Противостояние I [Александр Раевский] (fb2) читать онлайн

Противостояние I

Глава 1. Вера Ненашева. Знакомство

28 февраля 1972 г.

— Вон он, смотрите! — Петруха повернулся к ним и усмехаясь ткнул большим пальцем себе за спину, — Сейчас разденется и начнёт гимнастику делать...

— Долго?

— Что «долго»?

— Долго гимнастику будет делать?

— Не знаю. Не засекал. Минут десять — пятнадцать... Потом снимет с себя вообще всё и пойдёт купаться...

Это Петруха их всех сюда притащил. Впрочем, она не жалела. Ей здесь понравилось. В пятнадцати метрах за спиной железнодорожная насыпь, откуда они спустились. Перед ними костерок потрескивает. От него тепло идёт и сладковатым дымком попахивает. На кирпиче у костра бутылка вина стоит, греется. Метрах в двадцати дальше Ангара плещется. В прозрачной воде камушки разноцветные, над головой синее небо без единого облачка и солнце.

Сегодня довольно тепло. Не ниже минус десяти и тихо. Полное безветрие. Вон Жанна даже куртку расстегнула. Если так дальше пойдёт, то к обеду температура ещё выше поднимется. Да и сейчас хорошо. Воздух чистый, дышится легко. Дымок от костра не мешает, а, наоборот, как будто напоминает о чём-то. О чём-то хорошем из далёкого детства, когда ещё у мамы на руках сидела, и бабушка ещё молодой и красивой была.

Выпили по глотку холодного портвейна и закурили. Хорошо! Впереди целый день свободы!

После слов Петрухи все развернулись в сторону спустившегося на берег мальчишки. Тот их, кажется, ещё не заметил. Всё-таки до него далековато — метров пятьдесят по берегу. Может, даже больше. Сбросив с плеч тощий рюкзачок, мальчишка неторопливо расстегнул синюю «лётчицкую» куртку с коричневым меховым воротником, стянул её с плеч, аккуратно уложил на выступающее из снега толстое бревно и уселся с нею рядом, чтобы снять с ног валенки.

— Вер, ты уже знаешь, чем на каникулах заниматься будешь? — спросил Стёпа.

— Нет, пока... — она не отрывала глаз от раздевающегося паренька, — Петь, он что, босиком гимнастику делать будет? Прямо на снегу?

— Угу... Я же говорю, чокнутый какой-то! И купаться полезет голышом. Сегодня, может, из-за вас догола не разденется, но прошлые разы голышом плавал. Как он не мёрзнет? Я как-то раз рукой эту воду попробовал — терпеть невозможно, тут же суставы болеть начинают. А ему хоть бы хны! Это ещё что! В прошлый раз он голыми руками здоровенную рыбину поймал и на берег вытащил! С собой потом унёс.

— Да ну! Тут ты заливаешь! — рассмеялся Стёпа, — Или рыба дохлой была, или ты в тот день чего-то не того выпил! Третьего не дано!

Петруха тоже рассмеялся, но возразил:

— А вот ты дождись, когда он в воду полезет. Увидишь, с какой скоростью он плавает, тогда и поговорим. Ты вон у нас КМС по плаванью, а я на что угодно могу поспорить, что он тебя как ребёнка сделает. Могу свой мопед на кон поставить!...

До конца договорить не дала ему Жанна.

— Стёп, а ты сам что на каникулах делаешь?

— На Кавказ с Вадиком и с его женой полетим. 20-го марта вылетаем. Вадик хочет в этом сезоне на Эльбрус подняться. Хотел Вере предложить с нами слетать...

Вадик это его старший брат. Года два назад женился. Жену, кажется, Наташей звать. Она неохотно оторвала взгляд от мальчишки. Спросила Стёпку,

— Может, согрелось уже? Давайте ещё по глоточку? — и ответила на его вопрос, — На Кавказ? Нет, не получится, Стёп! Предки наверняка заставят все каникулы с репетитором сидеть.

— Английский?

— Угу, английский, будь он проклят!... Давай наливай, не томи! Я на пацана этого посмотрю, и меня саму в дрожь бросает!

Посмеялись дружно. Стёпка налил вина в две кружки, и они по очереди выпили. Как уже давно повелось, у них с Жанной одна кружка на двоих, а у Стёпки с Петькой другая. Это Стёпкина идея — брать с собой только две кружки. Говорит, пить вино из одной посуды — это сближает! Глупости, по-моему. Если Жанка его ко мне ревнует, то тут никакая общая кружка не поможет. А она ревнует! И с Петькой нарочно подружилась. Только потому и подружилась, что они со Стёпкой друзья — не разлей вода...

Здесь нужно сказать пару слов об этих четверых. Во-первых, конечно, неформальный лидер этой группы Верочка Ненашева. Не потому она лидер, что умнее других, хотя девочка неглупая — это все признают. И не потому, что отличается от других девушек в классе какой-то особенной красотой. Как раз наоборот! С внешней привлекательностью у нас совсем беда! Она просто старается не показывать, что страдает от этого.

Проклятая уродливая гемангиома красного цвета, начинающаяся в волосах на левом виске, опускается на шею, захватывая по пути верхнюю и нижнюю скулы! Никакой причёской не скрыть! Остаётся только делать вид, что это для неё не проблема. Что она как бы не существует. Существует она, сволочь!

И, кстати, гемангиома — это всего лишь часть проблемы! На теле вообще слишком много родинок самых различных размеров. Некрасивая у неё кожа. Что спереди, что сзади, что сверху, что снизу. Не повезло ей с нею! Так сказал московский профессор дерматолог, которому её показывали пару лет назад. Осмотрел всю, вздохнул и пожал плечами, снимая резиновые перчатки. Говорит, тут ничего не поделаешь. Каждую из них по отдельности убрать можно, но все подряд... Нет, нельзя! Слишком рискованно. Да и сложно. Могут шрамы остаться. И закончил той самой фразой. Не повезло мол тебе, детка, с кожей. После этого ещё и загорать запретил! Это мол тоже опасно. Может рак кожи возникнуть.

Так почему же тогда лидер, спросите вы? А очень просто. Вот у вас, к примеру, папа кем работает? Лётчиком-испытателем на авиационном заводе? Хм, повезло вам! Хорошая у вашего папы профессия. Но вряд ли это поможет лично вам стать лидером где бы то ни было. А вот у Веры Ненашевой папа работает первым секретарём Иркутского обкома партии. Вроде не такая героическая профессия, как у отца Петрухи, но очень сильно Верке жизнь облегчает. Даже и делать-то ничего не нужно, чтобы школьные учителя предупредительными и внимательными были. И в друзья никого звать не нужно. Сами напрашиваются. Странно, правда? Казалось бы, какая связь? А вот поди ж ты!

Вот так Стёпа Сурков у неё в друзьях и появился. Это весной прошлого года было. Они тогда с мамой и с бабушкой только-только из Казахстана переехали. Папа на полгода раньше их сюда прилетел. Как только новое назначение получил, так сразу сдал дела новому Первому секретарю обкома и из Кустаная улетел.

Восьмого марта это было. Она ещё не успела со всеми ребятами в классе познакомиться, как её на ту вечеринку позвали. Стёпка у себя дома вечеринку и организовал. А там выпили немного и музыку включили. На первый же медленный танец он её и пригласил. Вёл по свободному от мебели пятачку, болтал на ухо всякую чепуху, а его горячие и слегка влажные от волнения руки говорили о другом. Об очень серьёзных и взрослых вещах говорили. И её тело не молчало, отвечало им.

Лестно ей в тот вечер стало, что самый красивый мальчишка класса её выбрал. Правда недолго она радовалась. Быстро сообразила, что к чему. Это только в первый момент показалось, что из-за неё самой, но она и в самом деле не дура. На Стёпку девчонки в классе смотрят, и о нём много говорят. Очень симпатичные девушки, между прочим. Не чета ей. Жанна, кстати, одна из них. Ну, о ней разговор особый...

Поняла она, что Стёпке папа её нравится, хотя он о существовании Стёпки вряд ли догадывается. Поняла, но не обиделась и не оскорбилась. Усмехнулась только про себя и согласилась. Ну и пусть! Какая, в сущности, разница, правда? Всё равно ничего серьёзного между ними она не допустит!

Сейчас они в десятом учатся. Через пару месяцев выпускные экзамены, а там — Москва! Папа уже договорился насчёт Иняза. В Москве всё будет по-другому. Там возникнут совершенно иные расклады.

Стёпка тоже в Москву собирается, но не в Иняз, разумеется. Будет в Бауманку поступать. Может быть и будет у них там продолжение, а может и нет. Так что сейчас с ним лучше один на один надолго не оставаться. Очень уж податлива она на ласку. Голова быстро кружиться начинает. А он не очень-то робкий. Уже пару раз приходилось его руки из-под юбки вытаскивать.

***

— Засеки, когда он нырнёт! — негромко сказал Петруха, не спуская глаз с мальчишки, который, глядя себе под ноги, по колено в воде брёл по мелководью. — Похоже, он снова к острову сплавать собрался. Если так, то можно будет скорость заценить. Отсюда до вон того мыса на острове около шестисот метров. Я по карте мерил.

Стёпа бросил взгляд на готовый к пуску секундомер в своей руке и снова уставился на мальчишку. Скорость, с которой тот умеет плавать, его не очень интересовала. Просто потому, что не верил он в байки друга. Его поражало другое! Пацан брёл в воде так, как будто сейчас лето и вода тёплая. Он не ёжился, не спешил, не пытался хоть как-то уберечься от холодных брызг. Он не разделся догола, но и оставшиеся на нём узкие чёрные плавочки одеждой тоже назвать было нельзя.

— Почему он не мёрзнет? — озадаченно спросил он пространство.

— А чёрт его знает! — ответило пространство голосом Петрухи, — Я себе этот вопрос уже раз десять задавал. Батя тоже не понимает. Говорит, быть такого не может. Хочет на него взглянуть...

— Он мне откуда-то знаком. — обронила Вера.

— Откуда? — это Жанна.

— Не могу вспомнить... Такое ощущение, что я с ним где-то уже встречалась. Может, где-нибудь в городе?

— О! Нырнул, нырнул! Засёк?

— Угу, засёк...

Через некоторое время Стёпа пробормотал:

— Красиво... Я такого батерфляя ещё не видел... Хорошая школа...

Петруха разочарованно вздохнул:

— Он сегодня гораздо медленней плывёт. Наверняка из-за нас маскируется, гад! На прошлой неделе он от бревна до мыса на острове за тридцать две секунды добрался. Я засекал. Чуть с табуретки не загремел, когда увидел, как он под водой перемещается. Сверху отлично видно...

Девушки рассмеялись:

— А что ты на табуретке делал? — спросила Вера.

— Как что? Я же подзорную трубу в открытую форточку выставил. Как бы я иначе его из своего дома смог увидеть?

— Шестьсот метров за тридцать две секунды? — переспросил Стёпка.

— Угу... Не ломай голову, я уже считал. Получается почти девятнадцать метров в секунду или шестьдесят семь километров в час. Три раза пересчитывал! Понимаю, что звучит фантастически. Сам не верю. Думал сегодня снова засечь и ещё раз пересчитать.

— Чушь! Не может такого быть! — твёрдо заявил Стёпа, — Ты что, чокнулся? Человек в состоянии бежать со скоростью чуть больше десяти метров в секунду. И то совсем недолго! Секунд двадцать — тридцать. Ты хочешь сказать, что он плывёт почти в два раза быстрее, чем бежит чемпион мира по бегу на короткие дистанции?

Петруха только поморщился:

— Да знаю я, что это невозможно! Никак понять не могу, в чём моя ошибка!

— А может здесь не шестьсот метров? Может всего метров сто? — спросила Жанна.

— Это первое, что мне в голову пришло. — кивнул Петруха, — Три раза по карте мерил. Меньше шестисот у меня никак не выходило. У нас дома неплохая карта имеется. Да мне и батя подтвердил. У них на заводе карты военные. Там всё точно. В этом месте ширина Ангары около семисот двадцати метров. Это если вон дотуда. Вон, где трансформаторная будка на том берегу стоит, видите? — он показал рукой чуть левее нижней оконечности острова, — А до самого острова чуть больше шестисот.

Где же она могла видеть это лицо? Даже не лицо. С такого расстояния да ещё с её зрением детали не очень хорошо различаются. Движения тела, посадка головы... Что-то такое неуловимое. Она точно его видела! Вот только — где? Теперь это будет её мучить.

— Я хочу с ним познакомиться! — твёрдо заявила она.

— Что, никак вспомнить не можешь? — усмехнулся Стёпка.

— Угу... Давайте пригласим его к костру? Наверняка же ему погреться захочется. Я обязательно вспомню, если с близкого расстояния его увижу.

— А что? Я не против. — согласился Петруха, — Может расскажет, как ему удаётся не мёрзнуть в ледяной воде?

— Голосуем? — рассмеялся Стёпка. — Двое «за». Кто против? Против нет. Кто воздержался? Двое воздержавшихся! Принимается!

***

Он поднял глаза на высокого Стёпку и, не прекращая энергично протирать полотенцем свои густые, тёмные волосы, сказал с ехидной улыбочкой:

— Вы на уличную шпану не очень похожи, но всё равно хочу предостеречь: попробуете стрясти с меня мелочь на пиво — можете последнего лишиться! Я только кажусь слабым и беззащитным. Это многих в заблуждение вводило. Так что мой вам совет — даже не пытайтесь!

Они дружно рассмеялись.

— Пошли к костру? Замёрз наверно? — улыбаясь предложила Вера. Она вспомнила его. Это же тот самый мальчишка, который танцевал в Драмтеатре на 7-е ноября! По крайней мере очень похож!

— Мне переодеться нужно... — кивнул он, — Не могли бы вы отвернуться?

Отвернулись все. Не только девушки. Петруха не выдержал и, оглянувшись через плечо, спросил его:

— Слушай, как тебе удаётся в таком холоде не мёрзнуть?

— Я мёрзну... — пробубнил тот и шмыгнул носом, — Научился терпеть... Если тоже хочешь научиться — начинай обливаться дома. Каждое утро ведро воды сверху. Сначала тёплой, потом холоднее... С каждым днём немного понижаешь температуру, пока не сможешь обливаться совсем холодной. Можете повернуться...

— А я тебя помню! — развернувшись сказала она. — Это же ты танцевал 7-го ноября на праздничном концерте в Драмтеатре? У тебя, по-моему, два танца было, верно? Один в костюме гусара, а второй в костюме тореодора!

— Помощника тореро... — буркнул мальчишка, не глядя на неё. Он натягивал на влажную кожу свой тёмно-синий свитер. Брюки он уже надел. — Ты просто не заметила, но у меня на сапогах имелись шпоры...

— Не заметила... — согласилась она, — А какая разница — есть шпоры или нету?

— Сам маэстро вступает в игру только, когда бык уже взбешён. Его помощники горячат быка верхами. Бока лошадей прикрыты толстым войлоком. Понимаешь, зачем им шпоры?

Она кивнула:

— Угу, понимаю! А самому маэстро они не нужны. Он ведь выступает не верхом, верно?

— Угу, правильно... — он уселся на бревно, подтянул свои валенки к себе поближе и принялся вытирать полотенцем правую ногу. — Кстати, я сильно пожалел, что их нацепил. Всё время боялся зацепиться за что-нибудь. Дурака свалял, если честно. А всё из-за того, что хотелось максимальной достоверности добиться.

— А они что, съёмные? — вмешался Стёпка.

— Конечно, съёмные! Шпоры появились очень давно. Ещё в те времена, когда люди жили очень и очень бедно. Иметь две пары сапог — одну со шпорами, а другую без — для большинства было непозволительной роскошью. Дорогой была обувь в те времена. Сапоги передавались от деда к отцу, а от того к сыну. Кстати, поэтому снять сапоги с убитого не считалось мародёрством...

***

Он в тот день быстро с ними распрощался. Постоял возле костра, погрелся, послушал их разговоры, посмотрел на часы и откланялся. От предложенного вина отказался. Сказал, что быстро пьянеет, поэтому с незнакомыми людьми не пьёт.

Хотя нет! Сначала стоял возле костра и внимательно рассматривал каждого из них. Даже морщился досадливо, когда Петруха мешал ему своими вопросами. Например, поморщился, когда Петька спросил, почему он сегодня так медленно плыл:

— Ну я же из-за девушек вынужден был в трусах купаться. Их бы напором воды сорвало, если бы я быстро поплыл. Или вообще разорвало.

Они втроём посмеялись, посчитав это шуткой, а Петруха остался серьёзным. Кивнул даже, как будто что-то в этом роде и ожидал услышать. Сашка — этот мальчишка им Сашкой представился — он тоже даже не улыбнулся.

Закончил разглядывать их, присел на корточки, вытянул руки к огню и пробормотал:

— Впервые вижу такую неестественную компанию, как ваша.

На вопрос Петрухи, что он имеет в виду, не ответил, а в свою очередь спросил его, давно ли они таким составом гуляют? Они переглянулись между собой. Петруха ответил за всех:

— Да уже с год, наверное. А что?

Сашка вздохнул и ответил в том смысле, что теперь, после встречи с ним, их компания вряд ли долго уцелеет. Скорее всего, быстро развалится. Почему-то ни у кого, кроме Петьки, после этих слов вопросов не нашлось, а ему Саша ответил, что он здесь единственный по-настоящему искренний человек. Нет, не так он сказал!

— Ты здесь самый честный и искренний человек. Даже искренней меня. Правильно сделал, что их всех сюда привёл. От этого каждый из вас что-то потеряет, но что-то и приобретёт. Я думаю, в итоге вы все в выигрыше останетесь.

Потом он снова очень внимательно посмотрел на неё. И снова её жаром обдало. Нет, опять не так! У неё в груди и в животе от его взгляда как будто огонь полыхнул! Да, так будет вернее! Она потом до глубокой ночи всё гадала, что же он хотел сказать этим взглядом? А ведь он что-то сказать хотел!

А за ужином рассказала маме и бабушке, что случайно встретила на берегу того самого мальчишку, которому они все так аплодировали в Драмтеатре 7-го ноября. Бабушка оживилась и принялась её расспрашивать. Как звать, да кто таков, но она только вздохнула.

— Он очень быстро от нас ушёл, ба. Не успела расспросить. Знаю только, что звать его Сашей. По-моему, он года на два — на три младше меня. Классе в седьмом или в восьмом должен учиться.

Тут папа вмешался. Нахмурился почему-то и ответил бабушке.

— Его и в самом деле Сашей звать, мама. Саша Кузнецов. Он действительно младше Веры. Ему всего пятнадцать, но школу он уже закончил и сейчас учится на первом курсе медицинского. Его партнёршу, с которой он вальс танцевал, звать Екатерина Карташова. Она с ним в институте в одной группе учится.

Мама выслушала папу и хмыкнула:

— Откуда знаешь? Справки наводил?

Папа кивнул:

— Наводил. Вспомнил, как вы трое в ложе рыдали после их танца. Захотелось узнать, что за танцоры такие необыкновенные у меня в области из ниоткуда появились.

Мама усмехнулась:

— А почему хмуришься? Или с ними что-то не так?

Папа неопределённо пожал плечами, отодвинул подстаканник с недопитым чаем в сторону и полез в карман пижамы за сигаретами. Щёлкнул зажигалкой, затянулся, выпустил струйку дыма к потолку и лишь после этого ответил:

— С ними многое не так, но об этом как-нибудь в другой раз.

Всё ясно... Продолжения не будет! «В другой раз» или «как-нибудь в другой раз» всегда означает «не при ребёнке». То есть не при ней. Ну и ладно! Опять какие-то тайны!

Немного поспорила с бабушкой. Та заявила, что ничего особенного в купании в холодной воде нет. Она сама по молодости на Крещенье пару раз купалась в проруби. Мол ничего особенного. Так всякий сможет. Пришлось приводить её в чувство и давать отпор!

— Одно дело, ба, в стоячую воду на пару секунд окунуться, когда тебя люди со всех сторон окружают, которые, случись чего, помогут и из воды вытащат, а другое дело вот так, как он — в одиночку, против сильного течения, безо всякой страховки! Петька сказал, что видел, как он шестьсот метров до острова за тридцать секунд преодолел!

Папа поднял глаза к потолку, высчитывая. Пришлось ему помочь. Он не поверил, конечно же. Попросил принести бумагу и карандаш. Посчитали ещё раз вместе. Получили двадцать метров в секунду или семьдесят два километра в час. Бабушка с мамой рассмеялись, а папа только в затылке почесал. Не стал вместе с ними смеяться.

Сходил в свой кабинет, достал из сейфа карты Иркутска и его окрестностей и принёс в столовую. Нашёл нужную, расстелил её на кушетке и попросил показать то место, где они с ребятами сегодня были. Хорошо что запомнила номер дома, где они железную дорогу перешли. Иначе не нашли бы. Потом они линейкой мерили расстояние от нижней оконечности острова и до берега, посчитали с учётом масштаба и действительно получили шестьсот метров.

Бабушка стояла у них за спинами, а когда они вернулись к столу, высмеяла их. Она приводила те же аргументы, что и Стёпка. Мол рекорд мира в беге на сто метров составляет 9,9 секунды. Она такие вещи почему-то наизусть помнит. Заставила её посчитать на бумажке точную скорость бегуна. Когда услышала результат, откинулась на спинку стула и с победительной улыбкой изрекла:

— Ну вот, видите?

Тут уже папа не выдержал. Спрашивает хмуро:

— Что мы должны видеть?

— Человек не может плыть быстрее, чем бегает... — ну и далее почти слово в слово то, что Стёпка на берегу говорил.

На это особенно возразить было нечего, и они с папой промолчали. Кстати, Петруха и приврать мог. С него станется. Потом им с папой одновременно пришла в голову одна и та же мысль. Подошли к окну, отодвинули штору и лёгкую занавеску в сторону и посмотрели на Ангару. Папа даже послал её к себе в кабинет за биноклем. Посмотрели по очереди. Остров виден очень хорошо, но того бревна на противоположном берегу не видно. Рощица на острове его загораживает.

Жалко! Можно было бы в следующее воскресенье с балкона понаблюдать. Поставить стул, одеться потеплее и вперёд! Секундомер у них в доме тоже имеется. Им бабушка пользуется, когда закрывается в своей фотолаборатории. Она с его помощью выдержку для слабых негативов подбирает, когда фотографии печатает. Это её хобби! Увлекается она фотоделом. В ванной у неё постоянно новые плёнки на прищепках висят, сохнут.

Переспросила папу, как партнёршу Саши звать. Он повторил и в свою очередь поинтересовался, зачем это ей? Сказала, что хочет отыскать его в институте. Фамилия партнёрши ей нужна на всякий случай. Мол, его собственная фамилия — Кузнецов — очень уж распространённая. Студентов с такой фамилией в институте наверняка пруд пруди. На папин вопрос, зачем он ей понадобился, сказала, что хочет расспросить его подробнее о его предсказании. Услышав о предсказании, заинтересовались и мама с бабушкой. Пришлось пересказывать. Когда закончила, бабушка усмехнулась насмешливо:

— Глупости! Ты и сама прекрасно знаешь, что он прав. Тебе он для чего-то другого нужен. Симпатичный хоть?

Вздохнула и кивнула.

— Угу, симпатичный... Да, я знаю, что он прав, ба. Но это будет официальной версией на тот случай, если спросит, зачем я его разыскиваю.

— А на самом деле? — это мама спросила.

— Не знаю, мам... Показалось, что он что-то хотел мне сказать, но остерёгся при ребятах говорить. Или постеснялся...

Мама с бабушкой переглянулись, а папа почему-то ещё больше помрачнел. Побарабанил пальцами по столу и за новой сигаретой в сигаретницу полез. Обычно он так часто не курит. Посидел, помолчал и вдруг говорит:

— Будет о родителях тебя спрашивать, соври что-нибудь. Например, скажи, что мы с мамой инженеры, работаем в «почтовом ящике». Чем конкретно занимаемся, ты не в курсе. Чем-то секретным. Потом расскажешь, что он за человек. Меня он тоже очень интересует.

Бабушка глянула на него и серьёзно так спрашивает:

— То есть ты кое-что знаешь о нём, но Верке рассказать не хочешь?

— Не могу, мам... Единственное, что могу сказать, это то, что он юноша неплохо воспитанный и добрый. Пожалуй, несколько эксцентричный, но его можно не опасаться. И против их встречи я ничего не имею. Тем более, что вряд ли они больше одного раза встретятся. Слишком уж разные они...

Глава 2. Встреча в институте

1 марта 1972 г.

Этот разговор состоялся вчера вечером, а сегодня она пришла в мединститут прямиком из школы. Зашла в просторное фойе и сначала растерялась. Народу много, все куда-то бегут, шумно, много суеты. Даже не знаешь, с чего начать.

Отошла в сторонку, постояла, понаблюдала, немного обвыклась и решила начать, как в театре, с гардероба. Пошла и сдала зимнее пальто, шарфик и шапку. Потом отошла к зеркалам и невозмутимо поправила причёску. Подняла с пола портфель, огляделась, заметила стоящую возле массивной колонны девушку и направилась к ней.

Девушка никуда не бежала. Стояла, опираясь спиной о колонну, грызла среднего размера зелёное яблоко и читала конспект. На шум и суету вокруг себя она не обращала никакого внимания. Видимо, была очень увлечена. Настолько увлечена, что пришлось два раза обратиться, причём громко, чтобы она оторвала глаза от тетради и подняла их на неё.

— Простите, девушка, — в третий раз начала Вера, — я ищу одного студента, но не знаю с чего начать...

Девушка кинула взгляд на свои наручные часики и вздохнула:

— Попробуй начать с имени. Как его звать?

— Саша. Кузнецов Саша. Он у вас, наверное, самый молодой студент. Ему ещё нет шестнадцати. Не знаете его?

— Лично не знакома, но подсказать могу. Спроси в деканате лечебного факультета. Он у них на первом курсе учится. В какой группе — не знаю.

— В деканате лечебного? А как туда попасть?

— Поднимайся по этой лестнице на четвёртый, поворачивай по коридору направо и топай примерно до середины коридора. Смотри налево. Рядом с дверью приёмной на стене большая доска с расписанием занятий и объявлениями по деканату висит. Спроси у секретарши. Она тебе подскажет, в какой группе он учится, и как его найти.

Искать не пришлось. Она ещё шла по слабо освещённому коридору четвёртого этажа, читая таблички на дверях, когда услышала знакомый голос. Саша неторопливо шёл ей навстречу в сопровождении какой-то симпатичной девушки. Она остановилась и подождала. Когда эти двое подошли поближе, узнала и девушку. Как её? Катя Карташова? Они, получается, дружат?

Саша не сразу узнал её. Он замолчал, не доходя до неё пары метров. Уставился на её платье. Катя тоже рассматривала его. Ну правильно. В коричневом форменном платье с белым кружевным воротничком и манжетами, с чёрным фартуком она выглядит среди студентов белой вороной. Поморщилась даже, так ей почему-то неудобно от их взглядов стало.

Саша улыбнулся, когда, наконец, узнал её.

— Привет! Не ожидал, что так быстро снова встретимся. Прости, я так и не понял, как тебя звать. Ты Жанна или Вера? Твой друг так торопливо вас представил...

— Я Вера. Привет, Саша! Здрасьте!... — последнее было обращено к Кате.

— К знакомым пришла? Кстати, познакомься — это моя подруга Катя Карташова.

Она кивнула Кате и снова перевела взгляд на него.

— Нет, не к знакомым. С тобой поговорить хотела.

Саша поднял брови.

— О чём? Если о том, что я вашему второму другу сказал, то...

Она перебила его:

— Нет, не об этом! Ты совершенно прав. Петруха единственный, кто ничего вокруг себя не замечает. Дружит со Стёпкой, влюблён в свою Жанну и считает, что жизнь прекрасна и удивительна, а все вокруг него точно такие же, как он сам — наивные и честные лопухи! Все остальные всё прекрасно понимают. Действительно, совершенно неестественная ситуация. Но я о другом...

Саша кивнул, внимательно глядя на неё.

— О чём же?

— Мне показалось, что ты что-то хотел мне сказать, но не хотел, чтобы ребята это услышали. Прости, Катя! Я сейчас уйду и не буду вам мешать.

Катя молча кивнула, а Саша коротко глянул на неё и немного смущённо ответил:

— Да, хотел... Помощь тебе предложить хотел.

— Помощь? — удивилась она, — Какую помощь? В чём?

Саша зачем-то оглянулся назад, удостоверился, что поблизости никто не стоит, и понизил голос.

— Вот смотри: ты симпатичная девушка, у тебя красивые глаза и прекрасные волосы, форма губ, носа, бровей, овал лица и скулы — всё очень и очень симпатично. Всё портит эта большая гемангиома! Мне кажется, не будь её, ты чувствовала бы себя значительно свободнее и уверенней...

Она презрительно усмехнулась, а глаза её гневно вспыхнули. Не любила она говорить о своей внешности. Даже с мамой об этом не разговаривала. Только с бабушкой. И то очень редко.

— Она мне не мешает! И чтобы ты знал — внешность в человеке не главное!

Саша смутился:

— Действительно не главное. Я тоже так считаю. Не обижайся! Не знал, что для тебя это не проблема. Хотел предложить тебе убрать её, но если для тебя это не столь важно, то и говорить больше не о чем. Ещё раз извини. — он взглянул на свою подругу, — Пошли, Кать? Опять я влез не по делу...

— Что ты несёшь, Сашка? — тихонько спросила Катя, не трогаясь с места и внимательно разглядывая её лицо, — Как убрать? Ты что, хирург? Ты ещё даже не врач!

— Есть один метод! — так же тихо ответил он ей, — Не хирургический. Я, наверное, единственный в мире человек, который им владеет. Тётя Марина называет это клеточной хирургией. Всё, пошли, пошли! Пока, Вера! Не хотел тебя обидеть...

— Постой! — не выдержала она, — Я не обиделась! Просто не люблю об этом разговаривать. Что за метод такой? О клеточной хирургии я не слышала.

— И не услышишь! Этот термин тётя Марина придумала. В научной литературе ты его не встретишь, потому что его не существует. Если вкратце, то это метод подмены больных клеток здоровыми.

— Как это? — оторопела Катя.

Саша нахмурился:

— Ну как, как... Не знаю, как объяснить. Могу показать. Есть у кого-нибудь из вас родинка, которую не жалко? Где-нибудь на видном месте, чтобы раздеваться не нужно было.

Он развернулся к Кате. Сначала бросил взгляд на её руки, потом на лицо. Наконец, потянулся рукой к её голове и отодвинул назад и в сторону волосы.

— Вот! На шее, в двух сантиметрах под мочкой! Меньше миллиметра в диаметре. Хочешь, прямо сейчас её уберу?

Катя рассмеялась и предплечьем отбила его руку:

— Отвали! Она мне дорога! На кошечках тренируйся!

Вера переложила портфель в левую руку и протянула Саше правую.

— Саш, вот смотри!

На тыльной стороне ладони, почти посередине между суставами указательного и среднего пальцев у неё была довольно большая коричневая родинка. Вообще, на руках родинок имелось предостаточно. Эта была самой крупной и самой заметной. Примерно пять миллиметров в диаметре.

Саша взял поданную руку, склонив голову внимательно рассмотрел родинку и кивнул.

— Подходит! Только это не очень быстро делается. Она у тебя довольно большая. Займёт около десяти минут. Может, даже пятнадцать. Нужно расположиться поудобнее. Пошли-ка, найдём пустую аудиторию...

— В бюро комсомола сейчас свободно должно быть... — подсказала Катя.

— Точно! Кабинет 414! За мной!

***

Интересно он дверь кабинета открыл. Подошёл, негромко постучал и потянул за ручку. Оказалось, что дверь заперта на ключ. Тогда он прикусил нижнюю губу, покосился на свою подругу, легонько стукнул коленкой в дверь, и её замок громко щёлкнул. После этого дверь свободно открылась. Катя рассмеялась:

— Научи, а? Я тоже хочу двери пинком открывать!

Саша на это ухмыльнулся и приложил палец к губам. Ничего не ответил.

В кабинете уселись за стол друг напротив друга. Катя сначала встала за спиной у Саши и положила руки ему на плечи, но он повёл плечами и сказал, что так она ему мешать будет. Ему мол свобода нужна. Катя вздохнула и отошла к окну. Первое, что Саша сделал, это спросил её, умеет ли она язык за зубами держать. Когда она не поняла, к чему он это, Саша пояснил:

— Если ты об этом трепаться будешь, у меня могут проблемы возникнуть. Не хочу, чтобы за мной люди с аналогичными проблемами бегать начали. Понимаешь?

Она согласно кивнула и спросила, можно ли об этом с родителями разговаривать. Исчезновение родинки на таком видном месте они всё равно заметят. Саша подумал пару секунд и пожал плечами:

— Ладно, родителям можно. Только попроси их ни с кем об этом не разговаривать. Они у тебя не очень болтливые?

Она усмехнулась и заверила его, что не очень. Знал бы он, кто у неё папа, не стал бы такие вопросы задавать.

Потом Саша взял её правую руку в свои руки, ещё немного поизучал родинку, вздохнул и сказал:

— Немножко пощипывать будет, когда нервные окончания буду задевать. Потерпишь?

— Угу, потерплю. Кровь будет? Может, платок подстелить? У меня в портфеле есть чистый...

— Не нужно. Какая кровь? Это же клеточная хирургия! Кать, засеки время, пожалуйста! Самому интересно стало, за сколько я справлюсь...

Потом началось. Её рука расслабленно лежала на столе. Сашина рука не касалась её. Она свободно висела в сантиметре над нею. Пару раз она наклоняла голову и заглядывала в зазор между их руками. Ничего особенного не видела. Кроме того, что родинка перестала быть круглой. Она начала напоминать Луну в различных фазах. Сначала почти полную, потом всё ближе к половинке, потом серпиком, потом серпик истончился, а затем и вовсе исчез. Когда это случилось, Саша убрал руку, и они втроём склонились над Вериной рукой.

— Сколько? — с запозданием спросил Саша.

Катя поняла. Она выпрямилась, взглянула на свои часики, подняла глаза к потолку, пошевелила губами и ответила:

— Девять минут. Может, восемь... А как ты это сделал?

— Я же уже говорил. Подмена неправильных клеток правильными.

— Угу... Это я поняла. А где ты «правильные» клетки брал?

— Это были копии соседних клеток.

— Что значит «копии»?

— Не знаешь, что такое копия? — усмехнулся Саша, вставая из-за стола.

Катя нахмурилась, помолчала, а потом сказала:

— Я вот сейчас в деканат схожу и расскажу Лидочке, как ты надо мной издеваешься!

— Не издеваюсь я! — у Саши даже лицо вытянулось, так он огорчился. — Это очень сложный процесс, Кать! Очень! Я пытался тебе его упрощённо представить. Если бы я начал детально расписывать, мы бы и до завтрашнего утра не закончили. Я вот сейчас отвечу тебе, откуда я «правильные» клетки беру, а у тебя тут же миллион других вопросов возникнет. Я уж молчу о процессе подмены клеток. Ты мне ни за что не поверишь и тоже посчитаешь, что я над тобою издеваюсь. А я не издеваюсь! Просто при этом происходят такие вещи, которые только высшей физикой описать можно. Как прикажешь тебе объяснять, если ты и с общей физикой не очень-то дружишь?

Она не смотрела на них. Да и вообще, воспринимала их разговор краем сознания. Всё её внимание было приковано к собственной руке. К тому месту, где всего десять минут назад сидела родинка. Она пыталась найти различия между участками кожи. Там, где всего пару минут назад была родинка, и соседними. Любые различия: количество едва заметных тонких волосков, прошлогодний загар, от которого почти ничего уже не осталось... Ничего! Полное ощущение, что кожа на этом месте всегда была именно такой!

Сердце её сильно билось. Оказывается проблема, с которой она уже смирилась, про которую и она, и её близкие точно знали, что она не разрешима, — что эта проблема всё-таки имеет решение! И решить её может вот этот мальчишка! Наверное, один единственный в целом свете!

— Скажи... — прозвучало хрипло, и она откашлялась, — Скажи, Саша, кто-нибудь, кроме тебя, так может?

Спорщики замолчали и уставились на неё. Не поняли вопрос? Хотела уже повторить, но тут оба одновременно покачали головами. Ответила Катя:

— Вряд ли... Не слышала я о таком способе лечения... Саш, что скажешь?

— То и скажу. Я с самого начала говорил, что этот метод уникален. Им владею только я. По крайней мере про других я тоже не слышал.

***

Больше они ничего не успели. Катя посмотрела на свои часики, забросила руки за голову, потянулась, зевнула и сказала, что ей пора. У неё сегодня занятия в ДК Железнодорожников. Она, оказывается, занимается в кружке бальных танцев. Одна занимается, без Саши. Он туда не ходит.

Саша отчего-то забеспокоился. Выскочил из-за стола, подхватил её под локоток, отвёл к окну. Негромко спросил о планах на вечер. Катя ответила, что хочет пораньше лечь спать.

Она, конечно, красивая девушка, и фигурка у неё чудесная, и одевается стильно и со вкусом, а танцует вообще божественно. Сплошные достоинства! Но всё равно напрасно Саша так прямо показывает ей, как сильно он в ней нуждается. Нужно же и гордость иметь! Кроме того, он и сам парнишка очень даже симпатичный. Может, он с девушками трудно сходится? С трудом познакомился с ней, а сейчас боится потерять? А она этим вовсю пользуется...

Короче, Катя кивнула ей на прощание и пошла, а Саша за ней! Уже в дверях вспомнил про неё, обернулся, пожал плечами, улыбнулся как-то смущённо и велел в другой раз приходить. Мол сама видишь, что происходит!

Когда она покинула кабинет, их обоих в коридоре уже не было...

Глава 3. Телефонный разговор

После ужина, во время которого дочь отчиталась о своём походе в мединститут, Николай Васильевич ещё раз внимательно рассмотрел её ставшую чистой правую руку, коротко поблагодарил мать за ужин и сказал, что ему нужно сделать пару звонков. После этого ушёл в свой кабинет и плотно затворил за собой дверь.

***

Подняла трубку какая-то девушка. Попросил её пригласить к телефону мать. Из личного дела Колокольцевой было известно, что у неё имеются три дочки. Две родных и одна приёмная. Старшая из родных и приёмная дочери живут вместе с нею. Где живёт младшая — неизвестно. В деле об этом сведений нет.

Ждать пришлось довольно долго. Никак не меньше двух минут. В ванной она что ли? Наконец, трубку взяли.

— Алло?... Здесь Колокольцева. Представьтесь, пожалуйста...

Постарался, чтобы голос звучал максимально мягко. Многие жалуются, что голос у него грубый и звучит, как команда, даже тогда, когда обращается к человеку с просьбой.

— Здравствуйте, Марина Михайловна! С вами говорит Ненашев Николай Васильевич. Мы как-то встречались на бюро в обкоме партии. Помните? По-моему, это в сентябре было...

— Да, я вас помню, Николай Васильевич... — спокойно ответила собеседница. — Здравствуйте! Что-нибудь случилось?

— Можно сказать и так. Не могли бы мы встретиться?

— Сегодня?

— Да, желательно сегодня. Я понимаю, что уже поздновато, но...

— Ну хорошо... — это прозвучало с некоторой задержкой. — Не могли бы вы в двух словах пояснить, о чём пойдёт речь? Если это как-то связано со строительством НИИ, то...

— Нет, нет! Разговор пойдёт о вашем подопечном! — прервал он её. — Саша сегодня встречался с моей дочерью. Хотелось бы обсудить это и вообще немного поговорить о нём самом и о его планах на будущее. Здесь я выступаю, скорее, в роли обеспокоенного родителя, но некоторые моменты тревожат меня и как руководителя области.

— Понятно... — вздохнула трубка. — Хотя свою встречу с вашей дочерью он описывал мне несколько иначе. Это ведь Вера искала с ним встречи, не так ли? Сама нашла его в институте... Напрасно тревожитесь, Николай Васильевич! Насколько я поняла, она привлекла его внимание только как интересный клинический случай. Мы буквально час назад за ужином обсуждали сделанное им ей предложение. Признаюсь, мне самой тоже было бы интересно поприсутствовать при этом.

— То есть... — осторожно начал он, — вы хотите сказать, что, делая моей дочери это предложение, Саша уже знал, кто у неё отец?

— Разумеется знал! Он знал об этом ещё вчера утром, когда ваша дочь в компании своих друзей пришла на берег Ангары, чтобы проследить за ним.

— Не проследить, а...

— Не важно, как вы это называете! — перебила она его. — Важно, как он это воспринял. Ребята пришли туда, влекомые своим любопытством. И именно для того, чтобы понаблюдать за ним!... — она сделала короткую паузу и продолжила, — Ну да ладно! Я понимаю, Николай Васильевич, что вас встревожило. Мы с ним ещё вчера это обсудили. Хоть он и остался недоволен, но согласился с моими аргументами и пообещал, что перенесёт свои купания и подводную охоту в какое-нибудь другое, менее людное место. Больше никто из горожан не увидит, как он плавает!

— А не может он вовсе отказаться от своих... э-э-э... фокусов? В любой момент меня могут спросить о его поведении. Что прикажете отвечать? Причём, запрос придёт с такого верха, что я...

— Можете не пользоваться эзоповым языком... — насмешливо ответила Марина Михайловна. — Ваш телефон не прослушивается, потому что вы входите в один хитрый список должностных лиц, а мой телефон не прослушивается по другой причине, но причина эта не менее веская... Совсем отказаться, говорите?

— Да, совсем! Неужели это так трудно? Когда меня информировали о вашем прибытии сюда, мне было обещано, что ваш подопечный будет вести себя, как обычный человек. Ну вы понимаете, о чём я...

Его собеседница хмыкнула:

— Чтобы понять, сложно это ему или легко, нужно, наверное, оказаться в его шкуре. Для него все эти фокусы и чудеса давно стали обыденностью и частью его естества. Вот вам, к примеру, легко было бы с сегодняшнего дня начать дышать в два раза реже? Или в два раза чаще? Даже если вас об этом кто-нибудь настойчиво просит? Не легко. Очень не легко. Так и ему трудно пройти мимо, если он видит, что человек страдает, а он в состоянии ему помочь. Помощь людям я только в качестве примера взяла. Есть много такого, что ему гораздо проще и быстрее сделать по-своему, а не так, как мы с вами это привыкли делать. Он и делает, но старается при этом не привлекать к себе... к нам внимания. Его купания в Ангаре и подводная охота, пожалуй, единственное исключение из этого правила...

Она сделала короткую паузу, а когда продолжила, тон её сделался более напористым.

— А что вас, собственно, беспокоит? Ангелы в церквях у вас не летают? Не летают! А могли бы. Я, к примеру, их пару раз видела. С некоторыми даже успела познакомиться. Медведи и тигры говорящие по улицам не разгуливают? Нет, не разгуливают! Слепые не прозревают! Безногие не бросают свои костыли и не пускаются в пляс! Что именно вызывает ваше недовольство, Николай Васильевич? Мы ведём себя тихо и скромно, но совсем не шевелиться и не дышать мы тоже не можем! Даже из большого уважения к вам!

Последнее прозвучало не столько агрессивно, сколько насмешливо. Николай Васильевич недовольно нахмурился. Не привык он к тому, что рядовые руководители предприятий могут дерзко разговаривать с партией! Впрочем, не такая уж она и рядовая эта Колокольцева. Помни о тех, кто за ней стоит. Нужно сдерживаться.

— Всё это так, Марина Михайловна, но мне вот докладывают, что в народе слушок о некоем Спасителе пошёл. Якобы он к нам в город перебрался. Смешно, правда?... И что вы прикажете с этими слухами делать?

— Ничего не прикажу. Могу посоветовать усилить антирелигиозную пропаганду. У вас в обкоме, в горкомах и райкомах партии десятки освобождённых инструкторов от безделья киснут. Это их работа, между прочим! Они за это деньги получают! Привлеките к этой работе и комсомольские организации. Начиная также с районного звена. Они, на мой взгляд, в последнее время на месте топтаться начали. Не забудьте про радио, телевиденье и прессу. У вас, Николай Васильевич, в руках такой мощный пропагандистский аппарат сосредоточен, что я вообще не понимаю ваших опасений! Мне бы ваши проблемы!

Уела она его! И справедливо уела, между прочим! Мог бы и не заикаться про слухи. Самому прекрасно известно, как с ними бороться! Умная она баба, даром что блатная. Поговаривают, что Леонид Ильич был очарован не столько её красотой, сколько её интеллектом. Лично распорядился о её назначении сюда и о строительстве НИИ под неё. Да и сейчас, говорят, время от времени интересуется.

Помолчали. Наконец, он вздохнул.

— Не хотите встретиться?

— Не вижу смысла, Николай Васильевич, — серьёзно ответила она. — Разве что только для того, чтобы обсудить лечение вашей дочери, но и этот разговор вам лучше вести несо мной, а непосредственно с ним. Он мальчик серьёзный и умненький. Кстати, если вы с женой будете против, то Малыш ничего делать не станет. Он мне прямо так и заявил. Вы уж тогда сами объясните дочери, почему нельзя, хорошо? У девочки вчера надежда появилась. Малыш сказал, что она хоть и храбрится, но это её по-настоящему угнетает. Со своей стороны добавлю, что со временем на этой почве могут развиться различного рода комплексы и даже психозы. Так что хорошенько подумайте, прежде чем отказываться...

— Да, понимаю... Скажите, Марина Михайловна, тот метод с помощью которого Саша убрал с её руки довольно большую родинку, он вообще что из себя представляет? Он традиционный? Или такой же, как и остальные его фокусы?

Она усмехнулась в трубку:

— Я не напрасно называю этот метод несуществующим термином «клеточная хирургия». Нет, Николай Васильевич, этот метод никак нельзя назвать традиционным. Сильно сомневаюсь, что в обозримом будущем в мире появятся специалисты и будет создано оборудование, позволяющее проводить оперативные вмешательства на таком тонком уровне. Так что, пользуйтесь случаем! Может, это станет для вас некоторым утешением за неудобства, связанные с нашим пребыванием на вашей земле.

Николай Васильевич ответно усмехнулся:

— Может быть, может быть... Скажите, Марина Михайловна, а у Саши имеется опыт в таких делах? Ну, чтобы случайно не навредить Верочке?

— Можете не сомневаться, опыта у него предостаточно! Обычные родинки, бородавки и другие несложные дефекты кожи он довольно часто удаляет. Гемангиома, как у Веры, штука более сложная, но только из-за её размеров. Суть же того, что будет происходить во время вмешательства, останется неизменной.

— А где вы предполагаете это проделать?

— Я ничего не предполагаю. Пусть Малыш сам решает, где и как ему будет удобно. Он у нас мальчик вполне самостоятельный. Сразу хочу предупредить: за один сеанс ему никак не управиться. Лечение потребует нескольких сеансов. Он говорил мне о пяти, но был не очень-то уверен. Вполне возможно, что ему потребуется больше времени. Здесь довольно трудно прогнозировать. А что касается места, то тут у него большая свобода выбора. Очень удачно, что эта методика не требует каких-то особых условий. Даже стерильности помещения не требуется. Оно и понятно почему. Целостность кожных покровов не нарушается. Можно даже в окопе этим заниматься...

***

Положил трубку и хмуро уставился на телефонный аппарат. Со стороны посмотреть — полное ощущение, что разглядывает он его. И так голову на бок положит, и эдак. Даже пальчиком по гладкой, чёрной пластмассе провёл. Потом на палец уставился, как будто ожидал следы пыли на нём обнаружить.

Нет, не видел он аппарат. И палец свой не видел. Размышлял он напряжённо. Не успокоил его разговор с Колокольцевой. Точнее, в чём-то успокоил, конечно, но тревога, вспыхнувшая за обеденным столом, не проходила.

— Слухи о нём идут из криминальной среды, — рассуждал он. — Вроде, пока что только оттуда. Нужно попытаться выяснить — не возникли ли какие-либо отклонения от нормы в умонастроениях других верующих. Эти двое прибыли сюда в августе. Точнее, Саша прибыл в середине июля — как раз к началу приёма документов в медицинском, а Колокольцева бывала в городе и до этого. Начиная с марта 70-го года, когда начались первые изыскания на месте строительства будущего института, регулярно в командировки приезжала. В августе прошлого года они здесь окончательно обосновались. Колокольцева приобрела дом на Герцена и перевезла сюда семью. Итого, со времени их переезда из Магадана прошло семь полных месяцев. Достаточно? Да, пожалуй, достаточно, чтобы можно было сделать первые выводы! Нужно собирать бюро! Пусть ответственные работники не только партийного аппарата, но и милиции, и Госбезопасности, доложат обстановку!

Он встал из-за стола, заложил руки за спину и неспешно прошёлся по кабинету. Остановился у большого окна. Нахмурился собственным мрачным мыслям:

— Опять будет много треску и шуму, а толку, как обычно, выйдет немного. Действительно важная информация не прозвучит. Точнее, может быть и прозвучит, но в таком объёме и так завуалировано, что и мимо ушей пропустить легко. Что ещё предпринять? Может, вызвать предстоятеля собора? Как его? Вениамин? Валентин? Да, кажется так... Поговорить, осторожно расспросить о настроениях среди людей. Может, промелькнёт что-нибудь интересное? А там можно было бы зацепиться за кончик ниточки и потянуть. Если окажется, что церковная община уже знает о появлении у нас этой парочки, то можно будет действовать более энергично! Это было бы хорошим основанием, чтобы запросить помощи у Москвы. Пусть забирают их от нас к чёртовой матери! Куда-нибудь подальше! Почему именно мы?

***

После того, что услышала, думала, что лечить он её будет в логове у какого-то разбойника. А он сказал-то всего:

— Не волнуйтесь, Николай Васильевич, эта квартира совершенно легальная. Её владелец сел на пять лет. Ещё три года будет отбывать наказание. С ним люди на зоне поговорили, и он не против, чтобы я ею пользовался. Он не останется внакладе.

Бабушка не утерпела и спросила:

— А зачем тебе ещё одна квартира? У вас же дом достаточно просторный.

Саша пожал плечами.

— У меня есть друзья и подруги. Я хочу иногда с ними встречаться и не мешать при этом ни тёте Марине, ни сёстрам. Кстати, домишко у нас не такой уж большой, — потом посмотрел на папу и добавил. — Прошу вас, Николай Васильевич, не пытайтесь узнать, кто входит в число моих друзей. В том числе и через дочь не пытайтесь. Очень я этого не люблю. Оставьте уж мою приватную сферу при мне, хорошо?

***

Своему помощнику он позвонил сразу же после ухода Саши из их дома. Просто ещё во время разговора за столом ему пришла в голову интересная мысль. На неё натолкнула его одна фраза из вчерашнего разговора с Колокольцевой. Помнится, она сказала, что совсем не шевелиться они с Сашей не могут. Может и не дословно, но общий смысл её слов был именно таков. Так вот: что это может означать на практике? А это может означать, что если они допускают отклонения от правил, как их допускают почти все рядовые граждане, то отголоски их «неправильного» поведения могут стать известными горожанам. Ну, простые граждане нам не очень интересны, но вот правоохранительные органы!

Не появилась ли у них за прошедшие семь месяцев какая-нибудь информация по Саше и его опекунше? Какой-нибудь компромат! С этого и нужно было начинать! Может, и не потребуется проводить коллегию? Может, можно зацепить их не со стороны их влияния на верующих, а со стороны нарушений элементарных правил поведения в обществе?

Со своим помощником он переговорил в 18:11, а уже в 21:41 в их заставленной мебелью с жестяными бирками инвентарных номеров пятикомнатной служебной квартире раздался тревожный звонок прямой связи с обкомом.

Дежурный офицер первого отдела бодро поздоровался и доложил о приёме телеграммы из Москвы с грифами «Срочно» и «ДСП». Гриф «ДСП» позволяет передавать информацию по линиям прямой связи с обкомом, поэтому Ненашев попросил офицера зачитать её. Текст телеграммы гласил: 19:00 МСК просьба безотлучно находиться аппарата спецсвязи.

— Твою мать! — энергично высказался Николай Васильевич, брякнув трубкой по рычагам.

***

Этой ночью иркутский обком партии не спал. С 11 вечера находились на своих рабочих местах начальники всех отделов и секторов со своими заместителями. Поскольку тема разговора с Москвой заранее не была озвучена, к досрочному отчёту и разносу на всякий случай готовились все!

Разговор состоялся лишь в третьем часу ночи. Узнав голос говорящего, Николай Васильевич вытащил из кармана пиджака носовой платок и вытер моментально вспотевший лоб. С ним говорил кандидат в члены Политбюро, Председатель КГБ товарищ Андронов. Впервые в жизни, между прочим, лично обратился. До этого он его только издалека видел.

— Извини, Николай Васильевич, что раньше не позвонил. Михаил Андреевич меня задержал. Обсуждали ваш сегодняшний случай.

После этих слов Николай Васильевич посерел и полез в карман пиджака за тубой с валокордином. «Если он со Смысловым разговаривал, а не с каким-нибудь другим Михаилом Андреевичем, то дело совсем швах!»

Охрипшим голосом переспросил.

— Какой случай, Юрий Владимирович?

Прежде чем ответить, тот сам задал вопрос:

— Ты в комнате спецсвязи один?

— Никак нет, с помощником! Я же не знал, о чём...

— Отпусти его! — перебил Андронов. — И вообще, отпусти домой всех. При разговоре нам никто не понадобится! Давай действуй! Я подожду...

Николай Васильевич прижал трубку микрофоном к груди и повернулся к сидящему за заваленным папками столиком помощнику.

— Сергей Сергеевич, забирай материалы и пробегись, пожалуйста, по отделам. Отпусти всех по домам. Ещё есть время пару часиков поспать. Передай товарищам, что через двадцать минут в здании никто не должен оставаться! Это на тот случай, если кто-то захочет переночевать в кабинете. И сам тоже ступай домой. Ты мне сегодня уже не понадобишься.

Забегая вперёд, скажем, что Сергей Сергеевич ему не понадобился не только сегодня. Погубил он его своим сегодняшним поручением. Но по порядку...

— Мне доложили, что ты собираешь информацию по Александру Кузнецову и Марине Колокольцевой. Это и в самом деле так? — начал Юрий Владимирович, когда разговор возобновился.

«Вон оно в чём дело!» — насторожился он.

— Только информацию о возможных нарушениях, Юрий Владимирович! — быстро ответил он. — Только это! Приводы в милицию, вытрезвитель и тому подобное. Мальчишка совсем ещё молоденький. Ветер в голове. При его-то способностях мало ли что может случиться...

— А Колокольцева? Или ты считаешь, что она тоже способна попасть в вытрезвитель? — Голос Андронова звучал насмешливо. — Тебя разве не предупреждали, что их нужно оставить в покое?

— Предупреждали, товарищ Андронов. Но мне также было обещано, что они будут вести себя здесь, как вполне обычные люди.

— А как они себя ведут? Какие-то отклонения от нормы?

— Да, отклонения. Совершенно случайно узнал о том, что парнишка у нас здесь по воскресеньям в Ангаре купается и рыбу ловит...

— Ну и в чём здесь отклонения? Или у вас в Ангаре не купаются и рыбу не ловят?

— Ловят, но только не руками. Сетями ловят, удочками ловят, а вот руками не ловят.

— А они руками ловят? — усмехнулся Андронов.

— Он ловит... Саша ловит рыбу руками. При этом он под водой развивает скорость повыше, чем у моторной лодки. Это бы ладно, но это происходило на глазах у некоторых горожан. Я поговорил с Мариной Михайловной, и она пообещала, что Саша перенесёт свои развлечения куда-нибудь подальше от города, но кое-кто уже успел увидеть. Мне, как руководителю области, нужно знать, что происходит. Сами понимаете, товарищ Андронов, повторение магаданских событий 69-го года никому не нужно...

— А, так ты, значит, про Магадан в курсе?

— В общих чертах. Мне рассказали, когда предупреждали о прибытии этих двоих. Кстати, Юрий Владимирович, в городе поползли слухи о том, что некий Спаситель перебрался к нам сюда. Пока что слухи крутятся в криминальной среде, но если не пресечь их распространение, то неровен час и среди верующих вспыхнет. Я на понедельник назначил расширенную коллегию с участием представителей правоохранительных органов. Собираюсь поднять вопрос о резком усилении антирелигиозной пропаганды и буду просить начальников городского и областного отделов МВД о содействии. Нужно в самом срочном порядке изолировать злостных распространителей слухов.

— Это ты правильно мыслишь, это я одобряю. Мне вот только одно непонятно. Почему ты не лично обратился к областному руководству МВД, а послал туда своего помощника? Знаешь, к кому этот кретин в городском ОВД со своими вопросами полез? Он тебе не рассказывал?

— Нет. К кому?

— К начальнику милиции общественной безопасности!

У него сердце ухнуло в пятки.

— Твою же мать!... Простите, Юрий Владимирович! Случайно вырвалось!

— Ничего, ничего... — ворчливо отозвался его собеседник. — Я теми же словами выразился, когда мне доложили...

Помолчали. Потом Юрий Владимирович вздохнул и сказал.

— Ладно, остановимся на этом. Это был твой промах, Николай Васильевич. Очень серьёзный промах. Будь уверен, он попадёт в твоё личное дело. Теперь слушай, что ты сделать должен, чтобы смягчить его последствия...

— Первое. Я посылаю тебе своего порученца. В дальнейшем все вопросы связанные с Колокольцевой или Кузнецовым решать будешь только через него. Все без исключения! Запомни это и больше не ошибайся. Второго такого промаха мы тебе не простим!

— Понял я, Юрий Владимирович, понял!

— Хорошо, если понял. Значит, порученец. Звать его Сергей Владимирович. Фамилия Телюпа. Полковник Телюпа. Парень молодой, но уже достаточно опытный и хваткий. Хотел поставить его на ваше областное управление, но передумал. Пусть остаётся моим порученцем. И в деньгах не потеряет и для карьеры лучше. Завтра он подъедет, представится, и вы с ним обсудите в каком месте подобрать для него жильё. Будет ли он на время командировки перевозить к вам семью я не знаю. Это ты сам у него спросишь. У него жена, старенькая тёща и один ребёнок. По-моему, мальчик.

— Понял! Ещё что-нибудь?

— Да. Сделаешь ему официальное прикрытие. Оформи его на какую-нибудь небольшую должность. Каким-нибудь инструктором, но предупреди его непосредственного начальника, что он будет ходить непосредственно под тобой. Выделишь ему кабинет. Впрочем, если он решит, что ему будет лучше иметь кабинет в институте, где Колокольцева работает, договорись с ректором. И вообще, оказывай ему максимальное содействие! Максимальное! Считай его моей правой рукой!

Глава 4. Первый сеанс

2 марта 1971 г.

Волновалась она, конечно, когда в первый раз зашла в этот подъезд и поднялась по грязноватой лестнице на третий этаж. Старалась при этом не касаться изрисованных, облупленных стен. Постояла с сильно бьющимся сердцем возле крашенных коричневой краской дверей, потом зажмурилась, потрясла головой, выбрасывая из головы страхи, и нажала на кнопку звонка.

Не открывали долго. Она уж подумала, что Саша ей неправильное время указал. Взглянула на часики. Без пяти восемь. На пять минут раньше назначенного срока пришла. Эту привычку — приходить или точно, или за пару минут до срока — она у папы переняла. Он любит повторять, что точность — это вежливость королей!

Шагов за дверью она не услышала. Просто щёлкнул замок и дверь распахнулась. Саша! Босиком, в одних чёрных плавочках, в таких же она его на берегу Ангары видела, и в толстом сером свитере. Голова взлохмачена, улыбается чему-то. Явно не ей улыбается. Увидел, кто пришёл, распахнул дверь пошире и посторонился:

— Привет! Заходи!

Запер за нею дверь, отошёл к проходу в комнату и позвал через плечо:

— Лидочка, выгляни, пожалуйста!

В прихожую выглянула очень молодая девушка. Не Катя, но чем-то похожа на неё. Невысокая. Чуть выше Саши. Красивая. Отличные волосы, стройная, очень красивые ноги и бёдра. Шикарная талия. Возраст почти такой же, как у неё. Лет семнадцать — восемнадцать. Тоже босая, в красивом халатике, надетом, похоже, прямо на голое тело. Кивнула ей и осталась стоять у Саши за спиной. Девушка хмурилась. Саша не дал ей заговорить, затараторил сам:

— Познакомься, душа моя — это Вера Ненашева. Некоторое время она будет ходить сюда, и я буду её лечить.

— И ты, Вера, познакомься! Это Лидочка Милославская. Она работает у нас в деканате. Моя любимая подруга. Не смотри на то, что она немножко сердита. Сердита она не на тебя, а на меня. Всё никак у меня не получается научиться вести себя так, чтобы не огорчать её.

Лида снова кивнула ей и даже улыбнулась. Потом перевела взгляд на Сашу и снова нахмурилась.

— Мог бы и предупредить, что у тебя гости будут!

— Мог бы... — вздохнул он, — Увидел тебя, радость моя, и совсем голову потерял. У меня от одного запаха твоих волос голова кружиться начинает. Ты же знаешь... Раздевайся, раздевайся, Вера! Ты голодна?

Сняла пуховик и закрутила головой в поисках крючка или вешалки. Лида отодвинула Сашу в сторону, подошла к ней, открыла дверцу стоящего в углу оклеенного обоями и ставшего от этого незаметным шкафа, на который она не обратила внимания, и мотнула головой:

— Верхнюю одежду вот сюда! — и повторила Сашин вопрос, — Ты голодна?

Помотала головой:

— Нет, спасибо. Я же из дома еду. Бабушка покормила.

Лида кивнула, вышла из прихожей, а когда через пару минут появилась в зале, то была одета уже вполне себе прилично: чулки и бюстгальтер под халатиком.

***

Первый пятнадцатиминутный сеанс она провела лёжа на правом боку на диване. Саша сидел с нею рядом и тихонько переговаривался с Лидой. Её он усадил заниматься математикой. Оказывается, она тоже готовится к вступительным экзаменам.

Интересно он ей сказал:

— Возьми задачник Киселёва и садись обдумывать, как ты будешь решать эти задачи. Он на второй полке сверху. Слева. Синяя обложка... Нашла?

— Угу... — Лида с открытым задачником в руках направилась к столу. — Обдумывать? Что ты имеешь в виду, Кузнецов?

— То и имею! Открываешь на первой странице, берёшь первую задачу, читаешь условие и обдумываешь, как бы ты стала её решать. Решаешь её в уме, сверяешься с ответом и переходишь к следующей. Я потом выборочно проверю. Если сможешь найти два и больше способов решения, получишь награду! Приступай!

Настала тишина. Вера лежала на боку с закрытыми глазами. Рука Саши лежала у неё на виске. Под кожей покалывало и пощипывало. Прервал молчание Саша. Он обратился к Лиде.

— Лидочка, поверни часы в мою сторону, будь добра...

— Зачем? — она повернула циферблат будильника к ним.

— Хочу знать, сколько прошло. Через пятнадцать минут буду делать перерывы. И мне, и Вере нужно будет отдыхать...

— А мне?

— И тебе тоже! Всё! Сейчас тихо!

Он сам не выдержал пятнадцати минут. Потом пояснил ей, что его беспокоило.

— Рука в таком положении быстро устаёт. Неудобно. Знаешь, давай-ка попробуем по-другому? Положи голову ко мне на колени! Тогда моя рука будет согнута под естественным углом, а локоть на твоё плечо опираться будет. Пусти, я в угол сяду!

Пока пересаживались, вмешалась Лида. Она устроилась на стуле на коленках, подпёрла щёку ладошкой и напряжённо смотрела в лежащий перед ней на столе учебник. Не глядя ни на кого, спросила:

— Вы с Катей что, поссорились?

Саша услышал её. Пожал плечами и ответил:

— Нет, не поссорились. Она вчера меня обманула. Сказала, что после танцев пойдёт в общагу отсыпаться, а сама пошла с одним молодым человеком в кино. Она с ним договорилась, а мне решила об этом не говорить. Скорее всего, это означает, что у неё новая любовь начинается. Я решил не мешать и отойти в сторону.

— Ого! — Лида даже слезла со стула и подошла к ним, — Правда что ли?

— Угу, правда... Чему ты удивляешься? Придёт время, и ты точно так же уйдёшь. От меня все уходят. Получат своё и уходят. Ну почти все...

— Я не все! — нахмурилась Лида.

— Конечно, ты не все. Не обижайся, Лидочка. Просто Катюша не первая, кто от меня уходит. Я уже привык. Всё, моя радость, перерыв закончен! Садись решать задачки! Поговорить мы и потом сможем.

— И тебе не жалко?

— Жалко, конечно, но я давно знал, что так будет. Я ведь, Лидочка, бесперспективный. Ты и сама скоро это поймёшь. Или тебе умные люди подскажут...

На этом их разговор завершился, и в комнате снова установилась тишина. Снова покалывание и пощипывание в районе виска. И вдруг у неё так зачесалось в том месте, что она не выдержала и подняла руку. Осторожно приблизила её к Сашиной руке. Он убрал свою руку, давая ей возможность почесаться. Она мурашками покрылась, почувствовав под пальцем гладкую кожу на том месте, где она всегда была бугристой и шершавой. То, на что она надеялась, начало сбываться.

— Саш, — жалобно попросила она, — я очень хочу в зеркало посмотреть. Можно, а?

— Потерпи ещё пару минут, ладно? Всё идёт по плану. Миллиметра три примерно я уже убрал. Потерпи...

***

В общей сложности в первый день он занимался с нею почти полтора часа. Потом откинулся на спинку дивана, уложил свою «рабочую» руку к ней на талию, зевнул и пробормотал:

— Всё, Вер, на сегодня достаточно... Не могу больше... Засыпаю...

Она тут же убрала голову с его бёдер, уселась на диване и тоже зевнула. Потом помчалась в ванную, в очередной раз рассматривать себя в зеркало. Когда вернулась, картина в комнате изменилась. Саша с закрытыми глазами лежал головой на подушке. Рядом с ним сидела Лида. Она гладила его по плечу, а Саша слабо улыбался, не открывая глаз. Сонно спросил:

— Лидочка, а тебе точно домой нужно? Может, всё-таки здесь переночуем, а завтра с утра отсюда в институт пойдём? Завтрак я тебе приготовлю...

Лида коротко оглянулась на неё и снова отвернулась к Саше. Помотала головой:

— Не могу, Саш. Как ты не понимаешь? Мне же переодеться нужно. Блузочку свежую, трусики, чулки. Много чего нужно... Кроме того, и мама, и тётя Зина волноваться будут. Я же никого не предупредила. Давай, поднимайся! Пора по домам расходиться! Нам с тобой ещё на левый берег ехать! Давай, давай!

Глава 5. Архиепископ

3 марта 1972 г.

В её второй приход Лиды в квартире не было. Саша без улыбки кивнул ей и посторонился, пропуская в прихожую. Помог раздеться и пригласил в комнату. До её прихода он, видимо, занимался. На придвинутом к самой стене столе, справа от входа, разбросаны учебники и тетради. Отдельно от них лежит школьный альбом для рисования.

— Графики рисуешь? — кивнула она на альбом.

Саша не понял. Посмотрел на неё вопросительно. Тогда она постучала пальцем по обложке альбома. Саша помотал головой,

— Нет, не графики. И вообще это не моё. Днём сюда Любаша с Серёжкой забегали. Это мои хорошие знакомые. Они ещё в школе учатся. Любаша его и забыла. Это её альбом для рисования. Она неплохо рисует. Ну что, продолжим?

***

В очередной раз отдохнув пару минут Саша положил руку ей на висок и пробормотал:

— Из-под волос гемангиому я везде убрал. Осталась открытая кожа. Теперь быстрее пойдёт.

— Саш, а сможешь потом и крупные родинки убрать?

— Мешают?

— Угу... Очень уж их много... Некрасиво. Да и на солнце долго находиться нельзя. Профессор дерматолог говорил, что с моей кожей это опасно. Может рак кожи начаться.

— В каких местах они у тебя?

— Да практически везде. На груди, на руках и на плечах, на спине...

Он вздохнул.

— Ладно, посмотрим. Закончим с главным делом, и...

Закончить фразу он не успел. Его прервал звонок в дверь. Какой-то неуверенный звонок, подумала она, поднимая голову с его бёдер и усаживаясь на диване. Саша нахмурился. Поднялся с дивана, нашарил свои шлёпанцы, вбил в них ноги и поспешил в прихожую.

Она не стала выходить. Кто она такая, чтобы Сашиным гостям представляться? Никто. Такой же гость. Выйти не вышла, но состоявшийся между Сашей и его гостем разговор слышала полностью. Начался он нейтральным приветствием со стороны Саши.

— Здрасьте! Вам кого?

Ответил ему тяжёлый мужской баритон. А может, это и басом называется...

— Тебя Сашей зовут?

— Сашей...

— А как твоя фамилия?

— Кузнецов...

После короткого молчания мужчина спросил:

— Ты когда-нибудь бывал в Магадане?

— Я там родился и жил до октября позапрошлого года. А что?

— А прозвище «Спаситель» тебе о чём-нибудь говорит?

— Говорит кое о чём...

Повисло молчание. Его прервал мужской голос.

— Можешь объяснить?

— Могу, но сначала вы. От кого вы о Спасителе узнали? От Петра Анисимовича?

Короткая тишина и снова Сашин голос:

— Понятно... Вот ведь неугомонный старик...

Голос мужчины.

— Знаешь меня?

Саша немного помолчал, прежде чем ответить.

— Знаю... Вы Сергей Варфоломеевич Попов. Архиепископ Иркутский и Читинский Виталий... Да вы заходите, заходите! Не через порог же разговаривать...

Хлопнула входная дверь. Голос Саши:

— Раздевайтесь, Сергей Варфоломеевич. Я вас чаем напою. Только я не один. Воздержитесь, пожалуйста, от других вопросов, пока я свою гостью кое о чём не предупредил...

— Погоди, отроче младо! Ещё на один вопрос ответь. Может и не нужно будет мне раздеваться...

Саша молчал и мужчина продолжил. Услышанное заставило её усомниться в адекватности Сашиного гостя.

— Знаешь, зачем я к тебе пришёл?

Саша помолчал, а потом негромко ответил:

— Нет, не знаю... Но вы и сами этого точно не знаете. Хотите удостовериться в том, что это правда, что люди обо мне говорят, но не знаете, как к такому деликатному делу подступиться. Если желаете об этом поговорить — давайте поговорим. Полчаса для разговора я смогу выделить. Извините, но я уже говорил, что у меня гостья.

— Спасибо, сын мой! Давай поговорим. Можешь называть меня владыко.

— Пальто вон в тот шкаф повесьте!... Да, туда!... Владыко, говорите? А правильно ли это будет, если я себя по отношению к вам в подчинённое положение поставлю? Владыко — это ведь, как ни крути, повелитель, а все живые существа, у кого хотя бы зачатки интеллекта имеются, меня именно так и называют — повелителем. Я имею в виду животный мир. Вы подумайте над этим, а я пойду чайник поставлю...

После этих слов Саша появился в комнате. Брови нахмурены, но не чересчур. Увидел её, понял, что она всё слышала, и кивнул в сторону кухни:

— Нужно поговорить! Пошли, поможешь мне с чаем?

На кухне он быстро набрал в чайник воды, включил его в розетку и заглянул в фарфоровый заварочный чайничек. Поморщился:

— Умеешь чай заваривать?

— Угу, давай заварю. Где у тебя заварка?

— В центральном шкафчике. Делай покрепче.

— О чём хотел поговорить? — спросила она, открывая навесной шкаф.

— О молчании. Я тебя уже предупреждал, но сейчас хочу повторить: ни слова о том, что здесь услышишь или увидишь! Я очень рассержусь, если узнаю, что ты не сдержалась и проболталась о моём сегодняшнем госте.

Гость, о котором Саша говорил, появился в дверях кухни. В рясе, но без головного убора. С золотой цепью на шее. На цепи небольшая овальная иконка с изображением Божьей Матери и Младенца. Изящная вещица. На ногах у гостя валенки. Галоши он снял и оставил в прихожей.

Саша показал на неё взглядом и сказал:

— Познакомьтесь, Сергей Варфоломеевич — это Вера Ненашева. Дочка первого секретаря здешнего обкома партии. Она у меня в гостях. Мы с ней не друзья, а просто знакомые. Я принимаю в ней определённое участие. Только что я ей сказал, что она должна держать язык за зубами. Не думаю, что она будет болтать о том, что видела вас здесь. Но даже если такое случится, я найду возможность исправить нанесённый вам ущерб. Наше знакомство с Верой на этом закончится.

— Да поняла я уже! Чего ты сто раз повторяешь? — рассердилась она.

— Того! Это не шутки! Если бы твой папа был простым инженером или лётчиком, как папа твоего друга, я бы и не ёрзал! Слишком уж много вреда твой отец может Сергею Варфоломеевичу причинить. Не забывай, что они в некотором роде идеологические противники! И не злись!

— Не злюсь я! Просто не люблю, когда мне, как маленькой, по сто раз одно и то же повторяют!

Саша кивнул:

— Ладно, проехали! Ты чайник промыла?

— Нет ещё! Когда бы я успела?

Саша снова кивнул и обратился к своему гостю, который так и остался стоять в дверном проёме, с интересом присматриваясь к ним двоим.

— Проходите в зал Сергей Варфоломеевич! Кухня тесновата, чтобы втроём здесь находиться. Вы голодны?

— Нет, спасибо. Я действительно в комнате побуду...

Воспользовавшись тем, что проход освободился, она с заварочным чайником выскочила из кухни и метнулась в туалет. Выбросить старую заварку и промыть чайник ловчее всего было бы там...

***

Ещё накрывая на стол в зале, Саша сообщил своему гостю:

— Вера знает обо мне совсем немного: что я умею хорошо танцевать, что я умею лечить некоторые болезни и то, что я неплохо плаваю. Её отец знает обо мне значительно больше. Я думаю, даже больше, чем знаете обо мне вы. Его прошлой весной предупредили, что мы с тётей Мариной и её дочерьми некоторое время будем жить в вашем городе, ну и рассказали немножко о нас.

Во время его речи старый священник гладил свою наполовину седую бороду. Когда Саша остановился, он кивнул и прогудел:

— Желаешь, чтобы твоя гостья и дальше оставалась в неведении?

Саша пожал плечами:

— Мне всё равно! Вера показалась мне девушкой серьёзной. Не думаю, что от неё кому-нибудь вред будет. Но я уже сказал, если что — я сумею выправить ситуацию. Того, что произошло в Магадане, больше не повторится. За последние полтора года я значительно повзрослел. Так что можете говорить без опаски. Эта квартира не прослушивается. Точно так же, как и наш дом на набережной...

— Кем не прослушивается, Саш? — не удержалась она.

— Никем не прослушивается... — пожал плечами Саша. — Наливай! Уже заварился! Я, кстати, тоже чаю захотел.

— Почему я? Ты же хозяин!

— Ты единственная женщина в доме, значит, за столом именно ты хозяйка.

— Странные какие-то у тебя установки! — фыркнула она, поднимаясь со своего места, чтобы разлить чай.

— Послушала бы ты моего наставника! — рассмеялся Саша. — Вот у кого установки! Он может усадить за стол красивую женщину только для того, чтобы украсить ею этот стол! Вместо букета, так сказать!

— У тебя есть наставник? — это спросил священник.

— Имеется... — кивком поблагодарив её за чай, Саша закончил, — О чём ещё вы хотели поговорить, Сергей Варфоломеевич? Не пришли же вы только для того, чтобы удостовериться в том, что я не галлюцинация?

— Действительно, не для этого... — согласно наклонил он голову. Замолчал, подвинул к себе блюдце с чашкой чая и потянулся за сахарницей. Продолжил он только после того, как бросил в свою чашку два кубика сахара. Размешивая чай, поднял глаза на Сашу и как-то неуверенно начал:

— Говорят, ты уже давно появился... Уже несколько лет. Это правда?

Саша хмыкнул:

— Давно? Если от момента рождения считать, то да, уже давно. Почти шестнадцать лет. О своей силе я узнал недавно. Три года. А что вас беспокоит?

— Почему таишься? Почему людям не помогаешь? Мы все тебя очень давно ждём.

— Не уверен, что именно меня вы ждали, но это ладно. Я и сам точно не знаю, почему был избран именно я. Знаю только, точнее, предполагаю, что цели и задачи у нас с тем, за кого меня принимают, совершенно разные. Его задачей было объединение. Объединить как можно большее количество людей под крылом единой веры и дать им нравственные ориентиры, а моя задача — служить гарантом жизни на земле. По крайней мере мне так кажется.

— Гарантом? — этот вопрос возник у них одновременно.

Саша кивнул, спокойно отхлёбывая чай из своей кружки.

— Гарантом... Это не так давно стало понятным. Кстати, в Ватикане знают об этом с ноября 69-го. Именно поэтому я перед вами не таюсь. Патриархи православной церкви имеют такое же право знать.

Гость про свой чай, похоже, совсем забыл. Так и сидел, откинувшись на спинку стула и зажав в кулаке свою бороду.

— Можешь пояснить, что ты имеешь в виду? — спросил он.

— Могу... Вот послушайте... В октябре 69-го погибла одна моя подруга. Погибла совершенно случайно. Стояла на остановке, ждала автобус. Он подъехал, но именно в тот момент, когда он повернул к остановке, его рулевая колонка вышла из строя. Вывалился какой-то важный шплинт. Шофёр почувствовал, что автобус потерял управление, растерялся и хотел нажать на педаль тормоза, но, как это иногда с неопытными водителями случается, перепутал педали и до упора выжал педаль газа! Автобус ещё больше разогнался, на большой скорости вылетел на остановку, сбил трёх человек и остановился лишь, врезавшись в стену дома. Трое взрослых, включая самого шофёра, были доставлены с тяжёлыми травмами в больницу, а девочка умерла на месте...^[1]

Саша замолчал. Глядел в стену перед собой, забыв о том, что за столом он не один. Потом всё же опомнился. Выпрямился на стуле, бросил короткий взгляд на неё, потом повернул голову к гостю и продолжил.

— Я узнал о её смерти через шесть дней. К тому времени мы с ней уже в разных городах жили. Из газеты узнал. Там была помещена заметка на первой полосе. Узнал и тут же начал раздумывать над тем, как эту ситуацию можно исправить. Несколько часов подряд думал и, наконец, додумался... Если кратко, то я сделал так, что тот автобус окончательно сломался, не доехав до той остановки. Остановился на дороге и заглох. Шофер выпустил пассажиров из салона и отправился искать телефон, чтобы вызвать аварийку. Моя подруга поехала следующим автобусом. Никто не пострадал. Ни она, ни те трое взрослых до сих пор не знают о случившемся с ними несчастье.

Он остановился, заметив появившуюся на губах священника скептическую усмешку, пожал плечами и закончил:

— В тот раз я впервые осуществил точечное вмешательство в историю, изменив естественный ход событий.

— Понятно... — протянул его гость.

Он посидел немного, качая головой и раздумывая над чем-то, но, наконец, неторопливо выбрался из-за стола. Посмотрел на Сашу сверху вниз и спросил:

— Скажи, кто тебе рассказал обо мне? Я имею в виду моё мирское имя. Я, порой, и сам уже его забываю.

Вместо ответа Саша заговорил о другом.

— Не поверили. Ну что ж, я на это не очень-то и рассчитывал. Это даже неплохо. Меньше вероятность того, что вам захочется с кем-нибудь об этом поговорить. Собственно, разговаривал я не с вами, а через вас с Московским Патриархатом. Наверное, нужно было бы с чего-нибудь более простого начать, но это ладно, — он тоже поднялся со своего стула. — Рано или поздно они всё равно узнают о моём существовании и пришлют сюда кого-нибудь более доверчивого. Тогда и поговорим. Убеждать вас в своей правоте я не собираюсь. Нет у меня такой потребности. Мне и так неплохо, — и рукой в сторону прихожей указал. — Пойдёмте, Сергей Варфоломеевич, я вас провожу.

Они вдвоём вышли из комнаты. Вера не выдержала и отправилась вслед за ними. Встала в дверном проёме за спиной у Саши и смотрела, как его гость открывает дверцу шкафа и достаёт оттуда вешалку со своим зимним пальто. Спросила тихонько в Сашин затылок:

— Саш, а почему «гарант»? Ты же так и не рассказал.

Он оглянулся через плечо и так же тихо ответил:

— Рассказал. Ты просто не поняла. Вот смотри... Я не Иисус и не связан необходимостью быть добрым ко всем, даже к явным злодеям. Случись война между ядерными державами, и я вмешаюсь в прошлое, как вмешался, спасая свою подругу. Но на сей раз всё будет по-другому. Будет очень жёстко и даже жестоко! Начну головы виновным отрывать ещё до того, как они свои преступные приказы отдадут! И не будет в сердце моём жалости! Хоть я и довольно мягкий человек, но уничтожив десятки, может быть сотни потенциальных преступников, я спасу от страшной смерти миллиарды людей. Всё в полном соответствии с принципом — соверши малое зло, чтобы предотвратить зло большое! Теперь понимаешь почему?

Заметил, что она побледнела, быстро развернулся и положил руку ей на плечо.

— Испугалась? Хочешь, сделаю так, что ты забудешь об услышанном? Не бойся, это совершенно безболезненно и безвредно.

Ответила она ему, не раздумывая, и тоже совершенно серьёзно.

— Ты и это можешь?

Саша кивнул:

— Я много чего могу. Так что? Сделать?

— Нет, не нужно! И без того подозревала что-то в этом роде. Не бойся за мою психику, я выдержу! И ещё! Знаешь, я очень рада тому, что, оказывается, есть кто-то, кто за высокопоставленными дураками присматривает. Их, к сожалению, много, и они в состоянии погубить мир!

Саша тихонько рассмеялся.

— Ошибаешься. Не присматриваю я ни за кем. Зачем мне это? Начну действовать, когда города запылают. А уж если такое случится, всех виновных я быстро найду! От меня не спрячешься! Из-под земли достану! Никакие бетонные бункеры и стальные двери не помогут!

Он отошёл к входной двери, открыл её и посторонился. Его гость уже надел галоши, надел пальто и шапку и сейчас достал чёрные, вязанные перчатки из кармана. Ещё раз спросил Сашу:

— Так всё же, кто тебе рассказал обо мне?

Саша пожал плечами:

— Никто, но это неважно. Я уже принял решение в отношении вас. Вы забудете о том, что были у меня в гостях, как только выйдете из подъезда. Более того, вы забудете о том, что услышали от Петра Анисимовича. Прошу прощения, но я вынужден подстраховаться. Кроме того, мне так проще будет. С вами всё равно серьёзные разговоры вести невозможно. Очень уж вы недоверчивы...

***

Закрыв за гостем дверь, Сашка постоял минутку в прихожей и лишь затем выключил там свет. Когда он зашёл в зал, вид у него было рассеянный. А может и задумчивый. Глянул на неё и вздохнул:

— Собирайся, Вера. На сегодня всё. Мне нужно ещё в одно место смотаться, с одним человеком переговорить.

— С Петром Анисимовичем? — понятливо кивнула она, принимаясь собирать со стола блюдца и чашки.

— Угу, с ним... Как догадалась?

— Он откуда-то узнал про тебя и этому попу рассказал?

— Да, именно так. Скажи... — он замолчал.

— Что? — поторопила она его, направляясь с собранной посудой к кухне.

— Нет, ничего. Хотел спросить, не отец ли тебе обо мне рассказал, но уже вижу, что не он. — он зашёл в кухню следом за ней.

— Саш, а можно мне с тобой?

— Куда?

— К Петру Анисимовичу... — она открыла воду, готовясь сполоснуть чайную посуду.

— Зачем?

— Интересно... — пожала она плечами, — Я себя на твоё место поставила. Вот что бы я сделала, если бы мне довелось с таким болтуном разговаривать?

— Ну и что же? — Саша, похоже, заинтересовался.

— Не знаю... У меня же нет таких возможностей, как у тебя...

— А на своём месте, что бы ты сделала?

— Как-нибудь припугнула его. Сказала бы, если будешь и дальше обо мне трепаться, то я... ну, например, расскажу отцу!

— Интересно... То есть ты понимаешь, почему его болтовня опасна?

— Кажется, да... Вон к тебе даже этот поп притащился. Слушай, а насчёт Ватикана ты правду говорил? Ну то есть, что в Ватикане о тебе уже знают...

— Угу, правду... Я с Папой Римским в позапрошлом году осенью встречался. Их служба безопасности очень близко подобралась к нам с тётей Мариной. Мало ли, как они могли отреагировать... Разослали бы циркулярное письмо по всем приходам с информацией о нас, и нам бы жизни на Земле не стало...

— То есть вы с ней в Италию ездили? А как? Как это вас туда отпустили? И как это — «подобрались»? Вы что не могли обратиться за помощью в милицию или в КГБ?

— Обратиться могли, но в этом никакого смысла не было... Ты мне много вопросов не задавай. Всё равно не стану отвечать. Хочешь съездить со мной к Петру Анисимовичу — можем съездить. Но снова предупреждаю: всё что увидишь и услышишь должно остаться между нами. Никому! То есть вообще никому, поняла? Считай, что это государственная тайна!

— Поняла, поняла! Что ты меня снова, как маленькую, учишь!

— А ты как хотела? — фыркнул он, — Скажи спасибо, что я с тебя расписку о неразглашении не беру! Ты сегодня уже столько всякого услышала, что если в Госбезопасности узнают, они всерьёз задумаются над тем, не устроить ли тебе автокатастрофу. Я не шучу. Это всё очень и очень серьёзно.

Она поставила последнюю чашку в сушилку, закрыла воду и сняла с крючка посудное полотенце. Вытирая руки спросила:

— То есть в КГБ знают о тебе?

— Естественно! Ещё раньше, чем в Ватикане узнали. Присматривают издалека.

— Плохо, значит, присматривают! — усмехнулась Вера, вешая полотенце на крючок, — Что ж они попа этого прозевали? И Петра Анисимовича. Кстати, кто он таков?

— Один пенсионер. Бывший работник городской прокуратуры. Очень любопытен, очень хорошо информирован, имеет кучу знакомых в самых неожиданных местах. Знаешь, что такое «полезный человек»?

Она кивнула:

— Ещё бы! Не забыл, кто у меня отец?

— Не забыл. Ну вот, Пётр Анисимович и есть такой «полезный человек» для тех, кто облечён властью. Не удивлюсь, если твой отец с ним тоже имел дело или, по крайней мере, знает о его существовании...

— Ну так сдай его в КГБ. Чего ты стесняешься? Я представляю, что может начаться, если слух о тебе в народе пойдёт. Это ведь и до баррикад может дойти...

— Сдать в КГБ? Можно, конечно. Но сначала я хотел бы дать ему шанс. Он дядька-то не злой. Любопытный, болтливый, но не злой. В КГБ ему могут шею свернуть. Или так напугают, что он в психопата превратится. Не хочу я этого...

— Погоди! — она даже остановилась, поражённая новой мыслью, — Мне только сейчас в голову пришло! Получается, мой папа о тебе тоже знает? Я имела в виду не только то, что ты лечить умеешь...

— Кое-что знает, но не очень много. Ему довольно подробно рассказали о событиях лета 69-го года в Магадане. Там до баррикад дело не дошло, но войска вводили.

— А что там случилось?

— Долго рассказывать...

— А ты кратко!

— Кратко? Если в двух словах, то народ испугался, что меня убили. Видели, как меня с берега моря несли. Местное жульё порешило меня убить. Мешать я им начал. Нашли стрелка, вооружили его, он меня выследил и сделал один выстрел. Пуля мне под левую лопатку угодила. Кровищи довольно много было, вот бабы местные и ударились в панику, а их мужья и сыновья начали искать виновных. В итоге, шестнадцать трупов и пара сотен раненых. Я не знал, а, оказывается, местные меня к тому времени Спасителем окрестили. Как Иисуса Христа. Я там кого-то от смерти спас, кого-то вылечил, кому-то по-другому помог... Старался шифроваться, но меня всё равно вычислили. Слушок пополз, а тут этот стрелок.

Глава 6. Пётр Анисимович

Ей жутко хотелось пить! Едва скинув пуховик и сбросив как попало валенки, она кинулась на кухню. Мама и бабушка накинулись с расспросами, но она лишь головой помотала, открывая дверцу холодильника. Чертыхнулась про себя, не обнаружив там открытой бутылки «Ессентуки». Бежать за новой бутылкой в кладовку не хотелось, поэтому она просто вернулась к мойке, открыла кран, выждала пять секунд, наклонилась и, обжигая губы ледяной водой, напилась. Выпрямилась, облизала губы, вытерла их рукавом свитера и снова наклонилась к струе воды. Оказывается, ещё пить хочется...

В кухню вернулась мама. Поставила на стол принесённую из кладовку бутылку минералки и полезла в посудный шкаф за открывашкой. Бросила ей,

— Не пей из-под крана! Горло простудишь!

Она только кивнула молча. Уже не пила, а просто охлаждала губы. Они у неё тоже горели. Бабушка спросила,

— Чего ты так долго? Мы волновались. Папа уже хотел машину за тобой посылать...

Выпрямилась, закрыла воду, развернулась к ней и вытерла губы.

— Гуляли по городу, ба.

— Могла бы и позвонить! — поджала губы бабушка. Она всегда так делает, когда чем-то или кем-то недовольна. — Или по пути автоматов не встретилось?

— Не получилось, ба. Извини.

Не любила онаврать бабушке, а сегодня, пожалуй, придётся. Сашка непременно узнает, если она проболтается. Испугалась она сильно, когда они вдвоём навестили этого дурацкого Петра Анисимовича. И потом испугалась, когда они с Сашкой остались вдвоём у них в подъезде под лестницей. Себя испугалась. Своей смелости и решительности. Впрочем, лучше по порядку...

***

Они ещё одевались в тесной прихожей той квартиры, где Сашка её лечил, когда начались первые чудеса. Он оделся первым. Наблюдал за ней какое-то время, а потом глянул на свои наручные часы и нахмурился. Пробормотал мрачно:

— Даже если мы к нему на такси поедем, потратим как минимум час. Это если такси быстро поймаем. Он на левом берегу живёт. Довольно далеко от моста...

Она хмыкнула, поправляя перед зеркалом свою красную вязанную шапочку:

— Ты знаешь какой-то другой, более быстрый способ?

Ей казалось, что она задала риторический вопрос, но к её удивлению он ответил.

— Знаю. Ты, главное, помалкивай потом.

— Не начинай снова! Что за способ? Всё, я готова! Пошли?

— Постой! Другой дорогой пойдём...

Сразу после этих слов рядом с закрытой дверью, как раз на том месте, где висело зеркало, в которое она только что смотрелась, часть стены пропала. Открылся довольно высокий прямоугольный проход в какое-то полутёмное помещение. Оттуда пахнуло кошками, табачным дымом, разогретым подсолнечным маслом и жаренной рыбой.

— Что это? — она отступила на полшага назад и невольно перешла на шёпот. Саша одобрительно кивнул, приложил палец к губам и тоже шёпотом ответил. — Нам туда. Это подъезд дома, в котором живёт Пётр Анисимович. Давай, проходи, не задерживай! Я следом...

Оглянулась на него, кивнула и нерешительно шагнула вперёд. Постояла пару секунд прямо на пороге, присматриваясь и принюхиваясь, снова оглянулась на Сашу, дождалась нового одобрительного кивка от него, собралась с духом и сделала шаг в чужой подъезд.

Саша выключил свет в прихожей и перешёл к ней. Проход за его спиной беззвучно исчез. Им пришлось переждать. Почти сразу вслед за этим послышались приглушённые голоса, заскрипела дверная пружина наружной двери, что-то стукнуло во внутреннюю дверь, и она распахнулась. В подъезд зашли двое — мужчина и женщина. Судя по голосам — молодые. Негромко переговариваясь о сюжете какого-то фильма, они быстро поднимались по лестнице.

Дождавшись, когда их голоса стихнут, они оба вышли из-под лестницы и тоже зашагали вверх.

— Какой этаж? — негромко спросила она.

— Третий, дверь направо.

— Лишь бы дома оказался.

— Дома он, не сомневайся. Постой-ка...

Они остановились на промежуточной площадке между вторым и третьим этажом. Саша прислонился спиной к подоконнику.

— Нужно кое-что тебе объяснить.

— Что?

— Какое сегодня по-твоему число?

— В смысле? Что значит «по-моему»? — удивилась она. Даже рассмеялась, настолько неожиданен был вопрос. — Третье, разумеется. Третье марта. А по-твоему какое?

— Сегодня 27 февраля, — и, не давая ей вставить слово, продолжил. — Мне нужно поговорить с ним ещё до того, как он встретится с архиепископом Виталием. Поэтому мы с тобой перешли в недалёкое прошлое.

У неё заколотилось сердце, когда поняла, что сказанное им никакая не шутка. Саша, наверное, что-то такое почувствовал. Оторвался от подоконника, положил руку ей на плечо, заглянул в глаза и погладил рукав её пуховика. От этого она тут же начала успокаиваться. Облизала пересохшие губы, тихонько откашлялась. Промямлила:

— Ну ладно... Двадцать седьмое, так двадцать седьмое. Спасибо, что предупредил. Пошли дальше? Постой! А как же?... Двадцать седьмого февраля вечером я была дома. Я точно помню! Меня родичи не хватятся?

— Не хватятся. Ты и есть дома. Валяешься на кушетке в своей спальне с фразеологическим словарём английского языка. Пытаешься зубрить, но у тебя плохо получается. Тебе музыка из магнитофона мешает. Больше не нужно вопросов. Над ними ты потом сама подумаешь. Пошли!

Поднимаясь по лестнице вслед за ним, она тихонько спросила его спину:

— А на сто лет назад можешь?

Не оглядываясь, он буркнул:

— Да хоть на тысячу! Всё, пришли! Сейчас тихо! — он снял с головы шапку и потянулся к дверному звонку, но не позвонил и даже убрал руку. Оглянулся на неё. — Ещё только одно: ничего не бойся! В моём присутствии тебе ничто не угрожает! Поняла?

Дождавшись её кивка, отвернулся и позвонил в дверь. Открыл им невысокий — всего на пару сантиметров выше невысокого Саши — худенький, седой дядька в полосатой пижаме. Впрочем, он не весь был седым. Густые кустистые брови над маленькими, карими глазками были черны. Чем-то даже напоминали брови Брежнева.

Мужчина вопросительно уставился на них. Она кивнула ему из-за Сашиного плеча, а Саша спросил:

— Пётр Анисимович?

— Да, это я. А вы кто, дети?

— Кто девушка — пока что неважно, а меня звать Сашей. Я Саша Кузнецов. Мы с вами заочно знакомы. Именно обо мне и о моей опекунше вы полгода назад разговаривали с судьёй Мазиной. Помните?

Пётр Анисимович кивнул и нахмурился.

— Помню... А откуда?... Чем могу служить?

Ответить Саша не успел. Сверху послышались шаги и громкий скулёж собаки. Тут же она и показалась. Большая, породистая немецкая овчарка. Её вёл на поводке мальчишка примерно тех же лет, что и Саша. Собака рвалась к Саше. Это было хорошо видно. Мальчишке приходилось одной рукой держаться за перила, чтобы собака его не опрокинула.

Выскочив на площадку, где они стояли, собака кинулась к Саше и заплясала на задних лапах. Саша шагнул к ней и собака упёрлась лапами в его плечи. Было такое ощущение, что после долгой разлуки встретились два очень близких друга. Оба — и Саша, и собака — радостно улыбались.

— Клёвая у тебя собаченция. Как её звать? — спросил Саша мальчишку, обеими руками трепля собаку за густую шерсть на шее.

— Найда. Она что, знает тебя?

— Не-а... — Саша старательно отворачивал лицо, уклоняясь от языка собаки. — Меня звери любят. Собаки особенно...

— Здрасьте, дядя Петя! — мальчишка поздоровался с Петром Анисимовичем, — Найда, фу! Пошли скорее! Гулять, гулять!

Саша с усилием оттолкнул от себя собаку:

— Веди её, пока она прямо здесь лужу не сделала! — и повторил команду хозяина, — Всё, Найда! Гулять! Гулять!

Сашу собака послушалась. Тут же упала на передние лапы и потащила хозяина за собой вниз по лестнице. Ещё улыбаясь, Саша повернулся к молча наблюдавшему эту сцену Петру Анисимовичу и продолжил начатый разговор:

— Так вот... — улыбка на его лице погасла, — Что же это вы, Пётр Анисимович? Остатки осторожности растеряли? Сами же Мазину предупреждали, что информация эта опасна. Даже не хотели ей о нас с тётей Мариной рассказывать. Ну ладно Мазина — она тётка умная и не в её интересах было болтать направо и налево обо мне и о том, что у неё дома произошло. Но зачем вы своему сыну рассказали? Да ещё в присутствии невестки и внуков. Сын-то ваш рассказ мимо ушей пропустил, внуки по малолетству ничего не поняли, а вот невестка восприняла его вполне серьёзно. Уже с подругами пару раз об этом разговаривала. Вы что же, не понимаете, что рискуете не только собою, но и близкими вам людьми? Вам Мазина разве не передавала моё предупреждение? Что дальше копаться в той магаданской истории чрезвычайно опасно?

Пётр Анисимович хмурился всё сильнее и сильнее. На вопрос Саши не ответил. Только губы поджал и кивнул молча, очевидно, ожидая продолжения. Саша не заставил себя ждать.

— А вчера вечером вы разговаривали по телефону с архиепископом Виталием и согласились встретиться с ним. Тему разговора он вам назвал. Удивляюсь я вам. Вы ведь разумный человек! Как же вы не понимаете, что магаданские события вполне могут повториться и здесь, в Иркутске? Стоит только слухам обо мне распространиться достаточно широко, и может полыхнуть! — Саша сделал короткую паузу, не сводя взгляда с хмурого лица собеседника, — Так вот, Пётр Анисимович, ваше любопытство и ваша разговорчивость уже перешли все разумные пределы. Вы стали опасными. Не столько для меня и Марины Михайловны, сколько для жителей города. Я просто вынужден принять определённые меры предосторожности.

— Это угроза? — наконец-то подал голос Пётр Анисимович.

Саша покачал головой:

— Нет, не угроза. Предупреждение. Если ваш разговор с владыкой Виталием состоится, и вы упомянете обо мне или о событиях 69-го года в Магадане, я либо сообщу о вас в КГБ, как о распространителе слухов, либо лишу вас возможности обмениваться информацией с другими, или же сделаю так, что вы очень быстро умрёте. Прошу извинить меня, но это будет то необходимое зло, которое предотвратит зло ещё большее. Согласитесь, в том же Магадане разумнее было бы заранее уничтожить тех четверых воров, которые замыслили и подготовили покушение на меня, чем допустить последующие волнения среди горожан. Последствия очень уж тяжёлыми оказались...

Пётр Анисимович стал очень серьёзным, когда Саша замолчал. Пожевал губами, взглянул в её глаза, потом снова перевёл взгляд на Сашу. Спросил:

— Что ты имел в виду, когда сказал, что лишишь меня возможности к распространению информации? На больничную койку определишь, как с сыном Мазиной поступил?

— Не знаю пока, — вздохнул Саша, — Ещё не думал над этим. На выбор могу предложить глухоту, немоту, слепоту, потерю памяти или общий паралич. Или всё перечисленное в одной упаковке. Кстати, забыл упомянуть ещё об одной возможности. Если вы поведёте себя неправильно, я попрошу Веру рассказать о вашем поведении своему отцу. Мне кажется, она мне не откажет. А вот тогда последствия для вас могут оказаться совсем непредсказуемыми и, скорее всего, даже более тяжёлыми, чем если бы вами занимался я сам.

— А кто у неё отец?

Теперь пришёл её черёд. Она вышла из-за Сашиного плеча.

— Мой папа первый секретарь обкома партии. Я Саше ни за что не откажу! На мой взгляд, он чересчур миндальничает с вами. На его месте я бы давно сдала вас госбезопасности. Как только узнала о том, что вы с Ангелиной Петровной закрытой информацией поделились, так сразу же и сдала! Болтун — находка для шпиона! С этой максимой я на сто процентов согласна!

— Ты знакома с Мазиной? — это Саша спросил.

— Знакома. Мы с ними в прошлом году на одном курорте в Болгарии отдыхали. Там и познакомились.

Саша кивнул и вновь обратился к Петру Анисимовичу.

— Надеюсь, вы понимаете, что жаловаться на меня в милицию бесполезно и даже опасно? Можно в психушку загреметь. И, мой вам совет, не геройствуйте! Если вы возомнили себе, что ваша миссия на земле — это поведать землянам обо мне, то могу вас разочаровать: не допущу я этого ни при каких обстоятельствах! Точка! Погибнете только понапрасну!

— Саш! Ты посмотри на него! Совсем не подействовало! Не поверил он тебе, поэтому не испугался. Мы уйдём, а он сразу кинется звонить! Давай я папе расскажу?

— Погоди. Это всегда успеется. Позвонить он никак не сможет. Ни сегодня, ни завтра, ни через неделю. А для того, чтобы он моим словам поверил, я ему в квартире полтергейст устрою! Пошли! Наше присутствие здесь совсем необязательно.

Первый звон разбитого стекла прозвучал из квартиры Петра Анисимовича, когда Саша ещё не закончил говорить. Эти звуки сопровождали их всё время пока они через две ступеньки бежали по лестнице вниз и прекратились лишь тогда, когда они достигли двери подъезда.

На первом этаже они спустились ещё на один пролёт к дверям в подвал, прошли открывшимся проходом в какой-то другой подъезд и проход за ними бесшумно закрылся. Она вопросительно посмотрела на Сашу, а тот снова приложил палец к губам.

— Это твой дом! — шепнул он одними губами, — Соседний подъезд!

Она кивнула:

— Понятно! А чего ты шепчешься?

Саша широко улыбнулся и ответил полным голосом:

— Не знаю...

— А что это там зазвенело у него в квартире?

— Сервиз на шесть персон. Предмет за предметом вылетает из серванта и бьётся о стены. Мне кажется, теперь он поймёт, что шутки окончательно закончились. Тем более, когда узнает, что его телефон вместе со всеми подводящими линиями — в том числе и на АТС — надёжно выведен из строя. Вот тогда он задумается...

Глава 7. Катя Карташова

19 марта 1971 г. Пятница. Вечер

— Чем завтра вечером планируешь заняться?

Они с Сашей неспешно брели из института в сторону её общежития. Вечер был тихим и ясным. Лёгкий морозец, не больше минус десяти, не утомлял, а, наоборот, приятно холодил кожу лица.

— Вечером? Завтра после обеда срываюсь с занятий и с Лидочкой на дачу к Вере Ненашевой еду. Она с Зинаидой Константиновной уже договорилась. Та её с обеда отпускает. С ночёвкой поедем. Вернёмся в город в воскресенье вечером. А что?

Катюша разочарованно вздохнула.

— Хотела с тобой в гости сходить. У одного из нашего кружка день рождения. Меня пригласили.

— А зачем тебе я? Там же наверняка и твой ухажёр будет. Как его, кстати?

— Какой ухажёр? О чём ты?

— Высокий парень в коротком, чёрном полушубке. Шапка какой-то рыжей шерсти. Зелёный шарфик. Второго марта вечером вы с ним ходили в кино. Мне ты сказала, что пойдёшь в общагу. Зачем соврала, кстати? Сказала бы, что я тебе надоел. Что я не понял бы, что ли?

От неожиданности она остановилась. Саша тоже остановился и развернулся к ней.

— Следил? — не нашлась она, что сказать.

— Не-а. Мы с Иванкой из гастронома с покупками выходили, когда вы с ним к «Гиганту» подошли. Он как раз через дорогу. Далековато, конечно, но одета ты очень приметно, а Иванка очень наблюдательна. Она тебя узнала и мне сказала. Мы с ней подождали, пока вы билеты купите и в кинотеатр зайдёте, и пошли домой.

Ей стало так неудобно, что она даже покраснела. Жарко стало. Видимо, Саша что-то такое почувствовал. Улыбнулся ей и мотнул головой себе за спину.

— Пошли? Чего стоять? Я не обижаюсь, Катюша. Давно нужно было тебе рассказать, да всё никак не решался. Ты хорошая девушка, я знаю. И врать ты не любишь, и ко мне хорошо относишься. Не хочешь сделать мне больно. Давно намекнула бы, мы с тобой обсудили бы эту тему и расстались друзьями.

— Почему это «расстались»? — она испугалась развернувшейся перед ней перспективы. — Как «расстались»? Ты что, чокнулся? Не хочу я расставаться! Подумаешь, в кино с кем-то сходила! Это ничего не значит! Чего ты придумываешь? Я с тобой! Он мне никто и звать его никак!

— А почему тогда сразу не сказала? Прямо на следующий день. — Сашка насупился и даже надулся. — Я же уже почти две недели хожу и голову ломаю, как к этой теме деликатно подступиться, а ты ни слова, ни полслова! Мне это не нравится, Кать! Так нельзя!

— Да просто забыла! Не злись! После кино вернулась в общагу, а у нас там дым коромыслом! Полная комната гостей. Вина выпили, потанцевали, потом все вместе гулять пошли. Погода хорошей была. Вернулись с девчонками в общагу около часу ночи. Еле угомонились к двум часам. Я спать ложилась — уже не помнила, что вечером с кем-то в кино была...

Помолчали. Потом Катя ухватила его за рукав куртки и притормозила. Они оба невольно ускорили шаг, когда начался этот неприятный разговор.

— Не спеши, Саш. Давай ещё немножко погуляем? Погода хорошая.

Не сговариваясь свернули с дорожки ведущей к общежитию. Пошли на второй круг. Через некоторое время она подала голос:

— А с вами можно?

— Куда «с нами»? К Вере Ненашевой?

— К Вере. Кстати, чего это она вас пригласила? Вы что, подружились?

— Ну я же довольно долго её проблемами занимался.

— Проблемами? Я думала у неё только гемангиома.

— Ну да, она была её главной проблемой. Потом, когда я с гемангиомой уже почти закончил, она попросила меня почистить ей кожу от лишних родинок. У неё на теле довольно много крупных родинок было.

— На теле? Она что, раздевалась при тебе?

— Конечно. А как без этого?

— Ну и как?

— Что как?

— Выдержал? Не завалил её?

— Выдержал, не завалил. Она же моя пациентка. Руссо студенто! Облико морале!

Они посмеялись. Став серьёзным, Саша вернулся к её вопросу.

— В гости к Вере? Неудобно, Кать. Я уже сказал, что приду с Лидочкой. Не могу же я привести вас обеих? Или сказать Лидочке, что я тебя вместо неё с собой беру? Это было бы очень некрасиво. Так люди не поступают, даже если они просто знакомы. А мы с Лидочкой не просто знакомы.

Она вздохнула, соглашаясь с ним.

— Ну да, не поступают... А почему с ночёвкой?

— Не знаю... Скорее всего, вино пить будем, а дача у них далеко за городом. Мы же все там несовершеннолетние. Она одноклассников собирает. Как в город на электричке возвращаться? А если патруль или дружинники? Неудобно может получиться, если отцу Веры вмешиваться придётся.

— А кто у неё отец? Шишка какая-то?

— Угу, шишка. Первый секретарь обкома партии.

— Ого! Ничего себе! Так ты из-за этого?

— Я из-за Лидочки. На той вечеринке соберутся дети довольно влиятельных родителей. Хочу, дать ей возможность познакомиться с ними. Ей это может пригодиться. Она же в отличие от нас с тобой местная.

Глава 8. На обкомовской даче

20 марта 1971 г. После обеда

— Послушай… — высокий, красивый парень, которого все ребята звали Гариком, вдруг уставился на Сашку.

Тот сидел на корточках у костра и подсушивал для неё на веточке кусок чёрного хлеба. Как он хвалился — приготовленного по своему собственному рецепту: полито двумя сортами растительного масла и посыпано крупной солью. Они с Жанной сидели на лавочке прямо у Саши за спиной. Слева у ног Жанны на корточках пристроился у костра Петя с такой же веточкой с куском хлеба. Его он готовил для Жанны. Она его подруга.

Гарик стоял по другую сторону костра рядом со второй лавочкой, на которой сидели две другие девушки — хозяйка вечера Вера Ненашева и миниатюрная блондиночка с большими, круглыми очками, которые ей поминутно приходилось поправлять, потому что они сползали ей на нос. Её звали Настей. Насколько она поняла, Настя была приглашена, чтобы составить компанию Гарику. Или, наоборот, Гарик был приглашён, чтобы Настя не скучала. Судя по всему, они пока что не пара. Настя на Гарика смотрит, как на чужого.

Веры у костра не было. Пару минут назад она ушла в дом, чтобы спросить, как идёт подготовка к ужину и захватить для Насти плед, чтобы та могла укрыть ноги. Ей-то Сашка сразу плед принёс и даже укутал её всю, а после этого и Насте захотелось. Она в юбке пришла и быстро замёрзла.

В доме священнодействовала бабушка Веры Агнесса Васильевна и приглашённая повариха из ресторана. Вообще, взрослых здесь хватало. Это Сашка думал, что они здесь с ребятами одни будут. Ага, как же! Милиционер во флигеле у ворот — он охраняет этот загородный дом. Потом водитель служебной машины, которая сюда Агнессу Васильевну с поварихой привезла. Сашка предположил, что эти двое ночевать не останутся, но это тоже не точно. Итого, четверо взрослых! Как Сашка собирается при них вино пить? Он же для всех ещё малолетка. Тайком в туалете или за дом убегать будет?...

— Послушай, — повторил Гарик, — а не тот ли ты Кузнецов, из-за которого мой дед в больницу попал?

— Не знаю… — ответил Сашка, не глядя на него, — Вообще-то, из-за меня ни дедушки, ни бабушки пока что в больницы не попадали…

— Не ври! У вас в институте что, очень много 16-летних Кузнецовых учатся?

Сашка ответил не сразу. Сначала поднялся на ноги и передал ей ветку с нанизанной на неё горбушкой хлеба. Тихо предупредил, что она горячая, а потом зашёл к ней за спину и положил руки ей на плечи. Только после этого ответил Гарику.

— А как фамилия твоего деда?

— Софронов. Сергей Иннокентьевич.

Сашка кивнул:

— Понятно. Твой дедушка попал в больницу не из-за меня, а из-за своего собственного страха, так что не нужно на меня наговаривать.

— Какого страха? Что ты врёшь?

— Я не знаю, что он о том случае рассказывал, но ещё раз повторяю: он получил инфаркт из-за своего страха. И давай закончим на этом!

— Нет, не закончим! Ни фига себе!... Как ты можешь дальше ходить в институт после того, что ты там учинил? Забыл, что кроме моего деда ещё кое-кто в тот день пострадал? Причём тот товарищ не просто пострадал, а умер! И убил его ты! У тебя, вообще, совесть есть, Кузнецов?

— Имеется. Мог бы с тобой и с твоим дедом поделиться. А того мужчину убил не я, а опять же его собственный страх. И советую тебе перестать копаться в той истории. Правда в данном случае никому не принесёт радости, поверь…

Веры не было, когда этот разговор начался, но эту фразу Саши она услышала. Переспросила, подходя к ним:

— О какой правде ты говоришь, Саш? Что тут случилось, пока меня не было? Что вы такие хмурые?

Ответил ей не Саша, а Гарик. Голос его звучал возбуждённо.

— Знаешь, Вер, кого ты в гости пригласила?

— Знаю! — голос Веры звучал твёрдо. — Что вы не поделили?

— Этот твой Кузнецов прилюдно оболгал моего деда. Помните, я осенью рассказывал, что дед в больницу попал? Мы на дне рождения у Жанки были, по-моему. Так вот, это именно из-за него случилось! При большом стечении народа оболгал заслуженного человека, ветерана войны, коммуниста с 1939 года! У моего деда вся грудь в орденах!...

Саша перебил его.

— Ты бы остановился, Гарик! С твоим дедом я даже не разговаривал! Как я мог его оболгать? Единственное, что я сказал собравшимся в тот день у него в кабинете, это то, где он служил и чем занимался в тридцатых и сороковых годах! Точка! Если он считает, что я при этом солгал, пусть идёт в прокуратуру и жалуется на клевету! Или пусть прилюдно скажет мне об этом! Почему он до сих пор этого не сделал? Уже почти полгода с того дня прошло!

— Пожалел он тебя! Хотя я бы на его месте…

— Что «ты бы на его месте»? — Сашка усмехнулся. Он посмотрел в покрасневшее от возмущения лицо Гарика, на его сжатые кулаки и вздохнул. — Зря ты этот разговор затеял. Ни к чему хорошему это не приведёт.

— Почему, Саш? — это Вера спросила.

Она встала с ним рядом и даже обняла обеими руками его за плечи. Саша немного помедлил, прежде чем ответить ей.

— Знаешь, в тот раз деда Гарика задело рикошетом. Вообще-то мои слова предназначались тому, другому, кто в итоге действительно умер. Получил обширный инфаркт, с которым не смог справиться, и умер.

— А что ты такого сказал?

— Правду сказал. Точнее, маленькую часть правды о том человеке. Ему этого хватило, чтобы осознать, что самая страшная и гнусная, самая тайная страничка его биографии стала известна посторонним. Мне и моим друзьям. — он взглянул в сторону Гарика, — Твой дед напрасно переполошился. Не собирался я ничего против него предпринимать. Его вина перед людьми тоже велика, но не настолько. И давай на этом закончим! Я не мог не сделать того, что сделал. Зло должно быть наказанным!

— То есть ты даже считаешь себя правым? — спросил Гарик. Видно было, что речь Саши произвела на него впечатление, но ему хотелось оставить за собой последнее слово.

— Да, считаю. Я уже сказал: зло должно быть наказанным! Всегда! Независимо от срока давности! Жаль, что его не остановили тогда — лет двадцать — тридцать тому назад. Многие из тех, кто умерли, могли бы остаться в живых. И, кстати, я не жалею, что твоему деду тоже перепало. Ещё раз говорю: он тоже не белый и пушистый. Можешь передать ему мои слова. И ещё передай, что я не собираюсь перед ним извиняться, а если он попробует что-либо предпринять против меня — горько пожалеет!

***

Что-то ей совсем разонравилось здесь. И враждебные взгляды, которые ребята бросали на Сашку, и то что Вера беззастенчиво пользуется своим положением хозяйки вечеринки и жмётся к нему. Ладно бы обняла разок и отпустила! Нет! Обняла и стоит, прижимает его к себе. Как будто забыла, с кем он сюда приехал!

Её душа не могла больше это терпеть! Лидочка порывисто вскочила на ноги, пристроила нетронутый кусок хлеба на большом камне у огня, поправила плед на плечах, развернулась к Сашке с Верой и внушительно сказала.

— Саш, поехали домой, а? Мне здесь не нравится!

Сашка шевельнул плечами, и Вера тут же отпустила его.

— Конечно! Только сначала попрощаемся с Агнессой Васильевной. — кивнул он, шагнув к ней и протягивая ей руку, — Уезжать не попрощавшись мы не будем. Это невежливо. Да и рюкзаки забрать нужно. Они в доме остались, если помнишь. Извини, Вера, но нам действительно лучше уйти. Если Лидочке стало некомфортно, то нам нет смысла здесь оставаться. Сама знаешь: я сюда только из-за неё поехал.

Очень уж неожиданно это было. Вера растерялась и даже испугалась. Это по её лицу хорошо было заметно.

— Саш, Лида, стойте! Ну, пожалуйста, не обижайтесь! Гарик не хотел вас обидеть! Он, наверное, просто как-то не так выразился! Гарик, скажи им! Не уходите, я прошу вас!

Она даже выскочила на расчищенную от снега дорожку, загораживая им дорогу к дому. Даже выставила руки, лишая их возможности обойти её. Гарик да и все остальные ребята тоже растерялись, но не из-за того, что Сашка собрался увести её отсюда, а, скорее всего, из-за того, что им ещё не доводилось Веру такой растерянной и даже испуганной видеть.

Они с Сашкой переглянулись, и он пожал плечами. Потом посмотрел на неё вопросительно, а ей тут же неудобно стало. Она в этой компании никого кроме него и Веры не знала, а сейчас все эти чужие ребята уставились на неё. Вон, этот Гарик тоже смотрит, и взгляд у него, как и у Сашки, ожидающий и вопросительный.

Так-то она уже успокоилась. Тревога ушла сразу, как только Сашка её за руку взял. Она давно заметила, что в его присутствии быстро успокаивается. Тоже пожала плечами, нехотя кивнула и сказала:

— Ладно, Кузнецов, останемся. Только прекращай ты эти разговоры!

Она в этой компании, наверное, единственной была, кто понимал, о чём речь. А Гарик о своём деде наверняка и десятой доли того не знает, о чём ей Сашка осенью по большому секрету шепнул. Шум-то большой по институту поднялся, когда один изверг у них там прямо в кабинете умер, а другой с инфарктом в интенсивную терапию загремел. Правильно Сашка того умершего — забыла, как его звать — правильно он его тварью и мерзавцем называл. Тварь он и есть!

На просьбу прекратить эти разговоры, Сашка вздохнул и выпустил её руку. Сказал ей вполголоса:

— Совсем прекратить вряд ли получится. Он не отстанет. Не сейчас, так через час снова эту тему поднимет. Погоди…

После этого развернулся к нему и громко сказал:

— Гарик, послушай… Мы с Лидочкой остаёмся, но лишь до того момента, когда тебе снова захочется в той истории покопаться. Говорят, что правда — это меч, который сам залечивает наносимые им раны! Красивые слова, но это всего лишь слова. Ничего правда не лечит, а разрушить может очень даже легко и основательно. И разрушения будут тем больше, чем горше эта правда. Спроси любую замужнюю женщину, что для неё дороже: правда о похождениях мужа или крепкая семья? Даже самые глупые из них про пользу и вред от правды гораздо больше нас с тобой знают. Так вот, если ты снова поднимешь эту тему, я расскажу тебе, чего на самом деле твой дед испугался. Чёрт с тобой! В конце концов ты мне не друг и не брат. Не обязан я тебя щадить. Получишь свою правду и живи с нею! Только не хнычь после этого!

Лидочка поддакнула:

— На твоём месте я бы не стала настаивать. Плохо будет, Гарик! Я кое-что знаю о той истории. Сашка прав: не принесёт тебе правда счастья!

Вдвоём уломали! Заткнулся Гарик и не приставал больше. Даже когда все крепко выпили, не цеплял он больше Сашку. И ребята поверили им. Больше таких недружелюбных взглядов она не замечала.

***

А после ужина Агнесса Васильевна отчалила. Поманила Веру за собой на кухню, и долго инструктировала её. Потом попрощалась со всеми, забрала с собой повариху, и шофёр увёз их в город. Хорошая она бабка! Весёлая и остроумная. С нею за столом не скучно было. Она уселась напротив них и весь ужин разговаривала только с нею и с Сашкой. Чем-то они оба её заинтересовали. Это хорошо заметно было. Нет, не только разговаривала. Она ещё очень много фотографировала. И со вспышкой, и без неё. Много кадров сделала ещё до того, как за стол сели, и потом время от времени выскакивала из-за стола, чтобы фотоаппарат и вспышку взять. Две плёнки израсходовала.

Агнесса Васильевна сказала ребятам, что она это для истории делает. Мол, скоро школа закончится, и они все разлетятся по разным сторонам. Соберутся ли они когда-нибудь снова такой компанией неизвестно. Их с Сашкой тоже фотографировала, причём в разных комбинациях. И Сашку с ней, и Сашку одного, и с Веркой его сняла. Это Верке хотелось фотографию с Сашкой иметь. Оно и понятно. Он для неё вон какое большое дело сделал! Наверняка благодарна она ему, да и на память о том лечении что-нибудь получить хочет. Хотя бы фото. Агнесса Васильевна тоже захотела с ним сфотографироваться, но тут он взбунтовался. Надоело ему позировать. Хмуриться начал и злиться. Она-то хорошо чувствует, когда он вспылить может. Подхватила его под локоть и увела от дивана у камина, где они фотографировались, к общему столу.

За столом Агнесса Васильевна много рассказывала о себе и своей жизни. Много она повидала, успела даже в Китае побывать! Вообще, она бабка очень энергичная. Недавно проделала кругосветное путешествие на огромном круизном теплоходе. Приглашала их с Сашкой к ним в гости. Хочет фотографии с того рейса показать. По молодости Агнесса Васильевна даже с парашютом прыгала и в горы ходила! Жутко удивилась, когда на её вопрос о том, в какой институт она собирается поступать, Сашка встрял в разговор и ответил, что в Иняз. Нет, он немного по-другому сказал.

— Уже месяц уговариваю её подавать документы в московский Иняз, а она ни в какую! У неё великолепные способности! Я с ней несколько вечеров позанимался, так она, кроме английского, ещё и французский играючи освоила. Не понимаю, чего она упирается?

Она ему уже в сотый, наверное, раз ответила:

— Я тебе уже сто раз говорила: туда без блата не пролезешь! Ты, Кузнецов, тупой, что ли? Таких простых вещей не понимаешь! Я бы рада, но без мохнатой лапы там никак!

— А я тебе в сто первый раз повторяю: будет тебе мохнатая лапа! Найду я до лета кого-нибудь, кто за тебя словечко в приёмной комиссии замолвит!

— Вот найди — тогда и поговорим!

Сашка только зарычал на это. Он всякий раз рычать начинает, если что-нибудь не по его выходит. А ей всё время смешно, когда он рычит. Вот и сейчас покатилась она со смеху, толкнула его плечом, чтобы он прекратил её смешить, так он чуть со стула не загремел.

А Вера услышала их разговор — она, вообще, весь ужин к ним прислушивалась — услышала и на английский перешла. Она тоже в Иняз собирается. Сашка уже давно об этом сказал. Да, так вот, услышала она их и спрашивает на английском:

— А ты сама куда хотела бы поступить?

Произношение у неё жуткое. Она даже не сдержалась и поморщилась, когда услышала, как она слова английские выговаривает. Не виновата она! Очень уж ухо режет! Сашка потом ей попенял, что нужно было сделать «покерное» лицо, но что она могла поделать, правда? Ответила ей тоже на английском, что тётя Зина и мама ещё со школы хотели, чтобы она в медицинский поступила. Профессия врача самая что ни на есть женская.

Вера поняла её. Покивала важно:

— Произношение у тебя шикарное. С репетитором занималась?

Они с Сашкой переглянулись, и она фыркнула смешливо, вспомнив, как всё было.

— Нет, какой репетитор? Сашка помогал. У него произношение ещё лучше. Привязался, как банный лист: давай, говорит, научу правильно говорить! Неделю по ушам топтался! Добился таки своего, злодей!

***

А потом он с Сашкой наелись, выбрались из-за стола и отправились в угол к камину. Его, кстати, Сашка и растопил. Ещё до того, как ужин начался. Уютный там уголок. Большой диван кожаный, столик низкий между ним и камином, два огромных кресла по его бокам. Такая диванно-кресельная группа получилась. На столике подсвечник на три свечи стоит. До камина метра два — три. Дровишки потрескивают, языки пламени пляшут, дымком попахивает. Красиво и уютно.

Сашка у Веры гитару выпросил, принёс её к камину и вручил ей.

— Сыграй, Лидочка. Красиво ты играть в последнее время начала.

На самом-то деле это он её и научил. Достал где-то гитару, а может и купил, принёс на ту квартиру, куда они ездят любовью заниматься, и научил. Понатащил туда сборников нот. В том числе и очень дефицитных иностранных. В книжном шкафу для них целую полку выделил. Она первые дни злилась, не хотела учиться, а потом, когда у неё действительно неплохо получаться стало, успокоилась. Даже интересно стало. И музыку классическую понимать начала. Тоже Сашка объяснил. Оказывается, это так интересно и красиво!

Он ей ту гитару подарил. Говорит, забирай и дома играй. А ей не хочется пока. Так хорошо после постели, когда в душе ещё радость от близости с ним искрится, взять гитару в руки и поиграть немного! Сашка обычно или рядом с нею на диван садится, или на полу у её ног устраивается. Нравится ему, как она играет. То так к ней прижмётся, то эдак. Иногда прямо там на диване у них второй тур начинается, и удовольствие от их любви во много раз острее оказывается…

За столом ребята гомонят, развеселились. Вина много. Они с Сашкой тоже пять бутылок к столу привезли. Три портвейна и две красного сухого. Сашка где-то французское достал. Он, вообще, доставала ещё тот. Такое впечатление, что все городские барыги ему знакомы и чем-то обязаны. Катьку с ног до головы во всё импортное одел, а с декабря ею занялся.

Катька молодец! Здорово помогла ей в тот раз с выбором одежды. Он в тот день вообще просто поступил. Взял их обеих, посадил в такси и привёз к одному знакомому фарцовщику. Там ими занялась жена этого барыги, увела их в спальню, а Сашка остался в зале с хозяином и с двумя его детишками. Возился с ними часа два, пока они с Катькой не закончили. Почти четыреста рублей хозяину отдал. Хозяин, кстати, хотел большую скидку ему сделать, но Сашка почему-то не согласился. Они потом втроём с четырьмя сумками к ней домой поехали. Помогли ей вещи домой доставить.

Тётя Зина в тот день ахнула, когда мама ей позвонила и попросила зайти. Как увидела всё, что она купила, так чуть не рехнулась! На следующий день Сашку в деканат вызвала, её отправила в ректорат со списками должников, а сама с Сашкой о чём-то долго беседовала. Она, когда из ректората вернулась, увидела их обоих. Оба сердитые, как черти! Чуть не шипят друг на друга! Поругались они сильно, пока она в ректорат бегала. Тётя Зина потом и ей прописала по первое число. Говорит, нельзя такие дорогие подарки от мужчин принимать! Чем, мол, расплачиваться будешь? Передком? Передком…

Ну как ей объяснишь, что она всё равно уже ему и телом, и душой принадлежит? Что подарки — это абсолютная чепуха! Что от своего мужчины даже очень гордая женщина вправе подарки принимать. А она не такая уж гордая и подарки, оказывается, очень и очень любит. Особенно такие. А Сашка её мужчина, несмотря на его возраст! Катька, кстати, говорила, что девчонки в общежитии им жутко завидуют из-за того, что они Сашкины подруги.

Тётя Зина на неё в тот раз насела, а она уселась на своё место за столом, который для посидеть, подпёрла подбородок кулаками, насупилась и замолчала. И молчала всё время, пока тётя Зина тихим голосом ей выговаривала. Отстала она от неё лишь, когда Виктор Степанович с лекции вернулся и вызвал её к себе в кабинет.

Долго тётя Зина после той выволочки на неё сердилась. Игнорировала напрочь её обновки целую неделю! Лишь потом оттаяла немножко и оценила, наконец, и брючки её вельветовые, и сапожки с низкими голенищами, и батнички, и шейные платочки. Особенно приглянулись ей её коротенькие кожаные курточки и колготки. Про колготки она вообще высказалась в том смысле, что это изобретение эпохальное! Даже более важное и полезное для человечества, чем радио и телевидение! Спросила даже, не сможет ли Сашка и для неё такие достать?

Ну ладно, что о той ссоре с тётей Зиной вспоминать. Дело прошлое. Сегодня ей хорошо. Давно так хорошо не было. Вкусно поела, отличного вина выпила, Сашка рядом. Коленкой об её бедро трётся, — думает, наверно, что незаметно, — подпевает ей тихонько. Она «Girls» Битлов играет и вполголоса поёт, а он подпевает. Красивая мелодия. Ей сразу понравилась, как только её в первый раз услышала. А ещё более классно, что понимает она эту песню. И слова её понимает и все эмоции тех парней, которые стихи и музыку эту сочиняли.

Первой к ним Настя подсела. Уселась с бокалом вина в кресло справа от Сашки. Смотрит, как она играет, а в глазах у неё что-то очень похожее на зависть. Ну правильно, если бы я сама увидела, как симпатичная девушка так красиво на гитаре играет, и ещё поёт на правильном английском, то, наверное, тоже позавидовала бы. Спасибо Сашке, что настоял и помог освоить этот нехитрый музыкальный инструмент.

Потом и Вера к ним присоединилась. Присела на валик дивана совсем рядом с Сашкиным плечом и тоже притихла, слушает её. А за нею и другие ребята пришли к камину. Петя принёс бокал вина Жанне, а сам отодвинул от камина специальный стеклянный экран, взял кочергу и остался там на корточках сидеть, вороша угли и перекладывая горящие полешки с места на место. А Гарик зажёг свечи, сходил к входной двери и выключил свет в зале. Остался только свет на кухне, проникающий в зал через окошко раздачи.

Свет погас и ребята притихли. Смотрели на горящие свечи, смотрели на огонь, пылающий в камине, смотрели на бегающие по стенам и потолку смутные тени и слушали её игру. Она играла для них испанские танцевальные, играла итальянские средневековые романсы, играла современную советскую эстраду, и тогда ребята подпевали.

Потом пальцы у неё устали и гитару взял Сашка. Исполнил шуточный «Диалог у телевизора», мастерски подражая хриплому баритону Высоцкого. Похохотали, и Вера попросила его сыграть ещё что-нибудь, но у него сегодня было несерьёзное настроение. Так-то он много песен знает и красиво поёт, а в этот раз снова выбрал шуточную. Девчачьим голосом спел прозвучавшую на прошлом или позапрошлом «Голубом огоньке» детскую песенку «Пёрышки у птички».

На «Огоньке» её Рина Зелёная исполняла, но у Сашки ничуть не хуже получилось. Хохотали все! До слёз хохотали! А всё потому, что из всех, кого она знает, Сашка единственный, кто умеет шутить с серьёзным выражением на физиономии. Она как-то раз попросила его научить её этой премудрости, и он даже согласился, но у них ничего не вышло. Наоборот, в тот раз оба так хохотали, что соседка снизу прибежала, принялась орать. Грозилась милицию вызвать. Животы потом у обоих болели…

Отсмеялись, и Сашка гитару в сторону откладывает. Улыбается:

— А давайте потанцуем? Я тут магнитофон видел. Вера, плёнки какие-нибудь есть?

Плёнки нашлись и начались танцы, но Сашка не танцевал. Улыбается глупо и твердит лишь, что не признаёт эти пляски вокруг убитого мамонта. Это он так про современные молодёжные танцы высказался! Верка тоже пыталась выдернуть его на пятачок, но с тем же успехом. Улыбается, придурок, и башкой своей лохматой мотает. Аж зло берёт! Давно пора ему уже в парикмахерскую сходить!

А потом он вообще с дивана слез, уселся на корточки возле камина, взял кочергу и стал угли шевелить. Вскоре к нему Петя подсел и между ними завязался разговор. Смеялись над чем-то там…

***

— И анекдот, и фокус лишь тогда хороши, когда в них парадоксы имеются.

— Какие парадоксы? Что ты имеешь в виду? — это Настя Сашку спросила.

— Ну… что-нибудь такое, чего быть не должно. Какое-то нарушение логики или законов природы. Чем серьёзнее это кажущееся нарушение, тем фокус интереснее, а анекдот смешнее.

Они сидели возле камина вчетвером. Точнее, впятером. Петя снова устроился на коленках у самого камина и взял в руки кочергу. Сашка забился в правый угол дивана, она сидела рядом с ним с гитарой на коленях. На диванный валик уселась Вера и опять навалилась грудью на Сашкино плечо. Хотя, какая там грудь! Так… Две фигульки незначительные. Угу, а в кресле справа от Веры снова устроилась Настя. Похоже, нравится ей то кресло чем-то.

Гарик с Жанной вышли на улицу покурить. Верка, оказывается, тоже курит. Она сбегала с ними, покурила, но тут же вернулась и присоединилась к их компании.

Когда Сашка заикнулся о фокусах, она сразу насторожилась. Наверняка новый придумал, и ищет повод, чтобы его показать. Они у него всегда жутко интересные и загадочные. Ну-ка, ну-ка…

— Приведи пример. — это снова Настя.

— Пример хочешь? — это Сашка.

Спросил лениво, даже как будто нехотя, но она-то его уже немного изучила. Сейчас он ей выдаст!… Сашка пересел на край дивана, развернулся в сторону кресла с Настей, и поднял руки с колен. Она тут же запротестовала. Теперь с её места его руки и лицо стали не видны.

— Саш, мне не видно!

Он поднялся с дивана, обошёл столик, уселся напротив неё на пол спиной к камину, сдвинул подсвечник на левый край стола, поднял руки и показал всем, что в них ничего не имеется. Даже пальцы растопырил и покрутил руками. Спросил Настю:

— Пусто?

Она кивнула:

— Угу, пусто. А что ты?…

Не успела она до конца вопрос задать. Сашка сложил ладошки перед лицом, потряс ими в воздухе и разомкнул. На левой ладони появился небольшой, серенький камень, размером примерно с половину спичечного коробка, формой напоминающий сильно сплюснутое яйцо. Обычная галька, каких миллион на любом пляже.

На вспыхнувший смех Сашка улыбнулся и сказал:

— Вот тебе первый парадокс. Такого не может быть, верно? Пустые руки должны оставаться пустыми, даже если ты их сложишь вместе и потрясёшь. Об этом говорит весь твой жизненный опыт. — он протянул камень Насте, — Убедись, что это самая обычная галька, и передай дальше. Прежде чем продолжить, я хочу чтобы все убедились в этом.

Настя взяла камень, покрутила его в руках, даже подбросила невысоко. Поймала и со смешком передала его Вере. Та тоже тщательно рассмотрела его. Даже понюхала и поскребла ногтем. После этого передала камень ей.

Когда камень вернулся к Сашке, тот положил его на стол перед собой, коротко глянул на горящие справа от него три свечи в подсвечнике и попросил Петю убрать их куда-нибудь подальше. Мол, света чересчур много. Фокус может не получиться. Петя быстро переставил подсвечник на широкий карниз камина и вернулся к столику.

— Смотрите внимательно… — начал Сашка делая пассы руками над лежащим на столе камнем.

— А что должно случиться? — смешливо фыркнула Настя. Впрочем, она уселась на самый краешек кресла и даже наклонилась вперёд, чтобы лучше видеть.

— Сейчас этот камень нарушит закон всемирного тяготения.

— Ого! — это Петя.

Он опустился на колени, сел на пятки, опёрся на стол локтями и пристально уставился на камень. Тот шевельнулся и немного изменил свою ориентацию. До этого его острый конец смотрел почти в грудь Сашке, а теперь он стал показывать в угол комнаты, куда-то между Сашкой и Настей.

Когда камень внезапно шевельнулся, вздрогнули все, кроме Сашки. Тот убрал руки, склонил голову к плечу,посмотрел на камень и пробормотал:

— Что-то не получается сконцентрироваться… Сейчас… Вторая попытка…

Вторая попытка оказалась более удачной. Сашка разместил руки над камнем и не успел даже сделать первый пасс, как камень плавно взмыл в воздух. Сашка медленно и как-то осторожно убрал руки и отклонился от стола назад. Камень остался неподвижно висеть над столешницей на высоте примерно двадцати — тридцати сантиметров.

— Видали?… — прошептал он не отводя от него глаз. — Это называется левитацией...

Настя медленно, как будто боялась спугнуть висящий в воздухе камень, выбралась из кресла и так же не спуская с него глаз переместилась ближе к Сашке.

— Ни фига себе… — прошептала она, вставая на колени рядом с ним, — Вот это да!… Как ты это делаешь?

Сашка повернул к ней голову, хотел ответить, но тут камень почему-то сорвался вниз, громко щёлкнул по деревянной столешнице, подпрыгнул пару раз, покатился к краю стола, и свалился в конце концов на пол. Пол здесь укрыт плетёной циновкой, поэтому второй раз стукнуло не очень громко. Сашка нырнул под стол, нашёл его и положил на прежнее место. Только после этого он ей ответил.

— Не скажу, Настя. Пусть тайна останется тайной. Я лучше другой фокус с этим камнем покажу. Ещё один парадокс. Хотите?

Но на этом цирковое представление завершилось. Раздались приглушённые голоса, дверь на застеклённую веранду отворилась, и в дом зашли курильщики. Лицо у Сашки тут же изменилось. Оно как-то поскучнело и потускнело. Забрал он камень со стола, вскочил на ноги, зевнул и на неё посмотрел. Спросил негромко:

— Вина хочешь, душа моя?

— А как же фокус? Ты же хотел показать.

— Нет, хватит. Сама видишь, что-то сегодня плохо получается. Да и расхотелось. Я его тебе как-нибудь после покажу. Всё равно этот фокус я для тебя придумал…

Сказал и снова на диван рядом с ней примостился. Перекинул руку через её голову, а когда она от спинки дивана отстранилась, обнял её плечи обеими руками и к себе прижал, лбом ей в висок упёрся. Ребята поодиночке к обеденному столу отошли, чтобы вина выпить, а он выбрал момент, когда на них никто не смотрел, и в щёку поцеловал украдкой. Она заглянула в его глаза и знакомое выражение увидела. Сашка всегда такими глазами на неё смотрит, когда ему сами знаете чего хочется.

Знает ведь, злодей, что нельзя, а всё равно смотрит! Она ещё в электричке его предупредила, чтобы не рассчитывал! Что о них ребята незнакомые подумают? Но хоть и предупредила, а увидела его глаза, и самой того же захотелось. Сильно захотелось. Это, наверное, от того, что они оба выпили. Вот что теперь делать? Где уединиться? Он ведь так просто не отстанет. Отпихнула его локтем от себя и быстро прошептала:

— Я на второй этаж в туалет, там сейчас пусто должно быть, а ты выжди пару минут. Сразу следом не ходи! Не зли меня, Кузнецов, понял?

Не дожидаясь ответа поднялась с дивана и пошла. Сначала к своему месту за столом подошла, чтобы вина глотнуть, а потом заметила взгляд Верки, усмехнулась ей прямо в лицо, поставила бокал и независимой походочкой, специально покачивая бёдрами, к лестнице на второй этаж направилась. Возле лестницы остановилась, оглянулась через плечо. Верка ей в спину смотрит и от досады даже губы кусает. Вдул бы он ей, что ли, чтобы не завидовала и не ревновала! Видно же, что влюбилась она в него, как кошка!

Только поднялась на второй этаж, слышит торопливый скрип ступенек у себя за спиной. Кто-то следом за ней наверх поднимается. Если это Кузнецов — сразу убью! Сказала же ему… Не успела додумать, как увидела того, кто за ней гнался. Верка! Торопится, через две ступеньки скачет, а сама на неё смотрит и видно, что что-то сказать ей хочет.

Она бровки сурово нахмурила, а тут Верка к ней подлетает на всех парусах. Не дала ей и слова сказать. Оглянулась через плечо, шепчет:

— Лид, пошли, я тебе комнату покажу! Там постель чистая, полотенца имеются. Ну что вы в туалете этим делом заниматься будете?

Она оторопела немножко, губы облизала, но всё равно спросила:

— Каким делом? Мне, вообще-то, действительно в туалет нужно…

Она кивает:

— Да, понимаю… Сашка сейчас тоже в тот туалет захочет. Что я не вижу, что ли? Пошли, комнату покажу! — а сама из кармана курточки ключ достаёт и ей показывает.

***

Осмотрелась в комнате, куда её Верка притащила. Ничего так, симпатично. Верка шкаф в углу возле окна открывает, достаёт оттуда большое полотенце и на широкую кушетку бросает. Говорит:

— Это моя комната. Ключ я тебе оставлю. Закроетесь, и вам никто не помешает. Складывай покрывало!

— Да не надо… Мы так… Посидим немного, я его успокою маленько, чтобы он на меня не пялился…

— Чего ты стесняешься?

— А тебе это зачем?

— Не понимаешь? — Верка вздохнула.

— Я же сказала, что нет…

— Знаешь, о чём я мечтаю?

— О чём?

— Чтобы вы сегодняшней ночью вот на этой кушетке спали, а я с вами под одним одеялом была! Я бы не мешала тебе…

Помолчали. Потом она набрала побольше воздуха в грудь, надула щёки, выдохнула и, когда почувствовала, что краска со щёк начала сходить, ответила:

— А ты наглая... Думаешь, я не заметила, как ты об него тёрлась? Сначала у костра, а потом здесь, у камина. Если ты думаешь, что твой папочка… — закончить она не успела, потому что теперь Верка вспылила.

— Мой папочка здесь совершенно не при чём! И он на Сашку ни малейшего влияния не имеет! Наоборот…

— Что «наоборот»?

— Ничего! А тёрлась я об него по той же причине, что и ты!

— Я об него и не думала тереться! Что ты врёшь?

Уела она её. Верка заткнулась. Стоит, смотрит на неё исподлобья, а что сказать, не знает! Помолчали, глядя друг на дружку. Она совсем уже собралась выйти из комнаты, как Верка вдруг как бросится к ней на шею! Вцепилась в неё и шепчет на ухо:

— Лид, прости! Я не хотела тебя обидеть! Любишь его и люби! Я же тебе не мешаю!

Тут дверь комнаты медленно открывается, и Сашкина голова к ним заглядывает. Говорит радостно:

— Вот вы где! А я слышу голоса, а понять не могу, откуда доносятся. Чего вы здесь застряли? Обнимаются… Что случилось-то? Опять домой захотела, Лидочка?

Верка за неё ответила.

— Это я виновата. Я уже извинилась! Лид, ты же на меня больше не обижаешься?

Она отцепила её от себя и к двери, а там Сашка в пороге стоит и дорогу ей загораживает. Брови нахмурил, через её плечо на Верку смотрит. Говорит недовольно:

— Слушай, Вера, это уж слишком! Лидочка гордая девушка, а ты её терпение испытываешь. Сама видишь, она не очень-то терпелива. Зачем ты это, а? Чего добиваешься? Хочешь, чтобы она вспыхнула и ушла? Так ведь я её одну не отпущу. Мы тогда вместе уйдём.

Она оглянулась на Верку, а та стоит вся красная, на Сашку смотрит, а взгляд у неё какой-то испуганный. Мямлит:

— Саш, я не хотела. Она захотела узнать, о чём я мечтаю, а я ей сказала. Я уже извинилась. Лид, не обижайся. Я тебя не меньше его люблю. Просто потому, что он тебя любит. Я всех буду любить, кого он любит. И тебя, и Катю. Не отказывай мне в праве его любить. Как ты не понимаешь, что убиваешь меня этим!

Пришлось опять щёки надувать. Очень уж неожиданный поворот. И слова серьёзные. Ничего себе! Это я её убиваю?! А тут Сашка и говорит.

— Давайте-ка сядем, и вы мне всё подробно расскажете! Побуду судьёй в вашем споре. Я уже вижу, что без разговора никак не обойтись. А ты, Лидочка, тоже не вспыхивай, как спичка. Нам с тобой всё равно здесь ночевать придётся. Последняя электричка уже полчаса назад ушла. Теперь только на большак выходить и там попутку ловить, а дотуда километров пять топать. Садитесь, садитесь!

***

Верка, дура, взяла и рассказала, всё как есть! Покраснела, как рак, уставилась в пол между ногами и выложила всё, как на духу. Сашка только крякнул, потом усмехнулся, обнял её за плечи, притянул к себе, в висок поцеловал, в то место, где у неё когда-то гемангиома была, и отвечает:

— Не рассчитала ты маленько, Вера. Неправильно ты её характер поняла. Лидочка, чтобы ты знала, девушка довольно застенчивая, хотя по ней этого и не скажешь. Такое предложение, наверно, прокатило бы с Жанной, а с Лидочкой ни за что! Я как-то раз сам хотел втроём поспать — с нею и с Катюшей. Катюша быстро согласилась, а Лидочка ни в какую! И это вовсе не ревность. И не недоверие. Они друг другу доверяют. Подружились даже. Нет, это, скорее всего, обычная застенчивость и целомудрие.

***

Не дали им договорить в тот раз. Только Сашка про её застенчивость сказал, как в коридоре паркет под чьими-то лёгкими шагами скрипнул, и в дверях худенькая фигурка нарисовалась. Настя. Выглядит, как девочка пятиклассница. Небольшой носик с ещё не оформившимися крыльями, смешная чёлка до самых бровей. Сама маленькая — сантиметров на десять ниже не такого уж высокого Сашки. У Сашки рост 167, он недавно хвастался.

Груди у Насти ещё никакой нет. Если бы не «взрослая» причёска — она подобрала волосы в хвост, но сделала узел не сзади, а сверху и собрала их там с помощью резинки и «невидимок». В принципе, довольно симпатично получилось, можно как-нибудь попробовать. Так вот, если бы не причёска и не очки с большими стёклами, то точно на девочку пятиклассницу похожа была бы.

Она с ней в туалете познакомилась, когда они все только на дачу пришли. Настя делала причёску у зеркала, а для этого очки сняла и на полочку положила. Вот тогда она и подумала, что это чья-то младшая сестрёнка. Удивилась жутко, когда Верка их друг другу представляла.

Заглянула она в комнату, смотрит на Верку, улыбается своим большим ртом и говорит:

— Ребят, ну куда вы пропали? Пойдёмте танцевать, а? Чего вы от коллектива отрываетесь?

А сама на Сашку не смотрит. Она вообще на парней стесняется смотреть. Это хорошо заметно. Наивная и чистая девочка. Сто процентов, что ещё нецелованная. Единственный, с кем она в их компании более или менее общается — это Сашка. Да и то начала разговаривать только после того, как они вина выпили, и Сашка про парадоксы речь завёл. Он, вообще, очень легко с людьми сходится. Умеет найти общую тему. Может заговорить с совершенно незнакомым человеком, а уже через пять минут они будут как старые знакомые общаться.

Глава 9. На даче. Настя

21 марта 1971 г.

Проснулся я от резкого звука. Металл лязгнул о металл. Угомонились мы в половину первого ночи. Вера забрала Лидочку в свою комнату. Они спали под одним одеялом на её кровати. Наверно, Вера рассчитывала на то, что я не выдержу и приду к ним, и тогда получится так, как она хотела — втроём под одним одеялом, но тут она просчиталась, и не потому, что я не хотел. Просто, я хорошо представлял себе, чем это закончится. Лидочка не согласится спать втроём, а если я стану настаивать, то разразится грандиозный скандал.

Всех остальных Вера разместила в соседней комнате. Комната большая, с двумя стоящими рядом, впритык друг к другу широченными кроватями. По задумке на одной из них должны были спать оставшиеся девушки — это Жанна с Настей, а на второй все трое ребят — то есть я, Гарик и Петруха. Когда мы в той спальне собрались, идея мне сразу разонравилась. Кровать широкая, спору нет, но всё же недостаточно широкая, чтобы совсем не касаться друг друга.

Взял я выданное мне шерстяное одеяло, взял подушку, взял ранее вытащенный из рюкзака пушистый плед, который предусмотрительно захватил с собой из дома, и спустился вниз к камину. Шерстяное одеяло постелил на диван вместо простыни, бросил в изголовье подушку, подбросил в камин побольше поленьев, чтобы надольше хватило, укрылся, уснул и спал до тех пор, пока меня не разбудил этот звук.

Поднимаю голову, гляжу: у камина на корточках замотанная с головой в одеяло фигурка маленькая сидит. В тонкой ручке кочерга. Именно она меня и разбудила. Задела Настя ею за металлическую раму камина. Вниз спустилась из своей комнаты, где остальные ребята остались, и сейчас сидит, кочергой пытается угли ворошить. Откинул я плед, поднялся и к ней подошёл. Спрашиваю шёпотом:

— Привет! Чего не спишь?

Она глаза свои большие на меня поднимает, улыбается и тоже шепчет:

— Привет! Холодно что-то. Замёрзла сильно. У нас в комнате батареи совсем ледяные. Давай ещё дров подбросим? Ты не знаешь, где они у них?

— Сейчас принесу!

Она кочергу положила, на ноги вскакивает и меня за рукав свитера хватает.

— Погоди! Ты бы оделся! На улице мороз сильный! Смотри, как окна забросало!

На мне только свитер и плавочки. Штаны свои я снял едва только устроился на диване под пледом.

— Не нужно на улицу. У них запас дров на веранде. Забирайся под плед, погрейся, я сейчас.

Принёс я дровишек побольше. На два раза принёс, чтобы не бегать. Заправил камин, разворошил угли, ну и незаметно помог дровишкам разгореться. Пока камином занимался, заглянул (мысленно разумеется) в поселковую кочегарку. Нужно было выяснить, отчего батареи холодные. Выяснил. В общем-то примерно то, что я себе и подумал. Оба кочегара вдрызг пьяные, оба дрыхнут. На столе бутылка водки, в которой грамм пятьдесят осталось, два замызганных стакана стоят, на грязной газетке шкурки от сала и огрызки луковиц, две открытые и уже пустые банки камбалы в томатном соусе. Не совсем пустые. Обе банки в качестве пепельниц использовались. Теперь там полно окурков. Под столом две такие же бутылки валяются, но уже пустые.

Спят, уроды злокачественные, а на улице мороз градусов под двадцать. Так и систему переморозить недолго. Заглянул я в обе рабочие печи (в помещении кочегарки всего четыре котла, но два из них остановлены). В одной из печей ещё горячие угли имеются, другая уже почти остыла. Убрал золу, заполнил обе печи слоем угля в тридцать сантиметров толщиной и поджёг «ёлочкой». Разгораться будет примерно минут двадцать — тридцать. Тяга хорошая, так что прогорит примерно за полтора — два часа. Ничего, к этому времени у меня кочегары протрезвеют! Уж я-то постараюсь!

Чтобы система в посёлке не пострадала, в течение десяти минут поддерживал температуру в обоих котлах в районе восьмидесяти градусов. Искусственно поддерживал, разумеется. Насосы разнесли воду по системе и, когда я закончил мухлевать, температура воды у нас в доме поднялась аж до тридцати градусов! Маловато, конечно, но скоро уголёк разгорится и поднимет температуру в системе ещё выше.

К тому времени, как с кочегаркой возиться закончил, дрова в камине тоже разгорелись, и я вернул экран на место. Слышу шёпот со стороны дивана.

—Саш, иди сюда! Замёрз наверно?

Помнится, подумал услышав это приглашение: «Ну ни хрена себе!» Подошёл, сел рядом, а она уже к спинке дивана отодвигается и плед приглашающим жестом откидывает...

***

Назавтра она смотрела на меня так, как будто ночью ничего не случилось. То есть никак не смотрела. Она вообще ни на кого из парней не смотрит. Общается только с девушками. Меня разбудила Лидочка. Я спал укутавшись в плед с головой и даже не слышал, как сначала встали Вера с Лидочкой и спустились вниз, чтобы позавтракать. Через пару минут к ним присоединилась Жанна. Девушки поставили чай, и кто-то из них сварил кофе. Я сквозь сон чувствовал его запах. Довольно приличный, следует заметить.

Они завтракали не в кухне, а за тем столом, за которым мы вчера все вместе ужинали. Разговаривали вполголоса, смеялись. Потом Лидочка подошла, села со мною рядом, освободила мою голову из пледа и положила на неё руку. От этого я окончательно проснулся, но глаза открыл не сразу. Лежал и улыбался. Умеет Лидочка будить меня. Лишь через минуту, наверно, открыл один глаз. Она увидела, как я на неё взглянул, и тут же отпрянула. Вскочила с дивана и за кресло забежала. Смеётся оттуда и приплясывает.

Уже когда завтракал, вниз со второго этажа Настя с Гариком спустились. Я даже подумал сначала, что они спали вместе. Чёрт её знает эту Настю. Загадочная она девушка. Изображает из себя этакую застенчивую недотрогу — кстати, очень талантливо, — а сама ночью вон что вытворяла! Гейша из чайного дома! Не, ну а чё! Взять палец партнёра в рот и облизать — о таком я, при всём моём довольно богатом опыте, ещё даже не слышал!

Заглянул в их недалёкое прошлое и увидел, что спали они порознь и на разных кроватях. Оба закутанные в свои одеяла, и, кроме того, между ними лежал замотанный с головой в одеяло Петруха. Ничего между ними не было!

Поздоровалась она со всеми, а на меня даже не глянула. Впрочем, она и на Гарика не смотрела. Сходила на кухню за кружкой, вернулась к столу, сделала себе чай и уселась. Не глядя ни на кого, принялась бутерброд с маслом и сыром сооружать. Как будто нарочно подальше от нас с Лидочкой уселась. Впрочем, может, и случайно получилось.

Короче, решил я тоже не обращать на неё внимание. Пусть! Может, это у неё стиль такой. Выбирает паренька, дожидается ночи, проделывает тот фокус, который со мной проделала, и исчезает довольная. А дома в каком-нибудь секретном дневнике короткую запись оставляет: «Ещё один попался!» и имя этого попавшегося. Или: «Ещё одного подстрелила!»

Фиг с ней! Я тоже удовольствие получил. Не так и не такое, какое хотел бы, но тоже очень даже неплохо и, главное, совершенно не там, где мог бы рассчитывать. На любую другую из девушек мог бы подумать — даже на Жанну, но только не на неё. Удивила она меня по-настоящему! Буду теперь знать, что такие девушки, оказывается, тоже существуют. Отблагодарю её как-нибудь. Например, ночью, когда она спать будет, исправлю её зрение. Пусть гадает, что с ней случилось. Я тоже умею быть загадочным. Даже получше некоторых.

После того, как проснулся и позавтракал самый главный засоня Петруха, встал вопрос: что делать дальше? Ребята собираются ночевать здесь и следующей ночью, поэтому у них ещё весь день впереди. Хотят на лыжи встать и по лесу пробежаться. Хорошее дело, но это уже без нас! Мы с Лидочкой ночевать не останемся. В двенадцать соберёмся и потопаем пешочком на станцию. Она здесь не так уж далеко. В двенадцать сорок пять электричка до Иркутска. У школьников весенние каникулы сегодня начались, а нам с Лидочкой завтра в институт. Ей работать, мне учиться.

Когда Лидочка огласила наши планы, встрепенулась и Настя. Говорит:

— Ой, и я с вами! Мне тоже уже хватит.

Я только хмыкнул на это. В электричке почти час ехать. Буду дремать или вон с Лидочкой разговаривать. В Иркутске с Настей расстанемся. Провожу Лидочку до дома и сам пойду домой. Куда пойдёт Настя, меня не интересует.

***

Настя пошла за мной! Попрощалась она с нами ещё в автобусе. Сказала, что ей скоро выходить, протиснулась на заднюю площадку и сразу потерялась за шубами и шапками взрослых пассажиров. Мы с Лидочкой стояли в толпе ближе к средней двери, поэтому тут же потеряли её из виду.

Слежки я не предполагал, поэтому домой возвращался совершенно расслабленно. Проводил Лидочку до подъезда, мы с ней постояли на крыльце, поболтали, попрощались, и я отправился своей дорогой. Обнаружил её случайно. Спускался по Жуковского к Ангаре, коротко оглянулся, провожая взглядом встретившуюся симпатичную девушку, и заметил метрах в тридцати у себя за спиной знакомый красный пуховик. Отвернулся и ещё метров пять прошагал дальше, прежде чем сообразил, что что-то происходит. После этого уже окончательно остановился и развернулся в её сторону.

Она заметила, что я её обнаружил, и замедлила шаг. Я уже подумал было пойти к ней навстречу, но тут она поняла, что её поведение выглядит чрезвычайно глупо и шаг снова ускорила. Встретились мы у торца новенькой панельной пятиэтажки. Не здороваясь и не улыбаясь, спросил её:

— Ну и как это понимать? Ты что живёшь где-то неподалёку?

Она рюкзак с плеча сняла, двумя руками за лямки держит, поставить на грязноватый в этом месте тротуар не решается. Отвечает на мой вопрос:

— Да, неподалёку… То есть нет… Я вообще-то на Лермонтова живу. Решила вот до реки прогуляться. Домой пока не хочется. А ты где живёшь?

Лермонтова, которую она упомянула, улица довольно длинная. Мы с Лидочкой от железнодорожного вокзала, по ней почти до самого её конца на автобусе прокатились. Фактически от одного моста до другого. Лидочка на Курчатова проживает. Это неподалёку от Академического моста. Оттуда я пошёл пешком. Получается, что и Настя за мной через половину города пешком топала? Или действительно решила прогуляться и наши маршруты случайно пересеклись? Нет, не сходится. Чего она тогда шаг замедлила, когда поняла, что я её увидел? Определённо, она шла за мной! Вопрос только — зачем? Интересно, где она сошла с автобуса? Я этот момент совсем упустил.

На вопросы нужно отвечать, если хочешь, чтобы люди на твои вопросы отвечали.

— Здесь неподалёку живу, на Герцена. Почти пришёл уже. Зачем ты за мной шла, Настя? Что-то узнать хотела?

— Я не за тобой! Говорю же, просто погулять захотелось!

— Не нагулялась на даче у Веры?

— Представь себе — не нагулялась!

— Ладно, не злись. Не нагулялась, так не нагулялась. Пошли? Или тебя моя компания не устраивает?

— Мне всё равно! — и тут же непоследовательно спросила, — Саш, а можно будет к вам домой на минутку зайти?

— В туалет нужно? — Она молча кивнула и забросила свой рюкзачок на плечо. — Можно, конечно. Пошли?

— Угу, пошли…

***

Дома никого не было. Я знал это заранее, иначе вряд ли пригласил бы её к себе домой. Не хотелось мне эту мутную шестнадцатилетнюю персону с моими домашними знакомить.

Марина уже второй день на научной конференции в Новосибирске. Вернётся не скоро, потому что прямо из Новосиба летит в Москву. Что-то там для своего института выбить нужно. Как она нам сказала, устала она за последние пару месяцев. В Москву ей больше «для развеяться» захотелось. Я уж и не лезу к ней со своими предложениями. Вполне может статься, что она и от нас от всех устала. Не только от студентов своих. Про нас она по своей деликатности, конечно же, не скажет, поэтому мы и не пристаём. Захочет чего-нибудь экзотического в плане развеяться и отдохнуть — сама скажет.

Девчонки — Наташка с Иванкой — пообедали и умчались в кино. Из дома вышли совсем недавно — минут двадцать назад. Мы с ними могли бы на Жуковского пересечься, сверни я на неё на пару минут раньше.

Помог Насте снять пуховик, ткнул пальцем в дверь ванной комнаты и сам разделся и разулся. Повесил куртку и ушёл к себе в комнату. Нужно было ватные штаны снять и в домашнее переодеться. Не собирался я её провожать, когда и если ей уйти захочется. Сейчас день, светло, опасностей никаких. Она собиралась на Ангару пойти — вот пусть и идёт. От нас до перехода через железнодорожные пути метров двести не больше. Это — если она не захочет напрямки дунуть. Так ещё ближе, естественно! Автомобильную дорогу перешёл, налево — направо посмотрел, на невысокую гравийную насыпь взобрался, и ты уже почти на месте.

В моей комнате она меня и застала, вернувшись из ванной. Я брюки-то уже переодел, а теперь стоял перед раскрытым шкафом, раздумывал над вопросом — что бы мне такое надеть — когда она от дверей спросила:

— Это твоя комната?

— Угу, моя. Заходи, не стесняйся.

Она подошла к окну, раздвинула тюлевые занавески и выглянула на улицу. Моё окно выходит на участок за домом. Там у нас беседка имеется, посажена пара яблонь. Как они цветут и цветут ли они вообще, мы ещё не видели.

— Ой, Саш, Саш, посмотри скорее! К вам, похоже, рысь забралась! Скорее!

— Забрался… – поправил я, не отрываясь от своего занятия, — Это самец, а не самка. Живёт он тут. Зовут его Тишкой. Тимофей значит. Прошлой осенью его в тайге подобрал. Мать браконьеры убили. Принёс сюда, потому что в тайге он всё равно от голода бы умер. Следующей весной отправлю назад. Дальше пусть сам по жизни пробивается…

***

Выбрал старенькую голубую олимпийку, натянул на себя, закрыл шкаф, подошёл к окну и выглянул во двор. Тишка охотился. Наверное опять от соседей неосторожная крыса на наш участок забрела. Ну, будет визгу, когда он её сцапает. Тишка стал очень ловким охотником, хоть и котёнок ещё. Сколько ему? Я его в ноябре нашёл. Ему тогда полгода было. Сейчас, получается, уже почти десять месяцев.

Не глядя на Настю, спросил:

— Можешь объяснить мне, что произошло ночью?

Она помедлила, прежде чем ответить. Стояла рядом и тоже не отрывала глаз от Тишки. Тот как раз спрятался за колодой, на которой я обычно дровишки для мангала колю. Но ответила она совсем не то, что я ожидал.

— У вас всегда так шумно?

Как раз сейчас проходил мимо дома и визжал тормозными колодками длиннющий товарный состав. Вообще, этот дом выбирала Марина и выбрала его не вполне удачно. Соблазнилась близостью к реке, а о том, что он в пятидесяти метрах от довольно оживлённой железной дороги стоит, не подумала. На ночь приходится накрывать дом невидимым звуконепроницаемым колпаком, но он не спасает от вибраций почвы, возникающих, когда мимо проходит тяжёлый состав. Не только почва, но и дом начинают мелко вибрировать. Натка говорит, что не замечает этого, но мы с Иванкой чувствуем эту вибрацию очень хорошо.

Предлагал я Марине сменить жильё на более спокойное и тихое, но она пока не хочет. Говорит, пусть Натка школу закончит и уедет в институт поступать, тогда и будем думать о переезде.

На вопросы нужно отвечать.

— Довольно часто. Ты мой вопрос слышала?

— Какой вопрос?

— Что сегодняшней ночью произошло? Ты мне не показалась пьяной…

— А что такое? Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду твоё поведение под одеялом.

Она отошла от окна к книжной полке и, склонив голову к плечу, принялась рассматривать корешки книг. Не оборачиваясь, рассеянно спросила:

— Под каким одеялом?

— Ты страдаешь лунатизмом?

Она коротко оглянулась и помотала головой:

— Нет, не замечала. А почему ты спрашиваешь?

— Ты помнишь, что ночью замёрзла и спустилась вниз к камину? Что лежала со мной под одним одеялом?

Она помолчала и ответила вопросом на вопрос.

— Саш, трудно было поступать в институт?

— Не хочешь говорить о том, что произошло?

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Ты тоже не ответила ни на один мой вопрос. — рассердился я, — Что происходит, Настя? Ты ночью своим поведением сильно сбила меня с толку. Во-первых, я был ошарашен контрастом между твоим невинным внешним видом и твоим очень взрослым поведением. Во внезапную влюблённость с твоей стороны я не верю. Кроме того, ты отвергла все мои попытки взять инициативу на себя. Она всё время оставалась на твоей стороне. Ты делала со мной всё, что тебе было нужно. Конечно, доставила мне удовольствие, но я ощущаю себя использованным. Примерно, как выдоенная корова. У тебя какая-то личная драма, и ты решила отыграться на мне? Или решила отомстить кому-то с моей помощью?

Она молчала, водя пальчиками по обложкам книг. Я вздохнул:

— Если не хочешь разговаривать на эту тему, я попрошу тебя уйти. Мне не нравится происходящее, и ты начинаешь действовать мне на нервы. Извини за резкость. Я предлагаю тебе поговорить, как взрослые люди, а ты всё время уводишь разговор в сторону или вон молчишь.

— А если ты мне просто нравишься? — до сих пор она не повернулась ко мне. Всё так же рассматривает корешки книг. Слава богу, последние слова говорят за то, что случившееся ночью мне не приснилось, а она не лунатик. Я чертыхнулся про себя. Терпеть не могу такую манеру разговора.

— Ладно, не буду тянуть из тебя жилы. Не хочешь говорить о ночном происшествии — не надо. Это в конце концов твоё личное дело. Я о другом...

Меня прервал телефонный звонок. Я подумал, что кто-то разыскивает Марину, но ошибся. Позвонил Сергей Владимирович Телюпа. С недавнего времени третий заместитель генерала Мирошниченко. Полковник центрального аппарата КГБ.

Позвонил он сюда впервые. Да и вообще, я встречался с ним всего дважды. В первый раз — это было в начале лета 69-го года — он помог нам со сводной сестрой. Вытащил из одной неприятности, в которую мы с ней попали, гуляя в парке Сокольники в Москве. Тогда он ещё был старшим группы оперативников в чине майора КГБ.

Второй раз он появился, чтобы предъявить мне одну фотографию, сделанную в Ля Кабане и задать пару вопросов. Это было минувшей осенью уже здесь, в Иркутске.

После обязательных приветствий, Сергей Владимирович сказал, что вчера побывал в институте и там ему сказали о командировке Марины Михайловны. Теперь он просит о встрече меня. Я оглянулся на открытую дверь своей спальни, в которой оставалась Настя и вздохнул:

— Я бы с удовольствием, но вас к себе я пригласить не могу и выйти из дома тоже пока не в состоянии. У меня гостья, и я не знаю пока, как от неё избавиться. — последнюю фразу я произнёс не понижая голоса.

Ура! Сработало! Настя появилась в прихожей и, не глядя на меня, промаршировала к вешалке. Убедившись, что она принялась надевать обувь, я снова обратился к всё ещё смеющейся трубке.

— Она, кажется, уходит. Где вы предлагаете встретиться? Я бы предпочёл какой-нибудь ресторан, где можно было бы заказать шашлык. Что-то давно шашлык не ел. Как вы к такой идее относитесь?

— Я у вас в городе пока не ориентируюсь. Ты сам-то знаешь такие рестораны?

— Нет, тоже не знаю. С хорошим мясом сейчас везде проблемы. Ладно, подъезжайте ко мне. Шашлык мы с вами и здесь придумаем. Вам же наверно поговорить без свидетелей нужно?

— Правильно понимаешь. Тогда до встречи. Минут через сорок я у тебя.

Положив трубку я подошёл к вешалке и снял с крючка красный пуховик. Настя всё ещё возилась со шнурками своих ботинок. Очень уж они длинные у неё. Наверное, раза в два длиннее, чем нужно.

— Извини, что не предлагаю остаться. Один знакомый дядька из Москвы прилетел. Нам поговорить с глазу на глаз нужно.

— О чём?

— О видах на урожай маковой соломы в провинции Бадахшан. Это в Афганистане. Мы с ним при прошлой встрече не успели обсудить…

Заглянув в её непонимающие глаза, я фыркнул от смеха.

— Это была шутка. Не бери в голову, Настя. О чём он хочет поговорить, я и сам не знаю, но при посторонних он точно говорить не станет. Дядька очень серьёзный, поэтому скорее всего о чём-то серьёзном.

— Понятно… Саш, скажи, а вступительные сложно было сдавать?

— Ну так... Зависит от подготовки. Ты в медицинский собралась поступать?

— Угу, с самого детства хочу врачом стать. У меня и мама, и папа врачи. И бабушка тоже медиком была, пока на пенсию не вышла…

***

Речь и впрямь пошла о серьёзном. Даже об очень серьёзном. Пришлось тайком от своего гостя ментально связываться с Мариной, которая спокойно и весело попивала винишко в гостях у своей институтской подруги. Марина выслушала меня, подумала немного и решила не появляться у нас в Иркутске, предоставив мне право самостоятельно провести разговор. Она предупредила о том, что ни на какие уступки я идти не должен. Если ситуация начнёт выходить из-под контроля, я должен незамедлительно переправить в усадьбу на Уссури Наташку с Иванкой и исчезнуть из города самому. После всего этого я должен связаться с ней, а уж она решит, как поступить дальше.

Я сказал ей, что девчонки ушли в кино, и она попросила меня во всё время разговора с моим гостем присматривать за ними. Плохо будет, если их попытаются взять в заложники. Тогда придётся действовать решительно и предельно жёстко. В случае такой попытки я должен незамедлительно и безо всякой рефлексии по этому поводу любым доступным мне способом нейтрализовать своего собеседника и без промедления перенести её к нам в Иркутск!

Глава 10. Сергей Телюпа

21 марта 1971 г.

У него было шутливое настроение. Прямо у калитки он пошутил по поводу моей гостьи, о которой я ему по телефону рассказывал. Сказал, что если есть хоть малейшая опасность, то таких особ в дом лучше и вовсе не приглашать и добавил:

— Ничего, Саша, ещё научишься! Это даётся с опытом! Это уже высший пилотаж! Ну, веди, показывай...

Тишка выглянул из-за угла дома, но там и остался. Если бы я позвал, он, конечно же, подошёл бы познакомился с новым человеком, но я молчал. Мне было немного не по себе. Я не мог разобраться в причинах и от этого нервничал. Наверное, Тишка уловил эту мою нервозность. Он, вообще, паренёк очень чувствительный. Настроение Иванки чувствует, даже не видя её. Причём он может быть на улице или спать в своей будке, а она в это время находиться в доме или даже сидеть на уроках в школе! У них сродство душ.

Наш дом Сергея Владимировича не заинтересовал. Он облетел взглядом зал и тут же спросил, где мы с ним будем разговаривать. Под мышкой у него была зажата толстая кожаная папка, и я догадывался, что может в ней находиться. Наверное, опять всякие приборчики для защиты от прослушивания.

Так и оказалось. Я привёл его на кухню, где в судке под хромированной крышкой нас уже ждали свежие шашлыки, стояли две тарелки и лежали столовые приборы, он бросил на стол рассеянный взгляд, слегка улыбнулся, кивнул и устремился к окну. Там повторилась знакомая уже процедура. К стеклу была прикреплена на присоске небольшая, чёрная коробочка с миниатюрным тумблером. Тумблер щёлкнул, стекло беззвучно завибрировало на высоких частотах, но на сей раз этого Сергею Владимировичу было мало.

Он вытащил из своей папки серенький приборчик размером с коробку папирос «Беломорканал» с многочисленными разноцветными лампочками, включил его, на что тот отозвался негромким басовитым гудением, поднял его над головой и принялся неторопливо обходить кухню по периметру, поднося приборчик ко всему, куда он мог дотянуться.

Приборчик реагировал на некоторые вещи изменением тона звукового сигнала. Иногда Сергей Васильевич задерживался, чтобы рассмотреть какой-то предмет подробнее. Например, его почему-то заинтересовал наш электрический чайник, задняя стенка холодильника и висящая над обеденным столом трёхрожковая люстра. От чайника и от холодильника он в конце концов отстал, а вот с люстрой возился значительно дольше. Она этому приборчику решительно не нравилась! Он переставал гудеть, когда его к ней подносили, а начинал недовольно попискивать, а порой даже и похрюкивать!

Встав на табуретку, Сергей Васильевич ловко вывинтил из люстры все три лампочки, достал из папки миниатюрный круглый фонарик и внимательно изучил внутренности электрических патронов. Из одного он осторожно вытащил пластмассовым пинцетом причудливой формы какой-то предмет, формой и размерами напоминающий обыкновенную монетку в три копейки, тут же приложил к губам палец, спустился с табуретки, достал из своей папки круглую жестяную коробочку из-под леденцов, взглядом попросил меня открыть её крышку, и, когда требуемое было исполнено, достал из коробочки оказавшуюся там сложенную фольгу, развернул её, уложил в неё эту «монетку», тщательно завернул в фольгу, уложил свёрточек в коробочку, закрыл крышку, спрятал коробочку в папку и лишь после этого расслабился и даже улыбнулся. Впрочем, заговорил он со мной шёпотом.

— Понял, что это такое?

Я кивнул:

— Кажется, да. Микрофон?

— Угу... Интересно, как он сюда попал? Кто его поставил? Это не наши. Точно тебе говорю!

— Хотите, чтобы я это выяснил?

— А ты можешь?

— Могу. Мне для этого нужно минут пятнадцать — двадцать. Вон шашлыки попробуйте! В холодильнике пиво охлаждается.

После этого я откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и закрыл глаза. Мне нужно было зацепиться за время установки микрофона. От времени мы выйдем на исполнителей, а от них — на заказчиков. Сергей Васильевич не подозревает своих коллег, но если не они, то кто?

Микрофоном я назвал это устройство совершенно напрасно. Оно было гораздо сложнее обычного микрофона. Начать хотя бы с того, что в этом миниатюрном устройстве не было собственного источника питания! Необходимую для работы усилителя, кодировщика и передатчика энергию устройство получало от проводов, питающих электрическую лампочку, причём могло некоторое время работать даже при выключенном свете! Ловко!

Ещё более интересным было то, что итоговый сигнал передавался к приёмнику не по воздуху в виде радиосигнала, а по тем же двум проводам! Немного поразмыслив над этим интересным фактом, я понял, что радиус действия этого передатчика не может быть очень уж большим. Только в пределах вторичной сети понижающего трансформатора, к которому подключены наши дома. Значит приёмник и записывающее устройство тоже находятся где-то неподалёку.

Они находились в соседнем доме, в котором проживала состоящая из трёх человек семья Карасёвых. Кстати, передатчики «любезно» вставил в нашу люстру сам глава семейства — милейший Василий Степанович. Дождался момента, когда никого дома не было и поставил. У него откуда-то имелись оба наших ключа! И от калитки, и от входной двери дома. Кстати, он работает на городской АТС. Телефонист, короче.

Ещё один точно такой же «микрофон» был вмонтирован в висящую в зале над столом люстру. И последний, несколько иной конструкции, размещался в нашем телефонном аппарате. Слава Богу, в спальнях микрофонов не было! Мысль об этом испугала меня больше всего. Мало ли о чём мы с Мариной могли разговаривать, в те дни, когда она приглашала меня к себе! На кухне и за обеденным столом мы обычно на серьёзные темы не разговаривали.

Так! И что теперь делать? Этот Василий Степанович работает или на КГБ, или на какую-то иностранную разведку. В первом случае он разведчик, во втором шпион. Классификация по понятиям Советского Союза. Остаётся небольшая надежда на то, что он завербован кем-то из местного Управления КГБ, кто не знает о запрете на слежку за нашей семьёй. В этом случае он и его куратор могут отделаться каким-нибудь незначительным наказанием. По крайней мере жизни их, скорее всего, не лишат. А вот если он завербован иностранной разведкой, живым его вряд ли отпустят. Или раскрутят шпионское дело, или по-тихому придушат. Учитывая, как внимательно присматривают за мной и Мариной органы госбезопасности, и как они боятся распространения информации о нас, скорее всего, случится второе. Быстрее соображай! Телюпа уже что-то заподозрил!

Говорить или не говорить? С одной стороны на весах находится жизнь и безопасность Марины с Наткой и Иванкой, а с другой совершенно посторонние нам люди. Это аргумент за то, чтобы сказать. У соседей в семье несовершеннолетняя девочка растёт. Что если и мать посадят? Девчонка тогда в детдом попадёт. Это аргумент против...

— Саша, ты не молчи, пожалуйста! — прервал мои размышления Сергей Васильевич. — Я же вижу, что ты уже что-то понял. Тебя что-то беспокоит? Давай вместе подумаем? Обещаю не рубить с плеча!

Я кивнул, выудил из раскрытой папки моего гостя лист бумаги (у него там целая пачка закреплённая широкой резинкой имелась), взял оттуда же карандаш и написал короткую записку:

«В доме имеются ещё два передатчика. Один в столовой — люстра над столом, другой в телефонном аппарате, в самой трубке, в отделении с микрофоном. Нужно сначала их убрать. Эти передатчики не имеют собственных источников питания. Достаточно отключить их от внешнего питания и можно не экранировать. Все три устройства произведены в Швейцарии».

Телюпа прочитал записку, дважды кивнул, подхватил свою папку и выбрался из-за стола. Первым делом он вышел в прихожую, где у нас стоит телефон. Громко сказал, подходя к тумбочке:

— Мне позвонить нужно! Можно?

— Да, пожалуйста! — так же громко ответил я.

Глава 11. Конец мирной жизни

Через полчаса мы снова сидели в кухне за столом, и я рассказывал ему о том, что мне удалось за столь короткое время обнаружить. Сидели не «на сухую». Перед нами стояли тарелки с горячими ещё шашлыками и открытые бутылки с пивом. Мы ели и пили. Сергей Васильевич умеет слушать. Ни разу не перебил, хотя я порой довольно путано излагал. Наконец, когда я окончательно выдохся, он вздохнул:

— По поводу Карасёва я, конечно, узнаю в Управлении. Не хочу случайно перебежать им дорожку. Но судя по закладкам, вас слушала иностранная разведка. С сегодняшнего дня за ним и за его женой будет установлено наблюдение. Нужно выяснить их роли. Нам нужен резидент. Скорее всего они пешки, но лучше подстраховаться и немного за ними понаблюдать. Кстати, вы с Мариной Михайловной можете представлять для этой группы боковое ответвление от основного задания. Основной круг их интересов вполне может быть связан с авиационным заводом и КБ при нём. Очень уж наши новые самолёты наших противников интересуют, — он сделал короткую паузу, чтобы посмотреть в окно, потом глубоко вздохнул и продолжил. — Но я к тебе не из-за этого пришёл. Конечно, лучше всего было бы, чтобы Марина Михайловна при разговоре присутствовала, но, если я правильно понимаю, она всё равно узнает. Так ведь?

Я молча кивнул и схватился за свою бутылку пива. Что-то тревога никак не хотела меня отпускать.

— Я с плохими новостями приехал, Саша, — начал Сергей Васильевич.

— Уже догадался. Излагайте, не томите.

— Во-первых, Николая Гавриловича отправили на пенсию. Он говорил, что ему предлагают место во внешней разведке, но с этим пока не всё ясно.

— Из-за меня отправили?

— Скорее, из-за магаданских событий. Юрий Владимирович не простил ему того, что он не с самого начала поделился с ним сведениями о тебе и о Марине Михайловне. Так по крайней мере Николай Гаврилович считает. В августе 69-го в Москве шум большой поднялся. Леонид Ильич не стал скрывать от товарищей из Политбюро содержание своего разговора с Мариной Михайловной. В общем-то понятно, почему не стал. Решение о строительстве НИИ в Иркутске проводилось через ЦК и Совет Министров. Там тоже люди неглупые сидят. Два плюс два сложить в состоянии. Буквально на другой день к Леониду Ильичу сначала Подборный зашёл, а спустя час и Смыслов. Обоих интересовала личность Колокольцевой и причины столь скоропалительного назначения её на должность директора института. К тому времени её фамилию уже связали с магаданскими событиями. У Брежнева не было шансов что-то утаить. Всё равно всё вышло бы наружу.

Он остановился, чтобы сделать глоток пива.

— Я не знаю, почему они так долго ждали, но распоряжение собрать о вас подробную информацию Юрий Владимирович получил лишь пару недель назад. Николай Гаврилович говорил мне о пятом марта, но был не очень уверен. Просто пятого марта ближе к вечеру кто-то из наших шепнул Юрию Владимировичу о том, что у генерала Мирошниченко в сейфе хранится папка с материалами как раз по интересующей его тематике. Мирошниченко вынужден был предъявить её... Впрочем, к тому времени ваше с Мариной Михайловной инкогнито уже давно приказало долго жить, и ты, наверное, догадываешься почему.

Я кивнул в подтверждение того, что понимаю.

— Ты Николая Гавриловича не осуждай, — продолжил он. — Не было у него другого выхода. Если бы он заартачился, то уже через час сидел бы во внутренней тюрьме, и с ним работали бы специалисты. Тебе лучше не знать о методах их работы. Всё равно рассказал бы всё, но поплатился бы за это жизнью или рассудком...

— Да ладно вам. Не осуждаю я его. Он мне клятвуверности не приносил. Мы с ним ситуативные союзники были. Ситуация исчезла — пропала и необходимость в союзе. Жаль только, что он не нашёл возможности сообщить об этом.

— Не нашёл. Он и со мной об этом не мог поговорить. Я об этом узнал всего пару дней тому назад и не от него. Там всё очень серьёзно завернулось, — он тяжело вздохнул, откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. — Это хорошо, что ты его не осуждаешь, потому что мне нужно и о себе кое-что рассказать.

Кажется, добрались до главного.

— Мы с тобой последний раз в середине сентября встречались, верно? — я кивнул в подтверждение. — В тот день я сказал тебе, что у меня новая, высокая должность. Помнишь? — новый кивок с моей стороны. — Я говорил, что являюсь заместителем генерала Мирошниченко. Это и в самом деле было так. Теперь у меня новая должность. Шестого марта я был вызван к самому Андронову, и тот предложил мне перейти к нему на должность офицера по особым поручениям. Он говорил со мной откровенно: это предложение связано с тем, что я лично знаком с тобой и с твоими обстоятельствами. Именно в этом качестве он и прислал меня в Иркутск.

— Не совсем понимаю... Для чего прислал?

— Формально я буду выступать посредником между обкомом партии и вами. Ненашев очень уж трусливым оказался. Узнал о твоих купаниях в Ангаре и о том, как ты рыбу ловишь, и заметался. Кинулся искать компромат на вас с Мариной Михайловной, но действовал столь топорно, что информация об этих его поисках моментально оказалась на столе у Андронова. Ненашев хотел предъявить этот компромат своему куратору из ЦК и потребовать убрать вас из области. Глупый план! И сам он глупец и трус!

— Подождите! Об этом после! Вы будете выступать посредником? А как?

— Меня прикомандировали к обкому партии. Бессрочная командировка. Вчера я представился Ненашеву, и он по указанию из Москвы принял меня инструктором обкома партии. Сектор физической культуры и спорта, кажется.

Я обдумал услышанное и снова поднял на него глаза.

— Но это, наверное, не всё, что вы хотели сказать?

— Нет, не всё. Самое плохое, к сожалению, впереди. Скажу сразу, я приехал сюда не только для этого. Юрий Владимирович дал мне отдельное поручение и пообещал в случае успешного его выполнения произвести в генеральский чин. Смекаешь, какого рода может быть это поручение?

— Не до конца... Что-то связанное с нами?

— Разумеется, связанное с вами! Они ищут возможность привлечь вас к сотрудничеству. Напрямую не говорил, но я думаю, что если вы с Мариной Михайловной откажетесь, то вместо генеральских лампас на штаны я получу назначение начальником особого отдела мебельной фабрики где-нибудь в Воркуте. Это если там мебельная фабрика имеется.

— Понятно... Значит, не отказались они от надежды заполучить нас к себе? Кстати, для чего? В качестве лекарей, что ли?

— Да, я думаю, для начала именно в этом качестве, но... — он мрачно усмехнулся, — сам понимаешь, аппетит приходит во время еды!

— Хм, не очень понятно... Этот ваш Андронов что, наперекор нашим договорённостям с Брежневым решил пойти? Или сам Леонид Ильич из-за возраста начал забывать, о чём с нами договаривался? Так нам совершенно нетрудно напомнить. С завтрашнего дня откроем в стране с десяток частных клиник, где начнём лечить безнадёжных больных. Например, клиники при крупных церквях и монастырях! Я думаю, нам легко удастся убедить предстоятелей, оказать нам такого рода помощь. Через месяц в Советском Союзе даже дети будут знать, что им всё врали, что Бог есть, и что он живёт среди них. Что он любит их, а партийные органы его почему-то недолюбливают. Даже зачем-то хотят его убить. Интересно, зачем, а? Как вы думаете, Сергей Васильевич, долго ли после этого продержится такая власть? Тем более, что в стране откуда-то появится масса серьёзных молодых людей, прекрасных агитаторов и организаторов, отлично знающих, что нужно делать, чтобы свергнуть эту власть, и имеющих неограниченный доступ к тайным типографиям и оружейным складам.

— Не злись, Саша... — как-то устало сказал он в сторону уже потемневшего окна. — Я на твоей стороне. Николай Гаврилович в разговоре со мной примерно такой же расклад давал. Он ещё предположил, что ни армия, ни милиция сторону партийной власти скорее всего не примут, если, конечно, не начнётся вызванная этими событиями иностранная интервенция. В лучшем случае займут позицию сторонних наблюдателей, а в худшем перейдут на сторону восставших. В итоге партия сможет получить поддержку только со стороны части аппарата КГБ.

— Правильно. Мы с Мариной Михайловной тоже так считаем. Вижу, вам это не нравится, но тут ничего не поделаешь. Из-за желания пары десятков выживших из ума стариков, которым жутко хочется получить в жизни новый шанс и которые не могут оторваться от кормушки, я на крест не пойду. Не хватает у меня для этого человеколюбия. Я не всяких человеков люблю...

— Я не про это...

— А про что?

— Про то, что это означает гражданскую войну. Ещё одну. Если бы ты только знал, сколько жизней унесла война предыдущая, ты тоже не очень бы радовался.

— Я и не радуюсь. С чего вы взяли? Немного возбуждён, это есть, но не радостен. Марина Михайловна, когда разговаривала с Брежневым, тоже упоминала о возможности новой гражданской войны. Именно после этого он и начал сдаваться. А со мной она обсуждала и менее кровавый сценарий.

— Какой? Физическое устранение верхушки?

— Вот видите, вы и сами до этого дошли. Несложно, наверное, было... Да, превратить Политбюро ЦК КПСС в филиал московского крематория. Кого туда избирают, тот через полгода с почётом переезжает в кремлёвскую стену. Как-то так. Как только широкие партийные массы это поймут, желающих порулить этой страной останется совсем немного. Может, тогда вся эта братия задумается о необходимости реформ.

— Я вижу, не любишь ты партию...

— А за что её любить? За десяток миллионов погибших во время гражданской войны, большая часть из которых были людьми мирными. Если вы не в курсе, то население в гораздо большей степени страдало не от военных действий, а от сопутствующих им разрухе, голоде и болезнях. Любить за эмиграцию большей части русской интеллигенции на Запад? За преступное головотяпство и саботаж, в результате которых в 30-х люди снова сотнями тысяч мёрли от голода? За сотни тысяч репрессированных, вся вина которых состояла в том, что они не полностью поддерживали политику этой самой партии? За то, что они людей до сих пор винтиками считают и не велят протестовать против этого? За то, что людям на выборах не предлагается выбор? Диктатура пролетариата! Если разъяснить людям людоедский смысл этого понятия, то партию не будет любить вообще никто! Ну кроме пары миллионов самых оболваненных. За что их любить, если они до сих пор не могут накормить, одеть и обуть эту огромную страну, а тех, кто в состоянии это сделать, к управлению и близко не подпускают! Война уже четверть века назад закончилась!

Вы не злите меня, Сергей Васильевич! Вы историю знаете по учебникам, а я лично побывал в одной деревне на Поволжье в 32-м году и своими глазами видел, как люди на площади в большом котле умершего односельчанина варили. Рубили топором на куски и варили, а, сварив, делили между живыми. А потом я незримо побывал на том собрании губернской ячейки РКП(б), на котором принималось решение о реквизициях зерна. Эти прекраснодушные идиоты называли то зерно «лишним»! Это вам к вопросу о том, любая ли кухарка может управлять государством! Тот голод во многом был «организован» такими вот вчерашними кухарками и кучерами! И эти кухарки и их защитники сумели задурить людям головы так, что они до сих пор восхищаются вождём, выдумавшим этот бред про кухарку и государство!

Помолчали. Вид у моего собеседника был мрачным. Наконец, он процедил сквозь зубы:

— Ты говоришь хорошо известные вещи, но мне всё равно неприятно это слышать. Как понимаешь, я и сам принадлежу к этой партии. И работаю я в организации, которая ответственна за организацию репрессий.

— Знаю я всё. Если бы вы или Николай Гаврилович были замараны в той организованной охоте на людей, я с вами никогда не стал бы иметь дело. Брезгую я такими...

Снова помолчали. В этот момент я вёл интенсивный мысленный диалог с Мариной. Сергей Васильевич вздохнул.

— Насколько я понимаю, к компромиссам ты не склонен. Так ведь?

— Да, именно так. Только не я, а мы. Мы не склонны к компромиссам. Не переживайте, Сергей Васильевич. Генералом вы, может быть, и не станете, но ваши знания и опыт пригодятся при любой власти. Не только при диктатуре пролетариата. А если до серьёзного дойдёт, то в структуре КГБ быстро образуется масса превосходных вакансий. В течение одного дня образуются. Если я с вашей конторой по-настоящему сцеплюсь, бить буду в первую очередь по командованию. Опыт боевого применения магов и чародеев показывает, что так гораздо эффективнее выходит. Вот тогда о вас снова вспомнят и призовут.

Он мрачно усмехнулся:

— Не хорони меня раньше времени. Я ещё потрепыхаюсь. Юрий Владимирович мне никаких конкретных сроков не ставил.

— Не ставил, так через полгода поставит. Время-то идёт, и такие, как Пельше и Смыслов, моложе не делаются. Они его вынудят. Он сейчас кандидат в члены Политбюро? — Сергей Васильевич молча кивнул, — Ну вот. Андронов всё сделает, чтобы стать действительным членом. Мать родную продаст. Знаю я эту братию. Там все сплошь карьеристы.

— И что ты предлагаешь?

Я пожал плечами:

— Марина Михайловна спрашивает, а что конкретно хочет от нас ваш новый начальник? Как вы сами понимаете полученное от него задание?

— Она нас слышит? — он выпрямился на стуле и ощутимо напрягся.

— Угу, теперь слышит.

Он обвёл взглядом стены и потолок, ничего нового на них не увидел, откашлялся и как-то смущённо улыбнулся.

— Передавай ей привет.

Я и хотел бы усмехнуться, но что-то настроения не было. Разгорячён был предыдущим разговором, да и на душе было неспокойно. Значит, не закончилась та начавшаяся в конце июля 1969-го история. И состоявшийся через пару дней разговор с Брежневым не снял проблему окончательно. Вздохнул только тяжело и кивнул утвердительно на его вопрос о Марине.

— Конкретно? — переспросил он, гася улыбку, — Мне показалось, он и сам до конца не понимает, чего он хочет. Для начала прозондировать возможность встречи. Для начал просто встречи. В разговоре со мной он был очень серьёзным, но меня не оставляло ощущение, что он чувствует себя маленьким ребёнком, к которому пришёл Дед Мороз. Дед Мороз — это ты, разумеется. Он смотрит на него, на его мешок, его сердечко замирает в предвкушении чуда, но в то же время он мучается сомнениями. Дед Мороз настоящий или всё же нет? А если он настоящий, то почему его глаза, нос и голос так похожи на глаза, нос и голос их дворника?

Вот тут я улыбнулся. Не ожидал от Сергея Васильевича столь живого воображения. Он тоже улыбнулся.

— Мне кажется, он хочет для начала просто встретиться и поговорить. Может быть, надеется, что в ходе разговора сам лучше поймёт, что ему... им от вас нужно.

Марина вмешалась. Сказала, что она не против встречи, но что на сей раз она должна состояться на нашей территории. Если ему нужно просто поговорить, пусть приезжает в Иркутск. Прежде чем передать её слова Сергею Васильевичу, я спросил его о другом.

— Понятно... Скажите, Сергей Васильевич, а откуда вы узнали о визите Подборного и Смыслова к Андронову? Подождите! — я поднял руку, показывая, что ещё не закончил, — И второй вопрос: что означает ваше «я на твоей стороне?»

— Юрий Владимирович рассказал мне об их визите на Лубянку. Наверное, чтобы сразу завоевать доверие. А может, для того, чтобы произвести впечатление. Не знаю... Что касается того, на чьей я стороне... Как я могу оказаться на другой стороне, если знаю о тебе то, что знаю? Конечно, на твоей. Надеюсь на твою защиту, если до крайностей дело дойдёт. Сможешь хотя бы семью мою защитить?

— Конечно, смогу. Если хотите, прямо сейчас помещу их в одно уютное местечко, где их сам чёрт не найдёт.

— Рано! Если они исчезнут, Юрий Владимирович тут же узнает и насторожится. — усмехнулся он.

Глава 12. Разговор по ВЧ

Не заезжая в гостиницу, Сергей Телюпа поехал в областное управление КГБ. Дежурный офицер уже сменился. Пришлось снова представляться и предъявлять удостоверение. Прочитав название его должности, дежурный подскочил со своего места и уже не садился, пока Сергей не исчез в коридоре за скрипнувшей вертушкой.

Ещё через пятнадцать минут он сидел в комнате спецсвязи, рассеянно помешивая ложечкой в любезно приготовленном для него стакане крепкого чая, и дожидался ответного вызова из Москвы. В уме Сергей повторял тезисы своего доклада. Первого доклада своему новому шефу.

«Интересно,» — холодно размышлял он, — «как Ювелир^[2] отреагирует на то, что для встречи ему придётся через половину страны лететь? Поймёт ли он, что это не простой каприз, а своего рода тест на лояльность, и что любые дальнейшие переговоры станут возможными в одном единственном случае: если он пройдёт этот тест? И, самое главное, должен ли он излагать шефу эти свои выводы?»

Ещё через минуту он молча покачал головой. Нет, ничего он расшифровывать не будет. Юрий Владимирович должен сам догадаться. Если я догадался, то он, наверно, тоже сможет. А если не сможет, то сам виноват. А Марина Михайловна хитра. Ох, хитра! Это и мне проверка!

***

Юрий Владимирович не догадался. Когда услышал предложение Марины Михайловны, надолго замолчал. Попытку Сергея продолжить доклад довольно резко пресёк, велев помолчать. Микрофон у него был чувствительным, поэтому слышно было, как он мотает ложечкой в стакане с чем-то. Скорее всего в стакане с чаем. Не тот у него возраст, чтобы кофе пить. Минут пять пришлось Сергею слушать это негромкое позвякивание и его тяжёлое дыхание. Аж замутило слегка. Наконец, Юрий Владимирович оставил ложечку в покое, вздохнул и спросил:

— Как ты думаешь, реально заставить их приехать сюда?

— Заставить совершенно нереально, а уговорить можно попробовать.

— Почему считаешь, что нереально?

Сложный вопрос. На него так просто не ответишь. Если не говорить правду, то, наверное, и вовсе невозможно.

— Генерал Мирошниченко пытался, Юрий Владимирович. Вы в курсе того, что он посылал своего оперативника в Магадан с заданием доставить Сашу Кузнецова в Москву?

— Да, что-то такое он рассказывал. Не сказал, правда, почему тот не справился с заданием.

— Я беседовал с непосредственным исполнителем, и он очень подробно рассказал, что с ним в тот день произошло. Когда он попытался обездвижить Кузнецова с помощью спецсредства, тот просто вышвырнул его из Магадана и добросил аж до какого-то южного моря! Представляете себе силу этого мальчишки?

— Хм... Да, впечатляет... А что ещё он умеет в силовом плане? Владение оружием?

— Нет, такой информации не имеется. Николай Гаврилович говорит, что стрелять, к примеру, он совсем не умеет.

Про виртуозное владение Сашей приёмами рукопашного боя в папке Мирошниченко ничего не было. Не счёл нужным Николай Гаврилович внести это в свой список, значит и я могу об этом промолчать.

— Ну так, может, ещё раз попытаться? — продолжил Андронов, — Подготовиться получше, людей побольше задействовать, более высокой квалификации специалистов послать? Кстати, я слышал его мать где-то у нас в Москве проживает. Может, через неё?

— Ни в коем случае, Юрий Владимирович! Это сразу война! Он очень остро реагирует, когда его родных и друзей задевают. Мать он в любом случае вытащит, в этом нет ни малейших сомнений, а после этого всем станет тошно! Вот тогда головы точно покатятся! В буквальном смысле покатятся. Вспомните Магадан 69-го года и шесть отрезанных голов! Вы же знаете о тех казнённых кем-то уголовниках?

— Знаю, но я же не имею в виду насильственный захват. Встретиться с нею, поговорить, — может быть даже у неё дома, — постараться убедить её, что гораздо больше пользы её сын принесёт Родине, если переедет в Москву. Она член партии?

— Да, член партии, но не думаю, что это нам поможет.

— Почему?

— Не авторитет она для него, Юрий Владимирович. Коломийцев, кстати, тоже с неё начал. Она-то была обеими руками за переезд в Москву, но на Сашу это никак не повлияло. По словам старшего лейтенанта Коломийцева, он даже грозился удрать из дома, если мама будет настаивать. Для него и тогда, и сейчас был и остаётся один единственный авторитет — это Марина Колокольцева.

— Считаешь, без неё не обойтись?

— Нет, не обойтись, хотя и в этом случае результат хорошо предсказуем. Наверняка она сразу сошлётся на свои договорённости с Леонидом Ильичем. Саша об этом сегодня говорил. Он, кстати, очень рассердился, когда узнал, с чем я к нему припожаловал. Пригрозил напомнить руководству страны суть тех договорённостей, а для этого открыть на территориях крупных соборов и монастырей с десяток лечебниц и начать в открытую лечить там самые безнадёжных больных. Готов был действовать немедленно!

— Что это с ним? Он что, психопат? Что врачи говорят?

— Понятия не имею, что говорят врачи. Насколько мне известно, у наших медиков ещё не было возможности его понаблюдать, но на мой дилетантский взгляд он совершенно нормален. Бывает что вспыхивает, но быстро остывает и, самое важное, голову никогда не теряет. Кроме того, без совета с Мариной Михайловной он почти никогда ничего серьёзного не предпринимает.

— Значит, без разговора с ней никак не обойтись... — вздохнул его высокопоставленный собеседник. — Когда, говоришь, она в Москве появится?

— Про Москву я не говорил, Юрий Владимирович. А она что, в Москву летит? Саша сказал, что она на научную конференцию в Новосибирск поехала. Про Москву речи не было...

Андронов помолчал, но всё же пояснил:

— Извини, это я перепутал. Вчера с начальником Иркутского областного Управления разговаривал. Попросил его осторожненько выяснить планы Колокольцевой на ближайший месяц. Это он мне про Москву сказал. Говорит, после Новосибирска она хотела на пару дней в Москву слетать. Какие-то дела у неё в Министерстве здравоохранения...

Прокололся Ювелир! Значит, не до конца он ему доверяет, коли собирает информацию самостоятельно. Хорошо это или плохо? В любом другом, обычном, деле можно было бы однозначно сказать, что это плохо и даже очень! В деле с Сашей Кузнецовым и Мариной Колокольцевой всё было необычно. Как реагировать? Сделать вид, что обиделся? Соображай быстрее! Пауза затянулась!

Он уже открыл рот, но Ювелир опередил его. Откашлялся тихонько и извинился.

— Ты извини, Сергей, что в обход тебя действовал. Информация понадобилась срочно, а ты к тому времени ещё не отметился в областном Управлении.

— Понятно... Спасибо, что предупредили... — и пошутил, — Я-то здесь на передовой, а карта минных полей у вас в штабе осталась.

Андронов шутку не понял.

— Что ты имеешь в виду? Какие минные поля?

— Если я правильно понимаю, то информация о перемещениях Колокольцевой вам не просто так понадобилась?

— Не просто так. Я и сам понял, что она в этой паре фигура ключевая. Нужно было подумать над организацией встречи с нею, а для этого мне нужны были её планы на ближайшее время. Удачно получилось, что она в Москву собралась, а тут ты меня своим заявлением огорошил. Зачем, скажи на милость, мне лететь через весь Союз, если она через пару дней сама здесь окажется? Тем более, если ты говоришь, что Кузнецов самостоятельно ничего не решает.

— Не решает, но я передал вам её слова. Ей для чего-то нужно, чтобы вы прилетели в Иркутск. Вряд ли у вас получится встретиться с Мариной Михайловной в Москве, если она сама этого не захочет. Он теперь настороже, а слежку он выявляет лучше любого профессионала. В 68-м он был в Москве на танцевальном конкурсе. Слежка за ним была организована по высшему разряду! Так вот, уже на второй день он уничтожил всю стационарную прослушку в гостинице и выявил всех закреплённых за ним агентов. А таковых было около двадцати человек. Обнаружил их, обнаружил «кукушку», в которой они после смены отдыхали и свои отчёты писали, вышел на генерала Мирошниченко и поставил ему ультиматум. Сказал, что если тот не снимет наблюдение, он будет калечить агентов. Пришлось снимать, потому что угроза была нешуточной. Кстати, вы в курсе, что он ему по «кремлёвке» из вашего кабинета звонил?

— То есть как это «из моего кабинета»?

— Я подробностей не знаю. Знаю только то, что мне Николай Гаврилович рассказал. Со слов Саши вы в тот момент находились в комнате отдыха при кабинете, а он каким-то образом проник к вам — очевидно, не через приёмную — и воспользовался вашим телефоном. Почему он так поступил, Николай Гаврилович не знает, но считает это обычной мальчишеской шалостью. Он паренёк со своеобразным чувством юмора. Любит пошутить.

Вновь повисло молчание, и снова раздалось звяканье чайной ложечки в стакане. Ювелир размышлял. Сказать ему, что Саша как-то раз проговорился о том, что в состоянии погасить Солнце? Нет, пожалуй, не стоит! Николай Гаврилович решил не вносить эту информацию в досье, да и с Мариной Михайловной сначала следует согласовывать. Она может хранить эту информацию, как очень весомый аргумент в возможном споре. Как неудачно, что она не в городе!

— Когда, говоришь, состоялся тот разговор? — очнулся Андронов.

— В начале июля 68-го. Точнее не знаю.

— Ладно, проверим... — вздохнул его собеседник. — А что ты там говорил по поводу угрозы? Ты же сказал, что никаким оружием он не владеет!

— А зачем ему оружие? Он сам является чудовищной силы оружием.

— Что за оружие? — никак не мог понять Андронов.

— Я думал, вы его досье прочитали.

— Прочёл, разумеется. Что из его талантов ты называешь оружием?

— Помните тот случай в Сокольниках в начале июня 69-го, когда вор-рецидивист Омельченко зарезал сам себя?

— Да, помню.

— Всех свидетелей того происшествия я отлично знаю. Это всё парни из моего бывшего отдела. Так вот они в один голос утверждают, что Саша к тому жулику даже не приближался и ни слова ему не сказал! Зачем такому оружие? Стоит ему захотеть, и его противник самостоятельно и с охотой зарежет себя или вон бросится под машину, как это случилось в Магадане в конце июня того же 69-го года...

— А-а-а, ты это имеешь в виду?... — протянул Андронов.

— Именно это. Выглядит безобидно, но, на мой взгляд, мощнее этого оружия человечество пока что ничего не придумало. Не сомневаюсь, кстати, что он им владеет лучше, чем я ружьём. А я мастер спорта по стендовой стрельбе, если помните.

— Помню... Думаешь, он узнает о том, что Колокольцева у нас в гостях?

— В этом нет ни малейших сомнений! Он узнает об этом ещё до того, как кто-то из наших к ней на улице подойдёт. Вы поймите, Юрий Владимирович, эти двое представляют из себя единое целое. Независимо от того, как далеко они друг от друга находятся, они тем не менее вместе! Есть такое понятие как «духовная связь». Так вот — это про них! И если обычно эти слова несут всего лишь поэтический, иносказательный смысл, то в случае с Сашей и Мариной Михайловной — это реальность и твёрдо установленный факт!

— Между ними что, любовь?

— Трудно сказать, Юрий Владимирович. Сейчас я знаю только то, что знают все: Марина Михайловна опекает Сашу, и он живёт в её доме. Впрочем, я бы не очень удивился, если бы узнал, что Саша в неё влюблён. Ну, вы же её фотографии видели...

Помолчали, подумали. Молчание нарушил Андронов. Вздохнул, пробормотал себе под нос:

— Тем не менее делать что-то нужно... — и, уже громче, — Как ты там? Устроился?

— Времени не было, Юрий Владимирович! Пока что имею только номер в гостинице. Ненашев пообещал, что завтра жильё для меня будет готово. Машину под задницу выделят тоже завтра.

— Ладно, устраивайся. Кузнецову передай, что его предложение о встрече в Иркутске я услышал и взял время подумать. Ещё скажи, что мне это предложение категорически не нравится! Пусть знает, что я рассердился! Всё, до свидания!

***

Пришлось снова идти к дежурному по Управлению и просить разгонную машину. О разговоре с Андроновым Саша должен узнать незамедлительно. Чёрт его знает, когда Марина Михайловна собирается покинуть Новосибирск, чтобы лететь в Москву. Это может ещё сегодня произойти! Как некстати, что о её планах он узнал от Андронова! Нужно предупредить Сашу, что подобная небрежность с его стороны в современных обстоятельствах совершенно недопустима! Это может привести к серьёзным неприятностям!...

Саша согласился с ним и даже извинился. Пригласил его пройти на кухню и представил младшим членам семьи. Красивые всё же дочери у Марины Михайловны. Впрочем, говорить при них он отказался и попросил Сашу о разговоре вне дома. Они вышли и прошлись сначала по Герцена, а потом свернули на Жуковского и добрели до центральной улицы их района.

Услышав краткий пересказ разговора с Андроновым, Саша нахмурился и некоторое время молчал. Потом всё же высказался.

— Не знаю, что решит тётя Марина, но я предложу ей немедленно вернуться домой. Прямо сегодня вернуться. Не хочу рисковать. Если за ней пойдут ваши топтуны, я ведь выжидать не стану. Не знаю пока, что с ними и их начальством сделаю, но хорошего ничего не будет. Тётя Марина сейчас подумает и скажет мне. Подождём...

***

Марина передумала. Сказала, что встречаться в любом случае придётся, и, если число желающих поговорить с нами будет больше одного человека, то мы готовы встретиться с ними в Москве.

Ещё она сказала, что забирать её из Новосибирска в Иркутск не нужно. Сегодняшний вечер и завтрашний день до обеда она проведёт в компании с друзьями, а в час дня её обещали доставить с вещами в аэропорт. Билеты на самолёт до Москвы уже куплены, так что лететь придётся. Тем более, что побывать в Министерстве здравоохранения ей всё равно нужно. В связи со сдачей в эксплуатацию лабораторного корпуса у неё уже возникли проблемы с персоналом.

Марина была навеселе, настроение у неё было приподнятое, и я не решился настаивать на отправке её в Иркутск. Ладно, пусть отдохнёт и развеется хорошенько. Переспросил только насчёт разговора в Москве. Она подтвердила сказанное и добавила, что участие Брежнева в этом случае обязательно. Ещё немножко подумав, она попросила передать, что в докладе начальству Сергей Васильевич может записать на свой счёт то, что ему удалось нас уговорить, и что неплохо было бы уже завтра к обеду получить подробную информацию об организации встречи в Москве и о примерном составе её участников.

Сергей Васильевич только кивнул. Когда я спросил о причинах его задумчивости, он вздохнул:

— Это не задумчивость, Саша... После нашего с тобой разговора, я уже приготовился к серьёзному бою — возможно, даже к последнему, — а оказалось, что бой откладывается на неопределённое время. В нашей среде такое состояние называется откатом.

Ну, такое и в студенческой среде называется откатом, о чём я его проинформировал. Марина кое о чём забыла упомянуть или сочла это само собой разумеющимся, но я посчитал, что будет лучше озвучить.

— Сергей Васильевич, предупредите, пожалуйста, Андронова, что провокаций я не потерплю. В Москву я прибуду вместе с тётей Мариной. Если замечу слежку и, особенно, подготовку какой-нибудь подлости против неё — пусть не обижается. Пострадают не только непосредственные исполнители, но и ему самому головы не сносить. Пусть заранее составляет завещание.

Он кивнул:

— Передам. Силовых акций или каких-то провокаций вряд ли стоит ожидать — вы же нужны им живыми, здоровыми и готовыми к сотрудничеству, — а вот слежку я не исключаю. Ты уж топтунов из наружки не трогай. Они люди подневольные.

— Как получится... Я буду рекомендовать ей не пользоваться метро. Все перемещения только на такси. Если ваши попытаются следить за ней — буду портить автомобили сопровождения, а тут уж всякое может случиться. Если машина на полном ходу ломается, то водитель и пассажиры обычно получают тяжёлые травмы, а иногда даже гибнут.

Он покивал.

— Я передам твои слова и постараюсь убедить его в серьёзности угроз, но и ты постарайся без нужды кровь не лить. Тебе же самому потом проще будет...

***

Весь день до обеда я провёл на занятиях в институте, но лучше бы оставался дома. Больше было бы пользы. Всё равно я мысленно был не здесь, а в Новосибирске. Я не спускал глаз с Марины. Ночевать она осталась у подруги. Утром они с ней попили кофе, и Марина отправилась в гостиницу. Нужно было забрать чемодан и сдать номер.

Когда она покинула гостиницу, ей на хвост упали двое из наружки местного Управления КГБ. Впрочем, далеко от гостиницы они отойти не смогли. Сначала один, а вслед за ним и другой потеряли сознание. Просто шёл, шёл человек, зашатался и упал прямо в весеннюю грязь. Так бывает, если сосуды слабые или с сердцем какие-то проблемы.

Понятное дело, прохожие вызвали скорую, и та примерно через двадцать минут к гостинице подъехала, но пострадавших она уже не обнаружила. Оба через пять минут самостоятельно пришли в себя, посидели на тротуаре, потом собравшиеся вокруг них прохожие помогли им подняться и привести в порядок растерзанную одежду. Они не обнаружили ту, за кем следили и несолоно хлебавши вернулись в гостиницу.

Сообразив, что мне лучше вернуться домой, я оповестил об этом Катюшу и отчалил. Предстояла серьёзная негласная работа в Новосибирском аэропорту и сопровождение самолёта на всём пути следования от Новосибирска до Москвы. Не доверяю я этим гэбистам. На любую пакость способны. Не дай бог им придёт в голову уронить самолёт с Мариной на землю. Я её, конечно, вытащу, но только одну её. Остальные пассажиры скорее всего погибнут! Не хочу, чтобы она перепугалась. Ещё, чего доброго, перестанет после этого вообще доверять самолётам. Оно нам нужно?

***

Доставил я Марину в Москву безо всяких проблем. Наверное, прав был Сергей Васильевич — мы им нужны живые и здоровые. По крайней мере пока. От него же мы получили необходимую информацию о встрече. Она состоится сегодня 22 марта в 20-00 в малом конференц-зале на Старой Площади 4. Пропуска для нас уже заказаны. Нам нужно будет подойти к бюро пропусков к 19-45. Там нас встретят и проводят.

Присутствовать будут кроме Леонида Ильича и Юрия Владимировича также Председатель Президиума Верховного Совета товарищ Подборный, товарищ Смыслов Михаил Андреевич и товарищ Пельше Арвид Янович. Как усмехнувшись сказала Марина — самые старые и, наверно, самые больные из членов Политбюро. Короче, самые нуждающиеся в качественной геронтологической помощи.

Последние полтора часа перед совещанием мы с ней провели в маленьком ресторанчике на верхнем этаже высотного здания, окна которого выходят на Манежную площадь. Предстоящая встреча волновала меня, и я не переставал строить предположения об её исходе, пока Марине это не надоело.

— Ах, Малыш, наши и их потенциальные потери совершенно несопоставимы. Ты ж пойми, максимум, чем мы с тобой рискуем — это моей работой и твоей учёбой. Меня могут снять с должностей, а тебя под благовидным предлогом выгнать из института. Ну, может, ещё аннулируют мой докторский диплом. Это всё! Варианты с какими-то их действиями против твоей матери или Наташки с Иванкой я даже не рассматриваю. Пусть только попробуют! В этом случае я им своими руками головы поотрываю! Дашь мне силу и постоишь в сторонке, мой плащ и сумочку подержишь, пока я с ними со всеми не разберусь!

— Угу, понятно. А они? Чем рискуют они?

— А они могут потерять страну и собственные жизни! Тут ещё посмотреть нужно, что для них страшнее...

— А зачем тебе страна? Что ты имеешь в виду?

— Многое нужно менять, Малыш. Ты же сам видишь, что вокруг творится. В любой продуктовый магазин любого города на периферии зайди и увидишь. Уже четверть века, как закончилась война, а люди по-прежнему работают не разгибаясь, оставаясь при этом фактически нищими. И никакого просвета не видно. Правительство кормит людей одними и теми же сказками и обещаниями, ничего не делая для их исполнения. Целое поколение в таких условиях выросло! А это что значит? А это значит, экономика страны работает неправильно. Что-то в ней не так. Рано или поздно всё равно лопнет. Так лучше пусть пар постепенно выйдет и под полным контролем, чем внезапно и бесконтрольно этот котёл рванёт. Людей грамотных мы для этого дела при необходимости найдём. И у нас в стране и за рубежом. В этом Рудольф может оказать серьёзную помощь. У него полно знакомых среди умных и влиятельных людей как здесь, так и там. Так что успокойся. Всё будет хорошо. Не смогут они выдержать давления, если в них хоть капля разума осталась. Ты, главное, не вмешивайся в разговор, покуда я тебя не попрошу. Даже если к тебе напрямую будут обращаться — помалкивай! Отвечать буду я.

Глава 13. Загорск. Антоша Успенская

4 апреля 1972 года. Утро 11-20

Антонина Успенская, семнадцатилетняя дочка протодиакона кафедрального собора города Вологоды, сунула в прорезь церковной кружки заранее приготовленный пятиалтынный, повернулась к притвору, привычно осенила себя крестным знамением, поклонилась в пояс распахнутым по случаю тёплой погоды дверям притвора, сквозь которые виднелся краешек висящей на колонне иконы Варвары Великомученицы и спины немногочисленных молящихся, выпрямилась и на лёгких ножках пролетела отделяющее её от высоких и тяжёлых выходных дверей пространство. Шагнув на каменное крыльцо часовни, она сощурилась от ударившего в глаза яркого солнечного света, сделала ещё шажок и остановилась.

Слева доносилось громкое голубиное гульканье. В паре метров от неё отставив назад худенький зад висел подмышками на когда-то крашенной голубой краской а теперь облупившейся железной трубе перил ограждения темноволосый мальчишка. Одет он был в серенькую демисезонную куртку с невысоким стоячим воротничком поверх тёмно-синего свитера с раскатанной почти под подбородок горловиной, чёрные брючки и чёрные же ботинки. Какого-нибудь головного убора на его густых, тёмных волосах не наблюдалось.

Мальчишка дёргал левой коленкой в такт ему одному слышной музыке и кормил суетящихся под ним на асфальте голубей и воробьёв. В руке он держал горбушку белого хлеба, от которой отщипывал крошки и бросал в эту толкающуюся, хлопающую крыльями, скачущую и подпрыгивающую, громко гулькающую и ещё громче чирикающую, грязноватую и блохастую, но зато беззаботную и весёлую толпу.

На спине у мальчишки в районе лопаток топтался, крутился, гукал и важно раздувал зоб крупный сизарь. Ещё один хлопал крыльями невысоко над его головой, время от времени делая попытки сесть на эту голову. Мальчишка нетерпеливо отмахивался от него, и тогда голубь подлетал вверх и продолжал кружить, выбирая следующий подходящий для посадки момент. В полуметре от правого плеча мальчишки сидела на перилах большая ворона. Посверкивая бусинками чёрных глаз, она крутила головой, с любопытством поглядывая то на мальчишку, то на птиц на асфальте внизу, то на замершую у дверей черноволосую девушку в туго подпоясанном тёмно-синем модном плащике и цветастом головном платке, который она не успела развязать и снять, выйдя из часовни.

Картина была настолько необычной, что Антонина затаила дыхание. Она наблюдала за поведением птиц. Даже голубь — птица давно живущая рядом с человеком — избегает физического контакта с ним. С воронами дело ещё сложнее. Человека они подпускают к себе не ближе, чем на расстояние броска камня. Причём, что интересно, человека с пустыми руками они подпустят к себе гораздо ближе, чем человека с палкой. Умная и осторожная птица.

Антонина сделала осторожный шажок к мальчишке. Ворона резво отошла по перилам подальше и присела на напружиненных лапах, готовясь подпрыгнуть в воздух и улететь. Мальчишка заметил перемещение птицы. Повернул к ней голову, буркнул что-то негромко — за шумом, производимым голубями и воробьями было не разобрать, что именно, — и ворона тут же вернулась на место. На Антонину она продолжала поглядывать, но испуганной уже не казалась.

Мальчишка коротко оглянулся через плечо, облетел её взглядом своих тёмных глаз, отлепился от перил, выпрямился и развернулся к ней лицом. Горбушку он не глядя отбросил назад, произведя этим короткий переполох в стае птиц на асфальте. Ворона не осталась безучастной к произошедшим переменам. Она тут же придвинулась ближе к локтю парнишки и тоже уставилась на Антонину.

— Она ручная? — спросила Антоша с любопытством разглядывая её.

— Кто?

— Ворона.

— Нет, обычная ворона. Уличная.

— А почему она тебя не боится?

— Потому что любит, — усмехнулся мальчишка.

Теперь она смогла рассмотреть его. Симпатичный. Даже очень. И не мальчишка, а уже паренёк. Лет пятнадцать, может, даже шестнадцать. Пожалуй на пару сантиметров пониже её будет.

— За что любит? — улыбнулась ему Антонина.

Мальчишка смешливо фыркнул.

— Смешной вопрос! Ты вон свою маму за что любишь? Уж наверно не за то, что она тебя кормит и одевает, верно? Просто так любишь. Так и ворона. Любит меня просто так.

— Верно, родителей я люблю не за то, что они меня кормят, но я же не птица. У меня душа имеется, а у неё нет души. Ей нечем любить.

— Ошибаешься! У животных души имеются. И любить они умеют не хуже нас с тобой.

— Откуда ты знаешь?

— Оттуда! Меня все звери любят!

— Ну уж все!

— Все! Вот интересно: ты меня совершенно не знаешь, я тебя ни разу не обманывал, а ты мне почему-то не веришь. Почему? Что в моём облике есть такого, что делает тебя недоверчивой?

Вопрос был сложным и ответ нужно было обдумать, но в этот момент к лестнице подошла интересная парочка. Точнее, подошли сразу четверо. Впереди шагали двое: женщина лет тридцати пяти с ловко прыгающим рядом с ней на костылях мальчиком инвалидом лет десяти от роду. На несколько метров отстал от них монах в рясе и скуфье с нательным серебряным крестиком, который он невесть зачем вытащил из-под рясы и пустил поверх неё. Замыкал шествие мужчина лет сорока. Последний вертел головой по сторонам, разглядывал стены и купола церквей и всем своим видом показывал, что он сам по себе, но по взгляду, который через плечо бросила на него женщина, было понятно, что они всё же вместе.

Внимание вороны тут же переключилось на вновь прибывших. Их появление не оставило равнодушным и мальчишку. Он локтем отпихнул от себя чересчур тесно прижавшуюся к нему ворону, оторвался от перил, и не спеша подошёл к ступенькам вниз. Оставшись в одиночестве, ворона громко каркнула, подпрыгнула в воздух и расправила мощные крылья. Впрочем, далеко она не отлетела. Сделав круг над маленькой площадью, она пристроилась метрах в пяти над их головами на опоясывающем часовню узком карнизе.

Четверо вновь прибывших остановились перед лестницей, не делая попыток подняться ко входу в часовню. Мальчик инвалид с любопытством наблюдал за вороной и голубями, а взрослые озирались по сторонам. Мужчина встал рядом с женщиной, и та молча взяла его под руку. Было ощущение, что все они кого-то или чего-то ждут.

Первым заговорил парнишка. Он громко спросил женщину:

— Вы Смирновы?

Та кивнула, выпустила локоть мужа и шагнула на первую ступеньку лестницы.

— Смирновы. Где он? Нам сказали, что он здесь ждать будет.

— Правильно сказали. Я и есть тот, кто вам нужен. Обувь на левую ногу захватили?

У мальчика инвалида не было левой ноги. Сантиметров на десять выше того места, где должно было быть колено, нога заканчивалась тупым обрубком. Левая штанина была обрезана и аккуратно зашита снизу, чтобы укрыть от холода оставшуюся культю.

— Обувь? А зачем обувь? — растерялась женщина.

— Как зачем? Как он домой пойдёт? Босиком? Ты чего, тётка, не поняла, что сейчас произойдёт?

В их разговор вмешался монах. Он присоединился к женщине на лестнице.

— Ты кто, отрок?

— Я Саша Кузнецов, а ты?

— Зови меня братом Михаилом. Это моя старшая сестра с мужем и сыном. Что ты затеял? Какая-то шутка?

— Какая шутка? Ты что спятил, брат? Я люблю пошутить, но шутить над матерью больного ребёнка — это последнее свинство! Таких шутников ещё в детстве расстреливать нужно! Из рогатки! Сейчас верну твоему племяннику ногу. Буду раз в неделю здесь появляться и лечить безнадёжных больных. Сегодня появился в первый раз.

— Не врёшь?

— Не вру. Ты, брат, чем вопросами меня засыпать, подумал бы лучше над тем, где здесь валенок небольшого размера раздобыть можно. Он подойдёт ещё лучше, чем ботинок. Я гляжу, штанину мать обрезала, после того, как подшила. Нога голой окажется, а на воздухе довольно прохладно. Лето ещё не скоро начнётся. Как бы пацан не простыл, пока вы его домой доставите.

— Найду валенок! Делай!

— Распарывайте швы! Нужно, чтобы культю видно было. Давай поторопись, мать!

***

Как Тоня ни готовилась к тому, что произойдёт, но сдержать вскрик всё-таки не сумела. Мать мальчика та и вовсе завизжала и отпрыгнула назад, выронив из рук костыли, когда сын её пошатнулся в руках у Саши, выпрямился и шагнул невесть откуда взявшейся босой ногой вперёд.

Брат Михаил и парочка вышедших из часовни на шум старушек повалились на колени. Саша не обращал на них внимания. Он боком вышагивал рядом с радостно смеющимся мальчиком и что-то негромко втолковывал ему. Мальчишка кивал, размахивал руками, как на параде, шагал и шагал вперёд. Когда они отошли метров на двадцать, Саша поймал его за воротник куртки, остановил, развернул лицом в сторону родителей и слегка подтолкнул в спину. Мальчик снова зашагал. На сей раз Саша не пошёл с ним рядом. Он неторопливо шёл следом, внимательно рассматривая его ноги. Мальчишка прихрамывал, но хромота эта объяснялась отсутствием на левой ноге ботинка.

К его родителям Саша больше не подошёл. Вместо этого он поднялся на крыльцо часовни к ней и спросил серьёзно:

— Мы ещё увидимся?

— Угу, наверно. Я завтра прямо с утра приду. А ты придёшь?

— Завтра? — Саша подумал немного и с сожалением вздохнул. — Нет, завтра не получится. Я здесь, наверное, только по вторникам появляться смогу. У меня по вторникам две пары. Пообедаю дома и прилечу.

— Прилетишь?

— Угу... Я далеко живу.

— На небе? — она неуверенно усмехнулась.

— Нет, ты что? Какое небо? Я в Иркутске живу и учусь. Только не говори никому, ладно? Не хочу, чтобы меня там преследовать начали.

— Учишься?

— Угу, в медицинском на первом курсе.

— А зачем? Ты же, наверно, всё умеешь?

— Нет, не всё. Например, не могу лечить врождённые заболевания головного мозга. А учусь я для того, чтобы диплом врача получить. Иначе мне не позволят лечить людей, а я хочу врачом стать. Ты сейчас куда?

— Домой пойду, наверно. Вернусь в часовню, ещё раз помолюсь и домой пойду. Мы с мамой здесь комнату снимаем. Может, она уже из Москвы вернулась. Расскажу ей о тебе.

— А, такты христова невеста, наверно? Ждёшь выпуска духовной академии?

— Угу, жду. У меня папа по духовной линии служит. Хочет, чтобы я за священника замуж вышла. Только я не христова невеста. Ими у нас монахинь называют. Ты разве не знаешь?

— Нет, не знал. А ты сама этого хочешь?

Она не ответила. Посмотрела через его голову на собравшуюся внизу небольшую толпу и тихонько сказала.

— Люди чего-то ждут от тебе. Ты бы к ним повернулся?

Саша оглянулся на собравшихся людей, и между его бровей пролегла складочка. Он развернулся к ним и громко произнёс:

— Я с вами целый день не буду. Мне тоже отдых нужен. Идите по домам. В следующий вторник прямо с утра здесь появлюсь и другого ребёнка вылечу. Не приводите ко мне взрослых. Их лечить не буду. Слишком их много после последней войны осталось. Даже мне не справиться. И детей не всяких смогу вылечить. Не умею пока лечить врождённые аномалии головного и спинного мозга. Не представляю пока, как к таким болезням подступиться. Врождённые аномалии мозга, запомнили? Врождённые заболевания некоторых внутренних органов, например сердца, лечить умею. Таких ребятишек можете приводить. И ещё одно! За мной не таскаться! Не люблю я этого. Кроме того, у меня своих провожатых достаточно. Иногда мне и одному побыть хочется, чтобы подумать или просто от людей отдохнуть. Всё понятно?

Глава 14. Вторая встреча с Антошей

Среда, 5 апреля. Утро, 10:15 московского

Назавтра попасть в Лавру не удалось. Как назло прямо в Святых Воротах городские власти затеяли ремонт. Ещё ночью привезли строительный вагончик, привезли компрессор с отбойными молотками, сняли в проходе весь асфальт и выкопали глубокую яму от входа и до самой Привратной Церкви. Оставили только узкую тропинку слева, но и по ней впускали в Лавру не всех, а только служителей Лавры, студентов духовной академии и братьев монахов.

На входе перед ограждением курят двое милиционеров, а на монастырской стене над их головами висит наспех намалёванное на куске картона объявление, которое оповещает граждан, что в целях обеспечения их же безопасности посещение Лавры временно прекращается. Ориентировочный срок реставрационного ремонта — две недели! Как неудачно! Как не вовремя!

Антонина стояла рядом с мамой в собравшейся перед Вратами большой толпе, слушала разговоры старушек о вчерашнем Чуде и покусывала от досады губы. А как же Саша? Вот прилетит он во вторник, увидит, что здесь всё перекрыто, и улетит назад. Они с ним тогда не увидятся. А вдруг вчера они виделись в последний раз? Может, самой слетать в Иркутск? Мама, наверно, денег на билеты даст.

Вчера они до глубокой ночи о нём разговаривали. Маму тоже интересовало абсолютно всё. И как он выглядит, и что он говорил, и как на неё смотрел. Особенно, конечно, её само чудо интересовало. Три раза вставала на колени перед иконой помолиться и поблагодарить Господа за то, что тот позволил дочке присутствовать при Чуде исцеления!

Пару раз мама умилилась так, что даже заплакала. Потом с работы вернулась их хозяйка и как давай рассказывать им об этом случае в Лавре, а мама тут её и огорошила. Говорит, Антоша не только всё это своими глазами видела, но и разговаривала с ним! Тут на неё уже хозяйка накинулась. Пришлось ещё раз то же самое пересказывать. Потом она спросила маму, и та сказала, что никаких сомнений быть не может — в мир вернулся Господь! Неважно, какое имя он себе в этот раз взял! Ну и что, что не Иисус! Хозяйка на это поддакнула, сказала, что у них в школе все женщины тоже так считают. Она учителем в средней школе работает.

Потом мама умчалась на переговорный^[3]. Нужно было рассказать папе о случившемся и спросить его совета. Вернулась она не одна, а с телефонисткой переговорного пункта по имени Ирина. Та подслушала мамин разговор с папой (наверное, мама очень эмоционально разговаривала, с ней такое бывает), а потом упросила маму показать дочку. Пришлось ещё раз пересказывать. Уже для телефонистки. Сидели вчетвером на половине хозяйки, пили чай и разговаривали. Ирина ушла от них вся в слезах. Тоже умилилась сильно. Хорошая она девушка...

Пока раздумывала обо всём этом, что-то в мире изменилось. В толпе стало тихо. Все смотрели куда-то в сторону от прохода. Из-за спин и голов не было видно, что там происходит, даже если привстать на цыпочки, и Тоня отошла от мамы. Толпа была не плотной, поэтому не составило труда выйти из неё. Сначала она не поняла, а потом увидела на дороге, ведущей к Лавре, блестящую чёрную Волгу, называемую в народе «членовозом», увидела стоящих возле неё двоих солидных мужчин в чёрных костюмах, белых рубашках и галстуках, разглядела их одинаковые серые фетровые шляпы, заметила мчащегося к ним от стоящего под стеной Лавры строительного вагончика ещё одного мужчину — тоже в костюме, но в резиновых сапогах, без галстука и в серой кепке вместо шляпы, и начала понимать, что происходит. Те, кто распорядился о проведении этих срочных ночных работ, приехали посмотреть на результаты.

Она ещё успела увидеть, как из-за спин этих двоих появилась на дороге лёгкая фигурка в серенькой демисезонной куртке, как вдруг соседки по толпе зашушукались: «Смотрите, смотрите! Святейший Владыко!»

Антонина мельком оглянулась на проход в Лавру. По сколоченным ночью деревянным мосткам с перилами, ограждающими выкопанную яму, осторожно пробиралась наружу целая делегация, которую возглавлял плотный чернобородый священник в чёрной рясе и чёрном же клобуке. На груди его тускло светилась золотом овальная панагия. Ладно, это пока неважно. Важно, что Саша прилетел! Это ведь он?

Было довольно далеко до группы из четырёх людей. Этот в кепке добежал уже до машины и сейчас стоял там — руки по швам, корпус вперёд наклонён — подобострастно выслушивая кого-то из пассажиров чёрной Волги. Саша остановился несколько в сторонке от этих троих, некоторое время послушал, о чём они говорят, потом оглянулся, и ей показалось, что он её увидел. Отвернулся он от этих троих возле Волги и неспешной походкой, опустив голову и глядя себе под ноги, пиная то ли камушек, то ли пивную пробку, направился в её сторону. Антонина пошла ему навстречу...

— Привет! — поздоровался он, когда они сошлись.

— Привет! Прилетел? А как же твоя учёба?

Он тихонько фыркнул себе под нос:

— Да... знаешь, я подумал, что увидеть тебя всё же важнее, чем сидеть на лекции. Вдруг ты прямо сегодня встретишь симпатичного паренька из местной бурсы, а я тобою ещё не налюбовался.

Смутил он её этими словами. Так смутил, что даже жарко стало. Саша заметил это и усмехнулся.

— Ладно, извини. Не буду больше. Если хочешь, вообще больше не подойду.

— Почему, я рада, что ты прилетел. Только для того, чтобы на меня посмотреть?

Саша ответил не сразу. Он внимательно смотрел куда-то поверх её плеча. Она оглянулась. Толпа расступилась, приняв в себя Владыку и его состоящую из двух монахов свиту. Сам же Владыко внимательно слушал маму, а та как раз сейчас указывала рукой в их сторону. Вздохнул Саша, досадливо поморщился и сказал:

— Опять не дадут поговорить. Ты не убегай сразу, ладно? Мы с тобой, может быть, что-нибудь придумаем.

— Угу, не убегу. Что придумаем?

— Не знаю... Может, в кино сходим. Или в ресторан тебя свожу. Отпустит мама?

— С тобой отпустит. Я ей про тебя рассказывала.

— И про Иркутск тоже?

— Нет, про Иркутск не говорила. Сказала, что ты просил не говорить, она и не стала настаивать. Понимает, что тебе тоже покой нужен.

Саша на это только кивнул. Он уже не смотрел на неё. Она услышала шаги за спиной, поспешно развернулась и низко, в пояс, поклонилась подошедшему Святейшему Владыке. Тот не глядя перекрестил её и сунул руку для поцелуя. Смотрел он при этом на Сашу.

Она ещё держала руку Владыки в своих руках, когда он обратился к Саше.

— Так ты, значит, и есть тот самый Саша Кузнецов?

— Да, тот самый и есть. Здравствуйте, Ваше Святейшество.

Владыко слегка оттолкнул её голову, и она тут же выпрямилась и шагнула назад, к Саше.

— С чем прибыл? — спросил Владыко. — И как мне к тебе обращаться?

— Называйте меня Сашей, как все называют. А прибыл я, во-первых, помочь вам с этими двумя дураками разобраться. — он мотнул головой в сторону чёрной Волги, — А во-вторых, ещё раз на Антошу посмотреть. — он усмехнулся.

Владыко и оба сопровождавших его монаха посмотрели на неё и дружно улыбнулись. Всё ещё улыбаясь, Владыко задал следующий вопрос.

— Могли бы мы с тобой поговорить?

Саша кивнул:

— Да, без серьёзного разговора, пожалуй, не обойтись. Могу я взять Антошу с собой? Не думаю, что она нам помешает. Она девушка серьёзная и секреты хранить умеет. Правда, Тоша?

Она обмерла. У неё тут же пересохло во рту, когда до неё дошёл смысл его слов. Присутствовать при его разговоре со Святейшим Владыкой, про которого даже папа говорит с уважительным придыханием! Говорит, он обязательно станет Патриархом Всея Руси! И очень-очень скоро!

— Хочешь, чтобы она рядом с тобой посидела? — кивнул Владыко.

— Да, было бы неплохо. А то присмотрит себе жениха из ваших бурсаков и ищи её тогда свищи!

Их разговор прервали. Сзади подошли те, кто стоял возле чёрной Волги. Мужчина в сапогах и кепке держался несколько позади, а эти двое с галстуками и в шляпах подошли совсем близко. Один из них обратился к Владыке.

— Ай-я-яй, святой отец! Нарушаете наши договорённости?

Владыко слегка нахмурился, и не спеша, с достоинством, спросил:

— Какие договорённости?

— Не вести беседы с верующими за пределами Лавры. Мне кажется, мы с вами твёрдо уговорились...

— Это ложь! — так же спокойно ответил Владыка, — Не было такого уговора! Вы просили меня об этом, но моего согласия не получили! Вы лучше скажите, кто закрыл доступ в Лавру для верующих и простых посетителей и почему меня не поставили в известность по поводу предстоящего ремонта?

— Это вопрос безопасности граждан! Главный инженер городской Реставрации позвонил вчера в Горком партии и доложил, что существует опасность обрушения асфальтового покрытия в проходе. Какая-то там кав... каз... - он запнулся на сложном слове и перевёл вопросительный взгляд на человека в сапогах и в кепке.

— Каверна там образовалась! — подсказал тот.

— Да, каверна!

— Врут, как дышат! — громко прокомментировал их слова Саша. Когда эти двое подошли, он взял её за талию и отвёл в сторонку. Сейчас он с интересом рассматривал того дядьку, которого уличил во лжи. — Причём оба врут! Вот этому в шляпе вчера утром доложили о чудесном исцелении младшего Смирнова, и он тут же позвонил в Москву в Обком партии. Вот этому позвонил, тоже в шляпе. Алексей Кузьмич у них там вторым секретарём Обкома числится. Эти две шляпы долго, долго совещались и придумали в итоге такой вот ход — затеять фальшивую реставрацию в проходе с целью предотвратить возможный контакт людей со мной! Просто поразительно, как они с такими умственными способностями до своих постов дослужиться сумели? Вы, Фёдор Степанович, умеете разговаривать с людьми и не врать при этом?

Оба больших начальника выглядели очень плохо. Только что были бодры, только что в глазах у них читалась весёлая злость, но буквально за минуту что-то в них изменилось. Оба побледнели, глядели испуганно. Тот, к которому Саша обращался, кивнул и прохрипел.

— Умею. Я никогда и никого не обманываю.

Он не спросил Сашу, как его звать, из чего Тоня сделала вывод, что его имя ему хорошо знакомо и Саша скорее всего прав, рассказывая Владыке о нём. Она сбоку взглянула на Сашу. На его губах играла насмешливая улыбка. Выслушав ответ Фёдора Степановича, он кивнул:

— Ладно, на первый раз прощаю, но в следующий раз, если обратишься ко мне не стоя на коленях и при этом лгать будешь, я тебя накажу! Врать мне разрешается только стоя на коленях, понял? А сейчас бери своего начальника и марш оба закапывать яму в проходе! Если к утру он не будет восстановлен, ваше земное существование на этом прекратится. Всё! Брысь отсюда! Разозлили вы меня оба!

Он махнул рукой, подзывая к себе третьего. Того, что в кепке. Тот послушно подошёл, помедлил, посмотрел на своё начальство, которое задом пятилось по направлению к толпе женщин, и нерешительно опустился на колени.

— Слушай сюда! — начал Саша. — Работать быстро! Этим двоим идиотам выдай лопаты. Пусть жирок растрясут, но в помощь им дашь других рабочих. А то они до утра яму не закроют. Если ты или твои рабочие станут филонить — берегись! Вы трое меня уже хорошо разозлили. Не советую злить меня ещё больше. Поставишь людей на работы — беги заказывать асфальт! Не забудь, что сюда ещё каток пригнать нужно, а он очень медленно едет. Делай, что хочешь, но к утру проход должен выглядеть не хуже, чем был вчера! Иначе я начну злодействовать!

Он оглянулся через плечо на стоящую поодаль машину, и та издала резкий звук наподобие выстрела. Тут же открылась передняя её дверца, и на дорогу вывалился молодой человек в тёмных брюках и чёрной кожаной куртке. Моментально вскарабкавшись на ноги водитель бросился бежать прочь от машины. Когда расстояние между ним и машиной достигло метров двадцати, у машины взорвался бензобак!

От прохода в сторону лежащей на боку и объятой пламенем машины бежали оба милиционера. Фёдор Степанович и его начальник замерли на месте с ужасом глядя на рвущееся в небо, гудящее пламя. Перекрывая истеричные крики испуганных женщин, Саша громко сказал, обращаясь к ним.

— Пешком походите! Вам обоим полезно! Вон какие животы и задницы отрастили!

***

Всё же Саша не взял её с собой. Сказал, что обстоятельства изменились и теперь ей лучше не слышать того, о чём пойдёт разговор. Это, мол, небезопасно для неё самой. Потом вздохнул и закончил:

— Не буду больше искать с тобой встречи, так что прощай, Антоша. Понравилась ты мне очень, но, к сожалению, никакого продолжения между нами быть не может. Да и не хочу ломать твою судьбу. Иди к матери. С этого момента наши дорожки расходятся...

Что ей оставалось делать, кроме как послушаться? Прикоснулась на прощанье к рукаву его курточки, улыбнулась ему, поклонилась Владыке, опустила голову и пошла...

Глава 15. Москва. Старая площадь. Срочное совещание

Среда, 5 апреля. 20-50 московского

Очень плохо начался этот вечер! Просто отвратительно! Звонок от дежурного редактора Гостелерадио раздался на Лубянке в 20-50. Молодой человек был возбуждён. Скороговоркой представившись, он сообщил:

— Останкино передаёт по первому каналу откровенную антисоветчину, а я до них даже дозвониться не могу! Трубку не берут!

— Сейчас передаёт?

— Прямо сейчас! Передача называется «Момент истины». Ведущих двое — мужчина лет сорока и молодая женщина лет тридцати. Обоих впервые вижу. Необходимо срочно что-то предпринять! Повторяю, это откровенная, махровая антисоветчина!

— О чём у них там речь идёт?

— Ну уж нет! Включайте телевизор и сами смотрите! У вас магнитофон к линии подключен. Я такое под запись повторять не хочу! Сразу скажу, передачу под таким названием и с таким содержанием мы не утверждали! Более того, она к нам на отзыв или утверждение даже не поступала! Это какая-то дикая самодеятельность! По утверждённому расписанию они сейчас должны гнать продолжение фестиваля искусств «Московские звёзды», а передают вот эту гадость! Есть у вас в дежурке телевизор?

— Только в комнате отдыха, но он выключен. Сейчас включу. Повторите вашу фамилию.

— Селезнёв !

— Дежурный редактор?

— Да! Да! Дежурный редактор Гостелерадио Селезнёв! Давайте быстрее! Может можно их как-то остановить! Иначе завтра грандиозный скандал разразится!

— Не паникуйте, товарищ Селезнёв! Разберёмся!

Включив телевизор в комнате отдыха и дав ему прогреться, он переключил его на первый канал, послушал пару минут, побледнел, вытер со лба пот и бросился к телефону. Ещё через десять минут из внутреннего дворика вылетела на Дзержинского чёрная Волга с оперативной группой усиленного состава. Через двадцать пять минут она уже свернула на улицу Академика Королёва, и стало видно, что Останкинская башня и здание телецентра мертвы. Не мертвы, конечно, но ни там, ни там не светился ни единый огонёк.

Вахтёр телецентра растерянно сообщил, что во всём здании нет света уже почти час. По просторному фойе суматошно носились сотрудники с фонариками и даже с горящими свечами. Найти в этом бедламе главного не представлялось возможным и старший бригады оперативников принял единственно правильное в той ситуации решение. Он вышел на середину фойе, направил луч своего мощного фонаря на потолок и гаркнул во всё горло:

— Здесь следственная бригада КГБ! Директора Телецентра — ко мне!

На площадке перед телецентром оперативники заметили две милицейские машины, поэтому первый, кто подошёл к нему был капитан милиции из Останкинского РОВД. Он доложил, что они были направлены сюда из-за многочисленных жалоб граждан, которые в один голос утверждали, что по первому каналу передаётся информация враждебного характера. Дозвониться до телецентра им не удалось и дежурный по РОВД направил сюда патрульную машину. Они в свою очередь вызвали по радио подкрепление, попросив снабдить их мощными фонарями. Прибывшие уже успели пробежаться по всем студиям и установили, что передача, на которую жаловались граждане, велась не из этого здания.

Дежурный электрик телецентра быстро разобрался в ситуации и доложил директору, что оба входящих электрических кабеля стоят без напряжения. Когда тот не понял и попросил объяснить, что это значит, электрик пояснил:

— Проблема не у нас, а в Мосэнерго. Все наши студии питаются от двух их кабелей. Ни в том, ни в другом напряжения нет. Нужно смотреть в трансформаторных подстанциях. Непонятно, почему одновременно оба трансформатора отказали, но это уже не наша проблема. Это собственность Мосэнерго. Нужно кого-нибудь послать на улицу позвонить. Наши телефоны мертвы. Я думаю, что и телефонный кабель повреждён. Ни один телефон в здании не работает.

Видимо, Мосэнерго получил информацию об аварийном отключении из других источников, потому что свет дали ещё во время разговора старшего группы Госбезопасности с директором центра. Чуть позже заработали и телефоны. Энергию в Останкинскую башню подали четвертью часа позже. После этого там ожили лифты, заработали мощные передатчики метрового и дециметрового диапазонов, появилась энергия в ресторане, и его персонал и посетители облегчённо выдохнули.

Технический персонал телецентра кинулся по своим местам включать аппаратуру и готовить её к работе. Засуетилась и администрация центра. Нужно было срочно придумывать и согласовывать с Гостелерадио текст, который вскоре зачитают дикторы обоих каналов. Всё расписание передач и нормальная, регулярная работа телецентра покатились ко всем чертям!

***

Теперь пришло время разбираться в причинах. В первую очередь следовало найти людей, организовавших и реализовавших свою преступную задумку. А как же? Налицо наглое преступление против безопасности государства! Информацию могли увидеть и услышать как минимум все жители столицы, а скорее всего, её слышали и пять с половиной миллионов жителей Подмосковья. Серьёзное ЧП в масштабе всей страны! Очень серьёзное! Его последствия могут вылиться в настоящую катастрофу!

Заместители Председателя Комитета Госбезопасности были проинформированы практически сразу. Уже в девять вечера оперативный дежурный сделал первый звонок. Сам Юрий Владимирович узнал о ведущейся передаче ещё раньше. К телевизору его подозвала жена, собравшаяся погладить мужу рубашки и галстуки и заодно послушать выступления молодых талантов из Москвы и Подмосковья. Она же и ответила на телефонный звонок, прозвеневший уже тогда, когда муж сидел перед телевизором, вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники кресла. Юрий Владимирович только отмахнулся. Ему было не до разговоров. Он напряжённо смотрел, слушал и запоминал.

Некоторые вещи, о которых спокойным голосом рассказывал с экрана телевизора импозантный сорокалетний примерно мужчина в отлично сидящем светлом костюме, с небольшой бородкой, немного напоминающей бородку академика Курчатова, были неизвестны даже ему. Речь шла о большой семье Члена Политбюро ЦК КПСС, первого секретаря ЦК Компартии Грузии. Точнее, не обо всей семье, а о проделках некоторых её членов, за которые любой другой рядовой гражданин Советского Союза наверняка поплатился бы свободой или даже жизнью. Некоторые из преступлений, совершённые бойкими внуками и внучатыми племянниками Героя Социалистического Труда и пламенного революционера, вполне тянули на высшую меру наказания.

Когда эти двое ведущих попрощались с телезрителями, пообещав ровно через неделю вернуться и продолжить увлекательное повествование о маленьких тайнах высшего руководства Коммунистической Партии, он рывком выбрался из кресла, обернулся к жене, понял, что та тоже прослушала всё до конца и спросил только:

— Во сколько они начали?

— Сразу после программы «Время». Без двадцати девять на пару секунд появилась испытательная таблица, и тут же выскочила заставка передачи «Момент истины». Юра, что происходит? Это переворот?

— Нет, не переворот, но тоже очень серьёзно. Я бы назвал это следствием глупого бунта трёх старых идиотов. Приготовь мне свежую рубашку. Похоже, придётся коротать ночь в Комитете или на Старой Площади. Кто, кстати, звонил?

— Оверченко. Просил передать, чтобы ты включил первый канал. Я сказала, что ты уже смотришь.

— Спасибо, всё правильно. Позвони, пожалуйста, Елене Петровне. Извинись за меня и попроси её вернуться на службу. Скажи, что я через полчаса буду в Комитете. Пусть собирает всех замов, кроме зама по тылу.

— Она не успеет за полчаса на метро.

— Да, знаю. Пусть из дома оповещает замов, а машину за ней я пришлю.

Ещё не переодевшись, он из своего рабочего кабинета сделал звонок по «вертушке». Звонил он «дорогому» Леониду Ильичу. Именно из-за его мягкотелости и уступчивости по отношению к некоторым членам ЦК и случилось то, что случилось. Ещё 22 марта во время памятной встречи на Старой площади Колокольцева открытым текстом предупредила, что может выбрать такой метод давления. Она называла это «методом убеждения», но сути дела это не меняет. Не поверили старые дураки! Посчитали блефом! Теперь всем вместе нужно думать, как минимизировать ущерб. Пусть Леонид Ильич сам решает, кого собирать и что говорить. Он главный виновный! И в первую очередь пусть решает, что делать с товарищем грузином. Его нужно в самом пожарном порядке со всех постов убирать. Вопрос только в том, как? С шумом и помпой или по-тихому?

Сейчас в Комитет! Нужны подробности. Нужно понять, как они реализовали это технически. Нужен план мероприятий по противодействию. Хотя бы по техническому противодействию. Второй такой передачи допустить ни в коем случае нельзя! Нужно понять, можно ли и дальше играть в принципиальность и пытаться загнать в угол этих двоих или следует извиниться, вернуть всё в исходную позицию и пообещать, что впредь никогда больше!... Вопросов миллион! Голова кругом идёт. Не успели от Даманского кризиса оправиться, как на тебе! А этот кризис может стать ещё более разрушительным, чем тот!

Глава 16. Москва. Лубянка

6 апреля. 9-00 московского

К утру ситуация более или менее прояснилась. Непонятными остались лишь три момента. Первый: каким образом им удалось лишить электроснабжения все важные объекты Останкино, не повредив при этом трансформаторы и кабели? С этим сейчас разбираются эксперты из НИИ Электросвязи.

Директор телецентра сказал, что подал заявку на этот год о выделении средств на покупку и монтаж современной системы бесперебойного питания. Попросил посодействовать в её продвижении. Что-то там там связанное с мощными аккумуляторами и дизель-генераторами. Утверждает, что это станет дополнительной страховкой от подобного рода сюрпризов.

Впрочем, ему не рассказали истинную подоплёку событий. Он по-прежнему живёт в уверенности, что вчера вечером им в телецентре довелось испытать на себе обычную несчастливую случайность, которой умело воспользовались какие-то злоумышленники. Что с него взять? Он человек от техники очень далёкий!

Второе, что осталось невыясненным: на чьём оборудовании и откуда велась передача? Студии в Останкино и на Шаболовке были проверены ещё раз и спецы вынесли однозначный вердикт — передача велась не оттуда! И, наконец, последнее и, пожалуй, самое главное: кто эти двое, которые так умело и на высоком профессиональном уровне провели эту часовую передачу? Явно какие-то профессиональные артисты, но из какого театра? Их следует установить, и проделать это нужно быстро, но не поднимая шума!

Вчера поздно вечером побывал и на Старой площади. Леонид Ильич пустился во все тяжкие! В нарушение всех норм коллегиальности не стал собирать Политбюро полного состава, а пригласил только тех, кто участвовал в заседании, на котором присутствовала Колокольцева. Бегал по кабинету, орал, топал ногами и требовал объяснений. Грозился всех троих инициаторов отправить на пенсию.

Смыслов только морщился от его криков. Его этим не проймёшь! Он в курсе, когда нужно по-настоящему бояться! Недаром столько лет неподалёку от Сталина и Берии тёрся! Если там удалось уцелеть, то уж при этом слабохарактерном дураке ему бояться нечего! Да и не был он никогда замечен в трусости.

Подборный и Пельше — те откровенно трусили и помалкивали, а Смыслов долго пытался урезонить Леонида Ильича и перевести разговор в деловое русло. Не стал Юрий Владимирович дожидаться конца разноса, попробовал отпроситься. В конце концов его вины в случившемся нет! Сказал, что в Комитете его люди ждут. Брежнев согласился отпустить, сообщив напоследок, что по его информации Кузнецов вчера в первой половине дня и сегодня утром в Загорске отметился.

Пришлось задержаться и выслушать рассказ о его «подвигах» там. Помрачнели все, когда Леонид Ильич сердито хмурясь об исцелении мальчишки инвалида поведал. Особенно у Михаила Андреича Смыслова его и без того длинное лицо вытянулось. Досье этого Кузнецова составленное ещё Мирошниченко и дополненное последними сведениями все уже прочитали, поэтому не особенно и удивились, но все и каждый по отдельности почувствовали приближение беды. Все поняли значение и смысл этой демонстрации, проведённой к тому же прилюдно и в правильном месте. Похоже, Колокольцева решила с ними больше не церемониться, а ударить сразу так, чтобы наповал! Чтобы ошеломить и лишить самообладания! Жёстко она, однако! С носка и прямо в копчик!

Это сейчас сразу с двух сторон полыхнёт. Даже с трёх, если до ушей западной прессы дойдёт. А до них, скорее всего, дойдёт! Даже наверняка дойдёт! Нужно же учитывать, сколько народу могло увидеть ту передачу. По самым скромным подсчётам никак не меньше двенадцати миллионов человек, а скорее всего даже больше. К половине двенадцатого ночи районные отделы милиции Москвы и области зарегистрировали в общей сложности около двухсот звонков с требованием граждан прекратить это безобразие!

Ну ладно, о религиозных и идеологических аспектах этого дела пусть у Михал Андреича голова болит! Тем более, что именно он был главным инициатором всего этого безобразия! Именно он взял слово на том заседании и разговаривал с Колокольцевой в отвратительном менторском тоне. Не просил, а требовал и даже кулаком по столу стучал! А потом, не спрашивая мнения других присутствующих товарищей, взял и освободил её от обязанностей директора НИИ Материнства и Детства. Как будто этого показалось ему мало, пообещал, что направит в мединститут, где она ведёт кафедру, представление с требованием освободить её и от тех обязанностей.

На этом, собственно, разговор и закончился. Колокольцева восприняла его слова, как объявление войны. С насмешливой улыбочкой на губах вышла из-за стола, и они с мальчишкой без дальнейших разговоров исчезли. Вот пусть теперь Михал Андреич и расхлёбывает эту кашу! Идеология и антирелигиозная пропаганда — это как раз по его части!

К одиннадцати утра поступило сообщение от розыскников из Загорска. Ту девчонку, рядом с которой Кузнецова видели во время обоих его появлений в Загорске, отыскали и личность её установили. Некая Антонина Михайловна Успенская. Особа семнадцати лет от роду. Фотографии в деле уже имеются. Красивая девушка. Даже очень красивая. Наверное, этим она его и привлекла.

Сегодня с утра она покрутилась в Лавре, побывала в церкви, а сейчас поехала в Москву. Цель поездки неизвестна, но скоро выяснится. На всякий случай на Ярославский вокзал, куда прибывает электричка из Загорска, направлены дополнительные силы. Её здесь встретят и поведут дальше. Это было предположение его зама по оперативной работе, что Кузнецов может захотеть её отыскать. На вопрос коллег — зачем? — он пожал плечами:

— Не знаю. Сами видите, девчонка-то действительно хорошенькая. Если он с ней два раза встречался, то может захотеть встретиться и в третий. Не знаю уж, как он её в Москве отыщет, но если Юрий Владимирович говорит, что парнишка обладает такими удивительными способностями, то может как-нибудь и найдёт...

Кузнецов им нужен не сам по себе, но в первую очередь, как связь с Колокольцевой. Дело в том, что она исчезла. С той самой минуты, когда эти двое покинули конференц зал на Старой Площади и затворили за собой дверь, её больше никто не видел. Даже пропуска не отметили. Ни через центральный, ни через оба боковых входа они здание не покидали.

Уже больше двух недель она не появляется ни на кафедре в мединституте, ни в рабочем кабинете в НИИ. Обе её секретарши не знают, что с ней случилось. Вместе с ней пропали и обе её дочери. Об этом доложил полковник Телюпа из Иркутска. Про Кузнецова он сказал, что его поведение не изменилось. Ходит в институт, прилежно сидит на лекциях, работает в лабораториях. Дома живёт один. На телефонные звонки отвечает, но о том, куда подевалась Марина Михайловна, говорить отказывается. Говорит только, что с ней всё в порядке, и когда «всё это» закончится, она снова появится. А сейчас, мол, вы её уволили со всех постов, и она решила воспользоваться представившейся возможностью и немного отдохнуть.

Задание группе сопровождающих было дано простое: документировать возможные контакты как Антонины Успенской так и Кузнецова; в случае попытки последнего собрать вокруг себя толпу, немедленно докладывать в Комитет и продолжать вести наблюдение с фиксацией мельчайших деталей; в случае обнаружения слежки и попытке вступить с ними в контакт, вежливо объяснить Кузнецову, что Юрий Владимирович очень хотел бы встретиться с Мариной Михайловной для прояснения некоторых деталей; никаких попыток силового воздействия на юношу и девушку не предпринимать, даже если покажется, что эти двое ведут себя как-то противоправно! В этом случае немедленно информировать непосредственного начальника!

Ещё две группы с аналогичными заданиями были отправлены к другим местам возможного появления Кузнецова. Одна, совсем небольшая, состоящая всего из двух человек была направлена к новому дому на Волгоградском проспекте, в котором недавно поселилась мать Кузнецова со своим новым мужем, и другая, из десяти человек, была направлена в Загорск. Судя по информации оттуда, с самого утра в Лавре собралась большая толпа верующих. По оценкам никак не меньше, чем на пасхальный Крестный Ход. Люди разогреты недавними событиями и изрядно возбуждены. Пришлось просить о помощи городской отдел милиции. Нужно, чтобы собравшиеся в Лавре видели людей в форме. Это может остудить горячие головы.

Местоблюститель Патриаршего Престола — так после недавней смерти Патриарха Московского и всея Руси называется должность митрополита Пимена — вёл себя в новой и очень непростой обстановке вполне разумно. Его подчинённые находились среди людей и по мере сил успокаивали их. Сам митрополит в парадном облачении обратился к собравшимися на площади прямо с каменной балюстрады Церкви Смоленской иконы Божьей Матери со словами примирения и терпения. Речь его была горяча и проникновенна. Так по крайней мере говорили люди в толпе.

Леонид Ильич просил докладывать ему о возможных изменениях в умонастроениях граждан, но сбор сведений об этом через сеть осведомителей и открытых источников начинать пока что рано. Учёные социологи говорят о сроке от двух до четырёх недель. Именно столько нужно, чтобы произошедшее «улеглось» в общественном сознании, потеряв одновременно с этим свою остроту. По их мнению, до этого срока начинать сбор сведений для последующего анализа просто бессмысленно.

На это Леонид Ильич резонно возразил, сказав, что всё это может быть верным, но лишь в том случае, если ничего дополнительного за это время не произойдёт. А как раз этого никто гарантировать не может. В конце разговора он угрюмо сообщил, что союзники по Варшавскому Договору зашевелились. Андрей Андреевич (Громыко) с утра принял посла Венгерской Народной Республики, а за ним уже выстроилась очередь из других желающих поговорить. Всех интересует вчерашняя передача по Первому каналу. Это их, видимо, ещё о событиях в Загорске не проинформировали.

Вот, кстати, ещё один потенциальный источник головной боли. Колокольцева в ходе беседы как бы между прочим упомянула о том, что к ней в руки попали сведения об источниках и размерах финансовой помощи, оказываемой коммунистическим и другим партиям левого толка стран восточной Европы, Африки и Азии. С разбивкой по годам. Все сразу поняли значение этого заявления. Ребёнку понятно, что публикация такого рода сведений может не только рассорить республики доноры Советского Союза, коих всего три — Россия, Белоруссия и, в отдельные годы, Украина — с остальными республиками, но и привести к серьёзным волнениям в стране.

Простым гражданам республик доноров и невдомёк, что они, оказывается, своим трудом кормят не только остальные двенадцать республик Советского Союза, но и большинство стран, входящие в состав СЭВ. Тут и до социального взрыва рукой подать. Точно рассчитать все геополитические последствия такой информационной атаки невозможно, но понятно, что для Советского Союза и его сателлитов она может привести к настоящей катастрофе. Такой удар социалистический лагерь может и не выдержать.

Рассматривал ли он вариант физического устранения источника этой угрозы? Безусловно! Это было первое, что пришло ему в голову, ещё в те минуты, когда он слушал спокойную речь Колокольцевой. Но потом он припомнил короткий рассказ генерала Мирошниченко и отложил эту идею в дальний угол. Мирошниченко, конечно, мужик хитрый, из тех, кого называют «себе на уме», но не трус. Он и в двадцать лет был решительным парнем и в свои пятьдесят запросто может ввязаться в драку на улице. Вон боевых орденов сколько! У иного генерала юбилейных медалей и значков столько не наберётся.

Вот этот человек в прощальном разговоре и предупредил его об опасности и бесполезности такого рода акций не только по отношению к Саше Кузнецову, но и ко всем тем, кто принадлежит к его ближнему кругу. Говорил он ещё о его способности создавать себе двойников, но в тот момент он ему, конечно, не поверил. Очень уж фантастически это звучало, да и не видел Мирошниченко этих двойников своими глазами. Хотя теперь появились сомнения. Может быть, Мирошниченко был не столь уж и неправ с этими двойниками. Чем другим, к примеру, можно объяснить тот факт, что Кузнецов сидит на лекциях в институте в Иркутске и одновременно присутствует в Москве или в Загорске? Двойник? Брат-близнец? Нужно будет спросить Телюпу. Может, он что-нибудь знает? На листке перекидного календаря у него на столе появилась короткая запись: «Телюпа — двойники?»

***

Без четверти двенадцать его разбудила секретарша. Елена Петровна... Лена... Она ведь тоже всю ночь и всё утро на ногах. Держится как-то, хотя давно уже не девочка. Зашла в комнату отдыха при кабинете, присела на диван рядом, руку ему на плечо положила. Дождалась, когда он откроет глаза и поднимет голову с подушки, и показала ему стакан боржоми. Он сел на диванчике, взял из её рук стакан, отпил половину, и только после этого она сказала, ради чего его будила.

— Час назад у себя на квартире застрелился Бурнадзе. Оверченко уже там. Высшее руководство МВД тоже. Ты поедешь?

Он допил остатки воды, и она молча забрала у него стакан. Застрелился или застрелили? — размышлял он, — У Брежнева имеется какая-то своя команда. По слухам небольшая, но головорезы почище тех, которые у нас в Комитете имеются. Мастера тайных операций. Поговаривают, что ещё Сталин распорядился о её создании. Вполне может быть, что они его и убрали. Такое решение вопроса, пожалуй, неплохое. Сейчас похватать его родственничков и устроить им показательные процессы, а передачу эту можно провозгласить началом глубокой реформы в партии. Видите, товарищи, партия не смотрит на предыдущие заслуги и решительно выносит на суд общественности тех, кто нарушает нормы социалистического общежития. Невзирая на звания и ранги! Перед законом все равны! Потом, когда вопрос с Колокольцевой решится, можно будет потихоньку гайки снова закрутить. Лишь бы только эта передача не повторилась. Очень уж многие неудобные и тайные вещи могут всплыть на поверхность.

Он взглянул на Елену.

— Нет, не поеду. Оверченко и сам грамотный. Не хочу ему мешать. Сколько я спал?

— Почти два часа.

— Слушай, езжай-ка ты домой и тоже поспи. Возьми разгонную машину и езжай. Возможно к вечеру снова тебя вызову. Извини, но такие уж деньки настали. Никому покоя не будет, пока мы этот вопрос как-то не уладим. Перед тем, как поедешь, отыщи мне домашний телефон Мирошниченко. Не выбросила ещё?

— Конечно, нет! Что ему передать?

— Передай, что я хотел бы ещё сегодня с ним встретиться.

— Здесь или у него дома?

Он задумался. Встретиться у него дома? А что? Мирошниченко, пожалуй, оценил бы такой жест. И разговор с ним мог выйти куда продуктивнее. Он кивнул:

— Да, у него дома — идея неплохая. Спроси, когда и куда я мог бы подъехать?

Лена вышла, а он встал и прошёл к умывальнику. Через пять минут, уже умытый и причёсанный, он сидел в своём кресле, держал возле уха трубку красного телефона и крутил украшенный серебряным гербом диск номеронабирателя. Ему нужен был Брежнев. Прежде чем что-либо предпринимать, нужно ответить на главный вопрос: что делать с Колокольцевой и с её подопечным? Похоже, что настало время дипломатии!

Глава 17. Разговор с Брежневым

Четверг, 6 апреля

Леонид Ильич был невыспавшимся и сердитым. На его вопрос о Колокольцевой заговорил грубо, чуть ли не матом. Вместо ответа спросил, какие меры он принял, чтобы предотвратить подобные передачи впредь.

— Распорядился расставить по городу пять армейских «глушилок». Это в дополнение к стационарным. Стационарные станции подавления сегодня должны быть оборудованы дополнительными блоками, которые позволят глушить не только радио, но и телевизионные частоты. Таким образом мы надёжно перекроем всю Москву и большую часть области. С сегодняшнего дня и вплоть до отмены там будут дежурить техники. Все телевизионные и радиочастоты в период с 14-00 и до 24-00 будут отслеживаться и, в случае отступления от утверждённой программы, через минуту подавляться.

— Почему через минуту, а не немедленно? И почему не круглосуточно?

— Военные просят шестьдесят секунд, чтобы запеленговать место, откуда будет вестись передача. Мы до сих пор этого не знаем. Знаем только, что это не Останкино и не Шаболовка. Да вы не беспокойтесь, Леонид Ильич, за минуту не успеют они ничего. Так... только поздороваются. Мы тут посовещались и решили, что круглосуточное дежурство инженеров и техников нецелесообразно. Люди знают, что в будние дни с утра и до 14-00 по телевизору смотреть особо нечего, поэтому телевизоры и не включают.

— Ладно, понятно... — перебил он его. — Можешь гарантировать, что всё пойдёт именно так, как ты описал?

— Нет, гарантировать не могу. Эксперты до сих пор не смогли ответить на вопрос, каким образом им удалось прервать энергоснабжение всех объектов в Останкино. Не факт, что в нужный момент он не проделает то же самое с нашими «глушилками» и со станциями пеленгации. Парень или сам хорошо технически подкован, или консультирует его кто-то очень грамотный.

Помолчали. Попробовал как-то вернуть Брежнева к тому с чего начал:

— Леонид Ильич, нужно всё же принимать решение по Колокольцевой. Вы знаете моё мнение: наша попытка принуждения была непродуманной, поспешной и вообще несвоевременной! Сейчас Колокольцева пропала и единственная оставшаяся ниточка, которая к ней ведёт, это сам Кузнецов. Если он тоже исчезнет, и они начнут против нас партизанскую войну, нам придётся очень и очень трудно. Боюсь даже, что нам не устоять. Нет у нас против него оружия...

— Почему нет? — перебил его Леонид Ильич. — Не бессмертный же он.

— В том-то и дело, что с обычной человеческой точки зрения он действительно бессмертен. Мы ведь уже говорили об этом. И Колокольцева предупреждала нас о том, что любые силовые акции против них совершенно бесполезны.

— Говорили. Но я всё равно не понимаю. Если следовать распространённой легенде, то его предшественник был казнён на кресте и прекратил своё биологическое существование. Разве не так?

— Понятия не имею! До знакомства с Кузнецовым и Колокольцевой я вообще полагал, что Иисус Христос и всё с ним связанное суть обычные поповские фантазии.

— А сейчас по-другому думаешь?

— А сейчас я не знаю, что думать. Больно уж его дела похожи на дела того, первого. Взять хотя бы этого Васю Смирнова. Он ведь и в самом деле три года назад ноги лишился. Был с родителями в Москве, погнался за воздушным шариком и попал под трамвай. Мои люди изучали его медицинскую карточку, разговаривали с хирургами, которые проводили ампутацию, говорили с матерью и с отцом. С самим мальчишкой в конце концов разговаривали! Всё было именно так, как свидетели описывают!

— Ну ладно, оставим пока это. Так почему же ты решил, что он бессмертен?

— По многим причинам, Леонид Ильич. Вот послушайте: сегодня ночью магаданский отдел КГБ переслал мне отчёты о событиях 69-го года в Магадане. После разговора с бывшим начальником 3-го Главного Управления, генералом Мирошниченко и изучения имеющихся материалов, меня очень заинтересовали некоторые аспекты того дела, которые не попали в уголовные дела.

— Что ты имеешь в виду?

— В первую очередь ранение, которое получил Кузнецов в результате покушения! В девяносто девяти случаях из ста такое ранение должно было привести к летальному исходу. Это мне наши врачи объяснили. Глянули нарентгеновский снимок и сказали, что этот парень не жилец! Не знаю уж, что они там увидели, но они заявили, что мальчишка должен был в течение максимум пятнадцати минут истечь кровью. Этого не случилось. В больницу его доставили примерно через час после выстрела. В плохом состоянии, конечно, но живого. Ещё через полтора часа, после того как его в срочном порядке прооперировали, Кузнецов уже был на ногах, а ещё через полчаса никаких следов от операции на его теле не осталось. Вообще никаких следов, представляете? Свидетели утверждают, что Колокольцева сама срезала бинты и демонстрировала собравшимся вокруг них врачам абсолютно гладкую и чистую кожу. Ни ран, ни шрамов, ничего! Кроме характерных следов йода на месте операции — совсем ничего! Похоже, у него регенерация идёт даже не как у ящерицы — та восстанавливает отброшенный хвост в течение пары месяцев — а за пару минут.

— Так... Ну, допустим... А что ещё?

— А этого недостаточно? И, кроме того, я склонен доверять словам Колокольцевой.

Помолчали.

— Что ты там про партизанскую войну говорил?

— Это образно. Я имел в виду, что он ведь может не ограничиться одним Загорском, а всплыть в любом другом месте. Я как-то выступал с содокладом на Пленуме ЦК и приводил реальные цифры по количеству церквей и верующих. Если помните, я в тот раз говорил, что одних только действующих православных храмов у нас около десяти тысяч, и их посещают примерно сорок миллионов человек! Из них шесть — семь миллионов регулярно! Как мы ни боролись все эти годы с религией, а всё равно каждый шестой гражданин Советского Союза — верующий! Этих и агитировать не нужно. Покажи им что-нибудь вроде того, что он в Загорске продемонстрировал, и готово дело! Самое паршивое, что у нас нет ни малейшей возможности запретить ему встречаться с людьми. Сегодня он появился в Загорске, завтра может появиться в Киеве, а послезавтра вообще в Грузии или на Камчатке. Как прикажете перекрывать одновременно десять — двадцать тысяч объектов? У нас для этого сил нет. То же самое касается военных «глушилок». Москву, Ленинград и столицы союзных республик мы ими обеспечили, но что делать с другими городами миллионниками? Или с городами в пару сотен тысяч человек? Столько станций подавления и пеленгации у военных нет и никогда не было. Такая задача им никогда не ставилась.

Он сделал паузу, прежде чем продолжить. Его собеседник терпеливо ждал.

— Одна у меня надежда...

— Какая?

— Мне кажется, тот факт, что он до сих пор не исчез, говорит за то, что Колокольцева оставляет нам шанс на примирение. И ещё... Я разговаривал со специалистами, и они обратили моё внимание на одно интересное обстоятельство. Своё представление Кузнецов провёл не там, где действительно много народу ежедневно собирается, а несколько на отшибе — у небольшой часовенки. В ней и рядом с ней в тот момент всего девять человек включая самого Кузнецова находились, причём четверо из них — это семья Смирновых. Может быть, она специально так сделала? Может, это не война, а всего лишь предупредительный выстрел?

— Взять бы его за шкирку, да ремня ему всыпать! — не сдержался Леонид Ильич.

— Зря вы так! Он-то здесь при чём? Если бы не поведение Михаила Андреича, мне кажется, нам удалось бы до чего-нибудь договориться. К началу встречи Колокольцева показалась мне настроенной вполне дружелюбно. Слишком уж Смыслов себя самоуверенно повёл.

— Ладно, ты-то хоть его не цепляй! От него всем нам польза большая! Вся идеология на нём держится, ты не забыл?

— Помню я, Леонид Ильич, помню. Только и вы не забывайте, что если нам не удастся решить возникшую проблему в течение ближайших двух — трёх недель, про всю нашу идеологию можно будет забыть. В следующий вторник Кузнецов снова появится в Лавре, проведёт, как обещал, ещё один сеанс исцеления в духе Иисуса Христа, и всё! Через месяц, максимум два, про атеизм люди если и будут вспоминать, то только в каких-нибудь совсем уж глухих деревушках. А с крахом атеизма рухнет и вся наша идеология. Идеологически мы будем отброшены назад в 1918 год. В этом Колокольцева совершенно права! Умная девушка! Такую лучше на своей стороне иметь, а не среди врагов.

Леонид Ильич вздохнул:

— Если бы месяц... Боюсь, всё может гораздо быстрее произойти. Как думаешь, она не блефовала, когда говорила о секретных статьях бюджета? Всё же они не только грифом защищены^[4], но и упрятаны среди вполне легальных статей расходов.

— Я бы не стал проверять, блефует она или нет. Слишком опасно. Сам факт того, что она об этом заговорила, говорит о многом. Даже если у неё у самой нет доступа к этим документам, она может иметь информаторов достаточно высокого ранга в Минфине и Госплане, которые на пальцах разъяснят ей, что к чему. Сами понимаете, ей есть что предложить в качестве платы за информацию. Там людей в возрасте и с проблемами со здоровьем тоже хватает.

— Да, понимаю... — вздохнул его собеседник, — Тоже об этом подумал... Как ты считаешь, как далеко она готова пойти? Готова ли развалить страну в угоду своим амбициям? Понимаешь, о чём я?

— Понимаю. Мне кажется готова. Судя по её досье, она никогда не была убеждённым коммунистом. Во время работы в больнице города Магадана был зафиксирован целый ряд её критических высказываний по отношению к руководству страны. Думаю, в партию она вступила из чисто карьерных соображений...

Ладно, оставим пока этих наделённых гигантской властью мужчин за их серьёзным и тяжёлым разговором и посмотрим, чем занимаются остальные участники нашей драмы.

Глава 18. Антоша и её родители

Четверг, 6 апреля, 12-30 московского

Антоша Успенская действительно села на электричку и приехала в Москву. Здесь выяснилась цель её приезда. Она встречала отца часом позже приехавшего поездом на тот же Ярославский вокзал.

После того, как мама сообщила папе о случившемся чуде, свидетелем которого она стала, он обратился к своему духовному наставнику — протоиерею Александру — с просьбой отправить его в командировку или дать ему неделю в счёт отпуска для того, чтобы он смог съездить в Загорск и на месте разобраться с тем, что там происходит. А также попытаться понять, какая роль в разворачивающихся событиях отведена его старшей дочери Антонине. Со слов своей супруги он мало что понял.

Владыко Александр слушал очень внимательно и с большим интересом, милостиво предложил отцу Михаилу чаю и, пока тот готовил его себе, позвонил в канцелярию Московской Патриархии. В знак уважения к его сану с ним разговаривал сам Первый Викарий отец Виталий. Он подтвердил сообщённые отцом Михаилом сведения. В числе прочего он подтвердил также и то, что в момент знакомства Престолоблюстителя с (здесь говоривший запнулся и осторожности ради назвал Господа «молодым человеком») рядом с ними находилась невысокая, темноволосая девушка по имени Антонина, которой «этот юноша» оказывал определённые знаки внимания.

Владыко Александр испросил благословения на поездку к руке Местоблюстителя, получил вежливый отказ и заверения в том, что Вологодская епархия в числе прочих в самое ближайшее время получит циркулярное письмо с разъяснениями, касающимися последних событий. Лишь после этого Владыко Александр вспомнил о стоящем с чашкой горячего чая в руках рядом с его письменным столом протодиаконе Михаиле и изложил его просьбу отцу Виталию. Вот его поездку в Сергиев Посад к руке Местоблюстителя тот почему-то одобрил и благословил.

Всего этого Антоша, конечно же, не знала. Они с мамой вчера получили от папы телеграмму о том, что он приезжает, и что первую ночь он хочет переночевать в доме своего старшего брата. Дядя Степан и его жена тётя Рита живут в самой Москве. Они с мамой побывали у них дома сразу после приезда из Вологды. Дядя и тётя предлагали им пожить у них, но потом согласились, что для мамы будет гораздо проще, если они снимут комнату в самом Загорске. Собственно, искать ничего не пришлось. Адрес Галины Захаровны, у которой они с мамой остановились, им дали знакомые, которые два года назад выдавали дочку замуж и тоже за выпускника Духовной Академии.

Отца она встретила и проводила до дома дяди и тёти. Туда же вскорости подъехала из Загорска и мама. Всё было готово для проведения расширенного семейного совета. Без него никак было не обойтись, потому что папа часто упрекает маму в излишней восторженности духа, прискорбной торопливости при принятии решений и некоторой легковесности суждений. Вопрос о том, с кем довелось их старшей дочери столкнуться, оставался открытым и папа надеялся получить дельный совет от своего старшего брата.

Не внёс в этот вопрос ясности или хотя бы малейшего понимания обстоятельный разговор с духовным наставником. Владыко Александр пространно рассуждал о канонической сущности Христа и Святой Троицы, но так и не сумел ответить на простой и практический вопрос: проявлял ли когда-нибудь Господь мужской интерес к молоденьким девушкам? Святая Мария Магдалина, разумеется, не в счёт. Не молоденькая она была и по слухам вовсе не девушка. М-да...

Глава 19. Иркутск, улица Герцена

Четверг, 6 апреля, 17:30 местного времени

С Сашей всё было понятно. В первый день после памятной телепередачи слежка за домом и за ним самим начала вестись почти в открытую. Из-за этого уже вечером следующего дня случился неприятный инцидент. Группа слежения, состоящая из двух сотрудников оперативного отдела в штатском, поставила свою машину на дороге прямо напротив калитки дома Колокольцевой. А что такого? В задании на сопровождение было сказано чётко и ясно — слежка должна вестись демонстративно!

Вернувшись из института, Саша, естественно, машину заметил, подошёл к ней, взглянул на номера, кивнул её пассажирам и ушёл в дом. Через пару минут машина лишилась всех четырёх колёс! Причём, что характерно, сидящие в машине мужчины не заметили, в какой именно момент это случилось. Лишь когда она с небольшой высоты грохнулась на асфальт, ломая диски и другие ценные запчасти, эти двое опомнились. Поспешно выбрались наружу, оценивая ущерб обошли машину кругом, а тут и Саша появился. Открылась калитка, и он с бутербродом в одной руке и кружкой чая в другой выходит наружу. К ногам его жмётся молодая рысь.

Саша перешёл тротуар, подошёл к машине поближе, посмотрел на свой бутерброд, откусил от него кусок, прожевал, запил и говорит громко:

— В другой раз я вас в Ангаре вместе с машиной искупаю. Наплаваетесь досыта! А сейчас проваливайте! И чтобы ближе пятидесяти метров от дома я вас не видел! Наглецы!

Поскольку наглецы никак не реагировали, а с открытыми ртами стояли и смотрели на мальчишку и его бутерброд (на толстом куске свежего ржаного хлеба малосольная тихоокеанская селёдочка с лучком колечками), тот недолго думая выбросил их из города (чтобы не завидовали, наверно). Земля под ногами у обоих разверзлась, и они провалились. Впрочем, провалились они не ПОД землю, а как бы НА землю. Такой вот пространственный парадокс! Оказывается, так тоже бывает. Оба вывалились из воздуха на высоте примерно двух метров и упали в глубокий сугроб где-то в лесу. Когда они из сугроба выбрались и огляделись, то обнаружили пропавшие колёса от их служебной Волги. Они лежали сложенными в аккуратную стопочку у корней толстой сосны. Понять, где они очутились, помог донёсшийся издалека гудок автомобиля. Хорошо, что солнце к тому времени ещё не зашло. Иначе бы они в своих костюмчиках, пижонских ботиночках и без шапок могли и замёрзнуть. Апрель апрелем, но в лесу гораздо холоднее, чем в городе. Да и снег ещё лежит. Короче, намаялись они, пока снова добрались до города. Разумеется, колёса пришлось оставить в лесу...

Примерно в то самое время, когда эти двое ещё озирались в лесу, с начальником, инструктировавшим их перед выходом на смену и отдавшем распоряжение о проведении демонстративной слежки, тоже произошла довольно странная история. Защемило вдруг сердце, заболело. Левая рука отнялась и дыхание перехватило. Заметив, как он побледнел и схватился рукой за грудь, случившаяся рядом жена встревоженно спросила, что с ним, ответа не дождалась и кинулась к телефону.

Скорая помощь подоспела на удивление быстро. Уже минут через пять в дверь позвонили, и она впустила в квартиру двоих молодых мужчин в белых халатах. Один из них имел при себе небольшой белый чемоданчик с красным крестом на крышке. Она пригласила их пройти в зал, где на диване устроился муж, и сама поспешила следом.

Позже она так и не смогла ответить на вопрос: в какой именно момент произошла трансформация? От входной двери по коридору шли двое высоких мужчин возрастом чуть за тридцать, а в комнату вошла молоденькая, черноволосая девушка в белом халате и юноша возрастом никак не старше шестнадцати лет. Последний тоже был одет, как врач, но не в халат, а в белые брюки, белую футболку и голубую куртку. На голове у юноши красовалась круглая шапочка типа тех, какие до революции носили профессора.

С их появлением в комнате больному моментально стало лучше. Впрочем, выздоровел он не до конца. Боли в сердце исчезли, дыхание восстановилось, но зато тело перестало слушаться. Худо бедно он мог шевелить только шеей и глазами. Всё остальное сделалось мёртво неподвижным.

Подойдя к дивану девушка без улыбки кивнула ему и сказала:

— Если продолжите заниматься глупостями, то в следующий раз это будет не приступ, а полновесный инфаркт, и если вы от него умрёте, то это будет исключительно ваша вина. Вы всё поняли?

Конечно же, он моментально узнал обоих. К нему пришли фигуранты слежки: Марина Михайловна Колокольцева и Саша Кузнецов. Последний не отрывал от него угрюмого взгляда. Он дополнил слова Марины Михайловны.

— Тётя Марина имеет в виду, если вы нам докучать станете. Следить — следите, но не лезьте на глаза. Кивните, если поняли!

Конечно же, он кивнул. А что ему оставалось? Саша продолжил инструктировать:

— В дом и на участок даже в наше отсутствие не соваться! В институте и в общественном транспорте ближе десяти метров не приближаться! За домом наблюдать с дистанции не менее пятидесяти метров! К моим друзьям и подругам тоже не лезть! Замечу — головы отрывать буду! Вам в том числе!

Жена — она держалась за спинами у этих лже-врачей — после этих слов пришла в себя и храбро вмешалась в разговор.

— Серёжа, кто эти люди? Может, милицию вызвать?

Девушка и юноша оглянулись. Вместо мужа ей ответила девушка:

— Не нужно милицию. Мы сейчас уйдём. С вашим мужем всё будет в порядке, но только до тех пор, пока он не захочет нарушить данные ему запреты. И вам не советую вмешиваться в это дело. Никому не посоветовала бы. Это крайне опасно!...

Они действительно сразу вслед за этим ушли. Настоящая скорая подъехала минут через двадцать после их ухода. Врач скорой послушала сердце мужа, вытащила из ушей стетоскоп, убрала его в карман халата, вздохнула и поставила диагноз.

— Скорее всего это у вас не сердце болело. По вашему описанию скорее похоже на острую невралгию. Неловко повернулись — вот вам и результат. С сердцем у вас всё в порядке, но я бы посоветовала всё же сделать кардиограмму. Так, на всякий случай. В вашем возрасте осмотр у кардиолога нужно проходить ежегодно.

Глава 20. Страна готовится

Пятница, 7 апреля

Страна жила своей жизнью. Сталевары варили сталь, шахтёры добывали уголь, на полях тарахтели трактора, в театрах шли спектакли, заводы выполняли планы по производству промышленной продукции и ширпотреба, и так далее и тому подобное. Казалось, прошедшая в Москве и области телевизионная передача и таинственные события в Сергиевом Посаде не оказали ровно никакого влияния на жизнь страны. В общем-то, это и в самом деле было так. Ну, почти так! Запущенный когда-то маховик жизни гигантской страны остановить чрезвычайно сложно, особенно если помнить, что его крутят без малого двести сорок пять миллионов человек.

Но и совсем незамеченными эти два события не остались. И если про чудо исцеления говорили в основном в Сергиевом Посаде, то содержание скандальной телевизионной передачи обсуждалось достаточно широко как в столице, так и в области. Правда, обсуждения эти проходили почему-то только в курилках многочисленных московских НИИ и в заведениях, где подают недорогое пиво. Странным образом посетителей ресторанов это не коснулось. Последние разговаривали за своими столиками о чём угодно, но только не об этом. Даже если на столах у некоторых из них стояли бутылки с пивом. Действительно, очень странно!

У завсегдатаев же всякого рода пивных баров, «стекляшек», «гадюшников» и «зверинцев» содержание и сам факт выхода этой сомнительной во всех отношениях телевизионной передачи, оценивался неоднозначно. Ну, для начала следует всё же признать, что никому из них и в голову не пришло усомниться в том, что выход в эфир этой передачи был санкционирован в самых высоких сферах. Обсуждалось другое. Пытливые умы были заняты вопросом: что означает сам факт выпуска в открытый эфир подобного рода компромата на партийного функционера столь высокого ранга? Новая «оттепель» наподобие хрущёвской? Отголоски борьбы в высших сферах? Попытка как-то обуздать совершенно обнаглевших в последние годы грузинских лавочников и «цеховиков»?

То, что о злоупотреблениях высокопоставленных деятелей и их родственничков наконец-то заговорили открыто, признавалось хорошим знаком всеми участниками дискуссий. Негатив вызывала лишь довольно вялая подача материалов. Никаких тебе хлёстких фотографий, никакого документального кино, одна сплошная говорильня. Множество непривычных для русского уха грузинских имён и названий мест, которые мгновенно забываются, и от этого в голове образуется каша. Они бы у Международной панорамы поучились, что ли? Те умеют всё чётко по полочкам разложить!

Или взять ведущих «Момента истины». Что режиссёр передачи хотел сказать, усадив их не за общий стол перед камерой, как обычно это делается, а в кресла друг напротив друга и поставив между ними низенький журнальный столик? Кстати, юбочка у девушки могла бы быть и покороче. К самой девушке претензий нет — симпатичное личико, макияжик, красивые ножки — а вот длина юбки прямо как будто из довоенного времени. Ну разве же так можно?

***

Со стороны посмотреть, всё в стране шло, как обычно. Но это было только на первый взгляд. Уже третий день органы Госбезопасности работали в чрезвычайном режиме. И не только в столице, но и по всей стране по ночам горели окна рабочих кабинетов. Понятное дело, на периферии работа велась не столь интенсивно, как в столице, но тоже гораздо интенсивнее обычного.

Разумеется, такая их активность не осталась незамеченной разведками зарубежных стран. Многие резиденты сделали верные выводы, связав её с последними событиями в Москве и в Загорске. Информация об этом ушла наверх, и уже второй день ассы аналитики и специалисты в области стратегического планирования на Западе ломают головы над тем, как наиболее эффективно воспользоваться этой возникшей в Советском Союзе и быстро распространяющейся на страны Восточного блока нервозностью и неуверенностью.

Понятно также и то, что их шевеления не остались незамеченными и органами контрразведки Советского Союза. Высшее руководство страны было проинформировано, но, к сожалению, какой-либо значимой реакции с их стороны пока что не последовало.

Во время многочисленных встреч на Старой площади Юрий Владимирович настаивал на том, что конфронтацию нужно как можно быстрее заканчивать, а для этого пригласить Колокольцеву на переговоры. Вежливо пригласить! С его точки зрения результатом встречи должно стать отступление обеих сторон на первоначальные позиции. Колокольцевой должны быть даны гарантии неприкосновенности, возвращены отобранные должности и, в качестве извинения за причинённые неудобства, следует предложить ей какое-нибудь отступное. Со своей стороны она должна пообещать, что они с её подопечным отказываются от всякого рода публичной активности и снова уходят «в тень».

Если Подборный был в основном с его предложениями согласен (он не говорил, но очень уж пугала его перспектива попасть под разборки сильных мира сего, если дальнейшее противостояние приведёт к демонтажу или просто к серьёзной деформации государственной власти), то Смыслов и Пельше настаивали на ужесточении репрессивных мер по отношению к Колокольцевой и к её подопечному. Посмели даже обвинить аппарат Госбезопасности в беззубости! Брежнев же занял нейтрально-выжидательную позицию. Вопреки любой логике решил подождать следующего вторника. Почему-то тоже полагал, что Колокольцевой не хватит духу, чтобы эскалировать ситуацию.

Громом среди ясного неба прозвучал звонок полковника Телюпы, раздавшийся в огромной приёмной Председателя КГБ утром в пятницу 9-го апреля. Если быть точным, то Телюпа позвонил в 9-05 московского времени. Елена Петровна сотрудник очень опытный. Уже по тону, с которым молодой полковник к ней обратился, она поняла, что дело нешуточное, а когда он пояснил, что звонит из Иркутского мединститута, что у него имеется совершенно неотложная и чрезвычайно важная информация, что через сорок минут он рассчитывает быть в здании управления КГБ по Иркутской области и хотел бы, чтобы Юрий Владимирович или кто-нибудь из его замов находился неподалёку от комнаты спецсвязи, она поняла, что дело и впрямь серьёзнее некуда! Иначе не посмел бы Телюпа так разговаривать. Мелковата у него должность для этого!

Глава 21. Сергей Телюпа и Саша

Пятница, 7 апреля, 07:30 московского (12:30 иркутского) времени

Чтобы понять, что так взволновало Сергея Телюпу, нужно, наверное, вернуться на час назад и посмотреть, чем он в то время занимался.

Саша Кузнецов в сопровождении Кати Карташовой сходил на большом перерыве в буфет, после чего они с ней расстались: Катя пошла на лекцию, а Саша отправился в ректорат. Своей подруге он сказал, что тётя Марина попросила его зайти туда и забрать какое-то пришедшее на адрес ректората письмо для неё. На самом же деле Саша соврал. Ни в какой в ректорат он не заходил и никакое письмо для Марины Михайловны туда не приходило, а направился он прямиком к первому отделу. Кабинет начальника первого отдела пару дней назад занял полковник Телюпа, своей властью отправив законного хозяина кабинета в отпуск за два года.

Попросив секретаршу доложить о нём, Саша потолкался у входной двери, а когда его пригласили, зашёл в кабинет, плотно затворив за собой обе двери небольшого тамбура. Кивком поздоровавшись с Сергеем Васильевичем, Саша без приглашения присел на свободный стул рядом со столом нового хозяина кабинета и негромко начал:

— Марина Михайловна передаёт вам привет и просила передать кое-что Юрию Владимировичу. Записывайте!... — дождавшись, когда его собеседник откроет блокнот и приведёт «вечное перо» в рабочее состояние, Саша продолжил. — Первое: новую передачу «Момента истины» мы проведём не во вторник, а уже сегодня. Сразу после программы «Время» и начнём. Мы знаем, что в Москве выставлены дополнительные станции постановки помех, поэтому это будет пробная передача. Мы проведём её только для того, чтобы выявить и уничтожить все «глушилки» — как новые, так и старые. Повтор передачи сделаем, как и договаривались, во вторник. Уже набело — без «глушилок». Не думаю, что ко вторнику ваши техники успеют отремонтировать то, что я сегодня сломаю. Я буду очень обстоятельным. Обещаю! Менять придётся всё оборудование! Да! Пусть предупредят людей на станциях постановки помех, чтобы они были готовы к возникновению локальных пожаров. Сами понимаете, там вся аппаратура под высоким напряжением. Одно неловкое движение и короткое замыкание! А у меня не будет очень много времени, чтобы осторожничать. Очень уж многое мне предстоит сделать. Короче, пусть будут начеку! Не хотелось бы, чтобы кто-нибудь из них пострадал.

Сергей кивнул, не поднимая глаз от своего блокнота. Саша продолжил:

— На сей раз трансляцию будем вести не только на Москву и Московскую область, но и на Ленинград. Ленинградцы тоже интересуются, я узнавал. И они имеют точно такое же право знать, как и москвичи! Заодно разберусь с тамошними «глушилками». И ещё передайте, что пеленгация им ничего не даст. Их пеленгаторы будут указывать на Останкинскую башню в Москве и на локальные телевышки в других городах. Мы же должны об удобстве телезрителей подумать, верно? Чтобы не пришлось людям их комнатные и коллективные антенны перенастраивать. Так что помехи можно будет ставить, не выжидая шестидесяти секунд. И мне, и вам проще будет. Я их быстренько ликвидирую и можем расходиться по домам. Кстати, пеленгаторы я не собираюсь ломать. Пусть не волнуются. Во-первых, это имущество военное, а во-вторых, они мне не мешают.

— Теперь следующее, — нахмурился он. — Погодите писать. Сначала послушайте... Поскольку в Загорске на вторник намечены очень серьёзные мероприятия по противодействию, как то: блокирование с помощью внутренних войск всех ведущих к Лавре улиц; блокирование проходов в саму Лавру; снайперы на крышах высоких зданий; лавки с выпечкой, дефицитной колбасой и водкой; духовой оркестр; армейские агитационные громкоговорители и прочая лабуда — я сразу перехожу к плану «Б». Вы должны будете передать Андронову следующее: вот теперь пишите! Идея раздать участвующим в оцеплении солдатам боевые патроны и принесение нескольких из них в жертву снайперам, с целью вызвать беспорядочную ответную стрельбу по горожанам, хороша, но очень уж бессовестна. Я понимаю Смыслова. Он хочет таким бесчеловечным способом свалить вину за беспорядки на нас с Мариной Михайловной, одновременно замазав нас кровью и развеяв сложившееся мнение о нас, как о людях добрых. Ход хитрый, но у него ничего не выйдет, потому что мы о нём знаем. Насчёт снайперов он сегодня будет разговаривать с руководством ГРУ Генштаба, но не факт, что сумеет договориться, и не факт, что даже если руководство согласится выделить для этой цели пару — тройку своих спецов, те согласятся стрелять по солдатам. А я непременно вмешаюсь и помогу этим офицерам принять правильное решение. Они в конце концов нормальные люди, чтобы просто так убивать ни в чём не повинных людей. Да и не военное время сейчас, чтобы опасаться ответственности за неисполнение приказа...

Он опустил глаза, вздохнул и продолжил:

— У этих двоих — я имею в виду Смыслова и Пельше — состоялся разговор тет а тет, в результате которого они пришли к единому мнению. Оба согласились с тем, что исходящая от нас для существующего в стране строя угроза перекрывает любые возможные выгоды от нашего с ними сотрудничества. Они заблуждаются и в том, что фантазируют о каком-то будущем сотрудничестве, и в том, что мы можем представлять хоть какую-то угрозу для простых людей. Мы с Мариной Михайловной боимся прозевать ещё какую-нибудь подлость с их стороны, поэтому вынуждены будем прямо сегодня вывести их из игры. Уложу на больничную койку на пару недель и того, и другого. Если будут артачиться и не оставят попытки уничтожить или скомпрометировать нас, я перейду к более жёстким мерам. Прошу вас объяснить Андронову всё это. Он должен понимать, что происходит, и попытаться объяснить логику наших действий Брежневу. Ему, кстати, тоже пора уже определиться...

Он остановился на пару секунд, потом вздохнул и продолжил:

— И ещё одно... Юрий Владимирович должен будет предупредить Брежнева о том, что если тот примкнёт к мнению Смыслова и Пельше, то также моментально окажется на больничной койке. Подходящие болезни у всех троих уже имеются. Ничего нового придумывать не нужно. Всё будет выглядеть совершенно естественно. Ни один врачебный консилиум не усомнится! Обычное обострение течения ранее найденной болезни. Если они и дальше будут вести себя как упрямые ослы, с больничных коек они уже не поднимутся. Медицина не всесильна. Буду они у меня с интервалом раз в неделю отправляться к праотцам! Неделю буду давать, чтобы скорбящий народ с предыдущим именитым покойником успел проститься. Страна месяц подряд по телевизору один «Танец маленьких лебедей» смотреть будет! Нам с Мариной Михайловной надоело! Не понимают по-хорошему, будем действовать по-плохому. Вашего начальника я не трогаю, потому что он в этом конфликте занял верную позицию.

Саша неожиданно вспылил:

— Неужели так трудно понять, что мы тоже люди, и что их проблемы со здоровьем нас совершенно не волнуют?! За ними и без того лучшие врачи Союза присматривают и лечат их! Идиоты...

Он помолчал немного, успокоился и продолжил:

— Теперь следующее. Завтра вечером дочери Марины Михайловны возвращаются домой. Они совершенно не в курсе происходящего, и какую роль мы с Мариной Михайловной в этих событиях играем, поэтому любую слежку за ними я буду рассматривать как подготовку похищения или покушения на их жизнь! То же самое касается и Антоши Успенской в Сергиевом Посаде. Юрий Владимирович знает, о ком я говорю. Так вот, предупредите его, что в случае неповиновения, я буду калечить топтунов и уничтожать тех, кто давал им задание на слежку. Постарайтесь убедить его в серьёзности моих намерений. Мне не хотелось бы лишнюю кровь проливать, но для нас и для человечества в целом на кону стоит слишком много, чтобы всерьёз задумываться о судьбе десятка — другого ваших сотрудников.

— И последнее... Марина Михайловна просила передать, что ещё не поздно дать задний ход. Она по-прежнему готова принять извинения и приостановить исполнение всех угроз на тех же самых условиях. То есть, если будет гарантировано, что нас раз и навсегда оставляют в покое! У неё будут и другие условия, но она расскажет о них при личной встрече с Леонидом Ильичом и Юрием Владимировичем. Встречаться с другими она не видит смысла.

Сергей молча кивнул, стенографируя в рабочий блокнот Сашины слова. Поднял на него глаза, понял, что продолжения не будет, перелистнул на три страницы назад и по пунктам повторил всё, что было сказано. Когда он дочитал до конца, Саша кивнул:

— Да, правильно, всё именно так и передайте.

— Я немножко не понял. Ты сегодня собираешься повторить передачу от 7-го апреля или это будет новая передача?

— Новая, конечно! Зачем повторяться? Людям скучно будет.

— А о чём она? Или это секрет?

— Да нет, не секрет. — Саша смешливо фыркнул, — Какие у нас могут быть секреты от руководства страны? Записывайте! В общем разделе мы сегодня поговорим об ошибках и перекосах в финансировании и снабжении регионов Советского Союза. Какие республики сколько дают в общий котёл, и сколько они из этого котла черпают. Покажем прилавки магазинов в периферийных городах России и для сравнения в прибалтийских республиках и республиках Закавказья. Примерно понятно?

Сергей кивнул, не поднимая на него глаз. Он быстро писал.

— Угу, понятно, — пробормотал он, — Это может стать бомбой...

— Угу, может. Вообще-то, все эти данные имеются в открытой печати. Они взяты из ежегодных статистических сборников. Просто мы постарались сделать их понятными для всех. Посмотрим, что после этого запоют руководители некоторых союзных республик, которые считают, что Москва выделяет на их обеспечение и развитие недостаточно средств!

— Всё?

— Нет, не всё. Будет и вторая часть, которую мы назвали «Семейный альбом». Решили завести такую вот постоянную рубрику. Партийных начальников много. У них есть жёны, дети, близкие и дальние родственники, но о них никто не говорит. Это несправедливо по отношению к ним самим, да и советским людям интересно будет узнать немного об их жизни. Чем они живут, как живут, не нуждаются ли в чём-нибудь, понимаете? Сегодня решили поговорить о детях Леонида Ильича. Он в последние дни что-то очень уж тормозит. Нужно подтолкнуть его к принятию решения. В этом нам поможет его дочка. Точнее, не она сама, а рассказ о ней, о её мужьях, о её знакомых и о некоторых особенностях её личной жизни. Я думаю, простым гражданам Советского Союза будет очень интересно. Особенно женщинам.

Сергей усмехнулся на это. Доводилось ему слышать о поведении Галины Леонидовны. Довольно легкомысленная она особа. Легкомысленная и импульсивная. Опасная смесь для того, кто находится на виду.

— Каких знакомых ты имеешь в виду? Я о некоторых слышал...

— Разных. Их у неё многие десятки. Она не всех из них по именам помнит. Мы хотим на нескольких примерах показать, как легко и просто решаются очень сложные вопросы и делаются стремительные карьеры, если ты лично знаком с дочерью Брежнева или хотя бы с теми, кто относится к её окружению. Поучительные истории, смею вас заверить! Думаю, Леониду Ильичу тоже интересно будет посмотреть и послушать. Он далеко не всё про свою гиперактивную дочурку знает! Ох, не всё! Вот мы все вместе посидим и посмотрим.

— Угу... Теперь всё?

— Да, всё. Только ещё одно. Если кому-нибудь придёт в голову, что наступление это лучший способ защиты, то я мигом докажу ему обратное. В случае с нами это точно не сработает! Так вот, если такая оказия случится, я тут же забываю обо всех договорённостях и обещаниях и начинаю злодействовать уже без оглядки на чьи-либо жизни или здоровье! Уверяю, мало при этом никому не покажется!

— Понятно. Слушай, Саша, эта информация очень срочная и важная. Где я смогу тебя найти, если потребуется?

— Я буду дома. Прямо от вас и пойду. Придётся последние две пары пропустить. Мой телефон у вас имеется. Если они там решат, что настала пора договариваться, пусть Юрий Владимирович или Леонид Ильич звонят мне домой напрямую. Мы вместе и решим, как поступить.

***

Саша действительно ушёл домой, но не напрямую, как обещал. Решил, что особо торопиться некуда, и зашёл в деканат лечебного факультета. Там он для начала разыграл небольшую сценку перед секретаршей декана Зинаидой Константиновной. Ещё в коридоре сделал скорбное лицо, во время разговора держался за живот, а на её вопрос — что с ним? — ответил, что у него после посещения столовой разболелся желудок, и поэтому он отчаливает домой лечиться домашними средствами — раствором марганцовки, кипячёным молоком и специальным травяным сбором, который его знакомые собирали в Приморском крае.

Всё это было проделано только для того, чтобы получить возможность обменяться парой слов с Лидочкой Милославской — юной помощницей Зинаиды Константиновны и по случайному совпадению дочерью её родной сестры, то есть племянницей. Кстати, всем на первом курсе лечфака известно, что у этих двоих малолеток роман. Кто-то посмеивается над ними, но кое-кто и завидует. Впрочем, Саша не добился, чего хотел. Лида выслушала его торопливый шепоток, бросила на тётю Зину взгляд, вздохнула и помотала своими кудряшками:

— Не могу! У меня ещё полно дел. Уходи, Кузнецов, не мешай! А то мне здесь до ночи сидеть придётся.

Саша коротко оглянулся на Зинаиду Константиновну, вжикнул молнией своей папки, которую он иногда в институт вместо портфеля таскает, и достал из неё чёрный парик.

— Смотри! — негромко сказал он, протягивая парик Лидочке, — Спрячешь свои кудряшки под этот парик и тебя от Мирей Матье будет не отличить.

Ну это уж слишком! Лидочка тут же оторвалась от пишущей машинки, развернулась к нему и выхватила парик из его руки.

— Где взял? — коротко спросила она, вертя его в руках и пытаясь понять, где у него перед, а где зад.

— Знакомый из Москвы прислал. Примерь.

— Для кого прислал? — Лидочка вскочила со стула и помчалась в дальний угол приёмной, где у них с тётей Зиной оборудован уголок с зеркалом.

— Для тебя, для кого же ещё?

Тётя Зина тоже подошла к зеркалу, посмотреть, как сидит паричок. Спросила её, зачем он ей. Вместо неё ответил ей Саша.

— Лидочка хочет выступить на институтском конкурсе «Алло, мы ищем таланты». У неё отлично получается имитировать голос Мирей Матье. Да и свой собственный голос очень красивый. Это я предложил ей с паричком выступить. Ведущий объявит: «А теперь — несравненная Мирей Матье! Встречайте!» — и Лидочка выбегает на сцену. Или, наоборот, достойно выходит. Уверяю вас — будет фурор! Может, отпустите её пораньше? Я сегодня в доме последний день один. Завтра сёстры возвращаются. Могли бы с ней как следует порепетировать...

Тётя Зина вздохнула, пригладив ей паричок сзади.

— Сегодня не получится. Дел действительно много. Шагай домой один. Ты, я вижу, не так уж сильно болен, коли о пустяках думать можешь.

Сашка тут же скривился от боли и схватился рукой за живот. Вот ведь артист! Говорит, боль у него не постоянная, а какая-то «мерцающая».

— Вот вы напомнили, и тут же снова заболело. Пойду я, пожалуй...

Глава 22. Разговор со Старой площадью

08-30 МСК (13-30 Иркутского)

Правильно говорят: всё, что ни делается, делается к лучшему. Если бы Лидочку отпустили, и она пошла за Сашей, то непременно встретилась бы возле саниного дома с Настей Микоян. Это одноклассница Веры Ненашевой. Они познакомились с ней на обкомовской даче, куда Вера пригласила своих школьных друзей, а также их двоих. Встречу Вера организовала по совету своей бабушки Аполинарии Михайловны. Они все там даже ночевали.

Так вот, Настя. Она пришла к дому на улице Герцена к четырём вечера, с полчаса гуляла вверх и вниз вдоль железной дороги, потому что ей никто не открыл. Там, на улице, её и встретил вернувшийся из института Саша. А уже через час случайный наблюдатель, заглянувший в одно из двух больших окон в зале этого дома, нашёл бы её удобно устроившейся на диване с бокалом какого-то красного вина в руках.

На стоящем рядом с диваном столе откупоренная бутылка зелёного стекла без этикетки, два бокала с красным вином, ваза с крупными яблоками и начатая плитка шоколада. Кроме того, на столе имеется телефонный аппарат шнур от которого убегает в прихожую. В комнате работает большой чёрно-белый телевизор, показывающий пустой кабинет генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева, на экран которого время от времени бросает взгляды хозяин дома.

***

А началось так. Саша отворил калитку, посторонился пропуская во двор, зашёл сам, выглянул на улицу, посмотрел направо и налево, за шиворот затащил выбежавшего на улицу рысёнка во двор, закрыл калитку и запер её на массивный железный засов. После этого повернулся к ней. Она уже сидела на корточках, рассматривая рысёнка. Тот жался к Сашиным ногам и тянул шею, принюхиваясь к ней.

— Смотри-ка, не боится тебя... — пробормотал Саша, сверху вниз глядя на них.

— А других боится?

— Взрослых. Детей не боится. Он тебя, похоже, за ребёнка принял. Какой у тебя рост?

— Не знаю точно... Осенью было метр сорок девять. А у тебя? Ты очень высокий.

— Почти сто семьдесят, — скромно потупился он. — Точнее, сто шестьдесят семь. Я смотрю, ты сегодня без очков? Не постоянно носишь?

— Постоянно носила, но у меня что-то с глазами случилось. Близорукость куда-то пропала. Не знаешь, как такое возможно? Я, собственно, из-за этого пришла.

Надо заметить, что зрение исправил ей Саша (прямо во сне исправил), но Насте он об этом ничего не сказал. Вообще никому не сказал, даже Марине Михайловне. Одним своим поступком на вечеринке у Веры Настя сильно удивила его, и он решил устроить этакое негласное соревнование — кто кого удивит сильнее.

— Пойдём в дом? Или ты спешишь?

— Да нет, не особенно. Пойдём.

Сегодня на ней красивая юбка «шотландка» ниже колен, модный батничек нежного, розового цвета и симпатичная тёмно-синяя кофточка со стоячим воротничком и на молнии. Всё новенькое, всё отлично сидит. Папа в феврале в командировке в Минске был. Оттуда всё это привёз. Тётя Бася — мамина средняя сестра — для неё всё это покупала, хотела посылкой отправить, а тут у папы командировка нарисовалась. Они с мужем в самом Минске живут. Папа у них останавливался.

Саша помог ей раздеться и предложил гостевые тапочки. Подбирал самого маленького размера, но всё равно получилось не очень. У неё тридцать четвёртый, а самые маленькие тапочки у них были тридцать шестого. Это всегда проблема, когда в гости идёшь. Хорошо, что у него нашлись лишние шерстяные носки. Их он ей вместо тапочек выдал.

Повёл её к себе в комнату. Сначала постояли у окна, поболтали. Сашка начал с того, что заставил её по очереди поднять верхнее и опустить нижние веки на обоих глазах. Сам прислонился спиной к подоконнику так, что они с ним почти одного роста стали, расставил ноги, велел ей встать между ними, лицом к свету из окна, взял её руками за виски и приблизил её лицо к своему так близко, что они чуть ли носами не касались. Это ему понадобилось, чтобы рассмотреть роговицы и заглянуть в глазное дно. Ей пришлось руками в подоконник упираться, чтобы не упасть на него.

Посмотрел он, посмотрел, отпустил виски, положил вместо этого руки ей на плечи и говорит:

— Ничего не вижу. По-моему, у тебя с глазами всё в полном порядке.

Красивый он всё же парень. Она сглотнула пересохшим горлом, а Саша чуть стиснул пальцами её плечи и улыбнулся:

— Чего-то хочешь?

Она плечиками пожала:

— С чего ты взял? Да, хочу! Пить хочется. Пошли попьём?

— Вина хочешь? — он всё ещё не отпустил её.

Стоит, глядит ей прямо в глаза, а у неё в груди от этого взгляда огонь жидкий плещется. Даже руки с подоконника убрала, прислонилась к нему, а руки ему на грудь переложила. Прямо как во время танца. И пить сильно хочется и не хочется отрываться от него. Так бы и стояла дальше.

Сашка ухмыльнулся:

— Не жарко тебе? Кофточка, юбка шерстяная, рейтузы. Может разденешься?

Она снова сглотнула всухую:

— Это не рейтузы, а колготы. Мне не жарко, спасибо...

— Ух ты, шерстяные колготки? Где достала?

— Папа из Минска привёз. У меня там тётка с дядей живут. А зачем тебе?

— Мне не нужно. Я о таких уже слышал. Хотел для Лидочки достать, но у местных барыг такие пока что не водятся.

— Ты знаком с барыгами?

— Ну да, а что здесь такого? У кого сейчас можно достать приличную одежду, чтобы не фабрики «Большевичка»? Только у фарцовщиков и у барыг. На тебе сегодня тоже ничего отечественного нет. Польша и Чехословакия.

— Ну да, правильно. Нравится?

— Угу, очень симпатично. Особенно если ты кофточку снимешь и в одной рубашке останешься. У нас тут тепло.

— Угу, сниму... Пусти! — Сашка усмехнулся и отпустил её.

Она отошла к кровати и расстегнула молнию кофты. Огляделась, куда бы её повесить. Не хотелось на кушетку бросать. Увидела стул, на котором высилась стопа книг, подошла, отодвинула его немного от стены и повесила кофточку на его спинку. Сашка подскочил, собрал все книги со стула и отнёс на письменный стол. Отошёл к двери, обернулся и сказал:

— Пойду вино открою. Приходи в зал, когда будешь готова.

***

Вышла в зал, остановилась в дверях. Саша уже всё приготовил. Настоле две открытые бутылки. Одна пол-литровая, бесцветного стекла, с пёстрой этикеткой. Эта бутылка начатая. В ней янтарного цвета напиток. Как потом выяснилось — очень ароматный портвейн. Вторая бутылка какого-то тёмного стекла. Кажется, зелёного. В ней тёмно-красное Бордо десятилетней выдержки. Как Сашка сказал — коллекционное вино. Врёт, наверное, но вино и в самом деле хорошее. Ароматное и вкусное.

Сам Сашка возится возле телевизора. Переключает каналы туда сюда. Оглянулся на неё, облетел взглядом и снова к телевизору отвернулся. Сказал громко:

— Устраивайся, где тебе удобно. Я сейчас!

Нашёл какой-то канал, который какой-то кабинет показывал, и остановился на нём. В прихожую убежал. На экране людей не видно и всё неподвижно: стол, пять или шесть телефонов в правом углу стола теснятся, слева на самом краю стопка кожаных на вид папок. Верхняя с довольно большим гербом — кажется, Советского Союза — и какой-то надписью. Непонятно, что там написано, потому что папка лежит вверх ногами и видно её не сверху, а сбоку, под очень острым углом.

Сашка из прихожей вернулся с телефоном. Он у них на длинном шнуре. Бормочет: «Мне позвонить могут...», — и телефон на стол ставит. Потом взглянул на неё и спрашивает: «Выбрала уже, какое вино будешь?»

— А ты какое?

— Сухое, — и повторил. — Могут позвонить. Нужно, чтобы голова светлой оставалась.

— А кто позвонит?

— Брежнев или Андронов.

— Всё шутишь?

— Угу, шучу. Так какого тебе?

— Давай тоже сухого. Молдавское или грузинское?

— Нет, ни то, ни другое. Французское. Бордо десятилетней выдержки. Пей осторожно, оно хоть и сухое, но довольно крепкое...

— Где достал?

— Тёте Марине из Москвы друзья целый ящик прислали.

Она подошла к столу и наблюдала за тем, как он вино в бокалы наливает. Потом подал ей один, сам второй взял, и они чокнулись. Отпила глоточек. Действительно, не грузинское и не молдавское. Очень вкусное вино. Саша ещё один глоток отпил, а сам от неё взгляда не отводит. Хотел что-то сказать ей, но не успел, потому что на столе, совсем рядом с ними, длинно и тревожно зазвенел телефон! Междугородняя!

***

Сашка вскочил с дивана, трубку снял и важно так говорит:

— Да, Кузнецов! С кем разговариваю? — а сам на экран телевизора смотрит. Она тоже туда посмотрела и усмехнулась. Оказывается, там уже не так пусто, как вначале было. Знакомые всему миру брови! Леонид Ильич собственной персоной! Оказывается это его кабинет телевизионщики зачем-то показывают. Сидит он в большом кресле за столом, возле уха трубку белого телефона держит, и губы его беззвучно шевелятся. Она на Сашу взгляд перевела, а он, оказывается, на неё пристально смотрит. Немножко смутил он её этим взглядом. Отвернулась она к окну, а тут Саша начал говорить:

— Нет, позвать не могу, но передам, — потом помолчал и пожал плечами. — Не знаю... Она же женщина. Они просто так из дома не выходят. Им нужно сначала одеться в походящую случаю одежду, причесаться, может, маникюр сделать, макияж там какой-нибудь... — снова замолчал, слушает собеседника. Полное ощущение, что он действительно с Брежневым разговаривает, потому что когда у Брежнева губы шевелятся, Саша молчит. И наоборот. Тут Саша снова рот открывает, оглянулся на неё через плечо и говорит:

— Через полтора часа примерно мы сможем быть у вас...

— Нет, только вы и Юрий Владимирович! С другими она встречаться не станет...

Он помолчал ещё, потом насупился и сердито отвечает собеседнику:

— Ответственность за это лежит целиком на вашей стороне! Марина Михайловна предупреждала вас о последствиях нарушения договорённостей? Предупреждала! Что вас не устраивает? То, что мы вслед за вами перестали их соблюдать? Себя в этом вините! Наш договор именно вы начали нарушать! А с сегодняшнего дня ситуация ещё больше осложнилась, потому что нам стало известно о разговоре Смыслова в Генштабе. Ну, вы должны быть в курсе: о выделении нескольких офицеров — разведчиков для организации кровавой провокации в Загорске. Не в курсе?...

Он замолчал. Насупившись послушал своего собеседника, потом скривился, как от кислого, и сердито ответил:

— Да плевать мне на ваши тайны! Захочу, и завтра же здесь, в Иркутске, телевизионную передачу о Смыслове и о его делишках в 30-х и 40-х годах организую! С фотографиями, с магнитофонными записями и документами из архивов. В большинстве своём наши сограждане считают самыми кровавыми тиранами советской истории Ежова и Берию, а мои знакомые моментально докажут всем, что большая часть народа была репрессирована именно такими вот негодяями, как ваш Смыслов, или же с их доносов. Они-то и были самыми кровавыми и беспринципными тварями! Вы лучше не злите меня, мой вам совет, если не хотите массовые беспорядки в Сибири получить! Учтите, Марины Михайловны со мною рядом нет. Успокаивать меня и контролировать мои действия пока что некому! И ещё одно учтите: мы с Мариной Михайловной почувствовали исходящую от вас угрозу. А это очень опасно — угрожать нам. Смертельно опасно! Вы ещё дышите только потому, что нам ваша смерть пока что не нужна! Помните об этом и не забывайте. Как только найдём подходящую замену...

Замолчал, постоял с каменным лицом, послушал и выдохнул. Проворчал в трубку:

— Ладно, остановимся на этом. Марина Михайловна знает о моём отношении к вам ко всем, поэтому просила долго с вами не разговаривать. С нею будете договариваться...

Разговор на этом не завершился. Саша ещё довольно долго стоял, слушал своего собеседника и хмурился, потом вздохнул и спокойно ответил:

— Нет, без меня Марина Михайловна с вами встречаться не станет. Я уже говорил: мы вам больше не доверяем. У нас сложилось впечатление, что вы все там люди бесчестные. Не только ваш Смыслов... — помолчал недолго, отодвинув от уха трубку, из которой доносилось возбуждённое кваканье, потом поморщился и говорит. — Не орите! На меня это не действует! Если не хотите, чтобы я при встрече присутствовал, то я даю Марине Михайловне отбой. Пусть дальше загорает, купается и общается с приятными людьми. Ей это гораздо больше нравится, чем в резиновых сапогах по стройкам мотаться и ругаться с прорабами. Короче, выбирайте — или со мной, или никак...

— Успокойтесь и прекращайте орать. Я же говорю: на меня это не действует. Вы нам с нею никто! Если вы до сих пор ещё не поняли, что вокруг вас происходит, и с кем вам довелось столкнуться в нашем лице, то мне вас искренне жаль. Хочу напоследок предупредить... — он помолчал пару секунд, выслушал какой-то вопрос от своего собеседника и кивнул. — Да, именно об этом! Так вот: мы в курсе, что вчера поздно вечером у вас состоялась встреча с неким Сергеем Сергеевичем Ивановым. Именно из-за тех слов, которые были вами сказаны, вы и лишились остатков доверия с нашей стороны. Сразу скажу, что, скорее всего, вы лишились не только этого, но и столь мощного и удобного союзника, как этот Иванов и стоящая за ним организация. Я знаю, как он был настроен после разговора с вами, и о чём он будет говорить со своими товарищами. В конце концов, они служат не вам лично. Он убеждён, что ваша теперешняя позиция по отношению ко мне и к Марине Михайловне противоречит этим интересам и ведёт страну в хаос. Скорее всего, вы потеряли возможность как-то связаться с ними навсегда, потому что они перейдут в режим автономной работы. С чем вас и поздравляю!

Она взглянула на экран телевизора. Там Брежнев сидит, курит сигарету, хмурится, но сам трубку от уха не отводит. Оба они молчат — и Саша, и он. Она уже поняла, что Саша каким-то чудесным образом действительно с самим Брежневым разговаривал и даже на равных ругался с ним. Почему-то это её не очень и удивило.

Загадочный он парень! Вспомнить хотя бы тот его фокус с камнем, который он на даче у Веры показал. Не фокус это был, а что-то гораздо более серьёзное. Она в тот день вечером, когда домой от Саши вернулась, с родителями за ужином разговаривала, рассказала о нём и о его фокусах, и папа объяснил ей, как он это проделал. Сказал, что она просто не заметила, как он к камню чёрную шёлковую нить приклеил, которая другим своим концом на его одежде закреплена была. Этот, мол, фокус известный. Говорит, не напрасно он попросил убрать со стола свечи. Если бы они оставались на столе, вы бы все, говорит, эту нитку отчётливо увидели.

Звучит логично, но не было никакой нитки. Она тот камень с расстояния пятнадцати сантиметров рассматривала, но не это главное. Главное состояло в том, что камень этот в воздухе медленно вращался, и ось его вращения не совпадала с вертикалью, а вообще в сторону кресла была направлена. Она даже на обеденном столе с помощью вилок и ножей изобразила. Папа ей, конечно же, не поверил. Посмеялся только. Говорит — не может такого быть. Это вы, наверное, с вино немного переборщили. Он у них, конечно, очень умный — доктор технических наук и на авиационном главным конструктором работает, — но объяснениям его она в этот раз не поверила...

Саша нарушил молчание первым. Откашлялся тихонько и говорит в трубку:

— Мне всё ясно. Вы рассчитывали запугать Марину Михайловну в моё отсутствие. Она это тоже понимает и считает, что вы для серьёзного разговора уже не годитесь. Просила передать вам, что с завтрашнего дня мы приступаем к более активным действиям, и уже без оглядки на вас или на кого-нибудь другого из вашего окружения. Мы начинаем трясти систему! Она рекомендует вам взять отпуск и уехать куда-нибудь подальше, а ещё лучше быстренько передать власть кому-нибудь, кого не жалко.

После этого Саша просто положил трубку на рычаги. Ей стало интересно, как отреагировал Брежнев на последние слова Саши. Леонид Ильич некоторое время послушал гудки в опустевшей трубке, тоже положил её на рычаги, левой рукой дотянулся до селектора, нажал кнопку, коротко сказал что-то и выбрался из своего кресла.

Саша положил руку ей на плечо и тихонько сказал:

— Всё, Настя, одевайся. Мне кажется, ты многое поняла. Скоро у меня здесь будут гости и не все они будут гостями желанными. Тебе нужно отсюда уходить. Если на улице тебя кто-нибудь остановит, я вмешаюсь и помогу, но пока я не появился, помалкивай обо всём, что здесь увидела и услышала. Говори, что приходила проконсультироваться по поводу последних изменений с твоим зрением. Это в твоих интересах. И последнее: никогда и нигде не упоминай об этом разговоре. Это очень опасная информация! По-настоящему опасная! Может стоить тебе жизни!

Она кивнула.

— Угу, понятно. А с папой можно?

— Ни в коем случае! Этим ты и его подставишь. Хочешь, чтобы в один прекрасный день он бесследно исчез?

— А почему опасно?

— Долго объяснять. Просто поверь.

Саша вышел из зала, а когда вернулся, в руках его была её кофточка и колготы. Он коротко глянул на экран телевизора, звук которого по-прежнему был выключен, и в котором Брежнев разговаривал со стоящим у стены с блокнотом и ручкой в руках одетым в строгий костюм молодым человеком. Леонид Ильич при разговоре жестикулировал. Он расхаживал вдоль длинного приставного стола, отмахивая правой рукой, между указательным и средним пальцами которой была зажата дымящаяся сигарета.

Саша подошёл с телевизору и выключил его. Потом отошёл к окну, отодвинул штору и на окна соседнего дома уставился. Она быстро колготы натянула, юбку поправила и к нему подошла. Обняла его сзади, прижалась ухом к его спине и замерла. Так спокойно ей стало, что описать невозможно! И совсем ни капельки не страшно.

— Саш, а откуда ты Брежнева знаешь?

Саша плечами пожал и в свою очередь спросил:

— А ты откуда? Ты ведь тоже его знаешь...

Она рассмеялась.

— Нет, я не это имела в виду! Откуда он тебя знает?

Саша головой покачал и говорит:

— Это тайна, Настя! И тайна не моя! Не нужно тебе этого знать...

Глава 23. Утёс над рекой

Пятница, 7 апреля.

Не знала Настя, что именно в тот момент, когда она стояла прижавшись к его спине, стоящий у обочины в шестидесяти метрах от калитки Сашиного дома грязненький автомобиль Жигули модели ВАЗ 2101 с двумя молодыми мужчинами на борту внезапно исчез. Улица в тот момент была совершенно безлюдной, поэтому никто это исчезновение не заметил. В тот же самый момент пропавший автомобиль появился на свободной от деревьев неширокой площадке на вершине стоящего над могучей рекой безымянного утёса.

Сидящий на водительском месте мужчина несколько секунд рассматривал внезапно открывшийся перед ним великолепный пейзаж, потом зажмурился, потряс головой, снова открыл глаза и, убедившись, что река с идущей по ней далеко внизу самоходной баржой, глухая тайга на противоположном берегу и вокруг них ему не приснились и не привиделись, осторожно похлопал по коленке спящего рядом с ним напарника.

— Товарищ капитан! Сергей Степанович! Смотрите! — почему-то шёпотом произнёс он.

Площадка была не ровной, а с общим уклоном назад, от реки, поэтому первое, что он сделал, разбудив своего начальника — это до упора затянул трещотку ручного тормоза. Похоже было, что выбираться отсюда им придётся пешком. Мальчишка колдун выбросил их из города. На сей раз Управление КГБ по Иркутской области лишилось не просто четырёх колёс, но целой относительно новой служебной машины. Как прикажете снимать её с этого утёса? Как доставить до ближайшей проезжей дороги, если в тайге только узкие звериные тропы имеются? Только если вертолётом подцепить и по воздуху отбуксировать, но где же его взять тот вертолёт?

Этим двоим бедолагам ещё предстоит узнать, что очутились они на одном из притоков Оби между сёлами Вертикос и Усть-Тым, то есть приблизительно в тысяче километров по воздуху от их родного Иркутска!

Плохо представляли себе эти двое, что им предстоит! Целые сутки тяжелейшего пути в разваливающейся на ходу лёгкой обуви, в городской одежде, перебираясь где вброд, а где и вплавь через ручьи и малые притоки мощной реки. Там, где разлившаяся река не давала возможности идти по берегу, шли по весенней тайге, порой по колено в напитанном талой водою снегу. Хорошо хоть оба оказались курильщиками, и поэтому спички нашлись у обоих. Без них они первую ночь вряд ли смогли бы пережить. Да и следующим днём пришлось разок сделать привал, развести костёр, чтобы подсушить насквозь мокрую одежду и обувь. Вымотались они за эти сутки просто жутко!

На следующий день ближе к обеду их подобрал идущий вверх по течению речной буксир с прицепленной к нему спереди пустой баржой. Рулевой-моторист случайно заметил их, скачущих по берегу и размахивающих верхней одеждой, и попросил своего помощника разбудить спящего после ночной вахты капитана. Капитан поднялся на мостик, внимательно рассмотрел в бинокль двоих мужчин, удостоверился, что это не беглые зеки, как он предположил вначале, и решил взять их на борт. Места там такие глухие, что не всякому, кто вам помахал с берега, можно позволить подняться к вам на судно. Он лично увёл буксир с фарватера, подвёл его ближе к берегу, поставил носом против течения и, умело удерживая его на месте винтами, скомандовал спустить на воду дюралевую моторную лодку. Она и доставила замёрзших и голодных путешественников на буксир.

После предъявления сильно подпорченных водой служебных удостоверений и краткой беседы, в ходе которой эти двое предложили обступившим их слушателям не очень достоверное объяснение тому, как они оказались на этом пустынном берегу, капитан коротко кивнул, передал штурвал вахтенному матросу и отвёл обоих новых пассажиров на корму. Здесь он передал их с рук на руки коку.

Нет в морском лексиконе обозначения для кока в юбке, поэтому с этой минуты будем называть эту девушку не коком, а поварихой. На речном флоте их почему-то называют "поварёшками", но мы не будем повторять за насмешниками это довольно обидное прозвище. Велев поварихе накормить новых пассажиров и определившись с каютой для их временного размещения на борту судна, капитан с чистой совестью отправился досматривать прерванный сон, а гости из Иркутска были отведены в некое подобие кают-компании и накормлены.

Здесь младший из них (в отличие от его старшего товарища, про которого известно, что он является капитаном КГБ и зовут его Сергеем Степановичем, про младшего неизвестно было вообще ничего кроме имени. Поэтому мы так и будем его называть — Миша). Так вот в кают-компании Миша сделал для себя важное открытие. Оказывается, самые красивые девушки живут не в Иркутске, как он всю свою недолгую жизнь ошибочно полагал, а в Томске! И одна из них по имени Света с ними как раз и занималась!

Забегая немного вперёд, скажем, что Мише довелось сделать и другое удивительнейшее открытие. Оказывается, ангельская внешность не является гарантией того, что ты имеешь дело с ангелом. Нет, Миша дураком не был. Умом-то он это понимал, но сердце никак принять не могло. Ему было трудно, душа его бунтовала, даже немножко поплакала, но в итоге всё же сдалась и признала очевидность этой горькой максимы. Потому что иначе следовало бы признать, что триппер он подцепил от ангела — существа небесного, и, скорее всего, фантастического, — а это, согласитесь, уже совсем ни в какие ворота не лезет. Нужно быть реалистом: златовласка Светочка оказалась не ангелом!

Это подтвердил и пожилой врач-венеролог из Томского госпиталя МВД, к которому ровно через неделю после своего счастливого спасения Миша вынужден был обратиться. Выпрямился он, перчатки свои резиновые снял и говорит:

— Можете одеться. Анализы завтра готовы будут, но я вам и так скажу — это гонорея. Для протокола осталось выяснить, кто вас ею наградил. Погодите, не отвечайте! Дайте угадаю! Неудачно с прелестницами с речного флота на одном теплоходе прокатились?

— Это буксир был...

Эх! Да какая уж теперь разница — теплоход это был или буксир? Результат-то один! Тем более, что буксир этот двигатели имел дизельные, следовательно может быть отнесён к благородному сословию теплоходов! Ну да ладно. Как ни крути, а это тоже жизнь, а любая жизнь, как известно, состоит не из одних только белых полос, правда? Это было бы неинтересно и скучно...

Глава 24. Демонстрация силы

Пятница, 7 апреля

Зашвырнув служебную машину к чёрту на кулички Саша и Марина Михайловна добились многого. Во-первых, Настя получила возможность беспрепятственно покинуть их дом в Иркутске. Одновременно с этим Саша привёл в негодность заряженную в фотоаппарат с мощным телеобъективом плёнку, что сделало невозможным впоследствии опознать Настю, а блокнот, в котором эти двое вели хронометраж, был безнадёжно испорчен водой во время одной из переправ через глубокий ручей. Таким образом Настя осталась для госбезопасности неизвестной.

Второй целью было послать недвусмысленный сигнал аппарату КГБ по Иркутской области и всем его сотрудникам, что шутки закончились, и что ранее достигнутые договорённости почему-то больше не действуют. Этот гроссмейстерский ход измыслила сама Марина Михайловна. Узнав о результатах телефонного разговора Саши с Леонидом Ильичом, она сбросила с себя остатки сонливости, преследовавшей её в вынужденном отпуске, и её тренированный мозг заработал на полных оборотах. Уже через пять минут размышлений она сказала:

— Вот теперь, Малыш, нам нужна демонстрация силы, причём открытая!

— Где? В Москве?

— Там тоже, но не сегодня. Начнём с Иркутска. Нужно запугать их так, чтобы они ближе ста метров боялись к нам подойти.

— А смысл? Для хорошего снайпера сто метров не расстояние.

— Возможность покушения на нас мы им не предоставим. Если ты и будешь появляться на людях, то только в полной защите. Мы все сегодня же перебазируемся в усадьбу на Уссури. Я сейчас девчонкам скажу, чтобы начинали собирать вещички. Натку с Иванкой нужно будет определить в какую-нибудь из приморских школ. Это непременно нужно организовать. Натка что-то уже куксится. Беспокоится за аттестат зрелости. Говорит, про золотую медаль уже и думать забыла. Врёт, конечно. Не забыла она ничего. Мне, кстати, её жалко. Старалась ведь девчонка. Хоть и ерунда все эти побрякушки, но для правильной самооценки это всё же важно.

— Может, к родителям Миры их на это время определить? Мне кажется, это будет несложно. Мира говорит, что они меня до сих пор вспоминают.

— Хорошая мысль! Очень правильно! Этим мы развяжем себе руки! Здесь в усадьбе оставим Иванку, а Натку определим в семью Данелько^[5]. Я сама поговорю с Мирой. Не думаю, что нам твоя помощь понадобится.

— Угу, хорошо. А что с показательной акцией? Может, машину с топтунами в Ангаре искупать. Я двоим из их команды как-то раз обещал.

— Нет, этого недостаточно. Не произведёт должного впечатления, — она задумалась на минутку и кивнула какой-то своей мысли, — Выброси эту машину куда-нибудь подальше! Так далеко, чтобы этим людям несколько дней понадобилось, чтобы вернуться назад! Но присматривай за ними издалека, чтобы они случайно не погибли. И ещё... Ещё ты заявишься в кабинет к их самому главному начальнику, предупредишь его о том, что с сегодняшнего дня слежка за нами должна быть полностью и окончательно прекращена и, если он заартачится, а он, скорее всего, заартачится, сделаешь у него в кабинете что-нибудь демонстративно грубое. Не знаю... Например, сломай ему стол! Или стул! Но ломай так, чтобы сразу стало понятно, что кроме тебя так сломать не сможет никто в мире, понимаешь? Например... например преврати его в труху. Сможешь?

— Запросто! Ломать не строить! Может, ещё и стену вывалить?

Марина рассмеялась:

— Можешь и стену вывалить, если есть желание. Здесь трудно переборщить. Следи только за тем, чтобы никто из людей серьёзно не пострадал. И вообще, с завтрашнего дня любые силовые акции, при которых могут хоть как-то пострадать люди, будешь проводить не в этом теле. Для большинства мы с тобой должны оставаться добрыми и даже безобидными людьми. Не сомневаюсь, что власти не преминут устроить какую-нибудь кровавую провокацию вроде той, которую планирует Смыслов, чтобы дискредитировать нас. Не нужно помогать им в этом! Это понятно? Постой...

— Стою. Что ещё?

Она подняла пальчик, показывая, что ей мешать нельзя. Через минуту размышлений, она неуверенно сказала:

— Знаешь, мне кажется было бы лучше, если бы ты уже сегодня заявился в Управление КГБ не в собственном теле. Возьми для этого хотя бы тело того красавчика солдата. Помнишь?

— Сержанта Стрижа?

— Угу, его... Скажешь начальнику, что ты вместо себя прислал своего помощника...

— Ладно, сделаю. А для чего такие сложности?

— Мне кажется, это добавит им дополнительной неуверенности. Нет, стоп! Сделаем ещё загадочней! В разговоре с ним ты как бы случайно упомянешь, что это я прислала одного из своих свободных помощников! Не ты, а я! Так будет ещё интересней! Во-первых, пустим их по ложному следу, во-вторых, пусть думают, что у меня тут под рукой целая армия неуязвимых бойцов, способных творить чудеса! Таких, знаешь ли, джиннов из восточных сказок, которые одним движением бровей сокрушают дворцы! Ну и последнее — пусть поломают головы над границами моих возможностей. Они кое-что знают о твоих возможностях, а меня полагают обычным, заурядным человеком. Этой демонстрацией мы их немножко озадачим.

Ничего себе «немножко»...

***

Вот так и получилось, что Саша в прихожей их иркутского дома ещё помогал Насте одеваться, а в просторном двухэтажном особняке на острове между двумя рукавами Уссури, в глухой тайге, за сотни километров от ближайшего жилья уже материализовался из воздуха молодой человек в военной форме, состоящей из укороченных яловых сапожек, красивой тёмно-зелёной гимнастёрки с перекрещенными пушечками на чёрных петличках и погонами старшего сержанта на плечах и довоенного фасона галифе "бутылками". На голове молодого человека несколько набекрень сидела раритетная офицерская фуражечка времён событий на Халхин-Голе с чёрным околышем и квадратным лаковым козырьком. Кроме этого молодого человека в большом двухэтажном доме с белыми колоннами по фронтону никого больше не было.

Не мешкая, молодой человек прошёл в левое крыло здания, открыл высокую белую дверь, зашёл в просторное помещение каминной и включил там свет. Проделав это, он первым делом разделся до казённых сатиновых трусов и безо всякого промедления приступил к примерке гражданской одежды.

Из воздуха перед ним появлялись отдельные элементы мужской одежды — рубашки, брюки, ремни, пиджаки и так далее. Примерял он одежду совсем не так, как делала бы это любая серьёзная девушка или даже любой обычный парень. Например, висящие на плечиках рубашки и пиджаки он просто прикладывал к плечам, не делая даже попыток снять их с плечиков, не говоря уж о том, чтобы надеть. Не понравившиеся, которых было подавляющее большинство, он просто отбрасывал в сторону, и они исчезали, растворялись в воздухе, не успев даже коснуться пола, а им на замену из того же воздуха незамедлительно, как с конвейера, появлялись другие.

Интересно было за ним наблюдать. Жаль только, что продолжалось это совсем недолго. Уже через полчаса молодой человек, одетый в просторный, но тем не менее элегантно сидящий на нём костюм из тёмно-серой ткани с едва заметной вертикальной тёмной нитью, в белую рубашку и трёхцветный галстук в косую полоску, стоял в одних носках у большого зеркала и придирчиво разглядывал в нём своё отражение. Рядом с зеркалом на обтянутой красным бархатом низкой банкетке ожидали очереди на примерку мягкие на вид коричневые полуботинки.

Появившиеся в доме женщины быстро сориентировались. Зайдя в каминную, две из них подошли к молодому человеку и принялись молча рассматривать его отражение в большом зеркале, а третья — русоволосая девушка в туго перепоясанном модном плащике — осталась стоять в дверях. Впрочем, молодой человек её тоже заинтересовал. Не сходя с места, она громко осведомилась:

— Саша, это ты?

Молодой человек отвернулся от зеркала, шагнул к банкетке, наклонился за туфлями, выпрямился с ними в руках и улыбнулся ей:

— Я это, я! Не узнала?

Она усмехнулась, присоединяясь к матери и Иванке:

— Как узнаешь, если у тебя даже голос другим стал? Ты на себя совершенно не похож!

— И это правильно!... — пробормотал Саша, расшнуровывая первый туфель.

— И как тебя теперь называть?

— Так же, как и прежде — Сашкой. Но только при своих. При посторонних, если такое случится, зови Сергеем.

— Я тебя и при своих Сергеем буду называть! — решительно ответила старшая дочь Марины Михайловны.

Та вмешалась в их разговор:

— Погоди, Натка! Малыш торопится. Вернётся, тогда хоть всю ночь болтайте, — она одобрительно кивнула Саше, — Отлично! Приятное сочетание цветов. И костюм смотрится великолепно. Я бы только галстук убрала.

— Почему? Не подходит?

— Не нужен он тебе сегодня. Он будет тебя ограничивать.

Саша задумался на секунду и согласно кивнул. Галстук тут же был снят и отброшен на пол, а к Саше сзади подскочила Иванка, чтобы поправить выбившийся при этом из-за ворота пиджака воротник рубашки.

Последнее, что Саша сделал, прежде чем исчезнуть, это сотворил себе роскошный букет распустившихся бордово-красных роз. Иванка, она стояла рядом с Сашей, вздрогнула, но тут же ахнула:

— Ух ты! Зачем это? — она потянулась лицом к букету, и Саша опустил его пониже, чтобы она смогла вдохнуть чудесный аромат живых цветов. На этом месте Натка не выдержала. Ей тоже захотелось понюхать. На вопросительный взгляд Марины Саша ответил:

— Через приёмную пойду. Секретарша начальника три дня назад очередное звание получила. Начну с поздравления.

Иванка вмешалась:

— Саш, здесь, кажется, чётное число.

— Угу, знаю. Букет с похорон. Вытащи один цветок и сожги.

— Жалко жечь. Они такие красивые. Я его в вазочку поставлю.

— Не жалей! Я вам другой букет сделаю. Прямо из магазина. Вытаскивай, вытаскивай!

***

Здесь мы несколько нарушим ход повествования и вначале расскажем, чем закончился тот день в усадьбе. Они вчетвером ужинали за большим столом в их просторной кухне, когда Марина Михайловна вдруг подняла голову, посмотрела в тёмное окно напротив и сказала, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Сергей Стриж — это, конечно, хорошо, но нам понадобятся и другие персонажи мужского и женского пола. С разными фигурами и физиономиями. Разных возрастов.

Сергей (будем уж называть людей теми именами, которые им дали родители при рождении) уже переоделся в домашнее. На замечание Марины Михайловны он только пожал плечами. Не глядя ни на кого, он осторожно снимал с длинного шампура на широкую, плоскую тарелку сочные куски мяса.

— Я сам, плюс Сергей Стриж — это двое. Думаю, если Сергею Телюпе предложить, то он тоже не откажется. Это уже трое. Сколько тебе ещё нужно? Не забыла, что таких Големов, как этот Стриж, я тебе хоть тысячу могу соорудить?

— Не забыла. Для начала мне нужно, чтобы теперь в усадьбе кто-то постоянно жил, поддерживал порядок и занимался мелким ремонтом. Может, отца Иванки из того мира вернуть?

— Можно, конечно, — кивнул Сергей, — но тогда придётся их всех возвращать. И мать Иванки, и её сестру. Может, лучше Мазин? Так сказать, в качестве испытания. Если выдержит и докажет, что исправился, простить его и вернуть ему здоровое тело.

Марина Михайловна кивнула. Не поднимая глаз от своей тарелки с салатом спросила Наташу:

— Как ты, Натка? Готова простить ему? Мысль-то неплохая.

Наташа прекратила есть, как только прозвучала фамилия её недавнего обидчика^[6]. Подумала немного над словами матери, пожала плечиками и ответила:

— Я его давно простила. Говорю же, он извинился, когда понял, что натворил. И потом, я, наверно, и сама в чём-то виновата. Мне кажется, я дала ему повод думать, что со мной можно так поступать.

— Не будешь его бояться, если он будет здесь жить? Не в доме, разумеется, а во флигеле, но тем не менее...

Она помотала головой. В её взгляде проснулся живой интерес.

— Не буду. Да нет, он парень-то нормальный. Если бы он в тот раз не выпил крепко, то, скорее всего, ничего бы такого и не произошло. А чем он здесь будет заниматься? Я так понимаю, что в школу он ходить не будет?

— Нет, конечно! Малыш имеет в виду двойника того Мазина, который там в Иркутске останется сидеть в инвалидном кресле. А заниматься... Я же говорю: на улице работы полным-полно. Работа садовника: листву собрать, сжечь, клумбу в порядок привести, кусты посадить и подстригать, траву на лужайке косить, зимой снег убирать. Дров нарубить, принести. Мелкий ремонт по дому. Да мало ли забот у слуги? Родители и его жена будущая нам ещё спасибо скажут, что мы мужчину из него сделали.

Глава 25. Младший ангел свиты

Пятница, 7 апреля

Тяжёлая и высокая дверь приёмной медленно отворилась, и сначала она увидела огромный букет красных роз, и лишь затем разглядела над цветами улыбающуюся физиономию их владельца. Ай да красавчик! Расчёсанные на пробор густые, тёмные волосы, чёрные брови, под которыми голубыми льдинками сияют глаза, сахарно-белые зубы, ямочка на подбородке, лёгкий румянец на скулах! Прямо артист кино да и только! Откуда у нас такой экземпляр? Парень высокий и молодой. Лет двадцать ему, не больше. Нет, в самом деле, ты откуда такой здесь взялся?

Пока раздумывала, он уже подошёл к столу и с улыбкой протянул ей букет.

— Здравствуйте, Лариса Васильевна! Это вам! Марина Михайловна послала меня передать кое-что Алтынбеку Алтынбековичу и заодно попросила извиниться, что не смогла лично поздравить вас с присвоением очередного воинского звания. Срочная командировка! Только сегодня вернулась! Ещё она просила передать, что восхищена той скоростью, с какой вы делаете карьеру, пользуясь при этом исключительно подручными и очень несложными средствами.

Лариса поднялась со стула, как только он протянул ей букет. Приняла, погрузила лицо в цветы, восхитилась их свежестью и нежным ароматом, а когда парень упомянул новое звание, покосилась на плечо. На погоне с двумя просветами светится золотом новенькая, ещё не исцарапанная звезда. Она и сама ещё не привыкла к тому, что стала старшим офицером. Многие ли мужчины у них в аппарате могут похвастаться тем же? Да ещё в неполные двадцать восемь лет? Что она имела в виду, говоря о подручных средствах? Или она считает, что по первому требованию раздвигать ножки перед жирным боровом такая уж простая работа? Ага, я бы на тебя посмотрела. Особенно, если при этом ещё и африканскую страсть изображать нужно. Ну, ладно, если эта тётка уязвить её хотела, то ошиблась адресом. Улыбнулась она посыльному, пристроила букет на краю стола и благожелательно спросила:

— Спасибо, конечно, но какая Марина Михайловна?

Парень удивлённо приподнял красивые брови.

— Колокольцева, конечно! Какая же ещё?

— А кто это? — ответно удивилась она.

— Как? Вы разве не знакомы? На Старой площади и на Лубянке все её знают. Юрий Владимирович очень высоко её ценит. Да и у вас в Управлении последние две недели только о ней и разговоры. Доктор наук, профессор, директор НИИ Материнства и Детства, Колокольцева Марина Михайловна! Ну же! Вспоминайте!

— А, эта? — протянула она. Не вспомнила, конечно, но это никого не касается. Потом узнаем, кто она такая. Мало ли? Если он Андронова имеет в виду и не врёт, то она величина и в самом деле изрядная.

— Да, она самая! — парень снова разулыбался.

Вот бы переспать с ним. Просто красавчик! Заодно и насчёт подручных средств с этой Колокольцевой заочно поспорить можно было бы. Если профессор, то наверняка или старуха какая-нибудь или синий чулок с тонкими и бледными губами. А скорее всего и то, и другое одновременно. Захомутала красавчика, соблазнила большими деньгами и красивой жизнью. Только ведь зря она считает, что деньги в этой жизни решают всё. Улыбнулась парню ответно и вложила в улыбку чуть больше эротики, чем для дела нужно, а для этого предварительно губки облизала. Ага! Заметил! Переминаться начал! Ладно, котик, посмотрим. Может, и обломится тебе что-нибудь.

Улыбаясь, спросила его:

— Не расслышала, как вас звать?

— Стриженов Сергей Вениаминович!

Протянула к нему руку:

— Давайте повестку! Я доложу начальнику Управления.

— Нету у меня повестки, Лариса Васильевна. Ну сами посудите, откуда она у меня взяться может, если меня сюда никто не приглашал? Я же говорю: меня Марина Михайловна попросила поздравить вас и заодно переговорить с Алтынбеком Алтынбековичем.

Её улыбка погасла, потому что ситуация перестала быть понятной. По своей воле, без предварительного вызова, в здание Управления КГБ могут пройти только руководители партийного и хозяйственного аппаратов, причём самого высшего уровня. Их пропускают по специальному списку.

— А документы у вас есть? Как вас сюда пропустили?

— Есть, конечно! — улыбнулся Сергей и полез во внутренний карман своего просторного пиджака. Подал ей красную книжечку похожую на ту, которая в кармане её кителя лежит. На книжечке золотом вытеснено — «Удостоверение». Раскрыла. Слева на положенном месте фотография Сергея в строгом чёрном костюме, белой рубашке и при галстуке. В правом нижнем углу фотографии глубокий оттиск малой печати. По центру во внутренней из двух окружностей две заглавные буквы «ОК». Отдел кадров? Угу, похоже...

Под фотографией фамилия, имя и отчество. Стриженов Сергей Вениаминович. Совпадает. Дальше... Правая половина. Предъявитель сего служит... Кем служит?! Младшим ангелом?! Так, стоп! Это тебе показалось!

Она нащупала ногой ножку стула, и, не отрывая глаз от удостоверения в своих руках, осторожно присела на самый краешек. Так, ещё раз: «Предъявитель сего служит» (мелким типографским шрифтом), а дальше рукописный текст по пустому полю над сплошной пробивкой. Почерк красивый и разборчивый. «...младшим ангелом в свите у...» Зажмурилась, помотала головой и открыла глаза. Исчезло?... Нет, всё на месте. Опечатка? Или какое-то другое слово, которое она никак разглядеть не может? Подняла голову на безмятежно улыбающегося Сергея Стриженова, откашлялась, покосилась на ожидающих своей очереди на приём товарищей и негромко спросила:

— Простите, Сергей Вениаминович... Никак понять не могу. Где вы работаете?

Сергей тоже оглянулся на сидящих у стены военных и тоже понизил голос:

— В свите у Марины Михайловны. А что?

— В какой ещё свите? — ещё тише переспросила она, — Что такое свита? Свиты бывает только у королей. Что-то я ничего не понимаю. Можете расшифровать?

Сергей, казалось, не понял её вопроса:

— Почему только у королей? У королев тоже свиты бывают. Вот в такой свите я и состою. А что вас удивляет?

Она откинулась на спинку стула и выкатила на него глаза. Сергей, наоборот, опёрся ладонями о край стола и навис над ним. Одними губами прошептал:

— Не бойтесь, я не сумасшедший. Марина Михайловна попросила строго предупредить вашего начальника, вот я и появился. Вы не переживайте, с ним всё будет в порядке. Не будет артачиться — останется живым и здоровым. Если не дурак, то на рожон не полезет. Вы историю с Фёдором Ильичом Ерохиным хорошо помните^[7]? — она испуганно кивнула. — Так вот, с ним поговорили другие люди из свиты королевы. Знаете, за что он был наказан?...

Он вынужден был остановиться, потому что со своего стула у стены поднялся и неспешно подошёл к столу подполковник Петренко из седьмого отдела. Спросил её:

— Лариса Васильевна, с вами всё в порядке? На вас лица нет...

Вместо неё ответил Сергей. Всё тем же полушёпотом.

— Я объяснил ей, кто такая Колокольцева Марина Михайловна, и какую роль я играю в её свите. Это её немножко испугало. Кстати, при разговоре с Алтынбеком Алтынбековичем вы мне тоже понадобитесь. Речь пойдёт в том числе о вас и о ваших подчинённых. Поэтому мы сейчас с вами вместе к нему зайдём.

— Кто такая Колокольцева? — спросил Петренко.

— Не притворяйтесь, что не знаете, Николай Петрович. Она к вам на днях вместе с Сашей Кузнецовым заходила. Почтила, так сказать, визитом. Можете гордиться! Далеко не каждый может похвастаться тем, что лично видел королеву, а уж число тех, у кого она дома с визитом побывала, стремится к абсолютному нулю! И мой вам совет: вы дурачка побыстрее отключайте. Чувствовали же, что одной слежкой за нею и за её подопечным дело не ограничится. Вот оно и началось. С завтрашнего дня по всей стране загудит. Именно поэтому сегодня я здесь. Нужно предупредить вас кое о чём и договориться о новых правилах игры. Не хотелось бы много крови проливать.

— А ты не боишься? — холодно спросил Петренко. Голос он при этом не понижал.

Сергей пожал плечами:

— Чего мне бояться? Смерти? Боли? Для меня ни того, ни другого уже давно не существует. Если подумаешь хорошенько, то сам поймёшь почему. И давай-ка повежливее начинай разговаривать. А то как бы я прямо с тебя не начал. Мне ведь всё равно с кого начинать.

Он коротко глянул на других посетителей, внимательно прислушивающихся к их разговору, и вновь оборотился к нему:

— Дураков не люблю, — доверительно пояснил он. — Очень! А дураков облечённых властью не люблю в десять раз больше. Так что ты, подполковник, мозг побыстрее включай, мой тебе совет.

***

Она потом с большим трудом смогла вспомнить, с чего всё началось. Стояли возле её стола двое — начальник 7-го отдела подполковник Петренко и этот «младший ангел». А потом... А потом что-то между ними произошло. Петренко вцепился обеими руками в лацканы пижонского пиджака этого «ангела», а её как-будто что-то подкинуло со стула. Потом свет в приёмной на секунду померк, а когда вновь стало светло, она нашла себя стоящей в углу у тумбы с телевизором с дарёным букетом в руках. Петренко лежит на полу под окном, колени к животу поджал, держится левой рукой за правое плечо и глухо стонет. В приёмной сидящих не осталось. Все присутствующие офицеры повскакивали со своих мест и полукругом обступили «ангела». Она ещё успела увидеть, как он повернул голову в её сторону, увидела его белозубую улыбку, а потом началось. Длинная, шестиметровая стена, отделяющая приёмную от кабинета начальника управления, вдруг вздрогнула. Затрещали, лопаясь, обои. От центра стены к краям зазмеились чёрные трещины. Из стены вывалился туда, в кабинет начальника, первый огромный кусок кирпичной стены. Из образовавшегося проёма донёсся ужасающий грохот, и в дыру вырвалось первое густое облако красной кирпичной пыли.

После первого куска, стена полностью развалилась меньше чем за две минуты... Когда грохот наконец утих, стал слышен кашель и чихание. Кашляли и чихали все! И те, кто находился в приёмной, и те с кем совещался у себя в кабинете начальник управления. Из-за висящей в воздухе густой пыли в приёмной почти ничего не было видно. Что-то чересчур много её было. Никто не спорит, пыль должна была появиться, но не в таком же количестве!

Этот вопрос разъяснился довольно быстро. Когда пыль частично вытянуло сквозняком в гигантскую, неровную дыру, образовавшуюся на том месте, где раньше находилось окно, стал смутно виден кабинет начальника. Так вот там, на бывшим недавно паркетным полу глыб кирпича не наблюдалось. Всё было завалено кучами кирпичной пыли вперемешку с отдельными паркетинами! Получается, что обломки стены, ударяясь об пол, рассыпались в пыль? Получается так! А почему? А чёрт его знает! Об этом экспертов нужно спрашивать. Хотя я лично об экспертах по способам превращения обычного кирпича в пыль что-то ничего не слышал. Может, и не бывает таких.

Кстати, как только появилась пыль, «ангел» куда-то исчез. Понятно, что к нему накопилось масса вопросов, но он пропал. Испарился! А примерно через час стало понятно, чем он у них в здании Управления занимался в то время, когда набежавшие из других отделов сотрудники во главе с самим Алтынбеком Алтынбековичем ещё переходили с места на место, силясь понять, что тут произошло, и попутно оценивая масштаб разрушений и стоимость предстоящего ремонта.

Да, время показало, что разрушение стены и оконного проёма в приёмной начальника были лишь цветочками по сравнению с другими обрушившимися на их головы неприятностями. Первой забила тревогу начальник спецотдела Роза Ибрагимовна Доренко. Когда в здании загромыхало, а стены и потолки затряслись, она выбежала из помещения архива в коридор, прислушалась, определила, что грохочет где-то на нижних этажах, автоматически заперла и опечатала дверь и побежала сначала по коридору, а потом по лестнице вниз. Вернулась она в кабинет, когда начальник управления разорался на собравшихся в коридоре зевак. Вернувшись к себе, она первым делом удостоверилась, что печать на двери не нарушена — привычка, выработанная долгими годами работы с важными и секретными документами — и лишь затем вставила в замок ключ.

Открыв дверь, она шагнула в комнату для работы с документами и как вкопаннаяостановилась. По сердцу пополз неприятный холодок: дверь из комнаты в спецахив стояла приоткрытой!

Роза точно помнила, что запирала её на ключ, прежде чем выбежать в коридор. Проникновение? У неё потемнело в глазах, когда она представила, чем это может грозить ей лично. Наверное, она на пару секунд даже потеряла сознание, потому что, когда она вновь открыла глаза, то нашла себя сидящей на полу прямо в дверном проёме из общего коридора в комнату для работы с документами, а над ней склонилась молодая сотрудница её отдела младший сержант Госбезопасности Галина Уткина.

Уткина спросила её о самочувствии и предложила помощь, но Роза Ибрагимовна уже достаточно пришла в себя, чтобы самостоятельно подняться на ноги. Оказавшись на ногах она, не отвечая на вопросы Уткиной, велела ей ожидать в коридоре, заскочила в помещение, захлопнула за собой дверь, в три шага пересекла небольшое помещение для работы с документами и распахнула дверь спецхранилища.

С самого порога стало ясно, что случилось невозможное! Дверь в спецхранилище не была оставлена открытой по забывчивости, на что она втайне надеялась. Все тридцать две металлические полки — восемь с половиной метров в длину и три метра в высоту, стояли пустыми. Пустыми!!! Исчезли тысячи агентурных дел — и архивных, и актуальных. Исчезли дела оперативных разработок. Исчезли личные дела сотрудников Управления. Всё исчезло! На ватных ногах она пробежала мимо забранных тяжёлыми металлическими "намордниками" окон к дальней стене к стоящим там высоким, в человеческий рост, металлическим шкафам. В выдвижных ящиках этих шкафов содержалась картотека агентуры. Сейчас часть из этих ящиков была выдвинута, и Роза мгновенно сообразила, что все они тоже пусты!

Если бы у неё в тот момент под рукой оказался пистолет, она бы, наверно, застрелилась. Пропажа даже одного единственного агентурного дела, — да что там агентурного дела! — пропажа даже пустячной карточки-заместителя^[8] — означало ЧП, о котором незамедлительно следует информировать Москву! А тут пропал весь архив, в документах которого содержится информация о десятках тысяч секретных сотрудников, жизнь которых теперь оказалась под угрозой! И нет никакой возможности предупредить этих людей о нависшей над ними опасности, потому что их адреса, телефоны и подлинные имена содержатся в агентурных делах, которые... пропали! Копии регистрационных карточек хранятся в центральном архиве в Москве, но кто же их вам отдаст? Да и пользы от них немного. Нет там настоящих имён, адресов и контактных телефонов. Не для того предназначены эти карточки...

Не закрывая дверей в помещение архива Роза Ибрагимовна выбежала в коридор, заперла внешнюю дверь на ключ, мазнула языком по прицепленной к связке ключей бронзовой печатке, вдавила её вместе со шнурками в лепёшку пластилина на дверном косяке, велела испуганной Уткиной безотлучно находиться рядом с дверью и бросилась бежать по коридору. О случившемся должен незамедлительно узнать начальник Управления!

Роза Ибрагимовна понимала, что домой она сегодня уже не попадёт. Наверное, детей и мужа ей уже не суждено увидеть никогда, но она была человеком долга. Не могла она не доложить...

К сожалению, список неприятностей, постигший Управление КГБ по Иркутской области, на этом не закончился. Через полчаса, когда Алтынбек Алтынбекович ещё осматривался в помещении спецхранилища, где уже работала бригада экспертов, (нужно было найти любые следы способные пролить свет на личности похитителей) когда в дверном проёме возникла коренастая фигура его зама по тылу. Не перешагивая порога, чтобы не нервировать криминалистов, подполковник Романов громко позвал своего начальника, а когда тот вышел к нему в помещение для работы с документами, взял его под локоть, вывел в коридор и чуть ли не шёпотом доложил, что... оружейка опустела! Ни табельного оружия, ни автоматов в закрытых специальных шкафах, ни ящиков с патронами и гранатами — ничего! Всё исчезло!

Услышав о пропаже оружия, Алтынбек Алтынбекович побурел лицом и готов уже был заорать и затопать ногами, но зам хмуро доложил ему, что это ещё не всё, и что дело значительно хуже! Куда уж хуже, спросите вы? Оказалось, что ко всем прочим бедам Управление лишилось всех видов связи! Аппаратура шифрации испорчена какими-то вандалами и по словам связистов вряд ли подлежит восстановлению.

Та же участь постигла и их гордость — сданную в эксплуатацию всего полгода назад новенькую внутреннюю АТС с тридцатью линиями выхода в городскую сеть. Все телефоны в здании, включая и те, что стоят в дежурной части, мертвы. Случись пожар, у них не будет даже возможности оповестить о нём пожарную часть. Только если на улицу до ближайшей телефонной будки бежать.

Вишенкой на торте стала информация об исчезновении двух сотрудников службы наружного наблюдения. Эти были посланы наблюдать за домом фигурантов чрезвычайного розыска — Мариной Колокольцевой и Александром Кузнецовым. Об их исчезновении доложил начальник 7-го отдела^[9], после того как врачи вправили ему вывих плечевого сустава. Судя по полученной информации сотрудники «семёрки» исчезли вместе с машиной.

Работа Управления КГБ по Иркутской области оказалась полностью парализованной. Как немного, оказывается, для этого было нужно...

***

Сергея Телюпу пригласили на это совещание случайно. Кто-то вспомнил о той странной роли посредника между Центром и Областными партийными властями, которую он здесь с недавних пор играет, и высказал мысль о том, что неплохо было бы задействовать его влияние на обком партии, чтобы, во-первых, доложить о случившемся оперативному дежурному центрального аппарата КГБ, задействовав для этого запасные каналы шифрованной связи (имелась в виду спецсвязь обкома партии), а во-вторых, попытаться осторожно разузнать у него, не в курсе ли он, какую роль в недавних событиях могут играть его подопечные — Марина Колокольцева и Александр Кузнецов. Всё же этот так называемый «младший ангел» открытым текстом заявил секретарше начальника Управления о том, что он якобы состоит в её свите. По всей логике получается, что и с Кузнецовым он должен быть знаком. А про последнего уже довольно давно известно, что уж он-то напрямую связан с откровенной чертовщиной!

Заместитель начальника Управления по политико-воспитательной работе, возглавляющий к тому же партийную организацию Управления, услышав эти слова, дёрнулся, но не решился одёрнуть говорившего и напомнить ему о недопустимости упоминания Бога, чёрта и любых других мистических существ в стенах их насквозь пропитанного материализмом и атеизмом заведения. Два часа назад он предпринял такую попытку, но, вместо понимания и поддержки со стороны начальника Управления, нарвался на откровенную грубость и даже хамство. Тот с матами предложил ему объяснить с материалистических позиций пропажу оружия из запертых и опечатанных оружейных шкафов в помещении имеющем один единственный выход. Причём дверь его, также замкнутая на ключ и даже опечатанная, выходит в помещение дежурной части Управления, где даже в ночное время безотлучно находятся трое офицеров! А если замполит не имеет ясного и чёткого объяснения случившемуся, то ему лучше рот закрыть и не открывать до тех пор, пока более опытные и грамотные в криминалистике товарищи не разберутся и не найдут решения этой загадки!

Полковника Телюпу искать не пришлось. И слава Богу, потому что без работающих городских телефонов это могло бы стать недетской задачкой, а проблем и без того за гланды. О прибытии полковника на проходную доложил посыльный из дежурной части. Да-да, распоряжением начальника Управления проход в здание Управления был закрыт для всех посторонних без исключения! Мера чрезвычайная, но в чём-то логичная. На весь их не маленький коллектив в наличии осталось всего пять пистолетов ПМ и шесть Стечкиных. Хорошо, что каждый из этих пистолетов имеет снаряжённую запасную обойму. Немного, но какую-никакую оборону организовать в случае чего всё же можно.

Теперь пришло время наметить план дальнейших действий. Во-первых, конечно же, оружие! Всем офицерам Управления неуютно от осознания того факта, что они оказались фактически разоруженными! Оружие можно было бы занять в областном и городском отделах милиции. Алтынбек Алтынбекович не сомневался, что коллеги из МВД не будут капризничать и оружием поделятся (не своим, разумеется, а со складов), но прежде чем действовать, необходимо было хотя бы в общих чертах понять, что у них в Управлении произошло.

Простая логика подсказывала, что разграбление оружейной комнаты случилось одновременно или близко по времени с разрушением помещения приёмной, пропажей архива и вандализмом в помещении спецсвязи и в подвале, где располагалось оборудование АТС. Почему близко по времени, спрашиваете? Так это потому вы спрашиваете, что не знаете, как производится сдача и приёмка дежурств в любых военизированных структурах. Так вот, на 8-00 утра все оружейные шкафы в оружейной комнате были полны, а количество и номенклатура хранившегося в них оружия и боеприпасов полностью отвечали списочным. А иначе и быть не могло! За пропажу даже одного единственного патрона дежурный по Управлению и его помощники отвечают собственной шкурой!

Разумеется, в оружейную комнату заглядывают не часто. Если всё спокойно, то её открывают всего дважды в сутки. Один раз для пересчёта во время приёмки-сдачи дежурства, а второй — чтобы принять оружие у возвращающихся с дежурства наружников. Получается, что через пару часов после проверки, оружие похитили, причём, заметьте, не произведя при этом ни малейшего шума! Ладно,… и без того понятно, что материальными причинами пропажу сотен килограммов оружия и боеприпасов, равно как и многотонного архива тремя этажами выше, равно как и внезапно случившейся сонливости офицера в помещении спецсвязи объяснить, скорее всего, не получится!

Посыльному полковник Алекбеков велел сопроводить московского полковника в кабинет первого зама, в котором он временно разместился, и где собрал на совещание всех опытных офицеров, извинившись предварительно за задержку, а дежурному по Управлению передать его распоряжение о внесении полковника Телюпы в список сотрудников, которым разрешён проход в здание Управления по предъявлению служебного удостоверения. Если честно, то про московского гостя просто забыли, когда в аварийном режиме готовили то распоряжение об особом порядке доступа в здание Управления. Придётся извиняться…

Глава 26. Совещание

Пятница, 7 апреля

Саша Кузнецов появился на совещании примерно через полчаса после его начала. Точнее, не появился, а... Как бы это сказать? Это было как картинка по телевизору, только цветная, яркая и объёмная. Просто часть стены помещения, где все они собрались, вдруг исчезла, а на её месте появился широкий и высокий как бы проход или широкое и высокое окно в освещённое закатным солнцем помещение с отделанными мрамором стенами.

Одет Саша был странновато. Короткие, до колен, облегающие бёдра брючки, по виду из чёрного бархата, плотно облегающие икры и щиколотки белые чулки, тупоносые чёрные башмаки с серебряными пряжками, расстёгнутая на груди свободная белая рубаха с широкими рукавами, оканчивающимися на запястьях узкими манжетами. Саша сидел нога на ногу в высоком кресле тёмного дерева с широкими подлокотниками. Он дождался, когда головы всех присутствующих повернутся к нему и, не здороваясь, начал:

— Вы напрасно отстранили от должности и поместили под арест Розу Ибрагимовну. Даже если бы она в тот момент находилась в помещении архива, всё равно не смогла бы ничем помешать. У неё не было ни единого шанса. Не смог же помешать дежурный в комнате спецсвязи? Не смог... Кстати, приношу извинения за неловкие действия Сергея Стриженова. Такого задания ему не давалось. Он должен был лишь предупредить вас о недопустимости дальнейшей слежки за Мариной Михайловной и членами её семьи, успокоить в отношении судьбы двоих пропавших сотрудников 7-го отдела и на этом откланяться. Вместо этого он начал с силовых акций. Архив этот дурацкий у вас похитил, изъял всё наличное оружие. Разгром в помещении приёмной зачем-то учинил! Зачем? Я его спрашиваю — молчит. Говорит, оружие взял, чтобы пострелять, а архив просто так, на всякий случай, прихватил. Ну, если тебе приспичило пострелять, то возьми один револьвер и одну коробку патронов, постреляй, почисти его и верни на место! Я предупреждал Марину Михайловну о том, что ангел совершенно неопытный, в деле не проверенный. Сила есть — ума не надо! Нельзя было его к вам посылать! Ещё раз прошу извинить нас! Оружие и архив я вам сегодня же в полном объёме верну. Нам всё это без надобности...

Он вынужден был остановиться, потому что Алтынбек Алтынбекович с грохотом отодвинул свой стул, выскочил из-за стола и чуть ли не бегом кинулся к этому якобы проходу. Саша успел только сказать: «Осторожно!» — как Алтынбек Алтынбекович со всего маху ударился о невидимое препятствие сначала коленкой и локтем, а потом и плечом, отпрыгнул назад, набычился и, казалось, готов был уже повторить попытку силового прорыва, когда вмешался сидящий здесь же, за приставным столом, полковник Телюпа.

— Это бесполезно, товарищ полковник! Сядьте! Так вы себе только лоб расшибёте.

Саша пошевелился в своём кресле, уселся в нём несколько боком и подтвердил:

— Действительно, бесполезно. Сядьте на место и не рыпайтесь! Моё терпение тоже не безгранично. Отправлю всю вашу команду в нирвану вместе со зданием, и забуду о том, что на этом месте когда-то Управление КГБ стояло. По крайней мере о вас у меня голова болеть не будет.

Алтынбек Алтынбекович взял себя в руки очень быстро. Это было странным при его темпераменте, но, следует учитывать, что, во-первых, в последние недели он очень многое узнал об этом мальчишке и о его способностях, а, во-вторых, был он всё-таки опытным руководителем. Понимал, что на сегодняшний день Кузнецов является единственным источником крайне важной и нужной им информации. Причём эта информация, что называется, из первых рук. Он кивнул, разжал стиснутые кулаки и отошёл к приставному столу. Встал спиной к свободному торцу стола, сложил руки на груди и спросил:

— Можешь пояснить, что происходит? Зачем всё это? Мне кажется, до сегодняшнего дня мы неплохо уживались в одном городе...

Саша одобрительно кивнул:

— Частично я уже объяснил, остальное поймёте чуть позже. Сами правила игры поменялись, и поменяли их не мы. Мы с вами действительно мирно сосуществовали и даже где-то немного сотрудничали. Вспомните хотя бы мою помощь вам в деле Вилена Краснова и его отца. В том, что начиная с 21 марта происходит в стране, вашей вины нет. Мы растеряли остатки доверия ко всем силовым структурам, и произошло это из-за неправильного поведения некоторых руководителей высшего руководящего звена. Именно поэтому мы сейчас переходим к другому режиму совместного существования. Это касается не только иркутского Управления, но и всей вашей организации в целом. Запомните одно простое требование: отныне и вплоть до окончания конфронтации вашим сотрудникам запрещается что-либо предпринимать против нас. Всё равно что! Вообще, приближаться к нам вы отныне не имеете права. Нам с Мариной Михайловной нужно, чтобы вы поняли пару простых вещей и самостоятельно нашли новые формы совместного существования, которые устраивали бы все стороны.

— Что мы должны понять?

Полковник Телюпа, очевидно, очень заинтересовавшийся разговором, тоже поднялся со своего места за приставным столом и подошёл к окну в стене поближе. Оглянулся назад, на сидящих за столом товарищей и шагнул чуть в сторону, чтобы не загораживать им окно.

— Первый факт, о котором вы не должны забывать — это то, что мы неизмеримо сильнее вас! Не только вашей конторы и всей вашей организации в целом, но и всех силовых структур вместе взятых. Сами понимаете, если даже бестолковый младший ангел смог играючи обезоружить вас и украсть у вас самое ценное из того, что вы имеете, а именно агентурные дела, то уж мои-то возможности значительно выше. Мне для таких фокусов даже появляться у вас не нужно. И самое неприятное для вас — это то, что у вас нет ни единого шанса физически устранить нас. Это исключено! Чтобы было понятно, почему покушения на нас не имеют ни малейшего смысла, скажу, что в моих руках или в руках у Марины Михайловны может взорваться водородная бомба, не причинив нам ни малейшего вреда. Пострадает только наша одежда, ну и местность на много километров в том направление, которое не будет находиться в тени наших тел. Вам ничего другого не остаётся, как только смириться с нашим существованием и попробовать как-то приспособиться к новым реалиям.

— Постой! — перебил его начальник, — Ты сказал «вплоть до окончания конфронтации». Какой конфронтации? Мне кажется, до недавнего времени мы не мешали вам жить. Откуда взялось это противостояние?

— Я же говорю: оттуда же, откуда вы получили задание о сборе информации о нас. Из Москвы. Подробнее не могу. Подробнее я буду разговаривать с Сергеем Телюпой. Он частично в курсе последних событий. Только и он вряд ли сможет удовлетворить ваше любопытство. Мне кажется он связан серьёзной подпиской о неразглашении. Не знаю, какой гриф Москва присвоила этому делу, не было времени поинтересоваться, но не думаю, что ниже государственной тайны.

— Ладно, — согласно кивнул Алтынбек, — это понятно! О гостайне говорить не будем. Не нашего ума это дело. Давай дальше! Ты говорил о нескольких вещах, которые мы должны понять. То, что вы сильнее — это было раз. Что ещё?

— То, что мы не стремимся к власти. Ни в каком её виде. А стремимся мы к спокойствию. Мы хотим и дальше жить так, как жили пару недель назад. Я хочу ходить в институт и учиться. Хочу свободно общаться со своими друзьями и подругами. Марина Михайловна хочет и дальше делиться своим опытом со студентами и заниматься научными исследованиями. Её старшая дочь хочет спокойно закончить десятый класс, получить свою честно заработанную золотую медаль и уехать поступать в институт. Короче, мы хотим жить жизнью обычных людей. Это понятно?

Алтынбек пожал широченными плечами:

— Понятно. Если не врёшь, конечно.

— Зачем мне врать? — смешливо фыркнул Саша, — Ты, полковник, представь себе на секундочку, что тебе доступно всё! То есть по-настоящему всё! Возникла бы у тебя нужда врать?

— А ты можешь всё? — усмехнулся Алтынбек.

Саша не ответил. Вместо этого он нашёл взглядом подполковника Петренко и кивнул ему:

— С вашими людьми всё в порядке, подполковник. Я думаю, через пару дней они дадут о себе знать.

— Где они? — Петренко тоже поднялся со своего места и подошёл ближе.

— Довольно далеко. Если по воздуху смотреть, то отсюда на северо-запад около тысячи километров. Это в Томской области. Они уже спустились с утёса, на который я их вместе с машиной забросил и сейчас перемещаются по берегу Оби. Не волнуйтесь. Река довольно оживлённая. Рано или поздно их заметят и подберут. С машиной вам, правда, придётся распрощаться. Ну или договариваться с военными о выделении грузового вертолёта. Иным способом снять её с той кручи у вас никак не получится.

— Понял... А зачем ты это?

— Затем, чтобы сразу стало понятно, что ожидает ваших сотрудников, если вы не откажетесь от слежки за нами. В следующий раз размахнусь получше и зашвырну машину ещё дальше. Куда-нибудь за Полярный Круг. Вы учтите это, и, если всё же захотите рискнуть, проследите лично, чтобы ваши сотрудники имели при себе тёплую одежду и подходящее оружие. Сами понимаете, против белого медведя или стаи полярных волков ваши пистолеты ровным счётом ничего не стоят. Впрочем, зачем я вам это объясняю? Сами сообразите, что нужно в дальнем походе. Одной тёплой одеждой и оружием тут никак не обойдёшься. Тут нужна серьёзная подготовка. Нарты, собаки, корм для них на пару недель, палатка, спальные мешки. Но я бы всё же не посоветовал вам для слежки за нами собачьи или оленьи упряжки отряжать. Слишком уж они бросаются в глаза, когда в городе. На мой взгляд, для этой цели вездеход гораздо лучше подходит. Гусеничный. С парой бочек горючего в кузове. Может, тогда они сумеют до людей добраться...

Он снова обратился к начальнику Управления:

— И последнее. Я на пару дней из города исчезну. Марина Михайловна с дочерьми уже спрятаны в надёжном месте. В наш дом в наше отсутствие не соваться! Руки — ноги буду отрывать. Так-то я парень довольно спокойный, но могу взорваться почище, чем вы давеча взорвались. Юрий Владимирович тот меня вообще психопатом назвал.

Полковник Телюпа рассмеялся.

— Не называл он тебя психопатом, не придумывай! Спросил просто, не психопат ли ты? Я его заверил, что нет, не психопат.

Саша улыбнулся в ответ, повернул голову вправо и что-то тихо сказал кому-то, кто стоял за краем окна. Негромко звякнуло стекло и на экране появилась молоденькая девушка. Одета девушка была так, что казалось, что она только что сошла со сцены театра, где игралась пьеса 19-го века. В руках девушки имелся круглый подносик, на котором стоял высокий хрустальный стакан. Судя по всему в стакане была обыкновенная вода. Девушка присела в коротком книксене и протянула подносик Саше. Тот взял стакан, кивком поблагодарил девушку, и та тут же отступила назад.

— Эй, нас что, кто-то ещё кроме тебя слушает? — оторопел Алтынбек.

Саша пожал плечами, отпил пару глотков и ответил:

— Это моя прислуга. Она никому ничего рассказать не сможет, поскольку не общается ни с кем, кроме меня и Марины Михайловны. При ней можете говорить совершенно свободно. Кроме того, я уже почти закончил. Осталось только последнее. Андронов использует полковника Телюпу в том числе и для связи с нами. Если у вас возникнут вопросы к нам, можете тоже обращаться к нему. Нас с Мариной Михайловной его кандидатура в качестве посредника вполне устраивает. Мы к нему уже немного присмотрелись и держим его за адекватного человека. Сами к нам не лезьте! Это может плохо закончиться!

Глава 27. Разговор на Старой площади

Суббота, 8 апреля

Михаил Андреевич Смыслов умер от обширного инфаркта миокарда ночью с пятницы на субботу. Проснулся, сходил в туалет, вышел на кухню, чтобы попить воды, открыл холодильник, взял бутылку минеральной воды, подошёл к столу и тут его схватило! Выронил бутылку, опёрся обеими руками о стол, не удержался, потому что в глазах потемнело, упал прямо на осколки разбившейся бутылки и потерял сознание. Нашла его горничная, которая проснулась от звука разбившегося стекла.

Скорая доставила его в кремлёвскую больницу через час, но было уже поздно. Сердце высокопоставленного больного остановилось ещё тогда, когда его выгружали из машины скорой помощи. Понятное дело, врачи реаниматоры сделали всё возможное, чтобы запустить сердце, и им это даже удалось, но проработало оно недолго. Примерно в три часа ночи сердце остановилось навсегда. Ну, что ж, врачи не всесильны. Даже те, которые работают в кремлёвской больнице.

Вообще, та ночь в кремлёвской больнице выдалась на редкость беспокойной. Этой ночью Михаил Андреевич стал вторым высокопоставленным пациентом больницы. За час до того, как его привезли в больницу, с кровоизлиянием в мозг туда же был доставлен Арвид Янович Пельше. Поражение мозга не критичное, но подвижности правой половины тела он лишился. Лишился он и связной речи. То, что он пытался сказать, разобрать было невозможно...

***

О смерти Смыслова Леониду Ильичу доложили утром следующего дня — то есть 10-го апреля — во время завтрака, и это окончательно испортило ему и без того не очень хороший аппетит. Плохим аппетит был из-за тревожной ночи, а в особенности из-за полученной вчерашним днём новой информации.

Да, пятница на этой неделе выдалась очень беспокойной. Началась она со звонка Андронова. Тот доложил о разговоре со своим сотрудником, командированном в Иркутск на время кризиса и для обеспечения прямой связи с Колокольцевой. Поговорили с Юрием Владимировичем и сошлись во мнении, что дальше откладывать нельзя! назрела необходимость прямого диалога с Колокольцевой.

Эти угрозы в адрес высшего руководства страны необходимо прекращать. И вообще, пора заканчивать все эти игры в противостояние! В конце концов, она серьёзный человек. Не ей идти на поводу у глупого мальчишки. Она его опекает, поэтому полностью отвечает за его поступки! И то что его мать жива и здорова, не играет никакой роли! По закону за проступки опекаемого полностью отвечает опекун! Точка!

Глава 28. Антоша и колокола

Вторник, 11 апреля, 8-45 московского

Нужно было на час раньше из дома выйти, тогда успели бы. Местные говорят, что оцепление поставили в семь утра. Мама сегодня что-то очень уж долго собиралась, из-за этого вышли из дома без четверти девять. Теперь приходится стоять с другими, ждать неизвестно чего. И ещё сказали, что перекрыты все улицы ведущие к Лавре. В пятидесяти метрах от них два военных ЗИЛа перегородили улицу прямо перед выездом на Карла Маркса. Между их бамперами оставлен проход в метр шириной перед которым курят двое молоденьких милиционеров. Местных, кто идёт на работу, пропускают. Пропускают также тех, кто живёт в той стороне. У всех спрашивают паспорта и проверяют прописку. Вообще, милиции очень много. Через каждые сто метров прохаживается вдоль забора милиционер, так что пройти к Лавре дворами тоже никак не получится.

Ещё говорят, что на вокзале прибывающие в Загорск электрички какие-то люди в гражданском проверяют. В основном цепляются к молодым и людям среднего возраста. У этих спрашивают о цели приезда. Если не командировка, то спрашивают, почему не на работе. Заносят их данные в толстую книгу и грозятся направить им на службу соответствующие письма. Понятно, что большинство из тех, кто приехал из обычного любопытства, пугаются и переходят на платформу до Москвы. Назад уезжают. Пенсионеров в здание вокзала и оттуда на привокзальную площадь пропускают, но предупреждают, что в Лавру им сегодня попасть не удастся.

Сегодня с утра холодно и пасмурно. Солнца совсем не видно, и, кажется, собирается дождь. А может быть, и снег. Ночью тоже было холодно, а сейчас на улице всего плюс три. Полное ощущение, что не весна на дворе, а осень. Пришлось одеваться потеплее и брать с собой зонтики. Короче, тоскливо как-то. Похоже, не удастся сегодня увидеть Сашу. Ей-то много не нужно было — хотя бы издалека на него взглянуть — так нет, и эту возможность у неё отобрали. Обидно...

Кто-то коснулся локтя. Обернулась и от неожиданности рассмеялась. Саша! Собственной персоной! Только подумала о нём, и он тут как тут! Сегодня он тоже оделся теплее. Куртка на пуговицах из чёрного драпа с откинутым за спину капюшоном. На голове серенькая кепка. Брючки и ботинки те же, что она на нём уже видела. Оглянулась на маму, поймала её взгляд, кивнула ей. Та отвернулась от своей собеседницы, с которой они уже минут пятнадцать что-то обсуждают, заметила Сашу и тоже его узнала. Сейчас стоит в нерешительности, не знает, что ей делать. То ли подойти, то ли остаться на месте. Не хочет она ей мешать, да и побаивается она его. Не просто это, оказывается, к Господу напрямую обратиться.

Развернулась к нему, прикоснулась рукой в перчатке к рукаву его куртки. Спросила улыбаясь:

— Приветик! Ты как здесь оказался?

— Привет, Тоша! Мимо проходил, смотрю — ба, знакомые всё лица! Что, не пускают?

— Нет, не пускают.

— Хочешь, проведу?

— Угу, очень! Только...

— Что «только»?

— А как же мама? Ей тоже нужно в Лавру. Там наш папа сегодня служит. Можешь и её провести?

— Проведу. Иди и скажи, пусть идёт за нами.

— А другим можно?

Саша задумался на секунду, но кивнул утвердительно.

— Ладно, пусть и другие идут. Передай, чтобы никаких вопросов, ладно?

— Угу, поняла. Я сейчас!

***

Она оглянулась назад, на машины. Им вслед смотрели не только те двое молодых милиционеров. Мама и те пятеро женщин, которых они с Сашей только что провели через заграждение, шли за ними и тоже смотрели им в спины. Они все даже не очень-то и удивились, когда эти двое молодых ребят при их приближении подобрались, встали по стойке смирно и козырнули Саше. Наверное, после этого они и поняли окончательно, что этот паренёк и есть тот, кого они хотели увидеть в Лавре.

— А почему они нас пропустили? — негромко спросила она. — Они тебя знают?

— Нет, не знают. Им показалось, что я милицейский генерал!

— Какой генерал? — рассмеялась она.

— Милицейский! В шинели и в папахе! — он тоже смешливо фыркнул. — И брюки с лампасами! — он снова оглянулся на машины и тихонько рассмеялся. — Можно было бы просто на пару минут парализовать их волю, но что-то тебя увидел и сразу настроение поднялось. Пошутить даже захотелось. Жалко, что ты этого не видела.

— А у тебя плохое настроение было?

— Да, не очень хорошее.

— Что-нибудь случилось?

— А ты сама не видишь? Город фактически на военном положении оказался. Людей стараются не подпустить ко мне. Всех больных детей, которых я мог бы вылечить, вместе с родителями отправляют по домам. Родителей запугивают. Ну ничего, я уже придумал, как их удивить.

— Кого их, Саша?

— Госбезопасность. Это их работа.

— Госбезопасность — это КГБ? Ты их имеешь в виду?

— Угу, их.

— А для чего тебе в Лавру, если детишек больных туда не пропускают?

— Там монахи и семинаристы волнуются. Их оттуда не выпускают. Посторонних не впускают, а этих не выпускают, представляешь? Покажусь им, попробую успокоить. А то как бы там до бунта дело не дошло. Ну ещё фокус им покажу...

— Фокус?

— Ну, не фокус, ладно. Назовём это чудом номер два. Раз не дают мне детишек лечить, верну им их колокола.

— Как вернёшь? Откуда вернёшь? Какие колокола? Что-то я ничего...

— Понимаешь, до 29-го года у них на колокольне больше сорока различных колоколов висело, а тут в стране началась коллективизация, и её почему-то начали с очередного наступления на церковь. В конце 29-го в Лавру пришли так называемые воинствующие безбожники и с колокольни были сброшены почти все большие и древние колокола. Вот их я и хочу восстановить. Проделаю это на глазах у монахов и семинаристов, вот и будет братии праздник и обещанное чудо! Да и общественный резонанс должен быть, наверное, побольше, чем когда я мальчишке ногу вернул. Как ты думаешь?

— Да, наверно... А что с детьми?

— Не знаю... Ничего... Что я могу поделать, если сами родители мне не верят, а властей боятся? Против воли родителей я всё равно ничего делать не стану. Я стараюсь не помогать людям против их воли. Это опасно. Сам не заметишь, как на стороне зла окажешься. Не люблю я этого...

— А тебе уже приходилось?

— Что приходилось?

— Ну на стороне зла оказываться.

— Конечно, приходилось. Как и всем. Не было, нет и не будет человека, который хотя бы раз в жизни не совершал зла! Разве что дети, только что появившиеся на свет.

— Был такой человек! Ты забыл про Иисуса! — она перекрестилась на ходу.

— Ничего я не забыл! Ты сама поймёшь, если немного подумаешь, почему и Его не могла миновать чаша сия! Вспомни, что Он до самой смерти жил среди простых людей, и задай себе вопрос: возможно ли, живя среди людей, оставаться для всех без исключения добрым и хорошим? Никаких ссор с ребятами во время уличных игр, когда ещё сам мальчишкой был, никаких конфликтов с соседями и властями, ничего! Живой человек ежедневно и ежечасно сталкивается с окружающим миром, и эти столкновения миру далеко не всегда нравятся! Мы все ежечасно, ежеминутно вынуждены преодолевать сопротивление этого мира. Ты запомни: добро и зло вообще неразделимы! Они ходят под ручку!...

Он помолчал немного, видимо, обдумывая продолжение.

— Вот тебе свежий пример: пару дней назад я на твоих глазах вернул тому мальчишке здоровье. Добром ли это было? С точки зрения мальчишки, его родителей и тех верующих, которые оказались свидетелями исцеления, да, этот поступок был безусловным добром. А вот для советской власти результаты его оказались злом, причём злом в чистом виде! Ну ты вспомни, уже вечером того же дня они распорядились проход в Лавру перекопать. Идиотский поступок, но им из-за паники в голову ничего умнее не пришло. Примерно так же оценили тот мой поступок и в Кремле. Сегодняшняя блокада Загорска тому свидетельство.

— А, ты в этом смысле...

— Конечно в этом! Чистого добра не бывает, Тоша! Всегда найдётся кто-то, для кого твоё добро добром не является. Не напрасно говорят — для всех мил не будешь! Не забывай, что люди по природе своей по большей части завистливы. Они недоверчивы и упрямы, когда начинаешь говорить с ними об их заблуждениях. Они замучены бытовыми проблемами и равнодушием со стороны окружающих, и прочая, и прочая... Поэтому нужно научиться понимать, как твои поступки в конечном итоге будут оценены. Чего в них будет больше — добра или зла? Это очень непросто, поверь!

— Понятно... Саш, не беги! Мама не успевает за нами!

— Ага, ладно... — он резко замедлил темп движения и оглянулся на спешащих за ними женщин. — Напрасно они за нами идут. Всё равно в Лавру я их с собой не возьму. Возьму тебя и твою маму, а больше никого. Там сейчас женщин нет. Одни мужчины и притом очень разгорячённые.

Саша совсем остановился и развернулся в их сторону. Когда мать Антоши и пятеро других женщин подошли и собрались возле него, он объяснил им то же самое. Под конец сказал:

— Вы поймите, если я вас туда проведу, то те, кто организовал эту блокаду могут предъявить вам неповиновение властям. Оно вам нужно? Вас ведь могут в суд потащить. Антошу и её маму я при необходимости защитить смогу, но мне для этого отвлекаться придётся. У меня там полно серьёзных дел будет, чтобы ещё и о вас пятерых думать. Так что оставайтесь-ка вы снаружи.

— Какие дела, Саша? — это спросила та тётка, с которой мама долго разговаривала.

— Разные, Софья Петровна. Не могу сейчас об этом говорить. Вы потом обо всём узнаете.

— Ты знаешь меня?

— Знаю. Я всех вас знаю и со всеми вами связан. В общем, оставайтесь снаружи, пока оцепление не уберут, а нам пора! До свидания!

***

Саша замедлил шаг, не доходя метров ста до проходов в Лавру. Потом и вовсе остановился и закрутил головой по сторонам, оценивая обстановку. Дело выглядело совершенно безнадёжным. Тяжёлые металлические ворота обоих проходов — Красного и Успенского закрыты. Подходы к ним перекрыты двумя бронированными военными машинами на восьми высоких и толстых колёсах с маленькими башенками наверху, из которой торчат короткие пушечки. Саша потом сказал, что эти машины бронетранспортёрами называются, а пушечка это не пушечка, а пулемёт.

Между этими грозными машинами у самой монастырской стены ближе к Красному Проходу натянут на деревянный каркас небольшой навес из брезента, под которым прячется от моросящего дождя обычный канцелярский стол с двумя стульями. Справа на нём лежит аккуратная стопка картонных папок, слева стоит армейская радиостанция с торчащей из неё длинной, мосластой антенной. На стуле возле папок никто не сидит, но рядом со столом курят и разговаривают двое офицеров в шинелях, сапогах и фуражках с красными околышами. Их шинели перетянуты ремнями с этими штуками, куда револьверы прячут. Как их?... А, кобура! Да, с кобурами. На стуле возле рации сидит солдат. На голове у него прямо поверх выцветшей пилотки надеты чёрные наушники. Судя по напряжённому выражению лица, солдат слушает что-то важное.

Справа на площади в некотором отдалении от Успенского прохода дымит трубой полевая кухня, возле которой суетятся двое солдат в белых куртках и колпаках. За кухней уже возведён просторный навес от дождя, под которым разместились длинные столы с лавками. Ещё дальше за навесом стоит бортовой грузовик, который, наверное, и привёз все эти столы, лавки и навесы. Возле навеса и под ним ожидают чего-то множество солдат с красными погонами на шинелях. Все они вооружены автоматами.

Саша оглянулся на них с мамой и кивнул:

— Пойдёмте! Держитесь у меня за спиной и ничего не бойтесь.

Повёл он их к навесу. Офицеры заметили их приближение и даже вышли наружу. Саша подошёл к ним первым, вежливо поздоровался и ещё более вежливо попросил:

— Здравствуйте! Нам нужно пройти в Лавру. Дайте, пожалуйста, команду, чтобы нас пропустили.

Никто из мужчин на Сашу не смотрел. Все трое смотрели на неё. Мама уже говорила, что у неё за последний год внешность чересчур яркой сделалась. Не нравились ей такие взгляды, и она отвернулась. Саша повторил свою просьбу, и кто-то из офицеров наконец заметил его. Вот ведь глупцы! Самое главное не видят! А ведь оно у них прямо под носом!

— Зачем вам туда? Ты кто, паренёк?

— Я Саша Кузнецов. Служащие, монахи и студенты семинарии в Лавре ждут именно меня. Эти две женщины пройдут со мной. Там их муж и отец.

Она вновь повернулась к Саше. Старший из двух офицеров откашлялся и хмуро ответил:

— Никто, никуда не пройдёт. Работа Лавры и музеев временно приостановлена. Прошу вас, граждане, отойдите в сторонку и не мешайте работать.

Саша кивнул на это и спокойно сказал:

— Вы, товарищ капитан, кажетесь мне образованным человеком. Так вот, вы, наверное, слышали такое выражение, как «гнев богов»?

— Ну, допустим. К чему ты это?

— Я вежливо попросил вас пропустить нас в Лавру. Вы отказали. Ладно, я понимаю, у вас свой приказ. Но в этом случае у меня не остаётся иного выбора, как пройти силой. А гнев богов я упомянул для того, чтобы предупредить вас о последствиях, если вы станете чинить препятствия или, не дай бог, обнажите оружие сами или прикажете сделать это своим подчиненным. В этом случае вы на своей шкуре узнаете, что такое гнев богов. А сейчас небольшая демонстрация. Смотрите!

Все посмотрели туда, куда он показывал рукой. Неподвижно стоящий в Красных Вратах бронетранспортёр вдруг шевельнулся, издал громкий, протяжный скрип, приподнялся на своих массивных, широких колёсах, подпрыгнул как живой, в воздух, завис там на высоте метров двух и медленно, как будто его понесло ветром, поплыл вдоль монастырской стены прочь от Прохода. От него в сторону дороги чуть ли не на четвереньках шарахнулись двое солдат. Пролетев метров тридцать, машина вдруг сорвалась вниз, тяжело ударилась всеми своими колёсами в поросшую прошлогодней травой землю, подпрыгнула, снова припала к земле своим похожим на клюв острым носом, выпрямилась, шипя и посвистывая гидравликой амортизаторов покачалась с боку на бок, и наконец успокоилась.

Саша повернулся к побледневшим офицерам и присоединившемуся к ним перепуганному солдату радисту и совершенно серьёзно сказал:

— В следующий раз будет значительно хуже! В следующий раз я подброшу его вверх метров на сто или просто раскатаю в круглый блин. Я это очень хорошо умею делать. Меня мама учила, когда я ещё совсем маленьким был. Только она учила меня раскатывать тесто скалкой или бутылкой, а я научился обходиться без скалки и раскатывать не только тесто, но и бронетранспортёры. После этого вам придётся писать кучу объяснительных по поводу того, каким образом вам и вашим бойцам удалось довести исправную бронетехнику до такого состояния, что её даже в переплавку отказываются принимать. Это если вам удастся его от асфальта отскрести и назад в часть переправить. Сами понимаете, если вы сошлётесь на меня, вы оба даже под суд не попадёте. Закончите свои дни в психушке. Это и тебя касается, солдат! — он помолчал, рассматривая лица военных, и негромко закончил, — Я вас предупредил. Второго предупреждения не будет. — и бросил им с мамой через плечо, — Идёмте и ничего не бойтесь! Эти двое уже прониклись и осознали.

***

Они не видели, как старший из офицеров с погонами капитана на плечах шинели, глядя им в спины, медленно и как-то нерешительно потянулся рукой к висящей на широком ремне кобуре. Его остановил младший, с погонами лейтенанта. Он положил руку на плечо своему начальнику и негромко сказал:

— Не надо, товарищ капитан. Ничего это не даст. Кроме того, не враги же они нам. Да и в спины стрелять не было приказа...

Капитан убрал руку, оглянулся на него, кивнул и сказал:

— Точно, не было! Зови Сидорчука, пусть посмотрит двигатель и попробует завести. Нужно вернуть его на прежнее место. Как он его, а? Ты о чём-нибудь подобном слышал? Десять тонн, как пушинку, в воздух поднял! — и, оглянувшись на радиста, приказал, — Эй, боец! Давай, вызывай Первого!

Глава 29. Старая площадь

Четверг, 13 апреля

Леонид Ильич стоял у окна в своём рабочем кабинете на Старой площади и с мрачным видом курил. Сегодня четверг, и сегодня ему предстоит бой. Кроме обычных вопросов военного и хозяйственного планов, последними пунктами повестки заседания Политбюро кто-то из коллег протащил через Секретариат два дополнительных вопроса. Первый из них гласил: «О текущем состоянии идеологической и политико-воспитательной работы в стране в свете последних событий в городах-героях Москве и Ленинграде и в городе Загорске». В докладчики записали его самого.

Сам факт того, что его поставили докладчиком, не согласовав предварительно с ним самим, являлось знаком очень нехорошим. Сопротивляться против этого и выяснять, по чьей инициативе появился этот пункт повестки, он не стал. Наверняка тот, кто это проделал, подстраховался и под предложением о внесении этого пункта в повестку собрал подписи как минимум половины членов Политбюро. В противном случае Секретариат даже не стал бы это предложение рассматривать. Они там все формалисты. Выяснять не стал, а сделал вид, что всё идёт по плану. Вызвал помощника и через него передал в Секретариат предложение к повестке заседания о внесение в список для заслушиванияпо тринадцатому пункту повестки товарищей Гришина от Москвы, Руденко от Ленинграда и Нецько от Загорска.

Последним, четырнадцатым, пунктом повестки заседания был внесён вопрос «О чрезвычайном происшествии в областном Управлении КГБ Иркутской области». Здесь единственным докладчиком записан Андронов. Он сказал, что имеет полную информацию, и что содокладчики или помощники ему не нужны.

Скорее всего, по итогам заслушивания товарищи из Политбюро будут настаивать на созыве внеочередного Пленума ЦК. За годы работы в партийном аппарате он научился кожей чувствовать настроение окружающих. Да и появление в повестке дня заседания сразу двух не согласованных с ним пунктов говорит само за себя. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что перестал он устраивать большинство членов Политбюро, и теперь от него хотят избавиться! Если будет слишком уж упорствовать и возражать против созыва Пленума, на котором его, конечно же, под любымпредлогом постараются вывести из состава Политбюро, его попросту уничтожат. Физически уничтожат. Он не Сталин, и Андронов за него драться не будет.

Седьмого апреля передачу проклятого «Момента истины» Колокольцевой со своим подопечным удалось провести практически в полном объёме. Уже на шестой минуте после её начала в Москве погибла последняя из станций постановки помех. Оставшиеся пятьдесят пять минут передачи изображение и звук на экранах телевизоров в Москве, Ленинграде и городах областного подчинения обеих столиц, были отчётливыми и чистыми.

На сей раз техническая служба КГБ не подкачала и сработала чётко. Уже через час после окончания передачи предоставила в его распоряжение копию видеозаписи. Разумеется, этим же вечером у него состоялся пренеприятнейший разговор с дочерью. Они сильно поругались и расстались очень плохо. Как ему было ни жаль, но он вынужден был не просто в очередной раз отправить её в ссылку, но и попросил Андронова приставить к ней своих людей, которые пресекали бы возможность нарушения дисциплины с её стороны.

К сожалению, было понятно, что все эти меры — ссылка и усиленный контроль со стороны Госбезопасности за её поведением — были приняты слишком поздно. После выхода «Момента истины» его дочь стала звездой первой величины! Уже в субботу о ней заговорила вся страна. Эта тема оказалась настолько интересна, что поднятые в первой части передачи вопросы о вопиющих перекосах в снабжении различных регионов страны, отступили на задний план.

Впрочем, аналитики говорят, что первая часть той передачи тоже не забудется. Реакция на неё со стороны общества ещё будет. Волна сенсационных разоблачений, поднятая рассказом о поведении дочери Генерального секретаря, постепенно сойдёт на нет, и вот тогда более серьёзная и более опасная информация непременно выйдет на первый план. Забыть о ней не дадут и вражеские «голоса». И «Голос Америки», и радиостанция «Свобода» с удовольствием подхватили эту тему и уже второй день захлёбываясь от радости обсасывают её со всех сторон...

***

Вчера утром Андронов доставил ему сделанные во вторник в Загорске съёмки скрытыми камерами. Эпизод с бронетранспортёром вышел на плёнке не очень хорошо. Съёмка велась с большого расстояния. Из пояснительной записки стало понятным, что между кинокамерой и местом действия дистанция была около двухсот метров. Далековато, да и идущий в то время дождь со снегом сильно затуманивал изображение. Кузнецова практически не видно. Его полностью загораживают стоящие у него за спиной две женские фигуры с раскрытыми зонтиками.

Сам подъём тяжёлой бронированной машины в воздух виден на плёнке довольно неплохо, но на экране выглядит это как-то... чересчур фантастически, что ли? Покажи этот фрагмент случайному человеку, который не в курсе, о чём идёт речь, так он и не поймёт. Скажет, что это обычные комбинированные съёмки от «Мосфильма».

Вообще, все «фокусы» Кузнецова во вторник на этой неделе, будучи записанными на кино- и видео- ленту, легко представить киномонтажом или комбинированными съёмками. Киношники вам и не такое изобразят, если нужно будет! И это хорошая новость. К хорошим новостям можно также отнести информацию от Андронова, что ни в Загорске, ни в самой Лавре представителей иностранных посольств зафиксировано не было. Сказались принятые заблаговременно меры по блокированию города и Лавры.

Плохим было то, что «чудеса» всё же имели место быть, что видели их очень многие и информация о них быстро распространяется в обществе. Людей больше всего впечатлило появление «из тумана» трёх древних колоколов, в 1930 году сброшенных с колокольни, разбитых кувалдами и в итоге исчезнувших без следа в плавильных печах. Один только «Царь-колокол» чего стоит! Четыре тысячи пудов меди! И он и два других, весом поменьше, сейчас висят на тех же местах, где они висели до января 1930 года, когда в Лавру пришли люди с верёвками, кувалдами и ломами...

Ну это ладно. Фокус с колоколами наблюдало не больше трёхсот человек. В основном студенты духовной Академии, монахи местного монастыря и служители Патриархата. Хуже другое. Начал Кузнецов с экспериментов с погодой и результат этого эксперимента могли наблюдать не только все жители Загорска, но и лётчики рейсовых самолётов, пролетавших мимо этого района. Минут через десять после того, как Кузнецов в сопровождении двух женщин проник в Лавру, небо над городом начало стремительно очищаться. Ещё через пару минут оно окончательно очистилось, и над Загорском засияло яркое апрельское солнце.

С вертолёта это выглядело идеально ровным квадратным колодцем, вырезанным в толстом слое сплошной облачности, высота которой местами достигала тысячи семисот метров. Диагонали квадрата равнялись примерно десяти километрам и были направлены с юга на север и с запада на восток. Город Загорск попал в этот квадрат целиком вместе со своими ближайшими окрестностями. Плохо было и то, что, несмотря на довольно сильный ветер, колодец в облаках продержался до глубокой ночи. К тому времени сам Кузнецов из Лавры уже давно исчез.

***

Самые мрачные его предположения оправдались. Он не понимал, почему даже те, в ком он был уверен на все сто десять процентов, жаждали его крови. Даже Миша Миронов, с которым его связывает давняя и прочная дружба, начавшаяся ещё осенью сорок первого, высказал ему прямо в лицо:

— Знаешь, Лёня, ты, по-моему, слишком уж высоко вознёсся. Кем ты себя возомнил? Вторым Сталиным? Что за келейность ты вокруг себя развёл? Ты такой же член ЦК, как и я! Мы все здесь равны друг другу! Почему мы, твои товарищи, должны узнавать о столь серьёзных и даже угрожающих вещах из зарубежной прессы? Ладно Смыслов — о покойниках либо хорошо, либо никак — но ты!... Ты же всегда был открытым парнем! Что с тобой случилось?

Что он мог на это возразить? Чем оправдаться? Смыслов и Пельше изрядно подставили его, но тут он сам виноват. В конце концов, последнее слово должно всегда оставаться за ним и, если выпустил вожжи из рук, то потом не плачь, что лошади понесли! Именно это с ними и случилось — они потеряли контроль за ситуацией.

Этот их разговор один на один состоялся в курилке во время перерыва. Тринадцатый вопрос был рассмотрен, содокладчики заслушаны и товарищи из Политбюро уже внесли на голосование предложение о созыве чрезвычайного Пленума ЦК. По поводу созыва Пленума разгорелся спор, но спорили не по сути, а о формулировке. Более осторожные предлагали назвать Пленум просто «внеочередным», мотивируя тем, что формулировки не должны будоражить общественность. Они ссылались при этом на принятую в стране практику скрывать истинные масштабы любых катастроф.

Более радикально настроенные из присутствующих настаивали на эпитете «чрезвычайный», мотивируя это тем, что в стране «стараниями некоторых наших товарищей» успела сложиться чрезвычайная обстановка, и реакция на неё должна быть соответствующей! Члены и кандидаты в члены Центрального Комитета, а это без малого почти четыреста человек, должны заранее знать, к чему им готовиться, когда они получат вызов для участия в пленарном заседании! Слава Богу, мнение умеренных всё же победило, и было принято решение о подготовке «внеочередного» Пленума ЦК.

Впрочем, умеренные недолго радовались своей победе. После перерыва с докладом по четырнадцатому вопросу на трибуну вышел товарищ Андронов. Когда он завершил своё краткое описания недавнего происшествия в Иркутске, где в течение считанных минут без единого выстрела был разгромлен и фактически обезоружен многолюдный и сильный областной отдел Госбезопасности, спокойных и равнодушных в зале не осталось.

Настоящую сенсацию докладчик приберёг на конец своего доклада. После того как он спокойным и даже равнодушным голосом сообщил присутствующим, что акция была проведена даже не самим Кузнецовым, а каким-то неопытным помощником Марины Колокольцевой, потребность действовать и действовать немедленно овладела всеми! Самое первое, что они сделали, это провели повторное голосование по формулировке предыдущего решения. Теперь сомневающихся в том, что пленум должен получить статус «чрезвычайного», в зале не осталось!

Затем пришло время дебатов и Михаил Ильич Миронов предложил начать их с повторного просмотра киноплёнок, сделанных во вторник 11-го апреля в Загорске. Возражений не последовало и Леонид Ильич снял трубку телефона прямой связи с помещением киномеханика.

***

Когда кто-то из них в пылу спора перекрывая шум голосов громогласно заявил:

— Привлеки на свою сторону и возглавь! Не можешь привлечь на свою сторону или возглавить — уничтожь! Нет возможности уничтожить — изолируй от общества! Если и изолировать не получается — дискредитируй! — после этих слов в зале стало тихо.

Марина оглянулась на меня и попросила показать того, кто это сказал. Я перевёл фокус информационного окна с трибуны на зал. Сидящие в зале молчали. Все взгляды были направлены на сорокалетнего примерно мужчину с огромной залысиной и большим родимым пятном на ней.

— И этот тоже может претендовать на место Генерального секретаря? Кто это, Малыш?

— Михаил Сергеевич Горбенко. Первый секретарь Ставропольского обкома партии. Содокладчик по десятому вопросу повестки. — быстро ответил я, помня, что пауза после этих его слов была небольшая.

Она покивала внимательно рассматривая его гладко выбритое, моложавое лицо, а когда он на просьбу одного из членов Политбюро пояснить свои слова, без задержки и колебаний объяснил, как именно он предлагает дискредитировать нас с Мариной, процедила сквозь зубы:

— Такая же беспринципная и бессовестная сволочь, как и твой Смыслов.

— Он такой же мой, как и твой! Что делать-то будем? Мне уже надоело рыбалкой и книгами жить...

***

Мы с ней сидели на кухне. Наташку и Иванку я давно отправил во Владивосток. Отец Миры, Михаил Спиридонович Данелько, — он по-прежнему командует всем Тихоокеанским флотом — выслушав просьбу дочери сделал всего один звонок и девушек без лишней волокиты и вопросов приняли в ту же школу, в которой сама Мира училась все десять лет и которую успешно закончила в прошлом году. Наташка ходит в десятый, а Иванка в девятый класс. Дядя Миша предлагал им пожить у них, благо квартира у них просто гигантская, но обе они отказались. По утрам я отправляю их в школу (обе учатся в первую смену), а в обед забираю обеих из подъезда одного из ближайших домов по их выбору.

Марина на работу по-прежнему не ходит и вынужденное безделье её тоже бесит. Даже прогулки по весенней тайге в сопровождении Тишки или молодой тигрицы, с которой я её познакомил, ей потихоньку начинают надоедать. Выслушав меня, она вышла из-за стола, неспешно прошагала к окну, где стояла её пепельница и имелась пачка сигарет, закурила и развернулась ко мне. Рассеянно рассмотрев меня, она негромко обронила:

— Оброс ты уже. Пора бы тебе к парикмахеру сходить... — помолчала немного и вернулась к моему вопросу. — Что делать, говоришь? А давай-ка мы с тобой немного изменим нашу жизнь? Мне тоже надоело без дела сидеть. Если они собираются объявить нас с тобой во всесоюзный розыск за придуманные преступления, мы с тобой должны будем сменить внешность. Ничего не поделаешь. Сейчас пойдём с тобой в каминную, расположимся там поудобнее и займёмся этим. Нужно будет подобрать другие тела, нужно будет продумать легенды, нужны будут липовые документы и так далее и тому подобное. Нужно переселиться куда-нибудь поближе к Москве. Очень уж разница во времени большая, а центр принятия решений, как ни крути, находится там. Работы выше головы, а ты тут сидишь сиднем и баклуши бьёшь!

Я сначала опешил от такого заявления, а потом понял, что случилось, и рассмеялся. Марина приняла решение и от этого тут же сделалась самой собой. Ей захотелось шутить и веселиться, значит она точно знает, что делать, и как всё будет дальше! Ура! Кажется, нашему вынужденному затворничеству подходит конец!..

Вместо эпилога. Серёга Каменский

Серенький денёк сегодня и ветреный. Скорее всего к обеду опять дождь пойдёт. Из-за угла донесло порывом ветра противный визгливый крик, и Серёга невольно ускорил шаг. Орала усатая Клавдия Константиновна. Тётя Клава. Она сегодня дежурит по интернату. Не повезло. Воскресенья и без того редко случаются — всего раз в семь дней! Хочется же немного отдохнуть от вечной сутолоки, суеты и шума, а тут она. Неймётся ей. Явно опять какую-то фигню придумала, чтобы своё и наше время занять, и сейчас сгоняет народ на спортивную площадку. Ну её! Эта, если поймает, то до самого обеда не отвяжется.

Неважно складывалась жизнь у Серёги Каменского до сегодняшнего дня. Три года назад отца за убийство посадили. Дали ему двенадцать лет как за умышленное, хотя адвокатша в суде настаивала на том, что это было убийством по неосторожности. Если по неосторожности, то, вроде, срок меньше должен был быть. Не послушала судья её. Говорит, ту монтировку, которой пострадавшему дали по черепу, от чего он и склеил ласты, подсудимый Каменский в гараж принёс с собой, а значит, он к убийству готовился.

И свидетели нашлись, которые утверждали, что папка с этим чуваком постоянно ссорились и даже несколько раз дрались. Ну ещё бы! Они же с ним постоянно бухали вместе. Чаще всего мирно заканчивалось, но в иные дни в них как будто бес вселялся. Агрессивными делались, неуступчивыми, какие-то обиды старые друг другу вспоминали. Поссорятся, поорут друг на друга, за грудки похватают, а назавтра всё равно в гараже у него или у нас на кухне собираются. И монтировку эту папка наверняка в тот день с собой в гараж взял, чтобы помочь этому чёрту колесо размонтировать. Ещё девять лет сидеть будет, если, конечно, амнистия какая-нибудь не случится...

---------------

Продолжение истории можно будет прочитать в романе "Противостояние II". Скоро он будет опубликован

Примечания

1

речь идёт о событиях, описанных в романе "Гарант".

(обратно)

2

Ювелир - такую кличку имел тот, о ком мы говорим, среди сотрудников центрального аппарата КГБ СССР

(обратно)

3

переговорный пункт. В описываемые времена интернета и мобильной связи не было. Позвонить в другой город было возможно, но далеко не в каждой квартире имелись телефоны. Для этого и существовали так называемые «переговорные пункты» при почтовых отделениях и отделениях связи.

(обратно)

4

имеется в виду гриф секретности

(обратно)

5

про Миру и их с Сашей приключения можно прочитать в романе "Мира Данелько"

(обратно)

6

о Грише Мазине и о сути случившегося между ним и Наташей конфликта можно прочитать в романе "Противостояние I". Глава "В дом пришла беда" и далее.

(обратно)

7

о Ерохине и случившемся с ним можно прочитать в романе "Первокурсник"

(обратно)

8

карточка-заместитель. Термин из библиотечного дела. Карточка-заместитель является документом, удостоверяющим дату и факт выдачи читателю документа, книги или дела. При выдаче дела на руки, карточка-заместитель остаётся в архиве. В ней указывается точная дата выдачи данного документа. Каждая строчка заверяется двумя подписями — лица, которому документ выдавался для работы и работника архива, выдавшего этот документ.

(обратно)

9

7-е управление КГБ СССР (внутренняя разведка) отвечало за наружное наблюдение.

(обратно)

Оглавление

Глава 1. Вера Ненашева. Знакомство

Глава 2. Встреча в институте

Глава 3. Телефонный разговор

Глава 4. Первый сеанс

Глава 5. Архиепископ

Глава 6. Пётр Анисимович

Глава 7. Катя Карташова

Глава 8. На обкомовской даче

Глава 9. На даче. Настя

Глава 10. Сергей Телюпа

Глава 11. Конец мирной жизни

Глава 12. Разговор по ВЧ

Глава 13. Загорск. Антоша Успенская

Глава 14. Вторая встреча с Антошей

Глава 15. Москва. Старая площадь. Срочное совещание

Глава 16. Москва. Лубянка

Глава 17. Разговор с Брежневым

Глава 18. Антоша и её родители

Глава 19. Иркутск, улица Герцена

Глава 20. Страна готовится

Глава 21. Сергей Телюпа и Саша

Глава 22. Разговор со Старой площадью

Глава 23. Утёс над рекой

Глава 24. Демонстрация силы

Глава 25. Младший ангел свиты

Глава 26. Совещание

Глава 27. Разговор на Старой площади

Глава 28. Антоша и колокола

Глава 29. Старая площадь

Вместо эпилога. Серёга Каменский

*** Примечания ***