Мним [Ксения Хворостова] (fb2) читать онлайн

Ксения Хворостова Мним

Социальный эксперимент в шести действиях

Действующие лица

Александр Серый, учёный-психолог, всё время заикается.

Мирон, его сын.

Илья Баженов (Бажен), воспитатель Мирона, близкий друг Александра.

Екатерина Лампина, новая домработница.

Действие происходит в загородном доме Александра. Трёхэтажный дом, окружённый лесом с одной стороны и обрывом к морю с другой.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ. УВЕРТЮРА

Сцена первая. Никакого света, темно, звучат голоса Александра и Бажена. Тихо плачет ребёнок.

Александр. Наверно, это неправильно.

Бажен. А что вообще есть правильного в нашей с тобой жизни?

Александр. У меня хотя бы есть выбор?

Бажен. У нас не осталось никаких документов. Ты, конечно, ещё можешь вернуться, упасть на колени перед государством и…

Александр. И меня посадят.

Бажен. В точку. Твой сын будет счастлив, будь спокоен, ведь я воспитаю его так, что он не будет знать таких определений, как «беда» и «горесть». Кому как не тебе понимать, сколько проблем могут приносить люди, а мы с тобой, ко всему прочему, ещё и во благо науки потрудимся. Сам посуди.

Александр. Хватит, Бажен. Я это много раз уже слышал. Я понял тебя. Мне просто нужно…

Ребёнок начинает плакать громче, слышен шум и хлопок входной дверью.

Пауза. Включается свет.

Сцена вторая. Мирон пишет картину на мольберте, Бажен ходит из стороны в сторону.

Бажен. Всё! Время вышло. Показывай, что у тебя получилось.

Мирон, развернув мольберт. Это один из моих шедевров! Тебе должно понравиться, я вложил сюда всего себя.

Бажен, натянуто. Да, ты угадал. Мне действительно по душе… это. Но почему у меня зелёный нос?

Мирон. Понимаешь, там красок не хватило, но так даже лучше. Передаёт глубинный смысл картины, ты его видишь? Привычная обыденность и внезапное яркое событие — зелёный нос. Это уже третий твой портрет от меня и я думаю, что рисую уже гораздо лучше. А это ещё и особенная, ты же понял? Ты в моей жизни, как этот зелёный нос на картине. Подумай об этом, Бажен… Смотрю и думаю: я мог бы стать художником. Люди из других семей приходили бы, а я бы их рисовал, что думаешь? Вижу, что ты уже хочешь себе забрать портрет. Бери, покрой потом лаком и повесь себе, ладно? Картина на стене приносит хорошее настроение. Самое хорошее место над твоей второй тумбочкой. Там не так много трещин.

Бажен. Безумно тебе благодарен. Мысль твоя… занятна, я подумаю над этим. Даже запишу её. А теперь мне пора, занятие окончено. Будь здоров.

Бажен выходит. Заходит Александр, долго молчит.

Мирон. Отец?

Александр. Есть новость, Мирон, отнесись к ней спокойно. Скоро сюда придёт новый человек.

Неловкая пауза. Мирон сдерживает себя.

Мирон. Из другой семьи, очевидно?

Александр. Очевидно, из другой семьи.

Мирон. Ты говоришь загадками, как мне тут относиться к этому спокойно… Я могу задать тебе вопросы, отец? Или мне сделать вид, что я всё понял и без них, как вы постоянно делаете с Баженом?

Александр. Ты придираешься по мелочам. Пожалуйста, сделай вид, что я дал тебе все ответы, и будь вежлив с гостем, когда он придёт. Думаю, что вы будете редко встречаться, он будет работать у нас, так что… Главное, не волнуйся, и все мы скоро подружимся с нашим новым домработником…

Мирон. Подожди, остановись, пока тебя не занесло, отец. Зачем нам новый домработник, когда Нана со всем справляется сама? Она такая хорошая и сильная, так что ей и помощник совершенно не нужен, я уверен. Прошу, не смотри на меня так, почему ты теперь-то молчишь, когда обычно так много говоришь?

Александр. Нана захотела уйти в лес, сынок.

Пауза.

Она подумала, что это хорошая идея, но Нана совершила очень большую ошибку, чтобы показать тебе, что так делать нельзя. Наша Нана… больше не вернётся к нам, ты сам знаешь, как легко потеряться в нашем лесу. Но может быть ей повезёт найти среди этих деревьев другой дом, другую семью, и она там будет счастлива так же как с нами.

Мирон. Нана сильная.

Александр. Разумеется.

Мирон. Поэтому она очень легко найдёт новый дом и будет счастлива.

Александр. Ты совершенно прав.

Мирон. Но тогда почему мне так..?

Александр. Радостно? Ты рад за Нану, я вижу. Пойдём домой, Мирон, настало время ужина. Я уже отсюда слышу, как Бажен звенит кастрюлями. Пошли скорее, пока этот штырь не взорвал нашу кухню без Наны.

Уходят, затемнение.

Сцена третья. Рассвет, тот же двор. Посреди сцены стоит стол без стульев, заваленный бумагами. За столом стоит Катя, Александр и Бажен по обе стороны от неё.

Александр. Вас порекомендовали очень, очень важные люди. В документах указаны только ваши обязанности, всего передать мы не имели возможности, так что Бажен введёт вас в курс дела, как руководитель проекта. Надеюсь на вашу проницательность. Если вы уже закончили с чтением документов…

Катя. Что значит «Лишение любых личных вещей участников проекта»? Вы всё заберёте?

Бажен. Если понадобится, да. Затем отошлём обратно в управление. Понимаете, Екатерина, наш проект совершенно секретен до его завершения и после. Иначе главная идея потеряна, а проект провален. Недопустимо разглашение любой информации. Как внутри, так и за пределами этого дома. Проще говоря — всё, что здесь происходит, происходит независимо. Понимаете, о чём я?

Катя. Да, просто хотела убедиться. Я вижу, что ваш сын уже совершеннолетний и… То, что вы всё ещё держите его здесь, законно?

Александр. Это не ваше дело, прошу прощения. Вы знаете, что вы только косвенно участник, а мы надеемся, что так и будет. Вас не проинформировали?

Катя. Ну, что… Меня только направили. Где написано, что мне по легенде знать не стоит?

Бажен. В этом документе. Кратко, наш юный друг, видит этот мир немного иначе. В его понимании все люди живут семьями отдельно от других. Семьи друг с другом не видятся, это слишком опасно и проблематично.

Катя. Я не понимаю, почему так?

Бажен. Наш мальчик болен. Мы не смеем разрушать его мир, я рассказываю вам потому, что по легенде вы жили также. Нарушите историю — нарушите эксперимент! Нарушите восприятие бедного ребёнка. Поймите масштаб происходящего. Вы пришли к нам из другой семьи по обмену. Вы делали там всё то же самое, что будете делать здесь. Вы не знаете, как устроен этот мир вне стен вашего дома, вам стало интересно, вы ушли из дома в лес. Я нашёл вас в лесу, когда искал Нану. Здесь всё.

Александр. На вас наше доверие.

Катя. Нана умерла? Поэтому вы искали нового человека?

Бажен. Слишком много вопросов! Извиняюсь. Вы не должны ничего знать о смерти, о голоде, болезнях, глобальных потеплениях — вообще ничего негативного. Для вас этого не существует. Если вам всё-таки придётся разговаривать с мальчиком, ведите себя соответствующе, Екатерина. Если вопросов больше нет, осталось подписать контракт.

Александр. Пожалуйста, вот документ.

Бажен. Подпишите здесь.

Александр. И на обратной стороне.

Бажен, в один голос с Александром. Прошу!

Катя подписывает документ, Бажен с отцом суетятся, собирая все листы в одну стопку. Бажен резко останавливается и хлопает один раз руками.

Бажен. Добро пожаловать, Екатерина! Вы приняты.

Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. ШТИЛЬ

Сцена первая. Рассвело, туман. Мирон ходит встревоженно, держится за голову руками и бубнит. В конце концов садится на землю, входит Катя.

Мирон. Досада! Досада!

Катя. Досада?

Мирон вскрикивает.

Мирон. Да, досада. Я совершил жестокое преступление, от которого пострадает весь дом и вы тоже… Вы? Я только сейчас понял. Вы же Нана! Вы новая Нана.

Катя. Я не Нана.

Мирон ходит вокруг девушки и рассматривает её. Он говорит непривычно медленно для себя.

Мирон. Да, другой человек, я понимаю, мне просто нужно свыкнуться с этой мыслью. Я, на самом деле, если так подумать, очень ждал! Вы же всё мне расскажете? Нет, подождите, сначала я что-нибудь спрошу. Вот знаете, я впервые… впервые вижу другого человека, поймите меня. Прямо сейчас меня разрывает изнутри, но вам же ещё жить с нами, я не хочу сразу пугать.

Катя. Мне не стоит разговаривать с тобой, ты же тоже это знаешь.

Мирон. Но вы же зачем-то пришли ко мне сейчас, не просто же так. Зачем вы вообще пришли к нам домой?

Катя. Я не знаю, что на это ответить… Бажен просто нашёл меня и привёл сюда. Сказал, что спас. Я вам теперь должна, получается. Буду помогать по дому. Наверное, стану делать то же, что и Нана? Я не уверена.

Мирон. Будете молчать и пусто на меня смотреть? Ну нет, я так не хочу, а то будет с вами неуютно. С Наной всё-равно было немножко уютно, но это потому, что она добрая в душе, я это знаю, она правша.

Катя. Думаешь? Гм, левши тогда злые в душе?

Мирон. Когда мой отец зол, он пишет левой рукой. Это доказанный факт, а я учёный, так что все обязаны мне верить. Все свои исследования и их результаты я документирую и подписываю сам, это весомый показатель. Но сейчас всё это так неважно, совершенно неважно всё, оно подождёт! Расскажите о себе, пожалуйста. Всё, что можно рассказать. Меня это, как бы сказать, заставляет бушевать и волноваться, ну, как море, там….

Катя. Что могу рассказать? Что могу рассказать… Не знаю. Я как-то даже теряюсь.

Мирон. Неужели вам не интересно, как мы живём? Расскажите о себе то, что хотели бы узнать обо мне. Или вам не интересен я? Может в этом дело… Я на вашем месте испытывал бы любопытство.

Катя. Нет, что ты, интересно, но я же не учёный, как ты. Дай мне подумать. Я жила в таком же доме, как и ты, всю жизнь убиралась и готовила… Это моё дело, убираться… готовить…

Мирон. А, ну да, вам наверное не так важно то, какая половица в коридоре самая скрипучая, чтобы обходить её стороной; под каким углом заходить в гостиную, чтобы не удариться пальцем о кривой шкаф… Вы этим не занимаетесь. А ведь вы могли бы, это интереснее, чем кажется. Мы бы тогда могли бы обсуждать наши научные открытия.

Катя. Ты что, настолько хорошо знаешь свой дом?

Мирон. А как не знать? Это мой родной дом. Он появился вместе со мной и всё в нём было неизменно до сегодняшнего дня. Вот например, раньше моё кресло стояло в углу комнаты и закрывало расщелину в полу между досок… Но сейчас не закрывает и кто-нибудь может пораниться. Я всё переставил в своей комнате. Я совершил преступление и теперь случится что-то нехорошее. Вот вы же раньше знали, что переставлять мебель дома нельзя, а почему — не знали. Раз я учёный, то знаю мир глубже. На самом деле, всё вокруг связано нитями зависимости. Если хоть одну из них оборвать — будущее сильно изменится. Всегда в нелучшую сторону, потому что перемены несут только вред. Я уверен. Бажен мне всю жизнь об этом говорил, а я… а я оборвал! Я решил не подчиниться Вселенной и буду теперь за это впервые в жизни наказан. Мне… мне каково? Я не знаю, как сказать это. Ладно, ох, если меня спросят, зачем я вообще перевернул свою комнату, то я снова не знаю. Я чувствовал себя как шторм, когда узнал, что Нана просто взяла и ушла от меня, даже не предупредила и не попрощалась. Мне нужно было как будто разбиться обо что-нибудь… ну, как волны о берег. Потом решил всё переставить. А теперь… теперь некому будет постоянно молчать, пока я болтаю всякие пустяки. Я вот… любил её так же, как отца с Баженом люблю, а она нас оставила. Вот поэтому не люблю изменения. Это первые на моей памяти, но они доказывают свою сущность сразу.

Катя. Знаешь, а меня наоборот научили, что всё, что ни делается — к лучшему.

Мирон. Нет! Не может быть, стабильность — смысл жизни любого человека. Стабильность и саморазвитие.

Катя. Но это же противоположные друг другу вещи, тебе так не кажется? Развитие невозможно во время стабильности. Сейчас попробую объяснить тебе на примерах. Ведь ты учёный? И пока ты жил без перемен, то изучил всё, что мог изучить. Надо же куда-то развиваться, а как, если всё изучено? Но вот, ушла Нана. Ты узнал, что такое грусть, изучил её наверняка. Сделал новую расстановку и узнал про трещину. В конце концов, я здесь только потому что ушла Нана. Еси бы она не ушла, Бажен бы не отправился искать её, не нашёл бы меня. Теперь ты можешь изучить меня.

Пауза.

Мирон. Грусть? Это что? Звучит как что-то съедобное и кислое.

Катя. Это то, что ты назвал штормом в своей душе. Чувство такое. Тебе было грустно, вот и всё. Я удивлена, что ты не знаешь.

Мирон. Как бы то ни было, тогда тем более понятно, что грусть это вред, потому что от шторма тоже вред. Грусть мне досталась после перемен. Вывод — перемены вредят.

Катя. Как ты можешь знать про вред и не знать про грусть? Так или иначе, нет худа без добра.

Мирон. Не понял.

Катя. Да, грусть это может и нехорошо иногда, но зато ты больше узнал и сам понял, что это такое. Рано или поздно она пройдёт, а ты стал опытнее.

Пауза.

Мирон. Как вас зовут?

Катя. Катя. Может на “ты”?

Мирон. Как это?.. Нет, я не хочу с вами на “ты”. Вы… другая. Я вас не знаю. Так или иначе… Что-то меняется в моём мире, Катя.

Из дома внезапно выходит Александр. Они с Катей несколько секунд смотрят друг на друга, затем Катя вбегает в дом.

Мирон. Отец! Ты тоже пришёл посмотреть со мной на море? Такой штиль хороший. Пока я смотрел, пришла эта женщина. Странно, я думал, что нашим гостем будет мужчина.

Александр. Да… Нет, не отвлекай меня, я пришёл поговорить с тобой. Что стало с твоей комнатой? Зачем ты превратил её в хаос? Для чего нарушил закон? Ты ведь знаешь, что это влечёт за собой страшные последствия. Я так думаю, ты нарочно всё это сделал. Мирон… Разве смысл нашей жизни в том, чтобы перечить Вселенной? Скажи мне, этому ли я учил тебя все эти годы? Я столько времени передавал тебе все свои знания, так бережно знакомил тебя с миром, чтобы ты взял и… и даже не посоветовался со мной. Ни слова мне, ни слова Бажену. А дальше что? Перестанешь рисовать? Или может спрячешь свои научные труды? Или…

Мирон. Не надо говорить такие вещи, пожалуйста!

Александр. Или уйдёшь в лес?

Мирон. Нет, отец, нет.

Александр. Ты уже взрослый человек, но почему-то решил, что Вселенная — мелочь. Ты начинаешь меняться.

Мирон. Послушай, мне просто было грустно! Я не знал, куда себя деть, на меня столько сил навалилось, я стал двигать вещи…

Александр. Что ты сейчас сказал?

Мирон. Я стал двигать вещи.

Александр. Нет, ты что-то сказал до этого.

Мирон. Мне было грустно, отец. Нана ушла.

Александр. Я понял тебя. Нет, Мирон, ты ошибаешься, тебе не могло быть грустно. Ты был рад за Нану и поэтому волна сил накрыла тебя, а это даже звучит логичнее, сам подумай. Грусти давно не существует и настолько давно, что многие забыли про такое слово, никто не должен говорить его.

Мирон, колеблясь. Скорее всего ты прав, отец. Не знаю, что на меня нашло.

Александр, обняв сына. Я хочу для тебя только лучшего.

Мирон. Я знаю. Я верю.

Александр. Не переставляй больше вещи в нашем доме.

Мирон. Хорошо.

Александр. У всего своего место.

Мирон. Я понял.

Выходит Бажен, хлопнув дверью. Он сдерживает злость за улыбкой.

Бажен, саркастично. Август! Людей утешение, простое решение, возможность надежды. Горжусь! Горжусь нашим Мироном за столь смелый поступок. И кто только надоумил тебя? Что это вы тут?

Александр. Мы уже поговорили об этом.

Бажен. Хочешь сказать, что моя помощь здесь не нужна? Стало быть, так. Тогда мне нужна ваша помощь.

Мирон. Для тебя что угодно, Бажен.

Бажен, смутившись. Тут картофель.

Бажен берёт ведро с крыльца и ставит его посередине, чтобы все посмотрели внутрь.

Александр. Боюсь, я тоже не знаю, как с этим обращаться.

Мирон. Я знаю, я был на кухне, когда Нана готовила нам еду, я видел. Тут в ведре есть нож, нужно убрать этот грязный слой… таким образом. Видите?

Александр. Осторожнее с ножом, Мирон, он может быть слишком острым.

Мирон. Но я ведь не картофель.

Александр забирает нож из ведра.

Бажен. Что ты делал на кухне? Зачем мешал Нане?

Мирон. Я не мешал, я только смотрел и всё! Мне нравится кухня, она не такая, как все комнаты, там почти нет дерева и всё, как в ванной, в плитке, из чего я сделал вывод, что это две особенные комнаты. Комнаты душевного уединения!

Александр издаёт смешок.

Сосредоточенность человека находится на своём пределе, так что душа может отделиться от своего тела, чтобы наполниться силами… Только это я ещё не проверял до конца, однако плитку внёс в свои документы. Попробуйте почистить картофель сами, это не так трудно. Нана говорила, что слой должен быть тонким, чтобы больше мякоти можно было приг… ой. Ну, она сама с собой иногда говорила и я услышал. Она не мне говорила.

Бажен. Снова замечательная мысль нашего юного друга, что ж. Отнесём ведро на кухню и ты мне подробнее расскажешь, как чистить картофель и про какой слой говорила Нана.

Мирон с ведром уходит в дом.

Александр. Кажется ты забыл, что теперь у нас есть человек, который сможет очистить несчастную картошку. Зачем мы тогда нанимали Екатерину? Стареешь, дружище.

Бажен. Я просто не доверяю ей. Вдруг решит отравить? Или ещё что хуже.

Александр. Зря ты так, она здесь до смерти напугана, так что я думаю, что она сейчас уж точно этого не осмелится. А ещё глаза у неё добрые.

Бажен, смеясь. Скажи ещё, что раз она документы подписывала правой рукой, так она вообще добрейшее существо в мире! Надо ведь было ещё додуматься Мирону до такого… Ты-то меня не смеши. Я думаю, она вся из себя испуганная, потому что что-то задумала. Боится теперь, что раскроют. Вот как я думаю.

Александр. Ну, всё конечно может быть…

Бажен. А я тебе о чём!

Александр. И всё-таки… Мне немного жаль мальчика из-за этого запрета разговаривать с другими людьми. Это ведь ничего не изменит, он будет говорить, и ты это понимаешь. Может мы хотя бы смягчим закон?

Бажен. Это не мои проблемы, если ты не понимаешь очевидных вещей.

Александр. Давай без этого.

Бажен. Запретный плод сладок. Смоделируем ситуацию: Мирон на примере запрета говорить понимает, что его ожидания не оправданы. Шокирующей информации он не получает. Далее осознаёт, что запретное просто бесполезно, потому исключено из жизни. Это проецируется на запрет уходить из дома. В итоге мальчик в безопасности, а мы просто наблюдаем за спектаклем.

Александр. А ведь твоими устами было сказано, что доверия к Екатерине у тебя нет, тогда откуда уверенность, что она не даст ему той самой “шокирующей информации”? Если по Нане было понятно, что она будет молчать, то тут…

Бажен. Никакой уверенности нет, ты прав. Но я просто хожу наугад. Не то, чтобы у нас были какие-то другие варианты. Мне остаётся только пресекать подобные ситуации.

Александр. У тебя нет шансов.

Бажен. Но я ж не один. Почему сразу нет? С тобой в четыре глаза справимся.

Александр. За всем не уследить.

Бажен. Может и не уследить. Но ты сможешь предложить другие варианты? Не сможешь. И сказочке конец.

Выходит Катя.

Александр. Екатерина! Вы-то нам и нужны.

Катя. У меня к вам тоже дело. Я нашла столовых приборов только на трёх персон, даже на чердак заглянула, но для четвёртой не нашла. Ваша домработница не ела?

Бажен. Почему? Ела.

Катя. Это немного грубо — поступать так. Могу я привести хотя бы свои приборы из дома?

Александр. Из дома? Кажется, вы сами говорили, что потерялись и дорогу домой не найдёте и наверняка ещё помните, какой глубокий лес и то, как вас в нём нашли.

Катя. Это мерзко. Ломаете комедию ради пустого места.

Александр. Это была ирония… Впрочем, я могу привести вам личную посуду, но, знаете, наша Нана просто ела заранее и трёх наборов посуды и приборов нам вполне хватало. Я боюсь, что у меня не всегда будет возможность во всём позволять выстраиваться вашему порядку, прошу меня простить.

Бажен. Очень благодушно. Я бы не стал привозить приборы.

Катя. Из уважения могли бы и не говорить этого.

Александр. Екатерина, нам нужна ваша помощь.

Катя. Ну… давайте. Я здесь для этого.

Александр. Мы хотим попробовать приготовить ужин сегодня сами. Проконсультируете?

Катя. Подождите меня на кухне, пожалуйста. Кажется, я забыла выключить свет на чердаке.

Бажен. Александр мог бы сходить выключить.

Александр. Я хотел бы побыть с сыном. Пусть Екатерина выключит.

Бажен. Не похоже это на тебя… Заставлять что-то делать даму.

Катя. А вы разве джентльмен, Илья? Идите на кухню, это моя работа.

Бажен. Так ведь и вы не леди.

Катя. Но вы сами только что! Ох. Я человек, в первую очередь. Пошлите уже, пожалуйста.

Уходят. Катя задерживается у входа, после чего бежит в лес, вдруг останавливается, что-то поднимает с земли.

Катя. Ох! Чуть не наступила. Ты откуда такой тут? У них вроде не было хомяков… Ладно, видимо я не успею. А ты выглядишь уставшим. Надо тебя в поле отнести.

Собирается идти дальше, но из дома голос Александра зовёт Катю в дом. Она уходит. Затемнение.

Сцена вторая. Вечер. Выходит Катя, тащит мешки с мусором.

Катя. Первый пошёл… бах. Второй… туда же. Ох, ну и тяжесть. Три-четыре, пум-пум, три-четыре… И! Раз. И! Два. Лучше бы на стройку устроилась, неплохо справляюсь. Сесть бы…

Садится, достаёт из большого кармана что-то.

Катя. Бедный ты. Я тебя забрала, потому что ты слаб. Лес бы погубил тебя, понимаешь? Не сердись только. Я тебе семечек найду.

Мирон выходит со стороны заднего двора стороной, врезается в мешок.

Мирон. Ну и что это?

Катя, положив нечто обратно. Кто там?

Мирон. Я! Как я вообще не заметил… Катя, это вы? Надо же, тогда эти мешки должны быть ваши, если я правильно понял, но, в целом, мне это не так важно, они скоро должны исчезнуть, мне только понять, что стёклышки… не разбились.

Катя. Как это понять, мешки исчезнут?

Мирон. Ну, всё, что на улице останется, то пропадёт наутро, вы забыли это, пока были в лесу?

Катя. Гм. Да, кажется, забыла. Надеюсь, что исчезнут, потому что тащить их себе дороже. Слушай, ты ведь что-то про стёклышки сказал, да? О чём ты?

Мирон. Как-то вы слишком разговорчивая для человека, которому нельзя со мной говорить. Я думаю, что на сегодня с нас достаточно, я и так уже достаточно разгневал Вселенную за последнее время.

Катя. Тебе запрещено разговаривать с женщинами?

Пауза.

Ну, Мирон, неужели тяжело просто ответить? Да и если уж накосячил, почему не косячить до последнего, если и без того придёт наказание? У тебя даже нет уверенности в том, что наказание придёт.

Мирон. А тебе откуда знать?! Откуда… Чего ты на меня набросилась?! Ты… вы ничего об этом мире не знаете, указываете мне на чушь какую-то! Зачем?!

Катя. Ох ты, вот оно как.

Мирон. Простите. Я не знаю, что это только что сейчас было. Как пузырёк на молоке лопнул, только в разы сильнее. Простите меня.

Катя. Как вулкан взорвался. Я понимаю, ничего.

Мирон. Вулкан? Это тоже чувство?

Катя. Оу. Нет, не чувство. Я тебе потом про вулканы расскажу. Давай просто будем думать, что только что свершилось наказание от Вселенной. Согласен?

Мирон. Да, это из-за мебели наверное, вы правы. Я уже с вами говорю, и в правду, нет смысла останавливаться. Да и я первый начал.

Катя. Мирон, пожалуйста. Не “я с вами говорю”, а “я с тобой говорю”. Ладно? Это будет знак примирения, мы друг друга простили.

Мирон. Мне будет сложно привыкнуть… Не могу ничего пообещать.

Катя. Уже хорошо. Ладно, я бы поинтересовалась кое о чём… Почему тебе нельзя говорить со мной?

Мирон. Мне? Мне можно, просто это не очень уважительно по отношению к вам, потому что вам нельзя говорить, а мне можно, но лучше, чтобы я тоже молчал, чтобы сохранялось равновесие справедливости. Нельзя говорить со мной, потому что я ещё слишком молод, мне так Бажен говорил… Если бы с нами жила маленькая девочка, меньше, чем я, то уже нельзя говорить было бы мне. Если бы пришёл мужчина вашего возраста, ему тоже нельзя было бы. Ну, понимаете, у нас всех ведь разные ценности. Чтобы мой фундамент сформировался без чужого вмешательства, важно, чтобы я не общался с людьми другого душевного строя, отличного от моего. Бажен един со мной в ценностях, он воспитывает меня и потому я могу разговаривать с ним совсем свободно, а отец — мой родственник, тут уж точно незачем Вселенной запрещать общаться, он ведь хочет для меня только лучшего. Но если так подумать, с отцом я редко общаюсь, а с Баженом у меня не всегда получается поговорить, потому что он любое моё слово может перевернуть в новый урок. Не то, чтобы я против был, я люблю узнавать новое, но не всё то время, пока живу… У меня так не получается поймать с Баженом… общий штиль. Мы вроде как тёплое и холодное течение в одном море. Я, можно сказать, поэтому всегда тянулся к Нане, потому что она другая… Нана постоянно была где-то рядом и почти слушала меня, даже почти отвечала. Мне потом стыдно было за то, что я могу говорить, а она нет… И приходило наказание.

Катя, помолчав. Спасибо, что объяснил, что ж. Теперь я понимаю мир чуть лучше.

Мирон. Вот-вот! Нужно ценить и уважать всех учёных, так и знайте… Слушайте, подождите. Я так и не спросил почти ничего. Уму непостижимо, как я постоянно забываю об этом. Каким был ваш дом? Что было внутри? У вас был большой дом? Расскажите мне!

Катя. Я не знаю свой дом так хорошо, как ты свой, на самом деле-то. Комнаты, конечно, маленькие. Намного меньше комнат у вас, я думаю. В моей комнате было всё то же, что у тебя, только… поменьше? Вроде того. Кровать одноместная, стол, шкаф. Моя комната была, как кухня у вас.

Мирон. Да ну? Она у вас очень маленькая! Так нельзя, это тяжело. Я бы тоже ушёл из дома, если бы жил в такой маленькой комнате.

Катя. Да нет, если бы ты жил в ней с самого рождения, то не было бы никаких проблем. Я привыкла к ней, мне было хорошо и уютно. А в той комнате, где я живу сейчас, как будто бы чего-то не хватает, она пустовата.

Мирон. Пустовата… Я тоже, наверное.

Катя. Что?

Мирон. Я иногда думаю, что я, как ваша комната, как вы сказали, как будто во мне чего-то не хватает для уюта. Но не это важно. Вы тоже жили с отцом и воспитателем или вы сразу появились, чтобы помогать кому-то по дому?

Катя. Ну нет, ты же тоже не от рождения учёный. Это не то, чтобы моя работа… Я помогала, потому что мне хотелось. Мои папа и мама были очень занятыми людьми, я хотела им сделать легче, ну, хоть как-то.

Мирон. Мама?.. Мама. Моя мама ушла в лес, когда появился я, я её не знаю совсем. Я думал, может, Нана пошла искать её, потому что отец сказал однажды, что они были близки до меня. Но почему она ждала так долго? Ладно-ладно, продолжайте, пожалуйста. У вас был воспитатель?

Катя. Ну, можно сказать, да? Он не проводил со мной столько времени, сколько Бажен с тобой, но меня тоже учили. Это наверное всё, что я могу рассказать про свой дом, что ж. Больше я не помню. Расскажи мне теперь ты, что за стёклышки у тебя там не должны разбиться.

Мирон. Ох, я, ох, расскажу наверное, но позже. Мы слишком долго говорим, я пообещал вернуться домой, когда воздухом подышу. Пора.

Катя. Пора. Беги.

Мирон уходит, Катя продолжает тащить мешки.

Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ. ОСАДКИ

Сцена первая. Мирон в зелёных лохмотьях выходит в центр, не двигается.

Мирон. Мне казалось, что быть частью леса намного сложнее. Там, где все живут молча, невольно и сам начинаешь молчать. Так уж там всё устроено. Я думал, что лес это система взаимосвязанных элементов, что-то вроде механизма, где у всего своя цель и определённый путь. Но оказывается, я пуст. Я пуст, а лес полон, и он снаружи меня. Лес не механизм, лес как живое существо, которое свободно делать что угодно в любой момент. Деревья стоят неподвижно годами, я же могу двигаться, но они живее, чем я. Разница несоизмерима, пока я тут и могу со стороны смотреть на нас обоих. Когда я стал лесом, я совершенно запутался. Я не знаю, что лучше, быть здесь или там. Они стучали по моей голове своими клювами, так что я ясно ощущал, насколько пуст внутри. Даже когда я был лесом, я был пуст, потому что это моя судьба. Они клевали и клевали меня, что-то искали, но не смогли найти. Разочаровались и улетели, а потом не возвращались. Вдруг где-то в районе груди стало очень тепло и мягко, нечто пушистое поселилось там, но оно было таким маленьким, что я не смог этого разглядеть. Во мне было так пусто, что даже оно не нашло во мне дома для себя и ускакало, чуть не сломав мои ветки. Кто-то высокий решил содрать мою кору. Я ничего не чувствовал снаружи, но мне было слишком грустно отдавать часть себя. У меня так мало меня, я не был готов делиться. Но и сделать ничего не смог. Как будто должно быть иначе. Я сказал ему, чтобы он брал, сколько хочет. Но, кажется, он меня не услышал. Я не видел его лица, было темно. Но он был как я, такие же ветки на голове. Только он двигался, а я нет. Глаза — две капли смолы. Это всё, что я смог увидеть. Всё то время, пока я был лесом, темнота глотала мою душу, если она и была, если ствол мой не был так же пуст, как я сам по себе. А вдруг у леса нет глаз? Эта неопределённость настораживает. Но, на самом деле, это не так уж трудно быть лесом. Труднее быть ничем, когда в тебе нет чего-то нужного другим. Я думаю, я бы не смог стать лесом надолго. Так бывает. Я вроде как привык это понимать. Да и вообще всё ненадолго. Ненадолго всё… всё.

Затемнение.

Сцена вторая. Ночь, горит один фонарь. Катя выходит на крыльцо и садится, закуривает.

Катя, бормочет. Весь покрытый зеленью… Абсолютно весь. Эх, сплошное невезение. Мука… Бессмыслица какая-то… Нельзя так, ну. Учёные, воспитатели, уборщики, лес… Вселенная? Ну и бред. Бредятина. Возьму и оборву ниточку зависимости, я их каждый день раньше обрывала и что? Глупые законы, детские просто. Ой, лишь бы сдуру не начать во всё это верить. Весь покрытый… чем покрытый? Не помню уже.

Катя бросает бычок, достаёт из кармана что-то пушистое, кладёт себе на колени.

Катя. Живенький какой. На вот, держи, я тебе зёрнышек нашла. Уж не знаю, что за зёрнышки, но другого предложить не могу. Представляешь, на кухне нашла целую банку. Ну, как, не совсем целую… Знаешь, что я думаю… Бажен на кухню видимо не заходит, а отец Мирона почти дома не появляется. Это баночка Наны, может она таких, как ты подкармливала? Почему-то я доверяю той женщине, хотя в ней есть какая-то загадка, своя отдельная, понимаешь. Весь этот дурдом — одна большая загадка. Я тебе тоже доверяю, хомячишко. Ты только возвращайся ко мне, хорошо? Хотя, будет хорошо, если ты сможешь вернуться домой.

Открывается входная дверь, на крыльцо, шатаясь, выходит Мирон в ночной рубашке.

Катя. Ох! Ты меня напугал. Я уж было подумала… Ты чего не спишь?

Мирон. Я сплю. Ночью я всегда сплю, а всё, что происходит ночью — то сон.

Катя. Но я же не сплю и вижу тебя. Ты не спишь, Мирон. Чтобы увидеть сон, нужно сначала уснуть. Сны должны быть волшебными и необычными.

Мирон. Неправда. Зачем вы мне врёте? Врать запрещено по законам. Это вредно для людей. Вы — сон, и я сейчас тоже — сон.

Катя. Честно сказать, у меня нет сил спорить с тобой, Мирон. Сон, значит сон. Зачем ты тогда во сне вышел на улицу?

Мирон. Я не знаю. На улице мне всегда лучше, чем дома. Я часто во сне выхожу на улицу, но иногда почему-то я не чувствую холода и ночью светло, как днём. Однажды я смог взлететь с крыши нашего дома и полететь к морю, но когда я попытался сделать это в другом сне, у меня не вышло даже забраться на крышку.

Катя, шёпотом. Какой ужас… Бедный мальчик. (Громче.) Мирон, вот ты же учёный, тогда наверняка должен знать, зачем люди видят сны. Расскажи мне.

Мирон, спустившись с крыльца. Это хорошо, что вы спросили. Если бы не спросили, могли бы случайно нарушить какой-нибудь закон. Немногим известно, но наши сны — это точно такая же реальность. Только вот в ней наше сознание полностью открыто для Вселенной. Ей видны все наши мысли и потайные желания. Если вдруг человек начнёт делать или думать что-то неправильное, то днём будет наказан.

Катя. Это было ожидаемо, что ж…

Мирон. Ого! Что это такое?! Это ваше изобретение? Оно двигается! Я потрогаю? Для чего это нужно?

Катя. Что? Ты о чем вообще? Ты говоришь про хомяка?

Мирон, садится рядом. Как вы сказали? Хамь как?

Катя, смеясь. Хомяк. Это животное, ты раньше не видел? Я нашла его в лесу, а ему там не место. Может, где-то рядом есть поле…

Мирон. Ох, Катя. Я иногда не понимаю, откуда в вас столько новых слов. Мы как будто на разных островах жили. Я вот сейчас смотрю на этого малыша и вижу, что он очень похож на мышей из нашего чулана, только хвоста нет. И они… не такие лохматые.

Катя. Я всё думаю о том, что раньше он был свободен, но забрёл случайно не туда и теперь… Ладно, неважно. Ты можешь погладить.

Мирон. Да? Ого… Бажен говорил, что человеку нельзя вмешиваться в жизнь животных, так что я не приближался к ним. Но… Как будто бы нет ничего вредного в том, чтобы погладить и покормить этого хомяка? Он мягкий.

Пауза.

В последнее время мне всё чаще грустно. Бажену говорить не стал.

Катя. Почему не стал?

Мирон. Я не уверен. Наверное, я уже слишком хорошо знаю, что он мне на это скажет. Легче не станет, если бы я рассказал. Как будто бы наоборот. Но это так странно и непривычно. Я чаще и чаще не рассказываю Бажену всё, что думаю.

Катя. Так ведь ты и не должен рассказывать ему абсолютно всё.

Мирон. Тайное всегда становится явным. В таком случае нет смысла задерживать говорить свои мысли. О них всё равно узнают когда-нибудь.

Катя. Не сказала бы. У всех есть свои секреты, даже у Бажена. Это что-то вроде той территории твоего разума, на которую заходишь только ты и никто больше. Личное пространство, другими словами.

Мирон прячет голову в коленях и молчит.

Мирон. Я просто не понимаю, как так. Откуда вы всё это знаете? Это вам надо было становиться учёным, а не мне. Я только картошку чистить могу. И то, в теории… Всё, что я знал раньше, вы можете опровергнуть, и это звучит правильно и логично. Я начинаю сомневаться в себе. Как вода у берега пенится.

Катя, шепотом. Может, потому что тебе просто-напросто врали?.. (Громче.) Да, вот только из нас двоих я буду чистить картошку, а ты будешь изучать мир. Давай просто поговорим о чем-нибудь другом.

Мирон. Поговорим? Точно, нам ведь нельзя.

Катя. Ты, наверное, издеваешься.

Мирон. А мы уже начали? Да… Да, я не заметил. Верно… На днях я заглянул в ту щель, которую обнаружил после перестановки мебели у себя в комнате. Нашёл там маленькое стёклышко изогнутое. У меня уже есть большое стёклышко, оно выпало из очков Бажена, а я подобрал и не сказал ему. Мне всё ещё немного стыдно, но в большом стёклышке лучше видно небо. Вот я и подумал, может в маленьком будет видно ещё лучше. Или может их можно как-то наложить друг на друга и что-то изменится. Вышел на улицу, а там столкнулся с вами и мешками. Кстати! Мешки ведь исчезли, как я и говорил. Но посмотреть в стёклышки я забыл… А может они у меня с собой? Да! Вот, посмотрите. Большое и маленькое.

Катя. Действительно увеличивает. Ха-ха…

Мирон. Верните-ка сюда, я попробую наложить как-нибудь… Или может на расстоянии надо? Ого!!! Ого! Посмотрите! Теперь всё стало ещё больше! Прелесть. Прелесть!

Мирон вскакивает со своего места и начинает всё рассматривать, восторженно что-то восклицая.

Катя, умиляясь. Да, теперь ты на шаг ближе к звёздам, герой! Молодец!

Мирон. Скоро я научусь летать и буду к ним ещё ближе. Я сам их увижу.

Катя. Я буду в тебя верить.

Затемнение.

Сцена третья. Утро. Мирон с Баженом стоят у мольберта. Последний вносит правки на картине.

Бажен. Кто тебя перспективе учил? Ну разве я? Разве я, Мирон? Просто посмотри, сейчас твоё море на меня с картины скатится. Нужно переделывать и так, как я тебя учил. Иначе твоя картина будет ненастоящей.

Мирон. Но это…

Бажен. Что это? Это очередное твоё оправдание?

Мирон. Я не хочу ничего говорить тебе.

Бажен, запнувшись. Что? Мирон, я совсем забылся, прости меня. Я не хотел, чтобы ты так хмурился. Чего ж ты сразу мне не сказал, что я такой? Ладно, давай начнём всё заново. Подойди ближе, смотри с моего ракурса. Ну? Что же ты молчишь? Мирон, я ведь исключительно добра тебе желаю. В этот раз ты действительно сделал всё наперекосяк. Я ещё мог понять, когда ты менял цвет на ненастоящий, переставлял детали, но это… Я не могу взять в толк, что это такое. Мне не сразу удалось понять, что это море из-за такой странной постановки. Так не делается. Я уверен, что ты знаешь и понимаешь это. Так объясни мне, почему ты написал именно так.

Мирон стоит в закрытой позе, отвечает не сразу.

Мирон. Ты с каждым днём только чаще злишься на меня, а затем делаешь вид, как будто так и должно быть, и такое отношение ко мне нормально. Я не хочу тебе ничего объяснять, ты всё равно не услышишь меня, Бажен. Ты ни разу даже не извинился за такие свои всплески, а ведь даже погода извиняется перед скалами солнечными днями за удары волн во время шторма. Это низко!

Бажен в немом шоке. Пауза.

Бажен. Ладно, так и быть, но теперь тебе нужно послушать меня, молодой человек. Предположим, что ты прав, что с моей стороны было весьма неправильно поступать так по отношению к тебе, но разве я знал, что тебе это небезразлично? Я ведь ни разу не слышал от тебя ни слова об этом. Мне казалось, что ты понятливый мальчик и не принимаешь мои слабости близко к сердцу. Ради твоей безопасности я позволю тебе не объяснять, откуда столько новых и запретных слов тебе известно. Побойся Вселенной, Мирон. Это уже твоё дело, что думать и говорить, но не забывай, прошу, своих стариков и то, что они посвятили твоему обучению свою жизнь. Ты в праве делать что угодно, но, когда дело касается искусства, я не позволю малейшего невежества. Понимаешь, о чём я говорю? Цени моменты благодушия старших, поскольку ты даже не представляешь, какой иногда титанический труд — сдерживать то, что ты называешь всплесками. Ради кого? Не забывай.

Мирон. Я тоже не смог сдержать своего всплеска… Прости меня, я сказал слишком много.

Бажен. То-то. Объяснишь мне наконец, что это такое у тебя на картине?

Мирон. Это такая задумка.

Бажен. Какая?

Мирон. Ну… Ладно. Зрителю должно казаться, что он смотрит на море не со стороны. То есть, не через холст, а прямо на само море, как будто своими глазами. Он видит волны так, потому что, может быть, он ещё невелик ростом и ему кажется, что море действительно как рванёт на него! Ещё я изогнул линии, потому что человеческие глаза круглые. Я заметил это, когда оттягивал веки в детстве, а это значит, что и то, что мы видим немного изгибается, но мы не замечаем. Я пока не уверен в этом… Моя картина — полёт детской фантазии, чистой и незапятнанной знаниями. Это не столько картина реальности, сколько изображение мечты. Я ещё с самых первых наших уроков спрашивал себя: почему мы изображаем только то, что уже существует? Разве не для того Вселенная даёт нам холст и краски, чтобы мы создавали новое? Я решился сделать что-то новое, и ты тут же не смог понять меня. Ты столько лет живёшь на этой земле, но ни разу не отходил от своих привычек. Тебе не кажется это странным? Тебе не было интересно попробовать что-нибудь новое? Почему ты смотришь на меня так, как будто вот-вот цунами обрушится на меня? Не нужно, прошу. Если тебе непонятно моё творчество, значит я уже перегнал тебя настолько, что тебе неведомы мои помыслы, когда я вижу тебя насквозь, ты прозрачный! Вот ты кто!

Мирон спешно уходит вместе с картиной. Бажен в задумчивости и удивлении садится на стул рядом с пустым мольбертом.

Бажен, в отчаянии. Всё пропало…

Бажен яростно толкает мольберт на землю. На шум выходит обеспокоенный Александр.

Александр. Ты чего это тут?

Бажен. Идиот!

Александр. Кто?

Во время речи Бажен иногда переходит на крик, повышая голос на отдельных словах.

Бажен. Ты идиот! Я говорил тебе, что нужно другого человека брать, я говорил тебе, что нужно проверенных спрашивать. А ты мне, всё нет да нет, проверенные все сломаются, берем актёра, и чем нам всё это обернулось? Ты вообще слышал, какие речи этот младенец толкает? Ты не слышал! Ты не бываешь с ним, он тебя и не вспомнит, не обернётся, когда захочет через лес уйти, это ясно как день! Из-за тебя всё! Нет, я даже представить не мог, что… Я конечно догадывался, но! Нет, мне даже теперь не верится. Чтобы Мирон и..! Сам взял, да придумал что-то, взял, ушёл, он не вернётся, всё, не будет больше моей куколки, моего хорошего, моего маленького, он станет таким же уродливым и мерзким, как все люди, как ты, как я, как эта мерзопакостная, он не будет ангелом, а всё потому что ты! Ты! Я же говорил…

Александр. Послушай, ты бредишь, ты просто…

Бажен. Я-то брежу? Это ты снова несёшь несуразицу, глупый мальчик, глупый! Когда повзрослеешь уже?

Александр. Просто шокирован и воспринимаешь всё преувеличенно, такое бывает…

Бажен. Замолчи! Ты очевидного не понимаешь, всё под откос летит, а ты как будто даже не замечаешь.

Александр. И тебе просто нужно поспать. Ты давно не спал, отдохнёшь и обмозгуем всё…

Бажен. Как же я не понял, ты ведь правда не замечаешь, ты не появляешься дома, ты сына своего не знаешь, ты вообще ничего не знаешь, женщину эту не знаешь, не видишь, что она творит, а я всё вижу! Я наблюдаю!

Александр. Ты следил за Екатериной?

Бажен. Нет, конечно, не вижу в этом смысла, когда всё и так кристально ясно. Если ты не понимаешь очевидного, моей вины в этом нет. Живи дальше в своём розовеньком мире неведения. Больше походишь на Мирона теперь, чем он сам, иди сам поспи, у тебя же всё хорошо. Всё хорошо! Всё прекрасно! Мир летит в бездну, в тлен скатывается всё, а ты предлагаешь идти спать, восхитительно. Отличный план, командир, так и сделаю.

Александр. Хорошо. Предположим, что ты прав. Я согласен с твоими словами, но давай всё равно вернёмся к этой теме позже. Сейчас мы ничего не решим.

Бажен. Да мы и потом ничего не решим.

Александр. Мы попытаемся.

Бажен. Убирайся отсюда. Уходи в город и не возвращайся, ты здесь не нужен, я сам всё способен решить. Ты ничего не сделал для нашего проекта, чтобы говорить “мы”.

Александр. Послушай, то, что ты сейчас сказал…

Бажен. Не воротить обратно, верно, и от своих слов я не откажусь. Уходи.

Александр. Ты же понимаешь, что я не уйду.

Бажен. Да. Ты не уйдёшь.

Александр подаёт руку Бажену, помогает подняться. В тишине заходят в дом.

Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЁРТОЕ. РЯБЬ

Сцена первая. Александр с Мироном сидят на ковре во дворе.

Мирон. Отец, мне наверное не так нравятся все эти благовония. От них голова начинает давить на меня и всё время чувствую себя каким-то потерявшимся.

Александр. Тебе стоило сказать об этом раньше. Тогда от них весьма мало пользы. Если так подумать… А знаешь, чтобы Вселенная услышала тебя, ты должен быть открыт и расслаблен. Тогда выше шанс, хм. Мы поэтому всегда с Баженом зажигаем благовония, они расслабляют. Почему тымолчал всё это время?

Мирон. Обычно, когда я… Хотя, наверное, неважно. Давай просто начнём. Сегодня, раз ты не зажёг благовония, у меня должно получиться на все сто.

Оба начинают говорить что-то вполголоса, иногда проговаривая одни и те же звуки в одно время. В какой-то момент молитвы, Александр осторожно уходит.

Мирон, громче. И я не знал! И ты не знала! Как будто все знали, кроме нас с тобой. Я верю, что ты не могла молчать, ты меня защищала. Защити и сейчас, защити от неведения, защити от неправильных убеждений, покажи, во что верить. Я был не прав, я делал непозволительные вещи, но ты не дала мне ответ на них. Они говорят, что ответ получен, а мои чувства и есть последствия. Катя мне сказала, что это моя совесть, а чувства не зависят от тебя. Защити меня от неведения, прошу. Помоги найти ответы. (Тише.) Странные дни такие начинаются, я чувствую изменения… Я бы хотел, чтобы она продолжала быть такой всеобъемлющей, как ты. Я бы отдал ей что-нибудь от себя, какую-нибудь часть… Но разве у меня есть что-нибудь? Я раньше как будто всегда сидел под одним и тем же облаком, видел всё из тени, а она мне показывает, как может искриться море на солнце. И всё такое новое, а я боюсь, что оно не настоящее. Я бы что-нибудь сделал, если мог. Помоги мне только…

Мирон молча закатывает ковёр, ставит около крыльца дома. Берёт палочки благовоний, ломает пополам, складывает рядом с ковром, уходит.

Мирон. Теперь только мне спокойно…

С разных сторон дома выходят одновременно Катя и Александр.

Катя. Выглядело немного жутко, вам так не кажется?

Александр. А вы разве не должны быть заняты? Впрочем… Нет, разве что со стороны может показаться так. Ему больше некому выговориться, поэтому почему не обратиться к самой Вселенной? Вдруг услышит.

Катя. Мне кажется, вы сами в это слабо верите.

Александр. Может быть. Но я не могу доказать того, что там наверху никого нет. Ровно как и обратного.

Катя. Я бы на вашем месте боялась, что всё внезапно стало сильно меняться. Вы вините в этом меня, наверное.

Александр. О чем вы говорите?

Катя. А вы разве не слушали, о чём он говорит?

Александр. У нас не принято вмешиваться в чужие разговоры со Вселенной. Я был занят своим. Попробуйте тоже однажды, весьма успокаивает нервы и помогает расставить всё по полочкам.

Катя. Сомневаюсь, что буду пытаться, но спасибо.

Александр. Вы больше не боитесь меня?

Катя. Я никого не боюсь. Может быть, поэтому я здесь.

Александр. Мне казалось, что вы здесь за деньгами Бажена.

Катя. Отчасти, может быть. У вас тут тихо и никого вокруг. Кто знает, в каком состоянии должен находиться человек, чтобы согласиться на такую работу.

Александр. Деньгами не подкупить страх за свою жизнь.

Катя. Да, в точку.

Пауза.

На самом деле, у меня много вопросов.

Александр. Вы можете их задавать, пока Бажена нет.

Катя отрицательно мотает головой.

Катя. Я должна быть занята сейчас.

Катя хлопает Александра по плечу, уходит. Задумчивый Александр остаётся. Затемнение.

Сцена вторая. Бажен сидит на стуле с книгами, Мирон ходит из стороны в сторону.

Бажен. Ну что ж ты никак не усядешься.

Мирон. Я думаю!

Бажен. Так думай сидя, в чём дело? Я несколько сомневаюсь, что прочитанное мной тебя настолько взволновало.

Мирон. Запретное слово! Сам сказал!

Бажен. Оговорился… Ты меня сбил, так что не вини меня, это случайность… Давай уже продолжим, пожалуйста, время-то идёт.

Мирон. Ах, да, смешно просто. А что там было-то?

Бажен. Галилей открыл…

Мирон. Да, всё, вспомнил, Луна! Вот я в детстве думал, что это такая же звезда, как все на небе, просто близкая к нам. Но кто бы мог подумать, что это мало того, что не звезда, так ещё и не светится…

Бажен. Давай по книге, Мирон. Ближе к делу.

Мирон. Да что мне твой Галилей! Я с ним не поговорю, он мне ничего не скажет, я зачем должен знать, как он жил? Не отвечай, Бажен, это риторический вопрос, я слишком хорошо знаю, что ты ответишь. Мне больше интересно то, что он открыл. Вот ведь великий человек, я бы до такого сам не додумался. Сам вот сколько смотрел на луну и на звёзды, да вот совсем о другом думал…

Бажен. О чём ты думал? Надеюсь, это ты по теме говоришь.

Мирон. Ну, не совсем, я думал…

Бажен. Тогда не важно. К теме.

Мирон. Нет, я всё-равно скажу! Может тебя самого тоже посещало это чувство, когда смотришь на ночное небо…

Бажен. Я сейчас просто уйду, Мирон. В любое другое время — пожалуйста, но не сейчас, мы учимся.

Мирон. И кажется тебе, что ты такой же маленький, как камушек в океане, которого однажды занесло во впадинку на дне и никакая сила волн тебя оттуда не достанет. Ты наблюдаешь за тем, как бушует всё вокруг, а сам не движешься…

Бажен. Это уже все рамки переходит.

Мирон. Ну что ты хочешь от меня услышать уже?

Бажен. В тебе никакой дисциплины. Ноль систематизированности.

Мирон. Потому что мне неинтересно.

Бажен. Хорошо, что тебе тогда интересно?

Мирон. Я не хочу узнавать по-одному открытию от каждого учёного, я хочу взять предмет и узнавать все открытия о нём. Так проще, как ты говоришь, систематизировать знания.

Бажен. А я думал, что тебе всегда было интересно узнавать, как жили другие люди. Что изменилось в тебе?

Мирон. Я, может быть…

Бажен. Ну?

Мирон. Я хочу другого. Я сам вижу, что ты многое не знаешь и есть какая-то стена между определёнными знаниями. И это странно для учёного.

Бажен. Не понимаю, чего ты от меня тогда хочешь добиться.

Мирон. Да, ты непробиваем.

Бажен. Я попрошу!

Мирон. Проси, чего уж там, я молчу…

Бажен. Одолжения мне делаешь? Ну и пусть. Знаешь ли, люди столетиями, тысячелетиями совершали открытия, шли наперекор чужим мнениям, чтобы ты здесь и сейчас, именно сегодня восхищался этим трудом, чтобы другие люди потом благодаря твоему уважению восхищались уже тобой и твоим трудом. Да работы Галилео вообще были под запретом церкви годами! Он ради людей, а они как были против него в те времена, так видимо против него и остались на твоём примере.

Мирон. Как ты сказал?

Бажен. К чему теперь придираться начнёшь? Да сколько можно! Как тебя учить теперь? Ты стал несносным.

Мирон. Нет, подожди, ты слово какое-то сказал, которого я раньше не знал… Церкви? Кто такие церкви?

Бажен издаёт нечленораздельный звук удивления и мешкается прежде чем ответить.

Бажен. Если бы ты прилежно учился, мы бы очень скоро дошли до этой части биографии и я бы рассказал тебе об этой теме, но тебе ведь это не нужно…

Мирон. А мне кажется, что ты просто сейчас сглупил и сказал то, что не должен был. То, что запрещено Вселенной и не положено знать, как мне, так и тебе. Я знаю уже все слова, всё, что я вижу и всё, что существует в нашем мире известно мне! Не ты ли убеждал меня в этом?

Бажен. Ты сейчас ходишь по лезвию ножа, Мирон. Перестань, пока не задело. Вселенная всё слышит.

Мирон. Да и говорить-то уже нечего…

Бажен. Да, ты прав, уже нечего. Занятие окончено, можешь быть свободен.

Мирон. Я всегда свободен.

Мирон уходит.

Бажен. Надо срочно что-то делать…

Бажен звучно захлопывает книгу. Затемнение.

Сцена третья. Ночь, снова горит только один фонарь. Катя выходит на крыльцо и садится, закуривает.

Катя. Последняя осталась… Надо приберечь.

Тихо выходит Мирон, садится рядом.

Мирон. Это что?

Катя. Мирон! Перестань пугать меня. Снова не спишь, да?

Мирон. Я сплю, ты знаешь. Ну, наверное, я уже не уверен… В любом случае. Ты жжёшь бумагу. Зачем? Пахнет не очень.

Катя молчит, удивлённая неформальностью.

Катя. Даже не знаю, как сказать тебе. У меня отец курил. Это плохой способ вспоминать его, но… Ох, погоди, ты, наверное, вообще не знаешь, что это. Тебе лучше и не знать.

Мирон. Слово “плохо” под запретом. Может навлечь наказание.

Катя. Но ты всё равно сказал его. Уже настолько ничего не боишься? Растёшь…

Мирон. Рядом с вами почему-то ничего не страшно. Мне всегда так хорошо, как будто самый гладкий и самый спокойный штиль. Даже волны не шумят. Слушайте, я хочу попробовать.

Катя. Тебе нельзя, ты маленький.

Мирон, посмеявшись. Правда? Нет, это мой научный интерес, я же должен знать всё.

Катя. Потом расскажешь своим, что покурил и меня в лес выгонят, ага. Я уж лучше тогда сама в лес схожу.

Мирон. Эй, не говорите такие вещи, Катя. Никому я ничего не скажу. Скажу, если не дадите попробовать.

Катя. Ах вот значит как? Ну мы ещё посмотрим, кто там кому что расскажет…

Мирон. Не понял сейчас.

Катя. А кто там запрещённые слова вслух говорит?

Мирон. А за кем повторили их?

Катя. Моим же методом, ну и ну. Видел бы тебя ты сам пару месяцев назад.

Мирон. Да ну тебя. Я всё-равно сплю, что мне будет? Я уже увидел, как ты это делаешь.

Пауза.

Катя. Но только чуть-чуть.

Мирон берёт сигарету, мешкается.

Мирон. Кать… я не могу.

Катя. Не можешь?

Мирон. Что-то мешает. Какое-то чувство в груди, от него живот болит.

Катя. Это нормально, я думаю. Тебе просто страшно, потому что это что-то новое для тебя. За пределами твоего понимания. Ты хочешь понять, зачем я это делаю, правильно? И поэтому у тебя есть желание испытать на себе. Я тебе скажу так, курение — самое вредное, что ты вообще делал раньше в своей жизни, скорее всего. Всё ещё хочешь попробовать?

Мирон. Да? Я думаю, что да. Вы зачем-то курите, значит что-то в этом есть. Может, вам это по каким-то причинам нравится, поэтому я…

Катя. А мне и не нравится.

Мирон. Тогда зачем?

Катя. Трудно сказать. Правда трудно.

Мирон. Я всё-таки попробую.

Мирон комично вытягивает губы трубочкой, втягивает в себя дым, морщится.

Мирон. Душит как! На вкус ещё хуже, чем на запах. Только человек, который себя не любит, будет заниматься этим.

Катя. Не совсем согласна, но… Мне понятна твоя реакция.

Мирон. Я ещё раз… Ну нет, всё то же самое. Горько очень. Теперь на голову что-то давит.

Катя. Всё, хватит с тебя. Как ощущения?

Мирон. Не думаю, что захочу ещё. Было бы хорошо, если бы вы тоже перестали это делать. Я думаю, оно настолько же вредно, насколько горько и неприятно.

Катя. Тут ты, конечно, прав… Я подумаю над твоими словами.

Мирон. Ты не против, если я останусь и просто посижу?

Катя. Посиди.

Пауза. Шелестит ветер.

Мирон. Я иногда лежу.

Катя. Лежишь? Звучит как что-то нормальное.

Мирон. Да, я тоже думаю, что это нормально. Я лежу, рассматриваю стены, эти трещинки. Наши старые обои и побелка там-то, там-то. И вот тогда меня переполняет пустота. Я ей до краёв полон. А когда пустоты становится так много, что стены мне кажутся уже такими… плоскими. Ну, я не знаю как сказать. Стены плоские и сам я плоский. На душе плоско. И, когда я самый пустой и самый плоский, я просто переворачиваюсь на спину и смотрю потолок. Я давно знал, что люстры у нас везде разные. Где только отец их выдумал? Думаю, как он их расчерчивал, как выдувал стекло и восхищаюсь его умом. Это же надо так. А потом придумать новую люстру и повесить… да хоть в кухне. Хотя там не люстра, там много ламп больших, я ошибся. Вот в спальне у меня люстра. Другая. Но вот я кажется выучился у этой люстры, какая она есть, и снова мне плоско и снова пусто, и я не знаю, куда себя деть. Я…

Катя. Мирон.

Мирон… Я потерялся как будто. Ну, нельзя потеряться у нас дома, а я взял и потерялся. Эх. Бажену бы не понравились мои слова, он бы сказал, что всё это моя выдумка, потому что я привык к тому, что я счастлив. А привыкание не даёт мне чувствовать, что я счастлив. Я ведь понимаю, но не чувствую. Так он говорит. Он прав, конечно, я счастлив. Но просто иногда лежу. Вот и всё.

Поют сверчки. Горит фонарь. В какой-то момент лампа в фонаре перегорает и затухает.

Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ. ТАЙФУН

Сцена первая. Вечереет, к концу сцены совсем темно. Катя сидит на стуле боком к зрителю, напротив неё второй стул. Заходит Бажен, садится. Каждый скрип хорошо слышен.

Бажен. Отчего вы прячете своё лицо за руками? Вам стыдно?

Катя. Я просто устала.

Бажен. Вот как.

Катя. Давайте не будем затягивать этот разговор, мне хочется отдохнуть.

Бажен. Но вы наверняка и сами понимаете, зачем я вас позвал.

Катя. О, правда? Так это свидание?

Бажен. Что вы!..

Катя. Не ходите вокруг да около, скажите прямо. Вы от меня что-то хотите услышать, но я мысли не читаю. Это делает меня нервной.

Бажен. Сядьте прямо для начала, я не могу разговаривать с человеком без зрительного контакта.

Катя. А не всё ли равно? Не указывайте мне, я свободный человек. Теперь я сижу, как вам угодно, давайте ближе к делу.

Бажен. Вы гадкая.

Катя. Это всё? Если да, то я собираюсь идти.

Бажен. Нет, я не для этого вас позвал.

Катя, расслабившись на стуле. Вы юлите. Хотите отчитать — отчитывайте, уволить — увольняйте, убить — убивайте.

Пауза.

Бажен. Это бессмысленно. Процесс разрушения уже был запущен со смертью Наны. Моя непредусмотрительность… сыграла свою роль. Самый обыкновенный человеческий фактор, такой банальный, что я его совершенно не учёл. А затем ошибся второй раз, когда позволил Александру пригласить сюда именно вас. Но… это действительно не имеет уже значения. Я позвал вас сюда за другим. У меня сделка.

Катя. Вы правда думаете, что что-то реально изменить в сложившейся обстановке? Это случилось бы само собой в любом случае.

Бажен. Разумеется. В нашем положении только вы можете повлиять на дальнейшее развитие событий. Мирон на вас помешан, это очевидно. Раз уж это произошло, то мы можем использовать это, пока вы совсем всё не испортили.

Катя. Я так понимаю, выбора вы мне не даёте.

Бажен. Верно. Но и у меня выбора нет. Если вы внезапно исчезнете, как бы мне того ни хотелось, в его душе начнётся бунт. Я могу лишь помочь вам скорректировать ваше поведение.

Катя. Неудивительно…

Бажен, подавшись вперёд. Что тебе надо? Деньги? Я уже подписал документ о том, чтобы ежемесячно тебе начислялось в пять раз больше, чем я платил до этого.

Катя вздыхает.

Слава? Тогда я без проблем сделаю так, чтобы тебя брали в твои эти театры или что? Фильмы, может? Что угодно, когда выйдете. Я не знаю, чем вы там жили, пока Александр не предложил взять вас. Но что бы то ни было, в моей власти это организовать. Естественно, включая во внимание, что вы сохраняете произошедшее здесь в тайне до самой последней минуточки вашей беспомощной жизни. И не нужно так смотреть, любой, кто действительно хочет оставаться здесь — жалок сам по себе.

Катя. Так значит, вы не жалки, раз выходите за пределы дома.

Бажен. Это, конечно, образно, но да. Так и есть. По лицу вижу, что тебе деньги не нужны. Тогда может вашей семье?

Катя, отодвинувшись. Здесь гадкая не я, а вы. Не “тыкайте” в меня.

Бажен. Семье, так семье. Разумеется. Чеки будут приходить раз в две недели, если угодно. А для этого, будьте добры, прекратите делать всё то, что бы вы там ни делали, из-за чего Мирон становится похожим на обычного человека. Ваша семья так же не останется в стороне в том случае, если вы сможете привести Мирона к тому состоянию, в каком он был до вашего прихода.

Катя. Для меня он такой же. Я не вижу сильных изменений, о которых вы говорите.

Бажен, усаживаясь поудобнее. И даже после всего этого вы продолжаете защищаться? Вы напоминаете щенка, которого забили в угол, но он продолжает лаять в надежде всё-таки испугать этим собак побольше.

Катя. Я не собака.

Бажен. Это мы посмотрим. Я не слышу отказа насчёт начислений денег вашей семье.

Пауза.

Отлично, значит на том и сойдёмся. Вы меня поняли и я вас понял. Всего доброго.

Бажен уходит.

Катя, расплываясь на стуле, закрывая лицо руками. Это всё… бесполезно.

Затемнение. Безнадёга.

Сцена вторая. Утро. Александр стоит на крыльце, пьёт чай. Выходит Мирон.

Александр. Мне так нравится этот рассветный запах. Уже не холодно и ещё не жарко. Прелесть.

Мирон. Да… красиво.

Александр. Чаю?

Мирон. Мне не хочется. Я подышать хочу.

Александр. Да, легко тут дышится… Как тебе Катерина? Хорошая девушка, да? Добрая.

Мирон. Откуда мне знать? Мы не разговаривали.

Александр. Глупый ты. И так понятно, что при каждой возможности болтаете.

Мирон. Ты как-то странно реагируешь на это.

Александр. Да… Мне было столько же лет, сколько и тебе тогда.

Мирон. Когда? Ты о чём?

Александр. Да так. Мысли вслух. Бажен говорит, что из-за неё ты меняешься.

Мирон. Бажен в последнее время много чего говорит…

Александр. Не обижайся на него. Он просто боится, что она станет для тебя дороже. Странно, не так ли? Как подруга станет дороже учителя? Казалось бы… Но он просто тобой дорожит. А потом делает глупые вещи. Нервничает потому что.

Мирон. Я не совсем понимаю, о чём ты говоришь, отец.

Александр. Вот помнишь, он однажды сказал… Сказал, что ты в лес убежишь. Если Катерина побежит.

Мирон. Да, помню. Он тогда бушевал не хуже какого-нибудь тайфуна или цунами.

Александр. А я думаю, что это Катерина побежит за тобой в лес. А не наоборот.

Мирон. Отец…

Александр. Это всё образно, конечно. Понарошку, имеется в виду. Понимаешь?

Мирон. Понимаю.

Александр. Катерина хорошая девушка. Коня на скаку остановит… И всё-таки, ты наблюдай за ней, защищай. Не потеряй, самое главное… Не потеряй… (Незаметно всхлипывает.) Ты наверное понял уже всё. Может, тебе подсказал кто. Будь сильным, Мирон. Себя не забывай.

Мирон. Я обязательно вернусь за тобой, отец. Я тебя не забуду.

Александр. Верю. Может всё-таки чаю?

Мирон. Было бы хорошо. Пошли выпьем все вместе.

Александр. А Бажен спит наверняка!

Мирон. Разбудим.

Уходят. Затемнение. Поднимается ветер.

Сцена третья. День, светло. Катя стоит за столом, готовит обед. Из дома выходит Мирон, тихо берёт стул и подсаживается рядом, наблюдает.

Мирон. И всё-таки это странно ни с того ни с сего замолчать на несколько дней. Мне казалось, что у нас только-только стало складываться общение… У тебя что-то случилось?

Катя. Нет, всё в порядке. Вселенная запретила нам говорить. Ты… Вы знаете, Мирон.

Мирон. Но я думал ты всегда выступала против этого запрета! А как же стремление к постижению нового через выход из своей зоны комфорта? Как же постижение новых чувств в прямом взаимодействии со Вселенной, а не одним лишь разговором с ней? Это ведь твои слова. Мы вместе так думали…

Катя. Вселенная наказала меня. Я поняла, что была неправа. Вам наверное стоит извиниться за все те запретные слова, которые вы сказали, пока вас тоже не наказали. Это правда того не стоит.

Пауза.

Мирон. Я не буду. Наверное, не буду. Раз ты не хочешь со мной говорить, послушай хотя бы. Я буду и этому рад. В последнее время… я очень много думаю.

Катя, вздохнув. Вы можете рассказать всё, я послушаю.

Мирон, помолчав. Спасибо. Мир оказывается очень странная штука. Он ещё глубже, чем мне казалось. Я думал, что знаю всё о нём, но теперь стало очевидно, что я не знал ничего. Я так поразмыслил… А что если, раз мне не говорили про все чувства человека, мне не говорили что-то ещё? Потом испугался этой же мысли. Как я мог подозревать родных мне людей! Хотя я не подозревал. Я только собирался подозревать, но не решился. Я заставил замолчать те вопросы, которые были в моей голове. Не скажу, что это легко, потому что… Чем дольше я заставляю свою голову молчать, тем больше у меня вопросов. Это так… (Гаркнула ворона.) Это страшно. Я решил не забегать вперёд и начать разбираться со всем постепенно. Я начал с чувств. Я не знал страха, не знал злости, грусти, в конце концов. Как будто их что-то объединяет, тебе так не кажется? Как будто так и должно быть, что я не знал всего этого раньше. Наверное, у Вселенной есть какой-то замысел, но почему тогда ты знала это? Эмоции и чувства, неподвластные контролю… Может, Вселенная решила, что ты можешь контролировать их, а я не могу. Или почему так вообще? Я не думаю, что они должны быть под запретом. Я чувствую себя легче и свободнее, когда не ограничиваю своё восприятие… так это называется? Я пробовал узнать об этом у отца, но он сказал всё, что мог сказать, кроме ответа на мой вопрос. Бажена не стал… Знаешь, я всё чаще злюсь на него, хотя я не всегда уверен, что он заслуживает такого отношения. Он ведь хороший. Но он глупый. Я считал его самым умным на свете… Хотя, может он не глупый, он, как бы сказать… Он мыслит обширно, но в ркамках своей ограниченности. Есть рамки в его голове. Но он тоже мне дорог, как и отец… Что-то я куда-то в сторону ушёл. Я, словом, пришёл к выводу о том, что… Ну, вернее… Я хотел прийти к выводу о том, что Вселенная может не быть одушевлённой. Она не может что-то решать и доказывать, возможно… не существует всего того, во что верит моя родня и то, во что верил я сам. Но раз ты говоришь, что тебя всё-таки наказали! Я теперь снова сомневаюсь. Я потерялся.

Пауза.

Катя. Ты как будто хочешь сказать что-то ещё.

Мирон. Да, хочу. Я думаю, я хочу уйти в лес.

Катя, уронив нож. Как это?

Мирон. Я собираюсь рискнуть.

Катя. Ты с ума сошёл.

Мирон. Нет, наоборот!

Катя. Ты будешь вечно бродить и никогда не выберешься.

Мирон. Ты же как-то выбралась. Может, я смогу найти маму с Наной.

Катя. Это нереально. Не больше, чем твоя фантазия. Я не видела в лесу никаких людей.

Мирон. Я может смогу найти других людей!

Катя. Это слишком самоуверенно. Ты останешься без еды.

Мирон. Если возьму с собой, может хватить на несколько дней.

Катя. Ты физически не сможешь долго ходить.

Мирон. Буду ходить с перерывами.

Катя. Бажен тебя найдёт раньше, чем ты дойдёшь куда-то.

Мирон. Это значит только то, что у него есть карта. Я уже в процессе поисков.

Катя. Мирон…

Мирон. А если карты нет, значит он откуда-то знает лес. Бажен очень много мне не говорит! Либо не хочет, чтобы я знал, либо считает меня глупым.

Катя. Ты же понимаешь, что скорее всего не вернёшься домой, если уйдёшь в лес.

Мирон, помолчав, сконфуженно. Да… Я уже попрощался с отцом. Он сказал мне… кое-что. Он вроде бы не против.

Катя. Да ты бредишь. А Бажен?

Мирон. Я не знаю. Я не смогу с ним попрощаться. Я не понимаю его и это меня пугает.

Катя. Больше чем лес?

Мирон. Больше, чем лес.

Катя. Ты просто собираешься сбежать от Бажена.

Мирон. Неправда! Наверное. Я буду скучать по нему.

Пауза.

Катя. Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой. (Мирон кивает.) Но я не пойду.

Мирон. Я не смогу без тебя.

Катя. Да, я знаю. Поэтому я остаюсь.

Мирон. Пожалуйста!

Катя, на слезах. Да это опасно! Там могут быть звери побольше хомяка. Они могут тебя съесть. А дальше что? Ты знаешь, что дальше? Ты не знаешь, ты даже не представляешь, тебе это не нужно, Мирон. Просто останься здесь, ты ведь счастлив, у тебя есть семья, ты с ней растёшь и учишься, у тебя есть еда и тёплый дом. Просто останься здесь, в лес нельзя, ты не вернёшься обратно. Тут ведь хорошо, правда? Хорошо ведь? Хорошо? Хорошо, правда, Мирон?

Мирон. Да, ты права. Здесь хорошо. Но каждый день хорошо по-одинаковому. Ничего нового, меня делают как лист бумаги, сплошным и ровным. Всё это мне слишком знакомо. Я хочу испытать тоску по человеку, страх перед зверем, любопытство перед лесом. Я не хочу быть обречённым на счастье в четырёх стенах. Когда я говорю, что счастлив, это не совсем так. Они всё ждут от меня какого-то великого открытия, потому что у меня “идеальные условия для этого”, но я пустой! Я пуст! Я ничего не могу в себе найти. Я хочу найти себя в лесу. Я хочу увидеть пределы леса, узнать, что за ним.

Катя. Ты даже не представляешь, что увидишь за лесом.

Мирон. А ты разве представляешь? Говоришь так, как будто представляешь.

Входит обеспокоенный Бажен.

Бажен. Мирон, отца не видел? Где Александр? Найти его не могу, мне его срочно нужно…

Мирон. Последний раз я видел его за домом, но это было давно…

Бажен. Смотрел я там уже… Екатерина, отвечайте, где Александр.

Катя. Вы с чего решили, что я знаю.

Мирон. Поищи на чердаке, может он там.

Бажен. Может… А вы чего это тут? Мирон, не мешай Екатерине работать, лучше бы свою работу закончил.

Мирон. Я вдохновляюсь процессом.

Бажен. А по-моему прохлаждаешься.

Катя. Вас там чердак ждёт.

Бажен, злобно. Я к вам позже зайду, Екатерина! Кто кого там ещё ждёт…

Уходит. Пауза. Странная.

Катя. Если выходить, то с рассветом. Я проведу тебя к миру за лесом.

Мирон вскакивает, стул за ним падает. Затемнение.

Сцена четвёртая. Утро, темно. Катя с Мироном выходят из дома в сторону леса. Вдруг Мирон останавливается.

Мирон. Слушай, я кажется окна с вечера забыл зашторить.

Катя. И что? Пошли скорее.

Мирон. Бажен просыпается раньше и каждое утро будит меня, открывая шторы. Он поймёт, что что-то не так, когда увидит.

Катя. Ну, это значит только то, что нам нужно идти быстрее. Твою пропажу в любом случае скоро заметят.

Мирон. Нет, наверное, надо вернуться и зашторить. Ещё ведь не поздно?

Катя. Не поздно, возвращайся. Иди домой, тебя там ждут. Только я иду дальше, а ты как знаешь. Чего стоишь? Мирон, ты сам меня попросил. Если ты вернёшься туда один раз, то уже не сможешь уйти. И не потому, что такого шанса больше не будет. Шанс может ещё будет, естественно, но ты просто каждый раз, как выйдешь, будет возвращаться, не пройдя и пару шагов. Ты опять привыкнешь. Ты сам сказал, что готов, так почему вдруг сбавляешь обороты? Тот мир, куда мы с тобой придём, далеко не сладкий, как этот. Ты сказал, что готов. Но так ли это на самом деле, Мирон? Решай прямо сейчас.

Пауза.

Мирон. Катя, помоги мне…

Катя. Что такое?

Мирон. Я потерялся снова.

Катя. Ты давно потерялся. Выхода два. С выбором я тебе не помогу. Это твоя жизнь.

Мирон. Раньше за меня решала Вселенная…

Катя. Ты сам сказал, что её не было всё то время.

Мирон. Да, я сказал. Так и было. За меня решал Бажен.

Катя. Теперь реши сам. Просто… Если тебе это поможет, я любой твой выбор приму. Только я уже точно пойду в лес.

Мирон. Но ты ведь знаешь дорогу! И сможешь вернуться, если что.

Катя. Ты прав, но я не вернусь. Ты знаешь.

Мирон. Я боюсь, что быстро прощу Бажена. Может, мы сможем прийти к чему-нибудь.

Катя. Да, точно! Поставишь его перед фактом, что больше не веришь во Вселенную, в лес… и так далее. Говорю тебе, в обоих случаях ты будешь прав. Возможно, когда-нибудь ты уговоришь их самих отвести тебя наружу.

Мирон. Теперь я сомневаюсь ещё больше… Я всё думал, что во мне сильнее — страх или интерес. Оказалось, что страх. Страх внутри сильнее любого чувства. Я недавно понял. Но я ещё понял, что просто не смогу жить дальше с мыслью, что у меня когда-то была возможность самостоятельно изменить свой мир. Тогда я всерьёз буду жалеть и не успокоюсь до самого конца всего… (Молчит.) Пойдём.

Уходят в лес. Разговор за кулисами.

Мирон. Слушай, почему ты резко передумала вести меня сюда? Поначалу ты вовсю отказывалась.

Катя. Я побоялась… что Бажен снова на меня надавит. Просто пошли дальше.

Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ШЕСТОЕ. КОДА

Сцена первая. Смена декораций. Лавочка в парке, окружённая деревьями. Мирон сидит на лавочке.

Мирон. Можно сказать, весьма безобидно. Я всего лишь несколько раз упал в обморок. Катя сказала, что это шок. Я подумал, что раньше не использовал такого слова. Я в тебя не верю, слышишь? Но ты — всё, что у меня осталось от дома. (Смотрит на небо.) После первого обморока Катя побоялась, что у меня может остановиться сердце, поэтому она закрывала мне уши и просила закрывать глаза иногда. Я не понял, зачем так бояться, ведь моё сердце останавливается каждую секунду, а потом снова делает “тук”. Я не стал с ней спорить. Мы почти всё время молчали, потому что у меня не было сил говорить. Иногда не было сил смотреть, даже если было что-то запредельно интересное. Теперь я как перегоревшая лампочка. Я чувствую только пену, которая осталась на песке после всего, что было с морем. Она ни плохая, ни хорошая. (Имитирует жестами зажигание благовоний спичками.) Теперь, когда я говорю с тобой, то понимаю, насколько мне не хватает отцовских благовоний. Непривычно говорить тебе что-то без них, хотя последний раз я… Катя сказала, что прошёл только один день, а мне кажется, что я не видел их уже годы. Лицо Бажена иногда возникает перед моими глазами и мне приходилось остановиться, чтобы отдышаться. Ходить трудно. Катя меня успокоила, когда сказала, что я ничего ещё не увидел. Я не уверен, хочу ли видеть. Не знаю, хочу ли домой. Я просто хочу исчезнуть, чтобы ничего не чувствовать. Это всё упростило бы. Но, знаешь, я не уверен даже в том, что что-то чувствую. Это жестоко, потому что я до сих пор не исчез. Это слишком жестоко. (Молчит.) Катя сказала, что мы пойдём дальше, когда я буду готов. (Перейдя на крик.) Откуда я знаю, когда буду готов?!

Резкое затемнение. Это так странно.

Катя сидит на лавочке.

Катя. Я не знаю, что с ним делать, я не врач и не психолог, но мне просто необходимо что-то делать. Может быть, первое, что мне стоит сделать, это не сойти с ума вместе с ним, хах? Да? Вдруг ты мне что-нибудь посоветуешь? Если ты там есть. “Тебе просто стоит быть сильной или хотя бы казаться такой какое-то время”. Наверное, ты бы так мне сказала, потому что это действительно звучит как Вселенская мудрость. Скоро всё это закончится… Я не думала, что всё будет… именно так. Когда Александр объявился спустя столько лет, я ожидала совсем не этого. Почему вообще я? Было же очевидно, что папа заставит меня вмешаться в их жизнь! Я бы в любом случае вмешалась, Александр должен был понимать это… Он глупец или задумал всё так? Он глупец или я что-то сломала? В любом случае… Здесь его никто кроме меня не защитит. Но я же абсолютно ничего не смогу сделать. Я точно что-то сломала, я Мирона сломала, но у меня не было выбора! Не вини меня после этого. Тебя всё равно выдумали, он в тебя уже не верит. Даже если ты есть. У меня сердце обливается кровью, когда я вспоминаю его щенячью радость от хомяка или стекляшек. Он совсем ребёнок… Я слишком поторопилась. Он теперь не будет прежним, это всё изменит его… Папа сказал, что так он станет полноценным человеком. Бажен говорил, что полноценным человеком Мирон был бы без внешнего мира. Я не знаю, кто прав. Я не знаю, правильно ли поступила. Скоро всё это закончится…

Затемнение.

Сцена вторая. Та же лавочка. На ней сидит некий прохожий. Выходит Мирон, садится рядом.

Мирон. Вы не против?

Прохожий. Нет, нисколько.

Мирон. Что-то я замотался.

Прохожий. Понимаю, к концу недели ноги еле держат. Сам вот только присел.

Мирон. Вы после работы?

Прохожий. Да. Устал.

Мирон. Время летит.

Прохожий. И не говорите. Вроде только проснулся, а скоро день закончится и потом снова на работу. Только картинки в глазах появляются и день сгорает.

Мирон. Вы без выходных?

Прохожий. Только в воскресенье. Профессия не позволяет расслабиться.

Мирон. На такое надо много сил иметь. Я бы не смог так.

Прохожий. Кто знает, может и смогли бы. Вы ж не пробовали.

Мирон. Справедливо. Я ещё пожить не пробовал, пока не знаю ничего.

Прохожий. Попробуйте, не пожалеете.

Мирон. Да как-то… Я только-только переехал.

Прохожий. Понимаю, всё совсем другое здесь.

Мирон. Вы где-то были ещё?

Прохожий. Много где. По работе.

Мирон. Здорово. Я нигде не был.

Прохожий. Многое упускаете.

Мирон. Хочу надеяться на это.

Прохожий. На что?

Мирон. На то, что упускаю. Вдруг попробую, а окажется, что зря.

Прохожий. Тут как посмотреть. Лишним точно не будет.

Мирон. Вы так думаете?

Прохожий. Конечно. Любой опыт — опыт. Рано или поздно пригодится.

Мирон. Одна моя хорошая подруга тоже так думает. Она говорит, что нужно всё что можно попробовать.

Прохожий. Придерживаюсь такого же мнения.

Мирон. Я не представляю, как можно взять и попробовать что-то новое. Нужно время…

Прохожий. У меня на работе сомнения — это трата времени. Чем раньше проверишь, тем эффективнее. Зачастую.

Мирон. Звучит логично. На словах даже как будто бы это реально — не сомневаться.

Прохожий. Так и есть.

Мирон. Меньше времени на сомнения — больше времени на счастье.

Прохожий. Да, точно. Если все так будем думать, то, может быть, что-нибудь да изменится у нас.

Мирон. Разве другие тоже сомневаются?

Прохожий. Почти все. Иногда мне даже жаль их.

Мирон. Если перестанут сомневаться, то станут радостнее?

Прохожий. Не факт. Может, просто жизнь интересней станет.

Мирон. Да, скучно жить не хочется.

Прохожий. Нужно, чтобы люди чуть-чуть пожили хорошо.

Мирон. Тогда им нужно меньше сомневаться.

Прохожий. Но и не безрассудничать.

Мирон. Тогда всё-таки сомневаться нужно.

Прохожий. Разве что чуть-чуть.

Мирон. Да…

Пауза.

Прохожий. Благодарю за беседу.

Мирон. И вам спасибо.

Прохожий. Всего доброго.

Прохожий уходит. Мирон в растерянности качает головой.

Мирон, крича в след. Как я буду жить дальше? Извините! Вы не знаете?

Затемнение.

Сцена третья. Катя и Мирон сидят в обнимку на лавочке. Мирон дрожит.

Мирон. Слово, которое поможет, ты сам себе не скажешь. Слово, которое поможет, ты не скажешь… Слово… Дышать! Трудно дышать, так трудно-трудно, но нужно. Слово, которое поможет… Которое слово поможет… Что! Слово, которое поможет, ты сам себе не скажешь…

Катя. Мирон, послушай меня. Тебе совсем плохо?

Мирон. Слово! Слово, которое тебе поможет… Поговори со мной, поговори, поговори, скажи что-нибудь, посмотри на меня, кто я. Скажи, кто я и что здесь забыл? Слово, которое поможет… Ты сам себе не скажешь.

Катя. Всё хорошо, мы с тобой выбрались, всё позади. Ты справился. Я вернулась с едой.

Мирон долго и тяжело вздыхает, мычит.

Мирон. Я бы поел. Поговори о чём-нибудь, пожалуйста. Я не хочу думать. Сложно… думать.

Катя. Держи, пока горячая. Это с мясом. Что ж… Когда всё только началось, у меня не было плана, как действовать, когда ты окажешься за пределами дома. Поэтому, я вместе с тобой не знаю, что будет дальше… Я не знаю, когда мы увидимся в следующий раз, если честно. Наверное тебя заберут на медицинский осмотр. Потом будет несколько судебных заседаний. Я там буду, но вряд ли смогу что-то сделать.

Мирон. Они заберут Бажена с отцом?

Катя. Да? Скорее всего надолго. Я не уверена. Они нарушили твои права.

Мирон. И что с того? Я ведь не страдал от этого.

Катя. Я никак не смогу повлиять на это, Мирон. Я просто помогала следствию.

Мирон. Голова трещит от всех этих новых слов.

Катя. Можешь ничего не говорить. У нас пока есть время.

Мирон. Я бы хотел сходить куда-нибудь ещё. Мне нужно отвлечься. Я не смогу так.

Катя. Хорошо. Пока мой папа не знает, о том, что мы здесь, можно сходить ещё куда-нибудь.

Мирон. И когда он узнает?

Катя. Когда я сама приду к нему. Когда ты будешь готов, мы пойдём к нему. Учитывай только, что родня тебя ищет скорее всего.

Мирон. Да, хорошо… Напомни, где мы уже были?

Катя. В библиотеке.

Мирон. Это?…

Катя. Это много книг.

Мирон. Понял.

Катя. В аптеке, где пахнет горько и всё белое.

Мирон. Да, точно. Я бы хотел посмотреть на людей где-нибудь.

Катя. Уверен, что готов?

Мирон. Вообще нет. Но сомнения только тратят время.

Катя. Ты с кем-то говорил, пока я ходила за едой, наверное.

Мирон. Вроде того. Но я бы хотел ещё.

Катя. Тогда не будем терять времени.

Мирон. Я не теряю времени, пока рядом с тобой.

Катя прерывисто вздыхает, почти всхлипывает. Встают, уходят. Затемнение.

Сцена третья. Мирон и Катя возвращаются к лавочке. Мирон без эмоций.

Катя. Наверное, уже пора.

Мирон. Думаю, да. Время летит как бешеное.

Катя. Ты устал. Передохнём и в бой.

Мирон. Тебе как будто всё нипочём. Я рад. Правда. Но мне нужно отдохнуть и осмыслить всё. Если это вообще возможно…

Катя. Всё в порядке. Наверное, ещё есть время. Просто не думай о нём.

Мирон. Нужно ещё постараться.

Катя. Ты справишься, герой.

Мирон вымученно улыбается, садится на лавочку.

Мирон, бубнит. Слово, которое поможет…

Только Бажен ближе. Он вот-вот выйдет из темноты.

Катя. Кто-то идёт.

Мирон. Пусть идёт, это же парк.

Катя. Нет, Мирон, прямо сюда идёт. Ты слышишь?

Мирон. Слышу. Если честно, мне всё равно… Я слишком устал, чтобы волноваться.

Пауза.

Бажен. Вы не иначе глупцы, раз думали, что всё так просто.

Катя. Уходите.

Бажен. Надо заканчивать с этим, Екатерина. Поигрались и хватит. Пора домой, Мирон.

Мирон. Я не пойду.

Бажен. Не глупи! Я не для этого столько ходил, чтобы тебя найти.

Мирон. У тебя есть машина.

Бажен. Что ты несёшь? Это просто набор букв!

Катя. По-настоящему глупо надеяться, что можно вернуться, будто ничего не было.

Бажен. Нет! Ты просто врёшь, ты хочешь забрать все мои труды себе. Мирон, она использует тебя. Разве ты не видишь? Это очевидно! Очевидно! Очевидно! Очевидно!

Мирон. Это какой-то бред…

Бажен. Да тебе мозги промыли, дитя!

Катя. Если вы успокоитесь и перестанете кричать, мы сможем всё нормально обсудить и прийти к общему решению.

Бажен. Решению? Какому ещё решению? Ты просто издеваешься надо мной, гадкая женщина. Что ты предлагаешь мне сделать? Встать на колени? О, простите меня за то, что вы отняли у меня самого близкого и единственного ученика, практически сына! Простите за то, что вы убили в нём личность, которая выстраивалась для него мной годами! Прошу меня извинить за то, что вы разрушили мой проект, разрушили меня, разрушили мои отношения с Мироном, простите меня! Естественно после всего этого я в первую очередь прибегу к вам, чтобы мирно обсуждать то, как вы заберёте у меня свободу и все мои возможности. Конечно! Я об этом мечтал! Превосходно! Отличный план. Я презираю вас! Презираю! Ненавижу! Вы всё испортили!

Мирон. Ты говоришь очень страшные вещи, ты пугаешь меня. Перестань, пожалуйста.

Бажен. Ничего не изменится, это всё бессмысленно, она уже всё сделала. Я был тебе другом, Мирон!

Бажен внезапно хватается за сердце и падает на землю. Слышны крики ужаса и удивления. Затемнение. Звуки сирен.

Сцена четвёртая. Темно. Слышен шёпот толпы, его прерывает голос судьи.

Судья. В соответствии с действующим законодательством, суд приговорил признать Гордеева Александра Александровича, а также Баженова Илью Витальевича виновными в совершении ранее оговорённых преступлений, посягающих на жизнь и права человека, и назначил наказание в виде лишения свободы на неопределённый срок до завершения судебного разбирательства. Заседание окончено.

Через какое-то время включается свет. На той же лавочке сидит Катя с мужчиной в форме, своим отцом.

Отец. Как-то вы быстро.

Катя. Да, я тоже думала, что уйдёт больше времени на это.

Отец. Хорошо сработано. Наши радуются, что даже преследовать не пришлось никого.

Катя. Александр Александрович не пытался скрыться?

Отец. Сам к нам пришёл с повинной.

Катя. Вот даже как…

Отец. Это было предсказуемо. Ты какая-то грустная. Что за кислятина на лице? Скоро дома будешь.

Катя. Мне не по себе. Не верится, что уже всё.

Отец. Да, я тоже иногда удивляюсь, какие психи с нами один воздух делят.

Катя. Может я не совсем правильно поступила, когда согласилась помогать делу.

Отец. То есть?

Катя. Я оставила Мирона без отца, без семьи.

Отец. Он уже большой лоб, поди справится. Наши врачи его мигом на ноги поставят. Хорошие специалисты.

Катя. В душе он ещё ребёнок. Добрый и наивный. Его люди погубят.

Отец. Это смотря с какими людьми возиться будет. Катюш, что ты, в самом деле? Какие могут быть сомнения, когда Мирон твой теперь волен делать что хочет.

Катя. А вдруг в новых обстоятельствах он не сможет быть счастлив.

Отец. Напомни, не ты ли говорила, что уровень счастья — это показатель того, чему мы разрешаем на себя влиять?

Катя. Говорила… Я вот думаю, может, всё-таки можно было бы договориться как-то. Постепенно. Может они бы правда сами стали выводить его на улицу. Я бы повлияла на них.

Отец. Этот Баженов — псих, с такими не договариваются. Этот бы убил ради идеи, у него рамки давно стёрлись.

Катя. Я очень рисковала, правда. Иногда мне казалось, что его сдерживают только свидетели.

Отец. Должен признаться, я как-то не сразу рассчитал, что всё настолько запущено. Мы бы отправили кого-нибудь из оперов, если бы Саныч сам тебе не написал.

Катя. Я тебя не виню. Меня долго мучил вопрос — почему я? Я видела Александра лет в восемь.

Отец. Это когда ты первый раз на сцене стояла?

Катя. Давно это было…

Отец. А я помню. Саныч тогда только женился на Валерии, тоже дочку хотел.

Катя. Спустя столько лет он доверился человеку, которого знает только по старой памяти. Он наверное был в отчаянии.

Отец. Ну или знал, кем я работаю. Он всё спланировал так, чтобы освободить сына с минимальным вредом для психики.

Катя. Думаешь? Сам заточил, сам освободил…

Отец. Смерть жены сильно скосила. Тоже помешанный.

Катя. Мирон был один раньше, а теперь совсем один. Сердце надрывается.

Отец закуривает.

Отец. Что теперь? Обратно в театр?

Катя. Я не знаю. Как там мама?

Отец. Деньги Баженова я не трогал.

Катя. А как же лечение?

Отец. Даже если бы эти деньги были заработаны честным способом, я бы не взял их от этого психа.

Катя. Она ещё в больнице?

Отец. Нет. Меня повысили.

Катя. Ох!

Отец. И премию выплатили.

Катя. И нам хватает?

Отец. Всё хорошо.

Катя. Я так боялась.

Отец. Не стоило.

Катя выбрасывает свою последнюю сигарету из кармана в урну.

Отец. И правильно.

Катя. Тебе бы тоже бросить. Только человек, который себя не любит, будет заниматься этим.

Отец. Впервые слышу от тебя такое.

Катя. Меня тоже научили некоторым вещам.

Отец выбрасывает свою сигарету туда же. Затемнение.

Сцена пятая. Темно. К концу сцены светлеет. Мирон читает письмо Александра. Зачитывается голосом Александра.

Письмо. Мне жаль, что я не могу сейчас видеть, как ты познаёшь мир. В твой день рождения я совершил роковую ошибку в надежде сделать тебя самым счастливым человеком, сделать тебя счастливее, чем я сам. Я был увлечён своей работой до невозможного, верил в любые аффирмации и силился их доказать. (Мирон обессиленно скулит.) Я надеялся, что они смогут заменить нам с тобой твою маму. Бажен говорил, что ты совершишь прорыв в психологии… Многое тебе не было сказано. Теперь уже слишком поздно объясняться. Когда есть время поразмышлять о жизни, я понимаю, что видел в тебе успешный проект, а не сына, в то время ты любил меня как отца. Это разбивает мне сердце. Наверняка тебе всё это время было ещё больнее. (Мирон всхлипывает, замолкает.)

Мне успели передать, что у тебя теперь есть свой паспорт. Журналисты вокруг не дают отбоя, я понимаю. Меня тоже донимают каждый день. Ты не торопись узнать всё сразу, как они,это опасно. Не мне говорить об этом, но я уверен, что Катя тебя предупредила. Будь осторожен.

Когда ты ещё не родился, твоя мама говорила мне, что хочет увидеть свадьбу своего ребёнка. Тебе незачем слушать меня, но послушай её. (Мирон задумчиво топчется на месте.) Чти память Наны, уважай её труд и вспоминай почаще. Не злись на Бажена. Деньги сделали его другим человеком. Я не смог защитить всех вас. Вот кого по-настоящему стоит винить. Я серьёзно ошибся, настало время отвечать за свои ошибки. Дорожи теми, кто у тебя есть. Будь счастлив.

Пауза. Так ярко, что Мирон щурится, но продолжает смотреть прямо.

Надеюсь, что в твоей жизни всё сложится хорошо. Теперь ты свободен, Мирон, и я этому рад больше всего на свете. Теперь ты не мним.

Занавес.