Наливайко [Иван Леонтьевич Ле] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Annotation

Исторический роман «Наливайко» посвящен борьбе крестьян и казаков Украины в 90-х годах XVI в. против польской шляхты и украинских помещиков. Основное внимание в произведении уделено раскрытию ведущих тенденций освободительной борьбы трудящихся масс, выяснению места и роли в этой борьбе овеянного славой народного вожака Наливайко. Вражеский лагерь в романе представлен образами известных из истории государственных и военных деятелей Речи Посполитой: канцлером Яном Замойским, гетманом Жолкевским и др.


Наливайко

Часть первая

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

Часть вторая

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

Часть третья

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

Часть четвертая

1

2

3

4

5

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18


Наливайко


Часть первая


1


Cредь увялой полыни и пожолклых трав вьется изъезженный шлях. Ведет он с Волыни к сердцу Речи Посполитой Польской, к Кракову. Тем шляхом направлялись украинские воеводы со своими людьми на всепольские сеймы, разъезжали атаманы, собирая в казакованье охочих людей, следовали коронные и воеводские послы. Но в тот 1592 год по дороге этой чаще всего скакали вооруженные всадники и лишь изредка тянулись чумацкие возы, запряженные волами.

Вдоль шляха в долинах лежали хутора, а кое-где и села; они служили пристанищем измученному путнику, и они же наводили страх на посполитых, возивших свои продукты на западные рынки.

Грабителей в селах в те времена как будто и не было, зато наезжали туда «дозорцы» — воеводские надсмотрщики, сборщики податей и пошлин. Во времена канцлера Замойского в Польше и воеводы Острожского на Украине между людьми процветала умилительная идиллия. За то, что крестьянин позволял себе трудиться на земле, рыбачить, собирать смолу в вольных, никому не принадлежащих лесах, пасти стада в диких просторах или просто ездить на рынок, он обязан был платить «мыто и промыто», предоставлять помещику лодки, дозы, домашний скот, отдавать пану в слуги молодую дочку, а то и самому идти в кабалу. И все это по закону, на основании королевского или воеводского универсала, старательно записанного в книги старост-городских…

Не грабителей на большой дороге, а дозорцев воеводских опасались проезжие, и трудовой люд пробирался через хутора и села по возможности ночью.

Стояла теплая осень, бабье лето. Широкая степь серебрилась шелковыми шатрами паутины, стлавшейся на кустах терна, на пожелтевших стеблях чертополоха и конского щавеля. В почти недвижном воздухе также плавали пряди паутины. А на горизонте белела крутая гряда туч.

Шляхом вдоль речки ехали шестеро вооруженных всадников.

Передний, на вороном бело-копытном коне, иногда сворачивал с дороги и наклонялся за уцелевшим стеблем полыни. Выдернув его, глубоко вдыхал знакомый степной запах. Пятеро его спутников равнодушно ехали по дороге, лишь изредка безобидно посмеиваясь над забавой своего начальника.

Внезапно откуда-то справа, где вилась змеей и терялась в камышах и кувшинках речка, раздался жалобный крик: быть может, чабан по привычке гукнул на господскую отару; быть может, журавль крикнул в небе, предвидя непогоду; а может быть, человек перед смертью захотел утешиться звуком своего голоса в этой пустынной осенней степи.

Всадник на вороном коне так и замер, услышав тот крик. Даже конь его перестал жевать пожелтевшую былинку.

Крик не повторился, но все же старшой свернул в сторону, на бугор, чтоб осмотреть окрестность. Не доехав до вершины бугра, он вдруг сорвался в галоп и помчался к речке. За ним последовали его пятеро товарищей.

На берегу речки разыгрывалась обычная для того времени сцена. Хорошо одетый воеводский дозорец, держа в левой руке большую щуку, а в правой нож-колодий, бил ногами какую-то дивчину, которая, свернувшись как еж, прятала свое лицо от грозных сапог. Неподалеку стоял возок, около возка корчился старый оборванный дед, которого избивал