого было достаточно, что бы люди перестали селиться в тех краях.

— То есть, какую-то часть Даггерланда просто отдали сильвану? — удивился Кастор. — Нонсенс. — Вроде того. Бергарды теперь охраняют границу этого леса, и патрулируют его в безопасное время. Скорее для того, что бы никто туда больше не совался.

— Алхиманы, ведьмы под защитой короны, теперь еще и сильван. Эта страна не перестаёт меня удивлять. — вздохнул Барроумор.

— Вот поэтому наливай ещё. — согласился Лекс. — Так, господа, кто желает в септу?

Доннер и Кейн подняли руки, выражая согласие. Септой называлась единственная карточная игра, которая разрешалась, хоть и не приветствовалась в Альдене, где, собственно и появилась. В отличие от запрещенных гримских колод, она не могла быть использована для гаданий и даже отличалась определенным назидательным смыслом, хотя самые ревностные из проповедников всегда выступали даже против неё, усматривая в этой забаве некий компромисс с дьяволом.

— Ты не желаешь присоединиться? — поинтересовался Гастон у Барроумора.

— Да нет, пожалуй воздержусь. — отказался Кастор, глядя в вечерние сумерки за окном. — Хотя, кажется, начинаю вас понимать.

— Ты не расстраивайся, брат. Может быть с тобой мы и придумаем какую-нибудь авантюру, что бы, наконец, встряхнуться. На следующей неделе представим тебя аусканцлеру, министру внешних сношений, а там уже можно будет что-то конкретное думать.

На следующий день выпало воскресение, и Кастор решил отправиться на литургию. В консистории не было собственного домового храма, поэтому инквизиторы обычно посещали один из ближайших даггерских приходов. Даггерская Церковь-Сестра находилась в евхаристическом общении с Альденом, и входила в так называемый "Высокий Собор", состоящий из Церквей признаваемых Альденом в качестве канонических.

Как и ожидалось, вместе с Кастором на службу отправились далеко не все инквизиторы, а только Доннер и молчун Пол. Остальные имели обыкновение посещать церковь только по большим праздникам, а Гастон вроде бы и собирался пойти в этот раз, но с утра сослался на похмелье и решил остаться дома.

Вильде, где размещалась консистория, представлял собой городок со множеством усадьб и особняков, окруженных лужайками и скверами, огороженных кованными или каменными заборами. Только ближе к небольшой центральной площади имелось несколько кварталов обычных городских домов с привычными узкими улочками. Там же находились ремесленные и торговые лавки, а так же ратуша и главный храм Вильде во имя святого Аббона.

Когда инквизиторы, нанявшие извозчика, подъехали на площадь ко главному входу, там уже толпилось порядочно горожан: солидно одетых бюргеров в дорогих замшевых жакетах и посеребренных цепях, накинутых на плечи, женщин в простых черных платьях с передниками и белоснежных чепцах. Было здесь и порядочно детей, упитанных, даже толстых с пухлыми румяными щеками и упругими рыже-золотыми кудрями. Все мальчуганы носили короткие штанцы с бантиками-подвязками, а девочки были одеты точь в точь как мамы.

С прибывшими инквизиторами многие здоровались, не забывая при этом широко улыбаться, другие же старательно отводили глаза, и никто не позволял себе задерживать на альденцах взгляд дольше необходимого. Даже здесь чувствовалось это сложное переплетение из людского страха и вынужденного почтения, с которым Кастор сталкивался повсюду, где ему встречался простой народ, во всех землях и провинциях. То, что и в Даггерланде это впечатление вполне существует, было для него приятным открытием.

Храм был не слишком стар, воздвигнутый на месте прежнего всего пару десятилетий назад, однако внутри его было так темно и мрачно, что молодость никак не сказывалась. В окнах не было цветных витражей, на побеленных стенах отсутствовали иконы и даже гобелены, и во всем можно было заметить аскетичную скудость. Чёрные лавки, белые стены, и только немного позолоты в облачении алтаря и на подсвечниках. На исповедь инквизиторы, разумеется, не подходили, потому как имели разрешение исповедоваться только у наделенных специальными полномочиями служителей Альденской Церкви. Однако, отстояв не слишком долгую службу, во время которой небольшой орган наигрывал вполне изящные даггерские мелодии, приступили к Причастию.

В консисторию смогли вернуться еще до обеда. Флавий всё еще еще возился на кухне, занимаясь котлом, а Гастон уже был изрядно пьян, здорово переусердствовав с опохмелом.

Днём решительно ничего не произошло, после обеда все разошлись дремать по комнатам, кроме, пожалуй Хендрика, который, похоже, решил провести всё воскресение в библиотеке. В трапезной он обмолвился, что его очень заинтересовала судьба хельденского меча, и похоже именно эту тайну он теперь штурмовал, роясь в книгах и архивных записях. У остальной братии такой энтузиазм вызывал только иронию, но никто Хендрика и не думал осуждать. Каждый боролся с унынием и бездействием по-своему.

Кейн Халлоу, например, был завсегдатаем Ургентских трактиров, водил в них много знакомств, что обосновывал необходимостью агентурной работы. На самом же деле, он конечно просто напивался там, частенько буянил и порой возвращался в консисторию уже под конвоем даггерских гвардейцев. В это воскресение Халлоу так же решил посетить какое-нибудь злачное место, и между делом, пообещал Кастору, что попытается навести справки о Мастере Вальберихе. Вроде бы, у этого завсегдатая трактиров имелись связи даже среди алхимиков.

После ужина Кастор с Гастоном затопили камин в своей комнате и, усевшись в кресла перед уютным домашним пламенем, откупорили очередную бутылку жженого вина. Барроумор, конечно, предпочел бы самое обычное вино, пусть даже второго и третьего ранга, но Лекс, кажется, ничего другого не употреблял.

— Я вижу, брат Кастор, ты привык к несколько более благородным напиткам? — усмехнулся Гастон видя, как кривится Кастор после первой же рюмки.

— Ну… Похоже придется привыкать. — обреченно ответил Барроумор.

— Да уж, было бы не плохо привыкнуть. Но это не так сложно, как ты думаешь. Завтра разопьем бутылку местного шнапса, и тогда ты все поймешь. Вот это, брат ты мой, натурально scheisse. После такого пойла, эта жжёнка покажется тебе молодым вином из сахарных гроздьев Мегалона, размятых ножками пятнадцатилетних девственниц.

— Да ты поэт…

— Скорее мечтатель. Развил в себе это качество, что бы не сойти с ума.

— Кстати о безумии. Наш Флавий, он всегда был таким… странноватым?

— Конечно нет. Его бы и в сентинелы не зачислили с такой придурью. Помнишь наверное, историю с истэндским коллектором? В канализации обосновалась натуральная секта кровососов с кучей прислуги. Но первая наша группа, которую туда послали, ничего об этом не знала. Думали что ловят пару сумасшедших культистов, ничего особенного. В общем пропала вся группа, меньше десяти человек. Наши через пару дней послали вторую группу, уже посерьезнее…

— Да, припоминаю. Тогда вроде бы нашли выжившего.

— Да, это как раз и был наш Флавий. Везунчик, чтоб его. Упыри схватили живьем троих, держали их в клетках, про запас, и одного за другим пускали в расход, кровь пили. Двоих как раз высосали, а вот до Флавия добраться не успели. Пришла вторая группа и всё зачистила, нашего везунчика освободили. Только вот видишь, чердак у парня теперь посвистывает.

— Не мудрено. — кивнул Кастор, и закинулся второй рюмкой. — А что с Полом? Жесткая была обсессия? Как изгоняли?

Тут Гастон рассмеялся.

— А Пол у нас тот еще озорник. Месяц тут трахался с суккубом, по ночам, пока не начал забывать штаны надевать. Выходил с голой задницей из комнаты, как будто так и надо, рукоблудил при всех. Ну, мы его на подвал: связали, тест на обрупцию устроили, а там грёбаное-ж ты пекло! Шок, конвульсии, пена изо рта. Полная картина! Думали сдохнет, пока изгоняли. Не сдох. Проспал полтора суток, потом еще сутки ревел в три ручья, а после вот, пришел в себя. Всё как раньше, только молчит как рыба.

— Травматическая рефлексия, похоже. — заметил Кастор.

— Да плевать. Слава Богу, что мозги на место встали, и всё осталось в этих стенах. Мы всё думаем, что бы было, если бы он с голой задницей в город выбежал. Я думаю, даггеры всю нашу инквизицию мигом бы вышвырнули из страны, а дома нас всех в расход пустили, в полном составе.

— Я думаю, он еще может начать разговаривать. Ему пролечиться нужно.

— А нахрена? Ты думаешь он был особенно интересный собеседник?

Тут в одну из дверей постучали.

— Was für scheisse?! — зло ответил Гастон.

Вошёл Хендрик:

— Простите великодушно, отцы. Хотел кое о чем отрапортовать и кое чего попросить.

— Денег? Зачем тебе деньги?

— Да ну что вы, брат Гастон. В самом деле не нужны. Но я все-таки нашел интересную информацию, касающуюся Гумберта Барроумора, правда уточнить её так и не смог. Для этого мне, возможно, придется съездить в Визбельд и, может быть там, я узнаю что-то более конкретное.

— Эх, чем бы дитя не тешилось, лишь бы сатану не призвало… — вздохнул Лекс. — Ну, и что же ты нарыл?

— В очерке Магнуса Трицца "Северное братство", даётся краткий перечень альденийцев, отдавших свои жизни ради блага Даггерланда. Отдельной графой упоминаются герои, погибшие в Тёмной Чаще, всего четыре имени: Джонатан Трой, Элтон Грэйс, Уоррен Альбан и, угадайте кто. — Хендрик торжествующе умолк.

— Ты не мог бы обойтись без этого дешёвого театра? — раздраженно спросил Гастон.

— Очевидно, что Гумберт Барроумор. — озвучил ответ Кастор.

— Да, именно так. По крайней мере, в этом был уверен Магнус Трицц.

— Очевидно, что он ошибается. Гумберт получил ранение в битве с Чёрным Драугером и смог после этого вернуться в Барроумор, где и умер.

— Вот именно поэтому я хочу отправиться в Визбельд, где нашему герою вручили меч Харальда, и возможно там я смогу узнать, каким образом наш славный герой оказался связан с Тёмной Чащей. Что-то мне подсказывает, это будет интереснейшей эксплорацией.

— Бог с тобой, Хендрик. — отмахнулся Гастон. — Можешь отчаливать в свой Визбельд прямо сейчас, только оставь на столе у Кейна прошение, а я завтра всё утвержу. Всё, сгинь.

Жжёное вино в этот вечер здорово забрало Кастора, благо, что кровать находилась здесь же. Ненадолго отлучившись до отхожей комнаты, Барроумор вернулся, небрежно стянул с себя одежду и, даже не помолившись, рухнул в постель. Гастон еще долго сидел, мрачно глядя на догорающие в камине угли, да так и уснул в кресле.

Долина Барроумор: сотни сизых курганов, а над ними стремительно несущееся, неистово клубящееся море низкие свинцовые облака, бурно клубящиеся, несущиеся бесконечным неразрывным покровом. Злой ветер воет, облизывает землю, гонит облачную хмарь. И вот над каждым земляным бугром медленно поднимаются призрачные фигуры. Они разгибаются во весь рост, вытягиваются кверху, тонкие и высокие. Это хозяева курганов: полуистлевшие мертвецы в древних шлемах и рваных доспехах, треплющихся на ветру. Их глазницы пусты, скалятся их обнаженные зубы. Страшное молчаливое и недвижное войско. Кастор понимает, что все их взоры обращены именно на него.

Потом раздается треск и скрежет, сначала тихий и прерывистый, то тут, то там. Но постепенно каждая тень начинает издавать этот зловещий звук, возрастающий повсюду и сливающийся воедино. Шум становится оглушительным. Мертвецы неспешно поднимают свои руки и указывают иссохшими перстами на запад. Что-то волнует их, что-то до сих пор их терзает. Неоконченная битва? Недобитый враг?

Утром Кастор постарался не думать о том, что видел во сне, в полном соответствии с выработанными на этот счёт правилами. Несмотря на то, что голова здорово гудела с похмелья, и серьезно подташнивало, Кастор не только вычитал утренние молитвы, но и предварил их несколькими молитвами из пропущенного вечернего правила.

В светлой и проветренной трапезной, залитой утренним солнцем, Кастора уже ожидал полный кувшин холодного молока. Гастон сказал, что это вернейшее средство снять похмелье, принятое и во всём Даггерланде, и в этой консистории, в частности. Действительно: выпив несколько больших жадных глотков и перетерпев первый позыв вернуть всё это обратно, Барроумор почувствовал себя порядком лучше.

Третьим человеком, прибегшим в это утро к помощи сего удивительного и простого средства, был Кейн. Вчера он, как и хотел, набрался в стельку в одном из центральных трактиров, но и вернулся не с пустыми руками.

— А вообще, Мастер Вальберих это не такая уж безвестная фигура. — сказал он Кастору, усевшись напротив него и начиная разбираться с еще горячей яичницей. — Это очень серьезный, весьма дорогой поставщик компонентов, с которым работают крупнейшие аптеки в городе. Да, алхимики здесь закупаются именно в аптеках.

— Отвратительно. — покачал головой Кастор.

— Это ладно. Насколько я смог узнать, доставкой компонентов в аптеки занимается дилер, который не только не скрывается, но еще и может показать сертификаты на весь товар, подтверждающие принадлежность лаборатории Вальбериха. Так что при желании, распутать клубок на уровень выше вообще не составит труда. Но есть в этом и плохая сторона. Если алхимик действует настолько открыто, значит у него есть неплохая защита, о чем мне недвусмысленно намекнули мои друзья.

— Мы постараемся привлечь его не за алхимию, а за то, что он организовал в Альдене работу убийцы, который, в свою очередь, едва не лишил жизни двоих служителей инквизиции. — заметил Кастор. — Сомневаюсь, что даггерские законы позволяют это делать.

— Знаешь, что будет? — возразил Гастон. — Даггеры пообещают разобраться с этим делом, но нас к нему не подпустят. Здесь у нас будет столько же прав, сколько у любого болвана, ограбленного в подворотне. И хорошо еще, если они потом отчитаются о результатах, в чем я сильно сомневаюсь. А скорее всего, твой Вальберих, если он действительно имеет защиту, отделается какой-нибудь отпиской вроде: "Не знаю о чём идёт речь, заверяю вас в своей добропорядочности", добавит кошель монет, и всё — расследование будет кончено.

— Какие же у нас остаются варианты?

— Ну какие варианты? — вхдохнул Лекс. — Против тайной гильдии убийц-алхиманов мы можем организовать свою тайную гильдию… скажем, убийц-алкоголиков.

Даже Кейн не сдержал улыбки:

— Ну таких-то гильдий и без нас полно. Только нам нужно еще и не попасться.

— А вот с этим сложнее. Но в любом случае, жаловаться на Вальбериха местным властям не стоит. Никто вообще не должен знать, что у нас к этому типу есть серьезные вопросы. И если мы решим этот вопрос, то только с чёрного хода.

В среду, наконец, отправились в город, что бы представить Барроумора местным властям. С этой целью Лекс нанял экипаж, и еще до обеда оба инквизитора выехали в центр Ургена.

— Ничего особенного там не будет. — объяснял Гастон, пока их карета, плавно покачиваясь, колесила вдоль по радиальной дороге. — Это обычная протокольная процедура: вручишь отмороженному даггеру свою верительную грамоту, он тебе пожелает приятного времяпрепровождения в этой дыре и заверит, что в любых затруднениях ты можешь рассчитывать на его поддержку. Ты вежливо благодаришь, и мы уходим. Никакой самодеятельности и разговоров по делу нам не нужно. Потом нужно будет заехать к имперскому консулу, это рядом, потому как здесь мы умудряемся подчиняться еще и дипломатическому ведомству.

— Инквизиция в подчинении у дипломатов?

— Да нет, только на бумаге. Это формат нашего пребывания, правила которые установили даггеры. На самом деле имперские послы относятся к нам с должным уважением, и на моей памяти никогда даже не пытались командовать.

За окном проплывали уже привычные опрятные фасады даггерских домов, которые по мере приближения к центру, делались всё выше и дороже. Вскоре под копытами лошадей звонко застучала брусчатка, а на фасадах зачастили яркие красочные вывески лавок, трактиров и прочих заведений. Всё больше встречалось городского люда, сплошь нарядного и ухоженного, при полном отсутствии привычной Альдену нищеты.

— В Даггерланде вообще есть ли бедняки? — удивился Кастор.

— Ну конечно есть, только не в Ургене. В каких-нибудь деревнях на отшибе, все только там. За всякого рода попрошайничество и бродяжничество здесь можно быстро оказаться на северных рудниках, королевская гвардия за этим следит. Для даггеров крайне важно, что бы все было чисто, опрятно и благопристойно. Я думаю, если бы не их практичность относительно рабочей силы, они бы оборванцев даже казнили.

— Чудные люди.

— Да не говори.

Наконец, экипаж остановился на какой-то площади. Едва покинув тесную карету и встав на мостовой, Кастор сразу же был впечатлён размахом и величием места, в котором оказался. Центральная площадь Ургена была так велика, что с первого взгляда не уступала альденским площадям Славы и Изобилия. Обширное идеально ровное пространство, вымощенное аккуратными прямоугольниками тёмно-серой гранитной брусчатки. Вокруг — фасады настоящих дворцов со множеством высоких островерхих башен, шпили которых были видны еще с окраин города. Колоннады, портики, огромные окна с портьерами, и совершенно крошечные фигурки людей на фоне всего этого великолепия. По краям площади, в четырёх её сторонах, можно было заметить так же высокие столпы колонн, увенчанных фигурами каких-то даггерских героев.

— Не плохо… Очень не плохо. — заключил Кастор.

— Ну да. Как видишь, не такая уж деревня. — согласился Гастон. — Ну пойдем.

Аусканцелярия располагалась во дворце с не очень широким, но устремленным ввысь фасадом в пять этажей. На его фронтоне можно было видеть огромный щит, вверху которого была изображена королевская пятизубцовая корона, а в нижнем поле раскрытая ладонь в латной перчатке. Это был, собственно, герб аусканцелярии. В альковах по сторонам от входа стояли десятифутовые статуи могучих воинов в шлемах и с копьями, на плечах которых сидело по огромному ворону. Это были так же посольские символы даггерландcкой аусканцелярии.

Внутри дворца Кастора встретили прекраснейшие интерьеры: обилие белого мрамора, ультрамариновые дорожки и портьеры с серебристыми кантами, живописные полотна в искусных бронзовых рамках. Картины открывали зрителю прекраснейшие пейзажи, причем не только суровой северной природы, но и достаточно экзотического характера, с изящными кипарисами и выспренными колоннадами Мегалона, с буйной зеленью и сверкающими луковичными куполами Альдара. Встретилась даже картина, на которой были запечатлены кедровые леса Светозарья, одного из самых удаленных и таинственных славянских княжеств. Таким образом, Даггерланд декларировал, что интересы его простираются до самых границ ойкумены, объемля все страны и цивилизации, с которыми только можно договариваться и заключать взаимовыгодные соглашения. Несмотря на то, что Альденская Империя была для Даггерланда не просто союзным государством, но и большим братом, северное королевство не гнушалось при этом контактов даже с его некогда злейшим врагом, Мегалоном. Вообще любая страна, которая в данный момент не участвовала в боевых действиях против Альдена, вполне могла быть партнёром для даггеров.

На лестничных площадках и в коридорах хватало погруженных в какие-то дела людей. Это были сотрудники аусканцелярии в отличительных темно-синих камзолах, а так же разномастные курьеры, торговцы и посыльные. Встречались и представители других стран: чернобородые мегалонцы, коричнево-смуглые альдарцы, и не уступающие им в говорливости, словно немного пьяные славяне. Все держали в руках какие-то бумаги, живо что-то обсуждали, спорили, проясняли, спешили из одного места в другое.

— Скоро и у нас в Альдене будет нечто похожее. — проговорил Гастон. — Вавилонское столпотворение, каждой твари по паре.

— Ты про соглашения с Мегалоном?

— Про них, конечно. Вся эта чернота хлынет к нам, и меня это вовсе не радует. Одного не пойму, как им не лень добираться до сюда. Морской путь в обход Мистериона это та еще прогулочка, но нет же, тащат сюда свои смуглые задницы, scheisse. Представляю, ради какого гешефта…

— Не помнишь Рорика Маркуса? — усмехнулся Кастор. — Мне кажется, вы бы здорово поладили.

— Это тот, который тоже с Барроумор? Да помню конечно: три фута злобы. Чем-то был похож на мелкую бойцовую псину. Того и гляди в горло вцепится.

— Да, он.

Наконец? инквизиторы поднялись на третий этаж и, миновав тяжелые двустворчатые двери оказались в богато убранном холле с кожаными диванами и разлапистыми папоротниками в горшках. Здесь, за большим столом сидел невзрачного вида секретарь, а у следующих дверей стояла пара гридов в зеркальных кирасах поверх чёрных акетонов и таких же блестящих рогатых касках.

— О, Святая Инквизиция. — совершенно фальшиво, но старательно обрадовался секретарь, подскочив с места. — Господин аусканцлер Аткер уже ждёт вас. Одну минутку, я доложу.

Клерк резво вышел из-за стола и, постучав, скрылся за следующими дверями. Вернулся практически сразу и с заискивающим полупоклоном пригласил инквизиторов войти.

Кабинет аусканцлера, оформленный в том же стиле, что и всё здание, размещался в удлиненном зале в четыре больших окна. В дальней его части располагался тяжёлый, совершенно чёрный стол, блестящий от лака, а на задней стене были представлены два огромных портрета в полный рост. Это была королевская чета Даггерланда. Слева — Генрих III Ахенбард: полноватый и добродушный монарх в золотой острозубой короне поверх длинных седых локонов. Он кажется слегка улыбался, довольный своим правлением и благоденствием своих подданных. Справа от него, висело изображение королевы Анны Ахенбард, красивой статной женщины, гораздо более молодой нежели супруг. Лицо её имело несколько заостренные черты, которые показались бы хищными, если бы не запечатленное в них выражение веселой доброты иблагородной снисходительности. И это впечатление подтверждалось общей репутацией Её Величества, которая простиралась даже до Альдена. Добрая королева активно занималась благотворительносью, открывая дома призрения, шефствуя над больницами, собирая сирот в пажеские корпуса и девичьи пансионы. Так же Анна питала немалую слабость к изящным искусствам, и серьезно поддерживала королевскую художественную гильдию, устанавливая личные премии для молодых дарований.

Под сенью столь замечательных королевских особ, за чёрным столом, восседал аусканцлер Аткер. Это был рослый и даже атлетичный господин с армейской выправкой, на ультрамариновом дублете которого сверкал затейливый серебристый узор, обрамляющий золотой орден в виде маленького щита. Красивое лицо с волевым подбородком было по-альденски гладко выбрито, прекрасно демонстрируя высокородные черты настоящего северного патриция.

При приближении визитеров аусканцлер встал из-за стола и вышел им навстречу. Гастон, согласно протоколу, первым поклонился, и сразу же вручая чиновнику грамоту, произнес.

— Господин аусканцлер. От лица Святой Инквизиции Альдена, и в соответствии с полномочиями определенными мне Его Императорским Величеством Валлоном Лорганом, представляю вам майор-агента Кастора Барроумора, поступившего в штат посольской консистории.

— Рад вас приветствовать, господа. — слегка склонив голову и приняв документ, ответил аусканцлер на практически безупречном альтише. — Но давайте на этом покончим со всеми формальностями. Разумеется, я знаю, кто такой господин Барроумор, и для меня большая честь приветствовать его на официальном уровне. Прошу вас, садитесь!

Уже за столом Аткер продолжил:

— Как нам стало известно, Ваше прибытие, господин Барроумор, может быть связано с последним расследованием, которое вы провели просто блестяще.

— Это не совсем так. — невозмутимо ответил Кастор. — Боюсь, что моя командировка в Даггерланд является частью дисциплинарного взыскания.

— Вот как? — удивился аусканцлер. — Не знаю даже, радоваться или обижаться в таком случае. В одном вас заверю, мы со своей стороны сделаем все, что бы ваше пребывание у нас не было оправдано в качестве взыскания. Но для этого, я вам настоятельно рекомендую взаимодействовать с нами по всем вопросам, так что бы никакие ваши предприятия не оставались без нашей поддержки.

— Я понимаю о чём вы говорите, господин аусканцлер, и заверяю вас, что в полной мере готов к сотрудничеству. — ответил Кастор, но таким тоном, что даже сам ощутил свою неискренность.

— Допустим. В таком случае, прежде чем казнить кого-то в Даггерланде, лучше попросите нас о помощи. Что касается вашего последнего дела… То я хотел бы сделать… как это у вас говорят… жест доброй воли. Возможно вы уже знаете, что даггерский наёмник Рихард Зальц, который работал с Велдорским Дымом, был связан с небезызвестным учёным Мастером Гермесом Вальберихом.

— Да, это мне известно. Вот только организация работы наёмных убийц подсудна гражданским властям, а не Инквизиции. Поэтому заниматься Вальберихом должны, к сожалению, не мы.

— Правильно. Этим должна заниматься Корона. Мы в самом деле уже получили запрос от имперского консула и провели расследование, вернее сказать дознание. И я должен признать, что имело место несчастливое стечение обстоятельств: эксперимент учёного вышел из под его контроля. Мастер Вальберих занимается тем, что создает военную фармакологию, к пользе нашего Фатерланда и, не побоюсь этого слова, даже Альдена. Некие препараты, позволяющие бойцам показывать чудеса на поле боя. Но на данном этапе мастер Вальберих проводит экспериментальную работу, создаёт подопытных бойцов и внедряет их туда, где они могут опробовать свои способности в деле.

— Но для этого он выбрал гильдию убийц?

— Как вы понимаете, Велдорский Дым был выбран им не случайно. Этому цеху негласно покровительствовали высокопоставленные лица в Империи, и именно они обеспечили подобное сотрудничество. По этой же причине, ваш консул не был столь категоричен в требовании привлечь Мастера Вальбериха к ответу. Однако, Мастер Вальберих весьма честный и порядочный человек: осознавая, в каком серьезном скандале оказался замешан его боец, он признал за собой определенную ответственность. Он уже заплатил крупный штраф обоим государствам, и так же хочет передать определенную компенсацию вам лично. Если у вас будет желание её получить, Мастер будет рад принять вас в своём замке в Шварцберге.

— Я не собираюсь принимать от вашего мастера ни извинений, ни компенсаций. — железным голосом отчеканил Кастор. — Если бы ваши законы были достаточно совершенны, я бы с удовольствием повесил этого Вальбериха и сжег бы все, что могло бы о нем напоминать.

— Мы это знаем, господин Барроумор. — не менее жестко ответил Аткер, и здесь в нём засквозила та знаменитая холодная сталь, которая более всего проявляется в даггерском характере. — И именно поэтому состоялся наш разговор. Надеюсь, вы все же будете учитывать наши условия вашего пребывания в Даггерланде.

Когда инквизиторы покинули кабинет аусканцлера и уже спускались по лестнице к выходу, Гастон в пол голоса проговорил:

— Это не совсем то, чего мне хотелось бы, но в целом ты молодец.

— Не скажу, что нуждался в твоем одобрении, но благодарю. — зло ответил Кастор. Сейчас он с трудом подавлял в себе приступы гнева, бушующие после разговора с Аткером. Похоже, уже не оставалось ни единого шанса разобраться с Вальберихом, не входя при этом в прямой конфликт с королевской властью.

— Посмотри на это с положительной стороны. — примирительно сказал Гастон. — Мы все-таки можем наведаться к этому beschissen алхимику в его замок, и получить от ублюдка солидную сумму, которую можно будет весело пропить. И, конечно, никто не запрещал нам задать ему пару вопросов…

— Какой смысл в этих вопросах? Ты же сам слышал про военную фармакологию. Им достаточно было придумать для алхимии новое слово, что бы она стала уважаемой наукой. Всё, что я могу сделать, это насадить алхимика на меч, и именно это я и сделаю, если с ним увижусь.

— Тогда, думаю, не стоит нам к нему ехать. — согласился Гастон.

В консисторию вернулись уже на закате, причем изрядно навеселе. После формального визита к имперскому консулу, Лекс повел Барроумора в один из лучших столичных трактиров, что бы тот, напконец, мог хотя бы немного успокоиться. В самом деле, несколько больших кружек, переполненных разными оттенками янтаря, помогли Кастору прийти в равновесие и отвлечься от возникшей проблемы. А в консистории уже ждал горячий ужин, заботливо приготовленный Флавием.

В последующие несколько дней ничего решительно не происходило. Ждали, когда вернется из Визбельда Хендрик, Гастон пил, Кейн с Доннером целыми днями развлекались фехтованием и гимнастикой. Кастор очень злился от того, что не мог присоединиться к ним, по причине продолжающейся боли в груди. Ему приходилось сидеть на заднем дворе с книгой, и наблюдать за поединками соратников.

Мастерство фехтования Кейна и Доннера в целом было равным, и значительно выше среднего. Барроумор с удовлетворением замечал родную эбендорфскую школу, с её быстрыми контратаками, коварными смещениями вокруг противника. Бойцы, одетые в плотные дублеты, резко и ненадолго сходились, быстро наносили друг другу поражение и снова расходились в стороны, отсчитывая свои баллы. Осенняя прохлада, которая с каждым днём заявляла о себе все больше, была бессильна остудить их жестокие разгоряченные лица, блестящие от пота, погасить жар этого непрекращающегося поединка.

Иногда выходил на двор и молчаливый Пол. С ним никто не упражнялся в фехтовании, и он занимался только тем, что поддерживал свою физическую силу. Для этого у него имелась пара центаловых гирь, которыми он упражнялся и по раздельности, и крепя их на концы толстой окованной жерди. Неизвестным оставалось, каков этот парень в бою, но силища у него была в самом деле медвежья.

К тому времени, когда приехал Хендрик, Кастор успел прочесть несколько книг. "Дневник Бойля", записи инквизитора, который постепенно сходил с ума; "Гримские тайны" повествующие о истории древнего вестерского народа; и, наконец, "Даггерскую мифологию", где с постоянными оговорками и проклятиями, автор подробно изложил сказания о древних богах. А в пятницу Хендрик все-таки вернулся.

6. Древняя тайна

В тот же вечер, за общим ужином, молодой инквизитор, несмотря на всю усталость после совершенного путешествия, весьма оживился, рассказывая о результатах своей эксплорации.

— Я целый день провел в библиотеке магистрата, и не скажу, что зря. Господин Гумберт действительно отмечен в записях Визбельда, причем достаточно подробно. Стараниями нашего досточтимого героя было очищено от некронов несколько предместий в Рейкланде, и все они подробным образом перечислены. То есть эти сведения носят уже не легендарный, а вполне метрический характер, поэтому мы вполне можем им доверять. После означенных операций, популярность Гумберта в Рейкланде настолько возросла, что в 1130-ом году местные власти предложили ему решить самую главную проблему Даггерланда. — на этом месте Хендрик, по своему обыкновению, сделал многозначительную паузу.

— Хендрик, fick dein seele! — воскликнул Гастон.

— Гумберту предложили устранить проблему в Тёмной Чаще. — спокойно продолжил Кволль. — Он согласился, и был торжественно встречен в Визбельде, как настоящий герой. Бургомистр встречал его лично, в сопровождении всех членов городского совета, при многочисленном стечении народа. Именно тогда Гумберт получил в руки прославленный меч Харальда Гольденхира. Я так думаю, предполагалось, что нашему брату удастся завершить то, что не удалось сделать легендарному герою, и он должен был стать его преемником.

Получив меч, наш Гумберт столь же торжественно отбыл в Тёмную Чащу, в сопровождении отряда бергардов. И знаете что? На следующий год, останки этого отряда были найдены в Тёмной Чаще. Указано, что весь отряд погиб. Меч Гольденхира официально считается утраченным.

— Но… Выходит что Гумберта в Тёмной Чаще на самом деле не было. — сказал Кастор.

— И знаете, что поразительно! В Визбельде знают о его победе над Чёрным Драугером, которая произошла позже. Но учитывая столь противоречивые сведения, рассматривается версия о том, что существовало два разных Гумберта. Один погиб в Чаще, второй после битвы с Драугером…

— Только теперь мы знаем, что эта версия полное scheisse. - мрачно сказал Гастон. — Меч Гольденхира у нас.

— Получается, что Гумберт выжил в Тёмной Чаще… или… — произнёс Кастор.

— Или не заходил в неё вовсе! И это вполне объяснимо. Одно дело, добивать бродячие трупы на погостах, а другое выкуривать древнее зло, которое доминирует уже тысячу лет. Парень был не дурак: прихватил меч и поехал домой. — с желчной усмешкой продолжил Гастон.

— Тогда зачем в Чащу поехал его отряд? Непонятно… — покачал головой Кастор. Этот вопрос ему еще предстояло решить.

В ту же ночь Барроумору, допоздна размышлявшему над новой информацией, приснился сон. Он оказался в огромном тёмном зале, очертания которого лишь проступали сквозь наполняющий его мрак. Высокие каменные стены с колоннами и сводчатые потолки. Какое-то время это было всё, что видел и ощущал инквизитор, но едва пройдя пару шагов вглубь, он почувствовал под ногами нечто упругое и неровное, делающее передвижение неудобным. Еще пара шагов вперед, и очертания этого покрова стали проявляться из тьмы. Пол был устлан мертвыми человеческими телами, равномерно разложенными так, что между ними не оставалось ни одного свободного места. И Кастор продолжал идти прямо по ним, наступая на спины, животы и головы. В холодном сердце не пробуждалось от этого никакого отторжения или брезгливости, важнее было то, что ожидало впереди.

Наконец из мрака проступило деревянное кресло, возвышающееся, как оказалось, в самом центре зала. На нём восседал, понурив голову некий человек, облаченный в черную бригантину, с массивной серебряной цепью и крестом на груди. Когда-то давно и достаточно не долго, ещё до красных лент, такие кресты носили самые первые служители инквизиции.

При приближении Кастора человек поднялся и встал перед ним. Он был немного выше, и столь же статен, с высоким лбом, массивным волевым подбородком, и растрепанной гривой русых волос.

— Здравствуй, брат Кастор. — произнес он глубоким приятным басом.

— С кем имею честь?

— Я отдал тебе свой меч.

— Полагаю… Гумберт Барроумор? Слава Господу Иисусу Христу.

— Аминь. — ответил с легкой улыбкой Гумберт, но она тотчас покинула его лицо, снова уступив мрачному бесстрастию.

— Тогда у меня будет к вам несколько вопросов, Ваше Преподобие…

— Ах… Не называй меня так. Я не тот кем кажусь, и не достоин Креста, который ты видишь на мне. Поистине, вечная ложь не приносит душе покоя, даже если эта ложь тебя прославляет.

— Какая ложь?

— Ложь о моей доблести. Я не исполнил своего предназначения, я опорочил своё звание, и я не могу взойти к Господу, которому служил.

— Насколько я знаю, вы многое сделали… Уничтожили Чёрного Драугера, и множество другой нежити.

— Драугер… Я надеялся, что смогу им оправдаться. Но нет. Никакой Драугер не идет в сравнение с тем, перед чем я дрогнул. Дрогнул и побежал, оставив своих людей… И все дни моей жизни после этого, и даже за пределами смерти я знаю, что случись мне снова встретиться с тем врагом, я побежал бы снова. Ты видишь? Я не могу даже раскаяться в содеянном, потому что не могу поступить иначе, во мне нет силы, что бы исполнить то, к чему я призван! — лицо Гумберта исказила ярость.

— Господь не призывает нас к тому, на что у нас нет силы. — ответил Кастор.

— Тогда мне некого винить кроме самого себя. Посмотрим, хватит ли силы тебе.

— Теперь я призван исполнить то, что не смогли сделать вы?

— Я долго думал, у меня было достаточно времени здесь… Быть может моё призвание было не в том, что бы победить врага? Что если я призван дождаться тебя, брат Кастор, вооружить, направить. И ты сделаешь то, чего Господь хочет от нас обоих.

— Будем надеяться, что так. Кто он, наш враг? Что это за тварь, ужас которой заставляет дрогнуть даже ваше сердце?

— У него теперь нет имени. А то имя, которое было известно, он потерял в Барроумор.

— Что это значит?

— Это значит, что древняя битва до сих пор не закончена.

— Проклятье… — зло проговорил Кастор, понимая, что проснулся.

— Что такое, брат? Даггерские шлюхи поимели тебя во сне? — раздался насмешливый голос Гастона.

— Нет, просто я только что разговаривал с нормальным инквизитором, а теперь снова должен смотреть на твою опухшую физиономию.

— Расскажешь про своего нового друга?

— Завтра. А сейчас позволь мне снова уснуть.

На следующий день, в субботу, Кастор буквально переменился. Встав на рассвете, он быстро умылся, прочел молитвы и, подняв из постели Хендрика, вместе с ним отправился в библиотеку. Задача была поставлена следующая: найти все имеющиеся сведения, касающиеся барруморской битвы и сильвана из Тёмной Чащи, а затем установить возможную связь между двумя этими темами. Хендрика не нужно было уговаривать, и книжная работа закипела очень споро. Кволль находил и выкладывал на столе всю наличествующую литературу, какая могла быть полезной, а затем, вместе с Барроумором, они пробегали по сотням страниц, выписывая все нужные сведения.

Барроуморская битва происходила 17 и 18 ноября 503 года в тогда еще безвестной местности на северном берегу Рейка. Орды эрков, вторгшиеся из Мистериона и страшной волной прокатившиеся по всему Дагерланду, были остановлены и разбиты альденцами, под предводительством короля Уоррена Дрейка. Тогда на волоске висела судьба всего севера, и только промыслом Божиим и невероятной доблестью альденцев и даггеров, необоримая сила оказалась побеждена.

Это столкновение всегда воспринималось и оценивалось как решающее столкновение двух миров. Дикого, неистового и звероподобного Мистериона, против человеческой цивилизации. Несмотря на то, что до крещения Альдена оставался еще целый век, он представлял собой оплот высокой античности, уже готовой принять Христа. Из Мистериона же вышли полуобнаженные, облаченные в шкуры варвары, мажущие лица кровью, и призывающие на помощь демонов.

Во главе эрков стоял великий вождь Ярс, которого сами дикари почитали за воплощенного бога, повелителя природы и дарителя жизни. Именно под его началом собралось по разным оценкам от тридцати до пятидесяти тысяч воинов, среди которых были сотни боевых колдунов и ведьм, неистовые берсерки, ульфхеддины и "неописуемые в своей ужасности твари". Тогда же с воинством Ярса оказались связаны первые исторические упоминания о вервольфах, ликантропах, которые, однако, действовали не как дикие звери, а как воины.

Альденцы, вместе с последними остатками даггерского воинства, смогли выставить против этой орды не более пятнадцати тысяч человек. Поражение должно было быть неминуемым, особенно после того, как пал, сражающийся плечом к плечу со своими танами, король Уоррен. Однако меткий выстрел одного из альденских лучников (некоторые источники даже называли варианты его имени — Барн или Бальдер) поразил самого Ярса. По другим данным, уверенный в своей неуязвимости и верной победе вождь эрков нарвался на строй копейщиков Альдена, и был ими исколот. В любом случае, эрки унесли Ярса, истекающего кровью, на руках и больше не могли сражаться. Ослабли заклятия колдунов, ведьмы возопили голосами плакальщиц, а вервольфы бежали, как напуганные звери.

Погибших воинов Альдена, вместе с их королём, хоронили в течение двух недель, насыпая над их могилами курганы, которые, затем, и дали имя той мрачной долине Барроумор. Имя же Ярса никогда более не упоминалось.

Часам к трём дня Флавиан занёс в библиотеку полный горячий чайник, а с ним нарезанную ломтиками ветчину, натертую чесноком. Справившись у братьев как идут их дела, и вежливо пожелав им приятного аппетита, он, несмотря на всё своё любопытство, оставил их в покое.

— Ты слышал, что согласно эркским поверьям, Ярс не погиб в той битве, а лишь ушел на время в леса, что бы вернуться снова? — спросил Кастор, откусывая ломоть ветчины, и не отрывая взгляда от очередной книги.

— Нет, если честно. Такой информацией я не обладаю — ответил Хендрик. — Но вообще, это распространенная мифологема, своейственная героическому эпосу. Легендарный герой, никогда не умирает, но спит или странствует, готовый прийти к своему народу на помощь в самые трудные времена. Такова легенда о Бруме Альденоре, о Руг-Руахе, Хольвире Морском, даже об агейском Эраклионе. Нужно относиться к этому, как к обычному фольклорному сюжету.

— Ну, ни о ком, кроме Брума лично я не слышал. Но какова вероятность, что одна такая басня, оказалась… не беспочвенна.

— Вы хотите сказать, что Ярс каким-то образом может еще вернуться? — недоуменно спросил Хендрик.

— Тебя, надеюсь, не удивляет, что в нашем уютном мире мертвецы иногда возвращаются?

— Ну нет, конечно нет. Только прошла уже тысяча лет с тех самых пор…

— Согласен, случай должен быть неординарный. Итак, первое упоминание о твари из Темной Чащи датировано…

— 636-м годом, в правление короля Сигурда Ясного. Чудовище, появившееся в лесах Рейкланда, стало нападать и разорять целые селения. Королевское войско, пытавшееся остановить чудовище понесло большие потери, и Сигурд был вынужден запретить своим подданным селиться в южном Рейкланде.

— Вот это интересно, только через полтора века после барроуморской битвы. Почему Ярс не мог вернуться раньше? Что его могло пробудить?

— Если исходить из вашей версии, сколь бы экзотичной она не казалась… Даггеры могли обнаружить и потревожить его захоронение.

— И он как выскочит, как выпрыгнет, и давай наводить ужас. — язвительно ответил Кастор. — Нет, в таком случае, некрон убил бы тех, кто его потревожил, и вернулся к своему привычному образу существования. Он не стал бы открывать сезон охоты каждый год… Он пробуждается в День Всех Святых. Как раз тогда, когда демоны набирают максимальную силу, и нападает сам. Вне зависимости от того, тревожит его кто-то, или нет. Это сезонная активность. Но началась она именно в 7 веке. Что-то изменилось именно тогда, в Даггерланде. Какие еще события происходили непосредственно в то время, что-то значительное?

— В 625 году король Сигурд принял крещение, и ввел христианство в качестве королевской веры.

— А вот и наш ответ. Обрупция. Самая высокая активность демонов наблюдается…

— В присутствии божественной благодати… — обомлев проговорил Хендик.

— Умница! Христиане со своими молитвами для нашего мертвяка оказались как муравьи под одеялом. Вот он и проснулся. А теперь давай мне на него всё, что есть. Любые свидетельства: как он выглядит, как действует, что переживают люди. Так же очень важно, какие меры предпринимались до сих пор, что бы от него избавиться, и почему ничего не сработало. Почему в конце концов не справились даже наши парни…

— Я думаю, имеет смысл привлечь к обсуждению остальных братьев. Здесь нужны наши общие усилия.

Общий совет продолжился уже в трапезной. Со стола убрали всю посуду, вытерли его от пятен и крошек, накрыли старой, но чистой холстиной, послужившей своеобразной скатертью. Хендрик в несколько заходов принес из библиотеки все необходимые материалы и принадлежности.

Гастон неожиданно оживился, вдохновленный возможностью поучаствовать в расследовании, и хотя был уже не совсем трезв, охотно включился в работу. Громогласно распоряжаясь, он, кажется, стал претендовать на роль ведущего следователя, хотя еще недавно не проявлял к делу особенного интереса.

— Итак, братья. — сказал Лекс, как только все собрались. — Меня ни разу не удивляет, то, что леший перебил бергардов. Это просто сборище болванов, которые получают содержание за прогулки по лесам, и отлов дурачков, живущих в каменном веке. Я думаю, их любой матёрый ликантроп поимел бы с тем же самым успехом. Интересно одно, почему не помогло вмешательство инквизиции. Сто лет назад наши парни разбирались с демонами не хуже, чем сейчас. Никаких особых открытий в этой области с тех пор не сделано, мануалы и пособия просто переиздаются. Почему они не справились.

— Возможно, просто недооценили степень опасности. — предположил Кастор.

— Это вряд ли. Демон к тому времени разбил пару крестовых походов, которые пытались устроить даггеры, сожрал Харальда Гольденхира, а наш Гумберт вообще к нему не сунулся. Надо думать, недооценить этого teufel было сложно.

— Вообще-то Гумберт сунулся. — ответил Кастор. — Но я думаю то, с чем он там столкнулся было сильнее его. Это было нечто более сильное и ужасное, чем мы можем себе представить.

— Откуда такие сведения?

— Да так… где-то слышал. Но из того, что мы накопали с Хендриком, можно сделать вывод, что ваш сильван это пробужденный Ярс, некрон, который при жизни был предводителем эрков и сражался ещё в барроуморской битве. Я думаю, его сопряжение с демоническим миром так велико, что у инквизиции просто нет соответствующего опыта. Никто никогда не справлялся ни с чем подобным. По сути, это может быть самая могущественная инкарнация, возможно даже носящая очаговый характер. Напомните мне, с какого века наблюдается инфернальная экспансия в Даггерланде, Норвесте и Вестере? Не с седьмого ли?

— Несколько позже. — возразил Хендрик. — Систематическая регистрация случаев обсессии и эффективной малефикации ведется с девятого века. Но, разумеется, это не говорит о том, что такие случаи не происходили и ранее. Может быть и с седьмого века.

— Существует по сути два ареала. — продолжил Барроумор. — Северо-запад, примыкающий, как мы думали к Мистериону, и северо-восток, в землях Фругге. На юге мы имеем одиночные эксцессы, которые не составляют общей картины. Северо-западный очаг предполагался именно в пределах Мистериона, и именно эта версия отрабатывалась во время экспедиции. Но, как вы знаете, мы не нашли там ничего указывающего на некий культовый сакральный центр. Множество капищ, примерно равной степени демонического присутствия.

— Не мне тебе напоминать, старина, но я должен заметить, что в Мистерионе малефикация охренеть насколько сильнее. — скептически сказал Гастон. — Там их шаманы выделывали такие вещи, которые не снились даже городским чернокнижникам.

— Во-первых, я там был, и должен сказать, что слухи о могуществе мистерионских шаманов сильно преувеличены. Да, степень их малефикации значительно выше, но это объясняется развитостью их практики. То, что наши малефики восстанавливают по книгам, в среде эрков передается по наследству и подразумевает десятилетия подготовки и практики. Если моя версия соответствует действительности, в Тёмной Чаще могущество шаманов достигло бы своего пика.

— Ну чтож, будем предполагать худшее. Будем предполагать, что ты прав.

Темнеть начинало по осеннему быстро, и вскоре в трапезной зажгли свечи, продолжая совет при них.

— Даггеры не пытались очистить Тёмную Чащу в летний сезон? Прочесать её в конце концов, найти логово Ярса и уничтожить его, пока он слаб. В крайнем случае, можно было бы основать монастыри и часовни, освятить всю эту местность. — поинтересовался Кастор.

— Отнюдь. — ответил Хендрик. — Ещё в правление короля Сигурда, бергарды исследовали всю Чащу, которая к тому времени была гораздо меньше, чем сейчас. Но, увы, чудовище действительно исчезает и его невозможно найти или встретить, пока оно само не приходит в своё время. Первоначально в Чаще пытались обосноваться разные отшельники, анахореты. Одни сгинули в ней навсегда, другие бежали оттуда, повредившись рассудком от ужаса. В восьмом веке, повелением короля Карла в Тёмной Чаще было основано несколько укрепленных обителей, которые должны были устоять в чёрный час, и освятить местность. Все они пришли в запустение, ни одна не устояла. Их насельники сходили с ума, накладывали на себя руки под воздействием невероятного ужаса, который настигал их даже за святыми стенами. Но, тем не менее, они оставили для нас бесценную информацию: демон не может войти в храм. Ни один монах не был убит им в храме.

— А вот здесь подробнее. Как именно он убивает? Разрывает на части, выпивает кровь, пожирает?

Ответ на этот вопрос Хендрик нашел в описании результатов экспедиции 1245-го года, последнего неудачного рейда, когда погибло трое инквизиторов и два десятка бергардов. Упоминалось, что у одних были разбиты головы, другие же были разрублены мощными ударами.

— Очень просто. Здоровый вооруженный teufel, нагоняющий страх. — подытожил Гастон. — Или… А с чего мы вообще взяли, что он там один? Может там Дикая Охота, целая куча чертей, на конях и с мечами. Причем, замечу, по сезону активности вполне совпадает.

— Ну нет, брат Гастон, это не серьезно. — возразил Хендрик. — Хроники короля Сигурда говорят именно о том, что его войско сразилось с чудовищем. К сожалению, никаких других подробностей они не сообщают, но чудовище действовало определенно в одиночку.

— Как и любые высшие некроны. — добавил Кастор. — На определенном этапе они начинают соперничать за сферу влияния и кормовую базу. Теперь мне интересно вот что, в этих хрониках не упоминается, почему именно чудовище одолело войско Сигурда?

— Написано, что ужас сковал воинов, и никто не мог занести на демона свою руку, никто не мог поразить его.

— Лично мне всё понятно. — наперебой вставил Гастон. — Этот демон парализует страхом, лишает сил, и потом просто вырезает жертв как безропотных ягнят. Как ему можно противодействовать?

— Боюсь, что только постом и молитвой. Всё что нам нужно, это сохранять самообладание…

— Только ни у кого до сих пор этого не получилось.

— Я думаю, надо перехватить инициативу. — неожиданно вступил Кейн. — Предупредить его появление и ослабить. Устроить западню.

— И как ты себе это представляешь? Выроем яму с кольями? — усмехнулся Гастон.

— В этом что-то есть… Как мы знаем он не может вступить на территорию храма. Мы можем использовать храм как убежище. Дождемся приближения демона, выдержим первый приступ паники, возьмём себя в руки и потом дадим бой.

— А вокруг храма можно устроить защитное пространство, в котором демон будет действительно ослаблен. — подхватил Кейн. — Расставим молитвенные кресты, окропим территорию агиасмой, поставим масляные печати, лампады.

— Подобное уместно, если ты хочешь отогнать демона, или изгнать с территории. — покачал головой Кастор. — Нам нужно с ним сразиться и поразить его. В данном случае, он или не войдет на освященную территорию, или все-таки войдет, но обрупция только придаст ему ярости и силы, и тогда нам будет еще труднее с ним справиться. Ограничимся храмом в качестве убежища, личной защитой и священным оружием.

— Так, ребята. — внезапно нахмурился Гастон. — Попридержите коней. Я так понял, вы уже планируете, как мы будем гасить этого демона? Я хочу напомнить, что у нас нет разрешения соваться в Тёмную Чащу, и вряд ли мы сможем убедить даггеров в том, что это хорошая идея. Они сочтут, что консистория в полном составе решила покончить собой и, должен признать, будут правы. Брат, Кастор, в свете всего, о чём мы тут говорили, как ты оцениваешь наши шансы на успех?

— Могу сказать только, что риск очень высок. Это категория D.

— От слова "Death". Мы неплохо проведем время, но, уверен, все там поляжем.

— А зачем вообще жить, если знаешь, что не можешь справиться с демоном? — угрюмо заметил Кейн.

— Брат Кастор, у тебя нет более веских доводов, почему мы должны в это ввязаться?

— Хорошо, я изложу их. — вздохнул Кастор. — Только я очень рассчитываю на ваше понимание.

— Насколько это возможно.

— Дело в том, что меч Гумберта попал мне в руки не случайно. Его владелец явился настоятелю Барроумор, и сказал ему, что бы тот вскрыл его гробницу, и передал мне его оружие. После того, как мы установили связь этого меча с Тёмной Чащей, Гумберт явился уже мне и сообщил о том, что эта история начинается еще раньше, с битвы при Барроумор. Мы с Хендриком нашли подтверждение и этим сведениям. То есть картина складывается следующая: демон Тёмной Чащи это незаконченная битва Альдена. Тысячу лет назад её не закончили наши предки, двести лет назад потерпел поражение брат Гумберт, сто лет назад потерпели поражение еще трое наших братьев. И пока эта история не закончена, древний демон торжествует над Святой Инквизицией Альдена, тьма торжествует над светом. И мы не можем с этим смириться. Пусть в этом служении мы потеряем свои жизни, но только это и будет служением, тогда как сидеть здесь, зная то, что нам открылось, будет трусостью и капитуляцией. Я не просто готов умереть в Тёмной Чаще, я желаю этого гораздо больше, чем жить в таком бесчестии.

— Я совершенно со всем этим согласен. — решительно ответил Кейн.

— Аминь. — произнёс молчаливый Доннер. Пол согласно кивнул головой.

— Ну что-ж, братишки. — развел руками Гастон. — Вам просто очень повезло с вашим инспектором. Возможно, кто-то другой попытался вас образумить, но по мне это самая веселая затея за всё время, что я здесь гнию. Только, на правах вашего начальника, я все-таки внесу коррективы. Нам в любом случае пригодилась бы помощь бергардов, поэтому постараемся оставаться в рамках местных порядков. Я сделаю официальный запрос. В зависимости от ответа на него, мы или полезем в Чащу на законных основаниях, или устроим Альдену головную боль, послав даггеров in arsch.

— Благодарю за понимание. — с признательностью кивнул Кастор.

— А я так и знал, что Кастор Барроумор единственный кто спасет нас от проклятой скуки. — рассмеялся Лекс. — Эх, всё время думал что умру от пьянства, ан нет…

В ночь на воскресение Кастор снова увидел во сне Аполлоса. Молодой инквизитор встретил его в просторном и светлом кабинете с высокими стрельчатыми окнами, облаченный в парадный бело-золотистый камзол.

— Мир тебе, брат Кастор. — произнес он, оборачиваясь от окна и приветливо улыбаясь гостю.

— Мир тебе, Аполлос. — ответил Кастор. Было действительно радостно встретиться снова, видеть живым и счастливым того, кого ты в свое время не уберег.

— Так значит, ты решил отправиться в Темную Чащу. Ты же понимаешь, что это грозит тебе гибелью.

Ну, в прошлую нашу встречу ты говорил, что мне все равно надлежит умереть. Отличный, на мой взгляд, выдался случай.

— Всем надлежит умереть. — в глазах Аполлоса блеснуло холодом. — Только от такой смерти не будет никакой пользы.

— Почему же?

— Тебе надлежит сделать в этом мире гораздо больше. Множество свершений и битв, которые не по силам никому другому. Умереть легко, умирают все. А ты послужи как следует, пройди свой путь до конца.

— Как же я должен послужить в таком случае?

— Ты забыл про убийц, с которыми обещал расправиться? Неужели ты допустишь, что бы все сошло им с рук? Ты справишься с ними, и если даже окажется трудно, я помогу тебе.

— Но кто-то должен справиться с демоном. — с сомнением ответил Барроумор. Эта тварь гораздо страшнее любых убийц, это самый страшный враг. И мы не можем сделать вид, что не замечаем этого демона.

— Пусть с ним разберутся другие, Кастор. — в голосе Аполлоса зазвенел металл. — Ты должен жить, ради Инквизиции, ради Альдена, ради Империи.

— Ты кое-что забыл…

— Я ничего не забыл. Я всего лишь удерживаю тебя от роковых ошибок, я забочусь о тебе.

— Должен ли я жить, или должен умереть, это не важно. — усмехнулся Кастор. — Важно, что я буду жить и умирать только ради Господа Иисуса Христа.

Лицо Аполлоса на мгновение передернула болезненная гримаса.

— Живи ради чего хочешь, но не делай глупостей… — уже злобно ответил Аполлос. Или тот кто казался Аполлосом.

— Sicut deficit fumus, deficiant: sicut fluit cera a facie ignis, sic pereant peccatores a facie Dei! — гневно зачитал инквизитор.

— Да заткнись ты, идиот! — глаза призрака затопила тьма, волосы встали дыбом, взлохматились, а зубы во рту мгновенно заострились и умножились, так что теперь он уже мало напоминал Аполлоса. — Я пытаюсь спасти твою задницу от чего-то гораздо более страшного, чем я. Неужели тебе не понятно, что мы с тобой давно уже работаем вместе? Ты и я: Великий инквизитор и его демон… О, губы лилит, мы с тобой просто созданы друг для друга! Что ты за человек, Кастор?

Барроумор перекрестил демона, и видение прекратилось, сменившись какой-то безобразной чехардой.

7. Кристина

Воскресным утром Кастор снова отправился на службу. На этот раз кроме Пола и Доннера, на литургию отправился также и Хендрик. Спокойно помолившись и сподобившись Святых Тайн, братья вернулись в консисторию к полудню.

Стоял прохладный и ясный ветреный день. Осень вступала в свои права. Листья на деревьях стремительно желтели и уже начинали понемногу опадать, медленно опускаясь и трепеща в воздухе подобно огромным золотым бабочкам. Под ногами их было еще совсем немного, но начало было положено.

У входа в ограду консистории инквизиторы застали весьма интересный экипаж, дорогую карету из благородного темного дерева с парчовыми занавесками в окнах. Запряжена она была четверкой серых в яблоках коней мидландской породы, которые здесь были особенно дороги.

— У нас какие-то весьма серьезные гости… — проговорил Хендрик.

Гости, между тем, стояли на пороге консистории, где с ними беседовал Кейн. Почтенный даггерский бюргер в дорогом чёрном наряде, двое крепких молодцов, и молодая девушка с накинутой на плечи меховой шубой. Последняя выглядела крайне не важно: волосы её были распущены и беспорядочно свисали, закрывая лицо, сама она сутулилась и зябко жалась, поддерживаемая под руки своими провожатыми.

Бюргер был, по-видимому очень взволнован и встревожен, и пытался в чем-то убедить Кейна. Кастор почти не понимал о чем идет речь, но узнавал отдельные слова вроде "Exorzist" и "Geist".

— Привели девушку с обсессией? — спросил он у Хендрика.

— Да, и это странно. — подтвердил тот. — Обычно они пользуются в таких случаях своими экзорцистами, и те вполне справляются. У них неплохая школа в этом смысле. Видимо, что-то из ряда вон.

Наконец Кейн с чем-то согласился, о чем-то очень строго предупредил визитёра, и, приняв от него увесистый кошель, взял девушку под руку. Вместе с ней инквизиторы вошли внутрь консистории, а бюргер, перекрестившись и горестно вздохнув, вместе со своими парнями вернулся к карете.

— Где Гастон? — поинтересовался Кастор.

— Да набрался уже с утра, даже больше обычного. — мрачно ответил Кейн, усаживая девушку в трапезной. — Я боюсь, он теперь до Тёмной Чащи будет пить как слепая лошадь,

— Ну и что у нас тут за гостья?

— Кристина Кляйн, дочь господина Фридриха Кляйна, главы муниципалитета Вильде. Не много не мало. У Кристины критическая обсессия, предположительно 4+. Приглашенный ургенский экзорцист согласился изгнать демона, но предупредил что в результате пациентка, скорее всего погибнет. Отец, понятное дело, хочет не столько изгнать демона, сколько вернуть дочь, поэтому обратился к нам. И, кстати, неплохо пожертвовал.

— А мы что, справимся лучше?

— Сильно сомневаюсь. — покачал головой Кейн. — У нас вообще никого нет с квалификацией экзорциста, у вас с этим как?

— Только теоретическая база. Никогда этим не занимался.

— В таком случае, не думаю, что мы сможем помочь. Но попробуем.

Кастор зашел в трапезную и, присев на корточки перед Кристиной, заглянул ей в лицо. Еще свежи были апрельские воспоминания о Сборри, и бедной девушке Лии, с которой проводился тест на обрупцию. Обсессия тогда не подтвердилась, но Лия выглядела крайне нездоровой.

Кристина же выглядела много лучше. По-северному красивое молодое лицо с правильными чертами было несколько бледновато, но не истощено, а на нежных щеках даже играл здоровый румянец. Огромные серо-голубые глаза смотрели куда-то в пустоту, словно в глубокой задумчивости. По виду девушке можно было дать не больше двадцати лет.

— Кристина? Как ты себя чувствуешь? — спросил инквизитор и, оставшись без ответа взял её за руку. Лёгкая ладонь была теплой и касаться её было приятно. Затем в руке у Кастора блеснуло лезвие кинжала, который всегда имелся у него на поясе, и он несильно уколол им Кристину сначала ближе к запястью, потом у локтя. Но как и прежде она смотрела в пустоту, даже не моргнув и не дернувшись. Болевой порог одержимой по-видимому был сильно завышен. Тогда Кастор взял её за безымянный палец и, достаточно резко сунул острием под ноготь. Это, наконец, возымело эффект: девушка громко всхлипнула от боли, одернула руку, прижимая уязвленную ладонь к себе, и сжалась в комок.

— Кристина, ты меня слышишь? Тебе больно?

Она снова ничего не ответила, и спустя немного времени снова выпрямилась, безучастно глядя в даль. С её окровавленного пальца сочилась густая алая кровь.

— Надеюсь, ты не получаешь от этого удовольствие? — раздался голос Гастона.

— Четвёртая степень обсессии. — резюмировал Кастор, убирая кинжал и поднимаясь на ноги. — Болевые раздражители еще действуют, но только на самой верхней границе. Думаю, шансы еще есть, демон не вполне овладел её чувствами.

— Дай ка я гляну… — подвыпивший инспектор подошел к девушке, склонился над ней и, бесцеремонно взяв её подбородок, покрутил лицо влево и вправо. — Красивая зараза. Надо бы порасспросить родню, при каких обстоятельствах это началось. Может колдовала?

— Родители говорят, что началось это внезапно, три дня назад. — пояснил Кейн. — Она просто впала вот в такой ступор и отказывается от еды и питья. Родители ручаются, что ни в каких тёмных делах не участвовала, и настаивают на версии, что это дело рук какой-нибудь завистницы.

— Может и так, а может и эдак. — задумчиво ответил Лекс. — Ну что тут думать, будем изгонять, а там по ситуации. Надо только определиться кто будет это делать… Я в это sсheisse в принципе не полезу. Кейн скорее мясник, чем молитвенник. А Хендрик вообще просто в штаны наложит. Так что, остаетесь только вы с Доннером. Кто-то из вас, решайте…

Кастор в самом деле сомневался, что сможет справиться с демоном Кристины, так, что бы сохранить её жизнь и здоровье. В своей практике он, как правило, изгонял демонов, сокрушая тела и не считаясь с издержками. Кроме того, насколько можно было совладать с чужим демоном, находясь в тщетном противоборстве со своим собственным.

— Я не обладаю должным опытом. Брат Доннер справится?

— На всё воля Господня. — ответил Доннер.

— Хорошо. — решительно сказал Гастон. — Значит, Доннер, готовься к отчитке. Брат Пол, возьми деньжат и иди погуляй в городе, заночуй в гостинице, что бы до завтра я тебя тут не видел. Флавиан, мигом дуешь на рынок и покупаешь поросёнка. Кейн с Хендриком, препроводите гостью в подвал, и приготовьте всё. Брат Кастор, проконтролируй их, что бы ничего не упустили. А я пока пойду, попробую протрезветь.

В просторном каменном подвале консистории, в котором когда-то, должно быть, хранилось вино, был устроен зал для дознаний, совмещенный с парой зарешеченных камер для содержания заключенных. Здесь имелся камин, курительницы, импровизированная, но вполне функциональная дыба. Имелся и стул прикрепленный к полу, весьма удобный для тестов на обрупцию и дознаний, но и вполне подходящий для экзорцизма. Старое деревянное сиденье с застарелыми пятнами крови было угловато и грубо, и поскольку никто не желал причинять Кристине никакого вреда, сверху было постелено стеганое одеяло, поверх которого уже усадили девушку. Привязали её достаточно бережно, подложив под ремни мягкие отрезы ветоши, но при этом максимально сковали движения, притянув к спинке стула даже голову, ремешком через лоб. На все эти манипуляции Кристина не реагировала никак, послушно заняв определенное положение и не делая попыток освободиться.

Кейн хотел было перевязать её рот матерчатым жгутом, что бы одержимая ненароком не откусила себе язык и не переломала зубы, но Доннер сказал, что этого делать не следует.

— Во время экзорцизма мне потребуется узнать имя демона, что бы можно было его заклясть. Если лишить её возможности говорить, ничего не выйдет.

— Я сомневаюсь, что она сможет говорить, если выплюнет свой язык.

— Думаю здесь стоит рискнуть. — настаивал Доннер.

— Братья. — вмешался, наконец, Кастор и тоном уставшего лектора разрешил спор. — Разговор с демоном возможен только в фазе манифестации. Поэтому спокойно завяжите ей рот, снимем повязку когда этобудет нужно.

Далее Кейн разжёг огонь в камине, и подождав пока дрова рассыпятся на угли, приготовил триподы-курительницы. Доннер облачился в нашедшуюся в консистории белоснежную альбу, поверх одел инквизиторскую ленту, которая снова исполняла роль диаконской столы, от которой в своё время и произошла. Кастор, увидев Доннера в церковном облачении, сильнее всего осознал неправильность совершения экзорцизма диаконским чином. Уподобление себя Христу и призывание Его силы для покорения демонов было уже сродни Таинству, и если обычно недостаток благодати инквизитор мог компенсировать сталью и огнём, то здесь нужна была именно священническая молитва. Но, делать было нечего: Доннер разложил на аналое старый фолиант Альденского Ритуала, выданный Хендриком, и приготовился к отчитке.

Потом в подвал спустился умывшийся, причесанный и как никогда серьезный Гастон. В принципе всё уже было готово к началу экзорцизма, однако приходилось ожидать, когда вернется Флавиан, посланный за поросенком.

Наконец, явился и Флавиан, натужно несущий трёхмесячного поросенка, перевязанного веревкой. Животное хрипло визжало, очевидно, недовольное бесцеремонным обращением, но едва встав на ноги умолкло, принявшись исследовать пол на предмет чего-либо съедобного, и не обращая внимания на людей. По указанию Гастона, свинью запустили в камеру для заключенных.

— Я так полагаю, ты намерен переселить демона в поросёнка. — уточнил Кастор.

— Именно так. Это резко повысит шансы девчушки уцелеть. — подтвердил Лекс.

— Тогда животное требуется маркировать. Что бы демону было проще ориентироваться. Одно дело, если бы переселение в поросёнка было его собственной идеей, но в данном случае это наша инициатива, и нам могут понадобиться дополнительные аргументы.

— Маркировать? Это как же? Начертим на свинье пентаграмму? А может вообще готию устроим, заключим с контракт с дьяволом?

— Эти вопросы не ко мне, трюк со свиньей это твоя идея. Но насколько я знаю демонов, просто притащить сюда поросенка совершенно недостаточно для того, что бы это играло хоть какую-то роль. Демон с такой же точно вероятностью может вселиться в любую крысу или ворону, какие только есть поблизости.

— Ну а что в таком случае ты предлагаешь?

— Мне не нравится эта идея, и я не предлагаю ничего. Просто говорю, что без маркировки шансы на успех крайне малы.

— Маркировка… маркировка… — задумчиво проговорил Гастон. — in arsch. Обойдемся без неё. Я не собираюсь приносить свиней в жертву сатане. Просто съедим её, и Deo gratias.

— Может её кровью намазать? — предложил Кейн.

— Башку себе кровью намажь, сатанист. — огрызнулся Гастон. — Начинаем.

Доннер дал возглас и мерно начал читать предначинательные молитвы. Кейн бросил ладана в курительницы, и по воздуху тут же поплыли сизые разводы ароматного дыма. Практически сразу же Кристину стало бить крупной дрожью, она закатила глаза, раскраснелась, тяжело засопела носом.

— Господи помилуй, Христе услышь нас… — проговорил тихо Гастон. — Брат, Кастор, давай следить за ней.

Очень скоро стало видно, что девушка испытывает рвотные позывы, затем в её ноздрях и в зазорах ротовой повязки, запузырилась белая пена, стала сочиться прозрачная слизь.

— Как думаешь, захлебнется? — взволнованно произнес Гастон.

— Не исключено. Если бы это был тест на обрупцию, я бы его уже закончил. — ответил Барроумор.

Кристина начала хрипеть и булькать.

— Scheisse!! — воскликнул инспектор и стал снимать повязку, закрывающую ей рот.

— Рискованно…

— Так рискованно, а если не так, то вообще beschissen.

Кристину, едва её рот освободился, стало рвать массой пенящейся слизи, стекающей ей на грудь. Между позывами девушка судорожно втягивала воздух и заходилась истошным кашлем. Слизь, очевидно, попала ей в дыхательные пути.

Доннер, не сбиваясь, вычитывал уже первые псалмы. Сладкий густой запах ладана становился все сильнее и гуще. Внезапно вместе со слизью, из чрева девушки стали извергаться скользкие черные черви, конвульсинвно дергающиеся и, кажется, подыхающие, оказавшись на воздухе.

— Scheisse! Кейн, в огонь всю эту гадость! Не дай Бог хоть одну упустим. — распорядился Гастон.

Кейн с невозмутимым видом одел кожаные перчатки и принялся собирать червей с коленей девушки и с пола. Набрав пригоршню, отнес к камину и бросил прямо в на пламенеющие угли. Тут же оглушительно зашипело, огонь окрасился бледно-голубым цветом, повалил зловонный дым, первое время перебивавший даже запах фимиама.

Наконец, черви перестали выходить из Кристины, и она, словно потеряв сознание, сомкнула рот.

— Не останавливайся. — предостерёг Кастор Доннера, на тот случай, если ему вдруг покажется, что все кончилось. Разумеется, крошечные инкарнации не были основной силой, владеющей телом девушки. Главный враг все еще был внутри, и вот вот должен был себя явить.

Когда Доннер прочитал Евангелие и подошел к одержимой, держа в руке Распятие, дабы прочесть первое заклинание, она резко открыла глаза. Зрачки её были до того расширены, что почти поглотили радужку, подобно кругам абсолютной тьмы.

— Кретины! — пробасила девушка не своим, каким-то утробным надрывным голосом. — Вас уже нет, вы все сдохнете! Чёрная Чаща! Чёрная Чаща ваша могила! Барроумор! Славный Барроумор! Ты хорошо исполняешь волю твоего господина, он шлет тебе привет, он радуется! Умница, умница! Веди этих кретинов на убой! Зачем вы притащили сюда эту свинью? Каждый из вас свинья, в каждого я мог бы войти!

Доннер, возвысив голос пытался перекричать демона, но все, как завороженные слушали его слова. Наконец, Кастор, чувствуя, как растёт в нём ярость, сам обратился к нечистому:

— Кто повелел тебе войти? Почему ты вошел в рабу Божию Кристину?

— Ахах… Злись, Кастор, злись! Разруби этой шлюхе голову, и тогда я выйду. Ты ведь этого хочешь?

— Кто послал тебя? Кто повелел тебе войти?!

— Какая разница, Кастор? Она шлюха, она сосала у конюха по воскресеньям. Я вошел бы в неё просто от скуки, это было так же легко, как трахнуть монашку. Помнишь, Кастор?

Здесь Доннер приложил Распятие к голове Кристины, и она зашлась нечеловеческим звериным рёвом боли и ярости.

Во время чтения второго отрывка Евангелия, Кристину снова рвало слизью и червями. Она на глазах бледнела и таяла, лишаясь жизненных сил.

— Барроумор, мне совершенно не интересно слушать, что несет эта паскуда. — произнес зло Гастон. — Давай покончим с этой милой беседой и перейдем к основному вопросу.

Перед вторым заклинанием Доннер спокойно и твёрдо вопросил:

— Имя, демон! Скажи своё имя, и будешь избавлен.

— Выйду я, выйду! Меня ничто не держит! — оскалилась кровавыми зубами одержимая. — Только шлюха ваша умрёт. Не жить ей. Таков уговор.

— С кем уговор?! С кем? — воскликнул Кастор.

Но демон уже не ответил. Кристина стиснула зубы, лицо её раздулось и стало стремительно наливаться пунцовым цветом. Барроумор быстро понял что это: демон силами организма девушки накачивал кровь ей в голову, что грозило разрывом сосудов и быстрой смертью. Как остановить этот процесс не знал наверняка никто, но интуитивное решение пришло моментально. Инквизитор ударил девушку ладонью наотмашь, прямо по носу, так что кровь полилась яркими потоками прямо через ноздри.

Окровавленная Кристина засмеялась демоническим голосом:

— Хороший ход, Кастор. Ты всегда был на шаг впереди… Но тебе это…

Тут Доннер снова приложил Крест к голове одержимой и снова она завопила. А через несколько мгновений рёв её пресекся, потому что кровь из носа ударила двумя мощными струями, рассеивая рубиновые брызги и образуя на полу вокруг стула огромную лужу.

— Всё, caputh… — проговорил Гастон.

Через минуту Кристина была мертва.

Доннер с невозмутимым видом закончил последование экзорцизма, и принялся читать молитвы на исход души. Все остальные молча стояли с мрачнейшими лицами, и смотрели на залитое кровью тело девушки, и огромную багряную лужу вокруг неё.

Гастон устало закрыл глаза ладонью и помассировал виски:

— Это была дерьмовая идея, браться за такое. Мы могли просто отказаться… А теперь это именно наши проблемы, Кляйн будет спрашивать с нас.

— Ну… мы можем вернуть деньги. — проговорил Кейн.

— Вряд ли это нам поможет, Кейн. Скажи мне лучше, зачем ты вообще согласился её принять, если даже экзорцисты от неё отказывались?

— Брат Гастон. — уже зло ответил Халлоу. — А почему этот вопрос возник у вас только теперь, когда девка умерла, хотя бы изначально знали, что она, скорее всего умрет?

— Потому что я такой же идиот, как и ты. — вздохнул Лекс. — Ладно, что ты стоишь? Развяжи её уже… Вообще надо теперь тут прибраться. Флавиан, давай за работу.

— Только аккуратнее. — заметил Кастор. — Мы не знаем, покинул ли её демон. Она может мутировать в некрона, прямо сейчас.

— Может ей голову отрубить? — предложил Кейн.

— Да что с тобой не так? — раздраженно воскликнул Гастон. — Ты хочешь, что бы мы вернули её папаше без головы? "Извините, господин Кляйн, мы отрубили вашей дочери голову, и у нас все-таки не получилось её спасти." Мне кажется, с нас хватит и того, что она мертва.

— Если она мутирует позже, могут пострадать люди, собственно и её отец тоже. Это смертельно опасно. — заметил Кастор.

— Мы просто предупредим его, что такое возможно, и пусть он сам решает, как с ней быть. Без разрешения отца, мы ничего с ней делать не будем. Развяжите её аккуратно, поставьте масляную печать на лоб, и положите в клетку.

— Нет. — возразил Кастор. — Печать ставить не надо. Это точно может её разбудить, и тогда мы не сможем отдать её более-менее целой. Попробуем избежать обрупции.

По счастью, когда труп Кристины был отвязан, он остался совершенно безжизненным, и Кейн с Доннером благополучно уложили его во второй камере, по соседству со свиньей. Флавиан остался отмывать кровь, а все остальные инквизиторы, подавленные и молчаливые, поднялись наверх.

После ужина, прошедшего в тягостном молчании, Кейн отозвал Гастона к себе в комнату.

— А… ты слышал, что она сказала по поводу Барроумора и Тёмной Чащи? — спросил он в пол голоса.

— Не она, а дьявол. — возразил уже весьма захмелевший Гастон. — А потом, с хрена ли тебя волнует, что он там сказал?

— Но… почему ты доверяешь Барроумору? Он же в самом деле ведет нас на верную смерть…

— Постой, Кейн. Не ты ли вместе с Барроумором еще вчера убеждал меня, что мы должны ввязаться в это дело? А теперь вот засомневался?

— Есть повод засомневаться. — лицо Кейна приобрело жестокое злое выражение, - Что если это вообще большой дьявольский план, погубить нас всех, и Кастор его выполняет? Ведь так и получится, что мы все умрем.

— А ты что, не собираешься умирать?

— Чем раньше мы умрем, тем меньше послужим здесь, Церкви и Альдену. Демоны просто хотят уничтожить целую консисторию. Как тебе такой вариант?

— После того, как мы решили пойти и умереть, ты вдруг вспоминаешь, что у нас остались незаконченные дела тут, в этом ficken arsch? Ты знаешь на что это похоже?

— Возможно, мы просто дали запудрить себе мозги! — громким шепотом выпалил Кейн.

— То есть Барроумор нас хитроумно обманул, а вот дьявол взял и выложил всю правду? Что бы… Что бы что, Кейн? Что бы помешать исполниться дьявольскому плану? — желчно ответил Гастон. — Знаешь, если еще вчера я сомневался в том, лезть нам в Тёмную Чащу или нет, то теперь никаких сомнений. Мы туда полезем, и будь что будет! Чертям наша идея определенно не нравится. А тебе, друг мой, кажется, просто нужно немного отдохнуть. Ты слишком сильно прислушиваешься к голосу дьявола.

Поднявшись к себе, Гастон застал в комнате Кастора, который лежал на кровати с закрытыми глазами, но вряд ли еще спал.

— Брат Кастор… — неуверенно заговорил Лекс. — Тут такой разговор был, с Кейном… Я ему мозги вправил, конечно, но ты должен знать. То что сказал этот чёрт запало ему в голову.

— И тебе тоже? — не открывая глаз спросил Барроумор.

— Честно сказать… Не знаю. Но я поверю тому, что скажешь ты, а не он. Только скажи мне, о каком господине говорил демон, которому ты якобы служишь.

— Я служу Господу Иисусу Христу, и больше никого своим господином не считаю. — с расстановкой, словно для непонятливого школьника, произнес Барроумор. — Если вы считаете, что я веду вас на смерть, если не хотите отдать свои жизни в священной борьбе, вы вправе отказаться. Моё мнение таково, что жертва наша будет угодна Господу, и мы стяжаем в этом бою небесную награду. А еще я считаю, что этот план очень не по нраву демонам.

— В таком случае, брат мой Кастор, это прекрасный план! Вопрос закрыт. — покивал головой Гастон, и рухнул, не разуваясь, на свою кровать.

Около полуночи всех в консистории разбудил жуткий вопль. В комнате Гастона он прозвучал довольно глухо, но на первом этаже не проснуться от него было невозможно. Вопль был женский, и раздавался именно из подвала.

— Ты слышал это? — спросил сонный похмельный Гастон, поднимаясь с подушки.

— Да. Думаю, это Кристина.

— Значит спящая красавица все-таки проснулась… — инспектор вздохнул и тяжело поднялся с кровати. — Ну пойдем посмотрим. Надеюсь решетка выдержит, если что.

Когда инквизиторы спустились в подвал, держа в руках факелы и обнаженные мечи, и мерцающий свет разогнал тьму по углам, все смогли увидеть Кристину. Её неподвижная фигура стояла в своей камере с поникшей головой и свисающими на лицо волосами, так, словно она была в забытии или смотрела исподлобья.

— Gut morgen… — проговорил Гастон аккуратно приближаясь. — Scheisse!

Последний возглас был связан с тем, что он увидел свинью в соседней камере. Её тело лежало у самой перегородки, изувеченное, изодранное, с кровавыми следами тянущимися от неё сквозь прутья в камеру Кристины. Передняя нога животного находилась теперь в руках у неё.

— Похоже, мы отвлекли её от позднего ужина.

— Добиваем? — поинтересовался Кейн.

— Нет, отдадим Кляйну девочку-некрона. — зло ответил Гастон. — Пусть она сделает с папашей тоже, что сделала со свиньей.

— Ну ты же говорил, что без его разрешения не будем её трогать.

— Когда я это говорил, она была мертва, Кейн! Теперь уже всё настолько плохо, что хуже быть не может. Берите копья…

— А я говорил, надо было сразу отрубить голову. И то аккуратнее бы вышло. — буркнул Кейн и пошел к оружейной стойке.

— Одну минуту. — вмешался вдруг Кастор. — Мы должны попробовать добиться от демона информации о том, кто заключил с ним сделку. Кристину мы не вернем, а вот совершить возмездие вполне можем.

— А как ты собираешься это сделать? Некроны не обладают даром речи, это же всем известно. — Они в самом деле не очень разговорчивы. Но если демон обладает доступом к голосовому аппарату, я не вижу здесь принципиальной невозможности установить вербальный контакт.

— Они ведут себя как хищники, которые хотят крови. Больше ничего.

— Демон попадает в зависимость от тела носителя, и подчиняется примитивным энергиям плоти, не будучи способным им противостоять. На самом деле, только человеческий дух способен обуздывать эти энергии, потому что для этого его создал Господь. Демон, лишенный плоти по своей природе, не может с нею справиться и становится действительно зверем. Но интенсивные страдания могут ослабить влияние плоти, и дух получит достаточную свободу, что бы вступить с нами в контакт. Теперь, в отличие от экзорцизма, демон не может покинуть плоть, и мы сможем ставить условия. То есть, фактически проведем стандартное дознание.

— Некроны не чувствительны к боли… Но…

— Чувствительны к обрупции. Мне нужно много, очень много агиасмы.

План Кастора был прост. Под прикрытием Кейна и Доннера, которые взяли копья, Барроумор встал перед клеткой с некроном, а рядом с ним была поставлена бочка со святой водой. Как только все было готово, некрон, предчувствуя опасность, внезапно сорвался с места и бросился на решетку, ударил в неё всем телом, так что она ощутимо дрогнула, и в местах её соединения с потолком осыпалась мелкая каменная крошка.

— Силища… — проговорил Гастон больше с восхищением, чем с беспокойством. Мощь некрона в самом деле возрастала многократно по сравнению с живыми людьми. Как считалось, демон умел высвободить из плоти все её сокрытые потенции, которые живой организм всегда приберегал ради сохранения самой жизни.

Кастор плеснул водой прямо навстречу, так что весь обьем воды пролился некрону на лицо и тело. Зашипело, задымилось, и нежить подняла такой вой, что по ушам резануло зваенящей тишиной. Показалось даже, что звуки никогда уже не вернутся. Девушка корчилась на полу камеры в муках, раздирая на себе рубаху и собственную кожу на теле. Кастор невозмутимо снова набрал святой воды и плеснул еще раз. На этот раз все успели закрыть уши, и снова раздался душераздирающий вопль.

Раз десять плеснул Барроумор святой водой, доводя некрона до агонии, распространяя в воздухе едкий запах гари, и лишь потом начал задавать вопросы.

— Имя, демон! Как твоё имя?

— Феттах, имя мне Феттах!! — раздался вдруг из корчащегося тела нечеловеческий, низкий как у быка голос.

— Кто проклял Кристину? Кто отдал тебе её тело? Кто проклял Кристину? Кто отдал тебе её тело?

— Асгароф! Асгароф имя ему! — возопил низкий, словно бычий голос из корчащегося тела. — Асгароф дал мне тело!!

— Кто такой асгароф? Где он?

— Асгароф вышел из неё! Он отдал мне её тело! — продолжил реветь бычий голос.

— Проклятая чехарда… — проговорил разочарованно Гастон. — Зашел-вышел… Концы в воду.

— Кто передал тело асгарофу? Кто пригласил асгарофа? — не отставал Кастор, и плеснул еще.

Ошпаренный некрон внезапно вскочил на ноги и снова бросился на решетку, грянул в неё с неимоверной мощью, и от страшного удара она подалась вперед, выворачиваясь из камня на потолке. Некрон упал на пол, снова вскочил, уже переломанный, смятый. Даже многократно усиленное тело мертвой девушки оказалось более хрупким, чем стальные прутья. Доннер с Кейном тут же пронзили изувеченное тело копьями крест на крест и с усилием приподняли над полом. Голова девушки откинулась назад, ноги бессильно задергались в воздухе.

— Scheisse! Теперь еще решетку чинить. — заметил Гастон. Кастор снова плеснул святой водой, и снова выслушал сдавленный хрип.

— Кто призвал Асгарофа?

— Не знаю… Не знаю… Асгароф не говорит.

Кастор плеснул последний раз, задумчиво посмотрел на дергающееся тело.

— Не знает. Асгароф был первым, кто вошел в неё, и он мог бы сказать кто его призвал. Но в данном случае, ему уже плевать на страдания феттаха. Он мог бы их прекратить, но ему нет до них никакого дела, может быть они даже кажутся ему забавными. У нас опять ничего не вышло.

— Ну как ничего… — хмыкнул Гастон. — Получилась самая веселая ночка, какую когда-либо видели эти стены. Что дальше, Ваше Преподобие?

Кастор взялся за меч и ответил.

— Дознание окончено.

Через минуту Барроумор пробил мечом голову пронзенного копьями некрона, и все было кончено. Познавший боль демон феттах исчез в преисподней, и осталось только мертвое тело Кристины. Оно было все изодрано, покрыто пузырящимися волдырями и багряными пятнами ожогов, грудь была пробита в двух местах насквозь, и узкая рана от меча зияла прямо наискось через переносицу, еще более обезображивая перекошенное лицо с открытыми мутными глазами.

— Господь милосердный. Если бы я добрался до ведьмы, которая все это устроила, я бы напоил её кипящим свинцом. Видит Бог, я бы так и сделал. — проговорил Гастон. Кейн пристально смотрел на мертвую девушку, играя желваками от бессильного гнева. Кастор присел рядом и, насколько это было возможно, прикрыл ей глаза.

— Надо привести её в порядок… Обмыть и одеть в чистую рубаху.

Утром у консистории снова остановился роскошный экипаж Кляйнов. Господин Фридрих, выглядящий весьма измотанным и помятым, очевидно после бессонной ночи, торопливо прошел через двор, и на пороге был встречен Гастоном и Кейном. Даггер смотрел на инквизиторов с мольбой и ужасом, ожидая от них новостей, но уже вид их не предвещал ничего хорошего.

— Плохие новости, господин Кляйн. — произнес Гастон по-даггерски. — Кристину спасти не удалось. Её больше нет.

— Как? Что вы говорите? — спросил Фридрих так, словно инспектор произнес какую-то бессвязную ерунду. — Где моя дочь, я хочу её видеть.

— Ваша дочь мертва, несмотря на все наши усилия.

— О чём вы говорите?! — уже подвизгивая, срываясь на фальцет, воскликнул Кляйн. — Дайте мне видеть мою дочь, немедленно!

— Пожалуйста… — указал инспектор на вход. — И примите мои искренние соболезнования.

Кристину уложили прямо в холле, на скамье, которую притащили из трапезной. Сейчас девушка была одета в просторную ночную сорочку, которую пожертвовал Гастон, и покрыта с головой чистой белой простынью. Но увидев тело на скамье, Фридрих словно не заметил его, и стал оглядываться по сторонам.

— Где, где моя дочь?! Кристина!

— Господин, вот ваша дочь. — терпеливо, но холодно произнес Гастон, и, подойдя к скамье, откинул угол покрова. Обнажилась девичья голова, с влажными волосами зачесанными назад, с пятнами ожегов на щеках и подбородке, и с колотой раной на переносице.

— Это… Нет… Не может быть… — дыхание Фридриха сбилось, слезы мгновенно затопили глаза и полились по толстым щекам. А потом он припал к дочери и стал визгливо и истошно кричать: — Вы убили её! Подонки! Чертово племя! Вы убили её, мою доченьку! Кристина! Моя Кристина, что же они сделали с тобой!!

Гастон с Кейном обменялись тяжелыми взглядами. Из трапезной вышел Доннер.

— Простите нас, господин Кляйн. Но мы не убивали её… Она превратилась в чудовище и… — попытался объясниться инспектор.

— Чудовища! Вы чудовища! И я клянусь вам, всеми святыми, Богом клянусь вам, вы за все заплатите!! Я отомщу! — заорал в исступлении Фридрих, и его голос сорвался на кашель. Он продолжил горько рыдать, бережно взял тело дочери на руки, и вышел из консистории. Инквизиторы наблюдали, как большая чёрная фигура даггера, держа на руках закутанное девичье тело, удаляется вдоль по дорожке, усыпанной опавшей листвой. Над его головой, под бледным сумеречным небом, беспокойно покачивались лысеющие кроны деревьев. Навстречу Кляйну от экипажа устремились его слуги, которые хотели было помочь ему с его ношей, но он не позволял им, пока не упал на колени у самых ворот.

— Как же всё паршиво. — проговорил Гастон и, наконец, зашел внутрь.

8. Убытие

До обеда вся консистория отсыпалась после жуткой ночи, хотя кому-то так и не удалось уснуть. А на обеде Лекс устроил в трапезной чрезвычайное совещание.

— Итак, братья, что мы имеем. — сказал он, встав во главе стола. — Глава муниципалитета убежден, что мы убили его любимую дочь, и при том, что его сложно винить, это грозит нам чрезвычайными проблемами. Убежден, что как и всякий даггер, он будет действовать согласно закону, и сегодня же заявит об убийстве. Замять это дело никоим образом не получится, будет расследование, будет суд, будет всё! Учитывая, наш политический статус, даггеры не могут с нами ничего сделать, кроме как выслать, но при этом будет заявлена нота официальному Альдену, консисторию, скорее всего закроют, и в итоге судить нас будут уже дома. А теперь вопрос: каковы шансы убедить даггеров, что Кристина умерла до того, как мы её изувечили.

— Самое очевидное, это характер ожогов от агиасмы. — ответил Кастор. — Они отличаются от тепловых повреждений. Получить такие может только некрон или инкарнированный демон.

— А как мы им это докажем? Нам нужно отловить еще одного некрона, и на нём показать, как именно получаются такие ожоги. В противном случае, даггеры просто сочтут, что мы поливали её Бог знает чем.

— Некропсия вполне может показать, что травмы были нанесены после физической смерти, и что еще очевиднее, после обширной потери крови. Возле прижизненных ран всегда есть кровоподтеки, а если живому человеку пронзают копьями грудь, масса крови должна собраться в животе. Можно было бы просто вскрыть тело, и убедиться.

— Просто отлично, Кастор. Да вот беда, эти доводы имели бы большую убедительную силу, если бы мы провели некропсию пока труп был у нас, и все как следует запротоколировали. Но мы, уже в который раз, думаем умные мысли тогда, когда думать их поздно.

— Ну предъявим им вывороченную решетку. — предложил Кейн. — Кто еще мог такое сделать?

— Да кто угодно, Кейн! Никто не знает, что мы тут делаем, и кого за этими решетками держим! — возразил Гастон и, вздохнув, продолжил уже спокойным тоном: — Может быть нам и удастся отбрехаться. Но исходить будем из худшего варианта: никакие наши доводы никакой роли не сыграют, нас вышлют полным составом обратно в Альден, в отеческие объятия Трибунала. И дай Бог, если еще оставят в инквизиции, отправив считать чаек где-нибудь на Сольде. Но скорее всего, побреют нам затылки, и будем замаливать грехи в самой чёрной глубокой дыре. Между тем, у нас здесь были совсем другие планы, которые хотя бы выглядят веселее, а именно пойти в Тёмную Чащу к непобедимому демону. Как вы знаете, я намеревался сделать официальный запрос по поводу этой нашей инициативы. Так вот в сложившихся условиях, я считаю это нецелесообразным. Отбываем в Темную Чащу сейчас же, без малейшего промедления, и это нужно сделать прежде, чем за консисторией установят слежку!

— Мы совершенно не готовы. — возразил Кейн.

— К этому не приготовишься. Отбываем не все. Хендрик останется в консистории вместе с Флавианом и примет на себя основной удар даггерского правосудия. Задача Хендрика состоит в следующем: по возможности доказать нашу невиновность, и сделать все, что бы никто не понял, что нам собственно, уже scheissegal. Чем позже даггеры разберутся, что нас нет на месте, тем лучше.

— Вас понял. — отозвался Хендрик.

— Братья! Собираемся на высшую инкарнацию, все знают, что брать. Кейн — оружейка. Доннер — ритуалка. Хендрик собери нам медицину, Флавиан — провизию. Прошу учитывать, что, скорее всего, это наше последнее дело в Даггерланде и вообще на этой земле, поэтому самое время надеть все самое лучшее, достать все самое заветное! Пол, только прошу тебя, пойми меня правильно.

— Я вижу, ты уже шутишь? — усмехнулся Кастор, поднимаясь со стула.

— Да! — ответил с улыбкой Гастон. — Когда ты смиряешься со смертью, жизнь со всем её дерьмом просто перестает тебя волновать. Я давно не чувствовал себя таким свободным.

Кастор собирался вместе с Гастоном, и сделал это достаточно быстро, потому как собственно, кроме самых необходимых вещей у него ничего и не было. Инспектор собирался дольше, пытаясь вспомнить куда что подевал в своем вечном беспорядке.

— Сто лет не пользовался этой штуковиной. — произнес Лекс, доставая из угла видавший виды арбалет с потертым вощеным ложем. Кастора болезненно резануло воспоминание об Эшкеборе и арбалете Дюрана, о последнем дне Аполлоса.

— Выглядит достаточно старым.

— Старых арбалетов не бывает. — возразил Гастон. — Еще сто лет назад мы бы бегали с луками. Но этот парень на своем веку отправил в пекло уже не одного ликантропа, я если честно, даже к нему привязан. К сожалению, редко, когда можно придумать ему применение.

— Надеюсь, он пригодится… Так куда мы собственно едем? До самайна еще месяц.

— У меня есть приятели среди бергардов в Вестланде, переждем у них, возможно заручимся их поддержкой. Все-таки никто не знает Тёмную Чащу лучше них. А к ноябрю уже двинемся в Рейкланд.

— А если… все получится? Вернемся сюда?

— Да, но уже эпическими героями. Всем будет уже плевать, сколько даггерских девок мы замучили в подвале, и было ли такое на самом деле. Наши статуи будут стоять на площадях.

— В любом случае, на это рассчитывать не стоит.

Когда, собрав все свои вещи, Кастор с Гастоном спустились в холл, неожиданно раздался стук во входную дверь.

— Was für scheisse… — проговорил Лекс и, лязгнув замком, приоткрыл её. На пороге, под частой моросью осеннего дождя стоял продрогший человек в плаще с капюшоном. Сказав, что-то по-даггерски, он передал в руки инспектора коробку с примотанным к ней конвертом и, откланявшись, удалился.

— Барроумор… Не знаю как ты, но я удивлен. Тебе посылка.

Кастор перенял коробку в руки, и, отойдя в трапезную, распечатал конверт. На хорошей белоснежной бумаге витиеватой каллиграфией было написано следующее:

"Ваше Преподобие, господин Кастор Барроумор. Как мне стало известно, Вы отказались от моего приглашения, которое ставило своей целью решить все противоречия возникшие между нами. Я вполне понимаю Вас, и ни в коем случае не нахожусь в претензии. Однако же, считаю своим долгом объясниться перед Вами, и заверить Вас в самом дружественном отношении. Я очень опечален тем фактом, что организация, с которой мы сотрудничали, оказалась замешана в делах, которые с моей точки зрения совершенно недопустимы.

Служение инквизитора есть служение Церкви, и покушение на его жизнь равно покушению на жизнь любого священнослужителя, пресвитера или епископа. Мне, как порядочному христианину горько осознавать, что человек, за которого я несу полную ответственность, Рихард Зальц, участвовал в покушении на вашу жизнь, и на жизнь вашего собрата. И я считаю справедливым то обстоятельство, что вы умертвили преступника, тем более, что в данном случае, была продемонстрирована весьма ограниченная эффективность моих препаратов. Это тоже ценный эксперимент.

Для того, что бы хоть как-то изгладить свою вину перед вами, и перед Святой Инквизицией Альдена, передаю вам одно из последних своих достижений Citrinitas Secund. Этот эликсир может спасти вам жизнь в критической ситуации, в каких, насколько я знаю, вы оказываетесь регулярно. Он сообщает человеку невероятное повышение целого ряда показателей, таких как скорость, сила, выносливость и реакция. Так же он совершенно избавляет вас от страха и значительно притупляет болевые ощущения. Эффект наступает не моментально, он начинает ощущаться через три минуты, и достигает своего пика через десять минут. Через пол часа после принятия эффект проходит, уступая место симптомам токсического отравления. Если принять эликсир натощак, эффект наступит быстрее, и будет обладать большей силой, но возможно раздражение желудка и еще более сильная интоксикация. В вашем распоряжении ровно одна доза, принимать которую следует залпом, при приближении опасности.

Очень надеюсь, что вы оцените моё подношение по достоинству, и сможете оставить в прошлом те печальные события, которые некогда нас разделили. С наилучшими пожеланиями и почтением, ваш добрый и преданный друг, Мастер Гермес Вальберих."

Прочитав письмо, Кастор открыл коробку и в ней обнаружил фиал, покоящийся на точно такой же красной замшевой подложке, какая была в футляре убитого алхимана. Сосуд оказался изящной овальной формы с серебряной крышкой, и был совершенно заполнен субстанцией напоминающей массу яичного желтка, лишь с небольшим зеленоватым оттенком.

— Подарок от Святого Николая? — хмыкнул Гастон. — Он наверное учел, что до Рождества ты не доживешь, и решил поторопиться. А мы, видимо, слишком плохо себя вели в этом году.

— Почти… Мастер Вальберих решил мне преподнести подарок. Колдовской эликсир, превращающий человека в бесстрашного и непобедимого воина.

— Он прислал бренди?

— Я не знаю, что это на самом деле, и намерен выбросить эту гадость… — показал Барроумор желтый фиал. — Не исключено, что он просто пытается меня отравить.

— Это было бы слишком глупо, присылать человеку, который тебя опасается, яд, который в точности выглядит как яд. На этой бутылке не хватает только черепа с костями. Это было бы крайне идиотское покушение.

— Если хочешь, можешь проверить. — вздохнул Кастор и протянул Гастону эликсир вместе с письмом. — Только прочти инструкцию.

— Сдается мне, это не худшее из того, что я пил. В крайнем случае, будет на что сыграть в карты.

Когда все было собрано, Флавиана послали за экипажем, а отбывающие из консистории отправились в домовую часовню. Это помещение располагалось на втором этаже, над библиотекой, и посещалось крайне в основном Доннером и Полом, которые вычитывали здесь молитвенное правило, и поддерживали относительный порядок. Аккуратная и аскетичная обстановка, обшитые деревом стены, старые иконы с оплывшими огарками свечей на подставках, пара статуэток: изображающих Христа и Богородицу, по сторонам от сиротливого пустого Престола. Сладковатый запах застарелой комнатной пыли. На вопрос Кастора, когда здесь последний раз служилась Литургия, Гастон, подумав, вспомнил, что было это лет пять назад, когда заступал в свою должность преподобный Нифонт, член Трибунала и номинальный глава посольской консистории. Отслужив Литургию и посидев на торжественном обеде, он сразу же отбыл обратно в Альден, и больше здесь не появлялся.

Инквизиторы встали на колени и, преклонив головы, стали молиться. Доннер прочел вслух молитву Господню и "Ave Maria", а далее каждый молился про себя, так как считал нужным.

Молился про себя и Гастон: "Господь, Ты видишь, у меня не будет другого шанса сделать на этой земле хоть что-то хорошее. Поэтому, если ты не хочешь, что бы душа старины Гастона отправилась в пекло, а я уверен, Ты этого не хочешь, помоги мне сделать последнее моё дело как следует. Я вовсе не хочу… Не хочу упустить этот шанс. Помоги мне. Я никогда не донимал Тебя просьбами, Сам знаешь. Но в этот раз, в самом деле, помоги".

Вскоре вернулся Флавиан, и пятеро инквизиторов стали покидвать консисторию.

— Хендрик, я оставляю тебе десять дукатов золотом. Кроны мы забираем с собой, — давал последние наставления Лекс. — Если тебя отсюда не вышвырнут, то через неделю должна прийти еще сотня крон. Это на всех, но вы с Флавианом можете тратить их так, как вам заблагорассудится. Кроме греха и разврата, конечно. Обязательно отправь в Альден отчет за сентябрь, не позднее чем через два дня. Писем не ждите, вестей не ждите. Если у нас все получится, вы узнаете, а если нет… Тогда выпутывайтесь из этого scheisse сами.

— С Богом, брат Гастон, с Богом, братья! — произнес растроганный Хендрик, и даже попытался было с кем-нибудь обняться на прощание, но этого никто не оценил. Пятеро инквизиторов так и исчезли в дождливых сумерках, оставив после себя мрачную тишину старой консистории.

Экипаж оказался тесноват для пятерых, из-за чего Гастон еще долго костерил Флавиана, в том числе с употреблением даггерских выражений. Молчаливого Пола, который один занимал два места, было решено отправить на передок к вознице, с обещанием сменить его поздней ночью.

В тепле и качке инквизиторы довольно быстро уснули, сказывалась предыдущая беспокойная ночь и день, полный переживаний. Покой их был прерван только один раз за ночь, когда Пол, натерпевшийся дождя и ветра, все-таки вернулся и занял собою добрую треть пространства, почти задавив Кейна. Вместо него на передок отправили Доннера, который ехал там уже до самого утра.

На рассвете прибыли в небольшой городок Любентау, относительно недалеко от течения Рейка. Дождь к тому времени прекратился, и установилась обычная для этого времени года сумрачная погода с сыростью, холодным ветром и низкими рваными облаками.

Даже по-даггерски опрятный городок напоминал теперь какую-то мрачную нордическую сказку, с неизменной зловещей тайной, разгадка которой хуже неизвестности.

Сейчас на улицах Любентау было почти безлюдно, в такую пору его жители старались не покидать крова без особой нужды. И встретив лишь несколько закутанных в плащи фигур, экипаж с инквизиторами проследовал по мокрым улочкам до главной площади города. На краю площади, перед ратушей можно было видеть белоснежную статую Пресвятой Девы, стоящую под сенью искусного кивория с остроконечной крышей. Здесь же находился опрятный двухэтажный фасад городской гостиницы, но несмотря на то, что экипаж направлялся именно к нему, было решено сделать остановку у кивория. Инквизиторы, помятые и заспанные высыпались на площадь, причем свежее всех выглядел именно Доннер, ехавший остаток ночи на передке. Разгрузив с козлов вантаж и расплатившись с возницей, служители поочередно подошли к статуе Богородицы и припали к её ногам. Только Гастон ограничился тем, что перекрестился и обозначил легкий поклон, не заходя в киворий. После этого двинулись в гостиницу.

И снаружи и внутри гостиница "Серебряный перепел" выглядела совершенно аккуратной и восхитительно новой, выдержанной в светло-бежевых тонах с темными деревянными перекрытиями и ставнями. Даже мебель внутри, была кажется подобрана в тон последним. Хозяевами гостиницы были пожилые супруги, одетые в строгое черно-белое платье, и имеющие на лицах такое скорбное выражение, словно недавно им пришлось похоронить всех своих детей и внуков. На самом же деле, это было обычное даггерское выражение деловых и серьезных людей.

В нижнем трапезном зале, по прибытии инквизиторов, уже находилось несколько ранних посетителей: имеющих проблемы с выпивкой бюргеров, которые уже начали своё утро с пива из высоких жестяных кружек. При виде служителей, которые выглядели весьма злыми, и несли с собой тюки с торчащими рукоятями мечей, даггеры моментально притихли и, кажется, даже опустили головы.

Гастон сурово распорядился, что бы хозяин предоставил комнату с любым количеством коек, но достаточно просторную, что бы пятеро могли расположиться хотя бы даже на полу. Второе распоряжение касалось быстрого завтрака, который должен был быть подан сейчас же, и горячего обеда. Наконец последнее распоряжение, за отдельную плату, касалось того, что бы в обед к гостинице был подан просторный дормез, в котором не пришлось бы ютиться.

Хозяин с беспристрастной скорбью на лице все принял к сведению, и вскоре была предоставлена комната с четырьмя койками, в которой, позавтракав, продолжили отдых все кроме Гастона и Кейна. Эти двое, оставшись внизу, заказали себе ещё вина и стали ничтоже сумняшеся играть в септу. Отдыха в карете им вполне хватило. Даггеры, которые приходили и присутствовали в трапезном зале, делали вид, что совершенно не замечают двух альденских клириков, играющих в карты и пьющих вино, причем один из них поминутно отпускал бранные словца на даггерском. Никто не хотел навлечь на себя неудовольствие этих двоих.

Часам к девяти утра Гастон проиграл Кейну снадобье мастера Вальбериха и грянул кулаком по столу так, что посетители заведения обомлели и замерли. Партия была кончена, инквизиторы, наконец, отправились наверх, и разговоры даггеров стали куда веселее и громче. Обсуждали, в том числе, и проклятых альденских нечестивцев.

На обед инквизиторам был подан ещё горячий жареный поросенок, натертый чесноком и обложенный салатом. Поели спешно и обстоятельно, не оставив на блюде ничего кроме горки костей. Гастон настаивал на том, что задерживаться в пути не стоит. На улице отряд уже ждал старый, но еще вполне крепкий дормез, по затертым гербам на бортах которого можно было судить о том, что он, возможно, не раз уже сменял владельцев. Теперь никого не пришлось высаживать на передок, и уже около часа дня экипаж выдвинулся из Любентау. Путь лежал через Рейк, на его южный берег и дальше на запад, к верховьям, где находилась крепостица Юльберг, оплот бергардов Вестланда.

9. Вестланд

Вестландом назывались земли к югу от верховий Рейка. Это была наименее населенная провинция королевства, большую часть которой занимали дремучие леса, а ограничивали Сумеречные Горы, естественная преграда, за которой уже простирался Мистерион. Славился Вестланд прежде всего горнодобывающим промыслом: именно здесь даггеры извлекали большую часть своих земных сокровищ, металлов и ценных пород. Однако, и основную часть даггерской древесины поставляла на рынок именно эта земля. Здесь жил и трудился самый простой народ, не бедный, но и не знающий той роскоши, какой блистали прочие провинции, привыкшие более обрабатывать и торговать, нежели отвоевывать у земли её богатство.

Но была у Вестланда и еще одна особенность. Именно отсюда когда-то в древности в Даггерланд хлынула варварская орда, и до сих пор, даже через Сумеречный хребет, дикий Мистерион, подобно затаившемуся хищнику, дышал прикровенной угрозой. До сих пор его порождения: отчаянные дикари, мерзостные ведьмаки и настоящие чудовища, преодолевали горы тайными тропами и проникали в пределы Даггерланда. Здесь они прятались в лесах и пещерах, иногда нападая на добрых христиан, а иногда, что еще страшнее, распространяя среди них свою языческую скверну.

Первой защитой королевства от мистерионских вторжений служил древний рыцарский орден бергардов, или "Медвежья стража", основанный восемь веков назад, сразу после того, как Даггерланд был полностью освобожден от варваров. Традиционной задачей ордена было наблюдение за границей, патрулирование приграничных территорий, а так же выслеживание и уничтожение незванных гостей с той стороны гор. А поскольку мистерионская угроза была сопряжена с колдовством и бесовщиной, бергарды занимались так же решением подобных проблем, выполняя в Даггерланде функции инквизиции. Разумеется, и с альденскими братьями у них были налажены контакты, позволявшие обмениваться опытом в борьбе с демонической угрозой.

Однако, у старшего инспектора Гастона Лекса в Юльберге имелись не только служебные, но и личные связи. Обергауптман Рогман, командующий бергардами Вестланда, был его давним товарищем. Они познакомились почти семь лет назад, в то время, когда в лесах завелась ламия, и бергарды вынуждены были привлечь для её устранения альденскую инквизицию. Вышло так, что наткнуться на ламию пришлось именно отряду бергардов, и это закончилось бы гибелью многих из них, если бы не подоспевший Гастон со своим арбалетом. Серебряный болт, попавший чудовищу в череп, позволил решить дело с минимальными потерями, а Гастон снискал уважение и признательность руководителя операции, Адольфа Рогмана. Тогда же, на торжественном пиру по случаю удачной охоты, какие принято было закатывать у бергардов, с рогами полными браги и кусками жареного мяса, бергард и инквизитор скрепили дружбу хмелем, и повторяли это потом всякий раз, когда Гастон навещал Вестланд. Во время этих встреч Рогман неоднократно говорил Гастону, что тот может обращаться к нему в любое время и с любыми проблемами, и сейчас предстояло выяснить, так ли это было на самом деле.

В Юльберг прибыли поздней ночью, поэтому рассмотреть крепость снаружи сразу же не удалось. Сначала Гастон, выйдя из экипажа, переговорил спривратниками, затем, после довольно долгого ожидания, створки ворот раскрылись, и дормез, миновав гулкий тоннель, въехал на внутренний двор.

Выйдя вместе со всеми, Кастор увидел, что по размерам Юльберг вряд ли был больше, чем Шаттери, но внутреннего пространства здесь имелось гораздо меньше. Дело в том, что в центре оказался выстроен настоящий донжон, занимавший собой едва ли не половину территории, и от всего двора оставалось лишь небольшое, опоясывающее его пространство, более напоминающее городскую улочку. И, в отличие от Шаттери, с его разрухой и запустением, внутреннее устройство даггерской крепости действительно представляло собой нечто вроде зажиточного городка, с брусчаткой, высокими стенами, и аккуратными окнами в рамах из дорогого дерева. Множество масляных светильников озаряли даже спящую крепость, а на стенах можно было видеть добротные гобелены, на которых красовался бергадский герб: медведь под пятизубой короной, держащий меч за клинок.

Встречали инквизиторов динеры, то есть братья-сарианты ордена, облаченные в новые бригантины из черной кожи с блестящей клепкой. Такой доспех был гораздо дороже инквизиторских камзолов и даже многих кольчуг, не говоря уже о простых гамбезонах, в которых ходили сентинелы. Бергарды могли себе это позволить. Старший из динеров, по-видимому сержант, поприветствовав гостей, произнес по-даггерски:

— Обергауптман примет вас утром, а сейчас мы покажем вам, где вы сможете отдохнуть. Следуйте за мной.

После недолгого путешествия вдоль по двору, мимо входных порталов и рядов окон во внешней стене, мимо небольшой часовни, устроенной у стены донжона, дошли до нужного входа. Миновав опрятный холл с головами ликантропов на стенах, прошли за тяжелую деревянную дверь, где располагалось, что-то вроде дополнительной казармы с двумя рядами по пять кроватей. Все кровати были аккуратно застелены, словно в ожидании гостей, не хватало, пожалуй, только горячего чая на столе, а лучше вина с поздним ужином.

— Располагайтесь. Питьевая вода в кувшине на подоконнике, уборная за следующей дверью. Завтра около девяти утра вас разбудят, а в десять вас примет господин Рогман. — сказал сержант, оставшись у входа и, откланявшись, оставил инквизиторов одних.

— У них в холле головы ликантропов… — заметил Кастор.

— Да. — подтвердил Гастон, с некоторым непониманием.

— Вообще-то, даже в последней степени обсессии тело человека остается, по законной принадлежности, человеческим. Это человеческие головы.

— Ну, у бергардов свой взгляд на такие вещи. — пожал плечами Гастон. — Они что-то среднее между даггерами и вестерцами. Такие парни, застрявшие где-то в середине первого тысячелетия. Думаю, тебе понравятся.

Утром следующего дня инквизиторы действительно оказались на приеме у Рогмана. Обергауптман принимал гостей в большом зале цитадели. Это обширное помещение с высокими сводами располагалось на втором ярусе донжона, и, похоже, занимало основную его часть. Более всего оно напоминало зал какого-нибудь древнего лорда: в его центре располагался длинный пиршественный стол, человек на сто, во главе которого возвышался массивный деревянный трон.

Стены были увешаны жуткими трофеями: все те же головы людей и бестий, мутировавших до неузнаваемости, образы словно пришедшие из самых ужасных кошмаров, примеры того, во что могла превратить божие творение демоническая сила. Невероятных размеров черепа, косматые гривы, ощеренные клыкастые пасти и роговые наросты. Такого адского паноптикума Кастор до сих пор еще не встречал ни в Управлении, ни даже в Эбендорфе.

На стене за троном можно было видеть весьма странное и тоже довольно жуткое полотнище: на огромной, потемневшей от времени и копоти картине был запечатлен древний вождь, облаченный в медвежью шкуру и рогатый шлем. В руках герой держал окровавленную секиру, а у камня, на котором стояли его ноги, можно было видеть тела мертвых младенцев. При том, что во ртах у младенцев были видны ряды звериных хищных зубов, а на коротеньких ручках можно было видеть длинные когти, картина от этого делалась еще более жуткой и непонятной. Кастор не преминул спросить у Гастона, что это собственно за художество, и Лекс пояснил, что на картине изображен конунг даггеров Хольг Свирепый, считавшийся основателем Ордена. Именно он после войны с эрками совершенно истребил их в Даггерланде и навсегда преградил им путь из Мистериона. И хотя в ту мрачную дохристианскую эпоху Хольг действительно избил порядочно эркских младенцев, ныне эта картина толковалась уже иносказательно. Младенцы на ней представляли собой образ посекаемого в корне нечестия и языческой скверны. Сколь бы не казалась странной подобная аллегория, но таковы уж были традиции бергардов.

Сам Рогман оказался крупным господином, приобретающим в силу возраста лишний вес, но все еще мощного медвежьего телосложения. Вообще, Кастор заметил, что практически все братья-рыцари в этом Ордене были одинаково рослыми и могучими людьми, словно их набирали по определенным параметрам. Однако здесь причиной была прямая наследственность, потому как в Ордене строго соблюдали чистоту своей породы: молодые сыны бергардов обручались только с дочерьми бергардов, бесконечно переплетая генеалогические линии, хотя и стараясь избегать близкородственных связей. И глядя на Рогмана, можно было сказать, что это неблагоприятное обстоятельство уже сказалось на нём. Лицо Адольфа имело прямо людоедские черты, с низкими надбровными дугами и огромным, толстогубым ртом. На голове Рогман имел темную щетину, на лице длинные, свисающие до подбородка усы. Голубые глаза его цепко и зло смотрели из-под нависающих обрюзгших век.

Едва гости расселись за столом, прислуга тут же подала завтрак, состоявший из гигантского омлета, запеченного большим кругом, и блюдо с нарезанной жареной колбасой. В кувшинах подали густой хлебный квас, от которого даже можно было захмелеть, если выпить его без закуски. Небрежно перекрестившись, Рогман принялся уплетать куски колбасы в прикуску с хлебом, чавкая и роняя крошки, а Гастон стал рассказывать ему всю историю, практически без утайки. Поскольку разговор шел на даггерском, Кастор сосредоточился на завтраке, и только когда Рогман начал задавать вопросы, Доннер в пол голоса давал перевод.

— То есть из-за того, что у вас умерла бесноватая дочка чиновника, вы решили покончить жизнь самоубийством? — мрачно уточнил обергауптман, выслушав инспектора.

— Дело не только в этом, Адольф. — ответил Гастон. — Просто наша затея лучшее, во что мы можем ввязаться. Хотим стать героями.

— Вам скучно что ли? Гастон, я отлично тебя понимаю, но вы можете просто погостить у нас. Затопим баню, напьемся пива, съедим пару свиней. Отдохнёте и поедете обратно. А вашу проблему с властями я, как-нибудь решу. Напишем заключение, что девку никак было не спасти, и вам еще благодарность выпишем, что завалили некрона.

— Спасибо, Адольф. Но мы не повернем назад, проблему с Тёмной Чащей надо решать, и это, как оказалась наши личные счеты.

— То есть вы твёрдо решили сдохнуть?

— В бою.

— Ну, да поможет вам святой Харальд. Мне надо обдумать, как вам помочь… Сегодня пообедаете в братской трапезной, а вечером все-таки посидим в бане. Последний, получается, раз.

Переведя усталый и злой взгляд на Кастора, обергауптман обратился уже к нему:

— Очень наслышан о тебе, брат Кастор. Рад, что познакомились. Жаль только, что твоим приключениям, похоже, конец. Как тебе Даггерланд?

— Очень впечатлен вашим орденом. — ответил Кастор через Доннера и указал на стены, увешанные трофеями. — Замечательная коллекция.

— Ну да, — кивнул Рогман. — Мы тут тоже не бубенцы чешем. Работаем.

За день Кастор смог ознакомиться с Юльбергом получше. Крепость действительно процветала: её стены, корпуса и вымощенный двор выглядели так, словно были построены совсем недавно. Как в маленьком городе здесь было людно и хлопотно. На постах стояли вооруженные сарианты, неспешно прохаживались братья Ордена, занималась своими делами многочисленная прислуга, прачки, кухарки, скотники и интенданты, было открыто несколько маркитантских лавок и цирюльня. Доносились спокойные и шутливые разговоры, звенела пара кузнечных молотов, из какого-то окна даже плакал младенец. Поднявшись по винтовой лестнице на одну из угловых башен, Кастор смог оглядеть так же и окрестности. Юлберг располагался на высоком холме, имея в обозрении два небольших городка, до которых было не более двух стадий, а с запада, буквально в нескольких лигах, уже возвышалась темная гряда Сумеречных гор. Именно оттуда и можно было ожидать вторжения мистерионских гостей, на пути которых должен был оказаться Юльберг.

Погода стояла ясная, но достаточно вентренная, поэтому Барроумор не стал задерживаться наверху, и, едва оглядев холмистый мрачно-зеленый пейзаж, спустился вниз.

А вечером, как и обещал Рогман, инквизиторов пригласили в баню. Небольшое помещение располагалось в юго-западном углу крепости, между южной стеной и донжоном. В первом помещении, сразу за дверью находилась большая бадья с теплой водой и несколькими ковшами, так же здесь имелась бутыль с мылом, скребки, мочалки и даже гребешки. Всё, что бы хорошенько и начисто вымыться. Единственным недостатком этой комнаты была её теснота. К приходу Рогмана и его гостей, сюда так же доставили открытый бочонок совершенно холодного пива. Но самая суть бани находилась за следующей дверью: это была еще одна небольшая комната с камином и двухступенчатыми полками, на которых нужно было сидеть и наслаждаться нестерпимым сухим жаром.

Раздевшись в передней догола, Рогман с инквизиторами прошли дальше, в натопленное до предело чрево бани, и, в тусклом свете лампады, расселись по полкам. На верхнюю забрались только Рогман с Гастоном, а Пол, которому как всегда не хватило места, вовсе остался стоять на ногах, хотя голова его все равно оказалась почти под самым потолком. Кастор, щурясь от жара и стараясь дышать медленнее, что бы не опалить себе дыхательные пути, заметил:

— Я думаю, преисподняя будет выглядеть именно так.

Когда Рогману перевели его слова, тот осклабился своим страшным людоедским ртом и заржал в голос:

— Для даггеров, очевидно, придется придумать что-то более жестокое. Для нас это нормально. Это вы, альденские неженки, к баням не привыкли, вот и проведете вечность в бане.

— В таком случае так будет выглядеть даггерский рай. — ухмыльнулся Гастон.

— Нечто подобное есть у фругге и мигулов, — сказал Кастор. — Только у них в центре помещения стоит жаровня с камнями, и при этом они бьют себя вениками.

— Не удивлен. — кивнул Адольф. — Все эти фругге и славяне, это вообще странные племена, такие же как эрки. Я даже думаю, что они не совсем люди.

— А кто?

— Поди знай. Какая-нибудь другая раса… Я даже слышал, что они превращаются в ликантропов моментально, а потом могут вернуться в нормальную форму, по желанию.

— Адольф, это бред.

— Я уже ничему не удивлюсь в этой жизни. А они, все-таки, не такие как мы.

Наконец, тела парящихся заблестели от обильного пота и раскраснелись, и они всей компанией высыпали в переднюю, где принялись поливать себя водой и жадно глотать холодное пиво. Еще несколько раз они повторяли это, возвращаясь в парилку, и уже под конец, когда все были порядком хмельны, Рогман вернулся к деловому разговору.

— Если уж вы решили действовать вне закона и не хотите лишних проблем, вам нужно переждать до ноября где-то еще. Здесь, в Юльберге вы на виду. Завтра отправляйтесь в поместье к одному старому бергарду, он уже давно на покое и живет со своей бабкой, разводит пчел. У него спокойно поживете, подготовитесь к тому, что решили… Ближе ко Дню Всех Святых пришлю за вами экипаж, и поедете уже в Кольтром, к Тёмной Чаще. Вас там будут ждать, и подскажут все, что вам нужно. Может быть, хотя не обещаю, найдутся еще идиоты, которым жизнь не мила, тогда они к вам присоединятся. Вы же не против?

— Что скажешь, Барроумор? — поинтересовался Гастон.

— Лишние бойцы не помешают, но если нас будет слишком много, это не поможет нам, только приведет к лишним смертям.

— Слишком много не будет. — усмехнулся Рогман. — И еще одно. Вы же, наверное, захотите помолиться хорошенько, перед смертью? Поэтому я пошлю с вами пастора. Пока будете жить в поместье, будет служить для вас литургию, каждый день. Проживете последние недели в мире с Господом. Неплохая идея?

— Отличная идея.

— Рогман плохого не предложит. Ну… Тогда еще по разу, и моемся.

Ранним утром, когда еще не растаяли туманы над холмами, от Юльберга отъехал дормез с инквизицией. А едва минуло обеденное время, и солнце начало своё нисхождение, словно скатываясь по гривам серых дождевых облаков, экипаж прибыл на место.

Усадьба Поркель находилась вблизи Кунстара, одного из южных притоков Рейка. Это был большой старинный дом с огромной крышей из потемневшей соломы, которая составляла три четверти его высоты. Стены же, выкрашенные охрой, поднимались над землей едва ли на шесть футов. Спереди от дома начинался плавный травяной склон, постепенно спускающийся к тихому речному руслу. Противоположный берег был покрыт уже диким густым лесом, по виду совершенно непролазным. Позади же усадьбы располагалась обширная лесная опушка, обнесенная косым частоколом.

Гостей встречал сам хозяин усадьбы, крепкий седобородый старичок Густав Поркель, предупрежденный срочной депешей еще вчера ночью. Первым, кого он увидел, был пастор Гвидо Луц, сухой мрачный тип в рясе и биретте, ехавший на передке рядом с возницей. Именно Луцу предстояло служить ежедневную литургию для альденцев. Затем из дормеза вышли и сами инквизиторы.

Весьма учтивый, но немногословный хозяин поприветствовал гостей и пригласил их в дом, а экипаж, едва освободившись, тут же вернулся на проселочную дорогу и отправился в обратный путь.

Жилище Густава было ужасно ветхим, однако содержалось в самом совершенном порядке. В полумраке высоких залов с массивными балками пахло пылью, трухой и мёдом. На дощатых полах были выстланы затертые до дыр циновки, у стен стояли во множестве огромные сундуки и бочки, имелся даже полный рыцарский доспех. Вообще все здесь напоминало едва переделанный под жилье хлев или амбар, заставленный рухлядью.

Поркель провел гостей в заднюю часть дома, в нежилое помещение, где у стен стояли ящики с плоскими крышками. Собственно это и были спальные места для четырех человек. Тем же, кому не хватило и подобного ложа, было предложено лечь прямо на полу, на расстеленных овчинах.

Затем Густав объяснил, что будет рад обеспечить господ инквизиторов двухразовым питанием, согласно заведенному распорядку дня. Утром и в обед гости могли приходить в хозяйскую часть дома, и присоединяться к домашней трапезе. Все что требовалось от них, не отвлекать хозяев понапрасну от из обычных дел, и не устраивать беспорядок.

После недолгого совещания, спать на овчинах оставили Кейна и Пола, все остальные расположились на сундуках. Впрочем, более других недовольство условиями выказывал Гастон:

— Одно хорошо, после месяца в этом сарае верная гибель в Тёмной Чаще покажется нам веселой затеей. — мрачно сказал он, располагаясь на своём сундуке.

— Мне здесь нравится. — возразил Кастор. — Идеальное место, что бы подготовиться ко всему как следует. Приведем себя в порядок, еще раз все перепроверим, если чего-то не хватает, успеем обзавестись.

Потянулись сумрачные октябрьские дни, месяц, который каждый из инквизиторов считал последним на этой земле.

С хозяевами сообщались мало. Густав целый день копошился на заднем дворе, что-то ремонтируя и обихаживая нескольких свиней, первую из которых обещал заколоть по случаю отъезда гостей. Еще пару раз в день Поркель отправлялся на пасеку, огороженную частоколом, проверять пчелиные борти. Хозяйка, Инга Поркель, была миловидной круглолицей толстушкой, кажется много младше своего старика. Целый день она хлопотала на кухне, и занималась поддержанием образцового порядка в доме. При встрече каждому приветливо улыбалась, но была так же немногословна, как и её муж. Кормили сытно, ставя, на стол помимо прочего, много меда, в том числе и хмельные напитки.

Пастор Луц служил литургию каждое утро, растрачивая по пол бутылки вина, неизменно исповедуя и причащая альденцев. Для этого имелись все условия, потому как в боковой пристройке у Поркелей была устроена тесная, но аккуратная часовенка со статуей Божией Матери. По вечерам, перед сном, Гвидо читал для всех молитвенное правило. В остальное же время, не занятое богослужением и молитвой, невозмутимый даггер проводил у себя на сундуке, читая Писание, и делая пометки в толстой старой тетради. Это всё, что его интересовало.

Инквизиторы тем временем, активно занимались подготовкой к последнему бою. Лекс с самым мрачным видом занимался ритуальной чисткой оружия всего отряда, перепроверял по сотне раз доспехи, и эпизодически упражнялся в стрельбе из арбалета. Впрочем, его навык был столь высок, что и в этих тренировках уже не виделось никакого смысла: болты раз за разом впивались в столб за пятьдесят шагов, ровно туда куда их посылала рука Гастона. Перезарядка самострела, между выстрелами, занимала у инспектора не более восьми секунд.

Молчаливый Пол уже не имел привычных для себя гимнастических снарядов, и упражнялся с обыкновенной деревянной колодой, которую взваливал на плечи, и либо бегал с нею вокруг усадьбы, либо приседал помногу раз. Так же он оказался способен довольно длительное время уделять молитве.

Доннер с Кейном привычно устраивали поединки, на этот раз больше работая с жердями, имитирующими копья. Согласно избранному тактическому плану, им, скорее всего, предстояло работать именно с этим оружием, обеспечивая поддержку Полу и Кастору. Впрочем, и про мечи они так же не забывали.

Начал возвращаться к гимнастике и Кастор. После долгого перерыва, связанного с ушибом груди, это было весьма не просто, но уже через неделю, он смог вернуться к привычному количеству отжиманий и подтягиваний на перекладине. Сама грудь еще некоторое время саднила, но постепенно совершенно перестала его беспокоить. Помимо этого, Барроумор снова взялся за меч, и смог продемонстрировать братьям свой выдающийся навык. И Доннер и Кейн фехтовали просто отлично, причем в традиции той же эбендорфской школы, что и Кастор. Но, столкнувшись с Барроумором, они внезапно осознали, насколько эта школа может быть более грозной и прекрасной. И в этом была не их вина, тренировались и постигали воинское искусство они со всею отдачей. Но Кастор был лучше их по природе: его движения оказались молниеносными, реакция запредельной, и он всегда действовал самым верным способом, из всех возможных, всегда достигая своей цели. Любой удар он парировал самым лучшим приемом, и отвечал всегда самой эффективной контратакой, без лишних движений и затрат времени. Поединок с ним длился от пары мгновений, до нескольких ударов, прежде чем братья получали роковые попадания и признавали себя побежденными. Впрочем, надо отдать им должное, в одном случае из десяти, обычно когда Барроумор уже уставал, и им удавалось нанести ему поражение.

Так же Кастор все больше времени уделял молитве, с некоторой тревого ожидая нового демонического приступа, который мог расстроить отношения со всем отрядом. Но демон не появлялся.

Лишь одно зловещее видение преследовало инквизитора. Каждую ночь в сентябре он видел один и тот же сон. Словно он просыпается в сумеречную пору, в усадьбе Поркель, опустевшей и пришедшей в полное разорение: без окон, без дверей, с гулом ветра в прохудившейся крыше. Он выходит наружу, и смотрит на темный непролазный лес за рекой. А лес смотрит на него, как злое черное существо, с невыказанной ненавистью и яростью. Над лесом реют, кружатся вороны, и кажется, что сейчас вся древесная масса, как единое тело, поднимется на лапы и двинется прямо на Кастора, что бы его пожрать. Вот уже действительно, деревья начинают приходить в движение… но на этом моменте сон всегда прерывался, и Кастор открывал глаза.

Через две недели богослужебное вино у пастора Луца закончилось, и возникла необходимость сделать выезд в город за покупкой нового. так же было решено купить наконечники для двух рунок и новые болты для арбалета.

Ближайшим крупным городом, где все это можно было гарантированно приобрести, оказалась столица Вестланда — Линцер. Во всем этот город уступал центрам других земель Даггерланда: он не был так красив как Фьоренталь, не был священен как Берген, не купался в торговом изобилии как Визбельд, и все что о нем можно было сказать, что он был велик, и других таких городов в этой провинции не было.

Что бы хоть как-то развеяться и отдохнуть от старческой усадьбы, в город отправились так же Гастон с Кейном. Рано утром они вышли вместе с пастором и пешком отправились в сторону ближайшего поселка, где уже намеревались взять экипаж до Линцера.

Кастор решил остаться, потому как знал, что братья инквизиторы будут пьянствовать, а пить с ними ему решительно не хотелось. Он не желал ослаблять своей воли и увеличивать вероятность того, что снова явится демон.

После ужина Барроумор с Доннером подсели к камину, который растопила хозяйка, держа в руках по большой глиняной кружке с горячей имбирной медовухой.

— Брат Доннер, вы же не альт? — спросил Кастор, что бы затеять беседу хоть с кем-то в этом доме.

— Так точно. — задумчиво ответил Доннер. — Я, как вы могли заметить, родом из Даггерланда.

— Что же заставило вас искать своё призвание в рядах инквизиции Альдена?

— Я был пятым сыном в семье, самым младшим из семи детей. Это крайне плохое начальное положение, если ты хочешь открыть свое дело. Никакого наследства, никакого начального капитала. Меня сразу стали готовить к тому, что бы я стал пастором, или в крайнем случае, отправился в монастырь. Но когда мне исполнилось четырнадцать, я решил, что одной молитвы мне не достаточно. Я хотел держать в руках оружие, хотел сражаться с чудовищами. Стать бергардом оказалось более проблематично, чем отправиться в Империю и выучиться на инквизитора.

— В чем сложность того, что бы стать бергардом?

— Дурацкий принцип наследования. Существует около тридцати бергардских исторических династий, и именно их представители образуют братство Ордена. Человеку со стороны не продвинуться в Ордене дальше динера или интенданта. Говорят, есть отдельные исключения… За выдающиеся заслуги динер может войти в число братьев, но не может передать это право по наследству.

— Ну, в инквизиции о наследстве вообще речи не идет.

— Да, но если ты достаточно целеустремлен, умен и силен, ты сможешь реализовать себя в инквизиции. Вне зависимости от того, где и кем ты был рожден.

В этот момент Кастор задумался о своей собственной судьбе, и о той несчастной девушке, Бирне из Шперрига, которая когда-то давно принесла младенца к воротам Барроумор. Кто был его отцом? Молодой парень из поселка, заезжий легионер, пьяный насильник? Никто не мог ответить теперь на этот вопрос, но это было и не важно. Инквизиция действительно могла взрастить под своим крылом самого несчастливого ребенка, заменяя ему любых родителей.

Поздно вечером вернулся экипаж из Линцера. Лекс с Кейном вывалились наружу совершенно пьяные, и заставили Пола разгружать покупки.

— Можешь мне поверить, Кастор… — доверительным тоном и заплетающимся языком произнес Гастон, покачиваясь на ногах. — Мы нашли лучшее вино в Даггерланде.

— И сколько у вас ушло на дегустацию? — с усмешкой спросил Барроумор.

— Три… Нет, четыре бутылки. Но это ничего, на службу хватит, и еще старику останется, когда мы уедем. Мегалийское красное, настоящее. В Альдене такого, наверное и не достать.

— Почему же, в Альдене достать можно все, были бы деньги. А сейчас, если откроют границы, будет еще проще.

— Да, дай Бог… Так чего, откроем еще одну? Попробуешь.

— Нет, я воздержусь, спасибо. — отказался Кастор, и слегка раскланялся с пастором Луцем, который оказался по своему обыкновению мрачен, бесстрастен и совершенно трезв. Вероятно, поведение Гастона и Кейна, равно как и уничтожение богослужебного вина, его вовсе не радовало. Но судить о его эмоциях было невозможно.

— Ты такой же как наш пастор. — зло произнес Лекс. — Но с ним-то все ясно, он даггер, um es. А ты чего?

— Пошли уже в дом.

Через несколько дней, ночью так прихватило морозом, что холод забрался в плохо натопленный дом и к утру все совершенно продрогли. Кастор, выйдя на двор, увидел, что травы вокруг все покрылись изморозью, а на поверхности лужиц даже схватилась тонкая ледяная пленка. Осень плавно переходила в зиму, уже задышал своими ветрами мрачный северный океан. Однако, пока еще было слишком рано для зимы, и к полудню осеннее солнце вернуло на землю обычную осеннюю свежесть.

Единственное, что все еще напоминало о первых заморозках, это начавшийся у пастора жесточайший насморк, из-за которого несчастный постоянно чихал и сморкался, переводя платки один за другим. Только горячий мёд Поркелей помог ему более менее прийти в себя, и осуществлять свое служение далее.

День за днем холодало, тянулись по небу клинья перелетных гусей, покидавших Даггерландские озёра до весны, и вместе с суровыми холодами приближался день отбытия в Тёмную Чащу.

Последние дни инквизиторы сидели уже совершенно собранными и готовыми, не испытывая ни сомнений, ни страха, и немного волнуясь лишь о том, что бы до встречи с демоном не потерять своей готовности. Наконец, в четверг 29 октября, еще в утренних сумерках, к усадьбе подъехал старый, но еще крепкий дормез с символикой бергардов Рейкланда. Он и должен был отвезти инквизиторов в крепость Кольтром, стоящую буквально на границе Тёмной Чащи.

Отряд довольно быстро, в полном молчании загрузил свою поклажу в дормез и приготовился выдвигаться. Массы темных облаков, готовые разразиться бесконечными дождями, не давали ночным сумеркам рассеяться, утренняя заря едва проглядывала из-за лесного гребня, окрашивая край неба бледной желтизной. Резкие порывы морозного ветра дергали за полы кафтанов и хлестали по лицам, разгоняя последние остатки сна.

Хозяева усадьбы, вместе с пастором Луцем, который должен был теперь вернуться в Юльберг, вышли проводить инквизиторов. Густав молча пожал каждому руку, а хозяйка вручила Гастону небольшой горшочек с медом, на всех. Отец Гвидо прочел короткую молитву за альденцев, испрашивая для них Божией помощи в пути и намерениях, а на последок дал им приложиться к Библии.

10. К Тёмной Чаще

Долгое время ехали в задумчивом молчании, молясь про себя и размышляя над моментами прожитой жизни, возвращаясь к ошибкам прошлого, вспоминая пережитые удачи и минуты воодушевления. С чем ты предстанешь перед Господом, если умрешь сейчас? Что будет свидетельствовать в твою пользу, а что жестоко обличит тебя перед Судьей? И какая чаша весов в итоге окажется тяжелее?

На самом деле ответы на эти вопросы были важны не только для вечной участи, но и для успеха предстоящей схватки. Каждый раз, когда ты бросаешь вызов демонической силе, ты переживаешь маленький суд. Духи злобы получают власть над тобой, и бьют тебя в твои духовные бреши, используют все твои слабости. И если твоя душа окажется не чиста, не укоренена в Истине, ты будешь посрамлен и повержен. Слабые души не должны бросать вызов, не должны выходить на бой, их удел — смиренно молить Господа о защите, и лишь тогда Он милостиво покроет их своей благодатью. Вызов же демону — удел дерзновенных, опасное испытание, которое может тебя погубить, если ты окажешься не готов. "Готов ли я?" — вот о чем думал каждый инквизитор в это время. Последние недели, проведенные в покаянии, молитвах и причащении Тела и Крови давали хоть какую-то надежду на утвердительный ответ.

Первую длительную остановку сделали в городке Шрундель, который, после месяца жизни в усадьбе, показался Кастору весьма оживленным. На самом деле это был даже не центр округа, а обычный городок, какие рассыпаны по всему Даггерланду и не отличимы друг от друга. После плотного обеда в трактире "Старая крона" и смены лошадей отправились дальше.

После еды и некоторого количества алкоголя, настроение у Гастона изрядно приподнялось, и он был первым кто нарушил тягостное путевое молчание.

— Я вот тут думал о своей жизни… — начал он. — Что я повидал на этой земле, кроме мрачных набожных типов, и всяких чудовищ? Причем иногда даже с чудовищами бывает веселее, чем с такой братией. Без обид, ну правда же? С кем поговорить? С Полом? С тобой Доннер? Даже с Кейном не поговоришь, если он не напьется. И ты, Барроумор тоже мрачный и скучный тип. Поэтому, конец жизни в вашем обществе меня вообще не волнует. Мне кажется даже в аду будет веселее…

— В аду не будет ни выпивки, ни шлюх. — зло ответил Кейн, сидящий с закрытыми глазами и вроде бы дремлющий.

— Выпивка не делала меня счастливым. А что до шлюх, не ты ли втравил меня в это scheisse? Да, я познал шлюх, пару раз, просто что бы понять о чем идет речь. Но ты-то настоящий ficker.

— Это не правда.

— Сколько раз ты не ночевал в консистории?

— Если я не ночевал в консистории, значит я был не в состоянии снять шлюху.

— Кому ты рассказываешь? — скривился Гастон. — Ладно, я кстати не жалею, что в моей жизни была пара шлюх. Теперь я знаю, что ничего в них нет такого, о чем стоило бы сокрушаться. Это даже хорошо, что мы целибаты.

После недолгой паузы инспектор обратился к Кастору.

— Барроумор, а как ты? Знавал какую-нибудь… женщину?

— Нет. — соврал Кастор.

— И тебя это никогда не мучило, что ты отказался от чего-то, чего никогда не узнаешь?

— Меня вообще никогда ничего не мучило.

— Я восхищаюсь тобой. В самом деле… Думаю, твоя смерть будет серьезной потерей для Альдена. А что касается нас… Боюсь, что никто и не заметит нашей гибели. Пришлют в консисторию еще каких-нибудь несчастных, и забудут.

— Ни один человек не является серьезной потерей. — возразил Кастор. — Особенно если умирает в нужное время, и умирает хорошо.

— А я бы хотел, что бы люди вдруг прочувствовали, каково это жить без Гастона Лекса, что бы ощутили разницу. Но для этого нужно было как-то влиять на их жизнь. А я этого не делал, в отличие от тебя, и я тебе по-чёрному завидую.

— Большинство людей только вздохнут спокойнее, когда я перестану влиять на их жизнь. — усмехнулся Барроумор. — Потому что я охотился на них, как на дичь, заставлял их испытывать ужас, преследовал и убивал. Кто будет оплакивать Кровавого Кастора?

— Да плевать. Пусть не оплакивают, пусть устроят пир. Это не страшно… Страшно исчезнуть незаметно, словно тебя и не было никогда.

На ночлег остановились в маленьком старом монастыре святого Дитриха. Внутри низких замшелых стен небольшая церковка с острым шпилем, братский корпус, и хозяйственная пристройка. Еще имелся аккуратно оформленный святой ключик, стекающий прямо из стены. Братии — шесть человек, все примерно одного возраста, до пятидесяти лет.

Приехали уже в вечерних сумерках, быстро поужинали жидкой гречкой на воде, и поднявшись на второй этаж, разместились в гостевой спальне. На раннее утро, еще до рассвета, была запланирована литургия, сразу после которой экипаж выдвигался дальше.

Все инквизиторы, как и их возница были настолько утомлены дорогой, что уснули почти одновременно, быстро наполнив комнату своим храпом. За стенами уже царила темная северная ночь, в тесных кельях, при свете мерцающих лампад, монахи пробегали по четкам свои молитвенные правила, и ничто не должно было нарушить покоя обители.

Всё случилось внезапно и страшно, как это и бывает в случае демонической атаки. В коридоре загремела тяжелая поступь, словно шагал двуногий конь или бык. Страшный удар вышиб, вырывая петли, дверь в гостевую комнату! Незримое нечто прогремело уже прямо внутри, между кроватями, оставляя на циновке примятые следы копыт. Пахнуло ужасным холодным смрадом.

Инквизиторы проснулись сразу же, но все еще не понимали, что с ними происходит, чувствуя лишь то, что это какой-то кошмар. Растерянно смотрели они, как поднялся в воздух Кастор и какая-то могучая сила прижала его к стене, держа, вроде бы, за горло. Лицо Барроумора исказилось и побагровело.

Он-то видел все как есть. Его демон явился перед ним, огромный и свирепый, гораздо более лохматый чем обычно, со взъерошенной черной шерстью на загривке и плечах, которой раньше заметно не было. Ощеренная клыкастая рожа выражала исступленную ярость, в темных провалах глаз буквально горела ненависть. Демон держал Кастора за горло и, кажется, был готов прикончить.

— Да я тебя сам удушу ублюдок! Не будет тебе никакого подвига! Удушу тебя и утащу, прямо сейчас!! — шипел демон, роняя тягучую слюну с верхних гипертрофированных клыков. Свет в глазах Кастора стал меркнуть…

Другие братья не видели демона, но первым из всех пришел в себя Доннер. Буквально крича в голос "Аве Мария!" то первое, что прорвалось сквозь стену ужаса, застилающую сознание, инквизитор подскочил к столику с кувшином со святой водой. Сосуд был брошен прямо на пол, перед Кастором, там где стояли невидимые копыта демона. И тут, сквозь осколки разбитого кувшина, разлилась по полу не вода, а бледно-голубое трескучее и шипящее пламя. Неимоверный демонский визг, такой же как тогда, в Управлении, ударил по ушам, ставя людей на колени. Кастор, выпущенный из мертвой хватки демона, упал рядом со своей кроватью. Он видел, как его демон уменьшился и скорчился в разлившемся пламени, а через мгновение прянул прямо в окно, вышибая ставни наружу, роняя по пути капли горящей воды.

Затем все стихло, кроме кашля Барроумора.

— Хрена себе у них тут poltergeist. - произнес ошалело Гастон. — Я, кажется, обоссался.

Через минуту все инквизиторы собрались вокруг Кастора, который достаточно быстро приходил в себя. Теперь он решил, наконец, рассказать братьям значительную часть правды.

— Это не местный демон. — сказал он. — Этот демон мой.

— У тебя обсессия? — тревожно и зло спросил Гастон.

— Нет, он преследует меня много лет. И я всегда проходил стандартную проверку в консистории, никакой обсессии. Он не сопрягается со мной. Просто является тогда, когда считает нужным.

— Зачем?

— Не для того, что бы заключить соглашение. Он знает, что я на это не пойду… Поэтому, я не могу сказать точно. В одном лишь я уверен. Он крайне против того, что бы я шел в Тёмную Чащу, и даже готов меня убить, только бы не допустить этого.

— Он не хочет, что бы ты победил Ярса?

— Или что бы погиб в битве с ним. Это так же не вписывается в его планы.

— Ну тогда я понимаю, почему ты так не дорожишь своей шкурой. С таким другом и жизнь не мила. — вздохнул Гастон.

— Вам все еще нравится эта идея, идти на верную смерть вместе с Барроумором? — внезапно жестко произнес Кейн.

— А какая идея нравится тебе, Кейн? — обернулся Гастон. — Испугаться барабашки и поехать домой?

— Подумай, Гастон! — распаляясь закричал Кейн. — У Барроумора свой демон, он ходит за ним по пятам. Это почти обсессия! Барроумор хочет покончить жизнь самоубийством, у его демона другое мнение, а мы в итоге втянуты в их семейные дрязги! Нам нужно сдать его в Альден!

— То есть, ты решил встать на сторону демона?

— Эти проблемы должны решать в Управлении, это не наше дело. Я не хочу идти и погибать, только потому что Барроумора замучил бес!

— Если хочешь, можешь проваливать прямо сейчас!! — закричал уже Лекс. — Я пойду с Барроумором, и если надо, кончу свою жизнь так же, как он. И молись, что бы так и было, Халлоу! Потому что иначе, если я вернусь, я предам тебя суду за дезертирство и неподчинение приказам!

— А какой будет приказ, инспектор? — мрачно и тихо ответил Кейн. — Приказ умереть?

Гастон недолго промолчал, потом сказал:

— Ладно… Приказа не будет. Кто считает нужным, пусть возвращается. Делайте что хотите. Я остаюсь с Барроумором.

— Я тоже. — ответил Доннер.

Пол ничего не ответил, просто встал рядом с Гастоном.

Кейн сокрушенно уронил голову на грудь.

— Либо все, либо никто. Я остаюсь. — произнес со вздохом он. — Помоги нам, Господь.

Едва инквизиторы перестали спорить, через проломленную дверь заглянул взволнованный аббат. Впрочем, увидев, насколько раздражены гости, он только поинтересовался все ли с ними в порядке, уверил их, что никаких претензий не имеет и быстро ретировался. До утра в обители никто не уснул.

После ранней литургии спешно отбыли из монастыря далее, на восток. В Кольстром прибыли уже глубоким вечером.

Судя по всему, это была такая же крепость, как и Юльберг, но в отличие от последнего, во всем здесь чувствовалась реальная близость некой угрозы.

В отдалении, к югу от Кольстрома, вдоль по краю мрачного леса горела линия из десятков огромных костров, выхватывавшая из ночных сумерек широкую полосу освещенного пространства. В бойницах крепости и на ее стенах стояли часовые, напряженно всматриваясь в эту границу между светом и тьмою. И не просто лениво посматривали, как водится у стражи, а действительно следили, ожидая увидеть опасность в любой момент.

Привратник открыл ворота, пропуская дормез, и закрыл их за ним как-то особенно спешно. И в каждом лице, в каждом взгляде обитателей Кольстрома читалось тревожное напряжение.

Самое же удивительное было то, что здесь люди служили так десятилетиями, до смерти изнашивая свои нервы и подрывая душевное здоровье.

На дворе инквизиторов снова встречал сам Адольф Рогман приехавший из Юльберга. Рядом с ним стоял высокий и еще крепкий старик Штруц, обергауптман Рейкланда.

— Приветствуем вас, идущие на смерть. — широко улыбнулся Рогман, похлопывая альденцев по плечам, одного за другим. — Я надеялся, что спокойная жизнь в захолустье заставит вас пересмотреть свои планы. Но все мы знаем, насколько упертыми бывают альты.

— Всё в порядке? — поинтересовался Гастон у Адольфа, едва поприветствовав Штруца.

— Вам никто не помешает уйти в лес и делать там всё, что вам заблагорассудится. До Рождества он полностью в вашем распоряжении. Более того, как я и обещал, у вас будут проводники.

Трое бергардов, облаченных в доспехи с традиционными медвежьими шкурами на плечах, приветственно подняли руки. Кланяться среди братьев Ордена было не принято.

Первые двое были отец и сын Куртхары: угрюмый здоровяк Гуннар, чьи черные косы еще не тронула седина, и его сын рыжий Хэймдаль, еще совсем молодой, безбородый, но такой же могучий как его отец. Третьим был уже постаревший, и еще слепой на один глаз бергард Тир Штруц, родственник обергауптмана.

— Не сомневайтесь, старина Тир все еще грозен в бою, и возможно это его последняя возможность проявить себя в деле. — заверил хозяин Кольстрома. — Братья знают Чащу как свои пять пальцев, надеюсь, это поможет вам в вашей миссии. Простите, что не могу дать вам больше бойцов.

— Больше и не нужно, благодарю вас. — ответил Гастон.

— Эй, здесь кто-нибудь говорит на альтише? — внезапно раздался новый голос, и Кастор, оглянувшись, не поверил своим глазам. Перед ним стоял Рорик Маркус, собственной персоной.

— Ах да, это вам отдельный сюрприз! — пояснил Рогман. — Еще один инквизитор, желающий умереть. Пришел в Юльберг вслед за вами, пришлось ему помочь вас найти.

Кастор обнялся с товарищем.

— Зачем ты здесь?

— Когда я узнал, что тебя буквально сослали в Даггерланд, то выбил у Лоера командировку на пару недель. Хотелось с тобой увидеться, поделиться новостями. Приезжаю, а брат Хендрик мне и говорит, что ты отправился сражаться с самим сатаной. В общем пришлось бежать по твоему следу. Ты не можешь участвовать в таком деле без меня.

— Я очень рад, что ты будешь рядом.

— Мы же оба из Барроумор, принесем нашему захолустью вдвое больше славы!

— Ладно, господа. Давайте отдыхать! — скомандовал Гастон. — Выходим завтра утром! Нам нужно войти в эту Чащу до самайна.

На рассвете стали собираться. Кастор развязал один из своих свертков, и, впервые за долгое время, ощутил текучую, скользящую в руках тяжесть кольчуги. Это была та самая, посеребреная кольчуга, в которой всего три месяца назад погиб Аполлос. Его она не уберегла. Будет ли от неё толк в этот раз?

Обильно, уже не жалея и не экономя, Барроумор вылил на ладонь всё заветное миро, которое берег для самых крайних случаев и расходовал по капле. В воздухе разнесся пряный сладкий запах, и инквизитор нанес золотистое сокровище себе на голову.

— …et confirmā me chrismate salutis.

Черные волосы заблестели, пара жирных капель сбежала по лбу, до бровей. Затем Кастор одел на голову стеганый чепец, которого не носил со времени мистерионской экспедиции, и, наконец, взял в руки новый сфероконический шлем, подаренный Гастоном. К нему крепилась так же защищающая шею бармица, которая, быть может, могла бы спасти жизнь Аполлосу, но у него её не оказалось.

Из двух мечей, легендарного клинка Хельден, и собственного наградного, Кастор все-таки решил иметь на поясе последний. Это оружие было намного привычнее и удобнее, да и прошло с Кастором уже не один бой. Раритет же было решено приторочить к седлу с прочей поклажей.

Похожим образом снарядились в путь и прочие инквизиторы, облачившись в кольчуги и шлемы, приготовившись к серьезнному бою. Выдвигались верхами, на бергардских конях. Помимо самого отряда из девяти всадников, выезжал из Кольстрома и бергардский эскорт, в двадцать воинов, во главе с Рогманом. Они должны были сопровождать инквизиторов пол дня, предупреждая возможную атаку эрков, а затем, еще до темна, вернуться обратно.

Над лугами до самого леса стелился низкий холодный туман. Солнце, словно утопая в далекой белой взвеси пробивалось сквозь него бледно-желтыми всполохами, откуда-то из леса подвывала тревожным стенанием неясыть. Остающиеся в крепости воины провожали отряд уважительным молчанием, глядя пристально, словно стараясь запомнить этих отважных безумцев, а потом, быть может, рассказывать о них своим внукам. Даже если они ничего не добьются и просто сгинут в этом проклятом лесу, брошенный ими вызов сам по себе был подвигом. Гарнизонный священник, взволнованный желтоволосый мужичок, провожал альденцев в воротах с крестом в руках, широко знаменуя их деревянным крестом и благословляя на невозможное.

Суровая кавалькада протянулась в сторону леса, и вскоре исчезла в нём.

11. Сердце Тьмы

Лесная тропа, по которой двигался отряд, была уже совершенно завалена опавшей багряно-золотой листвой. Лишь проход между тесно растущимидеревьями, переплетающимися своими ветвями, между кустарниками и нагромождениями валежника, указывал проложенный путь. По сути это была дорога в никуда, служившая только для патрулирования приграничного леса.

Даггеры напряженно вглядывались в лесной сумрак, ловили звуки, которые могли бы оповестить их о приближении врага. Но лишь печальные, словно голоса плакальщиц, крики птиц время от времени раздавались откуда-то, и поскрипывали от ветра старые стволы деревьев. Пару раз дорогу перескакивали большие, размером с небольшого пса, зайцы. Однажды шумно ломанулся от дороги в чащобу потревоженный кабан, даже заставив воинов взяться за оружие.

К полудню достигли какой-то лесной развилки, где даггерский эскорт должен был уже повернуть обратно.

— Ну что, господа! — провозгласил Рогман. — Дальше лежит дорога героев. Езжайте теперь направо, и еще дотемна успеете к нашей заставе. Там никого не будет, разумеется, но она полностью в вашем распоряжении. А что делать дальше, это уж вам лучше знать. Я скажу только, что рад был нашему знакомству. Если есть среди нас воины, такие как вы, то Бог его знает, может быть и у нашего мира есть шанс. Прощайте.

Дальше ехали вдевятером: шесть альденцев и три бергарда. Впереди шли отец и сын Куртхары, замыкал колонну Гастон. Сумерки начали сгущаться стремительно, быстро затопив нижний уровень леса, на вершинах крон загорелись отблески заката, но ничего не происходило. Тёмная Чаща хранила безмолвие как самый обычный лес.

Наконец, еще до того, как небо померкло, достигли заставы. Это была низкая и толстая круглая башня, футов пятнадцать высотой, с примыкающим к ней деревянным частоколом. Бревна частокола были уже старыми, но вполне крепкими, в полноценный мужской охват толщиной.

Спешились. Куртхары осмотрели листву перед воротами, заявили что никто не входил внутрь, и резво преодолели изгородь: Хеймдаль встал ногой на сцепленные руки отца, и, будучи подброшен, вскочил вверх по частоколу достаточно высоко, что бы ухватиться за его острия и перемахнуть на ту сторону. Крякнув от жесткого приземления даггер отпер ворота, и весь отряд вошел внутрь.

На огороженной территории имелась крытая коновязь, старое кострище, обложенное камнями, и даже бассеин с родниковой водой, хоть и изрядно обмелевший. Дверь в башню была не заперта, и несмотря на то, что никаких следов пребывания эрков вокруг не наблюдалось, входили внутрь с изготовленным оружием и крайне осторожно. По счастью, опасения не подтвердились. Оба этажа заставы пустовали с тех самых пор, как их оставил бергардский дозор.

— Ну что ребята? — весело возгласил Гастон. — Встречаем День Всех Святых, нравится это кому-то или нет! Выпить не предлагаю, но и трястись от ужаса не лучшая идея. Пол, разводи костёр! За башней полно дров.

Вскоре над заставой раскрылась темно-синяя искристая бездна ночного неба, перетянутая таинственной дымкой, усеянная приметными созвездиями и тысячами звезд, которых никто никогда не называл. А внизу, в кольце деревянной ограды, весело танцевало пламя доброго костра. На втором этаже башни дежурило двое, остальные кто как хотел: или спали на старых протертых подстилках в нижнем помещении, или молились, или сидели у костра, где по очереди читалось Писание.

Больше других читал Доннер, который был в этом наиболее стоек и навычен:

— И осквернил царь высоты, на которых совершали курения жрецы, и разрушил высоты перед воротами. И осквернил он Тофет, что на долине сыновей Еннома, чтобы никто не проводил детей своих чрез огонь Молоху; И высоты, которые пред Иерусалимом, которые устроил Соломон, царь Израилев, Астарте, и Хамосу, и Милхому осквернил царь; и изломал статуи, и срубил дубравы, и наполнил место их костями человеческими. Также и жертвенник, который в Вефиле, и высоту он разрушил, и сжег сию высоту, стер в прах, и сжег дубраву. И заколол всех жрецов высот, которые там были, на жертвенниках, и сжег кости человеческие на них. И вызывателей мертвых, и волшебников, и терафимов, и идолов, и все мерзости, которые появлялись в земле Иудейской и в Иерусалиме, истребил Иосия, чтоб исполнить слова закона. Подобного ему не было царя прежде его, который обратился бы к Господу всем сердцем своим, и всею душею своею, и всеми силами своими, по всему закону Моисееву; и после него не восстал подобный ему.

— Хороший был царь… — заметил задумчиво Рорик, вороша палкой угли в костре.

— Только и ему не удалось ничего изменить. — заметил Кастор.

— Ну это потому что… потому что у него не было нас.

— Мне очень не хватало твоей самоуверенности.

— Мне читать дальше? — без всякого раздражения осведомился Доннер.

— Прости, Доннер, читай.

В самом деле, далее по тексту царь Иосия погиб, и Иерусалим был разграблен. Рорик Маркус, тяжело вздохнув, отрезал себе кусок ветчины и отправился на башню, что бы сменить дежурившего там Гастона.

Ночь самайна прошла совершенно спокойно, как обычные осенние ночи, разве что с особенно ясным небом. Ни эрки, ни тем более Ярс, никак не проявили себя, и всем членам отряда удалось к утру хоть немного поспать. Когда забрезжил холодный рассвет, на заставе бодрствовали трое.

Двое сидели на дворе, у догорающих углей костра. Молчаливый Пол и Хеймдаль. Молодой Бергард напевал себе под нос какую-то легкомысленную песенку, и, глядя перед собой, думал об одной девушке из семьи Штруц. Эта видная красавица с золотыми косами и пышной грудью приходилась внучатой племянницей старому Тиру, и была предметом вожделения для многих, но, пока что, не была сосватана. Вот если Хеймдаль сможет одолеть древнего демона и вернуться героем, тогда уж точно ему не откажет ни она, ни её отец.

Третьим бодрствовал сам Тир Штруц. Он прохаживался по второму этажу башни, всматриваясь своим единственным цвета голубого льда глазом в стрельчатые окна. За ними простирался порядком прореженный и расчищенный лес. Между отстоящими друг от друга кленовыми стволами сложно было кому-то укрыться, и окрестности просматривались на добрых сто шагов вокруг.

И уже на рассвете, Тир заметил кого-то, или что-то. Сначала можно было подумать, что это медведь: существо, опирающееся на все четыре конечности, было большое и косматое. Однако передвигалось оно слишком резво для медведя, и имело поджарую фигуру. Можно было бы счесть его за гигантского волка, но конечности его были слишком длинны, а голова напротив казалась маленькой и округлой, как у человека.

Тварь двигалась наискось, и приближаясь к заставе, и словно обходя её, а потом замерла у одного из деревьев, поднялась на задние лапы и оперлась передней лапой, а может и рукой, о ствол. Когда зверь вытянулся во весь рост, стало видно, что он, по строению туловища и осанке, напоминает скорее долговязого человека.

— Вервольф… — тихо произнес Тир, поднимая самострел. К сожалению, расстояние до цели было таково, что если бы и удалось добить до неё, то шансов на попадание, или на то что ликантроп не успеет увернуться, почти не оставалось.

А оборотень, между тем, стоял, и кажется смотрел прямо в бойницу, прямо на старого бергарда, и горели двумя злыми искрами два зеленых глаза. Наконец он снова встал на четвереньки, и внезапно взвыл низким и хриплым рёвом, пробуждая от сна весь отряд, а затем ринулся обратно в чащу, откуда пришел.

— И тебе доброе утро. — ответил Тир.

Уже через пятнадцать минут во дворе заставы состоялось жаркое обсуждение того, что делать дальше.

— Это мог быть разведчик. — предположил Гуннар. — И он уже понес вести о нашем прибытии.

— Да, это вполне возможно. — согласился Кастор. — Во время экспедиции мы сталкивались с подобным, ликантропы служили разведчиками для отрядов эрков. Почти всегда это означает, что в отряде есть сильный малефик.

— А ликантропы могут служить этому вашему… демону? — спросил Рорик.

— Да, вполне. Во время барроуморской битвы они сражались под его началом. Но это не важно, Ярсу не нужны такие разведчики, что бы узнать о нашем приближении.

— Братья, а что если это был просто ликантроп? Просто пробегал мимо?

— Исходим из худшего. — произнес наконец Гастон, как старший в отряде. — Нам нужно определиться, как действовать дальше. Согласно первоначальному плану мы должны были продвинуться еще дальше, в глубь Чащи. Имеет ли это смысл теперь? Я предлагаю остаться здесь, и подождать того, кого приведет ликантроп. На заставе у нас больше шансов отразить атаку.

— Не в случае с Ярсом. — покачал головой Кастор. — Как мы знаем, он не может войти на территорию храма. Сюда он войдет, не заметив ни частокола, ни башни.

— Вот это, конечно верно…

— Но, что если за ликантропом стоят эрки? — возразил Кейн. — Сколько их может быть?

— Ну, это не может быть большая армия.

— Братья, нас девять человек. У нас нет шансов и против среднего отряда.

— А если мы будем сидеть здесь, и нас обложат эти эрки? — возразил Кейну Рорик. — Что, будем героически держать осаду до Рождества? А если вместе с эрками подоспеет и этот ваш Ярс, это будет самый бесславный конец. Притом, я замечу, у нас провианта максимум на две недели, если растянуть. Потом что, начнем жрать коней?

— Брат Рорик прав. — заключил Гастон. — Это плохое место для ожидания эрков. Нам лучше попытаться уйти отсюда, как можно быстрее.

— Эрки нас все равно выследят и настигнут. Те же ликантропы легко возьмут след, и нам придется встретиться с врагом в лесу, на марше. — не успокаивался Кейн.

— Я все сказал. — твердо ответил Гастон. — На тот случай, если нас выследят, и если их будет слишком много, постараемся рассеяться, и выходить по одному в северном направлении. Так, и давайте сразу определимся по субординации. В случае моей смерти командование перенимает брат Кастор, после Кастора брат Рорик. Так, теперь решаем куда выдвигаться.

Повернувшись к бергардам Лекс спросил на даггерском:

— Брат Гуннар, нам нужен ближайший храм в Тёмной Чаще, желательно по направлению в глубину.

— Возможно… Мертвое аббатство вам подойдет. — пожал плечами старший Куртхар.

— Мертвое аббатство?

— Это обитель Троицы, просто мало кто помнит её настоящее название. — мрачно сказал старик Тир. — Самый большой монастырь в Чаще, и он слишком далеко.

— У вас есть другое предложение?

— Конечно есть, но вы же спросили брата Гуннара.

— Ну, а если бы мы спросили у вас? — вздохнул Гастон.

— Я бы сказал вам ехать в скит Арна. Три часа пути отсюда, и в гораздо лучшем состоянии.

Вскоре отряд покинул заставу. Хеймдаль закрыл ворота изнутри, перелез по перекинутой веревке наружу, и все спешно выдвинулись в юго-западном направлении.

Теперь дороги практически не было, и порой кони едва могли проехать между древесными стволами, а зачастую приходилось давать большие крюки, что бы обогнуть буреломы или непроходимые заросли подлеска. Выручали здесь именно бергарды, которые безошибочно, почти чудесным образом ориентировались в этой древесной стихии, и всегда находили пути там, где никто иной не мог их увидеть. Наконец выехали на кабанью тропу, еще пересыпанную кое-где пометом, и по ней продвинулись довольно далеко. И когда уже казалось, что путь до скита пройдет без каких-либо проблем, враг явил себя.

Первыми почувствовали приближение зверя лошади, начав беспокойно прядать ушами, храпеть и мотать головами из стороны в сторону, порываясь перейти с шага на рысь. Гастон с Рориком приготовили самострелы, другие достали клинки, а Хеймдаль достал из петли свою полуторную секиру. Наконец между деревьями заметались силуэты, точное количество определить было невозможно, пока они не приблизились, но уже с расстояния сорока шагов все безошибочно определили в них троих ликантропов. Высокие поджарые фигуры, опирающиеся при беге на передние руки-лапы, косматые сутулые загривки, ноги встающие на носок. Это были уже зрелые особи, еще не матерые, но слишком опасные для схватки в ближнем бою. Им уже было достаточно одного удара, что бы убить или серьезно ранить человека, одним движением они могли разорвать любой кожаный доспех.

Хеймдаль быстро спешился, но Кастор дал другую команду:

— Двигаемся дальше! Быстрее!

Ликантропы, как правило, были достаточно хитры и склонны проявлять некоторую осторожность. Даже втроем они вряд ли стали бы атаковать вооруженный отряд в десять человек. Но вот задержать его на месте до подхода дополнительных сил, было бы для них выигрышно. Против равного количества ликантропов инквизиторы уже не устояли бы.

Бергарды погнали лошадей рысью, благо плотность леса здесь еще позволяла это, весь отряд устремился за ними.

— Как далеко?! — крикнул Гастон.

— Довольно близко!

Ликантропы не только не отставали, но скакали вровень со всадниками, не приближаясь слишком и сверкая ярко-зелеными пронзительными зрачками. Можно было различить даже их возбужденный рык, прорывающийся то и дело сквозь частое дыхание.

Вдруг лошадь Пола рванула куда-то в сторону, он насилу удержал её от панического бегства, но остановился на месте, сильно отстав от отряда. Моментально сразу двое вервольфов ринулись к нему. Гастон резко развернул своего коня, привстав в стременах вскинул арбалет, и, уже с десяти шагов, щелкнул тетивой. Болт вошел первому чудовищу в поясницу, ближе к бедру, сбивая его бросок, и тварь, завалившись на бок, яростно взвизгнула. Второй ликантроп, ощерившись, тоже отпрянул в сторону.

— Давай! — выкрикнул инспектор.

Пол, наконец направил обезумевшую лошадь вслед за отрядом, помчал галопом, и Гастон припустил за ним.

Через пару минут кони пошли в гору, взобрались по какому-то лесистому склону, и перед ними буквально выросла островерхая двускатная крыша простого старого храма. Объехав невысокую каменную изгородь, влетели на территорию скита, и внезапно столкнулись с эрками.

Эрков оказалось всего двое: старший, выбритый налысо, облаченный в длинную мантию из серой драной материи, с волчьей шкурой на плечах, и молодой, в такой же шкуре и брюках, с длинными, сбитыми в колтуны волосами. Старший вскинул руку вперед, яростно прокричал заклятье, и тут же был сбит с ног грудью коня Гуннара. Молодой побежал прочь, вскочил на изгородь, что бы её перелезть, но его настиг Хеймдаль, на скаку всадивший свою секиру эрку ровно между лопаток. Парень упал обратно и стал корчиться на земле, пытаясь дотянуться руками до раны. Куртхар соскочил на землю, и взяв секиру двумя руками, рубанул эрка уже по голове: звонко треснуло, из светлой косматой головы расплескались кровь и мозги. Больше на скиту никого не было, и ликантропы тоже не появились.

Старый эрк, сбитый конём, конечно выжил, хотя и потерял сознание при падении. Голова его была разбита, а левая рука, кажется сломана. По его внешнему виду Кастор сразу определил, что это был представитель жречества, о чем свидетельствовал начисто выбритый череп с символической татуировкой, а так же длинное облачение, какое простые эрки никогда не носили. Второй, убитый эрк, вероятно был его учеником или даже рабом. Оставался вопрос, чем они занимались на скиту.

Рорик, едва определив, что жрец выжил, бесцеремонно перевернул его ничком и стал связывать руки. Кастор, вместе с Гастоном первыми вошли внутрь храма.

Здание, крепко сложенное из камня, конечно, выглядело давно заброшенным. Ничего не осталось от дверей, на каменном полу валяласьзанесенная листва и ветки, а в прохудившейся крыше зияли просветы. Никакой утвари, или чего либо, что могло истлеть со временем, внутри не осталось совершенно. О том, что это храм, напоминал только каменный престол в его восточной части. А вот на престоле наблюдалось нечто интересное. Он был буквально покрыт относительно свежим слоем свернувшейся бурой крови, и в самом его центре лежала оленья рогатая голова. Судя по её состоянию, животное было убито не так давно, не ранее трех дней назад, хотя от неё уже распространялся душок несвежего мяса.

— Scheisse… Осквернение. — первым произнес Гастон.

— Да, профанация. — согласился Кастор. — Определенный источник силы для готии. Нет лучшего алтаря для демонов, чем оскверненный алтарь христиан. Во время экспедиции эркские шаманы старались завладеть любой нашей святыней, распятием, миром, святой водой… Из них они изготавливали себе самые сильные фетиши.

— И что ты думаешь? После этого дерьма этот храм нас защитит?

— В таком виде очень сомневаюсь. Надо будет прибрать здесь все и переосвятить храм.

Доннер с Полом очистили Престол, истратив почти половину имеющегося запаса воды. Затем, собравшись все вместе, прочли последование малого освящения и окропили все вокруг святой водой.

— По-хорошему, нам здесь нужен пресвитер. — вздохнул Рорик. — Ну, будем надеяться, что и это сработает.

За это время пришел в себя жрец. Открыв бледные холодные глаза, с почти выцветшими зрачками, усаженный в углу храма эрк окинул своих врагов ненавидящим взглядом, а затем понурил голову. На самом деле его пленение было настоящей удачей и возможностью получить ценные сведения о том, сколько эрков находится в округе, и какова опасность для отряда. Провести дознание вызвался Гастон с Тиром Штруцем. Тир владел эркским, а Лекс даггерским.

Задав жрецу вопросы о его имени, миссии, и о том, сколько эрков еще находится в округе, ожидаемо не получили никаких ответов. Гастон хотел было прибегнуть к отсечению фаланг пальцев, но Рорик посоветовал более простой и даже более действенный способ, кинжал под миниск. Тир схватил жреца сзади, Гастон сел ему на ноги, и, нащупав колено, приступил к воздействию. Ткань серой хламиды потемнела от крови в месте прокола, раздался мерзкий хлюпающий звук… Но жрец молчал. Его лицо закаменело, зрачки ушли вверх, под веки, но он не издал ни звука.

— Отключился? — хмыкнул Рорик.

— Нет… Этот ничего не скажет. — сказал, присев на корточки, Кастор. — Мы сталкивались с подобным. Их малефики впадают в некий транс, или, как верят они сами, выходят из тела. Демонический дар. Теперь можно его натереть в салат, он даже не пикнет.

— Scheisse! — выругался Гастон, поднимаясь на ноги. — Кейн, вытащи его во двор и прикончи. Ладно… Братья, как насчет обеда?

12. На Закате

Под огромным раскидистым дубом, заботливо распростершим свою сень подобно кровле большого дома, собрались фении и эйсины. Пятьдесят молодых людей, сильных и смелых, находящихся в расцвете своих сил. Все имели на поясе короткий меч, кто-то был вооружен копьем или луком, кто-то имел при себе дротики, а кто-то опирался на резной посох. И все они, рассевшись на постеленных шкурах и чурках, внимали голосу друида.

Он сидел у самого дубового ствола, искусно украшенного резными спиралями узоров. Выбритый налысо, бородатый старик с повязкой на глазах, лишенный земного зрения, но видящий гораздо больше, чем другие. Говорил спокойно, неспешно, значительно, оставляя свои слова в памяти учеников.

— Слышите ли вы его? Слушайте поступь зеленого бога, который идет на смерть, но умереть не может. Умирая не умирает: входит во мрак зимы, как на ложе Великой Матери, и возрождается из неё огнями Бела. Если не будет пролита кровь, Мать не понесет, не будет в ней жизни. Дайна должна испить крови, и тогда в ней проснется юность, и Блатта поднимется навстречу своему огненному жениху.

Пока друид говорил, приблизился еще один его собрат, гораздо моложе, широкий в плечах с суровым лицом и огненной бородой.

— Байдэхт! Ты уже знаешь, что мертвецы пришли в рощу Нив? — грозно спросил он у старшего друида.

— Да, Ругарт, я слышу их. Что тебя так взволновало?

— Они уже в малом доме, Ухтель попал им в руки!

— Ухтель уже ушел дорогой холмов.

— Фирху преследовали мертвецов до самого дома, их не так много! Нам нужно пойти, пролить их кровь, и дать Ухтелю напиться из последней чаши. У нас достаточно сил.

На старческом лице Байдехта появилась усмешка, и он, наклонив голову, некоторое время молчал.

— Зеленый бог не отдаст тебе их. Мертвецы вошли в рощу Нив, мертвецы из неё не выйдут. Это добыча Короля-охотника. Он один проливает кровь здесь, и мы пришли, за тем, что бы дать ему этой крови. Вот теперь пришли мертвецы, и ты хочешь отнять их у зеленого бога?

— Зеленый бог будет только рад, если мертвецы умрут, и мы прольем эту кровь! — яростно возразил Ругарт.

— Я сказал тебе. Мертвецы принадлежат ему, и он возьмет их. Если ты попытаешься взять их сам, ты навлечешь его гнев. На себя. Быть может и на нас.

— Я не буду бояться зеленого бога! И не буду ждать, что бы он выходил на бой вместо меня. Я сделаю это, и получу от него дары щедрые, изобильные, как добрый воин и защитник рощи!

— Глупец, послушай меня…

Ругарт не стал более слушать Байдехта, и развернувшись пошел прочь. В отдалении, вокруг дуба, горели десятки костров, и стояли десятки палаток. И там уже готовились к бою фении Ругарта.

К вечеру отряд насколько это было возможно приготовился к встрече с врагом. Было решено разместить двоих дозорных прямо верхом на крыше храма, что бы они могли наблюдать за прилегающим лесом. Опасность была в том, что самих дозорных при этом было видно гораздо дальше и лучше, и они рисковали получить стрелу прежде, чем заметят опасность. Но и в этом случае это было бы оповещением. Что бы хоть как-то обезопасить несущих дозор, было решено обязательно облачать их в кольчуги. Дежурили по три часа, время за которое можно было совершенно отсидеть себе всю нижнюю часть тела, после чего внимательное наблюдение делалось уже невозможным. Не спасали даже пристроенные на коньке крыши седла.

А внизу молились, разговаривали, варили горячую похлебку из солонины с луком, еще раз проверяли и готовили оружие. Настроение царило на удивление приподнятое, как перед увлекательным приключением, но на самом деле это являла себя обычная защита от страха. Улыбаясь, разговаривая, воины делались поддержкой друг для друга, и убеждали себя в том, что пока они вместе, ничто на свете им не грозит. Кастор наблюдал такое настроение неоднократно, в рейдовых группах во время экспедиции, и среди сентинелов, выдвигавшихся в чащобы Вестера. Но ему самому все это было не нужно. Основную часть времени до самого вечера он провел у Престола, обращаясь ко Господу, призывая святых, молясь за каждого из членов отряда. Больше времени в молитве провел только Доннер.

И удивительное дело, во время молитвы, Кастор внезапно стал ощущать то, чего прежде с ним не происходило. Словно упали с плеч полтора прожитых десятилетия, и воскресла забытая в далеком прошлом юность, дерзкая, полная сил, летящая на крыльях. И до сих пор Барроумор редко чувствовал себя слабым, но только сейчас вдруг стало ясно, как давило на него это незримое ярмо прожитых лет. Вместе с силой молодости, пришла благодарность Господу и совершенный покой.

Наконец, небо над скитом заалелось, заполыхали огнистыми красками верхушки деревьев. Кастор вышел во двор, к братьям, взял в руки миску горячего простецкого супа и сел в кругу, около костра. Гастон, сидя рядом со своим арбалетом, рассказывал какой-то анекдотический случай из своего прошлого. Рорик смеялся во все зубы, продолжая править оселком свой уже острый как лезвие меч. Молчун Пол перебирал четки, беззвучно шевеля губами в молитве. Старый Штруц увлеченно уплетал похлебку. Гуннар Куртхар сидел у стены храма и дремал, уронив голову на грудь.

На крыше в это время сидели Хеймдаль и Кейн. Кейн был первым, кто увидел эрков.

Со стороны ворот, на склоне холма, появился крепкий парень в серой хламиде, без рукавов, гладко обритый, с огненно-рыжей бородой. В руках у эрка была огромная тяжелая секира, скорее подходящая для каких-то ритуалов, нежели для битвы.

— Эрки! Жрец на шестьдесят шагов! — выкрикнул Кейн.

Отряд в считанные мгновения оказался во всеоружии. Рорик и Гастон, встав на деревянные подставки у передней стены, приготовились стрелять из арбалетов. Пол и Гуннар с полуторными мечами встали у входа. Тир вместе с Доннером отошли за храм, на задний двор, где стояли кони.

Вслед за рыжебородым эрком из-за деревьев стали выходить новые: молодые крепкие воины, с копьями, секирами и луками. Оружие в их руках казалось пламенеющим от закатного солнца. Выходили отовсюду, похоже, окружив скит.

— Еще эрки! Не меньше сотни. Они вокруг! — докладывал Кейн.

— Похоже, демону от нас ничего не останется. — хохотнул Рорик.

— Хеймдаль, держи другую сторону! — приказал Гастон на даггерском.

— Везде эрки! Много эрков! — ответил молодой бергард.

— Атаковать будут сразу со всех сторон, одновременно. — сказал Кастор. — Готовьтесь.

— С Богом, братья!

— Доброй битвы!

— Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных, в час смерти нашей!

Рыжебородый жрец опустил секиру, взял у одного из своих воинов боевой рог, и приложив к губам издал грозный трубный звук, сигнал к атаке.

Эрки ринулись ко скиту со всех сторон, издавая многоголосый яростный клич. Кейн с Хеймдалем стали быстро спускаться с крыши, мимо них пролетела, звеня в воздухе пара стрел. Гастон с Рориком уже выставили над оградой свои арбалеты, готовясь всадить болты в ближайших врагов, которые добегут до расстояния уверенного выстрела.

Но атака продлилась лишь пару мгновений: внезапно дрогнула, сдвинулась в страшной конвульсии сама земля, так что даже храм угрожающе зашуршал осыпающейся каменной крошкой, а в его кровле зазияли новые бреши. Эрки осеклись, словно споткнувшись, и остановились. Отовсюду нарастал шелест, переходящий в зловещее смешение нечеловеческих голосов, звериного воя, рёва и рычания. Небо внезапно потемнело, а краски заката, пылавшие тут и там, ужались и сгустились до кроваво-красного. Задул непрекращающийся шквал ветра, понеслась по воздуху целая река поднятых листьев, завертелись в неистовом танце вихри, собирая листву в изгибающихся фигурах.

В сердцах людей при этом рос ужас, который может испытывать только раненный стрелою и загоняемый собаками олень, животное, видящее свою гибель, уже видящее пришедшего за ним охотника. Эрки упали на колени и уткнулись лицами в землю, в согбенных рабски-покорных позах. Упал со всеми и друид Ругарт, положив перед собою свою грозную секиру.

Но вот он ощутил, что нависло над ним нечто великое и страшное, и оно повелевает ему в этот же момент поднять лицо. Животный ужас требовал лежать ничком, замереть в ожидании своей судьбы, но повеление было сильнее, и, дрожа как пойманный заяц, друид поднял глаза.

Сначала он увидел огромные, крепко стоящие на земле оленьи копыта, косматые, покрытые черной шерстью звериные ноги, могучий человеческий торс, проглядывающий из-под-накинутой на плечи шкуры. Косматая шкура при том не была неподвижна, её космы медленно колыхались, словно погруженные в воду. Венчал же фигуру древний заржавленный шлем из которого расходились, подобно двум небольшим деревьям, невероятные оленьи рога. И из прорези этого шлема смотрел на Ругарта взгляд, страшнее которого не было ничего от века.

Друид, не от смелости, а от охватывающего его отчаяния, начал выжимать из себя древние стихи?

— Ты рожден, соткан плотью, увенчан светом. Победитель, славный, вечный, в себе собравший и пение ветра, и…

— Матерь Божия… — дрожащими губами произнес Гастон, чувствуя, как холодный пот стекает по его лицу. Демон стоял спиной ко скиту, заслоняя склонившегося жреца, но и со спины его фигура была чудовищна. Два человеческих роста, в плечах длина коровьей туши, и эти страшные невероятные рога. Таков был Ярс.

Не дослушав стихов Ругарта, Ярс протянул в сторону свою могучую, бугрящуюся мускулами руку, и в его ладони заклубился столп дыма, черного как сама тьма. А через несколько мгновений из него сгустилась гигантская, неподьёмная и для двоих мужчин секира, похожая на секиру Ругарта, но многократно превосходящая её размерами. Чудовище взяло свое оружие в две руки, и с хищным и алчным, даже торжествующим рыком, обрушило его на друида.

— …и воды текучую с… — огромное лезвие ушло в землю посередине Ругарта, а две его половинки, разделенные от черепа до промежности, распались в стороны, алея багряными срезами, источая наружу всё обилие горячей живой крови.

Рёв демона повторился, на этот раз еще громче, так что снова дрогнула земля.

— Все в храм! — приказал Гастон, и, уже бегом от ограды, повторил. — Матерь Божия.

В полумраке храма инквизиторы встали на колени и стали молиться, пытаясь совладать с обуревающим их ужасом. Но ужас не отступал. Отовсюду вокруг гремел безумный вопль-рёв Ярса, и истошные крики погибающих людей. Кастор чувствовал ужас, которого не испытывал никогда: это было похоже на кусок ледяного железа у тебя под сердцем, тянущего к земле и не дающего вздохнуть полной грудью. Руки Кастора дрожали, чего не случалось с ним за всю его жизнь, а ноги были так слабы, что кажется уже не могли вынести его веса.

То же самое происходило и с другими членами отряда. Хеймдаль даже не молился — молодой могучий даггер забился в угол за престолом, обхватил руками свои колени и теперь рыдал в голос, как напуганный ребенок.

Кейн, которого колотило гораздо сильнее, чем Кастора, судорожно полез в пристегнутую к его поясу сумку и извлек оттуда флакончик с желтой субстанцией, дар Вальбериха. Вмиг опорожнив сосуд, внезапно остолбенел, глядя куда-то в одну точку.

И никто не заметил, что в храме не оказалось Пола. Огромный молчун, просто остался на дворе, когда все ринулись внутрь храма и были так увлечены своим бегством, что не обратили на это внимание. Пол вернулся неожиданно. Сверху что-то тяжелое ударило по крыше храма, кровля провалилась и прямо среди своих братьев на пол рухнул Пол. Вернее уже его изувеченное тело, разбрызгавшее вокруг себя массу крови, оросившее этими брызгами всех, кто оказался рядом. У брата Пола была буквально раздавлена голова, смята и вымазана в мозговом веществе. Одной руки у него не оказалось вовсе: она была вырвана из плечевого сустава, так, что можно было видеть бледно-голубой хрящ на месте разлома, Левая нога была так сломана в колене, что теперь болталась на одних мягких тканях и лежала под самым диким углом.

Первым отреагировал на это Кейн. Выйдя из ступора, с бешеными глазами, он вскочил на ноги, поднял меч и выпалил:

— Все за мной, трусы! Все за мной! Убьем эту мразь!!

Никто не отозвался. Кейн тряхнул за плечо Гастона, но тот продолжал неистово повторять молитвы, даже не открывая глаз. Тогда Халлоу подбежал к Барроумору. Кастор понимал, что с ужасом действительно нужно бороться, нужно выходить на бой, но ничего не мог сделать. Эта черная неодолимая сила, сковавшая его, была велика и тяжела как гора, её нельзя было сдвинуть и поколебать. Молитвы уходили в пустоту.

"А я говорил тебе, дурачок, что бы ты сюда не совался. Теперь подыхай" — прошипел откуда-то голос демона-спутника.

Кейн заорал воплем исполненным ярости и ринулся прочь из храма. Он один выбежал наружу, сразу увидев что двор уже залит пятнами крови и завален кусками тел эрков. Пара человек, как тряпичные куклы висели, перекинутые через каменную изгородь скита.

— Кастор! — настойчиво и твёрдо позвал Барроумора чей-то голос. Он обернулся на зов, но увидел только свою же поклажу, приваленную к стене. Пара сумок, свернутое одеяло и… рукоять Клинка Хельден, который был отложен за ненадобностью. Еще не веря себе Барроумор буквально подполз на четвереньках к своим вещам и, протянув руку взялся за рукоять.

— Мы с тобой, брат Кастор Барроумор. Веди нас. — прозвучал голос Аполлоса Епифана.

— Мы с тобой, брат Кастор Барроумор. Веди нас. — прозвучал голос Гумберта.

— Wir mit dir, Kastor! Föhr uns!! — прозвучал еще один неизвестный голос.

Кастору показалось, что какая-то незримая сила поднимает его на ноги, и как могучий ветер влечет к выходу, что бы там, за пределами храма, взорваться бурей ярости.

— Слушайте меня братья! Час пробил! — провозгласил Барроумор. — Час нашего суда! Час нашей славы! Христос идет перед нами! И ангелы его вокруг нас!

Снова никто не отозвался, но никто никогда и не нужен был Кастору, что бы выйти на бой. Решительным шагом он покинул храм.

Лес за оградой скита преобразился. Повсюду кровь, повсюду разрубленные и переломанные тела. И даже не тела, а кровавое человеческое мясо бесформенными кусками. И валяющееся внизу, на побагровевшей листве, и свисающее, каплющее кровью с ветвей. Как нужно было убивать людей, что бы образовалась такая картина? Какая сила сделала это?

Кейн Халлоу отошел от скита шагов на пятнадцать, и теперь стоял в этом адском пейзаже, держа меч наготове и озираясь. Ярса не было ни видно, ни слышно, только давящая тишина и чьи-то стоны в отдалении.

— Где ты, мразь?! Иди ко мне! — яростно вскричал Кейн, и через мгновение рядом с ним, буквально из-под земли, подняв ворох листьев, выросла знакомая чудовищная фигура. Огромная секира с гулом рассекла воздух, но Кейн не стал её жертвой. С невероятной, запредельной для человека скоростью он, по-звериному отпрянул, и тут же, словно брошенный какой-то силой обратно, подскочил к Ярсу, и всадил меч ему под ребра.

Чудовище взревело негодующе и звонко, почти с визгом, и отшатнулось назад. Впервые за тысячелетие оно было поражено человеком. Кейн, едва клинок высвободился, снова сделал выпад, снова пронзил Ярса, потом заскочил ему под руку, за спину, и рубанул уже по скакательному сухожилию на оленьей ноге. Ярс тяжело опустился на землю, уперевшись в неё рукой.

Кастор, не давая себе времени восхищаться преображением Кейна, так же подскочил к врагу и уже почти нанес собственный удар. Но в этот момент Ярс буквально взорвался, разлетелся облаком тьмы. Тугая волна ударила в стороны, сметая инквизиторов, бросая их на землю, и тотчас свет погас для них. И для Кастора, и для Кейна. Нет, они не потеряли сознание, но теперь оказались в кромешном мраке, ползая по сырой листве как слепые щенки. Кастор понимал, что никак не может подняться на ноги, в его ушах звенело, зрение отсутствовало. Сейчас Ярс мог разделать их так же легко, как эрков.

— Слава Христу! — раздался откуда-то издали боевой клич, в котором можно было узнать голос Гастона. Там же, где-то в дали, заревел демон, затем раздались звуки схватки, крики боли, глухие удары.

— Господь Всемогущий… Помоги мне. — Кастор отер лицо ладонью, ощутил на ней склизкую теплую кровь. — Я не могу этого сделать. Ты можешь.

Уже был мертв Гастон: его тело лежало без головы, упав ничком. Погиб Доннер, срубленный пополам вторым ударом Ярса. Гуннар был брошен о дерево и упал к его корням, переломленный как тряпичная кукла. Старый Тир Штруц умер еще в храме, не пережив ужаса. Рорик, выпустивший в демона два болта, теперь прятался за каменной оградой, обливаясь слезами, и ненавидя себя за то, что не может просто пойти и умереть со всеми. Хеймдаль продолжал сидеть в углу, за Престолом.

Расправившись с вышедшими со скита инквизиторами, Ярс снова обратил внимание на Кейна, который только начинал подниматься на ноги. Человек, ранивший его трижды. Впрочем человек ли? Откуда у него такая скорость?

Демон в два шага приблизился и, бросив свою окровавленную секиру, взял Кейна в руки, словно маленького ребенка, поднял его, приблизив лицом к своему шлему. От этого человека пахло чем-то новым, резким, горячим, чего не бывает в людях. Заинтересованно всхрапнув, подобно коню, Ярс сдавил Кейна пальцами и просто разломил его туловище как спелый плод. Кейн успел издать только короткий жалостный визг, когда брызнула его кровь, обнаженные ребра разошлись в стороны, и выпали наружу трепещущие органы. Ярс еще раз втянул в прорезь шлема странный запах, высунул оттуда длинный и тонкий, похожий на змею язык, лакнув кровь Кейна, а потом брезгливо отбросил труп в сторону.

И в эту же секунду блеснула в закатном зареве сталь Клинка из Хельден. Он вошел Ярсу под ребра, пробил его демоническое сердце, обрушил демона на колени. Ярс захотел было взреветь от боли, но только его собственная, абсолютно черная кровь хлынула из шлема, полилась пастью, как у смертельно раненного быка. Он хотел было перевоплотиться снова, но понял, что сила просто уходит от него, и её уже не собрать снова. Если он развоплотится сейчас, он уже не вернется до следующего года. Или… И здесь демон ощутил ужас.

Его ужас смотрел на него злым и хищным человеческим лицом. Бледным, измазанным в крови, и исполненным такой ненависти, какую Ярс никогда не видел в людях. Неужели этот человек убьет его?

Ярс схватил его за плечо, почувствовал как кости человека крушатся под пальцами, но странное дело, человек даже не изменился в лице, или нет, он… улыбнулся. А потом Кастор своей уцелевшей, левой рукой, достал из-за пояса кинжал и всадил прямо в прорезь шлема, на всю длину, по рукоять.

Звук от того взрыва был слышен дозорными в Кольстроме.

Эпилог I

— И что же, никто не вернулся? — спросил на хорошем даггерском агент Адамс. Показания обергауптмана уже легли чернилами на два листа бумаги, и осталось дописать один только абзац.

— Вернулся. — устало ответил Адольф Рогман, ставя обратно на стол кубок с пивом. — Хэймдаль Куртхар, наш бергард. Только он теперь вряд ли что-то может рассказать. Его кормят с ложки и выводят на прогулку.

— И что же, вообще нет никакой информации о том, что там произошло? Вы же там были.

— Были. Произошло примерно следующее: что-то очень крепко там бабахнуло, уничтожило скит Арна, и раскидало человеческие кости по всему лесу. А наши парни погибли.

— Вы говорили, что нашли чьи-то тела.

— Да, нашли троих. Опознали по одежде. Тира Штруца и двоих ваших. К сожалению, не знаю кто они были. Похоронили всех в Кольстроме. Больше никого. Их могло разорвать, да и зверье к весне постаралось.

— Ладно… Что поделать. — печально вздохнул Адамс. — Но… как вы думаете. У них все-таки получилось?

— Доживем до Самайна, увидим. Но, я скажу вам так. В этом году мы не видели ни одного вервольфа, ни одного эрка по эту сторону гор. Никого вообще. Думайте сами.

Эпилог II

Отец Михаэль стоял перед распятием, подсвеченным тусклой трепещущей лампадой, и уже дочитывал Вечерню. Он жил здесь, в маленькой каменной хижине, которая была для него и храмом и домом, уже добрый десяток лет. Некоторые считали его святым, и наверное люди приходили бы к нему в большом количестве, если бы знали, где именно находится его убежище. Но только лесное зверьё и бергарды знали тропу к лесной прогалине у самого подножья Сумеречных Гор, где когда-то, из собранных камней и глины, отшельник возвел себе свое убогое жилище.

Вся эта местность считалась весьма опасной: пограничье Даггерланда, совсем рядом Мистерион, наполненный чудовищами и варварами. И сам отец Михаэль, едва придя сюда, каждый день ожидал, что вот-вот будет задран вервольфом, или зарублен язычниками. Но за долгие годы так никто и не нарушил его молитвенного покоя.

Иногда на краю леса появлялся разъезд бергардов, но они не приближались к хижине, сохраняя благоговейное удаление от жилища святого. Лишь едва убедившись, что отшельник жив и здоров, они оставляли под деревом немного вина и хлеба, и, осенив себя крестным знамением, снова исчезали в лесу. Когда-то, уже довольно давно, отцу Михаэлю приходилось самому выходить "в мир", к людям, что бы получить от них скудное пожертвование. Теперь же, когда бергарды взяли его под свое покровительство, в этом не было нужды.

Почти прошел еще один день Славы Господней, отец Михаэль готовился проводить его как и тысячи других таких же, своей неспешной внимательной молитвой:

— Excita, quaesumus, Domine, potentiam tuam, et veni…

Сильный и значительный, с большими интервалами, деревянный стук в дверь заставил отца Михаэля прервать последование. Кто бы это мог быть? Неужели кому-то из бергардов понадобилась его помощь? Или, быть может, кто-то еще раскрыл тайну его убежища? НИ одно из предположений не радовало отца Михаэля, но он оторвался от бревиария, и подошел к двери.

За дверью стоял варвар. Настоящий варвар, уже старый как сам отец Михаэль, облаченный в серую некрашенную хламиду, с волчьей шкурой на плечах. В руках у него был искусно вырезанный, закручивающийся спиралью посох, а глаза закрывала тугая непроницаемая повязка. Держался он с достоинством, на его губах, кажется, играла еле заметная улыбка.

Рядом с этим варваром стоял и второй: значительно моложе, в брюках и с кольцом в носу. Этот выглядел напуганным.

— Боже милостив буди мне грешному. — только и произнес отец Михаэль.

— Dea-lá, draoi. - произнес старший эрк.

— Добрый день, владыка. — перевел его слова младший.

— Что вы хотите от меня?

— Iarrann sé cad ba mhaith linn. - обратился переводчик к старшему.

— Ba mhaith linn tú tiomanta dúinn le do Dia. - с улыбкой ответил тот, и странным образом осенил себя знаком креста.

— Хозяин говорит: мы хотим, что бы вы посвятили нас вашему Богу.

— Вы хотите креститься? Дивны дела Твои, Господи… — проговорил пораженный отшельник. — Ну… проходите тогда.

Когда эрки вошли в хижину и стали с интересом озираться, отец Михаэль, выглядящий совершенно ошеломленным, спросил у них:

— Но, почему? Почему вы хотите креститься?

— Mar gheall ar do Dia a maraíodh ár Dia.

— Хозяин говорит: потому что ваш Бог убил нашего бога.

Оглавление

Пролог

1. Возвращение в Альден

2. Велдор

3. Барроумор

4. Даггерланд

5. Консистория Вильде

6. Древняя тайна

7. Кристина

8. Убытие

9. Вестланд

10. К Тёмной Чаще

11. Сердце Тьмы

12. На Закате

Эпилог I

Эпилог II