Божественные сказки [Ева Ворон] (fb2) читать онлайн

Ева Ворон Божественные сказки

1. Пойдёшь со мной?

Сказка о том, как Смерть подарила жизнь…

Старик, поднявшись на холм, наблюдал, как закатное солнце отражается от черепичных крыш посёлка. Над прочими строениями возвышался трёхэтажный дом. Его дом. Каждый житель знал старика, каждый был благодарен. Но его ли в том заслуга? За всё, что сделано и построено, жителям стоило благодарить одну женщину.

Больше полувека назад в маленькую деревушку у подножья холмов пришёл голод. За голодом — болезни. Не нашлось в людях силы противиться заразе. В той глухой деревушке умирал мальчик. Жизни его родителей лихорадка унесла месяц назад. Соседи до поры жалели мальчонку, но их милосердие закончилось, когда в доме остался последний тюк зерна.

Мальчик десяти лет от роду тихо лежал в углу покосившейся халупы и мечтал, чтобы смерть поскорее забрала его. Когда сил не осталось даже на молитву, чьи-то тёплые руки подняли исхудалое тело и унесли.

Очнулся мальчонка от вкуса похлёбки во рту. Он приник к миске, не упуская ни капли простой постной еды. Когда посуда была дочиста вылизана, он наконец огляделся. Молодая женщина совершенной красоты опустилась на колени рядом с мальчиком. Плащ серебристых волос рассыпался по голубому подолу, касаясь земли. Женщина ласково погладила его по голове и сказала:

— Меня зовут Хиль. Я буду учить тебя и кормить. Как тебя зовут?

— Тарк.

— Пойдёшь со мной, Тарк?

— А ты правда будешь меня кормить?

— Правда.

— Тогда пойду.

Хиль посадила Тарка в экипаж и повезла прочь из маленькой деревеньки у подножья холмов. Поселились они в небольшом доме, в портовом городе. Хиль сдержала слово. Она научила мальчика читать и писать. В доме всегда была еда. Взамен Тарк выполнял мелкие поручения, помогал садовнику и кухарке.

А ещё мальчик усердно учился. Читал книги, спрашивал обо всём, что его удивляло, обо всём, чего не понимал. Наставница всегда знала верный ответ, будто для неё не существовало тайн, будто видела она в мире всё-всё. Только на один вопрос не говорила всей правды.

— Хиль, куда ты уходишь каждый день перед рассветом?

— Однажды узнаешь, Тарк.

Когда мальчику исполнилось тринадцать, Хиль нашла для него учителя. Старый Мастер клинков держал меч крепче иных силачей из гвардейцев. Он видел много дворов и королей, бедняков и богачей. Старый Мастер знал, как вырастить достойного мужчину из юнца. И мастер растил. А Хиль…

Хиль ушла перед рассветом и больше не вернулась. Не попрощалась, ничего не обещала, просто ушла. Тарк ждал. Ждал оборот солнца, седмицу, месяц, яр. Тогда Мастер сказал Тарку:

— Не жди её. Живи свою жизнь. Если будешь искать её, не узнаешь счастья. Выбери себе достойную мечту и иди к ней достойным путём.

Так время, учение и учитель затмили думы о той, что подарила вторую жизнь. Тарк вырос воином и стратегом, теперь каждый называл его Таркор. За могучими плечами его стояли сражения и битвы, награды и регалии. Любимец женщин и короны, Таркор не знал горя. Он давно позабыл о голодном детстве в родных краях.

Казалось, Таркору не будет поражений. Однако, боги ведают, как избавить людей от гордыни. Новый король принёс весть о новой войне. Не было в той войне иного смысла, кроме тщеславия, а у воина — иного пути, чем встать под знамёна короля.

Та битва не была последней для прочих. Та битва стала последней лишь для Таркора. Истекая кровью, он вспомнил Хиль. О том, как спасла она его от голодной смерти. Сожалел, что не успел поблагодарить наставницу за доброту и мудрость. Вспомнил о Старом Мастере, покинувшем мир. Сожалел, что так и не последовал его совету: не выбрал достойную мечту. Он сожалел о многом, но готовился встретить смерть как истинный воин.

Боль объяла сознание Таркора. Боль означала жизнь — то была благая весть. Да только в этой жизни никто больше не назовёт его воином. Однорукий — не воин. Три дня пробыл он в горячке. Три дня кто-то держал его за оставшуюся трёхпалую ладонь. На четвёртый день разум его прояснился, и он узнал ту, что сидела рядом. Хиль не постарела ни на день.

— Я буду учить тебя тому, что ты выберешь. Скажи мне, куда мы пойдём? — спросила она.

Много хранилось слов у Таркора для этой женщины, а вопросов — и того больше. Да что в них толку, если ответов не дождаться.

— Спасибо, Хиль. За всё спасибо.

Хиль улыбнулась так ярко и радостно, что даже боль отступила.

— Так куда мы идём, Таркор?

— Домой, Хиль. Пойдём домой.

Вернуться в родную деревеньку у подножья дивных холмов и превратить её в богатый край, не знающий голода, — такую мечту выбрал себе Таркор. Такой дом решил он построить. Хиль отправилась с ним.

Вновь удивился Таркор знаниям и мудрости этой женщины. Вместе они проложили тракт от портового города к ткацкому. Пролегал он через гиблую деревеньку Таркора. Был тракт короче старого на три оборота солнца. Потянулись обозы по тракту, устремились люди к деревне. Каждому нужен отдых и постой. Не найти места лучше, чем под сенью холмов. Хиль знала, как говорить с торговцами и городничими, как строить дома, как возделывать землю. Вновь учила она Таркора, вновь он учился у неё. Только не мог теперь Таркор видеть лишь наставницу в той, что казалась юной, если не смотреть в глаза. В той, что затмевала Луну своей красотой. Воин не был глуп, знал, что не нужен ей мужем, потому молчал. Но нельзя скрыть влюблённость молодости, плещущей в каждом слове и жесте. Хиль знала, и он знал. Хиль ушла. Снова ушла без слов и обетов.

Таркор более не встретил её. Он многое повидал, многое сделал. На месте голодной деревни простроил цветущий посёлок. Сыновья подарили ему внуков, а те — правнуков. Были пожары и сели. Были невзгоды и радости. Среди множества знакомых появились верные друзья и соратники. Впрочем, нашлись и враги, и предатели. Только Хиль он не видел до этого самого дня. Закат давно минул. Звёздное покрывало над посёлком и домом Таркора потихоньку серело. «Скоро рассвет», — подумал Таркор. Должно быть, она скоро придёт. Вслед за этой мыслью раздались тихие шаги. Рядом со стариком села женщина ослепительной красоты.

— Здравствуй, Хиль. За мной пришла?

— Значит, догадался… За тобой.

— Чем ближе к твоему порогу, тем яснее видишь некоторые вещи. Ответишь мне на вопрос?

— Я всегда тебе отвечала.

Они улыбнулись друг другу, как улыбаются самым родным существам.

— Скажи, зачем ты спасла меня? Почему не забрала в свои чертоги ещё мальчишкой?

— Смерть тоже хочет дать кому-то жизнь. Вот и вся правда.

— А почему не забрала во второй раз?

— Как отнять жизнь у того, кого гладила по голове, отгоняя кошмары? Чьи царапины заботили больше собственных старых шрамов. Вот и я не смогла. Теперь смотрю на твоих детей и внуков, буду приглядывать за их детьми. Я подарила тебе жизнь, ты подарил мне родных. Пусть не по крови. Теперь мне не так одиноко.

— Хиль, спасибо за жизнь. За всех, кого ты мне подарила.

Смерть кивнула и ласково погладила названного сына по трёхпалой дряхлой руке.

— Пойдёшь со мной, Тарк?

— Пойду.

И они ушли навстречу рассвету, и сотни других душ встретили их у незримой черты. Смерть по имени Хиль приняла и проводила за грань каждого. А тело старика осталось на холме. Глаза его навечно закрылись в безмятежном сне, на губах застыла счастливая улыбка.

2. Рождение ведьмы

Сказка о том, как появилась и жила на Земле первая ведьма…

Легенда гласит, что первая ведьма появилась от великой обиды и ярости, ибо нет гнева сильнее, чем гнев невинной души. У невинных прав на гнев больше, оттого их проклятья слышны богам. Легенды о великих подвигах люди хорошо помнят, но правды в них чуть. Легенды о человеческой злобе правдивы, но о них предпочитают забыть. А началось всё с малышки, которой повезло меньше других.

Кому нужна хромая и кособокая девчонка? Никто не станет защищать малышку от ватаги мальчишек, день ото дня швыряющихся в неё камнями и палками. В её сторону будут лететь плевки и обидные прозвища. И ответить бедняжке нечем. Силы в девочке мало, ведро воды поднять — и то в тягость. Так и выходит, что проку от неё чуть. А лишний рот держать — растраты. У родителей-то и здоровых детей с избытком. Убить, конечно, не убили. Чай, люди, а не стервецы какие. Взяли, да и выгнали из дому по ранней весне. Нигде ту девчонку не приняли — ни в дом, ни в хлев. И ушла она в лес. Как могла, собирала ягоды, коренья. А только много ли насобираешь без знаний, долго ли проживёшь, ежели и силки поставить не умеешь? А птицы схрон с ягодами растащат, как быть? Вот и она не знала как. Дождь, холод, еды нет, одёжка из мешковины давно в лоскуты разошлась. Худо малышке было, ой худо.

Хуже того, ночью разыгралась гроза. И грянул гром в небе, и вторил крик измотанного дитя. Из самого нутра. Вся боль, обида, усталость, непонимание: «За что ж с ней так?!!». Всё было в этом крике. Вой отчаяния разнёсся над лесом, и такой силы он был, что гром затерялся в нём.

Кричала она долго, пока молния не ударила в древо перед нею. Древо затрещало, а вот огнём не вспыхнуло. Хрустело, дребезжало, мотало ветвями, корёжило, но не горело. Разошлось оно надвое, от самых корней до средины ствола, стали ветви расти всё новые и сплетаться меж собою. И страшно девочке было, и глаз отвести не могла. Замерла она, заворожённая, пока ветви не соткались в женскую фигуру. И упала малышка на колени перед Силой, что явилась ей.

— Я услышала твою боль и гнев, дитя, — сказала фигура, приближаясь. Вместо ног были у неё корни, вместо рук — гибкие ветви. Глаза оказались прозрачными, как дождевая вода. Одежду заменяли листья и цветочный ковёр. Короной ей было птичье гнездо, увитое плющом. И столь величественной казалась осанка, а голос твердым, что не было сомнения в том, кто пришёл на зов о помощи. Сама Мать-Земля откликнулась на плачь измученного дитя.

— Я пришла помочь, — пальцы-ветви, ухватив за подбородок, заставили девочку приподнять голову. И стала Мать-Земля рассматривать юное лицо, вглядываться в самое сердце.

— Вижу… Вижу боль отверженного, вижу угнетённость слабого, вижу муки бездомного. Вижу злобу, вижу коварство. Вижу и милосердие, и любовь к живому. Что ты сделала с тем щенком, повредившим лапу? Говори.

— Отнесла его в хлев, Госпожа. Воровала молоко козье, чтобы выкормить его. Меняла повязки с травами, чтоб быстрее рану заживить, чтобы не стал щенок хромым, как я. И не стыжусь, что воровала! — зло добавила девочка.

— Я услышала тебя, дитя. Что ты сделала с мальчишкой, который нашёл твой схрон с щенком?

— Он щенка нашёл и замучить хотел! Я не дала, чтоб они его били! Они меня стали бить. А я потом так подстроила, что тот мальчишка вилами обе ноги пропорол. И не жаль мне его! И не стыжусь, что так сделала! — выкрикнула девочка, прямо и твёрдо глядя на богиню, готовая, что ей на дерзкие слова отвесят пощёчин и тумаков.

Но Мать-Земля лишь погладила лохматые кудри своею ветвистой рукой.

— Что ж, из хрупкого ростка вырастает могучий кедр, если в ростке есть воля к жизни. Хочешь жить, дитя? Отвечай, не бойся.

И встала малышка с колен, сжала перепачканные ладони в кулаки и ответила.

— Хочу! Больше всего на свете хочу! Жить и дышать как сильная, как умелая! — Из глаз её брызнули злые слёзы. — Только я никчёмная, не быть мне могучим кедром.

— А это уж мне решать, дитя. В тебе много гнева на род людской, но нет в тебе ненависти. Много силы духа, да тело слабо. Знаний нет, но пытливости на троих хватит. Слушай мою волю, дитя… Будут руки твои собирать травы и варить снадобья да зелья.

И пронзила тонкая ветвь ладони девочки.

— Будешь ступать по лесу тайными тропами, — пронзила Мать-Земля стопы её.

— Будешь зверьё понимать и говорить с ним, — и впилась ветка в губы и язык ребёнка.

— Будешь чуять ложь и злобу, и не будет у тебя права отказать в помощи заплутавшим, хворым да немощным, — и пронзила новая ветвь сердце девочки.

— Будешь мне дочерью и не будет тебе другой матери, кроме меня. И быть твоим дочерям, как ты. И быть твоим ученицам твоими сёстрами, — опутали ветви и поглотили всё тело девочки.

— Так и будешь жить век свой, пока жив этот кедр. И лес этот станет тебе домом. — И связали ветви тело малышки и тонкий ствол кедрового молодняка.

— Мы ещё встретимся, дитя моё. А пока учись у леса и помни о моих заветах.

И вошла Мать-Земля в древо, из которого явилась. А дитя так и осталась без чувств лежать, скованная ветвями, опутанная ими в кокон.

Да, дала лесная Мать силу. Силу великую. И взяла за это цену немалую. Мать-Земля строга к своим дочерям. Слабые ей не нужны! Не может она полюбить слабых — такова её суть твердыни и опоры.

Наутро, стоило лучам коснуться ветвей, распался кокон и вышло из него не дитя человеческое, а первородная ведьма. Страшилась она поначалу. Птицы говорили, лес пел. И каждый звук стал ей понятен, но столько их было, что не могла ведьма разобрать, кто о чём толкует. Травы и кусты потянулись к ладоням её, испугав иголками и жгучими листьями. Но стоило ведьме коснуться их, как она поняла, что нет и не будет ей вреда. Огладила крапиву и почуяла, что кроветворная сила в ней и множество других свойств. И каждая травинка, цветок стали ей книгой.

Захотелось ей искупаться да увидеть своё отражение в озёрной глади. И стоило ей три шага ступить, как постелилась под стопы тропинка ковром, в конце тропинки виднелось озеро. И идти ей было не до полудня, а всего три соловьиных трели. Приблизилась ведьма к кромке, взглянула на водную гладь, и глазам своим не поверила.

Отразило озеро прекраснейшую юную деву. Волосы её были цветом кедровой коры, а глаза — цветом изумрудных игл. Ничего прежнего не осталось, кроме души. Ступила лесная дева в озеро, а вода приняла её как родную, ластилась к коже, окутала теплом. И в неге этой стал гомон лесной стихать, стала ведьма слышать и внимать. Деревья радовались солнцу и весне, гудели, играли с ветром. Зверьё рыскало в поисках пищи.

Все и вся рассказывали о благополучии, пока не раздался крик матери: «Сынок! Мой сын!». Распахнула ведьма глаза, ринулась на зов. И мига не прошло, как стояла она под деревом. Заозиралась по сторонам в поисках женщины, которая кричала, а той не видать. Только сойка над гнездом своим хлопочет. «Мой сынок! Помогите!» Тут-то и поняла новорождённая ведьма, что сойка и есть мать, кличущая помощь. Глядь, а на ветке почти у самой земли комочек хнычет. Выпал птенец её из гнезда.

— Не плачь, сойка! Верну я сына тебе в гнездо. — Топнула ведьма ногой, и склонилась ветвь к ней. Взяла она птенца в руки. Попросила дерево помочь, и выстроились ветви лестницей до самого гнезда. Птенец вернулся к братьям и сёстрам.

— Спасибо тебе, дева! Ты сыночка моего спасла, как мне тебя отблагодарить?

— Ничего мне для себя не надо, только весточку разослать. Разнеси с подругами весть, что живёт теперь здесь ведьма, что помощи у меня просить можно и нужно, что искать меня у молодого кедра, возле чёрной скалы.

— Этакую весть нести — одна только радость! К ночи все знать будут!

И полетела над лесом свирель сойки, и принесла всему живому весть о защитнице. Сложили деревья и валуны избу для ведьмы возле молодого кедра. Потянулись к той избе звери. И лисёнку из мордочки колючки вытащить, и зайцу лапу подлечить, и медведю берлогу затопленную осушить. Много дел стало у девы лесной. Так пролетела в заботах и хлопотах весна.

Одним летним днём принесла ей река-подруга плачь сельской девчонки. Прожурчала, что утопиться та собралась. Делать нечего, надо идти. Такой завет дала Мать-Земля — помогать заплутавшим. А разве ж не заплутала молодая душа, если топиться вздумала? Ни к чему лесу утопленницы.

Вышла ведьма к реке, а на камнях сидит девка. Простоволосая, раскрасневшаяся, дурниной воет.

— Чего ревёшь? Ты мне тут топиться не вздумай! Хочешь помереть, иди со скалы бросайся, — сказала ведьма, уперев руки в бока.

От такой грозной отповеди и вида незнакомки девица так оторопела, что позабыла реветь. Сидит, глазами хлопает.

— По-по-чему же топиться нельзя?

— А так помрёшь в реке, зацепится тушка твоя бездыханная за корягу, разбухнет, гниль по всему руслу поплывёт. Всё зверьё мне потравишь! Олени да оленята в твоей беде не виновны. Так по что их травить?

Личико у девахи вытянулось от нарисованной картины. Вот она, синяя, разбухшая, гниёт в корнях каких-то на дне реки, а вокруг олени, лисы, даже медведи замертво падают. Представила и сморщилась.

— А со скалы бросаться можно? — с осторожным любопытством спросила, так и не вспомнив, что реветь собиралась ещё до ночи.

— Можно, — отвечала ведьма. — От чего ж нельзя? Скалы тут высокие, добротные. Сиганёшь с одной, на острых камнях тебя распластает, по косточкам да по кусочкам раскидает. Прилетят вороны, чайки да стервятники, пожрут, что осталось. Всё ж не просто так помирать, на пропитание птицам сгодишься.

Совсем девица пригорюнилась, не хотелось ей на кусочки да птицам на корм.

— А коли передумала помирать, — продолжала ведьма, — за мной пошли! Отваром напою, послушаю о твоей беде, горемычная.

— А ты кто сама будешь?

— Ведьма я, лес от дурных людей берегу. А добрых людей — от дурных поступков.

— А звать-то тебя как, берегиня? — спросила девушка, зачарованная лёгкой поступью ведьмы.

— Звать? А как хочешь зови, нет у меня людского имени.

— Тогда Аглая тебя звать буду, как сестру свою старшую. А меня Варькой кличут.

На том и порешили. Шла девчонка след в след за ведьмой, расступались перед ней заросли, поднимали сосны тяжёлые лапищи. Птицы вились над плечами, рассказывали о чём-то. Ведьма слушала, кивала. По пути ягоды земляники, костяники да морошки сами собой в подставленные ладони падали.

Вышли они к жилищу ведьмы. Внутри ключ родниковый бьёт и снова в землю уходит. Очаг из валуна, будто сам себя обтесал. Провела Аглая рукой над очагом, вспыхнул костерок. Без поленьев, сам загорелся. «Чудеса, да и только», — думала Варя. Поставила ведьма каменную чашу на него, да такой тонкой работы… Деревенскому гончару ни в жизнь подобной не сделать, может городским мастерам под силу, и то вряд ли.

Приготовила ведьма отвар. Ароматный, сладкий, душистый. Полился он теплом по душе Варьки. Согрел, прогнал остатки слёз, очистил думы. Поняла, что и впрямь дура она. Как есть дура, если себя похоронить вздумала. И рассказала она ведьме как на духу про придурь свою девичью. А старо всё было как мир. Полюбился ей парень один — Николка, и она ему оказалась люба. Пришёл он к ней свататься, а отец добро не дал. Сказал, нечего дочери мельника за простого пахаря идти. Батюшка ей нашёл жениха получше да побогаче. За вдового кузнеца из соседней деревни пойдёт. А тот старый, и характер у него дурной, и Николка-то люб. Не пойдёт она за старого кузнеца — лучше смерть! Но помирать теперича тоже неохота.

— А не тот ли это мельник, что клети и силки в лесу на зверьё расставляет? Да пушниной более других приторговывает? — прищурилась ведьма.

— Тот, Аглая. Только батюшка негодовал люто, что последнее время ни одного зайца или лисицы в силках нету.

Ведьма кивнула, мол, так и должно быть.

— А не тот ли это кузнец, что подмастерьев своих плетьми учит так, что их крики моих птиц перепугали?

— Тот, Аглая. Поговаривают, что он не только подмастерьев хлещет, что и жена его от тех плетей померла. Не родила ему сына, так и забил её до смерти.

Снова ведьма кивнула.

— Быть по сему, приходи ко мне завтра. Найди дерево от земли расколотое и к небу сросшееся. Пройди через тот разлом да шагай по тропе. Никуда не сворачивай, назад не поворачивай. Как дойдёшь до моего дома, кликни меня три раза. А пока ступай за сойкой, она тебя выведет.

Вышла Варя из лесу, посмотрелась в реку. Ни следа от слёз не осталось, платье чистое, будто снову, а не в речном песке и грязи. Казалось Варе, что и полдня не прошло, как она к реке пришла и от Аглаи ушла, а на небе заря утренняя. Выходит, ночь уж минула. Зашла деваха домой, думала, станет матушка на неё браниться, мол, дочь незнамо куда делась. А матушка кинулась ей на шею, кричит: «Пропал батька наш! Как вчера в лес ушёл, так и не вернулся!».

И смекнула Варька, что без ведьмы тут не обошлось! Ринулась она обратно в лес. Ведьма на завтра звала её, а утро уже вовсю разыгралось. Нашла она дерево, как Аглая описала. Нырнула в раскол ствола, помчалась по тропе, не оглядываясь. Возле дома ведьмовского трижды крикнула: «Аглая, Аглая, Аглая!».

— Чего вопишь, оглашенная? — вышла ведьма из-за куста. Взгляд изумрудных глаз суровый, платье из листвы в пол, корона из ветвей.

— Батька мой в лесу пропал!

— Ах, это… тут, он. За мной иди, — поманила ведьма Варю ладошкой.

Вышли они на поляну, а там клеть стоит. В клетке заяц мечется. И ухо у зайца одно порвано, точно у Варькиного отца. Бухнулась девица на колени.

— Это что же, Аглаюшка? Неужто батюшка мой? Да как же это?.. Зайцем-то? Это ж, ты его в клетку-то?

— Я. Лисы его от самой опушки по моей просьбе гнали. До самой этой клети, которую он сам и ставил. А что? Жаль тебе его? Он же тебе житья с любимым не даёт! По что его жалеть?

— Так-то оно так, так ведь батька он мой, родной. Трое нас сестёр да брат младший. Никогда мы не голодали, никогда он нас не обижал. Жадность ему порой глаза застит, так ведь не со зла он. Для семьи. Я его уговорю клетей больше не ставить, и Николка ему понравится. Работящий он, хороший, незлобивый. Не отдаст он меня старому кузнецу. Только верни батюшке облик человеческий, — сложила деваха руки в молитвенном жесте.

— Ну, коли так, быть по сему!

Хлопнула ведьма в ладоши, закружила вокруг клети с зайцем. Пропала клеть, а на месте зайца стал мужик. Росту высокого, борода, волосы седые. Не хилый, не грузный. Ладный такой мужик. Задвинул дочь себе за спину. Надвинулся на ведьму.

— Батюшка, стой, Аглая меня от смерти спасла. Я ж топиться думала, она меня вразумила!

— Я тебе дам, топиться, дурёха! Ты, что ль, Аглая? — ткнул мужик в ведьму пальцем.

— Я! Как тебе в клети, в заячьей шкуре? По нраву? — хитро прищурилась ведьма.

— Да я тебе сейчас! — замахнулся мужик на ведьму кулаком. А ему в руку волк вцепился, два других из-за спины ведьмы выступили. Недобро так смотрят.

— Да я, это… Того… Понял я, понял! Чай, не дурак! — присмирел мужик.

— Самый настоящий старый дурак и есть! — обвиняюще ткнула в него пальцем ведьма. — Посмотри, что натворил! Дочь свою чуть до гробовой доски не довёл! Ты на себя глянь, поперёк дуба шире. И дочери твоей Никола приглянулся, ведь на тебя ж похож. Да и кто ценит зерно больше, чем хороший пахарь. Ведь каждое зёрнышко сам взрастил. Стал бы он тебе сыном, обучил бы ты его мельничьему ремеслу. Всё легче вдвоём, пока сын малёк совсем. Родили бы тебе они внуков. Жили бы в любви и труде. Это ли не богатство? А зверьё моё в клети зачем ловишь? Выйди в лес, как честный охотник. Или по нраву тебе было загнанным в прутьях сидеть?! Ты против зверя, зверь против тебя. Такую охоту чтят боги, такой порядок чуют звери, такой уклад храню я. А теперь отвечай, по что Варю кузнецу проклятущему пообещал?

Вспомнил мужик слова и слёзы дочери, пока ещё в клети зайцем сидел. Да и последние слова ведьмы в самое сердце его задели.

— Прости меня, дочка. И впрямь дурак я, как есть старый дурак. Жадность мне глаза застила. Кузнец мне сундук серебра обещал. Так и виделось мне, вторую башню мельницы нашей построить, жернова большие. Ох, дурак! Видел я, что моё решение Варьке не по нраву. Порывиста она, а как яриться начнёт, так с места не сдвинуть. Моя кровь! Но решил, перебесится девка. А оно вон как вышло. Правда она это… топиться хотела?

— Правда, мельник. Меня сама река к ней позвала. А мне никак нельзя от таких бед отвернуться. И кстати, мельник. Жадность тебя пожрала, как есть пожрала! Ну откуда ж у деревенского кузнеца сундук серебра?

Тут-то мельник и понял, что точно так и есть. Не может быть сундук серебра у кузнеца. А ежели и есть, не тот он человек, чтоб богатством таким за девку делиться. Будь та трижды пригожа, умна, умела и молода. Облапошили бы его. Дочь забрали, сундука не дали. Кузнец — человек лихой, и знакомцы у него есть среди разбойничьего люда. Схоронили бы они мельника в болоте, и дело с концом. И девка молодая в жёнах, и мельницу бы прихватили, и деревню бы всю под себя подмяли. Он ведь не только мельник, но и староста деревенский. И страшно ему стало от того, к какой беде жадность слепая привести могла.

— Да я не просто дурак!!! — Схватился мельник за голову. — Ох, жадный я простофиля! Где ж были мои умудрённые седины, когда я в то серебро поверил?! Ох, прости доченька! И ты, Аглая, прости. Прости убогого! Куда ж я глядел?! И что дочь спасла, спасибо тебе. Ни одной клети али силка не поставлю больше в твоём лесу. И деревенским не дам. Клянусь, тебе Аглая! — сверкнула молния над лесом, принимая клятву.

Довольна была ведьма, что мельник одумался. Довольна, что клятву дал. И обещал мельник, что состоится свадьба Вари и Николы, и пир будет горой, не поскупится мельник. И зазывал Аглаю на праздник. Ведьма ещё помнила, какими люди бывают, и принять приглашение не спешила. Попросила ведьма прислать к ней Николу. Уверила, что ничего ему не грозит, только помощь нужна. Слишком много зла кузнец принёс и пора ему ответ держать за всё, что натворил.

Пришёл к ведьмовскому дому на другой день парень. Плечистый, неболтливый. Видно, что не в словах он себя проявляет, а в делах и работе. Справный парень.

— Никола я. А ты Аглая. Варька сказала. Я… это… — уставился детина в пол, пятернёй затылок чешет. Спасибо тебе, за Варю. Вот.

— Не нравился бы ей, не отдала б тебе её. У себя в лесу оставила, — ухмыльнулась ведьма. И не поймёшь, шутит ли али всерьёз говорит. — А раз благодарен, сослужи-ка мне службу.

— Какую? — стало у него лицо ещё серьёзнее. Видно, ко всему готов, хоть руку на отсеченье дать.

— Да дело нехитрое. Возьми эту мазь. Отнеси её подмастерьям кузнеца. А с ней записку передай. Только всё надо сделать так, чтоб кузнец не увидел. А потом возвращайся к Варе, и живите счастливо. Вот и всё.

Парень расплылся в недоброй улыбке, понимая, что кузнецу каверза готовится. Он бы того кузнеца и сам, голыми руками… Да только больно лихие знакомцы у того кузнеца, как бы беды с деревней не вышло.

— Всё сделаю. Есть среди подмастерьев знакомец мой. Он грамотный, но хилый больно. От кузнеца ему больше других достаётся.

— Вот ему и передай, — одобрила ведьма, протягивая слюдяную шкатулку с мазью и пергамент. — И помни: никому боле об этом знать не надобно.

Задуманное тем временем исполнялось. Мазь ведьма дала заговорённую. Любые раны вмиг залечивает, сил придаёт. Пусть ненадолго, но до леса добраться хватит. О том в записке и писалось. Что ежели настрадались от кузнеца, хотите свободу получить, делайте как написано. Намажьтесь мазью, чтоб силы в теле воспряли, бегите к лесу. Не бойтесь погони с собаками, пусть гонятся. Сами себя в ловушку поймают. А невольников, чьи спины хлестали, кого рабами сделали, ждёт спасенье.

Никола всё передал, рассказал, кто послал. Подмастерья его знали. Передай кто другой, может и не поверили бы. Но ведьма верно рассчитала, что к его слову прислушаются. К середине ночи пришли в лес четверо парней, а с ними девушка. Оказалось, всё куда хуже, чем слухи сказывали. Все они были отроками-сиротами, скупленными кузнецом за медяки. Деваться им было некуда, и с ранами да цепями на шеях далеко не убежишь. Только мазь и дала им силы для побега. А девушка, замызганная и затравленная, приходилась кузнецу дочерью. Той самой, за рождение которой он свою жену плетьми забил. Ни слова она не сказала. Рассказали мальчишки, что кузнец её в подвале держал, когда работать не заставлял. А что ещё с ней в доме было, то им не ведомо, но ничего хорошего, уж точно. Приютила ведьма сирот, накормила, напоила целебными настоями и отварами. Пока управилась, подоспела к лесу погоня. Свора собак и всадники с ними. Беглецы задрожали, слыша лай и топот копыт.

— Не бойтесь, вы здесь останетесь. Никто вас не учует и не найдёт. А мне надо лес почистить, а то всякой гадости в него нанесло.

— Я с тобой пойду! — пылко заявил тот грамотный хилый юноша, которому Никола записку передавал. Посмотрела ведьма в отчаянные глаза мальчика. Свой счёт был у мальца, свой и по праву.

— Иди, только не отставай.

Развернулась тропа от ведьминых дверей к кромке леса. В пять шагов встала она перед самой погоней. Свистнула ведьма — и вышибли ветви всадников из седла, покатились все трое по земле. Разбежались лошади. Свистнула второй раз — собаки к земле прижались, на брюхе к ней поползли. Дала та добро, отпустила псов в лес. Остались перед ней трое разбойников-душегубов.

— Ну, малец, кто из них тот кузнец? — спросила ведьма, уперев руки в боки.

Указал паренёк на кряжистого мужика, что в центре стоял. Тот ножи достал, плеть размотал. Рыкнула ведьма, и стая волков уволокла двух других разбойников в чащу. Кузнец даже не обернулся. Кинулся он на ведьму с ножом, а только ни на шаг не приблизился. Бежит вперёд — хвать! — а снова на прежнем месте. А ведьма смотрит на него и хохочет.

— Ах, ты, паршивая девка! Ты у меня о смерти молиться будешь, а я тебе язык вырву! — орал кузнец, хлестая воздух плетью.

А ведьма всё смеялась, потом резко смолкла. Потянулись к кузнецу корни, связали ему ноги. Выхватили корни ножи и плеть, сковали руки. А мужик всё не унимался, бранился, вопил.

— Ты, — говорит ведьма, — плети любишь. Дай-ка я тебя порадую!

И стали корни сечь кузнеца. Один удар тот молчал, на второй закряхтел, на третий закричал, к десятому выл и плакал лихой человек, молил отпустить.

— А ты подмастерьев своих отпустил? Ты жену свою, загубленную, отпустил? — ухмыльнулась ведьма.

И стал кузнец каяться, увещевать, что понял он всё, что не станет он больше зла творить и подличать не станет. Всё, что ведьма скажет, сделает. Только бы та его отпустила. И сказала ведьма, что так тому и быть.

— Сделаешь одно дело, и я тебя отпущу, — смилостивилась Аглая.

Мальчишка, стоявший подле неё, заголосил, чтоб не верила негодяю, что врёт он всё! Как же она не понимает, ведь и дальше он будет людей мучить и обманывать. Ведьма погладила мальчика по голове и сказала, что всё будет по справедливости.

— Что хочешь сделаю, всё-всё! Только отпусти! — плакал старый душегуб.

— Накорми моих птиц, и свободен, — сказала ведьма.

— Птиц? — удивился разбойник, аж рот раскрыл.

— Да, птиц. Пройдёшь этой тропой, до конца, там всё увидишь.

И протянулась тропа, а вдоль неё сплелись кусты и ветви, не давая свернуть. И побрёл по ней кузнец. А мальчик заплакал, что ведьма так легко его отпускает и зло смотрел на кузнеца. Разбойник дошёл почти до конца тропы. Когда та под ногами исчезла, а вместо дороги разверзлась под ногами пропасть. Упал лихой человек со скалы на вострые камни. Разлетелся на кусочки, на косточки, налетели на пир вороны, чайки да стервятники. Мальчик видел, как рухнул его мучитель со скалы, но не видел всей кровавой расправы. Ни к чему такое мальцу.

Ведьма вернулась в свой дом. Передала записку мельнику со скворцом, чтоб тот нашёл место для четверых отроков. Да следил, чтоб к ним хорошо относились. Староста выполнил наказ ведьмы и пристроил мальцов к мастерам, по их талантам. Двоих к гончару послал, другого к бондарю, а грамотного при себе оставил. Только девочка не захотела никуда уходить от ведьмы. Да и время ей требовалось, и ведьмины снадобья, чтобы раны заживить — телесные и душевные. Да и слишком многое она от людей повидала, чтоб к ним возвращаться. И некуда, и не зачем. Стала та девушка ведьме ученицей, а потом и сестрой. И сама Мать-Земля пришла повидаться, наречь девушку своей дочерью.

Аглая не стала являться людям на пиру в честь свадьбы Вари и Николы. Обернулась Аглая белкой, забралась невесте на плечо, шепнула заговор-оберег. А на месте подарков молодые нашли каменный сундук тонкой работы, доверху заполненный серебряными самородками.

За свою долгую жизнь Аглая воспитала семь сестёр и родила семь дочерей. Говорят, что в том лесу, где она жила, по сей день растут деревья высотой до самого неба. Лес тот не боится пожаров, а только пуще растёт. И дочери Матери-Земли по сей день передают её ученье и выполняют её заветы.

Да, в стародавние времена знали, как найти ведьму. Надо идти вдоль опушки леса, пока не набредёшь на расколотое у корней древо, сросшееся воедино. Если пройти под такой древесный свод, увидишь тропку. Та тропка и выведет к ведьмовскому дому. Но если ступил на тропу, не вздумай с неё свернуть! Не вздумай назад поворачивать! Заплутаешь и не выйдешь из лесу, пока скворец не споёт песню. Ежели есть в твоей душе дурные помыслы, то вовсе не ищи той тропы. И молись, чтобы тропа не нашла тебя.

В каждой деревне знали, как найти ведьму. Однако ж, и тогда, и сейчас мало кто помнит легенду о рождении первой ведьмы.

3. Почтовый чайник, или сколько весит слово?

Сказка о том, как много значат слова и каким странным предметом может стать простой чайник…

Случаются такие дни, когда с самого утра всё идёт кувырком. Это был как раз такой день. Проснулась, опустила ногу на прикроватный коврик, а вместо приятной щекотки ощутила болезненный укол в ступню. Виноват кошачий коготь, застрявший в ворсе.

Потянулась за любимой футболкой, а нет её! Полезла ощупывать кресло на предмет пропажи, подсвечивая тёмные углы фонариком смартфона. Ударилась о кресло, выронила гаджет, и эта гадость провалилась аккурат между сиденьем и подлокотником кресла. Из глубины раздалась трель звонка. Попыталась извлечь технику из мебельной чёрной дыры. Только палец проколола о торчащую из мебели железку, которой старое, но уютное кресло ощерилось на меня в злополучное утро.

Телефон пошёл названивать по второму кругу. Я не выдержала и рывком стащила мягкую часть сиденья с кресла. Сцапала трубку, принимая вызов. В динамике тут же отозвалась реклама стоматологии.

— Да чтоб вам разориться! — в сердцах выпалила. Поставив мобильник на беззвучку, швырнула его на кровать. Утро только началось, а я уже ощущала себя как загнанная кобылка.

Отлично, Вета, просто отличное утро!

Надо сосредоточиться на позитивном… Сегодня выходной. А значит, я сейчас заварю себе кофе во френч-прессе, сделаю бутерброды с сыром, включу какое-нибудь интервью и позабуду о мелких неурядицах. Ступня всё ещё побаливала, палец кровоточил. И это утро окончательно решило меня добить! — электрический чайник мигнул лампочкой и погас. Китайская техника отказалась шуметь и тем более что-то греть. Пощёлкав кнопками, проверив розетку на три раза, пришлось признать, что чайник перегорел желанием мне служить. Жаль, что он не выбрал другой день.

Из коридора донеслось голодное полумурлыканье-полурычание. Кот требовал свой завтрак в виде смачного куска варёной курицы с костями. Курица была немедленно разогрета в микроволновке и выдана пушистому на деревянной доске. Из миски он не ел принципиально. Однако, получив порцию, кот не кинулся к ней, как ожидалось. Чёрный монстр уставился на меня, я — на него. Гудрон явно чего-то ждал. Не дождался, подошёл, потёрся о ноги, потом о дверцу кухонной тумбы. Я редко туда заглядывала. Подумала, его привлёк какой-то запах. Откинула крючок, распахнула створки. В тумбе покоился — кто бы мог подумать — чайник!

Пузатый эмалированный чайник выглядывал с полки припыленным боком. По телу прошла дрожь. Челюсти сжались до скрипа. По щекам покатились слёзы. Не может быть! Как я могла забыть об этом чайнике, обо всём, что с ним связано? Как? Разве можно просто забыть о таком? Память обрушилась волной. В голове закружили ассоциативные чайки. Каждая выкрикивала имена, события, годы. Я будто очнулась. Будто вот только что вместо меня была кукла или робот. Кукла ходила на работу, что-то говорила, улыбалась, завтракала. А я спала где-то внутри неё. Память тормошила меня, заставляла проснуться. Облила ледяной водой, надавала пощёчин.

Воспоминания начали раскручиваться, возвращая в тот злополучный ноябрьский вечер. За неделю до оного умерла моя любимая бабушка. Моя проницательная Ба. Как я могла забыть свою Ба? Троюродную внучатую племянницу нельзя назвать близкой родственницей. Но так уж вышло, что из всей родни только Ксении Петровне было дело до меня, а мне — до неё. Так случается, в своём доме как чужая, а в чужом — своя. Бабушка Ксения была из тех дородных гостеприимных женщин, что сочетают в себе мудрость и жизнелюбие. Всегда у неё находились нужные слова. Могла утешить, могла назвать тряпкой и отправить покорять горы. Каждое напутствие и шутка — к месту и ко времени. Редкий талант. Меня она тоже учила не тратить слова попусту. Говорила: «У слов есть вес!» Чем больше веса в твоих словах, тем сильнее они прорастают в людях.

А если слова оказывались лишними, то находился подходящий чай с травами. А ещё улыбка, вселяющая надежду даже в самый тусклый день. Её дом пах сосной, дымком и сдобой. Дом этот нельзя было не любить. Я часто приезжала к ней в гости поболтать или спрятаться в деревенской глуши от суеты, нервов и разочарований, пропитавших город.

Думаю, не для меня одной дом Ба служил убежищем. Он притягивал людей. У Ба всегда были гости. В детстве всем любопытно, о чём говорят взрослые. Я не исключение. И когда приходили приятельницы, бабушка Ксения не гнала меня с кухни, только наставляла: «Чтоб тебя, Вета, не видно, не слышно!» Одна подруга придёт поделиться радостью, рассказать об успехах внука. Ба кивает и слушает. Другая явится взвинченная, усталая от работы и безденежья. Ба подождёт, пока та усядется, выпалит все свои невзгоды и чуток успокоится. Тогда-то и выяснится, что дело не в деньгах, а в страхе перед старостью. Дети далеко, да кости уже не те, в волосах седина…

Я сидела тихо, как мышка, и следила за Ба. Точно фокусник, она доставала из ящичков и мешочков травы, готовила чай в пузатом тяжёлом чайнике. Кидала горсть заварки прямо в кипящую воду. По кухне шёл ароматный пар. Удивительно, но бабушкины гости меня действительно не замечали. Поздороваются, отвернуться и будто забудут про меня.

В гости захаживали не только люди. У неё вечно ошивалось зверьё во дворе. Ни коров, ни другой скотины Ба не держала. Но то косуля пасётся у клумбы, то лисица прибегает за остатками пищи. Ласточки гнездились под её крышей, а рядом поселился рой диких пчёл. А одной лютой зимой в дом пришёл чёрный кот. Улёгся на печь взлохмаченным клубком, да так и остался. Кот получил кличку Гудрон. В монструозном создании от милого пушистика не было ничего. Чёрный, как смоль, шерсть вечно всклокочена, как его не вычёсывай. Мощные когтистые лапы, торчащие клыки и взгляд хозяина жизни. В холке он доставал мне почти до колена. Одинаково успешно гонял мышей, хулиганов и пьяниц. Я даже табличку на калитку прицепила: «Осторожно! Сторожевой кот!»

После смерти Ба дом получили близкие родственники, которые не появлялись у неё лет пятнадцать. А я забрала никому не нужный хлам, состоящий из нескольких половичков, салфеток, любимого пузатого чайника и лучшего сторожевого кота на свете! Ещё ухватила тетради с рецептами пирогов, отваров, консерв и прочего. Привезла всё это добро домой в тот злополучный ноябрьский вечер, но так и не притронулась ни разу к вещам.

Как вы уже поняли, я вернулась домой после похорон. Вымоталась физически и душевно. Притащила баулы и кота. Свалила всё кучей в коридоре, а дома меня ждал сюрприз. Мой парень Костя оказался дома, хотя говорил, что занят на работе. Я сказала, что вернусь из деревни на день позже, а вышло, что на день раньше. Так оно всегда и бывает.

Кот стрелой метнулся в комнату, вцепился в ногу бедолаги. Парень безуспешно пытался отодрать кота и сохранить конечность. Получалось плохо. Сбоку послышалась возня, но рычание и вопли занимали всё моё внимание. Мои уговоры и трёхступенчатый мат пострадавшего прервало чихание из-за плотной шторы. Я вздрогнула. Парень перестал вырываться, упёрся руками в диван, быстро глянул на штору, недовольно уставился на меня. Кот упрямо сжимал лапы и челюсть.

— К-кто т-там? — задала вопрос, обращаясь к шторе. Чувствовала себя как в дурацком ситкоме.

— Ветка, ты чего? Нет там никого. Откуда ты притащила этого монстра? Его надо усыпить! Он же бешеный! Вета, ты меня слышишь?!

Чих раздался снова. Я метнулась на звук, одёрнула ткань. За шторой стояла моя, уже бывшая, подруга Юля, прижимала к голой груди ворох своей одежды и бесперебойно чихала. Надо же, не знала, что у неё аллергия на кошек. И не знала, что у меня отбит нюх на людей.

— Вета, я… мы… я хотела тебе сказать… — промямлила Юля.

— Кота усыпить, да? — очень ровным тоном задала вопрос, повернувшись к Косте. Затем медленно стянула совместное фото с подоконника. Юля чихала и пятилась, отступала Косте за спину. Гудрон наконец выпустил ногу парня, одним прыжком метнулся ко мне, замер у ног.

— Вета, ты успокойся, давай обсудим, не чужие же люди!

— Проваливайте… — моему приказу вторило грозное ворчание кота. По большому счёту, мне было совершенно наплевать на них обоих. Хотелось, чтоб они быстрее свалили и в квартире стало тихо и безлюдно.

Вместо мирного ухода оба предателя несли какую-то чушь. В их словах не было веса, только пепел вины и попытки оправдаться. Звуки голосов раздражали, превращаясь в гул и писк. Они всё продолжали и продолжали. Треск, гул, писк, отсутствие смысла. Внутри меня переплетались усталость и утрата, злость и раздражение. И когда по нервам пробежал разряд гнева, в голову парня полетела увесистая рамка с фотографией. Я крикнула «ВОН!» и даже не осознала броска. Слава богам, он увернулся!

— Бешеная стерва! — выдал на прощание предатель. Пищащую и чихающую подружку он выволок из квартиры за руку вместе с собой. Дверь захлопнулась. «Наконец-то, тишина!» — счастливо подумала, стоя посреди комнаты в полном ступоре. Вспышка ярости забрала последние силы.

Даже не могу описать, что почувствовала: боль предательства или освобождение. Возникло ощущение, будто из квартиры вынесли старый хлам. Пожалуй, так и было. Чёрный лохматый зверюга тёрся о мои ноги, облизывал шершавым языком. Хотел вывести из транса. Приказное утробное «р-р-яу» отправило меня на кухню. Там я долго гладила своего боевого кота по загривку и без задней мысли произнесла куда-то в воздух:

— Знаешь, Гудрон, я так устала, хочу просто всё забыть…

Хотела забыть — и забыла. Вот так просто. «Слова имеют вес, Вета. Помни об этом каждый раз, когда открываешь рот!» — наставлялабабушка Ксения.

«Неужели я всё забыла только от того, что я так сказала? Разве так бывает? Ба, ведь ты просто учила меня не бросать слов на ветер. Разве не так?»

Я медленно возвращалась в реальность, выныривая из глубин воспоминаний. Дрожащими руками вытащила чайник из тумбы, смахнула с него пыль. Столько раз видела, как в нём бурлят травы. Танцуют в кипящих волнах и вбирают истории гостей, стараются попасть в такт словам.

Сняла крышку с чайника, чтобы набрать воды, но в нём оказался спрятан конверт. Как он сюда попал? Однако, конверт достала. На лицевой стороне ни подписей, ни отправителя. Распечатала послание и ахнула: «Почерк бабушки Ксении!» Я не могла его не узнать. На глаза вновь выступили слёзы. Сквозь пелену вглядывалась в ровные строчки.

«Моя дорогая Лизавета,

не буду долго писать, как сильно люблю тебя. Сама всё знаешь. В этом письме хочу рассказать о другом. Моё время ушло, а значит, твоё только начинается. Я точно знаю, что ты получишь это письмо. Догадываешься, почему, милая? Потому что я так сказала. И отныне, как бы ни было, череда случайностей непременно доставит письмо тебе. Вот интересно, где же ты его всё-таки нашла?

Я увидела её заговорщицкую улыбку за этими строчками.

— Ты не поверишь, Ба, я нашла его в чайнике. Есть почтовые ящики, а у нас с тобой почтовые чайники.

Так вот, милая. Вспомни всё, чему я тебя учила. Слова имеют вес, Вета! У одних слова легче песчинки. У других тяжёлые, как чугунный котёл. Но слова таких, как мы с тобой, весом со скалу. Помнишь, в детстве ты любила русские сказки? И всё тебе хотелось увидеть то зайца, то лисицу. А после Винни Пуха ты хотела посмотреть на диких пчёл и попробовать их мёд. Ты говорила: «Хочу погладить лисичку, Ба!», и через день-два рыжая морда прибегала к нам на двор. Ох, сколько ж лесного зверья ты в дом зазывала. Хорошо, что я вовремя услышала это твоё: «Выходи, серый волк!», успела крикнуть: «Волкам сюда хода нет!». Могла и беда случиться.

Ты у меня девочка неглупая, сама уже поняла. Такой у нас дар в роду. Старшая передаёт дар младшей. И после моего ухода, твой дар войдёт в полную силу. Стоит тебе вложить в слово толику чувства, и оно обретёт вес. Огромный вес, Вета. Таким тяжёлым может быть твоё слово, что сломает человеку судьбу. А может и наоборот, направит по счастливой дороге. Однако там, где словами делу не поможешь, мы бессильны. Нельзя словом излечить смертельную болезнь. Любить не заставишь, счастливым быть, негодяем стать. Но подтолкнуть можно и к тому, и к другому, и к третьему. Со временем поймёшь, что можно, а что невозможно. Такие вещи познаются только на своих ошибках. А их у тебя будет немало… И не кори себя за каждую, старайся исправить. А нет, так нет. Я учила тебя, чтобы путь твой облегчить. Но пройти его можешь только ты сама.

Когда ты родилась, я сразу поняла, что ты — моя кровь. Не родные мои дети и внуки, а ты. Такова обратная сторона нашей природы. Близкие люди чувствуют нашу инаковость, отдаляются от нас. Так оно им лучше, безопаснее. Именно близкие люди чаще ранят словами. А наши слова — и того хуже. Это я дала тебе имя, Лизавета. Оно означает «Бог мой — клятва». Помни об этом! Каждое твоё слово, сказанное с чувством, — твоя клятва миру. И мир откликнется на неё и исполнит.

Да, Вета, близкие от нас отдаляются. Но люди тянутся к нам, ищут помощи или погибели. По-разному оно бывает. И к тебе пойдут. Так что, милая, ставь-ка чайник и жди гостей…

Люблю тебя, лисёнок!

Твоя бабушка Ксения».

Проревела над письмом около часа. Сопоставляла свою жизнь и всё, что Ба написала. Страшно было поверить. Не невозможно, а просто страшно. А приходилось признать её правоту.

В конце концов, я поставила на плиту тот самый чайник. Вода почти закипела, когда в дверь постучали. Пошла открывать, Гудрон вместе со мной, на всякий случай. Вдруг нужно отпугнуть назойливых соседей или другую нечисть. Но за порогом стояла моя подруга Нина. Вся зарёванная, лепечет что-то невразумительное. Я пригласила её войти. Стащила с неё вязаную шапку и длиннющий шарф, усадила за стол.

— Вета, меня Лёшка бросил! — начала она свой сбивчивый рассказ. А я почувствовала, какие травы помогут. Бросила в чайник ягоды шиповника и листья липы. По кухне пошёл ароматный пар. Слушала её слова, смешанные со всхлипами, а память вновь начала крутить калейдоскоп картинок. Письмо бабушки и вернувшиеся воспоминания, утраченные на месяц, заставили по-новому посмотреть на некоторые события.

Вот, например. У меня лучшая в мире работа — делать людей красивыми! За свою карьеру я сменила много парикмахерских кресел. От небольших салонов в спальных районах до престижных — в самом центре. Но, где бы я ни работала, от клиентов не было отбоя. Всегда полная запись, всегда много постоянных гостей. Я считала хорошим тоном и профессиональной гордостью подобрать не просто модную стрижку, а ту, которая нужна.

Помню женщину. Она даже заходила в салон извиняющейся походкой. Казалось, она сама себя чувствует не к месту. Женщина села в моё кресло, поджав под себя ноги и опустив голову. Потом тихо, почти шёпотом, сказала: «Сделайте что-нибудь, только покороче, и чтобы Вам не слишком сложно». У неё были мягкие черты лица и огромные печальные глаза. Хрупкая красавица, которой день за днём внушают, что она ни на что не способна. «Ей нужна защита», — подумала. — Нужны штрихи, которые сделают её острее, опаснее, скроют от чужих глаз её ранимость и скованность».

И ответила:

— Сделаю Вам стрижку, которая придаст образу уверенности и строгости, с ней вы почувствуете себя способной на всё!

Так и стало. Короткий дерзкий боб пепельного оттенка подчеркнул глубину серых глаз, сделал скулы острее и выразительнее. Огромные глаза стали казаться не печальными, а затягивающими, а чёлка добавила к ним акцента. Когда я развернула женщину к зеркалу, на её губах появилась улыбка, почти усмешка над всеми глупыми предрассудками и проблемами. Выходила она ещё не совсем уверенной, но уже ровной походкой. Через месяц девушка вернулась другим человеком. Летящая, чуть насмешливая. Она взахлёб рассказывала, как получила работу мечты и делилась большими планами на путешествие по Восточной Европе. И таких историй у меня много.

Про ошибки тоже вспомнила. И склочниц с работы увольняли, стоило мне пожелать этого вслух и от души. Тут же вспомнила своё утреннее пожелание стоматологии разориться. Я поспешила исправиться и пожелала им успеха. А ещё отпустила обиду на бывшего парня и его измену. «Нельзя приказывать любить» — так написала мне Ба. А я при первой встрече в салоне уверенно сказала коллеге: «Мой будет!». Этой ошибки я не забуду и не повторю.

— Сказал, что я глупая и без амбиций. Не подхожу под его новый статус. — Голос подруги выдернул меня из воспоминаний. — Что всё, что меня интересует — это расчёски, цветочки, рецептики и прочая дребедень. Вета, ну разве это плохо? Плохо, что мне достаточно любимой работы и домашнего уюта? Не всем же покорять столицы.

Я разлила чай по чашкам. Гудрон почуял, что нужна его помощь. Кот запрыгнул на колени к Нине и заурчал, как трактор. Подруга бездумно запустила пальцы в густую чёрную шерсть. Я взяла гостью за руку. Слёзы высохли, чай с травами снял напряжение. Нина уставилась в чашку с оставшимися ягодами.

— Вета, скажи, что всё будет хорошо. Ты когда говоришь, я почему-то верю, — хлюпнула она носом.

— Конечно, Ниночка! Всё у тебя будет хорошо!

А сама подумала: «Потому что я так сказала».

4. Возмездие

Сказка о том, как божественное правосудие свершается там, где людское слепнет.

Две мужские фигуры стояли, прислонившись к чёрному мощному седану. Лица мужчин освещались неоновой вывеской дорогого бара и всполохами от угольков сигарет. Тот, что высокий и жилистый, с похожим на череп лицом, предвкушающе ухмылялся.

Второй мужчина напоминал отпрыска греческого бога, таким вылепленным был его торс и разворот плеч. Ангельское лицо, безмятежное и умиротворенное. От его красивых черт отвлекали глаза. Взгляд бездонных серых омутов обещал прощение. Истинное прощение и освобождение от затаённой вины. Взгляд, предлагавший свободу от всего. Это всепрощение пугало даже сильнее, чем усмешка его брата. Хотя ни один сторонний наблюдатель не поверил бы в то, что эти двое — братья. Но так и было.

Внешне слишком разные, они понимали друг друга с полуслова. Две одинаковых пустоты: бесстрастные, безрадостные, безжалостные. Жуткая парочка, для которой всегда найдётся работа.

Братья признавали, что современные методы намного удобнее. Иглы незаметны. Машины закрываются так, что не выберешься. При должном подходе к шумоизоляции кузова — и не докричишься.

На наручных часах сработал таймер. Сигнал означал, что препарат, введённый внутримышечно пятнадцать минут назад, полностью усвоился в организме виновной. Она затихла и больше не станет нарушать уютную тишину салона бесполезными криками. Смешная она, эта виновная. Угрожала жаловаться во все высшие инстанции, что-то вопила про своих знакомых «больших шишках». Так и не поняла, что самая высшая инстанция уже здесь и никаких апелляций она не рассматривает. Худощавый выбросил окурок, кивнул младшему брату. Они сели впереди. На заднем сиденье в наркотическом сне лежала женщина. Лет сорока на вид, очень ухоженная, но духи уж больно резкие. Автомобиль плавно помчался к выезду из города.

Ах, эти удобные современные методы! Только пара деталей братьям в автомобилях не нравилась: запах бензина и шум двигателя. Поэтому они несколько усовершенствовали конструкцию. Их чёрный седан ехал просто так, по велению хозяев: без рёва мотора, без бензина, не оставляя следов от колёс на поверхности асфальта.

Бесчувственная попутчица жуткой парочки сохранила отличную фигуру, которую подчёркивал строгий брючный костюм. Утром, собираясь на работу, она рассчитывала на обычный, даже скучный день. Она сделала всё для этого. Сделала всё, чтобы её жизнь вернулась в привычное русло. Ведь она, чёрт побери, имеет на это право!

Да, она оказала небольшую услугу. Подумаешь, подписала бумаги о том, что улик недостаточно и все подозрения сняты! А что ей оставалось?! Терять свой пост из-за компромата о пустячной взятке?! Да этой взятки и хватило-то только на небольшой домишко в жалкие двести квадратов и оплату обучения для младшей в столичном вузе. Конечно, от мелочи вроде небольшой взятки можно отвертеться. Связи позволяли…

Может и не стоило поддаваться на провокацию того урода? Принесла же ублюдка нелёгкая к ней в кабинет. Преступать закон ему хочется, а отвечать — нет. В целом, она не осуждала такой подход, но есть же разумные пределы… На зарплату следователя особо не проживёшь. Так что за некоторое вознаграждение ей не составляло труда закрыть глаза на некоторые неурядицы: поджоги конкурентов, угоны, ДТП. Всякое бывает, дело житейское, а в тюрьмах и так мест нет. Однако, этому козлу она помогать не собиралась. Мразь он, гнида самая настоящая. Но гад хорошо подготовился. Компромат на неё собрал самый полный. Что было делать? Своя шкура дороже. Ублюдок раскопал досье на сына и его связь с наркотиками. Этот скелет обязан оставаться в шкафу. Любой ценой! Подумать страшно, чем бы это могло обернуться…

А пострадавшая девушка, чьё дело она прикрыла под давлением гнусной папки с компроматом? Жаль, девчонку, но что поделать? Приходится кем-то жертвовать. Да и что ей станется, в конце концов?! Ну полежит дурёха в психушке пару лет, может и оклемается. И вообще, девка сама виновата! Вот.

Нельзя быть такой доверчивой. Эта идиотка-пострадавшая попёрлась в дом к незнакомцу. Сама пошла, никто её не тащил. Видите ли, плохо мужчине на улице стало. Своих дел, что ли, нет? Взялась изображать из себя ангела-хранителя, тоже мне, святая простота. Мозгов нет, вот и попалась. «Помогите дойти, ой тут недалеко. Ох, спасибо, милая. Заходи, хоть чаем угощу — в благодарность…». Тьфу! Девка сама виновата, что поверила в эту чушь!

* * *

Совсем другая женщина, поседевшая за одну ночь, нервно курила на кухне. Она встречалась со следователем — женщиной, которая вела дело её дочери. Она молила, угрожала — ничего не помогло. Все живы, улик недостаточно. Дело закрыто. Следователь — в полном порядке. Скотина, которая искорёжила её девочку, тоже в полном порядке. Даже она сама жива и невредима, сидит тут, курит. А ведь она не смогла защитить свою дочку. Свою светлую, улыбчивую малышку. Мать понимала, что её там не было и быть не могло. Но легче от этого знания не становилось.

С той самой ночи прошло меньше трёх месяцев. Женщина-на-кухне больше не плакала, она уже не могла плакать. Её муж больше не мог на неё смотреть. Поэтому он тут больше не жил. И ей не было до этого никакого дела.

Она желала только двух вещей: безумия и смерти для каждого, кто виновен. Виновен перед её девочкой, её доброй малышкой. Это всё, чего она хотела. Это всё, о чём она молилась… Одного она не знала: её молитвы были услышаны.

Смерть и Безумие уже везли красивую женщину за город в своём тихом просторном седане. Утром следовательницу, неспособную связно произнести ни единой мысли, найдут в посёлке. Она окажется в соседней палате с той девушкой, чьё дело закрыла. Правда, служительница закона (или беззакония)… уже не сможет вспомнить ни эту девушку, ни саму себя.

Следующим в списке братьев на эту ночь значился мужчина. Инфаркт — это больно. Инфаркт и внезапное внутреннее кровотечение — вовсе неприятно. Говорят, этому мужчине нравится приглашать к себе гостей. Что ж, вот братья и заглянут к нему на огонёк. Но это уже к старшему брату, к одному из Семи Смертей. Безумие сегодня отработал.

Оглавление

1. Пойдёшь со мной?

2. Рождение ведьмы

3. Почтовый чайник, или сколько весит слово?

4. Возмездие