Ложная девятка 9 [Аристарх Риддер] (fb2) читать онлайн

Ложная девятка. 9

Глава 1

После возвращения из Москвы мы с Саней вернулись в привычный ритм Барселоны. Тренировки, тренировки и еще раз тренировки.

Круифф, как одержимый, полировал игровые схемы команды. Основной он считал ту, где я играю на правом фланге, а Гарри — наконечник нашего копья. Несмотря на постоянные разговоры о возможности играть с двумя нападающими, Йохан возвращался к этой схеме снова и снова.

Позиция не сказать, что мне прям очень нравилась, но особого дискомфорта я не испытывал. Потому что схема подразумевала большую степень свободы. С Линекером и Заваровым мы постоянно менялись позициями. Плюс на тренировках Шустер начинал смещаться на фланг во время атаки, что позволяло мне уходить в центр. Получались интересные розыгрыши втроем, я, Бернд и Саня.

Мы становились все более эффективными. И уже все понимали, что в этом сезоне Барселона будет претендовать на самые высокие места — как в чемпионате, так и в еврокубках. Кубок УЕФА, где мы должны были стартовать, уже не за горами. Скоро мой дебют за новую команду в Европе.

Ну а пока нас ждал Эспаньол. Второй клуб Барселоны. Вечный антагонист с комплексом обиженного и менее любимого родителями брата.

Да, Мадрид — главный враг. Столичная команда, символ централизма, королевская фаворитка. Но Эспаньол это враг внутренний. Команда из того же города. Из той же Барселоны.

И в этом вся соль.

Барселона клуб рабочего класса, клуб каталонской идентичности. Символ сопротивления Мадриду, символ каталонской гордости. Для обычных каталонцев.

Эспаньол же команда элиты, буржуазии, консервативных кругов. Королевский клуб, который даже в Каталонии не особо поддерживает каталонскую идентичность. Несмотря на то, что находится в Барселоне.

Поэтому они тоже идеологические враги.

Ну а для болельщиков Эспаньола Барселона главный враг. Самый главный.

* * *

Стадион Эспаньола, Саррия, находится в районе Саррия-Сант Жервази. Один из самых престижных, спокойных и богатых районов Барселоны.

Когда наш автобус ехал туда с базы, я смотрел в окно и видел, как меняется город. Сначала обычная Барселона — шумная, живая, многолюдная. Рамбла с туристами и уличными артистами, Готический квартал с узкими улочками, рабочие кварталы, где белье сохнет на балконах, а на первых этажах — бары и лавки.

Потом постепенно все меняется. Улицы становятся шире. Тротуары чище. Меньше людей. Больше зелени. Деревья высокие, раскидистые, дают густую тень. Газоны ухоженные, подстриженные. Ни одной бумажки на асфальте.

Дома здесь другие. Не многоэтажки, а виллы. Двух-трехэтажные особняки за высокими коваными заборами. С садами. С бассейнами. С террасами. Видны черепичные крыши, белые фасады, арки, колонны. Архитектура солидная, добротная, дорогая.

У подъездов стоят машины, которые в рабочих кварталах не увидишь. Mercedes. BMW. Jaguar. Все чистые, блестящие. Припаркованы ровно, аккуратно.

Людей на улицах мало. Те, кто идет — хорошо одеты. Костюмы, платья, дорогие часы. Никакой спешки. Никакого шума. Тишина, покой, благополучие.

Здесь живут те, для кого Барселона — не борьба за выживание, а комфортная жизнь. Врачи с частными клиниками. Адвокаты крупных фирм. Промышленники. Банкиры. Старые каталонские семьи с деньгами и связями.

Но сегодня, когда на их поле выходит Барселона, вся эта благополучная тишина исчезает. Сегодня они будут кричать, швырять что попало и ненавидеть. Потому что Барселона для них — это все, чего они боятся. Рабочий класс. Каталонская революция. Угроза их спокойному миру.

И вот среди этого аристократического, буржуазного, выхоленного великолепия стоит стадион на сорок четыре тысячи зрителей.

Контраст разительный. Барселона, клуб рабочих кварталов, Камп Ноу в районе Лес-Кортс, где живут обычные люди. А Эспаньол клуб богатых, их стадион в самом сердце каталонской элиты.

Два мира. Два клуба. Одна ненависть.

* * *

Вместимость Саррии 44 тысячи. Для Испании это можно сказать стандарт. Да, есть два флагмана. Камп Ноу на 120 тысяч, Саньтяго Бернабеу на 90, но большинство стадионов примерно такого размера. Только клуба карлики имеют меньшие арены. Тот же Лас Пальмас например.

У нас в Союзе тоже есть флагманы, Лужники, Киев, Ленинград, Тбилиси. Всё это большие стадионы. Но моё Торпедо, например, играло до реконструкции на скормном стадионе с трибунами на 15 тысяч. И даже сейчас идёт строительство всего на 45. Эхх, немного обидно что я не сыграю на новом стадионе в его первый сезон. Но ничего, в любом случае я еще надену форму Торпедо. Сейчас же все мысли про Барселону.

Ну и про Эспаньол с его стадионом.

И главное не в размере стадиона. Дело в атмосфере.

Трибуны Саррии расположены близко к полю. Куда ближе, чем на Камп Ноу. Они достаточно крутые, не пологие. Это создает отличную акустику.

Поэтому когда сорок четыре тысячи болельщиков Эспаньола начинают реветь, кажется, что их все сто.

Соответственно, матч превращается в самую настоящую войну. В классический домашний матч Эспаньола против Барселоны

Круифф предупредил нас еще на предматчевом разборе:

— Господа, сегодня будет война. Эспаньол выйдет вас уничтожать. Особенно вас двоих, — он кивнул на меня и Заварова. — Вы для них — символ новой суперопасной Барселоны. Они будут играть против вас персонально. Очень жестко.

Мигели, наш капитан, добавил:

— Судья Пес Перес… скажем так, любит проглатывать свисток в принципиальных матчах. Очевидные нарушения могут остаться без наказания. Не ведитесь на провокации.

* * *

12 сентября 1987 года (суббота). 17:00. Барселона. Стадион Саррия. +23 градуса. 44 000 зрителей. Матч 3-го тура чемпионата Испании по футболу. Примера, первый дивизион.

Судья: Хосе Луис Пес Перес (Мурсия)

ЭСПАНЬОЛ (бело-синяя вертикальная полоска — домашняя форма):

Томас Нконо, Мигель Франсис, Хосе Мария Гайярт, Хуан Солер, Мигель Анхель Голобарт, Хосе Луис Субильяга Агустин Суньига, Иньяки Иньяки, Рафаэль Пинеда Мигель Анхель Вальверде, Хосе Мария Пичи Альонсо.

Тренер — Хавьер Клементе.

БАРСЕЛОНА (желтая гостевая форма, темно-синие шорты, желтые гетры):

Андони Субисаррета, Хосе Моратайя, Мигели (к), Кристобаль, Хулио Альберто, Хосе Мария Урбано, Бернд Шустер, Виктор Муньос, Гари Линекер, Александр Заваров, Ярослав Сергеев.

Тренер — Йохан Круифф.

Выход на поле. Саррия ревет. Море бело-синих цветов. Флаги Эспаньола, баннеры, транспаранты.

На одном написано: «русские, возвращайтесь домой!»

На другом: «Каталония для каталонцев!»

Ирония в том, что Барселона как раз и есть символ Каталонии. А Эспаньол — нет.

Но сегодня это не имеет значения. Сегодня Эспаньол против Барселоны. И весь стадион на стороне хозяев.

Судья дал свисток. Началось.

Эспаньол сразу показал свои намерения. Прессинг, агрессия, жесткость.

На третьей минуте Пинеда жестко врезался в Хулио Альберто. Судья даже не подошел. Хулио поднялся, потер ногу, посмотрел на арбитра с недоумением.

На седьмой минуте Суньига вытянулся в подкате и полоснул шипами по голени Муньоса. Виктор взвыл от боли. Судья показал Суньиге желтую карточку. Наконец-то.

Но Эспаньол не успокаивался.

На одиннадцатой минуте я получил мяч на правом фланге. Развернулся, хотел пройти вперед. И тут в меня на полной скорости врезался Голобарт. Сбил с ног, наступил на лодыжку.

Я упал, схватился за ногу. Боль пронзила насквозь.

Судья подбежал… и махнул рукой, играть дальше.

Я не поверил.

Мигели подбежал к арбитру, начал спорить:

— Это фол! Очевидный фол!

Судья отмахнулся. Мигели продолжал говорить, повышая голос. Капитан был возмущен.

Пес Перес достал желтую карточку. Показал Мигели. За несогласие.

Эспаньол давил волнами. Они играли жестко, агрессивно, персонально против меня и Заварова.

На двадцатой минуте Пичи Альонсо пробил с линии штрафной, мимо.

На двадцать пятой Иньяки навесил с фланга, Пинеда головой, штанга.

На тридцатой Вальверде протащил мяч через центр и пробил, Субисаррета в броске перевел на угловой.

Барселона держалась. Но давление нарастало.

Каждый раз, когда я получал мяч, на меня летело двое. Иногда трое. Толкали, хватали за футболку, подставляли подножки. Судья молчал.

Заварову доставалось еще больше. Суньига и Вальверде вдвоем опекали его, не давали развернуться. Саня пытался создавать, искал передачи, но пространства не было.

На сороковой минуте Мигели подбежал к судье после очередного нарушения в адрес Заварова. Буквально кричал на него, потому что беспредел какой-то творится.

В этот раз судья отмолчался но было понятно что наш капитан ходит по очень тонкому льду.

Первый тайм закончился 0:0. Но это была не ничья по игре. Это было чудо, что Барселона продержалась.

В раздевалке Круифф был спокоен. Слишком спокоен.

— Господа, — сказал он, — они играют в войну. Мы играем в футбол. Продолжайте играть в футбол. Рано или поздно они ошибутся. И мы накажем.

Он посмотрел на меня и Заварова:

— Слава, Саша, держитесь. Знаю, тяжело. Но именно на вас вся их концентрация. Значит, у других появляется пространство. Гари, — он повернулся к Линекеру, — используй это.

Второй тайм начался так же, как закончился первый. Эспаньол давил, Барселона держалась.

На пятидесятой минуте опасный момент у ворот Субисарреты. Пичи Альонсо получил мяч в штрафной, развернулся, пробил — Андони в броске отбил.

На пятьдесят третьей Иньяки прошел по флангу, навесил в центр — Голобарт головой выше ворот.

На пятьдесят седьмой угловой Эспаньола. Парральо в борьбе выбил мяч за пределы штрафной. Подобрал Вальверде, пробил с лета — мимо.

Эспаньол чувствовал, что гол близко. Трибуны подхлестывали их, ревели, требовали забивать.

И на шестьдесят третьей минуте случилось.

Пичи Альонсо воспользовался ошибкой Лопеса, вышедшего на замену несколькими минутами ранее. Обокрал его в углу штрафной, вышел один на один с Субисарретой и забил

1:0.

Саррия взорвалась. Сорок четыре тысячи человек орали так, что стадион задрожал.

Круифф на скамейке сжал кулаки и потянулся уж не знаю к какой по счёту сигаретой.

А на шестьдесят пятой минуте случилось то, что окончательно превратило матч в хаос.

Заваров получил мяч в центре поля. Попытался развернуться. И в этот момент в него на полном ходу врезался Пинеда. Жестко, грубо, всем телом.

Саня упал. Не двигался.

Судья даже не показал карточку Пинеде. Просто свистнул фол.

Мигели тут же подбежал к арбитру:

— Это красная! Он его покалечил!

Тот отворачивался с недовольным лицом а наш капитан наседал и наседал. Потом и вовсе схватил судью за руку.

И тот тут же зажёг карточку. Для Мигели!

Красную.

Удаление.

Капитан не мог поверить. Он продолжал кричать, но арбитр указал на раздевалку.

А Заварова тем временем врачи уносили на носилках. Он держался за голову, лицо бледное.

И на поле он так и не вернулся. Учитывая то что у нас нет замен и минус Мигели доигрывать нужно вдевятером. Прекрасно.

Трибуны ревут. Прямо вообще ураган на стадионе.

Эспаньол давит. Хочет добить, растерзать.

Вот он, Матадор, готовится нанести последний удар окровавленному Быку.

Но Бык вдруг показывает, кто здесь главный.

* * *

Семьдесят девятая минута. Барселона идет подавать угловой. Стадион кипит. Причем идет подавать угловой Шустер, Бернд Шустер.

Но я догоняю его, беру мяч в руки и говорю Бернду:

— Я сам.

Тот спрашивает:

— Слава, ты уверен? Давай я подам на тебя.

— Нет, я сам. Сейчас хочу кое-что попробовать.

Немец отдает мяч, кивает, отправляется в штрафную.

Я смотрю на вратаря. Чернокожий вратарь Нконо из Камеруна, сегодня он хорошо поработал, надёжно. Но игра еще не вся.

Смотрю на трибуны, которые кипят от злости и ненависти к Барселоне.

Разбег. Подача.

А вот и нет. Не подача.

Это сухой лист в дальнюю девятку. Валерий Василич, вам большой привет из Солнечной Барселоны.

Лети, мяч, лети. Лети и закручивайся так, как это нужно мне и команде.

И когда мяч попадает в сетку, стадион буквально взрывается проклятиями.

А в меня, торжествующего возле углового флага, летит куча всего. Включая зажигалку.

Зажигалка прилетает — хорошая такая, бензиновая, тяжелая — прямо мне в голову. Я радуюсь, ко мне бегут партнеры, чтобы меня обнять.

И тут в меня прилетает она.

Я падаю. Голова пробита, кровь течет, на поле чуть ли не драка начинается.

Матч останавливается на десять минут.

Врач обрабатывает рану. Бинты, пластырь, все по-быстрому.

— Сможешь продолжить?

— Смогу.

Он заматывает мне голову бинтом. Я в результате продолжаю матч с перемотанной головой. Прям герой. Голова замотана, кровь на рукаве, след кровавый стелиться по какой-то там траве. Щорс, как есть Щорс. Ну или отважный боец интербригады в последнем бою против проклятых франкистов.

Игра возобновилась. Эспаньол снова пошел в атаку. Они хотели во что бы то ни стало забить победный гол.

Но Барселона держалась. Девять человек против одиннадцати.

Восемьдесят пятая минута. Восемьдесят седьмая. Восемьдесят девятая.

Счет по-прежнему 1:1.

И на девяностой минуте, буквально перед самым финальным свистком, штрафной в двадцати трех метрах от ворот.

У мяча снова Шустер.

Я снова подхожу к нему, беру мяч, говорю:

— Я буду бить.

Разбег. Удар.

И удар этот, как всем вокруг поначалу показался, мимо. И сильно мимо. То есть мяч полетел в сторону от ворот.

Но потом он закрутился и попал аккурат куда нужно. В правую от меня шестерку, прям в уголок. В пртирику со штангой.

И вратарь даже не дернулся.

2:1.

Победа Барселоны на последней минуте.

И стадион просто взрывается. В очередной раз.

И даже Барселона толком не успела отпраздновать, потому что разъяренные болельщики Эспаньола прорываются на поле. И для того, чтобы не случилось самое страшное, Барселона вынуждена буквально убегать.

Мы побежали к туннелю. Охрана закрыла решетку. Снаружи толпа ревела, билась о решетку, пыталась прорваться.

Мы стояли в туннеле, тяжело дыша.

Но мы выиграли.

Вдевятером. На чужом поле. Против всего стадиона.

2:1.

В раздевалке Круифф обошел каждого. Пожал руку, каждому.

Когда дошел до меня, остановился. Посмотрел на забинтованную голову. На кровь на желтой форме. Остановился и обернулся к команде

Это было, я даже не знаю что сказать, гениально? Да нет, мелко. Я на поле увидел Бога. И не только я.

Он помолчал. И добавил

— Вся Барселона это видела. Теперь это твой город.

Я кивнул. Говорить не было сил.

Круифф повернулся ко всей команде:

— Господа, это была война. Мы потеряли капитана. Мы потеряли Заварова. Мы остались вдевятером, проигрывая на чужом поле. Но мы выиграли. Потому что это Барселона. Мы не сдаемся. Никогда.

На следующий день каталонская «Mundo Deportivo» вышла с заголовком во всю первую полосу:

«СЕРГЕЕВ ВЗЯЛ ШТУРМОМ САРРИЮ»

Статья начиналась так:

'Ярослав Сергеев вчера снова показал, почему Барселона заплатила за него двадцать миллионов фунтов. В матче на Саррии, где Барселона осталась вдевятером после удаления Мигели и травмы Заварова, советский форвард в одиночку вытащил команду к победе 2:1.

Первый гол на 81-й минуте: неожиданный для всей Испании трюк. Сергеев забивает сухим листом с углового. Прямо в ворота. Вратарь Нконо даже не шевельнулся.

Второй гол на 90-й минуте: штрафной удар с 23 метров. Мяч сначала летит в сторону от ворот, потом закручивается и попадает точно в угол. Нконо снова неподвижен.

И все это — с разбитой головой. После того, как болельщики Эспаньола бросили в него зажигалку.

Йохан Круифф после матча сказал: «Сергеев сегодня показал, что такое настоящий чемпион. Играть вдевятером, на чужом поле, с разбитой головой и забить два гола. Это не просто класс. Это героизм.»

Саррия больше никогда не забудет этого матча. Как и вся Барселона.'

Ниже шла фотография: я стою у углового флажка после первого гола, с забинтованной головой, кровь на желтой форме. Руки в стороны. Взгляд в трибуны.

Катя сидела рядом, читала статью вслух. Сашка спал у нее на руках.

— Слава, ты настоящий герой, — сказала она тихо.

— Я просто играл в футбол, — ответил я.

Но где-то внутри я знал: вчера на Саррии произошло что-то большее, чем просто футбольный матч.

Вчера Барселона приняла меня.

Не как легионера. Не как наемника за двадцать миллионов.

Как своего.

И это было важнее любых голов.

Глава 2

MUNDO DEPORTIVO, 14 сентября 1987 года

ФЕДЕРАЦИЯ НАКАЗЫВАЕТ ЭСПАНЬОЛ ЗА БЕСПРЕДЕЛ НА САРРИИ

Стадион закрыт на пять матчей. Судья Пес Перес отстранен. Идет расследование.

Барселона. Редакция Mundo Deportivo.

Испанская футбольная федерация вынесла беспрецедентное решение по итогам матча третьего тура чемпионата между Эспаньолом и Барселоной, который состоялся 12 сентября на стадионе Саррия.

Стадион Саррия будет закрыт для зрителей на пять домашних матчей Эспаньола в чемпионате Испании. Это решение вступает в силу немедленно.

Клуб также оштрафован на сумму в пять миллионов песет.

Главный судья матча Хосе Луис Пес Перес отстранен от судейства на неопределенный срок. В отношении него начато дисциплинарное расследование федерацией.

Что произошло на Саррии

Матч, который завершился победой Барселоны 2:1, вошел в историю испанского футбола как один из самых скандальных.

На одиннадцатой минуте капитан Барселоны Мигели получил первую желтую карточку за жесткую игру против Рафаэля Гордильо.

На шестьдесят третьей минуте нападающий Эспаньола Пичи Альонсо открыл счет в матче. 1:0 в пользу хозяев.

На шестьдесят пятой минуте в столкновении с Рафаэлем Пинедой серьезную травму получил советский полузащитник Александр Заваров. Судья Пес Перес не показал карточку Пинеде.

Когда Мигели попытался защитить своего партнера по команде и схватил арбитра за руку, требуя наказать нападающего Эспаньола, он получил вторую желтую карточку и был удален с поля.

Барселона осталась вдевятером, так как её тренер уже произвёл 2 замены

На семьдесят девятой минуте советский форвард Ярослав Сергеев сравнял счет, забив гол непосредственно с углового? техника, известная как «сухой лист». 1:1.

После гола болельщики Эспаньола начали швырять на поле различные предметы. Одна из зажигалок попала Сергееву в голову, рассекла кожу. Игрок упал, истекая кровью.

Матч был остановлен на десять минут. Врачи обработали рану и забинтовали голову Сергеева. Советский форвард продолжил игру.

На девяностой минуте Сергеев забил победный гол со штрафного удара. С забинтованной головой, в окровавленной форме. 2:1 в пользу Барселоны.

После финального свистка часть болельщиков Эспаньола попыталась прорваться на поле. Игроки Барселоны были вынуждены бежать в раздевалку под защитой охраны.

Медицинское заключение

Александр Заваров провел два дня в больнице Hospital Clínic de Barcelona под наблюдением врачей.

Медицинское обследование выявило перелом одного ребра и трещины еще в двух. Советский полузащитник будет вне игры минимум четыре недели.

Ярослав Сергеев получил рассечение мягких тканей головы. Рана потребовала наложения восьми швов. Форвард выписан в тот же день. Срок восстановления — семь-десять дней, без необходимости пропускать игры или тренировки

Реакция президента Барселоны

Президент ФК Барселона Хосеп Льюис Нуньес назвал произошедшее на Саррии «позором для испанского футбола».

— То, что случилось в субботу, выходит за рамки футбола, — заявил Нуньес на пресс-конференции в воскресенье. — Наши игроки подверглись физическому насилию как со стороны соперника, так и со стороны болельщиков. Судья фактически потворствовал этому беспределу.

— Ярослав Сергеев рисковал жизнью, продолжая играть с разбитой головой. Александр Заваров получил серьезную травму в результате грубого нарушения, за которое не было даже предупреждения. Это недопустимо.

— Мы требуем самого строгого наказания для всех виновных.

Реакция президента Эспаньола

Президент Эспаньола Хулио Пардо Гарсия выступил с заявлением, в котором осудил действия болельщиков, но защитил игроков своей команды.

— Мы категорически осуждаем бросание предметов на поле. Это недостойно нашего клуба и наших болельщиков. Мы найдем виновных и передадим их в руки полиции.

— Однако обвинения в адрес наших игроков считаем необоснованными. Они играли жестко, но в рамках правил. Матч был принципиальным, эмоции зашкаливали, но наши футболисты не совершили ничего противоправного.

— Решение федерации закрыть стадион на пять матчей мы считаем чрезмерным и несправедливым.

Мнение эксперта.

Бывший арбитр международной категории Антонио Карабанте, комментируя матч для нашей газеты, был категоричен:

— Судейство Пес Переса в этом матче — худшее, что я видел за тридцать лет в футболе. Очевидные нарушения не фиксировались. Грубость игроков Эспаньола оставалась безнаказанной. Удаление Мигели — абсурд. Отсутствие карточки Пинеде после столкновения с Заваровым — преступная халатность.

— Я полностью поддерживаю решение федерации отстранить Пес Переса и начать расследование. Такие судьи не должны работать в профессиональном футболе.

Голос болельщиков

Опрос, проведенный нашей редакцией среди тысячи болельщиков обеих команд, показал следующее:

87% болельщиков Барселоны считают наказание справедливым или недостаточно строгим.

63% болельщиков Эспаньола считают наказание чрезмерным.

При этом 91% всех опрошенных осудили бросание предметов на поле.

Что дальше

Эспаньол объявил, что будет обжаловать решение федерации о закрытии стадиона.

Барселона заявила, что может подать иск против Эспаньола за моральный и физический ущерб, причиненный игрокам.

Федерация продолжает расследование действий судьи Пес Переса. Окончательное решение ожидается в течение месяца.

Следующий домашний матч Эспаньола против Атлетико Мадрид 20 сентября пройдет при пустых трибунах.

* * *

Я сложил газету, отпил кофе. Сидел на террасе нашей квартиры, смотрел на утреннюю Барселону.

Голова побаливала. Швы тянули, когда я поворачивал шею. Врачи сказали — неделя, потом снимем швы. Но тренироваться можно уже сейчас, просто аккуратно.

Катя вышла на террасу с Сашкой на руках.

— Слава, тебе звонил Круифф. Сказал, сегодня приезжай на базу после обеда. Легкая тренировка.

— Хорошо.

— И еще звонил Заваров из больницы. Говорит, скучно ему там.

Я усмехнулся:

— Скажи ему, пусть терпит. Ребра срастаются медленно.

Катя села рядом, покачивая Сашку.

— Слава, ты прочитал статью?

— Да.

— Пять матчей без зрителей. Это серьезно.

— Знаю.

— Судью отстранили.

— Правильно сделали.

Катя помолчала, потом сказала:

— Ты понимаешь, что после этого матча тебя здесь будут узнавать все?

Я посмотрел на нее:

— Уже узнают.

— Нет, я про другое. Теперь это будет… по-другому. Ты стал героем для всей Каталонии. Два гола вдесятером, с разбитой головой, против Эспаньола. Это легенда.

Я пожал плечами:

— Просто сделал свою работу.

— Слава, — Катя посмотрела на меня серьезно, — готовься к тому, что нормальной жизни у нас теперь не будет. Во всяком случае, в Барселоне.

Я не ответил. Потому что знал — она права.

* * *

В понедельник утром мы с Катей решили съездить в торговый центр. Просто развеяться. Сашку оставили с няней, Марией, женщиной лет пятидесяти. Найти русскоязычную няню в Барселоне было той еще задачей, но нам повезло.

Мы сели в мою машину, Fiat Croma 2.0 Turbo, которую я получил как приз на турнире в Милане, и поехали в El Corte Inglés на площади Каталонии.

Не проехали и километра, как я заметил в зеркале заднего вида белый Seat, который держался за нами слишком близко.

— Папарацци, — сказал я Кате.

Она обернулась:

— Серьезно?

— Да. Видишь, пассажир с камерой?

Катя всмотрелась:

— Вижу. Что будем делать?

— Ничего. Просто поедем дальше. Не обращай внимания.

Белый Seat преследовал нас всю дорогу. Когда я парковался возле торгового центра, он остановился неподалеку. Фотограф вылез, начал щелкать.

Я взял Катю за руку, мы пошли ко входу. Вспышки сыпались как из пулемета.

— Сеньор Сергеев! Сеньор Сергеев! Как ваша голова?

— Вы будете подавать в суд на Эспаньол?

— Правда ли, что Заваров сломал три ребра?

Я не отвечал. Просто шел дальше, держа Катю за руку.

Когда мы зашли внутрь, Катя выдохнула:

— Господи. В Москве такого не было.

— Здесь другие порядки, — сказал я. — Привыкай.

Она посмотрела на меня:

— Настолько по-другому?

— Да. Испанцы не понимают границ между личной и публичной жизнью. Для них футболист — это не просто спортсмен. Это кумир. В Москве люди были сдержаннее. Здесь — нет. Здесь ты всегда на виду.

Мы поднялись на эскалаторе на второй этаж. Я надеялся, что внутри торгового центра нас оставят в покое.

Ошибался.

Первыми нас узнали двое подростков лет четырнадцати. Они шли мимо, потом резко остановились, уставились на меня.

— Сергеев! — выдохнул один.

Они подбежали, начали тараторить по-испански, показывая на голову, на меня, на какие-то плакаты в руках.

Я улыбнулся, кивнул. Они попросили автограф. Я расписался на их плакатах.

Потом подошли еще трое. Потом еще. Потом толпа.

Через пять минут вокруг нас собралось человек двадцать. Все хотели автографы, фотографии, просто пожать руку.

Катя стояла рядом, немного растерянная. Я расписывался на всем, что мне совали — футболках, плакатах, блокнотах, даже на чьей-то кепке.

— Слава! Слава! Слава! — скандировали они.

— ¡Visça Barça! ¡Visça Сергеев!

Охрана торгового центра подошла, попросила толпу разойтись. Люди расходились неохотно, продолжая махать и кричать.

Мы с Катей наконец пробились к магазинам.

— Это было… — начала Катя.

— Да, — согласился я. — Теперь так всегда будет.

Мы зашли в магазин женской одежды. Катя начала выбирать платье, я сидел в кресле для посетителей, ждал.

Рядом стояли три девушки лет двадцати-двадцати двух. Разглядывали платья, болтали между собой по-испански.

Я не обращал на них внимания, но вдруг услышал свое имя.

— … Сергеев такой красивый…

— Да, но зачем он эту русскую метелку с собой привез?

Я замер.

Катя тоже услышала. Она знала немного испанский, достаточно, чтобы понять общий смысл.

Девушки продолжали:

— Здесь столько красивых девушек, а он с этой… бледной, худой…

— Да еще и с ребенком. Кому она нужна?

— Надо его увезти из семьи, — засмеялась третья. — Я бы справилась.

— Плевать, что у него сын. Он же футболист. Они все такие.

Катя побледнела. Она стояла спиной к ним, но я видел, как напряглись ее плечи.

Я встал, подошел к ней, обнял за талию:

— Катя, пойдем отсюда.

— Я слышала, — тихо сказала она. — Я все слышала.

— Знаю. Не обращай внимания.

— Они обо мне так говорят…

— Это неадекватные фанатки. Таких полно в любой стране. Забудь.

Мы вышли из магазина. Катя молчала всю дорогу до фудкорта.

Мы сели за столик, заказали кофе. Катя смотрела в чашку, не поднимая глаз.

— Слава, — сказала она наконец, — я не ожидала, что будет так тяжело.

— Что именно?

— Все это. Папарацци. Толпы. Эти… девушки, которые говорят про меня такое.

Я взял ее руку:

— Катя, послушай. Это часть жизни публичного человека. Да, здесь это интенсивнее, чем в Москве. Испанцы более эмоциональные, более открытые. Они не понимают границ между личной и публичной жизнью. Для них футболист — это не просто спортсмен. Это кумир, герой, звезда.

— Но я не звезда, — тихо сказала Катя. — Я просто жена футболиста.

— Для них это одно и то же. Ты часть моей жизни, значит, часть публичного образа.

Катя подняла глаза:

— А как ты с этим справляешься?

Я пожал плечами:

— Не знаю. Привык, наверное. Еще в Торпедо было внимание, но да, не такое. Здесь это на другом уровне. Но ты знаешь, есть и плюсы.

— Какие?

— Любовь болельщиков. Поддержка. Когда выходишь на поле и слышишь, как сто тысяч человек скандируют твое имя — это невероятное чувство. Это то, ради чего я играю в футбол.

Катя кивнула:

— Понимаю. Но мне все равно тяжело.

— Знаю. Но ты справишься. Ты сильная. Мы вместе справимся.

Она улыбнулась слабо:

— Надеюсь.

Мы допили кофе, немного походили по магазинам. Я купил Кате платье, которое ей понравилось. Купил игрушку для Сашки.

Когда выходили из торгового центра, папарацци все еще ждали у входа. Щелкали, кричали вопросы.

Я не отвечал. Просто вел Катю к машине.

По дороге домой она спросила:

— Как Саня? Звонил сегодня?

— Да. Говорит, скучно ему в больнице. Врачи не разрешают вставать. Лежит, смотрит телевизор.

— Когда его выпишут?

— Завтра или послезавтра. Но тренироваться он не сможет минимум месяц.

— Перелом ребра это серьезно?

— Да. Плюс трещины еще в двух. Ему больно дышать, больно двигаться. Ребра срастаются медленно. Четыре недели минимум, а скорее всего шесть.

Катя вздохнула:

— Бедный Саня. И все из-за этого Пинеды.

— Да. Но Пинеда получит свое. Федерация расследует инцидент. Его могут дисквалифицировать.

— Надеюсь.

Мы приехали домой. Мария сказала, что Сашка вел себя хорошо, спал, поел, снова спит.

Катя взяла его на руки, ушла в спальню.

Я сел на диван, включил телевизор. Шли новости. Говорили про матч с Эспаньолом, про санкции федерации, про меня.

Показали повтор моих голов. Сначала сухой лист с углового. Потом штрафной на девяностой минуте.

Комментатор восторженно расписывал:

— Это не просто голы. Это искусство. Это героизм. Сергеев с разбитой головой, истекающий кровью, выводит Барселону к победе против одиннадцати игроков соперника и сорока четырех тысяч враждебных болельщиков. Это легенда, которую будут помнить десятилетиями.

Я выключил телевизор.

Легенда.

Может быть.

Но сейчас мне просто хотелось отдохнуть.

* * *

Следующие дни прошли спокойно. Я тренировался на базе — осторожно, без контактной работы, без игры головой. Швы еще не сняли, но врачи сказали — все заживает хорошо.

Заварова выписали из больницы в среду. Он приехал на базу, выглядел бледным, двигался осторожно.

— Как ты? — спросил я.

— Хреново, — честно ответил Саня. — Больно дышать, больно смеяться, больно чихать. Вообще все больно.

— Врачи что говорят?

— Четыре недели минимум. Возможно, шесть. Зависит от того, как быстро срастутся ребра.

— Значит, пропустишь весь сентябрь и часть октября.

— Да. Обидно, блин. Только начал входить в форму.

Я похлопал его по плечу:

— Ничего. Вернешься, наверстаешь.

— Надеюсь.

В пятницу врачи сняли швы. Осмотрели рану, сказали — заживает отлично, шрам будет небольшой. Можно возвращаться к полноценным тренировкам.

Первый матч в Кубке УЕФА назначен на среду, 16 сентября. Первый раунд, одна тридцать вторая финала.

Соперник — португальский Белененсеш.

Не самый сильный клуб, середняк чемпионата Португалии. Но в Кубке УЕФА слабых команд не бывает.

Глава 3

16 сентября 1987 года. Среда. Вечер.

Я стоял в туннеле перед выходом на поле, слушал рев трибун.

Камп Ноу заполнен. Девяносто восемь тысяч человек. Все пришли посмотреть на Барселону в Кубке УЕФА.

На мой дебют в еврокубках за новую команду.

Линекер стоял рядом, растягивал мышцы. Шустер проверял бутсы. Муньос разминал шею.

Круифф прошел мимо, похлопал каждого по плечу.

— Господа, это ваш вечер. Покажите Европе, на что способна новая Барселона.

Мы вышли на поле.

Рев трибун накрыл меня как волна. Девяносто восемь тысяч человек встали и заорали.

— ¡Visça Barça! ¡Visça Barça! ¡Visça Barça!

Я посмотрел на трибуны. Море сине-гранатовых флагов. Огромные баннеры. Файеры. Дым. Барабаны.

Это был мой первый матч в еврокубках за Барселону.

И я собирался сделать его незабываемым.

16 сентября 1987 года (среда). 20:30. Барселона. Стадион Камп Ноу. +19 градусов. 98 000 зрителей. Кубок УЕФА 1987/88. Первый раунд, первый матч.

Судья: Хорст Брюммер (Австрия)

БАРСЕЛОНА:

Андони Субисаррета, Миранда, Мигели (к), Хулио Альберто, Виктор Муньос, Моратайя, Карраско, Бернд Шустер, Роберто, Гари Линекер, Ярослав Сергеев.

Тренер: Йохан Круифф.

БЕЛЕНЕНСЕШ:

Да Силва Мартинш, Кардозу Тейшейра, Пруденсиу Барджела (к), Пейшоту Собринью, Феррейра да Фонте, Кансиу Монтейру, Дас Мерсес, Пейшоту да Силва, Нкиамба Эсало, Младенов, Рейна.

Тренер: Мариу Мариньо Перес.

Судья дал свисток. Началось.

Барселона сразу взяла инициативу. Мы владели мячом, спокойно передавали, искали бреши в обороне Беленсеша.

Португальцы сиделина своей половине поля очане плотно, обороняясь двумя линиями по четыре игрока. Классическая схема аутсайдера против фаворита.

Но мы не торопились. Круифф учил нас терпению. Передавай, двигайся, ищи пространство. Рано или поздно оборона треснет.

На седьмой минуте первый опасный момент. Шустер протащил мяч через центр, отдал мне на фланг. Я обработал, увидел Линекера в штрафной, прострелил низом. Гарри пробил в касание, мимо. Какие-то сантиметры.

Трибуны охнули.

На двенадцатой минуте я получил мяч на правом фланге, обыграл защитника финтом, вышел к линии штрафной и пробил в ближний угол. Вратарь Да Силва Мартинш в броске перевел на угловой.

Камп Ноу зашумел громче.

А на семнадцатой минуте мы открыли счет.

Шустер получил мяч в центре поля. Посмотрел вперед, увидел Муньоса, который открылся на фланге. Длинная передача, Виктор принял мяч грудью, развернулся, финт, второй. Он вышел один на один с вратарем и точно пробил в дальний угол.

1:0.

Камп Ноу взорвался.

Муньос побежал к трибунам, раскинул руки в стороны. Мы догнали его, обняли, похлопали по спине.

— ¡Visça Barça! ¡Visça Barça!

Белененсеш попытался ответить. На двадцать первой минуте Младенов получил мяч на фланге, прострелил в штрафную. Эсало головой, мимо ворот.

На двадцать пятой опасный удар Рейны с линии штрафной. Субисаррета поймал мяч.

Но в целом португальцы не создавали серьезной угрозы. Мы контролировали игру, владели мячом процентов семьдесят времени.

На тридцать третьей минуте я забил первый гол.

Карраско получил мяч на левом фланге, протащил его вперед, навесил в штрафную. Линекер прыгнул на мяч, но не дотянулся. Мяч пролетел дальше, прямо ко мне.

Я стоял на дальней штанге. Принял мяч грудью а затем слёта пробил в ближний угол. Без шансов для вратаря

2:0.

Камп Ноу снова взорвался. Я побежал к трибунам, показал жест сердца руками. Болельщики орали мое имя.

— Сер-ге-ев! Сер-ге-ев! Сер-ге-ев!

Это было невероятное чувство. Забить гол на Камп Ноу при девяноста восьми тысячах болельщиков.

Первый тайм закончился 2:0. Мы полностью контролировали игру.

* * *

В раздевалке Круифф был доволен:

— Господа, отличная работа. Продолжайте в том же духе. Но не расслабляйтесь. Белененсеш опасен на контратаках. Один гол, и они поверят в себя.

Второй тайм начался так же, как закончился первый. Барселона владела мячом, атаковала.

На пятидесятой минуте Линекер чуть не забил. Роберто отдал ему пас в штрафную, Гарри пробил защитник вынес с линии ворот.

На пятьдесят четвертой я снова был близок к голу. Получил мяч на фланге, обыграл двоих защитников, вышел на ударную позицию и пробил, вратарь в прыжке достал мяч кончиками пальцев, перевел на угловой.

Камп Ноу аплодировал.

На шестидесятом минуте Круифф сделал первую замену. Снял Карраско, выпустил Урбано.

Мы играли достаточно академично, с большим запасом прочности и уверенности. И можно сказать что Барселона была похожа на удава, душила, душила и в итоге третий мяч.

Шустер получил мяч на линии нашей штрафной, огляделся, увидел меня, открывшегося на правом фланге. Длинная передача, точная. идеальная!

Я принял мяч, обработал одним касанием, прошел мимо защитника, затем обыграл еще одного и вышел на ударную позицию. Вратарь вылетелнавстречу.

Обманное движение, вратарь дернулся вправо а я спокойно пробил в противоположный угол.

3:0.

Камп Ноу снова взорвался. Я побежал к угловому флажку, там меня догнали партнеры. Мы обнимались, кричали, радовались.

Дубль. Мой первый дубль за Барселону в еврокубках.

На семьдесят второй минуте мы забили четвертый.

Муньос протащил мяч через центр, отдал Роберто. Тот одним касанием скинул Линекеру. Гарри не раздумывая пробил в ближний угол.

4:0.

Англичанин побежал к трибунам, показал кулак. Болельщики скандировали его имя.

— Ли-не-кер! Ли-не-кер! Ли-не-кер!

Круифф сделал еще замену. Снял меня м выпустил Кальдере

Когда я шел к скамейке, весь Камп Ноу встал и аплодировал. Девяносто восемь тысяч человек хлопали мне.

Я поднял руку в знак благодарности.

Круифф обнял меня:

— Отличная игра, Слава. Два гола, в первом же матче в еврокубках за Барселону

Я сел на скамейку, накинул куртку. Смотрел, как команда доигрывает матч.

Белененсеш уже не пытался атаковать. Они просто ждали финального свистка.

На девяностой минуте судья его дал

Барселона — Беленсеш 4:0.

Мы выиграли первый матч первого раунда Кубка УЕФА.

* * *

После матча в смешанной зоне меня окружили журналисты.

— Сеньор Сергеев, два гола в вашем первом матче за Барселону в еврокубках. Каково это?

— Приятно, — ответил я через переводчика Игоря Сосновского. — Но это заслуга всей команды. Шустер отлично работал в центре, Муньос забил важный первый гол, Линекер тоже забил. Мы играли как команда.

— Вы довольны своей игрой?

— Да. Но есть над чем работать. Некоторые моменты мы могли реализовать лучше.

— Слава, после матча с Эспаньолом вся Испания говорит о вас. Вы стали героем. Это давит?

Я посмотрел на него:

— Нет. Я просто делаю свою работу. Забиваю голы, помогаю команде выигрывать. Все остальное — не важно.

— Но вас называют легендой…

— Это преувеличение. Легендами становятся те, кто выигрывает трофеи. Я пока ничего не выиграл за Барселону.

— Но вы выиграли матч с Эспаньолом вдевятером, с разбитой головой…

— Мы выиграли той команде. Не я один. Девять человек на поле сражались до конца. Я просто забил два гола.

Журналист улыбнулся:

— Скромность вам идет.

Я пожал плечами.

Испанский журналист спросил:

— Ваши цели на сезон?

— Выиграть чемпионат Испании. Выиграть Кубок УЕФА. Помочь команде стать лучшей в Европе.

— Вы считаете, что Барселона может выиграть Кубок УЕФА?

— Почему нет? У нас отличная команда, отличный тренер, отличные болельщики. Мы можем выиграть все.

* * *

Дома меня встретила Катя. Сашка спал.

— Слава, я смотрела матч по телевизору. Два гола! Молодец!

Я обнял ее:

— Спасибо. Команда хорошо сыграла.

— Ты был лучшим на поле.

— Не знаю. Все играли хорошо.

Катя улыбнулась:

— Скромничаешь.

— Просто говорю правду.

Мы сели на диван. Катя заварила чай.

— Слава, я горжусь тобой.

— За что?

— За все. За то, что ты делаешь. За то, как ты играешь. За то, каким ты стал героем для этого города.

Я посмотрел на нее:

— Я просто играю в футбол.

— Нет. Ты делаешь больше. Ты даришь людям радость. Эмоции. Надежду. Ты не просто футболист. Ты символ.

Я не знал, что ответить. Просто обнял ее крепче.

* * *

MUNDO DEPORTIVO, 17 сентября 1987 года

ЧЕТВЕРТЫЙ ЗОЛОТОЙ МЯЧ СЕРГЕЕВА — ВОПРОС ВРЕМЕНИ

Блестящий старт советского форварда в Барселоне. Впереди — историческое противостояние с Динамо Киев.

Барселона. Хавьер Мигель, главный редактор спортивного отдела.

Ярослав Сергеев провел в Барселоне чуть больше месяца. За это время он успел сделать то, на что у других игроков уходят годы — стал легендой.

Сергеев показывает результативность мирового класса. Это уровень, который позволяет говорить о Золотом мяче не как о возможности, а как о неизбежности.

Четвертый подряд — абсолютный рекорд

Сергеев уже трижды становился обладателем Золотого мяча — в 1984, 1985 и 1986 годах. Три награды подряд. До него такого не делал никто.

Но если советский форвард продолжит играть на том же уровне, если обойдется без травм и неожиданных потерь формы, то в конце 1987 года мы станем свидетелями исторического события — вручения четвертого Золотого мяча подряд.

Четыре награды подряд. Абсолютный рекорд, который неизвестно будет ли когда-либо побит.

Более того — результаты Сергеева в этом конкурсе таковы, что он единственный игрок в мире, кто может только улучшать и улучшать этот рекорд. Пятый, шестой, седьмой — кто знает, где предел?

И чертовски приятно, что этот рекорд он будет устанавливать в футболке Барселоны.

Скрытый финал в 1/16 финала

Исход противостояния с португальским Беленсешем не подлежит сомнению. После победы 4:0 в первом матче Барселона гарантированно выходит в следующий раунд.

И там, скорее всего, каталонцев ждет грозный соперник — киевское Динамо.

Украинская команда вчера вечером разгромила турецкий Трабзонспор со счетом 3:0 в первом матче своей пары. Выход Динамо в следующий раунд — лишь вопрос времени.

А это означает, что в 1/16 финала Кубка УЕФА состоится противостояние Барселона — Динамо Киев.

Советская команда против советского игрока.

Сергеев хорошо знаком с Динамо. Он играл против них множество раз в чемпионате СССР за московское Торпедо. Знает их сильные и слабые стороны. Знает каждого игрока лично.

Но киевляне тоже прекрасно знают Сергеева. Знают его стиль, его финты, его любимые позиции для удара.

Это будет шахматная партия высочайшего уровня.

Многие эксперты уже называют грядущее противостояние Барселона — Динамо скрытым финалом всего турнира. Две сильнейшие команды Кубка УЕФА встретятся гораздо раньше, чем того заслуживает их класс.

Для Барселоны это шанс доказать, что новая команда Круиффа способна побеждать лучших.

Для Сергеева это матч особой важности. Игра против бывших соперников по чемпионату СССР. Против команды, которая представляет страну, откуда он родом.

Первый матч пройдет в Барселоне. Второй — в Киеве.

Два матча, которые определят многое. Не только в Кубке УЕФА, но и в борьбе за Золотой мяч.

Потому что победа над Динамо станет еще одним аргументом в пользу Сергеева. Еще одним доказательством его величия.

Но до Динамо еще нужно добраться. Впереди ответный матч с Белененсешем в Лиссабоне. Впереди матчи чемпионата Испании. Впереди работа, тренировки, борьба.

Сергеев готов к этой борьбе. Он ужедоказал это на Саррии, когда с разбитой головой вывел Барселону к победе.

Теперь ему предстоит доказать это снова. И снова. И снова.

Потому что четвертый Золотой мяч не вручают просто так. Его нужно заслужить. Каждым матчем. Каждым голом. Каждой победой.

И Сергеев это знает лучше всех.

¡Visça Barça! ¡Visça Сергеев!

Хавьер Мигель

Главный редактор спортивного отдела

Mundo Deportivo

17 сентября 1987 года

Глава 4

Вот чем мне Барселона образца 1987 года нравится, так это тем, что она не торгует своим именем.

Никаких спонсорских соглашений, предусматривающих размещение на футболках клуба кричащих логотипов. Никакого переименования стадиона в какой-нибудь ублюдочный «Фонд чего-то там» за сотни миллионов долларов.

Всего этого нет и близко.

Максимум, что можно прочитать на форме теперь уже моей команды — название клуба, фамилию игрока, номер и маленькими буквами производителя формы.

Это философия. Это принцип. И я это уважаю.

Но раз уж команда имеет такую философию и ведет такую политику, то она не вмешивается в дела игроков, касающихся коммерции и рекламы. Поэтому очень многие футболисты Барселоны имеют личные рекламные контракты. Причем неплохие.

Гари Линекер, например, активно торгует своим именем. У него контракт с Adidas — они платят ему за то, что он носит их бутсы. Плюс несколько японских брендов — после чемпионата мира в Мексике, японцы буквально влюбились в него, чем-то он им сильно приглянулся. Он там снимается в рекламе, дает интервью японским журналам, ездит на промо-туры. Неплохие деньги.

Андони Субисаррета тоже не отстает. У него контракт с каталонским производителем спортивной экипировки, они делают специальную линейку вратарских перчаток с его именем. Локальный бренд, но платят прилично.

И вот начиная с 20 сентября это буду делать и я.

Правда, в отличие от моих партнеров по команде, одну часть работы я сделаю абсолютно бесплатно.

А причина заключается в том, что мой дорогой и любимый завод имени Лихачева наконец-то запустил производство Фаворита во Мценске. Со слов отца там было грандиозное открытие. Аж сам Романов приехал.

Как следствие Внешторг начал активно продвигать Фаворит на иностранные рынки.

Само собой, большая часть машин, выпускающихся для экспорта, пойдет в страны народной демократии, нашим союзникам по Варшавскому договору. Часть, достаточно большая, отправится в Китай.

Но и Западной Европе тоже достанется кусок этого экспортного пирога.

И первой страной, где открывается автосалон ЗИЛ, а именно так и никак иначе будут продвигаться Фавориты, через открытие собственных автосалонов, будет Испания.

Причем не просто Испания, а Барселона.

Само собой, одна модель автомобиля на целый автосалон, это слишком скромно. Пусть даже Фавориты будут представлены в нескольких вариантах: от бюджетной комплектации с пятиступенчатой ручной коробкой передач, ручными стеклоподъемниками и отсутствием кондиционера до люксовых вариантов с автоматом, полным электропакетом и всеми теми опциями, которые уже привычны европейцам.

Но все равно это мелковато.

Поэтому, несмотря на то что салон будет называться именно ЗИЛ, продавать там будут весь спектр советских машин. В первую очередь, конечно, Жигули, от классики до новой восьмерки. Правда, с Нивой Западная Европа уже знакома, эти машины вовсю колесят по труднодоступным регионам Старого Света. В Испании ее знают, в южных районах Франции тоже, в Португалии я видел Нивы.

Но теперь их будет больше. А восьмерка станет еще одной новинкой на испанских дорогах.

Цены, как говорится, достаточно демократичные. Возможно, что если говорить о себестоимости, то Тольяттинский автогигант даже в ноль выйдет.

Но надо понимать — на производство тратятся рубли, а получают валюту. В данном случае песеты. Но какая разница? Валюта есть валюта.

Так что, как ни крути, сделка выгодная.

И для того чтобы продвигать советский автопром в Испании, наши чиновники сделали самое правильное — выбрали меня.

Именно я стану лицом рекламной кампании. Именно мне выпадет честь разрезать ленточку во время открытия салона. И именно я буду за рулем первого в Каталонии Фаворита.

Такая вот нативная реклама имени Ярослава Сергеева.

И что характерно, все это совершенно бесплатно. Ни рубля я за это не получу.

Причем это была моя инициатива.

О планах открытия автосалона и начала экспансии на испанский рынок отец говорил мне еще в тот момент, когда обсуждение моего перехода в Барселону только-только входило в финальную стадию. Тогда никакого участия Ярослава Сергеева в продвижении Фаворита на новый рынок не предполагалось.

Но я подумал и сам это предложил.

Главным образом потому, что считал себя обязанным ЗИЛу. И его бывшему директору Валерию Тимофеевичу Сайкину, который, помимо того что стал в некотором роде крестным отцом моей футбольной карьеры, был еще и идеологическим вдохновителем и локомотивом создания Фаворита.

Таким образом я благодарю именно этого человека в частности и весь завод вообще — за мою футбольную карьеру.

Думаю, это справедливо.

А деньги я заработаю в другом месте. Вернее, местах.

* * *

В конце концов, Барселона мне платит баснословные суммы. Причем это не только по меркам Советского Союза, но и в принципе мирового спорта.

Да и рекламные контракты, помимо Фаворита, у меня сейчас уже начинают активно раскручиваться.

Торгпредство СССР в Каталонии не зря же здесь есть свой хлеб. Плюс в Москве были приняты достаточно серьезные кадровые решения поего поводу. Сразу несколько очень деятельных сотрудников получили теплые места в Каталонии. И эти ребята начали буквально носом рыть землю.

18 сентября, в пятницу, я слетал в Париж.

Три часа туда, переговоры, три часа обратно. Вечером я уже был дома.

Переговоры проходили в головном офисе Danone. Огромное современное здание в деловом квартале Парижа. Мрамор, стекло, дорогие костюмы.

Меня встретили как короля.

Вице-президент по маркетингу. Директор по международным связям. Куча помощников, переводчиков, юристов.

Они показали презентацию. Рассказали о планах компании в Испании и Латинской Америке. Показали макеты будущей рекламы.

Моя улыбающаяся физиономия на фоне стадиона. Я с мячом и стаканом йогурта. Я в тренировочной форме с бутылкой молока.

— Месье Сергеев, мы хотим сделать вас лицом бренда Danone не только в Испании, — сказал вице-президент Дюбуа. — Мы говорим о глобальном контракте. Испания, вся Латинская Америка, Европа. Ваше лицо будет на билбордах от Мадрида до Буэнос-Айреса, от Парижа до Мехико.

— Вы — чемпион мира, чемпион Европы, трехкратный обладатель Золотого мяча, — подхватил директор по маркетингу Шарль. — Вы воплощение успеха, силы, здоровья. Именно эти ценности мы хотим ассоциировать с нашим брендом.

Я слушал через переводчика, кивал.

Цифры, которые они назвали, были впечатляющими.

Пятьсот тысяч долларов в год. Трехлетний контракт с опцией продления.

Плюс бонусы за каждый выигранный трофей с Барселоной. Плюс роялти от продаж в определенных регионах.

В октябре запланированы съемки сразу в нескольких рекламных роликах. Большие фотосессии. Моё улыбающееся лицо, лицо главной советской спортивной звезды, скоро появится на тысячах билбордов по всему миру.

Я подписал контракт.

Половина уйдет в бюджет СССР. Это условие и я не могу от него никуда деться. Но даже оставшиеся двести пятьдесят тысяч долларов в год это астрономическая сумма.

Плюс на октябрь запланировано подписание еще двух контрактов.

La Caixa — крупнейший банк Каталонии. Они хотят, чтобы я стал лицом их рекламной кампании в регионе. Пятьдесят тысяч фунтов в год.

И персональный контракт с Adidas. Восемьдесят тысяч фунтов в год за то, что я буду носить их бутсы и спортивную одежду.

От всего этого великолепия половину нужно будет отстегивать в бюджет родного государства.

Но все остальное — мое.

И это предполагает очень кругленькую сумму.

Около двухсот пятнадцати тысяч фунтов в год чистыми. Только с рекламы. Плюс зарплата в Барселоне, которая сама по себе баснословная.

Я никогда не думал, что буду зарабатывать такие деньги будучи гражданином Советского Союза.

* * *

20 сентября 1987 года (воскресенье). 17:00. Барселона. Стадион Камп Ноу. +22 градуса. 95 000 зрителей. Чемпионат Испании 1987/88. Четвертый тур.

Судья: Кальво Кордова (Испания)

БАРСЕЛОНА:

Андони Субисаррета, Херардо, Моратайя, Мигели (к), Хулио Альберто, Кальдере, Роберт, Бернд Шустер, Виктор Муньос, Гари Линекер, Ярослав Сергеев.

Тренер — Йохан Круифф.

ВАЛЕНСИЯ:

Антонио Гарсия, Кике, Воро, Нандо, Реверт, Фернандо, Субиратс, Арройо, Сираоло, Боссио, Феноль.

Тренер — Ди Стефано.

* * *

Валенсия — очень хорошая команда. Хоть в прошлом году они и обитали в сегунде но по команде это не скажешь. Ну или настрой на БАрселону у них особенно хорош. Легко нам не было.

Плюс мы не в оптимальном составе.

Саня Заваров выбыл как минимум на полтора месяца. Его позиция в центре поля вакантна. И это означает, что Шустер возвращается на роль полузащитника под нападающими.

Можно сказать, это откат к той схеме, по которой играла Барселона в прошлом году. Но Бернд — достойная замена Заварова в роли основного атакующего полузащитника.

Никаких проблем в этом плане у нас быть не должно.

Судья дал свисток. Началось.

На седьмой минуте первый опасный момент. Линекер получил пас от Шустера, вышел на ударную позицию, пробил, вратарь Антонио Гарсия в броске поймал мяч.

На двенадцатой минуте я получил мяч на правом фланге. Обыграл Воро финтом, вышел к линии штрафной, пробил в ближний угол. Гарсия снова спас свою команду — невероятный бросок, мяч на угловой.

Камп Ноу зашумел. Девяносто пять тысяч зрителей требовали гол.

На восемнадцатой минуте опасная контратака Валенсии. Феноль пробил с линии штрафной — Субисаррета поймал мяч.

На двадцать третьей минуте мы открыли счет.

Муньос перехватил мяч в центре поля, отдал мне на правый фланг. Я получил мяч, обыграл защитника Реверта, прошел к линии штрафной. Двое защитников бросились на меня.

Я увидел Карраско, который открылся в центре штрафной. Прострелил низом вдоль газона, между двумя защитниками.

Гильермо не промахнулся. Принял мяч на бегу, сделал касание влево, уходя от Нандо, и мощно пробил в ближний угол.

1:0.

Камп Ноу взорвался.

Карраско побежал к трибунам, раскинув руки в стороны. Я догнал его, обнял. Он улыбался, показывал на меня — мол, твоя заслуга.

— ¡Visça Barça! ¡Visça Barça!

Валенсия попыталась ответить. На двадцать восьмой минуте Боссио получил мяч на фланге, прострелил в штрафную. Арройо головой — мимо ворот.

На тридцать четвертой минуте снова опасный момент у ворот Валенсии. Шустер отдал длинную передачу Линекеру, Гарри вышел один на один с вратарем, пробил Гарсия ногой отбил мяч! Казалось что футбольному снаряду деваться некуда и будет гол. Но нет. снова сейв

Невероятная игра вратаря Валенсии. Он тащил свою команду.

На сороковой минуте я снова попытался забить. Получил мяч на правом фланге, ворвался в штрафную, пробил в дальний угол, мяч прошел в сантиметрах от штанги.

Камп Ноу охнул.

Первый тайм закончился 1:0. Мы доминировали, но вратарь Валенсии был фантастическим.

* * *

В раздевалке Круифф был доволен, но требовал большего:

— Господа, мы контролируем игру. Но одного гола мало. Валенсия опасна на контратаках. Нужен второй мяч. Давите, атакуйте, не давайте им дышать.

Второй тайм начался так же. Мы атаковали, Валенсия оборонялась.

На пятидесятой минуте Линекер чуть не забил. Роберт отдал ему пас в штрафную, Гарри развернулся и пробил с поворота — Гарсия снова спас команду, невероятный бросок.

Камп Ноу аплодировал. Даже вратарю соперника. Потому что он играл фантастически.

На пятьдесят седьмой минуте я получил мяч на правом фланге. Обыграл Воро, вышел в штрафную, двое защитников передо мной. Попытался пройти между ними — не получилось. Реверт заблокировал.

Мяч отскочил к Шустеру. Бернд пробил с линии штрафной — мимо на метр.

На шестьдесят третьей минуте Круифф сделал замену. Снял Кальдере, выпустил Урбано.

На шестьдесят седьмой минуте Валенсия неожиданно сравняла счет.

Контратака. Феноль перехватил мяч в центре поля, отдал длинный пас Боссио на фланг. Боссио на скорости обыграл Херардо, прострелил в штрафную.

Арройо опередил Мигели, прыгнул, ударил головой в дальний угол.

Субисаррета прыгнул, но не дотянулся.

1:1.

Камп Ноу притих.

Я посмотрел на Мигели. Капитан был зол на себя. Можно сказать что это его ошибка

Круифф на скамейке нахмурился. Показал жестами — давить, атаковать, немедленно.

Мы пошли вперед.

На семьдесят первой минуте я получил мяч на правом фланге. Двое защитников передо мной — Воро и Реверт. Попытался обыграть финтом, Воро сделал подкат, заблокировал.

Мяч отскочил назад. Я подобрал его, отдал Шустеру.

Бернд протащил мяч через центр, обыграл Субиратса, отдал Роберто на фланг. Тот одним касанием скинул Линекеру в штрафную.

Гарри, пробил в косание, Гарсия снова спас! Бросок, мяч на угловой.

Невероятная реакция.Должен был быть гол. Но вратарь достал его буквально кончиками пальцев.

Камп Ноу ахнул. Затем зааплодировал. Такую игру вратаря невозможно не оценить.

Я подошел к угловому флажку. Взял мяч, установил.

Оглядел штрафную. Мигели, Моратайя, Линекер в толпе защитников. Шустер на линии штрафной.

Я сделал короткий разбег. Навесил в штрафную, ближе к дальней штанге.

Мигели прыгнул, но Нандо оттеснил его. Мяч пролетел дальше.

Там был Линекер.Приём мяча, удар. и дело сделано

Удар сильный, точный. Мяч влетел в ближний угол, Гарсия не успел среагировать.

2:1!

Камп Ноу взорвался.

Линекер побежал к трибунам, показал кулак, закричал что-то по-английски. Мы догнали его, навалились сверху, кричали, радовались.

— Гарри! Гарри! Гарри!

Оставалось восемнадцать минут.

Валенсия попыталась отыграться. Бросилась в атаку. Оставила пространство в обороне.

На восьмидесятой минуте я получил мяч на правом в центре. Один защитник передо мной. Обыграл его, вышел в штрафную, один на один с вратарем.

Обманное движение, удар в левый угол, хороший. Но Гарсия каким-то чудом отбило мяч ногой. Всего лишь угловой

Я упал на газон, закрыл лицо руками. Не может быть. Как он это достал?

Камп Ноу застонал. Девяносто пять тысяч человек не могли поверить.

Этот вратарь творил чудеса.

Последние минуты мы контролировали мяч. Сбрасывали темп. Передавали между собой. Не давали Валенсии пространства. Можно сказать что сами не атаковали но и не давали это сделать Валенсии

Которая всё-таки получила свой момент. Ошибка Шустера в центре поля на псоледней минуте, удар Феноля с линии штрафной. Субисарета надёжен.

А потом финальный свисток.

Барселона — Валенсия 2:1.

Два очка. Четыре победы из четырех матчей в чемпионате.

Мы лидеры Ла Лиги.

После матча журналисты спрашивали про мою игру.

— Слава, сегодня вы не забили, но отдали голевую передачу. Довольны своей игрой?

— Да, — ответил я. — Главное — победа команды. Я мог забить, но вратарь Валенсии сегодня был фантастическим. Такое случается. Главное, что мы выиграли.

— Вас огорчает то что результативная серия прервалась?

Я усмехнулся:

— Футбол командная игра. Сегодня забил Линекер. Завтра забью я. Главное — результат команды, а не личная статистика.

— В среду у вас товарищеский матч со сборной СССР. Вы будете играть за обе команды. Как это будет?

— Первый тайм за сборную, второй за Барселону. Это будет интересный опыт. Необычный формат, но я рад возможности сыграть и за страну, и за клуб в одном матче.

— Это не конфликт интересов?

— Нет. Это товарищеский матч. Никаких конфликтов. Просто праздник футбола.

* * *

23 сентября 1987 года (среда). 20:30. Барселона. Стадион Камп Ноу. +20 градусов. 100 000 зрителей. Товарищеский матч.

Судья: Мануэль Диас Вега (Испания)

СБОРНАЯ СССР (первый тайм):

Ринат Дасаев, Владимир Бессонов, Вагиз Хидиятуллин, Олег Кузнецов, Анатолий Демьяненко, Виктор Лосев, Евгений Яровенко, Алексей Михайличенко, Сергей Алейников, Ярослав Сергеев (к), Игорь Добровольский.

Тренер: Эдуард Малофеев.

БАРСЕЛОНА:

Андони Субисаррета, Херардо, Моратайя, Мигели (к), Хулио Альберто, Кальдере, Роберт, Бернд Шустер, Виктор Муньос, Гари Линекер, Урбано (Ярослав Сергеев, 46).

Тренер: Йохан Круифф.

Камп Ноу заполнен до отказа. Сто тысяч человек на трибунах.

Товарищеский матч. Сборная СССР — Барселона.

Необычный формат. Необычная атмосфера.

Я стоял в туннеле перед выходом на поле в форме сборной СССР. Красная футболка, белые шорты. Капитанская повязка на руке.

Рядом стояли Дасаев, Бессонов, Алейников, Михайличенко, Добровольский. Парни из сборной, с которыми я играл на чемпионате мира и чемпионате Европы.

С другой стороны туннеля — Барселона. Линекер, Шустер, Мигели, Субисаррета. Мои партнеры по клубу.

Через сорок пять минут я переоденусь и буду играть с ними. А пока — против них.

Странное чувство.

Мы вышли на поле.

Камп Ноу взорвался аплодисментами. Сто тысяч человек встали и заорали.

Флаги СССР и Барселоны. Красные и сине-гранатовые. Барабаны. Дым от файеров.

Судья дал свисток. Началось.

Матч начался в высоком темпе, но без особой агрессии. Обе команды играли красиво, технично, много комбинаций.

На пятой минуте первый опасный момент. Михайличенко получил мяч на фланге, прострелил в штрафную. Добровольский головой мимо ворот.

На восьмой минуте ответ Барселоны. Шустер протащил мяч через центр, отдал Линекеру. Гарри пробил с линии штрафной Дасаев поймал мяч.

На четырнадцатой минуте я получил мяч на правом фланге. Обыграл Хулио Альберто финтом — сделал это специально красиво, с несколькими касаниями, вышел к линии штрафной и прострелил в центр.

Алейников пробил в касание, мимо ворот.

Камп Ноу аплодировал. Болельщики ценили красивый футбол, вне зависимости от того, кто его показывает.

На девятнадцатой минуте опасный момент у ворот сборной. Линекер вышел один на один с Дасаевым, пробил — Ринат ногой отбил мяч.

На двадцать третьей минуте мы открыли счет.

Михайличенко получил мяч в центре поля, огляделся, увидел Добровольского, который рванул в прорыв по левому флангу. Длинная передача через всю оборону Барселоны.

Игорь принял мяч на бегу, вышел к линии штрафной, прострелил низом в центр.

Я был там. Открылся между Моратайей и Мигели, принял мяч на ход. Мигели бросился в подкат, я перекинул через него мяч и препрыгнул сам, уходя от подката, снова специально красиво, с элементом шоу, и пробил в дальний угол.

Субисаррета прыгнул, но тщетно.

1:0 в пользу сборной СССР.

Камп Ноу взорвался аплодисментами.

Даже болельщики Барселоны хлопали. Потому что это был красивый гол. Потому что это было шоу.

Я побежал к трибунам, раскинул руки в стороны. Добровольский и Алейников догнали меня, обняли.

— Слава! Слава! Слава!

Скандировали и советские болельщики, которых в этот вечер на Камп Ноу было немало, и каталонцы.

На тридцатой минуте я чуть не забил второй. Получил мяч на правом фланге, обыграл двух защитников длинной серией финтов опять же, делая это красиво, с элементами футбольногофристайла, вышел на ударную позицию и пробил в ближний угол.

Субисаррета в прыжке достал мяч кончиками пальцев, перевел на угловой.

Камп Ноу зааплодировал. Моему дриблингу, броску вратаря.

На тридцать седьмой минуте Барселона сравняла счет.

Шустер получил мяч в центре поля, сделал длинную диагональную передачу на Линекера. Гарри обработал мяч, обыграл Кузнецова, вышел один на один с Дасаевым.

Финт влево, Ринат среагировал, удар вправо. Точно, низом, в угол.

1:1.

Камп Ноу снова взорвался.

Линекер побежал к трибунам, показал кулак. Болельщики Барселоны орали его имя.

На сорок первой минуте опасный момент у ворот Барселоны. Я отдал передачу Михайличенко, Алексей пробил с линии штрафной — Субисаррета поймал мяч.

Первый тайм закончился 1:1.

* * *

На поле выкатили три Фаворита. Красный, синий, белый. Блестящие, новенькие, с огромными красными бантами на капотах.

Трибуны зашумели. Люди встали, вытягивали шеи, пытаясь разглядеть машины.

Диктор объявил по стадиону:

— Дамы и господа! Сегодня мы разыграем три автомобиля ЗИЛ Фаворит среди наших болельщиков! Ключи вручит капитан сборной СССР и полузащитник Барселоны Ярослав Сергеев!

Меня вызвали на поле. Я быстро переоделся в костюм — темно-синий, идеально сидящий, — и вышел к центральному кругу.

Камп Ноу встретил меня аплодисментами.

Трое счастливчиков стояли рядом с машинами. Мужчина лет сорока, женщина лет тридцати пяти, парень лет двадцати пяти. Все трое улыбались до ушей, не верили своему счастью.

Я подошел к первому. Мужчина был в футболке Барселоны с моим именем на спине. Трясся от волнения.

— Поздравляю, — сказал я по-испански, протягивая ему ключи от красного Фаворита.

Он взял ключи, посмотрел на них, потом на меня, потом снова на ключи. Его глаза наполнились слезами.

— Грасиас… грасиас, Слава… — выдавил он.

Я обнял его, похлопал по спине. Камп Ноу аплодировал.

Телекамеры снимали крупным планом. Фотографы щелкали со всех сторон.

Подошел ко второй победительнице. Женщина в элегантном платье, с укладкой, явно специально оделась для этого события.

— Поздравляю, сеньора, — протянул ей ключи от синего Фаворита.

Она взяла ключи, прижала их к груди, улыбалась, смеялась и плакала одновременно.

— Муйх грасиас! Муйх грасиас!

Я поцеловал ей руку. Она засмеялась громче. Камп Ноу загудел от восторга.

Третий победитель — молодой парень в джинсах и кожаной куртке. Выглядел как рокер. Улыбался широко, уверенно.

— Амиго! — сказал он, когда я протянул ему ключи от белого Фаворита.

— Поздравляю, амиго, — ответил я.

Мы обнялись. Он поднял ключи над головой, закричал что-то восторженное. Камп Ноу взорвался аплодисментами.

Я встал между тремя машинами, помахал рукой трибунам. Сто тысяч человек аплодировали стоя.

Это была реклама. Нативная, красивая, эффективная.

Советские автомобили в Каталонии. Ярослав Сергеев — лицо кампании. Праздник. Эмоции. Счастливые люди.

Телекамеры транслировали это на всю Испанию. Фотографии попадут завтра во все газеты. Рекламная ценность этого момента — огромная.

Я улыбался, махал рукой, чувствуя себя немного цирковым артистом. Но это было честно. Это была благодарность ЗИЛу. Сайкину. Всем, кто помог мне стать тем, кто я есть.

Потом побежал в раздевалку. Переоделся в форму Барселоны. Синяя футболка, синие шорты.

* * *

Второй тайм начался с изменениями в обеих командах.

Малофеев сделал несколько замен. Вместо меня в сборной вышел Протасов. Вместо Лосева Литовченко. Вместо Демьяненко Яремчук. Вместо Яровенко Рац.

А я вышел на поле в форме Барселоны. Вместо Урбано.

Странное, сюрреалистическое ощущение. Сорок пять минут назад я играл против этих парней. Теперь с ними.

Судья дал свисток. Началось.

Матч продолжался в том же духе. Красиво, зрелищно, много финтов, обводок, передач.

На пятидесятой минуте опасный момент у ворот сборной. Я получил мяч на правом фланге, обыграл Яремчука — чувствовал себя немного неловко, обыгрывая партнера по сборной, — прострелил в штрафную.

Линекер пробил головой — Дасаев поймал мяч.

На пятьдесят шестой минуте опасная контратака сборной. Протасов получил мяч на фланге, прострелил в центр. Алейников пробил с поворота — мимо ворот.

На шестидесятом минуте мы вышли вперед.

Шустер протащил мяч через центр, огляделся, увидел меня, открывшегося на правом фланге. Длинная диагональная передача.

Я принял мяч, обработал одним касанием, прошел мимо Бессонова — извини, Володя, — вышел к линии штрафной.

Увидел Линекера, который рвался в штрафную. Прострелил низом, между двух защитников.

Гарри принял мяч, сделал касание влево, уходя от Кузнецова, и пробил в ближний угол.

Дасаев прыгнул, но мяч был точнее.

2:1 в пользу Барселоны.

Камп Ноу взорвался.

Линекер побежал ко мне, обнял, закричал:

— Great pass, Slava!

Я улыбнулся. Передача действительно была хорошая.

На шестьдесят восьмой минуте сборная ответила.

Михайличенко получил мяч в центре поля, обыграл Муньоса и отдал пас Протасову.

Олег, пробил Субисаррета отбил мяч.

Но на добивании первый Алейников.

2:2.

Камп Ноу зааплодировал. Красивая комбинация заслуживала это.

На семьдесят пятой минуте Беланов забил фантастический гол.

Он получил мяч на линии штрафной, развернулся, и как рукой, можно сказать что без разбега положил в левый верхний.

Субисаррета даже не пошевелился.

3:2 в пользу сборной СССР.

Камп Ноу застыл на секунду, потом взорвался аплодисментами. Такой гол нельзя не оценить.

Я хлопал Беланову. Даже играя против него, я не мог не восхититься этим ударом.

НО итогом стала ничья. На гол красавец Игоря я ответл своим чудом. Метров с двадцати трёх, сильно и очень точно. Ринат вытянулся в струнку, но не достал.

Сборная СССР — Барселона 3:3.

Ничья. Но результат был неважен.

Важна была атмосфера. Праздник. Сто тысяч человек, которые пришли посмотреть на футбол как на искусство.

После матча мы обнимались со всеми. Я с парнями из сборной, с партнерами по Барселоне.

— Странно было играть против тебя, — сказал Дасаев, обнимая меня.

— А мне странно было тебе забивать.

Камп Ноу аплодировал стоя. Сто тысяч человек благодарили обе команды за праздник футбола.

Это был хороший вечер.

Глава 5

24 сентября, четверг.

Самолет приземлился в аэропорту Ле Бурже в десять утра. Три часа из Барселоны. Барселона оплатила перелет, организовала встречу, позаботилась обо всем.

Меня встретили представители Даноне. Двое мужчин в деловых костюмах, улыбки профессиональные, рукопожатия крепкие.

— Месье Сергеев, добро пожаловать в Париж! Я Пьер Дюбуа, вице-президент по маркетингу. Это Жан-Марк Лефевр, директор по международным связям.

Переводчица — молодая женщина лет тридцати — шла рядом с блокнотом наготове.

Машина — черный мерседес S-класса — ждала у выхода. Водитель открыл дверь, я сел на заднее сиденье. Дюбуа устроился рядом, Лефевр — на переднем пассажирском.

— Мы очень рады, что вы согласились, — начал Дюбуа через переводчицу. — Все готово к съемкам. Наша команда ждет. Сегодня будет продуктивный день.

Париж за окном был серым, мокрым. Елисейские поля, Триумфальная арка вдали, Эйфелева башня в дымке дождя.

Офис Даноне находился в деловом квартале Дефанс. Современные высотки из стекла и бетона, широкие проспекты. Здание компании — двадцать пять этажей, фасад из тонированного стекла.

Нас провели через холл. Мрамор, хром, огромная стойка ресепшн. Лифт поднял нас на двадцатый этаж.

* * *

Фотосессия началась сразу.

Студия на том же этаже. Белые стены, профессиональное освещение, камеры на штативах. Команда из пяти человек, фотограф, два ассистента, стилист, визажист.

— Месье Сергеев, присаживайтесь, пожалуйста.

Визажистка начала работать. Легкая пудра, чтобы убрать блеск кожи при съемке. Стилист поправил мои волосы, подобрал одежду — спортивная форма Барселоны, чистая, выглаженная.

— Отлично. Теперь на съемочную площадку.

Фотограф, седой француз лет шестидесяти с бородой, был профессионалом. Он не просил улыбаться каждые пять секунд, не суетился. Просто ставил меня в нужные позы, смотрел в видоискатель, щелкал затвором.

— Встаньте здесь. Мяч в руки. Смотрите в камеру. Хорошо.

Щелчок.

— Теперь профиль. Мяч к груди. Взгляд вверх. Отлично.

Щелчок.

— Теперь с продукцией. Вот бутылка молока. Держите естественно. Улыбнитесь. Не широко. Спокойно. Вот так. Превосходно.

Щелчок, щелчок, щелчок.

Час пролетел незаметно. Сменили одежду, теперь просто футболка Барселоны, джинсы. Потом тренировочный костюм. Потом снова форма.

— Теперь видео.

Сценарий был простой. Я выхожу на поле, набиваю мяч, делаю финт, бью по воротам. Гол. Радуюсь. Потом крупный план — достаю из сумки йогурт Даноне, открываю, пробую, улыбаюсь.

— Даноне. Сила чемпионов.

Одна фраза. На французском, на испанском, на английском. Дублей пятнадцать, пока режиссер не остался доволен.

К двум часам съемка закончилась.

— Спасибо, месье Сергеев. Материал отличный. Мы начнем монтаж сегодня же.

Дюбуа пригласил на обед.

— У нас забронирован столик в Ле Жюль Верн. Ресторан на Эйфелевой башне. Лучшая кухня Парижа. Присоединитесь?

Я посмотрел на часы. Половина третьего. У меня было время.

— С удовольствием. Но сначала мне нужно заехать по магазинам. Подарки для семьи.

— Конечно, — кивнул Дюбуа. — Водитель отвезет вас, куда скажете. А к ужину мы пригласили редактора Франс Футбол. Жак Тибер хотел бы взять у вас интервью. Надеюсь, вы не против?

— Нет, все в порядке.

— Отлично. Тогда встречаемся в восемь вечера в ресторане. Водитель заберет вас в половине восьмого.

* * *

Мерседес остановился на улице Сент-Оноре.

Витрины сияли. Картье, Шанель, Эрмес, Ван Клиф энд Арпелс, Диор, Луи Виттон. Бутики выстроились один за другим, фасады отполированы до блеска.

Я вышел из машины.

— Подождите здесь. Я вернусь через час-полтора.

Водитель кивнул.

Я зашел в Картье. Дверь открыл охранник в костюме. Внутри тихо, прохладно, запах дорогого парфюма.

За стойкой стоял консультант — мужчина лет пятидесяти в безупречном костюме, волосы зачесаны назад, тонкие очки на носу.

— Добрый день, месье. Чем могу помочь?

Его английский был с сильным французским акцентом, но понятный.

— Я ищу подарок для жены. Украшение. Белое золото, бриллианты.

Он посмотрел на меня внимательно. Оценивающе. Одежда, часы на руке, уверенность в голосе. Я видел, как он принимает решение — этот клиент может позволить себе дорогие вещи.

— Разумеется. Прошу за мной.

Он провел меня вглубь магазина. Витрины с ювелирными изделиями, мягкое освещение подчеркивает блеск камней. Ожерелья, браслеты, серьги, кольца.

— Вот наша новая коллекция.

Он достал из витрины ожерелье.

— Белое золото восемнадцати каратов. Бриллианты чистоты VVS1, огранка идеальная. Ручная работа наших мастеров. Каждый камень подобран индивидуально.

Я взял ожерелье. Легкое, изящное, бриллианты переливались в свете.

— Сколько?

— Девяносто тысяч франков, сэр.

Он произнес эту сумму спокойно, без паузы. Для него это обычная цена.

— Беру.

Ни секунды колебания. Консультант даже бровью не повел.

— Прекрасный выбор, сэр. Вашей супруге очень повезет. Могу показать что-то еще?

— Да. Браслет. Тоже белое золото. Попроще, но качественное. Для матери.

Он кивнул, открыл другую витрину.

— Вот этот вариант. Белое золото, классический дизайн, небольшие бриллианты по всей длине. Элегантно и сдержанно. Тридцать тысяч франков.

— Подойдет. Беру.

— Отлично. Что-то еще?

— Серьги. С бриллиантами. Для сестры. В районе восемнадцати тысяч.

Он достал несколько пар, я выбрал самые простые по дизайну, но с крупными камнями.

— И запонки. Золото. Для мужчины. Классика.

— Разумеется.

Через десять минут на прилавке лежало четыре коробочки Картье.

— Итого триста шестнадцать тысяч восемьсот франков, сэр. Будете оплачивать картой или наличными?

— Наличными

— Спасибо за покупку, сэр. Позвольте красиво упаковать.

Он исчез в подсобном помещении. Вернулся через пять минут с большим пакетом Картье — красный, фирменный, с ручками из витого шнура. Внутри четыре коробки, каждая обернута лентой.

— Приятно было иметь с вами дело, сэр. Будем рады видеть вас снова.

Я вышел на улицу. Пакет Картье в руке.

Следующая остановка — винный бутик на Рю де ла Пэ. Небольшой магазин, но ассортимент впечатляющий. Полки от пола до потолка, бутылки за стеклом, кондиционер поддерживает нужную температуру.

Продавец — пожилой мужчина с седыми усами — встретил меня у входа.

— Добрый день, месье. Что ищете?

— Кальвадос. Коллекционный. Сорок лет выдержки.

Он кивнул, провел к дальней полке.

— У нас есть Кальвадос Пеи д’Ож 1947 года. Сорок лет выдержки, дубовая бочка, ограниченная серия. Одна из лучших в мире. Двадцать четыре тысячи франков за бутылку.

— Беру. И коньяк. Курвуазье XO Империал.

— Отличный выбор. Десять тысяч восемьсот.

Он упаковал бутылки в деревянные коробки с соломой внутри, потом в фирменные пакеты.

Дальше фотомагазин на Елисейских полях. Большой, три этажа, все возможные модели камер и объективов.

Консультант — молодой парень лет двадцати пяти, явно фанат фототехники — загорелся, когда я спросил про профессиональные камеры.

— У вас есть Никон F4? Новая модель, только вышла?

— Конечно! Вот она. Топовая камера. Электроника, автофокус, моторная протяжка пленки, защита от влаги. Профессиональный уровень. Фотографы Нэшнл Джиогрэфик ею пользуются.

Он доставал камеру из витрины, показывал, объяснял функции. Я слушал вполуха.

— Сколько?

— Пятнадцать тысяч франков. С базовым объективом.

— Беру. И дополнительный объектив. Портретный.

— Никкор 85 мм f/1.4. Лучший портретник на рынке. Девять тысяч.

— Хорошо.

Двадцать четыре тысячи за камеру и объектив. Для отца. Он любит фотографировать, у него дома альбомы со старыми снимками. Теперь у него будет профессиональная техника.

И последнее часы.

Я дошел до Вандомской площади. Бушерон, Пьяже, Бреге. Элитные часовые бутики, каждый произведение искусства.

Я зашел в Брегет. Тихо, приглушенный свет, толстые ковры под ногами. За стойкой консультант — пожилой господин с седыми усами, костюм-тройка, карманные часы на цепочке.

— Добрый день, месье. Чем могу помочь?

— Мужские часы. Классические. Механические. Лучшее, что у вас есть.

Он улыбнулся.

— Вы пришли в правильное место, месье. Брегет это эталон часового искусства с 1775 года. Прошу сюда.

Он провел меня к витрине. Внутри часы, каждые шедевр. Гильошированные циферблаты, тонкие стрелки, механизмы видны сквозь прозрачные задние крышки.

— Вот наша модель Классик. Желтое золото 18 карат, механизм с ручным заводом, гильошированный циферблат, сапфировое стекло. Запас хода сорок часов. Классика в чистом виде.

Он достал часы, положил на бархатную подушечку. Я взял их. Тяжелые, качественные, каждая деталь продумана.

— Сколько?

— Сто шестьдесят восемь тысяч франков, месье.

Ни тени сомнения в его голосе. Для него это нормальная цена за нормальный товар.

— Беру.

— Прекрасный выбор, месье. Позвольте подготовить документы.

Через двадцать минут я вышел с еще одним пакетом. Бреге Классик для отца. За все. За поддержку, за веру, за завод, за Фаворит, за то, что никогда не сомневался.

Водитель помог сложить все пакеты в багажник. Картье, вино, фототехника, Бреге. Итого больше пятисот тысяч франков за три часа.

— В отель, — сказал я. — Плаза Атене.

Барселона забронировала номер на случай, если день затянется. Хороший номер, джуниор-сьют на пятом этаже. Я оставил все пакеты там, принял душ, переоделся в свежую рубашку и костюм.

В половине восьмого водитель забрал меня от отеля.

* * *

Ле Жюль Верн находится на втором уровне Эйфелевой башни. Отдельный лифт только для гостей ресторана, никаких толп туристов. Лифтер в ливрее молча поднял нас наверх.

Ресторан встретил приглушенным светом, белыми скатертями, сиянием хрусталя и серебра. Панорамные окна на весь Париж. Внизу город светился огнями — Сена вьется черной лентой, мосты как светящиеся ожерелья, Триумфальная арка вдали подсвечена прожекторами.

Метрдотель встретил у входа.

— Месье Сергеев? Прошу за мной. Ваши гости уже ждут.

Дюбуа и Лефевр сидели за угловым столиком у окна. С ними был третий мужчина — лет пятидесяти пяти, седые волосы, очки в тонкой оправе, твидовый пиджак. Он встал, когда я подошел.

— Ярослав, позвольте представить — Жак Тибер, главный редактор Франс Футбол.

Мы обменялись рукопожатиями.

— Очень рад познакомиться, — сказал Тибер по-английски, с заметным французским акцентом. — Спасибо, что согласились на встречу.

— Взаимно.

Мы сели. Официант принес меню, толстые папки в кожаных переплетах. Я бегло просмотрел. Все на французском, но переводчица сидела рядом, готовая помочь.

— Рекомендую начать с фуа-гра, — сказал Дюбуа. — Здесь ее готовят превосходно. А на основное утка а ля оранж. Фирменное блюдо шефа.

— Звучит хорошо.

Официант принял заказ. Принес вино, белое бургундское к фуа-гра, красное бордо к утке. Разлил по бокалам.

Дюбуа и Лефевр говорили о планах рекламной кампании, о сроках выхода роликов, о билбордах. Я слушал вполуха, кивал, когда нужно.

Тибер молчал, изучал меня взглядом. Когда принесли фуа-гра, он наконец заговорил.

— Ярослав, если вы не против, я бы хотел задать несколько вопросов. Для материала в журнале.

— Конечно.

Он достал небольшой блокнот, положил на стол.

— Вы в Барселоне уже два с половиной месяца. Как вам там? Как команда Круиффа?

Я отрезал кусок фуа-гра, попробовал. Действительно превосходно. Нежное, тающее во рту.

— Барселона сильная команда. Очень сильная. Круифф строит нечто особенное. Его философия это не просто тактика. Это идеология. Он хочет, чтобы мы играли в футбол будущего.

— Футбол будущего? — Тибер записывал. — Что вы имеете в виду?

— Контроль мяча. Движение. Позиционная игра. Круифф считает, что если мы владеем мячом семьдесят процентов времени, соперник не может забить. Это логично. Но для этого нужна невероятная техника, невероятное понимание игры. Каждый игрок должен уметь все — принять мяч, отдать передачу, сместиться, открыться. Никаких слабых звеньев.

— И у Барселоны это получается?

— Получается. Линекер, Шустер, Заваров, Мигели, Субисаррета, все на очень высоком уровне. Мы только начали сезон, но я вижу потенциал. Эта команда может выиграть все.

Тибер кивнул, записывал.

— Вы сами как себя чувствуете на вершине футбольного мира? Чемпион мира, чемпион Европы, Кубок Чемпионов, Кубок Кубков, обладатель Кубка УЕФА,, трехкратный обладатель Золотого мяча. У вас все титулы, которые только возможны на клубном и сборном уровне.

Я отпил вина. Подумал.

— Это странное чувство. С одной стороны, я горжусь. Я много работал, чтобы достичь этого. С другой стороны… есть ощущение незавершенности.

— Незавершенности?

— Да. Видите ли, есть один турнир, в котором я не могу сыграть. Олимпиада.

Тибер поднял бровь.

— Олимпиада?

— Да. Олимпийские игры в Сеуле, 1988 год. Это единственный крупный турнир, где я не смогу выступить. По регламенту МОК на Олимпиаду допускаются только любители или игроки, которые не участвовали в чемпионатах мира. Я участвовал в двух. Значит, я дисквалифицирован.

— И это вас расстраивает?

— Чертовски несправедливо, — я почувствовал, как в голосе появились нотки раздражения. — Я представляю СССР. Я хочу выиграть для своей страны все возможные трофеи. Мы выиграли чемпионат мира, чемпионат Европы. Олимпийское золото было бы вишенкой на торте. Но я не могу. Из-за бюрократии. Из-за регламента, который не имеет смысла.

Тибер быстро записывал.

— Вы считаете, что правила нужно изменить?

— Конечно. Футбол на Олимпиаде должен быть настоящим футболом. Лучшие игроки мира должны иметь возможность представлять свои страны. Сейчас это турнир второго сорта. Сборная СССР поедет в Сеул без меня, без Протасова, без Беланова, без многих других сильнейших игроков. Это неправильно.

Он кивнул.

— Понимаю вашу точку зрения. Но с другой стороны, Олимпиада всегда была турниром для молодежи, для любителей…

— Ну так я и есть эта самая молодёжь. мне всего 20, хочу напомнить. Фактически я не могу выиграть олимпиаду просто из-за того что слишком хороший футболист. Или взять моих партнеров по Торпедо, братьев Савичевых, Диму Харина, Игоря Добровольского. Всё это молодые парни. Но ни один из них не может сыграть в Сеуле.

Официант забрал пустые тарелки, принес основное блюдо. Утка а ля оранж — золотистая корочка, апельсиновый соус, гарнир из овощей. Запах потрясающий.

Тибер отложил блокнот, взялся за приборы.

— Хорошо. Давайте сменим тему. Вы говорили о футболе будущего, о философии Круиффа. Как вы видите развитие футбола в ближайшие годы?

Я отрезал кусок утки, попробовал. Мясо таяло во рту, соус идеально сбалансирован — сладость апельсина, кислинка, пряности.

— Футбол станет быстрее. Техничнее. Тактически сложнее. Сейчас многие команды играют от обороны — ставят автобус перед воротами, ждут контратаки. Это работает, но это скучно. Зрители хотят видеть голы, атаки, красивый футбол. Команды вроде Барселоны показывают, как надо играть. Владение мячом, движение, комбинации. Это будущее.

— А защита? — спросил Тибер. — Итальянцы, например, построили целую школу на защите. Каттеначчо. Это тоже часть футбола.

— Конечно. Защита важна. Но защита не должна быть самоцелью. Идеальная команда это баланс. Ты контролируешь мяч, создаешь моменты, забиваешь. А когда теряешь мяч, быстро возвращаешь его прессингом. Не откатываешься к своим воротам, а давишь соперника высоко. Так играет Барселона. Так играла сборная Голландии в семьдесят четвертом. Так должны играть все топ-команды.

Дюбуа слушал, кивал.

— Это очень современный подход. Именно поэтому мы хотели вас в нашей кампании. Вы воплощаете будущее футбола.

Тибер вернулся к блокноту.

— Еще один вопрос. Золотой мяч. Вы выиграли его три раза подряд. В этом году снова главный фаворит. Как вы относитесь к этой награде?

— Золотой мяч — это честь. Огромная честь. Но я не играю ради индивидуальных наград. Я играю, чтобы выигрывать трофеи с командой. Чемпионаты, кубки. Золотой мяч — это следствие, а не цель.

— Но вы же понимаете, что четыре Золотых мяча подряд — это исторический рекорд? Никто никогда этого не делал.

— Понимаю. И если я выиграю в этом году, буду рад. Но главная цель — помочь Барселоне выиграть Примеру. И желательно Кубок УЕФА. Может быть, даже Кубок Короля. Вот это важно.

Тибер улыбнулся.

— Скромность украшает чемпиона.

— Это не скромность. Это реальность. Футбол командная игра. Один игрок не выигрывает трофеи. Команда выигрывает.

Мы доели основное блюдо. Официант принес десерт, крем-брюле, тарт татен,мусс из темного шоколада. Кофе.

Разговор стал более неформальным. Тибер рассказывал о редакции Франс Футбол, о том, как выбирают обладателя Золотого мяча, какие критерии важны. Дюбуа говорил о планах Даноне на азиатском рынке. Лефевр шутил про французскую бюрократию.

Я слушал, отвечал, когда нужно. Но мысли были в другом месте.

Париж за окном сверкал огнями. Эйфелева башня подсвечена прожекторами, каждые пять минут на ней зажигались тысячи маленьких лампочек — световое шоу для туристов. Сена текла внизу, темная, спокойная, мосты отражались в воде.

Красивый город. Богатый город. Город, где восемьдесят тысяч долларов — это просто покупки за один день.

Я подумал о доме, само собой это Россия, Потом о Барселоне. О том, как сильно изменилась моя жизнь за последние четыре года.

Четыре года назад я играл на стадионе юных пионеров во Мценске и вместе с Колькой покупал пирожки в третьей столовой в минуте от нашего с ним двора. Пирожки кстати были вкусные, тут лукавить не буду.

Сейчас я сижу в ресторане на Эйфелевой башне. Только что потратил восемьдесят тысяч долларов на подарки. У меня контракт с Барселоной на миллион двести тысяч долларов в год. Рекламный контракт с Даноне на полмиллиона. Контракт с Адидасом. Я чемпион мира, чемпион Европы, трехкратный обладатель Золотого мяча.

И всё это я сделал будучи игроком сборной СССР, не убегая из страны в погоне за длинным долларом а абсолютно легально. Я не вычеркнут из нашего спорта а наоборот его гордость.

Звучит как сказка.

Но это реальность. Моя реальность.

— Ярослав? — голос Тибера вернул меня в настоящее. — Все в порядке?

— Да, извините. Задумался.

Он улыбнулся.

— Понимаю. Долгий день. Спасибо за интервью. Материал выйдет в ноябрьском номере.

— Пожалуйста.

Мы закончили кофе. Дюбуа оплатил счет, я даже не видел сумму, но подозреваю, что ужин на четверых в Ле Жюль Верн стоит прилично.

Мы спустились на лифте. Внизу ждали машины. Дюбуа и Лефевр уехали на одной, Тибер на другой. Мне вызвали такси до отеля.

— До свидания, Ярослав, — сказал Дюбуа на прощание. — Увидимся на презентации рекламной кампании в ноябре.

— До свидания.

Такси довезло меня до Плаза Атене за пятнадцать минут. Я поднялся в номер, собрал вещи, взял все пакеты с покупками.

Через час я был в аэропорту Ле Бурже. Самолет ждал. Я поднялся на борт, устроился в кресле. Взлет плавный, Париж внизу превратился в россыпь огней.

Три часа полета. Я смотрел в иллюминатор, думал о прошедшем дне.

Съемки для Даноне. Шопинг на полмиллиона франков. Ужин на Эйфелевой башне. Интервью с Тибером.

Один день в Париже. Обычный рабочий день для Ярослава Сергеева, футболиста Барселоны, трехкратного обладателя Золотого мяча.

Странно. Нереально. Но это моя жизнь.

В девять вечера самолет приземлился в Барселоне. Машина отвезла меня домой. Катя встретила в прихожей.

— Ну как?

Я достал коробочку Картье. Она открыла, ахнула.

— Слава… это же…

— Примерь.

Она надела ожерелье. Бриллианты заиграли на ее шее.

— Тебе идет.

Она обняла меня.

— Спасибо.

Я обнял ее в ответ. Подумал о разговоре с Тибером. О футболе будущего. Об Олимпиаде, на которую я не смогу поехать. О четвертом Золотом мяче.

Все это важно. Все это часть моей карьеры.

Но вот она, Катя, с бриллиантовым ожерельем на шее и счастливыми глазами — это тоже важно. Может быть, даже важнее.

Футбол — это моя работа. Моя страсть. Моя жизнь.

Но семья — это то, ради чего все это имеет смысл.

Глава 6

26 сентября. Суббота. Бильбао.

Баскский город встретил нас утренним туманом, поднимавшимся от залива. Автобус ехал по узким улочкам старого Бильбао, мимо разноцветных фасадов, пинчо-баров, уже в девять утра полных пожилых басков с бокалами чаколи. Город просыпался медленно, тяжело, как старый боксер перед последним раундом.

Я смотрел в окно и вспоминал рассказы Круиффа о басках. О том, что Athletic Bilbao — не просто клуб. Это политика, идентичность, манифест. Они играют только басками. Никаких легионеров. Только свои. Дети этой земли, говорящие на эускера, выросшие на этих холмах.

Такая политика делает их слабее на бумаге. Но сильнее духом. Потому что каждый игрок Athletic — это больше, чем футболист. Это символ сопротивления, символ баскской гордости, символ того, что маленькая нация может противостоять империям.

И сегодня мы, Барселона, другая команда с другой политикой, но тоже символ сопротивления Мадриду, должны были играть против них. Две команды, которые больше, чем клубы. Две истории противостояния центральной власти.

Стадион Сан-Мамес встретил нас ревом. Сорок тысяч басков в бело-красном, флаги, барабаны, дым файеров. Атмосфера плотная, вязкая, агрессивная. Трибуны гудели как улей, готовый атаковать. На транспарантах я увидел надписи на эускера, языке, который не похож ни на один европейский. Чужой, древний, непонятный.

«Athletic! Athletic!» — гремело с трибун. «¡Aupa Athletic!» — кричали болельщики, поднимая вверх бело-красные шарфы.

Мы вышли на разминку. Свист начался сразу, как только я коснулся мяча. Каждое мое касание сопровождалось свистом и гиканьем. Мигели подошел ко мне во время разминки, похлопал по плечу.

— Не обращай внимания. Здесь всегда так. Самые горячие болельщики в Испании. Они свистят всем, кто не баск.

— Я не против свиста, — ответил я. — Просто атмосфера… плотная.

— Да. Здесь так. Сан-Мамес — это крепость. Мало кто здесь выигрывает.

Круифф собрал нас в раздевалке перед выходом. Он стоял в центре, руки за спиной, спокойный и сосредоточенный.

— Господа, они будут играть жестко. Это Бильбао. Это баски. Они дерутся до конца. Каждый игровой эпизод это война. Они не отступят. Они будут бить в ноги, локти, плечи. Это их футбол. Это их дом.

Он посмотрел на каждого из нас.

— Не поддавайтесь на провокации. Играем дисциплинированно, спокойно. Контролируем мяч, создаем моменты, забиваем. Все просто. Не давайте им затянуть вас в драку. Играем в футбол, а не в регби.

Мы кивнули.

— Бернд, ты сегодня главный в атаке, дирижёр. Контролируй темп. Сергеев, Линекер — двигайтесь, ищите пространство. Муньос, Карраско, вам придётся таскать рояль.И главное это терпение и спокойствие.

26 сентября 1987 года. Суббота. 17:00. Бильбао, Страна Басков. Стадион Сан-Мамес. Ясно, +19 градусов. 40 000 зрителей.

Чемпионат Испании 1987/88. Пятый тур.

Атлетик Бильбао: Андони Биуррун, Айарса, Андриньуа, Феррейра, Хосеба Агирре, Элгесабаль, Гальего, Пачи Салинас, Уртуби, Арготе, Уральде.

Тренер: Говард Кендалл.

БАРСЕЛОНА: Андони Субисаррета, Херардо, Моратайя, Мигели (к), Маноло, Кальдере, Бернд Шустер, Виктор Муньос, Гари Линекер, Ярослав Сергеев, Карраско.

Тренер: Йохан Круифф.

Судья дал свисток.

С первых секунд Атлетик прессинговал высоко, агрессивно. Не давал разыграть мяч, накрывал защитников, бросался в стыки. Жестко, грубо, на грани фола. Я видел, как Андриньуа летает по флангу, как Уртуби давит Мигели в центре. Баски играли так, словно это финал чемпионата мира, а не матч чемпионата Испании.

И на второй минуте случилось то, чего мы боялись больше всего. Их план на игру сработал.

Хосеба Агирре получил мяч на правом фланге после длинного паса Гальего. Кальдере бросился на перехват, но Агирре уже обработал мяч и оценил ситуацию. Прострел, Феррейра принимает мяч и тут же сбрасывает его назад под удар Агирре. Тот в касание бъёт по воротам и делает это очень точно! Субисаррета вытянулся в струнку, но мяч от штанги влетел в сетку

1:0.

Вторая минута. Баски повели.

Сан-Мамес взорвался. Сорок тысяч голосов слились в один рев, настолько мощный, что я почувствовал, как стадион дрожит под ногами. Агирре побежал к угловому флагу, раскинув руки, на него навалились партнеры. Трибуны прыгали, кричали, плакали от радости.

На третьей минуте Андриньуа влетел в меня, когда я принял мяч на правом фланге. Кость в кость, никакой попытки сыграть в мяч. Я упал, покатился по газону. Боль в лодыжке, острая, жгучая. Я схватился за ногу, зажмурился.

Судья свистнул штрафной, но карточки не показал. Андриньуа протянул руку, помогая подняться. Я встал сам, отмахнулся от его руки. Он усмехнулся.

— Спокойно, — сказал Мигели, подбегая. — Не поддавайся. Они хотят тебя вывести из себя.

Я кивнул, разминая лодыжку. Боль постепенно утихала. Ничего серьезного. Просто ушиб.

На восьмой минуте опять. Я получил мяч справа, попытался развернуться, Андриньуа снес меня плечом. Грубо, цинично, снова в тело а не в мяч. Я полетел в сторону, приземлился на бок. Судья свистнул, наконец показал желтую карточку.

Андриньуа пожал плечами, отошел. На его лице не было ни капли раскаяния. Это была его работа. Останавливать меня любой ценой.

Баски не отпускали. Каждый розыгрыш борьба. Каждое касание противостояние. Они играли как в последний раз. Хотели, чтобы мы потеряли контроль, начали нервничать, ошибаться.

Но мы были готовы к тому что нужно играть через боль, вопреки давлению и агрессии. Контролировать мяч, передавать, двигаться, искать момент.

На пятнадцатой минуте я получил мяч в центре поля от Виктора Муньоса. Передо мной Элгесабаль и Пачи Салинас. Обыграл первого финтом, от второго ушёл рывком. Увидел Линекера, открывшегося между защитников. Отдал пас под удар. Гарри пробил с двенадцати метров мимо, метра на полтора. Отвратительное завершение шикарной комбинации. Игроки его уровня в такой ситуации по воротам обязаны попадать с закрытыми глазами и после 10 бокалов гиннеса.

На двадцать третьей минуте Шустер протащил мяч через центр, обыграл Гальего, вышел на ударную позицию. Пробил с двадцати метров, сильно но точно в Биурруна. Вратарь Атлетика поймал мяч намертво.

Первый тайм проходил в плотной борьбе. Мы владели мячом больше, но баски оборонялись яростно, самоотверженно.

На тридцать восьмой минуте Карраско получил мяч на левом фланге, обыграл Уральде, навесил в штрафную. Я пробил головой, но Биуррун в прыжке отбил кулаками. Угловой.

Шустер подошел бить угловой. Навесил в штрафную,Мигели выпрыгнул выше всех, пробил головой… снова мимо, чуть выше перекладины!

Первый тайм закончился 1:0 в пользу басков. Мы создали несколько хороших моментов, но вратарь Биуррун был надежен, а защита Атлетика играла жестко и компактно.

* * *

Второй тайм начался с наших атак. Мы давили, владели мячом, создавали моменты.

На пятидесятой минуте Линекер получил пас от Клоса в штрафной, развернулся, пробил, Биуррун в броске отбил. Невероятный сейв.

На пятьдесят седьмой минуте Круифф сделал замену. Урбано вместо Клоса. Нужно было больше движения в атаке.

Шестьдесят пятая минута. Я получил мяч справа, обыграл Андриньуа, вышел к штрафной, увидел Линекера в центре. Прострелил низом, точно, под удар. Гарри пробил с десяти метров, но Биуррун прыгнул вправо и кулаком выбил мяч на угловой. Невероятный сейв. Я видел, как Линекер ударил кулаком по газону от злости.

— Черт! — крикнул он.

Семьдесят вторая минута. Шустер получил пас от Виктора Муньоса в центре поля, протащил мяч метров двадцать, расталкивая защитников, вышел на ударную позицию. Пробил с линии штрафной, мяч полетел как снаряд, с огромной силой, но прошел в сантиметрах от штанги. Биуррун даже не дернулся, просто проводил мяч взглядом. Слишком далеко.

На семьдесят девятой минуте Атлетик сделал замену Арготе сошел, на его место вышел Сарриугарте. Свежие силы в оборону.

Восьмидесятая минута. Карраско получил мяч на левом фланге, обыграл Айарсу, прострелил в штрафную. Мой удар головой в угол и Биуррун в невероятном прыжке достал мяч кончиками пальцев, перевел на угловой. Трибуны ликовали.

— Еще! Давим! — крикнул Круифф с бровки.

Восемьдесят третья минута.

Фол на Шустере метрах в двадцати от ворот. Штрафной. Позиция удобная, чуть правее центра. Идеальная позиция для Бернда.

Он и подошёл к мячу. Шустер отошел на несколько шагов. Посмотрел на ворота, на стенку, на вратаря. Я видел его состояние. Он дышал ровно, спокойно. Разбежался.

Удар был технически идеальным. Мяч полетел с вращением, обогнул стенку справа, начал снижаться и закручиваться в дальний угол. Красивая траектория, почти параболическая. Биуррун прыгнул, вытянулся всем телом, пальцы почти коснулись мяча, но почти не считается. Попадание на все деньги,точненько в девятку!

1:1!

Мы бросились к Бернду. Обнимали, кричали, прыгали. Сан-Мамес притих — сорок тысяч басков замолчали разом, как будто кто-то выключил звук. Только наша скамейка орала, прыгала, радовалась.

— Да! — орал Шустер, стоя на коленях посреди поля. — Да, вашу мать!

Я помог ему подняться, обнял. Он был мокрый от пота, дышал тяжело, но улыбался.

— Красота, — сказал я.

— Еще какая!

Семь минут до конца. Обе команды пытались вырвать победу. Атлетик бросился вперед, оставляя пространство в обороне. Мы контратаковали, но баски отбивались отчаянно, самоотверженно, и очень страстно

Девяностая минута. Я получил пас от Муньоса на правом фланге, рванул вперед, чувствуя усталость в ногах, но заставил себя ускориться. Навесил на Линекера в центр штрафной. Гарри прыгнул, пробил головой, мимо, над перекладиной. Сантиметры. Он упал на газон, закрыл лицо руками.

Финальный свисток.

1:1. Ничья в Бильбао.

Я упал на газон, руки на коленях, дышал тяжело. Каждая мышца болела. Каждый удар, каждый фол напоминал о себе болью. Но мы не проиграли. Не проиграли в Сан-Мамесе, где мало кто выигрывает.

В раздевалке Круифф был не слишком доволен, но и разозлённым я его бы его не назвал.

— Могли выиграть. Моменты были. Но ничья в Бильбао — это нормально. Здесь мало кто выигрывает. Даже Реал здесь проигрывает. Отдохните. Сегодня мы это заслужили

* * *

30 сентября. Среда. Лиссабон.

Estadio do Restelo оказался уютным, почти домашним стадионом. Небольшой, двадцать тысяч максимум, трибуны близко к полю. Португальцы заполнили его почти полностью — тысяч восемнадцать, может быть. Бело-голубые шарфы, флаги Белененсеша, баннеры с надписями на португальском.

Лиссабон встретил нас теплом и солнцем. После баскурского холода и агрессии это был глоток свежего воздуха. Португальцы болели страстно, но без злобы. Они понимали, что после разгрома 3:0 в Барселоне шансов практически нет. Но все равно пришли поддержать свою команду.

Круифф ротировал состав. Я и Линекер на скамейке. Играли Урбано, Роберт, Карраско. Резерв получал время, основа отдыхала. Логика понятная — впереди чемпионат Испании, впереди следующий раунд Кубка УЕФА.

— Первый матч выиграли три-ноль, — сказал Круифф в раздевалке. — Задача простая — не проиграть крупно. Играем спокойно, контролируем мяч, не рискуем. Урбано, Роберт — покажите себя. Это ваш шанс.

30 сентября 1987 года. Среда. 20:00. Лиссабон, Португалия. Стадион Эштадиу ду Рештелу. Ясно, +21 градус. 18 000 зрителей.

Кубок УЕФА 1987/88. Первый раунд, ответный матч.

ОС БЕЛЕНЕНСЕШ: Жоржи Мартинш, Собринью, Жозе Антониу, Тейшейра, Артур, Жуанику, Жайме, Паулу Монтейру, Чикинью Конде, Младенов, Мапуата.

Тренер: Мариньо.

БАРСЕЛОНА: Андони Субисаррета, Херардо, Моратайя, Мигели (к), Хулио Альберто, Урбано, Роберт, Бернд Шустер, Виктор Муньос, Клос, Карраско.

Тренер: Йохан Круифф.

Игра началась осторожно, почти вяло. Белененсеш понимал, что шансов мало, нужно отыграть три мяча. Но они пытались. Прессинговали, бросались в борьбу, создавали моменты, играли с отчаянием команды, которой нечего терять.

Седьмая минута. Мапуата получил мяч на левом фланге, ускорился. Херардо попытался его остановить но порутгалец обыграл его каким-то парадоксально дешёвым финтом. Затем он режет угол, входит в штрафную и отдаёт под удар Младенову. Рывок Младенова, Мигели и Моратайя считают португальских ворон и болгарин метров с пяти расстреливает Андони. Тот вообще не мог ничего сделать. повел.

Трибуны взорвались от радости. Восемнадцать тысяч человек орали, прыгали, махали флагами, обнимались. На трибунах развернули огромный баннер: «Белененсеш никогда не сдается!»

Круифф нервничал на скамейке. Я сидел рядом, смотрел на игру. Урбано и Роберт старались, бегали, пытались создавать моменты. Но чего-то не хватало. Мы не контролировали игру так, как должны были. Португальцы давили, верили, играли с огнем.

На девятой минуте Тейшейра получил желтую карточку за грубый фол на Викторе Муньосе. Судья был строг.

На тринадцатой минуте желтую заработал Моратайя за задержку Чикинью Конде. Игра становилась жесткой.

Первый тайм проходил в борьбе. Белененсеш создал еще два опасных момента, на двадцать первой минуте Жайме пробил с линии штрафной, Субисаррета поймал намертво. На тридцать второй Мапуата опять прошел по флангу, прострелил и мяч в итоге так никому и не достался и ушёл за боковую ни мы ни португальцы его даже не коснулись

Мы пытались ответить. На двадцать пятой минуте Шустер протащил мяч через центр, отдал Урбано. Тот пробил с линии штрафной, мимо! На тридцать седьмой Карраско навесил в штрафную, Роберт пробил головой — Мартинш поймал.

Первый тайм закончился 1:0. В раздевалке Круифф был недоволен.

— Так нельзя. Они создают моменты, а мы нет. Слишком мало движения, слишком предсказуемые передачи. Я не этого жду от мегодняшего матча! Да, у нас сегодня атака можно сказать экспериментальная, но это не повод играть так слабо! Наоборот, я дал шанс резервистам показать себя! И где это? Не заставляйте меня разочаровываться в моих решениях

* * *

Второй тайм в нашем исполнении начался так же вяло. Белененсеш продолжал давить, мы продолжали оборонятся.

На пятьдесят четой минуте португальцы сделали замену, Артур сошел, на его место вышел Луиш Рейна. Свежие силы в оборону.

На пятьдесят третьей минуте Мапуата опять прошел по левому флангу, прострелил в штрафную — Субисаррета поймал мяч, но как-то нервно. Потом он еще и выговорил своим защитникам. Видно было, что и он недоволен игрой нашей обороны.

Шестидесятая минута. Счет не менялся. Круифф посмотрел на меня, затем на Линекера.

— Разминайтесь. Оба, — ага, эксперименты кончились.

Я встал, начал разминаться вдоль бровки, делая махи ногами, растягивая мышцы. Линекер присоединился, делал выпады, приседания. Трибуны заметили нас, загудели громче. Они знали, что сейчас игра изменится.

Шестьдесят третья минута. Судья остановил игру. Замены. Я вместо Урбано. Линекер вместо Роберта.

Когда я выходил на поле, португальские болельщики засвистели, ожидаемо Они видели меня в первом матче, да и в принципе знают что я могу сделать с их командой. Надо соответствовать.

* * *

И как-то так получилось, что оставшиеся 30 минут матча в Лиссабоне превратились в один сплошной бенефис Ярослава Сергеева. То ли португальцы наелись, то ли свет Луны очень удачно отразился от болотных газов Венеры, то ли я сегодня встал с той ноги, но эти 30 минут стали одними из самых легких в моей футбольной карьере. Притом под легкостью я понимаю не простоту, с которой я разбирался с португальцами, не разницу в классе, а легкость движения и принятия решений. Вот я буквально летал по полю, порхал как бабочка. И как же здорово то, что и жалить как пчела у меня в этот вечер тоже получилось.

Ну а началось все буквально в первой же атаке после моего появления на поле. Приём мяча в центре поля после паса Шустера. На коротке обыгрываюсь с Клосом. А дальше — держите меня семеро. Прохожу Жайме на скорости, ухожу от Луиша Рейны, вижу, что сразу два португальских защитника буквально летят на меня с явными намерениями закончить мой прорыв нарушением правил, поэтому бью с разворота метров с двадцати двух.

Вратарь Белененсеша прыгает, но не дотягивается. Мяч уподобился радиоуправляемому снаряду, который по идеальной траектории обогнул руки Мартинша и вонзился точно в левый верхний угол.

1:1.

Домашние трибуны взорвались проклятиями, а мне на спину посыпался град восторженных ударов от моих партнёров по команде.

А через пять минут Гарри летит на газон после того, как его сбил Жайме в метре от штрафной.

Я взял мяч. Разбег, удар. И повторение пройденного. Стенка вроде бы есть но это так, формальность. Мартинш прыгает вправо, пальцы тянутся к мячу, но снаряд уже влетает в тот же левый верхний угол.

2:1. Барселона выходит вперёд!

А ещё через три минуты мы забиваем третий. Шустер отдаёт мне на линии штрафной. Можно отдать обратный пас. Можно попытаться вывести на ударную позицию Линекера. Тем более, что Гарри умеет играть в стиле Протасова. И вот эта бульдожья схватка во вратарской, это его стихия тоже.

Но я включаю режим максимально эффектного и эффективного дриблинга без скорости. Финт, ещё один, другой, третий, четвёртый, пятый. И всего я продвинулся, если говорить о расстоянии, совсем чуть-чуть метра на два-три. Но при этом микроконтроль мяча и количество касаний просто зашкаливали, и в результате четырёх португальцев я обыграл буквально на носовом платке, а затем без разбега, в стиле Сократеса, как рукой положил мяч в ворота.

И да, это снова левый верхний угол. Мартинш, у тебя сегодня в этой девятке нарисована моя персональная мишень. И именно в неё я раз за разом попадаю без каких-либо помех, препятствий и проблем.

3:1. Получите и распишитесь.

Собственно, именно этот счёт и запечатлел финальный свисток. Эксперимент Круиффа по игре без меня и Гарри — ну и само собой нужно держать в уме отсутствие Заварова — можно сказать, провалился. Но в любом случае Барселона победила. И мы без каких-либо проблем прошли в следующий раунд.

* * *

Ну а следом у нас 1/16 финала кубка УЕФА. и там, барабанная дробь…

Динамо Киев, мать его!

Киевское Динамо, прошедшее в первом раунде швейцарский Гроссхоппер с общим счетом 6:0. В Цюрихе украинцы выиграли 3:0, дважды отличился Игорь Беланов, находящийся в фантастической форме и один забил Алексей Михайличенко. В ответном матче в Киеве Беланов и вовсе сделал хет-трик. Три гола за один матч. 3:0. Итого 6:0 по сумме двух встреч. Теннисная победа Динамо в двух сетах.

Грозная команда Валерия Лобановского. Футбольная машина, построенная на науке, математике, системе. Один из лучших клубов Старого Света на текущий момент. Серебряный призер прошлого чемпионата Советского Союза, уступивший золото только нам, Торпедо. Команда, которая играет в прессинг, контроль, комбинации. Команда, в которой нет звезд но есть звездная система.

И теперь Динамо выходило на Барселону.

Для меня это был особенный матч. Первый раз, когда я в футболке Барселоны буду играть против советского клуба. Против команды, против которой я играл в черно-белых цветах Торпедо. Против Беланова, против Михайличенко, против Блохина, против Демьяненко, против тех, кто в каждой игре против моей бывшей команды делал максимум.

Это был первый такой матч. Но наверняка не последний.

Потому что советский футбол сейчас это лучший футбол мира. Советские клубы на подъеме, на пике своей силы. Торпедо, пусть и лишившись меня и Заварова, все равно остается одним из сильнейших, если не сильнейшим клубом Европы. А есть еще Динамо Киев и Спартак, вечный мастер комбинационного футбола, команда техники и красоты. И целая когорта команд у которых труба пониже и дым пожиже но это всё равно хай класс для Европы, Зенит, вся динамовская система, Днепр.

Советский футбол это сила. Это система. Это школа, которая растит талантов с детства. Это стадионы, пусть и с далеко не идеальными газонами но заполненные сотней тысяч болельщиков. Это страсть, огонь, желание побеждать. Сейчас мы лучшие.

И если ты хочешь доминировать в Европе, если ты хочешь побеждать, тебе придется бить советские клубы. Это неизбежность. Это закон сегодняшнего дня. Потому что именно советские команды сейчас задают тон, определяют стандарт, показывают, каким должен быть настоящий футбол.

Ну что ж. Раз я играю за Барселону, придется бить своих. Придется выходить против команды из СССР. Против Динамо Киев. Против Беланова, Демьяненко и Михайличенко.

Это будет странно. Непривычно. И очень интересно.

Первый матч в Барселоне, двадцать первого октября. Ответный в Киеве, четвертого ноября. Два очень сложных матча. Динамо один из сильнейших клубов Европы. Лобановский — один из лучших тренеров мира.

Двадцать первого октября на Камп Ноу я впервые в жизни выйду на поле против команды из СССР. В сине-гранатовых цветах Барселоны. Против киевского Динамо.

Будет не просто трудно а чертовски трудно. Но без этого никуда

Глава 7

4 октября 1987 года. Воскресенье. Москва.

Странное это чувство — сидеть на трибуне и смотреть, как твоя бывшая команда выходит на поле.

Лужники гудели. Девяносто тысяч человек пришли на дерби Торпедо — Спартак. Главный матч осени. Чемпион страны против вечного претендента. Стрельцов против Бескова. Протасов против Родионова.

А я сидел на центральной трибуне, в секторе для почётных гостей, и смотрел на всё это со стороны.

Рядом в ложе почётных гостей Симонян, само собой что председатель федерации футбола СССР присутсвует на этом матче, товарищ Грамов, самый главный начальник всего советского сопрта и мои родители, которые ради этого матча, хотя на самом деле ради меня приехали из Мценска. Нагруди отца по праздничному ярко сверкает звезда героя соц. труда.

Буквально на прошлой неделе на ЗиЛе прошла волна награждений за Фаворит, и отец стал одним из главных триумфаторов этого действия.

Еще бы, снова братская Китайская Народная Республика подписала соглашение о покупке аж ста тысяч машинокомплектов и строительство нового завода в Чанчуне, в этой колыбели китайского автопрома.

По планам уже к началу девяностых этот завод, притом в формате совместного предприятия, заработает на всю свою предполагаемую мощность и поедут китайско-советские фавориты по дорогам поднебесной и не только.

Собственно именно из-за китайцев отца и наградили так щедро, Фаворит занимает особое место в планах нашего рукодства и совсем скоро мой дражайший родитель полетит в Китай, помогать тамошним товарищам в строительстве завода. Ну а пока мы с ним смотрим футбол.

Ещё полгода назад я бы вышел на это поле в чёрно-белой форме Торпедо. Капитанская повязка на руке. Стадион скандирует моё имя. Мяч слушается, ноги несут, голова работает. Всё привычно, всё родное.

А сейчас я в штатском. В хорошем испанском пиджаке, который Катя купила мне в Барселоне. Сижу и смотрю.

Команды вышли на поле. Торпедо в белом, Спартак в красном. Классика.

Я сразу нашёл глазами Протасова. Олег разминался в центре поля, делал короткие рывки, растягивал мышцы. Рядом с ним Литовченко, Гена что-то говорил ему, показывал руками. Наверное, обсуждали какую-то комбинацию.

Эта связка работала и без меня. Работала отлично. Днепропетровские ребята понимали друг друга с полуслова. Протасов — острие, Литовченко — подносчик снарядов. Классическое распределение ролей.

Спартак тоже выглядел мощно. Дасаев в воротах — лучший вратарь страны, а может, и мира. Черенков в центре — мозг команды, художник. И Родионов впереди — голодный, злой, опасный.

Судья Спирин дал свисток.

4 октября 1987 года. Воскресенье. 18:00. Москва. Центральный стадион имени В. И. Ленина. Облачно, +11 градусов. 90 000 зрителей.

Чемпионат СССР 1987. Высшая лига.

ТОРПЕДО (Москва):

Харин, Пригода, Ковач, Горлукович (к), Шавейко, Литовченко, Ю. Савичев, Н. Савичев, Рудаков, Добровольский, Протасов.

Тренер: Эдуард Стрельцов.

СПАРТАК (Москва):Дасаев (к), Суров, Суслопаров, Хидиятуллин, Бубнов, Мостовой, Е. Кузнецов, Бокий, Шмаров, Черенков, Родионов.

Тренер: Константин Бесков.

С первых минут стало понятно, что матч будет жарким. Спартак начал агрессивно, прессингуя высоко, не давая Торпедо разыграть мяч от ворот. Бесков, видимо, решил задавить чемпиона с первых минут.

Но Торпедо держалось. ГОрлукович, свежеиспеченный капитан, командовал обороной, И он же был самым активным и полезным в оборонительной линии. выносил всё из штрафной, Харин уверенно играл на выходах.

На пятнадцатой минуте Спартак создал первый опасный момент. Черенков получил мяч в центре, развернулся, отдал на Родионова. Сергей пробил с ходу, Харин в броске перевёл на угловой.

Девяносто тысяч выдохнули.

Я смотрел на Торпедо и понимал: команда изменилась. Без меня и Заварова она стала другой. Не хуже, не лучше, просто другой. Больше прагматизма, меньше импровизации. Стрельцов перестроил игру под Протасова и Литовченко. Вся атака шла через них.

И На двадцатой минуте Торпедо открыло счёт.

Литовченко подобрал мяч в центре поля после неудачного выноса Бубнова. Поднял голову, увидел Протасова, открывшегося между защитниками. Передача низом, точно, между Бубой и Вагизом.

Олег принял мяч, ушёл от подката Сани и своим классическим немного корявым ударом пробил Дасаева. У Олега всё так. Красоты немного а вот эффективность высочайшая.

1:0.

Чёрно-белая волна захлестнула трибуны. Торпедовские болельщики орали, прыгали, обнимались. Протасов побежал к угловому флажку, раскинув руки. На него навалились партнёры.

Я поймал себя на том, что тоже вскочил. Тоже ору. Тоже радуюсь.

Отец посмотрел на меня с улыбкой

— Скучаешь по команде?

— конечно, — признался я. — Это же Торпедо.

— Ты теперь каталонец.

— Да,но Торпедо это навсегда. Но Торпедо — это навсегда. Краем глаза я увидел что Иванов, а Валентин Козьмич тоже здесь в ложе почётных гостей, услышал мою фразу и буквально расплылся в лучбке. Вот буквально, помощник Эдуарда Васильевича в этот момент выглядел как кот объевшийся сметаны, добрый и оооочень довольный.

Спартак бросился отыгрываться. Бесков что-то кричал с бровки, игроки прибавили в движении. Черенков стал опускаться глубже, забирать мяч у защитников, разгонять атаки.

На тридцать второй минуте Родионов сравнял.

Шмаров прошёл по правому флангу, навесил в штрафную. Родионов выпрыгнул выше Ковача и головой отправил мяч в угол. Дима почти спас, но удар у Сереги получился слишком точный.

1:1.

Теперь уже красно-белая радость захлестнула Лужники. Спартаковские болельщики отвечали торпедовским — шум на шум, песня на песню.

Так и ушли на перерыв — 1:1.

Второй тайм начался с атак Торпедо. Стрельцов, видимо, сказал что-то правильное в раздевалке. Команда прибавила в движении, в агрессии.

На пятьдесят пятой минуте Литовченко прошёл по левому флангу, обыграл Сурова, прострелил в штрафную. Протасов в падении дотянулся до мяча и переправил его в ворота.

2:1.

Снова Протасов. Снова сист Литовченко. Украинская связка работала как часы.

Я смотрел на Олега и думал: он сейчас в лучшей форме в своей жизни. Голодный, злой, быстрый. Забивает в каждом матче. Если так продолжится, он станет лучшим бомбардиром чемпионата.

Но Спартак не сдавался. Бесков выпустил свежих игроков, перестроил схему. Красно-белые навалились на ворота Харина.

На семьдесят восьмой минуте Торпедо не справилось с угловым. Мяч заметался по штрафной, кто-то выбил его на линию. Родионов оказался первым на подборе и в касание отправил мяч в сетку.

2:2.

Снова Родионов. Два гола за матч. Дубль на дубль — Протасов против Родионова.

Последние десять минут обе команды пытались вырвать победу. Моменты были и у тех, и у других. На восемьдесят пятой Протасов выскочил один на один с Дасаевым, но Ринат в невероятном броске отбил. На восемьдесят восьмой Черенков закрутил штрафной в обход стенки — Харин вытащил из-под перекладины.

Финальный свисток. 2:2.

Ничья в дерби. Справедливый результат.

После матча я спустился к торпедовской раздевалке. Охранники узнали меня, пропустили без вопросов. Для них я всё ещё был Сергеевым, капитаном Торпедо.

В раздевалке было шумно. Игроки переодевались, обсуждали матч, подначивали друг друга. Пахло потом, линиментом, мокрой травой.

Первым меня увидел Протасов.

— Славка! — он бросился обнимать меня, мокрый, потный, счастливый. — Ты видел?

— Видел, — я обнял его в ответ. — Красавец. Оба мяча — класс.

— Жаль, не выиграли. Ринат монстр. На восемьдесят пятой я уже праздновал…

— Я видел. Бывает.

Подошёл Литовченко, пожал руку:

— Привет, капитан. Как Испания?

— Тепло. Апельсины. Море.

— Завидую.

— Не завидуй. Скоро сам узнаешь.

Гена усмехнулся. Он знал, что я прав. Рано или поздно европейские клубы придут и за ним.

Потом подошли остальные — Савичевы, Пригода, Харин, Добровольский. Все рады были меня видеть. Хлопали по плечу, расспрашивали про Барселону, про Круиффа, про Линекера.

И тутя увидел Стрельцова

Эдуард Анатольевич постарел за эти месяцы. Или мне так показалось. Морщины стали глубже, волосы седее. Тренерская работа выматывает.

Но глаза были те же — умные, добрые, с хитринкой.

— Слава, — он подошёл, обнял меня. — Рад тебя видеть.

— Эдуард Анатольевич. Хороший матч.

— Могли выиграть. Должны были выиграть. Но Спартак есть Спартак

— Зато команда в прядке

— В порядке, — Стрельцов кивнул. — Но без тебя всё равно не то. Ты же понимаешь.

Я понимал. И от этого было одновременно приятно и грустно.

— Когда в сборную? — спросил он.

— Завтра лечу в Киев. Сбор в Конча-Заспе.

— Передавай привет Малофееву. И надери немцам задницу. Мы здесь будем болеть.

— Надерём, Эдуард Анатольевич. Обязательно надерём.

Вечером мы сидели в ресторане «Прага» на Арбате. Я, Протасов, Литовченко, Добровольский. Игорь тоже летел завтра в Киев — он был в составе сборной.

— За Торпедо, — поднял я бокал.

— За Торпедо, — поддержали остальные.

Выпили. Закусили. Всё в пределах приличий

— Как там Заваров? — спросил Протасов, — ему хорошо так досталось

— В порядке. Восстанавливается потихоньку. к Киеву по идее должен быть в составе.

— Катя как? Сильно скучает?

— есть такое дело.ю Но там у неё потихоньку собирается целый женский клуб. Жена Гарри вон подбивает мою благоверную на карьеру модели и что-то там они мутят насчёт собственной линии одежды.

— Серьезный бизнес, — усмехнулся Олег.

— Да какой там! Баловство. Но пусть будет всё же лучше чем крутиться исключительно вокруг Сашки.

— Это точно!

После этих обычных разговоров пришла пора поговорить и о футболе и тут в разговор включились и остальные парни. Всего же мы сидели в ресторане часа три и это был хороший вечер. Правильный.

* * *

Самолёт приземлился в Борисполе в полдень. Серое небо, мелкий дождь, запах мокрой земли. Киевская осень.

На лётном поле нас ждал автобус с надписью «Динамо Киев». Федерация договорилась — сборная базировалась на динамовской базе в Конча-Заспе. Лучшие условия в стране. Лучшие поля, лучшая еда, лучший отдых.

В автобусе уже сидели киевляне — Беланов, Михайличенко, Демьяненко, Рац. Они прилетели раньше, с утра.

— Славка! — Беланов вскочил, обнял меня. — Каталонецхренов! Как там в Европе?

— Нормально в Европе.Вы тут как?

— У нас тоже нормально. Готовимся надрать твою сине-гранатовую задницу.

— Ну-ну, это мы еще посмотрим кто кого. Скорее это мы вас отделаем.

— Спор?

— Давай. Спорим.

В этой дружеской пикировке с Игорем и другими динамовцами дорога прошла незаметно.

Поехали через Киев — мимо Крещатика, мимо Софийского собора, мимо каштанов, которые уже пожелтели и начали ронять листья.

Красивый город. Я всегда любил Киев. Здесь что-то особенное — в воздухе, в людях, в атмосфере. Город-герой, город-сад, город футбола.

Конча-Заспа встретила нас тишиной. База Динамо — это отдельный мир. Сосновый лес, Днепр рядом, чистый воздух. Несколько корпусов, тренировочные поля, восстановительный центр. Всё для того, чтобы футболист думал только о футболе.

Разместились в номерах. Я оказался с Алейниковым. Обычно мой сосед Заваров но Саня лечится в Барселоне. Поэтому без него

— Как настроение? — спросил он, раскладывая вещи.

— Рабочее, — ответил я с улыбкой

— Успел уже соскучиться по Союзу и нашим порядкам?

— Если честно то нет. Да и порядки, если говорить о футболе и выкинуть нашу привычку к сбороам и базам, примерно одинаковые. футбол везде футбол.

— Тоже верно.

* * *

Первая тренировка была назначена на вечер. В четыре часа Малофеев собрал команду в конференц-зале.

Эдуард Васильевич стоял у доски, рядом его помощники. На доске уже была нарисована схема расстановка, стрелки, фамилии.

— Парни, — начал он, — через пять дней мы играем в Берлине. Матч, который решит нашу судьбу в отборочном турнире. Победа и мы гарантируем себе выход в финальную часть чемпионата Европы. Другие варианты я даже рассматривать не буду

Он обвёл нас взглядом.

— Сборная ГДР — команда серьёзная. Кирстен, Том, Долль, Либерс — это всё игроки высокого европейского уровня. Они играют дома, перед своими болельщиками. Они будут биться.

Малофеев ткнул указкой в схему:

— Но мы сильнее.Мы — чемпионы мира. И мы должны играть как чемпионы.

Он расписал состав. Дасаев в воротах — легенда, лидер, стена. Защита Бессонов, Хидиятуллин, Кузнецов, Демьяненко. Полузащита — Алейников, Добровольский, Литовченко и я. Атака Протасов и Беланов.

Мощный состав, способный закатать ГДР в землю.

* * *

Чартерный рейс Аэрофлота вылетел из Киева в Берлин. Два часа полёта, и мы в столице ГДР.

Берлин встретил нас холодом и дождём. Октябрь в Германии обычно куда теплее, а тут прям тюмень Тюменью. Серое небо, мокрые улицы, гдаже странно

Автобус вёз нас через город. Восточный Берлин — социалистический, строгий, функциональный. Широкие проспекты, монументальные здания,Другая страна, но почему-то очень похожая на нашу.

Стена была рядом — я видел её из окна автобуса. Бетонная, серая, бесконечная. Она делила город на две части, два мира. Мы были в восточной части. В социалистической. В своей. Вроде как скоро всё должно поменяться, товарищ Романов активно работает над объединением Германии, но пока что вот он, этот символ холодной войны.

Разместились в гостинице. Вечером лёгкая прогулка, ранний отбой. Завтра тренировка на стадионе, послезавтра — матч.

10 октября 1987 года. Суббота. 16:00. Берлин, ГДР. Стадион имени Фридриха-Людвига Яна. Пасмурно, +5 градусов, поле мокрое. 18 894 зрителя.

Отборочный матч чемпионата Европы 1988.

ГДР: Рене Мюллер (к), Рональд Креер, Уве Цётцше, Детлеф Шёсслер, Маттиас Дёшнер, Ханс-Уве Пильц, Маттиас Либерс, Юрген Рааб, Ульф Кирстен, Томас Долль, Андреас Том.

Тренер: Бернд Штанге.

СССР: Ринат Дасаев, Владимир Бессонов, Вагиз Хидиятуллин, Олег Кузнецов, Анатолий Демьяненко, Сергей Алейников, Алексей Михайличенко, Ярослав Сергеев (к), Геннадий Литовченко, Олег Протасов, Игорь Беланов.

Тренер: Эдуард Малофеев.

Судья, чехословак Душан Крхняк, дал свисток. Игра началась.

С первых минут немцы пошли в атаку. Высокий прессинг, агрессия, скорость. Они играли как одержимые. Это был их шанс, обыграть чемпионов мира, заявить о себе, выйти из нашей тени.

Кирстен, Том, Долль все трое впереди, все трое опасные. Либерс и Шёсслер подключались из глубины, создавали численное преимущество в атаке.

На нас обрушился шквал.

Третья минута. Либерс прорвался по флангу, навесил в штрафную. Кирстен пробил головой, Дасаев в прыжке перевёл на угловой.

Седьмая минута. Том получил мяч на линии штрафной, развернулся, пробил. Мимо, промах аж на целый метр.

Двенадцатая минута. Рааб протащил мяч через центр, отдал на Долля. Долль пробил с двадцати метров. Дасаев поймал намертво.

Игра складывалась так что было не очень понятно кто тут чемпион мира а кто редкий гость на мировых форумах. Но так бывает, всё-таки востоыне немцы тоже не пальцем деланные.

И постепенно их напор начал спадать. На двадцатой минуте мы провели первую осмысленную атаку. Михайличенко забрал мяч в центре, протащил, отдал на Литовченко. Гена прострелил Протасов не дотянулся.

А на двадцать восьмой минуте мы открыли счёт.

Алейников отобрал мяч у Рааба в центре поля. Отдал на Михайличенко, тот в одно касание на меня. Я принял, сместился с правого фланга в центр, увидел коридор между защитниками. И рванул туда.

Прошёл буквально метра четыре а потом бубум с линии штрафной, раньше чем Дёшнер успел накрыть меня в подкате.

Такие у меня всегда получаются. так что извините дорогие хозяева. 1:0 без шансов для вашего вратаря

Правда вся голевая активность, притом обеих команд на этом кончилась. Нет, у нас конечно были еще моменты что Беланов что Протасов могли забивать и заканчивать вообще всё но в итоге всего один мяч. Но это ладно. Главное что мы ведем.

Собственно как потом оказалось мой гол стал в итоге победным. ГДР как не птылась ничего результативного в атаке придумать так и не смогла.

а вот мы напротив. Уже под самый занавес матча сначала Протасов удвоил преимущество а потом и Беланов поставил точку.

3:0 и сборная СССР в финальной части чемпионата Европы.

ну держись Европа, лучшая команда мира всерьез планирует продолжить свою победную поступь!

Глава 8

Первого октября на Барселону обрушился ливень. Не дождь. Именно ливень, когда небо словно решило вылить на город весь свой запас воды за год.

Я проснулся от грохота. Подумал сначала, что это гром. Но нет. Это был шум воды, льющейся с неба так, будто кто-то открыл гигантский кран.

Катя подошла к окну, отдернула штору.

— Слава, посмотри.

Я встал, подошел. За окном была стена воды. Буквально стена. Видимость метров пять, не больше. Улица превратилась в реку. Машины стояли по колеса в воде. Немногие утренние прохожие пытались спасаться зонтиками под зонтами, но это было бессмысленно. Промокаешь за секунды.

— Конец света, прям, — сказала Катя, потоп.

— Похоже на то.

Сашка проснулся и заплакал. Наверное, испугался грохота. Катя взяла его на руки, стала успокаивать.

И через секунду звонок от Круиффа

— Слава, приезжай после обеда. Посмотрим, что с погодой. Если не улучшится, будем работать в зале.

— Хорошо.

Я повесил трубку. Посмотрел в окно. Дождь не думал прекращаться. Наоборот, казалось, усиливался.

* * *

К обеду ситуация не изменилась. Вода лилась с неба как из ведра. По телевизору говорили, что это самый сильный ливень за последние десять лет. Ливневая канализация не справляется. Половина города затоплена.

Я приехал на базу на такси. Самому за руль в такой ситуации? Не смешите мои ботинки, вернее, учитывая ситуацию ласты. Водитель ругался на каталонском, объезжая затопленные участки.

— Господа, вы видели, что творится на улице, — начал Круифф когда всесобрались, — Тренироваться на поле невозможно. Газон превратился в болото. Видимость нулевая. Я не хочу, чтобы кто-то получил травму из-за погоды.

— Значит, работаем в зале? — спросил Шустер.

Круифф покачал головой.

— Нет. Я не верю в то, что футболист должен готовиться к матчу в тренажерном зале. Футбол играют на траве, с мячом. А не на паркете с гантелями.

— Но матч в субботу, — сказал Мигели. — Три дня до игры с Атлетико.

— Знаю. Но один день без тренировки никого не убьет. Так что сейчас у нас тактическое занятие по Атлетико, поговорим о том как они играют и что будем делать мы, — в этот момент Йохан закурил и посмотрел в окно, — хотя, скорее всего это бесполезно, эта гадость за окном не делает тактические установки бессмысленными, но вдруг случится чудо?

В итоге на всё про всё мы потратили часа полтора не больше.

Это, конечно резко контрастировало с тем как поступают в подобных ситуациях отечественные тренера.

Для представителя советской тренероской школы что-то подобное немыслимо. Дожь делает невозможной тренировку на траве? Плевать! Добро пожаловать в зал. товарищи футболисты.

Они прекрасно понимают что локомоции на траве и в зале разные по биомеханике, это влияет на технику шагов, ускорений и остановок. И функциональная работа в зале не может заменить полевую.

Но это не важно, мы бы всё равно бы сейчас тренировались бы в зале.

* * *

На следующий день дождь продолжался. Чуть слабее, чем вчера, но все равно сильный. Тренировка снова была перенесена в зал.

Круифф дал нам легкую работу. Растяжка, упражнения с мячом на паркете, никаких серьезных нагрузок. И никакой беговой работы

Мигели подошел ко мне после тренировки.

— Слава, ты играл в таких условиях? Когда поле залито водой?

— Пару раз. В Советском Союзе тоже бывают ливни. Но не такие, как здесь.

— Это будет грязевой футбол. Борьба не столько с соперником, сколько с погодой.

— Знаю, и я же пионером был. Я всегда готов

Само собой наш капитан не понял о чём речь, надо как-нибудь заняться образованием местных. А то по людски можно только с Заваровым поговорить, непорядок.

* * *

Пятница. За день до матча. Дождь наконец начал стихать. Все еще шел, но уже не ливень, а просто сильный дождь.

Мы приехали на Ноу Камп и да. Газон был в ужасном состоянии. Лужи возле угловых флажков. Грязь на вратарских площадках. Трава скользкая, будто намазанная маслом.

— Боже мой, — сказал Линекер. — Это же каток.

Круифф посмотрел на поле, покачал головой.

— Дренаж у Камп Ноу один из лучших в Европе. Но даже он не справляется с таким количеством воды.

Субисаррета вышел на вратарскую площадку, присел, потрогал траву.

— Это болото. Мяч будет застревать. Ускорения невозможны.

Мы провели легкую тренировку. Круифф не давал нам бегать на полной скорости. Только отработка передач, несколько стандартов.

После тренировки он собрал команду.

— Господа, завтра будет тяжелый матч. Не из-за Атлетико. Из-за погоды. Это не футбол, это выживание. Кто лучше справится с грязью, тот и победит.

— Атлетико тоже не в восторге от таких условий, — сказал Шустер.

— Верно. Используйте это. Они приехали играть в футбол. А мы будем играть в войну.

* * *

Вечером я лежал дома на диване, смотрел в потолок. Катя сидела рядом, читала книгу.

— Слава, о чем думаешь?

— О завтрашнем матче.

— Волнуешься?

— Немного. Такие условия это всегда лотерея. Может повезти, может нет.

— Ты справишься. Ты всегда справляешься.

— Не люблю такую погоду, чёртова лотерея.

— Ты выдержишь.

— Надеюсь.

За окном всё еще шёл дождь, который постоянно срывался в ливень. Я закрыл глаза, попытался расслабиться.

Завтра будет грязевой футбол. Борьба с погодой, с полем, с соперником. Все одновременно.

Нужно быть готовым.

* * *

Утро третьего октября. Я проснулся рано. Посмотрел в окно.

Дождь стал слабее. Не прекратился, но явно потерял силу. Небо серое, тяжелое, но без той черноты, которая была последние три дня.

Я позвонил на базу.

— Матч состоится?

— Да. Федерация приняла решение. Играем.

— Понятно.

Я повесил трубку. Значит, играем. В грязи, под дождем, при ужасной видимости. Но играем.

Я поел, оделся, поехал на стадион. Таксист, я снова не решился ехать сам, ругался, объезжая лужи.

— Это безумие, — говорил он. — Какой футбол в такую погоду? Надо было отменить.

— Я тоже так думаю., но в любом случае решать было не нам.

* * *

К началу матча на стадион пришло около сорока тысяч зрителей. Для Камп Ноу это очень мало. Обычно аншлаг, сто тысяч человек. Но сегодня половина нашей обычной аудитории сидела дома. Улицы затоплены, транспорт ходит с перебоями, автобусные маршруты отменены.

Те, кто пришел, были настоящими фанатами. В дождевиках, под зонтами, промокшие до нитки. Но они пришли. Чтобы поддержать команду.

Мы вышли на поле. Дождь шел, но не такой сильный. Видимость метров тридцать. Газон скользкий. Я попробовал сделать резкий рывок, чуть не упал.

— Черт, — выругался Линекер рядом. — Тут же невозможно бегать.

— Привыкнем, — сказал я.

Судья собрал капитанов. Мигели и капитан Атлетико Футре пожали друг другу руки.

Жеребьевка. Мы начинаем.

* * *

3 октября 1987 года (суббота). 17:00. Барселона. Стадион Камп Ноу. +16 градусов, проливной дождь. 40 000 зрителей. Чемпионат Испании 1987/88. Шестой тур.

Судья: Хоакин Рамос Маркос (Мадрид).

БАРСЕЛОНА:

Андони Субисаррета, Херардо, Моратайя, Мигели (к), Хулио Альберто, Урбано, Роберто, Бернд Шустер, Виктор Муньос, Гари Линекер, Ярослав Сергеев.

Тренер: Йохан Круифф.

АТЛЕТИКО МАДРИД:

Абель Ресино, Томас, Артече, Парра, Ландабуру, Кике Рамос, Алемао, Лопес Уфарте, Футре, Маркос Алонсо, Хулио Салинас, Марина

Тренер: Сесар Луис Менотти.

Судья дал свисток. Матч начался.

Первое, что я понял: это не футбол. Это нечто среднее между футболом и водным поло. Мяч не катился по траве, а скользил, иногда застревал в лужах. Бежать на полной скорости было невозможно. Ноги разъезжались. Каждый разворот, каждое ускорение требовали невероятного напряжения.

Атлетико тоже страдало. На пятой минуте Футре попытался пройти по флангу, поскользнулся, упал. Встал весь в грязи.

— Мать твою! — крикнул он на испанском.

Зрители засмеялись. Но это был нервный смех. Все понимали: сегодня не до красивого футбола. Сегодня побеждает тот, кто меньше падает.

На седьмой минуте первый опасный момент. Шустер получил мяч в центре, попытался отдать длинную передачу на Линекера. Мяч застрял в луже на полпути. Защитник Атлетико Томас легко перехватил.

Круифф на скамейке крикнул:

— Короткие передачи! Короткие!

Мы поняли. Никаких длинных пасов. Только короткие, по пять-десять метров. Контроль мяча превыше всего.

На двенадцатой минуте я получил мяч на правом фланге. Попытался обыграть Ландабуру финтом. Не получилось. Нога скользнула, я едва удержал равновесие. Пришлось отдать пас назад Урбано.

На пятнадцатой минуте Атлетико создало первый опасный момент. Хулио Салинас получил мяч в штрафной, развернулся, пробил. Субисаррета в броске поймал мяч. Но при этом упал в грязь, весь перепачкался.

— Андони, все нормально? — крикнул Мигели.

— Да, только грязный как свинья.

К двадцатой минуте все игроки на поле были перепачканы. Наша форма стала коричневой. Красно-белые полосы Атлетико тоже покрылись грязью.

Это было похоже на бои в окопах. Борьба за каждый метр поля. За каждое владение мячом.

На двадцать пятой минуте Муньос получил желтую карточку за жесткий подкат. Но это было не злым умыслом. Он просто не смог затормозить на скользкой траве.

— Сеньор судья, это из-за погоды! — кричал Круифф с боковой линии.

Судья не слушал.

На двадцать восьмой минуте мы заработали штрафной. Алемао сбил Роберто метрах в двадцати двух от ворот, справа от центра.

Я взял мяч. Посмотрел на ворота. Расстояние приличное. Но может получиться.

Встал. Сделал три шага разбега и упал. Поскользнулся, прямо во время удара.

Хорошо хоть мяча не коснулся. А то момент был бы упущен. А так можно перебить.

— Черт! — выругался я, вставая.

Зрители, красавчики такие, поддержали меня дружескими криками.

Я снова встал над мячом. Судья поставил мяч на место.

Второй раз. Разбег. Снова поскользнулся, снова упал до удара.

Мигели подошел ко мне:

— Слава, может, кто-то другой?

— Нет. Третий раз получится.

Я встал в третий раз. Глубоко вдохнул. Посмотрел на ворота. Сконцентрировался.

Разбег. Чуть медленнее, чем обычно. Удар. Нога снова скользнула, я снова упал.

Но удар получился.

Мяч полетел с вращением. Обводящий удар, с правой ноги в правую девятку. Вратарь Абель Ресино прыгнул, но не дотянулся. Мяч влетел точно в угол.

1:0!

Камп Ноу взорвался. Сорок тысяч промокших болельщиков орали как сто тысяч.

Я лежал в грязи, улыбался. Встал, поднял руку вверх. Команда прибежала обнимать меня.

— Слава, ты упал три раза и все равно забил! — смеялся Линекер.

— Третий раз всегда удачный, — ответил я.

* * *

После гола мы как-то успокоились и можно сказать что полностью забрали мяч под свой «контроль», Именно так, в кавычках, всё-таки на самом деле контроля там было мало. Атлетико пыталось атаковать, но им мешала погода не меньше, чем нам.

На тридцать седьмой минуте Футре попытался пройти по центру, сделал финт, поскользнулся, упал. Мяч отскочил к Урбано.

На сороковой минуте мы снова заработали штрафной. Теперь слева, тоже метрах в двадцати двух от ворот.

Я взял мяч.

— Опять будешь падать? — спросил Шустер с усмешкой.

— Посмотрим.

Встал. Разбег. На этот раз не упал. Удар. Левой ногой, с вращением, в левую девятку.

Мяч полетел по дуге. Ресино прыгнул, но снова не дотянулся. Мяч влетел точно в угол.

2:0!

Камп Ноу снова взорвался.

Я побежал к трибунам, раскинул руки. Болельщики орали мое имя.

— Сер-ге-ев! Сер-ге-ев!

Команда обняла меня.

— Два гола в этом чёртовом дождевом аду! — кричал Мигели. — Ты легенда!

Круифф на скамейке хлопал в ладоши.

Это была сорок первая минута.

* * *

К перерыву счет не изменился. 2:0 для Барселоны.

Мы зашли в раздевалку все в грязи. Форма, лица, волосы все покрыто коричневой жижей.

— Господа, — сказал Круифф, — отличная игра. Слава, я не возражаю если ты так же будешь падать перед штрафными в каждой игре, — все вокруг засмеялись, ну да, хорошее настроение нам точно не повредит, ---. Но не расслабляйтесь. Атлетико сильная команда. Один удачный момент и они вернутся в игру.

Мы переоделись. Новые футболки, новые шорты, новые гетры. Ненадолго будем чистыми.

* * *

Второй тайм начался так же, как закончился первый. Грязь, дождь, скользкий газон.

Атлетико добавил в атаке. Менотти явно дал установку давить. Футре и Салинас стали чаще врываться в штрафную.

На пятидесятой минуте опасный момент. Алемао пробил с линии штрафной. Субисаррета отбил кулаком. Мяч отскочил к Маркосу Алонсо. Тот пробил с лета, мимо ворот.

На пятьдесят третьей минуте Лопес Уфарте получил мяч на фланге, прострелил в штрафную. Салинас головой, Субисаррета поймал.

Атлетико давил. Мы держались.

На пятьдесят шестой минуте Муньос получил травму. Неудачно приземлился после прыжка, схватился за колено. Врачи выбежали на поле.

Через минуту стало ясно: продолжать не может. Круифф выпустил Кальдере вместо Муньоса. По такой погоде подобное очень предсказуемо. Даже странно что раньше никто не травмировался

Ну а на пятьдесят девятой минуте Атлетико сократил отставание.

Футре прошел по правому флангу, прострелил низом в штрафную. Защитник Моратайя попытался выбить, поскользнулся, упал. Мяч проскочил мимо него.

В центре штрафной была куча мала. Салинас пытался пробить, тоже упал. Мяч отскочил к Субисаррете. Андони попытался поймать, но мяч выскользнул из рук. Как будто он намазан жиром! Суби опытный вратарь, несмотря на молодость, но сейчас он откровенно ошибся, в такой ситуации надо отбивать, а не ловить. И я так думаю что и Хаврин и Дасаев, да и Сарычев тоже в подобной ситуации бы сыграли правильно.

А может и нет, кто знает. Всё-таки стражи ворот это отдельный сорт людей. Они из другого теста чем мы.

Мигели попытался выбить, не получилось. Нога увязла в грязи.

И в этой неразберихе Марина, который только что вышел на замену, оказался быстрее всех. Добил мяч в сетку.

2:1.

— Не паникуем! — кричал Мигели. — Играем спокойно!

Но давление усилилось. Атлетико почувствовал кровь.

На шестьдесят третьей минуте опасный удар Футре с линии штрафной. Субисаррета в броске перевел на угловой.

Казалось что наш соперник очень близко к тому чтобы переломить ход так удачно складывающегося для нас матча. Но на шестьдесят пятой мы забили третий.

Угловой. Я навесил в штрафную, ченстно сказать хотел бить сухим листом, но для этого трюка мяч должен стоять нормально у углового флага, а не плавать в этом море. Поэтому навес и мяч летит в штрафную

Куча мала. Игроки прыгают, падают, встают. Мяч отскакивает туда-сюда. Грязь летит во все стороны.

И вдруг Бернд оказывается в нужном месте. Мяч у него в ногах. Он без замаха, с трех метров, бъёт в упор.

3:1!

Камп Ноу взревел.

А потом всё. На шестьдесят девятой минуте небо потемнело еще больше. Стало темно, будто наступил вечер, хотя было всего шесть вечера.

И разверзлись небесные хляби.

Ливень обрушился с такой силой, что видимость упала до нуля. Буквально нуля. Я не видел ворота с центра поля.

Судья дал свисток. Остановил игру.

Игроки побежали к скамейкам. Я стоял на поле, смотрел в небо. Вода лилась как из ведра. За секунду промок до нитки.

Судья подозвал капитанов.

— Господа, продолжать невозможно. Видимости нет. Это опасно. Матч останавливается.

— До завтра? — спросил Мигели.

— Нет. На неопределенный срок. Федерация примет решение, когда доиграть.

И вот вроде бы это плохо, нам нужно будет тратить целый день чтобы добить эти злосчастные 20 минут, но я почувствовл облегчение. Вся эта борьба с погодой меня изрядно вымотала и самое главное задняя поверхность левого бедра чувствовала себя как-то странно. Сейчас, в более менне спокойной обстановке я это чувствовал.

Так что остановка матча это хорошо. Возможно это уберегло меня от больших проблем.

Но в любом случае нужно это обсудить с врачами, а то мало ли что

Глава 9

После паузы на матчи сборных в календаре наконец появилась новая игра. Восемнадцатое октября, воскресенье, гостевой матч с Сабаделем.

Скромный клуб из каталонского пригорода. Не самый сложный соперник. Но я его пропускал.

Болотный футбол с Атлетико всё-таки дал о себе знать. Задняя поверхность левого бедра, которая странно себя чувствовала ещё во время матча, после обследования оказалась микротравмирована. Ничего серьёзного, но врачи настояли на паузе.

— Слава, тебе нужно отдохнуть, — сказал Круифф. — Сабадель мы обыграем и без тебя. А через три дня Динамо Киев. Вот там ты нужен на сто процентов. Ты в заявке, но на поле не выйдешь. По-хорошему тебе и на скамейке-то делать нечего, но если ты останешься дома, это будет поводом для нездоровых волнений среди сосьос. Так что посидишь на скамейке.

Спорить было глупо. Он прав.

Так что восемнадцатого октября я сидел на скамейке запасных в Сабаделе. Поехал с командой на выезд, но в заявку на матч не попал. Просто поддержать ребят.

Барселона играла без меня и без Линекера, которого тоже решили поберечь. Круифф выпустил резервистов, дал им шанс проявить себя.

Игра получилась тягучей. Сабадель оборонялся плотно, в атаку почти не ходил. Барселона владела мячом, но не могла вскрыть оборону.

Я сидел на скамейке, кутаясь в куртку. Нога не болела, но и рисковать не хотелось. Смотрел, как ребята бьются.

Первый тайм закончился нулевой ничьей.

Во втором всё изменилось. На пятьдесят восьмой минуте Шустер получил мяч в центре, протащил его вперёд, обыграл двоих и пробил с линии штрафной. Мяч влетел в нижний угол.

1:0.

Я вскочил со скамейки, захлопал. Круифф рядом кивнул с удовлетворением.

Этого хватило. Сабадель так и не смог ничего создать, Барселона довела матч до победы.

Два очка в копилку. Задача выполнена.

После матча команда не разъехалась по домам, как обычно. Вместо этого все отправились на базу.

Нуньес объявил об этом прямо в раздевалке.

— Господа, через три дня у нас важнейший матч. Динамо Киев в Кубке УЕФА. Мы с Йоханом решили, что к такому сопернику нужно готовиться серьёзно. Поэтому следующие два дня проведём на базе. Вместе. Как команда.

Для Испании это было экстравагантное решение. Здесь футболисты привыкли жить дома, приезжать на тренировки и уезжать. Сборы на базе — редкость.

Но мне это было привычно. В Советском Союзе мы постоянно жили на базах. Перед каждым матчем. Иногда неделями.

Шустер посмотрел на меня.

— Слава, для тебя это как дома, да?

— Почти. Только здесь номера лучше и еда вкуснее.

Он засмеялся.

* * *

Два дня подготовки к Динамо.

Круифф работал над одним — над прессингом и компактностью.

— Киев играет в тотальный футбол, — объяснял он на тактическом занятии. — Десять человек в атаке, десять в обороне. Постоянное движение. Постоянная смена позиций. Если мы дадим им пространство — они нас разорвут.

Он рисовал схемы на доске.

— Их главное оружие — фланги. Михайличенко справа, Демьяненко слева. Они постоянно подключаются. Создают численное превосходство. Бьют навесами на Беланова и Блохина.

— Как противостоять? — спросил Мигели.

— Не давать им разреженного пространства. Держать линии близко друг к другу. Никаких разрывов между защитой и полузащитой. Нападающие тоже должны отрабатывать назад.

Он посмотрел на меня.

— Слава, ты знаешь их лучше всех. Играл против них в чемпионате СССР. Что скажешь?

Я встал.

— Динамо это машина. Лобановский построил систему, которая работает как часы. Каждый знает свою роль. Каждый выполняет установку. И индивидуально они хороши, но главная их сила в коллективе.

Я подошёл к доске.

— Беланов сейчас в невероятной форме. Его нельзя оставлять одного в штрафной. Блохин уже ветеран, но опасен по-прежнему. Опыт, позиционное чутьё. Он всегда оказывается в нужном месте.

— А слабости? — спросил Шустер.

— Конец сезона. В Советском Союзе система осень-весна. Сейчас октябрь — у них финиш чемпионата. Они устали. Физически и ментально. Если мы выдержим первый тайм — во втором у нас будет преимущество.

Круифф кивнул.

— Именно так и будем играть. Терпение в первом тайме. Давление во втором.

* * *

Пока я готовился к матчу с Динамо, в Советском Союзе продолжался чемпионат.

После нашего с Заваровым ухода борьба обострилась. Торпедо по-прежнему лидировало, но разрыв стал меньше. Динамо Киев дышало в спину, отставая всего на несколько очков.

Это было ожидаемо. Мы с Саней были главной ударной силой команды. Без нас Торпедо стало менее результативным. Но класс остался. Стрельцов не зря столько лет строил эту команду. Да и Олег с Геной очень достойно нас заменили, Торпедо стало играть по-другому, но оно по-прежнему лидер нашего чемпионата.

По моим прогнозам, Торпедо всё равно выиграет чемпионат. Но Динамо возьмёт серебро. И это серебро будет заслуженным, киевляне провели отличный сезон.

Вот только сейчас мне было не до чемпионата СССР. Сейчас Динамо было моим соперником. И я собирался их обыграть.

* * *

Двадцать первое октября. День матча.

Я проснулся рано. Посмотрел в окно. Солнце. Ни облачка. Идеальная погода для футбола.

После грязевого ада с Атлетико это было как подарок.

Поехали на Камп Ноу. Газон успел восстановиться после ливней. Небольшие проплешины в центре поля и на вратарских, но в целом — отличное состояние. После того, что было три недели назад, это казалось ерундой.

Трибуны заполнялись. Сто тысяч человек. Аншлаг. Барселона пришла смотреть на противостояние с советским грандом.

В туннеле я увидел знакомые лица. Демьяненко, Бессонов, Михайличенко. Парни, против которых я играл в чемпионате СССР. Парни, которых знал лично.

Демьяненко подошёл, пожал руку.

— Слава, удачи. Но не сегодня.

— Взаимно, Толя. Но сегодня победа будет нашей.

Он усмехнулся.

— Посмотрим.

* * *

21 октября 1987 года (среда). 20:30. Барселона. Стадион Камп Ноу. +18 градусов. 100 000 зрителей. Кубок УЕФА 1987/88. 1/16 финала, первый матч.

Судья: Бел Томас (Нидерланды).

БАРСЕЛОНА:

Андони Субисаррета, Херардо, Моратайя, Мигели (к), Хулио Альберто, Урбано, Роберто, Бернд Шустер, Виктор Муньос, Гари Линекер, Ярослав Сергеев.

Тренер: Йохан Круифф.

ДИНАМО КИЕВ:

Виктор Чанов, Владимир Бессонов, Сергей Балтача, Алексей Михайличенко, Анатолий Демьяненко (к), Василий Рац, Павел Яковенко, Андрей Баль, Иван Яремчук, Игорь Беланов, Олег Блохин.

Тренер: Валерий Лобановский.

Судья дал свисток. Началось.

С первых минут стало ясно — Динамо приехало не отсиживаться. Киевляне сразу взяли высокий темп. Прессинг, короткие передачи, постоянное движение.

Именно то, о чём предупреждал Круифф.

На третьей минуте Михайличенко получил мяч на правом фланге, обыграл Хулио Альберто, прострелил в штрафную. Беланов в прыжке головой — мимо.

Камп Ноу выдохнул.

На седьмой минуте опасная атака через левый фланг. Демьяненко подключился из глубины, получил пас от Раца, навесил в штрафную. Блохин скинул на Яремчука, тот пробил с разворота — Субисаррета в прыжке отбил.

Динамо давило.

На десятой минуте угловой у ворот Барселоны.

Рац подал с правого фланга. Низкая подача, на ближнюю штангу. Там уже был Балтача. Мигели попытался перехватить, но киевлянин оказался быстрее. Удар головой с близкого расстояния.

0:1.

Камп Ноу замер. Сто тысяч человек не могли поверить.

Десять минут и Динамо впереди.

Киевляне побежали праздновать. Балтача поднял кулак вверх, его обнимали партнёры.

Круифф на скамейке вскочил, закричал:

— Спокойно! Играем в свою игру! Не паниковать!

Легко сказать.

Следующие десять минут превратились в кошмар.

Динамо играло великолепно. Их фланговая игра разрывала нашу оборону. Михайличенко справа, Демьяненко слева, они постоянно создавали численное преимущество.

На двадцатой минуте пришёл второй гол.

Атака началась с центра поля. Яковенко отдал на Михайличенко, тот протащил мяч по флангу, прострелил в штрафную. Мяч прошёл через всю вратарскую, на дальней штанге оказался Беланов.

Игорь принял мяч, развернулся, пробил… без шансов для нас и Субисарреты. Всё сделано как по нотам.

0:2.

Камп Ноу погрузился в тишину.

Двадцать минут и мы проигрываем два мяча. Дома. Против советской команды.

Я посмотрел на трибуны. Болельщики сидели в шоке. Никто не ожидал такого начала. Но надо играть, играть и терпеть. Ждать своего шанса.

Легко сказать. Динамо играло как футбольная машина. Всё, чего мы боялись, всё, к чему готовились — всё это происходило. Только ещё хуже.

До конца первого тайма Киев создал ещё три опасных момента. Беланов дважды бил из штрафной — один раз мимо, один раз Субисаррета спас. Блохин выходил один на один, но Мигели успел в подкате выбить мяч.

К перерыву счёт не изменился. 0:2.

* * *

В раздевалке было тихо. Все сидели, смотрели в пол.

Круифф вошёл, закурил сигарету.

— Господа, — начал он спокойно, — первый тайм мы проиграли. Это факт. Но матч не закончен. Осталось сорок пять минут.

Он затянулся, выпустил дым.

— Вы видели, как они играли? Видели, какой темп держали? Это невозможно поддерживать девяносто минут. Они устанут. Они уже устали. У них конец сезона, помните? Октябрь. Финиш чемпионата СССР.

Он посмотрел на меня.

— Слава, ты был прав. Во втором тайме у нас будет преимущество. Но его нужно использовать.

Он повернулся к Шустеру.

— Бернд, ты и Слава — ключ к победе. Играйте в связке. Короткие передачи, движение, обмен позициями. Запутайте их защиту.

Шустер кивнул.

— Остальные — продолжайте прессинговать. Не давайте им свободно выходить из обороны. Заставляйте ошибаться.

Он потушил сигарету.

— Два гола это много. Но это не приговор. Вперёд.

* * *

Второй тайм начался иначе.

Динамо сбавило обороты. Не сильно, но заметно. Первые признаки усталости. Прессинг стал менее интенсивным. Передачи менее точными.

А мы добавили.

На сорок восьмой минуте первый опасный момент. Я получил мяч в центре, отдал на Шустера, открылся правее, ушёл на фланг. Бернд вернул мне пас, я обыграл Бессонова и навесил в штрафную. Линекер головой — и Чанов в прыжке отбил.

Камп Ноу ожил.

На пятидесятой минуте снова опасная атака. Шустер протащил мяч через центр, отдал на Муньоса. Виктор пробил с линии штрафной, мимо.

Мы давили. Динамо откатывалось назад. Но не забывало и об атаках. Дважды за второй тайм они могли забить. Андони был на высоте.

Ну а на пятьдесят второй минуте случилось то, чего мы ждали.

Связка Шустер — Сергеев заработала.

Бернд получил мяч в центре поля. Я открылся чуть глубже, чем обычно, оставив Линекера на острие. Шустер отдал мне пас.

Два защитника бросились на меня. Бессонов и Балтача. Я принял мяч, пара финтов, потом рывок — и вот они уже сзади меня.

Шустер уже бежал на свободное место. Я отдал ему обратный пас, Бернд принял, посмотрел вперёд. Я уже в штрафной, открыт.

Пас на меня. Обработка. Удар метров с одиннадцати — и всё… Чанов прыгнул, но тщетно.

1:2!

Камп Ноу взорвался!

Я побежал к трибунам, сжал кулаки. Шустер догнал меня, обнял.

— Давай ещё! — кричал он. — Мы их дожмём!

Динамо занервничало. Лобановский на скамейке что-то кричал игрокам. Они пытались перестроиться, вернуть контроль над игрой.

Но мы не дали.

На шестидесятой минуте снова опасный момент. Линекер получил мяч в штрафной, развернулся, пробил, Чанов отбил ногой.

На шестьдесят пятой угловой у ворот Динамо. Шустер подал, Мигели головой, мимо.

Мы давили и давили.

И в итоге додавили. На шестьдесят девятой минуте — второй гол.

Снова связка Шустер — Сергеев. Бернд показывает, что и без Заварова у меня есть с кем плести футбольные кружева. И это замечательно!

Он получил мяч на правом фланге. Мгновение на то, чтобы оценить ситуацию, и тут же пас вразрез, аккурат мне на ход. Динамовская защита, которая до этого момента играла практически безошибочно, в этот момент развалилась.

Выхожу один на один с Чановым, удар под опорную — и всё, вынимай!

2:2!

Камп Ноу сошёл с ума.

Сто тысяч человек орали, прыгали, обнимались. Красивый гол. Очень красивый.

Я побежал к угловому флажку, упал на колени, поднял руки вверх. Команда навалилась сверху.

— Слава! Слава! Слава!

Скандировал весь стадион.

Два гола за семнадцать минут. Мы сравняли счёт.

* * *

Динамо было в шоке. Они не ожидали такого камбэка.

Лобановский сделал замены. Свежие ноги в полузащиту. Попытался стабилизировать игру.

Но мы не останавливались.

На семьдесят второй минуте Линекер выходил один на один, Чанов спас.

На семьдесят пятой — мой удар со штрафного, мимо.

Ну а на семьдесят седьмой минуте третий гол. И это снова мы с Шустером!

Я получил мяч на правом фланге, протащил его к линии штрафной. Сразу три защитника бросились на меня. Я увидел Бернда, который открылся в центре.

Пас. Шустер принял, перед ним пустые ворота. Чанов прыгнул пытаясь прервать передачу так что Виктора в воротах нет.

Удар. Точно в цель.

3:2!

Камп Ноу взревел так, что, казалось, стены дрожат.

Мы вели! Проигрывая 0:2, мы вели 3:2!

Шустер побежал к трибунам, показал жест сердца руками. Я догнал его, обнял.

— Бернд, ты гений!

— Нет, это ты гений! Ты их разорвал!

Динамо было уничтожено. Морально и физически. Они не могли поверить в происходящее.

Но мы не остановились.

На восемьдесят восьмой минуте — финальная точка.

Я получил мяч на левом фланге. Демьяненко попытался меня остановить, но я обыграл его финтом и вышел к линии штрафной.

Навес в центр. Высокий, на дальнюю штангу.

Там был Линекер. Гарри выпрыгнул выше всех и головой отправил мяч в сетку.

4:2!

Типичный английский гол. Навес и удар головой. Линекер это умеет лучше всех.

Камп Ноу праздновал. Сто тысяч человек пели, скандировали, размахивали флагами.

Через две минуты судья дал финальный свисток.

Барселона 4:2 Динамо Киев.

Мы выиграли. Проигрывая 0:2, мы выиграли 4:2.

* * *

После матча в туннеле я встретил Демьяненко.

Толя выглядел уставшим. Опустошённым.

— Слава, — сказал он, — вы нас просто уничтожили во втором тайме.

— Вы тоже хорошо играли. Первый тайм был вашим.

— Да, но это ничего не стоит. Результат на табло.

Он пожал мне руку.

— Удачи в ответном матче.

— Спасибо, Толя, и вам. Передавай привет ребятам.

Он кивнул и ушёл.

Я смотрел ему вслед. Странное чувство. Ещё полгода назад я играл против Динамо в чемпионате СССР. В чёрно-белой форме Торпедо.

А теперь — в сине-гранатовой форме Барселоны.

Жизнь меняется быстро.

* * *

В раздевалке Круифф был в отличном настроении.

— Господа, это был урок футбола. Урок характера. Вы показали, что такое Барселона. Никогда не сдаваться. Никогда.

Он посмотрел на меня.

— Слава, два гола и две голевые передачи. Ты был лучшим на поле.

— Спасибо, но это заслуга всей команды. Особенно Бернда. Без него ничего бы не получилось.

Шустер улыбнулся.

— Мы отличная пара, Слава. Немецко-советская связка.

— Советско-немецкая, — поправил я.

Все засмеялись.

Нуньес вошёл в раздевалку, аплодируя.

— Браво! Браво, господа! Вся Барселона гордится вами!

Он пожал руку каждому игроку.

— Ответный матч в Киеве через две недели. Но с таким преимуществом — я уверен, мы пройдём дальше.

Я кивнул. Да, преимущество хорошее. Но расслабляться нельзя. В Киеве будет совсем другая игра.

* * *

Дома меня встретила Катя.

— Слава, я смотрела матч! Это было невероятно! Ты был шикарен.

Я обнял её.

Сашка проснулся и заплакал. Катя взяла его на руки.

— Тише, маленький. Папа пришёл. Папа выиграл.

Я смотрел на них. На жену, на сына. Вот оно счастье.

* * *

MUNDO DEPORTIVO, 22 октября 1987 года

СЕРГЕЕВ И ШУСТЕР УНИЧТОЖАЮТ ДИНАМО

Барселона совершает невероятный камбэк. После 0:2 — победа 4:2. Советский форвард — герой вечера.

Хавьер Миньон, специальный корреспондент

Камп Ноу вчера стал свидетелем восхитительного камбэка, который безусловно займёт своё место в истории клуба.

Барселона проигрывала киевскому Динамо 0:2 после первого тайма. Советская машина Лобановского работала идеально. Голы Балтачи и Беланова, казалось, похоронили надежды каталонцев.

Но во втором тайме случилось чудо.

Ярослав Сергеев и Бернд Шустер устроили настоящий бенефис. Их связка в центре поля разорвала защиту Динамо на части.

52-я минута — Сергеев. 69-я минута — Сергеев. 77-я минута — Шустер после паса Сергеева. 88-я минута — Линекер после навеса Сергеева.

Четыре гола за тридцать шесть минут. Камбэк, который войдёт в историю.

Йохан Круифф после матча сказал: «Это и есть футбол. Никогда не сдаваться. Мы проигрывали два мяча, но верили в себя. И победили».

Валерий Лобановский был лаконичен: «Мы хорошо играли первый тайм. Но во втором не хватило сил. Это урок для нас».

Ответный матч в Киеве состоится через две недели. Но с преимуществом в два гола Барселона — явный фаворит на выход в следующий раунд.

Сергеев продолжает свой невероятный сезон. Два гола и две голевые передачи в одном матче. Четвёртый Золотой мяч всё ближе.

¡Visca Barça! ¡Visca Сергеев!

Глава 10

После победы над Динамо жизнь продолжилась, чемпионат Испании никто не отменял

Двадцать пятого октября мы принимали Мальорку. Островитяне приехали на Камп Ноу без особых иллюзий, но и не собирались сдаваться без боя. Первый тайм получился нервным. На тридцать второй минуте Шустер протащил мяч через центр, отдал мне на линию штрафной, я пошёл в обводку, и защитник Мальорки срубил меня сзади. Очевидное нарушение, очевидная жёлтая карточка и очевидный одиннадцатиметровый

Я сам подошёл к точке. Вратарь угадал направление, но я пробил сильно и точно, он только задел мяч кончиками пальцев. 1:0. Отличное начало.

вот только нога немного беспокоит, не то чтобы было больно, скорее неприятно, какой-то зуд и чрезмерное напряжение.

В перерыве доктор посмотрел мою ногу.и вердикт очевиден. Та самая микротравма после болотного матча с Атлетико снова даёт о себе знать. Ничего серьёзного, но Круифф решил не рисковать.

— На второй тайм не выходишь, — сказал он. — Поберегу тебя для Киева.

Вместо меня вышел Караско. И на шестьдесят восьмой минуте именно он забил второй гол, красивым ударом из-за пределов штрафной.

Казалось, дело сделано. Но на восемьдесят седьмой минуте Мигели, наш капитан, неудачно прервал прострел с фланга и срезал мяч в собственные ворота. 2:1. Трибуны ахнули, но удержать победу мы сумели.

То что нашли после Атлетико по прежнему давало о себе знать, микронадрывы мышц, притом сразу несколько. Ничего страшного, по-большому счёту но лучше себя поберечь.

Поэтому в следующем туре, первого ноября, в гостевом матче с Леганесом, я остался на скамейке. Круифф решил дать мне полноценный отдых перед Киевом.

Барселона справилась и без меня. Урбано забил на шестьдесят пятой минуте, и этого хватило. 0:1, сухая победа.

После девяти туров мы возглавляли таблицу с отрывом в два очка от Реала. Для начала сезона это прекрасно. Но все понимали: главный матч осени ещё впереди.

Динамо Киев. Ответная игра. Одна шестнадцатая финала Кубка УЕФА. Ни в кубке ни в чемпионате ничего серьезнее второй игры с Киевом у нас не будет.

Мы вели 4:2 после первого матча. Хороший задел, но это не гарантия прохода дальше. Лобановский и его машина были способны на многое. Особенно дома, на своём стадионе, перед своими болельщиками.

* * *

Второго ноября, на следующий день после матча с Леганесом, мы вылетели в Киев чартерным рейсом.

Борисполь встретил нас серым небом и лёгким ветерком. Но холодно не было, градусов пять-шесть, вполне терпимо.

Уже в аэропорту началось.

— Сергеев! Ярослав! Слава! Можно автограф?

Я обернулся. Двое мужчин в одинаковых серых пальто. Один держал в руках газету «Советский спорт», второй — блокнот.

— Конечно.

Пока я расписывался, подтянулись ещё люди. Женщина с ребёнком. Пожилой мужчина с орденскими планками на пиджаке. Молодая пара.

— Слава, можно сфотографироваться?

— Давайте.

Кто-то из толпы крикнул:

— Как там в Испании? Не скучаешь по родине?

— Скучаю, — честно ответил я. — Но играть интересно.

— О, а это Линекер, так? можно мне с ним сфотографироваться? — раздался голос какого-то любителя и ценителя британского футбола. Делать нечего, пришлось перевести вопрос Гарри, Тот отказыватсья не стал.

Партнёры по команде наблюдали с удивлением. Шустер стоял чуть в стороне, скрестив руки на груди. К нему никто не подходил — немца здесь знали меньше. Испанцы перешёптывались между собой, не понимая, что происходит. По их мнению русские это роботы. Которые без решения партии ничего не делают а если и ходят то только строем. А тут обычне люди. Какое удивление!

Наконец, мы выбрались к автобусу. По дороге в гостиницу я смотрел в окно на знакомые улицы. Сколько раз я ехал этим маршрутом с Торпедо? Пять? Шесть? Больше?

Гостиница оказалась та же самая. «Русь» на Госпитальной улице. Та самая, где всегда останавливалось Торпедо.

Уже в холле нас встретили любопытные взгляды. Иностранная делегация — это всегда событие. А тут не просто делегация а БАрселона! ДА еще и со мной в составе.

Администратор за стойкой подняла глаза, увидела меня — и расплылась в улыбке.

— Слава, здравствуй! А мы тебя уже заждались!

— Здравствуйте, Нина Павловна.

— О, ты меня погишь!

— Конечно

Она засуетилась с ключами, попутно бросая взгляды на моих партнёров.

— Это всё ваши? Из Барселоны?

— Да, вся команда.

— Ой, какие красивые мужчины. Особенно вон тот,. — Она указала на Линекера. — Это кто?

— Гари Линекер. Англичанин. Хороший парень, — потом я понизил голос и заговорщицки сказал широко улыбаясь, — он женат но там жена такая, кожа да кости. так что не теряйтесь

— Да ну тебя, — засмеялась она, — у меня тоже законный брак, — хотя, он в моём вкусе. Ой, всё Сергеев, хватит тут глупости говорить. Мне работать надо.

Она протянула мне ключ с массивным деревянным брелоком.

— Я тебе твой номер приготовила. Тот самый, триста двенадцатый. Как всегда. Там всё чисто, бельё свежее, и вид из окна, как ты любишь

Круифф, стоявший рядом, вопросительно поднял бровь.

— Я здесь часто останавливался, — объяснил я на английском. — С Торпедо.

— А теперь с Барселоной, — улыбнулась Нина Павловна, говорила она по-буржуйски достаточно бегло, но с помарками. — Как время летит. Но всё равно ты свой. Наш. Советский.

Она понизила голос и добавила заговорщически:

— Я, между нами, за тебя завтра болеть буду. Только никому.

— Договорились, — подмигнул я.

— Располагайся. Если что нужно только позвони.

* * *

Третьего ноября утром — лёгкая тренировка.

Погода приятно удивила. С утра стояла лёгкая дымка, почти туман, но после тренировки она рассеялась. Город остался как бы в лёгкой поволоке, отчего очертания зданий стали какими-то волшебными, будто нарисованными акварелью. Солнце выглянуло из-за облаков, с Днепра дул скорее приятный, чем холодный ветерок. В целом погода как будто сама кричала: нечего вам, каталонские гости, замыкаться в овале стадиона! На улицы! Я жду вас на улицах!

После тренировки Круифф подозвал меня.

— Слава, подойди.

Он закурил, долго молчал, глядя на небо. Потом спросил:

— Ты хорошо знаешь этот город?

— Да, тренер. Я уже и не помню, сколько раз Торпедо сюда приезжало. Мы играли в Киеве и в чемпионате, и в кубке. Да и со сборной я много раз здесь был. Мы постоянно тренировались на базе киевского Динамо в Конча-Заспе. Здесь недалеко. И на киевском стадионе сборная играла несколько раз. Так что да, можно сказать, я немного знаю этот город.

— И?

— И он мне нравится. Очень красивый, старинный, тихий, спокойный.

Я помолчал, подбирая слова.

— Чем-то похож на Барселону.

Круифф удивлённо посмотрел на меня.

— Серьёзно?

— Сам не знаю почему. Но да, именно такое сравнение пришло в голову. Древний город, своя гордость, свой характер. Может, поэтому.

Круифф докурил сигарету, затушил окурок о подошву ботинка.

— Я вижу, что вы, парни, какие-то напряжённые, — начал он. — И речь не о тебе персонально, Слава, а о всей команде. Поэтому вот что мы сделаем. Вечерней тренировки не будет.

Я удивлённо поднял брови.

— Вместо этого, — продолжил Круифф, — ты сейчас садишься, вспоминаешь всё, что знаешь об этом городе. Все достопримечательности, все интересные места, самые вкусные рестораны. И через час мы отправляемся на прогулку. Твоя задача показать и рассказать нам об этом городе.

— Тренер, — возразил я, — есть же экскурсоводы. У нас, — я имел в виду Советский Союз, мою страну, — очень хорошо развита система обслуживания иностранцев. Фирма «Интурист». Наверняка вы о ней слышали.

Круифф на автомате кивнул.

— Может, имеет смысл просто заказать экскурсию? Там специально обученные девушки максимально приятной наружности очень профессионально всё расскажут и покажут.

— Нет, Слава. Это нам как раз не поможет.

Он посмотрел мне в глаза.

— Какие бы красивые девушки в Советском Союзе ни были — а с этим я не спорю — но это в любом случае их работа. А мне нужно, чтобы о Киеве рассказал ты. Футболист Барселоны. Лидер команды на поле.

Он помолчал.

— Но пока что не в раздевалке. Не обижайся, но именно в качестве неформального лидера Барселоны ты пока не состоялся. Хотя задатки есть. Предпосылки к тому, что ты станешь вожаком нашей банды не только на поле, они есть. И сейчас я хочу, чтобы эти задатки начали проявляться более активно. Чтобы ты показал себя в том числе и с человеческой стороны.

Круифф похлопал меня по плечу.

— Так что возражения не принимаются. В конце концов, Нуньес платит тебе больше всех в команде. В том числе и за это. У тебя двадцать минут. Побудешь сегодня нашим экскурсоводом.

* * *

Через час мы вышли из гостиницы.

Вся команда — двадцать с лишним человек. Футболисты, тренерский штаб, врачи. Даже Нуньес, прилетевший с нами, присоединился к прогулке.

Начали с Крещатика.

— Это главная улица Киева, — объяснял я, пока мы шли по широкому проспекту. — Как Рамбла в Барселоне. Только шире. И без моря в конце.

— И холоднее, — добавил Хулио Альберто, кутаясь в куртку.

— Это ещё не холодно. Вот в январе здесь бывает минус двадцать. А иногда и минус тридцать.

Испанцы переглянулись с ужасом.

— Как люди живут? — искренне спросил Карраско.

— Привыкли. Тёплая одежда, шапки, меховые воротники. Русская зима это отдельный опыт. Её надо пережить чтобы понять.

— А каштаны? — спросил Линекер, указывая на голые деревья вдоль улицы.

— Символ Киева. Весной они цветут, белые, розовые. Очень красиво. Есть даже песня про киевские каштаны. Сейчас, конечно, не сезон.

Мы прошли мимо Центрального универмага. Я показал на витрины.

— Здесь можно купить практически всё. Одежду, технику, сувениры. Если кто-то хочет что-то привезти домой, запомните это место.

— А что обычно везут из Советского Союза? — спросил Шустер.

— Матрёшки, — улыбнулся я. — Меховые шапки. Водку. Икру.

— Икру? — оживился Линекер. — Чёрную?

— И красную.

К нам подошла группа молодых людей. Студенты, судя по виду. Парни в свитерах, девушки в беретах.

— Простите, вы Сергеев?

— Да.

— Ой, а можно автограф? Мы из Харькова, на экскурсию приехали, а тут вы!

Я расписался на протянутых открытках. Один из студентов достал фотоаппарат.

— А сфотографироваться можно?

— Давайте.

Партнёры терпеливо ждали. Когда студенты ушли, мы двинулись дальше.

От Крещатика поднялись к Софийскому собору.

— Одиннадцатый век, — сказал я, когда мы остановились перед белыми стенами с золотыми куполами. — Старше Барселонского кафедрального собора.

— Серьёзно? — удивился Карраско.

— Да, именно так

Шустер внимательно разглядывал архитектуру.

— Похоже на византийские церкви. Видел такие вГреции.

— Правильно. Византийское влияние. Русь крестилась по византийскому обряду.

Мы зашли внутрь. Мозаики, фрески, Сейчас это музей а не храм но всё равно мои партнеры по команде как-то внутренне подобрались. Сейчас к религии в Европе относятся по другому и церкви под стриптиз клубы не переделывают. Так что даже не смотря на музейный статус собора отношение к нему у моих «подопечных» было правильное.

Испанцы-католики с интересом разглядывали иконостас, у них немного по другому

— У нас алтарь открыт, — заметил Мигели. — А здесь спрятан за стеной.

— Я вообще в этом не силён но у нас говорят в чужой монастырь со своим уставом не суйся. У нас так, у вас по другому.

Круифф стоял в стороне, молча разглядывая фрески на стенах. Для голландца-протестанта это всё было ещё более чуждым, чем для испанцев-католиков. Но я видел, что он впечатлен.

Пожилая смотрительница в синем халате подошла к нам.

— Экскурсия? — спросила она. — Могу рассказать, если нужно.

— Спасибо, мы сами, — ответил я.

Она пригляделась ко мне. Глаза её расширились.

— Подождите… Вы же Сергеев? Футболист?

— Да.

— Ой, батюшки! — Она прижала ладони к щекам. — А я вас в «Футбольном обозрении» видела! Вы же теперь в Испании играете?

— Да, в Барселоне.

— И привели испанцев в наш собор! — Она расцвела. — Вот это правильно! Пусть видят, какая у нас красота! Пусть знают!

Она погрозила пальцем Линекеру, который ничего не понял, но на всякий случай улыбнулся.

— А завтра, — она понизила голос, — вы уж наших-то не очень обижайте. Динамо всё-таки.

— Постараюсь, — дипломатично ответил я.

На выходе из собора меня снова остановили. Пожилая женщина с внуком.

— Сыночек, это же Сергеев! Тот самый! Смотри, смотри!

Мальчик лет десяти смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Я присел, чтобы оказаться с ним на одном уровне, и протянул руку. Он торжественно её пожал.

— Я тоже буду футболистом, — сказал он. — Как вы.

— Тренируйся, — улыбнулся я. — И всё получится.

* * *

Андреевский спуск встретил нас запахом краски и кофе.

Узкая улочка, брусчатка, художники с мольбертами. Несмотря на ноябрь, они стояли на своих привычных местах, продавали картины, рисовали портреты прохожих. Тут же лоточники торговали сувенирами: матрёшками, расписными тарелками, вышитыми рушниками.

— Это как Монмартр в Париже, — сказал Шустер. — Только меньше.

— И холоднее, — снова добавил Хулио Альберто.

— Ты уже говорил, — засмеялся Карраско.

— Потому что это правда!

Мы медленно спускались по брусчатке. Линекер остановился у одного из лотков, разглядывая деревянные шкатулки с росписью.

— Красивые, — сказал он. — Ручная работа?

— Да, всё ручное. Это называется петриковская роспись. Украинский народный промысел.

— Сколько? — спросил он продавщицу, показывая на шкатулку.

Та назвала цену. Линекер вопросительно посмотрел на меня.

— Двадцать рублей. Это примерно… — я прикинул в уме, — тридцать долларов по официальному курсу. Но реально меньше.

— Беру.

Продавщица, поняв, что имеет дело с иностранцами, тут же попыталась всучить Линекеру ещё и матрёшку, и самовар, и набор расписных ложек. Гари отбивался как мог.

Один из художников — бородатый мужчина в берете и заляпанном краской свитере — поднял голову от мольберта и замер.

— Сергеев⁈

— Добрый день.

— Вот это да! Ребята, смотрите, кто к нам пришёл!

Соседние художники побросали кисти. Окружили нас. Кто-то просил автограф, кто-то хотел сфотографироваться. Один, с седой бородой и хитрыми глазами, предложил нарисовать мой портрет.

— Бесплатно! Для истории! Повешу в мастерской, буду всем показывать: вот, Сергеева рисовал!

— Спасибо, но времени нет, — извинился я. — Мы на экскурсии.

— Понимаем, понимаем! Удачи завтра! Хотя нет! О чём это я? наши вас сделают! Крупно!

Все засмеялись.

Линекер купил у одного из художников маленькую акварель — вид на Днепр с золотыми куполами на закате.

— Для жены, — объяснил он. — Она любит такие вещи. Собирает картины из разных городов, где мы играли.

— Хорошая традиция, — сказал я.

— Да. У нас уже есть Лондон, Эвертон, Барселона. Теперь будет Киев.

К Лавре мы подошли уже ближе к вечеру.

Солнце садилось, и золотые купола горели в закатных лучах. Даже самые циничные из моих партнёров притихли.

— Киево-Печерская лавра, — сказал я. — Одна из главных святынь русских церквей. Основана в одиннадцатом веке.

— Опять одиннадцатый век, — заметил Виктор. — Древний город.

— Да, у нас их несколько. Киев, Новгород, Псков, Староя Ладога. Все они основаны больше тысячи лет назад.

— А Барселона? — спросил Карраско.

— Барселона древнее. Римляне основали. Но Киев, один из старейших городов нашей страны. Мать городов русских, как говорили наши предки.

Мы прошли через ворота на территорию Лавры.

— До революции это был один из главных русских монастырей ну а сейчас музей, — рассказывал я, — Что-там дальше будет я не знаю, вроде бы как господин Романов говорил о неких изменениях, в том числе и в вопросах религии но пока что это музей. монахов мы тут не увидим, может быть что и пока.

Мы поднялись на смотровую площадку у Великой Лаврской колокольни. Девяносто шесть метров высоты. Отсюда открывался вид на весь Киев и на Днепр.

Река лежала внизу — широкая, серая, спокойная. Левый берег терялся в вечерней дымке. На правом — купола церквей, крыши домов, зелень парков. Вдалеке виднелись мосты, соединявшие два берега.

— Красиво, — тихо сказал Линекер.

— Да.

— Не хуже Барселоны.

— По-другому. Другая красота. Барселона — это море, горы, свет. Киев — это река, простор, тишина.

Мы стояли молча, глядя на город. Ветер с Днепра холодил лицо, но никто не спешил уходить.

Потом Гари повернулся ко мне.

— Любят тебя здесь.

Я только усмехнулся.

— Нет, серьёзно, — продолжил он. — Я весь день наблюдаю. Автографы, фотографии, рукопожатия. Каждые десять минут кто-то подходит. В аэропорту, в гостинице, на улицах. Везде.

— Ну, это нормально.

— Нет, не нормально. — Линекер покачал головой. — Это не твой город. Ты же из Москвы, насколько я понимаю.

Я не стал его поправлять, что вообще-то я даже не из Москвы, а из маленького провинциального города в Орловской области. Из места, о котором Гарри никогда не слышал и вряд ли когда-нибудь услышит. В контексте он был не так уж неправ. Играл я в Москве. Так что да, из Москвы.

— Но всё равно тебя здесь любят, — продолжил Гари. — Каждый. Стар и млад. Мужчины, женщины, дети. Все знают твоё имя, все хотят пожать руку.

Он помолчал.

— Мне сложно представить, что к кому-то из нас вот так будут подходить в Мадриде. Город же не наш. Чужой. Враждебный даже. Там скорее плюнут вслед, чем попросят автограф.

Я посмотрел на него. Потом снова на Днепр. Река несла свои воды к морю, как несла их тысячу лет назад, как будет нести ещё тысячу лет.

— Всё просто. Это моя страна, — улыбаясь ответил я. — Вся. Целиком. От Калиниграда до Владивостока, от Мурманска до Севастополя. Вся целиком моя

Линекер помолчал, обдумывая мои слова. Потом кивнул.

— Понимаю.

Не уверен, что он действительно понимал. Куда ему? Англия, маленький остров. Компактный, уютный, обозримый. СССР одна шестая часть суши. Пятнадцать республик, сотни народов, тысячи километров. Одиннадцать часовых поясов.

И везде одна страна. Одна культура. Один футбол. Мой дом.

Глава 11

ГОРЬКИЙ УРОК РЕСПУБЛИКАНСКОГО СТАДИОНА

Матч, который мы не имели права проигрывать

«Советская Украина», 5 ноября 1987 года

Специальный корреспондент П. Ковальчук

Вчера на Республиканском стадионе имени В. И. Ленина состоялся ответный матч одной шестнадцатой финала Кубка УЕФА между киевским «Динамо» и испанской «Барселоной». Результат этой встречи — 4:2 в пользу киевлян — при иных обстоятельствах стал бы поводом для законной гордости. Четыре мяча в ворота одного из сильнейших клубов Европы! Хет-трик Игоря Беланова, лучшего футболиста континента! Блестящая игра всей команды на протяжении восьмидесяти девяти минут!

Однако по сумме двух встреч наша команда уступила путёвку в следующий раунд, и произошло это при обстоятельствах, которые требуют самого серьёзного, самого принципиального разбора. Обстоятельствах, которые ещё долго будут обсуждаться в спортивных кругах республики. Обстоятельствах, которые — скажем прямо — позорят советский футбол.

Но обо всём по порядку.

Ход матча: от триумфа к трагедии

Напомним читателям предысторию. В первом матче, состоявшемся две недели назад в Барселоне, «Динамо» потерпело поражение со счётом 2:4. Результат болезненный, но не катастрофический. Задача на ответную игру была ясна и, как показал вчерашний матч, вполне выполнима.

Республиканский стадион в тот вечер был полон. Сто тысяч болельщиков, и это не преувеличение, не журналистский штамп, а точная цифра, заполнили трибуны, чтобы поддержать свою команду. Сто тысяч голосов, сто тысяч сердец, бьющихся в унисон. Такую поддержку не купишь ни за какие деньги. Такую атмосферу не создашь искусственно. Это душа украинского футбола, его сердце, его кровь.

И команда ответила на эту поддержку сполна.

Уже на двенадцатой минуте Игорь Беланов, чемпион мира и гордость украинского футбола, открыл счёт. Комбинация, разыгранная на левом фланге, была завершена точным ударом в дальний угол. Вратарь «Барселоны» Субисаррета даже не шелохнулся. 1:0.

Стадион взревел. Сто тысяч голосов слились в едином крике. Это был не просто гол, это была заявка на победу, это было обещание, это была клятва.

На тридцать четвёртой минуте Беланов удвоил преимущество хозяев. Перехват мяча в центре поля, фирменный рывок на скорости, выход один на один и хладнокровный удар мимо вратаря. 2:0. Республиканский стадион гудел от восторга. Уже сейчас, к перерыву, задача была практически выполнена: по сумме двух матчей счёт сравнялся — 4:4, а при равенстве голов решающее значение имеют мячи, забитые на выезде. У «Динамо» два гола в Барселоне. У «Барселоны» ни одного в Киеве.

Если бы матч закончился сейчас то Динамо было бы в следующей стадии турнира. Ах если бы матч закончился сейчас!

В раздевалку команды уходили под овации трибун. Валерий Васильевич Лобановский, и это известно из достоверных источников, в раздевалке предостерёг игроков от самоуспокоенности.

— Матч не окончен, — сказал он. — Нам нужен ещё один гол. Для гарантии'.

Эти слова были услышаны.

Второй тайм начался ещё более убедительно для хозяев. На сорок девятой минуте, всего через четыре минуты после возобновления игры, Беланов оформил хет-трик. Прострел с правого фланга, обработка, удар и мяч в сетке. 3:0.

Три гола Беланова. Три удара украинского футбольного сердца. Три ответа тем, кто сомневался в силе киевского «Динамо».

По сумме двух встреч счёт стал 5:4 в пользу наших футболистов. Путёвка в одну восьмую финала, казалось, была уже в кармане и и завизирована всеми нужными печатями.

Испанцы выглядели растерянными, подавленными, разбитыми морально и физически. Их знаменитый тренер Йохан Круифф, в прошлом великий игрок, а ныне начинающий тренер, нервно расхаживал вдоль бровки, не зная, что предпринять. Испанские журналисты, приехавшие освещать матч, уже готовили некрологи своей команде.

На шестьдесят третьей минуте случилась первая неприятность. Ярослав Сергеев — о нём разговор особый, и мы к нему ещё вернёмся, сократил разрыв. Удар из-за пределов штрафной, рикошет от защитника и мяч в воротах. 3:1.

Неприятно? Да. Тревожно? Пожалуй. Но не критично. Считаем: по сумме двух матчей — 5:5. Равенство. Однако при равенстве голов преимущество получает команда, забившая больше мячей на выезде. У «Динамо» два гола в Барселоне. У «Барселоны» один гол в Киеве. Преимущество по-прежнему на нашей стороне, и преимущество солидное. Само собой речь шла о характере встречи. Динамо выглядело куда мастеровитее и увереннее чем испанские гости.

Для того чтобы изменить ситуацию, испанцам нужно было забить ещё один мяч. Тогда бы счёт по голам на выезде сравнялся — 2:2, и командам пришлось бы играть дополнительное время.

Но у нашей команды были другие планы.

На семьдесят восьмой минуте Анатолий Демьяненко, один из лучших защитников мирового футбола, подключился к атаке и точным ударом из пределов штрафной довёл счёт до 4:1.

Вот теперь — всё. Теперь — окончательно и бесповоротно. По сумме двух матчей 6:5 в пользу «Динамо». То с каким усердием играла наша команда показывало что Динамо намного ближе к пятому голу за вечер чем Барселона ко второму. Киевляне буквально затаптывали соперника в газон.

Сто тысяч человек уже праздновали победу. Над стадионом неслось: «Мо-лод-цы! Мо-лод-цы!» По трибунам катилась волна. Болельщики обнимались, поздравляли друг друга, утирали слёзы радости. Кто-то начал скандировать имя Беланова. Кто-то — имя Лобановского. Атмосфера была праздничной, эйфорической, победной.

Минуты текли. Восемьдесят вторая. Восемьдесят пятая. Восемьдесят восьмая. «Динамо» спокойно контролировало мяч, не давая испанцам даже приблизиться к штрафной. Всё было под контролем. Всё шло по плану.

Девяностая минута. Арбитр, итальянец Лонги уже готовился дать финальный свисток. пара минут и всё закончится. Счёт 4:1. Преимущество в три мяча по сумме. Свисток в зубах у судьи.

А потом случилось то, что случилось.

Шестьдесят секунд позора

«Барселона» в отчаянии пошла вперёд всеми силами. Последняя атака. Последняя надежда. Фол на подступах к штрафной — и штрафной удар.

Позиция неудобная. Мяч у самого угла штрафной площади, под острым углом к воротам. Бить оттуда напрямую бессмысленно. Навешивать можно, но при грамотной игре защитников и вратаря такие навесы опасности не представляют. Это азбука футбола.

У мяча встал Сергеев.

Секунды добавленного времени истекали. Ещё несколько мгновений и арбитр даст финальный свисток. Всё закончится. Динамо, в следующем раунде.

Сергеев разбежался и выполнил подачу в штрафную.

Мяч летел по высокой дуге. Вроде бы обычный навес, каких за матч бывает десятки. Стандартная ситуация. Рутинная работа для любого вратаря уровня первой лиги, не говоря уже о голкипере сборной Советского Союза.

Виктор Чанов вышел на перехват.

И здесь мы должны остановиться. Остановиться и разобрать случившееся секунда за секундой, кадр за кадром. Потому что то, что произошло дальше, видели сто тысяч человек на стадионе и миллионы телезрителей по всему Советскому Союзу.

Анатомия катастрофы

Чанов вышел на мяч. Позиция идеальная. Он находился точно на линии полёта мяча, в правильной точке, с правильным расчётом времени. Никто ему не мешал. Ни один игрок «Барселоны» не оказывал давления. Защитники «Динамо» контролировали всех соперников в штрафной. Мяч летел прямо на вратаря. Отбей и всё, работа выполненеа, твоя команда победила.

И вот тут мы задаём вопрос, который после матча задавала себе вся страна: почему Чанов решил ловить?

Остановимся на этом подробнее.

Любой вратарь — от юниора до мастера международного класса — знает простое правило: в критической ситуации играй надёжно. Минимизируй риски. Не изобретай велосипед.

Да, в обычном матче, в обычной ситуации вратарь может и должен ловить мяч на выходе. Это красиво, это эффектно, это позволяет сразу начать контратаку. Опытный голкипер сам решает, когда ловить, а когда отбивать — это часть вратарского искусства, часть мастерства.

Но есть ситуации, когда никакое мастерство не оправдывает риск. Когда единственно правильное решение — сыграть максимально просто и максимально надёжно.

Девяносто первая минута. Счёт 4:1. Последняя атака соперника. Свисток в зубах у судьи. В штрафной — толчея, борьба за позицию, несколько игроков обеих команд.

Что подсказывает логика? Что подсказывает жизненный опыт? Что подсказывает элементарный здравый смысл?

Не ловить. Не рисковать. Просто вмазать кулаком по мячу так, чтобы он улетел как можно дальше от ворот. Куда угодно — на трибуну, за лицевую, в аут на противоположной стороне поля. Куда угодно — лишь бы подальше.

Потому что ловить мяч в толчее игроков — это всегда риск. Мяч может выскользнуть. Кто-то может толкнуть под руку. Можно потерять равновесие. В обычной ситуации этот риск оправдан. На последней секунде решающего матча при счёте 4:1 — нет. Категорически нет.

Виктор Чанов — заслуженный мастер спорта СССР. Голкипер киевского «Динамо» с 1978 года. Вратарь сборной Советского Союза. чемпион СССР. Чемпион мира. Один из лучших вратарей советского футбола, а по мнению многих специалистов — лучший.

За свою карьеру Виктор Чанов провёл сотни матчей. Отразил тысячи ударов. Выходил на перехват бессчетное количество раз. Он лучше любого из нас знает, когда можно рисковать, а когда — нельзя.

И в решающую секунду решающего матча он почему-то решил рисковать.

Чанов попытался поймать мяч. Потянулся к нему обеими руками — вместо того чтобы просто выбить кулаком. И руки не сомкнулись. Мяч ударился о ладони, проскочил между пальцами. Чанов потерял равновесие, потерял ориентацию в пространстве, потерял контроль над собственным телом.

И вместе с мячом — нелепо, беспомощно, позорно — влетел в собственные ворота.

Несколько секунд стадион молчал. Сто тысяч человек не могли поверить своим глазам. Не могли осознать увиденное. Не могли принять, что это произошло на самом деле.

А потом — стон. Стон разочарования, стон боли, стон ужаса. Стон ста тысяч человек, у которых только что отняли победу.

4:2.

По сумме двух матчей — 6:6. По голам на выезде — 2:2. Полное, абсолютное равенство.

Дополнительное время.

Что это было?

Мы — журналисты, а не психологи. Мы не можем залезть в голову Виктора Чанова и понять, что там произошло в тот роковой момент. Мы не можем провести психологическую экспертизу, установить причины и следствия, поставить диагноз.

Но мы можем — и обязаны — задать вопросы. Вопросы, которые задаёт себе каждый болельщик «Динамо». Вопросы, на которые должен ответить сам Чанов, тренерский штаб команды, руководство клуба.

Вопрос первый: где была концентрация?

Девяносто первая минута решающего матча. Последние секунды. Момент, когда каждое действие должно быть выверено до миллиметра, когда каждое решение должно быть безошибочным. Момент максимального напряжения — физического, психологического, эмоционального.

Именно в такие моменты проверяется класс спортсмена. Именно в такие моменты отделяются чемпионы от середняков, великие от просто хороших.

Чанов не выдержал этой проверки. Его концентрация дала сбой в самый неподходящий момент. Почему? Расслабился при счёте 4:1? Решил, что дело сделано? Думал уже о праздновании?

Если так — это непростительно. Это несовместимо со званием спортсмена высокого класса.

Вопрос второй: где была дисциплина?

Советский спорт всегда славился железной дисциплиной. Дисциплиной тела, дисциплиной разума, дисциплиной воли. Это то, чему нас учили с детства. Это то, что отличает советских спортсменов от их западных коллег. Это наше преимущество, наш козырь, наше оружие.

Школа Лобановского — это прежде всего школа дисциплины. Знаменитые тренировки Валерия Васильевича, его методы подготовки, его требования к игрокам — всё это направлено на воспитание железной самодисциплины. Футболист «Динамо» должен делать правильные вещи автоматически, на уровне рефлексов, не задумываясь.

Где была эта дисциплина у Чанова? Куда она делась в решающий момент? Почему рефлексы, отработанные тысячами тренировок, вдруг отказали?

Вопрос третий: где была ответственность?

На Викторе Чанове лежала колоссальная ответственность. Ответственность перед командой, которая билась весь матч. Перед тренером, который выстроил игру. Перед клубом, который дал ему всё — карьеру, звания, признание. Перед болельщиками — ста тысячами на стадионе и миллионами у телевизоров. Перед всей Украинской ССР.

Понимал ли Чанов эту ответственность? Чувствовал ли её вес на своих плечах?

Судя по тому, что мы увидели — нет. Иначе он бы не позволил себе такой ошибки. Иначе он бы сыграл так, как должен был сыграть вратарь его уровня — надёжно, уверенно, профессионально.

Вопрос четвёртый: где была партийная сознательность?

Да, мы задаём этот вопрос. И не считаем его неуместным.

Советский спортсмен — это не просто спортсмен. Это представитель своей страны, своего народа, своей идеи. Каждый выход на международную арену — это не только спортивное, но и политическое событие. Победы советских спортсменов — это победы нашего строя, нашего образа жизни, нашей системы подготовки кадров. Поражения — соответственно, поражения.

Виктор Чанов — член Коммунистической партии Советского Союза. Он вступил в партию сознательно, добровольно, осознавая ответственность, которую берёт на себя. Он обязался быть примером для молодёжи, образцом дисциплины и ответственности, достойным представителем советского спорта.

Был ли он достойным представителем вчера вечером?

Вопрос риторический.

Дополнительное время и послесловие

Впрочем, даже после катастрофы не всё было потеряно. Дополнительное время — это ещё тридцать минут. Тридцать минут, чтобы исправить чужую ошибку. Тридцать минут, чтобы забить хотя бы один гол и вырвать победу, которую у нас украли.

Команда Лобановского честно пыталась. Беланов, измотанный хет-триком, продолжал рваться вперёд. Михайличенко, Рац, Яковенко — все искали свой шанс. Но испанцы, окрылённые невероятным, незаслуженным, подаренным им везением, защищались отчаянно, самоотверженно, на пределе сил.

Тридцать минут дополнительного времени закончились без голов.

Серия пенальти.

Одиннадцатиметровые удары — это лотерея. Это нервы. Это характер. Здесь уже не тактика решает, не физическая готовность, не командное взаимодействие. Здесь — один на один: игрок против вратаря, нервы против нервов, воля против воли.

«Барселона» была точнее. Пять ударов — пять голов. Хладнокровно, уверенно, безошибочно.

У «Динамо» один удар, Василия Раца, пришёлся в штангу.

Последний, решающий пенальти реализовал Ярослав Сергеев. Советский футболист. Воспитанник советской системы. Игрок, выступающий за испанский клуб.

Символично? Ещё как символично.

Итог: «Барселона» проходит в одну восьмую финала Кубка УЕФА. «Динамо», гордость украинского футбола и один из сильнейших советских клубов, выбывает из розыгрыша.

О Сергееве и «порочной практике»

Теперь о том, что требует отдельного и самого принципиального разговора.

Ярослав Сергеев. Кто он? Откуда взялся? Как оказался в составе «Барселоны»?

Биография Сергеева хорошо известна. Родился в Орловской области. Буквально с улицы сходу попал в состав московского Торпедо где сходу стал основным нападающим и главной ударной силой клуба. Попал в сборную с которой выиграл чемпионаты мира и Европы забивая самые важные голы. Стал трехкратным чемпионом страны и обладателем трех европейских кубков. К 20 годам Сергеев заслуженно считается лучшим футболистом мира.

Всё это заслуга советского спорта. Советских тренеров, которые разглядели талант в мальчишке из провинции. Советской системы, которая дала ему возможность развиваться. Советского государства, которое вложило в его подготовку немалые средства.

А потом Сергеев уехал в «Барселону».

Вместе с ним уехал Александр Заваров ещё один воспитанник советского футбола, который, к слову, начинал карьеру именно в дублирующем составе киевского «Динамо». Заваров вырос на украинской земле, был воспитан украинским футболом и покинул Советский Союз ради испанских песет.

Как это стало возможным? Как двум лучшим игрокам страны разрешили уехать за рубеж?

Ответ известен. Новый внешнеполитический курс. Политика «открытости победителей». Расширение международных контактов. Решения, принятые на самом высоком уровне, в рамках общей стратегии руководства страны под началом товарища Романова.

Тогда это преподносилось как достижение. Как свидетельство уверенности советского спорта в собственных силах. Как демонстрация того, что нам нечего бояться конкуренции с Западом. Говорили: пусть наши футболисты покажут Европе советскую школу, пусть прославят Советский Союз на международной арене.

Что они показали?

Вчера Ярослав Сергеев показал, как нужно забивать голы в ворота советских команд. Два мяча — и киевское «Динамо» выбыло из турнира. Два удара — и труд всей команды, вся подготовка, все усилия тренерского штаба пошли прахом.

Это ли имелось в виду под «прославлением советского спорта»?

Что дальше?

Давайте заглянем в будущее. Не в отдалённое — в ближайшее.

Внешнеполитический курс товарища Романова, судя по всему, остаётся неизменным. «Открытость» продолжается. Контакты с Западом расширяются. Ограничения снимаются.

Сергеев и Заваров — это эксперимент? Пробный шар? Первые ласточки?

Если эксперимент будет признан успешным, а по каким критериям его будут оценивать, — то что дальше?

Беланов?

Давайте произнесём это имя вслух. Игорь Николаевич Беланов. Лучший футболист нашей команды, чемпион мира. Человек, который вчера забил три гола в ворота «Барселоны». Гордость украинского футбола, гордость всего Советского Союза.

Что если завтра какой-нибудь «Милан» или «Ювентус» предложит ему контракт? Миллионы лир, вилла на берегу моря, автомобили, красивая жизнь? Что тогда?

Мы, разумеется, ни на секунду не сомневаемся в патриотизме и преданности Игоря Николаевича. Он настоящий динамовец, настоящий киевлянин, настоящий советский человек. Но сам факт, что такой вопрос можно поставить это уже тревожный симптом.

А Михайличенко? А Демьяненко? А Рац?

Вся плеяда блестящих украинских футболистов, весь золотой состав «Динамо» все они теперь потенциальные кандидаты на «экспорт»? Все они могут завтра получить предложение из-за рубежа?

И кто тогда останется защищать честь украинского футбола?

К руководству республики

Нет, товарищи. Это порочная практика. И мы обязаны сказать об этом прямо, без обиняков, невзирая на чины и регалии тех, кто эту практику санкционировал.

Мы понимаем логику решений, принятых в Москве. Мы понимаем стремление к международной интеграции, к улучшению образа Советского Союза на мировой арене, к демонстрации нашей открытости и добрых намерений.

Но какой ценой?

Вчерашний матч показал эту цену со всей наглядностью. Украинский футбол, а вместе с ним и весь советский футбол, понёс урон от политических решений, принятых без учёта спортивных интересов.

Сергеев забил два гола. Сергеев реализовал решающий пенальти. Сергеев, а не кто-то из испанцев, стал главным творцом поражения «Динамо». И этот Сергеев ещё полгода назад играл за советский клуб, мог бы играть и сейчас — если бы не «порочная практика».

Никто, разумеется, не говорит о том, чтобы возвращать Сергеева и Заварова. Они уехали — пусть играют. Это дело Москвы и московского «Торпедо». Пусть на совести столичных товарищей останется решение отпустить своих лучших игроков за рубеж.

Мы не удивимся, если в скором времени Сергеев и Заваров выйдут на поле нового московского стадиона «Торпедо», того самого, строительство которого сейчас завершается, и обыграют свой бывший клуб так же, как вчера обыграли наше «Динамо». И когда это случится, а это непременно случится, «Торпедо» сполна изопьёт из той же горькой чаши, из которой вчера пили мы.

И, признаться честно, нам их будет не очень-то жалко. Сами виноваты.

Но речь сейчас не о Москве. Москва далеко, у Москвы свои проблемы и свои интересы.

Речь об Украине. О нашей республике. О нашем «Динамо». О наших футболистах, которых мы растим с детских лет, воспитываем, в которых вкладываем душу, силы, народные средства и которых завтра могут переманить за рубеж.

Редакция «Советской Украини» обращается к руководству Украинской ССР с призывом: поднять вопрос о пересмотре практики «экспорта» советских спортсменов на самом высоком союзном уровне. В Политбюро ЦК КПСС, в Совете Министров СССР, лично перед товарищем Романовым.

Пока не поздно. Пока украинский футбол ещё не обескровлен.

Вчерашний матч должен стать уроком. Горьким, болезненным, но необходимым уроком для всех нас.

О товарище Чанове — в заключение

И напоследок — несколько слов о Викторе Чанове.

Мы не призываем к расправе. Мы не требуем крови. Мы понимаем, что любой человек может ошибиться, что каждый имеет право на ошибку.

Но есть ошибки — и есть катастрофы. Есть промахи — и есть провалы. Есть неудачи — и есть позор.

То, что сделал Чанов на девяносто первой минуте вчерашнего матча — это позор. Позор для вратаря его уровня. Позор для клуба. Позор для республики.

Заслуженный мастер спорта СССР — это звание, которое нужно подтверждать каждый день, каждый матч, каждым действием на поле. Вчера Виктор Чанов это звание не подтвердил.

Мы надеемся — и мы вправе надеяться — что тренерский штаб киевского «Динамо», руководство клуба и Федерация футбола УССР сделают соответствующие выводы. Какими будут эти выводы — решать не нам. Но то, что выводы должны быть сделаны — несомненно.

Сто тысяч человек ушли вчера со стадиона в молчании. Это молчание — приговор. И этот приговор должен быть услышан.

* * *

КУБОК УЕФА 1987/88. Одна шестнадцатая финала. Ответный матч.

4 ноября 1987 года. Киев, Республиканский стадион имени В. И. Ленина.

Зрителей: 100 000

ДИНАМО (Киев) — БАРСЕЛОНА (Испания) — 4:2 (2:0, 2:2, д. в. 0:0, пен. 4:5)

Голы: Беланов (12, 34, 49), Демьяненко (78) — Сергеев (63, 90+1)

ДИНАМО (Киев):

Чанов, Бессонов, Балтача, Кузнецов, Демьяненко, Рац, Яковенко, Михайличенко, Евтушенко, Беланов, Блохин

Главный тренер: Лобановский В. В.

БАРСЕЛОНА:

Субисаррета, Херардо, Алесанко, Мигели, Хулио Альберто Роберто, Шустер, Виктор, Линекер, Сергеев, Карраско

Главный тренер: Круифф Й.

Судья: Р. Лонги (Италия)

Помощники: М. Росси, Л. Бертолини (оба — Италия)

Серия пенальти:

Динамо: Беланов (1:0), Рац (штанга), Михайличенко (2:1), Демьяненко (3:2), Яковенко (4:4)

Барселона: Линекер (1:1), Шустер (2:2), Мигели (3:3), Роберто (4:4), Сергеев (4:5)

Первый матч: Барселона — Динамо (Киев) — 4:2

По сумме двух матчей: 6:6. По результатам серии пенальти «Барселона» проходит в одну восьмую финала.

* * *

П. Ковальчук, специальный корреспондент

Глава 12

За окном кабинета висело низкое ноябрьское небо — серое, набрякшее влагой, давящее на город свинцовой тяжестью. Москва в начале ноября — это всегда так: ни снега, ни солнца, только бесконечная морось и температура около нуля, от которой не спасает никакое пальто. Деревья уже облетели, но земля ещё не промёрзла, и под ногами хлюпала противная каша из грязи и палой листвы.

Именно в такую кашу и угодил сегодня утром генеральный секретарь ЦК КПСС Григорий Васильевич Романов. И утро у него категорически не задалось. Винить в этом он мог только себя. Потому что это была его инициатива, начинать день не просто с гимнастики, а с полноценной получасовой пробежки. Такую привычку уже немолодой товарищ Романов завёл себе полгода назад. Для, как говорят на Западе, поддержания имиджа человека, который следит за своим здоровьем.Ну, или, если говорить по-русски, для своей репутации. Ведь в здоровом теле — здоровый дух. И кто как не руководитель страны лучший пример для подражания?

И именно на такой вот утренней пробежке Григорий Васильевич самым обычным образом подвернул ногу. Да ещё и так противно, что ни о каком выполнении поставленной перед самим собой программы на день, а то и больше, говорить не приходилось.

А планов у Григория Васильевича на ближайшие пару дней было громадьё. Тут и посещение НАМИ, чтобы лично увидеть и испытать в деле сразу несколько перспективных советских грузовиков, не только от ЗИЛа, к которому, как говорили злые языки, Романов неровно дышал, но и от других производителей, включая упомянутую не в добрый час «Колхиду». Затем товарищ Романов должен был провести инспекцию строящегося стадиона «Торпедо», который меньше чем через полгода должен был принять первый матч после длительного простоя.

Ну а потом первого секретаря ждал солнечный Казахстан с инспекцией Байконура и посещением города Лениногорска, где местные товарищи с опережением графика сдавали государству новый обогатительный комбинат. Его ввод в производство был связан с расширившимися планами страны по производству легковых автомобилей. Экспорт, как на Запад, так и на Восток, потребовал роста производительности не только непосредственно от товарищей из автомобильной промышленности, но и от целого ряда смежников и поставщиков, начиная от лёгкой и заканчивая любимой всеми советскими руководителями тяжёлой промышленностью.

Но из-за этой чёртовой ноги все эти планы придётся отложить.

Ладно. Можно заняться кабинетной работой. Романов поморщился, устраиваясь в кресле поудобнее, и пристроил ногу на низкую скамеечку, которую расторопный Дима принёс из приёмной. Врач уже осмотрел, сказал — ничего страшного, растяжение связок, через неделю будет как новенький. Но эти семь дней придётся поберечься. Ладно, чёрт с ним с этим растяжением. пора за работу.

Например надо, по собственному обыкновению просмотреть прессу. Привычку лично просматривать все основные советские газеты товарищ Романов завёл себе очень давно, ещё будучи безраздельным «хозяином» Ленинграда. Он лично инспектировал всю прессу города на Неве. И сменив прописку на московскую, себе не изменял. Просто здесь, в столице, количество газет выросло на порядок. Но кто сказал, что будет легко? Надо — значит надо.

Романов достал из нагрудного кармана очки в тонкой металлической оправе, протёр стёкла замшевой тряпочкой, которую всегда носил с собой, и водрузил очки на нос. Без них мелкий газетный шрифт давно уже расплывался в серую кашу. Возраст, ничего не поделаешь.

И поначалу советская пресса не давала товарищу Романову ничего необычного или неожиданного. Как ни крути, только что случилась большая дата. И передовицы большинства советских газет были посвящены именно этому. «Известия», «Московский комсомолец», «Правда» и далее по списку — все писали именно о самом дорогом для каждого гражданина первого в мире государства рабочих и крестьян празднике. Ничего нового или необычного. Всё как всегда. Даже немного скучновато. Могли бы как-то более изобретательно славить мудрость и прозорливость советского народа и его партии и правительства.

И такое благостное и немного скучающее настроение у Романова было вплоть до того момента, как он взял в руки «Радянську Україну».

По традиции газеты республик шли в его импровизированном обзоре последними. «Радянська Україна» выпускалась на украинском языке, и, соответственно, помимо самой газеты, в руках Романова был ещё и перевод на русский. Точно так же ему подавали для чтения газеты на латышском, эстонском, литовском, казахском и прочих языках необъятного Советского Союза.

Но сегодня именно одна из основных газет второй по значимости советской республики, и одного из основателей ООН, стала не просто возмутителем спокойствия, а причиной того, что Романов, прочитав один из материалов, не сдержавшись, громко выругался:

— Это, блядь, что за нахер?

А потом отложил русский перевод и взялся за чтение оригинала. Благо, украинским Григорий Васильевич владел.

И да, ошибки быть не могло. Абзацы, которые фломастером обвёл в переводе его секретарь-референт Дима, в оригинале звучал точно так же. Перевод точный.

Некто П. Ковальчук, специальный корреспондент «Радянської України», написал в своей статье такое, что если бы это было в РСФСР, то 70-я статья УК тут не просто плакала бы по этому журналистику, а заливалась бы кровавыми слезами. Антисоветская агитация и пропаганда в чистом виде.

Тут и критика курса товарища Романова — прямая критика генерального секретаря ЦК, что немыслимо ни сейчас, ни десять лет, ни двадцать лет назад. И противопоставление Украины и Москвы — национализм и сепаратизм. «Порочная практика» — в отношении решений Политбюро. Призывы к руководству республики «поднять вопрос» — что по сути подстрекательство к фракционности. И мелкое, мелочное, но от этого не менее враждебное «изопьют из той же чаши» — злорадство по отношению к Москве, пусть и будущее, и пусть по такому, на самом деле, не столь важному поводу, как футбол, который по сути всего лишь игра.

Можно сказать, что эта статья выпустила пять пуль в лоб своему автору. Хотя почему только автору? Редактор газеты, отдел пропаганды, руководство в ЦК КПУ — они тоже несут ответственность за подобное. Так что здесь в глазах Романова была целая кодла антисоветчиков, которая приложила руку к выпуску этой статьи.

Романов отложил газету, снял очки и потёр переносицу. Потом достал из ящика стола пачку «Союз-Аполлона», выбил сигарету, щёлкнул зажигалкой. Затянулся, выпустил дым в потолок.

А потом потянулся к телефону. И первым звонком, который он сделал, был как раз звонок его секретарю-референту, который делал перевод газетной статьи на русский.

— Дима, это какая статья получается? В РСФСР — семидесятая. А на Украине?

— Шестьдесят вторая, Григорий Васильевич, — ответил помощник, у которого, как говорил генсек, голова была как Дом Советов. — Антисоветская агитация и пропаганда. Полный аналог семидесятой.

— Да, спасибо.

Романов положил трубку.

Ну а потом, само собой, настала пора второго звонка. Который не состоялся, потому что как раз на столе товарища Романова зазвонил телефон. Спустя мгновение генеральный секретарь услышал голос всё того же Димы:

— Григорий Васильевич, здесь товарищи Чебриков и Бобков.

«Отлично, на ловца и зверь бежит», — подумал Романов. Он как раз и собирался звонить председателю КГБ Чебрикову. А тут он сам, да ещё и не один, а с начальником Пятого управления Филиппом Денисовичем Бобковым. Очень вовремя.

— Пусть заходят.

Через секунду Чебриков и Бобков уже занимали места в кабинете Романова. Чебриков — грузный, основательный, в тёмно-сером костюме — опустился в кресло напротив стола. Бобков устроился чуть сбоку, положив на колени тонкую кожаную папку. Оба были без верхней одежды, но от них ещё тянуло сыростью и холодом с улицы.

— Чаю? — спросил Романов, кивнув на электрический самовар в углу кабинета. Сувенир, само собой, вот еще генсеку самому чаи заваривать. Для этого есть специально обученные товарищи.

— Не откажусь, Григорий Васильевич, — Чебриков потёр руки. — Промозгло сегодня.

Романов нажал кнопку селектора:

— Дима, три чая. И печенье какое-нибудь принеси.

— Вижу, вы уже ознакомились, — начал Виктор Михайлович, глядя на «Радянську Україну».

— Да, удовлетворил любопытство. И, Виктор Михайлович, ответь мне: кто там в Киеве такой наглый? Кто хочет сменить Крещатик на солнечный Магадан?

— Да здесь, товарищ генеральный секретарь, Магаданом не отделаться, — вместо Чебрикова вступил в разговор Бобков. — Как бы не до высшей меры. Подобные выпады в адрес руководства страны просто так не делаются, и налицо явная фронда в руководстве Компартии Украины.

Дверь открылась, и Дима внёс поднос с тремя стаканами в подстаканниках и тарелкой овсяного печенья. Расставил всё на столе, бесшумно вышел.

Бобков взял стакан, отхлебнул, обжёгся, поставил обратно. Чебриков подул на свой чай, не торопясь.

— А как вы, Виктор Михайлович и Филипп Денисович, просмотрели эту фронду? — продолжил Романов, прикуривая вторую сигарету. — Почему руководство ЦК Компартии Украины имеет наглость вступать в конфронтацию с Москвой?

— А вот почему, товарищ Романов. Разрешите, ознакомьтесь.

Бобков открыл свою папку и положил перед Романовым аналитическую записку, которая, судя по формулировкам, была выдержкой из какого-то куда более обширного документа.

И Романов погрузился в чтение. Чай остывал, сигарета дотлела в пепельнице. Чебриков негромко хрустел печеньем. За окном начал накрапывать мелкий дождь — капли ползли по стеклу извилистыми дорожками.

И чем дальше Романов читал, тем больше у него становилось вопросов. Притом в первую очередь — к людям, которые сидели перед ним в его же собственном кабинете.

Исходя из этой аналитической записки, получалось, что за несколько лет, что товарищ Романов руководил фактически Советским Союзом а не только компартией, в недрах сразу нескольких республиканских ЦК сложилась оппозиция к Москве. Абсамат Масалиев, Карл Вайно, Петрас Гришкявичюс, Борис Пуго, Эдуард Шеварнадзе, Динмухамед Кунаев — чуть ли не полдюжины первых секретарей в кулуарах так или иначе высказывались, мягко скажем, некомплиментарно по отношению к новому курсу, которым шёл Советский Союз и, собственно, Коммунистическая партия.

И само собой, Владимир Васильевич Щербицкий, первый секретарь ЦК Компартии Украины, который занимал эту должность с далёкого 1972 года, тоже присутствовал в этом списке. Что было очень странно, потому что в момент назначения Романова первым секретарём Щербицкий изначально его поддерживал. А сейчас вон оно как получилось.

И, судя по этой аналитической записке, всё шло к тому, что в обозримом будущем эта группа ответственных товарищей могла попытаться совершить самый настоящий переворот. И попытаться поставить на должность генерального секретаря как раз таки Щербицкого.

Романов снял очки, положил их на стол. Потёр глаза. Взял наконец свой остывший чай, сделал глоток.

— Что-то тут не сходится, Виктор Михайлович, — сказал он, постучав костяшками пальцев по записке. — Тут описан целый комплот, заговор. А здесь у нас, — он указал на газету, — повод, чтобы разогнать к чертям всю эту камарилью. Как-то очень непрофессионально сделано. Халтура. Не поверю, что в такой ситуации можно допустить такой элементарный прокол и буквально крикнуть на всю страну о том, что у нас тут заговор. Подстава какая-то.

Услышав столь нехарактерное слово для Романова, Чебриков усмехнулся и отставил пустой стакан:

— Да нет, Григорий Васильевич, никакой подставы здесь нет. Здесь имеется у нас банальная глупость. Вот этот вот человечек, Петро Иванович Ковальчук. 1928 года рождения. Член КПСС с 1970 года. Он известен среди своих коллег неуёмной любовью к киевскому «Динамо» и склонен во всём, что происходит с этой командой, видеть происки врагов и руку Москвы.

А вся эта статья — это обида одного конкретного неочень умного человека. А пропустили её, потому что очень уж удачно она легла на настроения в руководстве Компартии Украине, ну или как минимум части этого руководства Кто-то там слишком рьяно решил показать верность будущему триумфатору. Притом сделать это заранее, чтобы продемонстрировать свою преданность. Поторопились товарищи, прокололись по такому глупому поводу.

— Ты так говоришь, Виктор Михайлович как будто у вас в ведомстве уже всё готово?

— Не то чтобы всё, Григорий Васильевич, но Филипп Денисович лично курирует операцию. И до Нового года управимся. А дальше уже ваш ход, Григорий Васильевич.

Бобков молча кивнул, допивая свой чай.

Романов с Чебриковым и Бобковым говорили ещё около часа. Дважды Дима приносил свежий чай. Пепельница наполнилась окурками. За окном дождь усилился, и теперь по стеклу текли уже не капли, а целые ручейки. Серое небо стало ещё темнее, хотя до вечера было далеко.

И тучи сразу над несколькими столицами союзных республик сгущались во время этого разговора всё сильнее и сильнее. Практически на всей территории страны очень скоро должен был разразиться самый настоящий шторм.

* * *

И то, что заговор раскрыт на достаточно ранней стадии, — это, конечно, хорошо. Но перед Романовым стоял вопрос: а что дальше со всем этим делать? Как быть с политическим пейзажем страны?

Ведь если разобраться, то это недопустимая ситуация, когда полдюжины высших партийных руководителей, притом все как один первые секретари компартий республик, пытаются сформировать вот такой вот единый антимосковский фронт. Хотя, может быть, и не антимосковский, а антиромановский. Но это несущественно.

И вся эта ситуация подтолкнула генерального секретаря к экстравагантному, кардинальному, но достаточно эффективному решению.

Зачем отдельные коммунистические партии каждой союзной республики? Кроме РСФСР, у которой своей компартии и так никогда не было. Не положена своя компартия самой большой республике.

Коммунизм один, страна одна. КПСС вполне достаточно для всех. А то какой-то внутрикоммунистический сепаратизм получается.

Это устройство партийной жизни страны Романову всегда казалось противоестественным но он понимал необходимость. Всё-таки местные элиты нужно было держать на коротком поводке, и кидать им много вкусного мяса в виде вот таких вот властных полномочий и привилегий. Но, естественно, подобный внутрипартийный сепаратизм рано или поздно приводит к проблемам.

И вот сейчас эти проблемы как раз снова встали перед руководством страны.

И, к большому сожалению заговорщиков, именно сейчас Москва была готова эти проблемы решить. И решить кардинально.

Идея ликвидировать абсолютно все коммунистические партии советских республик, а через это начать процесс реорганизации не только партийной, но и, скажем так, светской власти в стране, пришла в голову Романова именно после прочтения публикации в «Радянській Україні».

Сначала ликвидировать компартии республик, а затем, выражаясь по-западному, переформатировать и политическую карту страны. Вон, товарищи военные не смотрят на границы советских республик и чертят свои военные округа так, как им удобно.

Вот и советское руководство должно последовать этому примеру, взять позитивные практики и выстроить вертикаль управления страной так, как нужно в текущий момент. Без оглядки на внутригосударственный сепаратизм, вернее даже вопреки ему в целях борьбы с этим явлением.

Не дело, что в братской семье народов есть свои отдельные национальные квартиры. И пора всё это дело отменять.

Ну а если в ООН станет на два члена меньше — то и ничего страшного. В конце концов, голоса Украинской и Белорусской ССР благополучно заменяются голосами друзей и союзников Советского Союза по всему миру.

Глава 13

Пока я водил экскурсию по ноябрьскому Киеву, показывая гостям купола Софии и брусчатку Андреевского спуска, в четырёхстах километрах от Барселоны разверзлись хляби небесные.

Третьего ноября 1987 года на комарку Ла-Сафор и долину Рибера-дель-Хукар обрушился дождь такой силы, какой Испания не видела десятилетиями. За сутки на маленький городок Олива, что на побережье к югу от Валенсии, выпало восемьсот семнадцать миллиметров осадков. Восемьдесят сантиметров воды с неба за двадцать четыре часа. Это был европейский рекорд, который держится до сих пор.

Рамблы — сухие русла, которые оживают только в сезон дождей — превратились в бурные реки. Потоки грязной воды сносили автомобили, врывались в дома, заливали апельсиновые рощи и рисовые поля. Гандия, Олива, Тавернес-де-ла-Вальдинья, Бенирредра — десятки городов и посёлков оказались под водой. Людей снимали с крыш вертолётами. Кто-то не успел выбраться.

Мы узнали об этом, когда вернулись в Барселону после киевского триумфа. В аэропорту Эль-Прат я купил газету — просто по привычке, посмотреть, что пишут о матче. И остановился на месте.

На первой полосе «Ла Вангуардии» был не футбол. Вместо привычного отчёта о матче, вместо фотографий с моими голами или ликующих болельщиков — затопленные улицы, люди по пояс в воде, перевёрнутые машины в мутных потоках.

Для Испании это было нетипично. После такого матча — камбэк с 0:3, выход в следующий раунд в серии пенальти, драма на сто тысяч зрителей — спортивные газеты обычно сходили с ума. «Марка» и «Ас» посвящали первые пять полос разбору каждого эпизода. А тут — тишина. Футбол ушёл на третью страницу, куда-то вниз, мелким шрифтом.

Я листал газету в такси по дороге домой и чувствовал странную неловкость. Вот я, триумфатор, автор двух голов, герой серии пенальти. А в двухстах километрах отсюда люди потеряли всё — дома, имущество, а некоторые и жизнь. И что-то с этим контрастом было не так. Что-то царапало.

Катя ждала меня дома. Она смотрела матч по телевизору — вместе с Мишель, и Заваровыми которых позвала к нам на этот вечер. Саня, да и Гарри потом рассказывали, что девчонки орали на каждый гол громче, чем стотысячный стадион в Киеве. А когда я забил решающий пенальти, Катя, по словам Мишель, расплакалась.

Я открыл дверь и сразу почувствовал запах кофе. На кухне негромко бормотало радио — местная станция, новости на каталанском. Катя сидела за столом, перед ней лежала «Ла Вангуардия» — видимо, Мишель принесла утром.

— Видел? — спросила она вместо приветствия.

— Видел.

Она встала, обняла меня, поцеловала. Но даже в этом поцелуе я почувствовал что-то рассеянное, словно мысли её были далеко.

— Мы с Мишель вчера после матча ещё долго сидели. Она осталась ночевать, утром только уехала. И мы всё это обсуждали. — Катя кивнула на газету. — Там ведь люди погибли, Слава. Много людей.

Я сел за стол, налил себе кофе. Он был уже чуть тёплый, но я не стал просить свежий.

— Знаю.

— И я подумала… — Катя замялась. — Мы же можем что-то сделать?

Я посмотрел на неё. Она сидела напротив, обхватив чашку обеими руками, хотя кофе давно остыл. Смотрела на меня своими серыми глазами — серьёзно, выжидающе.

— Что именно?

— Не знаю пока. Но ведь «Барселона» — это не просто футбольный клуб. «Més que un club», да? Больше, чем клуб. Вот и надо показать, что это правда. Не только на поле.

Катя всегда была такой. Тонко чувствующей, отзывчивой на чужую боль. Там, где я ещё только формулировал смутное ощущение неправильности, она уже видела конкретное действие.

— Мы с Мишель обсуждали, — продолжила она. — Можно организовать сбор помощи. От клуба. Лицами сделать тебя и Гарри — вы же звёзды, вас знает вся Испания. Нужно эфирное время на телевидении, радио. Напечатать листовки, объявления. Открыть счёт, куда люди смогут переводить деньги.

— А «Валенсия»? — спросил я. — Это же их регион. Они наверняка что-то организуют.

— Пусть организуют. Чем больше помощи, тем лучше. Речь не о конкуренции, Слава.

Она была права. Разумеется, права.

Вечером мы собрались вчетвером — я, Катя, Гари и Мишель. Сидели у нас в гостиной, пили вино — красное, риоху, которую Гари привёз из какой-то своей поездки. За окном темнело, ноябрьские сумерки опускались на Барселону мягко и незаметно. Здесь, в Каталонии, никакого дождя не было — сухо, тепло по местным меркам, градусов пятнадцать.

Гари сидел на диване, закинув длинные ноги на журнальный столик. Мишель устроилась рядом, прижавшись к его плечу. Катя принесла из кухни тарелку с сыром и хамоном, поставила на стол.

— Значит, благотворительная кампания, — сказал Гари. Его испанский за эти месяцы заметно улучшился, но он по-прежнему предпочитал английский. — Звучит хорошо. Но нужно понять, как это правильно сделать.

— Нужно идти к Нуньесу, — сказал я.

Хосеп Льюис Нуньес. Президент «Барселоны». Бизнесмен, строительный магнат, политик в той мере, в какой президент такого клуба неизбежно становится политиком. Человек, который думает категориями репутации, влияния, стратегии. Если мы хотим сделать что-то серьёзное от имени клуба — без него никак.

— Он согласится, — сказала Мишель. — Это же отличный PR для «Барсы». Иностранные звёзды помогают испанцам — это красиво.

— Дело не только в PR, — возразила Катя. — Люди действительно пострадали. Им нужна реальная помощь.

— Одно другому не мешает, — Гари пожал плечами. — Если Нуньес получит хороший PR, а пострадавшие получат деньги и вещи все в выигрыше. Не вижу проблемы.

Он был прав, конечно. Прагматичный англичанин, всё раскладывающий по полочкам. Но Катя смотрела на него с лёгким неодобрением — для неё важна была чистота мотива, а не только результат.

Я думал о другом.

Благотворительность — странная штука. Особенно когда ею занимаются знаменитости. Богатые люди, публичные лица, звёзды спорта или кино — они встают перед камерой, говорят десять слов с проникновенным выражением лица, фотографируются с каким-нибудь символическим чеком, жмут десяток рук на красиво организованном мероприятии. А потом уезжают обратно в свои особняки за высокими заборами выложенные мешками с деньгами.

И говорят простым людям: давайте, открывайте кошельки. Помогите нуждающимся. Мы-то своё лицо уже показали, наше дело сделано.

Это всегда казалось мне фальшивым. Богатые агитируют бедных делиться последним в пользу ещё более бедных — хотя казалось бы, сами могли бы просто взять и напрямую помочь. Без всей этой цирковой мишуры.

Я понимал, почему так происходит. Статус звезды не делает тебя автоматически хорошим человеком. Не делает тебя лидером мнений во всём подряд. Не делает твоё мнение авторитетным за пределами твоей компетенции. Звёзды с умным выражением лица зачастую несут такую ересь, что диву даёшься. Особенно когда начинают рассуждать о политике, экономике, социальных проблемах. Так что, может, и правильно, что от них требуется только лицо, а не мысли.

Но здесь, в нашей ситуации, всё было иначе.

Потому что я собирался не просто торговать лицом. Я собирался вложиться сам. Серьёзно вложиться, существенной суммой. Не символическим чеком на камеру, а настоящими деньгами, которые пойдут на настоящую помощь.

И если так — то никакого противоречия нет. Тогда можно и агитировать других без ощущения фальши.

— Я дам денег, — сказал я вслух. — Много. И если мы будем призывать людей жертвовать — это будет честно. Потому что мы сами жертвуем, а не только призываем.

Гари кивнул:

— Я тоже. Мишель?

— Конечно, — она даже удивилась вопросу.

— Значит, решено, — сказала Катя. — Завтра идём к Нуньесу.

* * *

Нуньес принял нас в своём кабинете на «Камп Ноу» — просторном, с видом на поле через панорамное окно. За спиной президента висели фотографии: он с королём Хуаном Карлосом, он с Круиффом, он с какими-то политиками, которых я не узнавал.

Выслушал он нас внимательно, не перебивая. Сидел, сцепив пальцы на столе, смотрел то на меня, то на Гари.

Когда Катя, она взяла на себя роль главного переговорщика, закончила излагать план, Нуньес помолчал секунд десять. Потом улыбнулся.

— Мне нравится.

Он встал, прошёлся к окну, посмотрел на пустое поле внизу. Рабочие меняли какие-то рекламные щиты вдоль бровки.

— «Барселона» — это больше, чем клуб, — сказал он, не оборачиваясь. — Мы говорим это постоянно. Но слова должны подкрепляться делами. Сейчас — как раз такой момент.

Он повернулся к нам:

— Вот что мы сделаем. Клуб выделит ресурсы. Эфирное время на каталанском телевидении, я договорюсь с TV3. Радио — это проще. Рекламные щиты вокруг поля — я поговорю с арендаторами, попрошу уступить часть времени под социальную рекламу. Или используем наши информационные табло. Напечатаем плакаты, листовки. Откроем специальный счёт при клубе.

Он указал на нас с Гари:

— Вы двое станете лицами кампании. Снимем ролик, проведём несколько публичных мероприятий.

— А «Валенсия»? — спросил я. — Они наверняка тоже что-то организуют.

— Разумеется. И это хорошо. Пусть помогают все. Катастрофа не знает клубных цветов.

Нуньес вернулся к столу, но садиться не стал — оперся руками о спинку кресла.

— И ещё, — он поднял палец. — Я позвоню Лерме. Жоан Лерма, президент Валенсийского сообщества. Мы знакомы. Нужно узнать, что именно требуется пострадавшим — не будем отправлять одеяла, если им нужны насосы для откачки воды. Координация с местными властями это важно. Они на месте, они знают ситуацию лучше нас.

Вот это был уже другой уровень. Не просто собрать денег и отправить что попало, а целенаправленная, адресная помощь. Нуньес думал как администратор, как политик, и это было именно то, что нужно.

— Лерма социалист, — добавил Нуньес, словно читая мои мысли. — Я — нет. Но в таких вопросах политика не имеет значения. Люди пострадали, им нужна помощь. Всё остальное — потом.

Катя посмотрела на меня с выражением «я же говорила». Més que un club. Больше, чем клуб. Оказывается, это не просто красивые слова.

* * *

Через три дня мы снимали рекламный ролик. Простой, без изысков. Мы с Гарри стояли на фоне клубного герба, по очереди говорили в камеру. Он — по-английски с субтитрами, я — на своём корявом испанском, который, впрочем, уже становился всё менее корявым.

Текст был короткий. Несколько предложений о том, что случилось в Валенсии. Призыв помочь. Номер счёта на экране.

Ролик начали крутить через неделю после наводнения. По TV3, по радио, на информационных табло перед матчами.

Нуньес сдержал слово — он связался с Лермой, и из Валенсии пришёл конкретный список: нужны насосы, генераторы, тёплая одежда, детское питание, медикаменты. Не абстрактная «гуманитарная помощь», а конкретные вещи для конкретных нужд.

И деньги пошли.

Сначала тонкой струйкой — сотня песет тут, пятьсот там. Пенсионеры, студенты, домохозяйки. Потом подключились компании — небольшие пожертвования, но их было много. А потом и крупные суммы: местные бизнесмены, которые хотели показать свою социальную ответственность, несколько банков.

К концу ноября на счету было достаточно, чтобы закупить всё по списку и ещё сверх того. Насосы, генераторы, одежда, продукты, медикаменты — всё это отправилось в пострадавшие районы колонной грузовиков с эмблемой «Барселоны» на бортах.

Я ездил туда один раз — не для камер, просто посмотреть. Гандия, маленький городок на побережье. Следы потопа были ещё повсюду: грязные разводы на стенах домов, выбитые окна первых этажей, горы мусора вдоль улиц. Местные жители разгребали завалы, выносили испорченную мебель, отмывали дворы.

Я помогал несколько часов. Носил мешки с мусором, таскал какие-то доски. Меня узнали, конечно, но никто не просил автографов. Здесь было не до этого. Пожилая женщина в чёрном платке, когда я помог ей вытащить из дома размокший диван, просто сказала: «Gracias, hijo». Спасибо, сынок. И пошла дальше — вытаскивать следующий диван.

Вот это было настоящее. Не ролики, не плакаты, не цифры на счету — а эта женщина с её разрушенным домом и простое «спасибо».

* * *

А футбол между тем продолжался.

Восьмого ноября мы играли дома с «Сельтой». Я вышел в стартовом составе, но весь матч был каким-то расфокусированным. Мысли возвращались к Гандии, к той женщине в платке, к грязным разводам на стенах. Тем не менее мы выиграли 2:0, хотя я и не забил. Голы записали на себя Линекер и Карраско. Я так, ружья заряжал. два голевых паса.

Через неделю — выезд в Севилью, к «Бетису». Длинный перелёт, незнакомый стадион, зелёно-белые трибуны. «Бетис» в том сезоне был откровенно слаб, и мы их разгромили — 5:1. Я забил дважды, Гари сделал хет-трик. Круифф после матча был доволен, хлопал нас по плечам, говорил что-то про командную химию.

Двадцать девятого — снова дома, теперь с «Кадисом». Ещё один разгром: 5:1. Трибуны «Камп Ноу» ревели от восторга. «Барселона» набирала обороты, Круифф выстраивал свою команду, и всё шло к тому, что этот сезон станет особенным.

Но я думал не только о футболе.

Всё чаще мысли возвращались домой. Не в Барселону — в настоящий дом. В Советский Союз.

Здесь, в Испании, мы собирали деньги для пострадавших от наводнения. И это было правильно, это было нужно. Но ведь дома тоже есть люди, которым нужна помощь. Сироты, больные, старики. Детские дома с облупившейся штукатуркой. Больницы с допотопным оборудованием. Спортивные школы без нормального инвентаря.

Я зарабатывал гигансткие деньги, по любым меркам я очень богат уже сейчас. Контракт с «Барселоной», рекламные соглашения, премиальные за победы. Деньги копились на счету, и я толком не знал, что с ними делать. Квартира в Барселоне была арендованная, машина — от спонсоров. Притом сразу несколько. Мы с Катей жили скромно, по привычке.

И вот теперь, после Гандии, после всей этой благотворительной кампании, я понял, что хочу сделать что-то и для своих. Для дома.

Но как?

В Советском Союзе нельзя просто прийти и дать денег. Нельзя открыть благотворительный фонд, как здесь. Нет механизма, нет инфраструктуры, У нас всё по другому

Нужен был кто-то, кто знает систему изнутри. Кто может открыть нужные двери. Кто проследит, чтобы помощь дошла до тех, кому она нужна.

Отец.

Георгий Александрович Сергеев, главный инженер нового автомобильного завода. Человек со связями. Человек, который знает, как устроена советская машина, и умеет с ней работать. Который может войти в серьёзные кабинеты если не с ноги, то как минимум без стука.

Я решил поговорить с ним при следующей поездке в Москву.

Идей было несколько. Самая очевидная — спортивная школа в Амценске. Я родом оттуда, это было бы логично. Мальчишка из маленького города, который стал звездой мирового футбола, возвращается на родину и строит школу для таких же мальчишек. Красивая история, понятная всем.

Но были и другие мысли. Детский дом — можно помочь конкретному учреждению, купить им нормальную мебель, одежду для детей, книги. Больница — оборудование, лекарства. Или что-то совсем адресное: стипендии для талантливых ребят из бедных семей.

Отец поможет разобраться. Он знает, куда деньги дойдут, а куда — растворятся.

* * *

Ноябрь заканчивался. Благотворительная кампания продолжалась, но уже по инерции — основная волна прошла, деньги собраны, помощь отправлена. Из Валенсии приходили благодарственные письма — от муниципалитетов, от школ, от простых людей. Лерма прислал Нуньесу официальную грамоту от имени автономного сообщества. Нуньес повесил её в своём кабинете, рядом с фотографией с королём.

Жизнь возвращалась в нормальное русло.

Мы с Катей сидели на нашем балконе —роскошном, с шикарным видом и морем на горизонте. Было тепло для декабря, градусов двадцать. Она куталась в плед, из-за лёгко ветерка, а я просто сидел рядом и держал её за руку.

— Ты изменился, — сказала она вдруг.

— В смысле?

— После Гандии. После всего этого. — Она помолчала. — Раньше ты был весь в футболе. Тренировки, матчи, тактика. А сейчас думаешь о чём-то другом.

— Думаю о доме.

— О Москве?

— О Мценске. Да и не только о нём. О том, что можно сделать дома. — Я посмотрел на неё. — Хочу поговорить с отцом. Он поможет разобраться.

Катя кивнула. Она не стала расспрашивать, не стала предлагать свои идеи. Просто приняла. Она всегда умела это — принимать мои решения, не пытаясь их переделать.

— Когда летишь?

— После Нового года, наверное. Посмотрим по расписанию.

Она придвинулась ближе, положила голову мне на плечо.

— Хороший ты человек, Слава Сергеев.

Я хмыкнул.

— Это ты хороший человек. Я просто рядом стою.

Она засмеялась — тихо, тепло.

И мы сидели так, пока не стемнело окончательно, и огни Барселоны не зажглись внизу, и море не превратилось в чёрную полосу на горизонте.

Впереди был декабрь, и новые матчи, и Новый год. А потом — Москва. И разговор с отцом.

И что-то новое, чему я ещё не знал названия.

Глава 14

Декабрь в Барселоне — это когда город вдруг вспоминает, что он южный. После серых московских зим, после слякоти и ледяного ветра с реки, после коротких дней, когда темнеет в четыре часа, барселонский декабрь казался мне почти весной. Пятнадцать градусов днём, солнце, которое не греет, но светит ярко и уверенно. И повсюду — огни.

Рамбла в декабре превращалась в световой туннель. Гирлянды тянулись от платанов к платанам, образуя над головами прохожих сияющий свод. Белые, золотые, серебряные огоньки мерцали в сумерках, отражаясь в витринах магазинов. Витрины соревновались в изобретательности украшений: механические Деды Морозы качали головами, игрушечные поезда кружили вокруг заснеженных ёлок, ангелы трубили в золотые трубы. На Пласа Каталуния поставили огромную ёлку — настоящую, привезённую откуда-то из Пиренеев, — и по вечерам вокруг неё собирались семьи с детьми, парочки, туристы с фотоаппаратами.

Пасео-де-Грасия превратился в сплошной праздник. Модернистские фасады Гауди — дом Бальо, дом Мила — подсвечивались разноцветными прожекторами. Дорогие бутики выставляли в витринах рождественские композиции, одна роскошнее другой. Уличные музыканты играли колядки, и прохожие бросали им монеты в раскрытые футляры от гитар.

Но главное рождественское место в Барселоне — не Рамбла и не площадь. Главное — это ярмарка Санта-Льюсия у Кафедрального собора.

Мы пошли туда с Катей в первые выходные декабря, взяли Сашку, уложили в коляску, закутали в одеяло. Он спал, не обращая внимания на шум. Узкие улочки Готического квартала привели нас к площади перед собором, и там я остановился, поражённый.

Двести с лишним палаток теснились на площади и прилегающих улицах. Деревянные прилавки под полосатыми тентами, лампочки на проводах, толпы людей между рядами. Запах хвои, мха, эвкалипта смешивался с ароматом жареных каштанов и горячего шоколада. Где-то играла замбомба — странный барабан с палкой посередине, издававший низкий гудящий звук. Дети бегали между палатками, визжали от восторга. Старики в беретах степенно прогуливались, разглядывая товары.

Продавцы раскладывали на прилавках фигурки для рождественских вертепов: Мария и Иосиф, младенец в яслях, волхвы с дарами, пастухи с овцами, овечки размером с ноготь. Были тут и крохотные домики, и мельницы с вращающимися крыльями, и мостики через ручьи из голубой фольги. Целые миниатюрные миры на прилавках.

И рядом — совершенно безумные штуки, которые я сначала принял за ошибку.

— Это что? — спросил я Катю, указывая на фигурку человечка в характерной позе. Крестьянин в красном колпаке сидел на корточках со спущенными штанами, — на ответ я особо не надеялся, но вдруг моя жёнушка знает. Она в последнее время много изучала местную культуру.

Она засмеялась.

— Каганер. Какающий человечек. Его ставят в вертеп, в угол. На удачу.

— Ты прям экспертом у меня становишься, — улыбнулся я и обнял жену.

— Мне здесь нравится.Хочется узнать Каталонию получше

Я присмотрелся к прилавку. Каганеров было множество, и не только в традиционном крестьянском облике. Футболисты, политики, музыканты — все в одной и той же недвусмысленной позе. Я заметил фигурку в сине-гранатовой форме с номером десять и отвернулся. Надеюсь, это не я. Хотя, судя по светлым волосам фигурки — точно я.

— Слава, смотри! — Катя дёрнула меня за рукав. — Это же ты!

— Вижу, — буркнул я.

— Надо купить!

— Не надо.

Она всё равно купила. Торговец, пожилой каталонец с седыми усами, узнал меня, расплылся в улыбке и отказался брать деньги. Пришлось фотографироваться с ним и его женой.

Потом Катя набрала фигурок для вертепа — традиционных, без скатологических изысков — и мешочек с мхом, и кору пробкового дуба для пещеры, и крохотные сосны из щетины. Дома у нас уже стояла небольшая ёлка, но вертепа не было, и она решила это исправить.

— Надо же как-то интегрироваться, — сказала она серьёзно. — Если живём в Каталонии — будем праздновать как каталонцы.

— Но с оливье?

— Но с оливье. И с шубой!

Мы бродили по ярмарке часа два. Пили горячий шоколад — густой, как сметана, — макая в него churros. Слушали хор мальчиков, певших каталонские колядки у входа в собор. Смотрели, как дети колотят палками огромное деревянное полено с нарисованным лицом — гигантский кага тио, который клуб поставил для всех желающих.

Кага тио. Ещё одна традиция, которую я не понял сразу. Рождественское полено с нарисованным лицом, в красном колпаке и с приклеенными ножками. Его нужно было «кормить» каждый день — класть перед ним апельсиновые корки, хлеб, воду, — накрывать одеялом, чтобы не мёрзло, а в рождественскую ночь бить палками и петь специальную песню, чтобы оно «выкакало» подарки. Катя объяснила это с невозмутимым лицом, и я долго не мог понять, шутит она или нет.

Не шутила.

— У них вся рождественская традиция связана с этим делом, — сказала она, кивая на очередного каганера в витрине. — Странный народ. Но весёлый.

Сашка проснулся, захныкал. Катя взяла его на руки, покачала. Он затих, уставившись на огни гирлянд широко раскрытыми глазами. Первые подобные праздники в его жизни его жизни. Он, конечно, ничего не запомнит, но всё равно — это первый раз.

Барселона готовилась к празднику с какой-то детской радостью, которой я не ожидал от большого европейского города. В СССР Новый год был главным праздником — ёлка, Дед Мороз, подарки, оливье, телевизор с «Иронией судьбы», — а Рождество существовало где-то на периферии сознания, как что-то церковное, необязательное и по большому счёту запретное. Да и у нас оно вообще седьмого.

Здесь всё было наоборот. Рождество — главный праздник, семейный, тёплый. А Новый год — просто повод выпить шампанского и съесть двенадцать виноградин под бой курантов.

* * *

Футбол между тем никуда не делся.

Шестого декабря мы принимали «Реал Мурсию» на «Камп Ноу». Мурсия в том сезоне была откровенно слаба, команда из нижней части таблицы, без амбиций на что-то большее, чем выживание. И мы их просто уничтожили.

6:1.

Бернд Шустер в тот день был неудержим. Три гола, хет-трик от немца, который обычно предпочитал раздавать голевые передачи, а не забивать сам. Но в тот вечер всё летело в ворота. Его левая нога, которую он называл «волшебной», действительно творила чудеса.

Я добавил один, после комбинации с Линекером, который великодушно отдал мне мяч вместо того, чтобы бить самому. Гари тоже забил, замкнув подачу с фланга. Шестой гол положил Карраско — красивым ударом из-за пределов штрафной.

Мурсия забила один — утешительный, под конец, когда уже ничего не решалось.

После матча в раздевалке было весело. Шустер, который обычно держался особняком, принимал поздравления с несвойственной ему открытостью. Даже Круифф, наш тренер, позволил себе улыбнуться, а он улыбался нечасто.

— Так и надо, — сказал он коротко. — Слабых соперников надо добивать. Не давать им надежды.

Через неделю выезд в Сан-Себастьян, к «Реал Сосьедаду». И это был совсем другой матч.

«Реал Сосьедад» сейчас очень крепкая команда с амбициями. Их стадион «Аточа» славился горячей атмосферой, баскские болельщики умели поддержать своих. К тому же в декабре на севере Испании уже холодно и сыро — не то что солнечная Барселона. Нам с Саней Заваровым пофиг, а вот наши теплолюбивые каталонцы были не в своей тарелке

И матч получился безумным.

Мы проигрывали 1:2 к перерыву. Потом вышли и забили четыре гола за полчаса. Потом пропустили ещё два. В итоге 6:4 в нашу пользу. Десять голов в одном матче. Трибуны «Аточи» то ревели от восторга, то стонали от отчаяния, то снова ревели, американские горки эмоций.

Но главное в том матче — вернулся Заваров.

Он восстановился после травмы и вышел в стартовом составе. И сразу стало видно, как нам его не хватало. Эта химия, это понимание без слов, оно никуда не делось за недели его простоя.

Открыл счёт Мигели, головой после подачи с углового. Сосьедад быстро отыгрался и вышел вперёд. А потом начался наш концерт.

Штрафной с двадцати пяти метров, я пробил в дальний угол, вратарь только проводил мяч взглядом. Думал что я ударил в молоко. Бооольшая ошибка 2:2!

Пенальти за снос Заварова в штрафной, Саша сам реализовал, хладнокровно разведя кипера и мяч по разным углам. 3:2.

Затем Саша вывел меня один на один, идеальный разрезающий пас между защитниками, я принял в касание пробил точно в левую девять. Четыре!

Ещё один выход один на один, снова передача от Заварова, и снова гол. 5:2. Хет-трик.

Сосьедад огрызнулся двумя голами, сделав счёт нервным — 5:4. Но в конце я нашёл Сашу на линии штрафной, он развернулся и ударил! Дубль. 6:4. Финальный свисток. Финальный гейм за нами.

После матча журналисты спрашивали про нашу связку. Я отвечал что-то про командное взаимодействие, про понимание партнёра, про тренировки. Стандартные фразы. Но правда была проще: мы с Сашкой просто чувствовали друг друга на поле. Это нельзя натренировать оно или есть, или нет. У нас было.

Двадцатого декабря — последний матч года, дома с «Вальядолидом». Снова победа, снова перестрелка: 5:4. И снова безумный счёт, девять банок на двоих!

Но в этом матче мы с Заваровым вдруг замолчали. В протоколе звенящая тишина. Ни меня ни его. Зато голевые передачи, все пять, наши.

Саша буквально нарисовал хет-трик для Линекера. Три мяча Гари забил из пределов вратарской, и все три просто подставляя ногу после идеальных передач Заварова. Потом над ним шутили что из таких положений может даже дерево не промахнётся. Гарри же отшучивался что это дерево сначал нужно посадить в нужное место

Я отдал на Шустера. Бернд снова был в ударе, забил красивым ударом в одно касание. И на Карраско, тот замкнул прострел с фланга.

Пять голов, пять голевых передач от советских игроков. Круифф после матча качал головой:

— Вы двое — это что-то особенное. Не знаю, в чём секрет, но работает.

Секрета не было. Просто два человека, которые говорят на одном футбольном языке.

* * *

Двадцать четвёртого декабря — Noche Buena, Святой вечер.

В Испании это семейный праздник, главнее Нового года. Каталонцы собираются за столом, едят, пьют, разговаривают до глубокой ночи. Потом идут на полуночную мессу. Для них это важно. Для нас — нет.

Мы — советские люди. католическое рождество для нас ничего не значит. В СССР главный праздник это Новый год. Ёлка, шампанское, куранты, оливье, «Ирония судьбы» 'Морозко. А Рождество это что-то из книжек про дореволюционную Россию. Или из западных фильмов.

Но мы жили теперь среди людей, для которых Рождество было главным днём в году.

Мишель Линекер позвонила за неделю:

— Кейт, двадцать пятого приходите к нам на обед. Гари будет готовить индейку. Заваровы тоже придут. Посидим, поедим, выпьем. Ничего особенного.

Для неё это было Рождество. Для нас — просто обед у друзей. Почему бы и нет.

Двадцать четвёртого мы провели дома. Обычный вечер. Катя возилась с Сашкой, я смотрел телевизор, листал спортивные газеты. За окном Барселона жила своей жизнью — где-то пели, где-то звонили колокола. Нас это не касалось.

Двадцать пятого в полдень поехали к Линекерам.

День выдался солнечный, градусов шестнадцать. Люди на улицах в лёгких куртках, некоторые вообще в футболках. Пальмы, синее небо, цветущие кусты на балконах. Рождество.

— Ненормально это, — сказала Катя, глядя в окно машины. — Праздник без снега. Как будто что-то не так.

Я понимал её. Новый год, Рождество, каникулы… это должен быть снег, мороз, шубы, варежки. Красные щёки на холоде. Пар изо рта. А тут можно выйти в одной рубашке и не замёрзнуть. Неправильно как-то. Красиво, но неправильно.Может в следующий раз не ёлку дома поставить, а пальму? Ну а что, будет вполне в духе.

— Гари говорит, в Англии тоже редко снег на Рождество, — сказал я. — Дождь обычно.

— Дождь это хотя бы грустно. А тут солнце. Праздник должен быть или с морозом, или хотя бы с плохой погодой. Чтобы хотелось сидеть дома, пить чай, смотреть в окно. А здесь хочется на пляж.

— На пляж в Рождество — это по-барселонски.

— Это ненормально, — повторила она, но уже с улыбкой.

Линекеры снимали дом в Педральбесе. Хороший район, тихий. Дом как дом — большой, светлый, с садом. У нас квартира в центре, у них дом в пригороде. Разные вкусы, разные привычки. Англичане любят дома с газонами, мы привыкли к квартирам.

Заваровы уже были там. Ольга что-то обсуждала с Мишель в гостиной, Саша стоял у камина с Гари. Камин горел — скорее для атмосферы, чем для тепла. При шестнадцати градусах за окном отопление не требовалось.

— О, Сергеевы, — Ольга обернулась. — Наконец-то. Гари тут хвастается, что приготовил индейку по рецепту своей бабушки. Посмотрим, на что способны английские мужчины.

— На многое, — ответил Гари с усмешкой. — Вы, русские, просто не пробовали настоящую британскую кухню.

— Мы пробовали овсянку в отеле, — сказал Заваров. — Этого достаточно, чтобы составить мнение.

— И погода у вас тоже странная, — добавила Ольга. — Вышла утром, думала — весна. А оказыв— И погода у вас тоже странная, — добавила Ольга. — Вышла утром, думала — весна. А оказывается, Рождество. Саня говорит, надо радоваться. А я не могу. Какой праздник без снега?

— В Англии тоже редко снег, — сказала Мишель. — Обычно дождь и серое небо. Но мы привыкли.

— Дождь — это хотя бы по-зимнему, — Катя передала ей Сашку. — А тут я в плаще вышла, запарилась. Люди в шортах ходят.

— Это Барселона, — Гарри развёл руками. — Средиземноморье. Зимы нет, есть прохладная осень, которая длится до марта.

— В Москве сейчас минус пятнадцать, — мечтательно сказал Заваров. — Снег, сугробы. Нормальная зима.

— И ты скучаешь по минус пятнадцати? — удивился Гарри.

— Скучаю. По-настоящему холодно — это честно. А тут непонятно что. Не лето, не зима. Межсезонье какое-то вечное.

Мишель засмеялась, покачала Сашку на руках. Он смотрел на неё серьёзно, будто понимал разговор.

— Вы все сумасшедшие, — сказала она. — Жить в тепле и жаловаться на отсутствие мороза.

— Это не жалоба, — объяснила Катя. — Это ностальгия. Разные вещи.

Мы прошли в дом. Ёлка в углу, украшения, гирлянды. Англичане к этому серьёзно относятся. На каминной полке висели чулки с именами — старая британская традиция, Мишель объясняла. В них кладут мелкие подарки. Она повесила чулки и для нас — трогательно, хотя и немного странно.

Стол был накрыт по-английски. Индейка — главное блюдо. Гарри действительно готовил сам, встал рано утром. Запечённый картофель, какие-то овощи, соусы. Всё красиво, всё добротно.

— Йоркширский пудинг, — Гарри указал на странные булочки. — Без него не Рождество.

— Это не десерт, — добавила Мишель. — Это едят с мясом.

Ольга попробовала, подняла бровь:

— Неплохо. Странно, но неплохо.

Мы ели, пили вино, разговаривали. Обычный обед с друзьями. То, что для Гари и Мишель это был главный праздник года, а для нас — просто воскресенье, никого не смущало. Мы уже привыкли к тому, что живём в разных системах координат. Они не понимали, почему мы так серьёзно относимся к Новому году. Мы не понимали, зачем столько суеты вокруг Рождества. Но это не мешало дружить.

После обеда Мишель принесла хлопушки — «крекеры». Картонные штуки, которые надо тянуть за концы. Внутри бумажные короны и записки с шутками.

— Английская традиция, — объяснила она. — Все должны надеть короны.

— Обязательно? — спросил Заваров.

— Обязательно.

Мы натянули эти дурацкие бумажные короны — жёлтые, красные, зелёные. Гари прочитал вслух шутку из своего крекера. Что-то про Санта-Клауса. Не смешно, но он сам смеялся.

— У нас на Новый год тоже хлопушки, — сказала Катя. — Только без корон.

— И шутки смешнее, — добавила Ольга.

— Это старые шутки, — Мишель пожала плечами. — Одни и те же каждый год. Традиция.

Потом был пудинг. Тёмный, плотный, облитый чем-то горящим. Красиво, не спорю. Мишель сказала, что внутри монетка — кто найдёт, тому повезёт. Монетку нашёл Заваров.

— Забираю себе, — сказал он. — На память о том, как чуть не сломал зуб об английский десерт.

После пудинга Мишель включила телевизор — рождественское обращение королевы. Для них это важно. Мы смотрели из вежливости. Королева говорила что-то правильное и скучное. Гарри слушал серьёзно. Мы ждали, когда закончится.

Вечером сидели в гостиной. У Линекеров детей пока не было, но у нас был Сашка, и он как раз проснулся. Катя кормила его в кресле, само собой из бутылочки, никаких странных вывертов из будущего. Мишель смотрела с тем выражением, которое бывает у женщин, когда они видят чужих младенцев и думают о своих, пока не существующих.

Разговор крутился вокруг обычного — футбол, быт, планы. Гари спрашивал про матч с «Реалом». Заваров рассказывал, как они с Ольгой искали нормальный чёрный хлеб в Барселоне и не нашли.

— Я скучаю по московскому хлебу, — признался он. — Здесь всё белое, воздушное. Несерьёзное.

— А я скучаю по нормальному пиву, — сказал Гари. — Здесь только лагер. Никакого эля.

— Мужчины везде одинаковые, — Ольга закатила глаза. — Хлеб, пиво, футбол.

— А женщины? — спросила Мишель.

— А женщины скучают по подругам. По нормальным разговорам. По маме.

Катя кивнула. Она тоже скучала.

Мы уехали около одиннадцати. Поблагодарили за ужин, за компанию. Мишель обняла Катю на прощание:

— На Новый год — у вас. Вы нас научите праздновать по-русски.

— Там нужна водка, — предупредила Ольга. — Много водки.

— Найдём, — сказал Гари.

По дороге домой Катя молчала, смотрела в окно. Сашка спал в автолюльке на заднем сиденье. Ночь была тёплая, звёздная. В Москве сейчас метель, сугробы по колено, ледяной ветер. А тут — можно открыть окно и не замёрзнуть.

— Хороший день, — сказала она наконец. — Они хорошие люди.

— Да.

— Но Новый год мы будем праздновать нормально. С оливье. И с курантами.

— И со снегом?

— Снег не обещаю. Но хотя бы с правильным настроением.

Барселона за окном светилась огнями. Чужой город, чужие праздники, чужая погода. Но друзья — настоящие. А это главное.

Глава 15

Двадцать девятого декабря я летел в Париж.

Золотой мяч. Четвёртый подряд.

Ранний рейс из Эль-Прата, два часа в воздухе. Катя осталась дома с Сашкой. Тащить пятимесячного ребёнка на однодневную поездку было бы безумием, а оставить его она не могла. Да и не хотела.

— Развлекись там как следует, — сказала она утром, целуя меня на прощание. — И не задерживайся. Послезавтра Новый год.

Париж в декабре был совсем не похож на Барселону. Холоднее, серее, но по-своему красивый. Рождественские украшения на Елисейских Полях переливались в сером свете зимнего дня. Эйфелева башня проступала сквозь туман, как призрак из другой эпохи. Улицы пахли жареными каштанами и глинтвейном.

Я смотрел на город через окно такси и думал о том, как странно всё сложилось. Париж. Золотой мяч. Четвёртый раз. В прошлой жизни я номинировался на мячик четыре раза но всегда мимо в итоге. Сейчас же стопроцентный результат. Забавно.

Из аэропорта меня отвезли прямо в редакцию France Football. Интервью, фотосессия, другие формальности — всё до церемонии, которая начиналась вечером.

Редакция располагалась в старом здании на бульваре Осман. Высокие потолки, лепнина, паркет, скрипящий под ногами. Журналисты суетились вокруг, фотографы выстраивали свет. Мне подали кофе — крепкий, горький, настоящий французский.

Интервью давалось легко. К четвёртому разу ты уже знаешь, какие вопросы зададут, и заготовленные ответы звучат почти естественно. Да, счастлив. Да, благодарен команде, вернее командам. Да, работаем дальше. Нет, не думаю о рекордах — думаю о следующем матче. Само собой достаточно большой блок о Барселоне, как без этого если я теперь играю в Испании.

Только один вопрос заставил меня задуматься.

— Месье Сергеев, вы выиграли Золотой мяч четыре раза подряд. Это историческое достижение. Как вы к этому относитесь?

Как я к этому отношусь?

— Знаете, — сказал я медленно, подбирая английские слова, — награды это хорошо. Они подтверждают, что ты на правильном пути. Но футбол командная игра. Без партнёров, без тренеров, без клуба, никакого Золотого мяча не будет. Так что это награда не только мне. Можно сказать что это это награда и для Торпедо и для Барселоны.

Журналист кивнул, записал. Стандартный ответ, они такое любят.

Но я думал о другом. О том, что в моей прошлой жизни я знал, кто выигрывал Золотой мяч в эти годы. Гуллит, ван Бастен, Маттеус. Великие игроки, чьи имена вошли в историю футбола. А теперь вместо них я. Четыре раза подряд. Советский попаданец из двадцать первого века, который украл их место в истории.

Где-то там Рууд Гуллит не получил своей награды восемьдесят седьмого года. Марко ван Бастен не получит свою в восемьдесят восьмом. Они по-прежнему великие игроки, но их имена не будут стоять в списке победителей. Потому что там стоит моё имя.

Странное чувство. Не вина скорее, осознание масштаба. Каждое моё действие здесь меняет что-то в мире, который я знал. И чем дальше, тем меньше этот мир похож на тот, из которого я пришёл. Эффект бабочки в действии. Только бабочка это я, и крылья у меня бьют со страшной силой. Притом не только на футбольном поле. Горбачёва-то не видно и не слышно, даже интересно где он. Живой ли?

Церемония прошла вечером того же дня в одном из парижских отелей. Красная дорожка, фотографы, телекамеры. Блеск вспышек, гул голосов. Легенды футбола в зале. Торжественная речь главного редактора France Football о значении награды, об истории, о том, что я вписал своё имя в пантеон великих.

Мне вручили золотой мяч — тяжёлый, блестящий, красивый. Позолоченная латунь, отполированная до зеркального блеска. Я держал его в руках и думал о том, что где-то в Амстердаме Рууд Гуллит смотрит эту церемонию по телевизору. Интересно, что он чувствует.

Я сказал несколько слов благодарности. По-французски, с акцентом, но внятно.Поблагодарил France Football, поблагодарил команды, и «Торпедо», и «Барселону». Поблагодарил тренеров. Поблагодарил семью. Аплодисменты.

А потом сломя голову помчался в аэропорт. Домой добрался за полночь, Катя не спала, ждала. Сашка давно уснул в своей кроватке, посапывая во сне.

— Показыай, — сказала она.

Я достал мяч из сумки. Она повертела его в руках, улыбнулась.

— Красивый. Как обычно.

— Ага

— Поставим на полку. Рядом с остальными.

Она сказала это так просто, так буднично. Как будто речь шла о сувенирной кружке из отпуска. И в этом была своя правда. Для неё — для нас — это был просто ещё один предмет в доме. Красивый, блестящий, но в конечном счёте просто вещь. Настоящее счастье спало в соседней комнате, в кроватке с голубыми бортиками.

* * *

Новогодняя вечеринка клуба прошла тридцать первого, на Пасео-де-Грасия. Гранд-отель «Маджестик»: мрамор, хрустальные люстры, портьеры до потолка. Нуньес не экономил на таких вещах. Он понимал, что команда это не только футболисты на поле. Это семьи, это атмосфера, это ощущение принадлежности к чему-то большему.

Сашку мы оставили с няней, её порекомендовала наш педиатр, сеньора Марта Эрнандес. Надёжная женщина лет пятидесяти, работавшая с детьми футболистов уже много лет. Седеющие волосы, тёплые глаза, спокойные руки. Но Катя всё равно нервничала — впервые оставляли его на целый вечер.

— А если он проснётся и будет плакать? — спрашивала она, уже одетая и накрашенная, но всё ещё стоящая над кроваткой.

— Сеньора Марта справится, — отвечал я. — Она двадцать лет с детьми работает.

— Но это же наш первый раз…

— Мы же не можем всё время быть рядом пока он школу не закончит, так что пора начинать оставлять сынабез нас. Хотя бы на несколько часов.

Несколько раз за вечер она выходила в холл отеля звонить домой и возвращалась успокоенная: всё в порядке, Сашенька спит. Материнский инстинкт. Он сильнее любой логики.

Зал для банкета занимал весь второй этаж. Круглые столы на восемь человек, белые скатерти, цветы в вазах. В углу ёлка высотой метров пять, вся в золотых шарах и гирляндах. Живой оркестр играл что-то джазовое, негромко, для фона. Официанты в белых перчатках разносили шампанское и канапе.

Нуньес умел делать такие мероприятия правильно. Не слишком пафосно, не слишком скромно. Золотая середина, которая устраивала всех. Игроки с жёнами, тренерский штаб, руководство клуба, несколько спонсоров. Человек сто всего. Хорошее вино, хорошая еда, хорошая музыка. И ощущение, что ты часть чего-то большего, чем просто футбольная команда.

В двадцать первом веке такие вечеринки выглядели бы иначе. Инстаграм-зоны для фотографий, приглашённые инфлюенсеры, диджей вместо живого оркестра. Всё напоказ, всё на продажу. А здесь просто люди, которые работают вместе, празднуют вместе. Без камер, без социальных сетей, без необходимости демонстрировать своё счастье миллионам подписчиков.

Мы с Катей пришли к девяти. Она надела то самое тёмно-синее платье из венского шёлка, под цвет клуба, как она сказала, хотя я подозревал, что это просто совпадение. Золотые серьги-капли, тонкая цепочка на шее. Выглядела она потрясающе. После родов она похудела, фигура стала ещё более изящной, и платье сидело идеально.

— Ты лучше всех, — сказал я ей, пока мы поднимались по мраморной лестнице.

— Ты уже говорил.

— Скажу ещё раз. Тысячу раз.

Она улыбнулась, сжала мою руку.

В зале нас встретили Гарри с Мишель. Мишель была в красном — смелый выбор для англичанки, но ей шло. Яркое пятно среди более сдержанных нарядов испанских жён. Гарри, как всегда, выглядел так, будто только что сошел со страниц модного журнала: безупречный костюм, безупречная улыбка, безупречно уложенные волосы.

— Славик! — он обнял меня по-английски, похлопав по спине. — Поздравляю ещё раз с Золотым мячом. Четыре подряд — это безумие.

— Спасибо, Гарри.

— В следующем году я выиграю, сделаю тебя, — он подмигнул.

— Попробуй.

Это была наша с ним игра. Он знал, что не сделает. Я знал, что он знает. Но подколки были частью нашей дружбы. Линекер был из тех людей, которые умели радоваться чужим успехам без зависти. Редкое качество в мире большого футбола.

Мишель увела Катю к столу, где уже сидели другие жёны: Мария, жена Роберто Фернандеса, Тереса, жена Виктора Муньоса, Габи Шустер, Оля Заварова, ещё несколько женщин, которых я знал только в лицо. Женский клуб, как называла это Мишель. Они щебетали, пили вино, разглядывали наряды друг друга. Обсуждали детей, школы, магазины. Свой мир, параллельный нашему футбольному.

Шустер с женой держались чуть особняком — за столиком ближе к окну. Бернд не любил массовые мероприятия, но не прийти не мог — президент ожидал присутствия всех ключевых игроков. Он кивнул мне издалека, поднял бокал. Я ответил тем же. Немец был странным человеком — гениальным на поле и замкнутым за его пределами. Но уважение между нами было взаимным.

Карраско, Роберто, Алешанко, капитан Барселоны в прошлом сезоне который всё еще никак не мог выйти на поле из-за затянувшегося восстановления после травмы, все были здесь, все с семьями. Круифф стоял у окна с одним из своих помощников, они о чём-то тихо переговаривались, глядя на зал. Тренер даже на вечеринке оставался тренером. Наверняка обсуждали тактику на послезавтрашний матч с «Реалом». Йохан никогда не выключался.

Я подошёл к Заварову у бара.

— С наступающим, Сань.

— С наступающим, Слава. Знаешь, странно всё это. — Он оглядел зал. — Новый год в Барселоне. С испанцами, англичанами, немцами. Оркестр играет, жёны в бриллиантах, шампанское рекой. Год назад я и представить не мог.

— Год назад я тоже.

— Ой да ладно тебе прибедняться. С тобой как раз всё всегда было понятно.

Мы взяли ещё по бокалу. Потом подошёл Гари, потом Алешанко, потом кто-то из тренерского штаба. Разговоры о футболе, о сезоне, о предстоящем матче с «Реалом». Второго января — Эль Класико. Никто об этом не забывал. Даже в новогоднюю ночь, даже с бокалом шампанского в руке.

* * *

К одиннадцати начался праздничный ужин. И тут нас ждал сюрприз.

Когда официанты вынесли закуски, на столе среди хамона, сыров и морепродуктов стояли два до боли знакомых салата. Оливье — с горошком, морковкой, солёными огурцами, всё как положено. И крабовый — но не тот что в будущем, а другой, настоящий. И он даже смотрелся на испанском столе очень и очень уместно.

Катя посмотрела на меня, потом на салаты, потом снова на меня.

— Это ты?..

— Я попросил Нуньеса, — признался я. — Сказал, что в СССР есть традиция — без этих двух салатов Новый год не Новый год. Он передал шеф-повару. И мы же с тобой обсуждали то что Новый Год должен быть с оливье

Ольга Заварова засмеялась:

— Господи, оливье! Настоящий оливье! — Она тут же положила себе щедрую порцию. — Слава, ты гений.

— Это что? — спросила Мишель, с подозрением глядя на салат.

— Русский новогодний салат, — объяснила Катя. — Без него у нас праздник не праздник. Картошка, морковка, горошек, яйца, солёные огурцы, — я наколол на вилку парочку кусочков и попробовал. Бочковые! ну надо же! — колбаса и майонез.

— Майонез? — Мишель поморщилась. — С картошкой?

— Попробуй, — сказал Гарри, который уже наложил себе полную тарелку. — Это похоже на американские картофельные салаты, — он закинул в рот салат и выдал вердикт, — только лучше.

Мишель осторожно попробовала. Задумалась. Попробовала ещё.

— Странно. Но… вкусно. Очень сытно. Мне такое нельзя.

Испанские жёны смотрели на оливье с недоумением. Для них это было что-то совершенно инопланетное, салат из варёных овощей с майонезом посреди их хамона и морепродуктов. Но некоторые всё же рискнули попробовать. Реакция была разной — от интересно до это преступление.

Шустер попробовал крабовый салат, кивнул одобрительно и положил себе добавки. Немцы, видимо, ближе к русской кухне, чем испанцы.

— В следующем году попроси их сделать холодец, — шепнул мне Заваров. — Вот тогда посмотрим на их лица.

— Не хочу доводить до международного скандала.

Катя сидела, ела оливье и улыбалась. Маленький кусочек дома посреди Барселоны. Маленькая традиция, которую мы привезли с собой.

* * *

К половине двенадцатого оркестр заиграл громче, танцпол заполнился. Катя вытащила меня танцевать, медленный танец под что-то из репертуара Хулио Иглесиаса. Я танцевал плохо, она знала это, но ей было всё равно. Она положила голову мне на плечо, и мы просто покачивались в такт музыке.

— Интересно как там Сашенька? Я переживаю

— Спит, — ответил я, — Катюш, Александр Ярославич спит и ему точно хорошо сейчас. Не переживай.

— Не могу.

Нуньес подошёл ближе к полуночи. Улыбался, что для него было редкостью в официальной обстановке. Обычно он был серьёзен, деловит, сдержан. Типичный каталонский бизнесмен, для которого улыбка это инструмент, а не выражение эмоций. Но сегодня праздник, и даже он позволил себе расслабиться.

— Слава, Кейт. Могу я вас на минуту?

Мы отошли в сторону, к окну с видом на ночной Пасео-де-Грасия. Нуньес достал из внутреннего кармана пиджака конверт.

— Это вам. Небольшой подарок от клуба. — Он протянул конверт мне. — Откройте.

Внутри были ключи и сложенный вдвое лист бумаги. Я развернул.

Документы на дом. Адрес: Сан-Кугат-дель-Вальес.

— Это… — начал я.

— Дом в Сан-Кугате, — сказал Нуньес. — Хороший район, тихий. Двадцать минут от «Камп Ноу». Сад, бассейн. Не квартира, настоящий дом. Для вас и вашей семьи.

Катя посмотрела на меня, потом на Нуньеса.

— Сеньор Нуньес, это слишком щедро…

— Ничего подобного. — Он покачал головой. — Слава — один из лучших игроков в истории клуба. Четыре Золотых мяча, правда Барселоне от них не очень много пользы но я верю что всё вперпеди. Человек, который приведёт нас к победам, которых мы давно не видели. «Барселона» хочет, чтобы он остался здесь надолго. Очень надолго. А для этого нужен дом, а не съёмная квартира.

Я смотрел на ключи в своей руке. Тяжёлые, с брелком в форме кулибланковского креста, символа «Барселоны».

Дом. Свой дом в Барселоне.

Я понимал, что для Нуньеса это не просто подарок. Это инвестиция. Он был девелопером, причём крупнейшим в Каталонии. Строительный бизнес, недвижимость — его основной источник дохода. Ему такие подарки обходились дешевле, чем другим. Но всё равно — жест был серьёзный. Нуньес не разбрасывался домами просто так. Это означало, что он видит во мне будущее клуба. Не на год, не на два. На много лет вперёд.

— Спасибо, — сказал я. — Большое спасибо.

Нуньес кивнул, пожал мне руку, поцеловал Катину. И ушёл — к другим гостям, к другим разговорам. Президент клуба не может долго стоять с одними людьми. У него десятки рук, которые нужно пожать, десятки улыбок, которые нужно раздать.

Катя взяла ключи из моей руки, повертела.

— Дом, — сказала она тихо. — Свой дом.

— Да. Мы и так собирались покупать его. Можно сказать что сэкономили.

— Поедем смотреть?

— После Реала. Договорились?

— Да, так правильно.

Она улыбнулась. И мы вернулись к остальным встречать полночь.

* * *

Без пяти двенадцать всех позвали к большому экрану, где транслировали бой курантов с Пуэрта-дель-Соль в Мадриде. Традиция, под каждый удар съесть по виноградине, загадывая желание. Двенадцать ударов, двенадцать виноградин, двенадцать желаний на каждый месяц нового года.

Я вспомнил, как читал об этой традиции в будущем. Двенадцать виноградин удачи. Традиция появилась в начале двадцатого века, когда виноградари из Аликанте придумали способ продать излишки урожая. Маркетинговый ход, ставший национальным обычаем. В будущем испанцы будут делать это перед телевизорами, в семейном кругу. Но сейчас, в восемьдесят седьмом, это ещё было чем-то особенным.

Официанты разнесли маленькие блюдца с виноградинами. Двенадцать штук на каждого зелёные, без косточек, но всё равно довольно крупные.

— Это невозможно, — сказала Катя, глядя на свою порцию. — Как можно съесть двенадцать виноградин за двенадцать секунд?

— Практика, — ответила Мишель. — В прошлом году я успела только семь. Гари — четыре. Он потом весь январь ворчал, что год не задался.

— Потому что год и правда не задался, — буркнул Гарри, напомнить на каком месте мы финишировали?

— Может, надо было быстрее жевать, — хмыкнул я.

— У нас в СССР под куранты шампанское пьют, — сказала Ольга. — Это как-то… более по взрослому.

На экране ведущий начал обратный отсчёт. Толпа на Пуэрта-дель-Соль гудела в ожидании. Тысячи людей с блюдцами виноградин в руках, задрав головы к часам на здании почтамта. Часы показывали без минуты полночь.

— Готовы? — крикнул кто-то.

Куранты начали бить.

Первый удар. Виноградина в рот. Жую. Глотаю. Вторая. Третья. Нормально, успеваю.

Четвёртая. Пятая. Челюсти работают как бешеные.

Шестая. Седьмая. Уже тяжелее. Виноград застревает где-то в горле.

Восьмая. Понимаю, что не успеваю. Куранты бьют быстрее, чем я жую.

Девятая, запихиваю, почти не жуя. Десятая. Щёки раздуваются, как у хомяка. Это не так просто как кажется.

Одиннадцатая. Двенадцатая. Пытаюсь проглотить, давлюсь, кашляю.

Вокруг хохот. Все давятся виноградом, все смеются, у всех щёки набиты. Мишель вообще сдалась на пятой и теперь хохочет, показывая на Гари, который героически пытается дожевать остатки. Алешанко справился первым,баск, привычный к этому и теперь аплодирует остальным с ироничной улыбкой. Шустер даже не пытался, стоял в стороне с бокалом вина и смотрел на всё это с немецким недоумением.

Катя рядом тоже давится и смеётся, виноградный сок стекает по подбородку. Она вытирает его салфеткой, продолжая хохотать.

— Это… — она не может закончить фразу, — это… безумная традиция… Но весело.

— Надо было оливье под куранты есть, — выдавил Заваров с набитым ртом. — у нас опыта с ним больше.

Учитывая его набитый рот «опыта больше» звучало совсем по другому и мы с ним засмеялись.

Двенадцатый удар. Крики «Feliz Año Nuevo!». Шампанское льётся в бокалы, пробки стреляют в потолок. Объятия, поцелуи, смех.

Я наконец проглатываю последние виноградины, запиваю шампанским. Кто-то хлопает меня по плечу. Кто-то целует в обе щеки.

Восемьдесят восьмой год.

В моей прошлой жизни это был год Олимпиады в Сеуле. Год, когда сборная СССР по футболу выиграла своё последнее золото. Год, когда в Армении произошло страшное землетрясение. Год, когда Горбачёв продолжал свою ублюдочную перестройку, а Союз медленно, но верно двигался к своему концу. притом к концу ужасному. с горящими огнём межнациональных конфликтов окраинами, с национализмом, продуктовыми карточками, пустыми полками и страшной катастрофой которая для миллионов растянется очень надолго, на года.

Но здесь, в этой реальности, всё может быть иначе. Всё должно быть иначе!

Я нахожу Катю в толпе, притягиваю к себе, целую.

— С Новым годом.

— С Новым годом, Слава. — Она смеётся, обнимает меня. — Сколько виноградин ты съел?

— Кажется, все. Не уверен. Может, одна где-то внутри застряла.

Она снова смеётся.

Оркестр заиграл что-то праздничное, пасодобль, кажется. Люди потянулись на танцпол. Шампанское лилось рекой. Нуньес произнёс короткую речь что-то про успешный год, про команду, про будущие победы. Все аплодировали.

Мы танцевали до двух ночи. Потом сидели за столом с Гари и Мишель, Заваровыми, Алешанко и его женой Пилар, пили вино, разговаривали ни о чём. Ольга уже освоилась, смеялась вместе со всеми, рассказывала что-то про московские новогодние традиции. Мишель слушала с искренним интересом.

В половине третьего Катя сказала:

— Надо домой. Сашка.

Я кивнул. Мы попрощались со всеми, спустились в холл, вызвали такси.

Барселона за окном машины сияла огнями. Люди на улицах обнимались, пели, пускали фейерверки. Город праздновал. На Рамбле было не протолкнуться — толпы гуляющих, музыка из баров, смех и крики. Новый год в средиземноморском городе — это не тихий семейный праздник, это карнавал.

— Хороший был год, — сказала Катя, прижавшись ко мне.

— Да. И следующий будет не хуже.

Я смотрел на проплывающие за окном огни и думал о том, как далеко мы уехали от дома. И о том, что этот новый дом с садом и бассейном в Сан-Кугате может быть станет нашим домом очень надолго, возможно именно из него Сашка будет в школу ходить. То что это не наше «родовое гнездо» было понятно, в любом случае наш настоящий дом это Россия, как бы она не назыалась, там я закончу свою карьеру, там буду жить после футбола.

Но всё равно своя недвижимость в Испании это очень неплохо.

Странно думать о таких вещах. Я ведь всё ещё не до конца верю, что это моя жизнь. Что я — это я. Что всё это реально, а не затянувшийся сон.

Но оно реально. Ключи от дома в моём кармане. Жена рядом. Сын ждёт дома. Четыре Золотых мяча на полке. И оливье на новогоднем столе, маленький кусочек родины посреди Каталонии.

И ещё я думал о завтрашнем дне.

Потому что завтра, второго января, Эль Класико. «Реал» Мадрид на «Сантьяго Бернабеу». Первый матч нового года, и сразу наш главный и заклятый соперник.

Никаких излишеств сегодня. Никаких возлияний. Бокал шампанского и всё. Круифф предупредил ещё вчера: кто придёт на тренировку первого января с похмельем будет бегать до потери сознания, советские методы, чтоб их. Он не шутил. Йохан никогда не шутил, когда дело касалось дисциплины.

Первого днём «Барселона» летела в Мадрид.

Впереди был новый год. Новые матчи. Новые победы.

И дом в Сан-Кугате, который ждал нас после возвращения.

Но сначала — «Реал».

Всегда сначала футбол.

Глава 16

2 января 1988 года (суббота). 20:30. Мадрид. Стадион «Сантьяго Бернабеу». +8 градусов. 95 000 зрителей. Матч 16-го тура чемпионата Испании по футболу. Примера, первый дивизион.

Судья: Уго Делакруз (Валенсия)

РЕАЛ МАДРИД (белая домашняя форма, белые шорты, белые гетры):

Франсиско Буйо, Мигель Портильо Чендо, Хосе Антонио Камачо (к), Франсиско Пако Льоренте, Рафаэль Гордильо, Карлос Македа, Милош Янкович, Рафаэль Мартин Васкес, Мичел, Эмилио Бутрагеньо, Уго Санчес.

Тренер — Лео Беенхаккер.

БАРСЕЛОНА (сине-гранатовая домашняя форма, синие шорты, сине-гранатовые гетры):

Андони Субисаррета, Хулио Альберто, Мигели (к), Алехандро Хоакин, Роберто Фернандес, Виктор Муньос, Бернд Шустер, Хосе Мария Бакеро, Гари Линекер, Александр Заваров, Ярослав Сергеев.

Тренер — Йохан Круифф.

Сантьяго Бернабеу — крепость.

Это не метафора. Статистика. Пятьдесят семь матчей чемпионата Испании между «Реалом» и «Барселоной» сыграно на этом стадионе. Тридцать четыре победы хозяев. Двенадцать ничьих. И всего одиннадцать побед «Барселоны». Одиннадцать за шестьдесят лет.

Я знал эти цифры. Круифф озвучил их на установке перед матчем. Спокойно, без эмоций, просто факты. Чтобы мы понимали, куда едем. Разница мячей — плюс семьдесят два в пользу «Реала». Сто восемьдесят восемь забитых против ста шестнадцати пропущенных. Полное, абсолютное доминирование.

И дело не только в футболе. Трибуны, нависающие над полем. Сто тысяч глоток, орущих против тебя. Судьи, которые во времена Франко откровенно тянули мадридцев. И сам «Реал» — самый титулованный, самый грозный клуб Европы. Шесть Кубков чемпионов. Больше, чем у кого-либо. Кубки сами себя не выигрывают, а значит всё по делу. «Реал» на Бернабеу действительно хозяин. Доминатор. Король.

Ну что ж. Значит, надо эту крепость сегодня брать.

Сантьяго Бернабеу встречал нас свистом.

Сто тысяч глоток, и каждая изрыгала ненависть. Белые флаги с фиолетовой диагональю заполняли трибуны, словно снежная пелена. Когда мы вышли из туннеля, стадион взорвался таким рёвом, что я физически почувствовал давление звука на барабанные перепонки. Красота!

Второе января. Эль Класико. Первый матч нового года.

На самом деле это шикарно. Этот год знаковый для меня. Первый сезон в Барселоне, защита титула чемпионов Европы, и может быть — я верю, что это возможно, да и слухи ходят — олимпиада в Сеуле.

Так что пусть этот огненный год начнётся вот так. Супер-матчем на супер-стадионе.

Вчера мы прилетели в Мадрид, переночевали в отеле и с утра провели лёгкую тренировку. Круифф был немногословен, но сосредоточен. Он знал, что нас ждёт.

— ¡Hijos de puta! (Сукины дети!) — неслось с трибун. — ¡Catalanes de mierda! (Каталонское дерьмо!)

Я огляделся. Бернабеу в январе восемьдесят восьмого — это не тот вылизанный стадион, который я помнил из будущего. Никаких вип-лож с панорамными окнами, никаких светодиодных экранов. Просто бетонная чаша, набитая людьми до отказа. Старый, злой, враждебный стадион.

И он ненавидел нас всей своей столетней душой.

Заваров шёл рядом, лицо напряжённое, губы сжаты.

— Класс, — сказал Сашка, — нас тут убить готовы. Люблю такое.

Ещё один адреналиновый наркоман. Мы с ним в этом похожи. Что я, что он — предпочтём играть вот в таком вот котле, а не в камерной тишине. Так что пусть ненавидят.

— Ага, шикарно. Надо заставить их замолчать.

Линекер, привыкший к английским страстям, выглядел спокойным. Шустер сосредоточенно разминал плечи, не обращая внимания на свист. Немец вообще редко показывал эмоции — холодный, расчётливый, как компьютер в бутсах.

Я посмотрел на противоположную половину поля. «Реал» разминался там, белые футболки мелькали на фоне изумрудного газона. Уго Санчес жонглировал мячом, демонстрируя свою фирменную технику. Бутрагеньо о чём-то переговаривался с Мичелом. Камачо разминал шею, поглядывая в нашу сторону.

«Пятёрка Стервятника» — так называют атаку «Реала» в эти годы. Бутрагеньо по прозвищу Эль Буитре, Стервятник, был её сердцем. Но главной ударной силой оставался мексиканец Уго Санчес. Лучший бомбардир Ла Лиги.

Круифф собрал нас в центральном круге.

— Они будут давить с первых минут, — сказал он. — Трибуны, эмоции, всё это. Не ведитесь. Играем свой футбол. Короткий пас, контроль мяча. Бернд в глубине, Виктор помогает. Слава, Гари, Алекс — вы впереди. Ищите пространство за спинами защитников.

В принципе, ничего нового не сказано. Всё это мы слышали и пятнадцать минут назад в раздевалке. Но всё равно слова не лишние.

Он обвёл нас взглядом.

— И помните. Это просто футбол. Выходите и играйте.

Просто футбол. Ага. Сто тысяч человек, которые мечтают увидеть, как нас размажут по газону — это просто футбол.

Свисток арбитра. Начали.

С первых минут стало ясно, что будет битва. «Реал» вышел на поле голодным. Они прессинговали так яростно, что порой казалось — на поле не одиннадцать мадридцев, а все двадцать.

Камачо и Льоренте в центре обороны играли жёстко, на грани фола. Почти каждый мой приём мяча сопровождался грязью с их стороны. Локоточек там, толчок здесь, и всё по-умному, так чтобы комар носа не подточил. Арбитр молчал. Бернабеу одобрительно гудел. Другим нашим игрокам доставалось может быть чуть меньше, но тоже прилично. Ладно, терпим. То, что так будет, было понятно с самого начала.

На седьмой минуте Мичел протащил мяч по правому флангу, легко ушёл от Хулио Альберто и навесил в штрафную. Бутрагеньо выпрыгнул выше всех, но Субисаррета в отчаянном прыжке перевёл мяч на угловой.

Трибуны взревели.

— Держим! — крикнул Шустер. — Плотнее в центре!

Угловой. Мичел подаёт. Мяч летит на дальнюю штангу, там Санчес, удар головой — мимо! Стадион ревёт от разочарования.

Мы пытались огрызаться. На двенадцатой минуте Заваров красиво убрал Гордильо и выдал передачу на Линекера. Гари принял, пробил — Буйо в броске достал мяч.

— Давай, давай! — кричал Круифф с бровки. Вернее, я так думаю, что он это кричал. Шум стоял такой, что я себя-то не слышал.

Но «Реал» был сильнее. Их связка в центре поля Мичел, Мартин Васкес, Янкович контролировала игру. Каждая передача, каждый финт вызывали восторженные крики с трибун.

И на семнадцатой минуте случилось неизбежное.

Мартин Васкес перехватил неточный пас Муньоса в центре поля. Мгновенная передача на Бутрагеньо, тот в одно касание отдал на ход Уго Санчесу. Мексиканец ворвался в штрафную, финт, Мигели купился, удар в дальний угол — и огромное везение для «Реала».

Андони достал, прыжок у него получился отменным. Но мяч от его пальцев впечатался в штангу, а потом отлетел в спину нашему вратарю. И пересёк линию ворот. Футбольный свояк, чтоб его.

Один — ноль.

Бернабеу взорвался. Уго Санчес побежал к угловому флажку, исполняя своё фирменное сальто. Стадион скандировал его имя.

— ¡Hu-go! ¡Hu-go! ¡Hu-go!

Я стоял в центральном круге, сжав кулаки. Внутри всё кипело. Слишком уж дешёвым этот гол получился для Реала.

— Спокойно! — Шустер хлопнул меня по плечу. — Ещё семьдесят минут. Целая вечность.

Но «Реал» не собирался останавливаться. Они почувствовали кровь и бросились добивать.

На двадцать третьей минуте Чендо прошёл по правому флангу, как нож сквозь масло. Навес в штрафную, Бутрагеньо сбросил головой на Мичела, тот пробил с линии вратарской — Субисаррета отбил. Но мяч отскочил к Уго Санчесу. Удар в касание — и сетка прогибается от напора мяча.

Два — ноль.

Я опустил голову. Вокруг бушевало белое море — флаги, шарфы, безумные от счастья лица. Трибуны пели что-то победное, барабаны грохотали.

Круифф стоял на бровке, скрестив руки на груди. Лицо непроницаемое. Но я видел, как дёргаются мышцы на его лице.

Оставшиеся минуты первого тайма тянулись мучительно. Мы пытались атаковать, но каждая наша попытка разбивалась о стену мадридской обороны. Они были хороши, очень.

На сорок второй минуте я наконец получил мяч в штрафной. Развернулся, пробил — Камачо в подкате заблокировал. Угловой.

Шустер подал, Линекер пробил головой — мимо. Трибуны облегчённо выдохнули.

Свисток на перерыв.

Два — ноль. Мы проигрывали на чужом поле, и всё выглядело очень и очень трудно…

* * *

В раздевалке было тихо. Игроки сидели на скамейках, опустив головы. Кто-то пил воду, кто-то менял бутсы. Никто не разговаривал.

Круифф вошёл последним. Медленно прошёлся перед нами, заложив руки за спину.

— Ну что, — сказал он наконец, — испугались?

Молчание.

— Я спрашиваю — испугались? Два гола пропустили и решили, что всё кончено?

Он остановился напротив меня.

— Слава. Четыре Золотых мяча. А сегодня я вижу мальчика, который боится мадридских защитников.

Я вскинул голову, хотел возразить — но он уже отошёл.

— Бернд, — Круифф повернулся к Шустеру. — Ты лучший полузащитник в мире. Так где твои передачи? Где твои удары? Ты прячешься за спинами.

Шустер промолчал. Только желваки заходили на скулах.

— Они думают, что победили, — продолжал Круифф. — Посмотрите на них. Они там сейчас празднуют, смеются над нами, хлопают друг друга по спинам. Они уверены, что во втором тайме просто доиграют матч.

Он остановился в центре раздевалки.

— Так покажите им, как они ошибаются. Сорок пять минут. Два гола — это ничего. Мы забьём три.

Тишина. А потом Шустер встал.

— Йохан прав. Хватит ныть. Пошли и порвём их.

Второй тайм.

Мы вышли из туннеля под оглушительный свист. Трибуны уже праздновали, по стадиону разносились победные песни. Мадридские болельщики были уверены, что дело сделано.

Они ошибались.

С первых секунд второго тайма я почувствовал — что-то изменилось. Шустер опустился глубже, стал чаще получать мяч. Заваров сместился на левый фланг, растягивая оборону. Линекер начал делать рывки за спины защитников, уводя их за собой.

И появилось пространство.

На пятидесятой минуте я получил мяч в центре поля. Передо мной — Гордильо. Здоровый, как шкаф. Но медленный.

Финт вправо, он повёлся. Рывок влево — и я уже за его спиной.

Камачо летит в подкате — перепрыгиваю. Янкович пытается сфолить — пробрасываю мяч мимо него и на скорости врываюсь в штрафную.

Буйо выходит навстречу. Сокращает угол.

Краем глаза вижу Линекера на дальней штанге. Делаю замах для удара — Буйо падает. И в последний момент вместо удара — пас. Мягкий, точный, прямо на ногу Гари.

Удар в пустые ворота!

И… штанга.

Мяч попадает в штангу, отскакивает в поле. Первым на нём — Льоренте. Вынос на трибуны.

Я хватаюсь за голову. Линекер падает на колени. Трибуны облегчённо выдыхают.

— Ничего! — кричит Круифф. — Продолжаем!

На пятьдесят шестой минуте — снова острый момент. Заваров красиво накрутил Чендо на левом фланге, прострелил в штрафную. Я опережаю Камачо, удар головой — Буйо в невероятном прыжке переводит на угловой.

Бернабеу начинает нервничать. Свист становится громче, но в нём уже слышится тревога.

— Давим! Давим! — орёт Шустер.

На пятьдесят восьмой минуте Мигели выносит мяч из своей штрафной. Мяч у него сваливается с ноги — и Уго Санчес на ударной позиции, метров в четырнадцати. Расстрел почти что.

Удар… Субисаррета в прыжке тянется за мячом… и достаёт! Кончиками пальцев переводит на угловой.

— Андони! — кричу я. — Красавец!

Угловой «Реала». Мичел подаёт. Мяч летит на Санчеса, тот выпрыгивает — Муньос выигрывает верховую борьбу, отбивает головой. Мяч отскакивает к Шустеру.

Бернд принимает, поднимает голову. Видит меня на правом фланге. Длинная передача — точно в ноги.

Я на своей половине поля. Передо мной — только Гордильо. Бежать, Слава! Бежать!

Гордильо пятится, не решаясь вступить в отбор. Боишься? Правильно делаешь!

Резкий рывок вправо — он дёргается туда. Перекладываю мяч на левую, ускоряюсь. Гордильо остаётся за спиной.

Штрафная. Буйо выходит на меня. За спиной топот — кто-то из защитников догоняет. Времени нет.

Удар. Низом. В дальний угол.

Буйо падает, тянется… и не достаёт!

Мяч влетает в сетку!

Один — два!

Я бегу к угловому флажку, ору что-то нечленораздельное. Сзади налетают партнёры — Заваров, Линекер, Муньос. Куча-мала у углового флажка.

Трибуны взрываются свистом и проклятиями. Сто тысяч человек орут что-то злобное, оскорбительное. Стаканы летят на поле. Только из гостевого сектора доносится рёв нескольких сотен каталонских болельщиков.

— Один! — кричит Шустер, показывая палец. — Ещё один!

До конца матча двадцать пять минут.

«Реал» занервничал. Это было видно. Чендо начал фолить откровеннее, Камачо спорил с арбитром по каждому поводу. Уго Санчес раздражённо махал руками на партнёров.

А мы наседали.

На семидесятой минуте Линекер вырвался один на один с Буйо — офсайд. Спорный, очень спорный. Гари в ярости бьёт кулаком по газону.

На семьдесят третьей — Заваров бьёт из-за штрафной, мяч проходит в сантиметрах от штанги.

На семьдесят пятой — я снова прохожу Гордильо, навешиваю на Линекера, тот бьёт головой — Буйо забирает.

Круифф проводит замену. Вместо уставшего Роберто выходит Карраско. Свежие ноги.

А на семьдесят восьмой минуте случается то, чего так боялись фаны Реала.

Шустер получает мяч на подступах к штрафной. Его сразу атакуют двое — Мичел и Македа. Бернд укрывает мяч корпусом, разворачивается, пытается пройти…

И Мичел сбивает его. Грубо, в ноги. Шустер падает.

Свисток. Штрафной. Метров двадцать от ворот, чуть правее центра.

Трибуны свистят. Шустер поднимается, отряхивает футболку. Берёт мяч.

— Я буду бить, — говорит он.

Никто не спорит.

«Реал» выстраивает стенку. Пять человек. Буйо руководит, двигает их влево-вправо. Арбитр отмеряет расстояние.

Бернд ставит мяч. Отходит на три шага. Стадион замирает.

Свисток.

Шустер разбегается. Короткий разбег, удар — мяч летит над стенкой, закручиваясь в дальний угол. Буйо прыгает, вытягивается в идеальную струну…

И не достаёт.

Мяч влетает точно в девятку!

Два — два!

Шустер разворачивается и бежит к центру поля. Лицо каменное. Ни тени эмоций. Просто работа. Мы налетаем на него, пытаемся обнять — он отмахивается.

— Некогда. Ещё один нужен.

Красавчик, понимает, что мы можем и должны их добить.

Трибуны свистят. Злобно, яростно. Но в этом свисте — страх. Они чувствуют, что победа ускользает.

— Десять минут! — кричит Круифф. — Дайте мне хорошие десять минут!

«Реал» бросается вперёд. Им нужна победа — ничья на своём поле после такого первого тайма это позор.

Уго Санчес получает мяч на линии штрафной, бьёт с разворота — Субисаррета тащит.

Бутрагеньо врывается в штрафную, падает от контакта с Мигели — арбитр показывает: играть!

Янкович бьёт издали — мимо.

Мы отбиваемся. Муньос и Шустер перекрывают центр, защитники стоят насмерть. Каждый выигранный мяч — маленькая победа.

Восемьдесят пятая минута.

Угловой у «Реала». Мичел подаёт. Бутрагеньо выпрыгивает выше всех, бьёт головой — Субисаррета в прыжке переводит на угловой.

Ещё один угловой. Снова Мичел. Подача на дальнюю штангу. Васкес бьёт с лёта — мимо!

Трибуны стонут от разочарования.

Восемьдесят седьмая минута.

Муньос перехватывает мяч в центре поля после неточного паса Македы. Отдаёт на Заварова. Саша видит меня справа, пасует.

Я принимаю мяч спиной к чужим воротам. Сразу двое за моей спиной. Чувствую их дыхание на шее.

Ребятки, ну вы чего? Если нужны автографы — подождите до финального свистка. Ложное движение в одну сторону, в другую, а потом разворот — и я врываюсь в открытую калитку между ними. Вот так вот, братцы-кролики.

Ускорение. Сзади кто-то пыхтит, чья-то рука на плече — хорошая попытка, но нет. Вырываюсь — и вот она, штрафная.

Буйо вылетает как на пожар и прыгает мне в ноги. Зря.

Легонечко подсекаю мяч — и он даже как-то лениво, издеваясь над Мадридом, залетает в ворота.

Три — два.

Я падаю на колени. Секунду ничего не слышу — только бешеный стук собственного сердца. А потом на меня обрушивается лавина.

Партнёры. Они повалили меня на газон, орут что-то на испанском, каталанском, английском. Линекер сверху, Заваров сбоку, Шустер где-то придавил мне ногу.

— Гооол! — ору я. — Гоооол!

Секунда тишины. Шок. А потом — взрыв. Свист, проклятия, вой разъярённой толпы. Сто тысяч человек не могут поверить в то, что видят. Только из гостевого сектора летит рёв каталонских фанатов.

Мы поднимаемся. Три минуты компенсированного времени. Нужно удержать.

«Реал» идёт ва-банк. Буйо бежит в нашу штрафную на угловой. Одиннадцать белых футболок в нашей штрафной.

Угловой. Мичел подаёт. Куча-мала у ворот. Кто-то бьёт — штанга! Кто-то добивает — Субисаррета в игре.

Мяч отскакивает к Муньосу. Тот выбивает далеко вперёд.

Финальный свисток.

Три — два. Мы победили.

Я падаю на газон Сантьяго Бернабеу и смотрю в небо. Холодное январское небо над Мадридом.

Мы сделали это. На их поле. Против их ста тысяч. Проигрывая ноль — два.

Мы их сделали.

Рядом падает Заваров. Потом Линекер. Потом Шустер. Мы лежим на траве вражеского стадиона и орём как сумасшедшие.

А вокруг — тишина. Сто тысяч человек молча уходят со стадиона.

И это лучший звук в мире.

Глава 17

Москва встретила середину января внезапной серостью. Снег, выпавший под Новый год, давно превратился в грязную кашу, а новый всё никак не ложился. Небо висело низко, цвета несвежего бинта, оно буквально кричало что до весны ещё целая вечность. Термометр за окном показывал минус три. Не мороз, а так, промозглая слякоть, от которой не спасало никакое пальто. Ветер с Москвы реки нёс сырость и запах выхлопных газов.

Григорий Васильевич Романов сидел в своём кабинете на Старой площади, просматривая утреннюю сводку КГБ.

Сводка была стандартной, двадцать страниц машинописного текста, разбитых по регионам и темам. Прибалтика, Украина, Средняя Азия. Диссиденты, экстремисты, неформальные объединения. Романов листал привычно, делая пометки карандашом на полях, пока не дошёл до раздела «Закавказье».

Кафанский район Армянской ССР. Продолжается отток азербайджанского населения. За отчётный период покинули район 347 человек. Общее число выехавших с ноября 1987 года около 3800 человек. Фиксируются случаи угроз, порчи имущества, бытового насилия. Местные органы внутренних дел реагируют недостаточно эффективно.

Романов перелистнул страницу.

Сумгаит. Обстановка напряжённая. Среди рабочих промышленных предприятий распространяются слухи о «зверствах над азербайджанцами в Армении». Зафиксированы случаи антиармянских высказываний на собраниях трудовых коллективов. Отмечается повышенная активность криминальных элементов.

И дальше — сухие цифры, казённые формулировки, бюрократический язык, за которым угадывалось что-то очень нехорошее. Что-то, что пахло кровью.

Романов отложил сводку, потянулся к телефону. Снял трубку, нажал кнопку прямой связи.

— Бобкова ко мне. Срочно.

Положил трубку, закурил. Глянул на часы — девять утра. Чебриков, председатель КГБ, обычно докладывал лично, каждое утро в восемь тридцать. Но Чебрикова не было, угораздило же его именно сейчас лечь в ЦКБ. Какое-то обследование, что-то с желудком. Ничего серьёзного, врачи говорят, но на неделю выбыл. А тут такое варится.

Бобков появился через пятнадцать минут, значит, был где-то поблизости, в здании на Лубянке или в приёмной ЦК. Первый заместитель председателя КГБ, начальник легендарного Пятого управления.

— Вызывали, Григорий Васильевич?

— Садись, Филипп Денисович. — Романов кивнул на кресло напротив, подвинул к нему раскрытую сводку. — Вот это читал?

Бобков сел, бросил взгляд на страницу.

— Читал. Я её и готовил. Ну, не сам конечно, но перед тем как она к вам, а стол попала я всё перепровирл, лично, — со значением добавил Бобков.

— Тогда объясни мне, что там реально творится. Не вот этим вот языком, — Романов постучал пальцем по сводке, — а человеческим. Что за «недостаточно эффективное реагирование»? Что за «повышенная активность криминальных элементов»? Меня интересует механика. Кто, что, зачем.

Бобков кивнул, достал из портфеля папку — толстую, с синими закладками между страницами.

— Я ждал этого разговора, Григорий Васильевич. Подготовился.

Он раскрыл папку, положил на стол карту — подробную, топографическую, с отмеченными населёнными пунктами. Карта Армянской ССР. Красным карандашом были обведены несколько районов на юге: Кафанский, Мегринский, частично Сисианский.

— Начнём с Кафана. То, что в сводке это верхушка айсберга. С ноября оттуда идёт исход азербайджанского населения. Не бегут, их выдавливают. Методично, организованно, квартал за кварталом, село за селом. К концу месяца там не останется ни одного азербайджанца.

— Это я понял. Кто выдавливает?

— Местные. При попустительстве райкома и молчаливом одобрении Еревана. Первый секретарь Кафанского райкома — Арамаис Бабаян. Формально осуждает «отдельные эксцессы», фактически же покрывает. Есть оперативные данные, что его люди напрямую участвуют в кампании. Через посредников, через «патриотов» из местной молодёжи.

Бобков достал фотографию, чёрно-белую, зернистую. Группа молодых людей у сельского клуба.

— Так называемый «комитет защиты армянских сёл». Вот этот Гарик Мкртчян, председатель. Судимость за хулиганство. А этот, рядом двоюродный племянник секретаря райкома.

Романов затянулся, прищурился сквозь дым.

— Демирчян в курсе?

— Не может не быть в курсе. К нему всё стекается. Председатель республиканского КГБ Юзбашян докладывает регулярно. Но Демирчян не принимает никаких мер. Ни одного выговора, ни одного снятия с должности.

— Почему?

— Потому что это часть стратегии. Создать прецедент этнического размежевания. Показать, что армяне и азербайджанцы не могут жить вместе. Армяне из Азербайджана едут в Армению, им же нужно где-то жить. А в Кафане как раз освобождается жильё. Тихий обмен населением.

Романов кивнул. Это он и сам понимал — читалось между строк.

— Теперь Сумгаит. Что там?

Бобков помолчал. Потом сказал:

— Я там был, Григорий Васильевич. На прошлой неделе. Своими глазами смотрел.

— И?

— Город как будто замер. Ждёт чего-то. Знаете это ощущение — когда воздух тяжёлый, как перед грозой? Люди на улицах… не то чтобы враждебные, но настороженные. Смотрят исподлобья. Разговоры обрываются, когда проходишь мимо. Тишина какая-то нехорошая. Неправильная тишина.

Бобков снял очки, протёр стёкла платком, машинальный жест, привычка. Никакой необходимости в это не было.

— Я в этом деле тридцать лет, Григорий Васильевич. Научился чувствовать такие вещи. В Алма-Ате, год назад было то же самое. Такой же воздух, такие же взгляды. Тогда успели среагировать, обошлось. Но ощущение запомнил на всю жизнь. В Сумгаите сейчас — один в один.

Он надел очки обратно, посмотрел на Романова.

— Только там, боюсь, масштаб будет другой.

— Почему?

Бобков достал из папки ещё пачку документов.

— Потому что там готовятся. Если, вернее не если, а когда рванёт, то это будет не «стихия народного гнева», — Бобков усмехнулся говоря эти слова, — а организация.

Он разложил на столе бумаги. Оперативные сводки, фотографии, схемы.

— На промышленных предприятиях города размещают заказы на специфические изделия. Заточенные арматурные прутья — длина от полуметра до метра, один конец заострён. Металлические пики с деревянными рукоятками. Ножи из рессорной стали — широкие, тяжёлые, как секачи. На алюминиевом заводе наш сотрудник, внештатный, обнаружил целый склад, две сотни единиц, аккуратно упакованных в в ветошь. Их еще с любовью перевязали бечевками, тщательно, со знанием дела.

— Оружие?

— Конечно, холодняк. В промышленных количествах. Официально это «хозяйственный инвентарь». Накладные подписаны сразу несколькими ответсветвенными товарищами из предприятий города. А они завязаны на горком.

Романов взял одну из фотографий. Размытый снимок, штабеля металлических прутьев во дворе, частично прикрытые брезентом.

— Это ещё не всё.

Следующий лист. Списки. Отпечатанные на машинке, в несколько колонок. Фамилии, адреса, номера квартир. Напротив некоторых пометки карандашом: «двое детей», «пожилые родители», «муж в командировке».

— Списки армянского населения Сумгаита. Восемнадцать тысяч человек. Кто где живёт, на каком этаже, сколько человек в семье. Кто-то их составляет, кто-то распространяет.

— Это откуда?

— Напрямую из горкома. Списки размножают в машинописном бюро горисполкома. Официально проходит как «учёт населения по национальному составу». Несколько сот экземпляров.

Романов отложил бумаги. Потёр переносицу.

— А что местное руководство?

— Второй секретарь горкома Мелек Байрамова. На закрытых совещаниях открыто говорит, что армянам не место в Азербайджане. Записано на плёнку. Первый секретарь, Муслим-заде не мешает. Скорее занимает выжидательную позицию

— А выше? Багиров?

— Первый секретарь ЦКАзербайджана товарищ Багиров, — Бобков произнёс имя с едва уловимой иронией, — занимает выжидательную позицию. Возможно, рассчитывает, что небольшое кровопускание охладит горячие головы в Ереване. Покажет армянам цену вопроса. А возможно просто потерял контроль над ситуацией.

Романов встал, подошёл к окну. За окном был всё тот же январский полдень, серый, тусклый, безрадостный. Внизу сновали люди, не подозревающие о том, какие разговоры ведутся в этом кабинете.

— Что предлагаешь?

— Превентивные меры. Усилить гарнизон внутренних войск в Сумгаите сейчас там один батальон, триста человек. Нужна бригада, с бронетехникой, с полномочиями применять силу. Ввести негласно, без публикаций. Но так, чтобы местное начальство знало: они там есть.

— Дальше.

— Взять под наблюдение зачинщиков. Мы знаем их поимённо. Байрамова, её окружение, директора заводов, уголовники. При первых признаках организованных действий — задержание.

— Что ещё?

Бобков помолчал. Потом достал из портфеля ещё одну папку — потоньше, с таким же грифом секретности.

— Есть ещё один вопрос, Григорий Васильевич. Связанный. По Армении, но на другую тему

Романов обернулся.

— Говори.

— Строительная отрасль республики. Я заказал проверку ещё осенью, после того как вы… — он сделал паузу, — обозначили общее направление. Результаты получил на прошлой неделе.

Он раскрыл папку. Сверху лежала карта — геологическая, испещрённая цветными зонами и линиями разломов.

— Северная часть Армении: Ленинакан, Кировакан, Спитак, по официальной карте относится к семибалльной зоне. Все здания проектируют с расчётом на семь баллов. А по мнению учёных из местного Института геофизики, реальная сейсмичность — девять. Они подавали докладные в Совет Министров республики, в Госстрой СССР. С восемьдесят первого года. Никакой реакции.

— Почему?

— Потому что пересмотр карты означает удорожание строительства в полтора-два раза. Планы по вводу жилья полетят к чёрту. А товарищ Демирчян очень любит рапортовать о досрочном выполнении, — услышав это Романов машинально кивнул. что верно то верно, Карен Серобович любил показывать успехи социалистического строительства и достижения народного хозяйства в республике.

Бобков достал из папки акт экспертизы.

— Специалисты провели негласную проверку. Официально это была комиссия из Москвы. Взяли пробы бетона из несущих конструкций.

Он сделал паузу.

— Бетон можно крошить руками, Григорий Васильевич. Буквально. Цемента в смеси процентов тридцать от нормы. Остальное — песок и щебень. Арматура не той марки, что в документации, тоньше, дешевле. Здания по бумагам рассчитаны на семь баллов. По факту они не выдержат и пяти.

Он положил на стол стопку фотографий. Жилые дома — типовые панельки. На одной крупный план: трещина в стене, от фундамента до третьего этажа. На другой швы между панелями, пустые, сквозные. На третьей арматура, торчащая из бетона, покрытая ржавчиной.

— Сколько таких домов?

— В Ленинакане несколько десятков многоэтажек. В Кировакане столько же. В Спитаке целый микрорайон. Строили в семидесятые-восьмидесятые, уже при Демирчяне. Сдавали досрочно, рапортовали о перевыполнении.

— А куда девался цемент?

— Частично на левые стройки. Дачи в Цахкадзоре, частные дома, кооперативные квартиры. Частично на чёрный рынок. Мешок цемента в Закавказье стоит двадцать рублей при госцене три.

— Кто конкретно?

Бобков достал справку с фамилиями.

— Главный фигурант Мурад Оганесович Мурадян. С семьдесят пятого по восемьдесят пятый председатель Ереванского горисполкома. До этого первый секретарь Ленинаканского горкома. Человек Демирчяна, его выдвиженец, правая рука в хозяйственных вопросах. Вместе начинали ещё в шестидесятых, вместе делали карьеру.

Он указал на схему.

— Вот цепочка. Демирчян общий контроль, политическое прикрытие. Мурадян — распределение ресурсов, приёмка объектов. Дальше министр строительства Саркисян, под ним директора домостроительных комбинатов. Арутюнян в Ленинакане, Погосян в Кировакане. Эти знают, сколько цемента реально уходит в дело, а сколько — налево.

— Деньги шли наверх?

— Не напрямую. Через систему услуг дачи, квартиры, машины, должности для родственников. По нашим оценкам, через строительную отрасль Армении за пятнадцать лет прошло порядка ста ста пятидесяти миллионов рублей неучтённых средств. Не считая материалов.

— Доказательства?

— Для суда пока не хватит. Но вам же и не в суд их тащить, товарищ генеральный секретарь.

Романов вернулся к столу, сел. Долго молчал, глядя на фотографии домов. Трещины в стенах, ржавая арматура, пустые швы. Дома, в которых живут люди. Тысячи семей. Дети, старики.

— Если в северной Армении тряхнёт по-настоящему, — тихо сказал Бобков, — эти дома сложатся как карточные. Счёт пойдёт на тысячи погибших. Может быть на десятки тысяч.

Романов кивнул.

— По Сумгаиту действуем как решили. Войска, контроль, наблюдение за зачинщиками. По строительству готовьте полномасштабный доклад. Не служебную записку, а такой чтобы можно было этим доклаом по мордам бить. В средствах не ограничивайся Госстрой, прокуратура, КГБ. Специалисты из Москвы. Пусть едут и роют. Каждый дом, каждый завод. Всё, что найдут в отдельное производство. Но оперативно, без размазывания каши по длинному столу. Кто знает когда там тряхнёт.

Бобков кивнул, собрал бумаги.

— Разрешите идти?

— Иди. И держи меня в курсе. Ежедневно. По Сумгаиту особенно.

Бобков вышел. Романов остался один.

За окном начало смеркаться, январский день короток. Фонари на площади загорелись тусклым жёлтым светом. Редкие снежинки кружились в воздухе, не решаясь лечь на землю.

Романов откинулся в кресле, закурил. Мысли текли медленно, тяжело, как январская Москва-река подо льдом.

Алма-Ата. Восемьдесят шестой. Тогда думали что справились. Потушили. Сняли Кунаева, поставили Колбина, толпа могла и вышла бы на площадь, но успели среагировать. Задержали зачинщиков, навели порядок. Рапортовали наверх: ситуация под контролем, националистические проявления пресечены. Думали всё, проехали.

А это был только симптом. Первый звонок. Сигнал, что болезнь зашла глубоко, что метастазы расползлись по всему организму. Но тогда не хотелось этого видеть. Хотелось верить, что обойдётся. Что рассосётся. Само пройдёт.

Не пройдёт. Никогда не проходит. Затягиваешь лечение и болезнь прогрессирует. Откладываешь операцию и опухоль растёт. Закрываешь глаза на проблему, а проблема не исчезает. Она ждёт. Копит силы. И бьёт в самый неподходящий момент.

Надо было ещё год назад. Сразу после Алма-Аты. Перетрясти ко всем чертям эти авгиевы конюшни. Все республиканские ЦК, всех первых секретарей, всю эту феодальную вольницу, которая десятилетиями росла под прикрытием «ленинской национальной политики» и давынм давно устаревших догм времен первых пятилеток и коренизации. Вычистить, вымести, выжечь калёным железом.

Но нет. Решили действовать осторожно. Не рубить сплеча. Подготовить почву, собрать материалы, дождаться подходящего момента.

Романов усмехнулся, горько, без тени веселья.

Что ж. Может, оно и к лучшему, что не стали сразу рубить все сучья.

Вон оно как выходит. Буквально все в чём-то да замазаны. Багиров покрывает погромщиков, готовит резню. Демирчян ворует цемент, строит карточные домики вместо домов. Кунаев разжигал национализм, чтобы удержать власть. Щербицкий затеял свою игру против Москвы. Про прибалтийских товарищей и говорить нечего. Там вообще если копнуть такая кодла недобитков что мама дорогая. Все. Поголовно. Вся эта республиканская знать, все эти «хозяева» своих вотчин.

Даже такие как Демирчян, формально лояльные. Которые тихо-мирно сидят у себя в республиканских столицах и только реляции шлют в центр.

Но и этот замазан. По уши в воровстве, в приписках, в очковтирательстве. Строил дома из песка, клал в карман миллионы, получал ордена за «ударный труд». А люди в этих домах заложники. Живые мишени, ждущие своего часа.

Что ж.

Тем проще будет сразу решить вопрос.

Никакой политической расправы. Никаких обвинений в «национализме» или «сепаратизме» это слишком абстрактно, это можно оспорить, это вызовет вопросы. Нет. Конкретные преступления. Воровство. Халатность. Попустительство погромам. Уголовные статьи, реальные сроки.

И на этом фоне реформа. Ликвидация республиканских компартий. Создание региональных бюро ЦК, тем более что опыт есть, было же бюро по РСФСР. Закавказское бюро, раз речь идёт о то что творится за хребтом, вместо трёх ЦК, трёх первых секретарей, трёх феодальных княжеств. Один человек, назначенный Москвой, подотчётный ей же. Никаких «национальных кадров», никакой «коренизации», никакой вольницы.

Не политическая реформа, а санитарная чистка. Не передел власти, а наведение порядка. И само собой борьба с бюрократией и повышение партийной и советской сознательности. Как без этого?

Романов загасил сигарету в пепельнице. Посмотрел на папки, оставленные Бобковым. Списки армян Сумгаита. Фотографии трещин в бетоне. Схемы коррупционных связей.

Материалы. Доказательства. Инструменты.

Всё, что нужно, чтобы решить вопрос. Раз и навсегда.

Глава 18

Январь паршивый месяц. Для футбола особенно. Праздники закончились, до весны далеко, поля тяжёлые, ноги ватные после рождественского обжорства. Даже в Барселоне, где зима — это плюс двенадцать и лёгкий дождик, январь давит какой-то особенной хандрой. Небо затянуто облаками, море серое, улицы мокрые. Туристов мало, местные ходят в куртках и жалуются на холод. Смешно, конечно: для человека из Москвы плюс двенадцать — это разгар весны. Но каталонцы мёрзнут и ждут апреля.

А у нас ещё и не заладилось.

Началось со Спортинга. Домашний матч, «Камп Ноу», семьдесят тысяч зрителей. Все ждали лёгкой победы — после Реала-то! И мы их возили весь матч. Владение мячом сейчас толком не считают, но по моим ощущениям мы выдали процентов под семьдесят. Ударов по воротам — пятнадцать против трёх. Угловых — одиннадцать против двух. Статистика разгрома. А результат — отрицательный.

Моменты были. На двадцатой минуте Линекер выходил один на один — вратарь вытащил ногой. На тридцать пятой я бил со штрафного — штанга. На пятидесятой Роберто головой после моего навеса — перекладина. Мяч отскочил на линию ворот, их защитник вынес в последний момент.

А на семьдесят третьей минуте у них случилась контратака. Единственная за весь матч. Мы всей командой были на их половине, прессинговали, буквально выжимали этот чёртов гол. Их вратарь выбил мяч в поле, Мигели не дотянулся — и в результате выход один на один и гол.

Ноль-один. Дома. От Спортинга.

Последние пятнадцать минут мы провели в их штрафной. Навесы, удары, подборы. Ничего. Вратарь тащил всё. Защитники ложились под мячи. На последней минуте у меня был момент: удар метров с десяти, низом, в угол. Но снова штанга.

Финальный свисток.

Трибуны свистели так, что уши закладывало. Семьдесят тысяч человек, которые полтора часа поддерживали, кричали, пели — теперь свистели. Это был не злобный свист, не оскорбительный. Это было разочарование. Обида. Непонимание. Как можно было не забить в такой игре?

* * *

Потом Сарагоса. Выезд. Холодный вечер, продуваемый стадион, трибуны забиты под завязку, местные любят свою команду и ненавидят всех остальных.

Мы открыли счёт на двадцатой минуте. Линекер забил после моей передачи: я прошёл по флангу, скинул на ход Гарри, тот вернул мне мяч, и после того как я прошёл пару защитников — обратный пас уже на пустые ворота. Хороший гол.

Но во втором тайме они сравняли. Свободный удар из пределов нашей штрафной — достаточно редкий зверь в футболе. Но тут он забрёл в Сарагосу и принёс с собой ответный гол хозяев. Розыгрыш мяча, удар под перекладину — шансов у Субисарреты не было.

В последние двадцать минут мы могли и должны были забивать. Я вышел один на один — выше ворот. Да, так бывает. Потом Саня не попал в пустые, правда угол был острый. Но и Сарагоса вполне могла забить: только чудом мяч после рикошета от Морено не залетел в ворота.

Так что всё плюс-минус по делу. Ничья справедлива по такой игре.

Один-один. Ещё очко потеряно.

* * *

А потом была Осасуна. И это был уже не несчастный случай, не стечение обстоятельств. Это был провал.

Домашний матч. «Камп Ноу». Мы повели два-ноль к перерыву. Линекер забил на пятнадцатой, я — на тридцать второй, со штрафного, красиво, прямо очень. Мяч обогнул стенку и влетел в дальний угол. Породистый гол. В раздевалке на перерыве все были довольны. Круифф говорил про контроль игры, про важность концентрации.

А во втором тайме команду как подменили. Та самая концентрация ушла куда-то погулять.

Первый гол мы пропустили на пятьдесят третьей минуте. Угловой, толчея в штрафной — и Ибаньес переправил мяч в ворота. Каламбурить над его фамилией можно бесконечно, но это не отменяет факта: он забил. Субисаррета потом говорил, что его толкнули в спину в той толчее, что это фол. Может, и фол. Но свисток промолчал, так что отговорка в пользу бедных.

Второй гол Осасуны — на шестьдесят первой. Длинный пас из глубины, наша защита не успела вернуться — и снова чёртов Ибаньес. Он был в ударе сегодня.

Прошло пять минут — и вот он, третий. Опять контратака. Опять провал в центре обороны. Опять выход один на один — и Гойкоэчеа выводит Осасуну вперёд.

В ответной атаке я мог сравнять, и гол был! Но видеоповторы ещё не завезли, и судьи не увидели, что Роберто, страж ворот Осасуны, поймал мяч уже за линией.

И вишенкой на торте — четвёртый гол и дубль Гойкоэчеа на последней минуте.

Четыре пропущенных мяча за тридцать минут. Оборона разваливалась на глазах, как карточный домик. Мы всей командой превратились в курицу с отрубленной головой, бегали без толку и смысла. Печально.

* * *

Закрывали январь домашним матчем с Лас-Пальмасом. Команда с Канар — удобный соперник, и вроде бы это идеальный момент, чтобы перезагрузиться, прервать серию неудач. Но нет. Один-один, и наше лидерство в турнирной таблице растаяло.

Четыре матча — ноль побед. Два домашних поражения и две ничьи. Шесть очков потеряно из восьми возможных. Отрыв от Реала, который ещё в декабре казался комфортным, съёжился до одного балла. Одного! Мадрид дышал в затылок, и это дыхание было горячим и злым.

Газеты, конечно, неистовствовали. «Кризис Барселоны», «Круифф теряет контроль», «Пора менять курс», «Лидер сдувается». Особенно усердствовал «Марка» — мадридское издание, которое любую нашу неудачу смаковало с особым удовольствием. Журналисты приезжали на наши тренировки, вынюхивали конфликты, искали трещины. Писали про «кризис в раздевалке», про «недовольство игроков тренером», про «русских, которые не вписываются в команду».

Особенно переживал Мигели. Он вообще был ранимым парнем, несмотря на всю свою физическую мощь. После матча с Осасуной я видел, как он сидел в раздевалке один, когда все уже разошлись. Сидел и смотрел в пол.

— Эй, — сказал я. — Бывает.

Он поднял голову. Глаза красные.

— Четыре гола, Алекс. Четыре. Я виноват.

— Ты не виноват. Мы все виноваты. Это футбол.

Он покачал головой.

Я сел рядом с ним. Мы молчали несколько минут, а потом его как прорвало, и минут сорок Мигели только говорил, а я слушал. Возможно, часть я не понял — всё-таки мой испанский далёк от идеала — но важнее было то, что мой партнёр по команде выговорился. Надеюсь, ему это помогло.

* * *

Единственное светлое пятно в этом январском мраке — Кубок Короля. Там мы не подкачали.

Тринадцатого января состоялся первый матч четвертьфинала: выезд в Кастельон. Город на побережье, километров триста к югу от Барселоны. Маленькая команда из Сегунды. Для них игра с «Барселоной» — событие года. Стадион битком, десять тысяч зрителей. Флаги, барабаны, песни. Праздник.

Который мы испортили уже в первом тайме. Три-ноль к перерыву с десятком ударов в створ ворот. На самом деле Барселона должна была выигрывать куда крупнее, но и так сойдёт. Во втором тайме мы, честно сказать, не напрягались и докатывали эту игру. Соперник не мог, мы не хотели. Счёт не изменился.

Двадцатого января ответный матч на «Камп Ноу», и снова три-ноль. Только в этот раз вся наша активность пришлась на второй тайм. Шесть-ноль по сумме двух встреч и мы в полуфинале.

Где нас ждала Осасуна. Та самая, которая нас уделала в чемпионате два-четыре. Нам нужен реванш, хороший такой, основательный. Если второй раз войдём в ту же реку, болельщики нас могут не простить.

Третьего февраля тяжелейший матч с Осасуной в полуфинале Кубка Короля. Буквально вся Памплона собралась на стадион и рядом с ним. Поддержка у хозяев была просто сумасшедшая. И в результате нули на табло.

Правда, судья Алларден мог как минимум дважды ставить одиннадцатиметровые в ворота хозяев. Один раз Пепин снёс меня в центре штрафной, а второй раз Ибаньес, герой нашей с ними игры в чемпионате, подножкой остановил Линекера. Но судья проглотил свой свисток, нарушения правил зафиксированы не были.

Ноль-ноль. Очень неприятный счёт. Не в плане турнирных перспектив, здесь мы ничего не потеряли. А потому что это уже пятая подряд игра без нашей победы. Нервы у футболистов Барселоны были уже на пределе.

* * *

В мире всё имеет своё начало и свой конец. Второго февраля конец и произошёл. Конец катастрофической для нас серии. Мы наконец-то победили в чемпионате.

На выезде была обыграна Севилья, очень крепкая команда с сумасшедшей поддержкой дома. «Рамон Санчес Писхуан», один из самых сложных стадионов в Испании. Сорок тысяч злых как черти фанатов, которые свистят, орут, поддерживают своих весь матч.

После всех поражений января, после той оплеухи, которую дала нам Осасуна, после невнятной игры с Лас-Пальмасом, победа была нужна как воздух. Каждый следующий матч без неё забивал гвозди если не в крышку гроба, то в что-то очень похожее. Если серия продолжится, с мечтами о чемпионстве можно будет распрощаться. Реал набрал очень хороший ход, дальше у нас сложные игры в Кубке УЕФА, так что побеждать нужно было обязательно.

И мы победу взяли. Нет, не взяли, мы её выгрызли. Таким заряженным и злым я Барселону не видел ни разу с тех пор, как присоединился к команде в середине прошлого года. Буквально каждая линия отдавалась по максимуму.

Игра получилась жёсткой, заряженной и очень злой. Восемь жёлтых карточек, из которых шесть пришлись на долю моих партнёров, плюс одно удаление в самом конце: Манола ударил по ногам Сему и получил вторую жёлтую. Правда, то, что мы остались в меньшинстве, особо на результат уже не влияло. Манола получил свою красную на восьмидесятой минуте, а к этому моменту на табло горели очень приятные для нас цифры: три-один в пользу Барселоны.

Началось, правда, всё не очень хорошо. Несмотря на всю нашу агрессию и собранность, Хосе Луис на десятой минуте открыл счёт ударом в касание после навеса Манола. Может быть, это и повлияло на то, что наш защитник весь матч был такой заведённый и матч даже не завершил. Но в любом случае, один-ноль, и Барселона проигрывает.

Правда к перерыву ситуация поменялась: на табло горели уже хорошие для нас цифры, два-один. Сначала Бернд ассистировал Сане Заварову, который как заправский форвард расторопнее всех сыграл во вратарской и в стиле Олега Протасова протлкнул мяч мимо вратаря хозяев Фернандо.

А перед самым перерывом я показал местным болельщикам и футболистам очередной пример хорошего дриблинга. Приём мяча после паса Заварова в центре поля, а затем смотрите и учитесь: моим финтом ухожу от Дельфина, марсельской рулеткой оставляю не у дел Хименеса, ну а мимо Альвареса я просто пробежал, прокинув мяч на скорости. Выход один на один, удар в левый нижний угол и Фернандо бессилен. Барселона повела.

Раздевалка получилась спокойной. Круифф по большому счёту ничего экстраординарного нам не сказал. Очередная вариация на тему «в обороне поуже, в атаке пошире» и очередная сентенция по поводу концентрации. Это слово вообще можно сказать стало символом нового восемьдесят восьмого года для Барселоны. Концентрация, концентрация, концентрация… и ещё раз что? Правильно, концентрация. О ней Круифф нам твердил весь январь, и весь январь мы как двоечники, оставшиеся на второй год, благополучно забывали про эту самую концентрацию. Но сегодня, в матче с Севильей, мы наконец-то выучили урок.

Поэтому второй тайм получился такой, какой нужно: чёткий, собранный, цепкий и очень внимательный. И что приятно с ещё одним голом.

В третьем для нас взятии ворот поучаствовала вся атака Барселоны. Мяч ходил вдоль штрафной, наверное, минуты полторы. Пас на левый фланг, пас на правый, возврат в центр, попытка найти слабину, неудача, но мяч остаётся у нас. Снова налево, потом направо. В результате мы раскачали, усыпили, замаскировали и Гарри оказывается один на левом углу вратарской. Саня Заваров отдаёт ему пас, и Линекер в касание, абсолютно не думая, на инстинктах и рефлексах, бьёт сильно в ближний верхний. Фернандо даже не дёрнулся. Три-один и, учитывая то, как мы играли, можно сказать, что дело сделано.

Удаление Маноло заставило нас немного понервничать, но именно что немного. Барселона не дрогнула. Неудачная серия прервана.

А следом ещё одна хорошая новость. В общую группу вернулся Хосе Рамон Алешанко — бессменный капитан Барселоны на протяжении последних трёх сезонов. Одна из легенд клуба и столп его обороны.

Правда, я с ним ещё ни разу не играл, потому что Хосе Рамон всю первую половину этого сезона лечился после тяжелейшей травмы, которую получил в прошлом году. Но сейчас, наконец-то, этот защитник в порядке и стремительно набирал форму. К самым важным матчам он по идее должен был быть готов.

* * *

После Севильи всё наладилось.

Десятого мы победили «Эспаньол» дома три-два. А в день всех влюблённых Барселона отправилась в гости в Валенсию.

Для нас с Линекером это в последнее время был не чужой город. Всё-таки наша инициатива по помощи этому региону принесла много денег, которые мы передали пострадавшим от наводнения. Так что встречали Барселону здесь неожиданно тепло. Всё-таки футбол это только часть жизни и зачастую далеко не самая важная. А то, что за пределами стадиона, остаётся на первом месте.

Людей, которые помогли очень многим пострадавшим от буйства стихии, не могли встретить свистом. Нет, нас встречали аплодисментами и даже перед началом матча, немыслимое дело, диктор по стадиону сказал персональные слова благодарности в адрес Ярослава Сергеева и Гарри Линекера, на что стадион в едином порыве ответил аплодисментами.

Приятно, чёрт возьми.

Правда, мы поступили как очень плохие гости: таких гостеприимных и благодарных хозяев мы огорчили. Притом сделали это как раз Сергеев и Линекер, которым стадион аплодировал перед началом игры. В первом тайме Гарри счёт открыл, а во втором тайме, при счёте один-один, я забил победный гол. Притом сделал это максимально издевательским способом, продемонстрировав очередной сухой лист.

Всё-таки, почему этот технический приём, который в моём исполнении хорошо известен не то что в Европе, а всему мир, по-прежнему иногда ставит в тупик вратарей? Загадка. Вот и здесь Семпере совершенно не ожидал того, что я закручу мяч с углового прямо в дальний верхний угол его ворот.

Два-один, победа Барселоны.

* * *

Ну а потом мы отправились играть второй полуфинальный матч Кубка Короля. «Камп Ноу», семнадцатое февраля, билетов нет, и вся Барселона ждёт матча с Осасуной.

И вот здесь нас прорвало. Четыре-ноль, без каких-либо шансов для гостей. Мы их буквально закопали под изумрудно-зелёный газон нашего родного стадиона. Тотальная доминация на обеих половинах поля. Абсолютно никаких шансов для гостей. Ноль ударов в створ ворот против наших двенадцати. Беспомощность гостей и могущество хозяев.

Так что четыре-ноль — это ещё по-божески. По большому счёту надо было забивать больше. И мы хотели это сделать, но вратарь гостей был единственным игроком, который не заслуживал этого поражения. Вернее, даже не поражения, унижения. Это слово больше подходит для того матча. Унзуэ бился как лев. Но вратарь это, конечно, полкоманды, да только одного его в тот вечер не хватило.

Уверенная победа Барселоны. Мы в финале Кубка Короля, который тридцатого марта должен был пройти на «Сантьяго Бернабеу». Нашим соперником в этом матче стал «Реал Сосьедад».

* * *

За всеми этими испанскими делами как-то мимо нас с Заваровым прошёл очередной сбор сборной Советского Союза. По договорённостям с Федерацией футбола и лично с Малафеевым нас даже не дёргали. А без нас команда отправилась на достаточно продолжительный сбор в Италию. Там парни сыграли аж четыре неофициальных матча с командами второго и третьего итальянских дивизионов. А затем, двадцатого числа — матч со сборной Италии.

Экспериментальный состав, который привезли Малофеев и Иванов, абсолютно ничего не смог противопоставить хозяевам. Шесть-один в пользу сборной Италии.

По моему мнению, только золотая броня, которую Малафеев сам себе выковал на чемпионате Европы восемьдесят четвёртого и чемпионате мира восемьдесят шестого года, уберегала его от критики по результатам этой игры. Потому что да, состав экспериментальный, но слишком слабо смотрелась сборная Советского Союза. Такое ощущение, что весь этот сбор, все эти двадцать дней в Италии, мужики занимались чёрт-те чем. И очень уж тяжёлыми вышли советские футболисты на игру с итальянцами.

Повторюсь: пусть это не основной, а экспериментальный состав сборной, пусть это товарищеская игра, но всё равно как-то слишком уж странно смотрелись мои партнёры по национальной сборной.

Впрочем, каких-то особых переживаний по этому поводу я не испытывал. То, что тренерский штаб сборной — это профессионалы, мы знали все, притом знали изнутри. И к чемпионату Европы команда в любом случае будет готова. Так что защита титула была возможной.

Футбольный 88-й год раскочегарился и теперь стремительно нёсся к самым важным матчам.

Глава 19

Письмо пришло двадцать первого февраля, на следующий день после матча с «Атлетиком» из Бильбао. Басков мы буквально перетерпели. они душили, ломали и били нас всю игру., но итог 1:0 в пользу Барсы. Нормально..

Обычный конверт, правда, с необычным логотипом — стилизованная фигурка матери с ребёнком на фоне земного шара. UNICEF. Детский фонд ООН. Адрес отправителя: Женева, Швейцария.

Я вскрыл конверт за завтраком, пока Катя кормила Сашку. Внутри два листа на английском, отпечатанных на хорошей бумаге с водяными знаками.

«Уважаемый господин Сергеев…»

ЮНИСЕФ предлагал мне стать послом доброй воли. Официальным представителем организации, лицом благотворительных программ для детей по всему миру. В письме упоминалась моя работа в Валенсии — помощь пострадавшим от наводнения, личное участие, собственные средства. Они это заметили. Они это оценили.

— Что там? — спросила Катя, заметив моё лицо.

Я протянул ей письмо. Она читала, покачивая Сашку на руках, и брови её поднимались всё выше.

— Посол доброй воли. В ООН?

— Да. Верно.

— А тебе это вообще надо?

Хороший вопрос, на самом деле. С одной стороны — нафига? Это точно не про деньги, притом что нагрузка будет большая. Почему-то когда ты соглашаешься что-то делать бесплатно, то грузят тебя чуть ли не больше, чем за деньги. Семья, футбол, рекламные контракты, на которых я зарабатываю. Всё это оставляет мало времени.

А с другой — та же Валенсия наглядно показала, что моя физиономия может приносить пользу. А сейчас восемьдесят восьмой год. И вроде бы в этом году у нас случится землетрясение. Какой там город… Как там его? А, точно, вспомнил — Спитак. В конце года. Если я буду послом доброй воли, то смогу куда более эффективно помочь.

Так что да, выбора-то по сути нет. Кому много дано, с того много и спрашивают. А дала мне судьба, ну или Бог, ну очень много. Так что прочь сомнения и вперёд. Подставляй шею под новый хомут.

Все эти мысли промелькнули у меня в голове за пару секунд, вот буквально.

Мы посмотрели друг на друга. Оба понимали: это не тот вопрос, который можно решить самим. Это уровень, на котором нужно согласование. Серьёзное согласование.

— Тебе нужно позвонить в посольство, — сказала Катя.

Она была права. Разумеется, права.

Советское консульство в Барселоне располагалось на Авенида Пеарсон, в тихом респектабельном районе Сарриа. Невысокое здание за каменной оградой, красный флаг над входом. Я бывал там несколько раз, да и как иначе, когда люди из посольства можно сказать ведут мои дела?

Но сейчас повод был другой.

Трубку снял дежурный. Я представился, объяснил, что мне нужно поговорить с кем-то из руководства. Желательно с атташе по культуре. Вопрос деликатный, касается международной организации.

— Ждите, — сказал дежурный. — Вам перезвонят.

Перезвонили через час. Голос был другой — мягче, интеллигентнее.

— Ярослав Георгиевич? Это Кривцов, Андрей Павлович. Атташе по культуре. Слышал о вас, конечно. Чем могу помочь?

Я коротко изложил суть. Письмо от ЮНИСЕФ. Предложение стать послом доброй воли. Нужна консультация.

На том конце провода повисла пауза.

— Понял вас, — наконец сказал Кривцов. — Это… серьёзно. Мне нужно увидеть письмо. Я могу подъехать к вам сегодня?

— Конечно.

— В три часа вас устроит?

— Вполне.

Кривцов оказался невысоким, подтянутым мужчиной лет сорока пяти, с аккуратной сединой на висках и внимательными серыми глазами. Одет неброско, но дорого — хороший костюм, английские туфли. Типичный советский дипломат нового поколения: образованный, светский, умеющий держаться в любой компании.

Мы сидели в гостиной. Катя принесла кофе и тактично удалилась.

Кривцов читал письмо медленно, дважды перечитывая некоторые абзацы. Потом аккуратно положил листы на стол.

— Что вы об этом думаете, Ярослав Георгиевич?

— Думаю, что это честь, — сказал я. — И думаю, что решать не мне.

Кривцов чуть улыбнулся.

— Правильно думаете. — Он побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. — ЮНИСЕФ — организация серьёзная. Авторитетная. Работает под эгидой ООН. Послы доброй воли — это, как правило, люди с мировым именем. Актёры, музыканты, спортсмены высшего уровня.

— Я в курсе.

Кривцов помолчал, собираясь с мыслями.

— Ярослав Георгиевич, я буду с вами откровенен. Это предложение — оно не просто про благотворительность. Это политика. Большая политика. Советский спортсмен в роли международного гуманитарного посла — такого ещё не было. Вы понимаете, какой это сигнал?

— Понимаю.

— Сигнал о том, что Советский Союз — не только военная и экономическая сила. Но и моральный авторитет. Страна, которая заботится о детях всего мира. Это… — он подбирал слова, — это очень в духе нынешнего курса.

Открытость сильного, ага. Я знал эти слова. Романов любил их повторять: мы открываемся миру не потому, что слабы, а потому, что сильны. Нам нечего скрывать и нечего бояться.

— Мой уровень — это консультация, — продолжил Кривцов. — Решение будет приниматься в Москве. Мне нужно связаться с центром, доложить. Вы готовы подождать несколько дней?

— У меня матч двадцать седьмого. С «Атлетико».

— Понимаю. Постараемся ускорить.

Он встал, протянул руку.

— Ярослав Георгиевич, между нами: я думаю, ответ будет положительным. Но это моё личное мнение. Официально — ждите.

Москва. Старая площадь. Здание ЦК КПСС.

Егор Кузьмич Лигачёв сидел за своим рабочим столом, просматривая утреннюю почту. Кабинет был обставлен строго, без излишеств — полированный стол, портрет Ленина, карта СССР на стене. Единственная вольность — фотография в рамке на краю стола: Лигачёв с женой на даче в Томске, ещё до переезда в Москву.

В дверь постучали.

— Войдите.

Вошёл помощник, положил на стол тонкую папку.

— Егор Кузьмич, срочное из МИДа. Примаков просил передать лично.

Лигачёв кивнул, отпуская помощника. Раскрыл папку.

Документы из Мадрида. Копия письма ЮНИСЕФ. Краткая справка: Сергеев Ярослав Георгиевич, 1967 года рождения, футболист, чемпион мира, четырёхкратный обладатель «Золотого мяча», в настоящее время выступает за испанский клуб «Барселона». В ноябре 1987 года принимал личное участие в благотворительной акции помощи пострадавшим от наводнения в Валенсии. Вложил собственные средства в размере… Лигачёв присвистнул. Сумма была серьёзной.

Снял трубку внутреннего телефона.

— Евгения Максимовича пригласите ко мне. Да, срочно.

Примаков появился через пару часов. Министр иностранных дел Советского Союза. Новая звезда на небосводе советского политикума. После операции «Возмездие» и победы в Афганистане Примаков был в очень большом авторитете.

— Читал? — Лигачёв кивнул на папку.

— Читал. Потому и прислал тебе сразу.

— Что думаешь? — спросил Лигачёв.

Примаков сел в кресло напротив стола, сцепил пальцы.

— Думаю, что это подарок. Который нельзя упускать.

— Поясни.

— ЮНИСЕФ — не просто благотворительность. Это витрина ООН. Лицо международного гуманизма. И они сами, понимаешь, сами выходят на советского спортсмена. Не мы просим — они предлагают.

Лигачёв кивнул. Это он понимал.

— Сергеев — фигура идеальная, — продолжил Примаков. — Молодой, красивый, успешный. Чемпион мира. Четыре «Золотых мяча». Играет в Европе. И при этом не просто звезда, а человек, который реально помогает. Не на камеру, а по-настоящему. Лично ездил в Валенсию. Деньги свои вложил, причём немалые.

— Я видел цифры.

— Вот. И Запад это видел тоже. Для них это… неожиданно. Звезда, которая не просто улыбается в камеру, а реально работает. Ломает стереотипы. Таких там единицы.

Лигачёв встал, прошёлся к окну. За стеклом — февральская Москва, серое небо, голые деревья.

— Как это вписывается в нашу линию?

— Идеально вписывается, — Примаков позволил себе лёгкую улыбку. — Открытость сильного. Мы не прячемся, не боимся. Наши люди — лучшие в мире. И не только в спорте, но и в человечности. Советский чемпион становится лицом международной гуманитарной организации — это признание. Признание того, что наши ценности — общечеловеческие.

— А риски?

— Минимальные. Сергеев — человек надёжный. Проверенный. Семья хорошая: жена, сын. Никаких скандалов, никакой грязи. В политику не лезет, глупостей не говорит. Идеальный представитель. Плюс ещё и орденом награждён, боевым. Помнишь ту историю с заложниками?

— Да, точно, ты прав, — Лигачёв вернулся к столу, сел. — Что от нас требуется?

— Формально — ничего. Они приглашают его в Женеву, там европейский офис ЮНИСЕФ. Церемония, фотографии, запись каких-то материалов. Но я бы рекомендовал… — Примаков сделал паузу, — проинструктировать товарища Сергеева. Объяснить контекст. Расставить акценты.

— Боровик?

— Именно. Генрих Аверьянович как раз по этой части. Советский комитет защиты мира, международные контакты, работа с общественными организациями. Пусть Сергеев прилетит в Москву, поговорит с Боровиком. А уже потом — в Женеву.

Лигачёв задумался. Постучал пальцами по столу.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Готовь бумаги. Я доложу Григорию Васильевичу.

— Думаешь, он будет против?

Лигачёв позволил себе усмешку.

— Романов? Против того, чтобы советский чемпион стал лицом международной организации? Нет, Евгений Максимыч. Не будет. Это как раз то, что он любит. Победа без единого выстрела.

Звонок из посольства пришёл на следующий день. Кривцов говорил сухо, официально:

— Ярослав Георгиевич, вам необходимо прибыть в Москву для консультаций. Вылет — двадцать третьего февраля. Билеты будут в консульстве. Вас встретят.

— Понял. А…

— Всё остальное узнаете на месте. До свидания.

Короткие гудки.

Катя смотрела на меня вопросительно.

— Москва, — сказал я. — Послезавтра.

— Это хорошо или плохо?

— Это значит, что дело серьёзное. И что они не сказали «нет».

Москва встретила морозом и низким серым небом. Минус двенадцать, позёмка, колючий ветер. После барселонских пятнадцати градусов тепла — как удар.

В Шереметьево меня ждал чёрный «ЗИЛ» с правительственными номерами. Молчаливый водитель, молчаливый сопровождающий в штатском. Никаких объяснений, только короткое: «Едем на Проспект Мира».

Советский комитет защиты мира располагался в солидном сталинском здании. Высокие потолки, мраморные лестницы, красные ковровые дорожки. Всё дышало основательностью и официозом.

Меня провели на третий этаж, в приёмную с табличкой «Председатель».

— Ярослав Георгиевич? — секретарша подняла глаза от бумаг. — Генрих Аверьянович ждёт вас. Проходите.

Боровик оказался совсем не таким, каким я его представлял.

Почему-то я ожидал увидеть типичного советского функционера — грузного, седого, в мешковатом костюме. Но передо мной сидел подтянутый мужчина под шестьдесят, с живыми умными глазами и быстрой улыбкой. Одет элегантно, по-западному. Английский твид, хорошие ботинки, дорогие часы.

— Слава! — он вышел из-за стола, протянул руку. Рукопожатие крепкое. — Рад познакомиться. Много о тебе слышал. Садись, садись.

Кабинет был обставлен со вкусом. Книжные шкафы, картины, фотографии на стенах. Боровик с Хемингуэем. Боровик с Керенским. Боровик с каким-то американским президентом — кажется, Картером.

— Чай? Кофе?

— Чай, если можно.

Он нажал кнопку на столе, распорядился. Сел напротив, закинул ногу на ногу.

— Ну что, Слава. Давай начистоту. Ты понимаешь, зачем ты здесь?

— В общих чертах. ЮНИСЕФ, посол доброй воли.

— Верно. — Боровик кивнул. — И ты понимаешь, что это не просто почётное звание?

— Понимаю.

— Это работа. Серьёзная работа. Ты станешь лицом — одним из лиц — крупнейшей гуманитарной организации мира. На тебя будут смотреть. Тебя будут слушать. Каждое твоё слово, каждый жест будет интерпретироваться. И не всегда доброжелательно.

Секретарша принесла чай. Боровик подождал, пока она выйдет.

— Я много лет работал журналистом. Корреспондентом в Америке. Знаю, как устроена западная медиа-машина. Они умеют выворачивать слова наизнанку. Находить подтексты там, где их нет. Создавать скандалы из ничего.

— Я стараюсь не давать поводов.

— Знаю. Потому ты здесь и сидишь. — Боровик улыбнулся. — Ваша с этим англичанином работа в Валенсии — это было сильно. По-настоящему сильно. Не для камер, не для прессы. Вы поехали туда сами, работали руками, вложили свои деньги. Это заметили. И это оценили.

Он отпил чаю, продолжил:

— ЮНИСЕФ — организация с историей. Они работают с сорок шестого года. Помогают детям по всему миру. Вакцинация, питание, образование, защита от насилия. Серьёзные люди, серьёзные программы. И они очень тщательно выбирают, кого приглашать в послы.

— Почему я?

— Потому что ты — идеальный кандидат. — Боровик загнул палец. — Первое: ты известен во всём мире. Четыре «Золотых мяча» — это не шутка. Тебя знают в Европе, в Америке, в Азии. Второе: ты молод, красив, успешен. Образец для подражания. Третье: ты доказал, что способен не только говорить, но и делать. Валенсия. И четвёртое…

Он сделал паузу.

— Четвёртое: ты советский человек. Гражданин СССР. И это, Слава, меняет всё.

— В каком смысле?

— В прямом. До сих пор послами доброй воли были западные звёзды. Американцы, европейцы. Советского спортсмена на этой позиции не было никогда. Ты будешь первым.

Я молчал, переваривая услышанное.

— Понимаешь, что это значит? — продолжил Боровик. — Это значит, что мир увидит: Советский Союз не империя зла, как любят говорить на Западе. Это страна, которая воспитывает людей, способных не только побеждать, но и помогать. Людей, для которых гуманизм не пустое слово.

— Пропаганда?

Боровик рассмеялся.

— Можешь называть это пропагандой. А можешь правдой. Разница в том, веришь ли ты сам в то, что делаешь. Ты веришь?

Я подумал о Гандии. О пожилой женщине в чёрном платке, которая сказала мне «gracias». О размокших диванах и горах мусора.

— Верю.

— Вот и хорошо. — Боровик кивнул. — Тогда давай поговорим о деталях.

* * *

Следующие два часа мы обсуждали практические вопросы. Церемония в Женеве, как себя вести, что говорить. Запись промо-материалов какие тезисы использовать, каких тем избегать. Работа с прессой — как отвечать на провокационные вопросы.

Боровик был хорошим учителем. Опытным, терпеливым. Он не читал мне лекций о марксизме-ленинизме, не требовал заучивать цитаты из решений партийных съездов. Он говорил о простых вещах: о том, как важно слушать собеседника, как не дать себя втянуть в ненужную полемику, как сохранять достоинство в любой ситуации.

— Главное правило, — сказал он под конец, — будь собой. Не пытайся казаться кем-то другим. Ты — советский спортсмен, чемпион мира, человек, который помогает людям. Этого достаточно. Этого более чем достаточно.

Мы пожали друг другу руки.

— Удачи в Женеве, Слава. И… — он чуть помедлил, — спасибо.

— За что?

— За то, что такие люди, как ты, существуют. Это делает мою работу осмысленной.

* * *

В Женеву я летел двадцать четвёртого февраля.

Полтора часа от Москвы до Цюриха, потом ещё сорок минут на машине до Женевы. Альпы за окном, чистейший воздух, аккуратные швейцарские деревеньки. Другой мир. Третий за последнюю неделю — после Барселоны и Москвы.

Дворец Наций величественное здание в стиле неоклассицизма, построенное ещё для Лиги Наций. Широкие коридоры, высокие потолки, флаги всех стран мира. Здесь располагался европейский офис ООН, и здесь же — региональная штаб-квартира ЮНИСЕФ.

Меня встретил молодой человек с папкой в руках — помощник директора европейского отделения.

— Мистер Сергеев? Добро пожаловать в Женеву. Меня зовут Маркус. Я буду вашим сопровождающим сегодня.

Сначала — встреча с директором европейского офиса. Джеймс Хардинг, седой британец с безупречными манерами и цепким взглядом из-под кустистых бровей. Кабинет у него был под стать: старое дерево, кожаные кресла, на стенах — фотографии детей со всего мира.

— Мистер Сергеев, — он встал, пожал мне руку, — рад познакомиться. Присаживайтесь.

— Можно просто Слава, — сказал я. — Так проще.

Хардинг улыбнулся.

— Хорошо, Слава. А я Джеймс.

Мы сели. Маркус принёс кофе.

— Знаешь, — начал Хардинг, — в прошлом году мы потеряли Дэнни Кэя. Он был нашим первым послом доброй воли. С пятьдесят четвёртого года. Тридцать три года служения детям.

Я кивнул. Кто это такой хрен его знает, но какая разница? Бум считать чточеловек хороший.

— Дэнни был уникален, — продолжил Хардинг. — Он умел говорить с людьми. Умел смешить и трогать одновременно. После его смерти мы задумались: как продолжить эту традицию? Кто может нести наше послание миру?

Он помолчал, глядя на меня.

— И тут появился ты. Валенсия. Твоя работа там. Мы следили, Слава. Внимательно следили.

— Я просто делал то, что считал правильным.

— Именно. Именно это нам и нужно. — Хардинг улыбнулся. — Знаешь, мы сейчас ведём переговоры с Одри Хепбёрн. Да, той самой. Она тоже хочет помогать. У неё личная история, после войны она ребёнком получала помощь от организаций, которые потом стали ЮНИСЕФ.

Одри Хепбёрн. Я видел её фильмы, правда там в будущем. «Римские каникулы», «Завтрак у Тиффани». Красивая женщина, большая актриса.

— Представь, — Хардинг подался вперёд, — советский футболист и голливудская звезда. Два человека из разных миров, объединённых одной целью. Это мощный сигнал. Сигнал о том, что забота о детях не знает границ.

Я понял, что он имел в виду. Холодная война, железный занавес, а тут советский спортсмен и американская актриса вместе работают на благо детей. Символизм был очевиден.

— Когда она станет послом? — спросил я.

— Надеемся, в ближайшие месяцы. Переговоры идут хорошо.

Церемония была короткой, но торжественной. Хардинг произнёс речь о миссии ЮНИСЕФ, о важности привлечения новых голосов, о том, какую честь для организации представляет участие такого выдающегося спортсмена.

Потом была моя очередь. Я сказал несколько слов — простых, без пафоса. О том, что дети — это будущее. О том, что помогать — не обязанность, а привилегия. О том, что границы государств не должны быть границами для сострадания.

Меня сфотографировали с официальным сертификатом. Записали короткое видеообращение для будущих кампаний. Взяли интервью для внутреннего журнала организации.

На прощание Хардинг снова пожал мне руку.

— Добро пожаловать в семью, Слава. Дэнни бы тебя одобрил.

К вечеру я уже был в самолёте, летящем обратно в Барселону.

За окном темнело. Внизу проплывали огни европейских городов — Лион, Монпелье, Перпиньян. Скоро Барселона. Завтра — тренировка. Послезавтра — матч с «Атлетико» в Мадриде.

Жизнь продолжалась. Только теперь у меня была ещё одна ответственность. Ещё одна роль. Ещё одна миссия.

Посол доброй воли.

Первый советский гражданин на этой позиции.

Я закрыл глаза и попытался заснуть. Получалось плохо. В голове крутились слова Боровика: «Будь собой. Этого достаточно».

Достаточно ли?

Время покажет.

Глава 20

Всё-таки хорошая Ярику Сергееву досталась генетика.

Маму с папой, а также бабушек с дедушками, прабабушек и прадедушек, а также всех остальных пра-пра-пра можно только поблагодарить за то, как быстро я восстанавливаюсь после физических нагрузок. Само собой, если эти нагрузки не чрезмерные и меня не гоняют как ломовую лошадь.

Вот вроде бы толком не было у меня времени на полноценный отдых перед матчем с «Атлетико». Наоборот, со всеми этими благотворительными делами я толком и не отдохнул. Но на поле «Висенте Кальдерон» двадцать седьмого февраля у меня получилось выйти не только в отличном расположении духа — а за это было в ответе как раз понимание, что я делаю большое и правильное дело, — но и в очень хорошей форме.

Когда я получал добро от Нуньеса и Круиффа на то, что отлучусь из Барселоны и не буду готовиться вместе с командой к матчу в Мадриде, Йохан высказывал на самом деле обоснованные опасения, что это может повлиять на мою готовность. Но, несмотря на это, наш летучий голландец всё равно не стал возражать. Видимо, он не только великий футболист, но и порядочный человек, который понимает, что помимо футбола есть в жизни ещё многое другое. И это многое тоже важно.

Но всё это не помешало. В Мадриде я буквально летал по полю. И как-то так получилось, что моё состояние — как психологическое, так и физическое — передалось всем остальным игрокам «Барселоны». Ну или, может быть, возвращение Алешанко в основной состав и то, что он получил обратно свою капитанскую повязку, так на команду повлияло. Неважно. В любом случае мы были мотивированы, злы и очень-очень заряжены на борьбу.

И в результате шестьдесят тысяч мадридцев, пришедших посмотреть, как их команда остановит зарвавшихся каталонцев, уходили с трибун молча. Причём некоторые — ещё до финального свистка.

К семидесятой минуте мы вели три-ноль. Гарри открыл счёт на двадцатой минуте. Саня Заваров воспользовался чередой ошибок мадридцев в штрафной и удвоил преимущество перед самым перерывом. Ну а я на пятидесятой минуте исполнил очередной идеальный сольный проход. Приём мяча в центре, а дальше всё по классике. Финты на скорости, ускорение, запутавшиеся в собственных ногах защитники мадридцев — и удар в дальний верхний. Три-ноль, без шансов.

Марко ван Бастен, комментируя игру для голландского телевидения, скрипя зубами признал: «„Барселона“, похоже, в порядке. Каталонцы вновь набрали отличный ход».

Что ж, приятно слышать. Даже от бывшего соперника.

На следующий день — благотворительный приём ЮНИСЕФ в Валенсии.

Символично. Именно здесь, в этом городе, три месяца назад мы с Гарри разгребали завалы после наводнения. Именно отсюда началась история, которая привела меня к званию посла доброй воли.

Приём проходил в старинном особняке в центре города. Высокие потолки, хрустальные люстры, официанты с подносами. Всё очень респектабельно, очень по-европейски.

Катя осталась в Барселоне — Сашка ещё слишком маленький, чтобы оставлять его надолго. Так что я был один. Непривычно, но терпимо.

Гостей было человек сто пятьдесят. Местная знать, бизнесмены, политики, несколько известных актёров. И — неожиданно для меня — его величество Хуан Карлос I.

Король Испании.

Я узнал его сразу — высокий, представительный мужчина с характерным бурбонским профилем. Рядом — свита, охрана, какие-то чиновники.

Организаторы подвели меня к нему.

— Ваше величество, позвольте представить: Ярослав Сергеев, посол доброй воли ЮНИСЕФ.

Хуан Карлос протянул руку. Рукопожатие крепкое, взгляд прямой.

— Я знаю, кто такой сеньор Сергеев, — сказал он с улыбкой. — Мой скрип зубами из-за вашей игры с Реалом наверное слышал весь Мадрид.

Я пожал плечами.

— Футбол есть футбол, ваше величество. И честно сказать мне понравился ваш скрип, вернее то что получжило его причиной, — с улыбкой парировал я

— Я вы мне нравитесь, — Засмеялся он. — Как вам Испания? Привыкли?

— Почти. Погода нравится. Люди тоже.

— А футбол?

— Футбол везде одинаковый. Мяч круглый, ворота прямоугольные.

Хуан Карлос рассмеялся.

— Хороший ответ. Дипломатичный. Я болею за «Реал». Но то, что вы сделали для Валенсии после наводнения… Это выше любых клубных цветов. Спасибо вам.

— Не за что благодарить. Любой бы так поступил.

— Нет, — король покачал головой. — Не любой. В том-то и дело.

Мы поговорили ещё несколько минут. О футболе, конечно. О шансах сборной Испании на Евро-88. О том, как изменилась игра за последние годы. Хуан Карлос оказался настоящим знатоком — знал статистику, помнил матчи, разбирался в тактике.

Никакого особого пиетета я не испытывал. Король как король. Человек как человек. В конце концов, я советский гражданин — у нас монархию отменили семьдесят лет назад.

После разговора с королём меня перехватил Юрий Владимирович Дубинин, посол СССР в Испании.

Невысокий, плотный, с цепким взглядом профессионального дипломата. Мы встречались раньше, но мельком.

— Ну, Слава, — он отвёл меня в сторону, — и задал же ты нам работы.

— В смысле?

— В прямом. — Дубинин усмехнулся. — С тех пор как ты стал послом доброй воли, нам в посольство звонки идут десятками. Каждый день. Благодарят, восхищаются, выражают признательность. Испанцы, французы, итальянцы. Даже из Латинской Америки звонят.

— Серьёзно?

— Абсолютно. И это только звонки. Письма ещё не все разобрали. Мешок, наверное, будет. И это только из Мадрида и окрестностей. Чувствую что скоро мы и вовсе утонем в твоей корреспонденции. Как и твой клуб, кстати. В БАрселону люди тоже пишут.

Я не знал, что сказать.

— Так что готовься, — продолжил Дубинин. — Это только начало. ЮНИСЕФ — организация серьёзная, охват у них глобальный. Твоё лицо теперь будет на плакатах по всему миру.

— Звучит… масштабно.

— Так и есть. — Он похлопал меня по плечу. — Но ты справишься. Главное — не зазнавайся. И помни, кого представляешь.

— Помню.

— Вот и хорошо. — Дубинин оглянулся, убедился, что нас никто не слышит. — И ещё, между нами: в Москве тобой довольны. Очень довольны. Ты делаешь для имиджа страны, как говорят ту на западе больше, чем иной дипломат за всю карьеру.

Приятно слышать, конечно. Хотя я не ради имиджа страны в Валенсию ездил. Просто так было правильно.

Приём закончился около десяти вечера. Мы с Гарри, само собой что второй герой всей этой благотворительной истории тоже был в Валенсии, попрощались с организаторами и поехали в аэропорт. Наш с ним рейс в Кёёльн был назначен на полночь.

В машине Линекер дремал, а я смотрел в окно на ночную Валенсию и думал о том, какой сумасшедший выдался месяц. Вернее, два месяца. На Новый год Нуньес подарил нам шикарный особняк И до сих пор мы туда даже не заглянули толком. Не то что переехать — времени нет даже посмотреть, что там и как.

Москва, Женева, матчи, снова матчи, теперь вот Валенсия — и сразу Кёльн. Жизнь футболиста. Вечно в дороге, вечно где-то между.

Кёльн встретил нас мокрым снегом и пронизывающим ветром. После валенсийских пятнадцати градусов контраст ощутимый.

Стадион «Рейн Энерджи» шикарная арена на сорок с лишним тысяч зрителей. Трибуны забиты под завязку. Немцы любят футбол, а «Байер» в этом сезоне играет здорово.

Так что нас ожидал очень интересный четвертьфинальный раунд

* * *

2 марта 1988 года (среда). 20:00. Кёльн. Стадион «Рейн Энерджи». +4 градуса, дождь. 41 000 зрителей. Кубок УЕФА, четвертьфинал, первый матч.

Судья: Мишель Варо (Франция)

БАЙЕР 04: Вольборн, Шеклер, А. Рейнхардт, Хёрстер, Н. Рейнхардт, Рольф, Шрейер, Гётц, Бунколь, Тита, Чха.

Тренер: Эрих Риббек.

БАРСЕЛОНА: Субисаррета, Херардо, Алешанко, Альберто, Муньос, Моратайя, Карраско, Шустер, Заваров, Линекер, Сергеев.

Тренер: Йохан Круифф.

Матч, как говорится начался без разведки, немцы ведомые Чха Бон Гыном, вот так вот, кореец лидер атак у них, буквально полетели забивать и побеждать. Мы же тоже решили не отсиживаться в окопах так что первая пятиминутка могла подарить гол что нам что хозяевам

И на десятой минуте они открыли счёт.

Гётц получил мяч на правом фланге, обыграл Муньоса, Навесил в штрафную. Тита скинул головой на Николаса Рейнхардта, и тот в касание пробил в дальний угол. Субисаррета не дотянулся.

Один-ноль. «Рейн Энерджи» взревел.

Круифф на бровке оставался невозмутим. Показал жестами спокойно, работаем.

И мы заработали.

На пятнадцатой минуте Шустер протащил мяч через центр, отдал Заварову на линию штрафной. Саня принял, развернулся, пробил низом в ближний угол. Вольборн среагировал, но мяч проскочил под рукой.

Один-один.

А через минуту настала моя очередь.

Линекер выиграл верховую борьбу в центре поля, скинул мне на ход. Я рванул к штрафной, Хёрстер пытался догнать, но я был быстрее. Вышел один на один с Вольборном, уложил его обманным движением и пробил в пустые ворота.

Два-один.

Сорок тысяч немцев притихла. Только наш сектор который на этот матче собрался многочисленным — почти две тысячи, радовался в этот момент

Казалось, мы перехватили инициативу. Но футбол игра непредсказуемая.

На тридцать восьмой минуте Тита получил мяч на левом фланге. Бразилец техничный, быстрый. Он обыграл Херардо, вошёл в штрафную, упал после контакта с Алешанко.

Пенальти?

Да, Варо указал на точку.

Спорное решение. Контакт был, но Тита явно искал его. Впрочем, судье виднее.

Сам Тита и пробил. Субисаррета угадал угол, но удар был слишком сильным.

Два-два.

* * *

Раздевалка после такого огненного первого тайма была предсказуемой. Круифф говорил много, но исключительно по существу. Йохан вообще оказался человеком, который редко сбивался на яркие эмоциональные речи в раздевалке, но при этом обладал какой-то магической способностью мотивировать своих игроков. Вот вроде бы тренер-мотиватор должен быть ярким, громким, эмоциональным, не стесняющимся в выражениях и в проявлении этой своей эмоциональности, но здесь всё немного по-другому. Это его понимание игры и умение это понимание донести до игроков. Но и как мотиватор он тоже неплох.

Так что на второй тайм мы вышли заряженные. И этот заряд нам удалось перенести в игру. Всю вторую сорокапятиминутку мы переигрывали «Байер». У одного только Гарри было два стопроцентных момента. Я попал в перекладину. Саня Заваров бил из левого угла штрафной — Вольборн вытащил, казалось бы, уже мёртвый мяч. Бернд Шустер оказался на убойной позиции в правом углу — снова Вольборн. Немецкий вратарь играл во втором тайме безупречно.

А когда матч уже, казалось бы, скатился к ничьей, которая нас, в принципе, устраивала, своё слово сказал Ча Бум-Кун. Этот замечательный корейский футболист, который уже много лет успешно играет в Германии, в том числе и за «Байер», показал, что удар у него такой, что позавидуют очень и очень многие. Субисаррета вообще очень стабилен при отражении ударов с дистанции восемнадцать метров и больше. Но здесь Ча Бум-Кун исполнил какую-то совершенно страшную пушку с двадцати метров. Андони прыгнул, его полёт был фантастически красивым, но безрезультатным. Мяч только чиркнул по пальцам Субисарреты и влетел в сетку.

Три-два за пять минут до конца. Что-то с этим сделать мы в оставшееся время не смогли — и в результате поражение в первом четвертьфинальном матче.

Впрочем, какой-то паники у нас не было. Это рабочий результат, с которым вполне можно идти в ответную игру, а там уже добывать итоговую победу. Так что голову пеплом никто не посыпал. И такого разбора полётов с обвинениями, что именно из-за тебя всё пропало, гипс снимают и клиент уезжает — не произошло. Нет, мы, конечно, были расстроены, но понимали, что вся борьба ещё впереди.

Март выдался плотным.

Три матча в Ла Лиге подряд: «Сабадель», «Мальорка», «Леганес». Все три — победы. Все три — со счётом один-ноль.

Не самые зрелищные матчи, признаю. Но какая разница? Два очка — и точка. В чемпионской гонке важен результат, а не красота.

«Сабадель» мы обыграли благодаря голу Линекера на последних минутах. «Мальорку» после удара Шустера со штрафного. Ну а «Леганесу» хватило моего гола в начале второго тайма, после чего мы просто удерживали счёт.

* * *

Переезд снова отложили.

На этот раз — по уважительной причине. Сашка умудрился подхватить какую-то инфекцию. Скорее всего, во время планового осмотра у педиатра. Вот ирония, блин, пошли проверить здоровье, а вернулись с болезнью.

Температура, кашель, бессонные ночи как для сына так и для нас. В новый дом въехать в таком состоянии безумие. Пыль, суета, коробки. Ребёнку нужен покой.

Так что особняк стоял пустой. Ждал нас. Уже третий месяц ждал.

Ничего. Подождёт ещё немного.

* * *

16 марта 1988 года (среда). 21:00. Барселона. Стадион «Камп Ноу». +14 градусов, ясно. 85 000 зрителей. Кубок УЕФА, четвертьфинал, второй матч.

Судья: Джордж Кортни (Англия)

БАРСЕЛОНА: Субисаррета, Херардо, Алешанко (к), Альберто, Муньос, Моратайя, Карраско, Шустер, Заваров, Линекер, Сергеев.

Тренер: Йохан Круифф.

БАЙЕР 04: Вольборн, Шеклер, А. Рейнхардт, Хёрстер, Н. Рейнхардт, Рольф, Шрейер, Гётц, Бунколь, Тита, Чха.

Тренер: Эрих Риббек.

Ответный матч с «Байером» получился знаковым, потому что Хосе Рамон Алешанко не просто вернулся в стартовый состав «Барселоны», но и получил обратно свою капитанскую повязку. «Камп Ноу» встретил его самой настоящей овацией. Было видно, что он не только один из столпов обороны, но и любимец болельщиков. Обычно эту роль играют футболисты атакующего плана — полузащитники, нападающие, как мы с Гарри и Саней, допустим. Но здесь к триумвирату, а может быть даже к квартету, если прибавить Бернда, атакующих икон нынешней «Барселоны» добавляется ещё и пятая фамилия. Или пятый луч в звезде. А именно Хосе Рамон.

Трибуны гнали нас вперёд весь матч. И надо сказать, что уже на третьей минуте всё стало плюс-минус понятно. Так получилось, что именно эта третья минута стала кульминацией всего матча для «Барселоны». Если говорить об эмоциях, конечно. Я получил мяч на линии штрафной, пробил — Вольборн перевёл на угловой. А потом я же отправился его подавать. Навес на дальнюю штангу. Алешанко выпрыгивает, бьёт головой — и мяч влетает в сетку.

Ну вот как после этого не верить в какую-то футбольную магию? Вот она работает прямо перед моими глазами. Капитан получил обратно свою повязку и тут же забил. Трибуны не могли не сойти с ума в этот момент. Собственно говоря, они и сошли.

Мы ведём. И учитывая правило гостевого гола, прямо сейчас «Барселона» проходит дальше. По-хорошему «Байеру» нужно было атаковать. Билеты в следующий раунд зарыты в штрафной «Барселоны». Но нужно — это не значит, что можно. Хотеть-то они хотят, но кто ж им даст. Мы, собственно говоря, и не дали.

За весь матч у немцев не получилось провести ни одной по-настоящему опасной атаки с ударом из пределов штрафной. А две попытки всё того же Ча Бум-Куна повторить выстрел из первого матча закончились в руках Субисарреты.

Мы же атаковали куда более эффективно. И на тридцатой минуте Шустер удвоил наше преимущество. Они с Заваровым расписали очень простенькую, но эффективную двухходовочку, в результате которой Бернд оказался на ударной позиции и не оставил шансов Вольборну.

А в середине второго тайма уже пара нападающих в сине-гранатовом показала, что и у них тоже с чувством локтя и командным взаимодействием всё в порядке. Я отдал пас на Линекера. Линекер вернул. Я снова доставил ему мяч. Можно бить, но Гарри катит вдоль уже пустых ворот — и я отправляю мяч в сетку.

Три-ноль. Получите. Распишитесь. «Барселона» в полуфинале Кубка УЕФА.

Ну а если поднять голову и осмотреться, то будет видно, что у советского футбола, два представителя которого успешно играют в Испании, тоже всё в принципе неплохо.

Минское «Динамо» вышло в полуфинал Кубка кубков, где уже ждёт «Аталанта».

Ну а мой родной клуб «Торпедо» даже без своих главных звёзд показывает, что на европейской арене у автозаводцев всё более чем в порядке. В четвертьфинале главного европейского турнира нам, вот ведь как получается, я всё равно думаю про «Торпедо», что это «мы», а не «они», довелось сыграть со «Стяуа».

И мужики сделали это очень качественно. Два-один дома, один-один в гостях и «Торпедо» в полуфинале Кубка чемпионов. Где нашей банде предстоит сыграть против «Бенфики».

Так что от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Советский футбол по-прежнему силён и славен на клубном европейском уровне. И кто знает, может быть, и в этом году в финалах еврокубков будет много советских игроков.

Глава 21

Дом они уже видели. После той новогодней вечеринки, буквально через несколько дней, заехали на полчаса — чисто посмотреть, что там и как. Слава ходил с задумчивым видом по комнатам, присвистывал, качал головой. Ну а Катя больше была занята раскапризничавшимся Сашкой, чем домом, поэтому она не успела толком ничего разглядеть. Много места, много солнца, много воздуха — вот какие впечатления остались у молодой женщины после того, как она в первый раз увидела будущее семейное гнёздышко четы Сергеевых.

Потом были праздники, потом игры, тренировки, заботы, разъезды. Женева, Москва. Слава был всё время занят, да ещё и Сашка несколько раз давал поводы для беспокойства — не очень большие, но когда ты фактически оторвана от своего привычного мира, когда родители далеко, а у тебя есть только муж, то любая, даже самая незначительная мелочь, происходящая с ребёнком, автоматически затмевает всё остальное. Поэтому Катя как-то и не акцентировала своё внимание на том, что у них вообще-то есть дом, который так и стоял пустой, дожидаясь хозяев.

И вот теперь, в середине марта, после триумфальной игры с «Байером» на «Камп Ноу», они приехали сюда по-настоящему. Основательно. С блокнотом, рулеткой, большим количеством свободного времени и твёрдым намерением понять, что делать со всем этим богатством.

Слава припарковал «Фиат» у кованых ворот.

— Ну что? — сказал он, открывая дверцу. — Сейчас загоню машину, а потом вперёд — смотреть наши владения, сеньора Сергеева.

Последние слова он произнёс с улыбкой.

— Конечно, сеньор Сергеев, — Катя подхватила шутливый тон мужа. — Жду, пока вы поставите в конюшню наш экипаж.

Она даже пожалела, что сегодня в обычном брючном костюме. Осмотр семейного гнезда в более классическом испанском платье — а у неё их было уже несколько, как именно испанских, так и каталонских — был бы более… интересным и весёлым, что ли. Впрочем, это всё ерунда, обёртка. Главное — сам дом.

Слава заехал на «Фиате» на территорию. Катя зашла внутрь ворот и во все глаза принялась рассматривать участок.

В январе было пасмурно, они торопились. Ну а сейчас, середина марта, Каталония, солнце, и сад перед домом буквально сиял. Апельсиновые деревья с яркими плодами. Кусты олеандра, который вот-вот начнёт цвести. Дорожка из терракотовой плитки. Газон — настоящий, зелёный, ухоженный. Ни одного листика с деревьев на нём не было, а длина травы такая, что очевидно: за всем этим великолепием кто-то следил всё время, пока дом ждал своих хозяев.

Сашка сидел у неё на руках и активно изучал мир вокруг себя. Прямо сейчас он тянулся ручками к маминым серёжкам, и Катя уже знала, что нужно быть особенно внимательной и аккуратной — а то запросто можно остаться без мочки уха. Восемь месяцев — это тот возраст, когда всё интересно, всё нужно потрогать, и молодым родителям абсолютно необходимы внимательность и аккуратность.

— До сих пор не верится, что это всё и правда наше, — сказала она, сама не понимая, почему понизила голос. Откуда такое странное благоговение?

— Да, Катюш, это наше, — сказал Слава и приобнял жену.

Сашка тут же полез к отцу и спустя мгновение оказался на его руках. А потом, как по заказу, Александр Ярославич уснул.

Катя даже не удивилась. Так часто бывало: сын у неё на руках разыграется, начнёт капризничать, но стоит оказаться в руках отца — ребёнка как будто подменяют. Очень удобно, на самом деле. Слава ночью постоянно вставал к сыну, и эта магия, эта химия между отцом и сыном, позволяла буквально через несколько секунд добиваться тишины и покоя.

А Катя тем временем вспоминала их московскую квартиру на Автозаводской.

Которая по любым меркам была хороша. Не только по советским — высокие потолки, три комнаты, удобное расположение в центре огромного мегаполиса. Такие условия нигде не стоили дёшево: Нью-Йорк, Париж, Барселона, Мадрид, Москва — это в любом случае высокое качество жизни. И здесь, в капстранах, такая квартира, как у них в Москве, тоже не могла стоить дёшево.

Само собой, Кате очень нравилось то, как они жили в Москве. И точно так же ей нравились те полгода, что они провели в Барселоне, в той квартире, которая изначально досталась Сергеевым при переходе Славы в «Барселону».

Но здесь совершенно другой уровень. Роскошь с большой буквы «Р». О подобном в Советском Союзе простому человеку сложно было и мечтать. Возможно, условная Алла Пугачёва, суперзвезда советской эстрады, или высшие руководители страны имеют что-то подобное. Но чтобы вот так, футболист и его жена, владели подобным домом, поместьем… Это было немыслимо.

* * *

Они прошли по дорожке к дому. Бугенвиллея вилась по стене, яркие розовые цветы контрастировали с белой штукатуркой. У входа — арочная дверь из тёмного дерева с коваными петлями.

Слава открыл её, и они вошли внутрь.

Прохлада. Полумрак после яркого мартовского солнца. Терракотовый пол, высокие потолки с деревянными балками. Просторный холл с лестницей наверх — деревянной, с коваными перилами. Арочные проёмы ведут в другие комнаты.

И пусто. Совершенно пусто. Ни мебели, ни штор, ни картин. Только стены, пол, потолок. И солнечный свет, падающий косыми лучами через высокие окна.

Шаги отдавались эхом.

— Пойдём, посмотрим как следует, — сказал Слава, всё ещё держа спящего Сашку на руках.

Они пошли по комнатам.

Гостиная — огромная, метров пятьдесят, не меньше. Камин в углу, настоящий, с каменной облицовкой. Окна от пола до потолка, за ними — сад, бассейн, холмы вдалеке.

Катя остановилась у окна.

Бассейн. У них теперь есть бассейн.

Для очень многих советских граждан, детей коммуналок и домов с удобствами во дворе отдельная ванная комната еще недавно была огромным рывком вверх по шкале комфорта, когда чуть ли не вся европейская часть страны лежала в руинах после войны было как-то не до удобства водных процедур. Родители Кати как раз и жили после свадьбы в таком вот доме с туалетом типа сортир на улице.

Ну а у их дочери свой бассейн и 4 санузла. Как тут не почувствовать головокружение

Кухня — большая, очень, с островом посередине, Катя видела такое только в американских фильмах. Место под огромный холодильник, посудомоечную машину, всё что угодно. Окно над раковиной с видом на сад.

Столовая — рядом с кухней, арочный проём между ними. Здесь поместится стол на десять человек, не меньше.

Кабинет — небольшая комната с деревянными панелями на стенах. Тихо, спокойно, окно выходит на улицу.

— Это чей будет? — спросила Катя. — Твой или мой?

— Твой конечно. Мне кабинет не особо нужен, я всё равно целыми днями на базе.

Они поднялись на второй этаж. Лестница широкая, удобная, с площадкой посередине. Сашка спал на руках у отца, не шелохнувшись.

Наверху — четыре спальни.

Главная — размером с их московскую гостиную. Окна на две стороны: на сад и на холмы. Отдельная гардеробная. Отдельная ванная.

Катя заглянула в ванную и не сдержала вздоха.

Гидромассажная ванная. Душевая кабина отдельно. Две раковины, зеркало во всю стену. Мрамор, плитка, хром. В их московской квартире ванная была четыре квадратных метра. Сюда можно было поставить их московскую ванную целиком — и ещё место осталось бы.

Вторая спальня — чуть меньше, для гостей. Третья — тоже гостевая. Четвёртая — детская. Светлая, с большим окном, с видом на сад.

— Здесь Сашка будет жить, — сказал Слава. — Когда подрастёт.

Катя представила: через год, через два, через пять. Сын бегает по этому дому, по этому саду. Плещется в бассейне. Идёт в школу — здесь, в Испании, в Каталонии. Растёт среди апельсиновых деревьев и олеандров.

Странно. И немного страшно. И… хорошо.

— А там что? — Катя указала на узкую дверь в конце коридора.

— Лестница в цоколь. Пойдём покажу.

Они спустились вниз. Цокольный этаж оказался неожиданно просторным и светлым — окна под потолком впускали достаточно света.

— Здесь сделаюспортзал, — тут же нашёлся Слава. — Тренажёры, маты, всё что нужно. Красота-то какая!

Катя кивнула. Это было разумно. А потом добавила.

— Мне тоже полезно будет. А то поправлюсь, ты меня любить не будешь.

В ответ Слава рассмеялся и крепко её поцеловал.

— Жалко что дом пустой и Сашку в кроватку не положишь… — многозначительно сказал он.

— Ничего, потерпим до квартиры, — ответила она

Рядом со спортзалом — прачечная, кладовая, техническое помещение. И ещё одна маленькая комната с отдельным входом.

— Для прислуги, — объяснил Слава. — Если захотим нанять домработницу или няню. Чтобы жила при доме.

Прислуга. Катя покачала головой. Это было уже совсем из другой жизни.

— Ну а что? — угадал её мысли муж, — у всяких там академиков и прочих партийных руководителей и у нас совершенно официально были, а может и есть домработницы. А тут-то сам Бог велел. Никакая это не эксплуатация, а нормальная штука. Деньги-то мы будем платить нормальные.

* * *

Они вышли в сад. Обошли бассейн — он оказался больше, чем виделось из окна. Метров восемь в длину. Вода чистая, голубая, искрится на солнце.

Катя подошла к бассейну, присела на корточки, опустила руку в воду.

— Ой, холодная!

— Конечно холодная, — Слава подошёл ближе, придерживая спящего Сашку. — Март. Вода ещё не прогрелась, градусов пятнадцать, наверное.

— А почему тогда наполнен? Можно же было слить на зиму.

— Нельзя. Так хуже для бассейна — конструкция портится, плитка трескается. Поэтому держат наполненным круглый год. Садовник следит — насос работает, фильтры чистит, химию добавляет. А к маю вода прогреется, можно будет купаться.

— К маю, — повторила Катя, вытирая руку о брюки. — То есть ещё два месяца смотреть на эту красоту и не трогать.

— Можно подогрев поставить, если хочешь. Тут многие так делают.

— Подогрев для бассейна, — Катя покачала головой. — Слава, я иногда не понимаю, в какой мир мы попали. И какая причина всего этого

Он помолчал. Потом сказал:

— Футбол. Талант. Удача. Много работы. И ты рядом.

— При чём тут я?

— При всём. — Он посмотрел на неё. — Без тебя я бы не справился. Ты это знаешь.

Катя не знала. Но ей было приятно это слышать.

— И что теперь? — спросила она. — Дом пустой. Голый. Здесь жить нельзя.

— Обставим.

— Чем? Как? Я никогда в жизни не обставляла такой дом. Восемь комнат, Слава. Восемь, само собой если всё считать. Плюс цоколь. Плюс сад. Я не знаю, с чего начать.

Слава переложил спящего Сашку поудобнее и взял её за руку.

— Катюш, послушай. Найми дизайнера. Профессионала. Пусть она скажет, что нужно, где покупать, сколько стоит. Подключи девочек — Мишель, Ольгу. Они с радостью помогут, для них это как в куклы играть, только по-настоящему. Ну а я… — он развёл свободной рукой. — Я в этом ничего не понимаю. И времени у меня нет. Матчи каждые три дня, сама знаешь.

— То есть ты хочешь, чтобы я сама всё решала?

— Да. Ты — хозяйка этого дома. Ты его и создашь. А я буду приходить сюда после матчей и радоваться тому, что ты создала.

Катя молчала.

Это было непривычно. В Советском Союзе всё было проще: всё-таки ассортимент, даже если ты жена главного совесткого, да и не только, спортсмена, меньше. А тут — бесконечный выбор. И ответственность за каждое решение.

— Я боюсь, — сказала она честно.

— Чего?

— Что не справлюсь. Что сделаю что-то не так. Что потрачу кучу денег, а получится ерунда.

— Не получится. — Слава поцеловал её в висок. — У тебя вкус есть. Ты умная. Ты справишься. А если что-то не понравится переделаем. Деньги есть.

Сашка заворочался, открыл глаза, посмотрел на родителей. Потом увидел солнечные блики на воде бассейна и потянулся к ним ручками.

— Видишь, — сказал Слава. — Сыну уже нравится.

Катя улыбнулась. И подумала: ладно. Попробую.

* * *

Мишель позвонила в тот же вечер.

— Кейт! Слышала, вы ездили смотреть дом! Рассказывай!

Катя рассказала. Про комнаты, про бассейн, про пустые стены. Про то, что не знает, с чего начать.

— Тебе нужен дизайнер, — безапелляционно заявила Мишель. — У меня есть контакт. Монтсеррат Пуиг. Она работала с женой Шустера, с женой одного из директоров «Ла Кайши». Профессионал.

— А это дорого?

— Дорого, — честно ответила Мишель. — Но оно того стоит. Она не просто мебель подбирает, она создаёт… как это… концепцию. Чтобы всё вместе смотрелось.

— Я подумаю.

— Не думай, звони. Я дам тебе её номер. И если хочешь — поеду с тобой на первую встречу.

— Спасибо, Мишель.

— Это же весело — обставлять дом! — В голосе Мишель слышался неподдельный энтузиазм. — Как кукольный домик, только настоящий.

Катя положила трубку. Кукольный домик. Может, Мишель и права.

Она позвонила Ольге.

— Оль, ты занята завтра?

— Не особо. Саня на тренировке. А что?

— Поедем дом смотреть? Хочу тебе всё показать. И посоветоваться.

— Конечно! Заезжай за мной в десять.

* * *

На следующий день они поехали в Сан-Кугат втроём — Катя, Ольга и Сашка в автокресле.

Ольга молчала всю дорогу через ворота, по дорожке, до самого дома. Молчала, когда вошли внутрь. Молчала, пока Катя показывала комнаты одну за другой.

И только когда они вышли к бассейну, Ольга наконец заговорила:

— Катька. Это что вообще такое?

— Дом.

— Это не дом. Это… — она обвела рукой вокруг. — Это другая планета. Сколько тут комнат?

— Восемь. Плюс спортзал в цоколе.

— Восемь комнат. — Ольга покачала головой. — У моих родителей в Запорожье — двушка сорок метров. А тут…

— Я знаю. Я сама не могу поверить.

Они сели на ту же скамейку у бассейна. Сашка не спал, сидел у Кати на коленях, таращился на воду, пускал пузыри.

— И что ты собираешься с этим делать? — спросила Ольга.

— Обставлять. Слава сказал — нанять дизайнера, сделать всё как надо.

— Дизайнера. — Ольга хмыкнула. — Я в Союзе даже слова такого не слышала. Ну, в смысле для квартир. Дизайнер это который одежду рисует, нет?

— Здесь по-другому. Здесь есть люди, которые специально этим занимаются. Выбирают мебель, шторы, всё остальное. Чтобы красиво было и практично.

— И сколько это стоит?

— Не знаю пока. Мишель говорит дорого. Но Слава сказал трать сколько нужно.

Ольга посмотрела на неё долгим взглядом.

— Хорошо тебе, Серёгина.

— Сергеева.

— Какая разница. — Ольга улыбнулась. — Хорошо тебе. Муж — звезда мирового футбола, дом — дворец, деньги — не считаны. Живи и радуйся.

— Слушай, Заваровна, — передразнила Катя Ольгу, — как будто тебе сильно хуже. Сколько у твоего Сашки контракт? Меньше чем у Славки, но не на порядок. А если о доме говорить. Вон на соседней улице один продаётся. Покупайте и будем друг к другу на чай ходить.

— А вот возьмём и купим.

— И купите.

— И купим!

* * *

Монтсеррат Пуиг приехала через три дня.

Невысокая, подвижная женщина лет сорока пяти с короткой стрижкой и внимательными карими глазами. Одета просто, но дорого — Катя давно научилась различать. Льняной костюм песочного цвета, минимум украшений, качественная кожаная сумка.

Мишель приехала вместе с ней — как обещала, для моральной поддержки.

— Сеньора Сергеева? — Монтсе протянула руку. — Очень приятно. Мишель много о вас рассказывала.

Катя пожала ей руку. Рукопожатие было крепким, деловым.

— Взаимно, — ответила она по-испански. — Давайте говорить на испанском. Мне нужна практика.

Монтсе подняла брови, посмотрела на Мишель.

— Ваш испанский хорош, — сказала она, переходя на английский. — Но если вам удобнее, можем говорить по-английски.

— Нет. На испанском, пожалуйста. Для меня это важно.

Монтсе улыбнулась — впервые за всё время.

— Мне нравится. Женщина, которая знает, чего хочет. Хорошо, говорим на испанском.

Мишель тихонько показала Кате большой палец.

Они пошли по дому. Монтсе смотрела, трогала стены, измеряла окна какой-то хитрой рулеткой, фотографировала углы и проёмы маленьким фотоаппаратом. Что-то записывала в блокнот мелким убористым почерком.

В гостиной она остановилась надолго. Смотрела на камин, на потолок с балками, на окна.

— Хорошие кости, — сказала она наконец. — Дом построен грамотно. Ничего ломать не надо, только наполнять.

— Наполнять?

— Мебель. Свет. Текстиль. Жизнь. — Монтсе повернулась к ней. — Скажите, сеньора, как вы хотите себя чувствовать в этом доме?

Катя растерялась. Её спрашивали не про стиль, не про цвет — про чувства.

— Я хочу… — она подбирала слова, стараясь не сбиться на русский. — Хочу, чтобы это был дом. Не музей. Дом, где живут настоящие люди. Где ребёнок может ползать по полу. Где не страшно что-то разбить.

Монтсе кивнула, записала.

— Что ещё?

— Свет. Здесь столько солнца… Хочу, чтобы оно было везде. Не прятаться за тяжёлыми шторами.

— Отлично. Ещё?

Катя задумалась. Что ещё она хочет?

— Тепло, — сказала она наконец. — Не температура. Ощущение. Хочу возвращаться сюда и чувствовать себя дома. Чтобы было… хорошо.

Монтсе улыбнулась шире.

— Сеньора Сергеева, с вами приятно работать. Вы знаете, чего хотите, хотя думаете, что не знаете.

Она записала что-то ещё, потом подняла глаза.

— Средиземноморский стиль. Светлые тона, натуральные материалы. Дерево, камень, хлопок, лён. Никакого пластика, никакой синтетики. Тёплые акценты — терракота, олива, немного охры. Мебель простая, но качественная. Ничего кричащего, ничего лишнего.

Катя слушала, понимала почти всё — и радовалась, что полгода зубрёжки не прошли даром.

— Вам подходит? — спросила Монтсе.

Катя посмотрела на Мишель. Та кивнула: соглашайся.

— Да. Подходит.

— Мне нужно две недели на концепцию. Сделаю эскизы, подберу материалы, рассчитаю бюджет. Потом встретимся, обсудим. Если понравится — начнём работать.

— А если не понравится?

— Переделаю. Бесплатно. — Монтсе улыбнулась. — Но обычно нравится.

* * *

Следующие недели превратились в водоворот.

Монтсе прислала концепцию — толстую папку с эскизами, образцами тканей, фотографиями мебели. Катя сидела над ней вечерами, когда Сашка засыпал, и пыталась понять, что из этого ей нравится, а что — нет.

Ольга приезжала почти каждый день. Они вместе листали каталоги, обсуждали варианты, спорили о цветах и формах.

— Мне кажется, этот диван слишком светлый, — говорила Ольга. — Сашка подрастёт, всё заляпает.

— Монтсе говорит, ткань специальная. Легко чистится.

— Ага, легко. Расскажи это моей маме с её югославским гарнитуром.

Мишель приезжала, когда могла. Привозила журналы по дизайну — испанские, итальянские, французские. Показывала, что сейчас модно, что уже устарело, что будет актуально через десять лет.

— Это не бери, — говорила она, тыча пальцем в фотографию. — Это уже вышло из моды. А вот это — да, это вневременное.

Катя слушала, впитывала, училась. И постепенно начала понимать. Чувствовать. Видеть.

Оказалось, что у неё есть вкус. Она просто никогда об этом не знала — в Советском Союзе вкус был роскошью, которую мало кто мог себе позволить. Выбирать было не из чего. А здесь, когда выбор был бесконечным, выяснилось, что она точно знает, чего хочет.

Слава во всём этом бардаке участвовал урывками.

Приезжал поздно вечером, усталый после матча или тренировки. Катя показывала ему образцы, эскизы. Он смотрел, кивал, говорил «хорошо» или «красиво».

— Ты вообще видишь разницу? — спросила она однажды, показывая два почти одинаковых образца ткани.

— Вижу. Этот светлее.

— И какой лучше?

— Оба хорошие. — Он улыбнулся. — Катюш, для меня диван — это диван. Главное, чтоб мягкий был и чтоб я на нём помещался. Всё остальное — на твоё усмотрение.

— А если мне потом не понравится?

— Переделаем.

— А если тебе не понравится?

— Мне понравится. — Он поцеловал её. — Потому что это ты выбрала.

В его голосе не было иронии. Он правда так считал.

И Катя поняла: это подарок. Не дом — дом это просто стены. Настоящий подарок — доверие. Возможность создать что-то своё. С нуля. Самой.

* * *

Двадцать третьего марта Монтсе позвонила.

— Сеньора Сергеева. Всё готово. Можете переезжать, когда захотите.

Катя не поверила. Приехала в Сан-Кугат — и застыла на пороге.

Дом ожил.

Гостиная — большой угловой диван цвета слоновой кости, низкий столик из тёмного дерева, мягкий ковёр с геометрическим узором. Камин облицован терракотовой плиткой, на каминной полке три керамические вазы разной высоты. Шторы лёгкие, льняные, чуть колышутся от сквозняка.

Кухня — светлые шкафы с деревянными ручками, столешница из серого камня, медные кастрюли на открытых полках. Обеденный стол из массива — тот самый, на десять человек.

Спальня — широкая кровать с льняным покрывалом, прикроватные тумбочки, мягкий свет от настенных ламп. Шторы плотнее, чем в гостиной, — для темноты.

Детская — светлые стены, весёлый ковёр с животными, низкие полки для игрушек, кроватка у окна.

Катя ходила по комнатам и плакала.

— Сеньора? — Монтсе подошла, встревоженная. — Вам не нравится?

— Нравится, — всхлипнула Катя. — Очень нравится. Это именно то, что я хотела. Даже лучше.

— Тогда почему слёзы?

— Счастье, — сказала она наконец. — Это слёзы счастья.

Монтсе улыбнулась и больше ничего не спрашивала.

* * *

Они переехали в конце марта, буквально за пару дней перед финалом кубка

Катя стояла посреди своей новой кухни и смотрела в окно. Солнце садилось за холмы, небо горело розовым и золотым. В саду щебетали птицы. Пахло кофе из новой кофемашины и цветами, которые Мишель прислала на новоселье.

Слава подошёл сзади, обнял.

— Ну что, хозяйка. Довольна?

— Довольна, — сказала она. — Очень.

— Я же говорил — справишься.

Катя повернулась к нему.

— Спасибо.

— За что?

— За всё. За дом. За доверие. За то, что позволил мне это сделать.

— Катюш, — он улыбнулся, — это ты всё сделала. Я только деньги заработал. А дом — твоя заслуга.

— Наш дом.

— Наш, — согласился он. — Но создала его — ты.

Из гостиной донёсся требовательный вопль Сашки.

— Иду, иду, — Катя пошла к сыну.

Взяла его на руки, показала в окно:

— Смотри, Сашенька. Это наш дом. Ты здесь будешь расти. Здесь научишься ходить, говорить, читать. Здесь будешь счастлив.

Сашка, конечно, не понял ни слова. Но улыбнулся — широко, от души.

И Катя подумала: вот оно. Счастье. Настоящее, без оговорок.

Свой дом. Своя семья. Своя жизнь.

Глава 22

30 марта 1988 года (среда). 20:30. Мадрид. Стадион «Сантьяго Бернабеу». +17 градусов. 70 000 зрителей. Финал Кубка Испании.

Судья: Рамос Маркос

БАРСЕЛОНА: Андони Субисаррета, Херардо, Мигели, Хосе Рамон Алешанко (к), Хулио Альберто, Хосе Урбано, Бернд Шустер, Роберто Фернандес, Александр Заваров, Гари Линекер, Ярослав Сергеев.

Тренер: Йохан Круифф.

РЕАЛ СОСЬЕДАД: Луис Арконада (к), Хуан Антонио Ларраньяга, Хосе Мари Бакеро, Луис Мануэль Горрис, Рафаэль Гахате, Хосе Мари Суньига, Хесус Мария Самора, Хосе Мари Рекарте, Лорен, Хосеба Бегиристайн.

Тренер: Джон Тошак.

Сантьяго Бернабеу во второй раз за этот сезон.

Странное чувство — выходить на этот стадион в финале Кубка Короля. В январе мы играли здесь Эль Класико, и тогда стадион был враждебным, белым, мадридским до мозга костей. Сто тысяч человек ненавидели нас всей душой, свистели, освистывали каждое касание мяча.

А сегодня всё иначе.

Сегодня половина Бернабеу — наша.Каталонцы приехали на финал. Тысячи, десятки тысяч. Автобусы шли из Барселоны всю ночь, караваны машин забили автострады. Люди взяли отгулы, отпуска, многие просто в самоволку отправились. Всё ради одного матча. Всё ради финала.

И вот они здесь. Заполнили свой сектор, часть нейтральных трибун, даже отдельные места в мадридских секторах. Сине-гранатовое море посреди белого города.

Реал Сосьедад. Баски. Крепкие, упрямые, неуступчивые. Обладатели Кубка Короля прошлого сезона. Команда, которая в начале восьмидесятых дважды подряд брала чемпионат Испании. Да, с тех пор прошло уже семь лет, золотое поколение постарело, но костяк остался. И какой костяк.

Арконада в воротах. Луис Арконада. Легенда испанского футбола. Один из лучших голкиперов в истории страны. Ему тридцать четыре года, он провёл за Сосьедад всю карьеру, больше пятисот матчей. Чемпион Испании.

Бакеро в полузащите. Жёсткий, цепкий, умный. Из тех игроков, которые не блещут в хайлайтах, но без которых команда разваливается. Бегиристайн на фланге молодой, быстрый, техничный. Будущее баскского футбола.

И Джон Тошак на тренерской скамейке. Валлиец с ливерпульским прошлым. Играл вместе с Кевином Киганом в том великом Ливерпуле, который доминировал в Европе в семидесятых. Теперь тренирует. Умный, жёсткий, прагматичный. Знает, как играть против больших команд. Знает, как выжимать максимум из ограниченных ресурсов.

Мы прошли к финалу через Реал Мурсию, Эспаньол, Кастельон и Осасуну. Четыре тяжёлых противостояния, восемь матчей. С Осасуной получилось особенно жарко, и тот матч — один из лучших для нас в этом сезоне.

У Сосьедада путь сложнее: Картахена, Спортинг Хихон, Атлетико Мадрид и, вот это да, Реал Мадрид. В полуфинале баски разгромили мадридцев 5:0 по сумме двух матчей. Это о многом говорило.

Теперь финал. Один матч. Победитель получает всё.

* * *

Выход на поле.

Мы шли по тоннелю, и с каждым шагом звук становился громче. Гул трибун нарастал, как приближающаяся волна. Сначала глухой рокот, потом отчётливый рёв, потом взрыв.

Мы вышли на газон, и Бернабеу обрушился на нас.

Это был не тот Бернабеу, который я помнил по январю. Тогда стадион был враждебным, холодным, белым. Сегодня он разделён надвое. Половина трибун ревела «Сосьедад!», размахивая бело-синими флагами. Но вторая половина…

Вторая половина была нашей.

Сине-гранатовое море. Флаги, баннеры, транспаранты. «Да здравствует Барса!», «Кубок наш!», «Сергеев чемпион!» Люди в сине-гранатовых шарфах, в майках с номерами игроков, с раскрашенными лицами.

И «сеньеры». Каталонские полосатые флаги. Много. Очень много. Жёлтые и красные полосы развевались на ветру, создавая ощущение, что кусок Каталонии переместился в самое сердце Мадрида.

Для кого-то это просто игра. Для каталонцев это всегда больше, чем футбол. Это политика. Это идентичность. Это способ сказать миру: мы существуем, мы сильны, мы не сдаёмся.

Больше, чем клуб.

Я остановился на секунду, оглядел трибуны. Семьдесят тысяч человек. Половина за нас, половина против. И все они смотрят на это поле. На нас. На меня.

Арконада подошёл ко мне перед началом. Пожал руку. Его ладонь была сухой, крепкой. Рукопожатие вратаря всегда особенное. Эти руки ловят мячи, отбивают удары, спасают команды.

— Удачи, — сказал он.

Невысокий для вратаря, жилистый, с умными глазами. Морщины вокруг глаз — от солнца, от напряжения, от лет. Тридцать четыре года. Для вратаря это ещё не закат, но уже вечер. И это, возможно, его последний большой финал.

— И тебе, — ответил я.

Он кивнул и пошёл к своим воротам. Я смотрел ему вслед. Странное чувство желать удачи человеку, которого ты собираешься обыграть. Но футбол такой. Уважение к сопернику часть игры.

Судья вызвал капитанов. Алешанко и Арконада. Жеребьёвка. Монета взлетела в воздух, закрутилась, упала. Мы начинаем.

Свисток.

* * *

Первый тайм подтвердил всё, что говорил Круифф перед матчем.

Сосьедад закрылся. Глухо, намертво. Две линии по четыре человека, плотные, организованные. Никаких зазоров. Никаких щелей. Стена.

Бегиристайн и Лорен оставались впереди, караулили контратаки. Остальные восемь полевых игроков — в обороне. Арконада командовал защитой как дирижёр оркестром. Подсказывал, кричал, махал руками. Двигал игроков вправо-влево, закрывал зоны.

Мы владели мячом. Шестьдесят пять процентов, может больше. Катали по флангам, искали проходы, пытались растянуть их защиту. Шустер получал мяч в центре, разворачивался, искал варианты. Заваров смещался то влево, то вправо, пытаясь найти свободное пространство.

Но пространства не было. Каждая передача в штрафную встречала двух-трёх защитников. Каждый рывок упирался в частокол ног. Каждый удар блокировался. Сам не ам и другим не дам, примерно в это играли баски.

Правда, моменты у нас всё равно были. Я на пятнадцатой минуте таки прошёл по центру и пробил в дальний от вратаря. Арконада на месте.

На двадцать третьей минуте Шустер пробил издали. Мяч летел в угол, но Арконада среагировал, отбил кулаками. Трибуны охнули. Близко. Но не гол.

Линекер бил головой на тридцатой минуте. Навес Хулио Альберто с левого фланга, Гари выпрыгнул между двумя защитниками, пробил в угол. Арконада каким-то чудом дотянулся, перевёл на угловой. Его подал я, Алешанко, как и Гари, пробил головой, мимо!

Саня попробовал из-за штрафной. Хитрый удар, очень, кипер даже не дёрнулся. Мяч прошёл в сантиметрах от штанги. Трибуны снова охнули. Снова близко. Снова не гол.

Был опасный момент и у них. Единственный за весь тайм. На сорок четвёртой минуте Бегиристайн ушёл от Хулио Альберто, финт, рывок, и вот он уже в штрафной. Пас на дальнюю штангу, где Лорен опережает сразу двоих наших… и мажет. Если бы попал — был бы гол.

А так ничья, 0:0.

* * *

В раздевалке было тихо.

Игроки сидели на скамейках, пили воду, вытирали пот. Никто не разговаривал. Все понимали: первый тайм не получился. Мы владели мячом, но очень плохо распорядились этим владением. Как часто бывает, расхлябанность в последней фазе атаки подводит Барселону.

Ко мне это относится в полной мере, по такой игре нужно было забивать на пятнадцатой минуте.

Круифф курит прямо в раздевалке и говорит как раз об этом. О концентрации, внимательности и аккуратности.

Ну и о том, что нужно продолжать давить. Сосьедад может и должен рано или поздно сломаться. Нужно просто продолжать давить.

* * *

Второй тайм начался так же, как закончился первый. Мы атакуем, они обороняются. Мяч ходит по периметру их штрафной, но внутрь не проникает.

Пятидесятая минута. Шустер длинной передачей нашёл Линекера на левом фланге. Гари принял, попытался войти в штрафную. Два защитника встретили его, оттеснили к угловому флажку. Навес в центр — Горрис выбил головой.

Пятьдесят третья. Заваров получил мяч в центре, развернулся, увидел меня на правом фланге. Передача. Принимаю, иду в обводку. Гахате выбивает мяч на угловой.

Пятьдесят седьмая. Угловой. Роберто навешивает. Мигели бьёт головой — мимо. Чуть-чуть мимо.

Время шло. Минуты утекали. Ноль-ноль.

Круифф нервничал на бровке. Я видел, как он расхаживает туда-сюда, скрестив руки на груди. Он редко показывал эмоции, но сейчас было видно — он волнуется.

* * *

Шестьдесят первая минута. Только что я запорол отличный момент. Бернд и Саня вывели Линекера на ударную позицию, Гари пробил, но кипер басков снова справился.

Правда, мяч он отбил так, что тот отлетел ко мне. Дистанция плёвая, метров восемь, а ворота считай пустые. Забивай — не хочу. Но штанга, а потом кто-то из басков вынес мяч за лицевую.

Идиотская ошибка, непростительная. И если я буду бить из этой позиции пятьдесят раз, то пятьдесят раз и забью. Но сейчас что-то пошло не так, и поэтому вместо стопроцентного взятия ворот всего лишь угловой. Хотел было отправиться его подавать, но нет, я подбежал к Бернду и сказал, что хочу сделать это сам. Тот только молча кивнул, хлопнул меня по плечу и трусцой отправился в штрафную. Ну а я занял место на угловом флажке.

Судья свистит. Разбег, подача. Мяч по очень хорошей траектории летит на дальнюю штангу. Фокусы с сухими листами я в этот раз решил не делать. И там, в толчее своих и чужих, футбольный снаряд находит голову нашего капитана. Хосе Рамон выпрыгнул выше всех, он как-то даже завис в воздухе, и ударил сильно и точно в девятку.

Арконада мог спасти свою команду. Всё-таки он был достаточно близко от мяча, но удача, которая отвернулась персонально от меня несколько секунд назад, сейчас, наоборот, улыбалась Барселоне во все свои тридцать два зуба. Арконада столкнулся с Бакеро и не сумел добраться до мяча, который влетел в сетку.

1:0.

Бернабеу взорвался. Каталонский сектор превратился в бушующий океан сине-гранатовых волн. Люди прыгали, обнимались, плакали. Флаги взлетали вверх, шарфы крутились над головами.

Алешанко бежал к угловому флажку. Мы бежали за ним. Куча-мала у бровки. Я оказался где-то внизу, придавленный телами партнёров. Слышал крики, смех, ругательства на трёх языках.

Хосе Рамон Алешанко. Защитник. Капитан, легенда клуба. Всю карьеру в Барселоне. Больше четырёхсот матчей за блауграну. И вот он забивает в финале Кубка Короля после тяжёлой травмы, из-за которой пропустил две трети нынешнего сезона и по-настоящему вернулся только недавно.

Мы поднялись, побежали на свою половину. Краем глаза я видел игроков Сосьедада. Опущенные головы. Руки на бёдрах. Они отдали всё в обороне первого тайма, а теперь…

— Они побегут вперёд, — сказал Шустер, пробегая мимо. — И надо их наказать.

Он был прав.

* * *

После гола игра изменилась. Сосьедад больше не мог сидеть в обороне. Им нужен был гол. Им нужно было рисковать.

Но именно этого мы и ждали.

Пространство. Наконец-то появилось пространство. И мы этим воспользовались.

Семьдесят шестая минута.

Суньига получил мяч на правом фланге. Пошёл в обводку, пытался пройти Хулио Альберто. Хулио выждал момент, выбил мяч в подкат. Чисто, без фола.

Мяч отскочил к Заварову.

Саня поднял голову. Увидел меня на левом фланге. Длинная передача, метров на двадцать, быстрая и очень точная.

Я принял на грудь. Передо мной Горрис. Он устал, это было видно по его движениям, по глазам. Тут не надо долго думать. Пробросил мяч мимо и включил максималку. Я тоже устал, но сил явно больше. Горрис толком ничего не смог, он сзади.

А я на всех парах мчусь к штрафной. Сердце стучит, ноги уже ощутимо начинают чугунеть. Но я бегу. Когда ещё бежать, как не сейчас?

Вхожу в штрафную. Арконада вылетает из ворот. Зря, очень зря.

Удар у меня получился по такой траектории, что Арконада шансов не имел вообще.

Сетка принимает мяч в свои объятья, и это два-ноль!

Я бежал к каталонскому сектору. Руки в стороны, как крылья. Ветер бил в лицо. Трибуны ревели так, что закладывало уши. Семьдесят тысяч человек, и половина из них кричала моё имя.

— Сер-ге-ев! Сер-ге-ев!

Заваров догнал меня, повис на плечах. Потом Шустер. Потом остальные. Мы стояли у бровки, обнявшись, и смотрели на трибуны. На море сине-гранатовых флагов. На людей, которые плакали от счастья.

Два-ноль. Пятнадцать минут до конца. Кубок почти наш.

После второго гола Сосьедад как будто развалился.

Не физически — морально. Два мяча за пятнадцать минут до конца — это не приговор. Такое отыгрывалось очень много раз. Так что пока никакой катастрофы у них не было.

Вот только чтобы спастись, чтобы забить эти самые два мяча, нужны были атаки. Причём атаки, которые приводят не просто к ударам по воротам, а к ударам в створ ворот. Мяч должен иметь возможность пересечь заветную линию. А с этим у басков как-то не задалось. В первую очередь из-за того, что мы решили сыграть с ними в их же игру. И Барселона очень дисциплинированно оборонялась. Все десять игроков строго за линией мяча, минимум разрывов между линиями, никаких авантюр, подстраховка, контроль как игроков соперника, так и пространства на нашей половине поля. Всё было подчинено эффективной обороне.

И мы в результате справились. Ни одного опасного удара Реал Сосьедад в оставшееся время не нанёс.

И даже более того. Когда до конца матча осталось где-то минуты полторы-две, не больше, измученный Сосьедад, который старался атаковать и пытался взять хоть что-то, забить хотя бы один мяч, получил быструю контратаку. В этой контратаке я окончательно сжёг остатки бензина, которые у меня ещё были к концу матча. Но чего его жалеть, этот бензин, эти силы? После финального свистка они мне будут уже не нужны. Мне удался финальный забег на сорок пять метров с мячом, результатом которого стал удар уже в пустые ворота.

Три-ноль!

Победили.

Финальный свисток. Судья Рамос Маркос поднял руку. Всё.

Кубок Короля едет в Каталонию.

* * *

Церемония награждения.

Трибуна почётных гостей. Какие-то чиновники в костюмах, представители федерации, может быть, кто-то из королевской семьи — я не разглядел. Кубок Короля сверкал в свете прожекторов. Серебряный, массивный, с двумя ручками по бокам.

Алешанко поднялся по ступеням первым. Капитан. Ему это право по праву. Он в Барселоне уже больше десяти лет. Легенда клуба.

Получил кубок из рук какого-то важного человека. Поднял над головой.

И Бернабеу, этот храм мадридского футбола, цитадель врага, взорвался криками каталонцев.

— Да здравствует Барса!

Семьдесят тысяч человек и голоса наших болельщиков заглушили всё остальное. Мадридцы молчали, баскские болельщики молчали. Только каталонцы орали, прыгали, плакали от счастья.

Алешанко передал кубок Шустеру. Тот Мигели. Дальше по кругу. Каждый держал, каждый поднимал. Каждый чувствовал тяжесть серебра в руках.

Когда очередь дошла до меня, я замер на секунду.

Первый трофей в этом сезоне. Кубок Короля. Дальше Барселону ждёт финиш в чемпионате, и там у нас хорошие шансы, плюс Кубок УЕФА. Требл, который виден на горизонте, не золотой, конечно, всё-таки в Европе мы претендуем не на главную вершину, не на Кубок Чемпионов, но и так неплохо. Три трофея за сезон Барселона ещё не брала ни разу.

Но это в будущем, и за это надо биться.

А за трофей в моих руках уже нет. Он уже наш!

Я смотрел на сине-гранатовое море. На флаги, на транспаранты, на лица. Люди плакали от счастья. Мужчины, женщины, дети. Обнимались, прыгали, кричали.

Это они. Наши болельщики. Приехали в Мадрид, чтобы поддержать. Заполнили половину враждебного стадиона. Пели девяносто минут. И теперь празднуют вместе с нами.

Для них мы играем. Для них побеждаем. Для них поднимаем эти кубки.

* * *

В раздевалке было шумно.

Шампанское лилось рекой. Кто-то пел каталонские песни, кто-то испанские, кто-то что-то невнятное. Смех, крики, звон бутылок.

Алешанко сидел в углу, к нему один за другим подходили журналисты. Гол в финале Кубка Короля после тяжёлой травмы — такая история сама просится в газеты. Хосе Рамон отвечал на вопросы, улыбался, пожимал руки. Рядом ждали своей очереди ещё человек пять с блокнотами.

Линекер обнимался с Шустером. Они говорили по-английски, перебивая друг друга. Гари смеялся, Бернд улыбался — редкое зрелище, он обычно серьёзен.

Круифф стоял в стороне, скрестив руки на груди. Улыбался, но сдержанно. Я знал этот взгляд — он уже думал о следующем матче. О чемпионате. О Кубке УЕФА. Для Круиффа один трофей — это хорошо, но недостаточно. Ему нужно всё.

Нуньес ворвался в раздевалку. Президент клуба. Невысокий, энергичный, с вечной улыбкой на лице. Сегодня улыбка была особенно широкой.

— Господа! — кричал он, перекрывая шум. — Вы сделали это! Барселона гордится вами!

Он ходил от игрока к игроку, жал руки, обнимал, хлопал по спинам. Дошёл до меня.

— Слава! Два гола в финале! Ты наш герой!

— Алешанко забил первый, — сказал я. — Самый важный.

Хосе Рамон, который вырвался от журналистов и стоял рядом, хлопнул меня по плечу.

— Без твоего углового ничего бы не было. Это был идеальный навес.

— Командная игра, — улыбнулся я.

Заваров подошёл, протянул бутылку шампанского.

— За победу, Слав.

— За победу, Сань.

Мы чокнулись горлышками. Пузырьки щекотали нёбо, холодили горло.

— Сколько мы уже вместе играем? — спросил он.

— Так сразу и не скажу. Много.

— Из Москвы в Барселону, ну надо же. И тут мы тоже берём кубки, Славка! — дальше Саня позволил себе длинную и пусть и восторженную, но всё-таки матерную речь.

С которой я, на самом деле, согласен. Мы с ним и правда… очень хороши!

Глава 23

Не устаю удивляться, как за пятьдесят лет у футболистов изменилось отношение к тому, что в Советском Союзе тяжеловесно называется «режим труда и отдыха».

Дома я этого навидался сполна. Люди, которые по идее должны ответственно подходить к своему физическому состоянию, запросто нарушают режим. В чемпионате были команды, где основной и дублирующий состав целиком курит. Ребята могут на сборах или на выезде как следует выпить. В будущем такое немыслимо. Спорт высших достижений превратился в машину по выжиманию из тебя всех сил и переработке их в деньги. Каждый, кто выходит на поле в большом клубе, получает фантастические деньги. Многие буквально опутаны контрактами со спонсорами. Всё это подразумевает, что ты должен быть в форме максимальное количество времени. И суммы такие, что ни один здравомыслящий человек не решится их променять на мимолётную тусовку в середине сезона. Пусть даже по важному поводу — вроде первого трофея.

Здесь же, весной 1988 года, отношение к режиму достаточно фривольное. Эпоха по-настоящему больших денег ещё не началась. Меня, Марадону, Заварова и других счастливчиков, вытянувших выигрышный билет, можно вынести за скобки. Да и тот же Марадона не отказывает себе в удовольствиях и живёт на полную катушку. Что говорить про остальных парней, руководствующихся принципами Джорджа Беста? Того самого, который сказал: «Огромное количество денег я потратил на выпивку и женщин, а всё остальное просто бездарно просрал».

Вот и сейчас, после победы в Кубке Короля, «Барселона» решила отдохнуть. Благо следующий матч только третьего апреля. Вечеринка назначена на тридцать первое марта. Первого числа любители горячительного придут в себя, второго со свежей головой начнут подготовку. На бумаге всё неплохо.

* * *

Особняк Алешанко снял где-то в Педральбесе — самом дорогом районе Барселоны.

Трёхэтажный дом с бассейном, садом и видом на город. Владельцы уехали на месяц в Америку и сдали свою недвижимость за сумму, которую я предпочёл не уточнять. Хосе Рамон только отмахнулся, когда я спросил.

— Мы выиграли Кубок Короля, Слава. Первый за пять лет. И у Кристобаля свадьба через неделю. Двойной повод. Можем себе позволить.

Кристобаль Паральо — молодой полузащитник, двадцать один год. В этом сезоне провёл уже двадцать матчей за основу, забил два гола. Парень рос на глазах, и Круифф явно видел в нём будущее.

Но главное — Кристобаль был душой любой компании. Заводила, балагур, человек, вокруг которого всегда что-то происходило. Он знал всех в Барселоне — от владельцев модных клубов до уличных музыкантов. Его друзья — такие же весёлые ребята из хороших семей — постоянно крутились рядом. Вечеринки, яхты, рестораны — Кристобаль жил на полную катушку. Через неделю он женился на своей подруге Лусии, и сегодня был его мальчишник. Зная Паральо, я подозревал, что вечер будет бурным. Но даже я не ожидал, насколько.

Ну а девичник проходил отдельно. 'Клуб барселонских жён, арендовал яхту и отмечал по-своему. Шампанское, море, звёзды, разговоры о платьях и мужьях. Катя должна была поехать с ними, но у Сашки с утра начались колики, он кричал, не успокаивался, весь красный. К обеду отпустило, малой заснул как ни в чём не бывало, но Катя решила перестраховаться и никуда не поехала.

— Иди, развейся, — сказала она, целуя меня в щёку. — Ты заслужил.

Тридцать первое марта, четверг. Прошло меньше суток с финала на Бернабеу. Барселона праздновала, бары были полны несмотря на будний день

И мы решили отпраздновать тоже. По-настоящему.

* * *

К половине девятого народу набралось человек тридцать.

Почти вся команда — от Субисарреты до молодых ребят вроде Паральо. Кристобаль, виновник торжества, уже был изрядно навеселе и рассказывал всем, как познакомился со своей Лусией. Историю эту мы слышали раз десять, но никто не перебивал — парень был счастлив.

Музыка гремела из огромных колонок, установленных у бассейна. Сам бассейн подсвечивался разноцветными огнями — синий, красный, зелёный, — и вода переливалась, словно жидкий драгоценный камень. Официанты в белых рубашках сновали между гостями, разнося шампанское и закуски на серебряных подносах.

Алешанко как и Паральо в центре внимания. Ещё бы герой финала, забивший победный гол. Его постоянно кто-то обнимал, хлопал по спине, чокался бокалом. Хосе Рамон сиял.

Я стоял у бассейна с Заваровым и Линекером. Мы пили шампанское — я свой первый бокал, Саня уже второй и смотрели на происходящее.

— Хорошо всё-таки тут. 31 марта, у нас еще холодно, а тут апельсины, яхты, тепло, уютно. Вечер-то какой, Слав! Завидую сам себе.

Санябыл прав. Вечер выдался идеальный. Тёплый, безветренный, с ясным небом. Барселона в конце марта — это уже почти лето.

Шустер подошёл к нам с бокалом в руке.

— О чём разговор, господа?

— О красоте жизни, — сказал я.

— А, это да. Жизнь прекрасна. Особенно когда ты только что выиграл Кубок Короля.

Бернд был в хорошем настроении. Редкость для него — обычно немец держался холодно, отстранённо. Но сегодня даже он позволил себе расслабиться.

* * *

К девяти вечеринка набрала обороты.

Музыка стала громче, народ веселее. Шампанское и много чего покрепче лилось рекой, и голоса становились всё громче.

Я допил свой второй бокал шампанского и решил, что на этом хватит. Режим есть режим. Да и я за рулём вообще-то. Тут нет политики нулевой терпимости к алкоголю, в такой расслабленной стране она смотрелась бы инородно, но в любом случае нужно держать себя в руках. Ехать сюда завтра за машиной из-за пары лишних бокалов вина или или шампанского? Да ну нафиг.

И тут приехали девушки.

Их было человек десять или двенадцать — я не считал. Молодые, красивые, одетые так, что сразу всё становилось понятно. Мини-юбки, декольте до пупа, макияж боевой раскраски. Профессионалки.

Они высыпали из двух такси и уверенно направились к дому. Охрана на входе даже не попыталась их остановить — видимо, их ждали.

Я посмотрел на Заварова. Он посмотрел на меня.

— Саня, — сказал я тихо, — это то, что я думаю?

— Похоже на то.

— Кто их вызвал?

Заваров пожал плечами.

— Без понятия. Но явно не Хосе Рамон — он же это всё организовывал для команды, а не для… такого. Скорее всего, кто-то из друзей Кристобаля. Типичный мальчишник, сам понимаешь.

Действительно, в углу я заметил нескольких парней, которых раньше не видел. Не футболисты — обычные ребята, друзья жениха. Один из них, коренастый тип с золотой цепью на шее, широко улыбался и что-то говорил девицам, показывая на дом. Похоже, это была его идея.

Алешанко тем временем стоял у бара с Мигели и о чём-то оживлённо разговаривал. Когда он заметил вновь прибывших, лицо его вытянулось. Он явно не ожидал такого поворота. Я видел, как он что-то резко сказал Мигели и направился к тому парню с цепью. Но было уже поздно.

Девицы тем временем рассредоточились по вечеринке. Одна повисла на Урбано — молодом полузащитнике, который был явно не против. Другая подошла к Карраско. Третья — к кому-то из дубля. Атмосфера изменилась мгновенно. Ещё минуту назад это была просто шумная вечеринка победителей — шампанское, музыка, разговоры о футболе. Теперь это становилось чем-то совсем другим.

— Хосе, может быть всё-таки разогнать этот балаган, — обратился я к Алешанко когда возле отапливаемого бассейна началось шоу, парочка девиц приехали уже подготовленными, в бикини, — как бы это всё не вышло нам боком. Тут половина если не больше женаты. Жёны за порог, а «Барселона» по шлюхам?

— Да ладно, Алекс. что ж теперь, — махнул рукой Хосе Рамон, — пусть молодые развлекаются. Мы наоборот присмотрим за порядком.

— Это большая ошибка.

— Я тебя умоляю. Это Испания!

И вот тут стало понятно что пора уходить.

* * *

Я отошёл в холл первого этажа, нашёл телефон. Набрал домашний номер.

Катя ответила после второго гудка.

— Слава? Что-то случилось?

— Всё в порядке. Слушай, я сейчас уезжаю домой.

— Уже? Так рано?

— Да. Вечеринка… В общем, здесь появились люди, с которыми мне лучше не светиться рядом. Понимаешь?

Пауза. Катя была умной женщиной. Она поняла сразу.

— Шлюхи?

— Да. Буду через полчаса. Оденься, мы идём гулять.

— Гулять? Куда?

— На Рамблу. Хочу провести вечер с женой, а не с этим всем.

— Хорошо. Жду. Люблю тебя

— я тебя тоже

Я повесил трубку и пошёл к выходу.

По пути столкнулся с Заваровым. Саня тоже направлялся к двери.

— Уходишь? — спросил он.

— Ухожу. Ты?

— Тоже. Не нравится мне это всё. Чутьё подсказывает — будут проблемы.

— Правильное у тебя чутьё. Мы с Катей собрались в город. Ты как, составишь нам компанию? Твоя-то на яхте сейчас.

— Да ну, домой поеду. Увидимся на тренировке.

— Давай.

Мы вышли на улицу, где стояли наши машины. Попрощались, разъехались в разные стороны.

Домой и думал

Думал о том, какой это может быть скандал, если информация просочится в прессу. Думал о том, что Алешанко, капитан команды, будет крайним, хотя он явно не заказывал этих девиц. Думал о том, что мне нужно алиби. Железное, неопровержимое алиби.

И тогда я сделал то, что в нормальной ситуации никогда бы не сделал.

И тогда я сделал то, что в нормальной ситуации никогда бы не сделал.

Когда я ехал на вечеринку, на выезде из Педральбеса заметил полицейский патруль. Двое копов с радаром на обочине — стандартная засада на богатеньких любителей погонять по ночной дороге. Я тогда ещё подумал: надо же, работают ребята.

Теперь эта засада была мне на руку.

Я выехал из ворот особняка и направился в сторону города. Тот самый участок — прямая дорога, ограничение сорок, фонари через каждые пятьдесят метров. Патруль стоял на месте. Я вдавил газ. Стрелка спидометра поползла вверх — пятьдесят, шестьдесят…

Замигала мигалка. Полицейский вышел на дорогу, поднял жезл.

Я остановился.

— Сеньор, ваши документы.

Я протянул права. Полицейский посмотрел на имя, потом на меня. Узнал — ещё бы, моё лицо было на половине рекламных щитов в городе.

— Сеньор Сергеев?

— Он самый.

— Поздравляю с победой в Кубке Короля. Два гола вчера — это было что-то!

— Спасибо.

— Но вы превысили скорость. Шестьдесят в зоне сорока. Радар не обманешь.

Я развёл руками.

— Виноват. Торопился домой, к жене.

Полицейский улыбнулся понимающе.

— Бывает. Но правила есть правила. Я должен выписать штраф.

— Конечно. Выписывайте.

* * *

Домой я приехал без пятнадцати десять.

Катя уже была готова — лёгкое платье, туфли на низком каблуке, лёгкий макияж. Красивая. Моя.

— Как Сашка? — спросил я.

— Спит как ангел. Няня уже приехала, может идти

— Отлично. Поехали.

Мы оставили машину у дома и пошли пешком. От нашей квартиры до Рамблы — минут двадцать прогулочным шагом. Вечер был тёплым, улицы — полны людей. Барселона праздновала победу в Кубке Короля.

На Рамбле было многолюдно даже по меркам этой улицы. Туристы, местные, уличные артисты, продавцы цветов. Живой поток людей, который никогда не останавливается.

Нас узнали почти сразу.

— Сергеев! Это Сергеев!

Группа молодых парней в сине-гранатовых шарфах бросилась к нам. Я привычно улыбнулся, приготовился к автографам.

— Сеньор Сергеев! Два гола вчера! Вы лучший!

— Можно фото?

— Автограф, пожалуйста!

Я подписывал всё, что мне совали — салфетки, футболки, чьи-то руки. Катя стояла рядом, улыбалась. Она давно привыкла к этому.

— Это ваша жена? Красавица!

— Сеньора, вам повезло с мужем!

Катя смеялась.

— Это ему со мной повезло.

Мы шли по Рамбле, и каждые пятьдесят метров нас останавливали. Автографы, фотографии, рукопожатия, объятия. Барселона любила своих героев.

* * *

Бар назывался «Эль Канто дель Куле» — «Песня болельщика». Маленькое заведение в переулке недалеко от площади Каталонии. Стены увешаны шарфами, фотографиями, флагами. Телевизор над барной стойкой показывал повтор вчерашнего финала.

Когда мы вошли, бар взорвался.

— Матерь Божья! Это Сергеев!

Человек двадцать болельщиков вскочили со своих мест. Кто-то зааплодировал. Кто-то запел гимн «Барселоны». Бармен уронил бокал.

— Сеньор Сергеев! Какая честь! Что будете пить? За счёт заведения!

Я поднял руку.

— Спасибо, но я заплачу. Мне пиво. Жене — бокал белого вина.

— Сейчас!

Нас усадили за лучший столик — прямо под огромной фотографией Круиффа-игрока. Болельщики обступили нас, но держали дистанцию, уважали личное пространство. Только просили автографы и фотографии.

Я не отказывал никому.

— Сеньор Сергеев, вы вчера были великолепны!

— Два гола! И какие голы!

— А Алешанко? Видели, как он забил?

— Хосе Рамон — красавец!

Катя пила вино и наблюдала за происходящим с улыбкой. Ей нравилось это — быть женой человека, которого любят тысячи людей.

— Они тебя обожают, — сказала она тихо.

— Они обожают «Барселону», — ответил я. — Я просто часть этого.

— Не скромничай. Ты — большая часть.

Мы просидели в баре почти два часа. Пили пиво, я одну кружку, разговаривали с болельщиками, фотографировались, я подписывал автографы. А когда расплачивался то увидел в руках Пако, бармена, Полароид, интересную игрушку с моментальными снимками

— Для особых случаев! Сеньор Сергеев, можно с вами?

Щёлкнул затвор, выползла белая карточка. Через минуту на ней проступили лица — я, бармен, Катя между нами. И прямо над нашими головами — большие круглые часы на стене. Без пятнадцати одиннадцать.

— Ещё одну! — крикнул кто-то из болельщиков.

Бармен щёлкал снова и снова. Я с Катей. Я с фанатами. Общий снимок у стойки — человек десять набилось в кадр, все в сине-гранатовых шарфах, все счастливые.

На каждой фотографии — часы. На каждой — время.

Само собой что одну карточку я взял себе, на память.

Иногда удача сама идёт в руки.

* * *

Утро первого апреля началось со звонка телефона.

Восемь утра. Я только проснулся, ещё не успел выпить кофе. Катя спала рядом. Сашка возился в своей кроватке.

Я взял трубку.

— Алло?

— Слава, это Саня. Ты газеты видел?

Голос Заварова был напряжённым. Это не сулило ничего хорошего.

— Какие газеты? Я только проснулся.

— «Marca». Первая полоса. Там… В общем, сам посмотри.

Я положил трубку, оделся, вышел на улицу. Киоск был в двух шагах от дома. Купил «Marca» — мадридскую спортивную газету, которая никогда не упускала возможности потоптаться на «Барселоне».

Первая полоса. Огромный заголовок:

«DE LA COPA A LA ORGÍA»

«От Кубка до оргии»

Под заголовком — фотография. Снято на любительскую камеру, но разобрать можно: полуголые девицы танцуют на столе, вокруг — люди в футболках «Барселоны». Кто-то из обслуги неплохо заработал этой ночью.

Я перевернул страницу. Там было ещё хуже.

Фотографии, имена, подробности. Официант, охранник, кто-то из тех, кто должен был молчать, решил заработать.

«Источники сообщают, что на вечеринке присутствовали проститутки из элитного эскорт-агентства. Среди гостей были замечены: капитан команды Хосе Рамон Алешанко, полузащитники Бернд Шустер и Виктор Муньос, нападающие Гарри Линекер и советские легионеры Ярослав Сергеев и Александр Заваров…»

Моё имя. Чёрным по белому.

Я стоял посреди улицы и улыбался.

Попались, мадридские ублюдки.

«Marca» — мадридская газета. Рупор «Реала». Они никогда не упустят возможности пнуть «Барселону». И вот — пожалуйста. Огромный скандал, компромат, грязь.

Только вот незадача: у меня в кармане лежит полицейский протокол и фотография. Железное алиби. А значит, всё, что они написали обо мне клевета. Чистая, незамутнённая клевета, за которую в Испании можно засудить так, что мало не покажется.

Я аккуратно сложил газету и пошёл домой. Я человек не злой, но репутация дороже.

* * *

День первого апреля — День дурака. Ирония судьбы.

К полудню скандал разгорелся в полную силу. Телевидение, радио, все газеты — только об этом и говорили. «Оргия в Педральбесе», «Проститутки для чемпионов», «Позор Барселоны». Заголовки один хуже другого.

Нуньес вызвал всю команду на базу к двум часам дня.

Хосеп Луис Нуньес — президент «Барселоны». Человек жёсткий, консервативный, помешанный на репутации клуба. Он руководил «Барселоной» уже десять лет и привык, что всё делается так, как он хочет.

Сейчас он был в ярости.

— Вы понимаете, что вы натворили? — его голос разносился по конференц-залу. — Понимаете, какой ущерб репутации клуба?

Мы сидели молча. Вся команда — двадцать с лишним человек. Круифф стоял у стены, скрестив руки на груди. Его лицо было непроницаемым.

— Мы выиграли Кубок Короля! — продолжал Нуньес. — Первый за пять лет! Это должен был быть праздник! А вместо этого — позор! Проститутки! Фотографии в прессе! Мадридские газеты смеются над нами!

Алешанко попытался что-то сказать, но Нуньес не дал ему и рта раскрыть.

— С сегодняшнего дня Алешанко лишается капитанской повязки! Это моё решение, и оно окончательно! Все участники вечеринки — штраф в размере месячной зарплаты!

Хосе Рамон побледнел. Его жена была на яхте с другими дамами, но утром, когда вышла газета, она позвонила ему и устроила скандал. Кричала так, что, говорят, было слышно на другом конце Барселоны. А потом уехала к родителям. Сказала, что ей нужно время подумать.

Нуньес ещё минут десять распекал команду, потом махнул рукой.

— Всё. Свободны. И чтобы больше ничего подобного!

Мы начали расходиться. Я уже был у двери, когда услышал:

— Сергеев, Заваров — останьтесь.

Обернулся. Нуньес смотрел на нас. Круифф тоже.

Мы вернулись. Дверь за последним из игроков закрылась.

— Садитесь, — сказал Нуньес уже другим тоном. Тише, но жёстче. — Вы помните, сколько клуб за вас заплатил?

Вопрос был риторический. Все знали сколько.

— Двадцать миллионов фунтов за одного, — Нуньес ткнул пальцем в мою сторону. — Мировой рекорд. Пять миллионов за другого. Двадцать пять миллионов. И сейчас я вижу вот это? Шлюхи на вечеринке?

Заваров открыл рот, но Нуньес не дал ему сказать.

— Я вложил в вас деньги, которые занял у половину Берселоны. Я поставил на карту свою репутацию. А вы? Вы трахаете проституток вместе со всеми остальными?

— Мы ушли рано, — сказал Заваров. — До того, как…

— Это ты мне говоришь. А газеты пишут другое. И болельщики читают газеты, а не твои оправдания.

— У меня есть доказательства, — сказал я.

Нуньес замолчал. Посмотрел на меня.

Я достал из кармана сложенные бумаги. Протокол полицейский, тот самый, за превышение скорости. И фотографию. «Полароида», На ней я, Катя и часы над баром. Без пятнадцати двенадцать.

— Полицейский протокол. Меня остановили за превышение скорости в двадцать один тридцать две на выезде из Педральбеса. А это фотография из бара на Рамбле. Время на часах видно. В это время я был с женой, в окружении десятков болельщиков.

Нуньес взял бумаги, посмотрел. Передал Круиффу.

— Меня нет на тех фотографиях, потому что к тому моменту я давно уехал.

Круифф усмехнулся, разглядывая карточку «Полароида».

— Умно. Ты специально нарушил правила?

— Да. Мне нужен был документ с временем и датой.

Нуньес откинулся в кресле. Лицо его чуть смягчилось.

— А ты, Заваров?

Саня развёл руками:

— Я тоже уехал рано. Но у меня нет… такого.

— Он уехал сразу после меня, — сказал я. — Мы вместе выходили.

Нуньес помолчал, потом кивнул.

— Хорошо. Это меняет дело. По крайней мере для вас двоих. Я это использую — Он посмотрел на меня. — И если будешь говорить с посольством, а скорее всего будешь, вы советские, все параноики, — покажи им это. И ещё…

Он чуть подался вперёд.

— «Marca» — мадридская газета. Они написали, что ты был там. На фотографиях тебя нет. Это клевета. У тебя есть все основания для иска.

Я кивнул. Эта мысль уже приходила мне в голову. Ещё утром, когда я стоял на улице с газетой в руках и улыбался.

— Подумаю над этим.

— Подумай. — Нуньес встал, давая понять, что разговор окончен. — И спасибо, что не подставил клуб. Хотя бы кто-то думает головой а не членом.

* * *

Вечером того же дня позвонили из посольства, прав был Нуньес.

Я как раз был дома, ужинал с Катей. Сашка уже спал. За окном темнело, стоял апрельский вечер, тёплый, тихий. Обманчиво спокойный.

Телефон зазвонил в восьмом часу.

— Слава? Это Дубинин.

Голос Юрия Владимировича был ровным, спокойным. Но я знал, просто так посол не звонит.

— Добрый вечер, Юрий Владимирович.

— Добрый, добрый. Ты газеты сегодняшние видел?

— Видел.

— Ну и как тебе?

— Попались, — сказал я, — мадридские ублюдки попались.

Пауза. Потом Дубинин хмыкнул.

— Интересный взгляд на ситуацию. Объясни.

— Юрий Владимирович, я был на той вечеринке. Это правда. Но я уехал в начале десятого, до того как там появились эти женщины. У меня есть полицейский протокол, меня остановили за превышение скорости в двадцать один тридцать две. И фотография из бара на Рамбле, я там был с женой до полуночи, на снимке видны часы над стойкой. Без пятнадцати двенадцать. Двадцать свидетелей как минимум.

— Ты специально нарушил правила, чтобы тебя остановили?

— Да. Увидел, к чему всё идёт, и решил подстраховаться.

Снова пауза. Дольше, чем первая.

— Предусмотрительно, — сказал Дубинин наконец. — Молодец. А на фотографиях в газете тебя нет?

— Нет. Можете проверить.

— Уже проверил. Действительно нет. — Голос потеплел, — Слава, я рад, что ты думаешь головой. Не все так умеют.

— Стараюсь.

— И правильно делаешь. Знаешь что? «Marca» — мадридская газета, рупор «Реала». Они упомянули тебя в статье, хотя тебя там не было. Это клевета. Можешь подать иск.

— Думал об этом. И Нуньес тоже говорил об иске.

— ЛОгично, умные мысли приходят в голову умным людям одновременно. Подумай ещё. Как минимум пригрози. Они напечатают опровержение, чтобы не связываться.

— Спасибо за совет, Юрий Владимирович.

— Не за что. — Он помолчал. — И ещё одно, Слава. Не по этому делу.

Я насторожился.

— Слушаю.

— Меня отзывают в Москву. Перевод на другую работу, в министерстве. Скоро в Испании будет новый посол.

Новость была неожиданной. Дубинин работал в Мадриде уже несколько лет, я привык к нему. Он всегда относился ко мне хорошо, по-человечески.

— Когда?

— В ближайшие месяцы. Точных сроков пока нет. Но я хотел, чтобы ты знал заранее. С новым человеком придётся выстраивать отношения с нуля.

— Понимаю. Спасибо, что предупредили.

— Береги себя, Слава. И репутацию береги. Она дороже денег.

— Буду.

— Ну, бывай. Кате привет передавай.

— Передам. Всего доброго, Юрий Владимирович.

Я положил трубку. Катя смотрела на меня вопросительно.

— Посольство, — объяснил я. — Всё в порядке. Дубинин принял мои объяснения.

— А что ещё? Ты как-то изменился в лице под конец.

— Его переводят. Скоро будет новый посол.

Катя нахмурилась.

— Это плохо?

— Не знаю. Посмотрим.

Перемены. Всегда перемены. Только привыкнешь к чему-то и снова всё меняется.

Впрочем, сейчас это не главное. Впереди матч с Кадисом. Потом Вердер. Работа не ждёт.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23