Менестрели в пальто макси [Юргис Кунчинас] (fb2) читать постранично, страница - 3

попробовал выдернуть одно полено и вдруг — высокая гора плашек, длинных, круглых поленьев посыпалась на меня, обрушилась всей своей деревянной тяжестью, подмяла, придавила и замерла. Этакая рыхлая гора. Каждое полено отдельно. Я почти ничего не ощущал, а вскоре и совсем ничего. Но это не Другая Жизнь, нет.

1990

Турок

Love story

- Господин Пискас, вам, когда вы в туалет ходили, звонил какой-то турок.

- Плискус моя фамилия, вы, Мика, это знаете. Кто?

- Турок. Сам представился - турок. Он ждет вас у двери министерства.

Пискас, то есть Плискус, посмотрел в окно. У главного входа действительно кто-то стоял. Незнакомый. В самом деле незнакомый.

Турок, турок... Какой-то подозрительный тип. Турок. Почему не араб и не китаец? Господи! Неужели правда Турок? Этого еще не хватало! Плискус брезгливо поморщился. Господин Плискус.

Тоже мне господин. Валентинас Плискус, мелкая сошка в министерстве. Эх, чего там. Турок! Ясно откуда — из зоны. Иду! — крикнул Плискус в сторону соломенной Микиной шевелюры. Спускаясь по лестнице, горестно вздохнул — опять не выкручусь.

В роду Плискусов испокон веков не бывало турок. Не было их и в родимом селе, даже во всей округе. Этого «турка» одной девке из их деревни заделал узкоглазый военный. Лицо плоское, глаза — щелочки. Он был туркмен, тот сержант, а может, казах. Девица вышла за Симаса, рослого белокурого, с раздвоенным подбородком, но ребенок родился черноволосый и желтоватый.

- Турок! - при виде младенца гаркнул Симас, но от ребенка не отказался. У Турка народилось еще пятеро братишек-сестренок. Все белокурые, светленькие. Послушные, вежливые детки, работящие и богобоязненные. Правда, по меньшей мере трое из них тоже не ахти как преуспели, но это не наша забота.

Турок рос здоровым и крепким, он любил, запрокинув голову, хохотать по малейшему поводу. Шастал где попало, баловался, никто не видел его плачущим. Отличался жестокостью: совсем малышом просился резать скотину. Бабы при виде его крестились.

Постепенно деревня с Турком кое-как примирилась. А Турок с деревней - нет. Он стал воровать сыр. Таскал развешанные для просушки листья табака. Краденое раздавал сверстникам — воровал не от голодной жизни. Когда Симас запрягал лошадку и брал его с собой на базар, многим Турок казался эскимосом, разговаривавшим на дзукском¹ наречии. Но в 1949 году в том же городке Турок пошел в школу, и местные люди свыклись с ним, как и со многим иным, что, казалось бы, еще вчера выглядело непривычно. С пергидролем крашеными офицерскими женами, с красным флагом на кирпичном горсовете и футбольными матчами между гарнизоном и гимназией. Что же в том странного? Ведь из бывшего местного «Маккаби»² уцелел один лишь Муля, и тот без одной руки.

Валюс Плискус, сын портного, учился с Турком в одном классе. Когда портной умер, тетки определили Валюса в школьный интернат. Турок оказался соседом по койке. В интернатских комнатах зимой по ночам изо рта валил пар, в ведре замерзала вода. Однажды ночью Валентинас почувствовал, что кто-то, забравшись под одеяло, копается у него в трусах. Турок, кто же больше! Валюс яростно отшвырнул его, разбудив всю комнату. Назавтра тот показал ему острую заточенную велосипедную спицу.

- Во! Только попробуй проболтайся.

Валюс сделал движение, чтобы пригвоздить его к полу, но вспомнил, как кто-то говорил о восточном коварстве. Зарежет спящим как пить дать. И он пробормотал: нет, не проболтается. На следующую ночь Турок внаглую влез к Валюсу под одеяло, и тот, стиснув зубы, терпел его ощупывание. Турок тихонько повизгивал и сопел. Жаловаться было поздно. Плискус заточил такую же спицу. Это знал и Турок. Их обоюдная ненависть стала открытой. Плискус строил планы, как избавиться от «мусульмана», а тот что ни ночь устраивался у него в постели. Или через ночь. Он возбуждал Валюса, и, ощутив своей смуглой кожей липкие капли, с гнусным сдавленным смешком ускользал на соседнюю койку.

Они были уже в восьмом классе. Плискус наконец облегченно вздохнул: Турок попался с налетом на палатку стеклотары. Его куда-то увезли — в колонию для несовершеннолетних, так тогда это называлось. Плискус ожил, даже начал играть в баскетбол, но чем-то не угодил тренеру и был из команды исключен. Однажды ночью, проснувшись, он почувствовал томление и сам стал возбуждаться. Было куда лучше, чем когда это делал Турок. Вскоре он краем уха услышал о мастурбации (взрослые говорили: «гонять в кулачок») и пришел в ужас. Оказывается, это не только постыдно! Говорят, от этого дела высыхает весь спинной мозг и человек умирает во цвете лет. Смерти Плискус боялся до жути, однако ночью, не в силах устоять перед соблазном, вновь иссушал себя. Знай он, что так развлекается большинство мальчиков в этом общежитии, он бы страдал куда меньше. И радости было бы побольше.

Ах, если бы только это! Невзначай прикоснувшись к какой-нибудь девушке,