Под занавес [Ростислав Феодосьевич Самбук] (fb2) читать онлайн

Автор: Р. Ф. Самбук
Перевод на русский: Е. Р. Сова

Под занавес

I

Из-за Высокого замка надвигалась бурая туча, а над городом ещё светило солнце, и это каким-то образом соответствовало душевному настроению Андрея Шамрая: через несколько минут он увидит Веру.

Шёл счастливый, улыбался и напевал, но где-то под сердцем лежала тревога, которая наползала, как бурое облако, и Андрей невольно прибавил шаг.

Остановился у львов, охранявших вход в ратушу. Они сидели на задних лапах и смотрели куда-то над Андреем, равнодушные и к его переживаниям, и к тревогам и надеждам людей, которые ходили по площади вокруг ратуши; львы символизировали величие камня и вечности, видели многое и увидят ещё больше, но вдруг Андрею захотелось дать щелбан по носу ближайшему зверю – пусть он живет ещё тысячу лет, но разве стоит это время хотя бы одной сегодняшней минуты? Вера уже ждала его у театра.

Андрей издалека увидел её и побежал навстречу, а она стояла и смотрела, и Андрей вдруг остановился, застыл, не сводя с неё глаз, потому что не знал, действительно ли это Вера, – в его воображении ещё жила девушка с одуванчиковым венком на белой головке, а стояла напротив и улыбалась ему высокая и стройная девушка, наверное, самая красивая во Львове. Таких он ещё не видел в жизни.

Андрей перешёл улицу нерешительно, даже робко, а она стояла, протягивала к нему руки и радостно улыбалась.

Андрей также протянул руку, но Вера вдруг прижалась щекой к его груди, и у Андрея перехватило дыхание.

Он робко коснулся ладонью ее белокурых шелковистых волос. Вера подняла глаза, Андрей посмотрел в них вблизи и только теперь понял, что она совсем не изменилась, такой же золотой одуванчик, какой была и в Острожанах.

Наконец Вера отклонилась от него, положила ладони ему на плечи и начала рассматривать Андрея с интересом. Парень почувствовал себя неловко и покраснел, но Вера не сжалилась над ним, наоборот, какие-то игривые, лукавые огоньки замерцали в её глазах, и она восторженно сказала:

– Каким ты стал высоким, Андрейка! И... – Запнулась, но всё же досказала: – И красивым!

Андрей почувствовал, что нелепая, счастливая улыбка растягивает ему лицо, но не мог ничего поделать с собой, только улыбался и молчал, потом осторожно снял её руки с плеч, держал в своих огрубевших от тяжелого крестьянского труда ладонях и мог так держать целую вечность: она его любимая. Смотрел на Веру и никого и ничего не видел вокруг, потому что весь мир утонул в её зеленоватых, удивительно больших глазах.

– Поступил? – спросила Вера.

Он понял, чего она хочет, только потом, когда она переспросила, встревожившись:

– Что с институтом?

Ему сразу стало легче, потому что в этом простом вопросе было столько заботы о нём, что Андрей понял: он не чужой для Веры и, может быть, она, как и раньше, любит его.

Он сжал её руки и кивнул, потому что так и не мог произнести ни слова. Только увидев, как просияла Вера, сказал то, что говорили миллионы до него и что никогда не звучит банально, потому что именно в этих словах кроется величайшая тайна в мире:

– Я люблю тебя!

Вера счастливо засмеялась, освободила одну руку из его ладони, но вторую оставила – потянула парня за собой, и они пошли, как дети, взявшись за руки и размахивая ими.

Когда они уже ступили под портик театра, с неба упали первые капли, и пошёл дождь, как бывает только в Подкарпатье, когда облака останавливаются перед горами и сразу мокрыми прядями падают на землю.

Люди под зонтиками бежали к театру, хотя до начала спектакля оставалось ещё немало времени, а Вера с Андреем стояли, смотрели на них и думали, что все они счастливы, потому что разве может сейчас кто-то грустить на земле.

– Рассказывай, – прервала молчание Вера. – Как всё было...

Андрей взглянул на неё сверху вниз. Ничего не хотелось говорить, потому что все его заботы, которые ещё неделю назад казались самыми важными и необходимыми, теперь отодвинулись в далёкое прошлое, стали мелкими и не заслуживающими внимания. И всё же нужно было ответить. Он махнул рукой и сказал небрежно:

– Как-то прошло... Более или менее нормально... – Но сразу подумал, что должен сказать Вере всю правду, потому что будет презирать себя, и добавил, глядя ей прямо в глаза: – Честно говоря, едва прошёл. По математике чуть не провалился: сначала показалось, что всё, конец, но потом немного подумал и решил задачку...

И Филипп поступил. В лесотехнический.

– Вы оба такие умные, – сказала Вера, вздохнув, но Андрей возразил:

– Ты самая умная и... – Он смутился, но всё же закончил: – И самая красивая!

– Ого! – Она беззаботно засмеялась, но было видно, что ей приятны слова Андрея. – Ты увидишь наших актрис – вот красавицы!

Андрей вежливо промолчал, уверенный, что они не сравнятся с ней, и перевёл разговор на другое:

– А ты по-украински теперь хорошо... Совсем как местная!

Вера сразу стала серьёзной.

– Год в вашей школе и два года здесь... Но всё же, когда брали меня в студию, предупредили, что я должна работать. Я и сама знаю, что должна.

– Никак не могу поверить, что ты артистка.

– Какая же я артистка – в массовке бегаю. Сегодня увидишь в третьем действии. Мы там танцуем.

Андрей посмотрел на Веру с уважением: вот, Вера выходит на сцену в костюме и в гриме, скоро она станет знаменитой и, может, не захочет смотреть на обычного студента-политехника. Таких в городе – пруд пруди. Сколько тысяч, говорили, только в их институте...

– Тебе Пётр Андреевич передавал привет, – сказал он, потому что это напоминало об острожанских временах, когда ничто не разделяло их.

– Замечательный он человек! – Вера прижалась к Андрею, уступая дорогу мужчине и женщине под одним зонтиком. Они прошли, но девушка не отодвинулась. – А мы были на гастролях. В Тернополе и Черновцах, такие красивые города. И всегда – аншлаги!

Андрей не знал, что такое аншлаги, он только догадывался: это что-то очень важное и для театра, и для самой Веры, но постеснялся расспрашивать и важно кивнул в знак одобрения.

Вдруг Вера посмотрела на него косо и спросила то ли укоризненно, то ли озадаченно:

– Но ты же хотел быть лётчиком?

Андрей покраснел. Он не решался признаться, что не мог быть далеко от Веры. Ответил рассудительно:

– Пётр Андреевич сказал, что сейчас нужно много учиться. В наше время настоящий лётчик должен быть инженером. Реактивные самолеты начали делать, а на них неуком не полетишь!

– Не полетишь, – согласилась Вера. Ей вообще хотелось во всем соглашаться с Андреем. Она представила его в форме студента-политехника: конечно, тёмно-синий мундир с погончиками подойдет Андрею, и девушки из студии умрут от зависти.

– Где будешь жить? – спросила она чуть позже.

– Мы сейчас с Филиппом у моей тёти. Но обещают скоро дать общежитие.

– И я в общежитии. Так хорошо, по двое в комнате. Здесь недалеко, в самом центре.

– А мы на Пекарской, возле Лычаковки.

– Тебе Львов нравится?

Андрей кивнул, однако не совсем уверенно.

Город производил на него двойственное впечатление. Узкие улицы центра и каменные великаны, прижавшиеся по обе стороны к ним друг к другу, иногда угнетали его, наполняли сердце тревогой. Он чувствовал их суровую мрачность и гордость от того, что простояли века и будут стоять вечность.

В такие минуты он с умилением вспоминал их прозрачное лесное озеро и бескрайний лес вокруг. Там всё дышало и жило, наслаждалось жизнью и умирало, почувствовав вкус жизни. В лесу он мог целый день пробыть в одиночестве, а здесь человеческий водоворот окружал его.

Всё время Андрей чувствовал на себе посторонние взгляды, любопытные и равнодушные, вопросительные и раздражённые, доброжелательные и отсутствующие, он ещё не знал, что чуть позже, как и все горожане, научится растворяться в толпе, а теперь почти всё время находился в каком-то подсознательном напряжении, словно охотник, на которого вот-вот выскочит затравленный волк.

– Пошли. – Вера просунула руку ему под локоть, и они преодолели несколько высоких ступенек. Девушка прошептала что-то важному контролёру в форменном сюртуке с металлическими пуговицами, тот окинул Андрея, как показалось ему, пренебрежительным взглядом, и они прошли в просторный театральный вестибюль.

В таком большом театре Андрей был впервые. Остановился, немного ошеломлённый: блестящий паркетный пол и широкая лестница на второй этаж, высокие зеркала, а дальше, в фойе, удобные кресла вдоль стен. И празднично одетые люди: женщины в ярких платьях, мужчины в костюмах, белых рубашках с аккуратно завязанными галстуками. А он в обычной тенниске, и брюки на коленях, хоть и гладил днём, пузырятся.

Вера потянула его к входу в зал, они постояли немного в дверях, от которых вёл проход, устланный ковровой дорожкой.

Андрей удивился, увидев огромную занавесь – тяжёлую и бархатную, такой, наверное, хватило бы на два десятка занавесей для их районного Дома культуры.

Затем они рассматривали фотографии артистов. Вера называла их фамилии, а Андрей удивлялся, что она может видеть их и даже разговаривать со всеми этими народными и заслуженными, о которых он слышал даже в своем острожанском уголке.

Фотографии Веры в длинном ряду снимков ещё не было, он спросил почему, и девушка беззаботно засмеялась и объяснила, что она ещё не артистка, а студийка. Вот закончит учёбу, и если её оставят в театре...

Андрей точно знал, что оставят, он ни на секунду не сомневался в этом, особенно после того, как пожилой седой мужчина издалека улыбнулся Вере и помахал рукой. Народный такой-то, с уважением объяснила Вера, и Андрей сразу проникся к нему симпатией: народный, а здоровается первый, и если с Верой считаются даже такие люди...

Снова Андрею на мгновение стало боязно, но девушка крепко держалась за его локоть. Поймав на себе брошенный украдкой взгляд Андрея, Вера легко пожала парню руку — она была умная и сообразительная, его любимая...

Билетёр посадил их в четвёртом ряду, сказать бы, чуть ли не на углу, как-то Андрей был в Луцком театре, сидел в предпоследнем ряду на балконе, а здесь – в партере.

После первого действия Вера ушла гримироваться, и всё второе действие было для Андрея испорчено, он едва понимал, что происходит на сцене, а в антракте даже не выходил в фойе. Наконец тяжёлый занавес раздвинулся, и Андрей растерялся: столько девушек на сцене, в ярких украинских костюмах, красивых, а Веры среди них не видно.

Андрей знал, что и Вера на сцене, искал её глазами и никак не мог найти.

Девушки начали танцевать, и только тогда Андрей узнал Веру, даже перехватил её взгляд и только ему адресованную улыбку.

Сразу зал и зрители как будто перестали для него существовать, казалось, он был с Верой наедине, и сейчас она спустится со сцены, подойдёт к нему – и это ни у кого не вызовет удивления...

После спектакля Андрей дождался Веру у бокового служебного выхода.

Дождь прекратился, но каменные тротуары были ещё мокрые, и на них отсвечивали одинокие фонари. Андрей шёл рядом с Верой, глядя, как его тень то опережает, то отстает от него. Знал: Вера ждёт, что он скажет о спектакле, но не находил значимых слов, и всё же, понимая, что нужно было что-то сказать, пробормотал растерянно:

– Ты играла великолепно!

Вера взяла его за руку и спросила, как бы не к месту:

– Ты виделся с Бутурлаком?

Андрей посмотрел ей в глаза. Девушка покачала головой.

– Не надо, Андрейка. Разве это игра?

– Но ведь...

– Не надо. Как Бутурлак?

Вероятно, она была права, и Андрей согласился с ней.

– Владимир Гаврилович в командировке, – объяснил он. – Где-то в районе. Говорят, на днях вернётся.

– Он несколько раз звонил мне, обещал прийти на спектакль, но не сдержал слова.

– Работа...

– Всё равно мог прийти.

– Писал мне, что редко бывает в городе. Всё с бандами воюет.

Вера вздохнула.

– Скоро их не будет.

– А у нас в соседнем селе ещё нескольких активистов.

– На что они надеются?

– А-а... – махнул рукой Андрей. – Они нас ненавидят, им всё наше – смерть. Вот в спину и стреляют. Так, как Коршун.

– Нам в театр письма присылают. Пишут, коли советские пьесы будем играть, наплачемся.

– Пустяки. Их горстка осталась. Я так думаю: кто бессознательно в лес ушёл, давно уже оружие бросил. Эсбисты не сдаются, а у них руки в крови, некуда деться.

– Будь они неладны, – беззаботно покачала головой Вера. – Посмотри-ка, мы уже пришли. Вот наше общежитие.

Андрей робко прижал её к себе, Вера горячо дыхнула ему в лицо, но сразу вырвалась и забежала к воротам. Остановилась на лестнице, помахала Андрею, и тот ушёл, не догадываясь, что Вера стоит у самых дверей и смотрит ему вслед.

А он шёл и вспоминал то лето сорок пятого года, когда впервые увидел Веру.

II

Было это в лесном селе Острожанах на Волыни. У Веры умерла мать, и отец – полковник, дивизию которого перебрасывали на Дальний Восток, забрал дочь из детского дома и оставил здесь у бабушки.

То лето в Острожанах было тревожным. Вокруг деревни бродила бандеровская банда Коршуна. Председателю сельсовета Демчуку, лейтенанту Бутурлаку, который после ранения находился в Острожанах, стало известно, что Коршун ночью собирается напасть на деревню. Мужчин в Острожанах почти не было – они ещё не вернулись с фронта, и лейтенант Бутурлак дал согласие на то, чтобы двое подростков – Андрей и Филипп – приняли участие в обороне села.

У Андрея руки чесались на бандеровцев. Коршун был его дядей. Кроме того, парень знал, что в банде находится его двоюродный брат Гриць Жмудь, сын острожанского кулака, который сбежал с гитлеровцами.

С Жмудями у Андрея были свои счёты: после смерти матери всю войну он работал у них батраком.

И вот наступила та тревожная ночь.

Бандеровцы вышли из леса, когда небо уже начало седеть и в последний раз неуверенно пискнул филин. Постояли немного на опушке, затем трое, разобщившись, двинулись к селу, а двое остались в кустах.

Бутурлак выругался: Коршун оказался осторожнее, чем он думал, и решил начать с разведки боем.

Когда трое подошли к канаве, которая делила луг пополам, двинулись к селу и те двое, что остались.

«Наверное, Коршун и Гриць», – подумал Андрей.

Лейтенант повел пулемётом, ища цель. Хорошо, что Коршун не остался на опушке. Теперь можно будет отрезать им отступление в лес.

Главное, чтобы у защитников села выдержали нервы, чтобы подпустили бандеровцев к самым домам.

Перейдя ручей, трое рассеялись ещё больше, и это свидетельствовало о сообразительности врага. Коршун действовал правильно и страховал себя от неожиданностей.

Когда трое приближались уже к домам, двое только перешли ручей.

Андрей, который лежал рядом с лейтенантом, услышал, как тот тихо сказал:

– Жаль, что они так разошлись...

Из амбара раздалась автоматная очередь: первым открыл огонь «ястребок» Вербицкий и сделал это вовремя, потому что одному из бандеровцев оставалось всего несколько шагов до сарая на соседней усадьбе.

Двое, которые только что преодолели ручей, остановились. Бутурлак выпустил по ним очередь, но не попал, потому что те побежали обратно к канаве, ещё несколько шагов – и спрячутся...

Бутурлак послал ещё одну очередь, но вдруг перед стогом дров, где он примостился, взорвалось пламя: кто-то из бандеровцев бросил гранату.

Лейтенант уткнулся лицом в дрова, пулемет замолчал. Андрей бросился к Бутурлаку, схватил его за плечи.

Бутурлак открыл глаза, прошептал:

– Кажется, меня оглушило... Помоги Вербицкому!

Андрей побежал к сараю, где засел «ястребок».

Вербицкий сразу понял тактику лейтенанта: отрезать бандеровцев от леса. Сразив первого, он спрыгнул с чердака сарая и увидел директора школы Ротача, который бежал из соседнего двора, стреляя на ходу.

– Вперёд, – закричал Вербицкий, – ведь те двое бандеровцев уже в селе!

Перепрыгнул через забор и увидел, как взорвалась граната во дворе, из которого стрелял Бутурлак. Пулемёт сразу замолчал.

Во двор метнулась чёрная тень. Вербицкий хотел прошить её автоматной очередью, но не успел: сухо хлопнул одиночный выстрел, странный среди автоматной трескотни, и бандеровец упал.

– Молодец, Ротач! – воскликнул Вербицкий. – Ищи третьего! Где третий?

Сразу получил ответ: застреляли из-за соседнего дома.

Что-то ударило Вербицкого в плечо и бросило на спину. Он упал, ударившись о дерево затылком, но сознание не потерял. Хотел поднять автомат, но рука не слушалась. Увидел, как Ротач юркнул к дому, что-то крикнул ему, но тот всё равно не услышал бы.

Ротач упал.

– Ну, чего же не стреляешь?! – крикнул Вербицкий отчаянно.

В это же время возле дома, из-за которого только что стреляли очередями, взорвалась граната, через несколько секунд вторая. Это Ротач решил забросать бандитов гранатами.

После третьего взрыва стрельба прекратилась, наступила тишина, и Вербицкий, шатаясь, поднялся. Сделал шаг, но голова закружилась, и он упал на руки Андрея, который как раз забежал во двор.

– Где Филипп? – спросил Вербицкий, с трудом открыв глаза. – И что с лейтенантом?

Андрей указал на соседний сарай, откуда доносились единичные выстрелы.

– Филипп там. Слышите, стреляет... А лейтенант, кажется, ранен.

– Чего же ты здесь? – В голосе Вербицкого Андрей услышал осуждающие нотки. – Помоги ему!

Повторять Андрею не было нужды. Парень бросился назад.

Лейтенант лежал, неудобно поджав под себя руки.

– Владимир Гаврилович!.. – наклонился над Бутурлаком Андрей. – Вы слышите меня?

Лейтенант открыл глаза.

– Как с бандеровцами? – спросил он.

– А расстреляли!..

– Наши?

– Вербицкий ранен.

– Где он?

– С Ротачем.

– Куда ранен?

– В плечо.

Бутурлак поднялся, посмотрел на луг.

– А те двое? – спросил он. – Сзади шли двое, один из них, видимо, Коршун... Наверное, ещё не успел далеко убежать... – Он схватил пулемёт, прихрамывая, побежал к канаве.

Андрей бросился за ним.

– Андрейка! – услышал из двора.

Оглянулся – Вера... Уже рассвело, и сразу узнал девушку.

– Ты что? – остановился на мгновение, поражённый.

– Куда ты?

– Коршун там... И Гриць с ним.

– Подожди, я с тобой.

Андрей увидел, как мимо него проскользнул Филипп. Бежал, объясняя что-то Бутурлаку и указывая на кусты, которые начинались слева под лесом.

Андрей невольно взглянул туда и заметил фигуру, которая уже почти скрылась между деревьями. Увидел, как Бутурлак упал на землю, застрелял из пулемета.

«Не попадёт с такого расстояния...» – подумал Андрей. И действительно, мужчина добежал до леса и исчез за деревьями.

Андрей пригрозил Вере кулаком, перепрыгнул через забор и побежал к Бутурлаку, но вдруг из канавы раздались выстрелы, и Филипп, который бежал к лесу, взмахнул руками и покатился.

Бутурлак дал длинную очередь, потом ещё короткую.

– Филипп! – крикнул он. – Что с тобой?

Филипп поднялся, но сразу снова упал. Андрей подбежал к нему.

– Тебя ранили?

Филипп пожал плечами, пощупал ногу, закатал штанину.

– Нет, но и ступить не могу.

– Подвернул... Это ничего...

– Как ничего? А Коршун?

– Думаешь, это Коршун?

– Потому что стрелял в меня Гриць. Я успел увидеть, он выстрелил и спрятался в лесу.

– Гриць? – Андрей оторвался от Филиппа, заметив, что Бутурлак уже почти добрался до леса. Услышал за спиной прерывистое дыхание. Оглянулся и увидел Веру.

– Я же говорил тебе... – Заметив, как она гневно посмотрела, замолчал.

– Филипп, – попросила девушка, – дай мне свой карабин.

– А как же я?.. – начал он, но протянул оружие. – На, бери...

– Я умею стрелять, – только и сказала она. Схватила карабин и побежала в лес.

– Куда? – бросился за ней Андрей, но девушка бежала, и косы били по спине.

В лесу застрелял пулемёт.

Через несколько секунд коротко ударили из «шмайссера» – теперь Андрей знал, что Бутурлак увидел Коршуна и преследует его.

«Но», – подумал он, – «Коршун, наверное, будет бежать к болотам. Возможно, он вместе с Грицем. Говорили, что бандиты отсиживаются там, где-то на островке. Значит, Коршун идёт напролом, за ним – Бутурлак, а лес здесь густой и заболоченный... Быстро не побежишь...»

– Вера! – крикнул он. – Подожди!

Она даже не оглянулась.

Андрей догнал её уже на опушке.

– Подожди, мы побежим туда, – потянул он её за руку. – Там тропинка и лес не такой густой.

– Но Коршун побежал прямо...

– Мы пересечём ему дорогу.

– Ты уверен?

Андрей не ответил: юркнул между кустами на тропинку, вьющуюся по опушке. Бежал, время от времени оглядываясь, и видел возбуждённое, заострённое лицо Веры. Точнее, не видел, в лесу было ещё темно, просто помнил, какими большими и гневными бывают ее глаза.

Тропинка вывела их к молодому сосновому лесу.

Они обогнули его, поднялись на холмик, за которым начинался лиственный лес, – здесь росли берёзы, ольхи, осины, дубы, – все перемешалось, образовав непроходимые заросли. Деревья и кусты прижались вплотную к тропе, и ветки больно хлестали их лица.

Андрей едва замедлил бег, решив, что такой темп не под силу девушке, но Вера сразу начала наступать ему на пятки.

– Устал? – спросила она, и Андрей сразу ускорил бег, ровно дыша, и, казалось, мог бежать так сколько угодно.

Только один раз они услышали далёкие выстрелы, Андрей остановился, прислушался, но стрельба стихла. Подумал: а если Бутурлак догнал Коршуна и все их усилия напрасны?

Но и Коршун мог выследить лейтенанта...

Рванул вперёд так, что Вера отстала. Однако не пожаловалась, догнала, тяжело дыша. Но Андрей не пожалел её и не притормозил.

Затем они свернули с тропы на узкую просеку, пробрались сквозь густые берёзовые заросли, бежали по мокрому и тёмному ольшанику, пока наконец не добрались до старой дубовой рощи.

Андрей остановился.

– Где-то здесь, – сказал уверенно. Указал Вере на удобное место за толстым дубом. – Стань за этим деревом. А я там...

Перебежал метров пятьдесят.

Он прилип, как и девушка, к шелестящему стволу дуба. Краем глаза заметил Веру: стоит, держа наготове карабин, – неужели это её он видел в золотом венке?

Андрей не успел вспомнить, какой была тогда девушка, потому что услышал хруст ветки: человек шёл, не выбирая дороги, лез напролом через подлесок.

Андрей сделал знак Вере затаиться, а сам, согнувшись, перебежал немного левее, куда должен был выйти мужчина.

Выглянул из-за дерева и увидел Коршуна.

Тот шёл, покачиваясь и тяжело дыша, без пиджака и плаща, расстегнув ворот рубашки, – красный и потный. Иногда оглядывался и держал автомат наготове.

Когда он приблизился, Андрей выстрелил над его головой.

– Стой! – крикнул он. – Бросай оружие!

Вышел из-за дуба, дал ещё очередь, и Коршун бросил автомат.

Стоял, уставившись на парня. Наконец узнал и улыбнулся.

– Ты, Андрей? – Наклонился, чтобы поднять «шмайсер».

– Не двигаться! – приказал Андрей, но Коршун не послушался.

Вдруг раздался короткий выстрел, и Коршун схватился за руку.

Сделал шаг назад.

Андрей оглянулся: Вера всё ещё целится, и из ствола карабина идёт дымок...

– Руки вверх! – скомандовал Коршуну, однако тот не поднял, держался правой рукой за левую, и между пальцами выступала кровь.

– В кого стреляете? – воскликнул с ненавистью и бросился к автомату.

Андрей дал очередь Коршуну под ноги, и бандеровец отступил.

Подбежала Вера, схватила «шмайссер».

– Руки вверх! – повторил Андрей, и теперь Коршун понял, что с ним не шутят. Поднял руки, заложив их за голову.

– Спиной!.. Обернитесь ко мне спиной! – приказал Андрей.

Лицо Коршуна исказилось, он хотел что-то сказать, но промолчал.

Андрей быстро обыскал его, вытащил из кармана пистолет и две гранаты.

– Вера, – сказал решительно, – держи его на прицеле, а я сейчас свяжу ему руки.

– Что ты хочешь со мной сделать, Андрей? – спросил Коршун. – Мы же родственники!

Парень начал снимать с себя ремень.

– Молчи! – сказала Вера, но Коршун только бросил на неё взгляд.

– Андрей, – продолжал он, – ты не сделаешь этого, потому что сам потом будешь проклинать себя! И ты должен выслушать...

– А я уже слушаю. Где Гриць?

– Гриць? Разве я знаю, где он? Спрятался где-то... Лес большой... А нам нужно поговорить наедине. У меня есть секрет, он не для посторонних ушей...

– Нет, – возразил парень, – вы меня не подловите!

Коршун посмотрел на Веру тяжёлым взглядом.

– Хорошо, – решился он, – пусть слушает... В конюшне под яслями закопан ящик с драгоценностями. Хватит тебе и этой девчонке на всю жизнь. И мне тоже.

– Вот оно что! – удивился Андрей. – Теперь мне всё понятно!

– А если понятно, беги скорее в деревню!..

– Ого, – начал Андрей весело, – я был лучшего мнения о вас. А оказывается, вы ещё и грабитель!

Коршун рванулся к парню, но Вера дала предупредительный выстрел.

Бандеровец остановился и сказал:

– У тебя это последняя возможность выбиться из нищих в люди... – Он не закончил: в подлеске затрещали ветки, и из-за деревьев, запыхавшись, вышел Бутурлак. Андрей повернулся к нему, и в этот же момент Коршун укрылся в кустах.

Вера выстрелила, но не попала – Коршун огибал дубы и уже приближался к чаще.

«Шмайссер» в руках Андрея задрожал, парень стрелял и стрелял, а Коршун всё петлял между деревьями. Наконец упал.

Андрей подбежал, наставил автомат.

Коршун поднял здоровую руку, сжал кулак, как будто угрожал Андрею, но сразу разжал, и растопыренные пальцы с чистыми, ухоженными ногтями замертво упали на землю.

Подошли Бутурлак и Вера. Девушка всхлипывала виновато:

– Это я – мазюка... Он же мог убежать...

Бутурлак перевернул Коршуна на спину.

– Вот и конец... – хрипло сказал лейтенант. Опёрся спиной о дерево, пощупал затылок. Пожаловался: – Всё же немного оглушило меня, и Коршуну удалось оторваться... Однако я не видел, как вы опередили меня...

– А мы по прямой, – объяснила Вера, – Андрей здесь все тропы знает.

– Мы отрезали ему отступление и встретили здесь, – добавил парень.

– Молодцы! – глаза Бутурлака смеялись. – Дорогие мои дети... – Взглянул внимательно на девушку с небрежно заплетёнными косичками, которая твёрдо держала карабин в руках, на курносого, веснушчатого, с голубыми глазами мальчишку, который уже почти перерос его. – Мои добрые друзья, – закончил он. – Возвращаемся в село, потому что там уже волнуются...

Сейчас, идя по львовским улицам, Андрей вспомнил улыбку, с которой были сказаны эти слова. На душе стало тепло, он шёл и улыбался, думал о Вере.

Неужели на свете есть лучше и красивее неё?

III

Отец Иосиф Адашинский знал, что перед ним сидит эмиссар главного руководства ОУН, однако это мало беспокоило его. Точнее, отец Иосиф немного обманывал сам себя, какой-то червячок тревоги всё же лежал под сердцем, но, в конце концов, что такое теперь главное руководство? Сидят где-то себе в Мюнхене и думают, что здесь все будут танцевать под их дудку.

Да чёрта с два! Он не настолько глуп, чтобы добровольно подставлять свою голову под удар, она ему дороже всех идей ОУН и её главаря Степана Бандеры. И пусть этот эмиссар болтает, что хочет, он, отец Иосиф, будет осторожен, как олень, а холоден и мудр, как змей.

– Да, да... – сказал он и неопределённо покачал головой. – Может, уважаемый пан хочет кофе?

Эмиссар главного руководства как раз начал рассказ о новых указаниях шефа ОУН – реплика отца Иосифа прозвучала несколько нетактично, сбила его с мысли, как-то приземлила и вернула к суровой действительности. Он пристально посмотрел на отца Иосифа – не издевается ли тот, но его преосвященство смотрел на него доброжелательно, словно именно от того, хочет ли его гость кофе или не хочет, зависело практическое воплощение идей, выдвинутых эмиссаром главного руководства.

– Его преосвященство имеет настоящий кофе? – улыбнулся он недоверчиво. – Даже у нас там он стоит баснословные деньги. Неужели большевики так щедры и продают его вам?

Отец Иосиф подумал, что этот зарубежный гость многого не знает и ему придётся здесь несладко. Хлопнул в ладоши, призывая домработницу, и мягко приказал:

– Пожалуйста, кофе нам, Фрося, и пирожных.

Эмиссар главного провода завистливо посмотрел на Фросю и невольно выпятил грудь: симпатичный чертёнок, этот чёртов поп умеет устраиваться. Пошевелился в кресле и закинул ногу на ногу. Но, увидев пятна на брюках, спрятал ноги. Привык носить красивые костюмы, сшитые у модных портных, а здесь пришлось маскироваться под бедного деревенщину, который носит одежду до тех пор, пока она не станет просвечивать, и даже тогда ещё долго думает, стоит ли покупать новую.

Эта роль была не по вкусу эмиссару главного провода. Жил в достатке, даже в роскоши: отец имел магазин в Коломые, дал сыну университетское образование, и тот оправдал его надежды. Редактировал одну из националистических газет, за что и был прислан самим Степаном Бандерой. А теперь – грязные, испачканные штаны...

Эмиссару главного провода было уже за сорок, но он хорошо сохранился. Имел торс спортсмена и подчёркивал это, туго затягиваясь ремнём, от чего его развитая грудь выпячивалась вперёд ещё больше, а плечи как будто расширялись. Даже совсем голый череп не огорчал его, от этого ещё больше увеличивался и так высокий лоб и выразительнее становились косматые брови над пронзительными глазами. Всё это должно было свидетельствовать о строгости натуры Юлиана Михайловича Штеха, его волевом характере, совершенно лишённом излишней сентиментальности. Кому она сейчас нужна – в то время, когда они ведут такую жестокую борьбу с большевиками?

Юлиан Михайлович знал, что эта борьба давно уже проиграна, с тех пор, как захромала гитлеровская лошадь, но теперь, когда американцы поссорились с союзниками, снова появились какие-то шансы, иначе он ни при каких обстоятельствах не согласился бы, рискуя жизнью, переходить границу, чтобы разворошить это гнилое болото во Львове.

Служанка принесла кофе. Юлиану Михайловичу захотелось сразу выпить, чтобы даже немного обжечь губы, но он сдержался и медленно поболтал ложечкой, размешивая сахар. Один комочек на две трети чашечки, чтобы кофе был слегка сладковатым, чтобы только приглушить его горечь, – тогда можно пить маленькими глотками, чувствуя, как постепенно исчезает усталость и кровь быстрее пульсирует.

Наконец отпил и косо посмотрел на отца Иосифа.

Этот поп не очень нравился Штеху. Бледное, вытянутое нервное лицо, тонкий нос с чувственными ноздрями, узкие губы и живые глаза. Такие нравятся женщинам, а это, по глубокому убеждению Юлиана Михайловича, было несправедливо, потому что женщина во всём должна подчиняться мужчине, а как она будет подчиняться такому вот?

Юлиан Михайлович потёр тыльной стороной ладони подбородок с ямочкой (о, эта ямочка: она так портила мужественное и волевое лицо эмиссара главного руководства, как-то смягчая его грубые черты), нахмурил косматые брови и сказал категорически:

– Главное руководство рассчитывает на вас, святой отец, потому что наша борьба священна, и церковь во всём должна способствовать ей.

Его преосвященство лёгким движением остановил Юлиана Михайловича.

– Мы делаем общее дело, и главные деятели ОУН не могут обижаться на церковь, – ответил не менее твёрдо. – Впрочем, следует учесть новые условия и некоторую, я хочу подчеркнуть это, перегруппировку сил.

– Которая всё время меняется в пользу большевиков?

Уголки губ у отца Иосифа опустились. Ответил с горечью:

– К сожалению. Но святая церковь никогда не примирится с этим. – Сплёл тонкие пальцы на груди, сжал крепко, аж побелели. Кто-кто, а он знал о связях церкви с оуновцами. Кто может подсчитать, сколько лидеров организации происходят из семей священников, где их воспитывали в духе любви и уважения к князю церкви митрополиту Андрею Шептицкому? Сам Мельник, который взял бразды правления после убийства Коновальца и возглавлял ОУН до сорокового года, когда Бандера со своими соратниками раскололи организацию, – многолетний управляющий имениями митрополита. Не говоря уже о нынешнем шефе ОУН Степане Бандере – он сын священника-униата в селе Угринов близ Калуша. Член ПУНУ Барановский – сын священника из прикарпатского села Дорогова. Личный знакомый и друг отца Иосифа капеллан легиона «Нахтигаль» член главного руководства ОУН Иван Гриньох – бывший приходской священник из Галича. А такая решительная и в то же время милая женщина Гнатковская, жена самого шефа СБ Николая Лебедя, функционерка главного руководства ОУН, – кто она? Дочь священника из Косова. А заместитель Бандеры Ленкавский? Родился в семье станиславовского греко-католического настоятеля. И всё же, подумал отец Иосиф, осторожность и ещё раз осторожность!

Отец Иосиф подсунул Штеху коробку сигаретами, зажёг сам. Спросил:

– Надеюсь, пан прибыл во Львов не ради спасительных разговоров со мной?

– Конечно. Счастлив, что его преосвященство понимает это! – иронично улыбнулся тот.

– Тогда слушаю.

Штех допил кофе.

– Может, пан желает ещё чашечку? – потянулся к кофейнику отец Иосиф, однако Штех остановил его решительным движением руки.

– Во-первых, – начал он, – его преосвященство, наверное, догадывается, что я прибыл сюда инкогнито? Только один пан знает меня, для всех остальных я Николай Дейчаковский, работник Коломыйского райпотребсоюза. Здесь в командировке, служебные дела, разные заготовки, понятно?

– Пан мог бы и не предупреждать меня.

– Должен, потому что здесь лишний раз не повредит. Далее. Мы с вами будем встречаться только в крайних случаях, когда возникнет необходимость выполнить какое-то задание.

Отец Иосиф побледнел, но сказал твёрдо:

– Извините, но вынужден сразу поставить точки над «і». Никаких ваших заданий выполнять не буду.

– Вы с ума сошли? – В тоне Штеха чувствовалась откровенная угроза, однако это не испугало отца Иосифа.

Заметил тёрпко:

– Не будем выяснять, кто из нас сумасшедший. Пан погостил у нас, и адью, – махнул рукой, – в Мюнхен. А мне жить здесь, и иметь дело с энкаведистами не желаю.

– Пан, вы чего-то испугались?

– Да, – подтвердил отец Иосиф, – можете считать, что испугался.

– А главное руководство надеялось, что святой отец возглавит движение наших верных сторонников.

– Нет. Передайте руководителям, что состояние здоровья не позволяет мне...

Штех покраснел от гнева.

– Болото! – воскликнул он. – Мы знали, что здесь вонючее болото, но чтобы такое!.. Забыть лучшие идеалы!

– Лучшие идеалы не забыты, – возразил отец Иосиф. – Вы не понимаете одного: эти идеалы можно распространять по-разному, и слово Божье здесь неоценимо. Потихоньку и вовремя сказанное, оно действует лучше, чем десяток убитых коммунистических элементов.

– Начхать! – вырвалось у Штеха. – Нам нужны действия, святой отец. Ваши слова, к тому же сказанные шёпотом, никто за границей не услышит. А мы должны доказать американцам, что здесь, на территории Украины, наша организация ещё влиятельна, что с нами нужно считаться, прошу вас!

Отец Иосиф пожал плечами.

– Если пан нуждается в совете, пожалуйста. Или, может, главари руководства хотят дать мне в руки бомбу?

Но Штех уже овладел собой.

– Налейте ещё кофе, – попросил он.

– Пан желает пирожное?

– Нет, пан не любит сладкое, – не без иронии отрезал Штех. – Пан любит горькое, в прямом и переносном смысле. Итак, его преосвященство, насколько я понял, отказывается активно сотрудничать с нами?

– Надеюсь, пан уже успел изучить некоторые советские газеты? – уклонился от прямого ответа отец Иосиф. – В сёлах создаются колхозы, во Львове большевики, прошу вас, строят заводы, скоро здесь от рабочих прохода не будет, а рабочий – это наша смерть.

– Вы правы, – согласился Штех, – но пан не учитывает зарубежную ситуацию. Самая могущественная страна мира сейчас – Соединённые Штаты, и мы должны доказать американцам, что Украина не хочет идти с большевиками. Нужны систематические акции, чтобы создать за рубежом общественное мнение. Нужно дать повод, за который могли бы ухватиться наши сторонники в правительстве Трумэна. Тогда американцы будут разговаривать с советскими совсем по-другому.

Отец Иосиф подумал, что советские власти плевали на все ультиматумы, вместе взятые. Они разгромили гитлеровскую Германию, на которую так надеялись оуновцы, теперь залечивают военные раны, и кто-кто, а его преосвященство знает, как быстро и успешно это делается. Впрочем, возражать Штеху он не стал. Промолчал, и тот продолжал:

– Мелкие акции, которые осуществляют наши боевики, выходя из лесных схронов, уже не производят впечатления. Необходимо прибегнуть к более весомым, я бы сказал, громким операциям, которые имели бы широкую огласку. Короче говоря, святой Отец, нужно составить список самых известных деятелей, которые активно работают на Советы, и уничтожить их.

– Легко сказать! – обескровленные узкие губы отца Иосифа скривились то ли в улыбке, то ли в гримасе. – Где найти исполнителей? Наши явки разгромлены, лучшие люди давно арестованы, остались единицы, на которых можем положиться.

– Однако должны быть недовольные. Следует устанавливать новые связи.

– Может, пан считает, что в госбезопасности сидят сложа руки?

– Строгая конспирация. Один держит связь только с ещё одним – и всё.

– Трудно, ох, трудно!

– Хватит, святой отец, вилять хвостом. У службы безопасности руки длинные, и если попадёте на крючок к пану Лебедю…

В глазах отца Иосифа замигали злые огоньки.

– Если уважаемый пан прибыл сюда, чтобы запугивать, он может сразу возвращаться обратно в Мюнхен. Никто не пойдёт за ним.

– Но я нуждаюсь в исполнителях, людях надёжных и фанатиках. Вы должны знать свою паству…

– Хорошо, – перебил его отец Иосиф, – я назову вам двоих. И всё.

– Только двоих? – разочарованно сказал Штех. – Я рассчитывал на большее.

– Я знаю ещё кое-кого, но пан, насколько я понял, нуждается в абсолютно надёжных людях. Без предрассудков и с твёрдой рукой…

– Кажется, вы убедили меня, святой отец. Давайте ваших двоих.

– Один – племянник куренного Коршуна. Знали такого?

– Слышал. Коршун погиб где-то на Волыни.

– Племяннику удалось спастись. Сейчас работает на новом большом заводе.

– Что вы! – обрадовался Штех. – Замечательно! Должен ликвидировать директора или главного инженера.

Отец Иосиф утвердительно наклонил голову. Да, большевистских руководителей следует уничтожать.

– Ну а кто второй? – ожидающе наклонился к его преосвященству Штех.

– Бывший сотник УПА Ярослав Доберчак. Устроился на железной дороге. Товароведом базы.

– Подходит. – Штех закурил и жадно затянулся. – Поначалу достаточно. Как с ними связаться?

– Племянника Коршуна послезавтра ждите в соборе святого Юра. Правый притвор, в четыре часа дня. Он сам подойдёт к вам. Спросит, не имеет ли честь видеть пана Габьяка? Запомнили, Габьяка? А вы скажете: не Габьяк, а Коструб. Это и будет паролем.

IV

Андрей с Филиппом немного постояли у памятника Мицкевичу, любуясь гармоничностью и изяществом его линий, – романтический памятник романтическому поэту, пересекли улицу и направились по широкой аллее, ведущей к оперному театру.

– Ну а дальше что? – напомнил о прерванном разговоре Филипп.

– Слышу, секретарь партбюро называет мою фамилию. Думаю – почему? А он: предлагаю избрать комсоргом Шамрая. Сижу и не знаю, что делать. Веришь не веришь, а растерялся. А он говорит: поднимись, Андрей, чтобы все комсомольцы увидели тебя. Поднимаюсь, а у меня колени дрожат. Стою и молчу. Мне бы отказаться – почему вдруг я? – а молчу, как будто соглашаюсь. Все подняли руки, тогда как будто проснулся, говорю, не ждал этого и не знаю, справлюсь ли. А секретарь: поможем... Вот так и выбрали...

– Почему бы и нет... – рассудительно сказал Филипп. – Почему не выбрать? В школе был комсоргом, боевой медалью награжден.

– Это в школе, а здесь, знаешь, сколько комсомольцев! Почти каждый.

– Привыкнешь.

– Но ведь страшно. Все на тебя смотрят, а придёт сессия, попробуй что-нибудь не сдать.

– Ты со всем справишься, – уверенно ответил Филипп, – я тебя знаю, всё выучишь, даже то, что не нужно.

– Точно, мне хочется учиться, – вдруг признался Андрей. – Некоторые из ребят на лекциях не очень-то и слушают, а мне всё интересно. Всё новое, не так, как в школе, – и, знаешь, даже странно становится, как будто мозг у тебя увеличивается и сам становишься умнее.

– Да, – согласился Филипп, но не совсем уверенно. – А мне математика даётся тяжело.

– Приходи в воскресенье ко мне. Пока что программы у нас одинаковые, вместе посидим.

– Приду… – обрадовался Филипп. Вдруг он остановился, схватил Андрея за руку. – Видишь? Неужели Гриць?

Они как раз перешли трамвайные пути, которые выбегали из узкой улицы и пересекали аллею. Грохоча по рельсам, подошёл старый трамвай, и люди, толпившиеся на остановке, потянулись к нему. К остановке, ускорив шаг, подходил высокий парень в голубой рубашке с закатанными выше локтей рукавами. На него и указывал Андрею Филипп.

Андрей не сразу понял, чего хочет от него Филипп. Парень в голубой рубашке уже пристроился за пожилой женщиной, которая протискивалась в трамвай, и теперь можно было видеть только его профиль.

– Гриць! – узнал его также и Андрей. – Точно, Гриць!

Парень уже взялся за поручни, и трамвай тронулся.

– Гриць! – закричал Андрей. Не услышать его было невозможно, но парень не обернулся, стоял на ступеньке, прижавшись грудью к спине пожилой женщины, а трамвай набирал скорость.

– Гриць! – крикнул ещё раз Андрей и бросился вслед за трамваем, но было уже поздно. Остановился, поражённый. Видел, как удаляется трамвай, парень в голубой рубашке оглянулся и смотрел на него: он был удивительно похож на Гриця Жмудя, но они с Филиппом могли и ошибиться.

Трамвай свернул за угол, и только тогда Андрей повернулся к Филиппу. Вид у того был такой смущённый, что Андрей не выдержал и рассмеялся.

– Он еще смеётся! – обиделся Филипп. – А я готов поклясться...

– И всё же мы, наверное, ошиблись. Видел, сначала он даже не оглянулся.

– Да видел. Но ведь такой похожий!

– Говорят, у каждого человека есть несколько двойников.

– Хочешь сказать, что сегодня мы убедились в этом?

– Почему бы и нет?

– Не верится. Когда Коршун пошёл на Острожаны, спасся только Гриць.

– Всё может быть, – неожиданно быстро согласился Андрей. – Впрочем, если это действительно Гриць, у него есть все основания прятаться.

– Ого, шёл в деревню с оружием!

– Могдобровольно сдаться и попасть под амнистию.

– Тогда зачем ему бежать от нас?

– Видимо, мы всё же ошиблись, – решил Андрей. Взглянул на часы, занервничал: – Владимир Гаврилович, видимо, уже ждёт нас.

Бутурлак действительно уже сидел на скамейке недалеко от оперного театра. Андрей думал, что увидит его в форме с погонами капитана госбезопасности, но Бутурлак был в скромном синем костюме, рубашке без галстука, верхняя пуговица расстёгнута. Шея и лицо у Владимира Гавриловича загорелые, волосы выгорели совсем, и ветерок играл ими.

Бутурлак увидел ребят ещё издалека, смотрел, как они подходят, смотрел и думал, как быстро всё растет в этом мире, – в последний раз видел их ещё мальчишками, детьми. С тех пор прошло, кажется, совсем немного времени, а к нему идут уже взрослые люди, с такими он ходил в разведку...

Улыбнулся тепло своим мыслям. Эти ребята держали оружие, будучи ещё совсем детьми, пусть судьба бережёт их, чтобы никогда больше не приходилось стрелять.

Андрей с Филиппом подходили медленно, и Бутурлак уже мог разглядеть смущённые улыбки на их лицах. Он поднялся и протянул им руки навстречу. Андрей пожал капитану руку, но не выдержал и совсем по-детски прижался к Бутурлаку. Он был на полголовы выше капитана, а форма студента-политехника делала его ещё выше и стройнее, и всё же он смущался перед Владимиром Гавриловичем, как и в острожанские времена.

Бутурлак повёл ребят в кафе на центральной улице, заказал кофе и скромную закуску. Сказал совсем просто:

– Молодцы, ребята, вышли в люди, и пусть вам везёт!

Затем он расспрашивал их об Острожанах, о Петре Андреевиче Ротаче и отце Филиппа Антоне Ивановиче, который стал председателем острожанского колхоза «Красное Полесье». Вспомнили, как сражались с Коршуном, и Андрей рассказал о сегодняшней встрече с Григорием Жмудем или парнем, очень похожим на него. Он думал, что Бутурлак скептически отнесется к его рассказу, но тот нахмурился, записал что-то в маленьком блокноте, переспросил даже, во что был одет юноша, похожий на Григория.

– Считаете, что это действительно Гриць Жмудь? – спросил его Филипп.

Бутурлак неуверенно пожал плечами: мол, он ничего не считает, но никогда не следует пренебрегать, поэтому информации ребят будет уделено должное внимание.

Андрей заметил, что Бутурлак взглянул на часы. Видимо, не хотел обидеть их, но и не мог засиживаться. Андрей отодвинул недопитую чашку.

– Мы и так отняли у вас много времени… – начал он, но Бутурлак мягко перебил его:

– Да, ребята, сегодня у меня действительно нет ни минуты свободного времени, и я должен уже прощаться. Давайте соберёмся на следующей неделе, посмотрим спектакль Веры, а потом поужинаем у меня.

Они проводили Владимира Гавриловича до трамвайной остановки, и Андрей ещё раз вспомнил, как садился в вагон парень в голубой рубашке, так странно похожий на Гриця.

V

Штех внимательно посмотрел на высокого белокурого парня в голубой рубашке, который подошёл к нему.

– Извините, вы ошиблись, – ответил так, как договаривались. – Моя фамилия Коструб.

Парень переложил из руки в руку газету, ничуть не смутившись под пытливым взглядом Штеха. Это понравилось Штеху: лучше иметь дело с волевыми людьми, нерешительные и легкомысленные сразу отпадали. Для того, что он задумал, нужны были исполнители твёрдые и жестокие, ловкие и сильные, которые бы не растерялись в трудную минуту и которых бы потом не мучили угрызения совести.

А на этого парня, кажется, можно положиться – отец Иосиф не подвёл его.

– Подожди меня у собора, – приказал Штех и, не оглядываясь, направился к большой иконе святого Николая. Поставил свечу и преклонил колено – не потому, что верил в бога, давно уже привык верить только своему разуму, интуиции и сообразительности, просто в глубине души был суеверен: в конце концов, почему бы не поставить свечу? Что такое свеча, тьфу, копеечное дело, а вдруг поможет?

Штех перекрестился и постоял немного, проникаясь молчаливой торжественностью собора.

Людей в эти предвечерние часы было мало, они передвигались бесшумно, только какая-то женщина у иконостаса бормотала молитвы. Пахло свечами и ладаном, этот запах всегда нравился Штеху, возвышал и как будто обновлял его. Он перекрестился ещё раз и вышел из собора, твёрдо веря, что фортуна не покинет его.

Гриць стоял неподалёку от металлического ограждения Митрополичьего сада.

Штех сделал парню знак, чтобы тот шёл за ним, и направился вниз к парку Костюшко. Здесь, в боковой тенистой аллее, выбрал пустую скамейку и сел посередине, хлопнув ладонью слева от себя, любил, чтобы собеседник, кем бы он ни был, другом или врагом, сидел слева, считая, что эта позиция невыгодна для нападения, – у него свободная правая рука, а это всегда даёт какое-то преимущество.

Когда Гриць устроился, Штех повернулся к нему вполоборота и спросил:

– Тебе позвонили или нашли?

– Куда должны были звонить? В общежитие?

– Кто передал приказ?

– Не знаю. Сказал, от отца Иосифа.

– Знаешь, кто я?

– Откуда же?

– Всё, что прикажу, нужно выполнять.

– Но ведь…

– Вот что, парень, ты о службе безопасности слышал?

– Почему не слышать?

– Твой дядя был куренным УПА, и ты должен знать, что мы делаем с непослушными!

– Знаю. Но кто вы и почему я должен выполнять ваши приказы?

– Пароль, который ты получил от отца Иосифа, и есть приказ. Но я не буду скрывать от тебя. Ты имеешь дело с функционером главного провода. – На всякий случай Штех не сказал, что занимает гораздо более высокую должность.

Гриць недоверчиво округлил глаза.

– Главного? – переспросил он уважительно.

– Да, парень, главного, и ради мелочей я бы не приезжал сюда.

– Так вы оттуда! – Гриць выпрямился на скамейке. Казалось, ещё секунда – и он вскочит и встанет по стойке смирно.

– Да, оттуда, и, если ты не глупый, должен понять: какая это честь – выполнять мои задания.

Гриць даже посветлел на лице: он слышал, что такое приказы главного руководства, – их выполняют только самые достойные.

– Надеюсь, что смогу быть полезным, – ответил он, сжав кулаки.

Последние годы во Львове научили Григория сдержанности, даже замкнутости, ведь ему приходилось ежедневно общаться с товарищами по бригаде, рабочими, которых он ненавидел всей душой. Всё это отразилось на характере парня: он улыбался инженерам и мастерам, пожимал руку бригадиру, но иногда среди весёлой беседы хмурился и замыкался в себе.

Товарищи уже привыкли к отшельничеству Григория, относились к нему как к немного причудливому чудаку, и это устраивало Жмудя. Правда, теперь он назывался не Грицем Жмудем. Кто-нибудь мог бы узнать о его участии в банде Коршуна, и Гриць в своё время принял самые решительные меры, чтобы навсегда откреститься от прошлого. Предпочитал придерживаться их, чтобы не выдать себя случайным словом, но сейчас следовало отвечать чётко и откровенно, потому что представитель главного руководства спросил прямо:

– Что делал после гибели дяди, да будет земля ему пухом? Славный был воин, и в нашей организации его уважали.

– Дядя хотел взять Острожаны. Это наше родное село, – объяснил Жмудь. – У них там был какой-то интерес, но нас встретили огнём, и только мне удалось спастись. Добрался до Львова, а под Львовом в Бродах жила моя тётя, вот и прибился к ней. Сестра матери. Сын у неё погиб, мой двоюродный брат Олекса Иванцив. В лесу на мину наткнулся, говорят, ничего не осталось. Я похож на Олексу, тётя и растаяла. Говорит: будешь сыном, о смерти Олексы в ЗАГС не сообщали... Ну, почему же отказываться? Документы взял и стал Олексой Иванцивым. А тетя, чтобы никто не узнал об этом, переехала в Бобрку.

– Неплохо, – прокомментировал Штех.

– Закончил во Львове ремесленное училище. Ну, а потом послали на завод.

– Олекса Иванцив… – задумчиво сказал Штех. – Но ты можешь встретиться со знакомыми или тётя кому-нибудь проболтается. Кто-то может поехать к ней, расспросить…

Гриць хитро улыбнулся.

– А я не такой глупый. Написал, что отец погиб на фронте, и это правда, у меня есть настоящая справка, а мать живёт в Залещиках на Тернопольщине. Кто будет проверять?

– Хорошо, – оценил ситуацию Штех. – Всё хорошо, и ты молодец! Хорошо придумал.

– И я считаю, хорошо, – расплылся в улыбке Гриць. – Я сирота, отец – фронтовик, погиб за Советы. Они это ценят, место в общежитии дали…

Штех выдержал паузу, подчёркивая важность того, что скажет. Доверительно положил Григорию руку на плечо – знал, какое впечатление это производит на мальчиков. Начал медленно, глядя Григорию прямо в глаза и стараясь вложить в каждое слово весомый смысл:

– Ты должен внести значительный вклад в дело нашего освободительного движения и, надеюсь, будешь гордиться тем, что выбор пал именно на тебя!

– Да, – ответил Гриць, даже не зная, о чём будет речь. Уже верил в своё высшее предназначение, кончики пальцев затекли от восторга, смотрел в тёмные, пронзительные глаза этого человека, который поверил ему и поручает то, что простому смертному не доверят никогда. Готов был выполнить все, что скажут. Думал, что придётся совершить действительно великий подвиг, однако Штех спросил его о чём-то совсем прозаичном:

– Знаешь вашего директора Высловского?

– Кто же его не знает?

Гриць представил седого невысокого мужчину, худенького, живого, с умными глазами. Ему приходилось слушать директора на собраниях – на трибуне тот казался выше, его нельзя было не слушать, он находил такие слова, которые проникали прямо в сердце, и Гриць иногда ловил себя на мысли, что верит директору, даже тогда, когда тот говорил о социалистическом соревновании и роли рабочего класса в управлении государством, о комсомольцах, которых он, Гриць Жмудь, глубоко ненавидел.

И если семена сомнения зарождаются даже у него, что говорить о других, которые слушают Высловского с открытыми ртами?

А Штех уже продолжает:

– Говорят, он имеет в городе авторитет.

– Да, – ответил Гриць уверенно. – Завод большой, Высловского все знают.

– Надо убрать его! – Штех внимательно посмотрел на Григория: как он отреагирует? – Мы выбрали тебя, парень. Сможешь?

Зрачки у Штеха расширились, и глаза потемнели, он не отводил взгляда от лица Григория и, кажется, знал всё, о чём тот думает.

Гриць сразу понял, что именно имеет в виду Штех.

– Убить? – спросил он.

– Сможешь?

– Почему нет? Псаря проклятого!

– Я был уверен в тебе.

– Они убили моих родителей и дядю. Я должен отомстить!

– Где живёт Высловский, знаешь?

– Нет.

– Садовая улица, семнадцать. Особняк в саду, нужно зайти в квартиру, выстрела никто не услышит. А если и услышат… Через дорогу почти напротив парковые ворота. Там на аллеях сразу потеряешься в толпе…

– Если он впустит меня… – нерешительно перебил Гриць.

– Высловский живёт вместе с сестрой. – Штех не обратил внимания на возражение Григория. – Не женат и детей нет. Утром сестра торгует. Примерно час, под девять-десять. Иногда выходит в парк или ездит в город. Нерегулярно.

– Но ведь утром директор на заводе.

– Я наблюдал за домом три дня, – объяснил Штех. – Даю и тебе три. Достаточно. В воскресенье выберешь час, когда сестра отлучится, и зайдёшь в квартиру.

– Я попрошу директора ознакомиться с моим рациональным предложением, – сказал Гриць. – Он уважает рабочих, должен впустить.

– Правильно. А ты – молодец!

– Пистолет при себе есть? – спросил вдруг Гриць.

– Есть.

– Дайте.

– Держи. – Штех вытащил из внутреннего кармана пиджака офицерский «вальтер».

– Где вас найти?

– Нигде, – ответил жёстко. – Явок не будет. Если вляпаешься, выпутывайся сам. В крайнем случае надо пересидеть где-то до холодов. Пока здесь не успокоятся. Тогда позвони отцу Иосифу, он скажет, что делать.

– Всё?

– Нет. В квартире Высловского оставь записку, – протянул бумажку. – Перепиши печатными буквами. – Штех откинулся на спинку скамейки. Кажется, он сказал всё. Хотя нет. Добавил угрожающе: – И помни. Мы не спускаем с тебя глаз. Знаешь, что бывает с теми, кто обманывает нас?

– У меня самого давно руки чешутся! – злорадно улыбнулся Гриць. – Пусть пан функционер не беспокоится, этому Высловскому уже не ходить по земле.

VI

В парке буйно цвели георгины. Стефану Фёдоровичу всегда становилось немного грустно, когда он смотрел на эти роскошные цветы. Они были признаком осени и предвещали замирание природы, а он любил лето с его красками. Зимой он часто простужался и кашлял, сестра Зеня заставляла его надевать толстые вязаные свитера, а ему нравились свободные пиджаки и яркие галстуки.

Сегодня Высловский проснулся поздно, когда солнце уже поднялось над деревьями. Воскресенье, поэтому можно позволить себе такую роскошь. Выглянул в окно – стоял и любовался ещё совсем зелеными деревьями, где устроилась стая шумных птиц.

Скрипнула дверь, и в комнату заглянула Зеня.

– Закрой за мной, Стефан, – попросила она. – Потому что я спешу на базар.

Высловский пожал плечами: так всегда, Зеня очень боится воров, на дверях у них два лучших английских замка, но Зеня приказала приделать ещё стальную цепочку и, прежде чем впустить посетителя, внимательно осматривала его и даже расспрашивала – кто и зачем.

– Я закрою, иди, – пообещал Стефан Фёдорович. Но Зеня всё ещё стояла в дверях, и Высловский сдался. Что-то ворча себе под нос, пошёл за сестрой в прихожую, щёлкнул обоими замками и накинул цепочку – в конце концов, какое ему дело до прихотей Зены?

Высловский посмотрел в окно. Увидел, как сестра перешла улицу и стала на автобусной остановке.

Автобусы ходили нечасто, бывало, когда не вызывал служебную машину, он ждал минут двадцать, но Зене всегда почему-то везло – и сейчас автобус подъехал, как по заказу.

Сестра, распихивая пассажиров, одна из первых оказалась в автобусе.

Стефан Фёдорович спустился на первый этаж и сел за стол. Сам был невысокого роста, а любил всё большое, масштабное, поэтому и стол занимал чуть ли не четверть кабинета, коричневый, красиво отполированный, из настоящего ореха.

Погрузился в работу, писал и писал, когда в прихожей раздался звонок.

Стефан Фёдорович недовольно оторвался от стола – и кого это чёрт принёс?

Звонок раздался еще раз, требовательный и резкий. Высловский вздохнул и пошёл открывать дверь.

...Гриць Жмудь облюбовал себе удобную позицию в парке напротив дома директора: скамейка под густыми жасминовыми кустами, тебя не видно, а ты видишь всё, и, в случае необходимости, пробравшись между жасминовыми зарослями, можно незаметно выбраться на соседнюю аллею.

Особняк Высловского небольшой, но двухэтажный. По две комнаты на этаже, определил Гриць. На первом ещё кухня и кладовая.

Домик от улицы отделял невысокий забор, который можно было даже перепрыгнуть. От незапертой калитки к крыльцу вела бетонная дорожка. Вокруг коттеджа раскидистые яблони.

Гриць видел Высловского на балконе. Заметил, как вышла его сестра с корзиной в руке, как протолкнулась в автобус. Сидел и ни о чём не думал – просто подставил лицо тёплым утренним солнечным лучам, и ему было спокойно и уютно.

Автобус тронулся, и Гриць взглянул на часы. Теперь нужно подождать четверть часа, по крайней мере минут десять, чтобы сестра директора случайно не вернулась.

Начал автоматически считать секунды. Сердце колотилось в ускоренном ритме. Гриць почувствовал, как покраснели щёки. Он приложил к ним холодные ладони и немного остудил. Затем нащупал пистолет во внутреннем кармане и направился к дому директора.

У крыльца остановился на мгновение, не то, что испугался, просто огляделся по сторонам, хотя ноги почему-то отяжелели. Ещё секунда — и он бы повернул назад, к спасительной прохладе жасминовых кустов, но взял себя в руки и ступил на крыльцо. Решительно нажал на кнопку звонка.

Прошла почти минута. Никто не открывал, и Григорию вдруг захотелось убежать. Отступил даже от двери, но вспомнил пронзительные глаза человека с голым черепом и позвонил ещё раз. Чуть ли не сразу услышал за дверью быстрые шаги и переложил в левую руку папку с бумагами.

Защёлкали замки, зазвенела цепочка, и директор открыл дверь, пренебрегая советами сестры. Вопросительно уставился на юношу, который неловко переступал с ноги на ногу, зажав под мышкой завязанную шнурками дешёвую картонную папку.

Высловский был в плохом настроении. Но юноша смотрел на него так умоляюще и смущённо, что он смягчился и спросил почти доброжелательно:

– Вы по какому делу? Слушаю.

– У меня рациональное предложение, – умоляюще сказал Гриць. – Хотел бы с вами посоветоваться.

– У меня определённые часы приёма, и вы могли узнать...

– У меня такое важное дело, что ждать неделю...

Директор посмотрел на Гриця с интересом. Отошёл, пропуская его в прихожую.

– Прошу, товарищ, – сказал совсем доброжелательно. – Как ваша фамилия?

– Иванцив. – Гриць не скрывался, потому что всё равно отступать было некуда.

– Прошу, товарищ Иванцив.

Гриць отступил на шаг, глядя, как директор, повернувшись к нему спиной, запирает дверь. Инстинктивно потянулся за пистолетом, но пиджак был застёгнут, левая рука занята портфелем, к тому же пальцы почему-то дрожали и никак не могли нащупать пуговицу.

А Высловский уже справился с замками и показывал рукой на дверь справа.

– Прошу вас, уважаемый товарищ, в кабинет.

Эти слова – «уважаемый товарищ», сказанные без какого-либо негативного подтекста, почему-то разозлили Гриця и придали ему решимости.

Он переступил порог кабинета уверенно, даже торжественно, почувствовав между лопатками приятный морозец, который возникает в минуты наибольшего напряжения.

– Что там у вас?

Гриць побледнел и отступил – директор протягивал руку и указывал на карман пиджака, где лежал пистолет. И как он мог его заметить?

Лицо Гриця вытянулось, покрылось мертвенной бледностью, он выпустил папку и пробормотал, как мальчишка, который просчитался:

– Ничего… Ничего у меня нет, и я пришёл...

– Не волнуйтесь, мой юный друг. – Директор наклонился и взял папку.

Только теперь Гриць понял, что Высловский протягивал руку к ней, а он испугался и едва не провалил всю операцию.

– Посмотрим, что вы предлагаете. – Высловский обошёл стол, развязывая шнурки на папке. – Садитесь, юноша, – указал на кожаное кресло у стола.

Гриць невольно подвинулся к креслу, но успел понять, что займёт самое неудобное положение: всё время будет сидеть перед директором, а ему нужно зайти сзади, непременно сзади, хотя бы на несколько секунд.

– А можно мне, – остановился на полпути, – на книги взглянуть?

Высловский ласково улыбнулся.

– Здесь есть на что посмотреть! – сказал с гордостью. – А я пока просмотрю ваши предложения.

Гриць повернулся к стеллажу, который возвышался за спиной директора. Краем глаза наблюдал за Высловским. Тот вытащил бумаги, начал рассматривать чертежи, низко наклонившись над столом.

Гриць подумал: а если директор сейчас спросит у него что-то, а он не сможет ответить? Недавно он узнал, что их бригадир придумал какое-то приспособление к станку, сделал вид, что это очень заинтересовало его, и попросил чертежи.

Расстегнул пуговицу пиджака, подошёл боком к столу, за спину директора.

Высловский изучал чертежи и, видимо, совсем забыл о Грице.

Иванцив взял со стеллажа книгу, полистал её, чувствуя, как колотится у него сердце. Положил книгу на место и сделал ещё шаг. Теперь оставалось ещё два шага или даже меньше.

Выждав момент, Гриць сдвинулся ещё немного, нащупал пистолет и начал вытаскивать, но директор оторвался от чертежей, оглянулся на него.

– Интересная мысль, – сказал с уважением, – и нужно применить ваше устройство.

Гриць смотрел на Высловского сбоку и не знал, что ответить. Неужели он начнёт расспрашивать? А оставалось только...

Высловский улыбнулся, и Григорию показалось, что он лукаво подмигнул ему, но, видимо, это только показалось, потому что он вернулся к столу и снова погрузился в чертежи.

Гриць осторожно вытащил пистолет, поднял его и сразу нажал на курок. Звук выстрела оглушил его, и он едва не выпустил оружие, однако успел увидеть, как пуля пробила пиджак на плече директора. Высловский медленно повернулся к нему.

Гриць отступил и загородился от директора пистолетом, держа его неудобно обеими руками перед грудью.

– Что вы?.. – глухо спросил Высловский. Он смотрел на Гриця снизу вверх, и тот увидел в его глазах боль и удивление.

– Я… я ничего… – Гриць прижался спиной к стеллажу и вдруг понял, что теперь отступать некуда: поднял оружие и выстрелил прямо в лицо директора.

Высловский зашатался и упал на стол.

Гриць стоял и тупо смотрел, как стекает кровь из разбитого черепа на полированную поверхность стола. Наконец опомнился, засунул пистолет в карман, быстро собрал чертежи, следя, чтобы не запачкать их кровью, вытащил из-под тела Высловского папку, положил чертежи и завязал шнурки. Делал это почти машинально, хотя всё время был в напряжении и прислушивался к малейшему шороху, как будто что-то могло угрожать ему в пустом доме.

Почему-то на цыпочках пробежал в прихожую. Уже взялся за замок, но вспомнил, что забыл оставить записку. Вернулся также на цыпочках, положил на стол записку так, чтобы она сразу бросалась в глаза. Уже спокойно осмотрелся, не оставил ли каких-то следов, и уверенно направился к выходу. Осторожно открыл дверь и выскользнул на крыльцо. Замки щёлкнули за ним, и Гриць посмотрел, нет ли кого-нибудь на улице.

Никого...

Пробежал по дорожке к выходу, калитка не скрипнула, и солнце ударило ему в глаза. Голова сразу почему-то закружилась, и он едва не упал, но сразу взял себя в руки и направился к парковым воротам.

– Иванцив! – услышал вдруг где-то сбоку. – Олесь!

Не остановился и шёл, сгорбившись: знал, что произошло что-то ужасное и теперь он пропал, но всё же шел, не оборачиваясь, как будто в парке было спасение.

– Олесь! – крикнули ещё раз совсем близко.

Уже нельзя было не остановиться. Оглянулся и узнал Клапчука. Улыбается и протягивает руку. Неохотно пожал её.

– От Стефана Фёдоровича? – спросил Клапчук.

Проныра проклятый, всё он знает, везде суёт свой грязный нос. Пролез в комсорги цеха, капитал себе зарабатывает!

И всё же Гриць попытался выкрутиться.

– Какого Стефана Фёдоровича? – притворился удивлённым.

– Нашего директора – Высловского.

– Разве он здесь живёт? – Знал, что не выкрутится, но надо было что-то говорить. А может, в конце концов, и минёт?

– В том домике.

Всё... Теперь все... А если и этого?.. Почувствовал холодную тяжесть оружия. Заманить куда-нибудь – и...

– Я у знакомого был... В особняке рядом... – продолжал врать, хотя знал, что всё это бесполезно. – Оказывается, директор рядом живёт...

– А я к Стефану Фёдоровичу. – Клапчук махнул портфелем и добавил многозначительно: – Он просил материалы для доклада.

– Зачем же беспокоить директора дома?

– А он сам велел прийти.

Гриць заговорщицки подмигнул Клапчуку.

– Может, позавтракаем? Я деньги получил, бутылку поставлю.

Клапчук засмеялся весело.

– Да я же не пью.

Гриць едва сдержался, чтобы не ударить в ненавистное лицо.

– Составишь мне компанию, – не отступал.

– Бывай… – помахал тот рукой.

Повернулся и ушёл, проклятый псарь.

Гриць посмотрел Клапчуку вслед. Лихорадочно обдумывал: что делать? Этот Клапчук сейчас не дозвонится до директора. Уйдёт. Через час или раньше вернётся сестра Высловского. Сразу приедет милиция. Слава богу, сегодня воскресенье, и об убийстве Высловского на заводе узнают только завтра. И завтра этот Клапчук скажет, что видел, как Олекса Иванцив крутился возле дома директора…

Значит, бежать… Бежать немедленно. Пока есть время.

Гриць быстро перебежал дорогу и потерялся в парковых аллеях.

VII

Убийство Высловского получило широкую огласку. Но не такую, на которую рассчитывал Штех.

Хоронить директора вышли почти все рабочие завода. Из уст в уста передавали содержание записки, оставленной убийцей:

«Так будет со всеми, кто сговорился с большевиками. Смерть и ещё раз смерть. Неумолимый меч ОУН достанет вас везде!»

Стояли на кладбище, сжав кулаки, сотни и сотни — суровые, сплочённые, и эта гневная молчаливая толпа была самым красноречивым ответом на бандитские угрозы.

На похоронах было много молодёжи, в частности из политехнического института, где Высловский вёл спецкурс. Подошли и Андрей с Филиппом.

– Какой подлец этот Иванцив, – говорил кто-то у них за спинами. – Втёрся в доверие и…

– Я также слышал, что Высловского убил какой-то Иванцив. – Филипп взял Андрея под руку. – Слесарь сборочного цеха Олекса Иванцив. Директор принимал его дома, а тот…

– Из-за угла они умеют.

– Но ведь своего директора!

– Такой и на отца руку поднимет.

– Говорят, в общежитии стенгазету выпускал.

– Думаешь, он один такой?

– Но нельзя всех подозревать.

– Всех нет. Но мы должны быть бдительными. Завтра у нас комсомольское собрание, будем об этом говорить.

– У нас тоже. Дадим бандитам отпор.

– На словах?

– Прикажешь за оружие браться?

– Я бы взялся!

– Так теперь Бутурлак и даст его тебе! – улыбнулся Филипп. – Сейчас не сорок пятый!

– И мы не мальчишки. Кстати, ты не провидец? Видишь?..

– Про волка речь – а он навстречу! – обрадовался Филипп, увидев Бутурлака, который искал кого-то в толпе.

– Владимир Гаврилович! – крикнул Андрей.

Бутурлак помахал ребятам рукой, подзывая.

– Так редко видимся, – сказал он невесело.

– Вы что здесь делаете? – не совсем тактично поинтересовался Филипп.

– Не знаешь разве? – дёрнул его за рукав Андрей. – Служба…

Бутурлак не возразил.

– Вы поймаете его? – спросил вдруг Филипп.

– Обязательно, – кивнул Бутурлак, не уточняя, кого именно имеет в виду Филипп. – Ему не уйти.

– Откуда этот Иванцив? – не выдержал Андрей. – Если не секрет?

Бутурлак достал из кармана фото.

– Можете посмотреть.

Андрей взглянул, и кровь отхлынула от его лица.

– Он! – воскликнул он. – Смотри, Филипп, это же Гриць!

– Какой Гриць? – не понял Бутурлак. – Олекса Иванцив, убийца Высловского.

– Гриць! Гриць Жмудь, мы же вам говорили о нём.

– Он, молодчик проклятый, – подтвердил Филипп. – Точно он.

– А не ошибаетесь?

– Нет, – упрямо покачал головой Андрей.

Бутурлак уже на что-то решился.

– Пошли, ребята, за мной.

Они вышли с кладбища на улицу, где прислонился к тротуару чёрный трофейный автомобиль, и капитан посадил в него ребят. Сам сел впереди и приказал:

– В управление.

Андрею до сих пор не приходилось ездить в таких больших и комфортабельных машинах, но он не обратил никакого внимания ни на обитые настоящей кожей сиденья, ни на множество никелированных деталей.

– Я знаю, почему он Иванцив, – сказал он, схватившись рунами за спинку переднего сиденья и перегнувшись к Бутурлаку. – У него тётя Иванцива. Сестра матери Гриця.

– Ну и ну… – не выдержал Бутурлак. – Знаешь, где она живёт?

– Почему не знать? Раньше в Бродах, а потом переехала в Бобрку. В Острожанах у неё родственники, старая Кухариха, от неё и слышал.

– А мы ищем его… – начал Бутурлак, но не закончил. – Как зовут Иванциву? Марией Петровной?

– Марией, точно. Слышал от матери Гриця. А отчество не знаю.

Машина остановилась возле областного управления государственной безопасности, и Бутурлак оставил ребят в просторном вестибюле. Сам отлучился на несколько минут. Вернулся с седым подполковником. Тот сказал что-то часовому, и Бутурлак провёл ребят на второй этаж, вероятно, в кабинет подполковника, потому что тот занял место за письменным столом, предложив Андрею и Филиппу стулья за приставным столиком.

– Меня зовут Виктор Эдуардович, – представился он, – фамилия Яхимович. О вас мне уже рассказывал Владимир Гаврилович. – Он уставился тёмными и, как показалось парню, уставшими глазами на Андрея. – Расскажите, что вы знаете об Иванциве?

Андрей смутился.

– Ну, тётя Гриця Жмудя, моего двоюродного брата. Он с куренным Коршуном шёл на Острожаны, и мы с Владимиром Гавриловичем…

– Знаю, – сказал подполковник, улыбнувшись доброжелательно. – Об этом мы знаем. Григорию Жмудю тогда удалось убежать. И вы утверждаете, что это он? – Положил перед ребятами фото.

Андрей рассмотрел внимательно.

Гриць! Конечно, повзрослел, но такие же пухлые губы и маленький шрам над правой бровью. Указал пальцем на этот шрам.

– Вот доказательство, – сказал убедительно. – Ты помнишь, Филипп, как Гриць упал в лодке и разбил лоб о деревянный штырь?

– Да, у него шрам на лбу, – подтвердил тот.

– Доказательство неопровержимое, – констатировал подполковник. – А что вы знаете о его тёте?

– Она жила в Бродах, приезжала когда-то в Острожаны, и я слышал разговор Жмудов с тётей. У неё был сын. Потом в деревне говорили, что он подорвался на мине. Ты слышал? – спросил он у Филиппа.

– Уже после войны, – ответил парень.

– Как его звали?

Андрей вопросительно посмотрел на Филиппа и покачал головой.

– Не знаю.

– Олексой?

– Не могу утверждать.

– Ну, хорошо. Откуда узнали, что Иванцива живёт в Бобрке?

– Я же говорил: в Острожанах живёт старая Кухариха, родственница Иванцивой. Она рассказывала. Ещё сказала, что муж Иванцивой погиб на войне.

Подполковник полистал какие-то бумаги в папке, лежавшей перед ним.

– Вот что, ребята, мы здесь с капитаном немного посоветуемся, а вы посидите там, – кивнул на дверь.

Бутурлак проводил их в соседнюю комнату, дал несколько журналов и вернулся к Яхимовичу.

– А мы ищем его в Тернопольской области… – развёл руками подполковник.

– Согласно информации, полученной из Бродов, Мария Петровна Иванцива в позапрошлом году уехала в Залещики. Значит, имела основания заметать следы. Гриць Жмудь, теперь это совершенно ясно, воспользовался документами её сына. На всякий случай написал, что мать живет в Залещиках. Если бы кто-то начал интересоваться ею, всегда мог оправдаться: мол, переехала в Бобрку.

– Вызывайте машину. Опергруппу в Бобрку!

– Вряд ли Жмудь там скрывается. В конце концов, мы всё равно бы вышли на Иванциву в Бобрке, и он должен это понимать.

– Опергруппу возглавите вы, капитан. Возьмите с собой Андрея Шамрая. Парень, кажется, сообразительный, пусть как родственник явится к Иванцивой и постарается выведать, где сейчас Гриць Жмудь.

VIII

Домик Марии Петровны Иванцивой стоял посреди небольшого сада.

Над крыльцом раскинулась груша, усыпанная жёлтыми крупными плодами. От крыльца к калитке вела вымощенная красным кирпичом дорожка, обсаженная сальвией. Георгины тянулись выше забора, отгораживая двор от улицы, а под окнами дома уже зацвели хризантемы.

Калитка была не заперта, и Андрей направился прямо к крыльцу, любопытно оглядываясь.

Видно, хозяйка дома имела вкус: перед крыльцом по обе стороны дорожки посадила штамбовые розы, они уже отцвели, но Андрей представил их расцветшими – действительно, красота невероятная.

Постучал в дверь, но никто не ответил. Заперто. Постучал сильнее и вдруг услышал за спиной:

– Вам кого?

Вздрогнул от неожиданности, обернулся. У крыльца полная женщина, улыбается доброжелательно.

– Я к Марии Петровне.

– Это я Мария Петровна.

– А я из Острожан. Может, слышали: Андрей Шамрай.

Женщина поправила волосы, выбившиеся из-под цветочного платка. Ответила неуверенно:

– Что-то не помню…

– Племянник Северина Романовича.

– А а… Тот мальчик, которого он взял к себе? Ну ты и вырос. – На мгновение её глаза помрачнели, и Андрей понял, что она вспомнила сына.

Она вытерла руки, засуетилась:

– Проходи, Андрейка, я сейчас ужинать тебе дам, ты какой-то истощённый…

– Да нет, спасибо.

– Не говори. – Она легко поднялась на крыльцо, открыла дверь и пошла вперёд, приказывая: – Не стесняйся, сынок, я тебе сейчас колбасу поджарю с картошкой или, может, яичницу хочешь?

«Гриця здесь нет», – подумал Андрей, хотя пока не было оснований для такого категоричного вывода. Просто эта женщина просто излучала доброжелательность и искренность, кажется, она не могла быть скрытной, потому что даже не спросила, зачем Андрей пришёл к ней и как нашёл.

     Если бы Гриць скрывался здесь, непременно бы выдала себя чем-то - взглядом или вопросом, внутренней настороженностью, а она хлопотала на кухне совершенно спокойно: усадила Андрея за стол, застелённый чистой клеенкой, спустилась в погреб, принесла полный кувшин молока, нарезала хлеб толстыми ломтями, наконец поставила перед парнем целую сковородку яичницы и только после этого присела напротив, удовлетворённо наблюдая, с каким аппетитом принялся Андрей за еду.

     Парень и в самом деле проголодался: ел быстро, время от времени поглядывая на Марию Петровну, которая уставилась в него, опёршись подбородком на ладони. В её глазах Андрей прочитал теперь любопытство и, утолив немного голод, объяснил:

     - Мы здесь в Бобрке со студентами. Самодеятельность. А я вспомнил: баба Кухариха рассказывала, что вы здесь, вот и решил...

     Это объяснение, вероятно, совсем удовлетворило Марию Петровну, потому что искренне улыбнулась и сказала с упрёком:

     - Старая тарахтелка, я же просила... - Вдруг спохватилась и не доказала, о чём именно просила бабу Кухариху, однако Андрею и так было всё понятно: не рассказывать о переезде Иванцивой в Бобрку.

     Андрей выпил стакан молока, Мария Петровна налила ещё один, и он не отказался.

     Пил теперь маленькими глоточками и думал, как нетерпелив Бутурлак: оперативная группа окружила дом Иванцивой, Бутурлак притаился у калитки за кустами, готовый в случае необходимости немедленно прийти Андрею на помощь. Ведь предполагали, что здесь может быть Гриць, и не один. Капитан дал Андрею пистолет, который оттягивал сейчас карман его пиджака.

     - А у вас хорошо, - поднялся Андрей и заглянул в комнату. Должен был осмотреть дом, хотя бы поверхностно. В погребе Гриця не было - когда Мария Петровна спускалась за молоком, Андрей заглянул туда и убедился в этом. Но ведь в доме, насколько он понял, есть ещё две комнаты.

     Мария Петровна вздохнула.

     - Я, правда, здесь одна одинёшенька. Летом Олекса наезжает, зимой сдаю комнату командировочным, а так - грустно...

     Она сказала - Олекса, значит, не сомневается, что их тайна не достигла чужих ушей, и Андрей вдруг решил пойти на риск. Сказал, пристально уставившись в женщину:

     - Для чего это вы, тётя Мария? Передо мной можно и не скрываться. Мы с Грицем двоюродные братья, и я знаю всё.

     Он не сказал, откуда узнал о Грицевой тайне, этим мог выдать себя и заронить подозрение в душу женщины, поэтому обошёл этот подводный риф довольно ловко и теперь наблюдал, какой эффект произвели его слова.

     Мария Петровна, которая как раз убирала со стола, уронила стакан, но даже не заметила, что тот разбился. Ошеломлённо уставилась в Андрея.

     - Откуда знаешь?

     - А Гриць вам ничего обо мне не говорил?

     - Говорил, что советам служишь.

     - А вы разве не служите? - Андрей знал, что Мария Петровна работает шеф-поваром местной чайной.

     У Марии Петровны на шее проступили пятна.

     - Так работы не цураюсь, - ответила.

     - А Гриць для чего на заводе работает? Кстати, здесь он сейчас? - быстро спросил Андрей.

     - Нету.

     - Правду говорите?

     Гримаса омрачила лицо Марии Петровны.

     - Ой парень, какой же ты!

     Андрей понял, что допустил бестактность и что женщина говорит правду. Попытался оправдаться:

     - Нужен Гриць мне. Где он?

     Мария Петровна посмотрела отчуждённо: видно, что-то заподозрила. Но Андрей смотрел искренне, и женщина записала:

     - Что-то с ним случилось?

     - Почему так думаете?

     - Странный был какой-то. Как будто перепуганный.

     - Когда вы виделись?

     - В воскресенье приезжал.

     - И сразу уехал?

     - Собрал вещи и уехал.

     - Он сказал куда?

     - Но ведь он просил не рассказывать.

     - Не чужой я и, может, помогу Грицю, - Андрей опустил глаза - всё же обманывал эту доверчивую женщину, однако не имел другого выхода: Гриць Жмудь мог натворить много бед.

     - Ой парень, помоги, очень тебя прошу. Что-то с ним делается, сбивает с пути его кто-то, подстрекает...

     - Как найти Гриця?

     - Он и мне не говорил, но знаю. Девушка здесь у него. В селе Ставном. Недалеко, семь километров. Хорошая девушка, и я не возражаю. Анна Климашкова, медсестрой работает.

     - К ней подался?

     - Куда же ещё? Вечером и пошел.

     - Он так и сказал, что к Анне?

     - Если бы во Львов, пошёл бы налево к автобусу. А он через переулок, там дальше дорога на Ставне.

     - Что взял с собой?

     - Деньги попросил. У меня девятьсот рублей было, всё отдала. Сала, хлеба и вещи зимние.

     - Зимние? - переспросил Андрей. - Зачем сейчас?

     - Я тоже спрашивала. Говорит, надо. Странный был какой-то.

     Андрей заглянул в комнаты, которые имели отдельные выходы в прихожую. В каждой по кровати и дивану, действительно Мария Петровна могла сдавать их постояльцам. Подумал: бедная женщина, вероятно, отдавала всё Грицю, а он...

     - Так я пошёл, тётя Мария, спасибо за ужин, - сказал.

     Мария Петровна схватила его за руку.

     - Ты же не говори никому о Грице, - горячо дышала ему в лицо, став наперекор. - Он стоит лучшего, правду тебе говорю.

     Андрей промолчал. Со временем она узнает, что сделал Гриць, и прозрение будет не из лёгких. Кроме того, ей придётся отвечать за то, что выдала Гриця за своего сына, а сделала она это из добрых чувств - Андрей был убеждён в этом. Вышел не оглядываясь. На улице было уже темно, и звёзды блестели на небе.

     - Будешь в Бобрке, заходи, - услышал с крыльца.

     Пробормотал в ответ что-то невнятное и направился к калитке.

     Бутурлак вышел из-за дерева, спросил шёпотом:

     - Ну что? Я уже начал волноваться.

     - Гриця нет. Он за семь километров в селе Ставном.

     - Это точно?

     Андрей пересказал разговор с Иванцивой, стараясь не пропустить ни одной детали.

     Бутурлак слушал внимательно, не переспрашивая.

     - Вероятно, он в Ставном, - подтвердил, - Но здесь всё же надо сделать обыск.

     - Упускаем время.

     - И то правда. Тогда сделаем так: здесь останутся местные ребята. Если Иванцива солгала и Гриць скрывается у неё, ему не ускользнуть. А сами в Ставное.

     Дом Климашко, один из лучших в Ставном, стоял сразу за церковью. К леваде тянулся огород, засаженный картофелем, за рекой начинался лес.

     Двое автоматчиков заняли позиции за огородом, еще двое контролировали усадьбу по бокам. Бутурлак в сопровождении председателя сельского Совета и моложавого старшего лейтенанта, заместителя начальника районного отдела госбезопасности, прошли по двору. Немного позади держался Андрей. Сначала Бутурлак приказал ему остаться в машине, но парень посмотрел так, что капитан размяк. Действительно, после всего, сделанного Андреем, отстранить его от участия в операции было бы несправедливо.

     Председатель сельсовета требовательно постучал в окно. Изнутри отодвинули занавеску, выглянул мужчина, разглядывая.

     - Ты, Игнат? - спросил - Что случилось?

     - Открывай, уполномоченный будет ночевать.

     Это не могло вызвать никакого подозрения - дом Климашко был просторный, к тому же в центре села, и районные уполномоченные часто ночевали здесь.

     - Сейчас, только зажгу свет, - послышалось из-за окна. Занавески сдвинулись, прошло полминуты, и за окном засветилось. Чуть ли не сразу загремел засов, и хозяин открыл дверь. Стоял на пороге, держа в руке свечу.

     Бутурлак проскользнул мимо него в дом. Старший лейтенант подтолкнул Климашко в сени.

     - Где Олекса Иванцив? - спросил угрожающе. - Здесь?

     Хозяин стоял в одном белье, босой, и свеча дрожала в его руке.

     Молчал и испуганно смотрел.

     - Как-какой Иванцив? - начал запинаясь, - Н-никого и-нет!

     - Олекса Иванцив! Тот, что ходит с вашей дочерью...

     - Да они ушли... - Климашко немного пришёл в себя. Поднял свечу над головой, чтобы лучше было видно. - Смотрите, нет никого.

     - Кто дома?

     - Я с женой.

     - Проходите, - указал старший лейтенант на освещённый изнутри прямоугольник двери. Включил карманный фонарик, ощупал лучом сени.

     На скамейке ведро с водой, чуть дальше две небольшие пустые кадки. С верёвки свисают какие-то лохмотья. К стене приставлена лестница, над ней створка на чердак.

     - Стой здесь. - Старший лейтенант кивнул Андрею на входную дверь, а сам ловко полез по лестнице. Откинул створку и, как на учениях, опершись на локти, проскользнул на чердак.

     - Здесь никого, - появился в дверях Бутурлак.

     - И на чердаке пусто, - отозвался старший лейтенант.

     Он медленно спустился по лестнице.

     - Осмотрите двор, - приказал Бутурлак, - а я пока поговорю с хозяевами. Оденьтесь, - обернулся к Климашко, который переступал с ноги на ногу, - и попросите жену, чтобы встала.

     Климашкову просить не пришлось - уже стояла одетая в гостиной. Женщина лет за сорок, тучная, но ещё красивая, с большими глазами и высоким белым лбом. Климашко вернулся в комнату в штанах и рубашке, стал рядом с женой, как будто искал у неё защиты.

     Бутурлак попросил хозяев сесть, отодвинул лампу на край стола, чтобы лучше видеть, спросил прямо:

     - Был у вас позавчера Олекса Иванцив?

     Климашко искоса взглянул на жену, но она смотрела равнодушно, и он ответил:

     - С Анной он нашей... любят друг дружку... Этот Олекса. Ну и приходил...

     - Когда?

     - В воскресенье вечером.

     - Где он?

     - Да, прошу вас, я и сам не могу потрафить...

     - Где он? - повысил тон Бутурлак.

     - Ушли с Анной. Не знаем, куда подались.

     - И вы так отпустили дочь?

     - Что должны были делать? Взрослая уже. Нынче они все умные стали, что для них родители!

     - Молчи! - вдруг вмешалась жена, - Как мужа что-то заденет, - глянула глазами на Бутурлака, - то не знает, что и говорить. Они с Олексой давно уже обручиться хотели. Ну, Анна наша. А в воскресенье он приходит, вызывает Анну во двор, пошептались, дочь и говорит, что идёт с Олексой.

     - Куда?

     - Я и сама очень бы хотела узнать.

     - Так мы ни о чём не договоримся. Предупреждаю, что речь идёт о задержании опасного преступника. - Бутурлак вытащил из сумки бумаги, подсунул супругам. - Ознакомьтесь и распишитесь. За ложные показания...

     - Да знаем... -не дал ему закончить Климашко, - Да пусть пан не думает, что врём. Потому что сами не хотели отдавать Анну за этого озорника.

     - Давайте по порядку. Во сколько часов пришёл Иванцив?

     - Да поздно уже. Наверное, в полночь.

     - Поболтали они с Анной, а дальше?

     - Зашли в дом, она и говорит: «Уходим с Олексой». – «Куда?» - спрашиваем. А она: «Напишем». Мол, неприятности у Олексы. А какие могут быть неприятности, что прятаться надо? Я, значит, и подумал: или криминал какой-то, или с бандерами... Вот и вы говорите - опасный преступник! А что совершил?

     - В своё время узнаете.

     - Так вот… – Климашко аж скрежетнул зубами. – Такое надвигается на нашу голову! Ведь я хозяин, а не какой-то шут гороховый – говорю им: не делайте из меня дурака, а они своё: надо идти! Ну и идите, за юбку держать не стану.

     - Что дочь взяла с собой?

     Опять Климашко переглянулся с женой.

     - Да говори уже, - наклонила та голову.

     - Как пошли, я и увидел: ружья нет. Ружья и патронов, оно у меня висело в той комнате, - кивнул на дверь справа, - наверное, Анна через окно передала.

     - Ну, а вещи какие взяли? Продукты?

     - Окорок копчёный, сала кусок и хлеба. Всё, что было, взяли.

     - А тебе уже и жалко стало для ребёнка, - вмешалась жена, - Сала пожалел.

     - А-а... - махнул тот рукой. - Разве жалко? Лишь бы по-человечески...

     - Какие вещи взяла Анна?

     - Это жена знает. Говори, София.

     - Какие вещи, говорите? А всё, что в дорогу берут. Бельё, обувь. Зимнее пальто и одеяло.

     - Тепло еще, для чего пальто?

     - Я тоже спросила. То, говорит, такое дело: может, и до холодов придётся побыть.

     - Где?

     - Если бы знала...

     - Может, к каким-то родственникам?

     - Наши все в Ставном и Бобрке.

     Хлопнула дверь, и зашёл старший лейтенант.

     - Никого, - доложил.

     Бутурлак наклонил голову.

     - И куда же они пошли? - допытывался - В Бобрку?

     - Кажется, туда... - покосился на женщину Климашко, но ответ его прозвучал неуверенно. - Но кто же его знает...

     - А не по огородам в лес?

     Климашко заморгал, хотел что-то сказать, но жена застала его врасплох:

     - Я уж вам правду скажу. Это он, неладный, нашу дочку опутал, а она такая доверчивая и любит. Ловите же его, может, Аннушке легче станет. Я слышала, в Сарны хотели ехать. На станцию подались, а оттуда на Сарны. Я на улицу вышла, не услышали они, шепчутся, а Олекса и говорит: до Сарн доедем, а там видно будет. Тут увидел меня, осёкся.

     - До Сарн, говорите? - подал голос от дверей Андрей. - А Острожаны случайно не называл?

     - Нет, голубчик, Сарны слышала, а больше ничего.

     Бутурлак подал знак Андрею, чтобы тот не вмешивался. Он уже понял, что именно имеет в виду парень. Встал.

     - Если узнаете о местонахождении дочери и Олексы Иванцива, - сказал официально, - немедленно сообщите в органы госбезопасности.

     Во Львов вернулись на рассвете. Бутурлак отвёз Андрея в общежитие, а сам позвонил домой Яхимовичу.

     - Сейчас буду, - услышал сонный голос в трубке, - Высылай машину.

     Выслушав доклад, Виктор Эдуардович подумал немного и спросил:

     - Значит, считаете, что они решили пересидеть в лесу?

     - Куда ещё могут податься? Кто знает об острове между болот, где Гриць скрывался с Коршуном? Только местные жители, но ведь туда никто не ходит, болота чёрные, опасные, кому хочется жизнью рисковать?

     - И ружьё взяли... - наклонил голову подполковник, - Дичь там ещё водится.

     - Я так считаю: Жмудь недаром подался к Анне. Ему самому на острове не выжить. В окрестные сёла не суйся, тут тебе и конец: кто да и почему? А девушку не заподозрят. Ещё и с настоящими документами! До райцентра там километров десять, и раз в неделю за продуктами сходить можно.

     - Решили! - Подполковник похлопал ладонью по столу - Сейчас я сообщу волынским товарищам, что Гриць Жмудь, вероятно, где-то в их краях, и договорюсь о вашей операции. А вы отдыхайте до двенадцати. В тринадцать выедете с оперативной группой.

     - Мы должны взять с собой Шамрая.

     - Да. Мне бы не хотелось, чтобы вы утонули в болоте.

     - Можно найти проводника и среди местного населения, но Андрей уже в курсе дела. Я предупредил, чтобы из общежития никуда не выходил.

     - А как на это посмотрят в деканате?

     - Он парень способный, наверстает.

     - Хотите, чтобы я позвонил?

     - Кто же вам откажет?

     - Ладно. А вы - спать.

IX

     Оперативная группа прибыла в районный центр вечером. Заночевали в гостинице, и в четыре утра Бутурлак разбудил людей. «Газик» подвёз их километров за пять-шесть до островка в болотах, дальше дороги не было, и группа во главе с Андреем углубилась в лес. Шли не спеша, да, собственно, и спешить было невозможно: темнота, под сапогами хлюпает вода, приходится всё время продираться сквозь кустарники. Как находил Андрей тропу среди болот и кустарников, было известно только ему, однако шёл уверенно, лишь иногда останавливаясь для ориентировки. За ним легко, словно тени, передвигались два автоматчика - во время войны ребята служили в разведке, потом перешли в органы госбезопасности: чувствовали себя в лесу, как в собственном доме. Один из них, Валентин Соколов, высокий рыжий лейтенант, даже в темноте попадал из пистолета в подброшенную консервную банку. Стреляя из двух пистолетов, пробивал её обеими пулями. Имел исключительную реакцию - рассказывали, что когда-то эсэсовец целился ему в спину с нескольких метров, уже спускал курок, но Валентин как-то подсознательно почувствовал опасность, уклонился в сторону, пуля черкнула лишь по шинели, а Соколов, падая, сумел срезать эсэсовца автоматной очередью.

     За Соколовым шёл младший лейтенант Дмитрий Копоть, низкорослый и, на первый взгляд, коренастый, но сильный и ловкий.

     Копоть, как и Андрей, был полещуком, родился и вырос в селе к северу от Житомира, умел ходить по лесу, как волк, бесшумно и незаметно. Бутурлак знал, что на Дмитриевом счету не один десяток «языков».

     Бутурлак шёл последним. Он не взял с собой автомат, имел два пистолета, один в кобуре, второй в кармане брюк, и считал, что этого вполне достаточно. Стрелял он, правда, не так метко, как Соколов, но за двадцать метров пробивал без промаха спичечный коробок.

     Постепенно рассветало.

     Над болотами лежали пряди тумана, и Бутурлак подумал, что именно в тумане будет удобно подкрасться к острову. Спросил Андрея:

     - Далеко ещё?

     - Подходим. За теми осинами болото, ну и по болоту метров триста.

     Бутурлак остановил группу.

     - Десять минут передышки, - приказал.

     В лесу было так мокро, что негде было сесть - стояли, опёршись спинами на стволы деревьев.

     Соколов курил, по привычке прикрывая огонёк ладонью. Копоть задумчиво обкусывал крепкими зубами сочную веточку.

     - Сразу за Андреем пойдёшь ты, Валентин, - приказал Бутурлак, - Стрелять только в крайнем случае и по конечностям. Взять Жмудя живым.

     - Если он здесь... - Копоть содрал с веточки тонкую полоску коры.

     - Ты будешь прикрывать Валентина, - не обратил внимания на его слова Бутурлак, - Огонь короткими очередями над головой для устрашения.

     - Угу... - Копотю не надо было повторять.

     - А ты, Андрей, не спеши. Будем идти в тумане, с берега они нас всё равно, раньше чем за тридцать метров не увидят. А хлюпанье услышат.

     Андрей кивнул. Теперь, когда до острова осталось несколько сотен метров, чувство уверенности, что Гриць именно там и что они непременно возьмут его, растаяло, и парень подумал, какими глазами будут смотреть на него эти взрослые почтенные люди, которых он сбил с толку своими причудливыми выдумками. Не знал, да и откуда мог знать, что для задержания Григория Жмудя подняты уже сотни людей, контролируются все железные и шоссейные дороги, что фотографии Гриця есть во всех районных центрах и в большинстве сёл, и их операция является частью большой акции, которую начали Львовское и Волынское управления государственной безопасности.

     Андрей вытащил из кармана пистолет и засунул за пояс. Перехватив одобрительный взгляд Бутурлака, покраснел и отвернулся. Чтобы скрыть смущение, сделал вид, что вглядывается в туманный мрак над болотом, хотя всё равно ничего не мог увидеть.

     - Поехали, - предложил Бутурлак.

     Андрей проскочил между ветвями и перепрыгнул с кочки на кочку, неслышно и осторожно, как и приказывал капитан. Теперь от него зависела судьба всех членов группы, достаточно было ступить два-три неосторожных шага, и провалишься в трясину по горло.

     Позади остались ольховые заросли, и теперь они шли по колено в воде. Если бы не туман, Андрею было бы легче - имел несколько ориентиров на острове, но в молочном густом тумане не то, что ориентиры, кустарники терялись за десять метров, и ребятам приходилось доверять своей интуиции и орешниковой палке, которой Андрей прощупывал дорогу.

     Вода уже дошла им по пояс, Андрей знал, что теперь справа должен быть маленький островок с тремя осинами - его надо обойти и взять немного левее, чтобы в створ попали два крайних осины. Отсюда до острова сотня метров, не больше: всё время просто и просто...

X

     Тогда, три года назад, после разгрома банды Коршуна, председатель сельсовета Антон Иванович Демчук провёл их на остров. Бандеровцы устроились там неплохо: имели две палатки и довольно просторную землянку, которую зимой можно было превратить в схрон. Антон Иванович сначала хотел разрушить землянку, но передумал. Зимой, когда болота замерзали и везде можно было проехать на лошадях, землянка была бы неплохим убежищем для лесников и охотников. И вот тебе, ею уже второй раз пользуется Гриць Жмудь...

     Однако это может быть плодом его фантазии...

     Даже в густом тумане Андрей увидел кусты на берегу острова. Остановился и показал товарищам. Осторожно, не хлюпая, вышли на твердое. За кустами начинался густой лиственный лес, посреди которого на поляне и оборудовали когда-то бандеровцы свою базу.

     Бутурлак приказал членам группы рассредоточиться, и они пошли редкой цепью, бесшумно, петляя между деревьев. Вдруг капитан остановился, подал знак другим, чтобы замерли. Стоял, глубоко вдыхая воздух, потом поманил Соколова, они пошептались о чём-то, и Валентин двинулся вперед сам.

     Он вернулся через несколько минут, доложил что-то капитану, и тот кивнул в знак согласия. Соколов переговорил несколькими словами с Копотем, и они взяли круто направо, чтобы окружить поляну.

     Бутурлак подозвал Андрея. Спросил шепотом, принюхиваясь:

     - Чуешь запах дыма?

     Только теперь Андрей понял, что именно вызвало тревогу капитана и почему тот посылал Соколова в разведку. Действительно, в лесу чувствовался едва слышный запах дыма, словно кто-то разложил поблизости костёр.

     - Они там, - ткнул влево пальцем Бутурлак, - Валентин видел Анну Климашко, что-то варит на костре. Жмудь, наверное, ещё спит или ушёл на охоту. Давай за мной, только неслышно.

     Кровь ударила Андрею в лицо. Прошептал возбуждённо:

     - Надо брать правее. Там кусты подходят чуть ли не к самой землянке.

     Бутурлак, не ответив, проскользнул к густому подлеску справа. Андрей, вытащив из-за пояса пистолет, нырнул в кусты следом.

     Густые заросли орешника позволили им приблизиться к землянке метров на пятьдесят. Теперь Бутурлак рассчитывал каждый шаг, сделав Андрею знак идти чуть ли не впритык. Последние метры до поляны проползли и наконец увидели палатку из еловых веток перед землянкой. Чуть дальше между стволами деревьев на верёвке висела какая-то одежда, а перед входом в палатку горел костёр, и девушка помешивала ложкой в подвешенном над ним котле.

     Слева от палатки к поляне подступало болото, за землянкой росло несколько молодых сосен, дальше лес отступал метров на шестьдесят.

     Бутурлак знал, что Соколов с Копотем заняли там уже позицию. Девушка сидела к нему спиной, до неё было совсем недалеко, шагов двадцать, и капитан, прошептав Андрею на ухо: «Прикроешь меня...» - пополз, как уж, к палатке.

     Он полз ловко и сразу затерялся в высокой траве, в конце концов, когда-то это было его профессией - бесшумно и ловко ползти, благодаря этому сохранил жизнь на войне, теперь снова приходилось держать экзамен.

     Девушка мешала в котелке, видимо, кулеш, судя по запаху. Она напевала что-то себе под нос, и это было хорошо, потому что не слышала шелеста травы за спиной, правда, услышать его мог разве что лесной зверь.

     Дрова в костре трещали, Бутурлак уже почувствовал тепло на лице - бросился и крепко зажал девушке ладонью рот.

     - Вот что, - наклонился над Анной, вглядываясь в полные ужаса глаза, - тихо, а то пожалеешь. Где Гриць?

     Девушка показала глазами на палатку.

     Бутурлак задумался лишь на секунду: если отпустит Анну, она поднимет шум. Но из леса к палатке уже бегут Соколов с Копотем, пусть шумит, ему нужны две-три секунды, а за это время Гриць Жмудь всё равно не успеет прийти в себя.

     - Тихо мне! - повторил угрожающе, отпустил Анну и ворвался в палатку, откуда доносился громкий храп Жмудя.

     Гриць лежал в углу палатки на постели, сделанной из еловых веток. Спал, раскинув руки, одетый в ватник.

     Бутурлак ткнул дулом пистолета Жмудя в грудь. Гриць открыл глаза и, вероятно, подумал, что это сон, потому что сразу закрыл их снова и повернулся на бок.

     - Вставай, - громко приказал Бутурлак, - хватит дурачком прикидываться!

     Гриць быстро сунул руку под пальто, которое было ему подушкой, но капитан схватил его за локоть. Сам пощупал под пальто и вытащил никелированный вальтер. Спрятал в карман.

     - Ну! - сказал грозно, - Вставай!

     Но Гриць лежал, всё ещё не веря своим глазам. Вдруг всхлипнул и стал перед Бутурлаком на колени.

     - Я ни в чём не виноват! - заревел он, - Чего вам от меня надо?

     Ломая ветви, в палатку вбежал Андрей, за ним Соколов. Не говоря ни слова, Валентин заломил Жмудю руки за спину, крепко связал, поднял за воротник, посмотрел на обезумевшее от ужаса лицо.

     - Теперь не убежишь! - воскликнул победно, - Я бы тебя!

     - Оставь, - махнул рукой Бутурлак. Подтолкнул Гриця к выходу: - А ты, Валентин, обыщи палатку.

     Только теперь Гриць узнал Андрея. Отступил назад, словно его собирались бить.

     - Ты!... - воскликнул отчаянно, - Ты выдал меня! Боже мой, какая сволочь!

     - Вот что! - Соколов поднёс к лицу Гриця кулак. – Только ещё пискни!.. Не посмотрю, что арестован. Ты - сволочь, а он - парень что надо!

     - А я ещё добавлю... - вмешался Копоть.

     - Я тебе добавлю! – погрозил ему кулаком Бутурлак, но все знали, что сделал это только для порядка, потому что нескольких хороших пинков Жмудю не помешали бы. Видимо, Гриць понял это, потому что наклонил голову и вышел из палатки.

     У костра плакала Анна. Жмудь отвернулся от неё, стоял и смотрел на болото, чёрное болото, которое сразу засосет.

     «А если?..» - мелькнула мысль, но Гриць испуганно отшатнулся и повернулся спиной к болоту. Стоял, уставившись в вытоптанную траву под ногами, ни о чём не думал.

XI

     На первом же допросе Гриць Жмудь рассказал всё. Когда конвоир вывел его, подполковник Яхимович переглянулся с Бутурлаком и сказал:

     - Ну и фрукт!

     - Жестокий, но трус, - согласился каштан.

     - Чёрт с ним, - махнул рукой Яхимович. - Что вы думаете об этом Кострубе?

     - Неужели Штех?

     - Думаю, да.

     - Но ведь есть сведения: Штех в Станиславской области.

     - Был, - уточнил Яхимович. - В Закарпатье перешёл границу, потом его видели в Яремче и Коломые. Дальше след теряется. Я так и думал, что он во Львове, город большой и потеряться легко. Да и внешность Штеха такая, как описывает Жмудь: лохматые брови, голый череп и ямочка на подбородке.

     - Примечательная внешность.

     - Всё сходится, - кивнул подполковник, - Штеха забросили в Советский Союз для организации террористических актов. Высловский стал первым. Если не возьмём Штеха в ближайшее время, он может натворить много бед.

     - Единственное, что у нас есть, нить к Иосифу Адашинскому. Тот, кто послал Жмудя к Штеху, действовал именно по его поручению.

     - Не доказательство, - покачал головой Яхимович, - отец Иосиф скажет: провокация, и опровергнуть это почти невозможно.

     - Установить надзор за попом...

     - Всё это правильно, но предположите, что он таки не имеет никакого отношения к делу.

     - От его имени пришли к Жмудю.

     - Штех мог знать о связях семьи Жмудя с Адашинским и использовать этот факт. Честно говоря, не верю я в это, почти уверен, что отец Иосиф связан со Штехом, но только почти, не полностью. А нам надо вести игру беспроигрышную.

     Бутурлак задумался.

     - А если искусственно ускорить развитие событий? - предложил.

     - Заставить Штеха активизироваться? Да как? К тому же опасно...

     - Я имею в виду другое. Представьте, что Жмудь позвонит Адашинскому и попросит помощи. О том, что арестован, знаем только мы, и такой звонок вполне вероятен. Жмудь предложит Адашинскому передать Кострубу, попавшему в затруднительное положение. Мол, нашёл приют у товарища, однако теперь к тому приезжают родственники, надо куда-то перебираться, а у него ни связей, ни денег. Во-первых, узнаем, причастен ли к этому делу Адашинский. Если Штех лишь воспользовался его именем, он пошлёт Жмудя к чёрту, и мы должны искать другие каналы выхода на Штеха. Во-вторых, если святой отец действительно связал Штеха со Жмудем, он перепугается; это же не шутка - убийство, о котором гудит весь город, и неизвестно, что скажет Жмудь, если окажется в госбезопасности. Я убеждён: Адашинский приложит все усилия, чтобы найти Штеха и как-то уладить дело со Жмудем. А через попа выйдем на Штеха и мы.

     Подполковник слушал Бутурлака, не перебивая. Постукивал карандашом по столу и смотрел куда-то в сторону. Когда капитан закончил, сказал взволнованно:

     - Дельная идея, и я всецело поддерживаю её. Полагаю, что начальник управления согласится с нами. Но давайте подумаем: мы сможем выйти на Штеха в случае, когда с ним будет связываться Адашинский. А если нет? Дальше. Предположим, попу удастся незаметно сообщить Штеху. В таком случае вероятнее всего, что на связь со Жмудем Штех сам не пойдёт, а пошлет кого-то из тех, кому доверяет...

     - И через него потянется нить к эмиссару главного провода.

     - Возможно и такое. Но не исключено, что Штех будет пытаться убрать Жмудя как нежелательного свидетеля. Тогда у него сразу решатся все проблемы: не надо морочить голову с устройством Жмудя, а устраивать его надо надёжно, ведь понимают, что мы не спим и разыскиваем убийцу Высловского. Они назовут Жмудю место встречи и пошлют исполнителя...

     - Но Жмудь может сам выбрать место встречи и продиктовать свои условия.

     - На которые Штех должен согласиться. - Яхимович снял телефонную трубку и попросил приёма у начальника управления. Вернувшись через четверть часа, сообщил:

     - Начальство даёт согласие. Под нашу персональную ответственность.

     - У меня предчувствие, что всё будет хорошо, - вздохнул с облегчением Бутурлак.

     - Ещё одно, - хитро прищурился Яхимович, - Участники операции по задержанию Жмудя представлены к правительственным наградам.

     - За Андрея рад, - тихо ответил Бутурлак, - но считаю, что лично я не заслужил этого. Пока гуляет Штех...

     - Прикажите привести сюда Жмудя, - попросил Яхимович, - может, он споёт такое...

     - Он пойдёт на всё, чтобы хоть как-то смягчить свою вину.

     - Я тоже убеждён в этом.

     Гриць, узнав, чего от него требуют, сразу согласился на все условия.

     - Только прошу вас, - лепетал, доверчиво глядя в глаза подполковника, - я сделаю всё, пан так учёно придумали, и этот негодяй Коструб теперь не убежит. Но ведь, гражданин начальник, я надеюсь на вашу милость...

     Подполковник сразу поставил точки над «і»:

     - Вас будут судить, Жмудь, и только от суда зависит мера наказания за совершённое вами преступление. Мы же представляем на рассмотрение суда все факты.

     - Поэтому, я думаю, там должны принять во внимание...

     - Возможно, - развёл руками Яхимович.

     Бутурлак рассказал Жмудю, что именно тот должен говорить Адашинскому, они прорепетировали несколько вариантов разговоров, и наконец Бутурлак набрал номер квартиры священника.

     - Слушаю, - раздался в кабинете через усилитель уверенный бас Адашинского.

     Гриць смотрел на Бутурлака испуганными глазами и молчал. «Давай!» - кивнул ему капитан, но Жмудь лишь безмолвно шевелил побелевшими губами.

     - Я вас слушаю, - повторил Адашинский нетерпеливо, и только тогда у Гриця пробудился дар речи.

     - Это, прошу вас, святой отец, звонит вам Олекса Иванцив.

     - Откуда ты? - от уверенного баса не осталось и следа: отец Иосиф явно испугался.

     - Из телефонной будки, пожалуйста. И у меня есть срочное дело к его преосвященству. Святой отец послал ко мне пана Коструба, чтобы я уладил одно дело, и я это дело уладил так, что должен временно жить у одного знакомого. Но к нему прибывают родственники, надо выезжать, а у меня ни связей, ни денег. Так прошу любезного пана передать пану Кострубу, что я жду его завтра в полдень в парке Костюшко возле кинотеатра.

     - Да, я понял тебя, сын мой... - голос отца Иосифа дрожал. - Я попробую найти пана Коструба, но прошу тебя, если он не придёт, перезвонить мне. Потому что мне нужно время.

     - Я могу находиться у приятеля ещё двое суток, - твердо ответил Жмудь, - и прошу вас...

     - Непременно, сын мой, я сделаю всё, не волнуйся, улажу твои дела.

     - Я полагаюсь на святого отца, - ответил Гриць и по знаку Бутурлака положил трубку. Обтёр рукавом пот со лба и вопросительно взглянул на капитана.

     - Хорошо, - одобрил тот, и Жмудь улыбнулся заискивающе и сладко. Бутурлак вызвал конвоира и, когда тот вывел Жмудя, победно посмотрел на Яхимовича.

     - Что скажете, Виктор Эдуардович?

     - Проклятый поп! - выругался подполковник, - В соборе проповеди произносит, о человечности и покорности разглагольствует, а сам!

     - Настоящий ученик Шептицкого. Но теперь ему не ускользнуть.

     К сожалению, надежды Бутурлака не оправдались. Отец Иосиф до обеда никуда не выходил, во второй половине дня пошёл в собор, там переговорил несколько слов со старостой, благословил верующих и пошёл в алтарь. Что делал там, работники госбезопасности не могли установить. После вечерней службы вернулся домой, никто к нему не заходил.

     Поздно вечером Яхимович собрал у себя в кабинете участников операции.

     - Что-то мы сегодня упустили, - начал он сухо. - Я уверен, что поп нашёл способ передать сообщение Штеху.

     - За всем не уследишь, - пожаловался кто-то, - Он благословляет какую-то бабушку, а она для него свой человек. - Поцеловала руку, а святой отец ей записку незаметно и сунул...

     - Возможен и такой вариант, - подтвердил подполковник без энтузиазма, - Значит, будем считать, что Адашинскому удалось предупредить Штеха. Прошу вас, капитан, докладывайте.

     Бутурлак поднялся.

     - Операция продумана до мелочей, и завтра в двенадцать часов Гриць Жмудь будет ждать Штеха возле кинотеатра в парке Костюшко. Мы учли вот что...

XII

     Гриць Жмудь в низко надвинутой на брови шляпе и чёрных очках сидел на скамейке под развесистым дубом в нескольких метрах от кинотеатра. Здесь, с тыльной стороны дома, как правило, народу было мало, и все подходы к скамейке просматривались.

     На небольшую площадку перед лавочкой выходило два окна - за одним притаился Соколов, за вторым - Копоть. Возле кассы с букетом цветов изображал нетерпеливого влюблённого капитан Бутурлак. В аллеях, ведущих к кинотеатру, сидело несколько чекистов: один читал газету, двое играли в шахматы, ещё один углубился в книжку возле детской коляски, на противоположной стороне аллеи парень что-то рассказывал девушке, нежно прижавшись к ней...

     Сеанс недавно начался, и у касс стояла небольшая очередь. Брали билеты два ученика ремесленного училища, старая женщина с внучкой, парень с книжками под мышкой.

     Бутурлак взглянул на часы: через минуту двенадцать.

     На широкую аллею, которая вела к выходу из парка, вышли двое: высокая стройная блондинка и чуть поодаль мужчина в модном габардиновом плаще. За ними хромал, опираясь на трость, дедушка в шляпе, дальше шли, взявшись за руки и оживлённо разговаривая, две девушки.

     На выходе из аллеи блондинка села на пустую скамейку. Мужчина в габардиновом плаще, не оборачиваясь, направился к кассе, ученики ремесленного училища расплатились и пошли к газетному киоску. Мужчина в плаще оглянулся по сторонам и увидел на скамейке Жмудя. Стрельнул глазом на Бутурлака, проводил взглядом учеников и, засунув руку в карман, направился к скамейке под дубом.

     Бутурлак опустил вниз букет. «Он», - подумал, - «это он, и никто другой...»

     Капитан успел хорошо разглядеть мужчину в плаще. Лет за тридцать, черноволосый, лицо волевое и мрачное.

     Прямой нос и обрубленный подбородок, глаза широко поставлены, кажется, маленькая родинка на левой щеке.

     Мужчина в плаще шёл к скамейке, но Бутурлак уже не смотрел ему вслед.

     Блондинка...

     Бутурлак мог поспорить, что мужчина в плаще и блондинка сообщники, хотя она шла немного впереди, - капитан заметил, как посмотрела она на мужчину в плаще, садясь на скамейку. Значит, она прикрывает его, точно, прикрывает, позиция у неё просто замечательная, видит всё и имеет возможность спрятаться в боковой аллее между густыми кустами таволги.

     Обратил ли внимание на блондинку лейтенант Чижов - юноша, углубившийся в книгу, машинально покачивая свободной рукой детскую коляску?

     А мужчина в габардиновом плаще уже в нескольких метрах от Жмудя...

     Он остановился возле скамейки и, наверное, что-то спросил, потому что Жмудь повернулся к нему. Мужчина в плаще выхватил из кармана пистолет, но оружие почему-то выпало у него из руки. Мужчина наклонился за ним... Блондинка вдруг поднялась, рука - в кармане жакета, и Бутурлак мог поклясться, что она сжимает рукоятку пистолета.

     ... Соколов увидел мужчину в сером габардиновом плаще, когда тот повернул от кассы к Жмудю.

     - Видишь? - спросил у Копотя и поднял наган.

     - Угу... - пробормотал тот.

     Больше Соколов не сказал ничего. Да и зачем разговоры, когда обо всём договорено и каждый знает, что делать. Если бы Штех или его посланник появились с боковой аллеи, они попали бы в зону Копотя, и поэтому надлежало в случае необходимости стрелять первому. Но человек в плаще направлялся к кассе, он должен был остановиться как раз напротив Соколова, боком к нему, метрах в пяти, может, чуть ближе - отличная позиция, и лейтенант был уверен, что справится с ним.

     Мужчина не спешил, уже узнал Жмудя, но вдруг замедлил шаг и оглянулся. Солнце стояло над деревьями, оно било мужчине прямо в глаза, он уже потянулся рукой к карману своего габардинового плаща. Соколов поискал мушкой, знал, что сейчас произойдет, но имел в своем распоряжении ещё секунду, может, чуть больше, нет, вряд ли больше, потому что мужчина уже выхватил из кармана пистолет - Соколов увидел, что это был немецкий парабеллум, - и направил его прямо Жмудю в грудь.

     Соколов ещё успел решить, куда послать пулю, и выстрелил в пальцы, сжимавшие рукоятку парабеллума.

     Вероятно, посланник Штеха не успел ещё понять, что произошло, не почувствовал даже боли: стоял и смотрел на выбитый неизвестной силой из руки пистолет. А Гриць Жмудь сползает со скамейки - медленно, прикрывая ладонями голову, - за спасительную толщу дубового ствола.

     Наконец мужчина сообразил, в чём дело, и взглянул на окно, за которым стоял Соколов. Вряд ли он увидел за разбитым стеклом лейтенанта и успел по-настоящему осознать всю безнадежность своего положения, но принял правильное решение и метнулся не от окна, дальше от засады, а именно к нему, в мёртвую зону под окном, оставив парабеллум под дубом. Ему удалось спрятаться под окном, и он, прижавшись боком к стене, побежал к углу дома, надеясь найти за ним спасение. Но навстречу уже вышли двое. Мужчина в плаще понял всё, оглянулся.

     - Спокойно, - услышал, - и руки вверх!

     Поднял руки как раз тогда, когда распахнулось второе, неповреждённое окно, и из него выпрыгнул Копоть.

     Бутурлак видел, как порывисто обернулась блондинка и быстро направилась к выходу из парка.

     Чижов, бросив книжку в пустую тележку, поднялся и пошел следом. Теперь Бутурлак был уверен, что блондинку не выпустят: на улице стояли две оперативные машины...

     В семнадцать часов Бутурлак докладывал подполковнику Яхимовичу:

     - Пока ничего нового, Виктор Эдуардович. Блондинка села на Городецкой в трамвай. Вагон был полупустой, с ней вместе ехала Таня Громова. Она говорит, что блондинка в трамвае не встречалась ни с кем. Доехала до предпоследней остановки. Живет она в Хлебном переулке, четвертый дом. Одноэтажный, принадлежит гражданину Епендюку Афанасию Ефимовичу, который проживает с женой и дочерью. Установлено, что блондинка - его дочь Галина Савицкая. Диспетчер трамвайно-троллейбусного управления, вдова, муж ее погиб в сорок четвертом году. Служил в УПА. Его отряд был уничтожен во время прочесывания леса в районе Поморян армейскими частями.

     - Яблочко от яблони... - невесело улыбнулся подполковник.

     - Так вот, - наклонил голову Бутурлак, - В доме Епендюков телефона нет, следовательно, возможность контактов исключена. Может передать весточку через родителей, однако старый Епендюк ещё не возвращался с работы, а его жена не выходила из усадьбы.

     - Скоро выйдут, - заверил Яхимович, - ждут вечера, в темноте всегда удобнее. Личность раненого установили?

     - Пока молчит. Не имел документов. Только оружие. Но после встречи лицом к лицу с Савицкой язык у него развяжется.

     - Никуда ему не деться. Остынет, подумает... А с Савицкой прошу быть аккуратными.

XIII

     Галина Савицкая вышла из дома в начале седьмого. Дождалась трамвая на Городецкой, села последней. Вышла в центре и направилась к драматическому театру, шла, помахивая небольшой сумочкой, и, наверное, только Бутурлак и ещё несколько оперативных работников, которые следили за ней с разных позиций, догадывались, что в той сумочке рядом с пудрой и помадой лежит пистолет, а блондинка стреляет, наверное, не хуже, чем они, асы контрразведки.

     Шествовала по тротуару: элегантная, с высокой причёской, в цветастом шёлковом платье, плотно облегающем крутые бёдра. И мужчины оглядывались на неё...

     Спектакль в театре шёл во второй раз. Билеты были распроданы заранее, и у подъезда кипела толпа празднично одетых людей. Савицкая постояла немного, будто ждала кого-то, - до начала спектакля оставалось совсем немного, и зрители спешили занять свои места. Савицкая взглянула на часы, вытащила из сумочки билет и прошла мимо контролёра. В фойе было уже пусто, Савицкая, не останавливаясь, направилась в зал. Осмотрелась и начала пробираться к свободному месту в одиннадцатом ряду.

     Бутурлак, который делал вид, что разыскивает своё место, едва не вскрикнул: Савицкая устроилась рядом с лысым мужчиной. Тот повернулся на секунду к ней - сомнения не могло быть: блондинка встретилась со Штехом.

     Свет медленно погас. Бутурлак, пригнувшись, скрылся за бархатной шторой. Капельдинер, закрывая дверь, шикнула на него, но Бутурлак проскользнул мимо неё в фойе.

     - Где администратор? - спросил он.

     Капельдинер, удивлённо пожав плечами, показала на низенького мужчину, который, размахивая руками, выяснял отношения с человеком, едва ли не вдвое выше его. Администратор отмахнулся от Бутурлака, как от надоедливой мухи, но капитану всё же удалось прервать разговор. Узнав, с кем имеет дело, администратор засуетился.

     - Телефон и два-три места в зале, - попросил Бутурлак, - одно в ложе слева.

     Администратор провёл капитана в свою комнату.

     - С местами сложнее, но что-то сделаем, - заверил. - Приставные стулья могут быть?

     - Один стул приставите в проходе к двенадцатому ряду.

     - Сделаем, всё будет сделано. - Администратор вышел, а Бутурлак позвонил Яхимовичу. Подполковник, выслушав его, не раздумывал ни секунды.

     - Выезжаю, - ответил - Перекройте все выходы, этот Штех очень опытный и опасный.

     - Знаю, - коротко ответил Бутурлак, - В моём распоряжении Соколов и Копоть, от нас ему не убежать.

     Капитану хватило нескольких минут, чтобы дать распоряжение подчинённым. Все выходы из зала они взяли под контроль, на всякий случай перекрыли также служебный выход и выезд из внутреннего театрального двора, расставили посты вокруг всего огромного здания.

     Приехал Яхимович. Бутурлак ждал его в администраторской. Выслушав доклад, подполковник спросил:

     - А где Копоть?

     - В левой ложе возле сцены. Оттуда видит Штеха с Савицкой. Однако вряд ли во время действия будут выходить.

     - Конечно. Но могут уйти из театра после первого же акта.

     - Будем брать на улице. При выходе.

     - Кто?

     - Соколов и я.

     - Хорошо, - согласился Яхимович. - Только берегитесь. Этот Штех обладает какой-то звериной интуицией, силён и блестяще владеет оружием.

     - Что ж, - кивнул Бутурлак, - попробуем взять без шума.

     ... Штех только взглянул на Савицкую, как понял: случилось непоправимое. Умел читать в её глазах, понимал даже малейшие нюансы их выражения. Вглядывался, но в зале начало темнеть, и наконец свет погас совсем.

     - Ну? - прошептал нетерпеливо в ухо.

     - Ловушка... Там была ловушка, и Ярослава взяли.

     Штех откинулся на спинку кресла. Смотрел, как медленно раздвигается занавес, и плохо понимал, что происходит. Какой-то дом, обычный побелённый дом под крышей, вишнёвый сад и панорама села на заднике. Для чего он здесь? Взяли Ярослава Доберчака, создали ловушку, в которую мог попасть и он. Слава богу, Галина отговорила идти на встречу со Жмудем. Умница она, Галина, и любимая, лучшей женщины не знал за всю жизнь, более пылкой и умной, вероятно, нет на всём свете. Пошевелился в кресле, почувствовал тёплое Галинино плечо, прижался и спросил едва слышно:

     - А Жмудь? Гриць Жмудь там был?

     - В том и дело, что был. И они теперь осведомлены...

     Штеху стало страшно, на теле выступил пот. Если арестовали Жмудя, то в госбезопасности, наверное, знают, что связал его с Кострубом отец Иосиф Адашинский. Так вот, Гриць Жмудь позвонил его преосвященству, назначил свидание в парке, а они с Галиной проглотили наживку и чуть не попали на крючок, только счастливый случай спас его сегодня.

     «А ведь», - подумал, - «дела не такие уж и плохие. Доберчак не знает, где я квартирую. Отец Адашинский поддерживал со мной связь через Галину. Вчера прислал какого-то старика с запиской, а Галина меня не выдаст, хоть бы и мир перевернулся. Галина влюблена в меня, и я пообещал взять её с собой за границу. Да, на неё можно положиться, хотя на всякий случай надо сегодня изменить явку. Есть ещё один знакомый в городе - человек надёжный. Знает, в случае провала выдадут и его, а он служил в айнзатцкоманде, вешал и расстреливал, а большевики за это по головке не гладят.»

     Взял руку Галины, сжал осторожно и спросил:

     - А ты как?

     Савицкая поняла его сразу:

     - Проверяла, - объяснила, - Никого.

     Если Галина говорит: никого - так оно и есть. Галина хитрая и осторожная, она хитрее его самого...

     На сцене парень в полотняных штанах выяснял отношения с девушкой. Она плакала, а он хватался за голову, кому-то угрожал. Девушка была красивая, она нравилась Штеху, пытался понять, что делается на сцене, но никак не мог - эта история с Грицем Жмудем таки выбила его из колеи. Незаметно взглянул на Галину. Вот это характер: смотрит на сцену с интересом, перипетии спектакля действительно захватили её, забыла обо всём, даже о нём.

     Хотел что-то спросить, коснулся её, но Галина остановила его:

     - Поговорим в антракте, не мешай.

     А в антракте их могут взять. Подойдут, окружат, наставят дула пистолетов и поведут к выходу под испуганными и любопытными взглядами зрителей.

     Нет и нет... Такой позор не для него. Он не дастся им в руки, лучше уж смерть!

     Штех скрежетнул зубами. В конце концов, оснований для волнения пока нет, а излишняя задумчивость только вредит. Чёрт, он занервничал, как гимназист...

     В конце концов понял, что происходит на сцене. Тем более, что постановка неплохая: блестящие актёры, псари проклятые, служат большевикам, зарабатывают звания и награды. Когда ОУН придёт к власти, у них будут свои писатели и свои актёры...

     Штех переплёл пальцы, сжал больно. Размечтался, как дурак.

     Свои артисты, свои поэты, драматурги: а дудки! Там, в Мюнхене, ещё тешат себя иллюзиями, а он уже не тешит, он знает, что все их надежды - мыльный пузырь, счастливо бы засверкать отсюда пятками вместе с Галиной, а дальше...

     Он не такой глупый, чтобы когда-нибудь вернуться. Пока есть возможность, следует просто урвать и себе кусок вкусного пирога, пока американцы как-то заинтересованы в них, потому что всё больше их немощь будет выпирать сильнее - и цена будет уменьшаться.

     В антракте Штех отвёл Савицкую в угол фойе. Сели так, чтобы не обращать на себя внимание, и Штех попросил:

     - А теперь расскажи, как всё было.

     - Может, стоит уйти отсюда? - предложила.

     - Лучше со всеми. Затеряемся в толпе. Да и спектакль тебе нравится.

     - Да, - наклонила голову. - Мне нравится театр. Здесь даже запах какой-то своеобразный.

     - Уверена, что тебя не засекли?

     - Ярослав пошёл к кинотеатру, а я осталась в аллее. К тому же мы шли не вместе. А в парке людей много, за всеми не проследишь.

     - Умница! - одобрил Штех. - Ты видела, как брали Ярослава?

     - В него стреляли из окна и первым же выстрелом выбили пистолет из руки. Потом заступили дорогу...

     - Жаль. Придётся искать кого-то вместо него.

     - Это ты про акцию в консерватории?

     - Да.

     - Я пойду.

     - Ты что, с ума сошла?

     - Сам знаешь, рука у меня твёрдая.

     - Нет, тебя не пущу, - упрямо покачал головой Штех. - Пойдёт Капраль.

     - Капраль может, - согласилась. Прозвучал звонок, и Штех сказал мечтательно:

     - Так бы не думать ни о чём! Спектакль, и всё тебе... Нет ни советов, ни наших боевиков... Тишина и покой! - Он положил ладонь на Галинину руку, приласкал. - Скорее кончать тут надо, замешкались мы.

     Галина отобрала руку.

     - Тишина нам может только сниться, - ответила сухо. - Тишина для нас подобна смерти, прошу я тебя. Вот бы сейчас гранату, - обвела взглядом фойе, - швырнула бы не задумываясь.

     Штех решил, что у него тоже бы не дрогнула рука, но ведь следует прежде всего думать о себе. Галина такая ещё горячая и неопытная, и он должен сдерживать её.

     - Пошли, - встал и вежливо подал руку, - пусть пани думает не о гранатах, а об искусстве.

     - Если бы пан посмотрел здесь советскую пьесу, убедился бы, что спектакли стреляют не хуже пушек.

     Штех притянул Галину к себе, с трепетом ощутив соблазн её гибкого тела. Так всегда находил в ней что-то новое и непостижимое. Сказал нежно:

     - Скоро ты забудешь об этом, и я поведу тебя в Миланскую оперу.

     Савицкая ответила лёгким пожатием руки и затяжным взглядом. Штех не мог оторваться от её зеленоватых глаз, иначе, возможно, встретился бы взглядом с Бутурлаком, который вежливо пропустил их в дверях зала. Капитан отстал в проходе и занял место на приставном стуле в пятнадцатом ряду. Увидел, как Соколов, сидя в нескольких креслах от Штеха, переговаривается со своей соседкой: нет, говорят, девушки, с которой не смог бы познакомиться Валентин, чёрт какой-то, а не лейтенант, некоторые завидуют ему за это больше, чем за умение стрелять без промаха.

     После окончания спектакля зрители долго не отпускали актёров. Штех аплодировал также стоя, смотрел, как азартно хлопает Галина, и думал об изменчивости эмоциональной женской натуры: действительно, дай ей сейчас гранату - швырнёт на сцену, не задумываясь, а она улыбается, и глаза светятся от удовольствия.

     Занавес сдвинулся в последний раз, и они протиснулись в проход. Штех шёл за Галиной, с наслаждением вдыхая запах её духов. Наклонился к уху.

     - Я сегодня к тебе, - сказал, хотя раньше и не собирался этого делать.

     Галина кивнула едва заметно, и в это время Штех перехватил пронзительный взгляд мужчины, стоявшего в проходе справа. Мужчина сразу повернулся и двинулся - может, он смотрел на Галину, на неё всегда засматриваются мужчины, но как-то по-другому, а этот в сером костюме словно заглянул ему в душу - холодный и внимательный взгляд, а цену таким взглядам Штех знал. Он сделал ещё один или два шага, чувствуя, как похолодело у него в груди, отклонился влево, вежливо пропуская вперёд тучную женщину, оглянулся, будто разыскивая кого-то.

     Этих двух или трёх секунд Штеху хватило, чтобы сориентироваться и принять решение.

     Савицкая шла не оглядываясь, уверенная, что Штех не отстаёт от неё. Мужчина в сером костюме шёл чуть впереди неё, также не оглядываясь. Их отделяют уже несколько человек, позади медленно пробираются между рядами последние зрители, а проход к сцене свободен.

     Штех проскользнул между двумя мужчинами, невежливо оттолкнув какую-то женщину. Кто-то отступил, давая ему дорогу, - теперь ковровая дорожка устилала ему путь к оркестровой яме, а от мужчины в сером отделяла толпа. Штех выиграл у него по крайней мере десять секунд, если никто не подстраховывает того...

     Штех преодолел расстояние до барьера оркестровой ямы несколькими прыжками. Краем глаза заметил, как от боковых дверей кто-то также метнулся назад, значит, мужчину в сером костюме подстраховывали. Но Штех имел фору - не десять, секунд пять-шесть, не более, однако пяти секунд для человека решительного и ловкого бывает достаточно, чтобы запутать любого.

     Коснувшись руками барьера, Штех, не глядя, перебросил тело к оркестровой яме. Уже падая в неё, отклонился в воздухе так, чтобы не удариться о пюпитры, приземлился мягко - бросился к узкой двери, ведущей из ямы. Бежав к ней, успел определить, что открывается она на себя и имеет обычную металлическую ручку, наклонился и на ходу подхватил табуретку,на этом он проиграл секунду или полсекунды. Наклоняясь, видел, что над противоположным краем ямы уже повисла фигура преследователя, и до двери ему оставалось всего два шага, он прошмыгнул в неё, прикрыл плотно, засунув в ручку ножку от табуретки.

     Теперь имел уже не пять секунд, а значительно больше, теперь уже не должен был метаться, сразу выдавая себя, - двинулся узким переходом за кулисы, надеясь на свою решительность, сообразительность или счастливый случай.

     Рабочие сцены убирали декорацию, они равнодушно посмотрели на Штеха, видимо, привыкли к тому, что здесь бродят посторонние. Штех переступил через поваленный стул и юркнул за задник. Здесь разговаривали двое актёров. В одном из них Штех узнал того народного, который нравился Галине, прошёл мимо них, только взглянув искоса, и вышел в коридор, вдоль которого тянулись двери гримёрных. Подумал, что за коридором - служебный выход, однако не утешал себя надеждой, что удастся выскользнуть на улицу. Догадывался, что все выходы из театра заблокированы, не могут не заблокировать, потому что работники госбезопасности не дураки, и лучшее свидетельство тому - им удалось переиграть Савицкую.

     Теперь Штех это знал точно. Чёртова девка! Но сразу забыл о ней: дело же не в том, почему они обложили его, - надо думать, как выкрутиться.

     Дверь в одну из гримёрных была открыта. Штех заглянул - пусто. Перед зеркалом горит лампочка и в углу висят какие-то платья. В конце коридора кто-то зашумел. Штех уже знал, что будет делать, он неслышно шагнул в гримёрку, прикрыв за собой дверь. Слава богу, ключ торчал в двери - замок щёлкнул, и Штех провёл тыльной стороной ладони по ямочке на подбородке, как будто снимая этим прикосновением напряжённость и страх последних секунд. Сбросил пиджак, разулся, оборвав на левом ботинке шнурок, потому что не развязывался. Вытащил из кармана брюк пистолет, быстро перебрал платья - черт, все длинные, которые, наверное, носили по крайней мере в начале века. Наконец то, что надо. Тёмный жакет и юбка, немного маловаты, жакет давил в плечах, но какое это теперь имеет значение?

     Штех поискал глазами и нашёл длинную шаль, закутался так, что торчал только нос, и только теперь вспомнил, что не обут. У входа стояло несколько пар туфель на высоком каблуке, но ведь у него сорок третий размер!

     Что же делать?

     Долго раздумывать не приходилось. Штех сбросил носки, сунул босые ноги в собственные штиблеты. Схватил пистолет и, держа его наготове под шалью, выскользнул в коридор.

XIV

     Сегодня у Веры была настоящая премьера: девушке дали роль со словами. То уже не имело значения, что слов этих мало, всего три предложения, и находилась она на сцене минуты две, не больше, но ведь это - роль, в программе так и было написано: «Артистка В. Яхонтова».

     После второго действия Вера освобождалась, и Андрей ждал её у двери, ведущей из фойе за кулисы. Вдруг издалека увидел Бутурлака и удивился: Вера не предупреждала, что капитан также будет на премьере. Направился к Владимиру Гавриловичу, но тот остановил его едва заметным жестом, и Андрей понял, что Бутурлак в театре недаром. Подумал: что же могло привести сюда капитана? Но сразу забыл о нём, потому что в дверях появилась Вера.

     Андрей шагнул к ней, перехватил немного испуганный, ожидающий взгляд и сказал совершенно искренне, потому что был абсолютно убеждён в этом:

     - Ты играла замечательно, и я просто в восторге!

     Где-то в глубине души девушка также верила в это, хотя и догадывалась об истинной цене своей роли. Но ведь всегда надо с чего-то начинать. И Вера твёрдо знала, что никогда не забудет свой дебют, точнее, тот душевный подъём, с которым выходила на сцену и который окрылял её.

     Она благодарно посмотрела на Андрея и предложила:

     - Мы вместе посмотрим третье действие, а потом... Наши девушки устроили небольшой праздник по случаю премьеры, так что я приглашаю тебя. У нас в буфете...

     Андрей вспомнил, что у него почти совсем нет денег, и покраснел.

     - Неудобно... Вы там все свои...

     Видно, Вера поняла, что смущает парня, потому что объяснила:

     - У нас там всё готово. Несколько бутылок вина и пирожные. Я сказала, что ты будешь. Девушки ждут.

     - Ну, раз уж так... - несмело согласился Андрей.

     - Да, и не иначе!

     Они сидели на приставных стульях у самых дверей, и после окончания спектакля Вера провела Андрея за кулисы. Он был здесь впервые в жизни, шёл за девушкой, с любопытством оглядываясь по сторонам.

     Рабочие сцены разбирали комнату, где происходило последнее действие. Работали быстро и ловко. Вдруг из-за кулисы появился какой-то лысый мужчина в белой рубашке и тёмном костюме. Он двигался быстро, переступил через поваленный стул и, оглянувшись, исчез на противоположной стороне сцены.

     - Бродят здесь! - с осуждением взглянул ему вслед пожилой рабочий и подобрал стул. Он подозрительно взглянул на Андрея, но, узнав Веру, улыбнулся приветливо.

     - Поздравляю тебя, Верочка! И дай бог, чтобы это было хорошим началом.

     Он помахал девушке рукой и двинулся к кулисам, как вдруг из-за них выскочил Бутурлак. Чуть не натолкнулся на рабочего, обошёл его и тут заметил Андрея.

     - Лысый!.. Не видели лысого в тёмном костюме? - спросил взволнованно.

     Парень указал на задник, за которым исчез лысый, и Бутурлак метнулся туда.

     - Ловят кого-то! - покачал головой рабочий и с грохотом поставил стул.

     Андрей хотел побежать за Бутурлаком, но Вера задержала его.

     - Тебе что до того? Пошли... - потянула парня в коридор.

     Там стояли двое актёров. Увидев Веру, один из них - народный артист, Андрей знал это из программы - остановил девушку. Он похлопал её ладонью по щеке, Андрею это не понравилось, но он не осмелился ничего сказать и, вероятно, поступил правильно, потому что, когда Вера назвала его, народный пожал Андрею руку дружески и сильно, совсем по-мужски, и ладонь у него была твёрдая и крепкая, а не холёная, как думал парень.

     - Большого вам пути, Верочка! - сказал он почти торжественно, и опять Андрей проникся к нему симпатией.

     Они ещё постояли немного, наконец актёр вспомнил, что должен разгримироваться, и Вера, взяв Андрея за руку, повела его в буфет.

     В конце коридора разговаривали несколько актёров, девушка в украинском наряде и веночке с лентами шла навстречу, она остановилась и чмокнула Веру в щеку, Вера засмеялась счастливо и потянула Андрея дальше, как вдруг дверь одной из гримёрных открылась и в коридор вышла женщина в тёмном костюме, закутанная шалью.

     Женщина взглянула на Андрея с Верой, резко повернулась и пошла к выходу.

     Что-то не понравилось в ней Андрею: то ли недоброжелательный взгляд, который она метнула из-под шали, то ли какая-то неуклюжесть движений - шла широко, совсем по-мужски, Андрей невольно взглянул на её ноги и удивлённо подтолкнул Веру: женщина была обута в мужские штиблеты, один из них был развязан, и оборванный шнурок болтался по полу. К тому же та женщина почему-то без чулок, а кривые мускулистые ноги её покрыты чёрными волосами.

     Андрей пожал плечами: в конце концов, здесь, в театре, всяких насмотришься, однако Вера метнулась вслед за женщиной.

     - Простите, - крикнула, - вы взяли мою шаль!

     Женщина даже не оглянулась, и Вера, догнав её, дотронулась до плеча.

     - Простите!.. - повторила, но не закончила, потому что женщина схватила её за руку и заявила:

     - Молчи и иди рядом, если хочешь жить...

     Она притянула Веру к себе и показала из-под шали дуло пистолета. Девушка споткнулась, однако женщина удержала её и дёрнула к выходу.

     Секунду или две Андрей не мог понять, что произошло. Вдруг вспомнил Бутурлака, который юркнул за кулисы, снова взглянул на волосатые мускулистые ноги женщины, догнал её и схватил за руку.

     - Подождите... - начал, но вдруг почувствовал под пальцами железную твёрдость мышц - женщина выскользнула из его рук и бросилась вперёд.

     - Держите её! - закричал Андрей и увидел, как от группы людей в конце коридора отделилась фигура, - узнал Бутурлака, тот подводил пистолет, но почему-то медленно, или это так показалось парню...

     Женщина пригнулась, отклонилась к стенке, в её руке также сверкнул пистолет, и Андрея оглушил выстрел.

     Штех умел стрелять, попадал с такого расстояния в человека, не целясь, но Бутурлака спасло лишь то, что жакет на Штехе был узкий, он сковывал движения, начал трещать в плечах, и Штех не смог подвести руку, чтобы пробить грудь Бутурлаку с первого же выстрела.

     Капитан мог опередить его, но на мгновение замешкался: на Штеха чуть не навалился Андрей, и Бутурлак побоялся попасть в него.

     - Ложитесь! - завопил неистово.

     Но то ли выстрел Штеха заглушил его крик, то ли просто Андрей с Верой растерялись, - так или иначе, а они стояли в узком коридоре как раз за Штехом.

     Тем временем капитан должен был стрелять только в руку, чтобы выбить пистолет, - он обязан был взять Штеха живым. А тот опять подводит пистолет...

     Бутурлак уклонился в сторону и выстрелил Штеху в бедро - в ногу мог бить не колеблясь.

     Штех вздрогнул и прислонился к стенке с поднятым на уровень плеча пистолетом. Этим выстрелом Бутурлак выиграл секунду, и её хватило, чтобы бежавший сзади по коридору Соколов выбрал момент и всадил пулю в правое плечо Штеха.

     Тот разжал пальцы, и пистолет упал на пол. Инстинктивно наклонился за ним, но на Штеха одновременно навалились двое - Андрей и Соколов. Выкрутили руки назад, прижали лицом к полу.

     Бутурлак подскочил, схватил пистолет и сунул в карман. Штех поднял голову, с ненавистью плюнул на пол.

     - Собаки! - выдохнул злобно.

     - Не надо эмоций, Юлиан Михайлович, - спокойно ответил Бутурлак.

     Капитан оглянулся на актёров, которые всё ещё стояли в коридоре. «И почему они ещё здесь?» - подумал, но сразу понял: даже не успели понять, что произошло.

     - Простите, - улыбнулся неловко, - но вот пришлось испортить ваш вечер...

     Актёры расступились, и Штеха повели к выходу.

     - Куда же ты? - догнала Андрея Вера.

     Бутурлак отстранил парня.

     - Оставайся, - приказал, - и пусть наши хлопоты не омрачат вашего праздника.

Оглавление

Автор: Р. Ф. Самбук Перевод на русский: Е. Р. Сова

Под занавес

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

XI

XII

XIII

XIV