Пощечина [Владимир Наумович Билль-Белоцерковский] (fb2) читать постранично, страница - 2

делал пробежку на десять миль. Левый таран его попрежнему валил с ног коня.

Кто знает, может, и негра ожидает такая же участь. По крайней мере реакционная печать очень прозрачно намекает на это. И печать шумит, шумит…

– Экстра! Экстра!

Экстренные листки выпускались и днем и ночью, отмечая малейшие подробности тренировки боксеров. Споры и дискуссии переносились из спортивных клубов, пивных и кафе в школы и университеты. Спорили до хрипоты. Чемпиону мира посвящались передовицы газет. Его снимали в разных позах и целиком и по частям: дельтовидные мышцы, спинные мускулы, прямые, косые удары и, конечно, таран.

– Экстра! Экстра!

О матче кричали кино, театры, клубы, эстрады. Кричали электрические рекламы, вспыхивающие по вечерам над небоскребами. Шум разрастался, как пламя пожара, раздуваемого ветром. И этот шум заглушал ту отчаянную борьбу, которую вот уже несколько месяцев в одном из центральных штатов вели бастующие шахтеры против предпринимателей. Шахтеры, почти безоружные, разбили отряд штрейкбрехеров и отнятым оружием (а частью кое-где добытым) удачно отбивали атаки национальной гвардии, пришедшей на смену штрейкбрехерам. Среди шахтеров было много бывших солдат, воевавших во время первой мировой войны в «Старой Европе», и этим объяснялась столь крепкая организация их вооруженных сил. Но об этом газеты молчали.

Существо забастовки, если судить по скупым заметкам в печати, оказывалось не в борьбе шахтеров за существование, а в злостном вымогательстве – дескать, в своих шкурных интересах шахтеры оставили на зиму без топлива бедные семьи: нет сомненья, что в этой борьбе подозрительную роль играют рабочие-эмигранты и негры. Ведь для них Соединенные штаты – не родина. Гнать надо таких рабочих из Штатов, а американцев, действующих с ними заодно, – судить за измену.

А в это время регулярная армия коварно расстреляла из орудий палатки, в которых расположились лагерем семьи бастующих шахтеров. Десятки трупов мужчин, женщин и детей.

И печать шумит о предстоящем матче, так шумит, что заглушает стук пулеметов и залпы ружей.

Джек был одного роста с Джимми, он весил двести фунтов, на целых сорок фунтов меньше его. Для Джека это был минус. Он тоже тщательно готовился к матчу. Но его подготовка шла не так гладко: то и дело возникали непредвиденные препятствия. Джек получил анонимное письмо, в котором ему сообщали, что один из двух его белых помощников, по фамилии Картер, подослан. Дядя Боб вспомнил аналогичный случай, когда у чемпиона-негра, завоевавшего право оспаривать первенство мира в легком весе, на ринге оказалась такая высокая температура, что он не выстоял и пяти раундов. Вспомнился и другой случай, который произошел с известным боксером-евреем. Перед схваткой ассистенты угостили его таким бифштексом, после которого даже на ринге его клонило ко сну.

Картера пришлось немедленно удалить.

Странным и неожиданным показался Джеку визит пастора-негра. Это был знакомый пастор негритянского квартала. В длинном черном сюртуке и черном галстуке, сам черный, он, мягко улыбаясь, снял черную широкополую шляпу и после обычного своего приветствия – бог спаси и помилуй вас – справился о самочувствии молодого боксера. Все так же отечески и снисходительно улыбаясь, пастор, коснувшись успехов Джека, незаметно перешел на тему о славе.

– Слава – это яд. Вкусивший ее – пропащий человек. Он теряет покой. Жизнь обыкновенного смертного для него – скука и тягость. Слава вызывает зависть и ненависть. Слава – это куртизанка. Слава – это шутка дьявола. И тот, кто гонится за ней, кто сбивается с пути, указанного Христом, пути смирения, терпения и скромности, – тот погибший человек…

Джек нетерпеливо прервал его:

– Надеюсь, ваши слова не имеют никакого отношения ко мне. Вы в этом можете убедиться по газетам. И вообще, какая может быть слава у чернокожего?

Пастор на миг смутился. Пастор привык говорить, а не слушать. Однако, не показывая виду, с профессиональной миной доброго пастыря он продолжал свою проповедь:

– Совершенно верно! И потому, считая вас благоразумным человеком, я хочу довести свою мысль до конца. Если вас не привлекает слава – зачем весь этот шум? Как духовный отец цветнокожих я не могу быть безучастным к судьбе своих детей, в частности – вашей. Подумайте, как с вами поступят в случае вашей победы?! Вас ждет несчастье, а вашу добрейшую старушку-мать – голод и страдания. Вы молоды, озлоблены и потому так упорно добиваетесь цели, но я со стороны вижу ваш путь в пропасть, и я кричу: «Остановись, мой сын! Остановись!»

– Короче говоря, вы предлагаете ему отказаться от матча и, следовательно, лишиться десяти тысяч долларов? – вмешался Боб.

– Покой дороже долларов, – авторитетно произнес пастор.

– Но вы лично, мистер, не отказываетесь от них? – заметил Джек.

– Мои деньги не нарушают моего покоя, – ответил пастор.

Джек вскочил:

– Неужели вы считаете, что унижаться и пресмыкаться – это покой?

– Если учение Христа вам ничего не