Лжец, лжец [Т. Л. Мартин] (fb2) читать онлайн

Т. Л. Мартин Лжец, лжец

Данный перевод является любительским, не претендует на оригинальность, выполнен НЕ в коммерческих целях.

Перевод выполнен группой: t.me/delicate_rose_mur

Для тебя.

Слушай сюда

This is the Kit — Bashed Out

Billie Eilish — Bad Guy

Ituana — You Can’t Always Get What You Want

Sasha Sloan — The Only

Cassie — Me & U

Selena Gomez — Hands to Myself

Harry Styles — Woman

Shawn Mendes — Treat You Better

Lennon Stella — Older Than I Am

Sasha Sloan — Thoughts

The Sundays — Wild Horses

Sabrina Claudio — Problem with You

Grace VanderWaal — Stray

Sasha Sloan — Normal

James Arthur — Hurts

Lorde — Liability

Abi Ocia — Running

Hollow Coves — The Woods

Noah Cyrus — Lonely

Sasha Sloan — Too Sad to Cry

Elina — Wild Enough

Matoma — Slow (ft. Noah Cyrus)

Lauv — There’s No Way (ft. Julia Michaels)

Sabrina Claudio — Orion’s Belt

SYML — WDWGILY

Ella Henderson — Yours

«SYML — Where’s My Love

Fleurie — Hurricane

Melanie Martinez — Cry Baby

Melanie Martinez — Soap/Training Wheels

SYML — Body

The Sweeplings — Carry Me Home

The Paper Kites — Bloom

Rhys Lewis — Better Than Today

Anson Seabra — Trying My Best

Emeli Sande — Read All About It

Banners — Got it in You

Ева

(Тринадцать лет)

Прекрати трястись. Прекрати трястись.

Прекрати. Трястись.

Но мое тело не слушалось, поэтому я заставила себя сильнее. Мой взгляд заскользил по длинному пустому коридору, мимо закрытой двери и я просто хотела где-нибудь спрятаться. Я хороша в том, чтобы быть невидимой.

Тяжело дыша, я оглянулась через плечо. Он не шел за мной.

Но я не могла перестать бежать. Я никогда не остановилась бы.

— О, извините…

Я повернула голову в сторону женского голоса и ахнула, твердый угол тележки для полотенец впился мне в бедро. Широко раскрыв глаза, я опустила взгляд на чистящие средства и спотыкаюсь о них.

— Милая… Подожди! Пожалуйста! Где твои родители…

— Извините, мне о-очень… жаль… — параноидальная и запыхавшаяся, я, казалось, все еще шептала разбитые слова, когда, пошатываясь, спускалась по лестнице, пересекала холодный мраморный вход и вошла через двойные двери.

Порыв ветра обжог мои щеки. Ночное небо заполнило свет, и шум пугал меня на каждом углу. Ледяной ветерок пробивался сквозь мою тонкую белую ночную рубашку.

Куда мне идти? Я не знала, как вернуться в Детройт. Я даже не знала, где я. Мне показалось, что мы ехали по меньшей мере полтора часа, прежде чем приехали в отель, но я никогда не была так далеко от дома. Мне следовало быть более внимательной, когда папа сказал мне сесть в его машину. Я должна был надавить, спросить, куда мы ехали, или к кому. Я должна была следить за уличными знаками, автострадами, за чем угодно. Но папа никогда раньше не брал меня с собой на прогулку. Я была взволнована. Я была полна надежд. Я была глупа.

Я обхватила себя руками за грудь и крепко сжала, осторожно держа осколок стекла в руке. Опустив голову, позволила своим длинным кудрям скрывать мое лицо, как темной неряшливой завесой. Мои ноги быстро ступал. по тротуару — так быстро, что он расплывался перед глазами, когда переносил меня из квартала в квартал. Я пересекла улицу, не включив светофор. Когда у меня в ушах раздался звуковой сигнал, я подпрыгнула от сердитого звука, но не остановилась и не подняла глаз.

Боль пульсировала у меня между ног, гораздо сильнее, чем жжение в легких. Я сдержала рыдание, подступающее к горлу.

Плач — удел глупых, слабых девушек.

Я не слабая.

Но потом я подумала о сегодняшнем вечере — грубые волосатые руки оставили синяки на моей коже, сорвали мое нижнее белье… ужасная, ужасная боль — и мой желудок скрутился так резко, что я подумала, меня сейчас бы вырвало.

Я грязная лгунья. Слабая — вот кто я такая.

Я крепче сжала осколок стекла. Мой спаситель.

Что-то теплое заскользило по моей ладони, и мое тело стало сотрясаться сильнее, когда я увидела кровь. Темно-красная струйка стекала по оливковой коже, с кончиков пальцев на землю. Беспокойство пронзило меня, обжигая горло.

Я не могла поверить в то, что натворила.

Когда боль пронзила мою руку, я увидела свежую кровь. Я не осознавала, насколько сильно сжала. Кислота в моем горле нарастала, распространяя беспокойство в легкие и затрудняя дыхание. Моя кровь смешивалась с его. Я знала, что зарезала свинью; я до сих пор видела, как он схватился за шею, как кровь просачивалась между его пальцев, прежде чем мои мышцы расслабились и я выбежала из гостиничного номера. Я хорошенько его порезала.

Но не могла знать наверняка, насколько хорошо.

Это только вопрос времени, когда папа узнал бы о том, что я натворила.

Я не могла оставить след, но и не хотела терять свое единственное оружие. Задрав подол ночной рубашки до щиколоток, я обернула материал вокруг руки, пока он не стал таким же красным, как моя рана. В надежде, что это остановило бы кровь.

Небо становилось все темнее по мере того, как я приближалась в никуда, уличные фонари исчезли позади меня по мере того, как я шла. Мои мышцы болели, голые пятки ободраны.

Не останавливайся.

Где-то в темноте появились и исчезли синие радужки. Я на мгновение закрыла глаза.

Это не по-настоящему. Это не по-настоящему.

Черные волосы. Змеиные глаза.

Черные волосы. Змеиные глаза.

Картинки и голоса мелькали в моей голове до тех пор, пока мой мозг не стал болеть почти так же сильно, как и все остальное во мне. Когда комок в моем горле стал таким большим, что я не могла вдохнуть, я крепче обняла себя руками и представила, что это объятия моей мамы. Я пыталась вспомнить, каково это. Эта мысль согрела меня, но все равно тело сотрясала дрожь, и я знала, что не от холода.

Я хотела быть храброй.

Я храбрая.

Лгунья, лгунья.

Мое лицо исказилось гримасой, меня переполнило отвращение. Как я позволила этому случиться?

Капля дождя упала на лицо, заставляя меня вздрогнуть. За ней последовала другая. Вскоре загремел гром, и капли стали хлестать меня по щекам.

Стуча зубами, я шла дальше, пока не перестала чувствовать ноги.

Я не знала, сколько часов прошло, когда я начала отключаться, но дождь прекратился. Магазины с надписями "закрыто" тянулись по обе стороны улицы. Мои ноги подкашивались, область между бедрами все еще пульсировала. Я вдохнула, умоляя свои мышцы продолжать работать.

Не подведите меня сейчас.

Но, как обычно, я подвела себя. Когда я попыталась сделать еще шаг, по моей спине пробежала дрожь, отчего зрение затуманилось. В груди загорелось. Я не могла вспомнить, сколько времени прошло с тех пор, как в последний раз пила воду.

Мне нужен перерыв. Всего секунда отдыха.

Прислонившись к ближайшей кирпичной стене, я опустила голову и сосредоточилась на своем дыхании. У меня такое ощущение, что ноги сделаны из желе, но я боялась, что если позволила бы себе сесть, то заснула бы и меня поймали.

Рев двигателя заставил меня поднять голову.

Я сощурилась сквозь потоки дождя и туман в глазах, различая старый пикап через магазин от себя. Машина стояла на холостом ходу, дородный мужчина на водительском сиденье сосредоточен на бумаге в своих руках. Мой взгляд из-под тяжелых век заскользил по кузову грузовика. Брезент закрыл его от одного конца до другого, но мебель под ним слишком большая, в результате чего кровать осталась открытой, а веревка-банджи крепко удерживала все. Затененный участок пространства привлек мое внимание к левой стороне кровати.

Мой пульс застучал в ушах, как часы.

Я знала, что не смогла бы долго отдыхать на этом месте, но в дороге, в движущемся автомобиле….

Водитель потянулся к ремню безопасности, и мое сердце заколотилось в груди. Сейчас или никогда. Я подкралась поближе и старалась вести себя тихо, пригибаясь, когда забралась на заднее сиденье, но не смогла удержаться хныканья от напряжения. Извиваясь, как змея, я протиснулась в узкий проход рядом с парой стульев и письменным столом.

Рев двигателя заглушил стук дождя по брезенту. Затем мы тронулись. Сдавленный выдох сорвался с моих губ, что-то среднее между облегчением и ужасом.

Я в порядке.

Я в порядке.

Я в порядке.

Лгунья, лгунья, лгунья.

Я хотела к своей маме. Я хотела к своему кузину. Я хотела, чтобы этот кошмар закончился. Но я сомневалась, что когда-нибудь увидела кого-либо из них снова, и конца моему кошмару не было видно. Желчь подступила к горлу, горячее, чем когда-либо. Моя мокрая ночная рубашка — ночная рубашка, в которую он меня одел, — натирала кожу. Мои глаза заслезились, но я не стала бы плакать. Я не стала бы, только не из-за него.

Хотя я и не знала, где я.

Даже несмотря на то, что мне некуда было идти.

Я же не могла вернуться домой. Папин долг насчитывал больше времени, чем то, что я была жива. Если он продал меня однажды, чтобы расплатиться, он сделал бы это снова. Вероятно, тому же человеку, если тот выбрался бы из гостиничного номера живым. Я вздрогнула, как будто эта мысль могла вызвать его в воображении.

Нет. Теперь у меня нет дома.

Я потерялась.

При этой последней мысли мои глаза закрылись.

Потерялась.

Это слово эхом отдавалось в моей голове. Нежная колыбельная.

Потерялась.

Прослушивание "hollow sound" на повторе погрузило меня в состояние, похожее на сон. Мама укачивала меня точно так же. За исключением того, что когда ее руки обвились вокруг моей талии, мир не был таким серым… Таким пасмурным… Таким реальным, но все же нет.

Потерялась.

Может быть, меня больше не волновало, что реально. Может быть, прямо сейчас, когда я растворилась в кузове пикапа, дрожащая и невидимая, нормально притворяться, что ничего этого на самом деле не произошло. Нормально быть слабой.

Всего на минутку. Просто пока я отдыхала.

Скоро, когда мои глаза открылись, я бы заперла эту сторону себя, прежде чем кто-нибудь смог бы увидеть ее снова. Прежде чем кто-нибудь смог бы украсть еще кусочки меня.

Или, может быть, если мне бы повезло, мои глаза вообще больше не открылись.

Ева

(На сегодняшний день — Семнадцать лет)

Глаза прикованы ко мне. Взгляды покалывали мою кожу, как огненные муравьи. Но все, что я видела, — это стихотворение на доске.

Медленно и уверенно я отодвинула стул и встала.

— Пожалуйста, займите свое место.

Игнорируя мистера Маккенну, я наклонила голову и молча перечитала стихотворение.

— Мисс Резерфорд, пожалуйста.

В голосе мистера Маккенна слышалась тревога.

— Если ты просто займешь свое место, я уверен, мы разберемся с этим к концу…

Я подошла к доске. На меня смотрели красные буквы, аккуратные и насмешливые, прямо посреди девяти других анонимных стихотворений, написанных студентами.

Розы красные,

Фиалки синие.

Ева — шлюха с

проблемным папочкой.

Спрячь своего поскорее

Или она трахнет и его тоже.

Ведя указательным пальцем по выступу лотка для маркеров, я не остановилась, пока не коснулась ластика.

Раздался шепот, но я сосредоточилась на одной крошечной вещи, которая вывела меня из себя. Обнаружив апостроф в этом письме, я не торопясь убрала его, стараясь при этом не повредить другие буквы. Можно подумать, что студенты AP English не совершали таких глупых ошибок, но, видимо, мои ожидания слишком высоки.

Отложив ластик, я лениво вернулась на свое место, останавливаясь, чтобы поправить покосившуюся стопку книг, балансирующую на краю стола Уитни.

— А, ладно, — Мистер Маккенна прочистил горло. — Позволь мне позаботиться об остальном за тебя.

Пока я занимала свое место, а он стирал стихотворение, я чувствовала взгляд Уитни на левой половине моего лица. Мне бы хотелось представить, что она чувствовала вину за дело своих рук, но, к сожалению, я не думала, что такое искреннее чувство, как вина, сохранилось бы в ее простом, поверхностном сердце.

Картер Уотсон, придурок, наблюдающий за мной с соседнего сиденья, хихикнул, и я медленно моргнула, когда наши взгляды встретились. Картеру нравилось смотреть на меня так, как будто у нас был общий секрет, но суть секретов в том, что они должны состоять из чего-то, что стоило запомнить; ночь, которую мы провели вместе, была совсем не такой. Кроме того, я почти уверена, что ему пришлось бы прекратить устраивать гребаное шоу из той ночи, чтобы это считалось чем-то вроде секрета.

Мое внимание вернулось к названию стихотворения. Трахальщица папочек Как оригинально. Из всех странностей, с которыми я сталкивалась, папаши — это не мое. У меня скрутило живот при одной мысли об этом, но я созранила невозмутимое выражение лица. Может, я и отвергнутая в Каспиан Преп, но большинство девушек просто делали вид, что меня не существовало, и меня это устраивало. Уитни, однако, имела на меня зуб с того самого дня, как я поступила.

Она все еще смотрела на меня, когда я встретилась с ее зелеными глазами.

Одна бровь выгнулась к линии ее рубиново-красных волос, как будто она только и ждала, что я сказала бы что-нибудь неподобающее.

Кто я такая, чтобы разочаровывать?

Подмигнув, я прошептала:

— Скажи папочке, что я скучаю по нему.

Ее челюсть упала на пол. Лицо белое как полотно.

И вот так просто, этот дерьмовый день почти того стоил.

Если бы вы собрали всех самых богатых снобов Восточного побережья, кормили их с серебряной ложечки сорок восемь часов подряд, затем собрали мешки их пахнущего розами дерьма и сделали из этого школу, вы бы получили высшую школу Каспиан Преп.

Другими словами, я вписывалась в обстановку, как фен в ванну.

Ссутулившись на стуле, я черной ручкой рисовала старый набросок лилии в своем блокноте, пока мистер Доу бубнил о разделении труда. Я заставила себя слушать ради своей оценки, но чем дольше его скрипучий голос резал мне уши, тем резче становились движения моей ручки. Я ненавидела его голос. Я ненавидела блестящую лысину у него на затылке. Я ненавидела выпирающий живот, нависающий над ремнем. Все в нем грозило вызвать у меня тошноту, вот почему, когда прозвенел звонок, я первая ученица, которая поднялась со своего места, запихнула свое барахло в рюкзак и прямиком направилась к выходу.

Я была в одном жалком шаге от порога, когда услышала это.

— Мисс Резерфорд.

Мои глаза закрылись, ноги остановились, когда студенты толкались вокруг меня.

— Мисс Резерфорд, — на этот раз резче.

Этот гребаный придурок.

Я заскрипела зубами, но в конце концов развернулась, когда последний студент вышел из класса.

Мистер Доу прислонился спиной к краю своего стола, сложив руки на своем массивном, выпирающем животе.

— Наказание. В три часа.

Я сжала лямку своего рюкзака, перекинутого через плечо.

Он бросил взгляд на мой стол.

— На территории школы запрещено курить, не говоря уже о мусоре.

Я неохотно проследила за его взглядом на использованную сигарету под моим стулом, и горечь затуманила мой взор, когда я снова посмотрела на него.

— Я не курю.

Он, конечно, невозмутим, потому что уже знал это.

Он пожал плечами.

— Улики говорят об обратном. Увидимся в три, — он отвернулся и стал рыться в бумагах на своем столе.

Гнев закипал во мне, когда я заставила себя тоже отвернуться.

— Как бы мне ни нравилось твое общество днем, — его голос ударил мне в спину, заставляя остановиться, — мне больно видеть, как ты растрачиваешь свою жизнь впустую.

Я сжала губы, оставаясь на месте, даже когда запах его тяжелого одеколона приблизился.

Затем его слова зазвучали прямо у меня за спиной, проверяя мой рвотный рефлекс.

— Помни, что я тебе сказал, Ева. Я мог бы сделать все намного проще для тебя.

Мой желудок свело, когда он вдохнул, нюхая меня.

— Ты должна воспринимать это как комплимент, понимаешь? Тот факт, что я все еще так хорошо помню твои прикосновения спустя столько времени.

Выражение моего лица стало пустым, когда я смотрела в коридор, наблюдая, как студенты проходили мимо один за другим. Если есть за что быть благодарной прямо сейчас, так это за выражение их чистого, блаженного неведения. Они понятия не имели о разговоре, происходящем всего в нескольких футах от них.

— Вспомните, что я сказала вам, мистер Доу, — закипала я. — Я бы скорее сорвалась с обрыва, чем согласилась бы с тобой на это.

Аромат его одеколона исчез, когда он отступил, и я воспользовалась этой возможностью, чтобы вдохнуть и выдохнуть. Я привыкла к холодным, острым углам оружия, надежно спрятанного между моей тазовой костью и тугим поясом джинсов.

Мой пульс участился, когда я вышла из класса.

Неважно, что моя прежняя жизнь закончилась в четырнадцать лет, когда я стала богатой; тени того года, что я провела на улицах, всегда нашли бы меня. Мистер Доу, возможно, смог бы не обращать внимания на эту часть моей жизни, но нет худа без добра. По крайней мере, он потерял бы свою драгоценную работу, если я рассказала бы, как ему нравилось тратить деньги на тринадцатилетних девочек. Забудьте о его работе — он заслуживал тюрьмы. Может быть, мы оба заслуживали. Не то чтобы я отказывалась от денег. Тем не менее, на занятиях я позволяла себе мечтать об этом, губя его. Но я должна была быть готова разрушить свое собственное будущее в процессе, а об этом не могло быть и речи.

Проходя мимо класса биологии, на углу повернула направо. Я почувствовала его прежде, чем увидела.

Воздух загудел от электричества. Статические разряды покалывали мою кожу.

Толпа студентов отошла на задний план, когда мы встретились взглядами, каждый из нас подошел с противоположных концов зала. Мы приближались друг к другу. Ниспадающие на глаза цвета виски, его темно-каштановые волосы растрепаны после футбольной тренировки. Время замедлилось с каждым шагом, и я хотела бы нажать на паузу и заморозить этот момент навсегда. Только я и виски. Его напарник, Зак, тявкнул рядом с ним, но Истон удержал мой взгляд.

Максимум пять секунд.

Вот как долго это длилось. И все же, в эти секунды чистая теплота его взгляда разрушила ледяную стену, которую я возводила годами. То, как он смотрел на меня, поглощало все. Ощущалось тяжестью на моей коже. Это секрет, мгновение во времени, которое принадлежал только нам. Наши руки соприкоснулись, когда мы проходили мимо друг друга, и простое соприкосновение отдавалось во мне, как сердцебиение.

В другой жизни он мог бы сделать больше, чем просто смотреть.

В другой жизни мы могли бы даже поговорить.

Но это реальность, а реальность — это шлюха.

Мы с Истоном настолько не равны, что даже не жили на одной планете. Все знали, что респектабельные мальчики встречались с респектабельными девушками, а респектабельные девочки не получали предложений от своих учителей. У респектабельных девушек не было такой репутации, которую я изо всех сил старалась заслужить за последние три года.

Но в основном респектабельные девушки не фантазировали о своем брате.

Ева

Я заканчивала завязывать бретельки своего укороченного топа на бретельках за шеей, затем провела пальцами по своим темным распущенным локонам.

Мама Истона, моя приемная мама, уединилась на ночь в своей комнате — без сомнения, с бутылкой джина во рту, как с соской, — а его отец работал допоздна, а это означало, что в доме было бы тихо. Зная Истона, он, вероятно, сидел на кухонном столе, погрузившись в домашнюю работу. Настоящий бунтарь.

Заказав Uber, я засунула телефон в задний карман обтягивающих джинсов, вышла из спальни и спустилась по коридору и лестнице.

— Niño tonto (Пер. испанский: Глупый мальчик), с тобой всегда работа, работа, работа, — упрекала внизу Мария, экономка. — Тебе следует погулять со своими друзьями.

— Только не говори, что я тебе надоел, — растягивал слова Истон, замедляя мои движения.

Я остановилась на нижней ступеньке, спрятавшись за стеной.

— Ты же знаешь, когда я с ними, я думаю только о тебе.

— Oh, cállate.(Пер. заткнись)

Я услышала шлепок, затем он засмеялся, имитируя звук боли.

— Черт. Ты тренировался?

— Привет, — пробормотала она, и я практически услышала, как она покраснела. — Niño tonto. No sabes que es bueno para ti.(Пер. Глупый мальчик. Ты не знаешь, что для тебя хорошо)

Я прикусила губу, скрывая улыбку. Несмотря на то, что я наполовину колумбийка, я понятия не имела, что она только что сказала, но это не делало их подшучивание менее забавным. Мария — пухленькая мексиканка лет шестидесяти, и жесткие линии у нее на губах — следствие постоянного хмурого взгляда. Как бы она ни старалась всех не любить, она любила Истона. Было бы трудно этого не сделать. Все в нем притягивало, и когда он говорил, это хуже всего. Его голос от природы сексуален и достаточно хриплый, чтобы заставить любую девушку покраснеть, когда он направлен на нее.

Выпрямляя спину, я покинула свое укрытие за стеной.

В ту секунду, когда я зашла на кухню, его пристальный взгляд облизал мою кожу, разжигая огонь внизу моего живота. Я прошла по полированному паркету, даже не взглянув в его сторону. Если бы мы были где-нибудь в другом месте, я бы тут же уставилась в ответ. Но когда мы дома, под одной крышей с Дорогой мамочкой, поймать взгляд Истона — самый верный способ заставить его отвернуться и снова притвориться, что меня не существовало.

Когда мне было четырнадцать и его родители впервые удочерили меня, я сразу поняла, что Истон не такой, как другие. Те, кого заводили прикосновения к ущербным несовершеннолетним девочкам. Несмотря на то, что он всего на год старше меня, потребовалось достижение половой зрелости — и три года бесстыдных насмешек, — чтобы заставить его перестать смотреть на меня как на бедную маленькую девочку, которую нужно спасти. Сейчас мне семнадцать; мои изгибы полностью женские, и я чертовски уверена, что не искала спасителя.

Я наблюдала за ним краем глаза, открывая холодильник. Апельсиновый сок стоял прямо передо мной, но я демонстративно наклонилась больше, чем необходимо, делая вид, что искала что-то еще.

Его взгляд ощущался так, словно руки пробегали по моему обнаженному животу, и я облизала свои внезапно пересохшие губы. Я бы действительно не отказалась от апельсинового сока прямо сейчас, но его безраздельное внимание приносило больше удовлетворения, чем что-либо другое.

— Это ты должна оставаться дома, jovencita.(Пер. девушка) ¿A dónde vas? (Пер. куда ты идёшь? Еще одна вечеринка?

Я оглянулась через плечо и увидела Марию, вытирающую кухонную раковину, ее осуждающий взгляд устремлен на меня.

Мой голос звучал скучающе, когда я вернула свое внимание к холодильнику, выбирая вместо сока миску нарезанного кубиками арбуза. Мне бы не помешало дополнительное увлажнение.

— Было бы невежливо отклонять приглашение, Мария. Я думала, ты будешь гордиться моими безупречными манерами.

Она цокнула, пока я взяла вилку.

— Ты могла бы одеться un poco mas.(Пер. немного больше). В таком виде все мальчики пойдут за тобой домой.

Наконец, я посмотрела на Истона. Он быстро опустил взгляд на учебники перед собой, но я не пропустила мрачный блеск в его глазах. Очевидно, это его не забавляло.

Выгнув бровь, я поставила миску прямо напротив него на островок и толкнула вилкой арбузный кубик.

— Кто сказал, что я не хочу, чтобы кто-нибудь провожал меня до дома?

Теплое удовлетворение переполнило меня, когда Истон крепче сжал ручку. Мускул на его челюсти дернулся, но он продолжил работать над тем, что писал, без сучка и задоринки. Интересно, как далеко мне нужно зайти, чтобы заставить его сломать эту ручку пополам.

Возможно, время от времени мы переглядывались, но наши игры всегда проходили в тишине. На протяжении трех лет, что я была младшей сестрой Истона и он заговаривал со мной, только когда его провоцировали. Даже тогда я могла пересчитать по пальцам одной руки количество полных предложений, которые он мне сказал. Ну, был один раз, когда он сказал больше, хотя это была ночь, когда я была сломлена. Ночь, которую я никогда не забыла бы. Но это было много лет назад, и я упорно трудилась, чтобы никогда больше не раскрывать эту сторону себя.

— Jovencita (Пер. молодая леди), тебе не нужно, чтобы за тобой повсюду ходил еще один мальчик.

— Нет? Тогда, может быть, мужчина? — размышляла я, впиваясь зубами в дольку арбуза.

На другом конце острова плавные каракули пера по бумаге стали быстрее, грубее.

— Ой, нет. Нет, нет. Тебе нужен хороший мальчик, — она открыла кран, чтобы вымыть руки. — Uno como Easton. (Пер. Такой, как Истон)

Его тело напряглось, штрихи пера на полсекунды сбились. Он не отрывал взгляда от своей работы, когда проворчал:

— Ты слишком высокого мнения обо мне, Мария.

Я слизала немного арбузного сока с уголка губ.

— Хм, а ты что думаешь, Истон? — съязвила я. — Такой хороший мальчик, как ты, смог бы справиться с такой девушкой, как я?

Его взгляд скользнул вверх, и мое сердце замерло, когда он остановился на моем. Моя кожа загорелась. Его золотисто-карие глаза всегда изучали, впитывая каждую деталь. Подобно торнадо, они подхватили меня, когда я не готова, и не отпускали, пока не закончили бы со мной. Выражение его лица помрачнело, и от этого у меня по голым рукам побежали мурашки. Этого единственного взгляда достаточно, чтобы напомнить мне, что даже хорошие мальчики могли быть очень, очень опасны.

— Не будь estúpida (Пер. глупой).

Голос Марии отвлек мое внимание, и я выдохнула, когда Истон вернулся к своему домашнему заданию.

— Конечно, он смог бы, — она говорила это как ни в чем не бывало, как будто не понимала, почему я вообще задала такой глупый вопрос. — Pero (Пер. Но) зачем ему это, если у него есть un ángel (пер. ангел), такой как Уитни?

Я закатила глаза и запихнула арбузный кубик в рот, но под кожей у меня разгоралось пламя.

Грубое напоминание о девушке Истона должно стать самым быстрым способом потушить пожар. Но если знание того, что он связан законными обязательствами как мой брат до конца моей жизни, не помогало, я уже проиграла дело.

— Энн тхи ии уахх йоа ма фахрит хаукипах.

— ¿Qué? (Пер. Что?)

— Я понимаю, — я ударила себя кулаком в грудь, пытаясь не подавиться, когда проглотила остаток арбуза, — вот почему ты моя любимая экономка.

Она фыркнула, и я уловила легчайшую усмешку на губах Истона. Он провел ладонью по подбородку и рту, пытаясь скрыть это выражение, но я уже уловила это.

Бабочки запорхали у меня в животе, когда я отложила арбуз и посмотрела на свой телефон.

— Ну, мне нужно успеть на Uber. Я постараюсь держать штаны застегнутыми, пока не вернусь.

Мария покачала головой.

По пути к выходу я остановилась рядом с Истоном, намеренно задевая его руку своей, когда взяла его стакан с апельсиновым соком. Как обычно, стакан полностью полон. Я не в первый раз крала его напиток. Не понимала, зачем ему вообще наливать сок, если он никогда его не пил.

Проглатывая его, я смотрела прямо на него. Провоцируя его остановить меня. Конечно, он этого не сделал. Чтобы это произошло, ему пришлось бы поговорить со мной.

Он просто наблюдал. Спокойно, почти скучающе, откидываясь в кресле.

Мой желудок так полон, что принял боль, но я не остановилась.

Мрачное веселье мелькнуло в его глазах, заставляя мои сузиться.

Только ради этого я допила все до последней капли.

Я поставила пустой стакан перед ним, улыбнулась и вытерла рот тыльной стороной ладони.

— Спасибо.

Он приподнял бровь, и я ушла, чувствуя, как мой пульс бился в слишком знакомом ритме.

Ритм, к которому я бесстыдно пристрастилась.

Ева

Спустя неделю я почувствовала это.

Несмотря на то, что я не единственная ученица Каспиан Преп, которая ходила в школу пешком. Большинство других передвигались черепашьим шагом, как будто они шли в тюрьму на пожизненный срок. Я не видела смысла затягивать агонию. Мой девиз: садись и проваливай к черту. Так что я привыкла, что люди пялились мне в спину, когда я проталкивалась мимо них по тротуару.

Но на этот раз я замедлилась, когда ощущение, что за мной наблюдали, пробежало по моей коже. Это как холодные пальцы за ухом, заставляющие меня вздрогнуть и натянуть толстовку на голову. Прогуливаясь, я оглядывала ухоженные газоны и сверкающие BMW, но ничего необычного здесь не было.

Паранойя для меня не новость. Когда мне было тринадцать и я впервые поняла, как выжить на улицах — в Питтсбурге, не меньше, — это чувство преследовало меня повсюду. Иногда ночами я даже подумывала о том, чтобы приползти обратно к своему никчемному папаше, но один только страх не мог сделать меня настолько глупой. Если бы не он, я бы вообще не оглядывалась через плечо.

Теперь, с каждым шагом, приближающим меня к школе, я пыталась избавиться от паранойи. Я двигалась быстрее, мой взгляд прикован к окружающей обстановке. Но это чувство не проходило. Я практически бежала трусцой к тому времени, как пересекла школьную парковку и вошла через задние двери.

— Ну, если это не шлюха папочки, — Картер ухмыльнулся, его светлые волосы в беспорядке обрамляли заостренные уголки лица.

Дурацкое стихотворение. С тех пор оно преследовало меня между уроками, но это первый раз, когда он что-то сказал об этом.

Мне каким-то образом удалось подавить закатывание глаз, когда я прошла мимо него и его небольшой группы друзей. Парочка из них хихикнула. Марко и Элайджа молчали; первый потому, что он хотел залезть ко мне в штаны, второй потому, что он уже был там и надеялся на повторение. К сожалению, Картер оставил их позади, чтобы догнать меня.

Его рука обвилась вокруг моей талии.

— Так вот чем ты сейчас увлекаешься, да? — его голос тихий, но угрожающий оттенок слышен громко и отчетливо. — Жуткие подонки?

Я сбросила его руку и одарила своей самой милой, самой фальшивой улыбкой.

— Поверь мне, если бы мне нравились жуткие подонки, ты был бы первым в списке.

Как только я открыла дверь в женский туалет, он схватил меня за запястье. Его пальцы впились в мою кожу, когда он притянул меня к своей груди. Когда я неохотно встретилась с ним взглядом, его голубые глаза холодны.

Я стиснула зубы.

— Убери от меня свои руки.

— Я думал, тебе нравится, когда я прикасаюсь к тебе, — его губы подергивались, но это без тени юмора.

Он прижался губами к моей щеке.

— Разве ты не помнишь? Когда ты раздвигала ноги и умоляла об этом? Снова и снова, как сучка в течке.

Горечь поднялась по моему горлу, как желчь. Я даже не могла сказать, что он лжет. Но самодовольное выражение на его глупом лице, то, как он смотрел на меня, как будто думал, что знал меня, разожгло мою ярость, как спичка бензин.

Он ничего не знал ни обо мне, ни о причине, по которой я переспала с ним той ночью. Правда в том, что это мог быть кто угодно — кто угодно, лишь бы все это исчезло.

— Это было на первом курсе, Картер. Ты же не можешь ожидать, что я запомню это так хорошо, как тебе кажется, — солгала я, потому что хотела бы, чтобы это было правдой. — Кроме того, если я все еще твой лучший трах, возможно, настоящая проблема в тебе.

Мои слова все еще висели в воздухе, когда я вырвала руку из его хватки и вошла в туалет, позволяя двери захлопнуться у него перед носом позади меня. Он толкнул ее обратно, но замер, когда мимо него пронеслась девушка и бросила на него полный отвращения взгляд, прежде чем вошла в одну из кабинок. Пока он, не моргая, стоял в коридоре, я горько улыбнулась, обернулась и услышала, как за ним закрылась дверь с другой стороны.

Я схватилась за края раковины и смотрела на свое отражение. Я вдохнула. Выдохнула. Медленно и размеренно. Сегодня утром моя оливковая кожа выглядела чересчур бледной, мои карие глаза все еще широко раскрыты и настороженны. Как бы сильно я ни ненавидела постоянные напоминания Картера о той ночи и его придурковатость в целом, не из-за него у меня дрожали руки, когда я проверила, что девушка все еще заперта в кабинке, и вытащила двухдюймовый осколок опалового стекла из-за пояса джинсов.

Несмотря на прошедшие годы, я все еще могла разглядеть половину цветка, который был выгравирован в вазе до того, как она разбилась. Я провела большим пальцем по тусклым краям, испачканным красным, не в силах отвести взгляд от выцветших пятен.

Это гораздо больше, чем осколок вазы. Это больше, чем оружие, в которое я когда-то превратила его. Это напоминание о том, что произошло, и о том, что я преодолела. Обещание выжить. И секрет, который я унесла бы с собой в могилу. Но это также напоминание о том, что нужно оставаться начеку, отказаться от слабости и никогда не забывать, откуда я родом до того, как Резерфорды заманили меня в свою башню из слоновой кости.

Потому что такие люди, как он — тот, чья кровь запеклась на осколке у меня под большим пальцем, — они никогда не прекращали поиски. А такие люди, как я, что ж, мы никогда не прекращали бегство.

Вот почему для меня паранойя никогда не была просто паранойей.

Аккуратно засунув осколок стекла обратно за пояс, я ополоснула лицо холодной водой, вытерлась бумажным полотенцем и собрала локоны в конский хвост. Из кабинки позади меня донёсся шум спуска воды. Пока другая девушка мыла руки, я сняла куртку и засунула ее в рюкзак.

В каком-то смысле я должна была поблагодарить Уитни за свой наряд. Только после того, как она подала общешкольную петицию за «свободу выражения мнений» и «индивидуальность», правление наконец отменило их безвкусную форму. Некоторые рекомендации по-прежнему доставляли мне неприятности — мой черный топ слишком мал, и при каждом движении видны проблески серебряного пирсинга в пупке — но мистер Доу позаботился бы о том, чтобы меня наказали, независимо от того, как я одета, так что к черту все.

Девушка вышла из туалета, и я последовала за ней по пятам. Я уже наполовину переступила порог, когда белая футболка преградила мне путь, грубые руки сжали мои запястья, и я вынуждена вернуться в ванную.

— Что за…

— Скажи мне правду, Ева, — выдохнул Картер мне в лицо.

Он прижал меня спиной к стене, сцепляя мои запястья по бокам. Волна паники накрыла меня, холодная и внезапная. Я проглотила это.

— Зачем ты это делаешь? — спросил он. — Почему ты сейчас трахаешься со всеми, кроме меня? Это твой способ отомстить мне?

— Не льсти себе, Картер, — я вздохнула, изображая скуку, просто чтобы позлить его. — Ничего из того, что я делаю, не для тебя.

Его и без того тонкие губы сжались, становясь почти несуществующими, его хватка ломала кости моего запястья и скручивала кожу. Боль пронзила руки, заставляя меня морщиться, но я отказывалась издавать звуки.

Когда давление только возрастало, моя грудь поднялась, а в ушах зазвенела паника.

Дверь ванной распахнулась, и ветерок коснулся моей кожи.

— Девочка, я услышала об этом уже больше месяца назад.

Две девушки остановились на полушаге, когда за ними закрылась дверь. Их губы раздвинулись, образуя маленькие круги, глаза расширились, когда они смотрели на нас.

— Эм, ладно, — в конце концов сказала одна из них. — Мы вернемся позже.

Они исчезли еще до того, как последнее слово произнеслось полностью.

Я оглянулась на Картера, чьи глаза продолжают метаться к уже закрытой двери. Выражение моего лица оставалось скучающим, но слова звучали отрывисто.

— Если ты не хочешь, чтобы все в школе увидели твою смущающую приставучесть, отвали от меня к чертовой матери. Сейчас же.

Он заколебался, прежде чем подчинился.

Потирая больное запястье, я повернулась и взялась за дверную ручку. Мы оба дышали немного тяжелее, чем обычно, когда вместе вышли из туалета, моя шея и ладони влажные.

Почти сразу же от стен стали отскакивать свистки. Люди смотрели со смешанным выражением лица, некоторые в замешательстве, другие в ужасе, большинство без интереса. Некоторые парни поднимали подбородки в сторону Картера, кивая ему в знак одобрения. Я не видела выражения лица Картера, но я уверена, что он разыгрывал это так, как будто мы только что трахнулись.

Неважно. Пока он не прикасался ко мне, мне искренне наплевать.

В тот момент, когда я повернула направо, чтобы направиться на биологию, мой взгляд наткнулся на гладкие, теплые виски. Лучший друг Истона, Зак, оживленно разговаривал рядом с ним, но, как и в прошлый раз, он наблюдал за мной. Прислонившись плечом к своему шкафчику, одна лодыжка свободно закинута на другую. Я бы убедилась в его безразличии, если бы не напряжение, стискивающее его челюсти, и темные круги, растекающиеся, как чернила, по его зрачкам, когда он переводил взгляд с меня на Картера, затем обратно.

Мое сердце забилось о грудную клетку, когда я подошла ближе.

Ближе.

Внимание Истона ко мне — это то, что, по-моему, ощущал человек, пытающийся бросить курить, после долгой затяжки никотином. Это дрожащий гул и безмятежное спокойствие одновременно. Это комфортное обволакивание ваших легких при достаточном сжатии, чтобы поставить под угрозу ваш запас воздуха. Это дом и тоска, потому что все, чего ты хотел бы, — это жить в нем, но ты знаешь, что не смог бы.

— Значит, ты снова с Картером, да? — спросил Зак, останавливая меня, когда я собиралась пройти мимо них.

Он смотрел мимо меня, туда, где, как я предполагала, Картер задержался со своими друзьями-неудачниками, затем провел рукой по своим каштановым кудрям. Голубые глаза Зака не такие, как у Картера. Они легкие, мальчишеские, дружелюбные.

— Что должен сделать такой парень, как я, чтобы заставить тебя пойти со мной на свидание?

Я выгнула бровь, переводя взгляд на Истона, но он не смотрел на меня. Он слишком занят, сосредоточившись на моих запястьях. Его челюсть двигалась взад-вперед, мускул на горле подергивался. Я проследила за его взглядом и заметила красные отпечатки пальцев на своей коже. Они более очевидны, чем я думала. Черт.

Прочищая горло, я поправила лямку своего рюкзака.

— Это серьезный вопрос?

Легкая улыбка заиграла на губах Зака.

— Почему бы и нет? Я буду водить тебя на свидания и все такое.

Я засмеялась.

— Я не встречаюсь с друзьями Истона.

— Да ладно тебе. Я не виноват, что мой лучший друг — твой брат…. ишь ты. Я намного лучше этого придурка Картера, верно?

Взгляд Истона заскользил по моей руке, шее, останавливаясь на глазах. Изучающий. Наполняя меня теплом, как обогреватель внутри меня.

Глядя прямо в ответ, я спокойно бросила вызов:

— Кто сказал, что мне не нравятся придурки? — я чувственно провела по красным отметинам вокруг запястья, лаская их ногтями. — Может, меня заводят грязные слова и грубые руки.

Я взяла Зака за руку, провела пальцем вниз по его руке, затем по ладони.

— Подвергаюсь грубому обращению.

Я не видела его реакции.

Потому что он не тот, на кого я обращала внимание.

Дрожь пробежала по моему телу, когда глаза Истона потемнели до такой глубины, что почти поглотили меня. Он отвел взгляд, но я не упустила из виду едва заметный трепет его ноздрей.

Раздался звонок.

Никто из нас не двинулся.

— Ты знаешь, как взять себя в руки, Зак? — спросила я, глядя на него из-под опущенных ресниц.

Он выдохнул, его взволнованный взгляд неуверенно скользил от меня к Истону.

— Ты действительно думаешь, что сможешь быть достаточно мужчиной, чтобы удовлетворить меня?

— Это все, что нужно? — слова Истона звучали тихо, почти слишком тихо, чтобы их можно было расслышать из-за внезапного стука в моих ушах.

Теперь, когда я снова переключила свое внимание на него, он не отводил от меня своих проницательных глаз.

— Обращаться с тобой как с дерьмом? Это то, что заставляет тебя кончать?

Мое дыхание стало поверхностным.

Истон со мной не разговаривал. А братья не должны спрашивать, почему их сестры кончали.

Я помнила первую ночь, когда он увидел меня. Когда я была грязной, дрожащей, изувеченной. Сегодня у меня могла быть шикарная крыша над головой и мыло, чтобы смыть грязь, но под ней я все та же девушка. Важно, чтобы никто из нас не забывал об этом.

Не отрывая взгляда от Истона, я отпустила руку Зака. Затем я наклонилась ближе к Истону и прошептала ему на ухо:

— Я не знаю. Ты хочешь это выяснить?

Мы смотрели друг на друга так пристально, что мне захотелось отвести взгляд. Я часто дразнила его, бесстыдно насмехаюсь, но я никогда не говорила ничего настолько смелого. Напряжение растянулось между нами, обвивая мои ребра и сдавливая их. Тем не менее, он не вздрогнул. Он вообще никак не отреагировал. Тем временем по моей шее пробежали мурашки.

— Ладно… — Зак сделал большой шаг назад и взъерошил копну кудрей на голове.

Дискомфорт исказил выражение его лица, когда он перевел взгляд с меня на Истона.

— Я не думаю, что хочу вмешиваться в это… Что бы это ни было.

У меня слишком пересохло в горле, чтобы говорить.

Наконец, Истон оттолкнулся от шкафчика. Он не удостоил меня еще одним взглядом, прежде чем оставил в коридоре, и Зак последовал за ним по пятам.

Когда я стояла одна, странное, тяжелое чувство поселилось у меня в груди.

Я сделала это. Я заставила его нарушить свои правила. Наконец-то сказать, о чем он думал. Даже если это длилось недолго. Даже если это были последние слова, которые я ожидала услышать от него. Это должно быть приятно. Торжество. Но когда я наконец заставила ноги двигаться и они повели меня на биологию, я не могла избавиться от неприятного привкуса во рту.

Однажды испачканный — грязный навсегда.

На следующее утро я застегнула черную куртку наполовину и выглянула в окно, осматривая двор. Не знала, почему я всегда проверяла его, когда никто никогда не смотрел. Сила привычки, я полагала. Моей паранойе не помогало то, что решетка тянулась по этой стороне дома; я знала по опыту, как легко на нее взобраться. Я трижды проверила замок на окне, провела большим пальцем по тусклым краям осколка опала в джинсах и вышла из спальни. Как обычно, в комнате Истона тихо, когда я проходила мимо нее. Даже в субботу он вставал рано.

Обращаться с тобой как с дерьмом? Это то, что заставляет тебя кончать?

Я сглотнула и спустилась по винтовой лестнице. Я не видела его с тех пор, как он заговорил со мной вчера; с тех пор его слова постоянно звучали у меня в голове.

Как по команде, его голос донесся до моих ушей еще до того, как я вошла на кухню, и мой пульс учащенно забился в предвкушении. Сначала я увидела его спину в футболке, его широкие плечи преградили мне путь к кофейнику, когда он наливал чашку.

— Зак может отвезти тебя, — растягивал он слова в сотовый телефон, зажатый между плечом и ухом. — Потому что я не поеду.

Он начинал наливать вторую чашку.

— Это немоя сцена. В любом случае, у меня тренировка сегодня днем, так что к тому времени, как я…

Я запрыгнула на стойку, прямо рядом с кофейником, который он наливал, и улыбнулась. Я на девяносто девять процентов уверена, что он разговаривал с Уитни, и мое присутствие гарантированно заставило бы его повесить трубку. Я никогда не узнала бы почему — может быть, он не хотел, чтобы я запятнала ее чистоту, — но, тем не менее, это приносило глубокое удовлетворение.

Он испустил низкий вздох, что-то среднее между раздражением и мрачным весельем промелькнуло на его лице.

— Мне нужно идти.

Наступила короткая пауза. Затем он повесил трубку, засунул телефон в задний карман и взял свою чашку, прежде чем повернулся и направился к острову.

Мои глаза прищурились при виде кофейника, затем они переместились на полную кружку рядом с ним, когда пар поднимался над краем. Теперь я знала, что это не для меня. Мне также не нужно поднимать голову, чтобы знать, что Истон сидел в "Айленде", потягивая кофе из своей чашки. Смотрел, как я поглядывала на пустой кофейник.

Он знал, что я всегда готовила свой примерно в то же время, что и он. Он также знал, что его мама каждое утро ходила за мной как по маслу, ожидая, когда будет готова ее собственная чашка. И все же каждый день одна и та же история: он готовил только на две чашки — одну для себя, другую для своего отца. Я понимала, почему он не готовил ничего для своей мамы; она любила, чтобы в ее утренний коктейль было добавлено столько ликера, что взрослый мужчина захрипел бы. Что касалось меня, я думала, у него были на то свои причины.

Мои губы поджимались, пока я готовила себе кофе, после того как его приготовила Бриджит, и пыталась не обращать внимания на горечь, подступающую к горлу.

— Дорогая, нет, не говори глупостей.

Я бросила взгляд на Бриджит, когда она вплыла на кухню с телефоном у уха, ее белые дизайнерские каблуки щелкали, щелкали.

— Конечно, я с самого начала знала, что это всего лишь слухи. Ты бы никогда этого не сделала, — она закатила глаза и открыла верхний шкафчик, роясь в своем сокровищнице пузырьков с таблетками.

Это идеальный момент, чтобы добавить ее любимый ликер в кофе, который я приготовила для нее. Она уделила мне ровно столько внимания, чтобы убедиться, что я добавила его в ее бокал, но недостаточно, чтобы заметить, как мало я налила на самом деле.

— Ради всего святого, Руби, просто уволь его уже. Никто не будет скучать по садовнику.

Она протянула мне таблетку ксанакса, щелкнула и вырвала свой стакан из моих рук. Я улыбнулась, как всегда, пытаясь поймать ее взгляд, но горечь в моем горле стала кислой, когда она развернулась на каблуках и вышла из кухни, даже не вдохнув в мое пространство.

Я не знала, почему я это делала. Я бы ни для кого другого не заставила себя глупо улыбаться так, как я это делала для Бриджит. Мы оба знали, что она никогда не стала бы моей матерью. Тепло моей настоящей матери могло растопить холод в ее глазах за полсекунды. Но если бы не Бриджит, я бы до сих пор ходила по углам, чтобы заплатить за свой следующий обед, и иногда я беспокоилась, что она выбросила бы меня из своей семьи так же легко, как и приняла в нее.

Хмуро глядя в свой черный кофе, я сделала большой глоток.

Когда я развернулась и прислонилась к столешнице, от пристального взгляда Истона у меня перехватило дыхание. Огненный виски пожирал комнату, как пламя, преследующее взрывчатку. Он не сказал ни слова, но ему и не нужно. Он увидел мою молчаливую мольбу о одобрении его матери, и я ненавидела себя за это.

Я выгнула бровь.

— Кот прикусил тебе язык?

Его веки опустились, квадратная челюсть сжалась.

— И вот вчера я подумал, что мы с моим старшим братом наконец-то сблизились.

Он отодвинул табурет и встал, его взгляд скользил по мне долгим, медленным взглядом. Он приземлился прямо над застежкой-молнией моей куртки, где мои груди угрожали вывалиться через красный топ под ними.

Его движения вялые, расслабленные, когда он взял свой рюкзак со стула рядом с собой, и мое сердце бешено заколотилось, когда он сократил расстояние между нами. Остановившись справа от меня, он потянулся за нетронутым кофе, который приготовил для своего отца, и его бицепс коснулся моего плеча.

Ни один из нас не смотрел друг на друга, но от его низкого голоса по моей коже пробежали мурашки.

— Если ты не хочешь, чтобы еще больше придурков последовали за тобой в туалет, тебе следует застегнуть свою гребаную куртку.

Мой пульс участился, в ушах зашумело.

Его дыхание коснулось моей щеки.

— И мы оба знаем, что я не твой чертов брат, Ева.

Я сглотнула, затаив дыхание.

Как только я повернула голову, чтобы посмотреть на него, он исчез вслед за своей матерью, и я осталась смотреть вслед их блеклым теням.

Истон

Я пил ледяную воду до тех пор, пока у меня не заморозились мозги. Затем я выпил еще немного.

Пот стекал по моей шее, спине. Солнце нещадно палило, припекая меня и нескольких оставшихся парней из команды, пытающихся отдышаться. Я устал, но сегодня мне чертовски нужен был лишний час.

Через футбольное поле ко мне трусцой бежал Зак, его вьющиеся волосы влажны от пота. Это Зак убедил меня присоединиться к его футбольной команде в прошлом году. Я уступил в поисках развлечения, более блестящего заявления в колледж и способа сжигать энергию.

Тяжело дыша, как и все мы, Зак похлопывал меня по спине, когда подошел ко мне на скамейке запасных.

— Так ты придешь сегодня вечером или как?

Вытирая лоб и шею прохладной салфеткой, я бросил на него косой взгляд.

— Что? На вечеринку?

— Ага.

— С каких это пор я посещаю вечеринки?

— Ты всегда так делал, чувак, — он нахмурился, щурясь от солнечных лучей. — Разве не так вы с Уитни впервые познакомились? На ее вечеринке?

— В этом году мне нужно сосредоточиться на другом дерьме, — я пожал плечами и отвернулся от этой лжи. — Я сказал Уитни, что ты подвезешь ее, раз уж решил, что ты пойдешь. Ты же знаешь, какой она становится, когда выпьет. Мне было бы спокойнее, если бы ты все равно мог за ней присматривать.

— Ладно. Твоя потеря. Но я, наверное, просто вызову Uber для нас, — он ухмыльнулся. — Картер, может, и мудак, но он знает, как устроить гребаную вечеринку.

Мои брови сошлись на переносице.

— У Картера?

— Гадит ли медведь в лесу? — он схватил бутылку с водой из холодильника, прежде чем мы направились к шкафчикам. — Вечеринка у Элайджи дома.

У меня свело челюсть. Мой взгляд устремился прямо перед собой, пока мы входили в раздевалку, но все, что я видел, это самодовольное выражение лица этого мудака, когда он вышел вслед за Евой из туалета. Ее лицо и шея покраснели. Запястья ободраны и покраснели.

Я открыл свой шкафчик и натянул через голову свежую рубашку.

Это не первый раз, когда он преследовал ее повсюду, но обычно она довольно быстро избавлялась от него. Однако вчера он подобрался слишком близко, и это было на территории школы. Он, блядь, пометил ее. У Элайджи его ничто не удержало бы. Никаких правил. Никаких ограничений.

— Может быть, я зайду на минутку. Проверю кое-что.

Я почти взял свои слова обратно, как только они вылетели, но не мог заставить себя сделать это.

Зак остановился на полпути к надеванию собственной рубашки.

— Ты серьезно? — его глаза сузились. — Подожди, не дразни меня. Это не круто.

Мои губы скривились, но напряжение, сковавшее плечи, распространилось по спине. Я никогда не смог бы признаться вслух в истинной причине, по которой перестал ходить на вечеринки: если была вечеринка, Ева гарантированно была там. Выпивка, танцы, слежка за парнями за закрытыми дверями. Я стиснул зубы, отгоняя нежелательный образ. Но последнее, что нужно Еве, это возиться с таким куском дерьма, как Картер, особенно после вчерашнего. От одной мысли о них вместе у меня затряслись чертовы руки.

— Не-а, я серьезно. Я пойду.

— Черт. Да, — он хлопнул меня по плечу, ухмылка вот-вот расколола бы его лицо. — Мой мальчик вернулся!

Я покачал головой и взял свою спортивную сумку.

— На одну ночь. Вот и все. И никакой выпивки.

— Тогда в чем, черт возьми, смысл?

— Все просто, чувак, — пробормотал я, направляясь к выходу.

Я уже желал, что вечеринка не закончилась.

— Сяду, буду приглядывать за ней, пока она не будет готова уйти, и наконец смогу свалить к чертям.

— Эй, подожди, — он схватил свою сумку, затем побежал трусцой, чтобы догнать меня. — Посмотри на себя, весь такой заботливый и прочее дерьмо. Уитни — чертова королева.

— Что? — я посмотрел на него и рывком открыл дверь.

Солнце ослепило меня, когда мы вышли на улицу.

— Наверное, да.

Я провел пальцами по своим влажным волосам.

Уитни.

Конечно, именно ее я и имел в виду.

— Еще только одну? — Уитни надула губы, ее алые губы на тон темнее, чем волосы, ниспадающие на спину. — Пожалуйста?

Она наклонилась, пытаясь поцеловать меня, но вместо этого споткнулась и прижалась к моей груди.

Обхватив ладонями каждую из ее рук, я поддержал ее.

Она укуталась в мою футболку и вздохнула.

— Думаю, на сегодня тебе хватит алкоголя, Уит.

— Ммм. Ты так приятно пахнешь, — невнятно произнесла она. — Такой мужественный, обаятельный и вкуснее мороженого.

— Господи.

Я потер затылок, делая глубокий вдох. Меня уже тошнило от пульсирующей музыки техно и тяжелого запаха пива, разносящегося по дому.

— Пойдем. Давай принесем тебе воды и присядем.

Я взял бутылку воды из холодильника, затем повел ее сквозь толпу, пока мы не добрались до гостиной. Там стояли три огромных дивана, каждый из которых покрыт переплетением рук, ножек и кочующих кистей.

— Мэтт, — окликнул я одного из своих приятелей, занимающего половину дивана.

Он квотербек моей команды, и одна из болельщиц как раз сейчас сидела на нем верхом. Какое гребаное клише.

— Подвинься, да?

Он не утрудил себя тем, чтобы оторвать свой рот от рта блондинки, но отодвинулся, чтобы я мог опустить Уитни и проскользнуть на место рядом с ней. Когда она прижалась ко мне, я откинулся назад, вытягивая ноги. Зак был прав: Картер здесь, и, судя по тому, что я видел, как они с Элайджей выставляли бочонки на заднем дворе, он не уехал бы в ближайшее время. Но я не видел Еву с тех пор, как она вошла десять минут назад и направилась в одну из ванных комнат. Вытягивая шею, я также больше не видел Картера через открытые задние двери. Я провел рукой по подбородку, снова оглядывая комнату, но чем дольше я смотрел, тем больше разочарования накапливалось в моих легких, как яд.

Где, черт возьми, она?

Я в нескольких секундах от проверки ванных комнат, когда громкий свист привлек мой взгляд в противоположный конец комнаты. Фигура Евы мелькнула за толпой пьяных тел и исчезла из виду. Она подмигнула Марко, член, который, как я полагаю, присвистнул, и сделала глоток из красного стакана Solo в своей руке. Мой кулак сжался, но я медленно разжал его, пока мой взгляд скользил по ее телу, как будто она сахарная, а я сидел на гребаной низкоуглеводной диете.

Черные джинсы, разорванные на бедрах, туго обтягивали те изгибы, которые ставили взрослых мужчин на колени. Ее рубашка — лоскуток материи, нарисованный на ее полных грудях и заканчивающийся чуть ниже грудной клетки. У меня свело челюсть при виде нее в такой откровенной одежде, но я отогнал свои иррациональные чувства и снова перевел взгляд на ее лицо.

По правде говоря, она прикрыта больше, чем большинство девушек здесь, включая Уитни. Но вы никогда бы не догадались об этом по тому, как Марко крался к ней за спину, шепча черт-его-знает-что ей на ухо.

Мои мышцы напряглись. Я мог сделать несколько предположений о том, что он говорил.

Он не должен был ничего ей шептать. Он вообще не должен был с ней разговаривать. Он не знал ее так, как я. Он не видел ее так, как я. Он не наблюдал за ней так, как я.

Дерьмо.

Я запустил обе руки в волосы и откинул голову на подушку, заставляя себя смотреть в потолок. Я знал, что это ненормально, моя зацикленность на ней. Это тоже чертовски утомительно. Есть причина, по которой я никогда не позволял себе делать больше, чем смотреть, но в последнее время даже это толкало меня через край. Обычно я не понимал, насколько все плохо, пока не слышал свои собственные гребаные мысли.

Уитни застонала, прижимаясь ко мне с той стороны, где, как я думал, она заснула. Я посмотрел на нее сверху вниз, и ее ресницы затрепетали, прежде чем она нашла мой взгляд, пытаясь сосредоточиться.

— Я что-то не очень хорошо себя чувствую, Истон.

Мои брови нахмурились, когда я вглядывался в ее бледное лицо.

— Ты выпила только эти две чашки, верно?

— Эм… — она отвела взгляд, прикусывая нижнюю губу. — Ну, — застонала она, останавливаясь, чтобы обхватить себя рукой за живот. — Элайджа мог бы налить мне еще чашечку-другую, пока ты был отвлечен.

Мои глаза закрылись, и я провел ладонью по лицу.

Чертов Элайджа.

Уитни мягче, чем она показывала. Она перфекционистка. Она работала до изнеможения в школе и во всех других сферах своей жизни, но стресс, связанный с этим, полностью овладел ею только в выпускном классе. Пару месяцев назад она решила завязать с алкоголем — решение, от которого я неоднократно предостерегал ее благодаря яркому примеру моей мамы, — и она еще не знала своих пределов.

— Истон?

Я приподнял бровь.

— Я думаю… Я думаю, что выпила слишком много. Мне не нравится это ощущение, — ее брови нахмурились, губы скривились, как будто ее тошнило. — Комната вращается.

Когда она снова всхлипнула, я взял ее обмякшее тело на руки и встал. Ее голова повернулась в сторону, и она посмотрела на меня так, словно я какой-то герой. Чувство вины пронзило меня изнутри. Мы с Уитни ненормальная пара. Мы оба используем друг друга по-своему, но она невинна — более невинна, чем когда-либо позволяла другим видеть, — и видеть ее такой неправильно.

— Привет, — тихо сказал я. — С тобой все будет в порядке, хорошо? Давай вытащим тебя отсюда.

Она кивнула и закрыла глаза.

Я поднял взгляд, собираясь отойти от дивана, когда мои глаза наткнулись на знакомые бездонные озера темно-коричневого цвета. Взгляд Евы из-под тяжелых век прикован к моему, каждое движение ее бедер медленнее и ленивее, чем музыка, под которую она танцевала. В ее руке новая чашка Solo, на этот раз синяя. Марко сокращал расстояние позади нее, находя ее ритм. Его рука опустилась на ее обнаженную талию и сжала.

Я сжал челюсть, приказывая себе отвести взгляд.

Уходи.

Предупреждение, которое так долго держало меня подальше от нее, звучало у меня в ушах: Если ты хотя бы заговоришь с ней…

Этого должно быть достаточно, чтобы заставить меня уйти прямо сейчас, но на этот раз я не мог этого сделать. Я не мог отвести взгляд.

Когда она опустила глаза, обнаруживая, что Уитни потеряла сознание в моих объятиях, что-то горячее мелькнуло на ее лице. Она приподняла бровь. Затем подняла свою чашку, одними губами произнесла привет и, опрокидывая ее обратно, посмотрела прямо на меня.

Я внимательно наблюдал за ней, раздражение разливалось по моим венам, когда я задался вопросом, сколько она уже выпила.

Мне не следовало приходить. Я знал это, но сейчас это не имело значения. Ущерб нанесен. Мой пульс участился, мысли спутались. Слышать, что она ходила на эти мероприятия и трахалась со всеми подряд, — это не то же самое, что стоять перед ней и наблюдать, как она это делала. По крайней мере, когда я оставался дома, мне не нужно видеть. Мне не нужно знать, что, как, кто. Я всегда боролся со своими импульсами, когда дело касалось Евы, но сегодня вечером, прямо сейчас, мои пальцы подергивались от непреодолимой потребности приблизиться к ней. Подойти прямо к ней и отнести домой.

Вечеринки, ночевки с кем попало, весь этот дерьмовый фасад, который она так усердно поддерживала, — она знала, что я это ненавидел, но не знала, почему. Она не знала, что я видел ее насквозь. Что образ ее четырнадцатилетнего тела, дрожащего и покрытого грязью — первой девочки, которая когда-либо смотрела на меня так, словно я был ее чертовым спасителем, — был выжжен в моем сознании, как гребаное клеймо. Я видел ее той ночью, по-настоящему, блядь, видел ее, и не важно, за сколькими алкогольными чашками или чужими руками она пряталась, я всегда бы видел ее.

Даже когда я этого не хотел.

Даже когда это заставляло меня заниматься глупостями вроде отслеживания каждого ее движения, пока она соблазнительно вела Марко к лестнице. Она поднялась на две ступеньки, прежде чем оглянулась через плечо. Мой пульс подскачил еще на одну отметку. Она знала, что я бы наблюдал. Я всегда наблюдал. Ее взгляд блуждал по моему лицу, ее грудь поднималась и опускалась.

Она лучше чем все это. Иногда мне казалось, что она тоже это знала, но ей просто насрать.

Наконец, она послала мне воздушный поцелуй и исчезла наверху, а Марко последовал за ней по пятам.

Ева

Черт.

Я прижала одну руку к пульсирующему месту на лбу, а другой снова открыла окно. На меня не похоже забывать о глюках, но я обречена совершать глупые ошибки в два часа ночи.

Оказавшись в своей спальне, я тихо закрыла окно и трижды проверила замок. Убедившись, что в безопасности, я вытащила осколок стекла из-за пояса джинсов и положила его под подушку.

Усталость наваливалась на меня, когда я распустила хвост, позволяя волосам рассыпаться по спине, и пошла в ванную. Я открыла кран, затем издала стон. Все, чего я хотела, это лечь спать. К сожалению, сначала мне нужно смыть со своего тела вонь Марко, а мой паршивый слив в душе снова засорился. Можно подумать, у богатых людей нет подобных проблем, но, в конце концов, это моя жизнь, поэтому, конечно, дерьмо следовало за мной, куда бы я ни пошла. По крайней мере, оно лояльное.

Я быстро разделась и обернула полотенце вокруг голого тела, затем пошла по коридору. Когда я добралась до запасной ванной, которая также находилась в трех футах от комнаты Истона, я остановилась, чтобы посмотреть на его дверь. Краска медленно поднялась к моей шее, и я отвела взгляд. Я бы солгала, если бы сказала, что не была застигнута врасплох, когда увидела его у Элайджи. Вечеринки больше не для него.

Мой пульс ускорился, когда я обнаружила, что он наблюдал за мной. Его пристальный взгляд блуждал по моему телу, как будто он мог наблюдать. Но потом я заметила Уитни, прислонившуюся к нему, и тяжесть навалилась на мой живот. Когда он поднял ее, лужи зависти застилали мне зрение. Но это было не самое худшее.

Нет, хуже всего было то, что он больше не смотрел на меня.

Румянец у моей шеи стал на дюйм выше. Качая головой, я хватилась за ручку ванной и повернула ее.

— Могла бы остановиться на одном стаканчике.

Мое сердце подпрыгнуло, как у акробата, выполняющего цирковой трюк. Рука застыла на ручке, краем глаза я увидела, как он лениво прислонился к дверному косяку. Должно быть, я была слишком погружена в свои мысли, чтобы заметить, как открылась его дверь. Сначала вечеринка, а теперь он разговаривал со мной? Истон Резерфорд сегодня полон сюрпризов.

Я опустила ручку и невинно наклонила голову.

— Ну и что в этом забавного?

— Ты поэтому это делаешь? Для развлечения? — его голос похож на мягкое рычание, которое бурлило глубоко в моем животе.

Мои ребра напряжены. Я хотела почувствовать это рычание на своей коже. Я хотела, чтобы оно было моим.

— Может быть, — прошептала я.

Лгунья, лгунья, лгунья.

— Оно того стоило?

Я предположила, что он имел в виду алкоголь — я достаточно насмотрелась на его маму, чтобы понять, почему он его ненавидел, — но мрачные, почти угрожающие нотки в его голосе позволили мне пофантазировать, что именно про меня и Марко он имел в виду.

Я медленно моргнула, потерявшись в густом тумане своих фантазий.

— Да.

Он ничего не сказал. Это казалось бесконечным, тяжелый поток нашего дыхания заполнил паузу.

Воздух заколыхался, и я вернулась к реальности.

Дверь его спальни закрылась. Внезапно я снова осталась одна.

Следующим вечером, просунув руки в кожаные рукава, я убрала волосы с куртки и взяла запечатанный белый конверт с прикроватной тумбочки. Я оставила свою сумочку и деньги здесь, за исключением мелочи в заднем кармане джинсов.

Истон и Зак развалились на диване, когда я вошла в гостиную, экран телевизора заливал их мягкими лучами света в темном пространстве.

Я только на полпути по паркету, когда тихий свист достиг моих ушей. Я знала, что это Зак, даже не глядя. День, когда Истон свистнул бы мне, был днем, когда моя мать вернулась бы за мной. Я искоса посмотрела на них, и Зак ухмыльнулся, приподнимая бейсболку в знак признательности. Истон откинулся на кожаные подушки, положив лодыжку на колено, и смотрел прямо перед собой в телевизор. Я видела только левую сторону его резкого профиля, но его глаза не мигали, и я знала, что он вообще не смотрел на экран.

— Куда ты так поздно идешь? Мы могли бы устроить еще одну вечеринку, если захочешь пойти.

Я остановилась перед дверью и посмотрела на Зака.

— Ты шутишь, да?

Он поправил шляпу, хмуря брови.

— Ах, нет?

— Истон всегда остается здесь по воскресеньям на ночь.

Наконец, взгляд Истона заскользил ко мне. Он покрутил банку кока-колы в руке, наблюдая за мной почти задумчиво. От его безраздельной сосредоточенности тепло разлилось внизу моего живота. Однако этот момент длился недолго, недостаточно долго. Как обычно, он быстро вернулся к тому, чтобы притворяться, что меня не существовало.

— Уже воскресенье? — Зак потер лицо, привлекая мой взгляд к себе, и я поняла, насколько усталым он выглядел.

Вообще-то, он все еще выглядел пьяным со вчерашнего вечера.

Закатив глаза, я повернулась и открыла дверь.

— Мне нужно идти.

— Подожди, подожди. Серьезно, куда ты идешь одна так поздно? — он встал и закинул руки за голову, испуская громкий вздох. — Я все равно собирался уходить, так что могу быть сопровождающим. Ну, знаешь, защитить тебя и все такое.

Я засмеялась.

— Это мило, но там, куда я иду, ты не продержался бы и пяти минут.

Глаза Истона сощурились, он смотрел на телевизор, его колено начало подергиваться, но у меня не было времени разбираться с ним прямо сейчас. Мне нужно доставить письмо.

Не говоря больше ни слова, я закрыла за собой дверь и направилась к ближайшей автобусной станции. Я одна из немногих семнадцатилетних в радиусе двадцати миль, у кого нет машины, но Бриджит никогда не предлагала ее, а я отказывалась просить, когда мое положение под ее крышей и так щекотливое. Я до сих пор не поняла, почему она и Винсент вообще удочерили меня. Казалось, ни один из них не особенно любил детей — или сострадание. Но ситуация мне на руку, поэтому, когда они дома, я держала голову опущенной, свое пространство опрятным, а рот на замке.

Несмотря на то, что я знала маршрут наизусть, или, может быть, из-за этого, мое дыхание учащалось с каждым шагом, приближающим меня к автобусу. Даже несмотря на то, что этот визит был бы совсем не похож на прошлый, я не могла унять неприятную дрожь внутри себя.

Я добралась до станции, не теряя ни минуты, села в автобус и считала остановки, пока не прошло двенадцать. Считать — это первый способ, которым я научилась этому маршруту, когда мне было тринадцать и я путешествовала, не отрывая глаз от своих ног. Теперь я знала названия остановок, но, от старых привычек трудно избавиться. Выйдя, я села на другой автобус, направляющийся в Питтс — неофициальное название группы трущобных кварталов в центре города. Чуть больше часа спустя я ступила на тротуар со скрученным желудком.

Я натянула капюшон как можно глубже на лицо, беззвучно повторяя инструкции, которые мне дали на прошлой неделе, и следуя им слово в слово. Питтс слишком велик сам по себе. Я давным-давно усвоила, каких улиц и переулков следовало избегать, но эти инструкции почти всегда заводили меня на неизведанную территорию. По пути я обошла лужу блевотины. Я не скучала по прогорклой вони этого места. Это тот вид вони, который притуплял, но прилипал к коже. Неподвластный времени и классический.

Через два квартала, три переулка и два разрисованных граффити скелета я оказалась у дыры в стене, которая, как я предполагала, являлась клубом. Здесь нет ни окон, ни вывесок, но стальная дверь за спиной вышибалы лишь частично заглушала музыку, заставляя ее звучать под водой. Несколько мужчин прислонились к стене, курили и разговаривали, но в остальном на улице тихо.

— Удостоверение личности, — проворчал вышибала, когда я подошла, ловя мой пристальный взгляд, который быд на полфута выше моего роста 5 футов 5 дюймов.

Я прочистила горло, набираясь уверенности, которую оставила где-то в автобусе.

— Я здесь из-за Одетт.

Он смотрел на меня с подозрением, мерцающим в черных глазах, и я молила Бога, чтобы я только что не облажалась.

Кодовое название всегда одно и то же. Единственное, что менялось, — это местоположение и люди; люди из его небольшого, доверенного круга. Все, что выходило за рамки этого, было бы слишком рискованно для Алехандро, и я не хотела подвергать опасности ту малую свободу, которая была у моего кузена.

Если не считать моего никчемного отца, Алехандро — единственная настоящая семья, которая у меня была. Он также единственный человек, который заботился обо мне, настаивал, чтобы я время от времени писала ему о том, как у меня дела. Хранить секреты от него бесполезно. Я пыталась утаить от него свой последний табель успеваемости, когда мои оценки упали — он проник в мою комнату через окно и украл его из ящика моего стола. Ему нелегко прийти ко мне, так что мое последующее чувство вины было забавным. Я не знала, почему он так настаивал на том, чтобы я поступила в колледж, когда я понятия не имела, на чем могла бы специализироваться такая девушка, как я, но я также не могла притворяться, что ненавидела это. У него нет постоянного адреса, а даже если бы и был, он все равно не раскрыл бы его, так что, если мне пришлось бы снова навестить Питтов, чтобы передать ему свои письма, я так и сделала бы.

Спустя вечность вышибала сказал:

— Ты не такая, как я ожидал, — и я почти вздохнула с облегчением. Он протянул руку. — Я передам ему это к утру.

Вынимая конверт из кармана куртки, мои пальцы дрожали, но это не от страха. Это от благодарности.

— Спасибо тебе, — прошептала я.

Он кивнул, в его глазах мелькнула искорка тепла, и взял письмо.

— А теперь убирайся из этого места. Тебе здесь не место.

Я сухо рассмеялась. Когда-то здесь было мое место. Но я повторила его кивок, прежде чем развернулась и направилась обратно к автобусной остановке. Я опустила голову, не желая привлекать нежелательное внимание — или воспоминания.

Я прошла два переулка, когда большая рука схватила меня за руку, прижимая спиной к твердой груди. Я задохнулась, тяжело дыша через приоткрытые губы. В поле моего зрения нет ничего, кроме потемневшей стены с трещинами.

Другая рука обвилась вокруг горла, удерживая меня на месте.

— Я так и думал, что это ты, принцесса.

Я не узнала этот хриплый голос, но при упоминании имени у меня по спине пробежала холодная дрожь.

Принцесса.

Так меня назвали на моей первой оплачиваемой работе, и это имя закрепилось за мной до конца моего года на улицах. В то время он сказал, что я была милой и застенчивой, как маленькая принцесса. Это напомнило мне слова, которыми другой мужчина — того, чья кровь испачкала оружие у меня на поясе, — описывал меня некоторое время назад: милая, изящная, послушная.

Закрывая глаза, я пыталась унять огонь, бушующий под моей кожей, прежде чем снова открыла их.

— Я больше так не работаю.

— Ты поработаешь, если я, блядь, тебе прикажу. Принцесса.

Я дернулась на него, пытаясь вырваться из его хватки.

— Я никакая не принцесса, придурок.

Его хватка сжалась вокруг моей шеи, заставляя меня задыхаться. Мои руки взлетели, чтобы вцепиться в его кожу, но он не двинулся с места.

— Это верно. Теперь ты женщина, — его грубая щека коснулась моей. — По крайней мере, достаточно женщина, чтобы предложить мне нечто большее, чем твои руки и рот.

У меня вырвался сдавленный стон, мои ногти впились в его плоть, но когда другой рукой он застегнул пуговицу на моих джинсах, гнев превратился в ледяную вспышку паники. Люди, которые раньше нанимали меня, были не совсем респектабельными, но они понимали, что я предлагала, и всегда отступали, когда я отказывалась от большего. У меня были жесткие ограничения; секс был одним из них.

Звук моей молнии рассек воздух, громче, чем стук в ушах. Это слишком знакомо. Слишком грубо. Его собственная молния последовала секундой позже. Я упиралась пяткой в его голень, хватая ртом воздух и одновременно борясь с хваткой, но ничто не замедляло движения сукиного сына. Дрожа, мои пальцы заскользили к осколку стекла, спрятанному в джинсах, холодные края спились в ладонь. Но я замерла. Я пользовалась этим оружием всего один раз, и это было четыре года назад.

Раздвинь ножки для своего нового папочки, малышка.

Нет, нет, нет.

Такая сладкая девственная киска, все для меня.

Я не могла дышать.

Скажи пожалуйста. Убеди меня, что ты того стоишь.

Белые пятна затуманили мне зрение.

Я услышала хруст, затем хрюканье. Мои ноги подкосились, и я упала на землю, резко вдыхая воздух. Мои руки взлетели к шее, где я все еще чувствовала хватку этого засранца, словно железный зажим, впивающийся в мое горло.

Мои глаза обшаривали темный переулок.

Еще одно ворчание, приглушенное проклятие, на этот раз прямо у меня за спиной. Тело упало на землю.

Все еще испытывая головокружение, я собиралась развернуться, когда пара сильных рук обзватила меня за талию и подняла на ноги.

Тяжело дыша, мой взгляд медленно сфокусировался на теплом виски.

Срань господня.

— Двигайся, — скомандовал Истон, дергая меня вперед за собой.

Я толкнула себя вперед, не задумываясь, каждый шаг казался туманным и сюрреалистичным, когда я пыталась поспевать за его темпом. Мы почти дошли до конца переулка, когда я оглянулась через плечо.

Нападавший поднялся на ноги. Он сплюнул на тротуар, вытер рот и посмотрел прямо на меня.

У меня свело живот.

Рука Истона слегка сжала мою. Я оторвала взгляд от придурка, чтобы сосредоточиться на нашем окружении. Узкие стены стали уличными фонарями, темнота смешалась с ярким светом фар. Мы уже подошли к автобусной остановке, но Истон свернул налево, ведя меня к заброшенной парковке. Он достал ключи из кармана, я услышала звуковой сигнал, затем мы сели в его черную Ауди.

Мы оба запыхались, когда он открыл пассажирскую дверь, мягко усаживая меня внутрь, прежде чем направился к водительскому сиденью. Он запер двери, проверил стекла и завел двигатель. Затем протянул руку через центральную консоль, обхватил мои щеки большими теплыми ладонями и изучал мое лицо. Одна рука заскользила по моей шее. Его брови сосредоточенно нахмурены, когда он окидывал меня взглядом.

Я таращилась на него, быстрое поднятие и опускание моей груди — единственное движение, которое я могла сделать.

— Ты в порядке? — его голос низкий. Огонь на холодном ветру. — Он причинил тебе боль?

Его руки обжигали мою щеку, мое горло. Мой пульс бился под его пальцами. Три года я хотела, чтобы он прикоснулся ко мне. Потянулся ко мне. Но не так. Я практически видела свое отражение в его внимательных глазах, и это прекратило пламя внутри меня в лед.

Я так усердно работала, чтобы заставить его перестать видеть во мне сломленную маленькую девочку, а одна ночь все разрушала.

— Я в порядке, — я вырвала голову из его хватки и пристегнула ремень безопасности, сосредоточившись на пряжке. — Давай. Поехали.

Он выдохнул, затем я услышала, как он сдвинулся и пристегнул свой ремень безопасности.

Завев машину, он выехал со стоянки, крепко сжимая руль. Мой взгляд сам собой возвращался к нему, но я старалась не показывать этого.

Мои пальцы зудели от желания пробежаться по взъерошенным волнам его темных волос. В его лице все еще было что-то мальчишеское, хотя ростом он с полузащитника НФЛ. Легкий, нежный. Это такое лицо, которое могло заставить девушку выложить все свои секреты, даже не подозревая, что он их украл. Но как бы он ни был беззаботен, любой, кто обращал на него внимание, смог бы увидеть, насколько он внимателен на самом деле.

Его палец барабанил по рулю. А глаза приникали на много миль вглубь, острые, как лазер, и сверкали грубым и сдержанным взглядом.

Я поерзала на своем сиденье.

Мышца на его челюсти дернулась раз, другой.

Воздух густой от напряжения, с каждым вдохом вдыхать становилось все труднее.

Он не смотрел на меня, но я не могла отвести взгляд.

Я рассматривала его разорванную нижнюю губу, синяк, образовавшийся на щеке, и жесткое выражение лица.

Чувство вины сжало меня изнутри. Он принял удар; он рисковал своей жизнью. Ради меня. Моя грудь затрепещала от неровного биения сердца.

— Ты следил за мной, — тихо сказала я.

Он не ответил, но это был не вопрос. Истон Резерфорд последовал за мной в "Питтс". Я бы не удивилась, если бы оказалось, что это был первый раз, когда его "Ауди" проехала по изрытым выбоинами улицам.

— Ты даже не разговариваешь со мной, но следишь за мной?

Его большой палец постукивал по рулю.

— Мы сейчас разговариваем, не так ли? — он взглянул в окно, и его следующие слова вырвались грубо, как будто он больше не мог их сдерживать. — Господи, Ева. О чем, черт возьми, ты думала, когда шла сюда? Одна, после наступления темноты, — он покачал головой. — Разве ты не знаешь, что это за место?

Я издала кислый смешок. Да. Знаю.

— Тебе вообще есть дело до того, что с тобой чуть не случилось?

Я сглотнула и отвернулась, подавляя волну паники, которая поднялась при этой мысли, но мой голос дрожал.

— Этого не произошло.

— Не в этом дело, — тихо прорычал он.

— Разве нет?

Когда я снова посмотрела на него, он уже наблюдал за мной. Его глаза блуждали по моему лицу, в них мелькали невысказанные мысли, прежде чем он перевел их обратно на дорогу.

Он стал тише, когда громыхнул:

— Что ты делала?

Прикусив губу, я собрала волосы в хвост не более чем для отвлечения внимания, обматывая пряди резинкой с запястья.

Я хотела доверять Истону. Я никогда ни с кем не говорила о своем кузене, и это сбивало с толку, потому что он заслуживал внимания, даже если никто другой так не считал. Но достаточно было бы одного промаха, чтобы Алехандро снова отправили в тюрьму, и я никогда не смогла бы рисковать его свободой.

— Мне жаль, что я вытащила тебя сюда, Истон, и мне жаль, что ты пострадал. Мне правда жаль.

Он искоса посмотрел на меня, приподнимая бровь.

— Но я не могу тебе сказать.

Он кивнул едва заметным движением подбородка, но челюсть у него твердая.

— Ты не можешь? Или не хочешь?

— Я не могу. Это не мой секрет, который я могу разглашать.

Его губы сжаты, ноздри слегка раздулись.

У меня свело живот, когда я осознала его неодобрение. Его недоверие. Была только одна причина, по которой такая девушка, как я, могла посетить Питтов, и мы оба знали, какая. Я посмотрела в окно. Он уже думал, что я шлюха, верно? Я позаботилась об этом. Так что лучше моя репутация, чем свобода Алехандро. Но эта мысль никак не укладывалась в голове, и я думала, что меня, возможно, стошнило бы.

Откидываясь на спинку сиденья, я слегка откинула ее и закрыла глаза. Остаток поездки я притворялась спящей.

Это проще, чем смотреть на него.

После того, как Истон припарковался на подъездной дорожке, я осталась в машине, пока он вышел, надеясь, что он просто исчез бы, и я смогла бы дойти до своей комнаты, не сталкиваясь с ним лицом к лицу. Его суматоха душила меня всю дорогу, его присутствие было слишком плотным и тяжелым в маленьком пространстве.

Он зол. Более чем зол. Но через несколько секунд моя дверь открылась, и он протянул ладонь.

Подавляя удивление, я схватила его за руку.

Его взгляд опустился на контакт, когда он помог мне подняться, и тепло наполнило меня, прогоняя холод в воздухе. В ту секунду, когда я встала, он ослабил хватку.

Я ненавидела чувствовать, что затаила дыхание, когда следовала за ним внутрь.

Он открыл дверь и прошел мимо меня, проводя пальцами по своим растрепанным волосам. Он остановился, не доходя до лестницы, как будто хотел что-то сказать и больше не мог держать это при себе.

Поворачиваясь, его глаза наполнились предупреждением.

— Ты хочешь хранить свои секреты, прекрасно, — его низкий голос звенел от резкости. — Храни их. Но держись подальше от Питта.

Мои глаза сузились, несмотря на благодарность, которая подавляла любой настоящий гнев, который я должна испытывать по отношению к нему. Вместо этого, единственный гнев, который я испытывала, — это гнев на саму себя, что только расстроило меня еще больше.

— О, мы достаточно близки, чтобы ты мог теперь мной командовать? Потому что, если это так, я уверена, что ты можешь не отвечать на мой вопрос.

— О чем ты говоришь?

— Почему ты последовал за мной?

Он отвел взгляд, провел большим пальцем по нижней губе. Его ответ тихий, вдумчивый.

— На улице темно. Ты была одна. Ты выглядишь как… — он жестикулировал вверх и вниз по моему телу. — Ты. Разве это не очевидно?

— Нет, это не очевидно, — я подошла на шаг ближе. — Я все время выхожу одна, и я продержалась так долго. Почему сегодня вечером?

Он покачал головой, как будто я вела себя нелепо. Но его глаза потемнели, когда он изучал мое лицо, и я не могла унять дрожь, которая пробегала по мне.

— Уже поздно, Ева, — проворчал он. — Иди спать.

Он гордо поднялся по лестнице, не сказав больше ни слова.

Я не знала, почему у меня перехватило дыхание. Взволнована. Или застыла на месте. Но с каждой тревожной секундой раздражение разгоралось под моей кожей и смешивалось с болезненным уколом стыда.

Я взбежала по лестнице следом за ним.

— Со мной все было бы в порядке!

Он не оглянулся на меня.

— Да, действительно, похоже на то.

Его дверь хлопнула, и я погрузилась в тяжелую тишину.

Я с минуту смотрела на его дверь, прежде чем направилась к своей. Мое сердце все еще колотилось, когда я повернула ручку и вошла в свою комнату — комнату, которая сейчас казалось такой же чужой, как и тогда, когда я только переехала. Все белое: белые стены, белые комоды, белая кровать. Безупречный и девственный белый, белый, белый. Я не знала, почему у меня горели глаза, или почему все казалось грязной ложью. Проглотив комок в горле, я прошла через комнату с одной целью в голове. Сегодня воскресенье, единственная ночь, когда я открывала свое окно, а не запирала его. Той же ночью Истон открывал свое. Мое дыхание прерывистое, мысли в беспорядке. Истощение сковывало меня, когда я прислонилась спиной к стене рядом с окном и соскользнула на пол.

Тогда я стала ждать.

Мои глаза закрылись к тому времени, как я услышала первое бренчание. Оно мягкое, и мои уши напряглись, чтобы услышать его. Следующий звук немного громче, и сразу же за ним следовал еще один, более мягкий удар.

Мое дыхание замедлилось, пульс успокоился.

Я никогда не забыла бы, как впервые услышала игру Истона на гитаре. С той ночи все и началось.

Мое горло сжалось, когда он переключил мелодию на другую, которую я узнала мгновенно. Началось медленно, мелодия, которая проникала в душу и пронизывала до костей. Музыка обволакивала меня, сжимая так нежно, что вырыался глупый, тихий всхлип, и я подумала о той ночи, когда впервые услышала его игру. Ночь, когда я была напугана, одинока, отчаянно нуждалась в надежде. Несколько лет назад Истон играл каждый вечер, без сбоев. Я никогда точно не знала, почему это изменилось на "только по воскресеньям", за исключением того, что это единственная ночь, когда его отец не приходил домой.

Какой бы ни была причина, я приняла бы то, что смогла получить.

Прислонившись головой к стене, я дышала. И меня унесло в далекую страну.

Страну, где плохие люди встречали Карму.

А плохие девочки жили долго и счастливо.

Ева

(Тринадцать лет)

Мне никогда не везло.

Я резко проснулась от грубого и сердитого шума. У меня перехватило дыхание, когда услышала скрипучий мужской голос, и на секунду мне показалось, что я снова у папы.

Нет, нет. Это неправильно.

Здесь нет зарешеченных окон, и я не лежала на комковатом подержанном матрасе; у меня над головой брезент, и я на жесткой кровати грузовика.

Я в безопасности.

Грузовик больше не двигался, и дождь прекратился. Я разжала костяшки пальцев, слегка расслабляясь. Если меня еще никто не заметил, может быть, мне все-таки повезло.

Мои руки тряслись, когда я приподнялась, чтобы заглянуть в отверстие в брезенте. Мы остановились на обочине улицы. Мои глаза расширились при виде модных домов и лужаек, освещенных уличными фонарями. Я далеко от Детройта, это точно.

Дверца машины закрылась, и мужчина прошел мимо, прижимая телефон к уху. Мои мышцы свело судорогой. Все, что я видела, — это его седой затылок, толстую шею, и клетчатую рубашку, натягивающуюся на широкие плечи. Если он прямо сейчас обернулся бы и снял брезент, не могло быть, чтобы он меня не заметил.

Именно в этот момент он стал поворачиваться. У меня зазвенело в ушах, когда я низко пригнулась, схватила осколок стекла, который выскользнул из моей досягаемости во время поездки, и медленно поползла к противоположному концу грузовика. Не успела я пройти и половины пути, как он уже расстегнул брезент.

Я вздрогнула, собираясь с духом. Приготовилась к прыжку, хотя знала, что у меня не было ни единого шанса.

— Гарри! Это ты?

Мужчина нажал кнопку на своем телефоне и повернулся лицом к тому, что, как я предполагал, являлось домом, и он испустил проклятие. Я вздохнула от облегчения, когда он пошел на женский голос.

Мое сердце бешено колотилось о грудную клетку.

Вот оно.

Моя поездка окончена. Мне нужно исчезнуть, пока я не упустила свой шанс.

Я закрыла глаза, обхватила пальцами осколок стекла и сосчитала до трех, как это делала мама. Обманула себя, заставляя поверить, что этого времени достаточно, чтобы набраться сил.

Раз, два… Три.

На меня накатила тошнота, когда я пробиралась остаток пути мимо мебели и села слишком быстро. Мои глаза обшаривали пригородный район. Я соскользнула с заднейдвери и собралась обежать грузовик, когда внезапное желание остановило меня.

Голод. Отчаяние.

Черные точки застилали мне зрение, когда я подбежала к пассажирскому окну, заглядывая внутрь. Темно, но два пакета на переднем сиденье привлекли мое внимание. Я смотрела на них. Спортивная сумка и бумажный пакет для ланча. В них могло ничего не быть… Или там мог быть бумажник. Еда. При этой мысли у меня в животе пронзила острая боль. Далекие голоса долетали до ушей, и этого достаточно, чтобы подтолкнуть меня к действию. Я открыла дверь.

— Что за черт? Эй!

Мое тело дернулось от лая мужчины, но мне удалось схватить с пола измазанный жиром бумажный пакет, куртку, брошенную на кожаное сиденье, и бутылку воды.

— Остановись! — его голос теперь ближе.

Забыв о другой сумке, я крепче сжала то, что у меня было, и, спотыкаясь, отступила от грузовика, не обращая внимания на свои вопящие кости, когда побежала.

— Эй, ты! Маленькая девочка! Вернись сюда!

Тревога волнами прокатилась по мне, но пришло облегчение, когда я поняла, что его голос звучал все дальше и дальше с каждым слабым толчком моих ног.

Не оглядывайся назад.

Как он и сказал, я всего лишь маленькая девочка. Надоедливая. Все, что я могла сделать, это убежать и надеяться, что он не подумал бы, что я стоила таких хлопот.

Я не знала, как далеко я убежала, когда украденные вещи почти выскользнули из моей потной хватки, но дома, размытые мимо, становились больше и причудливее. Мое дыхание обжигало при каждом вдохе, и черные точки, плавающие перед глазами, заставляли меня замедлиться. Мои колени подвернулись, когда я прижалась к дому, пробираясь все глубже и глубже на чью-то территорию. Я ударилась о стену, приваливаясь к ней и соскользнула на землю. Мягкая мокрая трава облегчила мое падение.

На несколько мучительных мгновений я не могла дышать. Мои легкие слишком сухие, слишком сжатые.

Я в порядке.

Я в порядке.

Я в порядке.

Лгунья, лгунья, лгунья.

Моя новая мантра звучала у меня в ушах. Наконец, когда мое дыхание пришло в норму и я могла открыть глаза без потери сознания, я посмотрела вниз на бумажный пакет.

Когда я открыла его, от острого запаха бургеров и картофеля фри у меня во рту скопилась слюна. Я запустила руку внутрь, доставая огромный бургер, и мои пальцы дрожали от голода, когда я поднесла его к губам. Меня не волновало, что незнакомец уже съел немного — я запихнула все это себе в горло, затем потянулась за полупустой бутылкой с водой, стоящей у моих ног, и выпила большую часть. Вода — это рай, когда она оседала в моем желудке. Когда я снова полезла в пакет за картошкой фри, я почувствовала прохладные монеты в своей руке.

Деньги? Неужели мне так повезло?

Горя желанием выяснить, я вывалила содержимое пакета, наблюдая, как картошка фри высыпалась на траву. Выпали две монеты, за ними три однодолларовые купюры. Этого едва хватало, чтобы купить мне еще один фастфуд, но, с другой стороны, я слишком отчаялась, чтобы быть привередливым.

Я подпрыгнула и бросила взгляд через лужайку, когда в окне дома загорелся свет, освещая кухню. Когда фигура расплылась по комнате, чувство холода унесло прочь любую ниточку надежды, которую принесли деньги.

Я не должна была быть здесь. Это слишком близко.

Если кто-нибудь нашел бы меня, они передали властям, которые отправили меня обратно к моему отцу. Который затем отправил бы меня обратно к нему. Я не стала бы этого делать. Я бы никогда не вернулась.

Когда я заставила себя встать, на меня накатил приступ тошноты. Следующее, что я помнила, это то, что я схватилась за бумажный пакет, выплескивая в него все содержимое своего желудка.

Слезы щипали мне глаза от нежного жжения в горле.

О боже. Так мерзко.

Я вытерла рот грязной ночной рубашкой. Мое сердце бешено колотилось, когда я бросила взгляд в сторону кухни, почти ожидая, что кто-то смотрел прямо на меня. Но свет был выключен.

Облегчение переполнило меня, и воздух вернулся в мои легкие.

Я прислонилась спиной к стене. Собрала дыхание вместе со своими вещами. Мой взгляд заскользил по испорченному бумажному пакету, нескольким жалким долларам, куртке, которая мне не принадлежала. По моей порванной, запачканной кровью одеждой и рукам. Мне не нужно задирать платье, чтобы знать, что внутренняя сторона моих бедер все еще покрыта красным.

На этот раз, когда слезы подступили к моим векам, это не из-за горящего горла.

Я надежно спрятала деньги и осколок стекла в карман куртки, затем поднялась на нетвердые ноги. Сделав глоток, чтобы смыть неприятный привкус во рту, я позволила себе в последний раз взглянуть на дом, по которому бродила. Его красота и размеры почти ослепляли. Я уверена, что никогда не стояла так близко к чему-то настолько… Идеальному. Это похоже на что-то из фильма, может быть, даже сказки. Каким бы причудливым ни было это место, оно по-прежнему напоминало семейный дом. Трехэтажный кирпичный дом теплых тонов с привлекательными окнами. Здесь пахло чистотой и достоинством — двух вещей, которых мне не хватало.

Я надела огромную, пахнущую плесенью куртку и осмотрела огромный двор. В пределах досягаемости находился бассейн, который, я не сомневалась, сверкал под солнцем, и на мимолетную секунду я пофантазировала о купании в нем. Смыла бы его грязь со своей кожи. Дрожь отвращения пробежала по моему позвоночнику. Не думала, что когда-нибудь смогла бы смыть его с себя.

Я заметила, что прислонилась к небольшому сараю. Он закрыт на металлический висячий замок. Идеально подходит для того, чтобы не пускать грязных тварей вроде меня.

Шмыгнув носом, я обхватила свой живот и двинулась вперед, готовая уйти.

И тут я это услышала.

Одно легкое бренчание, затем другое. Это сладчайшая мелодия, играющая в моей крови.

Я бы узнала эту песню где угодно.

Мои ноги снова подкосились, но не от усталости. Звук доносился из открытого окна второго этажа. Словно в трансе, я отступила назад и прислонилась к сараю. А потом вновь соскользнула на землю.

Кости дрожали, мой взгляд прикован к окну спальни, к этим воротам к надежде.

Дикие лошади.

Это единственная мелодия, которая могла так глубоко проникнуть в мою душу.

Акустическая гитара никогда не была такой же, как ее голос, но мое дыхание все еще сбивалось, когда я слушала. В каждом знакомом медленном ударе была нежность, пробуждающая частички моего сердца, которые я так давно не ощущала. Если я закрыла бы глаза, то почти смогла представить, что мне шесть лет и мама напевала мне перед сном.

Я посмотрела в окно и пожалела, что не могла разглядеть лицо за музыкой. Я представила силуэт кого-то хорошего и сильного, кого-то вроде мамы. Ночами она плакала, пока не засыпала, прежде чем, наконец, вырвалась на свободу, она всегда была хорошей. Достойной. Намного лучше меня.

Намного сильнее.

Слезы потекли по моим щекам, и я не могла сдержать громких рыданий, которые душили меня. С каждым ударом этой гитары мое сердце становилось немного тяжелее. Тяжелее, чем когда-либо. Но внутри было и что-то еще. Недостаточно теплое, чтобы быть огнем, но, возможно, зарождающиеся проблески пламени и надежды. Когда мои глаза наконец закрылись, я сосредоточилась на нем, на этом слабом свете в моей потерянной душе. Маяк, зовущий меня домой.

И это самое близкое к утешению чувство, которое я испытывала за многие годы.

Истон

(Настоящее время)

Ухитни: Проверь сейчас. Это должно быть там.

Просмотрев текстовое сообщение, я закончил натягивать футболку через голову, затем наклонился над столом, снова входя в свой банковский счет. Я выдохнул, когда увидел, что ее платеж прошел.

Взяв телефон, я напечатал: Понял. Спасибо.

Уитни:

Я засунул телефон в задний карман, провел пальцами по влажным волосам и перекинул рюкзак через плечо. Выйдя из спальни, я намеревался сразу спуститься вниз, но, как всегда, мои ноги остановились. Мой взгляд устремился в конец коридора, к закрытой двери Евы.

Прошлая ночь прокручивала ь в моей голове, и сбивающая с толку смесь разочарования и вины шевелилась внутри. Я не знал, что хуже: то, что я был мудаком, или то, что я снова последовал за ней. Но если бы я не последовал за ней, что бы случилось? Гнев вспыхнул у меня под кожей при этой мысли. Я зол, что она была такой безрассудной. Зол, что она хранила секреты. Но больше всего я зол из-за того, что с самого начала не попытался остановить ее отъезд. Я должен был бы уже успокоиться, но это ощущение все еще застряло у меня в груди, как пуля.

Я пытался подавить это чувство, но прежде чем осознал это, уже стоял перед ее дверью. Я смотрел на нее, понятия не имея, какого хрена я делал. Что, черт возьми, такого важного происходило в Питтсе, что она продолжала рисковать, отправляясь туда одна ночью?

Кто мог быть таким важным?

Моя челюсть сжалась, и я проклял свои мысли за то, что они пошли в этом направлении. На нее, блядь, напали. Как далеко бы он зашел, если бы я не вмешался? Ева крепкая, как гвоздь. Боец. Так почему же она не сопротивлялась?

Я потер затылок и сделал глубокий успокаивающий вдох. Мне просто нужно убедиться, что с ней все в порядке.

Любой брат сделал бы это, верно?

Я все еще стоял перед ее дверью, как идиот, когда она распахнулась, и мы оказались лицом к лицу.

Глаза Евы расширились.

Мой взгляд опустился на белое полотенце, обернутое вокруг ее тела, и я сглотнул. Оно заправлено у нее под мышками, завязано узлом прямо между гладкими, округлыми грудями и едва ли достаточно длинны, чтобы касаться верхней части ее подтянутых бедер. Жар пульсировал во мне, устремляясь прямо к паху.

Когда я снова перевел взгляд на ее лицо, она приподняла бровь, и я откашлялся, отводя взгляд.

Сейчас, блядь, не время быть жестким с моей сестрой.

— Пришел еще немного мной командовать?

Моя челюсть сжалась, и я проверил, что дверь в комнату моих родителей все еще закрыта, прежде чем встретился с ней взглядом.

— Ты поверишь мне, если я скажу, что не хотел так заканчивать?

— Хм. Если ты имеешь в виду дерзость и превосходство, то мне придется сказать твердое нет.

— Ева…

— Но, — она прислонилась к дверному косяку и скрестила руки на груди, — я могла бы принять извинения.

— Извинения?

Она серьезно?

— Ммм.

Я весело вздохнула качая головой.

— За то, что спас тебя.

— Ты не спас меня. Ты перехватил.

Мои губы невольно дернулись. Такая чертовски упрямая. Хлопнула дверь гаража, и мы оба вздрогнули. Мой взгляд устремился к пустой лестнице. Я сглотнул, делая большой шаг назад, подальше от нее.

Угроза моей мамы трехлетней давности звучала у меня в ушах, как сирена. Что, черт возьми, я делал? Достаточно одного взгляда, чтобы меня поймали.

Мое сердце бешено колотилось.

— Я, э-э… — я схватился за шею, пятясь назад. — Увидимся внизу.

Я развернулся, и каждый шаг к лестнице для меня все равно что брести по грязи. Мой папа как раз вовремя, чтобы вернуться домой. Я не знал, почему у меня вспотели ладони при этой мысли, когда он вряд ли заметил бы, что я здесь. Но я все равно приготовил ему кофе. Потому что есть шанс. Шанс, что он посмотрел бы в мою сторону, шанс, что спросил бы о моих оценках или футболе. Я жил на гребаном кофе и шансах.

Я оставил его дымящуюся кружку рядом с его портфелем на стойке и понес свою на остров, где снял рюкзак с плеча. Подойдя к холодильнику, я налил в высокий стакан апельсиновый сок. Иногда Ева его не пила. Но иногда она пила. Меня охватил жар, когда я вспомнил, как она пила его на прошлой неделе, пока я наблюдал. Намеренное скольжение ее языка по губам, медленная, упрямая улыбка.

Прогоняя отвлекающий образ, я достал ноутбук из рюкзака и зашел на онлайн-курсы колледжа. Я вырубился, насколько мог, перед школой. У Евы могли быть свои гребаные секреты, потому что у меня тоже были свои. Немного жалко, что мне даже не нужно пытаться их скрывать. Мои родители скорее переехали бы в колонию нудистов и сами выращивали бы овощи, чем когда-нибудь спросили, над чем я работал. Кроме того, я не думал, что хотел, чтобы они знали, что я все равно хотел получить степень бакалавра, а затем сдать экзамен на адвоката. Моя мама была бы взволнована и еще больше давила бы на меня, чтобы я отказался от карьеры полицейского, и, что еще хуже, мой отец подумал бы, что я делал это только для того, чтобы попытаться ему что-то доказать.

Цок-цок каблучков по лестнице. В тот самый момент, когда мама вошла на кухню, я услышал, как наверху выключился душ.

Ева.

Я не открывал глаз от работы, но мое колено стало подкашиваться. Обычно моя мама так рано не выходила из своей комнаты. Если повезло, она бы ушла к тому времени, как Ева спустилась сюда. Ева так осторожна в присутствии моих родителей. Их присутствие гасит огонь в ее глазах. Как бы мне ни было неприятно видеть, как она менялась ради них, я тоже это понимал. Она умна. Одно взъерошенное перо под этой крышей, и ее могли отослать.

Я сделал глоток черного кофе и дал ему осесть вместе с горечью в желудке, пока мама шла к своей аптечке.

— У меня сегодня утром голова горит, — застонала она, роясь в бутылочках с таблетками. — Как ты себя чувствуешь?

Я нахмурился и посмотрел на дверцу шкафа, скрывающую половину ее тела.

— Хм, нормально.

— О, хорошо. По крайней мере, тебе живется лучше, чем мне. Ты все еще готовишься?

— Э-э-э…

— Ты шутишь. Ты работаешь? Но еще рано.

Только когда мама закрыл шкаф, я заметил наушник у нее в ухе. Я закатил глаза, чувствуя себя гребаным идиотом.

Положил ноутбук в рюкзак, достал кое-какие школьные задания и поставил их на барную стойку, просто чтобы было чем заняться до прихода Евы.

— Что за черт?

Моя мама закрыла холодильник, ее рот открыт от шока, когда она подошла ко мне. Ее глаза скользили по моему лицу.

— Могу я тебе перезвонить, Синтия? Да, да, я знаю. Я перезвоню. Просто хочу выпить кофе.

Она повесила трубку и пристально посмотрела на меня.

Я знал, что она осматривала синяк, но я не мог вспомнить, когда в последний раз мама смотрела на меня так. Я поерзал на стуле и прочистил горло. Ее карие глаза пристально смотрели на меня. Ее рука коснулась моей щеки, мягкая, нежная, и мой взгляд стал жестче, несмотря на странное ощущение жжения в горле.

— О, Истон… — ее тихий голос успокоил что-то глубоко в моей груди, о чем я и не подозревал, что нуждался.

Ее взгляд смягчился, ее большой палец коснулся моей челюсти. Но затем она прочистила горло, мягкость исчезла, и следующие слова, слетающие с ее губ, прогнали это незнакомое чувство в моей груди так же быстро, как оно возникло.

— Только не говори мне, что Ева имеет к этому какое-то отношение.

Я стиснул челюсти.

— Клянусь, если эта девушка втянет тебя в какие-то неприятности, или если я узнаю, что ты каким-либо образом нарушил свое обещание…

— Господи, мам, — пробормотал я, отстраняясь от ее прикосновения.

— Это не ответ.

— Это не имело никакого отношения к Еве.

— Что случилось? Ты был на вечеринке? Ты снова пил? Нам нужно записаться на прием к доктору Бейкеру?

К черту мою жизнь. Она говорила это так, словно я алкоголик — и все это, стоя в шести футах от ее драгоценных таблеток и бренди.

— Мне не нужно обращаться к психотерапевту.

— Ну, что подумают люди, когда увидят моего сына с подбитым глазом? Ты похож на еще одну фотографию Резерфорда, которая только и ждет, чтобы стать вирусной.

Я почти уверен, что моя мама никогда этого не упустила бы.

— Как ты думаешь, это поможет нам с твоим отцом хорошо выглядеть?

Я сжал переносицу, чувствуя, как надвигалась чертова головная боль.

Ева

— Я не могу поверить, что кто-то мог попытаться ограбить тебя. И в этом районе?

Я зашла на кухню как раз вовремя, чтобы увидеть, как напрягся Истон, когда мама коснулась его подбородка. Она наклонила его голову, рассматривая синяк на щеке.

Ограбить его?

Я удивлена, что его мама вообще смотрела на него достаточно долго, чтобы заметить синяк, не говоря уже о том, чтобы спросить о нем. Он мог бы легко рассказать ей правду, сдав меня и гарантировав, что я больше не смогла бы безнаказанно пробираться в Питтс — или, что еще хуже, добиться того, чтобы меня полностью выгнали. Я перевела взгляд обратно на него, когда открыла холодильник. Его лицо бесстрастно, когда она наклоняла его так и этак.

Мой желудок сжался, образ его, стоящего за моей дверью, так свеж.

Я не могла не смотреть на него.

— Ну, это выглядит ужасно. Тебе больно?

Он смотрел на нее, его радужки потемнели от подозрения.

— Я в порядке.

Голос Бриджит звучал почти обеспокоенно. Я пыталась проигнорировать неловкий обмен репликами и взяла апельсиновый сок.

Она понизила голос.

— Тогда ты не будешь возражать, если это останется между нами?

Вот оно.

Наливая стакан, я закатила глаза.

— Ты же знаешь, как быстро распространяются слухи. Последнее, что нам нужно, это распространение сплетен…

— Я знаю, как это происходит, — он стряхнул ее руку, его челюсть сжалась.

Бриджит кивнула, затем порылась в сумочке, висящей у нее на плече.

— У меня есть тональный крем, который сотворит чудо, чтобы скрыть это.

— Я пас, — он отодвинул стул и встал, запихивая тетради в рюкзак. — Кроме того, разве ты не сказала, что должна идти?

Она посмотрела на часы над холодильником.

— Ну, да.

Истон взял свой рюкзак и сделал шаг, чтобы уйти, но ее голос стал резче.

— Однако ты не можешь вот так уйти. Только посмотри на это лицо — до обеда мне будет дюжина звонков. Ты действительно так поступишь со мной? По крайней мере, позволь Еве скрыть это, прежде чем уйдешь.

Я замерла со стаканом сока на полпути к губам.

Впервые с тех пор, как я вошла на кухню, Истон перевел взгляд на меня. Выражение его лица — тот же чистый лист, который он дал своей маме, но уходить он тоже больше не собирался.

— Я? — тупо повторила я.

— Здесь есть еще одна Ева? — Бриджит фыркнула, оперлась на остров и потерла висок, бормоча: — Я прошу ее сделать одну простую вещь…

Она пересекла кухню и остановилась перед кофейником, затем покосилась на пустое место рядом с ним, как будто не понимала, на что смотрела.

— Ева. Где мой кофе?

— О, извини, я сейчас приготовлю.

— Может ли это утро стать еще хуже? — застонал она.

Я повернулась.

— Я не знала, что ты так рано…

Она подняла руку, останавливая мои слова.

— Правда, Ева, такое количество голосов по утрам совершенно ни к чему.

Да, впрочем, и бренди тоже.

— Я просто приготовлю сама, — она возилась с кофейником, очевидно, понятия не имея, как с ним обращаться. — Истон, ты говорил со своим братом о вечеринке в честь годовщины?

Есть не так уж много вещей, которые заставляли меня нервничать, но семейные мероприятия с Резерфордами — одна из них. У меня такое чувство, что брат Истона, Айзек, предпочел бы уютно устроиться в семье кобр, чем пойти на вечеринку по случаю годовщины Бриджит и Винсента. Айзека усыновили еще до рождения Истона, когда Резерфорды думали, что не могли зачать естественным путем. За три года, что я жила в этом доме, я видела Айзека ровно три раза; ежегодная рождественская вечеринка Резерфордов — семейное мероприятие "сделай или умри".

В голосе Истона проскользнуло раздражение.

— Пока нет.

Направляясь к острову, я поставила свой бокал и взяла тональный крем. Я смотрела на Истона, который не сдвинулся с места, стоя в нескольких футах от меня.

— Ради всего святого, Истон, это в следующем месяце. Что может занимать у тебя так много времени, что ты не можешь уделить простому телефонному звонку?

Наконец, выражение лица Истона изменилось, превращаясь из пустого в взволнованное. Он прикусил нижнюю губу, сбросил рюкзак и направился ко мне.

— Мог бы спросить тебя о том же. Насколько я знаю, родителям из Йельского университета разрешили звонить своим детям.

— Он избегает моих звонков… И электронных писем, — ее телефон подал звуковой сигнал, и она проверила его, прежде чем преувеличенно вздохнула. — Конечно, Патрисия отменила встречу. Некоторые люди так беспечны. Где теперь манеры?

Истон сел на табурет, и мы внезапно оказываемся один на один. Его жесткий взгляд находился в нескольких дюймах от моего, и он прикован ко мне.

Это неожиданно — видеть, как он смотрел прямо на меня, когда его мама находилась в той же комнате. У него нет особого выбора, пока я стояла прямо перед ним, но все же его прямота застала меня врасплох. Прямо как сегодня утром.

Я изобразила скуку, встряхивая флакон с тональным кремом.

— Полагаю, — продолжила Бриджит, нажимая не ту кнопку на кофейнике, — избегать — неподходящее слово. Я уверена, что он просто занят. Ты слышал? Айзек теперь практически самостоятельно выпускает всю школьную газету. Самое время, чтобы у кого-нибудь хватило ума избавиться от этого персонажа Стивенсона.

Закрывая крышку флакона тонального крема, я наблюдала, как выражение лица Истона вернулось к "чистой грифельной доске", которую он так любил носить. Мы оба знали, к чему вел этот разговор.

— Не говоря уже о том, что тот маленький благотворительный проект, который он начал прошлой весной, вызывает большой резонанс. У соседки Руби есть племянница, которая учится в Гарварде, и она сказала, что даже тамошние студенты обсуждали это.

Сейчас она нажала на все кнопки, в переносном и буквальном смысле.

Не делай этого, — мысленно умоляла я ее. — Хоть раз просто отпусти это.

— Итак, есть мальчик, который многое меняет в своей жизни и действительно занят.

Насколько могла судить его мать, Истона не смутили ее раскопки.

Я знала лучше.

Из кастрюли, рассчитанной на одну чашку, полилась горячая вода.

— Черт возьми! — Бриджит зашипела, когда вода забрызгала ей ноги. — Ну, эта штука сломана.

Истон покачал головой, когда она налила неразбавленный бренди в свою кофейную чашку, и посмотрела на него поверх ободка.

— Скажи мне. Ты все еще увлекаешься этой полицейской чепухой?

Что-то мелькнуло в его глазах, но исчезло так же быстро, как и появилось.

— Думаю, это зависит от того, как ты определяешь увлечение.

Тот факт, что Истон хотел быть копом, всегда вызывал трепет у меня в животе. Не потому, что я уважала копов, а потому, что он уважал. Он хотел быть добрым, услужливым и честным. Все, чем не являлись его родители.

— Ну. Ты знаешь мои мысли.

Она закатила глаза, когда я выдавила небольшое количество тонального крема на пальцы.

Он не ответил.

Она положила руку на бедро.

— Ты также знаешь, как тяжело работал твой отец, чтобы избавиться от образа жизни "синих воротничков". Чтобы создать лучшую жизнь для нас, для тебя. Правда, Истон. Все эти разговоры с полицией — пощечина для него.

Его глаза на мгновение закрылись, и я знала, что она достала его. Его ответ тихий, но грубый. Наждачная бумага для ее сахара.

— Так не говори об этом.

Ее голос стал ядовитым.

— Каким бы ни был твой выбор, в конце концов, ты поступишь в университет. Ты получишь уважаемую степень. По крайней мере, Айзек понимает важность этого. Стать кем-то. Когда-нибудь из него получится замечательный старший партнер фирмы.

Мой взгляд заскользил к закрытому рюкзаку у ног Истона. Я знала, что в рюкзаке его ноутбук — тот самый ноутбук, который он использовал для онлайн-курсов в колледже, когда думал, что никто не обращал внимания.

Бриджит нажала кнопку на телефоне в ухе.

— Синтия? Я знаю, я знаю, — она сделала паузу, нахмурившись. — Нет, не уходи. Я иду… — она закатила глаза. — Твоему ребенку двадцать четыре года. Если он не может пережить расставание в этом возрасте, то никогда не переживет. Ладно, прекрасно. Да, увидимся на позднем завтраке. Пока, милая.

Бриджит повесила трубку, плавной походкой пересекла кухню, чтобы раздвинуть шторы, затем поморщилась, бормоча:

— Боже, обязательно ли здесь должно быть так светло? — и снова закрыла их. — Мария… Мария!

Ее каблучки удалились по гостиной.

Я наклонилась ближе к Истону. Ближе, чем мне нужно. Если и была какая-то сила, которую я знала, как использовать, это моя способность отвлекать. Мои губы приоткрылись, когда я нашла синяк на его левой щеке, и я медленно выдохнула, обдувая веером его кожу. Я наблюдала, как его кадык двинулся вверх-вниз, раз, другой. Мой большой палец нежно коснулся его щеки, и его взгляд опустился на мои губы.

Моя грудь загудела от удовлетворения.

Пока на кухню не зашел его отец.

Может, Истон и унаследовал свою мрачную внешность от матери, но у них с отцом есть две общие черты, которые никто никогда не мог упустить из виду: спокойная проницательность в их глазах — всегда наблюдающих — и непринужденный магнетический вид, который привлекал внимание, куда бы они ни пошли.

Несмотря на это, никто никогда не смог бы сказать, что они похожи.

— Дорогой! — закричала Бриджит, спеша обратно к нам.

Она расплылась в чрезмерно широкой улыбке, чтобы компенсировать свое пристрастие к ботоксу.

— Разве ты не выглядишь красивым?

Винсент проворчал и направился прямиком к кофе, который Истон уже приготовил. Он сделал глоток, скривил губы от отвращения и вылил содержимое в раковину.

У Истона свело челюсть, но он быстро стер это выражение и вернулось к наблюдению за тем, как я притворялась, что занималась его лицом. Я уже закончила, но я ни за что не оставила бы его на растерзание волкам.

— Доброе утро, Ева, — устало вздохнул Винсент, заваривая новый кофе. — У тебя все в порядке?

— Эм…

Я перевела взгляд с Истона на фигуру Винсента в костюме, затем обратно. Я ненавидела, когда Винсент делал это, притворялся, что заботился обо мне, когда Истон в комнате. Но я также знала, насколько щекотлива моя ситуация под этой крышей.

— Да. Спасибо.

— О, милый. Кофейник сломан. Минуту назад я чуть не получила ожоги третьей степени.

Раздался булькающий звук приготовления, и Винсент сухо посмотрел на свою жену.

Бриджит нахмурилась.

— Ну разве это не забавно?

— Уморительно, — пробормотал Винсент.

Бриджит подошла ко мне и обняла за талию.

— Я как раз говорила Еве, как прекрасно она сегодня выглядит. Правда, Ева, милая?

— Ты, что? — я посмотрела на Бриджит, которая стояла неудобно близко.

В ее глазах читалось беспокойство, и она сказала мне:

— Возможно, нам нужно проверить твой слух. Сегодня утром мне пришлось повторить это несколько раз.

— Нет, ты не…

— Дорогой, — она повернулась, делая несколько шагов по направлению к Винсенту, и облегчение снова наполнило меня от того, что между нами небольшое расстояние. — Мы только что говорили о том, как хорошо Айзек учится в Йеле. Честно говоря, я не должна так удивляться каждый раз, когда он превосходит мои ожидания.

Следовало провести конкурс под названием «Сколько сэндвичей с дерьмом могла одна группа родителей запихнуть в глотку своему сыну перед школой?». Я пыталась скрыть раздражение на лице, возвращаясь к тому, чтобы отвлечь Истона, но Бриджит не унималась.

— Я всегда говорила, что он совершит великие дела. Я просто хотела бы сказать то же самое обоим нашим сыновьям.

Я поняла, что потеряла Истона, когда мышцу на его шее свело судорогой. Я притворилась, что растушевывала тональный крем, нарочито нежно проводя пальцами по его подбородку и убедилась, что он видел только меня. Но я могла сделать не так уж много.

Бриджит наклонилась к мужу и попыталась погладить его по плечам. Он стряхнул ее руки, взял свой кофе и портфель, затем, не говоря ни слова, вышел из кухни. Бриджит откашлялась. Она провела пальцами по своему жемчужному ожерелью, и я заметила, что они слегка дрожали. Она несколько секунд смотрела вслед исчезающей фигуре Винсента, прежде чем снова переключила свое внимание на Истона, и на этот раз она затянула единственную тему, которая являлась надежным способом добиться от него реакции.

— На днях я разговаривала с матерью Эддисон Монклей, — ее движения контролируемы, когда она неторопливо шла по деревянным полам, нашла другое окно с задернутыми занавесками, чтобы открыть, поморщиться и снова закрыть. — Она сказала, что Эддисон и Чарльз расстались. Измена или что-то в этом роде. Ужасно, я знаю, но в любом случае, я отправила твоему брату по электронной почте недавнюю фотографию, просто кое-что из того, что прислала мне ее мать.

Плечи Истона напряглись. Неважно, что Айзек признался своим родителям много лет назад; Бриджит бы притворялась, что ее идеальный сын натурал, до самой своей смерти.

— Ты видел скулы этой женщины? У них получились бы прекрасные дети.

Я почувствовала момент, когда Истон начал раскалываться. Жар его тела усилился, согревая мою кожу.

— Хм. Я должна пригласить ее на вечеринку. Возможно, я все-таки попробую снова позвонить Айзеку.

Голова Истона дернулась в сторону матери. Я схватила его за щеку ладонью, медленно поворачивая его голову ко мне, в то время как Бриджит подошла к другому окну и пробубнела что-то об Эддисон.

Его глаза цвета жидкого янтаря, когда он смотрел на меня.

— Оно того не стоит, — сказала я тихо, чтобы слышал только он.

Он выгнул бровь, призывая меня назвать ему хоть одну вескую причину.

Я посмотрела на щеку Истона, провела большим пальцем по его коже. Насколько он мог судить, я просто проверяла, нет ли оставшихся следов ушиба, но правда в том, что мое сердце колотилось о грудную клетку, как будто меня притягивала к нему магнитная сила. Это не новое чувство, и я никогда не знала, должно ли это утешать меня или пугать.

— Поверь мне, — прошептала я. — Ты скажешь только то, о чем потом пожалеешь.

К моему удивлению, Истон ответил. Его голос спокоен, но что-то темное просочилось сквозь его грани.

— Возможно, она этого заслуживает.

— Может быть, но ты и не знаешь.

Удивление мелькнуло на его лице, и его глаза перебегали по комнате. Его горло поднялось и опустилось. Когда он наконец заговорил, хриплые слова, срывающиеся с его губ, застали меня врасплох.

— Ты забыла украсть мой напиток.

Меня охватило замешательство, когда я заметила полный стакан сока рядом с ним. Я перевела взгляд с сока на него, затем обратно.

Я почувствовала это. Тепло его тела коснулось моей кожи. Согрело мою шею. Мои ладони стали липкими. Я стояла между его небрежно раздвинутых ног, между его руками, лежащими на джинсах. Малейшее движение, и его большой палец коснулся бы внешней стороны моего бедра. Его веки лениво опустились, и его взгляд путешествовал по моему лицу, шее, изгибу груди. Огонь разлился по моему телу, останавливаясь между бедер.

Это слишком тяжелое чувство.

Слишком просто.

Слишком всепоглощающе.

Флакон тонального крема выскользнул у меня из рук.

Лязг.

— Что… Ева. Боже мой, ты не могла бы быть поосторожнее? Ты думаешь, Джорджио Армани растет на деревьях?

Дрожащими пальцами я подняла его, поставила на стойку и подняла свой рюкзак с пола.

— Все готово, — объявила я, избегая зрительного контакта.

Взгляд Бриджит сузился.

— Напомни мне никогда не доверять тебе продукты класса люкс, ага… — она делает паузу, нажимает кнопку в наушнике. — Алло? Да, это она.

Она ушла, и взгляд Истона обжег мое лицо.

Прежде чем сгореть в огне, я вышла через парадную дверь. Я достала телефон из кармана и посмотрела контакты.

— Ева! — глубокий голос Истона донесся до моей спины, защекотал шею. — Подожди.

Я срезала через соседский двор и направилась к переулку за их домом. Это более длинный путь в школу, но я могла бы использовать дополнительное время, чтобы собраться с мыслями.

Это не первый раз, когда Истон заставлял меня… Чувствовать. Но обычно это происходило в темноте. Под моими простынями. Когда я одна и отчаянно нуждалась в освобождении.

Я отправила сообщение, прежде чем успела передумать.

Я: Ты свободен сегодня вечером?

Одна секунда.

Две.

Три.

Элайджа: Абсолютно, черт возьми.

Ева

(Тринадцать лет)

Открыв рот, я встала и повернулась лицом к кабинке в туалете. Позади меня раздалось шуршание одежды. Жужжание застежки-молнии. Щелчок ремня. На стене коричневые пятна, а цифры и банальные имена написаны черным фломастером. Я едва видела цвет, который должен был быть под ним. Интересно, сколько времени потребовалось, чтобы он стал таким грязным. Интересно, сколько времени потребовалось бы, чтобы отскрести его. Интересно, возможно ли это вообще.

— Ты была великолепна, дорогая. Становится намного лучше.

Я не ответила.

— Такая хорошая, милая девочка.

Пятна сливались воедино, скручиваясь и клубясь, скручиваясь и клубясь, пока не стали похожими на содержимое моего желудка.

Хороша.

Мила.

Изысканна.

Послушна.

Звук падающей на бетон мелочи, слегка приглушенный долларовыми купюрами, вернул меня в настоящее. Моему желудку знаком этот звук. Его сводило от тоски по еде. Мои пальцы сжали мои потрепанные джинсы, страстно желая схватить его, но я ждала. Я всегда ждала.

— Увидимся в следующий раз, принцесса.

Дверь открылась и закрылась. Я обернулась так быстро, что от тошноты у меня подогнулись колени. Нагибаясь, я полезла за деньгами, стараясь не упустить ни одного доллара или цента. Он один из моих дешевых клиентов, но когда я могла раскрутить его, я предпочитала так и делать. Они не пытались удержать меня подольше. Они не давили на меня, требуя большего. Иногда они даже держали свои руки при себе. Иногда это не так уж плохо.

Здесь почти двадцать долларов купюрами, остальное в основном в четвертаках и десятицентовиках. Я осторожно засунула все в карман джинсов, где не было дырок. Вымыв руки над раковиной и прополоскав рот водой, я взяла свой рюкзак и вышла из туалета с опущенной головой.

На улице темно, но все равно должно быть достаточно рано, чтобы купить кое-что в долларовом магазине и сесть на нужный мне автобус. Если только меня не остановили бы.

— Привет, принцесса.

Я съежилась, мои ноги приклеились к тротуару. Хриплый голос курильщицы Беверли вызывал у меня мурашки по спине с того самого дня, как я впервые встретила ее, четыре месяца назад.

— Сколько у тебя там? — она подошла ко мне сзади, обошла меня кругом и оказалась прямо перед моим лицом.

Поры на ее костлявых щеках достаточно велики, чтобы проглотить меня целиком.

— Немного, — пробормотала я. — Ты же знаешь, что он на мели.

Она фыркнула.

— Это то, что он тебе снова сказал? Вот почему он приходит к тебе, понимаешь? Это не потому, что ты ему нравишься, а потому, что ты позволяешь ему ходить вокруг да около тебя. Любая другая девушка, любая женщина, и он бы заплатил.

Тонкая рука обвилась вокруг моей шеи, оттаскивая меня от Беверли, и мои плечи мгновенно расслабились, когда я смотрела в большие карие глаза Моники.

— Оставь ее в покое, — Моника встала передо мной, наклонилась и заправила прядь сальных волос мне за ухо. — Он был добр к тебе, милая?

Я пожала плечами.

— Он причинил тебе боль?

Я покачала головой.

— Тогда ты молодец, — она чмокнула меня в щеку, и ее красная помада прилипла к моей коже. — Не позволяй Бев командовать тобой, малыш. Ты же знаешь, что не обязана давать ей ни цента, если это твой собственный клиент, не так ли?

Я кивнула.

— А теперь иди. И купи себе что-нибудь поесть, милая. Ты становишься тощей.

Беверли рявкает на нее, но я не осталась слушать их спор. Их голоса затихли, когда я перешла улицу и проскользнула в долларовый магазин.

Я пробиралась по проходам и наполнила корзину чипсами, водой, протеиновыми батончиками и любыми другими продуктами, достаточно маленькими, чтобы их можно было унести. Затем я взяла зубную щетку, поскольку мою украли, дезинфицирующее средство для рук и ополаскиватель для тела из детского отдела. Мне нравилось средство для младенцев, потому что это шампунь, кондиционер и мыло в одном флаконе. Подсчитав, сколько это бы стоило, я схватила чистую рубашку и направилась к кассе.

Моника говорила мне, что я не должна тратить так много сразу, что мне нужно научиться откладывать деньги на крайний случай. Но я не знала, как кто-то в Питтсе экономил хоть десять центов, когда для начала было так мало.

Расчитавшись, я направилась к вокзалу за углом и села на скамейку, чтобы переложить все в свой рюкзак. Иногда, когда я избавлялась от пластиковых пакетов, я почти убеждала себя, что просто шла на вечеринку с ночевкой.

Тихий визг автобусных шин ударил мне в уши, и возбуждение пробралось под кожу с такой силой, что мои глаза начали слезиться. Я ждала этот автобус с того момента, как вышла из него сегодня утром.

Я только закончила упаковывать еду, когда меня отбросило в сторону. Я ударилась лицом о скамейку, щеку обожгло.

Я со стоном положила ладони на поручень и заставила себя выпрямиться. К тому времени, как я подняла взгляд, все, что я замечаю, — это миниатюрную фигуру в толстовке с капюшоном, выходящую на пустую парковку позади меня. Девушка. Такого же роста, как я, грязные светлые волосы, спутанные в крысиные гнезда.

От страха мои кости превратились в жидкость, когда я посмотрела вниз. Туда, где должен быть мой рюкзак.

У меня загорело в горле.

Автобус остановился передо мной.

Я переводила взгляд с автобуса на девушку, затем обратно.

Мой пустой желудок кричал на меня.

Двери открылись, и на моем лбу выступила легкая испарина.

— Ты едешь или остаешься?

— Ч-через сколько будет следующий? — взвизгнула я, хотя уже запомнила расписание.

— Через четыре часа, милая. Решайся.

Я принюхалась и огляделась. Девушка остановилась возле здания, уже роясь в моих вещах. Похоже, ей это нужно. Может быть, больше, чем мне.

Я уже достаточно хорошо знала себя, чтобы понимать, что еда могла подождать. С другой стороны, мое сердце не выдержало бы больше ни минуты.

Приняв решение, я взяла со скамейки пластиковый пакет из магазина и зашла в автобус. Расплатилась и нашла свободный ряд сзади.

Дрожащими руками я открыла пакет и заглянула внутрь. Боль распространилась от моего пустого желудка к пересохшему горлу. По крайней мере, у меня осталась зубная щетка, жидкость для мытья тела и новая рубашка. Я фыркнула. Правильно, потому что это все, что нужно, чтобы привести в порядок такую девушку, как я. Закатив глаза, я откинулась на спинку сиденья и считала остановки.

Я начеку каждую секунду, на каждом ухабе, на каждом повороте.

В конце концов, я выскочила на Грир и поехала следующим маршрутом, снова считая остановки, пока не прошло двенадцать. И, наконец… Я здесь. Мои ноги подкосились, когда я прошла четыре квартала, прежде чем повернула направо и прокралась за знакомый дом.

У меня защипало глаза, когда первая волна музыки коснулась моих ушей.

Я сделала это.

Я сделала это в другую ночь.

Нежные переливы гитары унесли меня мимо ночных огней у бассейна. Направляясь к сараю, я опустилась на свежую траву. И слушала. Я не хотела плакать. Но с каждым тактом музыки чувствовала себя мамой, и не могла остановить влагу, стекающую по щекам. Я настолько близка к дому, насколько когда-либо смогла бы быть.

Отползая назад, чтобы прислониться к сараю, моя ладонь наткнулась на что-то холодное и гладкое. Я посмотрела вниз. И я не поверила тому, что увидела.

У меня потекли слюнки.

Мой желудок свело от предвкушения.

Сэндвич, пакетик "Доритос" на молнии и маленький стаканчик апельсинового сока.

Не раздумывая, я сделала выпад и набила щеки. Я словила себя на том, что наполовину покончила с PB и J, и сбавила темп. Я усвоила урок о том, как правильно питаться. Только когда я допила апельсиновый сок, мое внимание привлекло движение в окне второго этажа. Музыка смолкла.

Застыв со стаканом у губ, я подняла взгляд.

Лицо, скрытое в тени. Это все, что я увидела перед закрытием занавеса, но этого достаточно.

Он наблюдал за мной.

Мальчик, который играл грустную музыку.

Ева

(Настоящее время)

— Я должен сказать, — пробормотал Элайджа, — я был удивлен, что ты написала мне. Ну, знаешь, когда ты с Картером снова трахаешься и все такое.

Я пристально посмотрела на него.

— Но кто может винить тебя? Я знал, что одного раза со мной будет недостаточно. Я тоже думал о тебе. Очень много.

— Вау, — ответила я монотонно. — Я чувствую себя такой особенной.

Его взгляд жадно скользил вверх и вниз по моему телу. Его глаза слишком яркие, выражение слишком нетерпеливое. Когда он потянулся ко мне, я покачала головой и сняла юбку. Ему потребовалась всего секунда, чтобы понять это.

— Детка, — вздохнул он, — я думал, на этот раз мы сделаем больше.

— Не называй меня ‘детка’. Ты хочешь, чтобы я осталась или нет?

Через несколько секунд он опустился на колени, упираясь руками в мои бедра. Сначала я смотрела на его макушку, на лохматые темные пряди, беспорядочно падающие на лицо. Когда он поднял на меня взгляд, я почти могла представить, что его глаза цвета теплого виски.

Почти.

Закрыв глаза, я сделала то, что делаю всегда. Я пыталась быть нормальной. Я говорила себе, что это приятно. Так же хорошо, как когда я прикасалась к себе. Так же хорошо, как это ощущалось, когда я представляла, что мои пальцы принадлежали Истону.

Но долгое мгновение я ничего не чувствовала.

Ни удовольствия, ни отвращения.

Я капля воды в неподвижном океане. Пойманная в ловушку морем тишины, окутывающей меня. Я слушала звук своего ровного дыхания. Затем громкий стук моего сердца.

Тук, тук, тук.

Скоро это все, что осталось.

Тук, тук, тук.

Стойкий и скрежещущий, царапающий ногтями по стеклу.

Расслабься.

Звук стал громче.

Заткнись.

Он стал быстрее.

Убирайся из моей головы.

Ритм бился внутри меня, пока мой желудок не скрутился в узел.

Перестань думать.

Я попросила его сделать это…

Это приятное чувство.

Его хватка слишком потная…

Мне это нравится.

Его руки на моей заднице…

Это то, что делают люди.

Я не из тех, кто стоит на коленях…

Я не сломлена.

Серые стены вокруг меня сливались и кружились, кружились и сливались…

Остановись.

Остановись.

Отступая подальше от Элайджи, я дрожащими руками опустила юбку на ноги. Внутри меня нарастало разочарование, и самое глупое, что я не могла винить никого, кроме себя.

— Черт, это было быстро.

Я не смотрела на Элайджу, но услышала дерзость в его голосе,когда он встал.

— Так вкусно, да?

Он ничего не понимал, наблюдая, как я завязывала волосы в хвост и смотрела в окно.

— Сегодня вечером, Ева, — он стянул рубашку через голову, прежде чем потянулся ко мне. — Сегодня вечером я хочу показать тебе, на что я действительно способен.

Я покачала головой.

— Никакого секса.

— Что? Но я уже дважды был на…

— Я дам тебе по башке.

Его брови взлетели вверх.

— Хорошо, — он быстро расстегнул джинсы, как будто я могла передумать в любую секунду.

Это все неправильно. Это всегда чертовски неправильно.

Пачка сигарет выскользнула у него из кармана, и он опустился на колени, чтобы взять их. Когда он начал подниматься, я остановила его, прежде чем успела схватить за плечо.

Он бросил на меня косой взгляд.

— Не совсем лучшая позиция для этого…

Я не могла перестать смотреть на него сверху вниз. Моя голова наклонилась. Мое горло немного сжалось.

Это происходило урывками. Вспыхивало, дергало и царапало мой мозг. Мои колени на ковре. Пушистые пальцы в моих волосах, оттягивали голову назад. Длинный нос, голубые глаза. Медленная, ледяная улыбка.

Желчь подступила к горлу.

У меня учащается пульс.

Комната качнулась.

— Умоляй, — прошептала я.

Элайджа заколебался.

— Ты серьезно?

Мой голос звучал как из-под воды.

— Ты либо хочешь этого, либо нет.

Он открыл рот, закрыл его, а затем покачал головой.

— Ты уже знаешь, чего я хочу.

— Тогда сказать будет не так уж трудно.

Скажи, пожалуйста.

— Докажи мне, как сильно ты этого хочешь.

Убеди меня, что ты того стоишь.

Его губы поджались, и он оглядел комнату, как будто хотел убедиться, что мы одни. Он стиснул зубы.

— Ты дашь мне голову на отсечение, Ева, что здесь никого нет?

Я продолжила смотреть.

Он прочистил горло.

— Я хочу… Я хочу, чтобы ты доставила мне удовольствие. Я так сильно этого хочу. Пожалуйста, я умоляю тебя, — он пробормотал еще несколько слов, но все они утонули в том же резервуаре с водой, в котором застрял мой голос.

Когда я, наконец, дала ему то, что он хотел, я вернулась на свое крошечное место в океане. Тихо и безмятежно. Я растворилась в нем, пока не начала тонуть. Клетка стала моим рассудком, и я уплыла прочь, прочь, прочь, возвращаясь только тогда, когда услышала отчетливый свист.

Он застегнул брюки, когда спросил:

— Итак, ты не возражаешь, если я расскажу своим друзьям, что мы, э-э, сделали немного больше, чем это?

Я остановилась на полпути к окну.

— Ты знаешь… Просто мы… Я не знаю.

Я засмеялась, продолжая подходить к окну. В каком-то смысле он прав. У меня был секс с его другом, но это необычно. Картер был моей единственной настоящей ошибкой, и с тех пор я сожалела о той ночи.

— Ты скажешь им, что хочешь, независимо от того, что я скажу.

Я не добавила, что мне это нравилось. Слухи, сплетни. Быть школьной шлюхой. Я внесла свою лепту в то, чтобы девочки болтали ради развлечения, а мальчики лгали ради своей гордости. Я и раньше была хорошей девочкой — изящной, послушной. И меня разорвало пополам. Так что да. Может, с тех пор я и таскалась по грязи, но даже грязь затвердевала под твоими ботинками. Должно быть, я уже стояла на этой горе.

И никто не мог прикоснуться ко мне отсюда, черт возьми.

Истон

Я снова посмотрел на часы. 12:02. На минуту позже, чем когда я смотрел в последний раз.

Я зарычал, упав обратно на кровать и закрыл глаза предплечьем.

Где она?

С кем она? Марко? Элайджа? Картер?

Нежелательные образы — руки, губы, кожа — захлестнули меня. Моя челюсть сжалась и разжалась. Никто из парней в школе не знал, что делать с такой девушкой, как Ева.

Когда часы тикали, а от нее по-прежнему нет и следа, я встал и натянул футболку через голову. Я шел по коридору, оглядываясь по сторонам на случай, если мама встала и налила себе вина в бокал. Я тихо открыл дверь в комнату Евы.

Ее неубранная кровать — центр моего внимания. Белые простыни смяты, как будто она только что вылезла из них.

Сглотнув, я отвел взгляд и направился в ее ванную. Я открыл кран в ее ванной и смотрел, как вода плавно стекала в слив. Как я и предполагал, Мария позвонила кому-то, чтобы снова починили канализацию. Я должен отдать ей должное за то, что она держалась на высоте. Полез в карман, достал ватные тампоны, которые прихватил из шкафчика в прихожей, и засунул их в сливное отверстие, затем проверил, не засорилось ли оно. Удовлетворенный, я оставил дверь в ее спальню открытой, чтобы лучше слышать ее, затем вернулся в свою комнату, лег на кровать и продолжил ждать.

В прошлом году, когда я впервые начал портить ее ванную, я сказал себе, что это не для меня. Я делал это, чтобы убедиться, что мог собственными глазами увидеть, что с ней все в порядке, когда она так поздно возвращалась домой. Но засорять ее ванну — это уже не единственное сомнительное занятие, которым я занимался.

Я знал, что это пиздец. Я переходил границы, которые братья не должны переступать. Напоминания себе, что я должен быть ее братом, что я не должен хотеть ее, недостаточно, чтобы остановить разрастание навязчивой идеи, но я все равно это сделал. Потому что в противном случае я мог бы делать вещи — брать то, чего у меня не должно быть.

Ее утренние слова прокручивались у меня в голове снова и снова.

Может быть, она этого заслуживает.

Может, но ты не знаешь…

Мой взгляд переметнулся к двери моей спальни, когда ее окно захлопнулось. Я провел рукой по волосам, пересек свою комнату и приоткрыл дверь еще на дюйм.

Нет ничего плохого в том, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

Это все, что я сделал.

Минуту я прислушивался. Сначала до меня донесся звук чего-то падающего на ковер. Затем выдвигались и закрывались ящики комода. Затем шорох одежды. Я крепче сжал ручку и отвернулся, хотя и не мог ее видеть. Прошло шестнадцать часов, а я так и не смог избавиться от ощущения, что она стояла у меня между ног. Ногти скользили по моей челюсти. Этот румянец, поднимающийся по ее гладкой шее, полные губы медленно приоткрылись…

Я прочистил горло, потирая шею сзади. Моя кожа горячая, моя чертова рубашка прилипла к плечам.

К тому времени, как открылась и открылась дверь ванной по соседству, я был похож на печь, пытающуюся остыть. Можно подумать, она хотя бы разделась, чтобы добиться от меня такой реакции, а не наносила косметику на мое чертово лицо. Три года я наблюдал за ней, три года она дразнила меня, выплясывая вокруг меня круги, чего не должна делать ни одна младшая сестра. Я должен был догадаться, что от вида тела Евы, наконец-то оказавшегося у меня между ног, было нелегко избавиться.

Закрыв дверь своей спальни, я стоял у смежной стены ванной и продолжил прислушиваться. Но вместо шума душа я услышал что-то еще. Всхлип. За ним еще один, потом еще. Черт.

Звук звучал близко, как будто она прислонилась к той же стене. Я потер подбородок сбоку, проводя нижней губой по зубам, затем прижал руки к белой краске. Если я знал, что хорошо для нас, для нее, то это самое близкое прикосновение к ней, которое я когда-либо получил бы. Она продолжала плакать, и мои пальцы впились в стену.

Иногда я фантазировал об этом — найти того, кто сделал ее такой. Она никогда не признавалась, что с ней что-то случилось, но я видел ее много лет назад. И я никогда этого не забыл бы.

Выдыхая, я прислонился к стене и сполз на пол. Я сидел рядом с ней столько, сколько нужно. Слушал, пока ее рыдания не стихли и не выключился душ.

Из всех мыслей, проносящихся сейчас в моей голове, я хотел бы рассказать ей только об одной.

Может быть, ты тоже этого не заслуживаешь, Ева.

Ева

— О,прочь с моего пути.

От голоса Картера у меня мурашки побежали по коже.

К счастью, он разговаривал не со мной. Хотя, я бы проигнорировала этого мудака, даже если бы он говорил мне.

— Я сказал, двигайся.

Уитни насмехалась над ним.

— Очень грубо? Это мой шкафчик, придурок. Что ты вообще здесь делаешь?

— Ты уверена, что он твой? Подумал, что тебя отправят к медсестре, чтобы вытащить из твоей задницы эту ежедневную порцию. Кстати, о твоей заднице, клянусь, твои юбки становятся все короче и короче. Неудивительно, что Истон держит тебя взаперти.

— Ты свинья.

Краем глаза я увидела, как он прокрался вперед, и она напряглась.

Он тихо хихикнул.

— Не волнуйся, я здесь не ради тебя. Ханжи не в моем вкусе.

У нее отвисла челюсть.

— В любом случае, мне кажется, я понял, почему ты в последнее время распускаешь руки. Ходят слухи, что твоего папочки какое-то время не было дома. Поэтому у тебя такие завышенные карманные расходы? Он платит тебе, чтобы компенсировать свое игнорирование, чтобы испортить все, что попадается на глаза?

Щеки Уитни стали пунцовыми.

— Я… Я…

— Теперь, когда я думаю об этом, твою маму тоже некоторое время никто не видел. Может, она тоже нашла свою внутреннюю шлюху.

— Заткнись. Ты не знаешь, о чем говоришь. Дома все в порядке.

Он засмеялся.

— Конечно.

Я сделала глоток воды из спортивной бутылки, которую держала в своем шкафчике, затем закончила менять материалы по английскому для биологии и захлопнула дверцу.

— Осторожнее, Картер, — беспечно сказала я, подбирая с пола рюкзак. — Твой уровень IQ растет.

В два шага Картер преградил мне путь.

— Что, черт возьми, ты мне сказала?

— Позволь мне перефразировать это. Твоя глупость ослепляет.

И без того тонкие губы Картера растянулись.

— Чем, черт возьми, это лучше? — он заскрипел зубами.

Я медленно моргнула.

— Это не лучше. Я просто перефразировала.

Я хлопнула его по напряженной груди и собиралась обойти его, встречаясь с ошеломленным взглядом Уитни.

— Не так быстро, — рука Картера коснулась моего плеча, когда он пристроился рядом со мной. — Мало того, что ты начала трахаться с моим лучшим другом, теперь ты еще и обо мне хочешь говорить всякое дерьмо?

Он кивнул в знак приветствия Марко, когда мы проходили мимо его шкафчика, затем вернул свое внимание ко мне, счастливице.

— Элайджа сказал мне, что ты сейчас трахаешься с ним. Знаешь, что я думаю? Я называю это ерундой. Ты, может, и шлюха, но не дура.

— Значит, мы либо ханжи, либо шлюхи.

— И все это, и единственное слово, которое ты слышишь — шлюха?

— Ты сбиваешь меня с толку, Картер. Я, маленькая, не могу поддерживать такую интеллектуальную беседу.

Десять шагов до прочных стен класса, отделяющих меня от этого мудака.

— Ты трахаешься с ним или нет?

Пять шагов.

— Я шлюха, помнишь?

Три.

— Разве не это у нас получается лучше всего?

Он собирался схватить меня за руку, когда я проскользнула в класс, вне пределов досягаемости. Я оглянулась через плечо, мило улыбнулась и махнула рукой, как будто я плыла по течению, а исчезающие губы Картера — зрители.

Его глаза сузились как раз в тот момент, когда звонит звонок.

— Мистер Ватсон, вам что, некуда идти? — спрашивает мистер Доу.

Картер выдержал мой пристальный взгляд, в котором мелькнуло обещание возмездия, прежде чем удалиться.

Я бросила рюкзак рядом со своим столом, плюхнулась в кресло и открыла блокнот. Голос мистера Доу мгновенно ударил мне в барабанные перепонки. Схватив ручку, я провела по стертым линиям наброска лилии. Чернила растекались по странице от того, что их так много раз прорисовывали.

Я не художник, но мамина татуировка так ярко запечатлелась в моем мозгу, что каждая линия — идеальная копия. Увядший лепесток растянулся над ее ключицей, стебель скользнул по лопатке. Белое с зеленым на оливковой коже.

— Это лилия, видишь? Прямо как твое второе имя. Тебе нравится?

— Он такой красивый, мамочка.

Мягкие губы коснулись моего лба.

— Я сделала это для тебя. Чтобы ты была рядом, куда бы я ни пошел.

— На этот раз это по-настоящему? Ты действительно уезжаешь?

Нежные пальцы в моих волосах. Влажная щека прижалась к моему виску.

— Да, моя милая Эванджелина. Я действительно уезжаю.

Моя губа задрожала, но я быстро зажала ее зубами. Теперь с ней все в порядке, где бы она ни была. В безопасности. Может быть, даже счастлива.

Я не могла винить ее за то, что она бросила меня, за то, что спасла себя от новых синяков и слез. Она умирала внутри, и даже будучи ребенком, я могла это видеть. Но чего она не знала, так это того, что я тоже умирала.

Я вскинула голову при звуке звонка. Я пропустила всю лекцию? Какой позор.

Я запихнула свои вещи в рюкзак и бросилась к двери, но, конечно, недостаточно быстра.

— Мисс Резерфорд.

— Наказание, — тупо ответила я. — Я знаю.

Я продолжила идти к двери, но его строгие слова остановили меня.

— Я тебя еще не отпустил.

Замерев, я смотрела вперед, на толпу людей, вливающуюся в зал. Последний студент вышел, и мистер Доу закрыл дверь. Тогда мы остались одни.

По моему затылку пробежали мурашки, когда он подошел ко мне сзади, слишком, блядь, близко, и прошептал мне на ухо:

— Ты никогда не скучаешь по этому? По нам?

У него даже хватило наглости убрать волосы с моей шеи, его пальцы задержались там.

— Нам было хорошо, не так ли?

И в этот момент Истон открыл дверь.

Его хватка на ручке замерла, взгляд прикован к руке учителя на моей шее. Кровь отлила от моего лица. Он не мог этого видеть.

Только не это.

Пальцы мистера Доу исчезли в мгновение ока, и он прочистил горло.

— Мистер Резерфорд. Я просто сообщал вашей сестре о дополнительном зачете. Что я могу для вас сделать?

В глазах Истона вспыхнуло что-то враждебное, чего я никогда раньше не видела.

Меня затошнило.

Ощупывающие руки.

Изящная.

Послушная.

Я протиснулась мимо Истона. Как только оказалась в коридоре, наклонилась и выбросила все, что было у меня в желудке, в мусорное ведро. Проходящая мимо девушка пошутила, а пара футболистов притворились, что их тоже тошнило между смехом. Но я не обращала на них внимания. Потому что Истон стоял лицом к лицу с мистером Доу в дверях кабинета.

От одного его присутствия лысеющий учитель съежился прямо у меня на глазах. Он на полфута выше мистера Доу, но я знала, что это не причина, по которой учитель выглядел готовым наложить в штаны. Все знали Резерфордов благодаря громким делам, за которые бралась фирма Винсента, и это не мешало им финансировать эту школу практически в одиночку.

Истон сделал маленький шаг к мистеру Доу, который сделал один назад. Они делали это снова, пока не исчезли в классе.

Мое прерывистое сердцебиение боролось с тошнотой в животе.

Он ничего не мог с этим поделать, не так ли? Он просто должен был всех спасать.

Все, блядь, пялились на меня, как на переносчика какой-то инфекционной болезни.

Я вытерла рот тыльной стороной ладони и пожала плечами.

— Что я могу сказать? Первый триместр — сука.

Глаза расширились, раздался вздох, но я проигнорировала все это и направилась по коридору к фонтанчику с водой. Я сделала большой глоток, чтобы избавиться от неприятного привкуса во рту. Но даже модная вода Каспиан Преп не могла ее смыть, поэтому я достала из сумки жевательную резинку с корицей и положила ее в рот.

У меня было две минуты, чтобы добраться до учебного зала, но я не двигалась с места. Я прислонилась к стене возле фонтана и гадала, что происходило в классе мистера Доу. Что они говорили. О чем думал Истон.

В большинстве случаев я точно знала, что делала. Я работала ради этого — того, как люди видели бы меня. Того, что они говорили. Но иногда, когда я смотрела на Истона… Когда я видела, как он смотрел на меня… Я не могла вспомнить, зачем я все это делала.

Зазвенел звонок, возвращая меня к реальности.

Зал опустел, оставив меня наедине с высоким и сердитым силуэтом, движущимся мимо меня. Он намеренно избегал меня, но что-то глубокое и пустое внутри меня не позволило ему уйти. Я схватила его за руку, и он неохотно остановился. Кровь стекала по его шее, а глаза цвета виски потемнели. Его взгляд заскользил к моей руке, лежащей на его обнаженной коже, и я опустила ее.

Чувство уязвимости нарастало у меня в животе. Мне не нравилось это чувство.

— Какого черта ты делал? — прошипела я.

— Ты что, издеваешься? Хочешь знать, что я делал? — он прорычал.

Он сжал губы, медленно выдохнул и провел ладонью по рту.

— Как долго он вот так прикасается к тебе?

Я пожала плечами и отвела взгляд.

— Ева.

То, как он произнес мое имя, так нежно, словно теплый отблеск медленно разгорающегося пламени. Я снова подняла на него взгляд. У меня сжалось горло. Это похоже на стыд, надежду и слишком многое другое.

Его челюсть сжалась, когда я по-прежнему не ответила.

— Как долго?

— Твой комплекс полицейского очарователен, — выдохнула я, — но не всех нужно спасать.

— Просто ответь на вопрос, Ева. Пожалуйста.

От его настойчивости у меня так сильно сжались легкие, что я начала страдать клаустрофобией.

— Почему это имеет значение? Ты ревнуешь?

Он тяжело вздохнул.

— Зачем ты это делаешь?

— Что делаю? — мой голос дрожал, предавая меня, поэтому я надула пузырь, а затем лопнула его.

— Это.

Он забрал сдувшийся пузырек у меня с губ, и я смотрела, как он выбросил его в мусорное ведро рядом с фонтаном.

— Уклоняешься, когда у меня возникает реальный вопрос.

Легкое прикосновение его пальцев к моим губам все еще обжигало, и каким-то образом этот контакт угрожал разорвать мой фасад в клочья.

Я не знаю, — я хотела сказать. — Я не знаю, зачем я это делаю.

Вместо этого получилось следующее:

— Если ты хотел заняться со мной сексом, все, что тебе нужно было сделать, это попросить.

Он сделал шаг ближе, и носок его ботинка коснулся моего. Мои пальцы заскользили по прохладной стене позади меня, погружая меня в тепло его тела. Наши лица в нескольких дюймах друг от друга. Мне не за чем прятаться. Никаких пряжек для ремня, слухов или красных чашечек Соло.

Его теплое дыхание коснулось моих губ.

— Почему ты говоришь мне такое дерьмо?

Мое сердце стучало в ушах, и я едва слышала свой ответ.

— Может, мне нравится внимание.

— А мистера Доу? Картера? Марко? — его глаза потемнели. — Тебе тоже нравится внимание с их стороны?

— Они дают мне его, хочу я этого или нет. По крайней мере, так у меня есть некоторый контроль.

Честность сорвалась у меня с языка прежде, чем я успела ее обуздать.

Брови Истона сошлись на переносице, и он переводил взгляд между моими глазами.

— Это то, что ты думаешь? Что у тебя нет выбора?

Я проглотила комок в горле. Тяжесть в моей груди становилась все тяжелее с каждым его словом. Я больше не могла этого выносить, поэтому поменяла тему.

— Я хочу знать, почему на этой неделе ты говорил со мной больше, чем когда-либо за последние три года.

— Ты хочешь, чтобы я остановился?

Я прикусила губу, словно обдумываю это.

— Нет.

Проклятый адреналин. Проклятая жара. Проклятый Истон.

— Тогда скажи мне, как давно он это делает?

Сукин сын.

— Мы играем в — двадцать вопросов"? Потому что, если так, я думаю, ты исчерпал свой лимит.

— Черт возьми, Ева, — пробормотал он, стиснув зубы. — Это не какая-то гребаная игра. То, как люди относятся к тебе — это не игра.

— Но было бы намного веселее, если бы это было так, тебе не кажется?

Он изучал выражение моего лица, читая каждый дюйм моего тела. Я старалась, чтобы черты моего лица оставались непроницаемыми, но чем дольше он изучал меня, тем сложнее это становилось.

Я не хочу, чтобы ты видел.

Я не хочу, чтобы ты знал.

— Эй! У вас двоих есть пропуск в туалет?

Я чувствовала, как дежурный по коридору поправил очки рядом с нами, доставая свой маленький блокнот.

Мы с Истоном не отводили друг от друга пристальных взглядов, ничего не говоря, но так много всего сразу.

— Я приму это как отказ. Вы нарушаете код 2 тире 3 Руководства для студентов, — объявил он, как будто тренировался на роль полицейского в торговом центре. — Мне придется выписать вам обоим наказание за задержание.

Истон мгновение смотрел мне в глаза, прежде чем отступил. Его плечи опустились, и он засунул руки в карманы.

— У тебя всегда есть выбор, Ева. Никогда и никому не позволяй убеждать себя в обратном.

Дурацкое жжение в глазах усилилось, и я не знала, как реагировать.

Дежурный по коридору яростно выписывал протоколы отработки.

— Никаких разговоров в коридорах во время занятий. Код 2 Тире 6 в Руководстве для студентов.

Я проигнорировала его.

— Что ты сказал мистеру Доу? — прошептала я, ненавидя просачивающуюся нотку отчаяния.

— Ты действительно хочешь знать?

— Я просто… Я не хочу устраивать сцену, Истон. Пожалуйста.

Я знала, что это звучало слабо. Но я тоже чувствовала слабость.

Дежурный по коридору вложил в руку Истона листок о наказании, но когда он протянул мне мой, у меня нет сил взять его, поэтому это сделал Истон.

— Код 3 Тире…

— Мы поняли, — огрызнулась я.

Его глаза сузились, но он повернулся и исчез в коридоре, чтобы найти других студентов, которым можно досадить.

Истон вложил мне в руку мой штрафной лист, и на мгновение я почти представила, что мы не брат и сестра. Я не облажалась, и мы двое нормальных людей, просто держащихся за руки.

Когда он собрался уходить, мои пальцы обхватили его предплечье, останавливая его.

Он долго смотрел на мою хватку, прежде чем его взгляд скользнул вверх по моей руке, снова останавливаясь на моем лице.

— Я сказал только то, что ему нужно было услышать. Ни больше, ни меньше. Он будет молчать и больше не приблизится к тебе. Я могу тебе это обещать.

На этот раз, когда он повернулся, моя рука скользнула по его запястью и опустилась на бок.

Он уже почти завернул за угол, когда остановился, повернувшись ко мне спиной.

— Может, я и не разговаривал с тобой так много раньше, но я всегда обращал на тебя внимание, Ева, — его голос такой мягкий, что у меня мурашки побежали по коже. — Все, что я делал в течение трех гребаных лет — это обращал на тебя внимание.

Мои глаза широко открыты, когда я переворачиваюсь на бок, путаясь в простынях. Не находя себе места, я перевернулась на другой бок. А затем на живот. Я долго смотрела на свой телефон, лежащий рядом с подушкой, прежде чем схватила его. Я проигнорировала смехотворное количество непрочитанных сообщений, отчаянные попытки заняться сексом с парнями, которые думали, что знали меня, и просматривала свои контакты в поисках нового лица.

Но было только одно лицо, которое мне нужно.

У тебя всегда есть выбор.

Я уронила телефон и перевернулась на спину. Истон прав в одном. Прямо сейчас у меня действительно был выбор. Я прикусила нижнюю губу и провела пальцами по подолу своего хлопкового укороченного топа. Мягкое прикосновение защекотало мой обнаженный живот и разожгло огонь между ног. Мои глаза закрылись, пока этот день прокручивался в голове. Он так близко. Его теплое дыхание на моей щеке. Жар его тела. Хрипотца его голоса, низко вибрирующего в моем сердце.

Я всегда обращал на тебя внимание, Ева.

Моя рука скользнула ниже и проникла под трусики. Выражение его лица застыло у меня в голове, его слова плотно обволакивали меня.

Все, что я делал в течение трех гребаных лет — это обращал на тебя внимание.

Прямо сейчас я представила, что он носил этот образ только для меня. Что он принадлежал мне.

И я улетела прочь, увлекшись фантазией, которая, я знала, никогда не стала бы моей настоящей.

Истон

Подъезжая к роскошному особняку, я припарковал машину у обочины. С соседнего сиденья донесся всхлип, нарушающий тишину.

Я посмотрел на Уитни.

Она в беспорядке, ее обычно идеальный хвост спутан и не расчесан. Черная тушь размазана под глазами. Нос розовый и мокрый. За последние несколько недель она часто навещала свою маму, и каждый раз ей было тяжелее, чем в прошлый. С каждым разом ее отец становился все ближе к тому, чтобы прекратить все это.

Ее полные слез глаза встретились с моими.

— Я ненавижу его.

Я кивнул. Уитни было четырнадцать, когда она застукала своего отца со спущенными штанами. Какая-то девочка ее возраста склонилась над его коленями. После автомобильной аварии, в которой погибла его жена, он начал исчезать все чаще и чаще. Меня переполняло отвращение при одной мысли об этом подонке.

— Иногда мне хочется убить его, — она шмыгнула носом. — Буквально обвить руками его шею и сжать.

— Я знаю.

— Думаешь, ты мог бы сделать это для меня? — она вытерла глаза, ее тон смягчился. — Я заплачу тебе дополнительно.

Мои губы изогнулись.

— Соблазнительно.

Она полуулыбнулась и откинулась на спинку пассажирского сиденья. Некоторое время мы сидели в тишине, и мои мысли возвращались туда, где обычно бывали. За некую безрассудную колумбийку с глазами лани, способными украсть душу человека.

Через окно я вглядывался в темноту. Сейчас одиннадцать часов вечера, но я знал, что Ева сейчас могла быть где угодно. С кем угодно. Мои пальцы сжались, и я медленно расслабил их. Я заставил себя не отвлекаться. Только после того, как я смог бы проведать ее и убедиться, что она в своей комнате, в безопасности и нетронутая.

— Снова ходят слухи о моих родителях, — шепот Уитни такой тихий, что я его едва услышал.

Ее голова откинулась на спинку сиденья, отяжелевшие глаза смотрели в окно.

— У Картера много информации.

Я посмотрел на нее, на тревогу, вспыхивающую за ее отстраненным взглядом. Это тот же взгляд, который был у нее раньше, прямо перед тем, как давление сверстников заставило ее сломаться.

— Это всего лишь слова, Уит, — мягко сказал я. — Не позволяй им задеть тебя. Особенно такому куску дерьма, как Картер.

— Ну да. Дальше будет только хуже. Миранда и Джули уже спрашивали, почему я пропустила последнюю вечеринку.

— Ты сказала им, что была со мной?

— Ага.

— Тогда все в порядке. Если они спросят об этом, я скажу им то же самое.

Она кивнула, перевела взгляд на меня. После паузы она сказала:

— Ева вроде как защитила меня.

Я приподнял бровь, более чем любопытствуя.

— Когда Картер вел себя как придурок, говорил гадости. Ева тут же раскритиковала его за это. Вместо этого он последовал за ней и совсем забыл обо мне.

Я провел ладонью по подбородку, моя нога стала подпрыгивать.

— Странно, правда?

— Не совсем.

Уитни села и повернулась ко мне лицом.

— Тебе не кажется странным, что она защищала меня? После всего, что мы сказали и сделали друг другу?

— Нет. Меня это не удивляет.

Я прикусил нижнюю губу, снова выглядывая в окно. Надеюсь, она дома. Одна.

— Ева не такая мелочная.

— Итак, кто кого защищает? — упрекнула Уитни. — Она мне все равно не нравится.

Мои губы скривились.

— И я уверен, что ей все равно.

Она толкнула меня в плечо, и я притворно наморщился.

— Ты могла бы дать Марии побегать за ее деньгами.

Она засмеялась.

— Твоя экономка? Разве ей не около восьмидесяти?

— Шестьдесят семь, и не стоит ее недооценивать. Эта женщина крепкая, как гвоздь. Она могла бы надрать мне задницу в тот день, когда у нее разыгрался артрит.

Снова хихикая, она покачала головой и вытерла остатки влаги со щек.

— Спасибо.

— За что?

— Отвлек меня от… всего. У тебя это хорошо получается, — она перекинула свой конский хвост через плечо. — Ты ведь ведешь меня на вечеринку в эту пятницу, верно?

— Нет.

— Что? Почему нет? Ты брал меня в прошлый раз.

— Это была одноразовая сделка, Уит, — пробормотал я, глядя на часы. — Ты же знаешь.

— Это будет дома у Марко.

Мои глаза устремились на нее, и я увидел понимающий блеск, вспыхивающий в ее глазах.

— А теперь ты хочешь уйти? — она отвела взгляд, прежде чем тихо добавила: — Я уверена, ты бы не хотел оставлять бедную, беспомощную Еву совсем одну у Марко.

Выражение моего лица стало жестче, и она поерзала на своем сидении. Есть много слов, которые у меня ассоциировались бы с Евой, но бедная или беспомощная сюда не входили.

— Что ты делаешь, Уитни?

— Что ты имеешь в виду? — она мило улыбнулась. — Я ничего не делаю.

— Ты знаешь, кто мы такие. Что это такое.

Она пожала плечами.

— Да. Неважно. То, что это ненастоящее, не значит, что ты мне безразличен, — потирая руку, она пробормотала: — Все, что я говорю, это то, что у отношений есть границы, и Ева — твоя младшая сестра, Истон. Это неуместно.

Тихое рычание вырвалось из моего горла, когда я посмотрел на нее сверху вниз.

— Она мне не чертова сестра, Уитни. Не делай вид, что ты этого не знаешь. И то, на что ты намекаешь, не относится к делу, потому что между нами ничего не происходит, — я стиснул челюсти и перевел взгляд на часы на приборной панели. — Я бы не стал так с ней трахаться.

Она смотрела на меня долгую секунду.

— Ну, если ты так говоришь. Просто будь осторожен. Я видела, что такие девушки, как она, могут сделать с парнями. Даже такой игрок, как Картер, после нее совсем запутался.

У меня свело челюсть. А как же Ева? Почему, черт возьми, никому нет дела до того, что с ней произошло?

Заставляя свой голос оставаться спокойным, я кивнул в сторону двери машины.

— Спокойной ночи, Уитни.

Она выгнула бровь и поджала губы.

— Прекрасно. Только не говори, что я тебя не предупреждала.

Схватив сумочку, она вышла из машины и захлопнула дверцу, все еще наблюдая за мной.

Я завел двигатель и опустил стекло.

— Заеду за тобой в пятницу в девять. На этот раз никакой выпивки.

У нее отвисла челюсть, но я не дожидался ответа и отъехал от тротуара.

Я знал, что совершил ошибку, позволив себе поговорить с Евой. Ввязался в это дело, когда в последний раз последовал за ней в Питтс. По крайней мере, когда я держался на расстоянии, никто не должен был знать, насколько пристально я на самом деле следил за ней. Ей никогда не нужно было знать. Особенность ошибок в том, что их трудно распознать в данный момент. Худшие из них подобны наркотику — как только ты почувствуешь, что значит действовать интуитивно, ты не знаешь, как остановиться. Невзирая на последствия.

Однако все это не могло быть ошибкой. Не тогда, когда это означало, что мистер Доу больше никогда к ней не прикоснулся бы. Не тогда, когда это удержало того мудака в Питтсе от того, чтобы причинить ей боль. Не тогда, когда я мог быть уверен, что она каждый вечер возвращалась домой в целости и сохранности.

Заезжая на подъездную дорожку, я заглушил двигатель и глубоко вдохнул. Усталость давила мне на плечи, когда я открыл входную дверь и тихо поднялся по темной лестнице. Добравшись до верха, я заметил, что дверь Евы приоткрыта. Я остановился, схватился за поручень и перевел взгляд с ее двери на свою, затем обратно.

Ее дверь была закрыта, когда она уходила в школу этим утром, так что она должна быть дома. Нет необходимости подходить ближе. Я отпустил поручень и направился в свою комнату.

Я начал открывать свою дверь, но замер, когда тихий звук донесся из проема в ее комнату. Стон. А затем еще один.

Отпуская ручку, я бросил взгляд в конец коридора. Это не могло быть тем, о чем я думал. Если в комнате с ней парень, в нашем доме, я, блядь, клянусь…

Я прошел по коридору, не заботясь о том, что это массовое вторжение в частную жизнь. Я должен знать. Прежде чем я успел отговорить себя от этого, я стоял перед ее приоткрытой дверью.

Первое, что я увидел, это ее одеяло, сбитое в ногах кровати. Гладкие голые ноги широко раздвинуты. На ней нет ничего, кроме свободного топа и стрингов. У меня пересохло в горле, и я сглотнул, пока мой взгляд перемещался за ее рукой к ладони под нижним бельем. Она издала хриплый стон, и ее бедра приподнялись, создавая трение о ее руку.

Мой пульс отдался в ушах и члене. Тепло обволокло меня, проникло в каждую клеточку моего тела.

Твою мать…

Я попал бы в ад за то, что смотрел это, но моя кровь стучала в висках, зрение затуманилось, а ноги отказывались двигаться.

Отвернись. Отвернись.

Я заставил себя опустить взгляд, но когда до моих ушей донесся еще один тихий звук, я не смог удержаться и снова поднял глаза. Другая ее рука скользнула под рубашку, чтобы ущипнуть сосок, и тугой рывок потянул в мой пах.

Я, блядь, вспотел.

Отвернись, мать твою.

Мои руки сжались в кулаки — сжались и разжались, сжались и разжались, — пока костяшки пальцев не стали саднить. Ее дыхание участилось, как будто она вот-вот кончила бы, и звуки проникли прямо в меня, заставляя мой член болезненно напрягаться под джинсами. Наконец, я оторвал взгляд. Поворачиваясь, я прислонился спиной к стене для опоры и поднял голову к потолку.

Мое сердце ударялось о грудную клетку. Эти звуки… Ее извивающиеся бедра… Обнаженная кожа….

Я закрыл глаза и провел рукой по затылку, крепко сжимая его.

Она определенно одна.

И я в полной заднице.

Ева

Я находилась в одном квартале от школы, когда почувствовала это.

Крошечные иголки покалывали мне затылок, и у меня перехватило дыхание.

Я осматривал улицу, как делал каждое утро. Несколько наемных работников подстригали газоны. Сверкающие BMW, Tesla и Audi проносились мимо меня и других студентов, идущих по тротуару. Небо мультяшно голубое. Здесь, в Перфектвилле, все идеально. Но этот вид не успокаивал паранойю у меня за спиной.

Пытаясь избавиться от этого чувства, я перевела взгляд на приближающийся кампус. Но кое-что привлекло мое внимание. Мерседесу не хватало блеска. Приглушенно-бежевый, несколько вмятин и царапин, тонированные стекла. Оно почти неописуемо, но что-то в машине было такое, когда она ползла мимо школы, что у меня волосы на руках встали дыбом.

Большинству водителей, отвозящих студентов в Каспиан Преп, платили, и они не могли достаточно быстро вывести детей из машины. Остальные — это родители, которые либо слишком перегружены работой, либо поверхностны, чтобы сделать что-либо, кроме как нерешительно помахать рукой и уехать.

Они никогда не ползали.

Заведя руку за спину, я дернула за завязку, удерживающую мои кудри, и позволила прядям рассыпаться по лицу и рукам. Я протиснулась между парой, раздвигала их тела своими руками и спряталсь за огромным парнем девушки.

Девушка начала.

— Что за…

— О, Боже мой, — я прижала руку к груди, внезапно радуясь, что подслушала так много ее разговоров на биологии. — Твои "Джимми Чу" такие милые. Это последние?

— Ах, эти? — она посветлела, когда посмотрела на свои босоножки на высоком каблуке, и мы свернули ко входу в школу. — Нет, девочка. Эти выйдут только следующем сезоне. Моя сестра знает кое-кого, кто знает кое-кого, поэтому она потянула за кое-какие ниточки для меня.

— Она ведь учится в Полимиде, не так ли?

В глазах девушки вспыхнуло удивление.

— Да.

Вызывало тревогу то, как много вы могли узнать о тех, кто вас окружал, когда держали рот на замке и не поднимали головы.

— У-увлекательно.

— Верно? — она усмехнулась.

Я замедлила шаг ровно настолько, чтобы позволить ей и ее парню пройти мимо меня, пока они шли к своим шкафчикам. Я заметила, как она показала ему свои туфли, прежде чем оглянулась через плечо, заглядываю в открытые входные двери и осматриваю улицу.

Мерседеса больше нет. Моей паранойи нет.

Лед пробежал по моей груди и расползся, как паутина, и на секунду я вернулась во времени. В пятизвездочном отеле, с волосатыми руками, оставляющими синяки на моей шее. Болью разрывающей меня пополам. Его голос в моем ухе. Бьющееся стекло. Теплая кровь на моих пальцах.

Я посмотрела в конец коридора. Студенты, шкафчики и смех.

Его здесь нет.

Но страх не логичен. Следующие несколько уроков я провела, вздрагивая от малейшего шума, оглядываясь через плечо и говоря себе, что я в безопасности, я в безопасности, я в безопасности.

Но все, что я слышала на самом деле, это лгунья, лгунья, лгунья.

Когда прозвенел звонок, я подскочила со своего места прежде, чем мистер Доу успел закончить перечислять сегодняшнее домашнее задание. Это механично, то, как я торопливо собирала свои вещи и бросилась к двери. Это запрограммировано в моей ДНК годами повторений.

Я напряглась, когда подошла к двери, ожидая услышать: Задержитесь, мисс Резерфорд.

Но никто не позвал меня по имени.

Никто не сказал мне остановиться.

В кои-то веки никому ничего от меня не нужно.

Этот момент застал меня врасплох, и я все равно замерла.

— Какого черта, — пробормотала девушка и протолкнулась мимо.

Вокруг меня собиралось еще больше людей, но я проигнорировала их и повернулась лицом к мистеру Доу.

Он рылся в бумагах, почти как обычный учитель. Только руки у него дрожали, а лицо слишком бледное. Я знала, он чувствовал, что я наблюдала за ним. Он должен. Я стояла здесь так долго, что теперь я последний оставшийся ученик. Но это как будто… Он не осмеливался поднять глаза.

И я поняла, что наконец-то освободилась от него.

Давящий груз на моих плечах спал, и его место заняло ошеломляющее чувство. Облегчение накатило на меня теплыми, текучими волнами. Стальная цепь, которая так долго связывала меня с мистером Доу, была распилена пополам.

Я свободна от него.

Я не могла в это поверить.

У меня перехватило горло. Я развернулась и поплыла по шумному залу, присутствуя лишь частично.

Истон сделал это. Он сделал это для меня. Может быть, потому, что ему было жаль меня. Может быть, ему было противно. В любом случае, я, блядь, наконец-то свободна. По крайней мере, в одном. И я никогда не чувствовала такой благодарности.

Впервые за все время я искала Истона. Я нашла его возле своего шкафчика с Заком.

— Что случилось, Ева? — Зак привлек мое внимание к себе, поднимая с пола свой рюкзак и перекидывая его через плечо.

— Привет.

Он откинул голову назад и сказал:

— Кое-кто сегодня в хорошем настроении.

Я моргнула.

— Это из-за моего хорошего настроения?

— Разве нет? — он хихикнул и хлопнул меня по спине. — Увидимся позже, аллигатор. Все верно, я только что это сказал.

Тогда остались только я и Истон.

Он прислонился к своему шкафчику и смотрел на меня сверху вниз. Его бровь приподнялась. Я не уверена, что сказать, поэтому ничего не сказала. Мы смотрели друг другу в глаза, и мне вдруг стало мало воздуха. Прошла секунда, потом еще одна. С каждым тиком его глаза темнели, темнели и темнели, пока не стали цвета не виски, а плотских тайн. Тепло разлилось по мне, когда я вспомнила, что я делала прошлой ночью, думая о нем.

— Что бы ты ни сказал, — наконец выдавила я, — это сработало.

Он сощурился, как будто не понимал, о чем я говорила, но затем его взгляд остановился на двери класса мистера Доу дальше по коридору и сузился. Он понимающе вздернул подбородок, не оглядываясь на меня.

— Не за что.

Я снова переминалась с ноги на ногу и смотрела на свои туфли, как будто они стали мне очень интересны.

— Я так и не сказала — спасибо.

— Но ты подумала об этом.

Мои губы начали изгибаться, но мне удалось взять себя в руки, прежде чем по лицу расплылась настоящая улыбка.

Скажи это. Скажи спасибо.

Но когда я снова подняла на него глаза и открыла рот, у меня вырвалось следующее:

— Знаешь, я никогда не просила тебя о помощи. Со мной все было бы в порядке.

— Значит, тебе нравится напоминать мне, — в его взгляде плясал юмор, и мой желудок сделал сальто. — Сегодня ты пробуешь что-то новое.

Я наморщила нос.

— Что?

— Твои волосы.

Его взгляд остановился на распущенных локонах, ниспадающих по моим плечам, затем скользнул дальше вниз по моему телу. Так медленно и педантично, как будто он видел все это раньше. Меня пробрала дрожь, и по рукам побежали мурашки. Прочищая горло, он отвел взгляд, прежде чем снова встретился им со мной.

— Распущены. Мне нравится.

Тепло разлилось по моей груди, горлу и… Боже мой. Я покраснела?

Мне вдруг стало мучительно неловко, и я закатила глаза.

— Это всего лишь волосы, Истон. Не будь странным.

Он засмеялся. На самом деле засмеялся. Из-за того, что я кое-что сказала. Это низкий гул, и… Что, черт возьми, со мной происходило? Это чувство горячее и неловкое, но мысль трансформировалась грубым звуком его смеха, скользящим между моих ног и разжигающим пламя.

— Это комплимент. Он не обязательно должен быть странным.

— Ну, так оно и было, — я сжала губы и отвела взгляд. — В любом случае, я просто хотела найти тебя, чтобы… Чтобы…

— Не поблагодарить меня?

— Совершенно верно.

Уголок его рта дернулся.

— Потому что ты в порядке.

— Верно.

— Рад, что мы с этим разобрались.

— Угу.

Чувствуя себя странно, я развернулась на каблуках и собиралась уйти, но его голос обволак мое тело и остановил меня.

— Увидимся на вечеринке.

Я обернулась.

— Завтра вечером? Ты пойдешь?

— Конечно.

— Ты ненавидишь вечеринки.

— Ты тоже.

Мои губы приоткрылись в шоке. Он никак не мог этого знать. Он никак не мог видеть меня насквозь.

— Всем нравятся вечеринки. Ну, всем, кроме тебя.

— Кроме тебя и меня, — он сделал шаг ближе, пока мы не оказались в нескольких дюймах друг от друга, и я старалась не наклониться к нему. — Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь, — его голос понизился. — Я знаю, что тебе нравится.

По моему телу пробежали мурашки, когда я снова вспомнила свою любимую фантазию поздно ночью о его руках на моей коже.

— И что мне нравится, Истон?

Он наклонился немного ближе — так близко, что тепло его тела окутало меня. Провел языком по нижней губе, и его дыхание защекотало мне ухо. Мое сердцебиение участилось между бедер, и я так разгорячена, что не знала, что бы я делала, если бы он действительно прикоснулся ко мне прямо сейчас. Наверное, вспыхнула бы.

— Апельсиновый сок.

Меня окатило холодной водой, и я словила его взгляд.

— Апельсиновый сок?

Он приподнял бровь и отступил назад.

— Ожидал чего-то другого?

— Я… — начала я взволнованно. — Нет. Я не знаю. Кто не любит апельсиновый сок?

— Правильно, апельсиновый сок и вечеринки. Ты действительно знаешь, как слиться с толпой.

Я засмеялась, но тут же проглотила эту улыбку обратно. Это странный и, возможно, самый долгий разговор в нашей жизни. Я чувствовала… Нервозность. Раздражение. Головокружение. Как будто крошечные птички ныряли у меня в животе.

— Ты сегодня ужасно уверен в себе.

— Я всегда уверен в себе, —серьезность его голоса застала меня врасплох. Он прищурился и потер затылок. — Это тебя я все еще пытаюсь разгадать.

Я вздернула подбородок.

— Я думала, ты меня знаешь.

— Лучше, чем ты думаешь. Все равно недостаточно.

В воздухе витала неуверенность. Я мгновение смотрела на него, и он смотрел в ответ. Его волосы стали длинными, касаясь кончиков ушей. Я хотела провести по ним пальцами. Я хотела притвориться, что могла. Мы брат и сестра — кровные или нет. Истон чист, а я девушка, параноидально боящаяся поцарапанного "Мерседеса".

Но на мгновение я позволила себе притвориться.

Я прикусила нижнюю губу, как обычная влюбленная девочка-подросток, и сказала:

— Ну, я думаю, тебе просто нужно продолжать пытаться.

Развернувшись, я уверенно ушла прочь и проверила, что никто не смотрел.

Тогда я сделала это.

Я улыбнулась.

Ева

(Четырнадцать лет)

— О боже мой. Она плачет? — Беверли засмеялась. — Ты плачешь, малышка? Тебе нужна мамочка?

Я шмыгнула носом, мои щеки запылали.

— Просто верни это. Я заработала каждый пенни.

— Ты заработала каждый пенни благодаря мне. Никто бы даже не узнал о тебе, если бы я вообще не пустила тебя на нашу улицу. Никогда не забывай об этом.

— Ты не понимаешь, — мой голос сорвался.

Глупая маленькая девочка. Ты больше не плачешь.

— Мне нужны эти деньги.

Она фыркнула, пересчитывая деньги.

— Ты думаешь, мне и моим девочкам это нужно меньше, чем тебе? Мы что, грязнее? В этом дело?

— Нет, — я покачала головой. — Я не это имею в виду. Просто… По крайней мере, позволь мне оставить достаточно на автобус. Пожалуйста, Беверли.

Она выгнула бровь.

— Пожалуйста?

— Я сделаю все, что угодно.

Пара женщин, задержавшихся на тротуаре, рассмеялись.

Прислонившись к каменной стене с сигаретой в пальцах, Синди кивнула в мою сторону.

— Давай, просто пусти девушку в автобус, Бев.

Запавшие глаза Беверли помрачнели.

— Ты заменяешь Монику или что-то в этом роде? Ты собираешься бросить меня, как бросила она?

Синди отвела взгляд. Затянулась сигаретой.

Отчаяние давило на меня, как будто я в ловушке под рухнувшим зданием. Три недели. Прошло три недели с тех пор, как я слышала музыку. С тех пор, как я чувствовала тепло. Я не протянула бы без этого еще одну ночь.

Беверли сделала шаг ко мне, потом еще один.

Я не вздрогнула.

Она не остановилась, пока ее гниющие зубы не оказались прямо передо мной.

— Ты всегда ускользаешь в ночь. Что такого важного в этой поездке на автобусе? Ты же знаешь, что скучаешь по лучшей работе, не так ли?

Я держала рот на замке. Что бы я ни сказала, у меня были бы неприятности.

— У тебя есть Папочка, о котором я не знаю?

— Что? Нет. Я клянусь.

Ее глаза сузились, и я узнала этот взгляд. Она уже приняла решение.

— Вот что я тебе скажу, принцесса. Ты отказываешься от поездки на автобусе, и я оставляю тебе деньги.

Мое сердце заколотилось о грудную клетку. У меня мало времени. У меня были минуты до прибытия автобуса.

— Ты не можешь этого сделать. Я это заслужила. Я сама решаю, что мне с ними делать.

Она засмеялась.

— Только не это снова, — затем ее смех резко оборвался, а голубые глаза стали ледяными. — Я причина, по которой у тебя есть деньги, и я единственная, кто здесь что-либо решает. Ты поняла?

Я стиснула зубы, но это выражение не замаскировало влагу в моих глазах.

— Ты. Поняла? — ее гнилостное дыхание ударило мне в ноздри. — Когда ты выбрала эту жизнь, ты выбрала и меня тоже.

Вспышка желтого света в темноте притянула мой взгляд к улице.

Паника поднялась в моей груди, холодная и быстрая.

— Ладно, — наконец сказала я. — Больше никаких поездок на автобусе. Просто отдай мне деньги.

Беверли смотрела через плечо на приближающийся автобус и покачала головой.

— Ты получишь их завтра. Во всяком случае, часть.

— Ты не можешь этого сделать. Ты не говорила, что мне придется подождать.

— Я не дура, — огрызнулась она. — Я узнаю лжеца, когда вижу его.

Автобус проехал мимо нас, останавливаясь у скамейки в конце квартала. Я с тоской смотрела, как в него сели двое. Затем двери закрылись. И все исчезло.

Музыка. Тепло. Надежда.

Все это исчезло.

— Удачи тебе сегодня добраться до своего Папика.

Я не обратила внимания. В моем сердце пустота, но ноги двигались.

— Что, черт возьми, ты делаешь?

Одна за другой мои ноги двигались. Быстрее. Быстрее.

— Срань господня, она гонится за автобусом!

Смех эхом разнесся по улице.

— Дети в наши дни.

— Правильно, девочка! Иди позови своего папика!

— Подожди! Скажи ему, что я тоже здесь!

Автобус исчез, но я не остановилась. Я не в первый раз преодолевала километры пешком в рваной одежде на пустой желудок.

Я смогла бы сделать это снова.

Я шла много миль, наблюдая, как темнело небо. Мои ноги покрылись волдырями и кровоточили, но я цеплялась за надежду, что скоро они онемели бы. Я знала эти улицы как свои пять пальцев, и я не остановилась бы. Фокус в том, чтобы не заглядывать слишком далеко вперед. Не сосредотачиваться на том, сколько еще тебе предстояло пройти. Вы сосредотачиваетесь на одном шаге за раз, и вы доберетесь до места назначения.

Всегда.

Во всяком случае, это то, что я говорила себе. Когда я перешла улицу — еще один шаг. Когда у меня горели подошвы ног — еще один шаг. Когда все вокруг расплывалось в странные формы — еще один шаг. Когда я превратилась в трясущуюся груду костей… Еще один шаг. Когда я почувствовала себя отсутствующей, как призрак…

Один.

Еще.

Шаг.

Когда я добралась до дома, я едва заметила, что солнце уже встало. Все, что я знала, это то, что я сделала это. Я сделала это за музыку. Я подавилась рыданиями. Со мной все было бы в порядке. Я должна была быть в порядке.

Я отключилась от своего тела, пока оно несло меня по траве. Я как будто парила. Земля подо мной накренилась, небо перевернулось с ног на голову, и я не знала, билось ли еще мое сердце.

Последнее, что я увидела — это его лицо. Мальчик, который играл грустную музыку.

Он склонился надо мной, как ангел. Его теплая рука скользнула по моей шее. Он заглядывал мне в глаза.

Затем мой мир погрузился во тьму.

Моя голова раскалывалась, веки слипались, а сухая боль в горле такая, словно я проглотила пепел.

— Ради всего святого, у меня на заднем дворе….

Это женский голос.

— Доктор Агилар только что ушел. Да, конечно. Нет-нет, он сказал, что с ней все будет в порядке после небольшого отдыха и обильного питья.

Кто? С кем все будет в порядке?

— Что ж, попробуй вызвать его еще раз. Не останавливайся, пока не дозвонишься.

Пауза.

— Я прекрасно понимаю, Саша. Может быть, тебе пора вспомнить, кто его жена.

Я попыталась открыть глаза, но они не подчинялись. Мои конечности отяжелели, и я почувствовала себя так, словно лежала на дне колодца, а эхо темноты и пронзительный голос то затихали, то нет.

— Какой дом, Дэвид? Никто не знает, кто она. О ней вообще нет никаких записей. Она как будто призрак.

Призрак…

Сон затянул мое сознание, и я соскользнула глубже в колодец. Темно. Тихо. Безопасно.

Я не знала, как долго блуждала в глубинах, прежде чем голоса снова вытащили меня на поверхность.

— Это предпочтительнее, чем помещать ее в систему, не так ли?

Тишина.

— Что ж, Винсент вернется домой, я уверена в этом. Это будет как тогда, когда мы усыновили Айзека. Разве ты не помнишь, на что это было похоже? Винсент все время был дома. Мы были настоящей семьей.

Семья.

— Мы снова можем быть как одна семья.

Семья.

— С натяжкой? Он упомянул, что хочет дочь, помнишь? После того, как у нас появился Айзек? Нет, я знаю, что это было много лет назад, но…

Снова тишина.

— Тише. Это снова сработает, Бекки. Сработает. Потому что это должно сработать, черт возьми. Он не может всю оставшуюся жизнь держать одну ошибку у меня над головой!

Тише, тише, тише…

— Потому что… Потому что это моя последняя надежда.

Сон еще никогда не был таким изнуряющим.

Мои глаза пробежали вверх, вниз. Влево, вправо. Комната такая чистая и белая, что на секунду я представила, что это Рай. Но потом я вспомнила, что такие грязные девчонки, как я, не попадали в Рай. Дрожь сотрясала мое тело, и я села на большой кровати, кутаясь в мягкое одеяло.

Где я находилась?

Что случилось?

Что я наделала?

Дверь открылась, и появилось знакомое лицо. Любопытные глаза, растрепанные каштановые волосы и две ямочки на щеках. Это мальчик из окна.

Он что-то сказал, но слова утонули в бешеном биении моего сердца. Я совершила ошибку. Смертельную ошибку. Они нашли бы меня. Он нашел бы меня.

Волосатые руки. Сдавленные крики. Кровь, кровь, боль и еще раз кровь.

Мальчик вышел из комнаты, затем, секундой позже, появился снова с полной тарелкой еды. Запах бекона достиг моих ноздрей, и мой желудок болезненно сжался.

Я не двигалась. Я не могла. Страх обвился вокруг моей шеи, как змея, пытаясь задушить меня. Он не мог найти меня. Я умерла прежде, чем он нашел бы меня.

— Все в порядке.

Змея ослабила хватку, и я сделала короткий вдох. Мальчик повторил это снова. Тихо, нежно и медленно.

— Все в порядке.

Его голос под стать его глазам — два ведра мягкого, теплого меда.

— Теперь ты в безопасности. Я обещаю. Все будет хорошо.

Я столько раз повторяла себе эти слова, но никто другой никогда не говорил их мне. В уголках моих глаз началось жжение.

Он поставил тарелку на приставной столик рядом со стаканом воды и спросил:

— Как тебя зовут?

Я пристально смотрела на него.

Уголок его губ приподнялся.

— Просто имя. Чтобы как-то называть тебя.

Как-нибудь называть меня.

Принцесса…

Вкус желчи попал мне на язык, и я отвернулась.

— Все в порядке. Ты не обязана мне говорить, — он опустил голову, затем потер затылок, прежде чем снова встретился со мной взглядом. — Меня зовут Истон.

Истон.

Он посмотрел на меня, и я почувствовала… Надежду.

Удобство.

Безопасность.

Я открыла рот, чтобы заговорить, но боль пронзила мое горло, и хриплый голос сорвался с моих губ.

— Эв… — я вздрогнула. — Эва… Эванджелина. Меня зовут Эванджелина.

— Ева?

Ева. Никто никогда раньше не называл меня так. Звучит приятно, когда он так говорил. Сильно. Как та, кем я хотела быть.

Я кивнула, и он улыбнулся.

Это место, еда, его улыбка… Этого не могло быть на самом деле. Комфорт сдавил мне на грудь, и мне сразу стало легче. Мои глаза загорелись. Я не могла плакать.

— Спасибо, — прохрипела я, скрещивая руки на груди и отвела взгляд в сторону в надежде, что он ушел до того, как я опозорилась бы.

Он понял намек и прочистил горло.

— Хорошо, хорошо, я дам тебе немного пространства.

Я кивнула, не встречаясь с ним взглядом.

Затем он исчез из комнаты, и часть меня рассыпалась.

Вернись. Не оставляй меня одну.

Но другая часть меня вздохнула с облегчением.

Несколько мгновений спустя я услышала это через открытое окно. Первый перебор гитарной струны. Я попала под чары музыки. Ближе, чем когда-либо. За исключением того, что это не просто музыка. Это Дикие лошади. Слезы стекали с моих ресниц по щекам. Я слышала голос моей матери в каждом бренчании. Музыка и воспоминания о ней переплетались, как шелк, и ласкали душу.

Он не мог знать, что это песня моей матери, но я думала, тот, кто привел меня в эту белую комнату Рая, заставил его сыграть ее только для меня.

Я заплакала сильнее.

Я плакала так долго, что сомневалась, что когда-нибудь смогла бы остановиться.

Истон

(Пятнадцать лет)

Ее оливковая кожа вблизи казалась загорелой, волосы темнее, а фигура меньше. Я нахмурился еще сильнее, наблюдая, как она спала, а на ее щеках все еще оставались дорожки от слез.

Проведя рукой по волосам, я вздрогнул от чувства вины, закипающего у меня внутри. Она явно хотела побыть одна; я не думал, что она хотела, чтобы я видел ее слезы. Но я не мог удержаться, чтобы не проверить, как она, когда услышал, что ее слезы наконец прекратились.

Мой взгляд скользнул к полной тарелке еды на боковом столике. Она еще ничего не ела.

Я никогда раньше не видел никого настолько измученным. Я чертовски уверен, что не хотел доводить ее до слез. Я просто хотел поднять ей настроение — музыка поднимала настроение мне. Вместо этого я все испортил.

Я выдохнул через губы.

Мой взгляд остановился на ее закрытых глазах, и меня охватила боль. Я не знал почему — почему мне больно смотреть на нее. Почему у меня дрожали руки, когда я видел ее вблизи. Я ничего о ней не знал. Но я чувствовал, что знал.

Ева.

Год — долгий срок, чтобы наблюдать за кем-то из окна своей спальни. Наблюдать, как она возвращалась, почти ночь за ночью. Иногда она так уставала, что едва успевала пересечь двор. Иногда она вообще не появлялась. Но когда она появлялась, она всегда заставляла себя добираться до сарая. По крайней мере, до прошлой ночи.

Ева.

— Истон.

Я вздрогнул от голоса мамы, доносящегося из соседней комнаты.

— Истон, ты там?

— Господи, — проворчал я.

Бросив последний долгий взгляд на Еву, я вышел в коридор и тихо закрыл за собой дверь.

Мама скрестила руки на груди, в одной руке, как всегда, сотовый телефон, и прищурила глаза.

— Что ты там делал с той девушкой?

— Уэтой девушки есть имя. Это Ева.

— Тогда с Евой, — она бросила взгляд в сторону двери Евы. — Что ты с ней делал?

— Именно то, о чем ты меня просила.

— Я просила тебя принести ей поесть, — она посмотрела на часы. — Даже Саша быстрее.

Я закатил глаза на ее продолжающуюся вражду с секретаршей моего отца.

— Я просто проверял, как она. Ты закончила? У меня еще есть дела.

Она удержала мой взгляд, задумчиво постукивая каблуком по полу. Полагая, что разговор окончен, я собирался обойти ее, но ее неподвижная фигура преградила мне путь.

Я поднял бровь.

Ее накрашенные красным губы сжались.

— Эта девушка, — она указала на дверь Евы, — не будет участвовать в твоих диких выходках.

— Диких выходках? — я сжал челюсти. — Это было несколько небольших инцидентов, мама.

— Небольшие инциденты?

Я отвел взгляд, потому что даже я знал, что преуменьшал это.

— Ты помнишь, какой позор ты навлек на эту семью?

— Ты столько раз об этом говорила, как я мог забыть?

Я знал, что мои действия прошлой зимой были глупыми, и если бы я мог взять их обратно, я бы сделал это в мгновение ока. Я постепенно начал понимать, что ничто больше не привлекало внимания моего отца.

Мамины щеки покраснели от раздражения.

— Тебе было недостаточно того, что ты до неприличия напился? Нет, — фыркнула она. — Тебе только что пришлось искупаться нагишом с этой Кристи…

— Бритни, — поправил я.

— И это было после того, как мне пришлось услышать от мэра, которая, так уж случилось, является ее матерью, что тебя застукали со спущенными штанами в спальне Бритни!

Не самый лучший момент в моей жизни…

— Дело в том, что в Интернете все еще циркулируют фотографии, на которых вы двое прыгаете в наш бассейн голышом. И ты опрокинул мою ледяную скульптуру лебедя! — ее глаза опасно сузились. — Отличная рождественская вечеринка в Резерфорде, ты не находишь? Как я смогу уговорить кого-нибудь прийти в этом году?

Я вздохнул.

— Я уже сказал, мне жаль. Хорошо? Мне очень жаль.

Она лишь смотрела на меня сверху вниз, поэтому я двинулся, чтобы проскользнуть мимо нее, но ее ответ остановил меня как вкопанного.

— Я отошлю Еву, Истон.

Я собрал выражение лица, прежде чем повернулся к ней.

— Она приехала сюда всего несколько часов назад.

— Да, — она медленно сократила расстояние между нами. — И она будет продолжать оставаться здесь… До тех пор, пока ты будешь держаться от нее подальше.

Я открыл рот, чтобы возразить, но она опередила меня, не отрывая взгляда от своего звонящего телефона.

— Она симпатичная… если не сказать грязноватая девчонка. Из-за такой хорошенькой девушки у таких парней, как ты, могут быть неприятности. Последнее, что мне нужно, это чтобы вы двое сблизились и распустили еще больше сплетен, — она постучала по экрану, бормоча: — Я просто могу представить следующую обложку таблоида. Не говоря уже о том, что скандал между вами обоими перечеркнул бы все основания для того, чтобы взять ее к себе в первую очередь…

Она закрыла глаза, прижала пальцы к вискам и вздохнула.

— Неважно. Это не относится к делу.

— Что, черт возьми, ты хочешь, чтобы я сделал, мам? — я усмехнулся. — Притворись, что ее не существует?

Она подняла на меня глаза.

— Знаешь что? Это отличная идея! Я и так достаточно напряжена, чтобы беспокоиться об этом. Если ты хотя бы заговоришь с девушкой, я отправлю ее жить к твоему дяде Перри в Калифорнию. Ты понимаешь?

Раскаленный жар разлился по моей груди.

— Перри? Ты серьезно?

Она смотрела на меня совершенно серьезно.

Это гребаное безумие.

— Ты не можешь так с ней поступить. Перри — полный подонок. После всего, через что она, должно быть, прошла…

— Ее накормят. У нее будет крыша над головой. С ней будет все в порядке, Истон, но если это так сильно тебя беспокоит, просто держись на расстоянии, и не будет необходимости беспокоиться.

Мой голос едва сдерживался.

— Немного драматично, тебе не кажется?

— Нет, не кажется. Ева не просто какая-то девочка из школы. Как только ее удочерение будет завершено, она станет твоей сестрой. Ты понимаешь значение этого? Я не позволю ни тебе, ни ей больше связывать с нашим именем какие-либо скандалы.

Я отвел взгляд, пытаясь не обращать внимания на дискомфорт, поселяющийся в моей груди. Моя сестра. Теперь на меня обрушилась вся тяжесть этого.

— Ты не знаешь, состоится ли удочерение. Возможно, ее кто-то ищет. Родители или что-то в этом роде.

Моя мать моргнула.

— У нее никого нет. Судя по записям, ее не существует. Мы удочерим, и когда это произойдет, она по закону станет моей дочерью, твоей младшей сестрой. Если я услышу хотя бы шепот о том, что кто-то из вас что-то задумал — вообще что угодно — она первым же самолетом вылетит в Калифорнию. Я могу тебе это обещать.

Мое горло сжалось, а глаза кричали все, что не могло слететь с моих губ.

Ты не можешь выгнать ее.

Впервые с Рождества выражение лица моей мамы смягчилось. Она выдохнула, позволяя рукам расслабиться.

Ее голос — масло. Сырое, жидкое, скользкое масло.

— Истон, дорогой. Я восхищаюсь тем, что тебе не все равно. Правда. Но мне нужно, чтобы ты поверил мне, что эта девушка важна для будущего нашей семьи. Если ты действительно хочешь лучшего для нее, лучшего для всех нас, ты всегда будешь держать между вами толстую стену.

Она подошла ближе и хлопнула меня по руке. Я даже не мог заставить себя пожать плечами.

— Это все, что мне нужно, милый. Я действительно прошу так много?

Мое сердце бешено колотилось в груди, когда мама обошла меня и исчезла в коридоре. Зазвучал ее щебечущий голос, принимающий вызов, но я ничего не слышал из-за звона в ушах.

Неужели я прошу так много?

Я наблюдал за ней целый год.

И теперь это все, что я когда-либо смог бы сделать.

Ева

(Пятнадцатилетняя)

Громкая музыка, блуждающие руки и всепоглощающий запах пива.

Это всего лишь вечеринка, — сказала я себе, проходя дальше в гостиную. — Моя первая вечеринка. Ничего особенного. Хоть раз просто будь нормальной.

Светловолосый парень в другом конце комнаты заметил меня и кивнул. Картер какой-то. Второкурсник, на год старше меня. Я кивнула в ответ, и он улыбнулся, прежде чем что-то сказать человеку, стоящему перед ним.

Это было легко. Я бы справилась.

Кто-то толкнул меня в плечо, и я ахнула, когда напиток в их руках выплеснулся на мою рубашку.

— Виноват! — перекричал музыку парень.

Он повернулся боком, чтобы пройти мимо меня, и ему пришлось пройти между толпами тел вокруг нас. При этом его грудь потерлась о мое плечо, и я напряглась. Мой пульс участился. Пол наклонился.

— Ты в порядке? — спросил он, странно глядя на меня.

Я смотрела в ответ только потому, что не могла заставить свое горло работать, когда он стоял так близко.

Он знает? Знает ли он, что я сделала? Что я позволяла парням делать со мной?

Его плечо все еще касалось моего, и это прикосновение ощущалось так, словно огненные муравьи спились мне под кожу. Я задержала дыхание, борясь с желанием оттолкнуть его.

— Э-э, ладно… Увидимся, — покачав головой, он ушел.

Мои легкие освободились, и я сделала вдох. Что ж, это было великолепно. Съежившись, я смущенно отвернулась от толпы.

Возьми себя в руки, Эванджелина.

Перестань быть такой уродкой!

Вот тогда-то я и увидела его. Истон Резерфорд. Он сидел на диване, откинувшись назад и удобно расставив ноги. Группа парней окружала его, некоторые из них оживленно переговаривались друг с другом. В моей груди разгорелся небольшой огонек, и я не могла отвести взгляд.

Прошло два месяца с тех пор, как его родители получили разрешение взять меня на воспитание. Я заметила, что он наблюдал за мной, но, как и тот парень, который пролил свой напиток мне на рубашку, я всегда задыхалась и становилась странной, когда он подходил близко.

Я ненавидела это.

Но это моя первая вечеринка, я начинала все сначала. Я много думала о том, как я собираюсь поговорить с ним сегодня вечером. Я даже практиковалась дома перед зеркалом. Я могла быть нормальной. Я знала, что могла. Во всяком случае, я на это надеялась.

Делая глубокий вдох, я расправила плечи. Сейчас или никогда.

Как только я сделала шаг в его сторону, девушка, которую я видела в школе, Уитни, проскользнула передо мной и подошла к группе парней. Я не знала, что она сказала, но это заставило их смеяться. Я много чего делала с парнями… Но я никогда не заставляла их смеяться. Я сделала небольшой шаг назад.

Картер снова словил мой взгляд. По пути на кухню он протянул мне свою красную чашку Solo. Я заставила себя улыбнуться. Он подмигнул, прежде чем исчез за кухонной стеной, и я напомнила себе, что могла это сделать. Это помогало. По крайней мере, до тех пор, пока секунду спустя незнакомый парень внезапно не преградил мне путь.

— Привет, милашка.

Он старше, лет шестнадцати-семнадцати.

— Ты выглядишь немного напряженной. Хочешь выпить?

Я покачала головой. Потерла руку.

— Я в порядке.

Он провел языком по зубам, оглядывая меня с головы до ног, и я узнала этот взгляд. Я хорошо его знала.

— Ты уверен?

— Ага, — я начинаю уходить, но он пошел рядом со мной.

— Ты выглядишь как девушка, которая действительно могла бы расслабиться.

Я бросила на него сердитый взгляд, и он засмеялся.

— Эй, нет, не так. Я просто имел в виду танец. Похоже, ты умеешь танцевать. Держу пари, немного алкоголя помогло бы тебе успокоить нервы.

Я свернула за угол и оказалась в коридоре, битком набитом парами, целующимися у стен. Меня обдало холодом, когда я пыталась не прикасаться ни к одной из них.

— Я не пью.

— Итак, ты стерва и девственница. Я понимаю.

Мое дыхание участилось, темп ускорился.

— Прекрати.

— Прекратить что?

— Преследовать меня.

Он засмеялся.

— Но за тобой так легко уследить.

Милая.

Изысканная.

Послушная..

— Разве ты не знаешь, что парням нравятся погони? Это половина удовольствия, особенно с такой девушкой, как ты.

Такая хорошая, милая девушка.

Мой голос стал жестче.

— Я сказала: отвали от меня.

— Хотя я не думаю, что ты это серьезно. Я думаю, ты хочешь, чтобы кто-то показал тебе, как хорошо провести время. Как расслабиться, — его рука скользнула по моей пояснице, и я извивалась внутри собственной кожи. — У каждой хорошей девочки есть грязная сторона.

Он знал.

Они знали.

Ванная. Ванная. Мои руки нащупали ручку, и я распахнула дверь, прежде чем, споткнулась о собственные ноги, пошла внутрь. Я заперла дверь и услышала смех по другую сторону от нее.

— Ладно, Дева Мария, — закричал он. — Увидимся позже.

Тишина. Ничего, кроме моих мыслей и ритма музыки.

Прислоняясь спиной к двери, я опустила голову и крепко закрыла глаза. Почему это так трудно? Глупые, глупые слезы. Почему я все еще позволяю ему контролировать меня спустя столько времени?

Я просто хочу, чтобы он вышел из меня. Из моих пор, моего тела, моей головы. Я впиваюсь ногтями в свои руки, стала сдирать кожу, как будто могла откопать его и всех остальных.

Я подпрыгнула от стука в дверь.

— Эй? Мне нужно в туалет!

Прекрати это, прекрати это, прекрати это.

Я вытерла глаза, брызнула водой на лицо и повернула ручку.

— Слава Богу, — сказала девушка, пьяно проходя мимо меня.

Когда я снова нашла Истона, все еще на диване, все мое тело расслабилось. Я в порядке. Я в безопасности.

Я Ева.

Я посмотрела вниз на новые туфли, которые Мария поставила перед моей дверью этим утром, и вновь вернула взгляд к Истону. Я пришла сюда не просто так. Я собиралась это сделать. Поговорить с ним. Наконец, я подняла подбородок и подошла к нему.

Он поднял голову, и наши взгляды встречаются. В комнате стало тихо, или, может быть, это только у меня в голове. Истон удерживал мой взгляд, пока я придвигалась все ближе и ближе. Его уверенность настолько непринужденна, что она заразительна, она передавалась мне с каждым моим шагом. И вот я стояла перед ним.

Здесь ничего не произошло.

— Привет…

В поле моего зрения появились рыжие волосы, и Уитни склонилась над ним. Ее руки обвились вокруг его шеи, алые губы что-то прошептали ему на ухо. Я не видела его лица, но его пальцы остановились на ее талии. Он встал, накрывая ее руку своей.

Вот так просто он забыл меня.

Он повел ее через гостиную, держа за руки, пока они шептались неизвестно о чем и пристально смотрели друг другу в глаза. Его большой палец коснулся ее щеки, прежде чем они вышли за дверь. Они покинули вечеринку. Вместе.

Мое сердце упало куда-то в низ живота.

Я стояла в доме незнакомца, окруженная раздражающей музыкой, шарящими руками и отчаянием, и мои глаза наполнились слезами, как у глупой, очень глупой девчонки, которой я сказала себе, что больше никогда не стала бы.

Я не позволила бы своим слезам пролиться.

Не в этот раз.

Больше никогда.

— Вот ты где, Дева Мария.

Волосы у меня на затылке встали дыбом. Его скользкая рука сжала мою талию.

Перестань прикасаться ко мне.

Этот агрессивный контакт заразил меня, как вирус. Я не могла этого вынести — страха, дискомфорта, обиды, всего внутри меня…

Убирайся.

Убирайся от меня.

— Готова показать мне, какая ты грязная на самом деле?

С той ночи, почти два года назад, у меня было много парней, но сексом я занималась только с одним. С тем, кто украл это у меня. С тем, кто сломал меня. С тем, кто сказал мне, кем я была и кем собиралась стать. Он забрал все той ночью. И с тех пор я принадлежала ему.

Пошел он.

Пошли они все нахуй.

— Джимми, отвали к чертовой матери.

Придурок поднимает руки в знак капитуляции и отступил. Знакомая пара голубых глаз впилась в мои. Картер.

— Эй, ты в порядке?

Я пристально посмотрела на него.

Он убрал светлые волосы с лица и оглянулся через плечо.

— Не обращай внимания на Джимми. Он только лает, но не кусается.

Я последовала за тем, куда он посмотрел, и обнаружила, что Джимми уже увлечен разговором с другой девушкой, но это зрелище не избавило меня от грязи, которую он оставил на мне. Она погружалась все глубже, и глубже, и глубже.

Убирайся, убирайся.

Из моей кожи.

Из моих костей.

Из моей груди.

— Он не вернется. Я обещаю, — губы Картера скривились, и я опустила глаза, чтобы изучить его улыбку.

То, как он смотрел на меня, как будто я просто еще одна девушка на вечеринке. Как будто я нормальная. Он не пытался прикоснуться ко мне, что делало его терпимым. Я могла сказать, что у него был опыт, что он знал бы, что делать. Он знал бы, как избавиться от этого. Я подумала, что мне нужно, чтобы он избавил меня от этого.

Мое дыхание участилось.

Один.

Два.

Три.

Подсчет не успокаивал нервы, но все же я удержала взгляд Картера, как лазер на мишени.

Сегодня вечером я вернула бы себе девственность и отдала ее на своих условиях. Сегодня вечером прошлое больше не владело мной.

Теперь я Ева. И я принимала решения.

Наконец, мои губы улыбнулись в ответ.

Ева

(Настоящее время)

Толпа раскачивалась, когда я приближалась к дому Марко. Я сделала шаг в сторону, чтобы избежать столкновения с двумя парнями, которые слетали с крыльца и падали на лужайку.

Я закатила глаза. Идиоты.

Поднимаясь по ступенькам, я протолкнулась сквозь толпу, добираясь до двери. Как бы сильно ни раздражали потные тела и громкие звуки, я не могла остановить трепетание в животе. Это то, на что похожи настоящие бабочки?

Истон специально предупредил меня, что будет здесь сегодня вечером. После того, как мы поговорили, пошутили, пофлиртовали. Я не знала, что должно быть дальше, но, по крайней мере, вечеринка достаточно оживленная, чтобы затеряться в толпе, достаточно шумная, чтобы вести себя незаметно. Не то чтобы нам было о чем умолчать… Не так ли?

Я сняла куртку, обвязала ее вокруг талии и окинула взглядом битком набитую гостиную. Секунды. Потребовалось несколько секунд, чтобы заметить его.

Истон прислонился к стене, закинув ногу на ногу, рука в кармане. Уитни стояла рядом с ним, смеясь над чем-то, что сказал Зак. Она оглянулась через плечо, чтобы осмотреть комнату, и в этот момент увидела меня.

Ее брови выгнулись, в глазах заплясал вызов.

Я смотрела в ответ.

Я здесь не для того, чтобы начинать всякую херню. Я пришла, потому что это вечеринка. И, возможно, потому, что Истон сказал, что будет здесь. Хотя, теперь я не знала, какого черта я ожидала. Что мы снова будем флиртовать? Что он забыл бы, что он мой брат, что у него была девушка? Забыл бы, кто я? Забыл бы все те ночи, когда грязная, испорченная маленькая девочка пробиралась за его дом? Что, черт возьми, со мной не так?

Как будто Уитни прочла мои мысли, она улыбнулась, повернулась к Истону и провела рукой по его груди.

Он позволил ей.

Развернувшись, я сжала пальцы в ладонях.

Возможно, наш вчерашний разговор означал дерьмо. Вчера, когда я смеялась, когда я чертовски покраснела. Может быть, все это означало дерьмо. Смущение переполнило меня, и мой ужин угрожал подступить к горлу. Это снова моя первая вечеринка.

Проглатывая горечь отказа, я лениво направилась на кухню.

— Привет, гуапа, — сказал Марко из-за острова. — Я точно знаю, что тебе нужно.

Он смешал мне водку с содовой и отправил красный стаканчик Solo по мраморной столешнице.

— Спасибо.

Я взяла его, поднесла к губам и притворилась, что сделала глоток. Он ухмыльнулся и посмотрел мне за спину, чтобы попросить другую девушку сделать заказ. Я ждала, пока не оказалась бы в ванной, чтобы вылить водку в канализацию и заменить ее водой из-под крана. Это форма искусства — создавать видимость того, что я на самом деле пила.

Выскальзывая из туалета, я нашла Уитни беседующей с Истоном. Слова приглушены, но что-то казалось… Нестабильным. Может быть, любовная размолвка? Глаза Уитни метнулись ко мне, остановились, затем сузились. Судя по выражению ее лица, язвительное замечание так и просилось сорваться с ее губ, но, очевидно, зов природы сильнее. Ничего не сказав, она прошла мимо меня и заперла за собой дверь ванной.

Затем я оказалась лицом к лицу с Истоном. Его взгляд опустился на чашку Solo в моей руке, затем вернулся к моему лицу. Я медленно моргнула и сделала освежающий глоток.

После долгого, удушающего молчания он кивнул в сторону гостиной, где разгорелась очередная драка.

— Тебе следует уйти, — сказал он достаточно громко, чтобы его было слышно сквозь музыку. — Появление копов — только вопрос времени.

— Мне любопытно, у вас есть рекламные листовки о ваших услугах няни, или маркетинг все еще в разработке?

Он не выглядел удивленным. На самом деле, небольшой мускул на его челюсти дернулся.

— Значит, все еще в работе? Хорошо.

Закатив глаза, я протиснулась мимо него, и мое плечо задело его руку. Электричество заискрило и распространилось от контакта.

— Ева, — его голос коснулся моего уха, шеи, души. — Я серьезно.

Подавляя теплую дрожь, я продолжила идти по коридору.

— Я вызову тебе Uber, неважно. Просто иди домой. Ты пьяна. Ты хочешь, чтобы тебя арестовали, если появятся копы? Оно того не стоит.

— Ценность в глазах смотрящего, — закричала я, устремив взгляд вперед.

Раздались крики. Стекло ударилось о стену и разбилось, за чем последовал вопль, достойный фильма. Боже, звучало так, будто Бойцовский клуб вторгся на вечеринку.

Мои мысли оборвались, когда чья-то рука обвилась вокруг талии и заставила остановиться. У меня вырвался неглубокий вздох. Его прикосновение не вызывало отвращения, как у всех остальных. Лго обжигало, обжигало сквозь футболку. Его грудь прижалась к моей спине, горячее дыхание на моей щеке.

— Иди домой, Ева.

Я успокоила свой голос.

— Хорошо, значит, ты и твоя драгоценная подружка можете остаться, но бедняжке Еве придется уйти?

— Ты когда-нибудь слышала, чтобы я называл тебя бедной или маленькой?

Я сглотнула. Выдохнула.

— Нет.

— Так почему ты, блядь, не можешь просто послушать меня, когда я пытаюсь обеспечить твою безопасность?

Его хватка ослабла, он скользнул на дюйм вниз по моей талии. Все внутри меня напряглось. Я не хотела, чтобы он отпускал. Тревожащая часть меня хотела, чтобы он прикасался ко мне вечно. Я отклонилась назад, пока не прислоняюсь к нему. Его тело напряглось, но он не отстранился.

Он не отстранился.

— В этом-то и проблема, — сказала я, невидящим взглядом глядя в коридор. — Мне не нужно, чтобы ты меня охранял. Я…

— Прекрасно.

Это тихая ласка. Почти нежность.

— Я знаю.

— Вот ты где.

Его тепло исчезло так быстро, что я чуть не отступила на шаг.

— Я искала тебя целую вечность. Где ты… — Уитни замолкла, наконец заметив меня.

Ее губы приоткрылись, и она переводила взгляд с нас двоих на меня.

Истон вздохнул, проводя рукой по своим растрепанным прядям.

— Не сейчас, Уит.

— Не сейчас, Уитни, — она смотрела на него, разинув рот. — Истон… Ты не можешь быть серьезным.

И все, я ушла. Тихо выскальзывая, я выплеснула воду, и на этот раз мне хотелось, чтобы это было что-нибудь покрепче, что обожгло бы мне горло. Должно быть, приятно время от времени по-настоящему ускользать.

— Шоты, шоты, шоты! — раздалось из кухни.

Бойцовский клуб, по всей видимости, покинул здание.

Я зашла на кухню и увидела, что Марко слизывал шот с девушки на кухонном столе, ее рубашка задрана так, что виден красный кружевной лифчик.

Марко поднял голову и встретился со мной взглядом.

— Гуапа! — он вытер рот и хлопнул по острову. — Поднимайся сюда!

Я сухо рассмеялась.

— Нет.

Зак обнял Марко за шею, в его руке плескалась чашка. Он улыбнулся мне.

— Вечер, Ева? Рад видеть тебя здесь.

Я закатила глаза, на этот раз искренне улыбаясь.

— Нет ничего более модного, чем красные сольные чашки и шоты для тела.

— Ты собираешься поучаствовать в действии?

— На самом деле это не мое.

— Нельзя презирать парня за попытку, — он пьяно ухмыльнулся, и половина его чашки пролилась на рубашку Марко.

— Какого хрена, чувак! — Марко оттолкнул его. — Это Армани.

Я покачала головой и вгляделась сквозь пьяные тела в соседнюю комнату. Я заметила, что Истон и Уитни все еще спорили. Что-то внутри меня восставало против того, чтобы видеть их вместе. Он не ее. Чтобы говорить, прикасаться, бороться. Чувство накатило, и прежде чем я поняла, что говорила, слова уже слетели с моих губ.

— Я в деле.

Нытье по поводу футболки Марко прекратилось, и оба, он и Зак, посмотрели на меня.

— Не играй со мной. Мое сердце этого не вынесет, — сказал Зак, кладя руку на грудь.

— Я серьезно, но если у тебя есть другие дела… — я сделала шаг, чтобы уйти.

— Не-а, — выпалил Марко. — Подвинься, Сабрина.

Он практически вытолкнул девушку, которая сидела, скрестив ноги, на стойке, на пол.

— Заткнись, Марко. Я уже ухожу, — Сабрина спрыгнула с острова и одарила меня улыбкой. — Веселись, — сказала она, прежде чем схватила подругу за руку и уйти.

Веселись. Верно.

Мой взгляд скользнул к стойке, затем обратно к Истону, который меня вообще не замечал.

Во всяком случае, пока.

Схватившись за подол рубашки, я стянула ее через голову и бросила на барный стул. Раздались свистки. Взгляды касались моей кожи. Но я не сдвинулась с места, пока не почувствовала единственного, кого хотела.

Вот ты где.

Я запрыгнула на стойку и медленно опустилась на спину. Дрожь пробежала по мне от прикосновения к холодному мрамору, а от внимания Истона мурашки пробежали до кончиков пальцев на ногах. Надо мной появилось лицо Зака, и я не могла игнорировать облегчение, которое испытала, увидев его вместо Марко.

Зак подмигнул, замечая, что мои мышцы слегка расслабились, и сказал:

— Истон убьет меня.

Холодный ликер стекал по моему животу, скапливаясь в пупке. Я притворилась, что расслабилась. Старалась говорить спокойно.

— Скажи ему, что я заставила тебя это сделать.

— И как это спасет меня? Клянусь, то, что я делаю, чтобы быть джентльменом…

Я почти улыбнулась.

— Я начинаю. Помолись за меня.

Он опустил голову. Я прерывисто вздохнула.

Это всего лишь Зак. Я могу это сделать.

Он в дюйме от моего живота, когда его отбросили в сторону, и появилось другое лицо.

Картер.

Я схватилась за край стойки, чтобы подтянуться, но грубые руки нашли мои бедра и толкнули обратно на мрамор. Бороться бессмысленно; я уже замерзла, мое тело превратилось в глыбу льда. Язык Картера коснулся моего живота. Его глаза поднялись, чтобы встретиться с моими, вспыхивая триумфом и болезненным удовлетворением, пока он слизывал и высасывал жидкость с моей кожи.

К своему стыду, Картер знал меня лучше, чем кто-либо. В ту ночь, когда я последовала за ним, он точно увидел, кто я. Он слушал, как я умоляла его действовать все жестче и жестче. Никчемная, безнадежная, раскинув ноги, я молча кричала ему, чтобы он стер его, стер их, стер все. Он увидел мои слезы, когда я поняла, что он не мог унять мою боль.

Никто не мог этого отнять.

Мой пульс участился. Мои ладони вспотели.

Потасовка заставила меня перевести взгляд через комнату туда, где рука Уитни обвилась вокруг бицепса Истона, красные ногти впились в его белую футболку, пока она удерживала его.

Можете называть меня привлекающей внимание шлюхой, но я хотела его горящих глаз на моих. Плечи напряжены, выражение лица убийственное. Все для меня. Я жила для того, чтобы быть замеченной им, чувствовать жар его взгляда. Но прямо сейчас я не испытывала удовольствия. Я чувствовала себя дерьмово.

Уитни что-то прошептала на ухо Истону, и он огрызнулся в ответ, сбрасывая ее руку со своей.

Наконец слизистый язык Картера исчез.

Дело сделано. Все кончено. Со мной все в…

По залу разнеслись одобрительные возгласы, и Картер отступил назад, вытирая рот тыльной стороной ладони, его темный пристальный взгляд устремлен на меня. У меня скрутило живот. Я соскользнула со столешницы, схватила рубашку и прямиком направилась в ванную.

Дрожа, я брызгала холодной водой в лицо. Я не могла перестать дрожать, даже когда говорила себе, что я в порядке. Я в порядке. Со мной все в….

Дверь распахнулась, и я вздрогнула.

Истон зашел внутрь. Я отшатнулась ни от чего, кроме яростного огня в его глазах. Он запер за собой дверь, и я не могла пошевелиться, когда он подходил ко мне, все ближе и ближе. Ярость, сожаление и кап, кап, кап из протекающего крана наполнило ванную. У меня перехватило дыхание, когда он запустил руку в мои волосы и заставил меня опуститься на колени.

— Это то, чего ты хочешь? — спросил он, дыхание такое же частое и неглубокое, как у меня. — Чтобы тебя использовали?

Мое сердцебиение отдавалось в горле. Я никогда не испытывала этой его стороны. Вид на него с ног. Его холодный гнев и крепкая хватка в моих волосах.

— Это так?

Нет, — я хотела сказать. Но правда застряла у меня на языке, запуталась в паутине лжи, и когда я открыла рот, вырвавшееся «Да» насрехалось над нами обоими.

Лгунья, лгунья.

Звук нашего дыхания запутался и утонул под техно-музыкой и протекающим краном.

— Это о нем ты думаешь, когда прикасаешься к себе? — вопрос звучал тихо, неохотно, как будто он заставил себя сделать это вопреки здравому смыслу.

Мой пульс участился, я не могла думать об этом. Он видел меня?

Он опустился передо мной на корточки и запрокинул мою голову назад, так что у меня не оставалось выбора, кроме как встретиться с ним взглядом. Виски кружилось в бокале. Затем его губы коснулись моего уха, и мягкое рычание пробежало по моему позвоночнику.

— Ты даже не знаешь, сколько ты стоишь, не так ли?

Мои глаза закрылись, колени задрожали. Я точно знала, сколько я стоила: двадцать баксов мелочью в хороший день. Наши груди вздымались в тандеме, вверх-вниз, вверх-вниз. Легкая щетина на его подбородке щекотала мою щеку. Его тепло просачивалось сквозь мою кожу, и я хотела обернуть его вокруг себя, как теплое одеяло. Я хотела утонуть в нем и никогда не выныривать за воздухом.

Мои глаза открылись, и я позволила желанию взять верх. Я провела пальцами по его волосам и вниз по затылку.

Он напрягся, и я наблюдала, как его кадык ходил вверх-вниз.

— Скажи мне, — прошептала я. Моя грудь сжалась от интенсивности его взгляда. — Сколько я стою, Истон?

Его челюсть дернулась, взгляд опустился на мой рот.

— Достаточно, чтобы прикоснуться к тебе?

Вопрос звучал как насмешка, но это не так. Эти слова — самые честные и уязвимые из всех, что я когда-либо произносила. Сердце бешено колотилось, я провела ногтем по вене на его шее и медленно наклонилась ближе. Так близко, что мои приоткрытые губы коснулись его.

— Достаточно, чтобы поцеловать меня?

Его взгляд удерживал мой, и он вдохнул мой выдох.

— Не надо.

Тихо. Предупреждающе.

Заявлениео признании вины.

— Не надо что?

Может быть, я манипулировала им. Может быть, это доказательство того, что я действительно его не заслуживала. Но прямо сейчас мое сердце сделано из стекла, и если он отвернулся бы от меня, оно разлетелось бы вдребезги. Мои губы скользнули по его губам, и на этот раз мой язык вырвался, чтобы скользнуть по его нижней губе.

— Ева, — он застонал так, словно ему больно.

Его пальцы ослабили хватку на моих волосах, но затем он пропустил их через пряди и прижал меня крепче.

Мои ладони скользнули вниз по его груди и сжали пресс. Он обжег, но я не могла унять дрожь.

— Достаточно ли я достойна, чтобы ты прикоснулся ко мне в ответ?

Он испустил низкий вздох, пресс напрягся под моими руками, и каждое отрывистое слово звучало грубо.

— Ты много выпила. Ты не понимаешь, что говоришь, — затем его голос стал достаточно мрачным, чтобы заставить меня посмотреть на него. — Кроме того, у тебя есть из чего выбирать, и ты убедилась, что я это знаю.

Я нахмурилась.

— Это ревность, которую я слышу в твоем голосе, Истон Резерфорд?

Его глаза сузились, но он не отрицал этого.

Я хотела почувствовать удовлетворение, но не почувствовала. Кроме тепла его тела, я ничего не чувствовала. Если бы ревности было достаточно, он прикасался бы ко мне так, как я хотела.

— Хочешь узнать секрет? — спросила я.

В дверь заколотили кулаком.

Он проигнорировал это.

— Ни один из этих других парней никогда не заставлял меня кончить, — вена на его шее дернулась раз, другой. — К счастью, я могу позаботиться о себе.

Еще один стук в дверь.

— Эй, здесь очередь длиннее, чем Великая Китайская стена! Поторопись, черт возьми!

— Хочешь узнать еще один секрет?

Он наблюдал, как слова слетали с моих губ, его грудь поднималась и опускалась от неровного дыхания.

— Я думаю о тебе, когда делаю это.

Его ноздри раздулись, глаза темнее ночи.

Стук.

— Пять секунд, или, клянусь, я помочусь в горячую ванну.

Поднимаясь на ноги, я ушла от него. Притворяясь, что мне не больно. Притворяясь, что это легко.

Бросив неприязненный взгляд на парня по ту сторону двери, я прошла через переполненный зал со спокойствием, которого не чувствовала. Внутри я не могла перестать дрожать. Истон не просто тот, кого я хотела. Он твердая почва под моими ногами. Я не знала, почему всегда встряхивала это, как землетрясение десятибалльной силы. И сегодня вечером подземные толчки привели меня в ужас.

Истон

Стук, стук, стук.

В нескольких футах слева от меня мамины накладные ногти постукивали по бокалу вина в ее руке.

Стук, стук, стук.

Она засмеялась над чем-то, что говорили Кен и Барби, и рука моего отца, обнимающая ее за талию, напряглась еще сильнее.

Стук, стук, стук.

Эти юбилейные вечеринки с каждым годом становились все более претенциозными. По крайней мере, они служили холодным напоминанием о том, почему я выбрал другое будущее.

— Я уверен, что такой умный парень, как ты, понимает, к чему я клоню, верно?

Рассеянно прислушивался к тому, что говорил человек передо мной, кивнул и сделал глоток воды. Он продолжил нести чушь, которая, по его мнению, произвела бы впечатление на меня — или, скорее, на моего отца. Шутки в его сторону. Набрав со мной очков, он только перестал бы нравиться моему отцу.

— Я когда-то знал этого парня, так что, конечно, это должна была быть какая-то уловка…

С момента начала этой шарады тридцать минут назад мое внимание было сосредоточено на одной вещи. Ева еще не спустилась по лестнице в гостиную.

— И он входит, выглядя таким важным и могущественным — знаете, как будто он король этого места…

Она избегала меня с вечеринки у Марко два дня назад. Хуже того, как будто ничего этого никогда не было. Как будто она не сказала того, что сделала. Не прикасалась ко мне. Не облизнула меня.

— В общем, мы решили устроить шоу, посмотреть, какой он крутой на самом деле…

Минуту спустя я увидел ее. Я тяжело сглотнул, засунул свободную руку в карман своих серых брюк. У нее стройные ноги в облегающем черном платье и скромный жакет, наброшенный на плечи. Распущенные темные локоны ниспадали ниже талии, а губы… Красные, как гребаный грех. Высоко подняв голову, она спускалась, одной рукой скользя по перилам. На полпути лодыжка на одном из ее высоких каблуков подкосилась, и она с трудом удержалась, прежде чем споткнулась. Она огляделась, не наблюдал ли кто-нибудь, и, очевидно, довольная, что осталась практически незамеченной, расправила плечи и продолжила грациозно спускаться по ступенькам.

Мои губы дернулись, и я сделал большой глоток из своей чашки.

— Значит, все это время я был прав, и этот ошарашенный ублюдок мог только пялиться…

Не сводя глаз с Евы, я дважды похлопал костюм по плечу.

— Хороший разговор.

Уходя, я бросил взгляд через плечо туда, где мои родители целовали задницу давнему клиенту. Они утопали в толпе Кенов и Барби, явно заняты, но предупреждение моей матери все еще вызывало у меня паранойю. Хотя этого недостаточно, чтобы изменить пункт назначения.

Я не обязан с ней разговаривать. Я просто должен ее увидеть.

Мой взгляд сузился, темп замедляется, когда кто-то подошел к ней первым. Он молодой и представительный, одет в белый костюм в тонкую полоску. Вероятно, один из стажеров моего отца, и он, должно быть, такой же большой придурок, каким выглядел. Когда он что-то сказал Еве, она закатила глаза, явно не впечатленная.

Этот идиот воспринял ее отпор как знак прикоснуться к ее талии, наклониться ближе и прошептать что-то ей на ухо. Ева оттолкнула его руку, но это его не остановило.

Я крепче сжал стакан в руке. Я оглядел комнату, чтобы убедиться, что мои родители все еще увлечены разговором. Когда я увидел, что это так, мне каким-то образом удалось пройтись спокойными и контролируемыми шагами по пути к Еве.

Я остановился рядом с ней. Предупреждение вертелось у меня на языке, но я сдержал его за стиснутыми зубами и бросил на парня свирепый взгляд.

Он оглядел меня с ног до головы, прежде чем перевел взгляд на Еву.

— Ты здесь с ним или что?

Мимо прошел официант, и Ева взяла стакан газированной воды. Она поднесла его к губам.

— Можно и так сказать.

Он скептически посмотрел на уклончивый ответ Евы.

— Звучит несерьезно…

— Проваливай, — прорычал я.

Поняв намек, он поднял руки в знак капитуляции и исчез в толпе.

— У меня все было под контролем, — холодно сказала Ева.

— Разве у тебя не всегда так, — растянул я слова.

Она посмотрела на меня, темные глаза скользнули по моему лицу. Уязвимость мерцала в радужках шоколадного цвета. Момент тянулся как в замедленной съемке, и у меня сжалась грудь. Я прищурился, открыл рот, чтобы что-то сказать, что угодно, но прежде чем я успел вымолвить хоть слово, она развернулась и ушла.

Сжав челюсти, я последовал за ней и схватил ее за запястье. Она перевела взгляд с моей хватки на мое лицо.

— Ты выглядишь… — я сглотнул, мой взгляд прошелся по ее телу.

Черт.

Выражение ее лица оставалось холодным, но на щеках появился слабый румянец.

— Почти уверена, что есть свод правил, в котором говорится, что братья не должны так смотреть на своих сестер.

— Это говорит девушка, которая нарушает все правила.

Она улыбнулась небольшим, но искренним изгибом соблазнительных красных губ. Я почувствовал эту улыбку в своей груди. Скручивание и опухание, и, Господи, со мной что-то чертовски не так.

Секунду спустя, когда она заметила что-то в другом конце комнаты, ее улыбка угасла.

— Мне нужно идти, — пробормотала она, высвобождаясь из моих объятий. — Ну, знаешь, посмотреть на людей и все такое. Особенный вечер для нас, Резерфордов.

Она сделала шаг, чтобы уйти, но остановилась, когда я сказал:

— Подожди.

Приподнялась темная бровь.

Я потер затылок.

— Нам нужно поговорить.

Небрежно оглядев комнату, она сказала:

— Если ты чувствуешь себя одиноким, здесь есть с кем поговорить, Истон.

Выдыхая, я опустил руку и засунул ее в карман.

— Ты избегала меня.

Она слегка рассмеялась.

— Поверь мне, ты к этому привыкнешь, — ее взгляд отвелся, прежде чем снова нашел мой. — Наши комнаты в пятнадцати футах друг от друга. Ты мог постучать в мою дверь в любое время.

Я нахмурился, разгадывая резкие нотки в ее голосе.

— Почему ты расстроена?

— Я не расстроена, — она заставила себя улыбнуться, но это было сковзь зубы. — Я чертовски хорошо себя чувствую.

Я стиснул зубы и поставил свой бокал на поднос проходящего официанта. Прежде чем я осознал, что делал, моя рука оказалась на пояснице Евы, слегка подталкивая ее, чтобы заставить двигаться. Она бросила свирепый взгляд через плечо, но на мой ответный взгляд она нахмурилась и пошла сквозь толпу, когда я следовал за ней. Я не должен был прикасаться к ней, разговаривать с ней, не говоря уже о близости моей матери, но я уже переступил так много границ, когда дело касалось Евы, и прямо сейчас все они размыты.

Мы шли, пока болтовня не стихла до шепота. Затем мы остались одни в коридоре, ведущем на заднюю кухню, отведенную под склад.

В тот момент, когда мы остановились, Ева резко обернулась. Ее глаза наэлектризованы, пылали гневом и чем-то еще, что я не мог определить.

— Я не могу взять свои слова обратно, Истон, — огрызнулась она. — Может быть, тебе от этого некомфортно. Может быть, это даже вызывает у тебя отвращение…

— Вызывает у меня отвращение? — мой пульс отдавался в ушах. — Господи, Ева. Ты понятия не имеешь…

— Ты не мог смотреть на меня до конца вечеринки, а потом ушел с Уитни. Я не Эйнштейн, но я думаю, что это довольно просто, не так ли?

Я подошел ближе. Так близко, что ей пришлось задрать подбородок, чтобы выдержать мой взгляд.

— Ты хоть представляешь, что с тобой будет, если кто-нибудь заподозрит, что между нами что-то происходит? — грубо прошептал я. — Если бы кто-нибудь увидел нас?

— Например, что, Истон? — ее прерывистое дыхание коснулось моей шеи, и тепло стекло к паху.

Узкий коридор сомкнулся вокруг нас.

— Мы просто разговариваем как братом с сестрой.

— Не делай этого, — тихо предупредил я. — Только не после той ночи. После всего, что ты сказала — всего, что ты сделала. Как ты и сказала, ты не можешь взять свои слова обратно.

Она сглотнула, и моё сердце ударилось о ребра, сдержанность натянулась. К ее горлу прилил румянец. Красные губы медленно приоткрылись. Слабый аромат ее лавандового шампуня проник в мои легкие, заглушая меня.

Кто-то тронул меня за руку.

— Вот ты где, — промурлыкала Уитни.

Она переплела свою руку с моей, и от этого прикосновения меня обдало холодной водой.

— Ну, здесь уютно. Я помешала?

— Да, — ответил я в тот же момент, когда Ева сказала:

— Нет.

Я сбросил руку Уитни со своей, мой взгляд прикован к Еве, которая пила воду так, словно это ликер.

— Я как раз собиралась уходить.

— Наверное, хорошая идея, — сказала Уитни. — Лысеющие папаши там — слабая добыча. Не хотела бы упустить свой шанс заполучить одного из них.

Мой свирепый взгляд хлестнул Уитни, как кнут.

На ее лице появилась нерешительность, но она исчезла, как только ее взгляд вернулся к Еве.

— Не волнуйся за меня, милая, — Ева одарила ее невеселой улыбкой. — Твой папочка и так достаточно меня занимает.

Уронив свой бокал в засохшее комнатное растение, Ева прошла мимо нас, задев при этом Уитни плечом.

— Ева, подожди, — прорычал я.

Она остановилась, но не оглянулась.

— Уитни, уходи.

— Истон, — шипит Уитни.

Слово вылетело, как пуля, но ее глаза умоляли меня.

— Все, что ты можешь сказать ей, ты можешь сказать и при мне. Я твоя девушка, — ее взгляд скользнул к Еве. — Она просто грязная маленькая девочка, которую даже ее собственные родители не хотели видеть.

Плечи Евы напряглись. Ее пальцы сжались по бокам, затем медленно разжались. Просто так она продолжила идти по коридору и исчезла в толпе.

Когда я снова переключил свое внимание на Уитни, гнев захлестнул меня с такой силой, что мои гребаные кости тряслись под кожей. Ее глаза расширились от выражения моего лица, но она осталась в прежней позе.

— Что, черт возьми, с тобой не так? — мой голос такой низкий и неуверенный, что я его с трудом узнал.

— Ладно, возможно, это зашло слишком далеко, — она отвела взгляд, закусывая губу. — Но перестань, ты должен знать, что все пошло наперекосяк. Я не единственная, кто знает, что ты заперся с ней в ванной в доме Марко.

Волны удивления от этого знания недостаточно, чтобы охладить нарастающую ярость.

— Господи, Истон. Ты действительно не видишь, насколько плохо это выглядит, не так ли? Я имею в виду, одно дело было ловить тебя на том, что ты все время пялишься на нее, но это?

Мои мышцы напряглись. Не может быть, чтобы это было так заметно. Хотя в последнее время…

Уитни приподняла бровь.

— Не думал, что я заметила? — скрестив руки на груди, она вздохнула. — Но неважно. Вы двое можете выкопать себе яму, если хотите. В следующий раз не я буду ловить тебя на свидании в темном коридоре, и мы оба знаем, как это воспримет твоя мать.

Она посмотрела на свои ногти.

— В любом случае, я просто пытаюсь помочь, вот и все. Я имею в виду, зачем вообще рисковать, если вы с Евой слишком разные, чтобы когда-либо быть надолго?

От ее последних слов по моей спине пробежала волна отрицания. В одном она права. Рано или поздно нас бы поймали, и основную тяжесть приняла бы на себя Ева, а не я. По крайней мере, эти фальшивые отношения с Уитни отвлекали часть внимания от меня и Евы, но даже этого стало бы недостаточно, если я не оступил бы. Мне нужно избегать ее, как раньше. Но одна только мысль об этом — яд в моих венах, разъедающий мою решимость. Это чувство снова вывело гнев на передний план.

Мои глаза сузились.

— Не лезь в мои гребаные дела. Это так просто.

Она сердито посмотрела в ответ.

— Я просто пытаюсь помочь.

— Ты можешь повторить это трижды, черт возьми, если хочешь, но это не меняет того факта, что мне не нужна твоя помощь, — пар застелил мне зрение. — Если я еще раз увижу, что ты так разговариваешь с Евой, с нашей сделкой будет покончено.

Она вытаращилась на меня.

— Ты не можешь этого сделать. Наше соглашение действует до конца выпускного класса. Кроме того, я слишком хорошо тебя знаю. Ты не откажешься от сделки. Это не в твоей натуре, и у нас слишком долгая история, чтобы закрывать глаза друг на друга.

— У нас нет истории, Уитни. Все это чушь собачья. Я играю роль, которую тебе нужно, чтобы я играл на публике, я рядом, когда тебе нужно увидеться с мамой, и ты мне за это платишь. Вот и все. Вот в какой степени это возможно.

Ее брови приподнялись, и она резко выдохнула.

— Ну… На каком-то уровне я тебе небезразлична. Я знаю это, — прошептала она. — Есть причина, по которой я плачу тебе так много. Ты начал помогать мне еще до того, как речь зашла о деньгах.

В любой другой день я бы почувствовал себя виноватым за то, что у нее сорвался голос, но ее замечание в адрес Евы прочным клином застряло у меня в груди, не давая эмоциям подняться.

— И в любом случае, — фыркнула она, — ты не сможешь позволить себе учебу на юридическом факультете без моей помощи. Если ты не передумаешь брать папины деньги, я нужна тебе больше, чем ты мне.

— Как насчет того, чтобы ты разобралась со своим дерьмом, а я разберусь со своим? — стиснув зубы, я повернулся.

Каблучки Уитни цокали за мной.

— Может быть, ты не видишь этого сейчас, но в конце концов ты поблагодаришь меня. Однажды, когда ты накопишь достаточно, чтобы съехать и основать свою собственную компанию, когда ты добьешься такого успеха, что станешь вдвое лучше своего отца, ты оглянешься назад на эту глупую, ядовитую влюбленность и поймешь, насколько тебе лучше без нее.

Она понятия не имела, о чем говорила. Настоящая причина, по которой я сам оплачивал учебу в юридической школе, имела так же мало общего с успехом, как и мое желание сначала стать полицейским, но такие люди, как Уитни или мои родители, не могли этого понять. Несмотря на это, пока нас поглощало море натянутой болтовни, фальшивых улыбок и дизайнерской одежды высокого класса, ее слова повторялись в моей голове. Она только что доказала, как мало мы на самом деле знали друг друга, и все же горькое пламя внутри меня не угасло.

Глупая, ядовитая влюбленность.

Моя зацикленность на Еве глупа, да. Токсична, наверное. Но гребаная влюбленность? Даже близко нет.

Я заметил, что она разговаривала с кем-то в другом конце комнаты. На ее лице легкая улыбка, которую я редко видел. Ее глаза встретились с моими, и она сказала что-то, что побудило парня перед ней посмотреть в мою сторону.

Мои плечи расслабились, когда я увидел, кто это. Я направился к ним, Уитни все еще плелась позади.

— Ты опоздал, чувак.

— Требуются серьезные усилия, чтобы так хорошо выглядеть.

Мой брат улыбнулся и притянул меня в короткие объятия. Он откинулся назад, чтобы оглядеть меня с ног до головы.

— Отлично выглядишь, страший брат.

Уголки моих губ приподнялись. Айзек почти на четыре года старше меня, но я перерос его рост 5 футов 9 дюймов два года назад. С тех пор он называл меня своим — старшим братом.

— Ты будешь называть меня так до самой нашей смерти, не так ли?

— Чертовски верно, — он подмигнул. — Видишь, что я там натворил?

Ева ухмыльнулась.

— Разве ты не красавчик, Айзек? — сказала Уитни, подходя к нему с такой искренней улыбкой, что ты бы и не заподозрил, что всего несколько секунд назад мы горячо спорили.

Его ухмылка растянулась.

— Крошка Уит, ты выглядишь свирепо.

Пока они обнимались, я перевел взгляд на Еву. Она избегала меня, как профессионалка. Я продолжил пялиться, пытаясь понять ее, и мне чертовски жаль, что я не мог просто спросить, все ли с ней в порядке, как сделал бы нормальный человек. Я нахмурился еще сильнее, когда Айзек толкнул меня локтем.

— Ну, ты только посмотри на это… — сказал он, кивая на простой серебряный браслет на запястье Уитни.

Щеки Уитни покраснели, когда она теребила свой браслет, и она сложила руки на груди, чтобы скрыть это.

— Не притворяйся таким удивленным.

Айзек хихикнул.

— Я знал, что ты серьезно относишься к клятве, но я полагал, что к настоящему моменту ты бы ее нарушила. С нашим братом в качестве твоего парня? Просто говорю, что не уверен, что куплюсь на это.

Брови Евы нахмурились. Она понятия не имела, о чем он говорил, и, судя по тому, как Уитни переминалась с ноги на ногу и неловко засмеялась, Уитни тоже не хотела, чтобы она знала.

Большинству людей изящная серебряная цепочка казалась незначительной. Только Айзек узнал бы ее. Он был с Уитни в тот день, когда она пошла в магазин Тиффани и купила его, объявив своим браслетом чистоты. Она держала всю сделку о воздержании в секрете, но доверила Айзеку. Как и должна. Потребовалось два года, чтобы доказать свою преданность делу и своей церковной группе, прежде чем он почувствовал, что действительно заслужил свое собственное кольцо чистоты. Ему было восемнадцать, и он уже учился в колледже, когда отошел от тусовок и отказался от секса до женитьбы, в некотором смысле будучи возрожденным девственником.

Уитни просто девственница. Она слишком часто заставала своего отца с другими женщинами, но в последний раз это было несколько лет назад с участием девушки ее возраста, что укрепило ее решение подождать. Она чертовски серьезна в отношении клятвы. Самое большее, что мы делали — это целовались, и даже это редко, в зависимости от того, для кого она хотела закатить сцену.

— Истон джентльмен, — сказала Уитни, обнимая меня за плечи. — Ты это знаешь.

Моя челюсть сжалась, когда я сбросил ее руку. Еще раз. Она платила мне за соблюдение приличий, но глаза Евы прожигали меня, и на этот раз я не мог заставить себя притворяться перед ней.

— Сколько вы вместе? — Айзек перевел взгляд с меня на нее. — Уже больше двух лет? Никто не может быть настолько джентльменом, — он ухмыльнулся. — Я исключение, и я приписываю свою веселость своим джентльменским манерам.

— Я кое-что упускаю, — сказала Ева, в глазах любопытство. — Что означает браслет?

Уитни притворно засмеялась, с каждой секундой чувствуя себя все более и более неловко.

— Мне нужно в туалет, — она посмотрела на меня. — Проводишь меня туда, малыш?

Она наклонилась, чтобы поцеловать меня.

Я слегка повернул голову, чтобы ее губы коснулись моей щеки, но я недостаточно быстр. Она словила мой рот. Проходит всего секунда, но этого достаточно, чтобы видимый глоток прошел через горло Евы.

— Пожалуйста? — спросила Уитни с почти искренним выражением лица, а затем прошептала: — Дай мне шанс все исправить с тобой.

Мое внимание переключилось на Еву, которая сощурила глаза. Она не слышала, что сказала Уитни, но то, как она интимно сказала мне на ухо, выглядело чертовски неправильно. Что-то, чему Уитни явно довольна. Она медленно улыбнулась Еве.

Сжав челюсти, я сделал шаг назад и кивнул в сторону Айзека.

— Давай, чувак. Расскажи ей о браслете.

Уитни пробормотала что-то в знак протеста, но я не уловил этого, когда повернулся и ушел.

Мгновение спустя Уитни топала рядом со мной.

— Ты не можешь позволить ему рассказать ей. Наш уговор состоял в том, чтобы никогда никому не рассказывать о нашей договоренности, даже семье, и она ни за что не поверит, что мы настоящая пара, если будет знать, что мы не спим вместе.

— Это браслет, Уит. Не надевай его, если не хочешь, чтобы люди спрашивали.

Одно дело хотеть Еву так сильно, как я; совсем другое — знать, что она тоже хотела меня. После всего, что она сказала мне в туалете прошлой ночью, она все еще думала, что я ушел с вечеринки с Уитни. Я, блядь, не мог смириться с этой мыслью.

Уитни усмехнулась.

— Это неописуемо по какой-то причине! Ты серьезно переходишь черту. Я не заплачу тебе, если ты нарушишь наше соглашение, Истон. Это неправильно.

Раздраженно выдыхая, я остановился и обернулся, чтобы посмотреть на нее. Она ахнула, натыкаясь на меня, прежде чем успела опомниться.

— Ты хочешь это исправить? — спросил я, указывая между нами.

Она кивнула.

— Тогда прекрати эти игры. Мы с Евой живем под одной крышей. Она заслуживает знать, что мы с тобой не спим вместе.

Вспышка гнева.

— Она ничего не заслуживает.

— Что, черт возьми, у тебя с ней за проблемы?

— Все. Она грубая… И безвкусная, и… — она начала нервничать. — Фу, просто пообещай мне, что не расскажешь ей о нас. Она разнесет это по всей школе!

— Да ладно тебе. Даже ты знаешь, что это чушь собачья.

Она отвела взгляд, прикусывая внутреннюю сторону щеки. Ее голос звучал почти как шепот, когда она ответила, как будто она проигрывала бой:

— Истон, ты знаешь, как сильно на меня давили в какой-то момент. Ты знаешь. Никто так долго ничего мне не говорил. Парни оставляют меня в покое, потому что я занята, а девушки, ну… С тех пор, как они подумали, что мы настоящая пара, люди просто… — она пожала плечами, — оставили меня в покое. Никто не спрашивает о моей маме или о том, куда я так часто пропадаю. Они думают, что я с тобой, что у меня нет забот, кроме моего парня и школы. Как будто… Как будто со мной все в порядке.

Мои губы сжались, и я проаел рукой по волосам. Я помнил, как сильно на нее оказывалось давление, и тот факт, что в то время ее мир уже рушился, только усложнял задачу. Я начал составлять ей компанию в больнице задолго до того, как она предложила мне платить, и слухи о наших отношениях распространились со скоростью лесного пожара. Итак, когда она сказала, что хотела, чтобы я сделал вид, что мы настоящая пара, когда она сказала мне, почему и сколько она заплатила бы… Я согласился на сделку без раздумий.

— Послушай, — пробормотал я. — У нас все хорошо в выпускном классе, ладно? Я держу свое слово. Но я не могу обещать, что никогда ей не скажу.

Ее глаза расширились.

— А как же я? Что, если люди узнают?

— Они этого не узнают.

— Но что, если они это сделают? Что я буду делать?

— Ради всего святого, Уитни, — усталость накатила на меня, и я начал уходить. — В следующем месяце ты станешь взрослой. Может быть, ты сможешь чему-нибудь научиться у Евы и перестанешь так сильно заботиться о том, что думают другие.

Я направился в противоположном направлении, чтобы выйти из комнаты, когда незнакомый мужчина встал передо мной и преградил мне путь.

— Вы, должно быть, Истон, — сказал он, тонкие губы растянулись в медленной улыбке.

Я приподнял бровь и оглядел его с ног до головы. Я думал, стажер моего отца одет как придурок. Но на этом кашемировый шарф поверх парчового костюма в цветочек. С зачесанными назад волосами и золотыми украшениями этот мужчина чертовски претенциозен.

— Я вас знаю? — спросил я.

Он протянул руку.

— Пол. Мне очень приятно.

Мы обменялись рукопожатием, и только сейчас я заметил, что под линией его волос выступали маленькие капельки пота. Странный контраст с ледяной ладонью, прижатой к моей ладони.

— У двери есть вешалки, если захочешь снять пальто и шарф, — предложил я. — Здесь довольно быстро согреваешься.

— Конечно, — он проводит чистыми тупыми ногтями по своему галстуку.

— Вы друг моего отца? — спросил я без всякого интереса.

Бегло оглядывая комнату, остановил взгляд на Еве. Айзека нигде не видно, и его место занял другой парень. К сожалению, судя по взгляду, которым он на нее смотрел, он не похож на гея.

— Я много слышал о вас, — сказал Пол. — Я просто хотел представиться молодому человеку, похищающему сердца.

Ладно, это чертовски странно.

— Э-э, я не совсем уверен, что ты…

— Неважно.

Оглянувшись через плечо и проследив за моим взглядом на Еву, он хлопнул меня по руке с немного большей силой, чем ожидалось.

— Я вижу, ты отвлекся. Наслаждайся оставшейся частью вечера, Истон.

Он отошел, и меня не покидало неприятное чувство, когда он растворялся в толпе. Продолжая идти, я понял, что он так и не ответил на мой вопрос о том, был ли он другом моего отца. Я остановился и огляделся вокруг, снова обнаруживая его, но он уже заговорил с Уитни. Мне не нравилось видеть их вместе. Что-то в нем не так.

Я подумывал о том, чтобы разделить их, когда теплый карий взгляд Евы встретился с моим, и я выдохнул. Черт возьми, она великолепна. Что-то изменилось в выражении ее лица, в глазах вспыхнуло любопытство. Айзек, должно быть, объяснил про браслет чистоты. Я знал, что это неправильно, что это не должно иметь значения, но я рад, что она больше не думала, что я трахался с Уитни. Я переспал с парой девушек до того, как началось наше соглашение, но оно того не стоило. Не тогда, когда единственная девушка, которую я хотел, спала дальше по коридору.

Я почти выбежал из комнаты, когда свет погас, и знакомый звук разнесся по дому. Мои шаги замерли. Конечности стали каменными.

Этот звук.

Я медленно повернул голову к открытым французским дверям, за которыми видны динамики и микрофоны, установленные для поздравительных речей. Мой отец сидел на стуле во внутреннем дворике за опущенным микрофоном, обнимая гитару, как давно потерянного друга. Его пальцы бренчали медленно и мягко, а мои собственные пальцы дрожали в карманах. Айзек сидел рядом с ним, его щипки на гитаре звучали немного неуклюже. Он начал учиться играть только после того, как переехал.

Отец и сын.

Идеальная картинка.

Толпа затихла и подтянулась ближе к музыке.

Мое сердце бешено колотилось, все сильнее и сильнее ударяясь о грудную клетку.

Моя мама стояла в первом ряду, повернувшись как раз под таким углом, чтобы все у залитого лунным светом бассейна могли видеть влагу, собирающуюся в ее глазах. Этого не могло быть на самом деле. Папа снова играл на гитаре. Слушать его вечер за вечером было причиной, по которой я научился играть. Я хотел пойти по его стопам, но чем лучше я становился, тем более отстраненным он становился. Гитара — это не то, что мы делим вместе; теперь это как бы мое личное утешение. Я брал инструмент только один раз в неделю и мог гарантировать, что он был в какой-нибудь деловой поездке и не мог подслушать.

Все эти годы я думал, что случилось что-то, из-за чего он возненавидел игру. Оказывается, он просто ненавидел играть со мной.

Несмотря ни на что, я не мог перестать слушать. Мои руки сжались в карманах, и я был застигнут врасплох настолько, что у меня загорелись глаза. Что, черт возьми, со мной не так? Почему это так чертовски больно? Каждое бренчание затягивало меня все глубже в зыбучие пески, пока мои легкие не сжались от нарастающего давления.

Мягкие пальцы коснулись моего запястья, и мои мышцы напряглись. Я посмотрел направо, где сейчас стояла Ева.

Она смотрела вперед, на представление, но ее глаза остекленели, расплавленный шоколад блестел в приглушенном свете. В отличие от слез моей матери, слезы Евы не напоказ. Долгий, резкий выдох покинул мои губы, освобождая легкие от тяжести. Ее большой палец коснулся моей ладони, и внезапный жар в моей груди опустился вниз. Ева нежно сжала мою руку, прежде чем повернулась и ушла.

Я не отрывал глаз от дуэта отца и сына, но сейчас все, что я мог чувствовать — это тепло прикосновений Евы. Грубое и почти болезненное ощущение разлилось в моей груди от нежного пожатия ее руки.

В моей жизни много дерьма. Но Ева реальна. Реальнее, чем кровь, пульсирующая в моих венах.

Ева

— Не только за яркий пример брака, семейных ценностей и трудовой этики, которые Резерфорды демонстрировали на протяжении последних двадцати девяти лет…

Деловой партнер Винсента, Джейкоб, поднял бокал с шампанским, и окружающие меня клоны последовали его примеру.

— Но также за их щедрый вклад в наши школы, местные благотворительные организации и, конечно же, за то, что открыли свой дом и сердца детям, которые в этом нуждаются.

Он повернулся и указал подбородком в сторону Винсента и Бриджит.

— С годовщиной, вы двое. Пусть этот год сокрушит все остальные.

Бриджит улыбнулась, Винсент кивнул в знак признательности, и мы выпили. Газированная вода зашипела у меня на языке, охлаждая жжение в горле, пока я наблюдала за Истоном с другого конца бассейна.

Боль в его глазах, когда он смотрел, как его отец и Айзек играли вместе, была осязаемой. Живое, дышащее сердце, которое разбилось прямо у меня на глазах.

Я приняла много плохих решений. Достаточно, чтобы с уверенностью сказать, что я плохой человек. Я не заслужила хорошей жизни. Но Истон не такой, как я. Он хороший и искренний, и он заслуживал гораздо большего, чем то, что предлагали ему родители. Чем то, что предлагал ему любой из нас.

Набирая полные легкие прохладного ночного воздуха, я обвела взглядом бесчисленные лица, усеивающие огромный задний двор. Уитни должна быть с Истоном, но вместо этого он стоял один. Я поднесла бокал к губам, и резкий ветерок пробрал меня до дрожи.

Айзек рассказал мне о браслете чистоты. Он рассказал мне, потому что этого хотел Истон. Почему? Он хотел, чтобы я знала, что он не трахал ее? Теперь, когда я это знала, я в еще большем замешательстве, чем когда-либо. Я видела его достаточно, чтобы знать, что он не из тех, кто ждал брака, так что же он делал с Уитни?

Громкие аплодисменты вернули мое внимание к микрофону, где теперь стоял Айзек. Я выгнула бровь, наблюдая, как он притворялся, что успокаивал нервы. Что за чушь.

Он схватил микрофон и прочистил горло.

— Всем добрый вечер.

Толпа уже поглощала его, как поднос с желе. Я загордилась.

— Некоторые из вас, возможно, не знают меня, поскольку обычно я приезжаю сюда только на рождественскую вечеринку. Я старший из ‘детей, которых нужно было спасать", о которых говорил Джейкоб.

Он подмигивает, и по толпе пронеслось несколько смешков.

— Я счастлив быть здесь сегодня вечером с моим щеголеватым старшим братом Истоном, — я перевела взгляд на Истона, ловя его легкую ухмылку, — и нашей бесстрашной младшей сестрой Евой.

Айзек кивнул мне, и я попыталась приподнять губы. Бесстрашная. Это слово звучало у меня в ушах, властное, но в то же время пустое.

Кто-то толкнул меня локтем в руку, и я медленно перевела взгляд на придурка, которого я уже однажды встречала, стоящего рядом со мной. Тот, кто думал, что он достаточно ловок, чтобы шептать мне на ухо всякие нежности и касаться моей талии.

— Он серьезно? — спросил он меня, кривя губы от отвращения. — Этот парень твой брат?

Я проследила за его взглядом на другую сторону бассейна, где Истон прислонился к перекладине.

— Я был уверен, что вы двое встречаетесь или что-то в этом роде.

Пожимая плечами, я замаскировала свое беспокойство за скукой.

— Он заботливый. Какой брат им не является? — я поставила свой полупустой бокал на столик в патио перед нами. — Если вы меня извините…

Я ушла, радуясь, что он не последовал за мной, и вернула свое внимание к речи Айзека.

— И так, это подводит меня к совершенно особому объявлению.

Айзек сделал вдох, крепче сжал микрофон и выпустил дыхание, только когда посмотрел на Бриджит и Винсента.

— Мама. Папа. Если я чему-то и научился на вашем примере супружеской пары, так это тому, что к браку нужно относиться серьезно. Что-то, что нужно беречь. И кое-что, чему можно посвятить себя только тогда, когда ты будешь готов.

Его взгляд путешествует по толпе, останавливаясь на том же суровом красивом лице, с которым он познакомил меня ранее.

Нервы скрутили мой желудок. Я знала, что он собирался рассказать Винсенту и Бриджит о Томасе сегодня вечером, но я предположила, что это будет наедине…

— Имея это в виду, я попросил любовь всей моей жизни выйти за меня замуж.

Вокруг меня раздались шепотки и — о-о-о.

У Бриджит отвисла челюсть, а затем искренняя, сияющая улыбка быстро сменила выражение ее лица с шока на чистую радость. Она сложила руки вместе, прижимая их к груди.

— О, Айзек… Ты этого не сделал.

Он кивнул. Сглотнул. Провел рукой по своим коротким каштановым волосам.

— Я так и сделал. И он сказал «да».

Улыбка Бриджит дрогнула, но остальная ее часть застыла, когда она наблюдала, как жених Айзека подбежал к нему с едва сдерживаемой усмешкой. Айзек притянул его в объятия, и они обменялись коротким, стильным поцелуем.

Бриджит стала белой как полотно. Винсент выглядел слишком ошеломленным, чтобы вздрогнуть. Но когда по двору разнеслись хлопки, несколько свистков перекрыли шум, они взяли себя в руки, делая невозмутимые лица и медленно хлопали, хлопали, хлопали.

Я покачала головой, забавляясь. Думаю, в конце концов, выйти на публику было правильным решением. Айзек и его жених защищены социальной маской его родителей. По крайней мере, на данный момент.

Я заметила, что Истон смотрел на меня. Его брови поднялись, когда он хлопал в ладоши, и он кивнул в сторону своих родителей. Они не могли бы выглядеть более неестественно, даже если бы попытались. Я хихикнула, и его губы растянулись в кривой улыбке.

Тепло разлилось по моей груди, но это ощущение длилось недолго. Как только речи закончились и толпа начала редеть, все изменилось.

Фасады Бриджит и Винсента опустились. Плечи Айзека напряглись. Прохладный вечерний воздух обжог мою кожу.

Они вдвоем тихо увели Айзека в дом, оставляя сбитого с толку Томаса позади. Истон нахмурился, отслеживая их движения, и вскоре последовал за ними, держась на достаточном расстоянии, чтобы оставаться вне поля их зрения. Мои шаги тихо совпали с его.

Мы прошли мимо нескольких человек, задержавшихся в гостиной, и закончили тем, что шли по тому же пустынному коридору, в котором мы с Истоном прятались ранее. За исключением того, что Винсент и Бриджит не остановились. Они вели Айзека все дальше и дальше по коридору, пока не открыли дверь в заднюю кухню.

Ругань Бриджит уже звучала у меня в ушах, прежде чем я проскользнула внутрь вслед за Истоном, тихо закрывая за нами дверь. Мы по большей части скрыты от посторонних глаз, благодаря черной перегородке, отделяющей кухонную зону от бесконечных рядов коробок, возле которых родители Истона загнали Айзека в угол. Тем не менее, достаточно было бы бросить взгляд в этом направлении, чтобы нас заметили.

— Тебя это забавляет, Айзек? Ты находишь забавным обвинять меня в подобном перед всеми? — ее щеки пылали, каждое приглушенное слово заряжало боеприпасы.

Айзек выпятил челюсть, засунул руки в карманы.

— Конечно, нет. Ты была счастлива, когда я объявил, что женюсь.

— Конечно, я была счастлива, — она вскинула руки, как будто это очевидно. — Я представляла себе длинные волосы, высокие скулы и будущих внуков, а не…. Не…

Айзек выгнул бровь.

— Мужчину? Мам… — он перевел взгляд с Бриджит на молчаливого Винсента, который стоял спиной ко мне и Истону. — Я открылся тебе много лет назад. Как ты можешь до сих пор изображать такое удивление?

— Потому что, Айзек. Молодые люди не знают, чего они хотят, поэтому они экспериментируют — прекрасно. Но люди растут. Люди меняются.

Наконец, Винсент перекрыл свою полосу молчания. Его низкий, проникновенный голос обратил все головы в его сторону.

— Это интересно, Бриджит. Я думаю, ты лучше всех знаешь, что мы не меняемся.

Ее лицо побледнело.

— Возможно, для этого не следовало бы делать частное заявление, Айзек, — сказал он. — Но твоя честность освежает.

Что?

Губы Айзека приоткрыли. Затем сомкнулись. Затем разошлись.

— Это так?

Выражение лица Истона — чистый лист. Я не могла сказать, о чем он думал. Его глаза прикованы к отцу, как будто веревка не давала ему отвести взгляд.

Медленно Винсент наклонил голову, снова обращая свое уничтожающее внимание на свою не менее ошеломленную жену.

— С другой стороны, ты. Такая скучная. Такая эгоистичная…

— Что? Я… — глаза Бриджит стали размером с блюдца. — Как ты мог? Я просто забочусь о нашем сыне. Ради его будущего…

— Ты заботишься о том же человеке, что и всегда. О себе.

Она ахнула, и я отодвинулась. Моя рука вслепую нащупывала дверь позади меня в поисках ручки. Я не должна быть здесь. Слушать это. Я не настоящая семья, не такая, как они, и теперь, когда я знала, что с Айзеком все в порядке, дискомфорт пробежал у меня по коже с каждым дополнительным словом, которое они произносили.

Голос Бриджит поднялся до незнакомой мне высоты, почти до визга.

— Не может быть, чтобы ты все еще наказывал меня за старую ошибку, Винсент. Я сделала все, все, что было в моих силах, чтобы загладить это.

— Ничего, заслуживающего искупления.

— Ты не можешь быть серьезным. Черт возьми, я взяла к себе испорченного, грязного ребенка только для того, чтобы попытаться заставить тебя вернуться ко мне! Для нас. Однажды ты хотел девочку. Разве этого было недостаточно? Почему это не исправило все, как тогда, когда мы усыновили Айзека? Разве ты не помнишь? Тогда ты простил меня. Долгое время мы снова были настоящей семьей.

Кровь прилила к моим ушам, и моя рука соскользнула с ручки, безвольно падая набок.

Испорчена.

Грязная.

Ребенок.

Мне всегда было интересно, почему она взяла меня к себе. Думаю, теперь у меня был ответ.

Взгляд Истона коснулся моей щеки, но я не могла заставить себя посмотреть на него. Я не могла заставить себя сдвинуться с места.

— Дорогой… — тихая мольба Бриджит впивается в мои уши, как когти. — Это было всего один раз.

— И все же ты лжешь! — прогремел Винсент. Его гнев сотряс комнату. — Я знаю, Бриджит. Я знаю, что Истон не мой!

Воздух застыл.

Мои легкие сжались, когда я наконец заставила себя посмотреть на Истона.

Каждый дюйм его тела твердый. Статуя, вырезанная из грубого камня с зазубренными краями.

Тишина еще никогда не была такой удушающей.

— Я знал это много лет, черт возьми!

Долгое время Бриджит просто смотрела на Винсента, разинув рот.

— Я… Ладно… Но… Но это закончилось давным-давно. Ты должен мне поверить, — ее губы дрожали, соответствуя неуверенности ее голоса. — Кроме того, Айзек тоже не твой, и ты все равно любишь его. Ты любишь его больше, чем кто-либо из нас.

Айзек сглотнул, провел рукой по лицу и отвел взгляд.

— Ладно. Черт. Я не хотел, чтобы все это…

— Айзек был моим выбором, Бриджит. Я выбрал его своим сыном. Знаешь ли ты, что я, блядь, даже смотреть на Истона не могу без того, чтобы не видеть, как ты трахаешься с другим мужчиной? Ты была моей ошибкой, и теперь я застрял с вами обоими.

Кто-то постучал в дверь позади меня, и Бриджит подпрыгнула. Только тогда она заметила нас. Слабый звук удивления сорвался с ее губ.

— Истон.

Спина Винсента напряглась, прежде чем он оглянулся через плечо. Раскаяние, которого я никогда раньше у него не видела, смягчило его жесткие черты.

— Господи, — он вздохнул. — Я… Это не предназначалось для того, чтобы ты услышал.

Взгляд Истона встретился со взглядом отца, и этого достаточно, чтобы каменные стены его дома пошатнулись, а затем рухнули. Глаза цвета виски сверкали из-под сдвинутых бровей. Предательство растекало, как густая черная смола, по каждому уголку комнаты, обволакивая мое сердце.

— Почему бы и нет, папа? — это тихий, нарастающий рокот. — Потому что честность так чертовски освежает?

— Истон! — Бриджит зажала ладонью открытый рот.

Он бросил убийственный взгляд на свою мать. У меня заболело в груди от одного взгляда на него.

— Я забыл, Резерфорды не говорят того, что мы на самом деле думаем. О, подожди, — он приподнял бровь, поворачиваясь к двери, чтобы уйти. — Полагаю, я не Резерфорд, поэтому правила на меня не распространяются.

Он словил мой взгляд, направляясь прямо к двери, которую я загораживала, и у меня сжалось горло.

Он остановился прямо передо мной.

— Открой дверь, Ева, — мягко приказал он.

Я знала, что должна отойти, отпустить его, но что-то удерживало меня. От неприкрытого предательства в его глазах у меня перехватило дыхание. Но это его семья, нравилось ему это или нет. В конце концов, одиночество причиняло больше боли, чем временный укол предательства. Я знала.

До нас донесся голос Бриджит, слабый и неуверенный.

— Истон, подожди. Давай поговорим. Мы можем все уладить.

— Мы не можем все быть экспертами в том, чтобы прятать вещи под ковер, — выплюнул Винсент.

Я не слышала ее оправданий, но Айзек быстро вмешался и попытался остудить пламя.

Их голоса затихли, когда Истон приблизился. Его белая рубашка на пуговицах задела перед моего платья, и жар его тела проник сквозь материал, как печь, поглощая меня целиком. Его глаза потемнели, и он протянул руку,обнимающую меня, к дверной ручке.

Мои ребра сжались, и вырвался тихий, неглубокий вдох.

— Может, она и права, — выдохнула я. — Может, тебе стоит остаться.

Его взгляд опустился к моему рту, слова звучали мрачно.

— Или, может быть, я больше не могу терпеть это дерьмо.

Он открыл дверь позади меня, и я, спотыкаясь, сделала шаг вперед. Прежде чем мое тело соприкоснулось с его, он удержал меня рукой на талии и двинулся вокруг меня.

По другую сторону двери ждала Уитни с широко раскрытыми глазами.

Не имея причин оставаться, я вышла вслед за ним. Он стряхнул прикосновение Уитни со своей руки, но она продолжала следовать за ним.

— Это все из-за Айзека и Томаса?

— Вечеринка окончена, Уит, — проворчал он. — Иди домой.

Уитни смотрела, как Истон поднимался по лестнице, прежде чем повернулась ко мне.

Ее глаза сузились.

— Мне кажется интересным, что ты всегда присутствуешь, когда что-то идет не так.

Я пристально посмотрела на нее.

— Мне кажется интересным, что ты все еще здесь, хотя тебе явно не рады.

Все еще потрясенная, я едва заметила ее возмущенный вздох, когда прошла мимо нее и медленно поднялась по лестнице. Мои ноги онемели, каждое щелканье, щелканье, щелканье моих каблуков отдавалось где-то далеко.

Испорчена.

Грязная.

Ребенок.

Слышать эти слова вслух было больно, но это не шло ни в какое сравнение с выражением лица Истона. Сокрушенное выражение лица не выходило у меня из головы, и боль в его глазах тяжелым грузом легла на мое сердце.

В детстве мне хотелось, чтобы мой отец сказал мне, что я не принадлежала ему. Что мой настоящий отец был где-то там, искал меня, и это был только вопрос времени, когда он забрал бы меня. Но, по крайней мере, мне была предоставлена прозрачность. Я знала, что мой отец не любил меня, и я знала, что моя мать любила меня так сильно, что держала меня на руках, пока я была вся в синяках.

Мои шаги замедлились, когда я подошла к двери его спальни, которая была приоткрыта. Я осторожно толкнула ее. Он сидел на краю своей кровати, уперев локти в бедра и низко опустив голову. Там, где моя комната белая, его — каштановая, и то и другое поставлено профессионалом, которого наняла его мать. Величественный, помпезный декор бросал вызов всему, чем он являлся. Как и я, Истон чужой в своей собственной комнате.

И он выглядел таким одиноким.

Такой потерянный.

Потерянный.

Потерянный.

Потерянный.

Отражение меня самой.

Сглотнув, я прислонила голову к дверному косяку и закрыла глаза.

— Почему я не могу прийти, мамочка? Я хочу прийт, — я не хотела ныть, но иногда я ничего не могла с собой поделать.

— Я знаю, что хочешь, милая. Но там, куда я направляюсь, небезопасно для ребенка.

Мой взгляд скользнул к двери. Дверь, через которую с минуты на минуту вошел бы папа. Мое сердце бешено колотилось. У меня начало щипать в горле, как бывало, когда я по-настоящему хотела пить. Папа не причинял мне боли так, как маме. Но трудно притворяться, что меня здесь нет, поэтому я не беспокоила его.

— Но… Но ты можешь позаботиться обо мне.

Стоя на коленях возле своего чемодана, мама ответила не сразу. Ее руки дрожали, когда она бросила внутрь еще одну рубашку. Она не смотрела на меня. Почему она не смотрела на меня?

— Нет. Здесь у тебя есть крыша над головой. Еда в желудке. Одеяло, чтобы согреться. Я не могу… я не могу… — рыдание душило ее, и от этого звука у меня в горле встал комок. — Я не могу обещать тебе всего этого там, куда я направляюсь.

Я подошла к ней, и она вздрогнула, когда я обняла ее за шею.

— А как насчет тебя? Что, если ты проголодаешься?

Громкий звук сорвался с ее губ, и это звучало болезненно. Теперь все ее тело дрожало.

— Со мной все будет в порядке, милая. Со мной все будет в порядке. Просто пообещай мне, что, как только ты станешь достаточно взрослой, ты покинешь это место.

Наконец, она посмотрела на меня. Обычно мне нравилось, когда она смотрела на меня, но не в этот раз. На этот раз ее глаза такие красные и затуманенные, что выглядели по-другому. Ее пальцы сжались вокруг моей руки, и она сжала ее так сильно, что стало больно.

— Пообещай мне, Эванджелина. Когда ты станешь достаточно взрослой, ты покинешь это место и не вернешься ни за мной, ни за своим отцом. Ты понимаешь? Так много всего ждет тебя снаружи. Так много хорошего, так много любви. Пока ты продолжаешь двигаться, ты найдешь это. Ты найдешь гораздо больше, чем это.

Я открыла глаза и усиленно моргала, пытаясь отогнать воспоминание.

Больше, чем это.

Я так и не поняла, что она имела в виду под этими словами. Но иногда, когда я посмотрела на Истона, я задалась вопросом. И мне жаль, что он не мог ее услышать.

Там так много всего ждет тебя.

Гитара Истона лежала лицевой стороной вниз у его ног, как будто он не мог смотреть на нее. От этой мысли мое сердце горело. Он понятия не имел, что его музыка сделала со мной. Я хотела придвинуться ближе. Я хотела обнять его, успокоить его, позволить ему забыть о своей боли в моих объятиях. И все же, когда я переступила порог, мои мышцы напряглись от нерешительности. Я королева поверхностных слов, но сейчас… Когда он рушился, страдал и нуждался в гораздо большем, чем я могла ему предложить, я всего лишь трусиха.

Глупая, слабая маленькая девочка.

О чем ты думала?

Я отступила, но мои ногти скользнули по дверной ручке. Истон вскинул голову. Наши взгляды встретились. Я замерла. Виски превратилось в темный шоколад, становясь все темнее и темнее. Взгляд сухой, едкий и немного надменный, говорящий мне, что меня застукали там, где я не должна была быть. Нервы сжали мое горло, и мне показалось, что я не дышала.

Для хорошего мальчика он определенно знал, как выглядеть опасным. Глубокий гул его безраздельного внимания растекся по моему телу, как густой, теплый сироп. Он достаточно тяжелый, чтобы в нем утонуть.

Наконец, я обрела дар речи, но он сорвался на скрипучий шепот.

— Хочешь узнать секрет?

Его взгляд опустился на мои губы.

— Я сижу у открытого окна каждый воскресный вечер, просто чтобы послушать, как ты играешь.

Брови приподнялись, и его глаза встретились с моими.

— Твоя музыка помогла мне так, как ты никогда не узнаешь. Так что, как бы там ни было, — тихо сказала я, отрывая ноги от ковра, — не все это чушь собачья. Не для меня.

Вена у него на шее вздулась. Его ноздри раздулись.

Заметная дрожь пробежала по мне, прежде чем я развернулась и направилась в свою комнату. Но его хватка на мне не ослабела, и, сделав пять, шесть, семь шагов по коридору, я услышала, как сдвинулась его кровать. Скрипнул пол.

Когда я мгновение спустя вошла в свою спальню, я знала, что я не одна.

Ева

Моеy heart билось, билось, билось, когда я прошла через комнату и остановилась перед зеркалом на туалетном столике. Я медленно расстегнула куртку, позволяя ей упасть на пол. Мой взгляд оторвался от своего отражения и остановился на высокой фигуре Истона в дверном проеме.

Несколько верхних пуговиц на его рубашке расстегнуты. Волосы в беспорядке, глаза слегка безумные. Наблюдая за мной, он закрыл мою дверь. Щелчок замка — самый волнующий и ужасающий звук, который я когда-либо слышала.

Я понятия не имела, каким стал его следующий шаг, но я так долго фантазировала о нем, что боялась все испортить. Что я застряла бы в своей голове и все испортила, как всегда. За исключением того, что на этот раз единственным человеком, которого я когда-либо хотела, был тот, кого я бы разочаровала.

Его пристальный взгляд заскользил по моему телу, вызывая теплую дрожь. Моя рука задрожала, когда я потянулась к застежке платья вверху спины. Я хотела, чтобы это выглядело как утонченное соблазнение, но мои пальцы такие липкие, что соскользнули с молнии.

Взгляд Истона встретился с моим в зеркале. Изнемогающий, но терпеливый. У меня перехватило дыхание. Он никуда не ушел, но также позволял мне определить следующий шаг. Наконец, я крепко схватилась за молнию и потянула ее вниз.

— Как ты это делаешь? — его низкий голос отдавался эхом где-то внизу моего живота.

Молния расстегнулась, и платье упало до пят.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда ты думаешь обо мне, — тихий, но грубый. Напряженное спокойствие. — Как ты заставляешь себя кончить?

У меня вырвался выдох. Я не знала, что я должна ответить на это. Конечно, я точно знала, как заставить себя кончить, но, стоя перед отражением Истона, храбрый фасад, который я поддерживала, рушился, оставляя на его месте что-то застенчивое.

— Покажи мне.

Эти два слова вибрировали у меня между бедер, и я закрыла глаза. Никто никогда раньше не хотел просто наблюдать за мной. Не без того, чтобы потребовать что-то для себя взамен.

Я открыла глаза.

— Просто… Показать тебе?

Воздух колыхнулся, когда он подошел к стулу у стены рядом с моей кроватью. Запустив руку в волосы, он сел и положил локти на колени. Затем его взгляд встретился с моим в зеркале.

На мне только черный лифчик, кружевные трусики в тон и туфли на высоких каблуках. И все же он смотрел на меня. Нервы покалывали под кожей, и жар его взгляда только усилил это ощущение.

— Я видел, как ты трогала себя.

У меня перехватило дыхание, и я схватилась за край туалетного столика.

— Это произошло случайно, но, черт возьми, Ева… Я не могу выкинуть это зрелище из головы. На этот раз я хочу, чтобы ты показала мне, потому что ты знаешь, чтобы я смотрю, — его взгляд смягчился, перебегая с одного моего глаза на другой, и искра уязвимости проюилась сквозь радужки цвета виски. — Если ты мне позволишь.

Мой пульс подскочил к горлу, а голос стал хриплым и тихим.

— Я думала, мы не должны были этого делать.

— Это не так.

Слова упали на пол, и тяжелое биение моего сердца заполнило тишину.

Я медленно повернулась и сняла платье. Я сглотнула от взгляда, которым он посмотрел на меня из-под тяжелых век. Я сделала маленький шаг к нему, сняла с плеча бретельку лифчика.

— А как же Уитни?

— А что насчет нее?

Еще шаг, еще одна бретелька.

— Вы не спали вместе.

Он медленно покачал головой.

Я увязла слишком глубоко, чтобы повернуть назад. В этот момент я не думала, что смогла бы выжить, наблюдая, как единственный парень, по которому я когда-либо тосковала, ушел бы от меня.

— Почему бы и нет?

Его челюсть сжалась, и он отвел взгляд. Когда его глаза вернулись к моим, они обнажены до нитки. Грубость просочилась в его голос, как спичка в порох.

— Я хочу не ее, Ева. Я наблюдаю не за ней, когда знаю, что не должен, и не за той, кого проверяю каждую ночь, чтобы убедиться, что она в безопасности. Я одержим не ею до такой степени, что у меня кружится голова. Я здесь, потому что, когда кажется, что все разваливается на части, ты, Ева, настоящая. Такая чертовски настоящая, что я почти мог бы… — он позволил своему взгляду скользить по моему телу, и в его словах слышалась боль, когда он закончил: — Почти коснуться тебя.

Мое сердце превратилось в теплую жидкость, оставляя меня беспомощной, задыхающейся, пульсирующей.

Я потянулась к застежке на лифчике. Глаза Истона потемнели, когда они следили за движением, и линия его плеч напряглась.

Быстрым движением пальцев мой лифчик расстегнулся. Разгоряченный взгляд на его лице усилился в десять раз, когда ткань выскользнула из моих рук и упала на пол.

Кадык подпрыгнул у него на горле. Его пристальный взгляд исследовал каждый дюйм моего тела в долгой, обдуманной ласке. На меня никогда не смотрели так, с таким явным почтением. Несмотря на дикий голод, запечатленный на его лице, он не двинулся, чтобы прикоснуться ко мне. Он вообще не двигался. Он так спокоен, как будто считал, что не имел права подходить ближе.

Бабочки запорхали по мне, заставляя дрожать.

— Что теперь? — прошептала я.

— Покажи мне, что ты делаешь дальше, — хрипло сказал он.

Я опьянела от тяжести его внимания, когда подошла к своей кровати, заползла на матрас и перевернулась на спину.

— Сначала… — я провела кончиками пальцев по животу, теряясь в первобытном выражении его лица. — Я представляю, какое у тебя бывает выражение.

Его взгляд скользнул вверх, чтобы встретиться с моим, и моя грудь поднялась и опустилась в неровном ритме.

— Да. Этот. Иногда… — я сглотнула, и мои пальцы поползли выше, выше, пока не начали дразнить грудь. — Я представляю, что это для меня, что я твоя на одну ночь.

Грубый звук, поднимающийся из его горла, пульсировал между моих бедер.

— Что моя дверь заперта, — я провела большим пальцем по соску. — Твои родители отвлеклись. И ты можешь делать со мной все, что захочешь.

Его веки опустились, взгляд пьянящий, грязный и наполненный сдержанностью.

— Пока мы молчим, — прошептала я, позволяя своей руке опускаться все ниже и ниже, — никто никогда не узнает о том, что ты делаешь со мной.

Когда я добралась до влаги между бедер, его низкий голос донесся до моей кожи.

— А что ты делаешь?

Мое внимание рассеялось, накрыло туманное покрывало замешательства.

— Ч-что?

— В этой фантазии я могу делать с тобой все, что захочу, — его глаза вспыхнули. — Поверь мне, если ты этого захочешь, я это сделаю. Но я здесь не единственный, Ева. Ты можешь делать все, что захочешь. Если ты моя на эту ночь, — его взгляд греховно скользнул по моему телу, воспламеняя меня, — это значит, что я тоже твой.

Воздух вырвался из моих легких.

Мой?

Я была со многими парнями, и с тех пор, как жила здесь, я даже начала указывать им, что со мной делать. Но я говорила только то, что ожидалось. Я заставляла их делать со мной то, что они заставляли меня делать с ними. Я не знала, чего хотела, и никто из них никогда раньше меня об этом не спрашивал.

Смятение, должно быть, написано на моем лице. Брови Истона приподнялись, и он медленно встал. Я задышала немного тяжелее.

— Что тебе нравится? — хрипло спросил он, подходя все ближе.

— Я… — я покачала головой, и мои руки опустились по бокам. — Я не знаю, — призналась я, чувствуя, как краснота поползла вверх по моей шее.

Он подошел к моей кровати и изучал меня с нежностью, от которой на моих щеках появился румянец. Я не знала, почему так нервничала. Когда он опустился на колени рядом со мной, я старалась не дрожать.

Он наклонился ближе, его лицо оказалось над нижней частью моего живота. Затем его губы приоткрылись, и он выдохнул. Горячее дыхание овевало мою обнаженную кожу, чуть ниже пупка, и жар разлился по мне. Мои пальцы сжали одеяло. Он даже не прикасался ко мне, но контакт такой реальный, такой чувственный, он ощущался как грубые ладони и греховные обещания.

Он внимательно наблюдал за выражением моего лица.

— Прикоснись к себе, Ева, — затем он снова подул на меня, так мягко, что дрожь пробежала по моему позвоночнику.

Сглотнув, я запустила пальцы под трусики. Он наклонил голову, и на этот раз, когда он подул, теплое дуновение воздуха опустилось между моих бедер. Я ахнула, загибая пальцы.

Мое тело опустилось на матрас, когда напряжение покинуло меня, внутри покалывало и пульсировало с каждым резким выдохом. Наконец, я погрузила пальцы внутрь.

— Ты знаешь, как долго я мечтал о тебе? — его учащенное дыхание совпало с моим собственным.

Мой взгляд из-под тяжелых век встретился с его взглядом. Истон фантазировал обо мне?

— Эти маленькие наряды, которые ты носишь. Дразнящие, чертовски сексуальные взгляды, которые ты бросаешь на меня. Каждое упрямое, дерзкое слово из этого надутого рта.

Одна рука приподнялась, словно для того, чтобы прикоснуться ко мне, но он остановился менее чем в дюйме от моего бедра. Никогда не соприкасаясь с моей кожей, он проложил невидимый след по моему телу, и от тепла, исходящего от его ладони, у меня по бедрам побежали мурашки. Его горло поднималось и опускалось, выражение лица исказилось мукой, и он смотрел на меня так, словно я драгоценна. Слишком драгоценна, чтобы обладать.

— Это гребаная пытка, Ева. Годы наблюдения, ожидания, желания.

Я не могла дышать.

— Но ты никогда ничего не говорил. Ты даже никогда не разговаривал со мной.

— Продолжай прикасаться к себе, — мягко проинструктировал он.

Я настолько ошеломлена его словами, что не заметила, как остановилась. Я снова просунула пальцы под трусики, но замерла, когда Истон сдвинулся. Слегка наклонившись над кроватью, он приподнял узкую полоску ткани между моими бедрами, его пальцы дрожали, и он выглядел так, словно испытывал физическую боль, поскольку тщательно избегал прикасаться ко мне.

Затем он резко выдохнул над самой чувствительной частью меня. У меня вырвался вздох, и мои раздвинутые ноги еще шире раздвинулись для него. Его лицо оказалось совсем близко между моих ног, так близко, что темные пряди его волос щекотали внутреннюю сторону моих бедер. Каждый раз, когда он шевелился и вдыхал, мои легкие сжимались, по мне пробегала глубокая дрожь.

Он закатал накрахмаленный белый рукав, наблюдая, как я просунула два пальца внутрь и начала ласкать себя.

— Я помню ту ночь, когда впервые увидел тебя, — сказал он.

Еще один выдох, еще один вздох. Его глаза закрылись, и его губы коснулись чувствительной кожи у линии моих трусиков так нежно, что я, возможно, это вообразила.

— И каждую ночь ты возвращалась. Ты была неуязвима. Самая потрясающая вещь, которую я когда-либо видела.

Мои пальцы задвигались немного быстрее, подстраиваясь под быстрый, прерывистый ритм моей поднимающейся и опускающейся груди, но в то же время эмоции переполняли мои глаза, пока они не начинают гореть.

Потрясающая.

Неуязвимая.

Два слова, которые, как я думала, никогда не ассоциировались бы со мной, и все же он произнес их с такой убежденностью, что я почти… Я почти поверила ему.

— Ты прикоснешься ко мне? — я прошептала, умоляя. — Пожалуйста, прикоснись ко мне, Истон.

Его глаза встретились с моими, и они яростно горели от всего, что я услышала в его голосе. Тоска, мучение, любовь. Если бы кто-то сказал мне, что человек мог обожать тебя одним взглядом, я бы никогда не поверила. Но теперь я в это поверила.

Его палец провел по краю моих трусиков, и у меня перехватило дыхание. Он зацепил большим пальцем ткань. Я приподняла бедра, позволяя ему стянуть материал, и он потянул его вниз, вниз, вниз. Затем он вернулся ко мне. Мое сердце замерло от дикой, неприрученной искорки в его глазах. Я ненавидела себя за то, что напрягалась, но как раз в тот момент, когда я думала, что он собирался наброситься, взять все, что захотел, он нежно положил свою руку поверх моей и направил ее обратно между моих бедер. Дыхание, о котором я и не подозревала, что сдерживала его, вырвалось из меня.

— Ты мне доверяешь?

Я кивнула без колебаний. Я никогда никому не доверяла так, как Истону.

Его губы приподнялись, а затем он направил мои пальцы, наши пальцы туда, где они мне нужны. Мы вместе двигались по моему клитору круговыми движениями, и потоки тепла и покалывания извергались из моей сердцевины. Его взгляд потемнел, когда он наблюдал, как мои бедра двигались для большего трения. Сквозь полуприкрытые глаза я загипнотизирована тем, как сдержанно подергивались вены на его предплечье. Видеть в нем необузданную силу, но чувствовать его нежные, контролируемые прикосновения — это сочетание делало меня более горячей, влажной и отчаянно желающей большего.

Я и не знала, что у парней мог быть такой самоконтроль, особенно когда от них исходило столько тоски и потребности.

Когда восхитительный спазм заставил меня содрогнуться, я знала, что была близка. Я высвободила свою руку и положила ее поверх его. Я ахнула от того, как обожгло прикосновение его ладони. Мои глаза закатились к потолку, прежде чем закрылись.

— Ева… — его голос звучал почти умоляюще.

Он начал отстраняться, но я схватила его за запястье, убеждая остаться.

Я прижалась к нему, и из его груди вырвался стон.

Впервые за много лет я чувствовала нечто большее, чем онемение, когда на мне лежала чья-то рука. Я чувствовала, что моя голова освободилась от удерживающей меня воды. Я чувствовала, и этого самого по себе достаточно, чтобы выдвинуть на первый план боль в уголках моих глаз. Наконец, я заставила себя открыть глаза и посмотрела на него. Секунду мы смотрели друг на друга, оба тяжело дышали, его взгляд впитывал выражение моего лица. Я не сказала ни слова, но того, что он видел, достаточно.

Мои пальцы все еще обхватывали его запястье, и он медленно терся об меня ладонью. Я выгнулась навстречу его прикосновениям, и он нажал на мой клитор. Я взяла его за руку, и мы двигались вместе так же, как и раньше. За исключением того, что на этот раз его движения сильнее, быстрее, смелее. Спазмы пронзили мое естество. Мои бедра приподнялись над кроватью, но он положил свободную руку мне на живот и прижал меня к одеялу.

Два пальца погрузились в меня, заставляя крепко сжаться, в то время как его ладонь продолжала ласкать мой клитор. Мои ногти впились в него, вероятно, разрывая кожу. Давление такое сильное, слишком сильное, и с узнавала языка сорвались звуки, которые я не узнаю.

— Истон…

Он поерзал на кровати, продолжая накачивать и возбуждать меня все больше, больше, больше, пока у меня не свело пальцы ног. А потом его губы оказались у моего уха, горячее, прерывистое дыхание на моей шее.

— Скажи это снова.

Мои глаза крепко зажмурились.

— Истон.

Он застонал у моего горла в тот самый момент, когда узлы внутри меня разорвались на части, посылая электрические волны вверх по позвоночнику и вниз по ногам. Я вскрикнула, и он свободной рукой закрыл мне рот, чтобы заставить замолчать.

— Ш-ш-ш… — его нос коснулся изгиба моей шеи, и он нежно покусывал меня за ухом.

Оргазм пронзил меня с такой силой, что мои дрожащие бедра сжались вокруг его руки. Я не знала, сколько времени потребовалось, чтобы дрожь прекратилась, но как только я спустилась с высоты и распахнула глаза, то погрузилась в самое томное, умиротворяющее оцепенение, которое когда-либо испытывала.

В конце коридора хлопнула дверь, и голова Истона повернулась в сторону моей запертой двери. Что-то разбилось о стену. Наверное, мне следовало бы беспокоиться о том, что там происходило, но я не могла собраться с силами.

Когда он повернулся ко мне, наши взгляды встречаются. От глубокого, интенсивного виски у меня перехватило дыхание. Он не смотрел на меня так, будто ему что-то должны. Он смотрел на меня так, словно я уже отдала ему все.

Я сглотнула, у меня перехватило горло. Уязвимость, которая переполнила меня, обжигала то горячим, то холодным, чуждым и пугающим.

— Каково это — стоять передо мной на коленях?

Я ненавидела себя в тот момент, когда слова сорвались с моего языка. Они растянулись в комнате, насмехаясь надо мной, насмехаясь над ним, но искра в его глазах не угасла.

— Не обманывай себя, Ева, — мягко сказал он, все еще пытаясь контролировать свое дыхание. — Я стою перед тобой на коленях с того самого дня, как ты назвала мне свое имя.

Его рука исчезла между моих бедер. Нежные пальцы коснулись моего живота, щеки.

Затем он ушел. И забрал с собой мое дыхание.

Истон

Приглушенные голоса, горькие и тихие, проскальзывали из-за закрытой двери моих родителей. Видя, что холл пуст, я тяжело сглотнул, плечи сжались с каждым резким вдохом, и я прислонился лбом к закрытой двери Евы. Моя рука все еще сжамала ручку.

Я нарушил правила. Правило моей мамы. Я пересек еще одну черту, которую никогда не должен был пересекать. И все же сейчас, даже когда мой член все еще упирался в джинсы, я не мог найти ни грамма вины или сожаления.

Сначала, когда я услышал слова моего отца, я не мог понять, что за резкий треск раздался в моей груди. Большую часть времени он притворялся, что меня не существовало. Так почему же его отказ все еще ощущался петлей на моей шее? Он сжимал, душил и жег, когда я был один в своей комнате. Потому что впервые в жизни я понял, что его отказ оправдан.

Я не его.

Потом я поднял глаза и увидел Еву. Ева, которая пришла ко мне, несмотря на все, что моя мама говорила о ней. Ева, у которой были честные глаза и мягкие слова.

Как бы там ни было, не все это чушь собачья. Не для меня.

В тот момент это стоило моего чертова рассудка.

Я знал, чего хотел, когда последовал за ней в ее комнату. Я сказал себе, что это был акт бунта. Поступок, который я заслужил. Но потом я оказался в ее пространстве, заперев дверь, и увидел ее. Я увидел уязвимость в ее карих глазах. Я увидел, как дрожали ее руки, когда она потянулась к молнии.

Секунды. Ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы раздеть меня до нитки, и, как облачко дыма, вся эта чушь развеялась. Я больше не следовал за ней в акте бунта. Я последовал за ней, потому что она нужна мне, потому что мне нужно что-то настоящее от нее, и каким-то образом она знала. Каким-то образом она предложила мне себя. Она подарила мне частичку себя, которую я никогда не думал получить. Часть ее, которую я не мог перестать прокручивать в голове: глаза, устремленные на меня, бедра, прижатые к моей руке, мое прерывистое имя на ее губах…

— Истон?

Я отскочил от двери Евы. Жених Айзека, Томас, стоял наверху лестницы.

— Айзек искал тебя. Хотел убедиться, что с тобой все в порядке. Он стучал в твою комнату, но… — он бросил взгляд на дверь рядом со мной, не зная, что это комната Евы. — Думаю, он скучал по тебе. В любом случае, нам пора уходить, но он все еще внизу, если у тебя найдется минутка.

— Э-э, да. Сейчас спущусь.

Томас кивнул, и я ждал, пока он спустился бы обратно по лестнице, прежде чем привел себя в порядок. Черт. Я все еще чертовски тверд. Я последовал за ним, перешагивая через сломанную рамку с фотографией, в тот самый момент, когда открылась дверь моих родителей.

Мои ноги замерли, глаза встретились с глазами отца.

Его рука соскользнула с дверной ручки, и он нерешительно сделал шаг вперед. В груди у меня стучало. Я не уверена, шел ли он ко мне или к лестнице, и, судя по неуверенности в выражении его лица — я видел это так редко, что с трудом узнавал — он тоже.

Он провел рукой по своим песочно-каштановым волосам, перевел взгляд на лестницу, а затем смотрел на меня.

— Истон… — сглотнул. — Я…

Я приподнял бровь, но с каждой тикающей секундой тишины что-то внутри меня увядало. Ты, что? Ненавидишь меня? Жалеешь, что я здесь?

— Я… Не могу сделать это прямо сейчас, — закончил он.

Натягивая галстук, он принял решение и пошел к лестнице. Я смотрел, не в силах пошевелиться, пока он не исчез. У меня сжалось горло, воротник моей рубашки на пуговицах душил меня, даже несмотря на то, что он расстегнут. Когда я в конце концов последовал за его тенью, спустился за ним по лестнице, я не мог не понимать, что всегда преследовал его. Вечно в его тени.

Дом мертв, если не считать того, что некоторые поставщики провизии упаковывали вещи, а Мария металась из комнаты в комнату, наполняя мусорный пакет.

Айзек и Томас болтали в фойе, когда я заметил их, Айзек перекинул ремень гитары через плечо. Я закатил рукава, засунул руки в карманы и пытался не обращать внимания на эмоции. Мой отец сделал вид, что ему чертовски наплевать. Но я, черт возьми, не мог этого сделать, и я думал, это просто доказательство того, что я не сын своего отца.

— Привет, — сказал Айзек, когда я подошел к ним.

Он посмотрел на Томаса, который отвел взгляд, переминался с ноги на ногу и проверял свой телефон.

— О, да, я должен ответить, — сказал Томас, поднимая свой телефон с черным экраном, прежде чем поднес его к уху. — А, привет…?

Губы Айзека скривились, когда Томас ушел, продолжая свой воображаемый разговор, затем он снова обратил свое внимание на меня.

— Итак. Как ты держишься?

— Могло быть и лучше.

— Послушай… Насчет того, что сказал папа, мы все знаем, что он может быть настоящим мудаком. Просто… — он поджал губы, сжал гитарный ремень. — Дай время, понимаешь? Он все решает по-своему. Помнишь, когда мы были детьми?

У меня свело челюсть, дискомфорт разгорелся внутри при напоминании о том, что мой отец не всегда был таким. Что когда-то он любил меня.

— Помнишь, когда мы разнесли всю его гребаную коллекцию гитар в гараже? Помнишь, как он был чертовски взбешен?

Айзек засмеялся. Я нет.

— Он был мудаком в течение нескольких недель.

— Месяцы.

— Мы были уверены, что он надерет нам задницы или лишит нас наследства, но потом, получив немного времени, он смирился с этим. Он всегда с этим справлялся.

— Да, хорошо.

Я потер затылок, бросая взгляд в сторону лестницы. Интересно, что делала Ева. Спала ли она или лежала в постели без сна. Открыла бы она мне дверь, если бы я вернулся.

— Оказывается, на этот раз у него были годы, чтобы прийти в себя. Если этого до сих пор не произошло, то почти уверен, что и не произойдет.

Айзек закрыл глаза, перевел дыхание, затем притянул меня в объятия. Он дважды хлопнул меня по спине.

— Ну, если он этого не сделает, это его потеря, — он отступил назад, встретил взгляд Томаса и кивнул. — И в любом случае, посмотри на это с другой стороны. По крайней мере, у тебя всегда будет мама.

Мои губы сухо скривились, и он засмеялся, когда Томас вернулся к нему.

— Ладно, нет, но серьезно. Позвони мне, если тебе нужно будет поговорить. Я бы остался, если бы мог, но ты знаешь… Я не делаю различий; профессора тоже придурки, — он взял Томаса за руку. — И Ева… Она ведет себя жестко, но самые жесткие всегда оказываются самыми мягкими… Сделай мне одолжение, позаботься о ней.

Я прочистил горло и кивнул один раз.

— Ага.

Почти уверен, что то, что я только что сделал с ней, очень далеко от того, что он под этим подразумевал.

Как только они с Томасом ушли, и я остался одна в пустом фойе, я позволил себе чувствовать себя дерьмово. Это ощущение задержалось, обволакивая меня, как смола, пока я тащился вверх по лестнице. Каждая ступенька давила на меня все сильнее, и к тому времени, когда я был на середине лестницы, слова Айзека звучали у меня в голове.

Позаботься о ней.

Если бы он только знал.

К тому времени, как я поднялся по лестнице, я настолько погружен в мысли о Еве, что почти пропустил рыдания, доносящиеся из-за приоткрытой двери моих родителей. Нахмурив брови, я прищурился, заглядывая внутрь. Сначала комната казалась пустой, но потом я заметил макушку моей мамы. Она села на пол, спиной ко мне, прислоняясь к кровати. Ее волосы растрепаны, плечи вздымались. И она плакала.

Она плакала так долго, что я почти забыл, насколько мы разные.

Ева

Я вслепую перебирала стопку учебников в своем шкафчике, мое внимание приковано к коридору.

Истон стоял у раздевалки мальчиков в окружении своих товарищей по команде. Частично скрытая дверцей моего шкафчика, я наблюдала, как он лениво бросал футбольный мяч Заку и засмеялся над чем-то, что говорил один из парней. Его волосы растрепаны больше обычного, как будто он все утро проводил по ним пальцами, а глаза такие усталые, что я сомневалась, что он вообще спал прошлой ночью.

К тому времени, как я спустилась вниз сегодня утром, он уже ушел. С таким же успехом дом мог быть городом-призраком на Диком Западе, пока я зубрила дополнительное учебное время, а потом готовилась к школе. Присутствовала только Мария, но даже она была странно тихой, ни единого замечания по поводу моего укороченного топа и таких-обтягивающих- джинсах. Я понятия не имела, что произошло между Бриджит и Винсентом после вечеринки, но сломанная рамка с фотографией их свадьбы, которую я заметила в коридоре, сказала мне, что, вероятно, это было нехорошо.

Я заставила себя вернуться к своим материалам. Независимо от того, насколько насыщенным было мое тело прошлой ночью, я не смогла заснуть. Я продолжала представлять Истона, одного в его комнате, и представлять, что он, должно быть, чувствовал. Я должна была пойти к нему. Я должна была убедиться, что с ним все в порядке. Я могла бы легко сделать что-нибудь, чтобы ему стало лучше, как он сделал для меня. Я прикусила губу.

Я все еще чувствовала тепло его руки у себя между бедер, его дыхание на моей шее. Его грубый шепот мне на ухо, полный твердости, честности и слов, о существовании которых я и не подозревала. Каким-то образом близость прошлой ночи оставила бездонную пустоту в моем животе. Пустота, которая ныла и жаждала большего, и я не знала, что, черт возьми, мне с этим делать.

Стиснув зубы, я прижала книги к груди и закрыла шкафчик. Мне нужно поговорить с ним. Я не смогла сосредоточиться ни на чем другом, пока не сделала бы этого.

Прежде чем я успела отговорить себя от этого, я развернулась. Мои книги упали на пол, когда от шока у меня сдавило горло.

Черные волосы.

Я не могу…

Змеиные глаза.

Я не могу дышать.

Медленная, тонкая улыбка.

Это он.

Этого не могло быть.

Он нашел меня.

Осколок фарфора обжог мне тазовую кость, и это чувство заставило ноги двигаться. Три шкафчика пронеслись мимо, прежде чем закончился ряд, и я нырнула за них, прячась за углом.

Смутно замечая взгляды, которые студенты бросали в мою сторону, я зажмурилась. Мои ногти впились в стену позади меня, и отдаленный укол боли заставил меня замолчать. Я пыталась вдохнуть, но кислород натыкался на барьер у основания моего горла. Все, что я могла сделать — это маленькие, жалкие глотки воздуха.

Не паникуй, Ева.

Собравшись с духом, я отключила свой мозг на достаточное время, чтобы открыть глаза и выглянуть из-за угла. Я осмотрела захламленный зал — студенты, студенты, еще студенты.

От него нет никаких следов.

Но… Я видела его. Не так ли? Паника поползла по моей коже, как крошечные коготки. Он выглядел таким чертовски реальным.

— Прячешься?

Я подпрыгнула, и мой взгляд остановился на Уитни. Она открыла свой шкафчик и хихикнула.

— У тебя такой вид, будто ты увидела привидение.

Что-то было в том, как она это произнесла, едкая нотка в ее голосе. Она бросила взгляд туда, где, я могла бы поклясться, я видела его, и меня охватила дрожь. Впервые за все время у меня нет язвительного ответа. У меня вообще нет ответа.

Я обошла ее, собрала книги, которые уронила, и запихнула их в свой рюкзак, прежде чем еще раз осмотрела коридор. Мой желудок сжался, когда я заметила, что Истона нигде не видно. Я бы не прочь забыться в виски прямо сейчас.

Как только я повернулась, чтобы уйти, Уитни фыркнула мне в спину:

— Правда? Тебе нечего сказать?

Я прожолжила двигаться, сосредоточившись на чем-то одном.

— Я слышала, Картер разогревает тебе место на английском!

Хорошо для него. Я прошла мимо двери английского, мое сердце колотилось в груди, словно под действием стероидов. По коридору, за угол и прямо из школы. Меня прошиб холодный пот, который усиливался с каждым шагом.

Я не останавливалась, пока не оказалась на автобусной остановке.

Скамейка пуста, но я не могла сесть. Я расхаживала взад-вперед, теребя лямку рюкзака, и ждала, ждала.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я села в автобус. Мимо проносились дома по обе стороны улицы, и вскоре паника спала, позволяя мне сделать глубокий вдох.

Я как-то читала, что каждый реагировал на травму по-разному. Мозг некоторых людей воспринимал весь инцидент целиком и аккуратно упаковывал его в коробку, пряча ключ на годы, а иногда и навсегда. У других не было рамок, и инцидент оставался выставленным на всеобщее обозрение, как шоу ужасов, которое постоянно воспроизводилось, чтобы мучить их.

Значит, были такие же люди, как я.

Люди, у которых была коробка, но коробка сломана, и содержимое вываливало наружу, как кишки. Эта категория могла быть обманчивой. Коробка могла годами притворяться милой и вместительной, пока в один прекрасный день не открывалась, как чертик из коробочки с привидением.

Может быть, это просто моя сломанная коробка шалила. Может быть, я сходила с ума. Думаю, так и должно быть.

Это не первый раз, когда я чувствовала, что кто-то наблюдал за мной, особенно в последнее время. Но я никогда раньше не вызывала в воображении его образ. Четкие линии его гладко выбритого подбородка, жесткий панцирь уложенных гелем наперченных волос. Шанса, о котором я, возможно, и не подозревала, достаточно, чтобы мое сердце сжалось и вернуло меня туда, где я отчаянно не хотела быть.

— Иногда, когда человек должен столько денег, сколько должен твой отец, и на такой срок, как у твоего отца, необходимо заключать новые соглашения. Я уверен, что такая умная девушка, как ты, сможет это понять.

Застегивая куртку, я поерзала на краю жесткой, незнакомой кровати, но две волосатые руки схватили меня за колени и удержали на месте.

— Я рад, что мы с ним смогли договориться о сделке, которая могла бы принести пользу нам обоим. Очень редкая и особенная сделка. Он объяснил тебе, что это значит?

Сглатывая, я покачала головой.

— Нет, конечно, он этого не делал. Ты просто последовала за ним сюда, когда он тебе сказал, потому что ты хорошая маленькая девочка, не так ли?

Я не могла перестать пялиться на тонкую белую ночную рубашку, раскинутую на соседнем стуле. Похоже, она моего размера. Почему это мой размер?

Твердая хватка сжала мой подбородок, наклонила голову, пока я не посмотрела в самые пустые голубые глаза, которые я когда-либо видела. Такие пустые, что я видела их насквозь. Его большой палец коснулся свежего синяка у меня под глазом, единственного видимого напоминания о том, что моему отцу не нравилось, когда его допрашивали.

— Я точно скажу тебе, что это значит. Это значит, — прошептал он, — что теперь ты принадлежишь мне.

Волосы у меня на затылке встали дыбом. Несмотря на жару в номере отеля, я задрожала.

Он наклонился ближе, кончики наших челюстей соприкоснулись, затем он прижался губами к моей щеке.

Мой первый поцелуй.

— Вот именно, милая, прелестная девочка. Я твой новый папочка.

Мои руки задрожали, когда я достала блокнот и ручку из рюкзака. Письмо моему двоюродному брату краткое, но прямолинейное, в нем я сообщила ему, кого, как мне казалось, я видела. Я обязательно опустила любые личные данные, включая наши имена.

Прошло два года с тех пор, как друг Алехандро вызволил его из тюрьмы строгого режима, в которую его отправили, когда мне было девять. Хотя сейчас он мало что рассказывал мне о своей жизни, я знала, что он способен дергать за ниточки там, где большинство людей не могли. Нет слишком серых линий, которые он не мог бы пересечь.

Он — моя единственная надежда выяснить раз и навсегда, жив ли еще этот монстр.

Добравшись до соединительного маршрута, я вышла на Питтс, опустив голову и быстро шагая. Контакты Алехандро никогда не повторялись дважды, но я не получала от него ответа с тех пор, как отправила свое последнее письмо. Я понятия не имела, кто его новый контакт. Я закусила губу, следуя по тем же граффити, что и в прошлый раз, когда я была здесь.

Принцесса.

Холодная дрожь пробежала у меня по спине при воспоминании об этом. Может, сейчас и середина дня, но в Питтсбурге это мало что значило.

Наконец, я добралась до клуба. Он выглядел так же, как я его запомнила, за исключением того, что на этот раз здесь мертвая тишина, и никто не стоял за дверью. Просто охуенно. Мой кулак дрожал, когда я поднесла его к помятой стальной двери и постучала.

Из-за двери донеслось ворчливое ругательство. Затем она распахнулась.

Я подняла глаза все выше и выше и обнаружила, что смотрела на человека, который, должно быть, самый высокий мужчина в мире. Ему пришлось вытянуть шею, чтобы увидеть меня. Он оглядел меня с ног до головы, издал недовольный звук, затем рявкнул на спорящие голоса позади себя. Сигарный дым вырвался через открытую дверь.

Я открыла рот, но мужчина не дал мне возможности что-либо сказать, прежде чем начал захлопывать дверь у меня перед носом.

— Подожди! — я положила руку на дверь, как будто могла помешать ему закрыть ее. — Я кое-кого ищу.

С ворчанием он захлопнул дверь.

Черт.

Черт, черт, черт.

Я оглянулась через плечо, ненавидя себя за то, что внезапно почувствовала себя незащищенной. Несколько человек, слоняющихся по переулку, находились в своих собственных наркотических мирах. На меня никто не смотрел. Дрожа, я закинула рюкзак на плечо и повернулась обратно к двери.

Тук-тук.

Тишина.

Тук, тук, тук…

Дверь открылась, и я, спотыкаясь, вышла вперед.

Великан недоволен.

— Какого черта тебе нужно?

— Одетта, — это слово сорвалось с моих губ в отчаянии.

Он непонимающе посмотрел на меня.

— Одетта, — повторила я.

— Ты что, тупая, что ли?

Как только он собрался снова закрыть дверь, чей-то кулак обхватил край рамы, останавливая ее. Медленно она открылась, и я посмотрела в знакомые темные глаза. С моим выдохом в прохладный воздух вылилось облегчение.

— Дай нам секунду, — пробормотал знакомый гиганту.

Он не дожидаясь ответа, вышел наружу и закрыл за собой дверь. Его раздражение ощутимо.

— Ты больше не можешь приходить сюда с этим именем, малыш.

— Я знаю. Прости. Еще одно письмо…

— Нет.

— Пожалуйста. Я не знаю, куда еще пойти.

— Тогда жди, — огрызнулся он. — Это все, что я знаю.

— Все, что ты знаешь? Чушь собачья.

Мои смелые — или глупые — слова вырвались из-за нетвердой хватки, когда я вытащила письмо из кармана. Я протянула его ему.

— Мне нужно это, чтобы добраться до него. Ты должен что-то знать.

Парень долго смотрел на меня. Он покачал головой.

— Сколько тебе лет? Восемнадцать? Девятнадцать?

Я вздернула подбородок.

— Да.

Он хихикнул.

Этот звук вывел меня из себя.

— Что? Сейчас есть какие-то возрастные требования, чтобы вручать кому-то лист бумаги?

Прищуренные глаза изучали меня.

— Клянусь, меня бы здесь не было, если бы это не было важно.

Когда он тяжело вздохнул, я поняла, что победила.

— Даже если я заберу твое письмо, я не могу гарантировать, что оно дойдет до него.

Я продвинула письмо поближе.

— Просто попробуй. Это все, о чем я прошу.

Наконец он взял письмо, и я отступила, пока он не передумал.

— Благодарю.

— Смотри, чтобы я тебя здесь больше не видел. Поняла, малышка?

Я кивнула.

Он исчез внутри клуба, и я обернулась, оставаясь настороже на обратном пути к автобусной остановке. Паранойя — не единственное, что беспокоило меня сейчас. Во что ввязался мой кузен? С каждым годом достучаться до него становилось все труднее и труднее. С каждым годом он,казалось, все глубже забирался в кроличью нору.

Нервы сжали мои легкие. Я молила Бога, чтобы мое письмо нашло его.

Ева

Отсутствие Истона ощущалось в доме. По понедельникам футбольная тренировка всегда заканчивалась допоздна, но часть меня надеялась, что сегодня он пропустил бы.

Сделав домашнее задание, я зашла на кухню, чтобы перекусить, но когда открыла холодильник и посмотрела на его содержимое, на меня накатила тошнота. Я сжала ручку, прежде чем позволила дверце закрыться. Я уже пропустила обед, и из-за сломанной воображаемой коробки, похоже, я проступила бы и ужин.

— Jovencita (Пер. Молодая леди), — сказала Мария, спеша на кухню с корзиной для белья на бедре. — Наверх. Rápido. (Пер. Быстро.)

Я нахмурилась, но когда она отмахнулась от меня настоящими звуками кыш, я подчинилась и направилась к лестнице. Она неожиданно толкнула меня, и я схватилась за балясину.

Я бросила в ее сторону быстрый взгляд.

— Что за черт?

— Por favor, hazme caso (Пер. Прошу прощения, послушайся меня), — она подтолкнула меня локтем. — Иди сейчас.

— Ладно, ладно, — я закатила глаза.

Мой ответ, казалось, успокоил ее. Она убежала. Я была только на полпути вверх по лестнице, когда остановилась, услышав эхо каблуков в фойе.

У подножия лестницы появилась Бриджит. Заметив меня, она остановилась. Ее глаза с тяжелыми веками остекленели под светом люстры, а бокал вина безвольно повис в ее руке.

— Привет, Ева, — невнятно произнесла она, делая нетвердый шаг в мою сторону. Темно-красная жидкость колыхалась в ее стакане. — Надеюсь, ты прекрасно провела время на вчерашней вечеринке.

Горький тон ее голоса предполагал, что она надеялась, что я провела как угодно, но только не прекрасно. Мой желудок сжался.

— Эм, все было нормально. Спасибо, — я повернулась, чтобы сделать еще один шаг вверх по лестнице, но ее следующее слово остановило меня.

— Нормально? — Бриджит направилась ко мне, спотыкаясь на первой ступеньке. — Это нормально, что я приютила тебя? Что я дала тебе еду? Кров? Образование? И все это даром? Ни черта?

Комок подкатывал к моему горлу.

— Я действительно признательна за это, миссис Резерфорд. Все, что вы для меня делаете.

Она сухо усмехнулась.

— Признательна. Так вот какого слова не хватало в этом доме.

Я не знала, что на это сказать, поэтому продолжила свой путь вверх по лестнице, а неуверенный стук каблуков Бриджит следовал за мной. Она достигла верха лестницы через несколько секунд после меня.

Когда мы стояли бок о бок, она смотрела на меня. Минуту мы просто смотрели друг на друга, и это второй самый ужасающий момент в моем дне.

— Знаешь, я не самая плохая мать в мире, — в конце концов пробормотала она.

Я не ответила.

— Я не плохая, — она повторила это, как будто пыталась убедить меня. Как будто она пыталась убедить саму себя. — Я люблю Истона. Он знает это, — ее голос задрожал. — Разве нет?

Я отвела взгляд, но она ждала. И ждала.

— Я не знаю, — честно ответила я. — Но я знаю, что он любит тебя.

Ее глаза наполнились слезами, и я повернулась и с тоской посмотрела на дверь своей спальни. Бриджит не хотела вести со мной этот разговор. Не совсем. Просто так случилось, что именно на меня она наткнулась, когда была пьяна и эмоционально нестабильна.

— Тебе повезло, Ева, — сказала она, и это снова привлекло мое внимание к ней. — Как и я. Но незаменимых людей нет, — ее взгляд стал пристальнее, когда она уставилась на разбитую свадебную фотографию, все еще валяющуюся на полу. — Моргнешь неправильно, и тебя могут выбросить в мусорное ведро, — она поднесла бокал к губам и выпила все до последней капли. — Никогда не забывай об этом.

Тени скользили по окну моей спальни, заливая луну тьмой. Оконное стекло дребезжало под порывами ветра и дождя.

Я никогда раньше не боялась штормов, но сегодня вечером у меня по коже бежали мурашки. Каждая вспышка молнии — это ледяные голубые глаза, стук по окну — это его шепот, отдающийся в моих ушах, а электричество в воздухе — нежелательное прикосновение, ползущее по моему позвоночнику. Я заснула руку под подушку, но впервые осколок опала не успокоил меня.

Что, если он где-то там? Искал меня? Я уже замерла один раз, когда на меня напали. Что, если я замру снова? Что, если в следующий раз меня никто не спасет?

Я зажмурила глаза. Глупая и слабая. Я так противна себе, что вкус желчи обжег мне горло.

Я уже не та наивная девочка, какой была в тринадцать. Я похоронила ее так глубоко, что она никогда не всплыла бы, даже для глотка воздуха.

Теперь я сильна. Сильнее, чем когда-либо. Достаточно сильна, чтобы открыть свои чертовы глаза и встретить шторм лицом к лицу.

Его здесь нет.

Но я не слушала. Мои глаза плотно закрыты.

Одна в своей комнате, я не сильна. Я чертовски жалкая.

Я грязная лгунья.

Мое дыхание вырывалось короткими, быстрыми вдохами. Каждый выдох задерживался и растворялся в воздухе, образуя толстое, темное покрывало. Одеяло, достаточно тяжелое, чтобы задушить меня.

Прогремел гром, и я подпрыгнула, прижимая одеяло к груди. Моя кожа липкая, лоб холодный от пота.

Со следующим раскатом грома я сбросила с себя одеяло и направилась к своей двери. Моя рука замерла на ручке, но со следующим треском молнии я толкнула дверь. Мои босые ноги ступали по прохладному паркету, пока я не оказалась лицом к закрытой двери Истона.

Раздался раскат грома, и я закрыла уши, но он не прекращался, не прекращался, не прекращался. Он не остановился.

Убирайся, убирайся.

Убирайся от меня!

Я проскользнула в спальню Истона и хлопнула дверью, как будто это действие могло отгородить меня от воспоминаний. Тяжело дыша, я отошла от его двери и обернулась.

Молния засветила в окно, время от времени освещая темную комнату. Истон провел рукой по лицу и сел в кровати. Темные волосы беспорядочно упали ему на лоб, его глаза прикрыты тяжелыми ото сна веками, когда он заметил меня.

— Ева? — он встретил мой пристальный взгляд, сел немного прямее. — Что случилось? Ты в порядке?

Я покачала головой, пытаясь спрятать дрожащие руки за спину. Какой бы нервной я ни была до сих пор, странное сочетание теплоты и смущения переполнило меня от его покровительства.

— Я в порядке.

Он внимательно наблюдал за мной.

— Могу я… — я прикусила губу, выдавливая слова. — Могу я переночевать здесь? С тобой?

Он долго не отвечал. В комнате воцарилась тишина, и мои нервы натянулись. Я не рассматривала возможность того, что он мог сказать "нет". Что, если он скажет "нет"?

Я отступила назад, коснулась пальцами ручки.

— Забудь об этом. Я веду себя глупо.

Возясь с дверной ручкой, я остановилась, когда он откинул одеяло и приказал:

— Останься.

Я пристально посмотрела на него.

— Пожалуйста, — это мягко и убедительно.

Мои пальцы соскользнули с ручки. Я подошла к нему и вытерла ладони о пижамные шорты.

Я та, кто пришла сюда, кто попросила его. Но он сказал — пожалуйста… Как будто это он хотел, чтобы я осталась. Как будто это я делала ему одолжение.

Я забралась к нему в постель, его взгляд прикован к моей коже. Я лежала на спине, мое сердце учащенно билось, пока я смотрела в потолок. Я укрыта одеялом. Оно согрето его телом и пахло им.

— Я не это имела в виду, — услышала я свой голос. — То, что я сказала прошлой ночью, перед твоим уходом.

— Я так и понял.

Я моргнула, повернула голову, чтобы посмотреть на него.

Он наблюдал за мной, его лицо так близко, что на нем нет ничего, кроме жестких линий, мягких губ и спокойного взгляда. Бабочки порхали у меня в животе, и я быстро снова отвела взгляд. Если молния так легко подчеркивала его уверенность, то моя неуверенность должна вспыхивать неоновыми огнями.

— Какую часть? — спросила я шепотом.

— Все, — его взгляд обжигал мою кожу, принося жар к щекам. — Каждое слово. Каждую секунду.

Мои губы приоткрылись, из меня вырвался поток воздуха. Мой пульс выбивал чечетку между бедер.

Его низкий голос скользнул по моей коже.

— Посмотри на меня, Ева.

— Зачем?

У меня перехватыватило дыхание. Очевидно, я не единственная, кто способен отвлекать.

— Потому что ты в моей постели.

Тук, тук, тук.

— Потому что я хочу быть уверен, что я единственный, кто присутствует в твоей голове, когда ты засыпаешь.

Мои глаза закрылись, когда до меня дошли его слова.

Ты единственный, — хотелось мне сказать ему. — Ты всегда был единственным.

Медленно разлепляя отяжелевшие веки, я перевернулась на бок, чтобы посмотреть ему в лицо, и Истон внимательно наблюдал за мной, подложив одну руку под голову.

Он выдохнул, теплое дыхание коснулось моих губ.

Наше ровное дыхание наполнило комнату, глубокое и медленное. Звуки гипнотизировали. Они утешали и успокаивали меня, потому что принадлежали Истону. Они мои. Наши.

В конце концов, его веки начали опускаться. Его дыхание стало глубже. Мое последовало его примеру, и мои глаза закрылись. Я начала отдаляться, мое тело таяло в уюте его кровати. Прежде чем позволить темноте поглотить меня, я прошептала:

— Спасибо.

Прошел удар, затем другой.

Его голос звучал хрипло, когда он пробормотал:

— Спокойной ночи, Ева.

Истон

Сначала я почувствовал ее запах.

Аромат лаванды на моей подушке, в моих простынях, в моих легких.

Мой пульс участился, и я медленно открыл глаза. После того, как Ева уснула, я лежал и просто смотрел на нее. Прошло несколько часов, прежде чем моя кровь остыла настолько, что я смог заснуть вместе с ней. Должно быть, в какой-то момент ночи мы сократили расстояние между друг другом в моей огромной кровати. Наши лбы соприкасались. Наши губы так близко, что я мог бы коснуться ее губ своими, если бы сдвинулся на полдюйма.

Жар разгорелся под моей кожей при этой мысли, напоминая мне о нежной коже, приоткрытых губах и прерывистом звуке моего имени на ее языке, когда она кончала.

С тех пор, как я вышел из ее комнаты после юбилейной вечеринки, я ничего не мог разглядеть. Даже сейчас слова моего отца — слова Винсента — запечатлелись в моем мозгу так глубоко, что я до сих пор не мог избавиться от ожога.

Но когда Ева передо мной, я видел просто отлично.

Мое дыхание стало тяжелым, давление в груди нарастало. Большим пальцем я гладил ее руку под одеялом. Ее губы приоткрылись, и с них сорвался тихий вздох. Я не мог удержаться от того, чтобы не коснуться своими губами ее губ, улавливая звук и проглатывая его.

В груди сильно стучало. Кровь прилила к ушам.

Черт, что бы я сделал, чтобы по-настоящему поцеловать эту девушку.

Визг шин, выезжающих с нашей подъездной дорожки, ударил мне по ушам. К сожалению, после слишком многих ночей ожидания я знал, что ревущий двигатель принадлежал Aston Martin моего отца. Я слушал этот звук, пока он не затих, забирая с собой тепло в моих венах.

Тяжело вздыхая, я заставил себя сесть, осторожно, чтобы не потревожить Еву. Я провел ладонями по волосам и лицу, крепко зажмуривая глаза. Каждая клеточка во мне сдавливала от необходимости остаться в этой постели с Евой. Это необузданная, непрекращающаяся потребность, но облупленные шины моего отца напомнили мне, почему мне нужно, черт возьми, вставать и учиться. Я снова перевел взгляд на нее.

Ева.

В ней было все, чего не было в этой семье. Мой отец работал юристом только ради власти и манипуляций. Моя мама жила только ради статуса. Ева отличалась от несносных гостей, которые присутствовали на вечеринке по случаю годовщины свадьбы моих родителей. Она отличалась от всех в этом районе, от людей, которые понятия не имели, на что на самом деле похожа реальная жизнь тех, кому, по их утверждению, они хотели помочь.

И я один из них.

Может быть, я и не Резерфорд по крови — что-то грубое и болезненное подступило к моему горлу при этой мысли, — но я вполне мог им быть. Я мог иметь все, что захотел бы, благодаря деньгам Винсента. Я посещал престижную школу, в которую он меня отправил. Я даже воспользовался своим статусом, своим именем, чтобы заставить мистера Доу оставить Еву в покое. Но я не собирался вечно быть таким, как они.

Ева зашевелилась, и у нее вырвался тихий стон, когда она придвинулась ближе ко мне во сне. Ее рука коснулась моей, дыхание снова стало глубже. Я посмотрел на наши переплетенные пальцы.

Она не рассказывала о своей жизни до того, как попала сюда, но я знал, что она прошла через ад. Мои родители тоже это знали, но ничего не предприняли. Моя челюсть сжалась, мой взгляд путешествовал по ее телу к лицу. Кто-то причинил ей боль. Кто-то, кто, вероятно, все еще там. И Винсент, человек, который называл себя защитником закона, ни хрена с этим не сделал, потому что он и моя мама смотрели на жизнь сквозь хрустальную линзу. Боль Евы для них нереальна. Они не видели ее все те ночи, когда она пробиралась к нам во двор, и они до сих пор не видели ее сейчас, когда она прямо перед ними.

Хотя их хрустальные линзы не удивительны. Мои родители были слепы десятилетиями.

Их не волновало, что биологическая мать Айзека подвергалась грубому насилию со стороны своего мужа, когда его отдавали на усыновление; их заботило только то, что они получили своего ребенка.

Если я не был бы осторожен, я оказался бы точно так же, как они, в ненастоящем пузыре. В мире, созданном из сшитых на заказ костюмов, ботокса и обещаний в форме таблеток. В мире, где ты прятался за деньгами и угловыми офисами, притворяясь, что понимал то, чего даже не видел.

Костяшки моих пальцев сжались, и я выдохнул. Я не собирался становиться своими родителями. Как и Винсент, я изучил бы все, что можно знать о законе, но сделал это на своих условиях. Без его имени. Без его денег. Я заработал бы на свой гребаный претенциозный угловой офис, но я не посмел согреть сиденье, пока не окунул бы обе ноги в грязь как полицейский. Я собирался заработать себе на жизнь из первых рук, чтобы защитить людей, которым, как я утверждал, служил бы.

Мое дыхание замедлилось, когда я осторожно убрал прядь волос с лица Евы. Лед в моей крови растаял. Ей не следовало проходить через то, что она прошла. Но сейчас она в безопасности.

И я собирался убедиться, что так и останется.

Тук-тук-тук.

Мой позвоночник напрягся.

— Дорогой.

Черт. Какого черта моя мама встала так рано?

— Открой дверь, пожалуйста.

Как только ручка начала поворачиваться, я подскочил с кровати и оепередил маму. Бросив быстрый взгляд через плечо, чтобы убедиться, что Ева все еще спала, я вышел в коридор и закрыл за собой дверь.

Я нахмурился, заметив темные круги под налитыми кровью глазами моей мамы. Ее волосы похожи на бешеную кошку, а на красном блейзере виднелись едва заметные морщинки. Я хотел разозлиться на нее, я зол, но я не мог выкинуть из головы воспоминание о том, как она плакала, и прямо сейчас я едва узнавал ее.

— Истон, — тихо сказала она. Изучая мое лицо, она протянула руку и дрожащими пальцами погладила меня по щеке.

Беспокойство охватило меня.

— Что происходит? — мягко спросил я. Осторожно.

Она опустила руку и покачала головой.

— Ничего. Я просто хотела увидеть моего милого мальчика. Есть ли какой-нибудь закон, запрещающий это?

Мои глаза сузились. Милый мальчик?

— Я просто подумала… — она разгладила свой блейзер, отводя взгляд. — Нам нужно позавтракать. Например, вместе.

— Завтрак, — если выражение моего лица и скрыло отвращение при этой мысли, то мой голос ясно говорил об этом. — Правда?

За моей закрытой дверью раздался глухой удар, и тревога уколола кожу.

Мама оглядывала меня.

— У тебя компания? — ее взгляд медленно скользнул по коридору к открытой двери Евы, затем снова вернулся.

— Да, — пробормотал я, потирая шею сзади. — Уитни осталась.

— О, — она снова бросила взгляд на дверь Евы, но на этот раз ее внимание задержалось. — Хм. Странно, что Ева встала так рано, не так ли? — она прищурилась и повернулась к комнате Евы. — На самом деле, я просто собираюсь проверить…

— Подожди.

Мы обе вздрогнули, когда я схватил маму за руку. Она посмотрела вниз, туда, где моя рука слегка сжала ее запястье, и я отпустил ее.

— Я уверен, что она просто забыла закрыть дверь. Ты же знаешь, как она любит спать дома. Но если ты все еще хочешь позавтракать, я иду вниз выпить кофе, так что…

Мои следующие слова давались мне чертовски неловко, каждое застревало в горле, но я вытолкнул их так, словно от этого зависела моя жизнь. Потому что для Евы так и было.

— Хочешь пойти? Я, э-э, я приготовлю тебе что-нибудь, — я почти задохнулся, когда выдавил: — Я сделаю все так, как ты хочешь.

Есть причина, по которой я обычно разрешал Еве готовить кофе моей маме. Я отказывался добавлять в него добавки, что раньше выводило мою маму из себя настолько, что она удваивала прием таблеток, чтобы компенсировать это. Я не мог заставить себя добавить это дерьмо в ее напиток. Когда она начала просить Еву приготовить его для нее, я заметил, что Ева добавляла только минимум, ровно столько, чтобы моя мама не заметила разницы. Я молча ценил это с самого первого дня.

Брови моей мамы нахмурились, когда она скептически посмотрела на меня.

— Правда?

Моя челюсть сжалась, но я кивнул.

— Ага.

Я не дожидался ее ответа, прежде чем направился к лестнице, чертовски надеясь, что она последовала бы за мной.

В любой другой день она бы прошла прямо по этому коридору, чтобы самой увидеть, где Ева. Но, видимо, я не единственный, на кого все еще повлияло все, что прозвучало на юбилейной вечеринке.

Четыре шага, пять шагов… Наконец, позади меня раздалось знакомое цоканье каблуков, и я выдохнул с облегчением.

Она понимала, что что-то происходило, но не знала, что.

Пока.

Ева

Удар.

Я резко выпрямилась, вцепляясь пальцами в простыни. Что, черт возьми, это было? Мое сердце вторило стуку, стуку, стуку, и мой взгляд скользнул к пустой стороне кровати.

Он ушел.

Пытаясь замедлить дыхание, я осмотрела остальную часть комнаты Истона.

Ты снова ведешь себя глупо.

Я вообразила этот звук. Он ненастоящий. Моя сломанная коробка дрбезжала и…

Ужас сжал мое горло, когда я заметила высокую темную фигуру, загораживающую окно. У меня вырвался вздох. Я пыталась закричать, но не могла… я не могла… Я не могла…

— ТССС. Все в порядке.

Фигура придвинулась ближе, ее тень взбиралась по стенам и накрыла мою голову, и я бесполезна, заморожена, сломлена.

— Эванджелина. Все в порядке.

Эванджелина.

Эванджелина.

Он знал мое имя.

Теплые пальцы коснулись моих плеч. Я открыла рот, чтобы закричать, но тень сжала мое лицо нежными ладонями — ладонями, соединенными с массивными, оливкового оттенка руками. Он наклонил мою голову вверх, заставляя мои широко раскрытые глаза встретиться с его.

— Ш-ш-ш… — повторил он. — Это я. Это я.

— Александр, — выдохнула я.

Облегчение наполнило мои легкие резкими глотками кислорода, и когда мой пульс замедлился, я поняла, что он вовсе не тень. Я отчетливо видела его. — Александр. Ты здесь.

— Я здесь.

Слезы защипали мне глаза, когда кузен заключил меня в объятия. Его золотое ожерелье прижалось к моему виску, холодное и успокаивающее. Он крепко обнял меня — так крепко, что дурацкие слезы не переставали литься.

В конце концов, я попыталась оттолкнуть его.

— Ладно. Прекрати. Ты собираешься убить меня.

Он хихикнул, и низкий звук отдался вибрацией от его груди до моего уха. Ублюдок не отпустил.

— В тебе течет моя колумбийская кровь. Ничто не может убить тебя.

— А если серьезно, — выдохнула я. — Не могу. Дышать.

Он отстранился, нахмурившись, и я ухмыльнулась.

— Вау. Это было легко, — пробормотала я. — Ты стал мягкотелым. Это немного смущает.

Он ухмыльнулся, выгибая брови.

— Мягкотелый? Ты давно не видела мои пистолеты?

Он поднял руки, согнул, и смех вырвался из моего горла. Он действительно под кайфом.

— Заткни мне рот кляпом.

— Я тоже по тебе скучал.

Выражение его лица стало мрачным. Темные, почти черные глаза остановились на мне с чем-то мрачным, и это напомнило мне, как редко проявлялась бестолковая, беззаботная сторона моего кузена.

Когда он серьезен, нет никаких сомнений в том, что он человек, окутанный тьмой. Его черные волосы коротко подстрижены по бокам, но на макушке они достаточно длинные, чтобы касаться ушей. У него всегда было волевое лицо с резкими углами и прямым, очерченным носом. Черные чернила выглядывали из-под воротника его футболки, намекая на татуировки, скрывающиеся под ними.

Моя улыбка исчезает, я вытерла влагу со щек и отвела взгляд.

— Ты получил мое письмо?

— Получил.

— Что тебе удалось выяснить?

— Во-первых… Хорошая работа — снова улучшить свои оценки, — он посмотрел на меня. — Ты начала подавать документы в какие-нибудь колледжи?

Я закатила глаза, но что-то в этом вопросе дало мне основания, которые, как я думала, мне не нужны.

— С моим блестящим резюме? Я так не думаю.

— Тогда, может быть, ты предпочла бы работать у меня?

Я понятия не имела, что он делал, но я наморщила нос при этой мысли, и его губы скривились.

— Ты должна отнестись к этому серьезнее, Эванджелина. Там есть что-то для тебя, более важная цель. Ты просто должна найти ее.

Беспокойство поселилось у меня в животе, заставляя отвести взгляд. Чего он не знал, так это того, что я уже решила, что поступила бы в колледж. Но это не потому, что я верила, что у меня было более важное предназначение. Не имело значения, сколько раз Александр повторял это, или сколько раз моя мама говорила, что меня ждало нечто большее. Я знала, кто я такая, и я не стала обманывать себя мыслями, которые никогда не сбылись бы. Нет, единственная причина, по которой я шла в колледж и получала какую-нибудь шикарную степень — это доказать, что я могла.

В любом случае, сейчас все это не имело значения. На самом деле он здесь не из-за моих оценок.

— Александр… — сказала я, возвращая к нему свое внимание.

Мое горло сжалось от следующих слов, слетающих с моих губ.

— Расскажи мне, что ты выяснил. Он… Он жив?

Мой кузен ответил не сразу, и от выражения его лица у меня скрутило живот в узел.

— Расскажи мне.

— Он жив, — тихо сказал он.

Глупый всхлип задушил меня, и я ненавидела себя за это. Я ненавидела его за это. Гнев пополз вверх по моему телу и вырвал пламенный крик из груди. Он жив. Как он мог выжить? Монстры вроде него не заслуживали и биения сердца. Я должна была остаться и вырвать его сердце, когда у меня был шанс.

Мои глаза горели от закипающего гнева. Кого я обманывала? Я застыла, когда ко мне пробрался мой собственный кузен.

Жалко.

— Эванджелина…

— А мой папа? Моя мама?

— Я думал, ты не хочешь о них знать.

— Теперь хочу, — огрызнулась я, но тут же жалею об этом. — Черт. Прости, — прошептала я. — Я знаю… Я знаю, что говорила это в прошлом, но это было тогда. Мне нужно знать сейчас. Теперь я готова.

Александр сделал глубокий вдох и поменял позу, чтобы сесть рядом со мной, прислонившись спиной к изголовью кровати. Его ответ звучал беспечно.

— Твой отец мертв. Его нашли повешенным на потолочном вентиляторе в его спальне.

— Думаю, некоторые монстры все-таки умирают, — мой голос звучал отстраненно, как будто он мне не принадлежал. — Как давно это было?

— Ровно через год после того, как ты сбежала.

У меня вырвался глухой смешок.

— С годовщиной меня.

Он хмыкнул.

Через мгновение я повернула голову, чтобы посмотреть кузену в глаза.

— А моя мама? Она… Она…?

Наступила долгая пауза, прежде чем он пробормотал:

— Я не знаю.

Страх и надежда липкой паутиной опутали мою грудь.

— Ты не знаешь?

Он покачал головой.

— Я не смог ее найти.

У меня за глазами появилась новая резь. Я закрыла их и легла на спину, зарываясь в подушку.

— Все в порядке. С ней все в порядке, — уверяла я его про себя.

— Эванджелина, — мягко сказал мой брат. — Ты же знаешь, я могу заставить его исчезнуть навсегда.

Я не открывала глаза.

— Просто скажи это слово.

При этой мысли пробудилось темное, жадное искушение, но я быстро погасила пламя.

— Как будто ты еще недостаточно сделал для моей семьи, — прошептала я, и предательская слеза скатилась по моим ресницам. — Однажды из-за нас тебя отправили в тюрьму. Я никогда больше не смогу так поступить с тобой.

— Эй, — пальцы коснулись моего подбородка, приподняли его.

Он терпеливо ждал, пока я посмотрю на него.

— Твоя мать была для меня больше, чем тетя. Она и меня растила какое-то время. Я бы убил ее брата снова, если бы мог вернуться, только сделал бы это раньше, пока он не выставил ее сутенеру, — его губы сжались в тонкую линию, голос понизился до мягкого рычания. — Я бы тоже сам убил твоего отца, если бы она не умоляла меня не делать этого.

У меня вырвался сухой звук.

— Ты говоришь так, словно можешь просто ходить и убивать всех, кто тебе не нравится.

— Не всех, — от опасного блеска в его глазах волосы у меня на затылке встали дыбом. — Только тех, кто причинил боль тем, кого я люблю, и им это сошло с рук.

Я прищурилась, изучая его лицо. Новые шрамы покрывали его кожу: два рассекалм левую бровь, один пересекал нижнюю губу. Татуировки на его шее почти скрывали неприятную отметину под челюстью.

Я сглотнула.

— Александр. Что ты задумал? Почему кажется, что все тебя так боятся?

Его губы дернулись, но в выражении лица не было ни капли юмора. Только темные, глубокие тени, из тех, что преследовали мечты маленьких девочек.

— Не беспокойся обо мне, маленькая кузина, — лениво сказал он и положил голову на спинку кровати. — Я сделал свой выбор, как и ты сделала свой, — он осматривал спальню, прищурив глаза. — Кстати, о выборе…

Его внимание остановилось на фотографии Истона, которому, вероятно, не больше десяти лет. Айзек улыбался рядом с ним, говоря что-то, что рассмешило Истона. Они выглядели такими беззаботными, такими счастливыми. На фотографии запечатлен момент, частью которого я никогда не смогла бы стать.

— Можешь догадаться, какие мысли пронеслись у меня в голове, когда я сначала подошел к твоему окну и увидел пустую комнату? — его взгляд скользнул по моему. — Хочу ли я знать, почему ты спишь в постели своего нового брата?

Я закусила губу, все еще глядя на фотографию.

— Наверное, нет.

Мой кузен наклонил голову, и я заставила себя снова посмотреть ему в глаза. Беспокойство проступило в напряженных морщинах на его лице.

— Он хороший, Александр, — мой голос сорвался. — Такой хороший.

На этот раз, когда его губы приподнялись, этого достаточно, чтобы показать ямочку на правой щеке. Улыбка преображала все его лицо из опасного в нежное.

Его большой палец покгладил меня по щеке.

— Кто теперь размяк, маленькая кузина?

Я улыбнулась.

— Заткнись.

Он хихикнул, вздохнул и встал.

— Мне нужно идти.

— Я знаю, — я поднялась с кровати. — Господи, ты стал огромным. Высокий и накачанный.

Он ухмыльнулся, но выражение его лица так же быстро снова стало серьезным.

— Не забудь о моем предложении, Эванджелина. Я серьезно. Если ты передумаешь, ты же знаешь, что я помогу, верно?

Я отвернулась, чтобы скрыть новые слезы, грозящие вырваться наружу.

— И ты знаешь, мне никогда не понравилось бы, если бы ты делал это для меня.

Он кивнул, обнял меня и притянул к себе для еще одного из своих смертельных объятий, которые никогда не менялись в моем кузене. С тех пор, как я была маленькой, я помнила, как он обнимал меня, как будто это могло быть в последний раз. Как будто он мог никогда больше меня не увидеть. И я думала, с такой жизнью, как у нас, он мог бы и не делать этого.

Мой голос сорвался, когда я сказала:

— Кстати, теперь я Ева.

Он отстранился, чтобы посмотреть на меня, нахмурив брови.

— Ева?

Я кинула, и он криво улыбнулся мне.

— Мне это нравится.

Скрипнул пол, и в спальню проник луч света.

Моя голова повернулась на звук. Сердце подскочило к горлу.

Истон стоял в дверном проеме, его глаза потемнели, когда он переводил взгляд с меня на Александра. Ужас захлестнул меня, когда я поняла, что все еще крепко обнимала его.

Щелк-щелк, щелк-щелк.

— Полагаю, на этом этапе мне нужно разбудить Еву перед школой, — голос Бриджит разнесся по лестнице, становясь все ближе. — Конечно, она сейчас в коме, если все еще спит.

Мой кузен отпустил руки.

Я открыла рот.

— Истон… — его имя произнеслось едва слышно.

Челюсть Истона сжалась, но он ничем не выдал себя, медленно отвечая, все еще глядя прямо на меня:

— Она встала.

— Ты уверен?

— Чертовски уверен.

Мое сердце стучало в ушах от того, насколько близко теперь звучал ее голос. Она почти достигла верха лестницы. Я посмотрела на своего кузена, который стоял так же твердо, как окружающие нас стены, сосредоточив внимание на коридоре. Готовый ко всему.

— Иди, — поспешила сказать я, подталкивая его локтем.

Мои слова дрожали, дыхание прерывистое. Достаточно того, что Истон видел его, но Бриджит? Для одного из них это было бы тюрьмой или смертью.

— Александр, уходи. Пожалуйста.

Истон коснулся дверной ручки, и обжигающий жар его взгляда пронзал меня насквозь. Затем он закрыл дверь и исчез.

Я услышала голоса по ту сторону закрытой двери, в то же время мой кузен распахнул окно. Чего бы ни сказал Истон, этого достаточно, чтобы убедить его маму уйти. Я хотела почувствовать облегчение, услышав удаляющийся стук ее каблуков, но агония захлестнула мои легкие приливными волнами, препятствуя поступлению кислорода.

Все, что я видела — это выражение лица Истона.

Предательство.

Трещина, разрывающая мое сердце пополам, — это такая боль, какой я никогда не испытывала.

Ева

Райн хлопнул по оконному стеклу, пока я натягивала поношенную пару черных ботинок. Посмотрев на часы на стене, я засунула осколок опала за пояс джинсов и убрала волосы из-под кожаной куртки. Если я поторопилась бы, то, возможно, смогла бы застать Истона до того, как он ушел бы в школу. Я чуть не забыла поднять с пола свой рюкзак, прежде чем вышла из комнаты и поднялась по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз.

Нервы скручивались внутри, когда я увидела, как он сидел на кухонном островке спиной ко мне. Он по колено погружен в курсы колледжа, пальцы стучали по ноутбуку. Я медленно вздохнула на ходу, и в ту секунду, когда поняла, что теребила петлю для ремня, заставила себя опустить руки по бокам. Я никогда в жизни не ерзала.

Дойдя до пустого барного стула рядом с ним, я остановилась.

Он перестал печатать, слегка поднял голову, но не отвел взгляда от экрана компьютера. Жар его тела волнами исходил от него, делая мою кожу одновременно горячей и холодной.

— Истон, — его имя разнеслось в неподвижном воздухе вместе с неуверенностью в моем голосе. — Это не то, что ты думаешь, — прошептала я.

Пожалуйста, посмотри на меня.

— Я не ожидала, что он придет сюда.

Он закрыл глаза, и я наблюдала, как его кадык ходил вверх-вниз.

— Ты хочешь сказать, — сказал он низким, грубым голосом, — что не ожидала меня увидеть.

— Нет. Это не… дерьмо, — я подняла руку, запустила пальцы в волосы, и слова вырвались беспорядочным потоком. — Дерьмо. Он должен был быть в Питтс. Он никогда не должен был…

— Питты? — наконец, он наклонил голову и встретился со мной взглядом.

Его ноздри раздулись, а мои глаза горели от того, как он смотрел на меня.

— Из-за него ты тайком выбиралась в Питтс? Рискуя своей безопасностью? Своей жизнью?

Мой рот открылся, но узел в моей груди такой тугой, что я не могла говорить. Все внутри меня хотело сказать ему — рассказать ему все — но что это сделало бы с Александром?

Что это сделало бы с Истоном?

Просить самого честного человека, которого я знала — человека, который настолько полон решимости стать хорошим полицейским, что рисковал из-за этого лишиться наследства — сохранить тайну моего сбежавшего каторжника кузена? Даже если Истон решил бы сохранить информацию в тайне, что бы произошло, когда полицейская академия посадила бы его перед детектором лжи во время его обучения? Каковы были бы обстоятельства для того, чтобы стать сообщником моего кузена? Разбитые мечты и разрушенное будущее? Или, может быть, даже тюремное заключение? Тюрьма?

Но это выражение его лица. Отчаяние. Как будто я могла хотеть кого-то, кроме него.

— Александр не… — выдохнула я. — Он не…

В глазах Истона мелькнуло нечто иное, чем предательство. Это что-то глубокое и серьезное. Похоже на надежду. Он медленно встал и сделал шаг ко мне, сокращая расстояние между нами. Я подняла подбородок, чтобы выдержать его взгляд.

— Что, Ева? — спросил он тихо, почти пылко. Его теплое дыхание коснулось моих губ, вызывая дрожь во мне. — «Он не», что?

Он член семьи.

Одного этого слова, звучащего в моей голове, достаточно, чтобы тайна никогда не увидела свет. Александр — не просто семья; он единственная семья, которая у меня осталась. Если я показала бы, что я не совсем одинока, что у меня был кто-то, кто заботился обо мне, посыпались бы вопросы. Одной открытой двери могло хватить, чтобы Александра обнаружили и заперли навсегда, и это уничтожило бы его. Уничтожило бы меня.

Давление нарастало у меня за глазами, в задней части горла, и я обрушилась под таким удушающим весом, что он словно якорь расплющивающий меня.

— Прости, — выдохнула я. — Мне очень жаль, но я не могу… Я не могу тебе сказать.

Он перевел взгляд с моих глаз на губы и обратно. Мой следующий вздох завис в его молчании. Он как будто ждал, что я взяла бы свои слова обратно. Чтобы я все исправила. Чтобы я все объяснила, но я не могла. Я никогда не смогла бы. И это убивало меня.

После вечности упущенных мною шансов виски потемнели до угольного цвета, сырого и нервирующего, и он сделал длинный шаг назад. Исходящее от меня притяжение магнетично, вытягивало слезы на поверхность, и мне потребовалась вся моя сила, чтобы не дать им пролиться.

Жужжащий звук прорвался сквозь стену напряжения, разделяющую нас. Наши взгляды скользнули к столешнице на островке.

Жужжание, жужжание, жужжание.

Когда я прочитала имя Уитни, высвечивающееся на телефоне Истона, у меня внутри все перевернулось. Я посмотрела на него, на боль, разочарование, которое я вложила в его глаза, и не понимала, почему страх подкрадывался к моей груди. Он распространялся, как паутина, обволакивая мое сердце — сердце, которое принадлежало ему, — и я в ужасе боялась, что он отбросил бы его, наступил бы на него, бросил его. Страх тянулся и тянулся, распространяя яд по моим венам.

— Чего ты ждешь? — прошептала я, и внезапный яд ощущался во рту, как кислота. — Ответь.

Его глаза сузились, но он не сдвинулся с места. Его терпение подпитывало мое зарождающееся смятение. Почему он просто еще не разозлился на меня? С гневом было бы гораздо легче справиться, чем с его душевной болью.

— Иди, — продолжила я, ненавидя себя все больше с каждым произносимым словом. — Беги к своей безупречно чистой подружке, Истон. Ты знаешь, что хочешь этого. Вы двое идеально подходите друг другу.

Я задела за живое.

— Я и Уитни? — от его низкого голоса у меня по рукам побежали мурашки. — Ты хочешь знать правду обо мне и Уитни?

Какую правду?

— Нет никаких меня и Уитни, — грубо сказал он. — Никогда не было. У нас сделка. Я притворяюсь ее парнем, и она мне платит.

У меня отвисла челюсть.

— Ч-что?

— Теперь ты знаешь. Больше никаких секретов. По крайней мере, один из нас может сказать, что наша совесть чиста.

Каблуки Бриджит эхом отдавались по лестнице, и Истон закрыл свой ноутбук, убирая его и телефон в рюкзак.

Я застыла на месте, шок приковал мои ботинки к твердой древесине.

— О, смотрите, кто решил присоединиться к нам.

Бриджит прошла мимо меня и Истона, но затем остановилась и оглянулась. Ее взгляд метался между нами двумя.

Я слишком тяжело дышала, и мои щеки пылали. Истон повернулся, чтобы снять куртку с барного стула, но напряжение пробежало рябью по его рукам и спине.

— Ева, — сказала Бриджит, прищурившись, глядя на меня. — Ты спала ужасно поздно.

Истон запнулся на полпути, просовывая руку под куртку.

— Да, — я сглотнула. — Прости, что пропустила твой кофе. У меня были проблемы со сном.

— Хм. Столько проблем, что ты не подумала закрыть дверь своей спальни?

Мои ладони вспотели, и я в шоке посмотрела на Истона. Черт. Насколько глупой я должна была быть, чтобы оставить дверь открытой? Ей хватило бы одного взгляда, чтобы понять, что меня там нет.

— Очень на тебя не похоже.

Я открыла рот.

— Я… Я…

— Защелка на моей двери в последнее время доставляет мне боль, — сказал Истон, натягивая толстовку через голову.

Он посмотрел на маму, прежде чем схватил свой рюкзак.

— Не удивлюсь, если на ее тоже нужно взглянуть.

Брови Бриджит нахмурились.

— В этом дело, Ева?

Я натянуто кивнула.

— Истон, — она не сводила с меня глаз. — Дай мне свой телефон, пожалуйста.

Он остановился на полушаге, оглянулся через плечо на Бриджит.

— Что?

— По-моему, я ясно выразилась в первый раз.

Истон провел зубами по нижней губе, но через секунду расстегнул молнию на рюкзаке, схватил телефон и бросил его ей.

Я наблюдала, как она просматривала его телефон, с беспокойством в животе. Взглянув на Истона, я молча умоляла его дать мне что-нибудь, что угодно. Какой-нибудь ключ к пониманию того, что, черт возьми, происходило. Но его внимание по-прежнему сосредоточено на Бриджит. Он действительно профессионал в игнорировании меня, когда хотел.

Я заставила себя снова посмотреть на Бриджит и увидела, как она положила телефон на столешницу. Затем из динамика раздался звонок, звонок, звонок,.

Горло Истона двинулось вверх-вниз, губы плотно сжались.

Он нервничал.

Черт.

— Привет.

Я узнала голос в тот самый момент, когда Бриджит сказала:

— Привет, Уитни. Это мать Истона.

Челюсть Истона тикала, тикала, тикала.

Мое сердце колотилось о грудную клетку.

— О. Гм, доброе утро, миссис Резерфорд.

— Доброе утро. Прошу прощения за неожиданный звонок, но Истон сказал мне, что ты оставалась на ночь.

Она сделала паузу, посмотрела на меня, и тишина отдавалась кровью в моих ушах.

— Что?

Брови Бриджит приподнялись, и мое сердце забилось быстрее.

— Ты оставалась на ночь, не так ли?

Короткая пауза Уитни казалась вечностью.

— О, точно. Я… Мне жаль, но я так скучала по Истину. Я выскользнула пораньше, чтобы принять душ и переодеться.

Бриджит оторвала от меня взгляд и посмотрела на телефон.

— Я понимаю. Я просто немного сбита с толку, потому что не заметила твою машину на подъездной дорожке.

— О… Ну, ты знаешь Джессику Эдвардс? Она живет дальше по улице? Мы ездим на машине по понедельникам, и вчера она все равно оставила свое ожерелье у меня дома, так что все было идеально. Мы обе помогали друг другу. Беспроигрышный вариант.

Мое сердце замедлило свой ритм до почти нормального. Уитни потребовалась секунда, чтобы понять, но я должна признать, что девушка хороша. Слава гребаному Богу, она не знала, что прикрывала меня.

— Понятно, — Бриджит прислонилась к столешнице, длинные кремовые ногти коснулись мрамора. — Действительно, повезло. Что ж, не забудь задержаться подольше в свой следующий визит, чтобы мы могли наверстать упущенное. И, конечно, передай от меня привет своим родителям.

— Я так и сделаю. Спасибо, миссис Резерфорд.

Они завершили звонок, и Бриджит перевела свое внимание с меня на Истона.

— Полагаю, на данный момент этого достаточно, — сказала она, протягивая ему телефон.

Он засунул его в карман и натянуто кивнул.

Зная Истона, он чувствовал себя виноватым за ложь. Тем временем я сдержала вздох облегчения, который пытался вырваться из меня. Я понятия не имела, что бы сделала Бриджит, если бы узнала, что мы натворили, но я знала, что это было бы нехорошо ни для кого из нас.

— Ева, — рявкнула Бриджит, направляясь к своей аптечке. — Почему ты ничего не сказала о своей двери? Я могла бы все уладить одним звонком.

— Эм, — я прочистила горло, наблюдая, как Истон продолжал делать вид, что меня не существовало, пока сваливал посуду в раковину. — Я знаю, как ты занята.

— Ерунда. Это мой дом. Если с ним что-то не так, я должна знать. Я проверю твою дверь к тому времени, как ты вернешься из школы. Что касается моего кофе, я была несколько разочарована. На этот раз все нормально, но я ожидаю, что ты будешь придерживаться графика. Не придавая значения твоему сну…

Биение моего сердца и слабость в коленях заглушило ее голос, когда Истон пересек кухню и ушел.

Он не оглянулся на меня.

Он даже не колебался.

Истон

Я закончил мыть руки над раковиной в ванной, затем закрыл глаза и провел мокрыми пальцами по волосам. На выдохе мои ноздри раздулись от острого, как бритва, жжения, которое разлилось по моей груди.

Образ Евы, стоящей в моей комнате в чьих-то чужих объятиях, запечатлелся в моем сознании. Я, конечно, видел ее с другими парнями, но это было раньше. И она никогда не позволяла им обнимать себя.

Рядом со мной открылся кран, и я перевел взгляд на Зака, который намыливал руки мылом.

Он посмотрел на меня.

— Ты в порядке?

— Я в порядке, — пробормотал я, отводя взгляд.

Лгать всегда неправильно, особенно когда это казалось Зака, но разговоры о Еве всегда были под запретом. Обеспечение ее безопасности и близости ко мне подразумевало небольшую ложь во спасение здесь и там. Но я бы солгал себе, если бы сказал, что это единственная причина, по которой я молчал о том, что было между нами. Ева — загадка, и она моя загадка. Мой секрет. Мой спасательный круг.

— Ты уверен? — снова спросил он.

Я бросил на него косой взгляд, и он пожал плечами.

— Ты выглядишь напряженным или что-то в этом роде. Просто в последнее время сам не свой.

Проводя зубами по нижней губе, я потянулся за бумажным полотенцем.

— Послушай, э… Я знаю, ты не хочешь говорить обо всем, что произошло с твоим отцом, но это могло бы пойти тебе на пользу. Просто говорю. Я прикрою твою спину.

Я выбросил бумажное полотенце в мусорное ведро.

— Спасибо,чувак. Ценю это.

На следующий день после юбилейной вечеринки я рассказал Заку о том, что было сказано на кухне, но вкратце. Я пока не мог заставить себя говорить о своих испорченных отношениях с родителями, и единственная вещь — единственный человек, — которая обычно смягчала боль, ранила меня так глубоко, что я не мог смотреть ей в глаза, не чувствуя, что истекал кровью.

Дверь туалета распахнулась, и воздух наполнился смехом. Вошли Картер, Элайджа и Марко.

— Отдых, — сказал Марко, следуя за двумя другими в противоположный конец ванной, где они откинулись назад и прислонились к стене.

Зак кивнул в знак согласия, пока Картер доставал из кармана косяк и закуривает.

— Вы курите? — спросил нас Элайджа.

— Не-а, — первым ответил Картер. — Истон слишком крут для этого дерьма. А ты?

Мои губы дернулись, но челюсть плотно сжата.

— Что-то в этом роде. Травка убивает мою мотивацию, от которой я не хочу отказываться.

Мы с Заком почти добрались до выхода, когда в спину мне донесся голос Картера.

— Эй, Истон. Каково это — жить с маленькой шлюхой?

Мои шаги остановились, мышцы напряглись, а глаза Зака расширились, когда Элайджа хихикнул.

— Твоя сестра тебя тоже трахала?

Адреналин брулил во мне, вскипая в жилах. Он пытался добиться от меня реакции, но даже зная это, это все равно чертовски работало.

Уходи, — сказал я себе. Наши с Евой отношения уже вышли из-под контроля. Но я не мог.

Я медленно обернулся.

Глаза Картера прищурены, но легкая улыбка приподняла его тонкие губы.

— Я имею в виду, черт возьми. Она освоилась в этой школе, — улыбка исчезла, забирая с собой все признаки человечности. — Рано или поздно ей пришлось бы добраться до тебя.

Огонь под моей кожей поднялся вверх по плечам, шее, затрудняя дыхание.

— Нужно быть очень маленьким членом, чтобы говорить о девушках так, как это делаешь ты.

Он затянулся косяком, прежде чем передал его Марко, который переводил взгляд с нас двоих на него.

Картер ухмыльнулся.

— Ева никогда не жаловалась, — он приблизился ко мне, и мои пальцы дернулись по бокам, дополнительный выброс адреналина проходил через меня с каждым его шагом. — Она умоляла об этом. Снова и снова, и…

Мой кулак врезался ему в челюсть, лишая равновесия. Он упал лицом вниз на раковину, обеими руками хватаясь за бортик.

— Ублюдок.

В костяшках пальцев пульсировала боль, в ушах звенело от звука школьного звонка.

Оттолкнувшись от раковины, Картер оказался у меня перед носом.

— Ты ударил меня за эту шлюху?

— Назови ее шлюхой еще раз, — прорычал я.

Его челюсть сжалась, пока мы сердито дышали сквозь зубы. Я замахнулся на кого-то всего дважды в своей жизни — оба были недавними, незапланированными и ради Евы. Но я знал, что сделал бы это снова, если он не мог держать рот на замке.

— Чувак, — осторожно сказал Зак, и я позволил ему оттащить меня на шаг назад, схватив за толстовку.

— Пошел ты, Истон, — прорычал Картер. — И трахай свою шлюху сестру.

Мое зрение окуталось красным, а когда прояснилось, Марко держал сопротивляющегося Картера в удушающем захвате, в то время как Зак удерживал меня, обхватив обеими руками.

Я сделал вдох, сморгнул красную пелену с глаз и оттолкнул от себя Зака.

— Что, черт возьми, у тебя за проблемы с Евой? — я спросил Картера. — Я начинаю думать, что ты одержим ею или что-то в этом роде.

— Или что-то в этом роде, — усмехнулся Элайджа, прислоняясь к стене и затягиваясь косяком.

Картер дернулся к Марко, но Марко, поджав губы, только крепче сжал его.

— Заткнись нахуй, Элайджа, — задыхаясь, вырывался Картер.

— Весь этот тестостерон сводит меня с ума, — Элайджа выпустил немного прогорклого дыма и ухмыльнулся. — Ева раскусила "вишенку Картера". С тех пор он влюблен в нее. У чувака все плохо.

Я знал, что они спали вместе, но, услышав это вслух, моя грудь сжалась от отрицания.

Картер снова попытался стряхнуть Марко, но тот едва сдвинулся с места.

— Я не влюблен, придурок. Но пока мы раскрываем секреты, Элайджа, как насчет того, чтобы объявить тот факт, что ты все еще девственник?

Косяк сорвался с медленно приоткрывающихся губ Элайджи.

Стиснув зубы, я развернулся и толкнул дверь туалета. Зак следовал за мной по пятам, и мы молча вышли в пустой холл.

Я почувствовал ее прежде, чем увидел. Моя голова наклонилась, взгляд скользнул к открытой двери в AP English, и момент остановился, как прокручивающиеся шины, застрявшие в грязи. Второй ряд, ссутулившись на своем месте. Накручивала кудрявую прядь, собранную в хвост, и я почти почувствовал запах лаванды, когда она повернула голову, встречаясь со мной взглядом. Шоколадные радужки горели и искрились, розовые губы приоткрылись, побуждая меня провести языком по нижней губе.

Сидя рядом с ней, я заметил, что Уитни смотрела на нас, но все, что я чувствовал — это Еву. В моей голове, под моей кожей. Повсюду.

Мой адреналин все еще бил ключом, но что-то холодное окатило меня, когда она и класс исчезли из виду. Этот взгляд, это было то же самое выражение, что и сегодня утром, и этот взгляд сверлил мне грудь. Тогда меня смутил мрачный блеск в ее глазах, но теперь я мог понять, в чем дело.

Боль.

Чего я не понимал, так это почему? Это она была с другим парнем после того, как пришла в мою комнату. Я ни хрена не понимал. Прошлой ночью она могла пойти к кому угодно. К кому угодно. Но она пришла ко мне. Она выбрала меня. И меня сводило с ума, что она могла позволить другому парню обнимать себя, в то время как я не мог даже смотреть на другую девушку, не желая, чтобы на ее месте была она.

— Мне очень жаль.

Ее слова, сказанные на кухне, звучали в моей голове, ее тихий, хриплый голос ласкал пустоту в моей груди.

— Мне очень жаль. Я не могу тебе сказать.

Не могла сказать мне что?

Почему ты мне не доверяешь?

Я пытался собрать в себе гнев, ярость, любые эмоции, которые я должен испытывать при мысли о ней с тем парнем в моей спальне, но эмоции спали, неспособные вырваться на поверхность, как это было, когда я увидел их вместе. Если бы она действительно порвала со мной, она бы не смотрела на меня так, как смотрела этим утром. Так, как она смотрела только что.

Верно?

Боже, мне нужно, чтобы она была настоящей. Мне нужно, чтобы она была такой, какой я ее знал, под тем шоу, которое она разыгрывала, потому что она была создана для меня. Должно быть объяснение. Иначе, почему это так чертовски больно?

Или, может быть, я такой же помешанный и отчаявшийся, как Картер, неспособный смириться с тем, что она никогда не стала бы моей, и одержимый до слепоты. Боль, сжимающая мои легкие, усилилась, и я поморщился, открывая дверь в химический кабинет.

Я одержим девушкой, которая не отдавалась мне, и я каждое утро готовил кофе для отца, который ненавидел меня до глубины души.

В отчаянии.

Как это чертовски уместно.

Ева

Посмотри на меня

Только один раз.

Посмотри на меня, Истон.

Стоя перед холодильником, одной рукой придерживая его открытым, я смотрела туда, где он сидел на островке, и наблюдала, как его ручка царапала по бумаге. Учебники разбросаны по мраморной столешнице, а рядом с ним стоял единственный стакан воды.

Апельсинового сока сейчас нет.

Прошло меньше двадцати минут с тех пор, как закончился самый болезненно неловкий ужин в мире и Бриджит ушла на неотложную терапию со своим массажистом. Для Истона нормально притворяться, что меня не существовало, когда присутствовали другие, но что ненормально, так это то, что Винсента нет дома всю неделю, а Бриджит прилагала реальные усилия, чтобы казаться внимательной матерью по отношению к своему сыну. Она задавала вопрос за вопросом, все они были стандартными: Как прошел твой день?

На каждом из них она заикалась, как будто говорила на свинячьей латыни. Возможно, так оно и было. Я никогда не слышала ни слова о ее родителях. Интересно, насколько они отсутствовали в ее жизни.

Закусив губу, я взяла апельсиновый сок, закрыла холодильник и поставила упаковку на столешницу. Я открыла шкафчик, хмурясь при виде того, что все стаканы стояли на верхней полке, и потянулась до кончиков пальцев ног. Пытаясь дотянуться до чашки, я разочарованно вздохнула.

Ну, это чертовски нелепо. Как Мария вообще затащила это сюда? Лестница?

Я замерла, когда тепло коснулось моей спины и послало легкую дрожь по позвоночнику. Бицепс Истона коснулся моего плеча. Его запах, тепло и присутствие обволокли меня и крепко сжали.

Он без усилий схватил стакан, и у меня перехватило дыхание на прерывистом выдохе. Отойдя от меня, он поставил его на столешницу с тихим постукиванием. Я оглянулась на него, встретила непроницаемый взгляд, и он медленно пододвинул чашку ко мне. Это казалось бесконечным — тихое скольжение стекла по мрамору и его пристальный взгляд на мне.

Мое сердце остановилось.

Пробудилось к жизни, а затем снова остановилось.

Я пыталась дышать, но в его близости мои легкие разбиты, проколоты, я в отчаянии. Его волосы растрепаны больше, чем обычно, а черная толстовка с капюшоном подчеркивала темные тени под глазами.

Я облизала пересохшие губы, в горле так же пересохло.

— Ты забыл сегодня свой апельсиновый сок.

Мой апельсиновый сок.

Ты забыл меня.

Его горло поднялось и опустилось, ответ тихий, но болезненно четкий.

— Я ничего не забыл.

Ой.

Глупые слова укололи и вывернули наизнанку. Но в то же время его голос сочетался с грубой гранью разбитого сердца в его глазах — они проникали глубоко внутрь меня, будоража что-то чужеродное под раной. Это слой надежды, всплывающей на поверхность, мутной и сюрреалистичной. Надежда на то, чего я никогда не думала, что смогла бы иметь. Что-то постоянное. Непоколебимое. Потому что не знала, что кто-то мог так глубоко сочувствовать мне, чтобы его сердце было разбито.

Мой пульс стучал в ушах. Я открыла рот, и его взгляд опустился на мои приоткрытые губы. Прежде чем я успела что-либо сказать, его челюсть сжалась, он повернулся и ушел.

Я оцепенело смотрела, как он собирал свои книги, запихивая все в рюкзак. Он перекинул сумку через плечо, остановился и повернул голову ко мне, но не настолько, чтобы встретиться со мной взглядом.

Сделай это, — мне хотелось закричать.

Посмотри на меня.

Поговори со мной.

Останься со мной.

Он прочистил горло, повернул голову и вышел из комнаты.

Мои пальцы сжались по бокам, гнев и боль захлестнули меня горячими, калечащими волнами. Мой желудок свело, глаза горели. Он нужен мне. Мне нужно его внимание, как мне нужен мой следующий вдох.

И к черту это. Я сделала бы все возможное, чтобы получить это.

Адреналин подпитывал каждый мой шаг через кухню и вверх по винтовой лестнице. Может быть, я вела себя по-детски, но раньше меня это никогда не останавливало. Я медленно прошла мимо его открытой двери, но он проигнорировал меня, уставившись в свой телефон.

Может, Истону и принадлежала часть меня, которой не было ни у кого другого, но он все равно всего лишь парень. И я знала, чего хотели парни.

К тому времени, когда я закончила переодеваться и посмотрела на свое отражение в зеркале на туалетном столике, я почувствовала себя уверенно. В своей стихии. У каждой девушки былл маленькое черное платье; мое просто — меньше, чем у большинства. И плотнее. И шире. Каблуки удлиняли мои голые загорелые ноги, густая тушь придавала моим глазам сексуальный спальный вид, а тонированный блеск для губ подчеркнул рот.

Когда-то мои средства к существованию зависели от привлечения противоположного пола. Это то, что я делала не задумываясь. Когда я подкрадывалась ближе к комнате Истона, мое сердце заколотилось сильнее. Я выдохнула, приподняла подбородок. Я заставила себя не смотреть в его сторону. Это не должно казаться неправильным, делать то, что я делала каждый день. Я потратила годы, пытаясь привлечь его внимание тем, что носила, чем занималась. За исключением этого времени, мои отношения с Истоном стали лучше, чем когда-либо. Мы пересекли черту, о которой я никогда не думала. Признавались в таких обнаженных и деликатных вещах, что я больше не знала, как вести себя рядом с ним. Но моя потребность в нем громкая. Она пульсировала внутри меня с каждым ударом сердца, и я не могла остановиться.

Я не торопясь прошла мимо его спальни, даже остановилась, чтобы — поправить ремешок на каблуке, и бинго. Его взгляд согрел мое тело, сбил ритм моего пульса. Я продолжала идти по коридору, каждый шаг медленный и обдуманный. Нервы вспыхнули во мне, когда я подошла к лестнице, коснулась перил, а он ничего не сделал, чтобы помешать.

Я сглотнула и посмотрела вниз на первую ступеньку, как будто пропасть уходила на много миль в глубину.

Останови меня, Истон.

Мои пальцы ног повисли над краем.

Останови меня.

— Куда ты идешь?

Бабочки запорхали в моей груди, я пьяна и у меня закружилась голова. Медленно я переключила свое внимание на низкий тембр его голоса. Он стоял в своей спальне, прислонившись к дверному косяку и небрежно скрестив руки. В его глазах ничего не прочесть, но мне все равно. Мне просто важно, чтобы они были сосредоточены на мне.

— Вон, — ответила я.

— Одеваясь это?

— Что? — невинно спросила я. — Тебе не нравится мое платье?

Его взгляд скользнул вверх и вниз по моему телу, задерживаясь на подоле, когда я дернула, чтобы стянуть его с задницы. Его губы поджались, и он запустил пальцы в волосы, отводя взгляд.

— Почти уверен, что материала недостаточно, чтобы это можно было считать платьем, — он выдохнул и перевел взгляд обратно на меня. — В любом случае, на улице около сорока пяти градусов.

— Боишься, что я замерзну?

Его челюсть напряглась, и я наслаждалась восхитительным притяжением, которое вызывало его внимание, прежде чем развернулась на каблуках, прошла мимо него в свою комнату. Я вернулась в коридор, демонстративно пожимая плечами.

Я остановилась в нескольких дюймах от него, и тепло его тела согрело меня от шеи до обнаженных бедер. Мои туфли приближали меня к его росту, к его рту.

Я захлопала ресницами.

— Доволен?

Его взгляд опустился на мой рот, и какое-то мгновение он просто смотрел. Мои губы медленно приоткрылись, очень медленно, в то время как сердце бешено колотилось в груди.

— Нет, — наконец сказал он.

Он снял толстовку и протянул ее мне.

Я тупо посмотрела на толстовку в его руке.

— Надень это, Ева. Пожалуйста.

— Это забавно, — выдохнула я, снова поднимая на него взгляд.

— Что?

— Теперь ты не можешь игнорировать меня. Не так ли? — мои мысли сорвались с языка, честные и нефильтрованные.

Слова отравили воздух между нами, впитываясь в стены, как яд.

Его брови приподнялись.

— Ты надела его из-за меня? Чтобы привлечь мое внимание?

Я пожала плечами.

— Это сработало, не так ли? Ты с трудом можешь отвести взгляд.

— Ты действительно думаешь, что это из-за твоей одежды?

Равнодушный фасад исчез, и мое дыхание вырвалось слишком быстро.

Я наблюдала за ним, растрепанные волосы упали ему на глаза, костяшки пальцев побелели под толстовкой.

— Даже когда я пытаюсь игнорировать тебя — а поверь мне, я чертовски пытаюсь — я не могу. Ты могла бы одеться как монашка, и я бы все равно пялился на тебя весь чертов день. Разве ты до сих пор этого не поняла? — он прерывисто выдохнул от разочарования. — Ева. У тебя был другой парень в моей комнате после того, как ты провела со мной ночь. Ты хоть представляешь, каково мне было смотреть, как он прикасался к тебе? Обнимал тебя?

— Истон, — прошептала я. Резь в глазах вернулась, только в тысячу раз сильнее. — Я же говорила тебе. Это не то, на что было похоже. Я не думала…

— Каково это — знать, что, пока я, блядь, тебе принадлежу, ты все еще можешь быть с кем-то другим?

— Нет, — я покачала головой, закрыла глаза. — Прекрати. Это неправда.

Он взял меня за подбородок, и нежное прикосновение обожгло так сильно, что я почти вздрогнула. Когда я по-прежнему не посмотрела на него, он провел большим пальцем по моей нижней губе, вызывая дрожь во мне, и я ничего не могла с этим поделать — мои глаза распахнулись, чтобы встретить его пристальный взгляд, сверлящий мой.

Интенсивный, темный и ноющий.

Мои губы приоткрылись, я высунула язык, чтобы смочить их, и попробовала на вкус его большой палец, прежде чем он быстро опустил его.

Стон застярл у него в горле, срывая голос.

— Но по какой-то извращенной, мазохистской причине я все еще просто чертовски хочу…

Мой взгляд опустился на его рот, который теперь находился в опасной близости от моего, заставляя все мое тело изголодаться от потребности по-настоящему попробовать его на вкус.

— Я хочу…

Пульс стучал у него на шее, и это творило что-то с моим сердцем. Странное, непривычное и постоянное. Я осторожно наклонила голову, ровно настолько, чтобы почувствовать едва заметное движение воздуха между нашими губами.

— Что? — мой голос дрожал, мои дрожащие пальцы коснулись пояса его джинсов. — Чего ты хочешь, Истон?

Мои ногти намеренно задели кожу чуть выше его пояса, под рубашкой, и глубокая, волнующая дрожь свела его челюсти.

— Я хочу твой рот, — хрипло прошептал он.

Прерывистое дыхание сорвалось с моих губ, и мои пальцы задрожали на его молнии, когда он нежно сжал их своими.

— Твой огонь.

Я сглотнула, страстно желая, чтобы он взял это.

Бери, что хочешь.

Возьми все, что у меня есть.

— Твои слова.

Стиснув зубы, он медленно удрал мою руку со своего тела. Напряжение в нем сильное, оно пульсировало между нами, как перегородка. Замешательство пробивало сквозь глубоко укоренившуюся похоть в моих костях. Он отталкивал меня.

— Твоя голова на моей подушке.

Я наблюдала за нашими соединенными руками через затуманенный объектив, когда он отвел мои назад, его пальцы подергивались, прежде чем он отпустил меня.

Мой взгляд слегка сузился. Он злился.

Он распахнул свою толстовку, и резкий блеск в его глазах так контрастировал с тем, как нежно он набросил ее мне на плечи. Его запах, его тепло задержались в мягком материале, обжигая мое горло, как будто я выпила рюмку крепкого алкоголя.

— Но знаешь, чего я хочу больше всего? — он спросил, потребовал, делая небольшой шаг от меня вглубь своей комнаты. — Единственное, что мне действительно нужно?

Я не ответила, потому что не могла. Мой голос застрял где-то за налитым свинцом языком.

— Мне нужна твоя честность, — выдавил он из себя.

Боль пронзила меня, разрывая кости. Он смотрел на меня так, словно не понимал моего обезумевшего выражения лица. Как будто я не должна пострадать в этом сценарии. Он прав. Он чертовски прав.

Он закрыл глаза, сделал медленный выдох, а когда снова открыл их, боль настолько прозрачна, что почти осязаема.

— Ты должна быть той, кто уводит меня от всего дерьма в моей жизни, а не той, кто еще глубже погружает меня в это. Устраивай шоу, когда выходишь на улицу, прекрасно. Но не для меня. Никогда для меня. Мне нужно, чтобы ты была настоящей со мной, Ева, — его голос грубый, искренний, с каждым словом ранящий меня все глубже. — Я не могу поступить иначе.

Моя грудь сжалась, готовая задушить меня.

Что я могла сказать?

Если я поделилась бы секретом с Истоном, любой его частью, он захотел бы большего — он захотел бы ответов — и он их заслуживал. Чего он не заслуживал, так это последствий, которые влекла за собой правда, и Александр тоже.

Когда я продолжила молчать, Истон покачал головой, и вид у него побежденный. Он сдался. Я даже не могла винить его. Он терпел многое — от Винсента, от Бриджит, а теперь и от меня. Он дал нам гораздо больше, чем мы ему, и всегда так было. Его плечи слегка опустились, и он засунул руки в карманы, прежде чем повернулся и ушел в свою комнату.

Игнорируя мое присутствие в коридоре, он схватил полотенце и перекинул его через плечо, готовясь принять душ.

Мое сердце кричало — на него, на себя.

Мои губы дрожали, и, прежде чем я успела остановиться, я открыла рот.

— Я не пью, — слова слабые, жалкие, но он сделал паузу.

Он оглянулся через плечо, хмуря брови. Его терпение ускоряло мой пульс, вселяя новую надежду.

— Я притворяюсь, что пьяна, но это всего лишь вода. Алкоголь пугает меня до чертиков.

Прикусив нижнюю губу, он повернулся ко мне лицом. Когда я сделала смелый шаг в его комнату, он внимательно посмотрел на меня.

— Мое второе имя Лили.

Все внутри меня просило сделать еще один шаг, но я трусиха.

— Я ненавижу снег. Думаю, мне бы понравилось на пляже, но я там никогда не была. Мой любимый цвет — желтый.

Его взгляд оставался серьезным, но уголок губ приподнялся.

— Желтый?

— Что? — спросила я, сглатывая, когда трепет опустился у меня в животе. — Счастливые люди не владеют цветом кожи.

Он выгнул бровь, провел рукой по губам, чтобы скрыть намек на улыбку. Когда он опустил руку, то прислонился к комоду и наблюдал за мной с лениво-насмешливым выражением на лице, как будто мы только начали.

Нервы натянулись и раскачивались внутри, но тепло, окружающее их, сильнее. Это несущественные факты обо мне, но о них я никогда никому не рассказывала. Мне никогда раньше не с кем было поделиться.

И некоторые из них не так уж тривиальны.

— Меня никогда не целовали, — я прочистила горло. — Парни пытались — Картер пытался — но есть только один человек, которого я когда-либо хотела таким образом.

Он сощурился, наклонил голову и посмотрел на меня так пристально, что жар распространился, как лесной пожар.

— Я много чего натворила, — я отвела взгляд, обняла его толстовку вокруг себя, в то время как мое платье сжалось и стало слишком тесным, слишком зудящим, слишком маленьким. — С многими парнями. Но у меня был секс по обоюдному согласию только с одним, всего один раз.

Его ноздри раздулись, и я знала, что он уловил это слово: по обоюдному согласию. Облегчение наполнило мои легкие, когда он не спросил об этом. Вместо этого он тихо спросил:

— Картер?

Я кинула.

— На первом курсе.

Он оттолкнулся от комода и сделал маленький шаг ко мне.

— Итак, все те парни в школе… Все те ночи, когда ты допоздна гуляла…

Я покачала головой, благодаря Бога за единственную зажженную лампу в дальнем углу его спальни, которая скрывала мое лицо в тени, когда небо за его окном потемнело. Я никогда никому в этом не признавалась, и теперь это звучало так нелепо, так жалко, даже для моих ушей. Он хотел быть настоящим, но чтобы достучаться до той части меня, нужно признать, насколько я фальшивка на самом деле. У меня задрожали колени, когда он смотрел. Он сам сказал, что не мог поступить по-другому, так что мне пришлось пойти на риск. Даже если это означало, что теперь он никогда не захотел бы меня.

Мое зрение затуманилось из-за влаги в глазах.

— Я позволяю им так говорить, — прохрипела я. — Но правда в том, что я даже не знаю, зачем я это делаю. Иногда мне кажется, что знаю, но потом я вижу тебя, и я… я больше ничего не знаю. Тот парень, с которым ты видел меня?

Он ждал, молча, но с лазерной четкостью.

— Я не могу… — я сглотнула. — Я не могу сказать тебе, кто он, потому что это может навредить ему. Но, клянусь, я хочу тебя, Истон. Я всегда хотела только тебя. И я знаю, что продолжаю все портить, но это как… как будто что-то дает сбой внутри меня, и я не работаю должным образом.

Я закрыла глаза, отчаянно пытаясь перекрыть шлюзы. Я открыла их снова, только когда подумала, что слезы не прольются. У меня вырвался сухой смешок.

— Видишь? Пиздец, да? — я присусила губу и проклинала себя, почувствовав вкус соли. — Ты хотел честности. Вот она.

Истон бросил полотенце на кровать и медленно подошел ко мне. Он остановился, когда мы оказались лицом к лицу, и мой желудок сжался, когда он наклонил голову и посмотрел на меня сверху вниз затравленным взглядом.

— Я хотел.

Он изучал меня так пристально, что не смотреть в другую сторону — пытка. Я не понимала. Я не понимала, почему выражение его лица такое нежное после того месива, которое я только что вывалила к его ногам. Его глаза горели медленно и мягко, и я хотела, чтобы пламя коснулось меня, лизнуло меня, опалило меня.

— Это то, чего я хотел от тебя. Теперь твоя очередь. И без ерунды. Чего ты хочешь от меня, Ева? — спросил он сдержанным хриплым голосом.

Он обволакивал мои оголенные нервы, как теплый бальзам.

Без ерунды?

Стены, которые окружали нас, ускользали все дальше и дальше.

Мой ответ вылетел из головы без раздумий.

— Сегодняшний вечер.

Завтрашний.

Навсегда.

Его взгляд скользнул по моему лицу, оставляя обжигающий след везде, к чему прикасался, и я так покраснела, что чувствовала только жар. Мое сердце подпрыгнуло, а затем остановилось, когда он обнял меня. Дверь с тихим щелчком закрылась за моей спиной. Я услышала тихий звук замка.

У меня подкосились колени. Потому что я знала по опыту, что Истон делал все не так, как другие парни.

Ева

Он смотрел на меня сверху вниз, веки отяжелели, губы достаточно близко, чтобы коснуться, если бы я приподнялась на цыпочки. На мгновение мне показалось, что он собирался поцеловать меня. Он этого не сделал.

— Сегодняшний вечер, — повторил он, когда он коснулся моего подбородка большим пальцем. — Пообещай мне кое-что.

Мне пришлось дать много обещаний парням.

Мой шепот вышел неуверенным.

— Что?

— Обещай мне, что когда я прикоснусь к тебе, — его большой палец поглаживал мою губу, вызывая дрожь по всему телу, — ты будешь чувствовать только меня.

Его подбородок коснулся моей щеки, горячее дыхание ласкало ухо, и я закрыла глаза.

— Когда ты закроешь глаза, ты увидишь только меня. В этой комнате только мы, Ева. Прямо здесь, прямо сейчас. Обещай мне.

Моя грудь горела, и я не знала, почему меня трясло. Как он мог хотеть от меня так много? Могла ли я хотя бы это обещать? Могла ли я прожить целую ночь без того, чтобы разбитые, запятнанные осколки моего прошлого не пробивались внутрь?

В конце концов, я кивнула, моя щека коснулась его.

— Обещаю, — выдавила я. — Обещаю, я постараюсь.

Его веки опустились, а уголки губ приподнялись.

Когда я начала стягивать его толстовку со своих плеч, его руки накрыли мои, останавливая их.

— Она остается, — тихо сказал он.

— Но…

Он отстранился, чтобы увидеть мое лицо, непоколебимый взгляд в его глазах.

— Она останется.

Сбитая с толку, я застыла, тупо уставившись на него. Он не хотел, чтобы я раздевалась? Что мне вообще делать дальше?

Все мысли рассеялись, когда его теплые ладони проскользнули под куртку и нежно сжали мою талию. Он притянул меня к себе, так что наши бедра соприкоснулись. Я тяжело дышала от соприкосновения, хотя мы оба полностью одеты. Что-то в этой позе казалось уязвимым, заигрывающим с невинностью, несмотря на его твердеющую эрекцию, прижатую к низу моего живота. От него исходило тепло, обжигающее мою кожу сквозь платье, и от его малейших прикосновений у меня пересохло в горле.

Одна рука скользнула вверх по моей талии, на мгновение коснулась груди, прежде чем продолжила движение выше. Он сжал мое горло, нежно, так нежно, и его большой палец приподнял мой подбородок, чтобы наши глаза встретились.

Мои губы приоткрылись, мышцы обмякли в его руках. Я никогда не чувствовала себя так легко, позволяя другому человеку взять контроль в свои руки, но Истон столько раз доказывал, что я могла доверять ему. Я наслаждалась незнакомым ощущением того, что мое тело превращалось в замазку в чьих-то чужих руках.

Его глаза закрылись, когда он почти прикоснулся своими губами к моим. Прерывистый выдох коснулсч моего рта, его пальцы сжали мою шею.

Я наклонилась к нему, легкомысленная, отчаявшаяся. Он должен поцеловать меня сейчас. Мне казалось, что я бы умерла, если бы он этого не сделал.

— Пока нет, — хрипло прошепталтон.

Поднимая мое лицо к потолку, он поглаживал носом изгиб моего горла. Он вдохнул, и его горячий вздох нырнул к вершине между моих бедер.

— Черт, мне нравится, как ты пахнешь, — он покусывал меня чуть ниже уха, чувственно и влажно.

У меня подкосились колени.

Его язык высунулся, чтобы попробовать меня на вкус, медленно облизывая, а затем мягко притягивая. Я обхватила его рукой за шею для поддержки. Он провел губами к моей ключице, намеренно и нежно. Еще одно облизывание, еще одно царапанье зубами. Стон поднялся к моему горлу, и я сжала бедра вместе.

— Что ты делаешь? — я запротестовала, глядя в потолок.

Никто никогда не прикасался ко мне так медленно, так вдумчиво. Это пытка.

— Почему мы все еще одеты?

— Такая нетерпеливая, — протянул он, и хриплый смешок завибрировал у меня в горле. — Я понятия не имел, что ты так сильно хочешь меня раздеть.

Мои губы дернулись в слабой улыбке, но я слишком разгорячена, слишком нуждалась, чтобы позволить веселью вывести меня из оцепенения, вызванного похотью. Тот факт, что он вообще способен вызывать во мне вожделение, оставалось загадкой, и это чувство представляло собой неотразимую смесь привыкания и ужаса.

Я не знала, как долго это продлилось бы, но прямо сейчас все, чего я хотела — это большего.

Когда я встретилась с его пылающим взглядом, он ослабился хватку на моей шее. Я коснулась его джинсов. Пошатываясь, я поднялась выше, проскальзывая под край его футболки. Мои ладони соприкоснулись с твердыми мышцами, и мое дыхание участилось. Слишком участилось.

Я никогда раньше не раздевала другого человека. Я никогда не хотела этого до Истона. Он собирался меня остановить? Снимать с него одежду эгоистично, жадно. Исключительно ради меня. Ему это совсем не пошло бы на пользу.

Хотел ли он этого?

Если бы он был любым другим парнем в школе, мне было бы все равно, что он чувствовал, но это Истон, и если мое уличное прошлое чему-то меня научило, так это тому, что парни хотели того, что служило им, а не мне. Что, если наша последняя ночь вместе была случайностью?

Его веки опустились, когда он уловил мое колебание, что-то темное, но мягкое вспыхнуло в его радужках.

— Чего ты хочешь?

Я облизнула губы, бросила взгляд на футболку, стоящую у меня на пути.

— Я хочу ее снять.

— Так сними ее, — его большой палец провел по изгибу моей челюсти, голос такой хриплый, что я вздрогнула. — Тебе не нужно спрашивать у меня разрешения. Все, что ты захочешь, Ева, ты можешь получить.

Эти слова ласкали мою грудь, и я медленно подняла руки вверх, понемногу задирая его футболку. Я достигла вершин его пресса, когда он сделал небольшой шаг назад и отошел от меня.

Мои глаза сузились, и по ленивому изгибу его губ я поняла, что он играл со мной. Провоцируя меня взять то, что я хотела.

Неожиданный трепет пронзил меня, достаточно сильный, чтобы подтолкнуть ноги вперед.

Я никогда не говорила "нет" вызову.

Удерживая взгляд Истона, я сократила расстояние между нами. Небольшая волна смелости пульсировала, как живой провод. Мои пальцы не уверенны и не умелы, когда они обхватили край его футболки, но они смелые, поднимая его рубашку выше. Мое сердце колотилось в груди, требуя, чтобы я приняла это:

Бери то, что хочешь.

Потому что Истон не такой, как они.

Потому что с ним я чувствовала себя Евой. Сильной и обворожительной. Может быть, даже заслуживающей.

Это скользкое слово — заслуживающей— окутало меня шелком, его текстура успокаивающая и желанная. Он поднял руки, чтобы я накинула футболку ему на плечи, но когда я попыталась снять ее из-за разницы в росте, он издал веселый вздох, стянул материал через голову и бросил футболку на пол.

Я бесстыдно пялилась. Я видела его без рубашки, благодаря совместной жизни и бесчисленным потным футбольным тренировкам, но я никогда не была так близко. Четкие линии его пресса двигались вверх и вниз с каждым неглубоким, неровным вдохом, и мои пальцы горели от желания прикоснуться к ним. Но сначала я расстегнула его джинсы. Затем я медленно расстегнула молнию.

Он держал руки по швам, но по моему телу побежали мурашки, когда мышцы сгибались и сокращались, его пальцы сжимались в кулаки, затем расслаблялись. Он позволял мне исследовать его, и каждое медленное сжатие его кулаков вливало в меня новую волну силы и вожделения.

В Питтс Моника говорила, что самые сексуальные мужчины — это те, кого настолько охватывало желание, что они не могли сдерживаться. Я не согласна. Истон — живое, дышащее доказательство того, что нет ничего сексуальнее, чем когда кто-то, кто сильно хотел тебя — так сильно, что все его тело сотрясалось от желания — сдерживал себя ради тебя.

Зрелище опьяняющее.

Движущее.

Мощное.

Черные боксерские трусы выглядывали из-под его джинсов, которые низко сидели и открывали острый V-образный вырез, о прикосновении к которому я только мечтала. Мои ладони стали влажными, кожа горела. Прикусив губу, я провела пальцами по восхитительному V-образному вырезу. Затем спустилась ниже, чтобы провести пальцем по темной дорожке волос, ведущей под его трусы.

Голод, жажда, нужда.

И кое-что еще. Кое-что большее.

У меня застучало в груди.

Это так громко…

Ба-бум.

Так пронзительно…

Ба-бум.

Такой обнаженный…

Ба-бум.

Давление усиливалось, приливало к задней стенке моего горла, и мои руки блуждали по его прессу, который напрягался под моими прикосновениями. Его грудь скульптурная, плечи широкие. Я прикасалась к нему везде, но все же мне нужно больше. Я обзватила обе стороны его подбородка, и яркие радужки цвета виски поглотили меня.

Эта постоянная, врожденная тяга к нему — тяга, которая когда-то начиналась как маленькая, но яркая, как пламя свечи, — разлилась по моему телу, проливая жар по каждой вене, каждому вдоху, каждому удару сердца. Интересно, мог ли такое количество эмоций убить человека. Они сочились из моих пор, покалывали каждый дюйм кожи. Я сейчас взорвалась бы от этого.

Прежде чем он успел моргнуть, я поднялась на цыпочки, мои губы прикоснулись к его губам. Неуверенное прикосновение губ, шепот поцелуя. Это неожиданно и неквалифицированно. Я не знала, что делала. Я просто знала, что мне это нужно.

Когда он не приоткрыл для меня губы, я отстранилась, чтобы увидеть выражение его лица. В его глазах вспыхнул жар, он пристально смотрел на меня.

Спустя мгновение он подошел ближе, направляя меня назад, один шаг, два шага. В тот момент, когда моя спина коснулась стены, его свободная рука обхватила мой затылок, наклоняя мою голову ближе.

— Истон…

— Я не смогу взять свои слова обратно, — он тяжело дышал напротив моего рта. — Если мы сделаем это, твой первый поцелуй всегда будет принадлежать мне. Ты уверен, что это то, чего ты хочешь?

Он говорил, что мне не нужно спрашивать у него разрешения, и все же он спрашивал меня.

Он всегда спрашивал.

— Это тяжелая ноша, — сказала я неубедительно, надеясь, что мой сарказм смягчил бы уязвимость, от которой сжимались легкие. — Ты уверен, что ты этого хочешь?

— Я хотел поцеловать тебя три года, Ева.

Мои глупые глаза загорелись, грудь заболела, и требование вышло хриплым.

— Так сделай это уже.

Его пальцы слегка прижались к моей шее. Внутри меня пульсировало тепло, а его язык скользнул по моей верхней губе. Легкий, влажный, дразнящий. Он притянул мою губу к своему рту, мягко, тепло притягивая, и у меня вырвался вздох.

Язык, губы, жар — поцелуй, но нет. Он заигрывал с гранями того, что мне нужно, и предвкушение болезненно.

— Истон…

Он словил ртом мою жалобу. В тот момент, когда его язык скользнул внутрь и встретился с моим, его сдержанность рассыпалось в прах.

Мое дыхание стало прерывистым, когда он углубил поцелуй. Несмотря на его интенсивность, его язык скользил по моему медленными, глубокими движениями. Он пробовал меня на вкус, как деликатес, редкий и изысканный. Огонь разгорелся в моей крови, просочился наружу, и я не могла перестать прикасаться к нему — к твердой линии его подбородка, которая двигалась при каждом прикосновении, к вене, пульсирующей на его шее, и к напряжению, напрягающему его пресс. Я должна была догадаться, что Истон смог бы использовать свой язык таким образом, что у меня все вибрировало бы внутри.

Что-то неясное и приятное ворвалось в мои легкие, когда мы исследовали друг друга по-новому.

Я выбрала его.

Гордость переполнила меня, давая почувствовать вкус незнакомого.

Я прижала ладони к его груди и слегка толкнула. Из его горла вырвалось хриплое рычание, и он подчинился, отступая назад, пока мы все еще соединены. Сильные руки схватили меня за талию и сжали. Он приподнял меня, чтобы наши бедра оказались на одной линии, наши тела прижаты друг к другу. Как только мы подошли к кровати, он остановился, отпустил мою талию, чтобы обхватить мое лицо, и не спеша лизал, сосал, пожирал мой рот. Его язык говорил со мной так, как я никогда не слышала, шепот слов, которые проникали глубоко в мои кости.

Достойная.

Красивая.

Мой пульс неровно бился, пульсируя под кожей, между бедер.

Опуская руки на его бедра, я толкнула его еще раз. Он сел на кровать и усадился меня к себе на колени. Я проглотила его стон, когда раздвинула ноги, чтобы оседлать его. Его пальцы запутались в моих волосах, и он притянул меня ближе. Я никогда не представляла себе, что была бы полностью одета, с более чем шестифутовым полуголым парнем, зажатым между моих бедер. Осознание вспыхнуло у меня под трусиками, поза глубоко эротична, и мое тело кричало о большем.

Мне нужно трение.

Решившись, я прервала поцелуй, чтобы стянуть его куртку со своих плеч, но он снова остановил меня.

Во мне нарастало раздражение, и я свирепо посмотрела на него. Должно быть, это не так уж и угрожающе, потому что он только хихикнул, лениво улыбаясь с одной стороны.

— Ты не хочешь, чтобы я разделась? — пожаловалась я. — Все в порядке. Я готова к большему.

Вот так улыбка исчезла. В его глазах появилась серьезность при моих словах.

— Тогда позволь мне дать тебе больше, — грубые ладони коснулись моих бедер, обжигали сквозь платье и слегка сжали мои изгибы. — Тебе не нужно раздеваться для меня, Ева. Ты заводишь меня, даже не пытаясь.

Он коснулся губами основания моей шеи, и меня сотрясла медленная дрожь.

— Ты заставляешь меня хотеть тебя так, как ты даже не подозреваешь. Позволь мне доказать тебе это.

Я сглотнула, меня охватило неверие.

— Но…

Он поцеловал меня ниже уха, нежно протягивая зубами, и вздох врывался из моего рта. Его прикосновения такие легкие, грубые пальцы коснулись моей руки. Джинсы коснулись внутренней стороны моих бедер. Дышала я медленно и глубоко. Но прикосновения что-то делали со мной.

Дразнящие, эротичные, пульсирующие вещи.

Его рука нашла мои волосы. Он потянул, оставляя дорожку открытых поцелуев у меня на шее. Мои легкие сжались, каждый вдох более поверхностный, чем предыдущий. Мне казалось, я парила, но каждое прикосновение обжигало и затягивало. Он отпустил мои волосы, и его рука блуждала по моей спине, пока не достигла изгиба моей задницы. Он издал неровный звук, когда его ладони сжали мою задницу, и когда его большие пальцы заскользили по обнаженной коже под подолом моего платья, меня охватила дрожь. Каждый дюйм моей плоти более чувствителен, чем если бы я была раздета.

Хватаясь за пояс его джинсов, я дернула, и он приподнял бедра, чтобы я могла стянуть их вниз. Я потерлась об него, мои трусики соприкоснулись с его твердой длиной через боксеры, и по нему пробежала дрожь.

— Черт, — застонал он.

Он провел пальцем по моим трусикам, начиная с клитора, и электричество пронзило мою сердцевину. Его голос хриплый, пропитанный похотью и признательностью.

— Ты насквозь промокла.

Я снова прижалась к нему, медленно вращая бедрами, и жар, давление и трение нарастали внутри меня. Даже будучи одетой, его эрекция поражала меня в самый раз, идеально потираясь о мой клитор. Я терлась о него снова, и снова, и мои глаза закатились. Я и понятия не имела, что трахаться всухую могло быть так приятно.

Пальцы Истона проникли под мое платье, погружаясь в чувствительную кожу на задней стороне бедер, а жаждущие губы поднялись к моему горлу, пока он не вернулся к моему рту. Его язык вцепился в мой, изголодавшийся.

Езда верхом на Истоне Резерфорде — самое вкусное и удовлетворяющее занятие, которое я когда-либо делала. Я никогда в жизни не была так возбуждена и без тени дурного предчувствия. Я сглотнула, впитывая то, как мы сидели, как двигались, как прикасались. То, как мы одеты. Чувственные, но контролирующие себя. Провокационные, но безопасный. Его бедра прижались ко мне, вырывая стон из моего рта, и я схватила его за плечо, наращивая темп, пока добивалась того, что мне нужно.

Так близко, так чертовски близко, но что мне действительно нужно, так это почувствовать его.

По-настоящему почувствовать его.

И мне нужно, чтобы он знал, что все в порядке.

Протягивая руку между нами, я просунула ее под его боксеры. Глубокий, хриплый звук отдался в его груди, тело напряглось, когда мои пальцы обхватили его гладкую длину. Он оторвался от поцелуя, чтобы внимательно наблюдать за моими движениями, тяжело дыша.

Я дернула за пояс его боксеров, и его кадык двинулся вверх-вниз, пока он помогал мне стянуть материал.

Я сдвинула узкую полоску своих трусиков в сторону, удерживая ее там. У него вырвалось низкое шипение, когда я снова опустилась на него, располагаясь так, как мы были раньше. Только на этот раз между нами не было никакой преграды. Мы кожа к коже. Тепло к теплу. Моя влажность заманивала его в ловушку, и удовольствие пронзило меня подобно удару молнии.

На этот раз, когда я прижалась к нему, его челюсть сжалась, и стон, который вырвался из него, сотряс все его тело. Он даже не внутри меня, но с ним так хорошо. Было бы легко пройти с ним весь путь — так легко. Вот только даже сейчас страх при этой мысли парализовал меня. Но он, казалось, не возражал против этого, поэтому я отогнала эту мысль и продолжила двигать бедрами вверх-вниз, вверх-вниз, от основания до кончика, знакомясь с ним и убеждаясь, что он пропитан моим ароматом. Я хотела, чтобы ему было так же хорошо, как мне с ним.

От этой мысли у меня сжалась грудь.

Мне никогда, ни разу, не нравилось доставлять удовольствие кому-то другому.

И все же каждый звук, который он издавал, вызывал во мне трепет, ощущение восхитительное, но непривычное.

Должно быть, он заметил перемену в выражении моего лица, потому что, несмотря на то, что он дрожал подо мной при каждомдвижении моих бедер, его взгляд смягчился. Он коснулся моей щеки, приближая мое лицо к своему. Наши лбы соприкоснулись, влажные и покрытые спутанными волосами.

Он смотрел на меня.

Я смотрела на него.

Я бесстыдно толкнулась в него, медленно, но сильно. Мы дышали вместе, наши губы приоткрыты, поддерживая друг друга. Давление нарастало, пульсировало между моих бедер, пока не стало почти невыносимым. Я прикусила губу, меня охватило наслаждение. Веки Истона опустились, когда он наблюдал за мной. Он использовал свои ладони, чтобы направлять мои бедра немного жестче. Неровный вдох сорвался с моих губ, и он низко зарычал. С каждым медленным движением ощущение усиливает усиливалось, затрудняя вдох. Пока, наконец, не вспыхнул жар, разрывающий мои самые чувствительные нервы, и я вскрикнула. Это все, что потребовалось от Истона, чтобы выругаться и притянуть мой рот к своему, его тело напряглось и содрогнулось под моим, когда он жестко кончил с моим языком у себя во рту.

Дрожь все еще сотрясала нас, когда его лоб опустился на мое плечо, а мои руки обвились вокруг его шеи. Долгое время мы сидели вместе, тяжело дыша, в расслабленных, потных объятиях. Я почти не могла поверить, что лучший оргазм в моей жизни случился, когда я была практически полностью одета. Он сказал, что показал бы мне, что он имел в виду. Он сказал, что мне не нужно раздеваться для него. Он даже дал мне куртку, которая меня прикрыла.

И все же он хотел меня.

Он поцеловал меня.

Он обнял меня.

— Ш-ш-ш, — пробормотал он, вытирая влагу с моей щеки большим пальцем.

Я не знала, что плакала.

Его брови приподнялись под растрепанными прядями волос, и он сглотнул.

— Ты сожалеешь…

— Ты мне нравишься, — прошептала я.

Мой голос дрожал, и я не могла поверить, что только что сказала это. Но по мере того, как слова слабо осели вокруг нас, я поняла, насколько они неадекватны тому, что я чувствовала к нему. Это шутка. Смущение, от которого моя шея вспыхнула позже, однако, вполне адекватно.

— Забудь, что я это сказала. Это было глупо.

— Я саботирую твой душ.

— Что? — спросила я.

— И я иногда слежу за тобой. В большинстве случаев, — он слегка приподнялся, одной рукой потер затылок, а другой слегка сжал мое бедро, как будто опасался, что я попыталась бы убежать. — Я делаю это, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке.

У меня отвисла челюсть, и я прищуриваюсь.

— В ту ночь ты последовал за мной в Питтс?

Он прочистил горло.

— Не в первый раз.

Тепло разлилось по моему телу, горло обожгло, а бедра сжались вокруг него. Я знала, что у богатых людей нет проблем с душем.

— Гребаный преследователь, — нежно прошептала я.

Он провел большим пальцем по моей нижней губе, слегка оттягивая ее вниз. Его голос тихий, неохотный.

— Ты хочешь, чтобы я остановился?

Я высунула язык, чтобы попробовать на вкус его большой палец.

— Ни за что.

Он смотрел на меня, и нежность в его глазах глубока и непоколебима настолько, что не позволила мне усомниться в том, что он видел во мне. Впервые в жизни я чувствовала себя в безопасности. Я не думала о вчерашнем дне. Я не думала о завтрашнем. Прямо здесь, прямо сейчас… Я в порядке.

И на этот раз я даже не лгала.

Ева

Повесив рюкзак на плечо, я собиралась открыть дверь своей спальни, когда мой взгляд наткнулся на свое отражение. Пирсинг в пупке блестел над джинсами, майка обтягивающая. Я заколебалась. Значит, она немного тесновата, — сказала я себе. Безобидно. Это то же самое, что я носила почти каждый день.

И все же сегодня неуверенность потрялся меня. Я никогда не чувствовала себя такой удушающей. Для кого я вообще это делала?

Закусив губу, я медленно отступила, открыла ящик комода и взяла простую черную футболку. Я поменяла одежду, затем наклонила голову, чтобы рассмотреть свое новое отражение. Эта рубашка простая и свободная. Она никак не подчеркивала мои изгибы. Это не я, но и майка тоже. Я должна признать, что в свободном крое было что-то удобное и раскрепощающее, но все же это не совсем правильно.

Улыбка тронула мои губы, когда меня осенила идея.

Я порылась в своем туалетном столике и достаю ножницы. Приподняв подол футболки одной рукой, другой я разрезала ее вдоль талии.

К тому времени, как я положила ножницы обратно в ящик, сквозь них снова просветился намек на мой пирсинг. Покрой моего подола грубый и неровный. Рубашка свисала с меня, как коробка, бесформенная.

Это идеально.

Я прошла мимо открытой двери спальни Истона, но он, должно быть, уже внизу. Бабочки порзали с каждым медленным шагом вниз по лестнице, и только когда я достигла самого низа, меня тронула напряженная нотка, витающая в воздухе. Мария поспешила мимо со шваброй в руке, что-то бормоча по-испански и качая головой. Ее седеющие волосы растрепаны, морщинки вокруг глаз глубже, чем обычно, и она не заметила меня, проходя мимо.

Осторожность охватила меня, беспокойство покалывало кожу. Я продолжила идти на кухню, и когда достигла ее, остановилась как вкопанная. Бриджит стояла на коленях на мраморной стойке. Шкафы хлопали, когда она их разбирала, выбрасывая предметы один за другим. На полированном деревянном полу валялись остатки еды и разбитая посуда.

Я перевела взгляд на Истона, который просто приподнял бровь в знак приветствия, но нетрудно заметить напряженную линию его подбородка, в то время как он избегал смотреть в сторону своей матери.

— МАРИЯ! — закричала Бриджит и уронила коробку хлопьев, которая при падении на пол рассыпалась фруктовыми петлями. — Вернись сюда и расскажи мне, что ты с ними сделала!

Я прокралась к кофейнику, надеясь остаться незамеченной.

Не повезло.

— Ты, — жар взгляда Бриджит обжег мне щеку. — Где Мария?

Я сосредоточилась на том, чтобы насыпать кофейную гущу в кофейник.

— Думаю, она занимается уборкой. Когда я спустилась, она направлялась в гостиную.

— Уф, наконец-то. Я достаточно долго держала себя в руках, удовлетворяя тебя?

Мои брови нахмурились, когда я обернулась и увидела, как она прикоснулась к маленькому наушнику в ухе.

— Меня не волнует его встреча, — легкая невнятность исказила ее слова. — Мой муж не показывался в этом доме почти две недели, и, похоже, теперь он получает удовольствие, отдавая нашей экономке приказы, которые вопиюще противоречат моим.

Наступила пауза.

Когда Бриджит снова заговорила, ее слова звучалм на удивление четко и приторно сладко.

— На самом деле, есть одна вещь, которую ты можешь для меня сделать. Ты можешь сказать мистеру Резерфорду, что он может подойти к телефону прямо сейчас, или я приеду к нему в офис пьяной, устрою лучшую сцену, которую когда-либо видела его фирма, а затем положу свою задницу на его стол, пока он со мной не заговорит.

Пауза.

— Да, я подожду, — она оглянулась через плечо. — Истон, дорогой. Будь добр, приведи мне Марию.

Истон закрыл учебники перед собой и засунул их в рюкзак.

— Извини. Мне нужно идти, а тебе, наверное, стоит подумать о том, чтобы понять намек отца.

Я выгнула бровь и перевела взгляд с одной на другую. Кофе Бриджит почти готов, но у меня такое чувство, что ей больше нужны таблетки по рецепту, чем глоток бренди.

— Прошу прощения?

Истон пожал плечами и отодвинул свой стул.

— Просто говорю. Может быть, отказаться от Ксанакса того стоит. Не ради папы, а ради тебя.

Ради меня.

Эти невысказанные слова громко читались в его раздосадованных глазах, и этот взгляд давил мне на грудь. Даже сейчас он так сильно хотел, чтобы его родители любили его, несмотря на все, что они сказали и сделали. Пар обжег мне лицо, когда я наливала кофе Бриджит в ее кружку. Я знала, что могла бы полюбить Истона. Интересно, смогла бы я полюбить его достаточно сильно.

В ответ Бриджит по-детски закатила глаза, прежде чем вернулась к рытью в шкафах, и ее ехидство чертовски меня взбесило. Она его не заслуживала. Семья должна иметь значение. То как мы выбираем любить их, всегда имело значение. Я поставила кружку на стойку, даже не взглянув на нее, на случай, если на моем лице написано презрение.

Направляясь к холодильнику, я остановилась, когда мое внимание привлекло яркое пятно апельсина на кухонном столе. Полный стакан апельсинового сока. Я перевела взгляд на Истона. Его внимание сосредоточено на моей футболке, футболке, о которой я совсем забыла, и горячая искорка веселья мелькнула в его глазах, когда он заметил неровный подол. Он поднял взгляд, чтобы встретиться с моим, но прежде чем я успела произнести хоть слово, громкий хлопок другого шкафа нарушил тишину.

Он откашлялся, взял свой рюкзак и ушел.

Я первый ученик, который поднялся со своего места, когда прозвенел последний звонок. Не из-за того, что некий учитель ожидал, чтобы задержать меня, а потому, что я намного ближе к тому, чтобы увидеть некоего парня, который освободил меня от указанного учителя.

Направляясь к своему шкафчику, я пробиралась сквозь толпу студентов и съежилась, когда плечо девушки коснулось моего. Люди. Они, блядь, повсюду.

У меня не было ни минуты поговорить с Истоном наедине, особенно потому, что Уитни цеплялась за него, как за простыню во время сушки белья. Каждый раз, когда я ловила взгляд Истон в коридоре, она внезапно появлялась там с прищуренными глазами, направленными в мою сторону. После того, что мы с Истоном сделали, ее присутствие раздражало меня больше, чем когда-либо. Она могла прикасаться к нему и разговаривать с ним на публике, но как бы сильно это ни сжигало меня ревностью, их прикрытие помогало скрыть то, что было между нами.

Ааа, И кстати о дьяволе. Ее рыжие волосы даже оттеняли его рога.

— В Армии спасения закончилась одежда? — спросила Уитни, разглядывая мою самодельную футболку, прежде чем открыла свой шкафчик.

— К сожалению, как только они узнали, что я ведьма, они больше не пустили меня, — я вздохнула. — Я думала, христиане не должны быть осуждающими?

Она тяжело сглотнула, ее взгляд насторожен, когда она рассматривала меня, как будто я действительно могла быть ведьмой.

— Ну что ж, — я убрала несколько книг в свой шкафчик. — Приют для бездомных избавляется от старой одежды. К счастью, этим утром я опередила всех и отправила в мусорный контейнер.

Носик Уитни сморщился, и когда я взяла свою бутылку с водой, она отвела взгляд, внезапно и странно замолчав. Я закатила глаза, открыла крышку и выпила ее залпом. Ее взгляд согревал меня, когда я снова закрыла крышку, затем ее внимание переместилось к бутылке с водой, пока я ставила ее на место. Она не отводила взгляда, пока я не захлопнула свой шкафчик, пугая ее.

Я подняла бровь.

— Хочешь пить?

Она откашлялась, расправляя плечи.

— Нет, спасибо. Я предпочитаю воду с лаймом, а не «детские души».

Я пожала плечами.

— Как хочешь.

Я наклонилась, чтобы поднять свой рюкзак, когда в поле зрения появился светлый хвостик. Подруга Уитни, Миранда, остановилась перед ней с широко раскрытыми глазами.

— Уит, — говорит она. — О боже. Ты в порядке?

Уитни нахмурилась, доставая книгу из шкафчика.

— Я в порядке. Почему?

— Джули сказала мне, что Саймон сказал ей, что Джейк видел тебя в больнице прошлой ночью.

Я застегивала молнию на рюкзаке, когда заметила, как напряглись плечи Уитни. Она прочистила горло.

— Я — он, должно быть, видел кого-то другого. Прошлой ночью я была с Истоном.

На этот раз нахмурилась я. Я точно знала, где Истон был прошлой ночью, и чертовски уверена, что не с ней. Но зачем врать?

— Ты уверена? — спросила Миранда, наклоняя голову. — Джули сказала, Саймон сказал, что Джейк сказал, что он был абсолютно уверен, что это была ты. Его бабушка в больнице, и он сказал, что видел тебя там несколько раз.

Краска залила шею Уитни, и она отвела взгляд.

— Ну… Должно быть, он ошибается. Я имею в виду… — она сглотнула, и румянец залил ее щеки. — Думаю, я бы знала, если бы была в больнице.

— Но он был так уверен…

— Я их видела.

Не знаю, что заставило меня заговорить, но обе девушки перевели свои взгляды на меня — Миранда, как будто не знала, кто я такая, и Уитни с ужасом в глазах. Может быть, дело в страхе на лице Уитни. Что-то в этом взгляде потрясло меня, знакомое беспокойство из-за возможности того, что вот-вот раскрылось бы что-то слишком личное. Или, может быть, я просто ненавидела эту гребаную драму.

— Истона и Уитни, — добавила я небрежно, перекидывая рюкзак через плечо. — Я видела их вместе. Должно быть, это был кто-то другой.

Губы Уитни приоткрылись, но я не задержалась, чтобы досмотреть до конца последнюю серию "Сплетницы".

По пути к выходу я заметила Истона, болтающего с квотербеком своей команды. Он закончил говорить, когда наши взгляды встретились, и я прикусила губу. Уитни могла съесть своего фальшивого Истона; у меня будет настоящий. Его губы растянулись в улыбке, глаза потемнели от чего-то восхитительного, и я просто хотела, чтобы он уже шел домой. Я хотела побыть с ним наедине. В его комнате, за запертой дверью.

Весь остальной мир мог отваливать.

Кроме Александра, конечно. Но ему понадобилась бы отдельная комната.

Я переступила через камень на школьной лужайке, чуть не спотыкаясь о камень побольше за ним.

— Черт, — пробормотала я себе под нос, стряхивая с себя приступ головокружения, когда подошла к тротуару.

Это было странно.

Из-за учебы, Истона, домашней работы и моей обычной паранойи я мало спала. В Питтс я неделями почти не спала, и это редко сказывалось на мне. Думаю, я могла официально приветствовать себя в жизни привилегированных. Бедняжка не могла выспаться в своей роскошной комнате с набитым животиком.

Чем дальше я шла, тем больше тротуар сливался с улицей. Я снова встряхнула головой, но на этот раз это никак не помогло мне прояснить зрение.

— Осторожнее, — раздался чей-то голос, когда я наткнулась на кого-то.

Едва я успела удержаться на ногах, прежде чем упала, в поле зрения появилось размытое лицо. Над его глазами нависали сердитые брови, и казалось, что они… разговаривали. Что, черт возьми, со мной происходит?

Я, споткнулась, прошла мимо него и пробормотала:

— Прости.

Это слово — эхо, которое следовало за мной по тротуару.

Я хлопнула себя по щеке и усиленно заморгала.

Возьми себя в руки.

Это чувство больше не напоминало мне о недосыпании.

Я попыталась сглотнуть, но мое горло слишком сжато, чтобы что-то проглотить. Паника должна была бы подниматься на поверхность, но даже она подавлена. Мои ноги налились свинцом, с каждым шагом все больше отделяясь от тела. Вдалеке появилась странная фигура.

Черный, синий, черно-серый.

Цвета сливались воедино, как картина, напившаяся воды. Мое тело покалывало от онемения, пока я пыталась сосредоточиться только на одном цвете. Черный. Волосы? Черные с проседью волосы.

Образы зашевелились в моем мозгу.

Черный и серый, соль и перец.

Следующий цвет стал ярче, и это синий.

Лед, голубой как лед.

Змеиные глаза пристально смотрели на меня.

Паника, паника, паника, — приказывала я себе.

Кричать.

Я не могла.

Ничего не работало, ни мой голос, ни мои конечности. Все, что я чувствовала, — это слой холодного пота на коже.

Появилось знакомое лицо, безопасное лицо, и мне показалось, я улыбнулась.

— Тссс. Я держу тебя.

Истон. Это Истон. Он лучший сталкер.

Последняя мысль, пришедшая мне в голову, прежде чем чернота поглотила меня целиком, это…

Он приближается.

Он придет за мной.

Ева

Большие пальцы скользили по моим волосам, тихий шепот шептал на ухо.

Теплая дрожь пробежала по моему телу, когда я заставила себя открыть отяжелевшие глаза. Потребовалось несколько попыток, прежде чем они перестали сопротивляться.

Комод и рамка для фотографий медленно обрели форму. Фигуры на фотографии расплывались по краям, но я могла сказать, что это молодые Истон и Айзек. Меня переполнило облегчение. Я в комнате Истона. Я попыталась сесть, но ничего не получилось. Я попыталась снова, на этот раз, пока смотрела на свое тело, но когда мои пальцы только подергивались, меня озватила тошнота.

Мои губы приоткрылись, вырыались неглубокие вздохи, но я не могла — мой голос — он не работал.

— Привет.

Слово парило где-то над моей головой, и я поняла, что рука Истона в моих волосах, моя голова у него на коленях.

— Шшш. Все в порядке. Ты в безопасности.

Слова проникли в мои поры с дежавю. Эхо нашего прошлого. Слезы защипали глаза.

В безопасности.

В безопасности.

Я в безопасности.

Тогда почему я не могла двигаться? Почему я не могла говорить?

Я попыталась покачать головой, но она лишь лениво повернулась в сторону, как будто моя шея — это лапша, поддерживающая вес кирпича.

— Дыши, Ева, — он убрал волосы с моего лица. — Медленно, ровно.

Я вдохнула и ждала, когда кислород наполнил бы мои легкие, но вместо этого у меня перехватило горло. Я попыталась снова и снова, с отчаянием взбираясь…

— Все в порядке. Не торопись. Когда будешь готова, расслабь горло и медленно вдохни через нос.

Я взяла паузу, чтобы позволить спокойствию овладеть мной. Помогало сосредоточение на ровном дыхании Истона. Каждый выдох глубокий и медленный. Я слушала раз. Два. Три.

Три.

Я досчитала до трех, сам того не осознавая. Совсем как мама. Ее мягкая улыбка появилась в поле зрения, и непролитая слеза скатилась с моих ресниц. Я чертовски ненавидела плакать. Я и так часто это делала, но, по крайней мере, мое горло расслабилось, когда пришли мысли о ней. Я медленно вдохнула. Кислород поступил в легкие, и вырвалось рыдание.

Настоящий всхлип.

Я издала звук.

— Истон… — это невнятный шепот, но он услышал его.

— Ева.

Он произнес мое имя так, словно это секрет, которым он хотел поделиться. Его большой палец провел по моей щеке, теплые губы коснулись моего лба, и я ненадолго закрыла глаза.

— Я не могу… Я не могу пошевелиться.

— Я знаю.

Слова жесткие, грубые. Прошел такт, затем другой.

— Ева… Ты помнишь, замечала ли что-нибудь необычное до того, как почувствовала себя не в своей тарелке? Кого-нибудь?

Я начала еще одну бесполезную попытку покачать головой, когда в голове мелькнули рыжие волосы. Зеленые глаза не отрывались от моей бутылки с водой.

— Чт… — я сглотнула, прежде чем попробовала снова. — Уитни.

Истон нахмурился.

— Что?

Когда я ничего не сказала, виски потемнело так, что меня бросило в дрожь.

Я уже видела этот взгляд раньше.

Однажды.

За пределами класса мистера Доу.

Сон овладел моим сознанием, заманивая закрыть глаза, но я не могла. Пока нет. Была еще одна вещь, которую он должен знать. Единственное, что преследовало меня достаточно глубоко, чтобы причинять физическую боль.

— Истон, — застонала я.

— Все в порядке. Отдохни немного, и мы поговорим позже.

— Здесь что-то есть. Кто-то… — мое дыхание стало тяжелым, когда я уступила притяжению. — Мужчина. Он хочет, чтобы я вернулась.

Кажется, я произнесла это вслух.

Надеюсь, что так и было.

Мир превратился в глубокое, темное море, и я опустилась прямо на дно.

Мои губы приоткрылись, я глубоко дышала. Я вздохнула, уткнувшись в гладкие простыни. Мне так удобно.

Так тепло.

Мои глаза распахнулись навстречу мягкому солнечному свету, который проникал в комнату Истона. Я укрыта его одеялом и одной тяжелой рукой, его твердое тело прижато к моей спине. Его ладонь лежала на моем плоском животе, его пальцы чуть выше моих трусиков. Наши ноги обнажены и переплетены вместе, и я поняла, что на мне больше нет джинсов. Должно быть, он снял их, чтобы мне было удобнее, прежде чем скользнул ко мне сзади.

Его теплое дыхание, тяжелое со сна, коснулось моей шеи сбоку. С каждым ударом мое сердце забилось немного сильнее.

Он обнимал меня всю ночь.

Я была одурманена наркотиками, неподвижна, готова к тому, чтобы меня взяли, а он только держал меня.

Я облизала губы, ощущая вкус соли, а затем быстро вытерла мокрую щеку рукавом.

Образы черных волос и ледяных глаз все еще заполняли мой разум, но я не знала, что реально. Действительно ли он наблюдал за мной? Или моя коробка снова неисправна, и страх и замешательство приглашали поиздеваться надо мной? Я не могла толком разглядеть его лицо, но я была недостаточно вменяема даже для того, чтобы видеть тротуар.

И Уитни.

Гнев разгорелся в моем животе, испорченный неверием и чем-то еще. Чем-то, что ощущалось как предательство. Я знала, что она ненавидела меня, но настолько, чтобы накачать наркотиками? Как? Почему? Я даже не знала, почему она так сильно меня ненавидела. Вся эта болтовня о папочкиной шлюхе слабовата. Она понятия не имела, насколько меня тошнило от этого оскорбления и почему, так что это не могло быть личным.

В этом нет никакого смысла.

Волосы Истона защекотали мне ухо, его рука сжалась вокруг меня. Я сглотнула и оглянулась через плечо. Его глаза закрыты, дыхание тяжелое и медленное. Даже во сне он хотел защитить меня.

Дурацкий комплекс полицейского, — подумала я, целуя его в подбородок и переплетая свои пальцы с его. Его чувство чести однажды привело бы к тому, что его убили бы.

Мой взгляд скользнул к его гитаре, стоящей у стены, и я глубже погрузилась в его объятия. Мой пульс падал, подскакивал, трепещал. Если Истона убили бы, я пошла бы ко дну вместе с ним. Возможно, он — единственная причина, по которой я все еще жива.

Дверь его спальни распахнулась, с глухим стуком ударилась о стену, и мы с Истоном вздрогнули.

— Истон. Ты хоть представляешь, как поздно… — Бриджит остановилась как вкопанная.

В панике я пыталась сесть, но Истон остановил меня, почти до боли сжимая мои пальцы.

Его сердце билось так сильно, так быстро, что я чувствовала это спиной.

— Что это? — спросила Бриджит, переводя широко раскрытые глаза с Истона на меня.

Я спала в его постели, переплетя ноги с его ногами. Это невозможно объяснить. Ужас поглотил меня, лизание за раз, и мое единственное облегчение: что самое худшее, что она могла сделать?

— Я не могу в это поверить, — она встретилась взглядом с Истоном, глаза опущены, тон такой, что у меня по рукам побежали холодные мурашки. — И все же я должен был догадаться.

— Мама, — голос Истона хриплый, хриплый со сна и отчаяния. — Не надо.

Не надо?

Не надо что?

— Ева. Сию же минуту отправляйся в свою комнату и начинай собирать вещи.

Мой желудок перевернулся. Я не могла дышать.

— Ч-что?

— Только на этой неделе меня обманули мой муж, моя экономка, а теперь и мой сын.

Несмотря на ее холодное поведение, дрожь в голосе выдала ее.

— Поверь мне, когда я говорю, ты не захочешь знать, в каком я настроении. Ты услышала меня в первый раз.

Прищуренный взгляд Бриджит остановился на мне, и этот взгляд проник мне в душу. Она выворачивала меня наизнанку, показывала все грязные, поврежденные, раздробленные части, которые Истон заставлял меня не замечать. Ее непреклонный взгляд говорил сам за себя: я вижу тебя, и это все твоя вина.

Губы Истона коснулись моего уха.

— Иди, — прошептал он. — Я все исправлю.

Но его мать права. И я не думала, что он смог бы это исправить.

Я все равно кивнула и откидываю одеяло. Губы Бриджит скривились от отвращения, когда я прошла мимо нее в разрезанном топе и трусиках. Мои руки дрожали, когда я взяла свои сложенные джинсы с комода Истона. Я оглянулась на него из-под опущенных ресниц. Он попытался одарить меня ободряющей полуулыбкой, но неизвестность громко вспыхнула за виски. Он не так уж много мог сделать, и мы оба это знаем.

Я побрела к своей спальне в оцепенении, ноги отягощены кирпичами. Очертания чего-то маленького и твердого привлекло мое внимание к джинсам в моей руке, и я проверила задний карман. Мой осколок опала. Истон положил его мне в карман. Я сглотнула, мой пульс участился. Ругань Бриджит вернулась в мои уши в тот же момент, когда я подошла к своей двери.

— Ты знал условия сделки. Ты сам во всем виноват.

Голос Истона тихий, когда он говорил, и я знала, что это ради меня.

— Я знаю. Я облажался, ясно? Но Ева не виновата. Ты не можешь наказывать ее за то, чего я добился.

Я прислонила голову к закрытой двери. Глупые слезы. Глупый Истон. Он благороден даже тогда, когда лгал.

— Мам… Просто… Подумай о том, что ты делаешь. Пожалуйста, — он сделал паузу, вздох пронесся по залу, и я представила, как он провел обеими руками по грязному изголовью кровати. — Ева не знала о нашей сделке. Она понятия не имела, какими будут последствия.

Сделка? Мои брови нахмурились, и я втерла щеку ладонью. Какая сделка?

— Хорошо. Для того, чтобы вести себя в соответствии с моральными принципами, не обязательно знать последствия.

— Ты, блядь, издеваешься надо мной прямо сейчас? Моральные принципы?

Этих двух слов достаточно, чтобы он сорвался. Гнев подчеркивал каждый слог грубой, горькой ноткой, но этого недостаточно, чтобы замаскировать душевную боль.

— Моральные принципы должен включать в себя трезвость, быть родителем и не спать с кем попало, пока жената. Каковы последствия этого? Подожди, я знаю одного: незаконнорожденный ребенок, вечно под кайфом мамаша и муж, который терпеть не может находиться в собственном доме. Ты вообще знаешь, кто мой настоящий отец?

Тишина.

Она пропитала густой тяжестью мою грудь. Интересно, как долго Истону не терпелось задать этот вопрос.

— Конечно, знаю, — тон Бриджит изменился, от решительного к неуверенному, затем обратно. — Но ты… Ты пытаешься сменить тему…

— Ты привела нас сюда сама.

— Истон. Я не буду притворяться, что нам не есть что обсудить по этому поводу…

— Вау.

— Но сейчас не время. У Евы будет последний день в Каспиан Преп, чтобы попрощаться со своими друзьями, если, конечно, они у нее есть. К вечеру она будет в самолете, направляющимся в Калифорнию.

Калифорния? У меня перехватило дыхание, паника заледенели вены. Это на другом конце страны. Далеко от Истона. Далеко от Александра. У меня действительно никого не осталось бы.

Наступило оцепенение, холодное и отстраненное, но мне удалось заставить себя повернуть ручку, открывая дверь. Хотя я еще не вошла.

— Мам. Послушай, что я говорю, — грубая мольба, скрывающаяся за его требованием, просветилась сквозь него. — Ты не отправишь ее туда. Я не буду просто стоять в стороне и наблюдать.

— Ради всего святого. С ней все будет в порядке. Это Ньюпорт-Бич, а не Северная Корея.

Его дверь тихо закрылась, и я знала, что это он ее закрыл. Всегда пытался защитить меня.

Тем не менее, его приглушенное рычание просочилось сквозь барьер.

— С дядей Перри это вполне возможно. Он гребаный урод.

Они продолжали ходить взад-вперед, но ответы Бриджит уходили под воду, тонули вместе с горячими, безжалостными мольбами Истона.

Значит, дядя Перри — мерзавец.

Я хорошо знала его типаж.

Проблеск осознания скользнул по мне, пытаясь пробиться сквозь оцепенение, но я заблокировала его.

В любом случае, это не имело значения. Мне стало слишком уютно здесь, в чужом доме. Это утешение, возможно, привело его прямо ко мне.

Мне никогда не следовало забывать, кто я такая.

У меня нет дома.

И у меня нет матери, которая могла бы указывать мне, что делать.

Она могла отправить меня в аэропорт, но как только я ступила бы на тротуар, я снова была бы в бегах.

Потеряна.

Потеряна.

Потеряна.

Именно такой я и должна быть.

Истон

Я: Ты дома?

Уитни: Да…

Я: Оставайся там. Сегодня я отвезу тебя в школу.

Уитни: Ммм, хорошо?

Я чуть не забыл захватить свой рюкзак, прежде чем вышел из спальни. Мои плечи напряглись, когда я заметил свою маму в комнате Евы — скрестив руки на груди, она спокойно наблюдала, как Ева собирала вещи, как будто она гребаная преступница, которой нельзя доверять. Мамин взгляд скользнул по моему, и я заметил мобильник в ее руке. Телефон Евы. Я стиснул зубы, встречая ее взгляд. Она не только убеждала ь, что Ева ничего не замышляла. Она гарантировала, что я не смог бы вмешаться. Во мне закипало негодование.

Думаю, моя мама все-таки немного знала меня. Но недостаточно хорошо, если она думала, что ее присутствия было достаточно, чтобы заставить меня помешать Еве сесть в самолет.

Ева стояла ко мне спиной, ее движения пассивны, когда она опускала сложенный баллон в чемодан у своих ног. Это зрелище наполнило меня беспокойством.

Где ее сопротивление?

Где ее огонь?

Три года назад я пообещал ей, что с ней все будет в порядке. Я обещал, что она будет в безопасности. Прошлой ночью я снова дал это обещание.

Я ни за что на свете не нарушил бы его.

Я отвел взгляд и направился вниз по лестнице, мои плечи сжались от напряжения. Моя рука нетвердо сжала пакет с апельсиновым соком, пока я наполнил высокий стакан. Я оставил его на острове, надеясь, что она его увидит. Сейчас нет возможности поговорить с ней, и моя мама выбросила бы все записки, которые я оставил, так что я надеялся, что этот жест передаст сообщение, которого я не мог.

Я не отпустил бы ее.

Я никогда ее не отпустил бы.

Бросив рюкзак на заднее сиденье Ауди, я сел за руль и завел двигатель. По крайней мере, Ева улетала только вечером. Я увидел бы ее в школе. Тогда мы смогли бы поговорить и что-нибудь придумать, даже если для этого пришлось бы найти ей другое место, где она могла бы пожить некоторое время. Выдохнув, я помчался к Уитни. Она жила всего в нескольких минутах езды от моего дома, но давление в моей голове стало чертовски невыносимым, поскольку мои вопросы и ярость продолжали нарастать.

Рыжие волосы и желтое платье Уитни похожи на неоновую вывеску, когда она ждала перед своим домом в огромных солнцезащитных очках. Я подъехал к обочине, и она села на пассажирское сиденье.

Когда она посмотрела в мою сторону, то нахмурилась, приподняла солнцезащитные очки и изучала выражение моего лица.

— Что за дохлое животное забралось тебе в задницу этим утром?

Я не ответил.

Она вздохнула:

— Как скажешь, — прежде чем пристегнулась.

Пока я вел машину, костяшки моих пальцев на руле побелели. Я ожидал, что начал бы засыпать ее вопросами, как только у меня появилась бы такая возможность, но увидеть ее лично, такую чертовски беззаботную, превратило мою ярость во что-то взрывоопасное и живое. Невозможно говорить.

Мы почти подъехали к школе, когда она нарушила молчание.

— В любом случае, — она прочистила горло, посмотрела в окно. — Способ появиться неожиданно. В последнее время ты был очень уклончив, игнорировал большинство моих сообщений и все такое. Ты знаешь, что делает со мной встреча с мамой. Я не могу сама ехать домой из больницы, когда в таком состоянии.

Она повернулась ко мне лицом. Я не посмотрел на нее. Это достаточно раздражало, что я все еще видел ее краем глаза.

— Мне приходилось пользоваться моим старым водителем каждый вечер после вечеринки по случаю годовщины. Помнишь Ричарда? Он, на случай, если тебе интересно, мистер Болтун.

Моя челюсть сжалась, когда я въехал на школьную парковку. Кампус гудел от студентов и преподавателей, машин и велосипедов, и хаотичная суматоха только еще больше выводила меня из себя. Мне нужна тишина. Мне нужно ее полное внимание. Мне нужны ответы. Я продолжил вести машину.

— Ладно, чудак. Можешь высадить меня здесь, спасибо.

Я проигнорировал ее и припарковался в пустом углу стоянки. Здесь припарковано несколько учительских машин, но тихо. Я поставил машину на стоянку и отстегнул ремень безопасности, наконец поворачиваясь лицом к Уитни.

Она посмотрела на меня. Потом в окно. Потом снова на меня.

— Что?

— Что ты натворила, Уитни?

Понимание вспыхнуло в ее глазах. Она прикусила губу, отвела взгляд, и очевидного чувства вины достаточно, чтобы мой гнев усилился на десять ступеней.

Я знал, что это вероятно, основываясь на том, что сказала Ева, и все же я не мог в это поверить.

— Что ты имеешь в виду? — она подняла руку, чтобы осмотреть свои ногти. — Я сегодня сделала бесчисленное количество вещей. Завила волосы, обновила Инсту…

— Ты хоть представляешь, насколько серьезно то, что ты сделала? Насколько хуже все могло быть для нее?

Губы Уитни тонко поджались, и с таким же успехом из ее ушей мог пойти пар. Просто так ее невинность улетучилась, заменяясь веснушчатыми щеками, покрасневшими от гнева.

— Что случилось с тем, что все так одержимы ею? Она ужасный человек! Ужасный.

— Потому что она отличается от тебя?

— Потому что она сосала член моего отца!

Моя голова дернулась назад.

— Что, черт возьми, ты только что сказала?

— Это была она, Истон. Девушка, которую я видела склонившейся над моим отцом, когда мне было четырнадцать? Она на год младше меня. Ты понимаешь, что это значит? Ей было тринадцать, — она вздрогнула. — И грязная. Я даже не знаю, что заставило его улизнуть посреди ночи, когда он должен был заботиться о моей прикованной к постели маме. Конечно, я последовала за ним, но я бы никогда за миллион долбаных лет не догадалась, что он направлялся в Питтс.

Я потер шею сбоку, оттягивая воротник футболки. Тринадцать лет. Ей было столько же, когда она проскользнула за мой дом. Голодная, уставшая, страдающая. Боль поднялась вверх по моей груди, когда я понял, что ей приходилось сделать, чтобы выжить, и это чувство быстро сменилось сильной, тошнотворной волной жара. Ей было тринадцать. Мужчина, годящийся ей в отцы, воспользовался этим. И каким-то образом она здесь неправа?

— Я узнала ее, как только она переступила порог нашей школы. Я хотела выцарапать ей глаза, но потом узнала, что ее удочерили в вашей семье. Учитывая это, я была чересчур любезна, и не заставляй меня начинать с этого дурацкого стихотворения о папочкиной шлюхи. Я даже этого не писала. Это был момент слабости, когда однажды вечером у Элайджи я призналась Картеру, — она откинула локон за плечо и выпрямилась. — Как будто я когда-нибудь предам огласке то, что произошло, не говоря уже о том, чтобы написать с орфографической ошибкой.

В моем голосе звучало презрение.

— Значит, ты ждала три года, а потом решила подсунуть ей наркотик для изнасилования на свидании?

— Я… что?

У нее отвисла челюсть. Она отвела взгляд. Покачала головой.

— Нет. Я… Я имею в виду, я подумала… Перед тем, как он ушел…

— Кто?

— Что?

Все еще погруженная в свои мысли, замешательство затуманило ее взгляд, и мне захотелось встряхнуть ее, черт возьми.

— Ты сказала он. О ком ты говоришь?

Она сглотнула и поджала губы.

— Ладно. Там мужчина. Он пытался ее забрать.

У меня заколотилось в груди, когда слова Евы проникли в мою голову.

Мужчина. Он хочет, чтобы я вернулась.

— Какой мужчина? — я протолкнул вопрос сквозь сжатую челюсть.

— Я познакомилась с ним на вечеринке по случаю годовщины. Парень постарше, но симпатичный. Опрятный, симпатичный. Даже если его костюм был чересчур претенциозным, — она серьезно посмотрела на меня. — Истон, он дружит с ее отцом. Типа, с ее настоящим отцом. По рождению.

Мои глаза сузились, и я напряг мозги. Не потребовалось много времени, чтобы вспомнить странного чувака в цветастом парчовом костюме. Пот у него на лбу и ледяное пожатие, когда мы пожимали друг другу руки. Пол.

— Откуда ты знаешь, что он тот, за кого себя выдает? Ты просто поверила ему на слово?

— Конечно, нет. У него в бумажнике были фотографии. Так много фотографий — Евы, ее отца, даже ее мамы. Сходство было настолько очевидным; она очень похожа на свою маму.

Мама.

Папа.

Мои пальцы барабанили по джинсам, так же быстро и неровно, как мой пульс. У Евы нет семьи. У нее даже не было свидетельства о рождении. Вот почему моя мама смогла так легко удочерить ее, когда никто не сообщил об этом. Так откуда у этого мужчины могли быть фотографии?

— Чего он хотел? — спросил я, моя нога начала стучать.

— Это хорошая часть. Он хочет воссоединить ее с отцом. Видишь? Может быть, это немного эгоистично с моей стороны — хотеть убрать ее с глаз долой раз и навсегда, но можешь ли ты винить меня, когда конечный результат — благое дело? Сейчас я посвятила его в ее жизнь, но, похоже, он уже знал большую ее часть.

Она пожала плечами.

Я покачал головой, прикусываю нижнюю губу.

— Почему он сказал все это тебе? Почему он сам не пошел прямо к Еве?

— О, но он пытался. Он сказал, что она не даст ему и шанса объясниться. Она даже не отвечает на его звонки или сообщения. Он сказал, что ему нужна небольшая помощь, чтобы он мог вернуть ее домой, где ей самое место. Что, — она сглотнула, — полагаю, возвращает нас ко вчерашнему дню.

Я уже не так терпеливо ждал, пока она объясняла. Что-то во всем этом не сходилось.

— Итак, ты знаешь, что я иногда участвую в подготовительных занятиях по SAT перед началом занятий? Ну, вчера утром он снова ждал здесь в своей машине.

— Снова?

Она разгладила платье, глядя на это движение сверху вниз.

— Да. Однажды он уже приходил, чтобы попытаться вразумить ее. Я подумала, что это очень умно с его стороны. В общем, он сказал, что ему нужна помощь, чтобы отправить ей письмо, и показал мне конверт. Он сказал, что письмо все объяснит и, наконец, убедит ее вернуться домой. Я подумала, все просто, верно? Я передам его ей на уроке или, еще лучше, положила бы в ее шкафчик, чтобы не рисковать заразиться чем-нибудь при непосредственном контакте.

Стиснув зубы от этого выпада, я спросил:

— Откуда ты знаешь код от ее шкафчика?

— Эм, привет? "Держи друзей поближе, а врагов еще ближе" тебе что-нибудь говорит? В любом случае, по какой-то причине, это его не устраивало. Он сказал, что это письмо было его последним шансом вернуть ее домой, и он не хотел рисковать, чтобы оно не дошло до нее, поэтому спросил, мог ли он сам положить его в ее шкафчик, просто чтобы убедиться, что она его получит, — она закатила глаза. — Неважно. Это было прекрасно и все такое, но начинался урок подготовки к SAT, и я ни за что не хотела рисковать потерять место ради Евы, какой бы благородной ни была причина.

Она пожала плечами.

— Поэтому я дала ему ее код.

Прижимая пальцы к переносице, я сжал ее и закрыла глаза.

— Конечно, ты это сделала.

Она поерзала на стуле, прикусывая внутреннюю сторону щеки.

— Дело в том, что… Как только я добралась до класса, я поняла, что оставила свою дурацкую книгу в шкафчике, так что мне все равно пришлось вернуться.

Я открыл глаза, чтобы посмотреть на нее, но она еще более нерешительна, чем когда-либо.

— Ближе к делу, Уит, — прорычал я, изо всех сил стараясь не сорваться.

— Ладно. Просто… когда я подошла, мне показалось, что я видела, как он убирал ее бутылку с водой обратно в шкафчик.

— Ты, что?

— Не смотри на меня так! Конверта в руках у него больше не было, и я подумала, что он, должно быть, сунул его под бутылку с водой или что-то в этом роде? Так он просто ложил ее обратно?

Она на мгновение закрыла глаза и выдохнула.

— Но потом, в конце дня, когда Ева была у своего шкафчика, я заглянула внутрь и не увидела конверта, Истон. Там были книги, сотня дешевых резинок для волос, которые она носила, и ее бутылка с водой.

Мое горло обожгло кислотой.

Уитни сглотнула, посмотрела в окно, а когда она снова посмотрела на меня, ее зеленые глаза полны слез.

— Истон, — прошептала она. — Клянусь, я не знала. Я подумала, что это странно, но ты должен мне поверить. Ты должен, — ее голос сорвался. — Пока ты только что не упомянул наркотики, я понятия не имела. Я… Я имею в виду, мне было интересно, что он сделал, но на самом деле я никогда не видела, чтобы кто-то делал это, кроме как в фильмах.

— Господи, Уитни.

Я вздохнул и провел ладонью по лицу. Я верил ей. Уитни, может, и ехидная, но она не злая. Просто наивная. Хотя я и злился, что она обвинила Еву в том, что случилось с ее отцом, я понимал, что Уитни тоже больно.

Черт. Мой желудок вывернулся при мысли о том, что могло бы случиться с Евой, если бы я не появился вчера.

Кто, черт возьми, этот парень? Откуда, черт возьми, у него фотографии Евы и ее биологической семьи? Очевидно, что идея, что он хотел только воссоединить их, — всего лишь прикрытие того, почему он накачал ее наркотиками.

Даже если мне удалось бы помешать моей маме отправить Еву через всю страну, как мне уберечь ее от такого больного человека, как он? Прищурившись, я вспомнил, что обнаружил за поясом джинсов Евы, когда снял их. Разбитое стекло, покрытое выцветшими красными пятнами. Мне это показалось странным, когда я увидел, но теперь… Теперь я задавался вопросом, было ли в этом маленьком осколке нечто большее, чем я мог понять.

— Черт.

Я потер затылок и завел машину, от злости и дурного предчувствия ключи дрожали в моей руке.

— Что мы теперь делаем? — спросила Уитни.

— Ты идешь в школу, — ответил я, выезжая с парковки. — Я собираюсь найти Еву.

И вызвать полицию, но я держал эту часть при себе, чтобы не тревожить ее. У меня недостаточно информации, не говоря уже о доказательствах, но все признаки здесь, и если он был на территории школы, должна быть хотя бы запись его действий на камеру.

Уитни кивнула, ее внимание сосредоточено на школе, но я увидел панику в том, как она сжимала подол своего платья.

Затормозив перед входом, я нажал на тормоза и посмотрел на Уитни.

— Эй.

Она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами.

— Я найду ее, хорошо? Все будет хорошо, — мой голос полон решимости и надежды. — С ней все будет в порядке.

Она должна быть в порядке. Непоколебимый взгляд на лице моей мамы перед тем, как я вышел из дома, вспыхнул в моем сознании, и когда пришло осознание, у меня дернулась челюсть.

— У меня начинает складываться ощущение, что она сегодня не придет в школу, но ты напишешь мне, если увидишь ее?

— Да. Конечно. Истон… — фыркнула Уитни. — Я просто хотела, чтобы она ушла.

Слова звучали тихо.

— Не… Не…тьфу. О, боже, — она прикрыла рот, ее бледная кожа стала чуть светлее. — Ты действительно думаешь… Что он собирался…

Она не могла заставить себя сказать это.

Я тоже не мог, но мы оба знали ответ.

Ева

Я застегнула молнию на роскошном чемодане. Бриджит, все еще не сводя с меня глаз, наблюдала за мной, скрестив рукина груди, неодобрительным взглядом все время, пока я упаковывала дорожный набор, иначе я бы не стала утруждать себя. Минута на улице с логотипом Armani на сумке, и меня ограбили бы вслепую.

Поднимаясь на ноги, я собрала волосы в хвост и прошла мимо Бриджит.

— Куда ты идешь?

— В ванную, — тупо произнесла я.

Я заперла дверь, прежде чем порылась в шкафчиках, набивая косметичку как можно большим количеством предметов первой необходимости. Тампоны, ополаскиватель для тела, зубная щетка и паста. К черту все. Я тоже пользовалась кремом для лица от Шанель.

На обратном пути я остановилась, когда мне на глаза попался фиолетовый флакон шампуня. Шампунь, который я никогда не смогла бы позволить себе самостоятельно. Я сглотнула, залезла под душ и поднесла флакон к носу. Лаванда и звук его голоса.

Мне нравится, как ты пахнешь.

Боль пробрался сквозь лед, сковывающий мою грудь, и я закрыла глаза.

В прошлый раз, когда меня отослали из дома, я не успела подготовиться. И все же я бы променяла все эти удобства в бутылках на возможность снова оказаться в неведении. В утверждении была холодная правда невежество — это блаженство.

— Ева, пора.

Мои руки дрожали, когда я положила шампунь в пакет и застегнула его. Я открыла дверь, прошла мимо неподвижного тела Бриджит и положила косметичку в свой чемодан.

— Твой водитель припаркован у входа.

Я повернулась к ней.

— До школы семь минут ходьбы. Мне не нужен водитель.

— Это было бы верно, если бы ты пошла в школу. Аэропорт, однако, в сорока милях отсюда, и у меня нет времени, чтобы отвезти тебя самой, учитывая, что это было незапланировано.

Она оглядела меня с ног до головы.

Мой желудок опустился на пол.

— Ч-что? Но школа…

Истон…

Глаза Бриджит сузились.

— Я уже достаточно хорошо знаю тебя, Ева, и я лучше знаю своего сына. Вы оба упрямые. Качество, которое, я могу признать, сослужит вам хорошую службу в дальнейшей жизни, но это легко может стать безрассудством. На случай, если ты не заметила, эта семья висит на волоске. Еще одно событие или слух разрушат ее навсегда.

У меня задрожали колени. Грудь сжалась.

Я была так уверена, что увидела бы его снова.

Бриджит посмотрела на свой телефон, и длинный красный ноготь скользнул по экрану.

— На твоем месте я бы поехала. Единственные доступные варианты перелета — немедленно или через двенадцать часов, и сидеть в креслах в аэропорту больно, когда приходится ждать нового рейса.

Отчаяние пронзило меня, острое и холодное.

— Я не могу просто уйти. Мои школьные задания, мои стенограммы…

— Об этом позаботятся.

Палец Бриджит остановился на экране, и она подняла глаза на меня. Увидев выражение моего лица, она вздохнула, ее взгляд скользнул к двери, прежде чем вернулся ко мне.

— Ева, — она положила свой телефон на мою кровать. — Дорогая, послушай. Я знаю, что все это свалилось на тебя так внезапно, но это к лучшему. Мой брат, Перри, это… — она провела пальцем по своему жемчужному ожерелью. — Мы оба многого достигли, учитывая, с чего начинали. Он усердно работал, чтобы сделать себе имя в Лос-Анджелесе. У него есть средства обеспечить тебе безбедную жизнь до тех пор, пока не наступит подходящее время для твоего возвращения.

Цинизм просочился в мои легкие, как дым.

Теперь я знала, что количество нитей недостаточно велико, чтобы сгладить острые углы, которые скрывались за комфортной жизнью.

— Пока не наступит подходящее время?

Она положила руку на бедро.

— Истон заканчивает школу в этом году. Мы можем обсудить… Варианты, когда он поступит в университет.

Горячая волна разочарования накатила на меня, и впервые я не утруждала себя тем, чтобы тренировать выражение лица. Какой смысл скрывать свое негодование сейчас? Я никогда больше не увидела бы эту женщину. Я никогда больше не увидела бы никого из них. В груди вспыхнула боль, но я попыталась ее проигнорировать.

— Ты злишься, — сказала Бриджит. — Это понятно.

— Может быть, ксанакс и немного бренди помогут мне почувствовать себя лучше. Тебе это помогает, да?

Должно быть приятно быть откровенным, но все, что я чувствовала, — это слишком мало, слишком поздно.

Ее глаза вспыхнули.

— Ты можешь мне не верить, но я знаю, каково это — воспитывать себя. Благодаря этому я стала сильнее, и ты тоже. А теперь расправь плечи, собери свои вещи и уходи, или ты только сделаешь хуже себе и Истону.

Я подавила желание выпалить еще одну реплику. Я могла принять все, что она в меня бросала, но Истон не заслуживал никакого наказания, которое она, возможно, приготовила для него.

Я взяла свой рюкзак с прикроватной тумбочки, взялась за ручку чемодана и подняла его вертикально. Прежде чем уйти, я оглянулась через плечо. Телефон Бриджит уже снова у нее в руке, большой палец порхал по экрану. Думаю, на организацию отправки одного из ваших детей уходило много времени.

— Ассистентка Перри заберет тебя из аэропорта, как только ты приземлишься, — сказала она, не поднимая глаз. — У нее есть ваша фотография. Она напишет мне, как только заберет тебя.

— Должно быть, это облегчение. Не хотелось бы, чтобы твой груз потерялся.

— Кроме того, я попрошу ее установить замок на дверь твоей новой спальни. Обычная мера предосторожности.

Я посмотрела на нее, не веря своим ушам. Только тот, кто не встречал монстров, поверил бы, что замка достаточно, чтобы не пустить их внутрь.

Ее большой палец завис над экраном, и она прочистила горло, прежде чем подняла взгляд.

— У тебя есть мой номер, Ева. Воспользуйся им, если я тебе понадоблюсь.

Это самое материнское предложение, которое она когда-либо делала мне, и она тратила его не на того ребенка.

— Ты мне не понадобишься, — сказала я, чувствуя, как в груди пульсирует боль. — Но я не единственная, кто здесь жила.

Она приподняла брови.

— Прошу прощения?

— Ты сама сказала, что эта семья разваливается.

— Полагаю, ты ожидаешь, что я просто щелкну пальцами и все исправлю?

— Все, чего от тебя ожидают — это быть родителем.

Она опустила телефон, пальцы неуверенно сжали его.

— Как будто ты знаешь, что нужно моему сыну, лучше, чем его собственная мать.

В моем голосе сквозило презрение.

— Матери не нужно говорить, чтобы она показывала своему сыну, что любит его.

Ее губа задрожала, и она прикусила ее, чтобы скрыть беспокойство. Как раз в тот момент, когда я подумала, что ее лед, наконец, вот-вот растаял бы, она подняла подбородок и отвела взгляд, задрав нос.

Я закатила глаза. Как по-взрослому. Открывая дверь, я крепче сжала ручку чемодана и вышла из спальни, которую раньше называла своей.

— Ева, подожди. — Бриджит откашлялась, когда я снова посмотрела на нее. Ее губы приоткрылись, затем сомкнулись, и она теребила свои жемчужины. — Я не в ладах с… С…

— Привязанностью? Эмоциями? Человечностью?

Ее взгляд сузился.

— Я собиралась сказать, с сентиментальностью, — она отвела взгляд. — Я не знаю, что ему сказать.

— Так что ничего не говори, — мое сердце загорелось. — Просто будь с ним.

Потому что я не могла быть рядом.

Потому что ты нужна ему.

Сглатывая, я посмотрела вперед, проходя мимо комнаты Истона, и стены смыкались вокруг меня с каждым шагом. Трудно дышать. К тому времени, как я закончила тащить свой чемодан к подножию лестницы, я задохнулась.

— Милая леди…

Рядом со мной появилась Мария.

— ¿A dónde vas? (Пер. Куда ты идешь?) — тревога в ее голосе пронзила меня чувством вины.

Я говорила себе, что она должна испытывать облегчение от того, что я уезжала. Одним человеком, о котором нужно заботиться, стало меньше, и самым грязным из всех. Давление на мое сердце угрожало раздавить меня. Я не хотела скучать по ней. Она не моя, чтобы по ней скучать. Все это не мое.

Продолжай двигаться.

Я должна продолжать двигаться.

— Нет, — швабра выскользнула у нее из рук и с лязгом упала на пол. — Прошу прощения, но нет.

Мои щеки мокрые, когда я открыла входную дверь и перекинула дурацкий чемодан через порог. Лысый мужчина в черном костюме забирал у меня багаж и открыл заднюю дверцу своего "Линкольна". Я нырнула внутрь и проскользнула на кожаное сиденье. Тонированные стекла пригнушили солнечный свет, включилось зажигание, и я позволила себе в последний раз оглянуться на дом.

Мария стояла в открытом дверном проеме, вокруг ее глаз обозначились напряженные морщинки беспокойства.

Водитель отъехал от обочины.

— Не волнуйся, Мария, — прошептала я, вытирая щеку. — Для меня больше не будет вечеринок.

Требуется несколько секунд, чтобы дом, в котором я играла в семью, исчез из виду. Забавно, что потребовалось так много времени, чтобы добраться туда, где мы находились, но стоило лишь моргнуть, и все это могло исчезнуть навсегда.

Усталость давила на меня, пока тянулось расстояние. Это хорошо. Это то, где я должна быть — далеко, так далеко. Свободна бежать. Свободна прятаться. Исчезающая глубоко в тихих тенях. Мои веки отяжелели, и я прерывисто задышала. Сон был бы желанным прямо сейчас. Мгновение кромешной тьмы. Мимолетная передышка.

Но я не могла успокоиться. С каждым вращением шин мое сердце наполнялось чем-то тяжелым, чем-то ноющим. Как будто я ехала не в ту сторону. Как будто я что-то оставила позади.

По моей щеке скатилась слеза.

У тебя нет дома, — напомнила я себе.

Ты не можешь горевать о том, чего у тебя никогда не было.

Но, может быть, дом — это личность, и, может быть, у разбитого сердца не было правил. Моя голова мечтала о виски, мое сердце изнывало от голода, и я шла не в ту сторону.

Машина остановилась, и я бросила взгляд в окно. Меня окружали деревья и парковые скамейки. Я посмотрела в другое окно и увидела пригородные дома, выстроившиеся вдоль улицы. Водитель поставил машину на стоянку.

— Прошу прощения? — спросила я.

Он проигнорировал меня, отстегнул ремень безопасности, взял телефон и отправил сообщение.

— Извините, — сказала я громче. — Это не аэропорт.

— Нет, мэм, — пробормотал он, не оборачиваясь.

Какого хрена?

Он открыл дверь, вышел и закрыл ее.

— Мудак.

Отстегивая свой собственный ремень безопасности, я потянулась к ручке дверцы, когда прямо рядом с машиной появилась еще одна фигура в костюме. Машина закрывала обоих мужчин от плеч и выше, но мои глаза сузились, когда мужчина в синем костюме протянул водителю пачку наличных. Мои глаза остановились на движении, фиксируя обмен денег, как моментальный снимок.

Эти руки.

Выгравированные глубокими линиями.

Волосатые костяшки пальцев.

Чистые, подпиленные ногти.

Мой желудок скрутился, а к горлу подступила тошнота.

Не говори глупостей.

Это не мог быть он.

Нельзя определить, кто человек, по его рукам.

Верно?

Мой мозг кричал, легкие сжимались, а пальцы задрожали. Сотни пауков поползли по моей коже. Паника охватила меня, когда я дернула за ручку, но дверь не поддалась.

Заперто.

Я зажмурилась. Этого не происходило. Твоя коробка сломана. Это все в твоей тупой, очень тупой голове.

Открылась дверь со стороны водителя.

Я попыталась сглотнуть, но мое горло не слушалось.

Затем дверь закрылась. Я прислушивалась к скольжению ткани по коже. Щелчок ремня безопасности. Переключение передачи.

Наконец, я заставила себя открыть глаза. Мой взгляд словил отражение в зеркале заднего вида, и все, что я увидела, — синий цвет.

Лед. Холодный. Синий.

— Привет, Эванджелина. Мы так давно не виделись.

Истон

Когда я вернулся домой, стакан апельсинового сока все еще стоял на острове.

Мой пульс стучал в ушах.

Я поднялся по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, к комнате Евы, и тишина, которая царила в коридоре, наполнила меня неуверенностью. Добравшись до ее открытой двери, я зашел внутрь. Мне не нужно видеть, что каждая частичка Евы исчезла, чтобы знать, что комната казалась другой, заброшенной.

Я опоздал.

Мое сердце бешено заколотилось в груди. Даже когда мы не разговаривали, Ева все еще была рядом. Она наблюдала за мной, прежде чем уловила, что я наблюдал за ней. Она слушала до того, как поняла, что я играл для нее. Она была моей до того, как я показал ей, что она моя. Она поглотила меня еще до того, как я к ней прикоснулся. Ее присутствия было достаточно, и теперь ее отсутствие разьедало меня, как раковая опухоль.

Я должен найти ее. Мой телефон зажужжал, когда я шагнул к комнате родителей, и достал его из кармана.

Уитни: С ней все в порядке?

Тяжело вздохнув, я ответил: Ее здесь нет. Направляюсь в аэропорт с билетом в один конец до Кали.

Уитни: Подожди. Правда?

Появляются три точки, и она добавляет: Почему? Не из-за меня же, верно?

Я: Нет.

Я сглатываю, печатая: Из-за меня.

Убирая телефон обратно в карман, я открыл дверь родительского дома. Чертовски пусто. Я спустился вниз, но каждая пустая комната, в которую я заходил, сверлила дыру у меня в животе. Я нашел Марию в прачечной, складывающую полотенца, и постучал в открытую дверь.

Когда она снова посмотрела на меня, морщины на ее лице стали глубже, как будто она постарела на пять лет с тех пор, как я ушел этим утром.

— Ева? — спросил я.

Она вздохнула и покачала головой.

— Pobre chico (Пер. Бедный мальчик). Водитель увез ее вместе с сумкой.

— Черт.

Я застонал и запустил обе руки в волосы. Поблизости было два аэропорта, и Ева могла направиться в любой из них.

— Ты знаешь, где моя мама?

— Задняя кухня. Pero apurate (Но поспеши). Она сама не своя.

Я кивнул в знак благодарности и ушел через гостиную. Для того, кто утверждал, что ненавидел обман, моя мама определенно знала, как чертовски обманывать. Растения в горшках размывались, когда я шел по узкому коридору и распахнул дверь. В ту секунду, когда я заметил свою маму, в моей груди стало нарастать смятение.

Она прислонилась к стене, винный бокал свободно болтался в ее руке, а пустая винная бутылка валялась на боку у ее ног. Темные волосы беспорядочно выбивались из ее растрепанного пучка, когда она смотрела на книгу, лежащую открытой на стопке коробок перед ней.

— Привет, дорогой, — спокойно сказала она и перевернула страницу. — Разве ты не рад застать меня дома? По-видимому, друзья отменяющие планы с друзьями в тренде.

— Где она? В каком аэропорту? — прорычал я.

— Ева сейчас удобно устроилась на заднем сиденье роскошного автомобиля с уважаемым водителем. Я же говорила тебе, с ней все в порядке, — пробормотала моя мама, не поднимая глаз. — Я имела это в виду.

В порядке? С ней не все в порядке, пока она не здесь. Со мной.

— Если ты так уверена, позволь мне убедиться.

— Иди сюда.

— Что?

Она выгнула бровь и посмотрела на меня.

— Ради всего святого, не делай такой серьезный вид. Я сказала, иди сюда.

Недоверие скользило в каждом моем шаге по направлению к ней. Только оказавшись перед ней, я понял, что она не читала книгу. Она листала старый фотоальбом.

Она взяла свой iphone и просмотрела контакты.

— Вот, — сказала она, протягивая его мне.

Мой взгляд прищурился на телефоне, но я взял его.

— У меня все еще есть сотовый Евы, но это номер водителя. Давай, позвони ему, — она сделала большой глоток бренди. — Как только ты почувствуешь себя достаточно уверенным, я предлагаю тебе вернуться в школу. Ты не закончишь школу, прогуливая занятия.

Я набрал номер и переключил телефон на громкую связь. Мой пульс участился. Я должен был бы почувствовать подобие облегчения от звука звонка, от того, что стал на полшага ближе к тому, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, но беспокойство, сжимающее мои плечи, только усилилось. Если Пол, черт возьми, накачал бы ее наркотиками в школе, переполненной людьми, я ничего не мог с этим поделать. Я не расслабился, пока не услышал бы ее голос.

После четвертого гудка ответил грубый голос.

— Билл О'Киф.

Я сделал долгий выдох.

— Да, привет. Я надеялся поговорить с вашей пассажиркой. Это ее… Брат.

Я сдержал свое отвращение от того, что назвал себя братом, прежде чем мама успела уловить выражение моего лица.

— Миссис Резерфорд там? — спросил я.

— Да.

— Мне нужно поговорить с ней, пожалуйста.

Я посмотрел на маму, которая вздохнула.

— Это она, — вместо того, чтобы говорить громче, она повысила голос на целую октаву выше обычного. — Что там?

— Миссис Резерфорд, я как раз собирался связаться с вами. К сожалению, возникла проблема.

На полпути к тому, чтобы поднести бокал к губам, ее рука замерла.

— Что, простите?

Мои челюсти сжались, и я крепче сжал телефон.

— Мисс Резерфорд больше не со мной. Она убежала, когда я остановился на заправке. Я думаю, у нее были другие планы, поскольку она взяла с собой свой чемодан. Мне жаль сообщать вам об этом, мэм, и, конечно же, я не приму оплату за незавершенную работу.

— Не будь смешным. Конечно, тебе заплатят. Это моя оплошность. Я должна была ожидать, что она может сбежать.

Моя мама вздохнула и прижала пальцы к вискам. Она пробормотала что-то еще, но я не слушал.

Все, что я слышал, — это повторяемые одни и те же слова.

Мисс Резерфорд больше не со мной.

К тому времени, как моя мама повесила трубку, гнев и тревога стали безудержными.

— Что ж, — сказала моя мама, поднимая свой стакан, — вот и все. Девочка сбежала. Я полагаю, она вернется, когда поймет, как хорошо ей было. Надеюсь, прежде, чем кто-нибудь из наших знакомых заметит ее.

— И это все? Что, если она ранена? Что, если она в беде?

— Что ты хочешь, чтобы я сделала, Истон? Вызвала полицию?

Я не упомянул тот факт, что уже позвонил им по дороге сюда, или что я планировал позвонить им снова, чтобы сообщить, что она пропала. Если бы моя мама узнала, что я связался с полицией, она бы думала только об одном: о своей репутации.

— Ты действительно думаешь, что они воспримут это всерьез? Она пришла с улицы, и сейчас она почти взрослая. Она взяла с собой свой чемодан, Истон. Это, конечно, не первое ее родео. Она точно знала, во что ввязывается, когда решила вести себя как преступница, — она допила остатки из своего бокала и пробормотала: — После всего, что я для нее сделала.

— Все, что ты сделала? Ты обращалась с ней как с ничтожеством с первого дня, когда увидела ее, — я недоверчиво покачал головой и бросил ее телефон на фотоальбом. — Знаешь что? У меня нет на это времени.

Развернувшись, я направился к выходу.

— Как ты думаешь, куда ты направляешься? Клянусь, Истон, если твой ответ не о школе, у нас будет совершенно другой разговор, когда ты получишь степень бакалавра…

Я захлопнул за собой дверь.

Мария, держащая в одной руке гору сложенных полотенец, остановилась у лестницы, когда увидела, что я направлялся к входной двери.

— Истон.

Я оглянулся через плечо.

— Por favor (Пер. Пожалуйста).

В глазах Марии появилось беспокойство, и она тихо произнесла: — Будь осторожен.

Будь осторожен. Мария редко говорила мне об этом, но она сказала достаточно, чтобы я запомнил, что это означало. Она обеспокоена. Значит, нас таких двое. Через мгновение я кивнул и рывком открыл дверь.

Я не мог собраться с мыслями, пока шел к своей машине, проскользнул внутрь и перезвонил в полицейский участок. Меня бы не удивило, если бы Ева действительно сбежала. Я бы понял ее желание, даже когда боль вспыхнула в моей груди при мысли о том, что она добровольно ушла. Но сейчас все это не имело значения. Пока я не был бы уверен, что она в безопасности, ничто другое не имело значения. Пять минут спустя я повесил трубку и бросил телефон на пассажирское сиденье. Двадцать четыре гребаных часа до того, как они могли бы подать заявление о пропаже человека. Час до того, как появился бы офицер, чтобы лично узнать подробности. За час могло случиться все, что угодно.

Я завел машину и крепче сжал руль, выезжая на улицу. Я все еще чувствовал вес хрупкого четырнадцатилетнего тела Евы в своих руках, когда я поймал ее при падении на заднем дворе. Текстуру ее волос, когда я убирал спутанные локоны с ее щек. Бешеный стук моего пульса, когда она посмотрела на меня, ее прерывистое дыхание замедлилось, и ее тело расслабилось рядом с моим.

Надежда в ее взгляде, когда я пообещал, что она в безопасности.

Если она действительно сбежала, я знал одно место, куда она могла бы пойти. Где-то она знакома. Место, где у нее были контакты. Костяшки моих пальцев белели по мере того, как я подъезжал все ближе и ближе к Питтсу. Я знал этот маршрут лучше, чем следовало бы. Но на этот раз, когда здания уменьшились в размерах, а улицы покрыли выбоины, я внимательно осмотрелся вокруг. Внимательнее, чем когда-либо.

Несколько женщин склонялись на углу, и я слегка замедлил шаг. Две из них выглядели достаточно взрослыми, чтобы годиться мне в матери. Их щеки ввалились, сигарета лениво торчала во рту у одной женщины, пока она наблюдала за мной. Она подмигнула, и ее взгляд из-под тяжелых век оценивающе скользнул по моей машине. Когда я переключил свое внимание на третью, что-то тревожное зашевелилось у меня в животе. Она вообще едва ли похожа на женщину. Ее глаза пусты, как будто она видела больше, чем кто-либо должен за свою жизнь, а беременный живот похож на арбуз на ее костлявых конечностях. Ей не могло быть больше семнадцати. Того же возраста, что и Ева. Моя челюсть сжалась, и я отвел взгляд, прежде чем полностью проехал мимо них.

Время тянулось, вытесняя из моих легких всякую надежду, пока я пробирался по улицам, которых никогда не видел. Я обходил квартал за кварталом, игнорируя угрожающие взгляды похотливых мужчин и провокационные призывы нетерпеливых женщин.

От нее не было никаких следов.

Во время моего второго проезда мой взгляд привлек знакомый скелет с граффити, и я замедлил шаг. Приближалась та же заброшенная стоянка, на которой я припарковался в прошлый раз, когда был здесь.

Мой большой палец барабанил по рулю, и я провел зубами по губе, когда мне в голову пришла мысль. Даже если я нашел бы Еву, я, возможно, смог бы задержать Пола на некоторое время, но этого недостаточно. Пол — это новая территория. Он был в моем гребаном доме, в одной комнате с ней. Я понятия не имел, как долго он за ней охотился и насколько пристально наблюдал. Я не мог недооценивать, насколько он опасен, и я не мог все испортить.

Горький образ Евы в моей спальне, заключенной в чьи-то чужие объятия, вспыхнул в моем сознании, задерживаясь надолго.

Гноящийся.

Еве потребовалось больше трех лет, чтобы позволить мне подержать ее. Что бы ни сделал этот парень, Александр, чтобы заслужить ее доверие, должно быть, потребовалось время. История. Если бы они были вместе в Питтс, он знал бы кое-что о ней — и о Поле, — это могло бы иметь значение для того, чтобы убедиться, что она осталась бы в безопасности навсегда.

Приняв решение, я свернул на парковку. Все, что выходило за рамки безопасности Евы, сейчас не имело значения. Может, Александр и был ее прошлым, но я — ее будущее.

И я позаботился бы о том, чтобы он знал об этом.

Запирая машину, я шагал по потрескавшемуся тротуару и свернул в знакомый переулок. Я не остановился, пока не достиг той же стальной двери, у которой в последний раз видел Еву. Той ночью я не мог подойти достаточно близко, чтобы ничего не разглядеть, не выдав себя. Сегодня переулок мертв, если не считать бездомного, который спал рядом с мусорным контейнером.

Выдыхая, я поднял кулак к помятой двери и постучал три раза. Я ждал мгновение, и когда никто не ответил, начал стучать снова, но дверь распахнулась.

Коренастый мужчина со шрамами на лице посмотрел на меня скептически.

— Я ищу Александра.

Его челюсть сжалась.

— Здесь нет никакого Алехандро.

Он сделал движение, чтобы закрыть дверь, но я остановил его ногой. Он прищурил глаза.

— Мы оба знаем, что это неправда. Недавно к нему приходила девушка. Ей нужна его помощь.

Он холодно наблюдал за мной, но в его взгляде мелькнул едва уловимый проблеск любопытства. Он знал, о ком я говорил.

— Ты выглядишь как гребаный коп, — обвинил он.

— Ну, а я нет.

Пока нет.

— Я гребаный старшеклассник. Так ты можешь найти его или нет?

Он сложил руки на груди.

— Кто ты?

— Я здесь из-за Евы.

Это все, что ему нужно знать.

— Знаешь, довольно глупо приходить сюда с его именем.

Я стиснул челюсти, и меня охватило разочарование. У меня не было времени на ерунду. У Евы нет времени.

— Скажи ему, что ее гребаная жизнь в опасности. Это должно подвести его к двери.

Мужчина усмехнулся.

— Ты действительно думаешь, что он здесь? В этом здании?

Мой взгляд сузился, и он покачал головой.

— Чувак, ты понятия не имеешь, — он выдавил из себя вздох и пробормотал: — У этой девушки вечно какие-нибудь неприятности, не так ли?

Достав из кармана сложенный лист бумаги и ручку, он протянул их мне.

— Напиши свой номер на обороте, но я ничего не обещаю.

Я записал свою информацию, затем вернул ему бумагу и ручку.

— Спасибо.

Он кивает, и я начал уходить.

— Эй.

Я остановился и оглянулся на него.

— Без чепухи. Ее жизнь действительно в опасности?

— Если бы это было не так, меня бы здесь не было.

Его губы поджались, и он еще раз кивнул, прежде чем исчез в клубе.

Я вернулся к своей машине, завел ее и выехал на улицу. Мои глаза прикованы к дороге, я улавливали каждую деталь. Я не сдался бы. Я бы искал ее столько, сколько потребовалось бы.

Я проехал несколько кварталов и заметил тех же женщин, мимо которых проезжал ранее. Только две из них все еще там. Курильщица и беременная девушка. На этот раз беспокойство в моем животе обволокло ребра, и, прежде чем я понял, что делал, я остановился перед ними. Обе женщины подошли ко мне, и я опустил стекло.

Та, что постарше, улыбнулась, сигарета болталась у нее в пальцах.

— Привет, красавчик, — сказала она скрипучим голосом. — Две по цене одной для тебя.

Мой взгляд скользнул к младшей девушке, и у меня внутри все похолодело, когда она посмотрела сквозь меня. Ее рука лежала на выпуклости живота, и я заметил, что ее джинсы застегнуты на молнию, чтобы они сидели впору.

Я прочистил горло и отвел взгляд, чувствуя себя чертовски скользким.

— Сколько?

Тот, что постарше, посмотрела на мою машину и пожала плечом.

— Сто баксов.

Я знал, что она обыгрывала меня, но это не имело значения. Залезая в бумажник, я достал две сотенные и протянул их ей.

Курильщица собиралась схватить наличные, когда беременная девушка засунула мою руку обратно в машину и прошипела:

— Господи, это у тебя в первый раз или что-то в этом роде? Ты платишь нам после.

Я снова протянул деньги.

— Возьми. Ты стоишь больше, чем все, что я мог бы положить в свой кошелек, но это все, что у меня есть.

Девушка нахмурилась, глядя на деньги. Она снова подняла взгляд на меня, и ее рука задрожала, когда она, наконец, взяла их. Пожилая женщина протянула открытую ладонь, и девушка дала ей одну из сотенных, засовывая свою в задний карман джинсов.

— Я ищу кое-кого. Девушку, семнадцати лет. Раньше она жила здесь и, вероятно, только что вернулась в город.

Беременная девушка сделала шаг назад, оглядывая меня с ног до головы.

— Ты коп?

— Нет, — я раздраженно выдохнул. — Я не коп, ясно? Я… она… Я ее брат.

— Что ж, — сказала курильщица, — в любом случае мы ничем не можем вам помочь. Извини.

Мой телефон зажужжал.

— И это все? — спросила женщина, прежде чем затянулась сигаретой.

Я посмотрел на идентификатор на экране.

Абонент неизвестен.

— Мы тебе не нужны? — спросила та, что помоложе.

Я поднял на нее глаза, нажал принять, и мой взгляд метался между ними двумя.

— У меня кое-кто есть. Она — все, что мне нужно.

Они обе смотрели на меня, пока я отъезжал, и я прижал телефон к уху, пока искал место, где мог остановиться.

— Алло?

Голос, который ответил, низкий и спокойный.

— Истон Резерфорд.

Мой взгляд сузился, и я заехал на парковку.

— Это Александр?

— Да. Я слышал, что моя кузина в опасности.

— Твоя кузина… — мои брови нахмурились, и слова Евы снова зазвучали в моей голове. Это не то, что ты думаешь. Мне так жаль. Я не могу тебе сказать.

Ее двоюродный брат. Он ее гребаный двоюродный брат.

Выдох сорвался с моих губ, моя хватка на телефоне дрожала, и я почувствовал себя гребаным мудаком.

— Совершенно верно.

Наступила пауза.

— Держу пари, теперь все обретает смысл. Приятно познакомиться. Итак, Истон, — спокойствие в его голосе исчез, и в трубке послышался угрожающий тон. — Скажи мне, кого мне нужно убить.

Ева

— Это прекрасный день для жизни. Ты согласна, Эванджелина?

Тошнота накатила на меня с каждым вращением колес машины. Окна закрыты так плотно, что я не могла дышать. И он такой, такой громкий.

— На самом деле, я не видел такого прекрасного дня уже, о, я не знаю… Четыре года, десять месяцев и шестнадцать дней.

Я закрыла глаза, но это не отгородило его.

Он ненастоящий, — говорила я себе. На этот раз жалкая ложь — это дым, который душил меня. Я так упорно боролась, чтобы задушить кошмар, который жил внутри меня, и теперь монстр выбрался из моей сломанной коробки. Невозможно бороться, когда я даже не могла дышать.

— Тебя трудно поймать, я отдаю тебе должное.

Я заставила себя открыть глаза, чтобы увидеть соль и перец, соль и перец — и внезапно я стала такой, такой маленькой.

— Отпусти меня, — прошептала я.

Глупая маленькая девочка.

Его ледяной взгляд пронзил меня через зеркало заднего вида.

— Думаю, мы оба знаем, что я не могу этого сделать.

— Чего ты от меня хочешь?

— Чего бы хотел любой мужчина в моей ситуации? Воссоединиться со своей давно потерянной маленькой девочкой, конечно.

Машина покачнулась. Желчь обожгла мне язык.

— Я не твоя.

Он разочарованно цокнул, и машина замедлила ход.

— Возможно, я недостаточно ясно дал понять это в прошлом, но наше соглашение для меня особенное. По крайней мере, когда-то так было, — его голос понизился, и скрежещущий звук обжог, как яд, под кожей. — Я признаю, твой выбор оставил во мне… горечь.

Он остановился перед знаком "Стоп", повернулся направо, а я осматривала в окно окрестности. Я не узнавала улицу или пригородные дома. Голубое небо — это фон, тонкие лучи солнечного света пробивался сквозь белые облака. У меня скрутило живот. День действительно прекрасный.

Он заехал на крытую подъездную дорожку, выключил двигатель и отстегнул ремень безопасности. Мои мышцы напряглись. Он открыл дверь и вышел. Я задержала дыхание, глядя на четкие линии его костюма, пока он обходил машину. Затем он встал у пассажирской двери напротив меня. Мои легкие закупорены без кислорода. У меня закружилась голова. Я моргнула, и рядом со мной село чудовище.

Пустые голубые глаза остановились на мне, холодные пальцы перебирали мои волосы, мою шею. Мои конечности налились свинцом, и мне тринадцать лет, я сидела в изножье кровати, которая мне не принадлежала.

Ты хорошая маленькая девочка, не так ли?

Тупые ногти гладили меня по щеке.

Вот именно, милая, прелестная девочка.

Обвели мою челюсть.

Я твой новый папочка.

Его другая рука поднялась, и перед моим расплывчатым зрением появилась белая ткань. Я слишком поздно поняла, для чего нужен этот материал. Ткань закрыла мне рот, нос, заглушая мой крик. Я сжала его запястье обеими руками. Мои ногти впились в его кожу, тревога овладела моими нервами, но я уже ушла.

Потеряна.

Потеряна.

Потеряна.

Мои веки потяжелели, а сердце колотилось, когда каждая ложь, которую я когда-либо говорила себе, сплелась в узел. Сильная. Храбрая. Нерушимая. Он обвился вокруг моей шеи и душил меня. Все знали, чем заканчивалась эта история.

Потому что плохие люди не соответствовали Карме.

А у плохих девочек не бывало "долго и счастливо".

Мои глаза распахнулись, и боль раскалывала голову пополам. Я застонала и подождала мгновение, пока мое затуманенное зрение прояснилось бы. Спальня обретала очертания передо мной. Мой взгляд путешествуюовал по стене и остановился на окне. Окно с решетками по внешней стороне стекла. У меня перехватыватило дыхание.

Дежавю.

Я села, прищурилась от волны тошноты. Голый матрас подо мной бугристый и покрыт пятнами. Я сглотнула и спустила ноги с кровати. Когда я встала, мои колени подогнулись, но я направилась к окну, оперлась одной рукой на стекло для опоры и посмотрела сквозь решетку. Внезапно я увидела слишком ясно. Оштукатуренные стены могли закрывать вид на Детройт, но я точно знала, где я находилась. Раньше я стояла в дверях этой спальни, так хорошо умея быть невидимой, и наблюдала за силуэтом мамы, когда она смотрела в это окно. Потрескавшиеся стены соседнего жилого дома покрыты граффити, и десятки зарешеченных окон отражали это.

Итак, вот как выглядела тюрьма глазами моей матери.

Дом еще никогда не казался таким зловещим.

A Хлопок заставил меня обратить взгляд на дверь в другом конце комнаты. Приглушенный звук открывающихся и закрывающихся шкафов достиг моих ушей, и из меня вырвалось прерывистое дыхание. Где-то там монстр. И все же, я никогда так сильно не хотела сбежать из комнаты. Я не могла находиться здесь. Я бы вернулась в тот гребаный гостиничный номер, вместо того чтобы возвращаться сюда. Но был только один выход. Отчаяние сжало мне горло, защипало глаза и толкнуло меня вперед по пятнистому, порванному ковру.

Я дернула за ручку, но она заперта снаружи. Костяшки моих пальцев побелели, когда я стучала в дверь.

— Выпусти меня.

Просьба звучала неуверенно. Я закоыла глаза.

Я не могу быть здесь. Я не могу быть здесь.

— Выпусти меня отсюда!

Тишина тикала, тикала, тикала у меня в ушах.

Затем его голос просочился под дверь.

— Следи за своими выражениями, малышка. Теперь это твоя комната, так что я предлагаю тебе использовать это время, чтобы заново познакомиться с ней.

— Это не моя гребаная комната, — я продолжала колотить в дверь, и слезы обжигали мои щеки. — Выпусти меня отсюда!

Он засмеялся, тихо, но горько.

Ненависть, мерзкая и ошеломляющая, залила меня расплавленным пламенем. Я снова постучала в дверь, когда избитое тело моей мамы — черно-синее, сине-черное — промелькнуло перед глазами. Бах. Ее прерывистое прощание сдавило мне грудь. Бах, бах, бах, мое сердце обливалось кровью. Я никогда не должна была возвращаться сюда. Это был ад моей матери, место, которое мы оставили позади. И все же я облегчила, так чертовски облегчила ему задачу затащить меня обратно.

Тяжело дыша, я, спотыкаясь, отступила от двери, подальше от него.

Глупая девчонка.

Глупая ложь.

Мои колени коснулись матраса, и я опустилась на него. Как он смог привести меня сюда? Не может быть, чтобы он жил в этом куске дерьма. Он купил квартиру после смерти моего отца? Я подняла взгляд вверх, смотрю на потолочный вентилятор. Мой желудок сжался, и на этот раз это вызвано не наркотиками. Я представила обмякшее тело моего отца, подвешенное к вентилятору, и крик застрял у меня в горле.

Твое чувство вины, наконец, убило тебя? — я молча спросила его. — Или ты подавился своими гребаными долгами?

В моей груди образовался узел.

Как ты мог это сделать? Как ты мог продать меня?

Мои глаза закрылись, легкие сжались, и я с трудом сделала вдох. Это первый раз, когда я позволила своим мыслям отправиться туда, и теперь, запертая в одной комнате с призраком моего отца, это все, о чем я могла думать. Почему я? Что со мной такого плохого, что единственный человек, который хотел оставить меня у себя, — это вовсе не человек, а чудовище?

Грязная.

Это слово безжалостно сверлило мне голову.

Повреждена.

Безжалостные и громкие, такие громкие.

Никчемная.

Крик, застрявший у меня в горле, поднимался все выше, вибрировал на языке, и я стиснула зубы.

Заткнись. Заткнись. ЗАТКНИСЬ.

Глаза цвета виски вспыхнули в моем сознании. Нежные прикосновения, разделенные секреты, произнесенные шепотом обещания. Мои дыхательные пути слегка приоткрылись, и я медленно выдохнула.

Шшшш… Ты в порядке. Теперь ты в безопасности. В безопасности.

Истон хотел удержать меня. Он хотел защитить меня. Я вытерла щеки, и мои руки дрожали. Интересно, искал ли он меня. Интересно, имело ли это вообще значение. Если ему удалось бы найти меня, смог бы ли он спасти меня? В том-то и дело, что монстры никогда по-настоящему не исчезали. Почти пять лет я избегала своего, и все же он всегда был со мной — его голос в моей голове, хватка на моем горле и кровь на моих руках.

Мой взгляд скользнул к двери, и осознание этого превратило мои вены в лед.

Я никогда от него не избавлюсь.

Я не могу быть спасена.

— Тук-тук, — словно в доказательство моей правоты, дверь открылась, и он стоял на пороге. — Удобно?

Инстинктивное желание отвести взгляд натянулось на мою шею, как поводок, но я заставила себя смотреть на его аквамариновый галстук. Я перескакивала с одного бесплатного бриллиантового рисунка на другой в молчаливой игре в классики, пока не набралась смелости посмотреть ему в глаза. Я схватилась за край матраса, сердце забилось быстро и резко.

Его губы приподнялись, но улыбка выглядела иначе, чем я помнила. Все еще тонкая, медленная и тщеславная, но… Что-то не так. Мои ногти царапали швы матраса. Солнечный луч освещал его фигуру, и я не понимала, на что смотрела. Гусиные лапки и залысины. Мягкий живот и руки в солнечных пятнах. Где змеиные глаза? Где клыки, когти, где алая кровь, окрашивающая его шею? Он не должен был выглядеть таким… Человеком.

— Знаешь, это место тебе подходит? Что-то в его… Сути.

Он провел ладонью по своему галстуку спереди, как будто мог сгладить нелепость этого. Мой взгляд скользнул за его спину, к открытой двери, дразнящей меня свободой.

— Такая богатая история. Клянусь, иногда я слышу призраков в стенах.

Гнев и страх пульсировали во мне, адреналин пробудился к жизни под моей кожей. Не думай. Не думай.

— Единственное, что меня сейчас устроило бы — это выцарапать тебе глаза.

Последнее слово все еще вернтело ь у меня на языке, когда я поднялась с матраса и побежала.

Он словил меня в дверях. Визг поднялся к моему горлу, мои ногти впились в его щеку, и его проклятие затихло, когда удар по моим ребрам выбил из меня дыхание. Черные точки появлялись и исчезали из виду. Он схватил меня за волосы, развернул к себе. Кожу головы обожгло, когда он швырнул меня лицом на пол. Я словила себя на ладонях, локти дрожали. Его колени обхватили мои икры, горячее дыхание коснулось моей шеи. Непоколебимый уровень адреналина подстегнул меня к действию, и я откинула голову назад так сильно, как только могла. Я услышала отчетливый хруст. Боль пронзила мой череп, в ушах звенело, как сирена.

— Гребаная пизда, — выплюнул он, тяжело дыша.

Одной рукой он сцепил мои руки за спиной, а другой прижал мою щеку к ковру.

— Могла бы кое-чему научиться у свой матери.

Веревка обожгла мне кожу, когда он связал мне запястья за спиной, но я едва ощущала боль. Его слова застряли в моей голове. Я знала, что это чушь собачья, но мой голос дрожал от неуверенности.

— Не говори о моей матери. Ты ничего о ней не знаешь.

Он засмеялся, схватил меня за связанные запястья и рывком поставил на ноги.

— Как ты думаешь, куда она отправилась в тот день, когда ушла от тебя? В отпуск?

— Заткнись, — прошептала я, но мои колени ослабли, когда он толкнул меня к матрасу. — Ты гребаный лжец.

Он толкнул меня на кровать, и я поморщилась, поворачиваясь к нему лицом. Не обращая внимания на пульсирующую боль в ребрах, я поднялась на ноги и села, прислонившись спиной к стене. Его щеку покрывали красные царапины, а нос искривлен. Кровь заливала его губы и зубы, забрызгивала его безукоризненный клоуна. Я хотела почувствовать себя триумф, но все, что я видела — это кровь, кровь, так много крови.

Он исчез в ванной и вернулся с комом туалетной бумаги, прижатым к носу.

— У меня много качеств, но лжец — не одно из них.

— Держись от меня подальше.

Он сделал шаг в мою сторону, и я напряглась.

— Скажи мне, малышка. Как ты думаешь, каким бизнесом я занимаюсь? Как, по-твоему, познакомились твои родители?

У меня свело живот, и я отрицательно покачала головой.

— Твой отец купил Валентину у одного из моих людей. Когда он не смог вернуть то, что задолжал, я приехал забрать ее, но обнаружил, что он обрюхатил ее. Валентина не сделала аборт, что оставило им два варианта: заплатить долбаный долг или найти мне замену. Твой отец в частном порядке решил заменить ее тобой, когда ты станешь достаточно взрослой, чтобы работать. Дети опасны — закон безжалостен к ним, и никогда не знаешь, чем все обернется. Но они часто продаются дороже, и поскольку твои собственные родители участвовали в сделке, никто не стал бы тебя искать. Поэтому я согласился. Я вернулся шесть с половиной лет спустя, чтобы забрать тебя.

Шесть с половиной лет…

— Почему я не могу пойти, мамочка? Я хочу прийти.

Я не могла дышать.

— Пришел узнать, что Валентина не знала о пересмотренном соглашении. Она предложила себя вместо тебя.

— Я знаю, что хочешь, милая. Но там, куда я направляюсь, небезопасно для ребенка.

Ее руки дрожали, когда она засовывала внутрь еще одну рубашку. Она не смотрела на меня. Почему она не смотрела на меня?

Я сглотнула, но болезненное жжение в моем горле только усилилось. Мой голос едва ли похож на шепот, когда я умоляла:

— П-прекрати. Пожалуйста, прекрати говорить.

— Она обещала быть хорошей, и если бы она уже не доказала свое послушание в прошлом, я бы не согласился. Как бы то ни было, она была красивой, послушной, и я знал, что мои люди захотят ее вернуть. Она была солидной заявкой. Поэтому я продал ее, и какое-то время она твердо держала свое слово.

Слезы угрожали пролиться, и я сильнее покачала головой.

Прекрати. Я не хочу этого знать.

— Видишь ли, я считаю себя честным бизнесменом с точки зрения поиска творческих решений, когда возникает проблема. Между нами троими была история, доверие и слишком много измененных сделок, поэтому, когда Валентина, черт возьми, повесилась, это вывело меня из себя.

Нет.

Я прислонилась всем весом к стене и отвернулась. Мои губы дрожали, но я сдерживала слезы. Я не могла позволить этому монстру увидеть, как сильно он причинилмне боль.

— Твой отец снова был в долгу. Когда я пришел за ним, то увидел тебя, крепко спящую на своем матрасе у дивана. Конечно, он предложил тебя в качестве замены, но нет. Несмотря на весь ущерб, который он причинил, я решил, что он отдаст мне все, что у него есть, а тебя я оставлю себе. Ты, предположительно послушная и покладистая, как твоя мать, должна была стать моим подарком за те неприятности, которые причинили мне твои родители.

Его пристальный взгляд скользнул по моему лицу, но я невидяще смотрела вперед.

— Предполагалось, что ты будешь хорошей маленькой девочкой.

Его голос стал холоднее льда. Краем глаза я увидела, как он медленно разматывал шарф со своей шеи.

— Вместо этого ты была гребаной дурой. Я дал твоему отцу целый год, чтобы найти тебя, и когда у него не получилось даже этого, я приказал его повесить. Имело смысл наказать его так же, как он наказал меня вместо твоей матери.

По ковру шлепали мокасины из искусственной итальянской кожи, затем он оказался в поле моего зрения. Я смотрела сквозь него.

— Поздравляю, — сказала я бесцветным голосом. — Ты довел взрослую женщину до самоубийства. Ты бизнесмен, который не может собирать платежи, и ты так отчаянно хочешь перепихнуться, что тебе нужно связывать несовершеннолетних девочек. У тебя, должно быть, самые маленькие яйца в мире.

Пощечина откинула мою голову набок, и я закрыла глаза от острой боли.

— Ты думаешь, ты здесь, потому что мне нужно потрахаться? — кипел он.

Он схватил меня за волосы и впечатал щекой в стену. Боль пронзила мою щеку, челюсть, отдалась в ушах, но я не издала ни звука. Его губы коснулись моего лба, и что-то жестокое исказило его слова.

— Ты здесь, потому что причинила мне боль. А теперь я собираюсь причинить боль тебе.

Истон

— Пять минут, — сказал я Александру по телефону и съехал с автострады. — Ты там?

Мои ладони болели от того, что я так крепко сжимал руль. В первый час в дороге от нетерпения моя хватка ослабла. Ко второму часу перед глазами все покраснело. Теперь, спустя три с половиной часа, единственное, что позволяло мне оставаться в здравом уме и видеть дорогу, — это осознание того, что этому ублюдку пришлось проехать такое же расстояние, чтобы доставить Еву так далеко. Он не мог приехать намного раньше, чем я приехал бы.

— Я был в Калифорнии, когда ты позвонил. Нелегко организовать авиаперевозку в мгновение ока, — сказал Алехандро. — Ты доберешься туда немного раньше меня.

— Где именно находится это там?

Когда он прислал мне сообщение, я не задавал вопросов. Я просто вел машину.

— Квартира, в которой выросла Ева. Пол владеет тридцатью двумя комплексами, и по состоянию на то, что три года назад умер отец Евы, включило и квартиру.

Моя челюсть сжалась, и я замедлил шаг, приближаясь к адресу. Банкер-роуд, 4615.

— Ты уверен, что она здесь?

— Я не совершаю ошибок.

До сегодняшнего дня я знал, что Еве достались дерьмовые руки, но я понятия не имел, насколько дерьмовые и сколько их было. Когда мы впервые поговорили, Александр рассказал мне, кто такой Пол. Этому больному ублюдку предстояло еще кое-что, если он думал, что вышел бы отсюда свободным человеком. Я свернул на Банкер-роуд, где стена жилых домов отгородила остальной Детройт. Мои плечи напряглись, когда я рассматривал разрисованные граффити двери и гниющую штукатурку.

— Подожди меня, когда доберешься туда, — сказал Александр. — Мы войдем вместе.

Я проехал мимо нескольких подростков, курящих косяки, подъехал к выцветшему синему зданию и остановился на другой стороне улицы. Мои глаза прищурились, когда я посмотрел на зарешеченные окна, затем поднял взгляд на три этажа выше. Квартира 312.

— Истон. Ты меня слышал?

Мой пульс участился, дыхание стало тяжелым. Она там. Одна, с ним.

Изначально, когда я сказал Александру, что планировал позвонить в полицию, как только он прислал бы мне адрес, этот засранец решил вместо этого прислать мне пошаговые инструкции. Он прислал мне настоящий адрес только за пять минут до того, как я позвонил, чтобы проверить его статус. Сначала я связался с копами, потом с ним, но они еще не приехали. Я здесь. Напряжение пробегало рябью по моей спине, и я вытащил ключи из замка зажигания и расстегнул ремень безопасности.

— Я тебя слышал.

Наступила пауза. Затем вздох.

— Почему у меня такое чувство, что ты делаешь противоположное тому, о чем я просил?

Я запер машину позади себя и, переходя улицу, устремил взгляд на третий этаж.

— Я ценю твою помощь в том, чтобы доставить меня так далеко, но я ни за что не собираюсь просто сидеть в своей машине, пока она находится на другой стороне гребаной улицы.

В трубке раздался разочарованный вздох.

— Просто постарайся не дать себя убить до того, как я доберусь туда, ладно? Ева не может позволить себе потерять кого-то еще.

У меня сжалось в груди, когда я вышел на тротуар и поднялся по потрескавшейся бетонной лестнице сбоку от комплекса. За одним из зарешеченных окон лаяла собака. Мой пульс участился, и я поднялся на второй этаж. Я уже чувствовал прилив адреналина. Я чувствовал ярость. Но ничто не сравнилось бы с неистовым безумием, пульсирующим под моей кожей прямо сейчас.

— Мне нужно идти.

— Прямо за тобой.

Добравшись до третьего этажа, я повесил трубку, засунул телефон в карман и осмотрел двери. 306, 308, 310… Красные пятна затуманили зрение, когда передо мной появился номер 312. Я проверил ручку. Она не поддалась. Потребовалось нечто большее, чем запертая дверь, чтобы удержать меня от Евы.

Я отступил на несколько шагов.

Адреналин струился по моим венам, шумел в голове. Я бросился вперед, и бок моего тела натолкнулся на дверь, заставляя ее открыться. Тяжело дыша, я стоял в дверях.

В квартире тихо — слишком тихо.

Пустая гостиная передо мной — размытое пятно, мой взгляд прикован к открытой двери сразу за ней. Готовясь к любому сценарию, я пересек гостиную. Когда я вошел в спальню, в поле зрения появился край матраса, и кровь прилила к моим ушам.

Ева.

Она безвольно лежала на матрасе. Рубашка разорвана, кудри слиплись от пота и спутались вокруг ее рук. Единственный очевидный признак жизни — это слабое поднимание и опускание ее груди. Ощущение жжения охватило меня, мои легкие сжались, и я осторожно придвинулся ближе.

— Ева.

Ее имя обожгло мне горло, потому что она не похожа на Еву. Щека лежала на матрасе, невидящий взгляд прикован к стене напротив. Стоя перед ней, я опустился на колени, так что наши глаза оказались на одном уровне.

Она не моргала.

— Ева…

Я протянул руку и погладил ее по волосам. Мои руки дрожали от ярости, муки, и я пытался успокоить их ради нее.

От ее медленного моргания у меня сдалась грудь. Наконец, она перевела взгляд на меня.

— Ты здесь.

Ее голос такой же пустой, как и ее глаза.

Мои пальцы коснулись ее бледной щеки.

— Я здесь, — сказал я грубо. — Я всегда буду здесь.

Она пристально смотрел на меня, и я оглянулся через плечо, убеждаясь, что мы все еще одни, прежде чем осмотрел ее тело в поисках повреждений. Моя челюсть сжалась так сильно, что щелкнули зубы, когда я заметил, что ее руки связаны за спиной. Заставляя свои движения казаться спокойными, я осторожно натянул веревку, пока ее руки не освободились.

Ее взгляд, пустой и потерянный, никогда не отрывался от моего.

Мои мысли потемнели, вызывая в воображении образы того, что этот кусок дерьма мог сделать, чтобы так быстро украсть ее свет. Я не знал, каково это — хотеть кого-то убить, но прямо сейчас это желание захлестнуло меня с такой силой, что перед глазами появились черные пятна.

Мои слова ощущались как наждачная бумага в горле.

— Ты ранена?

Она моргнула и медленно покачала головой.

— Я сейчас подниму, хорошо?

— Он вернется, — от ее призрачного голоса у меня по спине пробежали мурашки. — Он всегда возвращается.

Яд разъедал мою грудь, и я осторожно просунул руки под нее, прижимая ее тело к себе.

— Да, хорошо. Я тоже, — она наклонилась ко мне, ее голова легла мне на грудь, а глаза закрылись. — И ты тоже, — прошептал я в ее волосы.

Я крепко сжал ее, когда встал. Только когда я выпрямился, я почувствовал это — липкое, влажное, под моими пальцами. Слегка поворачивая ее, я поднял руку, чтобы показать тыльную сторону ее предплечья, где разорвана рубашка. Кровь размазана по ее коже, почти скрывая рваные порезы под ней. Мои вены кипела, дыхание неровное, когда зазубренные буквы обрели форму.

П-Р-О-Д-А-Н-О.

Пол скрипнул, тень потянулась по ковру. Что-то яростное загремело внутри меня, и я медленно поднял взгляд. В дверях стоял Пол. Позади него открылась дверь квартиры напротив гостиной. Исчезла вымученная улыбка, которая была на нем на вечеринке по случаю годовщины. Он посмотрел на Еву, его лицо раскраснелось от неудовольствия, дешевая рубашка прилипла к коже от пота.

Он среднего роста, но мягкий и намного меньше меня. Мой взгляд задержался на ужасном шраме, узловатом сбоку на его шее, злые белые линии, пришитые к участкам красной кожи. Серебряный отблеск привлек мое внимание к его руке.

Костяшки его пальцев побелели вокруг кухонного ножа, уже отмеченного красным, и я крепче сжал Еву — ее глаза все еще закрыты, дыхание медленное и спокойное, в отличие от моего.

Напряжение сковало мои мышцы.

— Я бы дважды подумал, прежде чем подошел ближе, — тихо предупредил я.

Губы презрительно скривились, когда он рассматривал то, как я ее держал.

— Ты действительно соответствуешь роли старшего брата-защитника, не так ли? — сарказм сочился из этих слов.

Его глаза, устремленные на Еву, полны смерти. Он не хотел ее пугать. Он хотел убить ее.

Я сделал уверенный шаг назад, надеясь безопасно уложить ее на кровать, чтобы освободить руки, но времени нет. Пол бросился к нам — к Еве. Мой пульс грохотал в ушах. Он отвел руку назад, удерживая нож. Я развернулся за полсекунды до того, как лезвие вонзилось мне в спину. В ушах звенело, волна головокружения захлестнула меня. Моя челюсть сжалась, когда всплеск адреналина смешался с болью, и я отбросил локоть назад.

Я услышал хруст, проклятие.

Глаза Евы распахнулись, дыхание участилось.

Я развернулся и пинком отбросил упавшее оружие подальше от себя. Он прижал руку к своему носу, когда я врезался в него головой. Мое зрение временно затуманилось, но я намного крупнее его. Он отшатнулся назад, упал на колени.

Ева смотрела на него, сглотнула и сжала мою рубашку.

— Он… Он здесь…

Морщась, я осторожно опустил ее на матрас.

— Ева, — я тяжело дышал. — Посмотри на меня.

Она посмотрела.

— Что бы ни случилось, мне нужно, чтобы ты оставалась здесь.

Отчаяние напрягло мой голос, я хотел, чтобы она послушалась. Была эгоисткой, не беспокоиться ни о чем, кроме собственной безопасности. Но она не ответила, и у меня нет времени ждать ее подтверждения.

Я обернулся как раз в тот момент, когда Пол нанес удар мне в живот.

Ева

Шлюха.

Пизда.

Я смотрела на сцену, разворачивающуюся передо мной, но она выглядела странно. Такая далекая. Словно толстый лист стекла отделял меня от Истона и монстра. Кулак Истона врезался в уже окровавленное лицо монстра, отбрасывая его к стене. Движение запечатлено под водой, размыто в замедленной съемке.

Ты заслуживаешь того, чтобы гнить, гнить, гнить, как и твоя мать.

Тяжесть его руки, холодной и грубой, все еще оставалась на моей щеке, прижимая мой нос к матрасу. Ощущение его ног, сомкнутых вокруг моей спины, удерживающих меня на животе, пока он резал, кромсал, терроризировал. Его слова не утихали; они сверлили мои уши, царапали мою душу, и я хотела оказаться под водой вместе с ними, чтобы это прекратилось.

Дочь шлюхи.

Ты принадлежишь мне. Помнишь?

У меня болела грудь. Я хотела бы утонуть в оцепенении. Я хотела исчезнуть.

Тебя продали, сука.

Ты моя, моя, моя…

При этом слове другой голос будоражил мое сознание. Он низкий, нежный, успокаивающей лаской обволакивал мое сердце.

— Если ты моя… Это значит, что я тоже твой.

Я вдохнула… Выдохнула.

Перед глазами расплывалось красное, и меня накрыло облако замешательства. Я наклонила голову, пытаясь разобраться в хаотичной картине. Я знала, что на его лице кровь, но передо мной спина Истона. Я не должна видеть красного на спине Истона. Но я видела. Так много красного… Просачивалось сквозь его рубашку.

Ты испорченный товар, малышка, — слова пытались затащить меня обратно в кошмар.

Неполноценная, неполноценная, неполноценная…

Почему у Истона шла кровь?

— Я помню ту ночь, когда впервые увидел тебя. Ты была несокрушима.

Мои легкие сжались.

Несокрушима.

Несокрушима.

Несокрушима.

Кулак с волосатыми костяшками столкнулся с животом, так много красного, что Истон согнулся пополам. Он отшатнулся назад, натыкаясь на матрас, прежде чем медленно выпрямился. Монстр приблизился к нему, и я увидела, как Истон заколебался. Его поза нетвердая, походка шаткая.

Ты никто, ничто, ничтожество…

— Ты самое потрясающее создание, которое я когда-либо видел.

Мое сердце стучало у меня в ушах. Глаза защипало от печали и замешательства.

Истон…

Мой взгляд скользнул к ковру, где солнечные лучи как раз подчеркивали упавший нож. Он отливал серебром под красным, так много красного. Я протянула руку, чтобы коснуться зазубренных краев, врезавшихся в мою кожу.

П-Р-О-Д-А-Н-О.

Снова и снова он повторял это слово, вырезая его. Боль от раны — ничто по сравнению с вечным звучанием его голоса, врезающимся в мой мозг, и я задалась вопросом, что из этого было более постоянным.

— И все это ради нее? — выплюнул он, возвращая мой взгляд к ним. — Поверь мне, она, черт возьми, того не стоит.

Глаза Истона такие темные, такие смертоносные, что я с трудом узнавала его. Он выбил ноги монстра из-под себя и схватил его за волосы, пока не стал вынужден встретиться взглядом с Истоном.

Когда Истон заговорил, его слова тихие, но грубые, и в них звучала убежденность.

— Она стоит всего, чего ты не стоишь. Ты просто кусок дерьма, слишком слабый, чтобы осознать это.

Истон опустил колено на уже сломанный нос монстра, и Пол покашлял кровью.

Я не могла оторвать от него взгляда. Не от монстра — от Истона. Он стоял высоко, возвышаясь над монстром, но его кожа слишком бледная. Дыша слишком быстро, слишком тяжело, он наткнулся на стену, используя ее как опору. Истон… Сильный, самоотверженный, неунывающий. Но он всего лишь человек. По стеклу, разделяющему нас, поползла трещина.

Я посмотрела на нож, потом на монстра.

Колени на полу, он задыхался сильнее, чем Истон. Его лицо покрыто красным, рубашка пропитана потом и кровью. Я искала и искала, но по-прежнему нет ни когтей, ни клыков, ни рогов. Потому что, возможно, монстры тоже всего лишь люди.

Стекло треснуло, образуя паутину трещин, затем разлетелось вдребезги.

Пол бросился к Истону, и мое сердце остановилось. Я никогда не видела никого настолько бледного. Истон медленно моргал, опираясь одной ладонью о стену, чтобы удержаться в вертикальном положении, и Полу слишком легко обвить руками шею Истона, как змее. Адреналин бурлил во мне, и я заставила свое тело двигаться. Я соскользнула с матраса, на четвереньках подползла к ножу. Дрожащие пальцы сжали его. Он казался чужим, слишком тяжелым в моей руке. В поле моего зрения мелькнула фигура в дверном проеме, но я не остановилась. Я не думала. Я сделала выпад.

Я глубоко вонзила нож в бок Пола.

Он зашипел, пошатнулся, и его руки опустились. Но я не отпустила. Я вонзала лезвие глубже, глубже. Я услышала крик, резкий и надломленный, но не осознала, что он мой, пока горячие слезы не обожгли мои щеки — я крутила нож до тех пор, пока у него не подкосились ноги. Мы шли ко дну вместе, монстр и я, но я все равно не отпускала его.

Ледяные голубые глаза смотрели на меня снизу вверх.

— Ты не можешь убежать, малышка, — он кашлял, его тошнило. — Не от меня.

Из уголка его рта стекала кровь.

— Тебе следовало бы уже знать, что я всегда возвращаюсь.

Мои легкие сжались, щеки влажные, и меня охватыватила холодная уверенность.

— Ты должен был бы уже знать, что я тоже. Разница в том, что в конце концов ты всегда проигрываешь.

Пойманный в ловушку маленькой девочкой, слишком слабый, чтобы двигаться, его глаза сверкнули негодованием, и это самое приятное, что я когда-либо видела.

Что-то согрело щеку, и мои глаза скользнули вверх, чтобы обнаружить пристальный взгляд Истона, прикованный ко мне. Даже прислонившись к стене, бледный и измученный, его взгляд оставался проницательным, таким тяжелым от невысказанных мыслей, что манил и успокаивал.

— Неплохо, маленькая кузина.

Я вздрогнула от знакомого голоса, и нежная рука обвилась вокруг моей талии, помогая мне подняться на ноги.

— Но сделай мне одолжение, позволь поиграть с ним, пока он не отключился, ладно?

— Александр, — прошептала я, облегчение и неверие наполнили меня одновременно.

Мои руки все еще дрожали, и голос звучал ненамного лучше.

— Что… — я перевела взгляд с него на Истона, затем обратно. — Как…

Губы Истона приподнялись, и он поморщился, отталкиваясь от стены.

— Я расскажу тебе все об этом. Но прямо сейчас… — он кивнул в сторону окна. — Сейчас мы услышим сирены.

Пол брызгает слюной, его глаза расширились, и он пытался убежать. Александр наступил ему на живот, ударяя каблуком в живот Пола, чтобы удержать его на месте.

— Отпусти меня, — прохрипел Пол.

Он сжал ботинок Александра, но хватка слабая, глаза закатывались, и казалось, что он вот-вот потерял бы сознание.

— Позволь мне… Блядь… Уйти, — он поморщился, перевел затуманенный взгляд на окно.

Смех Александра звучал жестоко и так не похоже на смех кузена, что у меня мурашки побежали по коже.

— Да, нет.

Я не понимала, как он мог быть таким спокойным. Копы еще не приехали, но это только вопрос времени. Тревога охватила меня, и я толкнула Александра в плечо.

— Ты не можешь быть здесь. Ты должен уйти, сейчас.

Истон переводил взгляд между нами, его бровь выгнулась дугой, и Александр сказал с ухмылкой:

— Всегда беспокоишься обо мне, — он посмотрел вниз на парня под своим ботинком, который сейчас плакал. — Они узнают, что я был здесь. Я позабочусь об этом. Но я уйду прежде, чем они поймают меня. Я просто собираюсь немного повеселиться перед уходом.

Мой взгляд застыл на Поле. Я проследила за потоком слез, смешивающимся с кровью на его щеках. Он хныкал, на самом деле хныкал, и отвращение подступило к моему горлу, как желчь. Чем дольше я наблюдала за ним, тем больше он съеживался. Монстры выглядели такими большими и пугающими, но без того, чтобы кому-то навредить, их ходули выбивались из-под них и показывали, какие они маленькие на самом деле. Все это время… Все это время он говорил мне, что я ничто. Но без меня он действительно ничто.

Нежное прикосновение стерло влагу с моей щеки, и я сглотнула, поднимая взгляд на Истона. Он так близко ко мне, пристально смотрел на мои слезы. Он вытер еще одну, его губы коснулись моего виска, и он нежно прошептал:

— Несокрушимая.

Тихий всхлип задушил меня.

— Забери ее, — сказал Александр Истону. — Я ненадолго.

Истон кивнул и начал обнимать меня, но слегка покачнулся, морщась. Я словила его, просунув свою руку под его. Паника поднялась в моей груди. Насколько серьезно он ранен?

— Обопрись на меня, — тихо сказала я и сделала маленький шаг к двери.

Его вес давил мне на плечо, но его хромота выдавала, насколько сильно он все еще поддерживал себя. Только когда за нами закрылась дверь спальни, я поняла, что Истон только что сделал для меня. Честный, законопослушный Истон. Александр не стеснялся желания наказать Пола на его собственных условиях, и все же Истон ушел. Я наклонила голову и посмотрела на него, на моего Истона. Его волосы растрепаны, костяшки пальцев потрескались и кровоточили, кожа призрачная. Выражение его лица стоическое и непроницаемое, когда он смотрел прямо перед собой, полный решимости вытащить меня отсюда. Боль, которой я никогда не испытывала, закралась в мое сердце, и я прижалась к нему.

Солнечный свет упал мне на лицо, когда мы вышли на улицу. Мужчина стоял за дверью, прислонившись спиной к стене, руки сложены на груди, взгляд тяжелый. Он посмотрел на меня, на Истона, а затем поднял подбородок в знак согласия. Я знала, что он здесь с моим кузеном.

— Эй, — сказала я ему. — Забери его отсюда вовремя, ладно? Пообещай мне. Пообещай мне, что ты не позволишь, чтобы его поймали из-за меня.

Мужчина кивнул, на этот раз твердо, и я поблагодарила его, прежде чем продолжила путь к бетонной лестнице. Истон вел нас вниз по лестнице в своем собственном темпе, медленно и уверенно. На последней ступеньке он споткнулся, и я едва успела подхватить его, прежде чем мы оба потеряли равновесие.

— Ты в порядке, — прошептала я, но мой голос сорвался, когда я увидела, как плохо он выглядел под солнечным светом. — С тобой все будет в порядке, — успокаивала я нас обоих.

— Ева.

Он поморщился, опираясь на меня сильнее, чем раньше, когда мы ступили на тротуар. Он сделал паузу, и его взгляд, наполненный мрачностью и серьезностью, встретился с моим.

— Прости, — сказал он.

Я не знала, как его голос мог звучать так грубо и в то же время так нежно.

— Мне чертовски жаль. Он никогда не должен был находить тебя. Я обещал, что ты в безопасности. Я обещал, что с тобой все будет в порядке…

— Тссс. П-прекрати.

Я отвернулась, потому что не понимала эмоций, сжимающих мне горло. Никто никогда не говорил мне таких слов. Я никогда не думала, что кто-нибудь так поступил бы.

— В любом случае, со мной все будет в порядке.

Он кивнул, выпрямился, слегка коснулся моего подбородка костяшками пальцев. От нежного прикосновения по мне разлилось жидкое тепло. Когда он поднял мое лицо, чтобы я посмотрела на него, я не могла сдержать еще больше слез.

— Клянусь… — его адамово яблоко двигалось вверх-вниз. — Я никому больше не позволю причинить тебе боль.

Он произнес это тихо, вкрадчиво, но безошибочный огонь, стоящий за каждым словом, вызвал у меня теплую дрожь.

Я поверила ему.

— С тобой тоже все будет в порядке, — прошептала я.

— Конечно, со мной все в порядке, — это хриплое ворчание в сочетании с гримасой, когда он заколебался, опираясь на меня сильнее, чем раньше, когда мы приблизились к бордюру. — Я должен сдержать обещание.

— Истон, я серьезно.

— Я тоже.

Я подняла на него глаза, и, хотя серьезность в его взгляде пронзительна, его губы приподнялись с одной стороны. Затем он слишком сильно отклонился вправо, и я осторожно опустила нас, чтобы сесть на бордюр. Это нелегко, когда на меня давило более шести футов веса футболиста, но я справилась, и мы оба тяжело дышали, пока вой сирен наконец не достиг наших ушей. Рука Истона обвилась вокруг меня. Несмотря на боль, он крепко обнял меня, как будто кто-то мог украсть меня в любой момент. Он положил свою голову на мою, и через мгновение его дыхание начало замедляться.

В конце концов, в поле зрения появились яркие красные и синие огни.

— Истон, — прошептала я.

Он не ответил.

— Истон, посмотри.

Когда он по-прежнему не ответил, от ужаса у меня мурашки пробежали по коже.

— Истон, — я легонько встряхнула его. — Истон!

Его усталый взгляд из-под тяжелых век встретился с моим, и он одарил меня кривой, понимающей улыбкой.

— Мне нравится, когда ты беспокоишься обо мне, — хрипло произнес он. — Тебе следует делать это почаще.

— О боже мой.

Я ударила его кулаком в плечо. Он поморщился, его глаза закрылись от боли, и чувство вины разрывало меня пополам.

— Прости! Мне так жаль. Ты в порядке? Тебе там больно?

Он лениво приоткрыл один глаз и посмотрел на меня, приподнимая губы.

— Серьезно, — протянул он, снова закрывая глаза. — Я мог бы привыкнуть к этому.

— Невероятно.

Подъехали две полицейские машины, затем еще две, за ними последовала "скорая помощь". Мои глаза сузились, когда за ними подъехала машина с фургоном ФБР.

— Их так много, — размышляла я в замешательстве.

Истон выдохнул, затем схватился за ребра.

— Да, — хрипло сказал он, — я думаю… Черт.

Он поднял голову и попытался еще раз выдохнуть, но вместо этого его глаза закатились.

— Истон?

Его тело обмякло, и страх, который я испытывала несколько секунд назад, вернулся с удвоенной силой.

— Истон! — я положила ладони ему на щеки, поворачивая его голову ко себе, но его глаза не открывались.

Он слегка вздрогнул в моих объятиях, а потом просто… замер.

Мое дыхание участилось. Я трясла его, но он не двигался.

— Истон!

Этого не могло быть. Дрожа, я осторожно стянула с него футболку, затем скложила ее пополам и надавила на рану у него на спине. Мой желудок сжался, зрение затуманилось, и я пыталась не обращать внимания на кровь, текущую по моим пальцам. Так много крови…

Я не знала, что еще делать. Я не знала, как его вылечить. Я обняла его и нежно сжала.

— Пожалуйста, проснись.

Пожалуйста, останься со мной

Слезы текли по моим щекам, когда я прижалась к его груди.

— Ты в порядке, — мой голос дрожал, и я твердо повторяла: — Ты в порядке. С тобой все будет в порядке. Я обещаю.

Но обещание — пустое желание, потому что единственная уверенность, которая вообще была — это то, что со мной все в порядке. Я в порядке из-за него. И, возможно, я стоила ему всего.

Ева

— У тебя еще что-нибудь болит, милая?

Я смотрела на розу. Темно-красная, с оттенками розового между лепестками. Размытые зеленые чернила намекали на начало стебля, но изображение никогда не формировалось полностью. Несколько лепестков оторвались от цветка, скользнув мимо ключицы медсестры и забравшись под ее персикового цвета халат.

Лепестки выглядели мягкими, манящими, и у меня возникло непреодолимое желание прикоснуться к ним. Ее кожа намного темнее, чем у мамы, и это другой цветок, но на мгновение я представила, как обвела бы контур и представила, что это мамина лилия. Мои пальцы почесались от любопытства, и вместо этого я слегка сжала их в ладонях.

— Хорошо, — сказала она. — Почему бы тебе не взглянуть на диаграмму боли и не сказать мне, как ты себя чувствуешь?

Женщина рядом с ней мягко улыбнулась мне, и я перевела взгляд на плакат на стене, на котором изображены самые разные лица — от улыбающихся до плачущих. Затем я снова посмотрела на медсестру, чьи губы поджались в напряженной гримасе.

— Я хочу его увидеть, — сказала я в сотый раз.

С того момента, как нас с Истоном препроводили в машину скорой помощи, все превратилось в вихрь — бурный, с головокружительной скоростью и полностью вышедший из-под моего контроля. Я должна была предположить, что нас разлучили бы, но до сегодняшнего дня я даже ни разу не была в больнице. Его отвезли в отделение интенсивной терапии, а меня — в детское отделение, поскольку я несовершеннолетняя. Через две недели мне исполнилось бы восемнадцать. Две дурацкие недели разделяли нас целыми этажами.

— Я знаю.

Медсестра посмотрела на другую женщину, и ее брови озабоченно приподнялись, прежде чем я отвела взгляд.

— Я обещала сообщить тебе, как только узнаю что-нибудь, и я сдержу свое слово. Я не забуду. А пока, пожалуйста, не дашь ли ты мисс Сент-Клер шанс? Она уйдет, если ты действительно захочешь, но нам нужно, чтобы ты знала… Она здесь ради тебя, Ева. Она здесь, чтобы предложить поддержку.

Слезы навернулись на мои глаза, сузившиеся от окна, в которое я на самом деле не смотрела. Мне не нужна поддержка. Мне нужен Истон. Мне нужно знать, что с ним все будет в порядке.

Краем глаза я увидела, как она подошла ближе, психотерапевт, с которым я закончила разговор. Я уже ответила на все вопросы и пересказала то, что произошло, больше раз, чем могла выдержать. Я не знала, почему она все еще здесь, когда я в лучшем случае отсутствовала, в худшем — была груба.

Мисс Сент-Клер сделала еще один шаг, затем остановилась, и в поле зрения появились ее растрепанные светлые волосы до плеч и очки цвета электрик.

— Нам не нужно больше разговаривать, Ева, — мягко сказала она.

Доброжелательно. Ее тон вызвал во мне еще большую горечь.

— Все в порядке. Я знаю, что до сих пор твой опыт здесь был нелегким, и я просто хочу помочь сделать все, начиная с этого момента, максимально комфортным.

Жжение в моих глазах только усилилось, и я прерывисто вздохнула, не отрывая взгляда от капель дождя, стекающих по оконному стеклу. Незнакомые руки и инструменты — тыкали, подталкивали, вторгались в мое пространство. Стены клиники, незнакомые лица и чужой халат, натирающий швы на моей руке. Мурашки липли ко мне, как ракушки, и я просто хотела домой, но у меня нет дома, куда можно было бы пойти.

Но ничто из этого не имело значения. Ничто из этого не являлось причиной, по которой я не могла остановить это гложущее, постоянное желание плакать.

Я проходила через вещи и похуже, чем остаться без дома и провести день, подвергаясь допросу людей, просто пытающихся выполнять свою работу. Я прошла через ад и сумела выбраться с другой стороны с целыми конечностями и все еще бьющимся сердцем. Мне не нужна дурацкая диаграмма боли для всего этого; Мне нужен такой график, который нельзя масштабировать. Тот, который измерял сердечную боль, тревогу и невероятное отчаяние от незнания, было ли с человеком, которого ты любил, все в порядке. Каждая секунда, которая проходила без того, чтобы видеть его глаза цвета виски, крала частичку меня, и если это продолжалось бы еще долго, у меня ничего не осталось бы.

Голос мисс Сент-Клер позвал меня обратно в больничную палату.

— Ты была такой храброй, но худшее позади. Тебе больше не нужно быть храброй. Я здесь, если понадоблюсь, ладно? Если тебе вообще что-нибудь понадобится.

Наконец, мой взгляд скользнул к ней. К этой незнакомке, которая хотела утешить меня сейчас — теперь, когда я пережила Питтс, разбитые вазы и волосатые костяшки пальцев. Где она была, когда я была одна, когда мне было страшно, когда у меня отняли все, что у меня было? Где тогда было мое утешение?

Обида поселилась в груди, но мои слова спокойны.

— Ты права. Худшее позади, и я справилась с этим сама. Возможно, в какой-то момент вы были мне нужны, мисс Сент-Клер, но это было тогда. Вы мне больше не нужны.

Слова звучали уверенно, и то, что они сорвались с моих собственных губ, ошеломило и укрепило меня одновременно. Я прошла через это, через все это, и теперь моя голова гордо поднята. Может быть, в конце концов, он не лишил меня всего.

— Хорошо, — просто сказала мисс Сент-Клер. — Я понимаю, — она кинула медсестре. — Я буду поблизости, если вы передумаете. О, и еще, я подумала, тебе, возможно, захочется знать, что твои родители здесь.

Я пристально посмотрела на нее.

— Они в отделении интенсивной терапии, проверяют состояние вашего брата, но я уверена, что они спустятся к вам с минуты на минуту.

Гнев, отвращение, ненависть — все это гудело у меня в животе, как пчелиный рой. Но в основе лежал улей, построенный из неприятия. Как бы мне ни хотелось ненавидеть их за то, что они отослали меня, я этого не делала. Ни капельки. Совсем ни капельки.

— Не задерживай дыхание, — прошептала я и снова перевела взгляд на окно.

Медсестра указала подбородком на поднос у моей кровати.

— Вы не голодны?

— Нет.

Мой предательский желудок заурчал при напоминании о томатном супе и сэндвиче с сыром на гриле.

— Знаешь, — сказала мисс Сент-Клер, — я умираю от желания выпить кофе. Хочешь, я что-нибудь куплю для тебя в кафе?

Видя мое молчание, она сказала:

— Мой мобильный на карточке рядом с твоим подносом с едой. Не стесняйся, звони мне, если что-нибудь вспомнишь.

Она уже на полпути к двери, когда я услышала, что остановила ее.

— Апельсиновый сок, — сказала я, в горле пересохло от жажды чего-то, чего я жаждала, но не могла утолить без виски.

Я повернула голову к двум женщинам.

— Пожалуйста.

Мисс Сент-Клер приподняла брови.

— Апельсиновый сок. Думаю, с этим я справлюсь. Что-нибудь еще?

Я покачала головой.

— Хорошо.

Она исчезла, и дверь за ней закрылась.

Медсестра молча подошла к монитору компьютера. Я наблюдала, как ее пальцы порхали по клавиатуре. Ее ногти длинные и загнутые ровно настолько, чтобы легко постукивать по клавишам, и они выкрашены в тот же оттенок красного, что и ее татуировка в виде розы. Я смотрела на ее коротко выбритые волосы, обесцвеченные до белесого оттенка, и обнаженный ряд пирсинга вдоль ушей. Интересно, какие украшения она надевала, когда заканчивалась ее смена. Интересно, носила ли она большие серебряные обручи, как надевала моя мама, когда папы не было дома.

Чем дольше я смотрела на нее, тем больше думаю о маме, и тем сильнее у меня горело в горле. Даже будучи пленницей, она пожертвовала собой ради меня. По крайней мере, сейчас, где бы она ни была… По крайней мере, она свободна.

— Хорошо, дорогая, — сказала медсестра, в последний раз касаясь экрана и поворачиваясь ко мне. — Я оставлю тебя в покое. Но помни, если тебе что-нибудь понадобится, просто нажми кнопку вызова, и я буду здесь.

— Могу я задать вам вопрос?

На ее лице появилось удивление.

— Конечно.

— Ваша татуировка… Она что-нибудь означает?

— Эта? — она наклонила голову, потерла розу, и когда я кинула, она глубоко вздохнула, ее рука опустилась вдоль тела. — Однажды так и было. Я сделала ее, когда была молодой и глупой, для того, кто был старше, но глупее.

Она замолкла, как будто это конец, но этого не могло быть. Итак, я ждала и надеялась, что она сказала бы больше.

Она прищурилась, наблюдая за мной. В конце концов, она глубоко вздохнула и продолжила.

— Позже, когда я осознала свою ошибку, я не смогла этого вынести. Мне хотелось сорвать ее с себя. Только когда я выросла и у меня появились эти, — она приподняла нижнюю часть своего топа на несколько дюймов, обнажая едва заметные растяжки, врезавшиеся в ее плоский, эбонитового цвета живот, — я поняла ценность шрамов. Ты не можешь стереть их, это правда, но ты можешь придать им любую форму и определить их по своему усмотрению. В данном случае, — она показала на свой живот, прежде чем опустила рубашку, — это определяет начало моих жертв как матери. И в этом случае, — она провела длинным красным ногтем по своей татуировке в виде розы, — ты видишь это? Опадающие лепестки?

Я кивнула, прикусив губу. Не знала, почему у меня защипало глаза от давления, нарастающего за ними.

— Я добавила их не так давно. Они — мое напоминание о том, что розы не вечны и что даже шрамы могут быть красивыми.

Я смотрела на розу. На неполный стебель и опадающие лепестки. Это красиво и поэтично. Задняя сторона моего плеча и предплечья кусалась и покалывала, издеваясь надо мной вдоль швов. Я представляла, каково это: подчеркивать свои шрамы, вместо того, чтобы позволять им определять тебя. На секунду я даже позволила себе представить себя красивой, со шрамами и всем прочим.

Истон

Фух, у меня отяжелели веки. Я подумывал о том, чтобы открыть их, но в последний раз, когда я это сделал, это было из-за жгучей боли, известия о том, что я потерял почку, и капельницы с достаточным количеством морфия, чтобы вырубить меня в течение нескольких секунд. На этот раз, когда я прищурился, мои глаза открылись от яркого света и приглушенного, сердитого шепота, который заставил меня пожелать еще одного удара.

— Ну, если бы ты не сбежал, когда дела пошли наперекосяк…

— Наперекосяк? Это то, что ты называешь забеременеть от другого мужчины и притворяться, что ребенок мой?

— Ты хотел биологических детей! У тебя их не могло быть. Я сделала то, что, по моему мнению, должна была сделать, чтобы сохранить нашу семью вместе. Ты понимаешь, на какие жертвы пришлось пойти с моей стороны?

Да, такая жертва — залезть в постель к мужчине с обложки календаря пожарных.

— Подло. Твои манипуляции и обман отвратительны…

— О, пожалуйста. Если это не тот чайник, который называет чайник черным. Как будто у тебя не было своей изрядной доли интрижек на стороне. Кроме того, ты знал, когда предлагал мне, через что моя мать заставила пройти меня и Перри после того, как наш отец бросил ее, и я недвусмысленно дала понять, чего я хочу от брака. Не веди себя так, будто ты меня не знаешь и не любишь. Ты восхищался моим стремлением к совершенству, и если бы не мои «манипуляции и обман», ты бы не преодолел планку с третьей попытки.

Я услышал недовольное ворчание.

— Мы обсудим это позже. Сейчас просто приклей одну из своих улыбок и цени то, что твой сын жив. Он мог бы… Он мог умереть сегодня.

Шмыганье носом.

— Умереть.

Когда она сморкается, звук напомнил гудок грузовика.

— Мой милый, верный, храбрый мальчик, это может стоить нам всей репутации из-за этой девушки…

— Ох, заткнись, Бриджит.

Выдыхая, я закрыл глаза и изо всех сил пытался снова погрузиться в сон, но когда я слегка пошевелился, мой стон боли выдал меня.

— Дорогой! О, дорогой, ты проснулся. Он проснулся!

— Ну да, Бриджит, у меня действительно есть глаза.

Мои плечи напряглись, когда лицо моей мамы появилось надо мной, как парящая голова. Ее безостановочное нытье и суета вокруг меня отошли на второй план из-за ее изможденного вида. Тушь размазалась под ее нижними ресницами, нос и щеки порозовели, костяшки пальцев, сжимающих салфетку, побелели. Я перевел взгляд влево, где Винсент смотрел на меня сверху вниз, между нахмуренными бровями пролегали жесткие морщинки. Он не произнес ни слова, но впервые в моей жизни его строгие карие глаза стали подавленными и стеклянными.

Я прочистил горло, попытался сесть.

Моя мама ахнула, останавливая меня, положив руку мне на плечо.

— Не твори глупостей, для этого у них есть кнопки.

Она нажала синюю кнопку на краю кровати, и меня медленно подняла в полусидячее положение, прежде чем отпустила ее.

— О, пока я не забыла: Айзек хочет, чтобы ты позвонил ему, но только после того, как почувствуешь себя готовым к этому. Он прилетает, чтобы увидеться с тобой на следующей неделе.

Я перевел взгляд с мамы на Винсента, затем обратно. Затем я спросил единственное, что имело значение.

— Где Ева?

Мое горло горело, когда я говорил, слова вырвались грубые и сухие, как будто я не произносил их несколько дней.

Когда ни один из них не ответил, только безучастно смотрели на меня, осознание и гнев разлились по моим венам с таким жаром, что причинили боль.

— Она где-то здесь, верно?

Образы, грубые и интуитивные, наводнили меня — Ева, связанная и избитая. Заплаканные щеки, учащенное дыхание, окровавленный нож в ее руке. Покрытая шрамами и измученная, но все еще полна решимости выдержать мой вес и заверить меня, что со мной все будет в порядке. Несмотря на все, через что она прошла, она беспокоилась только обо мне. Эта мысль сводила меня с ума. И теперь, представляя, как она где-то одна вцепилась мне в грудь с такой силой, что мои пальцы согнулись и их свело судорогой.

Моя челюсть сжалась, и я скрипнул зубами:

— Только не говори мне, что вы были здесь Бог знает сколько времени, — я сделал паузу, изо всех сил стараясь скрыть эмоции в своем голосе, — ждали, когда я проснусь, и не потрудились проверить, как она.

Вина мелькнула на лице Винсента, мимолетная, но очевидная, в то время как глаза мамы расширились, затем сузились.

— Нам сообщили, что она в детском крыле. Но Истон, эта девушка… Эта девушка — последнее, о чем тебе сейчас следует беспокоиться. Ты чуть не умер, Истон! На самом деле, ты действительно умер, и им пришлось тебя реанимировать! Если бы не она…

— Если бы не она, — медленно перебил я, подавляя поднимающуюся в груди ярость и превращая свои слова в опасное предупреждение, — я бы не знал, что значит быть бескорыстным. Бог свидетель, вы двое никогда мне этого не показывали.

Винсент переминался с ноги на ногу, и мама изумленно смотрела на меня.

— Когда ты взяла Еву к себе, ты должна была заботиться о ней. А не выбрасывать ее, как гребаный кусок мусора.

— Но я… я этого не сделал;. Я бы не стала. Перри собирался позаботиться о ней. Ты это прекрасно знаешь.

— Что? — Винсент сделал медленный, пугающий шаг к ней. — Ты планировала отправить Еву к Перри?

— Ну, я… Не смотри на меня так. Не веди себя так, будто ты лучший родитель. Тебя даже не было дома.

Мое сердце билось в груди железными кулаками — кулаками, о которых я и не подозревал, что мог пустить в ход перед родителями, — и слова, подкрепленные свирепым жаром и годами самоограничения, вылились из меня без всякой осторожности.

— Когда ей было тринадцать, она была бездомной и голодала, тебе было недостаточно обращаться с ней как с человеком. Этого все еще было недостаточно, когда она жила под твоей крышей, так стараясь угодить тебе, покорно готовя тебе кофе с добавлением специй и терпя твои невежественные комментарии. И теперь, теперь, когда ее похитили и напали, благодаря водителю, с которым ты отослала ее прочь, теперь, когда она чуть не умерла, черт возьми, тебе все еще недостаточно обращаться с ней прилично, не так ли? Кому-нибудь из вас? Этого когда-нибудь будет достаточно, или вы оба настолько поглощены собой, что никогда не станете достойными родителями? Приличные люди?

Мои родители ошеломленно смотрели на меня, их рты приоткрыты, но они не произнесли ни слова. Я никогда не разговаривал с ними подобным образом, и перемена не только во внешности. Впервые почти за девятнадцать лет я почувствовал это внутри себя, мой собственный голос. За пределами моих родителей, связей, ожиданий — только я и все, что я отстаивал.

Мой взгляд на них непоколебим.

— Ты хотя бы выяснил, что случилось с парнем, который ее похитил? Тебе, блядь, не все равно?

Винсент прочистил горло, его шея покраснела так, как я никогда не видел, и он первым обрел дар речи.

— Конечно, не все равно. Я разговаривал с офицерами, ведущими это дело. Истон… Я… Я не… Я не знаю, что сказать.

— Что сказать? — мама перевела взгляд с Винсента на меня. — Дорогой, прими во внимание обстоятельства…

— Скажи еще одно слово, мама. Скажи еще хоть слово в оправдание того, как вы с папой обошлись с ней, и, клянусь гребаным Богом, никто из вас меня больше никогда не увидит.

Тишина заполнила маленькуюбольничную палату и обволокла их шеи, душа их драгоценный образ. Глаза моей мамы молили о пощаде, сочувствии, о том, что, по ее мнению, позволило бы им сорваться с крючка, но факт в том, что прямо сейчас они могли сказать только одно, и говорить это нужно не мне.

Тук-тук.

— Войдите.

Мой взгляд, непоколебимый и бесстрастный, скользнул к двери, куда вошла медсестра. Позади нее растрепанные кудри Зака подпрыгивали вверх-вниз рядом с Уитни, когда он пытался хоть мельком увидеть меня.

Медсестра перевела взгляд с меня на моих родителей, затем натянуто улыбнулась. Думаю, напряжение заметно даже с порога.

— Как ты себя чувствуешь? Не болит?

— Я в порядке. Когда я смогу немного походить?

— Не скоро. Ты потерял много крови, и вот эта капельница помогает восполнить часть ее, наряду с жидкостями и обезболивающим. Тем не менее, у тебя будет еще пара посетителей, если ты готов к этому. Просто сначала мне нужно проверить твои показатели.

Я кивнул в знак согласия и мысленно заблокировал своих ненормально зависших родителей, пока медсестра механически выполняла все действия. Я подавила гримасу, когда она поменяла повязку, натянутую на моей спине вокруг грудной клетки. Только сейчас, когда холодные инструменты прощупывали и проверили мое сердцебиение, кровяное давление и температуру, я понял, насколько я чертовски устал. Благодаря обезболивающим я не чувствовал себя так, словно меня ударили ножом или удалили почку. Но только сна будет достаточно, чтобы стереть изнуряющую слабость, истощающую мои мышцы — ощущение, которое, я предполагал, напоминало попадание под поезд, — и я ни за что не закрыл бы глаза снова, пока не нашел бы способ увидеть Еву.

Когда медсестра ушла, она позволила Заку и Уитни войти, прежде чем закрыла за собой дверь.

— Привет, мистер и миссис Резерфорд, — Уитни натянуто улыбнулась и махнула им рукой. — Еще раз спасибо, что позвонили мне.

— Привет, Уитни, — сказала мама. — Зак.

— Суп. Я имею в виду, привет. Привет.

Зак приподнял подбородок и медленно согнулся в талии. Почти уверен, что это поклон.

— Хорошего дня.

— Гм, — Уитни прикусила внутреннюю сторону щеки. — Мы можем подождать, например, за дверью или еще где-нибудь, если ты все еще наверстываешь упущенное и все такое.

— Это было бы замечательно. Спасибо…

— Мы закончили, — я перебил маму, глядя прямо на нее и Винсента. — Идите, принеси чего-нибудь поесть, что угодно. Меня начинает немного подташнивать.

К чести моей мамы, она едва заметно вздрогнула.

— Вообще-то, я думаю, мы сделаем заказ. Тебя ждет сюрприз, если ты хоть на минуту подумаешь, что мы оставим тебя одну в таком состоянии, — она вздернула подбородок. — Как это относится к достойному воспитанию?

У меня сведо челюсть, и я бросил взгляд на отца, который никогда не выглядел таким неуверенным или смущенным. Его строгая фигура, одетая в костюм от Giorgio Armani, одеколон Le Labo и тяжелый запах притворства с головы до ног, сказали мне, что он пришел сюда прямо с работы.

— Конечно, — ответил я, ничуть не смутившись. — Может быть, это подтолкнет тебя к каким-нибудь творческим идеям относительно того, как ты собираешься загладить свое отношение к Еве.

Негодование затуманило самодовольный взгляд моей мамы, но она повернулась к Винсенту, толкнула его в грудь, и они тут же начали препираться. Я переключил свое внимание на Уитни и Зака. Их шаги неуверенны, когда они приблизились к моей кровати, Уитни нервно оглянулась через плечо, как будто боялась, что у моей мамы в любую секунду выросли бы клыки.

— Чувак, — сказал Зак, подходя ко мне. — Я слышал, тебя пырнули ножом. Типа, сильно.

Я приподнял бровь, и Уитни толкнула его локтем в поясницу.

— Зак, — упрекнула она. — Немного чувствительности еще никому не повредило.

Затем она наклонилась вперед и прошептала:

— Но это правда? Ты действительно принял нож предназначенный для Евы?

— И потерял почку, — добавил Зак, сияя, как гордый отец.

Глаза Уитни расширились, и ее шепот перешел в приглушенный визг.

— О боже. Это на самом деле супер романтично! — ее брови задумчиво нахмурились, затем она бросила на меня сердитый взгляд. — Подожди. Нам нужно поговорить о нашей сделке.

Я нетерпеливо выдохнул и проверил, что мои родители все еще спорили.

— Я должен убедиться, что с Евой все в порядке.

— Конечно, чувак. Мы сейчас проверим ее и дадим тебе знать, как у нее дела.

— Я собираюсь навестить ее. Прямо сейчас.

— Э-э-э…

Уитни ошарашенно смотрела на меня, в то время как Зак безучастно осматривал капельницы в моей руке.

— Ты шутишь, — сказала она. — Даже если твои родители волшебным образом согласятся позволить тебе улизнуть отсюда без разрешения врача, чего на самом деле не произойдёт, как ты собираешься добраться до противоположного конца больницы в твоем состоянии? Я имею в виду, ты видел себя? Ты можешь упасть в обморок, — прошипела она. — Если ты так сильно хочешь ее увидеть, просто попроси ее прийти к тебе.

Раздражение заклубилось у меня в груди, но нет смысла объяснять то, чего никто другой не мог понять. Как будто мало того, что мои родители — два человека, которые сделали все возможное, чтобы Ева почувствовала себя нежеланной — привязаны к этой комнате, последнее, что я собирался сделать, это заставить ее покинуть свою пустую комнату и искать меня. Я не мог объяснить как, но я знал, что ей нужно, чтобы я пришел к ней. Чтобы показать ей, что она того стоила. Она стоила всего. И пока я здесь, в окружении знакомых лиц, весь переполненный беспокойством, Ева, которая прошла через ад и вернулась обратно, думала, что у нее никого нет. Но у нее был я. Я всегда был у нее. И, с точки зрения эгоизма, она единственный гребаный человек, который мне нужен.

Я стиснул челюсти, опустил веки со стальной решимостью и посмотрел на Уитни и Зака.

— Я ухожу с вашей помощью или без нее. Но с вашей было бы чертовски проще.

Зак тихо присвистнул.

— Я в деле, чувак. Ты это знаешь.

Недоверие, написанное на лице Уитни, не дрогнуло. Но через несколько мгновений, когда моя решимость не поколебалась, она тяжело вздохнула, и ее глаза сузились. Я знал этот взгляд. Такой у нее бывал, когда она что-то планировала.

Прежде чем я успел понять, что она делала, она положила руку на бедро, повернулась на каблуках и сказала:

— Миссис Резерфорд! Не могу поверить, что забыла сказать!

Моя мама замолкла на полуслове, и ее глаза устремились на Уитни.

— Что? Что сказать?

— Это просто… — Уитни подошла к ней, ее голос приглушенный и заговорщический. — Ты слышала о Руби?

— О, — моя мама пренебрежительно махнула рукой в воздухе. — Если ты имеешь в виду ее и садовника, то все…

— Боже мой, ты действительно не знаешь. — Уитни выдохнула, как будто то, что она держала при себе, слишком велико, чтобы больше сдерживаться. — Что ж, я бы с удовольствием рассказала тебе, но сейчас не время, — она бросила взгляд на Винсента, — и не место. Не беспокойся. Это может подождать до вечера или завтра. Я уверена что к тому времени об этом узнают всего несколько человек.

Она мило улыбнулась, снова развернулась на каблуках и…

— Уитни? Дорогая?

Уитни подмигнула мне и Заку. Затем невинно перевела взгляд на мою маму.

— Да?

Мама прижала ее к себе.

— Это займет всего минуту, я уверена. Я все равно собиралась выйти, чтобы выпить кофе в кафе, так что Винсент останется здесь с Истоном. Не так ли, дорогой?

Он проворчал и закатил глаза.

— Ладно, если ты настаиваешь.

Уитни позволила моей маме увести ее из комнаты.

Мой пульс участился, когда они исчезли за закрытой дверью. Я намного ближе к тому, чтобы увидеть Еву.

Я посмотрел на Зака, и он спросил:

— Ты уверен, что готов к этому?

— Никогда не был так уверен.

Он кивнул, затем наклонился вперед и положил руку мне под плечи.

— Поехали, — пробормотал он, прежде чем осторожно поставил меня на ноги. — Черт, ты тяжелый.

Волна головокружения временно ослепила меня, и я схватился за капельницу для устойчивости.

— Вау, — сказал Винсент, делая нерешительный шаг в нашу сторону. — Куда это ты собрался?

Когда тошнота прошла, я встретил его неуверенный взгляд своим твердым.

— Туда, куда тебе следовало пойти давным-давно.

— Подожди, просто… подожди.

Он провел обеими руками по лицу. Я никогда не видел его таким опустошенным.

— Я пойду к ней, если это значит, что ты останешься в постели.

Я раздраженно выдохнул, моя хватка на шесте усилилась.

— Слишком поздно для этого. Вы с мамой не должны приближаться к ней, пока не будете готовы умолять, и я действительно имею в виду умолять ее о прощении.

Винсент упер обе руки в бедра и бросил на меня строгий взгляд.

— Истон. Я ценю то, что ты делаешь для нее, правда. Но если ты думаешь, что я позволю тебе рисковать своим выздоровлением…

— Папа, — слово горько на моем языке, но я выдавил его. — Это то, что ты здесь делаешь, верно? Пытаешься быть моим отцом?

Он сглотнул, посмотрел на свои "Феррагамос".

— Я твой отец, Истон. Прости меня… Прости за то, что я сказал раньше, и прости за то, что ушел после.

Его взгляд вернулся, чтобы встретиться с моим, и искренность, смягчающая этот взгляд, ударила меня под дых.

— Я убегал не от тебя. Я клюнусь. Я просто… Ну, я хочу, чтобы ты знал, я пытаюсь быть здесь сейчас. Я пытаюсь быть рядом с тобой.

У меня сжалось горло, и Зак прочистил свое собственное горло, перенося свой вес под мою руку.

— Если ты это серьезно, — тихо сказал я, — то позволь мне сделать это. Я собираюсь увидеться с ней с твоей поддержкой или без нее.

Мои следующие слова ранили уязвимостью, которую я хотел бы сдержать.

— Но я надеюсь, что ты все равно дашь ее мне.

Он отвел взгляд и поджал губы.

Прошла секунда, потом другая.

Горькое разочарование закралось в мою грудь, прямо рядом со знакомой болью отвержения, но я не позволил себе зацикливаться на этом. Если Ева приняла меня, этого более чем достаточно. Я повернул подбородок в сторону двери, и Зак с помощью капельницы снял большую часть моего веса, пока мы шли.

Рука Зака уже лежала на ручке, когда нас остановил голос Винсента.

— Истон. Подожди.

У меня свело челюсть, и через мгновение я оглянулся.

Его плечи опущены вперед, галстук ослаблен.

— Прежде чем ты уйдешь… По крайней мере… По крайней мере, позволь мне рассказать тебе, что я узнал об этом деле.

Мой взгляд сузился.

— Пожалуйста, — Винсент сделал несколько шагов ко мне, и я слегка напрягся, но не остановил его. — Тебе нужно знать…

В его глазах мелькнуло что-то, чего я не узнал. Что-то, почти похожее на уважение.

— Тебе нужно знать, что вы с Евой сделали.

Ева

Я лежала на боку, слеза скатилась по моей щеке и упала на невидимую лилию, которую мои пальцы рисовали на больничной простыне. Мои движения праздны, заучены наизусть по бесчисленным наброскам в моем блокноте. Слабый гул, срывающийся с моих сомкнутых губ, заполнил пустоту вокруг меня и успокаивал священную частичку моего сердца.

Медсестра, которая мне нравилась, ушла на весь день, но мисс Сент-Клер продолжала проверять меня, как хороший маленький терапевт. Очевидно, она имела в виду именно это, когда сказала, что будет здесь на случай, если я передумала бы насчет того, что она мне нужна. Хотя я бы никогда не призналась в этом вслух, в ее упрямстве было что-то раздражающе успокаивающее. Она действительно никуда не делась. Лояльность пригодилась бы, если бы я только смогла бы уговорить ее тайком отвести меня в отделение интенсивной терапии.

Возможно, годы, проведенные в одиночестве, подготовили меня к этому моменту. Запертая в клинической палате, пойманная в ловушку своими мыслями и стерильными стенами, гадающий, куда я пошла бы, когда ушла бы отсюда. Эванджелина, девушка, которой я когда-то была, уже сбежала бы из этого курятника, собрала бы все по кусочкам и обрела новое ужасное существование. Но Ева… Она лежала здесь, праздно проводя время, пока не увидела бы парня, который показал ей, каково это — быть желанной. Принадлежащей. Если бы только кто-нибудь предупредил бы меня, что как только пустота в сердце заполнялась, пустота, которая последовала бы за тем, когда его вырвали, причиняла боль в десять раз большую.

Что, если с ним не все в порядке? Что, если… Мои легкие сжались, и я вытерла щеки.

Прекрати.

Не думай об этом.

Я так много пережила. Так чертовски много. Но я бы не выжила в мире без Истона.

Приглушенный шум в холле остановил мою руку. Донеслись тихие голоса, и когда я услышала, как повернулась ручка, я оглянулась через плечо.

Дверь распахнулась, ударяясь о стену, и появился Истон. За ним беспорядочно тянулась толпа людей, но я видела только его. Его грудь быстро поднималась и опускалась, вверх-вниз, рука удерживала капельницу. Его кожа изможденная, а темные волосы растрепаны. Этот теплый взгляд цвета виски, полный решимости, обволок мою грудь и сжал.

Мое сердце колотилось, колотилось, колотилось вместе с новым потоком слез, стекающих по моим щекам.

С ним все в порядке.

С ним действительно все в порядке.

Он сделал один шаг в комнату, его широкая фигура загораживала остальных, и его горячее присутствие проникло в мою кожу, просачиваясь в поры.

— Истон.

Прерывистый шепот все еще слетал с моих губ, когда я поднялась с кровати и бросилась к нему, обнимая его.

Он хрюкнул от удара, мышцы напряглись, и мной овладела паника из-за того, что я причинила ему боль. Но когда я попыталась отстраниться, сильная рука обвилась вокруг моей талии, прижимая меня крепче к нему. Я смутно заметила, как закрылась дверь, заглушая спорящие голоса, в то время как костяшки его пальцев приподняли мой подбородок, пока мой взгляд не встретился с его. Мое дыхание участилось от выражения его лица. Глаза нежные, но пылкие, переполненные чем-то, чего я не понимала.

— Что… Что ты здесь делаешь?

Мои слезы усилились, когда я посмотрела на капельницы, на его бледную кожу, прерывистое дыхание.

— Ты что, с ума сошел? Тебе следует п-отдыхать…

Он наклонил голову, раздвинул мои губы медленным движением языка и глубоко поцеловал меня. Мои слезы потекли сильнее, когда он захватил мой рот долгими, неторопливыми движениями.

Он пришел.

Поцелуй страстный, захватывающий дух и отрезвляющий, с настойчивостью в каждом прикосновении, укусе, ласке.

Он пришел за мной.

Меня охватила дрожь, и я переполнена эмоциями, боль сжала мое сердце. Облегчение не должно причинять боли, и все же, даже когда я обнимала его, а он меня, страх того, что могло с ним случиться, парализовал меня. Вот каково это — любить кого-то? Неужели это цена, которую я должна заплатить за то, чтобы найти то, чему никогда не суждено было стать моим?

Он оторвался от моих губ, чтобы оставить дорожку мягких поцелуев вдоль моего подбородка, на щеке. Его язык стер мои слезы и заменил их успокаивающими ласками.

— Шшшш, — он укачивал меня, но я не могла перестать дрожать. — Не плачь.

— Но т-ты в порядке. Что с тобой случилось? Я думала… Я думала… И я ничего не смогла бы сделать…

Его большой палец провел по моей дрожащей нижней губе. Его кадык заходил вверх-вниз, голос хриплый, когда он спросил:

— Ты беспокоилась обо мне?

Мои глаза ненадолго закрылись, вырвался прерывистый выдох.

— Конечно, я волновалась. Что, если ты… Что, если ты не вернешься? Что, если бы ты умер? Из-за меня? Что бы я тогда делала? К-как бы я проснулся завтра?

Уголок его губ приподнялся, затем снова опустился, а глаза… Его глаза такие серьезные.

— Тогда хорошо, что я не умер, — это хриплый шепот, и от него мои легкие сжались только сильнее.

— Заткнись.

Я вытираю нос тыльной стороной ладони.

— Не шути на эту тему. Я никогда… — я сглотнула и отвела взгляд. — Я никогда не была так чертовски напугана.

Он вздохнул, его брови нахмурились, и он изучал меня так пристально, что у меня внутри все сжалось. В затянувшейся тишине страх подкрался к моей груди, сдавливая горло.

Я сказала слишком много.

Меня это слишком волнует.

Это слишком больно.

Как раз в тот момент, когда я начала отворачиваться, чтобы отвергнуть его прежде, чем он смог бы отвергнуть меня, он притянул меня к своей груди и крепко сжал. Его сердце так быстро билось у моего уха, его присутствие обволакивало меня чем-то тихим, стабильным и прекрасным, и его хватка отказывалась отпускать меня.

Я рыдала, прижавшись к нему.

Он слегка вздрогнул, и глубоко вздохнул.

— Не позволяй им прогнать меня, Истон. Я не хочу уезжать, — услышала я свой плач, приглушенный его больничной рубашкой. — Я хочу остаться с тобой.

Я говорила как маленькая девочка, как кто-то сломленный, а не как выжившая, какой я теперь знала себя, но мне даже все равно. Потому что Истон не видел кого-то сломленного, когда смотрел на меня. Сила, которую он видел во мне, дала мне смелость бояться, и я очень серьезно отнеслась к этому: я хотела остаться с ним навсегда.

— Никто никуда тебя не отправляет, — его руки сжались вокруг меня. — Иди, куда хочешь, Ева, — грубо сказал он, — и куда бы то ни было, я тоже пойду за тобой. Я последую за тобой. Я последую за тобой куда угодно.

Мои глаза сжались. Я не могла дышать от такого количества эмоций. Если я еще раз заплакала бы, я уверена, что затопила бы больницу.

— К-куда угодно?

— Куда угодно.

Я шмыгнула носом. Сглотнула.

— Хорошо.

Я слегка отодвинулась, и он ослабил хватку настолько, что я обхватила себя за одно из его плеч и пыталась направить его к выходу. Я тянула, но он не двинулся с места. Черт, он тяжелый. Я посмотрела на него снизу вверх.

Он приподнял бровь.

— Что ты делаешь?

Я снова потянула, и на этот раз он позволил мне подтянуть себя на шаг вперед.

— Ты сказал… — еще шаг, — куда угодно.

Я выдохнула и, подняв взгляд, нашла его глаза затуманенными мрачным весельем. Я бросила на него сердитый взгляд.

— Ты мог бы быть немного более полезным.

Его губы лениво приподнялись. Он оперся большей частью своего веса на стойку для капельницы и сделал последний шаг к двери, затем остался спокойным, пока я повернула ручку и открыла ее. Я проигнорировала горящие взгляды мисс Сент-Клер, Зака, небольшой группы медсестер и Бриджит, у которой отвисла челюсть при виде того, как я практически выносила Истона из палаты. Зак кивнул в знак приветствия, затем бросил на Истона вопросительный взгляд. Истон небрежно пожал плечом, преданно следуя за мной через расступающийся проход из пристально смотрящих лиц.

Его губы коснулись моего уха, голос низкий и хрипловатый, отчего у меня по спине пробежала тяжесть.

— Ты собираешься сказать мне, куда мы направляемся, или это сюрприз?

— Смотря что, — выдохнула я, прищурившись на табличках в конце коридора, когда мы приближались к ним.

Он перенес на меня наименьшую долю веса, и все равно мне казалось, что я тащила дерево на плече.

— Тебе нравятся сюрпризы?

В его скрипучем голосе слышалось что-то серьезное и тяжеловесное.

— Я люблю их.

Бабочки сжали мой желудок. Уверена, что это не должно было прозвучать так, как прозвучало.

— Хорошо. Тогда это сюрприз. Однако я должна предупредить тебя, что это неортодоксально, требовательно и немного грязно.

Я повернула голову, чтобы посмотреть на него, ожидая увидеть игривое выражение лица. Вместо этого я встретилась с темным взглядом из-под тяжелых век, от которого у меня свело живот, и в нем нет ничего игривого.

Я сглотнула, переключая свое внимание прямо перед собой. Его взгляд обжигал мне щеку, и если он не перестал бы так смотреть на меня, мы заблудились бы еще до того, как я поняла бы, куда идти. Наконец я поднимала его на лифте в отделение интенсивной терапии.

Я подняла глаза и увидела, что он все еще наблюдал за мной, и прочистила горло.

— Какой номер комнаты?

В его глазах мелькнуло замешательство. Он отвлекся от меня, чтобы оглядеться, и когда понял, где мы находились, то, прищурившись, посмотрел на меня.

— Ты сказал — куда угодно, — я мило улыбнулась. — Та-ак что…

Прежде чем он успел ответить, мужчина в модном костюме вышел из комнаты напротив нас. Мои губы приоткрылись.

— Мистер Резерфорд…

Он коротко кивнул мне, отвел взгляд, затем снова встретился со мной взглядом.

— Ева. Я… Как ты?

Я тупо смотрела на него, а он покачал головой и потер лоб.

— Извини, — пробормотал он. — Глупый вопрос. Спасибо. Спасибо тебе за то, что вернула моего мальчика.

Я подняла глаза и вопросительно посмотрела на Истона, чтобы понять, согласен ли он с этим. Не знаю, почему я не ожидала, что Винсент ждал бы в палате. Медсестра сказала мне, что они здесь, и я видела Бриджит внизу. То, что они не пришли навестить меня, не означало, что они не захотели бы увидеть собственного сына.

Глаза Истона ласково смотрели на меня, и он тихо сказал:

— Все в порядке, — затем его дыхание коснулось моей щеки, и он прошептал: — Я больше не позволю им причинять тебе боль.

Мои губы задрожали, и я прикусила их, чтобы не расплакаться снова. И все же одной-единственной глупой слезинке удалось вырваться. Всю свою жизнь я мечтала услышать эти слова.

Он приподнял мой подбородок большим пальцем, прищурившись, изучал мое лицо.

— Доверяешь мне?

Я сглотнула. Кивнула.

— Хорошо.

Он сделал глубокий вдох, а когда выдохнул, выдох получился прерывистым. Боль разрывала мне сердце, когда я смотрела на него. Я вложила свою руку в его и сжала.

Не волнуйся. Я тоже больше не позволю им причинить тебе боль.

На этот раз, когда он шел, он крепко обнимал меня, как будто хотел убедиться, что я его не бросила бы. Как будто я когда-нибудь смогла бы его бросить.

Следуя за Винсентом, мы зашли в палату Истона, и он застонал от боли, когда я помогла опустить его на кровать. Когда он, наконец, лег, он тяжело дышал и закрыл глаза. Мой желудок сжался, когда я увидела, каким слабым и измученным он выглядел. О Боже. Что я наделала? Позволила ему пройти весь этот путь ради меня? Насколько тяжело, должно быть, ему было притворяться, ради меня, что каждый шаг не был пыткой?

У меня заболело в груди, и я жалела, что не я одна выскользнула из своей комнаты и не нашла его. Я никогда не думала… Я никогда не думала, что он сделал бы это… И ради меня. Мои глаза наполнились слезами, но я сморгнула их.

Больше не плачь.

Не сейчас.

Я пережила этот гребаный день, с Истоном все в порядке, и я не обязана оставлять его. Словно прочитав мои мысли, он все еще с закрытыми глазами нежно сжал мою руку, и впервые за долгое время я улыбнулась. Через несколько мгновений его дыхание замедлилось, и его хватка вокруг моих пальцев немного ослабла, когда он засыпал.

Позади меня кто-то прочистил горло.

Я обернулась и увидела Винсента, сидящего на диване для посетителей. Мои глаза сузились при виде его обычно уложенных гелем светлых волос, которые теперь торчали во все стороны, ослабленного галстука и наполовину расстегнутой рубашки. Он определенно выбрал чертовски неподходящее время, чтобы решить стать отцом.

Он перевел взгляд с меня на Истона, затем на наши сцепленные руки.

— Как долго? — он спросил. — Сколько времени прошло с тех пор, как вы двое, э-э… — он поерзал на диване. — Ну, с тех пор, как это произошло?

Я выгнула бровь.

— Дольше, чем ты ведешь себя как его отец.

Он вздернул подбородок.

— Я это заслужил.

— Почему ты здесь? — спросила я. — Зачем вернулся сейчас, когда ты так долго был ему нужен раньше?

Винсент закрыл глаза. Когда он открыл их снова, он такой осунувшийся, что выглядел постаревшим лет на десять.

— Потому что, независимо от того, выбрали мы этот путь или нет, я его отец. Быть вдали… Отсутствовать какое-то время, а потом получить звонок о том, что произошло сегодня…

Он покачал головой, и, как будто он больше не мог меня удивлять, его губы действительно задрожали, прежде чем он успокоил их.

— Я знаю, мне нужно многое исправить, но он мой сын. И я собираюсь с этим разобраться. Так или иначе.

Я долго наблюдала за ним. Я видела, как он потел, извивался, боролся под моим пристальным взглядом. Но в основном… В основном, я наблюдала за тем, как он смотрел на Истона. Я не знала, возможно ли для такого эмоционально отстраненного человека, как Винсент, измениться. Я не знала, возможно ли для него дать Истону ту отцовскую любовь, которой он заслуживал. Но я не думала, что когда-либо видела столько сожаления на лице одного человека. Забавно, что угроза смерти заставляла нас вспомнить, как любить.

— Я рада, — наконец прошептала я, привлекая взгляд Винсента к себе.

Вчера, если бы я столкнулась лицом к лицу с кем-либо из людей, решивших меня усыновить, я бы заперла все свои собственные мысли и выбросила ключ. Но мне больше не нужно их одобрение. У меня было свое собственное.

— Я рада, что ты здесь, — продолжила я. — Но Винсент… Если ты причинишь ему боль сейчас, если ты втянешь его обратно только для того, чтобы снова уйти, я клянусь.

Каждая адская тропа, в которую я была втянута и с трудом выбралась, наполнила мой голос ноткой опасности, которую даже я не узнала.

— Я выслежу тебя и превращу твою жизнь в сущий ад. Поверь мне, я точно знаю, что такое ад, и нужны яйца гораздо больше твоих, чтобы выжить в нем.

Несколько секунд он ничего не говорил. Казалось, я ошеломила его. Затем он прочистил горло. Приподнял брови.

— Что ж, я действительно думаю, что недооценил тебя.

— Я уверена, что это больше не повторится.

Он хмыкнул, и я могла бы поклясться, что к удивлению на его лице добавилась искорка веселья.

— Действительно, этого не произойдет.

Какое-то мгновение мы смотрели друг на друга, между нами возникло странное понимание. Пока дверь не распахнулась.

— О! — крик Бриджит утих ради Истона. — Очевидно, что дойти до твоей комнаты было слишком. Посмотри на него, он без сознания.

Она шагала ко мне, каблуки цокали, цокали, цокали по линолеуму. Ее глаза расширились, когда взгляд остановился на наших сцепленных руках.

— Нет. Нет, этого не происходит. Этого не может случиться. Что скажут люди? Ты… Ты его сестра.

— Только путем удочерения. Удочерение, которое я отменяю.

Она усмехнулась.

— Ты не можешь отменить удочерение.

— О, — я отвернулась, прикусила губу, размышляя. — Тогда, как бы ты это ни называла, когда ты разрываешь законные связи со своей семьей. Я делаю это.

— Эмансипация? — предложил Винсент, и мы с Бриджит обе посмотрели на него. Он пожал плечами. — Что? Так это называется, не так ли?

— Да. Я так и делаю.

Я покраснела, когда они сосредоточили свое внимание на мне. До боли очевидно, что я не знала, о чем говорила, но я не позволила бы им запугать меня. Я выпрямилась.

— Я займусь этим.

Бриджит положила руку на бедро.

— А где ты будешь жить?

— Тебе-то какая разница? Дом дяди Перри был недостаточно далеко от твоей башни из слоновой кости?

На какой-то мимолетный миг у Бриджит хватило порядочности сделать вид, что ее должным образом отчитали.

— Не думай, что я позволю тебе остаться с ним сейчас.

— Позволишь мне? — я засмеялась, и в моем смехе слышала горечь. — Ты не обязана позволять мне что-либо делать. С этого момента я свободна от тебя, Бриджит. О вас обоих.

На этот раз полу-смех, который вырвался у меня, прервался эмоциями. Мои глаза защипало, но в лучшем смысле этого слова.

— Я свободна, — повторила я, с трудом веря в это.

Ясность проникла в мои легкие, как кислород.

Я выбирала свободу.

Теплый большой палец погладил тыльную сторону моей ладони, и я посмотрела на кровать, чтобы обнаружить уставшие глаза Истона, устремленные на меня. Он медленно моргнул, и виски под его взглядом из-под тяжелых век ярко горело. Так ярко, что у меня в животе разгорелся пожар. Он крепче сжал мою руку, и я сглотнула, позволяя скатиться еще одной слезе. Последней, — пообещала я себе. Это последняя.

— Дорогой? — подошла Бриджит, но внимание Истона приковано ко мне. — Дорогой, ты в порядке? Тебе нужно еще обезболивающее? Может сиделка? Я приведу сиделку.

Медленно он перевел взгляд на маму.

— Уходи, — хрипло сказал он. — Пожалуйста, уходи.

— Что? Я? Но… Но…

— Ты пришла, ты увидела. Ты молодец, мама. А теперь, пожалуйста, уходи.

— Я…

Она протянула руку и коснулась жемчуга у себя на шее.

— Я хорошо справилась? Винсент? — она оглянулась через плечо. — Ты это слышал? Я хорошая мать.

Я практически слышала, как Винсент закатил глаза.

— Не совсем то, что он сказал, — проворчал он, диван скрипнул под его весом, когда он встал.

Он подошел к Бриджит, положил руку ей на поясницу и подтолкнул к выходу.

— Я верю, что твои уши работают только в одну сторону.

— Что это вообще значит? Это не выражение.

— Так и должно быть.

— Ты не можешь просто придумывать выражения.

Они исчезли за дверью, и последнее, что я слышала — это ворчание:

— Господи, дай мне сил.

Я ничего не могла с собой поделать. Я хихикнула. По-настоящему хихикнула. Кто бы мог подумать, что эти двое когда-нибудь смогли бы меня позабавить? Когда я повернулась к Истону, он наблюдал за мной, легкая улыбка тронула его губы. Волна жара разлилась по мне, заставляя мои щеки гореть так, как могли гореть только из-за Истона.

Я заправила прядь волос за ухо и отвела взгляд.

— Что?

— Ты, — грубо сказал он. — Ты чертовски красивая.

Мое сердце бешено заколотилось, и я медленно повернулась к нему. Я покачала головой.

— Прекрати. Не говори так.

— Почему бы и нет?

— Потому что…

У меня перехватило горло — настолько, что я едва могла говорить.

— Потому что, если ты будешь говорить это достаточно часто… Я, возможно, начну тебе верить.

— Ты прекрасна.

Я закатила глаза, снова пытаясь отвести взгляд, но он нежно взял меня за подбородок.

— Ты прекрасна.

Я снова покачала головой, как будто это движение могло заставить его остановиться.

— Истон, — мой голос сорвался, заглушая слабую мольбу. — Прекрати. Пожалуйста.

— Ты прекрасна, Ева. Такая красота, которая заставляет мое сердце выпрыгивать из моей гребаной груди.

Словно в доказательство этого, он положил мою руку себе на грудь и провел ладонью по своему тонкому платью.

— Разве ты этого не чувствуешь?

Бум-бум.

Бум-бум.

Бум-бум.

Я кивнула, но я тоже плакала, и он осторожно уложил меня на кровать, пока я не оказалась в теплом, успокаивающем изгибе его руки. Его пальцы гладили мои волосы, дыхание коснулось моей щеки, и на этот раз, когда он прошептал:

— Ты прекрасна, — слова скользили по моей коже, как пропитанный медом атлас.

Мои глаза закрылись, и я рыдала в его грудь — грудь, которая билась для меня.

— Ты прекрасна.

Он повторял это снова и снова, ритмичная колыбельная, о существовании которой я и не подозревала, могла существовать для меня. В конце концов, когда я начала погружаться в дремоту, шепот больше не звучал как слова. Это медленные переливы гитары Истона. Мягкий мамин голос напевал, убаюкивая меня. Ощущение моей собственной улыбки на губах.

И это прекрасно.

Ева

Cознание пробудилось от легкого щелчка по клавиатуре. Мои глаза открылись и увидели темную комнату и спину медсестры, освещенную мягким светом экрана компьютера, пока она печатала. Я моргнула. Сейчас середина ночи. Постепенно я осознала, что рука Истона обвивалась вокруг моей талии. Мы прижаты друг к другу на его больничной койке, его живот поднимался и опускался напротив моей спины от тяжелого дыхания. Мои губы изогнулись в мягкой улыбке, и я переплела свои пальцы с его.

Медсестра нажала последнюю кнопку и собиралась уходить, но по пути к выходу бросила взгляд через плечо, чтобы проверить, как там Истон. Она остановилась, когда заметила, что я проснулась.

— Ева, верно?

Я кивнула.

— У меня есть кое-что для тебя.

Она вернулась к компьютеру и взяла маленькую белую карточку рядом с ним, затем протянула ее мне.

— На случай, если она тебе понадобится.

Я взяла карточку, и медсестра подняла подбородок в знак благодарности, прежде чем покинула палату. Я опустила взгляд и нашла информацию о мисс Сент-Клер, написанную простыми черными буквами. Я закатила глаза.

— Мне это не понадобится, — прошептала я себе.

Но я также не могла заставить себя выкинуть это. Я сглотнула, взяла карточку, лениво поворачивая ее в пальцах. И тут я заметила кое-что. На обратной стороне карточки беспорядочным почерком написан текст. Не просто чей-то беспорядочный текст — Александра.

Я резко выпрямилась, вытаращив глаза при виде сообщения.

Горжусь тобой.

Он проживет достаточно долго, чтобы ты смогла предстать перед ним в суде и отправить его в тюрьму. Я хочу видеть выражение его лица, когда он поймет, что это ты отправила его туда. Но как только он окажется за решеткой, все пойдет своим чередом.

Мои губы приоткрылись, чтобы выдохнуть недоверие, и когда я снова перечитала записку, то не смогла удержаться от легкого смешка. Как, черт возьми, ему удалось пробраться в больницу незамеченным? Очевидно, у моего кузена повсюду были люди.

Кровать рядом со мной зашевелилась, и я посмотрела на Истона. Когда он открыл глаза, они тяжелые от сна.

— Ева, — хрипло произнес он, прежде чем провел ладонью по грязному изголовью кровати и вниз по лицу. — Как долго ты не спала?

Я протянула ему карточку и смотрела, как он ее читал.

Его губы скривились, и он покачал головой.

— Подожди, — мои глаза сузились при виде его лениво-веселого выражения. — Что ты знаешь такого, чего не знаю я?

— Ты уверена, что хочешь услышать ответ на этот вопрос?

Он приподнял бровь, и от одного этого взгляда из-под тяжелых век по мне разлился жидкий жар. Даже в больничном халате он чертовски сексуален.

Я вздернула подбородок.

— Теперь да.

Он тихо хихикнул.

— Хорошо. Пол… Пройдет некоторое время, прежде чем он снова привыкнет ходить — или мочиться.

— Что ты имеешь в виду? Что именно мой кузен с ним сделал?

Челюсть Истона дернулась, но выражение его лица внезапно изменилось. Его взгляд стал таким мрачным, что у меня по спине пробежал холодок. После паузы он отмахнулся от этой мысли и сказал:

— Единственное, что сейчас имеет значение — это то, что тебе больше никогда не придется о нем беспокоиться.

— Я хочу знать, что сделал мой кузен, — сказала я, и даже сама удивилась твердости в своем голосе. — Мне нужно знать, Истон. Пожалуйста, расскажи мне.

Он изучал меня целую вечность. Когда я не изменила своего решения, он выдохнул и провел рукой по волосам.

— Черт. Ладно. Александр отрезал ему член и сжег его.

У меня отвисла челюсть.

— Что… Но… Он не истек кровью?

Истон скорчил гримасу и отвел взгляд, как будто от следующего ответа его могло стошнить.

— Ах, нет. Он дважды чуть не умер, но Александр остановил кровотечение из обеих ран и привел его в чувство, чтобы он мог все видеть, — он приподнял брови. — Очевидно, Пол плакал как ребенок, прежде чем потерять сознание.

— Он… Он…

Я покачала головой, представляя это. Образ настолько интуитивный, что вызвал во мне сильную дрожь удовлетворения. У Александра раньше было прозвище для мужчин, которые использовали женщин в своих интересах: TPS, он же синдром крошечного пениса. Это по-детски глупо, но в сочетании с таким наказанием вызвало на моем лице странную довольную улыбку.

— Мой извращенный кузен, — прошептала я с любовью. — Он самый лучший.

— Это еще не все, — сказал Истон, морщась и начиная садиться.

— Истон, — отругала я, прижимая его руку к груди, заставляя лечь обратно. — Для этого у них есть кнопки.

Он засмеялся глубоким и хриплым смехом, от которого тепло разлилось по моей шее и щекам.

— Что? — я нажала на синюю стрелку, указывающую вверх, и позволила кровати поднять его в сидячее положение.

Его губы дернулись, и «Ничего», которое он растянул, звучало совсем не так.

Я собиралась надавить на него, когда кое-что пришло мне в голову, и тревога пробежала по спине.

— Откуда ты знаешь, что сделал Александр? Кто тебе сказал?

— Винсент. Он разговаривал с некоторыми офицерами, работающими над этим делом.

Страх и вина сплелись в узел у меня в горле, и я вспомнила слова Александра перед тем, как мы покинули квартиру: Они узнают, что я был здесь. Я позабочусь об этом.

— О боже мой, — я сглотнула, но узел стал только толще. — Они знают, что он был там. Что я наделала?

Истон коснулся моего подбородка, возвращая мое внимание к своему твердому взгляду.

— Эй, — мягко сказал он. — С Александром все в порядке.

Мой пульс слегка замедлился от уверенности в его голосе.

— Он не потрудился скрыть улики, так что, да, они знают, что он был там, но понятия не имеют, как его выследить. Твой кузен много лет был призраком, Ева, — он поднял карточку с каракулями Александра, как будто это доказательство, и сказал: — Он знает, как оставаться невидимым.

Слова проникли в сознание, успокаивая меня. Истон прав. Александр так долго оставался вне поля их зрения, и с тех пор, как он вышел из тюрьмы, я знала, что он был замешан в преступлениях похуже, чем отрезание члена насильнику. Все это происходило, и как только это происходило, он снова становился призраком. До тех пор, пока он не переставал заниматься глупостями вроде тайком подкладывать записки в больницы, кишащие полицейскими.

— Хорошо, — наконец сказала я, переводя дыхание. — Я готова услышать остальное.

Он кивнул один раз.

— Винсент сказал мне, что ФБР годами следило за деятельностью Пола, но им нужно было больше доказательств. Они уговорили его пойти на сделку, и оказалось, что операция намного крупнее, чем у Пола и его шайки. Арест будет масштабным.

Глаза цвета виски остановились на мне, горящие жарче огня и с оттенком чего-то более сладкого, чем благоговение.

— Ты знаешь, что это значит? Ты не только остановила Пола, ты помогла спасти тысячи людей. Ты герой, Ева.

Прерывистый выдох сорвался с моих приоткрытых губ. Другие женщины, дети. Маленькие девочки, разлученные со своими матерями. Люди, которые прошли через то же, что и я, или еще хуже, и многие, кому не так повезло сбежать в первую ночь.

Когда я осталась одна в своей больничной палате, у меня было слишком много времени на размышления, наступил отчетливый момент, когда негодование закралось в меня, как ядовитое семя. Обида на то, что я должна была остановить Пола. Почему кто-то другой не мог остановить его? Почему кто-то не мог спасти меня и мою маму давным-давно? Почему это должна была быть я?

Но потом я подумала о том, как я противостояла Бриджит и Винсенту, о уверенности, которой у меня никогда раньше не было, звучащей в моем голосе, о закрытости, расцветающей в моем сердце, как первые признаки жизни. Я не знала, прошла бы когда-нибудь обида полностью, но с каждым мгновением она все больше уменьшается, заменяясь чем-то, что очень похоже на гордость. Когда я была связана в той спальне, я и представить себе не могла, что дошла бы до такого. Я съежилась от воспоминаний, от ощущения своей беспомощности, и меня захлестнула печаль. Он точно знал, как заморочить мне голову. К тому времени, как Истон ворвался и развязал меня, от меня осталась только оболочка.

Сомнение просочилось в мой разум, когда я посмотрела на Истона, на то, как он смотрел на меня с неподдельным уважением. Я покачала головой, мой голос дрожал.

— Я была так растеряна, когда ты вошел в ту комнату. Я бы никому не помогла, если бы не ты.

Его глаза потемнели при воспоминании, но когда он большим пальцем смахнул слезу с моей щеки, прикосновение смягчилось.

— Ты бы боролась, несмотря ни на что, Ева. Я просто ускорил этот процесс.

За словами звучала убежденность, и я кивнула, с еще одной слезой. Он прав. Я боец. И он помог мне понять это. Мое сердце наполнилось теплом. Наклоняясь ближе, я поблагодарила его единственным доступным мне способом. Я поцеловала его.

Истон

Я иду по коридору в детском крыле, мои пальцы барабанили по стене, к которой я прислонился, взгляд прикован к закрытой двери напротив. Ева не колебалась, когда сказала, что готова поговорить с полицией, но она находилась с ними в своей комнате уже сорок две минуты. Пока я ждал, легкая испарина выступила на моей коже. Это не должно было занять так много времени, не так ли?

Дверь распахнулась, и я оттолкнулся от стены.

Моя мама вышла и закрыла за собой дверь. Когда она повернулась ко мне, ее кожа бледнее, чем я когда-либо видел. Даже глаза у нее призрачные.

— Где Ева? — спросил я, глядя на закрытую дверь.

Моя мама сжала свое жемчужное ожерелье.

— Она… Она как раз заканчивает. Они выпустили меня на минутку, — ее взгляд остановился на мне, и она нахмурилась. — Что ты здесь делаешь? Ты не должен вставать с постели.

— Я в порядке, — я выдохнул, провел пальцами по волосам. — Я отдохну позже.

— Не будь смешным, — она посмотрела на дверь, отделяющую нас от Евы, и вздрогнула. — Я думаю, Ева доказала, что может о себе позаботиться.

Я приподнял бровь. Это самая достойная вещь, которую моя мама когда-либо говорила о ней.

— В любом случае, мне нужно с тобой поговорить.

Она посмотрела на медсестру, которая катила мимо нас ребенка в инвалидном кресле, затем на группу родителей, тихо разговаривающих несколькими дверями дальше.

— Наедине. Позволь мне проводить тебя в твою комнату.

— Мы можем поговорить здесь.

Она сглотнула и отвела взгляд.

— Нет, мы не можем.

Мои брови нахмурились, когда я посмотрел на маму. Видимый дискомфорт пробежал по ней.

— Что такое?

Она осмотрела помещение, и ее взгляд загорелся, когда он остановился на пустой комнате в нескольких шагах от нее.

— Идеально, видишь? Эта комната достаточно близко, ты сможешь услышать Еву если она выйдет.

Взяв меня за руку, она потянула меня к открытой двери, но когда я не сдвинулась с места, она вздохнула.

— Истон, — ее глаза на мгновение закрылись. — Мне нужно минутку побыть с тобой наедине. Пожалуйста. Я не слишком многого прошу, не так ли?

Я никогда не видел свою маму такой беззащитной. Не знаю, почему мне показалось, что это уловка. Напрягая челюсть, я пробормотал:

— Две минуты, — и она кивнула, прежде чем провела меня в комнату.

Она села на диван для посетителей, а я остался у двери, снова прислоняясь к стене для опоры, чтобы быть уверенным, что не упущу Еву. Когда моя мама посмотрела на меня и, очевидно, поняла, что я не подошелбы ближе, она глубоко вдохнула, встала и подошла ко мне.

Мои глаза сузились, когда она порылась в сумочке и достала телефон.

Она листала на мгновение, затем остановилась. Что-то, чего я не узнал, промелькнуло в ее глазах, прежде чем она подняла экран.

— Посмотри на это.

Это фотография девушки, может быть, на несколько лет старше меня. Мужчина стоял позади нее, обхватив обеими руками ее талию, и улыбался, уткнувшись в ее волосы, когда взъерошенные пряди хлестали его по лицу.

— А что насчет этого?

— Ты действительно не узнаешь своих собственных родителей? — она снова посмотрела на экран, прикусывая внутреннюю сторону щеки. — Полагаю, из-за разницы в двадцать девять лет кого угодно трудно узнать. В любом случае, это не совсем то, что я хотела тебе показать.

Она снова прокрутила страницу и в конце концов остановилась на другой фотографии, на этой ребенок в больнице. Мои родители оба склонились над новорожденным, лоб отца прижался ко лбу матери, а трехлетняя улыбка Айзека достаточно яркая, чтобы ослепить меня, когда он хихикал на больничной койке.

Мое сглатывание обожгло мне горло.

— Ты был прекрасным ребенком, — прошептала моя мама, обводя края фотографии красным ногтем. — Идеальным.

Мои глаза закрылись, и я заставил давление в груди ослабнуть.

— Зачем ты мне это показываешь?

— У моей матери был тяжелый случай послеродовой депрессии. Она так и не поняла, как установить связь со своими детьми и полюбить их. Признаю, нелегко было научиться быть хорошей матерью, когда у меня никогда не было своей.

Она подала плечами, нахмурила брови и посмотрела на фотографию на экране.

— Или, может быть, у меня просто никогда не развивался этот ген. Ген мамы.

Когда она перевела взгляд на меня, он на удивление прозрачный.

— Я родила детей от Винсента, ты знаешь? — она закатила глаза. — Как чудесно все получилось.

Я не знал, что сказать. Чего она ожидала. Это первый раз в моей жизни, когда она рассказала мне что-то личное, и я не хотел заставить ее замолчать, сказав что-то не то.

— Возможно, тебя это удивит, но в детстве я распланировала всю свою жизнь.

— Вообще-то…

Она подняла ладонь, останавливая меня.

— Я знаю. Легко представить себе более беззаботную молодую версию меня, но, по правде говоря, я давным-давно решила, каким будет мое будущее. Я стала бы идеальной женой, в идеальном доме, с идеальной жизнью, — ее пальцы дрожали, когда она теребила жемчуг на шее. — Как оказалось, такие вещи легче сказать, чем сделать.

Мой голос тихий, но грубый, когда я говорил:

— Что ж, у тебя идеальный дом.

Она сухо рассмеялась.

— Да, ну, я много работала ради этого. И я думаю… Если я буду работать достаточно усердно… Я думаю, я могла бы стать достойной матерью, — она высоко держала голову. — Я все равно хочу попробовать. И в свете этого, мне нужно показать тебе одну последнюю фотографию.

— Мама, — я сжал затылок. — Ты не обязана этого делать.

— Что делать?

— Это. Я знаю, тебе нелегко, и если ты чувствуешь вину или что-то в этом роде…

— Кажется, мы только что обсудили, что мое сердце сделано из камня, Истон. Я в порядке, — она опустила взгляд и снова листала свой фотоальбом.

Мой взгляд на нее смягчается. Если уж на то пошло, все, что она доказала, это то, что она более сентиментальна, чем когда-либо заставляла меня думать.

— Вот и мы, — избегая моего взгляда, она протянула мне свой телефон.

Мои брови приподнялись, когда я посмотрел на незнакомца на фотографии. Это молодой парень, лет двадцати пяти, прислонившийся к кирпичному зданию, с легкой улыбкой на лице и черными волосами, касающимися ушей.

— Трэвис Романо, — сказала моя мама, переступая с ноги на ногу. — Твой биологический отец.

Шок поразил меня с такой силой, что перед глазами все расплылось, а цвета на фотографии слились воедино. У меня пересохло в горле.

— Он был из Джерси, пожарный. Но что более важно, он уже был отцом. Я знала, что он мог дать мне то, в чем, как я думала, нуждался Винсент. Он был разведен и не знал, что я замужем, так что, если ты ищешь, кого обвинить, можешь посмотреть на меня.

Я не мог оторвать глаз от фотографии. Он так похож на меня, но незнакомый. Когда я услышал слово "отец", несмотря на все, через что он заставил меня пройти, я все еще подумал о Винсенте. Не тот Винсент, из-за которого я чувствовал себя невидимкой; тот Винсент в больничной палате, из-за которого я чувствовал себя замеченным.

— Истон?

Мягкий голос Евы вернул меня к настоящему, но мои эмоции все еще разрозненны, когда я обернулся и увидел ее в дверях. Она нахмурилась, когда наши взгляды встретились, затем подошла ближе и всмотрелась в фотографию в моей руке. Тихий звук сорвался с ее губ, когда она переводила взгляд с меня на мужчину на фотографии. Она провела пальцами по моей руке, затем слегка сжала.

— Что ж, — сказала моя мама, напоминая мне о своем присутствии, — если ты не возражаешь, я просто возьму это.

Она забрала телефон у меня из рук, положила его в сумочку, дважды хлопнула по сумочке и улыбнулась.

— Я пришлю тебе копию. И Ева… Ты там хорошо поработала.

Она кивнула Еве, ее лицо странно исказилось — глаза прищурились, губы растянулись в гримасе, обнажающей зубы. Я не мог решить, пыталась ли она улыбнуться или у нее запор.

— Я пойду. Пожалуйста, проследи, чтобы этот мальчик вернулся в свою комнату и оставался там.

Она собиралась пройти мимо нас, когда остановилась. Затем она дважды погладила Еву по голове, так же, как и свою сумочку.

— Ты… Ты хорошая девочка, — сказала она, отводя взгляд. — Ну, ладно.

Она исчезла в коридоре.

Ева встретилась со мной взглядом. Ее рот открылся, закрылся, снова открылся.

Мои губы дернулись, и я погладил ее по голове. Раз, другой. Мой голос звучал лениво от веселья, когда я пробурчал:

— Хорошая девочка.

Она ударила меня в живот. Черт. Надо было это предвидеть.

— О боже мой, — на вскинула руки, чтобы прикрыть рот. — Мне так жаль. Рефлекторно.

Морщась, я схватился за больное место и пытался сдержать смех.

— Рефлекс? На что? Поглаживание по голове?

— Нет, просто чтобы пошалить, — она улыбнулась, встала на цыпочки и нежно поцеловала меня в щеку. — Наверное, нам следует вызвать врача, чтобы он посмотрел на это.

Ева

(Девять дней спустя…)

Я заламывала руки, расхаживая взад-вперед между окнами от пола до потолка и вишнево-красным диваном. Мои нервы на пределе, как будто я подвешена вниз головой на вершине самых высоких в мире американских горок, и это не потому, что я впервые с тринадцати лет находилась в отеле. Это была моя идея остаться здесь до выписки Истона из больницы, чтобы я все еще могла видеть его каждый день. Это была не моя идея разместить меня в самом дорогом высотном отеле города, но, по-видимому, Истон настойчив, когда дело доходило до моего комфорта.

Прикусив губу, я посмотрела на часы на стене, затем на вход в свою комнату. В любую секунду он мог войти в эту дверь, и предвкушение просто ошеломляющее. Поскольку ему нельзя водить машину во время приема лекарств, я планировала взять напрокат машину и самой забрать его из больницы, но, по-видимому, он также настаивал, чтобы я получила права перед тем, как сяду за руль. Вместо этого он выбрал Uber. Крайне неудобно, что вся его — законопослушность воспламеняла мои яичники.

Щелчок карточки-ключа заставил мое сердце трепетать, и я замерла.

Ручка повернулась, дверь распахнулась.

Истон стоял в дверях, одетый в белую футболку, серую толстовку с капюшоном и поношенные джинсы. С плеча у него свисала спортивная сумка с бело-зеленой эмблемой его футбольной команды. Он встретился со мной взглядом, его глаза потемнели, когда скользнули вниз по моему короткому голубому платью, и этот единственный взгляд согрел мою кожу, как будто солнце только что поднялось над моей головой.

Дверь за ним закрылась, и он бросил спортивную сумку к ногам.

— Что на тебе надето?

Я расправила плечи, выпрямляясь.

— Леди в магазине сказала, что это платье ками.

— Кто такая Ками?

Мои плечи опустились.

— Я не знаю. Google сказал, что бледно-голубой — самый успокаивающий цвет для процесса заживления, поэтому я попросила продавца подобрать платье моего размера.

Я посмотрела на наряд и наморщила нос. Я фантазировала о том, чтобы сделать разрез поперек живота, с тех пор как купила его сегодня днем.

— Это то, что она принесла мне, и у меня не было времени разрезать его до твоего прихода.

Губы Истона растянулись в легкой улыбке, и он медленно приближался ко мне. Намеренно. Мое сердце колотилось о грудную клетку. Он не должен так смотреть на меня, пока нет. Я провела много исследований процесса восстановления после травм и операций, и я хотела хорошо позаботиться о нем. Но я не знала, могла ли. Я никогда раньше ни о ком не заботилась.

Когда он подошел ко мне, его пальцы спустились по моему платью, затем слегка схватились за материал внизу. Я пыталась не обращать внимания на скольжение его большого пальца по моему бедру, на впадинку в груди.

— Ты погуглила — целебные цвета?

Его голос низкий, слишком низкий, с достаточным количеством тепла по краям, чтобы вызвать прилив жара к моей шее.

— Мы должны серьезно отнестись к твоему выздоровлению, Истон. Важно, чтобы ты почувствовал себя лучше и вернулся к нормальной жизни.

Попала в точку.

— Google и это тебе подсказывает?

— Ага.

Прочищая горло, я отбросила его руку и повела к дивану, затем легонько толкнула, пока он не сел.

Он вытянул ноги, откинулся назад и лениво посмотрел на меня.

— Хорошо, — веселье, окрашенное чем-то гораздо более мрачным, звучало в его голосе. — Продолжай, Ева. Скажи мне, как ты собираешься заставить меня чувствовать себя лучше.

Мои губы приоткрылись, когда эти слова пронеслись сквозь меня и осели там, где не должны. Это несправедливо. В Интернете сказали, что ему нужно отдохнуть. Изучая меня, его губы скривились в легчайшем намеке на улыбку, и мои глаза сузились, когда я увидела вызов в выражении его лица. Чего он не знал, так это того, что Ева, на которую он смотрел, совсем взрослая, а его глупое, незрелое, сексуальное, мужественное, восхитительное — подождите, нет, его упрямство не шло ни в какое сравнение с моим.

— Это не сработает, — сказала я, выгибая бровь. — Мне нужно, чтобы ты снял несколько слоев одежды.

Его брови взлетели вверх, а мои щеки покраснели, когда я поняла, как это прозвучало. Быть взрослым — это чертовски круто.

— Из-за жары. Важно, чтобы тебе не было слишком холодно или слишком жарко, поэтому я уже включила обогреватель, так как на улице идет дождь.

Его губы дернулись.

— Я ничего не буду снимать.

— Истон…

— Но я позволю тебе снять одежду для меня.

Жар разлился внизу моего живота. Он играл нечестно. Может, я уже совсем взрослая, но я все еще Ева. Никто не играл грязно лучше меня.

Я медленно улыбнулась и встала между его раздвинутых ног.

— Я бы с удовольствием раздела тебя.

Я провела пальцем по его джинсам, затем наблюдала, как дернулся его кадык, когда опустилась на колени.

— Сначала, — тихо начала я, скользя ладонями вверх по его футболке.

Его живот поднимался и опускался под моими прикосновениями, пресс напрягся, когда я продвинулась выше. Достигнув его плеч, мои пальцы скользнули под его куртку, и я стала снимать ее.

— Твою куртку.

Его глаза из-под тяжелых век смотрели на меня, пока я медленно стягивала рукава с его бицепсов вниз по рукам. Я наклонилась ближе, чтобы стянуть ткань у него за спиной, позволяя своей щеке коснуться его джинсов, прямо под пуговицей. Он зашипел на выдохе, вызывая теплый трепет удовлетворения внизу моего живота. Вот только ощущение не прекращалось; оно становилось тяжелее от его внимания ко мне, и мне внезапно стало слишком жарко, слишком липко.

— И твою футболку тоже, — выдохнула я. — Давай снимем ее.

Низкий звук вырвался из его груди, когда я начала снизу и не торопясь подняла материал вверх медленно, очень медленно. Он вздрогнул от моего прикосновения к его обнаженной коже, его взгляд остановился на моей груди, когда я поднялась, чтобы стянуть футболку через его голову.

Я открыла рот, чтобы подразнить его, когда мое внимание привлекли отметины на его коже — одна из них представляла собой четкую вертикальную линию, начинающуюся между грудной клеткой и заканчивающуюся над пупком, в то время как другая грязная, горизонтальная, тянулась от правой стороны талии до спины. Я втянула воздух, снова опустилась на колени и провела пальцем по каждой ране, от которых наверняка остался бы шрам. Тепло к нему переполнило меня, заставляя мое сердце биться быстрее. Он обещал обеспечить мою безопасность, и он это сделал. Даже когда это означало, что он чуть не лишился жизни в процессе. Мои легкие сжались, когда вся тяжесть того, что он для меня сделал, проникла в мои поры, и чем дольше я смотрела на его отметины, тем больше верила в слова медсестры: шрамы действительно могли быть красивыми.

— Истон, — прошептала я дрожащим голосом.

Наклоняясь вперед, я закрыла глаза и покрыла нежными поцелуями тот, что вел к его спине. Он слегка дрожал у моих губ, пальцами перебирая мои волосы.

— Не думаю, что я когда-либо говорила тебе спасибо.

Когда я наклонила голову, чтобы взглянуть на него, он наблюдал за мной так пристально, что я вздрогнула. Его брови сдвинуты, глаза мягкие, но суровые, в них были эмоции, которые я не могла прочесть.

— Я бы сделал это снова, — сказал он. — Ты знаешь это, не так ли?

Сглотнув, я кивнула. Я не сомневалась, что он бы так и поступил. Крадя свою решимость, я оставила последний поцелуй на его животе, затем встала.

— Я собираюсь быть лучшим человеком, который когда-либо заботился о тебе. Оставайся здесь.

Приподняв бровь, он остался сидеть, когда я повернулась и направилась к мини-кухне. Когда я вернулась, в одной руке у меня блюдо с лососем, а в другой — миска с супом. Я осторожно поставила их на кофейный столик и села крышки.

— Итак, я знаю, что врач сказал, что тебе не нужна специальная диета, но у интернета есть рекомендации, как сохранить твои оставшиеся почки крепкими.

Я сощурилась и отвела взгляд, пытаясь вспомнить, что, черт возьми, я запомнила. Может, я и не знала, что делала, но знала, что не могла все испортить.

— Например, нам нужно сосредоточиться на продуктах с высоким содержанием клетчатки и меньшим количеством углеводов. Знаешь ли ты, что существует также такое явление, как избыток белка? Очевидно, чрезмерное употребление может заставить твои почки работать слишком интенсивно.

Он посмотрел на тарелки перед собой, пристально разглядывая их, затем перевел взгляд на меня.

— Ты приготовила все это для меня?

Я мило улыбнулась, касаюсь пальцем карточки Amex на краю стола и пододвинула ее к нему.

— Я не могу присвоить себе все заслуги.

Он не посмотрел на карточку. Он вообще не отводил от меня взгляда. Я вздохнула, сложила руки перед собой и кивнула в сторону еды.

— Выглядит неплохо, правда?

Его взгляд стал тяжелым от чего-то, что я не могла определить — от чего у меня перевернулось в животе, а ладони стали влажными.

Второй раз в жизни я словила себя на том, что нервничала, и в обоих случаях полностью виноват Истон.

— Или, если ты не голоден, я могу приготовить эфирные масла.

Я подавила отвращение, услышав, как эти слова слетели с моих губ. Я бы даже не произнесла их, если бы не Уитни.

Перед тем, как я выписалась из больницы, она зашла ко мне в палату. После того, как она объяснила, кто ее отец, мне стало плохо. Она была первой девушкой, которая откинула мои волосы назад, пока меня рвало. Затем она так сильно извинилась, что меня чуть не вырвало снова. Когда она предложила эфирные масла, утверждая, что они могли помочь мне избавиться от тошноты, я приняла это. Я смогла умерить свою гордость, если был шанс, что они помогли бы Истону почувствовать себя лучше.

— Полагаю, мы просто… будем сидеть и вдыхать их? — спросила я, не утруждая себя тем, чтобы скрыть, насколько глупо это звучало. — Я не знаю, как пользоваться диффузором, но я разберусь с этим, и по телевизору даже есть канал для медитации. Там… там также есть спа-центр, или мы можем делать домашнее задание. Я ознакомилась с материалами, которые твоя мама прислала из школы, так что я могла бы помочь тебе…

— Я хочу пить, — слова грубые и обдали жаром, распаляя меня до тех пор, пока у меня не начали дрожать колени.

— Хорошо… Эм, у меня в холодильнике есть капустный сок холодного отжима.

Голова гудит, я обернулась, чтобы взять его, но рука Истона словила мое запястье, останавливая меня. Мое сердце бешено колотилось, и я оглянулась через плечо.

Все еще держа меня за запястье, он медленно покачал головой.

— Я хочу апельсинового сока.

У меня пересохло в горле. На его губах напиток звучал непристойно, вожделенно и наполнен скрытым смыслом, понятным только нам, — все, что подтверждали его намерения эти темные виски-ирисы.

— Технически… Технически, апельсиновый сок внесен в список запрещенных.

Он приподнял бровь, притянул меня ближе, пока я не упала к нему на колени. Сильная рука скользнула по моей талии, другая его рука нашла мою челюсть и направила мое лицо к своему. Его грубый голос отдавался низким эхом у меня в животе.

— Тогда он будет намного слаще на вкус.

Он захватил мой рот в свой. Его язык переплетался с моим, ладонь скользнула к моему затылку, и он поцеловал меня так, как будто я ему нужна — глубокими поглаживаниями и бездыханными обещаниями. Он целовал меня каждый день, который я проводила с ним в больнице, но на этот раз все по-другому. На этот раз он делал это самозабвенно, без ограничений, без стеснения, и каждый толчок, посасывание, покусывание посылало ошеломляющий прилив жидкого тепла между моих бедер.

Его руки скользнули вниз по моей спине, обхватили бедра, затем он сжал их, без усилий удерживая меня так, чтобы мои ноги обвились вокруг него. У меня перехватило дыхание от прикосновения его эрекции между нашими одеждами, дрожь пробежала по мне, и его хриплый стон заставил меня тереться об него.

Он оторвался от моего рта, чтобы оставить дорожку медленных поцелуев вдоль моей челюсти, шеи. Я не могла этого вынести.

Я хотела отдать ему все.

Я хотела этого так сильно, что мои следующие слова обожгли мне язык.

— Ты… — мои глаза закрылись, когда его зубы мягко коснулись основания моего горла. — Тебе нужно отдохнуть.

— Завтра я отдохну.

— Но что, если тебе будет больно? Что, если я сделаю тебе больно?

Это чертовски напряженно — заботиться о другом человеке.

Его губы скользнули по моей шее, и он вернулся к моим губам, срывая долгий поцелуй.

— Ты не сделаешь этого. И, Ева, ты должна знать, что каждое слово из этих уст заводит меня только сильнее.

Внутри меня вспыхнуло тепло, и я знала, что долго не протянула бы. Я уже решила дать ему больше, чем думала, но упрямая часть меня произнесла последнюю, слабую мольбу.

— Я… — он снова провел губами по моему горлу, и мои бедра сжались вокруг него. — Я должна заботиться о тебе.

— Поверь мне, Ева. Ты заботишься, — его выдох обжег мою шею, грубый голос вибрировал у меня по спине. — Ты так хорошо заботишься обо мне.

Обеими руками все еще сжимая мои обнаженные бедра, он провел ртом по моей ключице, зубами приспустил бретельку моего платья, затем перевел на противоположную сторону и проделал то же самое с другой бретелькой. Платье сползло, и его взгляд потемнел, как ночь, при виде обнаженной части моего черного кружевного бюстгальтера, быстрого подъема и опадения моей груди. Уязвимость захлестнула меня, и я задалась вопросом, слышал ли он хаотичное биение моего сердца. Интересно, чувствовал ли он бесконечную боль так же, как я. Боль, которая просила утоления.

Возможно, Google переоценивали. Может быть, эфирные масла, лавандовые ванны и отжатый сок из капусты настолько чертовски далеки от того, кто мы есть, что заслуживали быть запертыми в башне Бриджит и Винсента из слоновой кости. И, может быть… Может быть, достаточно доверять своему сердцу.

— Истон… — выдохнула я, привлекая его внимание к себе. — Я хочу… Я хочу, чтобы ты показал мне, на что это должно быть похоже. Я готова отдать тебе все.

Его пальцы впились в мою плоть с внешней стороны бедер. Он сглотнул, изучая выражение моего лица в своей пьянящей манере. Когда-то я думала, что золотисто-карие глаза Истона были похожи на торнадо, потому что они подхватили меня, когда я была неподготовлена, и не отпускали, пока не закончили со мной. Теперь я поняла, насколько это верно. На этот раз я была готова к этому, к его безраздельному вниманию, и от этого у меня до сих пор бежали мурашки по коже.

Наконец, когда мое сердце готово выпрыгнуть из груди от предвкушения, он встал, мои ноги все еще обвиты вокруг его узких бедер.

— Ты уверена?

Несмотря на его неровное дыхание, собственническую хватку, которая переместилась на мою задницу, его взгляд смягчился.

— Помни… Как только мы сделаем это, пути назад уже не будет.

Я сглотнула, обвила руками его шею. И я позволила своим словам вырваться из самой честной части меня.

— Я не хочу возвращаться. Я больше никогда не отступлю.

Он смотрел на меня, впитывая мою уверенность, и я поняла, что подтолкнула его к действию. Наклонившись ближе, я прошептала ему на ухо:

— У меня есть презервативы в тумбочке. Отведи меня в постель, Истон.

Его мышцы напряглись рядом со мной. Затем он провел рукой вверх по моей спине, слегка обхватывая мой затылок и приблизил мой рот к своему. Он крепко поцеловал меня, неся в спальню, так быстро, что у меня закружилась голова. Американские горки, на которых я висела до того, как он вошел в гостиничный номер, упали, разбились, рассыпаясь на миллион невысказанных обещаний.

Я все еще прижималась к нему, когда он опустил нас на кровать, и моя спина коснулась одеяла. Опираясь на предплечья по обе стороны от меня, он оторвался от моих губ, чтобы посмотреть на меня сверху вниз.

— Ты… это ты должен лечь, — выдохнула я.

Он покачал головой.

— Пока нет.

Мой пульс участился, дыхание стало тяжелым от того, как медленно, обдуманно он скользнул взглядом по моему телу, словно пытался запомнить, как я выглядела под ним. В уголках моих глаз защипало, меня захлестнул прилив эмоций.

Я знала, что мой прошлый сексуальный опыт казался неправильным. Я все время знала, что все должно было быть по-другому. На прошлой неделе я так много раз пыталась представить себе, каким был бы мой первый раз с Истоном — мой настоящий первый раз. Но как я могла представить это? Откуда я могла знать, что нужно представлять медленный изгиб его губ, теплую щекотку его дыхания, мягкий, благоговейный огонь в его взгляде? Никто никогда не говорил мне, что волшебство крылось в деталях, или что от этих деталей у меня захватило бы дух.

Протягивая руку, я провела дрожащими пальцами по его подбородку. Его глаза закрылись, и когда мой большой палец скользнул по его губам, он запечатал поцелуй на моей коже. Самый нежный поцелуй, который я когда-либо испытывала.

— Ева…

Мое имя сорвалось с его губ, когда он встретился со мной взглядом из-под тяжелых век. Мягкий жар, который я заметила за виски, усилился и превратился в теплое свечение.

— Я не хочу тебя отпугнуть. Но мне нужно… Мне нужно, чтобы ты знала… — его брови приподнялись, и я узнала отчаяние в его голосе, мольбу. — Мне нужно, чтобы ты знала, что я люблю тебя.

Он прерывисто задышал.

— Я люблю тебя с той ночи, когда оставил для тебя апельсиновый сок на своем заднем дворе, и я собираюсь любить тебя всю оставшуюся жизнь. Тебе не обязательно любить меня в ответ, пока нет, но если ты позволишь мне, я буду любить тебя с каждым днем все сильнее. Я буду любить тебя достаточно для нас обоих.

Слеза скатилась с моих ресниц. Что-то обволокло мою грудь, крепкое и постоянное, и я подумала, что это могло быть счастье.

Он ждал, наблюдал, цеплялся за тишину, пока я не заговорила.

— Шесть, — наконец прошептала я.

На его лице появилось замешательство, и я добавила:

— Ты сказал Люблю шесть раз, — как будто это что-то проясняло. — Прошло одиннадцать лет с тех пор, как кто-то говорил мне, что любит меня, и за десять секунд ты повторил это шесть раз.

Он выдохнул, прижался своим лбом к моему и покачал головой. Хриплый смешок коснулся моей щеки, когда он заговорил:

— Я только начинаю.

Его губы скользнули по моим, и я подумала, что он собирался поцеловать меня, но вместо этого он опустился ниже. Мое сердце заколотилось, когда он поцеловал мою шею, ключицу, между грудями. Он протянул руку, чтобы слегка стянуть мой лифчик, полностью обнажая грудь, и я ахнула, когда его язык коснулся моего соска. Затем он обхватил его горячими губами и пососал.

Я задрожала под ним, мои ноги раздвинулись, и он застонал, опускаясь между ними. Даже через нашу одежду жар и давление его эрекции на мои трусики в сочетании с влажным облизыванием и натягиванием моего соска привели мое тело в возбуждение. Мои пальцы нашли его волосы, губы раздвинулись с моими прерывистыми выдохами. Он перешел к другому соску, поглаживая и лаская, но как раз в тот момент, когда мои глаза начали закрываться, его рот исчез. Мои глаза резко открылись, и я, затаив дыхание, наблюдала, как он двигался вниз по моему телу, пока его лицо не оказалось между моих бедер. Он приподнял мое платье выше пупка, зацепил большими пальцами материал на моих бедрах и стянул трусики вниз по ногам. Затем он посмотрел прямо на меня — ноги раздвинуты, полностью открыты для него. Жар в его взгляде заставил меня поежиться, его близость покалывала мою кожу. Я не могла представить, на что это будет похоже, когда он действительно прикоснулся бы ко мне.

— Ты знаешь, как долго я ждал, чтобы попробовать тебя здесь? — он хрипло дышал, лаская то место, где я нуждалась в нем.

Я задрожала от этого ощущения.

— Надеюсь, пока я фантазировала об этом.

Его ноздри раздулись, и он издал низкое урчание одобрения моего ответа. Затем, без предупреждения, он сжал внутреннюю сторону моих бедер и провел языком по моей щели. Я сделал глубокий вдох, и прежде чем я успела взять себя в руки, он сделал это снова. Только на этот раз он остановился, когда достиг моего клитора, и обхватил его ртом, долго потягивая. Волна жара разлилась по мне, сжимая мое нутро, и я не могла сдержать вырывающийся стон. Он продолжал лизать, сосать и подталкивал меня к краю, и с каждым жадным движением его языка удовольствие пульсировало глубоко внутри меня. Он не первый, кто пробовал меня, но — мои бедра приподнялись — срань господня, он первый, из-за кого это доставляло удовольствие.

Одна из его рук на моих бедрах исчезла, затем я почувствовала пальцы, надавливающие на мое отверстие. Мои глаза закрылись, когда он просунул палец внутрь меня, и ощущение проникло так глубоко, что пробежало искрами по позвоночнику. Когда я начала тереться о него, он застонал в мой клитор и добавил еще один палец. Это все, что нужно, чтобы довести меня до оргазма. Жар разлился по мне, вызывая восхитительную дрожь внутри и закатывая глаза к затылку. Он не останавливался, пока томное удовлетворение не согрело меня, и я погрузилась в одеяло с тяжелым дыханием на губах и звездами в глазах.

Я все еще спускалась с небес, когда он нежно поцеловал меня ниже пупка. Затем в тазовую кость, и в другую. Долгий вздох сорвался с моих губ, каждое его прикосновение — соблазнительная ласка. Он поднял платье вверх по моему животу дюйм за дюймом, оставляя нежные поцелуи все выше, выше. Когда он достиг моей груди, я подняла руки. Он стянул платье через мою голову и бросил его на пол. Он смотрел на меня сверху вниз, прищурив тяжелые веки, Адамово яблоко подпрыгнуло, когда я протянула руку за спину и расстегнула лифчик. От этого взгляда мою обнаженную кожу покалывало пьянящее возбуждение, и я стянула его до конца, позволяя ему упасть рядом с платьем.

Мое сердце колотилось, пульсируя от бескорыстного желания доставить ему удовольствие. Отдать ему все, что он дал мне.

Я провела ладонями по его обнаженной груди, теряясь в своей потребности в нем.

— Ложись на спину, — прошептала я, слегка толкая его. — Ляг на спину и позволь мне доставить тебе удовольствие.

Его глаза вспыхнули, и он пристально наблюдал за мной, когда я села и перевернула его на спину. Скользя вниз по его телу, намного большему, чем мое, я наслаждалась тем, как напрягался его пресс подо мной, ощутимым захватом его безраздельного внимания. В течение многих лет я жаждала этого, быть центром его вселенной, и теперь, когда я наконец стала им, он не позволял мне забыть об этом.

Дрожа, я провела губами по отметине, ведущей к его пупку. Пальцы запутались в моих волосах, и он дрожал под прикосновениями моего языка, когда я двинулась ниже, еще ниже. Моя рука нашла пуговицу на его джинсах, и я расстегнула ее, прежде чем сдвинула молнию вниз. Затем я взяла его джинсы и боксеры вместе, и с его помощью стянула их с его тела.

Обнаженный и напоминающий скульптурную статую римской эпохи, он слегка приподнялся, перенося вес тела на предплечья. Полные вожделения глаза наблюдали, как я вернулась к нему. У меня перехватило дыхание при виде его эрекции, намного большей, чем я предполагала, и незнакомый трепет пробежал по моему позвоночнику. Это то, что он чувствовал, когда хотел попробовать меня на вкус? Эта всепоглощающая потребность? Устраиваясь между его ног, я опустила голову к его твердой длине. Затем провела языком от основания до кончика. Он с шипением выдохнул, и когда я обхватила губами его макушку и провела языком, низкий стон завибрировал у меня во рту. Наконец, я взяла в рот столько его члена, сколько могла, используя руки, чтобы подразнить остальное. Грубые звуки, которые он издавал, такие сексуальные и дразнящие, что я сжала бедра вместе, чтобы унять пульсирующую боль.

Я скользнула вверх, вниз, вверх…

— Черт, иди сюда.

Его хватка обвилась вокруг моего затылка, и он потянул меня вверх по своему телу, пока мой рот не соединился с его. Мое естество сжалось от ярости его поцелуя — ненасытного, беспорядочного и голодного, и я ахнула, когда он перевернул меня на спину. Сильные руки держали мои запястья над головой, но горячие поцелуи, которыми он осыпал мое обнаженное тело, такие нежные и боготворящие, что я дрожала от каждого вкуса, отдаваясь ему так, как никогда не думала, что смогла бы. Его рот путешествовал по моей груди, дразня мои соски и вызывая у меня вздох. Когда длина его эрекции прижалась к моей влажности, он застыл надо мной, напрягая плечи. Я услышала, как он сглотнул, и бабочки смешались с теплом, разливающимся у меня в животе.

Мои ноги раздвинуты для него, его потребность во мне настолько всепоглощающая, что он дрожал, и все же вместо того, чтобы сразу взять то, что ему нужно, он дал мне выход и ждал моих заверений в том, что я все еще хотела этого. Благодарность переполнила меня, просачиваясь из моего сердца и напоминая мне, почему я любила его так, как любила.

Наши взгляды соединились, горячие и обжигающие страстью, такой глубокой, что моя кожа стала влажной. Протягивая руку между нами, я обхватила пальцами его эрекцию. Неровный выдох сорвался с его губ, когда я направила его к своей влажности, но затем его рука обвилась вокруг моей, останавливая меня. Я вопросительно посмотрела на него, и его голос звучал натянуто, когда он сказал:

— Презерватив.

Я смотрела, как он полез в тумбочку и достал один. Даже то, как он насаживал его на свою эрекцию, возбудило меня еще больше. Затем он снова оказался на мне, его тепло обволакивало мое тело, и я готова. Мое сердце колотилось, дыхание участилось, и его кончик пронзил внутрь, растягивая меня. Резкий звук вырвался из его груди, его лоб коснулся моего. Он медленно двигался все глубже, исторгая стон из моего горла, затем сделал паузу, давая мне время привыкнуть к нему. Через мгновение мои глаза закрылись, когда он полностью заполнил меня. Долгая дрожь сотрясала его тело. Его губы дрожали, когда они коснулись моих, и он провел ладонью по моей талии, слегка сжимая, затем начал раскачиваться напротив меня. Жар разлился в моем центре, мой пульс бился в унисон с моим прерывистым дыханием. Мы двигались вместе, дышали вместе, находили наш ритм вместе. Его язык скользнул между моими губами, и он поцеловал меня на языке, понятном только нам.

Достойно.

Красиво.

На этот раз наши языки шептали слова друг другу. Мы вкладывали все, что в нас было, в наш поцелуй, в наш ритмичный танец, в наше неровное дыхание. Это. Это то, чего мне не хватало всякий раз, когда я бежала к парням в прошлом — мне не нужны были их тела; мне нужна была связь. Мои бедра поднялись навстречу каждому глубокому, медленному толчку, и когда он отрывался от моего рта, чтобы попробовать, потянуть, подразнить чувствительную кожу на моей шее, жар в моем естестве стал таким горячим, таким напряженным, что я крепко сжала его и умоляла своими движениями, чтобы он двигался быстрее. Низкий рокот отдался от его груди к моей, и он подчинился — быстрее, жестче. Кровать скрипнула от нашей погони, смешиваясь со звуками нашего тяжелого дыхания и грубыми звуками. Его пальцы сжались на моей талии, другая рука нашла мое бедро и подтолкнула мою ногу вверх. Я выкрикнула его имя, когда он проник глубже, чем я считала возможным, запрокидывая голову, и огненный жар в моем центре обвился, сжался и разлился тысячью жидких горячих дорожек по моему телу. Он издал низкий, грубый стон. Я почувствовала, как он напрягся рядом со мной. Его хватка сжалась вокруг моего бедра, и по нему прокатилась серия сильных толчков.

Медленное, удовлетворяющее тепло охватило меня, делая мое тело одновременно тяжелым и легким.

— Итак, — выдохнула я, глаза отяжелены послевкусием удовольствия, — ты чувствуешь себя лучше?

— Черт, Ева, — хрипло произнес он, напрягаясь, когда его сотрясал очередной спазм.

Резкий выдох обдул мою шею, и он пытался удержаться на предплечьях, когда его тяжелый, вялый вес навался на мое тело.

— Ты, блядь, вылечила меня.

Я засмеялась и почувствовала, как его губы прижались к моей шее, но он не потрудился поднять голову. Через мгновение он вздохнул, перекатился на бок и прижал меня к своей груди. Глаза закрыты, его руки крепко обнимают меня; обещание никогда не отпускать. Когда я слышала глубокие звуки его дыхания, ровное биение его сердца, я дала себе собственное молчаливое обещание. Обещание любить себя. Обещание защищать ту, кем я была. И, начиная с этого момента, обещание правды.

— Истон? — прошептала я.

Он тихо напевал, его большой палец рисовал мягкие круги на моей талии.

— Я люблю тебя. Я могла бы любить тебя вечно. Я думаю… Я думаю, что даже смогу любить тебя достаточно сильно.

Он приподнял мой подбородок, чтобы встретиться со своим твердым, обжигающим взглядом. Его адамово яблоко двинулось вверх-вниз.

— Тебя достаточно, Ева. Тебя всегда было достаточно.

В груди стучало, шея горела. И я знала, что мне нужно сделать.

К моему удивлению, мой голос совсем не дрожал при следующих словах. Все, что я слышала — это уверенность, которую приносили правда и доверие.

— И я готова поговорить с тобой. Рассказать тебе, что со мной случилось.

Он наклонил голову, его мягкие губы коснулись моих. Его выдох согрел мою кожу и свел пальцы ног. Затем он страстно поцеловал меня, прежде чем отстранился и встретился со мной взглядом.

— Ты уверена? Я никуда не собираюсь уходить.

— Я уверен, и я не хочу ждать. Я хочу рассказать тебе все.

Завернувшись в атласные простыни и приподнявшись на локте, я наблюдала, как напрягались мышцы плеч Истона, когда он печатает на своем ноутбуке за столом. Мой взгляд скользнул к спортивной сумке у его ног — расстегнутая, она показывала уголок пакета документов для поступления в полицейскую академию, который Винсент оставил перед выпиской Истона из больницы. Сейчас час ночи, а он все еще работал над заявлением.

Мое сердце затрепетало, когда я бесстыдно смотрела на него, и что-то сжало мое горло. Той ночью, почти четыре года назад, я могла забрести на задний двор к кому угодно. Но каким-то образом я забралась в кузов грузовика незнакомца, и этот человек остановился точно в нужный момент. Каким-то образом этот человек даже преследовал меня в нужном направлении. Каким-то образом у меня перехватило дыхание, ноги подкосились, и как раз в тот момент, когда я не могла больше идти, я оказалась там, где должна была быть.

И, каким-то образом, я услышала свою музыку.

Ее музыку.

Его музыку.

Музыка стояла за каждой боевой косточкой в моем теле и каждым ударом моего сердца.

Выдыхая, я просунула руку под подушку и сжала в ладони маленький осколок опала. Когда-то я называла его мой спаситель. Я впитывала выцветшие красные пятна, обрывки сломанных цветочных лепестков. По моей щеке скатилась слеза, и я обхватила ее пальцами. Прижимая простыню к своему обнаженному телу, я бесшумно соскользнула с кровати, пробираясь к стеклянной двери и вышла на маленький балкон. Огни города освещали темное ночное небо, как сотни мерцающих звезд. С того места, где я стояла, Детройт никогда не казался красивым, но, паря на шестьдесят этажей выше моего прошлого, неземной холодок пробежал по моей спине и вызвал мурашки на руках. Я сделала шаг вперед, затем еще один. Мои пальцы коснулись холодных перил, пальцы ног свисали с края. Я закрыла глаза и подняла лицо к открытому небу.

Потом я подумала о ней. О девушке, которой я когда-то была. Грустной, обиженной, одинокой. Но больше всего — о таком страхе.

— Все в порядке, — прошептала я. — Тебе больше не нужно бояться.

Мои слезы падали стекая по щеке и исчезали вместе с легким ветерком.

— Прости… — прерывистый вздох сорвался с моих губ. — Прости, что причинила тебе боль. Прости, что я сказала тебе, что ты слабая. Но теперь я вижу тебя… И я люблю тебя.

Рука дрожала, я открыла глаза и протянула руку через перила ладонью вверх. Медленно разжала пальцы. Затем я отпустила его, моего спасителя, и смотрела, как он скользил в бесконечном падении, чтобы присоединиться к флуоресцирующим звездам моего прошлого.

Истон

(Пять лет спустя…)

Несмотря на пасмурное небо, сильный бриз и брызги соленой воды, которые охлаждали мою кожу, я чертовски вспотел. Я набрал полные легкие свежего воздуха. Это не помогало. Я посмотрел в бесконечную морскую гладь, волны омывали в нескольких футах от моих ботинок. И все же мое сердце грозило выскочить из груди, а воротник этого белого халата на пуговицах душил меня, даже несмотря на то, что несколько верхних пуговиц расстегнуты. Я не смог бы нормально дышать, пока ее рука не оказалась бы в моей, и я не выполнил бы обещание, которое был готов дать слишком долго.

— Братан, — прошептал Айзек, привлекая мое внимание к маленькой книжечке в его руках. — Успокойся. Это всего лишь самый важный день в твоей жизни.

Я бросил на него сухой взгляд, и он подмигнул.

— Ха, — раздался щелчок, привлекающий мой взгляд к Томасу, когда он убирал огромную старомодную камеру от лица. — Говорит парень, который нервничал больше, чем девственница на выпускном вечере в день нашей свадьбы.

Айзек хихикнул, его шея слегка покраснела, а Томас ухмыльнулся, прежде чем зашел мне за спину и возобновил делать снимки.

Если бы это зависело от меня, этот день произошел бы до того, как я окончил полицейскую академию четыре года назад. Но моя невеста, мисс Независимость, хотела сначала получить степень магистра социальной работы. Мои губы скривились, когда всплыл ее образ в черной шапочке и фиолетовом платье. За плечами у нее была степень по психологии, а сногсшибательная улыбка соперничала с размерами сцены Нью-Йоркского университета у нее под ногами. Гордая, упрямая, как гвоздь, и самая непримиримая, я должен был догадаться, что она отлично вписалась бы в нашу компанию. Сначала Уитни и Зак потащили нас с собой в Нью-Йоркский университет, после того как каждый из них получил письма о приеме, но как только мы с Евой ступили в шумный город, пути назад уже не было.

Зак, мой шафер, поправил свой желтый галстук-бабочку и кивнул на что-то позади меня.

— Не смотри, но…

В груди колотилось, я начал поворачивать голову, но он схватил меня за плечи поверх жилета и потряс.

— Я сказал, не смотри, чувак!

Айзек хихикнул, и меня охватил укол ревности, когда он смотрел на ту, что, как я предполагал, являлась моей будущей женой. Единственные люди, которые были приглашены на нашу свадьбу — это те, кто на ней присутствовал, а это значит, что у Айзека было кристально четкое представление о человеке, которого я хотел видеть больше всего.

— Терпение, — сказал Зак, приподнимая брови. — Я просто хотел сказать, основываясь на кинжалах, которыми твоя жена стреляет в твою бывшую, я думаю, что она собирается надрать Уитни задницу, если тот не перестанет возиться с ее прической.

Гордость переполнила мою бьющуюся молотом грудь. Было что-то невероятно сексуальное в том факте, что моя невеста никогда не боялась показать, о чем она думала. За моей спиной раздался еще щелчок, щелчок, щелчки, и я молил Бога, чтобы Томас запечатлел этот спитфайровский вид. Я засунул руки в карманы своих коричневых брюк в жалкой попытке удержаться на месте, вместо того чтобы поддаться болезненному желанию обернуться.

Уитни предложила нам купить палатку, чтобы немного побыть вдвоем, но мы с Евой оба отказались от этой идеи. Мы согласились позволить ей быть нашим свадебным организатором только потому, что это было необходимо ей для создания своего портфолио, но она сделала церемонию более традиционной, чем мы с Евой предполагали. За вычетом отсутствия списка гостей и декора, о котором мы позаботились, чтобы Уитни не напортачила, я даже не уверен, что свадьба на данный момент считалась побегом. Однако теперь, когда пот стекал у меня по спине от усилий, которые требовались, чтобы оторвать взгляд от Евы, я начал жалеть, что выбрался из палатки.

— Возможно, тебе стоит предупредить Уитни, — сказал я Заку.

Он единственный, кого она слушала.

— Не-а, — сказал он, глядя через мое плечо с легкой ухмылкой. — Они обе могут постоять за себя.

После того, как мы с Евой выписались из больницы и вернулись в Каспиан Преп, Зак взял на себя мою сделку с Уитом. Она, конечно, перестала мне платить, но не скрывала того факта, что ей нравилась каждая минута, проведенная в ролиброшенной подружки парня, который влюбился в свою сестру. Повышенное внимание, которое она получала в школе, помогло ослабить стресс ее семейной жизни, и она еще больше усилила его, когда Зак прискакал, как рыцарь в сияющих доспехах, чтобы спасти ее. По крайней мере, так гласила история. Всегда джентльмен, он предложил продолжить игру в шараду в университете, но к тому времени Уитни решила, что ей это больше не нужно. Хотя я не уверен, что они ничего не замышляли. Они достаточно вместе, чтобы слухи все еще ходили.

Я задержал дыхание, осматривая обширный пляж. С того места, где мы стояли на берегу, тяжелое небо накрывало длинные участки открытого песка. Прямо передо мной на воде видны очертания одинокой парусной лодки. Мы выбрали будний день, чтобы народу было немного, но также и потому, что я наделся, что меньшее количество людей означало, что Александр чувствовал бы себя в большей безопасности, если смог бы прийти.

— Señor, salvanos debido a este acto de incesto. Soy una espectadora inocente.

Господи, спаси нас всех от этого акта кровосмешения. Я невинный свидетель.

Во время молитвы я поднял бровь влево, откуда доносилось бормотание Марии по-испански. Она окрестила себя крестом на груди и закончила поцелуем креста на шее. Как подружка невесты Евы, Уитни настояла, чтобы Мария надела что-нибудь желтое, но она большая бунтарка, чем я думал. Либо это, либо она перепутала мероприятие с похоронами.

Я тихо хихикнул, и глаза Марии удивленно вспыхнули в ответ на мои. Прошло два года с тех пор, как мы с Евой начали изучать испанский в честь ее матери и наследия, а Мария, живущая в нескольких штатах отсюда, еще не совсем привыкла к нему.

— Никаких предварительных приготовлений, — спокойно сказл я. Не волнуйся. El Diablo no está interesado en los lazos que se rompieron hace cinco años. Aunque escuché que le agradan las bellas damas. Podrias abrocharte el cuello del vestido.

Она покраснела, когда до нее дошли мои слова. «Дьявола не интересовали связи, которые были разорваны пять лет назад. Хотя, я слышал, он любил красивых женщин. Возможно, вам захочется застегнуть воротник».

Она толкнула меня в плечо и пригладила свои белые волосы, собранные в тугой пучок.

— Мучачо тонто, — пробормотала она, все еще покраснев.

Глупый мальчишка.

Затем она отвела взгляд и осторожно застегнула воротник платья.

Мои губы дернулись, прежде чем Айзек ускорил мой пульс.

— Ладно, старший брат. Пора.

Зак, глядя на меня, зашевелил бровями.

Я глубоко выдохнул, и дрожащий звук заглушился грохотом в моих ушах. Я ждал этого момента так чертовски долго, что до сих пор не мог поверить, что это происходило на самом деле.

Наконец, я обернулся.

У меня перехватило дыхание так внезапно, что я отступил назад. В горле пересохло — настолько, что я с трудом сглотнул. Темные кудри Евы распущены и ниспадали ниже талии. Ее платье состояло из двух частей: длинной юбки и шелкового белого укороченного топа, который ниспадал с плеч, открывая сверкающий пирсинг в пупке. Черно-белая татуировка в виде лилии украшала ее обнаженное плечо, прикрывая шрам, символизирующий силу между матерью и дочерью.

С высоко поднятой головой, шлепая босыми ногами по песку, с единственной желтой лилией в руках — единственным ярким пятном на фоне ее белого платья и оливковой кожи, черт возьми… Она богиня. Мое сердце сжалось и заколотилось при виде нее, и я уверен, что это неестественно для одного человека любить другого так чертовски сильно.

Ева передала лилию Марии, затем ее взгляд поднялся, чтобы встретиться с моим. Улыбка играла на этих идеальных губах, которые я запомнил. Она точно знала, что делала со мной. Я улыбнулся в ответ, мои пальцы подергивались от желания обнять ее, и ее карие глаза сверкали, когда она подошла ко мне. Не в силах больше ждать, я взял ее за руки. Прерывистый выдох. Легкая дрожь сделала мою хватку неустойчивой, но она слегка сжала ее, и это успокоило меня.

— Пожалуйста, возьмите друг друга за правую руку.

Мы посмотрели на Айзека, чье внимание скользнуло к нашим уже переплетенным пальцам.

— О, — пробормотал он, хмуря брови, когда опустил указательный палец вниз по странице книги.

Найдя следующую часть, он прочистил горло и лучезарно улыбнулся нам.

— Это руки твоего лучшего друга, которые держат твои, когда вы обещаете любить друг друга до конца своих дней.

За спиной Евы раздалось фырканье, и я перевел взгляд на подружку невесты. Мария постоянно хмурилась, но ее глаза слишком водянистые, чтобы пытаться скрыть эмоции. Однако она прилагала героические усилия.

Айзек продолжил церемонию, и моя хватка на руке Евы усилилась вместе с давлением в груди. Пять лет назад, в гостиничном номере, который возвышался на шестьдесят этажей над Детройтом, я дал обещание любить эту женщину, и с каждым днем люблю ее все сильнее. Сегодня я мог официально подтвердить это обещание. Я был бы единственным мужчиной, который лелеял ее, как подобало мужу, и потратил бы на это остаток своей жизни. Я самый счастливый сукин сын в мире.

Внимание Евы привлеклось к чему-то позади меня, и я нахмурился, когда то, что она заметила, заставило слезу скатиться по ее щеке.

Я погладил ее большой палец своим, и она снова перевела взгляд на меня.

— Что?

Она улыбнулась, качает головой.

— Я кое-кого увидела, вот и все, — она снова сжала мои руки. — Кое-кого, кого я действительно, очень надеялась увидеть.

Меня охватило душевное спокойствие. Из-за моей работы она не могла сказать больше, но я точно знал, о ком она говорила. Александр пришел.

Мои ладони вспотели, когда мы обменялись клятвами. Несомненное «Да» Евы — самый совершенный звук, который я когда-либо слышал, пойманный в идеальный момент щелчком камеры, и, наконец, я надел кольцо ей на палец. Когда я встретился с ней взглядом, ее глаза блестели. Я не мог дождаться, когда прижал бы этот сладкий рот к своему и успокоил ее дрожащие губы.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Айзек произнес слова, которые мне не терпелось услышать.

— Я объявляю вас мистером и миссис Резерфорд. Теперь вы можете поцеловать невесту.

Я сделал шаг вперед. В груди стучало. Жар пульсировал во мне. Ева улыбнулась и пошла в ногу со мной, сокращая расстояние. Она выгнула бровь, ожидая, дразня, вызывая меня поцеловать ее, и я влюбился еще немного сильнее. Это был первый раз, когда я поцеловал эту женщину как свою жену. К черту, если я собирался торопиться. Я провел рукой по ее шее, наклонил ее голову, чтобы встретиться со своей. Ее губы приоткрылись, дыхание участилось, и я вдыхал ее выдохи. Я обнял ее за талию. Она ахнула, когда я притянул ее к себе, и, наконец…

— Мы здесь! Не волнуйся, дорогой, мамочка здесь!

Щелчок.

Мои глаза закрылись, лоб прижался ко лбу Евы, и я застонал. Ева слегка вздрогнула, привлекая мой взгляд к себе, и мне потребовалась секунда, чтобы понять, что она смеялась.

— Мамочка? — прошептала она. — Клянусь, с каждым годом становится все хуже.

Мои губы дернулись, но мне не до смеха. Время моей мамы выбрано безукоризненно.

— Дорогой! Ты меня слышишь? Я не знаю, почему в приглашении, которое мы получили, была указана неправильная дата, но, слава Богу, Уитни исправила это.

Моя мама фыркнула, изо всех сил пытаясь пройти по песку на каблуках, не запутавшись в подоле своего чрезмерно длинного платья. На шаг позади нее, мой папа ворчал и смахивал ее волосы, которые летели ему в лицо.

— Даже если это было в последнюю минуту. И она называет себя организатором свадеб…

— Это сделала Уитни?

Я заметил рыжеволосую нарушительницу спокойствия в тот самый момент, когда она медленно отступила за спину Зака, используя его тело как щит. Моя челюсть напряглась. Мои родители сделали огромные шаги, пытаясь быть активными в нашей жизни, и каким-то образом они стали слишком вовлечены в нее. Я намеренно не пригласил их, чтобы Ева могла расслабиться в день своей свадьбы.

— Если ты думаешь, что он может спасти тебя от этого…

— Малыш.

Пальцы Евы коснулись моего подбородка, и она вернула мой взгляд к своему. Мои глаза сузились от смеха, который ей не совсем удавалось подавить. Это всего лишь один из бесчисленных моментов, когда мне хотелось оставаться раздраженным и в то же время видеть ее улыбку…

— Это не ее вина, — сказала она. — Я сказала ей, чтобы она позволила им прийти.

Мои брови приподнялись.

— Ты, что?

— Я знаю, мы хотели сбежать, и я предполагаю, что ты не пригласил их из-за меня… Но твои родители любят тебя. По-своему, они очень сильно любят тебя. Я не хотела чтобы ты пожалел, если они пропустят сегодняшний день, — она кивнула в их сторону. — Я имею в виду, просто посмотри на них.

В этот момент моя мама споткнулась и упала лицом на песок.

Щелчок.

Она завизжала, сваливая вину на моего отца, и я закатил глаза в сторону Евы. Она фыркнула, но затем ударила меня по груди, пока я не вернул свое внимание к маме. Я наблюдал, как мой отец жаловался, несмотря на то, что помогал ей подняться. Я понял, что это то, что мой отец делал редко — жаловался. Если он недоволен, то обычно держался особняком. Когда я рассказал ему о своих планах наконец-то встретиться со своим биологическим отцом после свадьбы, ему потребовались недели, чтобы смириться с этой идеей. Но в конце концов он смирился. В конце концов, он всегда так делал. Папа провел пальцами по волосам мамы, пытаясь стряхнуть весь песок. Когда она удовлетворена, она взяла его за руку, лучезарно улыбнулась мне, и они продолжили свой путь к нам.

— У нас все в порядке! — объявила она. — Песок мягкий, как подушка, и теперь я пахну пляжем. Так что прекрасно.

Переключая свое внимание обратно на Еву, я уловил ее легкий смешок. Веселье нарастало, но мой взгляд прикован к ней. Ее улыбка дрогнула, когда она оценила выражение моего лица, блуждая глазами по моему лицу. Она сглотнула. Она права: день нашей свадьбы не был бы таким, не будь здесь моих родителей. И они здесь только потому, что Ева больше заботилась о том, что нужно мне, чем о том, что нужно ей.

Ударила молния. Я подошел ближе к своей жене. Еще один удар, и по ее телу пробежала заметная дрожь. Обхватив обеими руками ее талию, я провел ладонью вверх по ее позвоночнику, и она слегка покачнулась.

Ее глаза остановились на моих губах, и она облизала их.

— Хочешь узнать секрет? — она выдохнула.

Мои пальцы нащупали ее волосы, и я наклонил голову, чтобы провести носом по ее подбородку.

— Всегда.

Когда первая капля дождя коснулась ее щеки, я слизал ее. Ее голос дрожал, когда она шептала:

— Я никогда не знала, что могу любить кого-то так сильно или что кто-то мог полюбить меня в ответ.

Проревел гром, подстраиваясь под удары в моей груди.

— Хочешь узнать секрет? — я грубо вторил ей.

— Какой?

Я провел большим пальцем вверх и вниз по изгибу ее шеи, приблизил губы к ее уху и сказал так, чтобы слышали только мы двое:

— Дикие лошади не смогли бы утащить меня.

У нее перехватило дыхание, и этот звук обволок мою грудь и сдавил.

— Истон? Дорогой? Разве ты не проверил погоду перед тем, как…

Моя хватка на ее затылке усилилась, и я притянул ее рот к своему. Не обращая внимания на раздающийся свист, я целовал свою жену так же, как любил ее — глубоко, обдуманно и преданно.