Адресат тины [Марта Паришкура] (fb2) читать постранично

Марта Паришкура Адресат тины

Прежде чем вернуться в зиму,

Всегда я помню о весне

И только я её прошу: «помилуй»

Как в детском страшном сне:

Там оживает не природа,

А колющая, режущая боль.

И нежность небосвода

Заменена печальной белизной

И я кричу, прошу остановиться…

И вверх свои я подниму глаза

Увижу, как летят куда-то птицы

Ответ подскажет мне фриза

Я не хочу лить слёзы

И сердце ставить под удар.

Всё это — маленькие грёзы

Лишь детский мой кошмар.

ЧАСТЬ I

Я поднимаю глаза на небо и вижу оборванные серые клочья, такие же покинутые, как и моё сердце. Периодически срывается снег, маленькие еле-заметные льдинки оседают на порванном мамином пальто, которое она отдала мне несколько недель назад. Она полагает, что ей больше не нужны вещи в этом мире. Мама умирает, и видеть её я не в силах, отчего полюбила ходить пешком по десятку километров в день, рассматривая дома, удивляясь искусным рукам многих архитекторов и реставраторов или же напротив — мысленно ругая дешевые стеклопластиковые балконы на исторических зданиях. Долгие прогулки верно служат мне временем, чтобы как можно позже возвращаться домой, а когда я всё же прихожу, то практически единственное моё занятие — бесцельное разглядывание потолка или корявые стихосложения без ритма, написанные таким же корявым и неразборчивым почерком. Дело было в адресате, которого я впервые встретила несколько месяцев назад: он стоял у витражей, увлеченный чтением сочинения Сартра об экзистенциализме. Когда я заговорила с ним, чтобы узнать его имя, он промолчал, подняв на меня уставшие и поникшие глаза, цвета обрамленного изумрудного камня.

Снова пишу, на конце — троеточие

Подожди, милый, я ещё не закончила

И совсем не спалось этой ночью мне

Когда раны опять кровоточили

Изломанные крылья птички, —

Лекарствами, заботой напичканы.

Ей — судьба быть обезличенной,

Выходить за рамки приличия

В серенаде слышатся трещины

Кем мне быть? Поэтессой? Вещью ли?

Да, полагаю, я — глупая женщина

Белый саван носить мне обещано.

Когда мне становилось совсем тоскливо и больно, я звала его на прогулки. Первый раз мы встретились в холодный морозный день, когда вся земля была укутана плотным снежным покрывалом, таким необычным для нашей южной местности. Местом нашего свидания являлась старая и давным-давно забытая роща с небольшими холмами и мелководной рекой. Это был поистине прекрасный день! Мы случайно наткнулись на поломанную ледянку и не преминули ею воспользоваться, скатываясь с горок на большой скорости. Мы всеми силами пытались впасть в далёкое и забытое детство, где царили смех и веселье. Когда выдохлись, то нашли пристанище на огромных каменных плитах, похожих на дольмены. Мы сидели на них около двух часов, размышляя о всём, что придет в голову. Мы даже соревновались в том, кто сколько названий деревьев знает! Я надеялась, что до того, как снег растает, мы сможем покататься вновь; мне хотелось, чтобы тот день не заканчивался, потому что на следующий мне и дальше пришлось жить в рутине из мрака агонии матери… Прекрасная зима. Я думала, что никогда не смогу её ощутить, а тут хоть и один день — подарок мироздания. Жаль, что адресат моих стихов скоро покинет меня из-за предстоящей службы в армии. Он оставил философский факультет и любые увлечения этой наукой, и армия теперь его наказание.

И все же через несколько дней мне стало невыносимо больно и тяжело быть с матерью, что я как псина, сбежала на очередное свидание, захватив с собой ледянку. Мы покатались с ним снова — это было замечательно, не считая многочисленных синяков на моей смуглой коже. Адресат имеет неосязаемую подложку или что-то такое, отчего мне нестрашно с ним общаться, и, наверное, из нас двоих, создательница всех возможных авантюр — я. Мы переходили замершую реку по тонким бревнам, что скрипели и трещали под ногами.

Как жаль, что он скоро покинет меня! Я переживаю за него и хочу писать ему письма! Я сказала ему, что считаю его другом, но кого я обманываю? Я не считаю его просто другом. Что-то невнятное есть к нему в моем сердце. Возможно от того, что он — единственный, кто выслушал мою исповедь об умирающей матери, а может быть, потому что это обыкновенное чувство теплоты от приятной беседы с другом. Когда я смотрю на него, то мне одновременно по-детски страшно и неловко, но в то же время бесконечно хочется рассматривать его: запоминать каждую родинку, вкрапления цветов в его глазах, просвечивающиеся линии маленьких вен на его висках. Как же он прекрасен! Если бы он был картиной, то я бы действительно бесконечно сидела и взирала на неё.

Сегодня мы встречаемся у старого советского магазина, чтобы вновь пойти на кладбище. Я вижу его! Он немного улыбается, и я тороплю себя, чтобы поскорее обнять его и вдохнуть его сладковатый