Конфидентка [Роман Евгеньевич Суржиков] (fb2) читать онлайн

Конфидентка

Побочный сюжет, не связанный с  Кукловодом, Северной Вспышкой, Перстами Вильгельма и прочими современными ужасами. Это история о любви. И немного - об интригах внутри церкви Праматерей, а еще немного - о прошлом одного из персонажей главного цикла.

***

- К вам просится девица, дочь Вингрема. Сказать, чтобы позже пришла?

Уголок листа подрагивал, тревожимый ветерком из оконной щели. Письмо не отпускало мыслей аббатисы, хотелось думать лишь о нем. И чтобы лупил дождь, и все сидели по домам со своими помолвками, свадьбами, новорожденными детьми – пока не придумается что-нибудь толковое. Но Роуз Вингрем – славная девушка, а ее отец – успешный винодел, щедрый на пожертвования…

- Впусти ее. Предупреди, что я занята. Пускай говорит кратко.

Роуз вошла, оставляя мокрые следы. Сняла шляпку, с которой тут же потекло на ковер. Кот аббатисы укоризненно чихнул.

- Извините, святая мать, я очень неуклюжа…

- Не было бы больше печали. Садись, возьми платок.

Роуз поклонилась, села. Поискала, куда деть шляпку; не найдя, оставила у себя на коленях. Быстро утерла лицо и принялась комкать платок в худых нервных пальцах.

- Что привело тебя, дитя?

- Святая мать, простите мою дерзость. Я пришла просить о большом одолжении… Вы окажете мне великую честь, если…

- Говори же, не бойся.

- Прошу: станьте моей конфиденткой!

Быстрое дело, - с удовольствием подумала священница, коснувшись ладонью письма. Понять бы, зачем он едет. Ведь ничего не стоило – прислать человека помельче. Однако выбрался сам…

- Верно ли я понимаю, что ты решила воспользоваться правом Мириам, или же – правом первой ночи?

- Да, святая мать.

- Конфидентом мог бы стать любой из родителей. Почему ты не прибегла к их помощи?

Роуз густо покраснела. Так и бывает в подобных случаях.

- Я не хочу обременять их… Отец, мать или исповедница, так я слышала…

- Верно, могу. Отец знает твоего избранника?

- Я рассказывала папеньке о своих чувствах.

- И он их не одобрил?

- Ну… - Роуз высморкалась и глянула на аббатису поверх платочка. – Право первой ночи – оно ведь не зависит от желания родителей, да? Девушка может выбрать кого хочет, верно?

На вдох мысли аббатисы обратились к личности барона Вингрема. Будь он суровым военным лордом - не простил бы дочке своеволия, а значит, не стоило бы связываться. Но Вингрем был виноделом – смешливым, громким, душою застолья. Он не только простит, а и порадуется, что Роуз успела насладиться до брака.

- Все верно, дитя мое. Праматерь Мириам завещала: первая ночь девушки принадлежит только ей самой. Первый цветок сорвет тот мужчина, кого девушка выберет сердцем.

- Значит, вы согласны?!

От радости девица уронила и шляпу, и платок. Аббатиса подала гостье иконку и двинулась по накатанной колее ритуала:

- Прежде всего, клянусь пред лицом Софьи Дивотворящей хранить сказанное тобою бережно, как тайну исповедь. А ты пред ликом святой Праматери поклянись, что сделала выбор от чистого сердца, без страха и принуждения.

- Клянусь, что так и было! Мое сердце и душа отданы ему…

- Только ему, и никому другому, ты хочешь подарить свой первый цвет?

- Конечно, я же люблю его!

- Разделяет ли избранник твои чувства? Готов ли бережно и с благодарностью принять твой дар?..

Речь аббатисы сделалась механичной, когда мысли вернулись к письму. Дариус Хайтауэр – эмиссар церковного суда и око архиматери. Занимает высочайший пост, какой только может занять мужчина в Церкви Праматерей. Выше него – лишь капитул. И вот сей величавый орел бросает теплое столичное гнездо, летит в маленький провинциальный городок. Мчит на зов аббатисы скромной обители (шестнадцать монашек, двадцать две послушницы). Да и зова-то не прозвучало: я лишь сообщила о случае, поскольку должна была. Как тут в ответ…

- Дитя мое, твердо осознай: никто не смеет принуждать тебя к использованию права первой ночи. В любую минуту ты можешь изменить решение и дать отказ. Даже в тот миг, когда пальцы избранника уже коснутся лепестков цветка.

- Я понимаю это, матушка.

- Если же кто-либо применит к тебе насилие или принуждение, святая церковь оградит тебя от всяческих нападок. У Праматери Софьи нет нелюбимых дочерей. Каждую она бережет, словно единственную.

- Благодарю вас, матушка.

- Применение права первой ночи не возложит на тебя никаких брачных обязательств, как и на твоего избранника. Каждый из вас останется свободен в выборе…

Успокоенный монотонным звуком голоса, кот задремал на коленях аббатисы. Она думала: а если Хайтауэр едет по мою душу? Священный Предмет подвергся угрозе; в этом можно найти повод расправиться со мною. Не уберегла, не сохранила, не обеспечила… Но нет же: сохранила, уберегла – Предмет опять покоится в сундуке за алтарем, как положено. Да и другое: я слишком мелка для эмиссара. Он ничего не выиграет охотою за столь скромной дичью. Разве только докажет усердие, но зачем? Он и без того любимый пес архиматери…

Губы аббатисы кривились от этих мыслей, но речь лилась по-прежнему ровно:

- В случае, если первая ночь принесет плод любви, ты должна помнить об ответственности. Внебрачное дитя не унаследует ни титулов, ни имущества, но ты будешь любить его всей душою и окружать материнской заботой. Клянешься ли в этом?

- Клянусь, святая мать.

- Святая Софья не требует, чтобы каждый росток любви приносил плоды. Более того, сказано: первая ночь – только для влюбленных; ничему, кроме чувства, в ней нет места. Будет разумно воздержаться от зачатия в эту ночь. Известны ли тебе способы?

- Ммм… кажется.

- Обсудим их. Прежде всего…

Так или иначе, это дает шанс, - думала аббатиса, почесывая серое брюхо кота. Волей или неволей, эмиссар уделит мне внимание. Как бы зол он ни был, я постараюсь… Наша обитель скромна, но приносит матушке-церкви больше пятисот эфесов в год. Многие монастыри с трудом кормят самих себя – а мы регулярно шлем золото в Фаунтерру. И эти деньги не так уж легко достаются! Затем, пусть он увидит, какой порядок у меня. Все исправно, всюду чисто. Иконостас обновлен и посеребрен; для Софьи Дивотворящей устроена ниша; витраж треснул в морозы – восстановлен. Все за собственные средства, ни агатки сверху не прошено. Четверо послушниц переписывают «Незримую силу». Поди еще поищи грамотных послушниц – а у меня четверо при деле! Наша репутация в городе – отменна, никто не придерется, уважают и стар, и млад. Вот же по случаю приходил шериф, требовал выдать – я не выдала. И он смирился, даже поцеловал руку. Да и паренек этот сидит без охраны, под честным словом. «Святая мать, клянусь, что не сбегу», - и не бежит!

Словом, мы – хороший монастырь, пусть и маленький. Показать бы это в выгодном свете…

- Теперь, дитя мое, я запишу в церковную книгу все, сказанное тобою. Сие нужно для защиты от любых нападок. Если кто-либо предъявит тебе претензии имущественного, брачного или иного характера – ты сможешь обратиться ко мне за помощью.

Аббатиса придвинулась к столу – осторожно, чтобы не скинуть кота. Вынула нужную книгу, пролистала, наслаждаясь идеальным порядком в записях. Открыла чернильницу и заскрипела пером по бумаге, ощущая, как удовольствие сменяется трепетной надеждой. Каждую строку я вывела своею рукой, за каждую буковку могу ответить – но как было бы прекрасно, если б эта запись оказалась последней! С покровительством эмиссара можно многое. Выбраться из провинции, получить большой монастырь в Лабелине, а затем и епархию. Взгляните же, как все тут блестит! Софья свидетель: целая епархия у меня заблестит точно так же! Только бы выбраться…

- На этот вопрос, дитя мое, ты можешь не отвечать, если не пожелаешь. Избрала ли ты день для своего замысла?

- Я хочу… в Софьины дни.

- Прекрасный выбор! Святая Софья весьма благосклонна к детям своим в этот праздник.

Сказав это, аббатиса подумала: тьма, только Софьиных дней не хватало! В другое время легко уделить внимание эмиссару. Но попробуй – в праздник, когда всюду царит идов хаос! Уже назначена дюжина свадеб, двадцать три помолвки, окропление двух дюжин детей. А монашек только шестнадцать, причем Майе и Лизбет я обещала вольную. Ладно, вольная для Лизбет – это хорошо; даже к лучшему, что при эмиссаре ее тут не будет. Но без Майи как я справлюсь? Отменить бы вольную – так обидится, давно ведь обещано…

Тем временем аббатиса записала все, что требовалось, кроме имен. Передала книгу девушке:

- Будь добра, проставь имена – свое и избранника.

Перо скрипнуло по бумаге, аббатиса взяла книгу, уже готовая захлопнуть… И нахмурила брови:

- Не спутала ли ты имя юноши, дитя?

Роуз Вингрем сжала руки в замок и с вызовом глянула в лицо священнице:

- Его я не спутаю ни с кем. Мой избранник - Дэвид Аттертон.

- Семинарист?

- Именно он.

Аббатиса отложила перо.

- Ведомо ли тебе, что он находится под арестом?

- Да, святая мать. В подвале вашей обители.

- А знаешь ли, какова его вина?

- Дэвида обвинили в краже Священного Предмета.

Аббатиса выпрямилась, сбросив с коленей кота.

- Это я обвинила Дэвида Аттертона в краже. Твой избранник вынес Предмет из храма! Двое сестер видели, как он поднес его к стене, чтобы выбросить наружу, а затем подобрать. Вина Дэвида несомненна, и он будет повешен, когда приедет эмиссар церковного суда.

Роуз побледнела, но глаз не отвела.

- Я понимаю это, матушка. Потому хочу использовать свое право прежде… до того, как…

Аббатиса выдержала паузу, чтобы справиться с удивлением. Девятнадцать лет службы: исповеди, свадьбы, конфиденсии. Казалось, миряне уже ничем не смогут удивить – однако же!

- Стало быть, просишь меня впустить тебя в подвал к Дэвиду?

- Да, матушка.

- Впустить к еретику и вору, чтобы вы с ним провели ночь? В стенах монастыря, который твой Дэвид хотел обокрасть?!

- Матушка…

- Это исключено, я не дам позволения! Беги к отцу и раскайся, пускай он занимается тобою. А я постараюсь забыть, что мы виделись сегодня.

Аббатиса с досадой оттолкнула книгу. Целая страница испорчена!

- Но послушайте…

- Прочь!

Роуз поднялась, сминая шляпу в руках, однако не отступила.

- Дэвид не крал Предмет, а взял на время ради любви. Вы же знаете поверье: если глянуть сквозь него на Звезду и назвать имя любимой, то Софья соединит сердца! Дэвид хотел только этого, а потом вернул бы Предмет!

- Он взял с алтаря и вынес из храма.

- В храме не видна Звезда.

- И поднес к стене!

- Возле стены – колодец, над ним нет ветвей. А других частях двора столько деревьев, что Звезды не увидишь.

Аббатиса хлопнула ладонью по столу:

- Довольно лжи! Зачем нужно поверье? Ты и так готова отдаться Дэвиду, чего еще ему хотеть?!

Вот теперь Роуз опустила взгляд в пол:

- Моей руки… Отец нашел мне богатого жениха, скоро состоится помолвка. Потом жених увезет меня… Сила Предмета – единственный шанс для нас с Дэвидом…

- Роуз, дитя мое, - как можно мягче сказала аббатиса, - вы с Дэвидом оба лишились рассудка. Но виселица сейчас грозит лишь одному. Пока это не изменилось – исчезни с глаз долой!

* * *

Мастер Бримсворт не причесывался со временем владычицы-матери. И ровно столько же не обновлял гардероб. Рубаха, бывшая некогда белой, теперь напоминала расцветкою рысь. Правая манжета была сожжена, левая – срезана ножницами. Поверх рубахи мастер носил жилет со множеством карманов. Забытое в них содержимое вступило в реакции взаимодействия и раскрасило карманы пятнами удивительных цветов и форм. Седые волосы мастера отросли и спутались настолько, что лицо буквально терялось в этих дебрях. Лишь глаза – большие, темные, пристальные – притягивали внимание, словно два магнита.

Мастер Бримсворт был алхимиком.

- Роуз, милая моя девочка, - говорил он, копаясь в ящиках шкафа, - не нужно бояться виселицы. Смерть – слишком относительное понятие. Если взглянуть под верным углом… тьма, куда же он запропастился… то смерти вовсе нет. Есть лишь переход из одного состояния в другое. Ни одно вещество не может пропасть бесследно. Оно только меняет форму…

Мастер говорил через плечо, не прекращая раскопок, отчего слова его странным образом приобретали вес.

- Нашел, слава Катрине! Взгляни, моя милая: это лавандовое масло. Как видишь, оно находится в жидком состоянии. Нальем в пробирку несколько капель: вот они стекают по стеклу, проявляя все свойства, присущие жидкости. Теперь поднесем к свече… Один вдох – и капель не стало. Пробирка пуста, никакой жидкости не наблюдается. Но чувствуешь ли ты запах? Он так характерен, что всякий поймет: здесь пахнет лавандой. Масло не умерло, оно лишь утратило жидкую форму и обрело газообразную.

С малых лет Роуз знала и уважала мастера Бримсворта. Многие считали его чудаком, ведь мастер не умел думать о чем-либо, кроме алхимии. А Роуз любила разговоры с ним: на любой предмет алхимик умел взглянуть с неожиданной точки. Расскажи ему про свою боль – а он возьмет и сравнит ее с какой-нибудь реакцией, например, окислением меди. Боль от этого ослабнет, мысли свернут в иное русло – к ретортам и тиглям, щелочам и кислотам… Мастер Бримсворт лучше всех умел утешить Роуз. Но – не сегодня.

- Мастер, я не боюсь смерти, - сказала она. – Но разлуку с любимым я не перенесу. Если Дэвида казнят, он окажется на Звезде, а я останусь здесь. Что же мне делать? Покончить с собою, чтобы тоже перейти в газообразную форму?

- Нет-нет-нет, тьфу же, ты ничего не поняла!

Алхимик снова бросился на поиски. Его мастерская делилась на две половины. Два шкафа и несколько секретеров определяли область порядка. Все, что не вошло в них, было составлено, сложено, свалено и свешено у дальней стены за шкафами. Там, в полумраке, царил идов хаос. Мастер говорил: если смешать все, лежащее за шкафами, произойдет одно из двух – либо погибнет старый мир, либо сотворится новый.

К счастью, искомое находилось в царстве порядка. Алхимик выставил на стол две пузатые бутыли. Налил в стакан жидкости из одной бутыли, плеснул из второй, бросил щепотку порошка.

- Твоя любовь, милая Роуз, это всего лишь алхимическая реакция.

В стакане забурлило, жидкость покрылась пеной, поднялся густой пар.

- Гляди: твоя душа сейчас точно так же кипит и бурлит. Ты принимаешь это за некое ценное состояние, но имеет место лишь быстротечная реакция. Едва она завершится…

Буря в стакане утихла, жидкость сделалась прозрачной, на дно осели красивые белые кристаллы.

- …ты увидишь, что сама реакция нисколько не была ценна. Важны лишь ее последствия, в данном случае – соляной осадок. Любовь, которая не успела дать плоды, забудется без следа.

Да, нынче утешения алхимика совсем не работали. Роуз пришла в слезах от горя, а теперь к несчастью добавился еще и гнев.

- Вы совсем не правы, мастер. Я не настолько глупа, чтобы ослепнуть от чувства. Вы думаете, я ценю только свою любовь, но нет же: я ценю Дэвида! Он – удивительный человек, такого больше не найти!

- Какой именно? – Уточнил мастер.

- Простите?..

- Опиши алхимические свойства объекта твоих чувств.

Роуз знала: на ее месте многие девицы затруднились бы с ответом. Любовь кружит голову, любимый кажется самым лучшим парнем на свете. Без конкретных черт, просто – самым лучшим. Но Роуз, в отличие от многих барышень, прекрасно знала своего избранника.

- Дэвид очень честен. Не только со мной, а и с богами, и с самим собой. Делает лишь то, что считает правильным, и никогда не поступает против совести. У Дэвида есть ум, сострадание и упорство, из него выйдет прекрасный священник. Именно поэтому он учится в семинарии: это лучшее применение его таланту. У Дэвида есть великое дело: вы – алхимик от бога, он – священник.

- Угу, угу… - мастер Бримсворт кивнул косматой головой. – Итак, имеем набор качеств: честность, упорство, ум, целеустремленность. Они вызвали в тебе любовь. Это значит лишь то, что твои черты вступили в реакцию с чертами Дэвида, приводя к выделению тепла. Но значит ли это, что ваша любовь – какая-то особенная, исключительная, великая? Отнюдь. Всего лишь удачное совпадение качеств.

- Но мастер!..

- Постой, я покажу.

Алхимик ринулся в зашкафье, что-то скрипуче передвинул, чем-то звякнул, проклял владыку хаоса и все его деяния.

- Тьма, не могу найти. Ладно, скажу на словах. Ты думаешь, огонь загорается от спички и гаснет от воды? Не только. Бывают весьма необычные формы пламени. Порошок Ратла вспыхивает от контакта с водой. Бросишь щепотку в чайник – он загорится. А шиммерийская слизь воспламеняется в контакте с воздухом. Не нужно спички, просто разбей колбу со слизью – и вспыхнет сильнейший огонь. Так и твоя душа зажглась, встретив нужное вещество.

- Верно! – Роуз всплеснула в ладоши. – Наконец-то вы поняли! Дэвид – именно то, что нужно моей душе. Он – мой воспламенитель!

- Пффф… - Мастер Бримсворт скривил губы, едва заметные под густыми белыми усами. – Пойми: воспламенитель можно заменить. Коль тебе нравится огонь, найдешь вместо Дэвида другой катализатор реакции.

- Вы-то не нашли, - резонно отметила Роуз. – Найти реактив за шкафом – и то трудность. А человека!..

Он раскрыл рот для нового аргумента, но тут девушку посетила мысль. Внезапная и яркая, будто луч во тьме. Роуз даже забыла о вежливости и перебила мастера:

- Но если отыскать нужного человека… И запустить реакцию…

- Да, да, я о том и говорю! Я убежден: папенька найдет для тебя самый лучший катализатор, гораздо более подходящий, чем этот бедняк Дэвид. Сходи к отцу, он поможет!

- Верно, отец тоже поможет… - Роуз ощутила робкую, трепетную надежду. А мысль все разгоралась, освещая путь. – Спасибо, мастер! Как я могу отблагодарить вас?..

- Право, не стоит. Я друг твоего папеньки, мне только в радость…

- Позвольте, помогу вам навести порядок за шкафами. Завтра с утра возьмусь за дело!

Колин Бейкер был приятелем и однокашником Дэвида. Подобно алхимику, он тоже умел утешать, но применял в этом деле другой подход. Колин не уводил мысли утешаемой девицы в иное русло, а присоединялся к ее чувству со всем возможным пылом.

- Аббатиса – идово отродье! – вскричал он, услышав историю Роуз. – Сказано еси Праматерью Мириам: всякая девица право имеет, и никто не может сие право отменить, а паче прочих – старая грымза, обуянная завистью!

- Тише, умоляю, - попросила Роуз.

Они беседовали в городском саду, мимо то и дело проходили люди. А Роуз держала в тайне свою попытку применить мириамское право. Никому, кроме Колина, не сказала о том. Даже алхимику, и даже отцу.

- Шепот праведника тоже слышен Праотцам, - зашептал Колин Бейкер. – Подумать, какая же она богомерзкая дрянь! Ты доверилась, позвала в конфидентки, а она – плюнула в душу. И еще, змея, притворилась, будто не знает поверья. Все она знает, как «трудами и молитвой»! Женятся богачи - платят монету аббатисе, и та выносит Предмет. Жених с невестой гладят сквозь него – и живут много лет душа в душу. Но у кого беда с деньгами, как у Дэвида, - тому шиш без соли! Вот так карга и наживается на семейном счастье. А жадность еси постыдный порок, осмеянный Еленой, осужденный Глорией и облитый мочой Праотца Вильгельма!

- Колин, мне неловко, когда ты так говоришь. Нельзя называть священницу каргой.

- Аз есмь студент третьего курса духовной семинарии! Лучше тебя, мирянки, знаю, кого звать каргой, а кого нет.

В душе Роуз соглашалась: аббатиса поступила дурно. Девушка добавила бы от себя еще несколько слов, куда более выразительных, чем грымза и карга. Но дерзость Колина смущала Роуз, поскольку они впервые виделись наедине, без Дэвида.

- Колин, прекрати, прошу тебя. Упреки в адрес аббатисы ничем не помогут. Лучше скажи: вы думали, как помочь? Сделали что-нибудь?

Колин разразился пылкой речью. Они – то бишь, дружное братство семинаристов – предприняло множество шагов к спасению Дэвида. Составили на трех листах ходатайство, пописанное всеми. Изложили истину о том, как было дело. Описали Дэвида – благочестивого, доброго, достойного человека, лучшего ученика семинарии. Он не мог взять Предмет ради злого умысла; обвинять его в краже – все равно, что назвать летописца шутом! Ходатайство разослали лабелинскому архиепископу, архиматери церкви Праматерей и приарху Праотцов. Хоть кто-то из них обязан еси вступиться за невинного!

Но этим студенты не ограничились. Пронюхали, что со дня на день в город приедет эмиссар капитула – великомудрый церковный судия. Договорились всем курсом встретить эмиссара, преградить дорогу и не давать проезда, пока он не выслушает правду о Дэвиде! А потом еще прийти свидетелями на церковный суд, да привести с собой отцов-наставников – пускай подтвердят, как честен и благонравен Дэвид Аттертон!

Колина переполняла решимость, но Роуз приуныла от его слов.

- Боюсь, не будет толку. Наставники не придут, эмиссар не станет слушать.

- Мирянка неразумная, ведомо ль тебе, сколь сильно семинарское братство!

- Я имею голову на плечах. Отец торгует с видными людьми, берет меня с собой. Мы даже при герцогском дворе были однажды.

- Какая же тайна жизни тебе там открылась?

- Чем выше человек, тем громче его слово. Наставники побоятся эмиссара и не придут на суд, ведь проступок ученика порочит их в глазах судьи. А вас он перестанет слушать, едва монашки с аббатисой скажут иное.

- Монашки все не так поняли! Узрели хомяка, сочинили быка. Вот как было дело...

Колин и Дэвид исполняли летнюю повинность. Семинаристам полагается за лето совершить по восемь дел на благо матери-церкви. Среди прочих заданий приятелям выпало красить ограды в храме Софиевской обители. Тем днем они задержались допоздна, уже стемнело, монашки ушли спать в дормиторий. Сестра Лизбет приглядывала за семинаристами, чтобы потом закрыть храм. Но как-то ей нездоровилось, попросилась тоже спать, а ключ оставила в замке. Сказала Колину с Дэвидом: «Сами заприте, когда окончите, а ключ суньте под камень». Показала, под какой, и ушла. Монашки давно знали семинаристов и не допускали даже мысли о воровстве.

Остались приятели одни. Тут-то Дэвида осенило: взять Предмет и глянуть на Звезду! Предмет хоть и малый, а чудотворный, все в городе знают его силу. Дэвид понимал опасность, но ради Роуз был готов на все. А товарищу велел: «Уйди отсюда, постучись в дормиторий, спроси кого-нибудь о чем-нибудь. Пускай увидят, что ты был не со мною». Колин возразил: «Нет уж, сделаем иначе. Я встану у дормитория и буду смотреть. Если кто появится из монашек, то мяукну, будто кот. А ты с Предметом иди к колодцу и гляди на Звезду. Коль услышишь «мяу!» - сразу кидай его в колодец. Потом, когда пройдет опасность, выловим его и вернем назад». Так и сделали. Дэвид пошел к алтарю за Предметом, а Колин встал на вахту у дормитория. Тихо было и темно, почти все окна уже погасли. Как вдруг слышит: топа-топа-топа-топа! Насторожился – тишь. Едва расслабился – опять: топа-топа-топа! Насилу разглядел в сумраке: это кот аббатисы охотится, будь он неладен! Из-за него-то Колин и прозевал опасность.

Две монашки – Майя и Лизбет – появились не из дормитория, а из кладовой, что за трапезной. И пошли прямо к колодцу – ведомые темным Идо, не иначе! Колин заметил их слишком поздно, заорал: «Мяу!», когда сестры были возле Дэвида. Даже тут еще можно было бросить Предмет, авось не разглядели бы во мраке. Но Дэвид дернулся от испуга, опрокинул ведро с водой. Монашки ринулись на шум – и застукали его с добычей.

- Очень скверно это выглядит, - понурилась Роуз. – В ночной тиши, тайком ото всех… Слава Софье, что тебя не обвинили вместе с Дэвидом.

- Зрячий да увидит! Сестры Майя и Лизбет видели, что Дэвид был в одном конце двора, а я – совсем в другом. Кроме того, я слышал котовое «топ-топ-топ». Значит, я точно был здесь, а не там: ведь мохнатый черт гулял у дормитория, а не у колодца.

- Ты сказал, Лизбет и Майя вышли из кладовой. Не знаешь ли, что они там делали ночью?..

Колин принял заговорщицкий вид:

- От мелких грехов не защищен и святой. Сестра Лизбет неравнодушна к плодам виноделия. Надо думать, зашла в кладовую испить сладкого перед сном. А сестра Майя заботлива еси. Присматривает за Лизбет, чтобы та не схлопотала от аббатисы. Вот и вывела ее под руку из кладовки, да к колодцу – смыть грешное вино кристальною водой…

- Сестра Лизбет была пьяна? – удивилась Роуз.

- К великому несчастию, нет. Чашу-другую употребила, вряд ли больше. А Майя – вовсе трезва, как стекло. Не выйдет сказать, будто им примерещилось.

- Тогда я не вижу для Дэвида спасенья…

Колин встряхнул ее за плечи:

- Роуз, дева божья, слышала ль ты мою речь? Мы разослали ходатайства. Мы выйдем встречать эмиссара. Мы дадим показанья на суде! Голоса двадцати честных студентов заглушат лепет пары монашек, из коих одна пьяница, а вторая – ханжа.

- Вряд ли это поможет. Как жаль, что аббатиса не пустила меня к Дэвиду…

- Максимианом клянусь: вы обязательно увидитесь! Не могут его казнить! В худшем случае, пошлют в паломничество для очищения души. Через годик вернется и падет в твои объятия!

- За год отец выдаст меня замуж.

Колин Бейкер насупил брови, изобразил серьезное раздумье. Понизив голос, предложил:

- Если тебя печалит неисполненное право Мириам, то я знаю способ. Предложи другого юношу вместо Дэвида, и аббатиса не станет возражать. Мне будет очень конфузно, но ради товарища я готов…

Роуз прыснула в кулачок.

- Ты умеешь поддержать в трудный час! Но прости, что невольно обманула тебя. Я пришла не за утешением, а за помощью.

- Готов на все, кроме того, что выше моих сил!

Она отбросила веселье, придала голосу предельную строгость.

- Поклянись, что сохранишь в тайне наш разговор.

- Клянусь всеми Прародителями!

Роуз знала хитрости семинаристов. Клятва всеми сразу – не клятва вовсе. Прародителей много, есть среди них и мягкие добряки. Если нарушишь слово, хоть у кого-нибудь да вымолишь прощение.

- Нет уж. Клянись Праотцом Вильгельмом, безжалостным к лжецам.

- Прости меня, Роуз, не хотел лукавить, просто по привычке… Клянусь Вильгельмом, что сохраню твою тайну.

Тогда она раскрыла сумку. Удобнейшая вещь: вроде заплечного мешка, но украшена и вышита по-дамски. Без ущерба для красоты можно носить с собой столько всего!..

Из глубин сумки Роуз извлекла тряпичный сверток.

- Загляни внутрь, только осторожно, чтобы никто не видел.

Колин отогнул уголок.

- Какие-то инструменты… Дева божья, ты собралась в подмастерья?

- Воровской набор, - прошептала Роуз.

- Откуда взяла?! Неужто украла? Похитила у воров?! Ты превзошла злодеев в их собственном ремесле! О, боги, сколь многого я о тебе не знал!

- Тише, тишшше! – Зашипела Роуз. – Ничего я не крала. Купила у мастера особых ремесел. Отец продает вина всему городу, а ему я помогаю, вот и знаю разных людей…

- А деньги откуда?! Ты – тайная богачка!

- Честно заработала на службе у отца… Колин, не сбивай меня! Я просила права Мириам для того, чтобы войти к Дэвиду и передать ему отмычки. Тогда он смог бы бежать!

Разинув рот, Колин уставился на девушку.

- Защити меня Глория!.. Передо мною - тайная злодейка, сумрачный гений преступного мира! Уж и не знаю, доживу ли до завтрашнего дня…

- Прекрати. Я ничего не сделала – аббатиса испортила все. А если б я смогла, то и тогда не стала бы злодейкой. Ты знаешь лучше всех: Дэвид невиновен!

- Это верно, как дневники Янмэй… Тогда выходит, ты – благородный разбойник, защитник невинных. Я рад знакомству, миледи. Буду знать, к кому идти за спасеньем в беде!

Роуз не выдержала:

- Да поглотит вас тьма, сударь. Я сожалею, что рассказала. Верните инструменты.

- Прости меня, прости! – Взмолился Колин. – Я просто не справился с удивлением. Не каждый день встретишь юную леди, готовую вскрывать замки! Но теперь я овладел собою и скажу серьезно. Так же серьезно, как Вильгельм говорил о Перстах: смертная, твой план очень глуп! Конечно, Дэвид невиновен, но если сбежит, взломав замок, то все сочтут его злодеем. Ему не будет места ни в семинарии, ни в церкви. Дэвид этого не переживет.

Роуз прикусила губу:

- Верно, Колин. Я не подумала сразу, а ты совершенно прав: Дэвида нужно не выпустить, а оправдать.

Она помедлила. Колин воскликнул:

- Ну, не томи! Лик твой лукавый выдает наличие нового плана. Говори: что надумала теперь?

* * *

Черная карета въехала в ворота обители. Кучер остановил коней на площадке перед храмом, где выстроились, словно почетный караул, все шестнадцать монашек. Два человека при искровых шпагах соскочили с облучка. Один распахнул дверь кабины, другой объявил:

- Его светлость Дариус Хайтауэр, эмиссар Церкви Праматерей.

Монашки хором откликнулись:

- Долгие лета!

Аббатиса шагнула навстречу мужчине, что вышел из экипажа. Вот с этой первой минуты все и не заладилось.

Мать-настоятельница была еще не стара и довольно хороша собою. Щеки круглились от доброй монастырской пищи, губы краснели, глаза не утратили блеск. Устав позволял служительницам Софьи использовать украшения, и аббатиса прибегла к сему праву. Надела ожерелье и браслет, усыпала пальцы перстнями, подвела ресницы, припудрила щеки. Она полагала: даже самый суровый мужчина немного смягчится при виде женской красоты. Увы, она ошиблась.

Эмиссар был черен с ног до головы. Ни один проблеск не нарушал строгости одеяний. Черная ряса резко подчеркивала худобу: впалые щеки, костлявые пальцы, жилистую шею в кольце воротника. Тяжелый лоб нависал над щелочками глаз. Тонкие губы застыли кривой линией, намертво запечатав выражение упрека. Эмиссар был из тех служителей церкви, что более всего уважают аскетизм и не знают пощады к любому излишеству.

- Долгих лет вашей светлости, - произнесла аббатиса, мысленно кусая губы.

- Милорд, - рубанул эмиссар. Обежал взглядом блестяшки на теле настоятельницы. – Вырядилась…

- Ваш приезд – праздник для нас.

Он поморщился, кивнул на монашек, выстроенных в параде:

- А эти зачем? Пусть идут.

- Позвольте им взять ваш багаж, милорд. Мы приготовили лучшую комнату…

- Напрасно. Я квартируюсь у приятеля, к вам только по делу. Начнем же.

Аббатиса сказала своим подопечным:

- Ступайте, сестры.

Подняла пальцы ко лбу эмиссара, дабы сотворить спираль. Он встретил движение таким взглядом, что она замерла с поднятою рукой.

- Милорд, вы в обители Софьи Дивотворящей… - Сама заметила, как постыдно дрожит ее голос. – Сии стены пропитаны верою в святое чудо. Благословение, полученное здесь, останется с вами…

- Ну, прошу.

Она завершила спираль, скомкала наспех слова молитвы.

- Вы довольны? – осведомился эмиссар. – Теперь приступим к делу?

Аббатиса повела его к подвалу, в котором содержался Дэвид Аттертон. Но и тут не угодила!

- Ваш город встретил меня глупостью. Толпа семинаристов перекрыла дорогу и стала жужжать про этого воришку. Дорога – не зал суда, а они – не свидетели! Я приказал разойтись, но ослы подчинились не сразу. Я устал от их голосов и от имени Дэвид. Желаю отдохнуть.

- Вина, милорд? Присядьте в беседке, а я прикажу…

Он прошелся взглядом по ее круглым щекам, заметной груди, мягкому животу.

- Отдых достойного человека – это не чревоугодие, а смена вида работы. Отвлечемся от Дэвида. Расскажите про обитель.

О, Софья величавая!.. Именно с показа своих владений аббатиса и хотела бы начать. Ведь дело Дэвида – не самая выгодная тема для начала. Оно выдает пару промашек: дуреха Лизбет оставила студентов без присмотра; Предмет лежал на алтаре, не запертый в сундук. А вот экскурсия по монастырю представит аббатису в наилучшем свете: все чисто, ухожено, в порядке и блеске. Она могла часами рассказывать о том, сколько стараний вложила в эту обитель…

Но теперь, после столь неудачного знакомства, все шло вкось и вкривь. Похвасталась скульптурой в беседке: работа прекрасного мастера, точная копия знаменитой Елены Озерной. Получила выговор: Праматерь должна стоять в храме, а в беседке – местночтимый святой. Показала библиотеку: отдельное здание, светлое, сухое, книги упорядочены и сведены в каталог. Эмиссар заглянул на столы переписчиц:

- Труды Марека и Симеона? Не вижу смысла, у Цекрви Праотцов свои переписчики есть.

Аббатиса отвела его в розарий. Отличное изобретение, одно из лучших! Уход за розами требует старательности и прилежания, послушницы обучаются полезным качествам, а монастырь получает хороший доход, продавая цветы… Эмиссар потрогал стебель:

- Острые шипы, не правда ли? Как по-вашему, послушницы часто колют пальцы?

- Случается порой…

- А вы продаете цветы за деньги. Получаете выгоду от страданий. Третья заповедь, сударыня.

Дормиторий прошлым летом подвергся ремонту. Аббатиса гордилась: не просив ни агатки из верховной казны, исключительно за собственные деньги, она наново побелила здание и заменила оконные рамы. Теперь стекла стояли в два слоя, рамы были гораздо лучше подогнаны, а щели – законопачены. В дормитории стало тепло, зимой сэкономили двадцать два пуда дров.

- Стоит окнами на юг, - обронил эмиссар. – По канону должен на восток.

Она едва удержалась от крика: «Да боги святые, не я же его строила!»

- Приму к сведению, милорд. При возможности, мы перестроим здание…

На очереди стояла церковь. Там тоже имелись поводы для гордости, в том числе и пресловутый Предмет. Будучи малым, он тем не менее пользовался славой, приносил доход и укреплял веру горожан. Имелись и старинные иконы (в идеально начищенных серебряных окладах), и живописные фрески (отреставрированные ее старанием), и новые дароносицы, и витражные окна… Но теперь аббатиса попросту боялась вести гостя в храм. Он точно найдет поводы к недовольству, хотя и сложно представить – какие.

- Изволите ли посетить церковь?.. – робко спросила она и вздохнула с облегчением, получив ответ:

- Не вижу смысла. Мелкие огрехи видны повсюду, но некое старание вам все-таки присуще. Полагаю, уж с храмом-то вы справились.

- Как пожелаете, милорд.

- Идемте в вашу келью. Покажете доходную книгу, затем обсудим этого вора.

В келью!.. Святая Софья, дай мне сил, - мысленно взмолилась аббатиса. Устав трехвековой давности предписывал настоятелям обителей двух низших рангов вести дела в том же помещении, какое отведено для сна – то бишь, в келье. Непозволительная роскошь для монаха – иметь в личном пользовании несколько комнат. Но все изменилось с тех лет, когда писался устав! Церковь Праматерей усилила влияние, софиевские монастыри процветали, особенно – под властью умных настоятельниц. Не было смысла целыми днями слепнуть в келье, когда средства позволяли заполучить отдельный кабинет.

Эмиссар, конечно, иначе смотрел на сей вопрос. Окинул кабинет аббатисы внимательным взглядом, с насмешкою полюбопытствовал:

- Где же вы спите? В кресле, надо полагать?

- На подоконнике.

- Тяга к роскоши и потворство своим капризам не к лицу монахине. Тем более – шутовство.

- Виновата, милорд. Я потворствую не себе, а деловому порядку. Шкафы заполнены книгами и бумагами. Ума не приложу, как уместить все это в моей келье.

- Разместите в библиотеке. Берите в келью лишь то, что нужно.

- Да, милорд, я распоряжусь.

- Питаю мало надежды на это…

Он уселся в ее кресло, неодобрительно ощупал мягкое сиденье. Потребовал финансовые книги за минувший год и за нынешний. Бегло просмотрел, выписал несколько чисел в блокнот.

- Как видите, милорд, наша обитель приносит матери-церкви…

Он отмахнулся:

- Да, я заметил: вы любите делать деньги. Ваши ладони смазаны клеем, к которому липнет серебро. Скажите лучше о краже.

Настоятельница начала рассказ. Хайтауэр слушал вполуха, одновременно листая книги. Без особой надежды она попыталась придать делу выгодный свет. Похвалила наставников семинарии и прилежную сестру Майю, которая привлекла студентов к покраске оград. Затуманила проступок Лизбет: сестра ощутила недуг и отлучилась по необходимости. Семинарист Колин Бейкер услышал мурлыканье кота и вышел во двор поглядеть. Оставшись в храме один, Дэвид Аттертон поддался соблазну…

- Кот ваш? – уточнил эмиссар.

- Да, милорд.

- Не сомневался. И он гуляет по ночам, без присмотра? Справляет нужду где пожелает, верно? В том числе и в беседке, под ноги Праматери Елены?

- Ни разу такого не наблюдалось. Милорд, я прошу заметить: кот имеет к делу косвенное отношение. Он всего лишь побудил Бейкера покинуть храм, и в это время семинарист Аттертон…

- Я понял, - кивнул эмиссар. – Повесить.

- Кота?..

Хайтауэр выдержал угрюмую паузу.

- Я всерьез подумываю о том, чтобы предложить вас на роль придворной комедиантки. Ваш юмор столь же нелеп, сколь неуместен. Повесить – вора, разумеется.

Аббатиса храбро глянула ему в лицо:

- Милорд, я и не думала шутить. Мне было трудно поверить, что так быстро и походя может быть решена судьба человека.

- Не цепляйтесь к словам, сударыня. Конечно, я вынесу вердикт позднее, во время суда, как и положено по закону. Но в данный момент не вижу препятствий к обвинительному приговору.

Она замешкалась, и эмиссар продолжил:

- К слову сказать, не понимаю, зачем вам понадобилось вызывать меня. Дело простое и ясное, ответчик – ничтожен, Предмет – мал. Могли бы отдать семинариста светским властям и не обременять меня долгою дорогой.

То было неправдой. Она не звала его, а лишь доложила капитулу о происшествии. Капитул мог прислать любого пса, гораздо более мелкого, чем Хайтауэр.

Но эти слова стали бы новым оправданием – пустым и бесполезным. Эмиссар уже сложил о ней мнение. Он ничего и не ждет от нее, кроме мелких промашек и пустых оправданий. Аббатиса ощутила сильнейшее желание: удивить его.

- Милорд, дело не представляется таким уж ясным. Видите ли, юный Дэвид имел уважительную причину, чтобы вынести Предмет во двор.

- Поверье об удаче в любви? Олухи-студенты прожужжали мне все уши. Но это пустая сплетня! Вашего Предмета нет в списке чудотворных.

- Потому, милорд, что не существует точных признаков любовного чуда. Когда Предмет снимает паралич или исцеляет сизый мор, его священная сила становится очевидна. Но если супружеская пара живет душа в душу – это кажется обычным делом, не правда ли? Нужно много лет наблюдений, чтобы заметить связь. Большинство семей подвластны житейским коллизиям: случаются детские смерти, измены, ссоры, склоки… А пары, коснувшиеся Предмета, остаются счастливыми.

- Вы в это верите, сударыня? – усмехнулся эмиссар.

- Я не готова утверждать, что данный Предмет – чудотворен. Вы полностью правы, милорд: он не явил нам канонических признаков дива. Но важно иное: мещане верят в его силу. Эта вера оказывает весьма благотворное влияние. Каждая пара, которая коснулась Предмета, начинает считать себя избранной, а свою любовь – освященной богами. От этого и муж, и жена сильнее ценят друг друга, дарят больше внимания и заботы. Любовь крепчает, когда в нее верят.

Странное дело: лицо эмиссара разгладилось, с губ слетела циничная усмешка, в глазах проявился интерес.

- Большинство городских пар венчается в вашей обители?

- Да, милорд.

- Если Предмет так хорошо влияет на них, отчего вы не всем позволяете его трогать?

- Это разрушило бы веру в чудо. Согласитесь, милорд: где есть гарантия, там нет волшебства.

- А как вы избираете счастливцев?

- Рискую быть вновь обвиненной вами, однако первым делом я прошу внести жертву – не менее двух эфесов. Когда монеты ложатся в дароносицу, я зову к себе молодых, возлагаю руки на их чело и молюсь Праматери Софьи. Если Величавая подает мне дурной знак, я запрещаю таинство с Предметом. Но чаще она проявляет благосклонность к молодым, и тогда я позволяю им коснуться святыни.

- Этот семинарист пожалел двух эфесов?

- Дэвид не имел и глории, милорд. Он беден. А если бы нашел деньги для оплаты, я б их не приняла. Дэвид влюблен в дочку знатного человека, они – не пара друг другу.

- И потому он стащил Предмет?

- Вполне возможно, да.

- Однако мотивы вора неважны. Кто вынес Предмет из храма, тот покусился на святое.

- Именно поэтому, милорд, я молилась, чтобы капитул прислал мудрого судью, вроде вас. Это дело слишком двояко: славный юноша ради светлой цели совершил очень дурной поступок.

Эмиссар огладил худые свои щеки, провел ладонью по острой, как клин, бороде. Нечто в словах аббатисы крепко его заинтересовало. На всякий случай она добавила:

- Милорд, не извольте сомневаться: все пожертвования на благость Предмета исправно внесены в доходную книгу. Половина перечисляется мною в пользу казны…

Он кивнул так рассеянно, что стало ясно: доход святой Церкви не заботит эмиссара. По крайней мере, не сегодня.

- Приближаются Софьины дни… - задумчиво вымолвил гость. – Должно быть, многие пары подали заявку на обручение…

- Двенадцать свадеб, милорд, и двадцать три помолвки.

- Как вы успеете столько?

- Не скрою: придется трудно. Задействуем садовую часовню и подземную капеллу. Там будут служить старшие сестры, а я возьму на себя храм…

Он удивился:

- Вы лично правите свадьбы?..

- Я недаром служу Софье, милорд. Свадебный обряд – не только мой долг, но и радость.

- Хм…

Он повел бровью, будто хотел сказать: «А я-то думал, вас радуют только деньги…» Но сказал иное:

- Аббатиса, простите мне малое лукавство: я упрекнул вас в напрасном вызове. Знаю, что вы меня не звали. Капитул собирался направить иное лицо, но я взял на себя эту миссию. Имею хорошего знакомца в вашем городе, хотел его повидать.

- Славно, когда дело позволяет встретиться с другом.

- Но есть и вторая причина визита. В городе живет моя невеста, я хотел обручиться на Софьины дни. И коль скоро вы лично правите обряды – не окажете ли услугу?

* * *

- Ну, что ж, оставлю вас наедине…

Барон Вингрем улыбнулся дочке, не то подбадривая, не то извиняясь, и вышел прочь.

Дариус Хайтауэр толкнул ногой стул:

- Садись.

Роуз села прямо, не касаясь спинки. Разгладила платье, сложила руки на коленях. Было страшно. Человек в черном осмотрел ее бегло, без похоти и даже без интереса. Сказал:

- Я наблюдал, как ты росла. Видел тебя в различных ситуациях, неплохо знаю отца. Все нужные черты были тебе привиты, а все уроки – преподаны. С позиции нрава и воспитания, ты мне подходишь.

Роуз ждала чего угодно, но не такого! Долгих смотрин, придирчивых опросов: что она знает, что умеет, что любит… Равнодушие ошеломило ее, как ледяная вода.

- Перейдем к важному: телесным вопросам. Барон показал мне заключение лекаря, который признал тебя полностью годной к деторождению. Твой вид подтверждает его слова: широкие бедра, здоровый цвет лица. Однако я должен убедиться, что ты не имеешь привычек, вредных для зачатия. Начнем с очевидного: много ли употребляешь вина?

- Отнюдь, милорд. Я помогаю отцу, вижу его клиентов, бывает, выпью с ними за компанию, чтобы не обидеть. Вот и все.

- Должна будешьотказаться полностью, ничего крепче яблочного сока. Соблюдаешь ли заветы Сьюзен? Развиваешь свое тело?

- Не успеваю, милорд. Изучаю с гувернерами восемь предметов, много тружусь по отцовским делам.

- Скверно. В столице изменишь образ жизни, начнешь делать упражнения, полезные при беременности. Ездишь верхом?

- В седле - редко, милорд. Чаще на козлах: люблю править фургоном.

- Полнейшее непотребство. Будешь ездить в карете, а также ходить пешком. Ходьба полезна для развития бедер. Какую пищу предпочитаешь: жирную, сдобную, соленую?..

Пункт за пунктом Хайтауэр спросил обо всем, что могло повлиять на беременность и роды. Роуз отвечала вежливо и ясно, однако душою погружалась в ужас: будущий муж не замечал в ней ничего, кроме утробы и груди.

Но страх - не повод поступить бесчестно! Хайтауэр – давний приятель отца, в также – судья святой церкви. По совести, нужно предупредить его. Когда поток вопросов начал иссякать, Роуз воспользовалась паузой:

- Милорд, позвольте мне сказать.

- Говори.

- Я обязана поставить вас в известность. Простите, милорд, я не питаю к вам чувства. Вы будете несчастны в браке со мною. Я не смогу согреть вас теплом любви.

С полным равнодушием он пожал плечами:

- Этого и не требуется. Коль на то пошло, я тебя тоже не люблю.

Она ахнула:

- Но милорд, зачем же тогда?..

- Для всяческих страстей существуют альтессы. Назначение супруги – иное. Ты с ним справишься.

- Разве моя холодность к вам не отравит супружеской жизни? Не лучше ли найти любящую девушку? При ваших достоинствах это не составит затруднения!

- Наивное дитя, - усмехнулся Хайтауэр.

Роуз совсем потерялась, не в силах понять. Зачем выбирать девицу, к которой ты настолько безразличен? Можно понять безответную любовь, но какой смысл в браке, где любви нет вовсе?!

Она хотела сказать о чувствах к Дэвиду, но равнодушие жениха вышибло из ее головы все мысли, кроме главного вопроса:

- Милорд, зачем вы просите моей руки?! Кому нужна жена, с которой не будет счастья? Милорд, прошу, объяснитесь!

Он повел бровью:

- Объяснить… Хм… А отчего бы и нет? В столице ты сама увидишь положение дел, но лучше подготовиться заранее. Будешь знать, какую играть роль.

И нареченный поведал ей следующее.

Церковью Праматерей управляет капитул: семнадцать высших священниц каждого из орденов. Мужчина не может войти в него. Верховную власть Праматеринской ветви составляют исключительно женщины.

Самым могущественным органом после капитула является церковный суд. Его сила – в праве казнить и миловать священников любого ранга, кроме высших матерей. Суд – это меч, способный снести голову кому угодно, даже епископу или аббату. Острием меча служит эмиссар Хайтауэр.

Разумеется, капитул ставит строжайшие требования к эмиссару. И лорд Хайтауэр всегда держался на высоте: он решителен, быстр, исполнителен, безжалостен к греху. Сама архиматерь постоянно его хвалит. Лишь один крохотный изъян: Хайтауэр – мужчина. Священницы капитула чуточку больше доверяли бы человеку, мыслящему как они: то есть, женщине.

Ровно через год, на следующие Софьины дни, придет срок утвердить новый состав церковного суда. Архиматерь хочет оставить эмиссаром своего верного слугу, но группа других матерей прочит на это место агатовскую аббатису из Алеридана. Она имеет лишь одно преимущество перед Хайтауэром – пол. Вот почему архиматерь велела своему эмиссару: женитесь, милорд, и заведите детей. Женатый мужчина более понятен, чем мужчина холостой. Если обзаведетесь семьею, никто в капитуле не станет голосовать против вас.

Роуз выслушала с полным внимание, но так и не поняла:

- Выходит, милорд, вам следует жениться этим летом… Но почему именно на мне? Разве нет в столице девушек, влюбленных в вас? Разве нет хотя бы той, к кому неравнодушны вы?

Он искривил губы:

- Твой разум весьма ограничен. Чувство – это риск! Если я буду любить жену, через нее враги смогут манипулировать мною. Если она будет любить меня, то станет глупой и непредсказуемой. К тому же, столичные вертихвостки спят и видят, как присосаться к моей власти и деньгам. А ты – чиста, как белый лист. Из тебя я сделаю портрет идеальной супруги.

Она не сдержалась, вскрикнула в отчаянье:

- Прошу, увольте, милорд! Мы оба станем несчастны!

В ответ он усмехнулся:

- Если б ты кинулась мне на шею и зашептала нежные слова, я б выгнал тебя прочь. Так ведут себя пиявки, падкие на славу и богатство. Но ты протестуешь – и этим доказываешь свое бескорыстие. К тому же, ты честно сказала, что не любишь, а значит, не приучена лгать. Ступай же, обрадуй отца: ты подходишь мне в жены.

* * *

Три дня перед праздником Софьи, согласно церковному календарю, являют собою кошмар. Всякий, кто служит Праматерям, знает истину: утру предшествует ночь, а празднику – предпраздничная жуть.

Начать с простого: в Софьины дни ворота и двери не запираются. Для встречи любящих сердец не должно быть преград – так сказано Праматерью. Потому перед праздником нужно проверить замки на шкафах и сундуках, и убрать туда ценную утварь.

Второе дело – заготовить угощения. В Софьины дни никому не станет времени куховарить: послушницы и сестры собьются с ног на свадьбах и богослужениях. А значит, все для трапезы в эти дни надо приготовить заранее и спрятать в холодных погребах. Поскольку этим заняты все в округе, то цены взлетают. Нужно спорить, торговаться, хитростью и лестью выбивать скидки.

Далее, печенья: традиционные софьины кругляши с ягодкой посередине. Они стоят особняком от прочей готовки, поскольку их нужна тьма. Идова тьма, да простит Праматерь скверное слово! Все жрут кругляши, и в огромных количествах. Одни причащаются: жуют с благостным видом за обе щеки. Другие пробуют вкусы, собирают коллекцию. Детишки носятся из храма в храм, набивая сладостью рты и карманы. Бедняки нагребают печенья впрок. Сестры и послушницы перебивают голод, когда нет времени на трапезу… В прошлом году ушло восемь ящиков кругляшей – и не хватило! Стоит ли говорить: в каждом ящике печенья были с разным вкусом, и все освящены молитвой.

Ну, а главное - подготовка свадеб. Устроить три алтаря вместо одного, расставить скамьи, развесить иконы, заготовить вино и чаши, платки и ленты. Заучить имена женихов, невест, родителей, знатных гостей. Составить распорядок, разделить роли, распланировать все, что только может быть спланировано. Разметить дорожки, расставить преграды, там разрешить, здесь запретить, туда – непременно, сюда – строго настрого… Прогнать тысячу гостей по точно рассчитанным путям, и не дать им превратить маленький монастырь в царство владыки хаоса!

Обитель Софьи Дивотворящей гудела пчелиным роем. Младшие сестры и послушницы метались по делам, старшие сестры управляли ими, а аббатиса решала проблемы, возникающие в изобилии.

Беда с закупкой муки. Сестра Люсиль приобрела четыре мешка, больше нет на всем базаре! Правда нет или нет по дешевке?.. То-то же. Сестра Люсиль бережет каждую агатку. Виолетта, щедрая душа, езжай с Люсилью, да побыстрее.

Телегу картофеля свалили возле храма. Как так, почему не в погреб?! Святая мать, у торговца спина болела, не донес… Ясно. Зовем сестер Берту и Марту, они не только картофель, но и коня поднимут. Ну-ка, сестрицы, Софьи ради, всю эту гору – в погреб. Укрепитесь трудами и молитвою!..

Матушка, несчастье: Предмет закрылся! Спрятали в сундук, клацнули замком – а он был залит чем-то липким, теперь не отпереть!.. Эко несчастье. Сестра Лизбет давеча оплошала с Предметом, ей и расхлебывать. Ну-ка, Лизбет, со всех ног за мастером, купи замок на замену.

Спасите, помогите, в кухне пожар! Дым валит во все щели! Дышать нельзя!..

Что? Дайте взглянуть… Действительно, дым. Пахнет свиньей на вертеле. Ну-ка, я угадаю: сковородку ставили послушницы? То-то же. Смазали салом вместо топленого масла. Что делать? Проветрить, с божьей помощью. Салоедкам в руки сковороду, пускай чистят. Остальным – месить тесто. Где? Да в трапезной, на столах, покуда кухня непригодна!

Пока аббатиса, окутанная клубами дыма, в хвост и в гриву гоняла послушниц, к ней подкрались сзади:

- Долгих лет, святая мать.

Обернулась и ахнула: Хайтауэр!

- Долгих лет, милорд…

- Я немного понаблюдал за вами.

- О, боги! Простите, милорд, я поставлю замену и уделю время вам. Майя, голубка, прошу тебя…

- Не нужно, я вошел во вкус. Продолжайте свое дело, а я посмотрю.

Такого подвоха аббатиса не ждала. Делать все то же самое на глазах у эмиссара?! Но времени на сомнения не имелось: уже накатывали новые проблемы.

- Матушка, свадьбы смешались! Мастер Фитцгерберт назначен на десять, но думал, что на двенадцать, и позвал гостей. А на двенадцать стоит сын шерифа, его никак не передвинешь: к ним едет генерал из Лабелина…

- Поставьте Фитцгерберта на полдень, но в крипту. Аптекаря из крипты – на час во двор. А портниху со двора – на десять в храм. И всем распишите открытки с новым временем. Открытки освятите, нарисуйте спираль – никаких больше переносов!

…

- Матушка, беда: цветов не хватило!

- Для чего, дочь моя?

- Для алтаря во дворе! Насыпали розовых лепестков, но они кончились…

- Я сказала: розовой тканью, а не лепестками. Сколько цветов вы ободрали? Неужели все?!

- Ой… Простите, ради Софьи!.. Матушка, что же теперь?!

- Лепестки – собрать и под пресс, сделаем розовую воду, освятим, продадим. Как вернется Люсиль, пусть едет за флаконами. А алтарь накрыть парчой.

…

- Матушка, дароносицу туда или сюда? Здесь упадет, а там об нее споткнутся. Сюда, матушка? Или туда лучше?..

…

- Матушка, Люсиль с Виолеттой вернулись. Муки нет на базаре. Теперь уж совсем нет, даже с переплатой!

- Благословляю вас, сестры, в долгий путь за город, на мельницу Харпера. Напомните мельнику воцерковление племянницы, пускай сделает скидку. Так и скажите, он поймет. Да, дорогою не смейте спать! У сестры Марты возьмите иголки и порванные рясы, пока едете - зашейте!

…

- Матушка, я купила замок! Глядите, какой славный. Дорогой встретила Роуз, дочь винодела. Они опаздывают с поставкой, привезут только ночью.

- Ночью – не беда. Лишь бы не в день Сошествия…

…

Увлекшись кутерьмой, настоятельница почти забыла про эмиссара. Он вел себя на диво тихо: следовал тенью и ни в чем не мешал. Получив минуту передышки, она спросила:

- Милорд, имеете ли замечания к моей работе?

- Тринадцать штук, сударыня.

- О, Софья… Отчего же вы молчали?

- Трудись усердно в меру своих сил. Сил у вас много, вы вкладываете их без остатка. Отрадно видеть.

- Благодарю, милорд.

- А изъяны мелки и простительны, кроме одного: уберите скамьи со двора. Сиденье под солнечным небом – это театр, а не богослужение.

- Сию минуту, милорд.

Мягкость эмиссара порадовала аббатису. Он явно чего-то хотел от нее. Оказать услугу столь знатному лицу – хороший шанс продвинуться по службе. С двойным усердием она расшвыряла дела и выкроила время для чаепития. В уютной тиши кабинета наполнила гостю чашку.

- Я к вашим услугам, милорд.

Он кивнул:

- Вы понятливы, одобряю. Сударыня, я имею сомнения касательно невесты… Будучи знаком с ее отцом, я наблюдал девушку во время роста и формирования. Казалось, все потребные качества были должною мерой заложены в нее. Благочестие, скромность, смирение и трудолюбие девушка проявляла в нужном количестве. Получив письмом предложение от ее отца, я не стал колебаться и ответил согласием.

- Однако, милорд?..

- Третьего дня я прибыл в ваш город, увидел избранницу - и заметил в ней дурную перемену. Девушка стала живо интересоваться вопросами чувства. Мне думается, она влюбилась.

Аббатиса развела руками:

- Юным душам это свойственно. Не вижу беды, милорд.

- Если она любит другого, то сможет предать меня. Станет вражеским шпионом в моем доме!

- Милорд, скажу по опыту сотен свадеб: в половине случаев девушка идет к алтарю с одним мужчиной, а вздыхает по другому. Это не беда. С годами девушка забудет прежнее чувство и привыкнет любить вас.

- Я не могу полагаться на удачу.

- Тогда ухаживайте за нею, милорд. Сперва добейтесь любви, а потом ведите к алтарю.

Он раздраженно рубанул рукой:

- Не имею времени на глупости!

- Простите, милорд, но в таком случае… чего вы просите у меня?

- Во время свадьбы дайте ей Священный Предмет. Боги свяжут ее со мной, и она уже не посмеет предать.

- Конечно, я так и собиралась. Но, простите, милорд, традиции сильны, когда они соблюдаются в точности…

Аббатиса раскрыла доходную книгу.

- А вы своего не упустите, - отметил эмиссар.

Он выложил на стол восемь эфесов, вписал в книгу свое имя и сумму. Аббатиса могла помочь ему бесплатно, и настояла на деньгах вовсе не из жадности. Она успела понять этого человека: он не ценит ничего, что дается даром. Единственный путь к его сердцу – назначить себе высокую цену. Потому она смахнула золотые в ящик стола.

- Благодарю за пожертвование, милорд.

- Влюбленность девицы имеет еще одну неприятную грань. Само чувство, конечно, пройдет без следа. Но скверно, если оно оставило отпечаток на теле. Вы понимаете меня?

- Боюсь, не вполне. Коли девица в положении, родители не стали бы этого скрывать.

- Я хочу знать: сорван ли ее цветок? Применяла ли она право Мириам?

- По закону девушка может держать это в секрете.

- Для воплощения права Мириам она выбрала бы конфидента. Им может быть отец или мать, но оба поклялись мне, что девица чиста. Также конфидентом может стать известный, уважаемый в городе священник… Такой, как вы.

Аббатиса потеребила браслет на руке. Захотелось позвать и погладить кота – он отлично успокаивал в минуту волнения.

Вопрос эмиссара незаконен. Тайна конфиденсии равна тайне исповеди. Только с согласия девушки конфидент может раскрыть секрет, и никак иначе. Если аббатиса скажет: «Да», - она нарушит устав и сразу лишится уважения, станет бесхребетным слизняком в глазах гостя. Но твердое «нет» вызовет гнев.

- По закону, - медленно повторила она, - девица вправе хранить эту тайну.

Брови эмиссара угрожающе сошлись к переносице.

- Я закрыл глаза на многие изъяны вашего хозяйства.

- Милорд, я не просила снисхождения. Готова ответить за все, что делается в монастыре.

- Едва ли вы справитесь с ответом! Все здесь пропитано запахом денег.

- Я служу Софье и Церкви, а не кошельку. Никогда в жизни не поступалась верою ради выгоды.

- Только что вы взяли с меня восемь золотых.

- Ради вашего счастья, милорд.

- Так сделайте для моего счастья еще одно: скажите, чиста ли невеста.

Проклятье! Аббатиса обругала себя. Эмиссар завлек ее в ловушку, теперь осталось лишь два пути: сделка с совестью – или прямой конфликт. Хотя…

Она отперла секретный ящик, вынула книгу учета конфиденсий, раскрыла на чистом листе.

- Милорд, я не имею права нарушить тайну. Однако вы, как судья святой Церкви, можете потребовать сведений, и я буду вынуждена подчиниться.

Он прищурился, глядя ей в глаза. Оба понимали, что это компромисс. Да, высший церковный суд может отменить тайну исповеди – но только в присутствие того, кто был исповедан.

- Я требую, - сказал эмиссар.

Она подала ему перо и чернила.

- Будьте так добры, в письменной форме.

Его губы растянулись в подобие улыбки.

- Мне по нраву ваш стиль работы. Вы думаете о последствиях поступков, обычно женщины не утруждаются этим.

- А вы унижаете людей, чтоб испытать на прочность.

Он медлил, покачивая в воздухе пером.

- Возможно, сударыня, я смогу найти вам место в столице… Мне требуется помощница. Верная и умная женщина. Понимаете меня?

Она поняла.

О, Софья Величавая!.. Верная женщина, помощница в столице… Хайтауэр стоит так высоко, как только может забраться мужчина. Выше – капитул, а он открыт лишь для женщин! Эмиссар хочет ввести свою ставленницу в верховный совет.

У аббатисы пересохло в горле. Рука пошарила по воздуху – где же кот!.. Меня – в капитул? Это шутка, должно быть. Ирония, насмешка… Я – настоятельница обители второго ранга. Выше – полные аббатства, выше – епархии и сеньории, выше – архиепархии, и только затем – капитул. Минуя три ступени, прямиком на вершину?!

Конечно, не сразу. Пройдут годы службы, прежде чем он полностью доверится мне. Но даже так, это сказочный взлет!

- Вижу, вы поняли, сударыня. Что же по поводу девицы?

Она поклонилась и аккуратно обошла ловушку:

- Охотно отвечу вам… сразу после письменного запроса.

- Хвалю, - сказал эмиссар и вывел строку:

«Требую сведений о конфиденсии. Дариус Хайтауэр».

- Вы не указали имя, милорд.

- Думалось, вы уже угадали.

- Роуз Вингрем, - кивнула аббатиса. – Однако впишите своей рукой.

Эмиссар вывел два слова. Без колебаний монахиня сказала:

- Роуз Вингрем чиста. Право Мириам не использовано ею.

Аббатиса была в этом совершенно уверена. На одной стороне листа красовался запрос эмиссара, а на обратной – отвергнутое прошение Роуз.

Хайтауэр поглядел в лицо аббатисе, выискивая признаков лжи. Остался вполне доволен результатом:

- Благодарю, святая мать.

Кот прыгнул ей на колени и замурчал под ласковой рукою. Монахиня сразу ощутила покой и уверенность.

- Позвольте дать вам совет, - сказала она. – Оправдайте Дэвида Аттертона.

Эмиссар удивленно наклонил голову:

- Это же явный вор! И не имеет влиятельных друзей. Не вижу резона в милости.

- Суд состоится накануне вашей свадьбы. Вашу строгость невеста увидит сама. Покажите ей также милость – пускай Роуз знает, что вы способны на то и на другое.

- В глазах капитула я буду выглядеть нелепо. Проделал такой путь и никого не казнил?..

- Напротив, милорд. Повесить Дэвида смог бы кто угодно, в том числе и наш городской суд. Но вы проделали долгий путь, чтобы спасти юношу, чистого душою. Это запомнится капитулу, в отличие от казни.

- Хороший совет, - признал эмиссар. – Одобряю ход вашей мысли.

* * *

- Говорите, замок нужен, леди Роуз?..

- Да, сударь, навесной.

- Вам на въездные ворота или подвал, или на амбар может быть?

- Нет, на сундук.

- А сундук большой или малый? Какое отверстие в ушках?

- Сундук средних размеров, как для столового серебра. Отверстие тоже среднее. Вы дайте какие есть, я сама выберу.

- Ну уж…

Мастер не выказал веры, что юная девица способна выбрать такую мудреную вещь, как навесной замок. Однако выложил на прилавок четыре образца, и Роуз тут же увидела подходящий.

- Вот этот замечателен! Красив, аккуратен, с позолотою.

- Это бронзовая накладка, миледи, но очень хорошего качества. За пять лет не потемнеет.

- Он будто для церкви сделан!

- Уж да, такое качество и в храм не грех. Там даже гравировка со спиралью.

- А ключик позвольте...

Мастер подал связку с несколькими копиями ключа. Роуз испробовала: замок открывался легко, с приятным сочным щелчком.

- Все же простите, он слишком церковный… Не найдется ли похожего, но другого?

- Показал, какие были, леди Роуз.

- Будьте так добры, поищите в кладовке, в мастерской… Может, завалялось хоть что-нибудь…

Он сомневался в результате, но все же пошел взглянуть. Вернулся с пустыми руками:

- Ничего, миледи. Для ваших нужд – только эти четыре.

- Тогда простите. Возьмите агатку за беспокойство, поищу у других мастеров…

- Да где ж вы найдете! Тут на десять улиц – я один!..

Но она уже выскользнула на улицу. Красивый замок остался лежать на прилавке.

Роуз несколько раз прошлась от мастерской к Софиевскому монастырю и обратно. Она безумно скучала по Дэвиду, очень хотелось зайти в обитель. Конечно, аббатиса не пустит ее к нему, но даже просто побыть рядом – уже счастье! Улучить миг, когда никто не смотрит, подойти к дверям подвала, позвать… Услышать хоть слово родным, любимым голосом! Спросить – каково ему, страшно ли, холодно? Утешить: «Не бойся, милый. Завтра суд, все будет хорошо, тебя освободят, я точно знаю!» Но как ни хотелось этого, Роуз понимала: нельзя. Покажись возле Дэвида – поставишь план под угрозу. А цель – превыше всего!

Из ворот обители вышла монахиня и засеменила по улице, придерживая рясу.

- Сестра Лизбет? Долгих лет вам, куда так спешите?

Лизбет выделялась из монашек двумя приметами: бородавкой на подбородке и неумолчной болтовней.

- Ах, леди Роуз!.. Такое случилось: Предмет закрыли в ларце, а отпереть не можем! Я говорю: матушка, это не к добру, дурная примета, отмолить нужно. А матушка мне: иди за новым замком. Вот и иду – а сама думаю: если не отмолить, новый тоже сломается. Святое слово здесь необходимо! И мастерскую бы найти…

- Я знаю мастерскую: ступайте прямо, сестра, за трактиром – направо, а после башмачной – налево. Там в тупичке…

- Ой, спасибо, леди Роуз, защити тебя Софья! У нас же такое творится, все с ног сбиваются. Муки не хватает, картошку свалили у храма, младшие спалили сковородку, а тут еще замок… Истинно говорю: нужно восемь молитв, нет, даже шестнадцать. Вернусь – так и скажу матушке…

- Пожалуйста, передайте ей еще одно. Мой отец приносит извинения: вино не успели доставить из поместья. Мы привезем его ночью, после вечерней песни.

- Вино к нам? Аж после вечерней?.. Матушки, кто ж его примет! Все будут спать, да и ворота на засове!..

- Отец пришлет грузчиков, и я сама буду, прослежу за доставкой. От вас нужна только одна сестра: чтобы отперла ворота и показала, где сгрузить.

Круглое личико монашки выразило заинтересованность:

- Затемно привезете?.. Нужна сестра, чтобы встретить?.. А вина-то много?..

- Восемь бочек, как заказано. И еще маленький подарок от отца.

- Затемно, одна сестра… Я так и передам матушке… Да…

Лизбет поспешила дальше, подхватив подол. Роуз воскликнула вдогонку:

- За трактиром – направо, за башмачной – налево и в тупик!

Роуз натянула поводья, и кони послушно встали. Как только замер цокот подков, на улицу легла приятная, бархатная тишина. Ночь была лунной и теплой, в такую ночь гулять бы рука об руку с любимым, до самого утра, напролет. Болтать про все на свете, шептать нежные слова, целоваться всласть, взахлеб, пока никто не может помешать… Эх.

- Ты хорошо правишь, - сказал Колин Бейкер. – Извозчик, а не дева божья.

Роуз обернулась к товарищам, сидевшим в телеге, облокотившись на винные бочки. Недовольно нахмурилась:

- Колин, ты снял шляпу.

- Я в ней похож на разбойника из притчи!

- А без нее – на семинариста Колина Бейкера. Надень и надвинь пониже. Вот так… Теперь – повторим план.

Колин подобрался, Хейс выплюнул травинку, которую жевал по пути. В грубых куртках грузчиков, надетых на голое тело, они и вправду напоминали бандитов.

- Мы стучимся в обитель, отпирает сестра Лизбет, показывает, куда сгружать. Вручаем ей подарок, она тут же предается порочной страсти. Мы с Хейсом разгружаем телегу, а ты идешь в храм. Делаешь то, чего никому нельзя знать…

Роуз исправила:

- Молюсь Праматери Софьи. Кто бы вас ни спросил – говорите одно: леди Роуз молится.

- Угу… После так сказать молитвы, ты идешь к Дэвиду. Шепчешься с ним, а мы заканчиваем с бочками. Потом уезжаем.

- Тебя не должны узнать. Шляпу держи на бровях, а рот – на замке. Пускай говорит только Хейс.

- Вопрос, - сказал Хейс, - а если пойдет не по плану?

- Что именно?

- Да что угодно. Так оно всегда. Если план есть, то по нему не идет.

- Как бы ни случилось, я должна попасть в храм, любой ценой. К Дэвиду могу не успеть, тогда передайте ему записку.

Она отдала Колину листок бумаги. Тот спросил:

- Не лучше ли нам пойти в храм, а тебе – к Дэвиду?

- В храме очень опасно. Я согласна рискнуть только собой.

Не дав ему ответить, Роуз пустила коней.

План нарушился сразу же, как только скрипнули петли монастырских ворот. В проеме показалась не Лизбет и даже не Майя (к которой тоже имелся подход). Телегу встречала Люсиль – старшая сестра, заведующая монастырскими складами.

- Долгих лет. Запоздали вы.

- Простите, святая мать.

- Не беда, перед Софьиными вечно суматоха. Въезжайте… Вот сюда, налево.

Люсиль светила фонарем, Роуз шагала следом, ведя коней под уздцы. Прошли под зеленой аркой, обогнули беседку, пересекли сад. В темноте скульптуры казались призраками, деревья – кляксами. Миновали трапезную и почему-то подошли к библиотеке. Люсиль отперла:

- Сюда, будьте любезны.

- В библиотеку, святая мать?..

- Пути божьи... Кладовые полны, в подвале этот юноша, в трапезной готовят кругляши…

- Приступайте! – строго велела Роуз.

«Грузчики» замешкались, не зная, как приступить. Давненько им не доводилось поднимать что-либо тяжелее святого писания.

- Нечего ворон считать! – пришла на помощь Роуз. – Откиньте борт, кладите трап, катите живее!

И сразу, пока монашка не заподозрила чего-нибудь, Роуз повернулась к ней:

- Мать Люсиль, я прошу: позвольте помолиться. Завтра – суд, а потом Софьины, храм все время будет занят. А мне очень неспокойно на душе. Только Софья Дивотворящая снимет тревоги…

Люсиль согласилась удивительно легко:

- Конечно, дитя. Идем.

Она отперла церковь. Скрежетнул замок, лязгнула кованая дверь. В храме царила гулкая темень, каждый шаг отдавался эхом в черноте сводов. Сестра Люсиль нашла свечу, вручила Роуз, зажгла от своего фонаря.

- Благодарю, святая мать. Дайте мне всего пять минуток, пока они разгрузят – я уже выйду…

- Я помолюсь с тобою вместе, - сказала Люсиль и зашагала к алтарю.

- В этом нет нужды…

Но фонарь уже светил в центральном нефе. У Роуз все внутри поникло. Она не видела никакой возможности выгнать монашку и остаться одной.

Прикрыла дверь до половины, оставила щель – будто надеялась, что сквозняк выдует сестру Люсиль из храма. Прошла к алтарю, защищая свечу ладонью. Лоскутик света бежал по скамьям и фрескам, выхватывал мертвенные лики Праматерей.

- Сюда, дитя.

Монахиня поставила Роуз возле себя. Сундук с Предметом находился всего в пяти шагах, сразу за алтарем. Совершенно недостижимый, невзирая на близость.

- Святая Софья, всеблагая мать… - начала Люсиль, и Роуз подхватила за нею.

Молитва звучала странно, неразборчиво. Эхо не поспевало за речью - кажется, Люсиль спешила окончить поскорее. Мысли Роуз метались в поисках выхода.

- …уповаю на тебя, мать всех детей, - окончила монашка и сразу, без паузы сказала: - Послезавтра ты выходишь замуж.

-  Да, святая мать.

- За эмиссара Хайтаэура.

- Да, святая мать.

- Есть ли на это твоя воля?

- Я покорилась воле отца.

Люсиль подняла фонарь так, чтобы Роуз видела лицо – строгое, мрачное.

- Знай, дитя: Хайтауэр – черный человек. Коршун. Тебе придется худо в этом браке.

Холод пробрал ее от затылка до пят.

- Неужели папенька желает мне зла?

- Не смею судить его. Твой отец, должно быть, хочет тебя возвысить. Но столичная жизнь не принесет радости, когда окажешься под железным сапогом.

- А разве есть выбор?..

Сестра Люсиль решительно встряхнула головой:

- Девицею я побывала в твоей шкуре. Меня обещали чудовищу, я пришла в ужас, хотела кинуться в реку. Но выбрала иное: на Софьины дни прибежала сюда и попросилась послушницей. Аббатиса приняла и защитила, не отдала жениху, хотя он пришел в дикий гнев. Аббатиса для меня сотворила чудо. Я смогу сделать то же для тебя.

Роуз потерялась, слова слиплись в комок:

- Но святая мать… как же… а отец…

- Ты останешься рядом, он часто сможет тебя видеть. Со временем поймет и простит.

- Аббатиса не даст согласия, она на меня зла.

- Должно быть, ты ошиблась. Ты – славная девушка, с чего бы ей злиться?

- Клянусь вам, так и есть.

- Если и так, не беда. Матушка собралась в столицу, эмиссар зовет ее с собой. Обитель останется в моем ведении.

- Она поедет… с ним?! – Роуз не сдержалась, голос так и дрогнул от презрения. Монахиня склонила голову:

- Вижу, ты сама поняла, кто таков твой жених. Спаси себя, дитя. Завтра приди с прошением.

- Но я…

Роуз прикусила язык. Я сбегу с Дэвидом, едва его оправдают, - вот что было на уме. Но для этого нужно, чтобы вы, Люсиль, вышли из храма. Хотя бы на две минуты!

- Святая мать, я очень благодарна. Дайте мне день, чтобы подумать.

- Конечно.

- И позвольте прочесть еще одну молитву. Наедине с собой.

Лицо монашки напряглось.

- Прости, дитя, не могу. Лизбет покинула храм, когда здесь были семинаристы. Ты знаешь, чем кончилось.

- Клянусь, что выйду с пустыми руками. Можете даже обыскать!

- Спаси Праматерь! Я целиком тебе верю, дитя. Но не могу подавать сестрам дурной пример. Решено строго: миряне не остаются здесь в одиночку.

Роуз тяжко вздохнула. Ватным языком залепетала молитву:

- Святая Софья, всеблагая мать…

Топ-топ, - тихонький звук донесся из притвора.

- Вы слышали?..

Обе умолкли, навострив уши. Роуз подняла свечу, но пламя освещало лишь малое пятно.

Топа-топа-топа-топа! Некто маленький промчал во мраке в боковой неф.

- Матушкин кот! – воскликнула Люсиль. – Прямо в церковь, ай негодник!.. Ну-ка, иди сюда, кис-кис!

Серая тень скользнула по самому краю света.

- Вижу его! Сейчас поймаю! – шепнула Роуз и двинулась за котом.

- Стой, испугаешь!..

Но было поздно. Каблуки девушки громко щелкнули по камню, кот возопил: «Мурмяу!» - и ринулся наутек. Увидел черный проем в стене, махнул туда, умчал вверх по ступеням.

- Ой, простите, святая мать…

- Ничего, дитя. Он сбежал на хоры, сейчас найду его. Подожди здесь.

Люсиль исчезла на лестнице. Едва угас в проеме отблеск фонаря, Роуз метнулась к сундуку. Выхватила из сумки ключ, украденный в мастерской, сунула в скважину, накрыла замок подолом, чтоб заглушить звук. Повернула с замиранием сердца.

Клац.

* * *

Суд над Дэвидом Аттертоном был назначен на двадцать третье июня - в канун Софьиных дней и свадьбы эмиссара с Роуз Вингрем. Так будет лучше для всех: разобраться с судебным делом еще до праздников.

Аббатиса встретила день суда в небывало хорошем настрое. Она гладила кота и нашептывала в острое мохнатое ухо:

- Сегодня и завтра все изменится к лучшему! Сперва избавимся от Дэвида – в подвале он мешает, как козни Темного Идо. Это же из-за него вино стоит в библиотеке… Потом обручим Хайтауэра с Роуз. Уж я постараюсь, чтобы все прошло, как по маслу. А потом оставим Люсиль за старшую и поедем в Фаунтерру. Эмиссар возьмет с собой жену, а я – тебя. Увидишь, пушистый: лет через пять твоя хозяйка войдет в капитул! А ты станешь самым упитанным котом в Землях Короны!

Она прохаживалась по двору, наблюдая обитель новым взглядом. Все здесь – привычное, родное, ее руками выпестованное. Куда ни посмотри, во все вложена щепотка души. Но через неделю пора прощаться. Немного грустно – и в то же время как радостно! Довольно с меня этих стен. Довольно родной и милой темницы. Пора на свободу!

Ведомая душевным порывом, она выпустила Дэвида из подвала. Позволила поесть вместе с сестрами, погулять во дворе, зайти в храм для молитвы. Пускай в храме и ждет – суд будет там. А в подвал можно уже понемногу перекатывать вино – ведь Дэвида нынче оправдают.

Вскоре приехал эмиссар Хайтауэр со своими помощниками. С ними была и Роуз Вингрем.

- Долгих лет, святая мать. Моя невеста проявила интерес к занятиям будущего супруга. Желает увидеть суд.

- Благое дело. Но храм еще не готов, переставляются скамьи. Прошу, милорд, подождите в беседке.

- Я лучше прослежу за подготовкой. Роуз, останься в славном обществе аббатисы.

Он подарил приветливый кивок и ушел в церковь, прихватив помощников. Эмиссар был весел и полон сил, он тоже ждал наилучшего от этих дней.

А вот Роуз тонула в каких-то мрачных мыслях. Очевидно, эмиссар не сказал ей, что думает оправдать Дэвида. Аббатиса взвесила: не стоит ли успокоить девушку? Но тут возник шум у ворот.

- Матушка, пришли студенты! Очень много, две дюжины божьих душ!

Она устремилась туда. Толпа семинаристов в белых воротничках и черных сутанах напоминала стаю гусей.

- Святая мать, мы пришли дать показания в суде, - изрек самый храбрый из них, заводила.

- Вы свидетели? Имеете письменный вызов?

- Только я, святая мать. Мое имя – Колин Бейкер.

- Вы и войдите, остальным – всего доброго.

- Святая мать, мы не уйдем! Мы знаем Дэвида, он честен и порядочен, суд должен услышать об этом!

Она вспомнила, как семинаристы разозлили эмиссара в день его прибытия. Ну уж нет, такого не повторится.

- Суд все услышал, когда вы загородили дорогу. Суд принял во внимание. Ступайте прочь.

Один из них откашлялся, поправив душный воротничок:

- Святая мать, простите, но мы имеем полное право… Согласно Юлианину закону, судебное заседание должно вестись открыто. Любой может войти, с вызовом или без.

- Ай, какие умники! Законы изучили!.. А это что такое, позвольте узнать? – она стукнула кулаком по кованному гербу на воротах. – Монастырь является феодальным субъектом, а я здесь – сеньор. В мои земли вы не войдете без моего позволения!

Не успели они сочинить новый довод, как аббатиса впустила внутрь Колина Бейкера и захлопнула врата перед носом остальных.

- Святая мать, простите, но так не полагается… Сие идет против нрава и порядка…

- Суд состоится в церкви. Шагай!

Колин поплелся в сторону храма. Пройдя мимо Роуз, обменялся с нею странным взглядом.

Аббатиса поставила у ворот дюжих сестер Берту и Марту, велела во время суда не впускать ни студентов, ни кого-либо еще. Не нужно тут балагана, закончим суд за полчаса и вернемся к делам. Сегодня - печь кругляши! Работы непочатый край!..

Она зашагала к церкви, махнув по пути Роуз:

- Идем, дитя мое. Должно быть, все готово.

Роуз замешкалась. Она стояла с сестрою Люсиль, монахиня спросила о чем-то, девица опустила глаза.

- Люсиль, не отвлекай деву божью. Проведем суд – тогда побеседуете.

- Простите, матушка, - сказала Люсиль, но не двинулась с места. Протянула Роуз раскрытую ладонь: - Принесла или нет? Коль принесла – давай.

- Что принесла? – Удивилась аббатиса. – Браслеты к свадьбе?..

Роуз раскрыла свою сумку, похожую на заплечный мешок. Выудила исписанный лист бумаги, дрожащей рукою отдала сестре Люсиль.

- Что происходит?

- Матушка, дева божья Роуз просит о вступлении в нашу обитель в чине послушницы.

Аббатиса выхватила листок, не мигая прочла слова.

- Дитя мое, как это понимать? Ради Софьи, у тебя завтра свадьба!

Роуз застыла, белая от волнения, сведя челюсти, сжимая кулачки. Люсиль ответила вместо нее:

- Девица Роуз Вингрем не желает брака с лордом Хайтауэром. Она предпочтет служить Праматери Софьи.

Ярость взлетела в душе аббатисы. Поднялась мгновенно, словно буря. Как это – не желает? Есть решение родителей, есть воля жениха, подана заявка на брак, принесена жертва Священному Предмету! Все уже определено! Кто она такая, чтобы не желать?!

- Девица Роуз, иди за мной.

Сцепив зубы, девушка пошла следом. Обогнули беседку, свернули к трапезной, приблизились к дверям подвала.

- Дэвид хотел тебя увидеть. Не стоит ли тебе обсудить решение с ним?

Роуз вспыхнула румянцем, зарделась от нежданной радости, надежды, восторга.

- Святая мать, вы позволите нам увидеться?.. Храни вас Софья! Вы для меня… Я вам так…

Чувство благодарности захлестнуло ее. Роуз потеряла все слова, схватила руку аббатисы, прижала к губам.

- Полно же. Не стоит этого… Входи!

Монахиня открыла пустой подвал. Роуз ринулась вниз по лестнице, в темноту:

- Дэвид, любимый!..

Аббатиса захлопнула дверь за ее спиною, опустила засов. Стремительно зашагала к церкви. На ходу махнула сестре Люсиль:

- Сюда. Помнишь обет послушания?

- Я… зачем же вы!.. Я помню, матушка.

- На кухню, печь кругляши. Всех, кто свободен, - туда же. К подвалу никому не подходить.

Храм был полностью готов к заседанию. Кафедру передвинули в центр главного нефа, сделав местом для выступлений. Позади нее, у алтаря сидел на почетном месте Хайтауэр. На одной скамье разместился Дэвид, охраняемый воинами эмиссара. На другой – свидетели: семинарист Колин, сестры Лизбет и Майя. Трое послушниц дежурили для поручений. Вот и весь состав суда.

Аббатиса прошла к алтарю и села подле эмиссара. Он выделил ей место по правую руку от себя – приятный знак.

- А где же Роуз?..

Монахиня помедлила, не решаясь ответить. Поступок девицы вызовет ярость милорда, тогда достанется всем… Но и скрыть нельзя. Как тут скроешь!..

Аббатиса отдала эмиссару листок, притихла в ожидании грозы. Он прочел, хмыкнул, пошевелил бровью. Шепнул с удивительным спокойствием:

- Я допускал возможность подобной выходки. Надеюсь, хм, вы не удовлетворили ее просьбу?

- Конечно, нет, милорд. До вашего решения закрыла деву Роуз в подвале. Если прикажете, приведу.

Он кивнул:

- Вы – отличная помощница, благодарю. Сначала проведем суд, потом займемся наглой девицей.

И поднял руку, привлекая общее внимание:

- Я, Дариус Хайтауэр, эмиссар верховного суда Праматеринской церкви, открываю заседание по делу о хищении Священного Предмета. Истец: монастырь Софьи Дивотворящей, представленный своею настоятельницей. Ответчик: юноша Дэвид Аттертон, студент семинарии.

Заседание помчалось, как по рельсам. Эмиссар не собирался тратить ни одной лишней минуты, и это радовало аббатису. Суд – дело решенное, так зачем терять время.

Дали слово Дэвиду: признает ли ответчик вину? Дэвид признал факт выноса Предмета из храма, но не попытку воровства. Без дельнейших расспросов эмиссар кивнул:

- Позиция ответчика ясна. Слово свидетелям со стороны истца.

Сестра Лизбет принесла присягу и начала излагать известные всем факты. Почти не слушая ее, эмиссар шепнул аббатисе:

- Как бы вы поступили с Роуз?

- Просите моего совета?

- Все прежние были хороши.

- Благодарю… Я запихнула ее в подвал хитростью. Роуз может испытать обиду и удариться в слезы. А нам не нужно, чтобы на свадьбе она была заплаканной.

- Не нужно, - согласился эмиссар.

- Хорошо бы вам выпустить ее и как-нибудь утешить. Проявите ласку, заодно расскажите, как оправдали юношу. Роуз удержится от слез, и день свадьбы пройдет успешно.

- Угу…

Лизбет дошла до момента, когда Дэвид заметил их с Майей и от испуга опрокинул ведро. Она даже вышла из-за кафедры, чтобы показать наглядно:

- Он дернулся вот так – ой-ой. И ногой прямо по ведру – бабах!..

- Этого не нужно, - махнул эмиссар. – Говорите короче. Вы повернулись на звук и?..

- И увидела Священный Предмет! Прямо в руке у Дэвида, вот здесь вот, перед грудью!

- Ответчик твердо держал Предмет, без намерения бросить или отдать вам?

- Очень-очень твердо! Так вцепился, что Софья спаси! Я даже испугалась: ой-ой, а вдруг сломает!..

- Достаточно. Перейдем к следующему свидетелю…

Насколько знала аббатиса, ответчик тоже имел право задать свидетелям вопросы. Но Дэвид не изъявил желания, а эмиссар не предложил. К кафедре вышла сестра Майя и после присяги завела рассказ…

- Я должна предупредить милорда, - шепнула аббатиса. – Не отпускайте Роуз от себя до самого часа свадьбы. В городе имеется обитель Ульяны. Если Роуз рискнет подать прошение туда…

- Понятно, - кивнул эмиссар. Он знал не хуже нее: в ульянины пещеры принимают всех, и нет законного способа извлечь послушницу оттуда.

Майя путалась в словах, неловко скрывая грешок сестры Лизбет. Эмиссар не замечал, думая о своем. Сказал тихонько:

– Пускай сидит в подвале до свадьбы.

- Милорд, мы нанесем Роуз обиду.

- Важно другое: обижу ли я вас? Сильно ли вас обременит новый узник в подвале?

- Нет, милорд.

- Тогда решено.

- …а потом, ваша светлость, мы услышали звук ведра и повернулись, и увидели юношу божьего Дэвида. Как и сказала моя сестра, он сжимал в руке похищенный Предмет.

- Довольно, суд понял вас. Свидетель свободен.

Майя по инерции продолжала:

- Я подскочила к божьему юноше, схватила его за руку, а он…

- Довольно, сестра! Вернитесь на место! Слово свидетелю со стороны ответчика, студенту Колину Бейкеру.

Семинарист прошагал за кафедру – медленно, неловко, будто шел отвечать дурно выученный урок.

- Поклянитесь говорить правду.

- Да, ваша светлость, я клянусь всеми Праматерями и Праотцами.

- Приступайте к рассказу…

Эмиссар тут же забыл о Колине и склонился к уху аббатисы:

- Знаю, как загладить обиду Роуз. Вы этим займетесь по пути в Фаунтерру.

- Я, милорд?..

- Во-первых, это вы ее заперли, а не я. Во-вторых, вы знаете к людям подход. Подберите ключ к нашей девице, вставьте поглубже и поверните столько раз, сколько нужно, чтобы в столицу приехала счастливая молодая женушка. Слезы на свадьбе – не беда. Но в Фаунтерре слезы недопустимы. Все от послушницы до архиматери должны завидовать нашему супружескому счастью. Устроите, сударыня?

Что-то насторожило аббатису в словах эмиссара. Она промедлила с ответом – и заметила странное: тишину. Колин Бейкер стоял за кафедрой молча.

- Свидетель, вы будете давать показания?

- Сказано Праматерью Агатой: говорить в заткнутые уши – все равно, что лить вино мимо кубка.

Это было храбро. Ни эмиссар, ни аббатиса не ждали такого.

- Суд знаком с трудами Светлой Праматери. Они не относятся к делу. Свидетель получит строгое взыскание, если снова отвлечется на посторонние темы.

- Да, ваша светлость.

- Итак, расскажите: что произошло в ночь кражи Предмета?

Колин раскрыл рот – и закрыл. Точно как рыба. Снова разинул – и опять не издал ни звука.

- Свидетель страдает одышкой?.. – поинтересовался эмиссар.

- Ваша светлость, позвольте…

И тут дверь церкви с грохотом распахнулась.

* * *

Роуз хватило вдоха, чтобы понять обман. Не успев испытать ни обиды, ни злости, она кинулась вверх по ступеням, врезалась в дубовую дверь – и охнула от боли. Ловушка заперта.

Тогда чувства накрыли ее.

Роуз держалась всю ночь. Не дрогнула, когда план начал срываться. Не проболталась сестре Люсиль. Храбро использовала минуты, когда сестра отвлеклась. В сумраке, под огоньком свечи, метнулась к сундуку и сделала что нужно, хотя риск был идовски велик. Свеча - открытый огонь, а руки дрожат от спешки!..

Она сдержалась и дома. Отец встретил на пороге, обнял, принялся увещевать. Доченька, сейчас тебе грустно, но мы с мамой очень тебя любим. Это было трудное решение для нас, но такой шанс просто нельзя упустить. Ты окажешься в столице, при дворе архиматери. Никакой барон или даже граф не поднимет тебя на такую высоту! Доченька, я понимаю твою грусть, перетерпи сейчас, и судьба осыплет тебя щедрыми дарами!

Отец знал ее чувства, и тем не менее подвергал пытке. Это терзало душу, но и тогда Роуз сумела стерпеть. Обняла и поцеловала отца, отпустила с пожеланьем доброй ночи. А сама села у иконы – молиться и размышлять. Принимать решение.

Конечно, нужно оправдать Дэвида – вне сомнений, иначе нельзя. Но что делать потом? Роуз хотела сбежать вместе с любимым. Это значит – порвать связи с семьей, ранить отца и мать, которые любят ее. Тьма – действительнолюбят! Насколько было б легче, если б не любили… А Дэвиду придется бросить семинарию. И ни в какую другую его уже не примут: ясное дело, Хайтауэр этого добьется. Второй человек после капитула, тьма его сожри. Двери всех храмов на свете закроются перед Дэвидом! А он – прирожденный священник, забрать у него службу – все равно, что вырвать сердце!

Роуз взяла лист бумаги и начала писать: «Я, леди Роуз Вингрем, во имя Праматери Софьи прошу принять меня…» Каждую букву выводила с такой болью, будто резала ножом по собственной коже. Служительницам Софьи Величавой позволены браки… по достижению ранга старшей сестры, и выше. Иными словами – лет через десять. Дэвид, конечно, будет ждать, но он - священник! Мать-церковь забросит его на другой конец света, сведет с иными людьми, отвернет его путь от пути Роуз Вингрем… Через десять лет – вспомнит ли он ее? Как говорил мастер Бримсворт, любовь – быстротечная реакция.

Зато Дэвид станет священником, как и мечтал всю жизнь!

А Роуз останется рядом с матерью и отцом – буквально в трех кварталах. Смогут видеться каждое воскресенье.

А мать Люсиль, новая аббатиса монастыря, получит самую преданную помощницу, какую можно представить.

Любви конец – но Роуз найдет счастье в том, что сделает счастливыми четверых хороших людей. И она окончила письмо: «Всецело уповаю на ваше согласие. С верою в Софью, мать всех детей. Роуз Вингрем».

Что сломало ее? Ложь аббатисы.

Не запертая дверь подвала – можно было ждать подлости от той, кто продалась эмиссару. Но миг, когда аббатиса изобразила доброту… «Дэвид хотел тебя видеть. Иди к нему». Роуз успела поверить, зажечься надеждой!..

И вот, сидя у закрытой двери, она плакала навзрыд, размазывала слезы по лицу. Совсем недалеко, ярдах в двадцати, решалась судьба Дэвида. У него еще был шанс, но у Роуз – уже никакого. Ее выпустят из подвала за минуту до свадьбы. Она поедет в столицу женой чудовища.

Вернее, рабыней. Инструментом. Как он сказал: «листом бумаги с портретом хорошей жены».

Слава богам, что хотя бы Дэвид спасется…

Постойте: а спасется ли?

Она вздрогнула от этой мысли. Сработает ли план? Откуда уверенность?!

Посмеет ли Колин сказать то, что нужно? Роуз – в подвале, семинаристы – на улице. Колин один перед лицом врагов, совершенно беззащитный. Роуз – дворянка, власть Церкви над нею не так уж сильна. Но Бейкер – простой семинарист! Эмиссар может сделать с ним что угодно. Так рискнет ли он сказать нужные слова?!

Роуз сняла с плеча сумку. Красивая вещь, и очень удобная. Подарок любящего отца. Столько нужного помещается в глубинах. Развернула ткань воровского набора. Мастер особых дел показал ей, как использовать отмычки. «Чертовски рад, что миледи интересуется нашим ремеслом! Вставляете длинную, нащупываете дальнюю бородку. Поворачиваете, подпираете, чтоб не упала обратно. Потом вставляете среднюю… Попробуйте сами, миледи!»

Было темно - ни свечи, ни фонаря. Горстка солнечных лучей проникала сквозь щель между досок. Ее хватило, чтобы увидеть: тут нет механического замка! Отмычки бесполезны!

Но как аббатиса заперла дверь?.. Роуз зажмурилась, напрягла память. Ага, с наружной стороны есть засов. Не скользящий, а накидной, его нужно поднять… Но дверь отворяется наружу, между нею и притолокой нет никакой щели!

А откуда тогда свет? Доски двери подогнаны не вплотную, имеется зазор – два волоска толщиной… Роуз выдернула из набора все инструменты. Пилка, еще одна, шило, отвертка… Наощупь выбрала два самый тонких и твердых. Лишь бы не сломались. Святая Софья, мать всех детей, сделай так, чтобы хватило прочности!

Вогнала в щель две полоски стали - и нажала крест накрест, изо всех сил. Святые боги, как тяжело! Инструменты гнулись, Роуз стонала от натуги. Доски не двигались с места. Не двигались. Не двигались, тьма бы их! Нужно сильнее. Сожри вас всех! Еще сильней!..

Раздался скрип. Левая доска сдвинулась, просвет расширился до толщины ножа. Прижав инструмент локтем, Роуз вонзила тонкую отмычку между досок – и толкнула засов вверх.

Едва не ослепла от солнечного света, когда дверь распахнулась.

Бросив все, она побежала к церкви. Да спасут боги того, кто попробует остановить!

Рванула двери, грохнула створкой о камень, влетела в притвор.

Промчала до центрального нефа, увидела Колина за кафедрой. Нет дела до всех, можно их даже не замечать. Один Колин имеет значение!

- Сударь, вы дали показания?!

- Ээ… у… еще нет, миледи.

- Слава богам! Я очень хотела услышать. Говорите же.

Аббатиса поднялась с места:

- Дева Роуз, почему вы здесь?! Я не позволяла!

Роуз атаковала ее со всею яростью, с бешенством, с жаждою мести:

- Аббатиса, ваш чертов монастырь – феодальный субъект, а я – дочь барона! Вы заперли меня в своих землях, стало быть – захватили в плен! Мой отец имеет право нанять солдат и взять штурмом это логово змей! Так что молчите, тьма вас сожри!

Монахиня так и застыла с разинутым ртом. А Колин Бейкер улыбнулся от уха до уха и произнес:

- Имеющий уши да услышит мои показания. Дэвид Аттертон вынес Предмет из храма не ради кражи, а для спасения. Он увидел, как Предмет вспыхнул ярким огнем!

- Что?! Тьма, да вы в своем уме?!

И аббатиса, и эмиссар мигом забыли дерзость Роуз. Слова Колина оглушили всех ударом молота по темени. Предметы не горят! Предметы не разрушаются! Предметы вовсе не подвластны законам подлунного мира!

Колин Бейкер повторил:

- На глазах у моего друга Дэвида Священный Предмет загорелся. Дэвид схватил его через ткань и понес к колодцу, чтобы затушить. Если б он этого не сделал, сгорел бы и Предмет, и храм. Дэвид – не преступник, а спаситель!

Пауза длилась очень долго. Эмиссар затратил несколько вдохов, чтобы овладеть собою, а затем сказал:

- Свидетель должен осознавать, что лжесвидетельство карается пятью годами каторги. С учетом сего знания, готов ли свидетель повторить свои слова?

Роуз глядела на Колина. Столько твердости он взял из ее глаз, что ответил чуть ли не со смехом:

- Готов повторить, коль ваша светлость не расслышали с первого раза. Предмет загорелся. Дэвид понес его к колодцу, чтобы затушить. Откройте сундук и посмотрите: он весь покрыт сажей!

- Отрадно, что свидетель сам указал путь для проверки. Святая мать, имеете ли ключ? Прошу показать суду Священный Предмет.

Аббатиса поднялась с места. Судя по лицу, она ощущала себя комедианткой в ходе представления. Сейчас она достанет Предмет – и, ясное дело, не будет на нем никакой сажи. И все вокруг заржут, словно кони: «Поверила, вот же дура!.. Совсем тупая – а еще аббатиса! Любой баран знает: Предметы неуничтожимы!»

С неловкою улыбкой, будто загодя оправдываясь, настоятельница отперла сундук. Отложила в сторону замок, откинула крышку. Сняла бархатную ткань, накрывавшую Предмет.

- Я не вижу никакой… - начала она – и отпрыгнула, крича от страха.

Священный Предмет вспыхнул ярким пламенем!

Церковь взорвалась криками. Лизбет и Майя, визжа, рвали волосы на головах:

- Темный Идо! Дело Темного Идо!..

Колин Бейкер задыхался от восторга. Черные мечники эмиссара бранились во всю глотку, аббатиса орала:

- Тушите же, тушите его!

Эмиссар рявкнул своим людям:

- В воду! Вместе с сундуком!

- Аааа, владыка хаоса!.. Явился Темный Идо!..

- Да в воду же его, свиньи собачьи!

Свирепый крик эмиссара прозвучал, как пощечина. Двое из мечников опомнились, кинулись за алтарь, схватили сундук с Предметом. Он пылал, точно жаровня, но еще не успел раскалиться. Мечники подняли сундук и бегом понесли прочь.

- Майя, за ними, покажи колодец! – опомнилась аббатиса.

Когда они выбежали, повисла гулкая, оглушающая тишина.

- Ваша светлость, - произнес Колин Бейкер, на сей раз отчетливо слышимый всеми, - мой друг Дэвид поступил точно так же, как ваши люди: вынес Предмет к колодцу, чтобы погасить огонь. Если желаете его вздернуть – пусть ваши вассалы повиснут в соседних петлях.

С видом триумфатора он прошагал от трибуны к своему месту. Аббатиса и эмиссар переглядывались – потерянные, разбитые. Какое наслаждение – видеть их такими!

Эмиссар шепнул что-то, аббатиса ответила тем же. Спелись, стервятники. Утешают друг друга…

- Ваша светлость, Дэвид свободен? – уточнил Колин Бейкер.

Эмиссар разгладил на себе черную рясу, поднялся, прочистил горло.

- Гм-гм… В завершение суда слово дается ответчику, юноше Дэвиду Аттертону. Выйдите к кафедре и поклянитесь говорить правду.

С бесконечною гордостью Роуз смотрела на любимого. Да, милый, все это сделала я! Ради тебя рискнула и честью, и жизнью! Видишь: я достойна твоей любви!

- Ваша светлость, - до странности грустно сказал Дэвид, -  клянусь Праматерью Софьей говорить только правду. Но в клятве нет нужды: я стою в храме у алтаря. Ни один священнослужитель не позволит себе лгать на моем месте.

- Подтверждаете ли вы слова семинариста Колина Бейкера? Вы вынесли Предмет из храма, чтобы потушить?

Дэвид вздохнул. Глядя прямо в лицо Роуз, произнес печально, но твердо:

- Нет, ваша светлость. Я потрясен увиденным сегодня. Прежде не знал, что Предметы способны гореть. Я вынес его из храма затем, чтобы взглянуть сквозь него на Звезду и назвать имя любимой девушки. Тогда Праматерь Софья соединила бы наши пути.

Роуз обмерла. Оледенела. Обратилась в камень, стоящий над могилой.

Эмиссар наклонил голову, повел бровью, обнажил зубы в оскале.

Он понял, что к чему. Сожри его тьма, все он понял!

- Ответчик, назовите имя вашей любимой девушки.

Дэвид смотрел только на нее:

- Прости, Роуз. Я тебя очень люблю. Леди Роуз Вингрем!

Эмиссар повернулся к своей ручной псине:

- Святая мать, давали ли вы право Дэвиду Аттертону взять Предмет ради счастья в любви?

- Нет, милорд.

- Если мы пролистаем вашу доходную книгу, найдем ли там запись о получении оплаты от Дэвида Аттертона?

- Нет, милорд.

- Благодарю. Суд вынес вердикт.

Будущий муж остановил взгляд на Роуз и медленно, с удовольствием произнес:

- Ответчик Дэвид Аттертон признается виновным в краже Священного Предмета. Он приговаривается к казни через повешение. Приговор будет приведен в исполнение сегодня, при первом звуке вечерней песни.

* * *

«Дева божья Роуз Вингрем просит права первой ночи…»

Аббатиса разгладила страницу с записью о той злосчастной конфиденсии. Запись осталась в первозданном виде, монахиня так и не выбрала, что сделать с нею. Перечеркнуть или вырвать страницу – недопустимо в книгах строгого учета. Можно было дописать: «Отказано» - но это ложь с точки зрения закона. Она ведь не отказала в конфиденсии, а запретила войти в камеру к подсудимому. Если бы Дэвида оправдали, Роуз могла бы применить свое право… Аббатиса не нашла верного решения и отложила вопрос на потом. Когда кончится вся эта история, станет ясно, как быть со страницей. И вот теперь, похоже, наступила ясность. Сегодня Дэвида казнят. Уместно вписать итог: «Право осталось неиспользованным в виду смерти избранника».

- Бур-бур, - сказал кот, перекладываясь на ее коленях. Он никак не мог выбрать удобную позу.

Отвлекшись от книги, она стала гладить мохнатого зверя.

- Успокойся, мой милый. Нам обоим нужно набраться покоя. Нынче нелегкий день, но он скоро окончится…

Эмиссар вошел без спросу, как в собственный дом. Сказал с угрюмым и требовательным видом:

- Итак, горящий Предмет. Что вы знаете об этом, сударыня?

- Ничего, милорд. Впервые вижу такое. Ума не приложу, как это может быть.

- Если скажете хоть слово о чуде, я рассмеюсь вам в лицо! Убежден, что это мошенничество, уловка шарлатана. Желаю знать, кто и как ее устроил.

- Милорд, есть ли смысл в поисках?..

Эмиссар постучал себя по виску:

- Сударыня, вы в своем уме? Состоялось мошенничество с применением Предмета! Я всех выведу на чистую воду! Мои люди уже занялись поиском улик.

- Завтра первый Софьин день… Назначено десять свадеб, и ваша в их числе. Прошу: не портите праздник допросами. Отложите хотя бы на потом.

- Даже не подумаю. По горячим следам найду всех виновных и развешу на соседних ветках с этим чертовым семинаристом!

- Бур-бур, - сказал кот и повернулся на другой бок.

Так же и в душе аббатисы нечто крупное не находило себе места. Ворочалось, скребло когтями…

- Милорд, вы собирались оправдать Дэвида. Зачем приговорили к смерти?

- Как будто сами не понимаете.

Все она понимала, однако…

- Юноша проявил благородство. История с горящим Предметом служила идеальным оправданием. Дэвид мог сказать: «Да, все так и было» - и вышел бы на свободу. Но он поступил так, как требовала честь.

- Вы говорите: честь, - а я говорю: трусость! Попробуй он солгать, я отдал бы его своим людям. С него бы сняли кожу по кускам, и все равно добились правды. Виселица – счастье в сравнении с этим.

- Вы поступили бы так с невиновным?

- С вором и лжецом, сударыня. И грешником. Первая заповедь гласит: «Свое место в мире прими с достоинством». Бедняцкий сынок позарился на дочь барона. Одного этого довольно!

- Бур-бур-бур, - сказал кот, топчась на ее ногах. Он тоже не находил себе достойного места.

Аббатиса погладила его между ушей, провела пальцами по спинке…

Сказала:

- Святая мать. Вы зовете меня сударыней. Простите, милорд, но это неверно.

Он скривился:

- У вас тоже нелады с первой заповедью? Сударыня, работайте над собою.

- Я никогда не жертвовала верой ради выгоды. Ни разу в жизни. Не смогу и сейчас… Милорд, измените решение суда: оправдайте Дэвида.

- Это еще зачем?

- Служить Праматери Софье – значит, служить любви. Нельзя наказывать за любовь.

- Чушь, сударыня. Сопливый бред.

Тогда она повернула к нему книгу:

- Если мой довод вам не по душе, приведу другой.

Прочтя, он изменился в лице. Глаза сузились в щелки, заиграли желваки.

- Роуз не чиста?! Вы мне солгали!

- Отнюдь. Роуз не смогла применить свое право, но запись создает иное впечатление. И я подумала: что произойдет, если сия страница попадет в руки капитула?

Аббатиса крепко взяла книгу – вдруг он попробует выхватить. Перевернула страницу, показала оборот: «Требую сведений о конфиденсии Роуз Вингрем. Эмиссар Хайтауэр».

- Вы заставили меня нарушить тайну исповеди. Грешным путем выведали имя соперника – и расправились с ним, злоупотребив служебной властью. А вскоре Роуз родит вам ребенка, и весь капитул заподозрит, что это дитя человека, казненного за кражу святыни.

- Отдайте! – рявкнул эмиссар.

Она быстро швырнула книгу в ящик, защелкнула замок.

- Оправдайте Дэвида. Отмените свадьбу с Роуз Вингрем. Богам противно то, что вы делаете, - вот почему загорелся Предмет.

- Приказываю немедленно отдать!

- Я вассал капитула, не ваш. Коль архиматерь прикажет, ей и отдам.

Он поднялся, уперся кулаками в стол, навис над нею черной тенью.

- Я отменю свадьбу и оправдаю мелкого щенка. Знаете, зачем? Когда сделаю это, вы утратите бумажный щит. Без свадьбы и казни мне не будет страшна книга. Я сгною вас.

- Милорд…

- Молчать! Службу в этом захолустье вы вспомните, как сладкий сон. Я вышвырну вас отсюда и втопчу в землю. Зарою так глубоко, что в жизни не увидите божьего света. Помрете под землей, как червяк. Прощайте… святая мать.

Он выплюнул ее титул с убийственным презрением, развернулся и ушел прочь.

Аббатиса обняла кота. Пальцы дрожали, зарываясь в густой мех. Она сидела ни жива, ни мертва. Жуткие угрозы эмиссара продолжали греметь в ушах.

Монахиня стала гладить любимца. Нервно, с напором скребла пальцами его шкуру. Однако он терпел…

Она говорила:

- Ничего, Мурчик мой, ничего. Мы справимся, Софья поможет. Он страшный человек, но мы придумаем что-нибудь... Славный мой Мурчик, ты еще станешь самым упитанным котом в столице…

- Мур, - ответил котик, щекоча усами ее ладонь.

Оглавление

Конфидентка