Искусство мыслить [Бертран Рассел] (pdf) читать онлайн

THE ART
OF PHILOSOPHIZING
AND OTHER ESSAYS

_______________________ b y ._______________________

1 BERTRAND RUSSELL

1

Б ЕРТРА Н РАССЕЛ

I ИС К У С С Т В О М Ы С Л И Т Ь |

Общая редакция,
составление
и предисловие
0 . А. Назаровой

идея-п р е с с|

Iдом интеллектуальной книги!

---------- МОСКВА 1 Ш ----------

ББК87.3
Р 24
Данное издание
выпущено в рамках программы
Центрально-Европейского Университета «Translation Project»
при поддержке
Центра по развитию издательской деятельности (0SI — Budapest) и
Института «Открытое общество. Фонд Содействия» (0SIAF — Moscow)

зяягяг

РАССЕЛ Бертран
Р24

ИСКУССТВО МЫСЛИТЬ. Перевод с англ. Козловой Е. Н., Назаро­
вой 0. А., Сычевой С. Г. - М.: Идея-Пресс, Дом интеллектуаль­
ной книги, 1999. - 240 с. 2-е изд., испр.
Выбранные для нашей книги лекции, статьи и интервью лорда Рассела
достаточно полно характеризуют одну из важных сторон многогранного
творчества этого мыслителя — работу в жанре философской публицис­
тики. Впервые Рассел предстанет перед русским читателем не только как
выдающийся философ, но и как блестящий популяризатор, гражданин.
С этой стороны Рассел почти не известен в нашей стране. Однако имен­
но сейчас — в период потери ориентиров, пропаганды всяческих суеве­
рий — ясная и трезвая позиция мыслителя-рацио нал иста чрезвычайно
актуальна для граждан современной России. Рассел наглядно демонст­
рирует возможности разума и образования, и свет его мысли и таланта
вселяет надежду и уверенность.

ББК87.3
ISBN 5-733-0007-8

®Перевод с англ. Коллектив авторов.
®Общая ред., составл., предисл. Назаровой 0. А.
®Художественное оформление Жегло С., 1999
ф Идея-Пресс, 1999
®Дом интеллектуальной книги, 1999

Содержание

Предисловие
«Я привык думать о себе как о рационалисте». .

1

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ
(пер. 0. Назаровой)

Лекция 1
И скусство

рационально го

предположения

.

13

Лекция 2
И скусство

делать

выводы

.

34

Лекция 3
И скусство

57

вы числения

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

Что

ТАКОЕ ФИЛОСОФИЯ? (пер. Е. Козловой).

83

М о ж е т л и ч е л о в е к б ы т ь р а ц и о н а л ь н ы м ? (пер. С. Сычевой) .•

89

« Б е с п о л е з н о е » з н а н и е (пер. Е. Козловой)

.

С у е в е р н а ЛИ н а у к а ? (пер. Е. Козловой)

. но

Что

ТАКОЕ Д УШ А ? (пер. Е. Козловой)

Стоицизм

.

.

.

И ДУ Ш Е В Н О Е ЗДОРОВЬЕ (пер. С. Сычевой)

98

.119
.

123

О ЮНОШЕСКОМ ЦИНИЗМЕ (пер. С. Сычевой) .

.132

(пер. Е. Козловой) .

. 141

Что

ТАКОЕ СЧА СТЬЕ?

О ЦЕННОСТИ СКЕПТИЦИЗМА (пер. С. Сычевой)
М о р а л ь н ы е т а б у (пер. 0 . Назаровой)

.

.

.

Ф а н а т и з м и т е р п и м о с т ь (пер.Е. Козловой)

. 149
.163

.

Н а ц и о н а л и з м (пер. Е. Козловой) .

. 171
. 178

П р о и с х о ж д е н и е ф а ш и з м а (пер. Е. Козловой).

. 186

В л а с т ь (пер. 0 . Назаровой).

. 205

.

.

.

С в о б о д о м ы с л и е и о ф и ц и а л ь н а я п р о п а г а н д а (пер. е . Козловой).

.

РОЛЬ ИНДИВИДА (пер. Е. Козловой)

. 233

212

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Я привык думать о себе как о рационалист е...»

I

/Широко известно, что лорд Бертран Рассел (1872-1970) является выдаю: щимся английским ученым и философом XX века. На первом этапе своего
j творчества он внес огромный вклад в развитие математической логики, опуб­
ликовав вместе с А. Н. Уайтхедом в 1910-1913 гг. капитальный труд «Principia Mathematica», на который опирались все последующие поколения логи­
ков. В более позднем возрасте основное внимание Рассел направил на фи­
лософию. Он написал ряд крупных работ, посвященных разработке логи­
ческого атомизма, проблем теории познания, логическому анализу языка и
т. п. Его перу принадлежит блистательная «История западной философии»,
до сих пор не утратившая своей ценности.
,
Вместе с тем в течение многих лет Бертран Рассел активно выступал с
! популярными лекциями и статьями, давал интервью, в которых рассказывал
о своем понимании философии, ее задач, ее роли в общественной жизни,
ценности ее изучения. Мало кто из крупных философов XX века может срав­
ниться с ним в этом отношении. Расселовские популярные статьи, написан­
ные на самые разнообразные темы, в свое время будоражили западное об­
щество, вызывая острейшую полемику.
Выбранные для настоящего сборника лекции, статьи и интервью лорда
Рассела, прежде всего, невероятно интересны, в чем читатель имеет воз­
можность убедиться самостоятельно. Они достаточно полно характеризуют
одну из важных сторон многогранного творчества этого мыслителя — ра­

7

боту в жанре философской публицистики. Впервые Рассел предстанет пе­
ред русским читателем не только как выдающийся философ, но и как блес­
тящий популяризатор, гражданин. С этой стороны Рассел почти не известен
в нашей стране. Однако именно сейчас — в период потери ориентиров, про­
паганды всяческих суеверий и т. п. — ясная и трезвая позиция мыслителярационалиста чрезвычайно актуальна для граждан современной России.
Представленные в сборнике тексты не только весьма актуальны, но и в
какой-то мере символичны. Основу его составили три книги. Во-первых, «Ис­
кусство философствования и другие эссе» («The Art of Philosophizing'and
Other Essays». New York, Philosophical Library Inc., 1968). Это лекции, напи­
санные и прочитанные Расселом во время Второй мировой войны (19411945) студентам различных университетов США. Во-вторых, книга «Люди —
думайте!» (по-английски ее название звучит более колоритно и многознач­
но — «Let the People Think»). Впервые она была опубликована в Лондоне, в
серии «Библиотека мыслителя» (The Thinker's Library) в 1941 г., затем пере­
издавалась в Ассоциации рационалистической прессы (The Rationalist Press
Association Ltd.). И в-третьих, книга «Мысли вслух Бертрана Рассела» («Bert­
rand Russell Speaks His Mind»). Весной 1959 г. Рассел записал для телеви­
дения 13 интервью с корреспондентом Би-Би-Си Вудро Уайэттом. Эти ин­
тервью были живым, спонтанным диалогом, для которого не делалось дуб­
лей, потому что Рассел настаивал на том, что он не актер. Его интервью были
списаны с телевизионной записи и опубликованы в книге «Мысли вслух
Бертрана Рассела» в 1960 г. в «Мировой издательской компании» (The World
Publishing Company) в Лондоне.
Обращает на себя внимание время написания и публикации большин­
ства текстов — это Вторая мировая война, время мировой катастрофы, су­
масшествия, очередного крушения идеалов. Мы знаем, что реакция Рассела
и на Первую мировую войну была нехарактерной для его круга общения: он
не впал в отчаяние, он стал действовать, в частности, включился в пацифи­
стское движение. И эта реакция была обусловлена его позицией философа-рационалиста. Вторую мировую войну Рассел встречает сборником ста­
тей «Люди — думайте!» Он никогда не отказывается от рационального взгля­
да на жизнь и считает разум самым надежным инструментом познания и
деятельности. Уехав еще до войны в Соединенные Штаты Америки, Рассел
читает лекции студентам, молодым людям, будущему поколению. Лекции
посвящены трем столь родным для Рассела, но столь далеким для большин­

8

ства людей дисциплинам — философии, математике и логике, и Рассел не
вдается в профессиональные тонкости логико-математических или фило­
софских концепций. На простых и наглядных примерах он старается разъяс­
нить своим читателям смысл глубоких и жизненно важных понятий филосо­
фии и логики. Поражает разнообразие и адекватность его примеров при
разъяснении философских понятий, математических законов или логичес­
ких умозаключений, а ведь придумать запоминающийся и «работающий» на
твою идею пример в философии — дело чрезвычайно сложное. Пожалуй,
только пример-миф о пещере Платона стал навечно достоянием культуры и
известен многим. Бертран Рассел обладал редким даром — делать близки­
ми и понятными абстрактные вещи и понятия; он был мастером примеров.
Эти лекции имели огромное влияние еще и потому, что простота изложения
Расселом фундаментальных проблем философского исследования удиви­
тельна, как и его способность сформулировать самую суть «вечных» фило­
софских проблем и мастерски, шаг за шагом увлекать слушателя в глубины
философского анализа.
Иными словами, Рассел наглядно демонстрирует возможности разума и
образования, и свет его мысли и таланта вселяет надежду и уверенность.
Не случайно книги Рассела изданы в серии «Библиотека мыслителя» и в
трудах Ассоциации рационалистической прессы, ибо они выражают не только
его профессиональную, но и гражданскую позиции.
Рассел обращается прежде всего к молодежи, и главная его забота —
воспитание свободомыслящего, образованного человека, не зараженного
религиозным, политическим или националистическим фанатизмом и не па­
сующего перед трудностями:
«В юности молодому человеку нужно представить широкий спектр обще­
человеческих интересов, и образование должно осуществляться таким об­
разом, чтобы дать ему идею (через предложение, а не путем строгого уве­
щевания) жизни во имя целей, находящихся за пределами его самого. Он
должен быть научен выносить несчастье, когда оно случается, через по­
нимание, что еще есть вещи, ради которых стоит жить».
(«Стоицизм и д у ш е в н о е

здоровье»,

1928)

И в деле воспитания молодежи практическая философия или мораль, по
Расселу, играет неоценимую роль. Три статьи он посвящает обсуждению
именно моральных аспектов таких широко известных, неоднозначно вос­
принимаемых и, скажем, весьма популярных и у современной молодежи фи­

9

лософских направлений (или слов?), как скептицизм, стоицизм, цинизм,толь­
ко в обсуждении Рассела они приобретают (или восстанавливают?) какойто вселенский масштаб.
Поскольку на русском языке уже были изданы работы Б. Рассела, посвя­
щенные религии, в книге «Почему я не христианин?», в нашу книгу они не
включены, хотя в том или ином контексте проблемы религии обсуждаются в
ней довольно часто.
Значительная часть размышлений Рассела в данной книге посвящена раз­
личным политическим проблемам, таким как власть, взаимоотношение че­
ловека и государства, фашизм, национализм, демократия. Его суждения по
этим вопросам и ныне весьма актуальны. Например, в 1922 г. он говорил:
«Искусство пропаганды, практикуемое современными политиками и пра­
вительствами, имеет своим источником искусство рекламы».
Разве за прошедшие с тех пор 75 лет что-либо изменилось?
Или вот его мнение о демократии:
«Без тщательно отработанной системы обмана в начальной школе было
бы невозможно сохранить уловки демократии». («Свободомыслие и офи­
циальная пропаганда», 1922)
Одним словом, Вам будет над чем задуматься, когда Вы возьмете в руки
эту книгу.
КАНДИДАТ
ФИЛОСОФСКИХ

НАУК

0. А. На з а р о в а

ю

ИСКУССТВО Ф И Л О С О Ф С Т В О В А Н И Я
~

Ш

---------------------------

ИСКУССТВО
РАЦИОНАЛЬНОГО ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ

озвольте начать

П

с краткого ответа на вопрос: «Что такое фи­

лософия?» Это не конкретное знание, каким является наука.
Но это и не безоговорочная вера, характерная для первобыт­

ных людей. Философия — нечто находящееся между этими полюса­
ми. Наверное, ее можно назвать «искусством рационального предпо­
ложения». Согласно такому определению, философия говорит нам,
как нужно поступать, если мы хотим найти истину, или же то, что

более всего на нее походит, в тех случаях, когда нельзя с увереннос­
тью знать, что есть истина. Искусство рационального предположе­
ния весьма полезно в двух различных отношениях. Во-первых, часто
наиболее трудным этапом в поиске истины является формулирова­
ние правдоподобной гипотезы; когда гипотеза сформулирована, ее
можно проверить, но прежде всего нужен человек, способный ее вы­
думать. Во-вторых, часто мы вынуждены действовать в условиях нео­
пределенности, поскольку промедление может быть весьма опасным
или даже смертельным; в таких случаях полезно воспользоваться ис­
кусством, которое поможет нам судить о возможных последствиях.
Этим искусством — в том, что касается наиболее общих гипотез, — и

13

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

является философия. Конкретные вопросы типа «Будет ли завтра
дождь?» не относятся к философским; философия занимается таки­
ми общими вопросами, как: «Управляется ли мир механическими за­
конами или развивается согласно заданной космической цели, или
же он характеризуется и тем и другим?» Философия исследует все,
что может быть сказано относительно подобных общих вопросов.
Первое, что вы должны понять, если хотите стать философом, —
это то, что большинство людей живут, обладая мировоззрением, не
поддающимся рациональной проверке, и что мировоззрение одного
человека может быть несовместимо с мировоззрением другого чело­
века, и они оба могут быть правы. Взгляды людей, в основном, фор­
мируются таким образом, чтобы они чувствовали себя комфортно,
уютно; а истина их волнует постольку поскольку. Конечно же, вы,
дорогие читатели, не имеете предрассудков, но вы должны понять,
что этим вы и отличаетесь от большинства людей. Допустим, что вы
баптист, проживающий в штате Теннеси. Для вас очевидно, что Аме­
рика — это величайшая мировая держава, что Теннеси — самый луч­
ший штат и что только баптизм выражает истинные теологические
воззрения. Предположим, что я поддержу эти убеждения. Что же я
тогда скажу человеку, живущему в другом штате или в другой стра­
не? Как я смогу доказать истины, столь очевидные для вас, католику,
живущему во франкоязычной области Канады? Вы можете быть со­
гласны друг с другом по многим другим вопросам, но как вести диа­
лог с мусульманином, индуистом или конфуцианцем? Вы обнаружи­
те, что они подвергают сомнению многое из того, что вы принимаете
без обсуждения; и если ваш диалог с ними будет успешным, то вы
обнаружите общее далеко за пределами того, что предполагали.
И тем не менее, вы по-прежнему найдете много вещей, относи­
тельно которых у вас с мусульманином будет общее мнение. Произош­
ли ли люди от обезьян? Конечно, нет! Является ли человек вершиной
мироздания? Конечно, да! Вас объединяет то, что вы оба — люди. Но
если однажды с Марса прилетит разумное существо, которое будет
превосходить людей настолько же, насколько люди превосходят обе­
зьян, оно может расценить различие между людьми и обезьянами как

14

И

скусство

рационального

предполож ения

незначительное, и общность происхождения людей и обезьян будет
для него очевидной. Марсианин будет настолько же уверен в своих
утверждениях о Марсе (если он не будет философом), насколько вы
уверены в своих утверждениях о Теннеси. Как быть в этом случае?
Если вы хотите стать философом, вы должны изо всех сил пытать­
ся избавиться от воззрений, целиком зависящих от места и времени
вашего обучения, от всего того, о чем вам говорят ваши родители и
учителя. Никто не может избавиться от них полностью, никто не мо­
жет быть совершенным философом, но при желании мы все в какойто мере можем достичь этого. Однако вы можете спросить: «А почему
мы должны желать этого?» Есть несколько причин. Одна из них зак­
лючается в том, что иррациональные воззрения во многом связаны с
войнами и иными формами насилия. Единственным способом, с по­
мощью которого общество смогло бы жить без насилия в течение какого-то времени, является установление социальной справедливос­
ти, а социальная справедливость любому человеку покажется неспра­
ведливостью, если он будет убежден, что он — превыше остальных.
Справедливость в отношениях между классами сложно установить,
если существует класс, полагающий, что он имеет право на большую
долю власти и общественного богатства. Справедливость в отноше­
ниях между нациями возможна только при посредстве нейтральной
силы, поскольку каждая нация верит в свою исключительность. Спра­
ведливость в отношениях между мировоззрениями и верованиями
(creeds) — еще более сложная вещь, поскольку каждое воззрение по­
лагает, что обладает монополией на истину во всех ее аспектах. Было
бы намного легче мирно и справедливо разрешать конфликты и спо­
ры, если бы философское мировоззрение было шире распространено.
Вторая причина, по которой нужно стремиться быть философом,
заключается в том, что, как правило, ошибочные взгляды не позволя­
ют нам поставить верные цели. В средние века во время чумы люди
толпами валили в церкви молиться о выздоровлении, полагая, что их
благочестие заставит Бога простить их. На самом деле, толпы в пло­
хо проветриваемых помещениях создавали идеальные условия для
распространения инфекции. Если используемые вами средства соот­

15

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

ветствуют поставленным целям, то вы должны обладать знанием, а
не просто верой или предчувствием.
Третья причина заключается в том, что истина лучше, чем ложь.
Есть нечто бесчестное в том, чтобы последовательно придерживать­
ся точки зрения удобной лжи. Обманутый муж обычно выглядит не­
лепо; есть нечто смешное или жалкое в том образе счастья, которое
основано на обмане.
Если вы хотите стать философом, вы должны тренировать и мыш­
ление (intellect), и чувства (emotions). Эти два вида тренировки тесно
взаимосвязаны, но при обсуждении их нужно несколько разграни­
чить. Начну с тренировки мышления.
Тренировка мышления имеет и положительный, и отрицательный
аспекты: вы должны учиться тому, во что можно верить (believe) и во
что нельзя верить. Рассмотрим сначала позитивный аспект.
Несмотря на то, что в конечном счете все в той или иной степени
можно подвергнуть сомнению, некоторые вещи настолько несомнен­
ны, что в практических целях элементом сомнительности можно пре­
небречь. Философ должен задавать себе вопрос о том, какого рода
знание, по всей видимости, менее сомнительно, чем другие, и почему.
В начале своего анализа он может вполне резонно предположить, что
наиболее несомненными видами знания являются те, относительно
которых менее всего ведется дискуссий. Однако вскоре он обнару­
жит, что знание или то, что предполагается таковым, не отстаивается
в неистовой борьбе. Никто не оспаривает таблицу умножения, но
никто и не будет утверждать, что она составляет Священную Истину.
Если кто-то будет отрицать истинность таблицы умножения, то его
не посадят в тюрьму и не сожгут на костре. Если этого арифметичес­
кого еретика попросят отречься от его неверия в таблицу умноже­
ния, то он сознательно сделает это, потому что его отречение не при­
чинит таблице умножения никакого вреда. Таковы характеристики
убеждений, которые неразумно подвергать сомнению.
Тому, кто желает стать философом, было бы неплохо получить со­
лидные знания в области математики. Изучая математику, он узнает,
какого рода истины можно открыть в процессе чистого размышле­

16

И

скусство

рационального

предполож ения

ния, безо всяких наблюдений. Он также познакомится с точным мыш­
лением и с теми ошибками, которых не могут избежать даже весьма
опытные мыслители. Именно поэтому полезно также изучить исто­
рию математики. Например, до Эйнштейна любой человек думал, что
мгновенное распространение силы тяжести доказано математичес­
ки. Однако, согласно теории Эйнштейна, она распространяется со ско­
ростью света. Очевидно, что математики нашли ошибку в аргумента­
ции, которая удовлетворяла многие их поколения, и сейчас, если толь­
ко они не нацисты, они все согласятся, что Эйнштейн оказался прав
относительно скорости распространения гравитации. Однако это
слишком сложный вопрос, и было бы ошибкой по этому поводу впа­
дать в скептицизм относительно математики. Правильнее было бы
сделать следующий вывод: в тех случаях, когда обсуждаемые про­
блемы более сложны и более связаны с нашей жизнью и чувствами,
чем проблемы математики, значительно увеличивается вероятность
ошибок в наших рассуждениях. В большей мере это относится к со­
циальным и религиозным проблемам.
Логика полезна философу в ее современной форме, а не в том кос­
ном, средневековом обличии, которое придали схоластики учению
Аристотеля. Главным образом, она полезна для обучения осторожно­
сти в умозаключениях и выводах. Люди, не обученные логике, склон­
ны делать необоснованные выводы. Например, если какой-либо класс
или нация подвергается насилию со стороны другой, а вы полагаете,
что сможете его прекратить, то класс или нация, подвергаемые наси­
лию, будут ожидать от вас признания того, что они обладают боль­
шей добродетелью, и будут очень удивлены, если увидят, что вы не
испытываете личной симпатии к каждому из них. В этом нет логи­
ческой взаимосвязи, хотя простой человек думает наоборот. Чем боль­
ше ваши познания в области логики, тем меньше выводов будут ка­
заться вам обоснованными, и все реже вам будет казаться последова­
тельным придерживаться сразу двух мнений. Это очень важно с прак­
тической точки зрения, поскольку с необходимостью требует уста­
новления компромисса и предупреждает принятие полярных воззре­
ний. Такие совокупности воззрений, как католицизм, коммунизм или

17

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

фашизм, склонны к преследованию инакомыслящих и практически,
по крайней мере отчасти, ложны. Занятия логикой не позволяют с
легкостью удовлетворяться такими готовыми мыслительными конст­
рукциями.
Логика и математика — в той мере, в какой они могут быть полез­
ны, — представляют собой единственный вид мыслительной трени­
ровки для философа. Они помогают ему понять, каким образом нуж­
но исследовать мир, но не дают никакой конкретной информации об
этом мире. Это алфавит книги природы, но не сама книга.
Если вы решили стать философом, то прежде всего вам нужно на­
учное знание, но не подробности науки, а ее принципиальные резуль­
таты, история и в особенности метод научного исследования. Имен­
но наука провела границу между современным миром и миром, суще­
ствовавшим до XVII в. Именно наука разрушила веру в ведьм, магию
и колдовство. Именно наука сделаланевозможной веру в старые пред­
рассудки для образованного человека. Именно наука высмеяла пред­
положение о том, что Земля — это центр вселенной, а человек — выс­
шая цель природы. Именно наука показала ложность старого проти­
вопоставления души и тела, мышления и материи, коренящегося в
религии. Именно наука помогла нам начать понимать нас самих и в
какой-то мере увидеть самих себя со стороны как забавные механиз­
мы. Именно наука показала нам метод, посредством которого можно
доказать, что гипотеза ошибочна. Научный дух, научный метод, гра­
ницы научного мира должны быть восприняты любым человеком, же­
лающим иметь современное философское мировоззрение, а не про­
сто почерпнуть в старых книгах антикварную философию. Несом­
ненно, Платон — гений, а Аристотель — человек энциклопедических
познаний, но их современные ученики обнаружили бы у них только
ошибки. Час беседы с Галилеем или Ньютоном даст вам больше в по­
нимании истинной философии, чем год, проведенный с Платоном и
Аристотелем. Конечно же, университетские профессора придержи­
ваются иной точки зрения.
Как я уже отметил, для философа важны результаты развития на­
уки и метод научного исследования. Давайте об этом и поговорим.

18

И

скусство

рационального

предполож ения

Итак, результаты научного развития. Прежде всего, философу важ­
но знать историю мира, его прошлое и будущее. Относительно дале­
кого прошлого и будущего можно высказывать только предположе­
ния, однако между ними есть довольно большой отрезок времени, от­
носительно которого можно сделать определенные утверждения. Ве­
роятно, очень давно существовала диффузная туманность, нечто вроде
прозрачного тумана, некоторые части которого были плотнее дру­
гих; в дальнейшем они и стали звездами. Наша звезда Солнце — по
причине ли, что недалеко от нее прошла другая звезда, или по дру­
гим причинам, — породила множество планет, которые сначала были
так же горячи, как и Солнце, но потом остыли. Одна из них, достигнув
соответствующей температуры, породила определенные химически
сложные структуры, способные придавать такую же структуру соот­
ветствующим материальным образованиям. Это свойство называется

жизнью. Живые структуры, постепенно усложняясь, развивалисьв рас­
тительный и животный миры; наиболее сложной живой структурой
является человек. Существование жизни зависит от некоторых хи­
мических условий и температуры. Долгое время температура была
слишком жаркая для появления жизни; возможно, что в далеком бу­
дущем она будет слишком холодной. Однако некоторые астрономы,
например сэр Джеймс Джинс, считают, что прежде чем это произой­
дет, взорвется наше Солнце, и это будет причиной исчезновения на­
шей Земли и других планет. Так или иначе, но с большой долей уве­
ренности можно сказать, что жизнь на Земле прекратится.
Вселенная безгранична и во времени, и в пространстве. Солнце
находится на расстоянии почти 93 миллионов миль от Земли, а его
свет достигает Земли за 8 минут. Ближайшие звезды находятся так
далеко, что их свет идет до Земли в течение нескольких лет. Все звез­
ды, которые мы видим невооруженным глазом, находятся на Млеч­
ном Пути, представляющем собой одну из многочисленных звездных
групп. Помимо групп звезд, существуют облачности — нечто вроде
миллиона групп, — находящиеся невероятно далеко, настолько да­
леко, что их свет идет до нас сотни тысяч лет, несмотря на то, что
распространяется со скоростью 180 ООО миль в секунду. Что касается

19

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

временных рамок, то Земля существует миллионы лет, но в сравне­
нии с Солнцем она существует недавно. Когда сэр Джеймс Джинс
говорит о возможности взрыва Солнца, можно подумать, что эта ка­
тастрофа грозит нам, но он утешает нас, что этого не случится еще в
течение миллиона лет. Вселенная, как нам говорят, постепенно раз­
вивается к такому состоянию, в котором энергия будет равномерно
распространена, и следовательно, не будет служить всем тем целям,
в которых она используется сегодня. К тому времени, а может быть
и задолго до него, жизнь уже повсюду прекратится, и только чудо
сможет ее возродить. Даже наиболее религиозные ученые, кроме
католиков, согласны с тем, что это наиболее вероятные выводы, ко­
торые можно сделать в соответствии с имеющимися научными дан­
ными.
. Сравним эту картину с картиной мира, представленной в Библии
и в трудах Святых Отцов Церкви и принятой повсеместно христиан­
ством до тех пор, пока наука не поставила ее под сомнение. Согласно
Библии и учению Отцов Церкви, Вселенная была создана Богом за 6
дней; можно вычислить время создания, и это приблизительно 4004
год до Рождества Христова. Земля находится в центре Вселенной, а
создание Адама и Евы было последним творением Бога. Бог запретил
им есть плоды конкретного дерева, и когда они все-таки съели их, Он
сильно разгневался, несмотря на то, что Он знал, что они не послуша­
ются Его. Он был настолько разгневан, что обрек их на бесконечное
наказание: они и их потомки должны будут вечно гореть в огне. Но
Сын Господа обрек себя на наказание во имя человечества, страдая на
распятии и проведя три дня в аду. Благодаря Его страданиям, сторон­
ники правильных теологических взглядов, выполняющие определен­
ные обряды, попадут в рай. Видимый мир исчезнет по втором прише­
ствии Христа; когда это произойдет, неизвестно. Первые ученики
думали, что это будет очень скоро; потом этого ожидали в 1000 г. от
Рождества Христова. Некоторые протестанты по-прежнему думают,
что это произойдет в течение ближайших лет. По втором пришествии
Христа будут существовать только рай и ад, и, как полагают католи­
ки, в течение некоторого времени чистилище.

20

И

скусство

рационального

предполож ения

Отметим некоторые различия этих концепций мира. Прежде все­
го, это различие в размерах: христианский мир мал и кратковремен
(за исключением рая и ада), в то время как для научного мира неиз­
вестны начало и конец как во времени, так и в пространстве, и опре­
деленно он бесконечен и в пространстве и во времени. В христианс­
ком мире все имеет цель и свое место; все четко и ясно, как на кухне
у хорошей хозяйки. Другое отличие состоит в том, что христианский
мир имеет центром Землю, в то время как научный мир не имеет та­
кого центра вообще; в христианском мире Земля стоит на месте, а
звезды вращаются вокруг нее, в то время как в научном мире все на­
ходится в движении. Христианский мир сделан для человека, в то
время как научный мир, если он и имеет какую-то цель, то мы не зна­
ем этой цели. Действительно, практически концепция цели, домини­
рующая в псевдонаучном мышлении в течение 2000 лет — от Арис­
тотеля и вплотьдо XVH в., — исчезла из современного научного объяс­
нения. Почему законы природы таковы, как они есть, вопрос, кото­
рый наука не задает, поскольку неразумно предполагать, что на него
есть ответ. В христианском мировоззрении преобладают моральные
концепции, такие как концепция греха и наказания, которым нет ме­
ста в научном мировоззрении. Христианский мир таков, каким его
нидел необразованный человек, в то время как научный мир вежливо
игнорирует наши предрассудки и надежды, нашу любовь и ненависть.
Помимо всех этих различий, существует еще и разные свидетель­
ства (evidence). Для христианского мировоззрения подтверждением
пвляется Библия; для научного мировоззрения — это наблюдение и
индукция. Наука спрашивает, на каком основании мы должны при­
нимать то, что описано в Библии? Присутствовали ли авторы Пятикнижья при Творении? Ясно, что нет. Можем ли мы поверить, что Бог
передал им истину? В этом случае мы столкнемся с большими труд­
ностями. Библия — не единственная Священная Книга; другие рели­
гии строят иные космологии. Каким образом беспристрастный иссле­
дователь определит, какой из них поверить? Иногда Библия протииоречит самой себе: в ней дается два противоречащих друг другу опи­
сания сотворения Адама и Евы; в одном месте говорится, что в ковче­

21

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

ге было две овцы, в другом — семь. Есть и другие трудности. Иезуит
Акоста, живший в Южной Америке, был удивлен, обнаружив живот­
ных, обитающих только в этой части света, в то время как все они
должны были быть с горы Арарат. Это особенно удивительно в слу­
чае с ленивцем, который столь медлителен в своих проявлениях, что
вряд ли смог бы достичь Южной Америки за то время, которое про­
шло после потопа. Конечно, моряки могли завезти разных необыч­
ных животных из Старого света, но достопочтенный Отец так не ду­
мал, в частности в случае с ужасной акацией, обладающей невыноси­
мым запахом. Кроме того, существует проблема ископаемых, кото­
рые, по всей видимости, доказывают, что Земля старше, чем в исто­
рии Творения. Постепенно вера в буквальную истинность истории Тво­
рения отошла на второй план, и была открыта дорога для принятия
научного мировоззрения.
О далеком прошлом во времени и в пространстве наука говорит с
осторожностью; она сообщает лишь наиболее вероятное знание, со­
гласующееся с имеющимися данными, но в любой момент могут по­
явиться новые данные, которые позволят сделать новые заключения
по тому или иному вопросу. И тем не менее, общая картина навряд ли
сильно изменится. Прежде чем наука ослабила авторитет теологии,
та сказала свое слово, но совершенно иное: теологические истины
провозглашались вечными, неизменными и несомненными. Те же, кто
подвергал их сомнению, могли сгореть и на Земле, как Джордано Бру­
но, и уж точно сгореть, когда настанет конец света. Ни один теолог
не повторит этого сегодня, но только потому, что даже непогреши­
мые догмы должны быть тайно изменены, чтобы выдержать штурм со
стороны науки.
Тот, кто хочет стать философом, должен внимательно отнестись к
изучению истории науки и, в частности, к истории ее борьбы с теоло­
гией; Любая отрасль науки, за исключением чистой математики, вы­
нуждена была начинать с того, чтобы отстаивать свое право на суще­
ствование. Астрономия была осуждена в лице Гсшилея, геология — в
лице Бюффона. В течение долгого времени занятия научной медици­
ной были невозможны из-за жесткой позиции церкви в отношении

22

И

скусство

рационального

предполож ения

вскрытия трупов. Дарвин выдвинул свою теорию в более позднее вре­
мя, но католическая церковь и законодательство штата Теннеси до
сих пор относятся к идеям эволюции с отвращением. Каждый шаг от­
воеван с трудом, и каждый новый нужно будет отвоевывать, как буд­
то поражения в прошлом ничему не учат.
Сегодня новейшая наука психология встречает сопротивление,
особенно если она предпринимает опасные попытки переосмыслить
концепцию «греха». В любом сообществе некоторые люди ведут себя
враждебно по отношению к интересам этого сообщества, и для того
чтобы общественная жизнь продолжалась, необходимо найти спосо­
быпредотвращать такое антисоциальное поведение. Концепция «гре­
ха» представляет собой один из таких способов, предложенный цер­
ковью. Даже если преступник избежал полиции, ему рано радовать­
ся, поскольку его накажет Бог. Этот метод в некоторых ситуациях дей­
ствительно эффективен. Однако сегодня нам стало известно, что мно­
гие причины антисоциального поведения коренятся в психологии
человека, и только лечение, проведенное психологом и устранившее
эти причины, может положить конец такому поведению. Как оказа­
лось, многое из того, что огульно называлось «грехом», является по
своей природе болезнью, которую надо лечить, а не наказывать. Те
же, кто защищает мнение, что некоторые «грехи» нужно лечить, а не
наказывать, осуждаются ортодоксами. На самом деле, это старое про­
тивостояние науки и религии, исходящей из того факта, что психо­
логия еще молодая и незрелая отрасль науки. Но этот обскурантизм
существует и в этике. Никто не пострадает от того, что мужчина же­
нится на сестре своей умершей жены, и тем не менее церковь будет
шокирована таким безнравственным поведением, поскольку она оп­
ределяет «грех» не как нечто, что приносит вред, а как то, что осуж­
дается Библией или церковью.
Теперь перейдем к методу научного исследования. Цель науки со­
стоит в открытии общих законов, и факты ее интересуют, в основном,
в той мере, в какой они представляют собой свидетельства «за» или
«против» этих законов. География и история изучают те факты, кото­
рые представляют для них интерес, но ни одна отрасль человеческо­

23

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

го знания, по крайней мере до сих пор, не считается наукой, пока в
ней не открыты какие-либо общие законы. Нужно понять, что мы мог­
ли бы жить в мире, где нет общих законов, в котором сегодня мы бу­
дем есть хлеб, а завтра — камни, в котором вода в Ниагаре иногда
будет падать вверх, а не вниз, а вода в чайнике будет замерзать вме­
сто того, чтобы закипеть. Все это будет представлять трудности, но
такой мир не является логически невозможным. К счастью, наш мир
иной. Поразмыслив, мы понимаем, что уже привыкли к определенно­
го рода регулярностям, например, день и ночь, лето и зима, посевная
и сбор урожая и т. п. По отношению к таким вещам, которые являют­
ся неожиданными, например грозы, можно выдвинуть две гипотезы.
Возможно, существуют столь сложные регулярности, что их не так
просто открыть; или же подобные явления существуют благодаря кап­
ризам каких-то богов. Последняя гипотеза была повсеместно приня­
та первобытными людьми, а также духовенством Бостона вплоть до
появления Бенджамина Франклина. Эти достойные мужья полагали,
что громоотвод нечестив, это изобретение разгневает Господа, что
приведет к разрушительным землетрясениям. Однако мир свидетель­
ствует против них.
Постепенно пришли к точке зрения, что все природные явления
управляются общими законами, несмотря на то, что эти законы, по
сути, носят статистический характер, как в случае с мельчайшими
квантовыми переходами. Иногда открыть общие законы очень труд­
но, что легко доказывается исследованием солнечной системы. Кеп­
лер доказал, что Марс вращается вокруг Солнца по эллипсоидной ор­
бите, и предположил, но не сделал окончательного вывода, что то же
самое верно и для остальных планет. Затем Ньютон открыл закон гра­
витации, остающийся без изменений в течение более 200 лет. Мел­
кие несоответствия, обнаруженные Эйнштейном, привели его к прак­
тически небольшим изменениям, которые оказались революционны­
ми для теории. Закон Ньютона, принятый и сегодня, не совсем верен,
несмотря на то, что ошибки в его выводах можно обнаружить только
в редких случаях и только с помощью точнейших измерений. Опи­
санное развитие физического знания может послужить примером и

24

И

скусство

рационального

предполож ения

моделью метода научного исследования. Гипотезы и наблюдения че­
редуются между собой; каждая новая гипотеза требует новых наблю­
дений и, будучи принятой, должна объяснять фактылучше, чем преды­
дущая гипотеза. Но всегда остается возможным то, что для объяснения
новых наблюдений потребуется новая гипотеза. Принятие новой ги­
потезы не означает, что предыдущая была ложной; она означает лишь
то, что старая гипотеза была лишь не вполне точным приближением
(аппроксимацией), а ничего большего от гипотезы и не ожидается.
Философ в поиске знания, обращаясь к общепринятому научного
закону, должен рассматривать его как приблизительно верный. До­
пустить большее было бы безрассудством.
До сих пор я обсуждал положительные аспекты предварительной
философской тренировки, теперь перейдем к обсуждению ее отрица­
тельных сторон. Когда мне было лет 15, я решил проанализировать
все мои убеждения и отвергнуть их, если окажется, что в их основе
лежат лишь мои предрассудки или же традиция. Будучи педантичен,
я начинал с этого каждый мой день, и первое, что я подверг анализу,
была возможность поражения англичан при Ватерлоо. Размышляя над
этой возможностью уйму времени, я сформулировал один аргумент в
защиту Наполеона: если бы он победил, то Англия вынуждена была
бы ввести метрическую систему мер. Вскоре я перешел к анализу бо­
лее важных вещей, таких как догмы христианской религии, которые
я пытался анализировать беспристрастно, несмотря на все мое жела­
ние сохранить свою веру. На мой взгляд, подобные занятия очень по­
лезны для того, кто желает стать философом. Это было легче осуще­
ствить, если бы вы не сами изобретали контраргументы в отношении
своих предрассудков, а если бы вам их изложил человек, убежден­
ный в этих контраргументах. Было бы замечательно, если бы во всех
наших школах обучались мусульмане и буддисты, которые должны
были бы защищать свои взгляды среди большинства учеников-христиан. Это могло бы уменьшить силу иррациональной убежденности с
обеих сторон.
Другим важным элементом в негативной тренировке философа
является история иррациональных верований людей. Аристотель,

25

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

будучи женатым мужчиной, утверждал, что у женщины меньше зу­
бов, чем у мужчины. Вплоть до недавнего времени большинство лю­
дей думали, что существует животное саламандра, которое живет в
огне. Шекспир вторил предрассудку, что в голове у жабы находятся
драгоценности. Но эти вопросы не слишком волновали людей; слож­
нее, если обнаруживались ошибки в вещах, которым люди полнос­
тью доверяли. В XVI в. все верили в ведьм; быть может, и те несчас­
тные, которые были осуждены как ведьмы. История говорит о мно­
гих хорошо подтвержденных чудесах, в которые не поверит ни один
современный человек. Я, конечно, не говорю о чудесах, совершен­
ных святыми католиками, но о других, также хорошо подтверж­
денных и совершенных арианами, несторианами, еретиками-монофизитами или даже откровенными атеистами. Ничто чудесное не
может быть принято на основании исторических данных, если только
сами эти данные не обладают необычной убедительностью. Во все
времена человек обречен верить тому, что, как показывают после­
дующие столетия, является ложным, и наше время не исключение.
Тренировка чувств так же важна в формировании философа, как
и тренировка мышления. Важно научиться рассматривать людей как
продукт обстоятельств. Установив, что одни конкретные типы лю­
дей предпочтительнее других конкретных типов людей, можно за­
дать вопрос, как сделать более предпочтительные типы людей бо­
лее распространенными. Ортодоксальная точка зрения состоит в том,
что это можно сделать с помощью проповедей, но она с трудом вы­
держивает проверку практикой. Самые разнообразные причины
могут заставить человека вести себя плохо: недостаточное образо­
вание, неправильное питание, экономические трудности и т. п. Воз­
мущаться тем, что человек ведет себя плохо, значит попусту тра­
тить свою энергию, это все равно, что возмущаться машиной, кото­
рая не едет. Разница состоит лишь в том, что вы можете заставить
свою машину въехать в гараж, но вы не сможете заставить Гитлера
пойти к психиатру. И тем не менее, вы можете каким-то образом
повлиять на молодых потенциальных Гитлеров, существующих в лю­
бой стране и являющихся одновременно потенциальными добропо­

26

И

скусство

рационального

предполож ения

рядочными гражданами. Но нет ничего мудрого в том, если вы про­
сто назовете их «грешниками».
Очень важно научиться не возмущаться мнениями, отличными от
наших собственных, и научиться анализировать и стараться понять,
каким образом они могли сформироваться. Если поняв их, вы по-прежнему считаете их ложными, вы можете бороться с ними гораздо бо­
лее эффективно, чем если бы вы просто продолжали возмущаться.
Я не говорю о том, что философ должен обходиться без чувств и
эмоций; человек без эмоций, если таковой и существует, ничего не
делает и, следовательно, ничего не может достичь. Но никто не мо­
жетнадеяться стать хорошим философом, пока у него не появятся
некоторые не столь распространенные чувства. Он должен обладать
сильным желанием понять, насколько это возможно, мир; и во имя
понимания он должен хотеть преодолеть все те предрассудки и узость
мировоззрения, мешающую правильному восприятию. Он должен
учитьсядумать и чувствовать не как представитель той или иной груп­
пы, а просто как человек. Если бы он смог, он освободился бы и от тех
ограничений, которые накладывает на него человеческая природа.
Если бы он смог воспринимать мир, как марсианин или житель Сири­
уса, если бы он смог видеть мир, как видит его мотылек, живущий
только один день, или же как существо, живущее миллионы лет, он
был бы лучшим философом. Но это невозможно, так как мы неотъем­
лемы от нашего тела и человеческих органов восприятия. В какой же
мере можно преодолеть эту человеческую субъективность? Можем
ли мы вообще что-либо знать о том, что такое мир на самом деле, в
противовес тому, как он предстает перед нами? Именно это и хочет
знать философ, и именно к этой цели он стремится в течение столь
долгого периода тренировки беспристрастности.
До сих пор я рассматривал вопросы, касающиеся предваритель­
ной подготовки философа, и только теперь я перехожу к вопросам
собственно философского обучения. Итак, что вы должны делать, за­
кончив свое обучение в области логики и науки, для того чтобы при­
менить свое образование к проблемам, породившим ваше желание
стать философом?

27

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

Если вы зададите этот вопрос старомодному профессору, то он по­
советует вам читать Платона и Аристотеля, Канта и Гегеля, а также
философских светил меньшего масштаба: Декарта, Спинозу и Лейб­
ница, и — как грозное предупреждение — Локка, Беркли и Юма. Пос­
ледовав его совету, вы сможете сдать университетский экзамен по
так называемой философии. С огромным трудом вы узнаете множе­
ство мыслей этих великих людей по самым различным вопросам. Но
если ваш ум спит во время чтения произведений «великих» филосо­
фов, то вы не задумаетесь над тем, что вы сами думаете об этих фило­
софских вопросах. Вам станет ясно, что многое из сказанного этими
великими мужами — чепуха, продукт донаучной духовной среды.
Отчасти их мнения ошибочны, а отчасти гениальные догадки. Итак,
ясно, что если вы хотите получить ответы на свои вопросы, то долж­
ны сами их и задать.
Человек может прийти в философию, заинтересовавшись опреде­
ленного рода проблемами. Рассмотрим только что упомянутую про­
блему: можем ли мы что-либо знать о том, что такое мир на самом
деле, в противовес тому, чем он нам представляется?
Посмотрим сначала, как эта проблема возникла. Мы смотрим на
вещи своими глазами и представляем, до тех пор пока не начинаем
размышлять, что вещи таковы, какими мы их видим. Но животные ви­
дят по-другому; они не могут оценить картины, хотя, возможно, если
бы мы знали как, мы могли бы создать картины, которые они способ­
ны были бы оценить, а мы — нет. Мухи имеют весьма необычные гла­
за, в связи с чем мир выглядит для них совершенно иным, чем для
нас. Или взять другой аспект: все, что мы видим и слышим, кажется
нам происходящим здесь и сейчас, но мы знаем, что свет и звук рас­
пространяются с определенной скоростью. Гром как физическое яв­
ление имеет место в то же самое время, что и молния, но слышим мы
его позже. Когда вы видите заход Солнца, «на самом деле» оно зашло
8 минут назад. Когда появляется новая звезда, что иногда случается,
то это явление, которое вы наблюдаете сейчас, могло иметь место
тысячи лет назад. Повторю: физики согласны в том, что цвет — та­
кой, как мы его воспринимаем, — существует только в нашем воспри­

28

И

скусство

рационального

предполож ения

ятии; цветам в нашем восприятии во внешнем мире соответствуют
поперечные волны, а это нечто совсем иное. Физический мир имеет
лишь некоторые определенные точки соприкосновения с миром
чувств. Тот мир, который рисуется нам с помощью наших органов
чувств, — если предположить, что он существует вне нас, — в значи­
тельной мере иллюзия.
Что бы вы сказали, если хотя бы в небольшой мере смогли абстра­
гироваться от точки зрения здравого смысла (common sense)? Вы бы
заметили, как и ученый-физик, что, прежде всего, все мы живем в
общем мире. Мухи могут иметь странные ощущения, но они летают
вокруг бочонка с медом. В каком-то смысле некоторые люди и жи­
вотные могут воспринимать одно и то же явление, но по-разному.
Различия могут быть субъективными; но общее в восприятии всех
принадлежит самому явлению и не зависит от наших органов чувств.
Именно это, грубо говоря, и предполагает ученый-физик, и это, на
наш взгляд, разумная гипотеза. Ее нельзя рассматривать как досто­
верную гипотезу, поскольку существуют и другие гипотезы, объяс­
няющие все известные факты. Но она обладает достоинством, кото­
рое нельзя отрицать и которое не имеет ложных следствий, — она
лучше других соответствует нашим наивным убеждениям.
Если вы хотите разобраться во всем, то вы на этом не останови­
тесь. Вы попытаетесь найти способ формулирования для всех гипо­
тез, согласующихся со всеми известными и проверенными фактами.
Все гипотезы должны согласовываться во всех своих проверяемых
(verifiable) следствиях, чтобы, с точки зрения практики, не было раз­
личий, какой из этих гипотез вы придерживаетесь. Если вы достигли
этого пункта размышлений, то вы сделали все возможное, поскольку,
несмотря на то, что вы не пришли к единой теории, которая должна
быть истинной, вы показали, что это невозможно, и определили все
теории, которые могут быть истинными. С философа больше и нече­
го спросить.
Рассмотрим другую философскую проблему: взаимосвязь души и
тела или сознания и материи. Здравый смысл воспринимает этот ду­
ализм как само собой разумеющееся; все мы считаем очевидным, что

29

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

обладаем телом и сознанием. Однако философам обычно не нравится
дуализм; некоторые пытаются устранить его, говоря, что тело — это
иллюзия, порожденная сознанием; их называют «идеалистами»; адру­
гие говорят, что сознание — это не что иное, как способ проявления
тела, их называют «материалистами». Различие между сознанием и
телом существовало не всегда; оно было сформулировано, прежде все­
го, в интересах религии. Это началось сПлатона, считавшего, что душа
бессмертна, а тело — нет. Эта точка зрения была воспринята и разви­
та в поздней античности сначала неоплатониками, а потом христиа­
нами. Свое всестороннее развитие она получила в трудах Св. Авгус­
тина. Знаменательно то, что теория, имеющая чисто философское и
теологическое происхождение, настолько глубоко проникла в созна­
ние обычного человека, что представляется практически очевидной.
И тем не менее, я думаю, что будущему философу было бы полезно
проанализировать это различие заново, и тогда, если он сделает это,
оно покажется ему гораздо менее очевидным, чем это обычно пред­
полагается.
На первый взгляд, представляется ясным, что когда я думаю, то
это явление в моем сознании, а когда движется моя рука, то это явле­
ние моего тела. Но что я имею в виду, говоря «мышление»? И что я
имею в виду, говоря «движение моей руки»? Ни то ни другое неясно.
Сначала о «мышлении». Я испытываю удовольствие и боль, я вижу,
слышу, трогаю вещи, я помню, я хочу, я принимаю решения; все это
можно классифицировать как «ментальные» явления, и все это — в
широком смысле — может быть названо «мышлением». Конечно, та­
кие явления имеют место, следовательно, мы оправданно называем
их мышлением. Однако неоправданно будет сказатьдалее, как это сде­
лалДекарт, что существует вещь, которая мыслит, и эта вещь есть мое
сознание. Предположить, что мыслям необходим мыслитель, — зна­
чит совершить грамматическую ошибку (или, скорее, синтаксичес­
кую). Мысли могут восприниматься, но мыслитель — нет; он — часть
ненужного метафизического хлама.
А что можно сказать о движении моей руки? Все мы думаем, — до
тех пор, пока не вникнем в суть вопроса, — что мы знаем, что такое

30

И

скусство

рационального

предполож ения

«движение», и что мы можем видеть движение своих рук. Однако это
ошибка. Движение — это физическое явление, и мы должны обра­
титься к физику, чтобы разобраться с тем, что это такое. Физик рас­
скажет нам невероятно сложную историю, согласно которой, несмот­
ря на то, что изменение имеет место, такой вещи, как движение, не
существует, поскольку это предполагает, что «вещь» передвигается,

.1в квантовой физике «вещи» исчезают. Вместо вещей мы имеем ряд
событий, связанных между собой определенным образом; и именно
)тот ряд событий ошибочно называют «вещью». Относительно дви­
жения руки — в том плане, как она предстает в физике, — мы знаем
иишь некоторые абстрактные математические законы; мы знаем на­
столько мало, что не можем сказать, похожи ли события, из которых
его движение складывается, на мысли или нет. Таким образом, мы
можем сказать лишь следующее: не существует двух «вещей» — мое­
го сознания и моего тела; существуют только ряды событий, называ­
емых «мыслями», таких, что последнее может вспомнить предыду­
щее; существуют также ряды событий, — если физики не ошибают­
ся, — которые обычно рассматриваются как моя рука; однако похожи
пи события в физических рядах на мысли или нет, знать невозможно.
Я не имею в виду, что я уверен в том, что все сказанное мною праиильно; я сказал лишь, что считаю это вероятным. Во всяком случае,
нсно, что успешное обсуждение проблемы «сознания» и «материи» с
помощью традиционных понятий невозможно; необходимо выбрать
иные понятия, которые значительно изменят саму проблему. Бессмысменно рассуждать о том, что душа бессмертна, не зная, что мы имеем
II виду под понятием «душа». В таком случае необходимыми предпо­
сылками в дискуссиях о предметах, имеющих важное значение, ока­
зываются довольно пустые проблемы.
Возможно, вы скажете: я хотел бы стать философом, потому что я
думаю, что философы знают смысл жизни и могут научить меня тому,
как я должен жить, а до сих пор вы не могли мне в этом помочь. Есть
пи философии что сказать в ответ на это соображение?
Ответ на этот вопрос довольно сложен. Исторически философия
была промежуточной ступенью между наукой и религией; для гре­

31

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

ков она была «способом жизни», но этот способ жизни был связан, в
основном, с развитием знания. Некоторые философы уделяли боль­
ше внимания религиозным аспектам философии, другие — научным;
но в той или иной мере и те и другие всегда имели место. В целом,
философ имеет представление относительно целей, которым можно
было бы посвятить жизнь, и в этом смысле он религиозен; но он
также и ученый, потому что рассматривает развитие знания как су­

щественную часть лучшей жизни, потому что он считает знание не­
обходимым для получения большинства ценимых им вещей. Таким
образом, его моральная и интеллектуальная жизнь тесно взаимо­
связаны.
Философ должен мыслить посредством общих понятий, потому что
интересующие его проблемы имеют общий характер. Кроме того, он
должен мыслить беспристрастно, потому что он знает, что только та­
ким способом можно достичь истины. Общность и беспристрастность
в мышлении служат совершенно противоположным целям: основные
цели настоящего философа касаются человечества в целом. Он не ог­
раничен ни во времени, ни в пространстве; он принимает в расчет
любого человека других эпох и других стран. Справедливость в прак­
тических делах тесно связана с общим подходом к интеллектуаль­
ным вопросам. Если вы выработаете привычку думать о человече­
стве, то поймете, насколько трудно отдавать предпочтение какой-то
части человечества. Стоики развили этот принцип вплоть до осужде­
ния всех конкретных эмоций, но в этом они ошиблись. Если вы не
любите конкретного человека, то ваша любовь к человечеству будет
абстрактна и холодна. Лишь с помощью конкретных эмоций стано­
вится живой и настоящей любовь к человечеству. Если читая о пре­
ступлениях, вы представляете, что это может случиться с вашей же­
ной, ребенком или другом, вы почувствуете страх за них, что невоз­
можно испытатьчеловеку, который любит всех людей одинаково. Фи­
лософ не должен чувствовать меньше, чем любой другой человек, или
любить меньше своих друзей или свою страну, но он должен научиться
обобщать свои чувства в абстрактных понятиях и приписывать дру­
гим людям и другим странам такую же ценность, как и своим родным.

32

И

скусство

рационального

предполож ения

Размышление в масштабе огромных расстояний и больших про­
межутков времени, к чему философ должен привыкнуть, способно сыг­
рать определенную очищающую роль в отношении эмоций. Некото­
рые вещи, которым мы склонны приписывать огромную важность, по­
кажутся незначительными, если на них взглянуть с точки зрения Униперсума, а другие вещи, кажущиеся сейчас менее важными, предста­
нут весьма существенными. Дела людей не обладают космической
значимостью, которую им могли приписывать во времена Птолемееной астрономии, однако только по ним мы можем судить о добре и
ше. Возвеличивать собственную личность, как это делали цари ца­
рей, смешно, поскольку могущество или слава человека — ничтож­
ная вещь в масштабах Вселенной. Общечеловеческие же цели: попыт­
ка познать, насколько это возможно, мир, создать красоту или челоисческое счастье — совсем не кажутся смешными, поскольку это луч­
шее, что мы можем сделать. Именно исходя из осознания собствен­
ной незначительности, можно достичь определенного душевного со­
стояния, которое делает нас более счастливыми и в котором мы не
будем стремиться к тщетной славе и сможем успешно бороться со
1Л0М.

33

ИСКУССТВО ДЕЛАТЬ ВЫВОДЫ

огику можно определить как искусство делать выводы. Каж­

Л

дый человек делает выводы, в каком-то смысле и животные
делают выводы. Однако большинство выводов, которые дела­

ют люди, поспешны и опрометчивы; в дальнейшем они оказываются
неправильными. Логика стремится избегать таких необоснованных
выводов, что аналогично отношению к свидетельским показаниям в
юриспруденции. Часто вывод не дает определенности, но предостав­
ляет определенного рода вероятность, достаточно высокую для того,
чтобы позволить действовать рассуждающему человеку. Правила воз­
можного вывода — наиболее сложная, но и наиболее полезная часть
логики.
Логика была изобретена Аристотелем. В течение почти двух ты­
сяч лет его авторитет в области логики был неоспорим. Сегодня учи­
теля в католических институтах не имеют право думать, что в учении
о логике Аристотеля есть какие-то недостатки, и любой некатоличес­
кий автор, критикующий это учение, вызывает горячую ненависть ка­
толиков. Однажды я выступил с подобной критикой по радио, и орга­
низаторы моего выступления были завалены протестами против рас­
пространения по радио таких еретических взглядов. Однако чрезмер­
ное уважение доктрины Аристотеля характерно не только для като­
лических учреждений. Во многих университетах логику по-прежнему начинают изучать с бесполезного и сложного учения о силлогиз-

34

И

скусство

делать

вы воды

мо, которое препятствует настоящему пониманию логики. Если вы
котите статьлогиком, то я хотел бы дать вам один совет, на котором я
по могу слишком настаивать, а именно: НЕ изучайте традиционную
формальную логику. Во времена Аристотеля это было великое дости­
жение, каким была и Птолемеева астрономия. Изучать то или другое
к иаши дни — это смешной антиквариантизм.
Существует два вида логики: дедуктивная и индуктивная. Логи­
чески корректный дедуктивный вывод придает такую же определен­
ность заключению, что и посылки, в то время как в результате индук­
тивного вывода, даже при полном соответствии логическим правииам, мы получаем лишь возможное заключение, даже если посылки
были совершенно точные.
Дедуктивная логика полезна в том случае, если известны общие
посылки, а также если предполагается, как можно проследить, что их
следствия согласуются с опытом. Великим примером дедуктивной ло­
гики является чистая математика. В чистой математике мы начинаем
с общих принципов, а затем делаем из них выводы. Во всех случаях
расчетов вы используете дедукцию. Предполагается, что правила
арифметики неоспоримы, и вы применяете их к конкретным цифрам
ваших расходов и доходов. Чистая математика — это огромная об­
ласть знаний; даже великие математики знают лишь небольшой фраг­
мент этой области. Большинство этих знаний имеет практическое
применение в навигации, в инженерной и военной сфере и во многих
других сферах современной промышленности. Но при практическом
использовании математические знания всегдадолжны согласовывать­
сяс другими посылками/полученными посредством индукции. До тех
пор, пока математикапредставляет собой чистое знание, это игра типа
шахмат; она отличается от других игр именно тем, что имеет практи­
ческое применение.
Математика — не единственный пример дедуктивной логики, хотя
и самый важный. Другой пример — право (или закон). Я не имею в
виду законодательство, где в основном обсуждают то, каким должен
быть закон. Я говорю о судебном процессе, о суде, где практикуют то,
что есть закон. Действующие законы вытекают из общих принци­

35

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

пов, и судьи должны применять их к конкретным обстоятельствам.
Иногда логикадовольно проста: убийц нужно казнить, этот человек —
убийца, поэтому он получает смертный приговор. Однако в более
сложных случаях, таких как тонкое финансовое мошенничество, до­
вольно трудно сделать необходимые дедуктивные выводы из суще­
ствующих законов; если мошенник довольно умен, то может случиться
так, что законы к его действиям не будут применимы.
Другое дедуктивное учение — это теология. С логической точки
зрения, она весьма похожа на право; законы для юриста имеют такое
же значение, что и священные писания для теолога. Иногда просто
удивительно, чего можно достичь с помощью чистой дедукции. Из
Послания Св. Апостола Павла к Римлянам Св. Августин сделал следу­
ющие выводы: люди попадают в рай не в силу добродетельной жиз­
ни, а некрещеные дети попадают в ад. Эти рассуждения возможны, и
я думаю, что имплицитно эти выводы содержатся в том, что говорил
Св. Павел, хотя я сомневаюсь, что Апостол знал об этом. Вероятно,
если бы он знал, он бы подумал о том, как избежать таких выводов.
Рассуждения юристов и теологов, несмотря на то, что по сути сво­
ей дедуктивны, редко предстают в строгой логической формулиров­
ке и обычно используют некоторые эмпирические соображения до и
после общих посылок. Если любое чисто дедуктивное рассуждение
довести до полного обобщения, то обнаружится, что оно принадле­
жит чистой математике. Действительно, чистая математика и дедук­
тивная логика неразделимы.
Я не имею в виду, что каждое дедуктивноерассуждение принадле­
жит чистой математике. Это было бы неправильно, потому что пред­
мет этого рассуждение может находиться за пределами чистой мате­
матики. Рассмотрим освященный временем силлогизм: «Все люди
смертны; Сократ человек; Следовательно, Сократ смертен». В данном
случае слова «Сократ», «человек», «смертен» понятны благодаря на­
шему обыденному опыту земного существования; они не обладают
необходимой для логики и математики универсальностью. Соответ­
ствующий принцип чистой логики выглядит следующим образом: «для
любых Д. £ и С, если все А есть В, а С есть А, то С есть В». Сходным

36

И

скусство

делать

вы воды

образом, суждение «2 яблока и 2 яблока — это 4 яблока» не является
суждением арифметики, поскольку требует знаний о яблоках. Оно
дедуцировано из утверждения арифметики, что 2 х 2= 4. Только тако­
го рода общие утверждения принадлежат логике или математике; и
когда мы следуем таким общим утверждениям, мы понимаем, что не
существует различий между математикой и дедуктивной логикой. Они
представляют собой один предмет, в котором дедуктивная логика —
в том виде, как она обычно понимается, — является более ранней
частью, а чистая математика — в том виде, как она обычно понимает­
ся, — более поздней частью.
Чему вы можете научиться с помощью дедукции? Возможно, если
вы достаточно умны, то ничему. Рассмотрим пример из арифметики.
Поскольку вы знаете таблицу умножения, вы можете умножить лю­
бые два числа, например 24 657 и 35 746. Вы используете правила и
умножаете. Но если бы вы были вундеркиндом, то вы просто «виде­
ли» бы ответ также, как вы «видите», что 2 х 2 = 4. Но на самом деле,
даже вундеркинды не могут «видеть» ответ, когда суммы становятся
слишком большими. На практике в любом сложном рассуждении мы
можем придти к заключению только с помощью дедукции. Истинно,
что все, что мы получаем с помощью дедукции, в определенном смыс­
ле уже содержится в посылках, а мы только находим то, что содер­
жится в них, с помощью вычислений.
Польза дедуктивной логики велика, но в определенных пределах.
Она не скажет вам, каких убеждений нужно придерживаться; она ска­
жет только, что если вы придерживаетесь А, вы должны придержи­
ваться В. Если вы считаете правильным закон гравитации, вы долж­
ны считать правильным то, что нам говорят астрономы о движении
планет. Если вы считаете, что все люди равны, вы должны выступать
против рабства и за право женщин на участие в выборах. (Для того
чтобы сделать этот конкретный вывод, человечеству потребовалось
почти сто лет.) Если вы верите, что Библия в целом истинна, вы дол­
жны верить в то, что заяц — жвачное животное. Дедукция говорит
вам о том, что следует из ваших посылок, но не говорит ничего об их
истинности.

37

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

И все же она помогает вам понять, что ваши посылки ложны. Это
происходит в тех случаях, когда можно опровергнуть следствия из
ваших посылок, и тогда ясно, что ваши посылки более или менее не­
верны. Епископ Коленсо в своих попытках обратить в христианскую
веру зулусов перевел Библию на зулусский язык. Те с интересом чи­
тали Библию, но когда они прочитали о том, что заяц — жвачное жи­
вотное, то заявили епископу, что это неправда. Коленсо был книж­
ным червем, незнакомым с привычками зайцев. По настоянию зулу­
сов он понаблюдал за зайцами и понял, что те правы. Все это заста­
вило его «усомниться» в Библии, и в результате церковное руковод­
ство лишило его жалования.
Когда выдвигается какая-либо научная теория, то из нее дедуци­
руют следствия на предмет соответствия наблюдениям, и если хотя
бы одно из них окажется неверным, то теория может быть опроверг­
нута. Случается, что теория противоречит сама себе в том смысле,
что предполагает некоторые посылки истинными, но дедуктивное рас­
суждение показывает, что они ложны; это называется reductio ad absurdum1. В подобных процедурах дедукция часто является полезным
элементом опровержения.
Дедукция играет более важную роль как элемент индукции в тех
случаях, когда она помогает доказать вероятную истинность теории.
Но к этому я вернусь позднее.
Аристотель и его последователи рассматривали дедуктивную ло­
гику как логику силлогизмов. Силлогизм — это рассуждение, состоя­
щее из двух посылок, по крайней мере одна из которых имеет общий
характер, и заключения, сделанного на основании этих посылок. Сил­
логизм имеет дело с отношениями классов: если даны два класса Л и
В, А может быть частью В, А может находиться вне В, А может пересе­
каться с В, или же часть А может быть вне В. Силлогизм дедуцирует
отношение между А и С на основе отношений между А и В и В и С.
Например: ЕслиА находится вне В, и В находится вне С, то А находит­
ся вне С. Если частьА является частью В и В полностью является час­
тью С, то часть А является частью С. И т. д. Однако, огромное количе­
1Сведение к абсурду (лат.) — Прим. перев.

38

И

скусство

делать

вы воды

ство дедуктивных рассуждений совершенно иного рода. Действитель­
но, математика, по природе своей дедуктивная наука, довольно редко
имеет дело с силлогизмами. И тем не менее, традиционные логики
никогда этого не замечали. Не замечали они также и того, что суще­
ствуют более простые, чем силлогизм, виды дедукции, за исключени­
ем того случая, который называется «непосредственное умозаклю­
чение» типа «Если Джон — отец Джеймса, то Джеймс — сын Джона».
Современная теория дедукции приходит к отношениям между клас­
сами, пройдя через значительную область логически более простых
рассуждений. Следует заметить, что логически более простое — не
значит более легкое, как считают начинающие изучать логику.
Итак, я перехожу к индуктивной логике, которая является намно­
го более полезной, чем дедуктивная, но сталкивается с гораздо более
серьезными трудностями. Действительно, философия индукции со­
держит неразрешимые проблемы, которые горячо обсуждались еще
со времен Юма. И тем не менее, если вы хотите заниматься индуктив­
ной логикой профессионально, необходимо усвоить определенные
технические процедуры. Несомненно, что эти процедуры работают;
трудности связаны с тем, почему они работают.
Психологически индукция начинается с животной предрасполо­
женности. Животное, столкнувшись с тем, что некоторые явления про­
исходят определенным образом, приспосабливает свое поведение,
ожидая, что то же самое будет происходить и в следующий раз. Если
вы будете ездить на своей лошади довольно часто по одной и той же
дороге, она автоматически пойдет по этой дороге, если вы отпустите
ее одну, и будет весьма нелегко заставить ее идти по другой дороге.
В этом плане лошадь отличается от автомобиля, который никогда не
знает, по какой дороге вы обычно едете. Домашние животные вскоре
узнают время своей кормежки и ожидают еды от того человека, кото­
рый обычно их кормит. Конечно, такого рода вещи представляют со­
бой лишь поведенческую привычку животных, а не сформулирован­
ное убеждение. Однако, если бы животных можно было бы научить
говорить, то они вербализовали бы свои привычки и сказали бы «ко­
нечно, такой-то накормит меня, он всегда это делает». Необученный

39

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

дикарь может говорить и произносит фразы подобного рода. Впро­
чем, дети тоже.
Очень многие из наших повседневных убеждений, несмотря на то,
что наука может их как-то обосновать, на самом деле основываются
именно на этом законе животных привычек. Мы ожидаем, что завтра
взойдет солнце, потому оно всходит каждый день. Когда мы собира­
емся съесть яблоко, то мы ожидаем, что оно будет иметь вкус яблока,
а не бифштекса, потому что яблоки всегда имели вкус яблока. Если
вы видите переднюю часть лошади, двигающейся на вас из-заугла, то
вы ожидаете увидеть заднюю часть лошади, а не коровы, потому что
вы никогда не видели животного, у которого передняя часть была от
лошади, а задняя — от коровы. Эти ожидания не научны; вы не ана­
лизируете сначала свои данные, чтобы придти к заключению. Если
вы упали и ожидаете удара о землю, то вы не рассуждаете о взаимо­
действии падающего тела и твердой поверхности; ваше ожидание,
хотя оно может иметь причиной предыдущие падения, с логической
точки зрения не является их следствием. Весьма вероятно, что опыт
способен откладываться в привычках тела и порождать скорее физи­
ологические, чем психологические ожидания. В приведенном выше
примере, когда вы видите переднюю часть лошади, вы, возможно, и
не имеете никакого осознанного ожидания в отношении ее другой
части, но если окажется, что другая часть лошади от коровы, вы буде­
те шокированы, показав тем самым, что ожидание имело место, даже
в подсознании.
Индуктивная логика представляет собой попытку оправдать, по
мере возможности, эту склонность животных к чему-либо. Ее невоз­
можно оправдать в полной мере прежде всего потому, что иногда все
же случаются удивительные вещи. Петух может всю свою жизнь по­
лучать корм из рук одного и того же человека, но однажды вместо
того чтобы покормить, этот человек открутит ему шею. Было бы луч­
ше для петуха, если бы его индуктивный вывод был бы менее гру­
бым. Индуктивная логика стремится показать, какого рода индуктив­
ные выводы меньше всего приведут вас к тому же разочарованию,
что и петуха. Возможно, что даже в лучшем случае вы никогда не

40

И

скусство дел ать

вы воды

будете уверены, что индуктивный вывод правилен, но существует
множество способов, с помощью которых вы сможете намного умень­
шить вероятность ошибки, до тех пор, пока вы не достигнете заклю­
чения, которое каждый разумный человек будет рассматривать как
достаточно обоснованное для действия. Можно сказать, что вся тео­
рия индукции негативна. Дикари делают совершенно опрометчивые
индуктивные выводы; цивилизованные люди, но не обученные науч­
ным методам рассуждения, также склонны к опрометчивым выводам.
Однако человек, изучивший индуктивную логику, позволит себе лишь
несколько индуктивных заключений, в отношении которых он испы­
тывает животную предрасположенность. Почему он сделал эти зак­
лючения, останется загадкой, но причины, по которым он воздержал­
ся от других, совершенно определенны.
Самая простая форма индукции — это «простое перечисление».
Например: во всех известных мне случаях заА всегда следовало (или
имело место) В; поэтому вероятно, что за следующим А, с которым
мне придется иметь дело, последует (или будет иметь место) В, и ме­
нее вероятно, что за А всегда будет следовать (или иметь место) В.
Наши тела и тела животных созданы таким образом, что если мы не
испытываем вынужденных ограничений, мы действуем так, как если
бы мы верили в справедливость индукций посредством простого пе­
речисления, но, как мы уже видели, подобные действия иногда сби­
вают нас с истинного пути. За ночью всегда наступал день, поэтому
мы естественным образом ожидаем, что так будет всегда. Однако не­
которые астрономы говорят, что со временем приливно-отливные
трения станут причиной того, что земля навсегда повернется одной
стороной к Солнцу, и тогда уже после ночи никогда не наступит день.
Один философ-стоик был приглашен на ужин к царю Египта Птоле­
мею. Шутки ради царь угостил его гранатом, сделанным из воска.
Философ, опрометчиво откусив кусочек, сделал индуктивный вывод:
«Так вот каков на вкус гранат». Если вы дадите дикарю коробку с ги­
ростатом, он подумает, что она заколдована, потому что он не сможет
ее открыть. Ведьмовство и колдовство — подходящие понятия для
того, чтобы объяснить неправильные индуктивные выводы.

41

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

Мы не можем целиком избежать индукции типа простого перечис­
ления, но мы можем значительно усилить ее с помощью общих зако­
нов. В этом случае все становится частичкой гораздо более широко­
го обобщения, чем то обобщение, которое стало отправным пунктом
нашего индуктивного рассуждения. Это широкое обобщение помо­
жет нам понять, правильно ли было исходное обобщение, и покажет
наличие закономерности там, где, на первый взгляд, ее не наблюда­
лось. Рассмотрим, например, убеждение в том, что завтра встанет сол­
нце. Для первобытного человека это убеждение не было логически
обосновано, но оно имело свои причины; причинами были его соб­
ственный опыт, что за днем следует ночь, и свидетельства его пред­
ков, что насколько они помнят, так было всегда. Рефлексия сделала
эти причины основанием, однако наука предоставила новые, более
серьезные основания для этого убеждения. Солнце встает, потому что
земля вращается; вращением управляют динамические законы; за­
коны динамики подтверждаются всеми наблюдениями соответству­
ющих явлений и на земле и на небесах. Таким образом, эти законы, в
силу их общности, подтверждаются гораздо большим количеством
явлений, чем восходы солнца. Но сами по себе эти законы принима­
ются все равно на основании простого перечисления. Единственный
существенный довод состоит в том, что количество подтверждаю­
щих примеров намного порядков больше, чем в наших исходных
обобщениях.
Рассмотренная нами процедура зависит от открытий общих зако­
нов, а общие законы могут быть открыты, только если они существу­
ют. Можно вообразить себе Вселенную без общих законов или, во вся­
ком случае, без любых достаточно простых общих законов, которые
мы могли бы открыть. Конечно, мы не смогли бы выжить в такой Все­
ленной. Животные пользуются общим законом: «можно есть все, что
хорошо пахнет». Этот закон имеет исключения, что и позволяет нам
травить крыс и муравьев. Однако, если бы исключения не были ис­
ключениями, животные не могли бы решить, что можно есть, или, если
бы они решили, то травились бы столь же часто, сколь и избегали бы
отравы. Люди же с помощью микроскопа открыли более совершен-

42

И

скусство д ел ать

вы воды

пые общие законы и научились не пить молоко, которое пахнет хоро­
шо, но содержит туберкулезные палочки. Однако, если бы не было
общих законов, то завтра могло бы случиться так, что мы заболели
бы от любого молока, не содержащего туберкулезных палочек. Если
бы не существовало бы общих законов, невозможно было бы знать,
что делать.
Правда, для практических целей мы могли бы предпочесть иметь
дело с такими общими законами, которые, как правило, истинны; наша
пища иногда будет отравлять нас, но ведь так происходит и сейчас.
Действительно, наука совершенствуется в поиске общих законов, ко­
торые всегда показывают себя истинными, и нет оснований сомне­
ваться в том, что такие законы существуют независимо от того, соот­
ветствуют они или нет тем законам, которым наука доверяет сегод­
ня. Научный метод — это по сути своей метод открытия законов.
Предположим, что существуют общие законы, и рассмотрим процесс
их открытия.
Наш принцип простого перечисления относится к тому случаю,
когда за некоторым явлением А всегда следует или имеет место дру­
гое явление В. Само по себе это не лучшее основание для индукции.
Необразованные китайцы считают, что Лунное затмение имеет мес­
то, потому что Небесный Пес пытается съесть Луну. Поэтому когда
начинается лунное затмение, они выбегают на улицу и громко бьют в
гонг с тем, чтобы испугать это опасное небесное животное. Однажды
я видел затмение Луны в Чангша и слышал бой гонга. Очевидно, что
затмение быстро прекратилось; и подобное происходило в Китае с
незапамятных времен. Так почему же мы не должны верить в то, что
гонг спас Луну? Мы, конечно, имеем свидетельства о лунных затме­
ниях, не видимых с территории Китая, но это лишь удача; если бы
китайское суеверие распространилось повсюду, то нашего восприя­
тия не существовало бы.
Свидетельства в пользу существования общих законов более ос­
новательны, если wAviB представляют собой измеряемые количе­
ства, и установлено, что чем больше А, тем больше В. Чем горячее
огонь, тем быстрее вскипит чайник. Это называется принципом «со­

43

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

путствующих изменений». Многие люди, занимающиеся метеороло­
гией, считают, что погода меняется в соответствии с изменением фаз
Луны, но внимательные наблюдения показывают, что это не так. С
другой стороны, морские приливы и отливы изменяются в соответ­
ствии с лунными фазами: весенние приливы следуют сразу после
новой и полной луны, а отливы — сразу после первой и третьей чет­
верти. Таким образом, ясно, что существует закон, связывающий лун­
ные фазы и приливы и отливы.
Рассмотрим закон, говорящий о том, что тела расширяются при
возрастании температуры. О чем на самом деле говорит этот закон? С
обыденной точки зрения мы рассматриваем температуру как нечто,
что заставляет нас чувствовать жару или холод, но это лишь отчасти
верно. В безветренный день, когда термометр показывает 700F, жар­
че, чем в ветреный день, когда термометр показывает 80° F. Таким
образом, мы определяем температуру по термометру, а не с помощью
наших ощущений. Затем мы обнаруживаем, что все тела, за исключе­
нием воды в точке замерзания, занимают больше места при высокой
температуре, чем при низкой. После того как это явление подтверди­
лось множеством экспериментов, мы не можем рассматривать его как
случайное совпадение и начинаем считать его общим законом.
Случаем, который произвел наибольшее впечатление на научный
мир, стало открытие закона гравитации. Ньютон открыл, что каждая
планета в каждый момент времени обладает ускорением в направле­
нии Солнца; это ускорение равно квадратному корню, извлеченному
из расстояния, на котором эта планета находится от Солнца. Подоб­
ный закон объединяет не только эмпирические данные, полученные
в прошлом, но и бесконечное количество возможных будущих дан­
ных. Если все это происходит таким образом, как мы ожидаем в соот­
ветствии сданным законом, мы вскоре убеждаемся, что этот закон дол­
жен быть истинным, по крайней мере в пределах ошибок наблюдения.
Индукция связана с вероятностью не только в том смысле, что зак­
лючение индуктивного вывода всегда не более, чем вероятность, но
и во многих других смыслах. Например: если на основании гипоте­
зы, удовлетворяющей всем известным фактам, вы делаете предсказа-

44

И

скусство

делать

вы воды

иие чего-либо, кажущегося невероятным, и ваше предсказание ока­
чивается правильным, то становится весьма вероятным, что эта ги­
потеза истинна. Предположим, я хочу сделать прогноз погоды как
прорицатель. Если в июле я скажу: «Завтра будет гроза», и назавтра
действительно будет гроза, мои друзья скажут, что это было не более,
чем удачное совпадение. Но если в январе я скажу: «Завтра будет
гроза и снегопад», а назавтра действительно будет гроза и снегопад,
то мои друзья будут поражены. Если я скажу: «Завтра Гитлер произ­
несет напыщенную речь», и мое предсказание сбудется, то никто не
удивится. Но если я скажу: «Завтра Гитлера снимут с поста фюрера, и
он пострижется в монахи», и мое предсказание сбудется, то любой
человек будет потрясен моими способностями прорицателя или по­
думает, что я знаком с нацизмом больше, чем я мог бы. Чем более
невероятно ваше пророчество, тем больше подтверждается ваша ги­
потеза в том случае, когда ваше предсказание оправдывается.
Сегодня во всех развитых науках законы имеют количественный
характер и позволяют нам делать точные предсказания — настолько
точные, что их можно проверить с помощью измерительных инстру­
ментов. И теперь любое количественно точное предсказание, за ис­
ключением некоторых научных законов, будет вызывать огромные
сомнения в своей истинности. Проиллюстрируем наше утверждение.
Предположим, я говорю: «Первый мужчина, которого мы встретим,
будет иметь вес от 130 до 170 фунтов», вы говорите: «Весьма вероят­
но; большинство мужчин имеют такой вес». И если я окажусь прав, то
вы скажете: «Хорошо, но вы не слишком-то рисковали в своем пред­
сказании». Если я скажу, что этот мужчина будет весить от 149 до 151
фунта, и я буду прав, мое предсказание будет несколько более удиви­
тельным. Но предположим, я скажу: «Его вес будет 150,0001 фунта»,
и мы проверим, используя лучшую аппаратуру в физической лабора­
тории, что он действительно имеет приблизительно такой вес, то вы
спросите, как я мог об этом знать. В наши дни научные предсказания,
как правило, обладают такого рода точностью. Они предсказывают
нам точное время восхода и захода солнца, точное расположение Юпи­
тера в данный момент времени и т. д. Если рассматривать слово «точ­

45

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

но» буквально, то это будет столь замечательно, что покажется почти
невероятным; даже при допущении пределов ошибок в наблюдени­
ях, точность удивительна.
Открытие Нептуна стало результатом именно такого предсказа­
ния, что придало астрономии огромное уважение со стороны широ­
кой публики. Планета Уран не всегда вела себя так, как предсказыва­
ли; два ученых Адамс и Леверье — приписали это влиянию неизвес­
тной планеты, расположение которой они предсказали своими вы­
числениями. И когда они посмотрели на небо в поиске этой планеты,
то обнаружили ее именно в том месте, которое предсказали своими
вычислениями. В этой истории, помимо вычислений, поражает неве­
роятность того, что можно найти планету в любом конкретном месте.
Но предсказание, сколь бы эффектным оно ни было, ни в коем слу­
чае не является решающим. Часто бывает, что две довольно разные
гипотезы имеют одни и те же следствия в отношении широкого круга
явлений; в таком случае и после верификации следствий мы не мо­
жем сделать выбор между этими гипотезами. С философской и логи­
ческой точки зрения закон тяготения Эйнштейна весьма отличается
от закона гравитации Ньютона, но их наблюдаемые следствия прак­
тически идентичны. В подобных случаях необходимо посмотреть на
то, в отношении чего наблюдаемые следствия гипотез будут отли­
чаться; если обнаруженные следствия будут соответствовать одной
гипотезе и не соответствовать другой, то, возможно, выбор будет сде­
лан в пользу первой гипотезы. Именно так и произошло со знамени­
тыми наблюдениями за Луной в 1919 г. Сторонники Ньютона были
готовы предположить, что свет от звезд, расположенных приблизи­
тельно на той же линии, что и Солнце, может отклоняться на опреде­
ленную вычисляемую величину под воздействием солнечной силы
тяжести, а Эйнштейн предположил, что они должны будут отклоняться
на величину в два раза большую. Он оказался прав, и поэтому была
принята его поправка к закону Ньютона. Однако эмпирические дан­
ные, свидетельствующие в пользу закона Эйнштейна, лишь ненамно­
го лучше, чем те эмпирические данные, которые обычно свидетель­
ствовали в пользу закона Ньютона, и влюбой момент могут потребо-

46

И

скусство

делать

вы воды

наться новые поправки. Это характерная черта науки: никто не ищет
и никто не достигает догматической определенности.
Одной из наиболее важных и сложных проблем, возникающих в
связи с методом индукции, является открытие плодотворных анало­
гий и связанная с этим проблема разложения сложных явлений на
составляющие, стем чтобы проанализировать их по отдельности. Пло­
дотворная аналогия — это аналогия, относящаяся к сходству в при­
чинах, и поэтому исследователь вынужден начинать с изучения при­
чины. Если землетрясения происходят, потому что гневается Бог, то
аналогичными явлениями являются чума, зараза, голод и кометы. Так
считали в средние века. Но современному исследователю видятся
совершенно иные аналогии. Я как-то читал книгу физика, который
некоторое время жил в Токио и поэтому заинтересовался землетрясе­
ниями. Разработав для них математическую теорию, он применил ее
к вибрациям платформ поездов, беспокоившим железнодорожные
компании. Возьмем другой пример: для нас аналогия между молнией
и электрическим разрядом очевидна; но в средние века считали, что
есличеловека убила молния, то это была кара за его греховную жизнь.
Современные ученые, изучающие грозы, задают себе следующий воп­
рос: «Каково состояние атмосферы во время грозы и без нее?» Пыта­
ясь ответить на этот вопрос, ученый стремится воспроизвести анало­
гичные грозе условия у себя в лаборатории или, если это невозмож­
но, изучает иные природные явления, похожие, как он полагает, на
то, которое интересует его по своим существенным характеристикам.
Только результаты его исследований могут показать, прав он был в
своем предположении или нет.
Целью индуктивной логики является формулировка общих зако­
нов на основании конкретных обстоятельств. Дедуктивная логика по­
ступает противоположным образом: она начинает с общих посылок
и, таким образом, имеет дело с вопросом: «Как мы получили эти по­
сылки?» Чистая математика отвечает: «Мы знаем о них, потому что
это лишь словесные формулировки». Утверждение «дважды два че­
тыре» похоже на утверждение «в ярде три фута». Мы не проверяли
его с помощью наблюдения, потому что это не закон природы, а наше

47

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

собственное решение о том, как мы будем использовать эти слова.
Вот почему чистая математика способна существовать, не прибегая к
наблюдениям или экспериментам.
Однако вне логики и чистой математики вопрос об общих посыл­
ках не решается столь просто. Рассмотрим еще раз знаменитый сил­
логизм традиционной формальной логики: «Все люди смертны; Со­
крат человек; значит, Сократ смертен». Откуда вы знаете, что все люди
смертны? Вы знаете на основании индуктивного вывода, который, как
и любой индуктивный вывод, обладает лишь высокой степенью веро­
ятности, но не является определенно истинным. Утверждение «Все
люди смертны» само по себе является заключением рассуждения,
посылки которого таковы: А умер, В умер, Сумер и т. д. Поскольку все
живущие сейчас люди не умерли, выдолжны так сформулировать свои
посылки, чтобы этот факт не сыграл против вашего заключения. До­
пустим, что нет статистических данных о том, что кто-либо прожил
до 150 лет, поэтому вы можете сформулировать посылку: «А, В, С... не
живут до 150 лет». Для этого утверждения нет исключений. Вы мо­
жете продолжить свое рассуждение: «Поэтому, вероятно, все люди
умирают прежде, чем им исполнится 150 лет», а затем вы можете за­
вершить дедукцию в отношении Сократа (который, как мы предполо­
жили, все еще жив). Но это глупый окружной путь. Если ваши посыл­
ки делают общее утверждение вероятным, то утверждению о Сократе
они придают значительно большую вероятность; поскольку если бы
для этого общего утверждения существовало бы несколько редких
исключений, непохоже, чтобы Сократ был именно таким редким ис­
ключением, делающим общее утверждение ложным. Лучше сказать
так: «Согласно всем статистическим данным люди умирают в возрас­
те до 150 лет; поэтому, вероятно, то же самое произойдет и с этим
конкретным человеком».
Однако это рассуждение имеет форму простого перечисления, и,
как мы видели, подобные аргументы могут быть усилены с помо­
щью открытия общих законов, делающих наш конкретный случай
примером гораздо более широкого обобщения. Вместо того чтобы
ограничивать свое рассуждение людьми, мы можем построить свое

48

И

скусство

делать

вы воды

рассуждение относительно всех многоклеточных животных и рас­
тений. Мы могли бы пойти и дальше, вплоть до рассмотрения при­
чин, по которым химические компоненты изменяют свой химичес­
кий состав. Это иллюстрация того, почему так важен поиск общих
законов. Они придают невероятно высокую определенность, не под­
меняя индукцию дедукцией, но придавая более широкое основание
для исходного перечисления, от которого зависят все индуктивные
рассуждения.
Наиболее важное использование дедукции состоит в выводе след­
ствий из гипотез, подлежащих проверке с помощью наблюдений или
экспериментов. Еслигипотеза истинна, все ее дедуктивные следствия
истинны; если она ложна, то некоторые из ее следствий все равно
истинны, но некоторые — ложны. Следовательно, если все следствия,
которые мы смогли проверить, истинны, весьма вероятно, что гипо­
теза истинна или близка к истине. Вывод следствий часто связан с
довольно сложными математическими процедурами; это одна из при­
чин важности математики в открытии общих законов. Когда сформу­
лированные законы приняты, математика важна при выводе след­
ствий, которые принимаются как истинные. Часто бывает существен­
но иметь основание для принятия следствий до проведения экспери­
ментов. Например, при строительстве железнодорожного моста мы
не можем пустить по нему поезд с целью проверки его прочности. В
подобных случаях мы полагаемся на общие законы, полученные с
помощью индукции из предыдущих экспериментов. Есть доля веро­
ятности того, что индукция будет ошибочна, но она гораздо меньше,
чем другие, возможные в практической жизни, риски, например об­
ман партнера по строительству моста.
Начиная с времен Пифагора и вплоть до появления современной
науки в ХУЛ в., математика ошибочно рассматривалась как способ
получения знания и наиболее полезный вид логики. Полагали, что
общие посылки мы узнаем с помощью интуиции, Божественного от­
кровения или вспоминая предыдущий опыт. Если бы это действитель­
но было так, то все, что мы знаем, можно было бы получить посред­
ством дедукции. Аристотель все же думал иначе, поэтому он оставил

49

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

место и для индукции; а вот Фома Аквинский на самом деле считал
именно так. Из этого следует, что в получении знаний наблюдения
играют, конечно, подчиненную роль. Аристотель, возможно из рели­
гиозных соображений, провозгласил, что все в небесах, по крайней
мере ниже Луны, нерушимо. Его утверждение сделало невозможным
выработку правильной теории метеоритов и новых звезд. Ученые,
получившие результаты наблюдений, показывающие, что старая тео­
рия неверна, считались плохими учеными, и приводимые ими факты
игнорировались. Такое особое подчеркивание дедукции, тесно свя­
занное с верой в самоочевидность общих принципов, было одной из
причин безрезультатности в развитии науки в Средние века. Конеч­
но, это было связано с дедуктивным по сути характером теологии и, в
целом, с господством религиозного мировоззрения в то время.
Читатель уже заметил в нашем изложении частое употребление
понятия «вероятность». Это характерная черта современной логики
в противовес античной и средневековой логике. Современный логик
понимает, что все наше знание только в большей или меньшей степе­
ни вероятностно, а не достоверно, как привыкли думать философы и
теологи. Он не слишком беспокоится из-затого, что индуктивный вы­
вод придает лишь вероятность его заключению, поскольку он не ожи­
дает ничего большего. Однако он задумается, если обнаружит при­
чину сомневаться даже в вероятности своего заключения.
Таким образом, две проблемы получили в современной логике го­
раздо большую важность, чем в прежние времена. Во-первых, это при­
рода вероятности, а во-вторых — значимость индукции. Обсудим
вкратце эти проблемы.
Существует, соответственно, два вида вероятности — определен­

ная и неопределенная. Вероятность определенного вида имеет место
в математической теории вероятности, где обсуждаются задачи типа
метания костей или подбрасывания монет. Она имеет место везде, где
существует несколько возможностей, и ни одну из них нельзя пред­
почесть другой. Если вы подбрасываете монету, она должна упасть
или орлом, или решкой, но и то и другое представляется равноверо­
ятным. Следовательно, шансы у орла и решки равны 50%, единица

50

И

скусство

делать

вы воды

принимается за достоверность. Сходным образом, если вы бросаете
кость, она может упасть вверх любой из шести граней, и нет основа­
ний для предпочтения одной из них, следовательно, шанс каждой ра­
нен 1/6. Такого рода вероятность используют в своей работе страхоные компании. Они не знают, какое именно здание сгорит, но знают,
какой процент зданий сгорает ежегодно. Они не знают, как долго бу­
дет жить конкретный человек, но знают среднюю продолжительность
жизни в данный период. Во всех подобных случаях оценка вероятно­
сти сама по себе не является просто вероятной, за исключением того
смысла, в котором все знание лишь вероятно. Оценка вероятности сама
но себе может обладать высокой степенью вероятности. Иначе стра­
ховые компании разорились бы.
Большие усилия были приложены для того, чтобы повысить веро­
ятность индукции, но есть основания полагать, что все эти попытки
были напрасны. Вероятность, характерная для индуктивных заклю­
чений, практически всегда носит, как я сказал выше, неопределен­

ный характер. Теперь я поясню, что это такое.
Стало тривиальным утверждение, что все человеческое знание
ошибочно. Очевидно то, что ошибки бывают разными. Если я скажу,
что Будда жил в VI в. до Рождества Христова, вероятность ошибки
будет очень велика. Если я скажу, что Цезарь был убит, вероятность
ошибки будет мала. Если я скажу, что сейчас идет великая война, то
вероятность ошибки столь мала, что ее наличие может допустить лишь
философ или логик. Эти примеры касаются исторических событий,
но сходная градация существует и в отношении научных законов.
Некоторые из них имеют явный характер гипотез, которым никто не
придаст более серьезного статуса в виду отсутствия эмпирических
данных в их пользу, в то время как другие представляются настолько
определенными, что со стороны ученых практически нет сомнений в
их истинности. (Когда я говорю «истина», я имею в виду «приблизи­
тельная истина», поскольку каждый научный закон подвержен неко­
торым поправкам.) Вероятность — это нечто находящееся между
тем, в чем мы уверены, и тем, что мы более или менее склонны допу­
стить, если это слово понимать в смысле математической теории ве­

51

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

роятности. Правильнее было бы говорить о степенях несомненнос­

ти или о степенях надежности. Это более широкая концепция того,
что я назвал «определенной вероятностью», которая к тому же явля­
ется и более важной.
Поясним это на примере. Если вы присяжный заседатель на суде
об убийстве, судья скажет вам, что вы должны вынести вердикт «ви­
новен», если у вас нет разумного сомнения в том, что обвиняемый
совершил преступление. Если вы изучали логику, то можете спро­
сить судью, какая степень сомнения является «разумной», но посколь­
ку он не изучал логику, то он не сможет дать вам определенного от­
вета. Он не сможет сказать: «разумное сомнение есть тогда, когда
шансы, свидетельствующие в пользу того, что человек виноват, мень­
ше, чем 100:1», потому что невозможен подсчет этих шансов. Вы не
сможете получить информацию относительно совершенно одинако­
вых судов в совокупности с данными о том, был ли их вердикт пра­
вильным или нет. И тем не менее, каждый судья, за некоторым исклю­
чением, обычно оглашает вердикт со значительной степенью уверен­
ности в его правильности.
Именно это неточное понятие имеется в виду, когда говорят о том,
что все наше знание подвержено сомнению. Вопрос о том, какая сте­
пень сомнения является «обоснованной», зависит от ваших целей.
Там, где нет обоснованного сомнения с точки зрения юриста, оно мо­
жет существовать с точки зрения философа или логика. С точки зре­
ния логика, важно принять решение относительно степени вероят­
ности различных утверждений. В результате становится возможным
установить некоторое измерение соглашений. Большинство людей
отдаст одно из первых мест таким утверждениям, как «дважды два
четыре»; сомневаться в их истинности — почти патология. Утверж­
дения о том, что мы испытываем в данный момент времени, такие как
«Мне жарко» или «Я слышу большой шум», будучи правильно интер­
претированными, также будут обладать очень высокой степенью на­
дежности. 1Ьраздо меньше можно доверять отголоскам памяти, но они
становятсяпрактически несомненными, будучи подтвержденными не­
которым количеством других людей. Некоторые события в истории

52

И

скусство

делать

вы воды

и географии не подвергаются сомнению любым разумным челове­
ком, например существование Наполеона в прошлом и существова­
ние в настоящем горы Эверест. Несколько менее вероятно, что Земля
круглая и что планеты движутся вокруг Солнца по орбитам, которые
имеют приблизительно эллиптическую форму. 1Ьворя все это, я выс­
тупаю не как философ, а как интерпретатор точки зрения просвещен­
ного здравого смысла.
Если вы теперь, как логик, зададите самому себе вопрос о том, ка­
кова природа ваших верных убеждений, которые действительно обо­
снованы, но не обоснованы теоретически, по поводу Наполеона и горы
Эверест, то вы обнаружите, что в каждом случае основания являются
достаточными только в том случае, если принят принцип индукции.
Почему мы верим в существование Наполеона? Потому что существу­
ют свидетельства. Почему мы верим в свидетельства? Потому что мы
считаем невозможным, чтобы некоторое количество людей незави­
симо друг от друга придумали одну и ту же историю. Почему? Пото­
му что по опыту мы знаем, что лжецы обычно говорят разные вещи,
если только они не сговорились заранее. В конце концов, мы должны
придти к тому, что мы используем известный опыт в качестве осно­
вания для построения выводов относительно неизвестного, и такого
рода выводы справедливы только в том случае, если справедлива ин­
дукция.
Лаплас полагал, что вероятность, присущая индуктивному выво­
ду, является определенной и допускает числовое измерение. Он вы­
работал принцип, согласно которому если вы пришли в уэлльскую
деревню и спросили первого попавшегося мужчину, как его зовут, а
он ответил: «Уильям», то шансы 2:1, что следующего мужчину, кото­
рого вы встретите, будут тоже звать Уильям. Если и второго звали
Уильям, то шансы для следующего мужчины будут 3:1 и т. д.; если
первые 100 мужчин имели имя «Уильям», шансы для 101-го равны
101:1. Если бы этот принцип был справедлив, то индуктивные выво­
ды в науке, особенно собранные с помощью законов в один большой
индуктивный вывод, имели бы такие огромные шансы в свою пользу,
что ни один человек даже и не подумал бы доказывать их ложность.

53

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

Однако, к сожалению, рассуждение Лапласа было сопряжено с ошиб­
ками и в целом было отвергнуто. Мы не можем так легко, если это
вообще возможно, получить количественную оценку вероятности
индуктивных выводов.
Юм, позволивший себе скепсис в отношении ко всему, бросил тень
сомнения и на индуктивный принцип. Стех пор логики много писали
о самой проблеме, но так и не предложили ее решения. Для этого, в
целом, есть три возможности. Во-первых, принцип может быть де­
монстративным. Во-вторых, он может быть принят, если не как де­
монстративный, то как самоочевидный. В-третьих, его можно отверг­
нуть как просто привычку животных, неспособных к рациональному
оправданию. Для всех трех возможностей существуют возражения.
Попытки доказать принцип, подобный принципу Лапласа, потер­
пели неудачу. И для любого человека, привыкшего делать дедуктив­
ные выводы из определенных посылок, должно казаться невозмож­
ным, что доказательство может быть получено иным способом, кроме
как предположением какого-либо другого принципа, например зако­
на, который как раз и существует для нужд доказательства. Хотя мы
не можем догматически заявить, что доказательство никогда не бу­
дет найдено, возможность этого нахождения чрезвычайно мала.
Можем ли мы сказать, что принцип является «самоочевидным»?
Прежде всего, неясно, что мы имеем в виду под этим понятием. Мож­
но сказать, что нечто является самоочевидным, когда вы не можете
не верить этому; но в этом случае самоочевидное может быть лож­
ным. Считалось самоочевидным фактом, что в районах полюсов не
могут жить люди, потому что они упали бы с Земли. Мы можем уси­
лить определение «самоочевидности», сказав, что нечто является «са­
моочевидным», если никто в этом не сомневается, какие усилия бы
он к этому ни приложил. Если мы принимаем это определение, то дол­
жны сказать, что принцип индукции не является самоочевидным, по­
тому что Юм преуспел в доказательстве его сомнительности. Есть до­
вод в пользу индуктивных выводов, состоящий в том, что индуктив­
ное заключение предстает само по себе как несомненное с точки зре­
ния здравого смысла, несмотря на то, что, будучи сформулирован-

54

И

скусство

делать

вы воды

иым, индуктивное рассуждение вызывает сомнения. Вернемся к воп­
росу, рассмотренному выше: опыт поедания яблок приводит вас к уве­
ренности в том, что конкретное яблоко, которое вы хотите съесть,
будет иметь вкус яблока, а не бифштекса. Логик, занимающийся ин­
дукцией, попытается преобразовать эту уверенность в рассуждение:
«Поскольку все предыдущие яблоки имели вкус яблока, то и это яб­
локо будет иметь вкус яблока». Но на самом деле вы могли и не дут
мать о предыдущих яблоках. Ваша уверенность относится к конкрет­

ному яблоку и имеет причину в вашей психологии, а не в вашем мыш­
лении. Пытаясь найти основания вашей уверенности, логик, с другой
стороны, пытается ее ослабить; он говорит вам, что это лишь вероят­
ность, что ваше яблоко будет иметь вкус яблока, а не бифштекса. В
этот момент вы можете воскликнуть: «Долой логиков! Они только пы­
таются меня запутать относительно всем хорошо известных вещей».
Но то, что каждый знает или думает, что знает, представляет собой

заключения индукций, а не их связь с посылками. В индуктивном рас­
суждении скорее тело, а не сознание устанавливает связь посылок и
заключения. Таким образом, попытки рассматривать сам индуктив­
ный принцип как самоочевидный потерпели неудачу.
Должны ли мы тогда согласиться со скептиком и воскликнуть:
«Долой индукцию! Это суеверие, и я не буду иметь с ней дело»? Скеп­
тик может отвергнуть большинство возражений, которые вы были
бы склонны выдвинуть против него. Вы скажете: «Хорошо, но по
крайней мере вы должны допустить то, что индукция работает». —
«Вы имеете в виду работала», — ответит скептик, поскольку имен­
но индукция сама по себе убеждает нас в том, что то, что работало,’
будет работать. Возможно, завтра камни станут хлебами, а хлеб —
ядом, солнце станет холодным, а луна — горячей. Причина нашего
неверия в эти возможности заключается в наших животных при­
вычках; однако и они равным образом могут измениться, и мы вне­
запно начнем ожидать совершенно противоположного тому, что
ожидаем сегодня.
В ответ на это рассуждение профессор Рейхенбах, являющийся
большим авторитетом по проблеме вероятности, предложил, грубо

55

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

говоря, следующее: если индукция общезначима, то наука возможна;
если — нет, то наука также невозможна, поскольку не существует
другого мыслимого принципа, который мог бы занять ее место. Сле­
довательно, вы поступаете правильно, если действуете на основании
предположения, что индукция обоснованна, поскольку в противном
случае у вас нет оснований делать одно скорее, чем другое. Этот от­
вет не ошибочен, но я бы не сказал, что он меня удовлетворяет. Я
надеюсь и более или менее верю в то, что со временем будет найден
лучший ответ. Если вы, читатель, станете логиком, возможно, именно
вы найдете этот лучший ответ.
Не знаю, стала ли очевидной полезность логики в ходе моей лек­
ции, но если нет, то я хотел бы закончить, сказав по этому поводу
несколько слов.
Все мы постоянно делаем или принимаем различные выводы, и
многие из них, сколь бы убедительными на первый взгляд ни каза­
лись, в действительности оказываются необоснованными. Когда мы
действуем в соответствии с необоснованными выводами, мы не дос­
тигаем поставленных целей. В политике и экономике большинство
рассуждений ошибочны. В XVI в. Испания была разрушена, потому
что согласилась с рассуждением, доказывающим, что золото должно
накапливаться. Я не буду добавлять более поздние примеры, чтобы
не вовлечься в политические передряги. Тем не менее, скажу следую­
щее: в конце этой войны восстановление потребует гораздо более
ясного и четкого мышления, и широко распространенные человечес­
кие ошибки будут огромной преградой на пути установления желае­
мых принципов управления государством. Наука, которая сегодня
более, чем политика, подчинена логике, достигла больших успехов;
если сходных успехов достигнут и другие области социальной жиз­
ни, станет необходимым, чтобы люди научились мыслить логически
и не были рабами предубеждений или страстей. Возможно, эта на­
дежда утопична; возможно, однако, что уроки приобретенного опы­
та смогут ослабить влияние иррациональных верований, заполонив­
ших современный мир.

56

ИСКУССТВО ВЫЧИСЛЕНИЯ

7Г уГы

ж ивем

в цивилизации техники, о которой большинство

/ 1 / 1 из нас имеет малое представление. Почему загорается элекС / V J -трический свет, когда мы нажимаем на включатель? Почему
холодно в холодильнике? Как летчик с самолета берет на мушку цель
на земле? Что позволяет астрономам предсказывать затмения? На ос­
новании каких принципов страховые компании решают, выплачивать
или нет страховку? Это, безусловно, практические вопросы, и если
бы кто-то не знал на них ответы, то мы не могли бы наслаждаться
теми удобствами, которыми имеем обыкновение гордиться. Людей,
знающих ответы, действительно немного. Обычно именно они при­
думывают правило или машину, которая позволяет всем другим лю­
дям управлять ею, обладая лишь некоторыми знаниями; практикую­
щий электрик не должен знать теорию электричества, несмотря на
то, что это необходимо для изобретений, с которыми он знает, как
нужно обращаться. Если вы хотите быть способными ответить на по­
добные ежедневные вопросы, то должны выучить много вещей, и са­
мая необходимая из них — это математика.
Некоторые люди все равно будут ненавидеть математику, как бы
хорошо они ее ни выучили. Они не должны пытаться стать математи­

57

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

ками, а их учителя могут перестать заниматься с ними после того, как
они доказали свою неспособность уже при изучении начального кур­
са. Но если преподавать математику правильно, то ненавидеть ее бу­
дет гораздо меньше людей, чем сегодня.
Существуют разные пути, которыми можно прививать любовь к
математике. Один из методов был интуитивно использован отцом Га­
лилея, который сам был математиком, но не смог зарабатывать на
жизнь с помощью своей профессии. Он решил, что его сын должен
уметь делать нечто более выгодное и прибыльное, и с этой целью с
самого детства скрывал от него само существование математики. Но
однажды, согласно преданию, юноша 18 лет отроду услышал лекцию
по геометрии, которую читал профессор в соседней аудитории. Он
был восхищен и в течение очень короткого времени стал одним из
ведущих математиков того времени. Однако я сомневаюсь, чтобы этот
метод был принят к использованию государственными чиновниками
в области образования. Думаю, что есть и другие, более пригодные
для успешного широкого применения, методы обучения математике.
На начальном этапе всякое обучение математике должно начи­
наться с практических проблем; это должны быть легкие проблемы,
которые могли бы заинтересовать ребенка. В моей юности (возмож­
но, ничего в этом плане и не изменилось с тех пор) предлагали ре­
шать такие проблемы, что никто в принципе не пожелал бы их ре­
шать. Например: А, В, Седут из X в Y. А пешком, В — на лошади, С— на
велосипеде. А всегда засыпает в нечетные моменты времени, у В зах­
ромала лошадь, а у велосипеда Слопнула шина. А понадобилось бы в
два раза больше времени, чем понадобилось бы В, если бы у нёго не
захромала лошадь, а С приехал бы на полчаса позже А, если бы тот не
заснул и т. д. Даже наиболее ревностным студентам наскучили по­
добные задачи.
Самый лучший способ в преподавании математики — это экскурс
в раннюю историю математики. Этот предмет был изобретен потому,
что существовали практические проблемы, которые люди на самом
деле хотели решить — из-залюбопытства или по неотложным прак­
тическим причинам. Греки рассказывали бесконечные истории о по­

58

И

скусство

вы числения

добных проблемах, и умные люди находили им решение. Несомнен­
но, часто эти истории были выдумкой, но это не имеет значения, если
они используются в качестве иллюстрации. Я напомню некоторые из
них, не ручаясь за их историческую точность.
Основателем греческой математики и философии был Фалес, мо­
лодой человек, живший в 600 г. до н. э. Путешествуя, он посетил Еги­
пет, и египетский фараон спросил его, может ли он определить высо­
ту пирамиды Хеопса. Фалес в определенный момент времени изме­
рил длину тени от пирамиды и свою собственную тень. Очевидно, что
соотношение его роста к длине его тени было то же самое, что и соот­
ношение высоты пирамиды к длине отбрасываемой ею тени, поэтому
ответ был найден посредством решения уравнения с одним неизвес­
тным. Затем фараон спросил Фалеса, может ли он определить рассто­
яние до корабля, находящегося в море, оставаясь на суше. Это более
сложная задача, и трудно дать ей какое-то общее решение, хотя, судя
по легенде, Фалесу это удалось. В принципе нужно наблюдать направ­
ление движения корабля с двух точек на суше, расстояние между ко­
торыми известно; чем дальше будет корабль, тем меньше разница
между этими двумя направлениями движения. Полный ответ требует
использования тригонометрии, которая, была изобретена много со­
тен лет спустя. Однако в конкретных случаях можно легко найти от­
вет. Предположим, например, что берег простирается с востока на
запад, корабль находится на севере в определенной точке А от берега
и на северо-западе в определенной точке В. Тогда расстояние от А до
корабля равно расстоянию от А до В, в чем читатель может легко убе­
диться, начертив соответствующую фигуру. Предположим, на кораб­
ле находятся вражеские силы, а египетские войска вышли на берег
отразить их удар. В такой ситуации знание расстояния, на котором
находится корабль от берега, будет весьма полезным.
Настоящая математика начинается с достижения, известного как
теорема Пифагора. Египтяне сделали некоторые первые шаги в гео­
метрии для того, чтобы, как говорят, измерять рисовые поля после
наводнений. Они заметили, что треугольник, стороны которого соот­
ветственно 3,4 и 5 единиц длины, имеет прямой угол. Пифагор (или

59

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

какой-то его ученик) отметил интересный факт в отношении этого
треугольника. Если вы построите квадраты на сторонах этого треу­
гольника, один из них будет иметь 9 квадратных единиц, другой 16, а
третий — 25, а 9 + 16 = 25. Пифагор (или его ученик) обобщил этот
факт и доказал, что в любом прямоугольном треугольнике квадраты
коротких сторон в сумме равны квадрату длинной стороны. Это было
наиболее важное открытие, воодушевившее греков на создание на­
уки геометрии, что они и сделали с изумительным мастерством.
Но помимо этого открытия возникло и беспокойство, которое тре­
вожило как греков, так и современных математиков и было полнос­
тью устранено лишь совсем недавно. Предположим, дан прямоуголь­
ный треугольник, в котором катеты имеют длину один дюйм; в таком
случае какую длину будет иметь третья сторона? Квадрат каждого
катета равен одному квадратному дюйму, следовательно квадрат ги­
потенузы будет равен двум квадратным дюймам. Значит длина гипо­
тенузы должна измеряться таким числом, чтобы квадрат этого числа
был равен 2. Это число называется «квадратный корень из 2». Греки
вскоре сделали открытие, что такого числа нет. Вы сами можете лег­
ко в этом убедиться. Это число не может быть целым, поскольку 1 для
него слишком мала, а 2 — слишком велика. А если выумножите дробь
на дробь, то вы получите другую дробь, но не целое число; поэтому
ни одна дробь, помноженная на самое себя, не даст вам 2. Значит,
квадратный корень из двух не является ни целым числом, ни дробью.
Чем это может быть еще, оставалось тайной, но математики продол­
жали с надеждой использовать этот пример, говорить о нем, ожидая,
что однажды они поймут, о чем они говорят. И в конце концов эти
надежды оправдались.
Сходная проблема возникла с тем, что называется «кубический ко­
рень из 2». Иными словами, с числом х таким, что х, помноженное на
х, помноженное на х равно 2. Некий город, согласно легенде, страдал
от разного рода напастей и, наконец, послал гонца к Дельфийскому
оракулу, чтобы узнать причину этих несчастий. Бог сообщил, что его
статуя в посвященном ему храме в этом городе слишком мала, и он
хочет, чтобы статуя была в два раза больше. Жители поспешили вы-

60

И

скусство

вы числения

иолнить пожелание Господа и сначала решили сделать статую в два
раза выше, чем прежняя. Но потом они поняли, что она должна быть
также в два раза шире и толще, на что понадобится в восемь раз боль­
ше материала, значит на самом деле статуя будет в восемь раз боль­
ше. Но это больше, чем приказал оракул, и большая трата денег. На­
сколько тогда должна быть шире старой новая статуя, если в целом
она должна быть в два раза больше? Жители послали гонца к Платону
узнать, может ли кто-нибудь из его школы помочь им найти ответ.
Платон сформулировал проблему для математиков. Однако лишь не­
сколько столетий спустя они сделали вывод, что данная проблема не­
разрешима. Конечно, можно найти приблизительное решение, но так
же, как и в случае с квадратным корнем из двух, ни одна из дробей не
дает точного ответа. Несмотря на то, что проблема не была решена, в
поисках ее решения было проделано много полезной работы.
Оставим античность и обратимся к современности, к проблемам,
стоящим перед страховыми компаниями. Предположим, вы хотите за­
страховать свою жизнь с тем, чтобы ваша вдова получила 1000 дол­
ларов после вашей смерти. Сколько вы должны платить каждый год?
Предположим, что вы в таком возрасте, что среднестатистический
мужчина живет еще 20 лет. Если вы платите 50 долларов в год, то в
течение 20 лет вы заплатите 1000 долларов, и, на первый взгляд, вы
сочтете правильным то, что страховая компания назначит вам еже­
годный взнос в 50 долларов. На самом деле это будет слишком высо­
кий взнос, поскольку существует еще процентный доход. Предполо­
жим, вы прожили еще 20 лет, ваши первые 50 долларов страховая
компания инвестировала в какое-либо дело и получила прибыль; при­
быльтакже была инвестирована, ит. д.; выможете подсчитать, сколько
прибыли принесут ваши 50 долларов за 20 лет постоянного инвести­
рования. Подсчитайте, что следующие 50 долларов будут инвестиро­
ваться в течение 19 лет и тоже принесут прибыль, и т. д. Таким обра­
зом, ваши взносы в течение 20 лет принесут страховой компании го­
раздо больше, чем 1000 долларов. Действительно, если страховая ком­
пания получает 4% прибыли со своих инвестиций, ваши ежегодные
взносы в 50 долларов принесут ей в течение 20 лет 1500 долларов.

61

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

Сделав подобные расчеты, вы узнаете, как нужно делать расчеты в
так называемых «геометрических прогрессиях».
«Геометрическая прогрессия» — это ряды чисел, в которых каж­
дое число, кроме первого, является кратным предыдущему. Напри­
мер, 1,2,4,8,16,... — это геометрическая прогрессия, в которой каж­
дое число является удвоением предыдущего; 1,3, 9, 27,81,... — это
геометрическая прогрессия, в которой каждое число является утрое­
нием предыдущего; 1,1/2,1/4,1/8,1/16,... — это прогрессия, в кото­
рой каждое число является половиной предыдущего, и т. д.
Вернемся теперь к нашему доллару, инвестированному исходя из
4% годовых. В конце года это будет 1,04 доллара. В конце второго
года у вас будет 1,04 доллара плюс 4% от этой суммы; это 1,04 раза по
1,04, т. е. (1,04)г. В конце третьего года это будет (1,04)3и т. д. Таким
образом, если вы будете платить каждый год по одному доллару в
течение 20 лет, то к концу этих 20 лет то, что вы заплатили, станет
(1,04)20+ (1,04)19 + ... + (1,04)2+ 1,04, что представляет собой геомет­
рическую прогрессию.
Древние греки проявляли большой интерес к геометрическим про­
грессиям, особенно к прогрессиям, уходящим в бесконечность. На­
пример, 1/2 + 1/4 + 1 /8 +1/16 + ... в сумме никогда не дадут 1. Так же
обстоит дело и с периодическими десятичными дробями .9999... Все
это создает множество загадок, на решение которых уходит очень
много времени.
Античная геометрия занималась не только линиями и кругами, но
также и «коническими сечениями», которые представляют собой раз­
ного рода кривые линии — сочетания плоскости и конуса; иначе их
можно определить, как всевозможные формы теней, отбрасываемых
кругом на стену. Цреки изучали их удовольствия ради, а не для прак­
тического использования, которое они презирали. Однако 2000 лет
спустя, в XVH в., эти исследования вдруг приобрели огромное прак­
тическое значение. Развитие артиллерии показало людям, что если
вы хотите попасть в удаленный объект, то должны целиться не прямо
в этот объект, а немного выше него. Никто не знал точную траекто­
рию пушечного ядра, но военное командование стремилось это уз-

62

И скусство в ы ч и с л е н и я

натъ. Галилей, служивший у герцога Тосканского, нашел ответ: пу­
шечные ядра движутся по параболе, представляющей особую разнонидностъ конических сечений. Примерно в то же самое время сделал
свое открытие и Кеплер: траекторией движения планет вокруг Солн­
ца является эллипс — другая разновидность конических сечений.
Таким образом, все знания, полученные раньше при изучении кони­
ческих сечений, стали использоваться в военном деле, навигации и
астрономии.
Чуть выше я сказал, что конические сечения — это тени кругов.
Если у вас есть лампа с круглым отверстием, то вы сами для себя мо­
жете сделать различного рода конические сечения. Тень отверстия
пампы на потолке (если только он не кривой) будет кругом, а вот его
тень на стене будет гиперболой. Если вы возьмете кусок бумаги и
подержите над отверстием лампы, то, если вы держите бумагу не точно
в горизонтальном положении, тенью будет эллипс; если вы наклони­
те бумагу еще больше, эллипс станет длиннее и тоньше; первая тень,
не являющаяся эллипсом, если вы наклоните бумагу еще больше, бу­
дет параболой; а после этого она станет гиперболой. Капли в фонта­
не падают вниз по параболе, так же, как и камни, падающие с утеса.
С математической точки зрения, как каждый может заметить, эф­
фект теней тот же самый, что у перспективы. Изучение свойств, об­
щих у фигуры со всевозможными тенями, называется «проективной»
геометрией. Несмотря на то, что эта разновидность геометрии зна­
чительно легче той, которой занимались греки, она была открыта го­
раздо позже. Одним из первых это сделал Паскаль, к сожалению, ре­
шивший, что религиозные медитации важнее математики.
Я до сих пор ничего не говорил об алгебре, которая зародилась во
времена поздних александрийских греков, но в целом была разрабо­
тана сначала арабами, а потом учеными в XVI и XVD вв. Алгебра ка­
жется более сложной, чем геометрия, потому что геометрия имеет
дело с конкретными видимыми фигурами, в то время как х и у в ал­
гебре — совершенно абстрактные сущности. Но алгебра всего лишь
обобщенная арифметика: когда существует некоторое суждение, ис­
тинное в отношении любого числа, то пустой тратой времени будет

63

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

доказательство истинности этого суждения относительно каждого
конкретного числа, поэтому мы говорим «пусть х будет любым чис­
лом» и продолжаем наше рассуждение. Предположим, например, вы
заметили, что 1 + 3 = 4, что есть 22; 1 + 3 + 5 = 9, что есть Зг; 1 + 3 + 5 +
7 = 16, что есть 4г. Удивившись, вы захотите предположить, не являет­
ся ли это общим правилом. В этом случае вам нужна алгебра, чтобы
выразить все эти конкретные примеры в одном простом вопросе, ко­
торый вы зададите самому себе: «Всегда ли сумма первых п нечет­
ных чисел равна пгЪ> Когда вы сможете понять этот вопрос, то легко
найдете доказательство тому, что ответом будет да. Если вы не ис­
пользуете букву п, то вынуждены будете использовать очень слож­
ный язык. Вы можете сказать: «Если сложить любое количество не­
четных чисел, начиная с 1 и не считая 0, то сумма будет равна квад­
рату числа сложенных нечетных чисел». Это суждение гораздо труд­
нее понять. Когда же вы сформулируете более сложные вопросы, то
вскоре станет практически невозможно понимать их, не используя
буквы вместо фразы «любое число».
Даже проблемы, сформулированные относительно конкретных чи­
сел, часто гораздо легче решать, используя вместо числа букву х. В
юности я долго ломал голову над следующей загадкой: «Если рыба
весит 5 фунтов и половину своего собственного веса, то сколько она
весит?». Многие склонны ответить 7,5 фунтов. Если вы начнете рас­
суждение с «пусть х — вес рыбы» и продолжите «5 фунтов плюс по­
ловина х равно х», то очевидно, что 5 фунтов — это половина х, сле­
довательно х равно 10 фунтам. Но эта проблема слишком проста, что­
бы решать ее с помощью «х». Возьмем немногим более сложную зада­
чу. Полиция преследует преступника по определенному шоссе, кото­
рый выехал 10 минут назад; полицейская машина может ехать со ско­
ростью 70 миль в час, а машина преступника только со скоростью 60
миль в час. Сколько времени потребуется полиции чтобы поймать
преступника? Ответ, конечно, 1 час. Это «ясно» любому человеку; но
если я скажу, что преступник выехал 7 минут назад, его машина мо­
жет ехать со скоростью 53 мили в час, а полицейская машина со ско­
ростью 67 миль в час, то вы сочтете более удобным начать свое рас­

64

И скусство в ы ч и с л е н и я

суждение таким образом: пусть t — время, необходимое для того, что­
бы поймать преступника. Для мальчика или девочки, начинающих
изучать алгебру, трудно привыкнуть к алгебраическому использова­
нию букв. Лучше сначала показать ученикам огромное количество
конкретных примеров общих формул. Например:

11 х 11 = ю х 10 + 10 х 2 + 1;
12 х 12 = 11 х 11 + 11 х 2 + 1;

13 х 13 = 12 х 12 +12 х 2 + 1 ит. д.;
и в конце концов становится легко понять, что

п плюс 1 X п плюс 1 — ЭТО п х П ПЛЮС их 2 плюс 1.
На ранних этапах преподавания алгебры этот процесс нужно поиторять с каждой новой формулой.
Одна из необычных черт математики состоит в том, что несмотря
на свою огромную практическую полезность, во многих деталях она
предстает скорее легкомысленной игрой. Никто не сможет преуспеть
иматематике, если он не умеет наслаждаться игрой ради самой игры.
Любая профессиональная работа выполняется хорошо только теми
людьми, кто испытывает удовольствие от этой работы, не говоря о
том, что эта деятельность помогает им зарабатывать на жизнь, а ее
результат имеет ценность для всего мира. Никто не сможет стать хо­
рошим математиком только для того, чтобы зарабатывать на жизнь,
или только для того, чтобы стать полезным гражданином; он должен
также получать своего рода удовлетворение от математики, как дру­
гие люди получают от решения шахматной задачи или задачи пост­
роения мостов. Приведу несколько примеров. Если они вас позабаннт, то было бы лучше для вас посвятить некоторое время занятиям
математикой; если нет, то — нет.
Помню, что в детстве я с огромным удовольствием открыл для себя
формулу суммы того, что называется «арифметической прогресси­
ей». Арифметическая прогрессия — это ряды чисел, в которых каж­
дый член, кроме первого, больше (или меньше), чем предыдущее на
определенную величину. Эта определенная величина называется
«разность». Ряд 1,3,5,7,... представляет собой арифметическую про­

65

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

грессию, в которой разность равна 2. Ряд 2, 5,8,11 ,... — арифмети­
ческая прогрессия, в которой разность равна 3. Теперь предположим,
что у вас есть арифметическая прогрессия, состоящая из конечного
количества членов, и вы хотите знать сумму всех членов этой про­
грессии. Как это сделать?
Рассмотрим не очень сложный пример: ряд 4,8,1 2 ,1 6,... 96, т. е.
все числа, меньше 100, делятся на 4. Если вы хотите узнать сумму
этих чисел, то вы можете это сделать, сложив все их по порядку. Но
можно избежать этой работы с помощью небольшого наблюдения.
Первое число — 4, последнее — 96; их сумма равна 100. Второе чис­
ло 8, предпоследнее — 92; их сумма тоже 100. Становится очевид­
ным, что вы можете разбить числа на пары, и каждая пара в сумме
даст 100. В ряду 24 числа, следовательно 12 пар чисел, следовательно
сумма всех чисел этого ряда равна 1200. Исходя из этого примера,
можно предположить общее правило: чтобы найти суммуарифмети­
ческой прогрессии, нужно сложить первое и последнее число, а за­
тем умножить на 1/2 количества всех членов прогрессии. Вы можете
легко убедиться, что это верно не только для четных чисел, как в при­
веденном выше примере, но и для нечетных чисел.
Можно также предложить и новую формулировку этой формулы
для того случая, если нам неизвестно последнее число прогрессии, а
известно только первое число, количество членов и разность. Рас­
смотрим пример. Предположим, что первое число — 5, разность — 3,
и количество членов 21. Тогда последнее число равно 5 + (20 х 3),
т. е. 65. Таким образом, сумма первого и последнего членов равна 70,
сумма прогрессии равна 1/2 от 70, умноженной на количество чле­
нов прогрессии, т. е. 70/2 х 21. Это 35 х 21, т. е. 735. Общее правило
таково: прибавь квадрат первого члена к разности, умноженной на
количество членов прогрессии минус 1, а затем умножь все это на
1/2 количества членов прогрессии. Это то же самое правило, которо­
му выше была дана иная формулировка.
Рассмотрим теперь другую проблему. Предположим, у вас есть не­
которое количество цистерн, каждая из которых представляет собой
идеальный куб, т. е. длина, высота и ширина этого куба равны. Пред­

66

И скусство в ы ч и с л е н и я

положим, что измерения первой цистерны равны 1 футу, второй — 2
футам, третьей — 3 футам и т. д. Вы хотите узнать, какое количество
кубических футов бензина поместится во все эти цистерны. В пер­
вую поместится 1 кубический фут, во вторую — 8, в третью — 27, в
четвертую — 64, в пятую — 125, в шестую — 216, и т. д. Таким обра­
зом, то, что вы хотите знать, представляет собой сумму кубов столь­
ких-то чисел. Вы заметили, что
1 & 8 = 9, т. е. 3 х 3, а 3 — это 1/2 от 2 х з
1 & 8 & 27 = 36, т. е. 6 х 6, а 6 — это 1/2 от 3 х 4
1 & 8 & 2 7 & 6 4 = 100,т.е. 10 х 10,аЮ — это1/2от4 х 5
1 & 8 & 27 & 64 & 125 = 225, т. е. 15 х 15, а 15 — это 1/2 от 5 х б
1 & 8 & 2 7 & 6 4 & 125&216 = 441,т.е. 21 х 21,а21 — это1/2отб х 7
На основании этого примера можно вывести правило для суммы
кубов стольких-то целых чисел. Правило таково: умножь число рас­
сматриваемых целых чисел на число, которое больше его на единицу,
полученный результат подели пополам, а полученное число возведи
в квадрат. Вы легко сможете убедиться в том, что эта формула верна
с помощью так называемой «математической индукции». Это значит:
нужно предположить, что ваша формула верна для определенного
числа, и доказать, что в этом случае она верна и для следующего чис­
ла. Докажем, что наша формула верна для 1. Следовательно, она вер­
на для 2, и для 3, и т. д. Это весьма эффективный метод, с помощью
которого были доказаны большинство свойств целых чисел. И часто,
как и в приведенном выше примере, это позволяет вам сформулиро­
вать предположение в виде теоремы.
Рассмотрим другой вид задач, а именно задач «комбинаций и пе­
рестановок». Довольно часто они приобретают значимость, но мы
начнем с простых примеров. Предположим, хозяйка хочет организо­
вать вечер с ужином, на который она хотела бы пригласить 20 чело­
век, но одновременно она может пригласить только 10. Каковы же
варианты выбора? Очевидно, что существует 20 вариантов выбора
первого гостя; когда он выбран, остается 19 вариантов выбрать вто­
рого и т. д. Когда выбрано 9 гостей, остается 11 вариантов, следова­

67

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

тельно, последний гость может быть выбран, исходя из 11-ти вариан­
тов. Итак, полное число вариантов равно
20 х 19 х 18 х 17 х 16 х 15 х 14 х 13 х 12 х 11.

Это довольно большое число; просто удивительно, почему хозяй­
ки не путаются. Мы можем упростить ответ, используя так называе­
мые «факториалы».
Факториал 2 обозначает произведение всех чисел до 2, т. е. 2;
Факториал 3 обозначает произведение всех чисел до 3, т. е. 6;
Факториал 4 обозначает произведение всех чисел до 4, т. е. 24;
Факториал 5 обозначает произведение всех чисел до 5, т. е. 120;
ит. д.
Сейчас число вариантов выбора в нашем примере представлено
факториалом 20, разделенным на факториал 10. Это задача и называ­
ется задачей «комбинаций». Общее правило таково, что число спо­
собов, которыми вы можете выбрать т вещей из п вещей (п > ш), рав­
но факториалу п, разделенному на факториал т .
Теперь рассмотрим «перестановки», где главная проблема заклю­
чается не в выборе вещей, а в их организации. Предположим, наша
хозяйка выбрала 10 своих гостей и думает о том, как их посадить за
столом. Она и ее муж сядут, как всегда, по бокам стола, а гости — на
остальные 10 мест вокруг стола. Таким образом, для первого гостя
существует 10 вариантов, для второго — 9 и т. д.; сумма вариантов
равна факториалу 10, т. е. 3 628 800. К счастью, социальные правила,
например, посадить мужчин напротив женщин или посадить мужей
отдельно от жен, уменьшают варианты до 4 или 5.
Рассмотрим еще одну задачу в разделе «комбинации». Предполо­
жим, у вас есть некоторое количество предметов, и вы можете выб­
рать те, что вам нравятся — все или не одного. Сколько же у вас вари­
антов выбора?
Если у вас есть один предмет А, то у вас 2 варианта выбора — А
или ничего.
Если у вас есть два предмета Л и В, то у вас 4 выбора — А и В, или

А, или В, или ничего.

68

И скусство в ы ч и с л е н и я

Если у вас есть три предмета А, В и С, то у вас 8 вариантов выбора:

А, В и С, А и В, А и С, В и С, А, В, С или ничего.
Если у вас есть четыре предмета, то у вас 16 вариантов выбора.
Общее правило таково, что число вариантов выбора равно 2, умно­
женному на себя столько раз, сколько предметов. Это, на самом деле,
очевидно, потому что у вас есть два варианта по отношению к каждо­
му предмету, а именно выбрать его или не выбрать, и когда вы сдела­
ли свой выбор по отношению к одному предмету, у вас остается пол­
ная свобода в отношении других.
Задачи комбинаций и перестановок имеют огромные возможнос­
ти применения. Одна из них — это теория наследственности Менде­
ля. Первые биологи, возродившие работы №.нделя, практически не
знали математики, но они обнаружили определенные соотношения
чисел, постоянно фигурировавшие в опытах. Один из них рассказал
об этом другу-математику, который сразу отметил, что соотношения
этих чисел соответствуют некоторым соотношениям чисел, фигури­
рующим в теории комбинаций, и когда это было подмечено, то сразу
стала видна и причина. Сегодня в теории Менделя широко использу­
ется математика. Возьмите, например, такую задачу: если определен­
ная рецессивная характеристика дает вам преимущество в борьбе за
существование, то будет ли она стремиться стать доминантной в по­
пуляции, в которой она появляется лишь изредка? А если это так, то
сколько потребуется времени для того, чтобы определенный процент
популяции приобрел эту характеристику, если мы знаем, какой про­
цент популяции обладает этой характеристикой сегодня? Подобные
проблемы часто имеют большое практическое значение, например,
по отношению к распространению слабоумия или других психичес­
ких дефектов.
Большая заслуга современной, по сравнению с античной, матема­
тики заключается в том, что она может оперировать с постоянными
изменениями. Единственный вид движения, с которым могла опери­
ровать античная или средневековая математика, было равномерное
движение по прямой линии или по кругу. Аристотель говорил, что
для земных тел «естественно» движение по прямым линиям, а для

69

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

небесных тел — по кругу; эта точка зрения сохранялась вплоть до
Кеплера и Кшилея, показавших, что она не соответствует фактам. Тех­
ническим инструментом для оперирования с постоянным изменени­
ем является дифференциальное и интегральное исчисления, изобре­
тенные независимо друг от друга Ньютоном и Лейбницем.
Использование вычислений можно проиллюстрировать, рассмот­
рев, что имеется в виду под понятием «скорость». Предположим, что
вы сели в поезд, который с опозданием вышел с одной станции и все
еще набирает скорость, и вы хотите знать, с какой скоростью он дви­
жется в настоящий момент времени. Предположим далее, что вы зна­
ете, на каком расстоянии расположены телеграфные столбы, и може­
те подсчитать расстояние, которое прошел поезд за определенное
время. Допустим, вы обнаружили, что за секунду, истекшую с того
момента времени, когда вы захотели узнать скорость поезда, он про­
шел 44 фута. 44 фут/с — это 30 миль/ч, поэтому вы можете сказать,
что «за час мы проезжаем 30 миль». Но несмотря на то, что вы под­
считали среднюю скорость за секунду, эта скорость не равна той ско­
рости, с которой поезд шел в самом начале этой секунды, потому что
он ускорялся и к концу второй секунды шел уже с большей скорос­
тью. Если бы у вас была возможность делать достаточно точные из­
мерения, то вы обнаружили бы, что в первую четверть секунды ско­
рость поезда была 10 футов, а не 11. Следовательно скорость поезда в
начале секунды была скорее 40 футов, а не 44. Но 40 фут/с — это все
равно слишком много, потому что даже за эту четверть секунды про­
изошло некоторое ускорение. Если бы у вас была возможность изме­
рять точно малые отрезки времени и расстояния, то чем короче были
бы эти отрезки времени, тем более точны вы были бы в своих расче­
тах. Однако вы никогда не будете совершенно точны.
Что же тогда понимается под скоростью поезда в настоящий мо­
мент времени? Ответ на этот вопрос можно дать лишь с помощью диф­
ференциального исчисления. Вы составляете математический ряд все
более и более точных аппроксимаций измерений скорости поезда за
все более и более короткие промежутки времени. Если вы берете одну
секунду, то приблизительное измерение скорости поезда равно 44

70

И скусство в ы ч и с л е н и я

футам; если вы берете четверть секунды, то — 40 футам. Предполо­
жим, что на железнодорожных станциях стоят люди с секундомера­
ми; они подсчитали, что за десятую долю секунды скорость поезда
была 39,2 фут/с; за двенадцатую долю секунды — 39,1 и т. д. Вообра­
зим невозможную точность измерения и наблюдения и предположим,
что наблюдатель подсчитал, что скорость поезда всегда несколько
выше 39, но никогда не превышает любое число, большее чем 39. В
таком случае 39 называют «преде лом» ряда чисел, и мы говорим, что
39 фут/с — это скорость поезди в настоящий момент времени. Это

определение скорости в момент времени.
«Дифференциальное исчисление» — математический инструмент,
с помощью которого, зная расположение тела в каждый момент вре­
мени, можно измерить его скорость в каждый момент времени. «Ин­
тегральное исчисление» имеет дело с противоположной задачей: зная
направление и скорость движения тела в каждый момент времени,
можно вычислить, где оно будет в каждый момент времени, исходя из
первоначальной точки движения. Обе разновидности исчисления
называются «исчислением».
Простым примером задач, решаемых с помощью интегрального ис­
числения, является так называемая «кривая погони». Фермер и его
собака находятся на квадратном поле, углы которого А, В, С, D. В пер­
вом варианте собака находится в точке А, а фермер — в точке В. Фер­
мер движется к точке С и видит, что собака с постоянной скоростью
бежит к тому месту, в котором в данный момент времени находится
ее хозяин. По какой кривой движется собака?
Более показательным примером является движение планет. По­
средством наблюдения Кеплер доказал, что траекторией движения
планет вокруг Солнца является эллипс, и открыл взаимосвязь рассто­
яния планеты до Солнца и времени, в течение которого эта планета
совершает полный оборот вокруг Солнца. Это открытие позволило
Ньютону с помощью дифференциального исчисления определять ско­
рость движения планеты в любой точке ее траектории; эта скорость
непостоянна — она увеличивается по мере приближения планеты к
Солнцу. Затем, еще раз использовав дифференциальное исчисление,

71

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

Ньютон смог определить ускорение планеты в каждый момент вре­
мени, т. е. изменение ее скорости и по величине, и по направлению.
Он обнаружил, что любая планета в любой момент времени обладает
ускорением в направлении Солнца, которое обратно пропорциональ­
но квадрату ее расстояния до Солнца.
Затем с помощью интегрального исчисления Ньютон проанализи­
ровал другую задачу: если в любой момент времени тело обладает
ускорением в направлении Солнца, которое обратно пропорциональ­
но квадрату его расстояния до Солнца, то по какой траектории оно
будет двигаться? Ньютон доказал, что тело за равные промежутки
времени будет покрывать равные по площади конические сечения.
Наблюдение показало, что для планет и некоторых комет этим кони­
ческим сечением является эллипс; для некоторых других комет тра­
екторией может быть гипербола. Это дополнение стало завершаю­
щим этапом в доказательстве закона тяготения Ньютона.
Однако исчисление применяется не только к изменению во време­
ни. Оно применимо в любом таком случае, когда одна величина явля­
ется «функцией» другой. Понятие «функции» очень важно, и я попы­
таюсь его объяснить.
Возьмем изменяющуюся величину. Другая величина называется
ее «функцией» в том случае, если при заданном значении одной ве­
личины значение другой нужно вычислить. Например, если вам нуж­
но перевезти определенное количество нефти на поезде, то число не­
обходимых для этой перевозки вагонов является «функцией» коли­
чества нефти; если вам нужно накормить армию, то количество необ­
ходимых продуктов является «функцией» числа солдат. Если тело па­
дает в вакууме, то расстояние, преодолеваемое им при падении, явля­
ется «функцией» времени, в течение которого оно падало. Число ква­
дратных футов ковра для данной квадратной комнаты является «функ­
цией» длины стены комнаты, так же как и количество жидкости, ко­
торую можно залить в кубический контейнер. В одном случае функ­
цией является квадрат, в другом — куб: для комнаты, длина стены
которой в два раза больше, чем в данной, нужен в четыре раза больше
ковер; а в контейнер, который в два раза выше данного, можно за­

72

И скусство в ы ч и с л е н и я

лить в восемь раз больше жидкости, если и другие его параметры так­
же увеличены в два раза.
Некоторые функции очень сложны. Ваши налоги являются функ­
цией вашего дохода, но лишь специалисты знают, какой конкретно
функцией. Предположим, какой-то математически образованный спе­
циалист предложил использовать простую функцию, например, ваши
налоги должны быть пропс уциональны квадрату вашего дохода. Он
дополнил свое предложение другим: ни один доход после уплаты
налогов не должен превышать 25 000$. Как же эти предложения бу­
дут работать? Налоги должны быть одной сотой или тысячной час­
тью квадрата вашего дохода в долларах. Для доходов, меньших, чем
квадратный корень из 1000$ (это примерно 32$), налог должен быть
меньше одного цента, и его невозможно будет собрать; для доходов в
1000$ налог будет 10$; для 2000$ — 40$; для 10 000$ — 1000$ и для
50 000$ — 25 000$. После этих выплат любое увеличение вашего до­
хода сделает вас беднее. Если ваш доход равен 100 000$, то налог
будет равен вашему доходу, и вы будете разорены. Не думаю, что ктолибо будет защищать такую налоговую политику.
Для любой функции переменной х небольшое увеличение х будет
сопровождаться небольшим увеличением или уменьшением функции,
если функция дискретная. Например, пусть х — радиус круга, а фун­
кция — площадь круга, пропорциональная квадрату радиуса. Если
радиус несколько увеличивается, то увеличивается площадь круга;
увеличение достигается умножением увеличения радиуса на окруж­
ность. Дифференциальное исчисление предоставляет степень (rate)
увеличения функции при заданном небольшом увеличении перемен­
ной. С другой стороны, если вам известна степень увеличения функ­
ции относительно переменной, то интегральное исчисление покажет
вам, каково будет в целом увеличение или уменьшение функции при
изменении значений переменной. Самым простым из важнейших при­
меров этому является падение тела в вакууме. В данном случае уско­
рение тела является постоянной величиной; иными словами, увели­
чение скорости в любой данный момент времени пропорционально
времени. Следовательно, скорость в любой момент времени пропор­

73

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

циональна времени, в течение которого тело падает. Исходя из этого,
интегральное исчисление показывает, что расстояние, преодолевае­
мое им при падении, пропорционально квадрату времени падения.
Это можно доказать, и не используя интегрального исчисления, что
было сделано 1слилеем; однако в более сложных случаях интеграль­
ное исчисление является ключевым механизмом.
Математика, по крайней мере по ее собственному притязанию, яв­
ляется точным инструментом, и в тех случаях, когда она применяет­
ся к реальному миру, всегда существует неоправданное допущение
точности. В природе не существует совершенных кругов или треу­
гольников; планеты в реальности не движутся по точным эллипсам, а
если бы и двигались, то мы бы об этом не знали. Наши возможности
измерения и наблюдения ограничены. Я не говорю о том, что они
имеют определенные пределы; напротив, технические достижения
постоянно уменьшают эти ограничения. Однако невозможно, чтобы
техника работала безошибочно или вне всяких ограничений, потому
что какой бы аппарат мы не изобрели, мы, в конце концов, зависим от
собственных ощущений, которые не могут различить две очень по­
хожие вещи. Легко доказать, что существуют различия, невоспринимаемые нами. Возьмем, например, три очень близкие оттенка цвета А
В и С. Возможно, вы не видите никакого различия между А н В , или
между В и С, но видите различие между А и С. Это показывает, что
должны существовать невоспринимаемые различия между А и В и
между В и С. То же самое будет истинно и в том случае, если А В и С
будут иметь почти одинаковую длину. Измерение длин, каким бы точ­
ным оно ни было, всегда должно оставаться приблизительным, хотя и
очень близким приближением.
По этой причине точные научные измерения всегда даются с уче­
том «вероятной ошибки». Это означает, что данный результат скорее
всего не будет выходить за пределы установленной области значе­
ний вероятной ошибки. Практически он более или менее точен, но
маловероятно, что он не точен больше, чем на величину вероятной
ошибки. Хотелось бы, чтобы и в других областях люди допускали то,
что их мнения подвержены той или иной вероятной ошибке; но в дей­

74

И скусство в ы ч и с л е н и я

ствительности люди более догматичны в тех случаях, в которых мень­
ше всего оснований для определенности и уверенности.
Читатель, вспомнив наше определение «скорости», увидит, что оно
предполагает невозможность мгновенного наблюдения. С эмпиричес­
кой точки зрения, не может существовать такого явления, как мгно­

венная скорость, потому 1то для наших измерений времени и рассто­
яния существуют определенные пределы. Предположим, что мы раз­
работаем нашу технику до такого уровня, что сможем измерить со­
тую или тысячную долю секунды и сотую или тысячную долю санти­
метра. В таком случае мы сможем сказать, на сколько сотых или ты­
сячных долей сантиметра продвинулось очень маленькое тело, если
оно движется со скоростью меньше, чем сантиметр в секунду. Но мы
не сможем сказать, что оно делало в течение этого очень короткого
промежутка времени: оно могло двигаться равномерно; оно могло
сначала двигаться медленнее, а затем ускориться, или наоборот; оно
могло также преодолеть все расстояние за один прыжок. Это после­
дняя гипотеза, кажущаяся странной, на самом деле является частью
квантовой теории как наилучшее объяснение некоторых явлений. Мы
привыкли рассматривать как само собой разумеющееся, что простран­
ство, время и движение непрерывны, но мы не можем знать этого,
потому что не воспринимаем очень небольшие непрерывности.
Вплоть до недавнего времени гипотеза непрерывности была рабо­
чей; сегодня в ней начинают сомневаться, в частности в том, что ка­
сается очень маленьких явлений.
Точность математики представляет собой абстрактную логическую
точность, которая теряется> как только математические размышле­
ния применяются к реальному миру. Платон думал (и многие после­
довали за ним в этом убеждении), что если математика в определен­
ном смысле истинна, то должен существовать идеальный мир, своего
рода математический рай, где все происходит именно так, как описы­
вается в учебниках по геометрии. Философ, попадая в рай (а туда,
согласно Платону, попадают только философы), будет удовлетворен
видом того, чего ему не хватало на Земле: совершенно прямые ли­
нии, совершенные круги, совершенные двенадцатигранники и все ос­

75

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

тальное, необходимое для блаженства. Тогда он поймет, что матема­
тика, хотя и неприменима к мирской жизни, представляет собой ви­
дение — одновременно и вспоминающее, и пророческое — лучшего
мира, из которого вышли мудрецы и куда они возвращаются. Арфы и
короны были менее интересны для афинского аристократа, чем для
смиренного народа, создавшего христианскую мифологию. Однако
христианские теологи, в противовес общим представлениям христи­
ан, принимали многое из платоновского описания рая. В наши дни,
когда такого рода вещи стали невозможными, точность стала припи­
сываться Природе, а ученые не сомневаются в том, что универсум
функционирует именно так, как его описал Ньютон. Поскольку нью­
тоновский мир — это мир, созданный Богом, грязный, неточный и
т. п. мир, каким мы его знаем, был бы недостоин Создателя. Лишь не­
давно проблема математической точности, не соответствующей при­
близительному характеру знания, получаемого с помощью органов
чувств, получила формулировку, полностью свободную от всех тео­
логический аллюзий.
Результатом недавних исследований этой проблемы стало привне­
сение во все вещи приблизительности и неточности, даже в традици­
онно священные области логики и арифметики. Для логиков стар­
ших поколений эти вопросы упрощались их верой в существование
неизменных видов. Ими могут быть кошки и собаки, лошади и коро­
вы; пара из каждого вида была создана Богом, пара из каждого вида
спаслась в ковчеге во время потопа, пара из каждого вида вместе все­
гда производят потомство того же вида. Что касается человека, то не
был ли он отличен от животных наличием разума, бессмертной души
и знанием добра и зла? Таким образом, значения таких слов, как «со­
бака», «лошадь», «человек», были четко определены, и любое живое
существо, к которому применимо одно из этих слов, было четко отде­
лено от других живых существ. На вопрос: «Это лошадь?», — всегда
существовал недвусмысленный и бесспорный ответ. Однако для пос­
ледователя эволюционной теории все меняется. Он считает, что ло­
шади постепенно эволюционировали из животных, которые опреде­
ленно не были лошадьми, и на каком-то этапе этой эволюции суще-

76

И скусство в ы ч и с л е н и я

сгвовали животные, которые не были определенно лошадьми или немошадъми. То же самое истинно и для человека. Разум по мере своего
существования постепенно совершенствовался. По геологическим
находкам нельзя судить, имели ли наши далекие предки бессмертные
души или знание о т’эбре и зле, даже если допустить, что мы облада­
ем всеми этими пре существами. Найдено множество костей, опре­
деленно принадлежащих более или менее человекоподобным двуно­
гим существам, но можно ли этих двуногих назвать «людьми» — это
иопрос чистого соглашения.
Таким образом выясняется, что на самом деле мы не знаем, что
имеем в виду под обычными повседневными словами, такими как
«кошка» и «собака», «лошадь» и «человек». Того же рода неопреде­
ленность существует и в отношении наиболее точных научных тер­
минов таких, как «метр» и «секунда». Метр определяется как рассто­
яние между двумя отметками на определенном бруске в Париже при
определенной температуре бруска. Однако эти отметки не являются
точками, и температура не может быть измерена с совершенной точ­
ностью. Следовательно, мы не можем знать точно длину метра. В от­
ношении большинства длин мы можем быть уверены, что они длин­
нее или короче метра. Но в отношении некоторых длин мы не можем
с уверенностью сказать, длиннее они или короче метра, или же они
точно метр длиной. Секунда определяется, как время размаха маят­
ника определенной длины или как определенная часть дня. Однако
мы не можем точно измерить ни длину маятника, ни длину дня. Та­
ким образом, в отношении метра и секунды существует та же самая
проблема, что и в отношении лошадей и собак, а именно, что мы не
знаем точно, что обозначают эти слова.
Вы можете сказать: «Тем не менее, ничто не поколеблет мою веру
в то, что дважды два четыре». В значительной мере вы правы, за ис­
ключением пограничных случаев; только в пограничных случаях вы
усомнитесь в том, является ли какое-то конкретное животное соба­
кой или какая-то конкретная длина— меньше метра. Два должно быть
два чего-либо, а утверждение «дважды два четыре» бесполезно, если
оно ни к чему не применимо. Две собаки плюс две собаки — это оп­

77

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

ределенно четыре собаки, но в некоторых случаях вы усомнитесь,
являются ли две из них собаками. Вы можете сказать: «Хорошо, в
любом случае это четыре животных». Однако существуют микро­
организмы, относительно которых трудно сказать, являются ли они
животными или растениями. «Хорошо, — скажете вы, — тогда это
просто живые организмы». Однако существуют вещи, относитель­
но которых трудно сказать, являются они живыми организмами или
нет. Тогда вы вынуждены будете сказать: «Две сущности и две сущ­
ности — это четыре сущности». Когда вы скажете мне, что вы име­
ете в виду под термином «сущность», мы сможем принять это ут­
верждение.
Таким образом, понятия, в целом, обладают определенной облас­
тью, к которой они применимы в полной мере, и определенной обла­
стью, к которой они точно неприменимы. Однако понятия, претенду­
ющие на точность, такие как «метр» и «секунда», несмотря на то, что
они обладают широкой областью применения (в пределах приблизи:
тельной области), к которой они точно неприменимы, совершенно не
обладают той областью, к которой они применимы в полной мере.
Если они должны применяться в полной мере, то нужно пожертво­
вать претензией на точность.
Подведем итог нашего обсуждения: математика не обладает той
точностью, на которую претендует, она так же приблизительна, как и
все остальное знание. Тем не менее, это не имеет никакого значения

с практической точки зрения, поскольку в любом случае все наше
знание внешнего мира лишь приблизительно.
Я решил обсудить этот вопрос, поскольку многие люди считают,
что математика претендует на знание высшего рода, и эта претен­
зия — в тех, кто убежден, что она не оправданна, — рождает сопро­
тивление, которое мешает их обучению математике и восприятию ма­
тематического рассуждения. Абсолютная точность математики недо­
стижима. Она существует — в той мере, в какой она существует, —
лишь благодаря тому факту, что математическое знание на самом деле
вербальное, а не эмпирическое, знание, и язык, с помощью которого
это знание выражается, довольно сложен.

78

И скусство в ы ч и с л е н и я

Но я еще не все сказал о точности. Мы не можем обладать точным
знанием о мире, и это правда, но знаем, что, выражаясь математичес­
ким языком, результаты верны в той мере, в какой мы можем об этом
судить. Иными словами, математики предлагают лучшую рабочую
гипотезу для понимания мира. Научные гипотезы могут казаться бо­
лее или менее ложным;, но именно новые математические изобрете­
ния снабжают их необходимыми исправлениями. Ньютоновский за­
кон тяжести считался истинным в течение двух с половиной веков и
был затем исправлен Эйнштейном; однако универсум Эйнштейна был
столь же математическим, что и универсум Ньютона. Квантовая тео­
рия разработала совершенно иную, чем классическая, физику атома,
но также продолжала работать с математическими символами и урав­
нениями. Изобретенный математиками аппарат понятий и операций
незаменим при объяснении многообразных явлений в мире, благодаря
действию общих законов; единственные гипотезы, имеющие шанс на
истинность в наиболее развитых науках, предлагаются математиками.
Таким образом, если вы хотите понять мир, насколько это возмож­
но в теоретическом плане, то должны получить значительные позна­
ния в области математики. Если вы имеете практические интересы и
хотите лишь действовать в мире — независимо от того, для своего
блага или во благо человечества, — то можете, не вдаваясь в тонко­
сти математики, достичь многого, опираясь на то, что сделали ваши
предшественники. Однако общество, посвящающее себя лишь такого
рода работе, будет в определенном смысле паразитировать на том,
что было открыто в прошлом. Примером является история радио.
Почти 100 лет назад Фарадей провел множество гениальных экспе­
риментов по электромагнетизму, но, не будучи математиком, не смог
предложить действительно общую, всестороннюю гипотезу, объяс­
няющую результаты его работы. Затем появился Кларк Максвелл, ко­
торый не был экспериментатором, но был первоклассным математи­
ком. На основании экспериментов Фарадея он сделал вывод, что дол­
жны существовать электромагнитные волны, и свет должен состоять
из такого рода волн, и частота этих волн должна восприниматься че­
ловеческим глазом. Для него это была чистой воды теория. Его рабо­

79

ИСКУССТВО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

ты принадлежат 70-м годам прошлого века. Лет двадцать спустя не­
мецкий физик Герц, будучи и экспериментатором, и математиком, ре­
шил проверить теорию Максвелла на практике и изобрел аппарат, с
помощью которого смог производить электромагнитные волны. Ока­
залось, что они распространяются со скоростью света и обладают все­
ми теми свойствами, которые им приписывал Максвелл. Последним
был Маркони, который так преобразовал изобретение Герца, что его
можно было использовать за пределами лаборатории, поскольку в ра­
диоаппаратуре используются именно волны Герца. Эта история в це­
лом блестяще иллюстрирует взаимодействие эксперимента и теории,
на котором и основывается развитие науки.
В конечном счете, математика приносит тем, кто может ее оце­
нить, огромное удовольствие, против которого не сможет возразить
ни один моралист. В манипулировании с символами есть такое же
наслаждение, какое люди находят в шахматах, но его значение уве­
личивается тем, что является полезным, а не просто игрой. В смысле
понимания естественных процессов это дает ощущение силы чело­
веческого разума, а в работе лучших математиков присутствует чис­
тая красота, показывающая, каких вершин может достичь человек,
если он освободит себя от малодушия и жестокости, порабощения слу­
чайностями своего физического существования.

80

177ПЁУ ■
■ щЩ

ЛЮДИ — ДУ М А Й Т Е !

4

/■
/

Г/

ЧТО ТАКОЕ ФИЛОСОФИЯ?
Интервью 1959 г.

В у д р о У айэтт

Лорд Рассел, что такое философия?
Л орд Р ассел

Это довольно спорный вопрос. Я думаю, не найдется двух филосо­
фов, способных дать Вам один и тот же ответ. Мой собственный про­
звучал бы так: философия представляет собой размышления о пред­
метах (matters), точное знание о которых еще невозможно. Правда,
это только мое мнение.

В чем состоит разница между наукой и философией?
Можно дать примерно следующий ответ: наука — это то, что мы
знаем, а философия — то, чего мы не знаем. Это простое определе­
ние, объясняющее, почему с развитием знаний вопросы постоянно
переходят из области философии в область науки.

То есть когда что-нибудь установлено и открыто, это уже пере­
стает быть философией и становится наукой?
Да, а все те вопросы, которые когда-то относили в разряд фило­
софских, больше таковыми не являются.

Какова польза от философии?
Я думаю, философия имеет две реальные области применения. Одна
из них — поддержка размышлений о предметах, которые еще не по­
пали в сферу науки. В конце концов, наука охватывает лишь неболь­
шую часть того, что интересует и должно интересовать человечество.

83

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

Существует множество вещей, представляющих огромный интерес, о
которых наука, во всяком случае в настоящий момент, знает мало, и
мне бы не хотелось, чтобы человеческая фантазия была бы ограни­
чена рамками известного сейчас. Я думаю, что одно из применений
философии состоит в увеличении наших воображаемых конструкций
о мире и доведении их до уровня гипотез. Но существует и другое
назначение философии, на мой взгляд, не менее важное, которое по­
могает понять нам, что существует множество вещей, кажущихся из­
вестными, на самом деле неизвестны нам. С одной стороны, филосо­
фия заставляет нас думать о вещах, о которых мы можем узнать, а с
другой стороны, позволяет нам с достаточной скромностью осозна­
вать, как много из того, что кажется знанием, таковым на самом деле
не является.

Не могли бы Вы проиллюстрировать на конкретных примерах
некоторые гипотезы, которые подтвердились и имели важные по­
следствия в будущем.
Да. Это довольно просто сделать, особенно на примере греческой
философии. Греки впервые предложили целый ряд гипотез, оказав­
шихся впоследствии весьма ценными, но которые в то время не мог­
ли быть проверены. Возьмем, к примеру, атомистическую гипотезу.
Демокрит придумал атомистическую гипотезу, согласно которой ма­
терия состоит из мельчайших атомов, и спустя более чем две тысячи
лет оказалось, что это была правильная научная точка зрения, но в то
время это было просто предположение. Или другой пример. Арис­
тарх был первым человеком, предположившим, что Земля вращается
вокруг Солнца, а не Солнце вокруг Земли, и что смена дня и ночи —
это следствие вращения Земли. До эпохи Коперника, почти две тыся­
чи лет, эта гипотеза была почти похоронена и забыта. Но возможно,
что Коперник никогда бы не пришел к этой мысли, если бы до этого к
ней не пришел Аристарх.

Как это происходит, это своего рода интуиция?
О, нет. Люди, впервые предложившие эти гипотезы, не могли ут­
верждать: «Это истинно», они могли сказать только: «Это может быть

84

ЧТО ТАКОЕ ФИЛОСОФИЯ?

истинным». Если вы обг 1даете хорошим научным воображением, вы
можете размышлять о всевозможных явлениях, которые могут быть
истинны, и в этом суть науки. Вы сначала думаете о чем-либо, что
может быть верным, потом вы проверяете, так ли это, и обычно это
не так.

Но разве Платон не считал атомистическую теорию Демокри­
та несостоятельной?
Платона Демокрит пугал. Платон говорил, что все книги Демок­
рита следует сжечь. Платон не любил науку. Он любил математику,
но ничто больше в науке ему не нравилось.

Сейчас философия превратилась до некоторой степени в служан­
ку науки.
Частично это так, но, конечно, философия не только служанка на­
уки, так как существует целый ряд тем, с которыми наука не может
иметь дело. Например, все, что касается категории ценностей. Наука
не скажет вам, что хорошо и что плохо, что хорошо или плохо само
по себе, как цель, а не просто как средство.

Не могли бы Вы сказать, изменилось ли с годами отношение фи­
лософов и общества к философии?
Это зависит от конкретной философской школы. Как для школы
Платона, так и для школы Аристотеля главным было попытаться по­
нять мир и, по моему мнению, это как раз то, чем и должна заниматься
философия. Если вы обратитесь к стоикам, то увидите, что они осо­
бое внимание обращали на мораль: следует терпеливо, стоически пе­
реносить удары судьбы, считали они, и это превратилось в расхожее
представление о философах.

Вы бы назвали Маркса философом?
В известном смысле он, несомненно, был им, но давайте сразу ого­
воримся, что существует очень важное деление среди философов. Есть
философы, считающие своим долгом поддерживать status quo, и есть
другие, которые его нарушают. Маркс, конечно, принадлежит к пос­
ледним. Что до меня, то я отвергаю оба эти подхода как не отвечаю­
щие истинному назначению философии. Я считаю, что дело филосо­

85

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

фии не изменять мир, а познавать его, и это прямо противоположно
тому, что говорил Маркс.

А к какому типу философов принадлежите Вы?
Единственное определение, которое я сам себе когда-либо давал, —
это логический атомист, но я не особенный любитель давать опреде­
ления. Я их, скорее, избегаю.

Что это значит, логический атомист?
^ Это значит, по моему мнению, что способом постигнуть суть лю­
бого изучаемого вами предмета является анализ. Вы можете анали­
зировать до тех пор, пока не дойдете до вещей, которые дальше уже
не могут быть проанализированы, и они будут логическими атома­
ми. Я называю их логическими атомами, потому что они не являются
мельчайшими частицами материи. Они, если можно так выразиться,
идеи, из которых создается предмет.

Каковы сейчас основные направления в философии?
Нужно различить направления в философии в англоязычных стра­
нах и в континентальной Европе. Они гораздо более независимы друг
от друга, чем когда-то. Гораздо более. В англоговорящих странах, и
особенно в Англии, существует новая философия, обязанная своим
появлением, я полагаю, желанию найти для философии самостоятель­
ную область. В этом, как я только что говорил, проявилось то, что
философия просто — «неполная» наука, и существуют люди, кото­
рым такая точка зрения не нравится. Им хочется, чтобы философия
имела собственную сферу. Это привело к появлению лингвистичес­
кой философии, для которой важен не ответ на вопрос, а достаточно
точное представление его смысла. Сам я с такой точкой зрения не
могу согласиться, но я могу ее проиллюстрировать. Однажды я на ве­
лосипеде отправился в Винчестер и по дороге заблудился. Я зашел в
деревенский магазинчик и сказал: «Не могли бы Вы подсказать мне
самую короткую дорогу в Винчестер?» Человек, которого я спросил,
обратился к кому-то в задней комнате, кого я не мог видеть: «Джен­
тльмен хотел бы узнать самый короткий путь в Винчестер». 1Ьлос в
ответ: «Винчестер? — Да. — Дорогу в Винчестер? — Да. — Самую

86

Что ТАКОЕ ФИЛОСОФИЯ?

короткую? — Да. — Ht знаю». И так мне пришлось уйти, не получив
никакого ответа. И это fо, чем, согласно оксфордской школе, должна
заниматься философия.
Го есть правильно формулировать вопрос, не заботясь об о т ­

вете?
Да. Давать ответы — это дело кого-то другого.

Насколько отличается от этого континентальный подход?
Континентальный подход, если можно так выразиться, более пол­
нокровный. Хотя я с ним не совсем согласен, но в известном смысле
он гораздо ближе к жизни и гораздо больше похож на философию
прежних времен. Существуют различные направления философии:
одни — происходящие из отношения Кьеркегора к экзистенциализ­
му, другие — предназначенные обеспечивать полемику для тради­
ционных религий, и еще множество тому подобных. Я, со своей сто­
роны, не считаю, что все они представляют какую-нибудь ценность.

Но какой практический смысл в вашем направлении философии
для человека, который хочет знать, как ему жить?
Огромное количество людей пишут мне, что они сейчас совершенно
запутались в том, как им следует вести себя. Отказавшись принять
традиционные правила поведения, они не знают, каким другим сле­
довать. Я думаю, что то направление философии, которого я придер­
живаюсь, может быть полезным в том смысле, что оно дает возмож­
ность людям действовать энергично, когда они не уверены абсолют­
но в правильности своих действий. По моему мнению, никому не сле­
дует быть уверенным в чем-либо. Если у вас нет сомнений, вы, несом­
ненно, ошибаетесь, так как ничто не заслуживает полной увереннос­
ти, а следовательно, всегда все свои убеждения нужно подвергать
некоторой доле сомнения и, несмотря на сомнения, действовать ре­
шительно. В конце концов, это как раз то, что делает полководец, ког­
да планирует сражение. Он совершенно не знает, как будет действо­
вать неприятель. Но, если он хороший генерал, он правильно угада­
ет. Если он плохой генерал, он рассчитает неверно. Но в практичес­
кой жизни приходится действовать, основываясь на вероятностях, и

87

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

я жду от философии, что она поощрит людей действовать решитель­
но, хоть и без абсолютной уверенности.!

Да, но как теперь быть с тем, что люди начинают сомневаться
в том, во что они верили. Разве это не нарушает их душевного рав­
новесия?
Так происходит время от времени, но я думаю, что некоторое та­
кое нарушение — это неотъемлемая часть умственной тренировки.
Если у них есть какие-либо научные познания, то они обладают бага­
жом, помогающим избежать полного разочарования из-за сомнений,
которые они должны иметь.

Каким Вы видите будущее философии?
Я не думаю, что в будущем философия сможет приобрести такое
же значение, какое она имела во времена древних греков или в сред­
ние века. Я думаю, что развитие науки неминуемо уменьшит значе­
ние философии.

Возможно, у нас слишком много философов?
Я полагаю, философу не следует высказываться на этот счет. На
мой взгляд, свое мнение по этому поводу должны выразить люди, не
являющиеся философами.

Как бы Вы могли выразить ценность философии в сегодняшнем
мире и в будущем?
\я думаю, что философия имеет большое значение в сегодняшнем
мире. Во-первых, потому, что, как я уже сказал, она заставляет вас
осознавать существование очень многих и очень важных вопросов,
не входящих, по крайней мере сейчас, в сферу науки, и приводит нас
к пониманию того, что научный подход сам по себе неадекватен. А
во-вторых, она все же делает людей немного скромнее интеллекту­
ально и заставляет их сознавать, что огромное число вопросов, ка­
завшихся решенными, оказывались неверными и что нет короткой
дорогик знаниям. И что постижение мира, по моему мнению, — ос­
новная цель, которую должен ставить перед собой любой философ, —
это очень долгое и сложное дело, в котором мы не должны быть дог­
матиками. I

88

МОЖЕТ ЛИ ЧЕЛОВЕК БЫТЬ РАЦИОНАЛЬНЫМ?
Публикация 1941 г.

п ри в ы к

I

думать о себе как о Рационалисте; и Рационалист, я

I полагаю, это тот, кто желает, чтобы люди были разумными.

_ ^ * J _ H o в наши дни рациональность подвергается множеству же­
стких нападок, так что трудно понять, что имеется в виду, когда гово­
рят о рациональности, или же в тех случаях, когда смысл ясен, встает
вопрос о том, может ли человек быть рациональным. Вопрос опреде­
ления рациональности имеет две стороны — теоретическую и прак­
тическую: «что такое рациональное мнение?» и «что такое рацио­
нальное поведение?» Прагматизм подчеркивает иррациональность
мненйя, а психоанализ подчеркивает иррациональность поведения.
Обе теории привели множество людей к тому мнению, что не сущест­
вует такой вещи, как идеал рациональности, которому могут в целом
соответствовать мнение и поведение. Из этого, по всей видимости,
следует, что если вы и я придерживаемся разных точек зрения, бес­
полезно апеллировать к аргументу или решению беспристрастного
человека; нам ничего не остается, как довести спор до конца метода­
ми риторики, рекламы или войны в соответствии со степенью нашей
финансовой или военной силы. Я убежден, что подобный взгляд очень

89

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

опасен и в будущем фатален для цивилизации. Поэтому я постараюсь
показать, что идеал рациональности остается незатронутым идеями,
которые рассматриваются как роковые для этого идеала, и что он со­
храняет всю ту важность, которую имел до сих пор, когда его рассма­
тривали как руководящий принцип мысли и жизни.
Начнем с рациональности в мнениях: я определяю ее просто как
привычку принимать в расчет все соответствующие свидетельства при
выработке определенного мнения. Там, где уверенность недостижи­
ма, рациональный человек придаст наибольшее значение наиболее
возможному мнению, в то же время удерживая другие, имеющие ощу­
тимую вероятность, в своем уме как гипотезу, которую будущие сви­
детельства могут подтвердить как более предпочтительную. Это, ко­
нечно, предполагает, что во многих случаях факты и вероятности
можно установить объективным методом, например методом, кото­
рый приведет двух любых внимательных людей к одинаковому ре­
зультату. Это часто подвергается сомнению. Многие говорят, что един­
ственная функция интеллекта — способствовать удовлетворению ин­
дивидуальных желаний и нужд. Комитет по изданию учебников
«Плебс» в «Основах психологии» пишет: «Интеллект, прежде всего,

является инструментом пристрастности. Его функция состоит в
том, чтобы гарантировать, что те действия, которые благотворны для
индивида или человеческого рода, должны выполняться, а те дейст­
вия, которые менее благотворны, должны запрещаться». (Курсив
оригинала.)
Но те же авторы в той же книге утверждают, опять же курсивом:

«Марксистская вера полностью отличается от религиозной веры;
последняя основывается только на желании и традиции; первая
основывается на научном анализе объективной реальности». Это
представляется противоречащим тому, что они говорят об интеллек­
те, если только они на самом деле не имеют в виду, что интеллект не
принимал участия в их обращении в марксистскую веру. В любом слу­
чае, поскольку они признают, что возможен «научный анализ объек­
тивной реальности», они должны признать, что можно иметь мнения,
рациональные в объективном смысле.

90

М ож ет л и че л о ве к бы ть р а ц и о н а л ь н ы м ?

Более эрудироь хнных авторов, тех, кто отстаивает иррационалистскую точку зрения, таких, как философы-прагматисты, не так легко
опровергнуть. Они утверждают, что не существует такой вещи, как
объективный факт, которому должны соответствовать наши мнения,
если они считаются истинными. Для них мнения — только орудия в
борьбе за существование, и те из них, которые помогают человеку
выжить, будут называться «истинными». Этот взгляд преобладал в
Японии в VI в. н. э., когда буддизм впервые достиг этой страны. Пра­
вительство, сомневаясь в истинности новой религии, приказало од­
ному из придворных принять ее экспериментально; если он преуспе­
ет более чем остальные, религию примут как универсальную. Этот
метод (модифицированный для нашего времени) отстаивается праг­
матистами по отношению ко всем религиозным спорам; но я еще не
слышал от кого-либо заявления, что он обратился в иудейскую веру,
хотя кажется, что она ведет к процветанию быстрее, чем какая-либо
другая.
Несмотря на такое определение «истины», в повседневной жизни
прагматизм всегда руководствуется совершенно иными принципами
для менее утонченных вопросов, возникающих в практических де­
лах. Прагматист-присяжный в случае убийства будет обдумывать
случившееся точно так же, как и любой другой человек; тогда как
если бы он придерживался своих принципов, то должен был бы ре­
шать, кого более выгодно будет повесить. Этот человек, по определе­
нию, будет виновным в убийстве, поскольку вера в его виновность
будет более полезной, и, следовательно, более «истинной», чем вера
в вину какого-либо другого человека. Боюсь, что такой практичес­
кий прагматизм иногда встречается; я слышал о «подтасовках» в Аме­
рике и в России, которые соответствуют этому описанию. Но в таких
случаях делается все, чтобы скрыть этот факт, и если эти усилия про­
валиваются, то случается скандал. Такое укрывательство показыва­
ет, что даже полицейские верят в объективную истину в судебном
расследовании. Именно такого рода объективную истину — весьма
мирскую и прозаичную, — стремятся найти ученые. Именно такого
рода истину люди также ищут найти в религии до тех пор, пока наде­

91

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

ются найти ее. Только когда люди оставляют надежду доказать, что
религия является истиной в прямом смысле, они берутся за труд до­
казать, что это «истина» в некоем новомодном смысле. Можно откры­
то заявить, что иррационализм, т. е. неверие в объективные факты,
почти всегда вырастает из желания доказать нечто, для чего не суще­
ствует подтверждающих свидетельств, или отрицать нечто, что хоро­
шо подтверждается. Но вера в объективные факты всегда сохраняет­
ся в отношении частных практических вопросов, таких как инвести­
ции или наём слуг. И если действительно можно было бы повсюду
проверить истинность наших убеждений, это была бы проверка во
всех областях, ведущая к агностицизму везде, где бы она ни была про­
ведена.
Вышеупомянутые соображения, конечно, весьма неадекватны по
отношению к теме. Решение проблемы объективности факта затруд­
нено туманными рассуждениями философов, которые я попытаюсь
проанализировать в дальнейшем более радикальным способом. Сей­
час же я должен предположить, что существуют факты, что некото­
рые факты познаваемы, и относительно некоторых других фактов
может быть установлена степень вероятности по отношению к фак­
там, которые могут быть познаны. Однако, наши убеждения часто
противоречат факту; даже когда мы только считаем, что нечто веро­
ятно, основывается на соответствующих свидетельствах, может быть
так, что мы должны полагать это невероятным на основании тех же
самых свидетельств. Следовательно, теоретическая часть рациональ­
ности состоит в обосновании наших убеждений скорее на соответст­
вующих свидетельствах, чем на желаниях, предубеждениях, тради­
циях. Таким образом, рациональным будет либо беспристрастный че­
ловек, либо ученый.
Некоторые думают, что психоанализ показал невозможность ра­
циональных убеждений, выявив странное и почти безумное проис­
хождение нежно лелеемых убеждений многих людей. Я весьма ува­
жаю психоанализ, и я верю в то, что он может быть чрезвычайно по­
лезен. Но общественное мнение потеряло из виду цель, которая, в
основном, вдохновляла Фрейда и его последователей. Их метод изна­

92

М ож ет ли ч е л о в е к б ы т ь р а ц и о н а л ь н ы м ?

чально является1ерапевтическим, это способ лечения истерии и раз­
личных видов умопомешательства. Во время войны психоанализ до­
казал, что он один из самых важных способов лечения неврозов, по­
лученных на войне. Книга Риверса «Инстинкт и бессознательное»,
которая во многом базируется на опыте лечения контуженых паци­
ентов, дает блестящий анализ болезненных проявлений страха, ког­
да этому страху нельзя прямо потворствовать. Эти проявления, ко­
нечно, в основном неинтеллектуальны; они включают в себя различ­
ные виды параличей, все типы, по-видимому, физических болезней.
Но в настоящей статье мы это не будем обсуждать; сосредоточимся
на интеллектуальных отклонениях. Установлено, что многие галлю­
цинации сумасшедших являются результатом инстинктивных препят­
ствий и могут быть вылечены чисто психическими средствами, на­
пример путем доведения до сознания пациента фактов, которые были
подавлены в его памяти. Этот вид лечения и мировоззрение, внуша­
ющее его, предполагают идеал здравомыслия, от которого пациент
отклонился и к которому он должен быть возвращен путем осозна­
ния всех относящихся к делу фактов, включая и те, которые он более
всего желает забыть. Это прямо противоположно тем ленивым уступ­
кам иррациональности, на которые иногда подстрекают те, кто знает
только, что психоанализ показал преобладание иррациональной веры,
и кто забывает или игнорирует то, что его цель — ослабить это пре­
обладание определенным методом медицинского лечения. Весьма
похожий метод может исцелить иррациональность тех, кто не счита­
ются сумасшедшими, при условии, что они буду подвержены лече­
нию специалистом, свободным от их иллюзий. Президенты, Кабинет
министров и Выдающиеся Личности, однако, редко выполняют это ус­
ловие и, следовательно, остаются неизлеченньтми.
До сих пор мы рассматривали только теоретическую сторону ра­
циональности. Практическая сторона, к которой мы сейчас обратим­
ся, более сложна. Различия во мнениях на практические вопросы про­
истекают из двух источников: во-первых, различия между желания­
ми спорщиков; во-вторых, различия в их оценках средств реализа­
ции своих желаний. Различия второго сорта на самом деле теорети­

93

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

ческие и лишь косвенным образом — практические. Например, не­
которые авторитетные люди утверждают, что первая линия нашей
обороны должна комплектоваться из линкоров, другие — что из аэ­
ропланов. Здесь нет различий относительно предлагаемой цели, а
именно национальной безопасности, различие только в средствах.
Рассуждение, следовательно, может быть построено чисто научным
способом, поскольку несогласие, вызывающее диспут, касается толь­
ко фактов настоящих или будущих, определенных или вероятных. Ко
всем этим случаям применим тот тип рациональности, который я
назвал теоретическим, несмотря на то, что решается практический
вопрос.
Однако в подобных случаях существуют осложнения, которые
очень важны для практики. Человек, желающий действовать опреде­
ленным образом, будет убеждать себя в том, что, действуя таким об­
разом, он достигает некоей цели, которую считает благой, даже в том
случае, когда если бы у него не было такого желания, он не видел
оснований для подобного убеждения. И он будет судить о фактах и
возможностях несколько иным образом, чем человек с противополож­
ными желаниями. Азартные игроки, как всем известно, преисполне­
ны иррациональной веры в системы, которые в конечном итоге долж­

ны привести их к выигрышу. Люди, интересующиеся политикой, убеж­
дают себя, что лидеры их партии никогда не будут повинны в мошен­
нических трюках, практикуемых другими политиками. Человек, лю­
бящий управлять, думает, что для населения хорошо, если его рас­
сматривают как стадо овец; человек, который любит табак, говорит,
что он успокаивает нервы; человек, любящий алкоголь, говорит, что
он стимулирует остроумие. Пристрастия, вызванные такими причи­
нами, фальсифицируют человеческие суждения о реальности таким
способом, которого очень сложно избежать. Даже научная статья о
воздействии алкоголя на нервную систему будет в целом выдавать
автора, на основании внутренней логики, в том, является ли он трез­
венником; в любом случае у него будет тенденция видеть факты в
таком свете, который оправдывает его собственную практику. В по­
литике и религии такие соображения становятся очень важными.

94

М ож ет л и ч е л о ве к б ы ть р а ц и о н а л ь н ы м ?

Большинство людей думаф , что в формировании своих политичес­
ких мнений они руководствуются желанием общественного блага; но
вдевяти случаях из десяти политические взгляды человека могут быть
предсказаны на основании его образа жизни. Это приводит некото­
рых людей к убеждению, а многих и к убеждению, выражающемуся в
практических действиях, что в таких случаях невозможно быть объ­
ективным и что возможно только «перетягивание каната» между клас­
сами с противоположными интересами.
Однако именно в таких случаях психоанализ отчасти полезен, по­
скольку он позволяет людям осознать те интересы, которые до сих
пор были неосознанны. Он предоставляет методы для самонаблюде­
ния, т. е. возможность увидеть себя со стороны, и основание для пред­
положения, что этот взгляд на самих себя со стороны менее неспра­
ведлив, чем мы склонны думать. В сочетании с обучением научному
мировоззрению этот метод может, если ему широко обучать, дать воз­
можность людям стать бесконечно более рациональными, чем в на­
стоящем, в отношении их убеждений о реальности и о возможных
последствиях любого предлагаемого действия. И если люди едины
во взглядах на эти проблемы, расхождения, которые сохранятся, поч­
ти несомненно можно будет урегулировать дружелюбно.
Остается, однако, вопрос, который нельзя решить чисто интеллек­
туальными методами. Желания одного человека невозможно полно­
стью гармонизировать с желаниями другого. Два конкурента на бир­
же могут быть в полном согласии относительно последствий того или
иного действия, но это не вызовет гармонии в практической деятель­
ности, поскольку каждый хочет разбогатеть за счет другого. Тем не
менее даже здесь рациональность способна предотвратить большую
часть вредных последствий, которые в противном случае реализуют­
ся. Мы называем человека иррациональным, когда он действует по
страсти, когда он отрезает себе нос, чтобы изуродовать лицо. Он ир­
рационален, ибо забывает, что, потакая желанию, которое ему дове­
лось пережить наиболее сильно в этот момент, он помешает исполне­
нию других желаний, которые в дальнейшем будут более важны для
него. Если бы люди были рациональны, они бы выдерживали более

95

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

правильный взгляд на свой собственный интерес, чем они делают это
сейчас; и если бы все люди исходили из осознанного собственного
интереса, мир был бы раем по сравнению с тем, что он есть сейчас. Я
не утверждаю, что нет ничего лучше, чем собственный интерес в ка­
честве мотива действия; но я утверждаю, что собственный интерес,
как и альтруизм, лучше, когда он осознан, чем когда он не осознан. В
упорядоченном обществе человек очень редко бывает заинтересо­
ван делать что-либо слишком вредное для других. Чем менее рацио­
нален человек, тем чаще он не понимает, насколько то, что оскорбля­
ет других, оскорбляет и его, потому что ненависть и зависть ослепля­
ют его. Следовательно, хотя я и не утверждаю, что осознанный собст­
венный интерес является высшей моралью, я утверждаю, что если он
становится всеобщим, он делает мир неизмеримо лучше, чем он есть.
Рациональность на практике может быть определена как привыч­
ка помнить и учитывать все наши соответствующие желания, а не
только то, что оказывается наиболее сильным в данный момент. Как
и в случае рациональности во мнениях, это вопрос о степени. Несо­
мненно, полная рациональность — недостижимый идеал, но поскольку
мы продолжаем относить некоторых людей к сумасшедшим, ясно, что
мы думаем о некоторых людях, как о более рациональных, чем дру­
гие. Я верю, что всякий прочный прогресс в мире состоит в возраста­
нии рациональности, как практической, так и теоретической. Пропо­
ведовать альтруистическую мораль кажется мне чем-то бесполезным,
потому что она будет взывать только к тем, кто уже имеет альтруис­
тические желания. Но проповедовать рациональность — это нечто
иное, так как рациональность помогает нам осознать наши собствен­
ные желания в целом, какими бы они ни были. Человек рационален в
той пропорции, в какой его интеллект формирует и контролирует его
желания. Я полагаю, что контроль над нашими действиями со сторо­
ны интеллекта и есть, в конечном счете, то самое важное, что делает
еще возможной общественную жизнь по мере того, как наука все уве­
личивает количество находящихся в нашем распоряжении средств
для нанесения вреда друг другу. Образование, пресса, политика, ре­
лигия — словом, все великие силы мира — сегодня на стороне ирра-

96

М ож ет л и ч е л о в е к б ы т ь р а ц и о н а л ь н ы м ?

/
ционалъности; они в руках людей, которые льстят Его Величеству
Народу, дабы сбить его с толку. Средство спасения не в каком-либо
героическом свершении, но в усилиях индивидов, направленных к
более здравомыслящему и сбалансированному взгляду на наши от­
ношения с соседями и к миру. Именно ко все более широко распрост­
раняющемуся интеллекту должны мы обращаться для решения всех
проблем, от которых страдает наш мир.

97

«БЕСПОЛЕЗНОЕ» ЗНАНИЕ
Публикация 1941 г.

Ф

рэн си с

Бэкон, человек, достигший знаменитости, предавая

Iсвоих друзей, утверждал, без сомнения, основываясь на бо­
гатом опыте, что «знание — это сила». Но это неверно по

отношению ко всем знаниям. Сэр Томас Браун желал узнать, какую
песню пели сирены, но если ли бы он выяснил какую, это не позволи­
ло бы ему сменить место мирового судьи на место Верховного шери­
фа своей страны. Тот род знаний, который имел в виду Бэкон, был так
называемым научным. Подчеркивая значение науки, он запоздало
продолжал традиции арабов и раннего средневековья, согласно ко­
торым знание состояло в основном из астрологии, алхимии и фарма­
кологии, являвшихся тогда отраслями науки. Ученым считался тот,
кто, овладев этими предметами, приобретал магические силы. В на­
чале XI в. Папа Сильвестр II, только по той причине, что он читал
книги, повсеместно считался волшебником, вступившим в союз с дья­
волом. Просперо, бывший в шекспировское время просто плодом фан­
тазии, стал представлять в течение столетий общепринятый образец
ученого, по меньшей мере в том, что касалось его волшебства. Бэкон
полагал, и как мы сейчас знаем правильно, что наука может быть куда
более могучей волшебной палочкой, чем та, о которой мечтали чаро­
деи минувших времен.

98

/

« Б есполезное» зн ан и е

Ренессанс, достигший своего пика в Англии во времена Бэкона,
вызвал бунт против утилитарной концепции знания. Греки знали Го­
мера так же, как мы песни мюзик-холла, потому что они им просто
наслаждались, без ощущения того, что при этом чему-то учатся. Но
люди XVI в. не смогли бы понять его, не обладая достаточной лингви­
стической эрудицией. Они восхищались греками и желали приобщить­
ся к их удовольствиям, поэтому они копировали их как в чтении клас­
сиков, так и в других, менее известных, вещах. Обучение во время
Ренессанса было разновидностью joie de vivre1, наравне с вином или
любовью. И это относилось не только к литературе, но и к точным
наукам. Общеизвестна история о том, как 1Ьббс впервые открыл для
себя Евклида, случайно наткнувшись в книге на теорему Пифагора,
он воскликнул: «Ей-богу, это невозможно» и стал читать доказатель­
ство с конца, пока, дойдя до аксиомы, не убедился в его правильнос­
ти. Без сомнения, для него это был сладостный момент, не омрачен­
ный мыслью о полезности геометрии в практических областях.
Верно и то, что Ренессанс находил практическое применение древ­
ним языкам в теологии. Одним из первых результатов нового осозна­
ния классической латыни была дискредитация поддельных декретов
и дарственных Константина. Неточности, которые были обнаружены
в Вульгате2 и Септуагинте, сделали греческий и иврит необходимой
частью споров протестантских богословов. Республиканские прин­
ципы Греции и Рима были призваны оправдать сопротивление пури­
тан Стюартам и иезуитов тем монархам, которые отвергали верность
Папе. Но все это было скорее следствием, чем причиной возрожде­
ния классического обучения, приобретшего наибольший размах в
Италии примерно за столетие до Лютера. Основной движущей силой
Возрождения было интеллектуальное наслаждение, реставрация того
богатства и свободы в искусстве и мышлении, которые были потеря­
ны во времена, когда невежество и суеверия были шорами на глазах
разума.

1 Радость жизни (франц.) — Прим. перев.
2Латинский перевод Библии IV века. — Прим. перев.

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

1£еки, как выяснилось, уделяли часть своего внимания не только
вопросам литературы или искусства, но и философии, геометрии или
астрономии. Поэтому эти науки были уважаемы, тогда как другие на­
уки рождали больше сомнений. Медицина, безусловно, была возве­
личена именами Гиппократа и Клена, но в промежуточный период
она была исключительно связана с именами арабов или евреев и тес­
но сплетена с магией. Отсюда и сомнительная репутация таких лю­
дей, как Парацельс. Положение дел в химии было еще худшим и нау­
кой она стала только в XVHI в.
Таким образом, это привело к тому, что знание греческого и латы­
ни, вместе с поверхностным знанием геометрии и, возможно, астро­
номии, стало интеллектуальным набором джентльмена. Греки прене­
брегали практическим применением геометрии, и только во время
упадка они нашли применение астрономии под видом астрологии. В
XVI и XVII вв. математика, в основном, изучалась с эллинской беспри­
страстностью, и появилась тенденция игнорировать науки, которые
деградировали из-за своей связи с магией. Постепенный переход к
более широкой и более увязанной с практикой концепции знания,
развивавшийся и на протяжении XVIII в., был внезапно ускорен в
конце Х\ЯП в.. Французской революцией и развитием техники. Пер­
вая нанесла удар по дворянской культуре, тогда как последняя пред­
ложила новый и удивительный простор для развития недворянского
искусства. На протяжении последних ста пятидесяти лет люди все
более и более энергично обсуждали ценность «бесполезного» зна­
ния и все более и более приходили к убеждению, что имеет смысл
обладать только тем знанием, которое применимо в какой-либо об­
ласти экономической жизни общества.
В странах с традиционной образовательной системой, таких как
Франция и Англия, утилитарный взгляд на знание преобладал лишь
частично. Здесь еще остались, например, профессора китайского языка
в университетах, читающие китайскую классику, но незнакомые с
работами Сун Ят-сена, который создал современный Китай. Еще су­
ществуют люди, которые знают древнюю историю настолько, насколь­
ко она связана с авторами, чей стиль был безупречным, т. е. до Алек­

100

______________________ /__________________________________________« Б е с п о л е з н о е » з н а н и е

сандра в Греции и Нерона в Риме, но отказывающиеся знать куда бо­
лее важную последующую историю из-залитературного несовершен­
ства исторических текстов. Тем не менее, даже во Франции и Англии
старые традиции умирают, а во многих современных странах, таких
как Россия и Соединенные Штаты, они совершенно угасли. В Амери­
ке, например, образовательные комиссии отмечают, что в деловой пе­
реписке большинство людей используют всего пятнадцать сотен слов,
и поэтому предлагают избегать все остальные в школьных програм­
мах. В Великобритании, в основном в Англии, пошли еще дальше и
сократили необходимый словарь до восьми сотен слов. Концепция
речи, как чего-то представляющего эстетическую ценность, вымира­
ет, и это приводит к мысли, что единственное назначение слов —
передавать практическую информацию. В России достижение прак­
тических целей даже более искреннее, чем в Америке: все, что пре­
подается в образовательных учреждениях, призвано служить какимлибо очевидным целям в образовании или управлении. Единствен­
ная поблажка сделана теологии: священные книги должны изучать­
ся на оригинальном немецком языке, и несколько профессоров долж­
ны изучать философию, чтобы защищать диалектический материа­
лизм от критики буржуазных метафизиков. Но как только ортодок­
сальность окончательно возобладает, даже эта маленькая лазейка
будет закрыта.
На знание повсюду постепенно начинают смотреть не как на про­
сто самоценность или средство создания широкого и гуманного ми­
ровоззрения в целом, а как просто на составную часть технического
мастерства. Это часть все увеличивающейся интеграции общества,
которая была вызвана научно-техническим прогрессом и военной
необходимостью. Экономика и политика стали более взаимозависи­
мы, чем прежде, и поэтому существует больше рычагов социального
давления, заставляющих человека жить так, как считают разумным
его соседи. Образовательным учреждениям, кроме тех, которые до­
ступны только очень богатым или (как в Англии) которые стали неу­
язвимы в силу многовекового существования, не позволено тратить
деньги так, как им хочется, но они обязаны убедить Пэсударство в том,

101

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

что они преследуют полезную цель посредством передачи мастерст­
ва и внедрения лояльности. Это неотъемлемая часть того же движе­
ния, которое привело к обязательной военной службе, бойскаутам,
организации политических партий и распространению политичес­
ких страстей прессой. Мы более чем когда-либо осведомлены о жиз­
ни наших сограждан, более обеспокоены тем, если мы добродетель­
ны, чтобы делать им добро, и еще более тем, чтобы заставить их де­
лать добро нам. Мы осуждаем кого-либо, лениво наслаждающегося
жизнью, каким бы утонченным не было его наслаждение. Мы счита­
ем, что все должны делать что-то, чтобы помочь великому делу (ка­
ким бы оно ни было), тем более, если много «плохих» людей работа­
ют против него, и должны быть остановлены. У нас нет свободы ума,
чтобы приобретать любые знания, кроме тех, которые помогут нам в
битве за что-нибудь, что мы считаем важным.
Можно многое сказать об узкоутилитарном взгляде на образова­
ние. Недостаточно времени изучить все, прежде чем начать зараба­
тывать на жизнь, и, несомненно, «полезное» знание очень полезно.
На этом построен современный мир. Без этого у нас бы не было ни
автомобилей, ни железных дорог, ни аэропланов; следует добавить,
что у нас не было бы современной рекламы или современной пропа­
ганды. Современное знание способствовало огромному улучшению
здоровья людей и в то же время открытию того, как истреблять боль­
шие города с помощью отравляющего газа. Все отличающее наш мир
от прежних времен имеет свой источник в «полезном» знании. Ни
одно общество до сих пор не имело их в достаточном количестве, и,
несомненно, образование должно продолжать обеспечивать их раз­
витие.
Нужно также добавить, что большая часть традиционного куль­
турного образования была неразумной. Мальчики проводили мно­
гие годы, осваивая латинскую и греческую грамматику, чтобы в ре­
зультате, не имея ни способности, ни желания (кроме как в неболь­
шом числе случаев), читать греческих или латинских авторов. Совре­
менные языки и история предпочтительнее латинского и греческого
языков со всех точек зрения. Они не просто более полезны, но и дают

102

__________________________ ^______________________________________ « Б е с п о л е з н о е » з н а н и е

возможность приобщиться к культуре в гораздо меньшие сроки. Для
итальянца XV в. практически все, что нужно было прочесть, кроме
того, что было написано на его собственном языке, было написано на
греческом языке или латыни. Эти языки были необходимым ключом
к культуре. Но с тех пор на различных современных языках создана
огромная литература, и развитие цивилизации было таким стреми­
тельным, что знание античности стало не столь полезно в понимании
наших проблем, как знание современных наций и их сравнительно
недавней истории. Традиционная учительская точка зрения, которая
была превосходной во времена Возрождения, становилась постепен­
но чрезмерно ограниченной из-за того, что она игнорировала про­
изошедшие в мире с XV в. изменения. И не только история и совре­
менные языки, но также и наука, должным образом преподаваемые,
вносят вклад в культуру. Именно по этой причине можно заявить,
что образование должно иметь другие цели, чем простая прямая вы­
года, без сохранения традиционных учебных, курсов. Практичность
и культура, когда они понимаются широко, представляются несовме­
стимыми в гораздо меньшей степени, чем кажутся фанатичным за­
щитникам и того й другого.
Тем не менее, помимо случаев, в которых культура напрямую свя­
зана с выгодой, овладение знаниями имеет различного рода непря­
мую выгоду, даже если не имеет практического применения. Я ду­
маю, некоторые из худших черт современного мира могли бы быть
устранены за счет ббльшей поддержки таких знаний и менее жест­
кой ориентацией на простую профессиональную компетентность.
Когда сознательная деятельность целиком сконцентрирована на
какой-то одной определенной цели, конечным результатом для боль­
шинства людей будет дисбаланс, сопровождаемый какой-либо фор­
мой нервного расстройства. Люди, контролировавшие немецкую по­
литику во время войны 1914-1918 гг., делали ошибки (например, что
касается похода подводных лодок, который привел Америку на сто­
рону союзников), которые любой человек со свежим подходом к пред­
мету мог распознать как неразумные, но о которых они не могли су­
дить здраво по причине умственного перенапряжения и отсутствия

103

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

отдыха. Такого же рода вещи можно увидеть везде, где группы людей
пытаются достичь целей, поставленных на основании спонтанных
импульсов, но требующих для своего достижения длительного напря­
жения сил. Японские империалисты, русские коммунисты и немец­
кие нацисты — все действуют на основании своего рода возбужден­
ного фанатизма, который исходит из существования исключительно
в вымышленном мире определенных задач, которые необходимо вы­
полнить. Когда задачи настолько важны и настолько реализуемы, как
полагают фанатики, результат может быть великолепным; но в боль­
шинстве случаев ограниченность их мировоззрения приводила в дви­
жение некие могущественные противодействующие силы или пред­
ставляла этие силы как порождение дьявола, заслуживающее наказа­
ния. Взрослым, так же как и детям, необходима игра, т. е. им необхо­
димы периоды деятельности, не имеющие никакой цели, кроме сию­
минутного наслаждения. Но если игра выполняет эти свои функции,
то становится возможным найти удовольствие и интерес в вопросах,
не связанных с работой.
Развлечения современного городского населения имеют склон­
ность быть все более и более пассивными и коллективными и состо­
ять из неактивного наблюдения за искусными действиями других.
Несомненно, такие развлечения гораздо лучше, чем их отсутствие,
но они не настолько хороши, как те, которые были бы у населения,
обладающего благодаря образованию, широким кругом интеллекту­
альных интересов, не связанных с работой. Лучшая экономическая
организация, позволяющая человечеству получать выгоду от произ­
водительности машин, должна привести к очень большому увеличе­
нию времени для досуга, а продолжительный досуг не может быть
утомительным только для тех, у кто есть значительные интеллекту­
альные занятия и интересы. Чтобы праздное население было счаст­
ливо, оно должно быть образованно и оно должно быть обучено так,
чтобы понимать как умственное удовольствие, так и непосредствен­
ную пользу технических знаний.
Культурный элемент в приобретении знаний, при условии успеш­
ного усвоения, формирует характер человеческих мыслей и желаний,

104

______________________ J__________________________________________ « Б е с п о л е з н о е » з н а н и е

побуждая людей, по меньшей мере частично, интересоваться различ­
ными имперсональными ценностями, а не только вопросами, имею­
щими сиюминутную ценность для них лично. Слишком легко было
сделано допущение того, что если человек развивает определенные
способности посредством знаний, он будет использовать их социаль­
но полезным способом. Узкоутилитарная концепция образования иг­
норирует необходимость воспитания в человеке, наряду с развитием
его способностей, каких-либо устремлений. В невоспитанной чело­
веческой натуре есть очень значительный элемент жестокости, кото­
рый проявляет себя во многих мелких и крупных вещах. Мальчики в
школе стремятся вести себя плохо в отношении к новичку или к тому,
чья одежда не совсем обычна. Многие женщины (и немало мужчин)
причиняют так много, как только могут, боли злобными сплетнями.
Испанцы наслаждаются боями быков, британцы — охотой и стрель­
бой. Те же жестокие импульсы принимают более серьезные формы в
охоте на евреев в Германии и на кулаков в России. Империализм дает
простор этим импульсам, и в войне они утверждаются в виде высшей
формы общественного долга.
Здесь следует добавить, что и высокообразованные люди иногда
жестоки, но я думаю, и в этом плане не может быть сомнений, что они
встречаются не так часто, как люди, чье сознание не развито. Задиры
в школе — это редко те мальчики, чьи способности в обучении выше
средних. Когда происходят линчевание, зачинщики почти неизмен­
но очень невежественные люди. Это происходит не потому, что умст­
венное развитие порождает позитивные гуманные чувства, хотя это
и возможно, а скорее потому, что оно порождает другие интересы,
нежели дрязги соседей, и другие источники самоуважения, чем ут­
верждение власти. Две вещи составляют наиболее универсальные
желания — это власть и восхищение. Невежественные люди могут,
как правило, достигать и того и другого только грубыми методами, в
том числе овладением физическим мастерством. Культура и образо­
вание дают человеку возможность обрести менее пагубные формы
власти и более достойные пути достижения восхищения собой. Гали­
лей сделал больше, чем любой монарх, чтобы изменить мир, и его сила

105

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

неизмеримо превосходила силу его преследователей. Поэтому ему
не нужно было ставить перед собой цель становиться, в свою оче­
редь, преследователем.
Возможно, самое важное преимущество «бесполезного» знания в
том, что оно способствует созерцательному складу ума. В мире суще­
ствует слишком много готовности не только к действиям без надле­
жащего предварительного обдумывания, но также к случайным дей­
ствиям, на которые мудрый человек не пошел бы. Люди демонстри­
руют такое свое пристрастие различными любопытными способами.
Мефистофель говорил юному студенту: «Суха теория, мой друг, адрево
жизни пышно зеленеет», — и каждый цитирует это так, как будто это
было мнение Гете, хотя он просто предполагал, что мог бы сказать
дьявол студенту-выпускнику. Гамлет представляется как ужасное
предостережение против мысли без действия, но никто не представ­
ляет Отелло как предостережение против действия без мысли. Про­
фессора, такие как Бергсон, из-за своего определенного снобизма по
отношению к практичному человеку умаляют значение философии
и говорят, что жизнь в своих лучших проявлениях должна быть по­
хожа на кавалерийскую атаку. Со своей стороны, я думаю, что наи­
лучшее действие — то, что осуществляется на основе глубокого по­
нимания Вселенной и человеческой судьбы, а не только из необуз­
данно страстного импульса романтического, но несоразмерного са­
моутверждения. Привычка находить удовольствие в мысли более, чем
в действии — это гарантия против неблагоразумия и чрезмерной
любви к власти, средство сохранять спокойствие в несчастии и спо­
койствие духа среди волнений. Жизнь, ограниченная только личным,
вероятно, рано или поздно становится непереносимо тягостной, толь­
ко окно в больший мир делает многие трагические ситуации жизни
переносимыми.
Созерцательный склад ума имеет ряд преимуществ, от самых три­
виальных до самых основательных. Начиная с незначительных не­
приятностей, таких как резкие замечания, пропущенные поезда, при­
дирчивые товарищи. Такие затруднения, кажется, едва ли стоит встре­
чать ответными проявлениями героизма, и раздражение, которое они

106

« Б есполезное» знание

вызывают, разрушают хорошее настроение и удовольствие от жизни
у многих людей. В таких случаях большое утешение можно найти в
малоизвестных знаниях, имеющих некую реальную или причудливую
связь с конкретной проблемной ситуацией, или даже, если они не
имеют никакой связи, то помогают устранить неприятности из мыс­
лей. Будучи атакованным людьми, бледными от ярости, приятно
вспомнить главу в декартовском «Трактате о страстях», озаглавлен­
ную так: «Почему тех, кто становится бледным от гнева, следует опа­
саться больше, чем тех, кто становится красным». Когда один испы­
тывает беспокойство по поводу трудности сохранения международ­
ного сотрудничества, беспокойство другого уменьшается, если он,
случается, вспоминает о Святом короле Луи IX, который прежде чем
отправится в свой крестовый поход, вступил в союз с Горным стар­
цем1, который появляется в «Тысяче и одной ночи» как темный ис­
точник зла в мире. Когда угнетает растущая жадность капиталистов,
кто-то может вдруг утешиться воспоминанием о том, что Брут, этот
пример республиканской добродетели, ссудил деньги городу под 40
процентов и нанял частную армию осадить его, когда город не смог
заплатить проценты.
Занимательное обучение не только делает неприятные вещи ме­
нее неприятными, но также делает приятные вещи более приятны­
ми. Я получаю гораздо больше удовольствия от персиков и абрико­
сов с тех пор, как узнал, что они впервые начали выращиваться в Ки­
тае в начале Ханской династии, что китайские пленные, удерживае­
мые великим королем Каниским, распространили их в Индии, откуда
они пришли в Персию, достигли Римской империи в I в. н. э., что сло­
во «apricot» (абрикос) происходит из того же латинского корня, что
и слово «precocious», (скороспелый), потому что абрикос поспевает
рано, и что А в начало было добавлено по ошибке, вследствие непра­
вильной этимологии. Все это делает вкус фрукта более сладким.
Примерно сто лет назад несколько благонамеренных филантро­
пов основали общество «за распространение полезных знаний», в
1 Горный старец — Шейх-аль-Джебель, глава государства ассасинов. (Сирия,
XII в.) — Прим. ред.

107

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

результате люди перестали ценить восхитительный вкус к бесполез­
ным знаниям. Открыв Бартоновскую «Анатомию меланхолии» слу­
чайно в день, когда мне грозило пребывание в таком настроении, я
выяснил, что существует «вещество меланхолии», но хотя некоторые
думают, что оно может быть вызвано всеми четырьмя основными «со­
ками» организма1, «Пален полагал, что оно может быть порождено
только тремя, исключая флегму или слизь. Это суждение твердо под­
держивали Валериус и Менардус, а также Фускиус, Монталтус, Монтанус. Как, говорили они, может белое стать черным?» Несмотря на этот
неопровержимый аргумент. Геркулес Саксонский и Кардан, Гианериус и Лаурентиус, как говорит нам Бартон, придерживались противо­
положного мнения». Успокоенная этими историческими экскурсами,
моя меланхолия, благодаря то ли трем «сокам», то ли четырем, рассе­
ялась. Как лекарство для слишком усердных, я не могу представить
средство более эффективное, чем курс такой древней полемики.
Но в то время, как тривиальные удовольствия от культуры служат
облегчению мелких забот практической жизни, более важные досто­
инства размышления проявляются в отношение к величайшим несчастиям жизни: смерти, боли, жестокости или слепой устремленности
наций к ненужной катастрофе. Те, кого больше не успокаивает дог­
матичная религия, нуждаются в некоей замене, если жизнь становит­
ся неинтересной, суровой, наполненной ежедневным самоутвержде­
нием. Теперешний мир полон озлобленных эгоцентричных групп,
каждая из которых неспособна увидеть человеческую жизнь в целом
и предпочтет разрушить цивилизацию, чем уступить хоть на дюйм.
Никакое количество технических инструкций не обеспечит проти­
воядия от этой ограниченности. Противоядие, в том что касается ин­
дивидуальной психологии, должно быть найдено в истории, биоло­
гии, астрономии и во всех тех предметах, которые, не разрушая чув­
ства собственного достоинства, дают возможность личности видеть
себя в истинном свете. Что необходимо, так это не та или иная кон­
кретная информация, а такие знания, которые тайно внушают поня­
тие целей человеческой жизни в целом: искусство и история, знаком­
1 Кровь, флегма, желчь и черная желчь. — Прим. перев.

108

« Б есполезное» знание

ство с жизнью героических личностей, и понимание удивительно слу­
чайного и эфемерного положения человека во Вселенной — все это
касается чувств, в высшей степени отличительно человеческих, силы
видеть и знать, проявлять великодушие, думать и понимать. Мудрость
берет начало из глубокого понимания, соединенного с бескорыст­
ным чувством.
Жизнь, во все времена полная боли, в наше время тяжела более,
чем в предыдущие два века. Попытка избежать боли приводит про­
стого человека к обыденности, самообману, к измышлению много­
численных массовых мифов. Но это временное облегчение в конеч­
номсчете только увеличивает источники страданий. Как с личными,
так и с общественными неудачами, можно справиться только при по­
мощи процесса, в котором воля и разум взаимодействуют: воля для
того, чтобы отказаться от искушений дьявола или не принимать не­
реальных решений, тогда как дело разума понять неудачу, найти вы­
ход, если проблема решается, а если нет, сделать ее переносимой, рас­
смотрев ее в различных взаимосвязях, приняв ее как неизбежную и
вспомнив о том, что существует, помимо этой неудачи, в других стра­
нах, других веках и глубинах космического пространства.

109

СУЕВЕРНА ЛИ НАУКА?
Публикация 1941 г.

о врем е н н ая

С

жизнь опирается на науку в двух отношениях.

С одной стороны, мы все зависим от научных изобретений и
открытий в том, что касается нашего хлеба насущного, на­

ших удобств и времяпрепровождения. С другой стороны, определен

ный склад ума, связанный с научным мировоззрением, которым об­
ладали лишь немногие гениальные личности, постепенно, в течение
последних трех столетий, получил распространение и среди большей
части населения. Хотя эти научные процессы были неразрывно свя­
заны довольно длительный период, любое из них могло спокойно су­
ществовать без другого несколько столетий. Почти до конца XVEI века
научный склад ума не оказывал большого влияния на повседневную
жизнь, если только он не приводил к великому открытию, ускорявше­
му технический прогресс и производившему переворот в развитии
техники. С другой стороны, стиль жизни, который диктует наука, мо­
жет быть перенят лишь населением, обладающим определенными за­
чатками научных знаний; такое население сможет производить и
использовать машины и механизмы, изобретенные еще где-нибудь, и
даже сможет немного усовершенствовать их. Если коллективный ра­
зум человечества будет деградировать, некоторые виды техники, ис­
пользуемые в повседневной жизни, результат научных изысканий, тем

110

Су е в е р н а л и н а у к а ?

не менее сохранятся и, по всей вероятности, будут служить еще в те­
чение жизни нескольких поколений, но это не значит, что они будут
действовать всегда, так как если они будут серьезно повреждены в
результате катаклизма, их не смогут реконструировать.
Таким образом, со всех точек зрения научное мировоззрение —
вопрос чрезвычайной важности для человечества. Но научное миро­
воззрение само по себе имеет двойственный характер, так же как и
художественное мировоззрение. Творец и критик — разные люди, и
у них совершенно разный склад ума. Творец науки, как и любой дру­
гой, склонен вдохновляться страстями, которым он придает интел­
лектуальное выражение вплоть до сдержанной веры, без которой он,
быть может, достиг бы немногого. Критик не нуждается в такой вере,
он сам может анализировать проблемы, делать необходимые оговор­
ки и считает творца по сравнению с самим собой грубой и варвар­
ской личностью. Поскольку цивилизация становится более сложной
по структуре и более традиционной, появляется тенденция к тому,
чтобы склад ума критиков победил в тех, кто мог бы стать творцом, в
результате этого рассматриваемая цивилизация становится византий­
ской и обращенной в прошлое. Что-то подобное, кажется, начинает
происходить и в науке. Простая вера, которая поддерживает перво­
открывателей, разрушается в центрах цивилизации. Отдаленные на­
роды, такие как русский, японский и молодой китайский, все еще вос­
хищаются наукой с пылом XVII в.; так же поступает и основная масса
населения западных стран. Но высшие священнослужители начина­
ют уставать от церковной службы, которую они официально обязаны
отправлять. Благочестивый молодой Лютер чтил «свободомысляще­
го» Папу, позволившего приносить в жертву Юпитеру рогатый скот,
чтобы обеспечить свое выздоровление от болезни. Так, в наши дни
люди, далекие от центров культуры, относятся к науке с тем почтени­
ем, которого не чувствуют больше ее авгуры. «Научный» материа­
лизм большевиков, как и ранний немецкий протестантизм, представ­
ляет собой попытку сохранить прежнюю почтительность в форме, ко­
торую и друзья и враги считают новой. Но их пламенная вера в бук­
вальное озарение Ньютона только ускоряет распространение науч­

111

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

ного скептицизма среди «буржуазных» ученых Запада. Наука как вид
деятельности, признанный и поддерживаемый Государством, стано­
вится политически консервативной, кроме таких мест, как, например,
штат Теннеси, пребывающий в донаучном состоянии. Большинство
ученых мужей в наши дни не верят в важность сохранения status quo.
Поэтому они ограничивают сферу влияния науки в общественной жиз­
ни и уступают многим требованиям консервативных сил, таких как
религия.
Несмотря на это, ученые сталкиваются с большими трудностями.
Хотя представители науки в основной своей массе консервативны,
наука все еще остается основной движущей силой изменений в жиз­
ни. Возбуждение общественного сознания, производимое перемена­
ми в Азии, Африке и среди промышленного населения Европы, часто
не устраивает сторонников консервативного взгляда на вещи. Отсю­
да возникает сомнение в ценности науки, поддерживаемое скепти­
цизмом Первосвященников. И если бы только это было единственной
причиной, это могло бы быть не так важно. Но оно подкреплено на­
стоящими интеллектуальными трудностями, которые, если они ока­
жутся непреодолимыми, похоже, могут положить конец эре научных
открытий. Я не говорю о том, что это произойдет внезапно. Россия и
Азия еще могут сохранять веру в науку, которую теряет Запад, в сле­
дующем столетии. Но рано или поздно, если логические аргументы
против этой веры окажутся неопровержимыми, они убедят людей,
которые, по разным причинам, могрт мгновенно разочароваться; а
убедившись однажды, сочтут невозможным вернуть и остатки преж­
него доверия. Поэтому все обстоятельства, свидетельствующие про­
тив научного кредо, заслуживают самой тщательной проверки.
Когда я веду речь о научном кредо, я говорю не просто о том, что
логически подразумевается под непреложностью научной истины; я
говорю о чем-то более восторженном и менее рациональном, а имен­
но — о системе убеждений и эмоций, которая делает человека вели­
ким ученым. Вопрос состоит в том, могут ли такие убеждения и эмо­
ции выжить в среде людей, обладающих такими интеллектуальными
способностями, без которых невозможны научные открытия.

112

Су е в е р н а л и н а у к а ?

Две недавно вышедшие и очень интересные книги помогут нам
разобраться в природе этой проблемы. Книги, о которых я говорю,
это «Метафизические основы современной науки» (1924) Барта и
«Наука и современный мир» (1926) А. Уайтхеда. Каждая из них кри­
тикует систему идей, которыми современный мир обязан Копернику,
Кеплеру, Еалилею и Ньютону: первая — почти целиком с историчес­
кой точки зрения, вторая — и с исторической, и с логической. Книга
доктора Уайтхеда наиболее важна для нас, так как она не просто кри­
тическая, но и конструктивная и стремится сформулировать интел­
лектуально удовлетворительные основания для будущей науки, ко­
торые одновременно будут и эмоционально удовлетворять высокона­
учные устремления человечества. Я не могу принять логические аргу­
менты, выдвинутые доктором Уайтхедом в пользу того, что может быть
названо «приятной» частью его теории: если принимать необходимость
интеллектуальной перестройки научных концепций, я склоняюсь к
тому, что новые понятия будут расходиться с нашими неинтеллекту­
альными эмоциями в той же степени, что и прежние, и будут, следо­
вательно, приняты только теми, кто имеет сильные эмоциональные
пристрастия в пользу науки. Но давайте рассмотрим этот аргумент.
Начнем с исторического аспекта. «Не может существовать живой
науки, — говорит доктор Уайтхед, — пока существует широко рас­
пространенная инстинктивная уверенность в существовании опре­
деленного порядка вещей, и в особенности законов Природы». Наука
могла создаваться только людьми, уже имеющими это убеждение, и,
следовательно, источники происхождения этого убеждения должны
быть до-научными. Но в сложный склад ума, который был необходим
для становления науки, должны были входить и другие элементы. Гре­
ческий взгляд на мир, утверждает он, был преимущественно драма­
тическим и поэтому стремился подчеркнуть скорее конец, чем нача­
ло: это было недостатком с точки зрения науки. С другой стороны,
греческая трагедия содействовала распространению идеи Фатума,
которая поддерживала точку зрения, согласно которой события обя­
зательно происходят по естественным законам. «Судьба в греческой
трагедии становится законом Природы в современном мышлении».

113

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

Этот детерминистский взгляд был подкреплен Римским правом. Рим­
ские правители, в отличие от восточных деспотов, действовали (по
меньшей мере в теории) не произвольно, а согласно прежде установ­
ленным правилам. Подобно им, христиане представляли себе Бога
действующим в соответствии с законами, хотя это и были законы,
которые установил сам Бог. Все это содействовало становлению кон­
цепции Закона Природы, который является существенным элементом
научного мышления.
Доктор Барт с восхищением излагает схоластические убеждения,
вдохновлявшие работу первооткрывателей XVI и XVII вв., прибегая
при этом к помощи множества малоизвестных источников. Так, на­
пример, оказывается, Кеплер вдохновлялся отчасти чем-то вроде Зороастристского культа Солнца, который он воспринял в критический
период в юности. «Прежде всего, идея обожествления Солнца и его
правильного размещения в центре Вселенной занимали пылкое во­
ображение Кеплера в годы юности и побудили его принять новую
систему». Во время эпохи Ренессанса существовала некоторая враж­
дебность по отношению к христианству, основанная преимуществен­
но на восхищении языческой античностью; эту враждебность, как пра­
вило, не смели выражать открыто, но данное течение привело, на­
пример, к возрождению астрологии, которую церковь осуждала, так
как она включала в себя физический детерминизм. Выступление про­
тив христианства ассоциировалось с ересью практически в той же
степени, что и с наукой, а иногда, как в случае с Кеплером, — и с тем
и с другим.
Но есть и другой, столь же существенный элемент, но отсутство­
вавший в средние века и не столь распространенный в античности, а
именно интерес к «упрямым и непреложным фактам». Интерес к та­
ким фактам до эпохи Ренессанса проявляли только отдельные лично­
сти, например император Фридрих П и Роджер Бэкон, но в эпоху Ре­
нессанса он внезапно приобрел общий характер среди передовых
людей. Мы обнаруживаем это у Монтеня, но уже без интереса к Есте­
ственному закону, из чего следует, что Монтенъ не был человеком
науки. Своеобразная смесь общих и частных интересов вовлекается

114

Су е в е р н а л и н а у к а ?

в развитие науки; частное изучается в надежде, что это поможет про­
лить свет на общее. В средние века полагали, что, теоретически, ча­
стное можно дедуцировать из общих принципов. В эпоху Ренессанса
эти общие принципы приобрели дурную славу, и страсть к историче­
ской древности породила большой интерес к частным событиям. Этот
интерес оказывал влияние на сознание, воспитанное в греческих,
римских и схоластических традициях, и создал, наконец, такую мыс­
лительную атмосферу, которая сделала возможным появление Кеп­
лера и Галилея. И, естественно, что-то из этой атмосферы окружало
их работу и передавалось их теперешним преемникам. «Наука ни­
когда не отказывалась от своего происхождения в историческом бунте
позднего Ренессанса. Она сохранила преимущественно антирационалистическое направление, основанное на наивной вере. Необхо­
димые умозаключения были заимствованы из математики, выживше­
го реликта греческого рационализма, следуя дедуктивному методу.
Наука отреклась от философии. Другими словами, она никогда не за­
ботилась о том, чтобы оправдать эту веру или объяснить ее значение,
и осталась вежливо равнодушной к ее опровержению Юмом».
Может ли выжить наука, если отделить ее от суеверий, питавших
ее становление? Равнодушие науки к философии было, конечно, след­
ствием удивительного успеха; она увеличила ощущение человечес­
кой силы и должна была, следовательно, находиться в полном соот­
ветствии и гармонии, несмотря на ее случайные конфликты с теоло­
гической ортодоксальностью. Но в недавние времена собственные
проблемы заставили науку заинтересоваться философией. Особенно
это верно в отношении теории относительности, с ее сжатием прост­
ранства и времени в единый пространственно-временной порядок.
Это верно также и в отношении квантовой теории с ее очевидной по­
требностью в прерывистом движении. Также в другой сфере физио­
логия и биохимия посягают на психологию, которая угрожает жиз­
ненному пространству философии. Поведенческая теория доктора
Уотсона возглавляет эту атаку, которая, хотя и отрицает уважение
философской традиции, тем не менее обязательно опирается на соб­
ственную новую философию. По этим причинам наука и философия

115

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

не могут дольше сохранять вооруженный нейтралитет, а должны быть
либо друзьями, либо врагами. Они не могут быть друзьями до тех пор,
пока наука не пройдет проверку, которую должна проделать филосо­
фия в отношении ее предпосылок. Если они не смогут стать друзья­
ми, то они разрушат друг друга, так как невозможна более ситуация
противостояния.
Доктор Уайтхед предлагает два возможных варианта философского
оправдания науки. С одной стороны, он представляет некоторые но­
вые понятия, посредством которых физика теории относительности
и квантовая физика могут быть построены в интеллектуально более
удовлетворительном виде, нежели любые другие, являющиеся отры­
вочными добавлениями к старой концепции твердой материи. Эта
часть его работы, хотя и не развитая со всей полнотой, на которую
мы могли бы надеяться, лежит в пределах науки в широком смысле
слова и поддается оправданию обычными методами, которые застав­
ляют нас предпочитать одну теоретическую интерпретацию опреде­
ленного набора фактов другой. Технически это сложно, и я не буду
больше к этому возвращаться. С нашей, современной, точки зрения,
важный аспект работы доктора Уайтхеда — это его философские рас­
суждения. Он не только предлагает нам лучшую науку, но и филосо­
фию, которая сделает эту науку рациональной в том смысле, в кото­
ром традиционная наука перестала быть рациональной со времен Юма.
Эта философия, в целом, весьма похожа на философию Бергсона. Труд­
ность, как мне кажется, заключается в том, что когда новые понятия
доктора Уайтхеда будут включены в формулы, поддающиеся обыч­
ным научным или логическим тестам, они уже не будут включать его
философию; следовательно, его философия должна быть принята за
ее скрытые достоинства. Мы не должны принимать ее просто на ос­
нове того, что она, в случае своей истинности, оправдывает науку,
так как спорным вопросом является то, может ли наука быть оправ­
дана. Нам сразу следует проверить, кажется ли нам это истинным на
самом деле, и мы увидим, что находимся в плену старых дилемм.
Я рассмотрю лишь один, но решающий пункт. Бергсон, как извест­
но, считает прошлое чем-то живущим лишь в памяти. Он утверждает,

116

Суе в е р н а ли н а у к а ?

что в действительности ничего никогда не забывается; и с этим, ка­
жется, согласен доктор Уайтхед. Это очень неплохо, даже звучит по­
этически, но не может (как мне кажется) быть принято в качестве
научного тщательного метода установления фактов. Если я вспоми­
наю какие-либо прошлые события, скажем, мой приезд в Китай, то
будет просто фигурой речи сказать: «Я снова прилетаю в Китай».
Когда я вспоминаю, возникают определенные слова или образы, и они
связаны с тем, что я вспоминаю, и причинным образом, и посредст­
вом определенного сходства, часто мйньшим, чем сходство логичес­
кой структуры. Научная проблема связи воспоминаний с прошлым
событием остается неизученной, даже если мы предпочтем сказать,
что воспоминания представляют собой живое прошлое. Поскольку
если мы утверждаем это, то мы должны, тем не менее, допустить, что
событие изменилось со временем, и мы столкнемся с научной про­
блемой поиска законов, в соответствии с которыми оно изменилось.
Назовем ли мы воспоминание новым событием или старым, но значи­
тельно измененным, для научной проблемы это не будет иметь зна­
чения.
Громкие скандалы в философии науки еще со времен Юма были
связаны с причинностью и индукцией. Мы верили и в ту и в другую,
но Юм заставил нас думать, что наши убеждения — это слепая вера,
за которой нет никакой рациональной основы. Доктор Уайтхед пола­
гает, что его философия дает ответ Юму. Так же полагал и Кант. Я сам
не способен принять ни тот ни другой ответ. И все же я, как и другие
люди, не могу не надеяться, что ответ должен быть. Такое положение
дел совершенно неудовлетворительно и в дальнейшем будет еще бо­
лее таковым, так как наука становится более связанной с философи­
ей. Мы должны надеяться, что ответ будет найден, но я почти не спо­
собен поверить, что он был найден.
Наука в ее теперешнем состоянии представляется частично при­
емлемой, частично — нет. Она удовлетворяет нас из-за той силы, ко­
торую она дает нам, чтобы манипулировать окружающей средой. Для
небольшого, но важного меньшинства она приемлема, так как прино­
сит интеллектуальное удовлетворение. Она не всегда устраивает нас,

117

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

потому что как бы мы ни стремились скрыть этот факт, наука допус­
кает детерминизм, который, теоретически, включает в себя возмож­
ность предсказуемости человеческих действий, и в этом отношении
она, кажется, уменьшает человеческие возможности. Естественно, что
люди желают сохранить приятные аспекты и избежать неприятных;
но пока такие попытки не удавались. Если мы будем подчеркивать
тот факт, что наша вера в причинность и индукцию иррациональна,
нам придется заключить, что мы не знаем, истинна ли наука, и что
она в любой момент может перестать позволять нам контролировать
окружающую среду в том виде, в котором нам это выгодно. Однако,
эта альтернатива чисто теоретическая, и современный человек не
может использовать ее на практике. Если, с другой стороны, мы при­
мем требования научного метода, мы не сможем избежать того за­
ключения, что причинность и индукция применимы к человеческой
воле в той же степени, как и к чему-либо еще. Все, что произошло в
двадцатом столетии в физике, психологии и физиологии, укрепляет
нас в этом заключении. Итог, по всей видимости, таков: несмотря на
то, что рациональное оправдание науки теоретически неадекватно,
не существует метода сохранения приятной стороны науки без не­
приятной. Мы можем не замечать этой неприятной стороны, конеч­
но, если мы откажемся смотреть в лицо логике ситуации; но если так,
то мы истощим источник, дающий импульс научным открытиям, то
есть желание понять мир. Остается надеяться, что будущее предло­
жит нам более удовлетворительное решение этой сложной проблемы.

118

ЧТО ТАКОЕ ДУША?
Написано в 1928 г.

дним из наиболее болезненных последствий недавних ус-

О

|пехов науки является то, что каждый из этих успехов по
казывал нам, что мы знаем меньше, чем думали. Когда я был

молод, все знали или думали, что знали, что человек состоит из души
и тела; что тело существует во времени и пространстве, а душа —
только во времени. По вопросу о том, продолжает ли душа существо­
вать после смерти, мнения расходились, но то, что душа существует,
считали бесспорным. Что касается тела, то простой человек, конеч­
но, считал его существование очевидным, и также считал ученый, но
философ был способен анализировать его тем или иным образом, сво­
дя обычно его существование к идеям в сознании человека, которому
принадлежало тело, и кого-либо еще, кто, случалось, замечал его. Фи­
лософа, однако, не принимали всерьез, и наука оставалась удобно ма­
териалистичной, даже в руках довольно ортодоксальных ученых.
В наши дни эти добрые, старые, простые истины потеряны: физи­
ки уверяют нас, что не существует такой вещи, как материя, а психо­
логи уверяют нас, что не существует такой вещи, как сознание. Это
беспрецедентный случай. Кто когда-нибудь слышал о сапожнике, го­
ворящем, что не существует такой вещи, как ботинки, или о портном,
утверждающем, что все люди на самом деле голые? Это не было бы
более странно, чем то, что заявляют физики и некоторые психологи.
Если начать с последних, то некоторые из них пытаются свести все,
что представляется психической активностью, к активности тела.

119

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

Существуют, однако, различные трудности в способе редукции пси­
хической активности к физической. Я не думаю, что мы можем уже с
какой-нибудь уверенностью сказать, являются ли эти трудности не­
преодолимыми. На основании же самой физики мы можем сказать,
что то, что мы до сих пор называли нашим телом, на самом деле явля­
ется тщательно разработанной научной конструкцией, не соответст­
вующей никакой физической реальности. Современный якобы мате­
риалист, таким образом, оказывается в забавном положении, когда,
несмотря на то, что он может в какой-то мере успешно редуцировать
активность психическую к телесной, он не может объяснить тот факт,
что тело само по себе является просто удобным понятием, придуман­
ным разумом. Таким образом, мы все время ходим по кругу: разум —
это эманация тела и тело — изобретение разума. Очевидно, это не мо­
жет быть вполне верно, и нам приходится обращаться к чему-то, что и
не есть ни тело, ни разум, и из чего и то и другое может брать начало.
Начнем с тела. Простой человек думает, что материальные объек­
ты, без сомнения, должны существовать, поскольку они очевидны для
наших 5 чувств. Можно сомневаться в чем угодно, но не в том, обо
что можно удариться; это метафизика простого человека. Это все
очень хорошо, но физики, проанализировав ситуацию, показывают,
что вы никогда ни обо что не ударитесь; даже когда вы бьетесь голо­
вой об стену, вы на самом деле не касаетесь ее. Если вы думаете, что
вы касаетесь какой-либо вещи, то на самом деле существуют опреде­
ленные электроны и протоны, формирующие часть вашего тела, при­
тягивающиеся и отталкивающиеся определенными электронами и
протонами той вещи, с которой, как вы думаете, вы соприкасаетесь,
но фактически контакта нет. Электроны и протоны вашего тела, за­
ряжаясь от близости других электронов и протонов, приходят в дви­
жение и посылают импульс по вашим нервным волокнам в мозг. Воз­
действие на мозг — это то, что необходимо для вашего ощущения
контакта, и с помощью соответствующих экспериментов это ощуще­
ние можно сделатьдовольно обманчивым. Электроны и протоны сами,
однако, только первое грубое приближение, способ собирания в один
пучок либо цепи колебаний, либо статистической вероятности раз­

120

ЧТО ТАКОЕ ДУША?

личных видов событий. Таким образом, материя стала в целом слиш­
ком призрачной для того, чтобы использоваться в качестве подходя­
щего оружия воздействия на сознание. Материя в движении, которая
когда-то представлялась столь неоспоримой, оказалась довольно не­
адекватным для физики понятием.
Тем не менее, современная наука не дает никаких указаний на то,
существует ли душа или сознание как некая сущность. На самом деле,
причины для сомнения в ее существовании весьма похожи на причи­
ны сомнения в существовании материи. Сознание и материя были в
чем-то похожи на льва и единорога, борющихся за корону; результат
битвы — не победа одного над другим, а открытие, что оба суть ге­
ральдическая выдумка. Мир состоит не из вещей, а из событий, кото­
рые существуют в течение длительного времени и обладают меняю­
щимися свойствами. События можно классифицировать согласно их
причинно-следственным взаимосвязям. Если причинно-следственные
взаимосвязи одного рода, то соответствующая группа событий мо­
жет быть названа физическим объектом, а если они другого рода, то
соответствующая группа событий может быть названа сознанием.
Любое событие, проистекающее в голове человека, будет принадле­
жать к группам обоих видов; рассмотренное как принадлежащее к
группе одного вида, оно будет элементом его мозга, а рассмотренное
как принадлежащее к группе другого вида — элементом его сознания.
Таким образом, и сознание и материя являются просто удобными
способами организации событий. Не существует причин для предпо­
ложения того, что какая-то часть сознания или материи бессмертна.
Предполагается, что Солнце теряет порядка миллиона тонн матери­
альной субстанции в минуту. Наиболее существенна характеристика
сознания — память, и нет никаких причин предполагать, что память
конкретного человека уцелеет после его смерти. На самом деле, су­
ществуют все причины предполагать противоположное, поскольку
память ясно связана с определенного вида структурой мозга, а вслед­
ствие смерти разрушение этой структуры необратимо, то есть все
причины предполагать, что память также должна исчезнуть. Хотя
метафизический материализм не может считаться истинным, в эмо­

121

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

циональном плане мир во многом остается тем же, каким бы он был,
если бы материалисты были правы. Я думаю, оппонентами материа­
лизма двигают два основных желания: первое — доказать, что созна­
ние бессмертно, и второе — доказать, что первичная сила во Вселен­
ной скорее психическая, чем физическая. В отношении обоих вопро­
сах, я думаю, материалисты были правы. Наши желания, бесспорно,
имеют значительное воздействие на поверхность Земли; большая
часть суши на этой планете была бы иной, если бы человек не выра­
щивал на ней хлеб, не извлекал бы из нее природные богатства. Но
наше воздействие строго ограничено. На сегодняшний день мы ни­
как не можем влиять на Солнце, Луну или даже на внутреннюю струк­
туру Земли, и не существует ни малейшего основания предположить,
что если нечто произойдет в тех пространственных регионах, на ко­
торые наша сила не распространяется, то в основе этого изменения
будет лежать какая-либо психическая причина. Короче говоря, нет
оснований полагать, что нечто во Вселенной, за исключением повер­
хности Земли, произойдет только потому, что кто-то захотел, чтобы
это произошло. И так как сила нашего воздействия на поверхность
Земли полностью зависит от энергетических ресурсов, которые Зем­
ля получает от Солнца, то мы с необходимостью зависим от Солнца, и
едва ли сможем реализовать какое-либо из наших желаний, если Сол­
нце остынет. Конечно, поспешно делать авторитетные заявления о
том, чего наука может достигнуть в будущем. Мы можем научиться
продлевать человеческую жизнь на больший срок, чем сегодня пред­
ставляется возможным, но если есть хотя бы крупица истины в со­
временной физике, в частности во втором законе термодинамики, то
мы не можем надеяться на то, что человеческая раса будет существо­
вать вечно. Некоторые люди сочтут это заключение мрачным, но если
мы будем честны с собой, то должны добавить, что то, что произойдет
через много миллионов лет, не представляет большого в эмоциональ­
ном плане интереса для нас здесь и сейчас. Наука, несмотря на то,
что она уменьшает наши вселенские притязания, чрезвычайно повы­
шает наш земной комфорт. Поэтому, несмотря на ужас богословов, к
существованию науки, в целом, можно относится терпимо.

122

СТОИЦИЗМ И ДУШЕВНОЕ ЗДОРОВЬЕ
Написано в 1928 г .

П
ри

помощи

средств современной психологии многие пробле­

мы образования, над которыми бились прежде (весьма неудач­
но) посредством чисто морального наказания, сейчас решают­

ся менее прямыми, но все же более научными методами. Возможно,
это лишь тенденция, особенно среди наименее информированных фа­
натиков психоанализа, думать, что более нет нужды в стоическом са­
мообладании. Я не разделяю этого взгляда и в данной статье хочу
рассмотреть несколько ситуаций, где оно необходимо, и несколько
методов, которыми оно может быть воспитано в молодежи, а также
кое-какие опасности, которых следует избегать в этом воспитании.
Давайте начнем с наиболее трудной и наиболее существенной
проблемы, поднятой стоицизмом: я имею в виду Смерть. Существуют
различные попытки совладать со страхом смерти. Мы можем попро­
бовать игнорировать и никогда не говорить о смерти или всегда пы­
таться повернуть наши мысли в ином направлении, когда обнаружи­
ваем себя лицом к лицу со смертью. Это метод «людей-бабочек» в
«Машине времени» Уэллса. Мы можем вести себя совершенно иначе
и постоянно размышлять о краткости человеческой жизни в надеж­
де, что фамильярность в отношении к смерти вызовет к ней презре­

123

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

ние; то был курс, выбранный Карлом V в монастыре после своего от­
решения. Был такой член Совета Кембриджского колледжа, который
зашел так далеко, что поставил в своей комнате гроб и выходил на
лужайки колледжа с лопатой резать червей пополам, говоря при этом:
«Нет, вы еще до меня не добрались!» Существует и третий путь, ши­
роко распространенный: убедить себя и других, что смерть не есть
смерть, а врата в новую и лучшую жизнь. Эти три метода, смешанные
в различных соотношениях, покрывают большую часть способов че­
ловека приспособиться к тому неудобному факту, что мы умираем.
Однако для каждого из этих методов существуют возражения. По­
пытка избежать размышлений об эмоционально интересующем пред­
мете, как заметили фрейдисты в связи с сексом, определенно будет
неудачной и приведет к различным видам нежелательных искаже­
ний. Сейчас, конечно, можно скрыть в сознании ребенка знание о
смерти в какой-либо мучительной форме в течение ранних лет. По­
лучится это или нет — дело случая. Если умирает кто-либо из роди­
телей, брат или сестра, ничто не может оградить ребенка от обрете­
ния эмоционального осознания смерти. Даже если благодаря удач­
ному совпадению событий факт смерти не станет очевидным для ре­
бенка в ранние годы, это произойдет рано или поздно; и для тех, кто
совсем не подготовлен, факт смерти, когда он случится, может стать
довольно серьезным ударом. Мы должны, следовательно, постараться
выработать некоторое иное отношение к смерти, чем простое игно­
рирование ее существования.
Практика постоянного размышления о смерти, по крайней мере,
столь же пагубна. Ошибочно долго думать исключительно об одном
предмете, тем более когда наше размышление не может завершиться
действием. Мы можем, конечно, поступать так, чтобы отсрочить соб­
ственную смерть, и, в какой-то мере, так поступает любой нормаль­
ный человек. Но, в конечном счете, мы не можем оградить себя от
смерти; стало быть, это бесполезный предмет размышления. Более
того, это ведет к ослаблению интереса человека к другим людям и
событиям, а только реальные интересы помогут сохранить душевное
здоровье. Страх смерти заставляет человека чувствовать себя рабом

124

СТОИЦИЗМ И ДУШЕВНОЕ ЗДОРОВЬЕ

внешних сил, а рабская психология ни к чему хорошему не приведет.
Если путем размышления человек может по-настоящему излечить себя
от страха смерти, то он может и перестать размышлять над этим пред­
метом; пока же смерть поглощает его мысли, это доказывает, что он
не перестал бояться ее. Следовательно, этот метод не лучше, чем пре­
дыдущий.
Вера в то, что смерть есть врата в лучшую жизнь, логически долж­
на предохранять человека от ощущения какого-либо страха перед
смертью. К счастью для медицинской профессии, на самом деле, она
не оказывает такого воздействия, за исключением нескольких ред­
ких случаев. Еще никто не установил, что верующие в будущую жизнь
меньше боятся болезней или более отважны в битве, чем те, кто ду­
мает, что смерть есть конец всего. Покойный Ф. В. Г. Майерс, бывало,
рассказывал, как он спросил одного человека за обеденным столом,
что он думает о том, что случится с ним, когда он умрет. Мужчина
попытался проигнорировать этот вопрос, но, под нажимом, ответил:
«О, полагаю, что я должен унаследовать вечное блаженство, но мне
бы не хотелось говорить с Вами о таких неприятных вещах». Причи­
на этой очевидной непоследовательности состоит, конечно, в том, что
религиозная вера для большинства людей существует только в сфере
сознательного мышления, но не проникает на уровень измененных
бессознательных механизмов. Если со страхом смерти можно побе­
дить, то нужно действовать с помощью метода, который влияет на
поведение в целом, а не только на ту его часть, которая обычно назы­
вается сознательным мышлением. Религиозная вера может воздей­
ствовать на некоторую, но не на большую часть человечества. Поми­
мо причин, названных бихевиоризмом, существуют два других ис­
точника этой несостоятельности: один — это некое сомнение, кото­
рое сохраняется, несмотря на пылкое вероисповедание, и демонстри­
рует себя в виде скептического гнева; другой — тот факт, что верую­
щие в будущую жизнь склонны скорее подчеркивать, чем преумень­
шать ужас, которым будет сопровождаться смерть, если наша вера
окажется непрочной, и таким образом укреплять страх тех, кто не
переживает ее с абсолютной уверенностью.

125
V.

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

Что же тогда должны мы делать с молодыми людьми, чтобы при­
способить их к миру, в котором существует смерть? Мы должны дос­
тичь трех целей, которые очень трудно совместить. (1) Мы не долж­
ны дать им почувствовать, что смерть — это тот предмет, о котором
мы не хотим говорить или поощрять их думать о нем. Если мы дадим
им это почувствовать, они сделают заключение, что это интересная
тайна, и будут думать о ней еще больше. С этой точки зрения нам
подходит обычное современное отношение к половому воспитанию.
(2) Мы должны, тем не менее, вести себя так, чтобы оградить их, если
можно, от долгих или частых размышлений над проблемой смерти. В
отношении погружения в размышления о смерти существует возра­
жение, подобное тому, что выдвигается в отношении увлечения пор­
нографией, а именно то, что оно снижает эффективность действий и
всестороннее развитие личности и ведет к поведению, неудовлетво­
рительному как для самой личности, так и для остальных. (3) Мы не
должны надеяться создать в ком-либо удовлетворительное отноше­
ние к предмету смерти с помощью аргументов, апеллирующих толь­
ко к сознанию; в частности, ни к чему хорошему не приведут намере­
ния показать, что смерть менее ужасна, чем какие-либо другие собы­
тия, если (как это обычно и бывает) это убеждение не проникает на
уровень бессознательного.
Чтобы добиться этих разнообразных целей, мы должны принять
несколько разных методов, соответствующих опыту ребенка или юно­
ши. Если человек близко не общался с умирающим ребенком, то ему
довольно легко принять смерть как общий факт, не вызывающий боль­
шого эмоционального интерёса. До тех пор, пока смерть абстрактна
и внеличностна, о ней говорят обычным тоном, а не как о чем-то ужас­
ном. Если ребенок спрашивает: «Я умру?» — надо ответить: «Да, но
нескоро». Необходимо не допускать любого намека на тайну в отно­
шении смерти. Ее надо отнести к той же области, что и испорченную
игрушку. Но, конечно, желательно, если можно, сделать ее кажущей­
ся более отдаленной, пока дети еще малы.
Когда умирает кто-то близкий для ребенка, ситуация иная. Пред­
положим, например, что ребенок теряет брата. Родители несчаст­

126

СТОИЦИЗМ И ДУШЕВНОЕ ЗДОРОВЬЕ

ны, но несмотря на то, что они могут не желать, чтобы ребенок знал,

как они несчастны, правильно и необходимо, чтобы он восприни­
мал отчасти их страдание. Очень важна естественная привязан­
ность, и ребенок должен чувствовать, что его родители испытыва­
ют ее. Более того, если путем нечеловеческих усилий они скрыва­
ют от ребенка свое горе, он может подумать: «Они не будут беспо­
коиться, если я умру». Такая мысль может подтолкнуть развитие
разного рода психических заболеваний. Следовательно, хотя шок
от такого происшествия очень серьезен, если оно случается во вре­
мя позднего детства (в раннем детстве оно не переживается так силь­
но), тем не менее, если оно случилось, мы не должны слишком ми­
нимизировать его значение. Этой темы не надо ни избегать, ни ак­
центировать ее; то, что можно сделать без какого-либо явного умыс­
ла, так это создать новые интересы, и, прежде всего, новые привя­
занности. Я думаю, что невероятная привязанность ребенка к како­
му-либо одному человеку довольно часто является признаком того,
что что-то неладно. Такая привязанность может возникнуть к одно­
му родителю, если другого родителя не очень любят, или к учителю,
если не сложились отношения с обоими родителями. В общем это —
следствие страха: предметом привязанности является только та лич­
ность, которая дает чувство безопасности. Но сама привязанность
такого типа в детстве — нездоровое явление. Если такая привязан­
ность существует, то смерть любимого человека вдребезги разбива­
ет жизнь ребенка. Даже если внешне кажется, что все хорошо, каж­
дая последующая любовь будет переживаться с чувством ужаса. Муж
(или жена) и дети будут окружены чрезмерной заботой и будут вос­
приниматься бессердечными, когда они будут просто жить своей
собственной жизнью. Родители, следовательно, не должны чувство­
вать удовольствия, если станут предметом такой привязанности.
Если ребенок в целом счастлив и имеет дружеское окружение, он
без больших трудностей переживет боль любой потери, которая
может с ним случиться. Воля к жизни и надежда будут достаточны­
ми, чтобы обеспечивать нормальные условия для роста и счастли­
вой жизни.

127

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

В юности, однако, необходимо нечто более позитивное в способе
отношения к смерти, чтобы взрослая жизнь молодого человека была
удовлетворительной. Взрослый человек не должен много думать о
смерти, ни о своей собственной, ни о смерти тех, кого он любит, не
потому, что он специально направляет свои мысли к другим вещам,
ибо это бесполезное упражнение, которое никогда не будет действи­
тельно успешным, а потому, что у него много разнообразных интере­
сов и занятий. Когда он думает о смерти, лучше делать это стоически,
осторожно и хладнокровно, не пытаясь убавить ее значения, но чув­
ствовать своего рода гордость в возвышении над ней. Принцип тот
же, что в случае с любым другим неприятным чувством: спокойное
размышление над ужасающим — единственно возможное отношение.
Нужно сказать себе: «Да, это может случиться, но что из того?» Люди
достигают аналогичного состояния в случае смерти в бою, потому
что тогда они полностью убеждены в обоснованности того, за что
они отдают свою жизнь или жизнь дорогого им человека. Нечто по­
хожее на это чувство желательно иметь человеку в любом возрасте.
В любом возрасте человек должен чувствовать, что есть важные вещи,
ради которых он живет, и что его смерть, или смерть его жены или
ребенка не положит конец всему, что его интересует в этом мире.
Чтобы это отношение в жизни взрослого человека было искренним и
глубоким, необходимо, чтобы в юности он все делал с искренним эн­
тузиазмом, и таким образом строил свою жизнь и карьеру. Юность
есть период великодушия, и она должна быть использована для фор­
мирования благородных привычек. Это может быть достигнуто под
влиянием отца или учителя. В лучшем обществе чаще всего это бу­
дет делать мать, но в настоящее время жизнь женщин, как правило,
такова, что делает их мировоззрение слишком узким и недостаточно
интеллектуальным для того, что я имею в виду. По той же самой при­
чине молодые люди (как юноши, так и девушки) должны, как прави­
ло, иметь в качестве учителей мужчин, пока не вырастет новое поко­
ление женщин, у которых будут более широкие интересы.
Вплоть до недавнего времени роль стоицизма в жизни, возможно,
недооценивалась, в частности передовыми воспитателями. Когда уг­

128

СТОИЦИЗМ И ДУШЕВНОЕ ЗДОРОВЬЕ

рожает несчастье, существует два способа справиться с ситуацией:
мы можем попытаться избежать несчастья, или мы решим встретить
его стоически. Первый способ замечателен, если его можно приме­
нить, не запятнав себя трусостью; но последний необходим рано или
поздно для каждого, кто не хочет быть рабом страха. Это отношение
и есть стоицизм. Большой трудностью для воспитателя является то,
что внушение стоицизма молодежи дает выход садизму. В прошлом
принципы наказания были настолько свирепые, что воспитание от­
крывало путь для жестокости. Возможно ли привить необходимый
минимум дисциплины без появления удовольствия от причиненного
ребенку страдания? Люди старой закалки будут, конечно, отрицать,
что они испытывали подобное удовольствие. Всем известна история
о мальчике, чей отец, ударив его розгами, сказал: «Мальчик мой, это
причиняет мне большую боль, чем тебе!» На что мальчик ответил:
«Тогда разреши мне, папа, сделать то же самое с тобой». Самуэль Бат­
лер в книге «Путь всего живого» изобразил садистское наслаждение
злых родителей способом, убеждающим любого современного студента-психолога. Что же тогда мы должны с этим делать?
Страх смерти — только один из многих, которые наилучшим об­
разом преодолеваются стоицизмом. Есть страх перед нуждой, страх
физической боли, страх деторождения, распространенный среди со­
стоятельных женщин. Все эти страхи можно ослабить и, в какой-то
мере, презреть. Но если мы выберем точку зрения, согласно которой
люди не должны замечать такие вещи, мы должны будем также при­
нять ту точку зрения, что не надо уменьшать зло. Долгое время дума­
ли, что женщины не должны пользоваться анестезией придеторож­
дении; в Японии это мнение существует и по сей день. Доктора-муж­
чины говорят, что анестезия вредна; не существует причин для тако­
го мнения, кроме, несомненно, бессознательного садизма. Но чем сла­
бее становятся родовые муки, тем меньше остается у богатых жен­
щин желания их претерпевать: их храбрость уменьшается быстрее,
чем требуется. Очевидно, здесь должно существовать какое-то рав­
новесие. Невозможно прожить всю жизнь легко и приятно, и, сле­
довательно, люди должны быть способны соответствующим образом

129

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

относиться к неприятностям; при этом мы должны постараться не
одобрять жестокость настолько, насколько это возможно.
Кто имеет дело с маленькими детьми, скоро начинает понимать,
что слишком много симпатии по отношению к ним — это ошибка.
Слишком мало симпатии, конечно, еще большая ошибка, но здесь, как
и везде, плоха любая крайность. Ребенок, который неизменно встре­
чает симпатию, будет плакать при малейшей неудаче. Обычный са­
моконтроль обычного взрослого человека достигается только через
знание, что симпатию по пустякам не получишь. Дети с готовностью
понимают, что взрослый, который иногда немного строг, лучше для
них; их инстинкт подсказывает им, любят их или нет; и с теми, кто,
как они чувствуют, любит их, они будут мириться, несмотря на всю
строгость требований, исходящих от этих людей. Таким образом, тео­
ретически решение просто: пусть воспитателей будет воодушевлять
мудрая любовь, и они будут поступать правильно. Фактически, одна­
ко, вопрос более сложен. Усталость, раздражительность, беспокойство,
нетерпение осаждают родителей или учителей, и опасно придержи­
ваться теории воспитания, которая позволяет взрослому выплеснуть
эти чувства на ребенка ради его отдаленного благополучия. Тем не
менее, если теория верна, она должна быть признана, и эти опаснос­
ти должны предстать перед сознанием родителей или учителей, чтобы
сделать все возможное и принять меры предосторожности против них.
Сейчас мы суммируем заключения, предложенные предыдущей
дискуссией. Что касается тяжелых жизненных опасностей, знание о
них не должно ни скрываться от детей, ни навязываться им; оно дол­
жно приходить, когда обстоятельства делают его неотвратимым. О
тягостных вещах, когда на них обращают внимание, надо говорить
правдиво и без эмоций, за исключением случаев, когда смерть случа­
ется в семье и когда скрывать горе будет неестественно. Взрослые
должны показать своим поведением определенное мужество, кото­
рое молодые должны бессознательно воспринять как пример. В юно­
сти молодому человеку нужно представить широкий спектр имперсональных интересов, и образование должно осуществляться таким
образом, чтобы дать ему идею (через предложение, а не путем стро­

130

СТОИЦИЗМ И ДУШЕВНОЕ ЗДОРОВЬЕ

гого увещевания) жизни во имя целей, находящихся за пределами него
самого. Он должен быть научен выносить несчастье, когда оно случа­
ется, через понимание, что еще есть вещи, ради которых стоит жить.
Он не должен с грустью размышлять о возможных несчастьях, даже с
целью быть готовыми их встретить. Те же, чья работа связана с моло­
дежью, должны особо следить за собой, чтобы быть уверенными, что
они не получают садистского удовольствия от необходимого в вос­
питании элемента наказания; мотивом наказания может быть только
развитие характера или мышления. Интеллект также требует дисцип­
лины, потому что без нее никогда не будет достигнута правильность
мышления. Но дисциплина ума — это отдельная тема и лежит за пре­
делами этой статьи.
Я хочу сказать еще лишь одно: дисциплина лучше, когда она исхо­
дит из внутреннего импульса. Для того чтобы это было возможно,
необходимо, чтобы у ребенка или у юноши было стремление (ambi­
tion) достичь чего-то сложного и воля совершать усилия для дости­
жения этой цели. Такое стремление обычно вырабатывается кем-то
из окружающих. Таким образом, даже самодисциплина зависит, в ко­
нечном счете, от стимулов воспитания.

131

О ЮНОШЕСКОМ ЦИНИЗМЕ
Написано в 1929 г.

який, посетивший университеты Запада, вероятно, будет по­
ражен тем фактом, что современная интеллигентная молодежь
цинична гораздо в большей степени, чем это было прежде. Это­
го не скажешь о России, Индии, Китае или Японии; полагаю, что иная
ситуация в Чехословакии, Югославии и Польше; в Германии это, по
крайней мере, не столь распространено; но это, несомненно, отличи­
тельная характеристика молодежи в Англии, Франции и Соединен­
ных Штатах. Чтобы понять, почему молодежь цинична на Западе, мы
также должны понять, почему она не цинична на Востоке.
Молодежь в России не цинична потому, что она разделяет, в це­
лом, коммунистическую философию, и у нее есть великая страна, об­
ладающая природными ресурсами, готовыми к разработке с помощью
интеллигенции. Следовательно, у молодежи есть будущее, есть воз­
можность сделать карьеру, которую она полагает ценной. Вы не за­
думываетесь о целях жизни, когда, созидая Утопию, прокладываете
трубопровод, строите железную дорогу или учите крестьян работать
на тракторах Форда на четырехмильном фронте одновременно. По­
этому русская молодежь энергична и преисполнена страстной веры.

132

О ЮНОШЕСКОМ ЦИНИЗМЕ

В Индии молодежь глубоко убеждена в безнравственности Анг­
лии: из этой предпосылки, как из понятия существования Декарта,
можно вывести целую философию. Из того факта, что Англия являет­
ся христианской страной, следует, что индуизм или, возможно, маго­
метанство — единственные истинные религии. Из того факта, что
Англия — капиталистическая и индустриальная страна, следует, со­
размерно темпераменту рассуждающего, что все либо должны прясть
при помощи прялки, либо необходимо введение защитных мер для
развития местного капитализма и индустриального общества как
единственный способ победы над капитализмом типа английского.
Из того факта, что Англия завладела Индией при помощи физичес­
кой силы, следует, что только моральная сила является достойной.
Преследования националистической активности в Индии вполне до­
статочно для того, чтобы эта активность выглядела героической, но
недостаточно, чтобы она выглядела бесполезной. Таким образом англо-индусы спасают интеллигентную молодежь Индии от пагубного
влияния скептицизма.
В Китае ненависть к Англии тоже заметна, но гораздо меньше, чем
в Индии, потому что Англия никогда не покоряла эту страну. Китай­
ская молодежь сочетает патриотизм с искренним энтузиазмом по от­
ношению к обычаям западных народов в том виде, какой был распро­
странен в Японии пятьдесят лет назад. Она хочет, чтобы китайский
народ был просвещенным, свободным и процветающим, и она делает
все, чтобы добиться этого результата. Ее идеалы в целом принадле­
жат XIX столетию, но еще не начали казаться старомодными в Китае.
Цинизм в Китае ассоциировался с крупными чиновниками импера­
торского режима и сохранился среди непримиримых милитаристов,
разрушающих страну с 1911 года, но он отсутствует в мышлении со­
временных интеллектуалов.
В Японии мировоззрение молодых интеллектуалов не слишком
отличается от того, что было распространено в Европе между 1815 и
1848 годами. В силе остаются лозунги либерализма: парламентское
правление, свобода личности, свобода мысли и свобода речи. Борьбы
за них против традиционного феодализма и самодержавия вполне

133

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

достаточно, чтобы сохранять молодежь занятой делом и преиспол­
ненной энтузиазма.
Для искушенного молодого человека Запада весь этот пыл кажет­
ся пустой тратой времени. Он твердо убежден, что беспристрастно
изучая все, он видел все и обнаружил, что «ничто не ново под лу­
ной». Конечно, этому есть много оснований в учениях старших поко­
лений. Не думаю, что эти основания исчерпывают суть вопроса, ибо
при других обстоятельствах молодежь выступает против поучений
старших и вырабатывает собственные убеждения. Если современная
западная молодежь отвечает только цинизмом, для этого должна су­
ществовать некая особая причина. Кажется, что молодые люди не
только не способны верить в то, что им говорят, но также что они не
способны вообще верить во что-либо. Это странное положение дел
заслуживает пристального внимания и изучения. Давайте сначала
возьмем по очереди некоторые прежние идеалы и посмотрим, поче­
му они больше не внушают доверия. Можно перечислить несколько
таких идеалов: религия, родина, прогресс, красота, истина. Что в них
неверно на взгляд молодежи?
РЕЛИГИЯ. Здесь проблемы отчасти интеллектуального плана, отча­
сти — социального. В интеллектуальном плане некоторые талантли­
вые люди еще способны верить столь же страстно, как, например, Св.
Фома Аквинский. Бог большинства современных молодых людей бо­
лее абстрактен. Идея такого Бога способна выродиться в идею Жиз­
ненной Силы или «внеличностной энергии, способствующей правед­
ности». Даже верующие гораздо больше озабочены последствиями
своей веры в этом мире, чем тем иным миром, веру в который они
исповедуют; они не столько уверены в том, что этот мир создан во
славу Божию, сколько в том, что идея Бога является удобной гипоте­
зой для улучшения этого мира. Подчинение ими Бога нуждам под­
лунного мира вызывает подозрение относительно подлинности их
веры. Кажется, они думают, будто Бог, как и Воскресение, был создан
для человека. Существуют также социологические причины неприз­
нания Церкви за основу современного идеализма. Церкви через по­
жертвования стали тесно связаны с защитой собственности. Более

134

О ЮНОШЕСКОМ ЦИНИЗМЕ

того, они связаны с жесткой этикой, осуждающей множество удоволь­
ствий, которые кажутся молодежи невинными и запрет на которые
причиняет множество мучений, которые для скептика представля­
ются излишне тяжелыми. Я знаю убежденных молодых людей, кото­
рые искренне разделяют учение Христа, но они осуждаются офици­
альным христианством и стали изгнанниками и жертвами преследо­
вания, словно являются воинствующими атеистами.
РОДИНА. Патриотизм практически всегда и везде был страстной
верой, разделяемой лучшими умами. Так было в Англии во времена
Шекспира, в Германии во времена Фихте и в Италии во времена Мадзини. То же самое сейчас в Польше, в Китае и в отдаленных частях
Монголии. В западных странах патриотизм остается чрезвычайно
сильным: он контролирует политику, общественные расходы, воен­
ные приготовления и т. п. Но интеллектуальная молодежь не способ­
на принять его как адекватный идеал; она понимает, что патриотизм
хорош для покоренных наций, но как только покоренная нация доби­
вается свободы, национализм, который до этого был героическим,
становится деспотическим. Поляки, симпатизирующие идеалистам с
тех пор, как Мария Тереза «плакала, но брала», использовали свою
свободу для организации притеснений на Украине. Ирландцы, кото­
рым Британия навязывала цивилизацию в течение восьмисот лет,
использовали свою свободу, чтобы провести законы, запрещающие
публикацию многих хороших книг. Зрелище поляков, убивающих
украинцев, и ирландцев, уничтожающих литературу, делает нацио­
нализм, как кажется, не вполне адекватным идеалом даже для малень­
кой нации. Но когда речь идет о могущественной нации, аргумент
становится еще сильнее. Версальский договор не очень поощрялся
теми, кто имел счастье не быть убитым при защите идеалов, которые
предало правительство. Те, кто в ходе войны доказали, что сражают­
ся с милитаризмом, стали, после заключения Версальского договора,
ведущими милитаристами в своих странах. Подобные факты делают
очевидным для всех интеллигентных молодых людей, что патриотизм
является главным проклятием нашего века и что он покончит с циви­
лизацией, если не будет усмирен.

135

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

ПРОГРЕСС. Это идеал XIX столетия, о котором слишком много бол­
тали с точки зрения утонченной молодежи. Умеренный прогресс не­
обходим в мелочах, таких как количество производства легковых
автомобилей или потребления земляных орехов. Действительно не­
обходимые вещи неизмеримы и, следовательно, к ним непримени­
мы подобные методы. Более того, многие современные изобрете­
ния стремятся сделать людей глупее. Я имею в виду радио, звуковое
кино и отравляющий газ. Шекспир измерял величие века стилем его
поэзии (см. сонет 32), но эта форма измерения несовременна.
КРАСОТА. Существует некое представление о красоте, которое ка­
жется устаревшим, хотя трудно сказать, почему. Современный ху­
дожник будет возмущен, если его обвинят в поисках красоты. Боль­
шинство современных художников, кажется, воодушевляется некиим видом неистовства против мира, так что они более хотят причи­
нить сильную боль, нежели доставить безмятежное удовольствие.
Более того, некоторые типы прекрасного требуют того, чтобы че­
ловек держался более серьезно, чем это возможно для современной
интеллигенции. Выдающийся гражданин своей страны в небольшом
городке, таком как Афины или Флоренция, мог без труда почувство­
вать себя значимым. Земля была центром Вселенной, человек был
целью творения, его родной город раскрывал его лучшие качества,
и он сам был одним из лучших в своем городе. При таких обстоя­
тельствах Эсхил или Данте могли всерьез переживать свои печали и
радости. Они могли чувствовать, что и личные переживания чело­
века, и трагические происшествия заслуживают того, чтобы быть
отмеченными в бессмертных стихах. Но современный человек, ког­
да его настигает несчастье, сознает себя как единицу статистичес­
кого целого; прошлое и будущее вытягиваются перед ним в мрач­
ную процессию обыденных поражений. Человек сам по себе кажет­
ся нелепым, напыщенным животным, рыдающим и суетящимся по
пустякам в течение краткой интермедии между бесконечными пе­
риодами молчания. «Неприспособленный человек — не более чем
жалкое, голое, раздвоенное животное», — говорит король Лир, и эта
идея ведет его к сумасшествию, потому что она непривычна. Но для

136

О ЮНОШЕСКОМ ЦИНИЗМЕ

современного человека эта идея привычна и ведет его только к три­
виальности.
И СТИ И А . В старые времена истина была абсолютной, вечной и сверх­
человеческой. Я сам, будучи юношей, соглашался с этим взглядом и
посвятил неразумно растраченную молодость поискам истины. Но
целый сонм врагов восстает для того, чтобы убить истину: патрио­
тизм, бихевиоризм, психологизм, релятивистская физика. Галилей и
инквизиция расходились во взгляде на то, вращается ли Земля во­
круг Солнца, или Солнце вращается вокруг Земли. Обе стороны были
едины в том, что это две совершенно разные вещи. Однако пункт, по
которому они соглашались, был ошибочен: разница только в словах.
В старые времена истине действительно можно было поклоняться; в
самом деле искренность поклонения демонстрировалась практикой
распятия людей. Но трудно поклоняться чисто человеческой и отно­
сительной истине. Закон гравитации, согласно Эддингтону, суть толь­
ко условная конвенция о системе измерения. Она не более истинна,
чем другие, не более, чем метрическая система более истинна, чем
система измерения в футах и ярдах.

Был мраком этот мир окутан.
«Да будет свет!» —
И вот явился Ньютон.
Кажется, этому сентименту не достает возвышенности. Когда Спи­
ноза верил во что-либо, он полагал, что был вдохновлен интеллекту­
альной любовью к Богу. Современный человек верит либо вместе с
Марксом, что он управляем экономическими мотивами, либо вместе с
Фрейдом, что в основе его веры в экспоненциальную теорему или в
распределение фауны в Красном море лежит некий сексуальный мо­
тив. Ни в том ни в другом случае он не может насладиться восторгом
Спинозы.
Постольку, поскольку мы рассматриваем современный цинизм с
рационалистической точки зрения, мы рассматриваем его как нечто,
имеющее интеллектуальные причины. Однако вера, как неустанно
твердят нам современные психологи, редко определяется рациональ­

137

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

ными мотивами, но то же справедливо и для неверия, хотя скептики
часто не обращают внимания на этот факт. Причины любого широко
распространенного скептицизма, похоже, скорее социологические,
чем интеллектуальные. Основная причина всегда состоит в удобстве
без власти. Власть имущие не циничны до тех пор, пока они способ­
ны проводить в жизнь свои идеалы. Жертвы угнетения не циничны,
пока они преисполнены ненависти, а ненависть, как и любая другая
сильная страсть, приводит с собой цепочку сопутствующих верова­
ний. До широкого распространения образования, демократии и мас­
сового производства интеллектуалы везде имели значительное прак­
тическое влияние, и это влияние никоим образом не уменьшалось,
даже если им отрубали головы. Современный интеллектуал обнару­
живает себя в совершенно иной ситуации. Ему нетрудно получить
тепленькое местечко и обеспеченный приличный доход, если он по­
желает продать свои услуги глупому богачу или в качестве пропа­
гандиста, или в качестве придворного шута. Воздействие массового
производства и начального образования таково, что глупость зани­
мает более прочное положение, чем в любое другое время, начиная с
истоков цивилизации. Когда царское правительство убило брата Ле­
нина, это не превратило Ленина в циника, поскольку ненависть сти­
мулировала всю его жизненную деятельность, в которой он наконецто преуспел. Но в большинстве стабильных стран Запада редко быва­
ет такая убедительная причина для ненависти или такой удобный
случай для эффектной мести. Работа интеллектуалов заказывается и
оплачивается правительствами или богатыми людьми, чьи цели, воз­
можно, кажутся абсурдными, если не пагубными, для работающих на
них интеллектуалов. Но захлестнувший их цинизм позволяет им при­
способить свои взгляды к ситуации. Правда, есть некоторые виды
деятельности, в которых власти хотели бы наблюдать выдающиеся
результаты; лидером здесь является наука, следом за ней в Америке
идет общественная архитектура. Но если человек имеет литератур­
ное образование, то часто случается так, что в двадцатидвухлетнем
возрасте он, обладая значительным мастерством, не может развивать
это мастерство в направлении, которое представляется важным ему

138

О ЮНОШЕСКОМ ЦИНИЗМЕ

самому. Ученые на Западе не циничны потому, что они могут разра­
батывать свои лучшие идеи при полном одобрении сообщества, но в
этом они исключительно удачливы по сравнению со всеми современ­
ными интеллектуалами.
Если этот диагноз верен, то современный цинизм нельзя вылечить
одной лишь проповедью или путем демонстрации молодым людям
более совершенных идеалов, чем те, которые пасторы и учителя выу­
живают из заржавевшего арсенала устаревших предрассудков. Изле­
чение наступит только тогда, когда интеллектуалы смогут найти себе
работу, в которой смогут осуществить свои творческие замыслы. Я
не вижу иного предписания, за исключением старого рецепта, про­
пагандируемого Дизраэли: «Воспитывайте наших учителей». Но это
должно быть более реальное воспитание, чем то, которое повсемест­
но дается в настоящее время пролетариями или плутократами. И это
должно быть воспитание, принимающее во внимание настоящие куль­
турные ценности, а не только утилитарное желание производить так
много товаров, что ни у кого не будет времени насладиться ими. Че­
ловеку не позволяют практиковаться в медицине, пока он не узнает
что-либо о человеческом теле, но финансисту позволяют свободно
оперировать деньгами без какого-либо знания разнообразных послед­
ствий его действий, за единственным исключением — действий, за
которые отчитывается его банк. Как прекрасен был бы мир, в кото­
ром ни один человек не имел бы права работать на бирже, пока не
сдаст экзамен по экономике и греческой поэзии, и в котором полити­
ки будут обязаны иметь компетентное знание истории и современ­
ной поэзии! Вообразите магната, поставленного перед вопросом:
«Если бы Вам пришлось совершить крупную спекуляцию с пшеницей,
какое воздействие это оказало бы на германскую поэзию?» Каузаль­
ность в современном мире является наиболее сложной и разветвлен­
ной, чем когда бы то ни было раньше вследствие увеличения числа
больших организаций; но те, кто контролируют эти организации, суть
невежественные люди, не знающие и сотой части последствий своих
действий. Рабле опубликовал свою книгу анонимно, из страха поте­
рять университетский пост. Современный Рабле никогда не напишет

139

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

книгу, потому что будет осознавать, что его анонимность будет рас­
крыта с помощью совершенных методов гласности. Правители мира
были глупы всегда, но никогда в прошлом они не были так могуще­
ственны, как в настоящем. Следовательно, нет более важного пути к
поиску безопасности, чем их обязанность быть интеллигентными.
Является ли эта проблема неразрешимой? Я так не думаю, но я буду
последним, утверждающим, что это легко.

140

ЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ?
Интервью 1959 г .

В

удро

У

айэтт

Лорд Рассел, Вы кажетесь очень счастливым человеком. Вы все­
гда были таким?
Л

орд

Р ассел

Нет, конечно, нет. У меня были периоды счастья и периоды несча­
стья. К моей радости, кажется, что чем старше я становлюсь, тем длин­
нее становятся периоды счастья.

Какой был у Вас самый худший, несчастливый период?
Я был очень, очень несчастен в юности. Я думаю, как и многие
подростки. У меня не было друзей, никого, с кем бы я мог поговорить.
Мне казалось, что меня все время посещала мысль о самоубийстве и
что я с трудом удерживал себя от этого поступка, а на самом деле это
была неправда. О, я, конечно, выдумывал, что я очень несчастен, но
это было частично вымыслом, который я почерпнул из снов. В моем
сне я был действительно очень болен и умирал. Как это ни странно, у
моей постели находился профессор Джовет, магистр Баллиол-колледжа1 и переводчик Платона, чрезвычайно ученый человек и друг на­
шей семьи. У него был скрипучий голос, и я в моих снах говорил ему
очень сентиментальным тоном: «Ну, в любом случае в этом есть одно
1Магистр, т. е. ректор, декан и т. п. Баллиол-колледжа (Оксфорд). — Прим. ред.

141

ЛЮДИ, ДУМАЙТЕ!

удобство: скоро я буду далеко от всего этого». Он спрашивал: «Вы име­
ете в виду жизнь?» И я отвечал: «Да, я имею в виду жизнь». И он гово­
рил: «Если бы Вы были чуть старше, Вы бы не говорили такую чепу­
ху». Я просыпался и никогда больше не говорил подобных глупостей.

Но когда Вы были счастливы, это было сознательно спланиро­
вано или происходило случайно?
Это было сознательное планирование только тогда, когда это ка­
салось моей работы, остальную часть моей жизни я полагался на им­
пульс и волю случая. Но, конечно, в отношении работы у меня был
обдуманный план, который я выполнял довольно успешно.

Но Вы думаете, это хорошо срабатывает — оставлять счастье
на волю случая и импульса?
О! Я думаю, в огромной степени это зависит от удачи и также от
того, как идет ваша работа. У меня был ужасно несчастливый период
(в значительно более позднее время, чем тот, в юности, о котором я
говорил), когда я был совершенно поставлен в тупик проблемой, ко­
торую я должен был решить прежде, чем продолжать дальше мою ра­
боту. Два года я бился над этой проблемой абсолютно без видимого
прогресса, и это было очень несчастливое время.

Каковы, Вы думаете, составляющие счастья?
Я думаю, самые важные — четыре. Возможно, первая из них —
здоровье, вторая — достаточные средства, чтобы уберечь вас от нуж­
ды, третья — счастливые личные связи и четвертая — успешная ра­
бота.

А почему здоровье? Почему Вы придаете ему такое важное зна­
чение?
Я думаю, если вы не очень здоровы, сложно действительно быть
счастливым. Нездоровье влияет на сознание и заставляет вас чув­
ствовать себя несчастным. Определенные болезни вы можете пере­
носить стоически, но не все.

Как Вы полагаете, то, что вы здоровы, делает вас счастливым,
или то, что вы счастливы, делает вас здоровым?

142

Что ТАКОЕ СЧАСТЬЕ?

Я думаю, прежде всего то, что вы здоровы, делает вас счастливым,
но и другое помогает тоже. Я полагаю, что счастливый человек с мень­
шей вероятностью может заболеть, чем несчастливый.

Скажите, у Вас более счастливый день, когда Вы утром чувству­
ете, что хорошо выспались, чем тогда, когда Вы спали плохо?
О, да, конечно.

Мы можем рассмотреть следующую составляющую — доход?
Насколько он важен?
Это зависит от того уровня жизни, к которому вы привыкли. Если
вы привыкли быть довольно бедным, вам не нужен очень большой
доход. Если вы привыкли быть очень богатым, вы чувствуете себя
несчастным, если ваш доход просто большой, а не огромный, поэтому
это все вопрос привычки, я полагаю.

Не выльется ли это, однако, в одержимую погоню за деньгами?
О, очень легко, и это часто бывает. Вы обнаруживаете, что бога­
тейшие люди боятся умереть в работном доме. Так часто случается.

То есть слишком большие деньги совсем не обязательно прино­
сят счастье.
Да. Я думаю, деньги — это своего рода минимальное условие, и
вам не хочется думать о них слишком много. Если вы думаете о них
слишком много, вы начинаете беспокоиться.

Вы расположили личные связи третьими в списке. Вы подразу­
мевали под этим то, что Вы считаете их третьими по приори­
тету?
Нет, нет. Исходя из моего опыта, я должен сказать, что они — это
первая необходимость или это первая необходимость после здоро­
вья.

Не могли бы Вы немного подробнее объяснить, что вы имеете в
виду?
Под личными связями?

Да.

143

ЛЮДИ, ДУМАЙТЕ!

Я предполагал, что это достаточно очевидно. Это означает друж­
бу, любовь, связь с детьми, все виды близости, тесных личных связей.
Если они не приносят счастья, это делает жизнь довольно сложной.

Работа. Теперь, как высоко Вы бы оценили важность успешной
работы?
На самом деле очень высоко в случае со всеми энергичными людь­
ми. Некоторые люди более апатичны и не зависят от работы так силь­
но. Но если вы энергичны во всем, вы должны иметь выход для своей
энергии, и работа — это очевидный выход. Конечно, работа не сде­
лает вас счастливым, если она не успешна. Но если она успешна, она
наполняет ваш день и прибавляет вам много счастья.

Имеет знамение, какого рода эта работа?
Нет, не думаю, что имеет значение, если только это не сомнитель­
ная работа. Я полагаю, что если бы я был членом Политбюро, работа
была бы немного беспокойной, но...

Она могла бы послужить стимулом для кого-то, кому нравятся
такого рода вещи.
Да, если вам это нравится, то все будет в порядке.

Но незначительность или большая значимость того, что вы
делаете — это важно?
Нет, это зависит от вашего темперамента. Некоторые люди могут
быть счастливы, только когда они вовлечены в великие дела, другие
могут быть достаточно счастливы маленькими достижениями. Это
вопрос темперамента. Но ваша работа должна быть такой, чтобы ваши
способности позволили вам выполнять ее успешно.

То, что Вы говорите, по-видимому, предполагает, что кто-то
был бы счастлив быть ленивым, что кто-то был бы очень доволен,
если бы работы было мало?
Да, но вы не были бы так счастливы, по меньшей мере, исходя из
моего опыта. Радость от действительно хорошей, успешно выполнен­
ной части сложной работы на самом деле очень, очень велика, и я не
думаю, что ленивый человек когда-либо испытывал нечто подобное.

144

Что ТАКОЕ СЧАСТЬЕ?

Если бы Вам сказали, что Вас ждало бы больше удовольствий,
если бы Вы были менее умны, как бы вы реагировали?
О, я бы не пошел на это, нет. На самом деле я был бы готов обхо­
диться гораздо мйньшим количеством удовольствий, если бы я мог
стать немного умнее. Нет, я люблю ум!

Как Вы думаете, философия способствует счастью?
Она способствует, если вы интересуетесь философией и хорошо раз­
бираетесь в ней, но не иначе, как кладка кирпича,., если вы хороший
каменщик. Все, в чем вы хорошо разбираетесь, способствует счастью.

Каковы факторы, которые препятствуют счастью?
Их существует достаточное количество, помимо тех, что являются
противоположностями тех вещей, о которых мы говорили. Один из
факторов, который препятствует достижению счастья, — это трево­
га, и в этом отношении я стал гораздо счастливее с годами, когда стал
старше. Я беспокоюсь гораздо меньше, и я выработал очень полез­
ную тактику в отношении беспокойства, которая состоит в том, что­
бы подумать: «Какая самая худшая вещь, которая может случится?»...
И затем подумать: «В конце концов, это не было бы так плохо спустя
сто лет, возможно, это не имело бы значения». После того как вы дей­
ствительно заставили себя так подумать, вы не будете волноваться
так сильно. Тревога происходит из-за того, что вы избегаете смот­
реть в лицо неприятным возможностям.

Вы способны исключить беспокойство по желанию?
Неполностью, нет, но в очень большой степени.

А где бы Вы бы расположили зависть?
О

да, зависть. Это ужасный источник несчастья для очень многих

людей. Я вспоминаю художника Хейдона, который был не очень хо­
рошим художником, но хотел бы быть им. Он вел дневник и в нем он
записал: «Провел несчастное утро, сравнивая себя с Рафаэлем».

Не могли бы Вы развить этот вопрос о зависти?
Я думаю, огромное количество людей, имеющих многое, что мо­
жет сделать их счастливыми, беспокоятся, потому что им кажется, что

145

ЛЮДИ, ДУМАЙТЕ!

кто-то еще имеет немного больше. Они думают о том, что кто-то име­
ет лучшую машину или лучший сад, или о том, как хорошо было бы
жить в более благоприятном климате, или насколько большее при­
знание приносит та или иная работа, и тому подобные вещи. Вместо
того чтобы радоваться тому, что им есть чему радоваться, они отка­
зываются от удовольствия, думая, что, возможно, кто-то еще имеет
больше, а это к делу не относится.

Да, но может ли зависть быть хорошей вещью в том смысле,
что если вы завидуете чьей-то работе, потому что вы думаете,
что она, возможно, лучше, чем ваша, это может быть стимулом
для вас делать вашу собственную работу лучше?
Да, так может быть, но это также служит стимулом делать худшую
работу, я думаю, и прежде всего, если пытаться соотноситься с рабо­
той других людей. Существует два пути быть впереди другого чело­
века: один — превзойти самого себя и выйти вперед и другой — от­
тащить его назад.

Скука... Как важна скука, на Ваш взгляд?
Я думаю, она чрезвычайно важна, и я не буду говорить, что она
характерна только для человека, поскольку я наблюдал за обезьяна­
ми в зоопарке, и мне показалось, что они тоже скучают, но я не ду­
маю, что другие животные скучают. Думаю, это показатель высшего
интеллекта, а ее важность довольно велика. Вы можете видеть это из
того, что дикари, когда они впервые входят в контакт с цивилизован­
ными людьми, больше всего хотят алкоголя. Они хотят его гораздо
больше, чем Библию, или Евангелие, или даже голубые бусы, и они
хотят его потому, что на время он уносит прочь скуку.

А как преодолевать скуку людям, например девушкам, которые
довольно хорошо образованы? Они выходят замуж и им ничего не
остается делать, как только присматривать за домом.
Это плохая социальная система. Я не думаю, что вы можете изме­
нить ее индивидуальными действиями, но приведенный Вами при­
мер очень важен. Он показывает, что у нас нет должной социальной
системы, потому что каждый должен иметь возможность развивать

146

ЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ?

любые полезные способности, какими бы он или она ни обладали.
Современные, высокообразованные женщины после того как они вхо­
дят замуж, не имеют такой возможности, но это следствие нашей со­
циальной системы.

Насколько понимание мотивов собственных поступков помога­
ет человеку быть счастливым и таким образом избегать самооб­
мана?
Я думаю, эта помощь велика. Все люди либо ненавидят какогонибудь человека, либо ненавидят некоторую группу лиц, либо еще
что-то, находясь под впечатлением, что в основе их побуждений ле­
жит благородный идеализм. Когда фактически скорее всего это не
так. Если они могли бы осознать это, я думаю, что они были бы счас­
тливее.

Вы думаете, что многие люди чувствуют себя несчастными,
обманывая самих себя?
Да, я думаю, очень и очень многие.

Как Вы думаете, можно быть счастливым в несчастии, скажем,
в тюрьме? Вы сами там были.
Я провел очень хорошее время в тюрьме, но тогда я был в первом
отделении, где совсем не чувствовались обычные трудности тюрем­
ной жизни. Но обычно это очень, очень сложно для человека, при­
выкшего к умственной работе. Гораздо легче, если вы привыкли к
физическому труду, потому что вы не лишены в такой мере привыч­
ной интеллектуальной жизни.

Вы думаете, что легче быть счастливым, например в тюрьме, в
ситуации, в которой были Вы, когда Вы думали, что находились в
ней за благое дело, чем если бы вы находились в ней, потому что
заслужили это?
Да, конечно, это так. Я имею в виду то, что если бы они вынесли
мне тот же приговор за воровство ложек, я был бы довольно несчас­
тен, потому что я должен был бы чувствовать себя... ну..., я был бы
заслуженно опозорен. Но в моей ситуации я не чувствовал себя обес­
чещенным.

147

ЛЮДИ, ДУМАЙТЕ!

Просто потому, что это было дело принципа?
Да.

Как Вы считаете, помогает людям быть счастливыми то, что
у них есть какая-то цель, ради которой они живут?
Да, при этом условии они могут более или менее преуспеть. Я ду­
маю, если это цель, которую невозможно достичь, они не будут счас­
тливы. Но если они могут добиваться успеха время от времени, тогда,
я думаю, это помогает. И мне кажется, что этот принцип нужно рас­
пространять и на другие вещи; так, другие интересы, особенно когда
вы становитесь старше, очень важный элемент счастья. Чем более
имперсональны ваши интересы и распространяются за пределы ва­
шей собственной жизни, тем меньше вы будете возражать против того,
что ваша собственная жизнь придет к своему концу лишь через до­
вольно длительное время. Я думаю, что это очень важный элемент
счастья в старости.

Что Вы думаете обо всех этих формулах, которые люди посто­
янно повторяют, как прожить долгую жизнь и быть счастливым?
Ну, как прожить длинную жизнь, это медицинский вопрос и не тот,
по которому я хотел бы высказываться. Я получаю огромное количе­
ство литературы от защитников таких систем. Они говорят мне, что
как только я приму их лекарства, мои волосы снова станут черными.
Я не уверен, что мне это нравится, потому что я обнаружил, что чем
белее мои волосы, тем с большей готовностью люди верят в то, что я
говорю.

148

О ЦЕННОСТИ СКЕПТИЦИЗМА
Публикация 1941 г.

хочу

I

предложить благосклонному вниманию читателя ана-

I. лиз учения, которое, опасаюсь, может показаться невероятно
парадоксальным и разрушительным. Это учение, по сути, со­

стоит в следующем: нежелательно верить в утверждение, если нет
какого-либо основания для подтверждения его истинности. Я дол­
жен, конечно, допустить, что если такое мнение станет общим, оно
полностью изменит нашу общественную жизнь и нашу политичес­
кую систему; а так как обе в настоящем безупречны, это состояние
дел должно рассматриваться как контраргумент данному учению. Я
также сознаю (и это более серьезный довод), что распространение
этого учения поведет к понижению доходов ясновидцев, букмекеров
и тех, кто не делает ничего, чтобы заслужить доброе отношение сей­
час или в будущем. Несмотря на эти веские аргументы, я утверждаю,
что доводы для моего парадокса могут быть доказаны, и я попытаюсь
изложить их.

149

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

Прежде всего, я не хотел бы, чтобы меня рассматривали как чело­
века, придерживающегося крайних взглядов. Я — Британский Виг,
испытывающий Британскую любовь к компромиссу и выдержке.
Обычно рассказывают одну историю о Пирроне, основателе пирронизма (старое название скептицизма). Он утверждал, что мы никогда
не знаем достаточно, чтобы быть уверенными, что поступить одним
образом умнее, чем поступить иначе. В юности прогуливаясь однаж­
ды вечером, он увидел своего учителя философии (от которого он
усвоил свои принципы) застрявшим с головой в канаве и неспособ­
ным выбраться оттуда. После некоторого созерцания он двинулся
дальше, полагая, что нет достаточного основания думать, что он сде­
лает добро, вытащив старика. Другие, менее скептичные, спасли учи­
теля и осудили Пиррона за бессердечность. Но учитель, верный сво­
им принципам, похвалил его за последовательность. Сейчас я не за­
щищаю героический скептицизм, подобный этому. Я готов согласиться
с обычными убеждениями здравого смысла на практике, если не в
теории. Я готов допустить любой хорошо обоснованный результат
науки не как несомненную истину, но как достаточно вероятную для
того, чтобы стать основанием разумного действия. Если объявляется,
что будет в такой-то день затмение Луны, я думаю, что стоит, по край­
ней мере, посмотреть и увидеть, имеет ли оно место. Пиррон думал
бы иначе. На этом основании я считаю оправданным защиту средин­
ной позиции.
Существуют вопросы, по которым исследующие их ученые согла­
шаются; даты затмений могут служить примером. Существуют дру­
гие вопросы, по которым эксперты не соглашаются. Даже когда все
эксперты согласны, они тоже могут ошибаться. Точка зрения Эйнш­
тейна на величину преломления света вследствие гравитации еще не
так давно отвергалась всеми экспертами, и тем не менее, доказано,
что она правильна. И все же, если эксперты единогласны в отноше­
нии какого-либо вопроса, то их мнение должно восприниматься неэкспертами как более верное, чем противоположное мнение. Скеп­
тицизм, который я отстаиваю, означает лишь следующее: (1) когда
эксперты согласны во мнениях, противоположное мнение не может

150

О ЦЕННОСТИ СКЕПТИЦИЗМА

считаться несомненным; (2) когда они не согласны во мнениях, ни
одно мнение не может рассматриваться не-экспертом как несомнен­
ное и (3) когда они все полагают, что нет достаточных оснований
для наличия позитивного мнения, обычный человек поступит пра­
вильно, отложив вынесение своего собственного суждения.
Эти утверждения могут показаться умеренными, тем не менее, бу­
дучи воспринятыми, они могут коренным образом изменить челове­
ческую жизнь.
Все мнения, из-за которых люди вступают в борьбу и подвергают­
ся гонениям, принадлежат к одному из трех классов, которые такой
скептицизм осуждает. Когда существуют разумные основания для
мнений, люди с удовольствием их формулируют и ожидают, что на
основании этих мнений можно будет действовать. В таких случаях
люди не отстаивают свои мнения со страстью; они спокойно излага­
ют и обосновывают их. Мнения, которые излагают с пристрастием,
всегда таковы, что для них не существует достаточного основания; в
самом деле, пристрастие есть показатель того, что сторонник данной
точки зрения не обладает достаточными рациональными основания­
ми для ее защиты. Мнения в политике и религии практически всегда
излагаются с пристрастием. За исключением Китая, человек мыслит­
ся жалким творением, пока не выработает определенное мнение по
подобным вопросам; люди ненавидят скептиков гораздо больше, чем
они ненавидят страстных защитников мнений, враждебных их соб­
ственным. Считается, что в соответствии с требованиями практичес­
кой жизни человек должен иметь определенное мнение по данным
вопросам, и что если мы станем более разумными, существование
общества станет невозможным. Я верю в противоположное и попы­
таюсь объяснить, почему я так считаю.
Возьмем проблему безработицы после 1920 г. Одна партия счита­
ла, что безработица возникла из-за безнравственности трейд-юнионов, другая — что из-за сложной ситуации в Европе. Третья партия,
допуская, что эти причины имеют значение, приписывала основную
вину политике Банка Англии> пытавшегося повысить стоимость фун­
та стерлингов. Эта партия, как я понимаю, состояла в своем большин­

151

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

стве из экспертов, а остальные — нет. Политики не находят прелести
во взглядах, которые сами по себе не несут партийного красноречия,
а простые смертные предпочитают взгляды, которые приносят не­
счастье махинациям их врагов. Поэтому люди борются «за» и «про­
тив» несоответствующих действий, в то время как тех нескольких,
кто излагает рациональные взгляды, не слушают, потому что они не
служат чьим-либо страстям. Чтобы привлечь в партию новых людей,
необходимо убеждать их, что Банк Англии грешен. Чтобы привлечь
лейбористов, нужно показать, что директора Банка Англии враждеб­
ны трейд-юнионам, чтобы привлечь Лондонского епископа, необхо­
димо показать, что они «аморальны». Тогда будет логично помыслить,
что их взгляды на деньги ошибочны.
Возьмем другую иллюстрацию. Часто говорят, что социализм про­
тиворечит человеческой природе, и это утверждение опровергается
социалистами с тем же пылом, с каким оно провозглашается их оппо­
нентами. Покойный доктор Риверс, о чьей смерти мы безмерно скор­
бим, обсуждал этот вопрос в лекции в университетском колледже,
посмертно опубликованной в книге «Психология и политика». Это
единственное, известное мне обсуждение данного вопроса, претен­
дующее на звание научного. В нем приводятся некоторые антропо­
логические данные, которые показывают, что в Меланезии социализм
не противоречит природе человека. Далее отмечается, что мы не зна­
ем, одинакова ли природа человека в Меланезии и в Европе; и далее
делается заключение, что единственный путь обнаружить, противо­
речит ли социализм природе европейского человека — это испытать
его. Интересно, что на основании этого заключения он хотел стать
кандидатом от лейбористской партии. Но он, конечно, не обладал
тем пылом и страстью, с которыми обычнопроходят политические
дискуссии.
А теперь я осмелюсь поднять тему, бесстрастно обсуждать кото­
рую людям особенно трудно, а именно брачные обычаи. Большая часть
населения каждой страны убеждена, что все брачные обычаи, отлич­
ные от их собственных, аморальны, и что те, кто борются с этим мне­
нием, делают так только для того, чтобы оправдать свою собствен-

152

О ЦЕННОСТИ СКЕПТИЦИЗМА

ную распущенность. В Индии повторный брак вдовы считается на­
столько ужасным, что об этом даже и не думают. В католических стра­
нах развод считается безнравственным, но к некоторому несоблюде­
нию супружеской верности, по крайней мере со стороны мужчин, от­
носятся терпимо. В Америке развестись легко, но внебрачные отно­
шения осуждаются с предельной жесткостью. Магометане верят в по­
лигамию, которую мы считаем деградацией. Все эти разные мнения
утверждаются с крайней горячностью, и весьма жестокие гонения об­
рушиваются на тех, кто высказывается против. Однако никто ни в од­
ной стране не сделал и слабой попытки показать, что обычай его стра­
ны больше способствует человеческому счастью, чем обычаи других.
Когда мы откроем какой-либо научный трактат по этому вопросу,
например «Историю человеческих браков» Вестермарка1, мы обнару­
жим подход, совершенно отличный от распространенных предубеж­
дений. Мы увидим, что многие из огромного разнообразия обычаев,
как мы должны предположить, отвратительны для людей. Мы думаем,
что можем понять полигамию как обычай, насильно подчиняющий
женщину мужчине. Но что мы скажем о тибетском обычае, согласно
которому женщина имеет нескольких мужей? И тем не менее, путе­
шественники по Тибету уверяют нас, что тамошняя семейная жизнь.
по крайней мере так же гармонична, как и в Европе. Немного подоб­
ного чтения скоро приведет любого беспристрастного человека к
полному скептицизму, поскольку, по-видимому, нет ни одного факта,
на основании которого мы можем сказать, что один брачный обычай
лучше или хуже другого. Почти все обычаи содержат в себе безжало­
стность и нетерпимость к людям, нарушающим местные моральные
нормы, но в других отношениях они не имеют ничего общего. Кажет­
ся, что это грех географический. От этого заключения только малень­
кий шаг до следующего, а именно что понятие «греха» иллюзорно и
что безжалостность, обычно практикуемая в отношении нарушающих
обычаи, не необходима. Такой вывод весьма нежелателен для мно­
гих, поскольку сознательная жестокость доставляет наслаждение
моралистам. Вот почему они придумали Ад.
1 Известный шведский философ. — Прим. ред.

153

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

Национализм, конечно, крайний пример горячей веры в сомнитель­
ные ценности. Я думаю, точнее сказать, что любой историк, который
пишет сейчас историю мировой войны, вынужден делать утверждения,
за которые, если бы они были сделаны во время войны, он попал бы в
тюрьму в любой из воюющих стран. Опять же, за исключением Китая,
нет такой страны, где люди терпимо воспринимают правду о самих себе;
в обычные времена правда рассматривается лишь как невоспитанность,
но в военное время она считается преступной. Создаются противопо­
ложные системы неистовых верований, ложность которых очевидна,
поскольку в них верят только те люди, кто разделяет одни и те же на­
циональные пристрастия. Но рациональное рассмотрение этих систем
воззрений считается таким же злонамеренным и вредным поступком,
как и раньше считалось рациональное рассмотрение религиозных дог­
матов. Если спросить людей о том, почему в таких вопросах скепти­
цизм безнравствен, единственным ответом будет следующий: мифы
помогают выиграть войны, поэтому нация, придерживающаяся рацио­
нальных взглядов, скорее будет повержена, чем победит. Тот взгляд,
что существует нечто позорное в спасении чьей-либо шкуры путем
массовой клеветы на иностранцев, насколько я знаю, до сих пор не на­
шел поддержки среди профессиональных моралистов, за исключени­
ем квакеров. Если предположить, что нация, придерживающаяся раци­
ональных взглядов, найдет способ жить вместе и не допускать войны,
то ответом будет только оскорбление.
Каким же может быть результат распространения разумного скеп­
тицизма? Действия людей совершаются на основе страстей, что со­
провождается созданием соответствующих мифов. Психоаналитики
изучают индивидуальное проявление этого процесса у сумасшедших,
явных и неявных. Человек, страдающий каким-либо расстройством,
выдумывает теорию, что он — король Англии, и развивает все виды
остроумных объяснений того факта, что он не пользуется тем уваже­
нием, которого требует его величественное положение. В этом слу­
чае его иллюзию не разделяют соседи, поэтому они заключают боль­
ного в сумасшедший дом. Но если вместо того, чтобы отстаивать толь­
ко собственное величие, он заявляет о величии его нации, его класса

154

О ЦЕННОСТИ СКЕПТИЦИЗМА

или веры, он завоевывает толпы сторонников и становится полити­
ческим или религиозным лидером, даже если для непредвзятого сто­
роннего наблюдателя его взгляды кажутся такими же абсурдными,
как и у обитателя психиатрической лечебницы. Таким образом воз­
растает коллективное безумие, которое следует законам, очень схо­
жим с законами индивидуального безумия. Каждый знает, что опас­
но спорить с сумасшедшим, который думает, что он — король Англии;
но если его изолировать, он может быть побежден. Когда же вся нация
разделяет подобную иллюзию, ее гнев того же рода, что и присут­
ствует у сумасшедшего-одиночки, если его претензии оспариваются,
но ничего, кроме войны, не может заставить ее подчиниться разуму.
Та роль, которую играют интеллектуальные факторы в человечес­
ком поведении, — это проблема, по которой существует много раз­
ногласий между психологами. Есть два довольно разных вопроса: (1)
в какой мере убеждения могут выступать в качестве причин поступ­
ков? (2) в какой мере убеждения выводимы из логически адекватных
фактов или могут быть из них выведены? По обоим вопросам психо­
логи согласны отводить интеллектуальным факторам намного мень­
ше места, чем отведет обычный человек, но внутри этого общего со­
гласия существуют значительные по степени разногласия. Рассмот­
рим оба вопроса в их последовательности.
(1)В какой мере убеждения могут выступать в качестве причин по­
ступков? Позвольте нам не обсуждать этот вопрос теоретически,
но разрешите взять обычный день обычного человека. Он начи­
нается с утреннего пробуждения, может быть, силой привычки, не­
зависимо от убеждений. Он съедает свой завтрак, поспевает к по­
езду, читает газету и добирается до своего офиса — все в силу
привычки. Когда-то в прошлом он сформировал эти привычки, и,
по крайней мере при выборе профессии, он руководствовался
убеждениями. Возможно, со временем он поверил в то, что работа,
предложенная ему, настолько хороша, насколько ему хотелось. У
большинства людей убеждения играют роль в первоначальном
выборе профессии и, следовательно, опосредовано во всем, что
влечет за собой этот выбор.

155

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

На службе, если он простой работник, он может продолжать дей­
ствовать просто по привычке, без активного волевого акта и без яв­
ного участия убеждений. Можно подумать, что если он складывает
столбики цифр, он верит в арифметические правила, которые приме­
няет. Но это будет ошибкой; эти правила суть только привычки его
тела, как привычки игрока в теннис. Они были приобретены в юнос­
ти, не по интеллектуальной убежденности их соответствия истине, а
благодаря школьному учителю, подобно тому, как собака учится си­
деть на задних лапах и служить, чтобы получить еду. Я не говорю,
что все образование подобного рода, но, конечно, таково основное
обучение в начальной школе.
Если, однако, наш друг — компаньон или директор, то, возможно,
он вынужден в течение дня принимать трудные принципиальные ре­
шения. Возможно, что в этих решениях какую-то роль будут играть
убеждения. Он полагает, что некоторые дела будут успешны, а неко­
торые — нет, что такой-то человек платежеспособен, а этот — на
грани банкротства. Исходя из этих соображений, он действует. И это
только потому, что он должен действовать на основании скорее убеж­
дений, чем просто по привычке, что он рассуждает как более ответ­
ственный человек, чем простой клерк, и способен заработать гораздо
больше денег, — при условии, что его убеждения правильны.
В его семейной жизни будет такой же процент ситуаций, когда
убеждение является причиной для действия. В обычное время его
поведение по отношению к жене и детям будет управляться привыч­
кой или инстинктом, видоизмененным привычкой. В принципиаль­
ных случаях: когда он предлагает девушке выйти за него замуж, ког­
да он решает, в какую школу отдать сына, или когда он находит при­
чину подозревать свою жену в неверности, — он не может целиком
руководствоваться привычкой. Предлагая девушке выйти за него за­
муж, он может руководствоваться простым инстинктом или он может
находиться под влиянием веры, что леди богата. Если он руковод­
ствуется инстинктом, он, без сомнения^ верит, что леди обладает все­
ми добродетелями, и это может казаться ему причиной его поступка,
но в действительности это просто другое проявление инстинкта, ко­

156

О ЦЕННОСТИ СКЕПТИЦИЗМА

торого итак достаточно для объяснения его поступка. Выбирая шко­
лу для своего сына, он, вероятно, будет действовать во многом так же,
как принимая трудные деловые решения; здесь убеждение обычно
играет важную роль. Если у него появляются данные, свидетельству­
ющие, что его жена неверна, его поведение похоже на чисто инстин­
ктивное, но инстинкт запускается в действие убеждением, являющим­
ся первой причиной всего, что потом произойдет.
Таким образом, хотя убеждения не ответственны непосредствен­
но за немалую часть наших действий, действия, за которые они от­
ветственны, являются наиболее важными и в значительной степени
определяют основную структуру нашей жизни. В частности, наши
религиозные и политические действия связаны с убеждениями.
(2) Теперь я перехожу ко второму вопросу, который, в свою очередь,
состоит из двух: (а) в какой мере убеждения на самом деле осно­
ваны на фактах? (б) насколько возможно или желательно, чтобы
они были таким образом обоснованы?
(а)

То, в какой мере убеждения основаны на фактах, гораздо мень­

ше предполагаемого. Возьмем деятельность, которая в наибольшей
степени близка рациональной: вложение денег богатым финансис­
том из Лондон-Сити. Вы скоро обнаружите, что его мнение, скажем,
по вопросу, поднимется или упадет французский франк, зависит от
политических симпатий, и, более того, настолько сильно зависит, что
он готов рисковать деньгами ради этого. При банкротствах часто слу­
чается, что какой-то сентиментальный фактор оказался действитель­
ной причиной крушения. Политические мнения едва ли когда-либо
основывались на фактах, за исключением мнений государственных
служащих, которым запрещено их высказывать. Это, конечно, исклю­
чение. В полемике о тарифной реформе, которая началась несколько
лет назад, большинство производителей поддерживали сторону, ко­
торая бы увеличила их собственные доходы, показывая, что их мне­
ния действительно были основаны на фактах; однако их высказыва­
ния меньше всего позволяли это предположить. В данном случае си­
туация усложняется. Фрейдисты приучили нас к «рационализации»,
то есть к процессу изобретения того, что представляется нам рацио­

157

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

нальными основаниями для принятия решения или мнения, что на
самом деле довольно иррационально. Но существует, особенно в анг­
лоязычных странах, обратный процесс, который может быть назван
«иррационализацией». Проницательный человек суммирует более или
менее подсознательно «про» и «контра» вопроса с эгоистической точ­
ки зрения. (Неэгоистические соображения редко взвешиваются под­
сознательно, за исключением тех случаев, когда это касается собствен­
ных детей.) Придя к здравому эгоистическому решению с помощью
бессознательного, человек продолжает выдумывать или заимствовать
у других набор весьма здравых фраз, показывая, как он способствует
общественному благу ценой безмерной личной жертвы. Любой чело­
век, верящий, что эти фразы отражают реальные причины его действий,
должен предположить, что он не совсем способен оценить реальные
факты, поскольку его действия не ведут к предполагаемому общест­
венному благу. В этом случае человек представляется менее рацио­
нальным, чем он есть; но, что более странно, его иррациональный пласт
сознателен, а рациональный пласт — бессознателен. Именно эта черта
характеров делает англичан и американцев такими удачливыми.
Проницательность, если она настоящая, принадлежит более к бес­
сознательной^ чем к сознательной части нашей натуры. Это, я пола­
гаю, основное качество, необходимое для успеха в бизнесе. С мораль­
ной точки зрения, это — скромное качество, так как оно всегда эгои­
стично; и тем не менее, его достаточно, чтобы удержать людей от
наихудших преступлений. Если бы этим качеством обладали немцы,
они бы не выбрали неограниченную войну подводных лодок. Если
бы этим качеством обладали французы, они бы не вели себя так, как
они это сделали в Руре. Если бы этим качеством обладал Наполеон,
он бы не возобновил войну после битвы под Амьеном. Можно сфор­
мулировать основное правило, для которого существует лишь несколь­
ко исключений, что когда люди ошибаются в том, что касается их соб­
ственных интересов, то, что они считают разумным, является более
губительным для других, чем то, что на самом деле разумно. Следова­
тельно, все, что заставляет людей задуматься над их собственными
интересами, служит во благо. Существуют бесчисленные примеры

158

О ЦЕННОСТИ СКЕПТИЦИЗМА

того, как люди становились счастливыми потому, что по соображе­
ния чисто моральным они поступали таким образом, который, как они
полагали, противоречит их собственным интересам. Например, сре­
ди первых квакеров был ряд лавочников, которые выбрали практику
запрашивать за свои товары не больше, чем люди соглашались пла­
тить, вместо того чтобы торговаться с каждым покупателем, как это
делали все остальные. Они выбрали эту практику потому, что счита­
ли ложью запрашивать больше, чем они могут взять. Но выгода поку­
пателей была так велика, что каждый приходил в их магазины, и они
богатели. (Я забыл, где я читал это, но если моя память мне не изме­
няет, это был какой-то надежный источник.) Подобная политика мог­

ла основываться просто на проницательности, но фактически никто
не был в достаточной мере проницателен. Наше бессознательное бо­
лее недоброжелательно, чем оно нам представляется; поэтому люди,
которые в основном делают то, что действительно в их интересах, —
это те, кто обдуманно, с моральной точки зрения, делают то, что как
они думают, против их интересов. Следом за ними идут люди, кото­
рые пытаются обдумывать рационально и сознательно то, что в их
собственных интересах, выводя за пределы мысли влияние страстей
настолько, насколько это возможно. Третьими идут люди, которые
обладают инстинктивной проницательностью. Самыми последними
идут те, чье злорадство уравновешивает их проницательность, зас­
тавляя их разрушать жизнь других и в конце концов разрушить са­
мих себя. Эти последние составляют 90 % населения Европы.
Может показаться, что я несколько отклонился от своей темы, но
было необходимо отделить бессознательный разум/который называ­
ется проницательностью, от разнообразия сознательного. Обычные
методы образования практически не воздействуют на бессознатель­
ное, поэтому невозможно научить проницательности с помощью на­
ших современных методов. Также кажется, что невозможно обучить
современными методами этике, за исключением той ее части, кото­
рая состоит из простых привычек; во всяком случае, я никогда не
замечал никакого благотворного влияния На людей частых увещева­
ний. Следовательно, исходя из наших современных оснований, лю­

159

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

бое преднамеренное улучшение должно проводиться интеллектуаль­
ными средствами. Мы не знаем, как научить людей быть проница­
тельными или виртуозными, но мы знаем, до известной степени, как
научить их быть рациональными: необходимо только изменить гос­
подствующую в каждом конкретном случае практику обучения. Мы
можем в будущем учить творить добро путем манипуляции с железа­
ми внутренней секреции и стимуляцией или обузданием их выделе­
ний. Но в настоящем легче создать рациональность, нежели доброде­
тель, понимая под «рациональностью» научную привычку ума пред­
видеть последствия наших действий.
(б)

Это привело меня к вопросу: в какой мере могут или должны

действия человека быть рациональными? Позвольте начать с рассмот­
рения «могут». На мой взгляд, существуют весьма определенные пре­
делы, ограничивающие рациональность; некоторые наиболее важные
области нашей жизни были бы разрушены вторжением разума. Лей­
бниц в пожилом возрасте рассказывал в переписке, что он только
однажды попросил даму выйти за него замуж, и это произошло, когда
ему было пятьдесят. «К счастью, — добавил он, — дама попросила
меня подумать. Это дало и мне время подумать, и я отозвал свое пред­
ложение». Несомненно, его поведение было очень разумно, но я не
могу сказать, что восхищаюсь им.
Шекспир соединил «сумасшедшего, влюбленного и поэта», чтобы
«в воображении все было слито». Проблема в том, чтобы сохранить
влюбленного и поэта без сохранения сумасшедшего. В 1919 году я
видел «Троянских женщин» в театре «Олд Вик». Там есть невыносимо
патетическая сцена, когда греки убивают Астианакта из страха, что
он вырастет и станет вторым Гектором. Едва ли в театре нашлась бы
пара сухих глаз, и публика с трудом верила в жестокость греков в
пьесе. Однако те же самые люди, которые плакали в театре, в то же
самое время действовали с жестокостью, недоступной воображению
Еврипида. Позднее они (большинство из них) проголосовали за пра­
вительство, которое продлило блокаду Германии после прекращения
военных действий и наложило блокаду на Россию. Известно, что эта
блокада послужила причиной смерти безмерного числа детей, но

160

О ЦЕННОСТИ СКЕПТИДИЗМА

уменьшение населения враждебных стран переживалось как жела­
тельное: их дети, как и Астианакт, могли вырасти и превзойти своих
отцов. Еврипид-поэт пробудил в воображении публики влюбленно­
го, но влюбленный и поэт были забыты за дверями театра, и сумас­
шедший (в виде смертоносного маньяка) контролировал политичес­
кие действия этих мужчин и женщин, которые думали, что они добры
и целомудренны.
Возможно ли сохранить влюбленного и поэта без сохранения су­
масшедшего? В каждом из нас в различной степени существуют все
трое. Так ли тесно они связаны, что если взять под контроль одного
из них, другие умрут? Я не верю в это. Я верю, что в каждом из нас
есть некая энергия, которая должна найти выход не в разумных дей­
ствиях, но, может быть, в искусстве страстной любви или страстной
ненависти, по обстоятельствам. Респектабельность, постоянство и
рутина — вся железная дисциплина современного индустриального
общества — обескровила артистический импульс и заключила в тюрь­
му любовь, так что она не может быть больше благородной, свобод­
ной и созидающей, но должна быть или чванливой, или тайной. Кон­
троль был наложен именно на те вещи, которые должны быть свобод­
ными, в то время как зависть, жестокость и ненависть расползаются
во все стороны с благословения почти всего клана епископов. Наши
инстинкты делятся на две составляющие: одни ведут в нашу буду­
щую жизнь и в будущую жизнь наших потомков, другие ведут к раз­
рушению жизни предполагаемых противников. Первые включают и
радости жизни, и любовь, и искусство, которое физиологически яв­
ляется ответвлением любви. Вторые включают конкуренцию, патри­
отизм и войну. Соглашательская мораль делает все, чтобы подавить
первую и поощрить вторую. Истинная мораль делает прямо противо­
положное. Наши поступки в отношении тех, кого мы любим, могут
быть с безопасностью предоставлены инстинкту; но наши действия в
отношении тех, кого мы ненавидим, должны быть приведены под
власть разума. В современном мире те, кого мы действительно нена­
видим, — это отдаленные группы, преимущественно другие нации.
Мы рассматриваем их абстрактно и обманываем себя, полагая, что

161

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

действия, которые в действительности воплощают ненависть, совер­
шаются из любви к справедливости или из-за какого-то подобного
возвышенного мотива. Лишь большая мера скептицизма может со­
рвать покровы, скрывающие от нас эту истину. Достигнув этого, мы
сможем приступить к созданию новой морали, основанной не на за­
висти и ограничении, но на желании полноты жизни и осознании того,
что другие люди — это помощь, а не препятствие, тогда безумие за­
висти будет излечено. Это не утопическая мечта, это было частично
реализовано в елизаветинской Англии. Это может быть реализовано
завтра, если люди научатся создавать собственное счастье, а не стра­
дания других. Это не невыносимо аскетическая мораль, тем не менее,
ее принятие вернет на нашу землю рай.

162

МОРАЛЬНЫЕ ТАБУ
Интервью 1959 г .

ВУД| >0 У

айэтт

Лорд Рассел, что вы понимаете под «моральными табу»?
Л

орд

Р ассел

Я имею в виду определенную разновидность морали, состоящую в
том, чтобы сформулировать набор правил, в основном) относительно
вещей, которые мы не должны делать, никак не обосновывая эти пра­
вила. В одних случаях эти основания найти невозможно, а в других —
можно, но в любом случае правила рассматриваются как абсолютные,
и то, что запрещается этими правилами, вы делать не должны.

А какого рода вещи запрещаются моральными табу?
Это зависит от уровня развития цивилизации. Моральные табу
характеризуют примитивный уровень развития разума и человека.
Думаю, что это единственно возможная мораль в примитивных пле­
менах, где, например, правилом будет то, что вы не должны есть с
одной тарелки с вождем племени. Если вы это сделаете, то, возможно,
умрете; по крайней мере, так говорят люди этого племени; и сущест­
вует множество правил такого рода. Вспоминаю, что король Бенина

163

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

ввел правило, согласно которому он не должен был долго смотреть в
одном направлении, потому что если бы он посмотрел долго в одном
направлении, то в этой части его владений начались бы бури, и по­
этому он ввел правило, согласно которому он должен всегда смот­
реть вокруг себя, в разных направлениях.

Итак, это табу, которые, как я понимаю, характеризуют при­
митивные сообщества. А что Вы можете сказать о наших собст­
венных моральных табу?
Наша собственная мораль как раз полна различных табу, всевоз­
можных табу, даже в отношении наиболее достойных вещей. Сегодня
существует только один грех, который определенно признается гре­
хом и которого я никогда не совершал. Говорят: «Не пожелай жену
соседа своего». И я никогда не желал.

Хорошо, но что Вы можете сказать о более существенных по­
вседневных моральных табу? Можете ли Вы привести какие-нибудь
примеры?
Конечно. Известно, что большая часть моральных табу сопоста­
вима с тем, что можно назвать рациональной моралью. Например, вы
не должны воровать или убивать. Эти предписания полностью согла­
суются с разумом, но они сформулированы в форме табу и имеют след­
ствия, которых не должны иметь. Например, что касается убийства,
то это табу запрещает эфтаназию. Однако, я полагаю, что рациональ­
ный человек не был бы против эфтаназии.

Рассматриваете ли Вы как моральные табу предписания типа
индусских о том, что вы не должны есть говядину?
Да, для индуистской морали типично то, что индусы не должны
есть говядину. Мусульмане и евреи считают, что нельзя есть свини­
ну. Невозможно найти обоснований для этих запретов, это просто
табу.

Возможно, эти табу полезны? Как Вы полагаете?
Некоторые из них — да, другие — нет, все относительно. Иными
словами, если вы найдете рациональное обоснование собственной
морали, то сможете затем проанализировать различные табу и опре­

164

М орал ьны е табу

делить, какие из них полезны. Однако, должен сказать, что запрет есть
говядину точно не приведет ни к чему хорошему.

Хорошо, если вы не являетесь приверженцем какой-либо рели­
гии — а Вы таковым не являетесь — и если Вы не слишком задумы­
ваетесь над немыслимыми моральными табу, то верите ли Вы в
существование какой-либо общей системы этики?
Конечно. Однако очень трудно отделить этику от политики в це­
лом. На мой взгляд, корни этики там. Человек склонен делать то, от
чего выиграет он и от чего пострадают окружающие его люди. Если
от этого может пострадать значительное количество людей, то они
могут объединиться и сказать ему: «Послушай, нам это не нравится,
мы считаем, что это не пойдет нам на пользу». В результате форму­
лируется юридический закон, являющийся чисто рациональным суж­
дением. В целом, это метод гармонизации общественных и личных
интересов.

Но разве сегодня не считается, скажем, неудобным, если каждый
человек будет выступать со своей собственной системой этики,
вместо того чтобы принять единую общую систему этики?
Да, это было бы неудобно, если бы это имело место. В действи­
тельности же подобные системы не являются совершенно личными,
поскольку, как я только что отметил, они включены в правовые отно­
шения и, помимо этого, в систему общественного одобрения или нео­
добрения. Людям не нравится навлекать на себя общественное нео­
добрение; таким образом, принятие единой системы морали стано­
вится вполне реальным и распространенным явлением.

Как Вы считаете, существует ли грех?
Нет. Думаю, очень трудно определить, что это такое. Если вы име­
ете в виду чисто нежелательные действия, то, конечно, существуют
нежелательные действия. В разряд «нежелательных» я отношу те дей­
ствия, которые, как я предполагаю, приносят больше вреда, чем поль­
зы; конечно, такие действия имеют место. Однако не думаю, что по­
нятие греха является полезным. Ц>ех — это нечто, что подлежит на­
казанию, и это наказание определенно хороший и правильный по­

165

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

ступок. Так, например, наказание за убийство. И это правильно не
только потому, что вы хотите предотвратить убийство, а просто по­
тому, что убийца заслуживает наказания.

Считаете ли Вы, таким образом, что идея греха является сво­
его рода ширмой для многих случаев жестокости и несправедливо­
сти?
Да, и, думаю, очень часто. Полагаю, что только жестокие люди мог­
ли придумать ад. Людям, обладающим нормальными человеческими
чувствами, не понравится мысль о том, что те, кто в земной жизни
совершают поступки, осуждаемые моралью их общины, будут стра­
дать вечно, не имея ни единого шанса на исправление. Не думаю, что­
бы порядочные люди когда-либо приняли эту идею.

Вы действительно полагаете, что понятие греха дает возмож­
ность выразить чьи-то агрессивные эмоции?

Да, я так считаю. Это убеждение лежит в основе того, что Вы мог­
ли бы назвать суровой моралью. Оно позволяет Вам безжалостно при­
чинять страдания и боль, а следовательно, это плохое убеждение.

Как же мы сможем выражать неодобрение чему-либо, не предпо­
ложив, что существует такая вещь, как грех?
Неодобрение само по себе в сочетании с правовыми законами —
это, как я полагаю, все, что вы можете сделать. Вы вынуждены иметь
определенного рода общественное мнение. Сегодня мы понимаем,
насколько это важно, когда читаем историю итальянского Возрожде­
ния, породившую теории типа макиавеллиевской. Общественное мне­
ние терпит вещи, которые в большинстве случаев общественное мне­
ние не стерпело бы.

Согласны ли Вы хотя бы с тем, что некоторые поступки без­
нравственны?
Я не хотел бы использовать это слово. Скажу, что некоторые по­
ступки приносят больше вреда, чем пользы; и если вы знаете, что они
приносят больше вреда, чем пользы, то лучше будет, если вы не буде­
те так поступать. Если Вам нравится использовать слово «безнравст­

166

М оральны е табу

венный», Вы можете его использовать, но я не считаю это слово пра­
вильным и полезным.

Значительная часть моральных табу имеет отношение к сек­
суальным отношениям. Значительная часть Ваших работ также
посвящена сексуальным отношениям. Какой совет могли бы Вы
дать людям, желающим вести себя разумно во всем, что касается
секса?
Прежде всего и в качестве вступления я хотел бы сказать, что из
всех моих работ лишь один процент связан с обсуждением сексуаль­
ных отношений, но простые люди настолько интересуются именно
этой проблемой, что не заметили остальных девяносто девяти про­
центов моих произведений. Теперь же я хотел бы сказать, начиная
обсуждение этой проблемы, что один процент, на мой взгляд, и есть
та разумная доля человеческих интересов, которая должна уделять­
ся сексуальным отношениям. Однако и в этой области я придержива­
юсь сформулированного выше подхода. Иными словами, если ваше
поведение не вредит людям, то не существует причины для его осуж­
дения. Его также нельзя осуждать на том основании, что некое древ­
нее моральное табу осуждало такое поведение как ошибочное. Вы
должны оценить его по сути, выяснить, может ли такое поведение
повредить людям. Именно это лежит в основе морали сексуальных
отношений, как, впрочем, и любых моральных правил.

Иными словами, изнасилование должно быть осуждено, а обыч­
ное прелюбодеяние, которое никому не наносит вреда, может и не
осуждаться?
Изнасилование, конечно, должно осуждаться, как и любое другое
физическое насилие над человеком. Что касается прелюбодеяния, то
нужно проанализировать конкретную ситуацию с тем, чтобы иметь
возможность вынести суждение «за» или «против». Вы не должны
закреплять ярлык осуждения за определенными ситуациями раз и на­
всегда.

Считаете ли Вы правильным наличие правил в отношении того,
что имеет право быть опубликованным, а что — нет?

167

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

По этому вопросу я придерживаюсь, скажем, крайней позиции, с
которой, думаю, согласятся немногие. Я считаю, что не должно суще­
ствовать правил, запрещающих какие-либо публикации. Я думаю так
отчасти потому, что если такие правила будут существовать, то неда­
лекие чиновники могут запретить действительно значительные про­
изведения просто потому, что те их шокировали. Это первая причи­
на. Вторая причина заключается в том, что запреты невероятно уве­
личили интерес к порнографии. Во времена сухого закона я часто
бывал в Америке и видел, что там пили гораздо больше, чем до этого
закона; то же самое имеет место и в случае порнографии. Приведу
пример того, что я думаю о запретах. Древнегреческий философ Эм­
педокл считал, что грешно есть лавровые листья, и он жаловался, что
может оказаться в аду, потому что он ест лавровые листья. В наше
время никто не скажет мне, что грешно есть лавровые листья, но я
никогда их не ел, а Эмпедокл, которому говорили, что грешно есть
лавровые листья, ел их. Думаю, этот пример хорошо иллюстрирует
ситуацию с порнографией.

Вы полагаете, что если напечатать все, что было написано
о непристойностях, т о интерес людей к этим вещам не увели­
чится?
Думаю, что он снизится. Предположим, например, что к публика­
ции были разрешены непристойные почтовые открытки. Первые годдва они вызывали бы интерес, а затем они надоели бы людям и никто
на них больше не обращал бы внимания.

Вы думаете, что это также применимо к книгам и к другой пе­
чатной продукции?
Думаю, да; в пределах разумного. Иными словами, если нечто яв­
ляется произведением искусства или хорошей книгой, то люди будут
на это смотреть, будут читать эту книгу, но не потому, что это оцени­
валось как порнография.

Возвращаясь к тому, с чего мы начали, — к немыслимым прави­
лам моральных табу. Как Вы думаете, какой ущерб о т наносят
людям в наши дни?

168

М оральны е табу

Можно выделить два вида ущерба. Один состоит в том, что обычно
моральные табу уходят своими корнями в древность, в совершенно
отличные от нашего по своей организации общества, которым соот­
ветствовали действительно иные моральные правила, но эти прави­
ла часто уже не соответствуют современному обществу. В частности,
это относится к искусственному оплодотворению, о котором морали­
сты прошлого не могли даже пофантазировать. Это одного вида ущерб.
Другой состоит в том, что в моральных системах, основывающихся
на табу, как правило, сохраняются преступления, характерные для
прошлого. Приведу несколько примеров. Рассмотрим человеческие
жертвоприношения. На очень ранней стадии своего развития греки
стали отказываться от человеческих жертвоприношений и захотели
отменить их. Однако существовал один институт, выступавший про­
тив отмены человеческих жертвоприношений, а именно Дельфийский
Оракул. Отмена этих жертвоприношений привела бы к отказу от суе­
верий, чего ему не хотелось бы. Поэтому практика человеческих жерт­
воприношений в Дельфах сохранялась еще долго после того, как ос­
тальные греки от нее отказались. Это один пример. Приведу другой,
немаловажный, пример. Вскрытие трупов всегда считалось в высшей
степени греховным делом. Везалий, выдающийся врач эпохи импе­
ратора Карла V, понял, что без вскрытия трупов невозможно действи­
тельно лечить людей и понять различные болезни. И он вскрывал
трупы. Поскольку император Карл V был болезненным человеком, а
Везалий был единственным врачом, который ему действительно по­
могал, то император защищал своего врача в его опытах. Но после
того, как Карл V отрекся от престола, некому стало защищать Везалия, и он был осужден за вскрытие тела, которое, как было сказано на
суде, еще не было мертвым. В качестве наказания его отправили в
паломничество в Святые земли. По дороге его корабль потерпел кру­
шение, и он погиб. И все потому, что существовало моральное табу,
запрещающее вскрывать трупы. И в наши дни моральные табу, ко­
нечно, приносят ущерб. Возьмем, например, вопрос контроля рожда­
емости. В определенных слоях общества существуют моральные табу,
которые приносят огромный ущерб. Огромный ущерб. Он выражает­

169

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

ся в умножении бедности и войн. Он делает невозможным решение
многих социальных проблем. Наверное, это самое важное, но суще­
ствует и множество других примеров вреда, наносимого моральными
табу. Несомненный вред приносит табу на развод; оно основывается
исключительно на древних традициях, а не на анализе современной
ситуации.

170

ФАНАТИЗМ И ТЕРПИМОСТЬ
Интервью 1959 г.

В

удро

У

айэтт

Каково Ваше определение фанатизма, лорд Рассел?
Л

орд

Р ассел

Я склонен думать, что фанатик — это человек, считающий какойлибо вопрос настолько важным, что он перевешивает все остальное
вообще. Например, я полагаю, что всем приличным людям не
нравится жестокость по отношению к собакам, но если бы вы
думали, что жестокость по отношению к собакам настолько
ужасающа, что никакая другая жестокость не идет с ней в
сравнение, тогда вы были бы фанатиком.

Как Вы считаете, часто ли в истории человечества случалось
так, что большие группы людей оказывались охвачены фанатиз­
мом?
Да, так происходило в большинство периодов в большинстве ча­
стей света. Это одна из болезней сознания, которой подвержено об­
щество.

Какие случаи Вы бы назвали худшими?
Итак, думаю, можно упомянуть различные случаи. Возьмем анти­
семитизм. Это один из ужасных примеров, худшее проявление, на­
столько ужасное, что тяжело даже думать об этом. Я знаю, что непра­
вильно так говорить, по крайней мере не считается правильным так

171

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

говорить, но антисемитизм пришел вместе с христианством, прежде
его проявления были очень невелики. В тот момент, когда римское
правительство приняло христианство, оно стало антисемитским.

Почему так произошло?
Потому что считалось, что евреи убили Христа, и это стало оправ­
данием ненависти к евреям. Я не сомневаюсь, что существовали эко­
номические мотивы, но это было оправданием.

Как Вы думаете, почему большое число людей охвачено фанатиз­
мом?
Частично это происходит оттого, что фанатизм дает вам удобное
чувство взаимодействия. У группы фанатиков, когда они собираются
вместе, возникает уютное чувство, что они все друзья. Они восхища­
ются одними и теми же вещами. Вы можете это увидеть в любой по­
литической партии. В каждой политической партии всегда сущест­
вует группа фанатиков, и они чувствуют себя друг с другом очень
хорошо, и, когда это распространяется и соединяется со склонностью
ненавидеть какую-нибудь другую группу, вы получаете хорошо раз­
витый фанатизм.

Но мджет ли фанатизм временами быть источником хороших
действий?
Он служит движущей силой для действий вообще, но я не могу
вспомнить ни одного примера в истории, когда бы он был источни­
ком для добрых дел. Полагаю, фанатизм всегда служил для плохих
целей, потому что он пристрастен, потому что он почти неизбежно
включает в себя какую-либо разновидность ненависти. Вы ненави­
дите людей, которые не разделяют ваш фанатизм. Это почти неиз­
бежно.

Но если он вызван экономическими соображениями, скажем, как
крестовые походы, тогда фанатизм исчезает и возможно не прино­
сит вреда?
Не знаю... Я... Я не думаю, что крестовые походы принесли поль­
зу. Крестовые походы, конечно, внутри себя имели два различных

172

Ф анатизм и терпимость

течения: фанатическое и экономическое. Экономическое течение
было действительно очень сильным, но оно не стало бы работать без
фанатизма. Грубо говоря, фанатизм обеспечивал войска, а экономи­
ческие мотивы — генералов.

Какую роль Вы отвели бы колдовству в фанатизме?
О, колдовство играло ужасную роль, особенно... примерно с 1450
до 1600 года. Довольно страшную роль. Существовала книга под на­
званием «Молот ведьм», написанная видным духовным лицом и вдох­
новившая сумасшедшую охоту на ведьм. Прочтя эту книгу, женщины
начинали считать себя ведьмами. Я думаю, вполне вероятно, что Жан­
на д'Арк полагала, что она была ведьма. Конечно, огромное число
женщин, которых обвиняли в колдовстве, верили, что они были ведь­
мами, и жестокость получила чрезвычайно широкое распростране­
ние. Сейчас, прочтя работы сэра Томаса Брауна, вы бы сказали, что он
кажется очень гуманным и культурным человеком, но он в действи­
тельности принимал участие в судах над ведьмами на стороне обви­
нения и говорил, что отрицание существования колдовства — это
форма атеизма, потому что в конце концов Библия говорит: ты не
должен позволять ведьме жить. Поэтому, если вы не думаете, что сжи­
гать подозреваемых в колдовстве людей правильно, вы, должно быть,
не верите в Библию и, следовательно, вы атеист.

Почему, как Вы думаете, многие люди, которые довольно разум­
ны, во всяком случае внешне, так фанатичны?
Разумность — это относительный термин. Очень мало людей со­
вершенно нормальных. Почти у всех в душе есть уголки, где они не­
нормальны. Помню, однажды в Калифорнии я ехал на автомобиле в
очень дождливый день и подобрал насквозь промокшего пешехода,
который осуждал все виды расовых предрассудков. Он сказал, что это
самая ужасная вещь, и я полностью был с ним согласен. Затем кто-то
из моих спутников упомянул Филиппины, и он сказал, что все филип­
пинцы отвратительные. Вы видите, что и у него был этот маленький
уголок ненормальности.

Почему вы придаете так много значения вопросу фанатизма?

173

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

Потому что большая часть зла в этом мире совершается из-за фа­
натизма.

Но Римская католическая церковь, например, считала, что бо­
лее важно верить в определенные догмы, чем сохранить жизнь, не
веря в них. Существует ли разница между этим положением и тем,
что мы думаем сегодня?
Разница в масштабах. Римская католическая церковь не была рас­
пространена во всем мире. Существовало огромное количество лю­
дей, которых это не могло касаться, но водородная бомба может кос­
нуться каждого.

Вы можете более подробно остановиться на этом?
Да, конечно. Этот вопрос заслуживает того, чтобы остановиться
на нем подробнее. Я думаю, что напряженность, существующая в от­
ношениях между Востоком и Западом и угрожающая всем нам, явля­
ется, в основном, следствием фанатической веры в коммунизм или
антикоммунизм, смотря о ком идет речь. Обе стороны верят в свои
убеждения слишком сильно. Они верят в них таким образом, который
я называю фанатическим, то есть предотвращение того, что они счи­
тают злом в другой стороне, более важно для них, чем даже продол­
жение существования человеческой расы, — и это фанатизм. Это тот
фанатизм, который угрожает нам всем, фанатизм, который существу­
ет с обеих сторон.

Каково Ваше определение терпимости?
Оно зависит от направления ваших мыслей. Терпимость к мне­
ниям, если она действительно настоящая, состоит в ненаказуемости
любого мнения, пока оно не ведет к каким-либо криминальным
действиям.

Вы можете проиллюстрировать периоды в истории, когда ца­
рила терпимость?
Да. Терпимость, на мой взгляд, действительно началась с концом
Тридцатилетней войны. В Англии период (веро)терпимости наступил
чуть позже из-за того, что к тому времени мы прошли лишь первую
половину нашей Гражданской войны, но очень скоро после этой вой­

174

Ф анатизм и терпимость

ны данный период начался и у нас. Первым государством, действи­
тельно основывающимся на принципе(веро)терпимости, была 1Ьлландия. Все ведущие умы XVII в. в определенные периоды их жизни
находили убежище в Пэлландии, и если бы не существовало 1Ьлландии, они были бы просто уничтожены. Англичане были не лучше, чем
другие люди того времени. Было парламентское расследование, сде­
лавшее вывод, что Гоббс — очень плохой человек, и было принято
решение не публиковать в Англии работы Гоббса. И они не публико­
вались очень долгое время.

Вы бы назвали древние Афины терпимым государством?
Оно было более или менее терпимым. Оно было более терпимым,
чем современные государства до XVIH в. Но оно не было, конечно,
абсолютно терпимым. Каждый знает о Сократе, приговоренном к смер­
ти, и кроме него были еще и другие люди. Анаксагор должен был спа­
саться бегством. Аристотель должен был бежать после смерти Алек­
сандра. Как бы то ни было, Афины не были до конца терпимым госу­
дарством.

Как тогда понять, какой период был терпимым? Какузнать это?
Вы узнаете это по демократическим свободам. Свободная пресса,
свободная мысль, свободная пропаганда. Свобода читать то, что вам
нравится, свобода иметь ту религию, которая вам нравится, или сво­
бода не иметь ее.

Но вся эта свобода существует сегодня на Западе, и как быть с
тем, что, как Вы только что сказали, фанатизм никогда не был
так силен?
Я не думаю, что терпимость действительно существует. Я имею в
виду, например, то, что сделали в Америке, где прошлись по всем пуб­
личным библиотекам и уничтожили любые книги, содержащие инфор­
мацию о России. Вы не можете назвать это совершенной терпимостью.

Без энтузиазма мы не могли бы действовать. Если мы чересчур
преисполнены энтузиазмом, то существует опасность стать фа­
натиками. Как мы можем быть уверены, что действуем правильно
и не ввергаем себя в состояние фанатизма?

175

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

Конечно, я не претендую на истину, но, на мой взгляд, вы можете
сделать лишь следующее. Вы можете сделать принципом то, что бу­
дете действовать только на том основании, которое, как вы полагае­
те, скорее всего истинно. Лучше воздержаться от действий, если они
будут гибельны и ошибочны. Я бы сравнил это с сжиганием людей на
костре. Думаю, что если общепринятая теология времен гонений была
бы совершено истинной, то сжигание еретиков на костре было бы
праведным делом. Но если бы существовала хоть малейшая возмож­
ность того, что эта теология неверна, то тогда вы бы делали плохое
дело. Я думаю, что мы должны руководствоваться такого рода прин­
ципами.

Применимо ли это к политическим партиям или правительст­
вам?
Да, конечно. Я считаю, что каждый, кто принадлежит к политиче­
ской партии, думает, что другая партия не права, но это не означает,
что мы имеем право идти и убивать сторонников другой партии.

Каковы пределы терпимости, и когда терпимость превращает­
ся во вседозволенность и хаос?
Я думаю, обычным ответом с позиции либерала был бы следую­
щий: должна существовать абсолютная терпимость по отношению к
пропаганде взглядов, которые не противоречат законам, но не долж­
но существовать полной терпимости к защите действий, которые ос­
таются криминальными до того момента, пока не изменен закон.
Проиллюстрируем это так: вы можете, например, быть сторонником
введения института смертной казни в стране, где она не существует,
но вы не должны чувствовать себя свободным до такой степени, что­
бы убить любого, кто, как вы думаете, заслуживает этого.

Как Вы думаете, фанатизм толкает мир в пучину? Как нам вы­
браться из нее?
Волны успокоятся, и поверхность станет ровной, но они утихнут,
только когда мир будет находиться в довольно стабильных условиях.
До тех пор, пока он находится в очень нестабильных условиях, суще­
ствует ситуация, благоприятствующая фанатизму, поэтому, я думаю,

176

Ф а натизм и терпимость

нужно попытаться установить некоторую степень стабильности в
мире.

Вы думаете, существует какой-нибудь шанс ослабить фанатизм
в мире?
О, я думаю, что есть огромный шанс. Полагаю, это зависит от по­
литиков. Думаю, что если бы у нас была система, при которой угроза
мировой войны была бы не столь большой, то произошел бы очень
быстрый рост терпимости и разумности как на Востоке, так и на За­
паде. Но, я думаю, пока существует напряженность, это очень сложно.

177

НАЦИОНАЛИЗМ
Интервью 1959 г.

Вудро У

айэтт

Как Вы думаете, лорд Рассел, национализм — это плохое или
хорошее явление?
Л

орд

Р ассел

Необходимо понимать разницу между культурным и политиче­
ским аспектами национализма. С точки зрения культуры, необы­
чайное единообразие современного мира — довольно прискорб­
ная вещь. Если вы приезжаете в дорогой отель, то не найдете ни­
чего, что указывало бы вам на то, какой это континент, или какая
часть мира, или что-нибудь еще. Все они в точности похожи друг
на друга во всем мире, все это немного скучно, и едва ли стоит
предпринимать поездку в качестве богатого путешественника.
Если вы хотите увидеть другие страны, вам нужно путешествовать
как бедняку, и в этом отношении, я думаю, найдется много хоро­
шего сказать в защиту национализма. В защиту сохранения разно­
образия — в литературе, в искусстве, в языке и во всех аспектах
культурной жизни. Но когда национализм приходит в политичес­

178

Националим

кую жизнь, я думаю, он становится абсолютным злом. Я не думаю,
что существует хоть что-то, что может быть сказано в его защиту.

Что бы Вы сказали о целях, основных целях, организации на­
ционального государства?
Основные цели — это те, которые само государство называет
«защитой», и то, что все другие государства называют «агресси­
ей». Это один и тот же феномен, только каждая сторона дает ему
разные названия. Фактически, государство — это прежде всего
организация для уничтожения чужаков, это его главная цель. Су­
ществуют, конечно, и другие вещи, которые оно делает. Оно дает
определенное количество образования, но в курсе этого образо­
вания вы усердно стараетесь заставить молодежь думать, что уби­
вать иностранцев — это благородное дело. Взять, например, стро­
ки в национальном гимне, которые не так часто исполняются, как
во времена моей молодости, где говорится: «Разоблачим их мошен­
нический обман, сорвем их политические планы и повергнем их».
Мы все, бывало, распевали это с большим удовольствием перед
каждым иностранцем.

Как «Правь, Британия!»?
Да, и «Правь, Британия!» тоже. Сейчас, с тех пор как Британия
прекратила властвовать, мы не можем так же красиво срифмовать:
«Управляйте, Соединенные Штаты, Соединенные Штаты, властвуй­
те», — так как это не будет скандироваться. И таким образом мы
все это прекратили.

Вы это имеете в виду, когда говорите о национализме как об
опасной вещи?
Я говорю, что он опасен в той его части, в которой он внушает
убеждение, что ваша собственная страна великолепна и всегда во
всем права, тогда как о других странах,... можно сказать словами
мистера Подснапа у Диккенса: «Иностранные нации, мне жаль об
этом говорить, поступают так, как они поступают». Я не думаю,
что правильно рассматривать иностранные нации таким образом.
Тому есть множество курьезных примеров. Я написал книгу, в ко­

179

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

торой речь шла о национализме и было такое высказывание: «Су­
ществует, конечно, одна нация, которая объединяет в себе все выс­
шие добродетели, которые каждая нация приписывает себе. Эта
та, к которой принадлежит мой читатель». И я получил письмо от
поляка, говорящее: «Я так счастлив, что вы признаете превосход­
ство Польши».

Да, я понимаю. Какие еще примеры возникают в этой связи...
я имею в виду, можете ли Вы еще проиллюстрировать это?
Да. На совещании Объединенных наций присутствовала очаро­
вательная юная леди, очень увлеченная ездой на велосипеде. Она
приехала из Эквадора и однажды, потеряв управление, на велоси­
педе скатилась вниз с очень крутого холма и чуть не убилась. И
мой друг, Гилберт Мюррей, спросил ее: «Вы не испугались, когда
летели с этого холма?» И она ответила: «О, нет. Я сказала сама себе:
помни, что ты — эквадорка!»

Но это, конечно, можно отнести к любому.
Да. Я иногда рассказывал эту историю, и все смеялись. И я го­
ворил: «Да, но знаете, если бы я упомянул некую другую страну,
никто бы не смеялся».

Да. Почему люди хотят быть разделенными на национальные
государства?
Это объясняется нашей эмоциональной организацией. Мы под­
вержены в равной степени и любви и ненависти, и любим прояв­
лять и то и другое. Мы любим наших соотечественников и ненави­
дим иностранцев. Конечно, мы любим наших соотечественников
только тогда, когда думаем об иностранцах. Когда мы об иност­
ранцах забываем, то уже не любим так сильно соотечественников.

Но что же тогда делать со всем этим? Вы говорите, что оп­
ределенная степень национализма приемлема и правильна. Но
как Вы собираетесь определить, что национализм не зашел слиш­
ком далеко?

180

Националим

Я не думаю, что это возможно; вы никогда не сможете быть уве­
рены в таких вещах. Но вы можете заявить, и мир должен заявить
о том, что если человечество хочет выжить, то армии, военно-морс­
кие и воздушные силы должны быть не национальными, а интер­
национальными. Тогда не будет иметь большого значения, думае­
те ли вы плохо о какой-нибудь другой стране, учитывая, что вы не
сможете уничтожить ее.

Я понял кое-что еще. Иногда, если вы чувствуете, что вы со­
вершаете что-то ради своей страны, например покоряете гору
Эверест или изобретаете машину, способную летать в кос­
мическом пространстве, у вас будет гораздо больше вдохновения,
и вы сделаете это более энергично и эффективно, чем когда вы
думаете, что совершаете что-то, руководствуясь туманными
глобальными принципами.
Да, действительно, люди хотят иметь довольно ограниченный
стимул, но, я думаю, существует множество способов для его под­
держания. Я имею в виду, что такие вещи, как, например, экспеди­
цию на Эверест, готовит не страна, но почти всегда какие-нибудь
учреждения или группы очень богатых людей или что-то в этом
роде, и вы можете совершить это восхождение в их честь так же,
как и для славы своей страны.

Но если вы хотите некоторого соперничества и стимула в со­
ревновании, конечно, нация — действительно очень удобный спо­
соб добиться этого?
Да. Я совсем не возражаю против соревнования и соперничест­
ва, при условии, что оно не приводит к убийству. Я думаю, допус­
тима конкуренция между городами. Если один город строит очень
красивую ратушу, в другом думают: «У нас тоже должна быть пре­
красная ратуша». Соревнование такого сорта приводит к чему-то
хорошему. Манчестер и Ливерпуль, насколько я понимаю, не лю­
бят друг друга, но они не содержат частных армий, чтобы вести
войну друг с другом.

181

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

Расскажите, как вы собираетесь управлять организованным
обществом, особенно во времена опасности, кризисов или напря­
женности, если вы не верите в лозунги из статьи «Моя стра­
на — права или нет»?1
Если говорить здесь о том, что должно быть фактически, то, как я
сказал выше, должна существовать только единая военная сила, ин­
тернациональная, а не национальная. В этом случае опасные ситуа­
ции, о которых вы говорите, не возникали бы, потому что не было бы
возможности для национальной агрессии, и тем самым не было бы
нужды в национальной защите.

Но они все же возникают в настоящее время?
Они все же возникают в настоящее время, и вы должны донести до
людей мысль, что несмотря на то что будет правильно сопротивлять­
ся агрессии, неправильно совершать агрессию. Если никто не будет
совершать агрессий, не возникнет поводов и для отражения агрес­
сии. Но я все же думаю, что отражение агрессии — это достаточно
правильный поступок.

Возьмем Средний Восток с конца последней войны. Сейчас араб­
ский национализм породил много новых государств и сильное чув­
ство самоуважения и процветания для большого числа арабов. Так
хорошо это или плохо?
Пока еще очень трудно об этом говорить. Я думаю, пока это вклю­
чает в себя повышение самоуважения арабов или заставляет их ду­
мать, что они способны на великие достижения — все это хорошо. Но
когда Национализм подразумевает ненависть к людям, которые не
1Думается, что здесь имеется в виду известная статья Дж.Оруэлла: Orwell G. Му
Country Right or Left// The Collected Essays, Journalism and Letters of George Orwell /
Orwell S., Angus I. (eds.) N.-Y.: Harcourt, Brace, and World, 1968, v. 1. Оруэлл настой­
чиво пытается сочетать патриотизм и левую идеологию. Вот почему Оруэлл не про­
сто патриот, но «социал-патриот». Патриотизм, пишет Оруэлл в этой статье, «не имеет
никакого отношения к консерватизму. В действительности он ему противополо­
жен, поскольку патриотизм означает привязанность к чему-то вечно меняющемуся,
что в то же время переживается как мистически неизменное. Патриотизм — мост
между будущим и прошлым. Ни один подлинный революционер никогда не был
интернационалистом». — Прим. ред.

182

Н ационалим

являются арабами, например жителям Израиля, это не может считаться
хорошим.

Чего я не понимаю, так это того, как кто-нибудь, действуя ино­
гда в рамках националистических чувств, совершает достойные
поступки. Как можно предотвратить их превращение в плохие?
Просто путем объединения правительств. Возьмем, например, слу­
чай Англии и Шотландии. Англия и Шотландия находились в состоя­
нии войны друг с другом в течение столетий, я подчеркиваю, столе­
тий, и с каждой стороны границы поддерживалось и считалось пра­
вильным ненавидеть людей на другой стороне границы. А затем, изза чисто династической случайности, правительства были объедине­
ны, и эта ненависть исчезла.

Вы имеете в виду то, что у них оказался один и т о т же король?
Да.

По ошибке?
Да.

Насколько, по вашему мнению, расовое предубеждение связано с
национализмом ?
Конечно, это его составная часть. Я имею в виду, что расовое пре­
дубеждение возникает, если существует расовое различие между дву­
мя соседствующими нациями. Расовое предубеждение возникает и
усиливает национализм каждой нации. Это не одно и то же, расовое
предубеждение отличается от национализма, но оно очень легко всту­
пает в союз с ним.

Как Вы считаете, расовые предубеждения усилились за послед­
ние пятьдесят лет?
Да, я полагаю, это так, но я не совсем уверен. Я... я не знаю, возь­
мем, например, Редьярда Киплинга, сделавшего очень много для по­
ощрения британского империализма. Он говорил о «малых племенах,
не знающих закона», и все его книги внушали, что любой, кто не был
белым — или можно даже сказать, что любой, кто не был британцем,
был в чем-то неполноценным.

183

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

Мы все знаем, что американцы и европейцы страдают от расо­
вых предрассудков. Как Вы думаете, азиаты и африканцы страда­
ют от них меньше?
Нисколько. И фактически из-за того, что это довольно ново для
них, они, вероятно, страдают от расовых предрассудков в настоящий
момент больше. Я думаю, что и африканский, и азиатский национа­
лизм в настоящий момент гораздо сильнее, чем тот, который сущест­
вует среди европейцев, потому что они только почувствовали к нему
вкус. Я думаю, что это очень, очень большая опасность. Я думаю, на­
ционализм, не говоря уже о напряженности и угрозе войны между
Востоком и Западом, — это величайшая опасность, с которой человек
столкнулся в наше время.

Что Вы думаете о такой ситуации: иногда, когда с другими на­
циями плохо обращаются, люди идеализируют их?
Да, это так. Это устойчивый шаблон; когда некоторые нации, или
классы, или еще кто-нибудь несправедливо притесняются, люди из
добрых, человечных побуждений начинают думать, что они должны
быть в высшей степени добродетельными и совершенно очарователь­
ными людьми. И когда, наконец, эти нации или классы получают сво­
боду, они, по мере роста их могущества, сами начинают творить все
то зло, которое до этого совершали их угнетатели.

Это неизбежная схема?
Нет, нет. Это не неизбежно, и это не всегда случается. Я... я думаю,
за пример того, что это происходит не всегда так, можно взять Ин­
дию. Я думаю, Индия, с тех пор как она стала свободной, обошлась
без того зла, которое так часто случается с освобожденными людьми.

Почему Вы думаете, что национализм кажется сейчас гораздо
более опасным, чем когда-либо прежде?
О, это все из-за образования. Образование приносит ужасно мно­
го вреда. Я иногда думаю, что было бы лучше, если бы люди были все
еще неспособны читать и писать. Потому что огромное большинство
из них, когда они научатся читать и писать, становятся открыты для
пропаганды, а в каждой стране пропаганда контролируется государ­

184

Н ационалим

ством и представляет собой то, что нравится государству. А что нра­
вится государству, так это ваша готовность совершить убийство, ког­
да вам прикажут.

Минуту назад Вы говорили, что, по Вашему мнению, национа­
лизм — это худшая из вещей, существующих в мире. Вы имели в
виду, что он даже опаснее, чем коммунизм?
Ну, я не думаю, что это большая опасность, чем напряженность
между Востоком и Западом, которая, я думаю, — величайшая опас­
ность в мире. Но я думаю, что если напряженность между Востоком и
Западом будет устранена, то национализм будет таковой опасностью.
Национализм угрожал бы человечеству больше, чем мирное распро­
странение коммунизма.

Есть ли какое-нибудь еще решение проблемы национализма, чем,
скажем, угроза вторжения с Марса?
Да, это остановило бы его сразу. Тогда бы у нас появился плане­
тарный национализм нашей планеты против других планет. В шко­
лах мы бы учили, насколько более прекрасна наша планета, чем этот
жалкий Марс, о котором мы не знаем ничего и поэтому можем вооб­
разить любое количество присущих ему пороков, так что это будет
очень простое решение. Но я боюсь, что мы не можем рассчитывать
на это. Я думаю, мы должны надеяться, что у людей все же появятся
позитивные цели — цели обеспечения процветания своей собствен­
ной и других стран, а не негативные цели раздоров.

185

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ФАШИЗМА
Первая публикация в 1935 г.

П

ри сравнении

нашего века с веком,скажем,ГеоргаIмы наблю­

даем основательные изменения интеллектуального порядка,
которые являются следствием изменения общей атмосферы в

политике. В определенном смысле мировоззрение двухсотлетней дав­
ности может быть названо «рациональным», а мировоззрение, наи­
более характерное для нашего времени, может быть названо «антирациональным». Но я бы хотел использовать эти слова, не подразу­
мевая полного принятия одного мировоззрения или полного непри­
ятия другого. Кроме того, важно помнить, что на политические собы­
тия очень часто влияют теории прежних времен: существует обычно
значительный интервал между появлением теории в виде книги и ее
практическим воздействием. Английская политика в I860 г. нахо­
дилась под влиянием идей, высказанных Адамом Смитом в 1776 г.;
немецкая политика сегодня — это реализация теорий, изложенных
Фихте в 1807 г.; русская политика с 1917 г. — это воплощенные (в
жизнь) идеи Манифеста Коммунистической партии 1848 г. Таким об­
разом, чтобы понять современную эпоху, необходимо обратиться к
более раннему времени.

186

П роисхож дение фаш изм а

Широко распространенная политическая доктрина имеет, как пра­
вило, два различных истока. С одной стороны, существуют интеллек­
туальные предшественники: люди, которые выдвинули теории, осно­
ванные, благодаря развитию или реакции, на предшествующих тео­
риях. С другой стороны, существуют экономические и политические
условия, которые предрасполагают людей принимать взгляды, соот­
ветствующие определенным настроениям. Это не единственное об­
стоятельство, объясняющее часто встречающееся пренебрежение
интеллектуальным наследием. В особых случаях, которые нас и ин­
тересуют, в различных странах послевоенного мира существуют оп­
ределенные основания для недовольства, которые располагают лю­
дей, живущих в этих странах, к восприятию определенной общей
философии, выработанной в более раннее время. Я предлагаю снача­
ла рассмотреть эту философию, а затем проанализировать причины
ее сегодняшней популярности.
Бунт против разума начинался как бунт против рассуждения. В
первой половине XVIII в., когда умами людей правил Ньютон, суще­
ствовало широко распространенное мнение, что познание представ­
ляет собой открытие простых общих законов, из которых посредст­
вом дедукции могут быть выведены заключения. Многие забывали,
что ньютоновский закон гравитации основывался на столетних тща­
тельных наблюдениях, и полагали, что общие законы могут быть про­
сто открыты в природе. Существовала естественная религия, естест­
венное право, естественная мораль и так далее. Предполагалось, что
эти отрасли знания состоят из убедительных выводов, сделанных на
основании очевидных аксиом в стиле Евклида. Политическим ито­
гом распространения этого мнения стала доктрина Прав Человека в
том виде, в каком она проповедовалась во время Американской и Фран­
цузской революций.
Но в тот самый момент, когда Храм Разума, казалось, был почти
завершен, под него была подложена бомба, и в результате все соору­
жение взлетело на воздух. Человеком, подложившим эту бомбу, был
Давид Юм. Его «Трактат о человеческой природе», опубликованный в
1739 г., имел подзаголовок «Попытка распространить эксперименталь­

187

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

ный метод рассуждений на моральные проблемы». Этот подзаголо­
вок целиком объясняет его намерение, но только наполовину — его
исполнение. Намерением была замена наблюдения и индуктивного
метода на дедукцию, происходящую из кажущихся самоочевидными
аксиом. По складу ума он был законченным рационалистом, хотя ско­
рее бэконианского, чем аристотелевского толка. Но почти беспри­
мерное сочетание проницательности с интеллектуальной честностью
привели его к несомненным и разрушительным заключениям: индук­
ция — это логически необоснованная привычка, а вера в причин­
ность немногим лучше, чем суеверие. Из этого следовало, что наука,
наряду с богословием, должна быть разоблачена как собрание несбы­
точных надежд и иррациональных убеждений.
В учении Юма рационализм и скептицизм мирно сосуществовали.
Скептицизм предназначался только для исследований и был забыт в
делах практических. Кроме того, практическая жизнь управлялась,
насколько это было возможно, именно теми методами науки, кото­
рые ставил под сомнение его скептицизм. Такой компромисс был воз­
можен только для человека, который был в равной степени и филосо­
фом, и земным человеком; есть также и оттенок аристократического
торизма в сохранении эзотерического неверия для посвященных. Мир
отказался принять доктрины Юма во всей их полноте. Последователи
Юма отвергали его скептицизм, тогда как немецкие оппоненты Юма
подчеркивали скептицизм как неизбежный результат исключитель­
но научного и рационального мировоззрения. Таким образом, в ре­
зультате знакомства с учением Юма британская философия стала
поверхностной, а немецкая философия — антирациональной; и в том
и другом случае из-за боязни невыносимого агностицизма. Европей­
ская мысль никогда не возвратит себе свою прежнюю искренность;
среди преемников Юма здравомыслие означало поверхностность, а
глубина — некоторую степень сумасшествия. Старые споры, нача­
тые в свое время Юмом, продолжаются в большинстве недавних фи­
лософских дискуссий по проблемам квантовой физики.
Философия, характерная для Германии, начинается с Канта и на­
чинается как реакция против философии Юма. Канту было предопре­

188

П роисхож дение ф аш и зм а

делено верить в причинность, Бога, вечность, моральный закон и так
далее, но он сознавал, что философия Юма сделала это довольно слож­
ным. Поэтому он придумал разницу между «чистым» и «практичес­
ким» разумом. «Чистый» разум касался всего, что может быть дока­
зано, а таких вещей не так много; «практический» разум имел отно­
шение к тому, что необходимо для добродетели, а таких вещей очень
много. Конечно, очевидно, что «чистый» разум был просто разумом,
тогда как «практический» разум был предрассудком. Таким образом,
Кант вернул в философию обращение к чему-то осознанному как яв­
ление, находящееся вне сферы теоретической рациональности, что
изгонялось из школ с самого зарождения схоластики.
Даже более важной фигурой, чем Кант, с нашей точки зрения, был
его непосредственный преемник — Фихте, который, пройдя путь от
философии к политике, дал жизнь новому движению, ставшему наци­
онал-социализмом. Но прежде чем начинать разговор о нем, следует
добавить кое-что еще о концепции «разума».
Ввиду неудачи найти ответ на проблемы, поставленные Юмом,
«разум» не мог более рассматриваться как нечто абсолютное, и лю­
бое рассуждение, сделанное на разумных основаниях, осуждалось с
теоретической точки зрения. Тем не менее, очевидна разница, к тому
же очень существенная, между настроением, скажем, философских
радикалов и таких людей, как ранние мусульманские фанатики. Если
мы называем первый склад ума разумным, а второй безрассудным, то
становится очевидным, что за недавнее время имел место рост нера­
зумности.
Я думаю, то, что мы на практике имеем в виду, когда говорим о
разуме, можно определить с помощью трех характеристик. Во-пер­
вых, разум полагается скорее на убеждение, чем на силу; во-вторых,
он стремится убедить с помощью аргументов, которые, по мнению
человека, использующего их, являются совершенно обоснованными;
и в-третьих, при формировании определенного мнения он использу­
ет в наибольшей степени наблюдение и индукцию, а интуицию — в
наименьшей степени. Первая из этих характеристик берет начало в
практике Инквизиции; вторая — в таких методах, как британская

189

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

военная пропаганда, которую хвалил Гитлер на том основании, что
пропаганда «должна тем глубже опускаться с интеллектуальных вы­
сот, чем больше количество людей, вниманием которых она должна
овладеть»; третья запрещает использование предпосылки типа той,
что сделал президент Эндрю Джексон относительно Миссисипи: «1Ьсподь Всемогущий предполагал, что эта великая долина будет при­
надлежать одному народу», которая была очевидной для него и его
слушателей, но не было столь легко доказуемым для того, кто сомне­
вался в нем.
Опора на разум, охарактеризованный таким образом, предполага­
ет определенную общность интересов и взглядов между кем-либо и
его аудиторией. Миссис Бонд действительно пыталась опереться на
разум, когда кричала своим уткам: «Подойдите и вы будете убиты,
чтобы быть нафаршированными и понравиться моим покупателям»,
но, в общем, обращение к разуму — вещь неэффективная в отноше­
нии тех, кого мы собираемся уничтожить. Любители мяса не пытают­
ся найти аргументов, которые казались бы вескими для овцы, и Ниц­
ше не пытается убедить массы населения, которые он называет «не­
умелыми и неприспособленными». Не делает этого и Маркс, пытаясь
заручиться поддержкой капиталистов. Как показывают эти примеры,
взывать к разуму легче, когда власть полностью подчинена олигар­
хии. В Англии XVDI в. важны были мнения только аристократов и их
друзей, а эти мнения всегда могли быть представлены в рациональ­
ной форме другим аристократам. Когда количество политических
избирателей становится больше и разнообразнее, все сложнее обра­
щаться к их разуму, поскольку уменьшается число общепризнанных
принципов, лежащих в основе возможного согласия. Если невозмож­
но найти таких предпосылок согласия, то люди склонны полагаться
на собственную интуицию; а поскольку интуиция у разных групп
разная, то опора на нее ведет к борьбе и власти политиков.
В этом смысле выступления против разума— феномен, время от
времени повторяющийся в истории. Ранний буддизм был разумным,
его поздние формы и индуизм, заменивший буддизм в Индии, не были
таковыми. В Древней Греции орфики восстали против гомеровской

190

П роисхож дение фаш изм а

рациональности. От Сократа и до Марка Аврелия выдающиеся люди в
древнем мире были в основном рационально мыслящими. После Мар­
ка Аврелия даже консервативные неоплатоники были полны пред­
рассудков. За исключением мусульманского мира, требования разу­
ма были в забвении вплоть до XI в., после которого, благодаря схола­
стике, Возрождению и науке, они стали господствующими. Противо­
действие началось с Руссо и Уэсли, но было сдержано триумфом на­
уки и техники в XIX в. Вера в разум достигла своего максимума в
60-е гг.; потом она стала постепенно уменьшаться и уменьшается до
сего дня. Рационализм и антирационализм сосуществовали с начала
греческой цивилизации, и каждый раз, когда один из них, казалось
бы, становился господствующим, начинался новый виток развития
его противоположности.
Современное выступление против разума в значительной степе­
ни отличается от большинства предшествующих. Начиная с движе­
ния орфиков, обычной целью в прошлом было спасение — сложное
понятие, включающее в себя и добродетель, и счастье, и достигалась
эта цель, как правило, благодаря трудному самоотречению. Целью
иррационалистов нашего времени является не спасение, а власть. Они,
следовательно, развивают этику, которая противоположна этике Хри­
стианства и Буддизма, и из-за своей страсти к господству они неиз­
бежно включаются в политическую деятельность. Их представители
среди писателей — это Фихте, Карлейль, Мадзини, Ницше, при под­
держке таких авторов, как Трейчке, Редьярд Киплинг, Хьюстон Чем­
берлен и Бергсон. Противопоставлены этому движению сторонники
Бентама и социалисты, которые могут рассматриваться как два кры­
ла одной партии: оба космополитические, оба демократические, оба
призывают к экономической независимости. Они отличаются inter se
по средствам, но не по целям, тогда как новое движение, которое до­
стигло своей кульминации уже в идеях Гитлера, не только отличается
целями от обоих у к а з а н н ы х выше движений, но отличается и от всей
традиции христианской цивилизации.
Цель, которую, по мнению почти всех иррационалистов, на основе
учений которых сформировался фашизм, должен преследовать госу­

191

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

дарственный деятель, наиболее ясно выразил Ницше. Сознательно
противопоставляя себя христианству, а также утилитаристам, он от­
вергает доктрины Бентама относительно счастья и «наибольшего сча­
стья для наибольшего числа людей». «Человечество, — говорит он, —
несомненно, скорее средство, чем цель... человечество — просто ма­
териал для опыта»1. Цель, которую он предлагает, — это величие ис­
ключительного человека: «Цель — достигнуть этой огромной энер­

гии величия, которая может создать человека будущего средствами
дисциплины и также посредством уничтожения миллионов неуме­
лых и неприспособленных, который тем не менее может избежать

разрушения в виде страданий, созданных вследствие этого, подоб­
ных которым никогда прежде не видели». Следует заметить, что эта
концепция цели не может считаться сама по себе противоположной
разуму, так как вопросы целей не подвержены рациональному обсуж­
дению. Нам это может не нравиться — мне лично это не нравится, —
но мы не можем опровергнуть это после того, как Ницше смог дока­
зать это. Существует, тем не менее, естественная связь с иррациональ­
ностью, поскольку разум требует беспристрастности, тогда как культ
великого человека всегда имеет в качестве меньшей предпосылки
утверждение: «Я великий человек».
Все основатели той школы мысли, из которой вырос фашизм, име­
ют определенные общие характеристики. Они ищут добро скорее в

воле, чем в чувстве или знании; они ценят силу больше, чем счастье;
они предпочитают принуждение дискуссии, войну — миру, аристо­
кратию — демократии, пропаганду — научной беспристрастности.
Они поддерживают спартанскую форму аскетизма в противопо­
ложность христианской форме, т. е. они рассматривают аскетизм как
средство достижения господства над другими, а не как самодис­
циплину, которая способствует добродетели и дает счастье только в
другом мире. Позднее некоторые из них прониклись популярным
дарвинизмом и считали борьбу за существование источником появ­
ления высших существ; но это скорее борьба между расами, чем меж­
ду личностями, такая, которую поддерживали апостолы свободной
1 Ницше Ф. Воля к власти. М.: «RIFLE-book», с. 341. — Прим ред.

192

П роисхож ден и е ф а ш и з м а

конкуренции. Удовольствие и знание, рассматриваемые в качестве
целей, кажутся им чрезмерно пассивными. Удовольствие они подме­
няют славой, а знания — прагматическим утверждением, что то, чего
они желают, истинно. У Фихте, Карлейля и Мадзини эти доктрины еще
окутаны мантией традиционного моралистического ханжества; у
Ницше они впервые выступают неприкрыто и бесстыдно.
Фихте получил меньшую, чем ему надлежит, долю кредита в от­
крытии этого великого движения. Он начинал как абстрактный мета­
физик, но затем показал даже определенно деспотичный и эгоис­
тичный характер. Вся его философия развивалась из предположения
«Я — это Я» или, как он говорит:
«Эго само себя постулирует, и оно есть в результате этого про­
стого утверждения себя, это и действующая сила, и результат дейст­
вия, активность и то, что является результатом действия, Я есть вы­
ражает делодействие (Tathandlung). Эго есть, потому что оно само
себя постулировало».
Эго, согласно этой теории, существует потому, что оно выражает
волю к существованию. Теперь представляется, что нон-Эго также
существует потому, что этого желает Эго, но нон-Эго, порожденное
таким образом, никогда не станет действительно внешним по отно­
шению к Эго, которое определяет его постулирование. Людовик XIV
говорил: «1Ьсударство — это я», Фихте говорил: «Вселенная — это
я». Как заметил Гейне, сравнивая Канта и Робеспьера, «в сравнении с
нами, немцами, вы, французы, банальны и посредственны».
Позднее Фихте действительно объяснял, что когда он говорит «Я»,
он имеет в виду «Бог», но это не вполне убеждает читателя.
Когда, в результате битвы при Йене, Фихте пришлось бежать из
Берлина, он начал думать, что слишком энергично утверждал нонЭго в лице Наполеона. По возвращении в 1807 г. он представил свое
знаменитое «Обращение к немецкому народу», в котором впервые
была изложена доктрина национализма. Это обращение начинается
с объяснения того, что немцы выше всех остальных современников,
потому что только они имеют чистый язык (язык без примесей). (Рус-

193

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

скме, турки и китайцы, не говоря уже об эскимосах и готтентотах,
тоже имеют чистые языки, но они не упоминаются в исторической
книге Фихте.) Чистота немецкого языка делает немцев исключитель­
но способными к глубоким размышлениям. Фихте заключает, что
«иметь характер и быть немцем, без сомнения, значит одно и то же».
Но если немецкий характер нужно ограждать от иностранного раз­
вращающего влияния и если немецкий народ должен быть способен
действовать как единое целое, то должен быть новый тип образова­
ния, который будет «формировать немцев в единое тело». Новое об­
разование, говорит он, «должно состоять существенным образом в том,
чтобы полностью уничтожить свободу воли». Он добавляет, что во­
ля — «это неотъемлемая сущность человека».
Не нужно внешней торговли помимо того, что является абсолют­
но необходимым. Нужна всеобщая военная служба: каждый обязан
сражаться не за материальное благосостояние, не за свободу, не в
защиту конституции, но под влиянием импульса «жадного пламени
высшего патриотизма, которым объята нация, как покровом вечнос­
ти, за который благородный человек радостно пожертвует собой, а
подлый человек, который существует единственно ради других, тем
более должен пожертвовать собой».
Эта доктрина, говорящая, что «благородный» человек — цель че­
ловечества и что «неблагородный» человек не может предъявлять
свои права на что-либо, — это суть современных нападок на де­
мократию. Христианство учило, что каждый человек имеет бессмерт­
ную душу и что в этом отношении все люди равны. Теория «прав че­
ловека» была только развитием христианской доктрины. Утилитаризм,
несмотря на то, что он не допускал абсолютных «прав» для личности,
придавал одинаковое значение счастью как одного человека, так и
другого; таким образом, он приводил к демократии, так же, как и до­
ктрина естественных прав. Но Фихте, являясь своего рода политиче­
ским кальвинистом, выделял определенных людей как избранных и
признавал негодными всех остальных.
Сложность, конечно, состояла в том, чтобы узнать, кто является
избранным. В мире, в котором доктрина Фихте была бы повсеместно

194

П роисхож ден и е ф а ш и з м а

принята, каждый человек думал бы, что он «благородный», и присое­
динился бы к определенной партии людей, подобных ему самому,
чтобы разделить часть своего величия. Эти люди могут принадлежать
к его нации, как в случае с Фихте, или к его классу, как это происхо­
дит у коммунистического пролетариата, или к его семье, как у Напо­
леона. Не существует объективного критерия «благородства», кроме
успеха в войне, поэтому война — необходимый результат этой докт­
рины.
Мировоззрение Карлейля, в основном, выводимо из мировоззре­
ния Фихте, который имел на него сильное и единовластное влияние.
Но Карлейль добавил нечто, что с тех пор стало характерной чертой
всей школы: разновидность социализма и заботу о пролетариате, в
основе которой на самом деле лежала неприязнь к капитализму и

нуворишам. Карлейль делал это так хорошо, что ввел в заблуждение
даже Энгельса, чья книга об английском рабочем классе 1844 г. упо­
минает его с наилучшей похвалой. Учитывая это, мы едва ли можем
удивляться тому, что множество людей поверили в социалистичес­
кий фасад национал-социализма.
Карлейль, на самом деле, все еще продолжает одурачивать людей.
Его «культ героя» звучит очень возвышенно. Мы нуждаемся, говорит
он, не в выборах парламента, а в «королях-героях, да и весь мир не
без героев». Чтобы понять это, нужно изучить воплощение данных
идей в действительности. Карлейль в книге «Прошлое и настоящее»
показывает аббата ХП в. Самсона как пример, но любой человек, не
желающий принимать это на веру, прочитав «Хроники Жослина Бракелонда», обнаружит, что аббат был беспринципным негодяем, соче­
тавшим в себе пороки деспотичного лендлорда с недостатками ме­
лочного крючкотворца-стряпчего. Другие герои Карлейля, по мень­
шей мере, так же сомнительны. Кромвелевская резня в Ирландии по­
двигла его на следующее замечание: «Но во времена Оливера (Кром­
веля) продолжала существовать вера в Божью кару, во времена Оли­
вера не было еще безумной тарабарщины «упразднения Главного
наказания», жан-жаковской филантропии, и всеобщая притворная
чувствительность в этом мире все еще так же полна греха... Только в

195

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

последнем декадентском поколении..., может быть, такая беспорядоч­
ная мешанина Добра и Зла во всеобщую слащавость окажет воздейст­
вие на нашу землю». О большинстве других его героев, таких как
Фридрих Великий, Д-р Франсиа и губернатор Ирландии, необходимо
сказать, что их общей характеристикой была жажда крови.
Те, кто все еще думают, что Карлейлъ был в некотором смысле бо­
лее или менее либералом, должны прочесть его главу о демократии в
книге «Прошлое и Настоящее». Большая ее часть занята восхвалени­
ем Вильгельма Завоевателя и описанием славной жизни, которой нас­
лаждались крепостные в его время. Затем следует определение сво­
боды: «Истинная свобода человека состояла в том, чтобы понять пра­
вильный путь (или его силой заставляли понять этот путь) и идти по
нему». Затем он переходит к утверждению, что демократия «означа­
ет отчаяние найти героев, чтобы управлять народом, и довольствует­
ся только желанием иметь их». Глава заканчивается утверждением,
сделанном красноречивым пророческим языком, о том, что когда де­
мократия исчерпает свое существование, все равно останется про­
блема, а именно «поиск правительства вашими Истинными Руково­
дителями». Есть ли во всем этом хоть одно слово, под которым бы не
подписался Гитлер?
Мадзини был более умеренным человеком, чем Карлейль, с кото­
рым он расходился во мнениях по поводу культа героев. Не отдель­
ный великий человек, но нация была объектом его поклонения, и,
несмотря на то, что он ставил Италию выше всех, он отводил опреде­
ленную роль и каждой европейской нации, за исключением ирланд­
ской. Тем не менее, Мадзини, как и Карлейль, полагал, что долг дол­
жен быть превыше счастья, даже всеобщего счастья. Он думал, что
Бог открыт для любого человека, что правильно; необходимо только,
чтобы каждый подчинялся закону морали так, как он его чувствует в
своем собственном сердце. Мадзини никогда не сознавал, что разные
люди могут искренне по-разному понимать предписания морального
закона или что он на самом деле требует того, чтобы другие действо­
вали в соответствии с его откровением. Он ставил мораль над демо­
кратией, говоря: «Простое голосование большинства не утверждает

196

П роисхож дение фаш и зм а

верховную власть, если оно очевидно противоречит высшим мораль­
ным заповедям... воля людей священна, когда она толкует и приме­
няет моральный закон, она недействительна и бессильна, когда отде­
ляет себя от закона и только представляет капризы». Это также мне­
ние и Муссолини.
Один-единственный важный элемент был с тех пор добавлен к
доктрине этой школы, а именно: псевдодарвинистская вера в «расу».
(Фихте сделал немецкое превосходство вопросом языка, а не биоло­
гической наследственности.) Ницше, который, в отличие отсвоих
последователей, не был националистом или антисемитом, применял
теорию только в отношении различных индивидуумов: он хотел, что­
бы неполноценным людям препятствовали иметь детей, и надеялся, с
помощью методов собаковода, вывести расу сверхлюдей, у которых
будет вся власть и для чьей только пользы будет существовать ос­
тальное человечество. Но в дальнейшем писатели с похожими взгля­
дами пытались доказать, что все превосходное связано с принадлеж­
ностью к их собственной расе. Ирландские профессора пишут книги,
чтобы доказать, что Гомер был ирландцем; французские антропологи
предоставляют свидетельства того, что кельты, а не тевтоны, были
источником цивилизации в Северной Европе; Хьюстон Чемберлен
доказывает во всех подробностях, что Данте был немцем и что Хрис­
тос не был евреем. Подчеркивание расы было повсеместным среди
англо-индусов, от которых империалистическая Англия подхватила
эту заразу благодаря Редьярду Киплингу. Вместе с тем антисемит­
ские настроения никогда не были значимы в Англии, хотя англича­
нин Хьюстон Чемберлен был по большей части ответственен за со­
здание фальшивого исторического базиса для этих настроений в Гер­
мании, где они существовали еще со времен Средневековья.
О

расе, если в это понятие не вмешивать политику, достаточно было

бы сказать, что ничего политически важного о ней не известно. Как
вероятность можно принять то, что существуют генетические психи­
ческие различия между расами, но определенно можно сказать, что
мы еще не знаем, в чем эти различия заключаются. Во взрослом чело­
веке влияние окружающей среды скрадывает наследственность. Бо­

197

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

лее того, расовые различия среди различных европейцев не столь
явны, как между белыми, желтыми и черными людьми. Не существует
отчетливых физических характеристик, по которым можно было бы
с уверенностью выделить представителей различных современных
европейских наций, так как все мы произошли в результате смеше­
ния различных племен. Если даже какой-то один народ и достигнет
умственного превосходства, каждая цивилизованная нация сможет
выставить вполне обоснованное утверждение, которое докажет, что
все притязания одинаково необоснованны. Возможно, что евреи сто­
ят ниже немцев по развитию, но также возможно, что немцы по свое­
му развитию находятся ниже евреев. Использование же в таком во­
просе псевдодарвинистского языка совершенно антинаучно. К чему
бы мы ни пришли в будущем, в настоящем у нас нет достаточных ос­
нований для того, чтобы отдавать предпочтение одной нации в ущерб
другой.
Все это движение, начиная с Фихте, служит методом поддержания
чувства собственной исключительности и жажды власти посредст­
вом утверждений, в пользу которых не говорит ничего, кроме того,
что они тешат чье-то самолюбие. Фихте нуждался в доктрине, кото­
рая заставила бы его чувствовать превосходство над Наполеоном;
Карлейль и Ницше были слишком болезненны, поэтому искали ком­
пенсации в мире фантазии; британский империализм эпохи Редьярда Киплинга возник из-за стыда за потерю промышленного лидерст­
ва; а гитлеровское безумие нашего времени — это паутина мифа, в
котором немецкое Эго пытается противостоять Версалю. Ни один че­
ловек не рассуждает здраво, когда его самолюбие жестоко задето, и
те, кто умышленно унижают нацию, должны быть благодарны только
сами себе, если она становится нацией безумных.
Это навело меня на мысль о тех причинах, которые лежат в основе
широкого распространения иррациональной и даже антирациональной доктрины, анализируемой нами в данной статье. Во все времена
существуют всевозможные теории, проповедуемые всевозможными
пророками, но популярными становятся те, которые учитывают на­
строения, создаваемые обстоятельствами времени. Доктрины совре­

198

П роисхож дение фаш изм а

менных иррационалистов, как мы видели, характеризуются следую­
щим: подчеркиванием воли как противоположности мысли и чувст­
ву; прославлением силы; верой в интуитивное «постулирование»
предположений в противовес наблюдениям и индукции. Это состоя­
ние ума — естественная реакция тех, кто имеет привычку управлять
современными механизмами, такими как аэропланы, а также тех, у
кого меньше власти, чем прежде, и нет возможности найти какое-либо
рациональное основание для восстановления своего прежнего пре­
восходства. Индустриальное общество и война, создавая привычку к
механической силе, становятся причиной огромных перемен в эко­
номической и политической власти, и поэтому приводят большие
группы людей в состояние практического самоутверждения. Отсюда
и рост фашизма.
Сравнивая мир 1920 г. и 1820 г., мы обнаруживаем, что увеличи­
лась власть у части крупных промышленников, наемных рабочих,
женщин, еретиков и евреев. (Под «еретиками» я подразумеваю тех,
чья религия не принадлежала к господствующей в их стране.) Соот­
ветственно, происходила утрата власти монархов, аристократии, свя­
щеннослужителей, нижней прослойки среднего класса и мужчин в
противоположность представительницам женского пола. Крупные
промышленники, хотя и стали сильнее, чем в любой другой предыду­
щий период, чувствуют себя небезопасно из-за угрозы социализма, и
особенно из-за страха перед Москвой. Заинтересованные в войне—
генералы, адмиралы, авиаторы и фирмы, производящие оружие, —
находятся в сходной ситуации: сильные в настоящий момент, но под
угрозой «отвратительной шайки» большевиков и пацифистов. Неко­
торые слои общества уже потерпели поражение: короли и знать, ла­
вочники, люди, оппонирующие религиозной терпимости и сожалею­
щие о днях мужского господства на женщинами. Похоже, они опре­
деленно потерпели крушение, экономическое и культурное развитие
не оставило им места в современном мире. Естественно, они были
недовольны, а в количественном отношении их было довольно мно­
го. Ницшеанская философия была психологически искусно приспо­
соблена к их душевным потребностям, и очень мудро, что капиталис­

199

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

ты и милитаристы использовали ее для сплочения поверженных в
партию, которая должна поддерживать средневековую реакцию в от­
ношении всего, за исключением промышленности и войны. Что каса­
ется промышленности и войны, то здесь все должно было быть совре­
менно в техническом отношении, но не в распределении сил и власти
после достижения мира, который сделал социалистов опасными для
существующих магнатов.
Таким образом, иррациональные элементы в нацистской филосо­
фии существуют, говоря политическим языком, благодаря необходи­
мости заручиться поддержкой той части населения, у которой боль­
ше нет никакого raison d'etre\ в то время как относительно разумные
элементы привносят промышленники и военные. Первые элементы —
«иррациональные», потому что едва ли возможна ситуация, когда
мелкие торговцы, например, смогут реализовывать свои надежды, и
фантастические верования — это их единственное прибежище от
безысходности. Per contra2, надежды промышленников и военных
могут быть реализованы фашистскими методами и едва ли каким-либо
другим путем. Тот факт, что их надежды могут осуществиться только
через разрушение цивилизации, делает их не просто иррациональ­
ными, но сатанинскими. Эти люди составляют лучшую, с интеллекту­
альной точки зрения, и худшую, с моральной точки зрения, часть дан­
ного движения; остальные, ослепленные блеском славы, героизма и
самопожертвования, становятся невосприимчивыми к своим настоя­
щим интересам и, охваченные эмоциями, позволяют использовать себя
для достижения чужих целей. Такова психопатология нацизма.
Я беседовал с промышленниками и военными, поддерживающими
фашизм как разумное учение, но их здравомыслие весьма относитель­
но. Тиссен полагает, что посредством нацистского движения он мо­
жет уничтожить социализм и одновременно невероятно расширить
свой рынок сбыта. Однако сейчас, кажется, нет достаточных основа­
ний полагать, что он прав, так же как думать, что были правы его
предшественники в 1914 г. Ему нужно раздуть немецкую самоуве­
1Средство или смысл к существованию (франц.) — Прим. ред.
2 Напротив (лат.) — Прим. ред.

200

П роисхож дение ф аш и з м а

ренность и националистические чувства до очень опасной степени,
наиболее возможным результатом чего будет еще одна неудачная
война. Даже начальный огромный успех не принес бы окончатель­
ной победы; сегодня, как и двадцать лет назад, немецкое правитель­
ство забывает о существовании Америки.
Есть один очень важный элемент, говорящий против нацизма, хотя
он может рассматриваться как поддержка реакции, — я имею в виду
организованную религию. Философия движения, получившего наи­
высшее выражение в нацизме, является в некотором смысле логичес­
ким развитием протестантизма. Этика Фихте и Карлейля — кальви­
нистская, и у Мадзини, который всю свою жизнь находился в состоя­
нии оппозиции к Риму, была совершенно лютеровская вера в непо­
грешимость индивидуального сознания. Ницше страстно верил в цен­
ность индивида и считал, что герой не должен подчиняться власти; в
этом он развивал протестантский дух бунта. Можно было бы ожи­
дать, что протестантская Церковь поддержит нацистское движение, и
до определенной степени она так и сделала. Но во всех пунктах, об­
щих для протестантизма и католицизма, оно противоречит новой
философии. Ницше — явный антихристианин, и по прочтении сочи­
нений Хьюстона Чемберлена создается впечатление, что христиан­
ство — это деградировавший предрассудок, появившийся среди полукровок-космополитов Востока. Отказ от смирения, любви к ближ­
нему, кротости противоречит учению Госпела; и антисемитизм, как
теоретический, так и практический, с трудом согласуется с религией
еврейского происхождения. По этим причинам нацизм и христиан­
ство вряд ли будут друзьями, и вполне вероятно, что их антагонизм
может привести к падению нацизма.
Существует еще одна причина, по которой современный культ бе­
зумия, будь то в Германии или еще где-нибудь, несовместим с тради­
ционной формой христианства. Вдохновленное иудаизмом, христи­
анство приняло понятие Истины, связанное с добродетелью Веры.
Понятие и добродетель уцелели, подвергнувшись «искреннему сомне­
нию», и, как все христианские добродетели, сохранились среди вик­
торианских атеистов. Но постепенно влияние скептицизма и рекла­

201

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

мы сделало безнадежным делом поиски истины, но очень выгодным —
защиту лжи. Интеллектуальная честность, таким образом, была унич­
тожена. Гитлер, объясняя нацистскую программу, говорит:

«Национальное государство смотрит на науку, как на средство
увеличения национальной гордости. Именно с этой точки зрения
должна преподаваться не только мировая история, но и история
цивилизации. Изобретатель должен быть великим не просто как
изобретатель, но даже более — как соотечественник. Восхищение
любым великим деянием должно совмещаться с гордостью, потому
что его успешный создатель — это представитель нашей собст­
венной нации. Мы должны выделять величайших из массы великих
имен в немецкой истории и ставить их в пример молодежи таким
впечатляющим образом, чтобы они смогли стать опорой непоко­
лебимых националистических чувств».
Концепция науки как поиска истины настолько полностью исчез­
ла из сознания Гитлера, что он даже не спорит с этим. Как мы знаем,
теория относительности считалась плохой, так как была придумана
евреем. Инквизиция отвергала доктрину Кшилея, потому что счита­
ла ее неверной, но Гитлер принимает или отвергает доктрины по по­
литическим причинам/не принимая во внимание их истинность или
ложность. Бедный Уильям Джеймс, который придумал эту точку зре­
ния, был бы в ужасе от того, как ее используют; но если однажды
отказываются от понятия объективной истины, то ясно, что вопрос
«во что я должен верить?» будет решаться, как я писал в 1907 г., «об­
ращением к военной силе и суду больших батальонов», а не метода­
ми теологии или науки. ГЬсударства, чья политика основывается на
выступлении против разума, должны, следовательно, оказаться в со­
стоянии конфликта не только с образованием, но и с церковью, везде,
где уцелело истинное христианство.
Важным элементом в причинах бунта против разума является то,
что многие способные и энергичные люди не имеют выхода для сво­
его властолюбия и поэтому становятся опасны. В прошлом малень­
кие государства давали возможность осуществлять политическую
власть большему количеству людей, а небольшой бизнес давал боль­

202

П роисхож дение ф а ш и з м а

шему количеству людей почувствовать экономическую власть. Рас­
смотрим вопрос о громадном населении, которое спит в пригородах
и работает в больших городах. Добираясь в Лондон на поезде, чело­
век проезжает мимо огромных районов маленьких деревень, населен­
ных семьями, которые не чувствуют никакой солидарности с рабо­
чим классом. Мужчина в семье не участвует в местных делах, так как
он отсутствует весь день, подчиняясь приказам своих работодателей;
единственный выход для его инициативы — это возделывание сади­
ка по выходным. В политическом плане он завидует всему, что дела­
ется для рабочего класса, но, хотя он чувствует себя бедняком, сно­
бизм мешает ему принять методы социализма и профсоюзов. Его пред­
местье может быть таким же густонаселенным, как какой-нибудь из­
вестный город античности, но его социальная жизнь апатична, и у
него нет времени интересоваться ей. Для такого человека, если у него
достаточно духа для выражения недовольства, фашистское движение
может явиться освобождением.
Уменьшение разумности в политике — это результат двух факто­
ров: с одной стороны, существуют классы и типы людей, для которых
мир не предоставляет никаких возможностей, но которые не видят
надежды, и в социализме, потому что они не являются наемными ра­
бочими; с другой стороны, существуют талантливые и могуществен­
ные люди, чьи интересы противоречат интересам общества в целом и
которые поэтому могут сохранить свое влияние при помощи поощ­
рения разного вида истерии. Антикоммунизм, страх перед иностран­
ной военной мощью и ненависть к иностранной конкуренции — этим
пугают чаще всего. Я не имею в виду того, что ни один рационально
мыслящий человек не может испытывать эти настроения; я говорю о
том, что эти настроения используются таким образом, чтобы устра­
нить разумное обсуждение практических вопросов. Две вещи, в ко­
торых мир нуждается больше всего, — это социализм и мир, но обе
они противоречат интересам наиболее могущественных людей на­
шего времени. Не сложно сделать шаги, ведущие к ним (миру и соци­
ализму), кажущиеся противоположными интересам большей части
населения, и простейший путь это сделать— вызвать массовую исте­

203

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

рию. Чем больше опасность социализма и мира, тем больше прави­
тельства развращают душевную жизнь подвластных им людей; чем
сильнее экономическая нужда в настоящем, тем больше желание стра­
дающих уйти от интеллектуально трезвого взгляда на жизнь в объя­
тья чего-то иллюзорного и обманчивого.
Лихорадка национализма, которая возрастала, начиная с 1848 г.,
представляет собой одну из форм культа безумия. Отказались от идеи
универсальной истины: есть английская истина, французская исти­
на, немецкая истина, черногорская истина и истина княжества Мона­
ко. Сходным образом, существует истина для наемных рабочих и ис­
тина для капиталистов. Единственно возможными средствами выбо­
ра между этими разными «истинами», если рациональное убеждение
будет безнадежно, является война и соперничество в пропагандист­
ском безумии. Пока глубокие конфликты между нациями и классами,
поразившие наш мир, не будут разрешены, трудно ожидать, что чело­
вечество вернется к рациональному складу ума. Сложность в том, что
пока преобладает безумие, решение наших проблем может быть до­
стигнуто только случайно. Если разум, будучи безличным, делает
возможным всеобщее сотрудничество, то безумие, представляя обыч­
но страсти индивидов, делает неизбежной борьбу. Именно по этой
причине рациональность, в смысле обращения к универсальному и
безличному понятию истины, имеет первостепенную важность для
благосостояния человечества не только тогда, когда она господству­
ет, но также, и даже больше, в те менее счастливые времена, когда
она презирается и отвергается, как напрасная мечта людей, у кото­
рых не хватает мужества убить в тех случаях, когда они не могут со­
гласиться с оппонентом.

204

ВЛАСТЬ
Интервью 1959 г.

В удро У айэтт

Лорд Рассел, что заставляет людей желать власти?
Л орд Р а сс е л

Предположу, что исходные импульсы, в результате которых у лю­
дей появилось желание обладать властью, приходятся на периоды
голода в человеческой истории, когда люди хотели быть уверенными
в том, что у них будет пища и они не умрут, а это требовало власти.

Какие формы власти появились у человечества с того времени?
Существует два способа классифицировать власть. Первая и наи­
более очевидная, как я думаю, форма власти заключается в прямой
власти над человеческим телом. Это власть армии и полиции. Затем
существует власть вознаграждений и наказаний, называемая эконо­
мической властью. В конце концов, существует власть пропаганды,
власть убеждения. Полагаю, что это три основных формы власти.

Лорд Рассел, можете ли Вы сказать, что существуют хорошие и
плохие мотивы для желания обладать властью?
Отвечу точнее: практически каждый человек, обладавший в мире
сколь-либо значительным влиянием, был подвержен разного рода

205

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

любви к власти. И это характерно как для святых, так и для грешни­
ков. Думаю, что это характерно для любого активного человека.

Не случается ли довольно часто так, что человек, желающий
сделать добро, также желает власти, потому что он скорее тщес­
лавен?
Да, это случается слишком часто, и все потому, что любовь к влас­
ти сама по себе перевешивает желание получить то или другое. Вот
почему лорд Эктон был, в целом, прав, говоря, что власть развращает,
потому что удовольствие от обладания властью растет вместе с опы­
том власти. Возьмем пример Кромвеля. Не сомневаюсь, что Кромвель
пришел в политику, имея похвальные намерения, желая сделать оп­
ределенные, по его мнению, весьма важные для страны вещи. Но по
прошествии некоторого времени, что он пребывал у власти, он стал
желать только власти. Вот почему на смертном одре он сказал, что
боялся впасть в немилость. Конечно. Думаю, каждый энергичный че­
ловек желает власти. Однако я желал бы только одной власти — вла­
сти над мнениями.

Не думаете ли Вы, что та власть над мнениями, которой Вы
обладаете, развратила Вас?
Мне об этом неизвестно. Не мне об этом судить. Думаю, что это
должны делать другие люди.

Позвольте вернуться к трем формам власти. Возьмем сначала
физическую власть. Власть авторитета — полиция, управленчес­
кий аппарат; не думаете ли Вы, что все это также нуждается в
контроле?
Конечно, необходимо иметь возможность остановить людей, об­
ладающих властью, если они начинают поступать неправильно. Имен­
но в этом и состояла идея импичмента. Вы должны остановить чело­
века, если он, по всей видимости, поступает неправильно, и очень
важно, что это должно существовать. Очень важно.

Не думаете ли Вы, что несмотря ни на что, власть сегодня заш­
ла слишком далеко? Люди не имеют достаточной защиты от про­
извола властей и полиции и т . п.?

206

В ласть

Думаю, что это, конечно, верно, но не так уж просто понять, что
нужно делать в такой ситуации. В современном мире решения долж­
ны приниматься очень быстро. Вы должны оставить возможность при­
нимать решения в руках немногих людей, таким образом выстроить
защиту от их власти не так просто.

А как бы поступили Вы?
Это зависит оттого, какую область нашей жизни вы рассматривае­
те. Должен сказать, что, например, опыт многих современных госу­
дарств показал, что власть полиции действительно очень опасная
вещь. Во всех странах, где коммунисты пытались прийти к власти, не
являясь большинством, первое, что они пытались захватить, было
управление полицией. Затем они могли уже сажать за решетку всех,
кто был им неугоден, и фабриковать свидетельские показания так,
как было им нужно, поэтому я думаю, что власть полиции может быть
очень опасной вещью, и это уже доказано историей. Поэтому я хотел
бы во всех странах видеть две полиции: одну для доказательства вины,
другую — для доказательства невиновности.

Не будет ли это слишком сложно и дорого для государства?
Конечно, может быть и так. Но предположим, например, что вас
несправедливо осудили как убийцу. Налогоплательщик оплатил все
расходы, связанные с доказательством того, что вы убийца* а вы (за
свой собственный счет) доказали (оплатив все расходы по этому до­
казательству), что вы — не убийца. Все это не выглядит справедли­
вым. Будет лучше, если девяносто девять виновных человек избежат
наказания, чем один невинный человек будет наказан. Однако наши
дела основываются на противоположном принципе: лучше наказать
девяносто девять невинных людей, чем один виновный избежит на­
казания, потому что мы думаем, что налогоплательщик должен пла­
тить за доказательство вины, а конкретный человек — за доказатель­
ство невиновности.

Правильно, но невиновные осуждаются не так часто. Действи­
тельно ли лучше для государства расходовать огромные средства

207

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

для того, чтобы каждый раз доказывать снова и снова, что ктолибо мог быть ошибочно осужден?
Прежде всего, мы не знаем, как часто осуждаются невиновные.
Полиция не хотела бы раскрывать подобные факты. Но судя по все­
му, мы можем судить, что это может происходить часто. Мы действи­
тельно не знаем этого. Во всяком случае, огромные расходы государ­
ства не будут превышать тех расходов, которые сейчас используются
на поиск доказательства и свидетельских показаний.

Поговорим теперь о действиях правительства. Думаете ли Вы,
что правительства не должны обладать свободой принимать ре­
шения столь быстро, чтобы не обращаться к избирателям и т . п.?
И если так, то не оборачивается ли это невероятными потерями в
эффективности деятельности правительства?
Что ж, возможно. В мире и сегодня существует множество стран, в
которых невозможны референдумы или что-либо подобное. Вопро­
сы войны и мира, наиболее важные вопросы, решаются очень быстро.
Потребуются существенные изменения в работе всех организаций во
всем мире, чтобы решения о войне или мире принимались обдуманно
и неторопливо. Было бы замечательно, если бы это было возможно.

Выиграем ли мы в целом от некоторой доли неэффективности?
Конечно, в том, что касается неправильных действий, неэффек­
тивность лучше. Такова человеческая натура (или таковой она явля­
ется по сей день), что существует множество неправильных действий,
которые люди стремятся выполнять весьма эффективно. Думаю, мож­
но было бы сказать, что человечество выживало до сих пор именно
благодаря неэффективности своих действий, но в наши дни неэффек­
тивность снижается, и человечеству грозит вымирание.

Каким образом лень и неэффективность действий помогли че­
ловечеству выжить?
Уменьшением способности людей убивать друг друга. Если вы ум­
ный и эффективный в своих действиях убийца, то вы убьете много
людей. А если вы глупый убийца, то вы будете совершать ошибки, и
вас поймают. К сожалению, убийцы становятся все умнее и умнее.

208

Власть

Обратимся теперь к другому виду власти — к экономической
власти. Думаете ли Вы, что Маркс преувеличивал важность эконо­
мической власти?
Прежде всего, Маркс выделял экономическую власть по отноше­
нию к другим видам власти. Во-вторых, введенный в заблуждение
состоянием дел в Англии в 1840-х гг., он думал, что именно собствен­
ность, а не контроль, дает власть. Оба этих убеждения привели его к
изобретению такого способа избавления от всех бед человечества,
который доказал свою абсолютную ошибочность.

На Ваш взгляд, насколько важна экономическая власть?
О, важность экономической власти действительно велика, но это
только одна из форм власти. Не могу сказать, чтобы она была более
важной, чем власть армии или власть пропаганды. Приведу пример.
Помните, как королева Боадицея восстала против римлян. Она вос­
стала потому, что Сенека дал ей взаймы деньги под очень высокий
процент, и она просто не могла найти столько денег. Это случилось
потому, что в то время Сенека обладал экономической властью. Но
после того как Боадицея была окончательно побеждена римской ар­
мией, сам Сенека был осужден на смерть императором Рима, и это
уже проявление не экономической, а военной власти.

Как Вы считаете, экономическая власть сама по себе нуждается
в контроле?
Да, думаю, что любая власть нуждается в контроле, потому что
власть морить голодом целые регионы мира — вещь весьма нежела­
тельная. Думаю, что экономическая власть некоторых регионов Ближ­
него Востока прекратить, при желании, добычу и поставку нефти —
совершенно неприемлемая вещь.

А насколько важна власть пропаганды?
Эта форма власти невероятно важна, что осознавалось во все вре­
мена человеческой истории. Говорят, что кровь мучеников есть фун­
дамент церкви. Имеется в виду, что кровь мучеников является огром­
ной пропагандистской силой. Люди верят, что широко известное есть
истина, и она победит. Пропаганда невероятно важна для всех форм

209

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

власти. Несомненно, что христианская религия победила только си­
лой пропаганды, в отсутствие какой-либо экономической или воен­
ной силы.

Как Вы считаете, всегда ли власть пропаганды — это плохая
вещь?
Конечно, нет. Нет. Плохо, когда неправильные и истинные воззре­
ния смешиваются в одну кучу, но я определенно считаю, что власть
пропаганды — не всегда плохая вещь. Тогда нужно было бы сказать,
что образование в целом — плохая вещь, поскольку образование пред­
ставляет собой определенный вид пропаганды.

Думаете ли Вы, что власть пропаганды также нуждается в кон­
троле? Не оказываются ли люди с помощью средств массовой ин­
формации в таком состоянии, что уже не могут ясно отдавать
отчет даже в своих действиях?
Конечно, пропаганда нуждается в жестком контроле. Я понимаю,
что мнение большинства русских о том, что происходит в западных
странах, весьма и весьма далеко от истины, и дело обстоит таким об­
разом именно благодаря пропагандистскому контролю над образо­
ванием, существующим в коммунистических странах. В некоммуни­
стических странах несколько менее жесткий Контроль, но все равно он
существует, имея целью отучить людей мыслить самостоятельно и зас­
тавить их мыслить так, как считают нужным правительства этих стран.

А что Вы думаете о Западе? Нуждается ли в контроле пропа­
ганда на Западе?
Конечно. Не в столь жестком контроле, но нуждается, потому что
в том, что преподается в школах и университетах, вы не обнаружите
свободного и непредвзятого соревнования между различными точ­
ками зрения; определенные точки зрения распространяются в ущерб
другим.

И, в целом, насколько важна проблема использования и злоупот­
ребления властью в человеческой жизни?
Полагаю, что эта проблема обладает огромным значением. На са­
мом деле, как я думаю, в этом состоит основное различие между хо­

210

В ласть

рошим и плохим правительствами. Хорошее правительство исполь­
зует власть в определенных пределах, взвешенно и подконтрольно, а
плохими правительствами она используется неразборчиво. Думаю,
что это очень важный вопрос.

Считаете ли Вы, что в целом демократическая система на За­
паде выработала довольно разумный баланс между нуждами прави­
тельства принимать решения быстро и самостоятельно и ответ­
ственностью правительства перед своим народом за то, что при­
нятые им решения отвечают чаяниям народа?
Конечно, наша система намного лучше тоталитарной. Намного
лучше. По той причине, что мы обладаем определенными механиз­
мами воздействия на власть. Однако я полагаю, что должны суще­
ствовать другие, более непосредственные и быстрые механизмы воз­
действия на власть, чем редкие периодические общие выборы. 6 со­
временном мире, где все так взаимосвязано, этого недостаточно, и
мы должны обладать большим. Думаю, что возможности более быст­
рого воздействия на власть лежат в сфере развития практики рефе­
рендумов.

Не считаете ли Вы, что референдумы не слишком оперативный
и сложный способ воздействия на власть?
Да, проведение референдумов требует много организаторских уси­
лий и времени. Но лучше референдумы, чем система, при которой
правительство в любой момент может ввергнуть страну в катастро­
фу, ни с кем не посоветовавшись.

211

СВОБОДОМЫСЛИЕ И ОФИЦИАЛЬНАЯ
ПРОПАГАНДА
(Лекция, прочитанная в 1922 году в память Конвея)

J T Д он кур Конвей, в память которого мы собрались сегодня, по/ 1 / 1 святил свою жизнь двум великим целям: свободе мысли и
Q j V X свободе личности. С тех пор в отношении обеих этих целей
многое было достигнуто, но многое и утрачено. Новые опасности,
несколько иные по форме, чем прежде, угрожают и той и другой сво­
бодам и, несмотря на то, что на их защиту может стать энергичное и
бдительное общественное мнение, через сотню лет и той и другой
может быть гораздо меньше, чем сейчас. Цель моей речи — обратить
внимание на новые опасности и рассмотреть способы, как избежать их.
Позвольте начать с попытки разъяснить значение выражения «сво­
бодная мысль». Оно имеет два смысла. В своем самом узком смысле
это выражение подразумевает мышление, не принимающее догм тра­
диционной религии. В этом смысле человек — «вольнодумец», если
он не христианин, не мусульманин, не буддист, не сионист и не член
любой другой конфессии, исповедующий какую-либо унаследован­
ную религию. В христианских странах человек Называется «вольно­
думцем», если про него нельзя сказать решительно, что он верит в
Бога, хотя этого недостаточно, чтобы считать человека «вольнодум­
цем» в буддистской стране.

212

Св о б о д о м ы с л и е и о ф и ц и а л ь н а я п р о п а г а н д а

Я все же не хотел бы преуменьшать значение свободомыслия в
этом аспекте. Сам я не принадлежу ни к одной существующей рели­
гиозной конфессии и надеюсь, что любое религиозное верование пре­
кратит со временем свое существование. Равно как я не верю и в то,
что религия способствовала распространению добра в мире. Хотя я
готов признать, что в определенное время и в определенных странах
она имела некоторый положительный эффект, и я отношу его к пери­
оду становления человеческого разума и к тому этапу развития, ко­
торый мы уже переросли.
Существует также и более широкий смысл выражения «свободная
мысль», который, я считаю, имеет еще большее значение. В самом деле,
вред, нанесенный традиционными религиями, кажется особенно ощу­
тимым в свете того факта, что они препятствовали свободной мысли
в этом широком смысле. И этот смысл, в отличие от узкого, не так
просто определить, и было бы неплохо потратить некоторое время
на выяснение его сути.
Когда мы говорим о чем-либо как о свободном, наше понимание
неопределенно до тех пор, пока мы не сможем сказать, от чего оно
свободно. Что-нибудь или кто-нибудь свободный, если он не подвер­
гается какому-либо внешнему принуждению, и чтобы быть точными,
мы должны определить, что это за принуждение. Таким образом, мысль
«свободна», если она свободна от какого-либо вида часто присутству­
ющего внешнего контроля. Некоторые виды контроля, которые дол­
жны отсутствовать, если мысль «свободна», довольно очевидны, но
другие более трудно уловимы или скрыты.
Начнем с наиболее очевидных. Мысль не свободна, если на сто­
ронников или оппонентов того или иного мнения накладываются
различные правовые наказания, либо существует возможность для
выражения только одного мнения или отсутствия мнения по опреде­
ленным вопросам. Даже такой элементарный вид свободы до сих пор
существует лишь в очень немногих странах мира. В Англии по зако­
ну о богохульстве незаконно выражать неверие в христианскую ре­
лигию, хотя на деле этот закон не применяется для богатых. Такто
незаконным считается преподавание учения Христа о пгиротиш и'

/I I

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

нии злу. Поэтому любой, кто желает избежать участи преступника,
должен выражать согласие с учением Христа, но должен избегать го­
ворить, о чем это учение. В Америке никто не может попасть в страну
без официального заявления, что он не является последователем анар­
хизма и против полигамии; он также не должен быть сторонником
коммунистов. В Японии незаконно выражать неверие в божествен­
ность Микадо. Таким образом, путешествие вокруг света может ока­
заться весьма рискованным предприятием. Последователь Мухамме­
да или Толстого, большевик или христианин не может предпринять
его без того, чтобы не стать в какой-то момент преступником, или он
должен молчать о том, что считает важным и истинным. Это, конечно,
относится только к пассажирам третьего класса; пассажирам перво­
го класса разрешается верить во все, во что они ни пожелают, ограж­
дая их от оскорбительной навязчивости.
Ясно, что элементарным условием свободы мысли является отсут­
ствие правовых наказаний на выражение мнений. Ни одна великая
держава еще не достигла этого уровня, хотя большинство из них с
этим утверждением не согласятся. Убеждения, за которые все еще
можно подвергнуться гонениям, кажутся большинству настолько чу­
довищными и безнравственными, что общий принцип терпимости не
применяется к ним. Но именно нетерпимость к инакомыслию сдела­
ла возможным в свое время ужасы инквизиции. Было время, когда
протестантизм казался таким же злом, каким сейчас кажется больше­
визм. Пожалуйста, не делайте из этого замечания заключение, что я
либо протестант, либо большевик.
Тем не менее, в современном мире правовые наказания в наимень­
шей степени мешают свободе мысли. Два наиболее существенных
препятствия — это экономические наказания и искажение фактов.
Очевидно, что мысль не может быть свободна, если следование опре­
деленным убеждениям не дает возможности зарабатывать на жизнь.
Ясно также, что мысль не свободна, если все аргументы одной сторо­
ны в споре всегда представляются как можно более привлекательны­
ми, тогда как аргументы противоположной стороны можно обнару­
жить только при целенаправленном поиске. Оба этих препятствия

214

Св о б о д о м ы с л и е и о ф и ц и а л ь н а я п р о п а г а н д а

существуют в каждой известной мне большой стране, кроме Китая —
последнего островка свободы. Именно об этих препятствиях я буду
вести речь: об их теперешнем состоянии и значении, о вероятности
их увеличения и возможности их сокращения.
Мы можем сказать, что мысль свободна, когда она ставится в усло­
вия свободной конкуренции наряду с другими убеждениями, т. е. когда
каждый может изложить свою точку зрения и когда ни юридические,
ни материальные преимущества или неудобства не влияют на убеж­
дения. Это идеал, который по различным причинам никогда не мо­
жет быть достигнут. Но можно приблизиться к нему гораздо ближе,
чем мы находимся сейчас.
Три случая из моей собственной жизни могут послужить приме­
ром того, как в современной Англии чаши весов склонились в сторо­
ну христианства. Я упоминаю их потому, что многие люди совершен­
но не сознают те неудобства, которые они испытывают, открыто ис­
поведуя агностицизм.
Первый инцидент произошел на раннем этапе моей жизни. Мой
отец был свободомыслящим человеком, но умер, когда мне было толь­
ко три года. Желая, чтобы я вырос без религиозных предрассудков,
он назначил моими опекунами двух таких же свободомыслящих лю­
дей. Суд, тем не менее, пренебрег его волей, и я был воспитан в хрис­
тианской вере. Я боюсь, результат был разочаровывающим, но это не
вина закона. Если бы отец захотел, чтобы я воспитывался как маглетонианист или как адвентист седьмого дня, судьи и не подумали бы
возражать. Родители имеют право предопределять любой мыслимый
предрассудок, который будет внушаться их детям после их смерти,
но не имеют права завещать, чтобы их дети были, по возможности,
защищены от суеверий.
Второй случай произошел в 1910 г. В то время я хотел баллотиро­
ваться в парламент от либеральной партии, и члены фракции реко­
мендовали меня определенному избирательному округу. Я выступил
с речью в Либеральной Ассоциации, которая отнеслась ко мне благо­
склонно, и мое принятие казалось делом решенным. Но, будучи спро­
шенным о своих убеждениях на небольшом закрытом предвыборном

215

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

фракционном совещании, я ответил, что я агностик. Они спросили,
может ли этот факт обнаружиться, и я сказал, что это возможно. Меня
спросили, не хотел бы я время от времени посещать церковь, и я отве­
тил, что нет. В результате они выбрали другого кандидата, который
был избран обычным порядком и с тех пор был членом парламента, а
сейчас стал членом правительства.
Третий инцидент произошел сразу же после этого. Я был пригла­
шен Тринити колледжем Кембриджа стать лектором, но не членом
совета колледжа. Разница не в деньгах, а в том, что член совета кол­
леджа имеет право голоса в правлении колледжа и не может быть
уволен во время его членства в совете колледжа, за исключением се­
рьезного аморального проступка. Основной причиной того, что мне
не предложили участия в совете, было то, что клерикальная партия
не желала увеличения антиклерикальных голосов. В результате у них
была возможность уволить меня в 1916 г., когда им не понравились
мои взгляды на войну1. Если бы я был в материальном плане зависим
от работы в колледже, то мне пришлось бы голодать.
Три эти случая иллюстрируют тот ущерб, который наносится лю­
дям, открыто заявляющим о своем свободомыслии, даже в современ­
ной Англии. Любой другой человек, придерживающийся этих же
взглядов, мог бы поделиться похожими случаями из своего собствен­
ного опыта, но часто более серьезного характера. В конечном счете,
люди не слишком состоятельные не смеют говорить откровенно о
своих религиозных убеждениях.
Отсутствие свободы, конечно, не связано только или даже глав­
ным образом с религией. Вера в коммунизм или свободную любовь
ставит человека в гораздо более невыгодное положение, чем агнос­
тицизм. Не только вредно придерживаться этих взглядов, но и гораз­
до сложнее предать гласности аргументы в их пользу. С другой сто­
роны, в России преимущества и недостатки прямо противоположны:
привилегии и власть достигаются теми, кто исповедует атеизм, ком­
мунизм и свободную любовь, и нет никакой возможности для распро­
1 Следует добавить, что позднее, когда военные страсти поостыли, они снова
назначили меня.

216

Свободомы слие и о ф и ц и а л ь н а я п ро п а га н д а

странения противоположных взглядов. В результате в России одна
группа фанатиков абсолютно уверена относительно определенной
совокупности сомнительных истин, тогда как в остальной части мира
другая группа фанатиков чувствует такую же уверенность относи­
тельно диаметрально противоположной совокупности столь же со­
мнительных утверждений. И с той и с другой стороны такая ситуа­
ция порождает войны, разочарования и преследования.
Уильям Джеймс когда-то проповедовал «волю к вере». Я, со своей
стороны, хотел бы проповедовать «волю к сомнению». Ни одно из
наших убеждений не является абсолютной истиной, все они несут на
себе по крайней мере отпечаток неопределенности и заблуждения.
Методы увеличения степени истинности наших убеждений хорошо
известны: они состоят в попытке выслушать все стороны, в попытке
установить все относящиеся к делу факты, в сдерживании наших соб­
ственных пристрастий в спорах с людьми, имеющими противополож­
ные пристрастия, и в готовности отказаться от любой гипотезы, в слу­
чае если доказано, что она неверна. Использование таких методов
практикуется в науке, и они составляют основу научных знаний. Каж­
дый истинный ученый готов признать, что любое современное науч­
ное знание, несомненно, требует изменений (коррекции) по мере раз­
вития науки. Тем не менее, этого достаточно для реализации боль­
шинства, хотя и не всех, целей научного исследования на практике. В
науке, в которой только и можно обнаружить нечто приближающее­
ся к подлинному знанию, установки людей относительны и полны
сомнений.
В религии и политике, напротив, несмотря на то, что все еще не
существует ничего похожего на научный подход к знаниям, все счи­
тают de rigueur1 иметь догматичное мнение, поддерживаемое насаж­
дением голода, тюрем и войны и тщательно охраняемое от аргумен­
тированной конкуренции с любым другим мнением. Если бы только
было возможным, чтобы люди взглянули на эти проблемы с точки
зрения пытливого агностика, девять десятых всего зла современного

1Строго необходимым (франц.) — Прим. ред.

217

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

мира можно было бы исправить. Войны бы стали невозможны, пото­
му что каждая сторона осознавала бы, что не правы могут быть обе
стороны. Преследования прекратились бы. Образование ставило бы
своей целью расширение и развитие мышления, а не его ограниче­
ние. Для работы бы подбирались люди, способные делать ее, а не по­
тому, что они льстят иррациональным догмам стоящих у власти. Та­
ким образом, одного только рационального сомнения будет достаточ­
но для того, чтобы достичь золотого века.
Совсем недавно у нас был великолепный пример научного подхо­
да к теории относительности и еевосприятию миром. Эйнштейн, германо-швейцарско-еврейский пацифист, был назначен германским
правительством профессором, занимающимся научными исследова­
ниями, в первые дни войны 1914-1918 гг.; его предсказания были
подтверждены английской экспедицией, наблюдавшей затмение Луны
1919 г. вскоре после прекращения военных действий. Теория Эйнш­
тейна изменяет всю теоретическую основу традиционной физики, она
почти так же разрушительна для ортодоксальной динамики, как тео­
рии происхождения Дарвина для «Книги Бытия». И тем не менее фи­
зики повсюду высказывали готовность принять теорию Эйнштейна,
поскольку для нее существовало множество подтверждающих свиде­
тельств. Но никто из них, и меньше всех сам Эйнштейн, не требует,
чтобы за ним осталось последнее слово. Он не возводил монумент
безошибочной догмы, вечной на все времена. Существуют проблемы,
которых он не может разрешить; его доктрина, в свою очередь, будет
изменена, как была изменена теория Ньютона. Это критическое, не­
догматическое восприятие и есть настоящая позиция науки.
Что бы произошло, если бы Эйнштейн выдвинул что-нибудь столь
же новое в сфере религии или политики? Англичане нашли бы в его
теории элементы пруссачества; антисемиты сочли бы это сионистс­
ким сюжетом; националисты всех стран посчитали бы, что она зара­
жена трусливым пацифизмом, и провозгласили бы ее не более чем
простой уловкой для уклонения от военной службы. Все старомод­
ные профессора обратились бы в Скотланд Ярд с просьбой запретить
ввоз его сочинений. Учителя, относившиеся к нему с симпатией, были

218

Свободомы слие и о ф и ц и а л ь н а я п ро п а га н д а

бы уволены. Он (тем временем) был бы захвачен правительством ка­
кой-нибудь отсталой страны, где стало бы незаконно учить еще чемунибудь, кроме его доктрины, которая бы выросла до размеров мисти­
ческой догмы, никому не понятной. В конце концов, вопросы истин­
ности или ложности его доктрины решались бы на поле битвы, без
всяких попыток поиска каких-либо новых подтверждающих или оп­
ровергающих свидетельств. Это и есть логическое следствие «жела­
ния вер Дть» Вильяма Джеймса.
Необходимо не только желание верить, но и желание познать, что
есть совершенно противоположное.
Если допустить, что условие рационального сомнения стало бы
насущной необходимостью, то стало бы важным узнать, почему в мире
так распространена иррациональная уверенность. В основном это
следствие унаследованной нами иррациональности и доверчивости
обычного человека. Но эти семена интеллектуального первородного
греха питаются и взращиваются и другими факторами, среди кото­
рых три играют ведущую роль, а именно: образование, пропаганда и
экономическое давление. Давайте рассмотрим каждый из них.
(1)

Образование.

Начальное образование во всех развитых стра­

нах находится в руках государства. ГЬсударственным чиновникам из­
вестно, что часть материала, который они предписывают преподавать,
является ложной, многие другие вещи также признаются ложными
или, во всяком случае, сомнительными любым непредвзято рассуж­
дающим человеком. Возьмем, например, преподавание истории. Каж­
дая нация стремится в школьных учебниках истории лишь к самовос­
хвалению. Когда человек пишет автобиографию, ожидается, что он
проявит определенную скромность; но когда нация пишет свою ис­
торию, то здесь нет пределов хвастовству и тщеславию. Когда я был
молод, школьные учебники учили, что французы безнравственны, а
немцы — добродетельны; сейчас они учат противоположному. Ни в
том ни в другом случае нет и малейшего намека на правду. В немец­
ких школьных учебниках описание битвы при Ватерлоо построено
таким образом, что Веллингтон предстает практически разбитым и
лишь Блюхер спасает ситуацию; английские учебники рассматрива­

219

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

ют Блюхера как полководца, практически никак не повлиявшего на
исход битвы. Авторы и тех и других учебников знают, что они не
говорят всей правды. Американские школьные учебники обычно были
пропитаны антибританскими настроениями; начиная с войны 19141918 гг., они стали в той же степени пробританскими, не заботясь об
истине ни в том ни в другом случае1. И прежде, и сейчас одной из
основных целей образования в Соединенных Штатах было превра­
щение пестрой группы детей иммигрантов в «хороших американцев».
Очевидно, что никому в голову не приходит, что «хороший америка­
нец», так же как «хороший немец» или «хороший японец», должен
быть по определению плохим человеком. «Хороший» американец или
американка — это человек, воспитанный в духе веры в то, что Аме­
рика — это лучшая страна на земле, и с энтузиазмом защищающий
эту точку зрения во всех спорах. Если предположить, что такие ут­
верждения верны, то рационально мыслящий человек не должен ос­
паривать их. И если они истинны, то должны преподаваться везде, а
не только в Америке. Подозрительно то, что таким предположениям
никогда не верят за пределами той страны, которая их прославляет.
Тем временем вся государственная машина в различных странах на­
правлена на то, чтобы заставить верить беззащитных детей в абсурд­
ные истины, цель которых — вдохновить их даже на смерть в защиту
чьих-то зловещих интересов, внушая им, что они борются за правое
дело. Это только один из бесчисленных способов осуществления об­
разования: не давать истинных знаний, а сделать людей легко подда­
ющимися воле их хозяев. Без тщательно отработанной системы об­
мана в начальной школе было бы невозможно сохранить уловки де­
мократии.
Прежде чем оставить тему образования, я приведу другой пример
из американской жизни2 — не потому, что Америка в чем-то хуже,
чем другие страны, а потому, что она наиболее современна и нагляд­
но демонстрирует те опасности, которые растут быстрее, чем исчеза­
ют другие. В штате Нью-Йорк нельзя открыть школу без государствен­
1 См.: The Freemaa 15 Febr. 1922 г., p. 532.
2 См.: The New Republic, 1 Febr. 1922, pp. 259 ff.

220

Св о б о д о м ы с л и е и о ф и ц и а л ь н а я п р о п а г а н д а

ной на то лицензии, даже если она целиком поддерживается на част­
ные средства. Недавний закон постановил, что лицензия не может
быть дана той школе, «где окажется, что преподаваемые знания вклю­
чают ознакомление с доктриной, провозглашающей, что законное
правительство может быть свергнуто с помощью насилия или других
незаконных средств». Как подчеркивает «Нью репаблик», не имеет
значения, о какой форме законного правительства идет речь. Закон,
следовательно,Объявил бы незаконным преподавание во время пос­
ледней войны Доктрины о том, что правительство кайзеровской Гер­
мании должно быть свергнуто с помощью силы; а также незаконным
считалось бы поддерживать Колчака или Деникина в их борьбе про­
тив советского правительства. Такие выводы, конечно, не предусмат­
ривались и стали результатом плохой разработки закона. Истинная
суть разъяснялась в другом законе, принятом в то же время и обяза­
тельном для учителей государственных школ. Этот закон гласит, что
сертификаты, дающие право преподавать в таких школах, должны
выдаваться только тем, кто в «достаточной степени проявил лояль­
ность и покорность в отношении правительств данного штата и Со­
единенных Штатов». Отказано должно быть тем, кто защищал — не
имеет значения.где и когда — «форму правления, отличную от фор­
мы правления штата или Соединенных Штатов». Комитет, разрабо­
тавший эти законы, как цитирует «Нью репаблик», установил, что
преподаватель, «не одобряющий существующую социальную систе­
му,... должен быть отстранен от места» и что «только тому человеку,
кто не стремится поддерживать теорию социальных изменений, мож­
но вверить задачу воспитания у молодых и взрослых людей чувства
гражданской ответственности». Итак, согласно закону штата НьюЙорк, Христос и Джордж Вашингтон были бы слишком неустойчивы
морально, чтобы доверить им образование молодежи. Если бы Хрис­
тос пришел в Нью-Йорк и сказал: «Позвольте маленьким детям прид­
ти ко мне», президент нью-йоркского школьного совета ответил бы:
«Сэр, у меня нет доказательств того, что вы стремитесь бороться с
теорией социальных изменений. На самом деле, я слышал, гопорнт,
что Вы защищаете то, что Вы называете царством небесным, нссмот

221

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

ря на то, что наша страна, слава Богу, республика. Очевидно, что по­
литический строй Вашего царства небесного существенно отличает­
ся от такового в штате Нью-Йорк, поэтому Вы не будете допущены к
детям». Если он не сделает такого заявления, то он не выполнит свой
долг как должностное лицо, руководствующееся законом.
Эффект, производимый такими законами, очень серьезный. Что­
бы подтвердить этот довод, давайте предположим, что правительство
и социальная система штата Нью-Йорк — самые лучшие из когдалибо существовавших на этой планете; и тем не менее, даже в этом
случае, и то и другое, по-видимому, могло бы быть усовершенствова­
но. Любой, кто согласен с этим очевидным утверждением, не спосо­
бен по закону преподавать в школе штата. Таким образом, закон пред­
писывает, что учителя в школе должны быть либо лицемерами, либо
дураками.
Растущая опасность, примером которой служит закон Нью-Йорка,
является следствием сосредоточения власти в руках одной организа­
ции, будь то государство, или трест, или объединение трестов. В слу­
чае с образованием власть находится в руках государства, которое
может оградить молодежь от знакомства с любой доктриной, которая
его не устраивает. Я верю, что существуют еще люди, считающие, что
демократическое государство едино со своим народом. Это, тем не
менее, только иллюзия. Государство — это совокупность чиновни­
ков, разных в зависимости от поставленных целей, получающих при­
личный доход до тех пор, пока поддерживается status quo. Единствен­
ное изменение в status quo, которое они могли бы допустить, — это
усиление бюрократии и власти бюрократов. Поэтому, естественно,
они должны использовать все возможности, вплоть до вооруженных
волнений, благодаря которым приобретается инквизиторская власть
над их подчиненными, включая право заставлять голодать противо­
стоящих им. Что касается духовной жизни и такого ее аспекта, как
образование, здесь такое положение дел губительно. Оно уничтожа­
ет любые возможности прогресса, свободы и творческой инициати­
вы. И все же это естественный результат того, что все начальное обра­
зование находится под влиянием одной-единственной организации.

222

Св о б о д о м ы с л и е и о ф и ц и а л ь н а я п р о п а г а н д а

Религиозная терпимость победила до определенной степени по­
тому, что люди прекратили считать религию настолько важной для
себя, как когда-то. Но в политике и экономике, которые заняли мес­
то, ранее принадлежавшее религии, появилась растущая тенденция к
преследованиям, которые ни в коей мере не специфичны для какойто определенной партии. Преследование инакомыслия в России бо­
лее сурово, чем в любой капиталистической стране. Я встречался в
Петр ограде с выдающимся русским поэтом Александром Блоком, ко­
торый потом скончался от лишений. Большевики позволили ему пре­
подавать эстетику, но он жаловался, что они настаивали на препода­
вании «с марксистских позиций». Он так и не смог установить связь
теории ритмичности с марксизмом, хотя чтобы избежать голода, он
делал все возможное, чтобы найти ее. Конечно, с тех пор как больше­
вики пришли к власти, в России стало невозможно печатать что-нибудь критическое о догмах, на которых основан их режим.
Пример Америки и России иллюстрирует вывод, к которому мы,
похоже, пришли, а именно: до тех пор, пока люди продолжают фана­
тично верить в важность политики, свободное мнение по поводу по­
литических проблем будет невозможно, и существует большая опас­
ность, что отсутствие свободы будет распространяться и на другие
области, как это произошло в России. Только некоторая степень по­
литического скептицизма может оградить нас от этой беды.
Вряд ли можно предположить, что чиновники, ответственные за
образование, желают, чтобы молодежь стала образованной. Напро­
тив, их задача, не развивая умственных способностей, просто сооб­
щать информацию. Образование должно преследовать две цели: вопервых, давать определенные знания — чтение и письмо, языки и
математика и так далее; во-вторых, выработать такие умственные
привычки, которые позволят людям овладевать знаниями и форму­
лировать обоснованные суждения. Первое мы можем назвать инфор­
мацией, навыком, второе — интеллектом. Полезность информации
допускается и практически, и теоретически; без грамотного населе­
ния современное государство невозможно. Но полезность интеллек­
та допускается только теоретически, а не практически; нежелатель­

223

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

но, чтобы обычные люди размышляли, так как людей, которые раз­
мышляют, сложно контролировать и они создают административные
сложности. Только стража, выражаясь языком Платона, может думать,
остальные подчиняются или следуют за лидерами, как стадо овец. Эта
доктрина, часто продолжающая существовать в подсознании, успеш­
но переживает нововведения политической демократии и часто ра­
дикально искажает все национальные системы образования.
Страна, достигшая наибольших успехов в том, что касается препо­
давания информации, а не развития интеллекта, это последнее при­
обретение современной цивилизации — Япония. Начальное образо­
вание в Японии, можно сказать, превосходно с точки зрения обуче­
ния. Но помимо обучения оно имеет и другую цель: научить покло­
няться религиозному культу Микадо, ставшему сегодня гораздо бо­
лее влиятельным, чем в прежние времена, когда Япония еще не была
модернизированной державой1. Таким образом, школы одновремен­
но дают знания и поощряют религиозные предрассудки. Поскольку
мы не испытываем благоговения перед культом Микадо, мы ясно ви­
дим все абсурдное в японском образовании. Наши собственные на­
циональные религиозные предрассудки так естественно и глубоко
пустили в нас корни, что мы уже не обладаем в отношении них тем
трезвым взглядом, как в отношении суеверий японцев. Но если бы
путешествующий японец отстаивал тезис, что наши школы учат ре­
лигиозным предрассудкам, столь же неблагоприятным для развития
умственных способностей, как вера в божественность Микадо, я по­
лагаю, что он бы был способен предоставить очень убедительные ар­
гументы.
В настоящий момент я не в силах найти лекарство от болезни, но
могу постараться поставить диагноз. Мы сталкиваемся с тем пара­
доксальным фактом, что образование стало одним из основных пре­
пятствий к развитию интеллекта и свободе мысли. Такое положе­
ние обусловлено, в первую очередь, тем, что государство присвои­

1См.: Prof. Chamberlain (Tokyo). The Invention of a New Religion. The Rationalist
Press Association Ltd., 1940.

224

Св о б о д о м ы с л и е и о ф и ц и а л ь н а я п р о п а г а н д а

ло себе монополию в этом вопросе, но это далеко не единственная
причина.
(2)

Пропаганда.

Наша система образования выпускает из школ

молодых людей, способных читать, но по большей части не способ­
ных самостоятельно оценивать происходящее или формировать не­
зависимое мнение. Затем на протяжении всей оставшейся жизни их
«пачкают» утверждениями, имеющими своей целью убедить их повери |ь во всяческие абсурдные заявления о том, что пилюли Бланка
лечат все болезни, что Шпицберген — теплый и плодородный остров
и что немцы едят трупы. Искусство пропаганды, практикуемое со­
временными политиками и правительствами, имеет своим источни­
ком искусство рекламы. Психологическая наука во многом обязана
рекламодателям. В прежние дни большинство психологов думали, что
человек не мог бы убедить многих людей в высоком качестве его соб­
ственных товаров, просто настойчиво утверждая, что они превосход­
ны. Опыт, тем не менее, показывает, что они ошибались. Если бы я
однажды встал бы в людном месте и стал бы утверждать, что я самый
скромный из живущих на этом свете, надо мной бы посмеялись; но
если бы у меня было достаточно денег, чтобы поместить такое же
заявление на бортах автобусов и на рекламных щитах вдоль основ­
ных линий железных дорог, люди бы вскоре поверили, что я болез­
ненно скромен. Если бы я пришел к хозяину небольшого магазина и
сказал: «Посмотри на своего конкурента через дорогу, он собирается
заполучить твой бизнес; не думаешь ли ты, что было бы неплохой
идеей оставить свое дело и, встав посреди дороги, попытаться заст­
релить его, пока он не застрелил тебя?» — если бы я сказал такое,
любой мелкий владелец магазина посчитал бы меня сумасшедшим.
Но когда государство вовсю трубит об этом, мелкие владельцы зара­
жаются энтузиазмом и приходят в совершенное удивление, когда об­
наруживают впоследствии, что бизнес потерпел убытки. Пропаган­
да, осуществляемая средствами, успешно зарекомендовавшими себя
в рекламе, стала одним из признанных методов правительств всех
развитых стран, и особенно тем методом, с помощью которого созда­
ется общественное мнение.

225

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

Практикуемая сейчас пропаганда приносит два совершенно раз­
ных вида вреда. С одной стороны, тем, что в основном обращается
скорее к иррациональным причинам убеждений, чем к серьезным
аргументам; с другой стороны, тем, что дает несправедливое преиму­
щество тому, кто может получить больше гласности либо из-за свое­
го богатства, либо из-за власти. Со своей стороны, я склонен думать,
что вокруг того факта, что пропаганда обращается больше к эмоци­
ям, чем к разумным доводам, поднимается слишком большая суета.
Грань между эмоциями и разумом не столь четкая, как думают неко­
торые. Более того, умный человек сможет предоставить достаточно
рациональный аргумент в пользу любой позиции, у которой есть хоть
один шанс быть принятой. По любому реальному вопросу всегда су­
ществуют достаточные аргументы с обеих сторон. Определенные ис­
кажения фактов могут быть запрещены юридически, но это ни к чему
не обязывает. Простые слова «персиковое мыло», которые ничего не
означают, побуждают людей покупать этот товар. Если где-нибудь
они будут заменены на слова «лейбористская партия», миллионы
людей будут голосовать за лейбористскую партию, хотя реклама не
говорит ни о каких ее достоинствах. Но даже если обе стороны в спо­
ре были бы ограничены соответствующим законом в отношении ис­
пользуемых ими высказываний, которые бы оценивались на соответ­
ствие и обоснованность комиссией выдающихся логиков, основное
зло, приносимое современной пропагандой, осталось бы. Предполо­
жим, что по такому закону имеются две партии, с одинаково хороши­
ми шансами, одна из которых имеет возможность потратить миллион
фунтов на пропаганду, тогда как другая только сто тысяч. Очевидно,
что аргументы в пользу более богатой партии стали бы гораздо бо­
лее широко известны, чем аргументы в пользу более бедной партии,
и, следовательно, более богатая партия победила бы. Эта ситуация
усугубляется, когда одна из партий правящая. В России правитель­
ство обладает почти полной монополией на пропаганду, но в этом да­
же нет необходимости. Преимущества, которыми оно обладает перед
его оппонентами, будут по большей части достаточными для победы,
если только не сложится исключительно неблагоприятная ситуация.

226

Св о б о д о м ы с л и е и о ф и ц и а л ь н а я п р о п а г а н д а

Возражения против пропаганды вызывают не только ее обраще­
ние к безрассудству, но в еще большей степени то преимущество, ко­
торое дается ею богатым и власть имущим. Равенство возможностей —
необходимое условие, если речь идет о свободе мысли; а равенство
возможностей может быть гарантировано только законами, разрабо­
танными для этой цели, хотя нет оснований ожидать увидеть их при­
нятыми. Впрочем, панацею следует искать преимущественно не в та­
ких з аконах, а в улучшении образования и в выработке скептическо­
го общественного мнения. В настоящий момент я, тем не менее, не
буду заниматься обсуждением лекарств.
(3)

Экономическое давление. Я уже упоминал о некоторых ас­

пектах этого препятствия для свободы мысли, но теперь хотел бы об­
судить это с более общих позиций, так как наблюдается тенденция к
его усилению, если не будут сделаны определенные шаги по его нейт­
рализации. Самый яркий пример экономического давления, применя­
емого против свободы мысли, мы наблюдаем в Советской России, где
до НЭПа правительство могло заставить и заставляло голодать людей,
чье мнение его не устраивало, например Кропоткина. Но в этом отно­
шении Россия лишь в чем-то впереди других стран. Во Франции во вре­
мя дела Дрейфуса любой учитель мог бы потерять свою должность, если
он был за Дрейфуса вначале и против него в конце. Я сомневаюсь, что
и в Америке в настоящее время университетский профессор, даже вы­
дающийся ученый, сможет получить место, если он будет критиковать
«Стандарт Ойл Компани», так как все президенты колледжей получают
или надеются получить пожертвования от мистера Рокфеллера. Аме­
риканские социалисты — во всех отношениях заметные люди, и им
чрезвычайно трудно получить работу, если только они не обладают
исключительными способностями. Стремление трестов и монополий,
существующее везде, где индустриализм хорошо развит, контролиро­
вать всю промышленность, ведет к сокращению числа возможных ра­
ботодателей, так что становится все легче и легче делать секретные
черные списки средством, заставляющим голодать любого, не подчи­
няющегося большим корпорациям. Рост монополий в Америке приносит
не меньше зла, чем государственный социализм в России. С точки зре­

227

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

ния свободы, для человека нет разницы, государство или трест явля­
ются его единственным возможным работодателем.
В Америке, наиболее промышленно развитой стране, и в меньшей
степени в других странах, которые примерно близки к американским
условиям, среднему гражданину, если он желает зарабатывать себе
на жизнь, следует избегать проявлений враждебности по отношению
к определенным высокопоставленным людям. И эти высокопостав­
ленные люди считают себя вправе требовать поддержки собствен­
ных взглядов на религию, мораль и политику от своих служащих, по
крайней мере внешне. Человек, открыто отрицающий христианское
учение, или стремящийся к либерализации законов о браке, или воз­
ражающий против власти больших корпораций, чувствует себя очень
неуютно в Америке, если только ему не посчастливилось быть извес­
тным писателем. Такого рода ограничения на свободу мысли неиз­
бежно появляются в каждой стране, где экономическая организация
достигла уровня практической монополии. Поэтому обеспечение сво­
боды в стремительно развивающемся мире стало сейчас гораздо бо­
лее сложным делом, чем в XIX в., когда свободная конкуренция все
еще была реальностью. Тот, кого волнует свобода разума, должен вос­
принимать эту ситуацию целиком и полностью, осознавая, что те ме­
тоды, которые хорошо работали, когда капитализм был еще в мла­
денчестве, теперь исчерпали себя.
Существуют два простых принципа, которые если они были бы
приняты на вооружение, могли бы решить практически все соци­
альные проблемы. Первый — это то, что образование должно научить
людей принимать утверждения только в том случае, когда существу­
ют некоторые основания думать, что они истинны. Второй принцип
состоит в том, что работу следует давать, руководствуясь лишь тем,
способен ли человек выполнять ее.
Рассмотрим сначала второй пункт. Привычка рассматривать рели­
гиозные, моральные и политические взгляды человека прежде, чем
назначить его на определенный пост или предоставить ему работу —
это современная форма преследования, и она, похоже, становится так
же эффективна, как в свое время инквизиция. Старые свободы могут

228

Св о б о д о м ы с л и е и о ф и ц и а л ь н а я п р о п а г а н д а

быть узаконены, но это мало что значит на практике. Если на практике
определенная точка зрения заставляет человека голодать, то для него
небольшим утешением будет знать, что его взгляды не наказуемы по
закону. Существует некое общественное настроение против голодаю­
щих людей, не принадлежащих к англиканской церкви или придержи­
вающихся довольно неортодоксальных взглядов на политику. Но едва
ли кто-то настроен против неприятия атеистов или мормонов, край­
них коммунистов или людей, выступающих в защиту свободной люб!

ви. Таких людей относят в разряд безнравственных, и считается даже
естественным отказывать им в приеме на работу. Люди почти еще не
осознают тот факт, что это неприятие в высокоразвитом промышлен­
ном государстве равносильно самой суровой форме преследования.
Если такая опасность будет должным образом понята, то станет
возможным пробудить общественное мнение и добиться того, что
убеждения человека не будут учитываться при назначении его на
пост. Жизненно важна защита меньшинств. Поскольку даже самые
ортодоксальные из нас сами могут в один прекрасный день оказаться
в меньшинстве, мы все заинтересованы в ограничении тирании боль­
шинства. Лишь общественное мнение может разрешить эту пробле­
му. Социализм лишь в некоторой мере обострил ее, лоскольку он ис­
коренил возможности, которые сегодня появляются с помощью не­
зависимых работодателей. Каждое увеличение в размерах промыш­
ленного предпринимательства усугубляет ее все сильнее и сильнее,
поскольку сокращает число независимых работодателей. Борьба дол­
жна вестись точно так же, как она велась за религиозную терпимость.
И как в том, так и в другом случае ослабление силы веры, похоже,
является решающим фактором. Когда люди были убеждены в абсо­
лютной правоте католицизма или протестантизма, то они были со­
гласны подвергаться преследованиям на основании догм этих уче­
ний1. Когда люди практически не сомневаются в своих современных
1Думается, здесь имеется в виду следующее: когда люди абсолютно убеждены
в истинности каких-либо положений, например, религиозных, то отступая, даже
случайно, от них или начав сомневаться в истинности этих положений, они сами
склонны рассматривать себя как еретиков, т. е. склонны к бессмысленному само­
бичеванию. — Прим. ред.

229

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

воззрениях, они будут преследоваться от имени этих же взглядов.
Некоторый элемент сомнения необходим для практики, но не для те­
ории терпимости. И это приводит меня к другому пункту, касающе­
муся целей образования.
Если бы в мире существовала терпимость, то в школе должны бы­
ли бы прививать привычку анализировать факты и не принимать ут­
верждения, считать которые истинными нет оснований. Например,
необходимо учить искусству чтения газет. Школьный преподаватель
должен отбирать некоторые случаи, которые произошли много лет
назад и в свое время породили много политических страстей. Затем
он должен показать школьникам, как по-разному освещали газеты тот
или иной вопрос, и дать беспристрастный отчет того, что произошло
на самом деле. Он должен показать, как из тенденциозных оценок раз­
ных сторон опытный читатель может понять, что произошло на са­
мом деле, и он должен помочь понять им, что все, что пишут в газетах,
более или менее ложно. Циничный скептицизм, который стал бы ре­
зультатом такого обучения, сделал бы детей в их последующей жизни
защищенными от тех призывов к идеализму, с помощью которых при­
личных людей склоняют содействовать планам негодяев и подлецов.
Таким же образом должна преподаваться и история. История на­
полеоновских кампаний 1813 и 1814 годов, например, может изучаться
по газете «Монитор» (Moniteur). Можно представить, каково было
удивление парижан, когда они увидели, как войска Союза прибывают
под стены Парижа, после того как (согласно официальным бюллете­
ням) они побеждались Наполеоном в каждой битве. В более старших
классах ученикам следует предложить сосчитать количество поку­
шений на Ленина, совершенных Троцким, чтобы научиться презирать
смерть. Наконец, они должны быть ознакомлены с историей, одоб­
ренной правительством, и их следует попросить сделать заключение
по поводу того, что французская школьная история говорит о наших
войнах с Францией, Все это было бы куда лучшей тренировкой граж­
данственности, чем избитые моральные максимы, с помощью кото­
рых, как полагают некоторые, можно было бы привить понятие граж­
данского долга.

230

Св о б о д о м ы с л и е и о ф и ц и а л ь н а я п р о п а г а н д а

Нужно, я думаю, признать, что беды в мире происходят по причи­
не моральных пороков в той же степени, что и от недостатка ума. Но
до сих пор человеческая раса не открыла никаких методов искорене­
ния моральных пороков; проповеди и увещевания только добавляют
лицемерия к предыдущему списку пороков. Умственные способнос­
ти, напротив, легко улучшить методами, известными каждому знаю­
щему преподавателю. Следовательно, до тех пока не будут открыты
какие-|шбо методы обучения добродетели, мы вынуждены искать
прогресса скорее на пути совершенствования умственных способно­
стей, чем морали. Одно из основных препятствий для развития ин­
теллекта — доверчивость, а доверчивость можно в значительной мере
уменьшить с помощью разоблачения широко распространенных форм
лжи. Доверчивость — гораздо большее зло в наши дни, чем прежде,
потому что благодаря росту образования стало гораздо легче, чем
это было когда-либо, распространять ложь через средства массовой
информации, находящиеся в руках власть предержащих. Отсюда и
увеличение тиражей газет.
Если бы меня спросили, как убедить мир принять эти два принци­
па, а именно: (1) что работа должна предоставляться людям, исходя
из их деловых качеств; (2) что целью образования должно стать из­
лечение людей от привычки принимать утверждения, для которых
нет подтверждающих свидетельств, то я могу сказать только, что это
должно осуществляться посредством формирования просвещенного
общественного мнения. А просвещенное общественное мнение мо­
жет быть создано только усилиями тех, кто желает, чтобы оно суще­
ствовало. Я не верю, что экономические перемены, за которые так
ратуют социалисты, сами по себе приближают нас к избавлению от
тех пороков, о которых мы говорили. Я думаю, что как бы ни изме­
нился политический строй, направление экономического развития
будет все больше осложнять сохранение свободы разума, если толь­
ко общественное мнение не будет настаивать на том, что работода­
тель не должен контролировать ничего в жизни служащего, кроме
его работы. Свободу в образовании при желании можно легко сохра­
нить, сократив функции государства в контроле и оплате и ограни­

231

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

чив инспектирование строго определенной инструкцией. Но в таком
случае, как говорят факты, образование может перейти в руки церк­
ви, поскольку, к сожалению, церковь гораздо более обеспокоена обу­
чением своим верованиям, чем свободомыслящие люди своим сомне­
ниям. Тем не менее, это могло бы обеспечить свободное поле и сде­
лать возможным либеральное образование, если бы этого действи­
тельно желали.
Я призывал на протяжении всей этой речи к распространению
научного подхода, который совершенно отличается от знания науч­
ных результатов. Научный подход способен преобразовать челове­
чество и обеспечить решение всех наших проблем. Научные резуль­
таты в виде различных механизмов, отравляющего газа и желтой прес­
сы могут привести к гибели нашей цивилизации. Курьезная антите­
за, которую марсиане смогут созерцать с забавной беспристрастнос­
тью. Но для нас это вопрос жизни и смерти. От его решения зависит,
будут ли наши внуки жить в более счастливом мире или истребят
друг друга с помощью научных методов, оставляя, быть может, в ру­
ках негров и папуасов будущие судьбы человечества.
\

232

)

РОЛЬ ИНДИВИДА
Интервью 1959 г.

В удро У ай этт

Что Вы имеете в виду, когда говорите о роли индивида?
Л орд Р а ссел

Я думаю, в первую очередь, о деятельности, которую индивид осу­
ществляет не как член какойтлибо организации, а каким-то иным об­
разом. Я полагаю, что существует огромное множество важных и очень
полезных, желательных видов деятельности, которые до сих пор ин­
дивид осуществлял без помощи организации и которые становятся
все более и более зависимы от организаций. Великие мужи науки
прошлого, такие как Коперник, Галилей, Ньютон, Дарвин, не зависели
от очень дорогой аппаратуры. Они были способны и делали свою ра­
боту индивидуально. Но возьмем современного астронома. Я встре­
чался с выдающимся астрономом современности, когда был в Кали­
форнии, и его работа, будучи превосходной и очень полезной, пол­
ностью зависела от очень, очень мощных телескопов, которые были
подарены его обсерватории неким очень богатым человеком. И он
объяснил мне во время обеда, что, само собой разумеется, у него была
возможность заниматься своей работой только потому, что он был в
хороших отношениях с этим очень, очень богатым человеком.

233

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

И каково Ваше решение этой проблемы?
Я не думаю, что существует какое-нибудь решение этой заслужи­
вающей особого внимания проблемы, кроме всеобщего заинтересо­
ванного желания в развитии познания. Конечно, в большой степени
это только надежда, но я не вижу, что еще мы можем сделать.

Каким образом кто-либо получает право и возможность исполь­
зования этого чрезвычайно дорогого оборудования?
Вы сможете использовать его только путем голосования коллег. К
счастью, в науке довольно легко оценить человеческие способности.
В искусстве все совсем по-другому. Поэт, или художник, или архи­
тектор, удовлетворяющий вкусам своих современников, вряд ли бу­
дет значительным новатором в своей области и, напротив, крупные
новаторы не нравятся своим современникам, то есть в искусстве это
очень сложно.

Но может ли кто-нибудь пойти немного дальше в культурной и
научной свободе (freedom), и что точно это значит по степени важ­
ности для общества?
Какое-то время назад я пришел к заключению, что, вообще говоря,
важный импульс, стимулирующий наше поведение, может быть раз­
делен на творческий и собственнический. Я называю импульс твор­
ческим, когда его цель — создать что-то, чего никто не смог бы сде­
лать и что не было бы заимствовано у кого-нибудь еще. Я называю
его собственническим, когда он состоит в приобретении чего-либо
для себя, чего-то, что уже есть, как, например, буханка хлеба. И тот и
другой выполняют свои функции, и человек должен быть в достаточ­
ной степени собственником, чтобы выжить, но по-настоящему важ­
ный импульс, когда мы говорим о сфере свободы (liberty), — творчес­
кий. Если вы пишете поэму, вы не можете помешать другому челове­
ку писать поэму. Если вы пишете картину, вы не можете помешать
Другому писать картину. Это творческие вещи, и они не делаются за
счет кого-то другого. И я думаю, что такие вещи должны иметь абсо­
лютную свободу.

234

Роль ИНДИВИДА

Вы полагаете, что свобода в науке и культуре (freedom) умень­
шается?
Да, она почти неизбежно уменьшается; я полагаю,, возможно, не в
такой степени в художественной сфере, но уж точно в научной — по
причинам, о которых я уже говорил прежде. Аппаратура в науке сей­
час настолько дорога, что человек не может быть Пшилеем со своим
1собственным телескопом. Вы сами не можете построить современ­
ный телескоп.

Да, но сегодня, несомненно, существует большое преимущество
в том, что многие люди, сделавшие научные открытия в прошлом,
опасались, что они лишатся головы, тогда как сейчас этого можно
не опасаться.
Я думаю, это не совсем верно. Мы, как правило, не отрубаем им
головы, но если они находятся в политической немилости, как это
очень часто бывает, у них не будет доступа к необходимым лабора­
ториям.

Но действительно ли существовала когда-нибудь свобода (free­
dom) в науке и культуре?
Нет, я так не думаю. Нет, я не думаю, что когда-нибудь она суще­
ствовала. Фактически люди, которые делают важные открытия в лю­
бых направлениях, где бы то ни было, почти неизменно вызывают
огромное противостояние общества.

Вы можете привести такие примеры?
Коперник. Вы говорили о Icuivmee. Им обоим пришлось нелегко
из-за их открытий. И Дарвин, конечно, в свое время воспринимался
как совершенно безнравственный человек. Так думают почти обо всех,
кто делает важное открытие.

Разве это не правильно в какой-то мере, что люди, выдвигаю­
щие предположения, которые могут быть, а могут и не быть, важ­
ным шагом вперед, сталкиваются с сильной оппозицией? В этом
случае они могут проверить свои предположения, и у нас не будет
ложных теорий, которые нам навязывают.

235

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

Я не думаю, что это предотвратит появление ложных теорий, по­
тому что правительства во всех частях света, как я слышал, предпо­
читают именно такие теории и поощряют их. По-настоящему ценные
теории будут встречены яростной атакой оппозиции. Я думаю, это во
многом отвечает на ваш вопрос. Если оппозиция не очень сурова —
это стимул, но если она очень сурова, то нет. Если вам отрубить голо­
ву, это чрезвычайно уменьшит ваши умственные способности.

Почему, как Вы думаете, многие открытия так шокировали
людей?
Из-за того, что они заставляют людей ощущать собственную неза­
щищенность. Каждое человеческое существо, так же как и любое жи­
вотное, хочет жить в безопасной для него среде — среде, где вы не
будете подвергаться неожиданному риску. И когда кто-то говорит вам,
что что-то, во что вы всегда верили, на самом деле неверно, это для
вас оказывается ужасным шоком, и вы думаете: «О! Я не знаю, на ка­
ком я свете. Когда я думаю, что ставлю свою ногу на твердую землю,
то, возможно, это не так». И вы впадаете в ужас.

Ну, это в действительности скорее влияет на открытия в об­
ласти мысли, чем в практической науке. Я имею в виду, что никто
не будет возражать, если будет изобретена машина для полетов
на Луну.
Нет. Но все же люди, по меньшей мере некоторые, хотя и не столь
многие, как я бы того ожидал, будут остерегаться машины, которая
могла бы уничтожить человеческую расу, которая тоже является ча­
стью науки.

Да, но это довольно разные вещи, не так ли? Я имею в виду, что
многие последние открытия, такие как, скажем, телевидение, на
самом деле не шокировали людей.
Это новейшее изобретение, но открытия, на которых основыва­
лись новые изобретения, очень часто производили эффект в области
мысли совершенно противоположный, чем в области техники, и это в
общем довольно сильно шокировало людей.

236

Роль ИНДИВИДА

Вы придаете необыкновенное значение вопросу роли индивида.
Почему для Вас это так важно?
Потому что все важные человеческие открытия, известные с на­
чала нашей истории, совершались благодаря личностям, большинство
из которых сталкивалось с яростной общественной оппозицией.
Вы думаете, что страх перед общественным мнением остано­

вил многих людей от совершения хороших и разумных поступков?
Да, общественное мнение имело очень большое влияние, особен­
но во времена волнений, когда вокруг царило состояние массовой
истерии. Очень многие люди боялись идти против истеричной тол­
пы, и в результате плохие вещи торжествовали там, где этого не дол­
жно было быть.
Вы думаете, это касается ученых и людей искусства?
Да, я так думаю. Я думаю, что у ученых есть преимущество, так как
иногда они могут доказать, что они правы, а художники не могут до­
казать этого. Художник может только надеяться на то, что другие люди
будут думать так, поэтому я считаю, что художник находится в гораз­
до более трудной ситуации, чем ученый. Но и ученый в современном
мире тоже, без сомнения, испытывает трудности, так как он может
делать открытия, которые не устраивают правительство, и в этом слу­
чае его ожидают неприятности.

О, Вы думаете, он не сможет избежать их в Западном мире?
Он может или не может. Это будет зависеть частично от его изве­
стности, частично от степени доказательства, которым он располага­
ет, и частично от степени неудобства, которое он доставляет властям.

Как быть с людьми, которые являются скорее мыслителями, а
не художниками или учеными, разрабатывающими практические
вещи?
Конечно, это вопрос степени. Огромное количество мыслителей
стараются не выражать публично мнения, которые принесут им ос­
корбления.

237

ЛЮДИ — ДУМАЙТЕ!

А что с другими людьми, которые не подпадают под эти кате­
гории?
Приведу в пример очень известный случай, который произошел в
Америке после первой мировой войны. Речь идет о двух людях —
Сакко и Ванцетти, обвиненных в убийстве. Свидетельств против них
было явно недостаточно, и после того как они были осуждены, не­
большая группа людей была назначена исследовать улики. Среди них
был президент Гарварда, и он и другие решили, что Сакко и Ванцетти
были виновны, и последние были казнены. Я думаю, что все, кто ис­
следовал обстоятельства дела со всей беспристрастностью, понима­
ли, что они не настолько убедительны, чтобы привести к осуждению.

Вы думаете, даже президент Гарварда знал, что они были неви­
новны?
Я думаю, он должен был знать. Я не могу этого утверждать, потому
что не могу заглянуть ему в душу. Но я полагаю, он должен был знать.

И все дело было только в общественном мнении?
Да.

Сейчас мы подошли очень близко к главной теме, к тому, каким
количеством свободы (liberty) должен пожертвовать человек, что­
бы жить в организованном обществе. Что вы скажете по этому
поводу?
Я думаю, что сохранение социального порядка весьма важно. Вы
должны иметь, по возможности, мир, в котором люди не воруют, не
убивают друг друга и так далее и в котором изнутри вы до некоторой
степени защищены средствамиполиции. Я думаю, что такого рода
ограничения на свободу необходимы, особенно в очень перенаселен­
ном обществе. Рассмотрим это, например, на правилах дорожного
движения. Когда я был молод, автомобилей не было, вы могли ездить
где угодно и как угодно и не беспокоиться. Сейчас же существует
разработанный кодекс правил, которые вы должны соблюдать, и если
вы этого не делаете, то это вызовет большие проблемы как для вас,
так и для других. Причиной является увеличение количества населе­
ния в мире, в целом, а также, полагаю, и определенные национальные

238

Роль ИНДИВИДА

свободы, которые будучи в прошлом чрезвычайно ценными, сегодня
стали опасными, так же как это было бы, если бы вы ездили по доро­
гам, не соблюдая правила движения.

Как Вы считаете, необходимы ли какие-то новые ограничения
на свободу (liberty)?
Да, конечно. Необходимы ограничения на национальную свобо­
ду, ведь есть некоторые вещи, которые просто абсурдны. Аргументы,
которые использовали социалисты в защиту национализации природ­
ных ресурсов, превратились сейчас в аргументы в защиту интерна­
ционализации природных ресурсов. Наиболее очевидный пример
этого — нефть. Несколько абсурдно, что очень небольшие террито­
рии, на которых оказались очень большие запасы нефти, должны быть
единственными владельцами этой нефти.

Как Вы считаете, нужно ли расширять сферу свободы (liberty)?
Необходимо расширение свободы в интеллектуальной сфере и,
если бы это было возможным, уменьшение в той сфере, которую я
-называю собственнической.

239

РАССЕЛ Бертран
ИСКУССТВО мыслить

Перевод с английского

Козловой Е. Н., Назаровой 0. А., Сычевой С. Г.
Корректор Юрьева Л. И.
Оригинал-макет [ЛыковД.)
Художественное оформление Жегло С.
В оформлении использованы рисунки Дениски Назарова

Издатель Олеся Назарова

Идея-Пресс
Дом интеллектуальной книги
ЛР № 071525 от 23 октября 1997

Подписано в печать 3.02.99.
Формат 60x90/16. Объем 15 п. л. Гарнитура Оффицина.
Печать офсетная. Тираж 1500 экз. Заказ № 3175
Отпечатано в Производственно-издательском комбинате ВИНИТИ,
140010, г. Люберцы, Московской обл., Октябрьский пр-т, 403.
Тел. 554 -2 1 -8 6