Противостояние II [Александр Раевский] (fb2) читать онлайн

Противостояние II

Часть 1. Серёга Каменский

 10 сентября 1972 года

Серенький денёк сегодня и ветреный. Скорее всего к обеду опять дождь пойдёт. Из-за угла донесло порывом ветра противный визгливый крик, и Серёга невольно ускорил шаг.

Орала усатая Клавдия Константиновна. Тётя Клава. Она сегодня дежурит по интернату. Не повезло. Воскресенья и без того редко случаются — всего раз в семь дней! Хочется же немного отдохнуть от вечной сутолоки, суеты и шума, а тут она. Неймётся ей. Явно опять какую-то фигню придумала, чтобы своё и наше время занять, и сейчас сгоняет народ на спортивную площадку. Ну её! Эта, если поймает, то до самого обеда не отвяжется.

Неважно складывалась жизнь у Серёги Каменского до сегодняшнего дня. Три года назад отца за убийство посадили. Дали ему двенадцать лет как за умышленное, хотя адвокатша в суде настаивала на том, что это было убийством по неосторожности. Если по неосторожности, то вроде срок меньше должен был быть. Не послушала судья её. Говорит, ту монтировку, которой пострадавшему дали по черепу, от чего он и склеил ласты, подсудимый Каменский в гараж принёс с собой, а значит, он к убийству готовился.

И свидетели нашлись, которые утверждали, что папка с этим чуваком постоянно ссорились и даже несколько раз дрались. Ну ещё бы! Они же с ним постоянно бухали вместе. Чаще всего мирно заканчивалось, но в иные дни в них как будто бес вселялся. Агрессивными делались, неуступчивыми, какие-то обиды старые друг другу вспоминали. Поссорятся, поорут друг на друга, за грудки похватают, а назавтра всё равно в гараже у него или у нас на кухне собираются. И монтировку эту папка наверняка в тот день с собой в гараж взял, чтобы помочь этому чёрту колесо размонтировать. Ещё девять лет сидеть будет, если, конечно, амнистия какая-нибудь не случится.

И с мамкой тоже — хуже не придумаешь. Пьёт она сильно. Это папка и его друзья её к водке приохотили. Ещё лет пять назад она и каплив рот не брала, а сейчас... вообще на человека перестала походить. Папка ещё на свободе был, когда она первый раз в ЛТП загремела. Серёгу бабушка на это время к себе забрала. Перестала она папке доверять в последние годы. Очень уж нехорошим он делался, когда пьяным был.

У бабушки ему хорошо было. Тихо и спокойно. Никто не орёт и не дерётся. Никаких гостей пьяных и вонючих по ночам. Бабушка каждый день что-нибудь готовила, так что ложиться спать на голодный желудок Серёге ни разу не пришлось. Да и кот у бабули тогда жил классный. Тимофеем его зовут. Они с ним с самого раннего детства крепко дружили.

Потом мамка вернулась из ЛТП. Чуть больше года продержалась, не пила. А тут как раз эта драка в гараже случилась, из-за которой папку арестовали и в СИЗО определили. От такого огорчения и мамка сорвалась. Опять взялась за старое. Каждый вечер пьяная в дым. В доме из жратвы только хлеб и консервы. Это, если пару червонцев из её кошелька в день получки успеешь стырить и пустые бутылки вовремя соберёшь и сдашь. А не успеешь... Серёга успевал. Жить-то хочется!

Он сначала стыдился, но немного и недолго, потому что быстро понял, что если не будет воровать, то они оба с голоду могут умереть. Она ведь, когда в запое, вообще ничего не соображала. Откуда в доме хлеб с картошкой и макароны берутся, если сама в магазин не ходит и сыну денег не даёт, такими мелочами она себе голову не забивала. Так что выбор оставался небогатым: или воровать, или голодать.

Можно было бы, наверно, к бабуле уйти, но ведь мамка тогда вообще умрёт. Поэтому и не уходил, а бабуле при встречах врал, что дома всё нормально. Бабуля мамку не очень жаловала, поэтому давно перестала к ним в гости заходить. Это и хорошо. Наверно расстроилась бы сильно, а она сердечница. Ей волноваться никак нельзя.

Жалко маму, до слёз жалко, а сделать ничего не получалось. Он ей сто раз говорил, что эти пьянки до добра не доведут, но она только отмахивалась: не твоё, мол, дело! Не лезь! На свои пью! Вот так и допилась «на свои». Как в воду глядел Серёга. Соседи раз пожаловались, другой, и мамку снова в суд потащили. А там, мало того что целый год ЛТП влупили, так ещё и родительских прав лишили. Пришлось снова к бабуле переезжать. Почти год у неё прожил, но за месяц до того, как мамку из ЛТП должны были выпустить, бабуля от инфаркта умерла. Соседи помогли её похоронить по-человечески, спасибо им за это, конечно, но потом его самого в милицию сдали, суки! А оттуда на следующий же день на комиссию по делам несовершеннолетних, и загремел Серёгапод фанфары в интернат. Ещё почти два года здесь париться.

Мама к нему тем летом приезжала, когда её из ЛТП отпустили, но её директор не пустил. Вытолкал из интерната, сука, и ещё обзывал по всякому. А ему пригрозил интернатом для трудных подростков, если на него голос повышать будет. Серёга ему потом дохлую крысу в ящик письменного стола подбросил. Через открытую форточку забрался ночью в его кабинет и подбросил...

«Беспросветно как-то жизнь начинается, — мрачно размышлял Серёжа, рассеянно глядя себе под ноги, чтобы не наступить в случайную лужу. — Закончу десятилетку, нужно будет получать профессию. Поступать в институт или в техникум. А это значит — снова на долгие годы общага или армейская казарма. И придётся по общагам неизвестно сколько мыкаться. Можно было бы к тёте Оле попроситься, она в Хабаровске живёт, но неудобно. У неё у самой трое детей на руках, муж и свекровь старая. Она в каждом письме зовёт его к ним туда, но он каждый раз отказывается. Понятно же, что он там обузой будет. Всё же он в интернате не голодает и в обносках не ходит».

***

Курить охота! От трёшки, которую тётя Оля на Новый год присылала, уже давно одни воспоминания остались, но это ничего. Есть верный способ добыть курево, если не хочешь в долг у пацанов брать. Именно поэтому и спешит он сейчас в кочегарку. Истопник дядя Коля мужик нормальный. Привезёшь ему пару тачек угля от угольной кучи, или вывезешь из кочегарки пару тачек золы, он тебя обязательно папироской угостит и с собой одну — две даст.

Дядя Коля «Север» курит. Самые убойные в мире папиросы. Спрашивал его как-то раз, почему он другие не покупает. Смеётся: «Покури с моё, Серёга, так тебя тоже только „Север“ забирать будет!» Дядька Коля несколько раз сидел. Вон пальцы в синих перстнях и на груди трёхглавый собор куполами красуется. Разговорились с ним как-то, так он и выдал: «Тебя, Серёга та же судьба ожидает. Очень уж ты шустрый. Любит зона таких. К себе манит...»

Не понравилось ему такое про себя услышать. Неохота на зону. Ну её! Ничего хорошего там нет. Да и по-другому он свою жизнь представлял. Как-то более культурно, что ли?

От невесёлых мыслей отвлёк его негромкий свист. Серёга поднял голову и увидел свистуна. В десяти шагах от него сидел на заборе малолетний шкет в заправленных в резиновые сапоги лыжных шароварах, короткой курточке на свитер и серой в крапинку кепке на голове. Это не наш. Кажется в посёлке его пару раз встречал.

Сплюнул Серёга себе под ноги, покосился на открытую по случаю тёплой погоды калитку в воротах кочегарки (почти дошёл) и спросил пацанёнка, что ему нужно. Шкет на заборе поёрзал и тоже сплюнул. В такой позе сидеть трудно, а шкет ничего, терпит. Спрашивает его:

— Слышь, тебя не Серёгой случайно зовут?

— Ну, Серёгой. А что?

— А фамилия у тебя какая?

— Каменский.

— О! Ты-то мне и нужен! Лезь сюда! Тут с тобой поговорить хотят.

— Кто?

— Парень какой-то из города. Я его не знаю.

— Что за парень?

— Да говорю же — не знаю! Обещал двадцать копеек, если тебя позову. Он здесь, — шкет покосился через плечо назад.

Двадцать копеек только за то, чтобы позвать его? Ни фига себе! Загордился Серёга даже, что ради разговора с ним кто-то готов столь крупную сумму выложить. Двадцать копеек — это же две пачки сигарет «Памир» — они девять копеек стоят — и ещё двушка сдачи останется! Можно позвонить кому-нибудь, если в посёлке этом богом забытом телефонную будку найдёшь и будет кому позвонить. А если не найдёшь, то можно пару коробков спичек купить. И очень даже запросто!

Любопытно стало на такого богача взглянуть. Запрыгнул он на поперечину, которая с этой стороны забора на высоте примерно метр от земли приколочена, выглянул наружу. Втайне надеялся, что это кто-то из старых друзей нашёл его, но парень оказался совсем незнакомым. По виду ему было лет пятнадцать, может, даже шестнадцать. Одет прилично. Действительно, по городскому одет. На ногах ботинки, а не сапоги. Куртка с капюшоном в крупную косую клетку. Вся одежда новая, чистая. На голове никакой кепки, но у него волосы хорошие. Густые, тёмные, красиво пострижены и на пробор расчёсаны. Симпатично смотрится. Кстати, можно попробовать такую же причёску соорудить. Волосы у нас ничуть не хуже. И даже оттенок точь-в-точь такой же.

Шкет тем временем с забора на землю спустился. Оказалось, там два ящика деревянных друг на друга поставлены. Иначе бы не взобрался. Спрыгнул шкет и к незнакомцу подошёл. Тот сунул ему в руку монетку — по виду и в самом деле двадцатик! — и головой мотнул.

— Всё, проваливай! Если понадобишься, я тебя найду!

Пацан кивнул и молча рванул по тропинке вдоль забора. Наверно, сейчас в продмаге конфет или пряников накупит. По его зубам, точнее по их частичному отсутствию, видать, что он большой любитель сладкого. Парень тем временем глаза на Серёгу поднял, подмигнул и улыбнулся.

— Здорово, Серёга! Мы не знакомы, но я о тебе кое-что слышал. Нет желания поговорить?

— Здорово, коли не шутишь. О чём поговорить?

Парень ближе к забору подошёл.

— Хочешь жизнь свою поменять? Я могу помочь.

— А ты кто?

— Сашка Кузнецов. Можешь считать меня волшебником.

— Волшебником? — усмехнулся Серёга. — За дурачка меня держишь?

Парень, представившийся Сашкой, тоже усмехнулся, сложил руки ковшиком, а когда открыл их, в руках его откуда-то появилось... мороженое! В серебряной фольге, на палочке. По виду на «Эскимо» похоже, которое Серёге в детстве доводилось попробовать. Кажется, в Москве это было. В те годы всё у них в семье ещё нормально шло. В отпуска ездили, и вообще...

Парень подошёл ещё ближе, оперся о забор рукой, привстал на цыпочки, а другую руку, с мороженым, вверх протянул. Серёга машинально мороженое принял и перехватил его за палочку, потому что оно очень холодным оказалось. Прямо как ледышка в сильный мороз. Фольга была матовой от изморози. Серёга внимательно рассмотрел наклеенную на фольгу этикетку, шершавую от крошечных капелек замёрзшей воды. Действительно, московское «Эскимо». Хм, интересно.

Размотал фольгу, откусил от краешка. Зубы тут же заломило от холода. Поморщился, разглядывая ухмыляющуюся рожу парня. Интересно, где он его достал? В городе такое не купишь. Там на молочном заводе мороженое делают, но не такое, а обычный пломбир в брикетах и в вафельных стаканчиках. Но даже если в город начали «Эскимо» с материка завозить (самолётами, что ли? Дорого же, наверно, самолётами?), то как он сумел его сюда доставить? И почему оно такое холодное? От города до посёлка автобус целый час по гравийке пилит, и в салоне всегда тепло, а весной и летом даже жарко. У него что, тележка мороженщика с сухим льдом имеется? Не видать что-то. Фокусник...

— Да, неплохо... — протянул Серёгавместо спасибо. — А сигареты можешь?

— Курить хочешь?

Серёга молча кивнул, откусывая ещё небольшой кусочек.

— Перелезай сюда. Будут тебе сигареты.

— Зачем перелезать? Кидай их сюда!

— Разговор серьёзный имеется. У меня уже шея болит на тебя смотреть. Да и тебе удобнее будет.

— Перелезу, если скажешь, о чём речь пойдёт.

— Я уже сказал: могу помочь тебе изменить жизнь к лучшему. Но тебе тоже придётся потрудиться. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, слыхал такое? — Серёга на это кивнул, и парень продолжил, — Мне нужен помощник в одном серьёзном деле. Ты парень спокойный, начитанный и с головой дружишь. Неплохо воспитан, любишь фантастику. Жизнь успел повидать с разных сторон. Ну и на меня немного похож. Это тоже может пригодиться.

— А что за дело? Какой-то криминал?

Сашка на секунду замялся, потом кивнул:

— Если формально посмотреть, то да. Нарушать законы, действительно, будем. Но, знаешь, нарушения на таком уровне называются уже не нарушениями, а... Старые законы перестают после этого действовать и всем становится понятно, что нужно придумывать новые, понимаешь? Это довольно сложно объяснить. Тут надо в детали углубляться.

— Ладно, не углубляйся... Непонятно, но интересно... Ну и что дальше?

— А, может, ты всё же сюда перелезешь? Мне казалось, что ты не трус. Чего ты опасаешься? Или, может, ты застенчивый?

— Подержи! — Серёга протянул мороженое вниз, чтобы освободить руки.

***

Этой ночью долго Серёга не мог уснуть. Лежал на спине, заложив руки под голову, смотрел в тёмный потолок и напряжённо размышлял. Подумать было о чём. Никак у него в голове не укладывалось всё то, что увидел и услышал сегодняшним утром.

Сразу после того, как Сашка хлопнул его по плечу, сказал: «Ладно, тогда до завтра! Утром увидимся!» — и зашёл за плиты, возникло у Серёги сомнение даже в том, что он его вообще видел. Выждал он пару секунд и отправился следом. У них там недалеко от забора толстые железобетонные плиты от строительства кочегарки остались. Три сложены в стопу, а четвёртая стоит под углом градусов шестьдесят к горизонту, одним концом на четверть примерно зарывшись в землю, а серединой опираясь на верхнюю плиту в стопе. Вот за эту косо стоящую плиту Сашка и зашёл. Серёга заглянул за неё, глянул вдоль забора, пошарил глазами по заросшему прошлогодней травой пустырю, убедился, что докуда хватает глаз людей не видно, снял с головы кепку и вытер рукавом разом вспотевший лоб. Куда он делся, а?

Да нет, не привиделся он ему. Вон, у забора палочка от «Эскимо», в фольгу небрежно завёрнутая, на земле валяется. И во рту до сих пор от мороженого и шоколада немножко сладко. Вспомнил о сигаретах, сунул руку в карман, достал распечатанную пачку «Примы», которую ему Сашка подарил. Это ещё одно доказательство того, что он Серёге не привиделся.

Перебрался Серёга назад, на территорию интерната, постоял у ворот кочегарки, подумал маленько и решил зайти к дяде Коле. Нужно было с кем-то посоветоваться. Он дядька умный. Видел много, а знает и того больше. С кем, как не с ним, такие вещи обсуждать? Не с пацанами же...

***

Дядя Коля надолго замолчал, когда Серёга спросил его, верит ли он в Бога. Нахмурился почему-то, поднялся с топчана, на котором до его прихода с газетой в руках сидел, и принялся за уборку. Подтащил к столу мятое мусорное ведро от дверей и начал сбрасывать в него наполненные окурками пустые консервные банки, луковую шелуху, куски засохшего хлеба и прочий мусор. Потом присел на корточки и вытащил из-под стола две пустые бутылки из-под портвейна. Серёга тут же принялся ему помогать. Бутылок под столом не меньше десятка скопилось. Некоторые стоят у самой стены, другие упали. Дядя Коля уже не молодой, чтобы на карачках под столом ползать и бутылки собирать.

Потом, когда бутылки уже оказались в ячейках деревянного ящика, дядя Коля собрал со стола старую и грязную газету, скомкал и в ведро затолкал. Только после этого, уже застилая стол свежей газетой, ответил на его вопрос:

— Я не верю, а знаю, что он существует. Думаешь, почему я из Благовещенска сюда приехал, когда в последний раз откинулся?

— Почему?

— Э-э-э, тут целая история. И связана она именно с Богом! — Он слегка усмехнулся. — Господь-то из вашего города родом, понял? Даже родился здесь и до недавнего времени проживал.

Серёга во все глаза смотрел на дядю Колю. После последних его слов сморгнул, отвёл взгляд в сторону и облизал губы. Пить хотелось сильно. Он направился к умывальнику, а дядя Коля ему в спину:

— Не веришь?

Серёга пожал плечами, открыл кран и стал ждать, когда вода немного сбежит. Обижать дядю Колю не хотелось, но иногда он такие небылицы начинает рассказывать, что даже при всей Серёгиной фантазии поверить в них оказывается решительно невозможно. Обижать не хотелось, но и поддакивать кому-либо только потому, что хорошо к этому человеку относишься, Серёга тоже не любил. Поэтому просто пожал плечами. Мол, понимай, как знаешь.

Дядя Коля понял правильно. Он шуршал у него за спиной новыми газетами, застилая стол, и бурчал:

— Напрасно не веришь. Я встречался с одной цыганкой, которой Саша зрение вернул. Поклонился ей стольничком, как мне люди советовали, и она...

— Погодите, дядя Коля! Я что-то не понял: Бога Сашей звать? Как это? Он что, человек, что ли?

— Угу, человек. А Иисус Христос тоже человеком был. Ты разве не знал?

— Как это?

— Ну как-как... Не знаю я как. Я ведь, как и ты, семинарию не заканчивал. Помню только, что мне бабушка рассказывала. Это ещё до войны было. Я тогда таким же пацаном, как ты, был. Понимаешь, в чём фокус... Он сначала был человеком: у него папа с мамой были, он родился и рос среди обычных людей, а вот когда подрос, вот тогда и проявилась его божественная суть. Чудеса начал людям показывать. Я долго ломал себе голову, — зачем он это делал? — сидел бы себе тихо, его бы тогда не убили, наверно, а потом понял: без этого он бы к себе людей не привлёк. Ему бы не поверили, что он не простой человек, если бы он эти чудеса не делал, понимаешь? И не пошли бы за ним.

— Угу, понимаю. А какие чудеса?

— Я точно не помню... По-моему, как-то раз одного инвалида исцелил. У него что-то с ногами не в порядке было. На костылях ходил. Тот костыли бросил и пошёл, как здоровый.

— Здорово... А мёртвых он не оживлял, не знаете?

Дядя Коля кивнул.

— Точно! Был один такой случай! Человек один умер, а он на следующий день пришёл к ним в дом и воскресил его. Родственники очень просили. Так, кажется...

— Он пообещал бабушку мою воскресить... — кивнул Серёга, отвернулся от дяди Коли, наклонился к бегущей прозрачной струйке и припал к ней горячими губами.

Дядя Коля перестал шуршать газетами и подошёл. Встал рядом с раковиной, прислонился спиной к стене, руки на груди сложил.

— Ты о чём сейчас?

Серёга ответил не сразу. Сначала напился, закрутил кран и вытер губы тыльной стороной ладони. Лишь после этого пожал плечами:

— Сказал, что бабуля моя была очень хорошим и добрым человеком и, если я соглашусь помогать ему, то он воскресит её... Нет, он как-то по-другому выразился... Не помню точно. Кажется, что подарит ей возможность прожить ещё одну жизнь. Кстати, его тоже Сашей зовут. Он сам сказал.

— А где ты с ним разговаривал? — дядя Коля смотрел недоверчиво.

— Тут, за забором, возле плит. Он какого-то пацанёнка местного послал, чтобы тот меня отыскал, а сам остался ждать за забором.

— Ты это вот сейчас серьёзно говоришь?

Дядя Коля смотрел на него так, что Серёга задницей почувствовал: если сейчас попытаться отшутиться или просто улыбнуться, то запросто можно схлопотать по шее. Дядя Коля не всегда и не ко всем добрый. Он глупых шуток не любит.

— Серьёзно. Я потому и спросил вас о Боге. Такое ведь только Бог может сделать, верно? Я, правда, думал, что настоящий Бог должен выглядеть как-то по-другому...

— Помогать? А в чём помогать? — всё с тем же недоверчивым выражением на лице спросил дядя Коля.

— Не знаю. Он не говорил. Завтра утром приведёт сюда какую-то тётку, которая согласилась оформить надо мной опекунство. Сказал, что заберёт нас с собой в Москву или в Подмосковье. Ещё не решено точно, куда именно. Там мы с ней будем жить и помогать ему. Сказал, что позже объяснит про помощь. Там что-то очень сложное. Он пытался объяснить, но я ничего не понял.

— И ты согласился?

Серёга только молча кивнул. Вот правильно, что он решил с дядей Колей об этом поговорить. Он, по крайней мере, не смеётся и серьёзно воспринимает. Пацаны подняли бы его на смех.

— Во сколько он придёт?

— Сказал, что утром.

— Покажешь мне его?

— А как? Я же на уроках сидеть буду. Они с этой тёткой, наверно, сначала к директору пойдут, а тот меня вызовет.

Дядя Коля кивнул.

— Да, наверно. Не знаешь, во сколько автобусы из города приходят?

— Самый первый в семь утра, потом, по-моему, в девять. А что? Попросить у него что-нибудь хотите?

— Не попросить, а спросить.

***

Чтобы уж завершить про дядю Колю, скажем, что ему, действительно удалось увидеться и даже поговорить с Сашей, которого он держал за Господа.

На следующий день рано утром, без четверти пять, встал он по будильнику, подбросил угля в топку, глянул на наружный термометр и в хорошем темпе занялся запуском второго котла. Ночью резко похолодало. День тоже обещал быть холодным, но не это главное. Два работающих котла по его задумке должны были дать ему запас времени. Не был он уверен, что Саша и сопровождающая его женщина, собирающаяся оформить опекунство над Сергеем, приедут автобусом. То, что он знал о Саше, и о чём не рассказал Сергею, говорило о том, что тому не особенно нужен обычный транспорт, которым пользуемся мы с вами. Он мог появиться в любой момент, так что следовало быть наготове.

На всё про всё у него ушло больше часа. Закончив возиться у печей, дядя Коля поспешил в душ. Не менее получаса скрёб себя со всех сторон, пытаясь избавиться от въевшейся в кожу рук, лица и шеи копоти, но когда вышел в предбанник и глянул на себя в запотевшее зеркало, то довольно хмыкнул. Потом оделся в чистое, заварил крепкий чай и позавтракал. В восемь утра он прогулялся к воротам интерната в первый раз.

***

Саша появился в половине десятого. Дядя Коля тут же узнал куртку из плотного драпа в косую крупную клетку с большим капюшоном, о которой вчера говорил Серёжа. Саша открыл калитку в воротах, придержал её, пропуская вперёд красивую молодую блондинку лет двадцати пяти в чёрном, осеннем пальто с небольшим портфелем в одной руке и сложенным тёмно-синим зонтиком в другой. Бросив короткий взгляд на дядю Колю, он негромко сказал ей:

— Всё, Галина Сергеевна, дальше вы сами. Я в интернат заходить не буду. Здесь вас подожду, — ещё раз взглянул на дядю Колю и добавил. — Похоже, мне здесь скучать не дадут. Если меня во дворе не будет, идите к кочегарке. Серёжа знает, где она.

Девушка на это кивнула, отвернулась от них и деловой походкой направилась к крыльцу интерната. Саша проводил её взглядом, потом повернулся к ожидающему своей очереди дяде Коле и сказал:

— Ну, давай, рассказывай. Только сначала... — Саша вынул руку из кармана и протянул к нему. — Только сначала давай-ка сюда свой складник. Ты его для разговора со мной приготовил?

Дядя Коля похолодел. Он совсем забыл про складной нож в кармане ватника. Собственно говоря, это никакое не оружие. Хлеб нарезать, банку консервов вскрыть. Ни защитных усиков у него нет, ни стопора, ни кровостока на лезвии. Обычный складной нож с деревянной рукоятью. Мгновенно вытащил его из кармана, протянул Саше и с неудовольствием отметил, что рука у него дрожит. Хрипло поздоровался и извинился:

— Здравствуй, Саша! Извини. Просто забыл про него.

Саша кивнул, покрутил нож в пальцах и протянул его назад.

— Ладно, проехали. О чём спросить хотел, Николай Савельевич?

— Ты знаешь меня?

Саша пожал плечами.

— До вчерашнего дня не знал. Ты, кстати, не болтай про то, что от Сергея услышал. И вообще, не рассказывай про него, понял? Я ему потому и предложил то, что предложил, что про него пока никто в стране не знает. И чем дольше не узнают, тем лучше. — И добавил что-то непонятное: — Ангел должен быть безликим!

— Он станет ангелом? — испугался дядя Коля.

— Посланником, ангелом, помощником... Как ни назови, — равнодушно, как показалось, ответил Саша. — Не бойся, для этого ему умирать не придётся. Наоборот, я своих ангелов берегу и не даю в обиду. Все они живые и жизнерадостные люди. Если решу, что Серёжа подходит, то возможно, он станет одним из них. Так о чём ты хотел спросить?

— О монастыре. Я тут к одной твоей знакомой цыганке обратился. Рассказал свою историю, и она посоветовала мне уйти в монастырь. Как ты считаешь?

Саша едва заметно усмехнулся.

— К Гожиньке ходил, что ли? Как она там? Года три её не видел.

— Нормально. К ней очередь — не протолкаешься! Я два дня ждал приёма. Да и то, если бы стольником не поклонился, то недели две пришлось бы ждать. Её родственники говорят, что она уже давно только по предварительной записи принимает.

Саша неожиданно рассмеялся. Долго смеялся. Даже руками на него замахал, когда ему показалось, что дядя Коля что-то добавить хочет. А дядя Коля просто стоял, смотрел на него и довольно улыбался.

Саша последний раз смешливо фыркнул себе под нос и сказал:

— Цыгане! Практичный народ и совсем без комплексов. Из воздуха деньги делают.

А на его вопрос он так ответил:

— Я мнению тётки Гожиньки доверяю. Она тётка умная и по-житейски мудрая. Сам с ней советовался, когда мальчишкой был. Тут всё зависит от тебя, Николай Савельевич. Чего ты ищешь? Ищешь покоя? Боишься, что дружки тебя найдут и снова в какую-нибудь историю втянут, иди в монастырь. Поживи там среди тех, кто ищет Бога или бежит от жизни. Ты дядька уже взрослый и неглупый. Сам понимаешь, что такое монастырь. От вина, табака, женской компании и других житейских удовольствий там придётся отказаться. Справишься с этим? Не перевесят соблазны твоё стремление к тишине и покою? Спроси себя. А Бога и Дьявола каждый в своей душе носит. И запомни: никакой монастырь не прибавляет человеку ни добра, ни зла. В сущности, что монастырь, что тюрьма — и там, и там стены и запреты. Разница только в том, что в монастыре в окружающих тебя людях добра больше. Решай сам! Я на себя такой груз не возьму. Мне и своих проблем хватает, и они никак не проще твоих. Хотя... — Он надолго замолчал, глядя в низкое небо.

— Что, хотя? — прохрипел дядя Коля, не выдержав затянувшейся паузы.

Саша опустил на него глаза и медленно сказал:

— Могу предложить тебе начать жизнь с чистого листа. Хочешь прожить остаток жизни в мире, где нет воров?

— Где это? Как это нет воров? — растерялся дядя Коля.

Саша усмехнулся.

— Это другой мир, очень похожий на наш. Только там тепло и не бывает снега. И воров там нет. Нечего там воровать. И незачем.

— Рай, что ли? — неуверенно улыбнулся дядя Коля.

— Нет, не рай. Рай ты не заслужил. Мир там другой, но люди, которые тебя там будут окружать, точно такие же люди, как и ты сам. Живут большой общиной, рожают детей, землю пашут, хлеб и кукурузу сеют. Рыбаки рыбу в море ловят, охотники зверя в лесах промышляют. Скотину пасут, свиней и гусей выращивают. Школа для ребятишек там имеется, церковь православная. Живут они там дружно и сытно, но рабочих руки им вечно не хватает. Ты что-нибудь кроме работы кочегаром умеешь?

Дядя Коля облизал пересохшие губы.

— А как же... Я ведь выпиваю... и курю...

— Там таких тоже хватает. Пьющих и курящих. И вино они там делают, и спирт коньячный гонят. Там виноградники большие имеются и фруктовые сады. И табак они там выращивают. Говорю тебе: они там ни в чём нужды не знают. Если хочешь, можешь попробовать.

— Попробовать? То есть, если мне не понравится, то можно будет вернуться?

— Можешь. Удерживать тебя там никто не станет. Только не сразу вернёшься, а когда я снова в том посёлке появлюсь. Вообще-то, я там довольно редко бываю, а кроме меня тебя никто на Землю вернуть не сможет...

Дядя Коля помолчал, усиленно соображая, но в конце всё-таки кивнул.

— Да, было бы неплохо. Что я должен делать?

— Заявление на отпуск написать и директору передать. Есть кому тебя в кочегарке подменить?

— Да, есть. Учитель физкультуры вместо меня встаёт, когда мне на день — другой отлучиться нужно...

***

Вышел Серёга из подсобкии и у первой же печи остановился. Нужно было пачку сигарет понадёжнее припрятать. Сунул её во внутренний карман пальто, а там уже что-то лежит. Достал сложенный вдвое почтовый конверт. Внутри записка и сиреневая купюра. Ничего себе! Двадцать пять рублей! Вот это да! Понюхал купюру, посмотрел на свет — настоящая! Развернул записку. Почерк незнакомый.

«Я вижу, ты совсем на мели. Это тебе на первое время. Раздай долги, если есть, ну и друзей на прощанье угости. Саша»

Глава 2. Начало новой жизни

10 сентября 1972 года

Серёга эту тётку сразу узнал. Как только увидел её в кабинете директора, так сразу и узнал. Это же она осенью позапрошлого года с ним возилась, помогала собрать чемодан с вещами, необходимыми в интернате. Она же забрала к себе домой бабулиного кота. Пожалела его. Сказала, что одна живёт, и кот ей в доме не помешает. Нормальная тётка. Пыталась даже как-то утешить его. Говорила что-то вроде того, что в интернате тоже жить можно, и жизнь там не такая уж и плохая, как многим кажется. И в интернат его сопроводила. Сдала с рук на руки.

Она кивнула ему, как старому знакомому, и показала глазами на стоящие у стены стулья.

— Посиди там, Серёжа. Мы скоро закончим.

После этого отвернулась к директору, и они продолжили начатый до его прихода разговор.

— Вы поймите, Василий Геннадьевич, у меня очень напряжённый график. Через сорок дней я уже должна быть в Ленинграде. У меня там защита докторской. Отменить или перенести её на более поздний срок я не могу. Это чрезвычайно сложно. А до этого дня мне нужно завершить массу дел и в Магадане, и в Москве. Во-первых, конечно же, сам переезд. Послезавтра прибудет контейнер, и помощь Серёжи мне будет просто необходима. Я без него не справлюсь. Кроме него мне помочь некому. А в следующую пятницу мы с ним улетаем в Москву. Я не могу ждать целую неделю, пока вы оформите необходимые документы. И потом, я ведь не дилетант. Мне прекрасно известно, о каких документах идёт речь. Выписка из классного журнала, табель с отметками за прошлый год и справка от врача. Всё! Три справки! Первые две его классный руководитель составит. На это уйдёт максимум десять минут. Столько же времени займёт оформление справки в медпункте. Я не понимаю причин вашего упрямства.

— А я не понимаю причин такой спешки! Обо всём этом вы могли бы позаботиться заранее. Не вчера же вы решили оформить опеку? Заседание комиссии, — постучал он пальцем по лежащей перед ним бумаге, — прошло уже неделю назад. Вам нужно было...

Завершить фразу он не успел. На столе у него зазвонил телефон. Василий Геннадьевич снял трубку, поздоровался, послушал пару секунд и с трубкой возле уха выбрался из-за стола. Выражение лица его изменилось. Оно стало каким-то растерянным.

— Да, Фрол Егорович, она у меня сидит. Поговорить хотите?.. Нет, с оформлением проблем никаких нет. Я уже распорядился. Максимум через час все бумаги будут готовы. Да, конечно. Чем больше ребятишек найдут новые семьи, тем лучше... И вам всего доброго, Фрол Егорович! Рад был вас слышать!

Он положил трубку на аппарат и снова нахмурился. Обращаясь к Галине Сергеевне сказал:

— Вы бы еще звонок из обкома партии организовали.

Она нисколько не смутилась.

— Нужно будет — организую. Если через час бумаги не будут у меня на руках, вам позвонят из обкома. У меня там хватает знакомых. Только в этом случае разговор уже пойдёт не обо мне и не о Серёже, а о вас и о том, как вы относитесь к своим обязанностям. Я девушка во всех отношениях положительная, но недостатки и у меня имеются. И один из них — мстительность. Если вы мне планы поломаете, я ведь в долгу не останусь. Плотно займусь тем, чтобы изменить вашу жизнь. Не в лучшую сторону, разумеется. Фрол Егорович не единственный в Облисполкоме, кого я хорошо знаю. За семь лет работы в комиссии я со всеми там перезнакомилась и со многими подружилась. Так что давайте идти друг к другу навстречу. От этого мы с вами оба только выиграем.

***

Пробивная она тётка. И никого не боится. Этот боров рыжий зубами только скрипнул, но всё сделал, как она велела. А когда он на прощание напомнил ей, что мамку лишили материнства и значит нам с ней нельзя видеться, она усмехнулась ему прямо в лицо и ответила в том смысле, что после того, как она вступила в права опекунства, это стало уже её заботой. Он и заткнулся сразу. Нет, ну какое его дело, увижусь я с мамой или нет?

Кстати, вчера Саша пообещал не только бабушку воскресить, но и маму окончательно от алкоголизма излечить. Сказал, что она до самой смерти капли спиртного в рот не возьмёт. Разве только в составе лекарств каких-нибудь. Вчера я дяде Коле про это не говорил. Про бабушку рассказал, а о маме промолчал. В интернате вообще никто, кроме директора, не знает, за что её родительских прав лишили. А не рассказываю я по одной простой причине — мне просто стыдно. У меня бы язык не повернулся произнести эти слова — «моя мама алкоголичка».

Саша посоветовал мне не встречаться с ней, пока я в Магадане буду. Говорит:

— Дело, конечно, твоё, но я бы посоветовал тебе пока что ей на глаза не лезть. Не береди ты её душу. Пусть спокойно живёт. Ей нужно найти себя и строить свою жизнь заново. Не обижайся, но родительских прав её лишили справедливо. Нужно честно признать: нет у неё таланта быть матерью. Не повезло тебе, Серёга. Твоё детство закончилось лет на пять раньше, чем у большинства, но ты не единственный такой. И тебе нужно в отношении неё успокоиться и ситуацию отпустить.

***

Они ехали в город вдвоём. Саша встретил их на автобусной остановке, отвёл в сторонку и сказал, что он с ними не поедет, а зайдёт к ним вечером. Уже в автобусе Серёга вспомнил про кота и спросил Галину Сергеевну. Она вздохнула.

— Удрал он. Выбрал свободу. Первую зиму жил со мной. Мы с ним даже подружились. А потом пришла весна, и он очень заинтересовался улицей. Целыми днями просиживал на раме в открытой форточке, а в один прекрасный день исчез. Я на первом этаже живу. Спрыгнул вниз и был таков. Через пару дней вернулся. Наверное, проголодался сильно. Запрыгнул на подоконник, и я запустила его в квартиру. Осмотрела, конечно, после того как он немного насытился. Грязный, пыльный, блох нахватался, на носу глубокая царапина. Выкупала его, конечно, думала, он успокоился и дальнейших побегов не будет, но ошиблась. Он уже на третий день снова удрал и на сей раз с концами. Не горюй, Серёжа! Коты приходят и уходят, а мы остаёмся. Устроимся на месте, сможешь себе другого кота взять.

Потом, уже почти в городе, наклонилась к моему уху и негромко сказала:

— Ты себе голову не ломай, Серёжа. Не собираюсь я тебе мать заменять. Жить будем вместе, но о быте будем заботиться в равной мере. Мне придётся часто по командировкам мотаться, так что и готовить, и убираться в квартире тебе придётся самостоятельно. Справишься?

— Конечно, справлюсь. Я умею готовить. А как мне к вам обращаться?

— Можешь по имени отчеству или тётя Галя. Если подружимся, то перейдём на ты. Согласен?

— Угу, согласен. А что за квартира? Саша вчера говорил, что он ещё с жильём для нас не определился.

— Вчера было ещё неясно, а сегодня он с утра появился и сообщил, что нашёл для нас неплохую трёхкомнатную квартиру в двухэтажном доме.

— Трёхкомнатную? С нами ещё кто-то будет жить?

— Нет, только мы с тобой. У меня учёная степень имеется, а это даёт мне право претендовать на дополнительную площадь. Рабочий кабинет. Не ломай голову, Серёжа, Саша дурного не предложит. Он парень очень практичный. Я уже успела в этом убедиться. Третья комната нам с тобой не помешает. Мы там диванчик поставим и, если к нам гости придут, сможем устроить их на ночь. Хотя бы того же Сашу, если ему захочется у нас переночевать.

— А откуда вы его знаете?

Она усмехнулась

— О, это очень интересная история. Я с ним познакомилась, ещё когда в комиссии по делам несовершеннолетних работала. Пришлось как-то раз сопровождать его к следователю. Как-нибудь расскажу, если ты мне напомнишь.

Он хотел спросить её о Саше. Считает ли она, как и дядя Коля, что он бог? Оглянулся назад. Прямо за ними пожилая пара сидит. Перевёл на Галину Сергеевну взгляд и уже открыл было рот, но она покачала головой, улыбнулась и палец к губам приложила.

— Дома поговорим. Потерпи, мы уже почти приехали.

***

Квартирка у тёти Гали крохотная. Тесная прихожая, одна небольшая комната и малюсенькая кухня. У них дома кухня тоже небольшая, но из-за того, что там не было холодильника, казалась всё же побольше этой. Осмотрелся Серёга в квартире и спросил:

— А где я спать буду?

В комнате только одна кушетка, обеденный стол с двумя стульями, у окна письменный стол стоит и слева от него забитая книгами этажерка. В левом углу комнаты тумба со стоящей на ней радиолой. Вот и вся мебель. Серёга подумал, что если у неё раскладушка имеется, то она должна в кладовке храниться. Слева от кушетки дверь закрытая. Явно там у неё кладовка.

Тётя Галя на его вопрос плечами пожала и говорит:

— Раскладушка с матрацем имеются и подушка запасная с одеялом найдутся, но мне кажется, ты сегодня в другом месте ночевать будешь.

— Почему?

— Саша хотел тебя в Москву забрать. Ту квартиру сначала в порядок привести нужно, а для этого ему может твоя помощь понадобиться. Скорее всего вы с ним там и переночуете. И ещё он говорил, что ему нужно с тобой о многом переговорить.

— В Москву? Как это? Туда же часов восемь лететь нужно.

— Вообще-то, не меньше тринадцати. На большие расстояния из Магадана только Ил-18 летает, а он самолёт медленный. До Красноярска летит шесть часов, там его заправляют, берут на борт местных пассажиров, меняют экипаж, и через полтора часа он продолжает полёт. От Красноярска до Москвы ещё пять с половиной часов лёту. В сумме получается не меньше тринадцати. Это если встречного ветра не будет. С ним и все пятнадцать выйти может. Только лететь самолётом вам не придётся. Есть и другие, гораздо более быстрые, способы передвижения. Мне почему-то кажется, что тебе уже сегодня придётся с ними познакомиться, — и улыбнулась насмешливо.

— А вы?

— Много дел, Серёжа. Бумаги нужно разобрать, продумать, какую одежду и обувь с собой взять, а что просто выбросить. Мы ведь с тобой основательно переезжаем. Я лично сюда возвращаться не собираюсь. А квартира эта вернётся государству. И потом, Саша сказал, что до окончания ремонта я вам там только мешать буду. Мол, ремонт — это не женское дело. Ты лучше скажи: проголодался или до вечера потерпишь?

— Я не голоден. Потерплю. Можно я домой сбегаю?

— Сбегай. Только твоя мама сейчас на работе должна быть. А где она работает, я не знаю. Может, до вечера подождёшь?

***

Не стал Серёга ждать до вечера. Сказал, что ему с друзьями увидеться хочется, нашёл в чемодане в старых вещах ключ от дома и убежал. С друзьями и в самом деле повидаться охота, но в первую очередь хотелось попасть домой. И это даже хорошо, что мама на работе. Серёга рассчитывал многое понять, просто осмотревшись в квартире.

Осмотрелся и увиденное заставило его облегчённо вздохнуть. Не пьёт и уже давно! Во-первых, в квартире было чисто! Она, когда пила, убираться в квартире забывала. Да и от вина, перегара и табачного дыма воздух в квартире делается нехорошим. А сейчас воздух был чистым и свежим. В кухне на столе новая клеёнка, а на окне новые занавесочки, в комнате шторы чистые и выглаженные, на полу в зале симпатичная цветастая дорожка появилась. На подоконниках цветы в горшках стоят, которых раньше не было. Земля в них влажная — значит поливать не забывает. Нигде пыли нет. На стене в большой комнате появились фотографии в рамочках: бабушка, отец с мамой и он сам в школьной форме с тощеньким портфелем в одной руке и букетом цветов в другой. Первоклассник собрался в школу. Раньше эти фотографии лежали в альбоме.

Посидел Серёга на кухне, подумал хорошенько и решил, что, как бы ему ни хотелось, но сегодня встречаться с мамой и в самом деле не стоит. Что он ей скажет, если она спросит, почему он не в интернате? Говорить, что он теперь у другой женщины будет жить, и та оформила над ним опекунство? Мамка наверняка сильно расстроится. Как бы от этого снова не сорвалась. Нет, Саша прав: эта встреча может разбередить её душу. Пусть у неё всё идёт так, как шло до сегодняшнего дня. То есть тихо, спокойно и размеренно.

***

Саша пришёл рано. Ещё не было шести, когда он позвонил в дверь. Серёга сам ему открыл. Саша хлопнул его рукой по плечу, разулся, скинул с плеч куртку и прошёл в комнату. Тётя Галя — она сидела на полу в окружении книг, каких-то тетрадей и стоп исписанной бумаги — подняла на него глаза, но с пола не поднялась. Пробормотала только:

— Меня так и подмывает всё это отправить в печку.

Саша усмехнулся.

— Ну и отправьте. Что вам мешает? Оставьте только то, что непосредственно относиться к диссертациям, а остальное в огонь! Могу поспорить, что через пару лет бумаг, от которых вам хотелось бы избавится, будет если не столько же, то почти столько. Вы ещё долго возиться собираетесь?

Тётя Галя ловко, без помощи рук, поднялась на ноги и потянулась. Потом упёрла руки в бока и, делая наклоны вправо и влево, ответила ему:

— Могу прямо сейчас закончить, если нужно. Ты не голоден?

— Голоден, но это подождёт Мне нужно показать вам квартиру. Нам с вами нужно будет обсудить, что и как там сделать. Пошли?

Он мотнул головой в сторону стены, и та... пропала. Точнее, она не вся пропала, но на ней открылась невесть откуда взявшаяся широкая дверь в какое-то полутёмное помещение. Саша заметил, как Серёга от неожиданности вздрогнул, и сказал ему серьёзно:

— Привыкай. Теперь тебе с такими вещами часто сталкиваться придётся.

***

В Москве было около десяти утра, когда они втроём перешли в тамошнюю квартиру. За окнами серело утро, низкое небо плотно укрыто облаками и от этого в квартире царил полумрак. Свет включить невозможно, потому что ни в одной из комнат не было лампочек. Не было даже патронов для них. В тех местах, где раньше висели люстры или абажуры, с потолков свисали голые провода.

Мебели в квартире не было. Полы пыльные и замусоренные. У Серёги тут же возникло желание для начала всё здесь подмести, но Саша на его вопрос нет ли здесь веника и совка сказал, что подметать нет никакой необходимости. Для начала надо осмотреть все помещения и решить, что со всем этим делать. Тёте Гале и ему он велел пройтись по квартире и решить, как они будут использовать отдельные помещения и какая мебель им потребуется на первое время. После этого они разошлись. Саша пошёл бродить по квартире в одиночестве, а они с тётей Галей вдвоём.

Серёга думал, что ему придётся спать на каком-нибудь диване в центральной комнате, но тётя Галя сказала, что она передумала. Говорит, большой потребности в отдельном рабочем кабинет у неё нет, и она прекрасно может совместить кабинет со спальней. А ему тогда достанется вторая из двух небольших комнат. Решили, что большую комнату они оборудуют под кабинет и спальню тёти Гали, а меньшая, выходящая дверью в огромную прихожую, достанется ему.

Через полчаса они все сошлись в зале. Начал Саша. Он достал из кармана брюк платок, вытер испачканные пальцы, вздохнул и начал:

— В общем, дело ясное. Нужно менятьполы, электрику и штукатурку. Нужно клеить обои, менять в туалете и ванной всю сантехнику, менять окна и двери. Всё, как обычно. Что вы решили по поводу спален?

— А зачем полы менять? — удивился Серёга.

— Они неровные и скрипят. Да ты не бойся, это дело недолгое.

Тут Саша замолчал, прислушался к чему-то и сказал, что в дверь стучат. Попросил его сходить открыть. На лестничной площадке стоял невысокий, сухопарый мужчина в тёмном костюме. Он улыбнулся и сказал:

— Тебя ведь Сергеем зовут? Сергей э-э-э... Каменский?

— Да, Сергей Каменский. А откуда вы знаете?

— От Саши. Он просил меня подойти. Он уже здесь?

Серёга кивнул и распахнул дверь и посторонился.

— Да, проходите. Он в зале. Не разувайтесь, здесь полы грязные.

***

Саша улыбнулся, увидев пришедшего, шагнул к нему навстречу, пожал протянутую руку и поздоровался:

— Здравствуйте, наставник. Спасибо, что заглянули. Познакомьтесь: это Галина Сергеевна Малышева и Серёжа Каменский. Я вам о них рассказывал. Они оба поступают в мою команду. Точнее, Серёжа будет работать со мной, а Галина Сергеевна с Мариной.

Потом посмотрел по очереди сначала на тётю Галю, а потом на Серёгу и представил пришедшего:

— Барон Рудольф фон Гуттенберг. Он мой наставник, так что прошу относиться к нему так же, как и ко мне. Вам придётся с ним встречаться и работать.

Серёга решил для себя задавать поменьше вопросов, но тут не вытерпел.

— Вы настоящий барон? Как барон Врангель?

Дядька улыбнулся и сказал:

— Как барон Врангель, как и тысячи других баронов. Называй меня Геннадием Васильевичем, Серёжа. Если я правильно понял Сашу, то ты у нас парень сообразительный. Поймёшь, почему Геннадий Васильевич и когда Рудольф.

После этого он повернулся к тёте Гале и протянул ей руку. Тётя Галя подала ему свою, но её он не пожал, а склонился над ней в коротком поцелуе.

— Саша мне немного рассказывал о вас. Добро пожаловать в команду. Мы с вами подробно поговорим позже, а сейчас давайте займёмся делом.

После этого он повернулся к Саше и сказал:

— Похоже, тебе снова потребовалась бригада отделочников.

— Да, наставник. Нет времени самостоятельно заниматься ремонтом.

Геннадий Васильевич кивнул и пошёл по периметру комнаты. Потом вышел в коридор и на некоторое время пропал. Вернулся минут через десять. Подошёл к ним и сказал:

— Я всё понял. Сегодня они приступят. Значит, замена полов, окон, дверей, штукатурка и покраска, сантехника и оборудование кухни. Правильно?

— Да, правильно. Ещё замена электрики.

Глава 3. Школа. Юля Самойлова

18 октября 1972 года

Дверь у неё за спиной отворилась, впустила в учительскую на пару секунд шум из коридора и снова закрылась. Лариса не оглянулась. До начала первого урока во второй смене меньше получаса, а десять сочинений ещё не проверены. Нет, не десять. Уже меньше. Ларисаподавила готовый вырваться из груди вздох, оторвалась на секунду от очередного сочинения, чтобы бросить взгляд на оставшуюся непроверенной стопку тетрадей. Примерно семь — восемь. «Кажется, успеваю…» - успела подумать она.

— Лариса Ивановна? — голос завуча вернул её в этот мир.

Она оглянулась через плечо и тут же развернулась на стуле. В двух шагах от её стола стояла Екатерина Сергеевна, рядом с которой переминался темноволосый и темноглазый парнишка со стареньким портфелем в руке. Было понятно, что он имеет какое-то отношение к ней самой, и что дальше работать ей, скорее всего, уже не дадут. Поднявшись со стула, она развернулась к этим двоим и спросила:

— Да, Екатерина Сергеевна? Никак новенького привели?

Екатерина Сергеевна улыбнулась.

— Сегодня ваш черёд. Сколько у вас там в 9-Г по списку?

— Тридцать три… Нет! Уже тридцать четыре!

— Вот и хорошо. Насколько я помню, во всех остальных народу побольше. Принимайте Серёжу Каменского. — она протянула ей серенькую картонную папку с завязанными бантиком чёрными ботиночными шнурками. — Здесь все его документы. Вернёте, когда ознакомитесь. Я его уже зарегистрировала, вам осталось только внести его в классный журнал. Проследите за тем, чтобы он отметился в медпункте и записался в библиотеку.

Обратившись к Серёже она строго добавила:

— Чтобы сегодня же сходил в парикмахерскую! Если ещё раз увижу в школе с такой причёской, отправлю прямо с уроков! — и снова к ней. — Лариса Ивановна, проследите, пожалуйста.

Она кивнула и рассмотрела мальчишку внимательнее. Симпатичный. Довольно высокий. Сложен хорошо — не тощий, но и не полный. Кожа белая, на верхних скулах румянец. Выглядит совершенно здоровым. Глаза тёмно-карие, с короткими прямыми ресничками. Нос крупноват, но его не портит. А волосы и впрямь очень длинные и неприбранные. Одет в стандартную школьную форму. Брюки и рукава курточки несколько коротковаты. Форма не новая — глаженная переглаженная. Швы курточки местами заглажены утюгом до блеска. Ворот не новой голубой рубашки расстёгнут на одну пуговицу. Одет очень скромно, но и в самом деле симпатичный. Может вызвать некоторое оживление среди девушек.

— Откуда приехал, Серёжа?

— Из Магадана.

— Ого! Издалека… — Стало понятно, почему такой не загорелый. — Родители переехали?

— Нет, я с опекуншей.

— Сирота?

— Нет, не сирота. Папа уже давно умер, а у мамы теперь другая семья.

— А почему с мамой не живёшь?

Серёжа нахмурился, после секундной задержки отвёл глаза в сторону и с видимой неохотой буркнул: «Потому».

Понятно. Скорее всего какая-то семейная драма. Она вздохнула:

— Ладно, иди в класс. Сороковой кабинет на этом этаже. Я скоро подойду и познакомлю тебя с ребятами.

***

Сергей в класс не заходил. Дожидался её, стоя в рекреации у окна прямо напротив распахнутой двери кабинета. Когда она приглашающе мотнула ему головой, он за ручку стащил с подоконника свой портфель и поспешил вслед за ней. Звонок ещё не прозвенел, поэтому, зайдя в класс, он прошёл к крайнему окну, поставил портфель на подоконник, выглянул во двор, да так и остался стоять, прислонившись лбом к стеклу, рассматривая что-то в школьном дворе, пока она его не окликнула и не подозвала к себе.

Ребята почти не отреагировали на новичка. Несколько человек, в основном девушки, взглянули на него с любопытством, а остальные, похоже, даже не услышали её пояснения. Серёжа тоже не выказал никакого интереса. Стоял развернувшись лицом к классу, смотрел поверх всех голов, разглядывая дальнюю стену с вывешенными там плакатами наглядных пособий. Непонятно даже было, видел ли он кого-нибудь при этом или начисто проигнорировал. «Похоже, замкнутый юноша...» — подумала Лариса, подходя к пустующему месту за четвёртой партой в среднем ряду. Кивнула ему:

— Садись! Это теперь твоё место.

Сергей неторопливо подошёл, молча кивнул хмурой Юле Самойловой, наклонился, чтобы поставить портфель к боковой стенке парты. Юля не стала дожидаться, когда он усядется. Она выскочила из-за парты в проход и возмущённо заявила:

— Лариса Ивановна, это место Леси Черненко! Она со следующей недели начнёт ходить. Я вчера разговаривала с её мамой, и она сказала, что Леся уже почти здорова!

— Вот придёт, тогда и будем думать! Я эти слова про Лесю, которая скоро выздоровеет, слышу уже второй месяц! Всё! Сядь на место!

Юля сердито насупилась, но тем не менее послушно заняла своё место.

— А какой сейчас урок? — спросил Сергей, поставив портфель на парту.

— Русский язык. Следующий литература. На большой перемене сбегаешь на первый этаж и перепишешь расписание в дневник.

Сочинения она так и не успела проверить, поэтому в силу вступил запасной вариант. Она вернулась к своему столу, достала из стоящего на столе толстого портфеля книжечку с образцами диктантов и изложений, вытащила оттуда же пачку тетрадей для сочинений, большинство из которых были проверены, положила их на край стола и велела дежурным раздать. Пока дежурные с добровольными помощниками раздавали тетради, она громко объявила:

— У троих из вас я сочинения не успела проверить. Проверю сегодня вечером. А сейчас внимание! Пишем изложение. Внимательно слушаем, запоминаем и по моей команде приступаем. Закрыть тетради, положить ручки на парту и изобразить тишину! Быстрее!

— Как можно изобразить тишину? — фыркнул со своего места смешливый Петя Успенский.

— Можно! — усмехнулась она. — Изобразить можно даже запах тухлой рыбы! Всё! Сейчас тишина! — помолчала, дожидаясь полной тишины в классе, и, преувеличенно чётко артикулируя, медленно начала читать: «Летом на лесной лужайке…»

***

Юля вышла в коридор, потому что Лариса велела дежурным проветрить класс. Мишка Сидоров — они сегодня с Иркой Малиновской дежурят — рад стараться. Распахнул настежь два окна из четырёх. В классе из-за этого тут же холодно стало. Конец октября! На улице уже снег лежит! Ясно дело — из класса всех тут же выдуло. Дал бы ему кто-нибудь по шее за такие шуточки! Простудиться же можно! Сейчас по Москве грипп гуляет!

Юля стояла в коридоре у окна с Олей Хворовой и Галкой Ивановой. Вообще-то, она с ними не дружит, но нужно же кому-нибудь на несправедливость классной пожаловаться. Они обе к Леське тоже нормально относятся. Вот придёт она в понедельник, а её место этот лохматый эскимос занял. Жил бы себе в своём Магадане, так нет — припёрся! Как будто без него проблем мало. Ещё и косился на неё весь первый урок. После изложения хотел её о чём-то спросить, но она вовремя заметила и к окну отвернулась.

Они с Галкой заметили, как к нему Вовка Конопацкий подошёл, спросил о чём-то. Тоже придурок ещё тот! В сентябре к ним на физкультуру дядька какой-то из Дворца спорта приходил. Агитировал ребят записываться в секцию вольной борьбы. Вовка взял и записался. Сходил на одну тренировку, а на следующий день пришёл в школу, и тогда всем стало ясно, что он не просто законченный придурок, а самый наиглавнейший придурок! Король придурков! Придурок со знаком качества! Леська та его вообще повелителем всех придурков мира назвала. Она его тоже не любит. А его вообще никто из девчонок не любит, да и из ребят никто с ним не дружит.

Вовка маленький и тощий, в строю на линейках второе место на левом фланге занимает, а весь тот день изображал из себя могучего борца. Прямо ни дать ни взять — заслуженный мастер спорта, чемпион мира и всех его окрестностей! Ходит какой-то странной походкой: зад назад отставлен, грудь колесом, руки в локтях от боков в стороны оттопырены, как будто им мышцы огромные мешают к телу прижаться. Идёт, раскачивается, как матрос только что сошедший на берег. К этому всему ещё и челюсть вперёд выставил и хмурый взгляд исподлобья изобразил. Они с Леськой сначала подумали, что он просто шутит так, но уже к третьему уроку поняли, что он и в самом деле считает, что за вчерашний вечер знаменитым на весь мир могучим борцом вольного стиля сделался.

Ага, этот Вовка спросил новенького о чём-то, выслушал ответ, кивнул, зацепил левой ногой ногу Сергея и рукой его в плечо толкнул. Тот на пол брякнулся, разумеется. Сначала на попу, а потом без задержки на спину перекатился. Вот только он тут же снова на ногах оказался, причём очень интересным способом. Как человек с пола или с земли поднимается, если на спину упал?Обычно сначала переворачивается на живот, потом на локти или на руки опирается, потом на коленки встаёт и так далее. Но оказалось, существует и другой, гораздо более быстрый, способ.

Как только его лопатки коснулась пола, Серёга поднял обе ноги кверху. Это было похоже на продолжение движения. Как будто он хотел сделать кувырок назад. Когда его бёдра коснулись груди, он резко выпрямил ноги, одновременно подтягивая под себя пятки, его тело изобразило быстрое волнообразное движение — и вот он уже стоит на полу на полусогнутых ногах. Ещё одно мгновение, и Серёга шагнул к Вовке и ударил его кулаком в грудь. Видать сильно ударил, потому что Вовка к самой стене отлетел.

Красиво Серёжа с пола взлетел! А то что он на подножку попался, так в этом ничего удивительного нет. Он же никого в классе не знает и не имеет понятия, что и от кого можно ожидать. Судя по тому, как скривилось от боли лицо Вовки, второй попытки поймать новенького на подножку уже не будет. Вовка, конечно, придурок, но ума и у него хватает к сильным ребятам, которые сдачу могут дать, со своими глупостями не приставать. А Сергей, похоже, сильный.

Они с девчонками понимающими взглядами обменялись, а тут Серёга Вовке что-то сказал, тот кивнул и из рекреации, где всё это случилось, в коридор ушёл, а Серый принялся курточку свою расстёгивать. Потом положил её на подоконник и первым делом выбившуюся из штанов рубашку за пояс заправил. Потом куртку осмотрел, от пыли её отряхнул и снова оделся. А тут и звонок на урок.

Наверное, классной кто-то об этом рассказал. Зашла она в класс, накинула на плечи свой широкий мохеровый шарф, закутала в него руки и грудь и, не присаживаясь, от своего стола строго сказала её соседу по парте:

— Ещё раз мне скажут, что ты дерёшься, вызову тебя с твоей опекуншей на педсовет. Вылетишь из школы пробкой! Нам тут драчуны без надобности! А сейчас давай дневник! Почему он у тебя в портфеле? Он должен всё время лежать на краю парты!

Серёга выбрался из-за парты, покраснел страшно, стоит, смотрит на неё, а сам молчит. Когда классная про дневник вспомнила, послушно наклонился, вытащил его из портфеля, подошёл к её столу, положил и вернулся на место. Не сел, стоит, молчит! Почему молчит? Сказал бы, что Вовка первый начал! Все же видели! И этого идиота в классе все прекрасно знают. Серёга не первый, кто на его подлые приёмчики попадается. Вот ведь лопух! Ещё один придурок у них в классе нарисовался! Хотела уже Юля вмешаться и рассказать, как дело было, но сдержалась. Вот ещё! Может, и правда турнут его из школы, и тогда они с Леськой опять вместе сидеть будут, когда она в школу вернётся.

Училка сегодня что-то вообще распоясалась. Они уже третье занятие «Капитанскую дочку» проходят. Когда дело до опроса дошло, она снова Серёгу подняла. Говорит, иди к доске. Он к доске подошёл, развернулся лицом к классу, а тут она его и спрашивает, читал ли он «Капитанскую дочку». Серёга опять покраснел и отвечает в том смысле, что в той школе, где он учился, учительница русского языка и литературы ребёнка родила, а новую учительницу им не сразу дали, а лишь спустя две недели. Уроки русского и литературы другими предметами заменяли. Короче, не дошли они до «Капитанской дочки». Классная выслушала его, кивнула спокойненько, написала ему в дневнике что-то и отправила его на место. Серёга послушно уселся, в дневник заглянул и наконец-то возмутился. Выскочил из-за парты и спрашивает её:

— Лариса Ивановна, а за что двойка? Я же вам объяснил, как дело было! Написали бы замечание и дело с концом. Что я не понял бы, что ли? Завтра же и прочитал бы эту повесть.

А училка на это только усмехнулась:

— Присядь-ка! На следующем занятии мы будем разговаривать о двух стихотворениях Лермонтова. Тему «Капитанской дочки» мы сегодня закрываем. Какую отметку прикажешь мне за неё выставить, если ты даже не прочитал эту повесть? Пятёрку? Четвёрку? Тройку? Так ты вроде кроме двойки ничего другого не заработал. Или у тебя какое-то другое мнение на сей счёт? Давай, излагай. Только побыстрее. Нам ещё опрос завершить нужно.

Серёга тут же и сдулся. Сел, насупился. На всех, как Ленин на буржуазию, смотрит. Сам виноват! Мог бы и не сдаваться! Сказал бы, что ни тройки, ни четвёрки он не заслужил — это правда, но и двойку он тоже не заработал. Могла бы ничего в дневник не ставить. Прав он — написала бы замечание, как другие учителя в таких случаях поступают, а через пару дней проверила — прочитал или нет. Нет — взяла бы и пару влепила! Это было бы справедливо! А так, как она поступила, это просто нечестно! Чего это она сегодня так зверствует? Дома неприятности?

***

После второго урока Серёга исчез и появился только на алгебре, причём на пару минут опоздал. Софья Леонидовна, конечно, спросила, в чём дело, на что он пожал плечами. Сказал, в медпункте немного задержали, а потом пришлось бегать по этажам, выяснять, в каком кабинете следующий урок. Софочка — тётка добрая. Кивнула только ему, велела садиться и снова отвернулась к доске. У неё давно заведено — каждый урок с двух — трёх заковыристых примеров начинается. В прошлой четверти все примеры были на приведение подобных. Сегодня, вроде, тоже.

Серёга посмотрел на доску и зевнул в кулак. Открыл свою тетрадку, переписывает вслед за Софьей и зевает. Она дописала третий пример и, вытирая пальцы тряпкой, объявила на весь класс: кто первым решит все три упражнения, поднимает руку. Если решения правильные, получает пятёрку в журнал. Тут Серёга руку и поднимает. Она ему — чего, мол, тебе? — а он ей: «Вы же сами сказали руку поднять, если все три решил. Вот я и поднял».

Класс засмеялся. Мы-то все подумали, что это эскимосы там у себя в Эскимосии так шутят, а он поднимается со своего места, спрашивает, можно ли пройти к доске и показать? Софья ему кивнула— покажи, мол. Серёга к доске, а она ему ехидненько в спину:

— Только уж не обессудь, э-э-э… Каменский, но, если похвастался и хотя бы один пример неверно решил, то получаешь ты в журнал не пятёрку, а пару. Не знаю, как у вас там на Севере заведено, а у нас здесь правила простые и незатейливые.

Тут в классе все просто грохнули. Смешно она это сказала, да и ситуация потешная. Серёга же ничего этого не знал, потому такой смелый был. Все ржут над ним, а ему как будто всё равно. Пожал плечами только, схватил кусок мела и справа от условий первого примера вывел на доске: «х = 16с + 1»

Софья тут же запротестовала:

— Э, нет! Так дело не пойдёт! Чем докажешь?

Серёга к ней обернулся и спокойно так говорит:

— Вообще-то, я такие примеры в уме решаю, но если вам нужны доказательства… — Отворачивается к доске, хватает тряпку и начинает. — Раскрываем все скобки! — Быстро стирает самые левые скобки, потом средние и меняет знак при всех трёх членах, стоявших внутри. Ну, это понятно. Перед скобками минус был без коэффициента. Стёр он тряпкой последние скобки, умножил оба члена внутри них на коэффициент плюс четыре и говорит:

— Вот это и это, а также эти два члена подобны и взаимно уничтожаются, а этот и этот суммируются.

Чик-пык, готово дело! От всех членов всего-то три и остались. Ответ тут же стал очевиден. Действительно, х = 16с + 1. Он к Софочке с улыбочкой повернулся и спрашивает:

— Теперь верите или дальше упрощать?

Красивая у него улыбка и заразительная. Сразу самой захотелось улыбнуться. Еле сдержалась. Софья улыбнулась ему в ответ и кивнула:

— Ладно, убедил! Давай следующий!

И так все три примера. Очень интересно было! На цирковой фокус чем-то похоже. Красиво, загадочно и весело. Когда он с третьим покончил, в классе смеялись уже все, а Софочка громче всех. Даже в ладоши ему похлопала. Поставила она ему пятёрку в журнал. Хоть какая-то компенсация за ту пару на литературе.

***

Пришла Юля домой, поужинала с родителями и за телефон схватилась. Нужно было Леське новости рассказать. Рассказала. Леська расстроилась, конечно. Пришлось утешать. Классная ведь что сказала? Сказала, что когда она в школу вернётся, тогда и посмотрят, где Серёга сидеть будет. Может, пересадит его куда-нибудь, а Леську на прежнее место? Леська про Серёгу спрашивает: мол, что-то ты много про него рассказываешь. Понравился, что ли?

— Вот ещё! Такой же дебил, как и остальные мальчишки. — А сама почему-то не очень уверена в этом была.

Потом, когда уже уроки делала, всё время отвлекалась. Грызла ручку и мыслями почему-то всё время к нему возвращалась. Мешало ей это очень, пока не вздохнула и не призналась себе, что он ей всё-таки понравился. Нормальный парень.

Глава 4. 1-й сон Юли

18 октября 1972 года

Улеглась поздно. Что-то день такой насыщенный оказался, что очень долго спать не хотелось. Мама уже сердиться начала. Юля согласилась лечь, но выговорила себе право полчаса в постели почитать. На это мама согласилась.

Почитала полчаса, а тут и мама из кухни вышла, спокойной ночи пожелать и свет выключить. Пришлось укладываться. Правда уснула Юля совсем незаметно для себя. Сначала, когда Серёга появился, подумала даже, что никакой это не сон. Лишь потом сообразила, что не сном это тоже никак быть не может.

***

Они с ним очутились в ночном лесу. Шли по лесной тропинке, взявшись за руки. Серёжа освещал дорогу из сильного фонаря. Интересной конструкции был этот фонарь. Вы когда-нибудь видели круглые китайские фонарики на две батарейки? Так вот, этот фонарь был в два раза длиннее — то есть заключал в себе четыре батарейки — и, очевидно, был составлен из двух «нормальных» фонарей. Место соединения двух алюминиевых труб батарейного отсека и сама его крышка были перемотаны синей изолентой.

Слева и справа от дороги светились в кустах жёлтые и зелёные глаза каких-то крупных животных, оттуда доносилось рычание, но она не боялась, потому что откуда-то знала, что Сергей не даст её в обиду, и что все звери боятся света их фонаря.

Потом лес как-то сам собой закончился, а они оказались на вершине расположившегося над широкой рекой высоченного утёса. Она стояла лицом к реке, любовалась отражением месяца и подсвеченных им облаков в тёмной воде. Руки Серёги лежали у неё на плечах, и он прижимал её к себе. Она чувствовала его тепло, и от этого почему-то было тревожно, но одновременно и приятно. Но тут… затрещал будильник!

Она открыла глаза, подняла голову с подушки, посмотрела на открытую дверь кухни, откуда в зал лился яркий свет, и поняла, что всё это ей только приснилось. В квартире стояла тишина, и было понятно, что папа с мамой уже ушли на работу. Свет в кухне мама зимой всегда оставляет включённым, чтобы ей легче было просыпаться.

Она перевернулась на спину, задрав сжатые в кулачки руки за голову потянулась и зевнула. Чёрт! Как жалко, что будильник зазвенел! Ещё бы чуть-чуть! Буквально пять минуточек!

***

Она пришла в школу за десять минут до звонка на первый урок. Почему-то её неприятно задело, что Оля Хворова и Галка Иванова стояли с Серёжей в рекреации у окна, о чём-то с ним разговаривали и улыбались ему. Серёжа смотрел на Галку, поэтому не заметил, как Юля прошла в класс.

В коридор Юля не вышла, хотя очень хотелось. Убеждала себя, что сегодняшний сон — это полная чепуха, и что со вчерашнего дня в ней ничего не изменилось, поэтому все мальчишки без исключения по-прежнему остаются уродами, дебилами и дураками!

Прошла Юля к своей парте. Портфель Серёги уже на скамейке стоит. Вообще, народу в классе уже много собралось. Почти все. Тут Наташка Сомова вышла к доске, взяла указку, постучала ею по доске и орёт:

— Народ! Сдаём членские взносы за октябрь и ноябрь! Готовим по четыре копейки и комсомольские билеты!

Тут в класс Ольга с Галкой заходят, а следом за ними и Серёга плетётся. Наташка для них то же самое повторила и подошла к их парте. Взяла с них деньги, проставила штампики в комсомольских билетах и к нашей парте перешла. Юля-то уже десять копеек приготовила, а Серёга стоит в проходе, ни на кого не смотрит, за окном ворон считает. Наташка к нему обращается:

— Каменский, я твою учётную карточку ещё не видела. Давай её сюда и гони деньги.

— Нет у меня учётной карточки… — Он помолчал немного, поднял голову к потолку, как будто там что-то написано, и закончил. — И не было никогда.

— Что значит не было? — Наташка спрашивает, а сама Юле сдачу с десяти копеек отсчитывает.

— То и значит, что я не комсомолец.

Народ вокруг них, те, кто рядом стояли, галдеть перестали, и все на Серёгу уставились. Можно подумать, что никогда в жизни не комсомольцев не видели. Наташка быстро два штампика ей в билет шлёпнула и выпрямилась.

— Та-а-к... И за что тебя исключили?

— С чего ты взяла, что исключили? Говорю же, не был комсомольцем и не собираюсь вступать. Что тебя удивляет?

— Всё удивляет. Ты что, дурак?

— Не знаю. Об этом не мне судить. Ты считаешь меня дураком?

— Вчера не считала, а сегодня уже не знаю. А-а-а, я, кажется, поняла... Ты верующий, и тебе религия не позволяет, верно?

Серёга ухмыльнулся и помотал головой. Кстати, он сегодня пришёл коротко подстриженным. Жалко, если честно. Длинные волосы ему очень шли.

— Нет, не верно. Моё нежелание состоять в комсомольской организации не имеет никакого отношения к моим религиозным убеждениям.

— А, так ты всё же верующий?

— С чего ты взяла?

— Ты же сам сказал про религиозные убеждения.

— Ну сказал, и что? Я же не сказал, верующий я или нет.

— Кончай людям головы морочить! Ты верующий или нет?

— Я не верующий, а знающий!

— А это что означает?

— Неважно. Ты задаёшь слишком много вопросов.

— Ладно, тогда последний вопрос.

— Если последний, то давай.

— Почему не вступил?

— Я уже на этот вопрос отвечал.

— Я не слышала.

— Потому что не вижу никакого смысла. Довольна?

— Что значит, не видишь смысла?

— Это уже другой вопрос. Ты обещала, что предыдущий будет последним.

Дискуссию прервала классная. Прошла к своему столу, поставила на стул свой пузатый портфель и громко сказала:

— Всё, ребята! Рассаживаемся, рассаживаемся! Звонок уже прозвенел. Дежурный! Раздай тетради.

Она быстро пролистала свою тетрадку. За сочинение получила 4/4. В принципе, нормально. За изложение тоже четвёрка. Не удержалась взглянула на Серёжу. Он уставился в своё изложение. На лице полное непонимание. В тексте ни одной помарки или подчёркивания красными чернилами, а внизу на чистом стоит тройка и что-то ещё написано. И тут она неожиданно для себя спросила его. Шёпотом спросила:

— Серёж, слышь?

Он повернул к ней огорчённое лицо.

— У тебя фонарик дома есть?

— Есть. Даже два. А зачем тебе?

— А какие они у тебя?

— Что значит какие?

— Китайский круглый есть?

— Угу, есть.

— А он у тебя обычный?

— Не совсем. Я его под четыре батарейки переделал. Чтобы надольше хватало. А что?

— Можешь принести показать?

— Могу, наверное. А зачем тебе?

— Да так… Проверить кое-что нужно.

— Ладно, завтра принесу, если не забуду. А чем твоя подруга так долго болеет?

— Леська?

Он кивнул.

— Врачи говорят, у неё какая-то вялотекущая пневмония. А что?

Сергей пожал плечами, помотал головой и не ответил. Он на неё уже не смотрел. Его взгляд был прикован к Ларисе. Привстав на цыпочки та выписывала на доске аккуратным, круглым почерком тему урока: деепричастные обороты.

Глава 5. Юлин сон. Пещера

19 октября 1972 года

Вечером был фильм про войну. Про партизан, про эсэсовцев с собаками. Поэтому, наверное, и сон её начался так же. И снова она была не одна. Они с Серёгой убегали от двух десятков солдат в чёрных мундирах, в рогатых касках, в блестящих сапогах и с автоматами. Почему-то собак они не отпускали, а держали на длинных поводках. Те вели их по следу. Их яростный лай слышно было за километр. Был жаркий южный полдень. Она задыхалась от усталости и нехватки кислорода.

Наконец, силы её закончились, и она просто остановилась. Серёга пробежал по инерции ещё несколько шагов, потом заметил, что остался в одиночестве, оглянулся, быстро подбежал к ней, закинул трофейный немецкий автомат за спину, схватил её за руку и поволок за собой. Он ничего не говорил, но она откуда-то поняла, что бежать им осталось совсем недалеко — не больше ста метров. Нужно просто пересилить себя, и тогда они окажутся в безопасности.

Так и оказалось. Их целью была высоченная отвесная скала, путь к которой преграждали колючие кусты. То ли неимоверно разросшийся южный шиповник, то ли ещё хуже — ежевика. Колючки на толстых, упругих ветвях ничем не отличались от когтей большой кошки. Такие же острые и изогнутые. Серёга быстро скинул с себя рюкзак, снял свою брезентовую куртку, намотал её на руку и, отгибая ветви в сторону стволом автомата и защищённым намотанной курткой предплечьем начал прокладывать для Юли дорогу к скале.

Когда они достигли свободного от кустарника узкого участка у самой скалы, лай собак раздавался, казалось, прямо у них за спиной. Нужно было спешить. Она знала, что колючий кустарник может задержать на некоторое время людей и собак, но пули он не остановит и от броска гранаты не спасёт! Серёга тоже понимал это. Он лихорадочно прыгал у скалы, нажимая на все подряд выступы, пока наконец случайно не наткнулся на нужный. Раздался негромкий щелчок, и стена пришла в движение. Сначала она подалась на десяток сантиметров вперёд, а потом, после короткой остановки, показавшейся им вечностью, с громким гулом медленно поползла влево. Не дожидаясь, когда проход откроется полностью, Серёга нетерпеливо заталкивал Юлю в образовавшуюся щель, и толкал до тех пор, пока она не протиснулась туда, в чернильную темноту.

Они успели. Когда раздались первые автоматные очереди, пули защёлкали по уже почти вставшей на своё место каменной плите, противно воя при рикошетах. Они переглянулись. Серёга рукавом рубашки вытер с грязного лица пот и присел на корточки. Из заплечного мешка на свет божий показался уже знакомый китайский фонарик. Щёлкнул выключатель, и темнота отступила назад. Теперь у них появилась возможность осмотреться.

Это был даже не проход, а широкая галерея, вырубленная неизвестными строителями прямо в скале. Пол довольно ровный и даже чистый. Под ногами ни песка, ни камней не видно. От стены до стены метра три. Высота потолка непонятная, но кажется выше, чем в квартирах. Воздух в галерее прохладный, но какой-то... застоявшийся, что ли?

От двери донёсся приглушённый толстым слоем камня гул. Бросили гранату? Сергей кивнул и мотнул головой в сторону прохода. Пошли, мол! Не будем задерживаться. Они могут и взрывчатку принести. Выдержит ли каменная стена, если за неё по-настоящему возьмутся?

Шли рядом, только на узких винтовых лестницах без перил, ведущих почему-то всё время вниз и вниз, приходилось порой идти след в след, и тогда Сергей пускал её вперёд подсвечивая фонариком ей под ноги. Примерно через полчаса дорога упёрлась в глухую стену. Она вопросительно посмотрела на него. Брови Серёжи хмурились. Он передал ей фонарик, оказавшийся неожиданно тяжёлым и приятно тёплым, подошёл к стене вплотную, наклонился и принялся методично — сантиметр за сантиметром — обследовать её поверхность.

Поиски длились недолго. Его указательный палец уткнулся во что-то, он оглянулся на неё, и она увидела знакомую улыбку. Посмотрев в ту точку, куда указывал его палец, она увидела едва заметный косой крест, процарапанный на камне чем-то острым, ничего не поняла и пожала плечами. Серёга отмерил вправо от креста три отрезка, используя вместо линейки разведённые в стороны большой палец и мизинец, потом отмерил такое же расстояние вверх, нажал на неровное углубление в камне и поверхность его неожиданно поддалась давлению. Овальный кусок вокруг этой выбоины с негромким щелчком ушёл в глубину и через пару секунд раздался знакомый уже долгожданный гул каменной плиты.

Они оказались в маленькой бухте с очень узкой горловиной и тут же, не сговариваясь, принялись раздеваться. До сеанса радиосвязи ещё два часа. Есть время для того чтобы помыться, поесть и даже немного отдохнуть. Но сначала, нужно смыть с себя пот и грязь. Сергей не сказал, но она откуда-то знала, что эсэсовцам их теперь ни за что не догнать, что они в полной безопасности, а ночью в эту бухту прибудет вызванный ею по радио быстроходный катер, который доставит их на нашу подводную лодку. На этом их диверсионную вылазку в тыл врага можно будет считать успешно завершённой.

Она разделась догола, потому что знала, что Сергею хочется видеть её всю. Он очень застенчивый и робкий, когда дело касается этого. Это с врагами он смелый и беспощадный воин, а с красивыми девушками всегда робеет. Оглянулась на него. Так и есть — замер с открытым ртом, не отводит от неё глаз. Она усмехнулась. Не закрываясь руками, медленно ступая по мелкой гальке пляжа, она подошла к нему, положила исцарапанные в зарослях ежевики руки ему на плечи, встала на цыпочки, потянулась к нему и нежно-нежно поцеловала уголок его рта. Он положил руки ей на талию и замер. Даже перестал дышать. Она сняла руку с его плеча, опустила её вниз, нашла его руку и медленно перетащила её к себе на спину. Туда, где начинается закругление правой ягодицы.

Ну же! Соображай быстрее! Это тебе подарок от меня! Ты заслужил!

***

Сон закончился очень необычно. Леська рассказывала, что с ней пару раз такое случалось, когда просыпаешься от нестерпимо сильного удовольствия. Пыталась даже объяснить, как это ощущается и как начинается, но всё равно осталось непонятным. А сегодня она сама узнала, что это такое. И опять здесь был замешан Серёга.

Они там, в маленькой бухте, замерли на некоторое время и просто целовались, а у неё в бёдрах и в низу живота становилось всё слаще и слаще, и она боялась единственно одного: что опять что-нибудь помешает, и она так и не успеет узнать самую главную женскую тайну! Но в этот раз всё получилось отлично, и проснулась она не от треска будильника, а от собственного громкого стона. Открыла глаза и тут же замолчала, но мама всё равно услышала.

Диван, на котором Юля лежала, качнулся. Мама пришла узнать, всё ли с ней в порядке и, наверное, догадалась, что произошло. Свет мама не включала, но и так было видно, что она улыбается. Мама наклонилась к ней, поцеловала в лоб, потом приблизила губы к её ушку и шёпотом спросила:

— Мальчик какой-то приснился? Не стесняйся. Это нормально.

Она кивнула в ответ. Они с мамой многие вещи обсуждали. Конечно, не все, но очень многие.

— Я его знаю?

— Нет, мам. Он у нас в классе только в понедельник появился. Новенький.

— Это не тот, с которым ты за одной партой сидишь?

— Угу, он... Только я не влюбилась, мам, ты не думай. Просто... Просто почему-то вторую ночь подряд снится.

***

Больше в ту ночь Серёга к ней не приходил. Мама сидела с ней рядом, покуда она не уснула. Гладила по голове, по плечу, похлопывала по попе, когда она на живот перевернулась. В этой позе она и уснула.

Глава 6. Школа. Юля Самойлова

19 октября 1972 года

Сегодня первым уроком история. Юля специально пришла на полчаса раньше, чтобы Серёгу девчонки не перехватили. Хотелось расспросить его немножко. Пора прекращать строить из себя буку. «Если он тебе нравится, то пусть он тоже знает об этом!» — думала Юля.

Серёга не подвёл. Не опоздал, в коридоре никто его не перехватил. Зашёл в класс, поднял руку в общем приветствии, прошёл к их парте, на крышке которой сидела Юля, поздоровался с ней, поставил на парту свой портфель, достал из него чистую баночку из-под майонеза под плотной полиэтиленовой крышкой и протянул ей. Баночка была на три четверти заполнена какими-то сухими листиками и резанными травинками.

— Что это? — спросила она, принимая баночку.

— Это лекарственный сбор моего собственного приготовления. Очень хорошо помогает при пневмонии. Отнеси подруге и скажи, чтобы заваривала два раза в день по чайной ложке. Штука очень горькая, но она уже через пару дней почувствует серьёзное улучшение.

— А давай вместе сходим? Ты сам ей и расскажешь, как заваривать и как пить.

— А где она живёт?

— Да тут, недалеко. Минут десять от школы.

— Ну давай. Только по дороге в булочную заскочим, ладно?

— Угу, ладно. А зачем?

— Мне домой хлеба купить нужно. Ну и если в булочной бублики свежие имеются, то можно будет по дороге перекусить. Я обычно из школы очень голодным возвращаюсь. Не хочу животом при вас бурчать.

Она усмехнулась и вспомнила про фонарик.

— Фонарик забыл?

Вместо ответа он снова залез в портфель и вытащил оттуда необычный китайский фонарик. У неё замерло сердце. Это был тот самый фонарик — из сна! Выхватив его из рук Серёжи, она перевернула его и тут же увидела на свободном от изоленты месте на крышке батарейного отсека знакомый глубокий рубец — как будто уголком острого топора кто-то неловко приложил.

— Ничего не понимаю... — пробормотала она.

— Чего ты не понимаешь?

Ответить помешала Наташка Сомова. Народу уже много собралось, поэтому она вышла к доске и на весь класс объявила:

— Народ! После уроков не разбегаемся! Комсомольское собрание. Каменский, ты тоже участвуешь! О тебе говорить будем.

Серёга вздохнул.

— А если не приду, то что?

— А если не придёшь, мы тебе бойкот объявим!

— А чего так сразу? Я вроде ничего не натворил. Это что, преступление, не быть комсомольцем?

— Представь себе, преступление! Вся страна строит коммунизм, а такие как ты хотят на чужом горбу в рай въехать! Вот об этом мы и будем разговаривать!

— И ты строишь?

— Комсомол помогает партии строить коммунизм! Не строит, а помогает строить! Ты дурачком-то не прикидывайся.

— Ладно, не буду прикидываться дурачком. И много ты помогла? Сколько кирпичей поднесла, сколько тачек с песком и со строительным раствором прикатила?

— Это демагогия! Ты прекрасно понимаешь, о какой помощи идёт речь.

— Отчего же демагогия? Нет, в самом деле, чем вы там на ваших комсомольских собраниях занимаетесь, если обычную говорильню в сторону отбросить? Пионеры хоть металлолом и макулатуру собирают. От этого государству польза очевидная. А от вас какая польза? Принимаете личные обязательства, которые к тому же друг у друга списываете — что я не знаю, что ли? — а потом друг перед другом отчитываетесь в их исполнении?

— А от тебя какая польза?

— Ты стрелки-то не переводи! Если не знаешь, чем ответить, то лучше промолчи! Вот это, кстати, и есть то, что мне больше всего в комсомольской организации не нравится. Говорильни много, видимой пользы никакой, да ещё всех тех, кто болтать попусту не любит или имеет наглость сомневаться в твоей правоте, первым делом в демагогии обвинить. Удобная позиция, но, на мой взгляд, подленькая какая-то! Так что если бойкот объявить желаешь — флаг тебе в руки и барабан на шею! Я тебе тоже бойкот объявляю! Даже больше того: с этого дня ты для меня не существуешь. Брезгую общаться с такими, как ты...

Прервала их спор училка истории. Оказывается, она уже довольно давно пришла, встала у окна и слушала их разговор.

— Так, спорщики, рассаживаемся. Потом доспорите. А тебе, Сомова, я рекомендую научиться предварительно думать, прежде чем рот открывать. Кто уполномочил тебя объявлять кому бы то ни было бойкот от лица всего класса? Ты возглавляешь комсомольскую организацию класса? Прекрасно! Только не кажется ли тебе, что возглавлять — то есть организовывать — вовсе не означает подменять собой коллектив? Будешь и дальше так топорно действовать, как здесь только что продемонстрировала, от тебя и другие ребята отвернутся. Серёжа ведь в чём-то прав. Где практические результаты вашей деятельности? В чём конкретно заключается ваша помощь строящей социализм стране? Вы учитесь владению навыками устной речи на ваших собраниях? Это просто замечательно! В стенах школы вы многому учитесь, в том числе и этому. Но не нужно рассматривать результат ваших ораторских упражнений как нечто большее, чем ораторские упражнения. Скромнее нужно быть, скромнее!

Она оставила Наташку в покое и переключилась на Серёгу.

— А тебе нужно учиться терпимости! Брезгует он! Видали? С чего это вдруг? Ты что, безгрешным ангелом себя возомнил? Разве тебе никогда не было стыдно за себя или за свои поступки? Ответь себе на простой вопрос, но только честно: а заслужил ли я право судить других? Молчи! Я ещё не закончила!... Если уж ввязался в дискуссию, то будь добр подбирать слова, не оскорбляющие собеседника! Даже если я и согласна с тобой в некоторых моментах, по сути ты свою защиту полностью провалил! Именно потому провалил, что дважды употребил чересчур резкие эпитеты, которые могли оскорбить или обидеть собеседницу! Если ты преследуешь цель доказать что-либо кому-либо, то выбор слов и их эмоциональной окраски должен быть ювелирно точен! Иначе ты добьёшься прямо противоположного результата! Убедить — это не значит превратить во врага!

Опять Серёга стоял возле стола, слушал училку и был красным, как помидор. Чего он так реагирует? Подумаешь, училка отчитала! Они для того и существуют, чтобы нас, бедных школьников, за наши мелкие провинности отчитывать. Не краснеть же по каждому пустяку. А Наташке он всё правильно ответил. Достала она уже всё прогрессивное человечество своей гиперактивностью!

***

Не состоялось собрание после уроков. Многие ребята были против того, чтобы обсуждать Серёгу. Оказывается не одна Юля с ним согласна была. Побузили, поорали, поржали, как положено, и по одному, по двое расходиться начали.

Серёга ждал её во дворе школы. Пока шли к дому Леськи, Юля высказала ему всё, что о нём думала. Нельзя же быть таким лопухом! Ну и что, что она училка? Училки тоже ошибаются. Поспорили с ним даже. Он сказал, что тётя Катя — это у Екатерины Максимовны прозвище такое — сказал, что она совершенно права, а он, действительно, сгоряча наговорил Наташке гадостей, и теперь даже не знает, как ему за эти слова перед ней извиняться. И краснел он именно потому, что ему стыдно стало, а не потому, что испугался тёти Кати. Говорит: краснеть от стыда — это нормально. Как будто ей самой неизвестно.

Потом он вспомнил про фонарик и спросил, что её в нём так удивило. Юля созналась, что точно такой же фонарик видела во сне. Не вдаваясь в подробности, разумеется рассказала. Серёга начал допытываться, и пришлось частично рассказывать, но говорила она только про гитлеровцев и про пещеру. Сказала, что там, в пещере, сон и закончился. Серёга подумал немного и говорит важно, что да, такой феномен науке известен, и называется он ложной памятью. По-французски де-жа-вю. Она, конечно же, про де-жа-вю уже давно знает, но то, что она ночью видела, никаким де-жа-вю объяснить невозможно. Поспорили немножко, но у неё аргументы быстро закончились, потому что не могла она сон до конца рассказывать. Слишком уж он интимным был.

Потом, уже после булочной, когда медленно шли и ели тёплые бублики с маком, Юля спросила его, дружил ли он с какой-нибудь девочкой у себя в городе. Серёга не задумываясь кивнул:

— Угу, дружил. Только это всё в прошлом. А у тебя парень есть?

— Не-а. И не было. А что?

— Нет, ничего... Просто странно немного.

— Почему странно?

— Ты девушка очень симпатичная, а у вас в классе ребят много. Наверняка же подкатывали...

— Угу, подкатывали. Ну и что? Я им не какая-нибудь «Наталка-всем-давалка»!

Серёга рассмеялся и остановился. Поставил свой портфель на колено, открыл, достал ещё один бублик, протянул Юле. Она помотала головой:

— Не, мне хватит. Я наелась. Чего хохочешь?

Серёга закрыл портфель, надкусил бублик и невнятно ответил:

— Смешно ты это сказала. «Наталка-всем-давалка». Не слышал такого. Тольконапрасно ты так. Наверняка же большинство из них хотели с тобой дружить просто так. Просто потому, что ты им нравишься.

— Большинство? Да их и было-то всего трое: Петька Лесников — это светлый такой, в первом ряду на пятой, по-моему, парте сидит, потом его Сашка Петров сменил, а в сентябре Колька Фомин. Причём в Кольке я не очень-то уверена. Может быть показалось. Леська тоже считает, что он сам не понимал, что ему нужно, когда после уроков меня поджидал. Тащился сзади метрах в трёх до самого моего дома, но так ни слова и не сказал. Да и фиг с ними! Не хочу об этом!

— Слушай, сейчас время такое, что взрослые тоже уже дома должны быть. Как её родители на меня посмотрят?

— Да нормально посмотрят. У них там коммунальная квартира на четыре семьи. Мы к ним в комнату не пойдём. Там довольно тесно. На кухне побудем, если там свободно, или в коридоре на сундуках посидим, поболтаем. Вон их дом! Видишь? Деревянный, двухэтажный!

***

Леська отвела их на кухню, поставила чайник и убежала к себе, а когда вернулась, у Юли сразу упало настроение. Леська причесалась по-другому, сняла домашний халатик, переоделась в платье и стала выглядеть, как конфетка. Она, вообще, гораздо красивее её и смелее. Похоже, Серёга ей тоже понравился. Но он смотрел на Леську очень серьёзно и говорил с ней как врач. Рассказывал про тот травяной сбор, который он якобы сам собирал. Они с Леськой рассмеялись, когда он чайной ложечкой достал из стакана распустившийся в кипятке маленький овальный листик и назвал его «медвежьими ушками».

Чай, конечно, был очень ароматным, но, действительно, жутко горьким. Причём Серёга сказал, что добавлять в него сахар не рекомендуется. Посоветовал охладить до комнатной температуры и потом выпить залпом, как лекарство. Потом Серёга засобирался, попрощался и ушёл, а они переместились в коридор на сундук, уселись там и обстоятельно всё обсудили. Она ей свои сны рассказала, и Леська позавидовала. Сказала, что ей уже давно ничего хорошего не снится.

Ещё она рассказала, что, похоже, их дом наконец-то решили расселить. Папа с мамой уже побывали в райисполкоме, и им там пообещали, что из-за беременности мамы они могут рассчитывать на трёхкомнатную! Вот здорово было бы! В коммуналке жить тяжело, а расселить их обещают уже лет десять.

Спросила её, и Леська не стала запираться. Созналась, что Серёга ей понравился, но сказала, что поперёк дороги ей вставать не собирается. Юля воспрянула духом и высказалась в том смысле, что парень он вроде неплохой, но всё равно к нему сначала присмотреться нужно. Леська ответила на это, что присмотреться, конечно, никогда не помешает, но нельзя забывать о том, что они не единственные девушки у них в классе, и что та же Галка Иванова очень и очень симпатичной девушкой после лета стала.

Юля на это только вздохнула огорчённо. Сказала, что вчера утром застала Серёгу в компании с ней и с Ольгой. Леська шепнула ей на ухо:

— Не будь дурой! Покажи ему, что он тебе нравится. Галка девчонка тоже не промах. Я её немножко знаю. В позапрошлом году с ней в одном отряде в пионерском лагере были. Она ещё тогда парнями как хотела крутила. А с тех пор уже два года прошло, и она только к лучшему изменилась. Обратила внимание, какие у неё за лето сисяндры отросли?

Она только кивнула на это. Права Леська — Галка очень изменилась за последний год. После Леськи самой красивой девушкой у них в классе стала.

— Да я бы не против! Только где встречаться? Сама знаешь, во вторую смену учимся. Из школы возвращаемся, а родители уже дома. А домой я не хочу его приглашать.

— А где он живёт?

— Не знаю. Не спрашивала пока.

— А ты спроси. Если близко от тебя, то можете утром встречаться. Например, чтобы уроки вместе делать. Пригласи к себе, а там не теряйся. Ну, например... например, предложи потанцевать, когда устанете за столом сидеть. Если захочет поцеловать, долго не сопротивляйся.

— А если руки распускать начнёт?

Они дружно посмеялись, потом Леська, всё ещё улыбаясь, пожала плечиками:

— А ты не хочешь, чтобы он к тебе приставал? Я тебе одно скажу, Юлька: если ты ему ничего не позволишь, то ничего между вами и не будет. Мама говорит, что в жизни всегда так: если хочешь что-то получить, сначала нужно за это заплатить. Она на сто процентов права. Тут всё от тебя зависит.

***

Пока делала уроки постоянно вспоминала о нём и о том разговоре с Леськой. Отличную идею она подкинула насчёт совместных уроков. Сейчас сидели бы друг напротив друга, он бы хмурил свои густые брови, обдумывая задачу, а она исподтишка подсматривала бы за ним. За ним очень интересно наблюдать, когда он не знает, что за ним наблюдают. И разговаривать с ним интересно. Он умеет слушать так же хорошо, как и Леська. Они с ней потому и подружились, что обе умеют выслушивать собеседника. Не перебивают на полуслове, не якают. И Серёга такой же.

Интересный он парень. Вчера, к примеру, выяснилось, что его можно вместо таблиц Брадиса^[1] использовать. Математичка подошла к их парте, когда все ещё примеры с доски решали. Серёга их уже давно решил и теперь просто сидел и зевал в кулак. Она тетрадку его взяла, посмотрела и спрашивает:

— А где твои таблицы Брадиса? Сиди!

— Мне они не нужны, Софья Леонидовна. Я такие вещи в уме решаю.

Она кивнула, пошла по ряду дальше, а когда все закончили с примерами, вызвала его к доске и как давай гонять! Выяснилось, что он в уме и практически мгновенно шестизначные числа складывает, вычитает, перемножает и делит. Умеет извлекать квадратные и кубические корни. Так же быстро и легко работает с тригонометрическими функциями. Софочка проверяла его на четырёхзначных, потому что ей самой приходилось каждый раз за ним проверять, а так быстро как у него, у неё не получалось, но Серёга уверял её, что умеет и с шестизначными работать. Ему эти таблицы Брадиса не нужны.

Ребята после урока на него с расспросами навалились. Любопытно же на такого вундеркинда посмотреть, правда? Серёга на все их расспросы только плечами пожимал, а потом и вовсе сказал, что ему в туалет нужно, протолкался сквозь толпу, ушёл и появился в классе только со звонком. Похоже, не очень-то ему всеобщее внимание нравится...

Пока дежурный с помощниками контурные карты раздавали, а географичка на доске задания контрольной для каждого ряда писала, спросила его шёпотом:

— Ты справку от дерматолога уже получил?

— Зачем это? — А у самого взгляд такой ошарашенный, что она не выдержала и прыснула.

Галка Иванова — она сидит прямо перед ним — услышала его, обернулась и тоже смеётся. Говорит ему:

— Мы в этой четверти в бассейне занимаемся. Туда без справки не пускают. Беги сегодня после школы. Там обычно очередь большая, и справку не сразу выдают, а только на следующий день.

Тут географичка их услышала, постучала по доске мелом, чтобы, значит, потише себя вели.

***

А на русском у неё сердечко ёкнуло. Классная не сразу урок начала. Постояла у своего стола, обвела всех взглядом и говорит:

— Я сегодня вывешу расписание занятий факультатива по русскому языку и литературе. Для тех, кто планирует после школы в институт поступать, имеет смысл со следующего учебного года начать ходить. Кроме того, настоятельно рекомендую посещение факультатива Каменскому, Ивановой и Новиковой. До конца четверти не так уж далеко, а положение у вас троих очень серьёзное.

Юля глянула на него, а он смотрит на училку во все глаза и, кажется, даже не слышит её. Лариса, наверное, тоже об этом подумала. Уже к нему непосредственно обращается:

— Каменский, ты слышал, что я сказала?

Тот сглотнул, кивнул и отвечает:

— Да, слышал, извините! Это вечерние занятия или дневные?

— Вечерние. Днём у меня для этого нет времени.

***

Что же делать? Ну, поговорить с ним нужно — это обязательно! Раскрыть лопуху глаза! Леська была бы здесь, она бы наверняка что-нибудь придумала. Она девчонка очень умная. Точно! После уроков к ней сбегать. Заодно узнать, как там Серёжкино чудодейственное лекарство подействовало. А, может, предложить ему вместе сходить?

— Серёж...

Он повернул к ней голову, смотрит внимательно.

— Я к Леське после уроков пойду. Нет желания вместе сходить?

— Угу, пошли. Только опять через булочную, ладно?

— Угу, ладно...

— Чёрт! Мне же к дерматологу нужно! — Серёга вспомнил и огорчился.

— Давай сначала к Леське ненадолго забежим, а потом можем вместе в поликлинику сходить.

— Давай. А тебе зачем туда?

— Не знаю... Вдвоём не так скучно в очереди стоять. Я там целый час проторчала...

— Угу, классно! Пошли!

***

Пока к Леське шли, она ему попыталась объяснить, что Лариса затеяла. Вот ведь баран! Он, похоже, намёков совсем не понимает. Лупает на неё своими глазищами, хмурится. Как бы ему так осторожно объяснить, чтобы самой не раскрыться? Ладно, будем думать!

Леська сегодня выглядела совсем здоровой. Румянец на щеках даже появился. Серёжке сказала, что у неё даже боли исчезли. Она ей как-то жаловалась, что в груди болит. Иногда так сильно, что даже спать невозможно. Серёга захотел её лёгкие послушать. Леська удивилась, конечно, и спросила, понимает ли он в этом что-нибудь? Серёга так же серьёзно кивнул. Сказал, что собирается после школы в медицинский и поэтому уже пару лет учебники по медицине штудирует. И тётя Галя, которая его опекает, ему помогает. Она доктор медицинских наук. Сюда её пригласили, чтобы она возглавила какую-то кафедру в медицинском институте. Они поэтому сорвались с места и из Магадана сюда приехали.

Он её прямо там в тёмном коридоре слушал, сидя на сундуке. Попросил встать к нему спиной, а сам прислонился к ней ухом, послушал с минутку и важно так говорит:

— Сердце у тебя сегодня по-другому работает, и шумы из лёгких пропали. Продолжай пить травяной сбор и через пару дней будешь полностью здорова.

Потом она объяснила Леське, что им в больницу к дерматологу нужно и оставила их вдвоём, а сама ушла к телефону. Мама уже была дома и взяла трубку. Юля сказала ей, что, может быть, задержится. Пусть они с папой ужинают без неё.

Нет, с мамой такой фокус никогда не прокатывал! Это с папкой могло бы сработать, но не с мамой. Мама тут же вцепилась — куда идёшь, да с кем? Пришлось говорить, что нужно Серёге дорогу до больницы показать, и он попросил её с ним там побыть. Мама посмеялась в трубку и велела ей дома до восьми быть. Пришлось спорить с ней и доказывать, что до восьми она никак не успевает. В итоге договорились до полдевятого. Ну, максимум до девяти!

Пока она с мамой разговаривала, Леська Серёгу охмуряла. У неё это автоматически получается. Ей для этого никаких усилий прикладывать не требуется. Сидели они рядышком на сундуке и прекрасно обходились без неё. Она подошла, и тут Серёга поднимается с сундука и спрашивает:

— Может, в воскресенье у меня встретимся? Тётя Галя умотала на неделю в Новосибирск, так что я уже второй день в квартире совершенно один. Скучно одному. Я бы для вас на гитаре поиграл. Потанцевали бы. У меня магнитофон имеется и плёнок навалом. Как вам идея?

Они с Леськой переглянулись и синхронно плечами пожали. Классная идея, конечно! Теперь главное, чтобы родичи Леську отпустили. Вполне могут и притормозить. Она же у нас больная. А Серёга не понимает этого. Говорит:

— Может, ещё кого-нибудь из ребят пригласить? Чтобы две пары получилось. Леся, у тебя друг есть?

А Леська усмехается:

— Не нужно никого приглашать. Меня ещё, может быть, не отпустят. А если и отпустят, то друга для численности мне не нужно. Я и без него прекрасно проживу.

***

Потом они с полчаса торчали в очереди в поликлинике. Серёга рассказывал о жизни на Севере. Оказывается, там не так уж и страшно. Во всяком случае медведи у них по улицам не ходят. Умеет он рассказывать. Порой так рассказывал, что она как будто собственными глазами видела, о чём он говорил. А о Ларисе она ему в воскресенье попытается ещё раз рассказать. Будем преодолевать тупоумие настойчивостью!

Потом, когда очередь подошла, Серёга заскочил в кабинет и что-то очень уж долго там был — минут десять его мурыжили. Когда его наконец отпустили, вышел оттуда с красными ушами. Уже на улице спрашивает её:

— Тебя тоже так подробно осматривали?

— Как подробно?

— Заставляли полностью раздеваться?

— Нет, только до трусов. Врачиха руки, ноги и голову посмотрела и отпустила. А тебе что, полный осмотр учинили?

— Угу, полный. Даже чересчур полный.

Она фыркнула от смеха, но не стала уточнять, что он имел в виду.

***

Красиво он плавает. Учитель физкультуры устроил что-то вроде соревнований. Сто метров на время любым стилем. Кто как умеет, короче. Серёга плыл легко, совершенно не напрягаясь. Проплыл половину дистанции и остановился у стенки, отставших поджидал. Она в команде с девчонками должна была плыть, поэтому имела возможность за ним понаблюдать. Остановился он не от того, что устал. Он и дышал ничуть не глубже, чем обычно. Пришёл к финишу третьим или четвёртым, но на самом деле он, конечно же, первым мог быть, если бы пару минут у стенки не потерял.

Физрук потом его спрашивал, какой разряд он имеет, а Серёга равнодушно плечами пожал и ответил в том смысле, что был у него когда-то второй юношеский, но это уже давно было и неправда.

Потом, уже когда из бассейна домой её провожал, спросил про Леську. Юля вчера вечером с ней по телефону разговаривала. Вчера мама Леську к врачу водила, и та сказала, что в школу ходить можно, но первое время нужно поберечься. Ни в коем случае не простудиться снова. Мол, может рецидив случиться. Короче, не пускают её родители в воскресенье никуда. Будет дома торчать и книжки читать. Серёга кивнул и спрашивает:

— А ты сама придёшь, или тебе без Олеси скучно будет?

— Нет, нормально. Я приду. Если надоест дома сидеть, сможем прогуляться, верно? Или к Леське в гости завалимся. Я по карте посмотрела, между вашими домами километра два всего. Вы же на самой границе с Марьиной Рощей живёте.

Глава 7. У Серёжи дома

22 октября 1972 года

Большая у них квартира. Трёшка сталинской постройки с высоченными потолками. Юля удивилась, что им на двоих трёхкомнатную дали, а Серёга напомнил ей, что у тёти Гали, которая его опекает, учёная степень имеется, а научным работникам положен рабочий кабинет в квартире. Отсюда и «лишняя» комната.

Пусто у них. Мебели маловато, но от этого комнаты кажутся ещё просторнее. Наиболее обжит у них зал и рабочий кабинет. Тётя Галя использует его и в качестве спальни. Серёга сказал, что первоначально он планировал оборудовать для тёти Гали отдельную спальню и отдельный кабинет, но она не согласилась. Сказала, что можно совместить. Самую маленькую комнату ему в качестве спальни оборудовали, а комнату побольше ей отдали.

Ничего у него так в комнате. Кушетка широкая у стены справа от входа. В изголовье горит яркое бра, освещающее всю кушетку и разбросанные по ней карандаши и альбом для рисования. Видно Серёга перед её приходом здесь занимался. У окна большущий письменный стол с двумя тумбами, по обе стороны от окна у боковых стен комнаты полупустые книжные полки. Слева от входа в углу на большом куске очень толстого войлока две чёрные гантели по пять килограмм лежат. Там же небольшая «шведская стенка» на два звена к стене приделана. Юля на ней сразу повисла, ногами поболтала. Сказала ему, что она так в длину вытягивается, а это помогает побыстрее расти. Кажется поверил, придурок!

В зале у них на низкой, длинной тумбе напротив дивана и обеденного стола большой цветной телевизор поставлен. Серёга сказал, что обеденный стол здесь совершенно не к месту, но тётя Галя не даёт сдвинуть его к стене, где ему было бы настоящее место. Привыкла она к такому расположению мебели. Юля плюхнулась на диван, попрыгала маленько. Пока прыгала, Серёга на кухню смотался и притащил оттуда бутылку большую и два бокала. Спрашивает:

— Будешь красное сухое? Хорошее вино, не кислое.

— Мама запах учует — сразу убьёт!

— Строгая?

— Да нет, это я в переносном смысле. Запретит с тобой встречаться.

Серёга вздохнул:

— Жалко. Думал, выпьем по глоточку и перестанем друг друга стесняться.

— Хм. Ты меня стесняешься?

— Немножко. А ты разве нет?

— Нет, конечно!

Он посмотрел на неё, поставил бутылку на стол, поставил бокалы, отошёл к окну и оттуда сказал:

— Значит показалось, если не врёшь.

— Чего ты убежал? Наливай! Если по глоточку, то можно. Мне мама на общих праздниках разрешает по полбокала шампанского или сухого.

Когда он налил, подошла, взяла бокал, отпила крошечный глоточек. И в самом деле вкусное. Подняла бокал и Серёга тут же своим бокалом к нему прикоснулся. Нет, это не хрусталь. Звук глухой. Спросила, оглядываясь по сторонам:

— А где у тебя маг?

— В моей комнате. Музыку поставить?

— Угу. Пошли туда? Не хочу на диване сидеть. У тебя там уютнее.

— Мы ещё не успели как следует обжиться. Всего неделя, как переехали.

Допила вино одним большим глотком, поставила бокал на стол, посмотрела на него вопросительно:

— Серёж, а где у вас тут?…

Он понял вопрос. Не совсем безнадёжный, значит. Тоже допил вино, улыбнулся ей.

— Хочешь, отнесу тебя туда?

Она рассмеялась и кивнула. А что? Пусть несёт. Думала, он её под спину и под коленки подхватит, как папа раньше её носил, но он встал на одно колено, мотает головой к себе за спину и голосом дикторши метро:

— Осторожно, двери закрываются! Следующая станция — «Белые воды»!

Она прыг к нему за спину и руки на плечи положила. Он подхватил её под коленки, она его за шею обняла, он легко на ноги поднялся и понёс её в коридор. Могла бы и сама найти! Почти напротив входной двери три двери. Две из них с окнами над дверями. Это ванная и туалет, а про третью Серёга сказал, что это у них кладовка. Она соскользнула с его спины, а он дверь в ванную открыл и свет ей включил. Ей как раз туда и нужно было. Он, наверно, думал что ей унитаз нужен, когда про белые воды шутил, а ей пока не хочется, а снять с себя лишнее нужно. У них в квартире очень тепло, а она оделась в гости, как капуста.

Вообще-то, Юля специально одевалась попроще — безо всяких там батничков, джинсиков и шейных платочков — чтобы он не застеснялся. Этот эскимос и слов-то таких, поди, не знает. Поверх белой футболочки олимпийку синюю надела. Бюстгальтер не стала надевать. У неё грудь маленькая и очень упругая. Соски, те вообще деревянными делаются, когда наружу вылезают. Как у Буратино. Это Леська как-то раз их деревянными назвала и добавила, что о них в таком состоянии поцарапаться можно или заноз нацеплять. Хохотали в тот раз так, что у обеих потом животы болели.

Снизу на ней просторная юбочка шотландка до колен. Под ней рейтузы чёрные и серенькие вязаные носочки. Ну и трусики, разумеется. Трусики долго выбирала. Разные варианты рассматривала. Лишь когда сообразила, что в полутьме только светлые какие-нибудь хорошо видны будут, нашла подходящие. Леська советовала показать ему что-нибудь, вот она и покажет ему трусики. Для этого и юбка просторная. Сесть спиной к стене или спинке дивана, и ноги калачиком сложить. Или пятками в диван упереться и коленки обнять — в позе сестрицы Алёнушки с картины Васнецова. Она в такой позе возле омута сидит, в котором братец её придурочный утопился, печально на воду смотрит. Так вот, никакому козлёночку не устоять, если трусики случайно на пару мгновений видны станут. А они станут видны! Достаточно подол юбочки на секундочку поднять, для того якобы, чтобы складки расправить.

Ванная у них шикарно оборудована. Эта его опекунша тётка, видать, разворотливая и не бедная. Они у себя дома тоже недавно всю сантехнику меняли, поэтому она знает, что это вещи дорогие. Да и за работу мастера много берут. А у них тут вообще всё по высшему разряду сделано! Наверняка кучу денег стоило.

Вышла из ванной, закрыла за собой дверь, свет выключила, а тут и Серёга из своей комнаты выглядывает, рукой машет. Мог бы и не выглядывать. И так понятно, где он. Магнитофон же работает. Запись какой-то инструменталки звучит. Очень недурная, кстати.

Зашла в комнату, подошла к кушетке. Он сидит, карандаши собрал и в пенал их укладывает. Рядом альбом для рисования валяется.

— Рисуешь?

Он оглянулся на неё, плечами пожал и кивнул.

— Можно посмотреть?

— Смотри. Не ругайся только сильно, ладно?

Она боком присела на кушетку, обложку открыла, увидела первый же рисунок и обмерла. Класс! Вот это да!

— Это ты сам рисовал?

— Угу… тётя Галя мне позировала. Точнее, не позировала, а… Позировать её фиг заставишь. Сердиться начинает. Просто тихонько сидел у неё в кабинете, когда она работала. Не понимаю я её. Главное, самой же нравится. Я же вижу, какими глазами она мои рисунки рассматривает. А позировать почему-то не любит.

— Красивая она… Сколько ей?

— Тридцать четыре.

— Здесь она моложе выглядит. Как старшеклассница.

— Она и в самом деле лет на двадцать всего выглядит.

— А почему я ругаться должна?

— Я и тебя нарисовал. Точнее, не тебя одну, а нас с тобой. Мне недавно сон про нас снился. Я потом целый день ходил, пытался эту картинку из головы выбросить. Никак не получалось, пока не сел вечером и не нарисовал.

— Что за сон? — А у самой сердце ёкнуло. Ого! Не тот ли самый?

— Помнишь, ты мне свой сон рассказывала? Ну тот — с гитлеровцами и с пещерой?

Она кивнула и сглотнула всухую.

— Вот… Мне снилось примерно то же самое. Только мой продолжался дольше и закончился не совсем так, как твой. Я ещё удивился, когда ты мне начала рассказывать, а потом вспомнил, что вечером по телику фильм про войну гнали… Наверное, нам с тобой одинаково навеяло…

— А чем твой сон закончился?

Серёга смутился. Уши покраснели, в глаза не смотрит.

— Ну, там… Мы с тобой из той пещеры выбрались и оказались в какой-то маленькой бухте. Пошли купаться и там…

— Что, там?

— Ну там… короче… Короче, целовались мы с тобой! — Он с вызовом взглянул ей в лицо, но тут же снова отвёл взгляд.

Помолчали. Его сон закончился не так, как у неё. Очень похоже, но не так. А, может, он врёт?

— Только целовались?

Серёга не ответил. Подскочил с кушетки, отошёл к столу, чтобы положить пенал и оттуда, не оборачиваясь, спрашивает:

— Вина хочешь?

Всё понятно! Значит, скорее всего, закончился он у него так же, как у неё. Но так ведь не бывает? Или всё же бывает? Не выдержала, спросила его об этом, а сама открыла альбом на последней странице и замолчала. Да, наверное, её лицо и в самом деле было искажено именно такой гримасой, когда она переживала первое в своей жизни сладострастие. Она-то себя не видела, а он вполне мог.

— Ты очень красивой в эти мгновения была… — Она не заметила, как он подошёл к кушетке и сейчас стоит, смотрит на рисунок сверху.

— Что тут красивого? Такое лицо, как будто меня пытают…

— Это улыбка страсти… — тихо возразил он. — Кто-то из древних сказал, что в эти мгновения женщина разговаривает с Богом, и он не сердится на неё.

— Не показывай никому, ладно? — Единственное, что ей пришло в голову в ответ.

Он кивнул:

— Я так и думал, что ты мне свой сон не до конца рассказала. А рисунок можешь забрать. Делай с ним, что хочешь. Можешь спрятать подальше от родителей, а можешь и порвать.

Он сел на кушетку рядом с ней. Она тут же перелистнула на следующую страницу и сразу поняла, кто на ней изображён.

— Произвела она на тебя впечатление. Но нарисовано классно. Ты давно рисуешь?

— Угу, довольно давно. Второй год уже.

— Второй год всего?! Ни фига себе! Да ты талантище!

Помолчали. На этом рисунке Лариса пишет на доске название темы урока. Привстала на цыпочки, вытянулась в струнку. Лица не видно — она же со спины нарисована, только правое ухо, за которое её медового цвета волосы заложены, и серёжку видно — но совершенно понятно, что это она. А что там дальше? На следующем рисунке Лариса стоит в ванной. Она полностью обнажена. Левая рука предплечьем прикрывает груди, правая закрыла низ живота.

— Ни фига себе! — прошептала она. Никак не могла оторвать взгляд от рисунка. Нарисовано простым карандашом, а рисунок выглядит цветным. — Не боишься, что кто-нибудь может увидеть?

— Не-а, не боюсь. Главное, чтобы Лариса не увидела.

— А где ты подсмотрел?

— Нигде не подсмотрел. Обычная фантазия. Где я мог подсмотреть? А почему ты говоришь, что я чего-то бояться должен? Это же тебе не порнография. В среде художников такие картины называются обнажёнкой. Жанр лёгкой эротики. Заметь, грудь и низ живота полностью прикрыты.

— Она тебе нравится?

— Угу, очень красивая девушка. И ещё… Знаешь, она ведь прямо искрится от женской энергии. Странно даже, что эта энергия до сих пор не нашла себе выход. С такими внешними данными, как у неё, ей достаточно зайти в любой ресторан, полчаса посидеть за столиком и этого будет достаточно. Домой она уйдёт не одна и за ужин ей платить не придётся.

— Разозлился на неё?

— Да нет, с чего ты взяла? Просто нужно что-то делать. Сама видишь, как она надо мной издевается. Если не предпринять что-либо радикальное, она чего доброго мне за четверть пару выставит. Мне-то фиолетово, но не хотелось бы тётю Галю огорчать.

***

Считая, что Лариса к нему придирается, Серёжа ошибался. Да, двойка за непрочитанную повесть Пушкина была поставлена несправедливо. Лариса и сама это понимала, но у неё и в мыслях не было доводить дело до двойки за четверть. Нашла бы она возможность, дать ему реабилитировать себя. Это совсем несложно. Ей самой двоечники в классе, в котором она ведёт классное руководство, совершенно без надобности. И тройка за изложение была, пожалуй, чересчур строга. Любому из «своих» учеников она поставила бы за такое как минимум четвёрку.

На первом же занятии факультатива она объяснит ему, за что была поставлена именно тройка. Скажет, что от изложения она ожидает творческую переработку услышанного отрывка текста, а не диктофонную запись. Да, изложение, представленное Сергеем, было именно что точной до последней запятой копией того, что она прочитала классу. У мальчишки, видимо, уникальная память! Просто нечеловеческая память! И знание русского языка на очень высоком уровне! Это у него не отнимешь.

***

— Серёж, можешь показать, как ты из положения лёжа на ноги поднялся, когда Вовка тебе подножку подставил? Очень быстро получилось, я не успела все детали рассмотреть.

— Заметила?

— Угу, заметила. Мы с Олей и с Галкой у окна напротив двери в класс разговаривали, когда Вовка к тебе прицепился. Ты с ним осторожнее. Он дебил законченный.

Серёга усмехнулся, без помощи рук усаживаясь на пол:

— Это я уже понял, что он дебил. Ничего, он больше не подойдёт… Смотри внимательно…

Она стояла в шаге от него, но всё равно не всё разглядела. Очень уж быстро он двигался. Раз! — и уже стоит на напружиненных ногах в какой-то угрожающей стойке, причём это не боксёрская стойка.

— Поняла?

— Нет, не очень. Опять очень быстро. Можешь на мне показать?

— Ты одета для этого не подходяще. Тебе юбка не позволит.

— Может, снять, а? В купальнике ты меня уже видел.

— Сними. Если хочешь, я тоже брюки сниму.

Пока снимала юбку уговаривала себя, что ничего страшного, что, действительно, плавочки купальника практически ничем не отличаются от трусиков, которые на ней надеты. Только цветом, но это чепуха. Условности! Серёга молодец! Не стал дожидаться, когда она попросит его отвернуться. Отвернулся самостоятельно и даже отошёл к столу. Снял свои домашние брюки и повесил там на спинку стула. Повернулся к ней, и ей пришлось прикладывать над собой усилие, чтобы не закрыться юбкой. Не глядя на него, подошла к столу и аккуратно и неторопливо сложила юбку на стуле, на котором уже его брюки висели. Знай наших!

Серёга улыбнулся одобрительно и начал объяснять, что и как при таком способе подъёма с пола с телом происходит. Много говорил о важности центра тяжести тела. Спросил её, знает ли она, где он у неё располагается? Она не знала, конечно же. Серёга показал. Зашёл к ней сбоку, встал на одно колено. Левую руку положил ей на спину прямо над тем местом, где попа начинается, а правую уложил на живот чуть ли не на лобок. Не сразу убрал. Только когда она ему в лицо взглянула и улыбнулась насмешливо.

Потом они рядом лежали на полу, и она повторяла за ним в замедленном темпе все движения рук и ног. Потом она стояла на мостике, опираясь в пол пятками и лопатками, а он сидел на пятках рядом с ней и осторожно поглаживал её напряжённый живот. Это было уже лаской, и она улыбалась самыми краешками губ, понимая, что происходит, но никакого желания прекратить это у неё не было.

***

Потом они как-то неожиданно для неё оказались на кушетке, и Серёга поцеловал её. Сначала несмело, в щёку, а потом увидел её глаза и прижался губами к её губам. Ещё минут через пять рука его пробралась под олимпийку и футболку и долго гуляла по животу, набираясь смелости, чтобы улечься на грудь.

Растерялась она немного, поэтому прозевала тот момент, когда губы Серёги оторвались от её губ, он сполз ниже и сначала довольно долго тёрся гладкими своими щеками о её живот, а потом осмелился задрать олимпийку и майку чуть ли не до ключиц и впился горячими своими губами в правую грудь. Она чуть не вскрикнула от неожиданности. Наверное, она в этот момент испытала второй в своей жизни оргазм. Чем ещё можно объяснить это нестерпимое, жгучее удовольствие? Она даже стонала — тоненько-тоненько — и отталкивала руками его голову, а мышцы её тела сжимались судорожно синхронно с набегающими одна за другой волнами удовольствия.

Он оторвался от неё, но вместо губ на груди она почувствовала его руку у себя на бедре. Вот теперь она взбунтовалась! Потому что это невозможно терпеть! Оттолкнула его руку, стремительно перекатилась на живот, испуганной кошкой взлетела в воздух, только кушетка жалобно скрипнула, отпрыгнула к стене, уселась там, прислонившись к ней спиной, подтянула ноги, обняла их руками и исподлобья уставилась на него.

Серёга медленно поднялся на локти, оставшись коленями на полу, и усмехнулся.

— Испугалась?

— Отстань! Хватит с тебя! Я сюда не для этого пришла, понял?

Он кивнул.

— Да понял я, понял. Не злись. Просто показалось на секундочку, что ты не будешь против. Чего сразу не сказала, что тебе неприятно? Я бы тут же отстал.

Что на такое ответишь? Ей вовсе не было неприятно. Наоборот! Просто очень уж много за один раз. Она помолчала, обдумывая ответ.

— Не могу я так сразу, Серёж... — наконец сказала она. — Мне показалось, что я сознание теряю. Ты хороший парень, но ты слишком многого сразу хочешь. Не обижайся, ладно?

Глава 8. Ревность

23 октября 1972 года

Вчера, после того что случилось в комнате у Серёги, Юля довольно быстро ушла домой. Сходила в ванную комнату, натянула рейтузы, юбку и олимпийку. Что-то очень захотелось домой, к маме. И ещё хотелось встать под душ. Серёга, кажется, что-то такое почувствовал. Не подходил к ней больше. Только в коридоре помог пальто надеть. Когда она вернулась из ванной, он тоже был полностью одет.

А в понедельник Леська появилась в классе и уселась на своё место рядом с ней. Серёга пришёл минут через пять после неё. Подошёл к их парте, но не для того, чтобы ругаться или требовать освободить место, а просто, чтобы поздороваться и спросить Леську о самочувствии. После этого тут же прошёл к свободной парте в самом углу, у окна. Так весь день и просидел там в одиночестве. На переменах к Юле не подходил и заговорить с ней не пытался. Лариса на русском заметила эту перестановку, но возражать не стала. Объявила перед началом урока, что сегодня в восемнадцать тридцать она ждёт на первое занятие факультатива Каменского, Иванову и Новикову. Юля его не видела, но ей показалось, что она услышала, как он тяжело вздохнул...

***

А во вторник прямо с утра её начали мучить сомнения. Ей опять приснился сон про Серёгу. Очень живой, очень подробный и очень нехороший сон. Якобы, они с Галкой после факультатива пошли к нему домой и там целовались. Как выяснить? Подойти к Галке и как бы между прочим спросить её, как прошёл вчерашний факультатив? А там зацепиться за что-нибудь и спросить, чем она после занятий занималась?

Нет, тогда лучше не её, а рыжую и конопатую Томку. Она девчонка простая. Зачем ей врать, правда? Тем более, что в отличии от Галки, она вряд ли знает, что Серёга Юле нравится. А Галка не могла ей об этом сказать. Они не дружат и почти не общаются.

На вопрос о том, чем они занялись после занятий, Томка, простая душа, сказала:

— К Серёге ненадолго зашли. Он сейчас один живёт. Чаю попили, похохотали — он анекдоты классно рассказывает — и домой поехали.

— Галка тоже поехала?

— Не знаю. Наверно. Мы с ней на автобусной остановке расстались. Поздно же уже было. Почти девять вечера. Она, ещё когда мы у Серёжки были, говорила, что ей влететь может.

Значит, из квартиры Серёги девчонки вышли вдвоём, а на остановке расстались? Могла Галка после этого не пойти домой, а вернуться к Серёге? Могла, наверное... Хотя нет, вряд ли. Если почти девять часов было, то ей наверняка срочно нужно было домой. М-да. Ясно, что ничего не ясно. Скорее всего обычный сон, но полной уверенности всё же нет.

Нашла его на большой перемене. Стоит в коридоре возле школьной стенгазеты, жуёт пирожок с ливером из буфета и читает. В правой газетный кулёк с пирожками, в левой надкусанный пирожок. Жуёт, а морда довольная, как у кота, который миску сметаны вылизал. Ей кулёк протянул. Она кивнула и взяла один. Есть не очень хотелось, но за компанию и жид удавился. Встала рядом, читает заметку про сбор металлолома — газета старая, ещё сентябрьская — и пирожок жуёт. Спросила между делом:

— Что вечером делаешь?

Серёга пожал плечами, проглотил, откусил ещё кусок и лишь после этого ответил (ну и манеры у этого эскимоса — с набитым ртом разговаривает и не стесняется!):

— В гастроном пойду. Нужно продуктов купить. Хочу борщ сварить.

— А ты умеешь?

— А что здесь уметь? Главное помнить, в какой последовательности продукты закладывать. Я помню пока. Летом, в конце августа последний раз варил. Тёте Гале понравилось. Мне тоже.

— Хочешь, с тобой схожу?

— Угу, пошли. А как твои родители? Не потеряют тебя?

— Я на большой перемене на улицу сбегаю, позвоню маме на работу и предупрежу, что после школы к тебе зайду.

Серёга оглянулся через плечо, наклонился к ней, понизил голос и спрашивает:

— Что, прошёл страх?

— Да не было никакого страха! — Она насупила брови. — Чего ты придумываешь!

— Ага, а чего же ты тогда от меня как чёрт от ладана шарахнулась? — Он усмехался. — Я даже подумал, что ты сейчас без рейтуз и юбки на улицу убежишь!

— Дурак! Я просто устала! Показалось, что ты не отстанешь, вот и отодвинулась от тебя!

Он тоже нахмурился.

— Сама ты это слово!.. Я тебе говорил: нужно было просто сказать или оттолкнуть меня!

Отвернулись оба к газете, помолчали. Потом она поняла, что была не права и нужно извиняться.

— Ладно, не сердись. Действительно, испугалась чего-то. Всё эти сны дурацкие!

Серёга, не глядя на неё, кивнул.

— Проехали... Что, опять что-то снилось? Или ты тот, с гитлеровцами, забыть не можешь?

Он завернул кулёк, в котором ещё два пирожка остались, протянул ей и говорит:

— Подержи, пожалуйста?

Вытащил кончиками пальцев из кармана курточки чистый носовой платок, протирает испачканные маслом пальцы и говорит серьёзно:

— Я тоже думал, что если бы они нас поймали, то убили бы не сразу. Меня, может, и сразу, а тебя наверняка долго мучили бы. Сама понимаешь: ты красивая, юная девушка, а они разгорячённые погоней, разозлённые смертью своих товарищей и взрывами в порту солдаты. Досталось бы тебе тогда. Это закон войны. Меня в том сне больше всего мысль изводила, что, если я раньше тебя погибну, то не смогу тебя от этого избавить.

Ей, конечно, немного страшно стало, когда представила себе, что было бы, попади они действительно в такую ситуацию, но тем не менее зацепили её слова о том, что она красивая девушка. Не привыкла она ещё к тому, что её всё чаще и чаще не девочкой, а девушкой называют. Приятно от этого стало. Даже улыбнулась ему. Серёга тоже улыбнулся, забрал у неё кулёк и свой измятый платок протягивает, говорит, что он чистый. Она головой помотала. Рано ещё. Она и половину пирожка не успела съесть. Закончился их разговор странно. Он отвернулся от стенгазеты и пошёл к окну. Она за ним. Там он убедился, что за ними никто не наблюдает и никто слышать не может и говорит негромко:

— Знаешь, Юль, ты меня не бойся. Я к тебе больше прикасаться не буду, пока ты сама этого не захочешь. Даже если мы с тобой снова где-нибудь вдвоём окажемся. Очень не люблю, когда меня боятся. Сам себя ненавидеть начинаю. У меня от этого даже депрессия начаться может. Бывало уже такое.

Она кивнула, принимая его слова к сведению.

— А что такое депрессия? Нет, я это слово слышала, но не знаю точно, что оно означает. Настроение плохое?

— Ну да, настроение при этом вообще никуда... — он вздохнул. — Да нет, эта штука пострашнее будет, чем просто плохое настроение. Пару дней чувствуешь себя так, как будто из тебя вся энергия вышла. Сдувшийся воздушный шарик. Лежишь, как квашня, и ничего делать не хочется. Шевелиться не хочется, видеть никого не хочется, разговаривать ни с кем не хочется. А в голове одна мысль крутится: Какое же я дерьмо!... И, главное, порой даже не понятно, почему ты себя так называешь. Не всегда же вина лежит на тебе, если кто-то испугался, правда? Бывают люди жизнью испуганные...

Договорить им не дали. Прозвенел звонок и пришлось бегом возвращаться в класс, потому что Софочка уже в дверях торчит, хмурится и семафорит опаздывающим. Так и не спросила его про вчерашний вечер. Леська — та весь день из класса не выходила. За партой оставалась сидеть или просто к окну отходила и там стояла. Говорит, отвыкла от такого ритма и быстро устала.

***

В этот раз всё было по-другому. Серёга был серьёзен, никаких попыток приблизиться не предпринимал. Она чувствовала себя разочарованной. Ну и что, что он в школе говорил? Мало ли мы даём обещаний, которые не собираемся выполнять? Нет, он, казалось, действительно, ни о чём другом не думал, кроме как о своём борще. Она сидела на кухне за освещённым тремя потолочными светильниками столом, а он в женском фартучке с ромашками и вишенками хозяйничал за рабочим столом. Мясо на мозговой косточке уже давно было помыто, помещено в большую кастрюлю и теперь варится там вместе с большой луковицей, а он занимается овощами. Чистит картошку, лук, морковку, режет всё это мелко.

Они разговаривали. Сегодня была её очередь. Сначала она долго рассказывала о себе. Потом о Леське. Потом об их дружбе. Потом о ребятах в классе. Потом ей надоело разговаривать с его спиной, и она встала рядом с ним. Расстегнула манжеты на блузке и подвернула рукава. Леська говорила, что у неё руки красивые. Сложила их под грудью, пусть смотрит. Серёга не смотрел. Не до них ему было. Он уже картошку почистил, помыл, порезал аккуратными кубиками и сложил в миску, а сейчас сосредоточенно резал капусту на разделочной доске. Кивал на её слова, хмурился или улыбался, но и только. По большей части молчал. Если она его напрямую спрашивала, отвечал односложно или просто кивал или головой мотал.

Надоело ей стоять рядом, шагнула она к нему за спину, и сначала положила руки ему на плечи, а потом, неожиданно для себя, обняла, прижалась к нему животом и грудью, потёрлась носом о его шею, прислонилась к этому месту ухом и замерла. Серёга тоже перестал двигаться. Нож медленно на стол положил, руки вытер полотенцем и поверх её рук уложил. Погладил их. Постояли так. Потом он вздохнул, нож взял, что-то там поделал и спрашивает:

— Кочерыжку хочешь? — И протягивает ей через плечо капустную кочерыжку.

Взяла, конечно, откусила, захрумкала. Кочерыжки она любила. А кто их не любит? С опозданием спросила:

— А ты?

Он усмехнулся, головой помотал и отвечает:

— Доставай из холодильника масло и ветчину, ставь чайник и режь хлеб. Нужно поужинать. Борщ ещё не скоро сварится. Я тебя им завтра угощать буду. До которого часа мама тебя отпустила?

— До восьми. Максимум до полдевятого.

Серёга бросил взгляд на часы. Они показывали семь часов десять минут.

***

Серёжка сам всё приготовил, накрыл на стол, а потом поймал её за руку, потянул к себе, сел на стул и усадил её боком к себе на колени. В первый раз она сидела на коленках не у папы или у мамы, а у взрослого парня. Серёга обнимал её талию, подвигая свободной рукой к ней тарелки с сыром и ветчиной, корзинку с хлебом и кружку чая. Потом она с аппетитом ела, а он прижимал её к себе. Его рука гладила её живот, и сегодня это не вызывало абсолютно никакого протеста. Было только смешно. Непонятно, в какой такой момент он завоевал себе это право? Может быть, тогда, когда рассказывал ей о том, что боялся умереть и по этой причине не суметь прийти к ней на помощь в том сне? Или, когда она сама подошла к нему, прижалась к его спине и обняла?

***

Сегодняшней ночью ей ничего не снилось. Вернувшись домой, она переоделась в домашнее и уселась за уроки. Нужно было сделать хотя бы часть письменных. Завтра она прямо с утра помчится к Серёге, и они будет делать остальные уроки. Так они с ним договорились. Он даже обрадовался, когда она предложила делать уроки вместе. Сам предложил собираться у него на квартире. Она была не против. У них квартира уж во всяком случае гораздо просторнее. Можно побегать и побеситься, если за столом сидеть надоест.

Глава 9. Лариса Ивановна

27 октября 1972 года

Сегодня литература в 9-Г идёт последним уроком. После неё занятие факультатива для седьмых классов. Очень неудачное у неё расписание и особенно по 9-Г классу. Русский язык стоит вторым уроком, потом дырка в два урока, которую заполняют русский и литература в 6-а, и лишь за ними следует литература снова в 9-Г. А чего вы хотите? Она же молодой специалист! Кого интересуют желания молодого учителя? Здесь работают учителя со стажем под тридцать лет. Тридцать лет! Чем вам не подвиг? Я бы вообще за первые десять лет учительства звание Героя Социалистического Труда присваивала и за вторые десять лет такую же звезду на другую грудь вешала. И тут же бронзовый бюст на родине дважды героя! Чтобы на века!

Повернулась к своему столу, охнула и схватилась за спину. Понятненько — очередной прострел. А всё сквозняки в кабинетах, в коридорах и даже в учительской...

***

Первым в кабинет залетел незнакомый никому пионер класса примерно из пятого. Он размахивал толстенным Ларисиным портфелем из потёртого искусственного крокодила. Ручка портфеля угрожающе потрескивала. Пионер пробежал к учительскому столу, с грохотом водрузил портфель на него и уже было открыл рот, чтобы что-то сказать наблюдающей за его действиями со своегоместа на первой парте Зое Марченко, но тут прозвенел звонок на урок, и он стремглав бросился вон из класса.

Вскоре в классе появилась сама Лариса. Как обычно, постояла в дверях, выглядывая в коридор, и когда мимо неё прошмыгнул последний из опоздавших, закрыла за ним дверь. По дороге от двери к своему столу она посадила поднявшийся в приветствии класс, но сама не села, а сняла со спинки стула висевший там широкий мохеровый шарф и первым делом обмотала им свою поясницу и бёдра. Видно было, что это несложное физическое упражнение доставляет ей немалую боль, потому что она морщилась. Покончив с шарфом и закрепив его с помощью большой английской булавки, она нашла взглядом Галку Иванову, кивнула ей и сказала:

— Я посмотрела твоё последнее изложение, Галя, и оно мне понравилось. Молодец, очень неплохо. Я тебе за него четвёрку в журнал выставила. Заберёшь после урока тетрадку и можешь отправляться домой.

Потом нашла взглядом Томку Новикову и позвала:

— Новикова! Ты слышишь меня?

Томка услышала, что к ней обращаются, выскочила из-за парты и завертела головой по сторонам в ожидании подсказки. Она перешёптывалась с соседкой и обращение Ларисы застало её врасплох. Лариса вздохнула:

— Садись! Я сказала Гале, что проверила ваши изложения с факультатива. В принципе, твоим изложением я тоже довольна. Можешь сегодня идти домой. И соберись, пожалуйста. Урок уже начался.

Она отвернулась к доске, взяла мел и приготовилась уже писать, но тут из-за парты выбрался Серёга и громко спросил:

— Лариса Ивановна, а я?

Она повернулась к нему и вздохнула:

— А тебе придётся остаться. Не бойся, надолго не задержу. Чувствую себя неважно...

***

Серёжа вызвался помочь донести до дома её тяжёлый портфель. Проводил до учительской, подождал в коридоре, пока она оденется, поддерживал за локоть на лестнице, неся оба портфеля в одной руке — свой лёгкий и тощий и её раздутый от тетрадей и тяжёлый. Попросил её подождать возле гардероба, где быстро оделся сам, и повёл её на улицу.

На вопрос Ларисы, не потеряет ли его опекунша, помотал головой и сказал, что она в командировке, и он уже третий день живёт один. Спросил в свою очередь, с кем Лариса живёт. Она ответила, что с мамой, но она три недели назад уехала к старшей сестре в Дубне. Та родила своего первого ребёнка и попросила маму пожить с ними некоторое время. На её вопрос, почему спросил, ответил, что по всем признакам у неё люмбаго. Он замолчал, и ей пришлось переспрашивать. Серёжа неохотно ответил, что первые пару дней ей нужно поберечься. В том числе дома ей должен кто-то помогать. Ей лучше некоторое время не поднимать тяжестей.

Она только отмахнулась — мол, не в первый раз. Виною всему сквозняки в школе. Серёжа переложил оба портфеля в левую руку, правую сунул в карман пальто погреться и возразил. Сказал ей, что сквозняки — это вторично. Если у неё время от времени возникают такие проблемы, то дело скорее всего в какой-то неправильности позвоночника. Возможно, последствия травмы в детстве или спортивной травмы. На её вопрос о том, откуда он всё это знает, Серёжа снова поменял руку и ответил, что он уже давно увлекается медициной, а год назад даже работал спортивным врачом в юношеской сборной города по волейболу.

***

А что же Юля? А Юля пошла за ними следом. Очень уж то, что происходило, отвечало её предположениям. Как только она услышала о том, что на сегодняшнем факультативе присутствовать будет один Серёга, у неё в голове как будто что-то щёлкнуло! Лариса перешла в наступление! Именно эта мысль и заставила её спрятаться после уроков в туалете на первом этаже (оттуда гардероб хорошо видно), дождаться момента, когда Серёга торопливо оденется, не менее торопливо одеться самой, подхватить портфель и кинуться за этими двоими следом.

Проводив их до дома Ларисы и постояв с полчаса, наблюдая за дверями подъезда и окнами, она глянула на часы и поспешила домой. Подумала, что может поговорить с Серёгой по телефону, когда он вернётся домой.

Вечером поговорить не получилось. Один раз она попыталась но ответа не дождалась. Она не особо огорчилась, а уселась делать письменные. Завтра суббота, поэтому уроков не особенно много. Литература с русским и всё. У них по субботам две физры третьим и четвёртым уроком и домоводство пятым.

Глава 10. Сон Юли. Белый Дом

27 октября 1972 года

А ночью ей приснился странный и фантастический сон. И опять Серёга был рядом. Она нашла его в ярко освещённой квадратной комнате с невысоким белым потолком. Большую часть пространства комнаты за исключением проходов полутораметровой примерно ширины занимал большой, квадратный стол. На нём были разложены большие — некоторые размером больше стола — листы каких-то схем. Изучением одной из них Серёга как раз и был занят, когда она появилась рядом с ним.

Услышав её шаги, он коротко оглянулся, кивнул ей и вернулся к своему занятию. Одет Серый был в комбинезон белого цвета из плотной ткани наподобие брезента, знакомый ей по какому-то фантастическому фильму. Вообще-то это был не комбинезон, а скафандр, но только без шлема и без перчаток. Впрочем, уплотнительные кольца на вороте и рукавах комбинезона имелись. Она глянула на себя и убедилась в том, что и на ней надет точно такой же скафандр.

— Никак не пойму... — пробормотал Серёга, рассматривая непонятные квадратики, кружки, ромбики и трапеции на схеме.

— Что ты ищешь? — спросила она, вставая рядом и окидывая взглядом схему, в левом нижнем углу которой имелся большой штамп, в котором крупными, жирными буквами сверху было написано NASA, а ниже шрифтом помельче в две строки — КН-9 «Хексагон». Узлы и агрегаты.

Написано было по-английски, но она почему-то всё понимала. Это было немного странно, потому что в школе она изучала немецкий. Серёга, не поднимая на неё глаз рассеянно ответил:

— Место подключения агрегата питания и главный рубильник.

— Зачем?

— Это американский спутник-шпион. Нам нужно вывести его из строя. Эти уроды по хорошему не понимают. Будем с тобой каждую ночь выключать по одному спутнику, пока они не взвоют, поняв, что мы их разорим, если они и дальше упорствовать будут.

— А зачем так сложно?

— А как проще? — Серёга выпрямился и развернулся к ней. Она тоже повернулась к нему.

— Снять его с орбиты и сбросить на Землю.

Откуда-то им обоим было известно, что они и это могут сделать. Серёга задумчиво посмотрел на неё, покусал нижнюю губу и покивал.

— Да, верно... И не просто на Землю, а на лужайку перед Белым Домом! Если приземление на первой космической скорости произойдёт, то мы им локальное землетрясение устроим. У этой бандуры масса почти десять тонн. У них там окна полопаются и посуда побьётся.

— Какая посуда?

— Ну должна же в Белом Доме какая-нибудь кухня иметься? И столовая. Президент с семьёй и обслуга там питаются. Посуды в доме должно быть полно.

Была ли там какая-нибудь посуда или нет, установить не удалось, потому что им было не до того. После удара спутника о землю, лопнули и упали две из шести белых колонн поддерживающих полукруглый фронтон перед главным входом, и в нескольких местах просела крыша этого большого здания. Ну и по мелочам: в здании не осталось ни одного целого стекла, получили травмы различной степени тяжести все находившиеся в здании люди (самого президента и его супруги в этот момент в здании не оказалось). Ну и, разумеется, от той лужайки, вместе с красивым фонтаном по центру, ровным счётом ничего не осталось. На её месте образовалась широченная воронка метров в сто глубиной, а всю землю из неё разбросало над парками и улицами города.

Серёга потом сказал, что это у них удачно получилось, что спутник не вертикально в землю вошёл а под углом в сорок градусов к горизонту. Из-за этого основная масса выбитого при ударе грунта по параболе перелетела через здание Белого Дома и завалила расположенный неподалёку пруд и лужайку перед ним. В том районе гуляющих не было, поэтому, кажется, никто по-настоящему не пострадал.

Серёга потом чесал в затылке. Сказал ей, нужно было сначала кинетическую энергию этого чёртова спутника посчитать. Говорит, мы же с тобой в эквиваленте почти 60 тонн взрывчатки на эту лужайку сбросили. На её вопрос — как это? — он прямо на пальцах объяснил.

— Смотри, — говорит, — со скоростью семь километров в секунду летит дура массой в десять тонн. Помнишь формулу для расчёта кинетической энергии?

Она помнила, конечно. Эта формула у всех в классе уже в зубах навязла. Е равняется эм вэ квадрат, делённое на два.

— Правильно! — говорит Серёга. — А теперь прикинь, сколько это в тротиловом эквиваленте получится, если при взрыве одного килограмма тротила высвобождается примерно четыре и две миллиона джоулей.

Она глаза к потолку подняла, а он ей:

— Не мучайся, я уже посчитал. Пятьдесят восемь тонн^[2]. Даже маленько больше.

Перепугались они оба. Это вам не футбольным мячом в окно к соседу угодить. Тут как бы война из-за них не началась. Она даже проснулась, так ей страшно стало! Сбегала в туалет, потом на кухню зашла водички попить, а когда улеглась и укрылась одеялом, то сразу на другой бок перевернулась, чтобы тот сон случайно не вернулся.

Глава 11. Уссури. Сложный разговор

28 октября 1972 года

— Что за чёрт, Малыш! — Марина отшвырнула газету в сторону и взлетела с дивана.

Я поднял голову от книжки.

— А что такое?

— Ты посмотри, что пишет «Нью Йорк Таймс»! Ты её сегодня просматривал?

— С ума сошла? Ещё не хватало! Ты ещё спроси, читал ли я сегодняшнюю «Тайм оф Индия»? Сразу скажу: тоже не читал. А что тебя так...

— Это часом не твои шуточки? — она подхватила газету с дивана, сложила её так, как ей было нужно, шагнула к креслу, на котором я устроился с книжкой, и потрясла ею у меня под носом.

Я взял газету и бросил взгляд на многочисленные фотографии. После этого мою рассеянность как рукой сняло. Я тоже вскочил на ноги. Не отрывая глаз от текста статьи, пробормотал:

— Нет, не мои... Вот ни хрена себе... Извини, случайно вырвалось...

— Ничего, извиняю. Что это было? Действительно, крупный метеорит, как в статье говорится, или тот американский спутник, о котором мы три дня назад с Рудольфом разговаривали?

— Погоди-ка. Дай мне пару минут. Я и сам пока ничего не понимаю.

Уже через минуту я вернулся в этот мир.

— М-да, переборщил он слегка. Это, действительно, был спутник.

— Ну-ка, тащи этого хулигана сюда! — прошипела она. — Чем он там занимается?

— Валяется на кушетке и рисует. Слушай, может, не надо? Мы с наставником и сами с ним поговорим.

— Нет, давай его сюда! Я сама разговаривать буду!

***

Не хотел я напугать его своим внезапным появлением у него в пустой квартире, поэтому из каминной особняка на Уссури переместился на площадку их этажа, куда выходят двери его и соседней квартиры. Собравшись с мыслями, я нажал на кнопку звонка. Чёрт, как плохо всё получилось. Марина в ярости. Как бы не прогнала его взашей. Было бы жалко. Парнишка перспективный. И главное, мне с ним легко. Он быстро схватывает даже очень сложные вещи.

Серёга открыл дверь, увидел меня и нахмурился. Молча посторонился, запуская меня в квартиру.

— Одевайся! — коротко бросил я. — Королева хочет тебя видеть.

Он молча кивнул и направился к себе в комнату. Я шёл следом. Он оглянулся на меня и спросил:

— Как одеваться?

— Как можно приличнее.

— Угу, понял... Но у меня только школьная форма. Её надевать?

— Надевай её. Почему вы с Галиной Сергеевной до сих пор не купили костюм?

— Да она говорила пару раз, что надо сходить в магазин, но ей всё некогда было.

— А сам не мог? Или это так сложно?

Он пожал плечами. Торопливо натягивая школьные брюки, сказал:

— Для меня сложно. Я ни разу себе никакой одежды не покупал. А что случилось?

— А ты не догадываешься?

— Из-за спутника?

Я кивнул.

— Из-за него. Поторопись. Королева не любит ждать.

— А как мне к ней обращаться? Ваше величество?

— Это как она сама скажет. Я тебя представлю, а уж она сама решит. Мы с тобой не в королевский дворец летим. Не тушуйся, но веди себя скромно. Сам в разговор не лезь. Жди, когда тебя спросят. На все вопросы отвечай предельно честно. Не пытайся обмануть её или что-нибудь скрыть. Учти, если у неё хоть малейшие сомнения возникнут, она спросит меня, а я ей врать не могу. Никогда не мог, а в данном случае тем более. И помни о том, что любая попытка хоть в чём-то обмануть её приведёт к тому, что она велит мне избавиться от тебя. Тогда ты вернёшься в интернат. И я это сделаю, потому что вруны и хитрецы мне самому не нужны. Мы с тобой уже говорили об этом. На вопросы отвечай обдуманно. Не торопись и старайся взвешивать свои слова. Говори чётко и не мямли. Учти, настроение у неё не очень хорошее. Готов?

Он молча кивнул. Парень сильно волновался. У него даже уши были красными. Понимает, что сотворил нечто совершенно несуразное? А может потому, что королеву ещё ни разу не видел?

Я осмотрел его со всех сторон. Вроде всё в порядке. Заставил его пригладить волосы, вздохнул и открыл проход в вестибюль усадьбы на Уссури.

Услышав доносящийся со стороны каминной спокойный мужской голос, я осторожно выдохнул. Марина позвала Наставника. Это хорошо. Это даёт Сергею дополнительный шанс.

***

В каминной всё было готово для проведения совещания. Стоял большой овальный стол полированного дуба, вокруг расставлены удобные, мягкие стулья. Наверно, Марина попросила Наставника приготовить всё это к нашему приходу. У нас такого стола и этих стульев в хозяйстве не было. Сами они сидели в креслах рядом с камином и беседовали.

Я негромко откашлялся, привлекая их внимание, и они замолчали. Наставник легко поднялся из кресла и улыбнулся нам. Впрочем, подходить он не стал, а дожидался, когда я подведу Сергея к камину.

Серёга неумело поклонился Марине и кивнул Наставнику. Начал я:

— Познакомьтесь, ваше величество, — это мой помощник Сергей Каменский. Живёт в Москве вместе с вашей помощницей. Галина Сергеевна формально является его опекуншей.

Марина — она осталась сидеть в кресле — несколько секунд сверлила Сергея сердитым взглядом, но всё же взяла себя в руки и притушила огонь во взоре. Поднялась из кресла, развернулась в сторону стола и на ходу бросила в сторону Сергея:

— Называй меня по имени и отчеству. Марина Михайловна. Сядем!

Наставник положил руку на плечо Сергею, сочувственно ему улыбнулся, но ничего не сказал. Довёл его до стола и занял стул по левую руку от Марины. Я показал Сергею, чтобы он занял стул прямо напротив неё, а сам устроился между ними напротив наставника. Марина откинулась на спинку стула, сложила руки на груди и начала. Обращалась она к нам обоим.

— Расскажите-ка нам, милые юноши, какое именно задание вы получили. Начнём с тебя, Малыш.

Я вздохнул.

— Задание простое: вывести из строя американский разведывательный спутник. Если точнее, полностью лишить его функциональности. То есть сделать так, чтобы его невозможно было восстановить, даже отправив на орбиту ремонтную бригаду.

Марина кивнула и перевела взгляд на Серёгу.

— Теперь ты.

Серёга выскочил из-за стола и встал чуть ли не по стойке смирно. Марина недовольно нахмурилась и резко бросила:

— Сядь! Мы не в школе на уроках, и разговариваем не о тычинках и пестиках! У нас рабочее совещание. Сиди и рассказывай. И больше не подскакивай, пока тебя не попросят.

Так-с... нужно попробовать как-то разрядить обстановку. Чувствуется, что Марина вне себя. Что она едва сдерживается.

— Пить хотите? — Я посмотрел сначала на Марину, а потом на Наставника.

Марина перевела хмурый взгляд на меня.

— Да, сделай мне чашечку кофе. Рудольф, не желаете кофе?

Наставник покачал головой.

— Нет, пожалуй. Я бы выпил стаканчик минеральной. Серёжа, что тебе сделать? — он посмотрел на красного от смущения Серёгу.

— Сделайте ему «Фанты», он любит, а я поухаживаю за Мариной.

На столе между мной и Мариной встала небольшая серебряная подставка, на ней появился кофейник с длинным носиком и её любимая кофейная чашечка на блюдце. Прямо перед Мариной появилась из воздуха её хрустальная пепельница из столовой, легла на стол распечатанная пачка её любимых сигарет с ментолом и её зажигалка. Пусть покурит. Давно замечено, что это её успокаивает.

Я выбрался из-за стола, налил Марине кофе, чиркнул зажигалкой и подождал, когда она достанет из пачки тонкую сигаретку. Дав ей прикурить, положив зажигалку рядом с пепельницей, коротко прикоснулся к её плечику и вернулся на своё место. Поднял голову к потолку и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Подумаешь проблема... Если нужно, я прямо сейчас верну ситуацию в исходную точку. И на этот раз мы с Сергеем будем принимать решение вдвоём.

— Ты не понимаешь, Малыш! Ситуацию в исходную точку вернуть ты сможешь — сомнений нет, — но где гарантия, что Сергей в другой подобной ситуации снова не примет неправильного решения? Зачем нам помощники, на которых нельзя положиться?

— Мне кажется, вы чересчур строги к нему, Пресветлая, — мягко возразил Наставник. — Мальчик учится. Опыта у него маловато, но это дело наживное. Так не бывает, чтобы юноши его возраста умели принимать взвешенные решения. Для того, чтобы взвешивать, необходимо иметь нечто, что можно положить на другую чашку весов. Обычным противовесом в таких случаях служит жизненный опыт и серьёзная подготовка. Откуда им у него взяться?

— Правильно, — вмешался я. — Взвешенные решения могут принимать умудрённые опытом люди. А все они как правило люди пожилые. Ты же сама хотела, чтобы к нам в обучение поступала способная молодёжь. Желательно даже юноши и девушки старшего школьного возраста. Это твои слова. А ещё ты говорила, что умные люди не полагаются на случай и не надеются, что в случае войны сами собой возникнут из ниоткуда новые Наполеоны и Суворовы, а заранее учреждают кадетские училища и нанимают туда хороших преподавателей. Помнишь наш разговор о полководцах?

Марина выслушала нас с хмурой миной на лице. Вздохнула и говорит:

— Ладно, не буду сердиться. Просто очень уже неожиданным оказался для меня результат. Задание ведь было несложным. — Она перевела взгляд с меня на Серёжу. — Давай-ка пройдёмся по шагам. Я хочу понять, как тебе такое вообще в голову могло прийти? Обсуждал ты с кем-нибудь свои шаги?

Серёжа осторожно, чтобы не стукнуть донышком, поставил стакан с напитком на стол.

— Да, Марина Михайловна, обсуждал... С Сашей. Он посоветовал мне подумать над тремя вариантами. Первый — это уничтожить всю оптику на спутнике. Два мощных длиннофокусных объектива и два широкоугольных. Кроме того, зеркальную систему Максутова. Она предназначена для проведения детальных съёмок поверхности Земли. Второй вариант — вывести из строя комплекс отправки капсул с экспонированной фотоплёнкой на Землю. И третий — вывести из строя систему радиоэлектронной разведки и антенны обратной связи.

Марина внимательно выслушала и кивнула.

— И что тебе помешало поступить именно так?

— Уже после нашего разговора мне пришло в голову, что если вывести из строя или отключить систему энергоснабжения — она обеспечивает энергией все прочие системы спутника: и бортовую ЭВМ, и органы управления, и все передатчики, и систему обеспечения возвращаемых капсул — то одним ударом можно решить все задачи одновременно.

Марина подумала пару секунд и согласно кивнула.

— Да, звучит логично. И? Что-то не получилось?

— Мне в голову пришёл ещё один вариант... — Серёга сильно покраснел.

— Какой? — поторопила его Марина.

Серёга замялся и посмотрел на меня. Я на секунду нырнул в его сознание, и увиденное там заставило меня чесать в затылке.

— Ого!

Марина и Наставник посмотрели на меня. Пришлось пояснять.

— Серёжа говорит правду, но...

— Что «но», Малыш? — нахмурилась Марина. Кажется, она начала подозревать Сергея во лжи.

Я покачал головой, не отрывая взгляда от лица Серёги.

— Но не всю правду. Он просто не знает как сформулировать. Если честно, я и сам в затруднении.

Я посмотрел на Серёгу и спросил:

— Ты услышал голос, который подсказал тебе другое решение?

Он кивнул.

— Угу... Только она ни в чём не виновата. Она той ночью крепко спала.

— Про кого он говорит? — спросила Марина.

Наставник внимательно наблюдал за нами, но пока хранил молчание.

— Про девушку из его класса. Зовут Юлей. У них, похоже, любовь или крепкая дружба начинается. Это её голос прозвучал у него в голове прошлой ночью. Именно она посоветовала Сергею не искать центральный рубильник, а просто сбросить спутник на Землю. Так ведь, Серёжа?

Он кивнул.

— Да, так. А я подумал, что если сбрасывать, то на лужайку перед Белым Домом. Чтобы было демонстративно. Не думал я, что так неаккуратно получится. Думал, всё обойдётся тем, что там стёкла повыбивает и посуда побьётся. Не рассчитал. Только Юлька здесь ни при чём! Она в это время крепко спала. Нам с ней уже дважды одинаковые сны снились. Ни я, ни она ничего не понимаем. Как такое может быть?

— Ты хочешь сказать похожие сны? — хмуро спросила Марина

Он помотал головой.

— Нет, если бы просто похожие, я бы не удивился. Они были одинаковыми вплоть до мельчайших деталей.

— Ну-ка, расскажи какой-нибудь из них.

Серёга густо покраснел. Он молчал и не отрывал глаз от её лица. Пришлось вмешаться.

— Он не сможет, Марина. Там очень интимные сны. Но он ничего не сочиняет. Я только что заглянул в сознание к Юле. Это и в самом деле было так. Сны очень подробные, вплоть до мельчайших деталей, и очень правдоподобные. К слову сказать, результатом одного из снов была первая в жизни сексуальная разрядка у Юли и аналогичная реакция у Серёжи. Они при этом спали в разных постелях. По карте между их домами дистанция была около полутора километров, если по воздуху смотреть.

Я повернул к нему голову и извинился.

— Прости, Серёга, но королева и наставник должны об этом знать. Потому что теперь дело касается не только вас двоих. Тут, возможно, что-то очень и очень серьёзное.

Наставник выпрямился на стуле и сложил на столе руки.

— Да, очень интересно. Тесная духовная связь на таком уровне — это и в самом деле большая редкость.

— Вы слышали о подобных случаях, Рудольф?

— Трудно сказать, Пресветлая. Слышать-то довольно часто доводилось, но верить всему этому... — На его губах возникла скептическая усмешка, и он покачал головой. — Во многих средневековых поэмах герой или героиня видят во сне либо умершую мать, либо отца, или возлюбленного, которые дают какую-то подсказку или совет. Сколько в этом правды? Я полагаю, нисколько. Просто один из литературных приёмов. Кому-то первому пришло в голову, а другие подхватили. Вон, даже Шекспир не удержался и воспользовался им. Вспомните разговор Гамлета со своим покойным отцом. Обычная романтическая чепуха, на мой взгляд. — Он отпил глоток воды из своего стакана и закончил. — Я думаю, этот литературный приём возник ещё раньше. Скорее всего ещё в дохристианские времена. Если покопаться в произведениях Овидия и Гомера, наверняка найдётся что-то в этом роде. Нужно же помнить, что для людей того времени связь с близкими не заканчивалась с их смертью. Умершие продолжали жить в их сердцах. Поэты того времени не могли не учитывать этот факт в своих произведениях.

Марина выслушала его и кивнула

— Это так, конечно, но у нас случай несколько другой. — Она повернула голову ко мне. — Малыш, можешь о ней поподробнее?

— Пока только самые общие сведения. Юля Самойлова. Возраст шестнадцать лет. Четвёртого августа исполнилось. Девушка очень неглупая, но, по-моему, с заниженной самооценкой. Характер гордый, но открытый. Вспыльчива, но умеет трезво оценивать свои поступки. Понимает, что такое компромиссы и готова к ним. Любит посмеяться и хорошо понимает юмор. Кстати, она внучка Михаила Шолохова, но почему-то скрывает это от всех в школе. Даже её лучшая подруга не знает. В физическом плане девушка полностью здорова, но сезонным простудам подвержена. Болеет дважды в год — осенью и весной.

— Всё?

— Пока всё.

— Какие-нибудь особенности? Что-нибудь, что отличает её от других?

— Нет, ничего не увидел.

Марина кивнула.

— Всё равно, нужно её понаблюдать. Странно всё это... Рудольф, что скажете?

— Согласен, Светлейшая, случай действительно странный. И понаблюдать за ней стоит. Проще всего было бы, если бы удалось поместить её в какую-нибудь нестандартную ситуацию. Во что-нибудь экстремальное. Но это довольно трудно устроить. Кто у неё родители, Саша?

— Оба работают в издательстве «Труд». Мать — заместитель главного редактора. Её туда отец устроил. Он ведь возглавляет Союз Писателей. Ему это совсем нетрудно было.

— А отец девушки?

— Работает редактором в том же издательстве. Похоже, с тестем у него отношения не складываются, коли тот его до сих пор куда-нибудь повыше не пристроил. Но «Волгу» он им подарил и с квартирой помог. Ещё до рождения Юли они въехали в двухкомнатную.

Наставник кивнул.

— Понятно. Ситуация для этой страны довольно стандартная.

Марина наконец-то обратила внимание на притихшего Сергея.

— Мы сейчас с этой темой закончим. Напоследок попрошу тебя быть очень внимательным к Юле. О любых странностях и просто отклонениях от нормы, тут же сообщай Саше. В том числе и о ваших общих снах. Это уже само по себе серьёзная аномалия. — Заметив его реакцию, Марина усмехнулась. — Не хмурься. Я не заставляю тебя следить за ней. Живите так, как до сего дня жили. Если у вас там любовь случится, я только рада буду. Просто очень хорошо было бы, если бы в наших рядах появился ещё один талантливый человек. Дел предстоит очень много, поэтому нельзя упускать ни малейшего шанса привлечь на свою сторону потенциального друга и помощника. Понял меня?

Серёга кивнул.

— Да, Марина Михайловна, понял.

— И ещё одно. Из-за твоих поспешных действий погибли люди. Довольно много людей. В статье, которую я читала, говорится о ста десяти пострадавших. Сколько из них погибло, а сколько получили ранения — этого в статье нет, но давай будем исходить из половины. Возможно также, что погибли дети. Это безобразие! Понимаю, что злого умысла у тебя не было, но зло тем не менее случилось. Это совершенно недопустимо! Мы не против причинения зла, если это поможет предотвратить зло ещё более масштабное, но то зло, которое мы иногда вынуждены причинять, должно быть выверенным и целенаправленным. Точечным, если угодно. Это ты понимаешь?

Серёга кивнул.

— Понимаю, Марина Михайловна. Саша очень подробно всё это объяснял, когда я проходил обучение.

— Называй его «учителем». Давай-ка соблюдать субординацию. Между собой можете общаться, как вам будет угодно, но во время совещаний называй его «учителем». «Наставник» подошло бы ещё лучше, но это может внести путаницу.

— Да, конечно.

— Теперь последнее. Ещё раз: из-за твоих неловких действий погибли люди. Надеюсь, их кровь запомнится тебе надолго. На время проведения акций ты получаешь от нас силу. Причём силу такую, что она способна натворить много бед, если приложить её неправильно. Поэтому не ленись думать и взвешивать возможные последствия своих поступков. Думать и взвешивать! Семь раз отмерь и лишь потом отрежь! Не забывай об этом. Я понятно излагаю?

— Понятно, Марина Михайловна. Такое больше не повторится, обещаю.

— Запугала ты его, — нахмурился я. — Нехорошо. Так ты отобьёшь ему вкус к нашей работе. Иногда нужна и решительность. Быстрые и решительные действия! И у него не всегда будет время хорошенько обдумать и взвесить. У него реакция обычного человека, не забыла?

— Да, ты, наверно, прав. Тут я маленько переборщила со строгостью. Ты извини меня, Серёжа. В нашем конкретном случае у тебя было достаточно времени, чтобы подумать и принять верное решение, но Саша тоже прав: иногда можно и нужно действовать быстро и не особо задумываясь о последствиях.

— Именно это понимание и даётся с опытом, — улыбнулся ему Наставник.

Он обращался к Сергею, но слова его предназначались Марине. Судя по тому, какой взгляд Сергей бросил в её сторону, он это тоже понял. Сообразительный парень. Очень сообразительный. Хорошее приобретение. Посмотрим, как он будет развиваться дальше, но пока что больших претензий ни у меня, ни у Наставника к нему не было.

— Я правильно понял, что ты решила оставить ситуацию без изменения? — спросил я. — Что возвращать всё в исходную точку мы не будем?

Марина кивнула.

— Да, правильно. Людей, конечно, жалко, но пусть это послужит нам уроком. Президент погиб, и политическая ситуация в стране от этого начала меняться. Может, это даже и к лучшему. Помните, какую характеристику дали ему ваши эксперты, Рудольф?

— Помню. Представитель оружейного лобби. Жадный, энергичный, готовый идти по головам ради достижения своих личных целей. Ни на какие попытки соглашения с руководством Советского Союза он не пойдёт. Ему просто не дадут этого сделать. А если будет упорствовать, его физически устранят, как устранили уже с полдюжины президентов до него.

— Да, Рудольф. Ставка на него была нашей ошибкой. Хорошо, что мы в переговорах не успели зайти слишком далеко. Нужно искать другой путь.

— Через Конгресс?

— Да, попробуем через Конгресс. Возможно также придётся действовать и напрямую. Например через популярные телевизионные каналы. Наверно, придётся выйти из тени. По крайней мере нам с Малышом. В Советском Союзе и в Италии мы всё равно уже засветились, так что скорее раньше, чем позже, но и на Западе о нас узнают. Но мне кажется, что вам, Рудольф, пока что рано выходить на поверхность. Всё же вы у себя в городе лицо очень заметное, и вас с нами пока что никто не связывает. Как вы считаете?

Вместо ответа Наставник повернул голову к Серёге и улыбнулся.

— Мне кажется, нашему юному другу будут скучноваты эти разговоры. Может, отпустим его? В Москве уже вечер, а ему завтра в школу.

Марина кивнула.

— Да, Серёжа, ступай к себе. И прости мне мою излишнюю резкость. Малыш, проводи!

***

Когда я вернулся в усадьбу, Марина с Наставником уже снова перебрались в кресла к камину. Не присаживаясь, я сообщил им:

— В списке Посвящённых в Книге Юля не числится. Ни в категории «А», ни в категории «В». Так что это какой-то другой случай. Вас же это беспокоило?

Наставник кивнул.

— Да, именно это. Но всё равно очень странный феномен.

Марина согласно кивнула.

— Как бы устроить так, чтобы она постоянно была у нас на глазах? По крайней мере до тех пор, пока мы не найдём приемлемого объяснения этим фактам.

— Буду думать... Знаете, мне ещё кое-что в голову пришло.

— Что именно, Малыш?

— А почему бы нам не привлечь к делу Дональда Пратта?

— Кто это, Саша?

Ответила вместо меня Марина.

— Это бывший начальник службы безопасности Ватикана, Рудольф^[3]. Начинал как гангстер в Нью-Йорке, потом его заметил местный кардинал и приблизил к себе. Умный, предусмотрительный, расчётливый, очень хорошо информированный человек. Малыш, сколько ему?

— Пятьдесят три.

— А где он работает? И кем? — спросил Наставник.

Ответила ему Марина.

— Нигде и никем. После нашего визита к Папе Римскому оставил службу и переехал во Францию. Около двух лет назад прибился к нашей клинике в Ля Кабане. Помогает по хозяйству, исполняет функции охранника, причём я ему за это не плачу. Но он мужчина состоятельный. Деньги ему не очень-то нужны.

— Интересно. Какими языками владеет?

— Американский вариант английского, итальянский и французский. На французском говорит с сильным акцентом, но иногда понять можно.

Наставник усмехнулся.

— Он гражданин Америки?

— Насколько я знаю, у него двойное гражданство — американское и итальянское.

— Вы тоже считаете, что его можно приспособить к делу?

Марина задумчиво покивала.

— Мысль и в самом деле неплохая. Дядька, действительно, умный. Кроме того, у него многочисленные связи по всей Европе и, я думаю, в Америке. Как минимум в качестве эксперта по вопросам безопасности и европейской политики его можно привлечь. Да и его гангстерское прошлое не следует забывать. Вполне может оказаться полезным в качестве знатока обычаев и правил преступного мира. Как же я сама о нём не вспомнила?

Глава 12. Юля. Утром у Серёжи дома

28 октября 1972 года

Серёга не открывал долго, а когда всё же открыл, был взлохмачен, заспан и хмур. Посторонился, запуская её в прихожую, зевнул так, что нижняя челюсть щёлкнула, потянулся и уставился на неё.

— Как спала?

Она быстро размотала намотанный поверх пальто длинный шарф, сложила его, передала ему, а он не глядя бросил его себе за спину. Не успела она возмутиться, как увидела, что шарф попал туда, куда нужно, а именно на полку для шляп.

— Опять фигня какая-то снилась, — ответила она, расстёгивая пуговицы пальто.

— Не про Америку случайно?

— Да, про неё. А ты откуда знаешь?

— Не знаю я. Просто предположил. Мне тоже приснилось, что мы с тобой вдвоём одним секретным делом занимались. Ну-ка, давай проверим.

— Угу, давай.

— Вот скажи, что ты мне предложила в сегодняшнем сне?

— Уронить спутник на землю. Ты искал на схеме главный рубильник. Если я правильно поняла, то тебе нужно было вывести его из строя. Ты сказал, что уронить его на землю, идея хорошая и добавил, что если ронять, то на лужайку перед Белым Домом. А что, тебе то же самое снилось?

— Угу, то же самое... Что за чертовщина? Как такое может быть? Уже во второй раз...

Он забрал у неё пальто и повесил на вешалку. Она в это время расстёгивала свои зимние сапожки. Серёга ещё раз зевнул и сказал:

— Ладно, я умываться, а ты дуй на кухню. В холодильнике ванильные сырки и сметана в литровой банке. Для тебя куплено. Короче, начинай завтракать без меня. И ещё... достань, пожалуйста, из холодильника сыр, масло и колбасу. Пусть греются... — Последнее он сказал, уже закрывая за собой дверь ванной комнаты.

***

— Как вчера прошло? — спросила она.

Серёга стоял у плиты. На большой сковородке жарилась порезанная ломтиками любительская колбаса. Серёга готовил яичницу. В укутанном чистым кухонным полотенцем высоком кофейнике томился загадочный молочный напиток, который Серый назвал «завтраком пастуха». Всё пахло очень вкусно и выглядело аппетитно. Она уже позавтракала и сказала, что больше не хочет, когда он предложил пожарить яичницу и на её долю, но сейчас уже начала сомневаться в правильности своего решения.

— Что ты имеешь в виду? Что прошло? Где прошло?

— У Ларисы.

Серёга хмыкнул, не оборачиваясь, покачал головой.

— Следила, значит?

— Не следила, а... Я думала, что ты её до дома проводишь, а потом мы с тобой можем немного погулять... У меня как раз время было...

Серёга вздохнул, деревянной лопаткой переворачивая шипящую в горячем масле колбасу.

— Следила... — Он отложил лопатку, подвинул поближе к плите с горкой наполненную крупными куриными яйцами кастрюльку, взял в правую руку нож, в левую верхнее яйцо из горки. — Нормально прошло... — буркнул он, осторожно, чтобы не повредить желток, раскалывая яйцо над сковородкой.

Она немного отошла от смущения, возникшего от того, что её уличили в слежке, и тут же перешла в контратаку!

— И?... Продолжения не будет? — она отнесла в мойку свою кружку и испачканную сметаной тарелку и открыла воду.

— Оставь. — Серёга кинул взгляд на её руки. — Потом всё вместе помою... — он осторожно прорезал острым краем деревянной лопатки булькающую жидкую яичницу, приподнял один её край, позволяя жидкому белку протечь вниз к раскалённому металлу сковороды. — Продолжения? — Он надолго замолчал, сосредоточенно возясь с яичницей.

Потом он шагнул к мойке, возле которой она прислонившись попой к столу и сложив на груди руки стояла, положил руку ей на плечо, дотянулся до среднего отдела сушилки для посуды и вытащил оттуда две большие, плоские тарелки. Прежде чем отойти с ними к столу, заглянул ей в глаза, улыбнулся и подмигнул.

Он и для неё поставил тарелку и положил возле неё вилку и столовый нож. Нож — справа, вилку — слева. Надо же — эскимос, а кое-что в столовом этикете соображает. Наверное, специально учился, прежде чем в столицу лететь. Было понятно, что яичницу он сделал на двоих. Она не стала возражать, а заняла своё место за столом.

Серёжа положил на стол кухонную доску, перенёс на неё булькающую и пыхающую струйками пара сковороду и взял в обе руки по деревянной лопатке. На её тарелку он определил посыпанный приправами кусок из трёх аппетитно выглядящих яиц, на свою тарелку осторожно перенёс остатки. Впрочем, на этом он не успокоился. Вытащил из посудного шкафа две низкие и широкие чашки, расставил их между ними и налил из кофейника по чашке того самого «завтрака пастуха». Выглядел этот напиток, как кофе с изрядной долей молока.

Покончив с приготовлениями, Серёга удовлетворённо вздохнул, плюхнулся на стул справа от неё, взял в руки столовые приборы и пожелал ей приятного аппетита. Лишь отправив в рот первую порцию яичницы с колбасой и прожевав её, он «вспомнил» о её вопросе.

— Продолжение, говоришь? А какое продолжение ты ждёшь? Сразу скажу, ничего из того, о чём мы с тобой говорили, не было.

— А что было?

Яичница была великолепна! Она ела с таким аппетитом, что как будто и не позавтракала плотно каких-то четверть часа назад. Напиток в чашке оказался сваренным на молоке крепким чаем. Питательно и бодрит! В него можно было даже не добавлять сахар. От молока он был сам по себе сладковат. Серёга пристроил вилку и нож на краю своей тарелки и сложил руки на столе.

— Сначала ты ответишь на пару моих вопросов, а потом я отвечу на твой. Идёт?

Она кивнула:

— Идёт! Какие вопросы?

— Вопрос номер раз! Что бы ты сказала про меня, если бы я в школе начал обсуждать с ребятами то, как мы с тобой целовались, и чем это закончилось? Наверное, сволочью бы назвала, верно?

Она усмехнулась и кивнула:

— Правильно. К чему ты это?

— Сейчас поймёшь... Сначала короткая предыстория, а потом второй вопрос. Так вот: весной этого года в Шереметьево-2 таможня задержала подозрительную пожилую гражданку, прилетевшую к нам из Франции. Она безропотно согласилась с досмотром двух её чемоданов, но наотрез отказывалась предъявить к осмотру свою дамскую сумочку. Когда её всё же принудили к этому, то выяснилось, что женщина отказывалась лишь по той причине, что в сумочке у неё имелся несвежий носовой платок, пара упаковок презервативов и, пардон, трусики. Трусики тоже были несвежими...

Она рассмеялась, представив эту картину. Серёга подождал немного, а потом с ухмылочкой сообщил:

— Здесь нет ничего смешного. Женщине было так стыдно, что у неё случился гипертонический криз, от которого она прямо в помещении таможни скончалась. Оказывается, смерть от стыда — это вовсе не фигура речи, как я всегда думал, а самая настоящая реальность. Кстати, она, то есть эта смерть, вызвала серьёзные дипломатические осложнения между Советским Союзом и Францией...

М-да... Она сердито нахмурилась.

— Дурак! Мог бы и предупредить, что это не шутка!

— Мог бы... — Серёга вздохнул и снова взял нож с вилкой в руки. — Только тогда ты вряд ли смогла бы прочувствовать, насколько важна бывает приватная сфера и её неприкосновенность.

— Ты сейчас на Ларису намекаешь?

Серёга молча кивнул. Он не мог говорить, потому что как раз затолкал себе в рот целый желток. Прожевав и проглотив, подтвердил:

— Вкусно... Да, на её приватную сферу, на твою, на мою... Тебе нужно переодеться, Юль. Как бы ты школьное платье не запачкала. Хочешь, я тебе какую-нибудь из своих рубашек выделю? Подвернёшь рукава и будет оно тебе, как коротенькое платье. Повесишь в шкаф на плечики и будешь переодеваться, когда ко мне приходишь. Как тебе идея?

Она улыбнулась ему и согласно кивнула. У неё рот тоже был занят. Вот почему она не может на него долго сердиться? Ведь ведёт себя порой, как законченный лопух. Семён Семёнович Горбунков^[4]!

***

Она выбрала себе не новую байковую ковбойку в красно-голубую с чёрным клетку. Хотела примерить Серёгину голубую рубашку с жёстким воротником, но он отсоветовал. Говорит, отложи её в сторону, а когда в квартире будет жарко, тогда наденешь, а сейчас возьми что-нибудь более тёплое.

Посмотрел он на неё своими тёмными глазищами, когда она переодевшись из ванной вернулась, улыбнулся, и ей сразу так приятно стало. Подумала даже, да и чёрт с ней, с этой Ларисой. Даже если Серёга и темнит, то и пусть. Лариса — девушка и в самом деле красивая. Это так, но она-то ему тоже нравится! Вон как смотрит. Так приятно...

***

Серёга за письменным столом пыхтел над упражнениями по русскому, которые Юля ещё вчера вечером сделала, а она устроилась на его тахте с хрестоматией и зубрила отрывок из «Смерти поэта». Она первая не выдержала тишины. Соскочила с кушетки, потянулась, подошла к стулу, за котором сидел Серый, заглянула к нему в тетрадку. Ага, он уже заканчивает. Спросила:

— Серёж, давай музыку включим, а? Я что-то засыпаю уже...

Серёга кивнул, дотянулся до магнитофона — он в левом дальнем углу стола стоит — и включил кнопку «Сеть». Подождал немного, убрал громкость и пустил ленту. Она положила руки ему на плечи.

— Давай быстрее письменные заканчивай! Тебе ещё отрывок из стихотворения учить.

— Я уже...

— Уже выучил?

— Угу. Оно же короткое. Один раз прочитал и запомнил. У меня память приличная.

— Ничего себе приличная... — вздохнула она. — Мне бы такую. Она у тебя с детства такая или какие-нибудь упражнения по развитию памяти делал? Я слышала, бывают такие.

— С детства. Но такие упражнения и правда существуют, и я их знаю. Если хочешь, как-нибудь позанимаюсь с тобой.

Вместо ответа она наклонилась к нему, прижалась щекой к его уху, руками оплела его грудь и замерла. Серёга медленно голову к ней повернул, и она поняла, чего он хочет. Нежно-нежно, как в том сне с гитлеровцами и собаками, прикоснулась губами к уголку его рта. Как и во сне, Серёга перестал дышать и развернул голову ещё сильнее, выпрашивая настоящий поцелуй.

Не прошло и минуты, как она уже сидела у него на коленях, и они целовались. Какие нежные у него руки. Как приятно, когда он к ней прикасается. Он гладил её щеку и шею, его рука забиралась под рубашку и майку и ласкала правую грудь. Она только вздрагивала, когда удовольствие от этой ласки делалось чересчур интенсивным. В такие моменты ей хотелось быть к нему ещё ближе, хотя как можно быть ещё ближе, если ты сидишь у парня на коленях и позволяешь ему очень многое!

Ой, нет! Туда нельзя! Серёжкины пальцы проникли под резинку трусиков на бедре и начали смещаться в сторону живота. Она поймала его руку и, не отрываясьот его губ, молча покачала головой. После этого он сам убрал руку и разорвал поцелуй.

Они посидели немного, не глядя друг на друга, а потом, когда дыхание пришло в норму, она соскочила с его коленок и отправилась в угол комнаты к шведской стенке. Специально туда ушла, потому что как только перестали целоваться и, особенно, после его попытки забраться в трусики, ей стало неловко. Забралась почти под самый потолок и оттуда, сверху взглянула на него. Серёга наблюдал за ней, но когда заметил её взгляд, тут же отвернулся, взял ручку и склонился над тетрадью. Потом, не оглядываясь, добавил громкости на магнитофоне. Там Битлы заканчивали петь про жёлтую подводную лодку.

Взгляд, которым он наградил её напоследок, ей не понравился. Похоже, обиделся. Ну и что? А если мне стыдно? Стыдно и страшно... Настроение от этих мыслей постепенно упало. Она повисела на одних руках ещё немного, слушая следующую песню Битлов и болтая ногами в воздухе, а потом вздохнула, слезла на пол, подошла к нему, помедлила немного, но всё же положила руки ему на плечи. Серёга не отреагировал. Даже не пошевелился. Тогда она снова оплела руками его грудь, прижалась горящей щекой к его уху, набралась духу и наконец, шепнула:

— Серёж, не обижайся. Я так быстро не могу. Тебе, наверное, всё равно, а у меня до сих пор всё внутри трясётся.

Серёга серьёзно кивнул, отстранился от неё, посмотрел на неё сбоку и объяснил:

— Трясёт тебя от того, что адреналин в крови разлагается. Ты получила изрядную дозу адреналина, а потом он начал разлагаться, понижая уровень сахара в крови. Сходи в зал, там на столе коробка шоколадных конфет. Съешь парочку и тряска пройдёт.

— Тебе принести? — спросила она уже от дверей.

Серёга поднял руки, посмотрел на пальцы и кивнул.

— Неси! У меня тоже пальцы трясутся.

Потом она сидела на крышке стола слева от него. Между ними лежала на столе открытая коробка «Ассорти» фабрики «Красный Октябрь», откуда они таскали конфету за конфетой, болтали и смеялись. Неловкость и неудобство куда-то исчезли, а им на замену пришла лёгкость и веселье...

***

Сегодня выяснилось, что он совершенно безбашенный. Странно даже, что она раньше этого не замечала. Ей-то казалось, что он задумчивый, какой-то немного заторможенный, даже медлительный, а оказалось, что действовать быстро, даже молниеносно, он очень даже умеет.

Юля немного задержалась в раздевалке при бассейне. Нужно было хорошенько просушить волосы. Когда она с другими девушками вышла на крыльцо Дворца Спорта, Серёга в компании других ребят и девушек уже неторопливо брёл в сторону входа в сквер. Через него ближе до метро. Догнала их легко, потому что все мальчишки задержались возле киоска «Мороженое».

Дорожка в сквере, по которой они шли, гораздо уже, чем у нормальных тротуаров. Она шла рядом с Серёгой, когда двигавшиеся навстречу трое молодых мужчин поравнялись с ними. Серёга заранее взял её за локоть, и они немного посторонились, чтобы не столкнуться с ними, но, видимо, недостаточно быстро сдвинулись влево, потому что шедший с краю высокий, молодой мужчина на полном ходу сильно ударил её локтем в плечо. Она выронила портфель и чуть не грохнулась, так неожидан и силён был удар. Хорошо, что Серый успел подхватить её под руку с другой стороны, иначе бы точно упала!

— Ну ты и козёл, дядя! — Серый остановился и громко сказал, почти крикнул этим троим вслед.

Вот скажите: ну разве так поступают нормальные ученики девятых классов? Каждый из этих троих был как минимум на голову выше Серёги и раза в два, а то и в три шире. Все они взрослые тридцатилетние дядьки, а он не боится кидать им такие оскорбления. Она от Леськи слышала, что козёл — это у мужчин какое-то особенно обидное оскорбление. Что-то вроде подлеца, только ещё хуже. Понятно поэтому, почему эта троица остановилась, развернулась к ним и тот, который её толкнул, зло прошипел:

— Это кто сказал?

Серёга, как ни в чём не бывало, отвечает:

— Ну я! Не хочешь извиниться перед девушкой? Ты сделал ей больно.

Парень кивает, направляясь к нему, и цедит сквозь зубы:

— Я сейчас и тебе больно сделаю.

Серый её осторожно от себя оттолкнул, а сам шагнул на середину дорожки и переложил портфель в левую руку. Все ребята, с которыми они через сквер шли, тоже остановились и развернулись в их сторону, но никто и не подумал Серёге на помощь прийти.

Этот дядька подскочил к Серёге и протянул руку. Хотел его за воротник пальто ухватить, но не тут-то было! Серёга отскочил назад и вправо, одновременно приседая, а дядька громко вскрикнул и на одно колено упал. Оказалось, Серый поймал его за средний палец левой руки и сейчас выламывает его из кисти. Это должно быть жутко больно, а дядька ничего поделать не может. Кряхтит только, сопит и пытается другой рукой до штанины Серёгиных брюк дотянуться. У него даже это не получается, потому что он сразу теряет равновесие, как только правую руку от земли отрывает. Чтобы совсем не упасть, вынужден опираться этой рукой о землю. Это Серёга его специально в таком неустойчивом положении держит.

Те двое, которые с этим парнем шли и остались стоять в отдалении, поняли, что с их товарищем что-то неладно и тоже к ним направились. Серёга заметил это и тут же вывихнул палец своего противника до конца. Громко щёлкнуло, и дядька как заорёт от боли! Его меховая шапка пирожок ещё тогда на землю свалилась, когда он на колене оказался, так что голова оказалась совсем без защиты. Серый этим очень умело воспользовался. Шагнул назад и как влепил ему ногой куда-то в голову. Крик тут же оборвался, и этот здоровяк мешком на землю рухнул. Лежит, не шевелится.

Вот только после этого Серый свой портфель из рук выпустил. Откинул его ногой к ограждению газона и стоит, поджидает тех двоих. Один из них уселся на корточки возле головы первого, а второй обошёл его ноги и к Серёге. Тот крутнулся как-то необычно, в воздух подлетел, как будто у него крылья выросли, и как врежет дядьке подошвой ботинка прямо в лицо! Тут же его вырубил! Плюхнулся он на задницу, но не удержался и на спину упал. Вот тут и третий понял, что дело совсем плохо. А Серёга к нему шагнул и говорит спокойненько:

— Давай извиняйся перед девушкой за своего друга, а то тоже ляжешь. Я таких хамов, как вы, терпеть не могу. Ну! — И присел на напружиненных ногах.

Вроде бы ну что здесь такого особенного, если кто-то присядет на напружиненных ногах? Подумаешь, великое дело! Но дядька всё понял правильно. Он на ноги вскочил ещё тогда, когда Серёга со вторым разбирался. А тут он просто струсил и назад отпрыгнул. Орёт оттуда:

— Кончай бузить парень! Подумаешь, толкнули его! Ты что каждый раз драку затеваешь, когда тебя толкнут?

— Твой дружок не меня, а девушку толкнул! И не захотел перед ней извиниться. И ты мне зубы не заговаривай. Если не извинишься, сейчас рядом с ними ляжешь! Разозлили вы меня крепко!

Извинился этот. Формально, но извинился. После этого Серёга портфель подобрал и по аллее вперёд понёсся. Потом объяснил, что нужно было побыстрее оттуда сматываться, чтобы случайный милиционер их не застукал, или какой-нибудь прохожий шум не поднял...

***

Жаль, что другие девчонки всё это тоже видели. И Галка с Ольгой, и Томка с Зойкой. Да и Конопацкий с Мишкой Стерненко тоже. Эти двое у киоска задержались, мороженое покупали, но к началу представления тоже подошли и почти всё видели. Теперь они все к Серёге по-другому относится будут. Как бы девчонки толкотню возле него не затеяли. Ну ещё бы! И тебе симпатичный, и отважный, как чёрт, и математику как Бог знает, и, самое главное, не задавака.

***

Серёга не стал провожать её до дома. Сказал, что сегодня опекунша должна позвонить. На её вопрос, чем планирует завтра заниматься, пожал плечами:

— С утра у меня уборка, потом приготовлю что-нибудь съедобное на следующую неделю, потом пообедаю, а после обеда или дома побуду, порисую, или в Третьяковку смотаюсь. Не знаю пока. А что?

— Нет, ничего... — Она вздохнула. — У меня с утра тоже уборка, а потом в магазин с мамой пойдём. А ты когда планируешь с уборкой закончить?

— Часов в десять, не раньше.

— Хочешь, я к тебе приду? Вместе уроки будем делать.

— Угу, конечно, хочу. Закончишь с делами и приходи...

***

Думала, что попрощалась с ним до завтра, но за ужином услышала, о чём папа маме рассказывает, и не выдержала. Выскочила из-за стола и умчалась в коридор к телефону. Серёгин номер был занят, и она подумала, что он с опекуншей своей разговаривает. Вернулась за стол, на вопрос мамы ответила, что ей срочно нужно было с Серёгой посоветоваться.

После ужина снова позвонила, но теперь трубку никто не брал. Хотела уже бежать к нему, но потом подумала, что он, возможно, в магазин ушёл — собирался же завтра готовить на неделю, а для этого продукты нужны. Осталась дома, но без дела не сидела. Отобрала у папки уже прочитанные им «Известия» и прочитала ту статью на первой странице, о которой он за столом рассказывал.

Статья была краткой. Собственно, и статьёй её было бы неправильно называть. Заметка о случившемся в Соединённых Штатах Америки природном катаклизме, и о трагической гибели президента Соединённых Штатов и его супруги.

«Вчера в 23-15 по московскому времени на огромной скорости ворвался в атмосферу Земли и ударился в землю прямо в центре столицы Соединённых Штатов городе Вашингтоне неопознанный пока что космический объект значительной массы. Падение этого небесного тела вызвало в городе разрушения и повлекло за собой многочисленные человеческие жертвы».

Заметка была краткой. Кроме уже изложенного, в последующих двух абзацах описывались обстоятельства гибели семьи Президента. Всё было просто. Президент с супругой давали интервью корреспондентам газеты «Вашингтон пост» на лужайке в саду за Белым Домом. Все они были погребены под выбитым из земли огромным количеством породы. Сейчас на том месте спасатели проводят интенсивные раскопки, пытаясь найти хотя бы их тела, но шансов на то, что кто-нибудь из них или работавшей над интервью команды телевизионщиков будет найден живым, нет никаких. Согласно соответствующей статье Конституции к исполнению обязанностей Президента страны приступил вице-президент Соединённых Штатов г-н Горн...

Ниже заметки имелись чёрно-белые фотографии, сделанных, очевидно, по горячим следам. На одной из них был отчётливо виден фронтон центрального входа в Белый Дом. Именно эта фотография заставила её сердечко тревожно забиться. Эту картинку она вчера видела во сне!...

***

До Серёги дозвонилась только в девять вечера. Он что-то жевал, поэтому, ещё прежде чем поздороваться, сказал:

— Погоди, дай проглотить! — потом усмехнулся в трубку. — Вот зачем позвонила? Теперь ты мне всю ночь сниться будешь!

— Дурак! Ты можешь быть серьёзным? — рассмеялась она.

— Могу! Давай, что у тебя там стряслось?

— Ты газеты сегодняшние читал?

— Нет, не читал. Ни сегодняшние, ни вчерашние, ни позавчерашние. Мы только журналы выписываем. Я «Мурзилку», а тётя Галя "Весёлые картинки«. А что?

— А то! Вчера вечером — по Москве в 23:15 — на Вашингтон упал из космоса неизвестный объект. Около ста человек погибло и среди них президент США с женой. Этот объект врезался на огромной скорости в лужайку перед Белым Домом! Тебе это ничего не напоминает?

— У нас с тобой железное алиби! — беззаботно ответил он. — Мы спали! Твоё алиби родители могут подтвердить, а моё... А моё подтвердить некому, но пусть сначала докажут!

— Серёга, кончай шутить! Там же люди погибли!

— Да не шучу я. Ну чего ты переполошилась? Мы-то с тобой здесь при чём? Ну приснился нам одновременно один и тот же сон, и что с того? Странно, конечно, но мало ли кому что снится. Кроме того: ты уверена, что мы с тобой единственные жители Земли, кому этот сон снился?

— Нет, не уверена, но... очень уж непонятно. Как такое может быть, а?

— Никак не может. Да не паникуй ты! Нет нашей вины в этом! Даже если окажется, что на Землю упал не крупный метеорит наподобие Тунгусского, а спутник-шпион. Ты же этого боишься?

— Угу, этого. А вдруг это всё же мы, а?

— Поменьше фантастикой увлекайся, тогда и не будет в голову подобная чушь лезть!

— Ага, ты тоже поменьше фантастику читай!

— А мне до приезда в вашу Москву и не снилось никогда ничего подобного!

Помолчали, потом она спросила:

— А где ты был? Я тебе с полседьмого звоню.

— В овощной за картошкой и капустой сбегал, потом решил прогуляться. Никак у меня этот дебил, который тебя толкнул, из головы не выходил. Думал, может, встречу второго такого же, начищу ему рожу и успокоюсь.

— Встретил?

— Не-а. Так прошло. Походил, погулял и успокоился.

— Здорово ты их отмутузил. Ты где так драться научился?

— У нас там. Ну и в секции немного позанимался.

— В секции бокса?

— Не, ты что? Какой бокс? Ты где боксёров видела, которые ногами дерутся?

— Нигде не видела. Ты этому что, палец вывихнул?

— Угу, вывихнул Нет, если бы его дружки остались стоять на месте, я бы не стал этого делать. На асфальт бы завалил, а палец не стал бы из сустава выворачивать. Очень уж это болезненно...

— Ты сейчас спать?

— Рано ещё. Нет, почитаю. Я довольно поздно укладываюсь. В одиннадцать, иногда в двенадцать. А ты?

— Меня максимум в десять в постель загоняют, — грустно вздохнула Юля. Так ей захотелось туда, к нему. Включили бы торшер и бра, устроились бы под одним одеялом на его кушетке и читали бы, касаясь друг друга локтями и коленками. Серёга тоже вздохнул:

— Жаль, что ты так далеко. Я бы хотел, чтобы ты сейчас рядом была. Вместе почитали бы.

— Я тоже об этом же подумала... Ну ладно, тогда до завтра?

— Угу, до завтра. Раньше десяти не приходи. Я с уборкой не успею управиться...

***

— Куда это ты завтра с утра собралась? — спросила мама. Очевидно, она слышала их разговор.

— К Серёге. Нужно помочь ему с русским. Лариса ему на прошлой неделе пару вкатила, а на следующий день вдогонку трояк за изложение. Главное, ни за что! Он мне изложение показывал. Там ни одной самой малюсенькой...

— Погоди, не тарахти! Ты не забыла, что завтра у деда день рождения? Мы об этом десять раз говорили. Какие гости? Завтра все собираемся у них, и это не обсуждается!

— Точно... — огорчилась Юля. — Вот ведь чёрт! Совсем забыла! Мам, а можно Серёга с нами поедет?

— А он не очень шумный? Ты же знаешь, дед не любит шумных.

— Нет, ты что! Это же Семён Семёнович из «Бриллиантовой руки».

Папа — он сидел на диване с газетой — коротко хохотнул.

— Семён Семёнович?

— Угу. Он, кстати, на него немного похож. Наверное, в детстве тот тоже таким был, — она обернулась к матери. — Во сколько едем, ма?

— Гости собираются к двум, так что прибраться дома и сделать оставшиеся уроки ты успеешь. Скажи ему, чтобы подходил к двенадцати. Знает он, где мы живём?

— Угу, знает. Он меня пару раз провожал. Да он сам недалеко живёт. Пятнадцать минут пешком. В 5-м проезде. Знаешь, сталинские дома для инженеров?

— Знаю. Большая у них квартира? Или они в коммуналке?

— Нет, ты что! Какая коммуналка? У них просторная трёшка. Его опекунша доктор наук и профессор, вот им и разрешили дополнительную комнату. Серый говорил, что есть какое-то исключение для учёных.

— А где она преподаёт?

— В каком-то медицинском, а в каком я не спрашивала.

Глава 13. Переделкино. В гостях у писателя

29 октября 1972 года

Серёга согласился составить ей компанию. Чтобы случайно не испугать, она специально не сказала ему, кто у неё дед. Вообще, не любит она хвастаться тем, что он у них знаменитый писатель и лауреат всяческих премий. Даже Леська о нём не знает. Нет, она знает, что у неё дед и бабушка имеются и что они за городом живут, но кто они такие, она понятия не имеет. Хорошо, что у них разные фамилии. Самойлова она по папе. Лет семь — восемь назад к Сталинской и Ленинской премиям деда ещё и Нобелевская добавилась. Они с бабулей даже в Стокгольм летали.

Серёга не опоздал. Когда она вышла на улицу, он уже бродил вдоль скамеек у подъезда, методично утаптывая выпавший с утра и ещё не убранный дворником снег. Сразу забрал у неё тяжёлый пакет. В него мама упаковала картину в тяжёлой раме. Папа у знакомого художника заказывал портрет деда. Точнее, там не портрет, а… Короче, дед сидит за письменным столом и что-то пишет. Подразумевается, что новую книгу. Давно он уже ничего не писал. Слишком много времени и внимания требует от него работа в Союзе Писателей.

Серёга, когда знакомился с родителями, не тушевался, но был серьёзным и шутить не пытался. На мамины вопросы отвечал кратко, но так, что ей переспрашивать не приходилось. Кажется, и маме, и папе он понравился. Впрочем, папа поздоровался с ним, пожал ему руку и тут же ушёл в гараж за машиной. До загородного дома, где дед с бабушкой живут, папа вёл машину сам. Мама не стала брать служебную. Видимо, папа решил за столом не пить.

Мама сидела впереди рядом с папой, и они между собой переговаривались, а широкое заднее сиденье было полностью в их с Серёгой распоряжении. Впрочем, он большей частью помалкивал и глазел в окно. Сказал ей, что местность для него совершенно незнакомая.

***

Приехали рано. Ещё даже часу не было. Бабушка — она их возле ворот вместе с Наташей встречала — её обняла, расцеловала троекратно, подхватила под мышки и приподняла. Даже неудобно перед Серёгой стало. Он топтался за спинами у родителей. Помотал головой, когда она ему рукой махнула, чтобы подошёл поздороваться с бабушкой. На папу с мамой глазами показал. Мол, пусть сначала они поздороваются.

Бабушка Серёгу осмотрела с ног до головы, покивала на его «здрасьте!» и губы поджала. Похоже, он ей не очень понравился. Ну и ладно! Главное, что он мне нравится!

Почему-то Серёга совсем не удивился, поняв, кто у неё дед. Когда раздевались в доме и рядом с ними никого не было, спросил её о девичьей фамилии мамы. Когда она сказала, что Шолохова, просто кивнул на это и других вопросов не задавал. Это было немного странно, но Юля не стала расспрашивать. Мало ли? Может, ему книги деда не очень нравятся. Ей тоже далеко не всё из написанного им нравится.

А дед, когда все расположились в доме, и мама ушла на кухню помогать Наташе с готовкой, привязался к Серёге. Стал расспрашивать, кто у него родители, да чем увлекается. Юля, кстати, и сама не знала, что папа у него уже давно умер. От фронтовых ран долго болел и умер. Мама у него три года назад во второй раз замуж вышла и в Москву к мужу переехала. Серый в тот раз не захотел с ними переезжать, и тогда тётя Галя оформила над ним опеку. А по поводу увлечений он так сказал:

— На гитаре хорошо умею играть. Рисовать тоже люблю. Много читаю.

Дед усмехнулся:

— Может, сыграешь нам что-нибудь, пока за стол не сели? У нас где-то гитара была.

Дед послал Юлю искать гитару. В его кабинете за книжным шкафом, где он говорил, её не оказалось, пришлось Наташу спрашивать. Она прислуживает у них в доме и готовит. Наташа подхватилась, всё бросила и побежала на второй этаж. Оттуда принесла старенькую гитару и вручила её Серёге. Тот покрутил её в руках и скептически хмыкнул.

— Лет двадцать назад на ней ещё можно было что-то исполнить, а сейчас… — Он перевернул гитару и показал им всем проходящую через весь корпус трещину. — Да и струн у неё не хватает.

А струн и в самом деле маловато. Это семиструнная гитара, а струн у неё было почему-то всего пять, и идут они не подряд, а вразбивочку.

Бабушка услышала его, усмехнулась и к телефону подошла. Набрала номер, дождалась, что ей ответят и говорит в трубку:

— Сашенька, ты ещё не вышла?.. Захвати с собой гитару?.. Угу… Юлька кавалера с собой привезла, так тот уверяет нас, что хорошо играть умеет. Хотелось бы послушать. Люблю гитару... Ну как, какая Юлька! Внучка моя! Машкина дочка!.. Шестнадцать. Уже и до свадьбы рукой подать… — И рассмеялась. — Ну а как же? Какая свадьба без тебя?.. Ладно, ждём. Сейчас Костя со своими подъедет, и можно будет за стол садиться. Они уже час назад звонили, что выезжают. Скоро должны быть...

***

Когда Серёга увидел тётю Сашу и узнал её (по телевизору много раз видел), он покраснел, как помидор, и сказал бабушке:

— Ничего себе! Предупреждать же нужно! Беру свои слова назад. О том, что хорошо играть умею.

Бабуля на это рассмеялась:

— Похвастался?

Серёга башкой мотает.

— Нет, не похвастался. Если бы я только для вас играл, то не стал бы на попятную идти. А в присутствии мастера, под чью музыку миллионы людей поют и танцуют, я, конечно же, всего лишь жалкий подмастерье, притом начинающий! Александра Николаевна совсем не так как мы с вами слышит и воспринимает музыку.

Дед первым понял, что он сказал. Усмехается:

— Так, понял. А мы, значит, для тебя дилетанты?

А Серёга ему невозмутимо:

— Когда Ленин на Финском вокзале бросал в толпу собравшихся матросов свои лозунги, матросы восторженно орали, а соратники Ленина, у которых также имелось университетское образование, украдкой морщили носы. С ними Владимир Ильич разговаривал пользуясь совершенно иным языком. И в их беседах не было места лозунгам. Если бы это было не так, его освистали бы и те, и другие. Он был непревзойдённым мастером, когда речь заходила о том, чтобы донести свою точку зрения до как можно большего количества совершенно разных людей. Пользуясь этой аналогией, для людей музыкально не очень хорошо образованных я играю на гитаре вполне себе сносно. Для профессиональных музыкантов столь высокого класса, как Александра Николаевна, я сам всего лишь дилетант.

Взрослые рассмеялись, когда Серёга остановился и начал расчехлять принесённую гитару.

— Целую теорию подвёл, шельмец! — сказала бабушка. Она у нас вообще, не стесняется в выражениях. Урождённая казачка, что вы хотите!

Играл Серёга так, что даже тётя Саша не выдержала. Серёга сказал, что ему очень нравится «Вальс цветов» Чайковского, и он переложил его на гитару. Тётя Саша в этом месте улыбнулась. У неё улыбка никогда не обидная. Она, кажется, вообще не умеет обижать людей. Очень добрая тётка. А потом, когда Серёга заиграл, сначала всё так же улыбалась, а потом брови у неё полезли вверх и даже под её смешную чёлку спрятались. Опять она её сама подстригала и опять неровно получилось. Она прошла в угол комнаты к пианино, села и начала Серёге подыгрывать. Он тоже поднялся со стула, подошёл к ней, и дальше они играли уже вдвоём. Очень красиво получилось. Почему-то даже плакать хотелось.

Прибеднялся он, что подмастерье. Ему даже тётя Саша похлопала, когда они закончили. Никто даже не отвлёкся на то, что дядя Костя и тётя Мила приехали, так все их игрой увлечены были. И бабуля на Серёгу после этого другими глазами начала смотреть. Как-то уважительно, что ли?

А потом взрослые завели свои взрослые разговоры, и рядом с ними стало неинтересно. Серёга познакомился с Зойкой и с Мишкой. Это дети дяди Кости и тёти Милы. Мишка ещё маленький, в первый класс ходит, а Зойка, наоборот, чересчур взрослая. Ей уже двадцать исполнилось. Она в университете учится. С ней, как и с Мишкой, тоже особо говорить не о чем.

Юля знала, что будет, когда бабушка гостей за стол пригласит, и заранее смущалась. Никак не могла решиться Серёге об этом сказать. Думалось почему-то, что он сразу вспыхнет, оденется и домой уедет. Он уже спрашивал у папы, как из этого посёлка самостоятельно выбраться можно.

Дело в том, что в этом доме не принято детей за общий стол сажать. Дед как выпьет, затевает разговоры о Доне, о тех станицах, откуда они с бабушкой родом, о казачьих порядках и правилах. Скучно это. Как тётя Саша их выдерживает? Папа говорил маме как-то, что такой семейный уклад домостроем называется. Он именно поэтому не любит в гостях у них бывать. Да и ей тоже не очень нравится. А каково Серёге будет узнать, что придётся им с малолетним Мишкой за отдельным столом да ещё и не в общем зале, а на кухне ужинать? Зойки с ними не будет, она уже взрослой считается. Ей разрешено со взрослыми сидеть и принимать участие в общих разговорах. Позорище! Юля заранее краснела.

Когда всё-таки решилась и рассказала, Серёга сначала не поверил — не слышал он ещё о таких порядках, — потом заинтересовался и заставил рассказать ещё раз и во всех деталях, а в конце просто рассмеялся. Впрочем, тут же извинился и сказал, что рассмеялся от неожиданности и парадоксальности ситуации. И ещё сказал, что пылить по этому поводу вовсе не собирается. А закончил так:

— И вообще, я не к ним, а к тебе в гости пришёл. Ты будешь со мной за одним столом, а это главное. Ещё неизвестно, за чьим столом веселей будет, правда же?

Попросил у тёти Саши гитару, принёс её в кухню и развлекал их с Мишкой. Оказывается, он классно поёт и кучу разных песен знает. Наташа тоже с ними ужинала, но ей приходилось постоянно подскакивать, когда её из столовой звали. Вообще-то ей уже сорок пять. Серёга её поэтому тётей Наташей называл, а сопливый первоклашка Мишка — просто Наташей. Серёга потом объяснил ей, когда они уже домой возвращались, что это он от родителей перенял. Сознался, что ни дядя Костя, ни тётя Мила ему, скорее, не понравились. Когда она попросила объяснить — почему? — он пожал плечами. Сказал, что и сам не понимает почему.

Слава Богу всё это недолго продолжалось. Мама потом папе сказала, когда они уже в машине домой ехали, что он потому долго не смог высидеть, что сам не пил за столом. Папа только кивал на это, глядя на слабо освещаемый фарами заснеженный асфальт дороги.

Глава 14. Ссора и примирение

30 октября 1972 года

В понедельник утром она прибежала, уже недовольная тем, что это ей приходится бегать к нему, а не наоборот. Помнила, конечно, почему они договорились встречаться на квартире у него, а не у неё, но всё равно злилась. Мог бы хотя бы предложить по очереди друг к другу по утрам бегать, эскимос чёртов!

Вообще, понедельник не задался. Его руки казались ей сегодня неприятно цепкими. Это когда она села на кушетку почитать, а Серёга подсел к ней, обнял за плечи и полез целоваться. Сначала просто целовались, а потом он залез к ней под рубашку, а ей сегодня этого не хотелось. Вот тогда и показалось, что руки у него цепкие. Даже рассердилась. Вырвалась из его рук, сказала, что ей ещё к Леське сбегать нужно, переоделась и убежала.

Решила, действительно, к Леське забежать. Очень хотелось пожаловаться на него и спросить у неё совета. Леська выслушала её и пожала плечами.

— А ты сама не понимаешь, чего он хочет?

На её вопрос: «А что делать?» — Леська опять пожала плечами.

— Если не хочешь, чтобы это случилось, просто перестань ходить к нему.

— Понимаю… — Она вздохнула. — Можно, конечно, и не ходить… А он тогда к Галке подкатит. Мне кажется он ей нравится...

— Не знаю, Юлька, что лучше… Это тебе самой решать. Если не будешь показывать ему, что он тебе нужен, то может и в самом деле на другую переключиться. У мальчишек это быстро делается. А если продолжишь ходить, то всякое может случиться.

Помолчали, потом Леська грустно говорит:

— Слушай, мне ведь придётся школу сменить. Нам уже ордер и ключи от новой квартиры вручили. Завтра переезжаем.

— Поздравляю… А зачем школу менять?

— Далеко это. На другом конце Москвы. До конца недели поезжу, конечно, но мама планирует уже в следующий понедельник в той школе меня зарегистрировать. Быстро как-то всё случилось…

— Чёрт, плохо как… А телефон? К кому телефон перейдёт?

Леська вздохнула и покачала головой.

— Ни к кому. Оказалось, нас не всех расселяют. Гончаренки пока что на месте остаются. Им все наши комнаты отходят. И телефон тоже за ними остаётся…

— А как же?…

Леська мрачно усмехнулась:

— А вот так. Письма будем друг другу писать…

***

Не пошла она к нему утром во вторник. Сначала хотела позвонить, но передумала. Решила, что пусть он сам звонит. Ему нужнее!

Серёга не позвонил. И в школе не подошёл, не спросил, в чём дело, почему не пришла. Даже не глядел в её сторону. На переменах выходил из класса и бродил по коридору или вообще спускался на первый этаж. А всё потому, что к нему и к ней ребята с вопросами приставали. Всех интересовал тот случай в сквере. Она рассказывала, конечно. А что тут такого? Серёга же не запрещал. Взрослым она не собиралась говорить. Понимала, что тут по всякому может повернуться. Кто-то что-нибудь не так поймёт, и потащат его в милицию. Избил-то он этих двоих очень сильно.

Всю неделю он с ней в молчанку играл. Она к субботе уже и забывать начала, из-за чего у них размолвка возникла, а он всё не подходит и не смотрит на неё. Томка к ней в субботу подкатила, когда из бассейна возвращались. Спросила, не поссорилась ли она с ним. Юля ответила, что нет, не поссорилась, но тут же насторожилась. С чего бы это у Томки в голове такие ненужные вопросы возникли? Разговорила её и быстро выяснила, что та не для себя старалась, а для Галки Ивановой. Это та её подослала. Попользовалась её душевной простотой, так сказать.

Закончилась молчанка в понедельник, когда Лариса пересадила Серёгу назад на освободившееся после Леськи место…

***

Что только Юля не передумала за прошедшее время. Первые дни злилась, конечно, сильно. Она, что ли, виновата? Не нужно было руки распускать, тогда и она не вспыхнула бы! Потом пришла мысль, что и её вина здесь есть. Совсем небольшая, но есть. Нужно было в первый же день показать ему, что она не такая, и твёрдо держаться этой линии. Так нет же, сначала решила, что ничего страшного не случится, если он её разок поцелует, потом ей самой понравилось, а потом как-то так случилось, что она «не заметила», как его руки оказались у неё на груди! Вот здесь бы решительно дать по этим рукам, но что-то помешало. А он и рад стараться! Под рубашку полез и уже голую грудь начал трогать, а потом и вовсе губами туда полез!

Весь четверг злилась на его упрямство! Десять раз порывалась сама позвонить! Только для того, чтобы высказать ему всё, что она о нём думает. Не позвонила, но только потому, что подумала, что он ещё чего доброго решит, что она сдалась и хочет извиниться.

А к вечеру четверга в голову пришла и другая мысль. Подумала, что опекунша Серёги могла из командировки вернуться, а он при ней стесняется по телефону разговаривать и поэтому не позвонил. Нет, ну а что? Разве так не бывает? Хотела тут же позвонить и намекнуть ему, что больше не сердится, но, как назло, телефон мама заняла. Они с дядей Костей по поводу Зойки и её планов на будущее разговаривали. Та, похоже, скоро замуж выйдет. Они если начнут, то могут два часа на телефоне провисеть. Ждать, когда они наговорятся, дело безнадёжное. Никаких нервов не хватит. Решила про себя, что завтра утром позвонит, и уселась за уроки.

Утром в пятницу ещё раз позвонила, но никто трубку не поднимал. Она десять гудков прождала, прежде чем положить трубку. Не может ведь такого быть, что он так крепко спит, что телефон не слышит? Нет, не может. Значит, его нет дома! Где-то шляется! Где, спрашивается?

***

К понедельнику Юля сдалась! Ну не может она, оказывается, без этого эскимоса! Привыкла уже к нему. Да и его вина в их размолвке к понедельнику стала казаться какой-то совсем уж маленькой и незначительной, а своя собственная вина, наоборот, сделалась огромной. Чего, спрашивается, вспыхнула? Если позволяешь парню многое, то чего удивляешься, что он ещё большего захотел? Дура!

Это у неё от деда с бабушкой такой вспыльчивый характер. Внешне на казачку совсем не похожа, а вот характер типично казацкий. Мама постоянно ей твердит, что с таким характером можно неплохо прожить на Дону или в Ставрополье — там таких заводных полно, — а вот для Москвы нужен характер помягче и поспокойнее…

Серёга подошёл, бросил свой портфель на пол рядом с партой, буркнул «Привет!» и плюхнулся на скамью рядом с ней. Из коридора донёсся звонок, Лариса закрыла дверь класса и прошла к своему месту. Урок начался.

Юля уже знала, что нужно делать! Выудила из портфеля толстую тетрадь, выдрала из неё лист бумаги в клеточку, написала в самом верху: «Привет! Не хочешь извиниться?» — и передвинула листок ему под локоть.

Серёга покосился на него, прочёл написанное, удивлённо взглянул на неё и быстро написал ответ: «Нет, не хочу! За что извиняться?»

«За своё поведение!»

«А что с ним было не так? По-моему, всё было как обычно».

Не спуская глаз с Ларисы, которая как раз выискивала в журнале очередную жертву для кровавой расправы у доски, Серёга с лёгким шуршанием передвинул листок по столу.

Она довольно долго думала, прежде чем дать ответ, но наконец написала: «Почему не позвонил? Это не по-товарищески! А если я заболела, и поэтому не смогла прийти?»

Серёга прочитал, едва заметно усмехнулся и черкнул в ответ: «Могла бы и сама позвонить! Между прочим, это ты начала. Не забыла?»

Пришлось прерваться, потому что выбор Ларисы пал на неё. Юля отправилась к доске писать длиннющее предложение с двумя хитро выделанными деепричастными оборотами. Обороты она услышала и выделила запятыми правильно, но попалась на простейшем сложносочинённом, присоединяемым союзом «но»! Лариса снизила оценку только до четвёрки, потому что после повторного прочтения уже написанного, недостающая запятая всё же нашлась и встала туда, куда нужно. Училка отправила Юлю на место и велела быть внимательной, а после неё вызвала к доске Серёгу.

Серый идти к доске боялся — это было хорошо заметно, — но Лариса почему-то сегодня к нему не придиралась. Написал он всё правильно и ни одной даже самой малюсенькой ошибочки не сделал. Пришлось ей раскошеливаться! Посетовала только на его корявый почерк, но выставила ему в журнал пятак! Серый довольно улыбался, когда возвращался на место.

К этому времени Юля уже прочитала, чем он ей ответил. Хотела закончить их переписку по-царски, чем-то вроде: «Эй ты, эскимос, давай мириться! Так и быть, я тебя прощаю!» — но после его ответа серьёзных аргументов у неё не осталось, а желание побыстрее закончить эту глупую ссору только усилилось. Поэтому она написала просто: «Давай мириться?»

Серёга прочитал, широко улыбнулся, посмотрел ей в глаза и молча кивнул. Потом ещё левую руку на их общее сиденье опустил, и она почувствовала, что он к её бедру осторожно прикасается. Скосила глаза вниз, а это он ей вытянутый мизинец протягивает. Прямо, как детсадовский малыш. Она чуть не рассмеялась. Опустила свою руку, мизинцем нашла его мизинец. Они сцепились ими и три раза осторожно тряхнули руками. Всё! Ритуал примирения завершён!

Серёга руку убрал не сразу. Сначала осторожно прикоснулся тыльной стороной ладони к её бедру, медленно погладил вверх и вниз и лишь после этого вернул руку на парту. Она осторожно огляделась по сторонам. Кажется, никто ничего не заметил.

Не хотелось ей прекращать их неторопливый разговор при помощи ручки и тетрадного листа. Взяла и написала: «А мне всю неделю ничего не снилось! Совсем ничего, представляешь?»

Серёга скосился в листок, прочитал, кивнул и одними губами беззвучно шепнул:

— Мне тоже…

Глава 15. Знакомство с тётей Галей

10 ноября 1972 года

На её звонок открыла тётя Галя. Оказалось, она не очень высокая. На полголовы всего выше её, и это у неё ещё сапожки на довольно высоком каблучке. Очень красивая, стройная блондинка с тёмными бровями и зелёными глазами. Тётя Галя улыбнулась ей, распахнула дверь пошире и посторонилась.

— Ты, наверное, Юля?

— Да, Юля Самойлова. А вы тётя Галя?

— Лучше называй меня Галиной Сергеевной. Проходи, раздевайся. Серёжа ещё спит. Я сейчас уйду, а ты буди его. Позавтракайте. На кухне в сковородке под крышкой гренки, кофе в кофейнике, молоко в холодильнике.

Она действительно была уже одета не по-домашнему. Красивый брючный костюм чёрной шерсти с коротким пиджачком со стоячим воротничком и закруглёнными лацканами. Под ним белая шёлковая блузка с пышными брыжами, на шее коротенькое жемчужное ожерелье, на лацкане пиджака изящная камея — на тёмно-коричневой каменной подложке вырезанный из белой слоновой кости или моржового клыка профиль девушки, чем-то напоминающей саму Галину Сергеевну. Обалденно красиво смотрится!

— Как там погода? — невнятно спросила Галина Сергеевна, орудуя перед зеркалом тюбиком помады.

— Холодновато. — Ответила Юля, привставая на цыпочки, чтобы повесить на крючок вешалки шубу. — У нас дома на градуснике минус пятнадцать. Скорее всего мороз ещё больше. Снежок небольшой пробрасывает, и ветер ещё...

— Минус пятнадцать это по-божески. Я вчера из Казахстана прилетела. На Байконуре рано утром было минус двадцать пять с сильным ветром. Вот это, действительно, холодно. Не обратила внимание перед подъездом стоит машина?

— Угу, стоит какая-то светлая Волга. А вы на Байконуре были?

— Умгу… Уроки вместе делаете?

— Да, вместе… Помогаю ему с русским.

Галина Сергеевна удивлённо посмотрела на неё в зеркало.

— Странно… Вообще-то, он очень грамотно пишет. В магаданской школе ему и четвёрки редко ставили. В основном пятёрки. — Она закрыла помаду, бросила тюбик в сумочку, отвернулась от зеркала и впервые внимательно взглянула ей в глаза. — Может, всё же какая-то другая причина, а?

Неудобно стало, что соврала. Подошла к ней поближе и созналась.

— Угу, другая. Только я о ней говорить не могу. Извините.

Галина Сергеевна улыбнулась в ответ и кивнула.

— Так и подумала. Ладно, не расстраивайся. Если у тебя большая задержка из-за ваших совместных занятий получится, просто подойди и скажи. Подумаем, что тут можно сделать. Только долго не затягивай, если такое случится, хорошо? И не стесняйся меня. Я всё-таки врач с большим стажем.

Юля покраснела так, что даже спина вспотела. Глаза в сторону отвела и едва слышно промямлила:

— Это не понадобится… Вы не так поняли… — и зачем-то добавила. — Не буду затягивать…

Галина Сергеевна тихонько рассмеялась, сняла с вешалки элегантную дублёнку с капюшоном, надела её, натянула на голову до самых бровей круглую папаху «седой песец», поправила перед зеркалом выбившиеся из-под неё пряди прямых, светлых волос, попрощалась и ушла.

Юля осталась стоять в прихожей. Она пыталась понять причину, по которой так легко выдала себя. Ну что стоило придумать какой-нибудь другой ответ? Сказала бы, к примеру, что у Серёги в дневнике двойка с тройкой стоят. Разве не повод, чтобы оказать ему шефскую помощь? Повод. Кстати, и не ложь это вовсе! Выдавать товарища, конечно, нехорошо — он, может, об этой двойке своей опекунше не собирался рассказывать, — но это всё же лучше, чем то, что она только что сделала. Теперь Серый наверняка разозлится, а они с ним только-только помирились. Вот ведь дура чёртова! Ну и кто из них двоих после этого эскимос?

Вернуться домой, а оттуда позвонить и объяснить ему, что произошло? Не хочется. Он тут, рядом, за закрытой дверью. Всё ещё в раздумьях Юля медленно подошла к зеркалу и выключила настенный светильник. Постояла, привыкая к темноте, потом, когда начала различать дверные проёмы, вернулась к его двери, постояла в нерешительности, но всё же отворила её.

На неё пахнуло знакомыми запахами. Серый так пахнет. Приятно очень, кстати. Постояла на пороге, рассматривая его тёмную голову и голые плечи на светлом фоне постели, вошла в комнату и неслышно прошла к окну. Раздвинула задёрнутые на ночь шторы, постояла, глядя на спешащих по своим делам прохожих, дотянулась руками назад и расстегнула крючки, стягивающие пояс школьного фартука. Осторожно, чтобы не поцарапаться колючей застёжкой комсомольского значка, сняла фартук, аккуратно сложила его на краю письменного стола. За фартуком пришла очередь юбочки, а за ней и блузки. Осталось только снять носки и рейтузы…

Раздевшись до трусов и майки, Юля постояла, нерешительно глядя на дверцу шкафа, за которой скрывалась выданная ей байковая рубашка, неслышно вздохнула, чуть пожала плечиками и не стала её открывать. Вместо этого на цыпочках подошла к широкой кушетке, на которой раскинулся в глубоком сне Серёга, присела на самый краешек, посидела минутку, глядя на его левое ухо и висок (он спал на животе, отвернув голову к стене), потом пересела глубже. Попой она при этом задела его спрятанную под одеялом руку. Серёга убрал её и медленно перевернулся на бок.

Ей пришла в голову новая мысль. Если она сейчас заберётся под одеяло, прижмётся к нему и будет нежна с ним, то не будет он на неё очень уж сердиться, когда проснётся. Вон и вторая подушка, которая обычно остаётся ночью в комоде у стены, сегодня лежит на кушетке. Она привстала, вытаскивая из-под себя край одеяла, приподняла его, осторожно опустила голову на подушку, а ноги спрятала под одеяло.

***

Юля осторожно вытянула руку и нашла талию Серёги. После улицы руки у неё всё ещё не согрелись, и он вздрогнул. Развернулся на спину, потянулся, выбросив руки над головой, зевнул и лишь после этого развернулся к ней. Полежал, хлопая глазами, и шёпотом поздоровался:

— Привет, Юлька! Ты как здесь оказалась?

Она молча улыбнулась ему и снова протянула руку. Серёга почувствовал прикосновение холодных пальцев к своему животу, поймал их и перетащил к себе на талию. Ещё и ладошкой своей горячей сверху прикрыл, чтобы ей теплее было. Спросил:

— Замёрзла?

— Угу, на улице холодно.

— Иди ко мне, я согрею…

***

Он потянул её на себя, а потом они очень долго совсем не разговаривали. До тех пор, пока ЭТО не началось. Вот тогда она испугалась. Да так сильно, что упёрлась она руками в его плечи, силясь оттолкнуть, и зашептала ему прямо в лицо:

— Серёжа, не надо! Я не хочу!

Он не сразу её отпустил. Она даже чуть было не рассердилась. Вывернулась из-под него, забилась, не понимая, как освободиться, лишь тогда до него что-то начало доходить. Он помедлил ещё немного, а потом перелез через её ногу, упал на живот и засунул руки под подушку.

Полежал так, глядя на неё одним глазом, а потом на спину перевернулся. Он ещё тяжело дышал, когда сказал ей это.

— Знаешь, Юлька, то, что ты со мной вытворяешь, называется одним очень нехорошим словом…

Она искала под одеялом свои трусики, когда он это сказал. Удивилась так, что даже забыла про свои поиски. Повернулась к нему и спросила:

— Каким словом? Что я с тобой вытворяю? О чём ты?

— Издеваешься ты надо мной — вот что! — Серёга тоже сел в кровати, взял свою подушку, отбросил её к стене, переполз туда и уселся, подсунув подушку под спину.

Она аж задохнулась от удивления.

— Это я-то издеваюсь?!

— Ну, не я же! Заводишь меня, а потом грубо бросаешь! Я вот никак понять не могу: зачем ты это делаешь? Тебе что, доставляет удовольствие смотреть, как я мучаюсь?

— Ты что, дурак? Ты о чём? Я вот вообще ни слова не поняла из того, что ты тут наговорил!

— Не понимаешь?

— Нет, не понимаю!

— Странно. Ты показалась мне девушкой достаточно взрослой, чтобы понимать такие вещи.

— Какие вещи?

Серёга молча зашарил под одеялом ногами, потом нырнул рукой к своей левой ноге,рассмотрел свою добычу и протянул Юле её трусики. После этого обеими руками высоко поднял одеяло, поглазел в темноту под ним и снова протянул руку на сей раз за своими трусами. Натянув их под одеялом, он поднялся на ноги, прошагал к краю кушетки, спрыгнул на пол, подошёл к стоящему в углу шкафу, открыл его, достал что-то светлое, вернулся к ней и протянул ей большое банное полотенце.

— Если тебе нужно принять душ, можешь идти первой. Я пошёл готовить завтрак.

— Ну уж нет! — возмутилась она. — Давай заканчивай то, что начал! Какие вещи я не понимаю?

— Я уже сказал какие. Повторить?

— Повтори!

Серёга отошёл к письменному столу, нашёл на стуле свои домашние брюки, натянул их и угрюмо пробурчал:

— Не хочу повторять. Всё ты прекрасно понимаешь. Просто ты упрямая и не хочешь признаваться в том, что была неправа. Иди в душ!

— В чём я была неправа? — Она начала злиться.

— В чём, в чём… Здесь можно, а тут не трожь! — передразнил он её. — Это можно, а вот это ни в коем случае нельзя! Ты как будто специально меня дразнишь, а потом, в самый неподходящий момент, говоришь: «Стоп!» А я всё время боюсь, что могу не выдержать или не понять тебя, и тогда случится что-то очень нехорошее.

Юля подошла к нему, пока он говорил. В спальне было прохладно, и она начала мёрзнуть, лишь только выбралась из-под одеяла. Она обхватила плечи руками, и Серёга, видимо, понял, что ей холодно. Он осторожно обнял её своими горячими руками и привлёк к себе. Она положила руки ему на талию, подняла к нему лицо и шёпотом спросила:

— Что «нехорошее»?

— Не знаю… А если бы я не смог остановиться? Ты бы считала, что тебя изнасиловали и, наверное, была бы права, а я чувствовал бы себя преступником. Я так не хочу, Юль.

— Я просто испугалась. Неожиданно как-то это было.

— Неожиданно? — Ей показалось, что он усмехнулся. Она отстранила голову от его щеки и посмотрела ему в лицо. Нет, показалось. Серёга был серьёзен и даже хмурился. — Знаешь, если ты ножки передо мной раздвинула, то тут уже всякое может случиться.

— Ну, ты же сам просил.

Серёга пожал плечами и согласился:

— Просил. Ладно, я всё понял. Одевайся. Пора завтракать и садиться за уроки. Я к письменным ещё вообще не приступал.

— Подожди! — она не отпустила его талию. Серёга снова положил руки ей на плечи. — Скажи, ты что, обиделся?

— Угу, немножко… Ничего, это пройдёт. Не смертельная обида.

Он попытался отстраниться от неё, но она снова не отпустила его:

— Погоди! Скажи, а что без этого никак нельзя?

— Без чего «без этого»?

Вот ведь тупица!

— Не прикидывайся, что не понимаешь! Без того, что я тебе не дала!

— Почему? Разумеется, можно! Останемся просто друзьями. Почему нет? Только в этом случае ты меня не провоцируй, ладно?

— Когда это я тебя провоцировала? — вспыхнула она.

— Ну как «когда»?.. Когда под одеяло ко мне забралась. Ты мне как раз снилась. Я открываю глаза, смотрю, а оказывается, это ты меня холодными руками трогаешь. Подумал даже, что ты из моего сна материализовалась.

— Я тебе снилась?

— Угу. Ты мне часто снишься.

— А ещё кто тебе снится?

— Тётя Галя, друзья магаданские, много кто…

Высвободился из её рук, развернул её лицом к кушетке, приобнял за плечи и говорит:

— Ладно, если тебе душ не нужен, тогда я туда пойду. Нужно умыться и зубы почистить. Одевайся. — И подтолкнул к кушетке.

— Чего вздыхаешь? — она подобрала с пола футболку и как раз натягивала её на себя.

— Так… Жалко, если честно…

— Чего тебе жалко?

— Да так… — Развернулся и вышел из спальни.

Можно было бы прицепиться к нему и сказать, что это невежливо, на вопросы отвечать вот так, как он отвечает, но почему-то не стала. Тема уж больно скользкая. И в том, что он обиделся, она не сомневалась. Понятно же, что он рассчитывал на большее. И в том он прав, что если не хочешь, чтобы это случилось, то не стоит его к себе между ножек пускать…

Эх, жалко, что Леська далеко. С ней бы посоветоваться. Может, подсказала бы что-нибудь умное. Может, съездить? Она тоже во вторую учится, так что сейчас должна быть дома… Нет, далеко это. Почти час на метро туда, потом час обратно. Да и у неё меньше часа никак не получится. А уроки делать?

***

Она потом, уже вечером, долго размышляла над тем, зачем она снова его спровоцировала? Ни к чему не пришла, кроме тривиального — затем! Захотелось почувствовать на себе его руки, увидеть лёгкое безумие в его обычно спокойных и умных глазах. Для чего-то нужно было ей это. Хотелось подразнить? Да, наверное…

Пришла из кухни, где после завтрака устроилась делать письменные, покрутилась без цели по его спальне, постояла у окна, потом включила радиолу, подождала, пока она нагреется, нашла «Маяк» послушала музыку, но недолго, потому что буквально через минуту настало время новостей. Сделала радио потише, подошла к столу, где Серёга над упражнениями по русскому пыхтел, постояла, потом опёрлась о крышку стола ладошками, подпрыгнула, помотала ногами в шерстяных носочках, побарабанила пальцами ног в боковую стенку стола, потом спрыгнула на пол, прошла в угол, попробовала поделать упражнения с гантелями, быстро устала, забралась по лестнице под потолок, покрутилась там, рассматривая комнату сверху, спустилась вниз, снова вернулась к столу, сложив руки на груди постояла рядом с Серёгиным локтем, потом запрыгнула попой на столешницу, подсунула руки под себя, послушала музыку и продвинулась по столешнице, пока не коснулась бедром Серёгиного левого локтя.

Серёга перестал писать, посмотрел на её не прикрытые полами байковой рубашки голые бёдра, коротко взглянул в её смеющиеся глаза, быстро наклонился и поцеловал её левую ногу немного выше коленки. Выпрямился на стуле, а она в шутку дотянулась ножкой до его бедра и поставила её там. Серёга тут совсем отвлёкся от уроков. Отложил ручку, обеими руками ухватился за икру, развернулся на стуле в её сторону, наклонился к ней, поцеловал её прямо в колено, потом поцеловал бедро прямо над ним, потом дотянулся губами ещё выше и замер там, грея её кожу своими горячими губами. Она в ответ на это зарылась пальчиками в его густых волосах.

Может быть, ничего дальше и не было бы, не пожелай она сесть поудобнее. Отодвинула Серёгину тетрадку подальше, сместилась по столу влево и уселась на столешнице прямо напротив него. Последним движением установила обе ноги на его бёдрах. И опять началась примерно то же самое, что уже было под одеялом на его кушетке. Вот ведь она вредина противная!

***

Спать улеглась в самом мрачном расположении духа. А всё дело в том, что позвонила вечером Серёге — было уже около шести — он уже давно должен был домой быть, но трубку взяла Галина Сергеевна. Сказала, что сама не знает, где он пропадает и, что она уже волнуется.

Серёга перезвонил через полчаса. Рассказал, что после бассейна зашёл в гости к Томке. У них месяц назад кошка родила четверых котят, а они с тётей Галей как раз хотели взять в дом котёнка. Вот он и сходил посмотреть. На её вопрос: а чего так долго? — Серёга удивился. Сказал, что два часа в гостях — это вовсе недолго. Что они поиграли с котятами, поболтали, Томка его чаем напоила, и он отправился домой.

Неужели ему рыжие и конопатые девушки нравятся?

Глава 16. Утро воскресенья

17 ноября 1972 года

Леська позвонила, когда Юля ещё зубы чистила. Проспала сегодня почти до восьми. А всё из-за сна этого дурацкого про Серёгу и Томку. Она в нём даже поплакала. И непонятно от чего — от злости на Томку или от ревности.

Трубку взяла мама, потом постучала в дверь ванной, где Юля заперлась, и сообщила, что Олеся звонит из автомата, и что двушек у неё больше нет. Пришлось поторапливаться. Впрочем, могла бы и не спешить. Леська только спросила её о планах на сегодня, а когда услышала, что пока ничего, кроме уборки квартиры, не запланировано, сказала что приедет к ней. Классно! Юля всю неделю хотела с ней встретиться, но не знала, как это организовать.

Только трубку положила, новый звонок! Позвонил Серёга. Спрашивал её о здоровье. Она сообщила ему о предстоящем визите Леськи и пригласила принять участие, но Серёга отказался. Сказал, что собрался съездить к Томке и забрать выбранного котёнка. Спросила его: какого он цвета? Серёга тут же разулыбался. Хорошо слышно было.

— Рыженький. Такой симпатяга! Я его сразу полюбил.

— Можно будет посмотреть?

— Конечно! Бери Олесю и топайте к нам. У нас гостья с Дальнего Востока, так что тёте Гале не до нас будет. Мы сами себе какое-нибудь занятие придумаем.

— Угу, зайдём, наверно. Если Леська против не будет.

***

Папа пригнал машину из гаража, и они с мамой уехали на рынок и по магазинам. Вряд ли до часу дня вернутся, потому что мама потом хочет сходить в парикмахерскую, и говорила папе, что ему тоже пора подстричься. Скорее всего она и его в парикмахерскую вместе с собой возьмёт.

Леська появилась через час после их отъезда. Юля только-только успела умыться, позавтракать и помыть полы в зале. Осталось закончить в спальне у родителей, и на этом всё! В кухне, коридоре и в ванной убирается мама. Это у них уже год так заведено.

С Леськой обнялись и чуть не заплакали, так соскучились. Леська предложила свою помощь, но Юля отказалась. Ей осталась только родительская спальня, а она небольшая. Что там мыть? Пока она носилась со шваброй, Леська стояла в дверях и рассказывала о своей новой жизни. Трёшку им не дали, потому что неизвестно, какого пола будет ребёнок у мамы. Если бы точно было известно, что родится мальчик, а не девочка, то они автоматически получали бы право на трёхкомнатную, а так… Сказали, что если родится мальчик, то, мол, становитесь в очередь на расширение. Тогда, мол, да, право на дополнительную комнату вы получите. Тоска, короче, потому что всем известно, как долго можно в очереди на расширение стоять. Они вон десять лет стояли.

Не понимала Юля этого. Они с мамой и папой тоже в двушке живут и ничего, не жалуются. Леська же сама говорила, что родители о любой отдельной квартире мечтают. Хоть двух— хоть даже однокомнатной. Главное, чтобы ванная, туалет и кухня своими были. Чтобы не приходилось их с десятью соседями делить и по очереди мыть и убирать за всеми. Леська вздохнула и согласилась, конечно. Сказала, что они с родителями не огорчались бы так, если бы им заранее в райисполкоме трёшку не посулили. Обидели их этим, как детей, которым конфетку показали, но не дали...

Потом Леська ушла на кухню, и пока Юля заканчивала с уборкой, заварила свежий чай. Они отлично посидели, поболтали, как раньше. Леська сообщила, что у неё ухажёр появился. Живёт в том же подъезде, что и она. Учится в десятом в той школе, куда она теперь ходит. Ждёт её после уроков, портфель носит, смотрит преданными глазами.

Событие и в самом деле примечательное, но не грандиозное. Ещё месяц назад оно стало бы грандиозным событием, но сейчас у неё у самой появился Серёга, и по сравнению с этим все прочие вещи как-то потускнели и отступили на второй план. Спросила только, как её ухажёра зовут, как он выглядит и нравится ли он ей, но не стала её теребить, когда на вопрос, нравится ли он ей, она лишь неопределённо пожала плечами.

Впрочем, Леську тоже гораздо больше интересовало, как развиваются отношения у них с Серёгой. Слушала с открытым ртом, а потом, когда Юля не выдержала и слезу пустила, обняла её, и утешала, как старшая сестра. Сказала:

— Распустились вы без меня совсем! Хочешь, я с ним поговорю?

— О чём? — Юля достала из кармана штанов носовой платок, промокнула глаза и высморкалась. — О том, что он мне во сне изменяет? Он ведь только пальцем у виска покрутит и будет прав. Нет, Лесь, это я сама виновата. Что-то совсем расклеилась. Воображение разыгралось.

Потом разговор зацепился за эти странные сны. В общих чертах рассказала последний, в котором принимала участие рыжая Томка. Когда закончила, Леська вздохнула:

— Классно… Прямо кино для взрослых. Почему мне такие интересные сны не снятся?

— А мне иногда страшно делается. Интересно, конечно, очень интересно, но совсем не похоже на сон. Всё настолько реально… А с одним сном вообще странно получилось... — И Юля рассказала про американский спутник-шпион.

— Ни фига себе! — сказала Леська изумлённо выпучив на неё глаза. — Как такое может быть?

Она только плечом дёрнула.

— Серёга, придурок, хохочет. Говорит, не дрейфь! У нас с тобой стопроцентное алиби. Он-то считает, что такого быть никак не может: мол, мало ли кому что приснилось, — а я вот до сих пор не верю, что это всего лишь сон был. Столько деталей совпадает. Вот, к примеру, фотография этого здания. Там две колонны из фронтона выпали, упали на лестницу и разбились. Они, оказывается, не целые, а составные. Я же их собственными глазами видела! И на фотографиях в газете их куски точно так же на площадке разбросаны! Такие же по размерам и даже под теми же углами друг к другу лежат! Я отлично помню: один большой кусок колонны навалился на другой. Непонятно даже было, как он держится и почему вниз не скатывается. Фотограф прямо с этого же угла снял. Я понимаю, что это у него случайно получилось, — его же в моём сне не было, — но всё равно очень странно.

Помолчали, думая каждая о своём. Потом Леська спросила:

— Не высыпаешься?

Юля подумала маленько и неуверенно ответила:

— Да нет, не замечала… Нет, хорошо высыпаюсь. Действительно, странно…

***

Окончательно успокоилась только, когда у Серёги дома оказались. Леська с удовольствием согласилась пойти к нему в гости. Серёга открыл им с котёнком на плече. Котенок не сидел на месте и бродил по нему, поэтому Сережа помогал им раздеваться, кривясь на один бок. Леська сняла котика у него со спины, когда сама разделась, — он к тому времени уже на спину к Серёге перебрался, — и Серый повёл их в зал знакомиться с хозяйкой и с их гостьей с Дальнего Востока. Улыбался при этом почти непрерывно.

Красивая девушка эта их гостья. Кажется, Серёга её Мариной Михайловной назвал. Впрочем, неважно. Вот только взгляд её Юле не понравился. Чересчур внимательный и изучающий. Как будто она хотела что-то сказать, но так и не сказала.

Потом они втроём ушли на кухню, и Серый угощал их копчёной красной рыбой и бутербродами с икрой. Всё это привезла их гостья из Магадана. Вкусно, особенно свежая икра! Перекусили, попили чаю и пошли в Серёжкину комнату. Там включили музыку и забрались вчетвером, включая и рыжего котёнка, на широкую Серёгину тахту. Юля уговорила его показать Леське альбом для рисования.

Оказывается, с последнего раза в нём ещё добавилось рисунков. Он нарисовал кошку с котятами в корзине, потом отдельно рыжего котёнка у Томки на коленях. Томка на рисунке была одетой в халатик с футболкой под ним, но выглядела точь-в-точь такой же оживлённой и радостной, как в том сне. Юля сразу помрачнела, а Серёга заметил это и, не спрашивая ни о чём, обнял, прижал её к себе и даже в затылок поцеловал. Не было бы рядом Леськи он бы, наверно, в губы поцеловал, а так постеснялся.

Леська, конечно, тоже обалдела, когда увидела, КАК он рисует. А ещё больше её поразили два рисунка — обнажённая Лариса и тот рисунок, где Юлино лицо во время самого первого оргазма изображено. Причём этот рисунок произвёл на Леську даже более сильное впечатление, чем тот с Ларисой. У неё порозовели щёки, и она прикусила нижнюю губу. Первый признак того, что она разволновалась. Она потом ещё раз открыла альбом. Открыла только для того, чтобы снова взглянуть на тот рисунок. Зацепил он её.

Здорово день прошёл! Побесились, повисели по очереди на шведской стенке, Серёга показал им пару приёмов самообороны, потом даже по разику станцевали с ним. Потом сидели втроём на кушетке — втроём, потому что котёнок уснул у Серёги на письменном столе — и Серый играл для них на гитаре. Даже подпевать начали, когда он исполнял «Серёгу Санина». Юля эту песню много раз слышала. Папа её хорошо исполняет и поёт (он даже лично знаком с автором), но в этот раз всё было по-другому.

Почему-то ей казалось, что это песня про её Серёгу, и у неё тут же слёзы на глаза навернулись. Своими глазами видела она окрашенные нежно-розовым верхушки ёлок и встающее над туманным распадком солнце. Видела на широкой галечной отмели быстрой речушки искорёженные обломки алюминиевых крыльев самолёта, за штурвалом которого был Серёга, увидела сырую палатку в таёжном распадке, в которую ему уже не суждено вернуться, увидела хмурые и печальные лица его друзей, молча поднимающих алюминиевые кружки, и заплакала по-настоящему.

Леська тоже замолчала и взяла её за руку. Серёга допел куплет до конца и отложил гитару. Он сидел, подложив подушку под спину, опираясь о стену. Дотянулся до её руки — она сидела к нему боком, сложив ноги калачиком — потянул к себе, усадил с собой рядом, обеими руками обнял её плечи, прижал к себе и не отпускал, пока она окончательно не успокоилась. Потом оставил их с Леськой ненадолго, сходил на кухню и принёс оттуда рюмочку какой-то мутноватой жидкости. Оказалось, это валерьянка. Заставил её выпить.

Потом она сидела рядом с ним, прислонившись к его плечу, а он держал на коленках альбом и быстро рисовал Леську. Та уселась на краю кушетки, спустила ноги на пол и развернулась к ним всем телом, опираясь о кушетку правой рукой. Интересно было наблюдать за тем, как он рисует. Даже самой захотелось попробовать. Серёга пообещал научить.

Глава 17. Сон Юли. Снова американцы

17 ноября 1972 года

А ночью Юле приснилось продолжение того сна. Он начался с того, что она обнаружила себя в длинном коридоре какого-то здания стоящей перед светло-серой дверью с блестящими белым металлом цифрами 220 наверху. Краем глаза Юля заметила какое-то движение справа и повернула голову в ту сторону. Метрах в десяти от неё стояли и тихо беседовали две молодые девушки. Одна из них, стройная блондинка, с забранными кверху и прихваченными лентой пышными вьющимися волосами, образующими своеобразный плюмаж, стояла вполоборота спиной к ней в открытом дверном проёме какого-то помещения, в котором горел свет. Вторая, одетая в джинсовый костюм яркая шатенка, заметила, что на неё смотрят, тут же улыбнулась Юле и даже поклонилась ей. Её подруга тоже обернулась и повторила то же приветствие — лёгкий поклон и приветливая улыбка. Она ответно улыбнулась им, но вспомнила, кто и для чего её сюда позвал, и сделалась серьёзной.

Нажав дверную ручку, Юля открыла дверь и шагнула в знакомый короткий коридорчик. Из прошлого сна ей было известно, что первый проход налево ведёт в маленькую кухню, оборудованную небольшим холодильником, раковиной для мытья посуды и рабочим столом. Следующая дверь слева по проходу — это женский туалет. Напротив неё, с правой стороны коридорчика, туалет мужской. Прямо — главное помещение. Всё знакомо. Она здесь была и всё это уже видела.

А вот главное помещение, весь центр которого в прошлый раз занимал большой квадратный стол, очень изменилось. Большой квадратный стол, на котором лежали чертежи спутника, исчез. Вместо него в левом ближнем углу появился квадратный столик, с подносиком на нём. На подносике составлены треугольной в основании группой узкие и высокие бутылки с различными напитками, высокая стопа пластиковых стаканчиков и открывалка. Центр помещения занят сегодня как бы висящим в воздухе большим глобусом. Какой-либо ножки или оси, на которые этот глобус диаметром никак не меньше двух метров мог бы опираться, заметно не было.

В помещении горят только расположенные попарно на всех четырёх стенах светильники с непрозрачными плафонами белого, под стены, цвета. Они бросают снопы яркого света на потолок, отчего всё помещение оказалось погруженным в неяркий, рассеянный свет, не дающий теней. Это сделано для того, чтобы светящийся изнутри глобус и висящий на противоположной от входа стене большой белый экран были бы хорошо видны. Серёга стоял возле глобуса и чуть ли не касаясь его носом напряжённо разглядывал на нём что-то. Почувствовав её присутствие, он развернулся к ней и с улыбкой кивнул:

— Привет! Иди сюда! Что так долго? Я уже заждался!

В этот раз одет он был не в белый парусиновый скафандр, а в серый шерстяной костюм наподобие спортивного с вышитым на левой стороне груди короткой куртки крупным, цветным гербом Советского Союза. На ногах у него украшенные косыми тёмно-синими вставками слева и справа от шнуровки белые кроссовки. Удобная и лёгкая обувь. Она коротко оглядела себя. Как и в прошлый раз, одета она была точно так же, как и Серёга. Спортивная команда?

Подошла к нему, кивком поздоровалась, сдержанно спросила (она в этих снах себя не узнавала. Какая-то чересчур взрослая, что ли?):

— Проблемы?

— Угу, проблемы. Вон, смотри! — он мотнул головой в сторону глобуса.

Она встала с ним рядом и всмотрелась в поверхность глобуса. Он был развёрнут к ним так, что прямо перед глазами оказался район Атлантического океана неподалёку от канадского острова Ньюфаундленда. Внимание её привлекли светящиеся в море три яркие точки. Две из них были синими, а одна, самая ближняя к безымянному мысу на юго-востоке острова, красная.

— Что это? — Она указала пальцем на ближайшую красную точку.

— Красные точки — это советские атомные подводные лодки. Синие — американские. Зелёные, — он постучал пальцем по одной из светящихся ярко-зелёным точек на территории Соединённых Штатов Америки, — американские пусковые установки шахтного типа. Красные, — он дотянулся рукой через всю Атлантику и территорию западной Европы, и шлёпнул ладонью по европейской части Советского Союза, — наши ракетные шахты и подвижные наземные комплексы.

— Угу, понятно. И в чём проблема?

— Нам с тобой приказано вывести из строя несколько американских лодок, но при этом по возможности не погубить экипажи. Не могу сообразить, как это сделать. Если проделать в корпусе дыру, лодка затонет, но в этом случае экипаж скорее всего погибнет. Кроме того, на большую глубину уйдут ракеты с ядерными боеголовками и атомные силовые установки. При ударе о дно корпус лодки скорее всего разрушится. Ракетные шахты и отсеки с силовой установкой будут затоплены водой. Рано или поздно это станет для человечества большой проблемой. Ты пить хочешь?

Она кивнула:

— Угу. Есть кофе? Что-то никак проснуться не могу.

Серёга кивнул, подошёл к стене и нажал незамеченную ею ранее кнопку по центру квадратной латунной таблички с красивой чёрной надписью «Сервис». После этого вернулся к ней.

— Сейчас приготовят.

— Угу, спасибо. А кем приказано?

— Есть группа очень умных людей, которые хотят сделать мир безопаснее, а экономику нашей страны более эффективной. Необходимо как-то остановить гонку вооружений. Она съедает слишком много ресурсов. Американцы уже получили ультиматум, но пока никак не реагируют. Их не убедило даже то, как мы с тобой сняли с орбиты их дорогой спутник.

— Угу, понятно. Эти, которые в группе, они знают о нас?

— Конечно, знают! Мы же их главная ударная сила! Они говорят, что нужно сделать, а мы с тобой придумываем, как это сделать. Вчера мне на выбор было предложены три варианта…

Их прервала зашедшая в комнату официантка. Это была та из двух девушек, которых Юля видела в коридоре. За прошедшее с момента встречи время с внешностью девушки произошли серьёзные изменения. Сейчас на ней появилась серенькая шёлковая блузочка без рукавов, открывающая загорелые круглые плечики, облегающая круглую попу и бёдра юбочка сантиметров на двадцать выше колена прикрыта спереди крохотным белым фартучком, на ногах прозрачные чулочки «паутинки» и чёрные туфли «лодочки» на высоченной шпильке. Планка блузочки расстёгнута на три кнопки, обнажая красивую шею, ямочку под горлом и золотую цепочку на ключицах. Шею девушки дополнительно украшает чёрный шёлковый платочек со сбитым набок узлом. На тонковатых губах кроваво-красная помада, на веках лёгкие голубые тени. Тени, как и длинные, неестественно густые ресницы делают её тёмные глаза очень выразительными. В довершение всего играет на губах улыбочка.

— Доброе утро, мастер! — обратилась девушка к Серёге. — Вы что-то хотели?

Юля покосилась на Серёгу. Его брови хмурились, нижняя губа прикушена. Он кивнул.

— Да, хотел. Приготовьте, пожалуйста, кофе. Чёрный, крепкий, в кофейнике. К нему горячие сливки и сахар. И переоденьтесь, пожалуйста.

— Да, конечно! — Улыбка девушки погасла. — Вам не нравится, как я одета?

— Очень нравится. Если бы я пришёл сюда развлекаться, то похлопал бы вам в ладоши. Беда в том, что мы здесь работаем. Кто вас нанимал?

— Господин барон. Это было его точное распоряжение: одеваться так, чтобы одним внешним видом поднимать настроение вам, мастер, и вашим помощникам. Вы и в самом деле считаете, что мне следует переодеться?

Услышав о бароне, Серёга смутился. Отвёл от неё глаза, скрестил на груди руки. Хмыкнул и дёрнул плечом.

— Ладно, оставайтесь в этом. Считайте, что настроение у меня и в самом деле поднялось. Ступайте!

Девушка кивнула и без дальнейших вопросов вышла. Серёга помолчал, прислушиваясь к доносящемуся из-за закрытой двери коридора приглушённому ковролином перестуку её каблучков и пробормотал:

— По крайней мере не сможет незамеченной к двери подойти.

— Кто такой этот барон?

— Барон? Член Совета. Один из тех, кто принимает решения. Не самый главный, но тоже очень умный, опытный и ответственный человек. Очевидно, что наём обслуживающего персонала в этот центр он взял на себя.

Юля понизила голос:

— Странные у него представления об официантках. Такое впечатление, что эта девушка лёгкого поведения.

Серёга рассмеялся и приобнял её за плечи:

— Мне тоже так показалось. А что? Он вполне мог пригласить на работу симпатичную проститутку. У него своеобразный взгляд на такие вещи. Главное, чтобы девушки были здоровы, умели красиво одеваться и были внешне привлекательны. Он не делает разницы между проститутками и учительницами младших классов. Они должны украшать собой общество, а чем они по жизни занимаются, его не особенно заботит.

— А почему этого барона так заботит твоё настроение?

Серёга ответил не сразу. Помялся, отошёл к глобусу, поскрёб его ногтем в одном месте. Потом, когда она тоже подошла, вздохнул и, не глядя на неё, ответил:

— Понимаешь, это довольно сложно объяснить, а поверить ещё сложнее. Если в двух словах, то в этой компании взрослых и умных людей я — фигура в некотором смысле ключевая. Без меня эта затея не имела бы вообще никакого смысла. Была бы абсолютно нереализуема, понимаешь? Без меня и без тебя, в качестве моей помощницы. Они все — мозговой центр. Ими была придумана и в общих чертах продумана программа действий по постепенному и бескровному разоружению двух главных глобальных противников на этой планете — Советского Союза и США. Этот план продумывался в расчёте на мои способности, которых нет больше ни у кого на Земле. То, как мы с тобой сняли спутник с орбиты, повторить не сможет никто. Разве что сам барон? Он тоже человек многих талантов. Именно на такие наши особенности и сделана ставка при планировании, понимаешь?

— Понимаю. — Она действительно довольно долго раздумывала над тем, как он проделал тот фокус со спутником, но ответа так и не нашла. — Только бескровно почему-то не получается. Не забыл, что в прошлый раз сто двадцать человек погибло?

Серёга вздохнул и виновато посмотрел на неё.

— Не рассчитали мы... Бывает... Члены Совета тоже были недовольны. Особенно тем, что при этом Президент погиб. Говорили мне, что мы могли бы уронить спутник где-нибудь подальше от города. Кстати, то, что мы его сняли с орбиты, а не стали отключать его аппаратуру от систем питания, им скорее понравилось. Радикальное решение! Ну что, приступим?

— Погоди! Ещё одно!

Серёга снова развернулся к ней и уставился на неё своими внимательными глазищами. Сказал:

— Я, кажется, понимаю, что тебя беспокоит. Ты патриотка своей страны. Ты комсомолка, а тут какой-то «господин барон», девушка итальянка…

— Какая итальянка?

— Ну эта официантка. — Он мотнул головой назад. — Она же итальянка. Ты разве не обратила внимание на то, что мы разговаривали на итальянском?

— Серьёзно?! А как тогда?..

— Ну да, серьёзно. А что здесь такого? Тебя же не очень удивило, каким образом мы сняли тот спутник с орбиты? По сравнению с этим твоя способность понимать различные языки — это мелочь!

— Ничего себе!

Серёга перевёл взгляд на дверной проём и прислушался. Теперь и Юля услышала звук приближающихся шагов. Та же девушка официантка прикатила столик на колёсах с заказанным кофе. Пришлось прерваться и подойти. Юле не понравилось, какими глазами Серёга разглядывал ноги этой горе официантки, когда она отвернулась от них, наклонилась над столиком и начала разливать густой, чёрный кофе по изящным чашечках тонкого фарфора. Она даже дёрнула его за рукав курточки. Тогда Серёга оторвал взгляд от девушки и вопросительно взглянул на неё. Увидев недовольное выражение её лица, смешливо фыркнул себе под нос, обнял её плечи, сильно прижал к себе и коснулся носом её виска — мол, не волнуйся, я с тобой!

***

Они ещё пили кофе, стоя по разные стороны глобуса, когда в помещении появился посторонний. Молодой мужчина лет тридцати пяти. Невысокий, сухощавый, с уверенной посадкой головы и мягким взглядом карих глаз. Расчёсанные на косой пробор тёмные, прямые волосы. Причёска короткая и очень аккуратная. Волосок к волоску — как будто только что от парикмахера. Красивые густые брови. Одет мужчина просто и удобно. Тёмно-серые хорошо отглаженные брюки, мягкие полуботинки тёмного цвета (при таком освещении трудно было наверно сказать, какого именно оттенка), светлая однотонная рубашка с чёрной бабочкой вместо галстука, поверх которой натянута безрукавка тонкой серой шерсти. Пиджака или какого-то сюртука на мужчине не наблюдалось.

Очевидно, пришедший не ожидал встретить здесь кого-либо кроме Серёги. Он обратился к нему ещё из коридора: «Оба эксперта по атомным судовым силовым установкам сейчас...» — тут он шагнул в комнату, увидел Юлю и осёкся. Серёга оглянулся на неё, подошёл, встал рядом и представил:

— Познакомьтесь, господин барон — это и есть та самая Юля Самойлова, о которой я вам всем рассказывал! — Потом коротко взглянул на неё и представил своего знакомого. — Юля, это член Совета барон Рудольф фон Гуттенберг. Прошу любить и жаловать!

Тон, которым Серёга произнёс последнюю фразу, был очень дружелюбным, и Юля улыбнулась. Улыбнулся и господин барон. Он подошёл к ним и протянул ей руку. Серёга тут же забрал у неё блюдечко с недопитой чашкой кофе, чтобы она могла поздороваться. Она подала барону свою руку, и тот склонился над ней в поцелуе. Выпрямившись, он шагнул назад и с улыбкой сказал:

— Наслышан! Рад познакомиться лично! Зовите меня Рудольфом, Юля. Будем без церемоний.

После этого повернул голову к Серёге и сказал:

— Не думаю, что Юле будут интересны эксперты с их нудными рассуждениями о проблемах ядерной безопасности. Может, мы избавим хорошенькую девушку от этого?

Серёга вздохнул и кивнул. Сказал, обращаясь к ней:

— Всё, Юлька, больше не буду тебя мучить. Возвращайся к себе! Серьёзные дела, действительно, лучше предоставить специалистам. Иначе можно больших бед натворить…

Это было последнее, что Юля видела и слышала в том сне. После этого она крепко, без сновидений, уснула и проснулась по звонку будильника.

***

Юля прослушала звон будильника от начала и до конца, перевернулась на бок, поморгала, щурясь на льющийся из открытой двери кухни яркий свет, зевнула и потянулась под одеялом. Припомнила сон, припомнила тех девушек итальянок и «господина барона» улыбнулась своей ревности там, во сне, и громко, с выражением, произнесла:

—Buongiorno señorita! [итал. Доброе утро, девушка!]

Поняв, что поздоровалась она с собой на итальянском, Юля рывком уселась на диване и испуганно огляделась. Спит она до сих пор, что ли? Потом в голову пришла и другая мысль: «С чего ты взяла, что это итальянский? Ты разве когда-нибудь слышала итальянскую речь?» — поняв это, она рассмеялась. Вообще, настроение у неё было просто прекрасным. Отлично выспалась. По Серёге сильно соскучилась, но это дело поправимое! Итак, подъём!

***

Замёрзла Юля сегодня. Вроде и идти недалеко — всего пятнадцать минут быстрым шагом, а промёрзла здорово. Минус двадцать два и ветерок противный прямо в лицо. Добежала, взлетела на крыльцо, ухватилась было за ручку двери, как вдруг та сама начала открываться. Отскочила назад, чтобы её не зашибло, а тут на крыльцо Галина Сергеевна выходит.

Галина Сергеевна узнала её и улыбнулась:

— Здравствуй, Юленька! Хорошо, что я тебя встретила.

— Здрасьте, Галина Сергеевна!

Тётя Галя сняла вязанную рукавичку, сунула руку в карман своей шубки, порылась там и протянула ей ключ от английского замка. В отверстие ключа было продето пружинное колечко, на котором болтался небольшой ярлычок из клеёнки бежевого цвета. На клеёнке чернилами или чернильным карандашом написана цифра три. Номер их квартиры?

— Возьми! Это запасной. Пусть у тебя будет. Не звони в дверь. Серёжка ещё спит, и ты его не буди, пока он сам не проснётся. Вчера он у меня выглядел больным. Я ему там записку написала, но можешь на словах передать, что если он будет себя неважно чувствовать, пусть остаётся дома. Поняла?

Юля кивнула:

— Угу, поняла. А что с ним? Простыл?

— Нет, что-то с желудком. Вчера к вечеру разболелся. Пришлось даже Но-Шпу давать. Позавтракай там без него. В холодильнике творог, сметана, колбаска и сыр. Хлеб в хлебнице. Чай ты знаешь где. Всё понятно?

— Угу, понятно. Спасибо.

— Да! Вот ещё что! У нас на этаже лампочка перегорела. Будешь дверь открывать, следи за тем чтобы Персик не удрал.

— Это вы котёнка Персиком назвали? — рассмеялась Юля.

Тётя Галя усмехнулась:

— Серёжка ему имя дал. Это его игрушка. Ну всё, иди, иди! И мне уже пора.

***

Персик действительно вырвался на площадку, когда дверь открылась, но далеко не отбежал. Остался сидеть возле её ног. Юля подхватила его на руки, прижала к груди и зашла в квартиру. Дверь в Серёжкину комнату была плотно закрыта, поэтому первое, что она сделала, затворив за собой входную дверь и опустив котёнка на пол, это включила в прихожей свет.

Есть пока не хотелось. Дома она перекусила. Мама утром напекла оладьев, и они были ещё тёплыми, когда Юля почистила зубы, умылась, заплела косы и пришла на кухню. Не удержалась и съела целых четыре штуки...

***

Сняв с себя верхнюю одежду, Юля подхватила усевшегося ей на ногу котёнка под тёплое, меховое пузичко, подняла к лицу и потёрлась холодной с улицы щекой о его тёплый бочок. Персик громко замурлыкал. Так, с котёнком у подбородка, она прошла тёмным коридором до кухни, включила там свет и осмотрелась. Два блюдечка — одно с молоком и другое с остатками мелко рубленной рыбы — нашлись на полу возле мойки. Подошла туда, опустила котёнка на пол, подождала.

Он был сытым. Вразвалочку подошёл к блюдечкам, понюхал рыбу, потом молоко, лизнул, но даже не стал присаживаться, тут же отвернулся и вернулся к её ногам. Поднял голову и негромко мяукнул. Пришлось брать его на руки. Так, с ним на руках, она и пришла в спальню к Серёге.

Ни о чём таком она не думала, когда ложилась к нему под одеяло. Просто хотелось снова почувствовать его тепло, погладить его по груди, прижаться к ней сначала губами, а потом щекой и ухом, услышать ровное биение его сердца. Так захотелось, что тут же забыла о просьбе Галины Сергеевны не будить его.

Руками старалась к нему не прикасаться. Знала, что они у неё ещё не согрелись. Просто улеглась с ним рядом. Коснулась коленкой его бедра, и Серёга тут же пошевелился. Медленно развернулся сначала на спину, полежал пару секунд, а потом развернулся к ней. Хотел согнуть ногу и ударился своей коленкой о её коленку. Вот после этого он проснулся окончательно. Поднял голову с подушки, похлопал ресницами, узнал её в этом полумраке, протянул под одеялом руку и положил на её талию. Не открывая рта зевнул, потянул на себя, шепнул:

— Привет! Иди сюда, погрею!

Она с готовностью придвинулась, обняла его и крепко-крепко прижалась к нему на пару секунд. Потёрлась лбом о его щёку и шёпотом пожаловалась:

— Серёж, а я соскучилась… Сильно…

Серёга чуть отстранился от неё, высвободил руку, которая была зажата между их телами, медленно, осторожно поднял её и перевалился на спину. Шепнул: «Ложись сюда!» — и она поняла. Улеглась щекой к нему на плечо, руку положила к нему на грудь (Серый сегодня в беленькой футболке спал), прижалась животом к его боку и коленки к его ногам прижала. Они до сих пор не согрелись. Коленки мёрзнут так же сильно, как и руки. Никакие чулки или рейтузы не спасают, если мороз сильный, как сегодня.

Серёга дотянулся до её бедра, потянул на себя, и снова она без слов поняла, чего он хочет. Уложила коленку к нему на бёдра. Сразу так тепло и хорошо сделалось! А потом стало ещё лучше, потому что руку к нему под футболку просунула. Там у него очень тепло и даже жарко. Минут на пять они затихли. Всегда бы так согреваться.

А потом ЭТО наконец-то случилось. И оказалось, что это совсем не страшно. Совсем-совсем! И не так уж и больно. А вот радость от этого была такой большой, что она рассмеялась. И Серёга вместе с ней смеялся. Смотрел на неё сверху вниз и смеялся. Она потом спросила, что его так рассмешило, а он сказал, что смеялся просто от радости, а не от того, что смешно.

***

Чудеса начались, когда она вернулась из ванной. На кухне горел яркий свет, шумел закипающий чайник, Серёга резал сыр. На столе перед ним уже стоит тарелка на которой нарезанная колбаска красиво разложена. Когда Юля зашла на кухню, осторожно переступив через бросившегося под ноги Персика, Серёжка улыбнулся, и улыбка его была какой-то застенчивой. Понимает, что натворил и стыдится этого? Да нет, не похоже. Стыд у него сразу с краской на ушах и на щеках проступает.

Там, в ванной, она окончательно убедилась, что стала женщиной. Теперь нужно было обставить сцену так, как ей этого хотелось, поэтому она подошла к нему, обняла, привстала на цыпочки и тихонько сказала в подставленное ухо:

— Серёж, я хочу у тебя на коленках посидеть…

Серёга тут же засуетился, отложил нож, метнулся к рабочему столу, схватил кухонное полотенце, торопливо вытер руки, подскочил к обеденному столу, выдвинул стул, плюхнулся на него и выжидательно уставился на неё. Она повернулась к нему спиной, наклонилась, отставляя попу назад и осторожно села. Было немножко больно, и она поморщилась. Потом поёрзала у него на коленках, устраиваясь удобнее, положила руку ему на шею, пригнула к себе и, улыбаясь, шепнула:

— Серёж, а я, кажется, стала женщиной...

Против ожиданий, Серёжка остался совершенно серьёзен. Коротко поцеловал самый кончик её носа и негромко ответил:

— Ты сделала мне такой подарок… — помолчал пару секунд, разглядывая её лицо, ещё раз поцеловал, но на сей раз в лоб, и продолжил. — Теперь моя очередь делать подарки. Пусти-ка!

Она спрыгнула с его коленок, Серёга порывисто вскочил со стула и вылетел из кухни. Персик бедный попал-таки ему под ноги, но Серёга этого даже не заметил. К самой двери отлетел котёнок. Испугался, конечно. Юля подняла его на руки, прижала к груди и с ним на руках вернулась к рабочему столу. Чайник вскипел и отключился. Она подняла крышечку заварочного чайника, убедилась, что заварка имеется и опустила котёнка на пол. Тот, кажется, пришёл в себя.

Вернулся Серёга. Правая рука прячется за спиной. Загадочно улыбаясь, сказал:

— Дай-ка руку!

Она улыбнулась в ответ и протянула ему правую руку. Серёга вложил в неё что-то, закрыл её пальцы и отошёл к шкафчику с посудой. Она раскрыла ладонь. На ней лежала тяжёленькая монетка. Размером примерно с рубль, но раза в два толще и гораздо тяжелее. На обращённой к ней стороне извивался кольцами рогатый и зубастый дракон. Таких драконов любят китайцы на летних зонтиках изображать. Видна была левая четырёхпалая лапа с изогнутыми как сабли когтями и высовывающийся из оскаленной пасти длинный раздвоенный язык. В левой глазнице вместо глаза посверкивает прозрачный камешек.

— Что это? — спросила она, переворачивая монетку.

— Исполнитель желаний. — усмехнулся Серёга, не оборачиваясь. Он готовил чай. — Волшебная палочка по-нашему…

Юля рассмеялась, разглядывая довольно неумело выгравированную на оборотной стороне пятиконечную звезду в окружении десятка таких же как и спереди прозрачных камушков.

— Нет правда, что это такое? — переспросила она всё ещё улыбаясь. Красивая вещица. И в руках её держать приятно. Дракон такой… приятно выпуклый. Каждая чешуйка отполирована так, что отражает свет лампочки. И камушки красивые.

— Я правду говорю. Это волшебная палочка, — Серёга осторожно перенёс на обеденный стол кружки с чаем, расставил мелкие тарелки, разложил вилки и ножи и уселся. — Если интересно, то это платино-иридиевый сплав с четырнадцатью небольшими алмазами. Тринадцать на аверсе и один на реверсе.

— Врёшь! — Юля перестала улыбаться, осторожно, боком присаживаясь на свой стул.

Серёга помотал головой:

— Не вру. Тебе с чем бутерброд сделать? С сыром или с колбасой?

— Что? — Она подняла на него глаза и внезапно поняла, что Серёга не врёт и не шутит! Очень уж серьёзным и внимательным был его взгляд.

— С чем бутерброд хочешь? С сыром или с колбасой?

— С колбасой… Нет, с сыром!… А откуда у тебя это?

— От одного знакомого волшебника… — пожал плечами Серёга, беря в руки нож и пододвигая к себе круглую фарфоровую маслёнку. — Он мне этот исполнитель желаний с шестью желаниями подарил. Три я израсходовал, осталось ещё три. Теперь они твои.

— Настоящие желания? — всё ещё не могла поверить она. Хотя так хотелось, чтобы это было правдой, но не верилось.

Серёга молча кивнул, и положил на её тарелку готовый бутерброд.

— Ешь! Потом разговаривать будем…

Ну уж нет! Молча есть, когда рядом лежит такое чудо? Настоящая волшебная палочка!

— А на что ты свои желания потратил?

Прекрасный вопрос! Вот сейчас и проверим, врёт он или нет! Серёга пожал плечами, откусил кусок от своего бутерброда (он себе сделал с колбасой) и сказал:

— Первое желание было — чтобы память хорошей стала. У меня в младших классах вообще ничего в голове не держалось. Прочитаю и тут же забываю.

Она кивнула, не отводя от него взгляда. Да, может быть. Память у него и впрямь шикарная.

— Угу, дальше…

— Дальше? Дальше я захотел математику лучше всех знать.

— Угу, верю. А последнее?

— Не могу сказать! Это не моя тайна.

Помолчали. Потом ей пришло в голову, что Серёга так и не рассказал, как эта штука работает. Спросила.

— Очень просто! — ответил он. — В центре звезды имеется небольшое возвышение. Нужно нажать на него и держатьнажатым примерно пять секунд. Потом вот эти алмазики засветятся зелёным. Когда это случится, нужно поднести его к губам и произнести желание. Если глаз дракона засветится зелёным, то желание в течение суток исполнится. Если красным — то такое желание исполняться не будет.

— Почему?

— Эта штука исполняет не любые желания. Только те, от которых никому вреда не будет. Скажем, ты не можешь пожелать кому-то смерти. Даже если на твой взгляд этот человек заслужил смерть. Только добрые или нейтральные желания, понимаешь?

— Это тебе тот волшебник сказал?

— Угу, он… Да, вот ещё что! После нажатия на кнопку алмазики будут светиться примерно минуту. За это время нужно успеть сформулировать и высказать своё желание. Я, например, заранее на бумажку выписывал и потом прямо по бумажке читал.

— Угу, понятно. А что будет, если я эту вещицу потеряю или у меня её украдут? Оставшиеся желания перейдут к вору или к нашедшему?

Серёга помотал головой, поднимаясь из-за стола со своей тарелкой и опустевшей кружкой.

— Не-а. Ничего особенного не произойдёт. Свои желания ты даже сама не сможешь передать никому другому. Скажем, ты захочешь подарить исполнитель желаний маме или папе. Их он не будет слушаться. Даже алмазики не станут светиться. А чтобы он не потерялся, продень в это ушко какой-нибудь шнурок, повесь на шею и носи, не снимая. Да, ещё одно! Это очень важно. Если мама или папа спросят, откуда у тебя эта вещица, говори, что от меня, но не говори, что это исполнитель желаний, понятно?

— Угу! Это секрет, да?

— Да, большой секрет! И, кстати, не рассказывай про платину и алмазы. И, вообще, старайся не афишировать эту вещицу.

Юля сразу подумала, что самое надёжное место для волшебной палочки — это шкатулка с её «сокровищами». Там у неё хранятся маленькие куколки, в которые она когда-то играла, бабушкин гребень (папиной мамы), новогодние украшения, которые мама ей насовсем отдала, резинки для волос, заколки невидимки и тому подобные полезные и важные вещи. У этой шкатулки даже имеется замок. Ключа, правда, нет. Потерялся. Не беда! В шкатулку ни мама, ни папа никогда не заглядывают. Там можно даже дневник хранить. Не собиралась она следовать его совету и носить эту штучку на шее. Так можно только привлечь внимание посторонних. Если мама заметит шнурок у неё на шее, то сразу спросит. Придётся показывать и придумывать какое-то объяснение.

Раздумывать над желаниями она начала ещё во время завтрака. Те оладьи, которыми она дома позавтракала, уже забылись, а после того, что случилось в спальне, она почувствовала зверский голод.

***

— Серёж, ты читал «Пикник на обочине»?

Серёга кивнул, откусывая мощный кусок от своего бутерброда с сыром.

— Угу, читал. Классная вещь! А ты откуда о нём знаешь? Он в печати, по-моему, ещё не появлялся.

— Месяц назад появился. У меня и папа, и мама Стругацких любят, и они оба в издательстве работают. Я тебе говорила. — Серёга кивнул, внимательно слушая её, но не забывая при этом и жевать. — У них там новости о новых, интересных книгах моментально разлетаются. Но я о другом спросить хотела…

— О чём?

— Сделать тебе ещё бутерброд?

— Угу, только с колбасой. Так о чём спросить?

— Как ты относишься к желанию того паренька? Не помню как его зовут. Сын того безногого барыги. Ну, которого сталкер с собой взял. Он у Золотого Шара хотел попросить для всех счастья, но погиб. Помнишь?

— Угу, помню.

— Как ты думаешь, могла бы волшебная палочка исполнить такое желание?

— Не-а… Спасибо... — Он принял из её рук бутерброд с маслом и колбасой. — Нет, не исполнит. Я тоже того же захотел, но не вышло. Мне волшебник объяснил, почему исполнитель желаний отказался исполнять.

— Почему?

— Помнишь, я говорил, что желание не должно никому причинить вреда? Зависть не в счёт.

— Помню. А какой?…

Серёга перебил её:

— Это очень большой вред и к тому же одновременно для огромного количества народу! Ощущение счастья, или эйфория, очень быстро выпивают психическую энергию из человека. Если бы такое желание было исполнено, половина населения Земли в течение первого же дня просто сошла с ума. А ещё через некоторое время эти люди умерли бы. И некому бы было им помочь. Напоить, накормить, успокоительное вколоть. Врачи сами были бы счастливы. Им не до служебных обязанностей бы было. Счастливому человеку ни до кого и ни до чего нет дела. Зачем что-то делать или куда-то идти? Зачем вообще двигаться? Ты уже добился всего, чего хотел...

— А, понятно. Действительно, глупо.

— Раздумываешь над первым желанием? — усмехнулся он.

— Угу. Может, подскажешь что-нибудь?

— Придумай что-нибудь такое, чтобы и тебе, и твоим родителям понравилось. Не трать желание на улучшение памяти. С этим я тебе и так помогу. Знаю пару отличных упражнений.

— Угу, не буду… Чтобы и мне, и родителям? Может, квартиру побольше?

Серёга кивнул. В глазах его светилась улыбка.

— Можно. Вон на нашей площадке квартира пустует. Дедушка, который в ней жил, полгода назад умер, а кроме него там никто не был прописан. Квартира эта или уже отошла государству, или скоро отойдёт. Она двушка, но по площади раза в два просторнее вашей. Поставите перегородку, она тут же в трёшку превратится.

— Точно! — Юля даже рассмеялась, так ей понравилась эта идея. Загорелась тут же попробовать, но Серёга остудил её. Сказал, чтобы она тщательно продумала формулировку. Ну, чтобы желание не допускало двойного толкования. Говорит, такие желания тоже не исполняются.

***

Они всё равно истратили первое желание, ещё даже не доделав уроки. Просто потому, что не могла она как следует сосредоточиться. Всё время мысленно возвращалась к тому, что между ними произошло, и к тому чуду, что она сегодня стала женщиной. Настоящей женщиной! Не девочкой, не девушкой, а женщиной, равной маме и бабушкам! Нет, её и дальше будут называть девушкой, а иногда и девочкой, и она будет откликаться, но про себя она теперь всегда будет знать главное — она женщина!

Серёга заметил эту её несобранность. Поднял голову от своей тетрадки, посмотрел на неё и спрашивает:

— Может, подумаешь над первым желанием? Я же вижу, ты никак не можешь сосредоточиться. А алгебру потом спишешь у меня. Один раз не считается…

Юля согласно кивнула, двумя большими глотками допила остывший чай и вытащила из портфеля тетрадку для черновиков. Ещё через десять минут они с Серёгой склонив головы рассматривали ярко сияющий даже в свете потолочных светильников кухни изумрудно зелёный глаз дракона.

— Твоё желание будет исполнено, — прошептал Серёга, не сводя с дракона внимательного взгляда.

***

А вечером, вернувшись из школы, родителей дома Юля не застала. Она ещё снимала верхнюю одежду, когда у неё за спиной зазвонил телефон. Звонил Серёга. Они с ним расстались возле остановки автобуса минут десять назад, поэтому он был краток.

— Кажется, началось! Твои предки у нас здесь. В райисполкоме им выдали ключи от соседской квартиры. Сейчас они её осматривают. Мне кажется, скоро мы станем соседями…

Глава 18. Путешествие в Вологду

14 апреля 1973 года

Юля дозвонилась до него только утром в воскресенье. На её вопрос, куда он вчера вечером девался после того, как проводил её до дома, Серёга сказал, что вернулся домой, и собрался уже ужинать, но тут позвонила тётя Галя и попросила его связаться с их знакомыми. Они здесь, в Москве, живут. Эти знакомые должны были получить из-за рубежа заказанную тётей Галей книгу. Нужно было спросить, пришла ли она и, если пришла, договориться о встрече.

Он дозвонился, и те ему сказали, что книга уже на месте, но если Серёга хочет её забрать, то либо прямо сейчас, или уже в понедельник вечером, потому что в воскресенье они всей семьёй собираются за город с ночёвкой. Пришлось ехать, а это довольно далеко. В Чертаново. Вернулся домой только в девять, голодный, как собака.

На её вопрос, чем он собирается заниматься, Серёга ответил:

— Сейчас позавтракаю и буду Томке звонить. Нужно на денёк в Вологду смотаться. Вернусь только завтра вечером. Не хочу, чтобы Персик здесь один скучал. Попрошу её приютить его на пару дней. Он ещё маленький, чтобы надолго оставаться одному. Да и целый день голодным будет. Он же не выдержит, орать будет.

— Понятно... А зачем тебе в Вологду?

— Девушка одна знакомая завтра утром венчается.

У Юли похолодело на сердце. Постаралась, чтобы голос звучал равнодушно:

— Что за девушка?

— Да... это одна старая история. Я тебе её как-нибудь в другой раз расскажу. Не хочу по телефону. Слушай... — Он замолчал, очевидно, размышляя над чем-то.

— Что? — Поторопила она его.

— Нет желания вместе съездить? Отпустят тебя предки?

— Вряд ли... — А самой так захотелось, что аж дышать трудно стало. — А Вологда это далеко?

— Да нет, рядом. Ближе Ленинграда. Километров пятьсот, если по воздуху. Часов десять на поезде. Вечером сядешь, а к утру уже там. Может, всё-таки спросишь? Вдруг отпустят, а? А вечером в понедельник мы бы уже назад были.

— Угу, спрошу. Ты сказал венчается? По-настоящему венчается? В церкви?

— Угу, в церкви. Она из семьи священнослужителя и выходит замуж за будущего священника. Попадьёй собирается стать. Для них без венчания в церкви брак не засчитывается. ЗАГСы они, по-моему, до сих пор не признали.

— Здорово! А на венчание всем можно?

— Не знаю. Вряд ли всем. Это же тебе не развлечение. Своим и приглашённым можно, а просто зевакам вряд ли. Это дело очень серьёзное. Там люди порой плачут от торжественности момента.

— В ЗАГСе бывает тоже плачут. А мы с тобой приглашены?

— Нет, но ты не бойся, со мной тебя пустят. Ты, кстати, крещёная?

— Угу, крещёная. Бабушка тайком крестила.

— Если отпустят, не забудь крестик надеть. Могут на входе спросить.

— Угу, не забуду... Слушай, а там можно фотографировать?

— Не знаю... А зачем тебе? Ты что, умеешь?

— Умею. У меня и фотоаппарат собственный имеется. ФЭД-2!

— Знаю такой. Неплохая машинка. Если возьмёшь его, заряди одну кассету чувствительной плёнкой. Лучше всего 125 или даже 250 единиц. В церквях обычно света немного.

— Да, понимаю. Давай завтракай, а я попробую с мамой договориться.

— Может, лучше с папы начать?

— Да он-то меня влёт отпустит! Главное, чтобы мама отпустила! Всё, пока! Позвоню, когда ясно станет! Нет, стой! Во сколько выезжаем?

— Говорю же тебе: вечером! Не знаю я, как часто туда поезда ходят. Это на вокзал ехать нужно, расписание смотреть. Мне сказали, что пассажирский дотуда десять часов идёт, а скорый восемь с половиной. Венчание у них на десять утра назначено. Вот и считай: не позже одиннадцати вечера нужно из Москвы отчалить!

— Угу, поняла! А билеты сколько стоят?

— Чёрт его знает! Вряд ли больше десятки, если плацкарт. Это же близко. Купе подороже, конечно, но тоже вряд ли больше пятнадцати. Да ладно, не ломай голову. У меня денег навалом! Сотня в заначке лежит! Нам с тобой на всё хватит и ещё останется. Да ещё для учащихся скидка пятьдесят процентов, не забыла?

— Не, не забыла! Ну давай, пока! Я перезвоню!

***

Ура! Мама отпустила! Даже двадцать рублей на билеты и на пропитание с собой выделила! Ещё порылась в записной книжке и на аварийный случай выписала ей на отдельный листочек номер телефона сокурсницы, с которой в университете училась. Тут и папа подключился. Оказывается, и у него двое институтских друзей в Вологде живут. Записала на всякий случай и их телефоны.

Потом папа сам зарядил две кассеты для её фотоаппарата. В одну заправил плёнку в сто единиц (он сказал, что такой чувствительности должно хватить даже для церкви), а другую — стандартной в тридцать две единицы. Юля просила поставить ей плёнку в шестьдесят пять единиц, но папа заупрямился. Сказал, что тридцать две единицы для дневных уличных съёмок вполне достаточно.

Ему можно верить. Он в этом толк знает. Несколько лет фотокорреспондентом в газете «Труд» работал. Это мама его пару лет назад на должность редактора к себе в издательство перетащила. Она там заместителем главного редактора работает. Надоели ей его вечные командировки. А Леська считает, что мама просто ревновала его. В командировках дядьки ведут себя по разному. Некоторые с удовольствием налево гуляют.

***

Они с Серёгой стояли в тамбуре. Их соседкам по купе нужно было переодеться на ночь, и они попросили его выйти в коридор. Юля тоже переоделась и вышла к нему, но в коридоре его не оказалось. Он отошёл в маленький тамбур перед туалетом, а потом, когда она к нему присоединились, они вышли в большой тамбур.

Юля держалась за защищающие стекло двери металлические прутья, а Серёга стоял у неё за спиной. Одной рукой он тоже держался за прут, а другая лежала у неё на талии. Когда рядом никого не было (иногда в тамбур выходили люди, чтобы покурить), он прижимался щекой или подбородком к её виску. Иногда целовал её. В висок, в щёку, а один раз даже поцеловал в шею. Она рассмеялась от щекотки и оттолкнула его попой.

Юля смотрела в темноту за окном на пролетающие мимо светящиеся окна одиноких домишек, на тревожные красные огни шлагбаумов на переездах, слышала их стремительно приближающиеся и тут же снова улетающие вдаль звонки и улыбалась. Вспомнила прошедшую ночь и сказала негромко:

— Серёж, а мне сегодня твой запах снился...

Он потёрся щекой об её ухо и вздохнул.

— Ты мне тоже почти каждую ночь снишься, — помолчал немного и предложил вернуться в купе.

Юля и в самом деле немножко замёрзла, потому что в тамбуре стало прохладно Пришлось возвращаться. Соседки уже улеглись, но ещё не спали. Им самим спать пока не хотелось, поэтому уселись они рядышком — она к окну, а он вплотную к ней — укрыли спины и плечи одним одеялом и долго-долго сидели так, глядели в тёмное окно и перешёптывались.

Он рассказал про ту девушку, которая завтра будет венчаться. Оказывается, она Серёгу совсем не знает, и он её тоже лишь однажды видел и даже не её саму, а лишь её фотографию. Утром ему позвонил его хороший друг из Иркутска, сообщил о предстоящем венчании и очень просил Серёгу съездить туда и передать от него привет. Друг из таких, которым невозможно отказать, поэтому Серёга и согласился. Да ему и самому хотелось на Вологду посмотреть. Для них с Юлей это будет чем-то вроде экскурсии.

На вопрос Юли, что связывает её друга с той девушкой (её зовут Антониной), Серёга пожал плечами. Сказал, что и сам не очень-то понимает. Вряд ли что-нибудь более серьёзное, чем просто дружба. Он бы наверно знал, если бы между этими двоими что-то было. Сашка сказал (его друга Сашкой зовут), что она чем-то сильно отличается от других девушек, но объяснить, чем именно, так и не смог.

Когда их соседки перестали ворочаться, а та, что на нижней полке, и вовсе к стене отвернулась, Серёга обеими руками обнял её плечи и прижал к себе. Она развернулась к нему, подняла лицо, и они целовались. Потом они поменялись местами. Он уселся к самой боковой стене, сунул себе за спину подушку, а она уселась между его раздвинутых ног, упёрлась пятками в бугристый матрац, привалилась лопатками к его груди и укрыла одеялом его ноги и себя по самую шею.

А потом они больше ничего не говорили. Его руки блуждали по её плечам и груди, а она руководила ими — следила за тем, чтобы их блуждание по её телу оставались в рамках приличий. Два раза ей даже пришлось вытаскивать его руку из под одеяла, и тогда она целовала её. Это, конечно, было непедагогичным, но сегодня Юле было наплевать на педагогику и правила приличий. Если бы в метре от них не лежали соседки по купе, которые то ли спали, то ли притворялись спящими, Юля и сама забыла бы о благопристойности и благоразумии.

За пять месяцев, прошедших с того памятного утра, когда они с Серёжкой впервые стали близки, она многому научилась. Но не это главное. А главное состояло в том, что за это время она и сама успела понять, в чём именно состоит главная тайна телесной любви. Серёжка знал это с самого начала, а для неё всё началось не так давно — в последний день зимних каникул.

Серёжа ласкал её до тех пор, пока она не устала и не захотела спать. Он хотел забраться на свою полку (они с ним так решили: она на нижней полке, а он на верхней), но Юле захотелось немного полежать головой у него на коленях. Серёга согласно кивнул, вскочил на ноги перетащил свою подушку вниз, уселся к самой стенке купе, засунул себе за спину подушку, чтобы холодно не было, а когда она улеглась, тщательно укрыл её одеялом. Положил руку ей на голову погладил по лбу и по щеке раз и другой, и она просто провалилась в глубокий, без сновидений, сон.

Наверное, такие ночи запоминаются очень надолго. Может быть, даже навсегда...

***

Разбудила их проводница. Из коридора донёсся её противный голос:

— Вологда! Просыпаемся! Через двадцать минут закрываю туалеты! Санитарная зона! — и громкий стук костяшками пальцев в закрытую на ночь дверь купе.

Юля похлопала ресницами, попыталась потянуться, но руки её наткнулись на грудь Серёги. Оказывается, он всю ночь просидел, держа на коленях её голову. Она села и потянулась. Его тоже разбудил голос проводницы. Он заложил руки за голову, выгнул спину, а потом, с руками за головой быстро повернулся корпусом влево и вправо. И ещё раз так же — влево и вправо — разминая затёкшие от неудобной позы мышцы спины. Потом Серёга дотянулся к себе за спину, нащупал выключатель и включил тусклый светильник в изголовье.

Соседка по купе с верхней полки свесила голову и руку вниз. Сонно щурясь, она пыталась разглядеть стрелки своих часиков. Соседка с нижней полки спустила ноги на пол и пыталась наскоро восстановить несколько помятую во сне причёску. Пора было вставать...

***

На улице их встретил мелкий, нудный дождь. Они вышли на пустую привокзальную площадь, переглянулись, и Серёга предложил вернуться в здание вокзала и подождать пару часов в зале ожидания. Их поезд прибыл в Вологду на полчаса раньше расписания. Вокзальные часы показывали без четверти шесть. До начала церемонии венчания больше четырёх часов. Автобусы скоро начнут ходить, но ехать им с Серёгой было некуда. В этом городе их никто не ждал.

Удивительное это, оказывается, чувство, приезжать туда, где тебя никто не ждёт. Как в пустоту приехать, в которой по какой-то прихоти природы тоже почему-то люди живут. С Юлей это впервые случилось. Даже когда ездили с мамой и папой на море, там их всегда ожидал заказанный заранее номер в санатории или в доме отдыха. А тут — полная неизвестность. Чужой мир.

Вспомнила, о чём хотела ночью спросить, но не успела, потому что уснула.

— Серёж, а почему ты уверен, что нас с тобой пригласят на венчание? Ты же сам сказал, что эта девушка даже не знает о твоём существовании.

Серёга подвёл её к пустому ряду кресел, и они уселись. Он сонно поморгал, зевнул и лишь после этого ответил.

— И Антонина, и её родители Сашку отлично знают и очень хорошо к нему относятся. Уверен, что когда они узнают, от кого я им привет привёз, они нас от себя не отпустят. Не только на венчание, но и на свадьбу постараются затащить.

— А если не пригласят?

Серёга пожал плечами и подавил новый зевок. Не выспался он из-за того, что не лёжа, а сидя ехал. Юля уже высказалась по этому поводу. Нужно было её разбудить и лечь как все нормальные люди.

— А если не пригласят, то мы с тобой пару часов пошатаемся по городу, посмотрим местные замечательности (он так и сказал — «местные замечательности») и сядем в поезд до Москвы. Только вряд ли так будет. Наверняка пригласят. Придётся не только в церкви, но и на свадьбе побывать. Была уже на свадьбах?

— Угу, была. Три раза, по-моему.

— А я ещё не был.

Их разговор прервал подошедший к ним милиционер. Встал напротив Серёги и, глядя куда-то в сторону, процедил сквозь зубы:

— Так,.. куда едем, молодёжь? Предъявите документы!

Юля сидела, сильно покосившись на бок, обняв обеими руками руку Серёги и прислонившись виском к его плечу, но после вопроса милиционера тут же уселась ровно. Его руку из своих рук она не выпустила. Ей для чего-то нужно было держаться за него. Серёга тоже уселся прямо, покрутил головой по сторонам и ответил:

— Едем? Да вроде приехали уже. Вы о чём, дядя? Голова закружилась? Вы сегодня ею ни обо что не стукались? — Всё это было произнесено насмешливой скороговоркой.

Вот теперь серые глаза милиционера упёрлись прямо в него, а светлые брови сердито нахмурились. Разозлил его Серёга конкретно! Даже желваки на его скулах заходили туда-сюда — так он разозлился.

Впрочем, не он один смотрел на них враждебно. Сидящая через широкий проход от них дородная женщина с двумя большими дорожными сумками, тоже смотрела на них с откровенной враждебностью. Одета тётка была в стоптанные запылённые туфли, в цветастое платье и сиреневую кофту с большими перламутровыми пуговицами. Похоже, она не городская. Чего им от них нужно? Чего они на них ополчились?

Серёга потом высказал предположение. Это когда они уже возвращались в Москву. Говорит: «Мы с тобой совсем близко друг к другу сидели. Так близко, что толстой тётке показалось это неприличным. Ты же обеими руками мою руку держала, помнишь? Может так статься, что я при этом свою руку к тебе на коленку или даже на бедро положил. Не помню уже. Вот она милиционера на нас и натравила. Ему бы сделать нам замечание и отойти, так нет, завёл шарманку насчёт документов».

Она припомнила, как они с ним сидели, и вынуждена была согласиться. Да, постороннему человеку могло показаться, что они себя вели слишком уж по-взрослому.

Юля убрала руки от Серёги и сложила их на коленях. Страха не было. Почему-то она была уверена, что Серый защитит её от любых неприятностей. Лишь бы ему не захотелось, как тогда в сквере, подраться. Народу кругом много. Его тогда сразу в милицию заберут, и их поездка на этом бесславно закончится. Пока размышляла обо всём этом, милиционер хранил молчание. То ли искал, чем ответить Серёге, то ли по какой-то другой причине. Наконец, он снова открыл рот:

— Я спросил тебя о документах! Документы имеются? Или вы здесь с родителями?

Серёга улыбнулся и, не спуская с него глаз, отрицательно покачал головой.

— Какие могут быть документы у пятнадцатилетних подростков, товарищ милицейский лейтенант? Разве что читательские билеты в библиотеку. Вы себя хорошо чувствуете? Что-то вы какие-то вопросы странные задаёте...

— Где ваши родители? — повысил голос милиционер. В лицо ему бросилась краска.

Юля повернула голову к Серёге и уголком рта шепнула:

— Не зли ты его! Зачем ты это?

Серёга метнул на неё взгляд и снова посмотрел на милиционера. На губах его появилась улыбка.

— Родители? Юлькины родители и моя опекунша остались в Москве. А зачем они вам?

Милиционер шагнул к ним наклонился и протянул руку к плечу Серёги.

— Поднимайтесь! Со мной пойдёте!

Юля шевельнулась было, чтобы подняться, но Серый коротко глянул на неё, и она поняла, что вставать нельзя. В тот момент, когда глаза Серёги остановились на её лице, с милиционером что-то случилось. У неё было впечатление, что его кто-то невидимый толкнул в грудь. Причём настолько сильно, что он чуть не потерял равновесие. Он отшатнулся назад, выпрямился и даже сделал шаг назад. Это сделал не Серёга. Он в это время смотрел на неё и качал головой.

Самым удивительным было то, что в какой-то момент милиционер лишился... своих форменных брюк! Всё остальное осталось на месте, даже чёрные носки и полуботинки, а вот брюки загадочным образом исчезли! Вот это чудо так чудо!

У тётки челюсть отвалилась, а когда она увидела, что с ним произошло, то взвизгнула, взлетела над скамьёй и отбежала к окну. Она выглядела по-настоящему испуганной. Впрочем, испугались и другие женщины, которые наблюдали эту сцену.

***

Серёга сказал, что это, наверно, Сашка взял их под свою защиту. Говорит, так и думал, что он не удержится и станет за ними со стороны присматривать. Очень ему любопытно стало, когда он ему по телефону о ней рассказал. Юля снова подумала, что Серёга над ней подшучивает, и начала в свою очередь его поддразнивать. Попросила показать Сашу, если он их видит, а Серый усмехается. Говорит, он везде, но он и нигде. Ему, говорит, нет необходимости быть в каком-то конкретном месте, чтобы знать, что там творится. Похохотали, конечно.

Они к тому времени из вокзала уже удрали. Там очень шумно стало, особенно после того, как милиционер сообразил, что остался без штанов, страшно смутился и куда-то убежал. То место, где они сидели, и где всё это случилось, плотная толпа обступила. Кто-то орал, что своими глазами видел, как Серёга милиционера толкнул, а потом штаны с него стаскивал. Хулиган малолетний!

Другие орали, что ничего подобного не было! Парень, мол, к нему и пальцем не прикоснулся, а мент к ним подошёл уже без штанов. Они, мол, со Степанычем ещё удивлялись — бухой в сопли ментяра, где-то под забором всю ночь провалялся, а под утро в вокзал приполз и тут же перед честными гражданами права начал качать. А парень с девкой — они её девкой называли — они ничего не нарушали. Сидели рядышком и разговаривали культурно. Куда власти смотрят? Таких ментов самих сажать нужно!

Услышав это объяснение, Серёга, придурок, рассмеялся, закинул свою сумку к себе за спину — у неё ремень длинный, удобный — подхватил со скамьи её сумку с фотоаппаратом и другими вещичками, схватил Юлю за руку и поволок прямо через толпу. Как ледокол пёр вперёд, люди только успевали в стороны отскакивать.

***

Потом Юля почувствовала, что окончательно проснулась и предложила Серёге найти скамейку где-нибудь во дворах, сесть и позавтракать. Уже в животе от голода бурчит. Серёга сказал, что припасы, которые они из дома взяли, могут им ещё пригодиться, если их почему-либо на свадьбу не пригласят, и сказал, что у него есть идея получше. Говорит, при институтах и техникумах обычно имеются свои столовые. Там, где стоят их общежития, столовые могут работать и по выходным. Они как раз стояли перед аркой, на левой колонне которой имелась вывеска общежития строительного техникума № 17. Предложил сходить посмотреть, нет ли здесь такой столовой.

Они обогнули здание техникума, в котором по случаю раннего времени горели только два окошка. Серёга сказал, что там, наверно, сторож обитает. Обогнули они здание и зашли со двора.

Интуиция Серёгу не подвела. К зданию техникума, действительно, была пристроена длинная одноэтажная столовая. Входная дверь была закрыта, свет в столовой не горел и было понятно, что стучаться бесполезно. Серёга предложил поискать служебный вход. Говорит, повара в это время уже должны быть внутри. Они, мол, рано начинают работать. Прошли до конца здания столовой и там служебная дверь действительно нашлась.

Серёга как-то её открыл, они прошли через тёмный склад, а потом через посудомойку. В ней тоже было темно, только свет уличных фонарей и немногочисленных светящихся окон от расположенного неподалёку жилого дома проникал сюда через два больших окна. Миновав посудомойку, попали они в обеденный зал. Там тоже царил полумрак, но не такой густой, как на складе. Через широкое окно раздачи достаточно света из кухни попадало, да и окон, через которые свет с улицы сюда проникал, было много. На кухне уже две поварихи суетились, плиты включали, большие баки с водой на них ставили.

Тётки немного напугались, когда Серёгу увидели — он первым на кухню зашёл, — но потом Юля вышла из-за его спины, поздоровалась, и они тут же успокоились. Даже улыбнулись ей.

Серёга с ними за пятёрку договорился, и тётки за десять минут большущую сковородку яичницы пожарили, толстыми кусками свежий хлеб напластали и поставили на стол кусок масла килограмма в три весом. А, может, и все пять. Просто огромный кусок! Юля таких больших до сегодняшнего дня ещё не видела. Он не в маслёнке был, а на металлическом подносе стоял в пергаментную бумагу завернутый. Такой здоровенный кусок ни в какую маслёнку не влезет.

Она к тому времени уже сильно проголодалась, и поэтому всё — и жареная на маргарине яичница глазунья, и свежий хлеб с маслом — всё казалось ей чрезвычайно вкусным.

Серый научил их рецепту приготовления «Завтрака пастуха». Ну, это когда в чайнике молоко вскипятишь и туда полпачки заварки бросишь. Потом тётки подсели к ним, и они все вместе позавтракали. Смеялись над Серёгиными шуточками и этот чай на молоке нахваливали. Они тоже пришли из дома не позавтракав. Спрашивали их о том, откуда они и для чего в их город приехали?

Серёга всё честно рассказал. Сказал, что приехали на венчание Антонины Успенской — старшей дочки протодиакона местного собора, от учителя привет и пару напутственных слов передать. Какого учителя Серёга имел в виду, Юля так и не поняла. Хотела позже спросить, но так и не спросила, забыла.

Та тётушка, что постарше, с рябым от перенесённой оспы лицом, покивала и сказала, что она недалеко от собора проживает и отца невесты неплохо знает. Серьёзный мужчина и обстоятельный. И дочки у них с матушкой дьяконицей все как на подбор красавицы писаные. Антонина — та особенно красотой своей выделяется! А повариха, которая помладше, отчего-то очень серьёзной сделалась, когда про «привет от учителя» услышала. Больше не улыбалась и только на Серёгу каким-то непонятным взглядом смотрела. Как будто о чём-то спросить хотела, но никак решиться не могла. Просто глаз от него не отрывала!

Хорошие они тётки, добрые. Когда прощались, Серёга им пятёрку за завтрак совал, но они почему-то не взяли. Даже руки за спины попрятали, так им не хотелось деньги у него брать. Серёга деньги убрал, по очереди обнял обеих на прощание, спасибо сказал. Та, что помладше, даже прослезилась отчего-то. Глаза потом фартуком вытирала.

Спросила уже им вслед, во сколько венчание. Серёга остановился, развернулся к ней, очень серьёзно спросил, зачем ей это, а когда она не нашлась что ответить, просто кивнул и сказал, что если она к половине одиннадцатого к собору подойдёт, то обряд к тому времени уже будет заканчиваться и, как молодожёны из собора выходят, она скорее всего успеет увидеть.

Глава 19. Вологда. Антоша Успенская

15 апреля 1972 года

Мама разбудила её в шесть утра. Пришла к ней в комнату, села на край кровати, погладила по плечу. Вчера Антоша долго не могла уснуть, поэтому сегодня проснулась не сразу и просыпалась трудно. Ночью лежала на спине, забросив руки за голову, глядела в слабо подсвеченный уличными фонарями потолок, вспоминала события последних месяцев и снова, и снова принималась беззвучно плакать.

Пришлось даже наволочку на подушке менять. После этого твёрдо решила, что пора прекращать этот потоп, что всё уже решено и ничего изменить нельзя, и что она сама, без всякого принуждения, дала Михаилу своё согласие.

До венчания осталось меньше двенадцати часов, а после него жизнь покатится по совершенно иной колее. Не она первая, не она и последняя. Уже завтра в эту комнату переедет её сестрёнка Лика — она давно мечтает о собственной комнате, — а они с Михаилом сядут в поезд, и первая их ночь пройдёт в дороге. Она не станет их первой брачной ночью, как бы ему этого ни хотелось, потому что в одном купе с ними поедут и его родители. Всё, что должно произойти, произойдёт в Кронштадте, в их доме, в спальне у Михаила.

Там, в Кронштадте, проведут они три дня и три ночи, а потом Михаил вернётся в семинарию, в Сергиев Посад, готовиться к выпускным экзаменам, а она останется жить в доме его родителей. С ними и с его братьями и сёстрами. Можно было бы снять квартиру в Загорске, чтобы она могла приехать к нему, но против этого возражают родители Михаила. Они считают, что всё «это» ещё успеется. Сейчас главное — это хорошо сдать экзамены. От этого будет зависеть назначение. А молодая жена будет только отвлекать его от учёбы. Не знают они, что ей и самой совсем ничего не хочется. И уж тем более "этого".

Жених старше её на восемь лет. Ему уже двадцать шесть. Красивый, видный собой, высокий. Её макушка ему едва до подбородка достаёт. У него тёмные волосы и густая, окладистая борода, которую он коротко стрижёт. Он довольно крупный. У него большие руки и большие ноги. Папа говорит, что это хорошо, потому что священник и должен быть солидным. Это, мол, внушает уважение. Всё вроде неплохо, но вот беда: не нравится он ей совсем. И в глаза ему она смотреть не может. Смущают её его взгляды. Сильно смущают.

Саша на неё тоже иногда такими глазами смотрел, но его взгляды её почему-то совсем не смущали, хотя и знала она, что они означают. Прекрасно понимала, и сердечко её замирало в ожидании хоть какого-нибудь продолжения, но его не было. Если бы взял он её за руку, забыла бы она обо всём на свете и пошла за ним хоть на край света, хоть за его край. Не взял и не повёл.

Это потому, что он чересчур честный и открытый. Объявил ей, что она ему нравится, но у него уже есть невеста, и он её любит. Другой бы на его месте о невесте промолчал, но Саша совсем другой. Сказал, что не хочет ей жизнь ломать, поэтому, мол, всё, Тоша, наши дороги теперь расходятся. Глупый! Как раз этими словами и ломает он её на мелкие кусочки. Как будто не замечает, как она к нему относится. Да и сам он уже на другой день примчался, якобы для того только, чтобы на неё взглянуть.

Она очень полюбила смотреть ему в глаза. Наверное, потому что он мгновенно стал ей родным и близким. А Миша ей совсем чужой. Мама плакала вместе с ней, но упрямо твердила, что Михаил тоже станет для неё родным. Потом. Чуть позже. Нужно только первые пару месяцев перетерпеть, и тогда всё само встанет на свои места. Поживут они рядом, привыкнут друг к другу и сделаются друг для друга родными. У неё с папой точно так же было.

— Ничего, Тонечка, ничего. Всё будет хорошо. Стерпится — слюбится!

Стерпится?! Легко ей говорить! Антоша вспомнила, что на обручении так и не смогла пересилить себя и поцеловать его в губы. Он подставил их, а она увернулась, клюнула его в щёку и тут же отстранилась. Не могла дождаться, когда он плечи её отпустит, дрожала всем телом. Все присутствующие смеялись над её робостью и неловкостью, а у неё от ужаса мурашки по спине бежали. А что будет, когда придётся лечь с ним под одно одеяло, и он по-хозяйски положит на неё свою большую руку? И не на плечо он её положит! Как такое стерпеть, а?

Мама на это слёзы предплечьем вытерла и сказала в нос:

— Не накручивай себе, Тонечка. Не так уж это и противно. Несколько минут спокойно полежать любая девушка сможет. Обычно это дольше не продолжается. Можешь глаза закрыть, если очень уж тошно покажется.

Тоня только вздыхала на эти слова. Хоть бы Саша какой-нибудь знак подал. Снял бы с её сердца эту тяжесть. Благословил бы её брак или запретил его. Нет, пропал и не показывается.

***

Уже больше года прошло с того дня, когда они с мамой стояли в толпе монахов и служителей Лавры, молились в нетерпеливом ожидании первого звона, а Саша был там, наверху, на втором ярусе колокольни возле только что помещённой им на своё место двухсоттонной махины Большого Колокола. Он махал ей руками, задыхаясь от переполнявших его чувств, даже кричал что-то, потому что всё получилось, и получилось так, как он хотел! Он, кажется, даже подпрыгивал на носочках, не в силах устоять на месте, а двое крепких братьев монахов у него за спиной раскачивали многотонный язык Большого.

Потом земля у них под ногами и, казалось, даже сам воздух завибрировали от первого тяжёлого вздоха Большого, которым известил он город и окрестные сёла о своём возвращении из Небытия, и о том, что сама Смерть склоняет голову и покорно отступает в тень, послушная воле этого весёлого, кареглазого паренька — нового Спасителя.

Они с мамой плакали от понимания этого. Она любила Его в те минуты так сильно, что если бы не был Он так далеко и так высоко, то крикнула бы она Ему о своей любви. Не постеснялась бы никого! Ни маму, ни папу, ни всех тех, кто вместе с ними задрав головы глядели на Него, веря и не веря в то, что Чудо великое, память о котором останется в веках, уже случилось, и можно подниматься с колен и ликовать. И что все собравшиеся здесь — даже безвестные монастырские служки — удостоились бессмертия имени своего, потому что только что громогласно повелел Святейший Владыко переписать собравшихся поимённо, чтобы потом внести их имена в Летопись Лавры, как свидетелей Чуда...

С того дня они больше не виделись. Когда Саша спустился с колокольни, монахи и семинаристы обступили его плотной толпой, подхватили на руки и сначала с пением обнесли три раза вокруг колокольни, а потом опустили на землю и всё так же толпой повели к монастырской трапезной. Оттуда он уже не появлялся. Они с мамой часа два напрасно прождали, а потом пришёл папа и сказал, что ждать нет смысла. Его забрали к себе высшие иерархи церкви и теперь вряд ли отпустят до завтра…

Глава 20. Соборная площадь

15 апреля 1972 года

Мама с тётей Ритой взяли девочек и ушли к собору пешком. До него недалеко — десять минут неторопливым шагом. А они с папой на машине поехали. С самого утра возле ворот дожидается единственная в городе чёрная «Чайка» — предмет гордости родителей, выдающих своих дочерей замуж. Удобная машина, очень просторная. На такой раньше министры обороны военные парады на Красной Площади принимали. И Гагарин на такой же на людях показывался, только у той крыши не было, чтобы его все видеть могли.

А невест и их родителей она своими габаритами привлекает. Попробуйте-ка в пышном свадебном платье в «Волге», а тем более в каком-нибудь «Жигулёнке» или «Москвиче», так разместиться, чтобы платье ни за что там внутри не зацепилось, чтобы у него ничего не оторвалось, и оно не помялось. Вряд ли удастся, верно? А в «Чайке» они вдвоём с папой на заднем сиденье свободно уселись и ещё место осталось. Можно было бы и Лизаньку между ними усадить. Она так просилась. Как она расставание переживёт? Маленькая ведь ещё совсем...

Когда на место приехали, на Кремлёвской площади уже было много людей и машин. Ну, с машинами понятно. После венчания будет свадьба в ресторане, а до него довольно далеко ехать. Там с утра уже старший папин брат дядя Степан распоряжается. Скоро тоже должен к собору подойти. Его жена, тётя Рита, вон она — стоит рядом с мамой. С машинами понятно, но отчего же так много народу собралось? Наверное, целая сотня человек. Прослышали о венчании и пришли поглазеть?

Машина остановилась метрах в пятидесяти от закрытого на реставрацию центрального входа в Софийский собор. Вообще-то, машинам здесь ездить и останавливаться запрещено, но сегодня для папы и их гостей сделано исключение. Это папа в горисполкоме похлопотал. Он теперь не протодиакон, а первый викарий Вологодской епархии! Это серьёзное повышение он получил после своей командировки в Свято-Троицкую Лавру к руке Престолоблюстителя.

На следующий же день после дня Колокольного Чуда — так теперь называется то, что проделал Саша в Лавре — у папы состоялся долгий разговор со Святейшим Владыкой, а уже на третий день его командировки папа был рукоположён и получил новое назначение. Теперь он священник без прихода в их же епархии, первый помощник самого архиерея!

Машина остановилась, но папа велел ей оставаться на месте. Сам он выбрался через левую дверь, открыл свой большой зонтик, обошёл машину сзади, открыл дверь с её стороны и подал ей руку. Когда она выбралась наружу, папа передал ей зонтик, и сказал:

— Иди к матушке, а я сейчас.

Он отправился к стоящей неподалёку бежевой Волге, возле которой собрались родственники Михаила. Сам Михаил тоже был там. Глядя на неё, улыбнулся, поднял руку и пошевелил в знак приветствия пальцами. Она бы подошла к ним поздороваться, но нельзя. Рядом они встанут только в притворе собора. Там, откуда начнётся обряд венчания. Тоня улыбнулась ему в ответ, слегка наклонила голову в знак общего приветствия, захлопнула дверцу машины и осторожно, чтобы не попасть острым каблучком в выбоину на асфальте, коих здесь хватало, направилась к своим. Они тесной группой расположились неподалёку от угла собора.

Глаза всех присутствующих на площади были прикованы к ней. Ну, ещё бы! Серенький, дождливый денёк, и она здесь, на площади, единственное яркое пятно. Люди у нас одеваются мрачновато. По случаю непогоды все пришли в болоньевых плащах и куртках. Ткань, из которой они пошиты, преимущественно двух цветов — тёмно-синего и чёрного.

Ещё пользуются популярностью матерчатые плащи светло-бежевого цвета, но те под дождём делаются какими-то грязно-серыми. Зачем вообще такие выпускают? Они же только в сухую погоду более или менее прилично выглядят. И предназначение своё — оберегать человека от сырости — плохо выполняют. Промокает эта ткань под дождём.

Редко-редко в городе можно встретить куртку или плащ какого-нибудь другого, например красного или жёлтого, цвета. Не производит отечественная промышленность таких. Праздничными нарядными бабочками выглядят на этом тусклом фоне только зонтики над головами женщин.

Лизанька вырвала свою ручку из маминой руки и бросилась к ней. Лика кинулась было её ловить, но тут же замедлила шаг и остановилась. У неё сегодня тоже туфельки на высоком каблучке. На них не догонит. Да и ладно. Пусть себе бежит! До дороги с едущими по ней машинами далеко, так что не опасно. Антонина остановилась подождать младшую сестрёнку, но тут громко вскрикнула тётя Рита, а вслед за ней завизжали и другие женщины. Она взглянула туда, куда они все смотрели.

Широкими, какими-то дёргаными шагами к ней быстро приближался невысокий, сухощавый мужчина непонятного возраста в расстёгнутом мятом плаще, поднятый воротник и плечи которого потемнели от дождя. Мужчина держал в опущенной руке какой-то сделанный из дерева и воронённой стали короткий и продолговатый предмет. Это было оружие. Обрез? Точно, обрез!

Антоша испугалась его глаз. Круглые, светлые, с нечистыми белками, в обрамлении покрасневших век, глаза эти были направлены прямо на неё и жила в них такая ненависть, что сердце её заледенело. Не успела она до конца погасить улыбку, с которой наблюдала за младшей сестрёнкой, как мужчина яростно выкрикнул:

— Я отомщу за тебя, Господи! — Он направил на неё своё ружьё, и голос его поднялся до визга. — Умри, предательница!

Сверкнул красный огонь, и грянул гром. Эти страшные глаза исчезли за клубами белого дыма. В левую сторону груди ударило, и всё тело пронзила острая боль, как будто в ней теперь торчали сотни наконечников стрел. В голове почему-то мелькнуло: «Себастьян...», — и она сильно ударилась бедром о землю. Оказывается, она упала.

Тоня ещё нашла в себе силы опереться на локоть и повернуть голову в сторону своего обидчика, но видно было плохо. Почему-то потемнело, а те предметы, которые ещё можно было различить, получили кроваво-красную окаёмку. Наверное для того, чтобы их можно было хоть как-то видеть.

Она поняла только, что тот, ктоеё убил — а в том, что она умирает, она не сомневалась, — что он стрелять больше не будет. Он сам лежал на боку спиной к ней, поджав под себя ногу, а от него шёл к ней незнакомый темноволосый паренёк. Шаги его были широки, но двигался он как в замедленной съёмке, причём с каждым новым шагом делались его движения всё медленнее и неторопливее. Хмурый взгляд парнишки был устремлён на неё, и ей очень хотелось, чтобы он успел дойти, прежде чем она умрёт. Нужно было объяснить ему, что произошла чудовищная ошибка, что она никого и никогда не предавала, что её убили вместо кого-то другого. Но он не успел…

Глава 21. Чудеса чудесные

— Я в тебе не ошибся, Юлька! У тебя превосходные задатки! Отличная реакция, самообладание, способность трезво мыслить в критических ситуациях. Без тебя у меня ничего бы не получилось.

Она невольно улыбнулась, услышав это.

— Ага, знаешь, как страшно было? Я, оказывается, законченная трусиха.

— Нет, Юлька, тут ты ошибаешься! Мне мой учитель как-то сказал: «Знаешь, храбрый человек это ведь не тот, кто не испытывает страха, а тот, кто научился обуздывать свой страх. Мы все боимся. Это заложено в нас природой. Без применения специальных средств задавить в себе страх просто невозможно. Инстинкт самосохранения кричит тебе: «Беги! Спасайся! Это смертельно опасно! Ты умрёшь, если не успеешь убежать!» — а ты наперекор ему идёшь и делаешь то, что нужно сделать. Вот это и есть то, что мы называем отвагой и мужеством».

Серёга помолчал, видимо, обдумывая продолжение. Потом вздохнул и продолжил:

— И ещё одно, Юль. Может быть, это поможет тебе в борьбе с собственными страхами. Я об инстинктах. Так вот, инстинкт самосохранения сформировался в человеке задолго до того, как первая обезьяна встала на задние лапы и вооружилась палкой. Он закончил формироваться ещё в те времена, когда из всего оружия у нашего далёкого предка были лишь когти, зубы и быстрые ноги. С тех пор прошли сотни тысяч лет, но инстинкты в нас остались прежними. Теми, которые управляли нашими пращурами. Ты, например, можешь сидеть в окопе весь обвешанный современным оружием, но твоя сигнальная система об этом оружии ничего не знает и знать не хочет. Для неё ты остаёшься всё тем же зверем, вооружённым лишь тем, что дала ему природа. При малейшей угрозе, превышающей возможности его когтей и зубов, она, как и сотни тысяч лет назад, принимается вопить: «Беги! Это слишком опасно!..» Так что, Юль, ты вовсе не трусиха.

Этот разговор состоялся между ними ночью, когда они уже ехали домой. Почему-то ни ему, ни ей не спалось. Это было странным, если учесть, каким трудным выдался день и сколько им сегодня довелось пережить.

***

После завтрака в столовой техникума они до девяти утра гуляли по городу. Побывали на реке, постояли у воды, побросали камни. Потом Серёга предложил осмотреть местный Кремль. Оказывается, у них здесь тоже Кремль имеется. От него, правда, мало что осталось. Даже крепостная стена оказалась наполовину разобранной. И вообще, непонятно было, где заканчивается крепость и начинается архиерейское подворье. Разочаровались, конечно. Никакого сравнения с московским Кремлём.

Потом вернулись к реке, нашли какую-то случайную лавочку у самой воды, сели отдохнуть. Лавка вся изрезана ножичками, столбики врыты в землю криво, земля вокруг неё усеяна окурками и подсолнуховой шелухой. Много битого стекла. Надписи, сделанные резчиками по дереву, большей частью матерные. Мрачное место. В Москве она на такую лавочку ни за что бы не села, но здесь выбирать было не из чего. Потом Серёга вдруг перебил её. Она как раз рассказывала ему один из своих снов. Говорит:

— Слушай, Юль, давай пойдём к собору? Тревожно что-то...

Она, конечно же, спросила, что именно его тревожит, а он плечами пожал, рассеянно наблюдая за моторной лодкой с двумя рыбаками. Мотор у лодки не работал, и её медленно сносило течением.

— Не знаю… Кажется, что что-то нехорошее случиться должно. Ты ничего такого не чувствуешь?

Юля прислушалась к себе и помотала головой. Потом они ушли к собору, но там было совершенно пусто — ни людей, ни машин. Тогда они решили вернуться в Кремль. Там хоть что-то происходило. Даже небольшая иностранная делегация появилась. Они подошли послушать, и вот тут Юля удивилась. Делегация была из Италии, девушка экскурсовод была наша, из Советского Союза, но Юля понимала, о чём она говорит! Не всё, конечно, потому что произношение у девушки было не очень чёткое, но тем не менее!

Это удивило её так, что она на некоторое время потеряла дар речи! Она же ни разу в жизни даже не видела ни одного учебника итальянского языка! Да что там учебник! До сегодняшнего дня она даже не слышала итальянскую речь! А тут она не только понимала, о чём экскурсовод говорит, но понимала также, что разговорный итальянский у девушки хромает. Для Юли гораздо проще было понять негромко переговаривающихся между собой пожилых мужчину и женщину, стоящих несколько отдельно от толпы экскурсантов.

Потом она немножко пришла в себя и рассказала Серёге о своём открытии. Он подумал, что она его разыгрывает, посмеялся и в свою очередь начал насмешничать над ней. Вот почему она не умеет обижаться на него? Раньше ведь умела, а потом как-то вдруг разучилась. Эскимос чёртов!

Улыбаясь, предложила ему пари: они сейчас подходят к толпе иностранцев, и она завязывает с той пожилой парочкой разговор. Но Серёга не захотел. Внезапно перестал улыбаться, оглянулся на стену Кремля, над которой возвышались купола Софийского собора и между густых его бровей вновь пролегла складочка.

— Слушай, пойдём туда, а? Что-то мне опять тревожно стало. Сначала прошло, а теперь вот снова…

Что делать? Пришлось возвращаться на площадь перед собором, а там вновь зарядил утихший было мелкий и надоедливый дождик. Она-то сразу повязала на голову болоньевую косынку, а Серёга так и оставался с непокрытой головой. На её предложения укрыться где-нибудь от дождя почти не реагировал. Смотрел только тёмными своими глазищами и говорил, что ему нужно быть здесь. Ты, мол, иди, встань под какой-нибудь навес, а я здесь подожду. Уже недолго осталось. Во взгляде его читалась тревога, и Юля не стала настаивать. И уходить от него ей совсем не хотелось.

Всё началось, когда на площадь, плавно переваливаясь на рытвинах, неторопливо въехала большая, чёрная «Чайка». Серёга оглянулся на неё и сказал:

— Это должно быть она. Давай поближе подойдём?

Народу на площади прибавилось. Серый сказал, что только возле собора он насчитал пятьдесят пять человек, а сколько их собралось возле импровизированной стоянки машин, он даже считать не стал. Потом показал взглядом на расположившуюся возле самого угла собора группу женщин и детей и говорит:

— Это наверняка родственники Антонины. Вон та девушка нашего примерно возраста на неё похожа. И мать такая же яркая, как она. А где их отец?

Отец семейства выбрался из подъехавшей «Чайки», раскрыл большой, чёрный зонтик, укрылся под ним, обошёл машину и открыл заднюю её дверь. Вот теперь они увидели невесту.

Боже, как она была красива! Даже пышные белоснежные кружева не скрывали, а, наоборот, подчёркивали стройность её тоненькой, гибкой фигурки. Юля искоса взглянула на Серёгу. Он не отрывал любопытных глаз от невесты. Это неприятно кольнуло её сердце, но она тут же взяла себя в руки. Эта девушка старше его как минимум года на два. Да и недолго ей осталось быть просто девушкой. Пройдёт всего час, и она станет чьей-то женой. Так что пусть глазеет. Поговорить с ним об этом можно будет и позже.

А потом Серый коротко взглянул на неё и, ни слова не говоря, пошёл туда, куда, очевидно направлялась невеста. Впрочем, он практически сразу побежал. Ещё и крикнул что-то.

Юля поняла, куда, точнее, к кому он бежал, когда сначала раздались возбуждённые голоса и женские крики, а потом вдруг ударил по барабанным перепонкам гром близкого выстрела. Именно к тому, кто стрелял, Серёга и бежал.

Бежал он не по прямой. Ему очень мешали собравшиеся на площади люди. От них приходилось уворачиваться. Одного из таких он задел висящей у него за спиной на длинном ремне сумкой. Сделанный из непрочного кожзаменителя ремень порвался, и сумка со звоном бьющегося стекла упала на асфальт (это разбился литровый китайский термос, которым он так гордился). Но Серёга этого, похоже, не заметил. Длинными прыжками он нёсся к окутанной синеватым дымком фигуре стрелявшего.

Теперь и Юля рассмотрела его. Невысокий, болезненно худой мужчина, без какого-либо головного убора на мокрой голове, в потемневшем от дождя расстёгнутом светлом плаще. В паре шагов от него оседала на мокрый асфальт залитая кровью Антонина. Только теперь до Юли начало доходить, что, собственно, произошло у них на глазах.

Серёга подбежал к мужчине сбоку и первое, что он сделал, это сильно ударил его ногой в держащую оружие руку. Оружие подлетело в воздух, упало и заскользило по асфальту, а мужчина повернул голову к Серёге и как-то неловко, боком, начал приседать, наверное, для того, чтобы подобрать ружьё.

Сразу после первого удара Серёга отскочил от своего противника назад и сейчас стоял в паре метров от него, выставив перед собой кулаки и чуть присев на напружиненных ногах. Оказавшись на корточках, мужчина, не отводя от Серёги глаз, слепо зашарил по асфальту рукой в поисках своего короткого ружья, но Серёга не дожидаясь, когда он его подберёт, стремительно прыгнул вперёд и ударил его ногой в голову.

Мужчина ещё падал на асфальт после полученного удара, а Серёга уже нёсся длинными прыжками к упавшей невесте.

***

Потом Юля добежала до него, краем сознания отметив, что мужчина в плаще лежит подогнув колени к животу и защитив голову руками, а вокруг него бешено скачут двое молодых мужчин в одинаковых тёмных костюмах, белых рубашках и при галстуках— видимо, гости жениха или невесты — и с дикими воплями бьют его ногами. Ещё одного молодого парня держит сзади за куртку какая-то испуганная девушка, не давая ему подключиться к избиению.

Невеста была мертва. Не могла быть не мертва. Очень уж большой была лужа крови, в которой она лежала. Открытые неподвижные глаза, глядящие куда-то мимо стоящего на коленях прямо в этой луже Серёги. На лицо девушки, на её подкрашенные ресницы и на сами глаза попадали капельки дождя, но она никак не реагировала на них. Может, она ещё не окончательно умерла, потому что лицо её до сих пор оставалось искажено болью, но она перестала реагировать на внешний мир.

Конечно же, Юле было страшно. Покойников она боялась, как боятся их все дети. Поэтому, взглянув на её лицо, одним взглядом охватив страшную рваную рану у неё на груди, пропитавшийся кровью лиф белоснежного платья, уловив запах свежей крови, Юля сильно побледнела и быстро отвернулась.

На глаза ей попался валяющийся на земле рукоятью кверху чёрный мужской зонт. Она по большой дуге обошла голову девушки, поражаясь тому удивительному обстоятельству, что вокруг них осталось большое свободное пространство, куда, казалось, никому кроме них с Серёгой ходу не было, поразилась царившей здесь, внутри этого пространства, тишине, хотя видно было, что собравшиеся вокруг люди разговаривают, а иные кричат, подхватила зонтик за рукоятку, и так, с ним в руке, подошла к лежащему телу с другой стороны. Подняла зонтик над собой, присела на корточки и прикрыла от дождя верхнюю часть тела убитой и голову Серёги.

Серёга поднял на неё напряжённый взгляд, кивнул и слегка улыбнулся ей. От этой улыбки на душе сразу стало легче. Юля глубоко вздохнула, сказав себе: «Терпи! Представь себе, что ты санитарка, которой нужно вытащить раненого бойца с поля боя».

Её страшно интересовало, зачем Серый держит руки над раной девушки, перемещая их время от времени от одного места к другому, но она видела его сошедшиеся в одну полоску хмурые брови, закушенную чуть не до крови нижнюю губу и не решалась отвлечь его.

Серёга сам объяснил, зачем. Внезапно он убрал руки, выпрямился и сел на пятки. Опираясь руками в бёдра, посмотрел ей в глаза и сказал:

— Готово! Сейчас оживлять буду! — Он поднял руку, не давая ей ничего сказать. — Погоди! Все вопросы потом, ладно?

Юля согласно кивнула, но промолчала. Серёга продолжил:

— Сашка научил меня, как это делать, но не дал мне необходимой для этого энергии. Поэтому когда она оживёт, я, скорее всего, потеряю сознание. Не пугайся, ладно?

На его «ладно?» она снова кивнула, но тут же испугалась. Самой доводилось пару раз падать в обморок. Она хорошо представляла себе, насколько гадко при этом себя чувствуешь. Серёга продолжил:

— Скоро должна подъехать «Скорая». Если врачи спросят, скажи, что я просто потерял сознание. Ещё скажи, что мне поможет внутривенная инъекция глюкозы. Лучше в виде капельницы в стандартной дозировке. Запомнила?

Она испуганно кивнула.

— Если будут задавать вопросы, отвечай, что мы с тобой приехали на экскурсию, и девушку эту мы с тобой знать не знаем. Просто гуляли по Кремлю, забрели на площадь, увидели собравшуюся толпу и задержались, чтобы на жениха с невестой посмотреть. Поняла?

Юля снова кивнула, не в силах открыть рот для ответа. Серёга ободряюще улыбнулся ей и с пяток вновь переместился на колени...

Через минуту открытые глаза девушки закрылись, и она глубоко вздохнула. Серёга отстранился от неё, попытался выпрямить спину, но покачнулся. Пытаясь сохранить равновесие, он выбросил в стороны руки с испачканными в крови пальцами, но это ему не помогло. Он зашатался и упал на левую руку прямо в расплывшуюся по асфальту большую лужу розовой от крови дождевой воды.

Юля отшвырнула зонтик, подскочила и, не обращая внимания на поднимающуюся на локти девушку, обежала её со стороны головы. Поднять Серёжу с асфальта или хотя бы просто усадить его она не смогла — слишком уж он был тяжёл, — поэтому просто подсунула руки ему под шею, приподняла его голову, подсела кое-как под неё, уложила её к себе на бёдра и после этого сидела так, положив руку ему на плечо, баюкая его голову, как баюкала бы спящего у неё на коленях ребёнка, смотрела в его белое как мел лицо и беззвучно плакала от переполнявших её горя и жалости.

Вокруг как-то вдруг стало очень шумно. К ней подходили, присаживались рядом на корточки или просто наклонялись к ней и о чём-то её спрашивали, её трясли за плечи, её гладили по плечам, ей что-то предлагали, но она не понимала, что все эти люди от неё хотят.

Юля не видела ничего, кроме лица Серёги. Почему-то ей казалось, что он умер, и её долг теперь сидеть вот так спокойно и тихо, покачивая его голову, стирать ладошкой капли дождя с его лба, носа, губ и подбородка. И ещё обязательно нужно плакать. Так положено.

Потом к ней наклонился кто-то в белом халате. Рука с ярко-красным маникюром легла Серёге на лоб, большой палец сдвинул верхнее веко. Женщина врач посмотрела на его глаз, а потом к носу Серёги была поднесена ватка. Резко запахло аммиаком, и Серёга шевельнулся у неё в руках. Жив?! Он жив?!

Она подняла голову и посмотрела на врача. Слёзы сильно мешали, и Юля пару раз сморгнула, а потом просто вытерла мокрое от слёз и дождя лицо рукавом куртки. Снова подняла голову. Рядом стояли двое в белых халатах — мужчина и женщина — и смотрели на Серёгу. Юля громко сказала, стараясь, чтобы голос не дрожал:

— Он просто потерял сознание. Ему глюкозы в крови не хватает. Он сам мне сказал, прежде чем потерять сознание. Ему нужно поставить капельницу из глюкозы. В стандартной упаковке.

Похоже, её не услышали. На неё даже не смотрели. Мужчина врач деловым шагом вернулся к машине скорой помощи, откуда он к ним подошёл. Их здесь стояло целых две. Третья машина принадлежала милиции. Они уже арестовали убийцу невесты. Он сидел прямо на земле возле машины и руки его были спереди скованы наручниками. Лоб, нос, щёки и губы его были в крови. Перед ним на корточках сидела ещё одна женщина врач. Она обрабатывала раны на его лице.

Вообще, людей в милицейской форме было много. Двое стояли окружённые людьми и, очевидно, занимались сбором сведений, ещё трое организовали охрану места происшествия. Мужчина в штатском костюме фотографировал валяющийся на асфальте обрез. Он наверняка тоже из милиции. В одну из двух машин скорой помощи врачи поспешно заталкивали носилки с невестой. Вокруг этой машины бегали и суетились родственники. Наверное, решали между собой, кто из них будет сопровождать девушку до больницы.

Пока Юля оглядывалась по сторонам, Серёга открыл глаза и тоже завертел головой, а потом попытался усесться. Она ему помогла, поддержав под мышки, и на сей раз у неё получилось. Потом она подумала, что если подняться на ноги, то Серёга сможет опереться на них спиной, и ему будет удобнее. Так и вышло. Серый посидел так пару секунд, а потом обнял колени руками и на целую минуту замер. Очевидно, приходил в себя.

Он хотел уже подняться на ноги, но тут от второй машины вернулась к ним тётка врач, которая привела его в чувство. Она велела ему оставаться на месте, сама присела рядом с ним на корточки, измерила ему пульс и давление и спросила, часто ли он падает в обмороки. Серёга поднялся-таки на ноги и ответил в том смысле, что с ним такое случилось впервые. Увидел кровь, почувствовал запах, и ему стало дурно.

Тётка кивнула на это и обратилась к Юле. Её она спросила о том, не стукался ли Серый головой о землю, когда упал.

Она поняла, что он сознательно ввёл её в заблуждение и подыграла ему. Сказала, что нет, не стукался. Тогда тётка задала Серёге последний вопрос. Спросила, далеко ли он живёт? Он пожал плечами и сказал, что тут, рядом и назвал какой-то адрес. Тётка ещё раз кивнула, улыбнулась им и сказала, что было бы неплохо, если бы Юля проводила его до дома, а ему порекомендовала дома выпить рюмку валерьянки и лечь полежать, а ещё лучше часик — другой поспать.

Юлю удивляло, что к ним не подошёл никто из родственников спасённой девушки, хотя бы для того, чтобы сказать спасибо. Даже сама Антонина не поблагодарила его! Но Серёга предложил ей объяснение. Они с ним уже ушли с того места и сейчас медленно, не глядя по сторонам, неторопливо брели в сторону входа в собор.

На её вопрос он ответил так:

— Антонина, может быть, и решила сначала, что умирает, но потом, когда очнулась и увидела меня, стоящего рядом с ней на коленях, тут же почувствовала, что с ней всё в полном порядке, и сообразила, что умереть она никак не могла. Поскольку очнувшись никакой боли она уже не чувствовала, то запросто могла решить, что та боль ей просто почудилась, а она по какой-то причине на короткое время потеряла сознание.

— А откуда тогда кровь на асфальте? Да ещё в таком количестве?

— Ну да, это вопрос сложный. Над ним им всем предстоит поломать головы. В том числе и милиции. — Серёга остановился, посмотрел в пасмурное небо и сказал: — Это ещё что, Юлька! Вот когда её привезут в больницу и снимут с неё эти пропитанные кровью рваные тряпки, которые недавно были её свадебным платьем, вот тогда они по-настоящему обалдеют!

— Почему?

— Потому что не смогут найти на её теле место, откуда эта кровь вытекла. И никаких следов недавнего ранения не смогут найти. Кроме дырок в её платье, конечно. И картечь на рентгеновских снимках они тоже не увидят, потому что её там нет. И давление крови у неё уже в норме. Вот тут они, действительно, в затылках почешут. Слава Богу, нам не придётся на их вопросы отвечать. Мы с тобой сейчас рвём отсюда когти! Жаль, конечно, что не получилось с ней поговорить, как Сашка просил, но это ладно. Обстоятельства сильно изменились. Пусть сам приезжает и разговаривает, а мы с тобой и без того достаточно для неё и для её родителей сделали.

***

Быстро уйти не удалось. Они уже оказались в проходе между стеной Кремля и собором, намереваясь вернуться на берег реки (нужно было попытаться почистить испачканную одежду), но тут им наперерез кинулась та девочка, про которую Серёга сказал, что она на сестру невесты похожа. На руках у неё сидела малышка лет четырёх в лёгкой болоньевой курточке поверх пышного белого платьишка с оборочками. На ногах у малышки красные резиновые сапожки. Капюшон её курточки сбился назад и набок, её чёрные, густые волосы намокли под дождём и закурчавились смешными крупными колечками, но ни старшая, ни младшая не обращали на это никакого внимания.

Пришлось подождать, потому что видно было, что старшей девочке тяжело нести сестрёнку на руках и что ей очень нужно с ними поговорить. Она подбежала, опустила сестрёнку на землю, взяла её за руку и обратилась к Серёге:

— Подожди! Не уходи! Мама хотела с тобой поговорить!

Они оглянулись на машины скорой помощи. Одна из них — очевидно, та, в которую погрузили Антонину, — как раз осторожно пятилась назад, собираясь покинуть площадь, боковые двери другой по-прежнему оставались открытыми. Возле них толпились врачи и милицейские. Та женщина, про которую Серёга сказал, что она похожа на мать невесты, быстрым шагом направлялась в их сторону.

К сожалению, она была не одна. Её сопровождал мужчина средних лет в сером плаще с кожаной папкой под мышкой. Хоть и далеко до него было, но всё же было понятно, что он здесь на площади не просто так время убивает. Взгляд цепкий, внимательный, оценивающий. Серёга вздохнул и негромко сказал:

— Вот не было печали. Придётся со следователем разговаривать.

Потом взглянул на неё и спросил:

— Всё помнишь?

Юля кивнула.

— Всё. Приехали на экскурсию, гуляли по Кремлю, вышли на площадь, увидели людей с цветами и поняли, что это свадьба. Решили задержаться, чтобы на жениха с невестой взглянуть. Никого из них мы не знаем...

— Правильно! Нас, скорее всего, по отдельности опрашивать будут. Ничего лишнего не говори. Если почувствуешь, что на тебя давят, скажи им, кто у тебя дед. Пригрози нажаловаться. Это любые горячие головы остудит.

Он посмотрел на всё ещё глубоко дышащую девочку.

— Ты и в самом деле здорово на Антонину похожа. Как тебя зовут?

— Лика. А это Лизанька. А тебя как?

— Я Сергей, а она Юля. Ты поняла, о чём мы сейчас говорили?

— Угу, всё поняла! Я — могила! Скажи только: это Саша тебя прислал? Тоша его ждала. Чуть не умерла от тоски. Мы все его ждали...

Глядя прямо в её большие, тёмные глаза, Серёга с небольшой задержкой кивнул. Слов он никаких не произнёс, только губу нижнюю сильно прикусил. Есть у него такая привычка — губу кусать, когда волнуется или у него что-то не получается. А промолчал он, потому что мать невесты в сопровождении следователя были уже близко.

Слов сказано не было, но этот простой кивок оказал на девочку странное действие. Она вся как будто засветилась…

***

Следователь Юлю ни о чём не спрашивал. Он разговаривал только с Серёгой. Попросил его назвать себя, записал его имя, фамилию и адрес в блокнот, который вытащил из своей папки. После этого попросил описать ход событий на площади. Видимо, ему уже рассказали, кто именно обезоружил того бандита, поэтому он не заинтересовался, когда Серёга сказал об этом. Только кивнул и попросил продолжить. Но тут Серый пожал плечами и сказал:

— Да я уже почти всё рассказал. Я хотел помочь девушке подняться, подбежал к ней, но тут увидел рану у неё на груди, почуял запах крови, и мне стало плохо. Пришлось даже присесть, чтобы не грохнуться в обморок. Потом всё равно потерял сознание. А больше я ничего не помню…

Тут эта женщина вмешалась, которая со следователем к ним подошла. Она действительно оказалась матерью невесты. Сказала, напряжённо глядя на Серёгу:

— Тоня чувствует себя хорошо. Она просила меня передать тебе это. И ещё сказала, что она его не предавала. Это какая-то чудовищная ошибка. Передай, пожалуйста, что она никогда его не забудет и не предаст!

Непонятные слова. Вот и Серый ничего не понял. Оглянулся на Юлю, будто ища у неё поддержки или совета, вновь повернулся к матери Антонины, усмехнулся криво и неопределённо пожал плечами.

— Вы меня, кажется, с кем-то спутали. Кого она не забудет? Какое предательство? Что-то я ничего не понял…

Его перебил следователь. Он спросил её:

— О чём вы говорите, Мария Сергеевна? Я тоже ничего не понял. Как ваша дочь может чувствовать себя хорошо, получив в грудь заряд картечи? С вами всё в порядке?

Она мельком глянула на него, но, похоже, его вопросы то ли не услышала, то ли решила проигнорировать. Всё с тем же странным выражением лица она продолжила разговор с Серёгой.

— Никто из нас никогда его не предаст! Ни я, ни наш папа, ни наши дочери. Тонечка ни за что не дала бы своего согласия на брак, если бы он не сказал ей, что она лишняя. Это мы с отцом решили, что всем так лучше будет, и уговорили её. Она ни в чём перед ним не виновата. Просто передай ему эти слова, ладно? Это очень важно! С клеймом предателя мы не сможем жить. Мы с отцом и Тоня.

Серёга хотел было ответить на эти страшные слова, но не успел. Уже открыл было рот, но тут же захлопнул его, потому что из-за широкой спины следователя вышел и встал с ним рядом невысокий паренёк. Точнее, невысоким он по сравнению с высоким дядькой следователем казался. По сравнению с Юлей он, конечно же, высокий. Ростом примерно с Серёгу, а, может, даже и выше его. Серёга, увидев парня, облизал губы и буркнул хмуро:

— Ну наконец-то! Я уж думал, ты вообще не появишься. Чуть не подох тут.

Паренёк ему не ответил. Улыбнулся только и подмигнул. Обратился он к матери Антонины:

— Я всё слышал, Мария Сергеевна, и знаю, что здесь произошло. Разумеется, я Тошу ни в чём не виню. Жаль, что так получилось, но такого поворота событий я не мог предвидеть. Хорошо, что Серёжа вовремя подоспел. Прав я был, прося его подменить меня на венчании.

И тут лицо тётки исказилось и задрожало. Из глаз её сами собой полились слёзы. Она упала на колени прямо на мокрый асфальт, закрыла лицо руками, сгорбилась и затряслась от рыданий. К ней тут же подскочила Лика, подхватила её под мышку и попыталась поднять на ноги, но у неё не вышло. Тяжела для неё оказалась мать. Малышка тоже заплакала, увидев, что плачет её мама.

Следователь, про которого все забыли, откашлялся и обратился к вновь прибывшему пареньку:

— Что ты знаешь об этом случае? Ты кто? Представься, пожалуйста.

Паренёк ответил не сразу. Сначала он шагнул к малышке, присел на корточки и протянул к ней руки. Та не испугалась, когда он подхватил её на руки и встал вместе с ней. Наоборот, она тут же успокоилась. Ещё пару раз всхлипнула и замолчала, с любопытством разглядывая того, у кого оказалась на руках. После этого паренёк ответил следователю:

— Не очень-то вы наблюдательны. Мои портреты уже почти год висят на каждом стенде «Их разыскивает милиция». Перед каждым райотделом милиции, по всей стране… А в случившемся большая вина милиция. Точнее, не всей милиции, а вашего отдела по контролю за оборотом оружия. Этот Лопахин, которого вы задержали, свихнулся на религиозной почве не вчера и даже не в этом году. Ещё весной прошлого года родственники показывали его психиатрам, но те решили не изолировать его от общества. По их мнению, он был в то время безобиден. Насколько я знаю ваши порядки, ваши люди обязаны периодически сверять списки новых больных с психическими отклонениями со своими списками. В первую очередь они должны выявлять владельцев огнестрельного оружия и транспортных средств. Прозевали вы его, а он услышал о Колокольном Чуде в Сергиевом Посаде, узнал о той роли, которую играла во всей этой истории Антоша Успенская, наслушался всего, что в народе о нас с ней говорят, и решил для себя, что она теперь моя невеста. Кстати, он не единственный, кто так считает. А когда он услышал о предстоящем венчании Антоши, то у него в голове всё сложилось. Так возникла мысль о предательстве. Больной человек, что вы хотите!

— Так это ты вернул те колокола?! — испугался следователь.

Его даже качнуло назад. Паренёк кивнул ему, выудил из кармана своей курточки носовой платок, встряхнул его, разворачивая, и вытер мокрые щёки и глазки сидящей у него на руках малышки.

— Да, я. А это Серёжа Каменский, которого я попросил передать привет Антоше и её родителям. Рядом с ним Юля, любезно согласившаяся сопровождать Серёжу сюда.

Он обратился к ней:

— Рад познакомиться с тобой, Юля. Таких людей, как ты, я очень ценю. За свою помощь Серёже, когда он возвращал Антошу к жизни, ты заслужила награду и обязательно её получишь. Я буду рад, если смогу назвать тебя своим другом. Мы ещё поговорим об этом. Прямо сегодня поговорим.

Он снова обратился к следователю:

— Валерий Петрович, Серёжа и Юля оказались вовлечены в происшествие совершенно случайно. Вы умный человек и, наверно, уже поняли, что здесь произошло. Серёжа вернул убитую девушку к жизни. Врачи осмотрят её, не найдут на её теле ран и, скорее всего тоже сообразят, что здесь не обошлось без участия высшей силы. Только потому сообразят, что также как и вы, уже слышали о моём существовании и моём особом отношении к Антоше. Они захотят разыскать Серёжу, чтобы задать ему кучу совершенно ненужных вопросов, а я хотел бы этого избежать. Тем более, что это не имеет никакого смысла. Он действовал от моего имени. У меня будет к вам просьба. Уничтожьте, пожалуйста, те записи, в которых вы зафиксировали его имя и адрес. Пусть он останется для всех инкогнито. Сожалею, но если вы этого не сделаете, мне придётся сделать это за вас. И ещё: в этом случае мне придётся внести изменение в ваше сознание, чтобы вы навсегда забыли о его существовании и об этом нашем разговоре. Заранее прошу меня извинить и не обижаться. Я не могу рисковать. На кону стоят судьбы человеческой цивилизации, и хотя Сергей с Юлей пока что не в курсе, но в разворачивающихся событиях им предстоит сыграть заметную роль.

Он не стал дожидаться ответа, а обратился к Марии Сергеевне. Та уже поднялась на ноги и даже хотела почистить юбку спереди, но тут же отказалась от этой мысли. Юбка не испачкалась, а просто промокла, пока Мария Сергеевна стояла на коленях на мокром асфальте и рыдала.

— Антоше понадобится чистая одежда. Её свадебное платье безнадёжно испорчено. Отведите дочек домой, а потом возвращайтесь к дочери в больницу. Передайте ей, что я огорчён и раздосадован тем, что не смог уберечь её от этого испытания.

Он опустил сидевшую у него на руках девочку на землю, выпрямился и расстегнул молнию своей лёгкой матерчатой курточки. Сняв с шеи медальон на чёрном шнурке, он протянул его матери. У Юли перехватило дыхание, когда она мельком заметила свившегося кольцами дракона на одной из сторон медальона! Так вот, оказывается, кто тот таинственный волшебник, который подарил Серёжке медальон, покоящийся сейчас среди куколок в её секретной шкатулке дома!

Тем временем Саша протянул медальон матери. Та приняла его, бросила на него мимолётный взгляд, поднесла к губам и поцеловала. Саша кивнул на это.

— Правильно, Мария. Это вещица непростая. Передайте её дочери. Пусть носит медальон на груди. Она поймёт, как с его помощью меня вызвать. Я появлюсь, и мы с ней обо всём переговорим. Передайте ей, что я её помню, и она по-прежнему живёт в моём сердце. И ещё передайте, что одобрить брак, на который она решилась не потому, что любит, а потому что так кому-то нужно, я никак не могу. Мне жаль, что она приняла такое решение. Я не люблю браки по расчёту, чем бы такие решения ни мотивировались. А сейчас мы уходим. Серёже и Юле нужно привести в порядок одежду и немного отдохнуть.

— Пойдёмте к нам, Саша? — с надеждой в голосе спросила Мария Сергеевна. — И с одеждой поможем, и отдохнуть они смогут. Мы не будем вам мешать. Пойдём, а?

Саша пожал плечами, бросил короткий взгляд за спину дядьке следователю, — там уже собралась изрядная толпа, — и кивнул.

— Спасибо, Мария. Давай так и сделаем.

Зеваки и любопытные в количестве примерно двадцати человек стояли в некотором отдалении от них. Они не приближались, но было видно, что расходиться они тоже не собираются. Наоборот, к ним присоединялись и другие из тех, кто был свидетелем происшествия на площади. Они потом все так и шли за ними весь недолгий путь до дома, в котором жила семья Успенских. Следователя среди них не было. Он остался стоять на площади.

Глава 22. Спонтанная встреча

15 апреля 1972 года

Я оставил Сергея с Юлей на попечении Марии и Лики и вышел за калитку. Там уже собралась толпа человек в сорок — пятьдесят и было шумно. Подъехали две милицейские машины и четверо милиционеров уговаривали людей разойтись. Помогало плохо. Уговариваемые для виду соглашались и от толпы отходили, но недалеко, а как только внимание блюстителей порядка переключалось на другого, тут же возвращались и смешивались с толпой.

Я вышел из калитки и остановился. Через несколько секунд меня заметили и шум в толпе сам по себе умер. Справа от калитки, у самого забора была вкопана удобная лавочка. Я уселся на неё и сложил руки на бёдрах. Посмотрел на стоящих против меня людей и громко спросил:

— Спросить что-то хотели?

Из толпы вырвался ко мне высокий и плотный человек в милицейской форме — шинель с портупеей, шапка (зачем шапка при такой тёплой погоде, спрашивается?) и в хорошо начищенных сапогах. На погонах по четыре звёздочки. Капитан сердито посмотрел на меня, потом полуобернулся к толпе и громко крикнул:

— Семёнов! Ты слышишь меня?

Из толпы донеслось:

— Слышу, товарищ капитан!

— Отгони машину метров на двадцать — тридцать, перегороди дорогу и никого сюда не пропускай! Попов! Ты где?

— Я здесь! Не могу пробиться, товарищ капитан! Стоят, как бараны! — И кому-то другому: «Я те сейчас потолкаюсь!..»

— Не надо пробиваться! Отгони свою в другую сторону! Стойте там и никого сюда не пускайте! Дай радио в дежурную часть, что нам требуется подмога! Понял?

— Понял, товарищ капитан! Сейчас сделаю!

Потом капитан повернулся ко мне и «служебным» голосом спросил:

— Александр Кузнецов?

Я улыбнулся ему.

— Не помню. Может быть, и Александр, может быть, и Кузнецов. Чего надо, капитан?

— Документы имеются?

— Нет, не имеются.

— Тебе придётся проехать с нами.

— А ты не боишься, что люди могут рассердиться? Смотри, сколько здесь вас и сколько их. Даже если здесь весь ваш отдел соберётся вместе с секретаршами, людей всё равно будет гораздо больше. В тысячи раз больше. А они ведь быстро соберутся.

Капитан оглянулся на стоящих к нему почти вплотную людей, облизал губы — он всё же волновался — и уже хотел было что-то возразить, но я не дал ему сказать.

— Ладно, капитан, ты и сам всё прекрасно понимаешь. Ты сейчас в сторонке постой, пока я с людьми разговариваю, а потом я поеду с тобой. Не упрямься, этим ты только хуже сделаешь. Поверь, я знаю, о чём говорю. Согласен?

Он секунду подумал и кивнул:

— Договорились. Обещаешь, что потом поедешь?

— Обещаю, обещаю. А сейчас отойди в сторонку и не мешай людям.

Он и в самом деле на пару метров отошёл от меня и встал у забора, в метре от лавочки, на которой я сидел. Я обвёл взглядом стоящих передо мной людей, увидел во втором ряду молодую женщину в тёмно-синем осеннем плаще с чёрной косынкой на светлых волосах и поманил её пальцем.

— Иди сюда...

Люди зашевелились, кое-как расступились и пропустили её ко мне. Женщина неуверенно подошла. Я кивнул на лавочку.

— Садись и рассказывай.

Она послушно присела боком на самый краешек лавки, сцепила на коленях худые руки и опустила голову.

— Дочка у меня умерла, Спаситель... — едва слышно начала она. — Уже три месяца, как её не стало... Всего четыре годика моей маленькой было... Скажи... — Она всхлипнула, закрыла лицо руками и затряслась от рыданий.

Я подсел к ней, обнял за плечи и прижал к себе. Погладил по голове, а потом медленно стащил платок назад. Поцеловал её в голову.

— Верну я тебе дочку, если пообещаешь...

Тут она совсем расклеилась. Сползла на землю, обняла мои ноги и уткнулась в них лицом. Плечи её тряслись от рыданий. Я положил руку ей на голову, погладил по волосам и продолжил.

— Пообещай мне, что пойдёшь к её участковому врачу, и вы с ним дотошно и въедливо просмотрите её карточку. Убедись в том, что все необходимые прививки у дочки имеются и в дальнейшем будь более внимательной. Это не мелочи. Теперь ты сама в этом убедилась. Она умерла от дифтерии, а это значит, прививку ей не сделали. Или сделали, но вакцина была просроченной. Или хранили её ненадлежащим образом. Например, не в холодильнике. Всё, поднимайся и беги домой. Дочка уже ждёт тебя! Беги скорее! — я похлопал в ладоши подгоняя её.

Не люблю, когда дети умирают. Очень не люблю.

***

Я перевёл взгляд на стоящую прямо передо мной в первом ряду дородную тётку лет пятидесяти.

— Что у тебя? Подойди!

Тётка подошла и перекрестилась. Впрочем, страха в её глазах не было. Она громко откашлялась в кулак и начала:

— Зять у меня пьёт, Спаситель. Можешь вылечить его?

— Не могу. Я лечу только тех, кто сам этого хочет. Я же не знаю, отчего он пьёт? Может, он назло тебе это делает. Сами разбирайтесь! Всё, уходи!

— Так я тебе скажу, отчего он пьёт! Он и на сторону гуляет, собака! Все соседи об этом знают!

— Брысь отсюда! Обратись к психологу и к наркологу! Ещё не хватало вашими семейными проблемами заниматься! Своих забот полон рот! И они ничуть не проще твоих!

Капитан понял, что в данном случае его вмешательство будет уместным, подскочил к тётке, схватил её за рукав пальто, развернул и подтолкнул в широкую спину. Ещё и буркнул ей что-то вслед. Тётка послушно отошла в сторонку, но уйти и не подумала. Чёрт с ней, пусть стоит. В этой толпе любопытных гораздо больше, чем верующих.

Я поднялся с лавочки и громко сказал:

— Объясню напоследок, почему на досках «Их разыскивает милиция» возле райотделов висят мои портреты. Вот такие! — Я вытащил из кармана, развернул и поднял над головой розыскной бюллетень. — Всем видно?

В толпе возник лёгкий шум. Люди переглядывались и перешёптывались.

— Никаких преступлений я не совершал! — громко продолжил я. — Это всё враньё! Эти бюллетени были расклеены по стране с одной единственной целью — чтобы мне и моим близким в стране жизни не стало. Партийные власти таким глупым способом стараются держать нас подальше от народа. Это всего лишь попытка дискредитации. Насколько я знаю, никакого уголовного дела в отношении меня или моей опекунши возбуждено не было. Хотя нет. Может быть, и имеется уже какое-то дело. Это совершенно несложно устроить. Сами знаете, сколько убийств и других тяжких преступлений остаются нераскрытыми. Почему бы не повесить то или иное на меня?

Потом вспомнил о капитане и его подчинённых и крикнул в толпу:

— Вы милицию не трогайте. Они люди подневольные. Пришёл из Москвы розыскной бюллетень — они обязаны заниматься розыском и найти преступника. Это их работа. Разбираться, преступник ли этот разыскиваемый или нет, будут другие люди. За что же их тут винить? Разберёмся! И никакой охраны и защиты мне не нужно! Сам прекрасно управлюсь! И не с такими проблемами справлялся! Поэтому за мной не таскаться! Я этого не люблю! Сердиться начинаю! Всё поняли?

Обвёл взглядом тихие, серьёзные лица и кивнул. Вот так. Конечно же, не послушаются и таскаться следом будут, но по крайней мере будут соблюдать дистанцию. Мне и этого довольно. Оторваться от них я в любой момент смогу.

Я обернулся к капитану:

— Пошли?

Капитан кивнул.

— Лучше поедем.

— Ладно, давай поедем. Только учти, капитан, в «собачнике» я не поеду. Даже не уговаривай. Там у вас плохо пахнет, а у меня нос чувствительный.

Он усмехнулся и заверил меня, что место в салоне у них найдётся и в «собачнике» ехать не придётся. Уже сидя на заднем сиденье УАЗика, который осторожно пробирался через неохотно расступающуюся толпу, я сказал капитану:

— Слушай, я предупредить тебя хотел...

Он повернулся ко мне, молча ожидая продолжения.

— Ты будь осторожнее, ладно? Доставишь меня и смывайся из райотдела. Куда-нибудь подальше. Иначе и тебя зацепить может.

— В смысле? Что ты задумал?

— Да ничего особенного. Может, и ничего не случится. Если со мной будут обращаться вежливо и не станут запирать в камеру, то всё пройдёт тихо и мирно. Никто не пострадает, и я пойду по своим делам, а вы вернётесь к своей работе. Только в такой вариант я не очень-то верю. Ты, я думаю, тоже.

— Ну да, в камере тебе, наверно, придётся посидеть. Угрозыск должен будет связаться с Москвой и сообщить о твоём задержании. Розыск инициирован ими, им и принимать решение. Пока они там разберутся, пока решат, что с тобой делать, — в Москву конвоировать или следственная бригада прямо сюда приедет, — может пару дней пройти. Тебе же где-то всё это время жить нужно? Спать там, пить, есть. Ну ты понимаешь.

— Понимаю. Знаешь, я до сегодняшнего дня с этими проблемами и сам неплохо справлялся. Только тут есть одно затруднение.

— Какое затруднение?

— В камеру я не пойду. У меня полно дел, а там мне ими заниматься будет затруднительно. Так что я буду вредничать. А это крайне опасно. Я же, если меня хорошенько разозлить, могу ваш райотдел до самого фундамента разрушить. Да не просто разрушить, а вообще в пыль превратить. Оно вам надо?

Он фыркнул себе под нос.

— Ну ты даёшь... Ты, вообще, здоров? Может, тебя сначала врачам показать нужно?

— Не веришь. — Я вздохнул, создавая себе бутерброд с селёдкой. Что-то солёного захотелось. — Я, вон, в апреле в Загорске четыре древних колокола из прошлого вернул и подвесил их на те же места, на которых они до тридцатого года висели. Как думаешь, сколько энергии понадобилось, чтобы такой фокус провернуть? Один только «Большой» колокол около двухсот тонн весит.

— Понятия не имею. Я тебе не химик. А что, для этого какая-то энергия нужна была?

— Ну, а ты думал? Энергия для всего нужна.

Он взглянул на меня через плечо, увидел, как я осторожно откусываю от бутерброда, поморгал и спрашивает:

— А откуда у тебя бутерброд?

— Сделал... Хочешь, и тебе сделаю? Время к обеду идёт.

На выезде из переулка, примерно в ста пятидесяти метрах от нас, я положил поперёк дороги толстое бревно. Пара прохожих, которые заметили его появление из воздуха, остановились на тротуаре, но подойти к нему ближе пока что побаивались. Я поместил его там, чтобы задержать на некоторое время машину. До райотдела ехать недолго, а я с бутербродом только начал. Не успею доесть.

— Товарищ капитан... — Водитель начал притормаживать. — Тут, кажись, бревно какое-то лежит. На переднем пути его вроде не было.

— Это я его положил. Только что, — сознался я. — Сейчас поем и уберу. Покури, Семёнов. Куда ты так торопишься? Дорога неровная, а я перекусываю. Мне тряска мешает.

Он бросил на меня взгляд в зеркало заднего вида и недоверчиво хмыкнул.

— Да ну, гонишь... Так не бывает.

— Бывает, как видишь. А если не веришь, выйди и спроси вон тех мужиков. Они тебе расскажут, откуда оно здесь взялось.

Тормоза заскрипели, и машина остановилась, не доехав до бревнаметров трёх. Водитель с капитаном переглянулись и начали выбираться из машины.

Я спокойно ел бутерброд, а эти двое пытались понять, откуда здесь взялось бревно. По очереди попинали его, Семёнов даже встал на него, попрыгал и пару раз сильно стукнул в него каблуком сапога. Бревно не исчезло. К ним подошли и те двое, которые наблюдали появление бревна из воздуха. По одежде оба строители. Завязался разговор. Пусть поговорят. Даже интересно, к каким выводам они придут.

Можно было бы прямо сейчас из машины исчезнуть, но против этих розыскных бюллетеней пора уже что-то предпринимать. Мы с Мариной об этом пару раз разговаривали. Она говорила мне, что чувствует себя неуютно, зная, что, появись она на улице какого-нибудь города, любой внимательный постовой может схватить её за рукав и попытаться доставить в милицию. Так что ход, предложенный первым секретарём Ставропольского обкома партии с большим родимым пятном на лысине, оказался достаточно эффективным. Нам, действительно, стало труднее жить в этой стране.

Кстати, на прошедшем в мае чрезвычайном пленуме ЦК, на котором Брежнева сняли со всех постов и вывели из состава Политбюро, этот «меченый» получил серьёзное повышение. Он уже переехал из Ставрополя в Москву и сейчас мечется между многочисленными кабинетами на Старой площади. Пытается заручиться поддержкой с различных сторон. И многое ему уже удалось. В ЦК идёт серьёзная дискуссия о том, не поставить ли его на место умершего этой весной Михаила Смыслова. Если поставят, то в партии появится новый «серый кардинал». Как его? Горбенко, кажется? Да, Горбенко Михаил Сергеевич.

Можно было бы собрать толпу и попытаться объяснить людям про эти розыскные бюллетени, но тут как бы до мордобития дело не дошло. В Вологде процент верующих выше, чем в среднем по стране, но атеистов всё же гораздо больше. Местным властям есть на кого опереться.

А может, настала пора выпустить очередную передачу «Момента истины»? В апреле вышла последняя передача, в которой речь шла о «подвигах» дочери Брежнева. Именно она и вызвала то недовольство в обществе, результатом которого стало памятное заседание Политбюро ЦК, на котором было принято решение о созыве внеочередного пленума ЦК. Это у нас с Мариной эффектно получилось. После этого мы решили взять паузу и не тормошить народы Советского Союза ещё больше.

Правда, над каждым из трёх выпусков мне пришлось работать самостоятельно, не привлекая помощников со стороны. Даже озвучивал передачу сам. Нашёл во Франции 50-х годов двух колоритных персонажей из числа артистов, подменил их сознание своим собственным и усадил в кресла друг напротив друга. Неуютно мне было в теле девушки. Посторонние запахи и тесная одежда всё время отвлекали. Я имею в виду запах туши для ресниц, губной помады, крема для лица и духов. Как женщины в таком облаке запахов могут существовать?

С кожей на лице вообще была одна сплошная озабоченность. Всё время хотелось то щёку, то подбородок, то лоб почесать. Постоянно приходилось следить за руками. Из-за этого я вёл себя перед камерой так скованно. Марина даже заметила. В следующий раз привлеку для этого кого-нибудь из девушек. Да вон хоть младшую дочь Марины Надюшку попрошу помочь. У неё полно свободного времени.

А может, Юле предложить? Девушка очень перспективная. То, как она сегодня бросилась на помощь Сергею, многое рассказало мне о её характере и о крепости её духа. Необычное поведение для совсем юной девушки. А ведь ей совсем недавно только шестнадцать исполнилось.

Я подумал над этим маленько и покачал головой. Нет, рановато. Тогда очень много придётся ей объяснять. С Серёгой я возился целых две недели, а он-то ко всей новой информации был более или менее подготовлен. То, как я его выдернул из интерната под Магаданом, заставило его крепко задуматься и в итоге прийти к верным выводам. Сможет ли Юля так же быстро принять массу новой и во многом противоречащей её теперешним убеждениям информации? У Серёги был хороший стимул. Та борьба с собственным сознанием давала ему шанс резко изменить предопределённость собственной жизни. И он это отлично понимал. А какой стимул будет у Юли? Нет, рано. Но поговорить с ней необходимо. И начать можно с вопроса: что она поняла из сегодняшних событий?

Вот этим и займусь, когда в милиции закончу. Позволю капитану отвести меня в райотдел и сдать с рук на руки дежурному и покину их. Вернусь в дом матери Антоши, заберу куда-нибудь Сергея с Юлей, накормлю их, и за столом побеседуем.

Открылась левая дверца, и водитель ловко запрыгнул на сиденье. Следом открылась правая дверь. Капитан уставился на меня. Я достал из кармана куртки носовой платок и обтёр губы. Подмигнул ему:

— Ну что, дальше поехали?

Он поставил ногу на ступеньку, схватился за скобу, и машина качнулась под его весом. Сел, обернулся ко мне.

— А бревно? Тут кран вызывать нужно.

— Какое бревно? — Я усмехнулся. — Заводи, Семёнов! Поехали!

Оба отвернулись от меня и уставились на дорогу. Туда же смотрели и двое прохожих. Бревна на дороге уже не было.

— А куда оно подевалось? — растеряно спросил Семёнов. — Вот только что лежало...

— Туда же, откуда и появилось. Слушайте, я ведь долго ждать не буду. Если мы сейчас не поедем, я исчезну вслед за бревном. Мне исчезнуть?

Капитан перевёл взгляд с меня на водителя и кивнул.

— Поехали, Семёнов, поехали. После поговорим.

***

Машина остановилась у ступенек райотдела. Водитель высадил нас, дождался, когда капитан захлопнет свою дверь и тут же повёл машину к левому крылу здания, где стояла ещё одна такая же машина. Там, возле забора, у них оборудована курилка. В ней уже сидели и курили двое мужчин в милицейской форме. Похоже, такие же водители, как и Семёнов. Сейчас поделится новостями. Интересно, как его товарищи отреагируют? Скорее всего не поверят ни единому его слову. На смех поднимут.

Я было направился к ступеням, но капитан придержал меня за плечо.

— Постой. Ещё пару слов...

Я развернулся к нему. Он понизил голос и даже наклонился ко мне.

— Слушай. Тут вот какое дело. Мы сейчас с тобой подойдём к окошку дежурного. Там я сдам тебя ему с рук на руки. Так положено. Так вот, если ты ему скажешь, что сдался добровольно и готов написать чистосердечное признание, то тебя в клетку к забулдыгам не посадят, а сразу отведут в допросную. Придёт дежурный следователь или кто-нибудь из угрозыска, и ты при нём повторишь то же самое — то есть, что решил больше не скрываться от милиции, а добровольно сдаться. А я тоже скажу, что ты сам ко мне подошёл и попросил доставить тебя в милицию. Это называется явкой с повинной. От этого тебе скидка большая будет. Может быть, даже условным сроком отделаешься, если статья у тебя не тяжёлая. Но даже если и тяжёлая, суд всё равно учтёт, что ты сдался добровольно. Понимаешь, о чём я? Тебе прямая выгода. Меньше сидеть придётся, если что.

— Понимаю. Только в чём же мне признаваться? Я ведь никаких преступлений не совершал. Единственная моя вина состоит в том, что я отказывался сотрудничать с высшими партийными начальниками.

— С нашими? Из обкома?

— Нет, ты что! С самыми верхними. Из Политбюро. Ты думаешь, почему Брежнева в мае со всех постов сняли?

— Ну, об этом все знают. За допущенные перегибы. За недостаточное внимание к сельскому хозяйству. По-моему, правильно сделали, что сняли. Давно нужно было это сделать. Ещё немного, и мы бы здесь второй культ личности получили. Ну ты и сам, наверно, газеты читал и телевизор смотрел.

— Ерунда всё это! — поморщился я. — Обычная дешёвая отмазка. Правду они вам ни за что не скажут.

— Какую правду? Ты что, знаешь об этом что-нибудь?

— Всё знаю. То есть абсолютно всё. До мельчайших деталей.

Он недоверчиво усмехнулся, а я вздохнул.

— Жалко мне тебя, капитан. Вроде глаза у тебя на месте и со зрением у тебя всё в порядке, а не видишь ты ничего. Ты же в двух метрах от меня стоял, когда я этой молодой женщине её умершего ребёнка вернул. Ты не поверил. Посчитал это какой-то глупой шуткой. А ведь это и в самом деле случилось. Сейчас эта девочка сидит на коленях у матери, а та не решается выпустить её из своих рук, чтобы сбегать на кухню попить. Боится, что дочь снова исчезнет. Целует её и плачет от счастья. А девчонке хочется побегать и со своими игрушками поиграть. Можешь сходить к ним и лично убедиться. Адрес я тебе дам. Я не сержусь на тебя только потому, что таких, как ты, у нас в стране абсолютное большинство. Вот таких вот — недоверчивых и полагающих, что уж им-то истина известна. Тебя, мол, не провести! Вот ответь мне на простой вопрос: куда подевалось то бревно, которое ты своими глазами видел и которое ногой пинал? Оно ведь куда-то делось?

Он качнул головой, снял шапку и вытер лоб. Вернул шапку на место и говорит:

— Да, с бревном дело нечисто. Там двое прохожих были, которые утверждают, что оно появилось прямо из воздуха и упало на дорогу. Говорят, примерно сантиметров с десяти — двадцати. Громыхнуло при падении, как столбы из хорошо просохшего дерева при падении громыхают, и подпрыгнуло два раза.

— Но ты им не поверил, верно?

Капитан пожал плечами:

— А как тут поверишь? Ты бы на моём месте поверил?

— Разумеется, поверил бы! Потому что я сам это бревно создал и уничтожил. Я же твоему водителю объяснял: мне захотелось есть, а до райотдела оставалось меньше километра. Я бы не успел доесть свой бутерброд. Или тем моим словам ты тоже не поверил? Ты хотя бы веришь в то, что я в Загорске вернул монастырской братии их древние колокола?

— В народе об этом говорят, — пожал он плечами, — но в газетах и по телевидению об этом ни слова не было. А у нас тут разное болтают. Сам знаешь, какие дикие слухи порой в народе рождаются. Некоторые, вон, считают, что те колокола привезли с собой инопланетяне. Спорят о том, откуда они к нам прилетели. Одни говорят, что с Марса, а другие, что эти точно были с Альфа-Центавра. Летом двоих таких спорщиков из пивной доставили. Один другому в пылу спора кружку об голову разбил. Дали ему год условно.

— Инопланетяне? — Я хмыкнул и покрутил головой. — Вот ведь интересно мозг человека устроен. Ему проще объяснить происходящее кознями инопланетян, чем принять простой и очевидный факт, но который противоречит внутренним его убеждениям. Даже если этот факт у него под носом лежит, и его руками потрогать можно. Нет, этого не может быть, потому что такого не может быть никогда! Бревно, наверно, тоже марсиане на Землю притащили, да? Чтобы я спокойно перекусить смог. Не рассказывали, как оно у них в летающей тарелке разместилось? Нет?.. — Я вздохнул и развернулся в сторону дверей. — Ладно, пошли, Фома неверующий. О чём ещё с такими как ты разговаривать?

Уже шагнув на вторую ступеньку, я остановился и развернулся к идущему следом капитану.

— Хочешь ещё одно доказательство, что инопланетяне здесь ни при чём?

— Какое?

— Пока со мной будут заниматься у вас в дежурной части, здесь по центру вот этой площадки встанет красивая стела. Невысокая. Метров на десять — пятнадцать. Причём, камень для неё я возьму с Луны. Эта штука простоит у вас во дворе недолго, так что пользуйся случаем и сфотографируйся на её фоне.

— Почему недолго?

— Ну как «почему»? Потому что это будет камень с Луны. У вас его быстро для исследований заберут. Учёным тоже было бы интересно с ним поработать. Так что вряд ли стела больше недели простоит. А может, даже и быстрее исчезнет. Чтобы народ не возбуждать.

— Не врёшь? — Он снова снял шапку, чтобы вытереть пот. В такую погоду нужно фуражку надевать, а не париться в меховой шапке.

— Не вру. Пошли?

Он кивнул, и мы поднялись на крыльцо.

Глава 23. Земля-2. Западное побережье острова Суматра

15 апреля 1973 года

Мы с Надюшкой Колокольцевой сидели на раскладных стульях, болтали о пустяках и издали наблюдали за моим отцом. Он стоял в десяти метрах от глубокого провала, через который вскорости проляжет сначала временный пешеходный мостик, а потом, когда земляные работы будут закончены, и капитальный железнодорожный мост. Отец рассматривал через окуляр теодолита рейку, которую на другой стороне провала держал Саша Космодемьянский. Сестра его была рядом с ним. Она сидела в траве рядом с армейской радиостанцией и дожидалась сигналов моего отца. В паре метров от него стояла в траве вторая точно такая же радиостанция. При необходимости переставить рейку он даст команду Зое, а та будет направлять своего брата. Без радиосвязи выполнять геодезическую съёмку на такой сложной местности было бы значительно сложнее.

С ними на той стороне находились и пятеро из десяти охранников нашего небольшого отряда. День подходил к концу, и они были заняты установкой палаток и оборудованием временного лагеря. Весь завтрашний и, возможно, послезавтрашний день мы проведём в этой местности, поэтому устраиваться нужно было основательно. Остальные пятеро охранников оставались на нашей стороне.

Папа не знает, что я его сын. Никто, кроме Марины, не знает. Даже её младшая дочь Надюшка. Он вообще не в курсе, что у него есть жена и сын. Я вытащил его в этот мир за день до того штурма крепости Кенигсберг, во время которого он получил своё ранение. Нет, он не дезертировал. В этот мир я перенёс лишь его двойника. Двойника, который ещё не знал, что завтра война для него закончится, что он попадёт в госпиталь, что там он познакомится с хорошенькой русоголовой медсестричкой по имени Мария, что полюбит её, что после окончания войны она согласится выйти за него замуж, и в далёком 1956 году у них родится сын Александр. То есть я.

Отец появился в этом мире по той же причине, по которой здесь появилась Зоя Космодемьянская, а парой часов позже и её погибший в танковом бою брат Александр. Не смог я согласиться с тем, что такие люди умирают. Пусть проживут ещё одну жизнь. Спокойную, мирную, без ужасов войны. И вообще, буду выборочно возвращать сюда погибших в той войне. На этой планете народу очень мало проживает. От вновь прибывших нам здесь большая польза будет. По крайней мере все они люди грамотные и с нужными здесь профессиями. Пора вытаскивать здешнее общество из Средневековья.

***

Я как раз рассказывал Надюшке о том, как её старшая сестра Наташа готовится к выпускным экзаменам, когда у меня в голове раздался голос двойника из Советского Союза. Оказывается, он попал там в милицию, причём не в Иркутске, где он учится в медицинском, а в Вологде. Я не следил за ним в последние недели, своих дел хватало, поэтому сначала даже не понял, как его занесло в те края. Лишь нырнув на секунду в его сознание, сообразил в чём там дело. Это же город, в котором живёт семья Антоши Успенской!

Хорошая девушка. Наставник, когда рассказывал историю того человека, которого весь мир знает под именем Иисус, довольно много времени уделил истории появления на свет его матери. Рассказывал, как и по каким критериям его собственный Наставник, который запланировал и осуществил этот грандиозный проект объединения народов под крылом единой веры, подбирал кандидатуры на эту роль.

Больше двадцати лет он отслеживал судьбы отвечающих его представлениям девочек, следил за их изменениями, отсеивал тех, кто по мере роста и развития переставал отвечать строгим критериям и взамен выбывших включал в список других.

Муторное это дело оказалось. Но он был терпелив и настойчив и своего всё же добился. Встретилась ему такая девочка. Он дождался, когда она подрастёт, подобрал для неё мужа и лишь затем запустил все процессы, позволившие ему осуществить задуманное.

Так вот, увидев Антошу в первый раз и внимательно присмотревшись к ней, мой собственный Наставник сказал, что его предшественник совершенно определённо выбрал бы именно такую. Есть в ней нечто такое, что резко выделяет её среди всех девушек её возраста. Причём, это не её внешняя красота.

Он говорил про какой-то свет, который идёт от неё, но я, как ни присматривался, никакого света разглядеть так и не смог. Причём, рассматривал я её и в ультрафиолете, и в инфракрасных лучах. Наставник, помнится, посмеялся надо мной. Сказал, что такое зрение станет мне доступно лет через сто, не раньше. Ну ладно, он дядька опытный, ему виднее.

***

Когда я рассказал Надюшке о желании моего двойника поставить во дворе отдела милиции высокую стелу и чтобы обязательно из лунного камня, она не удивилась, но тут же загорелась идеей слетать на Луну, чтобы на месте подобрать материал для стелы. Надоело ей сидеть без дела, вот и обрадовалась возможности отвлечься.

Она предложила поискать камень для стелы на обратной стороне Луны. Напомнила мне, что мы с ней однажды провели целый день в кратере Циолковского и видели там гигантские горы сплошь состоящие из прочнейшего тёмного-зелёного, почти чёрного, базальта.

Зеленоватым оттенком эта порода обязана высокому содержанию меди. К этому выводу мой земной двойник пришёл, проведя серию экспериментов в институтской лаборатории. Надюшка сказала, что должно красиво выглядеть, особенно если грани этого гигантского карандаша сделать полированными. Ну это-то вообще не проблема.

Я подозвал стоящих цепью за нашими спинами на самой границе леса королевских охранников. Они находились здесь для переноски нашего скарба, когда перемещаться предстоит на незначительное расстояние и открывать для этого проход смысла не имеет, и для того, чтобы Надюшка не боялась змей и ящериц. Боится она их страшно! Как я ни убеждал её, что ни одна из известных нам змей или ящериц физически не сможет приблизиться к ней ближе, чем на десять метров, она только головой мотает. Говорит, что известные не смогут, но кроме известных имеются ещё и неизвестные.

Мир этот плохо изучен. Ещё далеко не все звери и птицы описаны и внесены в каталоги. Тут она права, конечно. Татьяна Аксёнова, бывшая аспирантка Дальневосточного университета, с которой я случайно познакомился пару лет назад и которая по своей воле изъявила желание возглавить группу по исследованию животного мира этой планеты, усердно занимается каталогизацией, но силёнок у её группы маловато, чтобы быстро справиться с такой гигантской задачей. Сложность состоит в том, что животный и растительный миры здесь лишь отдалённо напоминают мир планеты Земля-1. Слишком много отклонений, иногда очень серьёзных, чтобы можно было назвать их даже близкими друг к другу.

Когда охранники собрались вокруг нас, я объяснил им их новую задачу. Сказал, что мы с принцессой должны будем на часок исчезнуть и теперь их задачей становится охрана инженера Кузнецова. Такое прозвище мой отец получил в этом мире. Мне кажется, оно ему нравится. Мне бы тоже, наверно, нравилось, если бы я был первым и единственным инженером на планете.

***

Капитан зашёл в просторный вестибюль вслед за мной и устремился к окошку дежурного, а я остался стоять и осматривался. Справа от входа дверь с табличкой «Служебное помещение», в двух метрах дальше то самое окошко. На небольшую, прочную полку под ним облокотился прилично одетый гражданин в коричневом плаще и шляпе. Левая стена вестибюля занята рядом деревянных кресел, которые, кажется, ещё совсем недавно стояли в каком-то кинотеатре. Над креслами большой стенд «Их разыскивает милиция». Бюллетени, с нашими с Мариной фотографиями расположены в первом верхнем ряду. Мы с ней и здесь рядом. Марина слева, я справа. Лобовая стена практически пустая. Ближе к правой стене три ступеньки, ведущие из вестибюля во внутренние помещения райотдела. Сразу за ними угадывается застеленный изрядно потёртым коричневым линолеумом неширокий коридор.

Капитан подошёл к окошку, требовательно постучал в стекло, поймал взгляд сидящего по ту сторону стекла офицера, мотнул головой в сторону двери и громко сказал:

— Открывай!

Стоявший возле окошка мужчина в шляпе посторонился и оглянулся на нас. Я зевнул. Мой двойник на Земле-2 будет возиться со стелой как минимум час. Придётся мне этот час поскучать в милиции. И первое, что нужно будет сделать, это связаться с Серёгой. Нужно, чтобы они с Юлей не удрали из дома Успенских, а дождались меня. Разговор с ней — это, пожалуй, самое интересное и важное на сегодня. Всё остальное может подождать.

Дверь в служебное помещение отворилась и наружу выглянул молодой парень в милицейской форме с лейтенантскими погонами на плечах. Парень нашёл меня взглядом, каким-то образом понял, что мы с капитаном вместе и спросил его:

— Кого привели, Савелий Игнатьевич?

Капитан — он уже переместился к двери — оглянулся на меня и приглашающе качнул головой.

— Заходи, Кузнецов.

А лейтенанту ответил так:

— Это с Соборного переулка. Фигурант розыска. Попросился со мной. Говорит, хочет написать чистосердечное.

Он посторонился, и я протиснулся мимо него и мимо лейтенанта в просторное помещение дежурной.

Не понял меня капитан? Решил представить дело так, что я пришёл к ним сдаваться? И что мне теперь делать? Возразить? Или пока промолчать? Ладно, подыграю. Всё равно дальше не он будет со мной заниматься, а кто-то другой. Я своё слово сдержал — с ним в райотдел пришёл. Больше я ему ничем не обязан, а значит руки у меня развязаны. Я глянул на часы. Без четверти двенадцать.

— Вы его обыскали? — лейтенант запер дверь и направился в правый угол помещения к высокой — до самого потолка — просторной клетке, сваренной из восьмимиллиметровых прутьев. Внутри имелись две лавки, поставленные по двум сторонам, на которых расположились двое граждан. Один из них явно был бездомным. Обросший клочковатой бородой, волосы на голове не стрижены как минимум год. Вся одежда, как и ботинки, грязная и вонючая. Он спал на лавке, подложив под голову грязную зимнюю шапку. Рядом с ним места на лавке не осталось.

Вторую лавку занимал мужчина видом поприличнее. Тот сидел, опираясь локтями в колени и низко опустив голову. Плащ его тоже был испачкан, но видно было, что нашёл он его не на помойке. Скорее всего подобрали этого дяденьку где-нибудь на улице. Хватил лишку да и уснул на случайной лавочке.

На вопрос лейтенанта капитан нахмурился.

— Мы людей не обыскиваем. Это не наша работа. Если тебе нужно, сам обыскивай, а меня от этого уволь. Кроме того, я же тебе сказал: парень сам попросился к нам. Добровольно пришёл, понял? Зачем же его обыскивать?

Лейтенант кивнул, прошагал к клетке, достал из кармана большой ключ со сложной бородкой, открыл замок, широко распахнул дверь и посмотрел на меня.

— Заходи!

Я вежливо улыбнулся ему.

— Я лучше здесь подожду. У вас там товарищ отдыхает, а по нему насекомые ползают. Не хотелось бы их домой принести.

Капитан снова нахмурился.

— Послушай, лейтенант, оставь ты эти глупости. Или прямо сейчас вызывай дежурного следователя, или я его к себе отведу. Пусть он у нас побудет. Парень-то приличный. За что его к забулдыгам сажать? Действительно, подхватит ещё какую-нибудь заразу. Кто за это отвечать будет? Ты?

Лейтенант помедлил пару секунд, с лязгом закрыл дверь клетки и вернулся к своему столу. Бросил в окошко ожидающему его посетителю в шляпе:

— Сейчас… Посидите вон там. У меня срочное дело образовалось.

После этого он вытащил из стопы журнал в твёрдом картонном переплёте, оглянулся на капитана и спросил:

— Как его фамилия?

— Кузнецов. Александр. — Он посмотрел на меня. — Как твоё отчество, Саша?

— Петрович.

Лейтенант кивнул и повёл по строчкам в журнале пальцем. Нашёл нужную запись быстро. Прочитал и тут же вскочил со стула. Нашёл среди бумаг наручники и шагнул ко мне.

— Давай сюда руки!

Капитан шевельнулся. Он всё-таки был очень напряжён.

— Зачем наручники?

— Он подозревается в совершении ряда опасных преступлений. Так положено, товарищ капитан. Давай руки, говорю!

Я пожал плечами и подал ему руки.

— Только сразу предупреждаю: наручники на мне плохо держатся. Сто раз проверял. Ещё и ломаются при этом почему-то.

— Ничего, удержатся, — бормотал лейтенант, защёлкивая браслеты на моих запястьях.

Парень молодой, неопытный. Как бы вразнос не пошёл. На всякий случай я вывел из строя пистолет в его кобуре. Не сломал основательно, а просто вытащил ударник. Теперь не выстрелит.

Лейтенант отступил на шаг, критическим взглядом оглядел меня и кивнул.

— Вот так будет надёжнее.

Я пожал плечами и обратился к капитану.

— Смотри, капитан, что сейчас произойдёт. Надеюсь, после этого ты поймёшь, откуда на дороге появилось бревно, и куда оно исчезло.

Два микроскопических окошка появились в сантиметре от обоих сочленений, перерезали прочный металл, и наручники с грохотом упали на пол. Я ногой откинул их от себя подальше.

— Я же говорил, что наручники на мне не держатся? — улыбнулся я оторопевшему лейтенанту. Капитан расстегнул очередную пуговицу на шинели и надул щёки. Лицо его было красным.

— Ты бы разделся, капитан? Упаришься ведь, — посоветовал я ему.

— Как ты это сделал? — Он начал расстёгивать замочек на вертикальном ремне портупеи. Видимо, решил последовать моему совету.

— Точно так же, как бревно из воздуха достал. Не забивай себе голову. Всё равно не поймёшь. И повторить не сможешь. Никто на земле этого повторить не сможет.

Лейтенант подобрал наручники с пола и тут же понял, что с ними произошло. Как я и предполагал, это его испугало, и он схватился за кобуру. Хорошие у него навыки. Пистолет он выдернул практически мгновенно. Я усмехнулся ему в лицо, не двигаясь с места.

— Ты, никак, воевать со мной собрался?

Лейтенант снял пистолет с предохранителя. Всё, дальше лучше не ждать! Может, ему вот это поможет? Я уменьшил его вес до нуля, но этим не ограничился. Ноги лейтенанта оторвались от пола, он беспорядочно замахал руками и ногами, взлетая к высокому потолку. Пистолет он при этом выронил. Лейтенант не успел сориентироваться и выставить руки. Из-за этого он довольно сильно ударился о потолок головой. У него от внезапно наступившей невесомости выключился вестибулярный аппарат и сильно закружилась голова. Такое со всеми происходит. Со мной в том числе. Нужно какое-то время, чтобы адаптироваться к новым условиям. У одних адаптация происходит быстро, — в течение секунд, — у других этот процесс может занять и полчаса.

Сейчас этот парень лежал на потолке на спине и обеими руками держался за голову. Он морщился. Та боль отвлекала его и не давала его растерянности перерасти в панику.

— Ни хрена себе! — раздался у меня за спиной хриплый голос.

Я оглянулся. Оба задержанных в клетке, про которых я на время забыл, оказались на ногах. Они держались за прутья решётки и смотрели вверх. Не спускал глаз с лейтенанта и капитан. Он бочком переместился в сторону валяющегося на полу пистолета, подобрал его, выщелкнул из рукояти магазин, сунул его в карман, двумя руками передёрнул затвор, подобрал с пола вылетевший наружу патрон и отошёл к столу дежурного.

Похоже, он тоже не очень доверял лейтенанту. Я неторопливо подошёл к нему. Капитан достал из кармана магазин и собрался уже полностью освободить его от патронов, но я положил руку на рукав его шинели.

— Не нужно, капитан, — негромко сказал я ему и бросил на стол ударник. — Пистолет неисправен. Его для начала нужно основательно разобрать и вернуть на место ударник.

Он схватил ударник, рассмотрел его и посмотрел на меня. Очень тихо спросил:

— Это ты его вытащил?

Я кивнул.

— Да, я. Мы с тобой, наверно, об одном и том же подумали. Кстати, не знаешь, почему патрон оказался в патроннике? Я думал, его досылают туда, только когда готовятся стрелять.

— Да, верно. — Он кинул через плечо взгляд на лейтенанта, убедился в том, что тот по-прежнему лежит на потолке, и ещё тише сказал. — Это и в самом деле так. Я тебе больше скажу: это прямое нарушение правил техники безопасности. Парнишка ещё совсем молодой. Он у нас всего два месяца. Только-только из школы милиции. Ты на него не сердись, ладно? Оботрётся, поймёт, что мы здесь не в игрушки играем, и придёт в норму.

— Я не сержусь. Не хотел, чтобы он здесь стрельбу устроил, вот и сделал то, что сделал. Сейчас отпущу.

Я развернулся, поднял голову и громко спросил:

— Эй, лейтенант, если я тебя сейчас вниз опущу, ты хорошо себя вести будешь?

— Снимай! Нормально всё будет, не бойся!

— Хамить не будешь?

— Не буду! Снимай!

— Смотри, ты обещал…

После этого понизил отрицательный вес его тела до нуля, дал ему пару секунд привыкнуть к новому головокружению, довёл его суммарный вес вместе с сапогами до двухсот грамм, и лейтенант медленно поплыл вниз. Опять засучил руками и ногами, пытаясь как-то вернуть контроль над собственным телом, но действовал он неловко и поэтому у него ничего не получалось. Только хуже стало. Теперь он висел в воздухе косо — его сапоги оказались выше головы — и спиной вниз. Спина была изрядно испачкана извёсткой и пылью. Я шагнул к нему, подпрыгнул, поймал рукой штанину его брюк и развернул его тело вертикально. Чуть уменьшил скорость падения и шагнул назад к клетке. Когда сапоги лейтенанта коснулись пола, вернул ему его начальный вес. Лейтенант снова среагировал с опозданием. Возвращение нормального веса заставило его колени подогнуться, и он упал на четвереньки. Ладно, дальше пусть сам поднимается. Я развернулся к клетке. На меня во все глаза смотрели оба арестанта. Я обратился к бездомному:

— Слушай, хочешь, избавлю тебя от алкоголизма? Совсем! До конца жизни больше капли в рот не возьмёшь. На завод вернёшься. Ты же хорошим фрезеровщиком был. Деньги неплохие зарабатывал. Дадут тебе место в общежитии, будешь жить, как все нормальные люди живут. Спать в тепле, питаться не объедками из помойки, а в столовых. Глядишь, и жена тебя простит. Вернёшься в семью. Трахать её будешь каждую ночь, когда потенция восстановится. А это довольно быстро случится. Максимум через месяц после того, как бросишь пить. Как тебе?

Он внимательно выслушал меня и вздохнул.

— Бросить пить мало. Куда я такой вот — грязный и вонючий? Кто со мной разговаривать будет?

Я сунул руку во внутренний карман куртки, выудил оттуда две купюры по двадцать пять рублей, показал ему, но не отдал.

— Если согласишься на лечение, я тебе полтинник дам. Сходишь в баню и парикмахерскую, потом в магазин. Или наоборот — сначала в магазин, а потом в баню. Это ты уж сам решишь. Купишь себе новое бельё и какую-нибудь чистую одежонку. Полтинника на это должно хватить. Переоденешься и станешь выглядеть вполне прилично. После этого можешь идти на завод. Если тебя на твоём заводе не возьмут, возьмут на другом. Как тебе вариант?

— Годится, — прохрипел он.

— Встань к самой решётке и закрой глаза. Это не долго и не больно, не бойся.

Ну для начала я всё же избавил его от насекомых и глистов. Стандартный набор бездомного — педикулёз и глисты. А потом последовала обычная процедура внушения, которую я уже десятки раз проделывал. Работает на пять с плюсом. Насколько я знаю, ещё ни одного возврата не было. Да и не могло быть. Дядька этот теперь знает, что если примет спирт внутрь, это его очень быстро убьёт. Этот страх будет жить в нём до самой его смерти.

Когда он открыл глаза, я протянул ему обещанные купюры.

***

Пока общался со своим случайным пациентом, в дежурной части народу прибавилось. Лейтенант теперь стоял возле умывальника. Он снял свой китель и с помощью воды пытался очистить его от следов извёстки. Слева и справа от него расположились знакомый мне капитан и ещё один тридцатилетний примерно на вид темноволосый парень в штатском. Все трое вполголоса переговаривались.

Потом капитан оставил их, вернулся к столу дежурного, взял лежавшие там наручники, подмигнул мне и вернулся к умывальнику. Наручники он передал молодому парню, который тут же принялся их изучать. Он бросил на меня любопытный взгляд и снова спросил о чём-то капитана. Я зевнул и потянулся, и в этот момент у меня в голове раздался голос двойника с Земли-2.

— Слушай, столб я подготовил, но Надюшка предлагает добавить к нему памятную доску. Как тебе идея?

— А что? Да, нормально.

— Что написать?

— Ну, например… «В память о визите Кузнецова А. П.» И дату поставь. Сегодня какое число?

— Пятнадцатое апреля. — И после короткой паузы: — Слушай, Надька предлагает написать по-другому. «В память о визите студента Кузнецова А. П.» По-моему, так даже лучше будет.

— Можно и студента. Из чего доску хочешь сделать?

— Могу из золота. Хочешь?

— И двух дней не продержится. Ночью снимут и уволокут. А через месяц у половины здесь золотые зубы появятся. Давай лучше из бронзы?

— Договорились. Будет тебе бронза. Ещё полчаса подождёшь?

— Подожду. Только сначала навести Сергея и скажи ему, чтобы они с Юлей не торопились и обязательно дождались меня. Я здесь закончу и хочу с ними встретиться.

— Из-за Юли?

— Да, из-за неё. Очень уж она Марину беспокоит. Нужно попытаться понять, что с ней не так.

— Да, я уже понял. Ладно, тогда до связи. Дам знать, когда всё будет готово. Сам будешь устанавливать столб?

— Нет, лучше ты этим займись. У меня тут глаза и уши постоянно заняты. Не хотелось бы наспех делать. Да, вот ещё что! Продумай, как сделать так, чтобы его из земли невозможно было вытащить. Короче, нижний его конец нужно будет как-то в земле закрепить. Столб-то не очень тяжёлый?

— Сам посчитай: грани по шестьдесят сантиметров, высота пятнадцать метров. Удельный вес около трёх тонн на кубометр. Примерно шестнадцать тонн получилось. Да, не очень тяжёлый. Такой можно и краном из земли выдернуть.

— А чего он такой длинный?

— Пять метров уйдут в землю, снаружи останется лишь десять. А что? Очень высоко?

— Да нет, не очень… Если снаружи останется десять, тогда нормально. Примерно до уровня третьего этажа выйдет. Почти до крыши. Пойдёт! Только доску размести пониже. Где-нибудь на уровне двух метров от земли.

— Да, я так и планировал. Помощь какая-нибудь нужна?

— Сам справлюсь. Давай, не задерживай!

***

Вернувшись в этот мир, обнаружил, что ко мне обращаются. Прямо напротив меня стоял тот молодой парень. Видно было, что он что-то сказал или о чём-то спросил и сейчас ожидает моего ответа. Я вежливо улыбнулся ему и сказал:

— Простите, отвлёкся на минутку. Вы о чём-то спросили?

— Нет, не спросил. Я представился. Старший лейтенант Козлов. Уголовный розыск. Пойдёмте со мной?

Я кивнул и направился к двери.

— Спасибо, парень! — раздалось сзади. Благодарил меня бездомный. Я подмигнул ему и отвернулся.

Со стороны умывальника за моим уходом внимательно наблюдали двое. Капитан и лейтенант. Ну, с капитаном мы скорее всего ещё увидимся. Я поэтому даже не стал с ним прощаться. Понравился мне дядька. Недоверчивый, с критическим взглядом на окружающий мир, но, главное, голова у него правильно устроена и совесть не спит. А недоверчивость легко преодолевается фактами. После всего увиденного он уже всерьёз задумался. Не безнадёжен, короче. В качестве помощника он нам вряд ли подойдёт — очень уж привязан к дому, по которому бегают двое их с женой ребятишек, — но мне достаточно было бы просто привлечь его на свою сторону. Сторонник — это тоже неплохо. Сторонник — это не враг.

Глава 24. Отступление. Зоя и Александр

В повести этой появляются и исчезают многие персонажи. Одни из них играют какую-то заметную роль в нашей истории, другие проходят фоном и теряются в глубинах времени. Но за некоторые имена взгляд цепляется и читателю наверно, было бы небезынтересно узнать, как и почему они там появились. Взять хотя бы брата и сестру Космодемьянских, о которых Саша вспомнил в предыдущей главе нашего повествования.

Вот что сам Саша смог вспомнить и рассказать автору об их появлении в королевстве. Точную дату этого события он припомнить не смог (или по каким-то причинам не захотел). Сказал только, что встреча с Зоей Космодемьянской состоялась незадолго до наступления сезона дождей на Суматре. Имеется в виду не земная Суматра, а тот остров на Земле-2, на которой в настоящее время расположено королевство, и который на картах Земли-2 обозначается так. Ещё он сказал, что по его мнению тогда шёл 1969 год.

***

«Всё-таки удалось уснуть... — удивилась она про себя, не отводя взгляда от кусочка чистого, синего неба в просвете между густой листвой. — После всего, что случилось, я ещё могу спать».

Она пошевелилась. Болела рассаженная грубой верёвкой кожа на запястьях. Болели рёбра, которым и вчера, и сегодня много досталось. Её били кулаками, обутыми в сапоги ногами и солдатским ремнём. Пряжкой с орлом, держащим в лапах свастику. Долго били. По очереди. Когда один уставал, он отходил в сторону и за неё принимался следующий. Били по рёбрам и по животу, по спине и по ногам. Сначала она пыталась считать удары, а потом в какой-то момент ей стало безразлично. Зачем? Всё равно ведь убьют.

Она глубоко вздохнула и поморщилась от боли. Какой вкусный воздух… И жарко… В конце октября жарко! И где? В Московской области! — она усмехнулась разбитыми губами и снова замычала от боли. На сей раз от боли в разбитых губах.

Нужно ещё немного потерпеть, и эти мученья закончатся. Придёт утро и всё закончится! Вообще всё!

Но почему так жарко? Фашисты дров не жалеют? Топят печку и топят! Идиоты! Они, вообще, как будто с другой планеты прилетели!

Девушка подняла голову, огляделась по сторонам, но кроме травы и кустов вокруг себя ничего не увидела. Опёрлась на локти и, морщась от боли во всём теле, села. Снова огляделась. Оказывается она сидела на земле в густой траве в каком-то лесу. К лицу её свисала тёмно-зелёная ветка папоротника чудовищного размера. Стволы окружающих деревьев на пару метров от земли покрыты зеленовато-бурым слоем мха или какого-то лишайника. Что это за деревья никак не получалось определить. Не видела она таких ни разу. В Подмосковье такие не растут. Уж больно могучие у них стволы. Она про такие только читала. Странный сон… Цветной, яркий, с запахами и звуками леса. Может, перед смертью всегда так?

Откуда-то сзади донеслось тонкое лошадиное ржанье и почти сразу вслед за этим смех двух голосов. Смеялись дети. Откуда в моём сне дети? — улыбнулась она разбитыми губами. — Впрочем, дети — это хорошо! Это здорово! Давно она не слышала детский смех! Казалось, с того самого дня, когда чёрная тарелка репродуктора у них в квартире на общей кухне голосом Левитана объявила о том, что началась война. С того дня дети перестали смеяться…

«Хоть во сне на смеющихся детей посмотреть…» — Девушка поднялась на четвереньки и с большим трудом встала на ноги. Они у неё сильно дрожали. Постояла немного и медленно побрела туда, откуда донёсся смех и лошадиное ржание.

Через пару минут она стояла на краю лесной опушки. Метрах в двадцати слева мирно паслась стреноженная лошадь. Лошадь подняла голову, посмотрела в её сторону большим фиолетовым глазом и громко фыркнула. Чуть дальше, в тени дерева виднелась крытая брезентом кибитка. Такие она видела, когда в последний раз была с мамой на Чёрном море. Мама говорила им с Санькой, что в таких кибитках живут цыгане.

Полянка полого сбегала к небольшой речушке, на берегу которой сидели спинами к ней мальчишка и девочка. Похоже, дети были полностью обнажены. Наверное, купались, а сейчас вылезли из воды, чтобы погреться на солнышке. Ребятишки о чём-то оживлённо разговаривали. Видимо, мальчишка сказал что-то смешное, потому что девочка снова рассмеялась и толкнула его плечом.

Картина была такой мирной, что девушка невольно улыбнулась. Правда, улыбка её тут же погасла. Улыбаться было больно. Вообще, всё было больно! Казалось, даже моргать и то было больно! Она вышла из-за дерева и неторопливо направилась в сторону детей.

«Не напугать бы их своим видом», — думала она. В зеркало она последний раз смотрелась ещё в сентябре, но не сомневалась, что после двух дней побоев выглядит ужасно.

Не решаясь подойти ближе, остановилась метрах в десяти за их спинами. Теперь она уже не была уверена в том, что это был сон. Пока шла по лесу, её босые ноги дважды наступили на какие-то невидимые в густой траве и низкорослом кустарнике острые сучки. На лицо пару раз легла липкая, толстая паутина. Она шарахнулась в сторону, краем глаза заметив огромного, мохноногого паука хозяина паутины.

Сейчас, когда она шла по высокой траве поляны, подошвой ощущая упругую, нагретую солнцем землю, ощущая миллион запахов — леса, каких-то цветов и трав — ей всё больше и больше казалось невозможным, чтобы это был всего лишь сон! Но если не сон, то что?

— Здравствуйте, дети! — негромко поздоровалась она. Руки она нарочно держала на виду.

Головы детей тут же развернулись в её сторону. Мальчишка резво вскочил на ноги, прикрываясь ладошкой подскочил к кучке одежды, выудил оттуда что-то пёстрое и бросил это пёстрое девочке. Девочка уже стояла на коленках лицом к ней, прикрывая грудь и низ живота руками. Она испуганно смотрела на неё. Девушка отвернулась, давая им возможность спокойно одеться.

— Не бойтесь меня! — громко сказала она. «Боже, как здесь жарко. Куда это я попала? И, главное, как?»

— Мы не боимся, тётя… — раздался голос девочки.

«Слава богу, они по-русски говорят! — подумала девушка. — А я уж сомневаться начала…»

— Всё, мы оделись! — донёсся до неё голос мальчика, и Зоя развернулась к ним. Она хотела улыбнуться как можно дружелюбнее, но у неё это не получилось. Слишком больно было.

— Кто это вас так отметелил, тётя? — испуганно спросила девочка, разглядев её лицо. — Глянь, Саш, ты видел это?

— Угу, вижу… — буркнул мальчишка, приближаясь к девушке и на ходу завязывая тесьму, удерживающую его штаны на бёдрах. Рубашку он не стал надевать. — Сейчас вылечу…

— Вы садитесь, тётя! — Девочка тоже подошла и встала рядом с мальчишкой.

— Зачем? — улыбаясь одними глазами, спросила Зоя.

— Сашка вас полечит… А как вас зовут? А то всё тётя и тётя…

— Зови меня Таней. А вас как звать?

— Я Оксана, можно Ксюша, а он Сашка. А как вы сюда попали? Да ещё так одеты… Как будто только что из Магадана…

— Да вот, гуляла по лесу и заблудилась… — соврала Зоя. — Совсем не понимаю, где это я очутилась...

Дети переглянулись и уставились на неё. Не поняли вопрос?

— Что это за местность? — терпеливо повторила она.

— Это? Это лес… — Ксюша склонила головку к плечу, разглядывая ватные штаны девушки. — В паре вёрст отсюда идёт дорога на Городищи и к Никольскому. К Никольскому, которое на побережье.

«Побережье? Какое побережье?» — удивилась про себя Зоя.

— А немцы в какой стороне стоят? — осторожно спросила она.

— Какие немцы? — удивилась Ксюша. — А, вы, наверно, имеете в виду немецкие деревни? Так вам тогда нужно до Никольского топать, а оттуда на юг повернуть. Я там ещё не бывала. И Сашка, по-моему, не был. ВНикольском дорогу спросите. Вам не жарко в ватных штанах, тётя Таня?

Она не успела ответить. Вмешался мальчишка.

— Знаешь, кто перед тобой стоит? — тихо спросил он девочку и перевёл на Зою свои тёмно-карие глаза.

— Нет. Кто?

— Герой Советского Союза Зоя Анатольевна Космодемьянская. Девушка, чьё имя известно в Советском Союзе каждому ребёнку. Чьим именем назван город, пароходы и пионерские дружины. Ну ты в курсе…

Зою качнуло от этих слов. Девочка подскочила к ней и подхватила под руку. Оглянувшись на мальчишку, она сердито сверкнула глазами.

— Дурак! Такой человек, а мы перед ней голыми жопами сверкали! Мог бы хоть предупредить!

Он тоже подошёл и, серьёзно глядя в глаза Зое, сказал:

— Для начала вам нужно переодеться, Зоя. Мы после поговорим.

— Ксюш, — обратился он к девочке, — сбегай к кибитке? Я там приготовил для неё одежду. Рубашку и юбку. Принеси, пожалуйста…

Зоя не выдержала. У неё сильно затряслись ноги. Она упала на колени, а потом пересилила боль в ягодицах и бёдрах и уселась на пятки. Свесив голову вниз, она замерла, тяжело дыша. Девочка умчалась к кибитке — только трава под её быстрыми ножками зашелестела. Мальчишка остался стоять, сочувственно глядя на неё сверху вниз.

— Это правда? — глухо произнесла девушка.

Мальчишка присел на корточки.

— Что именно, Зоя?

— Всё, что ты сказал...

— Всё правда. От первого и до последнего слова. Я вообще, не люблю врать.

— Как такое может быть? Где я?

Внезапная паника, поднявшаяся было в груди и готовая выплеснуться в крике, улеглась. Она почувствовала прилив энергии и подняла голову. Мальчишка не успел ответить, потому что к ним подбежала Ксюша. В руках она держала что-то вроде длинной коричневой юбки и пёструю рубашку с длинными рукавами.

— Саш, отвернись. Пусть она переоденется. В ватных штанах её здесь быстро кондрашка хватит!

Мальчишка кивнул, поднялся на ноги и направился к берегу речушки, бросив ей напоследок:

— Переодевайтесь. После поговорим...

***

Ксюша плакала, когда привела Зою к берегу.

— Саш, она вся избита! На ней же живого места нет! Сделай что-нибудь, а?

Мальчишка посмотрел на них снизу вверх.

— Сделаю. Я специально взял её сюда именно в таком виде. Теперь, когда она увидела своё тело — все эти синяки, ссадины, разрывы кожи и так далее, ей будет легче понять, что с ней произошло. Иначе она бы подумала, что всё это ей только снится…

Мальчишка щёлкнул пальцами, и Зоя исчезла, чтобы тут же появиться вновь, но уже в другой одежде. Теперь она была одета в школьную форму с праздничным белым передником. Её короткая, почти мужская причёска, которую она сделала, когда её взяли в отряд особого назначения, тоже исчезла. За спиной у неё появилась тяжёлая коса, которую она носила в школе. Девушка покачнулась, не удержалась на ногах и жёстко уселась в траву.

— Всё, Ксюха! Никаких побоев не осталось. Всё, как ты хотела, — усмехнулся паренёк, не трогаясь с места.

— Я забрал вас сюда в ночь перед казнью, — серьёзно обратился он к Зое, которая тут же снова вскочила на ноги. — В том мире вы умерли и стали народной героиней, на которую ещё долго будут равняться юноши и девушки. А в этом мире нет и не было войны… Всё, Зоя, ваша война для вас закончилась. Будете жить и трудиться. Если повезёт — встретите здесь свою любовь. Детишки появятся, потом внуки. Вы достаточно сделали для Родины. Она вас помнит и никогда не забудет. А вы заслужили мирную жизнь…

— Я не могу! Я должна вернуться! — горячо ответила она. — Меня ждут товарищи!

Мальчишка покачал головой,

— Некуда возвращаться. В том мире война давно уже закончилась. Сейчас там идёт 1969 год. Никто вас там уже не ждёт. Для того мира вы умерли.

— У меня там мама осталась и младший брат!

— Только мама. Ваш брат тоже погиб. Уже давно. 13 апреля 1945 года. До победы над Германией оставалось меньше месяца. Извините, Зоя…

Она замолчала, силясь понять услышанное. Как мог Санька погибнуть? Попал под бомбёжку? Москву начали бомбить ещё в июле. К сентябрю немцы стояли под Москвой так близко, что сирены воздушной тревоги начинали выть всего за пару минут до налёта. Подожди! Он что-то говорил о сорок пятом годе. Разыгрывают они её, что ли? Глупый розыгрыш! Она нахмурила густые брови.

— Говоришь, в апреле 45-го?

Мальчишка кивнул и прищурился. Он внимательно изучал её реакцию на свою недобрую шутку.

— А какой сейчас год по-твоему?

Ответила ей Ксюша:

— Тысяча девятьсот шестьдесят девятый. А что?

Зоя сердито фыркнула.

— Прекращайте этот глупый розыгрыш, ребята! Сегодня с утра было двадцать восьмое ноября! 1941 года! Скажите только, в какую сторону мне идти, чтобы выбраться из леса, и я уйду!

— Не сердитесь, Зоя. Никто вас не разыгрывает. Всё, что я сказал, к сожалению, правда, — серьёзно сказал паренёк. — Я знаю, в это трудно поверить и ещё сложнее принять, но я, кажется, придумал, как вас убедить.

— Как, Саш? — с надеждой в голосе спросила Ксюша.

— Если я верну сюда её брата, то он расскажет ей всю историю от того момента, когда она ушла из дома и до дня его собственной гибели. Он заполнит пробел в её памяти за время её отсутствия среди живых. То есть с осени 41-го года по апрель 45-го. И о ней самой расскажет, и об их матери, и о себе. Надеюсь, ему она поверит быстрее, чем нам с тобой. Если он сам, конечно, сможет поверить в своё возвращение.

— А как он погиб?

— Он был танкистом. Командиром танка. Во время штурма Кенигсберга в апреле 1945 года его танк был подбит. Он сам погиб сразу, а трое его товарищей умерли в течении двух последующих дней от полученных ран и ожогов…

***

Саша рассказывал, что возвращение брата Зое помогло, но не сразу, хотя сам Саша и его подруга приложили много усилий, чтобы убедить их в достоверности того, о чём они на берегу речушки разговаривали. В качестве дополнительных доказательств Саша доставил с Земли-1 свежие газеты (по-моему, «Правду», «Известия» и какую-то ещё, не помню точно), вытащил из 42-го года экземпляр газеты «Правды» со статьёй «Таня», которая вызвала такой мощный общественный резонанс в воюющем Советском Союзе, предъявил им хранящиеся дома у матери похоронки на них обоих. Много чего он им предъявил. В том числе открыл смотровое окошко на Землю-1 и показал им обоим их постаревшую мать. Помогало мало. Не могли они поверить в случившееся.

Нет, задуматься он их заставил, но сомнения у них всё равно оставались. Помогла ночь, которую брат с сестрой провели вдвоём на берегу речушки у костерка. Саша с Оксаной оставили их в покое и улеглись в кибитке спать, а брат с сестрой остались на берегу. Сидели всю ночь, разговаривали, вспоминали, читали при свете костра газеты, размышляли вслух и к утру всё-таки поверили в невозможное.

Утром они спросили Сашу, нет ли возможности переправить их назад, на Землю-1, но тот буквально на пальцах объяснил им, почему это невозможно. Причём сказал, что Александра ещё можно было бы вернуть, снабдив предварительно необходимыми документами и легендой, а вот Зою никак не получится. Она уже стала яркой частью истории этой большой страны и такое возвращение могло бы внести ненужное волнение в умы граждан. Очень уж хорошо люди её помнят. Никакие липовые документы не помогут. Её непременно узнают.

Саша предложил им на выбор несколько вариантов продолжения жизни на Земле-2. Размеренную, крестьянскую жизнь в какой-нибудь деревушке они дружно отвергли, справедливо полагая, что там они просто умрут от скуки. В общем-то, правильно. После напряжённого, стремительного темпа жизни Советского Союза тех грозных лет, откуда они оба прибыли, сонный и размеренный образ крестьянской жизни непременно привёл бы их к психологическим срывам. Невозможно остановить мчащийся на всех парах паровоз и не повредить его этим.

Пару лет они с удовольствием работали в команде Татьяны Аксёновой — учёного-океанолога с Земли-1, а потом услышали об открытии железнодорожной концессии, познакомились с инженером Кузнецовым, быстро нашли с ним общий язык, и он переманил их в свою команду.

Тоже понятный выбор. Отец Саши близок к ним обоим по возрасту, у них общие воспоминания, общий взгляд на мир. С Александром отец Саши даже воевал на одном фронте, и погиб Александр буквально в паре километров от того места, где Пётр Кузнецов получил своё ранение. Единственное отличие между ними состояло в том, что до войны инженер Кузнецов успел закончить три курса строительного института, а у обоих Космодемьянских было только школьное образование. Но для Земли-2 даже законченное среднее образование было чем-то неслыханным — примерно как кандидат или даже доктор наук для нашего времени. Система народного образования в королевстве только-только появилась и ещё не успела окончательно встать на ноги. Неграмотен был этот мир.

Глава 25. В допросной

15 апреля 1973 года

Лейтенант завёл меня в допросную, плотно затворил за собой дверь и показал рукой на стоящий слева от длинного, сильно исцарапанного стола стул. Стол своим торцом стоит почти в метре от забранного решётками большого окна. Лейтенант занял стул напротив и, пока я устраивался, достал из ящика стола новую картонную папку с белыми завязками, вытащил оттуда же лист бумаги и авторучку. Бумагу и авторучку передвинул в мою сторону, а сам достал из внутреннего кармана пиджака собственное вечное перо, снял колпачок и принялся заполнять графы на обложке папки.

— Александр Петрович? — спросил он не поднимая на меня глаз.

— Да, Александр Петрович, — кивнул я, укладывая ногу на ногу и откидываясь на спинку стула.

Он поднял на меня глаза и сказал:

— Приступай.

— К чему?

— Ты же хотел написать чистосердечное? Давай, приступай.

— Тут какая-то ошибка. Капитан меня неправильно понял. Я согласился проехать с ним до райотдела, но ни о какой явке с повинной речи не было.

— А зачем тогда поехал?

— Пообещал ему, что если он не будет мне мешать общаться с людьми — там, возле дома Успенских, много народу собралось, — так вот, если он позволит мне поговорить с людьми и не будет вмешиваться, то я поеду с ним в райотдел. Обычная сделка, понимаешь? Он выполнил своё обещание, а я своё. Не знаю, с чего это ему вдруг в голову пришло, что я хочу сдаться властям. Ничего такого я ему не обещал.

— Так, понятно. То есть сотрудничать с мной ты не собираешься?

— Нет, не собираюсь. Не в чем нам с тобой сотрудничать, лейтенант. Я капитану уже объяснял: розыскное дело это липовое. Никаких преступления ни я, ни моя опекунша не совершали. Всю эту возню с розыском власти затеяли с одной единственной целью: дискредитировать нас в глазах простых людей. Не более того.

— Слушай, я о тебе немного знаю. Слышал историю с колоколами. Видел эту девчонку в которую ты влюбился. Тут я тебя понимаю. Девушка и в самом деле исключительно красивая. Но как ты себе всё дальнейшее представляешь? Погоди! — Он поднял руку, останавливая меня. — Погоди, я ещё не закончил. Смотри: я против тебя ничего не имею и даже допускаю, что ты ничего не совершал. Знаю, как можно невиновному пришить какое-то дело. Доводилось уже при таком присутствовать. Но вот скажи: что мне-то делать? С формальной точки зрения ты находишься во всесоюзном розыске. Розыск объявили не мы. Всё, что мы о тебе и твоих подвигах знаем, это то, что тебя разыскивают по подозрению в совершении ряда тяжких преступлений. Что за преступления, когда они были совершены, где были совершены? — об этом в розыскном бюллетене нет ни слова. Задача любого сотрудника милиции, которому в руки попал фигурант розыска, очень простая: задержать, поместить в изолятор временного содержания и информировать о поимке того, кто объявил его в розыск. И я не имею права этого не сделать, понимаешь? Меня со службы выпрут, а могут и под суд отдать. Понимаешь мои затруднения?

Я пожал плечами.

— Понимаю. Но и ты меня пойми. Нет у меня никакого желания садиться в камеру только потому, что кому-то этого очень захотелось. И я не сяду. В любой момент могу отсюда исчезнуть. В любой! Силой меня не удержать. Хоть ты целый полк солдат приведи. С пушками и танками. Нет такой силы на Земле, которая могла бы меня удержать. Ты лучше подумай над тем, как из этой ситуации выпутаться, чтобы самому не пострадать. И думай побыстрее! У тебя не больше двадцати минут. После этого я исчезаю. У меня полно дел, чтобы ещё какими-то глупостями у вас здесь заниматься.

Я вспомнил, о чём хотел сказать, и продолжил:

— И, кстати, в Антошу Успенскую я не влюблён. Запомни это и передай другим. У меня к ней особое отношение, и я позабочусь о ней, но это не влюблённость. Тут дело гораздо сложнее и глубже. Если бы эта девушка родилась на две тысячи лет раньше и не здесь, а в Палестине, то, возможно, именно она стала бы матерью Иисуса Христа. И внешняя привлекательность играет здесь лишь второстепенную роль. Не знаю, поймёшь ли ты всё значение этого факта, но по крайней мере теперь ты знаешь, почему я отношусь к ней так, как отношусь.

Он пристально смотрел в мои глаза, а когда я закончил, кивнул.

— Понял тебя. — Он поднялся со своего стула, заложил руки за спину и прошёл к двери. Постоял там, не поворачиваясь ко мне, потом медленно вернулся к столу и неуверенно спросил:

— Слушай, если бы ты позволил мне передать тебя в ИВС, то тем самым ответственность с меня была бы снята. Понимаешь?

Я усмехнулся.

— Понимаю. Но тогда она легла бы на плечи того, кто будет охранять меня в ИВС. Так ведь?

Он кивнул.

— Да, ты прав. Это тоже не вариант. Не хочу подставлять дежурную часть.

Я усмехнулся.

— Даю подсказку.

— Какую? — Он тут же занял своё место за столом.

— Я тебе уже намекнул, но ты, кажется, пропустил мимо ушей. Высшие партийные власти затеяли всю эту возню с розыском с одной единственной целью — с целью дискредитации меня и моей опекунши в глазах как можно большего количества простого народа. Они прекрасно осведомлены о моих возможностях и ни единого мгновения не верили в то, что кому-то удастся меня схватить. Ещё меньше верят они в то, что меня или мою опекуншу можно осудить и бросить в тюрьму или и вовсе убить. Понимаешь?

Он задумчиво смотрел на меня. Через пару секунд лицо его осветилось пониманием. Неплохая реакция.

— Кажется, понял. То есть ты исчезаешь, а я пишу объяснительную, в которой описываю процесс твоего исчезновения. Возможно, меня даже вызовут в министерство, и свои показания я буду давать там. И большой вины в моих действиях они не усмотрят. Ты на это намекаешь?

— Да, на это. Быстро сообразил. Хвалю! Я думаю, максимум, что тебе светит, это выговор. Предъявишь им разрезанные наручники, предъявишь свидетельские показания — в дежурке присутствовали четверо, которые видели, как я действовал, — и этого должно хватить. Если хочешь, я дополнительно могу решётку на этом окне срезать и поставить её к стеночке. Любой дурак тогда поймёт, что удержать меня в камере физически невозможно. Понимаешь?

— Да, понимаю. Про свидетельские показания это ты верно сказал. Прямо с этого и начну. И наручники нужно будет изъять в качестве вещественного доказательства. Заставлю лейтенанта написать объяснительную и приложу её вместе с наручниками к своей объяснительной. Да, будет выглядеть убедительно. Спасибо!

— Сейчас ты получишь ещё одно доказательство. Посмотри в окно. Сейчас начнётся.

— Что начнётся?

— Смотри в окно. Сам поймёшь. Ещё буквально две минуты...

По центру широкого двора, к которому вела асфальтовая дорога со стороны улицы, закрутился высокий пылевой столб. Это было странно, потому что асфальт и свободная от асфальта земля были тёмными от дождевой воды, кое-где блестели лужи, и свободной пыли, которую ветер мог бы поднять в воздух, просто неоткуда было взяться. Лейтенант понял, что началось что-то непонятное.

— Что это? — прошептал он.

— Сейчас на этом месте возникнет временное ограждение. Чтобы случайные прохожие не пострадали.

Мы с ним стояли у окна. Видно было не очень хорошо, потому что помещение допросной располагалось не по центру здания, а ближе к левому его углу.

— А зачем ограждение? Что ты затеял?

— Хочу установить здесь стелу. На память, так сказать, о своём визите к вам. Кроме того, я капитану это обещал. Ну и тебе подспорье будет. Легче будет защищаться. Свидетелей, сам видишь, полным-полно. Вон, смотри сколько людей на тротуаре и в воротах собралось. Не меньше пятидесяти человек. Сейчас они держатся в стороне, но когда стела встанет на место, наверняка не выдержат и ринутся сюда. Так что тебе ничего доказывать не придётся.

— Вот, ограждение встало!

На том месте, где крутился пылевой столб, встал метровой высоты параллелепипед матово-серого цвета со сторонами по два метра. Теперь его невозможно было не заметить. Очень уж он напоминал бетонный постамент какого-то памятника.

— Сейчас там, по центру, появится в земле узкий шурф глубиной в пять метров, — продолжал я комментировать то, что оставалось невидимым из-за возникшего ограждения. — На самом его дне возникнет что-то вроде небольшой квадратной полости высотой в метр и со сторонами в два метра…

Айн, цвай, драй! Всё! И то, и другое появилось! Сейчас нижняя полость будет заполнена кипящим оловом... Есть олово!..

В него будет погружен нижний конец стелы. Это для устойчивости всей конструкции и чтобы колонну невозможно было вытащить краном. Если захотят её выдернуть, им придётся привлекать для этой цели экскаватор и кучу землекопов. А они захотят...

— Кто, они?

— Учёные. Колонна была вырублена из скалы, находящейся на северо-восточном краю кратера Циолковского. Это на обратной стороне Луны. С Земли этот кратер не видно. Сам понимаешь, какой это интересный материал для исследований. Лунный грунт на Землю до сегодняшнего дня не попадал. То, что якобы доставили на Землю американцы, это обычный земной грунт. Не были они на Луне. Это была хорошо организованная и очень дорогостоящая фальсификация.

— Серьёзно?!

— Вполне... Вон она, смотри!

Сверху вниз неторопливо поплыл массивный столб самой стелы. На нижнем его конце были хорошо заметны две глубокие — пять сантиметров в глубину и десять сантиметров в ширину — бегущие по периметру столба поперечные канавки. Расплав олова зальётся в них и, после остывания, вся конструкция будет напоминать гвоздь, развёрнутый шляпкой вниз. Впрочем, канавки тут же стало не видно. Их закрыло силовое поле ограждения.

Через минуту нижний край колонны достиг поверхности расплава и через оставшиеся узкие щели вырвался белый дым. Интересно, что это сгорело? А может, это был не дым, а пар? Слой глины, через который проходила колонна не должен быть абсолютно сухим. Особенно в верхних слоях. Да, наверно, стенки колонны набрали немного влаги, которая и дала пар при соприкосновении с расплавом.

Пол под нашими ногами вздрогнул. Всё, дело сделано!

— Приехали! — сообщил я лейтенанту. — Минут через десять олово застынет, силовое поле после этого исчезнет, и колонну будет видно целиком. Хочешь взглянуть?

Он оглянулся на меня и кивнул.

— Конечно хочу! Только куда же мне тебя девать?

— А я прямо сейчас исчезну. Мне здесь больше делать нечего.

Я протянул ему руку, лейтенант улыбнулся и ответил на рукопожатие. После этого я из кабинета исчез, чтобы появиться во дворе дома Успенских.

Я не видел, какую памятную доску приделал мой двойник к колонне, иначе бы для начала завернул на Землю-2, чтобы поругаться с ним и с Надюшкой. Это была её шалость, а он не смог ей отказать. Ещё и сам вместе с ней хохотал. Гравировка на массивной бронзовой табличке, заглублённой в тело столба, гласила:

В память о визите в сие узилище

Студента Кузнецова А. П.

Да продлит Господь его годы!

-------------

15 апреля 1973 года

Глава 26. Юля и Сергей

15 апреля 1972 года

Если быть перед собой совсем честной, то Юля растерялась и оробела. Никогда раньше не считала себя трусихой, но сегодня как-то очень уж много на неё вдруг навалилось. Сначала убийство невесты прямо у неё на глазах, которое потом оказалось не убийством, а чем-то странным. Потом мнимая смерть Серёги, которая тоже оказалась не смертью, а всего-навсего глубоким обмороком.

Как будто этого кому-то показалось недостаточно, этот кто-то заставил её присутствовать при том жутком разговоре с матерью невесты. У неё до сих пор стоит перед глазами то странное выражение лица матери невесты, когда она говорила о предательстве. Ей даже пришло в голову, что такое выражение должно быть на лице у человека, готового прямо в следующую секунду умереть. Надеть петлю на шею и, не раздумывая, шагнуть с табуретки. И её горькие слёзы, когда она стояла на коленях прямо на мокром асфальте. И слёзы малышки, когда та увидела, что плачет её мама. Ужас! Просто кошмар!

Потом, когда Серёгин друг появился, стало как-то легче, и все немного успокоились, но понятнее не стало. Вспомнить хотя бы слова этого Александра о том, что случилось с невестой. Он ведь тоже уверял мать, что этот дядька с ружьём убил её дочь, а Серёга её якобы вернул к жизни. Главное, Александра в это время на площади и вовсе не было. Он же ничего собственными глазами не видел!

Непонятно, почему мать этой девушки ему ни словом не возразила? Она же должна была видеть всю эту сцену с первой и до последней секунды, потому что находилось совсем недалеко от того места. Наверное, поверила им всем — и Александру этому, и Серёге, и дядьке с ружьём. Да и невеста наверняка тоже была с ними заодно. Без неё этот спектакль разыграть было бы невозможно.

Очевидно же, что это был какой-то глупый розыгрыш, в котором они все приняли участие. Просто потому, что не розыгрышем это никак быть не могло. Серёга же на полном серьёзе говорил о картечи, которая якобы убила невесту. И дядька следователь тоже упомянул картечь.

Нет уж, извините! Если картечь была, да ещё и попала девушке прямо в сердце, то смерть неизбежна! И это никому не в силах изменить! А уж говорить о каком-то там «воскрешении»... А Юля видела эту якобы «рану» своими глазами. Как раз под левой грудью, где, как всем хорошо известно, у человека находится сердце. Крови было много, спору нет, вот только кровь ли это была?

Ребёнку понятно, что это был глупый розыгрыш. Наверняка у девушки в складках платья пряталась бутылочка или полиэтиленовый пакет с красной краской. А может, и с настоящей кровью! Например с местного мясокомбината. Тот дядька выстрелил холостым патроном из ружья, а она воспользовалась тем, что все взгляды были прикованы к нему, и чем-то проколола эту бутылочку или пакет. Была недавно передача по телику о работе каскадёров с «Мосфильма». Так вот, там как раз о таком методе рассказывали.

И розыгрыш этот не просто глупый, но и жестокий. По крайней мере по отношению к родителям и сёстрам невесты. Почему Серёга согласился участвовать в нём? Никогда не замечала в нём склонности к жестокости. Мог бы, кстати, её предупредить. Она ведь сильно испугалась, потому что поверила в то, что прямо у всех на глазах случилось убийство.

Вот это непонимание и мучило её больше всего. Тут бы Серёгу расспросить хорошенько, он должен знать все детали, но с появлением Саши он совершенно переменился. Стал каким-то другим. На неё почти не смотрел. Смотрел только на Сашу, и из глаз его не уходила тревога. Или это было напряжение? Как будто он ожидал чего-то плохого.

Перед калиткой дома Успенских Саша обернулся к ним — он шёл рядом с матерью невесты и нёс на руках малышку — обернулся, взглянул в глаза Сергею и негромко сказал:

— Не переживай, Серёга. Ты не мог этого предвидеть. Никто не смог бы. И в той ситуации ты повёл себя абсолютно правильно! Я тобой доволен.

Больше он ничего не добавил, а отвернулся от них и шагнул в калитку, которую Лика держала для них открытой. Странно, но Серёга после этих слов как-то переменился. Как будто до этого он набрал в лёгкие воздух и никак не мог его выдохнуть, а тут ему будто дали разрешение: выдохни и расслабься! Он и в самом деле осторожно выдохнул. Его плечи опустились, он весь стал как-то мягче и как будто даже круглее, и Юля вдруг поняла, что он стал самим собой. Таким, каким она его всегда знала. Вернулся к себе.

Он даже улыбнулся ей, подхватил её под руку, но тут же вновь отпустил, положил руку ей на спину, чуть подтолкнул, пропуская вперёд, положил руки ей на плечи, и они так, паровозиком, след в след, прошли через калитку во двор.

Она прямо кожей чувствовала его облегчение и даже радость, но не понимала их причин. Он чего-то опасался? Её сильный и отважный Серёга чего-то боялся? Да, похоже. А чего? Или кого? Этого Сашу? Да ну, не может быть! Саша вёл себя совершенно не угрожающе, и в его поведении не чувствовалось никакой агрессии.

Да и не испугался бы Серёга никакого хулигана. Даже самого агрессивного. Серёга не такой! На агрессию он отвечает встречной агрессией. Ей ли не знать. Не испугался же он тех троих взрослых дядек в сквере напротив бассейна, когда ему пришлось подраться? Ни капельки не испугался! А уж от них агрессии столько исходило, что даже ей страшно было.

Ну не из-за слов же этого Саши он вдруг так резко изменился? Он же ничего такого не сказал.

***

Поговорить сразу не удалось. Пока зашли в дом, пока разделись. Лика тут же бросилась переодевать Лизаньку в домашнее, потому что то воздушное платьице, в которое она была одета, было слишком уж чистеньким и не предназначенным для игр. Мария Сергеевна оставила их с Сергеем в просторном зале, а сама куда-то убежала, а когда вернулась, вручила ей домашний халатик, наверное Ликин. Они с ней примерно одного роста. А Серёге она выдала стёганный мужской халат. Отвела их в соседнюю комнатку — кажется, это была комната невесты — и велела снимать с себя мокрую и испачканную одежду. Пока они переодевались, Мария Сергеевна собрала сумку с вещами для Антонины и отправила Лику в больницу, а сама забрала у Серёги брюки, а у неё юбку — только их нужно было почистить — и убежала в баньку. Она у них во дворе.

Тут бы можно было и поговорить, но, как назло, Лизанька расплакалась. Кажется, она испугалась. Мамы нет, папы тоже нет, сёстры все куда-то подевались, а в доме остались только чужие дядя и тётя. Пришлось заниматься с ней. Серёга попытался взять её на руки, но она не пошла к нему. Пришлось включаться Юле. Нашла она игрушки Лизаньки, выбрала из них изрядно потрёпанного медвежонка и красивую куклу, усадила Лизаньку на диван и сама села рядом. Оказалось, достаточно было бы взять одного медвежонка. На куклу Лизанька почти не обращала внимания, а медвежонка обняла, уткнулась в него носом, ещё пару раз всхлипнула и затихла. Лишь спустя минут пять она начала разглядывать Юлю. Серёжку она почему-то игнорировала. Посматривала в его сторону, но без всякого интереса.

Юля дотянулась до головки медвежонка, и Лизанька разрешила его погладить. После этого контакт был установлен, и посредником при этом выступал набитый опилками медвежонок. Юля подумала, что благодаря медвежонку она попала в мир девочки, и та признала её за свою. Улыбнулась этой мысли и подмигнула Серёге. Он сначала сидел в кресле у окна и наблюдал за ними, а сейчас расхаживал по комнате и рассматривал развешанные на них иконы и многочисленные фотографии. Возле некоторых он задерживался надолго, по другим только скользил взглядом и переходил к следующей.

***

Саша появился в доме лишь через час с четвертью. Они к этому времени уже переоделись в своё, и Мария Сергеевна напоила их чаем. Предлагала накормить их, но есть не хотелось, и они отказались. Юля чувствовала себя в этом доме неловко и, воспользовавшись временным отсутствием хозяйки, предложила Серёге уйти, но он помотал головой, посмотрел на неё непонятным взглядом и сказал, что им непременно нужно дождаться Сашу. Ему нужно с ними поговорить. Кроме того, сказал он, им просто так уйти не дадут. За воротами поджидает целая толпа народу, и если Юля возьмёт на себя труд выглянуть в окно, то сможет убедиться в этом лично.

Она подошла к окну и прямо через тюлевую занавеску выглянула наружу. Людей и в самом деле было многовато — человек десять, но Серёга сказал, что там их наверняка гораздо больше. Основную толпу скрывает высокий забор, а она видит только головы тех, кто скопился на противоположной стороне улицы. Кроме того, сказал он, там скорее всего полно милиции, а встречи с ними им лучше было бы избежать.

— Огородами будем уходить? — улыбнулась Юля.

Серёжка усмехнулся.

— Если по-другому не получится, то придётся огородами. Ползком между грядок.

— А чего они ждут, как ты думаешь?

— Как чего? Нас с тобой ждут. Обычные зеваки. Кто-то сюда за нами с соборной площади пришёл, кто-то что-то в трамвае или на рынке услышал и тоже притащился. Воскресенье же. Народ не на работе. А тут какое-никакое развлечение.

— Слушай, а про какие колокола твой приятель рассказывал? Ну помнишь, там, на площади? Дядька следователь, по-моему, даже испугался, когда Саша про них сказал. Помнишь?

Серёга немного задержался с ответом, а тут как раз Мария Сергеевна вернулась. Серёга к ней повернулся и спрашивает:

— Мария Сергеевна, я правильно понял, что вы с дочерью лично присутствовали в Сергиевской Лавре, когда учитель те колокола вернул? — Вот опять этот «учитель» появился. Что за учитель?

Мария Сергеевна подошла к ним, подхватила на руки Лизаньку, которая выбралась со своим мишкой из-под стола, и лишь затем ответила.

— Да, мы там были. Саша нас туда провёл. Кстати, кроме нас с Тонечкой там других женщин не было. По крайней мере я ни одной не заметила. Там кроме семинаристов и братьев монахов вообще никого не было. Ну ещё десятка два милиционеров толкались, конечно. А что, Серёжа?

— Можете Юле в двух словах рассказать, что там произошло? Я бы тоже с удовольствием послушал. Учитель рассказывал, но это было на ходу, мы с ним торопились, вокруг было много народу, было шумно, — этот разговор в метро случился, — и он к тому же в тот момент другими мыслями был занят. Так что вполне мог что-нибудь интересное упустить.

— Ты Спасителя учителем называешь?

— Да, я его ученик, а он мой учитель. Мне кажется, вы и сами уже догадались про меня.

— Да, догадалась. Про колокола, говоришь? Даже не знаю... — Она бросила на Юлю короткий взгляд и снова повернула голову к Серёге. — А поверит ли Юленька? В жизни ведь такого не увидишь. Разве что в кино? Тут сердцем видеть нужно. Мы с Тонечкой видели, как ребята милиционеры трясли головами, когда на площадке перед колокольней один за другим встали колокола. Представь себе: пустая площадка перед колокольней и вдруг на ней сначала пара толстых досок возникает, а потом на них огромный колокол опускается. Возникает в воздухе и осторожненько вниз падает. Медленно-медленно. Как при замедленной съёмке. В такое трудно поверить даже верующему человеку. Мне кажется, ты бы тоже сначала не поверил. Подумал бы, что это просто какой-то фокус. Я вот, например, хоть и понимала, что он всё может, и верила в него, но тоже немножко сомневалась. Пока Саша не закончил и не дал нам возможность потрогать их руками. Хорошо, что мы с Антошей в первом ряду были. Успели добежать в числе первых. Там потом вокруг них такая плотная толпа образовалась, что нас в ней изрядно помяли. Еле вырвались.

— Потрогали?

— Конечно. Но только один. Мы с Тонечкой сразу к Большому побежали, к нему и прикоснулись. Потом уже невозможно стало к другим подойти. Да и страшно мне стало.

— Страшно?

— Конечно, страшно. Ты бы их глаза видел!

— Чьи глаза?

— Да всех! Кто-то улыбается, кто-то серьёзен, у кого-то и вовсе слёзы на глазах. Но у всех в глазах что-то похожее на безумие. И это всё здоровенные мужики! Они сначала старались нас с Тошей не задевать — ну это понятно: монахам устав запрещает к женщинам прикасаться, — а потом один случайно рукавом рясы задел, другой, и пошло-поехало! Уже и не понимают, кто перед ними стоит. Как только пуговицы у нас на плащах не пооборвали! Мы, когда из толпы выбрались, посмотрели друг на друга и тут же за колокольню убежали, чтобы одежду в порядок привести.

— А дальше что было?

— Дальше? Дальше Святейший Владыко повелел всем отойти в сторонку. Не сразу, конечно, послушались. Пришлось ему целую команду семинаристов, из тех, кто покрепче, созвать. К ним, кстати, и некоторые из милиционеров подключились. Встали они в цепь, взялись за руки и отжали всех прочих подальше от колоколов. Владыке пришлось даже пару раз прикрикнуть, чтобы люди перестали шуметь. А потом он с другими высшими иерархами все колокола тщательно обследовали. Со старыми фотографиями и рисунками сверяли. Чтобы, значит, удостовериться, что здесь никакого обмана нет, и что это и в самом деле те самые колокола, понимаешь? Это мне позже муж объяснил. Плохо было бы, если бы это какой-то шуткой или фальсификацией оказалось. Большой скандал мог бы выйти, понимаешь?

Серёга кивнул.

— Понимаю. Удостоверились?

— Угу. Я, когда улыбку Святейшего Владыки увидела, сразу поняла, что всё это на самом деле случилось. Он мужчина-то неулыбчивый, даже немножко угрюмый, а в тот раз улыбался примерно так, как моя Лизанька улыбается, когда на Рождество под ёлкой на полу сидит и подарки рассматривает. Такая же улыбка счастливая. Вот тогда я всё и поняла. И Тоша тоже поняла. Но она заранее знала, что и как будет. Саша ей одной сказал, ещё когда мы от нашего дома к Лавре шли. Он даже совета у неё спросил!

— Какого совета?

— Ну он же в тот день в Загорск совсем для другого прибыл. Хотел с родителями больных детишек встретиться. Думал, вылечит нескольких ребятишек и к себе вернётся. А тут оцепление по всем улицам, военных нагнали, ворота Лавры заперли и перед ними танки поставили. Не пройти, не проехать! Они думали его танками остановить! — Она довольно рассмеялась.

— Погодите! Какого совета он у вашей дочери спросил?

— Говорит, если мне не разрешают с больными детишками и с их родителями встречаться, я тогда монахам их древние колокола верну, которые в тридцатом году с колокольни сбросили и на переплавку увезли. Как, мол, считаешь, Тоша? Он её Тошей называет. Она мне призналась, что когда слышит вот это «Тоша», то у неё сердечко так от нежности и тает. — Тётушка вздохнула. — Полюбила она его, Серёженька. Наверное, грех это, в Господа вот так, как она, влюбляться, — как женщина в мужчину, — но тут уж ничего не поделаешь. Сердцу не прикажешь. Папа наш сердится, когда об этом слышит, а я дочку понимаю. Помалкиваю, чтобы его не сердить, но понимаю. И она помалкивает.

— Почему грех? Учитель ведь тоже человек. И ему ничто человеческое не чуждо. Я слышал, как он о вашей дочери отзывался, и мне показалось, что она ему небезразлична.

— Ну какой же он человек, Серёженька? — улыбнулась тётушка. — Какому человеку такое под силу? О чём ты?

— Не знаю... Я и сам этого до конца не понимаю, но мне показалось, что его сердит, когда люди перестают в нём человека видеть. Не хочет он этого, понимаете? А ещё мне кажется, что если все люди на Земле перестанут видеть в нём человека, то он с Земли уйдёт. Мы станем ему неинтересны, понимаете?

Она покивала, задумчиво разглядывая его лицо.

— Понимаю... Ты думаешь, что Антоша...

— Ничего я не думаю, тётя Маша, — перебил он её. — Я его ученик, причём не единственный, а не закадычный дружок, с которым он своими сердечными тайнами делится. Не знаю я его мыслей по поводу вашей дочери. Но мне почему-то кажется, что одно лишь то, что ваша дочь его полюбила, заставляет его относиться к ней по-особому. Не как ко всем прочим красивым девушкам, понимаете?

Тётушка снова кивнула.

— А что с этими колоколами дальше было? — не выдержала Юля.

— Дальше? А дальше Святейший Владыка освятил их, и Саша по очереди вернул их на прежние места. Осторожно поднял на воздух, поместил каждый из них на свой этаж колокольни и там подвесил на специальных балках. Сам подвесил. Никто ему не помогал. Уже год они радуют прихожан и всех прочих своим звоном. Вот так, Юленька, дальше было. Ты и этому не веришь?

Что на это ответишь? Юля пожала плечами и отвела взгляд в сторону. И врать не хотелось, но и спорить и доказывать, что такое попросту невозможно, и всё рассказанное суть обыкновенная выдумка, казалось ей в этом доме, где в красном углу под иконой горит лампадка, тоже неуместно.

Серёга рядом с ней вздохнул, молча обнял её плечи, привлёк к себе, прижал на секундочку, поцеловал в голову и отпустил. Слов он никаких при этом не произнёс. Молчала и тётя Маша. Кивнула только и тоже вздохнула.

Продолжения не было, потому что стукнула дверь прихожей, и тётя Маша с Лизанькой на руках убежала туда. Вернулся Саша…

Глава 27. В доме Успенских

15 апреля 1972 года

Саша был хмур и сосредоточен, когда в сопровождении Марии Сергеевны и Лизаньки появился в зале. Коротко кивнул Юле, но даже не улыбнулся. Подошёл к дивану, на котором она устроилась, и сел рядом. Она тут же пересела в самый угол. Серёжка подошёл к ней, присел на диванный валик и положил руку ей на плечо.

Саша посмотрел на оставшуюся в нерешительности стоять хозяйку дома и похлопал рукой по дивану рядом с собой.

— Садись, Мария! Нужно поговорить.

Она послушно подошла и бочком присела на диван. За ней, как привязанная, шла Лизанька. Мама, не глядя на неё, подхватила девочку и усадила к себе на колени. Саша улыбнулся Лизаньке, и та застеснялась. Отвернула от него личико и уткнулась носом в мамину грудь. Саша вздохнул.

— Даже не знаю, с чего начать...

— С Тонечкой что-то? — встревожилась мать.

— Да, с ней. Она пока что лежит в палате интенсивной терапии, но врачи уже оставили её в покое. Ей вкололи успокоительного, а сами собрали консилиум. Сидят в кабинете главврача, совещаются и спорят. К сожалению, успокоительное не помогло. Точнее, помогло, но лишь частично. Слишком сильны впечатления от случившегося. Лежит на своей койке, отвернулась к стене и ни с кем не хочет разговаривать. Даже не захотела поговорить с отцом. Его пустили к ней на пять минут, но он от неё ничего не добился. Не хочет она ни с кем общаться. Я полчаса назад послал ей крепкий сон. Пусть поспит до вечера. А вот что будет ночью, я не знаю. Мне, конечно, хотелось бы с ней поговорить, но даже не знаю, уместно ли это будет?

— Почему неуместно?

— Сложно это для меня... — нехотя ответил он. — О чём с ней говорить? Какие слова подобрать? С одной стороны, она на обручении дала Михаилу своё согласие. Добровольно дала. Хоть и под давлением с вашей стороны, — согласись, уговоры это ведь тоже мягкая форма давления, — но для Михаила и его родственников на обручении всё выглядело, как добровольное согласие. Он тоже там, в больнице, вместе с родителями, дядьками и тётками и ещё с какими-то родственниками. Толкаются в вестибюле перед приёмным отделением, нервничают, строят какие-то планы. Обсуждают, куда бы её увезти, чтобы довести дело до конца. Михаил ведь твёрдо убеждён, что данное ему слово по-прежнему остаётся в силе, и он имеет на Тошу все права.

— Не все! — перебила его Мария. Она на миг прижала головку дочери к груди, машинально поцеловала её в макушку и снова подняла глаза на Сашу. — Не все! Он получил от неё обещание, что она придёт в церковь, где их обвенчают. Больше ничего! Она пришла, но обряд же не состоялся? Не состоялся! И не по её вине!

— Да, не состоялся, — кивнул Саша, — но обручальное колечко она с руки не сняла.

— Ах, оставь! Она о нём уже и не помнит! Я представляю, что у неё сейчас в голове творится. До колечка ли ей? Как только заметит его, так тут же и снимет. Или я не знаю Тонечку! Она сейчас совсем о другом раздумывает.

Саша вздохнул.

— Возможно, ты и права. Но Михаил-то о том колечке очень хорошо помнит. Для него и для его родителей всё случившееся там на площади, это, конечно, очень неприятно, но ведь в главном же ничего не изменилось. Для них всех это просто досадная помеха, понимаешь?

— Понимаю, но мне нет до них дела. Ещё не хватало их проблемами голову забивать, когда с моим ребёнком такое случилось! Ты лучше о другом.

— О чём?

— Ты вот давеча сказал, «с одной стороны». Есть и другая сторона?

— Да, есть... Знаешь, мне ведь доводилось возвращать людей с того света. И довольно часто. Во всех обычных случаях я говорил этому человеку примерно так: «Своей первой жизнью ты обязан папе и маме, а этой жизнью ты обязан мне и только мне!»

Мария Сергеевна кивнула.

— Понимаю. И это правильно. Ты хотел бы забрать Тонечку к себе?

— Хотелось бы, но пока не знаю, как это устроить. Я ведь тоже не свободен в своих желаниях, понимаешь? Рядом со мной есть женщина, которая обещала через пару лет стать моей женой. И она станет ею, чего бы мне это ни стоило. Если бы не это, я бы Тошу ещё год назад от вас увёл. А если бы вы стали возражать и чинить препятствия, то просто украл бы её, как в старину девушек крали. Стали бы мы жить, внуков и внучек для вас нарожали бы и были бы счастливы. Но так, к сожалению, не получится. И даже не из-за той женщины. Мне кажется, она не была бы против, если бы Тоша где-то неподалёку от нас жила.

— А из-за чего тогда? Из-за Михаила?

Саша мрачно усмехнулся.

— С ума сошла? Когда это было, чтобы мужчина обращал внимание на соперника? Он мне кто? Брат? Сват? Я с ним даже не знаком.

Мария вздохнула.

— Тонечка ведь тебя тоже больше жизни любит. Всю вчерашнюю ночь проревела, так не хотела идти под венец. Сегодня утром еле её добудилась.

— Да, знаю.

— Может, тогда монастырь? Она наверняка думает об этом. Я её знаю.

— Монастырь? — Саша задумался ненадолго, а потом покачал головой. — Такую живую красоту прятать в монастыре? Нет, Мария, нельзя. Ты, наверно, не до конца понимаешь, какую роль женская красота играет в этом мире. Хочешь расскажу, что я сам об этом думаю?

— Конечно.

— Если кратко, то человеческая красота, в первую очередь женская, это мощный двигатель прогресса. В наше время это уже не так заметно — просто потому, что людей на Земле гораздо больше стало, — но в средние века и в века до них красота была очень мощным фактором. Она не всегда несла с собой добро. Чаще даже было наоборот — везде, где появлялась красивая женщина, начинало твориться чёрт знает что. Звенели сабли и шпаги, гремели пистолетные выстрелы, начинались войны, несущие смерть многим непричастным. Но главное при этом то, что красота всегда была ответственна за активность мужской половины человечества. Если бы все женщины на земле были одинаковы, неотличимы друг от друга, то и интереса никакого они к себе не вызывали бы. Какая, собственно, разница ту или эту девушку замуж позвать, если они всё равно все одинаковы, понимаешь?

Мария кивнула.

— Вот. А с исчезновением женскойкрасоты исчезла бы и большая часть интереса к жизни для мужчин. К чему стремиться? К богатству? К власти? А зачем? Ведь чаще всего, и то, и другое служило лишь средством, чтобы получить доступ к красоте. Купить, соблазнить деньгами и роскошной жизнью или властью. Именно поэтому вокруг красивой девушки всегда возникает напряжение наподобие гравитационного поля. Каждому хочется оказаться рядом. Хотя бы для того, чтобы просто полюбоваться и испытать восторг. И чем ближе он к ней окажется, тем больше деталей сможет разглядеть. А вернувшись к себе, он тут же начинает мечтать о новой встрече. Чтобы снова полюбоваться. Но этим дело не ограничивается. Сама понимаешь, о чём думает каждый мужчина, увидев такую девушку, как твоя дочь. Не буду озвучивать.

— Да, не нужно. Я взрослая женщина и всё прекрасно понимаю.

— Не сомневаюсь, — усмехнулся Саша. — Так что, Мария, с моей точки зрения, монастырь — это чистое варварство. Не могу я такое одобрить. — Он вздохнул. — Но и возражать против такого её решения я тоже не стану. Посчитает, что монастырь для неё единственный путь, пусть уходит в монастырь. Это её выбор. Я предложу ей ещё один вариант, а там пусть сама решает... Не знаю только, как вы с мужем на него посмотрите...

— Какой вариант?

— Пойти ко мне в помощницы. Примерно, как Серёжа. — Он на секунду повернул голову к Серёге. — Будет жить где-нибудь неподалёку от нас. Будет учиться или работать, а при необходимости я буду посылать её с какими-нибудь поручениями. Играть роль ангела, так сказать. Научу её людям помогать, вот и будет она чувствовать свою нужность. Что-то в этом роде. Можешь сказать мужу, что нужды она ни в чём испытывать не будет. В материальном плане я возьму всю заботу о ней на себя. А встретит свою любовь, то и замуж выйдет.

Мария вздохнула.

— Свою любовь она уже встретила. Муж сердится, когда слышит об этом, но и он это понимает. А сердится от того, что считает такую любовь неестественной, понимаешь? Для него это примерно, как если бы Антоша в памятник или в икону влюбилась. Он ей этот пример несколько раз приводил.

Саша тоже вздохнул и кивнул.

— Понимаю. Он тоже не считает меня человеком?

Мария на это только молча пожала плечами.

— Ладно... это в конце концов его проблема. А свою судьбу Тоша уже имеет право решать самостоятельно, не советуясь с вами. Не забывай, что она уже совершеннолетняя, и я обязательно напомню ей об этом. Поговорю с ней ночью, а там уж как решит, так пусть и будет.

***

После этого он поднялся с дивана, посмотрел на Юлю и спросил:

— Ну что, Юля, значит, ты считаешь, что всё случившееся на площади было глупым и жестоким розыгрышем?

Она не сразу нашлась, что на это ответить. Растерялась даже. Как он мог узнать, о чём она думала? Она даже с Серёжкой об этом ещё не успела поговорить. Хотела дождаться, когда они останутся одни. Юля подняла голову, и взглянула на Серёжку. Он тоже ждал от неё ответа, и взгляд его был удивлённым.

Юля откашлялась и ответила:

— А откуда ты знаешь, о чём я думала? Нет, я думала именно об этом, но ты-то откуда знаешь? Ты что, мысли читаешь?

Вопрос был что называется риторическим, но ответ Саши её озадачил.

— Да, умею. Это не так уж и сложно. — Он пожал плечами. — Ладно, не буду тебя разубеждать. Не чувствую потребности. В конце концов, таких как ты на Земле абсолютное большинство. Всех не переубедишь. Да и не вижу смысла. Я о другом...

Он подошёл к дивану, протянул к ней руку и раскрыл ладонь. На ней вдруг возникла из ниоткуда оклеенная тёмно-синим бархатом коробочка.

— Возьми. Это обещанная награда за твою помощь Серёже. Тебе же понравилась камея на пиджаке Галины Сергеевны? Мне кажется, понравилась. Это тоже камея, но с твоим собственным профилем.

Она осторожно приняла коробочку и склонилась над ней. Серёга дотянулся рукой и ногтем подцепил золотую застёжку на миниатюрном замочке. Крышка коробочки после этого открылась и стало видно, что она под собой скрывала. На белоснежной атласной подушечке действительно лежала красивая камея. Она подняла глаза на Сашу. Тот с улыбкой сказал:

— У меня будет к тебе одна просьба.

— Какая?

— Станешь разговаривать с родителями, не упоминай, пожалуйста, о той роли, которую вы с Серёжей сыграли там на площади. О самом происшествии можешь рассказать. Скажи, что из-за этого сумасшедшего свадьба сорвалась. Это объяснит родителям, почему фотоплёнка в твоём аппарате осталась пустой. Но о том, чем занимался Серёжа, не рассказывай, ладно? Рано ему выходить на передний план. У нас с ним впереди ещё много серьёзных дел. Пусть он ещё некоторое время остаётся для всего мира обычным пареньком.

Она бросила мимолётный взгляд на коробочку в своих руках, но тут же снова подняла глаза на Сашу.

— Так значит это был не сон?

— Ты про Америку? — Взгляд его изменился. В нём, казалось, проснулся интерес.

Она молча кивнула.

— Для тебя это было сном, а для Серёжи нет. Не совсем удачно получилось, но Сергей уже и сам это понял.

— А как такое может быть?

— Не знаю, Юля. Честно слово, не знаю. Для меня самого это пока что загадка. Ты постарайся ни с кем об этом не разговаривать, ладно? Подруге своей ты уже рассказала, но это ладно. Она мне показалась девушкой не болтливой. Но даже если она кому-нибудь расскажет, ей никто не поверит. Ты же сама до сих пор в реальность всего случившегося не веришь, хотя была прямым свидетелем.

Она прижалась виском к Серёгиному боку, и это чудесным образом привело её мысли в порядок. Она снова подняла глаза на Сашу.

— Теперь уже сомневаюсь. А ты разве знаком с Олесей?

— До сегодняшнего дня не знал о её существовании, а теперь вот пришлось познакомиться. Но у нас знакомство одностороннее. Я о ней знаю, а она обо мне нет. Всё, что я о ней знаю, я знаю только от тебя. Извини, Юля, но мне пришлось ненадолго заглянуть в твоё сознание. Ты умная девушка и скоро поймёшь, что иначе я поступить не мог. Слишком много стоит на кону, чтобы рисковать.

— Что ты знаешь? — нахмурилась она.

— Только то, что необходимо для дела. Не более того. Не беспокойся.

Он перевёл взгляд на Серёгу.

— Серёжа, у неё появится масса вопросов, с которыми она обратится к тебе. Это нормально. Никто другой, кроме тебя, ответить на них не сможет. Прошу тебя только об одном: когда будешь отвечать, тщательно взвешивай свои слова. Ты Юлю знаешь лучше меня, но вряд ли до самого конца. Вашим отношениям ещё не исполнился год. Вы ещё долго будете узнавать о себе и друг о друге новое и неожиданное.

Потом снова обратился к ней:

— Юля, не обижайся на Серёжу, если случайно поймаешь его на вранье. Он связан очень серьёзной клятвой, чтобы быть совершенно откровенным с тобой или с кем-либо ещё. И последствия нарушения этой клятвы могут обернуться для него настоящей катастрофой. Он об этом знает. Так что проявляй понимание и сдержанность, хорошо? Старайся не ставить его на шпагат.

— На какой шпагат?

— С одной стороны ты, которую он любит и чувством которой дорожит, а с другой тайна, в которую он посвящён и к которой ты пока что не имеешь отношения. Чью сторону ему выбрать? Вот это и есть тот самый шпагат. Ничего нового и необычного. Миллионы людей попадали и будут попадать в подобные ситуации. И каждому из них приходится делать свой выбор. И иногда неправильный выбор приводит человека к беде, понимаешь? Поэтому постарайся не давить на него. Под давлением люди склонны принимать скороспелые решения, а скороспелые и плохо продуманные решения часто приводят к ошибкам. Как с тем спутником например. Это было скороспелое решение.

Она кивнула.

— Понимаю. Я знаю. Иногда лучше соврать, чем сказать правду.

— Именно. Порой лучше соврать или промолчать, чем сказать правду. Не всегда правда несёт окружающим добро, а иного правда может и убить. Я о таких случаях знаю. Буквально год назад такое произошло. Человек умер от того, что я рассказал присутствующим об его истории. Но я о нём не сожалею. Не всякий человек достоин жалости^[5].

Он вытащил из кармана два картонных прямоугольника и протянул их ей.

— Я вам билеты на поезд взял. Спальный вагон, купе на двоих. Вам же наверняка хочется побыть вдвоём. Поезд отправляется в десять вечера. До этого времени можете пошататься по городу, сходить в кино, посидеть в кафе.

— Там толпа возле калитки собралась, Саша, — напомнил Серёга.

— Ну, это ерунда. Мы с тобой сейчас эту толпу отсюда в другое место переместим.

— Хочешь напугать их?

— Можно и напугать, а можно просто переключить их внимание на что-нибудь более интересное. Это тоже хороший метод, когда имеешь дело с толпой зевак. В этой толпе ведь практически не осталось верующих. Разве что двое — трое. Остальные убежали к райотделу, когда меня увезла милицейская машина.

— Ты был в милиции?

— Пришлось побывать.

— Это из-за розыскных бюллетеней?

— Да, из-за них. — Он ухмыльнулся. — Я им там во дворе оставил памятный знак. Чтобы помнили о моём визите и больше не пытались заполучить меня к себе.

— Какой знак, Саша? — это спросила тётя Маша.

Саша с улыбкой ответил:

— Поставил там по центру площадки массивную колонну с памятной доской, причём намекнул двоим из них, что камень для колонны прибыл сюда прямиком с поверхности Луны. Хочу посмотреть на реакцию властей. Даже интересно.

— Здорово... — протянул Серёга. — А он действительно с Луны?

— Действительно. В прошлом году, кажется, мы с моей закадычной подружкой прогуливались там и обратили внимание на массивный выход базальтовых пород в одном месте. Это в кратере Циолковского на обратной стороне. Его с Земли не видно. Причём базальт необычного зеленоватого оттенка. На срезе очень красиво смотрится. Примерно, как малахит, но гораздо твёрже его. Малахит ведь довольно мягкий минерал. Чуть твёрже мрамора. Высокую колонну из него делать не стоит. При толчках может лопнуть и упасть.

— А ты правда на Луне был? — спросила Юля, но тут же устыдилась наивности своего вопроса. Конечно же не был. Или всё же был?

Саша снова усмехнулся.

— Был, Юля, был. И даже неоднократно. Я много где побывал. Серёжа там пока что ещё не был — просто потому, что нужды в том не было, — но я как-нибудь организую для него экскурсию. Если пойму, что ты умеешь хранить тайну, захвачу с собой и тебя. Мы с вами не только на Луне, но и на Марсе, и на Венере, и даже на Меркурии побываем. Бывала когда-нибудь на Меркурии?

Она невольно рассмеялась. Неплохая шутка получилась. А Саша не стал дожидаться её ответа. Повернул голову к тёте Маше и говорит:

— И Тошу с собой возьму, если она согласится. Может, это наведёт её на мысль, что со мной интереснее, чем в монастыре. Как ты считаешь?

Тётя Маша улыбнулась.

— Она за тобой и так пойдёт. Ей для этого никаких экскурсий не нужно. Просто возьми её за руку, она и пойдёт.

***

А потом Саша посмотрел на Серёгу и говорит:

— Теперь давай решать, что мы будем делать с толпой за воротами. Пугать их не будем — повод для этого слишком незначительный, и люди ведут себя не агрессивно. Давай попробуем отвлечь. Вопрос: чем можно их отвлечь? Есть мысли?

Серёга на Юлю посмотрел, как будто ждал от неё ответа. Ей стало интересно. Нет, ей уже давно было очень интересно, но тон, с которым Саша задал свой вопрос, был интригующим. Как будто он предлагал поиграть в какую-то игру. Она задала встречный вопрос:

— А люди за забором знают о колонне, про которую ты говорил?

Саша усмехнулся.

— Правильный вопрос. Отвлечь можно только тем, что может возбудить их любопытство. Мой ответ: нет, не знают. Если бы знали, они бы здесь не околачивались.

Серёга вмешался:

— А давай я пробегу по улице и крикну: «Чего вы здесь стоите? Там у райотдела такое творится! Там Спаситель памятный столб поставил!» — и побегу дальше.

Саша кивнул.

— Да, можно и так. — Потом снова на неё посмотрел. — Юля, твой вариант ответа. И, кроме того, что ты скажешь по поводу предложения Серёжи?

Она подумала маленько и пожала плечиками.

— Не знаю... А вдруг его узнают? Он ведь яркий и приметный. Кроме того, в толпе могут оказаться те, кто был на площади и видел его рядом с Тоней.

— Да, есть такая вероятность, — кивнул Саша. — Может, есть другое предложение?

— Всё зависит от того, какими средствами мы располагаем, — осторожно ответила она и сама удивилась этой своей осторожности.

Саша снова усмехнулся.

— Ну в том сне со спутником ты, не задумываясь, предложила сбросить его на Землю. То есть ты заранее знала, что это осуществимо. Хотя это совершенно невозможно. Законы физики не дозволяют. Отчего же ты сейчас о средствах заговорила?

— Ну то ведь сон был, — улыбнулась она. — В снах нам всё что угодно в голову может прийти.

Саша согласно наклонил голову.

— Ладно, частично согласен. Частично, потому что нечто совершенно необычное может присниться лишь ребёнку. Ночные фантазии взрослых всё же сильно ограничены рамками жизненного опыта. Не может взрослому человеку присниться что-то, очень уж далеко выходящее за эти рамки, понимаешь? — пояснил он. — Но представь себе, что у тебя имеется волшебная палочка. Прошептала желание, взмахнула палочкой, и оно исполнилось. Как бы ты поступила в этом случае?

— Волшебная палочка? — Юля на секунду подняла глаза на Сергея.

Знает Саша, что Серёга подарил ей свой медальон с тремя желаниями? Снова перевела взгляд на Сашу и прикусила губу. От Серёги эту привычку переняла.

— Я бы тогда... Тогда… Ну например молнией в этот столб шарахнула! На молнию сразу обратят внимание.

Саша кивнул и к Серёге:

— Парируй.

— Молния? А что в этом необычного? Да, взглянут, но тут же отвернутся.

— Верно, Серёга! В этом нет ничего необычного. А нам нужно что-то такое, что мгновенно и прочно привяжет к себе их внимание.

— Может, летающую тарелку над тем местом подвесить? Я имею в виду морок в виде летающей тарелки, — предложил Серёга.

— Ага, и молнией шарахнуть, чтобы люди в тут сторону посмотрели и эту тарелку увидели! — рассмеялась Юля. Её смех подхватила и тётя Маша. Даже Лизанька у неё на руках улыбнулась, хотя наверняка не поняла, чему они смеются.

Саша с Серёгой тоже рассмеялись.

— Отличный вариант! И молния в этом случае будет вполне к месту. Ещё варианты есть? Чтобы потом весь город не гудел о визите инопланетян? Но молнию, как средство привлечения внимания мы с вами в списке оставим. Мысль хорошая.

— Прожектором подсветить! — предложил Серёга.

— Луч прожектора днём плохо видно! — возразила она. — И, кроме того, ну подсветишь ты столб, и что? Всё равно отсюда его видно не будет. Или будет видно? Далеко он от этого места? — спросила она Александра.

— Не очень. Около полутора километров, если по воздуху смотреть. Но от того места, где люди толпятся, его и в самом деле не видно.

— Вот, — кивнула она на это. — А как сделать, чтобы его эти люди увидели?

— Не нужно подсвечивать! — сказал Серёга. — Пустить луч вертикально вверх! От макушки столба и до самых облаков! Его тогда из любой точки города будет видно. А цвет его сделать синим! Ярко-синим! Или ярко-зелёным! Или ярко-красным! Чтобы на фоне облаков хорошо видно было. И на инопланетян никто не подумает. Стоит себе столб света и не двигается. Только вот цвет у него необычный. Зелёный. Так ведь не бывает? Что за чудеса?

Саша улыбнулся.

— Да, этот вариант мне ещё больше нравится. Юля, как тебе?

Она подумала немножко и согласно кивнула.

— Да, отличный вариант. Доставай свою волшебную палочку!

***

И молния была — близкий гром бабахнул, ещё когда они у тёти Маши дома были, — и луч появился. Долго в небе торчал. Они с Серёгой вечером в поезд садились, а луч всё ещё в небе висел. Яркий, зелёный, очень красивый. Головы всех встречных прохожих время от времени поднимались к небу. И колонну, про которую Саша говорил, они с Серёгой тоже видели. Правда с близкого расстояния посмотреть на неё не удалось. Металлические ворота перед въездом в милицию были закрыты, а перед калиткой стояли двое милиционеров. Своих внутрь пропускали, а любопытных нет.

***

Про Томку Юля его спросила ночью, на обратном пути в Москву. Они с ним лежали под одеялом. Серёга на спине, согнув ноги в коленках, упираясь пятками в матрац, а она у стенки на боку. Голова её лежала у него на плече, рука на животе, а ноги она подсунула под его коленки. Уютно было так, что словами не описать.

Серёга услышал её вопрос, поцеловал её в голову и отвечает:

— Угу... она очень хорошая девушка. Доверчивая, простодушная и бесхитростная. У неё душа ребёнка. И ещё она очень честная. Жалко, что вы не дружите.

— Почему жалко?

— Понимаешь... у таких вот простодушных, как она, взрослая жизнь обычно очень сложной, а иногда даже трагичной получается. Это мне один очень умный человек объяснил. Люди видят это простодушие, и вовсю им пользуются, не предлагая ничего взамен. А всё потому, что её родители совсем не уделяют ей внимания. Она растёт рядом со взрослыми, но в то же время остаётся совершенно одинокой. И в школе у неё почему-то подруг нет. Если бы вы с ней дружили, мы вдвоём могли бы её многому научить. Как-то расшевелить её, пробудить сознание, научить её саму себя уважать, понимаешь?

— Понимаю... Слушай, скажи честно, у тебя с ней ничего не было?

— Ничего. А почему спрашиваешь?

— Да мне один сон приснился. Как раз в тот день, когда ты к ней ходил, чтобы на котят посмотреть... — И Юля пересказала ему тот сон. Не во всех деталях, конечно, потому что во всех деталях было бы очень стыдно, но достаточно подробно.

Серёга поцеловал её в лоб и сказал:

— Ну да, она действительно была очень возбуждена. И по дивану скакала именно так, как ты описала. Ну а ты разве не понимаешь почему?

— Тоже мне бином Ньютона. Втюрилась она в тебя.

— Нет, Юлька, тут ты ошибаешься. Я думаю, совсем по другой причине.

— По какой?

— На неё впервые в жизни кто-то из парней обратил внимание. И неважно, что я пришёл к ней в дом, чтобы на котят посмотреть, а не ради неё самой. Для неё это всё равно было событием из ряда вон выходящим. Жалко мне её. Ты даже не представляешь, как жалко. И не ревнуй, пожалуйста. У меня есть ты, и мне этого достаточно.

— Я не ревную. С чего ты взял?

— Ревнуешь, ревнуешь. Не отпирайся, Юлька! И это уже не первый случай.

Она потёрлась носом о его подбородок. Спорить не хотелось. Хотелось вот так лежать, покачиваясь вместе с вагоном, обнимать его, чувствовать его тепло, чувствовать на себе его руки. И ещё совершенно не хотелось спать. Когда им ещё такая возможность выпадет всю ночь провести вдвоём, и чтобы никто не мешал и не приставал? Скорее бы уже в новую квартиру переехать. Тогда можно было бы очень часто видеться. Каждый день и подолгу...

Глава 28. Резкий поворот

15 апреля 1973 года

Вернулся я в усадьбу уже в десять утра. Разница во времени с Вологдой целых семь часов. Устал, конечно, немного, но результатами дня мог быть доволен, потому что Антоша согласилась с моим предложением. Поплакала даже немножко. Пришлось сидеть с ней рядом, обнимать и успокаивать. Слёзы быстро закончились. Она извинилась за них и сказала, что просто не смогла сдержаться. Только что вот тут лежала, и уже твёрдо решила, что сразу после выхода из больницы уйдёт в монастырь, а тут я появляюсь. И у неё опять в груди надежда вспыхнула. А ещё я ей такое предложение сделал. Как тут не расплачешься? Ты бы, мол, сам разве смог удержаться?

Посмеялись вполголоса. Вполголоса, потому что сестра на посту ещё не спала, а послать ей крепкий сон я не рискнул. Хирургическое отделение всё же, и больных, кому могла бы понадобиться её помощь, в отделении аж целых трое, и все они после операции. За ними присмотр нужен. Да и в самой палате, куда Тошу из реанимации перевели, ещё три другие женщины лежали. Они спали, но мало ли что?

Договорились с ней так: я сейчас исчезаю, а она ляжет и постарается уснуть. А утром поднимается и ищет какое-нибудь укромное место, где её никто не сможет увидеть. После этого она вызывает меня, и я её оттуда забираю. С родителями она сможет переговорить позже и не в больнице или дома, а из того места, в которое я её на какое-то время определю. Если решит, что рано ей ещё рядом с нами жить или и вовсе передумает, верну её в родительский дом.

Я мог бы сразу забрать её с собой в усадьбу на Уссури, но мне было неспокойно и хотелось побыть одному, чтобы попытаться разобраться в причинах этого беспокойства. Антоша, точнее заботы о ней, меня при этом отвлекали бы.

Меня не оставляло чувство, что сегодня произошло что-то нетривиальное, на что я не обратил должного внимания. Я никак не мог понять, что меня насторожило, в какой именно момент и при каких обстоятельствах это случилось. Так, что-то смутное. Даже не тревога, а тень тревоги.

По опыту знаю, что в таких случаях разбирательство лучше не откладывать в долгий ящик, а попытаться разобраться как можно скорее. Иначе забудешь, а потом это забытое вернётся и даст тебе по затылку. И это может случиться в самый неподходящий момент.

Я появился на посыпанной гравийной крошкой площадке перед домом. Марина встала совсем недавно и сейчас приводила себя в порядок в ванной комнате. Иванка уже два часа как на ногах. Она на кухне готовит завтрак для Марины. Гришу Мазина она уже накормила. Сейчас он выкашивает прошлогоднюю траву в дальнем углу обширного участка за домом. Все при деле, один я ничем пока не занят.

Я поднялся по ступенькам открытой веранды. В левом её крыле у нас стоит круглый стол с четырьмя креслами вокруг него. При моём появлении Тишка проснулся и тут же спрыгнул с кресла Иванки, на котором ему строго-настрого запрещено устраиваться спать. После него остаётся на подушке сиденья шерсть, которая потом попадает к Иванке на юбку или на брюки. Подбежал он ко мне, потянулся, выставив короткий хвостик с чёрным кончиком вертикально вверх, и боднул меня в коленку. Я присел, чтобы его погладить.

— Что, бандит, нарушаешь запреты? — Потрепал его за длинное ухо с длинной, чёрной кисточкой.

Он громко мурлыкал, пытаясь забраться мокрым носом ко мне под мышку. Любит он, когда я обнимаю его за шею. Большой уже стал. Если бы не был таким стройным, то уже ничем не отличался бы от взрослой рыси. По тайге бегает много, вот и сжигает всю энергию, которую с пищей получает.

Иванка уже перестала его подкармливать. При встрече угостит его кусочком — другим мяса, а так чтобы постоянно кормить — этого нет. Ему хватает того, что сам в тайге добывает. Уже с полгода он у неё ничего не клянчит. А как-то недавно приволок молодую уточку и с важным видом положил к её ногам. Мол, бери, я угощаю, я очень добрый. Пришлось брать, чтобы он не обиделся.

Что же всё-таки произошло? Почему мне так тревожно? Поднялся на ноги, прошагал к входной двери. Ногой придержал Тишку, который вознамерился воспользоваться моментом и проскользнуть следом за мной в дом. Скучает он по Иванке. Она его вторая мама. Выкормила его, да и любит она его, как собственного ребёнка, а он это чувствует и платит ей ответной любовью.

Я бы взял его с собой, но больно уж у него лапы и живот грязные, а мыть их мне не хотелось. Наверняка где-то по грязной луже пробежался. Скажу Иванке, она сама к нему выйдет. Разулся в гардеробе и неспешно побрёл в правое крыло в сторону кухни. Иванка услышала звук открывшейся двери и выглянула в коридор. Дождалась, когда я подойду, и поздоровалась:

— Привет. Ты голоден?

Я кивнул.

— Да, готовь и на мою долю. Я в каминной буду. Позови, когда готово будет, ладно?

— Угу, позову. Проблемы какие-то?

— Да, проблемы.

Она не стала задавать других вопросов, и я неспешно побрёл в левое крыло здания. Там устроился на диване напротив пустого и вычищенного камина и попытался сконцентрироваться.

***

Что было не так? Хм, вообще-то, сегодня почти всё было не так, как нужно. Урожайным на неприятности и несуразности денёк выдался. Прямо с самого утра, когда этот спятивший Лопахин Антошу убил. Вот уж что мне никак в голову не могло прийти, так это то, что кто-то мог представить себе её венчание «предательством». Может, именно в этом кроется причина тревоги?..

Нет, не в этом. Происшествие, конечно, трагическое, но логика в нём имеется. Пусть даже извращённая, но человеческий мозг способен и не на такие выверты. Так что нет, не из-за Лопахина. Он и в самом деле уже давно свихнулся. Сидит сейчас в камере, так что никакой дальнейшей угрозы от него нет и быть не может.

Что-то связанное с самой Тошей и её дальнейшей судьбой? Проблемы с ней будут, это очевидно, но дальнейшее развитие ситуации с ней и вокруг неё поддаётся прогнозированию. Тут главное, чтобы Марина согласилась с её существованием где-нибудь неподалёку от нас.

В принципе, Марина о ней знает давно. Я её даже издалека ей показывал. И с Наставником они о ней беседовали. Именно после того разговора Марине и захотелось взглянуть на неё своими глазами. Короче, её любопытство Антоша пробудила, даже не будучи знакома с ней.

Что неправильно? Что? Случилось что-то очень и очень неординарное, но маленькое и незаметное.

Может, что-то связанное с Юлей? Она у нас пока под наблюдением, но за прошедшее с конца октября время ничего особенного с ней или вокруг неё не случалось. Сергей сообщал о других снах, которые им с Юлей одновременно снились. Таковых было три или четыре, но все они были что называется «про любовь». Тоже странно, конечно, если учесть полное совпадение деталей в их снах, но это ладно. В этом уже нет новизны.

Если Юля что-то сегодня сделала или сказала, на что Сергей не обратил внимание, то что именно? Ну-ка заглянем в её сознание. Может её память мне что-нибудь подскажет? Скажем, начиная с сегодняшнего утра...

Я поднялся с дивана и подошёл к камину. Постоял, глядя в его нишу и не видя её. Хм, очень интересно. Юля обнаружила в себе способность понимать итальянскую речь. Кто научил? И когда? Обнаружила она это случайно. Во дворе Вологодского кремля побывала итальянская делегация, а Юля с Серёжей от нечего делать подошли послушать экскурсовода. Вот тут-то она и сообразила, что понимает итальянскую речь. Очень удивилась этому открытию. Немудрено, потому что я тоже удивлён. Выглядит безобидно, хотя и непонятно. Ладно, запишем пока в непонятное. Там у меня много всякой всячины хранится.

Подумал немного над этим, покопался в своём сознании и понял, что тревога никуда не делась, а значит не Юля с её итальянским были тому причиной. Да и не могли быть! Никак не могли! Этот факт стал мне известен буквально минуту назад, а первые признаки тревоги я почувствовал ещё во время своего визита в вологодскую милицию. Думай дальше!

Что-то, связанное с милицией? Надолго задумался, поминутно вспоминая все события там и взвешивая их на внутренних весах, но в итоге не нашёл ничего подозрительного.

Может, что-то связанное с Серёгой? Давай-ка нырнём ненадолго в его сознание. Я его предупреждал, что пока он у нас на испытательном сроке, мне придётся время от времени контролировать его сознание. Так что обид не должно возникнуть.

Через пару минут я нашёл себя стоящим возле металлической сетки с дровами для камина. Гриша Мазин, который уже почти год исполняет здесь обязанности дворника и слуги для чёрных работ, заполнил её до самого верха. Видимо, проделал он это сегодня утром. Ещё вчера вечером уровень дров в сетке был ниже половины.

Так... кажется, дело сдвинулось с мёртвой точки! Сергей, когда занимался реанимацией, сказал сидящей рядом с ним с зонтиком в руках Юле, что готов вернуть Антошу с того света, но у него нет достаточных запасов энергии, и он может потерять сознание. Верное замечание! И сознание он действительно потерял, как оно и должно было быть, только вот лишиться его он должен был гораздо раньше! Значительно раньше! Ещё в те минуты, когда отправлял в нирвану второй или третий шарик картечи! Скорее даже второй, чем третий. Каждый такой акт требует затрат очень большого количество внутренней энергии. Вот оно! Похоже, это и есть та аномалия, которая не давала мне покоя!

Откуда у Серёжи такие большие запасы энергии? Таких способностей я за ним раньше не замечал. Парень одарённый, слов нет, но в смысле энерговооружённости ничем не отличающийся от среднестатистического человека.

***

Я очнулся от своих мыслей. Это Марина подошла и положила руку мне на плечо.

— Привет, Малыш! Вернулся?

Я улыбнулся ей.

— Вернулся. Умылась?

Она кивнула.

— Пошли? Иванка уже накрыла. Остынет.

За столом мы некоторое время молча завтракали, но Марина хорошо меня изучила. Делая себе бутерброд, негромко спросила:

— Тебя что-то беспокоит?

Я кивнул.

— Никак понять не могу...

— Что именно?

Я в двух словах описал ей ситуацию. Марина внимательно выслушала и уточнила:

— То есть ты не понимаешь, откуда Сергей взял очень большое количество энергии, чтобы проделать все необходимые действия по реанимации?

— Да, именно это.

— Подожди-ка… А почему у него мог возникнуть дефицит энергии? Ты же как-то говорил, что выдал ему транслятор энергии. Он что, забыл взять его с собой?

— Нет, не забыл. Он его передарил.

— Ого! Вот это новости! Как это передарил? Кому?

— Ну кому-кому… Юленьке своей, кому же ещё?

— И тебя не предупредил?

— Предупредил, но постфактум. Сначала подарил, а потом сказал мне, что скоро она захочет исполнения какого-то желания.

— А, понимаю… Хотел на девушку впечатление произвести.

— Не совсем так. Он на неё уже давно произвёл впечатление. У них в тот день впервые случилась взрослая любовь. По-настоящему, до конца, понимаешь? Он был настолько потрясён этим и так хотел её за это отблагодарить, что готов был для неё всё что угодно сделать. Не придумал ничего лучше, как подарить ей свой транслятор. В нём оставались ещё три невостребованных желания.

Марина усмехнулась.

— Импульсивный мальчишка. А мне он показался гораздо более рассудительным. Истратила она уже эти желания?

— Пока что только одно. Серёжа подсказал ей, что у них на этаже стоит пустой большая квартира. Там за полгода до этого события дед старый умер, и квартира эта отошла к государству. Так вот, Серёжа подсказал ей этот вариант, а она с радостью ухватилась за него. Пришлось мне в самом пожарном порядке вмешиваться, и всё организовывать. Попенял ему, конечно, на самоуправство, но я его понимаю. Парнишка по-настоящему любит эту девушку. Сама знаешь, на какие безумства мы порой готовы, лишь бы угодить нравящимся нам женщинам. Цветы вон дарим, украшения всякие и вообще, совершаем массу глупостей. Так что простим ему этот поступок.

— Понятно… Ну, что же, это даже неплохо, что она где-то рядом с ним жить будет. Проще присматривать. Ну ладно, вернёмся к событиям в Вологде. Мы остановились на том, что к реанимации Сергей приступил, не имея при себе транслятора. А как обстояло дело с его собственной энергией?

— В общем-то, как и должно было быть. Я специально проверял: когда он оказался возле лежащей на земле Антонины, уровень его энергии был слегка повышен, что объясняется мощным выбросом адреналина в кровь, но в принципе не так уж сильно выше нормы. А нормальный его уровень — это уровень энергии обычного человека его возраста. Просто загадка какая-то...

— А ты уверен, что это его личная энергия? Не забывай, рядом с ним в эти минуты находилась эта девочка, а она нас однажды сильно удивила. Может, она и сегодня как-то вмешалась в процесс? Вольно или невольно. Та самая духовная связь, о которой Рудольф говорил. Дарёный транслятор был при ней?

— Нет, транслятора при ней не было. Она его с собой не взяла. — Я задумался.

А ведь Марина права. Такое и в самом деле нельзя исключить. Ну-ка посмотрим, уровни её жизненной энергией в начале и в конце процесса реанимации. Через несколько секунд я вернулся в этот мир и помотал головой.

— Да нет, с ней тоже всё было нормально. То есть всё, как у всех. Слегка повышенный уровень энергии в самом начале, — но это тоже от сильного испуга — и примерно такой же уровень в конце. И после того, как Антонина очнулась, Юля действовала, как и должна была действовать девушка, чей парень попал в серьёзные неприятности. Она ведь подумала, что Сергей умер, в то время как он просто потерял сознание. Снова перепугалась — на сей раз ещё сильнее, — но в принципе её поведение было вполне обычным. То есть никаких признаков энергетического голода.

— Но так же не может быть? Ты же нам с Иванкой и Наткой как-то раз целую лекцию прочитал. По поводу того, что самым главным принципом построения этого мира является закон сохранения энергии. Помнишь? Ты убеждал нас, что все остальные законы — физики, химии и даже математики — суть производные от этого базового закона.

Я кивнул. Помнил я тот жаркий спор. Это ещё в Иркутске было. Они соглашались со мной, пока я говорил о физике и химии, но упёрлись насмерть, когда я заявил, что и законы математики и даже поведение крупных групп людей также продиктованы законом сохранения энергии.

Марина тем временем продолжила:

— Но если это и в самом деле так, то значит ты что-то просмотрел. И вариантов здесь немного: или же у твоего Серёжи имеются какие-то скрытые запасы энергии, или та энергия поступала к нему извне. Например от тебя или от Рудольфа.

— От меня ему точно ничего не поступало. Я до самой последней минуты не знал, что в Вологде что-то произошло. Сергей сообразил позвать меня, когда всё необходимое уже было проделано, и Антонина снова ожила. Даже ещё позже. Когда врачи привели его в сознание, и он немного пришёл в себя после обморока. Антонина в это время уже лежала пристёгнутая ремнями к носилкам, и их заталкивали в машину скорой помощи. Если бы транслятор был у него на теле, я бы сразу об этом узнал, а так…

— Может, от Рудольфа?

— От наставника? — Я в сомнении покачал головой. — Очень вряд ли. В Вологде к тому моменту ещё не было десяти утра. В Италии ещё минус четыре. То есть у него в Неаполе только-только начало светать.

Марина кивнула.

— Да, маловероятно. Рудольф раньше восьми не встаёт. Постой-ка! — она подняла пальчик вверх. Мы с Иванкой переглянулись. Марине пришла в голову мысль, и она её думает. В такие моменты к ней лучше не лезть.

Впрочем, это продолжалось совсем недолго. И минуты не прошло, как она вернулась в этот мир.

— Сколько, говоришь, продолжалась реанимация?

Я посчитал и ответил.

— Меньше шести минут. Серёжа всё проделал очень грамотно и быстро. А что?

— Можешь показать, как менялась его внутренняя энергия в течение этих минут? В динамике.

Я понял, что ей нужно. Над столом возникло вспомогательное окошко, которое я обычно использую вместо бумаги и ручки для всякого рода заметок. В окошке быстро нарисовал график. Отодвинул его от Марины, чтобы мы с Иванкой тоже могли его видеть. Марина кивнула и сказала:

— Пойдёт. Покажи временную ось и нормализуй его по амплитуде.

После того, как требуемой было исполнено, Марина сложила руки на столе, подалась вперёд и пару минут внимательно изучала изломанную кривую, которую я изобразил весёлым ярко-зелёным цветом на чёрном фоне. Потом она бросила взгляд в сторону Иванки.

— Сделай мне чашечку кофе? — И ко мне: — Малыш, подай, пожалуйста, сигареты и зажигалку?

Я был быстрее. Иванка ещё наливала кофе в чашку, а сигареты и зажигалка уже лежали перед Мариной. Я осторожно, чтобы не греметь ножками стула уселся на своё место. Тут же подоспела и Иванка. Поставила под правую руку Марине блюдце, определила на ней чашку с кофе и юркнула на своё место за столом. Марина молча кивнула, не отрывая глаз от графика. Потом коротко бросила в мою сторону:

— Так-с, ну теперь ваш выход, маэстро. Прокомментируйте, что и в какой момент происходило.

— Тебя интересует сам процесс реанимации?

— Да, пока что только это. С самой первой секунды, пожалуйста. Прошу!

— Вот эти две ступеньки вниз, — я показал пальцем, какие именно, — это Серёжа восстанавливал сердечную сумку. Один шарик картечи пробил её насквозь, поэтому ему пришлось работать над ней с обеих сторон.

Марина кивнула.

— Потеря энергии не столь значительна.

— При работе на клеточном уровне и на однородной ткани затраты энергии не так уж высоки. Если, конечно, не совершать ненужных действий. Серёжа у меня достаточно опытный. Он уже дважды тренировался. И во втором случае у меня не возникло ни единого замечания. Всё было проделано чётко и быстро. Мне даже не пришлось пополнять запасы его внутренней энергии. Мышечную ткань он научился восстанавливать практически не задумываясь.

— Где он мог потренироваться? Неужто тебе удалось его в анатомичку затащить?

Я усмехнулся.

— Ни боже мой! Я и сам не люблю там бывать, ты же знаешь. Там плохо пахнет. Нет, он один раз на убитой косуле, а другой на баране практиковался.

— На косуле? Вы с ним были на охоте?

— Нет, косулю подстрелили не мы. Нашёл одну компанию охотников в Белоруссии, дождался удачного выстрела и украл у них добычу. А барана Серёжа сначала самостоятельно застрелил, а потом сам же и оживил. Ох и разозлился же он, когда пришёл в себя! Нам с Серёгой пришлось по всему скотному двору от него улепётывать. Пока на крышу сарая не забрались, он от нас не отстал.

Иванка рассмеялась. Марина тоже улыбнулась.

— А зачем ты заставил его убивать?

— А чтобы он знал, что такое смерть. И чтобы понял, каково это — убить живое существо. Мне нужно было посмотреть на его поведение.

— И как реакция?

— Предсказуемая. Страх, нежелание, потом, после выстрела, отчётливое отторжение и даже отвращение. И заметное облегчение, когда понял, что ему удалось этого барана вернуть к жизни. Видела бы ты, как он хохотал, когда мы с ним на крыше сарая оказались. Даже язык этому барану показал, хотя он парень-то сдержанный, тут ты права.

Она усмехнулась и вернулась к графику.

— Ладно, пошли дальше. Вот это что за ступенька? — Она дотянулась до окошка и показала пальцем.

— Так... это у нас было на пятидесятой секунде... Это... это у нас восстановление целостности плевральной полости и удаление оттуда попавшей крови.

Марина кивнула и переместила палец на первый глубокий провал.

— Это первый шарик картечи, — пояснил я.

Она снова кивнула и переместила палец на следующий глубокий провал.

— А это второй?

— Да это второй. Масса относительно большая, поэтому провалы такие глубокие. Свинец...

— Подожди! Ты ничего странного не замечаешь?

Я замолчал, рассматривая график. Вроде всё нормально.

— Что ты имеешь в виду?

— Малыш, ну присмотрись внимательно! Что с тобой? На поверхности же лежит!

Вмешалась Иванка.

— То что график после первого провала снова вверх пополз? Вы это имеете в виду?

Марина усмехнулась.

— Правильно, Иваночка!

И тут я понял! После того, как Сергей отправил первый свинцовый шарик в нирвану, уровень его внутренней энергии предсказуемо обвалился, но тут же, без всякой задержки, пополз вверх. Прямо как будто кто-то тонкой струйкой вливал энергию в его тело. И это был не я! Когда я добавляю кому-нибудь энергии, она в организме этого человека повышается скачком!

Я моментально проглядел весь график. Везде аналогичная картина. И при удалении из тела Антоши картечи, и при удалении осколков рёбер, и даже во время удаление крови из плевральной полости и из трахеи. Всюду, после первоначального резкого падения уровня энергии, идёт постепенное её накопление! Недостаточно быстрое, чтобы восполнить потерю от предыдущего шага, но всё же заметное. К моменту запуска сердца её оставалось совсем немного, поэтому Сергей и потерял сознание, но если бы этого таинственного пополнения не было, он потерял бы сознание уже к моменту извлечения третьей картечи.

Я посмотрел на Марину. Она не улыбалась и взгляд её был озадаченным. Наверно, таким же озадаченным, как и у меня самого. Марина вытряхнула из пачки следующую сигарету и чиркнула зажигалкой. Так часто она никогда не курит, и я понял, что она нервничает.

— Что происходит, Малыш? — негромко спросила она. Тон её был нарочито спокойным, но меня не проведёшь. Очень уж давно я её знаю. С двух лет. Она серьёзно обеспокоена. Иванка тоже что-то такое почувствовала. Она сидела, сложив руки на столе, как примерная школьница на уроке, и приоткрыв рот смотрела на Марину.

Я перевел взгляд на информационное окошко, увеличил его вертикальный размер и поместил под зелёным графиком ещё один. Новый график отражал состояние жизненной энергии Юли. Его я сделал жёлтым.

Марина поняла. Она снова подалась вперёд, внимательно рассматривая оба графика. Мы с Иванкой вытянули шеи заглядывая в окошко сбоку. Иванка, похоже, тоже поняла мою идею. Марина вытянула два пальца, с зажатой между ними тонкой сигареткой и постучала в одном месте нового графика. Впрочем, я уже и сам заметил. Там, где на зелёном графике имелся глубокий провал, на жёлтом также имелся заметный спад. Кривая достигала некоего минимума, тут же меняла направление движения, за пару секунд достигала первоначального уровня, проскакивала его, образуя невысокий пик, и тут же начинала плавно спадать, возвращая уровень энергии Юли к исходному состоянию. Впрочем, по сравнению с провалами зелёного графика, эти выбросы вниз и вверх на жёлтом были невелики. Но они были заметны на всём протяжении графика.

Через минуту Марина откинулась на спинку стула и спокойно сообщила:

— Эта девочка помогала ему.

Я энергично помотал головой.

— Да не может такого быть! Для неё всё случившееся было полнейшей неожиданностью! Да и попала она в Вологду совершенно случайно!

— Тем не менее это так... И в этом нет ни малейшего сомнения... Ты что, сам не видишь?

— Вижу,.. но не понимаю.

— То, что мы с тобой не видим логики...

— ... не означает, что её нет, — пробормотал я концовку её любимой фразы.

— Да, это так. Нужно разбираться, Малыш. Так дальше дело не пойдёт. Непонятности вокруг нас начали множиться. Давай-ка отправляй меня в её сознание. Только на эти пять минут. Может, удастся что-нибудь понять.

***

Через пару минут она вернулась к себе. Взглянула на Иванку, перевела взгляд на меня и вздохнула.

— Ничего особенного не увидела. Испуг. Сильный испуг. Любопытство. Очень сильное любопытство. Жалость к убитой. Немного брезгливости. Это когда в нос ей ударил запах свежей крови. Сильное желание помочь и досада на себя от того, что ничего не в состоянии сделать. Ну и пара посторонних мыслей: почему пространство вокруг них осталось пустым? Почему не слышно голосов и криков, хотя видно, что люди кричат? Но это всё на краю сознания. Главное всё же, это желание помочь Сергею. Пожалуй, только это хоть как-то может относиться к делу.

Помолчали. Потом она задала вопрос:

— Но если не она, то кто? Антонина?

— Нет, очень сомнительно. К тому моменту, когда Сергей создал вокруг неё барьер и сам подбежал к ней, она уже была мертва. Сердце не билось и дыхания не было.Все процессы в организме затухали.

— Может, всё-таки он сам? — И сама же ответила на свой вопрос: — Нет, не может. Иначе у него не наступил бы такой энергетический голод.

— Никак не может, — подтвердил я. — Я ведь с ним достаточно долго занимался. Без внешней подпитки с помощью транслятора его запасов энергии не хватало даже для самых элементарных вещей. Например, для нейтрализации поля тяготения на пару минут. Даже локально, в радиусе одного метра.

Марина кивнула, поняв, о чём я говорю, но тут же усомнилась.

— Как-то странно. А почему тогда у меня получается? Чем мы с ним принципиально отличаемся друг от друга?

Я только пожал на это плечами. Марина подумала ещё немного и сказала:

— Ну ладно, оставим его пока. Но если не он и не его подружка, то кто? Может, кто-нибудь из окружавших их людей? Тех, из толпы?

Я подумал над вопросом, прежде чем ответить.

— Тоже вряд ли. Тот барьер, который он соорудил, прежде чем начать реанимацию, не пропускает внутрь ничего.

— Как это ничего? Свет ведь он пропускает?

— Да, только свет в видимой части спектра... Ну и нейтрино, разумеется.

— Только это? — с подозрением посмотрела она на меня.

Я ещё немного подумал и вспомнил.

— Точно! Совсем забыл про «тёмную» энергию! Помнишь, я как-то о ней рассказывал?

— Смутно... Напомни, что это такое?

— Современные физики называют это «тёмной материей», но в Книге она обозначается как «тёмная энергия». В общем-то, это одно и то же. Точно так же, как обычная материя легко переходит в энергию, так и наоборот — энергия переходит в материю. То есть материя и энергия — это по сути слова синонимы.

— Поясни.

— Да это элементарно. Взяла ты к примеру в руку полено. Взвесила — хм, тяжёлое! Подожгла его, оно загорелось и дало тебе свет и тепло. И свет, и тепло — это две формы чистой энергии. Даже одна, если помнить, что и свет, и тепло это электромагнитное излучение, но только в различных диапазонах частот. Так вот, полено. Клетчатка, из которой оно состояло, сгорела и значительно потеряла в массе. То есть ты таким нехитрым способом перевела массу, — то есть нечто материальное, — в энергию — то есть в то, что мы привыкли считать субстанцией нематериальной, понимаешь? Человек научился делать это, еще бегая с каменным топором и в шкурах.

— Это я понимаю, хотя основная потеря массы исходного материала должна происходить не вследствие электромагнитного излучения, а как результат процесса окисления содержащегося в клетчатке углерода.

— Да, верно. Этот пример я привёл для Иванки. Так смотрит на процесс горения человек, не обременённый глубокими знаниями химии и ядерной физики. Взвесил полено, сжёг, взвесил оставшуюся золу и сделал вывод, что на производство тепла и света ушёл целый килограмм клетчатки. До конца девятнадцатого столетия люди так и считали. На самом деле на производство тепла и света ушёл вряд ли один нанограмм исходного материала. К слову сказать, для разрушения двух японских городов Хиросимы и Нагасаки потребовалось суммарно всего лишь около миллиграмма урана.

— Да, я слышала. А что насчёт «тёмной» материи? Почему её так называют?

— «Тёмная» — потому что обнаружить её никакими существующими приборами нельзя. Откачай из колбы весь воздух, что в колбе останется?

— Пустота! Вакуум! — подсказала Иванка.

— Верно, пустота. Только пустота эта кажущаяся. «Тёмная» материя при этом никуда не девается. Остаётся в колбе в том же количестве, что и прежде. Точнее, ровно в той же концентрации, что и за стенками колбы. Они для неё прозрачны. Эта энергия не обладает никакой массой — в этом отношении она ведёт себя примерно как квант света или нейтрино. У них тоже нулевая масса покоя. Именно поэтому она себя никак не проявляет. Её очень много — невероятно много, — вот только извлечь её и превратить в привычную нам энергию никакими способами невозможно. Разве что меня попросить или Наставника. Мы с ним это умеем. Именно оттуда мы и черпаем необходимую нам энергию.

— Интересно... — кивнула Марина, — А ты уверен, что никто, кроме вас двоих?

Неожиданный вопрос. А и правда, почему я так уверен, что только мы с Наставником? Ну-ка, что скажет по этому поводу Книга?

Ответ меня ошарашил!

— Слушай, а ведь ты права... Книга говорит, что больше тысячи человек на Земле имеют возможность контактировать с тёмной материей. Точнее, тысяча двести пятьдесят три человека. Ого!

— Кто они? — Марина выпрямилась на стуле и смотрела мне прямо в глаза. Она была серьёзно встревожена.

— Не знаю... Я получил только цифру...

— Ну-ка, покажи, как они распределены по планете! — она вскочила со стула и показала рукой на свободное пространство возле окна. Там тут же возник образ земного шара. С небольшой задержкой на нём зажглись крошечные огоньки.

Мы втроём стояли перед глобусом и молча рассматривали их. Марина оглянулась на меня.

— Покажи-ка, где сейчас находятся Сергей с Юлей?

— В Вологде. Сидят в гостиничном ресторане и обедают.

— Нет, я имею в виду другое. Покажи мне их на этом глобусе. Дай увеличение побольше.

Над железной крышей гостиницы, в ресторане которой сидели за столом Сергей с Юлей, вспыхнул красный огонёк. Я понял, что интересует Марину, и переместил фокус окна в зал ресторан. Огонёк горел над головой Юли!

— Вот в чём дело, оказывается... — прошептала Марина, не отрывая глаз от оживлённого лица девушки. — Вот, значит, какими талантами обладает этот ребёнок...

Она выпрямилась и повернула ко мне голову.

— Сколько таких людей проживает в границах Советского Союза?

Я задал вопрос Книге и продублировал ответ:

— Пятьдесят один человек.

— Можешь показать пофамильный список?

Глобус исчез, а на его месте возник список. Марина повела по строкам пальцем и остановилась, когда наткнулась на собственную фамилию. Оглянулась на меня и усмехнулась.

— Я что-то в этом роде и подозревала.

Следующей же строкой в этом списке значился некий «Кузнецов Александр Петрович». И здесь мы с ней рядом! Ну точно судьба!

— Почему подозревала?

— Потому что иначе я бы не вытащила тебя с того света. Помнишь декабрь 1967 года?

— Ты же сделала мне укол адреналина в сердце.

— Да, это тоже, наверно, помогло... Ладно, не будем гадать. Я предполагаю, что Рудольф тоже в этом списке?

Я пожал плечами.

— Наверняка. Хочешь удостовериться?

— Потом. На главный вопрос мы с тобой ответили, а это на сегодня самое важное! Да, интересная девочка. Чертовски интересная! Чем там занимается Рудольф? Хочется поделиться с ним этим открытием.

Я взглянул на часы. Заглядывать к Наставнику в спальню очень не хотелось. Он вполне мог оказаться там не один. Да и неэтично это, подсматривать за близким тебе человеком. И он ко мне никогда не заглядывает. По тем же самым причинам. Если ему нужно со мной связаться, я просто слышу в голове его голос. Именно это даёт мне право открыть к нему окно.

— Наверняка спит, — ответил я на вопрос Марины. — У него там час ночи. Одиннадцать часов разницы, не забыла? Или тебе так не терпится?

— Нет, подождём. Пусть спит. Не так уж это и срочно.

Глаза Марины сияли…

Глава 29. Немного прикладной космологии

15 апреля 1973 года

Наставник не разделил энтузиазма Марины. Он не сразу понял, о чём идёт речь, но когда Марина ему растолковала, то для начала встревожился. Его обеспокоила мысль, что на планете, кроме нас двоих, могут проживать тысячи людей со способностями Посвящённых.

Он высказался в том смысле, что радоваться здесь нечему. Что это может представлять большую опасность для всего человечества и для нас лично. Логика его была проста: энергию (Марина называет это «силой») можно применить не только во благо, но и во зло. Кто может гарантировать, что она не попадёт в руки к недоброму человеку, а то и к вовсе умалишённому? Или просто к глупому?

Марина успокоила его, напомнив, что список известных Посвящённых очень короток — всего девять человек, включая его самого и меня, причём одного из этих девяти язык не повернётся назвать человеком. Она имела в виду Создателя обеих наших Вселенных. И девять — это за всю историю существования Вселенной. То есть примерно за двадцать шесть миллиардов лет. А это, в свою очередь, означает, что возможности подпитки «тёмной» энергией вовсе недостаточно для того, чтобы войти в круг Посвящённых. Она выразилась так:

— Это, наверное, условие необходимое, но недостаточное. Должно быть что-то ещё! И что это такое, мы пока не знаем.

Наставник согласился с её аргументами, но предложил на всякий случай провести пару натурных экспериментов. Марина согласилась с ним, и в качестве подопытного кролика предложила саму себя. Нам с Наставником и делать ничего не пришлось. Просто говорили ей, что она должна сделать, и она пыталась это сделать. Например, первой моей просьбой было: «Перенеси вон то полено из клетки рядом с камином на стол, но руками при этом не пользуйся!»

Разумеется, ни я, ни Наставник никакой дополнительной энергией её не снабжали. Эксперимент должен быть чистым! Она должна была проделывать предложенное, пользуясь исключительно собственной энергией и той подпиткой со стороны «тёмной» энергии, которую имеет.

К сожалению, ничего у неё не вышло. Предметы мы выбирали самые разные — начиная от массивной хрустальной пепельницы и заканчивая лежащим на журнальном столике пустым почтовым конвертом. Подсказать ей алгоритм действий мы с Наставником не могли, потому что, собственно, никаких алгоритмов и не существует. Не называть же алгоритмом обычное желание типа «я хочу, чтобы...»?

После часа безуспешных попыток Марина потеряла терпение и сказала, что все эти эксперименты она может продолжить самостоятельно и предложила всем выпить чаю. Я сбегал на кухню, и мы с Иванкой накрыли в каминной чайный стол. Вот там, за столом, Наставник и попросил меня рассказать побольше об этой «тёмной» энергии.

Термин «тёмная материя» он, конечно, уже слышал, — в научной и научно-популярной литературе он довольно часто мелькает, — но не придал ему значения и в детали не вдавался. Да и вообще, мол, физика и математика — это не для него. Вот на мечах сразиться или организовать рыцарский турнир — тут он может многому нас научить, — а космология это не для него. Но теперь ему тоже стало интересно.

Посмеялись, конечно. Иванка громче всех хохотала. Она любит, когда Наставник бывает у нас в гостях, да и он к ней относится с большой симпатией. Кстати, лапы и живот Тишке она помыла, и он тоже принял участие в общем разговоре. Лежал под столом, она мяла ему бока своими босыми ногами, он громко мурлыкал и время от времени принимался осторожно покусывать эти ноги. Поиграть ему хотелось, а его «мамке» было не до него. Ей тоже было интересно послушать наш разговор.

Мне захотелось поинтересничать, поэтому свой рассказ я начал с вопроса.

— Слышали ли вы, Наставник, что американским астрономам удалось обнаружить существование атмосферы на девятой, самой удалённой от Солнца, планете Солнечной системы? Я имею в виду на Плутоне. Заметка об этом вышла в журнале «Международная астронавтика» осенью прошлого года. По-моему, в сентябре. Новость эту перепечатали «Нью-Йорк Таймс», «Вашингтон пост» и некоторые европейские газеты.

Наставник с улыбкой покачал головой.

— Нет, не слышал. А почему спрашиваешь?

— А потому спрашиваю, что ещё весной прошлого года на Плутоне никакой атмосферы и в помине не было! Я лично проверял!

— Как проверял, Саш? — заинтересовалась Иванка. Впрочем, она тут же подпрыгнула на стуле, ойкнула, сердито пнула Тишку и заглянула под стол. — Чего кусаешься, бандит?

Я тоже заглянул под стол. Тишка улыбался, довольный произведённым эффектом и тем, что Иванка обратила на него внимание. Сев на стуле ровно, я ответил на её вопрос.

— Как проверил, спрашиваешь? А очень просто: я там побывал. Не спалось что-то, вот и решил слетать на Плутон. До того дня я там ещё не бывал.

— Ты к чему это, Малыш?

— К тому, что атмосфера на нём появилась после моего визита туда, и то, как она возникла, имеет непосредственное отношение к теме нашего разговора.

— Какой-то эксперимент? — поднял бровь Наставник.

Прежде чем ответить, я посоветовал Иванке выставить Тишку за дверь. Очень уж он расшалился. Поговорить не даст. Тишка почувствовал моё недовольство и поменял диспозицию. Перебежал под столом к ногам Наставника и благовоспитанно уселся рядом с его стулом. Наставник потрепал его за ухо. Тишка тут же положил передние лапы к нему на колени, заглянул на стол, увидел смеющиеся глаза Марины, потом заметил, что я хмурюсь, и снова нырнул под стол.

— Да, небольшой эксперимент, Наставник. Я там зажёг искусственное Солнце — небольшое, размером с теннисный мяч, — а для его создания я использовал как раз «тёмную» энергию.

Наставник с Мариной переглянулись и молча уставились на меня. На их лицах читалось непонимание, поэтому пришлось пояснять.

— Понимаете, до того дня в моих знаниях о Вселенной имелась одна принципиальная ошибка. Я правильно полагал, что Создатель запустил процесс создания Вселенной сконцентрировав в одной точке заранее подготовленного пространственно-временного континуума чудовищное количество энергии, и в одно мгновение выпустил её на свободу. Этот момент учёные, занимающиеся космологией, называют Большим Взрывом.

— И в чём же была ошибка? — спросил Наставник. — О Большом Взрыве я слышал и тоже считаю, что именно Создатель запустил этот процесс.

— Ошибочным было предположение, что энергию для этого взрыва Создатель взял откуда-то извне.

— Ты хочешь сказать, что это была та самая «тёмная энергия»? — тут же сообразила Марина. Я молча кивнул. — И ты решил проверить? — нахмурилась она.

— В микроскопическом масштабе и под полным контролем! — быстро ответил я. — Именно поэтому я проделал это максимально далеко от Земли и от Солнца.

— Но последствия, причём планетарного масштаба, всё же были, — Наставник тоже хмурился.

— Да, были… Немного не рассчитал. Нужно было сделать шарик ещё меньше. Или отнести его от планеты подальше. На пару тысяч, а может, даже и на пару десятков тысяч километров дальше. Тут довольно сложно рассчитать.

— На какой высоте от поверхности это произошло и как долго продолжалось? — спросила Марина.

— Шестьсот с чем-то километров. И продолжалось всего десять с половиной секунд.

— Запас энергии кончился?

— Нет, не кончился. И не должен был закончиться. В этом и состояла суть эксперимента — проверить работу механизма автоматического пополнения энергии. Если мои расчёты были верны, шарик должен был бы существовать очень долго. Возможно, даже бесконечно долго. Я сам его уничтожил. Увидел, что началось на поверхности Плутона, слегка запаниковал и ликвидировал его. Отправил в нирвану.

— Там вода начала испаряться? — кивнула Марина.

— Нет, не вода. Там, по-моему, воды и вовсе нет. Только километровой толщины слои замёрзших газов. Когда я поджёг шарик, там сначала возникло несколько чудовищной высоты гейзеров, плюющихся на десятки километров в высоту жидкими газами, и, одновременно, эта жидкость начала интенсивно испаряться, переходя в газообразное состояние. Тут же задули ветры, начали образовываться смерчи. Ветры были настолько сильными, что в атмосфере летали целые горы ещё твёрдых газов. Короче, полный дезастер! Ад кромешный! В среднем на пару метров в глубину успело испариться, прежде чем я заметил, что происходит. Причём сразу на значительной площади. Несколько сотен тысяч квадратных километров было задето, никак не меньше. Но планета эта небольшая, — даже меньше Луны, — поэтому пятно получилось заметным… Его, наверно, скоро с Земли обнаружат. Новую статью по этому поводу напишут и диссертации будут защищать.

Они с Мариной помолчали, потом Наставник вздохнул и покачал головой.

— Опасный эксперимент, Саша… Это было неразумно…

— Я уже и сам понял, Наставник.

Думал, Марина рассердится ещё больше его, но она ободряюще улыбнулась мне и сказала:

— Опасный, но, мне кажется, не бесполезный. Этот опыт может нам пригодиться. Это же искусственное Солнце! Отнеси его от замерзающей планеты подальше, пусти по орбите, вот и будет на поверхности свет и тепло. И жизнь может продолжаться. Но в следующий раз, Малыш, выбирай для подобных экспериментов места где-нибудь ещё дальше. И уж во всяком случае не рядом с планетами Солнечной системы. И ещё: обязательно информируй предварительно меня или Рудольфа.

— Такую активность в космосе наверняка заметили с Земли, — согласно кивнул Наставник.

— Скорее всего нет. Я это учёл и зажёг его над обратной стороной Плутона. Земля при этом находилась в тени планеты. Так что ни в обычные телескопы, ни в радиотелескопы шарик не должно было быть видно.

— А ты сам где в это время находился, Саша? — спросил Наставник.

— Как где? Здесь. Вон, в том кресле возле камина сидел. Или на диване? Не помню точно. Неважно! Через смотровые окна за всем наблюдал. Зачем лететь на несколько миллиардов километров и мёрзнуть там, если то же самое можно проделать со всеми удобствами, сидя в кресле перед камином?

Наставник усмехнулся.

— Маленький ты ещё, Саша. Не взрослый. Ох, чувствую, сюрпризы ещё будут.

Я пожал плечами.

— Да, наверно, будут… А почему вы не спрашиваете, как мне удалось собрать тёмную энергию в ограниченном объёме? Как мне вообще удалось сконцентрировать её в одной точке? По-моему, это самое интересное! Создатель, когда готовил Большой Взрыв, тоже копил тёмную энергию в маленьком объёме. Тоже такой же шарик, как был у меня. И, если я правильно понимаю, процесс накопления продолжался довольно долго.

— Ну расскажи, — улыбнулась Марина.

— О, это вообще бомба! Я вообще, узнал о том, что «тёмная материя» и «тёмная энергия» — это одно и то же, только весной прошлого года. И узнал совершенно случайно. Прочитал в «Науке и жизни» статью про чёрные дыры Вселенной — по-моему, она именно так и называлась, — и заинтересовался. Залез в Книгу и испытал настоящий шок! Попутно узнал и о «тёмной энергии», и о той роли, какую чёрные дыры играют в поддержании здоровья Вселенной, и о том, что они, оказывается, являются превосходными клапанами, предотвращающими возможность новых Больших Взрывов. Чертовски простой и чертовски эффективный механизм, обеспечивающий саморегуляцию пространства. Ко всему прочему они же являются отличными терморегуляторами.

Наставник добродушно рассмеялся. Наверное, я говорил слишком эмоционально. Со мной такое иногда случается.

— Если это так просто, то, наверно, и я смогу понять. Расскажи-ка. Что такое к примеру «здоровье» Вселенной. Как это?

— Подождите, Рудольф, — внезапно вмешалась Марина, — пусть он сначала объяснит, что произошло с тем теннисным мячиком.

Она перевела взгляд на меня.

— Ты постоянно употребляешь термин «нирвана». «Я отправил то-то и то-то в нирвану». Объясни-ка нам, что ты при этом имеешь в виду? Только точно, без всяких буддистских абстракций. Что именно происходит с этим материальным объектом?

Я кивнул.

— Очень верный вопрос. До того, как я познакомился с «тёмной энергией», мне тоже было непонятно, что происходит с материей, когда я уничтожаю некий объект. Сейчас я предполагаю, что он при своём исчезновении не распадается на атомы, а просто-напросто обращается в энергию. Причём не в энергию в её бытовом понимании, а напрямую в «тёмную энергию».

— Ты это точно знаешь?

— Нет, не точно. Видеть тёмную энергию я не в состоянии. Логика подсказывает, что должно быть именно так. Откуда пришёл, туда и вернулся. Всё в этой Вселенной появилось из «тёмной энергии», и всё рано или поздно вернётся туда же.

***

Пришлось прерваться, потому что в голове у меня раздался голосок Антоши. Она вызывала меня.

— Я вам потом всё подробно объясню, Наставник. Антонина Успенская только что сообщила, что готова.

Марина кивнула и сказала:

— Веди её сюда, Малыш. Пока пусть здесь поживёт, в себя придёт, а потом решим, куда её определить. Подожди-ка! — Она спросила Наставника: Рудольф, вы хотите с ней познакомиться? Малыш представил бы ей вас, как друга нашей семьи. Если нет желания, то мы временно определим её в наш дом в Иркутске.

Наставник улыбнулся.

— Нет, отчего же? Давайте познакомимся. Мне кажется, это лишним не будет, — он кивнул мне, и я поднялся из-за стола. Иванка тоже подскочила, и мы с ней и с увязавшимся следом за нами Тишкой отправились в вестибюль…

Глава 30. Ультиматум

23 апреля 1973 года

Марина посмеялась, когда я во всех деталях рассказал ей о своих злоключениях в отделе милиции города Вологды. Мы в тот вечер были в каминной втроём — она, я и Иванка. Антоши с нами не было. Она девушка скромная и даже застенчивая и к тому же быстро поняла, какую роль играет Марина в этом доме. Мне кажется, именно поэтому она старалась не мозолить Марине глаза без особой нужды. Завтракали, обедали и ужинали мы вчетвером, а потом Антоша уходила к себе и читала. Читает она много и с удовольствием. Это хорошо. Иногда они с Иванкой одевались и уходили на берег Уссури. Сидели там и разговаривали. Иванке она нравится, да и Антоша к ней тянется, хотя по возрасту немного старше её. Иногда и я присоединялся к ним. Катал их на лодке по Уссури.

Сегодня после обеда сидели мы с Иванкой в каминной за столом и рубились в шашки. Марина сначала расположилась в кресле у горящего камина, почитала газеты, но ей быстро надоело, и она присоединилась к нам. Вот тут-то она и попросила меня рассказать ей в подробностях происшествия того дня.

Потом заинтересовалась памятным столбом, который принц установил во дворе районной милиции, и попросила показать его. Прочитав надпись на бронзовой доске, которую сочинила её младшая дочь, она смешливо фыркнула, но никак не прокомментировала. Некоторое время рассеянно наблюдала за работой землекопов, которые уже неделю пытаются докопаться до основания столба. Краном его выдернуть они уже попробовали. Как и было предсказано, ничего у них не вышло. За малым кран не уронили. Гвоздь нужно выдёргивать за шляпку, как написано в инструкциях по выдёргиванию гвоздей, а не наоборот. Потом она зевнула в кулачок и сказала:

— А насчёт розыскных бюллетеней не беспокойся, Малыш. Я уже придумала, как от них избавиться. Давай-ка мы вот как поступим. — И начала рассказывать. Говорила она недолго — не больше десяти минут, — а закончила так:

— Война есть война. А на войне все средства хороши. Пусть благодарят, что мы им кровь не пускаем. Так что прямо завтра и начнём. Первым пунктом программы у нас с тобой станет встреча с новым генсеком. Помнится, весной, ещё будучи Председателем КГБ, он вёл себя довольно разумно. По крайней мере смотрел на ситуацию трезво и никаких резких движений по отношению к нам не предпринимал. Попробуем начать с него, а там посмотрим. Средств убеждения у нас достаточно, и мы с тобой даже сотую часть из них не задействовали.

***

Старший референт генерального секретаря ЦК КПСС Елена Петровна Рыжкова подняла трубку городского телефона и сухо сказала в неё:

— Слушаю вас!

— ... выгони его на улицу! — донёсся из трубки сердитый женский голос. — Он опять мне на чулке затяжку сделал! Стрелка теперь побежит! Дай ему по заднице!

После этого голос приблизился и стал громче.

— Здравствуйте! Елена Петровна? — Голос звучал отрывисто и сердито.

— Да, это я. Представьтесь, пожалуйста.

— С вами говорит Колокольцева Марина Михайловна.

Память у Елены Петровны всегда была хорошей. Один раз услышав имя человека, она его уже не забывала. Вокруг Колокольцевой и её подопечного весной и летом было очень много разговоров. Причём разговоров очень нехороших. Она насторожилась.

— Я вас помню, Марина Михайловна.

— Очень хорошо. Меньше объяснять придётся.

— Какие-то проблемы?

— Да, проблемы. И мне очень хочется переложить их на вас и на вашего патрона. Но для начала я хотела бы встретиться с ним и поговорить. Можете устроить нам встречу?

— Да, я доложу. Вы в Москве?

— Нет, но это неважно. В любой момент я могу появиться у вас.

— Понятно. Могу я вкратце узнать суть проблемы? Буквально в двух словах?

— Можете. На меня и на моего подопечного были заведены какие-то уголовные дела. Это случилось ещё в конце апреля — начале мая прошлого года. Ну это ладно. С этим мы могли бы и дальше жить, но, кроме возбуждения уголовных дел, распоряжением тогдашнего министра внутренних дел мы были объявлены во всесоюзный розыск. Именно это и будет предметом разговора.

— Это всё?

— Почти. Можете ещё передать ему моё предупреждение. Это на тот случай, если он откажется встречаться. Так вот, если в течение последующих семи суток розыск не будет прекращён, — то есть хотя бы на одном из стендов «Их разыскивает милиция» в любом населённом пункте Советского Союза останутся висеть розыскные бюллетени на нас двоих, — то на восьмой день в слуховом центре его персонального головного мозга заиграет классическая музыка. И будет играть как днём, так и ночью. Чтобы ему спалось крепче. А если ситуация не изменится и после этого, то на одиннадцатый день музыка станет в два раза громче. Предупредите его, что с этого момента он потеряет возможность с кем-либо общаться. В том числе и с вами. Разве что письменно. Кроме этой музыки он ничего слышать не будет. То есть фактически ему придётся подавать в отставку, потому что нормально исполнять свои обязанности он больше не сможет. И ещё передайте, что врачи ему не помогут. Даже самые лучшие. Только морфий в больших дозах.

— Понятно... — протянула Елена Петровна. — Хорошо, передам. Как я могу с вами связаться?

— По телефону. Записывайте!

Записав номер телефона в блокнот, Елена Петровна спросила:

— Это ваш Иркутский номер?

— Да, это наш домашний телефон. Но предупредите вашего патрона, что искать нас в том доме бесполезно. Нас там не будет. Но на телефонный звонок я отвечу.

— Как это? — удивилась Елена Петровна.

— Неважно. Важно то, что на звонок я отвечу. И ещё одно ему передайте.

— Да, слушаю...

— У вас там где-то бывший первый секретарь Ставропольского обкома партии по кабинетам бегает. Не помню фамилию.

— Горбенко Михаил Сергеевич, — подсказала Елена Петровна.

— Да, наверно... Так вот, завтра с утра он на три месяца сядет в тюрьму. Не теряйте его, в общем. И в розыск можете не подавать. Ровно через три месяца он вернётся.

— Поняла. А можно вопрос?

— Спрашивайте.

— В какую тюрьму? Почему? За что?

— Между прочим, это целых три вопроса, а не один, — сварливо ответила её собеседница.

— Его жена наверняка будет спрашивать. И Юрий Владимирович тоже. Сами понимаете, такие люди так просто не пропадают.

Марина Михайловна вздохнула.

— Ладно, отвечу. Этот ваш Горбенко выступил инициатором кампании по нашей дискредитации, вылившейся в возбуждение уголовных дел по надуманным поводам. Это произошло на заседании Политбюро в апреле прошлого года. Юрий Владимирович на нём присутствовал, так что должен быть в курсе. Именно за эту инициативу Горбенко и будет наказан. Я такого хамства не прощаю. Сядет в мою частную тюрьму и немного там посидит. Надеюсь, это добавит ему ума и поубавит спеси. А искать его нет никакого смысла. Не найдёте. Я умею прятаться и прятать.

Она вздохнула.

— И последнее. Я знаю, что вы уже давно с Юрием Владимировичем работаете. Ещё с пятидесятых годов. И в некоторых вопросах, не касающихся политики, он к вашему мнению прислушивается. Так вот, если он откажется встречаться — из-за занятости или по какой иной причине — не нужно его уговаривать. Я решу свою проблему и по-другому. Но предупредите его, что обещанный «органчик» в голову и кучу дополнительных неприятностей он от меня получит. И ему придётся долго меня уговаривать, чтобы я его простила. А для этого ему сначала придётся меня как-то отыскать. Тот телефон, который я вам дала, будет действовать недолго. Ровно двадцать четыре часа с той минуты, как я положу трубку на аппарат. Так что советую вам поторопиться. Если через сутки я не получу информации от вас или от него, то буду считать, что он не готов к компромиссам. В этом случае я начинаю действовать самостоятельно. Уже без оглядки на него или на кого-либо другого. Мне нужен результат, и я его получу. Вопросы?

Елена Петровна невольно усмехнулась категоричности тона собеседницы.

— Воздержусь от вопросов. Не моего ума это дело. Не волнуйтесь, Марина Михайловна, я постараюсь в течение ближайшего часа передать Юрию Владимировичу наш разговор и обязательно вам перезвоню. Если, конечно, Юрий Владимирович мне этого не запретит. Сами понимаете, я всего лишь референт. Решение будет принимать он.

— Да, понимаю. И последнее: не теряйте времени на оформление каких-либо пропусков. Если он согласится встретиться, то просто сообщите мне, где и во сколько. И ещё предупредите его, чтобы без глупостей. Задержать себя мы ни в коем случае не позволим. Не думаю, что ему в голову такая глупая идея придёт, но на всякий случай предупредите, что с нами можно играть только честно. Любая попытка сжульничать или сфальшивить закончится тем, что фортуна навсегда отвернётся от него. И это не фигура речи, а суровая правда жизни. То же самое касается и вас.

На этом разговор закончился. Колокольцева сухо попрощалась и положила трубку. Елена Петровна взглянула на часы и занесла время в блокнот, в котором стенографировала их разговор. В Москве было двенадцать часов сорок три минуты. Время пошло! Нормальный обед снова откладывается на неопределённое время.

Первое, что она сделала, прежде чем выйти из своего кабинета, это позвонила в дежурную часть, представилась и потребовала от дежурного немедленно остановить магнитофон фиксирующий телефонные разговоры по открытым линиям приёмной Генерального. После того, как он доложил об исполнении, она распорядилась снять с магнитофона плёнку и срочно доставить её в приемную Генерального Секретаря. Когда она через пять минут добралась до приёмной, посыльный из дежурной части уже поджидал её там.

***

Выслушав её доклад, Юрий Владимирович помрачнел. Прослушивать плёнку он отказался. Сказал, что сделает это позже. Помолчал, барабаня пальцами по столешнице, вздохнул.

— Значит, Леонид Ильич послушался совета этого выскочки. И никому ведь ни слова не сказал! Идиотский поступок! Просто идиотский!

— Ты веришь в серьёзность её угроз? Звучит как-то слишком уж фантастически. Музыка какая-то.

— Верю, Лена. Паренёк этот может многое. Мы о его талантах, наверно, и тысячной доли не знаем.

— Понятно… Что делать собираешься?

— Вызывай-ка генерального прокурора! Пусть выяснит, у кого в производстве находятся уголовные дела, и вместе с исполнителем пулей сюда. Чтобы в пределах часа оба сидели в приёмной! Давай, поторопись!

— Подожди. А если их расследует МВД, а не прокуратура?

— Если расследует МВД, пусть прокуратура забирает дела в своё производство. Повод для этого всегда можно придумать. Если к делу подойти неформально, то можно провернуть это в течение одного дня. Это вообще не проблема.

— А если он за час не обернётся? Конец рабочего дня. Он вообще, может уже дома быть.

— А если он за час не успеет, то завтра его обязанности будет исполнять другой человек. Можешь так ему и передать. Нужно действовать очень быстро. Тут каждая минута дорога! Ты даже не представляешь, сколько формальностей ещё предстоит утрясти. Успеем ли за неделю — большой вопрос!

— Может, тогда сначала прекратить розыск? А с уголовными делами можно будет потом без спешки разбираться?

Юрий Владимирович оценил идею. Подумал пару секунд и кивнул.

— Да, можно и так. Не по закону и не по правилам, конечно, но мысль здравая. Так и в самом деле быстрее получится. Тогда вот что: вызывай министра внутренних дел. Будем с ним разговаривать. Пусть захватит с собой начальника информационного центра. Розыск объявляет и прекращает именно он. А генерального прокурора тогда приглашай на завтра.

— Сейчас сделаю. Что мне Колокольцевой сообщить?

— Придётся встречаться. Давай-ка прямо на завтра ей назначай. Найди в моём расписании час — полтора свободного времени. Если не будет получаться, передвинь кого-нибудь на другой день или на более позднее время. Колокольцева и разговор с ней важнее любых других дел. Я ещё летом хотел встретиться и поговорить, но она пропала из виду. Да и у нас с тобой на новом месте дел было невпроворот. Закрутился и совсем из головы вылетело. И ты мне не напомнила. — Последнее прозвучало завуалированным упрёком. Впрочем, не первым в их совместной истории и наверняка не последним.

***

Номер Колокольцевой она набрала ровно в три пополудни. Почти полтора часа ушло на различные согласования и телефонные звонки. Даже вспотела немного. После пятого гудка трубка ожила. Юношеский голос сказал:

— Слушаю вас...

— Александр? — Она почему-то думала, что трубку возьмёт сама Марина Михайловна, поэтому не сразу нашлась и не смогла вспомнить отчество паренька.

— Да, это я. А вы, наверно, Елена Петровна?

— Да, правильно. Не могла бы я переговорить с Мариной Михайловной?

Паренёк хмыкнул.

— Прямо сейчас не получится. Её дома нет. Ушла погулять. А зачем она вам?

— Мне нужно сообщить кое-что.

— Если вы по поводу встречи с Юрием Владимировичем, то скажите мне. Она тут же узнает.

— Да, именно по этому поводу. Есть чем записать?

— Говорите. Я так запомню.

— Значит так, встреча состоится завтра в четырнадцать ноль-ноль Москвы.

После короткой паузы мальчишка ответил:

— Нам подходит. Марина Михайловна хочет пригласить его к нам. Здесь нас с гарантией никто подслушать не сможет.

— Подожди! У меня один вопрос.

— Да, какой?

— Могу я присутствовать при вашем разговоре?

Снова короткая пауза, прежде чем прозвучал ответ.

— Да, можете. Тётя Марина не против. Главное, чтобы Юрий Владимирович был согласен.

— Он согласен. Так, теперь давай по поводу места поговорим. Это куда-то ехать нужно? Учти, завтрашний день у него очень плотно занят. Я смогла выкроить в расписании всего лишь час двадцать. Успеем мы до места добраться?

— Успеете. Я сам вас сюда доставлю. И дополнительное время для этого не понадобится. Давайте лучше о другом.

— Давай. О чём?

— Четырнадцать по Москве это же время обеда? Что вам приготовить? Марина Михайловна решила обставить встречу по-домашнему. Посидим за столом, поболтаем. Заодно пообедаете.

Она взглянула на часы. Следовало поторапливаться. Министр внутренних дел через десять минут должен прибыть. Юрий Владимирович может захотеть, чтобы она при их разговоре присутствовала.

— Это лишнее, Саша. Мы не будем голодны. Юрий Владимирович перекусит, и я тоже что-нибудь перехвачу. Нам с ним не привыкать. Если на столе будет чай и кофе, то этого будет вполне достаточно. Кроме того, это будет деловая встреча с лимитом по времени. Поболтать вряд ли получится. Ты лучше скажи, сколько времени мне заложить на дорогу?

— Я же говорю — нисколько! Ноль минут, ноль секунд! Это будет как в соседнюю комнату перейти. К двум часам будьте оба в кабинете у Юрия Владимировича, а там всё сами поймёте. Постарайтесь только, чтобы никого постороннего в кабинете не было. При посторонних я не смогу вас забрать.

Глава 31. Переговоры

24 апреля 1973 года

Высокие напольные часы в рабочем кабинете Генерального секретаря ЦК на третьем этаже Сенатского дворца мелодично пробили два раза и рядом с ними на стене беззвучно открылась дверь или, лучше сказать, проход в освещённый электрическим светом просторный зал.

В проходе встал темноволосый паренёк одетый в мягкие на вид, слегка коротковатые ему чёрные брючки, тёмный же свитерок и домашние тапочки без задников на тёмные носки. Паренёк улыбнулся им, поздоровался и приглашающе повёл рукой.

— Проходите, пожалуйста. Мы вас ждём. Марина Михайловна сейчас подойдёт, — он посторонился, освобождая проход.

Они переглянулись между собой, поднялись со своих мест за приставным столом, где последние пять минут сидели в ожидании приглашения, и подошли. Было понятно, что Юрию Владимировичу не по себе, и он немного волнуется, но заметно это было только ей, которая знала его даже дольше, чем знала его жена. Елена Петровна бросила взгляд в помещение за проходом, взглянула на шефа и едва заметно пожала плечами. Этим она говорила, что понятнее не стало, но какой-то реальной угрозы она не чувствует. Этот язык Юрий Владимирович хорошо понимал. Он согласно наклонил голову и решительно шагнул через порог. Без всякой задержки она последовала за ним.

Они вошли и остановились, знакомясь с помещением. Довольно просторное для жилого — метров пятьдесят, а может, и все шестьдесят — и очень высокое. До потолка никак не меньше пяти метров. Левая стена, кроме двухметрового примерно промежутка посредине, занята высокими книжными полками. В середине зажат между книжными полками небольшой бар. На двух его нижних полках размещены бутылки с пёстрыми этикетками. Полки над ними заняты бокалами, стаканами и различного размера рюмками.

В паре метров от бара расположился большой стол полированного дуба на красивых резных ножках. Вокруг стола расставлены шесть стульев. Центр правой стены занимает горящий камин. На мраморной полке над ним бронзовый подсвечник с пятью свечами и красивые каминные часы. Свечи не горят. На часах три минуты десятого.

Имелись в помещении и большие окна с плотными шторами. Их здесь три. Шторы раздёрнуты в стороны и подвязаны шнурами. За окнами то ли ночь, то ли поздний вечер. Это сбивало с толку. В Москве только-только пробило два часа дня. Это куда же они попали? Это хотя бы Советский Союз?

Саша, — а это он встречал их, — как будто прочитал её мысли. Улыбнулся ей.

— Не сомневайтесь, Елена Петровна, вы в Советском Союзе. Если точнее, на Дальнем Востоке. С Москвой семь часов разницы. Небо сегодня пасмурное, поэтому кажется темнее, чем есть на самом деле. Где конкретно, говорить не буду, чтобы у вас ненужных мыслей не возникло. Мы здесь вынуждены от всех скрываться. В том числе и от вас. Проходите, присаживайтесь, где вам удобнее будет. Можете за стол, а можно и в кресла. Если вина или чего покрепче желаете, я за вами поухаживаю.

Юра выслушал его и без улыбки кивнул.

— Нет, спасибо, вина не нужно. А где Марина Михайловна?

— Сейчас будет. Я её шаги уже слышу. — Мальчишка усмехнулся. — Наверно возле зеркала про время забыла. С женщинами такое случается...

Он поспешил к высокой двери за их спинами, распахнул её, и в помещение вошла одетая в брючный костюм молодая темноволосая женщина. Елена Петровна ни разу не видела её, но по реакции шефа поняла, что это именно та, с которой она вчера разговаривала по телефону. Женщина улыбнулась им обоим и сделала приглашающий жест в сторону стола.

— Добрый вечер. Спасибо, что нашли время посетить нас. Давайте присядем?

Устроились так: Марина Михайловна заняла место за столом спиной к окну, Саша сел справа от неё, а они с Юрой устроились на противоположном конце стола. Он во главе стола, спиной к входной двери, а она заняла место с правой руки от него. С этой позиции ей хорошо были видны оба — и Марина Михайловна и Саша. Оба они были ей чрезвычайно интересны.

Слово взяла Марина Михайловна.

— Я вижу, вы что-то хотели сказать, Юрий Владимирович? Прошу вас...

Юрий откашлялся.

— Да, спасибо. Сначала поговорим о судьбе нашего товарища. Я о товарище Горбенко. Он сегодня действительно потерялся. Говорят, видели, как он заходил в туалет, но оттуда уже не вышел. Можете в двух словах прояснить, что с ним произошло?

Марина Михайловна пожала плечиками.

— Могу. Я, собственно, ещё вчера сказала Елене Петровне, — короткий взгляд в её сторону и лёгкая улыбка, — что он будет наказан. Три месяца он проведёт в тюрьме. И это не обсуждается.

— А вы понимаете, что это незаконно? — нахмурился Юрий.

— Понимаю. В свою очередь спрошу: а вы понимаете, что когда закон перестаёт защищать человека, то человек берёт защиту в собственные руки? Или ищет кого-нибудь, кто в состоянии его защитить? И при этом часто вынужден выходить за рамки закона. Так было всегда и всегда так будет.

— Но нарушения с вашей стороны и в самом деле имели место быть. Я утром разговаривал по поводу вас с генеральным прокурором. Вы и в самом деле нарушили массу законов.

— Он может что-то доказать? — Марина Михайловна открыто усмехалась. — Или у него одни только подозрения и предположения? Есть какие-нибудь материальные доказательства? Какие-то свидетели, может быть?

— Свидетелей масса. Я один из них.

— Так,.. очень интересно. И что же такого вы видели собственными глазами? Любопытно было бы послушать.

Юра помолчал, пристально глядя на неё, потом опустил глаза и вздохнул.

— Я имею в виду, что принимал участие в той встрече, с которой началась конфронтация. Но вы правы, всё, что там говорилось, к делу не подошьёшь. Так что оставим эту тему.

— Нет, не оставим, — покачала головой Марина Михайловна. — Мне нужно точно знать, как вы собираетесь выпутываться из этой ситуации. Если никак не собираетесь, мы нашу встречу на этом завершим, и я начинаю действовать самостоятельно.

— Подождите! Я же не сказал, что собираюсь оставить это дело без движения! Вчера во второй половине дня у меня была встреча с министром внутренних дел. Он должен был ещё вчера организовать прекращение розыскных мероприятий в отношении вас и вашего подопечного. Вопрос-то совсем в другом!

— В чём же? — Марина Михайловна откинулась на спинку стула и сложила руки под грудью.

— Как прекратить уголовные дела, чтобы соблюсти при этом нормы законности.

Марина Михайловна насмешливо улыбнулась.

— Эти дела возбуждались без соблюдения каких-либо норм законности, почему же вы не можете прекратить их таким же образом? То есть без их соблюдения. Я ведь отлично знаю, как это происходило.

— Что вы знаете?

— Всё знаю. Вечером того дня, когда состоялось заседание Политбюро, на котором было принято решение о созыве Чрезвычайного Пленума ЦК, Леонид Ильич в приватном порядке встретился со своим зятем. Николай Игнатьевич Чуранов был тогда министром внутренних дел, если помните.

Юра кивнул, но промолчал. Он внимательно слушал.

— Леонид Ильич изложил зятю всю фактуру, рассказал ему об идее Горбенко запустить процесс дискредитации нас перед обществом, назвал это здравой мыслью и спросил его совета. Они быстро сошлись во мнении, что для этого было бы достаточно возбудить против нас пару липовых уголовных дел. Чуранов предложил повесить на нас парочку нераскрытых убийств, случившихся в Иркутске и Иркутской области, но у Брежнева хватило ума, чтобы не пойти на это. Он предложилЧуранову другие варианты. Неповиновение властям, призывы к свержению власти, антиобщественное поведение и тому подобную чепуху. В итоге родилось то, что родилось. И, заметьте, без всякого соблюдения законности. Представьте себе на секундочку, что вы начальник городского отдела милиции где-нибудь в Иркутске. В один прекрасный день вам звонит целый министр внутренних дел, которого вы ни разу в жизни не видели, а только слышали о его существовании, и говорит вам: «Слушай, тут вот какое дело...» Осмелитесь вы ему возразить? Особенно если вам до пенсии меньше года осталось? Я думаю, вряд ли. Вот так эти уголовные дела и появились. По звонку сверху. О какой законности вы тут рассуждаете? Так что теперь сами думайте, как из этой глупой ситуации выпутываться. Мы с Малышом не диссиденты какие-нибудь, о которых можно безнаказанно ноги вытирать или вообще упрятать в психушку. Мы ведь огрызаться умеем. И зубы у нас невероятно острые.

— Не нужно меня шантажировать, Марина Михайловна! — нахмурился Юра.

Елена Петровна на всякий случай положила руку поверх его руки. Она почувствовала, что он очень рассердился. Нельзя доводить дело до вспышки.

Марина Михайловна бросила взгляд на своего подопечного. Видимо, хотела его о чём-то попросить, но не успела. Саша кивнул, вскочил со стула и бросился к бару. Оттуда он вернулся держа в руках хрустальную пепельницу, пачку сигарет и красивую зажигалку серебристого цвета. Марина Михайловна кивнула ему в знак благодарности, вытряхнула из пачки тонкую сигаретку, щёлкнула зажигалкой, прикурила и только после этого ответила. Тон её был спокойным и даже рассеянным.

— Это не шантаж, Юрий Владимирович, а предостережение. Впрочем, как вам будет угодно. Можете считать это шантажом. Мне всё равно. В конце концов всё это лишь вопрос терминологии. Вы просто не до конца понимаете, что происходит, поэтому и нервничаете.

— Ну так объясните!

— Я как раз хотела это сделать. Сейчас послушайте меня некоторое время не перебивая и не раздражаясь, а потом мы с вами это обсудим. Согласны?

— Согласен!

Марина Михайловна перевела взгляд на неё и сказала:

— Можете стенографировать, Елена Петровна. Я не против. Более того, я считаю, что наш сегодняшний разговор имело бы смысл зафиксировать даже на магнитофонной ленте. Чтобы в дальнейшем избежать двоякого толкования. Разговор пойдёт о вещах сложных и для вас новых.

— Может, тогда прерваться минут на десять? — забеспокоилась Елена Петровна. — Если вы откроете мне ту... э-э-э... дверь, через которую мы сюда попали, я могла бы принести магнитофон и подключить его.

Марина Михайловна покачала головой.

— Не будем терять время. Стенограммы достаточно. Если не будете успевать, просто подайте знак. Я остановлюсь или повторю. Но не думаю, что это понадобится. Я говорю неторопливо, а темп речи своего патрона вы лучше меня знаете. Может, чаю или кофе?

Елена Петровна взглянула на шефа и кивнула.

— Да, было бы неплохо. Если есть у вас «Боржоми», то пожалуйста «Боржоми». Если нет, то «Ессентуки». А для меня чай. Чёрный чай с сахаром.

Марина Михайловна кивнула.

— Сейчас доставят… Итак, продолжим. Сначала я расскажу вам одну притчу, а потом объясню её смысл. Впрочем, возможно, вы и без моей подсказки поймёте. Скажу сразу: это я вам не анекдот рассказываю. Выводы, которые следуют из этой притчи, в чём-то ключевые для понимания некоторых процессов, которые прошли мимо внимания общества у нас в стране и в некоторых странах старой Европы, но вызвали возбуждение и большое беспокойство у спецслужб этих стран. Прошу отнестись к моему рассказу предельно серьёзно. Выводы, которые следуют из него, важны для понимания ближайшего будущего всего человечества. Вам всем придётся ещё как-то приспосабливаться к новым реалиям.

Она говорила недолго. Может, всего минуты три. Речь в рассказе шла о какой-то Сашиной малолетней подружке, которая пару лет назад погибла под колёсами автобуса. Причём, по словам Марины Михайловны, случилось это в Париже. Елена Петровна прилежно стенографировала до того момента, когда ей показалось, что она ослышалась. Она подняла глаза от блокнота, и Марина Михайловна остановилась.

— Не успели записать? Мне повторить?

— Да, повторите, пожалуйста. Что Саша сделал?

— Он создал в тормозной системе этого автобуса избыточное давление, отчего тот остановился, не доехав до автобусной остановки, на которой Кати его ожидала.

— Подождите! — вмешался шеф. Он хмурился. — Я тоже ничего не понимаю! Вы же сами только что сказали, что Саша узнал о смерти подруги лишь спустя неделю после того, как это случилось. Узнал из газет! Что-то чепуха какая-то у вас получается. Или вы оговорились?

Марина Михайловна вздохнула.

— Не чепуха, а вмешательство в историю. При этом событии я присутствовала лично, и своими глазами видела, как изменилась первая страница газеты, лежавшей у нас на обеденном столе. Так что всё мною рассказанное не выдумка, а настоящий факт. Свидетелем этого была не я одна. В тот момент рядом с нами была и Мира Данелько. Именно она и убедила Малыша рискнуть. Он побаивался и никак не мог решиться.

— Мира Данелько? — переспросил шеф.

— Да, дочка Командующего Тихоокеанским флотом. Сейчас она учится в МГИМО на третьем курсе. Вы, когда знакомились с оперативным делом на нас, видели её фотографию.

Он кивнул.

— Да, припоминаю. Очень симпатичная девушка.

— Главное не в том, что она симпатичная, а в том, что она наш очень близкий друг. Учтите это.

Юрий Владимирович снова нахмурился.

— Давайте-ка обойдёмся без взаимных угроз. В том числе и завуалированных. Я к вам пришёл как деловой человек к деловому человеку. Возникла проблема, которую необходимо решить. Именно этим мы с вами и занимаемся. А угрозы — это не лучший способ ведения переговоров. Лучше давайте вернёмся к вашему рассказу.

— Да, насчёт угроз я с вами согласна. Больше не буду. Давайте вернёмся к рассказу. Самый сложный момент я уже озвучила. В тот день Малыш впервые осуществил точечное вмешательство в историю. Я понимаю, вам это сложно понять и практически невозможно вот так сразу принять. Нам с Мирой в тот день было ничуть не легче. Житейская логика, к которой мы с самого детства привыкли, говорит нам, что это просто невозможно. Что в этом случае причина может поменяться местами со следствием. То есть следствие может наступить раньше возникновения его причины. Или ожидаемое вами следствие и вовсе не наступит, потому что причина исчезла. И исчезла не сегодня, не прямо вот сейчас, а ещё вчера, или неделю, или даже год назад. Именно это исчезновение причины Малыш и продемонстрировал нам в тот день. Тот самый выпавший из своего гнезда в рулевой колонке шплинт ещё не успел выпасть, потому что автобус остановился и заглох ещё до того момента...

Ей пришлось прерваться, потому что высокие двустворчатые двери за спиной у Юрия Владимировича отворились, и в помещении появилась ещё одна персона. Даже две. В каминную заехал столик на колёсиках, верхнюю полку которого занимали бутылки с минеральной водой, высокие стаканы, пузатый заварочный чайник, термос с горячей водой и прочие чайные принадлежности, а на нижней полке вольготно развалилась крупная рысь. Толкающая столик темноволосая, кудрявая девушка со смешком поздоровалась и сказала, обращаясь к Марине Михайловне:

— Тишка меня совсем не слушается! Скажите ему, что так себя вести нельзя.

Саша поднялся со своего места и грозно нахмурился.

— А вот я сейчас кого-то отправлю лес валить!

Рысь поспешно выбралась со своей полки и метнулась в сторону камина. Только когти по паркету шарахнули. Там у камина располагалась группа из двух больших кресел и дивана между ними. Вот за ней рысь и укрылась. Ещё через секунду мощные, мохнатые лапы и уши рыси показались над спинкой дивана. Потом появилась и голова. Рысь внимательно смотрела на Сашу. Тот погрозил ей кулаком, и уши с лапами исчезли. Саша усмехнулся и пояснил для Марины Михайловны:

— Он сегодня впервые повстречался с самочкой, поэтому до сих пор такой ошалевший. Она, конечно, сделала вид, что он ей совершенно безразличен, и даже побила его слегка, чтобы он вёл себя прилично, но тем не менее притащилась следом за ним. Шесть километров по тайге кралась, не поленилась. Наверное, для того, чтобы сказать ему, насколько он ей безразличен. Сейчас она ходит по участку и осматривается. Если не предпринять каких-то мер, то через три месяца у нас здесь народу прибавится.

Марина Михайловна рассмеялась.

— Да пусть остаётся. Ему уже почти два года. Пора и семьёй обзаводиться. Завтра взгляну на неё. Предупреди только Гришу, чтобы был осторожен.

— Я уже предупредила, Марина Михайловна! — сказала девушка, сноровисто расставляя на столе чайные принадлежности и воду.

— Спасибо, Иваночка! — улыбаясь, сказала Марина Михайловна. — Юрию Владимировичу воды, а Елене Петровне чаю.

После этого она продолжила.

— Так вот, вернёмся к нашему разговору. При Иванке можете без опаски говорить. Она правила знает и тайны хранить умеет.

Юрий Владимирович кивнул, когда девушка поставила перед ним стакан полный «Боржоми», и негромко спросил её:

— Ты ведь приёмная дочь Марины Михайловны?

— Да, Юрий Владимирович, приёмная! А я вас узнала!

Он усмехнулся на это, но промолчал. Похоже, её появление и особенно её последние слова привели его в равновесие, — отметила для себя Елена Петровна. — Всё же он самолюбив и привык к почтительности. Для него почтительное отношение со стороны окружающих — это необходимое условие, чтобы чувствовать себя комфортно. Марина Михайловна избрала неверный тон для разговора, вот он и сердится. Интересно, почему он её до сих пор не осадил? Он умеет это очень хорошо...

Марина Михайловна снова сделалась серьёзной. Сказала девушке, чтобы та вела себя тихо, и обратилась к Юре:

— Я знаю, что вам потребуется какое-то время, чтобы осознать случившееся. Сейчас я изложу свои выводы, а вы над ними подумаете. Скорее всего у вас появятся вопросы, и я в принципе не против на них ответить, но любые дальнейшие контакты между нами станут возможными, если вы выполните свою часть договорённостей. А именно, прекратите преследование.

Юрий Владимирович молча кивнул, и Марина Михайловна продолжила:

— Вывод первый и, пожалуй, самый главный. С того самого дня история перестала быть величиной неизменной. Этакой константой. Говоря об истории, я имею в виду набор исторических фактов, а не их интерпретацию со стороны историков и политиков. Оказалось, её можно активно изменять, добиваясь при этом нужных тебе результатов. Это большой плюс. Ещё один плюс — по крайней мере я считаю это плюсом — это то, что на такое способен один единственный человек на Земле, и он сидит перед вами. — Она качнула головой в сторону своего подопечного. — Также хорошо то, что знают о самой возможности таковых изменений очень немногие. На всей планете, кроме меня, Миры Данелько и Малыша, всего лишь пара человек. Папа Римский — мы с ним встречались в ноябре 1969 года. Знает Патриарх Московский и его ближайший помощник. Они узнали об этом весной прошлого года за пару дней до того дня, когда Малыш вернул монастырю его колокола. Сегодня к этому списку добавились и вы двое.

— Так... А зачем вы рассказали об этом в Ватикане и в Загорске?

— Служба безопасности Ватикана подобралась к нам довольно близко, а мы не хотели, чтобы верующие католической церкви узнали о нашем существовании, поэтому и пришли к Понтифику. А Московский Патриархат на нас сам вышел. После того случая с исцелением мальчика инвалида в Загорске наше инкогнито в Советском Союзе логичным образом приказало долго жить. Естественным было то, что Патриарх Московский захотел лично встретиться и поговорить с Малышом. Пришлось встречаться. Но с этой стороны я никакой опасности не вижу. Они оба, — я имею в виду Понтифика и Патриарха Московского, — люди обстоятельные и мудрые. Знают, как распорядиться такой опасной информацией. Кроме того, в отличие от вас, эти люди не видят в нас угрозы. Наоборот, они видят в нас своих защитников. В случае новых гонений на церковь мы с Малышом безусловно придём к ним на помощь. Такого избиения служащих церкви, какое случилось в Советском Союзе в двадцатых годах, мы не допустим. И не из-за какой-то нашей особенной религиозности или добиваясь для себя каких-то выгод, а из обыкновенного человеколюбия и сострадания. Иерархи православной церкви это знают, и это знание придаёт им силу и уверенность. Кроме того, они понимают, что мы с ними близки ещё и в другом. А именно в том, что и мы, и они стоим над государством. И цели у нас с ними схожие. Помогать людям. Не через политику, не через социальную систему, а напрямую. Что называется, глаза в глаза. Вернуть ребёнку инвалиду ампутированную ногу, например. Или вернуть умершего от дифтерии ребёнка матери, что Малыш походя, без всякой помпы, проделал в Вологде пару дней назад.

— Да, про ребёнка мне уже докладывали… Скажите, это ваша принципиальная позиция? Я имею в виду, что вы остаётесь вне политики?

— Абсолютно верно. Мы держимся не только вне политики, но и вне любых объединений и социальных групп. В том числе и вне церкви. Мы стоим на стороне каждого отдельно взятого человека, если угодно. И то не всякого человека, а лишь тех, кто представляет для нас какой-то интерес. А вне политики мы будем оставаться до тех пор, пока политика не угрожает нам лично или не начинает угрожать существованию всего человечества. Только тогда мы вмешаемся.

— А как тогда понимать все проведённые вами публичные выступления? Колокола какие-то вернули якобы из прошлого. Телепередачи эти глупые...

— Вы прекрасно знаете, зачем мы всё это проделали. Я вас всех заранее предупредила, что именно так мы и поступим. Все эти демонстрации появились как противодействие оказанному на нас давлению. До того дня мы вели жизнь обычных людей. Это вы разбудили нас и заставили действовать. Хотя бы это вы понимаете?

Юрий Владимирович кивнул.

— Ладно, вы правы... Большая часть вины и в самом деле лежит на нас. Хотя я себя к числу бунтовщиков не относил и не отношу. Наоборот, я активно пытался погасить возникшее в те дни напряжение. К сожалению, Леонид Ильич повёл себя совершенно непонятно. До сих пор не понимаю, почему. Я с ним в ближайшие дни встречусь и попробую выяснить. Если, конечно, он захочет разговаривать. Сами понимаете, в каком он сейчас состоянии.

Марина Михайловна на это молча кивнула. Юра подумал пару секунд. Взгляд его блуждал по комнате. Наконец, он выпрямился, сложил руки на столе и спросил:

— Я правильно понял, что Саша может внести изменения в прошлое? Звучит фантастически, но я понял ваши слова именно так.

— Вы правильно поняли, — улыбнулась Марина Михайловна.

— Так почему же вы с ним до сих пор не внесли необходимые изменения в события например сорок первого года? Или даже ещё раньше. Ведь тогда можно было бы предотвратить начало второй мировой войны. Около сотни миллионов человек не погибли бы. Я давно понял, что вы умная женщина, поэтому не сомневаюсь, что такая простая мысль приходила вам в голову. Что же вам помешало?

Она выслушала его очень серьёзно и в заключении кивнула.

— Конечно, приходила. И не мне одной. На следующий день после встречи в Ватикане мы с Малышом и с Мирой обсуждали такую возможность. Уже и не помню, кто из нас первый высказал эту мысль.

— И к чему пришли?

— Опасно это, Юрий Владимирович.

— Что вы имеете в виду? В чём опасность?

— Смотрите: Малыш родился пятнадцатого июня пятьдесят шестого года. Если бы война не началась или началась хотя бы на день позже или раньше того дня, когда она фактически началась, то его отец мог разминуться с его матерью. Они познакомились в госпитале. Отец Малыша попал туда в апреле 44-го после ранения, а мать его в то время работала там медсестрой. Малейшие изменения в истории начала войны могли привести к тому, что его отец не был бы ранен или и вовсе был бы убит ещё раньше. Или мать его не была бы призвана в армию и не попала в тот полевой госпиталь. Или попала бы в госпиталь, но не в этот, а в другой. И так далее и тому подобное. Во всех этих случаях Малыш не появился бы на свет, понимаете? На свет появился бы другой человек.

Юра кивнул.

— Да, понимаю. Логика в этом и в самом деле видна. То есть вносить изменения в историю вы можете только со дня его рождения. Начиная с пятьдесят шестого года?

— Да, это так. Даже ещё позже. Мы точно не знаем, когда произошла инициация.

— Инициация?

— Этим термином я обозначаю тот момент, когда Малыш почувствовал в себе свою теперешнюю силу. Я предполагаю, что это случилось в тот момент, когда я вытащила его с того света, но полной уверенности у меня нет. — Она увидела непонимание в глазах Юрия и пояснила: — В декабре шестьдесят седьмого он попал в больницу с серьёзным воспалением лёгких. Причём болезнь имела признаки ураганного течения. К ночи он умер. Хорошо, что я оказалась рядом. Смогла запустить его сердце, а тут и реаниматоры подоспели. Короче, справились как-то. Вот вскоре после того случая мы с ним и почувствовали неладное.

Юрий Владимирович помолчал, обдумывая услышанное. Прервала молчание Марина Михайловна. Она вздохнула и сказала:

— Да и потом войны... Они ведь не на пустом месте возникают. Всегда имеется какая-то более или менее объективная причина. Иногда этих причин много. Тут и исторические обиды или допущенные когда-то несправедливости. Или идеологические противоречия, как в случае с Советским Союзом и фашистской Германией. Или борьба за ресурсы. А к ресурсам можно отнести всё, что угодно. И территории, и полезные ископаемые, без которых ваша промышленность не может развиваться, и энергия — всякие там уголь, нефть и газ. Да и сами люди всегда были очень ценным ресурсом. Сегодня рабовладение кажется нам пережитком прошлого, но ведь Гитлер планировал превратить всех уцелевших жителей Советского Союза именно что в рабов. Он и не скрывал этого. — Она пожала плечами, задумчиво глядя на Юрия Владимировича. — И ведь с нашей победой ситуация для Германии ничуть не изменилась. Та же скученность населения на ограниченном пространстве, то же отсутствие полезных ископаемых, кроме соли и дешёвых бурых углей. И с Японией ровно то же самое. Пройдёт какое-то время, и Германия с Японией придут в себя и оправятся от поражения. А потом снова будут посматривать по сторонам, подыскивая слабую жертву. Ресурсные и территориальные ограничения ведь никуда не делись. И они не единственные такие страны на планете. Вся история человечества это же история войн. Агрессия заложена в самой природе человека. Тут бесполезно что-то исправлять. Я для себя пришла к выводу, что без войн и агрессии человек попросту не может существовать. Остаётся только искать оправдывающую их логику. Например, войны — это скальпель хирурга, вскрывающий назревший нарыв. Кровопускание, для страдающего от избыточного кровяного давления больного. Уничтожь Гитлера, на его месте тут же возникнет другой точно такой же фюрер. Или даже ещё хуже. Потому что перемен требовала промышленная и финансовая элита Германии. Да и после унизительного поражения в первой мировой войне населению Германии мысль о реванше очень нравилась. Именно эти факторы и породили нацистов. Они туда не с Марса прилетели.

Елена Петровна в очередной раз взглянула на часы и сказала:

— Пора заканчивать, Юрий Владимирович. Через десять минут у вас по расписанию приём посла Чехословакии.

Он нахмурился и кивнул.

— Да, пора закругляться. Теперь, что касается вашего вопроса. Обещаю, что в течение пары недель мы всё уладим. Я узнаю, что там с вашими должностями в НИИ и на кафедре мединститута, и те распоряжения, по которым вы их лишились, отменю. Вы собираетесь вернуться в Иркутск?

— Да, вернёмся.

— Какие компенсации за причинённые неудобства вы хотели бы получить?

— Компенсации? — Марина пожала плечами. — Не нужно никаких компенсаций. Мы прекрасно провели этот год. Я хорошо отдохнула и готова к новым трудовым свершениям. Вы лучше подумайте на досуге о другом.

— О чём?

— Я девушка активная, поэтому совсем без дела в этой глуши сидеть не могла. Заинтересовала меня проблема избыточного количества накопленного ядерного оружия в мире. Я знаю, что у вас на самом верху эта тема тоже дискутируется, и вы хотели бы выйти на какую-то договорённость по сокращению арсеналов с Соединёнными Штатами, но те пока упираются. Упирается и наше собственное министерство обороны. Аргументы и тех, и других понятны — раскрученный и до крайности разогретый механизм военно-промышленного комплекса в одночасье остановить невозможно. И здесь, и там в оборонных отраслях задействованы миллионы людей, которым нужно кормить собственные семьи. Да и доверия к противнику никакого нет. Но делать что-то же нужно? Так дальше продолжаться не может. По десять тысяч ядерных боеголовок с каждой стороны! Я разговаривала с экспертами, и те считают, что этого количества хватит, чтобы сотню раз уничтожить всю планету! Зачем это? Кому это нужно?

Юрий Владимирович кивнул.

— Да, я в курсе. К чему вы это?

— Здесь мы могли бы вам помочь. Это будет вмешательством в политику, я знаю, но в данном случае ваше противостояние с заокеанскими коллегами угрожает существованию всей человеческой цивилизации. Мы просто не можем не вмешаться. Понимаете меня?

— Да, согласен! — Он повернул голову к Елене Петровне и сказал: Я должен задержаться! Возвращайся одна, извинись перед послом и придумай какую-нибудь причину задержки. Скажи ему, что максимум через час я освобожусь и приму его. Если обидится, то пусть возвращается к себе в посольство и обижается там! Всё, иди!

Саша понятливо вскочил со своего места и открыл «проход» в кабинет Генерального Секретаря на том же месте, где он был, когда они сюда прибыли. Елена Петровна поднялась со своего стула, вежливо попрощалась и из помещения вышла. Проход за ней закрылся...

Глава 32. Камея

29 апреля 1973 года

Сегодня у них были гости. Папа съездил за дедом и бабулей и привёз их сюда. Захотелось им посмотреть, как они устроились в новой квартире. Юля хотела позвать и Серёгу, но мама не разрешила. Сказала, что тут дело семейное, поэтому он здесь будет лишним. Не нужно, мол, вносить лишнюю неловкость.

Серёга, скорее всего, тоже чем-то занят. Иначе наверняка уже давно забежал бы к ней. Он сам говорил, что когда долго её не видит, скучать начинает. И она по нему точно так же скучает. Хорошо, что по утрам они на этом этаже совсем одни и могут не расставаться, пока не приходит пора в школу собираться.

Бабуля за столом принялась расспрашивать её о поездке в Вологду, а потом и дед к ней подключился. Сказал папе с мамой, что в последние дни по Москве очень тревожные слухи ходят. Мол, в Вологде что-то непонятное творится. Какое-то брожение в народе началось. Конечно же они интересовались тем, что Юле удалось там увидеть.

Рассказала, о чём можно было говорить. По поводу происшествия на площади сказала, как Саша просил и как потом с Серёгой договорились, что в момент выстрела они с Серым были довольно далеко от того места, но кое-что всё же увидели. В том числе и то, что невеста получила ранение, но в толпе потом говорили, что она выжила. И Юля своими глазами видела, как её на носилки уложили и на скорой увезли. На носилках она лежала, но руками двигала. То есть была живой.

Рассказала им и о колонне во дворе городской милиции и о зелёном луче, который бил в самое небо. Дед сильно заинтересовался, и тогда Юля решила пошутить. Сказала, якобы в толпе говорили, что эта колонна целиком вырублена из настоящего лунного камня. Папа с мамой улыбнулись, но дед с бабулей насмешничать по этому поводу не стали. Дед только задумчиво покивал. Сказал, что, мол, материал от этой колонны уже исследуют учёные, и слухи ходят очень разные. Вроде бы по структуре обычный базальт, но ни в одной геологической коллекции на земле такого базальта до сих пор зафиксировано не было. С этим камнем очень много неясного.

Потом Юля не выдержала и сказала, что в городе много говорят о каких-то древних колоколах, которые кто-то вернул монастырю в Загорске. Спросила деда, слышал ли он что-нибудь про них? Потому что в народе про эти колокола говорят какие-то совершенно несуразные вещи. Мол, их в тридцатом году с той колокольни сбросили на землю, разбили кувалдами и увезли на переплавку. Как, мол, такое может быть? Если их разбили и переплавили, то от них ведь только металл должен был остаться? Или это тоже досужая болтовня?

Тут папа опять усмехнулся, дотянулся до неё и по плечу похлопал. А дед с бабулей снова остались серьёзными. Даже не улыбнулись. Бабуля, та вообще губы поджала. Это значит, ей что-то не понравилось. Она тут же и высказала:

— Напрасно смеёшься, зятёк. Мы с отцом были в гостях у дяди Миши Пришвина. Это ещё до войны было. Не помню уже — то ли в тридцать девятом, то ли в сороковом. Неважно! Так вот, он ведь собственными глазами видел, как те колокола с колокольни сбрасывали и кувалдами да ломами на куски разбивали. Он всю жизнь увлекался фотографией и в те дни много снимков успел сделать^[6]. У него целых два альбома только тем дням посвящены. Я их раза три внимательно пересмотрела. И как колокола ещё на своих местах висели, и как их снимали, и как на землю сбрасывали, и как кувалдами по ним били...

Папа перестал усмехаться, потому что видно было, что бабуле трудно и неприятно об этом говорить, но вопросов он ей не задавал. Бабуля тоже замолчала, но тут заговорил дед.

 — Всё точно. Те колокола и в самом деле вернулись на свои места. Мы ведь с матерью не поленились, съездили в Загорск, когда слухи о Колокольном Чуде до Москвы добрались. Я даже на колокольню поднялся. Не один, разумеется, а с провожатым. Встретился с митрополитом Московским, и он разрешил мне на них взглянуть. Выделил сопровождающего из монахов, и мы с ним вместе сходили. Я с митрополитом после этого снова встретился, и он мне кое-что объяснил. Так что это не слухи, а уже свершившийся факт.

Папа забеспокоился.

— Подождите, Михаил Александрович! Но такого ведь не может быть! Фарш назад не провернёшь! Юля ведь права: если колокола переплавить, то на выходе получишь медь. А потом эту медь наверняка уже давным-давно пустили в дело. Металл ценный, долго на складах не будет залёживаться. Может, даже патронные или снарядные гильзы из них наделали, и в войну ими стреляли. Возможно, где-нибудь в Польше или в Германии крестьяне землю пашут, находят их и сдают на переплавку, а вырученные за них деньги в пивных пропивают. Или медные провода из них наделали, и по ним уже бежит ток. Да мало ли где можно применить медь. Главное, что нет уже тех колоколов и той меди! Она по атомам по всему свету разлетелась. Где логика в вашем рассказе, Михаил Александрович?

Дед вздохнул.

— Не знаю я, Коля, где логика. Я и сам её не вижу. Ускользает она от меня. Ты всё правильно говоришь, но факт остаётся фактом — те колокола вернулись на свои места! И за процессом их возвращения наблюдали около полутысячи человек. Я тебе больше скажу: имена всех присутствовавших при этом были внесены в летопись Лавры. Так что свидетелей тому масса. И всё это живые люди, с которыми хоть завтра поговорить можно. И, кстати, произошло это в те дни, когда вышли по телевидению те передачи. «Момент истины», кажется. Слышал о них?

— Слышать-то, конечно, слышал, — о них много говорят, — но мы с Машей их не видели. Как назло именно в те два вечера нам с ней на работе пришлось задержаться, вот и пропустили.

— Тоже ведь иначе чем чудом их выход в эфир объяснить невозможно, ты не находишь?

Тут все взрослые дружно посмотрели на Юлю, и она поняла, что её сейчас попросят из-за стола и даже из комнаты. Уходить не хотелось, потому что тема была интересной, поэтому она сказала:

— А я видела того парня, который эти колокола на место вернул… Якобы вернул.

Выгонять её из-за стола сразу передумали. Бабуля недоверчиво переспросила:

— Кого это ты там видела?

— Мы с Серёгой случайно стали свидетелями разговора матери невесты с одним пареньком. Он на Серёгу немного похож, ба. Только повыше его на пару сантиметров. А волосы точь-в-точь такие же. И даже причёски у них похожие. Зовут его Сашей. Фамилию свою он не называл, поэтому не знаю. Там ещё следователь из милиции был. Так вот, из разговора следователя с этим парнем, я и поняла, что он и есть тот самый человек, который вернул какие-то колокола. Из небытия... гм... вернул. Это следователь так сказал.

— Врёшь ведь, Юлька!

— Ничего я не вру, ба! С ними ещё младшие сёстры невесты были. Лика и Лизанька. Лизанька ещё совсем маленькая — ей, наверно, годика четыре, а Лика уже взрослая. Может, всего на год или на два меня младше. Серёга сказал, что ей примерно тринадцать — четырнадцать должно быть. А мать их зовут Марией. Следователь к ней по имени отчеству обращался, но отчество я не запомнила. Я даже могу рассказать, как они одеты были.

— А о чём они с ним разговаривали? Или не слышала?

— Кое-что слышала. Они неподалёку от нас остановились. Метрах в четырёх, наверно. Разговор шёл о каком-то предательстве.

— О предательстве? — Дед поднял бровь.

— Угу, о предательстве. Тот сумасшедший, который стрелял в невесту, что-то о предательстве кричал. Что-то вроде «Умри, предательница!» Я сначала не поняла, а потом Саша объяснил следователю, почему и какое предательство.

Бабуля уже открыла рот, чтобы задать вопрос, но Юля её опередила, потому что поняла, что её интересует.

— Знаешь, ба, мне показалось, что это какой-то религиозный вопрос. Причём очень острый. Я до конца не разобралась, но успела понять, что у них в городе многие знали о том, что Саша как-то по-особенному относился к этой девушке. Ну то есть к невесте. То ли дружили они, то ли любили друг друга. Вспомнила! Её Антониной зовут! А некоторые в городе, как и этот Лопахин, который обрез на площадь притащил, были убеждены, что она его невеста. А тут она замуж за другого собралась. Вот Лопахин и подумал, что она Сашу предала. Он его за Бога почему-то принимал, понимаешь? Это Саша следователю так объяснял. Эту часть их разговора я хорошо слышала.

Бабуля нахмурилась.

— Придумала ведь всё! Прямо на ходу сочинила!

— Ах, придумала?! — Юля рассердилась и выскочила из-за стола. — А я тебе сейчас докажу!

Сбегала в свою комнату, вытащила из ящика стола шкатулку, открыла её, схватила лежащую в уголке коробочку с камеей и бегом назад в зал. Положила коробочку на стол перед бабулей и гордо сказала:

— Открой и посмотри! Это мне Саша на память подарил! Открой, открой!

Мама с папой эту коробочку тоже ещё не видели, потому что она не решилась им её показать, когда вернулась в Москву, поэтому они вытянули шеи. Бабуля быстро разобралась с застёжкой, открыла коробочку и впилась глазами в лежащую на атласной подушечке камею. Юля пояснила:

— Он ещё сказал при этом: «Тебе ведь понравилась камея на пиджаке твоей соседки? Вот тебе такая же, но только с твоим профилем!»

— Какой соседки? — негромко спросила мама, не отрывая глаз от брошки, которая уже перекочевала в руки к деду.

— Да Галины Сергеевны же! Серёгиной опекунши! Я как-то осенью к ним утром пришла, а она как раз собиралась на работу. В прихожей у зеркала стояла, губы красила. Так вот, у неё на пиджаке камея приколота была. Я её только мельком видела. Она мне и в самом деле понравилась, но я совершенно не понимаю, откуда Саша-то мог об этом узнать? Я же ни с кем о ней не разговаривала. Даже с Серёгой. Да я о ней тут же и забыла, когда Галина Сергеевна шубку натянула и из квартиры вышла. И не помнила до самого того момента, когда Саша мне о ней напомнил.

Дед оторвался от созерцания камеи и бросил в её сторону:

— Ну-ка повернись в профиль! Вроде, действительно, похоже...

Мама не выдержала и вскочила со своего места. Забежала к деду за спину, положила руки ему на плечи и через его голову уставилась на камею. Встал и папа. Потом они втроём сравнивали резьбу на камее с её лицом. Папа сказал, что не очень-то похоже, мама сказала, что, наоборот, очень даже похоже, а дед никак не мог определиться. Хмуриться даже начал. Потом бабуля оторвалась от разглядывания камеи и спросила её:

— А за какие такие заслуги он тебе такой подарок сделал? Вещица-то не из дешёвых.

Она плечиками пожала.

— Понятия не имею. Он, пока разговаривал со следователем и с матерью Антонины, время от времени на нас с Серёгой поглядывал, но вопросов никаких не задавал и заговорить с нами не пытался. Почему-то потом подошёл к нам и подарил. Я сама удивилась. И Серёга тоже. И главное, он сказал, что там мой собственный профиль вырезан. Откуда? Как? Мы же с ним до того дня ни разу не встречались! Не может же такого быть, что у него в кармане куртки резчик по камню сидел, оттуда выглядывал и на меня смотрел? Глупость какая-то! Я потом долго об этом думала, но пришла к мысли, что это какая-то шутка с его стороны была. Какой-то розыгрыш. Но смысла такого розыгрыша до сих пор не понимаю.

Дед передал брошку папе и спрашивает его:

— Есть у тебя водка?

Ответила вместо него мама.

— Есть, папа. Выпить хочешь?

Он кивнул.

— Да, тут без бутылки не разберёшься. Неси. — А потом к Юле повернулся и говорит: Так говоришь, обе камеи похожи друг на друга? Я имею в виду ту, первую, и эту.

— Я ту камею не успела как следует рассмотреть, дед. По-моему, похожи. Цвет камня у подложки точно такой же — тёмно-коричневый. И форма у них похожая — не окружность, а эллипс. Это я хорошо запомнила. Размер подложки тоже такой же. Или почти такой же. И цвет кости, по которой резчик работал, такой же, слегка желтоватый.

— А застёжку не видела?

— Нет, не видела. Она же к лацкану пиджака пристёгнута была.

— Жаль. Застёжка очень уж необычная. И ещё на ней клеймо имеется. Под лупой нужно рассматривать. Очень уж оно микроскопическое.

Дед выбрался из-за стола. Посмотрел на папу и говорит ему:

— Пока Маруся на стол готовит, мы с Юлькой в гости сходим. Хочешь с нами?

— К соседям?

— Угу, к ним. На пару минут. Просто, чтобы познакомиться.

— Вообще-то, я с ними обоими знаком, но если надо, схожу.

— Нет, тогда не нужно. Тогда мы с Юлькой вдвоём сходим.

Потом на бабулю посмотрел и сказал ей:

— Тебя не беру, чтобы побыстрее прошло. Хочу их к нам в Переделкино пригласить.

— Вот это правильно, — кивнула бабуля. — А там можно будет обо многом поговорить.

***

Юля не успела и слова вымолвить, как Галина Сергеевна деда узнала. Улыбнулась ему приветливо и говорит:

— Ой, здравствуйте, Михаил Александрович! Так и думала, что когда-нибудь увижу вас! Как Серёжка рассказал мне о своём походе к вам на день рождения, так сразу и подумала! Проходите, пожалуйста! Здравствуй, Юленька! — И посторонилась, запуская их в прихожую.

Включила там свет, но, видимо, решила, что неудобно будет принимать деда в прихожей и пригласила их в зал. Юля даже не успела её представить. Только в зале она смогла соблюсти формальности. Посмотрела сначала на неё, потом на деда и говорит:

— Знакомься, дед! Это Галина Сергеевна. Здесь ещё Серёжа живёт, но его сейчас нет.

Галина Сергеевна пояснила для неё.

— Он через дверь услышал, что к вам гости пришли, сказал, что тебе сейчас не до него будет, схватил альбом для рисования и карандаши и в Третьяковку умчался.

Потом развернулась к деду, протянула ему руку и сама представилась:

— Малышева Галина Сергеевна.

Дед улыбнулся ей и пожал руку. Говорит:

— Я вижу, мне представляться нет нужды.

— Нет, не нужно. Я ведь искренний поклонник вашего таланта, Михаил Александрович. Ещё в школе зачитывалась вашими книгами. Присядем? — Она показала на диван, но тут же спохватилась. — Может, чаю? Или кофе? У нас неплохой растворимый имеется.

Дед на диван присел, но от чая отказался:

— Нет, Галина Сергеевна, не нужно. Мы не надолго. Хотелось просто познакомиться. Увидел у внучки камею, услышал её рассказ и заинтересовался. Писатели ведь редко берут сюжеты для своих книг из головы. Чаще всего это истории, которые случились с ними лично или с кем-то из их знакомых. Переработанные, конечно, но всё же в их основе обычно лежат какие-то реальные события.

— Про какую камею вы говорите? — заинтересовалась Галина Сергеевна. Она тоже присела на диван. Юля садиться не стала. Выдвинула из-под обеденного стола стул и поставила на него коленку. Она же и ответила на её вопрос.

— Мы с Серёжкой неделю назад в Вологду ездили. Помните?

Галина Сергеевна кивнула, ожидая продолжения.

— Вот там мне эта камея и досталась. А сегодня я вспомнила, что как-то раз видела очень похожую брошку на вашем костюме и рассказала о ней деду и бабуле. Это ещё зимой было. Вы в то утро собирались на работу и нацепили на пиджак эту камею. На вас в тот день была шерстяная юбка и пиджачок на свитер. Коротенький такой, тоже из тёмной шерсти, с закруглёнными лацканами, с одной пуговицей. Так вот, моя камея очень похожа на вашу. Только женский профиль на ней другой. На мой собственный профиль похоже.

Галина Сергеевна улыбнулась.

— Да, есть у меня такая. Мне её один хороший знакомый подарил. Можно сказать, мой друг. Это ещё в Магадане было. В шестьдесят девятом. К сожалению, с того самого дня мы с ним больше не виделись. А ты свою в Вологде купила?

Она ответить не успела. Вмешался в их разговор дед. Спросил с усмешкой:

— А того вашего знакомого случайно не Александром звали?

— Да, верно, Александром. Саша Кузнецов. — Она смешливо фыркнула. — Неужто вам довелось с ним повстречаться?

— Не знаю, он ли это, — ответила за деда Юля. — Тот парень, который мне эту камею подарил, был совсем молодым. Лет шестнадцать — максимум семнадцать. Вряд ли он мог быть вашим другом.

— Ну Саша Кузнецов тоже был совсем молоденьким. Если правильно помню, в шестьдесят девятом ему было всего лишь тринадцать. Значит, в этом году ему должно исполниться семнадцать. У него день рождения в начале лета. Число и месяц не помню. Так что вполне может быть, что это он. Как он выглядит?

— На Серёжку немного похож. Только повыше него на пару сантиметров. Глаза тёмно-карие. Нос покороче, чем у Серёги, зато волосы точно такого же оттенка. И брови похожи.

— Да, Саша именно так и выглядел. А как он в Вологде оказался?

Юля пожала плечами.

— Не знаю. Мы же с ним совершенно случайно встретились. На площади перед собором. Ну Серёга, наверно, рассказывал, что там случилось?

Галина Сергеевна перестала улыбаться и кивнула.

— Да, и довольно подробно. Такая трагедия. Бедная девочка.

— Странно это... — негромко обронил дед и замолчал. Он при этом ни на кого не глядел. Смотрел мимо Юли в окно и даже не моргал.

— Что именно? — переспросила Галина Сергеевна.

— Очень многое. — Дед оторвался от созерцания окна и перевёл взгляд на неё. — Я бы мог понять, если бы у вас с Юленькой броши были совершенно одинаковыми. Я имею в виду с одинаковыми женскими профилями. Тогда можно было бы предположить, что какой-то заводик или сувенирная мастерская выпустили партию таких брошек и передали её в розничную торговлю. Например в ювелирные магазины. А ваш Саша наткнулся на них, купил несколько штук и раздарил их своим друзьям. Вам, Юленьке и, возможно, кому-то ещё. Поступок странный, особенно для мальчишек его возраста, но всё же хоть как-то объяснимый. Но то, что профили на ваших камеях разные, говорит за то, что это ручная работа. Юленька говорила, что женский профиль на вашей камее похож на ваш собственный. Это ещё один аргумент за то, что тут работа мастера индивидуала.

Галина Сергеевна кивнула.

— Да, действительно, странно. Впрочем, всё это пока предположения, и, возможно, брошки всего лишь немного похожи друг на друга. — Она посмотрела на Юлю и сказала: — Юленька, не могла бы ты принести сюда свою камею?

Дед на это кивнул и добавил:

— Спроси у отца, нет ли у него в хозяйстве сильной лупы? Если есть, захвати.

***

Когда Юля через пару минут вернулась, дед с Галиной Сергеевной уже перебрались с дивана за стол. На столе между ними лежала камея. Юля положила рядом с ней свою и прибавила к ней папину складную лупу. Но сразу стало понятно, что лупа не нужна. Обе камеи были сделаны одной рукой!

Галина Сергеевна и не стала сравнивать. Бросила короткий взгляд на Юлину камею, откинулась на спинку стула и сложила руки под грудью. Во взгляде, который она бросила на Юлю, была хорошо заметна насмешка. Что это с ней?

Дед был более обстоятелен. Он достал лупу из футляра, раскрыл её, рассмотрел с её помощью застёжку одной камеи, неторопливо отложил её в сторону и точно так же рассмотрел другую. После этого он положил камею на стол и тоже откинулся на спинку стула. Серьёзно посмотрел на Галину Сергеевну и говорит:

— Не хотите рассказать мне о нём немного больше?

Галина Сергеевна усмехнулась уже в открытую.

— Вам бы я рассказала, но вот Юля... Очень уж эта информация... Как бы это сказать? Необычная? Да, необычная. Справится ли она со своим язычком?

Юле краска бросилась в лицо. Она поняла, что где-то в чём-то проговорилась, но не могла сообразить, в чём именно и когда.

— А что я такого сказала? — пробормотала она.

— Не знаю, Юленька... Мне кажется, уже одно то, что ты упомянула о нём в разговоре с родителями, несёт для него определённые риски.

— Тут вы, наверно, ошибаетесь, Галина Сергеевна, — вмешался дед. — Он и сам не особенно скрывается. Рассказывал вам Серёжа о колонне из лунного камня?

Она кивнула.

— Да, рассказывал. — Она взяла со стола камею, задумчиво покрутила её в пальцах, снова положила и вздохнула. — Возможно, вы и правы. Привыкла я к тому, что о Саше лучше поменьше разговаривать с посторонними. Да, вы правы: акция с колонной, как и возвращение колоколов в прошлом году были акциями демонстративными. Никак не могу привыкнуть к тому, что он перестал скрываться.

— А кто он, по-вашему?

— А вы до сих пор не поняли? — усмехнулась она.

— Я атеист.

— А другого объяснения у меня для вас нет, — ещё шире улыбнулась она.

Дед нахмурился. Похоже, её ответ ему не понравился. А может, ему не понравилась улыбка Галины Александровны. Не очень-то она была уважительной, а он привык, что к его словам люди относятся уважительно.

— Ну хорошо. Вот вы упомянули колокола. Как, по-вашему, он это проделал? Тут ведь никакой логики не просматривается. То есть совершенно никакой. Такого попросту не может быть!

— Не сердитесь, Михаил Александрович. Я не хотела вас обидеть. Объяснить возврат колоколов в Загорский монастырь ничуть не проще, чем объяснить появление на Земле колонны, вырубленной из скалы на Луне. Объяснение здесь возможно только одно: ОН... МОЖЕТ... ВСЁ! — Она произнесла это, чётко отделяя слова друг от друга. — И это не предположение, а твёрдо установленный факт. Кстати,одного этого вполне достаточно, чтобы объяснить любое другое необъяснимое явление, в котором он хотя бы косвенно был замешан. Он, действительно, умеет всё и может всё, Михаил Александрович. Просто потому, что он стоит над этим миром. НАД, понимаете? Грубо говоря, он не подчиняется даже законам физики, которые составляют основу нашего мира. Ещё в шестьдесят девятом я была таким же атеистом, как и вы, но встреча с ним заставила меня пересмотреть свои взгляды. В случае с ним мы имеем дело даже не с Богом в привычном для верующих понимании, но с Создателем! С демиургом, если угодно.

У деда поднялись брови.

— Как это? Мальчишка и Создатель? Вы помните, сколько лет нашей Вселенной?

Галина Сергеевна весело рассмеялась.

— А если предположить, что Создатель не один? Если предположить, что их двое? Или даже трое? Почему-то все считают, что Создатель может существовать только в единственном экземпляре. А если это не так?

Дед снова перевёл взгляд на окно и, очевидно, задумался, а Галина Сергеевна обратилась к Юле:

— И всё же будь осторожнее и постарайся не упоминать о Саше в своих разговорах с друзьями и подругами. Ему это ничем не грозит, тут твой дедушка прав, но вот всем, кто его окружает... Ты же, наверно, понимаешь, что сам факт его существования мешает спокойно жить очень многим? Особенно тем, кто руководит нашей страной.

Юля кивнула. Галина Сергеевна ведь права. Кем бы он ни был, но достаточно того, что кое-кто из наших граждан всерьёз принимает его за Бога. Бог ли он при этом или нет, не столь уж и важно. И это в стране, господствующим убеждением в которой является отрицание Бога и любых религий. Конечно, он мешает. Не может не мешать.

Галина Сергеевна внимательно наблюдала за ней. Потом, видимо, придя к выводу, что Юля поняла её, продолжила:

— А если силе что-то мешает, — а любая власть является силой, — то она всеми доступными ей средствами будет стараться устранить возникшую помеху. Брось в бурный поток камень — течение будет пытаться утащить его вслед за собой. Большой камень она не утащит, он слишком тяжёл для неё, а вот если ты бросишь в реку что-нибудь не столь стабильное, а, например, кусок дерева, то вода легко подхватит его и унесёт с собой. Этот кусок станет частью потока, понимаешь? В этой аллегории тяжёлым камнем, который невозможно сделать частью потока, выступает Саша, а щепками — обычные люди вроде нас с тобой, понимаешь? Точно так же, как и река, ведёт себя и власть. Всё, что ей мешает, она старается сделать частью себя или подчинить себе. А если это невозможно, то убрать со своего пути, устранить, уничтожить.

Юля кивнула.

— Да, понимаю. А мы? Я имею в виду себя, вас, Серёжку? Мы же напрямую с ним не связаны.

— Ну как же не связаны, Юленька? Ещё как связаны. Через Серёжу, например. Да и напрямую. Только связи эти невидимы миру. Представь себе, что кто-то хочет сильно обидеть тебя и для этого забирает у тебя Серёжку. Или не обидеть, а чего-то потребовать от тебя. Скажет: я верну тебе твоего друга, но ты должна будешь сделать то-то и то-то. Согласишься ты с этим требованием, если знаешь, что в случае твоего отказа Серёжа может погибнуть? Я думаю, согласишься. Я бы, например, согласилась. Щепке очень трудно сопротивляться потоку.

Тут дед очнулся от своих мыслей. Он взглянул на часы и неспешно выбрался из-за стола. Улыбнулся Галине Сергеевне, которая тоже поднялась, и говорит:

— Интересный разговор, но нам пора возвращаться. Нас ждут. Не желаете продолжить? Скажем, в следующее воскресенье? Мы с женой рады были бы увидеть вас с Серёжей у себя дома.

— Следующее воскресенье?.. — Она нахмурилась. — Я бы с удовольствием, но...

— Какие-то препятствия?

— Да, препятствия. Я не уверена, что меня на следующей неделе не зашлют в очередную командировку. Очень много приходится летать по стране.

— Снабжение?

— Нет, что вы! Упаси боже! Я участвую в одном крупном исследовательском проекте. У нас по стране несколько экспериментальных площадок, вот и приходится ездить и собирать результаты. Я лицо подчинённое — что скажут, то и делаю.

— Что за проект? Или это секрет?

— К сожалению, да, секрет. Я давала серьёзную подписку о неразглашении.

— Вы же, по-моему, медицинский работник?

— Да, врач-психолог. Даже докторскую успела защитить. Вас удивляет, что врачи могут участвовать в каких-то крупных проектах?

— Да нет, не удивляет. Слышал уже о таком. Правда, те врачи были бактериологами. Ну, да ладно. Знаете, как мы с вами поступим? Юленька знает наш домашний телефон. Когда у вас будет время, вы просто позвоните, и мы договоримся о встрече. Идёт? — Он протянул ей руку.

Галина Сергеевна с улыбкой пожала её.

— Идёт!

***

Юля уже взялась за дверную ручку и выудила из кармана ключи от квартиры, но тут дед положил руку ей на плечо и негромко сказал:

— Погоди-ка…

Отошли от двери, и дед не раздумывая уселся на верхней ступеньке лестницы и похлопал ладошкой рядом с собой. Они с Серёгой иногда тоже на этом месте сидят, когда в подъезде тепло и возвращаться домой почему-то не хочется. А что? Здесь всегда чисто. Они с Серёгой раз в неделю подметают на площадке и лестницу, вытряхивают половики и даже моют пол.

Юля поняла, что деду нужно о чём-то поговорить и села. Пока он не начал, она сама задала вопрос, который приготовила ещё во время разговора с Галиной Сергеевной. Дед знает кучу вещей, о которых в повседневной жизни не услышишь. Его можно вместо энциклопедии использовать.

— Дед, а что такое де… де… Чёрт, забыла!

— Демиург? — усмехнулся дед и приобнял её за плечи.

— Точно! Демиург! Что это такое? Она сказала: «Если угодно, демиург».

— Это Создатель, Юлька. Причём не просто создатель чего-нибудь простенького, вроде велосипеда, а создатель всего существующего в мире и даже самого мира. По античным понятиям высшее божество, понимаешь?

— Угу, понимаю… То есть она считает, что Саша и есть тот самый демиург?

— Именно так… Скажи, ты ведь нам с бабушкой не всё рассказала? Я имею в виду про встречу с этим Сашей.

Юля вздохнула. Врать деду не хотелось, но рассказывать правду хотелось ещё меньше. Саша предупредил, что Серёгу ждут крупные неприятности, если он какую-то их общую тайну выдаст. И ещё Саша просил не рассказывать о том, что там на площади перед собором на самом деле произошло. Так что лучше промолчать, чтобы случайно не выболтать что-то важное.

Дед понял её молчание правильно. Прижал её к себе на секундочку, поцеловал в макушку и руку с её плеч убрал. Посидели, помолчали. Потом дед негромко начал:

— Я ведь за столом тоже не всё рассказал. Видишь ли в чём дело…

И дед начал свой рассказ. Оказывается, один из знакомых ему молодых журналистов из Вологды, тоже был там на соборной площади в момент выстрела. Он утверждал, что попал туда совершенно случайно, но дед в это не поверил. Считал, что он тоже что-то знал о слухах вокруг девушки невесты и пришёл туда влекомый своим любопытством. Просто ему неловко было в этом признаться.

Пару дней назад этот журналист побывал в Москве. Он привёз в редакцию небольшой очерк и парочку давно заказанных рассказов для одного журнала. Совершенно случайно дед зашёл к главному редактору этого журнала в тот час, когда тот журналист был у него в кабинете. Разговорились, и молодой человек изложил деду и главному редактору свою версию событий того дня в Вологде, которая во многом противоречила тому, что Юля рассказала родителям и деду с бабушкой.

Так, по словам журналиста, невеста была убита, а не ранена, как Юлька тут утверждала. Это первое отличие. Вторая интересная деталь: на глазах у собравшихся в тот момент на площади людей некий молодой человек, по описанию похожий на Юлькиного ухажёра, убитую девушку взял и воскресил! И последняя, крайне любопытная деталь: помогала этому молодому человеку, похожему на Юлькиного ухажёра, девушка, по описанию слишком уж похожая на саму Юльку. Она держала над молодым человеком и убитой девушкой зонтик, потому что в тот момент шёл дождь. Так вот, возникает резонный вопрос: а не врёт ли Юлька своему любимому деду и своей любимой бабуле?

Дед повернул к ней голову и с усмешкой уставился в её хмурое лицо. Юля тяжело вздохнула.

— Вот ты, дед, очень умный человек, но иногда бываешь таким вредным, что просто зла на тебя не хватает. Сам же всё прекрасно понимаешь, а всё равно цепляешься.

Дед рассмеялся, снова прижал её к себе и отпустил. Его сегодня было не узнать. Улыбается, вон, поцеловал даже, чего уже лет сто не случалось. Такое ощущение, что у него настроение очень хорошее. Дед тем временем спрашивает:

— Слово дала, что никому не будешь рассказывать?

— Угу, дала. Дед, скажи…

— Что?

— А ты веришь… гм… в Бога? Ты же коммунист с большим стажем и атеист.

Дед пожал плечами и вздохнул.

— Да, атеист… Был… Знаешь, Юлька, пока кто-то умный не предложит нам исчерпывающего объяснения всем этим явлениям, причём объяснения материального, из железа, дерева и камня, чтобы руками потрогать можно было, я просто вынужден временно отодвинуть атеизм в сторону. Человек без веры существовать не может.

— Почему не может? Ты же как-то до сегодняшнего дня существовал.

— Существовал. Но я всё равно верил. Верил в то, что любому явлению можно найти материалистическое объяснение. Абсолютно любому! Это и был краеугольный камень моей веры.

— А почему сейчас перестал в это верить? Может, и для колоколов тоже есть какое-то материалистическое объяснение. Просто учёные его пока не нашли.

Дед пожал плечами.

— Возможно и найдется какое-то объяснение, но что-то сомнительно. Просто вспомни, о чём за столом говорил твой отец. Он ведь совершенно прав. С атеистической точки зрения, заметим, прав. Но и от фактов тоже никуда не денешься. А атеизм, как ты знаешь, опирается только на факты. Как объяснить появление однажды уничтоженных колоколов, если ты привык доверять закону Ломоносова-Лавуазье? А тут налицо прямое его нарушение. Прямо глаза колет! Это факт? Да, факт! А теперь посмотри, что получается: мы имеем дело с фактом нарушения одного из монументальнейших законов природы — закона сохранения материи! Я не физик, но на мой дилетантский взгляд, чтобы объяснить такое нарушение, нужно подняться на более высокий уровень. То есть открыть нечто ещё более фундаментальное, чем законы сохранения энергии и материи. А что может быть более фундаментальным? Я не знаю. Что мне ещё остаётся, кроме как не вспомнить о «промысле божьем»? Я ведь людей знаю, Юлька. Уверяю тебя, из тех, кто видел появление этих колоколов из воздуха, нет ни одного, кто искал бы иное объяснение этому явлению.

Что на это ответишь? Ничего. Она только вздохнула и кивнула. Дед продолжил.

— Понимаю твои сомнения. Меня они тоже мучают. Я бы с гораздо большим удовольствием остался атеистом, но это было бы нечестно по отношению к себе самому. А врать себе — это прямая дорога к деградации.

— А откуда появилась религия, дед? Не всегда же она была, правда?

— На мой взгляд это несложно, Юлька. Вера всегда возникает там и тогда, когда нет полной ясности. И я думаю, зачатки религии возникли ещё в те времена, когда наши предки бегали в шкурах, жили в пещерах и охотились на мамонтов. То есть очень и очень давно. Но не будем заглядывать так далеко. Давай возьмём самый свежий случай — колокола, о которых мы только что говорили. — Дед качнул головой в сторону двери Серёгиной квартиры. — Этот случай ярко иллюстрирует возникновение веры. Случилось нечто такое, чему ты не можешь найти объяснения на базе своего жизненного опыта и имеющихся у тебя знаний, и ты на некоторое время впадаешь в ступор. Но тут появляется некто, кто предлагает тебе объяснение. Ладно, хорошо. Ты начинаешь размышлять над его объяснением, но тут выясняется, что оно также противоречит твоему жизненному опыту и твоим знаниям! Что в этом случае делать? Как поступить? Ты оказался перед выбором: принять это объяснение на веру или не принимать и продолжать самостоятельные поиски другого варианта ответа. Такого ответа, которое укладывается в рамки твоего собственного представления о мироустройстве. Найдёшь ты его или нет? И будешь ли ты его искать? Уверяю тебя: подавляющая часть людей не будут заниматься такими поисками. Из-за лени, из-за недостатка времени или финансов, из-за недостаточного образования и так далее. Люди, Юлька, предпочитают простые объяснения, не требующие больших усилий для понимания. Если предложенное им объяснение будет внутренне непротиворечиво, то, скорее всего, они его просто примут. И это новое знание расширит базу его знаний и его жизненного опыта. Но сомнения у него останутся и, возможно, он пронесёт это сомнение через всю свою жизнь. Многое из того, что мы называем знаниями, допускает двоякое, а то и тройное, толкование…

Договорить им не дали. Дверь за их спинами открылась, и на площадку выглянула мама. Увидела их и переполошилась.

— Папа, ты зачем сидишь на холодном?! Не знаешь, что от этого бывает? Ну-ка оба поднимайтесь! Сидят, как двое бездомных…

Пришлось подниматься и заходить в квартиру, а там дед намекнул ей, что продолжать разговор при всех он не будет. А вечером, когда папа повёз деда и бабулю в Переделкино, к ним в дверь позвонил Серёга…

Глава 33. Пилоты

24 апреля 1973 года

У Серёги был таинственный вид. Юля его таким ещё не видела. Видно было, что ему нужно срочно что-то ей рассказать или с ней посоветоваться, но тут из кухни в прихожую выглянула мама, и Серёга сдержался. Поздоровался с мамой, коротко ответил на её вопрос о делах. Сказал, что был в Третьяковке и хотел показать Юльке сегодняшние эскизы. Мама на это сказала, что она тоже хотела бы посмотреть и попросила Серёжку принести их сюда.

Серёга на это кивнул и из квартиры выбежал. Она даже не стала запирать за ним дверь. Не было смысла, потому что ровно через минуту он уже был назад.

Как только Серёга открыл папку с эскизами, Юля сразу поняла, что он водит их за нос. Все эти эскизы — головы, руки, элементы одежды — она уже видела. Их Серёга сделал ещё в январе. Это с картины Иванова «Явление Христа народу». Она подняла голову и взглядом спросила его, но он, не спуская взгляда с мамы, которая внимательно рассматривала разложенные на столе эскизы, медленно покачал головой. Мол, все вопросы потом.

Так и оказалось. Мама похвалила Серёгу, назвала прирождённым талантом и оставила их. Вернулась на кухню. Она полюбила свою новую, просторную кухню. Даже почитать устраивается там на диванчике, а не в зале или в спальне. Говорит, ей там уютно.

Серёга оглянулся на дверь и понизил голос:

— Слушай! Что я тебе сейчас расскажу! Закачаешься!

Юля невольно рассмеялась, так ей понравилось выражение его лица.

— Что?

— Меня в Третьяковке учитель нашёл!

— Ты Сашу имеешь в виду?

— Да, его! Погоди ты! — зашипел он.

Она на это рассмеялась ещё громче.

— Давай выкладывай, не держи это в себе, а то сейчас лопнешь! Ну нашёл и что?

Серёга ещё раз оглянулся на дверь и ещё больше понизил голос.

— Он изобрёл летательный аппарат нового типа и хочет сегодня его испытать! Позвал меня и Антонину. Ну ту, из Вологды!

Юля кивнула. Антонина — это не очень хорошо. Слишком уж красивая девушка. Серёга заметил промелькнувшую по её лицу тень и сказал:

— Не ревнуй. Он просил меня передать приглашение и тебе. Хочешь со мной?

— Угу, хочу. Куда-то ехать нужно?

— Не ехать, а лететь. И очень далеко. Аж в Приморье!

У неё вытянулось лицо.

— Шутишь? Это же жутко дорого. Да и не отпустят меня. Школа же.

— При чём тут деньги? Это совершенно бесплатно! — Он смешливо фыркнул. — Не бойся, лететь на самолёте не придётся. У учителя другие способы перемещения в пространстве. Гораздо более быстрые, чем даже на ракете. Он нас заберёт, а к утру вернёт.

— Заберёт? Как это заберёт?

— Пока не могу сказать. Сама увидишь, когда время придёт.

— Это когда?

— Ночью. Саша сказал, что если мы согласимся, то он заберёт нас в два ночи по московскому времени. В Приморье уже будет девять утра. Как раз хорошо. Там уже совсем светло будет. Испытания он хочет там организовать.

— Слушай, ты сейчас не шутишь? Насчёт перемещения в пространстве?

— Я совершенно серьёзно! Никаких шуток. Помнишь нуль-переходы у Стругацких?

— Угу, помню. Не врёшь?

— Не вру! Я тебе больше скажу, Юлька: такие переходы он может открывать не только в настоящее, но и в прошлое! Представляешь?

— Ого! Серьёзно?

— Вполне. В прошлом мне пока что побывать не удалось, но перемещаться в пространстве через эти нуль-переходы мне с ним уже трижды доводилось. Сегодня будет четвёртый раз.

— Ни фига себе… Слушай, Серёга, если это такой развод, я сильно обижусь. Поклянись, что это не шутка!

— Вот те крест! — Серёга быстро перекрестился и даже глаза от усердия выпучил.

Похоже, и правда не врёт.

— Боишься? — спросил он её.

— Не-а, не боюсь. Просто странно как-то. Никак ко всей этой необычности привыкнуть не могу.

— Я думал, ты уже немного адаптировалась. Целая неделя прошла.

— Ты про Вологду?

— Угу, с тем, что там случилось.

— Да нет, я уже начинаю привыкать. Дед с бабулей сегодня у нас были…

— Погоди! О них потом. У нас будет время поговорить. Сначала о деле.

— Давай говори.

— Сейчас полчетвёртого. Тебе нужно будет хотя бы пару часиков поспать. Ну и мне тоже. Может, пойдём ко мне? Тебе здесь поспать не дадут. Мать наверняка удивится, если ты сейчас уляжешься. Ещё подумает, что заболела.

Она смешливо фыркнула.

— А там мне ты спать не дашь. А то я тебя не знаю.

— Нет, только поспать! В самом прямом смысле! — рассмеялся Серёга. — Обниму тебя и будем спать! Только обниму! Честно!

Конечно же, он не выдержал, и его обещание «только обнять» закончилось тем же, что и всегда, но она не рассердилась. Если бы случилось чудо великое, и он действительно сдержался, наверно, не выдержала бы она сама. Это сильнее её. И сильнее его. И они оба давно это поняли.

Сейчас её голова лежала на сгибе его руки, он прижимался к ней сзади, другая его рука обнимала её живот, а её рука на всякий случай придерживала эту руку, помогая ей справляться с собой и не лезть туда, куда её не звали, потому что хватит на сегодня, и, вообще, они здесь собрались, чтобы поспать, а не заниматься всякими глупостями.

Почему им нельзя каждый день и каждую ночь засыпать вот так — обнимая друг друга? Это же так просто и так естественно. Хорошо, что мама, хоть и всё понимает, но не возражает против их встреч, а папа, кажется, пока что ни о чём не догадывается…

Проспали до шести. Потом пришлось возвращаться, чтобы мама не волновалась. Договорились с Серёгой так: она ложится спать, но одежду и обувь для ночной «прогулки» готовит заранее, чтобы не пришлось терять время на поиски. Будильником, к сожалению, воспользоваться было нельзя. Родительская спальня через стенку, а мама спит чутко и может проснуться от его звона.

Серёга предложил выход из этого затруднения. Сказал ей дождаться, когда родители уснут покрепче, — они укладываются в половине одиннадцатого, а к одиннадцати обычно уже засыпают, — а потом тихо переодеться и осторожно квартиру покинуть. Дал ей фонарик, чтобы она могла ориентироваться в темноте коридора и комнат, не включая света. Ключ от их квартиры у Юли имеется, а тётя Галя предупреждена. Так что случайное столкновение Юли с тётей Галей в коридоре или на кухне их квартиры к неожиданностям не приведёт.

Серёга сказал: «Мы с тобой плотно позавтракаем у нас на кухне, прежде чем отправляться в дорогу». Мысль и в самом деле здравая. Обычно-то ночью есть не хочется, но это если ты встаёшь всего на пару минут, чтобы, к примеру, сбегать в туалет или на кухню, чтобы водички попить. А если у тебя день начинается ночью, то и завтрак также должен состояться ночью.

***

Прошло без сучка и задоринки. Мама пришла пожелать ей спокойной ночи. Посидела рядом, растирая по рукам ночной крем, и они немного поболтали. Мама вспомнила о том, что застала их с дедом на лестничной площадке и спросила о теме их разговора. Пришлось немного врать. Сказала, что разговор крутился вокруг её камеи и вокруг Саши. Деда интересовали детали. Он сказал ей, что у него из головы не выходит та история с колоколами. Повторила фразу деда о том, что писатели часто берут сюжеты для своих книг из жизни.

Мама на это кивнула и сказала, что даже если дед что-то и напишет, то вряд ли это будет опубликовано. Очень уж эта тема далека от магистральной линии советской литературы. После этого посоветовала ей долго не читать, потому что завтра понедельник, а школу никто не отменял. Серёгу она ни словом не упомянула. Поцеловала её на ночь, поднялась и из комнаты вышла.

Юля терпеливо выжидала почти час, прежде чем выйти из своей комнаты и пройтись по квартире. Постояла под дверью родительской спальни, послушала. У них всё было тихо…

***

Она ещё не успела отойти от изумления по поводу той простоты, с которой они с Серёгой перешли из Москвы куда-то в Приморье, как новый шок! Они с ним вышли из комнаты Серёги на посыпанную крупным серым песком просторную площадку перед красивым двухэтажным особняком с белыми колоннами по фронтону. По центру площадки имелась большая клумба, на которой опираясь на лопату спиной к ним стоял русоголовый, хорошо сложенный парень в синем рабочем комбинезоне на чёрный свитер с поддёрнутыми рукавами и в чёрных резиновых сапогах. Рядом с клумбой стояла тачка с навозом, в который были воткнуты вилы с короткой рукояткой. Он смотрел на лежащую на самом краю площадки… летающую тарелку! Ну или что-то очень похожее на летающую тарелку.

Серёга взял Юлю за руку и повёл к этой «тарелке». Она послушно шагала следом. Проходя мимо клумбы, Серёга поздоровался:

— Привет, Гриша!

Парень повернул к ним голову и кивнул.

— Привет, Серёга!

Серёга сообразил, что нужно и её представить.

— Познакомься, это моя девушка. Зовут Юлей. — Потом повернул голову к ней. — Познакомься, Юлька! Это Гриша Мазин. Он работает здесь садовником.

— Привет, Юля! — поздоровался Гриша. — Только я здесь не садовник, а слуга для чёрных работ.

Серёга усмехнулся на это, но ничего не сказал. Вместо этого кивнул в сторону «тарелки» и спросил:

— Давно эта штука здесь появилась?

— Минут десять. Не знаешь, что это такое?

— Знаю. Где Саша?

— В доме должен быть. Недавно выходил на пару минут, но снова зашёл. Так что это такое?

— А на что похоже?

— Не знаю… На какой-то летательный аппарат. Только я таких ещё не видел.

Юля высвободила руку и отправилась дальше самостоятельно. Аппарат этот и в самом деле напоминал летающую тарелку из какого-то фантастического фильма. Только у этой «тарелки» не было никаких ножек. Как их? А, посадочные опоры! Так вот, никаких посадочных опор у этой «тарелки» не было. Она лежала блестящим металлическим брюхом прямо на песке.

Подойдя ближе, Юля поняла, что это не тарелка, а скорее накрытое высоким стеклянным колпаком овальное блюдо, потому что корпус её в плане имел не окружность, а широкий эллипс. Сам корпус аппарата не был высоким. Вряд ли выше полуметра. Бортик у него имелся, но совсем узенький. Только, чтобы ногу поставить. То есть сантиметров двадцать — максимум тридцать.

Ширина корпуса внутри была примерно метра три, а длина раза два больше. Спереди у него имелись два кресла, похожие на кресла пилотов, разделённые широкой консолью, похожей на консоль у них в «Волге», только из этой не торчала рукоятка переключения передач. Вместо неё имелся небольшой ползунок в блестящей металлической пластине, с разметкой, как на металлической линейке. Сейчас ползунок располагался напротив буквы «О». Хотя, возможно, то была не буква «О», а цифра 0.

Ощущение того, что это кресла пилотов самолёта, усиливалось торчащими прямо из пола перед каждым креслом массивными на вид рулевыми колонками, оканчивающиеся разомкнутыми сверху и снизу колёсами небольшого диаметра. Получается, этой машиной управляют два пилота? Да, похоже на то.

Передняя панель у этого аппарата имелась, но привычных для автомобиля или самолёта встроенных в неё приборов видно не было. Две красные кнопки с правой стороны каждого рулевого колеса, а больше ничего. Никаких тебе спидометров, тахометров и альтиметров. Интересно, как он управляется? Если это, конечно, летательный аппарат, а не импортная газонокосилка.

В метре за спинками передних кресел имелось сплошное сиденье наподобие диванчика с высокой спинкой. Оно занимало практически всю ширину корпуса. Там легко разместились бы четверо пассажиров, но ремней безопасности, похожих на ремни в обычных пассажирских самолётах, было три пары.

Интересно, как открывается этот высокий колпак из толстого стекла? Каких-либо шарниров и рычагов видно не было. Колпак лежал утопленный в толстое резиновое кольцо бегущее по всему периметру корпуса. Интересно.

Юля оглянулась. Оказалось, что Серёга стоит у неё за плечом и тоже разглядывает машину. Тихо он подошёл. Она не услышала скрип или шуршание песка под его подошвами. Гриша тоже подошёл ближе. Стоит с полуоткрытым ртом, метров с трёх рассматривает переднюю часть аппарата.

— Как он в воздухе держится? — пробормотал Гриша, ни к кому конкретно не обращаясь. — Ни крыльев, ничего…

— Сашу спроси, — ответил ему Серёга. — Это его творение.

— Он со мной не разговаривает.

Серёга на это усмехнулся и сказал:

— И правильно делает.

Гриша на это только вздохнул, но ничего не ответил. «Слуга? Вот это номер! У нас в стране слуг вроде не осталось?» - подумала Юля, осмотриваясь по сторонам.

Хорошо здесь. Солнце вовсю светит, небо синее-синее. Воздух пахнет землёй и молодой листвой. Деревья вокруг площадки не чёрные, как зимой, а покрытые первыми листочками. Похоже, это липы. Но лес не весь широколиственный. Имеются и хвойные. Площадка, на которой они стояли не ровная, а с небольшим уклоном. Там, на нижнем краю площадки растёт толстая сосна. И за ней просматриваются среди других стволов жёлтые сосновые стволы. Аромат от них в воздухе такой, что хочется дышать полной грудью. Если бы не запах навоза, который порой доносило от клумбы, то было бы и вовсе прекрасно.

От широкого каменного крыльца дома за их спинами послышались голоса, и Юля обернулась. Обернулся и Серёга. Он тут же шагнул к ней и рукой нашёл её руку. Она не боялась, и его рука ей не была нужна, но она не возражала. Так и в самом деле лучше. Надёжнее как-то.

На просторную веранду дома вышли трое. Двоих из них — Сашу и Антонину — она узнала, — а вот третья девушка с распущенными по плечам волнистыми пшеничного цвета волосами, была ей незнакома.

Красивая девушка. Правильные черты нежного лица, большие глаза с тёмными бровями и ресницами, высокая грудь. И сама она довольно высокая. Даже немножко выше стоящего рядом с ней Саши. На правой руке девушки блеснуло золотом обручальное колечко. Одета девушка была в тёмные брючки, тонкий свитерок чёрной шерсти и коричневые ботики. Симпатично смотрится. Очень гармонирует с золотом её волос. На запястье левой руки у неё серебристого цвета браслетик. А может, это часики у неё такие.

При такой погоде куртки, которые они с Серёгой надели ещё дома, и в самом деле были лишними. Ничего, потом можно будет снять. Жарковато, но для начала можно просто расстегнуть молнию на куртке.

На Антонине была свободная юбка вишнёвого цвета и чёрного цвета олимпийка. Рукава олимпийки поддёрнуты, обнажая предплечья. Молния олимпийки полностью расстёгнута и видно, что под ней ещё и тёмно-синяя футболочка имеется. У Антонины на левом запястье тоже браслетик. Очень похож на тот, который на первой девушке. Одинаковые часики?

Девушки заметили их и дружно улыбнулись. Юле показалось, что они улыбались ей. И были их улыбки дружелюбны. Она улыбнулась в ответ, а Серёга в знак общего приветствия поднял руку. Гриша при их появлении вернулся к клумбе, выдернул лопату из земли и принялся за работу. Похоже, до их появления здесь он рыхлил на клумбе землю.

Саша подвёл девушек к ним и поздоровался. Серёгу он просто молча хлопнул по плечу, а с ней поздоровался за руку и с улыбкой спросил:

— Ну что, Юля, вот и снова увиделись?

Приятная у него улыбка. Так и хочется в ответ улыбнуться. Юля и улыбнулась.

— Серёжа сказал, что ты меня пригласил.

Он кивнул.

— Да, пригласил. Антошу ты уже знаешь, а эту девушку зовут Дашей. Даша Синичкина. Точнее, она у нас теперь Кольцова. Не привык ещё к её новой фамилии. Даша такая же моя помощница и подруга, как и Сергей.

С Дашей они пожали друг другу руки, а потом Дашу сменила Антонина. Она обняла Юлю, на секунду прижалась щекой к её щеке, отстранилась и серьёзно сказала:

— Спасибо, Юля! Не могла тебя в тот день поблагодарить, так что приходится сейчас навёрстывать. Саша рассказал, как ты помогала Серёже реанимировать меня. Я теперь твоя должница.

Юля смущённо усмехнулась.

— Да ладно! Какая там помощь? Зонтик над тобой и над Серёгой подержала. Забудь. Всё сделал он, а я так… рядом была. Как ты себя чувствуешь?

— Всё в порядке. Ничуть не хуже, чем до того выстрела.

Посмеялись, конечно. Потом Саша говорит:

— Ладно, друзья, не будем терять времени. У нас сегодня насыщенная программа. Начнём с тебя, Даша. Открывай машину.

Даша подошла к аппарату, бегло осмотрела её и обернулась к Саше.

— А как?

— Просто положи руку на остекление кабины, и оно поднимется в воздух.

Даша кивнула, отвернулась от них и прикоснулась рукой к стеклу. Раздалось негромкое шипение, скрипнула резина уплотнителя, и стеклянная полусфера шевельнулась. Даша убрала руку, сделала полшага назад, и в ответ на это полусфера взмыла в воздух. Впрочем, далеко она не отлетела. Она неподвижно зависла на высоте метра два над аппаратом.

Саша откашлялся.

— Внимание! Запоминайте первое правило: сначала занимают свои места пассажиры! Пилот занимает своё место последним. Это важно.

— А кто у нас пассажиры? — это спросил Серёга.

— Сейчас вы с Юлей и Антоша побудете пассажирами, а места пилотов займём мы с Дашей. Потом будем меняться. Каждый из вас будет учиться водить машину. Ну, кроме Юли, конечно. — Он обратился к Даше. — Занимай место пилота, но к красной кнопке пока что не прикасайся. Её нажмёшь только тогда, когда твои пассажиры окажутся на своих местах и будут пристёгнуты. Потом, когда наберём необходимую высоту, и машина окажется в горизонтальном полёте, ремни можно будет отстегнуть. Как в обычном пассажирском самолёте — при взлёте и посадке все пассажиры должны быть пристёгнуты к своим креслам.

— А какую высоту нужно будет набрать? — спросила Даша.

— Зависит от местности, — серьёзно ответил Саша. — Если как здесь, где рейсовые самолёты и вертолёты не летают, а летают только пограничники, то можно подняться невысоко. Можно будет лететь прямо над верхушками деревьев. Следите только за тем, чтобы птиц не убивать и не калечить. Ну и на рельеф местности нужно обращать внимание, конечно. Чтобы не приходилось без нужды регулировать высоту полёта или маневрировать вектором тяги. Ты же не хочешь врезаться в какую-нибудь гору, правда?

— Угу, поняла. Километра высоты будет достаточно?

— Да, вполне достаточно. Здесь сопки невысокие. Максимум метров четыреста. Если бы ты вела машину где-нибудь в Гималаях или на Памире, то высота должна была бы быть километров в десять. Это как минимум. Лучше ещё выше, чтобы не столкнуться с рейсовыми самолётами. А вообще, при передвижении на большие расстояния, рекомендую набирать высоту в сорок — шестьдесят километров. Шестьдесят даже лучше, чем сорок.

— Чем лучше? — спросил Серёга.

Саша подал руку Антонине и помог ей встать на бортик машины. Машина при этом даже не шелохнулась. Такая тяжёлая? Саша внимательно наблюдал за тем, как Антонина опускает ногу на пол кабины и отпустил её руку лишь тогда, когда девушка оказалась внутри обеими ногами. Пол внутри имелся и был ровным. Лишь после этого Саша ответил Серёге.

— На шестидесяти километрах воздуха уже практически не имеется. Можно развить очень большую скорость, без опасности, что в небе возникнет инверсионный след. В принципе у этой машины очень низкий коэффициент трения воздуху, но на больших скоростях и на низких высотах вероятность образования турбуленций всё же ненулевая. Лучше не рисковать, что вас увидят с земли.

— А какая у него максимальная скорость? — с любопытством спросил Серёга.

— Какую ты задашь, такая и будет, — усмехнулся Саша. — Помни только, что если она превысит первую космическую, то ты вылетишь в открытый космос. Придётся прикладывать усилия, чтобы вырулить к той цели на Земле, которую ты собрался достичь. Ну всё, забирайтесь в машину, забирайтесь. Поговорить мы сможем на месте.

— Куда полетим, Саша? — спросила Даша. Она уже обогнула машину и стояла, ожидая, когда остальные займут свои места.

Серёга подал Юле руку, и она встала обеими ногами на бортик. Потом осторожно спустила ногу вниз. До пола было ближе, чем до земли, но Серёга на всякий случай не отпускал её, пока она не встала на пол обеими ногами. Следом за ней шагнул в машину и Серёга. Ноги у него длинные, поэтому вставать на бортик ему не понадобилось. Он просто перешагнул его.

Предпоследним в машину забрался Саша, а следом за ним и Даша. Ей было проще, чем Юле и Антонине, потому что у неё была возможность опираться левой рукой о переднюю панель. Или держаться правой за спинку сиденья. Даша уверенно уселась в кресло и подняла голову вверх. Вслед за ней и они подняли головы и посмотрели на парящее в воздухе остекление кабины.

«Вот, наверно, так висели в воздухе те колокола, прежде чем опуститься на землю» — подумала Юля. Кстати, гораздо проще было бы забраться в кабину, если держаться рукой за спинку диванчика. Она даже выше, чем передняя панель. Тогда и помощь Серёги не понадобилась бы.

Когда Саша оказался на своём месте, Даша оглянулась назад и скомандовала:

— Так, ребята, пристёгиваемся!

Они с Серёгой уже разобрались с застёжками на ремнях и были пристёгнуты, так что её команда относилась к одной Антонине. Она сидела крайней по левому борту, прямо за креслом Даши, Серёга устроился посередине, а Юля справа, за креслом, которое занимал Саша.

Даша убедилась, что все пристегнулись, защёлкнула собственную пряжку и повернула голову к Саше.

— Что дальше?

— Дальше всё просто. Нажимаешь красную кнопку и дожидаешься, когда остекление окажется на своём месте. Давай, действуй!

Юля бросила взгляд в сторону клумбы. Гриша не работал. Он стоял на клумбе, опираясь на лопату, и не отводил от них глаз. Во взгляде его читалась что-то очень похожее на зависть. Интересно, чем он перед Сашей провинился? Нужно будет потом спросить Серёгу. Он явно что-то знает. В его словах, обращённых к Грише, звучала то ли насмешка, то ли презрение. Необычно для Серёги. Такое выражение лица она видела у него всего однажды — когда он в классе поссорился с Наташкой Сомовой. Это было на второй день их знакомства.

Серёга заёрзал, когда стеклянный колпак поплыл вниз. Видно было, что у него появились вопросы, но внимание всех было приковано к колпаку, и он помалкивал. Снова раздался короткий скрип резины, когда колпак улёгся на своё место. Внешние звуки вроде шелеста ветерка в ветвях деревьев тут же смолкли. Раздалось знакомое уже короткое шипение, и уши заложило, как во время набора высоты при полётах на самолетах. И тут Серёга не выдержал.

— Саш, а как же воздух? Ты сам говорил, что на шестидесяти километрах высоты воздуха практически нет. Чем мы там будем дышать?

— Подача воздуха начинается после герметизации кабины, — ответил Саша. — Ты сейчас сам всё поймёшь. Не бойся, воздуха хватит. Машина забирает его через несколько постоянно существующих окошек. Ты такие окошки называешь пространственными переходами. Хороший термин, кстати. Мне понравился. Точно отражает суть.

Новое изменение давления. На сей раз в противоположную сторону. Саша на это отреагировал.

— Готово! Подача воздуха началась.

Сразу после этих слов в центре передней панели появилось большое окно с зелёными цифрами. Саша пояснил.

— Верхняя цифра — это высота в метрах под днищем машины. Сейчас пока что ноль метров. Потом, во время полёта эти цифры будут меняться в зависимости от рельефа местности под нами. Не удивляйтесь, короче, что последние цифры могут во время полёта скакать туда-сюда.

Он ткнул пальцем в нижнюю цифру в левом краю экрана.

— Здесь будут отражаться показания скорости. В километрах в час.

Затем он положил пальцы на чёрную рукоятку, которой заканчивался ползунок на консоли между сиденьями пилотов.

— Смотри сюда, Даша. Ребята, внимание! Это всех касается!

Им с Антониной пришлось наклониться к Серёге, чтобы увидеть всю консоль. На ней кроме ползунка, который она уже видела, появилось прямоугольное окошко размером с тетрадный лист, на котором изображена была цветная карта.

— Это важный орган управления, — сказал Саша, указывая на ползунок. — Я называю его компенсатором поля тяготения. Не придумал пока более подходящего названия. Обратите внимание на деления на линейке. Есть идеи, для чего они? Даша?

— Мне кажется, это не сложно. На нуле — позиция в которой сейчас находится этот рычажок — поле компенсации отсутствует. Вперёд — регулировка силы поля. А что означает меньше нуля?

Саша кивнул.

— Да, всё верно. Серёга, как ты думаешь, для чего нужны деления вниз от нуля?

— Чтобы резко сбросить высоту?

— Верно. Для резкого изменения высоты полёта. А ещё для чего? Антоша, как ты считаешь?

Повисло молчание. Наконец Антонина пошевелилась.

— Не знаю, Саша… У меня есть только одно предположение…

— Ну же, смелее! Мы не на уроках. Не бойся своих мыслей.

— А эта машина умеет нырять в воду?

Саша довольно рассмеялся.

— В точку! Для того, чтобы можно было быстро набрать глубину при нырянии в воду! Вместо забора воды в цистерны, так сказать. Молодец, Тоша!

— На этой машине можно и нырять? — удивился Серёга.

— Ну, а почему нет? Внешняя защита у неё такая, что хоть в мартеновскую печь, хоть в жерло вулкана, хоть в Марианскую впадину ныряй, с корпусом и с экипажем ничего не случится. Только прошу вас подобные эксперименты без меня не проводить. Докажете, что полностью овладели управлением, тогда будете валять дурака самостоятельно. Не возражаю.

— А на Луну в ней можно слетать? — спросила Юля.

Саша оглянулся на неё.

— Можно, Юля. Можно и на Луну, можно и на Марс. Только правильно рассчитывайте время, чтобы ваши близкие не волновались. Сама понимаешь, полёт на Луну займёт пару часов. Да там немного побродить, посмотреть, на звёзды и на Землю полюбоваться, да дорога назад. Целый день на такую экскурсию нужно планировать.

— Так быстро? — удивилась Юля. — Американцы до Луны несколько дней добирались.

— Никуда они не добирались, — буркнул Саша, отворачиваясь. — Не были они там. Это была хорошо исполненная, очень дорогостоящая театральная постановка. Кроме меня и моих друзей других людей там пока что не бывало.

— Правда, что ли?

— Правда, Юля. И запомни, я друзей никогда не обманываю. И тебе не советую. Можно быстро потерять дружбу. Но об этом мы после поговорим. — И, обращаясь к Даше. — Поехали, Даша. Давай осторожно поднимай машину. Мы уже много времени на разговоры потеряли.

Окружающие деревья вдруг провалились вниз. Теперь их видно было сверху. Юля ожидала, что при подъёме вес тела изменится, но вообще ничего не случилось. Никакого давления со стороны сиденья, никакого качания кабины — ничего. Просто земля вдруг провалилась вниз.

— Тридцать метров, — спокойно сообщила Даша. — Пятьдесят… Восемьдесят… Сто двадцать…

— Можешь убавить вес ещё больше, — сказал Саша. — Тогда подъём пойдёт веселей.

Даша сдвинула движок ещё на пару делений. Скорость подъёма ощутимо возросла.

— Пятьсот… — произнесла Даша, не отрывая взгляда от окошка на передней панели, — девятьсот…

— Уменьшай скорость подъёма и давай вперёд, — посоветовал Саша.

Ползунок вернулся почти к нулевой отметке. Напротив этого места на линейке имелась красная чёрточка. Даша взялась за рулевое колесо обеими руками. Саша кивнул и сказал:

— Потяни рулевое на себя. Этим ты включишь заднюю тягу…

Даша потянула руль на себя, рулевая колонка послушно наклонилась в её сторону и Юлю вдавило в мягкую спинку сиденья. Деревья внизу, узкая полоска реки, крыша дома на островке между двумя её рукавами, всё это рванулось назад и мгновенно исчезло. Осталась только холмистая тайга внизу.

— Какая скорость, Даша?

— Восемьсот двадцать. Это в километрах в час?

— Да, километры в час. В следующий раз будь осторожнее при наборе скорости. Действуй плавнее и не торопись. А сейчас сбрось скорость. Мне нужно кое-что вам объяснить. Уменьшай до двухсот… Да вот так… — Он постучал пальцем по карте на консоли. — Смотрите все сюда… Красная стрелочка — это наша машина. Видите? — Он показал пальцем в центр карты.

Когда стрелочка была всеми найдена, Саша продолжил:

— Стрелочка показывает направление нашего движения. Теперь смотрите, что нужно сделать, чтобы увеличить масштаб карты. Наша с вами цель лежит на побережье и сейчас находится за границей видимой части карты. Даша, проведи пальцем по карте снизу вверх…

Даша послушно провела по карте пальцем, и масштаб действительно резко изменился. Красная стрелочка в середине карты осталась, но стало видно синее море в верхней части. Саша пояснил.

— Чтобы уменьшить масштаб, достаточно провести по карте пальцем в противоположном направлении. Потом попробуете. А сейчас обратите внимание на вот эту красную точку. — Он показал пальцем на точку на самой границе с морем. — Это наша с вами сегодняшняя цель. Она лежит на южном побережье Охотского моря, примерно в сотне километрах от северного входа в Татарский пролив. Здесь мы никому мешать не будем. И нам никто не помешает. Людей здесь нет. Мы правильно летим, Даша?

— Нет, неправильно! Нужно довернуть влево.

— Верно, но не торопись. Если ты сейчас довернёшь прямо на цель, мы пролетим почти вот над этим населённым пунктом. Вот он, смотри! — он показал пальцем на группу серых квадратиков.

— Поняла, — ответила Даша. — Облетаем его?

— Да, облетай по широкой дуге. Чтобы между машиной и границей посёлка оставалось не меньше десяти — пятнадцати километров. А лучше ещё дальше. Я рекомендую тебе забраться повыше. Километров на пять — на шесть. Тогда нас с земли будет трудно увидеть. Особенно за облаками. Давай, поднимайся выше вон тех облаков! Компенсатор на пятнадцать! Рулевое на себя! Поехали!

***

Даша не сумела вовремя погасить скорость, и они вылетели за полосу прибоя на пару километров. Саша посмеялся и велел ей выруливать к берегу. Мог бы и не говорить, потому что Даша исама поняла свою оплошность. Она чуть довернула рулевое колесо вправо и машина легла на правый борт. Юлю мягко вдавило в подушку сиденья, горизонт встал дыбом, внизу с правого борта появилось море, а вверху по левому борту синее небо с редкими белоснежными облаками.

Машина неторопливо разворачивалась носом к недалёкому берегу. Почему-то совершенно не было страшно. Она ощущала в себе что-то вроде восторга. Впрочем, по лицам ребят было видно, что все они чувствуют примерно то же самое. На Серёгу вообще невозможно было смотреть без смеха. Юля прикрыла рот рукой и тайком прыснула, так ей понравилось восторженное выражение его лица.

Последние сотню метров до берега они едва ползли. Скорость была всего сорок километров в час. После полутора тысяч километров в час их теперешняя скорость ощущалась скоростью сонной черепахи.

Целью их был небольшой домик, стоящий у подножья поросшей кустарником и деревьями невысокой сопки в сотне метров от впадающей в море узенькой речушки. Саша попросил Дашу быть внимательней и не раздавить при посадке крышу домика, поэтому она осторожничала и долго маневрировала, выбирая для посадки безопасное место.

Потом Саша вдруг сказал:

— В ста двадцати метрах от дома на берегу медведица с двумя медвежатами. Серёжа, поставь на всякий случай отпугивающий барьер. По идее она не должна сунуться к дому, еду она нашла, но на всякий случай поставь. Медведицы с маленькими медвежатами бывают очень агрессивными. Как бы они нам девушек не напугали.

Вместо Серёжи ответила ему Даша:

— Я сама поставлю, Саш. Сейчас машину посажу и поставлю. У Серёжи нет при себе транслятора. Я же чувствую.

Про какой транслятор она говорила, было непонятно, но Саша хлопнул себя ладонью по лбу и сказал:

— Ах, да! Совсем про него забыл… — Он порылся в кармане своих брюк, повернулся к ним и протянул Серёже узкий металлический браслетик, наподобие тех, которые Юля заметила на руках у Даши и Антонины. — Возьми этот. А медальон пусть остаётся у Юли, коли уж ты ей его подарил. Эта модель кажется мне более практичной.

А потом он ответил Даше:

— Нет, пусть Серёжа этим займётся. Не отвлекайся! Если сломаешь дом, я тебе задницу надеру! Мы с Серёгой полдня с ним возились. Будешь потом для мужа объяснения придумывать — откуда у тебя там красные полосы появились.

Даша, а за ней и Антонина рассмеялись. Фыркнул и Серёга. Он уже нацепил браслет на руку и сейчас смотрел через правую часть стекла вдоль пляжа. Юля посмотрела туда же, но никакой медведицы и никаких медвежат на берегу не увидела.

— Не туда смотришь… — тихонько сказал Серёга. — Ближе к воде. Вторая от полосы прибоя гряда водорослей. Вон они… Малышей отсюда не видно. Они прячутся за телом матери. Присмотрись…

И она увидела. Медведица лежала брюхом на камнях пляжа лапами прямо в большой куче водорослей. Её грязно-бурая шкура по цвету почти не отличалась от них, поэтому она её не сразу заметила.

— А что она ест? — тихонько спросила она Серёгу. — Рыбу дохлую нашла? Или водоросли?

Ответил ей Саша.

— Нет, не рыбу и не водоросли. Прибоем выбросило на берег кадавр тюленя. Ей его надолго хватит, если, конечно, другие медведи не набегут и драку вокруг него не устроят. Ничего, главное, она первая на него наткнулась, если не считать чаек. Теперь пока досыта не наестся, не уйдёт. Она всего две недели назад выбралась с медвежатами из берлоги. До сегодняшнего дня голодала. Перебивалась с хлеба на квас. Прошлогодние грибы и ягоды, съедобные водоросли, насекомые вроде муравьёв, личинки жуков, птичьи кладки. Невкусно, низкокалорийно, но худо-бедно желудок набить можно. Они весной все голодные. И медвежата из-за этого голодали. Теперь у неё молока в достатке будет.

— Они ещё сосунки? — спросила Антонина. Она тоже вытянула шею и прищурившись рассматривала медведицу.

— Угу, сосунки. В конце января родились. Мясо уже могут есть, но она их молоком подкармливает. Ничего, они у неё крепенькие получились. Должны оба выжить.

— Барьер стоит… — сказал Серёга.

Саша на это только кивнул. Он внимательно следил за процессом посадки. На табло высота аппарата над землёй медленно менялась. Оставалось всего три метра…

***

Они с Серёгой и Антониной выбрались из машины, а Даша с Сашей остались на своих местах. Саша сказал им, что они с Дашей слетают до Камчатки — дотуда «всего-то» тысяча километров, — а когда вернутся, на место пилота сядет Серёга. Ну и Юля с ними полетит, если захочет. Попросил Дашу посчитать, с какой скоростью они должны лететь, чтобы дорога туда и обратно заняла ровно один час. Даша улыбнулась ему и сказала:

— Если туда тысяча и обратно столько же, то в сумме это составит две тысячи. Значит скорость должна быть две тысячи километров в час.

Саша усмехнулся.

— Это я проверял, не забыла ли ты арифметику. Ладно, полетели, Дашка. При скорости в три — три с половиной тысячи километров в час мы с тобой ещё быстрее обернёмся. Минут через сорок будем назад. Не скучайте тут. В доме вода и еда имеются. Серёга знает, где ключ спрятан. Можете пока чаю приготовить и попить. Газовая плита на кухне имеется.

***

Антоша сидела в доме за кухонным столом, ожидала, когда чай заварится и думала. Уже третий день она только тем и занимается, что думает. Нужно написать Михаилу прощальное письмо и вложить в конверт обручальное колечко, но текст письма никак не складывается.

На бумагу ложились строчки, в которых правда переплеталась с вымыслом и её фантазиями, казавшимися ей в тот момент правдой, но тут же или через пять минут, или на следующее утро возвращались к своему первоначальному состоянию — то есть снова становились вымыслом или фантазией, и их приходилось вымарывать, а бумагу комкать и брать новый лист. А без этих вымыслов предложения становились сухими и тоже казались не правдой, а чем-то другим и совершенно неправильным и ненужным.

Вчера после завтрака Саша увязался за ней на второй этаж. Сказал, что заметил, что ей что-то не даёт покоя, и спросил её о причинах. Конечно, она рассказала ему о своих затруднениях. Саша принял ужасно серьёзный вид, заложил руки за спину и сказал:

— Я знаю, как нужно написать! Садись, бери бумагу и пиши!

Она ему поверила. Уселась за стол, достала из ящика чистый лист бумаги, приготовила ручку и с надеждой посмотрела на него. А он кивнул и громким, учительским, голосом начал:

— Настоящим уведомляю вас. — Потом склонился над её плечом и сказал: — «Вас» с заглавной буквы, — важно кивнул, когда она исправила маленькую букву на большую, выпрямился и зашагал к окну с по-прежнему сложенными за спиной руками.

— Настоящим уведомляю Вас, что в связи с моей недавней смертью не считаю более возможным продолжать наши прежние отношения! Всё! Приятно было познакомиться!

Антонина взвыла, поняв, что её разыгрывают, и выскочила из-за стола. Саша поднырнул под её руки, которыми она пыталась его схватить, бросился наутёк, в три прыжка достиг застеленной кровати, и рыбкой бросился на неё. Здесь она его настигла и поймала за ногу. Ногу из её рук он вырвал и на четвереньках перебежал на другую сторону кровати. У неё в руках остался его тапочек на правую ногу. Саша хохоча приплясывал на полу по другую сторону кровати.

— Ещё напиши: «Родителям большой привет с того света! Здесь тепло и хорошо кормят!» — и с новой строки: «Золотое кольцо пятьсот восемьдесят пятой пробы весом в два грамма прилагается!»

Задыхаясь от смеха, она размахнулась и бросила в него тапок. Саша ловко поймал его и тут же надел на ногу.

Потом он убежал, а Антоша забралась коленками на кровать, упала на то место, где он лежал, полежала пару секунд, а потом перекатилась на спину, крестом разбросала руки и так, улыбаясь, смотрела в высокий белый потолок. На полном серьёзе она раздумывала над Сашиными словами. А не последовать ли совету и не написать ли Михаилу чисто формальное письмо?

В главном ведь Саша совершенно прав: её обязательства перед ним закончились вместе с её смертью. И не её, и не Михаила заслуга в том, что она вернулась в мир живых. И ещё одно крутилось у неё в голове: возвратив её к жизни Саша имеет на неё все права. Об этом и мама говорила и даже папа не нашёлся, что на это возразить, — промолчал.

Мама считает, что Антоша теперь принадлежит Саше и душой, и телом. Да она и сама так думает и уже очень давно. Вот только нужна ли она ему — вместе со всей своей душой и с телом — вот в чём вопрос!

Ещё немного подумала и вздохнула, припомнив их тихий разговор в темноте больничной палаты. Наверно, всё-таки для чего-то нужна. Иначе не предложил бы он ей пожить у них в особняке вдали от людей.

***

Лёгкий морской ветерок из распахнутого настежь окна шевельнул волосы на виске и заставил её вернуться в этот мир. Антоша пригладила волосы и посмотрела на Серёжу с Юлей. Они устроились на небольшом брёвнышке, наполовину зарывшемся в мелкую гальку пляжа неподалёку от полосы прибоя. Сидели совсем близко друг к другу, разговаривали и кидали в море камешки.

Ребята сторонятся её. Кажется, Юля девушка ревнивая. Любит Серёжу, но боится, что он обратит внимание на неё или на Дашу. Наверное, поэтому Серёжа ведёт себя по отношению к ним обеим столь сдержанно. Старается даже не смотреть в их сторону. Не хочет давать своей подруге повод для ревности? Напрасно она ревнует, но как ей об этом сказать? Да и поверит ли?

На берегу Серёжа поднял голову, присмотрелся к чему-то и показал рукой на какую-то точку в небе. Юля кивнула, что-то ответила ему, и они оба поднялись с брёвнышка. Тоня тоже выбралась из-за стола и поспешила наружу. Похоже, ребята увидели возвращающийся аппарат с Сашей и Дашей.

Тоня присоединилась к ребятам, и они втроём наблюдали за всем процессом приземления летательного аппарата. Даша посадила машину метрах в пятидесяти от них почти на самом берегу впадающей в море речки. Саша выглядел довольным, когда выбирался из машины.

Серёжа схватил Юлю за руку, и они быстро пошли — почти побежали — к машине, а Тоня осталась ждать возле домика. Саша сказал ей, что её очередь учиться водить машину будет последней, поэтому спешить было некуда. Он коротко переговорил с Дашей. Та кивнула ему пару раз, отвернулась от них и направилась в её сторону. Серёжа тем временем стоял рядом с аппаратом и ожидал, когда Саша и Юля займут свои места. Даже отсюда было видно, что он волнуется…

Глава 34. Даша и Антонина

24 апреля 1973 года

Даша подошла к ней, и они молча наблюдали за тем, как машина поднимается в воздух. Сначала медленно и как-то нерешительно, а потом одним рывком она подскочила выше облаков. Даша рядом с ней пробормотала:

— Торопится Серёга. Сразу километра на три в высоту прыгнул.

— Азартный он парень, — кивнула Антоша, наблюдая за тем, как машина набирает скорость и поднимается ещё выше.

— Угу, мне тоже так показалось. Как тебе его подруга?

— По-моему, жутко ревнива. Мне кажется, из-за этого Сергей старался даже не смотреть в мою сторону.

Даша тихонько рассмеялась.

— Тебе не показалось. Она и в самом деле жуть как ревнива. Ты чай заварила?

— Да, должен был уже завариться. Пить хочешь?

— Да, пошли, попьём. Заодно поболтаем. Саша просил с тобой поговорить.

— О чём? — А у самой сердечко тревожно сжалось.

Даша, наверно, почувствовала эту её тревогу. Улыбнулась, подхватила её под руку и сказала, разворачивая её к дому:

— Не переживай, ничего особенного. Он просил рассказать тебе, чем я весь последний год занималась. Просто для того, чтобы ты была в курсе. Ну и кроме того, может быть, тебя этот род деятельности тоже заинтересует, и тогда мы с тобой могли бы заниматься этим делом вместе. Вдвоём веселее, да и вероятность совершить ошибку должна быть меньше.

— А чем ты занимаешься?..

Они взяли с собой кружки с чаем и сначала вышли на крыльцо, посидели на ступеньках, но недолго. Захотелось ближе к морю. Поднялись и ушли к полосе прибоя, а там устроились на том брёвнышке, на котором до этого Сергей с Юлей сидели.

Сложным делом Даша занимается. Сложным и кропотливым. Говорит, Марина Михайловна поставила ей задачу подобрать среди умерших в течение последних пятидесяти лет по паре десятков врачей, учителей и мастеров некоторых технических специальностей. Причём, её интересовали не все подряд инженеры и техники, а лишь строители, стеклодувы, мостостроители и железнодорожники.

Кроме того, врачей и учителей Даша должна искать исключительно среди женщин, потому что в том мире, для которого будут воскрешаться эти люди, мужчины учителя серьёзно восприниматься в народе не будут, а к врачам мужчинам не будут обращаться потенциальные пациентки женского пола. Будут страдать, мучиться, но к врачу не пойдут. Такой уж это мир. Мужчины и женщины там не равны и равными станут ещё очень нескоро.

Немножко рассказала Даша и о том мире. Антоша уже слышала о нём от Саши, но побывать там ей ещё не довелось. Но Даша не особо знала, о чём там рассказывать, хотя Антонину этот вопрос очень интересовал. А потом Даше надоело просто пожимать плечами, и она сказала, что ей тот мир не очень нравится. Говорит, попасть туда современному человеку, это всё равно что городскому жителю приехать на лето в деревню. Причём деревню даже не наших дней, а лет двести — триста тому назад. С её точки зрения, там царит дикость и средневековье.

Люди в деревнях даже часами не пользуются. Они им просто не нужны. Во времени ориентируются по старинке — петух прокукарекал, значит пора вставать и кормить скотину. Солнце в зените — значит полдень и пора кормить семью. Солнце село — значит пришла пора укладываться спать. И так изо дня в день. Спроси любого из них, сколько сейчас время, так он, наверно, твой вопрос и не поймёт. Он для него не имеет смысла.

Даша ещё сказала, что не очень-то верит в успешность затеи королевы с формированием в стране системы обязательного начального образования. Говорит, разговаривала она там с одной учительницей, и та подробно описала ей, что там на самом деле происходит. Говорят, ты на уроках рассказываешь ребёнку о строении мира, о том, что Земля круглая и обращается вокруг Солнца, о том, что в сутках двадцать четыре часа, а потом он возвращается домой, и мир для него снова становится плоским, Солнце снова начинает ходить вокруг Земли, а время теряет смысл. И сколько там часов в сутках никого не интересует. Хоть семь, хоть двадцать семь.

И здесь трудно что-нибудь изменить. Особенно ребёнку, который пришёл из школы с новыми знаниями. Мир взрослых гораздо больше мира детей, гораздо сильнее его и, к сожалению, полон ложных знаний, суеверий и просто заблуждений. Ребёнку спорить со взрослыми трудно, а порой и опасно. Могут побить. В том мире дети обязаны уважать и слушаться взрослых. Иначе последует наказание, причём обязательное. И здесь никакая королевская власть ничего изменить не в состоянии. Власть королевы она остаётся там, за забором, а здесь твой дом и твои родители.

Как найти правильные слова, если назавтра этот ребёнок снова придёт в школу и скажет тебе, что ты ничего не понимаешь, а вот его батюшка точно знает, что Солнце ходит вокруг Земли, а не наоборот, как вы тут всем рассказываете! Да это любому дураку известно! Достаточно внимательно понаблюдать, как Солнце восходит вон там, за выгоном, как оно ползёт по небу, а вечером садится за лесом. Какие аргументы найти, чтобы убедить ребёнка, что глаза его обманывают? Особенно если батюшка и матушка считают так же, как и он?

Авторитет родителей нельзя задевать, даже если они своему ребёнку рассказывают откровенно безграмотную чушь. Родители тоже люди, и характеры далеко не у всех мягкие и покладистые. Иной разозлится и может прийти ночью и твою школу поджечь. А другой запретит своему ребёнку ходить на занятия, и что ты на это можешь возразить? Будешь вести себя без понимания всего этого, через месяц тебе некого будет учить. Разбегутся ребятишки.

Они ведь дома тоже не бездельничают. Их с малолетства к делу приспосабливают. Одного гусей пасти, другого за козой присматривать, третьего пастуху помогать. В деревне работы много и некоторые её виды традиционно считаются детскими. Забирая ребёнка к себе в школу, ты отнимаешь у домашнего хозяйства пару рабочих рук. А выгода от обучения в школе — она для большинства крестьян иллюзорна. Будет она — эта выгода — или нет, это ещё бабушка надвое сказала. На дальнюю перспективу, лет на десять — на двадцать, конечно, будет, но об этом знаем только мы — люди образованные. Крестьяне так далеко в будущее не заглядывают. Они живут одним днём. Их планы не распространяются дальше посевной или уборочной.

Посмеялись, когда Антоша сравнила Дашу с начальником отдела кадров какого-нибудь крупного предприятия. Поговорили и об этом. Потом Антоша спросила её об инженерах. Зачем они в том мире, если там настолько необразованное население. Если нет грамотных техников и рабочих, без которых труд инженеров теряет смысл? Инженер ведь сам кирпичи не кладёт. Он нарисует чертёж дома, а строить его будут рабочие, которые это умеют.

Даша с ней согласилась, сказав, что их появление в том мире и в самом деле кажется ей преждевременным. Если, конечно, королева не планирует использовать их в качестве преподавателей ремесленных училищ. Она, кстати, к этой части задания королевы ещё не приступала. Сейчас занимается исключительно учителями и медиками. Всё остальное придёт позже.

Потом Даша оживилась и сказала, что если бы удалось запустить производство листового стекла, бумаги и построить достаточное количество типографий, то затея с народным образованием и в самом деле могла бы сыграть. Тогда по крайней мере в каждом доме появятся книги. Для начала хотя бы учебники или книги-раскраски для детей. И родители из тех, кто поумнее, увидят хоть какой-то смысл в обучении своих детей. Это может открыть для них перспективы устроиться работать в городе и получить чистую и хорошо оплачиваемую профессию.

По поводу стекла Антоша не поняла, и Даше пришлось объяснять. Сказала, что в том мире нет промышленного производства листового стекла. Его нужно создавать с нуля. Окна в домах или и вовсе круглый год остаются открытыми или, в лучшем случае, закрыты большими кусками слюды. Некоторые используют вместо слюды промасленную бумагу, через которую ничего не видно. Благо, климат там такой, что по-настоящему холодно никогда не бывает.

А зеркал там нет даже в городах. И это тоже потому, что нет производства листового стекла. Маленькие зеркала ремесленники научились отливать и полировать, но это тяжёлая ручная работа, а поэтому зеркала получаются чрезвычайно дорогими. Далеко не каждый горожанин может позволить себе купить для жены и дочерей такое зеркальце. Короче, здесь у них проблема и довольно серьёзная. Люди могут видеть своё отражение только в воде.

Немного рассказала и о железной дороге. Оказывается, её в том королевстве и вовсе пока что не существует. Ведутся только первые изыскания по уже проложенному маршруту. Королева считает, что проходящая через всю страну железная дорога может подстегнуть торговую активность и меновую торговлю между отдельными областями.

Самое интересное в этом проекте то, что впервые в истории сделана попытка привлечь к финансированию проекта частных собственников — в основном богатых купцов и церкви. Покупка акций открытой концессии пока что идёт не очень активно — богатые люди не очень понимают её смысл, — но всё же идёт. Когда дорога заработает и владельцы акций получат первые дивиденды, то даже самым тупым станет понятно, что держать деньги в железном ящике дома просто глупо. Они поймут главную мысль капитализма — деньги не должны лежать мёртвым грузом, а должны работать и приносить новые деньги.

***

Потом разговор как-то незаметно перешёл на саму Антошу. Даша выслушала её рассказ о дне венчания, дёрнула плечиком, состроила гримаску и сказала:

— Да брось ты! Ты всё неправильно поняла! Ничего особенного это не означает. Мне самой десятки раз приходилось произносить эту формулу: «Первой жизнью ты обязан своим родителям, а новой жизнью Господу!» Обычная формальность. Констатация факта. Что здесь такого? Это вовсе не запрещают тебе и дальше любить своих родителей и прислушиваться к их советам. Или к словам других людей, которым ты доверяешь. И не обязывают тебя любить его. Сашке от твоей любви или нелюбви не холодно и не жарко. Любишь — хорошо, не любишь — ну и ладно. Ты пойми: ты была и остаёшься свободным человеком. Так что рассматривай эти слова просто как точку, заканчивающую одно предложение и открывающую другое. Как камень на развилке дорог, обозначающий конец одного отрезка пути и начало другого. Не более того.

— Маме показалось, что он вкладывал в эти слова другой смысл, — возразила Антоша.

— Мало ли что твоей маме показалось. Мамы тоже могут ошибаться. Как и папы. Они же его совсем не знают. А если ты не знаешь человека, то его поступки зачастую кажутся тебе совсем не тем, чем они являются на самом деле.

— А ты его знаешь?

Даша кивнула.

— Мне кажется да. — Она усмехнулась. — Интересный паренёк. И хобби у него довольно оригинальное.

— Хобби? Что ты имеешь в виду?

— Коллекционер красоты. Кто-то коллекционирует марки, кто-то древние монеты, а он коллекционирует красоту. Во всех её проявлениях. То есть не только внешнюю красоту, но и красивые мысли, красивые картины и скульптуры, красоты природы — да вообще всё, чем обычно восторгаются люди.

— Коллекционирует? Что ты имеешь в виду?

— Нет, он не собирает где-нибудь в подвале скульптуры и картины, чтобы любоваться ими в одиночестве. Вся его коллекция хранится у него в голове. Просто увидел где-то красивую скульптуру или картину и отметил у себя в памяти. А если разговор о ней зайдёт, он тут же воссоздаст её, чтобы его собеседник тоже мог на неё полюбоваться. Но это касается только материальных предметов. С красивыми людьми он ведёт себя иначе. Некоторым из них он может даже предложить присоединиться к нему. Ты, например, именно такой случай. Пару лет назад таким же экспонатом, который ему захотелось сохранить у себя, оказалась я. А потом мы с ним привыкли друг к другу и остались просто хорошими друзьями. И знаешь, мне от этого даже легче стало.

— Ты думаешь, я нужна ему вроде картинки на стене?

Даша пожала плечами.

— Не знаю я, Тонечка. Картинка? Нет, вряд ли. Он же дал тебе место рядом с собой, а это очень много значит. На красивых людей он обращает внимание, но далеко не к каждому он подойдёт, чтобы с ним заговорить. Знаешь, в большинстве случаев он этих людей как бы фотографирует для себя. Точно так же, как в случае с картинами или скульптурами. Сохраняет в памяти для какого-то применения в будущем. На всякий случай, так сказать. Но с тобой дело явно обстоит по-другому. Ты ему чем-то интересна. Это чувствуется. И не только своей внешностью. Наверняка он видит в тебе не только красивую девушку, но и что-то другое. Что? — мне не видно. Его логика мне не всегда понятна, хотя мы с ним уже довольно давно дружим. Мне кажется, полностью его понимает только Марина Михайловна.

— Она тоже его друг?

— Э, нет... — Даша зачем-то оглянулась на домик, — Марина Михайловна это случай особый. Совершенно особый. Я думаю, второй такой пары на Земле не было и никогда больше не будет.

— Они пара? — удивилась Антоша.

— Нет, я неправильно выразилась. Они гораздо больше, чем просто пара. Они единое целое. Он мне как-то говорил, что считает её частью самого себя, а она считает его такой же частью себя. Они даже когда сердятся друг на друга — со стороны это выглядит как досада на самого себя. Например, она ему что-то запрещает, а он при этом будет досадовать не на неё, а на себя, что заранее не сообразил, что этот запрет обязательно последует, и плохо обдумал свою просьбу. И она досадует на себя, что ещё вчера не догадалась, что сегодня ему этого захочется и ещё вчера не объяснила ему, почему так поступать нельзя или нежелательно.

Она рассеянно смотрела на бегающую в паре метрах от них у самого уреза воды крупную чайку, которая вылавливала что-то между камушками, когда волна прибоя отступала, и резво отбегала назад, когда приближалась очередная волна. Потом Даша отвлеклась от неё и вздохнула.

— Она в их тандеме — это Разум и Воля, а он Сила и Милосердие. Со стороны посмотреть — вроде ничего особенного. Такое распределение в семьях часто встречается. Кроме милосердия, разумеется.

— А на самом деле?

— А как на самом деле, я тебе уже сказала. Чтобы проще было понять, представь себе, что ты с кем-то обменялась сердцами. Пока бьётся твоё сердце, тот другой будет жить. И наоборот, пока бьётся его сердце, живёшь и дышишь ты. И вы оба представляете во внешний мир Разум, Волю, Силу и Милосердие. Понимаешь теперь?

Она искоса взглянула в лицо Антонины. Та пожала плечами.

— А зачем им тогда мы? Ты, я, другие люди?

— Трудно сказать… Потребность в любви, наверно. Или потребность в переменах. Или потребность в самовыражении. Ты берёшь лист бумаги, достаёшь из ящика краски и начинаешь рисовать. Твой рисунок отражает состояние твоей души. Примерно так же и с людьми. Ты заговариваешь с человеком, и он служит для тебя своего рода зеркалом, в котором ты видишь своё отражение. Оно может быть не похожим на то, каким ты видишь себя своим внутренним зрением, но оно тебе необходимо. Хотя бы для того, чтобы понимать, как тебя видят посторонние люди. От этого становится понятнее, кем ты являешься для этого мира. Что-то вроде этого, понимаешь? А им двоим между собой даже это не нужно. Зачем внутренняя любовь единому организму? Или самовыражение друг через друга?

— Не знаю… Зеркалом, говоришь?

Даша кивнула.

— Зеркало — это метафора, но довольно точно отражающая суть дела.

— Мне кажется, ты ошибаешься.

— В чём?

— Ты можешь завести разговор об одном и том же с сотней людей, и вряд ли все они будут едины в мнении. И их мнение о тебе тоже не будет едино. А это непременно прорвётся в разговоре. Если разговор пойдёт о вещах сложных, то сколько людей, столько будет и мнений. Слышала о таком?

— Конечно. Только ты меня не совсем правильно поняла. Речь не о темах отвлечённых и сложных, где мнения людей, действительно, будут сильно отличаться друг от друга. Люди любят поболтать о вещах им непонятных. Например, какая-нибудь женщина, которая всю жизнь работает на бетонно-растворном узле, может в поезде встрять в разговор между симпатичным ей попутчиком и другим пассажиром. Видела я как-то раз такое. Эти двое мужчин говорили в тот раз о государственном устройстве страны. Имеет ли вес мнение той женщины? Отражает ли оно хоть в малейшей степени сложность проблемы? Нет и нет. Её участие в разговоре не стоит ничего. Разговор для разговора. Просто, чтобы привлечь внимание симпатичного паренька. Вдруг заинтересуется? Нет, Тонечка, я говорю о вещах душевных. О любви, о дружбе, о семье. Это всё вещи вечные, в которых каждый человек считает себя специалистом. И знаешь, каждый в этом прав. Для того, чтобы разговаривать на такие темы, особого образования не нужно. Любить умеют даже неграмотные дикари из тропических лесов Амазонки. Да что там дикари! Любить умеют даже собаки и кошки.

— Люди не очень любят слушать, Даш. Мне кажется, они больше любят поговорить о себе и о своих проблемах. Редко встретишь такого, как Саша, которому ты сама интересна. Мне, например, только четверо таких встретилось и трое из них мои родители и сестра.

— А четвёртый Саша?

— Угу, он.

— Ну да, Сашка слушать умеет.

— А про потребность к любви ты не пошутила?

— Нисколько. Не скажу про Марину Михайловну, не знаю, а вот Сашка по-моему очень влюбчив. Правда и остывает он довольно быстро. Я на себе почувствовала в первые пару лет нашего знакомства. Первый год мне казалось, что он меня любит. Потом его что-то отвлекло, и мы с ним пару месяцев не виделись, а когда снова встретились, от той любви уже почти ничего не осталось. Остались просто тёплые и дружеские отношения. Между нами девочками, я даже какое-то облегчение почувствовала. Нет, немного жалко, конечно, первое время было, но зато тут же исчезло ощущение, что ты идёшь по натянутому над пропастью канату. Марина Михайловна смотрела на наши тогдашние отношения сквозь пальцы, но мне почему-то казалось, что лучше слишком уж далеко не заходить. Можешь ненароком чего-нибудь нужного лишиться. Вроде головы, например.

Посмеялись немножко, а потом Даша говорит:

— Ты не грусти, Тоня. Смотри на всё это, как на великую удачу. Оказаться с ними двоими рядом, да ещё быть им нужной — такой удачей могут похвастаться немногие земляне. На пальцах одной руки можно сосчитать. А это значит, что жизнь твоя будет очень долгой и очень интересной. Вечная молодость, новые места, новые люди, новые обстоятельства, которые требуют от тебя изворотливости ума. Ты и сама не заметишь, как изменишься внутренне. В течение пары лет станешь совершенно иным человеком. Кроме того, не забывай, что посторонние на тебя будут смотреть как на посланника Господа, а это серьёзный статус. Если решишься помогать мне, то получишь право судить людей. Казнить не придётся, но вот миловать — этого у нас с тобой будет в избытке. Узнаешь, что такое настоящее милосердие и что такое высшая справедливость. Ты вообще, очень много нового узнаешь из того, что недоступно простым смертным.

Антонина выслушала эту горячую тираду и улыбнулась:

— Как ты не устаёшь, Даш? Ещё и о муже приходится заботиться.

— Почему не устаю? Устаю. Но тут уж я сама себе хозяйка. Захочу — в любой момент возьму отпуск и забуду обо всех проблемах. И если муж надоел, а такое в семейной жизни случается, или просто отдохнуть от всех хочется — делаю себе двойника, беру денег побольше и из Владивостока исчезаю. Выбираю какое-нибудь спокойное местечко и живу там, пока не надоест или не почувствую, что хочется вернуться.

— А деньги у тебя откуда?

— Сашка даёт. Что-то вроде зарплаты, хотя он их зарплатой не называет. Завёл для меня сберкнижку во Владике и пару счетов в различных зарубежных банках, и сам следит за тем, чтобы там всегда что-то было. Мне его даже просить ни о чём не нужно. А может, и не он сам за этим следит, а какой-нибудь специального человека для этого наняли. Не знаю. Не интересовалась.

— Ты и за рубежом бывала?

— Да сто раз! Если хочешь, можем с тобой прямо сегодня вечером куда-нибудь слетать. В Японию, например. До неё недалеко. Ты какие языки знаешь?

— Издеваешься?

— А, ещё пока никакие? Ну это ничего. Попроси Сашку, он тебя мигом парой иностранных языков снабдит. Например, японским и английским. Пошатаемся по магазинам, в баре посидим, с мальчиками местными пообщаемся. Они там все жутко падки на европейских девушек. У своих-то девчонок там глаза совсем узенькие. Просто щёлочки какие-то. У них там в последнее время мода пошла — девушки идут к хирургу и просят им разрез глаз изменить. Сделать глаза побольше. Жутко дорого, но некоторые девушки идут на это. Очень уж им хочется на нас походить.

Антонина улыбнулась.

— Если Саша отпустит, то давай. На машине на этой полетим?

— Можно и на ней. Там у них на севере в горах на острове Хоккайдо полно безлюдных мест, где её посадить можно. А оттуда остаток пути до города прямо по воздуху преодолеем. Сядем на крыше какого-нибудь небоскрёба, а оттуда на лифте вниз. Ты ведь наверняка ещё небоскрёбов не видела.

— Нет, конечно. Я же нигде кроме Вологды, Сочи и Москвы не бывала, а там небоскрёбов нет. Ну разве что Московский университет.

— В центре Токио здания гораздо выше, чем МГУ. А у Саши отпрашиваться не нужно. Зачем? И что значит отпрашиваться? Ты свободный человек, вот и веди себя соответственно. Просто предупреди его, что хочешь со мной по Токио погулять и попроси научить тебя японскому языку. Ну и английскому заодно, чтобы два раза не обращаться. Это не долго. Максимум минут десять займёт.

Она присмотрелась вдаль и показала рукой на появившуюся в голубом небе бледную звёздочку.

— Кажется, наши возвращаются…

***

— А ты палочками уже научилась есть? — саркастически усмехнулся Саша, когда Даша безапелляционно заявила, что забирает Антошу, и они с ней отправляются погулять по Токио.

Он только что отправил домой Серёжу и Юлю, потому что в Москве заканчивалась ночь, и Юлины родители должны скоро проснутся. Была опасность, что мама Юли может заглянуть к ней в спальню и обнаружить, что дочь ночевала где-то в другом месте, поэтому следовало поторопиться. Даже парой слов с новыми пилотами не удалось перекинуться. Прямо рядом с неподвижно стоящим на гальке пляжа летательным аппаратом Саша открыл два перехода — один в московскую спальню Серёжи, а другой в спальню Юли. Ребята коротко оглянулись на остающихся, Серёжа улыбнулся им и поднял руку в общем приветствии, после чего ребята быстро перешли каждый в свою квартиру. Пространственные переходы после этого закрылись, и кроме них троих на пустынном берегу Охотского моря не осталось никого.

Сейчас они шагали к избушке, потому что Саше захотелось чаю и немного передохнуть. Сказав про палочки, Саша не остановился. Прошли ещё пару метров, он бросил через плечо взгляд на Дашу и добавил:

— Не будет, как в прошлый раз, когда ты завопила: «Забери меня отсюда! Я палочками не могу! Быстрее, я умираю от голода!», — помнишь?

Даша расхохоталась, в два прыжка догнала Сашу, обхватила его руками, навалилась ему на спину и от избытка чувств укусила его за ухо.

— Ай! — вскрикнул Сашка, вырываясь из её рук.

Он отскочил от неё, развернулся, закрыл укушенное место рукой и, пятясь задом, обиженно завопил:

— Ты мне ухо прокусила! Террористка!

— Не ври! Я осторожно кусала! — Она подскочила к нему, крепко обняла, тоненько зарычала и затеяла с ним что-то вроде шуточной борьбы. Потом изловчилась, поставила ему подножку, и они оба повалились на камушки. На этом борьба не закончилась, хотя видно было, что Саша почти не сопротивляется и только имитирует борьбу. Даша резво запрыгнула на него сверху, поймала его руки и прижала их к земле у него за головой. Чистая победа! — так, кажется, это называется.

Антонина подошла к ним и опустилась на колени у Сашиной головы, а потом и села на пятки. Она улыбалась, так ей нравилось то, что происходило. Эти двое и в самом деле большие друзья. Вот бы и ей стать таким же другом для них.

— Это ещё что! — продолжил Саша уже для неё. — У неё в тот раз день вообще получился излишне насыщенным приключениями. Она там одного пятидесятилетнего дядьку чуть до инфаркта не довела. Причем ей самой казалось, что она делала всё правильно.

Даша снова рассмеялась и отпустила Сашины руки, но с него не слезла, а уселась поудобнее. Так и сидела на нём верхом во всё время его рассказа.

— Япония консервативная страна, — говорил Саша. — Там очень сильны традиции, некоторые из которых зародились ещё пару тысяч лет назад. Взять например поклоны. Это же целая наука! Кто перед кем должен кланяться и на какой угол наклонять при этом корпус. Как кланяться при приветствии, как при прощании, какие поклоны допустимы и уместны при поздравлении человека, как кланяться при извинениях и так далее и тому подобное. Как называется эта наука, Даш?

— Одзиги, по-моему.

— Да, правильно, одзиги. Там даже курсы существуют, — причём не только для детей, — на которых преподают эту сложную науку. И одним из ключевых её элементов является понятие о ранге. Например, старший по возрасту, по статусу или по должности имеет более высокий ранг. Ты обязательно должен это учитывать, когда кланяешься. Иначе можешь обидеть или даже оскорбить человека. А высший ранг имеет гость в доме и клиент в магазине. Дашка этого не знала. Я ей пытался рассказать, но она как обычно отмахнулась и пропустила мимо ушей. Мол, и так сойдет. Зашла она в лавку традиционной японской одежды. Захотелось ей настоящее шёлковое кимоно приобрести, на мужа своего чересчур молодого впечатление произвести.

Смех Даши усилился, а Саша даже не улыбнулся. Так, с серьёзной физиономией, и продолжал свой рассказ.

— Зашла она, значит, в лавку, а навстречу ей хозяин из подсобки выходит в полном облачении самурая. В парадное зимнее кимоно одет, на голове рогатый шлем — мечей самурайских только не хватает. Дашка ему поклонилась. Хозяин поклонился ещё глубже и тут заметил, что Дашка держит руки по-мужски, а не по-женски. Женщины при поклоне должны держать руки сцепленными перед бёдрами, а мужчины по швам. В этом главная разница между «мужскими» и «женскими» поклонами. Наш хозяин подумал, что глаза его обманывают и перед ним стоит юноша. В Японии юноши и девушки из современных одеваются похоже — джинсы, кроссовки и свитера, если прохладно. Она в тот день именно так была одета. А то, что волосы у Дашки длинные и в хвост прихвачены, роли большой не играло. Длинноволосых мальчиков в японских городах тоже хватает. Тем более, что пшеничный цвет волос, как у Дашки, в Японии уже давно стал модным. И юноши, и девушки охотно перекрашивают свои чёрные волосы в такой цвет. Тут нашему хозяину показалось, что клиент поклонился ему более глубоким поклоном, чем он сам. Ему стало стыдно, и он наклоняется ещё ниже. Дашка замечает это и тоже наклоняется ещё глубже. Она просто забыла, кто кому должен кланяться глубже. Хозяин на это пугается и вообще падает на колени. Даш, как называется этот поклон?

Даша залилась смехом.

— Сайкэйрэй, кажется! Это когда на коленях и лбом почти пола коснуться. Ну в итоге мы же с ним как-то договорились?

— Согласен, договорились. Но хозяин крепко разозлился. Ты, можно сказать, ему в самый центр его самурайской души плюнула. Я вот не проверял, но не очень удивился бы, если бы узнал, что тем вечером он себе харакири сделал. Слезай с меня, террористка!

Потом Саша стоял лицом к ней. Даша сзади отряхивала его курточку и брюки от пыли, а он говорил им:

— Зачем вам Япония? Летите в Европу. Во Францию, в Италию, в Испанию. Да хоть в Германию или в Голландию. Там скоро все магазины и кафе откроются. В них вам хоть вилки и ножи предложат. Всё же привычнее, чем палочками. К палочкам привычка нужна. Денег я вам дам. Развлекайтесь себе на здоровье. А потом, когда домой захотите, вызовите меня, и я вас на место верну.

Глава 35. Юля, Сергей и Саша

24 апреля 1973 года

Юля проспала почти до девяти. Спала бы и дальше, но зазвонил будильник. Интересно, мама заходила к ней в комнату? Вопрос не праздный, потому что Юля, сев в кровати обнаружила на спинке стула у письменного стола свои джинсы, в которых она была там, на берегу моря, и в которых летала до алеутского острова Адак. До него было почти три тысячи километров, а они с Серёгой и Сашей долетели дотуда всего за двадцать минут! Сумасшедшая скорость! Просто невероятная!

А она почему-то не особенно и удивилась. Как-то свыклась с ситуацией и внутренне согласилась с тем, что это нормально, и что ничего такого особенного в этом нет. Особенно после того, как Саша предложил ей занять место второго пилота, которое на переднем пути занимал он сам. Назад машину вела она сама! Полный восторг и никакого страха! Она точно знала, что рядом с этими двумя парнями ей совершенно нечего опасаться, и даже если она допустит какую-нибудь ошибку, эти двое непременно выправят ситуацию, и всё будет хорошо. Серёге она уже давно доверяет, а сегодня появилось чувство доверия и к Саше. Демиург?

Она даже спросила его, правда ли, что он демиург. Саша, он сидел по центру пассажирского сиденья наклонившись вперёд, так что его голову рядом с собственным плечом она ощущала всё время полёта. На её вопрос он ответил с небольшой задержкой и как-то неуверенно:

— Знаешь, Юля, мы этого точно не знаем. Предполагаем, что это так, но случая убедиться в этом не было.

На её уточняющий вопрос он вздохнул:

— Чтобы быть твёрдо уверенным в этом, я должен провести эксперимент. Например, создать собственную вселенную. Я знаю, как это сделать, но ещё не пробовал. Скорее всего получится, но стопроцентной уверенности ни у меня, ни у Марины нет. Так что повторюсь: точно не знаю. С дедом обо мне разговаривали?

Юля кивнула.

— С дедом. Это он начал разговор. Он у нас очень умный. Там что-то увидел, в другом месте что-то услышал, где-то о чём-то прочитал и готово дело! У него уже своя собственная теория сложилась. Причём услышанное и увиденное вроде бы никакого отношения к предмету не имеет.

— Синтез! — отозвался Серёга со своего места.

Саша на это только кивнул.

— Ну и как он относится ко мне? Как тебе показалось?

— Про тебя лично он ничего не говорил, а вот по поводу твоих… э-э-э… фокусов высказался. Сказал мне, что они заставили его перестать быть атеистом. Говорит, пока учёные не найдут приемлемого объяснения факту появления из воздуха древних колоколов, я, мол, вынужден отодвинуть свой атеизм в сторону. Говорил даже о «промысле божьем». Я от него таких слов ни разу не слышала.

Саша молча кивнул. Юля в очередной раз посмотрела на карту и осторожно, миллиметр за миллиметром довернула штурвал влево. Сашу качнуло вправо, и он крепче вцепился в спинки их с Серёгой сидений. Остриё красной стрелки в центре карты медленно поменяло положение. Теперь оно точнее указывала на красную точку цели. До неё оставалось ещё чуть больше тысячи триста километров. Юля вернула штурвал в положение для линейного полёта, и руки Саши расслабились. Помолчали. Потом Юля решилась:

— Можно вопрос?

Саша кивнул.

— Давай.

— Слушай, Саш, я правильно понимаю, что появление тех колоколов в Загорске являлось нарушением закона сохранения материи?

— Правильно понимаешь. Это и есть прямое и наглое его нарушение.

— То есть… масса нашей планеты в тот момент немного возросла? За счёт массы тех колоколов.

— Да, верно, стала чуть-чуть больше. Но это не опасно. На землю ежесуточно попадает в среднем около тысячи тонн космической пыли и метеоритов. Это астрономы посчитали. И этот процесс продолжается уже миллиарды лет. Серёжа, на сколько вырастет масса планеты за один миллиард лет при таком ежесуточном приросте?

— На 3,65 х 1012тонн. — Серёга ответил, почти не задумываясь.

— Вот. А масса Земли составляет приблизительно 6 х 1024тонн. В процентном соотношении это составит примерно 0,5 х 10-12. Планета такой прирост и не почувствует. И это за миллиард лет. Так что дополнительные тысяча тонн появившейся на Земле меди от тех колоколов не произведут на Землю вообще никакого впечатления. Понимаешь?

— Угу, понимаю. Но изменения орбиты всё равно должны быть. Пусть микроскопические, но они всё равно будут.

— Да, будут, но ими смело можно пренебречь.

— А откуда эти колокола взялись? Их ведь в тридцатых годах переплавили и получившуюся медь пустили в дело. Она осталась на Земле, не улетела куда-то в космос, но приобрела совершенно иную форму. Медные провода, патронныегильзы, судовые колокола, да мало ли.

— Правильные вопросы задаёшь, Юля, — одобрительно кивнул Саша. — Видно, что долго раздумывала над этим.

Он помолчал немного, а потом говорит:

— Я отвечу на твой вопрос. Скорее всего ты мне не поверишь. В это и мне самому было трудно поверить. Просто запомни: то, что ты сейчас услышишь, является абсолютной правдой. Если сможешь поверить в то, что я с друзьями всегда честен, тебе легче будет понять и принять другое. Если поверить не сможешь,.. ну, что же, не ты первая, не ты и последняя. Готова?

Она молча кивнула.

— Те колокола были взяты мною из прошлого. Не оригинальные колокола, которые действительно были сброшены на землю, ломами и кувалдами разбиты на куски и отправлены на переплавку, а их копии, за пару дней до того, как в Лавру пришли воинствующие безбожники. Было в то время такое общественное движение. Я могу создать копию любого предмета или живого существа из любого момента времени существования Вселенной. Причём из любого означает именно что из любого. Если бы в следующее мгновение после Большого Взрыва в только что образовавшейся Вселенной существовали предметы или живые существа, я бы смог воссоздать их копии и предъявить тебе в качестве доказательств. Но материя начала формироваться из энергии Большого Взрыва значительно позже.

— Подожди! Но тогда получается, что закон сохранения материи не является фундаментальным законом, которому подчиняется наша Вселенная?

Саша усмехнулся.

— Поясни.

— Ну как же. Суммарная масса Вселенной при этом возрастает, верно?

— Верно, дальше.

— А что дальше? Тут больше не о чем говорить. Если у меня чего-то прибавилось, то где-то ровно столько же должно убавиться. Разве не так?

— Да, так. Молодец, неплохо физику знаешь. Но тут у тебя небольшая ошибка в рассуждениях. То есть ты права, но не совсем. Кое что ты не учла. Даю подсказку: для создания копии какого-то предмета мне необходимо затратить энергию. Чем массивнее предмет, тем больше энергии для его создания нужно затратить.

Замолчали и молчали довольно долго. Минут пять. Подсказка? Что за подсказка? Где он тут подсказку видит? У неё мозг закипал, но никакой подсказки она так и не смогла обнаружить. Смог Серёга.

— Ты хочешь сказать, что энергия обладает какой-то массой?

Саша довольно рассмеялся. Даже откинулся на спинку диванчика. Оттуда ответил:

— Браво, Серёга! Гениальная догадка! И это при том, что ты не изучал высшую физику. Юля, что скажешь?

— Не знаю… — Она тоже улыбнулась, когда Саша рассмеялся. У него, как и у Серёги, смех заразительный. — Я тоже высшую физику не изучала. А что, он прав?

— Абсолютно прав! Общая масса Вселенной при создании нового материального объекта ни на грамм не возрастает. Просто потому, что количество свободной энергии при этом ровно на такое же количество грамм и килограмм уменьшается. Я называю это обобщённым законом сохранения энергии. Закон сохранения материи и привычный вам закон сохранения энергии являются лишь частными случаями этого закона.

Юля подумала на это и кивнула.

— Да, похоже на правду. Дед тоже говорил, что для объяснения кажущегося нарушения закона сохранения материи, учёные должны искать какой-то ещё более фундаментальный закон. Ты сам его открыл?

— Догадался сам, а потом нашёл ему подтверждение в одной секретной книге. Она существует в единственном экземпляре, и доступ к ней имею я один.

Интересно тот день прошёл. Столько чудес увидела, которых никому из её друзей и знакомых увидеть не суждено.

Не знала Юля о том, что произошло, когда они с Серёжей расстались с Сашей и перешли с берега Охотского моря каждый в свою спальню. Точнее, это произошло ещё парой часов позже, когда Даша с Антониной отправились в Японию, а Саша навёл в доме на берегу моря порядок, запер его дверь и вернулся в усадьбу на острове между двумя рукавами Уссури.

***

Марина была в каминной и читала. Иванка тоже отдыхала, но у себя в комнате. Марина подняла на него глаза, почувствовала его озабоченность и похлопала ладошкой по дивану рядом с собой.

— Как прошло? — спросила она, когда Саша уселся.

— Нормально. Все четверо теперь умеют управлять гравилётом.

— Тебя что-то беспокоит?

Саша кивнул.

— Да, немножко. Вот посмотри, что случилось в полёте.

Он открыл большое окно, дающее вид на сидящих в креслах пилотов Юлю и Сергея. Они втроём рассуждали о законе сохранения энергии. Марина досмотрела до конца. И кивнула.

— Очень интересно. Догадливый мальчишка. С хорошими задатками.

— Тут другое…

— Тебе что-то не нравится?

— Такие догадки — это совершенно не его уровень. Абсолютно! Парень хорошо знает школьную программу по всем предметам. Прекрасно, на уровне студента пятого курса физфака, знает математику. И не только её школьные разделы, но и все без исключения разделы высшей математики. Даже тензорное исчисление. Но вот с физикой — то, что у нас принято называть теоретической физикой — он не знаком. Я не давал ему таких знаний. Откуда у него такие глубокие мысли?

— Может, опять Юля помогла? Покажи-ка график расхода их внутренней энергии. Такой же, какой ты нам с Иванкой неделю назад демонстрировал.

Через пару минут, в течении которых они внимательно изучали двойной график, Марина откинулась на спинку дивана и сложила на груди руки.

— М-да, Юленька опять черпала энергию извне. Но, на мой взгляд, на поведении Сергея это почти не сказывалось. Уровень его энергии заметно повышался, но я не вижу никакой связи с его догадливостью. Что ты по этому поводу думаешь?

— Не знаю… Он при этом размышлял, а это всё же не мешки ворочать. Мозг, конечно, тоже расходует энергию, но в несравнимо меньших объёмах, чем мышечная ткань при физической работе.

— Да, согласна. Но эта девочка опять с ним рядом. И именно в этот момент его поведение опять сделалось странным.

— Катализатор?

Марина помолчала, обдумывая, потом медленно кивнула.

— Да, хорошее сравнение. Похоже, он делается более изобретательным и более активным, когда она с ним рядом. Действительно, напоминает поведение химического раствора, к которому добавили катализатор. Полезное качество, ты не находишь?

— Нахожу. Хочешь привлечь её к работе?

— Да, можно попробовать. Пусть эти двое и дальше работают в одной связке. У них это неплохо получается. Заодно мы получим больше материала об этой девочке. Нужно всё же постараться понять, что и как с ней в такие моменты происходит. Это может пригодиться в будущем. Девочка очень интересная…

Глава 36. Юля. Знакомство с королевой

25 апреля 1973 года

Юля быстро умылась и оделась. Пора было будить Серёжку. Наверняка ещё дрыхнет, а уроки не сделаны. Сегодня домашних заданий много.

Она открыла дверь Серёжкиной квартиры своим ключом и задержалась на пороге. Что-то было не так, как обычно. Квартира была не пустой, какой она должна быть к этому часу. Обычно распахнутая настежь дверь в зал сегодня плотно закрыта и из-за неё доносятся голоса. Мужской и женский. Слов было не разобрать, — говорят негромко, — но понятно было, что эти голоса ей незнакомы. Говорила не Галина Сергеевна, а мужчин, кроме Серёги, у них в доме ещё ни разу не бывало. У них гости?

Из прохода на кухню выглянул Серёга. Совсем не сонный. Наоборот, бодрый и довольный. Она качнула головой в сторону двери в зал и взглядом спросила его: «Кто это там?»

Серёга приглашающе махнул ей рукой и вполголоса ответил:

— У нас гости. Пошли на кухню. Ты завтракала?

— Нет ещё. Думала ты спишь. Хотела приготовить нам завтрак и разбудить тебя.

Зашли на кухню. Так-с, здесь сегодня пировали. На дальнем конце раздвинутого стола три высокие кружки. Пили пиво. Его запах ни с чем не спутаешь. Вон на подоконнике ящик наполовину заполненный высокими и узкими бутылками зелёного стекла. Пиво, но не наше, а, наверно, чешское. Его недавно начали завозить.

На столе хрустальная вазочка с красной икрой, стоит хлебница с нарезанным белым и ржаным хлебом. Рядом с вазочкой маслёнка и фарфоровая селёдочница с остатками селёдки. Расставлены чистые мелкие тарелки, лежат вилки и ножи. По центру стола вазочка с салфетками. Там же, у дальнего края массивная пепельница разноцветного богемского стекла. Рядом с ней коробка. Похоже, кубинские сигары. Юля такую коробку в каком-то фильме видела.

В пепельнице окурки сигарет и двух сигар. В воздухе запах дорогого табака. Ещё на столе имеется металлический подносик, по центру которого красуется пузатая бутылка без этикетки с жидкостью цвета гречишного мёда внутри. Вокруг бутылки расставлены маленькие рюмочки на изящных тоненьких ножках. Судя по всему, до этой бутылки дело ещё не дошло. Горлышко у неё залито сургучом. Сбоку на сургуче круглая печать с непонятной надписью по ободу и каким-то рисунком по центру. Что там изображено, было не разобрать.

Серёга молча стоял рядом и наблюдал за её реакцией. Она подняла на него глаза, и Серёга ожил.

— Будешь бутерброды с икрой?

— Угу, буду. Опять гости с Дальнего Востока?

— Да, и оттуда тоже. Сейчас Саша подойдёт, и мы поговорим. Он сюда из-за тебя примчался.

— Из-за меня? Зачем?

— Он сам объяснит. — Серёга отошёл к кухонному столу, потрогал электрический чайник и включил его подогреться.

— А ты не можешь?

Серёга обернулся к ней, и с улыбкой подмигнул.

— Нет, не могу. Сам точно не знаю. Не дрейфь! Мне кажется, тебя ожидает интересное предложение.

— Какое предложение?

В этот момент в кухне появился сам Саша. На руках у него устроился Персик. Подрос уже, бродяга. Всё мы его котёнком называем, а ведь он уже почти взрослый кот.

— Привет, Юля? Выспалась? — улыбнулся Саша.

Она кивнула.

— Привет. Да, выспалась. Хотя могла бы ещё пару часиков поспать. Серёга сказал, что ты хотел со мной поговорить?

— Да, хотел. — Он опустил кота на пол. Потом выпрямился, отряхнул ладони и рукава свитера и вздохнул. — Мне нужно будет забрать Серёгу на несколько дней. Как ты? Справишься без него? Не будешь скучать?

— Куда забрать?

— Сложный вопрос. Нам во многих местах побывать придётся. В нескольких странах и, возможно, даже на некоторых планетах. Работы много предстоит, и мне одному будет трудно.

— На других планетах? Ух ты! Правда, что ли?

Саша улыбнулся и покачал головой.

— Юля, Юля… Быстро же ты забываешь, что тебе сказали. Помнишь, я говорил, что своих друзей никогда не обманываю?

Она тоже усмехнулась.

— Откуда мне знать, друг ты мне или нет?

— Я испытываю к тебе дружеские чувства.

— Ну и что? Сам же знаешь — дружба предполагает равные отношения. А какие у меня могут быть отношения с демиургом? Серёга тебе тоже не друг, а помощник. Скажешь не так?

Саша усмехнулся.

— Верно понимаешь. Дружба действительно предполагает равенство в отношениях. Но знаешь, в мире живёт достаточно людей, которые считают меня своим другом. Хотя они хорошо знают, кто я таков, но им это знание почему-то не мешает. И я им верю. А знаешь, почему?

— Почему?

— Не знаю, как ты, а я для себя нашёл один критерий, по которому определяю своё отношение к тому или иному человеку. Один единственный ключевой вопрос, ответ на который скажет мне, друг он для меня или просто приятный собеседник, с которым можно общаться.

Саша замолчал и перевёл взгляд с её лица на стол. Юля не выдержала.

— Какой вопрос?

— Не знаю, Юля, поможет ли это тебе лично… Для меня этот вопрос один, для Серёжи или для тебя он может выглядеть по-другому. Здесь нет жёстких критериев. Ты, наверно, понимаешь, что понятия любви и дружбы относятся к эмоциональной сфере жизни, а она плохо поддаётся формализации. Да практически не поддаётся! Ни в одном из толковых словарей ты не найдёшь стопроцентно точного объяснения этим понятиям. Там обязательно будет что-то о «тёплом чувстве» или о чём-то другом, но столь же размытом и аморфном. Если разобраться, то всё это попытки одно явление объяснить через другие, столь же плохо формализованные, как и первое. Что такое, к примеру, «чувство»? Как это объяснишь кому-нибудь постороннему. Например, инопланетянину.

— А какой он у тебя? Я имею в виду вопрос. Или я лишнее спрашиваю?

— Да нет, почему же? Это никакая не тайна. Я спрашиваю себя: смог бы ты пойти на смерть ради этой девушки или ради этого парня? Если мой ответ будет утвердительным, то значит эту девушку я люблю, а в том парне вижу своего друга. Всё просто: готовность пожертвовать самым дорогим, что у тебя есть — жизнью. Так вот, большинство из этих людей не задумываясь пойдут на смерть, если посчитают, что этим они отведут опасность от меня. Любовь ли это или дружба? — сложно сказать. Потому что их порой очень трудно отличить друг от друга. — Он посмотрел на Серёгу. — Серёж, нужно здесь немного прибраться. Хотя бы пепельницу освободи. И ещё: открой, пожалуйста, форточку. Здесь пахнет табачным дымом.

— Угу, я и сам хотел. Мне Юлька помешала. Сейчас приберу. А окурки сигар тоже выбрасывать? Они и наполовину не выкурены.

— Выбрасывай! Он себе новую возьмёт.

Юля отошла к кухонному столу, прислонилась спиной к его столешнице и сложила руки на груди. Она раздумывала над словами Саши. А ведь он, наверно, прав. Отличный он критерий придумал! Готовность пожертвовать самым дорогим, что у тебя есть — жизнью. Потом ещё немного подумала и поняла, что она Серёжку любит. Как оказывается просто!

Саша подошёл и встал рядом. Помолчал, а потом негромко спросил:

— Хочешь попробовать себя в качестве моего помощника? Такого, как Сергей? Тогда всё, что ты видела во сне, станет явью. Как тебе?

Серёга услышал. Он на мгновение замер с пепельницей в руках и быстро развернулся. Взгляд, которым он смотрел на неё, ожидая её ответа, был напряжённым. Даже нижнюю губу прикусил. Волнуется. Она взглядом спросила его, и Серый едва заметно пожал плечами и кивнул. Она посмотрела в лицо Саше и тоже кивнула.

— Да, давай попробуем. Только я ничего не умею.

Саша улыбнулся ей.

— Научим. Это не проблема. Серёжа сначала тоже мало что умел. Только нам с тобой нужно будет заключить небольшой договор.

— Какой договор?

— О соблюдении тайны и о тех последствиях, которые для тебя наступят, если ты тайну нарушишь. Это обязательное условие. Все мои помощники заключают со мной такой договор.

— Подписывать будем кровью? — улыбнулась она.

— Подписывать ничего не придётся, — ответно усмехнулся он. — Ни кровью, ни чернилами. Просто дашь мне слово. Только помни, что за этим словом стоит очень и очень многое, и я к таким вещам отношусь предельно серьёзно. Просто потому, что нарушение клятвы может привести к очень тяжёлым последствиям. И даже не для тебя или Серёги, а для других людей, которые о наших с тобой договорённостях могут вообще ничего не знать. Жизнь очень сложно устроена, Юля.

— Ты веришь людям на слово?

Он кивнул.

— Имею такую возможность. Просто, если ты нарушишь данное тобой слово, то я верну ситуацию в исходную точку. Тогда этот наш разговор не состоится, а Серёжа попадёт не в твой класс, а в другой. И, возможно даже, не в вашу школу…

Он замолчал, внимательно наблюдая за её реакцией. Через пару секунд его слова дошли до её сознания. Спустя ещё мгновение она поняла, что они означают, и ей в лицо бросилась краска. Она облизала враз пересохшие губы, выпрямилась и развернулась к нему всем телом. Он не шутит!

— Ты это серьёзно? — с трудом выдавила она из себя.

Он кивнул и перевёл взгляд на Серёжу. Тот поставил пепельницу на стол, подошёл к ней, сбоку обнял за плечи и прижал к себе. Потом опустил к ней голову и едва слышно спросил:

— Может, тогда лучше не рисковать, Юль?

Как бы тихо он ни говорил, но Саша услышал. Он ухмыльнулся.

— Тогда рано или поздно ты её потеряешь.

Серёга резко обернулся к нему и спросил:

— Почему потеряю?

— Потому что ты у меня надолго, может быть, даже навсегда, останешься полным сил и энергии молодым парнем, а она лет через тридцать начнёт стареть, а ещё лет через сорок умрёт от старости. Если не умрёт ещё раньше от болезни или не погибнет в результате несчастного случая. Такое для простого человека тоже исключить нельзя, сам понимаешь. — Он вздохнул. — Конечно, ты можешь прямо сейчас отказаться помогать мне и решить дальше жить жизнью обычного человека, и тогда вы будете жить рядом, любить друг друга, взрослеть и стареть вместе. У вас появятся дети, потом внуки пойдут. Это нормально, но помни — жизнь обычного человека полна рутины и от этого довольно однообразна и скучна. А скука и однообразие убивают любовь, какой бы сильной она ни была. Так что вечная любовь вам и в этом случае не будет гарантирована.

Юля пришла в себя от временного замешательства, обняла Серёгу, прижалась виском к его подбородку и спросила Сашу:

— А в чём будет заключаться моя помощь?

Саша пожал плечами.

— Первое время вы с ним будете получать одно задание на двоих, а потом, когда ты освоишься, будет видно. Возможно, тебе захочется работать индивидуально, и тогда ты будешь действовать самостоятельно. На свете полно дел, где мы можем помогать людям. Делать их жизнь безопаснее, например. Или сытней. Вы даже не представляете, сколько людей в наши дни умирает от голода и болезней. Речь идёт о миллионах в год. И главное, дети умирают, вот что страшно.

Конечно, она дала своё согласие. А кто бы на её месте отказался? Саша на это кивнул и сказал:

— Пойдёмте, я представлю Юлю тем, кто принимает решения. Если они согласятся, Юля, то считай, дело сделано.

***

Дверь в зал открыл Серёга. Саша придержал Юлю за локоть, пропуская Серёгу вперёд, и в комнату они зашли следом за ним. За время со вчерашнего дня зал радикально изменился. Исчез диван, исчез покрытый льняной скатертью с бахромой круглый стол. Комод со стоящим на нём телевизором остался, но его переместили в самый угол, прямо напротив входной двери, через которую они попали в зал. Телевизор даже не был подключен к сети. Сетевой шнур с вилкой лежал на комоде.

Вместо старой мебели появилась новая. К стене на место старого дивана придвинут новый — более массивный на вид, чёрной кожи. Перед ним стоит заваленный бумагами и какими-то чертежами низкий квадратный стол, с трёх сторон которого расположились три кожаных же кресла. Судя по их виду, диван и кресла принадлежали одному гарнитуру. Она таких в мебельных магазинах не видела. Наверняка что-то импортное.

На диване сидела знакомая Юле девушка с Дальнего Востока. Серёжа осенью их знакомил, но Юля забыла, как её зовут. Кажется, Мария Николаевна? Или Михайловна? Неважно. «Потом Серёгу спрошу, — подумала она. — Может, он помнит». В кресле напротив неё уложив руки на подлокотники и откинувшись на спинку уютно устроилась Галина Сергеевна. В дальнем от двери кресле сидит худощавый мужчина лет пятидесяти и пристально смотрит на Юлю. Ещё один мужчина занял последнее свободное кресло. Сейчас он развернулся в их сторону и с любопытством тоже смотрит на неё. Его лицо показалось ей смутно знакомым. Она его видела, но когда и при каких обстоятельствах, вспомнить не могла. Да и времени подумать ей не дали.

Саша прикоснулся к её локтю, и она поняла, чего он хочет. Серёга остался стоять возле двери, а они с Сашей подошли к этой группе ближе. Остановились они между креслами, которые занимали Галина Сергеевна и молодой мужчина. Саша положил руку ей на плечо и сказал, обращаясь к женщине на диване:

— Познакомьтесь, ваше величество, это Юля Самойлова. Я вам с наставником о ней немного рассказывал. Она только что приняла моё предложение и согласилась стать моей помощницей. С условиями она согласна. Мне нужно получить ваше одобрение.

«Ваше величество? — подумала Юля. — Так ведь только к королям обращаются? А кто здесь король? Какой король в наше время? Хотя в Великобритании вроде до сих пор монархия. И где-то ещё короли уцелели». Юля покосилась на Сашу. Нет, он снова не шутил. К кому-то он и в самом деле так обратился. Только вот не очень понятно к кому. Не к этой же девушке с Дальнего Востока? Или? Смотрит он на неё.

Вопрос решился сам собой. Девушка, которая Мария — то ли Сергеевна, то ли Михайловна, — перевела взгляд с неё на Сашу и сказала:

— Мы уже разговаривали об этом. Тебе нужно формальное подтверждение?

— Не мне, а Юле. Она должна понимать, с кем имеет дело и кому дала слово.

Девушка пожала плечами и кивнула.

— Хорошо, я не против. Пусть попробует. Какой у неё испытательный срок?

— Я его не назначал.

— Ладно, пусть будет полгода начиная с сегодняшнего дня. — она снова перевела взгляд на Юлю и сказала: — Испытательный срок это на всякий случай. Извини, но без такой страховки никак нельзя. Сергей у нас до сих пор на испытательном сроке. Знаешь, что это означает?

Юля покачала головой.

— Нет, не совсем, — она осторожно откашлялась и закончила фразу, — ваше величество…

— Мы не в королевском дворце. Можем на время забыть о дворцовом этикете. Называй меня Мариной Михайловной. Теперь что касается испытательного срока. В эти месяцы мы будем присматриваться к тебе. В случае возникновения каких-то сомнений, мы оставляем за собой право негласно контролировать твоё сознание. Не волнуйся, интимных сторон твоей жизни это касаться не будет. Кроме того, мы оставляем за собой право в любой момент потребовать личной встречи с тобой. Но это право мы оставим за собой и за рамками испытательного срока. В этом нет ничего необычного. Если бы ты работала на каком-то предприятии, у твоих начальников было бы точно такое же право в любой момент встретиться с тобой, чтобы поговорить или потребовать от тебя отчёта о проделанной работе. Или более близкий тебе пример — директор школы и ученик.

Юля осторожно кивнула, подумала пару секунд и задала вопрос, который возник у неё ещё во время разговора на кухне.

— А это не очень опасно? Я имею в виду то, чем вы занимаетесь?

Марина Михайловна кивнула, показывая, что вопрос ей понятен.

— О своей личной безопасности можешь не беспокоиться. Все, кто нам помогает, находятся под нашей защитой. Можешь быть уверена — лучшей защиты на Земле ни у кого нет и не будет. Но я думаю, задавая вопрос ты всё же думала о другом. Мне кажется, я понимаю, что тебя беспокоит. Ты наверно подумала, что мы какая-то тайная секта, которая занимается незаконными делами? Так ведь?

Юля неуверенно пожала плечами. Марина Михайловна усмехнулась.

— Понятно. Не бойся, Юля, наше существование не является какой-то тайной для высшего руководства страны. Они знают о нас и о роде нашей деятельности. Не скажу, что у нас с ними очень уж хорошие отношения, но общения с ними мы не избегаем. Пару недель назад в той усадьбе на Дальнем Востоке, где ты училась летать, побывал Генеральный секретарь ЦК КПСС. Мы с ним обсуждали некоторые вопросы. В предыдущие годы нам приходилось встречаться и с Брежневым и с некоторыми другими членами Политбюро. Так что не волнуйся, мы не секта. Позже ты многое поймёшь сама. Саша характеризовал тебя как девушку умную. Остальные вопросы обращай к нему. На те из них, на которые можно отвечать, ответы ты получишь. Когда мы убедимся, что тебе можно доверять, уровень твоей информированности возрастёт. Доверие — это самое важное в жизни любого человеческого сообщества. Подумай об этом на досуге.

Она бросила взгляд на сидящую напротив неё Галину Сергеевну и снова обратилась к Юле.

— Галина Сергеевна передала мне разговор с твоим дедом здесь, в этой квартире. Я нахожу, что продолжение того разговора было бы полезно не только ему, но и нам. Но я бы хотела, чтобы при этом разговоре присутствовал Саша. Всё-таки твоего деда в большей степени интересует он сам, а не суждения других людей о нём. И вопросы о нём логичнее было бы обращать к нему самому. Мы могли бы и сами договориться о встрече с ним, но хотелось бы соблюсти приличия. Поэтому у меня будет к тебе просьба. Не могла бы ты созвониться с дедом и сообщить ему о моём желании? Результат своего разговора с ним передай, пожалуйста, Сергею, а он свяжется с Сашей.

Юля уверенно кивнула.

— Конечно, Марина Михайловна. Не сомневайтесь, дед спит и видит, чтобы встретиться с ним. Я его знаю. Он очень заинтригован. А можно нам с Серёжей при этом присутствовать?

— Ну разумеется! Это же твои дедушка с бабушкой. Но вами и твоими бабушкой и дедушкой список должен быть ограничен. Продумайте с Сергеем и Сашей, как сделать так, чтобы при этом разговоре твоих родителей не было. Не обижайся, но мне интересен только твой дед. Здесь речь не идёт о том, чтобы начать дружить домами. Мы вообще, стараемся без особой нужды не расширять круг своих знакомых. Запомни это, хорошо?

— Проще всего будет организовать встречу где-нибудь на нейтральной территории, — сказал на это Саша. — Если ты пока что не хочешь знакомится с ними, то усадьба на Уссури для организации встречи не подходит. Может, какой-нибудь ресторан?

Марина Михайловна пожала узкими плечиками.

— Не знаю, Малыш. Думайте сами. Вас уже трое. Этакая интеллектуальная силища! — Она усмехнулась своим словам. — Следите только за тем, чтобы в результате ваших учёных дискуссий никто серьёзно не пострадал. Второй Вашингтон нам не нужен.

Саша и Серёга при этих словах синхронно нахмурились. Марина Михайловна заметила это и рассмеялась. Ага, ясно, это она их поддразнивает и напоминает им о той неудаче со спутником. Значит, и Саша был в этом как-то замешан. Юля не выдержала и смешливо фыркнула себе под нос, хотя тоже была замешана в том трагическом происшествии.

— Если не справитесь с таким сложным заданием, привлеките к обсуждению Дональда, — Она коротко взглянула на своего соседа справа. Костлявый дядька пошевелился в своём кресле, откашлялся в кулак и молча кивнул.

***

Они втроём вышли в коридор, и Саша плотно закрыл дверь в зал.

— Ну что, коллеги, пошли совещаться?

— Пошли на кухню? Юлька ещё не завтракала. Я ей что-нибудь приготовлю, заодно сможем поговорить?

Саша согласно кивнул и устремился на кухню. На кухне он сказал Серёге:

— Ставь чайник, а завтрак я приготовлю сам. — Потом обернулся к ней и бодро спросил:

— Что тебе приготовить, Юль? Могу яичницу с колбаской. Могу гренки в яйце. Или ты какую-нибудь кашу хочешь? Хочешь рисовую на молоке? Или ты гречневую предпочитаешь?

Юля усмехнулась.

— Ничего не нужно. Вон хлеб лежит, масло и икра имеются. Мне больше ничего не нужно. Я люблю бутерброды с икрой. Серёж, поставь чайник и давайте разговаривать. Бутерброды я сама себе наделаю. Если кому-нибудь хочется, поднимите руки, я и на его долю сделаю.

Глава 37. Абсолют

25 апреля 1973 г.

— Абсолют? — удивился Саша.

Дед только что закончил свои рассуждения по поводу скуки. Он считал, что человек, для которого нет в мире никаких препятствий, должен очень быстро соскучится. По его словам только препятствия и их преодоление делает жизнь любого живого существа осмысленной и интересной. Поэтому, мол, абсолютная власть, как и абсолютные знания, непременно приведут имеющего всё это человека к смертельной скуке.

Дед здорово переменился, когда Саша рассказал ему о своём «обобщённом законе сохранения энергии» и тем самым разрешил тот мучивший его парадокс с появлением из прошлого загорских колоколов. Он как-то приободрился и даже повеселел. Пошутил даже, сказав, что теперь он вновь может вернуться к атеизму.

Саша усмехнулся на это и сначала заявил, что он и сам является атеистом, а когда брови деда и бабули полезли на лоб, пояснил:

— С одним маленьким исключением.

На немой вопрос деда Саша фыркнул себе под нос и схватился за свою кружку. Он заказал себе пива.

— Исключение простое. Мир, во всех его проявлениях, включая разумную жизнь на нашей планете, и в самом деле возник в ходе естественных природных процессов, но вот создание самой Вселенной, в которой протекают все эти процессы, было запущено существом, которого верующие называют Создателем. Именно он инициировал тот самый первый процесс, который учёные называют Большим Взрывом. Создал предварительно среду, которую те же учёные обозначают как пространственно-временной континуум, собрал в одной её точке побольше энергии и разом освободил её. А дальше начался чистый атеизм. — Он рассмеялся. — Так что по всей логике выходит, что и атеизм был создан им же.

Дед усмехнулся на это, подумал маленько и спросил:

— Ты это точно знаешь или всего лишь предполагаешь?

— Точно знаю. И с Создателем я знаком. Точнее, я знаю о его существовании, а он о моём.

Дед на это только задумчиво покивал. Похоже, его не очень-то удивили последние слова Саши. И бабуля промолчала. Вот после этого и зашёл разговор об абсолютной власти над вещами и предметами и об опасности возникновения скуки. Деда интересовало, что Саша будет делать, когда настанет такой момент.

— А разве абсолют достижим? — сказал Саша. — Абсолют это ведь нечто стабильное, неизменное, внутренне непротиворечивое, не требующее улучшений. В неживой природе абсолют, может быть, и достижим, но в обществе… Очень сомневаюсь, что он когда-нибудь будет достигнут.

— Ты имеешь в виду идеальную социальную формацию? — спросил дед.

Саша пожал плечами.

— И её тоже. Как можно построить что-то стабильное и устраивающее абсолютно всех? На Земле проживают шесть с половиной миллиардов человек. И у каждого свои желания — зачастую противоречащие желаниям других членов его общины. Я это довольно давно понял. Я в тот год много размышлял над возможностью существования абсолютного добра и абсолютного зла. Мне наставник говорил, что ни того, ни другого не бывает, но я ему не очень верил. А потом на практике убедился, что он прав. И до сих пор всё время нахожу подтверждения его правоте.

— Расскажешь?

— Можно… — Он замолчал на пару секунд, а потом, видимо вспомнил. — Вот вам хороший пример. Это случилось осенью шестьдесят восьмого. Где-то в сентябре. Я как раз пошёл в шестой класс. Однажды после уроков находит меня одна знакомая девочка, про которую я уже почти забыл. Поймала меня в школьном дворе и говорит — так, мол, и так, Сашка, у меня папа умирает. У него сильные боли. Мол, помоги ему, пожалуйста. Я ей самой немного помог, когда она лежала в больнице. Точнее, я до сих пор не знаю, я ли ей помог или антибиотики, которые ей в ту пору кололи, но она была убеждена, что я. Ну ладно. Пожалел я её — очень уж горько она плакала, когда об отце рассказывала, — и пошёл к ним домой. Отец её и в самом деле умирал. Рак печени в финальной стадии. К тому дню он уже дней десять держался на одном морфии. Два раза в день к ним приходила медсестра и ставила ему уколы.

Ладно, думаю, попробую что-нибудь сделать. А у меня к тому времени небольшой опыт в таких делах уже имелся. Я одному дядьке однорукому вернул его руку и знал, что нужно делать. Подменил я тело отца этой девочки его же собственным Големом — только совершенно здоровым, без тех опухолей, которые у него уже по многим внутренним органам разбежались — и перенёс в Голем его душу из умирающего тела. Я к тому времени это уже умел.

Ушёл я от них, а сам горжусь собой, чуть не лопаюсь от той гордости. Вот, мол, как я ловко всё это провернул. Пришёл на другой день к наставнику и похвастался. Говорю, что вот вы, мол, мне не верили, а чистое и беспримесное добро всё же существует! Мать и дочь счастливы, дядька этот тоже. Он-то точно знал, что с ним происходит, и что ему жить совсем немного осталось, а тут вдруг такое чудо расчудесное! Ясное дело, он тоже был безмерно счастлив и мне благодарен.

Но тут наставник на меня ведро холодной водички опрокинул. Рано, мол, радуешься, Саша. Как ни жаль, но чистого добра всё же не бывает. Добро оно всегда под ручку со злом ходит. Ты просто не научился их различать. Присмотрись к этому человеку внимательнее. Где-то рядом с ним непременно зло притаилось. Если не в нём самом и не в его семье, то среди близкого окружения. Поищи и не ленись. Это непременно нужно сделать. Это тебе в будущем очень пригодится. Если не получится, приходи ко мне. Мы тогда вместе поищем.

— Нашёл? — усмехнулся дед.

Саша вздохнул и кивнул.

— Нашёл. Не сразу, но нашёл. Дядька это занимал заметную должность в одном госучреждении. Все его сослуживцы знали, чем он болеет. Вроде и сочувствовали ему и его семье, но его смерть должна была вызвать серьёзные подвижки в структуре этого учреждения. И многие из них ждали его смерти и надеялись на новые должности и на новые зарплаты. Планы какие-то на будущее строили, а тут такая неприятная неожиданность! Он вдруг снова появляется на службе и выглядит не только не больным, но ещё и помолодевшим. И всем планам у надеявшихся на перемены внезапно пришёл конец. Как такое переварить? Ясное дело, делали вид, что рады за него, но на самом деле тихо ненавидели. Причём даже те стали его ненавидеть, которые до болезни относились к нему нейтрально или хорошо. Вот вам и зло в чистом виде.

Дед кивнул.

— Да, прав твой наставник. Добра без зла не бывает. Как и наоборот. Следуя твоему примеру, и смерть несёт в себе добро. То есть не является злом в чистом виде. Для того, кто умер, и для его родственников она является злом, но для других она была бы добром. Открытие окна возможностей.

— Да, вы верно поняли мою мысль. Смерть тоже несёт в себе добро. За одним исключением…

Он замолчал, но тут заговорила бабуля. До этого она молча слушала, не вмешиваясь в их разговор.

— Дети?

Саша кивнул.

— Да, дети. Смерть ребёнка, возможно, тоже несёт в себе маленькое добро. Совсем маленькое, даже микроскопическое. Ну, например, место в детском садике освободится, ребятишек в классе станет на одного меньше, а это какое-то облегчение для учителей. Но горе, которое несёт с собой смерть ребёнка, для всех окружающих, в том числе и для учителей и воспитателей в детском саду, не сравнимо с этим крохотным добром. Я думаю, роль этого добра настолько незначительна, что окружающие его просто не видят. Никому и в голову не приходит рассматривать смерть ребёнка под таким углом. Мне, кстати, тоже. Я привёл этот пример лишь для полноты картины. Так что говорить об абсолюте в отношении меня ещё очень рано. Я многого не знаю. Мне предстоит ещё очень долго учиться. Возможно, даже бесконечно долго. Законы природы — это ладно. Этим я овладею достаточно быстро. Я и сейчас уже знаю много такого, что станет известно науке очень нескоро. Но вот человек, как явление. Один единственный человек сложнее всей Вселенной со всеми её законами. Я вам приведу один пример.

Дед улыбнулся.

— Какой?

— Вот мы много и охотно говорим о прогрессе. О том, как человек изменился за последние десятилетия. Пишем, обсуждаем на научных конгрессах, дискутируем. А я пару лет назад провёл небольшой эксперимент и выяснил, что суть человека за прошедшие тысячелетия мало изменилась.

В глазах у Саши мелькнули чёртики, поэтому, наверно, дед тоже улыбнулся.

— Расскажи?

— Попался мне как-то в руки роман Бокаччо «Декамерон», — он заметил, как бабуля поджала губы, и смешливо фыркнул. — Знаю, что книга не очень приличная, но я не собираюсь говорить о её содержании. Речь пойдёт о другом. Помню, как сам смеялся над некоторыми пассажами оттуда, когда впервые читал её. Помню, как сопереживал её героям, когда речь шла о трагичном. А потом как-то раз у нас с наставником зашла речь о литературе, и я упомянул этот роман. Наставник рассмеялся и рассказал о том, как реагировали гостившие у него в замке дамы и кавалеры, когда заезжие артисты разыграли перед ними некоторые сценки оттуда. Сколько смеха и веселья вызвала эта книга! А дело, чтобы вы понимали, происходило в четырнадцатом веке. Вскоре после того, как этот роман был написан и в списках разошёлся среди тогдашней аристократии.

— В каком веке? — удивился дед. Он, наверно, подумал, что ослышался.

— В конце четырнадцатого. Наставник у меня долгожитель. Он в то время уже жил. Он жил уже в те времена, когда Иисуса Христа ещё в проекте не было. Впрочем неважно! Сейчас о другом. Так вот, вернулся я домой и почему-то задумался над его словами. Что-то меня беспокоило. Вот именно тогда мне и пришла мысль провести небольшой эксперимент. У нас в стране после революции «Декамерон» не переиздавали, но в одной из частных библиотек я нашёл экземпляр, изданный в России в семидесятых годах прошлого столетия. Нашёл и сделал с этой книги две копии. Одну из них я подбросил в умывальник общежития при МГУ, а другой тоже в общежитие, но при Ленинградском университете. Книги пошли по рукам. Понятно, такая редкость! А студенты народ любознательный. Интересно же почитать то, что невозможно найти даже в самых полных публичных библиотеках. Я узнавал: в Ленинской библиотеке в Москве «Декамерон» имелся, и даже несколько различных изданий, но на руки он выдавался только по специальному разрешению. Например, аспирантам, темы диссертаций которых были как-то связаны со средневековьем. На полках его найти было невозможно. Только в архиве.

Саша остановился, чтобы отхлебнуть уже остывшего чая из своей чашки. Дед и бабуля терпеливо ожидали продолжения рассказа. Видно было, что тема их заинтересовала. Нужно будет потом попросить Сашу. Юле тоже захотелось прочитать эту книгу. Она о ней, конечно, слышала, но видеть её и подержать её в руках ей пока что не довелось.

— Так вот, подбросил я их, а через месяц примерно, проследил за тем, как эти парни и девушки на неё реагировали. И я понял… Они смеялись над тем же, над чем смеялись те дамы и кавалеры в четырнадцатом веке. Девушки плакали над тем же, над чем плакали женщины в то время. Встаёт законный вопрос: а так ли сильно изменился человек за прошедшие между этими двумя событиями шесть веков?

Дед покивал.

— Да, Саша, суть человеческая меняется чрезвычайно медленно. Может быть, даже и вовсе не меняется. Очень интересный эксперимент. И очень поучительный. Ты молодец. Хоть и молод, но голова у тебя работает как надо.

А бабуля спросила:

— Твой наставник жил ещё в дохристианские времена?

— Да, это так. И именно его учителю пришла в голову мысль, что многобожие отжило своё и его должно сменить что-то другое, что-то более прогрессивное.

— И в чём же состояла эта мысль?

— К тому времени в обществе вызрело множество противоречий различного рода, Мария Петровна. И в политической сфере, и моральные, и даже экономические. Все они подталкивали общество к переменам. Этот переход был своего рода революцией, для которой должны были созреть условия. К тому времени все условия для такого переворота созрели. Но главной мыслью того человека было стремление объединить человечество под крылом единой веры и дать им единые нравственные ориентиры. Он рассчитывал таким вот непростым способом сделать человека менее агрессивным.

— Получилось?

— С агрессией нет, не получилось. Он некоторое время наблюдал со стороны, как последователи Христа в Европе азартно резали друг другу глотки в надежде доказать противной стороне, что они и только они правильно понимают его учение, а потом – это случилось после первого крестового похода – понял, что природу человека изменить невозможно. Вскоре после этого он охладел к людям, удалился от дел, а потом и вовсе решил прекратить свою жизнь.

Помолчали. Потом дед спросил Сашу:

— А имя было у этого человека?

— Было. Только я его не назову.

— Почему?

— Оно слишком хорошо известно...

Дед задумался, и тут Саша почему-то напрягся. Говорит деду:

— Не нужно произносить его имя вслух, Михаил Александрович! Даже если вам покажется, что вы его угадали.

Дед посмотрел на него, а потом выбрался из своего кресла, встал из-за стола, обогнул кресло бабули, которая сидела между ним и Сашей, подошёл к Саше, наклонился к самому его уху и что-то ему шепнул. Саша с небольшой задержкой кивнул:

— Да, это он... Вы были знакомы с Михаилом Афанасьевичем Булгаковым?

Дед вернулся к своему креслу и, устраиваясь за столом, ответил:

— Я знал его, но наше знакомство было шапочным. В лицо мы друг друга знали, раскланивались при встречах, но и только. Серьёзно поговорить нам с ним ни разу не довелось. Хотя он меня очень интересовал.

Саша на это кивнул.

— Так вот, в своём романе «Мастер и Маргарита» он довольно близко подобрался к личности этого человека, но сделать последний шаг не сумел. Или не захотел. Или побоялся. Так что и вы не разговаривайте, пожалуйста, о нём с посторонними. С женой можно, но больше ни с кем. Вы лицо в мире литературы очень авторитетное и влиятельное. Вас слышат даже за рубежом. Плохо будет, если разговоры пойдут. Это ведь может перевернуть представление людей обо многом, случившемся две тысячи лет назад. А это, в свою очередь, может пошатнуть основы веры. Вряд ли вы или кто-либо ещё в состоянии просчитать все возможные последствия.

Дед на это кивнул, но видно было, что он чем-то очень доволен. Юле казалось, что он готов рассмеяться. Нужно будет потом спросить его, что его так рассмешило.

Глава 38. Новогодняя ночь

31 декабря 1973 года

Антоша с Иванкой и Дашей почистили от снега сапожки приготовленной для этого на веранде метёлкой и смеясь ввалились в вестибюль. Иванка поймала за шиворот попытавшегося прошмыгнуть вслед за Дашей Тишку — очень уж много снега на лапах, спине и даже на голове он принёс с собой — подхватила его под грудь и живот подняла и стояла, пока Даша рукавичкой и щёткой не почистила его. Тишка ворчал, порыкивал и даже пытался вырываться, но вполсилы. Это он так играет — объяснила Иванка. Вообще, весёлый он паренёк.

Они с девочками бегали к флигелю, под крыльцом которого Матильда устроила своё логово. Хотелось ещё немного посмотреть на котят. Матильда против не была. Даже воспользовалась тем, что котята оказались у них под присмотром, и из логова выбралась. Хорошенько потянулась, попрыгала по сугробам, побегала по расчищенным от снега дорожкам, а потом умчалась в лес и вернулась лишь полчаса спустя сытая, довольная и с перемазанными кровью подбородком и усами. Сидела потом рядом с крыльцом, наблюдала за ними и за своими детьми и умывалась.

Своё имя Матильда получила ещё летом и получила его от Антоши. Ну в самом деле что за имена такие «рысь» или «Тишкина подруга»? Когда стало понятно, что у этих двоих всё всерьёз, и она однажды ночью не исчезнет окончательно в тайге, прихватив с собой Тишку, Антоша и предложила называть её Матильдой. Звучит солидно, но она и в самом деле дама гораздо более солидная и обстоятельная, чем её дружок. Саша не поленился и заглянул в её прошлое, а после этого доложил, что ей уже пять лет, и котят она приносила уже дважды. Это у неё третий помёт.

***

В каминной было шумно. Марина Михайловна и Саша сегодня пригласили гостей. Пахло сигарами, вином и коньяком. Сигару курил американец Дональд Пратт, с которым Антоша познакомилась ещё летом. Хороший дядька. Серьёзный, умный, но при этом добродушный и с хорошим чувствомюмора. По-русски он говорил с сильным акцентом, но запас слов у него был богатым. С ним можно было разговаривать, не переспрашивая его через слово.

Ещё он владел итальянским и французским, но французский у него был с очень уж сильным итальянским акцентом. Его понимал только Саша. Марина Михайловна тоже, наверно, понимала, но посмеивалась над ним и просила перейти на какой-нибудь существующий в природе и более привычный для слуха окружающих язык, особенно если речь заходила о чём-нибудь серьёзном и важном.

Возле книжных полок стояли и негромко беседовали двое. Михаила Александровича Антоша знала хорошо — он неоднократно бывал у них в гостях в течение лета и осени, — да и книги его она читала, а вот молодой человек, которого все окружающие называли Михаилом Афанасьевичем, она сегодня увидела впервые. Пару недель назад его вернула к жизни Даша.

Он тоже писатель, как и Михаил Александрович, но гораздо менее известный. Даша говорила, что о нём гораздо лучше знают на Западе, чем у них в стране. Дала ей почитать его книги, но у неё пока что до них руки не дошли. И ещё она сказала, что Саша и Марина Михайловна относятся к нему с большим уважением. Марина Михайловна и дала своё согласие на его возвращение из царства мёртвых.

На диване возле горящего камина неразлучная парочка — Серёжа и Юля. Серёжка читает, а Юля, похоже, снова задремала. Голова её лежит у Серёжи на коленях. Он укрыл её пледом и сидит, охраняет её сон. Ей даже шум в каминной не мешает.

Саша рассказывал, что последние две недели у этих двоих очень сложными и напряжёнными выдались, и они оба устали. Им пришлось мотаться по Соединённым Штатам и по Европе и даже работать на дальних планетах Солнечной системы. Улаживали какие-то секретные дела. Саша не сказал, какие именно, потому что этот разговор состоялся у них дома в Вологде и рядом с ними крутились обе её сестры. Ну, Лизанька, которая сидела у неё на коленях, всё равно ничего бы не поняла, но Лика уже достаточно взрослая девушка, поэтому Саша на всякий случай и не говорил при ней ничего лишнего.

Саша сказал только, что то, что Серёжа с Юлей проделали, подтолкнуло все ядерные державы, кроме Китая и Индии, к срочной выработке новых мер повышения доверия. Говорит, скоро весь мир о них узнает, и наверняка люди облегчённо вздохнут. Хорошая работа была проделана. Юле с Сергеем помогали Дональд и господин барон.

Вон они оба — за ломберным столиком играют в преферанс. Саша играет в паре с Дональдом, а Марина Михайловна с господином бароном. Она его Рудольфом называет, а он её чаще всего просто Мариной. Они с Сашей относятся к господину барону, как к члену семьи. Саша, вообще, называет его своим наставником. Говорил ей, что господин барон когда-то был его школьным учителем. Именно в школе они с ним и познакомились. Причём, что самое смешное, преподавал он у них в школе не математику или, например, историю, а труд у мальчишек. Странный выбор профессии для такого интеллигентного и умного человека.

Кстати, Юля с Михаилом Александровичем близкие родственники. Она его внучка. Когда он сегодня здесь появился, — Марины Михайловны и господина барона к тому времени ещё не было, — то первым делом поднялся на второй этаж в комнату, где в то время спала Юля. Михаил Александрович разбудил её, они немного пообщались, а потом Юля привела себя в порядок, и они вдвоём спустились вниз. Серёжа тоже подошёл, но чуть позже. Он хорошо знаком с дедом Юли и с её бабушкой. Говорит, даже пару раз бывал у них в гостях.

Рядом со стулом, который занимал Саша, примостилась на коленках Лика. Она встретит Новый год здесь, а потом вернётся домой в Вологду. Будет встречать второй Новый год с родителями и с Лизанькой. Если, конечно, Лизанька выдержит до двенадцати и не уснёт. Там мама уже готовит на стол.

На носу у Лики сидят смешные круглые очки в металлической оправе. Стёкла у них очень тёмные, почти чёрные. Они ей совершенно не подходят по размерам — слишком маленькое расстояние между стёклами, и сами стёкла какие-то чересчур маленькие, но выглядят от этого жутко смешно. Такие очочки носил Кот Базилио в детском фильме про Буратино. Лика хохотала, когда Саша достал их из кармана и нацепил на себя. А надел он их после того, как Дональд сказал ему:

— Посмотри на них, Алехандро! — Он Сашу так зовёт, Алехандро. — Они же всё читают по твоим глазам. Сделай покерное лицо, иначе у нас с тобой не будет шансов.

Саша с подозрением покосился на Марину Михайловну, потом посмотрел на господина барона и достал из кармана курточки эти очочки. Все за столом рассмеялись, так потешно они на нём смотрелись. Но они ему быстро надоели. Он снял их и положил на стол. Вот тут Лика их и надела, чем вызвала новый взрыв смеха за столом. Саша и сам усмехнулся и сказал Лике, что очки ей идут, и он их ей дарит.

***

Очнуться от своих мыслей Антошу заставил громкий возмущённый голос Дональда и смех Марины Михайловны.

— Ну как ты играешь, Алехандро! Ты же нас разоришь!

— Я думал, пиковая дама у вас, — озадаченно ответил Саша.

— Она давно вышла! — в унисон закричали Марина Михайловна и Лика.

— А можно переходить? — неуверенно спросил Саша и потянулся рукой к лежащим посредине стола картам.

— Нет! — давясь от смеха, взвизгнула Марина Михайловна. Она подскочила со стула, схватила карты, к которым тянулся Саша, перевернула их рубашками кверху и бросила в кучку отбоя, а саму кучку передвинула подальше от его рук.

— Не переживайте так, Дональд, — всё ещё смеясь, сказала она. — Ставки всего по десять копеек. Много не проиграете. Останется, чтобы купить вашей Харри флакон духов под ёлку!

— Хотя бы сегодня не упоминайте при мне имя этой вертихвостки! — сердито загремел Дональд. — Попомните мои слова, Светлейшая, эта девушка умрёт не своей смертью! И не говорите потом, что я вас не предупреждал!

Почему-то эти слова вызвали новый взрыв смеха за столом. На сей раз смеялся не только господин барон и Марина Михайловна, но и сам Саша. Он как-то упоминал при ней, что у Дональда есть девушка, с которой он живёт в каком-то небольшом городке на юге Франции. И зовут её Харри. Похоже, она чем-то провинилась перед Дональдом.

Саша поднялся из-за стола, и его стул тут же заняла Лика. Саша некоторое время стоял у неё за спиной, наблюдая за игрой, потом оглянулся через плечо, поймал взгляд Антоши и подошёл. Серьёзно посмотрел в её глаза и негромко спросил:

— Не хочешь погулять?

Она кивнула, и они, не говоря ни слова, отправились в гардеробную.

***

Антоша сидела рядом с ним на лавочке, глядела на лунную дорожку на тёмной воде реки и улыбалась своим мыслям. Начиналась большая новая жизнь, наполненная добром и любовью. Огромная, как это тёмное беззвёздное небо, жизнь. И рядом был Саша. Она знала, что он всегда будет рядом, и это знание наполняло её душу покоем и тихой радостью…

Примечания

1

Таблицы Брадиса — математическое пособие, в котором собраны таблицы, необходимые для работы по курсу математики и для практических вычислений, не требующих большой точности. Автор — Владимир Модестович Брадис (1890–1975), советский математик и педагог.

(обратно)

2

E = m*v2/2 = 10.000 кГ * (7.000 м/с)2 / 2 = 2.45 1011Дж = 58556 кГ тротила = 58,56 тонн

(обратно)

3

Дональд Пратт появляется в романе «Гарант». Глава «Неаполь. В кафе» и далее.

(обратно)

4

Семён Семёнович Горбунков. Главный герой фильма Гайдая "Бриллиантовая рука"

(обратно)

5

Саша упомянул о разговоре, случившемся в кабинете начальника 1-го отдела Иркутского мединститута (см. «Первокурсник», глава 26. Особый отдел)

(обратно)

6

1929 — 1930 г.г. Фотографии из архива М. М. Пришвина https://pravoslavie.ru/92433.html?ysclid=lucxwkcjt2551375183

(обратно)

Оглавление

Часть 1. Серёга Каменский

Глава 2. Начало новой жизни

Глава 3. Школа. Юля Самойлова

Глава 4. 1-й сон Юли

Глава 5. Юлин сон. Пещера

Глава 6. Школа. Юля Самойлова

Глава 7. У Серёжи дома

Глава 8. Ревность

Глава 9. Лариса Ивановна

Глава 10. Сон Юли. Белый Дом

Глава 11. Уссури. Сложный разговор

Глава 12. Юля. Утром у Серёжи дома

Глава 13. Переделкино. В гостях у писателя

Глава 14. Ссора и примирение

Глава 15. Знакомство с тётей Галей

Глава 16. Утро воскресенья

Глава 17. Сон Юли. Снова американцы

Глава 18. Путешествие в Вологду

Глава 19. Вологда. Антоша Успенская

Глава 20. Соборная площадь

Глава 21. Чудеса чудесные

Глава 22. Спонтанная встреча

Глава 23. Земля-2. Западное побережье острова Суматра

Глава 24. Отступление. Зоя и Александр

Глава 25. В допросной

Глава 26. Юля и Сергей

Глава 27. В доме Успенских

Глава 28. Резкий поворот

Глава 29. Немного прикладной космологии

Глава 30. Ультиматум

Глава 31. Переговоры

Глава 32. Камея

Глава 33. Пилоты

Глава 34. Даша и Антонина

Глава 35. Юля, Сергей и Саша

Глава 36. Юля. Знакомство с королевой

Глава 37. Абсолют

Глава 38. Новогодняя ночь

*** Примечания ***