Человек на вершине [Реджинальд Бретнор] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Реджинальд Бретнор ЧЕЛОВЕК НА ВЕРШИНЕ [Первовосходитель]

Кто первым достиг вершины Нанда-Урбат? Любой школьник наизусть тебе отчеканит: неприступнейшая гора в мире (высота 26.318 футов) в конце концов была покорена Джоффри Барбэнком.

Я был всего-навсего парнем, что шел следом. Пресса, та весь успех Барбэнку приписала. Он стал Человеком на Вершине, Человеком на Вершине Мира.

Только, если по-честному, не был он. И сам знает, что все это вранье. Вот что душу-то грызет.

Гора, она, знаешь ли, испытание, таинство, вызов духу. Мэллори — он на Эвересте погиб, — про то знаешь. А Барбэнк… Этот залез на Нанда-Урбат просто для того, чтобы другому помешать стать первым. Таинств для него не существовало, и любого, в ком шевелились ощущения тайн и таинств, он объявлял дураком. Для Барбэнка все вокруг были дураками. Или врагами.

Я понял это в тот день, когда присоединился к экспедиции в Дарджилинге. «Тут весь город помешался на каком-то блохастом Святоше, — сказал он мне после обеда. — Айда полюбуемся на этого мошенника. Забавный, наверное».

Вышли мы, значит, из гостиницы вдвоем, и всю дорогу он своими планами хвастал. Помню его лицо: крупное, холодное, как из скалы вырубленное, — когда рассуждал он о людях, которые уже пытались и которым не повезло. Уж конечно, они сами маху дали. На Нанда-Урбат за здорово живешь не заберешься. Зато у него — все как надо. Снаряжение — наилучшее, не то что у других. Потому как он его сам сконструировал. Потому как оно ему в копеечку влетело.

Злость меня взяла. Только слишком уж глубоко я тогда коготками увяз, чтобы крылышками трепыхать да прочь лететь. Пусть, думаю, болтает, потерпим.

Добрались мы до монастыря, внутрь вошли. Тихая толпа поклоны в пыли бьет, ну и обезьян еще полно. У каменной стены под большущим зонтом на войлочном коврике восседал Святой Человек. Длинные белые волосы обрамляли лицо, удивительнее которого мне видеть не доводилось: округлое, как луна, гладкое-прегладкое и абсолютно симметричное. Глаза его были закрыты. На бледно-коричневой коже полные губы выгибались в уголках, будто концы тугого лука. Лицо статуи с улыбкой статуи — совершенно безмятежное.

Люди вокруг, казалось, чего-то ждали. Пока мы сквозь толпу пробирались, никто из них слова не проронил. Только Барбэнк на это плевать хотел. Мы встали впереди всех, и он рта не закрывал.

— Больше скажу, — сообщает, — на высотных стоянках я не собираюсь возиться с занюханными шерпами-носильщиками. Шмотье нам с самолетов сбросят.

Меня так и взорвало.

— Шерпы, — говорю ему, — храбрецы и хорошие восходители.

— Чушь! — отмахнулся он. — Вьючные животные, вот они кто. — И указал на Святого Человека. — Вон тебе образчик. Ишь, разлыбился. Ну, чисто клоун — показал свой фокус-покус и радуется, голь перекатная. Считай, с самого начала нашей эры они так вперед и не продвинулись.

Святой Человек сидел нагой или почти нагой, однако вся его одежда — белая набедренная повязка — была опрятной и чистой, без единого пятнышка.

— Наверное, — заметил я, — они стараются, но… в чем-то другом.

И тут Святой Человек медленно разомкнул веки.

И обратился к Барбэнку.

— Это так, — произнес он.

Заглянул я в его глаза — и неожиданно статуя ожила. Казалось, раньше я видел только оболочку его безмятежности, теперь же вдруг разглядел питающий ее источник. Почувствовал я, что рождает ее никакое не отрицание мира, а познание всякой боли и всякой радости человеческой души.

— Да, мы стараемся, — повторил Святой Человек. Голос его звучал чарующе, с удивительным акцентом, слышались в том голосе и забота, и ирония. — Но «в чем-то другом»? Не думаю. Суть в том, что стараемся мы — Человек с Востока и Человек с Запада — по-разному, и порой один не в силах преуспеть без другого. — Он помолчал, смерив Барбэнка взглядом. — Вот почему я готов помочь тебе, если пожелаешь.

У Барбэнка аж рот скривило.

— Нахватался, видать, сплетен на базаре, — буркнул он мне. — Ну уж, дудки, из меня он и гроша не вытянет.

Улыбка заплясала на тугих, как лук, губах.

— Нужно ли объяснять? Гора — это гораздо больше, чем просто камни и лед. И Один человек не способен покорить самую трудную гору в мире. Состязаться он может только с самим собой.

Я вздрогнул. Так же точно говорил Мэллори.

— Старый болтун! — Барбэнк захохотал, как заревел. — Не хочешь ли ты сказать, что способен помочь мне добраться до вершины?

— Помнится, я выразился иначе, — ответил Святой Человек. — Должен заметить это для точности. Без моей помощи ты никогда не достигнешь того, чего жаждет твое сердце. Ты слаб.

У Барбэнка аж шея краской налилась.

— Да ну?! — съязвил он. — Что ж, приходи посмотри! Найду уж как-нибудь местечко еще для одного шелудивого носильщика.

Святой Человек воздел к небу свои слабые руки.

— Благодарю, нет, — вежливо возразил он.

Барбэнк сплюнул в пыль. Резко повернулся и пошел прочь сквозь бормотавшую толпу, грубо расталкивая всех,