История Милены (СИ) [Олеся Махаева Olesya_M.] (fb2) читать онлайн

Дграк до мозга костей… Слуга своего народа… Истинный адепт Нор-Талена… Безграничное могущество… Безграничная энергия… Рабы и рабыни… Сколько раз за сегодняшний день эти дурманящие сознание фразы повторял нам Гавварен Исайя Керран Ин Золгар — офицер высшего ранга. Да, он мастер пламенных речей. Даже в моем холодном сердце зажглась жажда славы и разрушения, и я невольно принялся внимательно слушать этого невысокого дграка с очень худым, длинным лицом и карими, почти черными глазами. Гавварен, как всегда, начал издалека, и его речь обещала затянуться надолго.

Мы собрались в просторном зале. Сто, или чуть больше офицеров. После последней ожесточенной кампании наши ряды значительно уменьшились, и место моих старых знакомых заняли новички из числа отличившегося молодняка. Из прежнего состава я разглядел лишь нескольких, кого знал лично. Но так как мне не было дела до них, то я быстро утратил интерес к окружающим и снова прислушался к Гавварену.

Свет четырех Звезд системы Победоносца, в которой среди холодного космического пространства медленно дрейфовал город Эмелен-Дьента, отражался от огромных тонированных иллюминаторов, занимавших три из четырех стен Зала Собраний. Там, за пределами города, каждую секунду рождался и умирал новый мир. Космос завораживал и одновременно опьянял свои могуществом.

На мерцающем серебристым светом стеклянном прямоугольном кубе в такт словам Гавварена всплывали голографические изображения. На самом деле не совсем изображения. Это была информация, которую Гавварен транслировал для всех присутствующих в зале из своего сознания, что однако не мешало ему жестами указывать на какую-то удаленную от центра галактики звездную систему. Желтое Солнце и десять планет. Далековато от нашего места базирования. Если флот перебрасывают на такое значительное расстояние, то должно быть, это необычный мир и там действительно есть, чем поживиться.

Я изредка поглядывал на «голограммы», то и дело переводя взгляд на проносящиеся за стенами города космические корабли. Они, словно стая мальков, которых я увидел случайно в водах одной из покоренных планет, спешили в непонятном направлении, известном только им одним. Мальки… Хорошее сравнение для наших транспортных и боевых кораблей. Наверняка эти живые существа вдохновили неведомого мне конструктора на создание таких грозных разрушающих машин.

Раньше мне казалось, что эти огромные железные монстры существовали всегда. Когда я пришел в этот мир, неисчислимое количество кораблей уже стояло на вооружении флота дграков. Когда я из юноши превратился в солдата, их количество увеличилось вдвое, а может быть, втрое. Долгое время я считал, что совершеннее и смертоноснее конструкций не сыскать во всей Вселенной.

Вспоминая себя в юные годы, я удивлялся, насколько величественными казались тогда все конструкции, созданные нашим народом, и какими скучными и будничными они мне видятся сейчас.

Помню, впервые я попал на «Драггир» — так называли малые транспортники — лет в десять или девять. Меня и еще около двухсот мальчиков перевозили из одного города в другой. С какой целью, не знаю. Но тогда, как и сейчас, никто не задавал вопросов. Мы, черноволосые ребята, столпились у огромного люка темной, как сам космос, махины. В руках у каждого был маленький сверток с предметами личной гигиены и сменным бельем. Все в одинаковых комбинезонах, все подстрижены на одинаковый манер. Друг от друга нас отличали лишь жетоны на шее, на которых было выбито имя. Свой жетон я вытащил при инициации из кучи точно таких же ничем неприглядных жетонов. С тех пор меня стали называть Амарантом, но по мере восхождения к вершине мое имя становилось все длиннее. И теперь я Амарант Эсель Эль Файен Рат-Дик. Офицер второго ранга.

«Драггир»… Когда я увидел этот корабль, то сию же минуту захотел пилотировать его. Почувствовать всю мощь этой сигарообразной громадины, вдоль борта которой сияли словно звездочки освещенные окна иллюминаторов. Он был прекрасен. Черная, отражающая световые лучи обшивка, благодаря которой корабли были почти невидимыми. Металлоорганические трубки-щупальца, похожие на щупальца гигантского спрута. Когда мы садились на «Драггир», они были неподвижны и сложены, приняв форму ромба. Уже позже я узнал, что именно эти генераторы силовых полей, делающие суда похожими на морских созданий, обитающих во многих мирах, стали визитной карточкой нашего народа.

Однажды на одной из покоренных планет я выдернул из земли растение. Пока меня никто не видел, я долго рассматривал его. Тогда я не знал ни что такое листья и стебли, ни что такое корни. Но разветвленные ниточки, которые до этого прятались под землей, меня поразили. Я сразу почувствовал, что именно они питают все растение. Так вот, представьте, что под нашими городами находится нечто подобное корням растения, только они не живые, а металлические. Это целая разветвленная сеть трубок-щупалец, соединенных между собой, словно кровеносными сосудами, многочисленными шлангами и гибкими перемычками. Когда ты приближаешься к городу, кажется, что несуществующий ветер колышет металлоорганические «эрги» — те самые щупальца. Если повезет, то можно увидеть, как меж них, словно молнии, проскакивают разряды. Это своего рода побочный продукт, избыточная энергия тех полей, которые рождаются в этом странном танце. Они же, подобно корням, питают энергией все жилые сектора и направляют города в неспешное плавание туда, куда велит наш Бог.

Когда я был ребенком, весь мой мир ограничивался лишь закрытым для посторонних лиц сектором в городе Имель-Данавер. Я не помнил, когда попал сюда. Но что появился на свет не здесь, знаю точно. Я, как и каждый из нас, втайне мечтал, что родился на планете под ярким солнечным светом, а не в полутьме холодных космических городов. Иногда там и правда бывало прохладно. Легкие накидки не спасали от стужи, а к металлическим стенам нельзя было прикоснуться. Тогда мы молча сбивались в кучу и, сняв один из матрасов и положив его на пол, спали сидя, прижавшись друг к другу спинами.

Я никогда прежде не задумывался кто был автором мира, в котором я родился. Но сейчас, наблюдая за тем, как монотонно и ритмично шевелятся металлические щупальца «Даррагов» — кораблей-спрутов, я погрузился в размышления.

По меркам дграков я уже далеко не мальчишка, но и не старик. Что для почти бессмертного существа значат каких-то тысяча с небольшим лет? Я не знал своего точного возраста, ибо в этом не было необходимости. Никто и никогда из дграков не считал нужным уточнять это. И никто и никогда не поздравлял меня с очередным прожитым годом, как это принято в планетарных мирах. У нас не было такого понятия, как год. В холодных космических просторах, по которым плыли наши города, существовала только вечность.

Я не знал, когда и где родился, так как все мое младенчество предано забвению. Я не знал людей, подаривших мне жизнь. Существо, родившее меня, вполне могло оказаться как и обычной женщиной из нашего рода, так и одной из рабынь с захваченных планет. Она могла быть жрицей или офицерской женой, могла понести от какого-нибудь юнца, впервые узнавшего, что такое физическая близость, а могла зачать даже от самих правителей городов.

Возможно, кто-то из обитателей планет, поклоняющихся светлым богам, в ужасе вскрикнул бы и разрыдался, узнав, как поступают в нашем суровом, но справедливом обществе с только что родившимися детьми. Но я как боевой офицер и как человек, воспитанный в лучших традициях своего народа, считаю это единственно правильным выбором. Та структура, в которой выросло не одно поколение дграков, сделала из нас бесстрашных непобедимых воинов, свободных от уз семьи и так боготворимого многими мирами чувства любви.

Каждый дграк рождается и умирает в одиночестве. Он одинок изначально. Уже в утробе матери он чувствует свою свободу, ибо вынашивающая его женщина, хоть и связана со своим ребенком посредством пуповины, но изначально не считает его своим. Мои родители видели меня лишь однажды — в тот день, когда я появился на свет, покинув чрево матери. Мой отец был тем, кто помог мне родиться. Так уж у нас заведено, что отцы принимают роды у женщин. Их суровые лица — первое, что видит ребенок, пришедший в наш мир. Я и сам за свою тысячелетнюю жизнь принял не одну сотню родов. И каждый раз, взяв ребенка в руки, я испытывал гордость и волнительный трепет от того, что подарил нашему Богу нового слугу.

Рождение в мире дграков — это сложный магический и физический обряд. Кто разработал его законы, я так и не смог выяснить. Все мои попытки почерпнуть знания из книг разбивались о глухую стену недомолвок и искорененной информации.

Лишь после тебя, моя милая Милена, меня стали заботить вопросы, которые раньше казались непреложными истинами. Вплоть до твоей смерти я не интересовался ни историей, ни тайнами нашего народа, принимая все происходящее вокруг как должное. Но до сих пор я был и остаюсь слепцом, желающим прозреть, но не понимающим, что в кромешной темноте он ничего не сможет разглядеть. И чтобы что-то изменилось, ему нужно выйти на свет. Но идти к свету я не хотел. Ни тогда, ни сейчас.

За долгую жизнь я повидал много женщин. Некоторые из них быстро мне надоедали, другие были со мной десятилетиями. Но ни одна из них не оставила в душе таких неизгладимых шрамов, как ты, моя милая Милена. Ты и наш сын. Глубоко внутри я надеюсь когда-нибудь повстречать его и посмотреть, что он унаследовал от своей матери.

У дграков не принято вспоминать детей и жен. И думая о тебе, я совершаю серьезную провинность. Но я уже не тот, что прежде, и не могу по-другому. Холодная ярость, что поселилась во мне после твоей смерти, придает сил. Поднимает боевой дух, подстегивает быть жестоким, а это то, что нужно нашим правителям, потому они и закрывают глаза на такие проступки.

Я хотел бы придать воспоминания о тебе, подобно воспоминаниям о детстве, забвению, но что бы я ни делал, ты остаешься в памяти, подобно сну, приходящему наяву. Серые глаза снова смотрят с укоризной, словно я вновь забираю у тебя ребенка.

Кхон… Твой дом. Укутанный пеленой пушистых облаков, лакомый кусочек для расы дграков. Голубой и зеленый, перемежающийся с желто-оранжевым. Таким он виделся с орбиты. Дагон Хиват Иврахит — так звучало его название на нашем языке. Невидимые для местных жителей наши корабли месяцами плыли по орбите планеты. Маленькие огоньки светились далеко внизу. Они мерцали. Одни гасли, другие загорались.

Я помню, как припал к иллюминатору, опершись о стекло двумя руками. Каждый раз, когда я мысленно подключался к кораблю, на меня обрушивался поток слов, образов и звуков. Поток жизни. Молящаяся у алтаря женщина стоит на коленях, припав лбом к полу, и что-то шепчет. Пока мне непонятны ее речи, но это ненадолго. С каждым новым услышанным словом я начинаю понимать все больше и больше этот неожиданно красивый язык. Планета движется, и образ женщины пропадает, сменяясь на группу загорелых юношей, сидящих полукругом перед длиннобородым мужчиной в белых одеждах. Волосы его заплетены в две косички. Высокий рогатый зверь издает протяжный низкий клич, призывая свою самку.

Кхон… Твой дом, который мы уничтожили… Наверное, он был прекрасен. Для тебя… Я же видел в нем одну из планет, чье разрушение напитает нашего Бога. Так должно было случиться. Ведь этот цветущий мир рано или поздно все равно исчезнет.

Я не испытывал сожаления, когда погибал Кхон. Я не знал этого чувства. Не знал, что это такое — жалеть. Мне было чуждо все человеческое, ибо наш народ давно перестал быть просто людьми. Я демон. Существо, полное ненависти и жажды чужих страданий. Я слуга. Я дграк. Я разрушитель и убийца.

Нор-Тален… Наш Спаситель — так мы тебя называли. Могущественный Бог Разрушения. Вдохновитель и повелитель. Господин, неведомо как поработивший целую расу. Ты извратил наше сознание. Уничтожил прошлое, подарив взамен лишь жалкое чувство удовольствия от чужой боли. Я ненавижу тебя и люблю всем сердцем. Ибо милость Бога — единственное, что имеет значимость в нашем мире. О, Нор-Тален, ты сделал нас непобедимой армией, не знающими жалости солдатами. Ты контролировал мысли и действия. Ты завладел разумом. Ты завладел всей жизнью. Ты нас уничтожил, превратив в покалеченных людей. Ты нас возвысил над другими расами. Ты породил дграков.

========== 2. Рождение и смерть ч. 1 ==========

Свободные люди не живут в неволе. Они медленно увядают, подобно тому, как тает снег, как поникают сорванные цветы, как исчезает последний лучик света. Стены душат, воруют жизнь, высасывают силу. Какой бы золотой не была клетка, она неизменно убивает. Медленно, но неотвратимо, если у них не хватает сил покончить с собой сразу.

Мне не нужно ни наркотика, ни медитации, чтобы вновь увидеть и вспомнить тот день во всех деталях. Страшная картина рождения и смерти сама всплывает перед глазами.

Милена, моя милая Милена, как ты была прекрасна во время ожидания своего первенца. Ребенка, которого я имел неосторожность тебе подарить. Изящная фигура стала мягкой и округлой, груди набухли и увеличились, а взгляд часто бывал теплым и загадочным.

Я помню, как одиноко ты сидела в кресле перед огромным иллюминатором, за которым было лишь безграничное черное пространство. Ты улыбалась своим мыслям, поглаживая большой живот, а космос в ответ молча созерцал мать и еще не родившееся дитя. Он знал все ваши тайны. Он видел тебя насквозь. Каждый раз, оставаясь наедине с самой собой, ты погружалась в мысли, которые были отделены от меня глухой стеной. Я мог бы ее с легкостью сломать, но по непонятной причине этого не делал. Тогда мне казалось, что и так знаю, о чем ты думаешь, но увы, это только казалось.

Я часто останавливался в дверях и наблюдал за безмятежной картиной жизни моих женщин. Ты так и не заговорила ни с одной из них, предпочитая одиночество и молчание. Даже Адель, которая была на сносях, забеременев от меня уже в шестой раз, опасалась приближаться к странной крейтонке. Ты была изгоем среди них. Белой вороной в обществе черных птиц. Мои женщины презирали тебя ровно настолько, насколько ты сама презирала их. Видели ли они в тебе конкурента или гордость была тому причиной, не знаю.

Мне нравились изменения, которые происходили в тебе. Что-то светящееся вдруг зажигалось на лице. Тогда мне не хотелось прикасаться к этому хрупкому нежному телу, не хотелось обладать им, потому как я боялся разрушить эту странную теплоту, доселе невиданную мною. Я начинал сомневаться, хочу ли я лицезреть тебя всегда такой или мечтаю о том, что ты станешь одной из нас, и отнятый ребенок еще на ступень приблизит нас к цели.

Тот день… День рождения нашего сына. Ты не хотела говорить никому, что время пришло. И если бы я и другие дграки не почувствовали, что что-то не так, то ты бы так и лежала, сжавшись комочком на жесткой кровати в маленькой комнатушке с серыми стенами.

Почему ты молчала? Хотела родить сама, в полном одиночестве без посторонней помощи? Чтобы ни я, ни кто-то другой не посмел притронуться к тебе в этот час? Или надеялась остаться с малышом чуть дольше, прежде чем его заберут? А может быть хотела передать ему что-то посредством своей магии? Если это так, то ты чуть не сделала роковую ошибку. Тогда наш сын не смог бы выжить в суровом обществе воинов-завоевателей. Он навсегда остался бы другим, и его ждала неминуемая смерть.

Я помню твое испуганное лицо, когда я и еще двое дграков вошли в комнату. Хрустальные слезинки брызнули из глаз. Ты буквально вжалась в стену, а губы беззвучно шевелились произнося одно единственное слово: «Нет!»

Рубашка и простынь оказались мокрыми от уже излившихся вод. Ты лишь подняла на меня глаза, когда я сел рядом, и отвернулась, вновь уткнувшись в подушку беззвучно рыдая.

Что-то кольнуло сердце. Странное чувство, незнакомое. Непозволительное в нашем мире. Сочувствие? Нет, наверняка что-то иное.

— Когда все закончится, ты будешь за это наказана, — недовольный таким поведением, грубо сказал я. — А теперь ляг на спину и раздвинь ноги.

Но ты сжала колени лишь плотнее. Как похоже на тебя прежнюю. Ты никогда не желала подчиняться и делала все по-своему. Делала так, чтобы очередной раз показать мне свое презрение.

Я не стал уговаривать дальше и довольно грубо развел бедра в стороны. Позади меня кто-то хмыкнул, и я едва сдержал накативший приступ ярости. Только этих гадких насмешек не хватало.

Внутренним взором я услышал сердцебиение плода и остался им весьма доволен. Четкое, ритмичное. Крепкий малыш. Мои гены определенно сильны в нем, и мне есть, чем гордиться. Со временем он станет настоящим воином. Осталось только проверить, как обстоят дела с открытием шейки. Не хотелось бы принимать роды здесь и сейчас. Без подготовки и не по ритуалу.

Ты инстинктивно хотела отползти выше, но я не позволил, ухватив за лежащую на груди руку. Кончики пальцев уперлись в головку нашего малыша.

— Сколько? — скрипучим голосом спросил один из дграков.

— Четыре пальца, — ответил я. — Думаю, можно забирать ее отсюда. Пока мы приготовимся, открытие будет уже полным.

Ты вдруг встрепенулась и быстро-быстро начала говорить:

— Амарант, пожалуйста, Амарант! Не отдавай им его! Не отдавай им меня, умоляю! — ты отчаянно схватилась за мое предплечье и каким-то безумным взглядом окинула стоящих у меня за спиной дграков. — Амарант, он же и твой тоже! Тебе мало того, что я твоя рабыня? Амарант, я сделаю все, что ты захочешь, только не отдавай им его. Не отдавай им нашего сына.

Тонкими пальцами ты сжала мою ладонь и вдруг принялась ее целовать. Ты, та самая гордая Милена, которая готова была умереть, но не дать прикоснуться к тебе. Мягкие губы целовали мои руки, а глаза словно заглядывали в душу. Чего ты хотела? Вызвать жалость у существа, которое не знает, что это такое?

— Прекрати, — холодно сказал я. На моем лице не дрогнуло ни единого мускула. Но где-то внутри, в области сердца, отчего-то стало очень больно. — Прекрати или я ударю тебя. Я не повторяю два раза. Ты же знаешь.

Ты повиновалась. Беспрекословно, почти мгновенно, чем сильно удивила. Но я не прислушался к этому тревожному звоночку, хотя стоило бы. Что-то внутри тебя вдруг оборвалось. Какая-то ниточка, соединяющая душу с этим миром. Ты вдруг стала безвольной куклой и почти повисла на руках моих товарищей, которые подняли тебя с кровати и, подхватив под руки, вывели в тускло освещенный коридор, ведущий в одну из специально отведенных для родов комнат. Я шел впереди, а вы за мной. Но даже спиной я чувствовал, как по твоим щекам текут слезы.

Я не мог обернуться. Я не мог поддержать тебя даже мысленно. Хотя мне и хотелось. Но ничего, ты сильная, ты справишься, думал я в тот момент. О, как же я заблуждался. Пережив гибель родной планеты, ты все-таки нашла способ покинуть своих мучителей.

Агамет и Диарель с безучастным выражением лица вели тебя. Им не было дела до того, что ты не принадлежишь к народу дграков. Не было дела, что ты стала особенной для меня. Перед ними была просто еще одна беременная женщина, готовая вот-вот родить. Им нужно побыстрее выполнить свою работу. Только и всего. Никаких эмоций.

Диарель — маг. Очень сильный и очень талантливый. Как только наш сын родится, Диарель проведет все обряды посвящения и разорвет все связи матери с ребенком. Искоренит из сознания этого маленького существа всю привязанность, которая успела возникнуть за время единства женщины и дитя. С Миленой это особо сложно. Она не дграк. Она воспитана в других традициях. И если для наших женщин новорожденное дитя — это просто маленький пищащий комочек который рос в их утробе, то для Милены ребенок — самое дорогое, что есть в жизни. Нужно ли осуждать наших женщин? Ведь они не знали другой жизни, не знали своих матерей и не умели любить. Им было навязано одно единственное мнение, которое они и считали самым верным. Так нужно ли их осуждать? Но ты осуждала.

Ты смотрела на моих женщин с презрением. Как на гадких проклятых богами созданий. Иногда я думал, что ты вот-вот плюнешь в их сторону. Ты смотрела с сожалением и считала их неполноценными, убогими, глупыми. Однажды с твоих губ сорвалось слово «потаскухи».

Теперь мне никогда не узнать, какой бы ты стала, если бы осталась вместе с нашим народом чуть дольше. Поначалу я думал, что ты смиришься, привыкнешь и со временем полюбишь этот суровый мир. Но сейчас я уверен, что ты бы никогда его не приняла.

Когда мы вошли в родовую, здесь было темно. Я отдал мысленный приказ, и яркий свет озарил серую комнату с металлическими стенами. Запах чистоты… Первое, что чувствуешь, когда заходишь сюда. Вдоль стен стояло несколько шкафчиков для смены одежды, моечная, чтобы вымыть руки, а с другой стороны столик для осмотра младенца и перевязки пуповины.

Я остановился и дождался, когда тебя введут. Поддерживаемая с двух сторон за руки, ты стояла и смотрела мне в глаза. И почему ты была так измождена? Те чувства, что захватили сознание, лишали сил? Остальные мои женщины оставались бодрыми во время родов. Или крейтонки более слабы? Я подошел и скоро стал развязывать тесемки твоей длинной серой рубахи. Когда она упала с плеч к моим ногам, я поднял ее и, отвернувшись от нагого тела, аккуратно сложил.

Обряд требовал, чтобы роженица была полностью обнажена. Ничто не должно стеснять ее. Даже талисманы и амулеты. Поэтому кулону с портретом семьи не место на шее. Когда я снимал его, твои губы исказила горькая усмешка. Почему? Одной рукой ты неловко прикрыла грудь, заметив, что на обнаженное тело уставилось сразу две пары глаз.

— Подаришь ее потом мне на одну ночь, а, Амарант? — нахально спросил Диарель.

Мне вдруг стала противна его похоть. Но я подавил это чувство и твердо сказал нет.

Тот взгляд… До скончания веков я не забуду тот умоляющий взгляд, который ты бросила на меня, когда тебя укладывали на отполированный до блеска металлический стол для рожениц. Чего ты просила? На что надеялась? Я хотел бы изменить все, но что я мог? Лишь сделать вид, что не заметил, как умоляюще ты смотришь. Тебе было страшно. Очень страшно. Я всегда старался ограждать тебя от остальных мужчин, но не в этот раз. Сейчас все должно пройти согласно ритуалу. Я приму ребенка. Диарель заберет его к остальным детям. А потом все снова будет, как прежде. Ты будешь петь мне, будешь ублажать меня, будешь ненавидеть и боготворить.

========== 3. Рождение и смерть ч. 2 ==========

Слабый мир… Ты заслужил свою гибель. Заслужил страдания, потому что оказался по-детски беспомощен. Не смог отстоять свое право на существование и отразить опасность. О, Нор-Тален, ты никогда не ошибался в выборе. Я чувствовал твою темную тень, окутавшую планету. Ты ждал, ты хотел поглотить боль этих жалких созданий. О, слабый мир… ты так похож на укутанный пеленою облаков Кхон. Ты зелен и прекрасен. И погибнешь так же, как Кхон, в аду пожара. Души обитателей этой планеты чисты, как была чиста твоя душа, моя милая Милена, потому особо угодны Нор-Талену. Но обернись все иначе, я построил бы здесь дом. Дом, где ты бы воспитала нашего сына.

Я спрыгнул с трапа драггира последним. Черный корабль тут же поднялся в воздух и завис над землей. Металлоорганические щупальца шевелились, выплясывали свой танец. Лицевая маска ничего не пропускала, но я будто чувствовал солоноватый запах океана. Вот он, всего в нескольких сотнях метров от нас. И на песчаной косе жители этого бренного мира.

То, что сейчас произойдет, — развлечение для дграков. Игра кошки с мышью, не более. Я взглянул вверх. Подле драггира, в энергетическом коконе, разведя руки в стороны, парил Асантар. Сфера вокруг него пульсировала, испуская волны, будто в такт биения сердца. Асантар телепат, и его воле, усиленной кораблем, никто не может сопротивляться. Я достал меч и улыбнулся, взмахнув идеально сбалансированным клинком.

Они пытались спастись, но спасти их уже ничто не могло. Выпад… удар… поворот… телекинетический импульс… Я убивал, не щадя никого. Вот меч вспорол живот мужчины. Взмах — и отсеченная голова покатилась по песку, а тело стало медленно заваливаться назад. Выпад — клинок вонзился в грудь. Беспомощный взгляд уже обращен не на меня. Мертвец встретился лицом к лицу с тобой, Нор-Тален. Он в твоей власти. Прими мой дар. Насыщайся.

Бледная тень скользнула рядом, и тихий голос прошептал в самое ухо: «Меня и нашего сына ты ведь тоже не пощадил, Амарант». Клинок замер над упавшей от телекинетического удара женщиной. На меня смотрела… ты, в ужасе пытаясь отползти подальше.

— Милена, — хрипло выдохнул я. Это была ты, точно ты. Тот же укоризненный взгляд, те же черты лица. Слезы текли по щекам, совсем как в тот памятный день рождения нашего сына. Я чуть не выронил клинок, но морок развеялся прежде, чем он выпал из ослабевшей руки. Передо мной была совсем другая. Я взревел от отчаяния, меч опустился, со скрежетом рассекая кость. Горячая кровь брызнула в лицо. Женщина дернулась и замерла, даже не успев вскрикнуть.

Я закрыл глаза, чтобы сдержать слезы и унять охватившую меня дрожь. Но стоило это сделать, как образ давно почившей рабыни с Кхона вновь всплыл в памяти. Милена, моя милая Милена, ты до сих пор обреченно смотришь на меня из того дня…

***

Время еще не пришло, и мы стали неспешно готовиться. Я разделся до пояса. То же самое сделал и Диарель. Теперь в родовой была одна нагая женщина и два высоких, крепких, подтянутых полуобнаженных мужчины. Ты, теплая, с персиковой кожей, и мы, чья бледность в ярком свете казалась мертвенной. Агамет остался в одежде и выглядел как изголодавшийся черный стервятник. Зачем мы раздевались? Я не знал ответа, но так требовал обряд. Поговаривали, что в старину мужчины принимали роды совершенно обнаженными, но я не нашел таких упоминаний ни в одной из наших книг. Я вымыл руки, приготовил чистые и сухие пеленки, чтобы обтереть и завернуть ребенка.

Ты вздрогнула и отвернулась, когда Диарель развел твои бедра в стороны. Агамет равнодушно взглянув на то, что открылось его взору, уселся в кресло напротив и прикрыл глаза. Сейчас он медитировал, а может быть, транслировал выше о том, как обстоят дела. Агамет Вайраг Айдигель Драгир Ин Саелевер… Надзиратель… Он был вне рангов и категорий. Не говоря ни слова, он мог поставить крест на жизни и карьере любого из нас. Нет, он не казнил, он лишь докладывал о том, что кто-то оступился. Информатор, доносчик… Что могло вызвать сомнение в моей преданности Нор-Талену и общему делу? Где я совершил ошибку? Агамета здесь быть не должно, но пока никто не спешил меня арестовывать.

Я чувствовал, что внутренний взор Агамета сейчас направлен на меня. Он сканирует мысли. Ждет чего-то, видимо ошибки, но я не подарю ему такой возможности. Агамета ненавидели и боялись многие. Суровое лицо со страшным шрамом от ожога, полученного в детстве. Однако ожог присутствовал не потому, что не было возможности от него избавиться. Агамету нравилось это уродство. Ему нравилось то отвращение, которое испытывали все, глядя на его лицо. Глаза Агамета казались стеклянными, когда он смотрел на кого-либо. Поговаривали, что этот странный дграк злоупотребляет наркотиками, кто-то считал его сумасшедшим, но в одном мы все сходились — переходить дорогу ему не стоило.

Не торопясь, Агамет достал из кармана маленькое устройство — трубку с никонианом — слабой разновидностью наркотика для вдыхания. Маленькие кристаллики отправлялись в трубку и рождали полупрозрачный сладковатый пар. Погрузившись в свои мысли, полуприкрыв глаза, он курил, глядя в никуда.

Я изо всех сил сдерживал мысли. В конце концов, это не первые роды в моей жизни. И Милена ничем не отличается от других женщин, разве что при взгляде на нее что-то сжимало сердце. Какая-то странная тоска. Одними глазами Диарель указал мне на тебя. Да. Он прав. Я должен проверить, как долго нам еще ожидать. Я подошел ближе и чуть было привычным жестом не прикоснулся к прекрасному обнаженному бедру, но вместо этого положил одну ладонь на живот, а другой дотронулся до лона.

— Почти все, — сказал я.

— Тогда я начинаю. Ты не против? — спросил Диарель. Черные глаза его недобро блеснули.

Я согласно кивнул. Да, я позволил призвать Его. Не мог иначе. Наш Бог проникнет в тело моего сына и заберет себе. Окутает его разум. Будет чувствовать то же, что и наш ребенок, будет видеть, как он. Тот страх, шок, страдания, которые испытывает новорожденный, будут принадлежать ему. Агрессия, желание освободиться из сжимающегося и изгоняющего прочь пространства напитает Нор-Талена. И он будет первым, кто объяснит, как устроен этот мир и почему его стоит ненавидеть.

Диарель встал в изголовье и положил руки тебе на шею и ключицы. Металлические коготки на его пальцах впились в кожу. Наверное, это было больно. Татуировки на предплечьях дграка начали шевелиться. Черные языки пламени заплясали на коже. Огонь будто перетекал от Диареля к тебе, проникал внутрь через кровоточащие уколы от когтей. Что сгорало в этом пламени? То, что светлые называют человечностью? Или что-то еще? Внутренним взором я видел, как тонкие черные ниточки потянулись из пальцев Диареля. Все глубже и глубже. К нашему сыну. Свет в родовой стал тусклее, и по стенам поползли тени. Нор-Тален был здесь.

Ты лежала неподвижно, смотря в потолок и не произнося ни слова. Родовой боли почти не было, потому что мы глушили ее. Я знал, какого рода магию применяет Диарель, а вот ты — нет. Мне интересна была реакция. Мне хотелось видеть, как ты страдаешь и как темные магические нити пропитывают тело, но вместе с тем я хотел раскидать в стороны одного и другого дграка, забрать тебя и уйти. Что за бред. Уйти куда?

Диарель стал обходить родовой стол кругом, касаясь ладонью то одной, то другой части тела. Он то впивал в кожу когти, то осторожно поглаживал ее кончиками пальцев. Я различал тихий шепот, и слова, срывавшиеся с губ дграка, призывали силу нашего бога. В пальцах Диареля материализовались игла и нож. Увидев их, я протянул ладонь. Диарель взял иглу и больно уколол мой палец. Алая капелька крови сорвалась с него и упала на твой живот. За ней следующая. Всего шесть. И тут же Диарель выписал на животе моей кровью символ.

Игла исчезла. Взяв нож, маг наклонился над тобой. Ты даже не вскрикнула, когда Диарель резанул запястье, лишь тоскливо взглянула на меня. Кровь заструилась по коже, а Диарель принялся рисовать на твоем предплечье символы. Страшные, пугающие. Затем нарисовал символ и на животе. Что-то поколдовал над запястьем, и порез стал медленно затягиваться.

Я чувствовал твои страдания, и в этот миг они доставляли мне извращенное удовольствие. Я хотел, чтобы тебя сломали еще больше и чтобы зерно тьмы в твоей душе разрослось, и я мог чувствовать его так же, как чувствовал его у себя. Я хотел сломать тебя и упиваться своим собственным превосходством над слабой душой. Ярость и ненависть ко мне станет тогда десятикратно сильнее.

— Как тебе удалось сделать крейтонке ребенка? — зазвучал в моей голове жесткий бархатный голос Агамета.

— Как и всем остальным, — немного грубо мысленно ответил я. — Во всяком случае я не нашел разницы между крейтонкой и дграком. Все то же, что и у наших женщин. И на вид и на ощупь.

— Почему ты не спрашивал ни у кого, что будет с ребенком от инородной женщины?

К чему такие вопросы? Я насторожился и внутренне напрягся. С чего Агамет взял, что меня интересует этот ребенок?

— Мне нет дела до того, что с ним будет. Я просто получал удовольствие, наслаждаясь ее телом. А ребенок… Что происходит с детьми — не моя забота, а Учителей и таких, как Диарель.

Взгляд Агамета вдруг стал мутным, и тонкие губы растянулись в подобие усмешки.

— Ее страдания восхитительны, — протянул он. — Понимаю, почему ты выбрал ее в качестве презента, Амарант. У меня и у самого была такая женщина. Давно, — он сделал паузу, — Она умерла. Такие не живут в неволе слишком долго. И твоя не проживет. Уже сейчас я вижу в ней обреченность. Как только заберут дитя, она переменится до неузнаваемости. Но ты ведь этого и хочешь? Ведь так? Хочешь, чтобы ее ненависть к тебе и ко всем нам стала лишь сильнее?

Я удивленно поднял бровь.

— Можешь не отвечать. Только взглянув в твои, глаза можно понять, почему она так ценна для тебя. Ты далеко пойдешь, Амарант Мраготан Эсель Эль Фаен Рат-Дик.

И снова улыбка искривила неприятное лицо.

Больше Агамет так и не произнес не слова. Я молча стоял, наблюдая, как Диарель шепчет текст обряда, как его руки перемещаются то к животу, то к груди Милены. Иногда он клал ладонь на промежность, и я видел, как подергивается жилка на твоем виске и по лбу стекает тонкая капелька пота. Тебе были противны его прикосновения. Но ты терпела, сжав губы. По напряженному лицу Диареля я видел, что ты изо всех сил сопротивляешься его магии. Не хочешь отдавать ребенка. Я должен был помешать, но со злорадством подумал, что это не моя проблема. Пусть Диарель справляется сам. В конце концов, моя задача лишь принять малыша.

Агамет со скучающим выражением лица замер в кресле. Глаза полуприкрыты. Ты охнула, и я заметил, как напряженно сжались кулаки. Схватки становились сильнее. Кисть опустилась на живот, и я тут же поспешил проверить, как обстоят дела. Результат меня полностью удовлетворил. Наш ребенок, наш новый воин дграк вот-вот должен был появиться на свет.

— Еще немного, и все закончится, — пообещал я и положил руку на живот. От напряжения пальцы слегка подрагивали. Сейчас мне нужно было почувствовать ребенка. Увидеть, как он продвигается по родовым путям. Как внутри он поворачивается и его головка подстраивается под таз, ища выход наружу. Я прижимал ладонь все сильнее, одновременно концентрируясь, пока не почувствовал, как бьется сердце твоего малыша.

— Амарант! — сдавленно вскрикнула ты. — Амарант, я рожаю…

— Знаю, — оборвал я.

С этого момента время остановилось. Где-то далеко остался Агамет, сидящий в полусонном состоянии в кресле. Я позабыл о Диареле, который словно статуя замер у тебя в изголовье. Но сейчас они не важны. Сейчас передо мной осталась только ты.

Ты часто дышишь. В огромных глазах мольба о помощи. Страх… Страх болезненных и незнакомых ощущений витает вокруг. Но к нему приписывается нечто, совершенно непонятное мне. Нечто, чего я раньше не замечал в отношении к человеку, разрушившему твой мир. Доверие… Ты доверяла мне, как будто я был для тебя родным человеком. Я был надеждой. Последней надеждой. И именно я был той причиной, по которой ты еще продолжала жить. Я был мучителем, но и одновременно самым близким человеком в суровом мире дграков. Что ты разглядела во мне? Что ты разбудила во мне? Милена… Тогда я не понимал тебя. Да и сейчас не в силах понять. С тобой мы стали близки не только физически. Мы дарили друг другу то, чего в мире тьмы так не хватало нам с тобой.

— Амарант, — ты почти кричишь и хватаешь меня за руку.

— Милена, — я резко вырываюсь, — Милена, дыши глубоко. Просто дыши глубоко и слушайся меня. Когда я скажу тужиться, ты это сделаешь. Поняла меня? И перестань цепляться за мою руку.

Тебе было тяжело. В первый раз всегда тяжело. Но ничего. Со временем роды не будут столь сильно пугать. Я подключился к твоему сознанию и пропускал все чувства и ощущения через себя. Так я мог полностью контролировать процесс. Непредвиденных ситуаций быть не должно. Но не только это было моей целью. Так я ощущал и муки. Холодок пробегал по обнаженной спине. Мне нужно было это чувство. Чувство страха и унижения. Моей сущности нужно оно. Сейчас я понимаю, что тогда я изо всех сил старался убедить себя в том, что я все тот же. Что я хочу лишь излучения твоих страданий. Но я лгал себе и тебе. Хотя скорее лишь себе. Потому, что ты всегда видела меня насквозь.

Я почувствовал все, что чувствовала ты. Даже то, как кровь пульсирует в висках. Я словно сам стал тобой. То ли ты, в отчаянии ища помощи, позволила мне так глубоко проникнуть в собственное сознание, то ли сознание крейтонцев было более податливым. Я видел себя твоими глазами. Бледное тело и длинные распущенные волосы, спадающие на лоб. Амарант Эсель Эль Фаен Рат-Дик, единственная надежда и ужасный пленитель. Как эти два качества сочетались в отношении ко мне? Прости, Милена, но твоим надеждам не суждено сбыться. Все будет так, как и должно быть. В конце концов ты родишь еще детей. Столько, сколько пожелаешь. И кто знает, может быть, однажды тебе повезет и плен закончится.

Меж тем наш ребенок ждал своего часа появиться на свет. В хрупком теле головка малыша заполняла собой родовые пути. Потуга за потугой он продвигался к новой жизни. Когда появился затылок с черными волосиками, я взял инициативу в свои руки. Я четко и ритмично отдавал приказы и как мог контролировал их выполнение. Плод был крупный, поэтому нам с тобой, Милена, нужно было избежать всякого рода травм. Через три потуги головка, наконец, вышла. Теперь дело осталось за малым.

— Тужься еще, Милена, — приказал я.

Ты послушалась. Я захватил головку малыша двумя ладонями и помог освободиться плечикам. Сначала одному, потом второму и извлек ребенка наружу.

Здоровый крепкий малыш. Мальчик. Маленькие кулачки. Сморщенное розовое тельце. Я слегка шлепнул ребенка по попке, и в родовой раздался громкий крик. Я увидел твои светящиеся глаза. Глядя на нашего сына, ты просто сияла. Я перерезал пуповину и положил малыша тебе на грудь, и ты тут же прижала его к себе.

— У тебя есть пара минут, чтобы побыть с ним. Потом его заберут, — сказал я, а про себя добавил: «Это все, что я могу тебе дать! Прости».

Я не знаю, почему Агамет и Диарель позволили нам сделать это. Почему они позволили тебе целовать маленькое личико нашего сына. Они просто глядели, как ты приложила его к своей груди.

Сейчас, по прошествии многих лет, я думаю, что оба дграка были также шокированы, как и я в тот момент. Никогда раньше я не видел подобного отношения к детям. Ни одна из наших женщин не вела себя таким образом.

— Довольно, Амарант. Я забираю ребенка, — приказал Диарель.

Ты тут же переменилась в лице, и не успел я подойти ближе, как нас всех расшвыряло в стороны. Ты вытянула вперед правую руку, другой продолжая прижимать ребенка к себе. Изможденная после родов, но решительная.

— Нет, вы его не получите, — дрожащим голосом сказала ты.

С трудом, превозмогая сопротивление, я поднялся на ноги. Защитное поле, которое ты выставила, было довольно сильным.

— Не дури, Милена, — прокричал я, пытаясь продвигаться вперед. Но получалось медленно, будто шквалистый ветер дул в лицо или я пробирался через вязкую болотную жижу. — Отдай ребенка, или вас двоих убьют. Ты не сможешь убежать, лишь погубишь себя и его. Перестань, Милена!

Но ты сопротивлялась. Краем глаза я заметил, как уже заняли боевую стойку Диарель и Агамет. На губах дграка-надзирателя играла азартная улыбка. Для него все происходящее — развлечение.

— Не надо. Я сам разберусь. Это моя женщина, — хрипя, сказал я. Дграки молча кивнули.

Ты была ужасна и прекрасна в своем отчаянном сопротивлении. Обнаженная, с ребенком у груди. Мокрая от пота. Я заметил, что послед уже отошел, а вместе с ним целая лужа крови. Но ты этого не замечала. Я нахмурился. Много. Очень много крови. Надо спешить и заканчивать весь этот фарс.

Сломать выставленные барьеры не составило труда. Отдача наверняка была болезненной, потому что ты вскрикнула. Я победил, но какой ценой понял не сразу. Не заметил, как по твоим бедрам ручьем полилась кровь. И тут наступило бессилие. Ты опустила руку и прикрыла глаза, безвольно позволяя забрать мне сына. Я услышал тихий стон, похожий на стон раненой волчицы. Ты кусала губы, пытаясь унять рыдания, глотала слезы, что-то шептала. Но я не хотел слышать слов.

— Посмотри, с ним все в порядке? — попросил я, передавая ребенка Диарелю.

Но темный маг осек меня:

— Занимайся делом, Амарант. Решай, как поступить с нарушившей закон женщиной. А сын больше не твоя забота. Он уже принадлежит Нор-Талену.

Я кивнул. Диарель был прав. С нами надзиратель. И от моих действий сейчас зависела наша судьба, Милена. Я посмотрел на тебя и обомлел. Ты побледнела так, что губы почти слились по цвету с тоном лица, а кровь все текла и текла, заливая родовой стол.

— Милена… — в ужасе начал было я, но встретившись с твоими глазами замолк на полуслове. Горькая улыбка. Ты словно прощалась одним лишь взглядом.

— Будь счастлив, Амарант!.. Будь счастлив… — тихо прошептала ты и неведомо откуда взявшийся легкий ветерок унес слова прочь.

========== 4. Дневник ==========

Шум… Сейчас я слышал шум прибоя. Он наполнял меня, всплывал в памяти обрывками образов и звуков. Сети далеких воспоминаний опутывали разум, увлекая в небытие наяву. Я закрыл глаза, надеясь унять пронзительную боль в сердце, и позволил себе утонуть в прошлом. Прошлое… Оно неразрывно связывало меня с настоящим, управляя окружающей действительностью, и от его тяжелого бремени мне не избавиться.

Я слышал голос океана лишь однажды. Давно. Очень давно, когда был юн и еще не пресытился красотами дальних миров. Зеленоватые мутные волны с обрывками водорослей накатывали на грязно-золотистый песок. Лучи стоящего в зените солнца подсвечивали пенящиеся водные буруны, отчего те казались сделанными из живого изумрудного стекла. И если бы не многоголосый хор птиц, почуявших добычу, то быть может я лег бы на мокрый песок и наслаждался монотонным усыпляющим шумом и мощью океана. Было жарко. Солнце покоренного, слабого мира нещадно палило, и мнехотелось раздеться. Хотелось снять с себя все и почувствовать, как пальцы утопают в иле, смешанном с грязновато-зеленым песком, но дграк, находящийся на боевом задании, не может позволить себе подобной роскоши.

Я перешагнул через лежащего вниз лицом мужчину, в мокрых длинных волосах которого застряли водоросли. Он не пошевелился, чтобы вытащить их, потому что был мертв. Несколькими минутами ранее я добил его, вонзив прямо между лопатками острие клинка. Лезвие неприятно царапнуло кость, и спустя несколько секунд мужчина затих. Его стоны больше не мешали созерцать безбрежный океан, уходящий за горизонт.

Здесь больше нечего было делать. Я нехотя оторвал взгляд от завораживающего океанского прибоя и с отвращением оглядел песчаную косу, усеянную мертвыми телами. Существа, которые были так похожи на нас, лежали на берегу в нелепых позах. Зря их предки пришли в этот мир. Тот, кто направил корабли космических странников к планете, был либо глупцом, либо злодеем. Неужели он не знал, какая участь ожидает этих людей? Или светлые Боги надеются, что однажды здесь снова все зажжется яркими красками? Сомневаюсь, что так случится когда-либо. На планетах, захваченных дграками, никогда еще не возрождалась жизнь.

Я не любил мертвых. Плоть, которую покинула душа, — зрелище нелицеприятное и бесполезное. Искореженные от боли лица, вывернутые наизнанку органы. В этом не было ни красоты, ни эстетичности. Ведь смерть не может быть красивой в принципе. Смерть не может быть красивой… И твоя смерть, Милена, была ужасной. Я пытался схватить руками твою душу и вернуть ее назад в хрупкое прекрасное тело, но пальцы поймали лишь воздух. Ты ушла… Ушла от меня навсегда.

Веки задрожали, и я распахнул их, но видение прошлого не померкло. Пенящиеся океанские воды то принимали в свои объятия, то снова отступали прочь от павших воинов с планеты, названия которой я даже не потрудился узнать. Эти люди до последнего защищали отступающие в глубины корабли, которые пытались спасти женщин и детей в подводных городах, и все как один сложили головы на этой песчаной косе.

Сейчас, как и тогда, на моих руках была кровь. Темная. Она запачкала ладони до самого запястья. Полузасохшие бурые струйки словно намертво впитались в линии на коже. Капли крови — частичка чьей-то былой жизни. Это все, что напоминало о существах, населявших зеленый, некогда цветущий мир. Это все, что сейчас напоминало о тебе, моя милая Милена… Я опустил ладони в мутную воду и с остервенением принялся их отмывать, чувствуя соленые брызги на лице. Я отмывал их и тогда, под струей холодной безжизненной влаги, текущей из крана, спиной ощущая, как на родовом столе догорает, оставляя после себя лишь серый пепел, тело женщины, принадлежащей мне и одновременно не принадлежащей никому. И как и тогда, сейчас я чувствовал что-то соленое, текущее по щекам.

Я не помнил, как вышел из родовой, и, не замечая ничего вокруг, побрел туда, куда несли меня ноги. Куда? Не знаю. Сейчас это не имело значения, ведь в каком направлении ни пойти, везде будут одни и те же пустые коридоры с серыми металлическими стенами и квадратными дверными проемами в них. Но внутри меня больше не существовало стен, там пенился и бурлил безбрежный штормовой океан, над которым многоголосым эхом разлетались твои последние слова: «Будь счастлив, Амарант!.. Будь счастлив…»

Какое мне дело до твоего счастья, Милена! Что я буду делать с этим чувством в мире, где за него принимают иллюзорное право жить и обладать рангами и правами, уничтожая соперников? Как быть счастливым, когда черные тучи клубятся в душе и молнии ярости выжигают все изнутри? Откуда взяться этому ощущению, если я ненавижу? Я ненавижу тебя, Милена. Ненавижу за то, что ты оказалась сильнее, чем я предполагал, ведь вместо того, чтобы сломаться самой, ты сломала что-то у меня внутри.

Зачем ты вторглась в мир моей души? В мир камня и льда, где дышат не воздухом, а отравленным чадящим дымом. Зачем ты осветила темноту внутри и повела за собой? Зачем показала прекрасный хрустальный сад, который цвел внутри твоего сердца? Я не был готов увидеть его. Твоя душа напугала меня своей красотой. Искрящиеся на солнце прозрачные лепестки деревьев, цветы, на которых застыли хрустальные капельки росы. Я смотрел на это великолепие, а злоба и зависть медленно заполняли меня. Мне было непонятно, отчего здесь так прекрасно и почему внутри у меня лишь черные обожженные камни. Я прикоснулся к лепестку розы, и острый хрустальный край больно кольнул руку. Да, ты больно ранила мое сердце. Розы могут колоть, а солнечные лучи ослеплять, особенно тех, кто никогда не видел света. Та роза… Я замахнулся и ударил прямо по искрящемуся цветку. Ахах. Да! Прекрасно помню этот момент. Она со звоном рассыпалась на мелкие кусочки. Осколки лепестков упали к моим ногам, и я раздавил их тяжелым ботинком. Но этого было мало. Я ударял еще и еще. С ладони стекали капельки крови, но я не обращал внимания. Я разрушал твой мир. Я был груб и уже не мог остановиться. Я разбивал застывшие серебристые фонтаны, попирал ногами тянущиеся к солнцу головки маков и лилий. Я крушил до тех пор, пока от сада не осталась лишь усыпанная осколками голая равнина, на которой уже никогда не появятся всходы. Твоя смерть — моя вина. Я сам привел тебя к краю пропасти. И тебе ничего не оставалось, кроме как шагнуть вниз.

В коридоре я остановился и прижался лбом к одной из постылых серых стен, что окружали меня всю жизнь. Холод металла обжег кожу.

— Да будь ты проклята!!! Ненавижу тебя! Ненавижу всех вас! — я размахнулся и ударил кулаком по стене с такой силой, что на ней осталась вмятина. Раз. Другой. Боль в руке на минуту отрезвила. Что со мной? Что я делаю? Я дграк, существо, рожденное убивать. Почему смерть какой-то крейтонки сводит меня с ума? Позади раздался шорох, и я услышал легкие, будто бы кошачьи шаги. Вслед за этим тишину коридора огласил холодный, насмешливый голос.

— Браво, браво, Амарант! Какая сцена! Страдающий от потери женщины дграк. Ради того, чтобы увидеть такие вот картины отчаяния, я и стал наблюдателем. Ты случайно не плачешь? Не превратила ли крейтонка тебя в служителя светлых богов?

Я зажмурился. Слезы и правда текли по щекам, и только сейчас мне стало понятно это. Дграки не плачут. Даже в детстве я не проронил ни слезинки. Что же сейчас стало со мной? Отерев мокрые глаза, я резко обернулся. Передо мной, широко расставив ноги и слегка подавшись вперед, стоял Агамет. Высокий, очень худой. Переплетенные волосы падали на лицо. В мутных серых глазах поблескивали дурманные огоньки. Тонкие пальцы этого странного дграка сжимали трубку с никотинианом, от которой шел приторный сладковатый запах наркотика. Агамет явно закуривал не раз за последние несколько часов. Его покачивало, однако это не помешало ему следить за тем, что я делал. Он увидел меня в минуту слабости, которой я поддался, и теперь отчет обо мне как об отступнике, слабаке, офицере, опозорившем гордое имя дграк, пойдет наверх. Ярость в сердце вспыхнула с новой силой. Я нащупал рукой эфес меча. Нужно прикончить этого мерзавца, иначе он погубит меня.

Агамет равнодушно затянулся и выпустил мне прямо в лицо облачко сладковатого дыма.

— Не стоит, Амарант. Не ты первый и не ты последний желаешь меня убить, — его стеклянные глаза, не мигая смотрели на меня. — Тебе меня не одолеть, несмотря на все твое мастерство и на то, что я опьянен наркотиком. Если нападешь, то я непременно убью тебя. Подумай, стоит ли эта женщина жизни?

— Ты ведь все равно доложишь выше. А мне уже нечего терять.

— Убери руку с клинка и послушай, что я скажу, Амарант. Я дам один совет, который поможет тебе сохранить жизнь. Забудь о крейтонке! Не вспоминай даже о том, что она существовала на свете. Забудь о ее ребенке и не пытайся найти его. Забудь, иначе любовь к ней приведет тебя прямиком под трибунал.

Любовь? Что несет этот ополоумевший дграк? Или он хочет взвалить на меня вину за несуществующий проступок, который как минимум повлечет за собой понижение ранга. Не выйдет, Агамет. Я не любил Милену. И ты не сможешь это доказать. Я чист.

— Ложь! Я не испытывал к ней никаких чувств! — кажется, я почти выкрикнул это ему в лицо, так, что брызги слюны полетели во все стороны.

Агамет все так же насмешливо смотрел на меня. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Ты считаешь меня слепцом? Можешь обманывать себя сколько угодно, Амарант, но меня тебе обмануть не удастся. Твои женщины… Они были первыми, кто заподозрил неладное. Я видел их доклад. И ты далеко зашел, надо сказать. Значит, крейтонка гладила тебя по волосам, как гладят домашнее животное, а ты заваливал ее подарками, которые она не принимала? Насиловал регулярно, но при этом скрывал и оберегал от посягательств других офицеров? Прятал то на корабле, то в своих комнатах, словно украл ее у кого-то? Что это, если не любовь? Своеобразная любовь существа, не умеющего любить в принципе. Ты лишь хотел обладать этой живой игрушкой и чувствовать, как она жалеет и ласкает тебя. Ответь мне, Амарант, зачем ты сжег тело? Почему не позволил отправить его туда же, куда отправляют прочую мертвую биоорганику?

— Она не заслужила этого. Она вообще не должна была умереть.

— А что она должна была делать? Радоваться каждой встрече с тобой? Наслаждаться тем, как нелюбимый мужчина касается ее? Ты мыслишь, как обычный тупой скот, который только и способен на то, чтобы насиловать и убивать. Любовь не рождается в неволе. Ее не породить принуждением и не завоевать подарками. Не вызвать насилием, которое ты почитаешь за наслаждение. Ведь каждый раз, когда ты оставлял в ней свое семя, она ненавидела тебя, стараясь потом смыть с себя частичку позора. Неужели крейтонка не открыла тебе глаза на происходящее?

— Откуда тебе знать, как было и что она чувствовала?

— Я знаю об этом больше, чем тебе кажется. И понимаю куда больше, чем большинство дграков. Ибо любил и сам. И любил не такой скотской любовью. Но я не виню тебя. Потому, что ты жертва системы. Тебя не научили, что значит любить.

Я поднял на Агамета взгляд. Вгляделся в это худое лицо, обрамленное темными волосами. В глубине его мутных белесых глаз проблеснула какая-то странная тоска.

— Ты нравишься мне, Амарант. Из тебя может выйти прекрасный офицер. Поэтому мне жаль, если тебя лишат привилегий или хуже того жизни. Прислушайся к моему совету. Забудь ее. К твоему сведению, совету тринадцати давно известно о твоем «особом» отношении к этой женщине. Ты слишком наивен, если полагаешь, что наверху находятся слепцы. Считай, что тебе повезло, когда она умерла. И ей повезло. Потому что после моего доклада ее бы забрали у тебя. Такая тяга к ребенку напугала даже Диареля, а он всякого повидал на своем веку. Твоя Милена пошла бы по солдатским рукам. Бесконечная череда мужчин и родов. Вот какая участь ждала Милену, и это в лучшем случае.

— А что ждет меня?

— Ничего. И не забудь поблагодарить за это Нор-Талена. Проблема устранилась сама собой. Эта женщина мертва и у нее больше нет власти над твоим разумом, поэтому я доложу, что ты вполне пригоден для дальнейшей службы. А смерть крейтонки станет для тебя уроком. Запомни, Амарант, любовь не живет в неволе. И это касается не только Милены. Ты и сам раб, хоть и не понимаешь этого. Все твое могущество — лишь иллюзия. Все, что ты считаешь своим, не принадлежит тебе. Даже тело и разум ты отдаешь для служения нашему Богу. Когда-нибудь ты это поймешь. Тогда так же, как и меня, тебя будут считать чокнутым и так же, как я, ты будешь находить утешение в наркотике. Прощай, Амарант.

Агамет развернулся на каблуках и неторопливо пошел прочь. Я долго смотрел ему вслед, осознавая слова, которые мне сказал этот странный человек. Тогда они показались мне безумными и лишь гораздо позже, будучи уже совершенно другим человеком, я осознал в полной мере, насколько был прав Агамет и от какой участи он меня спас.

Ноги сами привели меня в комнату Милены. Что я там хотел найти? Ведь у нее почти ничего не было. Только амулет на шее и шкатулка, в которую я никогда не заглядывал. Все остальные мои подарки оставались нетронутыми. Меня это не удивляло, ведь они были привезены с покоренных планет. Сами же дграки уже давно ничего не производили, кроме военной техники, да и ту изготавливали рабы. А о предметах искусства, таких, как картины, написанные рукой мастеров моего народа, я никогда не слышал и нигде не читал.

Когда я вошел в комнату, сердце сжалось еще больнее. Я сел в кресло, в котором обычно сидел, наблюдая, как ты пристально смотришь на меня. Твой взгляд всегда завораживал. Вызов, боль и одновременно жалость. Я прикрыл глаза. Мне казалось, что рядом прошуршало твое платье и мягким голосом ты сказала:

— Устал? Неужели уничтожать миры так сложно, дорогой? Или ты устал принимать роды от своей очередной жены? А может быть, зрелище казни подчиненного было утомительным?

Как всегда, колкая и злая шутка. О, как я их любил. Как я любил эту злость и сарказм.

И снова я слышу твой голос. Он изменился. В нем слышится страх.

— Я беременна, Амарант.

В тот день ты лежала вместе со мной в одной постели. Почему-то тебе нравилось оставаться после того, как мы заканчивали любить друг друга. Другие мои женщины уходили. А ты тихо лежала на краю постели. Сейчас я понимаю, чего ты хотела. Чтобы я обнял тебя, поблагодарил, а может быть, пожалел, но я так ни разу этого не сделал. Я помню грусть в твоих глазах и болезненный огонек, когда я равнодушно сказал: «И что? Когда-то это же должно было произойти».

— Ты прав. Ничего.

Эти слова сейчас эхом звучали в моей голове. Каким тоном ты это произнесла. Глупец. Почему я ничего не понимал тогда. А может быть, понимал, но боялся признаться в этом самому себе.

Я приоткрыл глаза, и мой взгляд упал сложенный вчетверо маленький листок, лежащий на столике. Желтоватая бумага. Словно вырвана из записной книги, которые использовали раньше. Уголки листка замяты, и у меня сложилось впечатление, что письмо кто-то читал. Я потянулся к посланию и задержал руку над ним. Да. Так и есть. Ладонь пронзили тысячи электрических импульсов, а перед глазами встал образ. Гуррон. Это его аура. Так Агамет следил за мной не в одиночку? Есть еще соглядатаи. Возможно, не один. Но это потом. С возникшей проблемой разберемся позже. А сейчас письмо, которое завораживало меня.

Отчего-то перехватило дыхание. Я осторожно взял записку. Всего два предложения написанных странными письменами. Я уже видел их прежде. Милена выводила точно такие же пальчиком на стекле иллюминатора. Когда я спросил о том, что она написала, заинтересованный тем, как буквы словно горят на прозрачной поверхности, Милена улыбнулась одними глазами.

— Боюсь, тебе не понравится то, что тут написано.

— А все-таки? Я хочу знать, на каком языке и что тут написано.

— Это один из диалектов кхонского. В храме мы писали в основном на нем. А слова — цитата из трактата Игора. «Ищи там, где любовь превратилась в желание обладать. Ищи там, где засеял поле, вспаханное для другого».

— И что это значит?

— Это значит, что тебе придется отгадать загадку.

— Я не люблю загадок. Я привык получать прямые ответы на свои вопросы. Даже если для этого придется применить силу.

— Применяй. Только сможешь ли сделать это сейчас, когда я ношу под сердцем твоего сына? — ты снова улыбнулась лишь одними глазами и пошла прочь, придерживая руками округлившийся живот и даже не оглянувшись. А я так и не посмел последовать за тобой.

А я ведь успел позабыть о той загадке. И как эти странные слова связаны со смертью Милены? Это же не имеет никакого смысла. Особенно сейчас.

«Ищи там, где любовь превратилась в желание обладать. Ищи там, где засеял поле, вспаханное для другого». Где это место? В зале? Я так часто желал тебя там, когда смотрел то на тебя, то на мерцающие в космосе звезды. И так часто вопреки всем правилам брал именно там, чтобы безмолвный космос был свидетелем того, что я делал.

Я не был сентиментальным, но то, что лежало там, еще больнее кольнуло мое сердце. Тонкий стилет с гравировкой. Интересно, как я пропустил его. Ведь ты могла пустить его в ход в любой момент. Нет, не против меня. Ты могла бы убить себя. Но откуда он взялся? Может быть, кто-то из моих других женщин сделал тебе такой подарок в надежде избавиться. Я достал и положил на стол маленький перламутровый камушек. На одной из его сторон была гравировка на твоем родном языке. Маленький холщовый мешочек, а в нем горстка земли. Земли с твоей родной планеты?

На самом дне лежал дневник, на котором красивым почерком было написано «Амаранту». Удивленный, я открыл его. Даже сейчас я могу повторить слово в слово все, что там написано.

========== 5. История Милены ч.1 ==========

«Амарант, я пишу, чтобы рассказать обо всем, что накопилось в душе за то время, пока я находилась с тобой. Если ты читаешь эти строки, значит, я смогла покинуть свою тюрьму. Прости, что оставила тебя одного в этом мире, но я не могу больше терпеть. Даже у самых стойких терпение может иссякнуть.

Ты никогда не спрашивал о моей планете и жизни до пленения. Ты никогда не спрашивал, люблю ли я тебя или ненавижу. Ты не спрашивал, что я чувствую, вынашивая нашего ребенка. Ты ничего не спрашивал! Мы никогда не говорили откровенно. Не знаю, что было сему виной. Твоя ли служба или непонимание, вытравленные еще в детстве чувства или какие-то иные причины. Но я хочу рассказать тебе про ту женщину, которой я была, и в чью душу ты так и не потрудился заглянуть. Боюсь, что исписанная словами уже мертвого языка черная тетрадь — это все, что останется после меня. Мой дневник — это единственная память обо мне и Кхоне. И мне очень жаль, что наш сын никогда не узнает, откуда была его мать.

Когда-то меня звали Милена Ивьетта Саахас. Ничтожно короткое имя по сравнению с именами дгракских офицеров. Но я не выдумала его, как вы, в попытке выделиться и обрести уважение. Мое имя — не показатель власти и могущества. Оно — связь с родными. Оно дано мне отцом и матерью. Но имя ты тоже отнял, ведь рабыня не может иметь связей. Рабыня может быть лишь Миленой. Низшей из низших. Одинокой и безродной, потомство которой никогда ничего не узнает о своей семье.

Я родилась на планете Кхон, где встретила и проводила тридцать четыре лета. Тридцать четыре лета я думала, что Кхон вечен, что мой мир молод и прекрасен. Пока не появились вы и не превратили все, что мне дорого, в пепел. Пеплом стала и моя душа. Сгорела вместе с городами, лесами, полями. Кхон стал выжженной пустыней. Выжженная пустыня появилась и у меня внутри. Но я свято храню память о том, каким он был. Ибо пока я помню, пока хоть кто-то помнит, мой дом по-прежнему жив. Жаль, что все наследие Кхона исчезнет вместе со мной и с теми немногими, кто еще существует. Да, существует, а не живет, в плену космических городов дграков. Но как только мы погибнем, память о нас развеется навсегда. Кхон навсегда умрет. Умрет язык и культура, легенды, история, победы и поражения. Никто и никогда не узнает, о чем рассказывали наши книги, что было изображено на картинах и какие великолепные храмы мы строили. Будь проклят твой Бог! Ведь он не просто разрушает планеты. Он погружает их в забвение.

Я пишу, а глаза застилают слезы. Потеря — это всегда тяжело. Это безвозвратно, но еще страшнее видеть гибель собственного мира. Ты подарил мне и это зрелище, дорогой Амарант. Униженную, изнасилованную, сломленную швырнул на пол своей каюты, где за огромным иллюминатором умирал в агонии Кхон. О, Амарант, страшнее зрелища в жизни я не видела. Я подползла к стеклу, ибо после «любовных» утех не могла даже встать. Да, ты хорошо позаботился обо мне в тот день. Но поднимись я на ноги, они бы перестали меня держать, ведь то, что я увидела, было в стократ хуже насилия над телом. Насилие можно пережить, а потерю планеты — нет.

Там, за иллюминатором, укутанный не облаками, а дымом пожарищ, был мой дом, который я не узнавала. Планета превратилась в смрадное пекло. Исчезли океаны, исчезли зеленые континенты, исчезли ледовые шапки на полюсах. Повсюду зияли лишь воронки от метеоритных ударов, извергались вулканы и, как кровоточащие раны, рассекали материки лавовые разломы. Молнии сверкали над дымящимися жерлами, освещая яркими вспышками бурлящую в них магму. Ничто и никто не мог выжить в этой преисподней.

Я рыдала, скребя ногтями поверхность стекла, в бессильном отчаянии била кулаком по полу, но никому не было дела до моих стенаний. Я была одна. Я была выжившей и одновременно мертвой. А вы праздновали победу, и куда ни глянь, над поверхностью планеты висели черные корабли.

Именно тогда во мне навсегда поселилась ненависть. Я ненавижу тебя, Амарант. Я ненавижу тебя за то, что ты сделал со мной и моим домом. Я ненавижу весь ваш народ. И именно тогда я дала себе обещание, скрепила его болью, которую испытывала. Никто и никогда больше не заберет у меня дом, где бы я вновь не родилась. Теперь же, нося под сердцем нашего сына, я даю новое обещание. Он будет единственным ребенком, которого я лишусь. Больше своих детей я не отдам, ни в одной из жизней. Даже если не сумею порвать уз души с вашим Богом и останусь его рабыней.

Я расскажу все, Амарант. Ибо хочу, чтобы ты понял, что сотворил со свободной женщиной. Чего ты меня лишил и какое уродство дал взамен. Темнота космоса и блеск серых стен никогда не заменят голубого неба и бескрайних зеленых полей. Солнечный свет не сравнится с тусклыми лампами на потолке. А твоя извращенная привязанность ко мне не имеет ничего общего с настоящей любовью между мужчиной и женщиной. Той любовью, которая была у меня на Кхоне. Подумай, Амарант, что ты добровольно выбираешь, что ты уничтожаешь и ради чего? Зачем тебе вечность в убогих городах из металла? Что дает тебе твой Бог? Но позволь я сама отвечу, каковы дары Нор-Талена. Их нет! Он не может ничего дать, ибо он ненасытная пустота. Он лишь забирает. Ему нужны ваши жизни, силы, ваша способность к продолжению рода. Он лишил миллионы дграков родительской любви и заботы, превратил из творцов в убийц, он забрал и вашу планету тоже. Нор-Тален забрал чувства и любовь. Вот, Амарант, каковы «дары» вашего Бога. А ты, слепец, даже не хочешь это узреть и гонишься за недостижимым могуществом.

Значит ли что-то для дграка слово «дом»? Пожалуй, нет. Даже за то время, что я была с тобой, мы несколько раз перелетали из одного космического города в другой. И каждый новый был повторением предыдущего. Точно такие же комнаты, где было постоянно холодно и приходилось экономить воду. Одинаковая скудная мебель. Жесткая кровать и холодный темный космос за стеклом. У меня даже не было одеяла, чтобы укутаться в него, и единственное, что согревало, это твое тело, Амарант. Взамен же я грела твою холодную душу.

Но на Кхоне у меня был настоящий дом. Я Милена Ивьетта Саахас родилась в семье, которая не знала ни раздоров, ни бедности. Я была самым младшим ребенком, и мне досталась как любовь родителей, так и забота старших сестер и брата. Я так часто слышала от них милые сердцу слова, что сейчас думаю, будто Вселенная решила проучить меня. Ведь теперь я никому не нужна, и ласковых слов мне не от кого ждать.

Хочешь знать, каково это — любить свой дом, Амарант? Это как теплые искорки в сердце, они сверкают, озаряя все естество своим светом. Любить свой дом — это чувствовать тепло домашнего очага. Любовь — в мелочах. В запахе свежего хлеба, в чистой скатерти на столе, в объятиях мамы. Дом — это кружка молока поутру. Это солнечные зайчики, пробивающиеся сквозь шторы, свежая постель и подушечка, пахнущая травами. А еще это особенное место, в котором безопасно, в котором печаль превращается в спокойствие и в которое всегда хочется вернуться. Хотел ли ты вернуться хоть в один из ваших городов? Памятны ли они для тебя? Задумайся, почему все города дграков так убоги и одинаковы.

Мой дом был особенным для меня, хотя ничего особенного в нем не было. Возможно, сейчас, когда я вспоминаю его, он кажется другим. Более красивым, более возвышенным. Наверное, потому, что я уже никогда его не увижу. Не побегу наперегонки с сестрами к озеру, не буду собирать ягоды в саду, не прижму к груди пушистого серого кота, и меня уже никогда не встретит на пороге мать.

Мой дом остался в памяти образами. Сильными, яркими. Вот я стою под усыпанным белыми цветами деревом. Прижимаюсь щекой к шершавому стволу и дышу. Вдыхаю аромат под жужжание пчел. Надо мною ажурное кружево теней. Или другое… мне шесть, а в шесть все вокруг представляется гигантским. Резные ставни высоко, и дотянуться до них так просто нельзя. Обязательно надо влезать на скамеечку под окном и украдкой подглядывать за тем, как шьет мама. В ее руках почти готовое платье. Мое, потому что серо-голубое. В цвет глаз.

Детство… оно всегда представляется чем-то счастливым, солнечным. В детстве каждый день особенный. Полный новых открытий. В детстве так много чувств, что порою кажется, на все это многообразие не хватит сил. У меня было детство, у тебя — нет, Амарант. И поэтому мне жаль вас. Вам не дали выбрать собственное будущее. Заковали в цепи воинственности с пеленок. Привили жестокость. У меня выбор был. В этом я тоже вижу иронию Вселенной. С детства я грезила космосом. В итоге оказалась здесь, в тюрьме, посреди вечной ночи, и лишь далекие огоньки за стеклом иллюминатора теперь освещают тусклое рабское существование.

Астрознание — таким стало мое призвание на Кхоне. Я с жадностью искала любые знания о звездах и звездных расах. Кхон был отдаленной планетой, и другие обитатели галактики редко прилетали сюда. Потому крупицы знаний, оставленные ими, ценились на вес золота. Когда-то мы находились под покровительством Земли, но за мою жизнь лишь единицы из них посетили нашу родину. Да и те были космическими странниками, покинувшими свою планету. И никто из них не пришел к нам на помощь. Возможно, они просто не успели. Возможно, их больше нет, как и нас. Я читала манускрипты, доставленные с других планет или скопированные из библиотеки галактических знаний. В них нередко говорилось и про вас. Почти во всей литературе вы упоминались как уродливые твари, сосущие жизнь из планет и ее обитателей. Все вы описывались существами похожими друг на друга, словно братья-близнецы, и все вы были лишены души. Но были и другие книги, которые рассказывали иную вашу историю. Более древнюю и более трагичную.

Я читала и ужасалась вашей судьбе. Ужасалась подлости и могуществу. Каждая вновь прочитанная мною книга открывала новую доселе неизведанную тайну. Амарант, если ты когда-нибудь освободишься от уз своей души, найди эти книги. Но не раньше, ибо сейчас это знание может стать причиной твоей смерти. Талеон и Земля, две планеты, принадлежащие Роду Великого Корня, хранят древние знания наших прародителей. В них есть сведения обо всех существах, населяющих нашу галактику. Есть и история вашего народа. И если ты прикоснешься к этому знанию, то будешь потрясен открывшейся правдой.

Но народ дграков мало интересовал меня до тебя. Он казался чем-то далеким, и о встрече с ним не могло быть и речи. Так и было. Было до наступления Великой Ночи. Но сейчас не об этом, а обо мне. Ты никогда не рассказывал, чему учили тебя учителя. Да и я не спрашивала. Но я расскажу, чему обучалась я. Ты будешь удивлен, но твоя рабыня разбиралась в звездных картах и звездных системах куда лучше любого офицера дграка. И если бы слово «женщина» не было пустым звуком для вашего народа, то я могла бы быть полезна в другой области, нежели ублажение мужчины и продолжение рода. Конечно, мы были не настолько сильны в магии и не настолько постигли мироздание, как, например, земляне, но кое в чем мы разбирались ничуть не хуже. Нашим же астрономическим лабораториям позавидовала бы самая развитая планета.

До того, как стать жрицей я подолгу пропадала там, смотря на звезды. Я изучила названия всех небесных светил и планет, вращающихся вокруг них. Я могла с легкостью сказать, какой из миров обитаем и кто его заселяет. Я знала все о кометах и биомеханических планетах темных существ. Постигла тайны астрофизики и квантовой механики.

Вскоре я увлеклась астрологией. Смешное занятие, скажешь ты? Ведь по звездам не угадать судьбы. Но я так не считаю. Звезды говорят с нами своим загадочным языком. Их сила пропитывает мироздание. Они способны ответить на все наши вопросы. Недаром же звезды сияют на небосводе.

Именно астрология стала тем толчком, который направил меня на путь жрицы богини Иф и предопределил всю мою дальнейшую судьбу. Ведь вам оказался так нужен Храм и его обитатели.

========== 6. История Милены ч.2 ==========

Знаешь, Амарант, я до сих пор задаюсь вопросом, почему я? Чем Милена Саахас отличалась от тех женщин, которых вы убили в Храме? Почему именно мне выпало несчастье оказаться в кошмаре насилия и плена, а Боги не подарили смерть в день захвата святилища? Ведь она была бы лучше такой жизни.

Я не представляю, что ты и тебе подобные увидели во мне, Амарант. Ведь я обычная женщина. Слишком обычная для Кхона. Я не красавица, не талантлива в магии и не искушена в любви. Но все же что-то заставило тебя сохранить мне жизнь. Что, Амарант? Не говори, что душа! В мою душу ты никогда не заглядывал. Ты даже не знаешь, какая я на самом деле, и ничего не ведаешь о моих желаниях и мыслях. Но может быть, в том и секрет. Непостижимое притягивает.

Конечно, плен и гибель Кхона было самым ужасным, что произошло в моей жизни. Перемена оказалась настолько разительна, что почти сломила. Почти убила прежнюю Милену. Почти… Но плен был не первой трагедией, которая случилась со мной. Можешь назвать это кармой, роком, провидением — все едино, но воплощение за воплощением меня настигает разлука с человеком, которого я люблю всем сердцем. А потом вместо него приходит другой — постылый и нежеланный. Возможно, и этот узел я однажды разрублю.

Как ты понял, личная жизнь Милены Ивьетты Саахас сложилась трагично. Но я знала, что меня ждет, заранее. Звезды сказали мне об этом. Я не обладала даром предвидения, не путешествовала по астральным мирам и не встречалась там с высшими существами, но свою судьбу я была в состоянии предугадать. Поначалу мне не хотелось верить, и я упрямо следовала наперекор всему к счастью.

Его звали Хаакон. И я буду любить его до тех пор, пока не покину этот мир. Наверное, мне не перечислить всех его достоинств, как не перечислить твоих недостатков, Амарант. Земля и небо, как говорили на Кхоне. Когда нити судьбы соединили нас, я стала самой счастливой женщиной на свете. Но увы, счастью недолго суждено было длиться. Боги забрали Хаакона в свои чертоги. Но я хочу, чтобы ты знал, Амарант: все то время, что я была с тобой, я вспоминала его. Каждый день, каждую ненавистную мне ночь вместо тебя представляла его.

Говорят, у вторжения дграков есть предвестники. И один из них — болезни. Страшные, опустошающие, неизлечимые. Говорят, их посылают Боги, но дело не в Богах. Это вы заражаете болезнями жертвенные планеты. Люди гибнут, а Нор-Тален получает свою жертву. Эпидемия, которая поразила Кхон, взялась будто бы ниоткуда и выкосила почти треть населения. Погребальным кострам не было счета. И прежде чем мы нашли лекарство, многие потеряли близких. В том числе и я. Хаакон умер у меня на руках. Именно тогда я впервые ощутила, как рухнул мой мир. Сказать, что я была безутешна, значит ничего не сказать. В полузабытьи, в горячечном бреду болезни я умоляла Богов забрать в чертоги мертвых и меня. Но тогда, как и в день захвата Храма, я выжила. Выжила, чтобы стать твоей рабыней…

Я почти не помню тех первых месяцев, когда осталась одна. Твоя Милена превратилась в бледную тень. Молчаливую, с пустыми глазами. Я избегала людей, отворачивалась от взглядов. Я упивалась горем, забыв обо всем на свете. Пожалуй, увидь ты меня такой, то был бы счастлив. Слабое, потерянное существо, которое нигде не находило себе места.

Но время лечит, и моя страшная рана в сердце тоже затянулась, правда поначалу я не хотела расставаться с болью. Мне стало стыдно существовать без нее. Еще более ужасающей казалась улыбка. Но я была молода и все-таки разрешила себе жить. Правда, жить как прежде я не могла. Звезды сказали мне, что я должна стать жрицей. То же сказал и мудрец, к которому я обратилась за советом. Пожалуй, это было моим спасением, а вскоре и духовным перерождением. Спустя некоторое время я собрала свои небольшие пожитки, распрощалась с семьей и отправилась в Храм.

Жизнь там не сильно отличалась от моей привычной жизни. У нас не было строгих постов и обрядов. Не было законов и ритуальных чтений молитв. Там меня научили идти по пути обретения гармонии с Вселенной. Там же продолжилась и моя научная деятельность. Многому мне пришлось научиться заново. И первое, и самое главное, что я вспомнила, так это то, как любить жизнь. Я люблю ее даже сейчас, будучи твоей пленницей. И пусть мое тело и душа страдают, но я люблю даже эту мучительную жизнь. А моя неволя есть неоценимый опыт для будущих воплощений, который я просто обязана пережить. Именно по этой причине я до сих пор оставалась с тобой.

Храм стал мне вторым домом. Тихой гаванью, где я смогла вновь улыбнуться миру, а он в ответ заискрился солнечными лучиками и зарумянился багровыми рассветами. Потеря обернулась гармонией. Печаль превратилась в интерес. А я обрела саму себя.

С наступлением Великой Ночи, когда влияние вашего Темного Бога коснулось и нашей планеты, жизнь на Кхоне потекла в другом русле. Один за другим вспыхнули несколько конфликтов, но их удалось загасить. Однако именно они стали тем решающим фактором, который не позволил объединить силы против внешнего врага, дграков. Сейчас, вспоминая все, что творилось в то время на моей родине, я думаю, что это был тщательно разработанный план нашего уничтожения, и готова биться об заклад, что ваши тайные агенты на протяжении многих лет отравляли умы наших правителей. Вы обманывали и людей — ведь перед вторжением мы прервали почти все контакты с другими планетами. Уникальный путь Кхона обернулся его гибелью.

Наверное, это был самый черный день в моей жизни. И я, Милена Ивьетта Саахас, признаюсь, что такого страха не испытывала никогда. Вы обрушились на Кхон внезапно. Без предупреждения, без объявления войны. Подло, как умеете. О, этот день до сих пор снится мне в кошмарах. До сих пор, обращаясь к тем воспоминаниям, я содрогаюсь от ужаса и мне хочется скулить, как испуганной собачонке. Нет, я не пала духом, не стенала, глядя в небо и заламывая руки. Страх просто сковал все внутри. Липкий, холодный страх.

Ах, Амарант. Каждый раз, когда я вижу тебя, я вспоминаю свою боль и отчаяние. Я оглядываюсь вокруг и понимаю, что бессильна, беспомощна. У меня нет ничего, кроме однообразного существования. У меня нет будущего. Может быть, в плену я стала чудовищем, ибо я желаю справедливости. Ни одна раса не должна уничтожать другую. И придет время, когда за преступления вам придется отвечать.

Вторжение застало меня в обсерватории. Над Рамансарским нагорьем уже опустилась ночь и большинство жителей Унгры, города близ Храма, спали. Но не я. Мы с жрицами-ученицами находились в одной из башен Храма. За годы я прошла долгий путь из ученицы в наставницы и теперь преподавала астрологию и астрофизику. Мне казалось, что я обрела себя в этом призвании. Храмовая библиотека изменила мое отношение к науке и религии. Я будто бы прозрела, стала обладательницей ключа к мирозданию. Иногда я выступала на научных конференциях в столице в качестве лектора. Но быть частью общества мне по-прежнему не хотелось. Храм манил своей тишиной. Ах, Амарант, если бы я знала, что молчание космоса станет проклятьем, то никогда бы не желала уединения. Тишина, которая окружала меня все то время, что я провела на корабле, уносящем прочь от родной планеты, едва не свела с ума. Ведь здесь у меня был только ты, Амарант. Насильник, убийца, вор, разрушитель, демон.

Все войны всегда начинаются одинаково. Среди счастья, покоя и мира вдруг проносится весть. Она ошеломляет, лишает почвы под ногами, обескураживает. Весть ломает тишину, даже если сказана шепотом. Она переворачивает мир и преподносит новую страшную реальность, в которой больше нет счастья. Моей вестью стал взрыв и яркая вспышка, озарившая классную комнату. Все как один, мы бросились к окнам. Ночное небо рассекала огненная полоса. Мелькнула мысль, что это метеор, но когда я подбежала к телескопу, то тут же охнула. Метеором оказался сторожевой корабль. Такие патрулировали на орбите. Они никогда не входили в атмосферу Кхона. Даже строились на спутниках нашей планеты.

На горизонте, в том самом месте, где скрылся падающий корабль, раздался взрыв. Затем еще две огненные полосы расчертили небо. Помню, как задрожали руки, и я перевела телескоп выше. Конечно, ты догадываешься, что я там увидела. Огромные черные корабли. Их было так много, что можно было сбиться со счета. Знаю, тебя всегда переполняет гордость, когда ты говоришь о вашем флоте. Меня же наполнил ужас. Ведь там, за пределами атмосферы, эти страшные биомеханические машины уничтожали наши корабли.

От увиденного я едва не села наземь. Перед глазами сразу всплыли картинки из прочитанных книг. Дграки. Флот дграков. Мой разум отказывался воспринимать реальность. Все происходящее казалось сном. Дграки? Здесь?

В тот момент я вполне поняла выражение «кровь стынет в жилах». Ибо по телу разлился холод. Руки дрожали, ноги стали ватными. Даже легкие будто сжало что-то невидимое, и я не могла вдохнуть. Истории вторжения дграков всегда заканчивались одинаково. И моя история должна была вот-вот прерваться. День, два, три? Сколько мне осталось жить? Может быть минуты или несколько часов. Это страшное чувство, Амарант. Чувство конечности собственного существования.

Хотелось кричать и паниковать, но я взяла себя в руки и стремглав понеслась к настоятельнице Храма. Пусть она решит, что нам делать и как мы можем помочь планете. Что было потом? Потом мы, жрицы спасали то, что было под силу нам спасти. Стараясь не смотреть на трагедию, разыгравшуюся в небе, мы переносили книги и магические предметы в подземные хранилища. Мы не знали, сколько у нас времени, поэтому очень торопились. Но события разворачивались чрезвычайно быстро. Не все земли выслали на борьбу с внешним врагом свои корабли. Не знаю, на что они надеялись. Возможно, их правители даже вступили в сговор с захватчиками и действовали на их стороне. Как бы то ни было, это их не спасло.

Когда Фияс, второй спутник, встал в зенит, вы начали бомбардировку планеты. Трудно передать словами тот ад, который стал твориться на Кхоне. Как минимум несколько взрывов были атомными. Ментальным взором многие из нас видели эти смертоносные грибы, вырастающие на теле планеты. Наверное, мне повезло, что храм находился вдалеке от тех мест. А вот моей семье — нет. В какой-то момент я ощутила, как тонкая ниточка, связывающая меня с родными, оборвалась, и в грудь словно вогнали кол. Мне хотелось лечь на землю и зарыдать. Хотелось умереть сию же минуту, но я не могла себе этого позволить. В храме были те, кто надеялся на мою поддержку, даже несмотря на то, что утешать нужно было меня. Потеря семьи стала вторым потрясением в моей жизни. И их смерть я вам никогда не прощу.

Поле боевых действий переместилось на планету. Гигантские черные крейсеры по-прежнему висели за пределами атмосферы, а вот на Кхон опустилось бесчисленное множество мелких судов. Некоторые из них как ищейки шныряли по поверхности в поисках органической жизни. Причем их интересовали не только люди. Животные тоже подлежали уничтожению. Похожие на огромных спрутов, корабли дграков садились в места силы планеты.

Что оставалось делать населению? У нас были пути к отступлению и спасению — восемь порталов звездной пирамиды. Пройдя сквозь них, все бы оказались в безопасности. Но выяснилось, что порталы разрушены. Они были одной из ваших первостепенных целей. Окружить, отрезать от других миров — вот ваш план.

Конечно, были еще личные корабли и межзвездные крейсеры. Какие-то отчаянные смельчаки даже успели прорваться. Надеюсь, они выжили. Но убежать таким путем с планеты можно было только поначалу. По мере того, как таяли ряды защитников, все прибывающие и прибывающие черные крейсеры выстраивались в небе в одну линию. Их огромные щупальца шевелились словно клубок змей, и в такт движению на небе рождалось силовое поле.

Теперь, спустя время я понимаю, что Кхон был для вас слишком легкой добычей. Подавить сопротивление вам не составило труда. И в техническом, и в эволюционном плане вы превосходили нас, а когда флот Кхона был разгромлен полностью, вы начали методично вырезать население. Хотя истинной целью, пожалуй, все же был хаос. Жалкие остатки нашего народа загонялись в катакомбы и бомбоубежища. Но и там мы бы не смогли выжить. Вы хотели забрать ресурсы планеты для того, чтобы строить все новые и новые корабли. Чтобы ваши звездные города росли и процветали. Вы хотели грабить и убивать. Насиловать и порабощать.

Но я отвлеклась. О целях захвата ты знаешь гораздо больше меня. Когда стало понятно, что с планеты не спастись, настоятельница приказала открыть ворота Храма, и под защиту наших стен потянулись женщины и дети. Под храмовым комплексом еще в глубокой древности были сооружены бомбоубежища. Кто и когда их построил, мне не известно. Возможно, это заслуга прежних обитателей Кхона и Храм вырос на месте более древней постройки.

Как оказалось, храм был одним из тех мест силы, которые привлекали вас. Когда, сминая и разрушая лазером стены, на землю опустился один из кораблей-спрутов, я и еще тридцать сестер-жриц стояли посреди двора. Мы решили стать смертниками. Задержать любыми силами черных демонов, чтобы дать возможность запечатать врата в бомбоубежище. Все мы понимали бесполезность этой затеи. Но попытаться стоило.

class="book">Щупальца черного корабля сложились и замерли. Не знаю, почему вы не открыли огонь по нам из орудий корабля, ведь все жрицы были вооружены. Возможно, не восприняли всерьез эту угрозу, а может быть, боялись повредить вход в секретные залы храма.

Когда в недрах корабля открылся люк, по трапу спустился один единственный человек. Даже сейчас я помню его в мельчайших подробностях. Высокая фигура в черном. Облегающий костюм и высокие сапоги. На лице черная маска, похожая на птичий клюв. Тогда я подумала, что воздух нашей планеты непригоден для вас. Дграк встал, широко расставив ноги. Глаза были закрыты, а правая рука слегка приподнята и повернута ладонью в нашу сторону. Я видела, как подергиваются его веки, а воздух шумно втягивается через отверстия в птичьей маске.

Наверное, тебе рассказывали эту историю не раз. Да и сам ты принимал участие в подобных вылазках. Помню, как тихий голос в голове начал шептать и уговаривать бросить энергетическое копье, что я держала. Он становился все громче и громче, увереннее и увереннее окутывая сознание. Вместе с голосом в голове нарастала боль. Перед глазами поплыл густой туман, и я потеряла всякий контроль над собственным телом. Мне казалось, будто я сплю, будто застряла в кошмаре. Голос же продолжал уговаривать: «Сдавайся!». Потом я почувствовала, как разжимаются пальцы. Услышала удар копья о пол святилища и щелчок наручников на собственных запястьях. Лишь только после громкого вскрика настоятельницы туманная завеса перед глазами спала, и я очнулась. Я стояла на коленях. Безоружная, скованная. В шею упирался черный клинок одного из солдат. Никто из жриц не выстрелил. Никто не сопротивлялся, ибо наш разум поработил тот страшный телепат. Все мы в одно мгновение из защитниц храма превратились в пленниц.

Когда дело было сделано и все жрицы были обезоружены, этот человек открыл глаза. Мне хотелось вскрикнуть, когда я их увидела. Какие-то рыбьи, почти неживые, белесые. Он спустился по лестнице и кинул несколько отрывистых фраз. Тогда я не поняла, что они означали. Но услышав приказ, солдаты выстроили нас в один ряд. Высокий дграк прошел мимо несколько раз, впиваясь рыбьими глазами в наши лица. А потом ткнул пальцем, на котором красовались изогнутые коготки из черного металла, в нескольких из жриц. Я боялась, что он укажет и на меня. Но он лишь на секунду остановился напротив, а потом пошел дальше.

Думаю, нет смысла говорить, что стало с теми, на кого указал твой сослуживец. Все они через несколько секунд лежали на каменном полу. Потом дграки разделились. Небольшая группа осталась охранять нас, другие же начали бессовестно обворовывать святилище. Все, что мы не успели спасти, стало вашей добычей.

Горько. Да, тогда мне было горько наблюдать, как разворовывают наше имущество. Некоторые из жриц, оставшихся в живых, попытались освободиться и помешать, но за неповиновение были тут же убиты. Среди них была и настоятельница. Один из воинов-дграков размахнулся мечом, и обезглавленное тело, как мешок, рухнуло на пол святилища. Я не хотела запомнить настоятельницу такой, но мой взгляд был словно прикован к ней. Еще один сильный удар судьбы. Я любила эту женщину, снова научившую меня ценить жизнь. Великая жрица не хотела сдаваться. Более того, она была единственной, кто смог справиться с вашим телепатическим воздействием. Не хотели сдаваться и мы, но что сделает несколько напуганных женщин против хорошо вооруженных солдат-телепатов.

Я не знаю, что стало с людьми, спустившимися в катакомбы. Я не знаю, что произошло дальше с самим Храмом, ибо нас словно скот повели на корабль. Я лишь обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на небо Кхона, прежде чем за нами закрылся люк.

========== 7. История Милены ч.3 ==========

Мое пленение началось с полутемной комнатушки, в которую меня и еще пятерых девушек бесцеремонно втолкнули солдаты. Нас не били, не унижали. Просто из людей мы вдруг превратились в незаслуживающие внимания вещи. Я помню, как прислонилась к металлической обшивке и долго слушала далекую канонаду взрывов. Должно быть, я плакала, не помню. Слезы остальных я точно видела. В голове было девственно пусто, и я просто смотрела в никуда, ни о чем не думая. То, что корабль взлетел, я поняла по легкой вибрации пола. Что я тогда испытала? Наверное, это была тоска. Я просто легла на пол, пытаясь почувствовать удаляющуюся планету. Пытаясь запомнить ее живой и проститься. Потом было томительное ожидание. О предстоящей судьбе мы могли только догадываться. Наложницы? Рабыни? Военнопленные? Будут ли нас пытать, чтобы раздобыть ценную информацию? Правда, о чем могут рассказать жрицы?

Все молчали. Каждая из нас думала о себе. Только один раз Олля затянула протяжную грустную песню, но ее никто не поддержал, и она быстро умолкла. Сколько мы пробыли в том месте, я не знаю. Час, два, а может быть, день или неделю? Время тянулось безумно долго. Потом вошли несколько мужчин. Меня и еще трех жриц вытолкали из камеры и провели через шлюз. Мы долго шли по узкому длинному коридору.

В просторном светлом помещении, куда нас привели, оказалось очень много народа. Я удивилась, увидев среди мужчин в черном женщин. Теперь внешний вид дграков предстал нашим взорам по-другому. Не было обтягивающих черных комбинезонов. Не было ужасающих когтей на пальцах. Лица больше не скрывали маски. Волосы у всех мужчин были иссиня-черные, прямые и длинные. Некоторые предпочитали собирать их в хвостик, другие же просто распускали. Кто-то из дграков был обнажен по пояс, но большинство было в черных безрукавках.

Когда нас ввели, раздался дружный гогот и аплодисменты. Похоже, здесь праздновали победу. В воздухе витали какие-то приторно пахнущие клубы дыма. Вдохнув их, я ощутила, как закружилась голова. В горле запершило, и я закашлялась. Смех усилился. Кажется, этим людям показалось забавным то, что воздух почудился мне отравленным. Хотя почему же почудился? Он и был отравленным. Какая-то адская разновидность наркотика. Я смотрела на ваши лица и ненавидела. Ненавидела каждого из вас.

А потом из толпы вышел ты. В тот день ты, кажется, получил очередное повышение. Не знаю уж, за что. За то, что разрушил больше других, или за то, что был особо коварен и хитер во время наступления. Раздались дружные подбадривающие голоса. Каким ты мне показался? Я отвечу, но ответ тебе не понравится. Ты был чудовищным. Опьяненный наркотиком и жаждой женского тела. Это читалось в глазах. Тогда я наконец поняла, ради чего нас привели сюда. Как подарок офицерам.

Был ли ты мне противен? Да. Был. То безумие, которое охватывает воинов в пылу сражения, еще не выветрилось из сознания. Наркотик делал взгляд чудовищно жестоким. Прямые длинные волосы пугали еще больше. В худощавом теле я почувствовала недюжинную силу. А в движениях ощущалась угроза.

За минуту до того, как ты, пожелав удостовериться в красоте фигуры, прилюдно порвал мое платье, я поняла, что именно на мне ты остановишь свой выбор. Откуда пришла такая уверенность? Когда наши глаза встретились, там, глубоко, за холодным отчужденным лицом я увидела маленькое зернышко непонятной мне боли. Боли, которой нужен был лекарь.

Пока я прикрывала свою наготу, на меня смотрели десятки холодных глаз. Поначалу я избегала взглядов, но потом мне захотелось вцепиться ногтями в эти лица и расцарапать их до крови. А ты… ты стоял и улыбался. Тебе нравилось то, что было перед тобой.

Эта самодовольная нахальная улыбка не сходила с уст. Все внутри закипело. Я размахнулась и со всей силы отвесила пощечину. В следующий миг я подумала, что ты накинешься на меня. Ударишь в ответ, но ничего не произошло. Только загикало несколько мужчин. А ты слегка потер щеку, довольно улыбнулся еще шире и что-то сказал. Голос был сильным. Твердым. Он не был карканьем, как у того дграка, который командовал солдатами, взявшими нас в плен. Приятный баритон с властными сильными нотками. Было что-то словно благородное и в нем, и в твоих движениях, но тогда я не думала об этом. Тогда я ненавидела тебя.

Ты протащил меня по серым запутанным коридорам, сжимая запястье с такой силой, что я не могла дотронуться до него несколько дней. Глупышка, я пыталась сопротивляться. Пыталась вырваться, ударить, оцарапать, возможно убить, но мне не было позволено сделать это. Мой пленитель был не из тех, кто легко расстается со своей жертвой. Ты не ударил в ответ, ты лишь сжал мое горло и пристально посмотрел. В этом взгляде было предупреждение и угроза. От того, что загорелось в глазах, колени панически задрожали, гораздо сильнее, чем от неизвестности, которая ждала меня.

Одной рукой я поддерживала разорванное платье, за другую меня крепко держал ты. Я больше не сопротивлялась. Ибо не видела в этом смысла. Я перестала бороться не из-за страха, просто поняла, что смертельно устала и мне все равно, что сейчас будет происходить. Я все перенесу.

Ты втолкнул меня в просторную комнату, о предназначении которой было сложно угадать по ее убранству. Если бы я не стала участницей, то никогда бы не подумала, что она предназначена именно для любовных утех. Здесь не было для этого никаких удобств. В комнате царила полутьма, и лишь тонкий лучик света падал на каменную плиту. Стены терялись в темноте, но мне казалось, что все они исписаны странными символами. Позже я поняла, что это печати. Печати призыва вашего Бога. Те самые, которые связали меня с Нор-Таленом. Те самые, от которых мне не избавиться даже в новой жизни. В тот день ты не только изнасиловал меня, но и сделал слугой этого проклятого существа.

Казалось ли тебе когда-нибудь, что нечто чужеродное, нечто неосязаемое, что-то, что существует в нематериальном мире, вдруг присосалось к тебе подобно пиявке и начало питаться чувствами, причмокивая от удовольствия при виде загнанной в угол и трясущейся от страха души? Как только я переступила порог, ко мне словно приклеились холодные липкие щупальца.

Там, в полутемной комнате было нечто, что жаждало напиться моих страданий вдоволь. И ты был лишь орудием и посредником в игре охотник-жертва, ведь главный приз был отнюдь не твоим. Это существо мгновенно вонзило свои острые зубки, почуяв мой страх. И в тот день энергия лилась к нему через край.

Однажды я слышала о ритуальных жертвоприношениях, когда в угоду кровожадным Богам ни в чем неповинных животных или людей умерщвляли на алтарях. Убийцы получали в подарок от Богов желаемое, а Боги… Богам доставалось самое ценное — темная энергия страдания и смерти, и тогда они наполнялись силой. Но о ритуалах принесения в жертву энергии от соития мужчины и женщины я узнала, лишь оказавшись с тобой один на один в той комнате.

Печати призыва работали. Он был здесь. Он хотел мою душу. Направляя тебя, своего слугу, Нор-Тален владел мною. Он был с нами, когда ты швырнул меня на ту каменную плиту. Я видела его в твоих глазах. Темный Бог был руками, которые пристегивали мои запястья. Он был телом, прижавшим меня к холодному камню.

Видел ли ты когда-нибудь, как кружатся в одиноком солнечном лучике пылинки? Те самые пылинки, которые до того скрывались от посторонних глаз в тени. Смотришь сквозь них и не замечаешь, что на самом деле вокруг их мириады. Они кружатся долго, словно сила тяготения не властна над ними. Малейшее дуновение ветра, малейшее движение тела — и они вновь взмывают вверх.

Пылинки, танцующие над гривой черных, словно смоль, волос… Поначалу я помнила лишь их. Они приковали внимание. Их мимолетная и одновременно вечная пляска отвлекала от глухой щемящей боли в груди и от бесполезных слез, которые уже никто и никогда с любовью не сотрет с щеки.

Холодные глаза, смотрящие с ожиданием, и играющая на губах полуулыбка. Тогда ты получил все, что хотел, от своей новой игрушки. Боль, унижение, обида, ненависть, отчаяние. Я не хочу помнить. Я не хочу вновь переживать те постыдные минуты, но помню и вновь переживаю. Камень, боль, холодные глаза и бесстрастные пылинки над гривой черных волос.

Всю последующую историю ты, конечно, знаешь, но это твоя история, а не моя. История твоей победы, а не моего поражения. Я рассказала тебе все. Не утаивая. Ибо мертвым ни к чему хранить секреты. А я уже давно погибла. Та Милена Ивьетта Саахас, которой я была всю жизнь, умерла на каменном ложе в полутемном помещении. Я так и осталась лежать там. Разбитая, сломленная и униженная. Мне казалось, что вместо меня было лишь пустое тело без души. И только любовь к жизни не дала умереть этой оболочке. Тогда ты и твой народ забрали у меня все, что могли. Мой дом, семью, друзей, свободу и моих Богов.

Знаешь, Амарант, если бы я увидела тебя в нашем мире, то могла бы влюбиться. Ведь ты красив. Точеное, словно из белого мрамора тело. Тонкие черты лица. Изящно изогнутые брови, грозно сходящиеся к переносице, когда ты сердился. Ты излучал уверенность и внутреннюю силу, а в груди горело пламя, языки которого обжигали.

Сейчас мне кажется, что вся моя жизнь в пленении — это лишь сон. Кошмар, который затянулся слишком долго, и мне хочется ущипнуть себя, чтобы проснуться. Иногда у меня выходит очнуться от этой гнетущей реальности. И тогда я вдруг понимаю, что есть и в этом мире частичка, которая делает меня счастливой. Но потом появляешься ты, и твоя внутренняя боль снова подавляет. Я вновь ощущаю себя игрушкой, цель которой — служить своему господину, впитывать в себя его желания и принимать в себя его плоть.

После каждой встречи с тобой я собиралась. Раз, два, три. Сотню раз. И потом даже привыкла. Но вместе с этим каждый раз умирало что-то внутри. Больше я этого не хочу. Я знаю, что уйду. Может быть, я не выдержала испытания, но так я спасаю собственную душу. Я уже стою на самом краю, и впереди меня ждет звездный океан.

Но полно, я отвлеклась от своего рассказа. Уже нет смысла в ненужных обвинениях. Да по правде говоря, не ты виноват в том, что я стала рабыней, а эта чудовищная система.

Мой пленитель и господин, самый ненавистный человек во вселенной, и единственное дорогое мне существо в том аду, в котором я оказалась. Я до сих пор так и не поняла, кем же ты стал для меня, Амарант, и чего я от тебя ждала. Мне хотелось любви, но я получала лишь скупые ласки, регулярный грубый секс на алтаре, который я ненавидела, и приказы повиноваться. Мне хотелось внимания, но внимание приходилось оказывать самой. Мне хотелось утешения, но и утешаться приходилось самостоятельно. А ты… ты не понимал этого или просто не хотел понимать.

Я много размышляла о нашей встрече. Для чего я была дана дграку? Я не изменила тебя. Дгракского офицера исправить сложно. Но я делилась своими жизненными ценностями. Я делилась правдой. Я делилась светом. И сейчас, когда я вспоминаю свое пленение, я думаю о тебе с надеждой. С надеждой на грядущие перемены.

Ты подарил мне самое ценное, что может быть у женщины. Ты подарил мне ребенка. И пусть мне так и не будет суждено воспитать его и видеть, как он взрослеет, но я провела самые лучшие месяцы жизни, ожидая рождения нашего сына. Я в полной мере ощутила себя матерью. Я любила существо, которое день ото дня росло в моем чреве. И я чувствовала любовь нашего ребенка.

Наш сын любил и тебя, Амарант. Любил тебя даже тогда, когда ты был груб, обладая моим телом. Он любил тебя тогда, когда ты задумчиво стоял и смотрел на звезды, вспоминая пережитое. А еще он не понимал, как мог ты забыть, что значит быть человеком.

За эти девять месяцев я очень много дала нашему сыну, Амарант. И если ваши маги не вытравят из него все это, то однажды он сможет сделать то, что до сих пор не смог сделать ты. Открыть, наконец, глаза и увидеть, насколько обманчив мир, в котором он живет. Насколько извращена правда. А искусная ложь выдается за истину. Он поймет, что его жизнь полна страдания, и захочет это изменить. Амарант, я желаю тебе когда-нибудь понять и ощутить, что значит любить и быть любимым. Может быть, однажды ты поймешь, что нужно сделать с теми росточками, которые появились в твоей душе, когда мы встретились. Открой глаза, Амарант! Оглянись и посмотри на себя с другой стороны. Посмотри вглубь отражения в зеркале».