Мой дядя Коля: попытка реконструкции судьбы [Михаил Смагин] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (81) »
Михаил Смагин Мой дядя Коля: попытка реконструкции судьбы
"Здесь нет ни одной персональной судьбы — Все судьбы в единую слиты".Гвардии лейтенант Митерёв Николай Герасимович погиб 28 апреля 1943 года в районе реки Дон, Воронежская область, Давытковский район на дороге как идти из деревни Старая Хворостань на 1-е Сторожевое. С раннего детства помню его фотопортрет. Увеличенный с карточки военного времени, он один был на стене над кроватью моей бабки Марии Григорьевны Смагиной, матери Николая. Сегодня этот портрет висит у меня в домашней библиотеке, на стене, над всеми другими фотографиями, удостоенными зримо представлять вековую историю нашей семьи. Он один как иконостасный праотец возвышается над ними — родными образами живых и уже ушедших из жизни… А тогда его выразительная простота, присущая старым чёрно-белым фотографиям, завораживала меня. Отображённый на портрете взгляд глаз, при съёмке направленный прямо в объектив, постоянно был обращён ко мне в каком бы месте бабушкиной комнаты я ни находился. В моём мальчишеском восприятии этот взгляд не был ни суровым, ни строгим, и даже ни грустным, он всегда казался мне каким-то испытующим, вопрошающим о чём-то таком, что ещё не доступно было моему детскому разумению. Правильный, истинно классический овал лица, прямой нос, тонкие губы — изображённый на портрете молодой человек был без преувеличения красив, а военная форма придавала ему особую важность. Ещё бы! Молодой лейтенант: два «кубаря» в петлицах и скрещённые топорики — традиционная эмблема инженерных войск — на голове чуть сдвинутая вправо пилотка со звездой, накрахмаленный подворотничок гимнастёрки, тонкий ремень портупеи через плечо… Когда в подошедший период детского развития я спросил у бабушки Маруси, чья это фотография у неё на стене? Она ответила мне просто: "Это твой дядя Коля. Он погиб на войне". В отрочестве и юности я часто расспрашивал бабушку о дяде Коле, рассматривая немногие его фотографии довоенной поры. Ни раз держал в руках и читал его фронтовые письма, которые она хранила в сером матерчатом пакете от карманной химической грелки, оставленном каким-то бойцом проходившей через их село в декабре 41-го года нашей части. Рассказы моей бабушки — для моих внуков это, верно, прозвучит как преданья старины глубокой — для меня через долгие годы стали исходной основой моей памяти, моего знания о жизни и судьбе Николая Митерёва. Полтора десятка оставшихся его писем с фронта — вот та единственная документальная база, на которой сейчас приходится выстраивать, а точнее — выгадывать линию его недолгой персональной судьбы. Да, пожалуй, ещё пара-тройка документов, в последние годы опубликованных на сайте "Память народа", один из которых — "Именной список безвозвратных потерь…" Но может ли вообще судьба отдельного человека быть исключительно, чисто персональной, то есть зависящей только от него самого: его устремлений, воли и усилий по выстраиванию своей жизни? Думаю — нет! Наверняка — нет! В полной мере не может даже в периоды спокойного течения исторического времени, ибо человек многими узами (если не цепями!) разных личностных зависимостей связан с сообществами, в которых он живёт, с народом в целом. И уж тем более она (судьба) не могла быть персональной в прошедшем 20-м веке. В том "Русском железном веке" судьбы простых людей помимо их чаяний и надежд были слиты, расплавлены и сплавлены, в стальной слиток единой трудной и горькой судьбы русского (советского) народа, судьбы нашей родины — России. Именно такое понимание данного предмета является, как выражаются философы, мировоззренческо-методологической основой этой моей попытки реконструкции судьбы моего дяди Николая Герасимовича Митерёва, образ и жизнь которого, как теперь уже определённо понятно мне, сыграли немалую роль в моём нравственном становлении. Начну с самого начала — с рассказов бабушки Маруси. Николай был первым и единственным ребёнком в семье Герасима и Марии Митюрёвых. Родился он в 1922 году в селе Здоровец (возможно, в Здоровецких выселках, но это совсем рядом, через дорогу от Здоровца). Его отец, Герасим Митюрёв, рано умер по неизвестной мне причине, и Маруся (так по-деревенски обычно звали всех Марий) осталась вдовой с малолетним ребёнком на руках. Через несколько лет Марусю взял в жёны Иван Алексеевич Смагин, мой дед, вернувшийся в родное село после долгой военной службы сперва в царской, а потом без перерыва и в Красной армии. (Предполагаю, что это случилось вскоре после 1925 года, когда в ходе военной реформы численность РККА была сокращены с 5,5 млн. до полумиллиона человек.) Ивану Алексееву (так в русских деревнях традиционно проговаривалось отчество мужчин) ко времени его женитьбы было где-то 28–29 лет, то есть по тогдашним понятиям он был довольно возрастным холостяком. Почему он взял в жёны вдову с ребёнком, а не какую-нибудьВладимир Высоцкий
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (81) »
Последние комментарии
11 часов 21 минут назад
11 часов 39 минут назад
11 часов 48 минут назад
11 часов 50 минут назад
11 часов 52 минут назад
12 часов 10 минут назад