Убийства единорога [Джон Диксон Карр] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Джон Диксон Карр Убийства единорога
Глава 1 ЛЕВ И ЕДИНОРОГ
Позвольте мне изложить вам дело и спросить, как бы вы поступили при таких обстоятельствах. Вы в Париже на каникулах, в том месяце, когда весна почти становится летом. На душе у вас легко, и вы в полном согласии со всем миром. Однажды в сумерках вы сидите на террасе кафе «Лемуан» на рю Руаяль, попивая аперитив. Потом вы видите идущую к вам девушку, с которой ранее были знакомы в Англии. Эта девушка – которую, кстати, вы всегда считали весьма чопорной – подходит прямиком к вашему столику и начинает с серьезным видом декламировать детский стишок. После этого она садится за столик и продолжает болтать самую нелепую чушь, какую вы когда-либо слышали. Ну? Да, именно это я и сделал – стал ей потакать. В результате я оказался вовлеченным в серию событий, одно воспоминание о которых вызывает у меня дрожь, не только потому, что они оказались куда хуже тех, с которыми мне приходилось сталкиваться во время службы в разведке, но и при мысли о том, какие ужасные вещи может повлечь за собой безобидная ложь. Я был глупцом, но меня интересовала Эвелин Чейн, а весенний Париж подталкивает к глупостям. Я могу предоставить лишь самые необходимые биографические данные. Согласно паспорту, мое имя Кенвуд Блейк, возраст – тридцать восемь лет, адрес – Эдвардиан-Хаус, Бери-стрит, Сент-Джеймс. О роде занятий говорить нечего – я не люблю работать и признаю это. Мне прочили дипломатическую карьеру, поэтому пичкали множеством языков. В 1914 году я отправился в Вашингтон в качестве атташе британского посольства, а год спустя, уже перейдя возрастной лимит, умудрился получить назначение в полк хайлендеров[1] Сигрейва. Я надеялся командовать батальоном, но был ранен при Аррасе, а когда поправился, меня признали негодным для службы в действующей армии. Потом одним пасмурным днем в Лондоне, когда мое настроение было под стать погоде, я столкнулся с Г. М. Едва ли я когда-нибудь забуду его шагающим по Уайтхолл в сдвинутом на затылок цилиндре, съехавших к кончику носа очках и пальто с побитым молью меховым воротником. Он шел опустив голову, размахивая кулаком и бормоча проклятия по адресу правительственных чиновников, которые обвинили его едва ли не в прогерманских настроениях. Думаю, Г. М. сразу понял, как обстоят мои дела, хотя и не подал виду. Он затащил меня в свою берлогу с окнами на набережную Виктории, и таким образом я поступил на секретную службу, по его словам не имея к этому никаких особых данных, кроме отсутствия хитрости. Г. М. утверждал, что это бесценное качество для сотрудника секретной службы, так как слишком хитрые заканчивают жизнь перед расстрельной командой или с ножом в спине. Если подумать, это не так глупо, как кажется. Он предупредил, что не сможет оказать мне никакой помощи, если у меня возникнут трудности, что было ложью от начала до конца. Я знал, что Г. М. способен поставить с ног на голову все правительство и мобилизовать все ресурсы министерства иностранных дел, дабы защитить самого ничтожного из своих агентов. Они его семья, заявлял он, а если такому-то это не нравится, он может идти туда-то и делать то-то. Я перешел из контрразведки в разведку, что означало работу за рубежом, которая продолжалась до конца войны. Здесь не место рассказывать о моих тогдашних приключениях и о славных парнях, которые делили их со мной. Но я вспоминал о них, сидя на террасе «Лемуана» на рю Руаяль и потягивая «Дюбонне». Была суббота 4 мая. Парижская весна погружала меня в летаргию добродушия. Деревья были в цвету, в янтарных лучах солнца светло-зеленые листья казались прозрачными, а воздух наполняли шум голосов и гудки такси. Было около восьми вечера – подходящее время, чтобы расслабиться после обеда под звуки, весьма напоминавшие летний дождь. Капли барабанили по навесу у меня над головой, порывы ветра уносили прочь газеты и раздували белые фартуки официанток. Запомните, что я две недели не заглядывал в газеты – разве только мельком видел заголовки. Мимо меня пронеслась одна из них, и я придавил ее ногой. Заголовки сообщали о подготовке к юбилею английского короля, беспорядках в Индии, но более всего о людях по имени Фламанд и Гаске. Это вызвало у меня интерес, смешанный с раздражением, какой вызывает бессмысленная популярная фраза, значение которой вам непонятно. Годами люди отвечали почти на все: «Да, у нас нет бананов»,[2] вызывая желание спросить: «Что, черт возьми, это значит?» Точно так же мне захотелось узнать, кто такие Фламанд и Гаске. Казалось, все говорили о них. Их имена наполняли Париж, как гудки такси, и слышались даже на этой террасе, где было не так уж много народу. У меня возникла идея, что они – соперничающие друг с другом боксеры или члены кабинета министров. Во всяком случае, заголовок статьи, которую мне было лень читать, сообщал, что один послал другому зловещий вызов. За улетевшей газетой побежал официант. Я протянул ему газету и осведомился наугад: – Вы друг Фламанда или Гаске? Результат был поистине удивительным. Проходивший мимо agent de police[3] внезапно остановился и уставился на меня с явным подозрением, после чего шагнул на террасу. – Ваш паспорт, месье, – потребовал он. Официант склонился над столом и быстро провел по нему тряпкой. – Этот джентльмен не сделал ничего дурного. Он только спросил… – Англичанин, – промолвил полицейский, изучая мой паспорт. – Вы использовали слова, месье, которые могли служить сигналом. Поймите, я не хочу докучать безобидному путешественнику, но… Полицейский говорил сквозь зубы, поглаживал усы, как строгий чиновник, но я не мог понять, что такого я сказал. Конечно, если это было политическое дело вроде аферы Ставиского,[4] то я ступил на опасную почву. – Вероятно, все дело в моем скверном французском языке, месье, – отозвался я с поклоном, чувствуя себя полным идиотом. – По правде говоря, я спросил не подумав. У меня и в мыслях не было пренебрежительно отзываться о ваших боксерах или министрах… – О ком? – перебил полицейский. – О ваших боксерах или министрах, – повторил я. – Мне дали понять, что эти господа принадлежат к одной из упомянутых категорий… Полицейский засмеялся, и я понял, что неприятности позади, хотя мы привлекли нежелательное внимание других посетителей. – Да неужто? Наши парижане смеются над вами, месье. У них дурные манеры, за которые я извиняюсь. Простите, что побеспокоил вас. A'voir,[5] месье. – Но все-таки кто этот Фламанд? – осведомился я. Пристрастие полицейского к драматическим эффектам повлекло за собой ряд трудностей. – Он убийца, месье, – ответил полицейский, после чего расправил плечи, отсалютовал и вышел из кафе с таким видом, словно скрывался за кулисами. Я отослал официанта и в следующий момент осознал, что полицейский ушел с моим паспортом. Бежать за ним я не стал, поскольку и так обратил на себя слишком много внимания. Пережив триумф своего драматического ухода со сцены, полицейский обнаружит у себя в руке мой паспорт и вернет его, а если нет, официант наверняка знает его номер, так что я в любом случае смогу получить паспорт назад. Поэтому я остался сидеть за столиком и вскоре увидел Эвелин Чейн. Она прошла на террасу через дальний вход со стороны плас де ла Конкорд и, должно быть, видела, если не слышала, заключительную часть моей беседы с полицейским. Моей первой реакцией была мысль, что теперь я всегда буду выглядеть дураком в ее глазах. Заметив Эвелин на фоне темнеющего неба, я вздрогнул не от предчувствия, а скорее от удивления при виде ее и того, как она одета. Я даже был не вполне уверен, что это Эвелин. Ее нельзя было назвать моим старым другом. До сих пор мы встречались только четырежды. У нее были темные волосы и карие глаза – не сочтите мою речь неподобающей, но о внешности Эвелин можно было сказать: о такой девушке мечтают солдаты, возвращаясь после трехнедельного пребывания под огнем. Однако она никогда бы не признала свое истинное metier.[6] Эвелин утверждала, что хочет быть ценимой за свой ум, и я как дурак верил ей – или почти верил. Она «занималась политикой». Это означало, что Эвелин начнет карьеру как секретарь какого-нибудь говорливого члена парламента, потом будет избираться сама и со временем может стать такой же знаменитой, как леди Астор[7] (ужасная мысль!). Она с такой холодной небрежностью говорила о прогрессе, служении человечеству, его будущем и тому подобных материях, которые я считал полнейшим вздором, что я не знал, чему верить. Эвелин бросала вызов природе, нося строгие костюмы и пенсне на цепочке. Но все это было до того вечера в «Лемуане». Я увидел Эвелин такой, какой ей следовало быть всегда. Девушка на террасе была одета во все белое, включая кокетливую шляпку, а ее кожа отливала золотисто-кофейным оттенком, который так редко встречаешь в реальности. Карие глаза были устремлены на меня – их взгляд был бесстрастным, но рука нервно щелкала замком сумочки. Она подошла к моему столику, и я вскочил. – Привет, Кен, – поздоровалась Эвелин так же холодно, как всегда. – Здравствуй, Эвелин. После этого она произнесла так же серьезно: – «Вел за корону смертный бой со Львом Единорог. Гонял Единорога Лев вдоль городских дорог…»[8] Если бы такое произошло со мной несколькими минутами раньше, я бы засмеялся или спросил, что она имеет в виду. Но это случилось слишком скоро после непонятной истории с полицейским. Я начинал чувствовать, что мои спокойные каникулы оборачиваются цепью невероятных событий, что стрелка компаса повернулась, и я должен следовать ее направлению. – Дай вспомнить, что дальше, – задумчиво промолвил я. – «Кто подавал им черный хлеб, а кто давал пирог, а после их под барабан прогнали за порог». Эвелин облегченно вздохнула и села, все еще глядя на меня. – Закажи мне выпить, ладно, Кен? – сказала она. – Знаешь, я ужасно рада, что это оказался ты. – Я тоже рад нашей встрече, Эвелин. Не обидишься, если я скажу, что сейчас ты выглядишь именно так, как должна выглядеть? Она не улыбнулась. Карие глаза продолжали разглядывать меня, а брови приподнялись, слегка наморщив лоб. – Это большое облегчение, – вполголоса продолжала Эвелин. – Вероятно, мы должны сразу кое-что выяснить. Наша предыдущая встреча… ну, тогда все казалось неправильным, верно? – Верно, – согласился я. – И это моя вина. Если бы я не делал замечания относительно твоих эстетствующих друзей… Эвелин усмехнулась. В этот момент она была настолько привлекательна, что я едва сдержал восклицание. – Я могла бы сразу ответить тебе, что думаю о моих эстетствующих друзьях, Кен, если бы ты хотя бы намекнул мне, что все еще состоишь на секретной службе. Но ты делал бесстрастное лицо каждый раз, когда я пыталась затронуть эту тему… Понимаешь, я должна была это знать. Я дошла до того, что спросила Г. М, работаешь ли ты еще на него, но не получила ответа. Он ограничился двусмысленными замечаниями на мой счет – о том, что мне следует выйти замуж или еще что-нибудь… да, и проворчал о ком-то по имени Хамфри Мастерс.[9] А теперь я перейду к делу и сообщу тебе… Ее лицо вновь стало серьезным. Она быстро огляделась и сделала абсолютно ошеломляющее заявление: – Сэр Джордж Рэмсден везет единорога в Лондон. Мы должны сегодня вечером быть в «Слепом», но я не знаю почему, так как сэр Джордж приедет в Париж. – Хм… – произнес я. Стрелка компаса начала дико вращаться. Эвелин порылась в сумочке. – Сэр Джордж вчера прибыл в Марсель. Он пользуется регулярными авиалиниями, так как не доверяет частным самолетам. Сегодня есть два рейса «Эр-Юнион» из Марселя в Париж – сэр Джордж полетит вторым, который прибывает в Ле-Бурже в 21.15… Последние полученные мною инструкции предписывают тебе и мне поехать в гостиницу «Слепой» в паре миль за Орлеаном и быть там в одиннадцать вечера. Насколько я понимаю, сэр Джордж, прибыв в Париж, по какой-то причине должен сразу отправиться в эту гостиницу. Пароль – первые две строчки стишка про Льва и Единорога, а отзыв – его завершение. Это все, что мне известно. Каковы твои инструкции? Чтобы выиграть время, я заказал еще два «Дюбонне» и сигареты для Эвелин, после чего начал медленно зажигать трубку. Конечно, вам легко говорить, что мне следовало не лезть в это дело и сразу признаться Эвелин: я не тот, с кем она должна встретиться в «Лемуане», тем более что в любой момент мог появиться настоящий агент. Но упрямство, свойственное человеческой натуре, не поддается доводам рассудка. Я упивался сложившейся ситуацией, не хотел отпускать от себя Эвелин, а кроме того, думал, что окажусь полезен секретной службе не меньше, чем, вероятно, куда менее опытный агент, которого они прислали. Поэтому я решил занять его место. – И ты не знаешь, что означает слово «единорог»? – спросил я. – Нет, и хочу услышать от тебя. – Ну… дело в том, Эвелин, что я тоже этого не знаю. Она уставилась на меня: – Но где ты получил свои инструкции? – От самого Г. М. А ты его знаешь? Конечно, Г. М. слишком ленив, чтобы отправиться во Францию и разоблачить меня. Но теперь мне стало не по себе, и я проклинал себя за то, что ввязался в эту историю. Это была нечестная игра. Но, опять же повинуясь свойствам человеческой натуры, я утешал себя тем, что вскоре скажу ей правду. – Очевидно, мы должны сравнить нашу информацию. Тебе известно хоть что-нибудь еще? – Ничего, кроме того, что ты видел в газетах, – Фламанд говорит, что собирается лететь тем же самолетом. – Фламанд! – воскликнул я и обжег пальцы спичкой. – Да. Держу пари, Кен, что это беспокоило наше начальство еще до его угрозы. Вот что делает ситуацию такой опасной. Признаюсь, что мне страшно, но я чувствую себя лучше, зная, что ты рядом. – Эвелин откинула прядь темных волос и улыбнулась, но ее глаза оставались беспокойными. – О, я знаю, что Фламанд склонен к театральности и саморекламе, но, к сожалению, он всегда делает то, о чем предупреждает. Говорят, что Гаске на сей раз его прищучит. Но я в этом сомневаюсь. – Послушай, – спросил я, на миг ослабив бдительность, – кто такие Фламанд и Гаске? Честное слово, о них не упоминалось в моих инструкциях. Я не шучу. Кто этот Фламанд? Эвелин скорчила гримасу: – По крайней мере, ты должен был читать газеты. Фламанд – самый колоритный преступник в современной Франции. А здесь любят колоритных преступников и хвастаются ими, даже отправляя их на гильотину. Эта дуэль обсуждается, как футбольный матч в Англии. – Дуэль? – Между супермошенником Фламандом и Гаске – старшим инспектором Сюрте.[10] Не смейся, Кен. Такое не могло случиться в Англии, но происходит здесь. Это дико, фантастично, но это правда. – Серьезное лицо Эвелин обуздало мое веселье. – Никто не знает, как выглядит Фламанд. Но, за исключением самых близких ему людей, никто не знает и как выглядит Гаске – это его главный козырь. Ни один из них не является профессиональным лингвистом, но каждый безукоризненно владеет тремя языками – французским, английским и немецким. Каждый может выдать себя, например, за англичанина или американца и обмануть тебя или меня. К тому же оба настоящие хамелеоны, способные играть любую роль. Я не имею в виду парики, фальшивые бакенбарды и тому подобное. Но поскольку никто никогда не видел Фламанда достаточно долго, чтобы запомнить его лицо, ему ничто не мешает выдать себя за врача или адвоката… – Или архиепископа, или балерину. Эвелин сердито посмотрела на меня: – Не говори так, Кен, пока не увидишь его досье. Прочитав его, ты вряд ли станешь шутить. А к твоим словам я отношусь вполне серьезно. Да, он может выдать себя за архиепископа, хотя едва ли за балерину. Понимаешь, хотя никто не помнит, как выглядит Фламанд, известно, что он довольно высокого роста и у него тягучий голос… – Она открыла сумочку и достала записную книжку. – Взгляни на это, и у тебя пропадет охота к шуткам. Ее слова невольно произвели на меня впечатление. – Послушай, Эвелин, даже выдающиеся мастера маскировки не могут одурачить человека достаточно опытного. Но ты говоришь, что этот человек – убийца… – Я так не говорила, Кен. Но ведь ты меня не опровергаешь? Значит, ты читал статью в утренней газете об убийстве в Марселе? Вскоре Фламанд заявит права на него. Я знаю, что именно он совершил это преступление, хотя ничто не связывает его с ним. Впервые он был вынужден убить человека. Фламанд… – Она оборвала фразу и уставилась на меня. – Но почему ты использовал слово «убийца», Кен? До вчерашнего дня Фламанд никого не убивал. И в этом преступлении его не подозревают. Кто сказал тебе, что он убийца? – Полицейский, – ответил я и тут же умолк. Куда делся этот полицейский с моим паспортом?
Глава 2 КРАСНЫЙ АВТОМОБИЛЬ
Вероятно, это было совпадение, но оно заставило меня вздрогнуть и окинуть взглядом рю Руаяль с новым интересом. Я не собирался ничего рассказывать Эвелин, пока не буду уверен полностью. – Всего лишь сплетни, – произнес я небрежным тоном. – Полагаю, ему хотят пришить все, включая убийство… Но что за история с убийством в Марселе? Было странно задавать такой вопрос Эвелин Чейн – новичку в департаменте Г. М. Она достала записную книжку, в которой лежала вырезка из газеты. – Я вырезала статью из сегодняшней «Пари-Миди». На первый взгляд она не связана с Фламандом, но тут есть кое-что, имеющее отношение к нашей работе. Это выглядит скверно, Кен. Не хочу верить, что мы окунулись в мир ужасов и сказочных чудовищ. Прочти.«Ужасная и таинственная трагедия произошла прошлой ночью в Марселе, в парке возле Променад дю Прадо. Полицейский, патрулировавший аллеи после наступления темноты, увидел человека, который сидел прислонившись к подножию фонаря у фонтана Оша. Полицейский подошел к нему, думая, что мужчина пьян, но обнаружил, что тот едва жив в результате страшной раны между глазами. Одежда жертвы была разорвана, тело покрыто ссадинами, а правая рука сломана. Рану сначала приняли за пулевую, так как в черепе было отверстие, форма и размер которого наводили на мысль о выстреле из крупнокалиберного револьвера. Раненого повезли в больницу Святой Девы, но он умер в машине «скорой помощи». Дважды он пытался заговорить, но смог произнести лишь одно слово по-английски. Доктор К.С. Мелисс, владеющий этим языком, сообщил нам, что то было слово «единорог». За этим последовало удивительное открытие: рана в голове несчастной жертвы не является огнестрельной. Никакой пули найдено не было. Оружие проникло в мозг на глубину четырех дюймов. Поблизости не нашли подобного оружия. Доктор Мелисс утверждает, что вонзить острие в голову на такую глубину и вытащить его снова не в человеческих силах. Он также заявил, что не знает огнестрельного оружия, способного нанести подобную рану, и добавит как бы в шутку, что ее мог причинить только длинный и острый рог животного».
Я посмотрел на Эвелин, которая ответила мне серьезным взглядом испуганного ребенка. В сумерках ее лицо казалось белым пятном позади красного кончика сигареты. Уличные фонари уже горели среди деревьев, и весь Париж казался освещенным луной. Вдалеке слышались раскаты грома – приближалась гроза.
«Насколько мы понимаем, эти заявления подтвердил, хотя и с некоторой осторожностью, доктор Эдуар Эбер – полицейский врач департамента Буш-дю-Рон. Нам также сообщили, что находки доктора Эбера столь удивительны, что он собирается отправиться в Париж для консультации с медицинским отделом Сюрте. В соответствии с его паспортом мертвец был опознан как месье Гилберт Драммонд, лондонский адвокат. Брата мистера Драммонда, также проживающего в Лондоне, уведомили о печальном событии. Месье Драммонд остановился на три дня в Гранд-отеле, прибыв в Марсель из Парижа. Нам сообщили, что полиция располагает важной уликой».
– Единорог… – промолвил я, чувствуя, как у меня холодеет внутри. – Единорог – сказочное животное, Эвелин, но этот, похоже, не вполне сказочный. Гилберт Драммонд был как-то связан с нашей работой? – Насколько я знаю, нет. – А при чем тут Фламанд? – Вчера вечером он отправил записку в «Ле Журналь», которая была опубликована сегодня утром. Все газеты ее перепечатали, а сегодня вечером пришла записка от Гаске. Письмо Фламанда было отправлено из Марселя в пять часов вечера. Могу пересказать его слово в слово: «Меня интересуют странные животные. Завтра, дорогие друзья, я буду среди пассажиров самолета Марсель-Париж, прежде чем он достигнет места назначения. Фламанд». – А как насчет детектива? Она улыбнулась: – Гаске тоже не чужд театральности. Его записка напоминала комментарий, нацарапанный на доске объявлений: «Я тоже там буду, дорогие друзья». Я усмехнулся, и мы оба почувствовали себя лучше. – Ее тоже отправили из Марселя? – Не знаю. Об этом не сообщалось – журнал старается подыгрывать Гаске. Но, несомненно, это так. Он ведь мог телеграфировать, только услышав новости о первой записке. Странное дело, не так ли? И эта ужасная история с Драммондом… – Давай будем благоразумны. Ты же не можешь всерьез полагать, будто сэр Джордж Рэмсден таскает за собой единорога, который сбежал и прикончил этого беднягу в парке? – Нет, но… Говорю тебе, за этим убийством стоит Фламанд! Не спрашивай, почему я так думаю и какие у меня доказательства. Я просто знаю, что это его рук дело! – Она стиснула кулаки. – Конечно, больше никто не обратил внимания на статью в «Пари-Миди» и не стал связывать ее с Фламандом. – Вероятно, по веской причине. Ты сама говоришь, что он никогда не был известен как убийца. Эвелин приподняла бровь. Сигарета вспыхнула и погасла. – Логика на твоей стороне. Я не собираюсь ссылаться на инстинкт или женскую интуицию. Конечно, у меня есть свои предположения, иначе я бы не работала в секретной службе. Но на сей раз от них мало толку. Я лишь знаю, что это какой-то кошмар… А если говорить о логике, то зачем Фламанду нужен единорог? Я напомнил, что Фламанд об этом не упоминал, а только сообщил, что будет в том самолете. В любом случае было приятно убедиться, что мое приключение с полицейским и потерянным паспортом всего лишь совпадение. Если Фламанд намеревался лететь вместе с сэром Джорджем Рэмсденом, он бы не расхаживал по Парижу в полицейской форме, что вообще выглядело чепухой, как, впрочем, и все дело… Эвелин вернула меня к действительности: – Сейчас половина девятого, а в одиннадцать мы должны быть в этой гостинице. До Орлеана семьдесят пять миль, так что нам лучше выехать сразу. Мой автомобиль снаружи с полным баком и картой. Ты упаковал чемодан? Мы ведь можем и не вернуться этой ночью. Я поспешно объяснил, что остановился в «Крийоне» за углом и могу собраться в одну секунду. Но это ставило крест на поисках чертова паспорта. Под предлогом расчета я отвел официанта в сторону и объяснил мои затруднения. Он знал номер полицейского, хотя не знал его имени, и сказал, что легко может вернуть паспорт. Я дал ему стофранковую купюру, пообещав еще одну, когда паспорт доставят в мой отель. Знает ли он полицейского в лицо? Не вполне, но… Теперь я окончательно ввязался в авантюру. Это стало ясно, когда я сел в двухместную машину Эвелин с мощным мотором и мы начали пробираться через сигналящий транспорт по плас де ла Конкорд. Что, если сказать ей правду? Очевидно, с ее инструкциями было что-то не так. Где агент, с которым она должна была встретиться на террасе «Лемуана»? Там находилось несколько человек, но я мог бы поклясться, что никто из них не был британцем. Итак, я шагнул в брешь, но крепость выглядела мрачной и таинственной… Она стала выглядеть еще мрачнее, когда я просматривал досье Фламанда, упаковывая в отеле чемодан. Эвелин перечислила все факты, невольно вызвав мое восхищение. Хотя до сих пор за Фламандом не числилось ни одного убийства, дважды он едва не избил жертву до смерти. Несмотря на склонность к театральности, Фламанд знал свое дело. У него были железные нервы, ироническое чувство юмора и ум, чей блеск давал себя знать в неожиданной простоте наносимых им ударов. Ни один сейф не являлся для него препятствием, но даже ребенок мог бы применить его методы взломщика, если бы додумался до них. Фламанд наносил два визита сейфу, который намеревался обчистить. Первой ночью он всего лишь удалял диск на комбинационном замке и возвращал его на место, поместив под него кружок тонкой белой бумаги размером меньше диска. Днем сейф должны были открыть минимум однажды или дважды. Следующей ночью Фламанд возвращался туда, удалял бумагу и изучал вмятины, оставленные действием механизма, открывающего сейф. Это сообщало ему комбинацию, и он мог спокойно открыть сейф, не оставляя следов и ставя в тупик Сюрте. Таким образом Фламанд похитил двести тысяч франков из сейфа банка «Лиль Кредит Лионне», комбинацию которого знал только управляющий. Он проник в офисы крупнейшей парижской фирмы, производящей сейфы и хвастающей тем, что они недоступны для воров, и открыл все сейфы в демонстрационном зале, прежде чем обчистить президентский сейф, где хранился миллион в облигациях. Именно Фламанд впервые использовал для открытия сейфа термит – химический препарат из алюминиевого порошка, окиси железа и порошка магнезии, который можно было пронести в спичечном коробке, но который, будучи помещенным на крышку сейфа, создавал температуру две тысячи градусов, расплавляя любой металл под ним. Именно Фламанд первым применил микрофон для прослушивания реверсивного механизма. Именно Фламанд украл изумруды де Рейтера в Антверпене и смог вывезти их из страны, несмотря на полицейский кордон по всей границе, спрятав их под шерстью черного ньюфаундленда в свите короля Бельгии. Я мог лишь мельком просмотреть записки Эвелин, но благодаря им перед мысленным взором возникала фигура, комбинирующая две латинские крайности: любовь к дерзким театрализованным выходкам и сатанинскую жестокость. Один полицейский комиссар негодовал на тупость своих коллег, до сих пор не поймавших Фламанда. Покуда он негодовал, в участок вошел «рабочий» забрать мебель для ремонта и удалился с любимым креслом комиссара на глазах дюжины полицейских. Таким же образом Фламанд украл из зала суда часы, когда вышеупомянутый комиссар давал показания на процессе. Но тот же Фламанд едва не убил сторожа в Монте-Карло, заставшего его во время очередного рейда. Чем больше я читал, тем сильнее убеждался, что у меня были основания подозревать Фламанда в краже моего паспорта. Конечно, это с таким же успехом мог быть и Гаске, но я бы хотел увидеть дуэль между Фламандом и сэром Генри Мерривейлом. Фламандом нельзя было не восхищаться. В то же время я, по личным причинам, отдал бы правую руку за то, чтобы одержать над ним верх. Когда я спустился, гроза уже бушевала над белым лесом фонарей на плас де ла Конкорд. Париж лишился вечернего мерцания под потоками ливня, сопровождаемого сверканием молний. Это не походило на обычную весеннюю грозу, а нам предстояла семидесятипятимильная поездка. У меня были международные права, поэтому я сел за руль. Мы проехали по мосту Инвалидов и выбрались из Парижа через Версальские ворота. Пробираться сквозь гудящий транспорт было нелегко, и мы оба молчали, прислушиваясь к мерному шарканью «дворников» на фоне шума дождя. – Ты все прочитал? – заговорила наконец Эвелин, сняв шляпу и надев плащ. – Да. – Ну и что ты об этом думаешь? – Фламанд – опасный тип. Меня беспокоит, является ли этот Гаске адекватным его противником. Засмеявшись, Эвелин плотнее задернула боковую занавеску и откинулась назад так, что свет щитка отразился в ее глазах. Казалось, она удобно расположилась в кресле у камина. – Думаю, что да. Ты сомневаешься потому, что прочитал только об одном участнике поединка. Если бы ты слышал о Гаске, то без колебаний сделал бы ставку на него. Сейчас у меня нет времени вдаваться в подробности – нам слишком многое нужно обсудить, – но его называют «усмехающимся Гаске». Он арестовывает убийцу с эпиграммой на устах и вежливо кланяется перед выстрелом. Гаске любит театральные эффекты не меньше, чем Фламанд, так что это будет битва гигантов. Знаешь, Кен… – Ну? – Если бы у меня не было ощущения, что все это куда опаснее, чем мы думаем, я бы этим наслаждалась. Мы едем по темной дороге, никто не знает, куда, почему и когда мы вернемся. Но почему все так таинственно? Ни ты, ни я понятия не имеем, что нам предстоит делать, и я даже не уверена, что это знает Г. М. Почему сэр Джордж Рэмсден должен приехать в Париж и сразу же мчаться в захудалую гостиницу под Орлеаном?.. Насколько я смогла выяснить, он важная шишка в министерстве иностранных дел. Ты его знаешь? Я хорошо знал Рэмсдена. Он был известен как баронет-спортсмен, но немногие знали, как близко он связан с министерством иностранных дел. Рэмсден был одним из тех подковерных дипломатов, которые работали как бы без официальной санкции и приносили империи куда больше пользы, чем все пышные мероприятия в посольствах за рубежом. Внешне он являлся полной противоположностью чопорному субъекту, служившему идеалом дипломата, который пыжится изо всех сил, стараясь впечатлить другие нации и вызывая лишь неприязнь к Британии. Рэмсден был маленьким, толстым и вспыльчивым, с манерами карикатурного полковника. Он любил женщин, виски, баккара и все виды спорта, но при этом мог быть британцем с британцами, мусульманином с мусульманами и, насколько я знаю, зулусом с зулусами, потому что знал свое дело. Если сэру Джорджу доверили привезти единорога в Лондон, значит, этот единорог был чертовски важен. – В таком случае, – добавил я, – мне кажется, мы пренебрегаем очевидной нитью к тому, что замышляет Уайтхолл. Вчера Рэмсден прибыл в Марсель. Откуда? Где он был до того? – В Афинах. – В Афинах? Там какие-то неприятности? Эвелин задумалась. – Много неприятностей, но никаких, которые касались бы нас или, насколько мне удалось выяснить, Рэмсдена. Всем известно, что в Афинах он был на каникулах. Мы снова умолкли. Мне приходилось следить за мощеной дорогой, проходящей через деревни вдоль реки справа. Гроза не только не уменьшалась, а, напротив, усиливалась. – С такой скоростью мы никогда не доберемся, – сказала Эвелин. – Не мог бы ты подстегнуть машину? Я попытался. У Версальского дворца мы свернули налево и выехали на асфальтированную дорогу, которую тоже буквально заливал дождь. Молнии освещали два бесконечных ряда тополей, черневших на фоне неба. На дороге не было никого, кроме красного «вуазена», который обогнал нас около Рамбуйе с невероятной скоростью, вызвав подозрения Эвелин. Но в лесу мы его потеряли из виду, или же он свернул. Мы поехали по шоссе в направлении Шартра, что казалось мне кружным путем. Эвелин сказала, что не может найти на карте эту дорогу, но она выглядела прямой и благоустроенной, несмотря на узость. Выехав из леса, мы увеличили скорость и помчались вниз по склону холма. Справа находился овраг. – Осторожно! – крикнула Эвелин. Из-за поворота вылетел красный «вуазен» и остановился поперек дороги тридцатью футами впереди нас. Кто-то размахивал фонарем. Я нажал на тормоз, но машину занесло на скользкой дороге сначала влево, потом вправо, пока она не остановилась, упершись задними колесами в насыпь перед оврагом. Я посмотрел на Эвелин – она смертельно побледнела. Мотор заглох, и тишину нарушали только шум дождя и наше тяжелое дыхание. – Одну минуту, пожалуйста, – произнес кто-то голосом вежливого секретаря. Чья-то рука скользнула под боковую занавеску и повернула ручку дверцы.
Глава 3 НА ОРЛЕАНСКОЙ ДОРОГЕ
Будучи во Франции, мы ехали по правой стороне дороги, поэтому я, сидя за рулем, оказался ближайшим к руке. Прежде чем я успел шевельнуться, дверца со скрипом открылась. Я видел только силуэт на фоне дождя и черных деревьев и расплывчатое пятно вместо лица, когда человек шагнул назад к насыпи. Но мне показалось, что я узнал голос, хотя его приглушал дождь и французские слова звучали нечетко. – Что это значит, черт возьми? – крикнул я по-английски. – Англичанин, – отозвался голос на том же языке, и если в нем звучало облегчение, то оно сразу исчезло. – Кто вы и что здесь делаете? Голос говорил на превосходном английском. Краем глаза я посмотрел на красный автомобиль. Он не полностью преграждал дорогу, и слева можно было проскочить мимо. – Вопрос в том, кто вы, – ответил я, – и почему вы пытаетесь устроить автомобильную катастрофу? – Кто бы я ни был, – сказал мужчина, – у меня имеются полномочия от французской полиции. Два полицейских ждут впереди в той машине. Он говорил так спокойно, что на мгновение я почти поверил ему. Потом мужчина шагнул вперед, и я увидел, что он что-то держит в руке. – Выходите из автомобиля. Я хочу взглянуть на ваш паспорт. – Сегодня утром я уже предъявлял паспорт. Этого недостаточно? – Выйдите из машины. Он подошел ближе, и свет щитка блеснул на черном металле в его руке. Но ему не следовало этого делать, так как я увидел, что его оружие слишком похоже на жестянку. Если бы он нажал на спуск этого маленького пистолета, поднялась бы крышка рукоятки, и ничего более. Фактически нам угрожали портсигаром. Но передо мной на расстоянии вытянутой руки стоял Фламанд. Я далеко не храбрец, но, когда мне в грудь направляют игрушечный пистолет, могу посоветовать даже Фламанду окунуть голову в Луару. Г. М. и я обычно посмеивались над триллерами, в которых бесстрашный герой бросается на целящегося в него противника – такое не могло прийти в голову никому за пределами сумасшедшего дома. Но эта ситуация была принципиально иной. Сначала нужно было выяснить, что намерен делать незнакомец. Покуда я покорно вылезал из автомобиля, Эвелин великолепно изображала негодующую туристку. – Слушайте, приятель, – обратилась она к мужчине, который осветил фонарем верх нашей машины. – Даже в стране, кишащей нежелательными иностранцами, это худшее оскорбление, о котором когда-либо докладывали британскому консулу. Мой кузен и я едем в Орлеан… – Вы тоже выходите, – прервал незнакомец тем же бесстрастным тоном, который начал казаться мне жутким. – Стойте рядом с ним, но не слишком близко, и держитесь оба на свету. А вы, – он посмотрел на меня, – поднимите руки. В его голосе звучало усталое презрение. Во мне начал закипать гнев, но я повиновался. Дождь бил нам в лицо, а незнакомец снова включил фонарь, направив луч нам в глаза. Обе его руки были заняты. Мне казалось, что он говорит замедленно, как будто держит во рту что-то, затрудняющее речь. – Теперь отвечайте. Кто вы? – Кенвуд Блейк из Лондона. Я импортер чая. – Не знаю, почему это занятие пришло мне в голову. – Вы выдаете себя за сотрудника отдела С-5 британской разведывательной службы? – Нет. – Что вы делали этим вечером в «Лемуане»? – Выпивал. – Вы пожалеете о том, что так говорите. – Теперь в голосе слышались нотки ярости, но речь по-прежнему что-то тормозило. Он обратился к Эвелин: – Пошарьте у него в карманах и дайте мне его паспорт, если таковой у него имеется. Если нет, мы отвезем его в Орлеан и там им займемся. Не спорьте со мной. Делайте, что вам говорят! – Откуда мне знать, где он хранит свой паспорт? – осведомилась Эвелин. – Я порядочная женщина. Луч фонаря сразу устремился на нее. – Заткнитесь, проклятая предательница! – прошипел незнакомец. И тогда я бросился на него, как игрок в регби, старающийся отобрать мяч у противника. Должно быть, он подумал, что я спятил. Дело в том, что пистолет был настоящий. Я обнаружил это, когда двумя дюймами выше моего уха грянул выстрел, и вспышка обожгла поля моей фетровой шляпы. О дальнейшем у меня сохранились смутные впечатления. Я услышал, как пуля угодила в нашу машину со звуком, какой бывает, когда протыкаешь консервным ножом крышку банки с горохом, прежде чем мое плечо ударило противника выше колена и он инстинктивно отскочил к оврагу. Луч фонаря осветил ему лицо, и я увидел, как у него во рту блеснул серебром какой-то предмет, который он едва не проглотил. Это был полицейский свисток, скользнувший к краю рта, издав жалобное чириканье. Потом что-то ударило меня по голове, деревья перевернулись вверх ногами, и мы оба свалились через насыпь в овраг, покатившись по дну. Что-то натягивалось и рвалось под нами, как струны, а еще что-то ударило меня по голове, прежде чем мы налетели на какое-то бревно. Освободившись, я с трудом поднялся на колени. Сквозь звон в голове у меня мелькнула ужасная мысль. Бандиты не носят полицейские свистки. Господи, кто же этот парень? И где полиция? Отчасти унять головокружение и усмирить пчелиный улей в голове помог свет фонаря, который валялся возле бревна, позволяя разглядеть моего противника. Он лежал на спине с открытым ртом и в съехавшем набок котелке. Я подобрал фонарь – при этом все снова закружилось перед глазами – и направил луч на незнакомца. К счастью, он не был мертв и даже не пострадал, если не считать шишки на голове от оглушившего его удара о бревно. Мои мысли вернулись к свистку, который он, слава богу, не проглотил. Кто же этот человек? Его румяное лицо было испачкано грязью, которую смывал дождь, все еще хлещущий по растущим в овраге березам. Массивное квадратное лицо с торчащими скулами и щеткой усов казалось английским. Почему же он сказал «проклятая предательница»? Потом я увидел под распахнувшимся плащом то, что выпало из его внутреннего кармана. Это был маленький сероватый клочок бумаги, свернутый в трубочку, который мой противник обмотал вокруг авторучки и прикрепил зажимом колпачка. На клочке были белый крест на голубом фоне, номер, имя шефа и печать министерства иностранных дел, но подделать все это было невозможно, так как любой сотрудник секретной службы узнает клочок по фактуре, как банковский клерк узнает подлинный банкнот. Значит, этот человек служит в британской разведке. Внезапно я понял, что именно с ним Эвелин должна была встретиться в «Лемуане», и когда он увидел, как я ухожу с ней… Боже, какая неразбериха! Как вы понимаете, все это было делом нескольких секунд. Я едва успел перевести дух, как услышал сквозь шум дождя голоса наверху. Над моей головой протянулись белые лучи двух фонарей. На фоне света фар нашего автомобиля бежали две фигуры в фуражках и коротких плащах полицейских. Мой противник говорил правду – два полицейских ждали в красном автомобиле и теперь искали меня. К их несчастью, они не могли найти место, где мы свалились в овраг, а так как с дороги он казался черной бездной, то, вероятно, боялись прыгать через него. Никакие объяснения мне не помогут – нужно как можно скорее убираться отсюда. О моем противнике позаботятся полицейские, когда мне удастся от них отделаться, но Эвелин надо забрать. Пусть садится в машину и уезжает, пока я буду избавляться от преследователей. Но где она? – Ты цел? – послышался тихий голос совсем рядом. – Ты не пострадал? Ш-ш! Я проскочила в овраг следом за тобой, иначе они бы меня схватили. Эвелин проскользнула мимо лежащего без сознания моего противника и схватила меня за руку. – Выключи фонарь, Кен! Не знаю, в чем дело, но мы, кажется, совершили какую-то ужасную ошибку. Мы… Смотри! Они увидели свет! – Держись за мою руку, и постараемся выбраться… Нет, подожди! Встань рядом с телом. Я отвлеку их фонарем, а когда они погонятся за мной, вылезай наверх и уезжай в машине. Не спорь, черт возьми! Если я не смогу убежать от них, то украду их автомобиль и поеду за тобой. Я помчался среди белых берез, при этом крики и свет фонарей следовали за мной по краю оврага. Обернувшись, я направил в их сторону луч своего фонаря. – У-ух! – заухал по-совиному некогда респектабельный мистер Блейк. – Suivez mois,[11] вы, тупицы! Vive le crime! A bas la police![12] Ответные крики показали, что провокация достигла цели. Собравшись с духом, полицейские прыгнули в овраг. Один из них споткнулся, но другой приземлился удачно. Я поставил фонарь между ветками дерева лицом к полицейским, как будто меня загнали в тупик, потом пригнулся как можно ниже и издал чревовещательный вопль, перекрывая шум дождя: – Halte la ou je tire![13] У этих ребят были стальные нервы. Не испугавшись угрозы, они устремились прямиком на маяк. Я надеялся, что они начнут стрелять и погасят фонарь, прежде чем обнаружат, что меня за ним нет. Один из них выстрелил, и пуля срезала ветку. К тому времени я уже карабкался наверх, как обезьяна. Упавшая у бревна фигура, когда я споткнулся о нее, шевельнулась, но не смогла мне помешать. Эвелин не уехала. Она сидела за рулем своего автомобиля, уже заведя мотор, когда я плюхнулся рядом и захлопнул дверцу. Покуда я переводил дыхание, мы проехали мимо красной машины и помчались по дороге. Все было как в прежние дни, если не считать моего скверного состояния. Я держался за левый бок и пытался между стонами говорить. – Почему ты не уехала? – Почему не уехала? Это мне нравится. Кроме того, как бы ты последовал за мной? Во всяком случае, не в этом красном «вуазене». – Почему? – Ну, у того типа, которого ты нокаутировал, остался в руке пистолет. Я забрала его и всадила пулю в каждую шину красного автомобиля. Ты ведь не хотел, чтобы они следовали за нами, верно? Теперь им это не удастся. Пистолет на сиденье позади тебя. – Ты прострелила им шины? Ой!.. – Почему ты сказал «ой»? Я знаю, что мы совершили ошибку и что ты, по-видимому, нокаутировал полицейского. Но особого вреда мы не причинили, и они все равно не смогут нас поймать. – В ее голосе слышалось ликование. – Кен, это было грандиозно! То, как ты бежал через кусты с криком «Vive le crime!» и… Знаешь, они, вероятно, подумали, что ты Фламанд. Выходит, это ее радует. Я повернулся и посмотрел на сидящую за рулем Эвелин. Она не совсем промокла, так как по-прежнему была в плаще, но выглядела крайне неопрятно. Подняв грязную руку, Эвелин откинула мокрые волосы с глаз, сверкающих от удовольствия; время от времени она вскидывала голову, словно в такт приятной мелодии. Но я был вынужден сообщить ей весьма неприятную правду. – Слушай, – начал я, собравшись с духом. – Мне нужно кое-что сказать тебе. Положение куда серьезнее, чем ты думаешь. Ты знаешь, как выглядит удостоверение сотрудника секретной службы? Так вот… э-э… Эвелин с триумфом посмотрела на меня: – Я знаю, что ты собираешься сказать. Можешь поблагодарить меня за то, что яспасла твою шкуру. Ты хочешь сказать, что во время драки с этим парнем удостоверение выпало у тебя из кармана, и ты считаешь, что потерял его. Но оно упало рядом с этим типом, и я подобрала его, когда ты отошел. Вот оно. – И Эвелин предъявила авторучку настоящего агента с серой бумагой под зажимом. Это был конец. – Интересно, – пробормотал я, когда обрел способность говорить связно, – он не видел, как ты нашла и подобрала удостоверение? Или он еще не пришел в себя? – Уже приходил, а свет фар автомобиля на дороге был достаточно ярким, чтобы это разглядеть. Я боялась, что он схватит меня или погонится за тобой. Поэтому я просто огрела его по башке рукояткой пистолета, и он снова отключился. Я ничего не сказал – говорить было нечего. Глядя на забрызганное ветровое стекло, я пошевелил ногой, услышав, как вода хлюпает в ботинке, и попытался осмыслить ситуацию. Прежде всего, тот полицейский в кафе был настоящим полицейским, который действительно совершил оплошность с моим паспортом. Но мне повсюду мерещился Фламанд, и в результате мы наделали целую кучу чудовищных ошибок. Я напал на сотрудника разведки его величества и нанес ему травму. Эвелин украла его удостоверение, а когда он начал приходить в себя, ударила по голове его же оружием. Досталось и французской жандармерии. Шины полицейского автомобиля были пробиты пулями, оставив трех человек без транспорта в нескольких милях от города под проливным дождем. Из этого можно было сделать два вывода. Первый: считали ли они меня Фламандом (что было вполне вероятно) или нет, мы вскоре станем объектом величайшей полицейской охоты со времен Ландрю,[14] поэтому нужно принять срочные меры. Второй: я так глубоко погряз в этом, что вынужден вести игру дальше. Сейчас я не могу все объяснить Эвелин. Поэтому мне остается только взять удостоверение и быть агентом разведки, покуда миссия «Единорог» не будет завершена. Хотя мне не нравились облик и манеры настоящего агента, это был вопрос личной антипатии. Обман можно устроить с помощью удостоверения. Эти карточки не похожи на паспорта – в них нет ни имени, ни фотографии, ни описания. Даже в том невероятном случае, если мы встретим кого-то из начальников отдела, – всего их восемнадцать, и в карточке они обозначены буквой, за которой следует номер агента, – самозванство будет разоблачено только в случае встречи с непосредственным шефом этого парня. Я приободрился, ощущая дух прежних дней. – Конечно, им придется идти пешком, – говорила Эвелин. – А мы выехали значительно раньше, чем они смогут поднять тревогу. От места столкновения около двух километров до моста через Луару. Должно быть, мы уже рядом с ним. Орлеан – на противоположном берегу, километрах в четырех вверх по реке. Когда они пересекут Луару, то направятся либо в Орлеан, либо по нашим следам, пока не найдут телеграф. Взгляни еще раз на карту. Возле нашей гостиницы нет деревни, верно? Тогда где им искать телеграф и телефон? Если они зайдут в гостиницу… Возле нескольких точек на карте с надписью «Bois de la Belle Sauvage»[15] Эвелин нарисовала крест, обозначающий гостиницу. Похоже, она находилась в пустынном районе Орлеаннуа, где на значительном расстоянии не было ни одной деревни. – Вряд ли в нашей гостинице есть телефон, – сказал я, – но они могут зайти туда, чтобы спросить о нас. Если мы не подкупим кого-нибудь и он не скажет, что нас там нет… Я проклял себя за тупость. Ведь в гостиницу направлялись не только мы, но и настоящий агент! Он, как и Эвелин, получил указание явиться туда. Мы не могли избежать встречи с ним. А если я обвиню его в самозванстве, полиция подтвердит его личность… – Кен! Я оторвался от размышлений, услышав крик Эвелин и почувствовав, что машину опасно заносит. – Ты должен взять руль! Я не могу справиться с дорогой. Мы свалимся в воду или… Но на извилистом спуске с холма мы не могли поменяться местами. – Не пытайся переключать скорость, – сказал я. – Сними ногу с тормоза, пока мы не спустимся с холма. Там ты сможешь остановиться… – Ладно. Но ты ничего не слышишь? – Похоже на шум воды. Ты сказала, что мы рядом с рекой. – Нет-нет! Позади нас. Похоже на мотор. Разве ты не слышишь? Что, если им удалось поймать машину? Я открыл дверцу и выглянул наружу. На секунду дождь ослепил меня, но так или иначе смотреть было почти не на что. Мы спускались мимо лугов к реке, чье бурное течение слышалось впереди. Справа на некотором расстоянии я разглядел среди деревьев огни. Очевидно, там находилось большое здание, но, как ни странно, огни как будто отражались в воде. Правда, Эвелин упоминала о замке на острове. Я высунулся вперед, чтобы посмотреть налево поверх капота. Вдалеке на противоположном берегу реки мерцал свет. Это был Орлеан. А сейчас мы мчались к мосту, местонахождения которого не знали. Теперь я мог слышать мотор, но это был не автомобиль. Прерывистый тарахтящий звук раздался у нас над головой так близко, что я невольно пригнулся. Пассажирский самолет находился в двухстах футах над нами, и у него явно были неприятности. Сначала я разглядел красный огонек левого крыла, потом он исчез за черным корпусом. – Надеюсь, мы сможем остановиться, не перевернувшись, – спокойно заговорила Эвелин. – Впереди нет моста. Это была правда. Мы уже очутились в воде, так как река вышла из берегов. Грязная полоса дороги обрывалась у бреши в белом парапете, который захлестывали бурные воды Луары. Но мы избежали холодной ванны, потому что вода сама задержала нас. Автомобиль послал вперед две волны, которые откатились назад от парапета, прежде чем колеса увязли в грязи и перестали вращаться. Фары освещали брешь. Теперь было ясно, почему инструкции предписывали Эвелин ехать по основной дороге, а не по этому спрямляющему спуску. Мост здесь существовал только в воображении составителей карты. Мы видели стальные кабели парома, но самой баржи на этом берегу не было. Объявление на доске гласило, что паром прекращает функционировать в 19.00. Мы оказались в западне. Впереди была река шириной в добрых двести ярдов. Единственная дорога вела назад, туда, где находились преследователи. Помимо того, что наш карбюратор залило, требовались еще одна машина и канат, чтобы вытащить нас из трясины, в которой мы увязли. Парни в красном автомобиле загнали нас в тупик. – Не знаю, что делать, – с истерическим смехом сказала Эвелин. – Ты умеешь плавать? – Да. Но посмотри на течение. – Ну а я не умею. И не поплыла бы, даже если бы умела. Для этого нужно слишком много героизма. Давай взглянем фактам в лицо. Мы не попадем в гостиницу. Мы даже не можем вернуться и бросить вызов. Я хочу только принять горячую ванну и переодеться. – Мы не должны сдаваться. Поблизости есть замок. А если они едут по нашим следам… – Они уже здесь, – прервала Эвелин. Я пинком открыл дверцу и шагнул в воду, которая стояла выше нашей подножки. Сначала я надеялся, что это может быть снова звук самолета, но по дороге ехал автомобиль. Его фары вынырнули из-за поворота, и он мчался к нам со скоростью, вдвое превышавшей нашу. Я судорожно глотнул. – Ну и как же нам поступить? – осведомилась Эвелин, успев взять себя в руки. – Конечно, у нас есть пистолет. Но я не вижу, чем нам поможет убийство пары полицейских… Погоди! – Она тоже выскользнула из машины. – Возможно, они не знают, что тут нет моста, и просто видят нас. Если мы высунемся и помашем им, они могут промчаться мимо нас в реку или хотя бы увязнуть в грязи, и тогда мы снова будем на равных. Лично я не видел особого этического различия между выстрелами в полицейских и утоплением их. Но сейчас было не до различий – приходилось повиноваться инстинкту. Сев в машину, я высунулся в окошко и начал кричать и махать рукой. Мои жесты возымели прямо противоположный эффект. Водитель, очевидно, расценил их как предупреждение или вовремя заметил брешь в парапете. Я не знаю точно, что произошло, так как меня слепили фары. Потом раздался скрежет, машина промчалась мимо, фары повернулись и застыли, а приливная волна хлынула на нас. Колеса увязли в трясине, когда автомобиль находился всего в нескольких футах от бреши. Но я успел разглядеть, что это такси «ситроен» и что в нем находятся только двое, ни один из которых не походил на наших преследователей. Машина остановилась почти боком к нам. На заднем сиденье кто-то размахивал кулаком, потом боковое окошко со стуком опустилось. – Что вы тут вытворяете, черт возьми? – рявкнул по-английски знакомый голос. – Вы пытались убить меня! И это в благодарность за мои старания… Моргая округлившимися глазами за стеклами очков, из-под съехавшего набок древнего цилиндра на нас уставилось свирепое лицо сэра Генри Мерривейла.Глава 4 СТАРЫЙ ДРУГ
Г. М. избежал утопления буквально чудом, и мы с Эвелин ощутили угрызения совести. Но моим главным чувством было облегчение, несмотря на то что мы столкнулись с единственным человеком, способным меня разоблачить. Г. М. изрыгал страшные угрозы, но его приступы ярости, когда он находился словно на грани апоплексического удара, всегда оканчивались обычным ворчанием. – Кто здесь? – осведомился Г. М. – Эвелин Чейн, не так ли? Или я всю дорогу из Парижа следовал не за тем, за кем надо? Говорите же, черт бы вас побрал! – Здравствуйте, Г. М., – кротко произнесла Эвелин. – Привет, Майкрофт,[16] – поздоровался я. Г. М. внезапно склонил голову набок: – А это еще кто? Неужели Кен Блейк? Господи, вы-то что здесь делаете? – Особое задание, Г. М., – ответил я. – Временно я занимаю чужое место. Но как вы здесь очутились? В этот момент нас прервал недовольный голос водителя. – Черт бы побрал ваше распрекрасное такси! – заорал Г. М. – Неужели нам мало неприятностей и без ваших жалоб? Слушайте, Марсель, если машина пострадала, я куплю ее у вас – acheter… l'argent[17] – понимаете? – Oui,[18] – удовлетворенно отозвался Марсель и, откинувшись назад, зажег сигарету. – Раз вы здесь, все будет в порядке, – сказала Эвелин. – Но, пожалуйста, объясните, что все это значит. Мы попали в жуткую неразбериху и не знаем, что делать. Что вообще мы должны были делать? Г. М. окинул пейзаж угрюмым взглядом. – Угу! Я бы и сам хотел разобраться. Это одна из причин, по которым я следовал за вами. – Сами хотите разобраться? – переспросил я. – Но, боже мой, неужели глава департамента не знает… Он оборвал меня ругательством по адресу неблагодарных таких-то, которые не слушают его советов. – Единственное, что сообщила мне эта свинья из министерства внутренних дел (вот увидите, как я с ними рассчитаюсь!), – это что ваша миссия аннулируется. Что бы вы ни должны были делать, это отменяется. А если бы вы, девочка моя, – он указал на Эвелин, – задержались в вашем отеле еще на пять минут, вам бы сообщили это по телефону. Такой неразберихи следовало ожидать от министерства внутренних дел, когда они забрали эту миссию у меня из рук. Я прибыл в Париж, чтобы рассчитаться с ними сполна, и отправился в ваш отель, но мне сказали, что вы только что уехали в Орлеан… Похоже, ваша уховертка здорово увязла, и вода, вероятно, достает вам до лодыжек. Перебирайтесь в мою машину, я расскажу вам, что знаю, и мы постараемся разработать план, чтобы поджарить этих портачей из министерства внутренних дел в их собственном жире. У меня есть виски, – добавил он весьма кстати. Мы достаточно продрогли, чтобы это оценить, хотя еще не обедали. Я перенес Эвелин в другую машину, и Г. М. зажег свет на потолке. Марсель завел мотор в тщетной надежде извлечь такси из грязи, но не добился даже кашля. Г. М. устроился в углу, надвинув цилиндр на ухо, дабы избежать столкновения с потолком; расстегнутое пальто демонстрировало тот факт, что он снова забыл надеть галстук. В одной руке он держал термос, а в другой – бутылку виски. Его присутствие вселяло уверенность, но благоразумная Англия была далеко. Мы сидели, разговаривая о единороге и потягивая виски, в увязшем автомобиле возле вышедшей из берегов реки где-то во французской глуши, но Г. М. выглядел так, словно закинул ноги на свой письменный стол в родном министерстве. – Так что с вами произошло? – осведомился он. – Несчастный случай? – Да. В некотором роде. – А каким образом вы, Кен, оказались в этом замешаны? Неужели министерство внутренних дел завербовало вас у меня за спиной? Ух, как я с ними расправлюсь! Они еще пожалеют, что не посоветовались со стариком! Я оскорблен и открыто это признаю. Но они соизволили сообщить мне, что выбрали для этой работы девицу Чейн и Харви Драммонда. – Кто такой Харви Драммонд? – Официально – парень, который держит упряжку скаковых лошадей. В прошлом году он выиграл «Оукс», а в позапрошлом – «Сент-Леджер». Ба! Я бы не поставил ни на одну из его кляч. От этого субъекта у меня боль в затылке. Хмф! К тому же он бывший боксер в Кембридже и хвастается, что может нокаутировать любого в его весе менее чем за три раунда. Короче говоря, поганый тип, Кен. – Я имею в виду – как он выглядит. – Массивный, скуластый, с каштановыми усами щеткой и румяной физиономией… Мы с Эвелин посмотрели друг на друга, и я увидел в ее глазах страх и понимание. Этого человека мы оставили в овраге. Я быстро повернулся к Г. М.: – Кстати, вы ничего не заметили на дороге, прежде чем добрались сюда? Например, никого не встретили? – Еще как встретили! – воскликнул Г. М., снова свирепея. – Что это за чертова страна, спрашиваю я вас? Какой-то тип пытался на меня напасть менее чем в двух милях отсюда. Эта шайка бродила по лесу, словно они заблудившиеся туристы, но я заметил их машину. Старый трюк, Кен! Было слишком темно, чтобы разглядеть лица, иначе я бы их запомнил! Когда мы их остановили, здоровый парень попытался вскочить на подножку… – И что вы сделали? – Высунулся в окошко и двинул ему разок в физиономию, – с удовольствием отозвался Г. М. – Мы ехали быстро, и он перелетел через дорогу, как будто его вышвырнули из паба. Меня бы не удивило, если бы он перескочил через насыпь. Его сообщники подняли шум, но мы не остановились, чтобы разбираться с ними. – Теперь мы все в этом замешаны, – вздохнул я. – Этот тип второй раз за вечер перелетает через насыпь и теперь наверняка в бешенстве. Прежде чем продолжать, Г. М., я хочу, чтобы выслушали историю моих прегрешений. Так как вы говорите, что миссия отменена, теперь это не имеет значения. Г. М. опустил панель за спиной обиженного Марселя, и я сделал полное, хотя и краткое признание. Дождь, уже прекращавшийся, вновь забарабанил по крыше; опять сверкнула молния и заворчал гром. Хотя я ожидал от Г. М. новой вспышки, он сидел молча, устремив на меня взгляд рыбьих глаз. Эвелин не возмущалась, – напротив, она выглядела почти ликующей. – Но почему? – осведомилась она. – Почему, Кен, ты захотел… – Ты сама знаешь, – ответил я и понял, что в отношении ее все в порядке. – Вы имеете в виду, что перекинули через насыпь Драммонда? – воскликнул Г. М., когда я перешел к истории с красным автомобилем. – Совсем как я! Не завидую вам, сынок. Вы нажили врага в лице одного из худших людей в Англии. Когда он доберется до вас, Кен, то постарается вас прикончить. – По крайней мере, – со вздохом отозвался я, – мы должны вернуться и подобрать их… – Разве вы еще не удовлетворены? Хотите снова швырнуть его через насыпь? Нет, теперь мы трое изгоев по многим причинам. Кроме того, как мы можем вернуться? Наши машины вышли из строя, как и его автомобиль, так что мы в состоянии передвигаться только пешком. – Он посмотрел на нас, и на его угрюмом лице мелькнуло подобие усмешки. – Если бы вы проделали такой трюк со мной, выдав себя за правительственного агента… Но, к счастью, вы всего лишь напакостили министерству внутренних дел, а я сам охочусь за их шкурами. Как я сказал, мы все изгои. Позвольте объяснить. Прежде всего, знаете ли вы подлинную причину, по которой я прибыл во Францию? – Ну? – Чтобы поймать Фламанда. – Фламанда? Но почему? Ведь он не ваша дичь, верно? – Потому что министерство внутренних дел заявило, что я не смогу этого сделать. Они считают, что этот шут слишком ловок для старика. Я присвистнул. – Вот как обстоят дела, – продолжал Г. М. – В прошлую среду старый Ск… ладно, обойдемся без имен… некто из министерства внутренних дел позвонил мне и сказал: «Мерривейл, мне поручено дать вам указания». – «Ого! – отозвался я. – И с каких это пор вы даете мне указания?» – «Давайте не будем спорить. Полиция в подчинении у нашего министерства, а это полицейская работа. Мы хотим позаимствовать двух ваших агентов». – «Тогда почему бы вам не обратиться в Скотленд-Ярд? – спросил я. – У них есть специальный отдел для подобной работы». – «При всем уважении к вам, Мерривейл, – ответил этот тип, – на то есть две причины. Во-первых, это дипломатическая миссия, а каковы бы ни были ваши таланты, дипломатия к ним не принадлежит. Французы их не поймут, а Скотленд-Ярд настаивал бы на консультациях с вами. Во-вторых, мы считаем, что полицейскую сторону дела лучше организовать не вашими руками. Для сотрудничества с людьми, которые будут ее организовывать, мы бы хотели позаимствовать мисс Чейн и мистера Драммонда». Знаете, ребята, я даже не успел разозлиться. «Что же это за миссия и кто ее организовывает?» – осведомился я. «Сожалею, – ответил он, – но нам пока не позволено это разглашать». Ну, у меня имелась кое-какая информация, и я был бы таким же тупицей, как старый Скуиффи, если бы не сложил два и два. «Ах, не позволено? – спросил я. – Тогда, может, мне вам это сообщить? Джордж Рэмсден был послан с миссией и собирается возвращаться, но он всегда отказывается путешествовать с охраной. Поэтому вы решили приставить к нему для наблюдения двух человек без его ведома. Во-первых, вам нужна хорошенькая девушка, потому что Рэмсден – жуткий старый распутник, а во-вторых, вам требуется самое крутое яйцо на двух ногах, которого можно назвать джентльменом, на тот случай, если возникнут осложнения. Но Рэмсден уже возвращается, так почему вы не хотите, чтобы эти двое вернулись с ним? Зачем они нужны вам во Франции? Это я тоже вам скажу. Потому что опасность исходит из Франции, потому что французское правительство, вероятно, полагает, что Фламанд намерен заинтересоваться Рэмсденом, а если ваши два департамента, работая вместе, сумеют защитить Рэмсдена и прищучить Фламанда для Гаске, то обеим странам могут достаться солидные лавры. Верно?» – Понимаю, – кивнула Эвелин. – «Может, вы и правы, Мерривейл, – как ни в чем не бывало ответил он, – хотя едва ли ваше мнение представляет для нас интерес. Передайте этим двоим, чтобы они немедленно связались с полковником Тейлором». И он положил трубку. Я так рассвирепел, что утратил дар речи. – А как насчет единорога и миссии в гостинице «Слепой»? – спросила Эвелин. – Вы что-нибудь об этом знаете? – Не знаю, но могу догадаться. Пару дней я сидел и думал, и чем больше думал, тем сильнее злился. А сегодня в полдень мне позвонил тот же тип и заявил: «Мы решили, Мерривейл, что ваши ребята нам не понадобятся. К сожалению, они, кажется, уже отбыли. Мы не знаем, где Драммонд, но мисс Чейн в Париже в отеле «Мерис». Не могли бы вы связаться с ними и передать, что миссия отменяется?» Я принял решение под влиянием момента. «Нет, – ответил я, – но я скажу вам, что сделаю. Во второй половине дня я отправлюсь в Париж и преподнесу вам Фламанда на блюдечке в течение сорока восьми часов. Как вам это нравится?» Я был так зол, что утратил обычную осторожность, но получил удовольствие, услышав его вопль: «Вас предупреждали, чтобы вы не вмешивались! У вас нет и не будет никаких полномочий!» – «Можете взять ваши полномочия, Скуиффи, и…» Объяснив, что он должен с ними сделать, я положил трубку, пока он продолжал блеять. Эвелин и я видели, что старик настроен по-боевому. – Они пытались остановить вас? – спросила Эвелин. – Конечно, но я тем не менее сел в самолет. Разумеется, меня могут попросить уйти в отставку, если они нажмут на нужные кнопки, – радостно усмехнулся Г. М., – но пока что я здесь. Во время полета я сидел и думал. Я знал, что не получу помощи от французской префектуры. Но у меня была теория. Прежде всего мне следовало связаться с вами, девочка, чтобы узнать ваши инструкции, – поэтому я последовал сюда с Марселем. А теперь, когда меня едва не утопили за мои старания, я узнаю, что у вас нет никаких инструкций, которые могли бы мне помочь! Ни одной нити! Ни одного ключа! – Г. М. злобно засопел. – Что же нам теперь делать? Конечно, если моя первоначальная идея была неверной… Я задумался. – Мы можем создать оборонительный союз изгоев, но мы здорово застряли на старте – во всяком случае, что касается охоты за Фламандом. К примеру, вам известно, что Рэмсден этим вечером летит из Марселя в Париж? И что Фламанд угрожал лететь тем же рейсом? Г. М. разглядывал свои руки. Ему приходилось сдерживать мимику, и лицо его одеревенело, дабы скрыть тот факт, что первую партию он проиграл. – Нет, неизвестно, – ответил он. – Думаете, я бы погнался за вами в эту глушь, зная, что самолет должен приземлиться в Париже вскоре после моего отъезда оттуда? Эвелин подперла рукой подбородок. – Значит, если его не задержала гроза, он уже прибыл в Париж. А мы застряли в грязи в нескольких десятках миль от поля битвы и… Что это? Мотор самолета затарахтел еще ниже и громче. Г. М. выключил свет и посмотрел в окно. Сначала мы не могли ничего разглядеть. Звук внезапно прекратился, – очевидно, мотор выключили. Потом в нескольких сотнях футов над лугом справа от нас и в нескольких сотнях ярдов от тополей вдоль дороги вспыхнули два луча света с обеих сторон кабины самолета, который кружил над лугом, совершая вынужденную посадку. – Я подумывал, что Фламанд может пойти на подобный трюк, – промолвил Г. М. – Позаботиться, чтобы этот самолет никогда не долетел до Парижа. – Вы имеете в виду… – начала Эвелин. – Угу. Меня бы очень удивило, если бы это оказался не самолет рейса Марсель-Париж, задержанный грозой или какими-то махинациями, с Джорджем Рэмсденом, Гаске и Фламандом на борту. – Г. М. щелкнул пальцами в темноте. – Карты раскладываются сами собой! Я собираюсь сыграть в покер с Гаске и Фламандом, не зная, кто есть кто. Надеюсь только, что самолет не разбился. Он не разбился. Посадочные огни описали последний круг, нырнули за деревья и заскользили возле тополей, пока не остановились. Потом окна кабины вспыхнули желтым светом. – Приземлился! – радостно воскликнул Г. М. – Ну что, отправимся к ним? Мне хочется взглянуть на этих невинных пассажиров. – Даже если это тот самый самолет, что сомнительно, – возразил я, – вы же не думаете, Г. М., что Фламанд организовал поломку в воздухе, вынудив самолет приземлиться? – Полагаю, вам лучше прихватить с собой пушку, которую вы украли, на случай неприятностей, – посоветовал Г. М. – Но я не думаю, что это дело рук Фламанда. Такое ему не по зубам. Скорее всего, возникли неприятности с мотором – вода в питательном шланге или еще что-нибудь. Пошли. Я не возражаю, если придется немного промокнуть ради доброго дела. Нет-нет, Марсель. Вы restez la и buvez le whisky, mon gars.[19] Марсель поблагодарил его. Французский язык Г. М. в основном состоял из сленга парижских трущоб. Выйдя из машины, он отказался надеть цилиндр, заявив, что это подарок королевы Виктории, который не должен отсыреть. Спрятав его под пальто в сложенном виде, Г. М. накрыл голову носовым платком и заковылял вперед, являя собой самое странное воплощение британской респектабельности, какое когда-либо видели на французских дорогах. Я позаимствовал у Марселя фонарь, и, если не считать грязи, идти было легко. Мы прошли сквозь ряд тополей и двинулись через луг, границы которого скрывались в тумане. Слева от нас, вдоль берега реки, тянулась буковая роща, за которой виднелись огни. Но наше внимание было приковано к приземлившемуся самолету. Его дверь была открыта, и собравшаяся возле нее группа людей горячо о чем-то спорила. Четверо отделились от группы и отошли налево. Когда они попали в поток света (салон самолета был освещен), мы увидели, что это трое мужчин и женщина. Остальные продолжали толпиться у двери. Г. М. напряг свой зычный голос, перекрикивая дождь. – Алло! – окликнул он по-французски. – Это самолет из Марселя в Париж? Слова вызвали более чем сенсацию. Все повернулись, и голоса смолкли, словно прихлопнутые крышкой. Пассажиры превратились в скрюченные силуэты, застывшие при звуке незнакомого голоса. Один из мужчин в униформе стоял на свету, падающем из двери, и я увидел, как его рука метнулась к карману. – Да! – крикнул он в ответ, но голос его звучал неуверенно. – Кто здесь? – Друзья. Английские туристы. С нами произошел несчастный случай. Последовала еще одна пауза. Затем один из группы слева от нас – низкорослый коренастый мужчина – сделал несколько шагов вперед. – Англичане? – осведомился он по-английски. – Кто вы, черт возьми? Не вздумайте шутки шутить – мы вооружены. – Хо-хо! – усмехнулся Г. М. – Я знаю этот голос. Привет, Рэмсден. Не бойтесь – это не Фламанд, а Генри Мерривейл. Со мной пара друзей. – Вот это да! – воскликнул сэр Джордж Рэмсден. – Успокойтесь, я знаю этого парня. С ним все в порядке. – Вы уверены, что знаете его? – осведомился высокий мужчина в дождевике, стоящий у двери самолета. – Фламанд славится талантом к мимикрии. Но если он не желает обнаружить себя, думаю, Гаске пора это сделать. Мы должны знать нашего защитника. – Не болтайте чепуху, приятель, – проворчал позади Рэмсдена голос, в котором звучал явный американский акцент. – Кто-то вас разыграл. Пока Г. М. ковылял к Рэмсдену, которого мы с Эвелин также приветствовали, я пытался рассмотреть семерых пассажиров, но было слишком темно, чтобы различить их лица. У меня создалось впечатление, что все они – за одним исключением – англичане или американцы. Исключением являлся джентльмен среднего роста, с чопорной осанкой французского юриста или медика – он все еще стоял в дверях самолета, словно опасаясь, спрыгнув вниз, испачкать начищенные до блеска ботинки. Тем временем Рэмсден принюхивался, словно чуя неприятности, и оглядывался вокруг, резко жестикулируя. – Свалились прямо с неба, – говорил он своим высоким, пронзительным голосом. – Меня беспокоят неудобства. Хотя мне наплевать на угрозы этого мошенника в духе Эдгара Уоллеса,[20] я хочу хоть какого-то комфорта. Мы не можем оставаться в самолете – здесь не разрешают даже курить. Что там за огни? – Он указал налево. – Пилот говорит, что это замок какого-то аристократа и что он, вероятно, приютит нас, пока мы не сможем лететь дальше. – Рэмсден обратился к пилоту на безупречном французском: – Объясните, в чем причина аварии и когда мы сумеем продолжить полет? Мужчина в униформе пожал плечами: – Неполадки с мотором можно исправить, месье, и я не думаю, что мы повредили шасси. Нас вынудил приземлиться туман. К сожалению, это старый самолет, не приспособленный к полетам вслепую. Пока туман не рассеется… ну, мы постараемся устранить неполадки. Высокий англичанин у двери самолета, пытающийся зажечь сигарету, резко вскинул голову и сказал Рэмсдену: – Идите в замок, сэр. Мы последуем за вами, если нам окажут гостеприимство. – Правильно, – произнес другой англичанин рядом с ним, а стоящий в дверях француз молча кивнул. Мы отошли вместе с другими четырьмя, слыша позади звуки спора. Единственная женщина среди пассажиров, взяв под руку мужчину в щегольском кепи, с любопытством разглядывала Эвелин. Так как с нами якобы произошел несчастный случай, Рэмсден хлопотал вокруг Эвелин, демонстрируя галантность, хотя не мог ее видеть. Его жизнелюбивый дух согревал даже эти неприветливые места. Думаю, приближаясь к замку, мы все почувствовали себя лучше. Только последний член группы – толстяк, которого Рэмсден именовал Хейуордом, – продолжал ворчать и спотыкаться. Когда буковая роща уступила место зарослям ив, показался Шато де Л'Иль. Впечатление было такое, что замок построен не на острове, а прямо на воде.[21] В этом месте Луара делает излучину, поэтому замок находился в добрых шестидесяти ярдах от любого берега. Гравиевая подъездная аллея, чье начало мы не могли видеть, оканчивалась у высокой каменной дамбы. Река бурлила и пенилась вокруг острова. Замок был небольшим, но конические верхушки его башен казались гигантскими в пелене дождя, а свет на первом этаже выглядел далеким из-за глубоких оконных ниш. Застрявшее бревно колотилось об арки дамбы, листва шумела, а ветер дул нам в лицо. – Надеюсь, нам откроют дверь, – пропыхтел Рэмсден. – Пилот говорит, что хозяин – человек со странностями. Живет затворником и редко принимает кого-либо. В этот момент мы оказались под прикрытием увитой виноградом стены. Несколько ступенек вели к большой двери, и, как только мы начали подниматься, дверь открылась, и на темном фоне возникла арка света. – Пожалуйста, входите, господа, – произнес вежливый голос. – Граф д'Андрье ожидает вас.Глава 5 ХОЗЯИН СТРАННОГО ЗАМКА
Большая дверь захлопнулась за нами. Я восстановил равновесие, чувствуя себя пробудившимся в комфортабельной комнате после дурного сна. Мы находились в каменном коридоре с высоким потолком и колоннами по обеим сторонам, напоминавшем неф маленького собора и оканчивающемся лестницей в дальнем конце. Камень почернел от сырости, но пол между колоннами покрывала чистая красная ковровая дорожка. Каждая вторая колонна была снабжена железными консолями для электрических ламп. – Он ожидает нас? – переспросил Рэмсден. – А, понимаю! Вы имеете в виду, что видели, как мы подходим к замку? – Нет, месье, – вежливо ответил крупный мужчина в поношенном вечернем костюме, с пышными усами и покрытыми бриллиантином волосами. – Я имею в виду, что монсеньор ожидает вас со вчерашнего дня. – Господи! – воскликнул человек в щегольском кепи и посмотрел на женщину, все еще цепляющуюся за его руку. – Вы хотите сказать… – Что говорит этот тип? – осведомился толстяк по фамилии Хейуорд. – Я смог понять только пару слов. Вроде бы нас ожидают? – Вот именно, – произнес по-английски новый голос. – Позвольте мне объясниться. Я не заметил, как в коридор спустился хозяин дома, который, заложив руки за спину и глядя на нас с вежливым интересом, направлялся к нам по красному ковру между наклонными тенями от колонн. Это был худощавый мужчина лет шестидесяти с лишним, чью ковыляющую походку компенсировали легкость осанки и искорки юмора в блестящих темных глазах под набрякшими веками, с морщинками вокруг них и на лбу, словно от привычки поднимать брови. Волосы и подстриженная по-военному бородка начинали седеть, но усы под костлявым носом оставались черными. На нем были халат, белый галстук и черная ермолка. Кивнув каждому из нас, он поднял руку, призывая к молчанию. Его английский был вполне сносным, хотя слегка педантичным. – Не бойтесь, друзья мои. Это не ловушка, и я не Фламанд. Ха-ха! Меня зовут д'Андрье. Все, что я знаю о сложившейся ситуации, содержалось в письме, которое я имел честь получить от самого Фламанда. Э-э… кто из вас сэр Джордж Рэмсден? Он посмотрел на Г. М., который оставался бы наиболее колоритной фигурой в нашей группе даже без мокрого носового платка, прилипшего к лысине. Рэмсден, шаривший глазами по коридору, почти виновато вздрогнул. – Это я, – ответил он. – Прошу прощения, сэр, но откуда вам все это известно? – Письмо все объяснит. Вы переведете его вслух? Рэмсден взял лист бумаги, который протянул ему хозяин дома, пробежал его глазами и поднял рыжеватые брови к мокрым полям шляпы. – В жизни не видел подобной наглости! Слушайте!«Монсеньор! Имя месье графа д'Андрье всегда было известно мне как принадлежащее человеку, в прошлом обожавшему охоту. Если она все еще его интересует, могу предложить месье графу увлекательнейшее занятие – охоту на единорога. Позвольте объяснить. Этим вечером я узнал, что на завтрашний вечерний авиарейс из Марселя в Париж зарезервировано место для некоего сэра Джорджа Рэмсдена – англичанина, чье доброе сердце я высоко ценю, но при упоминании об интеллекте которого невольно начинаю смеяться…»
– Как видите, – поспешно вставил наш хозяин, – письмо отправлено вчера вечером из Марселя. – «Невольно начинаю смеяться…» – повторил Г. М. – Угу. Продолжайте, Рэмсден. Что там дальше?
«Меня интересуют сэр Джордж Рэмсден и то, что он везет с собой. Поэтому я зарезервировал место на том же самолете. Я много думал о месте для посадки и в конце концов выбрал изолированный район около Вашего знаменитого замка. В должное время я приму меры, чтобы обеспечить вынужденную посадку. Так как на солидном расстоянии от этого места больше нет ни одного дома, мы, вероятно, нанесем Вам визит. Здесь у меня будет время для работы, хотя много времени мне никогда не требуется. Могу я попросить Вас приготовить легкую закуску для пассажиров? К сожалению, даже я не могу сообщить Вам точное время нашего прибытия, а в данный момент и количество пассажиров. Но холодных закусок будет достаточно, и я едва ли оскорблю месье графа, добавив, что полагаюсь на его хороший вкус в выборе не слишком сладкого шампанского…»
Рэмсден издал звук, как человек, получивший удар в живот. – Что касается шампанского, – сказал д'Андрье, – могу предложить вам «Рёдерер» 1921 года. Надеюсь, это вас удовлетворит? – Еще бы! – с одобрением отозвался толстяк Хейуорд. Все повернулись к нему. Его широкая физиономия покраснела, и он вцепился в переносье роговых очков, словно поправляя их. – Я только имел в виду… Ну, вы понимаете. Продолжайте, Рэмсден.
«Об одном, месье, я глубоко сожалею. Среди пассажиров самолета, безусловно не блещущих умом, вероятно, окажется настолько тупой, что я бы не стал навязывать его Вам, если бы не был почти готов убить его. Это субъект низкого происхождения, именующий себя Гаске. В данный момент я не могу информировать Вас, к какой неуклюжей маскировке он прибегнет на сей раз. Но Вы легко узнаете его, месье, по возмутительного размера ушам, близко посаженным глазам и носу, который на расстоянии двадцати шагов почти неотличим от помидора…»
Молодой человек в щегольском кепи – очевидно, американец – начал смеяться. Он снял кепи, и все посмотрели на него. Привлекательное лицо с карими глазами, широким носом и таким же широким добродушным ртом свидетельствовало скорее о богатом воображении, нежели об остром уме. Светлые волосы прилипли ко лбу. Нисколько не смущенный устремленными на него взглядами, он задумчиво почесывал нос. Женщина или девушка рядом с ним казалась обеспокоенной. Насколько я мог судить, она не была ни американкой, ни англичанкой, ни француженкой – скорее немкой или австрийкой, вероятнее всего из Вены. Она была маленького роста, с высокой грудью, почти прозрачной кожей и чисто венским темно-красным ртом. Ярко-голубые глаза и темные волосы придавали ей особое очарование. На ней были голубой берет и открытая кожаная куртка, какую носят автомобилисты, под которой угадывалась весьма соблазнительная фигурка. Я заметил, что покрытая грязью Эвелин смотрит на нее неодобрительно. Когда ее спутник засмеялся, она упрекнула его по-немецки. – Ладно, Эльза, – усмехнулся он. – Могу добавить, что хотел бы взглянуть на ответ, написанный Гаске. Глаза нашего хозяина блеснули. – Можете это сделать, сэр, если пожелаете. – Вы имеете в виду, что получили письмо и от Гаске? – Оно пришло сегодня после полудня. Я нахожу обоих необычайно забавной парой… э-э… – он щелкнул пальцами, – микоберов.[22] Но я забыл о хороших манерах. Дамы, должно быть, испытывают неудобства. Пожалуйста, простите старого ветерана. – Он поклонился им. В ответ на приветствие Эвелин коснулась рукой головы, а женщина по имени Эльза присела в реверансе. – Я редко принимаю гостей, – продолжал д'Андрье, – но вы найдете требуемые месье Фламандом «легкие закуски» приготовленными для вас. Если хотите принять ванну и переодеться, мой дом в вашем распоряжении. Мои слуги могут принести ваш багаж… Рэмсден уставился на него: – Вы хотите сказать, что выполнили указания автора письма? – Конечно. Он пообещал мне интересное развлечение. – И вы даже не сообщили об этом полиции? Д'Андрье нахмурился: – Разумеется, нет, если не считать дозволенного в последних абзацах. Вы не дочитали письмо? Позвольте мне. – Он взял письмо у Рэмсдена.
«Хотя я предпочел бы, чтобы Вы не связывались с местной полицией, я достаточно знаком с их интеллектом, чтобы не предвидеть серьезных осложнений. Но я не возражаю, чтобы Вы, если хотите, связались с Гаске. Напротив, я хочу, чтобы он заранее получил известия о своем грядущем поражении. Чтобы сделать охоту более возбуждающей, можете написать ему в марсельское или парижское отделение Сюрте. Этим вечером я напишу в газеты, сообщая, что буду на борту завтрашнего самолета. Он прочитает это. Но в качестве личной информации можете передать ему все, что я сообщил Вам. Напишите следующее: «Завтра великий Фламанд будет в самолете с сэром Джорджем Рэмсденом. Он обеспечит вынужденную посадку около Шато де Л'Иль неподалеку от Орлеана, украдет единорога, убьет любого недоумка, вставшего у него на пути, и исчезнет, как всегда. Вы знаете, когда и где он нанесет удар. Попробуйте остановить его, если сможете. Фламанд».
– Ура! – вскричал молодой блондин. – Это заставит публику вскочить с мест. Кстати, что такое «единорог»? – Все это шепуха, – произнесла Эльза с немецким акцентом. – Конечно, он самодовольный негодяй, – задумчиво промолвила Эвелин, – но я бы хотела с ним повстречаться. Хейуорд прочистил горло. – Друзья мои, будем рассуждать здраво! У этого типа достаточно наглости, – в его глазах блеснуло невольное восхищение, – но ваш Фламанд не волшебник. Как он мог заранее указать точное место, где самолет совершит вынужденную посадку? Если не… – Он оборвал фразу и пригладил седые волосы. – Ну конечно, джентльмены! Нам следовало об этом догадаться. Фламанд подкупил пилота. Такую грязную работу мог проделать кто угодно, и я выхожу из себя при мысли, что нас задержало… – Тем не менее я в этом сомневаюсь, – сказал Г. М. Все замолчали, сами не зная почему. Г. М. вытер лысину, протер очки и прислонился к колонне, почесывая цилиндром подбородок. В уголке его рта торчала старая черная трубка. – Сомневаюсь, ребята, – повторил он. – Во-первых, в таком случае второй пилот и, вероятно, стюард были бы соучастниками. Разве одинокий волк вроде Фламанда действует подобным образом? Одного вида этих парней достаточно, чтобы понять весь риск такой затеи. – Значит, вы и ваши друзья, сэр, не были на борту самолета? – спросил д'Андрье, посмотрев на Эвелин и меня. – Нет. Наш автомобиль попал в аварию. Хмф! Во-вторых, я припоминаю экипаж этого самолета – мне приходилось летать с ними раньше, и я не верю, что их можно подкупить. Пилота зовут Жан Морель – он крепкий парень родом с юга и выше всяких подозрений… – Знаю, – кивнул Рэмсден. – Они говорили, что их прикомандировали к нам. Но это только все усложняет. Хейуорд прав. Как может кто-то заставить самолет приземлиться в точно намеченном им месте? Как мог Фламанд рассчитывать сделать это в качестве пассажира? Глаза д'Андрье блеснули под отекшими веками. Он явно наслаждался происходящим. – А как, сэр, он похитил Рембрандта из комнаты-сейфа Гроссенмарта в Берлине? Или сапфиры мадам де Монфор на президентском балу? Теперь сэр Джордж может понять причину, по которой я выполнил все требования месье Фламанда, когда он почтил меня своим доверием. Рэмсден продемонстрировал ту сторону своей натуры, которая обеспечивала ему популярность в других странах. Внезапно он хлопнул себя шляпой по ноге и усмехнулся: – В жизни не слышал ничего более спортивного! Сэр, мы будем счастливы воспользоваться вашим гостеприимством. Позволим Фламанду действовать. Если он слышит меня, на что я надеюсь, то оценит, что я предлагаю честную игру. – Невзирая на то, что это чревато большой опасностью для вас? – К черту опасность! Я готов рискнуть – мне доводилось рисковать куда сильнее. – Кирпично-красное лицо Рэмсдена буквально сияло. – К тому же здесь присутствует кое-кто, способный испортить Фламанду игру гораздо больше, чем Гаске. Я имею в виду этого парня. – Он указал на Г. М. – Не знаю, откуда он взялся, но он здесь, так что великому Фламанду лучше быть поосторожнее. Кстати, позвольте представить. Это сэр Генри Мерривейл. И… ах да, леди. Это мисс Чейн, а это… – он повернулся к Эльзе, – мисс… миссис… – Миддлтон, – подсказал ее спутник, гордо расправив плечи и улыбаясь Эльзе, которая улыбнулась в ответ. – Миссис Миддлтон – моя жена. – И мистер Миддлтон, – продолжал Рэмсден, потом подтолкнул вперед толстяка. – Это мистер Эрнест Хейуорд. Мы разговорились в автобусе по пути к самолету. Он был в Вашингтоне одновременно со мной более двадцати лет тому назад – во время первой администрации Вильсона. Думаю, Кен тоже был там тогда. – Он посмотрел на меня: – И наконец, мой друг мистер Блейк, который выглядит так, словно ему не помешало бы умыться. Д'Андрье поклонился. – Больше пассажиров в самолете не было? – Подойдут еще трое. Я не знаю никого из них. Хотя погодите! Кажется, высокий тощий парень представился мне как парижский корреспондент лондонской «Рекорд». А теперь, сэр, если вы попросите ваших слуг принести наш багаж… Между прочим, Г. М., где ваша машина? Слово «багаж» напомнило мне кое о чем. К этому времени Драммонд и двое других мстителей (если Провидение не послало их в другом направлении) должны были добраться до наших увязших автомобилей. Я мог себе представить, что они сказали Марселю. Следующим их шагом будет посещение замка. Если не принять меры, все трое изгоев будут схвачены – включая Г. М. Как ему указали в Уайтхолле, у него не было никаких полномочий. Если он попадет в передрягу, Уайтхолл будет только злорадствовать. При этой мысли моя душа ушла в пятки. – Месье д'Андрье, – заговорил я, прежде чем Г. М. успел ответить, – наши машины находятся у реки возле пристани. Но прежде чем вы приютите нас, будет честно предупредить вас, что нас преследует полиция. Последовала пауза. – В какую респектабельную компанию мы попали! – проворчал Хейуорд. – И что же вы натворили, молодой человек? – Напал на полицейских. Уверяю вас, это было недоразумение. Сэр Джордж может поручиться за нашу… респектабельность. Когда они попытались остановитьнашу машину, мы подумали, что это грабители, поэтому я атаковал того, кто выглядел вожаком. А потом, когда мы поехали дальше, появился сэр Генри и тоже напал на них. У нас не было дурных намерений, но они, должно быть, уверены, что все мы опасные преступники… Д'Андрье смотрел на меня с явным интересом. – Я знаком с неукротимым духом британцев, мистер Блейк, – заверил он меня, сочувственно цокая языком, – и полностью к вашим услугам. Что я могу для вас сделать? – Конечно, вы понимаете, сэр, – продолжал я, бросая наживку, которая должна была привлечь эту форель, – что мы не возражаем против ареста, так как легко можем все объяснить. Но наверняка, с вашей точки зрения, присутствие в доме полиции испортит охоту. Фламанд возражает против этого, а вы следуете его указаниям. Поэтому, если полицейские придут сюда, и вы скажете им, что не видели нас… – Огюст! – резко окликнул наш хозяин. Появился мажордом с пышными усами и по-военному отсалютовал д'Андрье, чья маленькая фигурка застыла, как на парадном плацу. – Пожалуйста, опишите нам этого «вожака», мистер Блейк. Я описал агента разведки его величества, Харви Драммонда, сказав, что он детектив в штатском, сопровождаемый двумя полицейскими. Исподтишка поглядывая на Г. М., посасывающего пустую трубку, я увидел, как на его деревянном лице мелькнуло удовлетворение, и это выглядело ободряюще. – Вы слышали, Огюст? – осведомился д'Андрье. – Oui, mon colonel.[23] – Если этот человек придет сюда и попытается причинить неприятности, вы ничего не знаете. Если он будет настаивать, вероятно, лучше бросить его в реку. Челюсть Хейуорда слегка отвисла. Моя, выражаясь фигурально, тоже. – Вы великолепный хозяин, месье д'Андрье, – сказал я. – Но незачем заходить так далеко. Кроме того, должен предупредить вас, что этот человек весьма крут… Маленький человечек в ермолке мечтательно возвел глаза к потолку: – Когда много лет назад я имел честь служить республике в качестве полковника спаги,[24] мне не раз приходилось сталкиваться с людьми, которых вы именуете «крутыми». Современная их разновидность меня не впечатляет. В наши дни появилась тенденция полагать, будто «крутость» в основном состоит из дурных манер. Думаю, это ошибка, и я отнюдь не уверен, что грубость лексикона прямо пропорциональна мужеству. Что касается Огюста, не беспокойтесь. Прежде чем стать моим ординарцем, а позднее слугой, он был чемпионом в тяжелом весе среди боксеров Французского иностранного легиона… Вы все поняли, Огюст? – Да, мой полковник. – Тогда, друзья мои, если вы проследуете к камину в библиотеке… Послышался резкий стук дверного молотка, и мы повернулись. Огюст расправил плечи и пошел открывать. На пороге стоял чопорный француз, которого я принял за врача или юриста. У него были чисто выбритое лицо с резкими чертами и тяжелым подбородком и маленькие очки, сквозь которые он разглядывал нас из-под полей черной шляпы. Под мышкой он держал портфель, барабаня по нему другой рукой. – Я принес плохие известия, месье, – обратился человек к Рэмсдену, говоря с типично средиземноморским акцентом. – Пилот сообщил мне, что наш самолет невозможно отремонтировать быстро и что этой ночью нам не удастся продолжить полет.
Глава 6 НЕВЕРОЯТНЫЙ ПАССАЖИР
Наш хозяин повел нас по коридору. Электрические лампы, прикрепленные к колоннам, только усиливали мрачность пустого помещения – тени в углах казались шевелящимися. Я нервно озирался, потом с усилием взял себя в руки. Д'Андрье открыл дверь слева, и мы очутились в просторной комнате с огромным камином, где весело потрескивал огонь. Это была гостиная, наполненная запахами кофе, портьер и политуры, которые присутствуют почти во всех французских гостиных, и обставленная белой с позолотой мебелью в стиле ампир. Но, по контрасту с аккуратным обликом хозяина, она выглядела неухоженной и почерневшей от сырости, как будто годами оставалась запертой. Очевидно, д'Андрье бывал здесь нечасто. Комнату освещали бра в стеклянных абажурах с хрустальными подвесками, а под окнами шумела река. Неуместным предметом казалась только голова суматранского леопарда над камином. Огюст забрал промокшую верхнюю одежду у всех, кроме пришедшего последним, который чопорно стоял у камина, облаченный во все черное. – Благодарю месье за любезный прием, – обратился он к нашему хозяину, – но ситуация просто невозможная. – Он говорил отрывистым голосом, постукивая пальцами по портфелю и расправляя плечи. – Пилот утверждает, что мы не сможем вылететь до завтра… Вмешался Г. М. Зная его страсть к сленгу и крепким выражениям, я испытал облегчение, услышав сравнительно корректный французский. – А радиотелефон? Как насчет его? У пилота должен быть радиотелефон. Пусть он сообщит о происшедшем в Париж, и за вами пришлют машину из Шартра или Орлеана. – Он мог бы это сделать, месье, если бы какой-то негодяй не разбил радиотелефон. Я сам видел обломки. Глаза д'Андрье блеснули вновь. – Какая жалость! Но вы не должны меня оскорблять. А я буду глубоко оскорблен, друзья мои, если вы откажетесь провести ночь под моим кровом. Огюст! Вы знаете, что делать. – Я снова благодарю месье за любезность, но это невозможно, – отозвался мужчина в очках. – Мне нужно быть в Париже рано утром. Я доктор Эбер – полицейский врач департамента Буш-дю-Рон из Марселя. – Он произнес это несколько напыщенно. – Я еду в Париж по официальному делу, и задержка была бы весьма некстати. Но едва ли необходимо проводить здесь ночь. У вас есть телефон? – К сожалению, нет. Я не люблю телефоны и не нуждаюсь в них. Кроме того, было бы нелегко протянуть кабель так далеко через… – Но ведь у вас имеется электричество. – Да, месье доктор. Я всего лишь сказал, что у нас нет телефона. – Голос д'Андрье звучал учтиво, но взгляд стал суровым. – Ток подает моя собственная динамо-машина в подвале. – А автомобиль у вас имеется? – Нет. Понимаете, я отшельник. Провизию мне доставляют дважды в неделю на телеге из Орлеана. В тех редких случаях, когда я покидаю дом, я езжу верхом. – Он задумался. – В моей конюшне на… на Большой земле есть несколько хороших лошадей. Вы наездник, месье? Я предпочел бы не выпускать Грома или Трефовую Даму при такой погоде, но если вы настаиваете… – Я не езжу верхом, – прервал Эбер. Тем не менее он оживился, повернулся к нам и заговорил по-английски, иногда запинаясь: – Кто-нибудь из вас, джентльмены, умеет обращаться с лошадью? Пусть он отправится в ближайшую деревню и приведет автомобиль. – Я умею, – признался Миддлтон, – но будь я проклят, если сделаю это. Существует ли реальная причина, доктор, для скачки в духе Пола Ривира?[25] У нас чудесный хозяин и великолепный дом. К чему рыпаться? Кроме того, я хочу посмотреть, что произойдет. Верно, Эльза? Даже Хейуорд одобрительно кивнул. Он сидел на стуле в углу, расставив колени, и, если бы не очки и короткий серебристый «помпадур» на голове, выглядел бы точь-в-точь как дворецкий из салонной комедии. При этом в нем ощущались достоинство и твердость. На нем были мешковатый костюм горчичного цвета, голубой галстук и такой же расцветки носки. Каждый раз, когда он улыбался, уголки его рта приподнимались, как края полумесяца, а глаза прищуривались. – Я не верю в эту чушь, – заговорил он приятным голосом, разминая в пальцах сигару. – Повторяю, Рэмсден, кто-то вас разыгрывает. Я ожидаю встретить здесь этого мошенника не больше, чем… ну, скажем, единорога. Но, как сказал мистер Миддлтон, к чему рыпаться? У нас превосходный хозяин, веселая компания и «Рёдерер» 1921 года. Так что, друзья мои, я вполне удовлетворен. – Он вставил в рот сигару. – Почему, доктор Эбер, вы так стремитесь уехать? – Я мог бы спросить, – вежливо отозвался Эбер, – почему вы так стремитесь остаться, но не стану этого делать. Zut![26] – неожиданно рявкнул он. – Вам известно, что знаменитый преступник угрожал лететь с нами в самолете. Вчера вечером об этом сообщили все марсельские газеты. – Нам известно и побольше этого, – проворчал Рэмсден. – Покажите ему письмо, месье д'Андрье. Доктор прочитал письмо, и его лицо пожелтело. – И никто из вас ничего не предпринял? Вы что, с ума сошли? Неужели вы даже не вызвали полицию? Хейуорд пошевелился на стуле. – Не будем начинать все заново. Напротив, доктор, если кто-то из полицейских здесь появится, дворецкому приказано вышвырнуть его пинком пониже спины. Теперь все довольны? Молодой Миддлтон, раскачиваясь на каблуках, что-то бормотал по-немецки озадаченной Эльзе и выглядел почти таким же довольным, как д'Андрье. – Попробую выдвинуть несколько догадок, – сказал он. – Для начала заявляю, что мистер Хейуорд – это Гаске. – Что? – воскликнул Рэмсден, повернувшись к нему. – Почему? – Потому что я пишу детективы, – откровенно признался Миддлтон. – Они не слишком известны и, вероятно, не слишком хороши. Но я повторяю, что он должен быть Гаске. Хейуорд усмехнулся, выглядев польщенным. – Ну, я мог бы им быть, – согласился он. – Хотя в самолете был один странный тип, на которого я положил глаз, – кстати, он до сих пор не появился. Продолжайте, дружок. – Мы здесь играем не только в обычную игру «Найдите преступника», – Миддлтон возбужденно постукивал пальцем по ладони, – но и в игру «Найдите сыщика». Так кто же из нас преступник, а кто сыщик? Взять, к примеру, мистера Хейуорда. Он никак не может быть Фламандом… – Интересно, почему? – осведомился Хейуорд обиженным тоном. – Потому что это было бы слишком просто. В личности его типа люди сразу бы заподозрили преступника. Я объясню вам, что имею в виду. – Миддлтон говорил как фокусник, просящий кого-то снять карту. – Например, священника достаточно легко сделать убийцей – это может прийти в голову каждому. А попробуйте сделать его детективом! – Оуэн, я не шелаю, штобы ты говорить против церковь! – сказала прекрасная Эльза. – Это не есть хорошо. Если мы остаться здесь, я бы хотеть принять ванну, пошалуйста. Два лакея под руководством Огюста внесли в коридор багаж. Эльза и Эвелин отправились переодеваться. Эбер, греющий руки у огня, повернулся к остальным. – Полагаю, вы думаете, что это шутка, – заговорил он так тихо, что мы все уставились на него. – Я тоже умею шутить. Но не над этим. Понимаете, мне известно кое-что, о чем не знаете вы. – Что именно? – спросил д'Андрье. – Что Фламанд действительно убийца, – ответил доктор. – Потому я и еду в Париж. Прошлой ночью он убил человека в Марселе. – А почему, – спокойно осведомился д'Андрье, – вы должны ехать в Париж из-за того, что человека убили в Марселе? – Из-за того, как было совершено убийство. – Эбер постучал двумя пальцами по портфелю. – Я не могу это объяснить. Возможно, это удастся сделать в Париже, но я этому не верю. Все дело в ране на голове жертвы. – Он перешел на французский и заговорил быстрее, обшаривая нас глазами. – Скажу откровенно: я не понимаю, каким образом подобная рана могла быть нанесена человеком. Я не фантазирую, господа, но мне кажется, ее мог нанести только длинный острый рог животного. Впервые в комнату с позолоченной мебелью начал прокрадываться ужас. Он не только звучал в словах желтолицего человека в черном костюме, стоящего у камина, но и ощущался сам по себе, как физическое лицо. За окнами бурлила река. Рэмсден с его брюшком, рыжими волосами и мешковатым твидовым костюмом казался наименее впечатленным. Он даже усмехался, но за его усмешкой скрывалось подозрение. – Несомненно, единорога? – спросил он вежливым голосом, не похожим на его обычный лай. – Не думаю, – серьезно ответил Эбер. – Поймите, я только констатирую факт. – Наконец-то мы добрались до единорога, – пробормотал д'Андрье. – Это озадачивает меня больше всего. Конечно, я не стану задавать очевидный вопрос, что такое «единорог»… – Нет-нет, – сказал Рэмсден. – Пусть Фламанд сам это выясняет. Все еще мрачно улыбаясь, он достал из кармана револьвер «браунинг», повернул коротким указательным пальцем барабан и снова спрятал. – Начинаю интересоваться, не заманили ли меня в ловушку мои спортивные инстинкты. Тем не менее, я готов продолжать игру. Лакей принес поднос с аперитивами и двумя серебряными портсигарами. – Мы прервали вас, доктор Эбер, – заговорил по-английски д'Андрье. – Вернемся к человеку, которого убили в Марселе. Меня это заинтересовало… Виргинские в этом портсигаре, мистер Миддлтон, а турецкие в другом… Особенно из-за легенды. – Легенды? – переспросил Рэмсден. – Мне следовало сказать – из-за суеверия. В отличие от большинства моих соотечественников я немного попутешествовал и знаю страну, где распространено одно неприятное суеверие. Там считают, что быть пронзенным рогом единорога – судьба предателя. Я медленно окинул группу взглядом. Хейуорд вынул изо рта сигару и выпрямился. На лице Миддлтона возбуждение боролось с сомнением – казалось, ему хочется верить в происходящее, но он считает это шуткой. Эбер презрительно отмахнулся. Наш хозяин рассматривал бокал на просвет, а Рэмсден поднес свой бокал к губам. Старый Г. М., который расположился на диване в стиле ампир и не произнес ни слова с тех пор, как мы вошли в комнату, оставался бесстрастным, как играющий в покер Будда. Бурное течение Луары заставляло позвякивать хрустальные подвески на стене. Внезапно Рэмсден поставил бокал и обернулся. – Вам лучше взять дело в свои руки, Мерривейл, – сказал он. – Этот парень знает слишком много. – Угу. Начинаю думать, сынок, что мне пора этим заняться. – Г. М. посмотрел на Эбера и ткнул в его сторону черенком трубки. – Пока я слушал вас, док, мне пришло в голову, что вы делаете очень странные выводы. «Фламанд убийца», – заявили вы. «Почему?» – спросили мы. «Потому что жертва умерла от раны, которая не могла быть нанесена человеком, а только рогом животного». Тогда почему вы приписываете это Фламанду? Доктор колебался. – Тут нет особого секрета. Существует публикация в газетах. Возможно, вы читали? Я спрашиваю потому, что это может оказаться интересным. Убитый был англичанином. В голове у меня мелькнуло имя из газетной статьи: «…месье Гилберт Драммонд, лондонский адвокат. Брата месье Драммонда, также проживающего в Лондоне, уведомили о печальном событии». Драммонд… Брат… Брат Харви? – Его звали Гилберт Драммонд, Г. М., – вмешался я. – Не был ли он родственником… – Всего лишь братом, – ответил Г. М. после паузы. Опустив голову, он ерошил несколько оставшихся на висках волосков. – Не удивляюсь, Кен, что одно знакомое нам лицо очень расстроено. – Что все это значит? – довольно резко осведомился наш хозяин. – О, всего лишь маленькое личное дело. Давайте продолжим… – Значит, вы знали месье Гилберта Драммонда? – вмешался Эбер, блеснув стеклами очков. – Думаю, сэр, мы слишком торопимся. Вам не кажется странным, что человек, знавший месье Драммонда, так удачно появляется из темноты, когда наш самолет приземлился? – По-вашему, я Фламанд? – добродушно отозвался Г. М. – Хо-хо-хо! Впрочем, у меня нет возражений. Я только терпеливо прошу объяснить мою вину. Почему вы утверждаете, что это убийство совершил Фламанд, когда сами сказали, что его могло совершить только животное? Эбер скрестил руки на груди. – Потому что, друг мой, существует одна деталь, которая не попала в прессу. Отчет гласил, что жертва перед смертью повторяла одно слово – «единорог». Это неправда. Гилберт Драммонд произнес еще три слова по-французски, прежде чем умереть в машине скорой помощи. Когда его спросили, кто на него напал, он четко произнес: «Это был Фламанд». – «Вы имеете в виду знаменитого преступника?» Он кивнул и… – Эбер сделал выразительный жест, – покинул этот мир. Было чудо, что он прожил даже минуту. Доктор кратко изложил содержание газетного отчета. Он описал человека, сидящего прислонившись к фонарному столбу в парке возле Променад дю Прадо, в рваной одежде, со сломанной правой рукой и синеватой дыркой между глазами. – Я осмотрел его. Пулевое отверстие? Нет, нет, нет! – горячо воскликнул Эбер. – Я хорошо знаю пулевые отверстия. Во-первых, оно было слишком большим для пули любого калибра. Настолько большим, что такая пуля попросту разнесла бы ему затылок. Во-вторых, я не нашел пулю в ране. В-третьих, я обнаружил доказательство (избавлю вас от неприятных подробностей), что после проникновения из раны что-то извлекли. Какое-то чистое острие вонзилось в голову ровно на шесть дюймов. – Господи! – воскликнул Хейуорд, приподнявшись со стула. Наш хозяин ничего не сказал. Но его глаза блестели, а сморщенное лицо выпятилось вперед, словно он прислушивался к военной музыке. – Во что же я втянул Эльзу? – заговорил Миддлтон. – Не возражаете сообщить нам, в какой степени все это на уровне? – Что бы вы под этим ни подразумевали, сэр, это правда. – Презрительно пожав плечами, Эбер повернулся к Г. М.: – Поскольку с другой стороны парка находилась мясная лавка, доктор Мелисс предположил, что это был топор с острием. Я заметил, что Рэмсден посматривает в углы комнаты. – Топор с острием? – переспросил он. – Вы имеете в виду средневековое оружие вроде алебарды? Знаете, Ричард Львиное Сердце и так далее… В общественном парке? Чушь! – Очевидно, сэр Джордж говорит о боевом топоре, – задумчиво промолвил д'Андрье. – Это почти то же самое. Край топора использовали как рубящее оружие, но на противоположном конце находилось железное острие, которое применяли в ближнем бою. Должен согласиться, что это чушь. Можете вообразить Фламанда рыщущим в поисках жертвы с боевым топором на плече? Это не только непрактично, а почти комично. – Это было не комично, а ужасно, – тихо сказал Эбер. Пауза казалась невыносимой… – Я собирался добавить, – снова заговорил доктор, – что ни о каком топоре с острием не может быть речи. Рана была слишком большой и глубокой, а оружие с весом топора попросту раздробило бы череп. К тому же рана была чистой. – Итак, – подытожил Г. М., – мы можем считать установленным, что убийство не было совершено топором или чем-то вроде него? – Можем, сэр Генри, – послышался голос в дверях. – Я видел тело. Г. М. вскочил и выругался. Вновь прибывший направился к камину, и я узнал в нем высокого худого мужчину, который остался у самолета. Несмотря на рост, сутулые плечи придавали ему вид смотрящего на вас снизу вверх. У него были курчавые черные волосы, разделенные прямым пробором, длинное лицо с крючковатым носом и смышленые глаза под сросшимися черными бровями. Поскольку мои мысли все еще вращались вокруг боевых топоров, мне пришло в голову, что он выглядит как нормандский злодей в средневековой истории. – Простите мне внезапное вторжение, сэр, – заговорил незнакомец с кембриджским акцентом. – Какое-то время я стоял снаружи и слышал конец вашего разговора. Понимаете, меня интересовало, что привело сюда великого Г. М. – Он произнес это так почтительно, что лицо Г. М. приняло выражение удовлетворенности. – Несомненно, какие-то серьезные цели. Даже если вы не знаете меня, я знаю вас в лицо. – Незнакомец с таким же почтением повернулся к д'Андрье: – Я говорил с Огюстом, месье граф, и он все мне рассказал. С вашей стороны очень любезно принять нас, а для репортера это сказочная удача! Фламанд! Меня зовут Фаулер, сэр, Керби Фаулер. Я представляю «Рекорд» во Франции. Мистер Фаулер принадлежал к молодой школе журналистов, которая являлась на Флит-стрит[27] как на увлекательное мероприятие. На нем были короткий черный пиджак, полосатые брюки и рубашка с крахмальным воротничком – его обаятельная усмешка произвела впечатление на всех, кроме Хейуорда, на чьем лице было написано подозрение. – Добро пожаловать, мистер Фаулер, – сказал д'Андрье. – Мы как раз наслаждались попыткой обнаружить среди нас Фламанда или Гаске. Э-э… вы, часом, не один из них? – К сожалению, нет. – Что, черт возьми, вы делали в этом самолете? – осведомился Рэмсден. – Следовал за вами, сэр. – Следовали за мной? Почему? Фаулер заколебался. – Понимаете, ходили слухи… Между прочим, сэр, как здоровье низама? – Вот оно что! – Рэмсден усмехнулся, хотя его глаза смотрели сурово. – Очевидно, это обычный вопрос, на который должен последовать ответ? Ох уж эти щенки! Продолжайте, Мерривейл, – я не буду вмешиваться. – Не вижу смысла продолжать, – буркнул Г. М., – пока мы не выясним, из какого количества народу нам предстоит выбирать злодея и сыщика. Все пассажиры уже здесь? – Остался еще один, – ответил Фаулер. – Он уже идет сюда с пилотом. А вот и он! Входите, мистер… мистер… Я слышал шаги в дверях, но смотрел на Фаулера и не обернулся. – Драммонд, – раздался знакомый голос. – Харви Драммонд.Глава 7 МАСКА СОРВАНА АВТОРУЧКОЙ
В литературе существует традиционная фраза о людях, «взлетающих с мест». Теперь она меня не озадачивает, поскольку я знаю, как это происходит. Эта фраза точно описывает ваши чувства между тем моментом, когда вы спокойно сидите на стуле, и следующим, когда вы обнаруживаете, к своему удивлению, что стоите на ногах. Со мной произошло именно такое эмоциональное затмение. Широкая фигура с выпяченной вперед шеей и слегка ощетинившимися каштановыми усами стояла в дверях, окидывая нас угрюмым взглядом. Под мышкой торчала шляпа-котелок, а руки были засунуты в карманы дождевика. – Ну, по крайней мере, мы можем рассчитывать на приличную постель, – заговорил вновь пришедший. – Кого за это благодарить? Меня потрясли не только эти слова, но и равнодушный взгляд, который он бросил на меня и тут же отвел, словно не узнав. Более того, хотя требуется очень многое, чтобы деревянное лицо Г. М. изменило выражение, он закрыл глаза, прежде чем заговорить. – Не возражаете сообщить мне, Драммонд, откуда вы явились? – Откуда явился? Какого дьявола вы имеете в виду? Пришел из самолета на лугу. Разве вы меня там не видели? – Вы хотите сказать, что летели в нем из Марселя? Драммонд сердито уставился на него: – Конечно, летел. Почему бы и нет? Разве закон это запрещает? – Нет-нет, сынок, не ерепеньтесь. Но возникла жуткая путаница, в которой мы должны разобраться, прежде чем продолжать. Взгляните на этого парня. – Г. М. махнул рукой в мою сторону. – Вы когда-нибудь видели его раньше? – Насколько я знаю, нет. А что? – Послушайте, – заговорил я. – Разве вы не вели красный автомобиль по дороге Леве около часа тому назад? Если помните, я позаимствовал вашу авторучку. Драммонд слегка покраснел, но спокойно обратился к Г. М.: – Этот парень спятил, Мерривейл, или таково ваше представление о юморе? Что это за вздор? Вы пытаетесь убедить меня, что я не летел в этом самолете? Спросите кого угодно из присутствующих! Темные глаза Фаулера разглядывали Г. М. из-под сросшихся бровей. – Что касается мистера Драммонда, сэр, то он разговаривал со мной после того, как самолет приземлился. Мы пробовали починить радиотелефон. Последовала пауза. – Я ни в коей мере не хочу сомневаться в ваших словах или в вашей честности, сэр, – обратился ко мне д'Андрье. – А еще меньше в словах и честности сэра Генри Мерривейла, о котором я слышал. Замечу только, что вы, кажется, пережили куда более экстраординарный опыт, чем тот, который обычно выпадает на долю путешествующих по дороге Леве. Сначала вы атаковали полицейского, который пытался вас ограбить. Потом вы позаимствовали авторучку (несомненно, по веской причине) у джентльмена, который в тот момент находился в небе. О чем еще вы забыли нам сообщить? Я не слушал его. Даже после краткого изучения человека, именующего себя Харви Драммондом, я нашел объяснение. Являлся он настоящим Драммондом или нет, но он был не тем человеком, который остановил нас на дороге, а всего лишь его хорошей копией. Разница заключалась не только в физических деталях – более худое лицо, менее торчащие скулы, более высокий череп под редкими каштановыми волосами. Его угрюмость была только маской, сквозь которую просвечивало нечто куда более опасное, чем то, что вдохновляло Драммонда на дороге Леве, – сила интеллекта – а также скрытая улыбка, от которой становилось не по себе. Вопрос заключался в том, кто из них настоящий Харви Драммонд. Я не верил, что человек на дороге был самозванцем, но нужно было действовать с осторожностью. Вновь пришедший явно играл роль, но кто он? Фламанд? В таком случае сейчас нам следовало не разоблачать его, а позволить ему действовать, наблюдая за ним. Если только я не испортил все дело, будучи в шоке от увиденного… – Позвольте мне принести вам искренние извинения, мистер Драммонд, – заговорил я. – Дело в том, что я встретил на дороге человека, который так походил на вас… Г. М. повернулся ко мне. – Рад, что вы начинаете осознавать это, сынок, – проворчал он. – Конечно, это Драммонд – мне ли не знать? А на дороге кто-то вас разыграл… Драммонд с любопытством смотрел на меня. Его глаза выдавали, что он словно взвешивал что-то. – Все в порядке, – сказал он. – Забудем это. Но я хотел бы поговорить с вами о происшедшем. Вы сказали, что кто-то на дороге выдал себя за меня? – Не совсем. Он не назвал своего имени… – Где же он теперь? – резко осведомился вновь пришедший. – Это часть нашей путаницы, сынок, – усмехнулся Г. М. – У нас были все причины полагать, что он направляется сюда, чтобы причинить неприятности. Д'Андрье приказал слуге вышвырнуть его. Кстати, вам не кажется, что при сложившихся обстоятельствах приказ следует отменить? – Пожалуй, – задумчиво согласился д'Андрье. – Вы не возражаете против встречи с вашим двойником, мистер Драммонд? – Разумеется, нет. – И конечно, – вежливо продолжал наш хозяин, – вы готовы подтвердить свою личность в случае необходимости? – Безусловно. Черт возьми, давайте забудем об этой ошибке… – В таком случае, думаю, вам лучше сделать это сейчас, – закончил д'Андрье. Это была помеха. Г. М. вынул изо рта пустую трубку и шевельнул губами, словно собираясь выругаться. Д'Андрье продолжал улыбаться, но в упор смотрел на Драммонда. – Поймите, в данный момент я не делаю выбор между историями мистера Блейка и мистера Драммонда. Возможно, они даже не противоречат друг другу. Но мне кажется, они нуждаются в некотором объяснении, хотя мистер Блейк готов великодушно признать свою ошибку. Я мог бы поклясться, что сэр Генри верил в историю мистера Блейка, пока тот внезапно не стал великодушным… Г. М. указал на д'Андрье черенком трубки: – С вами нелегко иметь дело. Вы хотите, чтобы старик с ходу расчехлил тяжелую артиллерию? Или чего вы хотите? – Хорошей забавы, – сказал д'Андрье. – Вы согласны со мной, джентльмены? – Ну, я могу сказать вам кое-что чертовски забавное, – проворчал сэр Джордж Рэмсден. – Я не знаю в лицо этого парня, – он кивнул в сторону Драммонда, – но я слышал о нем, а Генри говорит, что с ним все в порядке. Зато Кена Блейка я знаю и могу утверждать, что с ним тоже все в порядке. Тогда что означает эта ерунда с полицейским и авторучкой? – Вы правы, – кивнул Хейуорд и выпятил подбородок. – Вы думаете, что знаете этих людей, но что, если один из них самозванец? Когда имеешь дело с Фламандом… – Justement,[28] – согласился д'Андрье и повернулся ко мне: – Давайте начнем сначала. Конечно, у вас есть паспорт, мистер Блейк? Я открыл рот и закрыл его снова. – В данный момент нет. – Но ведь правила требуют… Могу я спросить, что с ним случилось? – Его украл у меня полицейский. Д'Андрье склонил голову набок, Миддлтон вытаращил глаза, а Фаулер погладил худой нормандский подбородок. – И поэтому вы напали на него? – предположил д'Андрье. – Нет. Это произошло сегодня вечером в Париже и с другим полицейским. – Который также пытался вас ограбить? – осведомился наш хозяин. – Если я правильно понимаю, вас дважды атаковал полицейский… Пожалуйста, не выходите из себя, мистер Блейк, – я всего лишь пытаюсь разобраться. После этого вы позаимствовали авторучку у одного из злодеев и… Кстати, мы можем взглянуть на эту авторучку? Я предвидел этот вопрос и успел потихоньку отделить от ручки серый клочок бумаги. Оставив его на дне кармана, я протянул авторучку, снабженную не французским пером, а золотым «уотерменом». Клочок скрывал имя «Харви Драммонд», выгравированное на корпусе золотыми буквами. – Ваша, сэр? – спросил д'Андрье, вежливо протягивая ручку человеку, именующему себя Драммондом. Последний слегка побледнел. Взяв авторучку, он повертел ее в нетвердых пальцах. – Нет, не моя. Я никогда не видел ее раньше. – Это представляет всю путаницу в новом свете, – заметил Рэмсден. – Что, если мы отбросим чертову вежливость? Самозванец вы или нет? Для начала собираюсь спросить вас о ваших лошадях… – Простите, старина, – вмешался Хейуорд, взмахнув сигарой, – но вы не правы. Я юрист и могу об этом судить. Самое главное – мотив. Следовательно… – Вы пренебрегаете очевидным! – прервал Эбер. – Вспомните человека, убитого в Марселе. Сходство имен бросается в глаза… Фаулер и Миддлтон посмотрели друг на друга, словно им в голову пришла одна и та же идея. Потом Миддлтон достал из кармана пятифранковую монету и подбросил ее в воздух. – Орел, – сказал Фаулер. – Решка, – сказал Миддлтон и посмотрел на результат. – Так и есть – решка. Значит, он самозванец. – Они обменялись рукопожатиями. Я окинул взглядом группу, в которой находились Фламанд и Гаске, скрывая свой секрет с поразительным хладнокровием. Кто же из них кто? Очевидно, та же мысль мелькнула у остальных, так как болтовня внезапно прекратилась. Паузу нарушил ворчливый голос Г. М. – Отлично! – фыркнул он. – Если все шестнадцать поваров прекратили плясать вокруг похлебки, может быть, мы перейдем к делу? – Он посмотрел на Драммонда. – Для начала, сынок, я хотел бы взглянуть на ваши документы. Драммонд полез в карман. – Мой паспорт… – начал он, но Г. М. устало прервал его: – Нет-нет, сынок. Я имею в виду не паспорт на имя Харви Драммонда, если таковой у вас есть, а ваше подлинное удостоверение. Ведь вы Гаске, не так ли? Г. М. произнес это таким беспечным тоном, что какой-то момент мы не осознавали, что он сказал, или принимали это за оговорку. Потом смысл дошел до нас, подействовав как удар в лицо. Хейуорд с проклятием вскочил на ноги. – Знаю, знаю. Прошу прощения, что поторопился и, вероятно, испортил впечатление от задуманного вами театрального эффекта, – продолжал Г. М., изучая собственные пальцы. – Но разве вы не понимаете, приятель, что мне пришлось это сделать? Наше столкновение с Драммондом на дороге и замечательное исполнение Кеном роли придурка, какое нечасто увидишь на сцене, все настолько запутало, что мы бы блуждали в лабиринте, если бы оставили все как есть. Думаю, вам лучше признаться. Это будет наилегчайшим способом осуществить ваши намерения. Вы со мной согласны? Какой-то момент Драммонд стоял неподвижно. Потом он достал трубку и кисет и начал заталкивать большим пальцем табак в чашечку, опустив голову. Когда же он посмотрел на нас, его лицо по-прежнему демонстрировало интеллект, а когда заговорил, в голосе зазвучали насмешливые нотки. – Поздравляю. – Он чиркнул спичкой. – И одновременно проклинаю вашу проницательность. Нет, вы не испортили задуманное впечатление. Все, на что я надеялся, – это сесть в самолет, не вызывая подозрений. Как вы сказали, мне лучше признаться… Рэмсден, придя в себя, издал сдавленный возглас. – Да, я Гаске, – продолжал мнимый Драммонд. Он зажег трубку и устремил на нас насмешливый взгляд. – Если бы Драммонд следовал моим указаниям и держатся в тени в Париже, пока я занимаю его место, месье Фламанд, возможно, до самого конца не догадался бы, кто я в действительности. А теперь… – Массивные плечи шевельнулись. – А теперь? – переспросил д'Андрье. – Это не имеет значения. Он знает меня, но и я знаю его. Кто-то присвистнул. Фаулер энергично шагнул вперед. – Вы имеете в виду, что Фламанд здесь и вы знаете, кто он? Что все это означает? – Что означает? – свирепо отозвался бывший Драммонд. – Это означает, что проклятый мошенник и убийца последний раз выставил меня дураком. Это означает триумф. Он щелкнул пальцами. Усмешка на его лице стала походить на оскал сытой акулы, сорвав последние остатки маски Драммонда. Когда он взял у Г. М. серную спичку, чтобы заново разжечь трубку, то закашлялся, но не выглядел при этом нелепо. – Простите мое возбуждение, джентльмены, но если благодарная республика наградит меня Большим крестом Почетного легиона… – Безусловно, – успокаивающе произнес Г. М. – Но давайте сначала проясним пару вопросов. Это одна из ваших знаменитых маскировок? Если да, то ставлю вам высшую оценку. Вы точная копия Харви Драммонда. – Верно, но должен признаться, особой маскировки не понадобилось. Фальшивые у меня только усы. Я занял место Драммонда, так как похож на него. И у меня возникла идея… – Какая? Он задумался. – Охота почти окончена. Я могу сообщить вам кое-что. Скажем, когда мы умоемся, устроимся подобнее, и я достану кое-какие бумаги из моего чемодана? – Но Фламанд!.. – воскликнул Фаулер. – Фламанд, друг мой, какое-то время будет вариться в собственном соку. На сей раз ему не уйти. Не хочу казаться мстительным – я всего лишь практичен. Мои люди скоро будут здесь. Мы передадим им арестованного для отправки в Париж, но в свое время. А пока что… – он снова щелкнул пальцами и улыбнулся широкой улыбкой, – надеюсь, ожидание будет приятным для месье Фламанда. Остается спросить сэра Генри, как он разоблачил меня. Если бы я не слышал, как вы назвали свое имя, приближаясь к самолету, то никогда бы не догадался, кто вы. – Кроме этого, остается еще одна мелочь, месье Гаске. – Д'Андрье нахмурился. – Да? – Ваши документы. Возможно, мы излишне любопытны, но если бы вы представили какие-нибудь доказательства… – Ага, мои документы! Разумеется. Но сейчас я не намерен удовлетворять ничье любопытство, кроме этих двух джентльменов. – Он посмотрел на Рэмсдена и Г. М. – Я продемонстрирую им доказательства моей личности, и более того. Если вы, джентльмены, встретитесь со мной в этой комнате через пятнадцать минут, я назову вам имя, которым Фламанд пользуется этой ночью.Глава 8 ГОБЕЛЕН И СМЕРТЬ
Сейчас неподходящее время для здравомыслия, думал я, переодеваясь в отведенной мне комнате. Мои часы показывали двадцать пять минут первого, а события начали раскручиваться с половины девятого, вызвав в моей голове кавардак. Кроме того, я был так голоден, что тут же проглотил покрытый табачной крошкой кусок шоколада, который нашел в одном из карманов. Д'Андрье не торопился с «легкими закусками» – он соблюдал все формальности, как на официальном приеме в английском сельском доме. К примеру, у каждого из нас была отдельная комната, хотя мы легко могли разместиться по двое. Это выглядело тем более фантастично, так как (по крайней мере, судя по моей комнате) помещения никогда не использовались обычным образом, но были подметены и снабжены свежим бельем в угоду Фламанду. Интерьер Шато де Л'Иль был достаточно прост, если не считать резных и лепных украшений в верхнем и нижнем коридорах и на лестнице. Обитаемыми были только два из трех его этажей. Третий, ранее предназначавшийся для слуг и имеющий отдельную лестницу, был заперт, как и двери на башне. Широкая галерея на втором этаже, где поместили нас, как и нижний коридор, тянулась во всю длину замка. Посредине находилась поперечная галерея. Как объяснил д'Андрье, здесь не было ни лабиринтов, ни потайных комнат, ни скользящих панелей, столь любимых знаменитыми злодеями, вроде Гизов и Медичи. Генрих IV никогда не держал тут своих любовниц, а Ришелье никого не бросал в подземные камеры. Мне это казалось упущением. Хотя замок построили в середине XVI века, он десятилетиями был заброшен и разрушался, покуда не был спасен и отреставрирован в период империи первым графом д'Андрье, получившим титул от Наполеона I. От прежних времен сохранились только лепнина в коридорах и резьба на лестнице. Последняя неприятно подействовала на меня. Она находилась в конце коридора, была широкой, массивной и мрачной, чему способствовали резные украшения из темного дуба наподобие горгулий. Десять ступенек вели к промежуточной площадке, где лестница сворачивала налево под прямым углом, и еще десять – на второй этаж. На стене площадки висел огромный гобелен, чьи красный, черный и зеленый тона выцвели, превратившись в бурый, хотя кое-где оставались яркие пятна. Фигуры и лица были с трудом различимы, но я понял, что здесь изображена охота на вепря или что-то в этом роде. Когда я проходил мимо гобелена, мне стало не по себе. Моя комната помещалась в начале галереи второго этажа, а ее окна были обращены в сторону дамбы. Воздух был спертым из-за плотных зеленоватых портьер, в мраморном камине с бронзовым бюстом Наполеона над ним тлел огонь, а две парафиновые лампы в круглых стеклянных абажурах отбрасывали призрачный свет. Я решил, что пора спускаться. Должно быть, Гаске уже закрылся внизу с Рэмсденом и Г. М. Приближалась развязка, но она выглядела слишком легкой, и это меня нервировало. Очевидно, Гаске знал свое дело, но мне казалось, ему следует что-то предпринять, прежде чем Фламанд подготовит контрудар. В доме было тихо, если не считать шума дождя и угрюмого плеска реки внизу. Мне казалось, что к этим звукам примешивается какой-то стук, который я не мог объяснить. Интересно, как поступит Г. М.? Неужели он удалится побежденным, когда Гаске арестует Фламанда? Я не мог представить себе такое, но Г. М., казалось, не делал вообще ничего. Одной предосторожностью явно пренебрегли. Что, если Фламанд решит сразу нанести удар? Тем не менее Гаске с улыбкой позволял ему свободно передвигаться по дому… Что же это за стук? Я открыл дверь и высунул голову. На хорошо освещенной каменной галерее было пусто и так тихо, что мне показалось, будто я слышу откуда-то звук пишущей машинки. Ряд дверей с обеих сторон тянулся к поперечному коридору и лестнице в дальнем конце. Стук доносился не оттуда. Я подошел к окну, повернул ручку и распахнул створки. Портьеры заколыхались, а дверь на галерею хлопнула из-за сквозняка, но в нижних окнах было достаточно света, чтобы разглядеть дамбу. Она была разрушена более чем до середины. Деревянные сваи, вырванные из гнезд, стучали друг о друга, тревожимые течением. Некоторые из них застряли у поросшего ивами берега, а некоторые выбросило на наш остров. Я закрыл окно, продолжая смотреть наружу. Теперь, когда река перерезала наш единственный путь на Большую землю, мы оказались в одной ловушке с Фламандом. Гаске мог ощущать триумф. Противника отделяли от другого берега всего шестьдесят ярдов воды, но он был надежно заперт. Странным выглядело то, что Гаске, задержавшись, оказался последним человеком, прошедшим по дамбе. Не был ли он причастен к ее разрушению? Но если Гаске знал Фламанда, зачем ему уничтожать и собственную линию связи? В дверь постучали, и я резко повернулся. Это была Эвелин в белом гофрированном вечернем платье, которая с серьезным видом присела в реверансе. – Поферьте мне, mein Herr,[29] – заговорила она, имитируя немецкий акцент, – я бы не штала наряшаться, как плюшевый лешадь, если бы не мой подруга Эльза… Она постаралась, чтобы все мужчины пялили на нее глаза, и мне тоже пришлось принять меры. Должна признать, сложена она прекрасно, если тебе нравятся женские фигуры в стиле надувных подушек. Вообще-то они мне нравились, но проблема состояла в том, как информировать Эвелин, что она тоже обладает солидной долей этих качеств, одновременно используя термин, более подходящий для vers passione,[30] чем «надувная подушка». – Эльза рассказала мне историю своей жизни, – продолжала Эвелин. – С английским языком у нее неважно, а с французским еще хуже, но я немного знаю немецкий, поэтому все поняла. Ей нравится идея остаться здесь. Понимаешь, она ужасно боится своего мужа… – Боится Миддлтона? Почему? – Нет-нет, не Миддлтона. Они официально еще не поженились. Эльза боится теперешнего официального супруга – третьего по счету, – который, как ей кажется, намерен погнаться за ними с саблей. И поделом ей! – Давай обойдемся без морализаторства. Ты не одобряешь ее поведение? – На ее месте я поступила бы так же, – откровенно призналась Эвелин. – Поэтому они направляются в Париж, где она сможет получить развод. Не пойми меня превратно – мне нравится Эльза, и она по-настоящему влюблена в Миддлтона, который выглядит достойным парнем. Но она все время жалуется. Ее третий муж – пьяница, игрок и грубиян… – Какая трагедия! – Некоторым женщинам это не по душе. Хотя лично я… Ладно, не буду отвлекаться. Они жили в Монте-Карло, где он тратил семейное состояние. Эльза сбежала от него в Марсель, так как считала этот город последним местом, где мужу придет в голову ее искать. Там она встретила Миддлтона, который возвращался из Индии. Кстати, они знакомы всего неделю, но решили лететь в Париж, чтобы добиться развода… – Меня не интересуют сплетни, – прервал я. – Что у тебя на уме? Эвелин изучала носок своей туфли. – То, что Оуэн Миддлтон появился на сцене всего неделю назад и только что вернулся из Индии. – При чем тут Индия? Господи, ты ведь не думаешь, что Миддлтон – Фламанд? Или Эльза? Эвелин нахмурилась: – К Индии мы скоро перейдем. Что касается Миддлтона – не знаю, хотя мне это кажется маловероятным. А после того как я видела Эльзу обнаженной, я могу поклясться, что она не Фламанд. Но почему Эльза закричала и чуть не упала в обморок при виде «Забавных сказок» Бальзака? Я подвел Эвелин к камину, усадил ее на стул, зажег для нее сигарету и засыпал вопросами. Она показала мне язык, но выглядела по-настоящему обеспокоенной. – Нет, я не шучу, – сказала Эвелин, посматривая на Наполеона над камином, – и не валяю дурака. Дело было так. Я сидела в их комнате, разговаривая с Эльзой, когда Миддлтон поднялся на второй этаж вместе с остальными минут пятнадцать назад… – Он рассказал вам, что произошло внизу? По лицу Эвелин я понял, что нет. Когда я дал ей краткий отчет, ее глаза расширились и она недоверчиво усмехнулась: – Драммонд превратился в Гаске? Брр! Жаль, что я это пропустила, но я бы пробила головой крышу, если бы увидела этого парня в дверях… Не могу этого понять. Ты имеешь в виду, что все кончено, за исключением наручников? А что говорит Г. М.? – Очевидно, он еще ничего не сказал. – А Миддлтон не сообщил нам об этом ни слова, –задумчиво промолвила Эвелин. – Интересно, почему? – Вероятно, не хотел вас тревожить заранее. – Может быть. Но теперь ты согласен, что я была права в одном? Я говорила, что Фламанд убил этого беднягу в Марселе, и доктор Эбер это подтверждает. А по твоим словам, наш любезный хозяин произвел сенсацию, заявив, что знает страну, где судьбой предателя считается быть пронзенным рогом единорога. Мне кажется, я могу предоставить еще одно звено. – Спокойно. Рассказывай по порядку. Почему Эльза потеряла сознание при виде книги Бальзака? – Не совсем потеряла сознание. Все происходило так. Миддлтон вошел в комнату, взял мыло и полотенце из багажа Эльзы и отправился на поиски ванной. Я встала, чтобы уйти. Тем временем Эльза бродила по комнате и наткнулась на очередное доказательство гостеприимства и предупредительности нашего друга д'Андрье. На ночном столике у кровати лежали книги. – Книги? – Да. Должно быть, они есть в каждой комнате, так как я заглянула к себе и нашла их, хотя не заметила раньше. Разве у тебя их нет? Я снял с каминной полки одну из парафиновых ламп и отправился на разведку. На мраморной крышке столика у кровати действительно лежали книги. Случайно или в качестве сатирического жеста меня снабдили «Островом пингвинов» Анатоля Франса и «Арсеном Люпеном – джентльменом-грабителем» Мориса Леблана. – Д'Андрье наверняка получал удовольствие, распределяя эти книги. – Эвелин поежилась. – Он делает все, чтобы помочь Фламанду. Мне это не нравится, Кен. Тут есть нечто жуткое. Эльзе достались «Забавные сказки» Бальзака и французский перевод «Робинзона Крузо». Продолжая говорить, она посмотрела на пару страниц «Робинзона», потом подобрала «Забавные сказки» и стала разглядывать весьма фривольные иллюстрации. Внезапно Эльза издала вопль, напугав меня до полусмерти, уронила книгу на пол и села на кровать, белая как мел. Когда я попыталась выяснить, что не так, она что-то невнятно пробормотала. Я подняла книгу, но с ней было все в порядке – никаких надписей или вкладок. Мне не верилось, что Эльзу могли так напугать иллюстрации. Но она отобрала у меня книгу и сказала, что должна побыть одна. Вот и все. Мне ужасно жаль Эльзу – я раскаиваюсь, что плохо говорила о ней, – но что все это значит? Мы оба окинули взглядом комнату с зелеными портьерами, как будто ответ скрывался в ней. – У тебя разыгрались нервы, – сказал я. – Давай пойдем вниз… – Нет! Пожалуйста, подожди немного! Я думала еще кое о чем, – вероятно, это чепуха, но может послужить для нас ключом. Мне пришла в голову смутная идея насчет единорога. Я не уверена в ней, так как не обладаю энциклопедической эрудицией Г. М. Что ты знаешь о единорогах в легендах, геральдике или еще чем-то в этом роде? Подумай! Эвелин говорила так серьезно, что я напряг память. Единороги? Можно было днями рыться в заброшенных уголках мозга и найти только обрывки, которые не значили ничего. Конечно, возникали очевидные ассоциации – два Единорога на королевском гербе Шотландии, традиционно соперничавшие с британским Львом и вдохновившие детский стишок. – Существует шотландское суеверие, – объяснил я, – что рог единорога в чаше для питья служит талисманом, предохраняющим от яда. Но я не вижу, как это может нам помочь. Также есть легенда, что единорог может становиться невидимым, когда хочет. Но… Снаружи на галерее послышался крик. Дверь моей комнаты была закрыта неплотно, и мы четко услышали его, а также грохот и стук, напоминавшие звук упавшего и покатившегося тяжелого тела, которые прекратились так же внезапно, как начались. Я распахнул дверь и помчался в направлении этих звуков – к лестнице в противоположном конце. Галерея имела в длину около семидесяти футов. Двери открывались с обеих сторон, но я не следил за движениями выходящих людей. Если бы кто-нибудь в тот момент был способен ясно мыслить, мы могли бы сразу схватить Фламанда. Но сейчас на галерее было темно. Свет проникал только из двух дверей впереди и из нижнего коридора. К лестнице вела широкая каменная арка. Широкие ступеньки спускались к площадке, потом сворачивали под прямым углом и вели к нижнему коридору. Освещение было тусклым, так как резные перила едва пропускали свет снизу. Наверху стояла Эльза Миддлтон, опустив голову и вцепившись обеими руками в стойку перил. Фаулер стоял чуть позади, глядя вниз. У подножия лестницы в нижнем коридоре лежал лицом вниз мужчина в темном костюме, который недавно признал, что он Гаске. Над ним склонились Г. М. и доктор Эбер, а Рэмсден бежал к ним с другого конца коридора. Могучие руки Г. М. повернули голову упавшего человека и отпустили ее снова. Доктор Эбер посмотрел вверх. В наступившем молчании его пронзительный голос звучал с ужасающей четкостью. – Еще одна дырка между глазами! – воскликнул он.Глава 9 НЕВИДИМОЕ ОРУЖИЕ
Фаулер повернулся к Эльзе Миддлтон. Его лицо было настолько бледным, что сросшиеся брови напоминали перекладину креста. – Вам незачем на это смотреть, – хрипло сказал он. – Лучше идите в свою комнату. Голова женщины опустилась – мне показалось, что она вот-вот перелетит через перила, и я подхватил ее. – Обморок, – хладнокровно заметила Эвелин. – Я позабочусь о ней. Она отодвинула Оуэна Миддлтона, стоявшего по другую сторону от Эльзы. Я побежал вниз. За мной последовали Фаулер, Хейуорд, д'Андрье и мажордом Огюст. Хейуорд толкнул меня, и мы оба едва не свалились на тело у подножия последнего пролета. Тело уже перевернули лицом вверх. Чуть выше переносицы виднелась чистая круглая рана, но при виде ее меня затошнило, так как орудие убийства, вытащенное из нее, оставило следы. Лицо выражало ужас и удивление, которые выглядели гротескно, так как щеточка усов наполовину отклеилась от верхней губы. Я слышал только тяжелое дыхание. Мы беспомощно столпились вокруг. Эбер и Г. М. опустились на колени около тела. Фаулер склонился вперед, бледный, но заинтригованный. Миддлтон держался за нижнюю стойку перил, как недавно Эльза за верхнюю. Хейуорд прислонился к стене, пыхтя и жестикулируя, словно сердитый инвалид. Огюст стоял неподвижно. На полпути вверх по лестнице д'Андрье в ермолке и халате тихо постукивал пальцами по перилам. Именно он нарушил паузу, начав спускаться. Его шаги гулко звучали на дубовых ступеньках. – Выходит, я был не прав. Я думал, что он Фламанд, который выдает себя за Гаске. Зычный голос Г. М., казалось, предотвратил грядущую панику: – Спокойно, ребята! Мы уже думали более чем достаточно, и тем не менее убийца нас провел. Теперь нужно действовать быстро, и вы все должны помочь. Я видел, как он свалился на пол. А кто из вас видел, что произошло наверху? Говорите быстро, пока не успели забыть! – Я видел, – отозвался Фаулер. Он был потрясен, и его голос звучал хрипло. – Я был там. Думаю, миссис Миддлтон тоже. Но я не могу точно описать происшедшее. Дайте мне полминуты, чтобы прийти в себя… – Фаулер провел рукой по курчавым черным волосам, бросил взгляд на тело и отвернулся. – Его комната прямо напротив лестницы, а моя – на другой стороне коридора, по диагонали от его, ближе к концу галереи. Я стоял у двери, ожидая, когда он выйдет из комнаты… – Почему? – Обычного сонного ворчания Г. М. как не бывало. Он никого не называл «сынок» и был насторожен, как старший инспектор Мастерс. – Ну… чтобы задать вопросы для интервью, прежде чем он сойдет вниз говорить с вами и сэром Джорджем. – Угу. И долго вы там ждали? – Ну… около четверти часа, за исключением, может быть, пары минут, с тех пор как все поднялись в свои комнаты. Все, кроме вас и сэра Джорджа. Он, – Фаулер кивнул в сторону тела, – поднялся на несколько минут раньше нас, если помните. – Значит, все это время вы наблюдали за происходящим на галерее? Ваша дверь была открыта настежь? – Нет – приоткрыта на дюйм, чтобы я мог смотреть на его дверь. Поймите, я не шпионил, а просто боялся его упустить. – Угу. Продолжайте. – Около пяти минут назад электрический свет в коридоре погас. Не в комнатах – во всяком случае, не в моей, там только парафиновые лампы… – Вы еще не были наверху, сэр Генри? – послышался спокойный голос д'Андрье. – Устанавливать электричество всюду слишком хлопотно. На втором этаже электричество только на галерее, в ванной и трех комнатах сзади, которые занимаю я. – Продолжайте. – Г. М. повернулся к Фаулеру. – Что вы сделали, когда погас свет? – Естественно, открыл дверь и выглянул… – Ну? Вы что-нибудь увидели? – Нет. Было слишком темно. В моей спальне горела лампа, из-за чего снаружи, казалось, было еще темнее. Я не мог разглядеть ничего, кроме света из нижнего коридора над лестницей. Потом я услышал, как отодвинулся засов и открылась дверь напротив моей. Я знал, что это ванная, и услышал голос Миддлтона: «В чем дело? Перегорели пробки?» – Верно, – энергично кивнул Миддлтон. – Свет в ванной погас… – Я сказал ему: «Кажется, пробки внизу». Тогда Миддлтон закрыл дверь ванной и направился к своей комнате с другой стороны лестницы. Я видел, как он прошел мимо лестницы и открыл дверь – в комнате горела лампа. И примерно в то же время этот парень… Гаске… открыл свою дверь… – Фаулер пришел в себя скорее благодаря интересу к делу, нежели усилию воли. Его взгляд был печальным и при этом возбужденным. – Чертовски странно, сэр, – задумчиво промолвил он. – Я запнулся на слове «Гаске». Кажется неправильным называть его так. Он появился и исчез, как фейерверк, и казался не реальным человеком, а всего лишь парой масок. Вы меня понимаете? Г. М. прищурился: – Очень интересно. Теперь расскажите, что он делал. Вы ведь хорошо его видели? – Да. На столе у двери горела лампа, и он нагнулся, чтобы задуть ее. В одной руке у него была коричневая картонная папочка с кармашками вроде миниатюрной картотеки, какой пользуются адвокаты. Он казался слегка удивленным тем, что на галерее темно, но, поколебавшись, погасил лампу и направился к лестнице… – Не застревайте, черт возьми! Что было потом? – Не знаю. В этот момент дверь комнаты Миддлтонов открылась, и в коридор вышла миссис Миддлтон. Он находился в паре футов от лестницы, и я уже собирался его окликнуть, когда это произошло. Казалось, кто-то – или что-то – схватил его в темноте. Это лучшее описание, которое я могу дать. – Что значит «лучшее описание»? – взорвался сэр Джордж Рэмсден. – Либо вы видели, как кто-то на него напал, либо нет. Если вы видели его, значит, должны были видеть и кого-то еще. Ну? – Боюсь, я не мог четко разглядеть… – Фаулер пожал плечами. – Сожалею, что привношу… э-э… элемент метафизики… – К черту метафизику! – внезапно заговорил мистер Хейуорд, чей паралич, очевидно, сменился приступом красноречия. – Раз уж вы затащили нас сюда, то могли бы, по крайней мере, сказать, кто ударил этого беднягу, и прекратить всю эту чушь, которая продолжается с тех пор, как мы оказались в этом логове убийц!.. – Merci,[31] – сказал д'Андрье. – Но может быть, мы позволим мистеру Фаулеру продолжать? Фаулер не сводил глаз с неподвижного лица Г. М. – Могу поклясться, что я никого не видел – в обычном смысле слова. Но повторяю: что-то как бы потянулось и схватило его. Он вздрогнул, испустил жуткий вопль, поднес руки ко лбу – вот так – и покатился вниз по лестнице. – Не может кто-нибудь прикрыть его? – Миддлтон указал на тело. – Спокойно, сынок, – проворчал Г. М. – Продолжайте, Фаулер. – Я побежал к лестнице. Кто-то бежал с другой стороны – думаю, миссис Миддлтон. Этот парень – я имею в виду Гаске – отлетел от стены площадки, как мяч, и покатился дальше, упав прямо к вашим ногам, сэр Генри, когда вы подбежали. Я думал, он собирался ухватиться за гобелен, но, должно быть, он тогда уже был мертв. Это все, что я знаю. Последовало молчание. Я посмотрел на площадку, увидев верхний угол огромного гобелена с безобразными бурыми фигурами, изображавшего охоту на вепря или монстра с одним рогом. Фаулер, проследив за моим взглядом, казалось, подумал о том же. – Ну-ну, – сказал Г. М. – Оставьте на минуту в покое сказочных чудовищ. Значит, вы не видели никакой борьбы, которая могла бы произойти, если бы его атаковали с каким-то острым орудием? Это вас беспокоит? – Очевидно, – признал Фаулер после паузы. – И вы побежали к лестнице. Кто-нибудь пробежал мимо вас в обратную сторону? – Я никого не видел, но было темно, и напавший на Гаске мог пробежать незаметно. Блестящие глазки д'Андрье блеснули под набрякшими веками. – Э-э… могу я задать вопрос? Мистер Фаулер, когда покойный Гаске вскрикнул и поднес руки ко лбу, в какую сторону он смотрел? Фаулер колебался. – Точно не могу сказать, сэр, кроме того, что он подошел к лестнице и собирался спускаться. Поэтому я думаю, что он смотрел вниз. – В сторону нижнего коридора? – Да. – Ага! – Д'Андрье вытянул шею. – Предположим, что, когда он стоял у лестницы, в него выстрелили из нижнего коридора или с другого конца галереи. Разве пуля, выпущенная оттуда, не привела бы к такому результату? – Это мысль! – воскликнул Хейуорд. Доктор Эбер поднялся, отряхнул колени и заговорил по-французски: – Вы видите рану и твердите о пулях! Я спрашиваю вас, месье граф, вы когда-нибудь видели такую пулевую рану? Пуля бы снесла ему затылок. К тому же здесь следы вытащенного оружия. Какого? – Это мы и должны выяснить, – деревянным голосом произнес Г. М. – Можно отнести беднягу куда-нибудь, чтобы доктор произвел обследование? В библиотеку? Отлично! Огюст, поднимите тело и отнесите его туда. И обращайтесь с ним достойно. Начинаю думать, что он был лучшим человеком, чем нам казалось. Я имею в виду – человеком, а не детективом. Потом возвращайтесь сюда. Осмотрите его, док. Проверьте, нет ли у него в карманах этой миниатюрной картотеки, о которой говорил наш друг Фаулер, но я ставлю пять фунтов против копченой селедки, что она исчезла. Огюст без особого труда поднял тяжелое тело с открытым ртом и отклеившимися усами. Когда его шаги замерли среди колонн, Г. М. из оттопыренного кармана пиджака достал трубку. – Хм! Пожалуй, стоит заняться реконструкцией преступления, – сказал он. – Но сначала нужно кое-что выяснить. Сколько людей находится в доме в данный момент? Кстати, как насчет трех авиаторов? Д'Андрье нахмурился: – К моему искреннему сожалению, друг мой, их здесь нет, и теперь они вряд ли появятся. Они слишком долго оставались у самолета и, когда вода смыла нашу дамбу, оказались отрезанными… – Он быстро повернулся: – Вы не слышали об этом, джентльмены? Хейуорд, Фаулер и Миддлтон заявили, что понятия не имели о разрушении дамбы. – Я тоже узнал об этом только что, – сказал д'Андрье. – Мне сообщил Огюст. Я очень огорчен, джентльмены, но уверен, что мы сможем удобно вас устроить, покуда завтра утром неполадки не будут устранены. Авиаторам придется переночевать в самолете. Так о чем я говорил?.. Ах да! В доме также находятся мои слуги. Помимо Огюста, это повар Жан-Батист, Жозеф и Луи, которые этой ночью исполняют обязанности лакеев, хотя первый из них конюх, а второй… как это называется… мастер на все руки. Вот и все. – Прошу прощения, месье, – вмешался возвратившийся Огюст, – но в доме появился еще один человек – водитель такси, который называет себя Марселем Селестеном. Он очень пьян. Г. М. окинул нас взглядом. – Вам наверняка приходилось участвовать в игре под названием «Убийство», – снова заговорил он. – У нас аналогичная ситуация вплоть до погасшего света и крика. Поэтому воспользуемся ею. Я хочу, чтобы все заняли те места, где находились, когда услышали крик этого бедняги. Рэмсден, Эбер и я были здесь. Я стоял там же, где теперь. Где были вы, Рэмсден, прежде чем прибежали? – Снаружи – у входной двери, – проворчал Рэмсден. – Я пытался разглядеть, в какой степени разрушена дамба. Вы начали подниматься наверх узнать, почему Гаске не спускается, чтобы встретиться с нами… Ну а как насчет Эбера? – С Эбером и со мной все в порядке, – ухмыльнулся Г. М. – Мы можем взаимно подтвердить наше алиби. Он подходил сюда со стороны лестницы, и мы друг друга видели. Повезло, а? Теперь давайте поднимемся на второй этаж и установим тамошние позиции. Идите все за мной и ищите эту картонную папку. Хмф! Г. М. затопал по ступенькам, пыхтя и глядя через перила. На площадке он остановился и посмотрел на гобелен, потом отодвинул его в сторону, обнаружив под ним окно в глубокой нише. – Так-так. Это становится все более интересным. Окно не заперто. – Г. М. опустил шпингалет и повернулся к д'Андрье: – Вы всегда держите его незапертым? Наш хозяин быстро подошел и посмотрел на шпингалет. – Насколько я знаю, его никогда не оставляли открытым. Не так ли, Огюст? – А что находится снаружи? Обрыв к реке? – Нет, плоская крыша с балконным парапетом. Можете выйти на нее, если не опасаетесь промокнуть. – Если выйти на крышу отсюда, можно вернуться в дом другим путем? – Можно. – Д'Андрье прищурился. – С каждой стороны есть карниз, тянущийся мимо окон спален. Эти комнаты занимают мистер Хейуорд и мистер Фаулер. Ловкий человек легко может пробраться к каждому окну. Может быть, мы… – Не горячитесь! Идемте наверх, и покажите мне, где вы стояли. Здесь чертовски темно, – очевидно, перегорели пробки. Кен, сбегайте в свою комнату и принесите фонарь, который вы позаимствовали у шофера такси. Я нащупал нужную дверь и достал фонарь из ящика стола. Конечно, он не работал, а мои пальцы были слишком неловкими, чтобы починить его. Но когда я шел назад по галерее, то услышал ободряющий возглас д'Андрье. Он и Г. М. находились в бельевой напротив лестницы. – Здесь регулируется электрический свет на всем этаже, – говорил д'Андрье, когда я вошел. – С пробками все в порядке. Кто-то просто опустил рубильник… – Всем стоять на месте! – рявкнул Г. М. – Кто-то только что выбросил что-то белое. Никому не двигаться! На галерее зажегся свет, и мы увидели белый конверт, лежащий на покрытом ковром полу неподалеку от двери бельевой, на котором были отпечатаны слова: «Месье графу д'Андрье».Глава 10 ПИСЬМА ЛЖЕЦА
Г. М. взмахнул кулаком. – С меня довольно! – заявил он. – Эти игры над трупом если и могут подействовать на чье-нибудь чувство юмора, то только не на мое. Будь я проклят, если когда-нибудь чувствовал себя таким беспомощным!.. Еще одно конфиденциальное сообщение, а? Лучше прочитайте это. – Он передал конверт д'Андрье, который был удивлен не более, чем если бы получил письмо с обычной почтой. – Не будем устраивать фарс, спрашивая, кто бросил конверт. Кто стоял ближе всего к нему? – Я, – ответил Хейуорд. – Я практически видел, кто это сделал… – Ну и кто же? – Не знаю. Я имею в виду, что видел, как его бросили. Господи, это просто неприлично! Парень рехнулся! Конечно, если письмо действительно от… – Да, – спокойно сказал д'Андрье. – Оно от Фламанда. И его стиль изменился. Он уже не шутит. Впервые я увидел на лице нашего хозяина мрачное выражение. Он выглядел неуверенным, словно взвешивал что-то. – Прочитать вам письмо, джентльмены? На сей раз оно написано по-английски. Если он говорит правду, это многое меняет.«Месье! Я пишу это письмо, так как должен это сделать. Недоразумение необходимо прояснить немедленно. Для этой цели я позаимствовал чью-то портативную пишущую машинку, которую нашел в багаже. Сейчас она в бельевой. К тому времени, когда Вы получите мое послание, я уже разберусь с болваном, вставшим у меня на пути. Я не верю в убийство, если только оно не абсолютно необходимо. Это было именно таковым. Придурок причинил бы мне неприятности, если бы я не устранил его…»
Я вспомнил стук машинки, который слышал в тихой галерее за несколько минут до убийства. – У кого есть портативная пишущая машинка? – осведомился Г. М. – У меня, – ответил Фаулер. – Я не обратил внимания, принесли ли ее в мою комнату с другими вещами. Значит, теперь она в бельевой? Подойдя к двери, он заглянул внутрь, вытащил из-под полки старый «ремингтон», щелкнул замками футляра и мрачно добавил: – Да, это она. Он воспользовался бумагой, которую я вложил в футляр. – Слушайте дальше, джентльмены, – сказал наш хозяин.
«Должен также предупредить Вас о еще более серьезном деле. Вчера Вы получили письмо якобы от Фламанда. Я никогда не писал этого письма – это явная подделка. Я не устраивал поломку самолета, не собирался посещать Ваш дом и продумал совсем иной план кампании, который кто-то едва не испортил. Спросите любого, кто когда-либо получал от меня сообщения, снисходил ли я хоть раз до такой нелепой похвальбы? Хотите доказательств? Среди вас есть человек, который в качестве газетчика должен был часто видеть мою подпись в письмах. Пусть он посмотрит на подпись в том письме и скажет Вам, подлинная ли она. Но у меня есть подозрение насчет того, кто его написал. Я испытываю величайшее удовлетворение оттого, что в данный момент могу протянуть руку и коснуться любого из вас, а вы не знаете, кто я. Я должен свести счеты, прежде чем заберу единорога у сэра Джорджа Рэмсдена. Это должно стать для него существенным предупреждением от Фламанда».
– Bay! – Миддлтон огляделся вокруг. – Беда в том, что это похоже на правду. Может кто-нибудь объяснить ситуацию? Зачем кому-то понадобилось подделывать письмо преступника? Кстати, он прав насчет подписи? Д'Андрье вопросительно посмотрел на Фаулера, и тот нахмурился. – Вы приперли меня к стене, – признался он. – Я не был уверен, но мне казалось, что в том, другом письме есть что-то сомнительное. Могу я взглянуть на оба? – Фаулер взял два письма и изучил их. Выражение его лица оставалось озадаченным. – Тем не менее подписи очень похожи. Не знаю… Если первая подпись – подделка, то очень хорошая. – Вам, любителям, следовало бы рассмотреть один пункт со всех точек зрения, – сказал Г. М., ни к кому конкретно не обращаясь. – Предположим, первая подпись поддельная. Где же автор подделки раздобыл подлинную подпись Фламанда, чтобы имитировать ее? Между прочим, Фламанд часто писал в газеты. Не публиковалась когда-нибудь фотокопия одной из его подписей? Это было бы естественно. Фаулер ущипнул себя за длинный нос. – На это я могу ответить. Я просматриваю все сколько-нибудь значительные французские газеты и ни разу не видел в них фотокопии подписи Фламанда. Очевидная причина – избежать возможности того, что, похоже, произошло сейчас. Мелкий преступник может совершить ограбление и оставить записку с поддельной подписью, сваливая таким образом вину на Фламанда. Путаницы хватало и без этого. Вероятно, газеты получили приказ воздержаться от публикации фотокопий… Он умолк, когда Эльза и Эвелин вышли из комнаты Миддлтонов и медленно направились к нашей группе. Маленькое личико Эльзы побледнело под макияжем, но теперь она казалась спокойной. Как и Эвелин, она надела белое платье с блестками и глубоким вырезом. – Пошалуйста, простить меня, – обратилась Эльза к д'Андрье. – Я ошень расстроена. Как вас зовут? Я не запоминайт французские имена… Г. М. заговорил с ней по-немецки, и она повернулась к нему. Мои знания этого языка ограничены словами «Schloss», «Ausgang» и «Bahnhof»[32] которые не может не вызубрить ни один турист в Германии. Думаю, большинство из нас не смогли бы уследить за быстро тарахтящей речью, если бы Эвелин и Миддлтон не переводили диалог синхронно, как придворные толмачи. Г. М. сохранял деревянное выражение лица, но я впервые не без злорадства заметил возбужденный блеск под стеклами его очков. В целом Эльза подтвердила сообщение Фаулера. По ее словам, она вышла на галерею вскоре после возвращения Миддлтона, чтобы спуститься на первый этаж. Света на галерее не было, но она не знает, когда он погас. Эльза успела увидеть через приоткрытую дверь комнаты Гаске, который задул лампу и направился к лестнице. Она видела свет в комнате Фаулера, но тогда не знала, что это его комната, и не заметила его самого. Потом они перешли к критическим моментам, изложенным, как я припоминаю по переводу, следующим образом:
Г. М. Насколько хорошо вы могли его видеть, когда он находился у лестницы? Эльза. Не очень хорошо, но достаточно, чтобы узнать его, поскольку снизу проникал свет. Г. М. Вы видели, как кто-то напал на него? Эльза. Нет, никто к нему не подходил. Г. М. Вы в этом уверены? Эльза. Да, да, да! Никто к нему не приближался, и никого там не было. Г. М. Тогда что произошло? Эльза. Не знаю. Казалось, он на что-то наткнулся, как человек натыкается на стену. Он поднес руки к голове – с ней случилось что-то ужасное, но я не видела, что именно. Голова Гаске слегка качнулась вбок, и он закричал, а потом покатился вниз по лестнице. Думаю, он закричал снова, но я не уверена. Я была слишком испугана. В этот момент д'Андрье пожелал задать вопрос, который перевел Миддлтон: Д'Андрье. Было похоже, что в него попала пуля? Эльза. Не знаю! Почему вы меня спрашиваете? Разве я понимаю в пулях? Г. М. В каком направлении он смотрел перед тем, как это произошло? Эльза. Вниз на лестницу. Это я заметила. Я подумала, что он повернется и посмотрит на меня, но он этого не сделал. Г. М. Значит, если был произведен выстрел, то со стороны гобелена, висевшего лицом к нему на площадке? Эльза. Откуда мне знать? Я ненавижу выстрелы и пули! Г. М. Вы могли видеть гобелен с того места, где стояли? Эльза. Думаю, могла видеть верхнюю половину. Перила скрывали нижнюю часть и ступеньки. Г. М. Вы не видели, как гобелен шевельнулся, словно за ним кто-то прятался? Эльза. Нет, я не видела ничего подобного. Г. М. И это все, что вы знаете? Эльза. Да, все!
По окончании диалога Г. М. повернулся к лестнице, измеряя на глаз расстояние. Рэмсден, посмотрев на Эльзу и Фаулера, подвел итог: – Так или иначе, дружище Генри, это не имеет смысла. Рядом с Гаске никого не было. Никто на него не нападал. Он стоял там один, когда что-то ударило его, как пуля. Допустим, кто-то прятался за гобеленом, выстрелил, вылез из окна позади гобелена на плоскую крышу и вернулся в дом через окно Фаулера с одной стороны или через окно Хейуорда – с другой, потом в темноте и суматохе смешался с остальными и спустился вниз. Но… Хейуорд, очевидно чувствуя, что мы снова вплываем в юридические воды, громко откашлялся, призывая к молчанию. – Не пойдет! – заявил он. – Будем рассуждать здраво. Это не могла быть пуля по той простой причине, что в ране ее не было. Мы все видели след, указывающий, что нечто вытащили из раны. Значит, применялось ручное оружие, а вы не можете его вытащить, если не стоите рядом. И наконец, доктор, который обследовал убитого в Марселе, утверждает, что пуля такого большого калибра разнесла бы жертве затылок. Это невозможно. Д'Андрье приподнял бровь: – Боюсь, что он прав. У меня есть кое-какой опыт обращения с крупнокалиберным огнестрельным оружием… Остается вопрос, какую из двух невозможностей мы предпочитаем. Его не могли застрелить, так как это невозможно. Его не могли заколоть кинжалом или пронзить копьем, так как, чтобы сделать это, убийце пришлось бы стать невидимым. Это тоже невозможно. Лично я предпочитаю первую альтернативу. – Но взгляните на это с другой точки зрения! – воскликнул Миддлтон, осененный новой идеей. Он обнимал Эльзу и встряхивал ее, словно подчеркивая свои слова. – Мы забываем о главном ключе. Могу я объяснить подробно? Г. М. сонно махнул рукой: – Валяйте, сынок. Мне нравятся теории, хотя чем больше рассуждений, тем больше путаницы. Когда кто-то выдвигает теорию, он не мыслит логически, а всего лишь излагает то, как бы он сам это проделал. Однако и подобная малость помогает понять его характер. – Ну тогда вы сможете разобраться и в моем характере, – сказал Миддлтон. – Допустим, жертва стоит в темноте наверху лестницы, а убийца прячется за гобеленом. Он вылезает оттуда, но пригнувшись так низко, что Эльза, которая может видеть только верхнюю половину гобелена, не видит его. Такое могло произойти? – Нет, не могло! – горячо возразил Рэмсден. Он подошел к перилам и посмотрел вниз. – Конечно, она небольшого роста, но и я не гигант. Тем не менее я вижу весь гобелен, кроме самого низа. Убийце пришлось бы ползти по площадке. Но продолжайте. – Убийца имеет при себе острое стальное оружие вроде кинжала и бросает его оттуда. Жертва падает и катится с лестницы. По словам Фаулера, прошла пара секунд, прежде чем он подбежал к лестнице и посмотрел вниз. Когда жертва падает на площадку, убийца вынимает из раны оружие, забирает маленькую картонную папку из кармана убитого и успевает спрятаться за гобелен, когда Фаулер смотрит вниз. Как насчет этого? Я быстро огляделся и заметил одобрение на лице Хейуорда. Г. М. усмехнулся. – Кто-нибудь хочет прокомментировать? – подстрекнул он. – Послушайте, старина, – снисходительным тоном обратился к Миддлтону Фаулер. – Я понимаю, что из этого вышел бы недурной сюжет для детектива, но, к сожалению, это еще более невозможно, чем то, что мы слышали до сих пор. Во-первых, на подобном расстоянии никто не может метнуть кинжал с такой силой, чтобы вонзить его в череп на шесть дюймов. Во-вторых, если бы в жертву что-то бросили, я бы заметил. В-третьих, вы забываете, что, когда я смотрел вниз, Гаске еще катился по лестнице. За этот крошечный промежуток времени убийца должен был бы извлечь из раны оружие – непростая работа даже для сильного мужчины, обчистить карман жертвы и спрятаться за гобеленом. А я могу поклясться, что на лестнице не было никого. Это абсолютно невозможно. – Он повернулся к Г. М. с виноватым видом, словно боясь, что говорил слишком горячо: – Вы согласны со мной, сэр? – Угу. Да, согласен. Вред был причинен раньше. – Тогда, может быть, вы объясните, как именно это произошло? – предложил Рэмсден. – Если Гаске был убит наверху лестницы, его либо заколол человек-невидимка, либо застрелили пулей, которая выскочила из раны и улетела. У нас, как в парламенте, есть левое и правое крыло. Левое крыло заявляет, что его застрелили; правое – что закололи или прикончили каким-то ударом. Левое крыло утверждает, что это проделали с солидного расстояния; правое – что вблизи. За кого вы проголосуете? Кто из нас прав? Г. М. окинул нас взглядом, посасывая пустую трубку. – Я дам вам ответ, ребята, который покажется очень странным, но тем не менее он абсолютно верен. Те и другие одновременно правы и не правы. Мы уставились на него. – Вы серьезно? – спросил Рэмсден. – Вполне серьезно. – Но, черт возьми, жертву либо застрелили, либо закололи, не так ли? Одно или другое! – Необязательно. – Знаю, – мрачно произнес Миддлтон после паузы. – На самом деле его задушили, а дырка в голове всего лишь иллюзия. Фокус! Но на один пункт вы должны дать конкретный ответ. Левое крыло утверждает, что жертву прикончили на расстоянии, а правое – что это проделал кто-то, находившийся рядом. Что вы на это скажете? – То же самое, – отозвался Г. М. – Что те и другие одновременно правы и не правы. Эти ответы кажутся вам дикими, потому что вы не подумали о единственном оружии в мире, которое могло проделать такое, и об обстоятельствах этого убийства. Я даю Фламанду намек, понимаете? Интересно, пришлет ли он на сей раз письмо мне? – Его глаза сощурились. – Прежде чем продолжить этот разговор, давайте перейдем к делу. Я хочу, чтобы вы заняли те же места, где находились, когда бедняга закричал. Я буду стоять здесь и наблюдать. Рэмсден займет место Гаске. Услышав его крик, выбегайте из ваших комнат и делайте то, что делали тогда. Хотя сначала мы должны реконструировать происшедшее перед убийством. – Он снова окинул взглядом галерею. – Хм… давайте посмотрим… Рэмсден, идите в комнату Гаске, зажгите его лампу и будьте готовы по сигналу задуть ее и подойти к лестнице. Фаулер, стойте в дверях вашей комнаты. Миддлтон, идите в ванную… В этот момент Хейуорд озвучил мысль, которая, должно быть, вертелась в голове у каждого. – Послушайте, старина, – резко заговорил он, вцепившись в узел галстука, словно хотел унять дрожь в руках. – Я не трусливее других, но если мы будем повторять этот кошмар снова, то при свете. Неужели вы не понимаете, что Фламанд среди нас? Он подбрасывает свои записки, делает, что ему заблагорассудится, несмотря ни на что, и к тому же является хладнокровным убийцей. Нет, сэр! Оставим свет или отменим реконструкцию. Что до меня, я был в своей комнате, ожидая возможности попасть в ванную, когда услышал крик, и ничего об этом не знаю. Но я не вижу никакого смысла в том, чтобы давать этому маньяку еще один шанс. Что об этом думают остальные? – Шанс на что? – довольно резко осведомился Фаулер. – На вашем месте я бы не нагнетал страх. Никому нечего опасаться, кроме человека, подделавшего первую подпись, и сэра Джорджа, за которым следовали с самого начала. Что касается того, оставлять свет или нет, то это ничего не изменит. Если Фламанд хочет кого-то найти, то найдет его и в темноте… Речь была неподобающей, особенно в устах тактичного Фаулера. Он понял это, и его лицо изменилось при взгляде на Эльзу. Она не заговорила и не сдвинулась с места, но задрожала всем телом, и ее глаза наполнились страхом. Миддлтон выругался. – Я прошу прощения… – начал Фаулер, но Миддлтон прервал его: – Лично я не возражаю проделать все заново. Но без Эльзы. Предупреждаю, что любого, кто попытается втянуть ее в это, ждут неприятности. Я тщетно старался разгадать странное выражение лица Г. М. – Вы правы, сынок, – согласился он. – Я упустил из виду, что для девушек это будет не слишком приятно. К тому же для того, что я хочу увидеть, не требуется много народу. Пусть Миддлтон и Хейуорд отведут девушек вниз. Попросите д'Андрье подать вам давно обещанный холодный ужин, а то вы уже больше двух часов на пределе нервного напряжения и без кусочка еды. Рэмсден, Фаулер, Кен и я задержимся здесь, а после присоединимся к вам. Накормите их, д'Андрье, но потом поднимитесь сюда. Я должен спросить вас о чем-то важном. – Отличное предложение! – просиял наш хозяин. – Я сразу же вернусь. Мне тоже нужно сказать вам кое-что важное. Оставайся здесь, Огюст. Эвелин подняла брови, спрашивая меня, должна ли она остаться. Но я покачал головой, и она направилась вниз вместе с Эльзой, Миддлтоном, Хейуордом и д'Андрье. Г. М. молча стоял у лестницы, поглаживая обширный подбородок. Почерневший каменный коридор с украшенными лепниной арками и темной ковровой дорожкой при электрическом освещении создавал для него мрачный фон. – Может, теперь вы станете более общительным? – с тяжеловесным сарказмом осведомился Рэмсден. – Что у вас на уме? – Все. Ребята, я знаю дела, где два-три пункта казались неверными, но еще не сталкивался с делом, где неправильны абсолютно все детали. «О, что за паутину мы сплели. Наш здравый ум в нее не может верить».[33] Вот так и мой здравый ум шарахается в испуге от каждого слова и движения. На первый взгляд мы кажемся группой нормальных разумных людей. Но, черт возьми, посмотрите на нас. Я чувствую себя как больной белой горячкой, смотрящий «Пер Гюнт» задом наперед. Почему все так неправильно? – Не понимаю этого мистицизма, – сказал я. – Должны понимать. Потому что, судя по вашим недавним действиям, вы самый большой псих из присутствующих здесь. Знаете, что напоминает мне этот дом? Однажды у меня был друг, у которого было очень много денег, но крайне примитивное чувство юмора. Он приспособил одну из комнат своего дома для грубой шутки. К потолку был прибит ковер, а также перевернутые стол и стулья, а пол оклеен обоями, из которых торчал стержень с плафонами люстры. Окна доходили почти до потолка, и дверь была сделана намеренно очень высоко – короче говоря, это была комната как бы вверх ногами. Так вот, он приглашал приятеля, поил его допьяна, а когда парень сваливался под стол, переносил его спящим в эту комнату, чтобы понаблюдать, как тот будет себя вести утром, когда проснется на полу и подумает, что лежит на потолке. Мой остроумный друг говорил, что первый жест пробудившегося после попойки был всегда одинаковым – тот с жутким воплем хватался за люстру, боясь, что свалится на потолок… В данный момент, ребята, я тоже боюсь свалиться на потолок. Вот как действует на меня это место. – И что это доказывает? – осведомился Рэмсден, внимательно наблюдавший за ним. – Ровным счетом ничего. Только если мы увидим очередное проявление безумия… Откройте дверь комнаты Гаске и зажгите лампу. Фаулер открыл дверь, нащупал лампу с круглым абажуром на столике слева, чиркнул спичкой и зажег фитиль. Как и остальные, комната была просторной и с высоким потолком. Белая мебель была обильно снабжена потертым красным плюшем, а над камином слева висела превосходная картина Мейсонье – моего любимого художника, – изображавшая лагерь Наполеона. Правую стену прикрывал алый занавес, а в передней стене были два высоких окна. Я загляделся на картину и не сразу понял, почему Г. М. бормочет проклятия. – Вы не замечаете ничего странного? – спросил он. – Где его багаж? На стуле шляпа и пальто, но где багаж? Неужели у него не было ни одного чемодана? Позади нас послышался вежливый кашель. Подкрутив усы, Огюст шагнул вперед с почтительным видом. – Прошу прощения, месье, – заговорил он по-французски. – Насколько я понял, вы спрашивали о багаже месье Гаске? – Да-да, вы правы, mon gars. У него был какой-нибудь багаж? – Да, месье. Два чемодана, черный и коричневый. – Тогда что с ними случилось? – Он выбросил их в окно, месье, – любезно объяснил Огюст.
Глава 11 ПОРТАТИВНАЯ ПИШУЩАЯ МАШИНКА
Не впервые за этот день я усомнился в том, правильно понял услышанное или это какая-то загадочная галльская метафора. Судя по выражению лица Г. М., он интерпретировал фразу точно так же. – Весьма необычно, mon gars, – заметил Г. М., глядя на мажордома. – Значит, месье Гаске выбросил свой багаж в окно? Что же с ним произошло? Он помешался? Огюст задумался, как будто считал это вполне вероятным. – Да, месье, этот поступок кажется безумным и бессмысленным. Понимаете, он поднял такой шум из-за этого багажа… – Когда? – Когда первый раз поднялся сюда. Внизу он спросил меня: «Где мой багаж?» – «Должно быть, его отнесли в комнату месье, – ответил я. – Если месье последует за мной, я покажу ему его комнату…» – И когда же это было? Когда он оставил нас внизу? – Да, месье. Когда он покинул гостиную. Я проводил его сюда, где сам поставил два чемодана. Он посмотрел на них и закричал: «Боже мой, это не все! Был еще портфель. Где он? Я видел его внизу. Немедленно найдите его!» Я спустился, поискал портфель и спросил о нем Жозефа и Луи. Они видели его, но не помнили где. Стюард самолета отложил его, чтобы не перепутать с другими. Тем не менее он мог попасть в другую комнату. Я снова поднялся и столкнулся с месье Гаске, только что вышедшим из комнаты… э-э… – Из чьей комнаты? – резко осведомился Г. М. – Я не знаю его имени, месье. Высокий, полный американец с красным лицом… – Хейуорд? – Да, – кивнул Огюст со вздохом облегчения. – «Вы искали портфель, месье? – обратился я к месье Гаске. – Нашли его?» – «Что-что? – переспросил он. – Э-э… нет, не нашел». Месье Гаске выглядел очень сердитым и слегка запыхавшимся. «Посмотрите в других комнатах и, если найдете его, сразу принесите мне», – сказал он и захлопнул свою дверь. Я поискал, но портфеля нигде не оказалось. Тогда мне пришло в голову, что его, возможно, оставили в самолете. Поэтому я спустился вниз, когда остальные джентльмены, кроме вас двоих, – мажордом кивнул в сторону Г. М. и Рэмсдена, – и маленького доктора, поднялись в свои комнаты, и подошел к входной двери, намереваясь выйти. Тут обнаружилось, что дамбу смыло. «Лучше сразу сообщить об этом полковнику», – подумал я и опять поднялся. По дороге я постучал в дверь месье Гаске… – Это правда, – вмешался Фаулер, который, прищурившись, наблюдал за мажордомом. – Я видел его. – Благодарю вас, месье. – За вежливой серьезностью Огюста могла скрываться ирония. – Я вошел сюда и рассказал месье Гаске о происшедшем. Он ходил взад-вперед, куря сигарету. «Ладно, – сказал он наконец. – У меня имеется кое-что в чемодане, так что обойдусь без портфеля. Можете идти». Поэтому я направился в комнаты полковника… – А он сказал, что было у него в чемодане? – прервал Г. М. – Нет. Он даже не взглянул на чемоданы, стоявшие у кровати. Казалось, месье Гаске говорил сам с собой. Но он выглядел обеспокоенным. Как я сказал, я направился в комнаты полковника позади галереи. Мне нужно было достать его вечерний костюм и другие вещи… – Что он сказал, когда вы сообщили ему о разрушении дамбы? – Что это некстати, но мы сможем заняться этим утром. – Продолжайте. – Несколько минут полковник давал мне указания, одновременно производя чистку своего ружья. Ужин следовало подать в час ночи. Потом я зашел в свою комнату рядом с его кабинетом, окна которой выходят туда же, что и окна этой комнаты. Внезапно свет погас. – Огюст щелкнул пальцами. – Вы ведь знаете, что в комнаты месье полковника проведено электричество? – Да. Вы присутствовали, когда полковник говорил нам об этом. – Совершенно верно. Посмотрев в окно, я увидел, что месье Гаске выглядывает из своего окна. Он все еще казался очень сердитым. Я видел, как он поднял чемодан и бросил его в окно. Мое окно было открыто, и я четко слышал, как он вскрикнул: «Украли!» «Что там со светом, Огюст?» – раздраженно окликнул полковник из своего кабинета. «Смотрите, господин полковник, – отозвался я. – Месье Гаске выбрасывает из окна свой багаж!» – «Неужели? – сказал он и усмехнулся. – Ну что ж, Огюст, мы не должны препятствовать маленьким развлечениям наших гостей». Тем временем еще один чемодан полетел в окно, и месье Гаске захлопнул его с такой силой, что я испугался, как бы оно не разбилось. «Посмотрите, Огюст, что произошло со светом», – велел полковник. Я слышал, как он вышел из кабинета в переднюю и направился в спальню с другой стороны. Тогда я прошел через кабинет в переднюю и вышел на галерею. Месье Гаске только что покинул свою комнату, выбросив чемоданы. Когда я открыл свою дверь, то успел услышать его крик и увидеть, как он падает… – Вы тоже это видели? – резко спросил Фаулер. – Чуть-чуть, месье. Настолько мало, что ни за что не могу поручиться. Это всего лишь впечатление. Повернувшись, я увидел рядом с собой полковника. «Достойно «Гран-Гиньоля»,[34] а, Огюст?» – спросил он. Г. М. взглядом остановил Рэмсдена, собиравшегося разразиться градом вопросов, и медленно прошелся по комнате. Я заметил, что он задержался возле кровати у столика, на котором лежала книга – «Дьявольщина»Барбе д'Орвийи. Заканчивающийся дождь тихо постукивал по окнам. Повернувшись к Огюсту, Г. М. заговорил по-английски: – Вы очень хорошо пересказали разговоры, сынок, но меня интересует одна вещь. Судя по вашим словам, вы слышали и понимали все, когда мы говорили по-английски, не так ли? Следовательно, вы хорошо говорите на этом языке? – Немного говорю, – признал мажордом, который впервые выглядел настороженным. – У полковника много английских друзей. Г. М. задумчиво разглядывал его. – Этой ночью Гаске все время говорил с нами по-английски – даже после того, как назвал свое подлинное имя, – продолжал он. – Это было вполне естественно, так как английский являлся доминирующим языком в нашей группе. Но когда он покинул нас, я слышал, как он заговорил по-английски с вами. Рискну предположить, что он разговаривал с вами на этом языке все время, верно? Огюст молча кивнул. В этот момент в дверь постучали, и в комнату вошел д'Андрье. Он переоделся в вечерний костюм и походил на седеющего дружелюбного Мефистофеля. Быстро оценив ситуацию, он стал серьезным. – Полагаю, Огюст рассказывал вам о причудах нашего покойного друга, – скорее констатировал, чем спросил наш хозяин. – Наши друзья внизу ужинают с аппетитом, и, полагаю, мы вскоре присоединимся к ним. Но сначала я хотел бы задать два вопроса. Первый из них личного характера, и я вряд ли получу на него ответ. – Он в упор посмотрел на Рэмсдена. – Я бы хотел знать причину, по которой упоминалось слово «единорог». Сэр Джордж улыбается! А он далеко не глуп – несмотря на то, что думает о нем Фламанд. – Благодарю, – с усмешкой отозвался Рэмсден, – но боюсь, что не смогу вам ответить. Каков второй вопрос? Морщины на лице д'Андрье обозначились резче. – Второй вопрос заключается в следующем. Первое письмо Фламанда ко мне, джентльмены, было подлинным. У меня имеется доказательство. Тогда зачем Фламанду понадобилось красть пишущую машинку мистера Фаулера, печатать на ней второе послание, отрицающее подлинность первого (если только он был автором второго письма), и бросать его в галерее? Повторяю, у меня есть веское доказательство, что первое письмо было подлинным. Рэмсден выругался, а Г. М. иронически подмигнул: – Похоже, ребята, мы опять оказались в психушке. На этой интригующей выставке все экспонаты демонстрируются вверх ногами, а когда привыкаешь к подобной ситуации, они переворачиваются снова… Итак, у вас имеется доказательство. Какое именно? Д'Андрье подошел к стулу у стола в центре комнаты, сел и достал портсигар. – Да-да, веское доказательство. Я не детектив, джентльмены, но некоторые вещи кажутся очевидными. Когда я читал вам первое письмо Фламанда, мистер Миддлтон сказал: «Я хотел бы взглянуть на ответ, написанный Гаске». А я отозвался: «Можете это сделать». Он предложил нам портсигар. – Получив первое письмо, я выполнил указания Фламанда и отправил Гаске оригинал. Вам я показал изготовленную мною копию. Я был не так глуп, чтобы посылать ее Гаске, – он мог не поверить мне, если бы не увидел оригинал. Гаске, который лучше всех должен был знать подпись Фламанда, написал мне, что верит в ее подлинность. Однако теперь Фламанд отрицает, что написал первое письмо. Почему? Письмо, которое я показывал вам, было машинописной копией, на которую я скалькировал подпись Фламанда, так что он имел основания отрицать подлинность подписи, но не факт самого послания. Не будет ли разумным предположить, что первое письмо было подлинным, а его отрицание – какой-то трюк или же оно, отрицание, исходит вовсе не от Фламанда? Последовала пауза. – И все же, – медленно произнес Г. М., – я думаю, у вас есть более глубокая причина говорить об этом сейчас. К чему все усложнять, если не… Что у вас на уме? – Я хотел бы выяснить кое-что относительно мистера Керби Фаулера, – спокойно сказал д'Андрье. Фаулер, который сидел на кровати, рассеянно изучая свои ботинки, вскочил на ноги. – Недавно его попросили сравнить две подписи, – продолжал д'Андрье. – Одна была на сделанной мною копии и не обманула бы даже ребенка, знавшего подпись Фламанда, а другая – на письме, которое подбросили в этой галерее. Мистер Фаулер не заявил, что моя подпись – грубая подделка. Напротив, он сказал, что это очень ловкая подделка, которая обманула бы любого, незнакомого с подлинной подписью. Но я знал, что это неправда. Д'Андрье резко поднял руку: – Пожалуйста, позвольте мне продолжить. Впуская в дом гостей, я и предположить не мог, что дело дойдет до убийства. Больше я не стану помогать Фламанду. Теперь, когда Гаске мертв, я собираюсь сделать все, что в моих силах, чтобы поймать Фламанда и отправить его на гильотину. Вы это понимаете? Отлично. Итак, к кому мы обратились с целью выяснить, является ли подлинным первое письмо? К мистеру Фаулеру. На чьей якобы украденной машинке отпечатали это письмо? На машинке мистера Фаулера. Но как ее могли украсть? Весь багаж заранее отнесли в комнаты, но мистер Фаулер, по его собственным словам, поднялся наверх раньше всех нас, чтобы наблюдать за дверью месье Гаске. Это приводит нас к последнему пункту. Незадолго до убийства свет отключили из бельевой, куда поместили пишущую машинку. Мистер Фаулер, согласно его заявлению, все время наблюдал за галереей. Вы, безусловно, обратили внимание, что его дверь прямо напротив двери бельевой. Если бы он наблюдал постоянно, то не мог бы не заметить человека, который вошел в бельевую с пишущей машинкой, чтобы отключить свет. Однако он об этом не упомянул, хотя такое должно было сразу же прийти ему в голову. Полагаю, это требует объяснений. Дождь продолжал негромко постукивать по оконным стеклам. Фаулер так же тихонько барабанил по изголовью кровати. Было заметно, что он нервничает. Но это казалось нервозностью опытного спорщика, которого неожиданно загнали в угол. Его глаза блестели, и он почти улыбался. – В самом деле? – отозвался Фаулер с вежливым презрением. – Vive la logique![35] Хорошо, я тоже постараюсь быть логичным и дам вам объяснения, хотя они, возможно, вам не понравятся. У вас при себе оба письма? – Я не предполагал, что они вам понадобятся, – сказал д'Андрье, – но они при мне. Он положил их на стол. – Вскоре я попрошу непредубежденных людей, – продолжал Фаулер, – взглянуть на эти подписи, и тогда посмотрим, много ли им удастся найти различий. А пока что я тоже хочу немного поупражняться в логике. Я рад, что вы привлекли внимание к истории с пишущей машинкой, бельевой и моей дверью напротив, так как сам собирался это сделать. Вы говорите, что весь багаж, включая мою машинку, отнесли в наши комнаты. Думаю, что, услышав о портфеле Гаске, мы имеем право в этом усомниться. Тем не менее важно то, что я наблюдал за галереей, стоя у двери моей комнаты. Я говорил вам, что приоткрыл ее примерно на дюйм, чтобы это не было заметно снаружи, а я мог бы наблюдать за дверью комнаты, находящейся напротив по диагонали. Пока горел свет, я смотрел налево. Это означает, что я мог видеть каждого, кто шел по галерее в обоих направлениях, но слева от меня. Я назову вам, кто проходил там за это время, – мистер Блейк, который пошел в ванную и вернулся за несколько минут до того, как погас свет, и Миддлтон, который направился в ванную после того и был там, когда свет отключили. Только эти двое, понятно? Его лицо побледнело, но голос звучал спокойно. – Через щель в двери размером в один-два дюйма влево по диагонали я никак не мог видеть дверь бельевой, – продолжал он, постукивая по ножке кровати. – Если хотите, можете провести эксперимент. Я даже не знал, что выключатель находится там. Но я знаю, что любой, прошедший по галерее слева от меня, где расположено большинство комнат, и направлявшийся в бельевую, должен был оказаться в поле моего зрения. Однако я никого не видел. Следовательно, этот человек шел по галерее справа от меня, по той ее части, которая не была мне видна, и проскользнул в бельевую. Это чертовски странно, но справа от меня находились только ваши комнаты, месье д'Андрье. – Не знаю, зачем нужно было затевать новую суету, – ворчливо заговорил Рэмсден, подобравший со стола два письма и изучавший их, – но что касается этих писем, – он сердито ими взмахнул, – то подписи выглядят так, как будто сделаны одной и той же рукой. – Это потому, – заявил д'Андрье, – что вы не разбираетесь в почерках, а я разбираюсь. Мистер Фаулер сказал, что он тоже в них разбирается. Я поймал его на слове. – Но теперь это не важно, приятель! Если Фаулер прав насчет бельевой… Что скажете, Мерривейл? – Об этом? – рассеянно отозвался Г. М. – Буря в стакане воды, хотя тут есть один странный момент – почему наш друг д'Андрье устроил эту бурю? Но я бы хотел взглянуть на письмо от Гаске. Впервые на лице д'Андрье мелькнуло что-то вроде гнева. Фаулер, который, казалось, сожалел о своей вспышке, открыл рот, собираясь заговорить, но передумал. Достав из внутреннего кармана конверт, д'Андрье бросил его на стол. – Отправлено из Марселя и написано от руки, – сказал он. – Так как вы, похоже, не принимаете во внимание другие письма, то можете проигнорировать и это. Но возможно, вы знакомы с почерком Гаске? – Как ни странно, да, – ответил Г. М. – И вот его образец. Он достал официальный бланк, положил его на стол и начал читать письмо. Я заглядывал ему через плечо.«Месье! Выражаю Вам мою глубокую благодарность. Думаю, вскоре мы отправим этого мошенника туда, где ему самое место. Если Вы всерьез намерены принять нашу компанию в случае, если он осуществит свою угрозу (что возможно), вероятно, это облегчит мою задачу. Не могу сообщить Вам, сколько пассажиров полетит на этом самолете, но меня информировали, что, судя по зарезервированным местам, почти все они англичане или американцы. Среди них следующие имена: сэр Дж. Рэмсден, месье Драммонд, месье Эрнест Хейуорд, месье Керби Фаулер и доктор Эдуар Эбер. Очевидно, будут и другие пассажиры. Пока что я не в состоянии даже намекнуть Вам, под какой личиной будет скрываться Фламанд. В данный момент мне не разрешено сообщать что-либо относительно упомянутого Вами единорога, кроме того, что это крайне важно для Британии и министерство внутренних дел в Лондоне, с которым я поддерживаю связь, с беспокойством ожидает его. Искренне Ваш, Гастон Гаске».
Г. М. поднял взгляд: – Разумеется, он контактировал с министерством внутренних дел. Вы слышали, что он написал о единороге, Рэмсден. У вас есть какие-нибудь комментарии? – Сейчас нет, – с улыбкой отозвался сэр Джордж. – Учитывая то, что нас могут подслушать. Это письмо подлинное? – На сто процентов, сынок. – В таком случае к чему это нас приводит? – осведомился Рэмсден, бросив суровый взгляд на Фаулера. – Думаю, к большому ломтю правды. Что делает вас таким чертовски самоуверенным, Рэмсден? Вы куда самоувереннее меня. Хотя у меня в руках кусок правды, все же… – Повернувшись к д'Андрье, Г. М. задал самый неожиданный вопрос, какой мне когда-либо приходилось от него слышать: – У вас большая библиотека? Ему явно удалось вывести нашего хозяина из равновесия. Тот выглядел как человек, умеющий играть по правилам, но падающий при первом же сильном ударе. – Очень большая, друг мой. Она вас интересует? Я думал, вы собираетесь реконструировать преступление. – Это уже в прошлом, – отмахнулся Г. М. – Теперь я знаю, как оно произошло. Фламанд допустил жуткую оплошность, и мне на голову свалился ключ размером с… с пишущую машинку. Нам больше не нужна реконструкция. Лично мне необходима жратва. Пошли!
Глава 12 ВТОРОЙ САМОЗВАНЕЦ
Эта трапеза обозначила интерлюдию во всем безумном деле, как между двумя половинами танца. К несчастью, нам было о чем подумать. Несмотря на характерный жест, Г. М. настоял на реконструкции убийства. Покуда мы разыгрывали немую сцену, я обнаружил, что мы втянулись в еще одну из неразрешимых загадок, которые судьба обрушила на Г. М., словно в отместку за его ворчанье. Того человека никак не могли убить, но тем не менее его убили. Г. М. был реалистом. Когда он потребовал, чтобы жертва во время реконструкции по-настоящему (хотя и осторожно) падала с лестницы, Рэмсден отказался от почетной роли, и она, разумеется, досталась мне. Целью процедуры было установить, мог ли убийца, стоя на площадке, сначала метнуть какой-то снаряд, потом извлечь его, покуда жертва падала (попутно украв у нее картонную папку). Результат всех экспериментов оказался следующим:1. Было точно установлено, что при тех световых условиях, которые существовали во время убийства, никто не мог приблизиться к жертве на галерее незаметно. Фаулер стоял в прежней позиции, пока я изображал Гаске, а Рэмсден занял место миссис Миддлтон. Сначала д'Андрье, затем Огюст и, наконец, Г. М. пытались подкрасться ко мне, и каждый раз их четко видели Фаулер и Рэмсден. Следовательно, жертву не мог поразить кто-то, стоящий около нее на галерее. 2. С другой стороны, было также установлено, что убийца не мог поразить жертву откуда-либо еще – вблизи или издалека. Если бы убийца находился на лестнице, он был бы виден. Если бы он скрывался за гобеленом и высунул хотя бы нос, его бы увидели либо Эльза в галерее наверху, либо Г. М. и Эбер снизу – если, конечно, он не лежал почти что лицом вниз на площадке. Но даже в таком невероятном положении он не мог ни подползти наверх и нанести удар незаметно, ни метнуть какое-либо оружие, потом вытащить его, когда жертва застряла на площадке, украсть у нее папку и толкнуть ее дальше вниз за две или три секунды, которые прошли, прежде чем Фаулер подбежал к лестнице.
Таким образом, мы столкнулись с невозможной ситуацией, которая, казалось, беспокоила всех, кроме Г. М, пребывавшего в хорошем настроении, еще заметнее улучшившемся после еды. Наверняка читатель спросит: «Неужели они будут сидеть и есть, пока в соседней комнате лежит бедняга, чью голову пронзили столь фантастическим образом?» Ответ: «Да, будут и почувствуют себя гораздо бодрее». Было любопытно наблюдать за эффектом, который производила пища на компанию промокших людей, каковой мы были раньше. Промокших и испуганных, так как Фламанду удалось поиграть у нас на нервах. Впрочем, нервозность сохранялась, но теперь мы могли ее контролировать. Рэмсден все время усмехался. Мне неоднократно казалось, что он собирается сделать какое-то заявление, но каждый раз сдерживается. Эльза и Миддлтон демонстрировали свои чувства друг к другу. Д'Андрье и Фаулер утратили былую враждебность и дружески беседовали, но по какой-то причине оба выглядели озадаченными. Хейуорд стал почти жизнерадостным и рассказал несколько анекдотов, но куда интереснее их было его выражение лица. Только Эбер оставался угрюмым и молчаливым, внимательно наблюдая за нами. Г. М. иногда обращался к нему вполголоса, но его ответы звучали односложно. Когда табачный дым начал подниматься к потолку, я сидел рядом с Эвелин в оконной нише. Мы чокнулись. – Кен, – сказала она, приподняв одну бровь, – я понимаю, что все это ужасно, но ни за что бы не упустила такое. А ты? Но нам следует соблюдать крайнюю осторожность в том, что мы говорим. – Говорим? Эвелин огляделась вокруг: – Неужели ты не видишь, что происходит? Стоит сказать, что что-то нелепо и такого не может быть, как это тут же происходит. Мы сталкивались с этим в Париже, на дороге и здесь. Помнишь, о чем мы говорили в твоей комнате перед тем, как убили Гаске? О легендах и древних историях про единорогов. Ты сказал, что существует предание, будто единорог может становиться невидимым. И сразу после твоего рассказа… – Выпей и забудь об этом, – прервал я. – Ты говорила, что у тебя имеется какая-то теория. Какая? – Погоди! Едва ли ты узнал что-то у Рэмсдена… – Ничего. – Или вспомнил еще какие-то истории о единорогах? Я внезапно припомнил самую фривольную из всех историй. – В Шотландии есть предание – я не шучу, это правда, – что единорога можно поймать только с помощью девственницы. Эвелин широко раскрыла глаза: – И что она должна делать? – Не знаю, но это не важно, – продолжал я, охваченный вдохновением. – Взгляни на мораль, которую можно из этого извлечь. Серьезный ученый мог бы с триумфом воскликнуть, что наконец-то найдена хоть одна веская причина для сохранения девственности. Но какова ценность этой причины? Для девушки – вроде тебя, например, – было бы слабым утешением думать, что она в состоянии помочь заарканить единорога. Желание поймать единорога встречается сравнительно нечасто, в то время как… – Истинная правда, – согласилась Эвелин, словно о чем-то вспомнив. – То, о чем я думаю, не могло произойти… – Что не могло произойти? – вмешался этот болван Миддлтон, подойдя вместе с Эльзой в тот момент, когда я собирался сделать подобающее замечание. Я выругался про себя, но Эвелин продолжала как ни в чем не бывало: – …по крайней мере, сейчас. Мы говорили о единорогах. – Она посмотрела на Эльзу: – Чувствуете себя лучше? – Со мной фее о'кей, плагодарю фас, – ответила Эльза, покраснев. – Мне был нушен только бокал шампанское. – Она улыбнулась Миддлтону, и тот гордо выпятил грудь. – Но Оуэн говорить шепуха… – Вовсе нет! – возразил Миддлтон. Допив свой бокал, он придвинул стул, сел и, когда Эльза устроилась у него на коленях, склонился вперед с заговорщическим видом. – Вы должны это понять, Блейк. Они говорили о проведении расследования, и я сделал предложение сэру Генри Мерривейлу. Мы застряли здесь без всяких средств связи. Каждый из нас заявляет, что он такой-то, и нет решительно никаких способов это проверить – рутинная полицейская работа здесь невозможна. Чтобы уличить кого-то, нужен прямой допрос. Как же его провести? – Ну? Достав конверт и карандаш, Миддлтон начал писать имена. – Нам остается только допросить друг друга. Среди нас представители разных национальностей. Предположим, кто-то из нас играет роль. Мне всегда казалось, когда я читал книги о секретной службе, что когда они ловят кого-то, то неверно его допрашивают. А шпион всегда выдает себя за польского коммивояжера, торгующего мылом, или вождя арабского племени. – Да, – согласился я. – Но в реальной жизни мы всегда выдавали себя за американцев. Мы говорили так, как не разговаривал ни один американец ни на земле, ни на небе, но это было необходимо. Если бы мы не носили соломенные шляпы, не называли себя Сайлас К. Энтуисл и не начинали каждый разговор словами «Скажи-ка, парень!», никто бы нам не поверил, и мы бы оказались перед расстрельной командой. Миддлтон выглядел задумчивым. – Так вот в чем причина, – сказал он. – Полагаю, это идет вровень с идеей, будто каждый англичанин говорит: «Первоклассно, старина!» или «Господи, сэр, да ведь на нем галстук старой школы!». Странная получается штука. Комичный англичанин был изобретен в Англии и для англичан, чтобы они смеялись, видя его на сцене, а водевильного американца изобрели в Америке. Но оба превратились в национальные типы, и требуется поработать лопатой, чтобы докопаться до корня идеи. Итак, допустим, что кто-то здесь играет роль. Во время допроса подозреваемого обычно спрашивают о нем самом, о его деловых и семейных связях, откуда он прибыл и куда направляется. Умный лжец может заранее придумать убедительные ответы на все эти вопросы. Согласны? – До некоторой степени. А какие вопросы задавали бы вы? – О мелочах, которые человек должен знать, если он тот, за кого себя выдает. Предположим, я говорю с Хейуордом – он из Ардмора, что на Мейн-Лейн под Филадельфией. Его нужно расспрашивать не о семейных и деловых связях, а о том, сколько стоит билет на поезд от вокзала Брод-стрит до Ардмора, и, если он запнется, значит, он лжец. Разумеется, я не говорю, что лжец – Хейуорд. Возьмем, к примеру, меня. Я живу в Монтегью-Террас на Бруклин-Хайтс. Какая там ближайшая станция метро? Или, если вы переедете через Бруклинский мост на машине, на какую улицу нужно свернуть, чтобы попасть на Коламбиа-Хайтс? Вам понятна идея? – Она должна сработать, если у вас достаточно информации, чтобы проверить ответы, – сказал я. – А если нет? – Думаю, мы справимся. В любом случае это единственный способ… Черт побери, в противном случае мы все будем выглядеть как банда мошенников, и наши истории не выдержат никакой критики. Взять, к примеру, Эльзу и меня. Эльза с тревогой заявила, что она не мошенница. – Да я не это имел в виду! Просто мне пришел в голову пример. Хотите верьте, хотите нет, но я не знаю имени ее мужа. Предположим, меня спросят об этом, а я не смогу ответить? – Он нахмурился. – Кстати, Эльза, как зовут твоего последнего мужа, за которым ты была замужем три месяца? Эльза казалась испуганной, – похоже, шампанское начало производить обратный эффект. – Ты не долшен думать о таких вешах! – вскрикнула она. – И фообше, надо мной смеются, когда я произносить его имя. Я могу написать его? – Ладно, напиши, – согласился Миддлтон, протягивая ей карандаш и конверт. – Конечно, это не имеет значения, – обратился он ко мне, – но вы понимаете, к чему я клоню. Это выглядело бы подозрительно, и у нас обоих начались бы неприятности. К тому же… – Оборвав фразу, он уставился на слова, которые написала на конверте Эльза, посмотрел на нее, а когда она кивнула, медленно поднялся. – О боже мой! – В чем дело? – Приведите вашего Г. М., – тихо произнес Миддлтон. – Мы нашли самозванца. Прежде чем я успел взглянуть на конверт, мы быстро, но без ненужной суеты направились к камину, где Г. М. разговаривал с Эбером. – Не хочу, чтобы вы думали, будто я спятил, сэр, – сказал Миддлтон, – но давайте найдем местечко, где мы сможем поговорить. У меня есть подозрения по поводу кое-кого, и я могу их обосновать. Г. М. знал, когда не следует задавать вопросы. Разговоры в комнате заглушили тихий голос Миддлтона. Сонно кивнув, Г. М. с сигарой в руке последовал за нами в коридор. Мы направились в гостиную, где Миддлтон изложил то, что я уже знал. – Муж Эльзы сейчас в Монте-Карло, – продолжал он. – Такое совпадение имен практически невозможно. Кое-кто позаимствовал его имя, но этот человек настолько не похож на мужа Эльзы, что она не связывала их друг с другом, а ее французский слишком плох, чтобы разобрать имя, когда его произносили вслух. Совсем недавно Эльза, испытав сильный шок, спросила, как его зовут, но он не ответил. – Миддлтон протянул конверт. – Имя, которое она написала здесь, – Рауль Серанн, граф д'Андрье. Мы слышали, как во время долгой паузы трещит в камине огонь. Под окнами все еще шумела река, но дождь прекратился, и в наступившей тишине хотелось бросить взгляд через плечо. – Ну? – хрипло осведомился Миддлтон. Г. М. опустился в кресло у камина. – Угу, – кивнул он. – Я так и думал. – Вы знали это и все же… – Потише! – Сохраняя деревянное выражение лица, Г. М. выпустил кольцо дыма и наблюдал за ним, словно ожидая от него подсказки. – Хмф! Пожалуй, лучше кое-что прояснить. Я знал, что он не тот, за кого себя выдает, уже спустя три минуты после того, как мы вошли в этот дом. Вот почему атмосфера здесь кажется нереальной и безликой, как в необитаемом месте. Это всего лишь оболочка, вернее, театр для исполнения причудливой комедии, поставленной одним человеком. Только мы не можем разоблачить д'Андрье. – Не можем разоблачить? Почему? – Потому что он – подлинный Гастон Гаске, – ответил Г. М., выпуская очередное кольцо дыма, – и это его шоу. Ошеломленный Миддлтон нащупал позади стул и плюхнулся на него. Я тоже сел – мы оба в этом нуждались. Г. М. склонился к очагу. Отсветы пламени играли на его лысине. – Теперь ваша очередь сходить с ума? – осведомился я после паузы. – Гаске? Вы же сами говорили, что бедняга, которого прикончили… – Угу, – кивнул Г. М. – Хотя он был такой же Гаске, как я… Должен просить вас, Кен, доверять мне, хотя вы думаете, что я окончательно рехнулся и меня следует поместить под надзор. Я вполне в здравом уме. Когда я сказал этому бедняге: «Ведь вы Гаске, не так ли?» – я отлично знал, что это не так, но молился, чтобы ему хватило ума понять, куда я клоню, и ответить утвердительно. Так и вышло – он был умным парнем. Это было единственным шансом позволить ему осуществить то, что, как я думал и как теперь знаю, он пытался сделать. Конечно, я недооценил Фламанда… – Выходит, из-за вас он погиб, – сказал я. Г. М. вскинул голову: – Знаю, и это мучает меня. Но поверьте, я считал, что он ничем не рискует и для него куда безопаснее выдавать себя за Гаске. Я пытался помочь ему. Все было в порядке, и дело могло быть уже закончено. Но Фламанд, черт бы его побрал!.. – Он стукнул себя кулаком по виску. – Вся беда в том, что Фламанд оказался слишком умен для нас обоих. – Но кем же был этот парень, если он не был Гаске? И кто… вы сказали, что настоящий Гаске – это д'Андрье? – Да. И все это было спланировано для нашего блага. А теперь слушайте внимательно! Я попытаюсь сорвать несколько слоев тайны с этой истории. Г. М. помолчал, ерзая в кресле, потом заговорил снова: – Начнем с того момента, когда мы прибыли в замок после весьма удачного приземления самолета на соседний луг. Вы, Эвелин Чейн и я пришли сюда с остальными. Нас встретил улыбающийся граф д'Андрье, изображая радушного французского хозяина, получившего письмо от Фламанда и жаждущего увлекательных приключений. Все это отдавало фарсом, но я мог бы этому поверить. В конце концов, подобное послание было вполне в духе Фламанда, и могла существовать вполне реальная личность, которая вела бы себя так, как д'Андрье. Но как только он заговорил с нами, кое-что с треском разоблачило спектакль. Вспомните. Мы вошли в замок и не произнесли ни слова – у нас просто не было возможности. Поскольку все мы были покрыты грязью, то казались членами одной и той же группы, тем более что самолет потерпел крушение в четверти мили отсюда. Когда мы начали обсуждать случившееся, я заговорил о пилоте и экипаже самолета таким образом, что выглядело само собой разумеющимся, будто мы летели на нем. И все же, хотя об этом еще не было сказано ни слова, д'Андрье повернулся ко мне и спросил: «Значит, вы и ваши друзья не были на борту самолета?» Это была жуткая обмолвка, ребята. Откуда он знал, что нас там не было? Абсолютно все, включая мои собственные слова, указывало, что мы были на борту. Как он мог знать на расстоянии четверти мили от самолета, к тому же отгороженного от замка деревьями, кто там находился? Ответ заключается в том, что он заблаговременно знал, кто будет лететь этим рейсом. Из этого вытекало единственно возможное объяснение повреждения самолета. То, что выглядело самой трудной загадкой, оказывалось самой легкой. Хейуорд был совершенно прав. Самолет не мог совершить вынужденную посадку в заранее намеченном месте без соучастия пилота или всего экипажа. Тем не менее это казалось невозможным, во-первых, потому, что пилот был доверенным сотрудником авиалинии, всегда выполнявшим ответственные поручения, а во-вторых, потому, что Фламанд всегда работал один. Но это верно лишь в том случае, если у пилота были преступные намерения. Предположим, он посадил здесь самолет, получив приказ от полиции и действуя в сотрудничестве с авиакомпанией, на которую работал? Все сразу становилось ясно! Картонный замок с его странным хозяином и неиспользуемыми комнатами начинал выглядеть как искусная ловушка для Фламанда. Как же они намеревались осуществить задуманное? В чем состояла игра? Прежде чем перейти к этому, давайте удостоверимся, что виденное нами действительно игра. Что произошло, когда мы оказались в замке? Разрушилась дамба. Было бы слишком большим совпадением, если бы подобное случилось само собой. Но если кто-то подрубил сваи, то кто же? Взгляните на это сооружение из дерева и камня – можете себе представить, чтобы один из гостей – пассажиров самолета и нас троих – пнул его ногой и разнес на куски? Нет, это могли сделать только несколько человек в самом замке. Д'Андрье, Огюст, Жозеф, Луи – мозг и сила Сюрте – постарались, чтобы Фламанд не мог отсюда выбраться. Подумайте сами. Фламанд заявил, что будет на борту самолета, а он всегда держит слово. Полиция не знает, под какой личиной он появится, но уверена, что он там будет, дабы украсть у Рэмсдена… – Что? – осведомился я. – Спросите у него, – с усмешкой предложил Г. М., кивнув в сторону открывшейся двери, сквозь которую вошел Рэмсден. – А я покуда продемонстрирую вам несколько весьма причудливых ключей к плану Гаске.
Последние комментарии
1 час 35 минут назад
2 часов 10 минут назад
3 часов 3 минут назад
3 часов 8 минут назад
3 часов 19 минут назад
3 часов 32 минут назад