Исполнитель [Ольга Викторовна Онойко] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

тем более не мог Каша вообразить, что живую гитару бросят за бревном возле кострища, в замусоренном подмосковном лесу, побитую и без струн.

А потом он нашел Тиррей.

И за нею явилось все остальное. Само собой. Только оно уже не было обыкновенным. Аркаша почти никому не рассказывал о находке, но вещи, подобные Тиррей, не умещаются в тайне. Скоро ему уже звонили. От первого предложения Киляев отказался из робости — выходить на сцену со знаменитой певицей было страшно. Потом жалел. Это хоть была бы человеческая работа, уважаемая, с зарплатой. В андеграундной «Белосини», где он теперь играл, было уютно и весело, Тиррей очень нравилось, но Аркаша в свои двадцать четыре так и не разучился быть маминым мальчиком.

Порой накатывала тоска. Вроде бы и неплохо живешь, но неправильно. Стыдно это. Мама расстраивается. Был бы папа, говорил бы: «В жизни так ничего не добьешься!»

И девушки не было. Двадцать четыре года Каше. Нет, с Тиррей классно в постели, но она же не человек…

В метро, где никто не распознал бы в Тирь нечеловека, Аркаша с гордостью ее, умытую и расчесанную, обнимал. Внешность все-таки у нее… Девушка мечты, девушка-с-обложки: вроде бы и не идеальны черты лица, но раз взглянув, не забудешь. Умопомрачительная фигура, загар словно из солярия, и ноги — не видал Аркаша у настоящих девчонок таких ног. Завидовали ему; одни — красавице в руках завидовали, другие — редкостному инструменту. Только сам Аркаша себе не завидовал. Проблем больше…

Они чуть не пропустили пересадку. Репетиционная площадка «Белосини» была в тьмутаракани, в Чертанове, а сегодня ехали на другую.

Бывают вещи, от которых невозможно спастись.

Во время двухнедельного загула Тиррей, когда пришлось отменять концерты, объясняться со всеми, ездить по отделениям милиции, Аркаша всерьез задумался о том, чтобы бросить это дело. Тем более что из «Дилайта» их попросили. Стервоза Чирей пришла не за деньги, поэтому продать ее было нельзя, но можно было отдать, подарить, попросить уйти к кому-нибудь, и многие за живой гитарой примчались бы через полпланеты, не говоря уже о времени суток.

Но Тирям-Тирям вернулась и пообещала, что больше не будет. Позвонила клавишница и долго извинялась за то, что наорала на Кашу. А потом позвонил менеджер и сказал, что ему все равно, где у них там, чего и как, но послезавтра в зале на Китай-городе их слушает замдиректора «Сказки сказок», и если нет, то они скидываются менеджеру на дубовый гроб с лентами, а самих их, так и быть, кремируют со скидкой. Менеджер всегда так выражался и очень себе нравился.

— Борис Палыч, — ошалело сказал в трубку Каша.

Тот засмеялся. Связь была хорошая, и он не мог не слышать, как Тиррей прыгает вокруг своего исполнителя и вопит: «Ска! Зка! Ска! Зок!»

В этом гитара хорошо разбиралась.


Уже у входа они встретились с Волковым. Басист привычно поприветствовал Аркашу словами: «Счастливый, подлец!» и столь же привычно шлепнул Тиррей по заду. Волчара больше всех завидовал Киляеву на словах, но никакой неприязни Каша в нем не чувствовал. Басист был слишком в ладу с самим собой, чтобы завидовать кому-то по-настоящему.

— Ланка с «И-цзин» начнет?

Ланка — это была вокалистка.

— Сказала, да. И еще «Реквием по деньгам», если вообще вторую песню слушать будут.

— А если третью будут? Это откажут после первой, а если не откажут, могут полпрограммы слушать.

— Вот делать ему нечего, как полпрограммы. Думаешь, мы одни тут сегодня?

— Н-ну…

— Тогда «Нежность».

— Сопли.

— «И-цзин» — интеллектуальщина. «Реквием» — хохма. Будет лирика. Полный комплект…

Борис заелозил на месте, завидев их. С одной стороны, он был занят: развлекал замдиректора, оказавшегося дамой — диетического вида, с преждевременными морщинами и сильно оттянутыми, как у статуи будды, мочками ушей. С другой стороны просто-таки вопияла необходимость схватить «Белосинь» под белы руки, увести в уголок и сделать внушение.

— Борис! — сказал Волчара, почтительно поздоровавшись с дамой. — Готова ли аппаратура, Борис? Можно ли начинать, Борис?

Люди, очень любящие себя, вызывали у Волчары неудержимый нутряной смех.

— Кажется, да, — неожиданно приятным голосом ответила замдиректора вместо недоумевающего менеджера. — Ваш, кажется… — она пощелкала пальцами, — мужчина там уже должен был… А это, как я понимаю, и есть живая гитара?

У Каши почему-то запылали уши.

— Да, — буркнул он. — Это Тиррей. У нас, — торопливо добавил он, — у нас в группе два живых инструмента.

Волчара вздохнул. Оно, конечно, редкий случай, тянуло похвастаться… но с несколькими живыми коллективу уже полагалось греметь по всей России, если не по телеканалам, то в интернете и гастролями, и объяснять, почему этого до сих пор не происходит, было очень сложно, трудно и неприятно. Впрочем, замдиректора не успела спросить, потому что из зала вышла вокалистка.

— Полина Кимовна, пожалуйста…

— А клавиши? — Полина подмигнула. — Вы мне не