Бродяга, Плутовка и Аристократ [Александр Фарсов] (fb2) читать онлайн

Александр Фарсов Бродяга, Плутовка и Аристократ

Мир сгинул. Мир, что пропах порохом, погиб давным-давно. Война убила его… человек убил, зажег фитиль, который был протянут через всё земное тело, пронизывал его, наполнял его кровь керосином. И вот от него осталась лишь смольная дымка, лишь легкая горечь во рту после сигареты. Но там, где разрушилось одно, пытливый ум построит нечто новое… совершенно новое.

Глава первая: В преддверии событий

I

«Рассвет. Если ты видишь его, значит, ты прожил ещё один день. И вопрос лишь в том, предстоит ли тебе прожить его снова, или в нетерпении ждать у горизонта вновь», — Откровение человеческое от Григория.

Поздняя осень 209-го года со дня открытия пара Земли.

По улицам, словно по трубам, резво проносились три маленькие тени. Они сбивали с ног неторопливую толпу рабочих и мчали вперёд вдоль базара.

— Чтоб вас, гаденыши! — крикнул мужчина, упав на прилавок.

— Простите! — донесся из толпы тонкий девичий голос.

Тени мелькали между взрослых фигур и лишь слышался гул и восклицание:

— Эй! Убьёте ведь! — выдал один.

— Достали беспризоры! — подхватил его товарищ.

А между ними еле различимый для толпы, но отчётливо слышимый для детских ушей голос:

— Налево!

И все тени мгновенно переместились с оживлённых улиц в переулки. Безлюдные, но захламленные барахлом, оставленным нуждающимся. На их стенах протягивались нескончаемые трубы, пропитанные жаром пара. Тени шустро пробежали узкие туннели, виляя меж «милостыни». На их пути лежали сложенные ящики яблочного ликёра. Не останавливаясь, они воспользовались ими как трамплином и запрыгнули на свисающую лестницу. Позади послышался звук, как разбивается стекло и как настойка медленно растекается по серому асфальту.

— Ох, попадёт нам от мамы, — с опаской произнёс один из них.

— Да как попадёт?.. никто же не видел, — задорно успокоил другой. — Теперь прямо!

Ловкими движениями они перебрались на крыши зданий и продолжили свой забег там. Люди снизу наблюдали за этой гонкой, некоторые с улыбкой, а иные с недовольной гримасой.

— Снова этот безродный что-то учудить пытается. Куда только Роза смотрит?

— И не говори, он дурно влияет на остальных, — поддержала подруга.

Преодолев две черепичные крыши, дети добрались до старого завода.

— Быстрее-быстрее, — резво подгонял, — иначе не успеем!

Завод находился на окраине и упирался в стену, которая отгораживала районы друг от друга. Само здание пустовало, будучи давно обветшавшим. Дети вскарабкались по бетонным обломкам, а затем прошли по заранее построенному мостику, и вот взошли на площадку подле стены. Откуда по лестнице они взобрались на самую вершину. Держась о поручни и глотая порывистый воздух, Нейтан воскликнул:

— Успели! Рассвет!

— Ты… хочешь сказать, — задыхаясь, пролепетал Гриша, — что мы неслись сломя голову… в такую рань, чтобы посмотреть на грёбанный рассвет!?… уф.

Он достал из кармана серых брюк ингалятор и трясучими руками поднёс его ко рту.

— А ты взгляни! Разве ты видел когда-нибудь его так близко?! — продолжал восторженно настаивать Нейт.

Красное солнце медленно выступало из-за горизонта, охватывая всю Артею. Небо отливало тёплыми тонами, и плавучие облака, словно расстилались перед горячим шаром. Лучики нежно касались детских лиц, щипля неокрепшие глаза. Солнце было так близко, на высоте стены картина рассвета казалась чем-то невероятным… это было чудом. На фоне многочисленных зданий и фабрик, из которых торчат трубы, испускающие клубы дыма, выглядывающее солнечное лика казалось чем-то диким, но таким прекрасным.

— Что скажешь, Лотти? — довольным тоном спросил Нейт.

— Красиво, — изумлённо ответила она, — как будто стоит лишь протянуть руку и солнце у тебя на ладони.

Её зеленые глаза широко распахнулись, а лицо изобразило неподдельное удивление.

— Да-да, точно, — радостно подтвердил мальчик.

— Ну, формально солнце находится от нас в нескольких миллионов километров, и оно никак не смогло бы поместиться на твоей ладони.

— Заткнись, Гриш, — оборвал его Нейтан.

— Что? — недоумевающе проговорил. — Я всего лишь предостерегаю её от предрассудков. Ещё вчера она думала, что солнце состоит из пара, а не из гелия и водорода.

— Да, и после того, как ты это сказал, она весь день ходила как при трауре.

— Но это же правда…

Нейт сурово взглянул на него, отчего тот был явно не в восторге. Пока разгорячённые мальчишки заводили спор, маленькая девочка Лотти пристально наблюдала за горизонтом. Она не обращала внимания ни на крики из-за спины, ни на скрежет металла, даже звук, доносившийся из труб, не был ей важен … она целиком была завлечена пейзажем, что предстал перед её глазами. Ветер ворошил её рыжие кудри и белое платьице. Позади дрались её друзья — Нейт и Гриша.

II

«Артея — это столица воскресшего мира, один из передовых городов новой эры.

Не так давно мир вошел в следующую эпоху… эпоху пара. После войны весь человеческий род стоял на грани гибели. И он мог исчезнуть, если бы не появление на свет пророка Григория и других святых, построивших государство нового типа. Одним из них был святой Норт, который открыл спасительный источник энергии и прозвал его «пар Земли». В последствии он научился использовать его, узрев безграничный потенциал практически во всех областях. Мир, возведенный нашими святыми, держится на паре. Его стали добывать из недр земной коры. Он мощнее, а энергия, что выделяется из двигателя, работающего на этом феноменальном ресурсе, поражает.

Артея после кризиса прошлого стала сердцем нового государства, эпицентром науки, медицины, философии, этики и гуманизма.

Город, как и все остальные, делится на три района, перемещение между которыми строго фиксируется. Рабочий район, Центральный и Аристократия. В Артее процветает классовое система, существующая несколько столетий, со времён святых. Напоминаем, никто из Рабочего района не может по собственной воле уйти из него, но он в состоянии свободно перемещаться в пределах своей районной стены или переехать в другой город. Территория Рабочего района поделена на кварталы по причине своей густонаселённости. Но не стоит думать, что это дискриминация класса. Жители Центра также не в состоянии покинуть пределы их территории. Но благодаря специальным талонам житель может на некоторое время уйти из своего района, это происходит зачастую в целях туризма, желания посетить другие не менее прекрасные места нашего очаровательного города, или трудовой деятельности. В перемещении не ограничиваются лишь господа, проживающие в Аристократии, по их благородным нуждам они могут беспрепятственно выйти из границ своей стены. Но не стоит думать, что жители, которые не обладают привилегиями, обделены благами жизни. Вовсе нет! Каждый район сам по себе представляет самостоятельную единицу со своей специфической экосистемой, функционирование которой обеспечивают совместные усилия трех районов. К тому же любой житель за выдающиеся заслуги в труде или за иные выслуги может заслужить право стать жителем другого района. Так трудяга из Рабочего района может стать полноправным жителем Центра или даже больше! Никакого классового неравенства нет, каждый относится к другому так, как тот этого заслуживает.

Артея — это город возможностей, город в котором должны сбываться мечты!»

Городской тур оператор

III

— Нейт, — обратилась Лотти, — ты часто бываешь здесь?

Ребята оторвались от драки. Гришу уже успели повалить на спину и прижать рукой к бетону. Он был не таким ловким и проворным как его соперник. Однако этот досадный недостаток он компенсировал острым умом, который мог иногда затеять пакость для друга. Нейт повернул голову в сторону Лотти, и оранжевые лучи укололи его ярко-голубые глаза. Он прищурился, закрыл лицо рукой и подошел к ней. Ветер на такой высоте сильный, воздух был совсем иной нежели снизу более свежий и живой, но дышать им было тяжелее. Он ворошил его непричёсанные черные волосы, мешая обзору.

— Ты совсем оброс, — выдал Гриша. — Выглядишь, как чучело.

— Утихни! — недовольно парировал он. — Я с тобой ещё не закончил, понял?!

— Да-да, — безразлично произнес. — Я пока тут полежу.

Он распластался звездочкой на полу, наслаждаясь погодой.

— Достаточно часто бываю, а что такое?

— Здесь чудесно, — произнесла она, украдкой взглянув на него. — Почему раньше ходил сюда один? Разве в одиночку смотреть на такую красоту интереснее?

— Он просто жлоб, Лотти, — ответил друг, уставившись на облако. — Ты же знаешь, он у нас вечно сам себе на уме.

— Я не знаю… на самом деле я прихожу сюда… подумать, что ли. Редко наслаждаюсь видами.

Лотти удивленно похлопала глазами и вновь кинула взгляд на солнце.

— Вставай давай, — сказал Нейт, протянув руку.

— А может, мне здесь комфортно? Тут тепло, бетон я уже нагрел, поэтому буду загорать.

— Дурак? Нет, прости неправильная интонация… дурак, — произнёс он утвердительно.

И после своих же слов улегся рядом с ним.

— Один-один, — проговорил Гриша с ухмылкой. — Вот и я тебя на землю уложил.

— Это не считается! Я сам так решил, ты тут не причем.

— Или я тебе это внушил. И вновь победа разума над мускулами.

— Хочешь по морде получить? — предложил Нейт, словно услугу.

— Пожалуй откажусь, дневная норма на сегодня выполнена.

У обоих на лице невольно выскочила улыбка. Друзья внимательно следили за голубым небосводом. По нему плыло пушистое облако, которое, словно актёр, постоянно меняло свой облик. Сначала тучка приняла форму животного, похожего на собаку без одного уха, после неясной кучи, затем девушки с длинными волосами, которые постепенно отделялись от макушки.

— Лысеет, — выдал Гриша.

Нейт залился смехом, а в след за ним и Григорий.

— Чего хохочите? — поинтересовалась Лотти.

— Да так, Гриша снова дичь несёт просто.

Девочка любопытно посмотрела наверх, но не увидела ничего интересного. Она приземлилась возле Нейта, задумчиво глядя на ровную линию стен, которая огибала всю округу.

— Зачем она нужна?

Нейт и Гриша хмыкнули в унисон.

— Ты о чём, Лотти? — спросил Нейтан.

— О стене. Для чего она?

— Ну-у, так заповедовали святые, — ответил Гриша. — Стена разделает классы, чтобы каждый занимался своим делом, а не рвался куда не следует. Такое деление обеспечивает единство, ведь всякий знает свое место.

— Какое же это единство, если мы разделены?

— Разделение труда — это ведь тоже разграничение, но благодаря ему работа идёт эффективнее. Тут также. Да и вообще, есть ведь закон, где всё прописано. Мы обязаны следовать тому, что сказано там.

— Почему?

Вопросы Лотти вводили Гришу в недоумение, потому что казались глупыми, а ответы очевидными.

— Нейт, ну хоть ты объясни этой почемучке…

— А? — на мгновение он выпал из разговора. — Простите, я вас прослушал.

— Ужас, ты, как всегда, в облаках витаешь. Лотти спросила, зачем нам следовать законам. Я ей объясняю, а она уперлась рогом и всё тут.

— Мне то по чём знать, — отмахнулся он. — По мне, все эти размышления бессмысленны.

— Ну ты и чудак…

Нейтан всегда уходил от ответа, эти вопросы казались ему какими-то неверными. Когда он рассуждал, то мысли его приобретали витиеватый характер, они переплетались между собой, выстраивая логический капкан.

«Закон придуман человеком и для человека. А всё, что придумано людьми изменчиво, а, значит, не истина. Если не истина, то следовать безукоризненно не нужно. Они абстрактны, в мире их не существует, их нельзя потрогать, они лишь выдумка пытливого ума. Но в этом и суть, закон основан на разуме, это правила, благодаря которым общество существует. Это лишь очередная игра, в который ты можешь победить или проиграть, лишь следуя правилам. Однако если ты желаешь веселья, то правилами можно и пренебречь. С другой стороны, это невозможно. Ведь не следование закону, предусмотрено законом. А это значит, что выходя из одного мира, мы уходим в другую реальность со своими правилами. Наверное, мы следуем законам, просто потому что иначе не умеем, ведь такова наша природа. Следовательно, это не наш выбор, а необходимость существования. Тогда какой смысл задаваться вопросом «почему?» и отвечать на него? Не понимаю… Логичнее был бы вопрос: почему нужно следовать именно этому закону?».

Он не был столь эрудирован как Гриша, не мог похвастаться знанием того, как устроен мир или как работает последняя модель парового двигателя. Однако ум его был не менее гибок и ещё более свободен, чем у друга.

Гриша хотел знать вещи как факты, как неподвижные вечные истины. Поэтому и мир для него состоял из тысячи крупиц, складывающихся в одну логическую мозаику. Нейтан же смотрел на вещи и видел постоянно сменяющиеся кадры киноленты. Так, смотря на зажжённую свечу, он видел не её, а лишь твердый и слегка прохладный воск, отдающим вкусом мёда и запахом цветов. Спустя мгновение его разум хватался за мысль, что твердость воска пропала, а его форма стала более вязкой и текучей, и практически перестал доноситься аромат. В мире, где жил мальчик, не было ни большой истины, ни сотен малых, было лишь вечное движение. По этой причине Нейт никогда не горел желанием наполнить свою чернявую голову горской бесполезных знаний. Куда веселее для него было наблюдать, как время меняет вещи вокруг него, превращает их в нечто, чего он ранее не видел.

Гриша продолжал отвечать на вопросы Лотти, разъясняя каждую мелочь, так скрупулёзно, чтобы она наконец поняла и приняла его сторону. Но Лотти была неумолима и всё твердила:

— Всё равно не понимаю. Объединяют мосты, а разъединяют стены, разве не так?

Парень наполнился возмущением и никак не мог подобрать слов, чтобы выразиться культурно.

— Почему тебе нужно всё так усложнять? — выпалил Гриша. — Всё же просто и ясно. Стены разделяют разные классы друг от друга, ведь дико, чтобы…

— Разве для тебя дико, чтобы все люди жили вместе? — отрезала Лотти.

— Гриша, — обратился Нейт, похлопав того по плечу, — успокойся. Тебе её не переубедить, брось это дело.

— Да почему?! Я же прав и могу всё доказать…

— В том то и суть, балбес, — он поставил ему щелбан. — Доказывая ей что-то, ты её не убедишь. Это дохлый номер… Ладно, давайте собираться уже.

— Эй! Что вы там делаете?! — донёсся крик снизу, прервавший детей. — Да мне из-за вас три шкуры спустят! А ну-ка слазьте немедленно!

«Вот попали, — подумал Нейт. — Нужно сваливать»

Он схватил Лотти за руку и вместе с Гришей ринулся бежать вдоль стены туда, где можно было бы спуститься. Ребята даже не успели ничего понять, лишь машинально двинулись за Нейтам. Крики снизу продолжали их сопровождать, как бы далеко они не бежали, они лишь становились громче и их количество росло.

— Это фигово, — проговорил Гриша, — определенно фигово…

Нейт бежал, что было силы. Позади кое-как плелся Гриша, а Лотти ступала рядом с ним, подбадривая, чтобы тот не отставал. Нейтан в самый неподходящий момент оступился: он неудачно прыгнул на бетон и кубарем покатился по нему. В пылу обстоятельств он продолжил бежать, даже не обратив внимание на боли в ноге. Лишь спустя пару десятков метров мальчик осознал, что начал сбавлять темп. Подвернутая нога отразилась острой точечной болью.

— Вот непруха! — выкрикнул Нейт, повалившись от боли.

— Давай, — сказал Гриша, протягивая руку. — Ну же, живей!

Он оперся на его плечо и побежал. На стене дети были в безопасности, так как взрослые опасались залезать на неё. Но ребята понимали, что как только спустятся, им будет не сладко. Простой трёпкой здесь не обойдётся, взрослые крайне трепетно относились к границам стен. Друзьям показалось, что погоня стихла, они немного успокоились и притормозили перевести дух. Как раз к этому моменту они добрались до лестничной площадки. Тихо, практически бесшумно они спустились вниз, там открыли скрипучую дверь с большим вентилем и высунули крохотные носы. Первым на разведку вышел Гриша. Он тщательно осмотрелся и дал знак, что никого нет. Дети с опаской вышли, но неудача, словно чёрный кот, преследовала их в это утро. Недоброжелатели выбежали из-за угла и, завидев их, понеслись на перехват. Гриша крепко ухватился за руку Нейта и потащил его за собой, а Лотти бежала им на упреждение. Но детская прыть не могла сравниться со скоростью взрослых, и не прошло минуты, как детям начали буквально наступать на пятки. Ситуация стала, действительно, опасной, безвыходной и казалось, что вот-вот их нагонят и случится ужасное.

И вновь началась гонка. Нейт перевёл погоню на улицы, где бушующий поток спрятал их от глаз врагов. Воспользовавшись суматохой толпы, дети забежали в старое здание, переждать погоню.

— Болит? — спросила Лотти, прикоснувшись к ноге.

— Нет-т! — проговорил Нейт сквозь боль. — Поэтому, Лотти, не трогай!

— Нужно перевязать, — сказала она, отрывая лоскут ткани от своего платья. — Сиди и не дёргайся.

— Л-лотти!

Он не сдержался от неловких рук девочки и закричал.

Гриша стоял в сторонке. На его лице, словно на холсте, отчетливо прорисовывалась злость, нервная улыбка была похожа на оскал, даже маленькие налобные морщины казались угрюмыми. Он разъярёнными глазами зыркал на Нейта и в какой-то момент не смог сдержать пылкий нрав.

— Доволен?! — выдал Гриша.

— А-а, в каком это смысле? — с непониманием переспросил Нейт.

Григорий с ещё большей злобой посмотрел на него. Глаза оттенка морского дна блеснули гневом, переполнявшим его. Он схватился рукой за светлые волосы и начал рьяно ворошить их, кипячась от ярости. Трое мужчин вошли в здание осмотреться. Выглядели они погано, все были вымазаны в саже, одеты в майки, растянувшиеся на пузе. Их лица выглядели побитыми, надгубья были в царапинах от станка, под глазами висели чернушные мешки, и эта небрежная бритость никак не придавала им шарма. Плавный ход зрачков, которые двигались в хаотичном порядке, явно выдавал их нетрезвость,

— Теперь из-за тебя мы попали в конкретную передрягу! Ты понимаешь, что так просто с рук нам это не сойдёт? Мы залезли на стену! — истерично выдал он. — Я даже не представляю, что на это всё скажет мама.

— В такой то ситуации не всё ли равно, что скажет Роза? — рассмеялся Нейт.

Гриша возмутился.

— И тем более… ты сам отлично понимал, что будет. Так ведь? Мы закон не нарушали, находились в пределах своей стены. Так что не волнуйся. А насчёт этих, — указал на людей, снующих возле, — я беру их на себя.

— Что?! Но Нейт, — обеспокоенно прервала Лотти.

— Лотти, — вступился Гриша и ухватил девочку за руку. — Пусть делает, что хочет.

По лицу Нейта пробежалась коварная ухмылка.

— Я отвлеку их, а вы бегите через чёрный ход.

— А что ты?

— Обо мне не беспокойся… ты лучше Лотти береги. Я сбегу от них по крыше.

Гриша одобрительно кивнул. Как бы он не отзывался о друге, но доверял ему всецело. Взяв в охапку Лотти, он побежал к выходу, а Нейт взобрался на балку и начал кричать. Там до него не дотянутся длинные руки неприятелей, поэтому он был спокоен. Мужики сразу обратили внимание на парнишку, вилявшего задницей перед их носом.

— Ну же достаньте меня, идиоты! — кричал он, показывая неприличные жесты.

— Вот же сопляк! А ну слезай, пока хуже не стало!

— Куда слезать? К вам что ли? Говно идея, мужики… Лучше вы ко мне.

Нейт побежал по балкам, ловко переступая через выступы. Однако каждый прыжок отзывался болью в лодыжке. Он мог бы сбежать, но ему приходилось тянуть время, чтобы Гриша и Лотти могли уйти как можно дальше.

Цирк, что он устроил, проходил по плану. Мужики снизу лишь ворчали да кидались бранными словами, поэтому оставалось поиграться с ними ещё немного, прежде чем уходить. Нейт продолжал аккуратно переходить с балки на балку, попутно кривляясь для своих зрителей. Но пока все, как истуканы уставились в потолок, один бродил из стороны в сторону. Худощавое тело покачивалось всякий раз, как он поворачивал его. Лицо мужичка обрамила неприятная улыбка, когда он подобрал с земли горстку небольших камней и засунул их в карман брюк.

— Тебя как звать то, пацан? — спросил он.

Нейт на секунду остановил кривляния и гордо ответил:

— Нейтан я!

— О как, Нейтан, значит. А фамилия какая?

Мальчик замялся. И по выражению лица неприятель сразу смекнул: «Безродный». Мысль превратилась в ехидный оскал, который тут же подхватили его приятели.

Пронзительный взгляд худого будто прицелился к мальчугану. И вот одной рукой он поправил волосы, на которые налип пепел, а другой опрокинул руку с камнями назад. Словно катапульта, он стрельнул каменной дробью прямо в лицо Нейта. От внезапной атаки он не смог удержать равновесие и со свистом свалился вниз на твёрдый бетон. Чудом выжив, Нейтан завизжал. Трое взрослых мужиков подбежали к нему и лишь гордо наблюдали за мальчишкой, который крутился, ухватившись за ногу.

— Долго ты от нас бегал, гадёныш, — заговорил худой. — Я из-за тебя опоздал на работу, а ну-ка получай!

Хлёсткий удар ноги пришёлся по животу Нейта.

— Так как мама тебя не воспитала, мы как взрослые её уважим, — произнес он, наступив на лицо мальчика. — Ты и твои дружки принесли много проблем занятым людям. Кто возместит нам то время, которое мы потратили на вас? А, пацаны!? Давайте не стесняйтесь! — подгонял их. — Нам же надо как-нибудь воспитывать его, если родители не удосужились.

Но товарищи всё равно сомневались, тогда худой выкатил особый аргумент:

— Ребят, он безродный. Чего вы ссыте то?

И эта фраза всё изменила. После неё другие последовали его примеру. Пошла серия тяжёлых ударов, которые Нейт выдержал молча, даже не визгнув.

— На тебе, уродец!

— Будешь знать!

Пинок за пинком, удар за ударом и каждый следующий сильнее прошлого… удар — насмешка, пинок — смех, удар — ржание. Нейт пытался сопротивляться, он вцепился в одного руками и укусил за ногу. Тут же вскрикнув, его одним пинком отбросили на пару метров.

— Ах, ты тварь! Получай-получай!

— Сейчас ещё найдем того блондинчика и девку, и с ними повеселимся от души. Да, ребята?.. особенно с рыженькой.

Череда ударов продолжалась, пока обидчики не увидели чарующий взгляд мальчика. Небесно-голубые глаза налились кровью и казалось сияли в полутьме. Эти слова были последней каплей, после которой злость и ненависть хлынули наружу. Весь его вид источал черноту.

— Тронете их… мало не покажется, — проговорил он из последних сил.

Нейт произнёс это с недетской серьёзностью, что внушало толику страха. Особенно страшили его глаза, которые будто не отражали эмоций вовсе. Весь его вид пылал от злобы, но глаза были абсолютно апатичны. Этот яркий контраст вводил в ужас даже взрослых, создавая образ не ребенка, а нечто совершенно иного… словно не человеческого.

— Что ты сказал, щенок?!

Тот самый худощавый ухватился за его некогда белый воротник, и взор его коснулся тонкой шеи мальчика.

— Это ещё что… ты из этих что ли?..

На рубашке Нейта была бирка с адресом «Приют Святого Норта» и просьбой привести туда потерявшегося мальчика.

— Так ты с того приюта, — будто чураясь, произнёс.

Немного подумав, мужик искосил кривую рожу и выдал:

— Оставьте его ребят, если мы его попортим, та баба нас живьём съест.

Они ушли, потягивая руки от легкой усталости, а мальчика оставили на холодном, замызганном кровью бетоне. Всё его тело казалось сплошным синяком. От такого наплыва боли он потерял сознание.

IV

Как только началась суматоха, Гриша и Лотти выскользнули через черный ход. Обеспокоенная девочка постоянно оборачивалась в надежде, что из-за угла в след за ними побежит и Нейтан, растянув на лице ту самую беззаботную улыбку.

— Живее, Шарлотта! — подгонял Гриша. — Нам нужно как можно скорее добежать до мамы!

— Д-да… но Нейт, — дрожащим голосом.

— Он будет в порядке, я уверен. Но только, если мы будем шевелить ногами.

Они проскочили через квартал, срезав по узкой щёлке между зданиями, и так вышли на широкую базарную улицу. Народу там было особенно много. По левую сторону традиционно размещались ларьки с мясом; рыбой; всякими жаренными, пареными, варенными букашками и прочими вкусностями. Их разбавляли продавцы шкур диковинной живности или чудных камешком, которые особенно любили дети, так как те светились в темноте. Правая же сторона практически полностью была забита одеждой, аксессуарами, а также кухонной и домашней утварью.

— Не протолкнуться! — воскликнул Гриша, держа девочку за руку. — Лотти, не теряйся!

Она уверенно кивнула и покрепче за него схватилась. Решение было правильным, ведь их, точно вода, обтекали люди. Казалось, они пытались задавить их и унести с собой. Утром рыночный гул отличался своей дикостью. Огромное количество разнообразных звуком смешивались здесь в один, способный пробудить всю Артею.

— Гриша, дом в другой стороне! — кричала Лотти.

— Знаю, но мама утром всегда по рынку ходит! Побежим к Стёпе-мяснику, может быть, она сейчас там!

Маленькие тела ловко протискивались сквозь взрослые фигуры. Гриша точно знал, где находится мясная лавка, однако он уже изрядно запыхался. Его дыхание участилось, а глаза помутнели. Штурман достал из кармана беленький ингалятор и собирался принять лекарство. И только оно должно было вспрыснуться, как кто-то из толпы выбил ингалятор из его рук. Гриша не успел даже понять, что произошло, а инструмент уже отскочил от земли и пролетел несколько метров. Мальчик, опомнившись, рванул за ним, инстинктивно не отпуская ручку Лотти. Пробившись через толпу, он подобрал ингалятор. Тот был уже весь в царапинках, будучи совсем ещё новеньким, и падение этому поспособствовало. Григорий нежно отряхнул его от оранжевого песка, продул небулайзер и вдохнул мятную жидкость в себя.

— Гриша? Лотти? — обратился приятный женский голос.

Дети задрали голову и увидели близкие им черты лица. Это была Роза — настоятельница их приюта, которую они ласково называли «мамой». Она поправила свои каштановые волосы, завязанные в пучок, и увела ребятишек в сторонку.

— Что вы тут делаете в такую рань?

— Мы искали тебя, — серьезно ответил Григорий.

— Меня? — удивленно переспросила она. — А зачем?

— Нам нужна твоя помощь, мама! — не выдержав напряжение, воскликнула Лотти.

— Какая ты с утра бойкая, Шарлотта, — произнесла настоятельница, улыбнувшись. — Я обязательно помогу, но сначала вы поможете мне с покупками, ладно? И кстати, ребята, если вы тут, то где наш бродяга слоняется?

— Нет времени! — резко выдал Гриша. — Нейтан в беде!

Девушка в испуге выронила плетенную корзину с продуктами, но её тут же подхватила Лотти.

— Спасибо, милая, — ответила она и обратилась к продавцу, что был рядом. — Последите за корзиной, пока меня не будет.

— Сделаем, мисс Роза, — вежливо ответил он.

Роза вскочила на дыбы, как кошка, взмахнув строгим серым платьем.

— Где он сейчас?!

— В 13 квартале заброшенное здание на пересечении…

— Уже поняла! — прервала она и тут же бросилась бежать. — А вы возвращайтесь домой!

Она была девушкой в самом рассвете сил, всего 35 лет, при этом необычайно красивой. Кроме того, Роза отличалась спортивным телосложением, не лишённого изящества, поэтому бегать могла очень быстро. Гораздо быстрее детей. Словно неудержимый ураган, она проносилась через толпу, идя напролом к своей цели. Однако в ту маленькую щель между зданиями ей ходу не было, оттого настоятельнице пришлось сделать небольшой крюк. Но даже так, до места назначения она добралась куда быстрее их.

Забежав в здание, она застыла в ужасе. Перед её пурпурными глазами предстала картина окровавленного ребенка, что скрутился в рогалик на холодном полу. Она накрепко укоренилась в её сознании.

— Мальчик мой, — издала прыгающим голосом.

V

Нейтан продолжал лежать без сознания, однако глаза его оставались полузакрытыми. Они казались потухшими, лишенного привычного блеска жизни. Его правая нога неестественно вывернулась после неудачного падения, а левая рука и некоторые внутренние органы сильно пострадали от побоев. Мальчик смялся, прижавшись волосами к животу. Он почти не дышал, каждый его вдох расширял легкие, причиняя ревущую боль всему телу. Лишь еле заметные подъемы груди, говорили: «он живой».

Роза не колебалась и всего одним скачком оказалась возле него. Нейт, будто дикий звереныш, тут же очнулся. Его по истине животные инстинкты пробудили его и прежде сознания руководили им. Открыв глаза, он одним молниеносным движением собрал камни возле себя и метнул их в настоятельницу, при этом успел оттолкнуться здоровой ногой на пол метра назад. Девушка дружила с реакцией и также ловко поймала камень, летящий ей в лицо. Остальные либо летели мимо, либо были слишком мелкими.

— Нейтан! — выкрикнула она. — Это я, Роза.

Его голубые глаза прояснились.

— Роза?

Как только сознание начало владеть телом, Нейтан вскрикнул от острой боли. Столь резкие движения были опасны в его состоянии. Он ухватился за живот и прикусил губу, чтобы сконцентрироваться не на раздробленной ноге.

— Давай сюда, — произнесла она, пытаясь взять его на руки.

— Ты чего?! Сдурела?! Я сам могу! — сопротивляясь, отвечал мальчик.

— Не дури! Хватит брыкаться как уж на сковородке!

Она силком подняла его несмотря на протесты и понесла домой. Нейтан в сравнение с ней был совсем крохой, поэтому легко поместился на её мускулистых руках.

— Ай! Больно ведь! Ненормальная совсем?!

— Да понормальнее некоторых! — выдала она. — Если есть силы так ворочаться, значит, точно живой, — буркнула под нос.

Она вынесла его из здания и понесла вдоль дороги. Через некоторое время Нейт смирился с участью мешка и просто опрокинул голову назад, любуясь небом. К этому моменту на нем появилось куда больше облаков, они понемногу собирались в одну большую чёрную тучу. Она плавала и создавала раскидистую тень на всю Артею. На улице без солнца похолодало, и ветер стал каким-то обжигающим. Касаясь кожи, он словно резал её, как швеи режут лоскуты ткани.

«Его тело изувечено, какие изверги совершили это с ребенком? Он же такой маленький… невинный, — проносилось в уме Розы. — Почему я недоглядела?.. Почему этот негодяй из раза в раз влипает в передряги? Что же ему на месте то не сидится?»

Роза всматривалась в измученное лицо мальчика, который всеми силами старался скрывать боль.

«Неужели этот мир настолько прогнил, что даже дети вынуждены страдать?.. Это неправильно… неприемлемо».

Она прожевывала внутри себя эти мысли, они поглощали её, увлекали и отказывались отпускать. В те минуты эта женщина была готова уничтожить целый мир.

— Дождик будет, — ненавязчиво произнёс Нейт, тут же вытащив её из болота размышлений. — Тебе Гриша сказал, где я?

— Да. Что с тобой произо…

— На рынке, полагаю, нашли, — прервал её. — Гриша умный, он правильно сообразил.

Роза несла его аккуратно, поэтому он мог расслабиться. Мальчик облокотился на её грудь и закрыл глаза, сделав вид, что уснул, лишь бы она не расспрашивала о случившимся.

Приют, в котором они жили, носил имя святого Норта. Его основали в 160 году и назвали в честь первооткрывателя — Нейтана Норта. Находился же приют в 18 квартале Рабочего района. И проживало в нём всего 37 детей, самым старшим из которых недавно было по тринадцать лет. Ими как раз и были Шарлотта Аллаги, Григорий Дангель и Нейтан, который фамилии не имел. Роза нашла его в пеленках на пороге приюта. Тогда она была лишь младшей помощницей. Она до сих пор отчетливо помнит тот морозный и пасмурный вечер зимы. Помнит, как раздался неожиданный звонок в дубовую дверь, и как она размеренным шагом пошла её открывать. А там на заснеженных ступенях лежал младенец будто только родившийся, укутанный в желтоватую простыню. Он не кричал, не плакал и даже не спал, только смотрел глазами бусинками наверх, что-то высматривая и ища на черном небосводе. Его не трогал холод, что содрогал Розалию, не щипали снежинки, ребенку совершенно не было никакого дела до всего, что его окружало. Следов возле порога никаких не нашлось, он словно просто появился перед входом. Создавалось чувство, что младенца принёс сам ветер на своей стремительной колеснице. Тогда Роза впервые взяла его на руки, прижав к себе.

«Теплый», — подумала она.

Над именем для маленького мальчика думали долго и решили назвать Нейтам, сославшись на символизм. А фамилию выбрали как того требовал закон, по месту проживания. Так появился на свет Нейтан из Норта.

Глава вторая: Приют Святого Норта

I

«Боясь прошлого, не узришь будущего — боясь будущего, останешься в прошлом», — Откровение человеческое от Григория.

Девятью годами ранее. 200 год со дня открытие пара Земли.

— Ребята! Завтрак готов, просыпайтесь живее!

Это кричала одна из старших детей приюта — Элизабет Диш. Девочка-подросток носилась по комнатам в привычных серых мальчишеских брюках и кремовой рубашке, пытаясь растормошить сонные тела. Распахнув ставни, она впустила солнце, которое защипало детские лица.

— Давай, Маша, вставай! Катрин! — обратилась к другой. — Трусы тебе очень идут, но следует снять их с головы… Виктория, ну же помоги ей, — проговорила она в спешке. — Сегодня важный день, не забудьте поздравить мисс Роз! Поняли?!

— Поняли! — в унисон ответили они.

Пройдя девичьи спальни, Эли галопом забежала к мальчикам и по-спартански разбудила их. Она взяла в руки клаксон и хорошенько продудела. Пацаньё тут же вскочило на оглушительный грохот, некоторые даже попадали с верхних ярусов кроватей.

— Встаём, ребятки!

— Диш, ты совсем уже?! А если бы кто-нибудь убился?!

Возмущение высказал ещё один старший ребенок — Фарль.

— Но не убился же, — пробубнила она. — Так, все проснулись? Коллинс, Дима, Изуна. Гилберт, спрячь стручок! Карл, — перечисляла она, водя пальцем. — А где Нейтан? Нейтан!

— Так мы его и сдали старой карге, — дерзко заговорил Фарль.

Эли подошла к нему вплотную и это устрашало. Она была немного выше и на полгода старше, ей было уже четырнадцать. Девочка с русыми волосами, завязанными в две косички, не любила, когда её терпение испытывали, оттого проблемы решала быстро. Диш взяла парнишку за ухо, отчего тот завизжал.

— Ай-ай! Дура совсем! Аййй! Не знаем, где он! Проснулись, а его уже не было.

— То то же, — улыбаясь, ответила. — Шустро мы своих сдаём, да, Фарль?

Мальчик покраснел и притупил взор.

«Где это сорванец шастает в такую рань?», — подумала Эли.

— Поздравьте сегодня мисс Роз. Кто не поздравит, того заставлю всю ночь картошку чистить, уяснили?

Все как один кивнули.

Сейчас тут ещё не жили Гриша и Лотти, а Нейтан был всего лишь одним из младших детей, пусть и весьма особенным. Сегодня — важный день, сегодня Роза вставала на пост настоятельницы приюта. Приют находился на попечении Церкви Единства, поэтому редко в чём-либо нуждался. Еды, одежды, игрушек и книг тут всегда было в достатке. К тому же местные жители старались помогать по возможности, уважая приют за его долгую историю. Такой беспрецедентный авторитет в глазах общественности был связан с именем нынешней настоятельницы Марии Лизы, которая уходила в отставку по причине престарелого возраста.

Диш оббежала второй этаж в поисках Нейта, а после спустилась на первый, где пересеклась с Розой.

— Здравствуйте, мисс Роз, — вежливо поприветствовала она

— Здравствуй. Эли. Пожалуйста, называй меня просто Роза, а то мне как-то некомфортно. Все дети проснулись?

— Все… только вот я никак не могу найти шалопая Нейта. Он снова пропал. Как четырехлетка может постоянно исчезать? Остальные дети его возраста совсем несмышленыши ещё, а он какой-то не такой, — аккуратно выразилась.

— Да-а, он у нас своеобразный. Я найду его, а ты помоги на кухне.

— Вас поняла!

Произнесла она и зашагала в просторную кухню. Роза догадывалась, где в такое время мог прятаться мальчик Нейт. Она прошла через широкий коридор на первом этаже, по которому хлынула толпа маленьких тел с блеском глаз и голодными желудками. Они хором завопили, увидев её:

— Поздравляем с повышением, мисс Роз!

— Спасибо, детки, — ответила она, мило улыбаясь. — Вы умылись?

— Да!

— Молодцы! Ступайте на кухню, сегодня там будет кое-что вкусненькое.

Услышав это, их глаза засверкали ещё ярче. Роза прошла мимо гостиной, где принимают будущих родителей, и игровой комнаты, откуда уже вышла во внутренний дворик. Со стороны улицы над дверью стоял навес с черепичной крышей под небольшим углом. Открыв дверь, Роза увидела болтающуюся ногу в белых носках. Это был Нейтан, который грелся на солнышке. Девушка одним движением поднялась к нему и села рядом. Нейт во всю сопел. Чистая слегла смугловатая кожа мальчика сияла под солнечными лучами. Роза поправила его черные волосы, любуясь его нежным видом.

— Трогать без разрешение вообще-то домогательство, — внезапно выдал Нейтан.

— Так ты не спишь, негодник… И что ты тут делаешь?

— Греюсь, — лаконично ответил. — Погода просто превосходная.

— Это правда.

Она откинулась на спину и тоже стала наслаждаться теплотой.

— Ты сделал домашнее задание?

Нейт проигнорировал, повернув голову в сторону.

— Ясно… Нейт, ты ведь очень умный мальчик, куда умнее своих сверстников. Почему ты не занимаешься прилежнее? Ведь не так много нужно, всего то выучить алфавит.

— Я его и так знаю, чего учить, — фыркнул в ответ. — Эли, мне как особо башковитому, задала задания из группы постарше.

— И ты там ничего не понимаешь, поэтому не хочешь делать, я права?

— Нет, там тоже всё просто. Принципиально не хочу, а то она меня загрузит всякой ерундой и времени отдохнуть не останется.

— Ну-у… если ты будешь больше учить, быстрее всё выучишь, — сказала она, попытавшись обхитрить.

— А я не хочу никуда спешить. Жизнь на мой взгляд и так слишком быстрая, чтобы ещё её ускорять. Если я рано всё освою, то разве мне не станет совсем скучно среди своих сверстников? Ты об этом не думала, Роза?

Она задумалась, ведь, действительно, ей это в голову не приходило.

— Я стану умнее и мои интересы изменятся. Из-за этого я не смогу влиться в старую компанию и стану изгоем. В круг старших меня тоже не пустят, ведя я мелкий. В итоге я останусь совсем один, но зато с мозгами с арбуз, — развел руками. — Отличный план, ага.

На лице Розы проскочила довольная ухмылка. Не сдержавшись, она обняла его.

— Ты чего, Роза?! Прекрати!

— Дай мне тебя потискать, выскочка мой, — радостно произнесла она.

— Роза! Я тебя предупреждаю, сейчас с крыши скину! А!? А-а! — завопил Нейт, когда кто-то взял за его ногу.

Его потянули вниз. Он сполз по черепицы и, как кот, спрыгнул, приземлившись на ноги.

— Нейтан! — обеспокоенно выкрикнула Роза.

— Бабка! На тебя под старость лет маразм напал?!

Внизу стояла настоятельница Мария. Пожилая женщина разгладила морщины на лбу и возмущенно пронзила мальчика взглядом. Черная ряса послушницы Церкви с белыми вставками аккуратно сидела на её худом теле и, казалось, грозно встала на дыбы. Мария Лиза выпрямилась, задрав острый нос.

— Вот ведь паршивец, как со старшими разговариваешь?! Язык бы тебе в стиральную машину забросить.

— Лучше свои дряхлые кости туда засунь, как раз разомнутся, — ответил он ехидно.

— Да как ты?!

Не успела она придумать слово, как Нейтан уже прошмыгнул мимо её подола и вбежал в дом. Роза спустилась и виновато покосила взгляд.

— Простите, Мария. Я сплоховала с его воспитанием. Буду строже с ним впредь.

Мария Лиза удивленно взглянула и засмеялась.

— Передо мной то чего извиняться? Я тут уже никто, отныне все эти дети твоя забота и нервы.

— Не говорите так… Вы огромная часть истории этого приюта.

— Надеюсь, под огромной частью ты не подразумеваешь мои габариты, — ответила она, посмеиваясь. — Ты очень привязалась к этому мальчику, Розалия.

— Да, может Вы и правы. Он удивительный ребенок. Вы бы знали, как он рассуждает. Всего четыре года, а ум уже совсем взрослый. Правда, ведет себя всё равно по-детски.

— То, что он умен не по годам, я знаю… говорит для своих лет складно и уверенно. Много слов знает. Габи сказала, что он с десяток книг прочёл в библиотеке, как научился азбуке. Поэтому, наверное, речь развитая. А его рассуждения… никогда прежде не видела ребенка с таким гибким сознанием. Да чего уж там… даже младенцем странным он был. Имя ты ему под стать дала.

Услышав такую похвалу, Роза растеклась в улыбке. Она, как любая мать, наполнилась гордостью за своего сына.

— Но ты не его мать, — резко выдала Мария Лиза. — Когда-нибудь его отсюда заберут, как только вскроется весь его гений. Если он продолжит быть таким же уникальным, то после теста… его ждет другая жизнь. И когда это случится, ты должна улыбаться, а не плакать за отнятое дитя.

— Да… я понимаю, Мария, — с грустью произнесла.

— Надеюсь на это. Эх, любить наших детей это страшное испытание для душ, Розалия. Ведь всякий раз мы теряем наших родных с улыбками на лицах, пока в сердцах неопределимая печаль. Мы жертвуем нашим счастьем с ними, чтобы они счастливо жили без нас. Внемли этим словам, ведь они мои последние наставления, настоятельница Розалия Бен Кильмани.

Роза уверенно посмотрела на неё, проникшись речью.

— Да, — решительно утвердила она.

II

Наши дни.

Дождь моросил, окропляя серый тротуар. Издали уже слышались раскаты грома, ознаменовавшие начало грозы. На пути героев ожидала аллея, которая отличалась от остальных своими ухоженными черничными кустами. Когда ребятишки были совсем маленькими, они частенько забегали туда лакомиться черникой. Возвращались они домой все синюшные, измазанные соком ягод, но настолько довольные, что улыбка отказывалась слезать с их лиц. Пройдя вдоль аллеи под изящными фонарными столбами, Роза вышла к приюту. Это было трехэтажное здание из каменных плит с элементами светлого дерева. Легкий желтый свет выходил из распахнутых окон, откуда пахло свежим хлебом. Его готовили дети. На улице стояла такая темень, что казалось настала ночь. Грозы в Артеи всегда приносили с собой темное время суток, облака заволакивали небо и скрывали за тучной массой солнечныйлик. На пороге сидела Лотти, она прижалась к коленям и постоянно оглядывала прохожих. Увидев Розу и Нейта, она вскочила и хотела уже заулыбаться, пока не обратила внимание на тело друга.

— Нейтан, — обеспокоенно произнесла она. — Что с ним, мама?

— Все будет нормально, милая, — успокаивала Роза. — Неудачно упал, должно быть.

Но с первого взгляда было видно, что настоятельница лжет. В падении он не мог развернуть ногу на 180 градусов, а руку превратить в гибкий хлыст. От падения его тело не обросло бы синяками, и дыхание не стало бы столь тихим. Лотти в ужасе глядела, как Нейта заносят в дом.

«Почему он не дышит?.. Почему он не дышит!?», — истерично кружилось в её голове.

Роза донесла мальчика до его постели, ей пришлось пройти мимо зала, где резвились дети. Среди них был и Гриша, который притупил взор, едва заметив их. Удивлённые лица сопровождали Розу, и в толпе низкоросликов пробежалось несколько фраз:

— А что с Нейтам, Лотти? — боязно спросила одна.

— С ним всё будет в порядке? — картаво подхватил второй

Лотти опустила голову и присела на корточки, но, собравшись, она подавила эмоции, с улыбкой произнеся:

— Он в норме… Это же наш Нейт в конце концов, не переживайте. Лучше давайте-ка пойдем умоемся. Скоро ведь завтрак.

Она взяла хрупкое тельце на руки и понесла к раковине, единожды обернувшись, чтобы ещё раз взглянуть на дверной проём, куда унесли друга. И стоило ей снова посмотреть на его вид, как бурлящие чувства желали извергнуться наружу. Её глаза начинали слезиться, но вовремя появился Гриша. Он взял ребенка себе, добавив серьезным тоном:

— Я тут сам управлюсь. А ты иди расспроси, как он там.

— Спасибо, Гриш, — промолвила она и побежала к лазарету.

Роза уже уложила Нейта в чистую постель и принялась вводить обезболивающее.

— Что с ним случилось? — спросила Диш.

Элизабет Диш спустя девять лет так и продолжила помогать приюту, но уже в качестве работницы. В этом году ей исполнилось двадцать три, и она успела вырасти в неписаную красавицу. Былого мальчишеского духа, как и не было, лишь старшие дети помнят Эли, как ярую поклонницу местной команды по баскетболу и приверженку армейских устоев. Сейчас она утонченная леди и любительница книг Константина Фарна — популярного автора романтических историй.

— Не знаю… Дети привели меня к нему. Надо у них будет спросить, а то Нейтан сам ничего не расскажет хоть пытай.

— Ах, он вообще не меняется, — то ли с грустью, то ли с радостью произнесла. — Но как же это не вовремя, настоятельница… Скоро ведь распределяющий тест.

— Знаю, — угрюмо ответила Роза. — Надеюсь, он оправится. Эли, позвони доктору Романову, пусть осмотрит до начала грозы.

Диш кивнула головой и вытащила из кармана в подоле юбки телефон-гарнитуру. Засунув причудливый аппарат в ухо, она позвонила доктору:

— Здравствуйте. Вы не могли бы заглянуть к нам в самые ближайшие сроки, желательно уже в течение часа. У ребенка серьезная травма. Да… да, прекрасно. Спасибо, доктор.

Она убрала гарнитуру обратно в подол.

— Как я не люблю такую технику, — раздраженно выдала Эли. — Словно в мозг проникает. Зачем только Фарль мне такую дорогую штуковину вручил?.. Доктор придет через пол часа.

Пока они беседовали, лекарство Нейта подействовало. По его лицу было ясно, что боль понемногу утихает. Он перестал жмуриться и нервно покусывать губы, а тело его размякло, полностью отдавшись сну. Роза перевязала раны и наложила шины. Маленькое тело прижалось к матрасу, словно утопая в нём. Из-за угла за этим встревоженно наблюдала Лотти. Она шмыгала носом, глотая комки в горле.

— Может, расскажешь, что приключилось? — обратилась к ней Роза. — Лотти… я тебя вижу. Ты с детства неуклюже прячешься.

— Прости, мама…

Шарлотта опустила голову и подошла к ней, еле сдерживая слёзы. Роза прижала девочку к себе, гладя по рыжей голове и приговаривая:

— Уверена, он поправится, но ты должна мне рассказать, что произошло. Расскажешь?

Лотти утерла слёзы. На её щеках образовался розовый румянец, а глаза покраснели. Высморкавшись в платок, она заговорила. Без лишних деталей, она выложила маме всю историю от начала до конца. Настоятельница тяжело вздохнула.

— Не помнишь, как они выглядели?

Девочка отрицательно помотала головой.

— Ну ладно, — задумчиво ответила. — Ступай… помоги на кухне.

Шарлотта последний раз кинула грустный взгляд на Нейта и ушла. За дверью её поджидал Гриша. Он облокотился о стену о чём-то непрерывно размышляя. Заметив Лотти, он отвлекся от мыслей и спросил:

— Как он?

— Спит, — тихо пробубнила она.

— Вот оно как… пойдём нас ждут. Принесём ему булочку, как проснется. Уверен, у него будет знатный аппетит.

— Угу.

III

Детвора уже оккупировала кухню. Они стучали ложками, в голос крича: «Дайте кашу!». Бедная Эли зашивалась, она бегала между столами и раздавала порции.

— Гриша! Лотти! Наконец-то! — обрадовалась она. — Давайте живо помогайте! Аннет заболела и взяла отгул, я тут одна совсем! Где вас только носит?!

В такие моменты в ней просыпалась старая Эли, та, которая предпочитала юбкам — свободные джинсы, а косметике — неспешное утро.

— Прости, Эли… мы сейчас всё сделаем.

— Чего ты так взъелась? — недовольно выдал Гриша. — На свидание к Фарлю что ли опаздываешь? — добавил, ухмыльнувшись.

Эли засмущалась и кинула злой взгляд в его сторону, а после и металлическую кружку бросила. Гриша увернулся, выкрикнув:

— Сдурела, солдатка! Убьёшь ведь… Уф, сочувствую я Фарлю.

— Ах, ты, мелкий… — ответила Эли, собираясь накостылять мальцу.

Пока эти двое развлекались, Лотти ловко раздала все порции. Она сделал это так быстро, что Эли даже постыдилась своей медлительности. Девочка с детства была шустрой, к тому же обладала острым умом, пусть и не таким развитым, как у мальчиков. Лишь одним взглядов, окинув кухню, она тот час же поняла, что и куда нужно нести. Совсем скоро все дети были накормлены и потихоньку начинали расходиться.

— Так! — остановил их Гриша. — Дежурные остаемся и не отлыниваем. За вас никто посуду мыть не будет, — суровым голосом прибавил.

— Ну-у блин… Гриш, ты такой зануда-а.

— По возникайте мне ещё тут.

Диш смотрела на эту картину с улыбкой, узнавая себе в их возрасте. Когда-то она точно так же отчитывала ребятишек, особенно Нейта. Хотя Эли до сих пор его отчитывала, уж таким он был, но пару ей в этом деле охотно составил Гриша. Внезапно раздался звонок в дверь.

«Доктор», — подумала Эли.

Она встретила его и провела в лазарет. Брюнет в дешевом коричневом костюме осмотрел Нейта и неутешительно вздохнул. Он достал пачку захудалых сигарет и лёгким движением руки выбил одну из них, захватив её сухими губами.

— Тут нельзя курить, доктор! — запретила Диш.

— Простите, — ответил, спрятав сигарету за ухо. — Старая привычка. Вот список необходимых медикаментов, — он передал лист Эли и потянулся к своей большой кожаной сумке. — А пока я вколю ему стимулятор, чтобы кости срослись поскорее. Позвоните мне, когда он очнется. Пока рано делать выводы. Я выпрямил ногу и зафиксировал её, то же самое с рукой. Рецепт питания я думаю нет смысла давать.

Он попрощался, надел свой кожаный плащ, шляпу с короткими полями и ушёл. На улице уже во всю шёл ливень, но доктор отказался переждать его в приюте, сказав, что его ожидают ещё два пациента.

— Как же этот проклятый дождь не вовремя! — надув щёки, пролепетала Эли.

Из-за грозы её макияж, который она нанесла для свидания с Фарлем, стал просто милым дополнением к образу нянечки. Столько усилий пропали в пустую, что не могло не злить.

Нейтан мирно сопел, укутавшись в одеяле. Роза наблюдала за тем, как менялась мимика его лица, как морщины медленно сползали со лба, а глаза переставали щуриться. По этим тонким движениям она понимала, что сейчас ему снится сон, возможно, приятный, такой, где он провел это утро спокойно. После завтрака по расписанию старшие дети должны были проводить уроки для младших, учить их азбуки и арифметике. Обычно сложные уроки брал на себя Гриша, как единственный парень с головой на плечах, но сегодня даже он был сам не свой. Вечно всё забывал и путался в простых вещах, чем смешил ребятню. То мелом проведет по доске для фломастера, то вместо сказок для чтения принесёт книгу по устройству Атмоса. Троица, как самые взрослые, разделили между собой обязанности по дому. Лотти была нянькой, эдакой «старшей сестрой», должность которой в своё время занимала Эли. Гриша же отвечал за дисциплину и образовательную часть. А Нейтан заслужил почетное звание разгильдяя, за которым нужен глаз да глаз. Ему важных дел старались не поручать, максимум позволяли дежурить по кухне. Однако, не смотря на такое отношение, дети любили Нейтана больше чем кого-либо. Наверное, он был для них вторым после Розы. В приюте было немного детей-подростков, обычно религиозные жители Артеи забирали их себе ещё до возраста прохождения теста, поэтому всех старших ребят приучали к ответственности. Хотя не редки были случае, когда тринадцателеток хотели усыновить из-за результатов теста, но обычным жителям Рабочего района такую информацию не разглашали.

Все дети в возрасте тринадцати лет обязаны пройти специальный тест, разработанным гением прошлого Еленой Гильмеш. По нему рассчитывалась склонность ребенка к определенному роду занятий, темпераменту, наклонностям, вредным привычкам, выяснялась степень деструктивного поведения и иные факторы, определявшие человеческое сознание. Такой объем информации обрабатывала особая вычислительная машина стим-тек, изобретенная мужем Елены — Пауло Гильмешем. Вся семья Гильмеш являлась неотъемлемой частью истории страны, они стояли на самых её истоках подле пророка Григория. Их потомки до сих пор представляют высший свет научного и светского общества.

Уже через полтора месяца тест предстоит и троице. Это важное событие в их жизни, которое во многом определяет будущее в особенности для таких сирот. Кто-то как Гриша ждал этого дня в нетерпении, в ожидание наилучших результатов, а люди по типу Шарлотты дня теста опасались. Нечто внутри терзало её, наводила смуту, заставляло задавать неуместные для системы вопросы. «Разве мы не вольны сами определять свой путь, зачем нам этот дурацкий тест?». В спорах с Григорием она не находила ответа, а тяготеющее молчание Нейтана не внушало доверие.

«Он определенно знает, — думала иной раз она, — но упорно молчит».

Сейчас Лотти играла с совсем юными жителями приюта. Они залячкали её платьице желто-оранжевыми красками, как и несущую стену комнаты. «Нейтан бы назвал это пост арт-абстракционизмом, — подумала она, взглянув на уверенную роспись. — Он всё так называет».

— Лотти, — обратился мальчик, — а почему доктор приходил к Нейту? Нейт, что заболел?

— Ему немного нездоровится, — ласково проговорила. — Скоро будет козликом бегать.

— А это?! — влезла девочка, но, замешкавшись, забыла вопрос. — Лотти-Лотти, а расскажи, как ты, Гриша и Нейт познакомились? Вы ведь уже сто-олько знакомы.

Она говорила, растягивая и слова, и руки, чтобы показать, как долго они друг друга знают.

— Ну мы не так уж и много знакомы, Мари. Сколько ты думаешь нам лет? Мне было, вроде бы, лет пять, когда я встретила Нейта. А Гришу знала ещё до этого. Многое не помню, но в общих чертах рассказать смогу.

IV

Восьмью годами ранее. 201 год со дня открытия пара Земли.

По главной транспортной улице Артеи — Норт-стрит, которая проходила по всем трём районам, — разгонялся городской монорельс Ваппор старого образца — аналог поезда до военного времени, работающего на паре Земли. Паровая машина блестела на солнце, ослепляя прохожих. Ваппор возвышался над зданиями, лишь трубы фабрик были выше его, да редкие высотки Рабочего района. С высоты монорельса открывался серый пейзаж, залитый светом. Этот контраст угрюмости и яркости создавал смешанные чувства у Лотти, которая любопытно глядела из окна паровоза. С ранних лет её завлекали виды Артеи, они будоражили её и одновременно огорчали. Огорчали своей скованностью, отсутствием свободы. Все улочки казались детскому взору слишком узкими, воздух тяжелым, даже отягощающим саму жизнь здесь. На лицах людей она почти не видела улыбок, внизу под рельсами ей виделась лишь бесформенная масса, которая слоняется от места к месту. Но самой тревожащей вещью для неё был горизонт, горизонт которого было не видно за стеной, устремленной в небеса.

— Не вертись, Шарлотта, — приказал мужчина в рясе.

Лотти уселась на сиденье, прижав к себе своего любимого плюшевого кролика. Служитель Единства вёз сирот из местной церкви в приют Святого Норта. Лотти совсем недавно потеряла родителей, они погибли на работе в одном из заводов. Это было редким явлением, так как за безопасностью ценного ресурса — человека — пристально следили. Но все же несчастья случаются. Напротив неё, уткнувшись в книгу, сидел Гриша. В отличие от своей подруги, вид из окна никак его не привлекал. Он с серьезным выражением лица вчитывался в строки, и даже тряска при поворотах не могла нарушить его покоя. Он был не таким, как Лотти, Григорий вовсе не знал своих родителей, он был слишком мал, когда его отдали в первый приют. Лишь обрывочные воспоминание иногда всплывали на поверхность его сознания, однако он глушил их, зарываясь в рассказах. Около трех лет он скитался по церковным приютам, но его постоянно переводили по непонятным причинам.

— На этот раз это последний приют, Гриша… уверяю — успокаивал священник. — Дальше только твоя новая семья.

Гриша отстранено кивнул.

«Каждый раз одна и таже заученная фраза», — подумал он.

— Гриша, гляди как быстро едем!

— Ну, конечно, это же Ваппор, — холодно ответил мальчик. — Ты чего?!

Лотти резко потянула его к себе.

— Посмотри же, — буркнула она недовольно. — Словно сотни фотографий перед глазами мелькают!

Мальчика это всё равно никак не впечатлило. Но вид завороженных зеленых глаз заставил его улыбнуться. Он был к ней так близко, что невольно смог почуять легкий запах яблок. Так пахли рыжие кудри Лотти.

«Приятно», — произнёс он про себя.

Монорельс стремительно проезжал улицы, но вот он сбавил ход. Из колонок послышался без эмоциональный голос диктора:

— Остановка 18 квартал. Просим пассажиров своевременно выйти из вагона вместе с багажом, — и добавила также холодно. — И помните Вы живете в Артеи — городе, где сбываются мечты.

Священник собрал чемодан и начал подгонять детей. Они вышли на перрон и дальше пошли пешком. Приют Святого Норта был не так далеко, поэтому дорога заняла около 15 минут, если бы не Лотти, которая так и норовила заглянуть в каждый темный уголочек.

— А скажите этот приют, какой он?

— Он замечательный, Шарлотта. Настоятельница Розалия Бен Кильмани славится по всему Рабочему району, как женщина с большим сердцем.

— Бен Кильмани? — настороженно издал Гриша. — Двойная фамилия? Здесь в Нижнем?

«Нижний» было одним из прозвищ Рабочего района, более культурное чем гетто, но не такое возвышенное, как пролетарский.

— А что в этом такого? — спросила Лотти.

— Двойная фамилия есть только у аристократов, — пояснил Гриша. — Такое в Центре то встретить шансов почти нет, а тут… в этом гетто, — с отвращением добавил, — просто немыслимо.

— Дангель! — внезапно отрезал священник. — Никогда не называй это место гетто, ты меня понял?! Здесь живут добродетельные, полезные люди, точно такие же как в Центре или в Аристократии. Мы не делим людей по сортам!

— Прошу прощение, — равнодушно выдавил.

«Так если не делим по сортам, то зачем стенами разделили? Получается делим? Но мы же не яйца, чтобы сорта были… не понимаю» — подумалось Лотти.

— Так что человек с двойной фамилией делает здесь? — повторил Гриша.

— Я не знаю, что заставило мисс Розалию переехать сюда. Возможно, она просто старается жить, согласно человеческой добродетели, или следует своему призванию.

— А это не одно и то же, — пробубнил Гриша.

И вот впереди они услышали женский голос.

— Преподобный! — позвала она. — Я здесь. Ох, как чудесно, что я Вас нашла.

— Мисс Розалия, — удивленно обратился он. — Вы вышли нас встретить? Не стоило, я бы и сам довел детей.

— Покорнейше прошу прощения, преподобный, но я не могла дождаться встречи с ребятишками, — она бросила на них ласковый взгляд. — Приятно познакомиться, — протянула руку. — Можете звать меня просто Роза.

— Григорий Дангель, — твердо ответил, пожав руку.

— Шарлотта Аллаги, — скромничая, пролепетала Лотти, держась за рясу священника.

Роза улыбнулась.

— Ну, будем знакомы. А этот молодой человек…

Она обернулась и никого не нашла позади.

— А? Ах… снова он за своё.

— Что-то не так, мисс Роза? — поинтересовался священник.

— Нет, всё в порядке, — помотала головой ребячески. — Пройдемте за мной. Тут недалеко осталось.

Дети вместе с Розой шли впереди, пока священник тащился сзади наперевес с чемоданами.

— Вы, кажется, хотели нас с кем-то познакомить? — спросил Гриша.

— Да-а… я привела вашего сверстника, но он достаточно своевольный. Сбежал, не успела я опомниться.

— И Вы не станете его искать? Это как-то, — пытался подобрать слово. — непрофессионально, — кое-как выговорил.

Роза посмеялась, услышав взрослые слова ещё плохо говорящими устами.

— А Вы, молодой человек, говорите не по годам, прямо как он. Он часто убегает погулять по округе. Тут его все знают, и никто пальцем не тронет… знают ведь, что я за своих детей и поколотить могу, — устрашающе показала кулак.

— Мисс Роза, — обратился священник. — Я прошу не пропагандируйте насилие среди детей.

— Это не насилие, преподобный. А знак, что моих детей лучше не трогать, — уверенно сказала она.

Гриша рассмеялся. Лотти лишь хлопала глазами, теребя игрушку. Но внезапно осознала, что в руках ничего нет.

— Где?! — воскликнула она. — Где Туфи?!

— Туфи? — переспросила Роза.

— Это её плюшевый кролик. Может, он в чемодане, Лотти?

— Нет, я его в руках держала, — надув щёки, ответила. — Я не могла его потерять, только не Туфи…

На её глазах начали проступать слёзы. Туфи был последней игрушкой, доставшейся ей от родителей. Он был её маленьким сокровищем, которым она сильно дорожила.

— Его нужно найти!

— Мы обязательно его найдём, — уверила Роза. — Преподобный, отнесите вещи в приют и отведите туда Гришу, а я пока вместе с Шарлоттой поищу Туфи.

— Нет! Я тоже пойду! — встрял мальчик. — Лотти ведь моя подруга, — неуверенным голосом продолжил, — не могу же я её в беде оставить.

Гриша по привычке ожидал строго отрицательного ответа, но приятно удивился.

— В таком случае, преподобный, этих детей я беру на себя!

— Но, мисс Розалия. Официально за них отвечаю я, не могу же я их так просто отпустить.

— Считайте, что я уже стала их мамой, — бойко ответила.

«Мамой?», — пронеслось в головах у детей.

Преподобный не успел ничего сказать, как Роза уже взяла их за руки и повела за собой.

— Пойдём путём, по которому вы сюда пришли и обязательно найдём.

— Угу, — произнесла Лотти, вытирая слёзы.

Они прошерстили всю дорогу от станции до приюта, но ни игрушки, ни того, кто её видел не нашли. Стояла ранняя осень. В Артеи в это время года вечереть начинало быстро, а ночи здесь темные. Чернота словно густая смола окутывала город и без фонарей по всем этим переулкам, тонким, извилистым улочкам легко заблудиться. Солнце уже скрылось за стеной, последние лучи оранжевого света постепенно сползали с плиточных тротуаров. Лотти всё пыталась найти Туфи в одном из тех уголках, куда ранее её так манило.

«Дура, — проговорила она про себе. — Зачем только лезла, куда не следует, может быть, сейчас Туфи был бы… Туфи был бы».

Мысли накатили, и она не смогла сдержать слёз. Они ручьем полились из глаз. Лотти присела на корточки, прижавшись к платью. Гриша смотрел на это и в груди у него что-то сдавило. Он хотел подойти к ней, как-то успокоить, но не в одной книжке не вычитал, как это сделать.

«Вот бы найти сейчас этого Туфи, вот заглянуть за тот мусорный контейнер, а он лежит там».

Он даже посмотрел туда в надежде, но кроме серой мышки, елозившей в мусоре, ничего не нашёл. Роза села рядышком с Лотти и приобняла её.

— Не переживай. Я завтра поспрашиваю у местных, а они спросят у своих знакомых. Быть может, кто-нибудь взял Туфи на хранение. Ему ведь стало страшно, когда он остался без своей защитницы, вот и попросил, чтобы ему помогли тебя найти, верно?

Её слова, как бальзам, окутали девочку. Она приподняла голову, шмыгая.

— Вообще-то это Туфи меня всегда защищает.

— Вон оно как.

— Вы, действительно, продолжите его искать завтра?

— Обещаю. А пока пойдём в приют, а? Темно уже, вы небось голодные. Ребята к вашему приходу тортик испекли.

Гриша поразился тому, как быстро Роза смогла её успокоить.

— Вы, видимо, и правда, добродетельный человек, — внезапно произнес он. — Если я задержусь в этом приюте надолго, то позаботитесь о нас, пожалуйста.

Роза нежно посмотрела на него и кивнула.

— А теперь пойдём домой.

«Дом» — это слово вновь нашло отклик в маленьких сердцах, в сердцах которые свой дом давно потеряли. Вернувшись в приют, дети встретили их с бурей эмоций. Они расспрашивали их, откуда те приехали, чем увлекались и по душе ли им торт, что они дружно испекли. Эли только и успевала отваживать их, чтобы у новеньких был хоть воздух.

— Так! Разойдитесь, кровососы! Дайте им хоть слово вставить! — вопила она.

В приюте стояла теплая атмосфера, такой Гриша не встречал нигде больше. Дети были одеты в чистую, даже новую одежду, у них были свои игрушки, а главное они улыбались. Улыбались по-настоящему… чистой и широкой улыбкой. В остальных приютах, где он побывал, дети не были обделены благами жизни, но такой радости и ощущения родного не имели. На мгновение Гриша подумал: «И правда, дом».

— А где этот бродяга Нейтан?! — вопрошая, кричала Диш.

— Нейтан? — спросила Лотти.

— Это тот мальчик, который был со мной до вашего прихода, — ответила Роза.

— Вот гад! Даже поприветствовать не явился. — зло фыркала Эли. — На улице темень, хоть глаза выколи. Ох, найду его, устрою взбучку! Месяц из котла с картошкой вылезать не будет!

— Эли… спокойнее… а то капилляры лопнут, — вступил Фарль.

— Да не ори ты, солдатка ненормальная, — внезапно для всех влез Нейт. — Тут я.

Он стоял у входа на кухню, да так пафосно, будто с самого начала там пристроился. Его одежда была вся перепачкана, и запах стоял, словно он был той самой мышкой, что рылась в мусоре. А на лице появилось несколько ссадин. В руках он держал плюшевую игрушку.

— Туфи! — крикнула Лотти и бросилась к нему. — Ты нашёл его! Но как?

— Ничего я его не находил, — равнодушно ответил он. — Он сам нашёл меня и говорит: «Я потерялся, найди мою хозяйку», — спародировал писклявым голосом. — Вот я его и привёл сюда.

— Правда?! Туфи, не смей больше теряться, понял? — она серьезно посмотрела на игрушку. — Спасибо тебе большое! Ты ведь Нейтан, меня зовут Шарлотта, а это Туфи.

— Ага, приятно познакомиться. Ладно, я в душ, если никто не против.

Он опрокинул руки назад, скрестив их, и размеренным шагом пошёл в душевую. Лотти покрепче прижала Туфи к себе и, растянув улыбку, посмотрела в сторону Гриши. Она демонстративно показала ему кролика, как бы сказав: «Он нашелся».

— Вот неожиданность, — выдала Эли. — И от него польза бывает. Как говорится раз в год, и палка стреляет. Что ж будем ждать следующего года, — разведя руками, произнесла.

«Какой странный тип, — размышлял Гриша. — И как он только про игрушку узнал?.. он мне уже не нравится…».

Роза тихо покинула толпу детей и последовала за Нейтам, тот уже раздевался в душевой.

— Спасибо, Нейт, — заговорила, стоя за стенкой.

— Да я ничего не сделал… Просто валялся на дороге стрёмный кролик, вот я и решил его принести домой, может, кому-нибудь понравился бы. Не знал я, что это игрушка той девочки.

— На дороге, значит… и на дороге ты, видимо, так извазюкался и надушился мусором?

Нейт покраснел и залез в душевую кабину.

— А ссадины такие ты, где получил? Не припомню, чтобы ты так просто в драку лез.

— Да была там… парочка придурков.

— Парочка, — задумчиво проговорила себе под носом. — Какой же ты всё-таки непутевый у меня.

Нейтан был достаточно нелюдимым ребенком. Он скрылся ещё на подходе Гриши с Лотти. Всё, что он мог при новых знакомствах это скосить отстранённую гримасу и бросаться колкостями. Поэтому, как только Роза встретилась с новенькими, Нейт тихонько следовал за ними, стараясь не высовываться. Он был первым, кто пустился на поиски игрушки и единственным, кто продолжил искать её даже, когда ночь окутала улицы. Он облазил все помойки, которые только мог найти в квартале и его окрестностях. Но безуспешно. Лишь упрямство Нейта не давала ему пойти домой с пустыми руками. После десятка обысканных контейнером он нашёл Туфи в руках у двух парнишек на несколько лет старше его. И только с боем ему удалось забрать у них трофей. Пусть ростом он был меньше противников, но в проворности не уступал никому. Бой был не лёгким, но он смог отправить неприятелей домой в слезах.

«Вот он… Туфи… наконец-то», — подумал он в тот момент.

Эту историю он не рассказывал никому. И даже сейчас Лотти не подозревала, каких усилий стоила улыбка в её первый день.

V

Наши дни.

Закончив свой рассказ, Лотти повела укладывать детей. Часы перевалили за девять часов вечера. Толпа маленьких тел сонливо зевала, идя в спальни. Некоторые уже и вовсе заснули. Их ребята по старше понесли на руках. Пока все укладывались штабелем, Нейтан очнулся в лазарете. Первое время он не мог понять, где он и что произошло. Он чувствовал лишь онемевшие после лекарства конечности и легкое покалывание в груди. Окончательно придя в сознание, Нейт вспомнил всё: то как его избивали и как Роза принесла его в приют.

— Хехе, а мне знатно досталось, — посмеиваясь, проговорил он. — Постельный режим мне обеспечен.

Рядом с кроватью стояла корзина с разными вкусностями: конфетами, печеньем и фруктами. А на этой горке подарков была записка, написанная кривым подчерком: «Нейтан кушай и быстрее поправляйся!»

— Вот же сорванцы. Эх, солдатка точно им взбучку устроила за то, что в шкафчик со сладостями полезли. Будет нечестно всё это не съесть… и как можно быстрее.

Ехидно улыбнувшись, он потянулся к корзине. Но не смог и двинуть левой рукой, даже пальцем. Она замерла, отказываясь подчиняться командам мозга. Как бы Нейт не старался заставить её подняться, у него не выходило.

«Какого чёрта… обезбол не мог же её отключить…».

Плохие мысли проникли в его голову, однако он тут же смахнул их.

— Ну-у, если я не могу есть сам, то кому-нибудь придется меня покормить, — стоило это произнести, как у него на лице появилась язвительная ухмылка. — Наверное, придется сердобольному Грише меня с ложечки поить.

Он сразу представил оскалистое лицо друга и это вызвало у него дичайший смех, от которого в груди защемило.

— Ох ё-ё, убьёт меня даже, не присутствуя… вот же иронично.

— Чего смеешься? — поинтересовалась Роза.

Она решила навестить больного перед тем, как начать рассказывать сказки на ночь.

— Да так… ничего особенного.

— Если можешь смеяться, значит, в порядке. Раз уж проснулся, то давай примем лекарство.

— Не нужно со мной как с ребенком разговаривать, — недовольно пробубнил Нейт.

— А кто ты, как не ребенок?

Она достала из тумбочки микстуру.

— Зачем ты снова ходил на стену? Да ещё и Гришу с Лотти потянул за собой.

Ответа не последовало. Нейт виновато отвел глаза в сторону.

— Ты же всё равно туда пойдёшь в следующий раз, верно? — опечаленным голосом спросила она. — Даже если я тебе запрещу?

— Пойду, — уверено ответил он. — Я буду туда ходить снова и снова пока…

— Пока что?! — в гневе воскликнула она.

Но последовало протяженное молчание.

— Ладно, — сказала Роза, тяжело вздохнув. — Тебе нужен крепкий сон.

Она нежно поцеловала его в лоб и вышла из комнаты. Нейт погрузился в размышления, обуявшие его после вопросов Розы. Но, возможно, они тревожили его всегда.

«Почему я постоянно залезаю на эту стену? Что я там ищу?.. Что хочу узнать? Что там наверху меня так влечет? Не знаю… не понимаю. Сам для себя какая-то загадка. И себя под удар подставил, а главное этих двоих. А если бы они пострадали из-за меня? Дурак, ты Нейт… дурак из дураков».

На следующий день доктор Романов явился вновь, прихватив с собой ручное медицинское оборудование: мини-рентген, подвижный фиксатор для руки и ноги и ещё несколько устройств. Они усадили Нейта на кровать, облокотив на подушку. Доктор провел ручным рентгеном по руке и ноге, заметно посмурнев в лице.

— Здесь болит? — спросил он, осматривая колено.

Нейт лишь кивнул головой, опустив чёрные пряди волос и прищурив глаза.

— А здесь? — вновь спросил, трогая запястье.

Последовал отрицательный ответ мальчика.

— Понятно… Я сейчас дам тебе ещё одну дозу стимулятора с обезболивающим. Болеть не будет, и поспишь от души, — произнёс он, пытаясь казаться добродушным.

Он сделал неприятную инъекцию в область шеи, и сразу же Нейта начало клонить ко сну, боль шаг за шагом принялась отступать.

— Мисс Роза, мы можем поговорить в сторонке?

Они отошли, оставив Нейтана наедине с Диш, которая помогла парню поудобнее лечь.

— Получается, он выздоровеет? — с облегчением спросила она.

Доктор лишь сделал глубокий вздох, опять достав пачку сигарет. Хотел даже закурить, но, вспомнив недавний упрек Эли, положил сигарету обратно.

— Нет, он уже не выздоровеет…

— Но как?! Вы же сказали…

— Мисс Роза, — обратился, сняв очки, чтобы почистить, — от его колена почти ничего не осталось… ходить будет, да и то с натяжкой. Левое запястье… фуф, скажем так не быть ему пианистом. Нервные окончания повреждены, прибор показал большую задержку между передачей приказа от мозга к руке. Можно сказать, что владеть рукой он скорее всего не сможет. Так же у него все признаки начальной стадии пневмонии. Но благо последнее сейчас легко вылечить.

— А операции?! — взволнованно. — Разве такие травмы не лечатся?

— Да, наша медицина позволяет излечить даже самые страшные увечья… но не здесь… не в этом районе, понимаете?

Роза переменилась в лице и была готова зарыдать прямо там, но проходящие мимо дети останавливали её. Она не могла позволить себе потеряться в эмоциях на их глазах. Однако не настоятельница была самой несчастной слушательницей этого разговора. Нейт не уснул… его чуткий слух уловил суть разговора в паре метров от него. Он лишь грустно улыбнулся, уткнувшись лицом в подушку.

— Мне жаль, мисс, действительно, жаль, — сочувственно произнёс доктор.

Были ещё невольные участники беседы. Лотти в это время шла в лазарет навестить Нейта и ненароком услышала этот разговор. После она направилась обратно в детскую, вытирая навалившуюся волну слёз. Лотти быстро пробежала через коридор мимо Гриши, читавшего книгу на подоконнике. Григорий кинул на неё острый взгляд, но сразу же перенёс его обратно на страницу. Выдохнув, он отложил чтиво и спокойным темпом направился вслед за подругой. Лотти уже утёрла слёзы и принялась играть в куклы с ребятней.

«Хм, вот же дура», — подумал Гриша.

Он подошёл к ней, схватил за локоть и без объяснений уволок подальше. В след им слышались детские дразнилки, на которые Гриша ответил лишь суровым взглядом, пресекшим все волнения. Он завёл её в спальню, где днём детей не водилось. Слегка покраснев, он отвёл глаза, как бы сказав: «плач… здесь никого нет». Увидев это, Лотти разрыдалась на месте, она не переставала вытирать слёзы уже поблёклыми рукавами, её глаза покраснели, но через какое-то время она всё же успокоилась.

— Всё? — спросил мальчик, протягивая платок.

— Всё, — подтвердила Лотти.

— Не знаю из-за чего ты плачешь, но не стоит прятать слёзы… нервы портятся… я-я в книги вычитал, — вновь покраснев, выдал он.

— Спасибо, Гриш, — ответила она, по-детски поцеловав его в щечку.

Лотти не стала рассказывать ему новости про Нейта, а Гриша не стал допытывать. Он знал, что Лотти была девочкой эмоциональной и многое могло довести её до слез. Она была не такой собранной и холодной, как он и тем более Нейт.

Нейтан проспал весь следующий день и ночь. Когда Роза сказала детям, что мальчик проснулся, они наконец навестили друга, прикованного к постели.

— Мама сказала, что ты идёшь на поправку. Как себя чувствуешь? — поинтересовался Гриша.

— Всё отлично, — задорно выдал Нейт.

Лотти изумлённо посмотрела на его голубые глаза. Она точно не знала лжёт ли Нейт сейчас или в правду не знает о своем состоянии.

«Разве с такой улыбкой лгут?», — подумалось ей.

— Как всегда, слишком шумный, — выкинул Гриша в сторону Нейта.

— Хочу и кричу! Тебе какая разница?

— Да никакой… — равнодушно парировал.

— Чего?!

В этот момент в комнате витала беззаботная атмосфера. Эти двое спорили, как раньше, Нейт подтрунивал, Гриша зубоскалил, как будто ничего не произошло… как будто Нейт мог ходить и шевелить рукой. Было так легко. Лотти почувствовала это и словно окунулась в недавнее безоблачное прошлое. Ей стало так хорошо на душе, что она на мгновение забыла о камне на сердце. С её уст невольно выскользнуло:

— Эй, Нейт, когда выздоровеешь пойдём снова любоваться рассветом?

— Чего-о?! — воскликнул Гриша. — Лотти, тебе прошлого раза было мало?!

— Конечно! — ответил Нейт, улыбнувшись.

На глазах Лотти вновь появились слёзы, но слёзы радости. Они проболтали до самого вечера. Роза даже освободила ребят от домашних хлопот. Дети уже собрались уходить в свои комнаты.

— Мы ушли! — выкрикнула Лотти.

— Да, спокойной ночи.

Девочка вышла за дверь, а Гриша на минутку остался. Его взгляд переменился, а лицо изобразило само спокойствие и рассудительность.

— Если ты ждешь от меня извинений, — заговорил он, — то их не будет.

— Да я их не ждал. Это был мой выбор.

— Выбор? Хм, из двух зол ты выбрал самое худшее! Всегда ты так поступаешь.

— Разве худшее?

— А-а? — издал Григорий.

— Я видел только этот исход, — задумавшись, ответил Нейт, — даже не обдумывал другого решение. Как будто знал, что это единственно верный выбор.

В ответ Гриша лишь громко фыркнул и ушёл, оставив Нейтана в своих размышлениях. Отчего-то последнее время всё больше вопросов всплывало в голове бродяги, и сейчас появилось время их обдумать… в спокойствие… в тишине.

Глава третья: День теста

I

«Каждый рождается на развилке без дорог, но почему-то ограничивает себя ими», — Откровение человеческое от Григория.

Прошла всего неделя, а Нейт достаточно окреп, чтобы встать на ноги. Точнее, на экзо скелет для ног, предоставленный доктором Романовым. С новой ногой он ходил неуклюже, постоянно спотыкался, падал, но вставал вновь, всячески отказываясь от костылей. Он даже не позволял себе помогать.

— Я должен научится сам! Не подходите! — твердил без конца.

— Совсем дурак?! — злился Гриша. — Ещё сильнее расшибешься! А на твою синюшную рожу смотреть вообще не хочется.

— Так не смотри! — саркастично ответил он. — Как раз скоро ослепнешь со своими книжками!

Гриша надулся, как мыльный пузырь, и гневно потопал на кухню. Попытки Лотти его успокоить были тщетны. Нейт медленно поплелся за ним, бурча себе под нос:

— Нашелся помощничек…

Дети озадачено смотрели на его металлические ногу, сверкающую в солнечной комнате. Благодаря стимуляторам кости срослись быстро, и боли при ходьбе он уже не чувствовал. Но, к сожалению, полностью исцелить колено они были не в состоянии. А его рука так и осталась с фиксатором, шевелить он ею не мог.

— Нейт, а это удобно вообще? — спросил шестилетний Серёжа, постучав по ноге.

— Вообще нет! Чувствую себя, как робот какой-то… Мили вон и та лучше меня ходить, — указал на годовалую девочку на коленках Эли.

Все залились хохотом.

— Мили и поумнее будет небось, — пошутил Гриша.

— Неа, Мили нас двоих обставила. Ходит лучше меня, а смекалистей тебя.

— Да ну тебя, — сказал, продолжив есть.

После завтрака по расписанию следовала прогулка во внутреннем дворике. Погода в Артеи в основном была солнечная, даже зимой. Поэтому, надев милые панамки, дети строем вышли из приюта. На улице стрекотали разные жучки, но Гриша опытным путём выяснил, что по большей части это были цикады. Троица тоже вышла наружу. Лотти, чтобы следить за ребятней, а Гриша присматривать за Нейтам.

Девочка внимательно наблюдала за тем, чтобы никто не поранился, не поссорился и главное не начал есть чего не следует. Нейтан же развалился на ступеньках, наслаждаясь приятным ветерком.

— Там должно быть тепло, — произнёс он, любуясь крышей. — Чисто теоритически я бы мог…

— Полезешь, убью детской лопаткой, — тут же пресёк Гриша.

— Понял.

Гриша не отводил взгляда от его экзо скелета и руки. Беспокойство и чувство вины теснились в нём, наводили на неприятные мысли. Лотти тоже украдкой посматривала в сторону Нейта, который казалось вовсе не беспокоился. Он расслабленно грелся под солнышком, вытянул здоровую ногу и облокотился на каменный порог, который приятно подогревал мягкое место. Пока дети играли, Лотти решила зря время не терять. Она взяла в руки спицы и принялась вязать.

— А что ты делаешь? — спросил Нейт.

— Да вот закончить свитер надо, а то клиент давно ждёт уже, — ответила она, не отводя взгляда.

— Клиент?.. — вступил в разговор Гриша.

— Угу. Я подрабатываю так. Вязать всё равно люблю, да и первые дни зимы скоро, а там свитера, варежки и носочки ручной работы особо ценятся.

Мальчики знатно удивились.

— А как ты вообще пришла к этому? И кто твои клиенты? — бросался вопросами Григорий.

— Случайно на самом деле. В прошлом году я как-то гуляла по округе, и один из соседей приметил мои перчатки. Они ему понравились, и он спросил, где можно купить такие же для своей дочки. И тогда я вспомнила, как ты рассказывал про одну книжку по экономике, и подумала: «Блин, Лотти, так это же и есть спрос». Я ответила, что сама сделала их и могу сделать его дочке такие же. Так и понеслось. Сначала я сделала пару изделий и прошлась с ним по соседям. Они ими заинтересовалась и теперь периодически заказывают у меня одежду. Но последнее время их уж очень много…

— Год назад?.. Л-лотти… можно не скромный вопрос?.. А сколько ты вообще заработала?..

Девочка отложила спицы и принялась считать в уме, складывая пальцы на двух руках. И тот факт, что она считала долго, вводил мальчик в ещё большее недоумение.

— Ну-у, какое-то время самостоятельно пожить я точно я смогу, — ответила она, улыбаясь.

Повисло молчание. Мальчикам отчего-то стало стыдно, что их подруга оказывается куда самостоятельнее их и имеет свой доход. Это была не зависть, а именно стыд.

— А куда Эли побежала после завтрака? — прервала тишину Лотти. — Вся запыхавшееся была, надеюсь ничего не случилось…

— Я видел у входа Атмос, наверное, на свиданку с Фарлем помчалась, — ответил Нейт.

Атмос — это транспортное средство на воздушной подушке, работающее от пара Земли.

— С Фарлем говоришь, — задумчиво издал Гриша. — А ведь он из нашего приюта, а живёт в Аристократии, хоть и был туп тупнем… но зато мордашка милая. Нейт, не помнишь кто его усыновил?

— Хмм, кажется, политик из нижней палаты совета. Давно это было, точнее не скажу.

— А-а, полненьких ещё такой, да? — вступила Лотти. — Его ведь уже взрослым усыновили, ему, кажется, пятнадцать было.

— Вроде бы они бездетны были, — продолжил Нейтан. — Им срочно наследник понадобился, а Фарль и воспитан был по всем правилам, и тест показал дипломатический уклон. В общем картина ясная. Только никак в толк не возьму, почему они искали ребенка в приюте Рабочего района?

— Ну-у, это же нижняя палата, — ответил Гриша. — Помощь рабочему классу все дела. Сюда сунулись для пиара только и всего.

— Странно для пиара искать наследника среди безродных… он ведь тоже в паспорте числится «из Норта».

— Думаешь странно? — переспросил Гриша. — Хм-м, может, влияние мамы? Она ведь аристократка, да и не простая, видимо, раз родовую фамилию сохранила, даже работая тут… в гетто.

«Гетто». Это слово нашло отклик в сердце Лотти.

Она не вмешивалась в их разговор, так как не слишком понимала тех дебрей, куда они сунулись.

— А вот это вероятно, — подтвердил Нейт. — Я давно заметил, что Роза нас воспитывала по какой-то особой методики, — он поймал вопросительный взгляд Гриши. — Ну, взгляни на нас, на младших. Мы явно умнее своих сверстников, которые живут в семьях. Все дети тут знают тонкости этикета, который в Рабочем районе не так-то популярны. Да и тесты часто показывают результаты больше свойственные аристократским детям. Фарль тому ярчайший пример.

— Это имеет смысл, — подумав, продолжил. — Слушайте, ребята, скоро ведь и нас тест ожидает… Вы как вообще?

— Пофиг, — равнодушно ответил Нейт.

— С тобой всё и так понятно. А что насчёт тебя, Лотти?

— Я на самом деле побаиваюсь… я не такая умная, как вы двое. И не талантливая вовсе.

Гриша подбирал слова, чтобы успокоить её, но не успел.

— Это не так, — обрезал Нейтан. — То, что мы больше знаем, не делает нас умнее. Просто в своё время начитались всякой требухи, а кто-то до сих пор зачитывается ею. А талант у тебя на лицо, Лотти… Ты всегда стремишься вынырнуть из системы и посмотреть на неё под совершенно иным углом, нежели я или Гриша. Ты словно искра… ты зажигаешь в людях нечто, что заставляет их искать ответ на вопросы, о которых они не задумываются и принуждаешь смириться со своей точкой зрения. Пусть на первый взгляд и не скажешь, но у тебя есть все задатки лидера, Лотти. Не стоит бояться теста, в конце концов он тебя не определяет полностью. Человек изменчив. Ты сегодня — не ты завтра. Он лишь один из путей, который открывается перед нами. Хотя если спрашивать моего мнения, — Нейт встал на ноги и посмотрел на ослепляющее солнце, — то никаких дорог нет… сплошное поле без тропинок и границ.

Лотти потеряла дар речь. Она хотела что-нибудь ответить, но в голове зациклилось одно слово: «Искра».

— С каким порты пророка Григория цитируешь? — удивленно спросил Гриша.

— Да ни с каких, — последовал безмятежный ответ. — Я, чтобы подсолить солдатке, так и не прочитал ни одного из его сочинений. Люблю смотреть, как она бесится, — ехидно добавил.

Гриша ударил ладонью по лбу. «Всё с ним понятно».

— Ты, правда, так думаешь? — вскочив, произнесла Лотти.

— Да, — уверенно подтвердил Нейт. — На всю тысячу процентов!

— Спасибо… ты меня успокоил… А? — она внезапно обернулась. — Саша! Не ешь песок! Выплюнь сейчас же!

Она ринулась к песочнице, где двухлетка Саша уплетал песочный кулич, приготовленный его подружками.

— Я конечно слышал, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Но чтобы так, — удивленно проговорил Гриша.

— Бабы, — с каменным лицом ответил Нейт.

Оба расхохотались на месте. После повисло молчание, и Григорий развеял его, подняв важную для него тему.

— Ты злишься на них, Нейт? На тех, кто сделал это с тобой, — зубоскаля, произнес Дангель.

— Трудно сказать… не спорю, я хочу их знатно отдубасить. Но чтобы прям злобы, я не чувствую.

— Тогда почему меня распирает от гнева?! Как ты можешь быть таким спокойным после всего того, что они сделали?

— Ты злишься, потому что мой друг, Гриш. А я спокоен, потому что не сожалею.

— Несправедливо, — сжав кулаки, выдавил. — Почему это мир такой несправедливый?! Жестокий! Неправильный! Нейтан… этот мир… я ненавижу его.

Нейтан стукнул его по плечу по-дружески и тот успокоился

— Гриш, не думай слишком много. А то голова взорвется.

Гриша сел на ступеньки, замолчав, а Нейтан продолжил смотреть на небо, бесконечное, голубое небо

«Разве этот мир так уж и несправедлив? Есть ли вообще в нём эта… несправедливость? Жестокость? Абсурд, да и только если подумать. Он не жесток и не несправедлив, просто нам самим удобнее так думать… ведь обвинить что-то кроме себя, куда проще, чем посмотреть в глаза правде, чем снять иллюзию. Если я и захочу наказать тех людей, то лишь в силу собственного эгоизма, а не с целью банальной мести».

II

— День теста уже завтра! — клокоча зубами, воскликнула Лотти. — Мама, я дико переживаю, что если я его провалю?!

— Это тест невозможно провалить, милая моя. Будь собой и всё пройдет превосходно. Ты ведь умница-красавица нашего приюта, — с улыбкой приободрила.

— Ты, правда, так думаешь?

— Конечно, дуреха, — сказал Гриша, тихонько стукнув её по голове. — Мы все так думаем и нечего тут переживать.

Лотти так обрадовалась его словам, что крепко обняла. Уже был вечер, все малыши удобно устроились в своих кроватях, а ребята постарше играли в карты тайком от Эли. Лишь самым старшим детям в виде исключения разрешили посидеть подольше. Нейт на время перевели в отдельную комнату на первом этаже, где он мог спокойно набираться сил. Но, как и Лотти с Гришей, он не спал. Его мало волновал предстоящий тест, он вовсе не акцентировал на нём внимание. Никто во всём приюте не понимал, что творится в его голове, даже Роза, женщина что вырастила его совершенно не представляла, как мыслит этот мальчик, чего он хочет и через какую призму смотрит на этот мир. Он был ребенком, но не мыслил соответствующее. Более того, он не мыслил, как это делают взрослые. Нейтан любил пошкодничать, но при этом в нужные моменты отличался необычайной собранностью. Он и сам понимал свою странность, с малых лет уже осознавал себя как иную личность, нежели его сверстники. Верно будет сказать, что до появления Лотти и Григория он был одинок. Лишь в них двоих он почувствовал что-то особенное, что-то роднящее.

«Почему я такой спокойный? С логической точки зрения моя жизнь разрушена. Я вряд ли смогу спокойно ходить и уж точно не буду владеть рукой… калека не принесёт никакой пользы миру. Если только в научной сфере или в сфере искусства, но никаких способностей к этому у меня нет. Наука — это больше про Гришу, тут я ему и в подмётки не гожусь. Но если всё так, почему нечто говорит мне: «нет смысла беспокоиться». Интересно, смогу ли я когда-нибудь снова забраться на стену? Хочу туда подняться…»

Так прошла ночь. Тест проходил в специально отведенном здании — университете имени Пауло Гильмеша во 2-ом квартале Рабочего района. Роза предварительно заказала Атмос, чтобы отвести детей в мирной обстановке. Наутро Эли пошла будить троицу, сегодня их освободили ото всех обязанностей, поэтому было время поспать подольше. Но зайдя в комнату Нейта, Эли ужаснулась и впопыхах побежала в кабинет Розы. Не стуча, она ворвалась в него с криком:

— Нейтан пропал!

— В каком смысле?! — ошеломленно воскликнула настоятельница.

— Его нет в комнате! Окно на распашку! Похоже, он так волновался, что решил удрать в тихую, — взволновано пробормотала Диш.

— На него это непохоже… Эли, сопроводи Шарлотту и Гришу до университета, — скомандовала Роза. — А я пойду искать Нейта.

— Поняла Вас!

Весь приют подняли на уши. Никто не знал, куда мог запропаститься бродяга, его друзья в том числе. Лотти судорожно перебирала пальцы, волнуясь то за себя, то за Нейта. Гриша в злости ходил из стороны в сторону, бросаясь нелестными словами:

— Я не знаю, куда этот придурок мог подеваться, мама… ни малейшего понятия.

Роза в панике размышляла, в какое место мог податься Нейт. Подсказку неожиданно бросила Лотти:

— Он как-то сказал… сказал, что любит подниматься на стену, чтобы подумать.

— Куда именно, милая?

— Заброшенный завод, — ответил Гриша. — Он там всё устроил, чтобы без проблем взбираться. Я пойду с тобой, ты ведь сейчас пойдешь за ним?

— Нет! — отрезала Роза. — Вам нужно поехать с Эли. Это не обсуждается.

Гриша возмущенно фыркнул. Как бы он не хотел пойти наперекор матери, не мог найти в себе на это сил. Тем более Атмос уже поджидал у порога. Для Лотти и Гриши приготовили парадную одежду. Григорий надел серый пиджак с такими же брюками на белую рубашку, даже галстук натянул. И, конечно же, главный атрибут современной моды Артеи — шляпу с короткими полями. Лотти же нарядили в желтое платье с рюшечками с широким подолом. Костюм Нейта так и остался висеть на вешалке в прачечной. Настоятельница поцеловала обоих в щёчки, оседлала личный парящий скутер — Атмос Лайт — и помчалась к стене.

Встревоженные дети уселись в транспорт.

«Дурак! Какой же дурак! — твердил про себя Гриша. — Почему просто не следовать правилам?! Так ведь гораздо проще, и проблем не придется доставлять».

— Что же тобой движет, Нейт? — пробубнил он полушепотом.

Роза на Лайте быстро добралась до завода. Время восемь сорок. Тест безотлагательно начинается в девять. Бросив аппарат, она спешно поднялась по явной тропе в своем выходном платье. Пучок волос развязался, и ветер начал трепать локоны по её лицу. Забравшись на самую стену, пурпурные глаза увидели Нейта, лежащего на бетоне. Он протянул здоровую руку к небесам, словно пытаясь за них ухватиться. Грустным взглядом мальчик смотрел в высь. Всегда создавалось ощущения, что он видит больше… чувствует больше. Роза в поту подбежала к нему и начала тараторить:

— Нейтан, что ты здесь делаешь?! Сегодня же день теста! Милый, если ты так переживал, мог просто со мной поговорить… ЗАЧЕМ БЫЛО УБЕГАТЬ?!

Нейт медленно перевел голубые глаза на её лицо. Оно было молодое и красивое. Ухоженная кожа, никаких морщин, большие глаза с яркими зрачками. Он холодно уставился на неё сквозь черные пряди. А после непривычно безэмоционально произнёс:

— Роза. Я просто хотел прийти сюда. Нет у меня никаких переживаний.

Она раздраженно продолжила:

— ПРОСТО ПРИЙТИ?!! Нейт, какой же ты эгоистичный ребенок! Ты думаешь хоть о ком-то, кроме себя?! Мы все так испереживались!

— А не ты ли ведёшь себя сейчас эгоистично? Тест решает мою судьбу, не твою. Если я рассудил, что мне лучше сейчас быть здесь, значит, так нужно.

Тут Розу отдернуло, и она понизила тон.

— Но это ведь важный день… неужели ты не мог поступиться со своим желанием, хотя бы сегодня?

— Кто я? — проигнорировал он. — Вот над чем я задумываюсь всякий раз, как смотрю на небо. Я размышлял об этом долгое время, с тех пор как начал осознавать своё существование. Но так и не нашёл ответа. И никакой тест не даст мне его… Чего я хочу? Для чего живу на белом свете? Лотти хочет изменить мир, Гриша в какой-то степени преследует такую же цель. Пусть они этого и не понимают ещё. Эли хочет семьи с Фарлем. Ты хочешь сделать этот мир лучше, продолжаешь следовать своему идеализму, который увел тебя из семьи Бен Кильмани.

Роза удивилась, ведь его слова были правдой. «Откуда?». Никогда прежде она не видела Нейтана таким: неестественно равнодушным и холодным. Если раньше только глаза отказывались показать эмоции, то теперь вся его мимика словно одеревенела.

— А чего хочу я? Я совершенно не знаю, — пусть лицо и глаза были пусты, но в его голосе отчетливо слышалась тоска. — Я читаю людей, как книгу, а смотря в своё отражение… не вижу ничего. Так неужели этот тест даст мне ответ? Кто Вы? Это первый вопрос в тесте, верно?

Информацию из теста стараются не передавать детям, чтобы они не могли подготовиться. Компьютер стим-тек постоянно их меняет по заданному создателем алгоритму. Но первый вопрос, и правда, неизменен: «Кто Вы?»

— Думаешь, они хотят узнать моё имя? Неужели у сверх компьютера нет доступа к личным данным? Или он хочет познакомиться? Нет. Это вопрос о цели жизни, то для чего пришёл в этот мир. Лишь наша цель определяет, кем мы являемся. Для тех, у кого нет цели, нет смысла приходить на тест. Поэтому тест обязательный, но если не прийти, наказание не последует. Общество ищет людей, которые горят целью, в которых есть голод, побуждающий стремиться к своими желаниями… Такие, как я, никогда не пройдут его так, как того хочет общество. Я никто и вот ответ, к которому я пришёл.

Настоятельница погрустнела, услышав это.

— Так вот что у тебя на душе, Нейт. Всё-таки я никудышная мать, раз не смогла понять тебя.

Нейт обеспокоенно вскочил.

— Это не так, Роза! Дело не в тебе… во мне.

— Вот оно как, — с улыбкой произнесла.

Она легла вместе с ним, прислонившись к его голове.

— Нейт, ты вовсе не никто, — Роза прижалась к нему. — И у тебя есть цель… и ты самый голодный мальчик из всех, которых я знаю. Если ты хочешь, я скажу тебе, кто ты.

Она прошептала ему ответ на ушко. Он раскрыл глаза в волнительном трепетании. Не сдержав эмоций, Нейтан прослезился. Роза в изумлении смотрела на его красные глаза, ведь это были чуть ли не первые его слёзы. Даже в детстве мальчик никогда не плакал. Ни боль, ни что-либо ещё не могли выдавить из него заветную слезу. Как будто слёзы были роскошью, которую нельзя растрачивать попусту. И в эти минуты, когда Нейт тихонько шмыгал, пряча лицо в её груди, она по-настоящему чувствовала себя его матерью.

— Ну что, теперь пойдём? — спросила она, когда он успокоился.

— Так и быть, — в привычной манере ответил. — Спасибо, Роза.

Она улыбнулась. Она не стала помогать ему встать, зная, что он не позволит. Спустившись к скутеру, они ринулись к зданию университета. Но опоздали. Время было уже почти половина десятого. Двери учебного заведения закрылись для посетителей. Роза яростно пыталась пробиться внутрь, стуча и крича. Наконец дверь приоткрылась, и из щели послышался голос:

— Сегодня не работаем, — грубым тоном ответили.

— Мы пришли на тест!

— К сожалению, тест уже начался. Я не в праве вас впустить.

Роза в гневе воскликнула:

— Именем семьи Бен Кильмани членов высшей палаты совета я приказываю нас впустить!

И тут мужчина содрогнулся. Эта фамилия несла в себе огромную, невообразимую силу для простого человека.

— П-простите, — трепещущим голосом издал он на этот раз. — Но я не могу впустить Вас даже несмотря на Ваше высочайшее положение… Эм, правила запрещают впускать людей всех классов.

— Да как ты?!

— Впустите их, — вдруг прогремел голос из-за спины.

Позади стоял худощавый мужчина в коричневом пиджаке. Его прямоугольное лицо украшали бакенбарды и очки с серебряной оправой. Горделивый вид сразу выдавал в нём аристократа.

— Я не могу. — вновь ответили ему.

— Я настаиваю, — спокойным голосом продолжил. — Именем семьи Флок Гильмеш членов высшей палаты совета. Всю ответственность я беру на себя.

Мужчина за дверью засуетился и начал открывать её. Роза пораженно смотрела на этого человека, как и Нейтан. Гильмеш провёл взглядом сначала по мальчику, а затем по Розе. Было видно, что настоятельница определенно заинтересовала его. Глаза его выражали дикое удивление, стоило ему только всмотреться в черты её лица.

— Больше постарайся не опаздывать, молодой человек.

— А? Да… Спасибо Вам.

Он кивнул и собирался уйти, как обронил следующее:

— Рад видеть тебя в здравии, дорогая Розалия.

Она побоялась ответить ему, но вежливо поклонилась. С виду казалось, что дух этого человека давил даже на неё, но Роза ловко скрыла это. Однако Нейт всё равно приметил странность.

Так бродяга попал в университет, где его провели в одну из множества аудиторий. Сев за стол, перед ним стоял компьютер с уже включенным интерфейсом. И вот теста для Нейта начался. Первый вопрос, как и ожидалось был: «Кто Вы?».

Мальчик с улыбкой медленно напечатал абсолютно банальный ответ:

«Я тот, кто смотрит на небо и ищет ответ».

III

На протяжении почти трёх часов в аудиториях стояла полная тишина. В каждом помещении теснилось около сотни детей, за которыми следили камеры и работники университета. Нависло гнетущее напряжение. Оно не спало даже к обеду, когда большая часть ребят закончила тест. Гриша и Лотти покинули лекционный зал под самый конец, и какого было их удивление увидеть Нейта, которого злостно отчитывала Роза:

— Почему ты вышел так рано?!

Нейтан, посвистывая, запрокинул руку назад.

— Ну, а чего там сидеть? Я либо знаю, либо нет, — пробубнил в ответ. — И, видимо, мне повезло, ведь того, что я не знал было гораздо больше.

Роза в недоумении смотрела на его безмятежный вид, и тревога пропала сама собой.

— Что с тобой поделать… — выдохнув, произнесла она.

— Хе-хе. О, Лотти, Гриша, вы наконец пришли! Сколько можно там копошиться?

Григорий сжал кулаки и набросился на него, начав колотить.

— Эй! Ты чего?! — в панике кричал Нейт.

— Хочу вскрыть твою черепушку и проверить действительно ли там ничего нет! Идиот! Как можно быть таким пофигистом?! Весь приют верх дном перевернулся! Куда ты делся, дурака кусок?!

— Дышал свежим воздухом, — с абсолютно серьёзной миной ответил мальчик. — Ты лучше скажи, как прошло? Ай, блин! Да хватит уже руками размахивать!

Роза оттащила его, пока Лотти дребезжала позади них, как осиновый лист. Волнение до сих пор одолевало её.

— ВСЁ НОРМАЛЬНО ПРОШЛО! А У ТЕБЯ КАК?! — продолжал кричать Гриша.

— Без проблем, — показал шаку, — Вышел спустя полчаса. Долго не мог уговорить экзаменаторов, чтобы отпустили. Они всё толдычат…

Гриша словил нервный тик. Нейт всё говорил, но его голос был фоном в буре эмоций, охвативших Дангеля.

«Вышел спустя полчаса?.. Да, он ах…!».

— Лотти, а ты как? — поинтересовался Нейт, прервав мысли Гриши.

Она не отвечала, слишком замкнулась в себе. Её лицо побелело от стресса. Держась за платье, она пыталась успокоиться.

— Лотти! — повторил он.

— А? Прости… Я-я в принципе справилась. Было много сложных вопросов, но, кажется, на большую часть смогла ответить.

— Это круто!

— Вот видишь, если бы ты постарался, — вновь заговорила Роза.

— А смысл то? Это же психологический тест, пусть в нём и намешено всякого. Как знаю, так и отвечаю. Остальное неважно.

— Я не удивлюсь, если на вопрос о сути теста, ты ответил, что его нет, — вставил Гриша.

— Так и ответил, — горделиво выдал мальчик. — Этот тест такой же глупый, как попытка войти в реку второй раз. Только добавил, что стим-тек барахлит временами.

— Нейт, — спокойно обратился Гриша, положив руку ему на плечо, — сегодня ночью я удушу тебя подушкой. Будь готов, — добавил с холодной улыбкой.

— Смешно. Стой… Ты меня пугаешь… ещё и этот твой ехидный оскал… убери, пожалуйста…

Испуганная моська Нейта вызвала смех как у Розы, так и у Лотти. Атмосфера в мгновение растворила их переживания.

— Нейт, ты сказал, что стим-тек барахлил. У меня такого не было, — задумчиво спросила Шарлотта.

— У меня тоже, — поддакнул Гриша.

— Да? Похоже, мне одному не повезло. После нескольких моих ответов он начал чудить. То экран скаканёт, то буквы сместятся, а один раз вообще ошибку выдал. Экзаменаторы были в шоке. Ещё и мужик этот…

— Мужик? — заинтересовался Дангель.

— Он приказал нас впустить, когда мы опоздали. Как его там звали…

— Николай Флок Гильмеш, — ответила Роза. — Глава семьи Гильмешей создателей стим-тек и теста.

— Тот самый гениальный врач?! — завопил Гриша. — Выдающийся хирург, психиатр и к тому же философ № 1 во всей стране?! Ты его видел, Нейтан?! Какой он?! Величественный, небось?!

— Да обычный дядька. Только взгляд до дрожи пронял, будто бы я на операционном столе у него… жуть. Точно же! Ты ведь им восхищаешься?

— Ещё как! Он гений современности. Стим-тек показал, что его интеллект гораздо выше, чем у первых Гильмешей! Он способен проводить сложнейшие операции! А его последний философский труд «Голодная истина» просто невероятен! Он сопоставил воззрения пророка Григория и многочисленные данные по исследованиям интеллектуальных возможностях мозга. Используя мощи стим-тека, он вывел основополагающие критерии для истинного познания мира в метафизическом ракурсе! Представляешь?! Вот такущая книга, — показал руками. — Он умудрился наложить метафизику на реальный мир в вопросе гносеологии!

Гриша с диким энтузиазмом рассказывал о своём кумире. Он так загорелся, что напрочь забыл о тесте.

— Ну ты и чудак…

— Сам ты чудак. Просто такому тупню никогда не понять прелесть его философии.

— Куда уж мне…

— Ладно, дома договорите, — прервала Роза. — А то вы так до вечера можете. Нас Атмос уже ждёт.

Они вышли на улицу, и резкий пучок света ослепил их. На дороге уже ожидал беленький Атмос на воздушной подушке. Аппарат оккупировала толпа тринадцателок, они разглядывали его блестящие фары, отдающие голубоватым цветом, корпус в металлической оправе и ловили порывы воздуха, созданный двигателем. Вдруг заворожённый взгляд переметнулся на троицу, в особенности на Нейта. Он был самым неопрятным из всех присутствующих. Белые рубашка и штаны измялись, перепачкались в отходах заброшенного завода, на который он кое-как взобрался, изодрав здоровую ногу. К тому же многим не давал покоя его экзо скелет. Они смотрели на него с отвращением, перешептываясь и хихикая. «Какой он чумазый…» «Страшненький ещё…» «А ногу то его видели…Жуть просто… инвалид хе-хе». «А-а, я его знаю, этот тот безродный». «Безродный? Бе-е, ужас какой». «Чего его тогда к тесту вообще допустили?».

— Нейт, — обеспокоенно обратился Гриша.

Мальчик в ответ лишь улыбнулся, вся ситуация его только позабавила. Ему не было дела до чужого мнения, и уж тем более его никак не трогали насмешки. Он обернулся к детям и встретил их своими холодными глазами. Улыбка и пустой взгляд заворожили их, словно гипнозом.

— Ребят! — вдохнув воздуха, крикнул. — Воздух не сотрясайте.

Волнения резко прекратились. Нейт задрал голову и заковылял в сторону транспорта. Толпа разошлась перед ним, никто не решился смотреть в его ярко-голубые глаза.

Когда они добрались до дома, то их ожидал сюрприз. Дети приготовили огромный торт под руководством Эли, украсили приют мишурой и шариками. Всё это в спешке и нетерпении. Заготовки делались в тайне от старших ребят, взрослые пекли коржи для торта по ночам, а младшие всячески помогали при свете дня. Выйдя из Атмоса, Нейта, Лотти и Гришу встретили громкими аплодисментами. Хлопушки, словно гром, разразились по улице, а разноцветные конфетти посыпались на макушки. Все вместе они держали здоровенный поднос с тортом

— ПО-ЗДРА-ВЛЯ-ЕМ! — вместе прокричали дети и побежали обниматься.

— Вот гаденыши, когда только успели? — с восхищением воскликнул Гриша.

— Как же здорово! Спасибо большое, мои родные! — подхватила Лотти.

— Вкусный однако, — сказал Нейт, пережёвывая кусочек.

Они огляделись и увидели, как Нейт выскользнул из объятий и голыми руками принялся за торт.

— Совсем дурак! Где твои манеры, блин?!

— Спокойнее, Гриш… спокойнее. Сегодня же наш общий праздник. Имею право.

Тут он поймал леденящий взор Дангеля и перестал есть.

«Понял… мне, и правда, хана».

Они прошли в приют, где продолжили трапезничать. Гул не умолкал, ребятишки не переставали бросаться вопросами:

— А как это вообще было? Страшно?

— Не-а, вообще ни капельки, — смело ответила Лотти.

— Ты такая крутая!

— То-то же! А то вы меня постоянно за плаксу какую-то считаете.

— А кто это трясся до и после теста? — ехидничая, спросил Нейт.

— Не понимаю о чём ты…

— Как думаете сдали? — ненавязчиво поинтересовалась Эли.

— Ну-у, я точно прошёл на отлично. Уверен, Лотти тоже. Чтобы она не говорила, а котелок варит будь здоров… а этот, — кинул взгляд на Нейта, — провалил.

— Что?! — крикнули дети в унисон.

— Нейти ведь такой умный… Неужели так трудно?

— Идиота и ум не исправит. Он мало того, что опоздал, так ещё и вышел через полчаса… Бесишь…

Нейтан вообще не обращал на него внимания, он полностью посвятил себя нежному бисквиту. Весь следующий день троица провела в своё удовольствие. Гриша зарылся в библиотеке, у него успело накопиться несколько книг, которые он так и жаждал прочитать. К тому же Роза подарила ему коллекционную книгу любимого писателя-детективщика из прошлого. Шарлотта же уже долгое время неустанно трудилась над шарфом для Нейта, день рождение которого состоится через несколько дней. Это условная дата. Дата дня, когда Роза его нашла. Лотти вязала в игровой, украдкой присматривая за детьми. А бродяга Нейт в своём стиле просто сидел у открытого окна, размышляя о чём-то с особым усилием. Даже в полумраке, когда пришла ночь, он продолжал глядеть на луну с обеспокоенным видом.

— Нейт? — неожиданно обратился Гриша.

— А-а! Ты давно тут?! — ошарашенно выдал мальчик.

— Давно.

— Только не говори, что пришёл задушить меня подушкой?..

— Если бы, — посмеявшись, ответил он. — Прогуляемся?

Они вышли с парадного входа и уселись на ступеньки. Прохладный ветерок слегка щекотал их кожу, пробуждая сонные глаза.

— Ты сегодня задумчивее обычного, — начал Гриша. — Тревожит что-то?

— Не то чтобы… просто чувство на душе паршивое. А что насчёт тебя? И сам выглядишь побитым.

— Я тут подумал понимаешь… да неважно… Завидую я тебе, — сменил тему он. — Смог познакомиться с самим Гильмешем. Вот бы и мне когда-нибудь поговорить с ним.

— С твоей то головой. Уверен, ты сможешь его даже превзойти.

— Думаешь? Было бы здорово. Знаешь, хоть я и восхищаюсь им, но, если честно, я не совсем согласен с его философией.

— Хм? Ты о чём?

— В «Голодной истине» он выводит теорию иллюзорной реальности.

— Матричное строение мира? — додумался Нейт.

— Угу. Эта идея не нова, но она мне жутко не нравится. Ведь если она верна, то ничего не имеет значения… никакого смысла в жизни нет. Если всё это нереально. Если ты, мама и Лотти не существуете, тогда…

— Я не думаю, что такой гений, как Гильмеш, вдруг забрёл в солипсизм, — прервал его бродяга. — Скорее, ты немного неправильно его понял. Он не имел ввиду, что мир не реален, и никого не существует, совсем наоборот. Мир существует пока есть мы, то есть пока есть наблюдатель этого мира. Скажи, что там за углом?

Гриша посмотрел на другой конец улицы.

— Улица Дроуз.

— Ты уверен? Ты ведь не видишь её, лишь предполагаешь на основе своей памяти. Ты никак не можешь проверить это, не зайдя за угол. А на основе воспоминаний мы не в состоянии удостовериться. Эта улица существует лишь тогда, когда за ней кто-нибудь наблюдает. Можно сказать, что для нас с тобой её нет. Тебе не напоминает это принцип работы книги?

— Поясни…

— Мир в книге существует? Он проработан до мельчайших деталей, но как бы мы не старались, мы не можем заглянуть туда, куда нас не пускает автор. Мы всего лишь наблюдатели конкретного фрагмента истории. И вне этого фрагмента мир не движется. Он движется благодаря действиям главного героя или иных персонажей, на которых делает акцент писатель. В таком смысле каждый может быть главным героем в своей собственной жизни, являясь наблюдателем личного мира, двигаемого им. Разве реальность, где ты главный персонаж видится тебе бессмысленной? Пусть за твоей спиной пустота, но она бессильна перед твоей всемогущей способностью — быть наблюдателем. Пока ты меня видишь, Гриша, я есть. Пока ты видишь Лотти, она есть. И так просто мы не пропадём. Запомни, то, что ты наблюдаешь, ты, правда, наблюдаешь, даже если это всё ложь, даже если это мираж. Ты видишь мираж, и глаза тебя в этом не обманывают.

Григорий поразился. До этого момента ему не приходилось слушать мысли Нейта. Он всегда скрывал их. Такой ход размышлений несвойственен ему самому, такая легкость рассуждения ввела Гришу в ступор. То, как Нейт ловко распознал идею его кумира, даже не прикасаясь к его труду, заставила по-другому взглянуть на друга. С ещё большим уважением… и какой-то неестественной опаской. Луна сегодня была, как никогда, ярка. Под её холодным светом глаза цвета неба и морского дна сияли особенно красиво.

— Надо же… наконец я имею представление о том, как ты думаешь. Наверное, я должен поблагодарить тебя. Ты смог вернуть мне беззаветную любовь к Гильмешу, — ответил Гриша, улыбнувшись.

— Считай, это мой подарок тебе, — произнес с той же приятной улыбкой.

«Прощальный подарок, — проскочило в голове Нейта. — Ведь у меня такое чувство, что совсем скоро… я исчезну».

***

— Роза, это то, о чем я думаю? — встревоженно спросила Диш, будучи в кабинете настоятельницы. — Неужели…

— Да… Этот день должен был когда-нибудь настать, — проговорила она, сжимая кулаки.

На столе лежала одна единственная папка с надписью: «Документы на усыновления Нейтана из Норта. Проситель: Николай Флок Гильмеш»

IV

Утром этого же дня в университете имени Пауло Гильмеш.

— О-о, мы очень рады видеть Вас, Ваше высокоблагородие Флок Гильмеш! — заверещал ректор университета. — Не ожидал встретить такую важную персону в стенах нашей скромной альма-матер. Могу поинтересоваться, какова цель Вашего визита?

Гильмеш оглядел его. От чистых лакированных туфель до лысой макушки с несколькими волосиками. Он поправил багровый галстук и заговорил низким голосом:

— Такие люди, как я, редко выходят в свет. Сами понимаете, — добавил, поправив очки. — Но иногда это бывает полезно. Мне захотелось посмотреть, как проходит тест. Давно не бывал на таком волнительном мероприятии. Выискивать будущие светлые умы в толпе заурядностей всегда увлекательно. А тут, в Рабочем районе, это делать особенно полезно. Никогда не знаешь, кто из юных дарований может занять твоё место.

— И как? Нашли кого-нибудь? — поинтересовался ректор и протер лоб платком.

— Как сказать. Бросилась в глаза пара личностей. И кстати, я посмел поступиться с правилами и впустил на тест опоздавшего молодого человека. Надеюсь, это не вызовет… м-м, накладок?

Его фигура угрожала. Пусть он вовсе этого не желала, но тело само источало аристократскую харизму. Настолько Гильмеш был выше всякого.

— Конечно же нет! Мне доложили об этом. Но боюсь такому, как он, не было смысла приходить.

— Вот оно как. Настолько бездарно?

— Насколько это возможно. Вышел спустя полчаса и не ответил на многие вопросы.

— Грустно. А как в целом всё прошло?

— Всё на высшем уровне! Только вот… — промямлил ректор.

— Только вот что? — насел Николай, остановившись.

— Мы обнаружили странность в работе стим-тек. Поступили данные, которые мы не в состоянии понять, кажется, и сама машина на это не способна. Это единичный случай. Наши техники ссылаются на короткий сбой из-за загруженности системы.

— Вздор! — грубо отрезал Гильмеш. — Стим-тек абсолютен, он не может не обработать информацию с какого-то теста. Его мощи хватает на куда большее! Немедля же покажите мне эти данные?! Если сами истуканы не способны правильно работать, то не смейте очернять гений моих предков!

— Что Вы?.. как мы можем?

Ректор испугался и ещё сильнее начал натирать лоб. Он провел Гильмеша к техникам. В кабинете стояли процессоры, разогретые до предела; отовсюду тянулись кабели; а напротив входа были расставлены с десяток мониторов. Два техника в распахнутых голубых рубахах уставились в экраны. Комната была разогрета до предела. Как могли они боролись с духотой, но даже кондиционеры их никак не спасали.

— Приведите себя в порядок! — рявкнул ректор. — Перед вами не абы кто, а сам достопочтенный Николай Флок Гильмеш!

Работники засуетились и в спешке застегнулись.

— Оставьте это… — сказал Гильмеш.

Он отодвинул техника и сам сел за компьютер. Его руки с невероятной скоростью печатали коды. И вот он добрался до той самой системной ошибки и ужаснулся.

— Видите, — указал сотрудник. — Стим-тек входит в ступор, когда начинает обрабатывать данные этого ребенка. Мы перепробовали всё, но всегда один и тот же итог. Сбой программы, ошибка исходного кода и вылет системы.

— Это невозможно, — побелел Гильмеш. — Эти данные….

— Вы их понимаете?

— Ещё как… но… этого не может быть.

«Стим-тек — это полу искусственный интеллект, — размышлял Гильмеш. — Вопросно-ответная система. Для него не проблема прочитать обычного человека. Но то, как он ведет себя в этом случае… немыслимо… Некоторые вопросы в тесте не соответствуют заданному алгоритму, а ответы не поддаются его мощам. И сами эти ответы… по ним создается впечатление, что стим-тек отвечает на вопросы стим-тека. Стим-тек лишь псевдо-сознание. Копия интеллекта двух людей. Машина словно пытается проанализировать себя, но, как любое сознание, не способна сделать это в полной мере. Из-за этого произошла ошибка системы. Но человек не может мыслить так. Такого никогда не было».

— Чьи это данные?! — воскликнул он.

— Эм-м… сейчас, — засуетился техник. — Нейтан из Норта. Сирота из местного приюта Святого Норта.

«Нейтан из Норта. Неужели… я наконец нашел, что так долго искал… нашёл того самого».

Гильмеш в спешке покинул душный кабинет. Весь его вид источал воодушевление, на лице растеклась улыбка. Он трепетал в невиданном доселе предвкушении. Роясь в кармане, он пытался достать телефон-гарнитуру. Он злился, не мог нащупать аппарат и только сильнее давил на карман. И вот он достал его.

— Вызов: секретарь. Гамлет! — выкрикнул он в гарнитуру. — В срочном порядке собери всё, что сможешь на Нейтана из Норта. И подготовь документы на его усыновление! Чтобы сегодня же они поступили в приют Святого Норта в Рабочем районе. Воспользуйся моим положением, всем чем угодно, но достань мне этого ребенка!

V

Весь следующий день лил дождь. Стояла необычная для этого времени года бесснежная погода. По всем календарям через несколько дней — зима, но никаких подвижек к этому не было. Капли отбивали ритм по черепичной крыше, и пока снаружи мрак настигал улицы, внутри приюта царил привычный дух. Смех и топот разносились вдоль стен, из кухни веяло запахом наваристого супа, а около прачечной запах стирального порошка въедался в ноздри. Лотти и Эли вместе с остальными девочками устроили банный день, закрывшись в ванной от глазенок мальчиков. В особенности от глазенок пошляка Нейта.

— Тьфу, непруха, — разочарованно сплюнул он.

— Вчера я подумал, что ты при мозгах… Рад, что ошибся, — облегченно произнес Гриша.

— А сам то чего здесь стоишь тогда…

Они притаились прямо возле ванной комнаты, откуда открывался вид на полупрозрачные двери. За ними было нельзя что-либо разглядеть, лишь тени мелькали из стороны в сторону.

— Я слежу за тобой, — спокойно ответил он. — Мало ли что ты выкинешь.

— Ой, святоша нашелся! Небось посмотреть на аппетитные формы Эли пришел? В детстве то она той ещё доской была, и в комбинезоне своём вечно ходила. А сейчас, — прикинул в уме, — определенно появилось то, что заслуживает внимания. Понимаю Фарля.

— Угу, — задумался Гриша.

В описании Нейта, он немного поплыл, поэтому ответил, не осознавая.

— Ай, чего ты говоришь?!! Совсем дурак?! Она же нам как сестра!

— И Лотти тоже? — ехидно укусил Нейт.

— Сдурел?! Совсем озабоченный?!! — выкрикнул во весь голос.

— Лотти, ты слышала? — спросила одна девочка в ванной.

— Да-а. Похоже на голос Гриши.

— Гррриши! — зубоскалила Эли. — Вот и у этого созревание началось. Ну, я им сейчас устрою взбучку!

Она накинула на себе полотенце и вышла, громко хлопнув дверью

— Фигово. — запаниковал Нейт. — Спалились. Каждый сам за себя!

Сказал и со всех сил заковылял в соседнюю комнату — прачечную. Там он специально заготовил грязное бельё. Притвориться, что готовится к стирке. Этот план он долго вынашивал и тщательно создавал оптимальные условия для побега с учётом своей травмы. Ещё утром он спросил у Эли, где взять новый порошок, вложив в неё идею о желании помыть свою запачканную в день теста одежду. Гриша же не успел среагировать и был тут же пойман. Эли в одном розовом полотенце схватила его.

— Где твой сообщник? Говори и я пощажу тебя. Я же знаю, что это он тебя надоумил.

«Вот блин, — подумал Нейт. — Гришу то я не продумал… Если он расколется… если расколется… мне же пи…»

— Я просто мимо проходил, Эли, — ответил Григорий, стараясь не смотреть на неё. — Как ты могла подумать, что я буду подглядывать за вами… это же так низко.

В этот момент даже смирный Гриша ненароком опустил взгляд.

— Вот как. Благородно с твоей стороны, ничего не скажешь. Но за благородство придется платить. Понесёшь наказание один, но в двойном размере, — е ё лицо приняло прежде невиданный ехидный вид.

— Эй, Эли, тебе внизу не поддувает в одном-то полотенце, — внезапно вступился Нейт. — Сегодня прохладно.

Диш засмущалась, она попыталась спустить полотенце вниз и не оголять стройные мокрые ноги. Но чем ниже спускала, тем больше выпирала грудь.

— Нейт! Так ты всё же тоже здесь! — завопила она.

— Ты о чём? Я вещи стираю, — указал на корзину с бельём. — Я же утром упоминал, что нужен порошок. И, пожалуйста, Гришу верни на родину, я попросил его помочь.

— И правда, помню такое… Но его так просто не отдам. Он подглядывал, — зыркнула на мальца. — Мы слышали его голос возле ванной.

— Ясен пень слышали. Мы же в соседней комнате. Будто ты не знаешь, какой он голосистый.

Он завёл Эли в ступор.

«Ах, ты поскудник, — огорчилась Эли. — И не придерешься ведь».

На сей раз её пришлось уступить. Она отпустила охладевшего Гришу и вернулась к девочкам

— Сп-пасибо, Н-нейт… Если бы не ты, то быть мне в Душе. И-и это… Извини, что сорвал твои планы.

От стресса он в миг стал покладистее, настолько сильно Эли внушала страх, который родился ещё в детские времена.

— Нет, совсем наоборот! — радостно воскликнул бродяга. — Ты сделал его куда эффективнее! В следующий раз такую же тактику провернем, только чур ловят меня. С такого расстояния небось вид ещё лучше, — его глаза пошловато сверкнули.

Гриша наклонил голову в бок, как знак искреннего непонимания.

В это время в кабинете Розы уже сидел Гильмеш, одетый всё в тот же коричневый пиджак на чёрной рубашке. Роза старалась держаться достойно перед ним, но его аура подавляла. Сама мысль, что её любимого Нейта хотят забрать, была невыносима.

— Это так неожиданно, — заговорила она. — Как и Ваш приход, высокоблагородие Флок Гильмеш, так и желание усыновить ребенка в нашем маленьком приюте.

— Дорогая Розалия, не стоит так фамильярничать. В конце концов мы не чужие друг другу люди. Мы оба представляем высшую палату совета. Поэтому просто Николай. Розалия Бен Кильмани, — задумчиво произнес он. — Стоит признаться, я был удивлен, когда узнал, что такая талантливая женщина живёт здесь. Приятно осознавать, что статус портит не всех. Твой папа, Пьер, часто говорит о тебе, но ни разу не упоминал, что ты обосновалась в Рабочем районе. Он хоть знает об этом?

— Спасибо за такую нелестную похвалу. И да, папа знает, пусть мы с ним редко общаемся. Раз уж выдалась такая возможность… Вы что-нибудь знаете о том, как там мой братик?

— Эдмунд то? Я с ним всего пару раз пересекался, но со слов Пьера растет весьма и весьма приятным аристократом. Если же говорить о моем личном впечатлении, то он достаточно тихий… не чета тебе в его возрасте.

— Ещё раз спасибо. Я рада слышать, что мой брат в полном здравии. Но перейдем к сути. Николай, — выдавила она, — почему Вы так внезапно решили усыновить Нейтана?

— На самом деле сначала я хотел бы с ним поговорить. Прошу прощения, мои скорые действия могли вызвать определенные неловкости. Но если отвечать прямо на Ваш вопрос… то я бездетен, Роза. К сожалению, этот недуг даже я не в состоянии вылечить.

— То есть род Гильмешей?..

— Да. Вы всё верно поняли. Род Гильмешей вымрет на мне. История фамилии в два столетия закончится. Этого стоила ожидать. Каждый в нашей семье имел проблемы с размножением, болезнь передавалась с генами. Удивительно, что целых два столетия Гильмеши жили. И я бы хотел оставить после себя достойного приемника, который пусть и не будет мне родным по крови, но родным по духу и интеллекту. Он возьмёт на себе имя Гильмеш и продолжит великую чету.

— Как понимаю, об усыновлении Вы не собираетесь объявлять? — озадачилась Роза.

— Ни в коем случае. Возникнут вопросы, пересуды, — ответил он, вращая в руке ручку. — И если узнают, что мальчик не родной, то его не станут воспринимать должным образом.

— Но почему именно Нейт?

— А разве не очевидно? Результаты теста превзошли все мои ожидания. Если верить стим-тек, он идеальный кандидат на роль моего сына.

— Всё настолько превосходно? Могу я на них взглянуть?

— К сожалению, нет. Я не удосужился их привезти. Есть какие-то проблемы? Вы не доверяете моим словам?

— Вовсе нет. Как Вы можете думать об этом? Я же Вас знаю чуть ли не с рождения. Вы и Ваша покойная жена близкие друзья семьи Бен Кильмани, — услышав про жену Гильмеш заметно погрустнел. — Моё мнение в этом вопросе не имеет значения. Всё будет решать сам Нейт. Если он захочет, то он уйдет. Вы должны понимать важность мнения ребенка.

— Несомненно. Я же не дикарь, чтобы так просто забрать человека без его согласия. Так что, могу я с ним поговорить?

— Да, конечно, — неохотно выдавила она. — Пройдемте за мной.

Она провела его в гостевую, а сама ушла за Нейтам. Они, как и предполагало алиби, были в прачечной.

— О-о, здравствуй, мама, — поприветствовал Гриша.

Настоятельница ласково кивнула ему в ответ.

— Роза?

— Здравствуй. Нейт, — обратилась она, — пойдём со мной. Кое-кто хочет побеседовать с тобой.

— Ладно, — неуверенно и даже недоверчиво проговорил он.

Они прошли к гостевой. Увидев Гильмеша, Нейт ощутил то же холодное чувство, как при первой встрече. Он бросил вопросительный взгляд на Розу, которая не отваживалась посмотреть ему в глаза.

— Разговаривайте, Николай, — сказала она и удалилась.

— Так это ты, — удивился Гильмеш. — Значит, мой акт милосердия был не напрасен.

Он было собирался протянуть ему руку, но его взгляд зацепился за ногу и руку бродяги.

— Какой ужас… что же должно было произойти, чтобы так искалечиться?

— Обычные будни, — равнодушно ответил Нейт, сев напротив. — Я должен сказать Вам спасибо за тот раз.

— Не стоит. Моё имя Николай Флок Гильмеш. И я здесь, чтобы усыновить тебя.

Нейт задрожал от его слов. «Усыновить?.. Забрать меня?». Он нахмурился и пристально уставился в карие глаза Гильмеша, просверливая в них дырку. Этот апатичный взгляд показался аристократу знакомым. От него он почувствовал одновременно приятную и тоскливую ностальгию. Ностальгию, что пробирает до дрожи.

— Но прежде я хотел бы немного побеседовать. Не против?

— Почему именно я? — напрямую спросил Нейт.

— Прямолинейный. Это мне нравится. Твои результаты теста заинтересовали меня, мальчик. Ты показал недурственные способности.

— Лжете, — внезапно оборвал он. — Я тест провалил и это точно.

— Ты слишком строго к себе относишься. Не можешь же ты знать наверняка.

— Могу.

«Я не ответил на большинство вопросов, связанных со специальностью, для меня были важны вопросы о степени деструктивного поведении. Я специально отвечал максимально расплывчато. Стим-тек не мог поставить удовлетворительный результат. Какой бы идеальной машиной он не был… он не в состоянии проанализировать того, кто ничего толком о себе не сказал. Не соврал и не сказал правду… этот человек лжёт мне, что ему нужно?»

— Вот оно как. Обратная уверенность то же уверенность как ни крути. Только вот, чтобы её достичь нужно постараться. Только человек обладающим контролем, может быть уверен.

— И к чему же Вы ведёте?

— К тому, что ты, и правда, интересный мальчик. Играть со стим-теком, чтобы получить необходимый тебе результат. Это дорогого стоит.

«Раскусил»

— Осталось только узнать, зачем тебе это? Стим-тек смог вынести вердикт касательно профессиональной предрасположенности и модели поведения. Они, и правда, ужасные. Согласно им, ты находишься на самом дне пищевой цепочки общества. Но абсолютно бесполезных людей не существует. Даже отвечая случайным образом, шанс ответить на удовлетворительно равен 50 %. Но никак не ниже 20 %. Ты отвечал так, чтобы стим-тек не выявил высокий показатель лживых ответов, что свидетельствовало о твоей неблагонадежности как гражданина. Но и не так, чтобы показатели вышли за пределы крайней нормы правдивости. Ведь тогда, он смог бы сделать заключение хоть о какой-то черте твоего характера. Апеллируя невнятными ответами, ты заставил стим-тек попотеть. Он понимал, что что-то не так, но что именно так и не разобрался. В итоге система дала сбой и не смогла дать характеристику твоему сознанию.

— Я не понимаю о чём Вы, — ответил Нейт, откинувшись на спинку дивана. — Ни один человек не способен на такое. И уж 13-летнему мальчишке точно никогда не обхитрить сверхмощный компьютер. Не знаю, чего Вы ожидали от меня, но я не тот, кто Вамнужен.

— Мне нужен тот, кто сможет дать мне ответы, Нейтан, — пояснил Гильмеш, начиная собираться. — И я верю, что ты тот самый. Я узнал всё, что мне нужно из этого короткого диалога. Прости, что потратил твоё время.

Гильмеш вышел из комнаты, оставив Нейта в размышлениях.

«Почему? Почему, Роза?.. Ты ведь не отдашь меня этому человеку. Верно?»

Настоятельница ожидала наверху, в своем кабинете, погруженная в мысли. Казалось со всех сторон на неё давили стены и книжные полки, а спину сдавливала оконная рама. Но дверной стук пробудил её, развеяв напряжение.

— Проходите.

Гильмеш вошёл размашистой походкой и сел напротив неё.

— Вы поговорили?

Аристократ радостно кивнул.

— Вы убедились в том, что хотели?

— Более чем. Вы можете предоставить информацию об его родителях?

— Хотела бы… Но их нет. Нам неизвестно, кто его отец и мать или кто-либо ещё. Я нашла его младенцем.

— Вот оно как… печальная доля.

— Что думает Нейт насчёт усыновления?

— Он категорически против, если верить его агрессивному настрою.

Услышав эти слова, Роза с облегчением выдохнула.

— Вижу Вы и сами не хотите с ним прощаться. Привязались к нему, — улыбнулся Гильмеш.

Она притупила взгляд.

— Понимаю Вас. Но Вы же осознаёте, что ему не выжить с такой травмой?

— А-а? Я буду его оберегать! — внезапно ответила она. — Ах, простите… эмоции.

— Всё в порядке. Признайте, Роза, Вы не всегда будете рядом. А ему жить в этом мире. Если он останется здесь, то безграничный потенциал мальчика погибнет вместе с ним. А я могу дать ему наилучшее образование, достаток, уважение, возможности в конце концов. Возможности, которых в Рабочем районе не реализовать. И сверх этого… я могу излечить его руку и ногу. — её сердце стукнуло. — Они ведь неизлечимы здесь, верно? Мне достаточно лишь взглянуть, чтобы понять, что рукой он пользоваться не может, да и ходит еле-еле. Вы же не думаете, что лучший хирург во всей стране не способен провести операцию со 100 % выздоровлением? Нейтан, против усыновления, это так. Но мы должны осознавать, что в-первую очередь он ребенок, а мы взрослые. Не мне решать, что ему лучше, но Вам. Дайте мне ответ, как будете готовы. Я долго ждал этого мальчика, подожду ещё.

Он собрал вещи и ушёл. Возле крыльца его поджидал личный Атмос с водителем.

— До свидание, Роза, — произнёс, надевая шляпу.

— До свидание…

После этого Роза не покидала кабинет весь день. Дети уже начинали беспокоиться не случилось ли чего. Эли одна управлялась с ребятнёй. Мало того, что мамы не было рядом, так и Нейт ходил как в воду опущенный. Плавно ливень перетёк в грозу. Раскаты грома пронзали дом, пугая малышей. Былая теплая атмосфера улетучилась, как дымка на ветру. Эли вечером заглянула к настоятельнице. Вид той был уставшим, думы утомили её, но не так сильно, как решение, которое необходимо принять.

— Роза, этот человек… он приходил усыновить Нейта, так?

— Да. Это Гильмеш.

— Вы же не отдадите его? — с надеждой спросила. — Хотя глупый вопрос. Конечно нет.

— Эли, это приют. А Гильмеш способен дать Нейту всё самое лучшее. Он сможет вылечить его. Пусть Нейт противится, но это он лишь характер показывает.

— И вот так просто?! — поразилась Эли. — Так просто Вы отдадите своего сына?!

Тут Роза вспомнила слова Марии Лизы, которые она произнесла перед уходом в отставку:

«Когда-нибудь его отсюда заберут, как только вскроется весь его гений».

— Я должна принять полезное решение, Эли, — собрав силы, ответила она. — Ему так будет лучше. Я лишь настоятельница приюта… не его мать. Он никогда меня такой не называл и не считал, так как всё прекрасно понимал, — она задыхалась с каждым словом, слёзы подступали. — И ты должна понять, Элизабет. И принять тоже. Собери его вещи. Завтра устроим прощальную вечеринку, а послезавтра отдадим в новую семью… настоящую.

Каждое слово сопровождалось болью в сердце.

— Мы его семья! — вдруг выскочило у Эли. — Ты его мать! Ты его вырастила!

— Элизабет Диш! — перешла на официальный тон. — Как настоятельница приюта я приказываю.

Эли опечалилась. Опустив голову и утирая слёзы, она прошла к выходу.

— Роза.

— Что ещё?..

— Вы знаете, почему Вы для него просто Роза?

— Я уже ответила на этот вопрос, — отрезала она.

Эли покачала головой.

— Однажды я спросила, когда была ещё ребенком. Кажется, он только-только говорить научился. Он сказал, что ты для всех мама. Что это слово потеряло значение, когда каждый ребенок выкрикивает его в твою сторону. Поэтому именно Роза… чтобы из всей этой толпы детей, его обращение ты точно услышала, точно знала, кто тебя зовёт. Он хотел быть особенным для тебя. Все дети кличут мамой, потому что так принято. А он, потому что, и правда, считает тебя таковой. Твоё имя для него и есть синоним слову мама.

Эли вышла, хлопнув дверью. А Роза. Роза прятала слёзы в этот дождливый день.

VI

— Нейтана… усыновляют? — дрожащим голосом спросил Гриша.

Приют вновь оживился, неожиданная весть застала детей врасплох, в особенности бродягу.

«Роза не могла, она никогда бы меня не отдала. Я не могу, не хочу в это верить».

— Да, сегодня устроим ему проводы, а завтра приемный отец его заберет, — ответила Эли, сжимая фартук.

— Нейт, ты знаешь, кто он? — тоскливо обратилась Лотти.

— Гильмеш, — с отвращением ответил он, отдернув голову.

Дангель поразился, и в след за этим чувством пришло некое огорчение.

«Значит, его… всё-таки его… не меня. Логично… особенно теперь, когда я наконец понял, что мы не ровня. Интересно, мне стоит радоваться или нет? Просто глядя на Нейта, не скажешь, что он рад».

— О-о! Тот самый Гильмеш?! — воскликнул один из детей. — Повезло тебе, Нейти!

— Тс-с, дурачок… Не видишь Нейти грустит. Он не хочет уходить.

Мальчик оглядел бродягу. Взгляд его был направлен к полу, а кулаки сжаты. Вся его фигура пропиталась не то злобой, не то отчаянием, не то странной смесью раздражения и обоих этих чувств. Но если подумать, то на первый план выходило всё же разочарование.

Лотти не могла поверить, что легендарная троица приюта распадется так скоро. В этом неверие она была не одинока. Проказник Нейт, который всегда вляпается в передрягу; рассудительный Гриша, что всегда остановит его; и душенька Лотти, способная вытащить их обоих. Это постоянство стремительно разрушалось, и не был далек тот час, когда от него могло остаться только воспоминание.

— Дети, — обратилась Роза. — Давайте, приготовим торт? Как раз к вечеру управимся, м-м?

— Да-а, мама!

— Нейтан, поговорим у меня? — неуверенно попросила она.

— Гриша, — проигнорировал Нейт, — я хочу сходить в душ. Поможешь?

— А-а?.. А-а. Да, конечно.

Нейтан никогда не просил о помощи, вот он и опешил. Роза не стала его останавливать. Она не нашла в себе духовных сил, чтобы взять его за руку, увести за угол и извиниться. Может, гордость не позволила ей, кто знает? Гордость определенно была свойственно её характеру, правда, она выходила наружу в самые неподходящие для этого моменты.

В душевой кабинке Гриша помогал другу вымыть спину, да и в целом позволял Нейту чувствовать себя более комфортно. Тот сидел на деревянной скамейке, пока Дангель поливал его теплой водой. Но вот взгляд его остановился на ноге, всей израненной, с ободранной кожей, красной и немного искривлённой. Прежде он не видел её такой, без экзо скелета, без брюк — голой и безобразной.

«И с такой ногой он ходит? Она просто ужасна. Если бы я его тогда не бросил… если бы был рядом, всё могло быть иначе».

— Кипяток, — произнес Нейт со спокойным видом.

— Что?..

— Ты мне кипяток на спину льешь, — вновь ответил он с легким раздражением.

— А-а! Прости-и! — завопил Гриша.

— Не думай о ноге, — внезапно выдал бродяга. — Это не твоя вина. Мы уже об этом говорили.

— Да-а… знаю. Нейтан, слушай. Может, это даже к лучшему? Гильмеш гениальный хирург, ему под силу прооперировать тебя. Наверное, поэтому мама приняла такое решение.

— Мне плевать, чем она руководствовалась, — холодным голосом брызнул мальчик. — Никто не в праве решать за меня. Моя рука, моя нога, — сумбурно перечислял, начиная кипятиться, — они результат только моего выбора! моей свободы! Я не позволю лишать меня этой свободы последствий! Даже, Розе.

— Она же любит тебя, дурака кусок! — не выдержав, вбросил Гриша. — Не говори так будто ненавидишь её! Все её действия во благо тебе! Думаешь, ей легко далось решение?! Уверен, ничего подобного! — он выдохнул и продолжил. — Тебе тяжело… понимаю… но-о….

— Если бы это было так… если бы по-настоящему любила, тогда она не позволила бы меня забрать. Мне во благо быть здесь и НАЧХАТЬ, ЧТО Я ОСТАНУСЬ ИНВАЛИДОМ.

— ДА ТЫ ЗАДРАЛ УЖЕ! ЭГОИСТ!!

Выкрикнул Гриша и бросил разбрызгиватель в стену. Он блеснул на Нейта глазами цвета морского дна; фыркнул, сдерживая желание съехаться ему по морде, и ушёл.

— Ну, и КАТИСЬ отсюда! — крикнул ему в след Нейт. — Катись! Катись… катись…

Он свернулся в клубочек, продолжая повторять одно и то же слово. Кое-как Нейтан помылся сам. Закончив, он поплелся в свою комнату, на пути в которую его перехватила Лотти. Она озадаченно окинула его взглядом от ног, кончиков пальцев рук и мочек ушей, пока не остановилась на густой чёрной шевелюре.

— Давай, тебя пострижём? — ненавязчиво попросила девочка.

— Зачем это? Не хочу.

— Да брось ты, — ответила, похлопав по плечу. — И правда, ведь оброс, а будешь красивым, и девочки потянутся, — улыбнувшись, дополнила Лотти.

— Делай, что хочешь, — отстраненно пробубнил он. — Ты всё равно упертая, проще согласиться сейчас, чем, когда ты будешь насильно меня стричь, — произнес, засветив еле заметную улыбку.

Шарлотта мигом сбегала в девичью спальню и забрала оттуда несколько разных расчесок, ножниц и даже прихватила гель для волос. По возвращению она усадила Нейта на стул, укрыла его плотной белой тканью и принялась ловко орудовать парой ножниц.

— Тебе покороче? — задорно спросила она.

— Как хочешь…

— Значит, оставим немного длинны на затылке, а чёлку подравняем. Объем на макушке тоже пусть будет, главное, чтобы не торчали, как ветки в гнезде, — хихикая, добавила.

Повисло молчание, прерываемое лишь щелчками ножниц. Лотти, напевала себе под нос какую-то незатейливую мелодию и тем самым приводила его голову в порядок. Клочок за клочком волосы цвета смолы подали на пол. И вот она закончила.

— Ну всё, — радостно утвердила Лотти. — Ещё пару таких стрижек, Нейт, и можно будет парик делать.

В ответ последовало тугое и неохотное угуканье. Нейта изнутри пробивала злость, которая в любой момент могла вырваться наружу, излившись на близких. Он сдерживал этот порыв как мог, но эти улыбки, это веселье… они убивало его. Ему так хотелось выплеснуть эти чувства, освободиться от этого неприятного ощущения тошноты внутри, однако страх навредить Лотти, Грише или кому-либо ещё был куда сильнее.

Мальчик сбросил с себя покрывало, убрал стул на место и косым взглядом просверлил Лотти. Намекая: «Уходи». Она всё прекрасно понимала, но… Резким рывком обняла его со спины.

— Ты чего делаешь?! — от неожиданности выдал Нейт.

— Не уходи, — еле слышимо пробормотала. — Не уходи… Нейт.

Он задрожал.

— Я и не хочу. От меня ничего не зависит. Отпусти, Лотти, — сказал, попытавшись выйти из объятий.

— Нет! — крикнула она, сильнее сдавив. — Если от тебя ничего не зависит, то хотя бы не делай вид, что ненавидишь всех!! Никто в приюте не желает тебе бесполезной жизни… никто не хочет тебя отпускать. И поэтому хватит… хватит… хватит, — она уткнулась в рубашку, и слёзы медленным ручьем потекли вдоль спины. — Но нам приходится улыбаться… приходится, понимаешь?

— С чего ты взяла, что я вас ненавижу? Это ведь всё Роза… эта она. Я знаю, что она хочет лучшего для меня. Я всё прекрасно понимаю.

Поступок Розы тяжело лёг ему на сердце. И на то были причины, достаточно веские, чтобы вызвать столь бурную реакцию.

«С рождения я не имел ничего, — произнес про себя Нейт, зарывшись в рыжих кудрях. — У меня не было имени, имени, данного мне от рождения… у меня не было дома, куда я мог бы вернуться. Не было ничего. Я был абсолютно одинок. Но она подарила мне всё: имя, дом, семью, чувство важности. Всё, что я имел по праву рождения была лишь свобода, свобода выбора и последствий, за которую я держался. Лишь эта свобода сближала мне с другими, теми, у кого хотя бы была эта частичка своего. Ведь только она была со мной с того момента, как я открыл глаза… лишь она доказывала мне, что я человек несмотря на отсутствие даже имени. Поэтому я не могу простить её… особенно её. Как она могла поступиться с моей свободой?»

— Лотти, — обратился он, легонько оттолкнув. — Я не ненавижу тебя, Гришу и всех остальных. Можешь быть спокойна. Я вас люблю, любил и буду любить. А теперь можно я побуду один и успокоюсь? Вечером вечеринка всё-таки. К тому же думаю, младшим нужна твоя помощь.

Она оставила его. До вечера Нейт не выходил из комнаты, он лежал на кровати, прибывая в напряженных размышлениях. К нему приходила Эли, чтобы собрать вещи; неоднократно стучалась Роза, желая объясниться; в надежде извиниться приходил и Гриша, но он опасался входить внутрь. Однако ко всем Нейт был глух. Звуки шагов, или того как кто-то мнется в проходе, никак не трогали его. Он пуще обычного зарылся в себе.

«Я тот, кто смотрит на небо и ищет ответ. Ты дала мне имя, сказала кто я… тогда почему?»

В уме всплывали воспоминания из детства, они обрывочными волнами накатывали на него, топя в себе.

«Привет. Я Нейтан из Норта. Можно поиграть с вами?»

«Безродный… бее… какой противный», — бросались задиры.

«Не хочу я играть с безродной швалью… Ты небось заразный».

«Нет, я обычный. У меня и прививки все есть. Вот посмотрите на следы»

«Фу-у… ты чего делаешь?! Папа, — истерично, — ко мне пристаёт безродный»

Кто бы что не говорил, но статус фамилии ценился больше самого человека. И таким, как Нейт, было особенно тяжело. До того, как он узнал, как работает общество, он никак не мог понять, почему столь одинок? Почему в приюте ему рады, а снаружи на него ругаются и прогоняют? С детства общество заложило в него мысль: «Я другой». Только вот с привычным радушием, оно не сказало, почему он другой. Мальчик совершенно этого не понимал, точнее, он видел свою отличность лишь в статусе, в отсутствие фамилии и рода. Он не понимал, что своим характером он куда более выделятся, чем своим происхождением. Эта инаковость постепенно поражала его. В самые ранние годы она проявилась в отстранённости из-за статуса, а после в специфике мышления. Единственной общей вещью, объединявшей его и детей приюта, и вообще всех, кого он когда-либо знал, была свобода выбора. Пускай ограниченного, но выбора. Каждого ребенка приюта Святого Норта всегда спрашивали:

«Ты хочешь уходить в новую семью?».

Выбор являлся политикой приюта, которая обошла его стороной по эгоистичной воле его настоятельницы. И, когда выбор, когда свобода улетучилась, оборвалась и последняя ниточка, что связывала Нейта с этим обществом.

— Если бы ты только спросила, — бубнил Нейт, уткнувшись в подушку. — Если бы спросила, а после объяснила, почему так хочешь поступить. Я бы может согласился бы, ради тебя… ради того, чтобы ты была спокойна. Если бы ты только спросила… Почему ты так жестока со мной? Неужели и в твоих глазах я хуже остальных?

Около семи вечера начался праздник в честь Нейта. Паренек всё же удосужился спуститься, надев свой выходной костюм. Это был серый пиджак в клетку, белая рубашка и пресловутая шляпа с полями. Но помимо, он взял с собой кожаный чемодан, который кое-как смог дотащить. Его он оставил возле парадного входа. На кухне дети уже накрыли на стол. Они пускали слюнки на торт, что удался на славу. Однако по приказу Эли, они не могли до него дотронуться, пока не придёт виновник торжества. На торте сливками было аккуратно выведено: «С днём рождения и до скорых встреч, бродяга».

Нейт не сразу пришёл к ним. Прежде он заглянул в коморку Эли и кабинет Розы, и лишь после заглянул на огонёк.

— А-а? Но ведь мой день рождения только завтра?! — удивленно воскликнул он.

— Мы подумали, что завтра можем не успеть испечь новый торт, — проговорила Эли. — И поэтому решили поздравить сегодня.

— Спасибо, родные…

Он с благоговением смотрел на сладость с розовой глазурью. Собрались все: Роза, Гриша, Лотти, Эли, малышка Мили, двойняшки Стёпа и Гера, картавый Алекс — вообще все сидели за одним столом, во главе которого пустовало место Нейта.

— Торт и, правда, очень вкусный, Эли, — произнес Нейт, откусив кусочек.

— Чего это ты такой вежливый сегодня… Даже не привычно как-то.

Роза не проговорила ни слова, просто не могла. Нейт казался весёлым, таким же как всегда, но печальный взгляд временами проскальзывал. До девяти часов торжество продолжалось. Они успели поиграть в настольные игры, по такому случаю разрешили даже в карты. Азартная Эли тут же присоединилась к ним, проиграв все сбережения Грише. Под конец младших начали укладывать спать, Нейтан нежно уложил Мили в кроватку и рассказал сказку. Потушив свет, прозвучало почти неразличимое:

— Прощайте.

После он помогал убраться на кухне. Этот факт тоже вводил их в недоумение.

— Ты чего нарядный то такой? Не уж то решил покрасоваться новой прической и костюмчиком перед Лотти? — пыталась подколоть Диш.

— Да, так и есть, солдатка, — растянув улыбку, ответил он.

Тут в сердце Эли кольнуло. Характерный звук приземления Атмоса послышался с улицы.

— А где Лотти? — поинтересовался Нейт.

— Она сказала, что забыла что-то в комнате и побежала туда, — ответил Гриша.

— Вон оно как… Так, наверное, к лучшему.

В дверь постучались.

— Кого это в такую темень? — недовольно вопрошала Эли

— Это за мной, — уверенным тоном сказал.

Нейт отворил дверь, и на пороге предстала фигура Гильмеша.

— Что Вы тут делаете? — выкинула Эли.

— Это я ему позвонил… прости, позаимствовал у тебя, — сказал Нейт и передал ей телефон-гарнитуру. — Я решил уехать сегодня. Документы всё равно готовы, верно? — посмотрел на аристократа.

— Всё так, мальчик мой, — кивнул Гильмеш.

— Что это значит?! — вступила Роза.

— Что я поступаю так, как ты того хотела

Гриша стоял в сторонке. Кумир в его глазах сейчас выглядел похитителем, тираном, что отнимает нечто ценное. Никакого восхищения, лишь всепоглощающий гнев.

— Но ты должен был уехать завтра. Нейт, я не понимаю. То ты на отрез отказываешься, то сам приближаешь дату отъезда. Объяснись.

— Я попросту хочу сделать хоть один выбор.

Его фраза, словно клинок принизила её.

— Костя, — обратился Гильмеш к водителю, — забери чемодан.

— Гриша, попрощайся за меня с Лотти и-и береги её, понял?

— И без тебя знаю, придурок, — прослезившись, ответил Григорий.

— В таком случае прощай.

Он протянул ему руку, а в ответ тот обнял его.

— Не прощай, а до встречи, дурака кусок.

Нейт улыбнулся и кивнул головой Эли, которая задрала голову к потолку, чтобы не провожать его со слезами. Роза лишь кидала взгляд из стороны в сторону. Она будто искала помощи в ком-то, её глаза умоляли об этом.

— Прощай… Роза, — сказал и захлопнул дверь.

Она рухнула на пол, прикрыв рукой рот и захлёбываясь в слезах. В её голове это прозвучало как: «Прощай… мама».

Со второго этажа в припрыжку спустилась Лотти. Она улыбалась и держала в руках красный вязанный шарф.

Внезапно выпал первый снег.

Глава четвертая: Жизнь после

I

«Я безмерно люблю человека, человека творящего и познающего. Но с той же силой я ненавижу человечество, человечество, что уничтожает и топится в праздности», — Откровение человеческое от Григория.

Приют изменился с уходом Нейта. Привычное ворчание Эли сменилось кроткими поучениями, да и задорный смех старших детей больше не доносился со второго этажа. Гриша и Лотти погрузились в тоску. Подолгу Дангель не выходил из мальчишеской комнаты, каждое свою свободную секунду он тратил на книги, полностью забросив обязанности по дому. Шарлота же наоборот размывала грусть в заботе о младшеньких, никогда прежде ребята не были так окружены её вниманием. Она все свои силы отдавала им, лишь бы не думать, лишь бы не вспоминать.

Через неделю пришли результаты теста. Это событие заметно подняло им дух, затворничество Гриши прервалось в тот момент, как настоятельница вошла в его комнату с письмом от университета имени Пауло Гильмеша. Даже сама Роза приободрилась, держа в руке заветный белый конверт. Она пригласила ребят в свой кабинет и лично отдала им письма. Раскрыв их, они держали в руках листочки с закорюками.

— Что это? Не могу прочитать, — недоумевала Лотти.

— Шифр Гильмеша, — уверенно ответил Гриша. — Объем информации слишком велик, поэтому его закриптографировали. Нужен компьютер. Мама, можно?

— Само собой.

Дангель сел за личный стационарный компьютер Розы.

— В каждом аппарате есть специальная программа дешифровки. Та-ак, — он начал вводить данные. — Стим-ком имеет связь со стим-теком, поэтому для получения первичных данных достаточно ввести этот код.

— А зачем тогда всё остальное?

— Тест — это подробная инструкция жизни. С возрастом будет возможность узнать больше о себе, точнее, появятся ответы, как нужно поступать в той или иной ситуации, исходя из твоего характера. Он устроен так, чтобы была возможность корректировки характера с учетом возраста. Но для этого нужно перепроходить тест, система сама попросит это сделать, когда будет необходимость. Сейчас нам доступна лишь базовая информация. Свой открыл, распечатываю… теперь твой, Лотти.

Его глаза заблестели стоило взять теплый кусок бумаги. В нетерпении он принялся читать. Как и ожидалось, результаты были превосходны.

«Уровень интеллекта: 185.

Профессиональная предрасположенность: политика/дипломатия (97 баллов из 100) подробнее ниже, право (93 из 100) подробнее ниже, инженерное дело (85 из 100) подробнее ниже, научная сфера (80 из 100). Желаемая испытуемым специализация: философия (60 из 100), медицина (12 из 100).

Степень деструктивного поведения: в рамках допустимого. Подробности ниже.

… Далее по списку»

— Ох, Гриша! — воскликнула Роза. — Я таких результатов в жизни не видела!

Он чуть задрал нос.

— Просто превосходно, мальчик мой! А что у тебя, Лотти? — с волнением спросила.

Лотти замялась. Она теребила лист перед глазами.

«Уровень интеллекта: 123.

Профессиональная предрасположенность: няня (87 баллов из 100) подробнее ниже, работница сферы образования и опеки (80 из 100) подробнее ниже, предпринимательское дело (80 из 100) подробнее ниже, политика/дипломатия (52 из 100) подробнее ниже. Желаемая испытуемым специализация: няня (87 из 100), медицина (20 из 100).

Далее по списку»

— О-о, Лотти, и у тебя политика есть! Просто замечательно! — восклицала Роза. — Какие же вы у меня удивительные!

— Ну-у… показатели же гораздо ниже, чем у Гриши, — промямлила Шарлотта.

— И что?! — встрял Дангель. — Если они выше отметки 50, это уже отличный результат! Если бы не было предрасположенности, то тест бы не показал. А если есть задатки, то всегда можно их развить!

Лотти неуверенно улыбнулась.

— Спасибо. Но меня волнует моё деструктивное поведение… крайняя степень допустимого.

— Это нормально, — ответила Роза, ехидно улыбаясь. — Мой результат был на отметке критично. Хо-хо-хо, — рассмеялась во весь голос. — Всем нам свойственно шалить. У бродяги Нейта он, наверное, вообще вышел за все рамки дозволенного.

«Нейт», — пронеслось в их головах. Одно только его упоминание подняло со дна тонну воспоминаний.

— Так! Нечего грустить! — заявила Роза, взяв их за плечи. — Пойдемте на кухню, я вас сладостями угощу. Только Эли не говорите, пожалуйста… она и так бузит, что у детей кариес…

Это событие заметно приободрило их, а вместе с ними легкие изменения почувствовали и остальные дети. Пусть недолго, пусть не сильно, но появилась возможность глотнуть свежего воздуха. Но там, где воцарится свет, неизбежно прибудет мрак, словно поддавшись давлению с другой стороны чаши.

«Мрак» прибыл спустя несколько дней и предстал в виде высокого блондина с игривыми янтарными глазами. Яркий выходной костюм из дорогой белой ткани с вышивками золотой нити уютно сидел на его тонком теле.

Войдя в приют, он высокомерно даже презрительно посмотрел на толпу детей, проносящуюся мимо него.

— Никаких манер, — брызнул он в их сторону. — Вы здесь нянечкой будете? — обратился к Эли, сняв цилиндр.

— Да, Выше высокоблагородие, — Эли тут же смекнула, что перед ней аристократ. — Ради чего Вы соизволили прибыть?

— Это не Вашего ума дела, — спокойно ответил мужчина, продолжая источать саму суть гордыни. — Проведите меня к настоятельнице, будьте любезны.

Его свита осталась стоять в парадной, став экспонатом для любопытных глаз ребятишек. Они буквально осадили их. Тем временем Элизабет отвела его к кабинету Розы.

— Вот урод, — фыркнула Диш, покинув их. — «Не Вашего ума дела», — спародировала его высокопарный голос. — Благо Фарль не испортился в таком обществе.

В комнате эти двое остались наедине. Розалия была определенно удивлена встречи с этим человеком. Его лицо, фигура, манера речи нашли отклик в её душе, который пришелся откуда-то из прошлого. Но и аристократ был не менее поражен встречи, точнее, он не ожидал увидеть лицо, что за двадцать лет словно не изменилось.

— Симон Кол Галланд, сын Густава Кол Галланда нынешний глава семьи, — поприветствовала Роза.

Симон чуть улыбнулся. Эта фраза отчеканилась в его памяти.

— Так это правда, — заговорил он, приблизившись к её столу. — Ты обосновалась здесь, Розалия. До меня, конечно, доходили слухи, но я и подумать не мог… А мы то всё думали, куда же пропала выдающаяся дочь рода Бен Кильмани — Розалия Бунтующая.

— Меня так уже сто лет не называли, — ответила, посмеявшись.

Каждое слово отдавало каким-то неясным, гнетущим напряжением между ними.

— Аристократка, которая была ближе всех к упразднению классовой системы, — продолжил Симон, наседающим тоном, — но потерпевшая поражение. Великая Розалия Бунтующая бежала от проигрыша сюда… в гетто. Грустно. И так… иронично.

— А я смотрю, ты не изменился, пусть и прошло больше десяти лет, — ответила она с показным дружелюбием. — Всё такой же напыщенный эксцентричный нарцисс. И судя по тату, гнусная семейка всё тем же составом… без изменений.

— Гнусная семейка, — проговорил он, сжав кулаки. — Да как ты смеешь так говорить про одну из благородных семей?! Оскорбляя нас, ты оскорбляешь себя и своего отца! Ты проста несносна, Розалия!

Она проигнорировала его вспыльчивую реакцию.

— Но ты всегда была остра на язык, — выдал он, резко успокоившись. — Ты верно подметила: я всё ещё женат на Ракшасе. Другую спутницу искать не намерен.

Он показал тонкий узор на безымянном пальце. Это тату символизирует клятву, которую дают супруги во время церемонии бракосочетания. Она пишется на специальном графическом языке и может читаться. Его тату расшифровывалось следующим образом: «Вместе, пока Душа не сделает полный оборот». Смысл тату раскрывает всю серьезность намерений супругов и степень их чувств. Среди аристократов подобное тату считалось очень смелым заявлением.

— Ах, давай опустим эту часть с ностальгией и перейдем к делу, — попросила Роза, расчистив стол от документов. — Симон, зачем ты пришёл?

— Дангель, — лаконично ответил аристократ. — Мне нужен Григорий Дангель.

— Что?! Зачем тебе усыновлять ребенка? — искреннее недоумевая, вопрошала Роза. — Не уж то тот зимний поход в пруд дает о себе знать? — усмехнулась. — Больше не можешь настругать детишек?

— Вовсе нет, — отрезал на корню. — С этим всё в порядке. После Нат у меня родилось ещё двое прекрасных ребятишек. Мои мотивы просты. Я хочу помочь бедному мальчику выбраться из этого смольного болота нищеты. До меня дошли сведения об этом уникальном дитятке, который имеет крайне интересные данные. Такая информация быстро расходится в нужных кругах.

— Не криви душой, Кол Галланд. Я знаю, что ты желаешь усыновить его не из побуждений добродетели. Ты далек от них, как и любой аристократ. Так что отвечай! — властным голосом добавила она.

— У-у, как страшно. Если бы ты осталась в Аристократии, то знала бы… знала бы, что аристократы как класс в скором времени могут и исчезнуть, — выдал Симон неожиданно. — Веяния демократии прошлого, которые ты так любезно привнесла в этот мир, сильно укоренились в рядах низшей палаты. В лице рода Ной Кэмпл.

— Ной Кэмпл? в ней же…

— Именно, — утвердительным тоном сказал Симон, поправляя книги на полке. — Кто бы знал, что один из твоих выходцев — Фарль Ной Кэмпл — станет ключевой фигурой в этом вопросе. Эта семья находилась на самом дне пищевой цепи Аристократии, но с приходом этого мальчишки, — он начал пролистывать книжку, — Кэмплы уже возглавили низшую палату и собираются вторгнуться в круги высшей. Каково было моё удивление, когда я узнал, что паршивец вывалился из твоего приюта. Тогда всё встало на свои места. Я знаю, ты не разделяешь моих консервативных взглядов. И буду честен, меня твоё мнение совершенно не волнует. Но мне нужен этот ребенок, Розалия. Он перспективнее, чем некогда Фарль, и я верю, что в его силах восстановить прежних ход вещей.

— Требовать чего-то от ребенка… В твоём духе, — она с непривычной злобой взглянула на него. — Чего не заручишься поддержкой остальных аристократов? Уверен, они с большим удовольствием поддержат тебя в закабалении простых людей. В чем проблема?

— Остальные не понимают всей опасности сложившейся ситуации. Они слишком заигрались с вином и потаскухам. Нынешнее поколение слепо, оно не способно разглядеть проблему в зародыше. Зайн Такира, к примеру, до сих не могут увидеть в юном Фарле противника под стать себе. Я пытался вразумить Гильмеша, но, видимо, ему нет никакого дела до политики. А твой папа… он вообще интересный случай. Вот и остался один я, который может здраво оценить своего врага.

«Гильмеш». Эта фамилия ещё больше распылила её.

— Фарлю всего 23, ты чуть ли в полтора раза старше его, но всё равно боишься. Какой же ты всё-таки жалкий, Симон, — эти слова никак не задели аристократа. — Так или иначе. Я не стану решать за Гришу. Собери нужные документы, и тогда я позволю тебе хотя бы с ним поговорить.

— И на том спасибо. Тогда к вечеру весь нужный комплект макулатуры будет у тебя на столе. А на этом. До скорой встречи.

Он вышел из кабинета с лицом мрачнее тучи.

«Нужно как можно быстрее заполучить этого ребенка… Пока эта девка не засорила его голову своим идеализмом, если уже не сделала этого. Но даже если так, я всё равно смогу сделать из него прекрасный инструмент. Нужно лишь время и упорство, тогда у меня всё получится. Однако занятно это всё. Наши с ней пути снова пересекаются даже в таких маломальских вопросах».

II

— Гриша, нам нужно кое-что обсудить, — торопливо обратилась Роза. — Отойдем?

Стоило Симону выйти за порог приюта, как настоятельница помчалась разыскивать Григория. Она нашла его в игровой комнате, откуда в спешке увела в библиотеку. Однако назвать это помещение библиотекой можно лишь с натяжкой. Скорее, просто небольшая комната с книжными стеллажами. Она не шла ни в какое сравнение с шикарной библиотекой в родном доме Розалии.

— Что такое, мама? Ты кажешься взволнованной…

— Наверное, ты прав, — на выдохе отозвалась она. — Я, и правда, слегка взвинчена. Ко мне приходил давний знакомый. Вот только что. Не буду ходить вокруг да около, он хочет усыновить тебя, Гриш.

От таких новостей глаза мальчика засияли. На мгновение он даже обрадовался, представив родительский дом, однако он быстро обрёл прежнее хладнокровие. После ухода Нейта молодой Григорий заметно пересмотрел своё понимание семьи: от кровной связи и печати в документе до неких более личных духовных уз.

— Это-о неожиданно. Это ведь благие новости, разве нет? — задался вопросов мальчик.

— Тебе решать, дорогой. Однако я просто обязана рассказать тебе об этом человеке, прежде чем ты примешь решение.

— Я слушаю, — инстинктивно полушёпотом ответил он.

— Тобой заинтересовался Симон Кол Галланд. Знаешь кто это?

— Кол Галланд? — повторил Гриша с вопросительной интонацией. — Они потомки первых сподвижников пророка. Одна из благородных семей.

— Ты, как всегда, блистаешь знаниями, — закатив глаза, похвалила она. — Хоть я вас и старалась держать подальше от всей этой аристократской истории, но ты всё равно как-то умудрился всё разузнать. Небось, и про мою знаешь?

Он покраснел и отвёл взгляд в сторону.

— Чтобы не писали в учебниках, у этой семьи есть и изнанка, — продолжила Роза серьезным тоном, — изнанка, о которой я знаю не понаслышке. Они коварны, Гриш. Вся семейка жадна до власти и статуса, она не поступится ни перед чем ради достижения своей цели. Вся их история вымощена кровью и предательствами. В особенности это касается Симона.

— Почему ты о них так отзываешься, мама? — возмущенно проговорил мальчик. — Они такие же аристократы, как и ты. Более того, вы аристократы одного порядка. Вы ведь воплощение добродетели.

— Уже давно нет… Гриша, Аристократия символ греха и несправедливости, что царит в этом обществе. Они утопли в утехах и совершенно не думают о последствиях своего бездействия. Вся классовая система, вся она рождает лишь ненависть и отделяет людей друг от друга. Отделяет этими огромными уродливыми стенами.

Мальчик впал в ступор. Сейчас Роза активно пропагандировала идеи, которые казались настолько кощунственными, что ни одна незаконная организация не осмеливалась их озвучить. Хотя таковые всё же были.

— Я не понимаю, — в недоумении высказался Гриша. — Миропорядок устроили великие люди прошлого. Это закон, которому нужно следовать. Так сказал пророк Григорий, так сказали его сподвижники. Стены, классовая система — всё это непреложные истины.

Гриша совершенно не предполагал услышать такие слова, слова что так сильно противоречат всему его мировоззрению.

— Милый, — ласково обратилась Роза. — Пророк тоже человек, он мог ошибиться. Он не мог достичь истины, человеку она просто не дана.

«Если не дана человеку, то кому же?». Этот вопрос сам собой всплыл в его в голове. «Ведь, кроме человека, нет никого, кто мог бы знать истину».

— Ты ребёнок и видишь этот мир неполноценно. Я понимаю, тебе тяжело это принять, но я хочу уберечь тебя от этого человека. Он злой… плохой, — добавила, подумав.

— Злой? Плохой? — эти слова вызвали ступор у мальчишки. — То есть бесполезный? — уточнил он.

— Злой в отношении человека значит немного другое, — она замялась, пытаясь подобрать определение. — Плохой — это тот, кто совершает злые поступки, причиняет людям боль.

— Злые?! — ещё больше вопрошал он.

Этих понятий ему было не осознать, мораль общества в котором он вырос никогда не использовала выражения «плохой или хороший человек/поступок». Помимо этого, категории «добра» и «зла» также были изменены и практически изъяты из повседневной речи. Поэтому сейчас мальчик находился в вакууме, ему было невдомёк, почему мама говорит вещи, не соотносящиеся с той действительностью, где он живёт.

— Прости. Я никогда прежде не говорила с тобой так, старалась избегать этих тем. Просто пойми, что Кол Галланду не стоит доверять. Он хочет использовать тебя ради своих целей, использовать твои невероятные способности. Ты меня услышал? — нежным голосом удостоверилась Роза.

— Да, мама, — неуверенно ответил он. — Можно я пойду? Ребята, наверное, уже потеряли.

— Конечно.

— И ещё. Мама, я не хочу уходить из приюта, — добавил, закрывая дверь.

Гриша вышел из комнаты в тревожном состоянии. Он старался обмозговать всё, что сказала Роза. Но никак не мог, противоречия лезли из всех щелей.

«Плохой — это тот, кто совершает злые поступки, причиняет людям боль, — размышлял Дангель. — Злой значит гневный, яростный и в этом духе… это выражение отрицательных эмоции. То есть поступки, которые сделал человек на подобных эмоциях — это плохие поступки. Однако. Как можно расценивать поступок через эмоции, а не через полезность или бесполезность? Если делать так, то поступки станут слишком субъективными, и их нельзя будет оценить умом. Они станут лишь восприятием человека событий… По такой логике, когда мне делают что-то неприятное, причиняют ту же боль, то человек автоматически становится злым. Но ведь нужно понимать состояние человека, его мотивацию, намерения и те последствия, что будут после. Ведь и Нейт получается злой… Он много бед на меня накликал. Но это не так. Он сострадательный и отзывчивый. Выходит, «плохой» — это временное состояние. Человек такой в тот момент, когда совершил нечто плохое… а если это временное, то как можно сказать наверняка, каков человек? Только если это происходит на регулярной основе. Но может ли человек быть всегда «плохим»? И выходит, что антоним «плохому» будет «хороший»? То есть люди делятся на хороших и плохих? Но все поступки на чувственном уровне понимаются субъективно… мы ведь не видим всей картины. В таком случае и воровство — это плохо… но воруют по разным причинам. Тогда получается воровство от голода и воровство по желанию разбогатеть это одно и то же, это плохо. А это не так. Воровство из голода вполне понятно и полезно для себя и тех, ради кого воруешь, чтобы накормить. Я не понимаю… нужно ведь проанализировать у кого украл, сколько и зачем. Соотнести бесполезность с полезностью… как можно сказать однозначно, что что-то плохое? Незаконное и бесполезное звучат куда логичнее и понятнее».

— ААА! — крикнул он, вороша голову. — НЕ ПОНИМАЮ!!

— Ты чего кричишь!! — выдала Лотти. — ИСПУГАЛ!

— Прости-прости… просто голова кипит.

— Будешь так орать, детей перепугаешь, — поучительным тоном проговорила она.

Гриша виновато кивнул.

Роза вслед за Дангелем покинула библиотеку и поднялась в свой кабинет. Там её поджидала Эли.

— Настоятельница, кто это был? — спросила нянька, стоя у двери.

— Ах… это уже неважно, Элизабет.

Она вошла внутрь, минуя Диш.

— Зачем он приходил? — продолжила настаивать она.

— Хочет усыновить Гришу.

— Он не выглядит благонадежным, пусть и аристократ. Беспокойно мне. Вы же не позволите ему забрать от нас ещё и Гришу? Так ведь?

— Это не в моей власти, — резко ответила Роза. — Мальчик должен сам решить.

— Но за Нейта… за Нейта ты решила сама.

Эли возмутилась такому лицемерию со стороны настоятельницы. В такие моменты её речь сама собой менялась на «тыкающую».

— Диш, — отреагировала Роза грозным тоном. — Я поняла свою ошибку в отношении Нейтана. Я не могу выбирать за детей. Но сделанного не воротишь… Пусть хоть Гриша сам выберет.

— Всё равно это как-то… неправильно, — размышляла Эли. — Наша задача находить лучших родителей для детей. Мы не можем пускать всё на самотёк. Я понимаю, нужно учитывать мнение детей, но и самим не терять голову. Пусть Гриша умен, но всё ещё дитё малое.

— Эли. Не части с рассуждениями. Гриша сказал, что не хочет уходить. Не волнуйся. Этот человек не сможет забрать нашего мальчика, и нам в это вмешиваться не нужно. Григорий сам сделает правильный выбор. Я ему уже всё разъяснила.

Диш тяжело вздохнула, слова Розы никак не утешили её.

— Вы изменились, Роза… стали какой-то холодной.

— Всё вокруг меняется. Я просто… просто не хочу поступать также, как поступила с Нейтам, понимаешь?

— Я Вас не обвиняю. Всем было тяжело… Особенно ему, — добавила она полушепотом.

В этот же вечер пришли документы на усыновление, а уже на следующее утро пришёл и сам Кол Галланд в не менее пафосном наряде. Роза представила его Грише и оставила в гостевой комнате. Симон был совсем не похож на Гильмеша: ни фигурой, ни духом. Волосы, уложенные воском; дорогой парфюм; пиджак; лакеи и неосязаемая, но чувственная харизма — всё это недвусмысленно говорило о его высоком статусе.

— Так вот ты какой, Григорий Дангель, — заговорил Симон. — Красивый. Наверное, популярен среди девочек.

— Спасибо за похвалу, но я не стою такой оценки, Ваше высокоблагородие, — сдержано ответил он.

— Вежливый. Это достойная черта. Но, что более важно, ты умеешь правильно говорить. Давай опустим формализм? Обращайся ко мне просто Симон. Приятное тут местечко… светлое. Дети мельтешат, — посмеиваясь, добавил. — У меня у самого двое детей твоего возраста и ещё одна постарше.

— Тут правда… мило, — нервничая, ответил Гриша.

— Вежливый, да ещё и скромный. Чудо просто. Скорее всего, тебе известно, что я друг детства Розалии. Очень давно мы с ней знакомы. Она что-нибудь обо мне говорила?

— Она… она ничего не рассказывала о том времени, когда жила в Аристократии, — произнес мальчик. — К сожалению, до недавнего времени я и знать не знал о Вашем существовании.

— Вот как. Но оно понятно. Аристократы редко публично покидают пределы своей стены и не особо афишируют о своей жизни. Эх, уверен, Розалия крайне нелестно обо мне отзывалась.

Гриша напряженно обдумывал свои слова.

«Он не кажется таким, каким описала, мама, — в голове мальчик тщательно анализировал портрет собеседника. — Спокойный, очень вежливый и наружность его вызывает лишь положительные эмоции. Так ли он «плох»?»

— Мама, назвала Вас плохим человеком, — решился высказаться Григорий. — Правда, я не совсем понял, что это значит.

— Она всегда неясно выражалась. Но я понимаю, что она имела ввиду. Ваше поколение, да и наше тоже, практически не применяет такие понятия к людям. Но, возможно, Розалия в чём-то и права. И я, действительно, плохой.

— Вы же аристократ…

— Аристократы сейчас другие, нежели ранее. Они отошли от добродетели.

— Мама, мне то же самое сказала. Она сказала, что классовая система ошибка.

«Вот ведь девка… уже успела засорить его», — подумал Симон.

Его лицо стало серьезным.

— А как ты считаешь?

— Ну-у… деление общество, на мой взгляд, совершенно оправдано.

— Я также считаю, — подхватил он. — Но нужно признать, что сейчас общество переживает не самые лучшие времена. Я политик, Гриша. И ты должен понимать, что таким, как я, приходится иногда сглаживать углы. Но с тобой я буду прямым, ведь мне важно твоё мнение.Я хочу усыновить тебя не из большой любви к детям, а, исключительно, из-за результатов теста. Моя цель — изменить это общество, не уничтожая его устоев, — эти слова нашли отклик в сердце мальчика. — Аристократы нынче слишком скверны, и я как один из них несу за это ответственность. Что-то нужно менять, чтобы мир не в пал в хаос, откуда не так давно вышел. Последняя война результат того, как жили люди прошлого. И к сожалению, мы начинаем жить точно так же. Гриша, тебе приходилось встречаться с жестокостью и несправедливостью?

Он тут же вспомнил Нейта. Его ногу, руку, избитое лицо, поломанные кости, огромный шрам, кровавый кашель — все издевательства, которые он перенёс будучи безродным. Всю несправедливость, что он пережил. Всем этим пропиталось его сознание.

— Да…

— Как бы не говорили церковники, Рабочий район сродни гетто. Медицина далеко не так доступна, как жителям Центра или тем более Аристократии. Доходы также не близки к идеалу. Нрав жителей груб, не воспитан. И всему виной мы… аристократы. Аристократы, что отошли от нашей главной задачи: помогать людям, прививать им чувство прекрасного и показывать, как должен жить добродетельный гражданин. Поэтому я хочу перед тобой извиниться.

Он встал и поклонился ему в знак раскаяния. Этот жест аристократа к простому человеку немыслим. Такие действия поразили Гришу.

— Что Вы?! Прекратите… Вы не обязаны извиняться за всех. По Вам сразу видно, что Ваша семья продолжает быть настоящими аристократами. Поэтому…

— Нет. Кол Галланды также ужасны. Моя жена и дети. Они… они такие же, как и большинство аристократов. А я всё прекрасно понимаю, но ничего не могу сделать. Для это мне нужен ты. Мальчик чистый, понимающий, какого жить вне роскоши, и имеющий всё, что нужно, чтобы изменить Аристократию. Хотя нет, ты способен изменить всю страну.

Гриша не на шутку воодушевился. «Он сказал то же самое, что рассказала мама. Слово в слово. Но теперь, когда я вижу всю картину и знаю его мотивацию. Я понимаю его. Он не стал кичиться, защищать себя или семью. Он честен со мной».

— Это слишком эгоистично просить тебя… ещё ребенка. Но ты моя последняя надежда. Тебе решать. Заставлять никак не смею. Не думай, что если согласишься, то будешь лишь инструментом. Ты станешь для меня таким же ценным сыном, которого я надеюсь, смогу полюбить всем сердцем, — голос его был нежным, даже успокаивающим.

«Сыном…»

— Так что ты решил? Или, может, тебе нужно время подумать?

— Скажите… Вы, правда, думаете, что это возможно? Возможно заставить эту систему работать правильно?

— Я в это верю, — твердо ответил Симон.

Гриша задумался, пусть внутри всё для себя уже решил.

«Я хочу создать мир, где они будут счастливы».

Это желание поставило точку. Его взгляд вернул рассудительность, а чувство беспокойства растворилось в непоколебимой уверенности и стремлении.

— Я согласен. Если Вы дадите мне шанс построить лучший мир, то я готов приложить все усилия. Но я хочу задать вопрос. А Вы готовы принять простолюдина в свою семью таким, какой он есть?

Глаза Кол Галланда засверкали от радости.

— Я буду рад видеть тебя своим сыном. Надеюсь, мы сможем подружиться.

Они пожали руки.

— В таком случае пойдем. Расскажешь Розалии о своём решении. Только иди вперёд, мне нужно позвонить по делу.

Гриша вышел за дверь. Кол Галланд был больше не в состоянии сдерживать эмоции, он начал смеяться. Нет, скорее, хихикать по крысиному.

— Это было куда проще, чем я думал. Им будет так легко управлять. Какой чудесный ребенок. Просто превосходный. Наивная душа и гениальный ум. Что может быть лучше инструментом для политики? Ха-ха, Роза… Роза… — его голос тут же успокоился, и аристократ вернул себе прежнее самообладания. — С этим мальчиком я смогу разгромить Фарля, с ним весь совет будет принадлежать Кол Галландам.

III

После беседы с Симоном Григорий ожидал у кабинеты Розы. Мальчик не решался заходить один, он вообще боялся говорить матери о своём выборе. Покинуть дом, сменить семью, нарушить данное слово. Ребенок не предполагал, как столько всего разъяснить в одном разговоре. Последнее время Розалия часто засиживалась в своей коморке. Она вся закопалась в бумажках, под конец квартала её как настоятельницу обязали писать различные накладные, справки о расходах и многое другое. Сейчас она писала отчёт в Центральное управление приютами Церкви Единства об усыновлении Нейта. Верхи Церкви были весьма щепетильны в отношении сирот, поэтому требовали строгой отчетности: кто, куда, кому и т. п. Если благонадежность опекуна вызывала вопросы у Церкви, то к семье отправлялись служащие ювенальной юстиции. Но фамилия Гильмеш снимала всякие подозрения, поэтому ему проверки точно не грозили.

Гриша немного помялся под дверью, пока не подошёл Кол Галланд с привычной рабочей ухмылкой.

— Вы кажетесь весёлым, — произнес Гриша. — Вас что-то обрадовало?

— Сын позвонил, рассказал забавную историю, — слукавил он, и бровью не поведя.

— Вы так много времени уделяете семье.

— Я же отец, — ответил Симон. — Это моя обязанность. Семья в принципе крайне важная составляющая добродетельного аристократа. Я знаю лишь одного такого, который полностью лишен семьи.

— И кто же это?

— Николай Флок Гильмеш. Бедняга последний в роду, что весьма грустно. Насколько я помню у него была прелестная жена, но увы… ушла к Душе, когда я был постарше тебя. Ты готов? — Григорий вдохнул и уверенно помотал головой. — Тогда вперед.

За его задорным голосом последовало несколько легких ударов об дверь. Первым в кабинет вошёл Гриша.

— Вы быстро, — произнесла Роза, не отлучаясь от бумаг. — Всё обговорили?

— Достаточно, — холодно ответил Кол Галланд.

Розалия подняла глаза.

— Я, конечно, уже знаю ответ, но формальность требует. Так что ты решил Гриша?

Она была абсолютна уверенна, поэтому даже не волновалась.

— Мама, — робко начал мальчик. — Я хочу в семью Кол Галланд.

Роза раскрыла глаза, она побелела и с дрожью в голосе переспросила:

— Прости мне, видимо, послышалось, — встала из-за стола. — Можешь, пожалуйста, повторить?

— Тебе не послышалось, мама… Я согласен на усыновление.

И тут она бросила взгляд на Симона, который расплылся в улыбке. Измученное лицо Розы вызвало у него смешанные чувства. Аристократ определенно любил выигрывать, и поражение его извечной соперницы явно принесло ему долю удовольствия. Но было в этих эмоциях нечто стороннее. А Роза же ещё не осознавала происходящего в полной мере.

— Гриша… но ты же мне сказал…ОН ОБМАНУЛ ТЕБЯ! — вырвалось у неё. — Чтобы он не наплел, это всё ложь, он лишь использует тебя! СИМОН! Жалкий ты, выродок!

— Мама! — грубо прервал Гриша. — Он рассказал мне всё то, что рассказала ты. Про упадок аристократии, про неправильность этого общества, про то, что я ему нужен только из-за результатов теста. Он был честен со мной.

— И ЭТО ТЕБЯ УСТРАИВАЕТ!? — на эмоциях она бросалась вопросами. — Устраивает быть инструментом?

— Да, если я смогу создать лучший мир. Но… этот мир будет не таким, каким его видишь ты, мама. Я-я… не совсем понимаю твоей позиции. Прости.

Слёзы подступали к её глазам.

— Но… но… — издала она.

— Хватит, Розалия, — вмешался Симон. — Мальчик сказал своё слово. Это уже эгоистично с твоей стороны. Уважай его выбор. Такая бурная реакция недопустима для настоятельницы приюта. Твоя работа — отдавать детей в благополучные семьи. А семья аристократов подходит под все критерии.

Она взяла себя в руки и попросила Гришу выйти. Тот без лишних раздумий послушался её.

— Что ты ему наговорил, Симон?

— Правду и ничего, кроме правды. Он умный. Шустро сообразил, что да как. Не все дети ярые поклонники твоего мировоззрения. Мне всегда было интересно, почему ты такая? Откуда в уме дочери такой благородной семьи столь кощунственные мысли?

— Потому что люди должны быть равны. Это естественных ход вещей.

Он пожал плечами.

— Мне такого никогда не понять. Наше противостояние длилось долгие годы, где я частенько уступал тебе. Оно и не удивительно. Твои способности в политике были гораздо выше моих. Как, впрочем, и у Фарля. Раз уж ты далека нынче от дел совета, то, так и быть, просвещу. Пусть Фарль уступает тебе по результатам теста, но его умение ввести дела принесло больший успех. Плавный подход Фарля симпатичнее аристократам, нежели твои резкие, но точные высказывания. Но и ты, и Ной Кэмпл блекнут с этим самородком, что ты взрастила. На этот раз победа будет за мной. Хочу в знак уважения к твоей семье заверить, что, правда, буду заботиться об этом ребенке, настолько, насколько смогу.

— Ты обещаешь мне это?

— У тебя все равно нет выбора, — ответил он, отмахнувшись. — Придется верить мне на слово. К тому же ты знаешь, что я щепетилен в отношении ценных ресурсов. А на этой прекрасной ноте, пожалуй, и закончим. До скорой встречи, — он уже собирался выходить, как бросил фразу. — И ещё. Я заберу Дангеля через пару дней. Пусть попрощается со всеми.

Хлопнув дверью, он ушел. Однако та самая рабочая ухмылка всё равно оставалась на его лице. Напротив приюта его ожидал личный Атмос, водитель открыл ему дверь, и Симон уселся на мягкое сиденье. Хоть он и был в приподнятом настроении, но острый взгляд выдавал внутреннюю серьёзность.

«Несмотря на ужасный характер… эта женщина просто удивительна. Чтобы вырастить столь одаренных детей нужно иметь не дюжее терпение и навыки, практически каждый здешний ребенок имеет склонность в области политики. Они все лакомый кусочек. Жуткая дамочка…».

Во время обеда Гриша решился сразу рассказать всё семье. Ничего не предвещало внезапных новостей, дети привычно уплетали суп, пока Лотти с Эли разносили тарелки. По всей кухни витал приятный запах лапши со специями, слышалось, как дети с аппетитом кушают, жадно откусывая корки хлеба.

— Ребята, — привлёк к себе внимание Гриша. — Мне нужно кое-что сказать. Сегодня ко мне приходил один человек, с целью меня усыновить… и-и я согласился.

Лотти выронила блюдце, оно разбилось, и бульон медленно растёкся по плитке. Она с дрожью в теле посмотрела на тонкую фигуру друга и не могла поверить. А другие ребята встретили эту весть с восхищением, с аплодисментами и радостными возгласами. Эли же вцепилась в поднос руками, она вся тряслась, но подавляла ту волну печали, что поднялась внутри.

— Это здолово, Глиша, — картавя, проговорил шестилетний Алекс.

— Мы так за тебя радаы — подхватила малодушная Надя.

Дангель обрадовался такой спокойно реакции. Он не любил лишнее волнение. Но стоило ему взглянуть во влажные изумрудные глаза Лотти, как появилось неприятное чувство ниже желудка.

— Гриша, — издала Лотти, подходя, — ты ведь шутишь?.. Так?..

— Лотти, я не шучу.

— Скажи, что это твоя глупая шутка, — проговорила в слезах.

— Я-я… не могу…

— ПРОСТО СКАЖИ ЭТО!

Её зелёные глаза блестели от слёз, она уставилась на него, сжимая кулачки. Дети забеспокоились, улыбки сошли с их лиц. Лотти устроила сцену, детский эгоизм ей это позволял. Она злилась, она грустила, она боялась. Озираясь на толпу ребят, она прокричала:

— ДА ИДИТЕ ВЫ ВСЕ!

Стоило эмоциям выйти наружу, как она уже не могла их остановить. Чтобы не наговорить лишнего, она помчалась в девичью комнату.

— Лотти! Подожди!

Он попытался ухватить её за руку, но она ловко вывернулась. Пытался дотянуться и не смог. Лотти отдалялась. От стресса у него начало не хватать воздуха. Сунув руку в карман, он достал ингалятор. Вдохнув лекарства, Гриша остолбенел. Не знал, как поступить.

— Беги за ней, придурок! — в солдатской манере приказала Эли. — У нас уже есть один идиот, который заставил её плакать. Второго не хватало.

— Угу, — очнулся он.

Гриша покинул кухню, поднялся на второй этаж и встал у открытой двери. На солнечном пятне из единственного не зашторенного окна сидела Лотти. Девочка рыдала, уткнувшись в красный шарф. Слёзы не могли перестать бить ручьём. Гриша аккуратно, на цыпочках вошёл к ней, словно боясь спугнуть.

— Лотти, — тихо окликнул он. — Мы можем поговорить?

— НЕТ! Я не хочу с тобой разговаривать! Вали отсюда! Бросай меня, как и он.

— Я… я… вовсе не бросаю тебя. Я…

— А ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?! — прервала. — Сначала Нейт… теперь ты. ПОЧЕМУ ВЫ ВСЕ ПОКИДАЕТЕ МЕНЯ?!

— Лотти, мы сироты! — не выдержав, выпалил мальчик. — Мы живём в приюте, и совершенно нормально, что рано или поздно мы попадем в другие семьи. Но это же не значит, что мы не сможем общаться.

— Мы уже семья! Я, ты, мама, Эли и Нейт — и все остальные. Мне не нужна другая.

— Мы и не перестанем быть семьёй, даже если будем на расстоянии, — защищался мальчик.

— Знаешь, что я чувствовала, когда он ушёл так внезапно? Я очень долго и упорно вязала ему этот шарф, — теребила его в руках, — хотела подарить на его день рождения… н-но он ушел. Даже не попрощался. Я ощущала себя пустой, брошенной, не нужной. Всё прошлое показалось ложью. Игрой. А теперь мне снова пройти через это, только с тобой?! Скажи, зачем ты уходишь?!

— На то есть причины. Веские причины. Я это делаю ради нас всех, поверь мне.

— Всех или лишь себя?

Этот вопрос сильно его разозлил, но он старался не подавать вида.

— Всё изменилось. Я не смогу теперь вас разнимать, когда вы деретесь, не смогу спорить с тобой, не смогу слушать, как ты споришь с ним. Не смогу смотреть, как Нейт спит, дежуря в столовой, и как ты его отчитываешь. Всё это теперь останется в прошлом. Когда… когда мама с папой умерли, я была совершенно одна. Такое одиночество… оно словно захватило меня. Но у меня появился ты, а затем Нейт с мамой. Я была счастлива, а один миг разрушил всё, чем я дорожила. Я так привыкла к вам, что уже не представляю свою жизнь одной. Только не снова одной…

Гриша задумался, а после ответил, ответил прямо, не тая тех мыслей, что возникли:

— А это не эгоистично, Шарлотта? — она бросила на него взволнованный взгляд. — Разве честно ставить своё благополучие выше нашего? Нейт сможет встать на ноги, а я достичь того, чего всегда хотел. Я никогда не знал жизни вне приюта, мне неведома родительская любовь, как и Нейтану. Тебе нас в этом не понять, не понять какого это чувствовать себя по-настоящему брошенными. Наши чувства для тебя совершенно ничего не значат, Лотти? — опустив голову, он продолжал говорить. — Думаешь, я не ценю тебя, Нейт не ценил? Да нет людей, которые любили бы тебя больше нас! Но я тоже хочу ЖИТЬ! Я тоже хочу хоть что-то оставить после себя!

Лотти не привыкла слушать такой опечаленный голос, наполненный скорбью и разочарованием.

— Если ты, правда, дорожишь, то должна принять эти перемены и идти дальше.

Он замолчал, да и девочка не смогла ничего ответить. Слова укололи её душу, привели к тупику. Гриша ушёл в комнату собирать вещи, так и не проронив утешающей речи. Весь следующий день они не разговаривали, хоть и оба хотели. Розалия даже не предпринимала попыток поговорить с Дангелем. Она в отчаяние заперлась в тесной комнате, не смочь принять обстоятельств.

«Бесполезно с ним разговаривать, — думала Роза. — Если попробую, то он лишь сильнее поверит Симону. Поверит в то, что я бунтарка, идущая против системы. Если бы только я раньше об этом подумала… немного раньше».

Как и обещал, Кол Галланд пришёл через два дня, но на этот раз привёл с собой очаровательную спутницу с золотистыми волосами. Дорогое желтое платье с юбкой почти до пола украшало её стройное тело, а лёгкий макияж придавал слегка смуглой кожи выразительности.

— Познакомься, Гриша, — произнёс Симон. — Это твоя сестра — Натали Кол Галланд.

Девушка с отцовскими глазами, оценивая, посмотрела на мальчика.

— Какой же ты милый! — не выдержав, воскликнула она. — Надеюсь, мы подружимся!

Гриша зачарованно смотрел на семнадцатилетнюю красавицу. Позади ревниво на всё это смотрела Лотти.

— Это твои друзья, полагаю? — спросила Нат, кинув на неё взгляд. — Спасибо, что заботились о Грише, — сказала, дополнив слова улыбкой. — Обещаю, что буду присматривать за ним.

— Ладно. Долгие прощания не требуются, он ведь не в тюрьму уезжает, — посмеялся Симон. — Мы подождем снаружи.

Дангель молча подошёл к Лотти и нежно обнял. Они так и не смогли сказать друг другу и слова. Но влажный взгляд Шарлотты говорил откровенно.

— До скорой встречи, мама, — произнес Гриша.

Роза обняла его и прошептала:

— Будь осторожен. Я знаю Симона и знаю его жену, но не знаю остальных. Если и доверяй, то ему. Хотя бы первое время. Ракшасу сторонись. Поверь мне, мальчик мой.

Он прислушался к её словам.

— Ну что же… Эли, не хворай там. И не слишком прихорашивайся, Фарлю ты и так люба.

— Да иди ты! — покраснев, выдала она.

— Ладно! До встречи, ребятки! — попрощался он, усаживаясь в атмос.

IV

Атмос мчал по улицам Рабочего района. Вот он проехал через проверочный пункт и въехал в Центр. Здания здесь были куда выше, они сверкали, отражая свет с панелей небоскрёбов. Люди в строгих костюмах расхаживали по тротуару, ожидая прибытия Ваппора. Личный транспорт даже тут был доступен далеко не всем. Меньшее пространство создавало ощущение постоянной спешки, какого-то затора на улицах. Гриша смотрел на новые виды с восхищением, на этот раз он не мог оторвать взгляд от окна. Симон и Натали наблюдали за этим с легкой улыбкой.

— Натали, он не очередная твоя игрушка, поняла? — прошептал Симон. — Он ценен, не порть его.

— Конечно, папа, — натянув ласковую ухмылку, ответила дочь.

Они достаточно быстро проскочили район и добрались до Аристократии. Это был совершенно иной мир, наполненный роскошью и богатствами. Помимо аристократов здесь жили некоторые жители Центра — госслужащие и слуги. Каждое здание здесь отличалось красотой, особой эстетикой и изысканностью. Нередко дом отражал семейный статус. Большие участки с личными парками, магазинами, садами могли принадлежать определенному роду. А Кол Галланды, как одна из наиболее влиятельных семей, имела у себя огромные площади не только в Аристократии, но и в других районах и городах. Впереди виднелась Церковь Единства — величественное белое здание возвышалось над всеми постройками, находясь в центре района, словно соединяя все роды высшей палаты Артеи: Кол Галланд, Флок Гильмеш, Бен Кильмани и Зайн Такира. Каждая семья заняла по стороне света, так Кол Галланды располагались на западе, являясь символом Западной Церкви и находясь под их покровительством.

— Гриша, что ты знаешь про благородные семьи? — спросил Симон.

— Прародители этих семей стояли на истоках строительства нынешнего государства. Они были знакомы с пророком Григорием, а также его сподвижником Нейтаном Нортом.

— Верно. Как ты думаешь, почему среди них нет семьи Норт или других родственников пророка?

— Я часто задавался этим вопросом. Так как мы находились на домашнем обучении, мама редко рассказывала про аристократов. Даже о себе.

— Норты отказались входить в первую высшую палату и вскоре пропали насовсем. А пророк не оставил после себя потомства. Изначально число высшей палаты было куда больше, но год за годом семьи затухали или становились бесполезными. И вот нас осталось четверо. Четверо тех, кто хранит верность идеалам пророка. Мир меняется неустанно и с такой скоростью, что не поспеть. Ты видишь в Аристократии блеск и благодетель, а я вижу разруху и скверну. Мы превратились в тех людей прошлого, что уничтожили мир, оставили на нём неизлечимые шрамы. Тебе приходилось быть снаружи?

— В смысле за стенами? Нет.

— А мне да. И я больше не хочу выходить в мир, что породили наши несчастные предки. Демократия — это иллюзия равенства и свободы, ложь, в которую свято верили. Она привела общество к точке, когда общества быть не может. И сейчас эта скверна обмана заползла в ряды совета. И когда она даст свои плоды, мы снова станем глупцами, что надеются на красивые сказки, а не на себя. Ты меня понимаешь?

Он кивнул.

— Молодец. Тебе предстоит много трудиться, чтобы не дать этому случиться. Общество нуждается в таких, как ты, — он погладил его по голове. — О, вот мы и доехали.

Они проехали арку и заехали в сад. Ровным рядом росли декоративные кусты, а в летнюю пору земля здесь была усеяна газоном и цветами. Сейчас же участок был покрыт легким снежным пушком. В воздухе висел приятный аромат, он заполнял салон Атмоса, щекоча нос Гриши. По вымощенной дороге они проехали к особняку. Трёхэтажное каменное здание украшало всё поместье. Его стены были покрыты деревянными панелями, создавая уют, а широкие окна испаряли ауру замкнутости, которая витала во всём районе.

Рабочий район отличался простором и размеренностью, Центральный плотностью и движением, а Аристократия казалась строгой клеткой из-за своего маленького размера.

Гриша вышел из транспорта и вдохнул свежего воздуха. Войдя внутрь, дом выглядел огромным. Большая парадная, коридоры, даже лестница.

— Не люблю чувствовать стеснения, — оправдался Кол Галланд.

Их встретила его жена — Ракшаса. Женщина со смуглой кожей и покрашенными в блонд волосами.

— Вы наконец вернулись, — радостно заговорила она.

— Да, — ответил Симон, позволяя камердинеру снять с себя фрак. — Надеюсь, обед готов?

— Я распорядилась, дорогой, — подхватила Ракшаса с улыбкой.

— Отлично! В таком случае давайте отобедаем. Заодно познакомитесь.

Они прошли в столовую, которая поразила мальчика своими размерами и блюдами. Во главе стола сел Симон, а рядом Ракшаса.

— Ну что же. Минуточку внимания, — постучал вилкой по бокалу. — Давайте знакомиться. Это новый член нашей семьи Григорий Дангель. Пока ещё Дангель, — уточнил он, улыбаясь, — но надеюсь, как только он покажет себя во всей красе, мы сможем посвятить его в Кол Галланды. Гриша, познакомься это моя милая супруга Ракшаса, — сказал, поцеловав её в руку. — С Натали вы уже знакомы, она моя старшая дочь, — она помахала ему ручкой. — А эти двое, — указал на двойняшек, — Константин и Мария. Они твои ровесники.

— Приятно встретиться, — произнес Костя.

— Рада знакомству, — с лёту добавила Мария.

— Я тоже очень рад встречи, — ответил Гриша. — Надеюсь, вы сможете принять меня в свою семью.

— Ох, какой вежливый мальчик! — воскликнула Ракшаса. — Конечно же, ты станешь частью семьи!

За столом они разговорились. Костя и Мария с интересом расспрашивали его о жизни в Рабочем районе и приюте. Казалось, они сразу сдружились, Костя рассказал про свою коллекцию и пригласил Гришу позже заглянуть к нему. Мария пообещала провести экскурсию по дому и показать библиотеку. Семью Кол Галланд называли «золотыми аристократами» из-за цвета их волос. Каждый член семьи был блондином. Дети Симона унаследовали его необыкновенно красивый оттенок волос и глаз. Манящие янтарные глаза окружали Гришу.

— У тебя красивые глаза, — сказала Натали. — Темно-синие, словно дно океана. По-моему, это мило.

Гриша засмущался.

— Пойдем. Я покажу твою комнату. Можно ведь, папа?

— Конечно, Нат. Его вещи должны были уже занести.

Они поднялись в северное крыло особняка на втором этаже. Его комната, как и ожидалось была большой, два окна выходили в сад с прудом. Из них открывался вид на домик для слуг и ещё несколько хозяйственных построек.

— Чего застыл? Не нравится?

— Вовсе нет! Просто у меня раньше никогда не было… своей комнаты.

— Вот оно как. Ладно, обживайся, я вечером ещё заскочу.

По середине комнаты стояла двуспальная кровать, застеленная шелковыми простыней. Слева от входа находился туалет и ванная. Гриша улегся на постель и не мог поверить, что это с ним происходит. Всё было таким непривычным, мир слишком быстро переменился для него. Трепет в сердце не уходил, ведь душой он всё же не был готов к новой семье. Разложив фотографии с приюта, на него резко напала ностальгия. Фото, где по порядку шли Лотти, Нейт и он сам, пробила на чувства. Ему захотелось повидаться со всеми, увидеть снова улыбку Лотти и задиристый взгляд Нейта.

«Как он там?.. Ни весточки не прислал, гаденыш»

В дверь постучались.

— Войдите.

— Вижу привыкаешь потихоньку, — произнёс Симон. — Как тебя обед и комната?

— Всё просто чудесно! Благодарю Вас!

— Рад это слышать. Я думаю, что тебе нужно пару дней отдохнуть, наладить контакты, а уже потом пойдешь в школу.

— В школу? — удивленно спросил мальчик.

— Тебе всего тринадцать, естественно, что ты должен ходить в школу. Я намерен пристроить тебя в элитное учебное заведение в Аристократии — Школу имени Фауста Гильмеша.

— Это ведь отец Николая Флок Гильмеша, — задумавшись, проговорил Гриша. — Вы, должно быть, близко знакомы с ним.

— Конечно. И уже очень много лет. Мой отец был достаточно дружен с ним, а его жена частым гостем в моем доме. А почему спрашиваешь?

— Просто…просто он недавно усыновил моего друга. И я подумал, что, возможно, Вы могли бы организовать встречу с ним. Если это Вас не затруднит, конечно…

— Гильмеш усыновил кого-то из вашего приюта? — удивился Симон. — Интересно. Я попробую что-нибудь сделать.

— Спасибо.

«Что задумал этот старик? — подумал Симон. — Гильмешу сроду не были важны люди. Неужели Роза вырастила кого-то занимательней, чем этот мальчик?».

Вплоть до вечера Гриша разбирал вещи, а как закончил, решил прогуляться по особняку. Хоть в нём и было много слуг, но он всё равно как будто пустовал. Днём каждый уголочек тут пропитан светом, при лунном же свете бесконечные коридоры отдавали тоской. Желтый свет ламп лишь добавлял гнетущего напряжения, да и закоулки казались мрачнее. Тени в это время суток удлинялись, они словно пытались дотянуться до мальчишки, схватить и унести с собой в мир без света.

— Привет, — внезапно окликнул Костя. — Чего один бродишь?

Пухлый мальчик вдруг оказался за его спиной, растянув на лоснящемся лице улыбку.

— Здравствуй. Я хотел погулять. Никогда раньше не был…

— Понятно, — не дав закончить, ответил он. — Пошли коллекцию покажу, обещал ведь.

— А-а? То есть… да, с удовольствием.

Его комната находилась на противоположной стороне от Гришиной. Впрочем, все другие детские располагались в южном крыле.

— Там не прибрано, уж извини. Мне пришлось повозиться, чтобы коллекцию пополнить приличным экземпляром.

— Что коллекционируешь?

— Сейчас и узнаешь. Маше и Нат не нравится. Они говорят, что это отвратительно. Девчонки, что с них взять, — пожал плечами. — Но мы ведь парни. Уверен, ты оценишь.

Он открыл дверь, откуда доносился странный едкий запах. Свет был выключен, идти пришлось наугад.

— А-а… чем здесь так воняет? — закрыв нос, спросил Дангель.

— Привыкнешь со временем. Я тут кукол делаю, поэтому так пахнет.

— Не знал, что процесс создания кукол может создавать такую вонь.

— Ну так, я стараюсь делать максимально реалистичных кукол. Ребята из школы их высоко ценят.

— Продаёшь их?

— Только неудачные экземпляры. Да где же выключатель?! — пытался нащупать на стене.

Подсознание Гриши твердило, что что-то здесь неладно. Почему-то он боялся разгонять эту тьму.

— Вот он, — утвердил, включив свет.

Комната, и правда, была верх дном, везде валялась одежда и пачки от чипсов. Костя с гордостью держал в руках куклу мохнатой собаки.

— Держи, смотри какая мягкая.

— О-о, действительно! И пахнет, как настоящая собака, — засмеялся Григорий. — Как только у тебя получилось? Шерсть, словно собачья. Удивительно!

— Тебе нравится? Я знал, что оценишь. Чтобы шерсть была реалистичной долго старался.

— Кла-асс. Будто собаку глажу. Милая какая, — с восхищением выдал он.

— А тож. Шерсть-то настоящая, — улыбаясь, добавил малец.

— В смысле настоящая? — спросил, продолжая тискать куклу.

— В прямом. Как же иначе добиться такого успеха, если не использовать качественный материал.

Он продолжал говорить, но Гриша уже не слушал, его взгляд схватился за ванную комнату. Дверь была приоткрыта. Там он увидел ведро, окровавленное, как и сам кафель. Из него торчала щенячья лапка, лишенная шерсти. Оголенная и мерзкая. На фоне всё бубнил Костя, пока Гришу охватил страх. Руки задрожали, да так сильно, что он выронил куклу. К горлу подступала тошнота, голова закружилась, и он потерял равновесие. Он побелел, не мог произнести и слова, лишь кряхтел.

— Эй! Ты чего делаешь!? — крикнул Костя, подняв собаку. — Нежнее надо быть. Ещё раз так сделаешь, прибью.

Гриша в шоке смотрел на куклу. Не осознано он отступал, но ноги его подводили, они тряслись

«Он что… что… он…он снял с неё скальп?»

— А-а, — выдал Костя, осознав. — Я забыл дверь закрыть. Какой я невнимательный. Слушай, правда, будь осторожнее, я ведь столько усилий приложил.

Как только он отвернулся, Гриша смылся. Что есть мочи он побежал в свою комнату.

«Этого не может быть! Просто невозможно… это ужас какой-то! Нужно связаться с мамой. Срочно. Срочно. Она должна забрать меня из этого места!».

Он пронесся мимо Натали, даже не заметив. Она обеспокоенно сопроводила его взглядом, а после посмотрела в сторону, откуда он ломился.

— Эх… Костя снова за своё.

Дангель ворвался в свою комнату, спрятавшись под одеялом. Ручьём с него лился холодный пот, воздуха снова не хватало. Грудь сдавливало от страха, и рука инстинктивно хотела потянуться за лекарством. Но его нигде не было. При этом его продолжало тошнить, он всеми силами сдерживал эти позывы. Вскоре он посинел, горло атаковала ужасная боль. Он чувствовал, как конечности начинали неметь, как всё вокруг темнело. Но тут кто-то сорвал с него одеяло и запихнул ингалятор в рот. Он задышал.

— СОВСЕМ ПРИДУРОК! — в гневе крикнула Натали. — Умереть ведь мог!

Его взгляд прояснился.

— Натали… я…я видел, — слёзы проступали на глазах. — Костя… он… он…

— Я знаю. Ничего не говори. Мне очень жаль, что тебе пришлось это увидеть.

— Если ты знаешь, тогда ПОЧЕМУ?! Как аристократский ребенок может заниматься подобным?!

— А что я могу сделать?! — выпалила Нат. — Только отец может его вразумить, а ему нет никакого дела. Он считает это безобидной забавой.

— Но ведь Симон такой благородный человек… как он может не видеть опасности в этом… хобби, — еле выдавил мальчик.

— Гриша… всё не так просто. Костя и Мария. Они оба с придурью. Все в этой семье с ней. И поэтому я хочу тебя огородить от них. Я вижу, какой ты милый мальчик, которому явно не место тут.

Эти слова окончательно поселили хаос в нём. Заметив, как глаза парнишки начали носиться по комнате, она обняла его.

— Всё будет в порядке. Я с тобой, я не причиню тебе боль… только не её. Я хочу защитить тебя. Слышишь?

— Откуда мне знать?! — он вырвался из объятий. — Может, ты такая же ненормальная, как и Костя?!

— Я могу доказать свои чувства.

И тут она поцеловала его, так сильно, что он не мог сопротивляться.

— Видишь! Разве больно или неприятно? Ты мне нравишься, поэтому я буду тебя оберегать.

Гриша потерял дар речи, он не был готов к такой радикально смене обстановки. После она вновь обняла его.

***

В это время на другом конце района шёл телефонный разговор.

— Эли, не плачь. Я позабочусь о Грише, он тут точно не один. Ты можешь довериться мне.

— Ты обещаешь, Фарль? — умоляющим голосом пробубнила Диш.

— Конечно. Он мне как младший брат. Я сделаю всё, чтобы Кол Галланды не причинили ему вреда. А теперь прости, последнее время много работы навалилось. В скором времени я проведаю его, можешь быть уверена. До встречи. Да, и я тебя целую.

Фарль сбросил трубку и откинулся на сидение, напряженно размышляя. Он сидел в своём кабинете напротив стола с шахматной доской.

— Галланд и Гильмеш, — произнес он, двигая слона и ладью. — Аристократы наконец зашевелились. Видимо, восприняли меня всерьез. Вот игра за души жителей страны и началась.

Он вновь сделал ход, только двигался ферзь.

V

Ранее. День, когда Нейтан покинул приют.

Атмос парил над снежным асфальтом. Путь его лежал в Центральный район к резиденции семьи Флок Гильмеш. Нейтан с отбытия не проронил ни слова, он просто уставился в окно, за которым мелькали желтые огни домов. Их было так много, не сосчитать. Тысячи, нет сотни тысяч. Они все стремились вверх, к небу, куда словно желали попасть и небоскребы. Но виды района не впечатляли бродягу. Смотреть вот так, снизу-вверх, ему было неприятно.

— Завтра у тебя день рождение, я ведь прав? — спросил Гильмеш, выдержав томительное молчание. — Может быть, ты что-нибудь хочешь? Книгу, личный компьютер… или может… В общем проси, что угодно.

— Ничего, — отстранился Нейт. — Не нужно строить из себя милого дяденьку. Поберегите кошелёк.

Его голубые глаза с привычной для себя апатией просверлили лицо Николая. От него у аристократа даже мурашки пробежались по лицу и вновь проснулось воспоминание. То ли ностальгия, то ли дежавю, но что-то родственное с этим он ощутил, оттого инстинктивно напрягся.

— Слушай, я всё понимаю. Ты не по большой охоте едешь со мной. Но не надо зубоскалит почём зря. Вреда я тебе не желаю.

В ответ лишь угрюмое ничего. Но Гильмеш не сдался, и продолжил говорить:

— Я собираюсь тебя прооперировать в скором времени. Надеюсь, хоть в этом вопросе ты будешь податлив?

— Ах, делайте, что хотите…

— Операция предстоит непростая. Период окончательного выздоровления займет около двух лет. Придется обойтись без стимуляторов, чтобы кости срослись правильно. В эти два года ты будешь получать все необходимые знания. Я буду лично тебя обучать, — уточнил Гильмеш.

— И после операции я буду ходить? — спросил Нейт как бы невзначай.

Гильмеш ласково улыбнулся.

— Не только ходить, но и бегать. Рукой тоже сможешь пользоваться.

И тут Нейт впервые улыбнулся, на секунду, но улыбнулся. Атмос внезапно свернул и поехал вдоль стены, миновав пропускной пункт в следующий район.

— Мы не поедем в Аристократию? — поинтересовался бродяга.

— Нет, я предпочитаю жить здесь. Тут спокойнее и нет надобности блюсти этикет перед каждым встречным. Хотя… наверное, это связано с тем, что я в принципе никуда не выхожу, — посмеиваясь, добавил.

Поездив по улицам, транспорт прибыл к небольшому, в сравнении с поместьем Галландов, участку.

— Ну, вот тут я живу и работаю. Этот дом построил ещё мой отец, — сказал Гильмеш, выходя из машины.

Его тут же встретил высокий парень в очках и зеленом фраке.

— С возвращением, достопочтенный Флок Гильмеш — поприветствовал он, прикрыв его зонтом.

— Гамлет, лучше мальчика.

— Действительно, прошу прощения. Приятно познакомиться, юный господин, — обратился он к Нейту. — Можете называть меня Гамлет. Гамлет Шамиль.

— Приятно… — ответил бродяга, удивившись манерности. — А я Нейтан из Норта.

Гамлет кивнул ему, и они прошли в каменный особняк.

— Холодно тут у вас, — потирая руки, отвесил Нейт.

— Николай предпочитает работать в холоде, — сказал Шамиль, снимая с парнишки пиджак. — Говорит, ему так лучше думается. Тут ещё тепло, скоро привыкнете. Знали бы Вы, какая температура у него стоит в кабинете. Прошу за мной, я проведу Вас в гостиную… там не такой дубак.

Нейтану его голос показался приятным, в отличие от низкого тона Гильмеша.

— Гамлет, а можно на «ты»? — попросил он. — Не стоит со мной надрываться.

— Ну-у, раз ты просишь, — произнёс, улыбнувшись.

Они зашли в гостиную, где раздавался мягкий треск камина.

— Сейчас сделаю горячий чай, — обрадовал Гамлет и метнулся на кухню.

— Располагайся, — указал Николай на диван. — Твою комнату тебе покажет Гамлет. Она на первом этаже и выходит на парк. Достаточно милый, на мой взгляд.

— Понял… Кстати, как мне тебя называть? Папа? Отчим? — перечислял Нейт, ехидствуя.

— Николай, — утвердил он. — На большее не претендую. Я буду у себя в кабинете, если что-нибудь понадобится, обращайся к Гамлету.

— А Гамлет — аристократ? — внезапно спросил Нейтан.

— Нет, а что? Какая-то неприязнь? — удивился Гильмеш. — И с чего вообще взял?

— Мне так показалось, потому что он… другой. Взгляд, манеры, походка. Я обычно с лёту людей читаю, — похвастался он.

— Ты оказался на половину прав, если быть честным. Семья Шамиль — бывшие аристократы. У них отобрали титул за недобродетельность.

После короткой беседы Гильмеш ушёл на второй этаж, к своему кабинету, а Нейтан остался сидеть напротив огня, укутавшись в плед. Было тепло и даже уютно. Настолько, что он заснул. Когда Гамлет пришёл с горячим напитком, то застал мальчика, видевшим сны. Судя по его виду весьма радостные. Он улыбнулся и отнёс его в комнату.

Нейту снилось бесконечно светлое пространство, тихая морская гладь, на которой он твёрдо стоял. Он слышал звуки прибоя. Ветра, рассекающего голубую воду. В этом мире было спокойно, небосвод и морские просторы соединялись где-то на горизонте, образуя единую оболочку. Там пахло фиалкой, её легкий аромат пронизывал каждую клеточку тела. Во сне он мог вечность наблюдать за небом, за ходом облаков, за тем как солнце и луна сменяют друг друга. Пусть он был одинок здесь, но эта природная звучная тишина составляла ему компанию. Пусть по близости в этом необъятном небе никого не было, но отчего-то он точно ощущал присутствие двух образов. Они с детства преследовали мальчика в снах, какими бы они ни были. Но никогда образы не появлялись на глаза, лишь мелькали где-то на затворках.

— Жаль, что это всего лишь сон, — произнёс в слух. — Мне тут нравится. Спокойно и завораживающе. Почему меня так манит небо? Я тот, кто смотрит на небо и ищет ответ. Ты сама это сказала. На тот момент мне показалось это самым лучшим ответом, но сейчас… для чего же я рождён? для чего обязан пристально наблюдать за небесами? За тем, где ничего нет, кроме пустоты космоса и планет, что также одиноко слоняются? Гильмешу нужен ответ, но вопрос он так и не задал. И разве же я могу дать ему то, что он хочет? Я всего лишь малец, которого отвергает само общество, сама его сущность, его идея. Это чувство… странное чувство голода внутри, оно говорит мне: «можешь».

Он продолжал размышлять внутри сна, лежа на тёплой воде, мирно дрейфуя куда-то в неизвестность.

— Что такое общество, человек, истина, душа и этот постоянный голод, что со мной с рождения? Понять бы себя, а уже потом отвечать другим, — он тяжело вздохнул. — Ах… сколько проблем. А? Видимо, пора просыпаться.

Гамлет разбудил его. Покинув сон, мальчик ничего не запомнил. Может, он каждую ночь так придавался мыслям, скрываясь в собственном мирке. Этого не знал даже он сам.

— Нейтан. Нейтан, вставай. Сегодня предстоит долгий день, — тормошил его Гамлет.

Он потянулся и громко зевнул.

— И что мы сегодня будем делать?

— Сначала завтрак, а потом поедем в больницу. Сдадим все нужные анализы к операции.

— Типа рентгена?

— Типа анализа состояния нервных окончаний руки, — заумно ответил Гамлет.

— А-а… ещё один зануда. Если Николай был бы эмоциональнее, то как будто никуда и не уезжал… Ну-с, что у нас на завтрак? — спросил он, потирая ладошки.

Гамлет положил ему поднос на кровать.

— Каша… Серьезно? Гильмеш аристократ или кто?

— Какие-то проблемы? — недовольно пробубнил Гамлет. — Каша всему голова, между прочим. Для растущего организма самое то.

Нейт брезгливо кинул на неё взор.

— Будешь привередничать силком затолкаю.

Гамлет имел ласковую внешность, она сразу же располагала к себе любого. Русые волосы, подстриженные под горшок, выглядели глупо, однако при этом вызывали улыбку. Мягкий взгляд зеленоватых глаз чем-то напоминал ему Лотти, которая также отчитывала его.

«Интересно, как они там? Лотти, небось, рыдает в три ручья… надо было попрощаться всё-таки».

— Как доешь, выходи в гостиную.

Гамлет было уже выходил, но добавил:

— И кстати с днём рождения, Нейтан. Подарка увы нет, но если хочешь можем заехать купить.

— Не стоит. Этого хватит. Спасибо.

Слуга улыбнулся, и его маленькие клыки проступили наружу. После завтрака они посетили больницу, где Нейтана осмотрели. Здание медучреждение было высоким, как и всё в Центре. С личной высотки аристократа открывался прекрасный вид на район, залитый светом. Несколько Ваппоров носились из стороны в сторону, создавая образ огромной паутины. Вдали виднелся зеленый парк, а за ним искусственное озеро. С такой высоты можно было рассмотреть, что происходит за пределами стены. И Рабочий район выглядел как поле, на котором копошатся люди, будто муравьи. Нейт с восторгом глядел на такую красоту.

— Удивительно, насколько необъятен мир, верно? — спросил Гильмеш.

— Да. Никогда не знаешь, что он преподнесёт тебе. Вчера Центр показался мне невзрачным, а сегодня он заиграл для меня новыми красками.

— Это правда. Нейтан, скажи, ты что-нибудь знаешь о Боге?

— Странный вопрос… Вы из какой-нибудь теистической общины?

— Вовсе нет, — рассмеялся он в ответ. — Просто интересно твоё мнение. Ведь идея Бога не лишена смысла, согласись?

— Не лишена. Однако на деле совершенно неважно существует он или нет.

— А вот здесь поподробнее, — с интересом попросил Николай.

— Насколько я знаю, теизм говорит, что Бог существует где-то в ином мире. Слышал, что раньше люди вечно спорили есть он или нет. Мне кажется это таким бессмысленным. Какая разница? Если люди верят в него, значит, он влияет на них на уровне сознания. И если он и есть, то только в человеческой голове. Так я думаю.

— А если бы он существовал в реальности, то каким бы был? Как считаешь?

— С занятным чувством юмора, — отвлечённо произнес, не отводя взгляда от неба.

— Ты, и правда, чудной парень. Ладно, пойдём, а то Гамлет будет скулить, что не вписываемся в график.

Он взял его за плечо, и они вместе пошли по пустому коридору.

Через месяц Нейтану провели операцию.

Глава пятая: Будущее, которое не выбираешь

I

«Слабейший человек — человек, живущий вчера и сегодня. Сильный человек — человек, живущий сегодня и завтра. Сильнейший человек — человек, живущий вчера, сегодня и завтра», — Откровение человеческое от Григория.

Осень 215-го года со дня открытия пара Земли. Пять лет спустя.

— Ваше высокоблагородие Кол Галланд, скажите для чего Вам понадобилась посетить Рабочий район? — спросил водитель Атмоса. — Да ещё в такой спешке.

Аристократ ответил улыбкой. Его взор темно-синих глаз коснулся знакомых пейзажей, и улыбка эта стала чуть шире. Секунда молчания прервалась его приятнымголосом.

— Пожалуйста, не по фамилии. Мне до сих некомфортно, когда ко мне обращаются подобным образом. Кол Галланд — мой отец, я же пока вовсе не достоин гордо носить эту фамилию.

— Как скажете, Григорий. Но смею заметить, я с Вами абсолютно не согласен, — добавил водитель. — Так всё же?

— Всего лишь хочу повидаться со старым другом. Знаете, у меня такое чувство, будто сто лет его не видел.

— Понимаю. Дружба дело такое. А почему именно здесь?

— Тут наш дом, — ответил Кол Галланд с тихой радостью. — Мы оба выросли в местном приюте.

Атмос ехал по улице Норт Рабочего района. И множество знакомых белых зданий, магазинов, их вывесок и даже тонких улочек пробуждали в аристократе ностальгию.

— Сколько воспоминаний, — проговорил он, увидев ту самую стену. — Ах, Вы, возможно, не поверите, но однажды в детстве я забирался во-он на ту стену, — указал водителю, — чтобы посмотреть на рассвет.

— Да ну?! — воскликнул собеседник, посмеявшись. — Чтобы Вы, да поступили против закона. Ни за что не поверю, даже не пытайтесь меня убедить.

— Да-да, — рассмеялся Гриша в ответ. — Хотите верьте, хотите нет, а раньше я был тем ещё сорванцом.

— А что за друг? Расскажите поподробнее. Просто жуть как интересно, какие люди с Вами по молодости водились.

— Любопытство не скверно. Если вкратце… это поистине удивительный человек. В детстве был дурак дураком, но после усыновления взялся за голову.

— И что же, удивительней Вас — самого молодого кандидата в ряды высшей палаты?

— Ну-у, не настолько, — ответил Григорий по-дружески. — Оставь меня здесь, хочу прогуляться.

Он вышел на вокзале 18-го квартала.

— Я дам знать, когда забрать меня.

Шофёр кивнул козырьком кепки и уехал.

Людей здесь, как обычно, было в достатке. Они слонялись по платформе в ожидании Ваппора. Гул стоял прежний. Словно ничего в Рабочем районе не изменилось спустя столько времени. Григорий уже пять лет не бывал на родине, и вот, вступив на землю, воспоминания обуяли его. Он был совсем рядом с приютом Святого Норта, но путь его лежал в другое место — кофейню 20-квартала.

— А тут как будто время застыло, — произнес он, разглядывая людей, и вот завидел знакомого. — Ох, Виктория! Как поживаете?

Стоило этой женщине средних лет увидеть его дорогой белый костюм, как она тут же попятилась от него.

— Не смею жаловаться, достопочтенный, — протараторила она. — Благодарю, что спросили.

«Не уж то не узнала?».

Восемнадцатилетний Григорий разительно отличался от себя прежнего. Его одежда, взгляд и неосязаемая харизма выдавали в нём настоящего аристократа. Никто не признал бы в нём того самого мальчика из местного приюта. Григорий не спеша прошёлся по знакомым улицам, по переулкам, где некогда бегал вместе с Лотти и Нейтам. И всюду от него шарахались, как от прокаженного, но сам Гриша вовсе не обращал на это внимание. Казалось, остальных в этот момент для него не существует. Есть только воспоминания и легкая улыбка на его лице.

Времени было предостаточно, он был настолько взволнован предстоящей встречей, что приехал раньше сроку. Но вот уже стоял напротив заведения. А перед его глазами памятная фигура распивает чашку кофе на террасе.

— Знаете ли, дорогой Григорий, приходить заблаговременно тоже своего рода непунктуальность, — произнёс он с ухмылкой.

— В таком случае мы оба непунктуальны, дружище, — Гриша обнял его. — Мы так долго не виделись… я рад, что ты меня пригласил.

— Это правда. Работы много, сам понимаешь, — сказал, отложив кофе. — Пусть мы живём в одном городе, но вот так не говорили уже сколько? Год? Эх, как же время летит… Ты то хоть как поживешь?

Гриша сел напротив, повесил цилиндр на тремпель и заказал чай, прежде чем ответить.

— Да всё также, как и у тебя. Работа, работа и только работа. Недавно вот Симон попросил разобраться с документацией одного из его заводов. Такое для меня было в новинку, оттого пришлось попотеть, — немного смущаясь, ответил он. — Как сам то? Небось, Эли всё пилит со свадьбой, я прав Фарль?

В ответ послышался его тяжелый вздох.

— И не говори… А я погулять, знаешь ли, ещё хочу. Рано мне в эту кабалу.

— Ах, кабель, — засмеялся Гриша. — Эли с тебя три шкуры спустит, если услышит такие шуточки. Кстати, как она там?

— Благополучно я бы сказал. Приют цветёт и пахнет. Ох, точно! Мои поздравления. Самый молодой кандидат в ряды высшей палаты — это сильно.

— Благодарю-благодарю. Так, ради чего ты меня пригласил? Неужели причина обмен любезностями.

— А тебе лишь бы о делах судачить. Давай подождём немного, кое-кто должен ещё прийти, — Фарль посмотрел на часы. — С минуты на минуту… я надеюсь.

— И кто же? — поинтересовался Гриша.

— О-о, этого человека ты точно будешь рад видеть.

Тем временем фигура в красном шарфе неслась по улицам вдоль толпы. Она так стремительно рвалась вперёд, что вовсе не видела, как сбивает прохожих. И вот случайно она с размаху развернула одного мужика.

— Извините! — протяженно крикнула.

— Ну ты даёшь! Так и убить можно! Ох, всё Розе передам, — посмеялся он.

— Блин-блин-блин! Опаздываю! — проговорила она, глядя на часы. — Меня Фарль точно отчитает…

Она свернула за угол и добралась до 20-го квартала.

— Где же эта кофейня? А! Нашла! Фарль! — она аж замахала обеими руками при виде него. — Я почти вовремя!

— И года не прошло… Живёшь в двадцати минутах ходьбы, а умудряешься опаздывать. Женщины, что с них взять, — ответил Фарль, пожав плечами.

— Здравствуй, Лотти, — внезапно поробел Гриша. — Для своих лет ты отлично выглядишь… то есть не для своих лет, ты же и так молодая… я хотел сказать. Ну-у, ты очень красивая… как бы вот…

Девушка заметно подросла и стала ещё краше за эти годы. Короткие рыжие кудри сияли на солнце, словно искры. Они ослепляли Гришу, который от удивления и слов не мог подобрать. Он покраснел, не мог нормально сформулировать мысль. Но это и не требовалось. Лотти тут же обняла его. Так крепко, что сдавила грудь.

— Я тоже рада тебя видеть, глупенький! Ты так вырос!! На две головы выше меня. А красавчик то какой, не могу.

— Не смущай.

— Голубки, может вам стоит сразу пожениться, — встрял Фарль.

— ЧТО ТЫ НЕСЁШЬ?! — завопил Гриша.

— А что это можно, — подтрунивая, парировала Лотти.

— Наша девчонка! — радостно воскликнул он. — Как там Эли?

— Ой, да всё прекрасно. Грустит только вот, что кое-кто ей внимание совсем не уделяет, — покосилась на Фарля.

Он отвел взгляд.

— Понятно всё с тобой… Гриша, как твоя жизнь? Не могу поверить, что увидела тебя! — проговорила восторженным голосом. — Пять лет ведь миновало. Видимо, мне стоит поблагодарить за это Фарля. Хоть какой-то прок от него есть.

На эту реплику Фарль отреагировала недовольным фырком.

— Прости, — виновато ответил Гриша. — Ты же сама понимаешь, как у нас всё строго. Теперь, когда я стал кандидатом, могу себе позволить немного пошалить.

— Кем ты стал?! Это же замечательно, теперь мы сможем…

— Кхм! — прервал её Фарль. — Что же вы оба всё о делах хотите талдычить. Успеется это обсудить. Я сегодня вас собрал, чтобы просто поболтать. О делах позже.

А они были и не против. Около двух часов они разговаривали, и темы не исчерпывались. Истории, произошедшие за эти годы всё всплывали. Лотти осталась работать в приюте, став прекрасной работницей, во многом похожей на Розу. Её так никто и не усыновил, а она лишь рада этому. Григорий экстерном закончил престижное учебное заведение: школу имени Фауста Гильмеша — тоже самое он провернул с университетом. Сейчас он во всю занимается научной деятельностью — пишет докторскую диссертацию. Однако главной сферой его интересов осталась политика. Заслужив уважение в лице аристократов, его приняли в ряды кандидатов, которые должны войти в состав высшей палаты совета. Как раз на следующем заседании будут рассматривать, достоин ли он вступить в совет. Если да, то он станет самым молодым его членом за всю историю.

— Кстати, Фарль, — подумал Гриша. — Совет ведь уже в этом месяце. Я помню, в регламенте отмечался вопрос о вхождении семьи Ной Кэмпл в высшую палату. Тебя тоже есть с чем поздравить.

— Да. Я долго к этому шёл. Обстоятельства наконец начали благоволить. И-и раз уж ты сам поднял эту тему, то я хочу кое-что спросить.

— Спрашивай. Отвечу с радостью.

— Что ты думаешь о классовой системы? — его тон вдруг переменился, стал более серьезным.

— Сразу в лоб, — сказал Гриша, отложив чай. — Ну-у, раз ты спросил прямо, то я и отвечу соответствующе. Я не поддерживаю твою политику. Для меня классовое устройство незаменимый атрибут общества. Кажется, я уже это неоднократно говорил.

Лотти удивилась такому ответу, но пока решила не вступать в диалог, хотя хотелось.

— Значит, твоё мнение так и не изменилось… Но почему? Ты же сам вырос здесь? Ты видел, что делает это неравенство с людьми.

— Фарль, люди изначально неравны. Это простая истина, с которой нужно смириться. И именно, потому что я жил тут, я понимаю всю сложившуюся ситуацию. Да, есть проблемы, серьёзные проблемы, которые нужно решать, но не затрагивая фундаментальных устоев.

— Как ты не поймешь? У нас отняли свободу, свободу развиваться, просто жить там, где мы хотим в конце концов! Общество неверно, оно гнило как раз в основании.

— Если мы абсолютно несвободны с рождения, то почему сейчас здесь? В этих дорогих фраках и с таким статусом. Скажешь, счастливая случайность?

— Просто у нас были способности, способности которые заметили.

— Именно. Способности. Их ты тоже собираешься уровнять? Это естественно, что некоторые способнее других. Умнее, сильнее, выносливее. Все качества либо заложены, либо развиваемы. Никто не отбирает свободу развития, как ты говоришь. Всё дело в усилиях, а не в нытье, что вот я такой кривой из-за системы.

— Так мою позицию ты называешь нытьем?

Они часто спорили на эту тему, практически всякий раз как встречались. Это была дружеская перепалка, не выходившая за рамки.

— Я говорю, что отмена классовой системы ни к чему не приведёт. Всегда будут те, кто особенней с рождения; те, кто стараются; и те, кто уповают на удачу, ничего не делая.

— Это то верно. Но дело то не в этом…

— А как же чувство угнетенности, — встряла Лотти, не выдержав. — Чувство, что ты чем-то хуже других, просто потому что родился в другом районе. Разве это хорошо, по-твоему?

— Хорошо? Когда ты стала использовать такие слова? — недоумевал Гриша.

— Это неважно. Так это нормально, что к Рабочему району относятся, как к гетто? А тем, кто здесь живёт, как к вторсырью? Аристократам нет дела до нас. Они упиваются властью.

— Ты права, Лотти. Но тут дело в самих людях, а не в системе. Я считаю, что нужно провести кадровую чистку и тогда…

— Тогда к нам не перестанут относиться, как к ресурсу… сырью? Не смеши. При таком раскладе всегда будут тебе кто на коне и, кто под ним. Смерть моих родителей тому доказательство. Лишь потерянный ресурс, а не человеческая душа.

— Лотти, это был несчастный случай. На твой счёт перевели крупную сумму как знак извинения.

— Сумму… Для тебя люди теперь измеряются в деньгах? На них я смогу купить мне новых папу и маму, я правильно тебя поняла?!

Гриша начинал злиться.

— Ты с детства вообще не изменилась! Всё такая же упертая. Всё также переворочаешь смысл моих слов. Я же не это имел ввиду.

— Классовая система рассадник греха, Гриша.

«Она говорит совсем, как мама, — подумалось ему. — Прям слово в слово. Хорошо… грех… теперь эти понятия мне ясны, как день. И спустя пять лет я понимаю, откуда ноги растут».

— Был бы тут Нейт, он бы меня поддержал, — уверенно вставила Лотти.

Стоило услышать это имя, как сердце Гриши затрещало. Эмоции хлынули волной, они накатывали и накатывали, бились о рифы его души, пока наконец не пробили их.

— НЕЙТ МЁРТВ! — гневно оборвал он. — Эти кабы да если бы ни к чему. Если бы он и был здесь, то, как и в детстве, НИ ХРЕНА БЫ НЕ СКАЗАЛ!

Лишь одно упоминание Нейтана вызвало в нём бурю. Повисло молчание.

«Видимо, зря я затеял этот разговор», — всплыло в уме у Фарля.

— Да… Нейт мёртв. Он также стал жертвой этого общества. Скажешь не так, Кол Галланд?

Гриша ещё сильнее распылился. Фамильярничество он расценил как пассивную агрессию.

— Ты знаешь, что это не так, — тихо проговорил он. — Не используй смерть лучшего друга как аргумент. Это низко, Шарлотта.

Она опомнилась.

— Мне, наверное, уже пора, — продолжил Григорий. — Рад был увидеться… я сейчас попытаюсь почаще заезжать в приют. Передай маме, пожалуйста.

— Угу… Гриша, прости…

Он ничего не ответил. Уже через минуту он скрылся, завернув за угол. Да и толпа спрятала его за своей широкой спиной.

— Я зря, зря вспомнила Нейта, — проговорила Лотти, начав теребить шарф. — Он ведь так страдал на похоронах… Ну что за дура.

— Не бери в голову. Ты всё верно высказала. Похоже, Гриша всё-таки не станет нашим союзником. Это печально… очень. Если такой человек, как он, вступит в совет… боюсь, мне будет с ним не совладать.

— Ты справишься, Фарль. Я в тебя верю, мы все в тебя верим.

«Это общество прогнило, — в голове прокручивала Лотти. — Оно причинило столько боли. Общество, в котором мы выросли, просто отвратительно».

«Оно убивает и душу, и тело, — мыслил Гриша, вальсируя в толпе, — Аристократы сбились с пути, они недостойны своего статуса».

«Они безнаказанно творят всё, что вздумается. Они погрузились в разврат, выпивку, удовольствия жизни и самое страшное зациклены на чувстве собственной важности».

Мысли этих двоих шли параллельно.

«Забыв про добродетель, про важности быть полезным этому обществу, они стали оковами», — продолжал Гриша.

«Поэтому…»

«Поэтому…»

«Это общество…»

«Это общество…»

«Нужно разрушить!», — решительно прозвучало в сознании Лотти.

«Изменить!»

II

Позже в поместье Кол Галландов.

— Я вернулся, отец, — холодно поприветствовал Гриша.

— Рад видеть. Как прошла встреча?

— Как мы и предполагали, — ответил он, достав из шкафа бутылочку виски. — Фарль пытался склонить меня на свою сторону. Ничего нового.

— В таком случае для меня загадка, почему ты всё равно ищешь с ним встречи, — отпарировал Симон, просматривая стопку бумаг одной рукой, а другой доставая пару стаканов из выдвижного ящика.

— Он мой друг, мне кажется это естественным желанием. Правда, неприятно, что его идеи разделяет Лотти.

— Лотти? Ах, да-а. Твоя подружка с приюта. Эта Лотти… она представляет угрозу?

— Совершенно никакой, — отмахнулся Гриша, начав протирать стаканы.

— Славно. Очень славно. Наша партия с Фарлем вновь преподнесла нам сюрприз. Не ожидал, что вопрос о вхождении семьи Ной Кэмпл поднимется так скоро.

— Для меня это тоже стало откровением. Смерть Гильмеша — удар для всех. Если я не ошибаюсь, расследование ведёт контора. Есть какие-нибудь результаты?

— Контора плотно сидит на игле Зайн Такира, мне мало что известно.

— Мне не верится, что кто-то посмел совершить такое со всеми уважаемым Гильмешем. Это неслыханно. Человек, убивший его, лишил государство великого рода.

Григорий наконец присел. Он закончил натирать стаканы и вместо этого начал любоваться, как через их плотное стекло проходит солнечный свет. Один солнечный зайчик уже поскакал по дубовому столешнице, прямо по бумагам, отчего Симон легонько улыбнулся и продолжил:

— Это так. И боюсь, теперь всё складывается не в нашу пользу. Со смертью Гильмеша ниша в высшей палате опустела, а остальные так и норовят запихнуть туда приближенные семьи.

— Как думаете связано ли покровительство Бен Кильмани семье Ной Кэмпл с Розалией?

— Не исключено, — поразмыслив, ответил Симон. — Пьер горячо любит и уважает свою дочь, и вполне может благоволить её идеалам. А может, тут сыграл дух либерализма свойственный всем Бен Кильмани. Кто же разберёт.

Они сидели в кабинете Кол Галланда — просторном и светлом помещении.

— Семья Зайн Такира консервативны во всех отношениях, — произнёс Гриша, наливая виски. — Думаю, стоит наладить с ними связь.

— Старшее поколение упертые бараны, нежели консерваторы. Их политика «наблюдать и не вмешиваться». Но… на собрание от лица семьи придёт молодой Сатори.

— Сатори, — задумавшись, выскользнуло у Григория. — Он человек гибкого ума. Последний раз, когда я его видел, убедился, что его взгляды на будущее не столь «застывшие».

— Это радует. К сожалению, ты войдёшь в высшую палату со старым составом. Твоим сверстникам это светит лишь через несколько лет. Первое время будет проблематично вести дела. Опорой может быть лишь Нат.

— Вы так говорите, словно Вам уже известно войду я или нет, — посмеялся он.

— Иначе быть не может. Ты ведь мой сын.

Они чокнулись и одним залпом опустошили стаканы.

— Как поживает мой дорогой брат? С тех пор, как он уехал на учёбу, от него нет новостей.

— Константин? Он также бездарен, как и всегда. Скорее всего, его скоро отчислят.

— Он до сих пор увлекается этим своим «хобби»? — с ухмылкой спросил Гриша.

— Видимо, да. Константин так и не усвоил урок. Как вернётся, можешь поговорить с ним… как брат с братом?

— Конечно, — ответил он, натянув рабочую улыбку.

Послышалось несколько ударов в дверь — вошла Натали. Столь же прекрасна, как и пять лет назад.

— О-о, Гриша, ты уже вернулся! — радостным голосом воскликнула она.

— Вот только что. Что-то нужно? Мы с отцом беседуем о делах.

— Просто хотела узнать, когда ты прибудешь. А тут такое счастье, ты уже здесь.

— Я думаю, мы всё уже обсудили, Григорий. Можешь провести время с сестрой, — влез Симон.

— Если так, то до вечера. Я хотел бы обсудить свою речь с тобой.

Симон кивнул, продолжив пролистывать торговые договора. Гриша и Нат вышли на улицу. Девушка решила прогуляться по саду. Натали взяла молодого аристократа под руку и повела по вымощенному тротуару.

— Ты хотела о чём-то со мной поговорить. Я слушаю.

— Я всегда хочу с тобой разговаривать, — сказала она, нежно коснувшись его руки. — Последнее время ты такой занятой. Совсем не уделяешь мне, своей сестре, внимания. Мне одиноко знаешь ли, — дополнила и надула щёки.

— На носу важное событие. Это если не считать защиту докторской, — безразлично ответил он.

— Какие мы серьёзные. Напомни, какая тема работы?

— Моральные категории добра и зла: в довоенной философии теистических общин и в призме современных этических воззрений Церкви Единства.

— У-у, как сложно. Мальчик ударился в религиозные проблемы. Кому это сейчас интересно? Теистические общины — это меньше процента в Артее.

— Но тем не менее они есть. Более того, они набирают силу в Рабочем районе, — пояснил Гриша. — Натали, прошу хватит упираться грудью.

— Тебе не нравится? А раньше ты был без ума от них, — они повисла на нём. — Слушай, а давай ты вечером вместо отца заглянешь ко мне? Мы можем отлично провести время… только ты и я.

Гриша остановился. Темно-зеленая листва затмили собой солнце, и в миг на его лице проступила тень. Она закрыла его полностью, оставив лишь крохотную правую часть освещенной. Тогда Кол Галланд приблизился к сестре и тихо нашептал:

— Нат, ты вполне могла забыть, поэтому напомню… я больше не игрушка больной нимфоманки. Не испытывай моего терпения.

— Какой страшный. Мальчик вырос и стал мужчиной.

— Мальчик мёртв, дорогая Натали, — он убрал с себя её нежные руки. — Наша прекрасная семейка поспособствовала. Если это всё, что ты хотела обсудить, то прости. У меня много дел.

Сказав это, он ушёл. А Натали осталась подле беседки.

«У меня много дел, говоришь? — эта фраза отдалась в её голове до ужаса неприятным чувством. — Во истину Кол Галланд»

Компания очаровательной особы на данный момент была юноше абсолютно неинтересна. Нат тоскливо уселась на скамейку, провожая его взглядом.

— Ах… видно, и я, и ребятки слегка перестарались, играясь. Кто же знал, что игрушка станет игроком по крупнее. Но даже так… эти глаза морского дна остаются до скверного привлекательными.

***

Вечером того же дня, только в Рабочем районе.

Лотти в компании ещё двух человек в спешке куда-то направлялась. Они надели плащи и под покрывалом ночи шли по переулкам.

— Не думаю, что успеем к началу проповеди, — сказал один из них. — Чего тогда торопиться?

— Стёп, даже если мы опаздываем, это не значит, что мы должны сбавлять темп.

— Георгий, прав, — встряла Лотти. — К тому же сегодня не только проповедь, сегодня мы обсудим наши планы на будущее.

— Вы серьёзно верите, что у нас что-то получится? — продолжал бурчать он.

— Если не веришь, тогда тебе следует сразу уйти! — прогневалась Лотти.

— Да верю-верю я… дай хоть недовольным побыть. А то взъелась, как собака.

— У нас нет времени быть недовольными. Оглянись вокруг, — её взгляд пробежался по стенам и переулкам. — Если мы ничего не сделаем, наш дом навсегда останется таким… или даже хуже. Посмотрите хотя бы на этого бедолагу. Не дай Бог стать таким же.

Прямо перед ними проходил человек, одетый в ободранную и грязную ткань. Его глаза были пусты, он постоянно бормотал себе под нос бессвязные фразы и еле передвигал босые ноги. Они были изранены, виднелся длинный шрам до самой лодыжки. С виду казалось, что он под наркотиками или вовсе не в своём уме.

— Как ужасно, — вновь заговорила Лотти. — Видите, он порождение этого общества… общества, которое привело нас всех в отчаяние.

— Отчаяние? — бродяга услышал её слова и повернулся всем телом к ней. — Знаете, что такое отчаяние? Отчаяние — это когда вас двое. Кха! кха! кха! — истерично засмеялся. — А? А-а?! — к полоумному пришло внезапное осознание. — Какой странное чувство… я что СУЩЕСТВУЮ?! КАКОЕ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЕ ЧУВСТВО!! — за словами последовал дикий хохот.

Его смех резал уши, он будто царапал сознание, проникал в его глубь и разрывал его на части. Смех сумасшедшего, в котором чувствовалась сама суть грусти. Он смеялся, но лицо исказилось от печали. И так он продолжил идти вперёд, сам не ведая куда.

III

Пять лет назад. 209-ый год со дня открытия пара Земли.

Небо над городом заволокли тучи. Они вальсировали, собираясь излить всю горечь утраты по тому, кто за ними наблюдал. Начался дождь. Холодные, крупные капли отбивали ритм по натянутым зонтам. Люди в траурных одеждах склонили головы перед могилой. Тонкая гранитная плита торчала из земли, устремляясь ввысь. Надпись на ней гласила: 196–210 гг со дня открытия пара Земли. Нейтан из Норта «Тот, кто смотрит на небо и ищет ответ».

Служитель Церкви Единства читал псалмы пророка Григория:

— Да прибудет его душа в Единой душе. И будет она вращаться в едином потоке душ созвучно с другими чистыми душами, пока не вернётся на землю обетованную и не продолжит творить дела благие и угодные роду человеческому.

Из-за дождя его белая ряса окрасилась в серый цвет, он и сам весь промок, но продолжал говорить:

— И пусть ребенок не успел начать свой путь, как уже покинул нас, но помыслы его всегда были чисты, а действия полезны. Пророк Григорий в Откровении человеческом писал: «Нет больше горя, чем утрата детей наших, ведь дети есть будущее. Я не знаю, кем были они или кем станут. Но знаю, что каждый ребенок есть самородок в чистой сути своей. И никогда не заполнить ту пустоту отцов и матерей, братьев и сестёр, друзей и подруг, тех, кто любил и ненавидел, что образовалась с уходом того, кто придавал их существованию весомости. Сам я не отец и не понять мне до конца, что значит это. Однако я понимаю, что такое терять близких. И потому скажу. Скорбите об утрате, но идите вперёд навстречу рассвету, как того хотели бы любящие вас».

На похоронах собрались все приютские дети, в том числе и Гриша. Симон привёз его, а сам остался ждать в Атмосе. Выходить у него не было особого желание, да и он прекрасно понимал, что его присутствие там излишне. Гильмеш стоял позади всех. Подле него с зонтом расположился Гамлет. Николай сам организовал церемонию, наплевав на традицию. В Артеи редко, кого хранили именно так: вкапывая пепел в землю и оставляя надгробие. Обычно имена записывались на общую могильную плиту, а прах забирали либо домой, либо отдавали Церкви. Но Николай распорядился, чтобы этого мальчика похоронили по-особенному. Роза нависла нал могилой, рыдая. Она упала на грязную землю, стуча по ней кулаками.

— Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ. ГИЛЬМЕШ! — кричала она. — Как ты мог такое допустить? Я ведь доверила тебе своего мальчика… Нейтан… Нейтан!

Роза прильнула к могиле, и словами не описать её горя. Это была не пустота, не гнев и не горечь. И даже не помесь этих чувств. То, что она испытывала, было чем-то пожирающим и сжигающим дотла. Словно кусок бумаги подожгли в самой сердцевине, и тлен медленно расползался до краёв.

Операция, которую Гильмеш обещал провести, прошла неудачно. Нейт умер вскоре после неё в период реабилитации. Тело ребенка не выдержало такого долгой хирургической процедуры, длившейся 17 часов. Николай решил оперировать и руку, и ногу вместе, чтобы ускорить процесс. Однако он не предусмотрел, что мальчик слишком ослаб духовно и физически после произошедшего. Его пульс остановился через два мучительных дня, где Нейт боролся за жизнь, как мог.

Гриша и Лотти стояли рядом, они держались за руки, крепко-крепко вцепившись друг в друга. Глаза Шарлотты покраснели, она уже не могла плакать, проплакала последние три дня. Она чувствовала лишь ком в горле, он мешал дышать, нормально мыслить и горевать. Осознание до сих пор не пришло к ней. Григорий же был стоек, но было видно, как он сдерживается. Как стискивает зубы, смотря на Гильмеша. Как сверкают его глаза, и как затухают стоит коснуться могильной плиты. Эли держала над ними зонт. Она с ненавистью, с неестественной для неё злобой смотрела на Розу. И никакая горечь матери не смягчала её сердце.

«Если бы только она присушилась к чувствам Нейта, то этого бы не произошло».

— Гриша, знаешь, — внезапно заговорила Лотти, — я вроде как любила Нейта.

Он обнял её.

— Знаю. Тебе не удавалось это скрывать.

— Я так скучаю, Гриш… Так скучаю…

Когда церемония закончилась, Гриша сел в Атмос и уехал. После этого он не возвращался в Рабочий район целых пять лет. Потеря лучшего друга стала сильным ударом для него, который бьёт по нему так же сильно даже спустя время. Пусть Гильмеш прилюдно извинился перед всеми за свою ошибку, Дангель его не простил. Жгучая ненависть поглотила его, отныне его обожаемый кумир окончательно исчез.

— Ты в порядке? — поинтересовался Симон, когда тот сел в транспорт.

— Смерть — это естественный ход вещей. Мне грустно, но я вернусь в норму.

— Будем надеяться. Нат рассказала мне о том, что тебя сильно испугало хобби Кости. Я уже наказал его. Приношу свои извинения. Хах… снова. Я оказался никудышным отцом, раз позволял ему такое.

Дангель никак не ответил. Ни опроверг, ни подтвердил. Он пропустил все его слова мимо ушей, его сейчас для не было, ничего не было.

Вернувшись в поместье, Гриша целый день не выходил из комнаты. Он отказывался от еды, ни с кем не разговаривал, только читал. Распластавшись на кровати, он погрузился в книгу «Структура наказания».

«Делами особой важности занимается специальное подразделение органов правосудия и правопорядка, именуемое КСС (Контора Сохранения Спокойствия). Её сформировала семья Зайн Такира в 134 году. Необходимость создания особой организации была связана с попыткой покушения на главу высшей палаты — Артемия Двар Слуцкого.

Контора представляет собой троичную структуру: управляющее бюро, аналитическое бюро и детективное бюро. Последнее занимается непосредственно сыскной деятельностью».

— Контору называют организацией специального назначения, — читал он вслух, — так как её привлекают для расследования дел государственной важности. Так выискивание политических преступников; лиц, совершивших неправомерные действия против представитель аристократического класса; и раскрытие противозаконных террористических или иных экстремистских организаций, которые скрывают свои намерения на публике — является юрисдикцией конторы. Организациями с открытым характером экстремисткой деятельности занимаются другие надлежащие органы.

Дверь его комнаты приоткрылась. Натали тихим шагом зашла к нему и села рядом, а Гриша даже не почуял неладного.

— Какую сложную литературу Вы читаете, молодой человек, — произнесла она.

— А? Натали?! Когда ты вошла?

— Да вот только что. Ты ничего не ел сегодня, не проголодался случаем?

— Я не хочу, — скрываясь под книгой, ответил.

— Да ну? Живот то вон урчит.

Он покраснел.

— Отец рассказал, что случилось… Соболезную. Этот Нейт, он был твоим другом, да?

— Лучшим другом. Он был удивительным, его ждало великое будущее.

— Надо же. Расскажи о нём подробнее, — попросила Нат, по-доброму улыбнувшись.

И в течение часа Гриша говорил о Нейте, не переставая. С небывалым восторгом он вспоминал огромное количество историй, что с ними приключились. Думая о прошлом, он всегда улыбался, но когда реальность возвращала его в настоящее, радость уходила с его лица. Видя это, Нат нежно приобняла его и поцеловала в лоб. Время было уже позднее, все в доме спали, кроме них. Как и всегда, ночью тишина одолевала закоулки особняка.

— Не расстраивайся слишком сильно. Того, что было не вернуть. Если ты его помнишь, значит, он жив как минимум в твоём сердце. А теперь ложись спать. В твоём возрасте сон очень важен.

Она выключила свет и собиралась уходить, как Гриша окликнул её:

— Нат… ты можешь сегодня поспать со мной? Мне одиноко…

Натали игриво сверкнула глазами и облизнулась.

— Как можно отказать такому красивому мальчику.

***

В это же время в приюте Святого Норта Роза сидела в своём кабинете вся растерянная и отчаявшееся. Она осознавала свою вину за всё, что произошло. Мрачные мысли крутились в её голове. Противоречие её поступков с результатом не давали ей покоя.

«Я хотела, как лучше… Хотела сделать добрый поступок, поэтому отдала Нейта Гильмешу. В надежде, что ему там станет лучше, а теперь он мёртв. Поняв ошибку с Нейтам, я решила поступить с Гришей, как поступала всегда. Я прислушалась к его мнению, пусть Эли и говорила мне, что так не стоит делать. И вот Гриша политический инструмент моего врага. Я не понимаю… не понимаю… поступив по совести или закону, я всё равно осталась не удел. Господи, какие планы строишь Ты там, на что Ты отнял у меня Нейта и Гришу? Я лишь человек и мне не осознать всего величия замыслов Твоих, но дай мне хотя бы приблизиться на шаг к понимаю цели Твоей… Может быть, я ошибалась изначально? Может, неправильно воспитывала их, надеясь, что они вырастут в неведении и станут достойными рабами Божьими? Может, мне сразу стоило открыть им правду? Но я ещё могу… у меня осталась искра надежды, которую я не в праве утратить».

Этим же вечером она позвала к себе Лотти. Сонная девочка в пижаме уселась перед ней, уставившись на маму заплаканными глазами.

— Лотти, милая. Я хочу с тобой серьёзно поговорить.

— Да, конечно, мама.

Она почувствовала её серьёзные намерения и сама собралась. Роза рассказала ей о своей жизни в Аристократии; рассказала идеи, за которые боролась; веру, которую избрала и которой следует; всю тяжесть предательства, пережитого ей; а также планы, которые собиралась исполнить. Шарлотта внимательно слушала и прониклась её мыслям, так как с детства сама задавалась подобными вопросами. Несправедливость, неправильность общества. Их девочка замечала уже давно, поэтому она приняла всё то, что тёмной ночью ей преподнесла мама.

IV

Наши дни, но за 8 месяцев до встречи Гриши, Фарля и Лотти.

На скамейке возле трёхэтажного здания сидела странная фигура, она прикрыла своё лицо чёрной шляпой с опущенными полями, и о чём-то красноречиво разъяснялась:

— Вот ты мне скажи, как существо, обладающее недюжинным умом и обаятельностью. Как ты считаешь всё, что сейчас происходит, не шутка ли? — в ответ прозвучало лишь протяжённое молчание. — Затрудняешься в ответе? Хм- м… точно же, как я сразу не догадался, мой вопрос столь глуп и бессмыслен, что и ответа на него нет лучше, чем молчание. Ты, действительно, оправдываешь свою интеллектуальность. Но всё же если задуматься в этом ключе, то некоторые моменты так или иначе больше походят на шутку, нежели на серьёзный, может, и достаточно аргументированный довод. Сам задумайся… столько фактов, кажущихся абсурдными из-за неправильной интерпретации. Вот если применить другой подход, то всё становится на свои места. Ты согласен? — тишина. — Твоё одобрительное молчание меня крайне радует.

Он продолжал вести непринуждённую беседу, навесив на лице немного пугающую улыбку, которую люди надевают всякий раз, когда общаются на тревожащий их вопрос. Со стороны на него косым взглядом поглядывали прохожие.

— Мама, а с кем этот дядя разговаривает? — спросил мальчик.

— Ни с кем… идём-идём, — подгоняя, проговорила мать.

А мужчина всё разговаривал, при этом ехидно посмеиваясь. И смех этот до более неприятный, такой будто бы он заглянул в недра сознания и достал оттуда нечто, что гораздо страннее его действий.

В это же время из подъезда вышел высокий мужчина, обёрнутый в серый плащ. Выйдя на свет полудня, он надел такую же шляпу только с прямыми полями, под которую скрыл пепельные волосы. И лишь после обратил свой острый взор на фигуру, беспечно лепечущую с чёрным вороном. Даже когда он подошёл ближе к скамье, ворон не посчитал нужным сдвинуться с места.

— Уже закончил? — спросил мужчина.

— Да, — ответил он, закурив. — А ты всё народ пугаешь, как погляжу.

— Разве? — недоумевающим голосом. — Я просто беседовал с товарищем о делах насущных.

— А-а, да, я так и понял… пойдём у нас ещё много работы.

— Понял. До встречи, месье! — обратился к ворону.

Птица повернула голову и каркнула.

— Что? Тебя тоже уже довёл? А я с ним круглосуточно, представляешь? Обдумай это на досуге. Ладно, бывай.

Они шли по пешеходной улице, заполненной магазинчиками.

— Быстро ты… что-нибудь выведал?

— Ничего стоящего. Просто очередной офисный планктон. Ему ничего не известно. Кстати, Тринадцатый, что это за слово ещё такое, «месье»?

— Был бы интеллектуалом, знал был. Вежливое обращение на мёртвом языке. А вот то, что мы ничего не выяснили удручает. Ты же знаешь последствия, Восьмой.

— Не беспокойся об этом. Контора не придерётся.

Они продолжали идти, завернули в переулок, на кирпичных стенах которого, словно артерии, тянулись паровые трубы. Пройдя по извилистым тропам, они вышли на оживлённую улицу, где по другую сторону дороги доносился тоненький мальчишечий голос. Парень размахивал стопкой свежих газет и выкрикивал:

— Убийство! Убийство! Найдены остатки тела Николая Флок Гильмеша! — кричал, зазывая людей.

Восьмой и Тринадцатый пробурили себе путь, сквозь бушующий людской поток. Восьмой купил газету у мальчонки. Прямо перед ним он распахнул её и начал читать. Взгляд его был прерывист и прыгал со строки на строку, в поисках чего интересного.

«Руку именитого философа нашли в канализационной трубе на улице Соколова. Перед этим, согласно экспертизе, ей пришлось проплыть по меньшей мере с десяток улиц при чём под стеной. Все эти данные свидетельствует, что убийство было совершено не в нашем Центральном районе. Как и предполагалась, следы ведут в Рабочий район. Дело перешло в юрисдикцию КСС (Контора Сохранения Спокойствия), проверенные источники сообщают, что параллельно дело ведёт СОГ (Служба Охраны Государства)».

— Что интересного пишут? — спросил Тринадцатый, поглядывая в газету из-за спины.

— Помнишь, я говорил, что контора не придерётся? — тот кивнул, — Забудь. Похоже, контора будет в ярости.

— Из-за нас?!

— Кто знает. Информация о Гильмеше просочилась в массы слишком быстро. Пусть это ошибка Службы контроля СМИ, но попадёт нам.

Он бросил газету в урну и продолжил идти, ускорив шаг. Они шли, пока перед ними не предстала высотка с большими буквами на входе «СОГ». Пройдя внутрь, заходишь, словно в муравейник, где тысячи насекомых носятся с кипой бумаг с этажа на этаж. Жуткий гул, топот и этот раздражающий женский дикторский голос, что раздаётся со всех сторон — всё это бесило Восьмого.

— Гильмеш был крупной шишкой. К тому же последний в своём роде, — раздумывая, сказал Тринадцатый. — Не мудрено, что Чисел подключили в дело.

— Это то да. Только вот понять не могу, кто и как смог его убить? А главное зачем?

***

Он погрузился в себя, вспоминая первый поход в дом Гильмеша в Рабочем районе. Это было невзрачное здание в самых затворках города, если бы не линии питания, его легко можно было бы вовсе не заметить. Внутри никакого удобства. Белый кафель и серые стены создавали жуткую атмосферу подпольной лаборатории. Каждое помещение было отдельным кабинетом с дорогим оборудованием. В этой лаборатории было лишь несколько спальных комнат. Свет перешёл в режим аварийной работы, поэтому был тусклым и постоянно мерцал.

— Мерзко тут, — выдал Тринадцатый. — Не место для аристократа.

— Точно.

Они прошли дальше по коридору под мигающие желтые лампы. Лёгкий скрип доносился откуда-то впереди. Детективы осмотрели несколько комнат, в них хранились записи исследований Гильмеша, лекционные тетрадки и неопубликованные труды. Зайдя, по-видимому, в кабинете философа, Восьмой начал рыться во всей документации. Среди пепла и чернушной гари, оставшейся на полу и стенах, его серые глаза зацепились за чудом уцелевший файл: «Проект по усовершенствованию человеческого сознания».

«Какого здесь было? — подумал он. — Похоже, что кто-то устроил пожар… а вот и инструмент».

Восьмой поднял с пола горелку, и его взгляд схватился за шприц-пистолет с пустой колбой, что валялся в самом углу комнаты.

«Занятно», — промелькнуло в его уме.

После он шустро пролистал найденную папку. Там были лишь статистические данные и несколько заметок на полях.

«Фаза три провалена. Переходим к фазе четыре. Надеюсь, последней».

— Гильмеш в своём репертуаре. Он всегда был одержим способностью человека к познанию.

Детектив забрал в собой папку и пошёл дальше. У раскрытой железной двери он пересекся с Тринадцатым.

— Скажи, Восьмой, у Гильмеша были проблемы с ногами?

— Нет, насколько знаю. А что?

— Тогда эта штуковина слегка не вписывается в интерьер, — он показал экзо скелет. — Да и размерчик явно не на него.

Они вошли в комнату перед ними. Всё… абсолютно всё в ней было залито кровью. От пола, столов до непрозрачного стекла перед ними. Мебель верх дном, оборудование разрушено под чистую, а записи разорваны.

— Это и есть тот самый стим-тек? — спросил Тринадцатый, посмотрев на массивный компьютер.

— Не он. И это странно. Все свои исследования Гильмеш проводил, используя стим-тек. Но его тут нет.

Восьмой всё больше погружался в недоумение. Он снял шляпу, и волосы цвета снега упали на лоб. Оставшееся от тел Николая и Гамлета забрали криминалисты, составив подробный отчёт. Их убили с особой жестокостью, голыми руками, а конечности порезали медицинской пилой. Какую-то из частей спустили в унитаз, какую-то затолкали в морозильник. По всей лаборатории криминалисты обнаружили отпечатки пальцев, но они не были зафиксированы в общей базе данных.

— Убийство абсолютно нелогичное, — произнёс Тринадцатый. — Полностью тело не спрятали, значит, целью было надругаться над ним. Но с такой жестокостью… не знал бы людей… подумал бы, что такое сотворил настоящий монстр.

— Пусть это сделал псих, однако он был достаточно в сознании, чтобы скрыть все свои следы, ведущие к личности.

— Все ли? — с интригой выдал Тринадцатый, держа в руках маленькую белую нить.

Его ловкий взгляд нашёл её в комнате за стеклом. Это было помещение, куда не попадал свет и звук. А его стены были покрыты мягким материалом, словно в психлечебнице.

***

Восьмой вернулся в реальность, благодаря тряске Тринадцатого.

— Ну ты чего?! За весь наш отчёт не сказал ни слова.

Только что они отчитались о ходе расследования перед управляющим бюро и получили новые материалы по делу.

— Я размышлял, — лаконично ответил он. — Что-нибудь полезное есть?

— Ещё как, — с ухмылкой сказал Тринадцатый. — Та ниточка. Это дорогой шёлк, из которого шьется одежда для аристократов. И как показала опись. У Гильмеша одежды из такого материала не было.

— Это значит, — в трепете высказался Восьмой. — На месте убийства был кто-то из аристократов. Дело приняло совершенно иной оборот.

Он заулыбался, почуяв по-настоящему увлекательную загадку.

V

Наше время.

Сегодня рассвет в Артеи наступил рано. Палящее солнце проникло в одну из комнат обширного особняка. Его лучи медленно поползли по подоконнику, спустились на пол и вскарабкались на стол с кучей документов, наконец дотянувшись до глаз Григория. Тот пережил бессонную ночь, заснул прямо на столе часом ранее. Открыв веки, свет ещё сильнее заколол его.

— Вот день X и настал, — произнёс он, убрав пряди с лица. — День, когда я войду в высшую палату.

К молодому Кол Галланду трезвость ума пришла быстро, сразу после контрастного душа. Пар от него осел на зеркало, Григорий протёр его и с довольным видом посмотрел на себя. Бездонные темно-синие глаза сверкали уверенностью, в них чувствовалась сила, неосязаемая мощь, способная открыть любую дверь. Его лицо было чистым, гладко выбритым, оно также сияло. Вот отражение коснулось торса. В меру мускулистого, привлекательного, но для Гриши оно было отвратным воспоминанием. Несколько шрамов расползлись по прессу и груди. Он потрогал их и ухмыльнулся, цыкнув. Вскоре аристократ спрятался от них: надел парадный белый костюм с золотыми вышивками. Он также уложил волосы воском и закрыл их цилиндром. Уже потом Гриша обратился к Натали, чтобы та убрала мешки под глазами легким макияжем. Сестра с радостью согласилась.

На такое важное событие приехали даже Константин с Марией. Они учились в культурной столице — Фетре. После напряженного и молчаливого завтрака вся семья Кол Галландов расположилась в Атмосе и направлялась к зданию совета.

Костя сидел напротив Гриши. Вид его был неприятен глазу. Он располнел ещё сильнее чем в детстве, его круглое лицо покрылосьпрыщами, а коричневый фрак скрывал синяки, полученный во время обучения. Не все студенты оценили его «хобби». Сам Коста думал, что это происки непрошенного родственника. Он с завистью и даже ненавистью смотрел на сводного брата, пожирая его маленькими глазами. Мария выглядела намного лучше, она была красива, пусть и далеко не так, как сестра или мать. Она перекрасила волосы в черный и нанесла яркий макияж, за что её ругала Ракшаса.

— Мария! Ты выглядишь, как дешёвая уличная девка. Ох, какой позор явиться с такой дочерью. Скажи же, дорогой? — обратилась к Симону.

— Не имеет значения, как эти двое выглядят. Триумф сегодня ждёт лишь одного.

Его янтарные глаза переместились на гордого Гришу.

— Могла бы быть похожей на свою сестра, — продолжила шарманку она.

Натали лишь усмехнулась. Марию ещё в детстве достали нравоучения и то, что её вечно сравнивают с идеальной сестрой.

«Нат то, Нат это, — думала она. — Принцесса нашлась мне. Я ничем не хуже этой стервы».

Натали Кол Галланд, и правда, была успешным первенцем. С ранних лет легко усваивала науки, танцы и игру на музыкальных инструментах — всё то, чем должна владеть истинная аристократка. И вот годом ранее, когда ей исполнилось 21, она вступила в совет. Однако за это время не предоставила Фарлю особого сопротивления. Она была хитра и коварна, но не так умна и расчетлива, как он. И Симон это понимал, он осознал это ещё тогда, когда Фарль только вступил на политическую арену.

— Волнуешься, сын? — поинтересовался Кол Галланд, протягивая стакан виски.

— Лишь легкая дрожь в теле, — ответил Гриша, жестом отказавшись от предложения.

— Это нормально. Я тоже в своё время чувствовал подобное, — подбодрил он.

Последовав примеру сына, Симон убрал алкоголь.

— Вы и Розалия в одно время стали членами совета, так ведь?

— Да. Но нам было тогда по двадцать, а не восемнадцать. На тот момент, мы считались самыми молодыми кандидатами. Эх, молодость.

— Вы говорите прям, как старик, только сигары и бороды не хватает, — посмеявшись, дополнил Гриша.

— А что — мысль. Ракшаса, как думаешь мне пойдет борода?

— Борода нынче не в моде, милый. Лёгкая щетина — другое дело.

Вот они заехали за ограду здания совета. Величественная постройка с колонами и символом чаши весом над ними предстала перед глазами. Они прошли внутрь. К этому времени все представители главных семей собрались в гостевом зале. Там устроили настоящий банкет с фуршетом и легкой выпивкой. Высший свет аристократического общества пришёл лицезреть Григория. Естественно, там присутствовали кандидаты и от других семей. Но по решению совета в этот год сможет победить только один кандидат и одна семья. От Зайн Такира явился Сатори, на этот раз они не предоставили кандидата. Вместо этого поддержали другую семью, которая должна была войти в состав высшей палаты. Гришу сразу привлёк крупный мужчина с черными волосами и бакенбардами. Это был Пьер Бен Кильмани — отец Розалии. Человек по истине могучий и телом, и духом. Он был вместе со своим сыном Эдмундом — младшим братом Розы. Рядом с ними стоял и Фарль.

Григорий подошёл к ним.

— Моё почтение, достопочтенный Пьер, — заговорил он. — Для меня честь познакомиться с Вами. Моё имя Григорий Кол Галланд.

— А-а, тот самый, — произнёс низким голосом. — Я тоже рад встречи. Должно быть, ты знаком с Эдмундом?

— Боюсь, мы знакомы крайне поверхностно, — вежливо ответил Эд. — Но всё же ты прав, отец. Рад видеть Вас в здравии, Григорий.

— Мне тоже, — он всмотрелся в его лицо. — Знаете, только сейчас заметил, как сильно Вы похожи на свою сестру.

— Что? — вопрошал Эдмунд. — Вы знаете Розу? Прежде Вы об этом не упоминали.

— Да, прошу прощения. Не было повода. Розалия меня вырастила. Можно сказать, что она моя мать не по крови.

— Вот оно как, — вступил Пьер. — Так ты из её приюта. Тем более достойно, что ты сейчас с нами в одном ряду!

— Благодарю за такие слова.

— Но-о… Эдмунд тоже в кандидатах, — он положил руку ему на плечо. — Поэтому на сегодняшний день мы соперники.

— Тогда пусть битва будет честной.

— Золотые слова! Сразу вижу мальчика моей дочурки, — выдал, расхохотавшись.

— Кхм, — встрял Фарль. — И тебя приветствую, дорогой друг.

— Прости-прости, — протараторил Гриша. — И тебе удачи сегодня. Речь то хоть подготовил или, как всегда, экспромт?

— Ха. Ха. Ха. И тебе удачи. Эдмунд парень с головой на плечах, битва выйдет суровой, — сказал он, потрепав того по голове.

— Фарль, прекратите… тут же люди, — смутился Эдмунд.

Немного поболтав, Григорий покинул их. Он ушел в сторону Сатори. Русоволосый молодой человек стоял у напитков, беседуя с представителем семьи Ново Думских, которых и продвигал.

— Рад Вас видеть, Сатори.

Этому молодому человеку было двадцать два, он вошёл в состав совета вместе с Натали. С Гришей же они познакомились достаточно давно, на одном из балов, и общались на хорошем тоне. Гриша со всеми умел наладить связь, если это требовалось. И нужных людей он держал близко. Даже до начала политической карьеры он создал нужный образ в глазах влиятельных особ.

— О-о, это же Григорий! И Вас весьма рад лицезреть. Хочу Вам представить моего друга — Андрей Ново Думский.

Тот вежливо поклонился и ответил:

— Рад выразить своё уважение, сыну семьи Кол Галланд. Желаю Вам удачи сегодня.

— Спасибо и Вам того же.

— Ох, прохвост же ты, Григорий, — высказался Сатори. — Всем известно, что ты дружен с Фарлем. И понятно, кому благоволишь.

— В политике нет друзей, лишь союзники и оппоненты, — помотав головой, ответил Гриша. — Да, я и Фарль друзья, но мы имеем разные взгляды. Я более консервативен, и поэтому, скорее, захочу сотрудничать с родом Зайн Такира.

— Вот оно как. Дерзко. Прямо сразу и в лицо. Осталось только понять, правда ли это? Или ты всего лишь подлизываешься ко мне, Кол Галланд?

— А мне есть смысл подлизываться? Я одержу вверх и без гнусных приёмом. Именно поэтому я и хочу, чтобы Вы понимали, какую политику я изберу, когда войду в совет.

— Хм… убедил. Давай заключим пари? Если ты сегодня победишь, то мы выпьем вдвоём и обсудим твои предложения. А если проиграешь, то я расценю твои слова как бахвальство и более не буду считаться с тобой.

— Я не против. Но позвольте и мне поставить условия в ответ?

— Как угодно, — махнув рукой, ответил Зайн Такира.

— Если Вы проиграете сегодня Фарлю, то Вы поговорите с главой семьи об оказании некоторых услуг Кол Галландам.

Сатори тут же стал серьёзным, он разгадал ту игру, которую решил начать Гриша.

— Ты хочешь создать политической блок? Надо же только вошёл в здание совета, как уже плетешь интриги. Тебя не стоит недооценивать.

— Так Вы согласны? — сверкнув глазами, повторил он.

— Да-а, меня всё устраивает.

Гриша поклонился и откланялся к семье.

«Этот парень, — размышлял Сатори. — Всего ничего, как начал крутиться в политических кругах, а уже смыслит в обстоятельствах дел. Если Ной Кэмплы победят сегодня, то объединятся с Бен Кильмани. В таком случае каждому решению совета, они смогу поставить вотум недоверия, что заморозит всякий проект. А если Эдмунд войдёт в совет, как и Фарль, то численный перевес голосов будет за ними. В совокупности с голосами из нижней палаты, баланс совета нарушится, и по факту они станут распоряжаться судьбой государства. В таком случае и Кол Галланды, и Зайн Такира будут не больше чем пустым местом, — Сатори взглядом провожал спину Григория. — Он уверен, что станет частью совета вместе с Фарлем, поэтому поставил такие условия. Хочет создать паритет между семьями. Естественно, что отец согласится сотрудничать. Это ведь самое разумное решение, чтобы остаться на плаву».

— Григорий Кол Галланд… — задумчиво, сказал Сатори. — Его стоит остерегаться. Он опасен.

— Молодой человек затеял гнусную игру, — произнес Андрей. — Жаль, что ему не светит разыграть карты, как он того хочет.

— Надеюсь, что так оно и будет.

Сатори помрачнел. Нечто не давало ему покоя, нечто, что он видел в фигуре молодого аристократа. Однако сам пока не понимал, чего боится.

VI

Раздался первый звонок. Он ознаменовал начало первого голосования совета: решения о вхождении семьи Ной Кэмпл или Ново Думских в высшую палату. Все господа последовали в совещательный зал. По пути аристократы в шикарных костюмчиках вели важный разговор:

— Фарль, — обратился Пьер, — каковы шансы на победу Эдмунда?

— Вам ответить честно, оценивая способности?

— Для начала давай так, — рассудил Бен Кильмани.

— Никаких, — оборвал Фарль. — Эдмунд во всём уступает Григорию. Если бы сейчас совет принимал решения, исходя чисто из логических соображений, то Григория приняли бы и без обсуждений. Но ныне имеет место быть противостояние интересов. Был бы жив Гильмеш, он бы точно отдал голос ему.

— А если ответить со стороны количества голосов?

— Когда я войду в состав совета, то наши совместные голоса превысят Кол Галландов. Окончательное решение останется за Зайн Такира. За кого они проголосуют, тот и войдет в совет.

— Зайн Такира и Кол Галланды не ладят… Отец Симона в своё время знатно насолил им. Мне мало верится, что Зайн Такира отдадут свой голос Григорию. А значит, всё идёт, как ты и предполагал.

— Пока да. Но-о я уверен, что Гриша сможет нас удивить.

Тем временем Симон и Гриша:

— Отец, ты помнишь наш план?

— Конечно. Он рисковый до неприличия. Если не выгорит, тогда мы останемся ни с чем. Ты это понимаешь? — озадачился Симон.

— Кто не рискует, тот не пьёт шампанское, — ответил Гриша, улыбаясь в предвкушении.

И вот собрание началось. Каждая семья заняла по трибуне. Члены высшей палаты стояли впереди, низшего за ними. А в самом центре расположились Фарль и Андрей.

— Достопочтенные члены высшей и низшей палат, — заговорил Ново Думский. — Я приветствую вас и выказываю глубочайшее уважение! И, конечно же, благодарность. Семья Ново Думских имеет долгую историю, ведущую к основанию государства. Мой предок работал вместе с самим Нейтаном Нортом над разработкой парового двигателя. И на протяжении многих лет Ново Думские упорно трудились на благо человечества. О чём свидетельствуют новейшие разработки в области транспорта. Не так давно мы завершили создание Ваппора 2! Ещё более быстрого и удобного способа перемещения. Ранее мы предоставили на рынок Атмос Лайт — дешёвое транспортное средство, доступное как жителям Центра, так и зажиточным из Рабочего района. Ново Думские вошли в состав низшей палаты тридцать лет назад. И ни разу не дали усомниться в своей полезности для общества. И как бы не была прискорбна смерть гения современности Николая Флок Гильмеша, нужно признать, что совет всегда представлял собой баланс. И теперь с уходом интеллектуального звена он нарушен. Пусть прозвучит горделиво, но моя семья как раз и представляет собой научный свет Артеи. По этой причине я и выдвигаю Ново Думских, дабы совет был полноценным, как при первом своём составе.

Далее Андрей зачитал все достижения за последние годы. Закончив, последовали бурные аплодисменты. Ново Думский был из семьи инженеров, которые удачно сочетали в себя деятелей науки и политики. В достоинстве его кандидатуры не сомневались, для многих он был фаворитом в этой иллюзорной гонке. Для многих, пока сцену не украсил Фарль. Строгий тёмно-синий костюм с таким же цилиндром придавал его образу особого шарма. А кудрявая темно-рыжая прядь волос, что ускользнула из-под головного убора, всегда делала его слишком привлекательным для дам.

После приветствия, он сразу перешёл к сути. Он прогремел на весь совет своим бархатным голосом:

— Услышав всё, что сказал достопочтенный Андрей, я задумался. Его слова имеют весомую долю истины. И я, пожалуй, согласился бы с кандидатурой его семьи и сразу же отклонил свою! Но, к сожалению, в нынешних условиях я не могу это сделать. Пусть научная основа важна для совета, но никто не оспорит, что социальная сейчас важнее. Вам всем, должно быть, известно, что я не с рождения аристократ. Я родился и вырос в приюте Рабочего района. И изначально имя моё — Фарль из Норта!

Многие удивились, и по залу тут же пошли перешептывания.

— Я не понаслышке знаю, как живётся там за второй стеной. Я есть истинный и благочестивый житель Артеи, который следует пути заповедей пророка Григория. Ведь я пробрался через все стены и стою перед вами! А что такое стены, многоуважаемый совет? Стены — это преграды души человека, которые он должен преодолеть, дабы стать благим, какими изначально и предполагались аристократы. Стены задумывались не как классовый барьер, а как барьер души. И меня печалит, что они стали олицетворением классового неравенства. На сегодняшний момент страна переживает социальный кризис в лице Рабочего района. Стены и сама система требуют переосмысления. Жителям Артеи стоит донести на понятном языке, что стены — не символ их ущербности как человека, а символ того, что нужно совершенствоваться как душа! Корни проблем растут из непонимания и ошибки, рожденной стеной-огораживающей. Моё осмысление религиозных основ государства, ставшие фундаментом политических, я применил в рамках своего поместья, а также других семей, поддержавших меня. Упрощение понимания классов дало людям свободу. Свободу реализации своих возможностей и идей, что многократно увеличило производительность и уровень жизни. Это доказывают данные, которые я предоставил совету. К тому же я приложил письмо епископа Северной Церкви Единства, который уже решился покровительствовать Ной Кэмплам.

Пошла вторая волна перешептываний.

— Когда он успел?! — поразившись, выдал Сатори. — Гильмеш умер всего ничего, а он уже забрал покровительство Церкви! Этого я не предполагал… При таких обстоятельствах нейтральные семьи поддержат его, чтобы войти в зону влияния.

А на другом конце зала ехидно улыбался Кол Галланд-младший.

— Как я и думал, — довольным тоном высказался Григорий. — Оправдываешь надежды, Фарль.

Далее Ной Кэмпл подробнее рассказал о тех результатах, к которым пришло его переосмысление. Тёмная лошадка неожиданно перемешала всю колоду. Нейтральные семьи, действительно, заинтересовались им. Покровительство Церкви и успешная экономическая система были лакомым кусочком, который хотел отведать каждый. И так как система запатентована, получить её можно лишь, войдя в круг доверия.

Как только Фарль сошел со сцены, совет начал совещания, по итогам которого принялись голосовать. Первым выступил Сатори:

— Два голоса высшей палаты семьи Зайн Такира уходят Ново Думским!

Семьи под его покровительством также поддержали их.

— Один голос высшей палаты семьи Бен Кильмани отдаются Ной Кэмплам, — отчеканил Пьер за ним.

Семьи низшей палаты на стороне Бен Кильмани отдали голос Фарлю, как и некоторые нейтральные семьи. Таким образом, Ной Кэмпл получил внушительное преимущество. Финальное решение осталось за Кол Галландами.

«Они точно проголосуют за Ново Думских. Иначе Кол Галланды проиграют не только эту гонку, но и гонку кандидатов, — мыслил Сатори. — Успех за нами»

«Верно же?..».

Тут его глаз краем приметил Григория. И тот, на его удивление, расплывался в приторно довольной улыбке.

— Скверно! — выдал Пьер. — Мы надеялись на больше голосов нейтральных семей. Похоже, дело не выгорит…

— Семья Кол Галланд, — вступил Симон, оборвав мысль Пьера, — отдаёт два голоса высшей палаты… Ной Кэмплам.

VII

По итогам голосования Фарль одержал победу. Поддержка Симона сделала своё дело. Однако никто не ожидал такого решения. Особенно Сатори.

— ЧТО ОН НАДЕЛАЛ?! КАКАЯ СКВЕРНА ЕГО ЗАРАЗИЛА?! — буйствовал он в отдельной комнате. — Чем только думал этот Симон?! Скорее всего, происки этого мальчишки, но чего он добивается?

Он навис над столом, давя на столешницу.

— Неужели? Да нет, это бред. На такое пойдёт только безумец. Если всё так, как я думаю… гадёныш уже играет с советом.

В другой комнате уже Ракшаса возмущалась. Она кричала на Симона во весь голос. Сам Кол Галланд был чуть бледен и его слегка трясло. Однако вида беспокойства он не подавал, молча выслушивая упреки жены.

— ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛ, ДУРЕНЬ?! Мы же можем потерять свой статус!

— Отец, как это понимать? — подхватил Костя, волнуясь. — Разве Фарль нам не враг? Зачем ты так поступил?

— Немного тишины, — холодно попросил Симон. — Пожалуйста.

Они тут же замолчали. Натали смотрела на эту сцену в сторонке, немного хихикая. И вдруг ей захотелось подкинуть дровишек в огонь:

— Кажется, это план Гриша. Если я не ошибаюсь конечно.

— ГР-РИШИ! — разъяренно рявкнул Костя. — Конечно! Такую дурость мог придумать только жалкий слизняк из гетто! Хочешь всех нас угробить, СКОТИНА?!

Он бросился на него и взял за воротник. Хотел ударить, но остановился. Устрашающий синий взгляд напугал его. Григорий даже не дрогнул, лишь отряхнулся, оставаясь до смертельного спокойным.

— Рубашечку не помни́, — ответил Гриша, убрав его мясистую руку.

— Всё идёт, согласно нашему плану, — высказался Симон. — Грише можно доверять. Я ведь прав? — обратился к нему.

— Несомненно.

Тем временем в комнате Бен Кильмани.

— Не могу понять, — раздумывал Пьер в слух. — Неужели Симон перешёл на нашу сторону?

— Полагаю, это Гриша задумал, — ответил Фарль, откинувшись в кресле.

— Хм-м… Может быть, сын Розы всё-таки усвоил её идеи? Возможно ли, что внутри семьи он с детства обманывал всех, чтобы в самый важный момент оказать помощь тебе?

— Возможно. Зная его, он мог что-нибудь подобное выкинуть. Он не поборник классовой системы полностью. Есть шанс, что он всего лишь играл роль.

— Значит, Григорий наш союзник. Если так, то стоит ли нам проголосовать за него? Такая сильная опора необходима.

— Нет. Будем следовать плану и поддержим Эдмунда, как и хотели.

«Что-то тут нечисто, — размышлял Ной Кэмпл. — Гриша бы подал знак, будь союзником. Он затеял нечто другое. Проголосуй мы сейчас за него, это может аукнуться в будущем. С ним не стоит ослаблять бдительность… но что он может замышлять?»

Он погрузился в мысли и долго бурил сознание. Стоило прозвучать второму звонку, как шальная мысль явилась ему.

«Так вот, какова его задумка. Теперь ясно, что Гриша точно не наш союзник. Но вместе с этим стало ещё яснее, насколько он опасен».

Второй звонок означал начало собрания выбора кандидатов. Сатори весь извелся в размышлениях и уже с раздражением смотрел на фигуру Григория. А Фарль в свою очередь с интересом. Молодой Кол Галланд вышел на трибуну и поприветствовал присутствующих.

— Моё имя Григорий Кол Галланд. На своё восемнадцатилетние я уже являюсь кандидатом философских наук. Однако мои интересы куда шире. Многие из вас могут быть знакомы с моими работами в области инженерии, политики и ещё рядом социо-гуманитарных наук. Я хочу поздравить моего друга Фарля Ной Кэмпла с вхождением в состав высшей палаты. Знаете, я люблю небольшие лирические отступления. Поэтому хочу рассказать о нашей с ним дружбе. Я рос в том же приюте, что и он. Знал тех же людей, ел туже еду, читал те же книги. Моё имя при рождении Григорий Дангель! Я не стыжусь своего происхождения. Напротив, я готов выставить его на всеобщее обозрение! В приюте у меня был лучший друг. И он однажды сказал, что каждый из нас главный герой своей собственной книги. Я зацепился за эти слова, они стали моим кредо. Я хочу оставить после себя великое наследие для всей страны, словно главный герой оставляет свой след в каждом, кто прочитал книгу с ним. Возможно, тот факт, что мы с Фарлем выросли в одном приюте сказался и на мне. Ведь я тоже считаю, что социальная проблема стоит острее всего. Но я вижу эту проблему не в неправильном понимании сущности стен. Переосмысление требуется самому человеку. Мы знаем, что в нашем городе имеют место быть теистические общины. Я как исследователь могу сказать, что догматическая цель их учение есть спасение. И в этом спасение кроется проблема жителей. Когда житель хочет спастись, найти упокоение в ином мире, как говорит их вера, то это значит, что мир материальный стал для них оплотов страданий и несправедливости. И я хочу выяснить, почему? Почему государство, построенное великими предками, является мучительно больным для простого человека. Люди основа здорового общества. Я не склонен думать, что на них давят стены, что стены отнимают их свободу. В мире всё достается тем, кто прикладывает необходимые усилия, кто готов бороться за свою цель. А главный враг человека в этом — он сам. Поэтому я хочу с помощью всех благородных семей Аристократии переосмыслить человека нашего времени, открыть ему глаза на реальность, в которой он живёт. Показать путь, который ему открыт. На этом лирика закончена. А теперь перейдем к сути…

Как только он закончил говорить, последовали аплодисменты, они не прекращались несколько минут. Его речь затронула всех, а достижения не заставили и усомниться в своей компетентности. На его фоне речь Эдмунда блекла. Идеалистический парень, который не был готов к такому оппоненту, мерк перед сиянием Григория. Он, и правда, сегодня сиял, став центром внимания всех и каждого. Эдмунд смиренно сошёл с трибуны, сев подле отца. Тот похлопал его по плечу, сказав:

— Всё в порядке. Не переживай. Мы проиграли битву, но война только начинается.

После обсуждения началось голосование.

— Семья Кол Галланд отдаёт два голоса Григорию.

Также поступили три нейтральные семьи и семьи, которые благоволили Кол Галландам.

— Семья Бен Кильмани отдаёт один голос Эдмунду, — ответил Пьер.

— Семья Ной Кэмпл отдаёт один голос Эдмунду, — последовало от Фарля.

С учётом других семей численный перевес был за ними. Осталась лишь семья Зайн Такира. Сатори весь в переживаниях обдумывал, как поступить. Пот проступал на его шее, запачкав рубашку. Но он уже оказался в сетях, расставленных хитрых пауком. У него не осталось выбора.

— Семья Зайн Такира… отдаёт два голоса Григорию, — произнёс он, слегка робея.

И так Григорий Кол Галланд вошёл в состав высшей палаты совета. Пьер был удивлен решению со стороны Сатори, как и члены семьи Галландов. Лишь Фарль и Гриша ожидали такого исхода. После собрания был небольшой банкет в честь победителей и проигравших. Он закончился уже к вечеру, и все разъехались по домам. Пьер и Фарль ехали в одном Атмосе, обсуждая произошедшее. Казалось, Эдмунд не особо расстроился, он глядел в окно, не вступая в беседу.

— Поступок Сатори заставляет задуматься. Его отец ненавидит Симона до дрожи в коленках.

— У него не было иного выбора, — пояснил Фарль. — Сатори знал, что когда моя семья войдет в состав совета, то будет сотрудничать с Вами. И поэтому Зайн Такире придётся создать политический блок с Кол Галланадами в ответ на наш. И чтобы устранить возможность вотума недоверия и выдержать баланс необходимо устранить фигуру Эдмунда с шахматной доски. Гриша подстроил мою победу, дабы у Зайн Такира не осталось альтернативы кроме него. Если бы победили Ново Думские, они бы объединились с Такира, став если не доминирующей стороной, то как минимум равной нам. В таком случае Гриша остался бы не удел в гонке, а парень хочет править балом.

— Ты хочешь сказать, что он всё это предсказал? — поразился Пьер.

— Наверное, он предсказал куда большее. Сегодня мы не победили, Пьер. Мы лишь пустили в наш вольер дикого и молодого льва.

Время близилось к ночи. Гриша и Симон отмечали победу, приложившись к виски в кабинете.

— А я надеялся получить больше голосов, — недовольно пробубнил Григорий. — Всё-таки Фарль разгадал мой план. А так хотелось, чтобы он расценил Ваш поступок, как моё скрытое союзничество и отдал голос мне.

— Сразу видно моего сына, — ответил Симон, изрядно напившись. — Жаждет всего и сразу. Но буду честен, я испугался. Твой план просто безумен. Как же я рад, что тогда усыновил тебя! Ты превосходишь все мои ожидания! Что дальше, молодой политик?

— Дальше обсуждение условий сотрудничества с Сатори, — произнес Гриша, вращая в руках стакан. — Я уже подготовил почву для этого. Ранее мы заключили пари, и он с треском его проиграл. Но перед встречей с Зайн Такира нужно сделать кое-какие приготовления. Я хочу, чтобы Натали поговорила с семьями, которыми благоволил Гильмеш. Организуете?

— Ещё спрашиваешь. Для тебя всё, что угодно. Слушай… пусть я забирал тебя с приюта как инструмент, но сейчас ты, правда, мне стал словно родным сыном. Я ценю всё, что ты делаешь. Прости за такие слова, но я хочу быть честным.

— Вы напились, отец. Или это возраст сказывается на Вашей сентиментальности, — сказал, рассмеявшись. — Уже поздно. Завтра ещё много дел.

Он проводил отца до спальни, а сам вышел на балкон подышать свежим воздухом. Приятный теплый ветерок ворошил его светлые волосы под блеском полной луны. Она казалась огромной в этом чистом небе.

— Инструментом, да? — заговорил в одиночестве Гриша. — Иронично, не так ли, Нейт? Тот, кто хотел использовать, сам стал не более чем средством. Нейт… ты, правда, умер жертвой, как и сказала Лотти. Но не жертвой системы, а больного психопата, одержимого знанием. За тебя, Нейт, — он поднял бокал. — За того, чья смерть открыла нам всем глаза.

Глава шестая: Дети, ставшие взрослыми

I

«Изменение общества — это нормально, как и его разрушение. Спасения человека или же его убийство — это нормально. Ненормально и неприемлемо лишь бездействие», — Откровение человеческое от Григория.

Прошла уже неделя с выборов. И Фарль потратил её с умом, всё это время он разрабатывал новый план с учётом накладок. Для этого он вернулся в приют Святого Норта, чтобы обсудить ситуацию вместе со своими товарищами: Розой и Лотти. Они уединились в кабинете настоятельницы, энергично обсуждая насущные проблемы.

— Так значит, — заговорила Шарлотта, — Гриша нам всё же враг?

— Ну-у, не союзник точно, — ответил Фарль, мешая сахар в чае. — Пока его мотивы мне неясны. Есть стойкое чувство, что он хочет достичь каких-то своих целей, которые пусть и отличаются от наших, но и расходятся с желаниями Симона.

— Как считаешь, насколько выборы прошли удачно? — спросила Роза, подливая кипятка.

— Номинально мы выполнили свою главную задачу, но реально потерпели поражения от Гриши. Он не только стал членом совета, но и создал все условия для объединения с Сатори. С тремя членами высшей палаты Кол Галланды имеют весомое преимущество. Если прибавить к этому два голоса от Зайн Такира, то их блок будет превосходить наш.

— Дабы этого не допустить нужно наладить отношения с нейтральными семьями.

— Ты права, Роза. Сможем достичь состояния паритета, то будем в силах продолжать битву. Кстати о ней. Лотти, как обстоят дела в Рабочем районе?

— Я бы сказала, успешно, — довольным тоном ответила она. — Мы активно набираем новых людей готовых работать на твоих фабриках и фабриках Бен Кильмани. В районе уже около 15-ти подпольных объединений. Более того, я подсуетилась и юридически оформила ещё три на своё имя. Проще будет финансы сливать, — пояснила она. — Пока мы не готовы вести борьбу, но если сможем изготовить достаточно оружия, то…

— Никакого оружия, — на корню отрезал Фарль. — Мы не собираемся проводить насильственный переворот, только не тогда, когда есть возможность реформ. Это самая крайняя мера.

— К которой всё равно нужно готовиться, — настояла Лотти. — Готовность совершить и совершение не одно и то же. Фарль, я хочу, чтобы ты позволил моим людям хотя бы попробовать сконструировать огнестрельное оружие. С ним у нас будет преимущество, если план провалится.

— Не позволю. Какой смысл в нашем деле, если в него не верить и готовить план «б»? Скажи же, Роза?

— Фарль прав, милая. В стране никогда не было такого оружия, даже СОГ им не располагает. Не стоит создавать его вновь.

— Но у СОГ есть иные средства устранения, — возникала Шарлотта. — Мы должны себя защитить.

— Лотти, хватит! — отпарировал Фарль, раскипятившись. — Делай, что велено.

— Хорошо-хорошо, — ответила она, подняв руки. — Я поняла. Без самодеятельности. Вы тогда тут обсуждайте свои «взрослые» дела, а пойду посмотрю, как дела на улицах обстоят

«Фарль такой идеалист, — подумала она, когда покинула кабинет. — Считает, что такой вопрос можно решить полюбовно. Понятно, чего в него Эли втрескалась».

Девушка вышла на улицу. Жарко было не по сезону, поэтому Лотти натянула на кудри кожаную кепку и широким шагом направилась в одно из мест собрания. Даже в такую погоду шарф она не снимала. Навстречу ей попались Георгий и Степан — два брата близнеца. Все взбалмошные, вспотевшие, с дико бегающими зрачками, они бежали к подруге:

— ЛОТТИ! ЛОТТИ! Ты не видела, Мили?! — обеспокоенно вопрошал Стёпа.

— Мили? А разве она не с вами двумя оболтусами?

— Она пропала, — выдал Гера. — Мы на базаре были. Я отвернулся на секунду, а её и след простыл.

— ДУРАЧЬЁ! Как можно на базаре от ребенка глаза отводить?! Одному Богу ведомо, куда его унести могло… Ох, позовите всех наших, пусть подключатся к поискам. Прочешите улицы возле базара, а я сам базар.

Исполнять команду они принялись моментально. И пока мальчишки собирали подмогу, Лотти ринулась к рыночной площади. Как и в прошлом, там толпилась куча народу, они скопились подле прилавков, закрывая обзор. Отчего-то в такой суматохе ей вспомнилось детство. Тот самый момент, когда она и Гриша искали Розу. Аллаги задумалась, и проскочила мысль:

«А ведь с тех пор и начались наши несчастья. Если бы мы не поднялись на стену, Нейт бы не получил травму. И мама не отдала бы его Гильмешу, а если так, то и Грише незачем было бы уходить. Нейт, не знаю злой рок ли судьбы или замысел… но по факту ты же сам стал началом нашего краха. Ты же нас повёл на эту чертову стену».

Сколько бы Лотти не бегала вдоль и поперёк базара, не могла найти Мили. Она металась от лавки к лавке, расспрашивая местных:

— Дядь! Девчонку шести лет не видели? Вот такого роста, — провела линию до бёдер. — Волосы русые ещё.

— Хм-м… кажется, видел такую, — ответил лавочник. — Её на руках нёс мужик какой-то.

— Что за мужик? — переспросила она, напрягшись.

Лавочник пожал плечами и сказал:

— Не знаю, прежде не видел. Высокий такой, босой, весь в лохмотьях. Бродяга какой-то видать.

И тут Шарлотта вскипела:

— И Вы! позволили! такому скверному на вид человеку! ходить с хорошо одетой девочкой?! СОВСЕМ УМА НЕТ?!

Он виновато опустил глаза.

— Бог с Вами! — махнула она рукой. — Что взять с дурака… Куда пошли-то хоть?

Он указал ей на улицу Дроуз, и Лотти вновь рванула.

«Бог?», — задумался лавочник.

«Бедная Мили… она же пугливая совсем, кроме приютских никого не признаёт. Какая падаль её забрала?».

В это время Гера как раз пробегал по улице Дроуз. Людей там было не густо, но потеряшки среди них не находилось. Но внезапно из-за угла прямо перед его носом появился человек в черном балахоне. Он держал на руках Мили, которая на удивление была довольно спокойной. Девочка не плакала, напротив улыбалась. Особенно эта радость проявилась при виде Геры. Мужчина аккуратно передал Мили ему.

— Спасибо Вам огромное! — поблагодарил Георгий, поклонившись. — Мы её уже обыскались… Прости меня, Мили. Родная ты, наверное, вся перепугалась?

Та отрицательно мотнула головой. Только парень поднял взгляд, чтобы присмотреться к спасителю, как он уже принялся уходить.

— Постойте, пожалуйста! Вы, должно быть, голодны? Подождите секунду я принесу Вам чего-нибудь поесть.

Он усадил его и Мили на скамейку, а сам метнулся в приют, где стащил несколько сладких булочек и чай в термосе. Мужчина смиренно принял подарок и начал есть. Его тело было худым, очень изнеможённым, а живот урчал так громко, что становилось жутко. Как бы Гера не старался заглянуть под капюшон незнакомца, то видел там лишь тень. Словно не было у него лица вовсе, только пустота. Но это было и неважно. Юношеское лицо с веснушками светилось, всякий раз как незнакомец откусывал булочку.

— Береги свою семью, — внезапно сказал он. — Она суть одна из важных ценностей жизни.

Его голос был прерывист, казалось, он болен. При дыхание он хрипел и иногда кашлял, да так сильно, что искривлялся.

— И ты больше не теряйся, — добавил незнакомец, погладив Мили по голове.

— Надо же не боится! — воскликнул Гера. — Вы, видимо, добрый человек, Мили у нас в этом деле чуткая.

— Ты чего штаны просиживаешь?! — кричала Лотти на бегу.

— Да тут человек один. Он Мили нашёл…

Он обернулся в сторону незнакомца, а того и след простыл. Будто и не сидел здесь никогда.

— Какой… ещё… человек? — спросил запыхавшийся Стёпа.

— Да тут только что был…

— Такой высокий, босой и в лохмотьях? — встряла Лотти.

Гера кивнул.

— Знаешь его?

— Неа, никогда не видел прежде. Да и не представился он, но по тому как говорил на человека из Церкви похож. Ну-у, или на просто сильно верующего. Я ему еды дал, и вот он пропал.

Лотти взяла Мили на руки и заговорила с ней:

— Сильно перепугалась, милая?

— Да вообще нет, — ответил вместо неё Гера. — Спокойна, как удав, была.

Вскоре эта история забылась, отошла на второй план перед, действительно, важными вещами. Впрочем, и жизнь того бродяги осталась неизменной. Он всё-так же оставался в своём вечном пути. В нём не было ни цели и ни смысла, но перед ним даже сама жизнь и собственное «я» утрачивали значимость.

— Скажи, Натан. Когда это всё прекратится?

«Никогда. Я был, есть и буду»

— Не лги. Тебя не было, и не факт, что есть и будешь. Ложь путь к скверне… Ложь путь к скверне, — его заклинило.

«Я и есть воплощение скверны. Неужели ты думаешь иначе? После того как я… нет, вернее, мы сотворили?»

— Я не знаю… не знаю… не знаю… не знаю… ЗАТИХНИ! — выкрикнул он посреди улицы. Я ничего не делал скверного… ничего.

Прохожие от него шарахались, пытались обходить стороной, однако детям было интересно: «С кем разговаривает этот дядя?».

«Отрицая самость, ты сведёшь нас в могилу»

К вечеру он дошёл до одной из церквей в 11 квартале. Весь день он пробродил так… беседуя. Бродяга развалился на ступенях и уснул. Осень только началась. Днём погода оставалась жаркой, но вот ночи уже холодали. От резкого понижения температуры он проснулся. Начал растирать руки и ноги. Они были красные, все в маленьких гнойных ранках, ступать на такие было сродни прогулки по тысячам игл. Так или иначе мужчина встал и пошёл дальше под взором луноликого.

Такое же свети́ло смотрело сейчас и на Григория. Но тот в отличии от бродяги удобно расположился в поместье Зайн Такира.

II

— Вы уже успели обсудить с отцом мою просьбу? — спросил Гриша, стоило Сатори войти в кабинет.

— Твоя прямолинейность поражает, — ответил он, сев в кресло. — Дай хоть отдохнуть успеть.

— Прошу прощения. Профессиональная привычка.

Кабинет Сатори для деловых бесед больше походил на гостиную. Там был камин, удобные кресла напротив. Посетителей со всех сторон окружали книги и приятные картины. Всё это создавало нужную атмосферу. Легкий треск дров расслаблял, позволял мыслям течь плавно и магическим образом располагать собеседников. Сатори специально сделал кабинет таким, чтобы проще было вести переговоры.

Зайн Такира разлил виски. Аристократы чокнулись стаканами. Гриша не допил до конца, напиток показался ему горьковатым. Виски Сатори отличался от того, что он привык. Менее изысканный и более черствый. Такой не посмакуешь.

— Что Вы делаете? — спросил Кол Галланд, когда Сатори начал ему подливать.

— Ты же не допил… Ах, не обращай внимание. Я всегда забываю, что это традиция лишь нашей семьи. Понимаешь, если кто-то не допил, это знак, что ему понравилось и нужно добавить. Так уж воспитывали.

— Интересная традиция. Что-то такое я читал о традициях бывшей Азии. Не знал, что они сохранились в наше время. Занятно.

— Ты, действительно, в первую очередь ученый, — посмеиваясь, подметил Зайн Такира. — Аж глаза загорелись.

Оба рассмеялись. Сатори откинулся на кожаную спинку, вглядываясь в искры пламени.

— Ты меня удивил, Григорий. Я даже и думать не мог, что меня обыграют, как котёнка. Сначала меня это разозлило, но я отходчивый. Всё-таки это был спор, который я проиграл.

— Как Ваш отец? Говорят, ему нездоровится.

— Отец стар, ему сложно вести дела с той же хваткой, что прежде. Но тем не менее я поговорил с ним о союзе с Кол Галландами. Он согласен, но с некоторыми оговорками. Финальное решение по особо важным вопросам будет оставаться за нами. Какого рода вопросы описаны в договоре, можешь ознакомиться.

Он передал ему в руки папку. Гриша посмотрел на неё и убрал в сторону, даже не читая. Сатори слегка напрягся от этого жеста, поэтому наклонился в сторону оппонента.

— Мне кажется, мы друг друга неправильно поняли. Меня не интересует союз с Зайн Такира.

— Это как? Без блока ты не сможешь противостоять Фарлю.

— Разве? — вопрошал Гриша, усевшись поудобнее. — На стороне Кол Галландов три голоса высшей палаты: мой, моего отца и сестра. К этому прибавляем шесть голосов от семей низшей палаты. Против двух голосов Пьера и Фарля, и девяти голосов низшей палаты. У нас паритет. На данном этапе мне этого достаточно. Зайн Такира естественным образом будет голосовать за меня, дабы не пропустить идеи Фарля в свет. У Вас нет иного выбора.

— Насколько я знаю у Кол Галландов было всего три голоса низшей палаты… откуда ещё три?

— Семьи под бывшим контролем Гильмеша, — ответил Гриша, играясь со стаканом.

— Когда только успел?

— Сразу как узнал о его смерти. Переговоры шли долго, но моя победа ускорила процесс. Нейтральные семьи приняли сторону Фарля. Это немудрено после такой то речи и поддержки северной Церкви.

— Если тебе нужен не союз, то что? — поинтересовался Зайн Такира.

— Числа, — лаконично выдал.

— Хах… Числа составляют ядро конторы. Боюсь, я не в праве ими распоряжаться.

— Брось, Сатори. Я же знаю, что ты можешь отдать Числа под юрисдикцию Кол Галландов. Пусть не всех, но определенных точно.

— К чему ты клонишь?

— Числа расследуют убийство Гильмеша. И я хочу контролировать его ход.

— Откуда такой интерес?

Пусть Сатори вовсе не понимал хода мышления Григория, но по опыту знал, как важны вопросы. Вкрадчиво он пытался выудить хоть кроху информации от хитрого лиса.

— У меня есть свои мотивы и их разглашать мне не с руки.

— В любом случае я не могу. Контора пусть и под протекторатом моей семьи, но одновременно с этим она государственное учреждение. Пользоваться ими на своё усмотрение — недобродетельно.

— Спор дороже денег, Сатори. Если ты согласишься, то Зайн Такира не останутся пятой колонной в совете. И не останутся у разбитого корыта, когда Фарль будет повержен.

— Ты говоришь об этом настолько уверено. Какие могут быть доказательства, что всё так и будет? Да, сейчас ты нас всех удивил. Переиграл меня и Фарля. Моё уважение за это. Но везение не вечно. В один момент ты просчитаешься, Кол Галланд. И тогда моя ставка… не сыграет. А это чревато.

— Возможно, для тебя будет открытием, но Фарль — теист.

Сатори лишь усмехнулся, но Гриша уверенно продолжил:

— Более того, в Рабочего района Фарль спонсирует несколько незарегистрированных общин.

— И что с того? У нас не теократическое общество, если количество последователей невелико, то и смысла регистрировать нет. Да и за то, что он теист не будет гонений.

— Держи руку на пульсе, Сатори. Их несколько тысяч. Ты думаешь, демократия растет корнями из логических умозаключений? Вера в Бога. Вот её источник. Фарль взывает к одеревенелому прошлому, пока я стремлюсь восстановить истинное настоящее. Ты уже видел, на что я способен. Фарль мне не соперник. Я вижу его насквозь и через него. Я единственный во всей Аристократии кто знает, как он мыслит и что им движет. Ему нечего мне противопоставить. Я только стал членом совета и уже отрезал ему крылья. Осталось лишь решить, кого ты поддержишь… И советую тщательней выбирать, ведь Чисел я получу в любом случае.

— Грязная игра. Хочешь поднять этот вопрос на совете? Это абсурд. Контора всегда была и будет нашей.

— Прошлое в памяти, а будущее в руках, — процитировал Гриша пророка. — Была или же будет, не столь важно. Меня интересует, где она «есть» сейчас. И сейчас она должна быть у меня. Как я и сказал, спор дороже денег. Либо ты по своей воли отдаешь мне часть Чисел и спокойно руководишь всей конторой… либо я забираю всё без остатка. Так кого ты поддержишь? Настоящее или очень-очень туманное и печальное будущее? — пригрозил он.

Гриша допил виски в стакане до дна и с грохотом поставил его на журнальный столик.

— Выбор только за тобой, — дополнил, покинув кабинет.

Этим лихим финтом Григорий поставил Сатори мат. Оставшись один, он опустошил всю бутылку виски и придался размышлениям:

— Очень туманное и печальное будущее говоришь. Как знать, может, ты и прав. Но вот для кого, это уже другой вопрос. «Сейчас» твоя взяла. А «завтра» кто знает, может, «сейчас» сыграет и в мою пользу. Юный Григорий, я ещё подумаю, прежде чем ставить на тебя все свои фишки.

***

Через несколько дней в отделе КСС.

— Нас передают Кол Галландам? — вопрошал Тринадцатый. — С чего бы?

— Приказ свыше, — ответила девушка в строгом костюме. — Достопочтенный Сатори лично распорядился, чтобы Вы и Восьмой отныне докладывали не только нам, но и Григорию Кол Галланду.

— Работать на два фронта. Низенько как-то, не находишь, Восьмой?

Восьмой промолчал. Ему не было никакого дела до происходящего. Он целиком погрузился в себя. Да и в общем детектив редко отвечал на реплики своего говорливого спутника. Но тут его взгляд зацепился за папку на столе.

— Что это? — спросил он, указав пальцем с печаткой на документ.

— Ах, только хотела сказать. Это материалы, которые передало вам новое начальство.

На желтоватой обложке той папочки было написано: «Документы на усыновления Нейтана из Норта. Проситель: Николай Флок Гильмеш».

Восьмой внезапно растёкся в пугающей улыбке. Хаотичные факты в голове тут же сложились в стройную картину, в которой предстояло лишь заполнить несколько белых пятен. Он всегда был таким… больным, когда дело касалось загадок. Казалось, что они составляют смысл его жизни или лучше сказать, заставляют его чувствовать себяживым. Единственным кто мог его терпеть был Тринадцатый. Может, в силу своей странности, а может, из-за чего-то другого. Но всякий раз как он видел его серые глаза, наполненные блеском предвкушения, на него нападала ностальгия по прошлому, которого никто не знал.

III

Числа были уже на подходе к приюту Святого Норта. Им как особым следователям разрешалось переходить границы стен по надобности расследования. Восьмой находился в состоянии крайнего восторга от полученных документов. Благодаря им появилась тоненькая ниточка, ведущая к истине. К знанию о том, кто и почему так жестоко расправился с Гильмешем.

Пока Восьмой уже смаковал скорую беседу, Тринадцатый толкал пространную речь, совершенно никак не связанную с делом. Компаньон его не слушал, но это ему никак не мешало, напротив даже ободряло.

— Я иногда задумываюсь, что есть жизнь, если не смерть. Смерть придаёт жизни остроты, но никак не ценности при этом. Сколько живу, а убеждаюсь, что никакой важности человеческой жизни самой по себе нет. Люди сами, если они хотят жить, а не существовать, задают смысл бытию. Бытие… какое ёмкое слово, которое говорит обо всём. Но ни о чём одновременно. Бесполезная абстрактная категория, рожденная скучающим разумом. Философы пытаются познать бытие и это их цель, то есть то, что придаёт бессмысленной жизни толику смысла и не более. При этом жизнь без смерти не имеет значения даже с учётом её бесконечной наполненностью смыслами. Смерть есть причина жить и стремиться правильно умереть, чтобы жить и после смерти в сознании других. Удивительная нынче религия, не находишь? — в ответ привычное молчание. — Меня радует, что ты со мной согласен. Религия, утверждающая, что человек должен прожить жизнь так, чтобы его не просто запомнили, а следовали его примеру. Таким образом, он будет влиять на человека даже после кончины. Ведь, что есть жизнь, если не влияние и развитие? Пока это происходит, язык не поворачивается сказать, что мы умерли. Человек не умирает, а переходит в область сознания другого, став его частью, то есть обретя единство не столь физическое, если считать сознание пространством с физическим измерением, сколь по истине духовное. Поразительно, какой смысла вложил Григорий в учение. Однако при всём этом, — добавил он, внезапно помрачнев, — если ты не способен умереть, то и по-своему не жил никогда.

— Твои рассуждения раздражают, — наконец высказался Восьмой.

— А ему напротив, нравились… так схожи и так различны.

— Ты это о ком?

— Похолодало резко, не находишь? — перевёл тему напарник.

Восьмого это не удивило.

«У каждого свои скелеты в шкафу», — подумал он.

И вот они подъехали к приюту, поднялись на его деревянный порог и постучались в дверь. Двух умеренных ударов вполне хватило, чтобы привлечь внимание Лотти. Девушка встретила гостей. И от их странного вида по началу она даже опешила. Шляпы-федоры, длинные плащи, угрюмые лица и белые волосы. Только это она успела рассмотреть прежде фразы:

— Простите за вторжение. Мы сотрудники конторы, — представился Восьмой, показав удостоверение.

Лицо Шарлотты тут же переменилось. Мысль, словно бурлящий поток, пронзила её:

«Неужели по нашу душу? Но как узнали?»

В голове ежесекундно начал выстраиваться план действий. Ударить, сбежать и сокрыть подпольные кружки. Да, их сохранность представляла для неё первостепенную важность, которая подавляла даже собственный инстинкт защиты. Для юной особы несколько сотен людей были отнюдь не средством, а живыми душами. Отцами, матерями, братьями и сестрами.

«Нет, они сильнее, — продолжала мыслить. — Одного, может, и смогла бы, но двух не уложу».

Тогда взгляд её коснулся подсвечника у входа.

«В этого с глупым лицом брошу его, а пока второй мешкается воспользуюсь кортиком. Да, точно. Так и сделаю. Три… два…».

— Мисс, Вы в порядке? — обратился Восьмой, подойдя ближе.

— А? — очнулась Лотти. — Ах, да. Простите. Рада приветствовать Вас, господа следователи. Могу я узнать, чем могу помочь?

— Я бы хотел пообщаться с настоятельницей приюта. И-и… Вы не будете против, если мой коллега задаст остальным сотрудникам пару вопросов.

Восьмой сразу приметил, как поменялся облик девушки. Пронзительным взглядом он осмотрел её от стройных ног до рыжих кудрей, словно аналитическая машина. А после принюхался к запаху в помещении. Такое действие ещё сильнее вгоняло в ступор.

— Я-я… уточню у настоятельницы. Сейчас же позову её, — пролепетала Лотти. — Подождите секунду.

Она устремилась на второй этаж, рукой придерживая кортик, что спрятала под подолом.

«Этот мужчина очень странный. Аж до дрожи пронял меня. С такими держи ухо востро».

— Что ты делаешь?! Даже для тебя это слишком, — начал возникать Тринадцатый. — Нюхать даму — это почти статья, друг мой.

— От неё слегка пахнет плесенью, потом и порохом, — холодно выдал Восьмой. — Пусть он и смешался с запахом шампуня, но одежда след оставила. Да и сама она слишком вспотевшая для такой погоды. Сам же сказал, похолодало. К тому же её рубашка вся в чёрных песчинках. С виду чисто порох, и на запах… порох. Судя по всему, приют держат в чистоте, тут плесени быть не может. А значит, недавно вернулась откуда-то. Откуда-то, где жарко и влажно. Какое-нибудь подвальное помещение, скорее всего. Вопрос. Почему юная девушка слонялась в подобных местах? Порох практически не используется ни на одном производстве, ему давно нашли замену. Следовательно, это не официальный завод, а нелегальный. А что незаконного могут производить с порохом? — он продолжал рассуждать.

— Пули или взрывчатка…

— Вероятно. Занятный приют ничего не скажешь, — дополнил Восьмой с ленивой улыбкой.

— Нам следует доложить об этом.

— Это не наша юрисдикция, — отмахнулся он. — По крайней мере, сейчас нет. Да и меня это практически не заботит.

В этот момент как раз спустилась Лотти, а в след за ней Розалия. И то ли красотой, то ли осязаемой харизмой аристократа или яркими пурпурными глазами, но она как-то умудрилась заинтересовать Восьмого. Восьмого, что всегда равнодушен к людям. Восьмого, что видит в каждом лишь кусочек мозаики и ничего более. Тем не менее в то мгновение нечто в его душе нашло отклик, не романтический, но столь же сильный. Тринадцатый также с удивлением посмотрел на неё, а после его алые глаза перевелись на напарника. И он тихонько посмеялся. Отчего-то сама ситуация показалась ему забавной.

— Рада встречи, господа. Пройдёмте, пожалуйста, в мой кабинет, — поприветствовала она. — Там обсудим. И Вы, — обратилась к Тринадцатому сверху вниз, — можете задавать свои вопросы сотрудникам. Но прошу не пугайте детей.

Тринадцатый почтенно поклонился.

— Какая же всё-таки жизнь интересная штука, — сказал он, когда они поднялись.

— Вы о чём? — поинтересовалась Лотти.

— Жизнь, видимо, бесконечно будет сводить то, что стремится быть единым. Из века в век две крайности соприкасаются… это так печально и одновременно с этим воодушевляет.

В ответ Шарлотта лишь пожала плечами, после чего проводила его к другим нянечкам.

Уже будучи в кабинете, Роза закрыла за Восьмым дверь. Она обошла его тонкую фигуру и облокотилась на стол, скрестив руки. Так они встали напротив друг друга, и легкий холод пробежал между ними.

— Беловолосый сыщик из конторы. Восьмой, полагаю, — высказала предположение Роза.

— Вы на редкость осведомлены. Как Вас по имени?

— Розалия Бен Кильмани.

— В документах Ваша фамилия не упоминалась, — задумчиво ответил. — Так Вы та самая Розалия, я прав?

— Та самая, — лаконично выдала она. — А о каких документах собственно идёт речь?

— Вот об этих, — он передал ей папку Гриши. — Я хочу узнать все детали усыновления Нейтана из Норта. По возможности, хотелось бы и лично поговорить с ним.

Эта папка, это имя, эти воспоминания. Они тут же вынули тонну негативных эмоций. От их наплыва Роза достала из кармашка аккуратно сложенный платочек и утёрла им глаза.

— К сожалению, с последним я не в состоянии Вам помочь. Нейтан мёртв, уже как пять лет.

— Кхм… не удобно вышло. Простите меня за мою бестактность… должно быть, вспоминать это больно, но так или иначе мне нужны детали.

— Но для чего? Как мальчишка может быть связан с расследованием Чисел?

— Боюсь, это засекреченная информация.

— Именем семьи высшей палаты Бен Кильмани я приказываю ответить, — властным тоном потребовала она.

— Увы, но даже так не могу. Были бы Вы лично членом совета, в таком случае получилось бы, — он посмеялся.

— Думаю, я не могу промолчать, если меня спрашивают Числа, — она тяжело выдохнула, приготовившись морально. — О родителях Нейта ничего не известно. Я нашла его у порога примерно восемнадцать лет назад. Когда ему было тринадцать он получил серьезные травмы. На него напали, — уточнила она. — Это случилось в аккурат перед тестом. После него мальчиком заинтересовался Гильмеш и усыновил. А затем… затем провёл эту проклятую операцию. От неё Нейт и скончался пять лет назад.

— Скандальный случай, — отозвался Восьмой. — Не припомню, чтобы о нём говорили. Хотя, чему тут удивляться. Гильмеш же из благородных. Меня волнует ещё кое-что. Факт усыновления, как я понимаю, был официальным и завершенным?

— Всё так. Но Гильмеш хотел сохранить это в тайне. Он был бесплоден и намеревался сделать из Нейта своего наследника, — ответила Роза, задрав голову наверх, чтобы слёз не было видно.

— Я могу увидеть результаты теста мальчика? — наседал Восьмой, при этом же он пытался смотреть в любое другое место, но не на лицо Розалии.

— Гильмеш сказал, что они феноменальные, однако лично не показывал. Знаете, Нейт сам по себе проявлял поразительный ум уже с раннего возраста. Могу утверждать, что если бы он был жив, то стал бы новым гением Артеи.

— Вдвойне печально, что всё так случилось. Вы простите меня, но есть ещё, что я хотел бы узнать, — он снял шляпу, выпустив густые белые волосы наружу. — Нейтан мог быть как-то связан с Григорием Кол Галландом?

Тут Роза наконец опустила голову и удивленными глазами посмотрела прямо на Восьмого.

— А при чем здесь Гриша?

— Гриша? Вы знакомы?

— Конечно. Гриша он… он тоже из нашего приюта. Они с Нейтам были лучшими друзьями.

— Занятно… крайне занятно. А как Григорий отреагировал на новость об усыновлении?

— Очень негативно. Понимаете, Гильмеш был его кумиром. А после всех этих событий. Мне кажется, что он начал его даже призирать.

— Интересно, — ответил Восьмой, будто на ходу размышляя. — Думаю, я узнал достаточно. Есть ли ещё, что я должен знать?

— Нет. Это всё. Однако теперь я хотела бы спросить. Позволите?

Восьмой одобрительно махнул рукой.

— Почему Числа? Насколько я знаю, это не прост позывные. Это Ваши имена. Почему?

— Я не могу этого сказать, — отчеканил он по привычке, однако мгновение спустя затушевался. — Только вот… я заставил Вас вспомнить неприятное. Для справедливости отвечу так. Мы все не из Артеи и не из какого-либо другого города. Поэтому у нас нет ни имён, ни фамилий, ни рода.

Роза шатнулась и прислонилась к столу в волнении.

— Дети Пустоши? — дрожащим голосом спросила она. — Я думала, ещё во времена переселения все жители Пустоши ушли в города.

— Далеко не все. Как Вы сами понимаете, история не любит мелких деталей. Я и так сказал слишком много, — оборвал он, открыв дверь. — На этом закончим. Благодарю за сотрудничество.

— Ещё кое что, — остановила его. — Мы могли раньше где-нибудь встречаться?

— Я бы Вас запомнил, — холодно ответил Восьмой и сбежал.

Скорым шагом он спустился по крутой лестнице, забрал Тринадцатого и покинул приют.

***

— 95-ый год говоришь…

Пока следователи прогуливались по окрестностям Рабочего района, Восьмой поделился с другом свежей информацией. И от услышанного в сердце бродяжки Тринадцатого опустилась печаль.

— Это ведь год, когда ты впервые вошёл в Артею. Может, ты хочешь что-нибудь мне рассказать? — настойчиво попросил Восьмой.

— Совершенно ничего, — произнёс, надев привычную весёлую маску. — Тебе, видимо, приглянулась эта женщина? Не знал, что такие в твоём вкусе.

— Не то. Трудно понять. Но могу сказать одно… больше я с ней встречаться не хочу. Дурно она на меня влияет. После нашего разговора, я более-менее обрисовал картину в голове. Но многое ещё предстоит понять. Позвони в управляющее бюро, запроси аудиенцию с этим Кол Галландом и результаты теста Нейтана из Норта.

— Сделаю.

Тут они услышали громкий крик в их сторону. На земле сидел бродяга. Его собственные лохмотья обхватили его, словно смирительная рубашка, лоскуты ткани от которой сползали вниз, точно кожа. А глаза его были пусты. Отчасти они были похожи на глаза слепца, не видящего мир вовсе. При этом же они так рьяно бегали по округе, оттого казалось, что они пытаются напрочь сбежать из орбит. Стоило Числам пройти мимо, как он завопил:

— СМЕРТЬ И ВОЙНА! ВОЙНА И СМЕРТЬ! СМЕРТЬ И ВОЙНА! Но почему сейчас?! Слишком рано… Не понимаю… НЕ ПОНИМАЮ! — он схватился за голову. — Стоп! Не война, не война, не война… пока ещё нет. Пока не все условия соблюдены. Война не настала, но смерть пришла. Смерть всюду и всегда… ЧТО ПРОИСХОДИТ?! — и что-то внутри его сознания или же души дало ответ. — Вот оно как… понятно. Я понял. Аж заволновался! АХАХА! Это так смешно, если подумать! Не может умереть и бродит по свету! АХАХАХ, — он начал болезненно смеяться.

IV

Стоило следователям пересечь порог, как Шарлотта рванула к Розе. Пока Тринадцатый беспечно слонялся по комнатам приюта, дурные мысли крепко-накрепко осели в её голове. Каждый вопрос этого бледного, костлявого мужчины со снежными волосами пугал даже саму Шарлотту, не то что ребятишек. Плавный ход светло алых зрачков вызывал чувство беспокойства, проникал в душу и словно разглядывал её.

«Неужели все Числа такие? — подумалось ей. — Такие не от мира сего. Странное чувство у меня от их взгляда… Словно до гола раздевали. Но почему-то мне не хотелось отворачиваться, напротив, смотреть только в них. Ведь эти глаза… эти глаза они совсем, как у него. Как у Нейта, — она схватилась за шарф. — Безэмоциональные и леденящие. Будто сам Нейт стоял передо мной».

Она ворвалась в кабинет, распахнув дверь.

— МАМА! — завопила она. — Они…

— Не за нами, — спокойно ответила Роза, смотря в окно. — Они пришли по другому вопросу.

Лотти нахмурила брови и хмыкнула.

— Можно поточнее?

— Я точно не знаю, но, скорее всего, расследуют дело Гильмеша.

— Фуф, — с облегчением выдохнула. — Одной проблемой меньше. Нам сейчас только Чисел не хватало.

— Чего ты так разнервничалась? — спросила Роза придирчиво. — Наша деятельность вполне легальна. Бояться нечего, пока за нами Фарль.

— Просто сумбурно как-то случилось, — ответила, начав теребить кудри. — Подожди-ка. А про Нейта зачем тогда расспрашивали? И какого они в принципе в приют заявились? Только старые раны потеребили… бесчеловечные сволочи. А этот бомжеватый вообще страху напустил. Ладно на меня, на детей ведь.

— Числа они такие, — произнесла Розалия и рукой подманила девушку поближе. — Раньше я думала, что они из-за работы скупы на эмоции. Уж кто, а они изнанку общества тщательно разглядели. Такое не только сочувствие убьёт, — пока говорила она усадила Лотти на стул и начала расчесывать её непослушные волосы. — Но после разговора с одним из них, мои представления в корне поменялись. Лотти, ты когда-нибудь слышала о детях Пустоши?

— В первый раз слышу.

— Дети Пустоши — это дети, которые родились снаружи городов… оставленные на произвол судьбы много лет назад. Выжить в жутком мире за стенами — даже в страшном сне не представляю, какого это. Как ты помнишь, около сотни лет назад случилось великое переселение. Разрозненные общины хлынули в города. Но мало кто знает, что там творилось на самом деле, — опечаленным голосом дополнила. — Площади тогдашних полисов и их количества на всех не хватало, поэтому совет принял решение закрыть ворота. Те, кто не смог войти, погибли в Пустоши. Зачастую это были взрослые. Для детей совет сделал послабление, позволил им войти. Только вот никто не знал, что дети эти тяжело больны. Ни один не доживал и до сорока лет. Впоследствии эту болезнь назвали пустынной. Она не передается генетически и вовсе не врожденная. Как показали исследования, она приобретается в младенчестве, которое проходит в условиях Пустоши. Поэтому все дети Пустоши умирают, едва перевалив за тридцать пять. Иногда даже раньше.

Лотти призадумалась и бросила ответную реплику:

— Если эти события были сто лет назад, значит, сейчас уже нет никого, кто болел бы этой пустынной болезнью, так?

— Я тоже так думала, — проговорила Роза, обняв дочку со спины. — Но как оказалось, дети Пустоши до сих пор появляются в городах. Видимо, там за стенами ещё живут люди.

— Это так грустно, мама. Но к чему это ты?

— Просто хочу, чтобы ты знала, как можно больше и не совершала ошибок предков.

Она приподнялась и посмотрела на зеркало рядом. Нависла над Лотти как дамоклов меч, придерживая за плечи.

— Цени каждую душу, поняла?

— Могла бы и не говорить, — ребячески ответила Лотти.

— Сегодня будет собрание, предупреди своих людей.

— Поняла, мама.

Этой ночью проводилась очередная проповедь. Сотня человек скопились в подвале одного дома. За эти годы люди под командованием Лотти успели обосноваться в старых городских туннелях, помимо они даже прокопали собственные. Тем самым они соединили все стратегические точки сбора. Некоторые из тоннелей выходили даже в Центральный район, где не так давно появился первый штаб уже обширной организации под названием: «Революционное собрание теистов-демократов» (сокращенно «Рестед»).

В большом подвальном помещении, которое раньше было продовольственным складом, мужчины и женщины в рабочих одеждах застыли в ожидании начала проповеди. Их вера была отличной от Единства. Она основалась на дошедших до современности обрывков священных текстов. Так как все вырезки говорили об едином Боге, то люди сочли их частью одной боговдохновенной книги. Проповедь читала сама Роза, в руки которой ещё в юные годы попали эти страницы. В последствии она прониклась их смыслом и пользовалась влиянием, чтобы собрать как можно больше кусочков священного писания. Все книги прошлого, написанные в одном стиле, она вплетала в новотеистическое учение, даже не думая о их каноничности. Поэтому в учение попали ряд апокрифов и сочинений, превратив религию того времени в нечто совершенно иное. По факту с её деятельности и началось появление подобного рода религиозных общин.

— А Мария стояла у гроба и плакала, — читала Роза, — И, когда плакала, наклонилась во гроб, и видит двух Ангелов, в белом одеянии сидящих, одного у главы и другого у ног, где лежало тело Иисуса. И они говорят ей: жена! что ты плачешь? Говорит им: унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его.

Сказав сие, обратилась назад и увидела Иисуса стоящего; но не узнала, что это Иисус. Иисус говорит ей: жена! что ты плачешь? кого ищешь? Она, думая, что это садовник, говорит Ему: господин! если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его. Иисус говорит ей: Мария! Она, обратившись, говорит Ему: Раввуни́! — что значит: Учитель! Иисус говорит ей: не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему; а иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему. Мария Магдалина идет и возвещает ученикам, что видела Господа и что Он это сказал ей.

Она читала, и все плакали, услышав о смерти, как они думали, полубога Иисуса. А Роза громогласно твердила:

— Слушайте и не смейте отводить взгляда! Скорбите о смерти сына Бога, полубога Иисуса, который умер, желая спасения нашего. Отец Всевышний желал лучшего для мира и человека, но человек воспротивился воли Его и за это был наказан! Сын Господа, полубог Иисус, убит был и убит с жестокостью, которая свойственна людям прошлого. Он стал духом, но даже так наставляет нас и помогает нам. Они не восприняли учение Его и погрузились в грех, грех который породил ужасную войну, уничтожившую человечество. Бог Отец не желал разности между людьми и для этого сделал сына Своего получеловеком, таким же как мы с вами. Но гнусный разум человеческий хотел править и властвовать над иными людьми, и поэтому убил Сына, но не идею Его. Даже сейчас, после стольких лет, человек хочет быть Богом, правя над людьми. И классовая система доказательство тому. Глупый ничтожный разум противится воли Его и страдает!

— ДА! — вопили они хором.

— Мы воспринявшие учение Его и волю Его должны донести до общества истину! Призвание наше спасти общество от самого себя!

— ТАК И ЕСТЬ! — продолжили они.

— Помолимся же, братья и сёстры. Поскорбим о смерти сына Господня.

Наступило молчание. Томительно долгое, прерываемое завыванием ветра, который проникал внутрь. Добрая сотня человек зависла в полутьме. Лотти стояла в первых рядах вместе с большенькими приютским детьми. Однако Эли там не было, она осталась верна Единству. Шарлотта старательно молилась, прося у Бога милости для грядущего и спокойствия души Нейта на небесах. Она всегда молилась только об этом. Ничто больше для неё не было важным.

— Спасибо всем, кто пришёл, — начала говорить Роза. — Теперь же обсудим дела. Как вы все знаете, Фарль победил на выборах, но на этом мы не должны останавливаться. Наша первостепенная задача — увеличение числа сторонником, которые будут работать на фабриках в трое усерднее, чтобы показать напыщенным аристократам, что значит свобода. Для успеха нам нужно активнее доносить идеи до масс. Сейчас пойдем по результатам работы отделов.

Роза принялась расспрашивать командиром отрядов и давать им новые поручения. Лотти же здесь все признавали лидером революционного движения. Во главе отрядов стояла именно она. Пусть девушка была совсем юна, но хваткой своей могла крепко вцепиться в то, что ей нужно. К тому же она умело командовала и организовывала работу. Навыки, приобретенные в детстве, сослужили ей хорошую службу.

— А где Гера? — обратилась она к Стёпе.

— Не знаю. Опаздывает, наверное.

— Как можно опоздать на проповедь? — раздраженным голосом спросила. — Я думала, ты несерьезно относишься. А тут ещё он. Ох, устрою я ему взбучку, как придёт. Кстати, Стёп. Ты раздал листовки, которые я тебе дала?

— Всё сделано! Мы походили по рынку, там дело быстро пошло.

— Отлично. Корзин с мусором там нет, а значит, люди унесут их домой. А уже там, возможно, и прочитают на досуге. Голова то у тебя варит, когда нужно.

Стёпа горделиво поднял нос. Похвала всегда была ему люба.

— Эй, ребятки! — из толпы послышался голос Геры. — Помогите же!

Мальчик волочил за собой того самого бродягу. Тот чуть перебирал ногами, лишь оперевшись на Геру, он мог ходить. Лотти со Стёпой подбежали к нему.

— Ну и чего ты опоздал?! — напала Шарлотта.

Тут бродяга упал на колени без сил. Девушка среагировала и схватила его, обхватив двумя руками.

— Это тот мужчина, который привёл Мили, — объяснил Гера, придерживая его. — Он лежал неподалеку. Бедняга совсем оголодал. Я решил сюда его привести. А то помрёт ведь…

— Эх… ладно, молодец. Ты правильно поступил.

Она жалостливым взглядом посмотрела на бродягу.

— Как Вас зовут? — обратилась ласково.

Мужчина молчал. Его глаза были пусты. Они смотрели в никуда, их ничего не трогало, ничего не волновало. Но на её нежный голос он откликнулся и приподнял голову. Длинные чёрные волосы вывалились из-под капюшона. Все в пыли и песке. Под светом лампочек его лицо, словно стало чётче, словно на него наконец навели фокус. И было видно, как его скулы выпирали, как кожа пожелтела и покрылась пятнами, а подбородок и надгубье обросли. Глаза, ослепленные светом, прищурились и на миг прояснились.

Увидев его так близко, по щекам Лотти скатилась слеза.

V

Пять лет назад.

Тьма. Холод. Одиночество. Вот, что ощутил Нейт стоило ему открыть глаза. Постепенно мутная картина перед ним прояснялась. Он отчетливо увидел серые тоскливые стены, фиксаторы на руках и ногах и большую металлическую дверь. Последним воспоминанием перед пробуждением служила светлая операционная и лицо Гильмеша, нависшего над ним. Ученый вводил ему анестезию, а как закончил добавил своим обыденным тоном: «Скоро всё изменится». И в тот момент веки бродяги сомкнулись.

— Где я? — вялым тоном вопрошал Нейт.

Он попытался встать, но фиксаторы не позволили. Мальчик даже одеяло подтянуть не смог.

— Эй! — бросил он. — Меня кто-нибудь слышит? Помогите…

— Всё нормально, не переживай, — ответил голос из динамика. — Не кричи, тебе нельзя перенапрягаться. Сейчас приду.

— Кто это?.. Эй!

Из коридора послышались звонкие шаги. Они быстро приближались, но вдруг затихли. Последовал щелчок, и дверь отворилась, впустив тяжелый свет внутрь. На глазах вновь образовалась пелена, и сквозь неё Нейт увидел тонкий силуэт. Он приблизился к нему с офтальмоскопом.

— Так состояние в норме, — произнёс и переключил взгляд на приборы. — С возращением, Нейт.

И только после этой фразы бродяга признал его.

— Гамлет? Это ты?

— Верно, — ответил секретарь, щупая его руки. — Как себя чувствуешь?

— Никак… конечностей не ощущаю… я, словно желе.

— Это в порядке вещей. Процесс сращивания костей по методики Николая проходит болезненно. Ты уже давно сидишь на обезболивающих.

— Насколько давно?..

— Два месяца и три дня. Ты снова ничего не помнишь?

— В смысле снова? — озадаченно переспросил Нейт.

— Ты уже несколько раз просыпался и всякий раз забывал об этом, — говорил Гамлет, продолжая осмотр руки. — Вроде сращивание идёт как надо. Николай сказал, что это последствия анестезии.

— Как это связано?.. Мне же не мозг оперировали, — он говорил медленно и сонливо.

— Твои слова из раза в раз вообще не меняются. Словно в петлю попал с тобой, — ответил Гамлет, улыбаясь.

— Где я?

— Одна из лабораторий Гильмеша. Он перевел тебя под личный надзор. Операция прошла не так, как мы планировали.

— В смысле?

— Потом объясню. Кажется, на этот раз тебя уже не нужно отправлять в сон. Ты голоден?

— Не знаю… а чем я питался до этого?

— Мы вкалывали питательные вещества напрямую. Если хочешь, могу и сейчас вколоть? — подначил секретарь.

— М-м, витаминчики… объедение… а есть стейк?

— Есть, — рассмеявшись, ответил Гамлет. — Но тебе сейчас можно только кашу. Сейчас принесу. За одно приглашу папашу.

Он покинул комнату и через минут десять вернулся вместе с Гильмешем. Гамлет присел рядом с Нейтам и начал кормить того с ложечки.

— Это ещё что? Тьфу… какая гадость.

— Не привередничай, — оскорбился секретарь. — Скажи спасибо, что не бобовая, как кое-кто предлагал.

Гильмеш навострил на него суровый взгляд.

— Кхм… Гамлет сказал, что тебе уже лучше. Это радует.

— Он также сказал, что были накладки, — ответил Нейт, жуя. — Что произошло?

— Об этом успеется, — произнес Николай, присев на стул. — В целом операция прошла, как и задумывалось. Время реабилитации два года. Как только окрепнешь, начнём первую фазу обучения.

Нейт до сих пор ничего не понимал. Не понимал, зачем Гильмеш держит его здесь и что планирует делать. Через несколько дней фиксаторы ослабили, позволив Нейтану хотя бы двигаться. Всё это время Гамлет составлял ему компанию. Общество секретаря оказалось на удивление приятным. Иногда заходил и сам Николай, справляясь о его самочувствие. Но в один из дней он затеял странный диалог:

— Нейт, что ты знаешь о своих родителях? — тот помотал головой. — И никогда не хотелось узнать о них?

— Меня это особо не волнует. Они либо мертвы, либо отказались от меня. Какой прок знать таких людей. Да и если бы хотел узнать, это невозможно.

— А меня этот вопрос заинтересовал. Знаешь, я имею доступ к ДНК всех жителей. И мне захотелось проявить некоторую инициативу… я позаимствовал у тебя образец, — услышав это, Нейт чуть встрепенулся. — Прокрутив твоё ДНК через систему, я не нашел ни одного совпадения.

— Может, мои родители были незарегистрированными? — спросил мальчик, насторожившись. — Такой вариант я не исключаю.

— Я тоже озадачился. В конце концов незарегистрированные часто отдают своих детей в приюты. Хотя в наше время таковых почти не осталось. По началу я так и думал, пока мне не пришли твои анализы. Во время операции я вскрыл тебе голову и…

— Вы что сделали?! — вскипятился Нейтан.

— Дай до рассказать, — прервал Гильмеш на полуслове. — Получив анализы, я решил кое-что проверить. Возможно, поэтому у тебя были проблемы с памятью. Но далеко не факт. В одной из областей твоего мозга, — слова с тяжестью слетали из его рта, будто они заставляют его вспомнить нечто очень и очень страшное, — там была опухоль. Она незначительная, но это не раковая опухоль, а нечто другое. Нечто, что даже я понять не в состоянии. Подобное мне приходилось видеть. У детей Пустоши, — выдавил он. — Ты знаешь, кто это?

— Догадываюсь, — ответил он серьезным голосом. — Значит, я родом не из Артеи…

— И не из какого-либо другого города. Ты пришёл к нам прямиком из Пустоши.

— Эта опухоль она, она прогрессирует, верно?

— Сейчас она стабильна и не даёт о себе знать. Но с возрастом если судить по моему опыту, то да… она будет прогрессировать.

— Ясно… Спасибо, что рассказали. Мне стало легче.

Фраза вызвала у Гильмеша недоумение.

— Почему же осмелюсь спросить?..

— Я всегда чувствовал, что не вписываюсь в общество. Теперь мне хотя бы понятно отчего. Всё встало на свои места. Если я из Пустоши, то это объясняет… ах, всё в общем объясняет.

«Этот ребенок. Он ни капли не переживает, — размышлял Гильмеш. — Удивительная нервная система. Результат того, что он дитя Пустоши? Все Числа отличаются хладнокровием, даже она… моя Марта была такой же. Как же я раньше не заметил их сходства. Его апатичные глаза точно такие же, как у неё, — вспоминая жену, на ученого накатила тоска. — Однако даже среди детей Пустоши Нейт уникален. Пробиться сквозь это холодное спокойствие будет проблематично. Теперь, когда я узнал, что мальчик долго не проживёт, мне нужно ускорить эксперимент. Иначе такого образца я больше никогда не заполучу».

Нейтан, и правда, был спокоен, новости не обрадовали его, но привнесли некой ясности. Он наполнился спокойствием, неровные линии прошлого наконец образовали единую картину. Хоть по нему и не скажешь, однако Нейт часто задумывался о смерти. И всякое размышление заканчивалось мыслью, что долго ему не прожить. Он не знал, как и почему, просто ощущал это. Ощущал, как тонкая холодная рука смерти обнимает его. И это не пугало, напротив, успокаивало.

«Если могу умереть, то я как минимум человек».

Через месяц Гильмеш начал его обучение. Оно началось с теста на уровень интеллекта. Стим-тек был не в состоянии проанализировать бродягу, даже если тот отвечал честно. Поэтому Гильмеш применил собственный тест. Результат его разочаровал, он были выше среднего: 145 баллов. Но он был далеко не близок к тем показателям, которые ожидал увидеть ученый. Сколько бы не перепроверял, итог был одним. Это не могло не удручать. Но Николай не сдавался и искал иные способы раскрытия потенциала мальчика.

Будни Нейта проходили уныло. Опекун проводил занудные лекции, пытаясь обучить парня тому, что только знал. Нейт быстро схватывал знания, но интереса они в нём не вызывали. Гильмешу приходилось буквально силком запихивать в него материал из области физики, химии, права, философии и анималогии — всем тем, что должен знать добродетельный гражданин.

— Нейт, ты слушаешь? — спросил Гильмеш, постукивая по столу.

— Неа… Нудно как-то рассказываешь.

Николай рассердился и возмущенно выдал:

— Мне перед тобой сплясать что ли надо?!

— Уверен, и это у тебя получится нудно, — продолжал твердить он.

— Может, ты проведешь мне лекцию, и я послушаю как надо? А? А-а?

— Отказываюсь. Мне лень…

— Та-ак, Нейтан Флок Гильмеш!

— Нейтан из Норта, — холодно оборвал он.

— Допустим… Нейтан из Норта, если ты сейчас же не повторишь мне лекцию, то на ужин получишь бобовую кашу. Сваренную лично мной, — добавил с легким ехидством.

Гильмеш готовил отвратительно, и Нейт это знал.

— Эх… Совет делится на две палаты: низшую и высшую, — монотонно заговорил он. — В других городах существует местный орган управления — мировая палата. Она подчинена напрямую совету. Это не считая районные палаты, которая есть в каждом Центральном и Рабочем районах. Помимо на каждые пять кварталов Рабочего района приходится одна квартальная палата, в которую входят местные жители. Она подчиняется районной палате, а она в свою очередь либо мировой, либо в случае с Артеей совету. Один голос члена высшей палаты равен трём голосам члена низшей. Мировая или иная палата не могут вмешиваться в дела совета, связанные с его членством, общегосударственной деятельностью, а также с решением дел по поводу исключительно Артеи. Для обеспечения сохранности системы в совете может избираться лидер, имеющий право вето. Также его голос равен 10-ю голосам высшей палаты. Лидер выбирается всеобщим голосованием палат на всех уровнях. Помимо есть неофициальный орган власти — Церковь Единства. Епископы четырех Церквей и Архиепископ могут входить в состав мировой палаты, но их голос равен одному. Так как согласно классовой системе они принадлежат к жителям Центрального или Рабочего районов. Если же аристократ вступит в клир и достигнет сана епископа, его голос будет приравнен к голосу члена низшей палаты. Иные конфессии могут войти в отдельную мировую палаты при условии достаточного количества последователей. На практики таковых нет. В государстве может быть проведено всеобщее голосование и по другим вопросам, если так рассудит совет. Всё? Или мне по законом пробежаться? — задиристо спросил он.

— Всё верно. Уж что, а память у тебя отменная.

«Тогда почему тесты показывают скромные результаты?», — раздумывал Гильмеш.

— И как тебе система?

— Никак, — равнодушно ответил Нейт. — Человек коль захочет найдёт лазейку, если голова варит. Насколько бы государство не было совершенным, пока есть человек можно предполагать любой исход.

— Как всегда, нейтральная позиция, — произнёс он. — А классовая система? Что думаешь о ней?

— Она логична при условии своей иллюзорности и реальности одновременно.

— Это как?..

— Она должна быть иллюзорна в том смысле, что никакого действительного статусного различия в людях нет. Оно лишь фикция, обман, чтобы держать людей в узде… чтобы они имели цель обрести статус, которого в реальном мире нет. Статус лишь абстрактное понятие, созданное для контроля обычных и вычленения особенных. Здесь уже в силу вступает реальность системы. То есть то, что люди не равны от рождения, но не по статусу, а по способностям и желаниям эти способности приобрести. Классовая система создаёт условия, в которых человеку есть куда стремиться, а не тратить талант и труд в пустую, и в которой ничего не делающие будут искусственно ограждены. Если система соблюдает эти два факта, тогда она верна. Но без учёта добродетели она станет холодной селекцией. Поэтому и моральный вопрос тоже нужно учитывать.

Гильмеш удивился подобным рассуждениям. Рассуждениями, которые отчасти перекликаются с его собственными.

— Ты любитель сочинений пророка Григория? — полюбопытствовал Гильмеш. — Ход мыслей схож.

— Я даже религиозные тексты у него не читал, не то что философские… Почему все об этом спрашивают? — озадаченно спросил. — АААЙЙ! ААА!! — завопил.

Внезапно Нейт схватился за голову. Словно гром среди ясного неба, на него напала жуткая головная боль. Он упал на постель, ворочаясь в конвульсиях. Было чувство, что его голова разрывалась на части, как нечто растерзывает его мозг, режет на кусочки тупым лезвием. Нейт кричал, ухватившись за волосы. Гильмеш запаниковал и вколол ему обезболивающие. Но оно не помогало. Исказившееся от страданий лицо Нейта, вгоняло его в ступор. Николаю приходилось видеть многих пациентов, которые точно так же бились в агонии на операционном столе. И к таким вещам он относился с нечеловеческим спокойствием, но это… отчего-то закатанные зрачки Нейта пробудили в нём необузданный страх. Они пробудили воспоминания, которые ученый спрятал глубоко внутри себя. Вскоре прибежал Гамлет. Он растормошил его, и они вместе унесли мальчика в комнату с МРТ. Нейтан продолжал кричать и брыкаться, даже фиксаторы не выдержали порыва бешенной силы и сломались.

— Что с ним?! — вопил Гамлет, уставившись в монитор.

— Это опухоль, — обеспокоенно проговорил Гильмеш. — Вколи препарат D-13! Он должен помочь. Опухоль вдруг начала разрастаться! Если не остановить, Нейт умрёт.

Гамлет принялся рыскать по шкафчикам в поисках ампулы. Когда нашёл, то всадил её в шприц, словно пулю в магазин. И после одним ловким движением вколол Нейту.

— ТЫ ВКОЛОЛ ДУША ТЕБЯ ДЕРИ?!

— ДА! — криком ответил секретарь.

Тело Нейта перестало брыкаться с прежней силой. Да и лицо разгладилось, приняв обычный спокойный вид.

— Сердцебиение и мозговая активность приходят в норму, — сказал Гамлет, следя за показателями приборов.

Бродяга вскоре утихомирился полностью. Боль постепенно отступала, и он уснул. Взрослые аж выдохнули, когда его истошный крик затих.

— Николай, — обратился Гамлет трепещущим голосом. — Взгляните-ка. Как это возможно?

Он указал ему на экран, который фиксировал изменения мозговых волн Нейта во время припадка.

— Они поменялись, — в непонимании выдал Гильмеш. — Стали совершенно другими. Мозг работает совсем в ином темпе, быстрее… мощнее.

— Словно компьютер, — подумал Гамлет, — когда производительность выкрутили на максимум. Но как это возможно?

— Не знаю, — ответил ученый, смотря на безмятежного бродягу. — Что ты такое, Нейтан?

На следующий день мальчик очнулся. Всю ночь от него не отходил Николай, беспокоясь, что боли могут снова начаться. Но первое, что он услышал от него до дрожи испугало.

— Кто Вы?

«Фаза первая, — написано кривым подчерком в заметках. — Испытуемый Нейтан из Норта. Цель исследования: понять и спасти».

Глава седьмая: Нейтан и Натан

I

«Человек по природе своей двоичен. Есть тело, есть душа. Есть сознание и есть инстинкт. Есть настоящий «я» и ложный «я». Всегда есть два «я». Вопрос лишь в том, едины ли «я»?», — Откровения человеческое от Григория.

— Н-нейтан? — с трепетом вымолвила Лотти. — Нейтан… Нейтан…

Услышав это имя, дети вокруг них задрожали. Отступив назад, они распахнули глаза и в панике продолжали отходить. Они не могли и слова вставить. Мальчик, что умер пять лет назад, был перед ними, весь измотанный, побитый жизнью, прошедший через ужас и вернувшийся из бездны. Он был совершенно другим, и если бы не ярко-голубые глаза, пусть и пустые, они бы ни за что не признали Нейта в этом теле.

— Нейти…

Имя соскользнуло с уст ребят, которые уже были готовы заплакать. Они держались лишь от того, что осознание к ним так и не приходило. Гера в ужасе придерживал Нейта своими трясучими руками, а Стёпа так и не мог поверить в происходящее. Он стоял глыбой, словно боясь отпугнуть призрака. Бродяга продолжал смотреть только на Шарлотту, заворожённый её красивыми чертами лица. Волосы девушки под светом лампы, казались ему искрами пламени. Обжигающими, но такими чарующими. Лотти тихонько прикоснулась к нему, нежно проведя рукой по щеке.

— Нейтан… НЕЙТАН! — она внезапно воскликнула, что был голос, а после бросилась в его объятия.

Лотти заревела, как не плакала уже очень давно. Продолжая кричать, так громко, что пробудила всё подполье.

— НЕЙТАН! НЕЙТАН! НЕЙТАН!!! — продолжала повторять она, покрыв его лицо поцелуями.

Роза, стоя на трибуне, кинула на детей немой укор. Она уже хотела отругать их, но ухо уловило плачь и крик:

— Нейтан!! Нейтан! — подхватили другие дети, наливаясь слезами.

— Что здесь происходит? — пронеслось по толпе. — Розалия, они отвлекают нас. Угомоните их, пожалуйста.

Но посмотрев на саму Розу, они замолкли. Настоятельница упала на колени, она сдерживала собственный крик руками, даже не думая отводить взгляда от бродяги. Всё продолжало звучать это имя.

— НЕЙТАН! — в слезах обращались дети, бросившись на него. — НЕЙТИ! НЕЙТИ!

Сам же Нейт никак не реагировал. Сознание оставалось всё в том же помутнее, что и раньше. Всё его существо сосредоточилось на Шарлотте. Роза в спешке сошла с трибуны, чуть не навернулась, но пробурила себе проход в толпе. Раскидывав рабочих, она подбежала ближе. Слёзы скатывались с её щёк, которыми уже покрылись легким румянцем. Подпольщики продолжали возмущаться. Весь этот переполох, эти крики, это волнение начинали их беспокоить.

— Ты живой, — пробубнила Лотти, вцепившись в него. — Живой… правда ведь?.. Мне не мерещится… не мерещится, скажи же? Нейт… Нейтан, Господи…

Он молчал.

— Это невозможно, — выдал Стёпа. — Нейтан же умер… мы сами его хоронили. Он не мог воскреснуть.

— Нейтан? — произнесла Роза дрожащим голосом. — Мальчик мой…

Всякая проблема, что была важна до, теперь не имела никакого значения. Мир перевернулся с ног на голову. Она точно признала в этом человеке своего сына, сына отнятого самой судьбой.

— Роза, что здесь происходит?! — выдал кто-то из толпы.

— Это мой мальчик… живой… ЭТО МОЙ МАЛЬЧИК!! — выкрикнула она, не сдержав порыв чувств.

Подпольщики ещё не видели Розалию в таком состоянии. Выдержка, сдержанность, хладнокровие — всё это улетучилось. Лидер предстал перед ними другим человеком. И в этот момент, видимо, рассудок вернулся к Нейту. Такая толпа растормошила его, вывела из транса. И он произнёс:

— Кто такой, Нейтан?

— Что ты такое говоришь? — ответила Лотти, отдалившись, но не отпуская. — Ты ведь Нейтан, так ведь?

Она успела испугаться.

— Я… Нейтан? Это моё имя? — в его голосе слышалась радость.

— Неужели ты ничего не помнишь?

Бродяга виновато отвёл глаза, а после в смятении продолжил:

— Я Нейтан?

— Да, ты Нейтан.

Он обрадовался, и улыбка внезапно образовалась на его лице.

— Слышишь, Натан?! Я Нейтан! У меня есть имя, как и у тебя! Я Нейтан! Я существую. Я существую! — восклицал он.

Остальные же впали в ступор.

«Нейтан? — ответил голос. — Дерьмовое имечко, но всяко удобнее обращаться»

— С кем ты разговариваешь? — с опаской спросила Роза.

Нейт примолк, не знал, как объяснить. Мимика напряглась, отражая раздумья. Он вертел головой, часто моргал, пытаясь подобрать слово.

— Нейт, — обратилась Лотти, отчего тот испугался. — Ты помнишь меня?

— Я не знаю… я-я… не помню… ничего.

— Роза! — уже с гневом обратился рабочий

— На сегодня собрание закончилось! — приказным тоном ответила она. — Действуйте по инструкции!

Толпа ворчала и потихоньку расходилась, пока ребятишки окружали воскресшего. Они посадили его на скамью и дали поесть. Он с аппетитом ел булочку хлеба, будто бы это была последняя еда в его жизни. За один присест он доел её всю.

— А-а? — издал он, указывая на рот. — Это… воды… можно воды? — дополнил, вспомнив слово.

Тут же ему принесли попить.

— Что с тобой случилось? Ты хоть что-нибудь помнишь? — спросила Роза.

Лотти всё также обнимала его, боясь отпускать.

«Если отпущу, он снова исчезнет, — прокручивала она в голове. — Я не допущу такого… только не опять. Не отпущу».

Бродяга задумался над вопросом Розалии.

— Помню… как ходил… много ходил… туда-сюда. Людей помню, тоже ходили.

— А помнишь, как привёл девочку? — встрял Гера.

— Девочку? Помню! — радостно выпалил он. — Я помню. Я привёл девочку и меня накормили. Девочка улыбалась.

— А ещё что-нибудь? Помнишь приют?

Он взялся ворошить волосы и отрицательно помахал.

«Скажи, как мы…» — подсказал голос.

— ЗАТКНИСЬ! Я ничего… ничего… ничего…

На него напала паника, которая волной перешла и к другим. Бродяга судорожно держался за голову, продолжая проговаривать одну и туже фразу:

— Ничего. Ничего. Ничего.

Лотти прижалась к нему, она нежно погладила его волосы, и он успокоился. Но больше не издал ни звука.

— Ничего не могу понять, мама, — сказала она. — Как это возможно?

— Это чудо Господне, не иначе. Другого объяснения у меня нет, — ответила Роза, любуясь сыном. — Ребята его нужно отвезти домой.

Детишки скопом взялись за Нейта и понесли его. Благо приют находился не так далеко. Дошли они достаточно быстро, но тамошние уже давно спали. Поэтому Нейта решили поселить в отдельную комнату со всеми условиями. Стоило ему присесть на кровать, как мягкий матрас прогнулся под ним.

— Тону! Я тону! — вскрикнул он, попытавшись встать.

— Всё хорошо, — ответила Лотти. — Так и должно быть, ты не утонишь. Обещаю, — произнесла, держа за руку. — Веришь мне?

— Угу…

Лотти принесла ему ещё немного еды, заправила кровать и уложила. Всё это время её изумрудные глаза не отводили от парня взгляд. Такое пристальное внимание немного пугало его, но с Шарлоттой он чувствовал себя в безопасности. Её голос имел на него успокаивающий эффект. Он прилёг, но долго ворочался, поэтому спустился на пол и свернулся калачиком. Нежность кровати была ему непривычна, она была тёплой, не причиняла боли и по ней никто не ползал. Шарлотта оставила его, уйдя в кабинет настоятельницы, волнуясь до скрежета зубов. Но настолько радостной, что даже осознавать происходящего не могла. Это казалось сном. Приятным, детским сном. Она в страхе ушла из комнаты Нейта, боясь, что когда заглянет вновь, его там не застанет.

В кабинете стояла гробовая тишина. Розалия сама прибывала в шоке, не представляла, как реагировать. Хотелось улыбаться до ушей и плакать так сильно, чтобы застелить глаза. Ночь была звездной, осенний ветер холодил и приносил с собой странное чувство не то ностальгии, не то беспокойства.

— Мама, я не могу поверить в это. Нейтан жив… ты представляешь?

— Как и я. У меня чувство, будто почву из-под ног выбили, — произнесла Роза, разливая чай. — Даже не думала, увидеть его когда-нибудь.

Её руки трепыхались, держась за ушко чашки. Тремор также преследовал и Лотти. Они обе переживали странные чувства, чувства встречи с чем-то мистически неизвестным, что вызывало ужас и восторг одновременно. Этого было не передать и не осознать, оно было за пределами возможностей разума. Абсолютно иррациональное и чистое чувство.

— А Нейт ли это? Тот ли Нейт, которого мы знали? — высказалась Шарлотта.

— Душу не изменить даже потерей памяти. Это он. Можешь не сомневаться.

— Но, мама, тут дело не только в памяти. Характер, поведение — всё другое. Он иной человек. И с головой у него явно не в порядке. Мне страшно… не представляю, через что ему пришлось пройти.

— Главное, сейчас он с нами и он жив. Со временем наладится, и мы всё выясним.

Они до самого утра просидели так, разговаривая и попивая чай. На этот раз они вспоминали прошлое, просто мило беседовали, не обсуждая серьёзные темы, проблемы, взвалившиеся на их плечи. Давно они не погружались в такие разговоры. Простые и незамысловатые. Уже пять лет Роза общается с Лотти, как с взрослой, только по делу и, только, по существу. Пусть бродяга был не тем Нейтам, которого они знали, но, как и раньше, он принёс в приют долгожданный мир.

***

Утром, когда дети ещё не проснулись, Гера повёл Нейтана в ванну. Ночью он почти не спал, пусть и был дико уставшим. Мысли одолевали его, как и кошмары. Гера помог ему снять те лохмотья, в которых он расхаживал, и выбросил их в корзину для белья.

— Э-это моё… оно мне нужно, — пролепетал Нейт, посмотрев в корзину. — Я-я замёрзну без неё… можно я оставлю? П-пожалуйста.

— Ты не замёрзнешь, Нейт, — успокоил он. — Мы тебя не выгоним в холод и одежду хорошую дадим, не переживай. Всё будет хорошо, — с волнением в голосе ответил.

Нейт по-детски обрадовался. Дальше он уже сам снял с себя остатки тряпок. Не стесняясь, он показал своё оголенное тело, чем до дрожи испугал мальчика. Тот аж облокотился о раковину. Его руки были все испещрена укусами и ссадинами. На теле виднелись множество ран разной длины и глубины. А шею, словно ошейник, опоясывала линия от удушья. На боку отчетливо красовался шрам от колотой раны. Его ступни и ладони были все в мозолях, кожа на кончиках пальцев содралась и кровоточила. Картина изувеченного тела потрясала, но взгляд было не оторвать. Рёбра выпирали через сухие мускулы, грудная клетка тяжело вздымалась при дыхании, а горло хрипело. Вот оно новое тело Нейта: худое, словно скелет; израненное, словно его пытали, и холодное, как у мертвеца. Только глаза остались прежними. Такими же ярко-голубыми и равнодушными. Гера помог ему помыться. Вымыл тело, густые волосы, которые спускались ниже шеи и которые были все в пыли и паразитах. Также он сбрил наметки на бороду. Всю процедуру Нейт молчал, любопытно хлопая глазами.

— Нейт, кто это с тобой сделал? — опечаленным голосом спросил.

— Люди. Некоторые проходили мимо, а некоторые били… больно били… ногами, палками, несколько раз ножом.

Он говорил спокойно без грусти или гнева. Эта жизнь была обыденностью для него.

— Люди, и правда, настолько плохие…

— Вовсе нет. Ты не такой, ты моешь меня. Вчера вы меня покормили и продолжаете помогать. Позволили поспать на таком мягком месте. — его речь стала чуть уверенней. — Да я и не думаю, что эти люди плохие, — внезапно выдал он. — Не думаю, что вообще есть плохие или хорошие.

— В такие моменты ты и впрямь на себя похож, — засмеялся Гера.

— В смысле?

— То есть… раньше ты мыслил точно так же. Я конечно, не всё помню, но Лотти рассказывала мне. Пусть ты и забыл многое, но Нейтам всё равно остался, — прибавил с улыбкой.

Они закончили мыться. Гера нашёл ему одежду по размеру, хоть это было и непросто. Нейт вымахал, он стал очень высоким, выше шести футов. Всё, что нашлось для него в приюте: белая футболку да серые джинсы.

— Вот так хоть на человека похож. Хочешь кушать?

— Если можно.

— Не стесняйся ты, — попросил он, похлопав того по плечу. — Ты мне как брат родной. Если что-то нужно, сразу обращайся.

Мальчик провёл бродягу на кухню. И как раз с рынка вернулась Эли. Она разбирала покупки.

— Гер, ты проснулся? — окликнула она. — Помоги с молоком, будь лапочкой.

— Одну секунду! Так. Давай заходи не тушуйся, — подгонял он Нейта.

— Стёпа тоже с тобой? Непохоже на него.

Девушка обернулась и увидела его. Точнее, по первой она приметила лишь длинное тело, которое, по её мнению, слегка не вписывалось в интерьер. Но стоило присмотреться, как она завопила во весь голос. Диш выронила продукты из корзины, да и сама свалилась на пол в страхе. Ползком она начала пятиться назад, продолжая вскрикивать. Как, впрочем, и Нейт. От громких звуком он забился в угол.

— Эли-Эли! — заговорил Гера, пробуждая её. — Очнись!

— А? ААА! — вновь закричала. — Ты не видишь его?! Призрак Нейта прямо перед нами! Ох, Святая Душа! Скверная душа моя присылает мне эти видения, — протараторила. — Да избавит меня чистая душа в Единой душе от нечистоты, и не нарушу я поток духовный.

— Это не призрак. Вставай давай! — поднял её. — Нейт живой! Вот потрогай.

Он приволок его поближе, и Эли прикоснулась к его руке. Она была тёплой, не гладкой, но такой знакомой. Диш посмотрела прямо в его глаза и невольно заплакала. Но осознание правды было куда более волнующим, чем она могла представить. Девушка разрыдалась, как дитя. Она даже кинулась обнимать его ноги. Ещё долго Гера не мог привести её в чувства. Прояснить разум оказалось достаточно сложно. Но вдоволь наревевшись и попив воды, она успокоилась. В итоге Нейта посадили напротив неё, чтобы она могла рассмотреть его по лучше.

— Не могу. Поверить. Своим. Глазами. Ты же должен быть мёртв, засранец, — выразилась она, тыкая его в лоб. — Как это возможно?

— Тут долгая история, Эли, — заговорил Гера. — Я случайно нашел его вчера и привёл домой. С памятью у него проблемы. Нас он совсем не помнит.

— Да я вижу, — ответила она, сверля бродягу взглядом. — Вон как боится меня. Прежний Нейт давно бы съехидничал.

К этому моменту остальные дети уже проснулись. И Роза с Лотти спустились вниз. Правда, так и не поспали. На них вновь напало удивление, когда Нейт предстал точно таким же, как в день своего ухода. То же безмятежное выражение лица; глаза, находящиеся в вечном поиске; и налобные складки, как признак старательной мысли. Опрятный и чистый Нейт ничем не отличался от оригинала. Младшие дети почти не запомнили его. Для них он был лишь незнакомым мужчиной, жадно уплетавшим суп.

— Нейт, твои волосы сейчас в миску попадут, — заботливо проговорила Лотти. — Давай завяжу.

Она завязала их в торчащий хвостик. Нейт прикоснулся к нему и улыбнулся.

— Спасибо большое. А-а… я могу узнать, как Вас зовут?

— Конечно. Я Шарлотта Аллаги. Можно просто Лотти. Тот высокий мальчишка, который привёл тебя — Гера. А его двойник — Стёпа.

— Никакой я не двойник! — буркнул громко.

— Девушка в фартуке — Эли, — она помахала ему. — А это, — показала на настоятельницу. — Роза. Она вырастила тебя и меня. Да и всех тут на самом деле. Девочку, что ты привёл зовут Мили.

— Приятно познакомиться. Я… я, правда, Нейт?

— Правда, — посмеялась Лотти. — Ты наш Нейти. Мальчик, который рос вместе со мной. Что-нибудь вспоминаешь?

Нейт опустил голову, изобразив виноватый вид.

— Ничего страшного, — ответила она, облокотившись о его плечо. — Теперь ты дома. С возвращением, Нейтан.

II

«Сколько себя помню, я ходил. Пусть память моя и отрывиста, но я уверен в этом. Иногда я живу, словно на автомате, ведомый пустым телом без сознания или даже инстинкта. Когда такое случается, разум покидает меня, я теряюсь, не могу ничего вспомнить из того времени, пока я был не в себе. Не в себе. Кажется, я начинаю понимать, какого это. Моё сознание возвращается в странных обстоятельствах. И пусть не полностью, но я смутно осознаю мир вокруг. Тогда мысли одолевают меня. Огромный поток информации скопом проникает в голову. Я не могу её переварить, потому проговариваю, советуюсь с Натаном. Иногда он даже помогает мне понять её, осмыслить и привести в порядок. Однако. От него бывает много проблем. Натан другой. Он не я. Однажды, мы пришли к выводу, что я душевное сознание, а он сознание инстинктивное. Мы дополняем друг друга. Сказал он. Но иной раз я жалею об этом, иной раз я боюсь его. Боюсь того, что может сделать инстинкт. Это постоянная смена сознаний, утрата самости, она заставляет меня усомниться в собственном существовании. Оно ведь так странно. Я будто существую только в определенной точке времени, коротком промежутке для раздумий и разговоров. Но сейчас, когда я встретил их, я существую гораздо дольше. Это приятно. Приятно существовать».

«Но я не уверен, что я, действительно, Нейтан».

Прошло два дня с чудесного воскрешения бродяги. Понемногу он обживался на новом месте. Он узнавал всё больше о своём прошлом, но не мог в него поверить. Множество историй для него были скорее мифами. Мифами, через которые Лотти пыталась его пробудить, заставить осознать реальность так, как её видел оригинальный Нейтан. Однако для нынешнего Нейта эти фотографии, рассказы, места и записи были пусты. В них его не было. В них ему не было места. Это было просто невозможно. Ни он, ни Натан не были тем чернявым мальчишкой, что вызывало зависть, обиду, тоску. Тоску по вещам, что у них отняли. Из-за всего этого создавалось чувство, что существенная часть их души улетучилась. И остался голый сосуд.

Нейтан из мифов — это сильный и смелый мальчик. Мальчик, который не взирал ни на что, который жил без компромиссов, но при этом жил по законам разума и сострадания. Он коренным образом отличался от бродяги сегодняшнего дня, такого тихого и пугливого.

Все эти двое суток Лотти окружала его заботой, не отходила ни на шаг, постоянно разговаривала и всячески помогала освоиться. Сейчас она привела его в игровую, где под смех ребятишек, показывала ему их детский альбом. И за каждой фотографией скрывался дух Нейта.

— Я заеду вечером, — слышался голос Фарля из гарнитуры. — Ответь же что-нибудь?

— Поступай как знаешь, — брызнула Эли.

— Ты злишься? Ах, прости. Да, знаю. В последнее время я совсем не уделял тебе времени. Как вошёл в высшую палату, дел невпроворот, — в ответ молчание. — Милая, давай поговорим. Ты же знаешь, что сейчас очень ответственный момент. Рестед надеется на меня. Забота о стране мой долг.

— А ЗАБОТА О ТВОЁМ РЕБЕНКЕ — ЭТО НЕ ТВОЙ ДОЛГ, ФАРЛЬ! — выкрикнула она и сразу же от волнения повесила трубку.

— Ребёнка? — на другом конце провода переспросил Фарль. — Ребёнка… РЕБЁНКА! — прогорланил так громко, что аж служанка встрепенулась.

От резкой и въедливой фразы даже Шарлотта вскочила на дыбы. Она, как на пружине, спрыгнула с дивана и помчалась в коридор. Диш застыла от собственных слов прямо у входа на кухню.

— Р-ребенка! Эли, как это понимать?! — бросилась рыжая девчушка. — Не говори, что ты беременна?!

Элизабет покрылась краской, нежный румянец осел на её щеках. Она хотела радостно утвердить: «Да! Так и есть!». Но засмущалась и тихо пролепетала, сопроводив голос неуверенным кивком:

— Угу…

И как на зло в это же время Роза спустилась на шум. Новости также не оставили её без впечатлений. Они были настолько сильны, что настоятельница чуть не навернулась.

— Какой срок?! — наседала Шарлотта, подойдя вплотную.

— Восемь недель. Простите, — она оглянулась на Розу. — Не подумайте скверного. Я хотела сказать, да вот только не могла подобрать момент.

— Не извиняйся, милая, — успокоила Розалия. — Это просто превосходные новости. Но ты вот так сказала об этом Фарлю?

Эли опустила взгляд и начала судорожно перебирать большие пальцы кистей.

— Я хотела его обрадовать, — оправдалась она. — Но этот ЧУРБАН, — выскочило случайно, — только о делах и твердит.

— Не обращай на него внимание, Эли! — вступила Лотти. — Все мужики идиоты! И Фарль не исключение!

— Вот тут соглашусь, — подхватила Роза.

Они обе обхватили Элизабет руками, заключив в объятия. Нейт же немного крысячтничал: смотрел на эту картину из-за угла. То ли он побаивался выходить, то ли попросту не понимал ситуации, поэтому предпочёл действию — наблюдение.

— Господи, я так за тебя рада! — бросила Лотти на эмоциях.

— Не могу поверить, — произнесла Роза сразу за ней. — Видимо, боженька благоволит нам, раз так много хорошего за раз случилось. Как чудесно. Я стану бабушкой.

— А я тётей, — улыбнулась Шарлотта.

— А я мамой, — продолжила Эли, плача.

Девушки хором рассмеялись. И вновь тёплый сгусток энергии распространился по приюту.

— Кстати, Эли, — опомнилась рыжая. — Ты рассказала Фарлю про Нейта?

— Ещё чего! — с былой прытью ответила Диш. — Обойдется сухарь! Пусть сам приедет и увидит! Хы, — скорчила гримасу. — А ты Грише?

— Делать мне больше нечего! — воротя нос, отрапортовала. — Обещал в приют заглянуть, а сам даже не звонит. Поделом ему!

— Обе друг друга стоите, — съехидничала Роза.

Отношения этих двоих были мягко сказать напряженными. Лотти злилась на старого друга не столько за оппозицию, сколько за отсутствие внимания к своей персоне. Это была некая версия дружеской женской ревности. Врагом Григорий для неё никогда не был, она полагала, что никогда и не станет. Ведь их полем боя с раннего детства был исключительно простой спор.

— Эм-м… простите, — вступил Нейт неуверенно. — А кто такие Фарль и Гриша, о которых вы говорите?

— Я же рассказывала, Нейт, — отвлеклась Лотти и подбежала к нему. — Это тот самый Гриша — наш общий друг детства. А Фарль — хахаль Эли.

— Что ещё за хахаль, Шарлотта? — отчитала мама. — Я тебя так говорить не учила. Скорее уж. Муж. Надеюсь, — покосилась на Эли. — Давно вам пора свадьбу сыграть.

Диш снова побогрела. С этим нерадивым аристократом она уже больше десяти лет. А чувства романического толка возникли ещё раньше. И казалось бы все условия филигранно выложили на стол, но Ной Кэмпл всё никак не решался на брак. Сама Эли рассудила, что карьера и политика сейчас для него важнее. Она приняла это и смирилась с достоинством солдатки.

Почему-то с приходом Нейта приют разительным образом преобразился. С самого его ухода здесь не было такой атмосферы. Атмосферы, уносившей в прошлое, в тихое и счастливое время без бед и забот.

Этим же вечером компания засела на кухне. Они решил со скромным размахом отметить свой личный маленький праздник. Роза достала торт из запасов и разлила черный чай с бергамотом. Аромат шустро наполнил помещение.

— А кто будет мальчик или девочка? — заинтересованно спросила Роза.

— Я не знаю, да и не хочу на самом деле знать. Кто родится, того и буду любить, — скромно ответила.

— Это правильно. Ребёнок — подарок Бога.

За все эти годы отношения Эли к настоятельнице изменилось. И далеко не в лучшую сторону. Прежде она души в ней не чаяла, видела пример сильной и самостоятельной женщины. Но после событий с Гришей и Нейтам, Розалия перестала быть для неё безусловным авторитетом. Поэтому она и не пошла за ней, не вступила в Рестед и не приняла её веру. В отличии от юной Лотти её прегрешения она видела отчетливо. Но сейчас же стрелки часов, словно отмотали назад на несколько кругов. Когда свет проник в приют, все негативные чувства и воспоминания затупились. Она забыла о них, будто их и не существовало.

Пока они беседовали, Нейт тихо жевал слоенную сладость. Такой вкусной еды он никогда не пробовал и думал никогда не попробует. Тепло и уют приюта успокаивали его мечущуюся душу. Плюс ко всему и убаюкивали Натана. Всё это время он молчал, не создавал суматохи в сознании, что не могло не радовать.

— А-а, сколько тебе лет, Эли? — спросил он.

— Двадцать восемь, — ответила она, любуясь парнишкой. — Мне было десять, когда ты стал моим братом. Поэтому я знаю тебя с пелёнок, шалопай.

— Это да-а, — растянула фразу Роза, наполнившись ностальгией. — Давно же это было. Я тут подумала. Нейт, а ты знаешь сколько тебе сейчас? — тот мотнул головой в знак незнания. — Немудрено. В начале года тебе исполнилось девятнадцать. Ты чуть старше Лотти, но и ей тоже уже столько же. Нашей счастливице, — имела ввиду Эли, — двадцать восемь стукнуло. А мне сорок.

«Так значит… у нас недавно было день рождение, — размышлял Нейт. — Где же я был в то время? Не помню. Всё в тумане каком-то».

— Эли-Эли, а когда ты в Фарля влюбилась? — внезапно включилась в беседу Шарлотта.

— Лотти, всё то тебе знать надо. Эх. Мне было пятнадцать, когда я поняла, что люблю этого идиота. Правда, поздно спохватилась: в день его усыновления. Тогда признаться я так и не смогла. И вот, когда нам было по восемнадцать, он внезапно вернулся в приют. Такой весь статный, высокий и ухоженный. Щегол в общем, — кратко пояснила она. — И вот этот франт с порога позвал меня на свидание. Я такая радостная была, сразу же согласилась. Дура. Надо было нервы потрепать. А потом мы долго гуляли, и под вечер он, — отвела взгляд на пол, — взял, да и поцеловал меня. Потом понеслось. Часто встречаться нам не удавалось. Статус все дела. Но он всегда умудрялся меня удивлять

— Как это мило!

Лотти аж вскипела от чувств. Она всё же была девчонкой, в которой так и трепыхалось сердце романтика. Возраст позволял ей думать о подобных вещах. Пусть она была и не фанатом любовных рассказов, но всё равно держала в душе надежды когда-нибудь влюбиться.

Нейт смотрел на их свободное общение и удивлялся тому, как много они знают о себе. Ему было по-хорошему завидно, но, обращаясь в себя, он чувствовал пустоту.

«Первое, что помню была тьма. Холодная, пугающая темнота. Ни звука, ни запаха, никаких ощущений из вне. Лишь полное всепоглощающее одиночество. Натан помнил то же самое. Открыв глаза, я не увидел света. Мне казалось, я слеп и глух, что нет у меня ничего. Это привело меня в отчаяние. Помню мысль, что родилась вместе со мной… «Я мёртв». Я так испугался и живу с этим чувством по сей день, с чувством, что вся жизнь не более чем иллюзия смерти. А я всё там же. В этой тьме».

— Нейтан, о чем задумался? — спросила Лотти.

— Ни о чём, — отсёк он, резко повернув голову в её сторону.

Все посмеялись.

— И правда, отвечаешь, как настоящий Нейт, — проговорила Эли сквозь улыбку.

Бродяга ответил схожим жестом, он чуть приподнял уголки губ.

«Но я не уверен, что я, действительно, Нейтан».

III

Пять лет назад. 210-ый год со дня открытия пара Земли.

«Проект усовершенствования человеческого сознания

Объект исследования — Нейтан из Норта.

Фаза первая: первичный анализ способности осознания действительности объектом.

Объект в спокойном состоянии демонстрирует уровень активности мозга в пределах нормы. Тесты, созданные мной — Николаем Флок Гильмешем — для исследования Нейта не дали желаемых результатом. Согласно им, он не имеет особенной предрасположенности к познанию. Однако его поведение и рассуждения свидетельствуют об обратном. Этот феномен я назвал «скрытом умом». Доказательствами моей теории являются данные мозговых волн объекта в стрессовой ситуации (острые головные боли), которые выходят за все рамки разумного. Теория о неспособности человека использовать весь потенциал мозга давно опровергнута. Исследование этого вопроса с помощью стим-тек также показали её несостоятельность. Но в случае объекта она является частично правдоподобной.

Каждый человек способен использовать свой умственный потенциал на 100 % лишь при условии здоровой работы мозга, то есть при отсутствии проблем с нервной системой и иных заболеваний. Опухоль, природа которой лежит вне моего понимания, является следствием рождения за пределами безопасной зоны. Именно она служит «замком» в спокойном состоянии, неким сдерживающим фактором. В условиях стресса дверь в его сознание открывается, что вызывает сильнейшую мигрень и всплеск мозговой активности. Что способно вызвать стресс такой силы на данном этапе исследования остается загадкой. Я предполагаю, это связано с изменением гормонального фона, так как объект проходит период полового созревания. Также возможной причиной может быть избыточная умственная нагрузка, которой подвергался объект при обучении. Если это действительно так, то это объясняет его пассивность и нежелание учиться. Вероятно, эта черта характера является бессознательным механизмом защиты.

Дестабилизация опухоли привела к полной потере памяти вплоть до утраты самоидентичности, однако эффект был кратковременным. Уже через два часа к объекту вернулись все воспоминания, сопровождаемые очередными головными болями умеренного характера. Но в результате припадка прооперированные конечности были повреждены. Заживление пройдет по плану, однако следы травмы стереть теперь не представляется возможным. Запись первая окончена».

Эти записи были частью личного дневника Гильмеша. Красного блокнота в кожаном переплёте. Когда он закончил, то беглым взглядом пробежался и по другим страницам, более старым и менее сухим. И на некоторых из них его глаза выглядели особенно печальными.

«2 числа месяца Иноры. 191 год со дня открытия пара Земли: Опухоль Марты растёт. Она уже дошла до критической точки. Я не знаю, сколько ей осталось. Не знаю. Хотя кому я вру? Я прекрасно это осознаю. С точностью до дня, до часа и минуты я могу рассчитать тот миг, когда её не станет. И это убивает меня. Я в отчаянии. Так мало времени, так мало на что я способен. Гениальный хирург в руках этой проклятой болезни не лучше крысы со скальпелем в пасти. Ничего не помогает. Я не хочу этого, только не потерять её. Только не мою Марту».

Закрывая дневник, на него нахлынули воспоминания о временах давно ушедших. Он пытался смахнуть их, но они лишь сильнее давили, создавая красочные образы. Буйству памяти поспособствовал инцидент с Нейтам. Хотя сам по себе Нейт стал живым напоминанием Гильмешу о его бесполезности. Полная потеря памяти и взлет мозговой активности. Николаю ещё не доводилось сталкиваться с такими феноменами в своей медицинской практики. От этого тоскливого сна его избавил Гамлет. Он вошёл в его темный кабинет в привычном зелёном сюртуке.

— Как там Нейтан? — поинтересовался Гильмеш.

— Он в порядке. Каковы будут дальнейшие указания? В таком состоянии на нём нельзя ставить эксперименты, но и вернуть в приют мы его уже не можем. Вы же объявили о его смерти, как никак, — попытался отчитать он. — Иронично, не находите? Вы пошли на такие риски ради этого мальчика, а теперь он стал бесполезен.

— Я буду следовать плану, — ответил учёный, почесав бакенбарды. — Но теперь его придется корректировать, учитывая болезнь. После припадка болезнь Пустоши резко прогрессировала на несколько лет вперед. В таком юном возрасте она вообще не должна о себе давать знать. Мы имеем дело с запущенным случаем. Возможно, сыграли роль неудачные гены.

— Но нужно признать, что припадок открыл нам новый путь исследования, — извернулся Гамлет. — Если подвергнуть Нейта стрессу, то всё может получиться.

— Ты так жаждешь провести эксперимент? — вопрошал Гильмеш, словно желая услышать нечто, что заставит его самого передумать. — Он же ребенок, Гамлет, где твоё сочувствие?

— Моя мотивация проста. Я жажду статуса, что отняли у семьи Шамиль. Вы обещали, что поможете мне вернуть украденное, если я буду содействовать. И я очень надеюсь, что Вы сдержите своё слово.

— Ради того, чтобы стать аристократом, ты готов пойти даже на опыты над больным мальчиком. Власть страшная штука, Гамлет. Она развращает и вскоре начинает тебя контролировать. Властен над миром, но не над самим собой. Вот, что на самом деле иронично. Добродетель учит, прежде всего, власти над собственной жизнью. Ты же намеренно желаешь превратиться в раба.

— Не Вам мне об этом говорить, — парировал секретарь, сев на диванчик позади Николая. — Если я раб статуса, то Вы раб идеи. Во имя её Вы забрали ребенка из семьи, подстроили его смерть и заперли здесь… в этом аморальном месте.

Он с брезгливостью окинул серые стены кабинета, плиточный пол и давящий своим блеклым цветом потолок.

— Ты прав. Мы оба прогнили донельзя. Две стороны одной медали. Но именно поэтому я и хочу помочь этому мальчику. Хочу доказать самому себе, что я ещё человек.

— Моралист из Вас никудышный, — выразился Гамлет. — Доказать, что человек? Ничего глупее не слышал. Я бы с большой охотой доказал, что я не-человек. Может, лучше бы стал.

«Возможно, и никудышный, — поразмыслил Гильмеш. — Ведь как бы я не хотел спасти Нейта, я всё равно желаю его использовать. Но стоит на него посмотреть, как вспоминается она… и душа аж рвётся на части. Тем не менее выбора нет. Если я откажусь сейчас, вся жизнь моего рода будет бесполезной. А моя и её жизни будут потрачены в пустую. Этот мальчик… он даровал мне шанс. Шанс исполнить не только свою мечту, но и мечту всех моих предков: найти лекарство от этого проклятия».

На следующий день Нейта посадили в аппарат МРТ. Прибор не показал никаких отклонений. Сознание бродяги работало, как и прежде.

— Знаете, Николай, это странное чувство. Осознавать себя, — заговорил Нейт.

— Что ты имеешь ввиду? — спросил он, нежно снимая с него датчики.

— Когда потерял память, я словно исчез, а сейчас вдруг вернулся. Не могу объяснить. Будто бы меня стерли и вернули заново.

— Хм-м, отчасти я тебя понимаю. Память — это наша индивидуальная история, без неё мы голый скелет без души. Можно сказать, что человек без памяти подобен холсту… хотя нет, есть пример лучше. Без памяти мы персонажи книги, которого описали внешне, но не внутренне, — заговорился он.

— Любите же Вы подобные размышления, — он поднял глаза и увидел легкую улыбку Гильмеша. — Я бы хотел встретиться со своими друзьями. Вы можете это организовать?

Гильмеш замешкался. Не знал, что ответить и как солгать. Но вовремя вступился Гамлет:

— Я отправил им приглашение после операции. Но ответ меня слегка поразил. Твоя настоятельница заявила, что после усыновления не отвечает за тебя, что отныне ты ответственность Николая. У неё много забот, поэтому нет времени справляться о твоём самочувствии.

Нейт ужаснулся. Он приподнялся с кушетки, чуть дрожа телом.

«Роза. Роза не могла так сказать».

— Вы лжёте. Она бы никогда…

— Я тоже удивился, — перебил его Гамлет. — Я думал, она считает тебя семьёй. Но практика приюта показывает, что настоятельницы, действительно, редко интересуются своими детьми после усыновления, так как зачастую отдают их в компетентные руки. Нас даже Церковь не проверяет. Это грустно не спорю. Но если тебя это тревожит, то я пошлю повторный запрос в приют Святого Норта. Ты же сам прекрасно понимаешь, что мои слова не ложь. Вспомни хотя бы историю с Фарлем. Его также усыновили аристократы, а Роза не особо то и интересовалась его жизнью после.

— Не верю, — твердил Нейт. — Роза… Роза не могла. Она… она не могла.

— К сожалению, это так. Когда придёшь в норму, можешь сам убедиться. К тому же, если бы вы были так близки, как ты думаешь, она не отдала бы тебя так просто. Уверен, Николай провёл бы операцию и без факта усыновления, но при условии возможности общения, — заговаривал зубы он. — Думаю, при желании они бы могли найти компромисс.

Гильмешу такой коварный ответ не понравился. Он сжал кулаки, но сказать ничего не мог. Пути назад для него уже не было.

— Не верю… не верю…

Нейта обуяло уныние. Он опустил голову, и черные пряди спрятали под собой его глаза.

— Только не она… она же так много для меня сделала, — тихо говорил он. — Роза всегда любила меня. Имя, она дала мне имя. Я тот, кто смотрит на небо и ищет ответ. Это не может быть ложью. Здесь что-то ни сходится. Определенно не сходится.

Он начал строить логические цепочки в поисках ответов. В такие моменты его разум работал с особенным усердием. Но это повлекло за собой стресс, который породил очередные головные боли. Детское сознание, что привязалось к матери, не могло выдержать такой лжи. Точечные духовные разрезы головы побуждали Нейта кричать. Сначала это были короткие вскрики, но вскоре они превратились в разрушительный ор. В агонии он принялся бормотать фразы, значения которых никто не понимал, даже он сам. Казалось, это его подсознание извергает огромную массу знаний:

— Суть обманчива, всё ложь… это всё ЛОЖЬ! Ничего нет, ни наблюдателя, ни наблюдаемого. НИЧЕГО! В ЭТОМ МИРЕ НЕТ ПРАВДЫ, НЕТ РЕАЛЬНОГО! Всё сплошная ШУТКА!

Гамлет тут же вколол ему лекарство. Постепенно боли ослабли, но тело бродяги продолжало неустанно дергаться. Его перенесли в палату, где вскоре он и заснул. Проснувшись, Нейт не помнил того о чём бредил, но слова Гамлета плотно осели в его памяти.

— Как мы и предполагали, — высказался секретарь после инцидента. — Стресс, и правда, пробуждает его сознание ото сна. Моя маленькая ложь не прошла даром. Если подвергнуть его ещё большему стрессу, тогда мы сможем вывести его на новый уровень. Вопрос лишь в том, готовы ли Вы пойти на такие жертвы, Николай?

«Я с детства задавался вопросом устройства мира, желал его познать, — вспоминал Гильмеш. — Это было моей целью, моей идеей фикс и смыслом существования. Но в результате я встретил стену. И тогда я понял, что познание человека ограничено. Всякий раз, когда я подбирался к истине, её двери захлопывались передо мной. Ведомый голодом, я был готов перешагнуть через все этические рамки, стать настоящим монстром, лишь бы достичь своей цели. А разочарование в самом себе только подогревало чудовище внутри. Я всегда шёл до конца, плевал на жертвы, на головы, скопившейся под моими ногами. Но сейчас всё иначе. Я ощутил то, что казалось давно утратил. Сомнение. Узнав этого мальчика, я больше не хочу топтать его, разрушать, использовать. Но если я последую этому светлому духу, все те, кого я использовал… всё то, что творил… будет напрасным. Жертвы моего эгоизма будут обесценены. И даже жертва Марты будет пустой. И тогда всё равно не быть мне человеком. Получается, я в любом случае. Монстр. Мальчик, возможно, является ключом ко всему. Он вселяет в меня надежду одним своим существованием. Поэтому я и не могу поступить по-другому, не могу выбросить всё, что было ради него. Хоть и очень хочется. Чувство отцовства и гордость ученого. Никогда не думал, что эти две черты вступят в противоречие».

— Я готов на это пойти, — окончательно утвердил учёный. — Всё-таки я изначально был готов. Но тот факт, что мальчик дитя Пустоши открывает нам новые горизонты. Я попытаюсь вылечить его, хотя бы как-нибудь облегчить его страдания и продлить жизнь. Для меня это не менее важно.

— Как скажете. Я не против, мальчик то, действительно, чудесный.

Пусть Гильмеш знал Нейта совсем немного, но уже успел проникнуться им. Он увидел в юном даровании своё отражение. Такого же мальчика, ищущего ответ на вопрос, который не в состоянии задать. Такого же одинокого и непонятого.

Николай продолжил писать в своем блокноте, но это уже были на прежние сухие заметки. Спустя столько лет он принялся писать очередные дневниковые записи.

«Запись вторая: я верю, что Нейтан из Норта сможет найти ответ. Он особенный. Стим-тек это подтвердил. Компьютер был создан на основе двух людей, которые были максимально приближены к истине. И Нейт превосходит их обоих. Нет, не так. Он такой же, какими были они. Различие лишь в том, что он объединяет их в живом уме, а не холодной бесчувственной машине. Возможно, эмоции, опыт жизни и есть путь к главному вопросу этого мира: «Что значит быть?». Да, именно он гложет меня, скорее всего, как гложет и Нейта. Религия, наука они не дают ответа. Для науки мы не более чем совокупность атомов, а для религии… аспект смысла был единственным, который не смог прописать даже пророк Григорий. Нейта ждут страдания, огромная боль, которую ему придется перенести, дабы мой эгоизм был удовлетворен. И за это я определенно обязан понести наказание. Должно быть, я скверный до глубины души, но факт сомнения говорит, что нечто чистое во мне ещё осталось. Конец второй записи».

Гильмеш сделал выбор, выбор остаться ученым до самого конца, до которого осталось не так долго, как он думал. Через два дня Нейта отвели в камеру электрошоковой терапии, и это было лишь началом того, что выпадет на долю мальчика в течение следующих пяти лет. К сожалению, это будет самым безобидным из всего.

IV

Наше время. 215-ый год со дня открытия пара Земли.

К поместью Кол Галландов подъехал Атмос. Он мягко приземлился у входа, и тут же его автоматические двери запрокинулись наверх. В таком положении серебристый аппарат походил на ангела с поднятыми крыльями

— Знатный участок, — восхитился Тринадцатый, спешившись. — Повезло же парню. Кстати тебе есть, что мне о нём рассказать?

— Достаточно, но не исчерпывающе, — ответил Восьмой, закурив. — Он самый молодой член высшей палаты за всю историю. Кандидат философских наук, филантроп, меценат с ещё горстью титулов.

— Звучит очень важно, но я немного о другом.

— Грязи я не накопал, — пояснил напарник. — Пока. Не накопал. Насколько могу судить, он является идеологическим противником Фарля Ной Кэмпла.

— И в чём же идёт борьба? — поинтересовался Тринадцатый.

— Ты можешь хотя бы ради приличия ознакомиться с делами государства? Гос. служащий ведь, — брызнул Восьмой и выпустил серую дымку по ветру — Довожу до сведения, что сейчас разворачивается баталия вокруг классовой системы.

Проговорил он, шастая по карманам в поисках пепельницы.

— Насчёт этого я в курсе, — ответил, раскрыв другу свой кармашек. — Но разве Кол Галланд не союзник семьи Кэмпл? Он же вырос под руководством Розалии.

— Но это вовсе не значит, что он разделяет её идеалы, — Восьмой, не найдя альтернативы, сбил пепел ему в карман. — Даже не представляю, что творится в его голове. С одной стороны, не вооруженным глазом видно, что парнишка горой стоит за классовую систему. Многочисленные высказывания и научные статьи подтверждают это. Но если взглянуть под другим углом, то что-то здесь не сходится. Кол Галланд играет в свою партию. И вскроется она лишь со временем.

— Как ты нахваливаешь его однако, — подначил Тринадцатый. — Жаль, что получить данные теста Нейта не вышло. На моей практике такое впервые.

— Отсутствие информации — тоже информация в каком-то смысле.

Сказал Восьмой и постучался в дверь. Тут же её открыла служанка, Восьмой даже потушить папироску не успел.

— Рада приветствовать, Вам назначено?

— Да, мы к Григорию Кол Галланду, — добродушно произнес Тринадцатый. — Он должен был предупредить.

— Да-да. Распоряжение было. Проходите, пожалуйста, — вежливым тоном добавила.

Она хотела снять с них верхнюю одежду, но Восьмой не позволил. Как оказалось, в этом вопросе он щепетилен. Или же просто недоверчив. В отличии от него Тринадцатый с великим удовольствием позволил поухаживать за собой. Когда служанка провела гостей до нужного кабинета, то Гришу они там не застали.

— Прошу простить, должно быть, господин отлучился. Не могли бы немного подождать, пока я его разыщу?

— Мы никуда не торопимся, — ответил Тринадцатый, улыбаясь. — Можете не спешить. Мы пока осмотримся, если Вы не против.

Пока Числа впустую тратили время, Григорий расположился на веранде. Его неожиданно пригласили сводные брат с сестрой под предлогом дружеской беседы. Им принесли душистый чай на травах и несколько кусочков брауни на десерт. На последние с животным интересом насел Константин.

— Для чего я вам двоим понадобился? — спросил Гриша после долгого молчания. — Вы редко разговариваете со мной наедине.

— Ты же всё-таки наш брат, — медовым голосом проговорила Мария. — Неужели мы не можем хотеть просто побеседовать?

— Вот оно как, — сказал и сделал глоток горячего напитка. — А что на это ответит дрожащий брат?

Он обратился к Косте, лицо которого вымазалось в шоколаде. Юноша был похож на голодную свинюшку, не кормленную вот уже несколько дней. Григорий посчитал эту картину даже забавной.

— Расстилаться перед тобой я не собираюсь, — прохрюкал он. — И хитрить тоже. Естественно, мы позвали тебя по делу. Зачем ты ещё кому нужен.

В ту же секунду Мария наступила ему на ногу, отчего тот завизжал.

— Прости брата за такие резкости. Ты же знаешь, что человеческое поведение ему чуждо. Но мы с тобой люди культурные и договориться сможем.

— О-о, культурные люди, говоришь? — удивился Гриша. — Не ожидал, что садистка вроде тебя будет описывать себя столь высокопарно.

— Брось ты, это всё было в детстве. Я и думать не могла об этом иначе, как о игре. Я честно считала, что тебе нравится, — оправдалась она, судорожно сжимая приборы.

— Не припомню адекватных людей, которым было бы в радость сидеть голым в подвале под струей холодной воды, — усмехнулся Гриша. — Ты же не считаешь, что я неадекватный? — девушка сглотнула ком в горле. — Ах, воспоминаниям я могу придаваться долго. Переходите живей к сути… пока я в духе, — устрашающим голосом добавил.

Близнецы собрались с мыслями.

— Мы хотели обсудить вопрос будущего Кол Галландов, — заговорил Костя. — Папаша явно не в себе. Он слишком погрузился в политику, напрочь забыв о благосостоянии семьи. Наши акции заметно упали с тех пор, как он начал борьбу с этим вашим Фарлем. Люди охотнее идут работать на него, и всё чаще начинают уходить с наших заводов. Только на этой недели семейное производство потеряло около двух тысяч работников по всей стране. Что не очень то сказывается на бизнесе, как ты понимаешь.

— А ты осведомлен, — поразился Гриша. — Не думал, что когда-нибудь ты будешь извергать из поганого рта такие умные вещи. Я даже заинтересовался твоим мнением. Ну и что ты предлагаешь?

— Ах ты, гаденыш…

— Мой брат хочет сместить отца с поста главы семьи, — встряла Мария. — С Натали об этом говорить бесполезно. Она же папина дочурка. А вот ты другое дело. Ты ведь не меньше нашего ненавидишь отца.

— Допустим. И к чему ты клонишь? — интерес Григория продолжал подогреваться.

— Подними этот вопрос на совете и займи его место. А после поддержи Фарля, тогда наши финансы пойдут в гору. И все будут в плюсе.

Интерес пролетел мимо, как кадр киноленты. Вместо него Григорий ощутил приступ смеха, он кое-как сдерживал его, топая ногами.

— Так вот чего вы хотели?! У-ух! — произнес, утирая слезу. — Рассмешили же… Тупости больше я не слышал, честно признаюсь. А по началу так превосходно шли, я аж порадоваться успел. Какие же вы всё-таки жалкие выродки. Готовы продать отца за звонкую монету. И план то какой занимательный. Умора. Вы даже не представляете, насколько абсурдно всё это звучит. Уверен, вы не в курсе, чем обернетсяподдержка Фарля?

— Ничего не изменится поддержи ты его или нет, — ответила Мария. — Люди и так будут уходить на его заводы. Тебе его не остановить, Гришка. Это единственный способ остаться на плаву. Иначе мы станем нищебродами.

— Мы думали, ты с головой на плечах, а оказывается вовсе простофиля, раз не понимаешь простых вещей, — подхватил Костя.

— Простофили здесь только вы двое разнояйцовых, — снисходительно ответил Григорий. — Ладно, слушать этот бред смешно до коликов, но мне пора работать. Спасибо, что повеселили. Уж от кого, а от вас не ожидал такого анекдота.

Он встал, не переставая хихикать. Было собирался уходить, но тут Костя остановил его:

— Ты бы подумал, — произнес он, ковыряясь вилкой в сладости. — Кто же знает, что будет, если ты нам откажешь. Может быть, случится какое-нибудь несчастье с твоим любимым приютом.

Тут Гриша изменился в лице. На нём появилась ужасающая тень, способная вогнать в страх. Острый взгляд направился на толстую харю брата, словно отрывая от неё кусочек. Костя никогда не мог совладать со своими эмоциями. Ляпнуть лишнего для него была пустяком. Однако всякий раз этот пустяк выходил ему боком.

— Это ты мне угрожаешь?

— Просто предостерегаю, — ответил Костя, засунув вилку в рот.

— Гондон предостерегает, чтобы твои гены не передались! А ТЫ МНЕ ЯВНО ПРИГРОЗИЛ! Костя, мне кажется, ты начинаешь забываться, — он подошел к нему вплотную и взял за голову. — Хоть пальцев пошевелишь не так, как хочу я… в порошок сотру. И уж поверь, твои нагие причиндалы, висящие на воротах академии, покажутся тебе роскошью по сравнению с тем, что я могу сделать с тобой сейчас. Четыре года назад я просто показал их всему честному свету. Сейчас же я могу тебя их и лишить, — Гриша наступил каблуком на его пах. — Надеюсь, ты понимаешь, что я абсолютно серьезен? Ещё одно неверное слово и твоё мягкое, тщедушное тельце будут находить по всей Артеи. Давайте мы все сойдёмся на том, что разговор был несмешной шуткой?

— А-а… угу, — выдавил Костя, корчась от боли.

— Чудно, — ответил он с привычным тоном и привычной рабочей улыбкой.

На прощание Гриша потрепал брата по лицу. Убрав ногу с паха, он протер обувь травкой и направился к своему кабинету.

— Ну что ты опять натворил?! — воскликнула Мария.

— ЗАТКНИСЬ! Этот урод у меня ещё получит! Как он только смеет со мной, с чистокровным, так разговаривать?! Я сполю этот приют!

— Тише, дурак. Если он тебе услышит, то нам точно не поздоровится. И ссылка в Фетру покажется отдыхом. Не знаю, на что мы надеялись, ища поддержки у него. Теперь неизвестно, как это нам вообще аукнется.

Детективы ожидали в гостиной, окно которой выходило как-раз на ту самую беседку. Пусть разговора они слышать не могли, но по поведению, мимики и движению губ обрисовали в голове образ аристократа.

— Так вот он каков, — заговорил Восьмой. — Устрашающий молодой человек.

— Как точно ты его описал. Такой ради цели и человека убить может.

Вскоре Гриша встретил Чисел, и они переместились в кабинет.

— Ох, прошу прощения, — проговорил он, сверяя часы. — Забегался. Меня отвлекли, вот я и не смог встретить вас вовремя.

— Ничего страшного, — ответил Восьмой, оглядываясь. — Мы нашли, чем себя занять. Прекрасное поместье должен заметить.

— Приятно слышать. Полагаю, лучше перейти сразу к сути. Что вы хотели обсудить со мной?

— Ход расследования, конечно же, — высказался Тринадцатый. — И я хотел выказать благодарность за предоставленные материалы. Нам это сильно помогло.

— Оказывать помощь правосудию — мой долг, — чуть наклонившись, ответил Григорий.

— Но почему Вы захотели лично руководить расследованием? — вступил Восьмой, зыркнув на Кол Галланда — Этот вопрос меня сильно беспокоит. Сделаете милость и дадите ответ любопытствующему разуму?

«Какой знакомый взгляд, — пронеслось в уме Гриши. — Такой апатичный. Прямо как у Нейта».

— Отчего же не сделать, — поразмыслил. — К тому же с Числами юлить чревато.

Он набрал воздуха в легкие и на выдохе с мертвецким холодком выдал:

— Я ненавижу Гильмеша. Ненавижу всей своей душой. Скорее всего, вы уже знаете почему. Я знаю про эту его подпольную лабораторию, и знаю, что он там проводил нечто незаконное. Мой цель не столько правосудие, сколько возмездие. Я хочу вывести этого подонка на чистую воды, пусть он уже и мёртв. Показать людям, каковы их аристократы на самом деле. Разрушить всё наследие семьи Флок Гильмеш. Но главное — отомстить за отнятого члена семьи. Но даже этого будет мало, если честно.

— А Вы за словом в карман не лезете, — довольным голосом оценил Восьмой. — Такая любовь к семье восхищает.

— Всё, что я делаю, делаю исключительно во благо моей семьи.

— Поэтому Вы ударились в политику? Чтобы защитить их, но отчего?

— От них самих, — огорченно добавил Кол Галланд. — А на этом давайте отойдем от личных тем и перейдем к насущному. Что вы можете мне рассказать?

— Кхм. Как Вам будет угодно, — начал рапортовать Восьмой. — Разобрав все имеющиеся факты, мы пришли к выводу, что Нейтан из Норта не умер пять лет назад.

Настолько громкое заявление потрясло Гришу, он даже побледнел, утратив прежний стойкий дух. Он оперся о столешницу и инстинктивно потянулся к ингалятору. Сухая форма доклада только усиливала эффект неожиданности, но при этом полностью лишила его какого-либо эмоционального окраса. В случае Григория мысль была куда прежде чувств.

— Что вы имеете ввиду? — дрожа голосом спросил.

— В лаборатории мы нашли ножной экзо скелет. Судя по размеру, он не мог принадлежать взрослому. Этот факт стал для нас первым звоночком. Ваши документы позволили приоткрыть завесу тайны, но всё равно многое оставалось неясным. До того, как мы посетили приют Святого Норта и побеседовали с сотрудниками. Как оказалось, Нейтан из Норта отличался не дюжим интеллектом. Многие подтвердили это. Полагаю, Вы и сами могли бы согласиться с ними, — Гриша кивнул. — Мы хотели найти более веское доказательство их слов, но найти результаты всеобщего теста оказалось проблематичным. Не потому что они засекречены, а потому что их не существует. Мы думаем, что стим-тек попросту не смог проанализировать мальчика. Это всего лишь теория, на практики такого никогда не случалось. Однако она прекрасно ложится на цельную картину. Как известно, Гильмеш был помешан на способностях человеческого разума. В этом вопросе мотивы похищения Нейтана кажутся более правдоподобными. Также я и моя напарник взяли на себя ответственность и раскопали его могилу, чтобы взять прах на экспертизу.

— ВЫ, ЧТО СДЕЛАЛИ?! — крикнул Григорий, сорвавшись с места.

— Подождите. Дослушайте сначала. Установить по праху личность никак нельзя, но наш труд не был бесполезным. Экспертиза показала, что прах в могиле не принадлежит человеку. Предположительно, в урне хранилась древесная зала.

По спине аристократа пробежалась стая мурашек, ему даже поплохело. Дышать стало тяжелее, и тут ему пригодился ингалятор. Вдохнув лекарство, дыхание нормализовалось. Но разум по-прежнему дрожал.

— Вы хотите сказать… что пять лет назад я похоронил не друга, а какую-то деревяшку? Я правильно понял? — с трепетом вопрошал он.

— Да, выходит, что так.

Гриша выдохнул, и напряжение вышло вместе с этим дыханием. Эмоции заполонили его, оттенок радости медленно образовывался на его лице.

— Тогда в той лаборатории держали… Нейта? Я прав?

— Мы думаем, что так и есть, — ответил Восьмой.

— Тогда куда он делся?.. ГДЕ МОЙ БРАТ?!

— Этого мы не знаем, — вступился Тринадцатый. — Сейчас не знаем, должен заметить. Мы не уверены, сколько он там пробыл. Никаких следов, кроме тех, что упоминали, мы не нашли. Возможно, он уже мёртв. Поэтому прошу Вас не обнадёживайте себя.

— РАЗУЗНАЙТЕ ВСЁ, ЧТО ПРОИСХОДИЛО ЭТИ ПРОКЛЯТЫЕ ПЯТЬ ЛЕТ! УЗНАЙТЕ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С НЕЙТАМ!

— Вас поняли, — ответил Восьмой с тонкой улыбкой — Сейчас же приступим.

Они развернулись и покинули комнату. Тринадцатый вышел первым, а Восьмой остался. Ему уж очень хотелось сказать последние слова. На протяжении всей беседы они так и вертелись на его языке. Ложась кислотой на скулы, как после экспрессо.

— Хочу заметить, Вы шикарно выглядите.

— Благодарю. Комплимент — это всё? Или на свидание пригласите? — раздраженно добавил Кол Галланд.

— Просто стало интересно. Белый шёлк не лучший материал для такой погоды. Советую подбирать гардероб осмотрительнее, — отметил он, ухмыляясь.

— Приму к сведению, — насторожился Гриша, попятившись от его взгляда.

Тогда Гриша впервые за последние четыре года ощутил животный страх перед другим человеком. Перед силой, что имели эти бездушные серые глаза.

V

В этот же день, только чуть раньше, происходил другой не менее важный разговор.

— А ЗАБОТА О ТВОЁМ РЕБЕНКЕ — ЭТО НЕ ТВОЙ ДОЛГ, ФАРЛЬ! — выкрикнула она и сразу же от волнения повесила трубку.

— Ребёнка? — переспросил Фарль. — Ребёнка… РЕБЁНКА! — прогорланил так громко, что аж служанка встрепенулась.

Ной Кэмпл подскочил от новостей, покрывшись гусиной кожей. Его карие глаза забегали по залу в недоумении.

— Фарль, с Вами всё в порядке? — побеспокоилась служанка.

— Всё нормально… Нет, всё просто ЗАМЕЧАТЕЛЬНО! — воскликнул, закружив ту в танце. — Вызови мне Атмос, Люба! Да побыстрее!

Так как Фарль плотно сотрудничал с семьей Бен Кильмани, то уже какое-то время ночевал в их поместье. Дел было невпроворот. Фарль как раз и занимался проработкой темы для предстоящего собрания совета. А Пьер тем временем тоже с самого утра засел в кабинете, перечитывая договор о сотрудничестве с одним заводом Кома. Ком — это морской торговый центр и главный поставщик морепродуктов во всю страну. Неудивительно, что аристократы вознамерились расширить свою зону влияния именно в этом стратегически важном городе.

— Что случилось?! — вбежал в гостиную Эдмунд.

— Чудо, Эдмунд! Чудо! — утвердил Фарль, бросившись обнимать друга. — Я стану отцом, ты представляешь?!

— Отцом?! О-о, мои поздравления! Так значит, Элизабет беременна?

— Да! — улыбка отказывалась сходить с его лица. — И я сейчас же поеду к ней. Передай, пожалуйста, Пьеру, что я отлучусь.

— Но как же подготовка к собранию? — озадачился парень.

— Мы идём по плану. Один денёк можно и отдохнуть. Всё! Я побежал, — добавил на прощание, похлопав того по плечу.

— До встречи! И передайте поклон сестре и Элизабет!

— Обязательно, Эд! Обязательно!

Сказал так, будто пропустив его просьбу мимо ушей. По крайней мере, так показалось самому Эдмунду. Но это никак его не могло его расстроить на фоне прекрасного события. За последние пять лет Фарль стал ему сродни старшему брату. Их знакомство случилось, когда ему стукнуло семнадцать. И было это во времена первых неловких шагов к союзу Ной Кэмла с Пьером. Ещё тогда прозорливый ум юноши отметил светлую натуру Фарля, а его связь с Розой лишь подкрепляла интерес. Сейчас же Эдмунду уже двадцать два, он ровесник Натали и Сатори и по совместительству их одноклассник по академии. Но в отличии от них молодой Бен Кильмани был излишне прост нравом. Душевная теплота и незатейливость определенно передались ему от матери. Людей вроде него скользкая дорожка политики никогда не прельщала. Если бы не просьба отца, он бы даже не пытался пойти по этому пути. Его больше привлекала благотворительность. Под его руководством уже было построено несколько школ, больниц и детских садов в Рабочих районах по всей стране. Эдмунд грамотно пользовался статусом рода, благодаря ему Бен Кильмани славились среди простого населения поборниками слабых и угнетенных. Именно фигура Эдмунда переманила на сторону Рестеда так много последователей. Одна только фамилия отзывалась доверием в сердцах иных.

— Отец, — обратился Эдмунд, войдя в его кабинет, — Фарль просил передать, что отлучится по делам.

Пьер отвел взгляд от кипы бумаг и навострил угольные глаза на Эда.

— Он мне ничего не сообщал. Что-то приключилось? — сын помотал головой. — Странно… Обычно Фарль трепетен в отношении работы, — задумчиво дополнил, сняв очки с серебристой оправой и помассировав переносицу.

— Элизабет беременна, — пояснил Эдмунд.

Бен Кильмани поперхнулся. Удивление отозвалось болью в голове. Мигрень уже какое-то время преследовала аристократа, но она не помешала ему воскликнуть:

— Какая РАДОСТЬ! Что ж ради этого можно и ДЕЛА БРОСИТЬ!

— Полностью поддерживаю, отец.

Крики Пьера вновь аукнулись ему стрельбой в черепе.

— Ты, как всегда, слишком официален… — на пониженных тонах продолжил. — Не скрываешь ли ты за этой манерностью свою грусть, Эд? — парень сместил брови. — Эдмунд, я всё хотел спросить тебя. Не расстроен ли ты из-за поражения на выборах? Если так, то даже не думай об этом. Ты никак нас не подвел и ничем нам не обязан.

— Я не столько расстроен из-за поражения, сколько тем, что из-за меня ваш план может не удаться, — ответил он, наконец присев. — Вы возлагали надежды на меня, а я не справился. Это лишь показывает то, что мне есть куда расти. Всё же политика мне никогда не давалась. Ты же знаешь, — отметил с легкой улыбкой.

— Это верно. Ты, как и твоя мать, слишком чист для такой грязи. Если душа не лежит к этому делу, значит, не в ней твоя цель. Зато ты точно успешен в другом. Как продвигается твой проект в Рабочем районе? Как его там…

— Музей культуры довоенного наследия, — объяснил Эдмунд. — Мы планируем открыть его только через два года, пока собираем экспонаты. Книги сестры сильно поспособствовали. Думаю, первая выставка будет посвящена религиозному наследию. Нашим современникам почти ничего об этом неизвестно, к сожалению. Лишь работы юного Кол Галланда проливают свет на эти верования. К тому же так мы сможем показать людям веру Розалии. Может, они заинтересуются ею и даже примкнут к их общине.

— Своим стремлением к просвещению ты весь в свою маму, — довольным тоном произнес Пьер. — Да будет она спокойна в Душе. Ты молодец, сынок.

— Спасибо, отец, — он вернул прежний деловой тон. — Что же я тоже, пожалуй, пойду поработаю. Если не могу помочь в совете, то хоть работу заводов организую.

Он уже почти вышел из комнаты, как проронил:

— И ещё. Отец, смени одеколон. У него резкий запах, наверное, поэтому тебя мучают боли. Плюс тут так душно. Тебе нужно чаще дышать свежим воздухом.

— Приму к сведенью, — прислушался Пьер, принюхавшись к себе.

Пока они беседовали, Атмос Фарля во всю мчал вдоль улиц. Меньше чем за час, он добрался до приюта. В волнении молодой человек стоял у дверей, обдумывая каждое слово, которое собирается сказать. Душа его металась, даже тело то тянуло плясать, то желало замереть в мгновении. И вот он нашел в себе силы и нажал на звонок. Тихий прерываемый звук канарейки пополз по зданию. Ждать особо не пришлось. Дверь быстро отворилась, и яркий свет озарил тьму.

— Р-рад п-приветствовать, Вы к-к кому? — прозвучало неуверенно.

— Здравствуйте. Я к Элиза… — вдруг он замолк. — Господи… как это…

Фарль потупился прочь, чуть не свалился с порога от увиденного. Его взгляд крепко вцепился в жильца, а рука за сердце.

— Прошу прощение, — попытался вернуть самообладание Фарль. — Я принял Вас за другого человека. За старого друга, что раньше жил здесь, — пояснил зачем-то.

— Теперь всё ясно… извините, что я не оправдал ожиданий.

— Что Вы такое говорите? Бросьте это. Он давно умер, видимо, у меня от переживаний нервы совсем попортились.

Он посмеялся, стараясь разбавить обстановку юмором. Но его глаза всё равно не сходили с лица незнакомца.

— Соболезную Вашу утрате. А как звали Вашего друга?

— Нейтан, — сказал Фарль, огорчившись.

— А-а… Так это я. Меня зовут Нейтан.

— Вон оно как. Тогда получается не обознался, — он вновь попробовал снять напряжение улыбкой и смехом. — Стоп… одну секунду, пожалуйста… Ты Нейт?

— Да… так меня зовут, — смутился он.

Ной Кэмпл в конец разошелся и задрожал как осиновый лист. У него не было сил сомневаться в том, что перед ним тот самый бродяга. Да и не хотел он в этом сомневаться. Он хотел верить. Верить всей своей душой.

— БРОДЯГА НЕЙТ! — крикнул Ной Кэмпл и кинулся обниматься, отчего парень почувствовал себя неуютно.

На выкрики этого имени тут же сбежались остальные. Они уже имели представление, кем может быть их гость. Эли так и вовсе была точно уверена. Подбежав ко входу, она спряталась за Лотти, словно нашкодивший ребёнок.

— Это…это… Но как это… — продолжал твердить с заплетавшимся языком.

Пусть казалось он успокоился и уверовал, как тут же принялся паниковать. А спокойные лица приютских, которых он приметил краем глаза, никак не проясняли ситуацию. Тогда Роза завела его в дом, проводила на кухню и напоила чаем с мятой. Эффективнее было бы налить ему чего покрепче, но алкоголя в приюте отродясь не водилось. Когда он более-менее пришел в себя, ему вкратце обрисовали ситуацию.

— Поверить не могу. Ты жив…

Он сдавил его плечо, будто проверяя настоящее ли тело.

— А Вы простите кем будете?

— Фарль. Твой друг детства. Почти брат. По духу естественно.

— А-а, хахаль Эли, — сморозил он, запомнив слова Лотти.

Тот аж чай выплюнул. Эли и Роза кинули острый взор на рыжую, которая виновато хихикнула. Но благодаря неудачной фразе Нейта, Фарль вспомнил, ради чего приехал. И ради чего оставил крупный чек в одном из магазинчиков Аристократии. Всё это время Эли сидела в сторонке, изредка косясь на него. Заметив, что взгляд Фарля целиком сосредоточен на ней, она засмущалась, но глаз не отвадила. Тут он встал и медленно подошёл к ней. Ему не хватало смелости смотреть прямо на неё, поэтому карие зрачки уперлись ей в фартук. Из кармана брюк аристократ достал небольшую замшевую коробку в дорогой отделке, затем встал на одно колено, преподнеся её Эли. Лотти аж визгнула от умиления. Он открыл коробочку, и она была пуста, отчего Диш чуть не расплакалась. Пустая коробка — это символ любящего сердца, как бы вопрошающего: «Ты заполнишь пустоту внутри меня?». Фарль не проронил и слова больше, лишь замер в томительном ожидании.

Эли положила в коробку ожерелье, которое некогда подарил ей сам Фарль. Это значило: «Да, я заполню её всем тем, что только у меня есть». Не сдержавшись, парень поцеловал её. И вслед послышались аплодисменты. Лотти бросилась обнимать Эли, а Роза Фарля.

— Ну неужели я дожила до этого дня! — выдала Роза. — Сколько лет ждала!

— Не говори так будто скоро на покой собираешься… — ответила Лотти сквозь радостные слезы. — Но это правда. Наконец-то! С детства за вами двумя наблюдаю и жду, когда уже одумаетесь.

— На себя бы поглядели, юная леди. Когда на Вашем пороге, хоть кто появится? — съязвила Эли.

— Был бы, кто достойный, то за милу душу.

Лотти даже не смущалась говорить о таких вещах, девочка выросла, действительно, бойкой.

— А как же Гриша? — вспомнил Нейт. — Ты о нём так тепло отзывалась… я подумал, что ты его… ну-у, любишь.

— Понимаешь, мы же с ним дружим с детства, — задумалась она. — Конечно, я буду о нём хорошо отзываться. Но если быть честной, то пять лет назад я была влюблена в тебя, Нейт.

Остальная публика покраснела от такого откровения. Пусть они прекрасно знали об этом, но столь честного признания никак не ожидали.

— В меня? — выпалил Нейт, покрывшись румянцем.

— Но это было так давно, что уже неправда. Были же времена. Ох, если бы ты только помнил… Сейчас же всё иначе. И я, и ты, и Гриша… Если уж и влюблюсь в кого-нибудь из вас, то придется снова знакомиться.

Роза и Эли поразились её прямолинейности, а Лотти была совершенно спокойна. Это раньше она была скромницей, но обстоятельства убили в ней эту детскую застенчивость. Говорить в лицо всё, что думаешь, не скрывать чувств и одновременно с этим всегда носить какую-то еле различимую маску. Вот чему научила её жизнь после ухода лучших друзей.

Эту ночь брачующиеся провели на квартире Ной Кэмпла в Рабочем районе. С первыми лучами солнца Фарль проснулся. Рядом с ним тихонько сопела Эли, прикрытая белоснежным одеялом. Он провел жилистой рукой по её невинному личику и улыбнулся. Накинув брюки, аристократ приготовил себя кофе. Варка в турке по утру проясняла его разум не хуже кофеина. Но живительный напиток также внёс свою лепту. Волосы по утрам его совершенно не слушались, кудри разбрелись по лицу, торча в разные стороны. Этим он был очень похож на Шарлотту. Ещё в приюте эти двое часто ходили вот с такими гнёздами на голове. Он зафиксировал кудряшки розовой заколкой, которую ему давным-давно подарила Эли и надел очки.

И в таком деловитом образе с кружкой в руках он принялся работать. Фломастером он зачёркивал пункты договора и ставил пометки.

— Это некуда не годится, и это… и это тоже, — бубнил под нос. — Комовский рыбнадзор как-то зазнался. 35 % от прибыли с икры. Да они ошалели. Обойдутся 10-ю%, совет и так платит им достаточно. Нужно будет поднять этот вопрос на собрании. Заключим договор на 25 %, а после повысим их налоговый вычет с процентов проданной продукции государству. Да, так и поступим. Снизят ставку, как миленькие. А это ещё что? Вычет Церкви?

Он полез в кодекс налогообложения.

— Налоговый вычет можно сделать для любой религиозной организации при условии их юридической регистрации и нужного порога последователей. Чудно, значит, и здесь в выигрыше. Сможем законно передавать средства Рестеду. Осталось только уладить вопрос с регистрацией теистической общины.

— С утра работаешь, милый? — ласково обратилась.

Эли вошла на кухню в его мятой рубашке и прильнула к парню со спины.

— Да-а, прости. Мы заключаем договор с заводом Кома. Хочу уменьшить расходы. Ах, ещё надо разобраться с компаниями Гильмеша, — проговорил он, увидев другую пачку бумаг. — Совет так и не принял решения, что с ними делать. Повесили на меня, как на новенького.

— Гильмеш… как думаешь, он мог соврать нам о смерти Нейта? — спросила Эли, присев ему на колени.

— Без понятия, дорогая. Я не особо был с ним знаком. Пересекались пару раз, да и только. Но это очень странно. Гильмеш умер, и воскрес Нейт. В голове не укладывается.

— Лотти сказала, что к нам приходили люди из КСС, и что они расследовали дело Гильмеша.

— Контора сохранения спокойствия, — размышляя, ответил он. — До меня доходили слухи, что некоторые Числа перешли в руки Гриши. Возможно, это он направил их в приют, чтобы узнать всю правду.

— Гриши? Так значит, это событие не оставило его в стороне. Я его так давно не видела. Какой он сейчас?

— Как тебе сказать, — Фарль откинулся на спинку стула и снял очки. — Вне политики наш обычный Гриша. Но когда серьёзен, становится настоящей политической акулой. Кто же знал, что он вырастит в такого противника. Кто знал, что он вообще им станет. Слушай, Эли, ты не хочешь перебраться ко мне? В своём нынешнем положении я могу об этом договориться.

— Это было бы чудесно. Но нужно ещё натаскать Лотти по работе в приюте. Даже не знаю, когда смогу. Может понадобится ещё пару лет, — ехидно ответила.

— Ещё пару лет я не выдержу и украду Вас, Элизабет Ной Кэмпл, — произнёс он, поцеловав.

***

Этим же утром Лотти повела Нейтана на базар.

— Как всегда, толкучка, — недовольно выразилась девушка. — Чуть рассвет, а они уже у прилавках толпятся. Чего дома не сидят только?

— Наверное, они тоже думают, что в такое время тут никого не будет, — сонным голосом ответил Нейтан. — Почему мы не можем пойти в магазин?

— На рынке самые свежие продукты. Да и я как-то привыкла уже с детства. В магазинах стою, как вкопанная, читая все эти маркировки. Как-то мы втроём ходили в один такой… ты утопал не знай куда, я пошла тебя искать, в итоге Гриша купил всё сам и отчитал нас по полной. Тебе то было всё равно, а я вот чувствовала себя виноватой.

— Звучит весело, — ответил он, улыбнувшись во весь рот.

— Редко ты так улыбаешься. Скажи ты привык к нам?

— Кажется, да. Пусть многого пока не понимаю.

— Ты изменился с момента нашей встречи. Тогда был явно не в своём уме. Помутнений больше не было?

— Нет… на удивление, — его взгляд коснулся её закрытой шеи. — Сегодня теплее обычного. Тебе не жарко?

Лотти прикоснулась к своему красному шарфу.

— Немного. Но эта вещь мне дорога. Она единственное напоминание о тех временах.

Вскоре они купили всё, что хотели, и уже собирались идти домой, как вдруг Нейта сбила какая-то шпана.

— Эй, смотри куда идёшь, длинный! — рявкнул один из них.

— П-простите…

— Не извиняйся, Нейт, — вступилась Лотти. — Сам глаза раскрой!

— Ой, какая дерзкая, — он подошёл к ней вплотную. — А ты красивая, чем занята вечером?

— Не твоё дело.

— Смотри-ка, с характером. А ну-ка пойдём прогуляемся, — он взял её за руку.

— Ох, не советую, парень… тебе сейчас будет больно.

Она наступила ему на ногу и хорошенько вдарила по челюсти. Удар у девице был сильным, хулиган даже качнулся.

— Нейт, бежим! — скомандовала она.

Началась погоня. Точно, как в детстве. Парочка побежала по улице, а хулиганы бросились им в след.

«Была бы одна, разобралась бы в легкую. Но Нейт… не хочу, чтобы ему досталось».

Гонка перешла в переулки, где трое бугаев перехватили их, заведя в тупик. Они отбросили Нейта в сторону. Прямо головой о кирпичную стену.

— Нейт! — выкрикнула Лотти.

— Не верещи.

— Ну, всё доигрался!

Лотти прописала ему между ног. По всем навыкам превосходство было за ней, однако противников было больше. Второй из дубаломов схватился за её шарф и потянул к себе.

— ОТПУСТИ, СКОТИНА! — взвыла в гневе.

Она прописала ему в грудь локтем, отчего хватка ослабла. Тогда она продолжила и нанесла мощный удар с ноги. Но Лотти не смогла вовремя уследить за ситуацией. Она не заметила, как третий подошёл сзади и взял её за волосы. Шарлотта чуть вскрикнула, но не поддалась страху. Она спиной прижала его к трубе, протянутой по стене, и вмазала ему затылком.

«Лотти… ей причиняют боль. Нужно что-то сделать… сейчас же!»

Бродяга оправлялся от сильного удара. Он пытался встать, однако разум внезапно вновь начал мутнеть. Контроль над собственным телом уже стал для него трудностью.

«Какой же ты жалкий, — прозвучал голос в голове. — Противно осознавать, что мы с тобой одно и то же. Дай я разберусь с отбросами».

— Что? Натан? Нет, нельзя.

Его голову пронзил электрический разряд, и сознание устремилось прочь. Глаза словно окутала мгла, пелена, которую он надеялся больше никогда не увидеть.

«Натан… прошу. Не надо…»

Внезапно Нейтан вскочил с места и накинулся на неприятеля сзади. Он нанес точный и коварный удар по обратной стороне колена, и враг упал, завопив от боли. Тогда Нейт взял его за руку и вывихнул её с приятным для его ушей хрустом. Делал он это, не снимая с лица довольную ухмылку. Парнишка остался лежать, он кричал и ворочался прямо у его ног. А Нейт продолжал улыбаться, наблюдая за тем, как чужое лицо покрывается агонией. Все присутствующие наполнились ужасом, рожденным этой улыбкой… улыбкой, что упивается болью.

«Это… Нейт?», — подумала Лотти.

На бродягу замахнулся кулак, но он отпарировал атаку прямиком в солнечное сплетение. Противник начал падать, и Нейт схватил его. Откусил ухо. Кровь окропила его губы. Последний целехонький пропитался страхом при виде него. При виде монстра, что пришёл из пучин тьмы, чтобы убивать. Молясь, он сбежал с поля битвы, оставив товарищей лежать на холодном асфальте.

Нейтан сплюнул кусок уха и горделиво задрал голову.

— Нейтан, — с опаской обратилась Лотти. — Что ты натворил?

— Всего лишь убрал мусор. И я Натан.

VI

Два года назад.

«Я уже три года не видел солнечного света. Три года не покидал стены этой гребенной лаборатории… Как же я устал. Гадство… я снова рук не чувствую. Если подумать, то это даже забавно. Какое же у меня извращенное чувство юмора. Гриша с Лотти точно бы не оценили. А мне почему-то эта ситуация кажется уж слишком смешной. Даже не знаю отчего так. Может, мой разум настолько сломался, что очевидные страдания не воспринимает таковыми? Хотя я ведь всегда таким был. Гриша говорил мне, что я страдаю, что мир жесток по отношению ко мне… а вот и вся ирония… видимо, я не способен осознать всю суть страданий, оттого миру легче играть со мной. Я словно наблюдатель».

— Когда это уже закончится? — задал вопрос Нейт.

Сейчас он лежал под капельницей, закрепленный фиксаторами. Темные круги под глазами выдавали его болезненное состояние, бродяга тяжело дышал, смутно видел очертания Гамлета.

— Ты снова не спал, — ответил секретарь. — Голова болит?

— Как будто она может не болеть, — медленно проговорил бродяга. — Насильно держите меня здесь, качаете препаратами, — он выдержал паузу, закашляв. — Кха-кха, ставите опыты над моей черепушкой. Интересная модель воспитания. Гамлет, тебя советь по ночам не мучает?

— Это всё для твоего блага. И нет, не мучает. Я прекрасно понимаю, что и для чего делаю.

— Хватит этой лжи. Достало. Я, конечно, не отрицаю тезиса великая цель требует маленьких потерь, но в данной ситуации цель какая-то жалкая. Впрочем, какой человек, такая и цель, верно Гамлет? — язвительно укусил.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — раздраженно выдал он. — Поэтому оставь свои комментарии при себе.

— Ох, мне что же уже колкостями бросаться нельзя? Оставьте хоть какую-то радость. Хотя твоя реакция говорит сама за себя. Хочешь моего мнения? — ответа не последовало, но это не помешало Нейту его высказать. — Ты ничтожен, Гамлет. Я вижу твою натуру насквозь. И если бы мне пришлось тебя с кем-нибудь сравнить, то это был бы третьестепенный антагонист второсортного романа. Вроде книг Константина Фарна.

— А моя жена любила Фарна, — произнес Гамлет с грустной улыбкой. — Дочитывала до дыр.

— Дамы любят его. Эли тоже без ума. Печально, что твоя жена его. Любила, — проговорил Нейт, сделав акцент на последнем слове.

Секретарь в минуте слабости и гнева стянул ремешки фиксаторов потуже. Нейт чуть взвизгнул:

— Ай, попал в точку, значит. Что с ней сталось? — Гамлет явно не хотел об этом говорить, а парень всё настаивал. — Ну же, Шамиль. Позволь мне узнать тебя по лучше и забрать свои слова назад.

— Она умерла, — лаконично ответил.

— Это я уже и сам понял. Но подробности не помешают.

— Знаешь, ты создаешь странное впечатление о себе. Язвишь, намеренно нажимаешь на больные места, но нечто внутри меня так и хочет тебе рассказать всё. Думаю, это и называют животным очарованием.

— Я милашка с этим трудно спорить. Так что же? Как твоя жена умерла?

— Она покончила с собой, — вымолвил Гамлет.

Стоило Нейту увидеть его хмурое лицо, как он и сам изобразил сочувствующую мину. Сейчас ему захотелось узнать его историю, не чтобы поиздеваться или утешить свой досуг. Нет. Ему захотелось ошибиться в этом человеке. Самолично уничтожить своё прошлое мнение и выстроить новое. Ведь это и есть суть веселья, о котором он когда-то рассказывал Гильмешу.

— Семья Гур Шамиль была аристократами. Но нас предали, обокрали за нашу же добродетель. Тогда несчастья скопом навалились, и моя жена не выдержала их. Одно за другим, а за ними третье. Так и появились мысли о суициде. Нейтан, ты вырос в Рабочем районе и тебе никогда не понять, какой трудной и несправедливой бывает жизнь аристократа. Как сжимает его противоречивая этика и как ему приходится постоянно терпеть. Глотать и унижаться, — с оскалом дополнил он. — Вы, жители Рабочего района и Центра… Вы свободны в своих чувствах и действиях. Куда свободнее аристократов. Но вы всё равно недовольны, желаете того, чего не понимаете. Быть эталоном, это быть заложником маски. За это я ненавижу вас. Глупцы, что говорят о равенстве, при этом даже не осознавая смысла этого слова. Кто и нуждается в этом равенстве, то это аристократы.

— Гамлет, а меня ты тоже ненавидишь?

— Тебе я сочувствую. Хотя, возможно, и не стоит. Ты, как я погляжу, не унываешь.

Услышав это, Нейт хихикнул:

— Уныние, отчаяние… Эти чувства мне ясны, но я настолько к ним прикипел, что они моя обыденность. Я родился с ними и другой жизни просто не знаю, не могу в полной мере осознать их. Они как воздух или еда. Не отделимы от сущности. Когда кто-то мне говорит, что я должен чувствовать уныние, я искреннее недоумеваю. Потому что для меня всё, что происходит логичный ход истории.

Гамлет задумался. Ход размышлений Нейта показался ему слегка несвязным. Он счёл эту непонятность на разное мировоззрение, возраст и классы.

Целых три года на парне ставили эксперименты. От этого головные боли лишь усилились и стали частью его будней. Ему постоянно вкалывали стимуляторы для работы мозга, что только способствовало помутнею рассудка. Опухоль прогрессировала. В первый год Гильмеш пытался вылечить мальчика, он надеялся хирургическим путём удалить источник болезни, но тщетно. Кратковременная амнезия всё чаще настигала, и длилась она уже дольше. Самый долгий период беспамятства составлял одну неделю. Память зачастую возвращалась внезапно, триггером становились совершенно разные вещи, логику которых было не проследить. После неудачной попытки провести операцию, Гильмеш хотел разработать методику лечения по сдерживанию опухоли, однако также потерпел неудачу. Каждая неудавшаяся попытка возвращала его в те времена, когда он лечил свою жену. Когда он с таким же рвением и фанатизмом искал панацею, и как его захлестывало отчаяние.

Пока Нейт беседовал с Гамлетом, Николай закрылся в своем маленьком кабинете, словно в личном мирке, где он может без конца изливать свои чувства в красный блокнот.

«Я последний из рода Флок Гильмешей, — писал он. — Я не оставил после себя наследия крови, и огромное бремя мечты предков легло на одного меня. Пауло и Елена Гильмеш — они первые, кто пытался избавиться от пустынной болезни. По многочисленным слухам они хотели вылечить своего близкого друга — пророка Григория. Но на эти слухи нет достоверных источников. Напротив, факты истории говорят, что пророк никогда не болел ею, ведь родился и вырос в оазисе, на месте которого сейчас Ком. Эта красивая легенда о мечте родилась в семье Гильмеш и ради Гильмешей. Мой отец Фауст Флок Гильмеш вручил мне её, как вечное знамя. Но по молодости лет мечта рода совершенно меня не заботила. Хотя я уверен, что если бы тогда я серьезно занимался этим вопросом, то нашел бы ответ. В те времена детей Пустоши было гораздо больше. Сейчас же остались лишь Числа, к которым не подобраться, и этот мальчик. Я опомнился только с появлением в моей жизни Марты. Ох, если бы я раньше понял всю важность моей миссии, она была бы жива… моя Марта. Первая и последняя любовь. Но мой эгоизм желал познать истину куда большего масштаба. «Что значит быть?» В итоге я не преуспел нигде. И на закате жизни мне встретился этот ребенок, который совмещает с себя цель всех Гильмешей и мою собственную цель. Не иначе как теистическое провидение, подумал я. Однако. Даже с таким подарком судьбы я не приблизился к этим целям ни на йоту. И мне приходится выбирать между уже тремя стульями: цель рода, моя цель и жизнь Нейта. Моя великая жадность, мой голод требуют всё и вся, но реальность этого не позволяет. И я чувствую, как это нежелание выбора меня убивает. Иногда я думаю, вот бы кто-нибудь лишил меня этого выбора и забрал всю ответственность. Свобода — жестокая штука».

Он перелистнул несколько страниц, и карие глаза уставились на формулы и пометки исследования.

«Запись 181. Фаза третья — провалена. Объект в припадке выдаёт бессвязные и абсурдные фразы, которые я не в состоянии понять. Иной раз мне кажется, что они выстраиваются в единую цепочку, конец которой не имеет никакого смысла. По крайней мере, он за гранью моего понимания.

Наиболее вразумительные цитаты объекта: 1) Суть обманчива, всё ложь. Ничего нету, ни наблюдателя, ни наблюдаемого. В этом мире нет правды, нет реального, всё сплошная шутка. 2) Этот мир игра, игра больного горделивого сознания. 3) Я слышу не перестающий щёлкающий звук клавиш. 4) Голос, описывающий всё, разрывает голову 5) Две сущности суть одно, но разное. 6) Мир создан, чтобы умереть от рук четырёх. 7) Гильмеш, ты знаешь, что не существуешь? 8) Всё вокруг замерло сейчас, реальность не двигается. 9) Этого всего не было, это всё даже не память, это иллюзия памяти о событиях, которых никогда не происходило. Трех лет никогда не было. 10) Десять красивое число.

Исцелить Нейта невозможно. Ему осталось от силы ещё пять-шесть лет. Это при условии, что на него больше не будут воздействовать. Неужели я ошибся? Неужели за зря заставлял ребёнка страдать? Нет, эти мысли нельзя даже допускать. Пусть в потоке абсурда и не вычленить существенных вещей, но мысли Нейта в здравом сознании превосходят мои рассуждения. По ним я пишу новый масштабный труд “Откровение голода”».

«<…> Вырезки из этой книги, написанные под влиянием Нейта: Всё пребывает в двух состояниях — веселье и скуке. Веселье есть изменение и влияние. Скука её полная противоположность. Жизнь есть веселье, так как мы изменяемся физически, умственно и духовно. Живя, мы влияем на других, то есть провоцируем их изменения как в лучшую, так и в худшую сторону. Наши идеи, действия — всё это происходит под довлеющей силой веселья, которая проникнута в саму суть нашей природы. Человеческая эволюция и деградация доказательства того, что мы не способны замереть. Вернее, наши гены чувствуют отвращение от постоянства, поэтому стремятся следовать духу веселья. И смерть есть часть этого абсолютного духа наваждения рода людского. Смерть по сути своей то же изменение состояния человека. Это переход от самосознательной жизни к жизни вне-самосознательной. То есть жизни в сознании других, поэтому я называю это вне-самосознательность. Мы не владеем собой, мы не изменяемся по своей воли и не влияем намеренно. Наша самосознательность при жизни напрямую определяет нашу вне-самознательность. Количество того, что мы успели сотворить под влияем духа веселья влияет на то, как мы будем существовать в сознании другого человека. Эта жизнь не есть только память, так как есть много примером того, что человек знает другого человека, даже ни разу не встречавшись с ним. Ему могли рассказать, он мог сам узнать о нём. Но суть остается одной. Он знает. Идея этого человека есть в его разуме. И если она сильна, то способна пробудить тягу к веселью большему. И если человек, следует влиянию этой идеи, то это и есть вне-самосознательная жизнь. Скука наступает лишь с утратой силы идеи этого человека, с тем что его забывают. Память не есть вне-самосознательная жизнь, но утрата памяти есть истинная смерть. И пребывание в скуке есть самая настоящая смерть, которой и боится человек. Он не боится умереть в привычном понимании, он боится перестать существовать, так как считает, что физическая смерть означает не-существование. И это ошибка. Если человек жил, то он не умрёт даже спустя тысячелетие. Существовать не значит прибывать в реальности, ведь согласно логике, которую я описал, и человек, которого придумали, которого никогда не было в истории тоже пленник духа веселья. И иной раз, он может жить даже более реально и существенней, чем его создатель. <…>»

«Первая фаза состояла из электрической стимуляции мозга. Во второй, мы перешли к медикаментам, которые усиливали нейронные связи. Третья фаза была объединением двух первых с добавлением внешнего источника стресса: давление на психику. Результатом всех трех фаз стала снижением уровня дофамина и частичная атрафикация когнитивных способностей. (Объект перестал понимать, как пользоваться повседневными вещами). Также наблюдается замедление речевого аппарата. В рамках исследования психологическое давление дало наилучший результат. Поэтому четвертая фаза будет состоять исключительно из этого метода. Это последний способ, который мы можем использовать. Четвертая фаза должна быть последней».

Записи Гильмеша с каждым разом становились всё сумбурнее, эксперименты повлияли и на его психику тоже. Он стал более нервозным, плохо спал и практически ничего не ел. Те же последствия ощутил на себе и Гамлет. Нейт уже мог спокойно ходить по своей комнате, когда его оставляли одного. Но в основном парень лежал. Его тело ослабло, а дух увядал. Радости покинули его уже давно. Он перестал ощущать вкус жизни, оказавшись обременённым фактом существования.

«Когда я успел так измениться? — подумал Нейт, взглянув в отражение. — Снова отрастил волосы, лицо совсем худое, эти мешки под глазами… Ахаха, вечный оптимист сдулся получается. Хотя привычного юмора я не утратил. Как они там поживают? Роза, Лотти, Эли и Гриша… малышка Мили и эти двое из ларца. Я скучаю… дико по вам всем скучаю, — он пытался заплакать, но лицо лишь изобразило невероятную печаль, боль, которую никак не выплеснуть наружу. — Я так и умру здесь, да? Взаперти и в темноте… одиночестве и отчаяние. Какие же противоречивые чувства я испытываю. Может, в этом и есть суть человека?».

Несколько раз Нейтан предпринимал попытки сбежать. В один из таких случаев он даже напал на Гамлета, но слабое тело не позволило победить. После этого над ним установили круглосуточный надзор и ежедневно кололи успокоительные.

«Такая участь очень иронична и смешна. Я родился точно так же… один в темноте ночи, стало быть и умереть мне стоит также. Если Бог и существует, то у него определенно интересное чувство юмора. Ужас… неужели я стал теистом? Поверить в него таким путём, и правда, смешно до жути, — он рассмеялся. — Если Бог и есть, то ему определенно весело».

— Нейт, — обратился Гамлет, войдя в камеру. — Пора идти на процедуру.

— О-о, что на этот раз? К вашему D-16 я как-то уже привык. Есть что-нибудь по веселее? Как насчёт наркотиков? Коль сдохну неровен час, то хотелось бы попробовать, как можно больше.

— Мы не намерены тебя убивать. Ты же в курсе.

— Смешно… Смешно, — он зловеще блеснул голубыми глазами.

«С каждым разом он пугает всё сильнее», — проскочила мысль у Гамлета.

— Так что? Мне бы хотя бы морально подготовиться к тому дерьму, которое вы собира… а? аа…

Пока он разглагольствовал, Гамлет уколол его в шею. Это было снотворное. Препарат попал в кровь и быстро распространился по всему телу. Нейт тот час уснул. И его обмяклое тело подхватил секретарь.

— Все готово, Николай.

— Ну, что же приступим, — послышался голос из динамика. — Надеюсь, ему не придется долго мучиться.

Гамлет перенес бродягу в просторное помещение с компьютерами ибольшым стеклом по центру. А за эти стеклом затаилась другая комната. Мрачная и пугающая.

— Гамлет, В-7 и F-112, — приказал Гильмеш. — Снизим ему уровень тактильного восприятия.

Секретарь исполнил инструкцию. Нейта положили во вторую комнату, куда не проникал свет, звук и даже запах. Абсолютно черное пространство, где нет различия открыты глаза или нет. Через какое-то время бродяга проснулся, и мрак охватил его. Стоило ему немного прояснить разум, как он понял, что не ощущает собственных конечностей. Препараты лишили его всех чувств. И это ужасное, бесчеловечное место было его личной камерой сенсорной депривации.

— Эй, что тут происходит?! — крикнул он.

Но он еле услышал даже собственный голос, стены поглотили всё.

— Это шутка какая-то… Решили на психику давить?! ТВАРИ НЕНОРМАЛЬНЫЕ! ВЫ МЕНЯ СЛЫШИТЕ?!

Он продолжал кричать в пустоту.

— И сколько Вы собираетесь его так держать? — спросил Гамлет, уставившись на Нейта через стекло. — У него и так расшатанная психика. Боюсь, он и пары недель не продержится.

— Я бы хотел увидеть результат гораздо раньше двух недель… не хочу, чтобы он пробыл там так долго, — ответил Николая, приложив ладонь к холодному стеклу. — Полагаю, следующий приступ в таких условиях позволит полностью высвободить весь его потенциал. И он даст ответ.

— А что насчет его лечения? Вы сдались?

— Если честно, я не знаю… как будто я жду чуда, что оно все само разрешится. Но я не оставлю попыток излечить его.

Год и два месяца. Ровно столько пробыл в камере Нейтан из Норта. Но сознание покинуло его куда раньше.

VII

Наши дни.

— В каком это смысле… ты Натан? — дрожащим голосом спросила Лотти.

— Ты, правда, такая тупая? Или притворяешься? — возмутился он, ухватившись за её щёки. — Это моё имя. На-тан. Повтори. НУ ЖЕ!

— Н-на-тан, — пролепетала в ответ.

— Вот молодец. За то, что ты такая умница, я расскажу одну историю.

Он отступил назад и принялся разминаться.

— Эх, как же давно я не владел телом, — сладостно проговорил Натан. — Кстати, спешу сообщить. То ничтожество, что ты назвала Нейтам, это не тот, о ком ты думаешь. Как, впрочем, и я. Тело может и его, а вот сознание, — потягиваясь, он растянул последнее слово. — Увы и ах. Не знаю почему оно его покинуло и как, но свято место пусто не бывает. И вот он Я! — радостно воскликнул.

— Я не понимаю, что ты имеешь ввиду? — вновь вопрошала девушка, наблюдая за тем, как он неестественно выгибает своё тело.

— Всё-таки тупая, — разочаровался Натан. — Я и тот второй, мы не Нейтан. Мы не знаем, даже кто он такой.

— Диссоциативное расстройство идентичности…

— Так вот как это называется. Спасибо, буду знать.

— Это неважно. Пойдём домой, Нейт! — решительно ответила Лотти, взяв его за руку.

— Я НАТАН, ИДИОТИНА! — он внезапно рассвирепел и отвесил девушке пощёчину. — Я никуда с тобой не пойду! Мне в вашем милейшем зоопарке места нет.

Хлесткий удар оставил красное пятно на её чистом лице. И жгучая боль медленно поползла по всей его левой части.

«Не причиняй ей боль, Натан!» — прозвучал голос в голове.

— ЗАТКИНСЬ, НЕЙТ! ИНАЧЕ В ФАРШ ЕЁ ПОРУБЛЮ!

— Мы поможем тебе, обещаю!

Лотти продолжала стоять на своём. Она встала во весь рост и выдвинула грудь вперёд — сделала всё, чтобы скрыть малейшие признаки страха.

— Поможете? — поразился он с глухим смешком. — А где ты была раньше, дорогая моя? Знаешь, мне хоть и не известно, что было с твоим Нейтам до того, как появился я. Но логично думать, что я родился, когда ОН умер. В таком случае… ОН УМЕР ВО ТЬМЕ! НИЧЕГО НЕ ЧУВСТВУЯ, НЕ ВИДЯ И НЕ СЛЫША! Стоило мне родиться, а я уже думал, что мертв… Нет. Не так. Я не был уверен даже в факте собственного существования. Ведь всё вокруг было бессмысленным, — он подошел к ней ближе, и в какой-то момент уже упирался прямо ей в нос. — Тьма, тьма и лишь ОНА! А где ты была, когда истинный Нейт умирал? Я ТЕБЯ СПРАШИВАЮ, ШАРЛОТТА?! ГДЕ ТЫ БЫЛА, КОГДА МЫ УМИРАЛИ?!

Волна эмоций накрыла его с головой. Они бурлили в нём в самого рождения, желали выбраться наружу и покрыть собой всякого, кто окажется рядом. Неважно друг ли он, незнакомец, любимый или враг. Всё, что не является им, априори заслуживало наказания, априори было враждебным. Так он считал. И по указке этого наваждения ненависти он накинулся на Лотти. Натан ухватился за её рыжие волосы, прижал к стене и сдавил горло ладонью с длинными пальцами. Сдавил так сильно, что дышать стало трудно.

— ПОМОЖЕШЬ?! НЕ СМЕШИ! СЕБЕ ТО ПОМОЧЬ НЕ В СОСТОЯНИИ!

«Натан, остановись прошу! Не делай глупости. Она помогала нам! Она заботилась о нас!»

Но гнев его был неумолим и неутолим. Слова вразумления не касались его разума.

— Хочу убить, убить, убить, — твердил он. — Люди не заслуживают права жить. Они даже не способны оценить его. Пусть они познают то, что познали мы. Разве я не прав, Нейтан?! Хоть кто-нибудь протянул нам руку помощи просто так? Просто за то, что мы живой человек? Нееет. ВСЕМ БЫЛО ПЛЕВАТЬ! Они проходили мимо, они ругались, насмехались и нападали. Причиняли нам боль! Она такая же, Нейт. Как ты не поймешь… Мы ей не важны, ей тоже плевать! Она помогала нам только из-за нашего тела. Если бы у нас было другое тело, она бы тоже прошла мимо! БУДЬ ПРОКЛЯТ ЭТОТ НЕЙТ! Лучше бы он окончательно сдох, и мы не родились!

Его голос по первой казался таким озлобленным, но в глубине его чувствовалась печаль. Одиночество. Страдания. Несправедливость. Жестокость. Лотти схватила их, провела через себя, и оттого заплакала. Заплакала, поняв, что Нейт и Натан это не две «другие» личности. Не личности на пустом месте. Они суть своей тот самый оригинальный Нейт, разделенный надвое. Они оба проявления тех состояний, что бродяга скрывал всю свою жизнь. Может, не намеренно, но скрывал. Страх загнанного в угол Нейта. И гнев отчаявшегося Натана. В тот момент Лотти протянула к его лицу свои руки, ласково коснулась и ответила:

— Прости меня, Нейт… я не знала, как ты страдал… прости…

Слёзы сожаления окропили её глаза. Сожаления о детстве, в котором Нейт оставался одинок, даже будучи с ними. И сожаления о настоящем, где он такой же одиночка, переживший страшные муки.

— Умоляю тебя, Нейт. Прости меня…

— Я ЖЕ ТЕБЕ СКАЗАЛ, ЧТО Я НАТАН! ТУПАЯ ТЫ ДЕВЧОНКА!

Он завопил, собирался ударить её со всего размаху. Лотти сгруппировалась, приготовившись принять удар.

«Не трогай», — прозвучал неизвестный и холодный голос.

И Натан остановился. Задрожал в ужасе. Он отдернул руку назад, сам не понимая, что произошло. Голос испугал его. Он был властным не только над телом, но и духом. Один приказ, и всякое намерение потеряло силу. Никогда Натан не испытывал такого трепета перед тем, что было выше его, одновременно быв его частью. Он отошел и медленно скатился по кирпичной стене, свернувшись калачиком. Утратив контроль, казалось он потерял и самого себя.

Нейтан и Натан — две стороны одной медали — два сознания, делящие одно тело. Мыслящие и поступающие абсолютно по-разному. Они родились в одной среде… в той самой камере. И ко тьме они приспособились по-своему. Пусть они были не похожи, но была черта, объединявшая их. И это было чувство собственной ущербности как человека. Они оба были не уверены, что существуют, ведь до выхода в свет не было никого, кроме них самих, не было никого, кто бы сказал: «Ты есть».

«Я существую, пока существуют те, кто меня наблюдают. Если их нет, то нет никаких оснований полагать, что я есть».

Парень замкнулся в себе. Головные боли наступили внезапно, они рвали его, разбивали осколки нецелого сознания, высвобождая нечто, что прячется внутри. Лотти при виде испуга в его глазах подошла поближе, приобняла и нашептала:

— Все будет хорошо, Натан. На этот раз я спасу тебя.

Проговорив это, она трясучими руками сдавила за спиной кортик. Не только Натан боялся происходящего. Лотти сама была в ужасе. В-первую очередь от себя.

«Неужели я хотела убить Нейта?», — подумала она, пребывая в шоке.

Страх вытащил наружу тот самый инстинкт, что есть в каждом человеке. Ещё немного, и Шарлотта выпустила бы в мир своего Натана, которого тщательно скрывала в закромах подсознания. Она убрала кортик за пазуху и увела бродягу в приют. Тот смиренно последовал за ней снова потерявшись в реальности. Он не сопротивлялся, не говорил, он словно начал жить на автомате.

Уже дома Натана она усадила на диван. Он по-прежнему молчал и смотрел в пустоту. Оба сознания находились в размышлениях, они пытались понять суть третьего голоса, силу которого ощутил даже сокрытый Нейт. Когда в приют вернулась Эли, Шарлотта рассказала ей о случившемся. Лотти была в смятении, она не ожидала познать эту сторону Нейта, как и не ожидала увидеть схожее в себе самой. Её тревога прослеживалась в хаотичном движении зеленых глаз и неразборчивой, даже торопливой речи.

— Какой ужас! — воскликнула Диш, дослушав рассказ. — На этих гадов нужно срочно доложить в СОГ! Хотя слишком мягко, я сама с них спесь спущу!

— Успокойся, — заговорил Стёпа. — Им и так досталось от этих двоих. Больше носу не высунут. Где мама в такой то час?

— Ещё утром она уехала в центр секты А̀нима в Коме, — ответила Лотти, свалившись без сил. — Хочет заключить договор об объединении общин. Вернется только через пару дней. Ума не приложу, что делать… Эли, может отвести его к психологу, психотерапевту… да к кому-нибудь?

— От душевных болезней лекарство не так-то просто найти. Если к вечеру ему не станет лучше, так и поступим. Позвоню Фарлю спрошу, есть ли у него специалисты на примете.

На фоне их беседы с отрешенным видом сидел Натан.

— Эй, Нейт, можешь вернуть контроль. Я устал.

«Давай лучше ты».

— Что? Ты хочешь, чтобы управлял я? Обычно ты не такой щедрый.

«Да. Думаю, тебе это пойдет на пользу. Хоть пыл утихомиришь. Не беспокойся они примут тебя. Лотти ведь уже назвала тебя Натаном. Она признала, что ты есть. К тому же у тебя было не так много опыта в общении, подучишься за одно. И-и… я хочу поразмыслить кое над чем. Или вернее сказать, переосмыслить».

— Это ты о чем?

«Мне кажется, мы упустили нечто важное. Я и ты. Я хочу переосмыслить и понять не только нас, но и те месяца блужданий. Хочу понять, почему мы появились и почему пропал тот, кому принадлежало это тело. А главное хочу разузнать, чей это был голос, и почему он чувствуется таким родным».

— Нейтан что-то сказал? — спросила Лотти, обратив внимание на его бормотания.

— Да. Хочет, чтобы я управлял телом. Так что прошу прощения. Придется меня потерпеть.

— Это не так, — произнесла она, присев рядом. — Натан, ты ведь так похож на Нейта… ну того… которого я знала. Он был вспыльчивым временами.

— Если ты не поняла, то я вообще-то убить тебя хотел. И мог бы убить, если бы…

— Всё нормально. Я не в обиде. Слушай мне стало интересно, почему ты взял себе имя Натан? Тебе его кто-то дал?

— Натаниэль, — кротко ответил он. — Меня назвали так. Но это было слишком длинно, и я сократил.

Воспоминания, в которой он копнул, было мрачным. И это отразилось на его лице.

— Красивое имя.

— Гриша?! — воскликнула Эли, когда ей внезапно позвонили на телефон-гарнитуру. — Это ты?!

— Да, это я. Рад тебя слышать. Ты в приюте сейчас? — та машинально кивнула, а потом проговорила ответ. — Если Лотти рядом, можешь, пожалуйста, передать ей трубку.

— Да, конечно… Лотти!

Шарлотта в спешке подбежала к ней, взяла в тоненькие ручки гарнитуру и прошептала:

— Лотти у аппарата.

— Привет, рыжик, — нежным голосом обратился Кол Галланд. — Всё в порядке? Твой голос какой-то напуганный.

— Скорее взволнованным. Ты по какому-то делу звонишь или просто захотелось поболтать?

— Думаю, всё сразу. Я хотел извиниться за тот раз. Я поступил неправильно, когда разозлился. И-и… я не хочу, чтобы наши разногласия стали стеной в общении.

— И я так считаю. Но я всё равно обижена, — с привычным задором произнесла она. — Ты обещал заглянуть к нам, а на деле отсиживаешься в своём особняке. Небось девчонка не отпускает, — с ревностью и ехидством добавила.

— За это мне, пожалуй, тоже стоит извиниться, — посмеявшись, ответил Гриша. — Я постараюсь приехать сразу после собрания. И мне, видимо, придется сейчас много за что извиняться. Это я прислал людей из конторы в приют. Видишь ли, я расследую убийство Гильмеша. Хотя точнее будет сказать, я расследую то, что случилось с Нейтам. Я подумал, ты должна узнать, к чему оно меня привело… Нейт не умер пять лет назад.

В глазах Лотти прослеживалось удивление.

— Я о чем-то таком также думала, — ответила, посмотрев на Натана. — Но что в таком случае произошло с ним?

— Гильмеш ставил на нём эксперименты. Должно быть, это был проект усовершенствования сознания, так написано в отчёте. Нейт не умер, его держали в лаборатории все эти годы.

— Тогда где он сам… или хотя бы его тело?

— Не знаю. Числа как раз разбираются с этим.

— Если это так, то это просто ужасно… и это объясняет почему, — она остановилась, задумавшись.

— Почему, что?

— Ничего. Просто мысли в слух. Спасибо, что рассказал, Гриш. Я буду ждать твоего визита. Ну, то есть не только я… мама, Эли и все остальные тоже.

— Рад это слышать, — с улыбкой ответил он. — Может, пожелаешь мне удачи на собрании?

— Не дождёшься. Ты же как-никак оппонент Фарля.

— И то верно. До встречи, Лотти, — сбросил трубку.

Лотти отдала гарнитуру с задумчивым видом.

— Почему ты ему ничего не рассказала? — возмутилась Диш.

— Не хотела тревожить, пока ничего неясно. Ему сейчас другое важнее, — оправдалась она.

— Ты так говоришь, потому что заботишься о нём, или потому что не хочешь, чтобы он успокоился и сосредоточился на собрании?

— Что за глупости?! Конечно, потому что забочусь, — недовольным голосом. — Хватит нести бред. Иди лучше последи, как дети готовят ужин.

«Девочка выросла и научилась командовать, — подумала Эли. — Надо же. А была такой скромницей».

Роза в это время уже подъезжала к Кому. Её целью было объединиться с одной из сект Церкви Единства — А̀нима. Их вероучение предполагало веру в наличие сознания у Великой Души, которое определяло индивидуальную цель души, что отделилась от неё. Они были фаталистами, верящими что всякий шаг человека определяется волей Сознания. Церковь не пресекала инакомыслия в своих рядах, если оно не отрицало главную заповедь добродетели. Однако всё равно отделила секту от своей конфессии уже давно. А̀нима была многочисленной общиной и мирно сосуществовала с Церковью. Роза планировала адаптировать своё теистическое учение, чтобы склонить сектантов на свою сторону, тем самым увеличив количество последователей. Переговоры шли гладко. Розалия уже давно занималась вопросами подобного рода и подготовила необходимую теологическую базу не только для верующих теистов, но и для апологетики и схоластического дискурса. Роза была очень образованным человеком, она превосходно смыслила в анималогии, что не только позволило ей сконструировать новое учение теистов, но и заполнить в нём множество брешей. Сейчас она собиралась представить Бога как Единое Сознание, а их пророков и Иисуса как особых душ, являющихся предтечью пророка Григория. Таким образом, Роза стремилась показать отсутствие существенной разницы между двумя религиями. Проблемным вопросом было лидерство в объеденной общине. Здесь Розалия поставила условие, с которым пришлось мириться главе секты. Правда, исполнение этого условия целиком и полностью зависело от Фарля и предстоящего собрания совета.

Натан весь день просидел на диване, поджав колени к груди. Пребывая в размышлениях, он пытался найти ответ на вопрос: «Чей это был голос?». Он беспокоил его, само наличие неизвестного в своём разуме выводило его из себя. Так прошло два дня. Дети постоянно одолевали его, прося поиграть. Сначала он огрызался, но стоило об этом попросить Лотти, как он соглашался. Такой опыт был ему в новинку. Он даже улыбался изредка. Дети по просьбе Шарлотты называли его Натан, что не могло его не радовать. От этого он чувствовал себя настоящим.

Но каждую ночь, каждую свободную минуту он погружался в себя. И этой ночью ничего не изменилось.

«Натан, как думаешь, что мы делали в том месте?»

— Не знаю, — сухо ответил он.

«Ты преобразился. Стал таким спокойным, даже не оскалишься».

— Захлопнись, — сказал и перевернулся на другой бок.

«У нас было прошлое, значит, мы существовали. Разве тебя это не радует?»

— Это не наше прошлое. Оно принадлежит владельцу тела. У нас ничего не поменялось. Мы также никто и звать нас никак.

«Может пора изменить это».

— В каком это смысле?

Он привстал с кровати, заинтересовавшись разговором.

«Давай вернемся туда, где всё началось».

— Что ты несёшь? Раньше ты был в ужасе от одного упоминания этого места.

«Я тоже изменился. Обрел новые воспоминания и убедился, что существую. Теперь мне не страшно возвращаться к истокам. Я уверен, что там мы не станем заложником той тьмы. Мир, где мы живем, больше не иллюзия, Натан. И я хочу, чтобы и ты в этом убедился. В эти дни я не меньше твоего размышлял о нас. И я пришёл к мысли, что страх, рожденный тем местом, может стать ответом на наши вопросы».

— Ха. Ты больше не дрожишь от всякого шороха. Даже пытаешься бороться со мной. Может, ты на этот раз и прав. Может, стоит уже познать свою историю.

На этих словах Натан тайком выбрался из приюта. Слоняясь по пустым улицам под светом ламп, он пришёл к той самой лаборатории. Дорогу к ней он запомнил отчётливо, а ещё он запомнил тот трепет, который испытывал, убегая от неё. Её длинные коридоры заставляли сердце Натана стонать от боли, кровь стыть в жилах, а колени подкашиваться. Темное помещение душило его. Шрам на шее, словно горел, пульсировал, как и укусы на руках. Но он продолжал идти, следуя своей памяти. И вот он в той комнате перед камерой сенсорной депривации. Всё было, как в первый раз. Абсолютно тихо. Темно. И страшно. Натан зашёл в камеру и закрыл за собой дверь.

VIII

Чуть больше года назад.

Прошло три месяца с тех пор, как Нейтан оказался заложником пустоты. Пусть сознание его не покинуло, но оно уже начало разрушаться, дробиться на мелкие осколки. Несколько раз память его стиралась, а после восстанавливалась вновь. В надежде почувствовать хоть что-то бродяга искусал себе все руки аж до мяса. Но эта больная попытка была бесполезна. Боли он не ощущал. О стены биться было тоже тщетно. Они оказались покрыты мягким и воздушным материалом. В ту пору, когда его охватывало безумие, он начинал ударять себя по голове. Так у него появилась внушительная гематому. Тогда на него впервые одели смирительную рубашку, чтобы он не мог себе навредить. Даже еда не доставляла ему удовольствия. Он не чувствовал вкуса, да и кормили его чем-то жидким и вязким. В попытках прекратить такое существование он устраивал голодовку, но в камеру начали пускать усыпляющий газ. И как только Нейтан засыпал, ему прокапывали все нужные вещества напрямую.

В эти месяца он «был». Только это слово способно описать его состояние. Всё внутри смешалось, и бродяга постепенно запутывался в воспоминаниях. Он терял связь с настоящим.

Гамлет и Гильмеш ежесекундно наблюдали за ним, сверяли данные приборов и вслушивались в каждую его фразу. Когда ему становилось плохо, они опять же просто пускали газ и давали лекарство. Всеми возможными средствами они старались сделать так, чтобы его тело не атрофировалось. В зрачки ему капали специальный раствор, чтобы в будущем Нейт мог видеть. Мышцы по всему телу стимулировали током и делали им растяжку. В сердце Гильмеша всё ещё жила надежда, что, когда это закончится, Нейт сможет вернуться в мир хотя бы отчасти здоровым человеком.

Секретарь уже битый час сидел напротив камеры. Его взгляд был каким-то беглым, как будто уставшим или неуверенным. То он смотрел на свернувшегося калачиком Нейта, то на компьютеры. Но всё чаще его глаза касались медальона в руках. Небольшой круглый аксессуар в золотой отделке в аккурат помещался на половине ладони. А в нём выцветавшая фотография ребёнка жутко похожего на Гамлета. И на крышке нацарапанная надпись: «Натаниэль».

— Знаешь, — заговорил Николай. — До этого я не понимал твоих чувств как отца. Но теперь мне…

— Вы до сих пор не понимаете. — пресёк Гамлет, захлопнув крышку медальона. — Были бы настоящим отцом, не издевались бы над сыном. Не притворяйтесь, что понимаете меня.

— Но ты тоже здесь. Со мной. Получается, мы не сильно то и отличаемся.

— У меня свои резоны, — брызнул он агрессивно. — И хватит об этом.

— Если хочешь, мы можем поговорить, — внезапно предложил Гильмеш.

— Что? Вы стали сентиментальнее, должен заметить. Прежде Вас такое не интересовало.

— Годы идут, и я становлюсь похожим на человека. Я никогда не спрашивал тебя о твоё сыне. Это так. Меня мало это заботило. Ведь раньше ты не задавал лишних вопросов, не пытался меня нравоучать. Просто идеальный секретарь. Но сейчас всё иначе. Мне захотелось узнать тебя как человека со своей личной историей. Мы никогда не были друзьями или даже приятелями. Работник и работодатель. Вот и всё, что нас связывало. Не считая, кучи секретов, конечно же. Но теперь у нас есть общая боль. Этот мальчик, — он с печалью взглянул на Нейта. — Мы оба терзаемся одними и теми же сомнениями. И оба знаем, что поступаем неверно, но всё равно продолжаем настаивать на своём.

Гамлет отчасти согласился с ним. Он развернул кресло в его сторону, как бы готовясь к диалогу.

— Ну давайте поговорим, — на выдохе сказал он. — Что бы Вы хотели узнать обо мне?

— Твой сын. Что с ним случилось?

— Он умер от болезни кишок, — ответил, сжимая медальон. — Когда семья Шамиль потеряла статус аристократов, у нас отняли всё имущество. Семья Шамиль была обширна и каждому достался жалкий кусочек от общего пирога. Нам выпали сущие пустяки. А всему виной мой неродивый папаша, решивший поиграть в благородство. Хотя эту историю Вы и так знаете, — добавил он. — Сами были участником событий.

Гильмеш нахмурился, вспомнив ещё один неприятный день из своей жизни. День, когда он лишился лучшего друга. Тут Николай поднял указательный палец, тем самым попросив собеседника подождать. Сам же он вышел из комнаты и метнулся в кабинет. Вернулся он уже с бутылкой бренди и двумя металлическими кружками.

— Будь проклята та зимняя жатва, — выразился он, разливая алкоголь.

— Уж где мы с Вами солидарны, там солидарны, — ответил, приняв угощение. — Так, о чем я говорил. Ах, точно. После национализации собственности, мы больше не могли давать сыну необходимое лечение… Он умер в муках… а ведь ему и пяти не было, — сказал и опустошил кружку, а следом за ним также поступил и Гильмеш.

— Поэтому ты зациклен на статусе аристократа?

— Такова была предсмертная воля моей жены, перед тем как она повеселилась. Она не выдержала смерти маленького Натаниэля, — он подставил кружку, чтобы ему налили ещё. — Если бы только за нами остался статус, все были бы живы. Вот для чего я мучаю этого ребенка вместе с Вами. Если Вы получите своё, а я буду участником Вашего научного триумфа, всем придется признать меня. Так я исполню мечту своих близких. Во мне нет, страждущего желания постичь этот мир, нет величайших политических амбиций. Мне нужен только статус, больше ничего. Для этого я готов пойти по головам, даже по Вашей, Николай, — отметил, снова выпив бренди до дна.

Алкоголь понемногу начал действовать. Их речь становилась более плавной, слова вязли в горле и неохотно выговаривались.

— Учту и соболезную, Гамлет, — ответил Гильмеш. — Но и я несу в себе мечту рода. Но я настолько эгоистичен, что ставлю свою цель превыше.

— Оставьте свои сожаления при себе, — отмёл он. — Но Вы же до сих пытаетесь найти лекарство, разве нет?

— Да-а, — Гильмеш вновь взглянул на бродягу. — Но безуспешно. Кажется, эта болезнь просто неизлечима. Она коварна. Убивает медленно и жестоко, — он вспомнил то, как умирала его жена. — Орган за органом, даже зрения и слух она забирает себе. Есть мифы о Пустоши, мол она поглощает всё, чего касается. И эта треклятая болезнь тому доказательство. Я, правда, хочу его вылечить, хочу выпустить из этой камеры… но понимаю, что если он уйдет, век Гильмешей, мой век, закончится на пустом месте. Мы так много привнесли в эту страну, но так и не смогли достичь желаемого. Каждый мой предок умирал с печалью на лице. Я думал, что хотя бы я умру с улыбкой. Но нет… моя кончина будет ещё хуже. Я последний из рода, и я не могу успокоить души почивших.

— Он уже три месяца там сидит. А результатов никаких. Вы все равно будете держать его до конца?

— Да… но стойкость его сознания поражает. Он до сих борется.

— Вы, действительно, считаете, что это всё имеет хоть какой-то смысл? Это же абсурдно. Ваша теория познания абсурдна, — Гамлета понесло.

— Я уже не знаю… я просто верю. Нечто внутри подсказывает мне, что я рядом с истиной. И эта внутренняя ложь заставляет меня идти дальше.

Он налил себе уже третью кружку и потянулся запихнуть её себе в горло.

— Николай, — вдруг подумал секретарь. — Вы же не пьёте. С чего захотели?

— Да так… решил побаловаться, — произнес, наблюдая за тем, как какая-то крошка крутится в бренди.

Из динамиков послышался голос Нейта.

— Я устал, — заговорил он в пустоту. — Я так устал… жизнь ли это вообще? Как мне понять, что я ещё не умер? Сколько бы не пытался проверить, бесполезно. Лишь тот факт, что могу мыслить, убеждает меня. Но… мыслят не только живые… точнее, реальные… что? О чём я только что подумал? Бред какой… не могу сконцентрироваться.

Ученый и секретарь слушали его, и от этих слов грудь их сжималась. Борьба противоречий, желания и натура души раздирали их.

— Всё плывёт. Не могу даже встать. Не могу понять встал ли, упал ли, лежу или сижу. Меня, словно в воду окунули. Нет ни верха, ни низа, права, лева, вперед, назад, мы весёлый строй отряд, — он рассмеялся. — Чушь какая-то… Дерьмовое чувство. Внутри пустота. Я устал, — повторил он, засыпая. — Устал от такой жизни. Словно я существую в какой-то вечной неопределенности. То есть я, то нет меня. Достало. Что значит быть? Откуда же я знаю. Хотя знаю, — тут Гильмеш прильнул к колонках поближе. — Да, точно знаю. Для меня лично «быть» означает не-существовать. Не хочу больше лживо существовать. Это так… утомляет.

Он заснул. Проснулся через несколько часов, переполненный ужасом. Нейт умер. Искреннее желание исчезнуть, запрятало его сознание глубоко в себя. Вместе с памятью, он канул в небытие. И в тот момент родилась новая личность, которая не понимала, что оно такое и где находится. Она стало такой не сразу. Прошлые припадки амнезии были другими. Они были короче. Эта же продлилась несколько месяцев. За это время личность успела осознать себя как «я», обрести индивидуальность. Это и был тот самый новый Нейт. Эта личность пряталась в страхе от тьмы, что окружала её. Она не знала, что происходит и была уверена, что так и должна существовать. Мир вокруг Нейта был ужасным местом, и он его боялся. И чтобы хоть как-то выжить он решил жить с единственным доступным ему чувством, чувством всепроникающего страха действительности. Личность выросла в нём, мариновалась долгие месяцы, прежде чем постичь отчаяние в полной мере. Болезнь прогрессировала и без желания оригинального Нейта, поэтому потери памяти при таком стрессе лишь продолжались. И в один момент появился ещё один — Натан. Он также, как и первый, прошёл через все стадии отчаяния, только вот вместо страха он выбрал гнев. Он пожирал его и одновременно с этим делал сильнее. Всем сердцем Натан ненавидел эту темноту, ненавидел второе сознание, которое отчетливо ощущал внутри себя.

Так и родились Нейтан и Натан.

Две стороны сознания настоящего бродяги: страх и трепет перед миром, что приносит боль; и гнев, желание уничтожить его, которое таилось в подсознании. Эти два чувства Нейт отрицал в себе, не воспринимал, как часть себя самого. Поэтому они развились только так, когда истинное сознание покинуло тело.

Однажды два сознания пересеклись. Это стало отправной точкой для них. Они избавились от одиночества, нашли утешение друг в друге. Ощущать ущербность другого. Это избавляет от мук собственной никчёмности.

«Я не один такой, нас как минимум двое».

Так продолжалось ещё 12 месяцев.

Вместе с упадком Нейта, угасал и сам Гильмеш. Муки совести убивали его. Он понемногу придался духовному разложению. И спустя столько времени эта гниль поразила его окончательно. Ученый всё чаще засиживался в кабинете, где вёл дневник. Свою единственную отдушину. По началу оформлять бесконечный поток мыслей в слог ему помогало. Но чем больше он занимался дневником, тем меньше он получал от него успокоение. Напротив, собственное «я» начинало его раздражать. И чтобы хоть как-то вывести душу из смятения, сначала он подсел на алкоголь, а после и на мо́рфей — «популярный» наркотик на просторах государства. Пустая обойма шприц-пистолета уже лежала на его столе. Совсем недавно он принял очередную дозу.

«Что я только делаю? — писал Гильмеш на последней странице дневника. — Я убиваю ни в чем неповинное дитя и оправдываю это великой целью. Пустышкой. Иллюзией. Потребностью утешить эго. Даже желание вылечить Нейта не более чем уловка. Уловка, чтобы не дать осознать свою чудовищность. Да Святая Душа, я оправдываю свой поступок любовью к тебе, Марта. Даже тебя я приобщил к этому ужасу. Я прямо-таки представляю, как твоя душа сквернеет в Единой Душе. И всё из-за меня. Я скверен. И такие, как я, умерев, разрушат стройный поток душ. И никакой добродетельной душе не очистить меня. Даже если всё благо пророка вознамерится вернуть мою души к своей цели, то у него не получится. Нужно это прекращать. Закончить всё. Я больше не могу это терпеть. Не знаю, что это. Советь, позывы души или что иное. Но вместе с этим мальчиком, умираю и я сам. Я уничтожил его, думал, что после всего он сможет вернуться в общество нормальным. Но как я ошибался. У него не получится, эти четыре года сломали его. Он страдает. Нужно избавить его от мучений, сделать хоть какой-то благой поступок по отношению к нему…».

Словно очнувшись ото сна, он в буйстве принялся уничтожать все свои записи. Он достал горелку и сжёг дневник, где последние страницы были исписаны кривым, болезненным подчерком. Но сквозь пламя виднелась одна из первых записей: «Сегодня чудесный день, сегодня наша годовщина. Марта подарила мне этот дневник, сказав, что хочет, чтобы я записывал сюда все мысли, которые придут мне в голову. Особенно радует вступительная надпись, написанная её нежной рукой: “Для философа № 1, для самого добродетельного человека во всей Артеи, для моего Коли”».

— Николай? — обратился Гамлет, придя на шум и дым. — Что Вы делаете? ПРЕКРАТИТЕ!

— ЭТО БОЛЬШЕ НЕ МОЖЕТ ПРОДОЛЖАТЬСЯ, ГАМЛЕТ! НУЖНО ВСЁ ПРЕКРАТИТЬ! ЭТО ВСЁ БЕССМЫСЛЕННО!

Гильмеш вопил посреди пламени, в котором сгорали все его труды. Гамлет выбил горелку из его рук и начал тормошить его, пытаясь привести в чувства. Но ученый словно пребывал в беспамятстве.

— Но как же истина?! — выкрикнул он, туша пожар.

— Её нет… Ничего нет… ВОТ КАКОВА ИСТИНА! Нейт с самого начала дал мне её, а я не воспринял. Я БОЛЬШЕ НЕ МОГУ ЭТО ТЕРПЕТЬ!

Он отбросил Гамлета и ломанулся в лабораторию с камерой. Там он продолжил крушить аппаратуру. Шамиль пытался его остановить, но Гильмеш был неумолим. Безумие охватило его. Он уже долгое время окутывался этим чувством, пропитывался им, и вот оно решило выйти. Это и неудивительно. Постоянные муки совести, сомнения и рефлексия. Вот они ингредиенты для безумца. Гильмеш один из умнейших людей в государстве, если не умнейший, и его размышления неизбежно привели его к себе нынешнему. Много знать и много думать всегда приводят лишь к горячи. А его одержимость и неудачи подсластили и так шаткую психику.

«Безумие — это точное повторение одного и того же действия. Раз за разом, в надежде на изменение»

— Нужно избавить этого ребенка от страданий! — вопил он. — Он этого не заслуживает! Я ошибался, Гамлет!

Гильмеш открыл камеру, впервые впустив туда свет.

«Ты слышишь?! Это что звук? Свет? Ты чувствуешь?»

— Да… чувствую, — произнес другой, и мурашки пробежались по его телу.

— Прости меня мальчик мой. Я не хотел, чтобы всё так закончилось… Но ничего, ничего, скоро всё прекратится, и ты отдохнешь.

Николай подошел к нему и взял за шею.

— Я избавлю тебя от всего этого, — проговорил в слезах.

Первое, что ощутили Натан и Нейт… было человеческим безумием. Большие руки обхватили горло и начали душить. Нейтану уже какое-то время не вкалывали тактильный подавитель, поэтому он начинал чувствовать.

«Что происходит?»

«Это боль! Мы чувствуем боль! Мы можем чувствовать! — кричал Натан в своём сознании.

«Но мы же так умрём… умрем? Это значит?..»

«Да-да! Это значит, мы жили! Жили! Представляешь?!»

Пока разум торжествовал, тело увядало. Воздух не поступал в лёгкие. Глаза бродяги покраснели и были готовы выскочить от давления. Они до сих ничего не видели, им нужно было какое-то время, чтобы привыкнуть к свету. Если бы не терапии Гильмеша, то он никогда бы не смог видеть вовсе. Но сейчас это было вопросом времени.

— ГИЛЬМЕШ, ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ?! — воскликнул Гамлет и оттащил его от Нейта.

— Я-я… я… я….

— Какой ужас… Вы чуть не убили его. Вы что совсем обезумили?! — ругался он.

«Это люди?»

«Видимо, так и есть»

«Мы только начали жить, мы не можем умереть…»

«Я этого не позволю. Уж поверь».

Гамлет освободил Нейта, снял с него смирительную рубашку и вытащил ополоумевшего ученого из камеры.

— Я больше так не могу, Гамлет… не могу, — проговаривал в слезах.

Секретарь вколол ему успокоительное. Вслед вышел и Нейт. Свет электрической лампы ослепил его. Шаг его был неровный, неуверенный, но его ноги быстро вспомнили, как ходить.

— Подожди тут, я сейчас приду, — обратился к нему секретарь.

Нейт, вернее Натан, с презрением кинул взор на Николая, оглядывая его тощую фигуру. Злость кипела в нём. Злость, которая взращивалась всё это время, наконец нашла путь наружу. Его зубы клокотали, а руки были настолько сильно сдавлены, что ногти прорезали кожу. Медленно он подошёл к нему, привыкая к новым ощущениям. И стоило начать принимать своё тело, как Натан кинулся на Гильмеша и голыми руками забил его насмерть. А он даже не сопротивлялся, напротив, происходящее было для него сродни искуплению.

— Вот и моё наказание… спасибо и прости меня… прости. Умоляю, — говорил он, пока Натан превращает его лицо в кашу.

Тут парень остановился и взглянул на него. В его взгляде отчетливо читался вопрос.

— Не знаю о чём ты… Не знаю, за что просишь прощение. Да и плевать. Я просто хочу убить тебя. Бесит твоя заплаканная рожа. Особенно эти глаза… не смотри на меня так… НЕ СМОТРИ!!

Сочувствующий взор Гильмеша, только сильнее пробуждал в нём гнев. Натан воткнул ногти ему в глаза, и ученый закричал. Руками он выдрал глаза и бросил в угол.

В ответ на такое зверство, Натан засмеялся. Все руки были в крови, даже лицо измазалось. А его это только веселило. Смех парня не отличался своим безумием от Гильмеша. Натан был сокрытой частью Нейта, жестокой, садистской частью, выращенной Гильмешем.

На крики прибежал Гамлет. Картина парня в чужой крови приводила в ужас.

«Так вот, что должно следовать за наши проступки», — подумал, завидев сумасшедшие глаза.

Но не успел опомниться, как Натан бросился и на него. Он повалил Гамлета на кафель, принявшись душить. Постепенно жизнь в нём угасала, всё вокруг темнело, в какой-то момент он перестал видеть.

«Всё это время Нейт ощущал это, так? Ужасно… за такое я точно заслужил подобную смерть»

— Натаниэль, — промолвил он из последних сил, держась за медальон.

Давлением рук бродяга сломал ему шею. Так жизнь Гамлета оборвалась.

А Натан залился смехом, буйство накрыло его с головой. В порыве этого чувства он совершил с мёртвыми телами страшное. Разрезал на части, что-то выкинул, смыл в унитаз, засунул в холодильник. После зверств он принялся разрушать то, что попадалось ему на глаза. По всей лаборатории остались его отпечатки, но так как для всех Нейтан давно мёртв, то его данные удалили из картотеки.

Первым их воспоминанием стала смерть. И она навсегда оставила свой след на их психике.

***

Наше время.

— Скажи, Нейт, ты ненавидишь меня за то, что я сделал? — спросил Натан, прижавшись к мягкой стене.

«Раньше ненавидел. Но хватит этого. Хватит думать, что мы с тобой две разные личности. Всё, что сделал ты, сделал и я. Это наша общая память».

— Может, ты и прав. Может, пора убрать эту стену между нами. Ответь мне, Нейтан… Я существую? — пробубнил он, плача.

«Да. Вы оба существуете», — ответил третий голос.

Стоило ему появиться, как личности растворились друг в друге. Они не исчезли, а стали поистине одним целым. Две крайности обрели мир, и нечто захотело жить.

— Наконец я вернулся, — сказал, наблюдая рассвет.

Глава восьмая: Григорий Кол Галланд

I

«Наше прошлое несомненно определяет наше настоящее, а настоящее в свою очередь определяет будущее. Но будущий «Я» никак не зависит от прошлого «Я», жившего до настоящего «Я»», — Откровение человеческое от Григория.

Фарль заехал в поместье Бен Кильмани, отдать переделанные договоры с заводами Кома. В это время Пьер был дома один. Эдмунд отправился в Центральный район на открытие университета имени Николая Флок Гильмеша, которое сам и организовал. Данное заведение ориентировалось на изучение культуры довоенного времени, а именно религиозных и философских воззрений. Открытие подобного заведения было частью программы Эдмунда по «просвещению и знакомству с миром прошлого». Именно в такой формулировке создавался грант, в который вложились несколько аристократов, в том числе и Фарль с Гришей. Последний предоставил юному Бен Кильмани некоторую информацию для музея и университета из своих научных работ.

— Хм-м, — задумчиво издал Пьер, читая документы. — Правки разумные. Ком — важная стратегическая точка, такая тщательная придирка к деталям здравый подход, — добавил, отложив кипу бумаг. — Я передам их мировой палате Кома на одобрение сразу после собрания, а копии вышлю руководству завода этим вечером. Кстати, а Роза уже вернулась?

— Ещё нет. Переговоры затянулись, но секта А̀нима приняла наши условия, правда, пришлось немного подстроить доктрину. Однако ортодоксальная группа Григорианцев отказала посланникам, отправленным в Фетру. Секта «Добродетели» и культ «Церковь новой утопии» в Нортграде согласились на объединение. Дополнительное финансирование было для них заманчиво. Если всё пройдёт гладко, то ряды теистической общины заметно пополнятся.

— Использование религии в политики для меня всегда было дикостью. Особенно такой специфичной, — пытался аккуратно выразиться Пьер.

— Вы так и не поняли сути нашей веры?

— Понять, то понял. Но принять, к сожалению, не могу. Моя покойная жена — Александра — верила только в Единство, поэтому и я следую её вере. Она поощряла свободолюбие Розы. И тот факт, что моя дочь выбрала для себя такую веру, меня только радует.

— Свобода духа, видимо, свойственна всем Бен Кильмани, — с улыбкой ответил Фарль. — Наше государство основано на религиозных устоях, не удивительно использование религии для его переустройства. Тем более теизм куда более древний, чем Единство. С ним нужно считаться.

Был уже полдень и пока Фарль во всю работал, Григорий только проснулся после тяжелой ночи. Все его силы уходили на расследование судьбы Нейта. Его прошлые цели потеряли всякую весомость, он целиком и полностью погрузился в иную сферу. С детства он любил детективные рассказы, которые ему приносила Роза, а теперь он сам стал участником одного из них. Но здесь преобладал личный мотив, нежели желание юного сыщика. На это время он удалился от политики настолько, что даже не интересовался планами Фарля и темами предстоящего собрания.

— Выглядишь уставшим, — произнесла Натали, обернутая в одно одеяло. — Я не ожидала, что решишь заглянуть на огонёк. Мог бы и предупредить, а то я даже не подготовилась, — добавила, прислонившись к его спине.

— Не липни, будь любезна.

— Какой ты холодный… это возбуждает.

— Ты совершенно не изменилась. Тебе только это нужно от мужчин?

— Не от всех, только от тех, которых люблю. Слушай, Гриш, может выйдешь за меня? Мы сможем всё время проводить так. Только не лги, что тебе не понравилось.

— Не играй с огнём, Нат, — пригрозил, коснувшись её губ. — И разберись со своими родственниками.

Натали тяжело вздохнула и откинулась на подушку.

— Что эти двое опять натворили?

— Подговаривали меня сместить Симона.

— Ох, и дураки же они у меня… Будто бы не знают, что имя рода и так перейдет к тебе рано или поздно. И что тебе не понравилось?

— Манера подачи предложения, — раздраженно ответил он. — Мы можем изгнать их из семьи?

— Можем. Точнее, может отец, — уточнила, вороша его светлые волосы. — Но есть и другой способ. Они стали совершеннолетними, поэтому их можно обвинить в бесполезности для Аристократии.

— Аристократическая юстиция. Ты её имеешь ввиду?

— Слишком долго. Пока соберут информацию, вынесут решение, то и год пройти может. А за это время даже эти дергаться начнут. Есть ведь более быстрый способ… Числа.

— Так ты знаешь?

— Слухи быстро доходят, особенно когда спишь с будущим главой Зайн Такира. Надеюсь, ты не ревнуешь?

— То, с кем ты кувыркаешься меня не заботит, пока ты полезна. Использовать контору сейчас я не намерен. Это не входит в их юрисдикцию.

— Брось, милый. В твоих руках главный рычаг давления на всех аристократов. Неужели ты не хочешь им воспользоваться?

— Пока нет, не для столь мелких дел.

— Скучный ты, — сказала она, встав с кровати и уронив покрывало. — Ты ознакомился с темами собрания?

— Пока не было времени.

— Сам на себя прям не похож, — продолжила говорить, надевая чулки на ровные ноги. — Фарль хочет включить Архиепископа Церкви Единства в состав высшей палаты совета.

— Предложение звучит именно так?

— Ну-у, суть такая, формулировку не запомнила.

— Епископы четырех церквей входят в состав мировой палаты городов, где находятся их центры. Феодор (нынешний архиепископ) отказался входить в низшую палату, насколько я знаю. Быть может, он хотел попасть в ряды высшей.

— Хочет подмазаться? — спросила Нат, подвязывая волосы.

— Возможно. Правда, мне мало верится, что теисты сдружатся с Единством. Странная тактика.

— Что предпримешь?

— Ничего. Если пойду против такого решения, то буду в немилости Церкви, и она, естественно, склонится к Фарлю. Если поддержу его сейчас, то вхождение Архиепископа отрицательно не сыграет.

— Ясно. Ты всё-таки ознакомься с темами собрания, а я приструню пока братика с сестренкой.

Она надела бежевое платье и ушла обедать. Гриша немного повалялся в постели, а после направился в свой кабинет, где прочитал регламент собрания.

«Тема 3. Предложение об изменении статуса лидеров, ведущих религиозных организации, в составе совета города Артей.

Проситель: Фарля Ной Кэмпл.

<…>Согласно 1 главе 12 статьи Закона о статусе религиозных организаций: «Лидеры, зарегистрированных религиозных организаций, прошедших необходимый порог последователей (подробнее в 4 главе 5 статье) имеют право войти в состав мировой палаты города, где находится центр религиозной организации».

Также 1 глава 13 статья: «В случае города Артея, лидер религиозной организации, которая подходит под критерии статьи 12 1 главы, имеет право войти в состав низшей палаты совета Артеи».

Также 4 глава 5 статья гласит: «Религиозная организация, количество последователей которой составляет более 10 % от общего населения, имеет право выдвинуть лидера своей организации на пост в мировой палате или совета (об этом подробнее в 1 главе 13 статье)».

По решению совета от 164-го года со дня открытия пара Земли лидер обозначенной религиозной организации имеет право войти в низшую палату совета. Данная поправка занесена в закон в том же году. Предложение заключается во внесение поправки к 13 статье 1 главы Закона о статусе религиозных организаций. А именно изменить статуса лидера религиозной организации, соответствующей требованиям законодательства, в составе совета города Артеи с члена низшей палаты на статус члена высшей палаты <…>».

— Эх, выглядит вразумительно… Мы ничего не теряем, если это предложение пройдет. Возможно, даже приобретём, если поговорить с архиепископом. Надо спросить у Симона есть ли у него связи в Церкви.

— И часто ты разговариваешь сам с собой? — спросила Нат, тихонько войдя в кабинет.

— А часто ты заходишь без стука? Что нужно?

— Костю отчислили из университета Фетры. На обеде вот узнала. У Марии таких проблем нет, она даже планирует перевестись сюда.

— И? Мне порадоваться? Я просто за эти годы слегка растерял навыки общения.

— Глупенький же ты. Теперь мы можем спокойно подать иск в аристократическую юстицию. Если уж ты так против привлечения Чисел. Отчисление и его проделки из детства сделают своё дело. Тебе только стоит поговорить с отцом, чтобы статус Кол Галландов его не защищал.

— Так и поступлю. Когда встретимся обмолвлюсь с ним парой словечек.

Весь день Гриша просидел в кабинете, сосредоточившись на докторской. Защита была не за горами. А его первое собрание должно было пройти уже через неделю. Но вся его голова была забита лишь расследованием, он погрузился в воспоминания, пытаясь сложить все детали, выстроить их в стройную линию, такую которая смогла бы дать ответ.

***

9 месяцев назад.

Размеренное утро Григория прервал Симон. Кол Галланд вбежал в его комнату, одетый в привычный белоснежный костюм. Он размахивал известием, которое получили все члены совета.

— Гриша, просыпайся! Ну же! Давай-давай-давай! — подгонял его. — Смотри!

Он всучил сонному парню бумажку. Гриша протёр глаза и принялся читать.

— Утром 13 числа месяца Иноры были найдены мертвыми Николай Флок Гильмеш и его секретарь Гамлет Шамиль. Обстоятельства ситуации неизвестны. Расследование ведёт контора. Убедительная просьба не разглашать эту информацию в СМИ. Уполномоченное управляющее бюро… Что?.. Какова?.. ГИЛЬМЕШ МЁРТВ?!!

— Не меньше твоего удивлен. Я уже созвонился с главами всех семей высшей палаты. Все… поражены, — подобрал культурное слово. — Это если мягко выразиться. Уже было решено объявить траур на одну неделю для Аристократии, прекратить все заседания совета и совместно провести похороны. Естественно, ты приглашён. Я договорился.

— Спасибо… но это так… неожиданно. Моё утро столь бодро ещё не начиналось.

— Поверь, моё тоже. Глава семьи Зайн Такира — Такеда — сказал, что это убийство. Их тела были порублены в кашу. Не все конечности ещё даже нашли.

— Но я не видел в сводках СОГа известий о маньяке в Аристократии.

— В это время Гильмеш был в резиденции Рабочего района. Но ты прав, маньяков такого характера там тоже не водится. Контора сама в замешательстве.

— И когда похороны?

— Послезавтра. Я приказал приготовить костюм. И-и подготовь речь, думаю, тебя как молодого ученого попросят выступить. Ты же знаешь, какой она должна быть?

— Конечно, отец, — кивнул Гриша.

Через день прошли похороны в Церкви Аристократии, где собрались все представители благородных семей. Сатори пришёл вместе со своим отцом Такедой — престарелым мужчиной с плохим здоровьем. Такеда разговаривал с Пьером, почесывая свою ухоженную козлиную бородку. Они были уже давно знакомы, и оба считались близкими друзьями Гильмеша. Только к словам их двоих он прислушивался. Рядом с ними тихонько стоял и Эдмунд, которого во всю окучивала Натали. Та с подростковых лет крутилась вокруг парня, пытаясь поставить очередную галочку, но безуспешно. То ли в силу скромности, то ли от знания натуры девушки. Так или иначе Эдмунду она была безынтересна. Симон и Гриша были особняком от них. Их разговоры внезапно прекратились, когда прах Гильмеша вынесли из покойной комнаты. Его несли двое молодых священников на специальных носилках, а вслед за ними шёл Архиепископ Феодор и Епископ Северной Церкви Лукьян. Позади них шли ещё по одному священнику низшего порядка. Они несли концы их белых мантий.

Как только прах установили на стойку, Феодор принялся читать Пурус — длинную молитву, восхваляющую чистоту души покойного. А затем прочитал Виртус — молитву о добродетели умершего. Ритуал закончился молитвой Отиум, призванной упокоить душу и призвать следовать общему потоку в Единстве. Каждая из молитв сопровождалась цитатой из Откровения человеческого или некоторых иных сочинений пророка. Даже сама их структура была вычленена из писания. После соблюдения всех формальностей Феодор передал прах Лукьяну, чтобы он увез его в Северную Церковь и положил в усыпальницу семьи Гильмеш.

— Это очень печальное событие, друзья мои, — заговорил Феодор. — Даже не представляю, насколько должна быть скверной душа, совершившего такое.

— Я соглашусь, — добавил Лукьян. — Северная Церковь многие поколения благоволила Гильмешам. Они все были достойными членами общества, пусть и с причудами. Но заповедям добродетели следовали неукоснительно.

— Это грустно, — произнёс хриплым, старческим голосом Такеда. — Грустно, когда великий человек уходит, оставив после себя только духовное наследие. А вот наследие крови увы утрачено… Кха-кха.

— Отец, — возник Сатори, — не перетруждайся. Пойдем в Атмос, а то тебе может стать хуже.

— Хватит бегать за мной, как за младенцем! У меня друг умер, и я хочу оплакивать его смерть семь дней и семь ночей! Здесь в Церкви. Вы позволите, Феодор?

— Конечно. Не беспокойся, Сатори, — проговорил нежным голосом. — Мы дадим тщательный уход господину Такеде.

— Но, отец…

— Успокойся, — встрял Лукьян. — Если уж господин Такеда что-то решил, то его не переубедить. Ты же знаешь.

«Наконец-то он сдох, — обрадовался про себя Гриша. — Этот ублюдок… ублюдок, убивший Нейта… наконец…»

— А Вы молодой человек, — обратился к Грише Лукьян. — Кем будете? Я Вас не припомню.

— Григорий Кол Галланд.

— Это мой сын, — вступил Симон. — Он ученый, уже кандидат наук. Поэтому я решил пригласить его.

— И как ты относился к покойному?

— Восхищался, — ответил Гриша, так словно тех мыслей и не было. — С детства Николай Флок Гильмеш был моим кумиром. Я стал учёным, пойдя по его стопам. Моей мечтой было когда-нибудь выступить с ним на одной конференции и услышать от него вопросы… но, к сожалению, этого уже никогда не случится.

— Уверен, ему было бы приятно такое слышать.

Когда религиозные похороны закончились, аристократы перешли к светской части в более уютной обстановке — в здании совета. Там отводилось специальное помещение для мероприятий. Похороны были веселыми, как того предписывали нормы.

«Скорбите об утрате, но идите дальше навстречу рассвету, как того хотели бы любящие вас», — так гласило Откровение человеческое от Григория. Поэтому сейчас аристократы упивались вином и танцевали, чтобы показать своё принятие смерти и готовность не останавливаться даже после утраты дорогого им человека. Гриша произнёс заготовленную речь, чем затронул всех присутствующих. Ораторское искусство всегда было его коньком, ловким языком он добивался всего, чего только хотел. И им он в этот вечер воспользовался, общаясь с пьяным Сатори.

— Гриша… ты даже не представляешь, какой это был человек, — пролепетал Зайн Такира, будучи в стельку. — Угрюмый, холодный и серьёзный, словно меч над ним висит. Прям, как ты, — такая своеобразная похвала не обрадовала парня. — Совету его будет недоставать. Он был голосом разума, мог разрешить даже самый сложный вопрос. Вот возьмёт он наши этические нормы, развернет, как пергамент, и выдаст точный ответ. При этом вечно приговаривая: нет никакой проблемы, которую нельзя было решить, используя разум. Ах, а как он цитировал пророка. Скажет, аж за душу берет: «Мир, общество, человек — всё это, как суп».

Гриша помял переносицу, прекрасно понимая, что сейчас Сатори процитировал вовсе не пророка, а другого философа, отличавшегося эксцентричностью поведения. Аристократ даже точно мог назвать книгу, где звучала такая фраза: «Первая и единственная философия».

— Сатори… это не пророк Григорий, это Дильма из Боско. Да, они жили в одно время, но путать их, это уже святотатство…

Выслушав все его пьяные речи, он выведал у Зайн Такира, где именно нашли тело Гильмеша. Как только получил желаемое, он, сославшись на усталость, удалился, сам при этом поехав в Рабочий район.

Не без труда, но он нашёл подпольную лабораторию. И увиденное там повергло его в ужас. Серые коридоры, мерцание лампы, холод и стойкое чувство сумасшествия, которым было пропитано всё здание. Он прошёлся по этим тонким туннелям и вышел в комнату, где держали Нейта. Ещё не убрали все ошметки мяса и пятна крови. Стояла дикая вонь, от которой Гришу чуть не стошнило. Оглядевшись, аристократ видел лишь хаос. Находиться в этом месте было очень тяжело и морально и физически. Кожа Гриши побледнела, давление резко упало и проскочили капли леденящего пота. Он в спешке покинул лабораторию, столкнувшись со стулом, и пробежал несколько кварталов, прежде чем выблевать весь ужин в один из кустов.

«Что там произошло?.. какого?.. Не знаю, кто это сделал… но спасибо… ведь ещё немного, и я сам бы располовинил ублюдка. Ах… наконец ты отомщен, Нейт».

II

Наши дни. Приют Святого Норта.

Как только встало солнце, Лотти пошла проведать Нейтана. Она взяла с собой комплект чистого постельного белья и, напевая под нос незатейливую мелодию, вошла в комнату. Девушка отворила дверь и увидела пустоту. Тут же её охватил испуг, он пронзил её с кончиков пят до носа, а сразу за ним последовала мысль:

«Неужели снова… нет, невозможно. Он не мог. Только не опять».

Она бросила бельё на пол и ринулась на первый этаж. Одним прыжком перелетела лестничный пролёт и оказалась прямо у кухни, где Диш натирала столовые приборы.

— Эли! Ты не видела, Нейта?!

— Нет, — ответила Диш, продолжая безмятежно убираться. — Он, должно быть, ещё спит. А что?

— ОН ПРОПАЛ!

Из рук няньки выскочила мыльная тарелка, и этот грохот привлёк внимание уже настоятельницы.

— Что вы кричите спозаранку? — недовольным тоном спросила Роза.

— НЕЙТ ИСЧЕЗ! — завопили они хором.

Словно по сирене, мобилизовался весь приют. Старшие дети по указаниям Лотти разбрелись по улицам, младших же под свою опеку взяла Эли и также пошла искать бродягу. Тем временем Роза с Шарлоттой остались присматривать за самыми маленькими и ждать, на случай если Нейт вернётся. Целый час поисков не принёс им никаких успехов. И пока ребятки прочесывали всю округу, Лотти во всю изъедала себя.

— Он ведь не мог, верно мама? — лепетала она. — Не мог снова пропасть?

— Уверена, он просто решил прогуляться, — успокаивала Роза. — Он ведь так часто делал раньше.

— Это когда он был нормальным! — ответила на повышенных тонах. — Сейчас у него в голове полнейшая каша: Нейтан, Натан. Кто знает, что он может вытворить…

За истерикой рыжей девчонки с улыбкой наблюдал некто третий. Он затаился в проходе, смирно наблюдая за представлением.

— Ну-у, начнем с того, что каша у меня в голове всегда была.

Внезапно раздался знакомый сердцу голос. Такой спокойный и расслабленный, словно его вынули из детства. Роза и Лотти обернулись ко входной арке и увидели Нейта. Он облокотился на стену и стоял также, как в день их первой встречи. Весь грязный, с гнездом на голове и той самой лёгкой ухмылкой.

— Натан?! — воскликнула Лотти, подбежав к нему. — Где ты шастал, черт тебя дери! Мы же тебя потеряли!

— Да так, прогуляться захотелось, — ответил он непринужденно.

— Мог бы и нас предупредить! Мы все перепугались между прочим!

Она продолжила на него кричать, не понимая, что перед её глазами тот самый оригинальный Нейтан. А он смотрел на её надутое лицо, вот-вот готовое заплакать, растекаясь в улыбке. Роза сидела позади и по одному только его взгляду всё осознала. По теплому взгляду голубых глаз. Сейчас она признала в этом высоком, худощавом парнишке своего сына. Сына, украдкой поглядывающего в её сторону. Он подмигнул, чем вызвал дрожь её души.

— Н-нейтан?.. — спросила она, привстав.

— Здравствуй, Роза, — сказал, сделав шаг вперёд.

— О господи… НЕЙТАН!

Она бросилась в его объятия, зарывшись в белой кофте. Бродяга погладил её по русым волосам, вкушая памятный запах. Спустя пять лет Нейт стал гораздо выше неё. На целых две головы. Она казалась крохой в его глазах, такой хрупкой и слабой, что теперь он сам мог взять её на руки и понести, как когда-то несли его.

— Видишь, как мама волновалась! — пилила его Лотти.

— Роза всегда такая. Ты же знаешь.

— Не издевайся, — проговорила Розалия, утирая слёзы.

— Лотти, помнишь, как я однажды сбежал с дежурства на кухне? Она ведь тогда ещё хлеще переживала.

— Помню, — фыркнула она. — Под самый вечер ведь ещё, гад. Если бы не мама, то тебя Гриша бы… при… бил… — и тут девушка начала осознавать. — Нейт, твоя память… она…

— Вернулась — произнес и обнял её второй рукой. — Рад тебя видеть, рыжик.

Лотти посмотрела на его довольное выражение лица и непроизвольно прижалась к его груди, спрятав накатившие слёзы. В ответ Нейт поворошил её макушку щетинистым подбородком.

— Но как?! — она начала бросаться вопросами. — Почему?!

— Как всегда, много вопросов, на которых у меня нет ответа.

Он в привычной манере ушёл от всяких объяснений, хоть и мог их предоставить.

«Я просто захотел существовать, — подумал Нейт. — А эти двое удостоверились в своей реальности и успокоились. Моё раздробленное сознание стало целым, и я обрел рассудок. Если бы не ты — Лотти — не все вы, я бы не захотел возвращаться в этот мир».

До прихода остальных девушки продолжали изливать чувства. Но вот ребятишки пересекли порог дома. Все уставшие и голодные. Не лучше себя чувствовала и Эли. Наверное, она утомилась даже сильнее. Попробуй приглядеть за сворой маленьких бесят, когда голову осадили дурные мысли. Но вся её усталость испарилась, стоило увидеть ехидную физиономию Нейта. Тут уже появилось другое чувство — раздражение в помесь с облегчением. Диш скорым шагом подошла к нему и влепила подзатыльник, словно вернувшись в детство. Она часто так «воспитывала» бродягу, когда тот уклонялся от обязанностей. Отчего-то сам вид Нейта пробуждал в юной натуре былую солдатку. Но за хлестким ударом сразу последовали объятия.

— И куда ты пропал?! — выпалила Эли. — Вот, что с памятью, что без неё! Такого горбатого и могила не исправит! Эй, я с тобой разговариваю, молодой человек! — обратилась к нему, щелкая пальцами, но парень намеренно игнорировал.

Он продолжал улыбаться.

— Эли, — ласково произнесла Лотти, поглаживая ту по плечу. — Давай помягче, ладно?

— И не подумаю! Амнезия не повод так себя вести! И вообще… чего ты его защищаешь? Нейт, Натан, не знаю, кто там сейчас в башке твоей нерадивой сидит, а ну-ка объяснись! Можете прям оба говорить, с удовольствием выслушаю!

— Да я как-то не в настроении, — безразлично ответил он. — Подзатыльник всю спесь сбил.

— Чего? ТЫ СОВСЕМ ОШАЛЕЛ, МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК?! Мне стоит ещё один прописать?! Так ты только скажи, мне несложно!

— О-о, завелась… Дайте ей в руки Мили что ли, может, она хоть утихомирит эту солдатку.

— Нет… ну, ты точно путаешь, братец, — ребята по младше с каким-то восторгом и недоумением смотрели на эту новую сторону старшей сестры. — Давно меня так не называли, аж воспоминания нахлынули! Я тебе сейчас, как в детстве… — внезапно к ней пришло понимание, и она выдержала паузу, — Стоп… подожди… с-солдатку?..

— Постарела, — издал он, махая головой. — Да, Эли. СОЛДАТКУ! — повторил с криком.

У Эли закружилась голова, она присела на стульчик, беспорядочно хлопая глазами. Реакция старших детей была не менее очаровательной. Гера снял свою кожаную кепку, смял её в три погибели и засунул в карман брюк, а затем сделал то же самое только наоборот. Его задиристый близнец Степа широко раскрыл глаза и попросил брата себя ущипнуть. Настала короткая и томительная минута тишины, но когда осознание всё же явилось на свет, ребятня накинулись на бродягу, облепив того со всех сторон.

— Нейти! — завопили они.

— Эй, хватит! Задушите ведь… я тоже счастлив всех вас видеть. Но правда, ребята… дышать тяжело… Ребра… ребра то пожалейте. Ай, Саша не лезь целоваться. Только не в губы… Нет… Нет!

В честь такого знаменательного события в приюте решили устроить праздник. По радости и масштабу он был сродни тому дню, когда троица вернулась с теста. На такой случай Роза потратилась и в скором порядке купила лучший торт в кондитерской через две улицы. Он был двадцати слоёным с шоколадной глазурью и мягчайшим бисквитом. Именно на такую «шоколадную бомбу» когда-то заглядывался Нейт. Роза, Эли, Лотти и ещё несколько умелых сироток принялись кашеварить. В их планах было подать к ужину стейки с фирменным острым соусом, рецепт которого достался настоятельнице от матери. В своё время он был славен среди аристократов. Вот весь день прошёл в беготне и праздничной суете. Дети украсили дом гирляндами, мишурой, блестящим дождем и повесили огромную разноцветную надпись над входом в кухню: «С возвращением, Нейти». Настал долгожданный ужин. Детишки принялись уплетать вкуснейшее лакомство вместе со сладкоежкой Нейтам, который отрезал себе самый большой кусок, словно ребенок. Но вдруг его вид омрачился, что сразу же заметили.

— Эх, — выдохнул он, тыкаясь вилкой в торт.

— Что такое? Тебя что-то расстроило? — взволнованно подскочила Роза.

— Да-а… есть такое, — выдержал паузу. — Просто я тут подумал, что я слишком молодой, чтобы быть дядей.

Он перевел взгляд на Эли и сразу образовал на лице ласковую улыбку.

— Поздравляю, солдатка, — проговорил он. — Может, хоть сейчас будешь держать себя в узде.

— Да ну тебя, — смеясь, ответила Диш. — Как память вернулась, так и язык сразу острым стал.

— Что есть, того не отнимешь. Но-о мне страшно за этого ребенка. Ты и Фарль — дикая смесь. Не завидую я его неприятелям.

Она лишь довольно хихикнула и подошла к нему поближе.

— Я рада, что ты вернулся, бродяга, — произнесла Эли, поцеловав его в макушку.

Но тут девушка изобразила на лице задумчивый вид. Её брови отчетливо выдавали напряженный ход мыслей. Со стороны казалось, что она куда-то спешит, ведь всем свои телом она показывала, как мечется из угла в угол.

— Ай! Больше не могу! — раздраженно выдала она и достала из подола телефон-гарнитуру. — Вызов: Гриша.

Эли успела записать номер Кол Галланда на всякий пожарный. Стоило Лотти, услышать это, как она вскочила с места:

— ЭЛИ, ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?!

— Звоню Грише, чего не понятного? Он обязан быть здесь! И даже не смей меня отговаривать!

— Лотти, ты ничего ему не сказала?! — встряла Роза, привстав.

— Ну-у, было всё так неясно, — оправдывалась она. — Я хотела рассказать, просто не знала, как именно. К чему ему переживать лишний раз, верно? Эли, давай я сама позже позвоню, — попросила, тянувшись к телефону. — За одно объяснюсь и подготовлю почву. А то так он точно будет…

— Григорий Кол Галланд у аппарата, — послышался голос из трубки. — Ало? Ало-о! Эли, меня слышно?

— Гриша, здравствуй, — ответила она, отбиваясь от Лотти. — Я должна кое-что рассказать. Нейтан он…

Но тут бродяга сам встал и без проблем выхватил телефон из её рук. Лотти продолжала тянуться к нему, однако до высоты Нейта ей было далеко. Она в волнении прыгала возле, раскрасневшись от злости и стыда.

— У нас тут праздник, — заговорил он. — Если поздно придешь, то торта может и не остаться. Стейки уже умяли маленькие троглодиты. Эли вон во всю налегает. Беременность, видимо, сказывается.

— Что? Могу узнать, кто говорит? — вопрошал Гриша.

— Ох, ты как был тугодумом, так им и остался. Это я, чего непонятного?

— Ты как со мной разговариваешь? — спросил он, начиная злиться. — Передай трубку, солдатке! А то… а то…

Гриша замолчал. Он удивился собственной манере речи. Его было трудно вывести из себя, а ещё труднее было заставить говорить вот так… по-настоящему. И был только один человек во всём мире, который мог вынудить его перейти от вежливого тона аристократа к простому говору так просто. В его голове пробежалась шальная мысль полная надежды, она была быстрой, настолько быстрой, что мгновенно обогнула сознание и вышла наружу.

— Нейт?.. Это ты? — опасаясь, спросил Кол Галланд.

— Понял-таки. Значит, не всё потеряно.

— К-как? Это невозможно…

— Всё потом. Так что? Ты приедешь?

— Приеду так скоро, как смогу! — выпалил он на эмоциях. — Эли к торту больше не подпускайте! — добавил, отчего Нейт засмеялся.

Впрочем, и у самой Эли смешок прошелся.

В это время Григорий вместе с Симоном обсуждали текучку кадров на заводах Кол Галландов. Но непривычная речь, излишняя эмоциональность, и энергичность парня слегка озадачили отца. А когда Гриша вскочил со стула и разбросал бумаги по кабинету, то Симон и вовсе перепугался.

— Гриша, что произошло?! — спросил он, подбирая документы.

— Нечто превосходное! Отец, мне нужно отлучиться на сегодня. Прошу прощения, но это не требует отлагательств.

— Но как же…

— Это подождет, — оборвал Григорий. — И ещё, могу я взять из винного погреба одну бутылку?

— Да, конечно… но зачем?

— Собираюсь кое-что отметить, — ответил он, растягивая улыбку.

Он выбежал из кабинета и помчался вдоль коридора, чем удивил слуг, никогда не видавших спокойного господина в таком возбуждении. Гриша достал из погреба дорогую бутылку вина 60-летней выдержки и уехал в приют на Атмосе.

— Куда это он так помчал? — поинтересовалась Нат, зайдя к отцу. — Он прямо-таки… светится.

— Если бы я знал.

— Он ушёл, не закончив дела? — спросила, разглядывая заваленный стол.

— Так и есть. Видимо, нечто важное. Раньше он так себя не вёл.

— Мне кажется, он начал забывать своё место, папа, — подначила Натали. — Тебе не нужно его так баловать.

— Уж от кого, а от тебя такого услышать не ожидал. Пусть делает, что хочет. Он ведь держит данное слово. А отдыхать каждому нужно.

— Эх, привязался ты к нему, однако, — она присела на стол. — Любишь его сильнее, чем родных детей?

— А что если и так? Он достоин этого куда больше вас всех вместе взятых, — ответил серьезным тоном.

От слов отца на прекрасном ровном лбе Натали появилось несколько угрюмых складок.

«Папа-папа, — подумала она. — Время идет, а ты всё прежний. Как было плевать на своих детей, так ничего и не поменялось. Работа — это, конечно, важно, но и о семье забывать не стоит… иначе вырастет свора со всякими отклонениями… вроде нимфомании…».

— Говорить такое своей дочурке. Какой же ты жестокий, папочка. Пойду поплачусь в подушку, — саркастично добавила. — Хотя к чему это я? Тебе же плевать.

Симона чуть отдернуло. Он быстро понял, что проговорил лишнего. Когда Нат ушла, он вновь прильнул к бумагам, пытаясь не концентрироваться на мыслях, о которых аристократ боялся размышлять.

И пока семья Кол Галландов разбрелась по разным уголкам. Гриша молча ликовал:

«Нейтан жив… он жив! — крутил он в голове. — Но как это возможно? Он только сейчас объявился в приюте? Конечно, только сейчас. Они бы не стали от меня это скрывать».

Атмос гнал, что было мощи. А Гриша всё подгонял водителя. Пейзажи районов так скоро сменялись, что за ними не поспевал человеческий глаз. Широкие, светлые площади Аристократии сменялись пешеходными улицами Центра, заполненные людьми, и тёмными переулками Рабочего района. Вот транспорт пересёк восьмой квартал и остановился. Закатное солнце слепило, освещая памятные черты здания, которое пробудило в Григории приятные воспоминания.

— Дом.

Это слово нашло отклик в его сердце.

Гриша стоял перед входной дверью, боясь войти. Ему казалось, что это какой-то сон, несбыточная мечта маленького мальчика, которая никак не может воплотиться в явь. Ведь мертвые не воскресают. Его глаза цвета морского дна ухватились за порог, где холодными ночами мальчики часто беседовали в тайне от прочих. Их последний разговор он запомнил особенно хорошо. Разговор о Гильмеше. Гильмеше, что отнял у семьи важную деталь механизма, заставлявшего её работать как надо. Нейт всегда был скрепой для них, нитью, что связывала во едино таких разных людей, как Гриша и Лотти.

***

— Гриша, а почему днём небо голубое? — спросил маленький Нейт, всматриваясь в звезды.

— Небо голубое, потому что молекулы воздуха рассеивают синий цвет солнца больше, чем красный, — ответил, словно по учебнику. — Ты бы хоть теорию подучил… раз уж так небо любишь. Кстати, а почему ты его любишь? — подумав, произнес он.

Нейт пожал плечами.

— Оно красивое… наверное, поэтому. Знаешь, иной раз посмотришь на него, и прямо мысли всякие в голову приходят.

— К примеру?

— Ну-у, допустим… почему все торты не могут делать двадцати слоеными? — выпалил он. — Или почему их нельзя есть каждый день? Это же классно!

Услышав ответ, Гриша вздохнул.

— Вот я думаю, ты дурак по жизни или притворяешься?

— По жизни, — уверенно ответил Нейт, показав шаку.

Мальчишки рассмеялись, и их звонкий смех пробудил Эли. А та спросонья была злее обычного. Она из окна второго этажа принялась ругаться на них, и в страхе ребята убежали в комнату.

***

— Сказать ему, что он глупо выглядит? — заговорил Нейт, стоя позади. — Как считаешь, Лотти?

Они поджидали друга снаружи, а он был так взволнован, что даже не заметил их. Забурившись во воспоминания, Гриша не замечал ничего вокруг.

— Это слишком грубо, Нейт, — порицающее ответила Шарлотта.

— Нейт?.. — уловил важное имя Григорий.

Гриша медленно, аккуратно обернулся и увидел Лотти с Нейтам. И тут же в голове создался образ пятилетней давности, где они ещё маленькие точно так же ждут его у входа, чтобы зайти всем вместе. Этот образ в его памяти всегда был залит золотистым светом.

— Н-нейт…

Он потянулся к нему рукой, боясь что тот призрак.

— Нейт-Нейт, — подтвердил бродяга. — Много лет прошло, не так ли зануда?

Глаза Гриши заблестели, он был готов вот-вот заплакать. Он уже забыл, каково плакать от радости. Его руки тряслись, а голос робко издал:

— Живой, гад…

— Живой, — снова подтвердил он.

— Святая Душа… — выразился Григорий, засмеявшись. — Нейтан! Не могу в это поверить!

Он обнял его, не прекращая щупать. Настолько он сейчас не доверял своим глазам. Лотти была стойка и не хотела пускать слёзы. Но Гриша взял её в охапку, прижал к себя поплотнее, и она не сдержалась.

— Наконец-то… наконец мы ВМЕСТЕ! — от счастья завопил Гриша.

— Да, — в слезах поддержала Лотти.

— Какие вы все сентиментальные, — заговорил Нейт с показным безразличием, хотя из глаза самого текли слезы.

«Я дома», — подумалось ему и все эмоции, что подавлялись долгие года, хлынули наружу.

Когда это случилось, душа его почувствовала покой.

Великая троица приюта Святого Норта спустя пять лет вновь собралась вместе. Рыжая Лотти, бродяга Нейт и зануда Гриша.

Вместе до конца.

III

Двери приюта отворились, и троица вошла внутрь.

Григорию было неловко возвращаться в родные стены. Он был слегка напряжен, и отражалось это скорее невербально. Опытный сразу же распознал бы его состояние по каменному лицу и глазам, что намеренно смотрят только прямо. Дверной проём оказался достаточно низким, поэтому им с Нейтам пришлось пригнуться. Настолько ребятки вымахали. Все приютские с восхищением смотрели на двух гигантов, так не похожих друг на друга. Гриша особенно удивлял их. Его внешний вид выделялся на общем фоне своей роскошностью, но одновременно с этим смиренной простотой. Белый фрак без лишних украшений, кроме вышивки из золотой нити, говорил об аристократизме нагляднее, чем драгоценные камни и прочие аксессуары. Вот, как Эли поняла при встрече с Симоном, что тот аристократ, так и они осознали это с Григорием. Походка, осанка и манера речи были тому доказательством. Девчонки-подростки сразу же очаровались его красотой, чуть ли не влюбились в аккуратные черты лица и выразительный взгляд. После него местные мальчишки казались для них замарашками. Нейт тоже был привлекателен, но его они сразу же восприняли как брата.

— Ещё более слащаво не мог одеться? — укусил Нейтан.

— Не завидуй, бродяга, — брызнул в ответ Кол Галланд.

— Пф, нашелся мне тут франт. Костюмчик не запачкайте, Ваше высокоблагородие.

— Спасибо за заботу. Учту, — ответил Гриша, ухмыляясь.

Завидев аристократа, сердце Розы налилось теплом. Но при этом его образ вызывал у настоятельницы двоякое чувство ностальгии. Сейчас Кол Галланд уж слишком сильно напоминал ей молодого Симона.

— Здравствуй, мама, — робко проговорил он.

— С возвращением, Гриш.

Она обняла его и пригласила ко столу. Вскоре и с Эли он обменялся любезностями, а та в ответ раздраженно выдала, встав подле:

— Да вы издеваетесь… хоть кто-то в этом приюте может быть не шпалой!

Лотти также подхватила этот дух недовольства, чем рассмешила приютских. Старшие дети, заставшие времена троицы, были не менее рады видеть своих братьев, пока для младших они были лишь незнакомыми дяденьками, зашедшими на огонёк. Но всё равно даже они с каким-то мистическим обожанием смотрели на троицу, о которой слышали много историй. Они казались какой-то легендой приюта, уникальным поколением, что встретилось по счастливой случайности.

— А Вы друзья, Лотти? — спросила девочка у Гриши.

— Да, — кивнул он. — Мы выросли тут, как и вы.

— А правда, что Вы аристократ? — взволнованно подбежал один мальчик.

— Правда, — посмеявшись, ответил. — Вы тоже можете ими стать, если постараетесь.

— Да ну? Не шутите? Слышала, Катарина, я могу стать аристократом! — задрав нос, отчеканил мальчик.

— Мечтать не вредно. Если из такого дурака выйдет толк, то я даже платье надену.

— Фи-и! Злючка же ты. Вообще-то так говорить нехорошо. Верно, Лотти? — та ласково покивала в ответ.

Гриша напрягся, услышав архаизмы.

— А-а я думаю, у тебя получится, — стесняясь, дополнила другая девочка.

— Не врешь, Оля?! Спасибо!

Но несмотря на мысли Григорий с приятной улыбкой наблюдал эту детскую склоку. Она напомнила ему о тех годах, когда он также ругался с Нейтам, а после мирился, благодаря Лотти.

— Та-ак ты теперь аристократ? — невзначай спросил Нейт.

— Угу. Сразу после твоего усыновления меня приняли в семью Кол Галландов. И я между прочим не просто аристократ, я член высшей палаты совета. Поэтому можно чуть больше уважения в речи? — попросил он с сарказмом.

— Врёшь?! Когда успел?! — удивился бродяга.

— Не вру. Я кандидат философских наук в придачу.

— Мда-а… ну что же… поздравляю, наверное.

— Ты так сказал, будто это что-то… «плохое», — высказался Гриша, покосившись на Лотти.

Та отвела взгляд, поняв, к чему он клонит.

— Ты же меня знаешь. Я лишнюю ответственность как-то не особо люблю, поэтому не понимаю, как в таких случаях можно радоваться за человека. Ответственность — тяжелая штука.

— Знаю тебя?.. А ты всё тот же Нейт?

— Как тебе сказать. Думаю, мы все изменились, в той или иной степени. Но могу уверенно заявить, что я это я.

— Ясно, — ответил он с улыбкой. — Как давно ты вернулся?

— Ну-у, телом почти неделю назад, — задумался Нейт.

— Телом? И в смысле неделю назад? — повторил, вновь взглянув на Лотти, только на этот раз с укором.

Увидев его пристальный взгляд, Шарлотта вовсе отвернулась и сделала вид, что беседует с Эли. Гриша встал из-за стола и собирался пойти в их сторону, но Нейт его остановил:

— Подожди. Уверен, у неё были причины.

— А? Нет, ты не так понял. Я сейчас. Одну минуту.

Он подошёл к сумке, висевшей на тремпеле, и достал небольшой подарок.

— Бокалы есть? — произнес он, показав бутылку.

— Тут тебе не питейное заведение, молодой человек! — возникла Роза. — Господи, Симон тебя совсем испортил. Ты ещё и пить начал.

Гриша покраснел, но решительно ответил:

— Да ладно тебе, мама. Ради такого события и выпить можно.

— Хочешь пить иди в другое место, — поставила точку она.

Аристократ положил бутылку обратно и раздосадовано сел на место. И тут Нейт нашептал ему:

— Это вино?

— Угу, — грустно пролепетал.

— Предлагаю позаимствовать пару кружек и вечером закрыться у меня в комнате, — сказал, натянув на лице ту самую шкодливую улыбку. — Как предложение?

— Крайне заманчивое, — подыграл Гриша, потирая щетинистый подбородок.

— Возьмите три кружки, — подключилась Лотти, показав три пальца. — Если уж нарушать правила, то всем вместе, так ведь?

— А я погляжу, и ты перестала быть пай девочкой, Шарлотта, — попытался укусить Григорий.

— Правила созданы, чтобы их нарушать, — парировала она.

— А ещё говорили, что я на вас скверно влияю, — высказался Нейт.

Праздник продолжался до самой ночи. Дети заметно подустали от веселья, и один за другим начинали зевать. Тогда Роза и Эли повели их укладывать в спальню. Немного подождав, когда занудные взрослые будут точно заняты, троица поднялась наверх, прихватив терпкий напитой.

— А кружки кто-нибудь взял? — шепотом спросил Гриша.

— Я думал, Лотти возьмёт, — ответил Нейт.

— Так это ваша затея… я не при делах…

— Я разочарован, Шарлотта, — проговорил бродяга, махая головой.

— Поддерживаю, Нейта. С меня вино, с него комната, а с тебя кружки. По-моему, честный и логичный сговор. Эх, ничего нельзя тебе доверить.

— Да вы ошалели оба! — гневно выпалила Лотти.

— Тс-с, — издали парни.

— Будут вам кружки, философы недоделанные, — тихо ответила и спустилась на кухню.

Парни тайком пробрались в комнату. Григорий расположился на кровати и пытался откупорить бутыль, пока Нейтан уселся на полу.

— Тут ничего не изменилось, — заговорил Гриша. — Всё как пять лет назад.

— Да-а. Не думал, что когда-нибудь смогу вот так повеселиться.

Гриша всё возился с пробкой, как внезапно остановился. Он выдохнул и спросил:

— Нейтан… что с тобой было все эти годы?

Бродяга замялся, подбирая слова. В душе он боялся этого разговора, не знал, как рассказать о произошедшем. Как поведать о том, что совершил сам, и что сделали с ним. Он не чувствовал вину за содеянное, его не грызли муки совести, но он не представлял, каково будет друзьям услышать его историю.

— Мне тоже интересно, — вошла Лотти. — Вот разлей.

Она передала кружки Грише.

— Это долгий рассказ…

— Ну-у у тебя есть время, пока бутылка не опустеет, — сказал Кол Галланд, разливая вино. — Давайте выпьем за воссоединение.

— Это такие нынче тосты в Аристократии? Не блещут аристократизмом, — нанесла ответный удар Шарлотта.

— Ой, давай прекращай, рыжик, — ответил он с улыбкой, а та в ответ тихонько по-дружески пихнула его плечом.

— За воссоединение! — произнесли хором.

Они отпили.

— Вкусно, но странное ощущение. Горло дерет. Так и должно быть? — спросила Лотти.

— Вы первый раз пьёте?

— Ага, — подтвердила девушка. — Мама, запрещает держать алкоголь в приюте.

— В её духе, — поддержал Нейт. — И я первый раз пробую такое. Но всегда хотелось. Мне по духу, можно и привыкнуть.

— Рад, что оценил, — ответил Гриша с ухмылкой, но после продолжил более серьёзным тоном. — Нейт, тебя держал Гильмеш в лаборатории, верно?

— Что? Откуда ты?..

— Я всегда хотел докопаться до сути, и начал вести расследование смерти Гильмеша. Многое узнал. Все эти пять лет… он держал тебя там… в этой клетке.

— Это правда, Нейт?! — воскликнула Лотти.

— Да, — подтвердил, посмурнев. — Гильмеш провёл мне операцию, а после ставил эксперименты на мозге. Надеялся с моей помощью выяснить истину этого мира.

— Господи… какой ужас…

— Проект усовершенствования сознания, — дополнил Гриша, вращая кружку. — Нам сообщили, что ты умер сразу после операции. Мы были на твоих похоронах, — растерянно проговорил он. — Мы тебя похоронили…

— Это многое объясняет… Фуф, поначалу я думал, что вы меня просто бросили.

— Что?! Как ты мог так подумать?! — вставила Шарлотта, стукнув кружкой по полу.

— Гильмеш так сказал. Точнее, Гамлет.

— Его секретарь тоже был в этом замешан? — переспросил Гриша.

— Да, — кивнул. — Но это уже неважно. Главное, сейчас я здесь.

— Что было, то прошло, да? — сказал Гриша. — Я не стану допытывать тебя о произошедшем. Мне достаточно того, что ты жив и вместе с нами.

Они выпили ещё по одной кружке, и Нейт уже начинал пьянеть. Его зашатало, а речь становилась плавной и вязкой. Лицо чуть порозовело, и глаза радостно заблестели, смотря на друзей. После они решили отойти от болезненной темы и поговорить о более приятных вещах. Друзья придались ностальгии. Сотня и сотня историй всплывали в их памяти, наполняя душу радостным трепетом об ушедших временах. Так прошло часа полтора, за которые вино уже успело закончиться, но беседа и не думала прекращаться.

— И чем же ты сейчас занимаешься в совете? — с интересом спросил пьяненький Нейт.

— Противостою Фарлю и его идеологии демократии, — пролепетал Гриша также под градусом.

— Нашему Ф-фарлю? Ох ё, тот тоже важной шишкой стал?

— Ещё какой! — проговорила Лотти. — Он борется за справедливость, за угнетенных!

— Давай начнём с того, Лотти, что Фарль просто проецирует теистическое учение на гос. устройство, — ответил Гриша милым пьяным голосом. — Вы ведь этим руководствуетесь в своей идеологии, а не здравым смыслом. Все равны перед Богом, значит, все должны быть равны в этом мире. Вот откуда корни тянутся.

— Лотти, ты что в Бога веруешь? — выпалил Нейт. — Во дела… Как жизнь то обернулась…

— Да, мы используем учение, но это не значит, что в нём нет здравого смысла, — опровергла она, будучи не менее пьяной. — Люди должны быть равны в правах от рождения.

— Как люди могут быть равны в правах, если они не равны в принципе. Ты же понимаешь, что искусственная уровнилавка лишь бед принесёт? Тем более нынешняя система небесполезна, в ней есть косяки не спорю, но её можно просто направить в нужное русло. Что я и хочу сделать.

— Что-то в его словах есть, Лотти, — сказал Нейт, придерживая голову рукой. — Что демократия, что классовая система являются аллюзией на религиозную догматику. В одном случае мы опираемся на теистическое учение, а в другом на учение о Единстве. А кто прав поди разбери. Классовая система сейчас ведь не более чем фикция… фарс. На деле, что житель Рабочего района, что житель Аристократии вообще не различаются. Возможности у них равные, вопрос лишь в реализации. Да, богатенькие могут позволить себе школу получше, но один фиг знания равно доступны всем. Кто захочет, тот сможет, и никакая система ему не воспрепятствует, потому что не на это нацелена.

— Видишь. Даже балбес Нейт меня поддерживает, — обрадовался Гриша.

Он собирался налить себе ещё, уже достал бутылку, но вовремя понял, что они уже всё вылакали.

— Подожди, умник, — притормозил его ликование. — Демократия тоже не лишена смысла, но лишь при условии правильной подачи. Если донести до людей, что они не ущербные, что они точно такие же, как и более высокий класс в потенциале, то тут она вполне себе имеет логику. В идеале эти две системы нужно объединить. Оставив внешнюю классовость и внутреннюю равность.

— Хм-м, убедил… соглашусь, — ответил он и опрокинул голову вниз.

— Да идите вы оба, — разочаровано выдала Лотти. — Нейт, мог бы и поддержать меня… А то осознавать, что мои лучшие друзья оппоненты как-то не очень приятно.

— Брось, рыжик, — отмахнулся бродяга, приобняв её. — Мы ведь всего лишь делимся мнениями. Эх, а всё-таки некоторые вещи не поменялись. Вы как грызлись с Гришей, так и грызетесь. Только темы стали серьезнее.

— Ты прав. Ты же не в обиде, Лотти?

— Конечно же нет.

— Вот и славно, ребята. А мне срочно нужно в туалет.

Нейт вышел из комнаты, пошатываясь. Между Лотти и Гришей тут же возникло напряжение. Повисло молчание, прерываемое тяжелым дыханием девушки. Кол Галланд сидел спокойно, изредка бросая укорительный взгляд на подругу.

— Гриша, послушай, — развеяла тишину Лотти. — Прости меня за то, что не сказала про Нейта сразу.

— Почему ты так поступила?

— Когда я его нашла… это был не Нейт.

— В каком это смысле? — недоумевая, спросил.

— Он потерял память, был сам на себя непохож. У него было расстройство идентичности. Две личности теснились в одном теле и ни одна не была Нейтам. Я не хотела заставлять беспокоиться тебя. Нейт был в ужасном состоянии, у него были большиепроблемы с головой.

— Если на нём все эти пять лет ставили опыты, оно и неудивительно.

— Как думаешь, как он сбежал оттуда? И связан ли он со смертью Гильмеша?

— Числа ничего по этому поводу не знают. Но теперь я думаю, что Гильмеша убил сам Нейт. В бреду, конечно же.

— В таком случае… я догадываюсь, какая личность это сделала. Правда, не хочется в это верить, — ответила она, пытаясь улыбнуться.

— И мне. Я понимаю, почему ты так поступила. Но это не значит, что я тебя простил.

— Я понимаю…

Тут дверь открылась. Разозленная Эли привела Нейта.

— Элиии, я тебя так люблю, ты бы знала! — кричал он.

— Тише ты! Если Роза узнает, что вы тут напились, будет вне себя от ярости. Ладно эти двое, но ты, Лотти. От тебя я такого не ожидала…

— Прости, Эли…

— Это моя вина, — вступился Гриша. — Если хочешь ругать кого-нибудь, ругай меня.

— Да не собираюсь я вас ругать. Просто заканчиваете с этим и ложитесь спать уже. Я не сдам вас Розе.

— Ты такая чудесная, Эли, — продолжал бубнить Нейт.

— Ладно-ладно. Я поняла уже.

— Ну что же… тогда на сегодня всё, — сказал Григорий, встав. — Рад был всех вас видеть. И до скорой встречи.

Он обнял Лотти с Эли и собирался уходить, как проводить его вызвался Нейт. Они стояли на свежем воздухе, дожидаясь Атмоса. Лёгкий холодок привёл Нейта в чувства, вернул прежнюю рассудительность.

— Я что… сказал Эли, что люблю её…

— О-о, дааа, — довольным тоном отозвался Гриша.

— Скверно, — засмущавшись, выразился он. — Алкоголь штука страшная…

— Зато прекрасно развязывает язык. Чем планируешь теперь заниматься?

— Я как-то об этом не задумывался.

— Тебе нужно получить образование, Нейт. Думаю, ты без проблем сдашь экзамены, если постараешься.

— Гильмеш на протяжении всего времени обучал меня. Теперь я знаю много всякой требухи. Сейчас я хочу побыть просто наблюдателем. Попутешествую по миру, а уже потом посмотрю, что можно сделать.

— А ты изменился всё-таки. Мне казалось, что ты скажешь что-то наподобие: «буду сидеть в приюте и просиживать пятую точку».

— Каково высокого ты обо мне мнения…

К этому моменту приехал Атмос.

— Вот держи, — сказал Гриша, передав свой телефон-гарнитуру. — Чтобы мы могли держать связь.

— Спасибо. Не теряйся, Гриш.

Он кивнул и сел в транспорт. Ему предстояло подготовиться к скорому собранию, о котором он уже успел позабыть.

«Теперь вся моя семья вместе… моя настоящая семья. Я должен их защитить. Не хочу, чтобы они прошли через то, что прошли я и Нейт. Дети приюта, Лотти, мама и Эли — все они не должны пережить наших страданий. Ты ведь тоже об думаешь, Нейт?»

IV

210-ый год со дня открытия пара Земли. Пять лет назад.

Симон вместе с Гришей беседовали в домашней библиотеке Кол Галландов. Мальчик к этому времени без проблем поступил в престижную школу имени Фауста Флок Гильмеша, оттого приемный отец был им доволен. Успехи Григория его радовали куда больше, чем достижения родных детей.

— Как тебе у нас живётся? — полюбопытствовал Симон.

— Сносно… вроде бы, — неуверенно ответил он.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать, юный Григорий? Например, о ситуации с Константином?

— Вовсе нет. Костя замечательный парень, — проговорил он.

«Боится? Или же не хочет доставлять проблем? — обдумывал Симон. — А я думал, он будет жаловаться по любому поводу. Прямо, как они».

— Нат рассказала мне о случившемся, — продолжил Кол Галланд. — Я отругал сына за такое неподобающее хобби. Приношу свои извинения.

— Всё, правда, в порядке. Не стоит Вам… это не пристало аристократам.

— Хватит мямлить! — ответил на высоких тонах. — Ты теперь аристократ и говори соответствующе! Если перед тобой извиняются, значит, так и надо. Принимай это как должное. Осознавай свой статус, иначе опозоришь мою семью!

— Да, простите меня. Я пока не привык. Пожалуй, я пойду… с Вашего позволения.

— Эх… иди, — Гриша второпях покинул помещение, прихватив несколько книг. — Ума ему не занимать, но вот характера. Розалия воспитала слабое дитя. Но, по крайней мере, он не ноет. Достойная черта. Видимо, перенял у воспитательницы. Это стоит ценить.

По дороге в комнату Гриша столкнулся с разъяренным Костей. При встрече тот толкнул его, и Дангель упал словно пушинка. Сводный брат был гораздо крупнее, а его некрасивое, даже уродское лоснящееся лицо устрашало. Он кинул на него злой взор, встрепенувшись. Его зубы клокотали, глазницы расширились, а грудь тяжело вздымалась при каждом вздохе. Юный садист был в ярости.

— Ты кем себя возомнил, блохастый?! А?! Не успел появиться, как уже свои порядки наводишь, чернь?!

— Я-я не понимаю, о чём ты…

— Всё ты прекрасно понимаешь. Не строй из себя недотрогу. Сначала сбежал, как трус, — он взял его за воротник. — А после ещё нажаловался отцу. Он был вне себя. Я хотел, как лучше, хотел подружиться. Но тыыы… ТЫ-Ы КАК ПОСЛЕДНЯЯ СВОЛОЧЬ СДАЛ МЕНЯ!

Он ударил его, и Гриша повалился на паркет.

— Я тебе покажу, что значит быть такой тварью. Уж поверь.

Его облик принял бешеный вид. Огромная туча мяса нависла над Гришей. И кто знает, что бы было дальше, если бы не Нат.

— Кхм, Константин Кол Галланд, — издала она леденящим голосом. — Достаточно.

Он тут же остановился. Побаивался сестры. Ему было неприятно, что родная кровь его не поддерживает, но выходить против Нат он не смел. Перед тем как уйти, Костя смачно плюнул Дангелю в лицо. В ответ на такое поведение, сестра отвесила ему оплеуху, и он завизжал, унося поросячьи копытца.

— Спасибо, Натали, — выдавил Гриша, вытирая слюни. — Но не стоило.

Нат протянула ему руку, и мальчик принял её.

— Ох, ужас какой. У тебя синяк, — сказала, дотронувшись до глаза. — Нужно срочно обработать.

Она отвела Григория в свой комнату, там достала перекись и принялась прикладывать тряпочку с ней к синяку.

— Нат, — обратился он, смущаясь. — Зачем ты рассказала обо всём Симону?

— Чтобы утихомирить братца, конечно же. Я не думала, что такое случится. Прости пожалуйста, — ласково проговорила.

— Мы могли бы уладить с ним наши разногласия, но теперь уже вряд ли. Он не остановится.

— Запомни простую вещь, Гриш. В нашей семье работает только один принцип. Принцип силы. У кого она есть, тот и правит. Она есть у отца, поэтому его слушаются мои брат с сестрой. Отчасти и я владею силой. Но ты, дорогой, совсем её лишён. Разговоры без неё бесполезны. Они пусты.

— И как же стать сильным? — спросил Григорий.

— Для этого нужно заиметь свой стержень. Тот, кто живёт без компромиссов, априори сильнее того, кто загнан в рамки. Запомни, Гриш, правила созданы для слабых, а лазейки в них для сильных. Найди лазейку. А насчёт Кости не беспокойся, я проведу с ним профилактическую беседу лично.

— Спасибо, Натали, — обрадовался он. — Только ты, кажется, заботишься обо мне.

— Я всегда буду тебя защищать, родной. А теперь давай закрасим синяк.

«Какой он всё-таки слабый, — думала Нат. — Но от этого не менее милый. Ох, милый Гришечка… чтобы стать сильным надо перестать доверять свою работу другим. Хотя. Надо в принципе никому не доверять».

Как и ожидалось нападки не прекратились. Нат рассказывала о каждом проступке Кости отцу, и он всё больше накапливал в себе злость. А когда выпадал шанс, он срывал всё своё негодование на Грише. Избивал его. Унижал. Лишал достоинства и чести.

Наивный мальчик целиком и полностью доверял Натали, думая, что с ней он находится под защитой. Такой опеки он не чувствовал даже от Симона.

Каждый день Григорий исправно посещал школу. И по началу там было всё спокойно, пока Костя не рассказал одноклассникам, что тот усыновленный нищенка из гетто. Тогда его жизнь стала сродни тьме. Сплошная боль и унижения со стороны сверстников. Дома над ним издевался Костя, насильно показывал свою коллекцию, иногда подбрасывая ошметки некогда живого создания ему в постель. Гриша в любую из ночей мог проснуться в омуте крови; в белье, окрашенном в алые тона; и посреди остатков животных: его кишки, обрубки кожи, конечностей, и голова. Дикий страх и ужас селились в нём в тот момент. Весь его привычный быт в приюте, словно стерся из памяти. Заменился чем-то совершенно иным, чем-то мрачным. Каждый день стал каруселью безумия, которая начинала крутиться утром и не заканчивалась до самой ночи. В школе одноклассники потешались над ним. Они считали его пустышкой, но при этом у преподавателей он был на хорошем счету из-за своих широких познаний. И это бесило остальных: «Ничтожество из гетто не может быть лучше чистокровных». В этот период Гриша переживал коллективные избиения и прилюдное посрамление.

Мария была в стороне от всего этого, ей не было дела до игр брата. Однако такая одержимость Гришей со стороны Нат её раздражала не меньше. Отец и мать во всём потакали Натали, напрочь забыв о нуждах младшей дочери. Она для них была «неудачным опытом». Это чувство ущербности девочка прочувствовала во время одного из разговоров, и суть его озлобила её ещё сильнее… как на Натали, так и на Гришу.

Это был вечер. Натали и Ракшаса сидели в гостиной подле камина и попивали чай. То был излюбленный напиток Ракшасы, к которому пристрастилась и старшая дочь. Они в целом были похожи, не столь внешне, сколько по характеру. Натали была такой же хитрой, она переняла у матери умение добиваться своего любыми способами. Ракшаса была отнюдь не глупа, правда, ум её заключался не в политики или других науках, он заключался в манипуляции. В этом она обошла даже своего мужа. Семья женушки была побочной ветвью рода Галланд. Она приходилась Симону троюродной сестрой. А девичья фамилия Ракшасы — Дир Галланд.

«Кол» — это фамилия рода, которая отсылает к членству в главенствующей семье. Вторая же фамилия «Галланд» — фамилия семьи, удостоверяющая принадлежность к одной из ветвей. Галланды, как и все благородные семьи, кроме Флок Гильмешей, имели множество ответвлений ниже их по статусу. Нередки были случаи, когда высшие семьи могли быть роднёй по одной из ветвей. Так семьи Зайн Такира и Кол Галланды являются родственниками по линии матери Симона, которая была троюродной сестрой жены брата Такеды. Свадьба членов одного рода была обычной практикой среди аристократов. Их семейные древа крайне спутаны и для того, чтобы разобраться в них каждая семья имеет собственную генеалогическую книгу.

— Как успехи Григория? — спросила Ракшаса.

— Как и ожидалось на высоте. Папеньке не приходится надрываться, чтобы обучить его наукам. Только вот…

— Только вот что? Не юли Натали и не жмись, я тебя не так воспитывала.

— Только вот характер Гриши очень хлипенький, мама. Серьезные решения принимать он не может. Эта женщина. Розалия… его очень избаловала своей нежностью.

— Ах, Розалия. Сколько воспоминаний.

— Вы были подругами? — проявила интерес Нат.

— Ох, нет, что ты. Мы друг друга ненавидели. Дрались как кошка с собакой. Волосы драли, помню. Она мне однажды выбила зуб, а ей все руки перекусала до этого. Как вспомню жуть просто, — проговорила она, улыбаясь.

— Но рассказываешь с такой теплой ностальгией, маменька.

— Конечно. Те времена были по-своему чудесны. Мы с ней были знакомы ещё со школьных лет. Её папа, Пьер, был дружен с твоим дедушкой Густавом, поэтому с детства мы водились все вместе. Ходили в одну школу, играли. Кстати Симон и Розалия были знакомы, кажется, лет с восьми. Тоже нормальной дружбы не сложилось.

— Между ними была вражда?

— Скорее, противостояние на полу-дружеской основе. Одно время я вовсе думала, что они крутят роман. Уж больно близки были. Но она была всегда такой идеалисткой и высказывала скверные идеи. Немудрено, что мальчик такой… слабый.

— Всяко лучше Кости. Я боялась, что Кол Галланды получат ужасного наследника в его лице. Но с приходом Гриши сердце моё успокоилось, — говорила Нат, отпивая из чашки.

— Не рано ли ты его во главу ставишь?

— Я вижу в нём небывалый потенциал. При должной обработки, он станет прекрасным главой.

— Ты хотела сказать инструментом, милая.

— Хи-хи, что ты маменька. Я горячо люблю нового брата. И стыдно признаться куда сильнее, чем Костю или Марию.

— Ах, и не говори, — ответила Ракшаса, раскинув руки, — толку с них никакого. Ни в учебе не преуспели, ни в чём-либо другом. Я тоже рада, что Симон решился усыновить Григория… он приятный мальчик. Вместе с тобой Кол Галланды будут на высоте.

— Да будет так! — поддержала Натали.

Мария стояла за дверью и всё слышала. Её обуяла злость, а сразу за ней последовала печаль. Она всю свою жизнь старалась быть достойной своей старшей сестры, пусть и была обделена талантом. Жизнь обратилась в прах в одночасье. В семье Кол Галландов любовь достаётся лишь избранным, коим девочка не являлась. Прошлая цель перестала что-либо значить, так как мысль, что семья не принимает её, разорвала детскую душу на части.

«Вы говорите, я ущербна… говорите, нечета сестре. Слепые дураки! Вы заменили меня ею… и им. Григорий. Только появился и отнял всё у меня и брата с такой легкостью. Нет, ты отрезал даже возможность получить желаемое признание. Как ты отобрал моё по праву рождения, так и я поступлю с тобой… я превращу твою жизнь в череду страданий, которые пережила сама».

На следующее утро Костя решил попросить отца о просьбе. Он волновался, испытывал благоговеющий страх перед родителем, потому что уважал. Симон был для него авторитетом, символом аристократа, который и мыслит, и выглядит изящно. Он хотел быть таким же, однако природа не дала ему ни красивой внешности, ни ума, ни силы воли. Поэтому эту пустоту внутри мальчик заполнил своим хобби, которое называл искусством будущего времени. Оно придавало ему чувство собственной важности среди своей выдающейся семьи. «Непризнанный гений» в его голове это звучало красиво.

— Отец, — издал он скромно, войдя в кабинет. — Отец…

— А? Да, что такое? — ответил, не отводя взгляда от документов. — Давай быстрее я занят.

— У нас собрание в школе на недели… и-и я подумал, что ты мог бы прийти. Ради меня…

— О чём ты говоришь? Для таких мелочей есть гувернер. Если это всё, то прошу меня не беспокоить.

Костя расстроился, собирался уже уходить, как Симон его остановил.

— Подожди секунду, — попросил, наконец взглянув на сына. — Ты же в одном классе с Григорием? — тот кивнул. — А что будет обсуждаться на собрании?

— Кажется, успеваемость и успехи учеников. Так… ещё профессиональная предрасположенность.

— Хм, в таком случае я приду.

— А как же гувернер?

— Дело всё-таки касается моих сыновей. Мне стоит явиться как приличному человеку.

Костя покинул кабинет весь красный, настолько сильно задели его эти слова.

«Значит, как я, так сразу гувернер. А как безродыш, так сам явится. Да кем этот Гриша себя возомнил? Грязный, отвратный зазнайка. И чего отец в нём нашел?? Я покажу папе, какой он жалкий и ничтожный, что он вовсе не достоин его внимания».

Так на Гришу озлобились сразу два ребенка в семье, просто за факт его существования. Григорий, как они думали, забрал у них семью, став новым объектом обожания.

Костя с Марией этой ночью сговорились и решили устроить братцу тёмную, проучить его за ту боль, которую он им причинил. Тайком они вышли из комнаты и направились в покои Дангеля. Однако по дороге их поймала довольная Нат. Она шла со стороны комнаты мальчика.

— И куда это мы идём в такой час? — спросила она.

— О-о, сестра, — заговорила Мария. — Мы вот решили проведать Гришу перед сном. Справиться о его самочувствии.

— Вот оно как. Ну-у, идите. Только не задерживайтесь. Если вас поймают, то будет неприятно.

— Мы тебя поняли, Нат.

Девушка сразу смекнула, что они замыслили, но решила не останавливать. Ей стало интересно, чем это всё закончится. Она воспринимала Гришу лишь, как игрушку, хоть и никогда не принижала его значимости. Для всех в этом доме он был инструментом, вещью в руках, которой они могли крутить, как того пожелают. Натали не ценила мальчика самого по себе, он был красивым телом, но его душа её никак не трогала.

— Ну что же. Сама поиграла, пусть и детки развлекутся, — сказала, коварно улыбнувшись. — Держись, Гриша. Видимо, твоя ночка будет весёлой.

Негодники прокрались к брату. Он мирно дремал, ничего не подозревая. По привычке он запирал входную дверь на ключ, однако Натали не закрыла её, специально для такого случая.

— Гриша, проснись, — будил Костя.

— А?.. Что?.. Что вы двое тут делаете? — с опаской спросил.

— У нас проблемы, — обеспокоено выдала Мария. — Маме не здоровится, она пошла в подвал и упала в обморок. Помоги, умоляем.

— Ракшаса?! — вскочил он. — Пойдёмте скорее!

Гриша тут же слетел с кровати прямо в тапки, и дети помчались вниз. Они шли в полутьме, лишь блики редких ночных ламп освещали им путь. Ветер на улице завывал, словно предупреждая Григория. Мрак окутал коридоры, а раскидистые ветви деревьев бросали тени на стены. Они танцевали, или, вернее, метались в ужасе. Спустившись на два этажа, ребята оказались в холодном подвальном помещении, где хранились разные домашние принадлежности. Но Ракшасы там не оказалось.

— А где Ракшаса? — не понимая, выдал Гриша.

Не успел он обернуться, как по голове прилетел удар. Мальчик потерял сознание. Очнулся он, лежачим на полу, абсолютно голым и связанным. Температуру комнаты понизили до минимума, поэтому он весь дрожал, ворочаясь на плитке.

— ЧТО ТУТ ПРОИСХОДИТ?! ОСВОБОДИТЕ МЕНЯ!

— Хехе, и не подумаем, — горделиво ответил Костя.

— Вы меня обманули? Но зачем?!

— Хотели проучить, — высказалась Мария. — Ты слишком много из себя возомнил.

— Да что я сделал?!

— А ты не понимаешь, ПАСКУДА?! — выкрикнул Костя и выстрелил из шланга холодной струёй воды.

Гриша завизжал. Сильный напор резал его кожу. Кое-как он поднял голову и посмотрел в глаза мучителям. Он тяжело задышал, воздуха стало не хватать, и у него началась одышка.

— Что… я… вам сделал?.. За что вы меня так ненавидите?

— За то, что ты существуешь, — спокойно произнесла девочка. — Если бы тебя не было, мы бы не стали изгоями в собственной семье.

«Существую? Какой бред… Как можно ненавидеть за одно только существование?»

Она вынула из кармана шокер и чуть подкрутила регулятор тока.

— Подумай ещё раз… Мария, ты ведь рассудительная… не совершай ошибки. Ладно он психически больной, — кинул взор на Костю. — Но ты нет!

— Все психически больные, Гриша. Но те, кто попался лежат в психушке, — сказала и приложила орудие к ноге.

Разряд тока прошёлся по его мокрому телу. Он закричал, электричество пронзило каждую клетку, и его нога завертелась, как не родная. Несколько секунд Мария продолжала давить шокером, а потом сделала шаг назад, дав Грише отдышаться. Но он не мог. Воздух отказывался поступать внутрь. Его снова окатили морозной водой, принудившей глаза открыться. Они смутно видели силуэты перед собой, но точно ощущали их ехидную улыбку.

— Ну что остудился, уродец? Смотри на него, сестра. Какой он жалкий, не стыдно хозяйством трясти перед девушкой. Пародия на человека никак иначе. Никакого достоинства… Не быть тебе аристократом.

И вновь последовал удар током. И так несколько раз подряд. Гриша уже не мог дышать вовсе. Его кожа побелела, он просто рухнул на плитку, пока над ним продолжали издеваться.

— Я-я… ничего не сделал…

«Почему это со мной происходит? Я же всегда поступал правильно. Я не смотрел на них с высока. Меня воспитали иначе, я попросту не способен быть высокомерным. Так почему?.. Что не так? Где я просчитался?»

— Ты родился, а этого уже достаточно. Ставишь себя выше нас, хоть ты выходец из гетто, а мы истинные аристократы. Немыслимо, что ты превосходишь нас во всём. Это ошибка, фатальный промах природы. Ты ошибка системы, само твоё существование сплошная бессмыслица! Ты не достоин всего этого… — проговорила Мария, злясь. — Красота и ум должна быть нашей… НАШЕЙ! Это всё должно принадлежать аристократам!

«Я ошибка?.. Истинные аристократы? Вы то… Завистливые психопаты — это и есть аристократы? Чушь… моё существование — ошибка, да ни хрена! — не выдержав, выкрикнул про себя. — Это не я ошибка системы, а вы. Жалкие выродки недостойные своего статуса. Я наконец понял в чём проблема по-настоящему. Не система неправильна, а люди в ней. Аристократы должны олицетворять собой наивысшую добродетель, должны быть крайней точкой развития души. А не быть символом её упадка. Симон был прав, система прогнила, потому что люди гнилы. Теперь я осознал значения этих слов. Я, связанный и голый, действительно, выше их всех. Ведь я понимаю свою жалость, никчемность, а они настолько слепы и глупы, что прячутся от правды за мной. Возвеличили меня как анти-символ, обратную стороны их самих, и спасли себя от гибели. Какие же они бесполезные. Мне так их…

жаль».

Он посмотрел на них со всем сожалением, которое только могло отразиться в молчаливых глазах.

— Почему ты смотришь таким взглядом, — в страхе пролепетала Мария. — Не смотри так. Что за сочувствие? Почему ты смотришь на нас, как на щенят, которых топят?.. ХВАТИТ! — она ударила его шокером. — ПРЕКРАТИ! ПРЕКРАТИ! — она продолжала бить.

— Эй, может хватит? — страшась, останавливал Костя. — А то убьёшь его. Он вон почти не дышит же…

— Пусть сдохнет, — в слезах бросила она. — Не смотри на нас с такой жалостью. Только не ты! Не такой кусок дерьма!

А Гриша всё смотрел. Мысль, что родилась в тот момент, придала ему сил. Сил выдержать всё это без душевного стресса. Он понимал, что сейчас бьют не его, а калечат их собственные души. Четырнадцатилетний мальчик понял, что значит быть по истине сильным. Он признал свою слабость перед жизнью и увидел, как другие отрицают её, барахтаясь в конвульсиях. Однако если бы всё так продолжилось, он бы, и правда, умер. Приступ астмы одолевал его, ему было холодно, а электричество пронизывало его с головы до пят. Внезапно появилась Натали и выхватила из рук сестры оружие, оттолкнув её.

— ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ?! — крикнула она. — ГРИША!

Она развязала его и обняла, чтобы согреть.

— УХОДИТЕ С ГЛАЗ МОИХ ДОЛОЙ! СЕЙЧАС ЖЕ, ИЗВЕРГИ!

В спешке ребята убежали, испугавшись злого тона Нат.

— Я приведу помощь! Потерпи немного…

— Всё в порядке. Я живой, — очень тихо ответил он.

— Вижу, что живой. Но если ничего не сделать, может и ненадолго.

Она достала из карманчика в подоле ингалятор и впрыснула лекарство в легкие Гриши. Нат всегда носила его при себе, зная о болезни брата. И вот Григорий сладостно глотнул воздуха.

«Ребята явно перестарались… так и убить можно. Дура я. Могла бы предугадать, что они палку перегнут. А если они его сломали? Если он теперь бесполезный совсем стал? Скверно! Я им устрою, если он в овоща превратится».

— Ты ведь знала, что так будет, Нат?

— Что ты такое говоришь? Конечно же, нет!

— Брось… я вижу тебя насквозь. Только ты ушла, и пришли они. Вы должны были пересечься. Плюс ты не закрыла дверь. Было весело со мной играть все эти четыре месяца?

— У тебя бред, дорогой. Ты несешь околесицу.

— Нет, я наконец прозрел. Очнулся от приятного сна и вышел в реальный мир.

— Я не понимаю…

— А я понимаю. Теперь понимаю, зачем я здесь. До этого аристократы мне виделись иначе, но если новое поколение таково, тогда этой стране конец. Я призван сюда, чтобы не позволить таким, как вы, править этим обществом. Я прозрел, Нат. Люди недостойны этого мира.

Натали удивилась этим словам, таким холодным, таким серьёзным и таким сильным. Сейчас в Грише ощущался другой человек, другая натура, которая родилась, когда старая погибла. Под холодной водой всё-таки погиб один мальчик, слабый и наивный, верящий в красоту мира и души. Но родился новый, тот, что видит черноту, таящуюся в глубине всего и каждого. Будь то система или человек.

«Не сломался… напротив, окреп, — подумала она. — Поразительно. И устрашающе. Если это не временное помутнение… тогда он уже никогда не будет инструментом».

V

Наши дни.

Прошло около месяца со встречи троицы. К этому времени Нейт уже уехал из города, также неожиданно, как и появился. Как бы его не уговаривали, он напрочь отказывался оставаться в Артеи. После стольких лет заточения его начал привлекать внешний мир, он захотел познать его, встретиться с другими людьми, узнать нечто новое. Но главной причиной поездки была необходимость свободы для раздумий. Всё то время пока его сознание пряталось в глубинах, оно незримо для себя обдумывало многие вещи. И они скопом обвалились на бродягу, стоило памяти вернуться. Нейт задумался о людях, проблемах общества и призвании человека. Поэтому он решил уединиться, чтобы навести порядок в собственной голове. Его поездку спонсировал Гриша, с которым они ранее обговорили детали. Кол Галланд также подарил телефон-гарнитуру Лотти, чтобы вся троица не терялась. Путь Нейта лежал в Ком, он желал увидеть большую воду своими глазами и почувствовать морской бриз на коже.

Ваппор 2, на которой он ехал, мчался на большой скорости вдоль бескрайней Пустоши мало пригодной для жизни. Но изредка пейзажи сменялись густым лесом и цветущими равнинами. Один раз ему посчастливилось увидеть стаю диковинных зверей с шестью ногами и маленькими крыльями, которыми они замахали, как только Ваппор проехал мимо.

«Мир такой большой и в нём столько всего, — обдумывал Нейт. — А я прятался от него в своей раковине. Как глупо, — усмехнулся. — У меня было столько времени на его познание, но я потратил его в никуда. Мысля, как мне сейчас кажется, ни о чём. Теперь же… когда я близок к смерти, меня потянуло исследовать. Смешно до жути. У Бога, и правда, тонкое чувство юмора. Надеюсь, эти двое не совершат ошибок, пока я тут».

— Следующая остановка Ком, — прозвучал голос диктора. — Мы подъезжаем через 15 минут.

«Ну что же. Жди меня, о дивный новый мир».

***

Как раз в это время в здании совета начиналось собрание. Оно делилось на два уровня — собрание низшей палаты и высшей, которые проходили одновременно. Это было первым полноценным собранием Григория. На нём должны были обсуждаться следующие темы: изменение статуса лидера религиозной общины в палате Артеи, завяленная Фарлем; регистрация теистической общины, которую подал Пьер; от Кол Галландов было прошение об организации органа охраны ресурсов государственного производства (ОРГП). Зайн Такира тем не выдвинуло. Среди низшей палаты рассматривалась тема увеличение налога на рыб надзор Кома, которую подкинул Фарль дружественным семьям.

Началось обсуждения первой темы. Фарль зачитал суть проблемы, а после дал слово присутствующим. Естественно, первым на амбразуру кинулся Григорий. Он пытался раскусить план оппонента, понять, что же тот задумал.

— Фарль, меня заинтересовало Ваше предложение. Однако имеется маленький вопрос. Чем Вы обосновываете такую необходимость? Всё-таки Вы требуете внесения правки в один из основополагающих законов, а это самая щепетильная тема из предоставленных, на мой взгляд.

— Понимаю Вашу обеспокоенность. Когда я вошел в совет, как, впрочем, и Вы, я заявил, что меня беспокоит социальный вопрос Артеи. Я связываю проблему с неправильным пониманием классовой системы, которая корнями восходит к постулатам Единства. По ним ведь строилось государство. Вы согласны?

— Абсолютно, — с улыбкой ответил Гриша.

— Социальная проблема это в том числе проблема духовная. И для решения вопроса, рожденного религией, мне кажется разумным подключить к делу людей, сведущих в этом больше всего. Клин клином, так сказать. Человек-духовный окажет огромную услугу всему совету. Давайте будем честны, мы пусть и образованы, но далеко не так духовны. По крайней мере, я могу точно утверждать насчёт Вас.

— С этим я тоже согласен, — произнес Григорий, посмеиваясь.

— Человек близкий к религии, к верующим, поможет растолковать суть учения наиболее верно. Так, чтобы население вняло. Нам стоит лишь посвятить его в наши проблемы, высказать беспокойства. Пусть совмещение религии и политики нередко бывает чревато, но в данном случае оно необходимо. Дав религиозному лидеру политический уклон, он сможет ослабить возникшее напряжение, переосмыслить стены и всю систему. Он подойдёт к этому вопросу с позиции церкви, а таких люди слушают куда лучше политиков. Как правило, служителям приходов граждане доверяют куда охотнее.

— Это очень умно, — поразмыслил он.

Все прочие молчали, наблюдая за диалогом двух политических гигантов.

— Однако для такой масштабной операции, — продолжил Гриша, — будет необходимо расширение поля миссионерской деятельности, вплоть до разрешения проповедовать не только на улицах более активно, но и в среде других общин.

— А такое сближение государства с религией неопасно? — внезапно вступил Сатори.

— Брось, Сатори, — заговорил Такеда. — В этом нет опасности, если государство будет иметь контроль.

— Нет, господин Такеда, — начал Симон. — Сатори прав. При таком раскладе религиозная община, которая будет осуществлять деятельность, получит практически тотальную власть над сознанием населения. Её слово будет законом. Это угрожает имиджу государства.

— Более того, — поддержала мысль Натали, — предоставление одной общине больших привилегий нарушит баланс. Так мы можем уйти в государственную религию. А это изменение статуса, прописанного в конституции. Такое решение может принимать только монарх. Что скажете, Фарль?

— Я понимаю ваши опасения. Но мы всегда были близки с религией. И наше государство отнюдь не светское. Мы можем организовать специальный орган надзора за миссионерской деятельностью, которое будет сугубо светским. Как сказал господин Такеда, установление контроля позволит совету регулировать подачу информации населению. Мы сами будем решать, что и как население будет получать. Посвятив лидера организации в дела, контроль будет достигнут.

— Но так мы попадём в другую крайность, — снова высказался Сатори. — Мы вторгнемся в религиозную организацию, лишив её самостоятельности. Религия станет политическим инструментом, а так и до изменения догматики в государственных интересах недалеко. Не будем же мы поступать также, как делали наши предки до войны. Вторжение в догматику опасно, когда такое случилось ещё в довоенное время, в рядах государств прошлого начались кровавые беспорядки.

— Подожди, Сатори, — сказал Гриша. — Всё-таки, то о чём мы говорим не внедрение в догматику. Фарль говорит о разъяснение, исходя из догматики. Верно я понял? — тот кивнул. — Мы не собираемся подстраивать догматику под себя.

Дебаты по этой теме продолжались в течение двух часа, а консенсус так и не был достигнут.

— Ну всё же авантюра рисковая, — ответил Сатори. — Я против.

— А я за, — подняв руку, поддержал Такеда.

— Я тоже, — одобрил Пьер. — Мы уже давно думали об этом, верно Такеда? Ещё при прошлом составе совета.

— Так и было.

— Я соглашусь с Фарлем, лишь при условии надлежащего контроля, — высказался Гриша.

Симон и Натали также поддержали, последовав решению Григория. Так статус лидера религиозной организации в совете был изменен до члена высшей палаты.

— Эх, теперь придётся делать правки в законодательстве, — недовольно проговорил Сатори.

— Это не так сложно, — ласково ответила Нат. — Правда, бумажной волокиты будет много.

— Так всегда бывает, — продолжил Гриша. — Ну что же. Теперь перейдём к теме господина Пьера. Регистрация теистической общины. Как много нынче религии, не находите?

— Это важный вопрос, — произнес Пьер. — Теисты долго существуют и наконец подали прошение о регистрации.

— А разве такое решение не может принять низшая палата? — спросила Нат.

— У них нет нужных полномочий, — ответил Сатори. — Был бы это другой город, то решение смогла бы принять мировая палаты. Но так как их центр в Артеи, то и решение принимает высшая инстанция.

— Вопрос важен, — выдал Симон. — Совет Артеи всегда принимал во внимание религию, поэтому мы обязаны как можно тщательнее проанализировать организацию.

— Верно, — кивнул Пьер. — И буду честен, я хочу положиться в этом вопросе на Вас, Григорий. Вы человек ученый и, насколько мне известно, теисты являются сферой Ваших компетенций.

— Мне приятно Ваше доверие. Я взял на себя смелость и самостоятельно рассмотрел догматику теистов параллельно отчёту комиссии. Сведения в бумажном варианте у вас на столах, можете ознакомиться.

Они принялись читать документ.

— Пока мы читаем, кратко опишите нам их суть, — попросил Такеда.

— Как пожелаете, — ответил, чуть поклонившись. — Объект их поклонения — Бог. Некая трансцендентная сущность, обладающая сознанием и волей. Он имеет ряд атрибутом, которые включают в себя всеблагость, всемогущество, всезнание и ещё стопку других. Но они все являются положительными характеристиками. Их учение строится на писаниях довоенного времени, которые дошли до нас отрывками. Этическая составляющая имеет ряд отличий от принятых нами.

— И какие же? — спросила Нат.

— Наши моральные нормы базируются на двух категориях: полезность и бесполезность. Это сугубо рационально анализируемые понятия, требующие работы только разума, то есть они являются более конкретными. Объективными, если вернее. Они же строят этику на абстрактных категориях добра и зла, являющимися по большей мере эмоционально окрашенными, более субъективными, — добавил, формулируя мысль. — Такой подход требует, как разумного осмысления действительности, так и чувственного её восприятие. Однако нормы поведения закреплены в писании.

— Это, конечно, всё прекрасно, — заговорил Сатори. — Но уверен, нас интересует больше вопрос степени их деструктивности.

— Они мирные. Их догматика не включает в себя радикальных идей. Во многом они соотносятся с Единством, если упрощать. Теисты существуют очень давно, они гораздо старше Единства. Это является доказательством их лояльности государственному строю прошлого.

— А если говорить о лояльности устрою нынешнему? — уточнил Симон.

— Тут сложнее. Их вера предполагает равность каждого человека от рождения.

— Демократы? — вступил Такеда. — Как интересно. Это не угрожает нашей системе?

— Они говорят о духовной равности, — пояснил Фарль. — Все равны перед Богом. Неважно, какого ты сословия был при жизни. После смерти все одинаковы. Это не сильно отличается от представлений о загробной жизни в Единстве.

— Фарль, разрешите слегка компрометирующий вопрос? — заговорчески спросила Натали.

— Для такой красавицы я готов ответить на любой вопрос, — улыбнувшись, проговорил.

— Фарль, окстись, — удивленно выдал Гриша. — Тебе за такие комплименты Эли голову свернёт.

Временами Гриша отходил от формата делового общение, сам того не замечая. Долгая дружба с Фарлем выходила наружу, когда разговор переходил на более личные темы. Все прекрасно понимали степень их отношений. Некоторые, такие как Сатори и Такеда, были не в восторге от такого панибратства в совете, однако держали своё мнение при себе. Никто не желал иметь во врагах сразу двух ферзей шахматной доски.

— Но ты же ей не скажешь…

— Коль дело зайдёт, не обещаю, Фарль…

— Меня очень радует ваши прекрасные взаимоотношения, — встряла Натали. — Но давайте ближе к делу. Фарль, я хотела узнать, сказывается ли то, что Вы сами теист на Вашем благоволении им? И собственно то же самое относится к Вам, Пьер. Ваша дочь Розалия теистка насколько мне известно.

— Вы, как всегда, поражаете своей осведомленностью, — высказался Пьер. — Да, Розалия теистка, но я привержен Единству. В таком вопросе я непредвзят. Если они содержат в себе пагубные для общества идеи, я самолично прикрою их лавочку, — грозно утвердил.

— Поддерживаю господина Пьера, — ответил Фарль. — Я понимаю, что в этом вопросе я заинтересованная сторона, поэтому я попытаюсь, как можно объективнее подойти к этому вопросу.

— С другой стороны, тот факт, что Фарль теист о многом говорит, — продолжил мысль Такеда. — Такая личность, как он, не стала бы исповедовать веру неблагонадежную. И к Розалии я всегда испытывал лишь теплые чувства, и могу быть уверен в её выборе. Попасть в деструктивный культ для неё немыслимо. Согласны, Пьер?

— Безоговорочно.

— Господин Пьер, теисты прошли аттестацию религиозной комиссии? — спросил Сатори.

— Да, документы также предоставлены. Что скажете Григорий?

«Мама явно будет недовольна, если сейчас выскажусь негативно, — проговорил в уме Гриша. — Да и к тому же сами по себе теисты, и правда, ничего скверного не представляют. Думаю, на сей раз можно уступить им в этом вопросе».

— Теисты заслуживают достойного места в Артеи. Я долгое время их изучал, поэтому могу это утверждать.

— Ну раз Вы так говорите, тем более они прошли аттестацию, — задумался Сатори. — В таком случае я ничего против не имею.

Все остальные также согласились, и они перешли к следующему вопросу: формирование ОРГП (Охраны ресурсов государственного производства). Кол Галланды выдвинули эту тему, опасаясь последствий утечки кадров со своих заводов. Многие рабочие ушли на заводы Ной Кэмплов и Бен Кильмани, где устройство рабочего процесса проходило по новой системе. Фарль понимал человека не как ресурс, а как душу, что привлекало людей. Его система подразумевала гуманные условия, иное отношение к труду и дополнительные выплаты за перевыполнение плана, творческий подход и участие в заводских мероприятиях, которые проводили люди из Рестеда.

— В чем же суть ОРГП? — спросил Пьер, читая документ по структуре организации. — Как я погляжу Вы основательно проработали её детали, но цели формирования для меня неясны.

— Как мы все знаем совет имеет крупную сеть заводов, выполняющих гос. заказы, — ответил Симон. — Заводы принадлежат семьям обоих палат, но разворачивается следующая ситуация: рабочие увольняются с важных стратегических точек, и необходимый план производства не выполняется.

— Давайте уточним, — влез Фарль. — Уходят с заводов Кол Галландов. Вы хотите сберечь своё производство, используя силы совета. Я правильно понимаю?

Симон распылился от такой наглости. Его, словно щенка, тыкнули в своё же дерьмо. Натали и Гриша напряглись, ведь претензия была обоснованной. Но тут слово взял Такеда:

— Не только Кол Галланды теряют людей. С заводов Зайн Такира также ушли рабочие, а нам принадлежит производство оборудование для СОГ. Это грозит упадку уровню оснащения органов правопорядка.

— Ещё не стоит забывать о Ново Думских, — поддержал Сатори, потирая подбородок. — Заводы по конструированию Ваппоров и Атмосов могут встать. Так что транспортная система в шатком положении. Меня, конечно, радуют успехи Фарля в делах, но над ситуацией, действительно, нужно взять контроль.

— Для этого мы и собираемся создать ОРГП, — ответил Гриша. — Систему контроля за оттоком и притоком рабочей силы. Сможем контролировать кто, куда и почему уходит. Также это послужит более здравой организации процесса. Не говоря о том, что систему Фарля будет возможно частично интегрировать в ОРГП. Если она работает у него, то разумно включить некоторые элементы на все производства. Так мы добьёмся стабильной работы важных заводов.

— Вы говорите о централизации гос. производства? — спросил Фарль. — Хотите сосредоточить его в одном управляющем органе?

— Именно. Хватит с времён, когда каждая семья сама определяла работу своих заводов. Как мы видим это пагубно сказывается на государстве. Ну, и если быть откровенным, то и на состоянии отдельно взятых семей. Взять хотя бы ситуацию с Чер Шве. Их химические заводы по производству красителей почти встали. Теперь у нас вся бумага жёлтая.

— Теперь выражаемся черным по жёлтому написано, — ответил Сатори, посмеиваясь. — Ваша задумка звучит здраво. Я её поддерживаю.

— Мне также идея импонирует, — продолжил Такеда.

— Учитывая то, что основная часть людей уходит к моим заводам, — подумав, сказал Фарль, — будет честным согласиться.

— Бен Кильмани также согласны, — высказался Пьер.

Так орган ОРГП был одобрен высшей палатой. После совет обсудил ещё ряд менее важных тем и лишь к вечеру закончил заседание.

Пьер и Фарль по пути домой делились впечатлениями. Они по привычки ехали вместе, так как их дома расположились недалеко друг от друга.

— Кажется, всё прошло как нельзя лучше, — заговорил Пьер. — Оба наших предложения были одобрены, не без труда, но всё же.

— Верно. Теперь дела пойдут в гору. Шах сделан, однако партия с Кол Галландами ещё далека от завершения.

— Я был изрядно удивлен, когда Гриша поддержал нас. Возможно ли, что он, действительно, не противник?

— Сомневаюсь, — опроверг Фарль. — Скорее всего, он просто не понял, чего мы добивались. Если бы он был союзником, то не организовал бы ОРГП, которая связала нам руки. Он для чего-то сосредотачивает власть в одном месте. Централизация заводов явно имеет иной контекст.

— Эх, кто бы знал, какие интриги плетутся в совете, — уставшим голосом, сказал Пьер.

Симон, Гриша и Натали приехали в поместье, абсолютно обессиленные. Особенно был измотан Гриша. Они поужинали втроём, к этому времени остальные уже легли спать. Однако даже трапезничая, они продолжили говорить о делах.

— Как думаете, что задумал наш дружочек? — спросила Натали, отпив из бокала с вином.

— Возможно, планирует использовать Церковь для своих целей, — сказал Симон, разведя руками. — Однако это абсурд, нынешний Архиепископ совершенно аполитичен. Он не станет встревать в наши разборки. Так что план Фарля обречён на провал.

— Архиепископ Феодор не интересуется политикой? — с каким-то трепетом спросил Гриша.

— Верно.

Кол Галланд-младший побледнел от внезапной мысли, которая закрутилась в его голове, как бешенная. Весь его вид преобразился, став мрачнее от возникшего вокруг напряжения.

«Для Фарля, и правда, такой план слишком глупый. Но он ничего не делает просто так, должна быть причина. Какая же?.. Он хочет использовать религиозного человека для решения проблемы, однако Феодор не станет помогать, и Фарль это прекрасно понимает. Он не стал бы использовать Единство, породившего систему, для её уничтожения. В таком случае, он ищет союзника в другой религии, но по масштабам и нужным количеством последователей только Церковь подходит… Теисты? — к нему пришло осознание. — Конечно же, он собирается внедрить кого-то из них. Поэтому они прошлирегистрацию. Но они малы, они не проходят по критериям. Стоп… а сколько их? Сколько?»

— Натали! — выкрикнул он. — Сколько членов в теистической общине?

— Зачем так кричать? Сейчас посмотрю, — она заглянула в сумку, где лежали документы. — Так… тебе в процентом соотношении?

— Плевать!

— Ах, ещё раз накричишь, стукну, — недовольно высказалась. — Их 10 % от населения. Как только успели столько набрать? Ума не приложу.

— Нат… кто их лидер? — дрожащим голосом спросил, хотя в душе прекрасно знал ответ.

— Твоя знакомая, Гриш. Розалия Бен Кильмани.

Он сглотнул комок в горле.

— Отец, — обратился Григорий в холодном поту. — Фарль нас… переиграл.

VI

В баре Аркобалено, что в Центральном районе, встретились члены организации «Числа». Это было негласным местом их сходок, куда они приходили поговорить и расслабиться. Восьмой создал его для таких людей, людей непригодных для общества и, знающих его обратную сторону. Он хотел, чтобы даже они имели свой уголок в этом огромном мире. Среди Чисел было много странных личностей, эксцентричных, мрачных и придурковатых, но всех их объединяла память о том, какова жизнь за пределами стен. Насколько она бывает опасна не столько для тела, сколько для души. В Пустоши есть лишь всепоглощающее отчаяние, одиночество, въедающееся в кожу. Она убивает самой страшной медленной смертью, которая нависла над всеми ими. Каждый ощущал её косу у своего горла. И сегодня они собрались, дабы проститься с одним из своих товарищей — Третьим. Он умер от болезни Пустоши в возрасте 38 лет, будучи самым старшим из них.

— Третий был славным малым. Он всегда помогал и словом, и делом, — заговорила Вторая. — Он был превосходным детективом, который послужил стране, как никто другой. Он прожил очень долго, его дух и воля к жизни поражали всех нас до глубины души. Прощай же, друг наш.

— Прощай! — выкрикнули они хором и опустошили стаканы.

Вторая села возле стойки, где барменом был Восьмой. Она завязала длинные чёрные волосы в хвостик и позаимствовала у серого детектива сигарету.

— Какую же дрянь ты куришь, — высказалась она, затянувшись. — Что это? Боско или Иссайские? — она нахально взяла пачку, а как прочитала бросила на стойку. — Соль?! Так и знала. Хочешь сдохнуть раньше сроку?

Сигареты Восьмого были марки «Албум Мортем», которою в простонародье прозвали солью.

— Уж лучше от табака, чем от болезни, — ответил он, доставая папироску.

Табачный дым быстро распространился по бару. Учуяв его, остальные также закурили. Все, кроме Тринадцатого. Он не пил и не курил. Восьмой разлил новую стопку коньяка, зажав незажжённую сигарету губами. Вторая потянулась к нему и прикурила от своей.

— Снежно белые волосы, — произнесла она, проведя по ним рукой. — Какой прекрасный цвет. Однако он так явно показывает, что ты другой. Ты не думал перекраситься?

— Ты уже пьяна.

— Возможно, — ответила и развернулась. — Тринадцатый, ты из принципа ведёшь такой здоровый образ жизни? Думаешь прожить подольше?

— О, милая моя Вторая, — ответил он, погладив щетину на подбородке. — Людям, вроде меня, нельзя туманить разум ни в коем случае. Долгая жизнь же меня никак не прельщает. Я бы отказался от неё ежеминутно, коль была бы возможность.

— Тогда я могу тебе помочь, — встрял Пятый, направив на него нож. — Ты только попроси.

— Боюсь, я всё же хочу умереть естественной смертью. И к тому же этой зубочисткой только шкурку мне подпортишь.

— Пятый, — пригрозил Восьмой. — Тебе напомнить здешние порядки?

— Да помню я. Помню. Мы просто шутим. Не стоит быть таким серьёзным.

— Будешь так себя вести, Пятый, — обратилась Девятая. — Точно жена уйдёт.

— Пф, Маша меня полюбила именно таким. Меняться и не думаю.

— Ты единственный из всех нас, кто осмелился завести семью, — приятным голосом вступил Одиннадцатый. — Это достойно уважения. Жить дальше, когда жизни нет. На это требуется либо огромная храбрость, либо огромное самодовольство. Зная тебя, могу сказать, что и то, и то присутствует в достатке.

— Интеллигенции слова не давали, — брызнул Пятый.

Одиннадцатый был самым образованным из всех присутствующих, да и славился щёголем. Строгий и элегантный тёмно-синий костюм аккуратно сидел на его тощем теле. Свои светлые волосы он уложил гелем, но одна прядка предательски спадала на лоб. Все Числа следили за своим внешним видом, за исключением Тринадцатого, который выглядел, как типичный бездомный. Зачастую он ходил в длинном плаще на распашку и в шляпе с опущенными полями. Даже сейчас он был одет так. Его напарник — Восьмой — был куда более подобающе наряжен. Когда он вставал за стойку, у него был один дресс-код: чёрный жилет на белой рубашке с серебряными запонками. Его жилистая рука вновь разлила коньяк, и все прильнули к стойке.

— За Аркобалено, — произнёс Одиннадцатый.

— За Аркобалено! — подхватили остальные.

Пусть мероприятие было невесёлым, но они не унывали. Они привыкли к трауру, привыкли к утрате, ко всему, что есть в этом мире. Поэтому и разговор о том, кто уйдёт следующим, был нормой.

— Кого теперь оплакивать будем? — дерзко спросил Пятый.

Все сразу покосились на Восьмого.

— Мне всего 34, я вас всех переживу, так и знайте, — ответил, вытирая бокал. — Вы лучше к этому товарищу приглянитесь, — кинул взор на Тринадцатого.

— Боюсь, я вас тоже разочарую. Смерть пока мне не страшна.

— А сколько тебе вообще лет? — задумалась Девятая. — Десять лет как в конторе, а не постарел ни на день. Завидую знаешь ли.

— Мне вечно тридцать три, — весело ответил. — И на себя не наговаривай, Девятая. Ты прекрасно сохранилась.

— Жуткая вы парочка, — встряла Вторая. — Чудак вне времени и серый детектив. Кстати об этом. Как проходит дело, на которое вас направили?

— Оно запутанней, чем казалось, — проговорил Восьмой. — Гильмеш не так чист на руку, как принято думать.

— А вот тут, пожалуйста, в деталях, — попросила она.

— Пять лет назад он усыновил мальчика из приюта и подстроил его смерть, чтобы ставить эксперименты.

— Вот те раз… И где это мальчик сейчас?

— В этом и загвоздка. Гильмеш мёртв, а мальчик пропал. Но все факты указывают на то, что именно он убийца. По всей лаборатории куча отпечатков, которые криминалисты не смогли идентифицировать. Вопрос: почему? Ответ: потому что их нет в реестре. Вопрос второй: почему их там нет? Всё зарегистрированное населения есть, а конкретно эти отсутствуют. Мало мне верится, что случайно на огонек к Гильмешу забрел человек без документов. А разгадка проста как день. Когда человек умирает, его данные удаляются. Парнишка не числится в реестре, так как для всего мира уже мертв.

— Действительно, забавная ситуация, — сказал Пятый.

— Тогда вот тебе ещё забава. Аристократ, под управление которого передала нас контора, выходец из того же приюта, что и тот мальчик. Более того, он его лучший друг.

Пятый засмеялся, да и у остальных прошла лёгкая улыбка.

— Но даже это не предел веселья. Мы с Тринадцатым нашли улику, которая ведёт к Григорию. Он определенно был на месте преступления. А два дня назад с нами связался Кол Галланд и отстранил от дела.

— Вот это уже странно, — произнесла Вторая.

— Разве? А, по-моему, картинка идеально складывается. Он не хочет, чтобы тайну раскрыли, потому что сам уже её знает. Точнее, ему рассказали. Вопрос третий: кто же это мог быть?

— Мальчик выжил и связался с другом.

— В точку. И пусть меня выкинули за борт, так просто я не отступлю.

— Но если это так, то Кол Галланд должен каким-то образом помочь ему освоиться, — влезла Девятая, достав портативный стим-ком. — И одно из средств — это финансовая поддержка.

Девятая была главным программистом среди Чисел, она отлично смыслила в технике, чем нередко пользовалась для личных целей. Именно благодаря ей Аркобалено существовал. Некогда она взломала банковскую систему Артеи и перевела определённую часть денег на заведение. И никто так и не понял, куда они пропали.

— Ты собираешься взломать его банковский счет? — восхитился Тринадцатый.

— Так точно. Посмотрим, насколько он чист и, на что в последнее время тратился, — она с дикой скоростью пробегалась по клавишам. — На редкость добротная защита. Лучшая я бы сказала из всех аристократов. Он недурен собой, но увы я уже вошла. Так-с посмотрим… Два дня назад на некий счёт была переведена нехилая сумма. Имя не указано, — ехидно улыбнувшись, дополнила. — Ух, сколько трат на еду… А вот и вкусняшка, — дополнила, облизнувшись. — С этого счёта был куплен билет до Кома.

— Ком? — повторил Пятый. — Может, это он сам поехал? И нередко бывает так, что аристократы создают левые счета для отмывания денег.

— Непохоже, — ответила юная особа. — Он явно умён, судя по такой системе защиты. Так банально не крал бы. К тому же сегодня проходит собрание совета. Не думаю, что уехал бы в такой день.

— Значит, это Нейт, — серьёзным тоном утвердил Восьмой. — Девятая, могу попросить об услуге?

— Для тебя всё, что угодно.

— Можешь заказать билет до Кома.

— Два билета, — подхватил Тринадцатый. — Куда ты, туда и я хвостиком.

— Без проблем. — подхватила Девятая. — Одну минуту и всё будет готово,

— Отправишься за ним даже несмотря на то, что это не твоё дело? — спросила Вторая.

— Загадка — суть моей жизни. Если я нашёл такую, которая будоражит мой разум, я не смею её отпускать.

Этим же вечером Восьмой и Тринадцатый отправились по следам Нейта в Ком.

***

Тем временем глубокой ночью Григорий созвонился с бродягой. Он рассказал ему о собрании и том, как сплоховал. В трубку последовал задорный смех:

— Ух, Гриша. Фарль тебя вздрючил на славу. Не поверишь, но вот только что мне позвонила Лотти с точно такой же новостью. Правда, радостная была.

— Ты смеёшься, а я вот не знаю, что теперь делать. Только я выстроил баланс в совете, как Фарль его нарушил не прошло и пары месяцев. Ладно если бы пришлось воевать лишь против него… но ещё и мама. Морально не вывезу.

— Роза, Пьер и Фарль. Вот это солянка. Однако меня радует, что ты не видишь в них врагов.

— Как я могу? Они же моя семья. Не понимаю, почему они так одержимы своей идеей?

— А почему ты одержим своей? — парировал Нейт. — Они думают, что правы. Точно так же, как и ты.

Тут Григорий призадумался, он признал, что логика в словах бродяги присутствует. И после этого решил прояснить ещё один момент:

— А на чьей стороне ты?

— Я за ваших и за наших. Ваши политические разборки мало меня интересуют, пока вы не перешли границу.

— Границу? Что ты имеешь ввиду под границей?

— Мне неважно, кто победит, пока вы остаетесь друзьями, пока мы остаемся семьей. Лично я приму любой исход. Демократия или классовать, не столь важно. Но учти, Гриш, стоит вам двоим перечь эту границу, как мне придется действовать. И уж поверь, тебе вряд ли понравится.

Гриша посмеялся в трубку, посыл Нейта он уловил чётко и проверять его угрозы ему точно не хотелось.

— Я тебя услышал, бродяга. Как тебе в Коме? Погода говорят песня просто.

— Правду говорят! Вот сижу на берегу, строю песчаный замок с каким-то мальчиком. Красота. О! Чайка пролетела.

Гриша улыбнулся.

— Ну, я рад, что тебе весело. Куда дальше? Или ещё не думал?

— Поживу тут недельку, а потом Нортград. Говорят, там лучшая библиотека во всей стране.

— Библиотека? Кто ты и куда дел Нейта?!

— Ты меня совсем за дурака считаешь, да? Это огорчает знаешь ли!

— А за кого тебя считать, если не за дурака! Месяца не прошло, как ты уже свалил. Я хотел о многом с тобой поговорить.

— Чего?! Ты сам вечно мнешься, когда я прошу рассказать о своей жизни после усыновления. Если катишь бочку, то кати её и в обратную сторону.

— В тебя Гильмеш пихал и эти рассказы?.. — Нейт ничего не ответил, но по его протяженному выдоху ответ был ясен: «Да». — Давай так. Когда ты вернешься, я расскажу тебе. Но сразу скажу, история долгая. Без бутылки не разберешься.

— Ах, ладно. Тогда до встречи?

— Да, до встречи, — он положил трубку.

«Рассказать тебе о прошлом, — задумался Гриша. — Если бы я только это было так просто. Просто сказать, каким двуличным лицемером сделала меня эта семья».

VII

Четыре года назад. 211-ый год со дня открытия пара Земли.

«Я инструмент. Эта жизнь, с которой я смирился. Позволяю использовать себя, использую других, а после выбрасываю и выбрасывают меня. Все люди инструменты в чьих-то руках, разница лишь в том, как мы к этим орудиям относимся. Я стараюсь беречь полезное и избавляться от посредственного. Может, пора избавиться и от них?»

Задумался Гриша, пока за школой несколько одноклассников избивали его. Костя и Мария сидели неподалеку и ехидно наблюдали, как лицо брата превращают в кашу. Его побои не прекратились после того случая, когда его заперли в подвале. Только вот отношение Григория к ним заметно изменилось. Он не сопротивлялся, а позволял другим срывать пар. Одноклассники видели в нём жалкого слабака неспособного дать отпор, боящегося боли. Однако они не заметили его истинной силы, не заметили, что со временем их ряды поредели. Ряды тех, кто измывался; тех, кто не достоин звания аристократа.

«Всего пятеро в школе осталось, — продолжал холодно размышлять он. — Знатно я за год очистил эту школу».

Гриша намеренно позволял себя избивать, чтобы выявить ребят, не подходящих под критерии добродетели. О побоях узнавала Нат и жаловалась отцу, а он в свою очередь принимал меры, чтобы этих детей исключали из школы. Более того, под незаметным влиянием Гриши ему приходила идея о подачи жалобы в аристократическую юстицию — в орган, отвечающим за выявление неблагонадежных аристократов. Так спустя год, благодаря мальчику, Аристократию покинули три рода. Он вёл свой маленький дневник, где было досье на многие семьи из школы. По нему он и действовал. Позволяя себя избивать, он создавал необходимые условия и причину. Он научился использовать Кол Галландов, пока они об этом даже не подозревали. Нат думала, что своими жалобами причинит ещё большую боль мальчику, сломает его и подчинит себе, однако уже давно Гриша играл в свою игру. Он готовил почву для полезного общества.

«Похоже, нужно заканчивать. Пять… четыре… три… два… один…»

— ЭЙ, ЧТО ВЫ ТУТ ДЕЛАЕТЕ!? — крикнул учитель, прибежав из угла.

Гриша заранее позвал его, чтобы поймать негодников с поличным.

«Видимо, закончили. Остались только эти двое, — посмотрел в сторону Кости и Марии. — Но сначала, пожалуй, проучу их немного».

Он встал, отряхнулся и вытер лицо от крови. Преподаватель помог ему доковылять до медпункта. Родственники смотрели с высока на парня, радуясь своей мнимой победе. Однако легкая, еле заметная ухмылка Гриши вгоняла их в ступор.

— Почему он так мерзко улыбается? — спросила Мария, содрогаясь. — Он чуть ходит, но всё равно ухмыляется. Ему это нравится? Мазохист?

— Скверно! — вспылил Костя и повалил корзину с мусором. — Когда же это довольное выражение лица наконец пропадёт?! Он точно издевается над нами!

«Я лишь инструмент… но и вы тоже».

Через несколько дней тех ребят исключили, и тогда брат с сестрой осознали, что их шестёрок не осталось. Остались лишь они, наедине с Гришей, которого уже побаивались. Его абсолютная апатичность, смирение и неадекватная в некоторых моментах послушность заставляла их трепетать. Особенно пугал его взгляд, взгляд бесконечно холодного морского дна, довлеющего над всяким. Человек может так себя вести лишь сломавшись, но они чувствовали, что Гриша стоек, как никогда. Оттого они уняли своё желание подгадить ему.

«Но как же мне лучше их наказать? Хм, вот по-настоящему сложный вопрос, — обдумывал Григорий. — Нужно открыть им глаза на свою жалкость, заставить их прочувствовать бессилие, одиночество, чтобы они поняли, кто они есть».

— Гриша, твой ход, — обратился Фарль.

Ной Кэмпл иногда заезжал к нему, когда Симон отлучался по делам. Григорий обговорил это с Натали, и она позволила ему приезжать. При условии, что будет наблюдать за их беседами. Она боялась влияния Фарля, думала, он способен пагубно сказаться на мальчике. Испортить. Сейчас эти двое сидели в беседке и играли в шахматы.

— Да, сейчас. Я просто задумался, — ответил он, сходив королем.

— Король? Странное решение.

— Пока король сидит в глубоком тылу, остальная армия не армия вовсе, а какая-то личная охрана. На войне все равны, не так ли?

— Немудрено, что с таким мышлениям, я тебя ни разу не победил.

— Ты всегда близок, но боишься сделать рисковый ход в самый нужный момент, — сказал Гриша, поставив шах.

— Что?! Партия только началась, а уже шах?! Ох, Гриша, ты втаптываешь меня в грязь…

— Я думал, это делает Эли, — укусил и поставил мат.

К ним подошла Натали.

— Фарль Ной Кэмпл, — произнесла она, чуть приклонившись.

— Натали Кол Галланд, — ответил, сняв цилиндр. — Как день проходит?

— Просто превосходно. Вот гуляю с братиком. Слежу, чтобы не поранился.

— Смею заметить, неважно следите. Думали, я не замечу синяки под слоем грима?

— Ах, как неприятно, — наигранно выдала аристократка. — Это случилось с ним в школе, повздорил с одноклассниками. Но мы уже наказали их за такое поведение.

— Это правда, Гриша?

— Всё так и было. Выходцев из гетто не так радушно встречают. Хотя это ты знаешь не понаслышке.

— Гриша, мне жаль, что ты проходишь через это.

— Всё нормально. Правда, — заверил он. — Я сам разберусь со своими проблемами.

— Ты повзрослел. Очень быстро должен заметить. Хм-м, Натали, Вы можете передать Симону приглашение на бал, что через две недели?

— Да, конечно. Как мило с Вашей стороны. — ответила она. — А в честь чего бал?

— День рождение моей дражайшей матушки. Хотелось бы видеть таково уважаемого человека, как Ваш отец.

— Что же я обязательно передам. А теперь Вам пора уйти, — настороженно произнесла. — С минуты на минуту прибудет папа.

— В таком случае я пойду, но ещё загляну, — сказал, поворошив мальчика по голове. — В следующий раз отмутузь обидчиков, — добавил с улыбкой.

Фарль навещал Гришу, чтобы справиться о его самочувствии и подготовить к грядущему. Он верил в него, верил, что однажды тот войдёт в состав совета. И он очень надеялся, что Гриша примет его сторону. Но они ещё ни разу не разговаривали об этом. Фарль боялся взвалить на братика такой груз.

— Я держу своё слово, — заговорила Нат, — и не рассказываю папеньке о ваших встречах. Надеюсь, я заслужила небольшую награду.

— Будет тебе твоя награда… не беспокойся, — ответил с безразличием.

Совсем скоро приехал Симон, и Натали тут же передала ему письмо от гостя.

«Фарль что-то задумал? — подумал Кол Галланд, вчитываясь в строки. — Или же это просто жест благой воли? Нет, вероятнее всего, хочет встретиться с Гришей, запудрить ему мозги. Интересный вызов. Всё-таки не я один уповаю на мальчонку».

— Натали, Гриша виделся с ним? — спросил он, отложив письмо.

— Нет, отец. Я не позволила, ведь знаю, как это может быть опасно. Ты же откажешь Фарлю, верно?

— Это будет крайне невежливо с моей стороны. Мы примем приглашение.

— Но что если Гришу испортят? — взволновано бросила Нат. — Фарль хитёр, ты сам мне это говорил.

— На этот случай там будем мы. К тому же выход в свет важная часть жизни аристократа. Пора бы ему познать её.

— Отец, ты можешь совершить ошибку.

— Натали, — грозно оборвал он. — Что ты видишь, когда смотришь в его глаза?

Она явно не поняла вопроса.

— Я лично вижу там холодный расчёт и стремление. Он давно уже всё решил.

— Стремление? Расчёт? Мы об этом и том же человеке говорим? Разве ты не видишь, отец, над ним постоянно издеваются. Он не может дать отпор. Над ним нужно ещё работать и работать, прежде чем выпускать в свет.

Симон улыбнулся.

— Дорогая, Натали. Неужели он и тебя обыграл? Я думал, в хитрости ты ас. Видимо, ошибался. Гриша давно следует собственному плану, я же потакаю ему в этих играх. Оно мне только в радость.

— Каких ещё играх?..

— За этот год три недружественные семьи покинули Аристократию. Как думаешь, почему?

И тут на Натали снизошло озарение. Образ слабого, тщедушного Гриши-марионетки рассыпался. И обрисовался новый, пусть и с нечёткими контурами, но совершенно иной. Мрачный и двуличный.

— Он позволял себя избивать. Ты знал?

— Не сразу догадался. Понял лишь пару месяцев назад, когда Тир Роланды — наши конкуренты по производству парфюмерии — лишились статуса. Тогда я стал подозревать, что как-то странно это. Одна за одной семьи соперников давали явный повод для составления дела аристократической юстиции. Не только избиение члена семьи высшей палаты, но и проявление унижения к другому классу, пусть и бывшему. С моей легкой руки всё пошло как по маслу. Естественно, дружеские семьи я не трогал, а избирательно подходил к делу. Но сам факт такой игры меня позабавил.

— Значит, Гриша оказался всё же полезным инструментом, — с облегчением произнесла Нат.

Тот факт, что Григорий остался марионеткой успокаивал девушку. Её натура контроля за ситуацией была очень чуткой. Как только власть утекала из её рук, она чувствовала, что сама земля предательски уходила из-под пят.

— Нет, отнюдь, — опроверг Симон. — Скорее, я был инструментом, но это была общая работа на благо Кол Галландов. Он становится лучше, чем просто инструментом… он становится союзником.

Эти слова испугали её, мысль, что посетила её почти год назад, начала воплощаться в реальность: «Он не инструмент и с этим нужно что-то делать». Осознание, что всё это время пользовалась не она, а ею, громких эхом отозвалось в голове. После этого разговора, она стала более тщательно присматриваться к Грише.

Через две недели семья Кол Галландов в полном составе отправилась в поместье Фарля. Его приемный отец уже покинул этот мир, осталась только мать, которую он по-настоящему ценил. После официальной церемонии поздравления именинницы, началась самая интересная часть мероприятия: бал и живое общение. На праздник, помимо них, пришли Сатори и Эдмунд. Фарль пользовался популярностью в высших кругах не только как неординарная личность, но и как умелец устраивать балы.

— Симон, — поприветствовал Ной Кэмпл. — Ракшаса. Прекрасно выглядите.

— Спасибо. Вы тоже, — кокетливо ответила.

— Натали, рад видеть Вас в здравии, — продолжил, поцеловав ту в руку. — Молодой Константин, полагаю. И юная Мария. Приветствую и Вас, Григорий.

Мария сразу же начала строить глазки красивому аристократу, но внимание малолетки его никак не привлекало.

— Я тоже рад видеть Вас, — произнёс Гриша с улыбкой.

Всякая встреча с Фарлем была для него отдушиной. С ним он чувствовал себя спокойнее.

— Я вижу, тут много разных личностей собралось, — заговорил Симон. — В письме Вы указали, что бал в том числе благотворительный, поэтому я принёс скромный взнос.

— Очень великодушно с Вашей стороны. Уверяю, все средства пойдут на обустройство новой больницы в Рабочем районе. Все соответствующие документы вышлю позже.

— Не стоит утруждаться, — сказал Симон, приподняв руку. — Я Вам верю. Поступаете, как истинный аристократ, Фарль.

— Учусь у лучших. С Вашего позволения я мог бы поговорить с Гришей? Понимаете, мы…

— Не нужно. Я прекрасно знаю, что вас двоих связывает. Ступайте и веселитесь.

Натали удивилась поступку отца. А Гриша с Фарлем отошли в сторонку.

— Папа, что ты делаешь?!

— Тщ-щ, Натали. Пусть разговаривают. Теперь я доверяю Григорию и по-своему доверяю Фарлю. Пусть учится общаться вне соперничества. Это неотъемлемый навык аристократа. Отбросить лишнее, жить сейчас, но помнить о задаче.

— Отец…

Натали смирилась с его решением и отошла побеседовать с Сатори и Эдмундом.

— Как дела, Гриш? — спросил Фарль.

— Всё в порядке. Но я не привык в общество выходить.

— И я поначалу чувствовал себя лишним. Здесь не поговоришь, как с Эли. Нужно держать марку перед надутыми аристократами, вроде Симона.

— Понимаю.

— Ты согласен с тем, что Симон не тот, за кого себя выдаёт?

— Конечно же. Вся семья Кол Галланд недостойна называться аристократами. Грустно, что Симон ещё самый разумный вариант.

— Его называют аристократом среди аристократов. Оно и неудивительно. Он умён, красив, обходителен и в какой-то степени благочестив. Можно сказать, что им стоит восхищаться, если хочешь быть достойным аристократом современности.

— Но такие аристократы меня не устраивают, — резко ответил Гриша.

Последовала легкая ухмылка Фарля.

— Знаешь про их конфликт с Розой? — тот покачал головой. — Когда им было по двадцать, они одновременно стали членами совета. Они и до этого были знакомы, но именно тогда стали полноправными соперниками. Роза боролась за демократию, пока Симон был поборником классовой системы. И оба достигли успехов. Роза практически добилась упразднения системы даже без помощи Пьера, но Симон с рядом других ныне бывших членов совета одолели её.

— Одна против целой системы, — пораженно высказался Гриша. — Но, что они сделали?

— Я точно не знаю. Это в целом мутная история. Я лишь знаю, что в конце концов утвердили один закон. Отныне подобные решения может принимать лишь монарх, стать которым Роза никак не могла.

— Почему же?

— Монарх избирается через всеобщее голосование, которое может осуществиться при условии согласия всех членов высшей палаты о его необходимости. На тот момент это было невозможно. Но я, Гриша, продолжаю дело Розы. Здесь и сейчас.

— Что?! Но как? — взволнованно издал. — Ты не сможешь стать монархом, пока в совете есть Симон.

— Есть и другие способы. Роза использовала резкие методы. Отменить и точка. Я же постепенно иду к этому. Всего рассказать не могу, но позже обязательно посвящу в детали. Сейчас важно узнать. Согласен ли ты со мной?

«Согласен ли я? — подумал Гриша. — Но ведь… мы не равны. Неужели Фарль этого не понимает? Мир, где все равны искусственно, не принесёт ничего кроме страданий. Иллюзия демократии рано или поздно разрушится, и человек, осознав реальный мир, познает острую душевную боль. Не лучше ли подкорректировать нынешнюю классовую систему? Ведь она тоже не больше чем ложь. Лишь иллюзия неравенства классов, которая звучит лучше. Осознав её, человек получит облегчение, и всякая душевная боль уйдёт. Останется лишь голая действительность, где всё зависит от усилий. Поняв одинаковость статусов, человек сможет идти дальше на пути самосовершенствования. Он поймёт суть истинного неравенства, неравенства способностей и усилий; поймёт свою слабость и станет сильнее. Классовая система закаляет дух и разум, пока демократия погружает в больной сон. Какой смысл губить безграничный потенциал в этой мерзкой, причиняющей боль мнимой справедливости, которую норовит навязать демократия? Полезнее показать человеку его слабость, вскрыть её и указать путь к её избавлению, чем тешить его ложью. Неужели Фарль думает, что люди настолько благие, что способны жить в равном мире, не причиняя боли друг другу?»

Мысли Гриши кружились, выстраивая линию наилучшего ответа.

— Нет, Фарль. Я не могу тебя поддержать. Идея демократии мне не по душе, — серьезным тоном ответил.

— Что?! Это Симон тебя надоумил?! — возмутился он.

— Ни Симон, и никто другой. Лишь реальный мир привёл к этому ответу.

— Подумай ещё раз, Гриша. Обдумай как следует, я не тороплю с ответом.

— Уже подумал. Я не хочу жить в мире иллюзий. В мире, где мои усилия ничего не значат, где я такой же, как и все иные. В мире, который не поощряет достойных и не порицает бесполезных.

Фарль удивился такому резкому ответу. По началу он не воспринял его в силу возраста и влияния окружения. Но вскоре, обдумав слова, понял, что мальчик выражал глубокую мысль, рожденную в сердце. Гриша пришёл к ней сам, живя в этом мире. На него не давила идея, что кружила в новой семье, и не идея, прочитанная в заумной книжке. Раньше Гриша был податлив обстоятельствам, тем мыслям, которые он вычитывал или слышал. Но сейчас всё было иначе. Возможно, это была его первым собственным размышлением на основе живого опыта: «Все инструменты, а демократия — иллюзия».

Они закончили разговор на высокой ноте. Фарль отошёл к Сатори, Эдмунду и Натали, которые стояли у фуршета, а Гриша вернулся к Симону.

— Как всё прошло? — спросил отец.

— Как и ожидалось. Он пытался склонить меня на свою сторону, — ответил Кол Галланд.

— А ты что?

— А мне это неинтересно, — холодно ответил он. — Думаю, ты уже понимаешь, почему?

— Так ты раскусил меня? — поразился отец.

— Практически сразу. Стало гораздо проще, когда ты узнал.

Симон посмеялся:

— Что же меня провели… дважды. Я горжусь тобой, Григорий Кол Галланд.

Он впервые обратился к нему по фамилии, тем самым признав его членов семьи. Не только на документах, но и духовно.

— Кол Галланд? — издал Гриша. — А что… мне нравится. Звучит. Отец, я хотел бы и дальше видеться с Фарлем на дружеской основе. Это возможно?

— Теперь да. Поступай, как посчитаешь нужным.

— Во всём?

— Во всём.

Бал закончился, и семьи разъехались по домам.

Но вот через несколько дней ребята, которых исключили из школы, избили Константина до полусмерти. Некто сообщил им, что это он сдавал их учителям. Это случилось не в школе, а во время экскурсии. Во время которой его вытащили в переулок. Источник разработал для них идеальный план и их не поймали. После фотографии голого мальчика и его хобби были распространены среди учеников. Костя стал изгоем, которого не спасал даже статус. Его презирали, гнобили, относились, как к мусору. Как и к Марии. Былые подруги отвернулись от ней за родство с таким человеком и тоже начали издеваться. Отец ничего не предпринял в их защиту, лишь вскоре перевёл их в менее престижное заведение. Однако их самоуверенность уже была растоптана. Эта негативная волна не коснулась лишь Григория. К этому моменту он уже подал документы на досрочное окончание школы, собираясь поступать в университет в 14 лет.

Глава девятая: Рыжая искра

I

«Во времена прошлого мира было высказывание: “Из искры рождается пламя”. Но идея не порождает смуту, смуту порождает ложь. И если высказывание верно, тогда что же такое искра?», — Откровение человеческое от Григория.

— Как поживаешь, Нейт? — спросила Лотти, прижав к уху телефон-гарнитуру.

— Лучше не бывает! Гриша достал для меня пропуск, теперь я могу свободно входить в Центры других городов. Вот прогуливаюсь.

— Это здорово, — улыбнулась она. — Слушай, когда думаешь возвращаться? — добавила, накручивая кудри на палец.

— Пока не знаю. Хочется побольше узнать мир прежде чем… Кстати, Лотти, — перевел тему, — морская вода, действительно, солёная. Язык весь скукожился.

Она рассмеялась.

— Не удивительно, глупый! — выразилась она, а после выдержала паузу, борясь со смущением. — Нейт, ты помнишь, что происходило до того, как к тебе вернулась память?

— Ах, да… Прости за Натана. Ты, наверное, испугалась, когда он напал?

— Нет, я не про это… Ты помнишь, что я сказала про наше детство?

— А-а, ты про любовь ко мне?

— Угу, — кивнула девушка, покраснев. — Ты не обращай на это внимание. Просто сболтнула по дурости.

— Думаю, я догадывался о твоих чувствах, — вдруг проговорил Нейт. — Понимаешь… в то время меня такое не интересовало. Ты же меня знаешь, я человек летящий.

— А сейчас? — взволнованно выдала. — Сейчас интересует?

— Я испытываю к тебе тёплые чувства, Лотти. Но я не уверен, что это любовь. Прости. На данный момент, я хочу разобраться в себе. Однако в будущем всё можно.

— Да, я понимаю… А? Уже готово? — обратилась к гостям. — Мне нужно идти, Нейт. Я позвоню позже.

— До встречи.

Бродяга положил трубку и продолжил ходить по светлым улицам. Любимым его занятием в последнее время стало «пассивное» наблюдение. Гуляя, он пристально всматривался в толпу, он старался разгадать каждого прохожего, прочитать его, как книгу. И вот на глаза ему попалась мать с новорожденным малышом. Женщина несла его на своих руках, а он улыбался и тянулся к её лицу маленькими, неокрепшими ладошками. Эта наивная детская улыбка, не знающая боли и страданий, расслабила Нейта. Бродяга узнал многое о себе за эти годы, но при этом оставалось множество вопросов, на которые предстояло ответить. В детстве его тревожил вопрос: «Кто я?». Сейчас же он задумывался над тем, откуда он, как оказался здесь, и почему пришёл один. Кем были его родители, и для чего бросили у порога приюта. Раньше эти задачки не тревожили Нейта, не будоражили разум. Но решив познать мир, ему захотелось познать и себя.

Люди слонялись, и это толпа словно обволакивала его, наполняла, побуждала к размышлениям. В такие моменты к нему приходило странное осознание действительности. Глаза будто открывались, и пелена спадала. Вдруг мир вокруг становился живее, настоящее.

«Они живые, — промелькнуло в его голове, глядя на людей. — Каждый идёт куда-то и откуда-то. У каждого есть прошлое и мысли. Удивительно. Когда об этом задумываешься, это даже как-то жутко. Так много и все разные. Как только этот мир выдерживает такое количество уникальных людей? Но есть ещё куда более занимательный вопрос: живут ли они на самом деле? Жить и существовать это одно и то же? И жили ли они до того, как я обратил на них внимание? Рассуждаю так, словно от меня зависит их жизнь. Но оно возможно. Для меня они стали живыми именно тогда, когда я стал наблюдать их. До этого они просто существовали. Матрица прямо-таки. Кажется, я уже обсуждал это с Гришей. Это была теория Гильмеша… Видимо, я перенял его философию отчасти, — подобное осознание его вовсе не обрадовало. — Существовать не значит жить, но должно ли быть присуще жизни существование? Вопрос бытия такой сложный… и глупый на самом то деле. Разве так ли важно думать о том, существую ли я, если я ощущаю существование? Даже не так, важно ли думать об этом, если живёшь? Абсолютно нет. Какая разница как я есть, и есть ли я? Даже если это всё обман, шутка или же представление кого-то иного… того же Бога. Сейчас я есть и это главное. Возможно, я есть лишь, когда появился наблюдатель. Как и у всех других. Вот ведь. Может быть, и существуем в иллюзии, но живём по-настоящему. Пусть и по-своему. Жить значит меняться и влиять. Если я способен на эти два простых процесса, мне этого достаточно. Только вот осознавать свою ложность, наверное, тяжело… даже к лучшему, что этого никто не знает. Иллюзия спасает этот мир от краха».

Он так сильно погрузился в себя, что не заметил, как неизвестные подошли к нему вплотную.

— Нейтан из Норта? — окликнули его.

— Он самый. Чем могу помочь?

Бродяга обернулся и увидел две фигуры — то были Восьмой и Тринадцатый. Они без особых проблем выследили его.

— Беловолосый мужчина и бомжеватый парень, — задумчиво высказался Нейт. — Гриша говорил о вас. Числа, верно?

— Верно, — ответил Восьмой. — У нас есть к Вам пару вопросов, позволите?

— Конечно, — с улыбкой ответил он. — Только давайте в кофейне. Умираю, как хочу кофе.

— Как Вам будет угодно.

Он прошли в заведение, где Нейт заказал себе латте с пирожным. Числа удивились такому спокойствию с его стороны. Любой другой на его месте трясся бы от страха, был напряжен и сосредоточен. Но безмятежное состояние Нейта вгоняло их в ступор. Оно было сравнимо с небом, которое также непоколебимо и недвижимо. Особенно был впечатлен Восьмой. Апатичные, даже безэмоциональные глаза Нейта внесли в его душу смятение. Вернее, они поселили в ней странный отклик чего-то знакомого и родного.

— Вы пришли узнать о смерти Гильмеша, да? — внезапно заговорил Нейт.

— Вы проницательный молодой человек, — сказал Тринадцатый, уставившись на него.

Нечто в виде Нейта также не давало ему покоя, наводило на мысли и на воспоминания.

— Это сделал я, — спокойно ответил он. — Я убил Гильмеша и Гамлета.

От такого прямолинейного ответа они поразились не меньше. Восьмой нашёл парня занимательным. Часть его души откликнулось на фигуру бродяги, не успели они к нему подойти. В тот момент странное ощущение обуяло его, точно такое же он почувствовал при встрече с Тринадцатым и Розой.

— Тебе плевать на последствия? — вопрошал Восьмой. — Ты не подумал, что мы можем тебя арестовать?

— А вы хотите? — парировал парень. — Если хотели, то не стали бы разговаривать, а сразу бы повязали. Вам всего лишь нужны ответы.

— Ха, — посмеялся Тринадцатый. — А парень раскусил нас на раз два. Так зачем ты это сделал?

— Вы знаете ответ. К чему мне лишний раз трепаться.

— Это не то, что я хочу услышать, — холодно произнёс Восьмой. — Мне не важны причины. Я хочу знать, что там произошло.

— А-а, если ставить вопрос так, тогда он имеет смысл. Думаю, вы знаете предысторию, и в целом я не расскажу ничего нового. На мне ставили эксперименты по усовершенствованию сознания на протяжении нескольких лет. Последний год я провёл в камере сенсорной депривиации. До этого у меня выявили опухоль, которая влияла на память. Случалась кратковременная полная амнезия. Но в камере она затянулась на несколько месяцев, где у меня успели сформироваться две новые личности, а моя угасла. И вот однажды Гильмеш открыл камеру и начал меня душить. И Натан — одна из личностей — убил его, а затем и Гамлета. Следующие несколько месяцев я бродил по Артеи в состоянии овоща, пока меня не нашли родные. Потом ко мне вернулась память, и я решился попутешествовать.

— Опухоль? — озадачился Восьмой. — И Гильмеш не мог её вылечить?

— Нет, — произнес Нейт, отпивая кофе.

— Это значит…

— Я дитя Пустоши, — лаконично ответил. — Так сказал Гильмеш. Моего ДНК нет в реестре ни одного из городов.

Тринадцатый резко посмурнел, его лицо побледнело, и глаза наполнились печалью. Он задрожал, смотря на Нейта, на его ярко голубые глаза, которые пробудили в нём давние воспоминания. Воспоминания, что он принёс из Пустоши.

— Тринадцатый, ты в порядке? — обеспокоенно спросил Восьмой.

— Нет… Не в порядке, — его дыхание участилось. — Нейт, сколько тебе лет?

— Девятнадцать, а что?

— Значит, это всё-таки ты, — произнёс он, помассировав переносицу. — Мы тоже дети Пустоши.

Нейт удивленно похлопал глазами.

— К чему ты это начал? — разозлился Восьмой. — Это не имеет отношение к делу.

— Я впервые оказался в Артеи около девятнадцати лет назад, — проигнорировал напарник. — Мой путь лежал из северной части Пустоши, где небо застелено сажей и дымом. Поэтому там не видно солнца или луны, а небосвод лишь чёрно-серый.

Восьмой не стал прекращать разговор. Внезапно он заинтересовался. Напарник никогда не рассказывал о своём прошлом, и детективу захотелось послушать его историю.

— Самая страшная область Пустоши, в которой невозможно жить. Я вместе с караваном жителей шёл в ближайший город. Нас было три десятка, среди которых было двое или трое детей. Дорога заняла несколько лет, и до Артеи дошли лишь трое: я; женщина по имени Райсел… и ты, Нейт. Твоя мать, Райсел, даровала тебе имя Раэв. Раэв сын Йеда.

Нейт смотрел на него с ужасом, какого не испытывал прежде.

«Раэв? — подумал он, — Мама — Райсел? Папа — Йеда?».

Всё его нутро трепетало, пустота прошлого, которая иной раз беспокоила его, заполнялась деталями. Его странность от рождения наконец объяснилась.

«Так вот, почему с детства я смотрю на небо. Вот, почему оно меня завораживало. При рождении я его не видел».

— Роды в таких условиях прошли тяжело, — продолжил Тринадцатый. — Была зима. Райсел чудом выжила, но ей оставалось не так много времени. Она заболевала. У ворот Артеи она отдала тебя мне, а сама ушла обратно в Пустошь, чтобы умереть там, где родилась. Я же не имел представления о том, как растить ребенка в новом мире. Самому бы разобраться. Так я думал. И оставил тебя у приюта святого Норта. Постучался, проследил, чтобы тебя забрали. А после ушёл. Я надеялся, что твоя жизнь будет лучше. Прости… прости, пожалуйста, Нейт, — он скрестил руки, опустив голову.

Бродяга не мог выронить и слова. История настолько его ошарашила, перевернула представление о себе, как о человеке вне общество, вне семьи по крови, человеке без имени и рода. Неосознанно слёзы потекли из его глаз, он сам не понимал, что происходит. Внутри всё перемешалось. Чувство, что обуяло его в этот момент было столь сильным, что даже сам Нейт — воплощение разума — был не в состоянии его охарактеризовать. Это была тревога, страх, радость и облегчение — всё это охватило его душу.

— Какой она была? — спросил Нейт, дрожащим голосом. — Моя мама…

— Чудесной женщиной. Твои глаза достались от неё, — ответил он, чуть улыбнувшись.

— А отец?

— Я не знал Йеду. Прости. Имя твоего папы сказала мне Райсел. Насколько мне известно, именно Йеда распорядился давать друг другу имена. Возможно, ты единственный из детей Пустоши, у кого есть имя.

Восьмой с не меньшим потрясением слушал рассказ Тринадцатого.

«Северная часть Пустоши, — обдумывал он. — Я слышал о ней. По сравнению с западной частью, откуда я, она совсем гиблое место. И представить не мог, что там жили люди. Тринадцатый и Нейт пришли оттуда. Какой же путь им пришлось преодолеть».

— Спасибо, — внезапно выдал Нейт, шмыгнув носом. — Спасибо, что рассказали обо всём, — он втянул воздух и вытер слёзы. — Теперь моя душа может быть спокойна. Я нашёл ответ на очень важный для себя вопрос. Что теперь собираетесь со мной делать?

— Мы, — начал Восьмой.

— Ничего. — прервал его товарищ. — Я не позволю тебя арестовать, даже Восьмому, — грозно посмотрел на него.

— Да я и не хотел, — ответил тот, раскинув руки. — Всё, что мне было нужно это ответы. Судебные разбирательства мне неинтересны. Тем более после того, что с тобой сотворили и с твоим знакомым из высшей палаты, тебе явно не светит заключение. К тому же нас отстранили.

— Ясно. И на том спасибо, — проговорил Нейт.

Восьмой расплылся в улыбке от решения очередной загадки. Каждый раз, когда тайна становилась явью на него снисходила невероятное блаженство. Числа больше не стали задерживать парня и вскоре удалились. Тринадцатый оставил свой номер на всякий случай. Также они дали ему адрес бара Аркобалено и попросили заглянуть туда по возвращению в Артею. Этим же днём сыщики сели на Ваппор до столицы, а Нейтан направился в Нортград. Он хотел поехать туда позже, но в свете событийему захотелось сменить обстановку. Закрыться в самой большой библиотеке и окунуться в себя. Однако по дороге, что Числа, что Нейт услышали одну шокирующую новостную сводку. Сухой голос гласил:

— Сегодня пятого числа месяца Аврееля в столице Артеи произошёл теракт, которого прежде не видело наше государство. В стене между Рабочим и Центральным районами появилась дыра. Эксперты полагают, что взрыв был осуществлен динамитом — древней пороховой бомбой. Расследование ведет СОГ, пока никакая группа не взяла на себя ответственность. Ждите следующих известий.

II

— Да, я понимаю… А? Уже готово? — обратилась к гостям. — Мне нужно идти, Нейт. Я позвоню позже.

Лотти повесила трубку и встретила двоих молодых людей — членов Рестеда. Это были Сергей и Аня. Они приехали из Фетры, когда до их общины дошли слухи о революционном движении. Пара примкнула к нему не так давно, однако уже показала свою преданность делу и Лотти, проведя несколько бунтов на заводах. В результате их деятельности на фабрики Фарля ушло приличное количество рабочих. Рестед в целом активно занимался агитацией и проведением мероприятий под личиной теистической общины, тем самым набирая последователей. Под видом светских мероприятий, они продвигали идеи теистов, в частности демократии. Их посещение поощрялось руководством, поэтому желающих посетить было предостаточно. Во многом успешность системы Фарля — заслуга Шарлотты, которая подсказала ему стратегию по оптимизации работы производства, и тем самым увеличить капитал. Теперь, когда Рестед так обширен, Лотти решилась пойти на следующий шаг по искоренению несправедливости.

— Роза на месте? — спросил Сергей.

— Нет, утром уехала в Аристократию, подавать заявление на вхождение в высшую палату. Фарль вместе с ней.

— Значит, вся верхушка занята, — проговорила Аня. — Только Вы, Шарлотта, будете с нами.

— А как остальные относятся к этому плану?

— Я глава Рестеда, Сергей, — ответила Лотти. — Наше дело их не касается.

Рестед, каким он является сейчас, образовался около полутора лет назад. Его создали из трёх сил: теистической общиной под руководством Розы; союза нескольких аристократических семей во главе с Фарлем; и обширной группы Лотти. Последних Шарлотта собирала на протяжении пяти лет, когда была ещё маленькой. И верны они ей, пусть и являются теистами. В организации есть чёткая иерархия. Идеологическое ядро — теизм; за политику и финансирование отвечает союз Фарля; а реально, действующая часть, то есть люди, находятся под прямым подчинением Шарлотты. Несмотря на то, что зачастую некоторые организационные моменты она отдаёт Розе.

— Всё готово, Серёжа?

— Да. Нужно только дождаться ночи. Наши люди патрулируют улицы и предупредят о соговцах в случае чего. Динамит хранится на третьем складе. Как только приступим, Гера, Стёпа и я привезём его к месту.

— А что насчёт Центра?

— Патруль там тоже ведется. Гражданских к нужному времени уведут оттуда.

— Хорошо. Это очень важная миссия, ребята, — произнесла Лотти, положив руки им на плечи. — Мы должны заявить о себе. Показать, как мы относимся к стенам и чего хотим. Наша цель создать символ, символ того, что есть те, кому не всё равно. Главное — не привлечь внимание к теистам, иначе Розу не впустят в совет. А если всё пройдёт успешно, то палате ещё сильнее понадобится помощь Розы. Мы начинаем то, чего Артея никогда не видела прежде. Это войдет в историю.

— Да! — выкрикнули они

— Тише вы… детей распугаете… Встретимся ровно в полночь.

В это время Роза прибыла в зал заседания совета, где пересеклась с Фарлем. Они собрали нужный пакет документов и подали заявления.

— Дело пойдёт быстро, — заговорил Фарль. — Если нам палки в колёса вставлять не будут…

— Это ты о чём? — непонимающим тоном издала Роза.

— О проблеме, которая быстрым шагом приближается, — ответил, указав на Гришу.

Григорий подошёл к Розе со спины и нежно положил руку на её голову. Он приятно улыбнулся, но зло окинул взором друга. Тот притупил взгляд.

— Я, пожалуй, оставлю вас наедине, — произнёс Фарль и удалился в спешке.

— Здравствуй, Гриша, — сказала Роза.

— Здравствуй, мама. Подала заявление, как понимаю? — она кивнула. — Обыграли же вы меня, словно котёнка какого-то.

— Ты ещё молодой, привыкай к поражениям. Гриша, ты, правда, не союзник мне? — обеспокоенно выдала.

— К сожалению, это так. Хотел бы я, чтобы это было иначе, но увы наши взгляды слишком расходятся.

— Это всё воспитание Симона. Я уверена, он заложил такие Богу неугодные мысли. Классовая система, разделение, стены, — перечисляла она. — Это всё так ужасно, разве тебе кажется по-другому?

— Может, и ужасно, но это единственный способ держать человечество в узде, — холодно ответил он.

В этот момент ей показалось, что перед ней стоит молодой Симон, который также твердил про истинность этого общества. Он и одет был подобно ему.

— Но это не Симон мне внушил, не думай, — продолжил Гриша. — И борюсь я, не за идеи Симона, не за аристократов. Я борюсь за будущее всего человечества. То, что я хочу совершить, не имеет ничего общего с ним.

— Тогда объясни… расскажи, чего хочешь?

— Реформ, мама. Реформации всего. Начиная от человека, заканчивая классами. Я хочу создать такой мир, где дети, вроде нас, не будут страдать по вине взрослых.

— О чём ты?

— Я и Нейт страдали по вине неблагочестивых взрослых, которые отошли от добродетели. Воспользовались статусом, чтобы добиться своих целей. Что Гильмеш, что Галланд — всё одно. Взрослые втягивают в свои разборки детей, отчего те лишаются права на счастья.

— Это так… ты всё правильно говоришь. В таком случае я не понимаю, почему ты отстаиваешь общество, которое дозволяет это.

— Почему ты винишь общество? Ты отрицаешь его, но всё равно поступаешь точно так же. В ЧЁМ ЗДЕСЬ ВИНА ОБЩЕСТВА, ТЫ МЕНЯ СКАЖИ?! — вспылил неожиданно.

— Что значит, я поступаю так же?!

— Ты впутала Лотти, — успокоился он. — Сама сделала то, что сделали Симон и Николай. Засунула маленькую девочку в свою общину, задурила голову идеями, заставила её жить в мире взрослых проблем. Нет… это даже не взрослые проблемы, это твои личные притязания. Так ответь мне, мама, чем ты отличаешься от того же Симона?

Роза замолчала, острые слова Гриши задели её.

«Я-я?.. Почему Гриша так говорит? Я всегда хотела лучшего для моих ребятишек. Закладывала в них лишь самое хорошее и светлое. Как он может сравнивать меня с этим манипулятором?»

— А то, как ты нас растила… ты думала, я не узнаю эту систему воспитания? Точно так же образовательный процесс построен в школе Фауста Гильмеша. Ты взращивала поколение политиков, общественных деятелей, чтобы они сделали то, что не смогла ты. Яркий пример Фарль и я. А Нейт вообще уникальный случай. Даже Лотти способный лидер, поэтому ей всегда удавалось следить за детьми. Это я не говорю про её поразительные навыки в сфере бизнеса. Я верю, что ты любила всех нас. Но твоя любовь приправлена личными мотивами.

— ТЫ НЕ ПРАВ! Я никогда не опустилась бы до того, чтобы использовать детей!

— Признай это, мама. Ты такое же порождение системы, против которой борешься. Уничтожив её, ты ничего не добьёшься. Мир, созданный испорченными взрослыми, не будет счастливым. Поэтому я один, мама. Чтобы самолично изменить всё, не прибегая к помощи безвинных. Прямо, как ты когда-то. Ты была одна против всех, ты была сильной. Сейчас же ты блёклая тень той самой Розалии Бунтующей. Ты пропагандист, который лишь взвалил тяжелую ношу на нас… как и все вы.

— Хватит! Прошу, не говори таких ужасных вещей. Я же тебе, как мать!

— Ты и есть моя мама, — сказал, обняв. — И именно поэтому я прошу тебя отказаться от этой гонки. Доверься мне, и я создам мир, где мы все будем жить счастливо. Не упорствуй, я умоляю, — его руки задрожали. — Одно дело бороться с Фарлем, но совсем другое с тобой. Я не хочу быть твоим врагом. Не заставляй меня идти против семьи… это тяжело.

Она оттолкнула его:

— Да, это, правда, тяжело. Но, как и ты, я не отступлюсь. Коль станем врагами, значит, такова воля Божья. Я шла к этому годами, и не могу так просто уйти с намеченному пути. Теперь это не только моя личная прихоть, это желание многих тысяч! Равность людей — это человеческое право!

— Равность?.. Многих тысяч?.. Ты говоришь о желании группы, которая уверила в идеалы за пределами этого мира. Жизнь здесь и сейчас, и с ней нужно смириться, а не прятать за красивой пеленой. Я знаю, каково учение теистов… сбежать, скрыться в мире грез, делать всё лишь бы потом страдания окупились. Знаешь, что отличает меня и вас? Я борюсь за смирение с реальностью, за принятие жизни настоящей, чтобы люди смогли осознать своё место и идти дальше! Я хочу освободить разум! А вы… вы хотите создать иллюзию свободы, накрепко заперев сознание. Сознание, которое понимает, что никакой свободы нет…

— Ты складно говоришь, Гриша. Но какой ценой ты хочешь достичь этой силы человека. Не все могут жить в мире, что ты вознамерился создать, — она посмотрела на него грустным взглядом. — Цена твоей свободны ничтожна, какой от неё прок, если не можешь реализовать?

— Если разум волен, он способен на всё. Равность — самый страшный обман, который я не могу позволить!

— В таком случае посмотрим за кем истина, Григорий Кол Галланд, — серьёзным тоном ответила она.

Гриша побледнел. Обращение по фамилии не могло не расстроить. Для него оно стало негласным символом отречения от семьи, знаком, что его не признают своим. Роза смотрела на него пронзительно, с неким раздражением, казалось облик сына стал ей неприятен. Он олицетворял собой всё то, против чего она сражается. Он высказал ровно столько, сколько она смогла вытерпеть.

— До встречи на собрании… мама, — робко произнёс он на прощание, надеясь, что сейчас она ответит улыбкой. Но этого не случилось.

Он ушёл, и из угла выскочил Фарль.

— Как понимаю, переубедить его не удалось? — обратился он к Розе.

— Это бесполезно. Он твёрд в своих стремлениях.

— Кого-то мне это напоминает, — проговорил Ной Кэмпл, посмотрев на неё. — Не отрекайся от него, только потому что он нас не поддерживает. Всё-таки он твой сын.

— Боюсь, он уже сын своего отца… Следующий этап не за горами, Фарль. Мы не должны расслабляться. Поедем к папе, обсудим планы на будущее.

***

Спустя несколько часов возле восточной стены собралась группа во главе с Лотти. Сергей вместе с близнецами привезли динамит на погрузочном Атмосе и начали складировать его вдоль стены.

— Аня, что говорят по ту сторону? — командирским голосом спросила Шарлотта.

— Всё чисто. Они готовы начинать.

— Отлично. Вы делаете великое дело, друзья! — обратилась громогласно.

Она возвышалась над остальными, держа в руках детонатор.

— Сегодня мы сделаем первый шаг к искоренению рабовладельческой системы! Общество, построенное на несправедливом отношении к людям, которые родились не в том классе, не должно существовать! Верно?!

— Верно!

— Сколько лет мы все страдали от этих треклятых стен, не дающих нам наблюдать восход солнца, и прямо утверждающих нашу ущербность! С самого детства я смотрела на них и задавалась вопросом, зачем они? И теперь, когда мир дал мне пощёчину, я поняла. Чтобы впредь давать мне пощёчины, избивать, унижать мою душу! Они хотят, чтобы мы знали своё место, чтобы прятались за этими стенами до тех пор, пока вассалы не придут и не заберут дань! И потом снова и снова по кругу. Вы все сталкивались с этим… Скажи же, Андрей? Твоя дочь получила плохой результат теста, из-за чего не смогла найти работу. Эта, как они называют «девиантность», давила на неё, и она покончила с собой, — мужчина заплакал. — Разве результат теста так важен, если есть стремление?! Сергей! — обратилась она. — Твоя мама всю жизнь работала кухаркой у аристократов, но хотела быть художников. Ты рассказывал о ней, как о гении. Но её не принимала ни одна художественная школа, ни одна выставка или галерея! Почему? Потому что выходцы из гетто не способны создавать прекрасное?! Потому что тест не выявил предрасположенность?! Что за ЧУШЬ?! И они хотят, чтобы мы верили в бредни машины?! В ИХ БРЕДНИ?!

Толпа ликовала, слушая её. Она толкала речь на фоне ненавидимой ими стены и на фоне герба Рестеда: рыжей птице, что устремилась ввысь.

— Почему они определяют, как нам жить? Почему тот факт, что мы не сдали тест, делает нас неправильными?! Почему они определяют, где нам жить? Почему они нас разделяют? Мы все люди, и неужели мы не найдём способ жить в согласии?! Да, мы разные, но все люди, — сделала акцент на последнем слове. — Хватит это терпеть… хватит жить в мире, который говорит нам, что мы другие! Сегодня мы все начнём новую эру для Артеи! Нет, для всей страны! Воодушевим сотни тысяч в других городах, сказав им: ВЫ НЕ ОДНИ!

Сказала и нажала на кнопку детонатора. Раздался взрыв. С двух сторон стены пороховые бомбы раздробили бетонные плиты, ознаменовав первый в истории государства теракт против стен. Весь город проснулся, СОГ тотчас же среагировал, направив отряды по дымовому следу. Однако Лотти предусмотрительно расставила три группы по всему городу, они разжигали фальшивые костры для отвода внимания. Красные искры вздымались к небу, освещая радостные лица присутствующих. И Лотти тоже радовалась, и вдруг её вспомнились старые слова Нейта, которые сейчас заиграли новыми красками.

«А талант у тебя на лицо, Лотти… Ты всегда стремишься вынырнуть из системы и смотреть на неё под совершенно иным углом, нежели я или Гриша. Ты словно искра… ты зажигаешь в людях нечто, что заставляет их искать ответы на вопросы, о которых они не задумываются, и заставляешь их смириться со своей точкой зрения».

«Наконец… наконец, и я сделала что-то по-настоящему важное, — думала Лотти. — Отныне я не в тени Гриши и Фарля, отныне я не девочка, что плачет и нуждается в помощи… Отныне я глава Рестеда».

После этого случая в организации ей дали негласное прозвище, которое родилось у многих при виде её под светом пламени. Её прозвали Рыжей искрой.

III

На следующий день в поместье Бен Кильмани, Розалия прочитала новостную сводку. Реакция её была взрывной, она начала в ярости расхаживать по дому. Эдмунд и Пьер не могли её успокоить, они только наблюдали, как она, клокоча зубами, ходит из стороны в сторону. В такие моменты они её побаивались. Сверкающие пурпурные глаза заставляли их стоять по стойке смирно, хлопая ресницами.

Вся страна трубила о событии. Ни одно издание не обошло тему теракта, а Служба контроля СМИ не сумела подавить возникший бум, пробудивший всех. Раздробленная стена стала символом перемен, который говорил сам за себя.

— ЧТО ТЫ НАТВОРИЛА, ШАРЛОТТА АЛЛАГИ?! — выкрикнула Роза, позвонив ей. — И не отнекивайся, юная леди, я прекрасно знаю, что это ты! Что? А-а, так нужно было значит? ПОЧЕМУ НЕ ПОСОВЕТОВАЛАСЬ СО МНОЙ?! ТЫ ХОТЬ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, КАКОМУ РИСКУ НАС ПОДВЕРГЛА?!

Она продолжала говорить на высоких тонах. К ним подошёл полусонный Фарль в пижаме, держа в руках планшет с новостями.

— Мда-а… Лотти, конечно, устроила сюрприз, — произнёс он, попивая кофе. — Дала душным политикам наложить в штаны. О, вот и срочное собрание объявили… прекрасно… Эли меня прибьёт.

— Кто такая эта Лотти? — с интересом спросил Эдмунд.

— Девчонка из приюта и глава Рестеда по совместительству. Занятная личность.

— Это очень дерзко с её стороны, — удивленно высказался Эд.

— Да-а, яйца у дамочки стальные, — он отпил из чашки и пошёл в уборную.

— Фарль, все девушки из приюта такие? — спросил напоследок Эдмунд.

— Да-с.

— ПОДРОСТКИ! — выдала напоследок Роза и повесила трубку. — Почему от них столько проблем?!

— От тебя было не меньше… — тихонько добавил Пьер. — Кхм, чем она объясняет свои действия?

— Хочет дать о себе знать, — ответила, разминая лоб. — Создать символ недовольства. Только привлекла ненужное внимание…

— И, возможно, людей, — выгодно преподнёс Эдмунд. — Желающие, и правда, будут знать о существовании Рестеда.

— Как и контора, — тягостно произнёс Пьер.

В это же время, только в поместье Кол Галландов, проходил подобный разгоряченный разговор. Натали вышла на связь с главой СОГ, требуя объяснений, пока Симон бушевал с администрацией совета по поводу срочного заседания высшей палаты. Это событие не меньше поразило и Гришу. Он перечислял в голове террористические организации, которые могли бы совершить подобное.

«Это явный символ протеста, — раздумывал он. — Но ни одна группировка из списка СОГ не подходит. Мотивы совершенно оригинальные. Кто же это? Не могли же теисты такое учудить? Роза не позволила бы, она прекрасно понимает, насколько это безрассудно. Неужели я упустил третью сторону, способную на такое. Фарль исключительно реформатор, он не приложил бы руку к такому… Ах, на доске появился неожиданный игрок, у которого есть люди. Нужно подключить их к делу».

Он произнёс голосовую команду и послышались гудки. Ответил сухой голос:

— Восьмой у аппарат.

— Полагаю, Вы знаете, зачем я звоню?

— Догадываюсь. Мы с коллегой скоро приедем в Артею и сразу же возьмёмся за работу.

— Отлично. У Вас есть подозреваемые? — воодушевленно спросил Гриша.

— Как ни странно, но да, — ответил он, улыбнувшись.

— Тогда действуйте.

— Хотите совет на будущее, ваше превосходительство Кол Галланд?

— Я слушаю…

— Если желаете остаться на плаву, принимайте сложные решения, — произнёс и повесил трубку.

— Будто я сам не знаю, — раздражённо выдал Григорий и выкинул гарнитуру.

К нему в кабинет зашла Натали, даже с её лица спала обычная ухмылка.

— Гриша, позвонил Сатори. Будешь говорить?

— Давай сама, — отмахнулся он. — Хотя… подожди, — взял трубку. — Здравствуйте, Сатори.

Вся Аристократия стояла на ушах. Вечером объявили внеочередное собрание, которое заседало четыре часа к ряду, обсуждая одну единственную проблему. Каждый был ошарашен, даже возбуждён от ситуации. Они все прониклись этим живительным напряжения. В свете теракта предложение Фарля о необходимости вмешательства нового лица стало особенно актуальным.

— Архиепископ Феодор не изъявил желания вступать с совет, — заговорил Сатори. — Даже когда мы сами попросили его. Официальное заявление Феодора таково: «Церковь Единства не должна вмешиваться в политику, как и политика в церковь. Мы придерживаемся позиции нейтралитета касательно этого вопроса, но мы не можем пройти мимо важной социальной проблемы. Весь клир приложит усилия для помощи нашим прихожан в их духовных стенаниях внутри церкви и иных подвластных нам учреждений без помощи государственных структур».

— Архиепископ мудр, — ответил Симон. — Он прекрасно понимает риски смешивания политики и религии. Он желает оставить церковь самодостаточной, при этом не потеряв репутацию в глазах общественности.

— Мы не предполагали, что так оно будет, — задумчиво издал Такеда. — Может быть, в свете последних событий он изменит мнение?

— Сомневаюсь, господин Такеда, — вступил Гриша. — Совсем наоборот. Если Единство вмешается, вступит в союз с палатой, то она станет промежуточным звеном в конфликте. Таким же винтиком системы, против которой они восстают. Не исключено, что члены паствы замешаны в этом также. Разочарование общины в Архиепископе немыслимо. Поэтому всякие действия со стороны Феодора будут только с позиции церкви и анималогии пророка Григория. Теперь шансов никаких.

— Насколько я знаю, теисты удовлетворяют требованиям законодательства, — аккуратно внёс Фарль. — Они даже заявление подали.

— Но мы не можем допустить теистов в совет! — встряла Натали. — Это мировоззрение полностью противоположно культуре страны. Они проповедуют не то, что нужно нам. Не говоря о том, что их религиозный базис находится в зачаточном состоянии.

— Это верно, — ответил Ной Кэмпл. — Однако мы все знаем, что Розалия Бен Кильмани компетентна в нужных нам сферах. Она бывший член совета и стоит признать, что худого для государства точно желать не будет. Оно не видело патриота сильнее, чем она.

— Теизм неприемлем, — недовольно высказался Сатори. — Какой бы замечательной Розалия не была, но когда принимали решение, все имели ввиду Единство и ни что иное.

— Вовсе нет, — парировал Пьер. — Во время заседания про Церковь и словом не обмолвились. Если Вам так казалось, стоило уточнить.

— Я изначально был против этого! Теизм не должен проникать в ряды палаты и поддерживаться ею!

— Вы противоречите себе! — воскликнул Фарль. — Значит, Единству дозволено, а теизму нет?! Личное вероисповедание не должно играть роли при выборе. Нашей целью было урегулирование духовного через духовное. Будь то теизм или даже Храм техномагов! Если он подходит под критерии закона, он может войти! Теисты прошли аттестацию религиозной комиссии, значит, их учение не противоречит законодательству.

Сатори вскипел от ярости, они завели ожесточенный спор.

— Гриша, — нашептала Натали. — Нужен компромат на теистов или Розу. У тебя под контролем Числа, прикажи им.

— Я уже направил доступные мне Числа на расследование теракта.

— Брось этот фарс! — гневно сказала. — Ты просто не хочешь! Как только воссоединился с семьёй, резко ослабил хватку, не предвидел таких проблем! Будь ты осмотрительней, Роза не угрожала бы нам так сильно!

Гриша сверкнул на неё глазами, уставившись прямо в лицо.

— Натали… ты не в том положении, чтобы обвинять. Да, я сплоховал, но это лишь корректирует план, никак не рушит. В конце концов, у тебя и своя голова есть, пользуйся ей время от времени.

— Это всё равно недопустимо! Предлагаю голосование! — кричал Сатори.

— Отклоняю, — спокойно ответил Фарль. — Совет не должен злоупотреблять властью и идти против закона. Думаю, все с этим солидарны?

Молчание было положительным ответом. Гриша был в тупике, у него не было аргументов хотя бы приостановить процесс, не навредив Розе. Все силы его души были в смятении. Перед ним встал выбор, который он не мог сделать. Он имел козырь в рукаве, достаточно сильный, чтобы остановить дискуссию на долгие месяцы. Но цена козыря была велика: доверие семьи. Он не мог найти в себе хладнокровие навредить статусу матери и всему приюту. Именно об этой тяжести он говорил при встрече с Розой. Стоило только потребовать провести дополнительную экспертизу для теистов, как процесс удалось бы приостановить. Но последствия для общины и для Розы были бы колоссальными: вплоть до запрета вести деятельность. По крайней мере, большая часть совета поучаствовала бы в этом.

Но Гриша в итоге так и не смог. Не смог совершить удар в спину своей матери.

«Натали права… мои эмоции мешают делу», — произнёс он в уме, когда собрание закончилось.

Розалию допустили в совет, однако неофициально. Её заявление не прошло всех нужных этапов рассмотрения. Григорий пребывал в упадочном состоянии, внутреннее противоречие пожирало его. Сильные связи, огромная любовь начинали его тяготить. Но больнее была лишь мысль:

«Почему я забочусь о них, защищаю, а они не понимают и идут наперекор? Разве мне одному важно оставить общество в единстве? Как мне победить, оставшись членом семьи?».

Григорий склонил голову, сидя в полутьме на своей постели. Сердце его трепыхалось и измывалось от сомнений, коими было лишено сердце Шарлотты. Никогда прежде она так не пылала от уверенности. Пока Григорий угасал от борьбы с самим собой, Лотти вздымалась к своему зениту.

IV

«Порядок не есть начало и не есть конец. Он суть своей лишь промежуток между хаосом необузданным. Хаос же — источник всего, не будь его, не чего было бы приводить в гармонию. А изначальная и вечная гармония лишена смысла, ибо нет никакого движения в недвижимом сущем».

Ваппор продолжал мчать по безлюдным землям в глубокой ночи. Все пассажиры дремали под свист ветра, создаваемый поездом, а легкая тряска лишь сильнее убаюкивала их. Только Нейт не спал. Он впервые решился прочитать Откровение человеческое. Этот философско-религиозный текст был главным источников учения Единства, написанным 225 лет назад самим пророком. Оно охватывало практически все сферы общества, не было ни одной проблемы, которая не описывалась бы в этом объемном произведении. Особенное место занимала этика, и в целом труд был сосредоточен на человеке, его внутренних стенаниях и потенциале души. Нейт читал его с необычайным увлечением, замечая, как сильно его мировоззрение роднится с мыслями пророка. Откровение было испещрено комментариями автора, который подчас были совершенно не связаны с ходом повествования. Сам Григорий определял их как «порывы», что не стоит расценивать как истину и следовать им. И на один их таких «порывом» наткнулся Нейт:

«Всякий раз, как обращаю взгляд на небо, я вижу причину мира. Словно инстинктивно, я ощущаю присутствие иного, определяющего меня, но не властного полноценно, — читал, чуть покачиваясь от движения поезда. — Но я не смею назвать его Богом, ибо его я чувствую ясно и зримо, а это чувство смутно и мимолетно. В такие моменты становится страшно, словно приоткрывается шторка за моим бытием, а за ней истошный и при этом еле слышимый крик… «всё обман». Ты ведь это тоже ощущаешь, Нейт?»

Громкий гудок раздался неожиданно, за ним последовал солнечный всплеск, что слепил куда сильнее, чем в Артее. Это был сигнал к остановке. Нейт проснулся от резкого звука, вскочил с сиденья и выронил планшет. И тут же головная боль поразила его. Точечный удар был коротким, но бодрящим.

«Я что заснул, но когда?.. Я же читал», — он обратился к планшету, но там книга была закончена на главе с порядком и не было никаких «порывов».

Ваппор прибыл в Нортград — центр науки и источников пара Земли. Все новостные экраны на вокзале продолжали крутить сюжет с терактом, украшая его новыми деталями. Нейт скорым шагом выскочил на площадку, почувствовав на себе жар солнца. Температура здесь была выше, а безветренная местность только усугубляла гнёт светила. Легкая и приятная погода в Коме была несравнима с тяжестью условий в Нортграде. Земля тут истощена, безжизненна и неплодородна. Все продукты доставляются из более зажиточной местности, но с внушительной скидкой для жителей: они продавались практически ниже себе стоимости. Город был зависим от поставок, за которыми тщательно следил совет, так как он был важным ресурсом для государства.

— Жарковато, — недовольно издал Нейтан. — Как тут только люди живут… пустыня ведь.

— Привыкните, молодой человек, — произнёс старческий голос, посмеиваясь. — Я, когда приехала, тоже чуть легкие не посадила. Хотя по Вам и не скажешь, что Вы не привыкший. Выглядите бодро.

Он обернулся и увидел престарелую женщину в черной рясе. Её загорелое морщинистое лицо всплыло в его памяти.

— Бабка?! — удивленно выдал Нейт.

— Какая я тебе бабка, нахал?! — воскликнула она, встрепенувшись.

— Постой! Это же я. Нейтан, — она непонимающе похлопала глазами. — Нейтан из приюта Святого Норта. Ну же, вспоминай, карга.

— Святая душа, — осознала она. — Паршивец Нейт, ты ли это?

Женщина, что стояла перед ним, была предыдущей настоятельницей приюта — Марией Лизой. После ухода на пенсию она перебралась в Нортград, где встала во главе церковного прихода. Тут она продолжала помогать людям, подбирая сирот и собирая пожертвования для нуждающихся.

Внезапная встреча обернулась приятным исходом. На платформе женщина ожидала знакомого священника, который должен был встать на её место главы прихода. Но он не явился из-за задержки в Фетре. Тогда она провела Нейта в храм. Они прошли в гостевые покои. Все церкви, за исключением пятерых главных, отличались своей скромностью убранства.

«Я не желаю церкви, но коль создастся, то пусть она не будет цвета пурпура и золота», — Откровение человеческое от Григория.

Этот фрагмент анимологи — люди, изучающие учение о душе — расценили как указание, что храм не должен быть богат и раскошен, так как он лишь место общения между живыми душами. Туда приходили люди, чтобы найти помощь у других людей. Каждый храм делился на две зоны: зону плача, куда приходили за помощью; и зону поддержки, куда приходили те, кто желает помочь. Большая часть поступлений от государства и иные доходы уходили на нужды общества, церковь лишь распределяла их отток. В ней не было идолов, статуй, там не молились Единой душе, потому что она безлична и неразумна. Учение пророка гласило: нет смысла восхвалять то, что за пределами мира, лучше сосредоточиться на близком. Церковь Единства была тем пространством, где человек искал человека. В таком месте и служила Мария Лиза.

— Уж кого, а тебя встретить, точно не думала, — произнесла она, смотря на Нейта, который жадно уплетал ватрушки. — Вырос ты, но вот манеры так и не приобрел.

— А ты вот напротив совсем не изменилась.

Тут он обратил внимание на книжную полку, откуда достал издание писания.

— Скажи, бабка, ты же читала его?

— И не один раз.

— Занятная книга, мне нравится. У Единства, и правда, полезное священное писание.

Она улыбнулась.

— Никакое не священное, мальчик мой. Это просто книга. Григорий не создавал нечто не присущее нашему миру, он просто рассуждал, хотел помочь людям жить в новых условиях. «Я честно признаюсь, что знаю немного, но много думаю и хочу поделиться размышлениями с человечеством, дабы поколение наших потомков жило счастливо. Я сам писал это и сам в ответе. Не вдохновлялся я силами иными, не соприкасался с ними и не общался. Я просто человек, тот, кто смотрит на небо и ищет ответ», — процитировала она. — Этим словами начинается книга. Григорий прямо сказал, что её писал человек, а значит никакая она не священная.

Нейт зацепился за последнюю фразу и непроизвольно ухмыльнулся.

— Я сказала что-то смешное?

— Вовсе нет. Просто Роза однажды назвала меня так. Тот, кто смотрит на небо и ищет ответ. Вот откуда она это взяла.

— И правда, тебе подходит, — задумавшись, ответила. — Роза отлично знала писание, свободно могла его толковать не хуже анимологов. Знаешь, какая моя любимая фраза из Откровения? — он отрицательно покивал. — «И сказал человек: я желаю быть в единстве, желаю быть человеком».

— Интересно. Мудреная фраза. Она содержит логическую ошибку с точки зрение философии Григория. Как я понимаю, под единством тут имеется ввиду внутренний покой и отсутствие противоречий. Но человек по сути своей является живым противоречием… противоположностями. Борьба внутри есть источник его жизни. А абсолютное спокойствие души не приведет ни к какому движению. Тогда это фраза значит: я желаю быть человеком, то есть быть единым со своими противоположностями. Принимать их и не отрицать. Эх, быть человеком… как в этом мало содержания, и как непонятно это звучит.

— Мальчик мой, ты что учился на анимолога? — поразилась Мария Лиза.

— Нет, честно признаться, я только на днях взял в руки эту книгу, — сказал, теребя её. — Но, наверное, я рад, что решился прочесть.

— Всё-таки ты с детства был таким… особенным.

— Хотела сказать, странным?

— Странным не то слово, — с улыбкой ответила. — Я бы сказала, ты смотришь в глубь вещей. Но при этом забываешь о мире вокруг.

— Ха, возможно. У вас тут уютно, как погляжу есть фонд защиты сирот? — посмотрел на копилку.

— Да, помогаем понемногу, однако дела последнее время пошли в гору. За последние несколько месяцев построили приют и школу для сирот.

— Это замечательно, — поразился Нейт. — Неужели так активно жертвуют местные?

— И это тоже. Но основные поступления пришли от одного аристократа… Григорий Кол Галланд, кажется. Да прибудет он в Единстве. Прекрасной души человек.

«Гриша? Зря штаны не просиживает в своём совете, — подумал бродяга. — Думаю, ему было тяжело все эти годы… Благо, что он остался таким же, как раньше. В отличие от неё. Надеюсь, моё бездействие не приведет к трагедии».

Они ещё немного поговорили, потом вышли в зал поддержки, где собралось с десяток человек и слушало других в специальных кабинках. В другом углу стоял небольшой деревянный ящичек, туда складывали письма с просьбами о помощи разного характера: помочь убраться, сделать ремонт или просто поговорить. Те люди, у которых есть внутренняя потребность помогать или те, кто одинок, могут попросить у Церкви дать одно из таких писем.

Тут Нейту на глаза попался плакат «Набираем группу носильщиков в экспедицию по изучению Пустоши». Он завис над ним, напряженно размышляя.

— Скажите, с точки зрения Единства, если есть опасность, что два друга могут поссориться, должен ли я помочь им? Или же мне нужно идти своим путём?

— А каков твой путь?

— Самопознание… наверное, — неуверенно ответил он.

— А сможешь ли ты ли помочь кому-то разобраться в себе, коль себя не знаешь? По-моему, нет. Я думаю так. Как только тревога в твоей душе уляжется, тогда и ты сможешь им помочь. Тот, кто мечется внутри, не утихомирит, что вертится снаружи.

— Цитата из писания?

— Житейская мудрость, — произнесла она с ухмылкой. — Что же тебя так тревожит в себе?

— Незнание, — задумчиво ответил. — Я чувствую, что близок к чему-то большему, чем я сам. Но не могу понять, к чему именно. Зарываюсь в мыслях и теряюсь в них. Иной раз я думаю, что пока я в себе, мои близкие совершают ошибку. И только я могу всё изменить.

— «Ненормально и неприемлемо лишь бездействие», — сказала. — Это уже цитата. Не знаю, мальчик мой. Нарисуй в голове этический круг и реши, что лучше. Но учти, что помочь другим, не понимая себя, очень сложно. Одним желанием, добиться можно не всего. Людское сердце, как клубок. Не развяжи ты свой, не под силу будет развязать чужой.

V

Приют продолжал жить в привычном русле, однако новости о теракте дошли и до детей. Они были обеспокоены, даже боялись, как и вся Артея. Люди не были готовы, их обыденное спокойствие испарилось, и воцарился страх неизвестности. Появление тайной организации, чьи цели неясны, а методы радикальны, взволновали общественность.

— Лотти, — испуганно выдавила девочка Паша, — нам тоже угложает опасность?

— А? С чего ты это взяла, милая?

— Люди, совелшившие телакт, ведь плохие…

Так как воспитанием ребят по большей части занималась Шарлотта, она привила им свои моральные нормы и понимание добра и зла. Младшие из приюта понимали их куда лучше, чем традиционные понятия полезности и бесполезности. Лотти давала точные критерии добра, выявила ряд действий, которые можно считать благими. И то же самое сделала со злом. Такую точную формулировку было проще запомнить, и отпадала необходимость в постоянном размышлении о полезности действия. Этика Единства предполагала принятие решений, исходя из так называемых «этических кругов»: полезно для себя, для ближних и общества в целом. И сопоставляя все эти круги, человек должен был действовать.

— Конечно же, нет, Паша. Они же никому не навредили. Просто они борются за справедливость.

— То есть они холошие? — она одобрительно кивнула. — Спасибо, Лотти!

— Всегда пожалуйста. Иди успокой других.

— Ага!

Она побежала в игровую комнату. Эли сейчас гораздо реже появлялась в приюте. В первую очередь, это было связано с подготовкой свадьбы, которую они с Фарлем собирались провести через два месяца. Такие сроки были из-за плотного графика горе-мужа. А вторая причина, совсем недавно Эли объявила о желании уволиться и переехать в Аристократию. Она дожидалась лишь момента, когда ей найдут подходящую замену. Роза была крайне удивлена этому решению, даже расстроена. Элизабет всю жизнь провела здесь, мир за пределами ей был чужд, но всё равно она решилась пойти дальше.

Прозвучал звонок в дверь, это пришёл Сергей, весь встревоженные и бледноватый. Лотти впустила его и провела на кухню.

— Что случилось, Серёж? Ты не приболел случаем?

— Нет, тут другое, — ответил он напряженно. — У нас проблемы. Источник из СОГ сообщил нам кое-какую информацию. За расследование взялись Числа.

— Это очень странно… — забеспокоилась она. — Числа не занимаются подобным, они изучают известные группы, чтобы обличить их тайную деятельность. Случай с терактом не входит в их юрисдикцию.

— Информатор тоже не понимает в чём причина. Не могли же они подозревать теистов? Никакой связи между нами нет, так ведь?

— Так. Никакая ниточка не ведёт к ним, — задумавшись, сказала Лотти. — Что-нибудь ещё разузнал?

— Есть кое-что… Это необычные Числа, — она вопросительно взглянула. — Они под командованием не конторы, а аристократа из высшей палаты. Григория Кол Галланда.

Шарлотта рассердилась. Даже подчинённый заметил, как её кулаки сжались, и как дыхание замедлилось, став тяжелее. Девушка аж зубы стиснула, лишь бы сдержать порыв эмоций. Вскоре Сергей ушёл, получив приказ залечь на дно, а Лотти закрылась в своей комнате.

— ЧТОБ ТЕБЯ! — зарычала, пнув стул со всего размаху. — Гриша, какой же ты подлец… Натравил на нас цепных псов, только бы мама не попала в совет! Уж от кого, а от тебя не ожидала, — на её столе лежала фотография троицы, она взглянула на неё и развернула рамку в другую сторону. — Всё-таки ты нам не союзник… А я так в тебе верила.

Она застыла посреди комнаты, оглядывая их совместные фото. Они были прикреплены к стенке. С десяток фотографий их детства. На одной Гриша читал ей книжку по экономике, их тогда снимал Нейт, играясь с фотоаппаратом. На другой Лотти стрижёт Дангеля, на следующей уже бродягу. А на последней запечатлелись угрюмые лица Нейта и Гриши после стрижки. Девочка впервые тогда пробовала себя в роли парикмахера, поэтому получилось скверно. На следующей они вместе с Розой пошли в парк развлечений. А в самом центре фото, где Нейт держит их в охапке, и они улыбаются.

«Почему так? Ты говоришь про свои благие цели, а сам не хуже других аристократов. Грязные фокусы. Вот какой ты теперь, да? Раньше же всё было иначе. Ну, конечно, у тебя ведь теперь новая семья. Да и ты не лучше, — фраза была обращена Нейту. — Только появился, а уже исчез. Есть чувство, что вам плевать на меня»,

Она закрылась в своём мирке самобичевания, ей так хотелось заплакать, но нечто внутри мешало. Печаль встала комом в горле, и тогда наружу хлынул гнев.

— ЧЁРТ БЫ ВАС ВСЕХ ДРАЛ! — выкрикнула, принявшись срывать фото. — ПОЧЕМУ Я ОДНА ДОЛЖНА ПЕРЕЖИВАТЬ?! Если хочешь выйти на тропу войны, Гриша, то так тому и быть.

Сейчас её мирный уголок совсем не походил на комнату миленькой девушки. На стенах весели записи; плакаты с лозунгами; фотографии аристократов, проткнутые ножом. А в углу весела вся истёршееся и побитая боксерская груша. Лотти ещё какое-то время побушевала, но быстро взяла себя в руки и продолжила работать.

Уже через день в Артею вернулись Восьмой и Тринадцатый, и сразу же направились к месту теракта. СОГ оцепил территорию, оставив её нетронутой, что позволило сыщикам спокойно проглядеть каждый дюйм места преступления.

— А их много, — заговорил Тринадцатый. — СМИ, как всегда, приукрашивают, ребятки относительно мирные.

— Ты прав. Устроить теракт в тайне от СОГ и сбежать. У них умелый координатор и есть средства. Техника, динамит, люди. Здесь нужно поменьше мере двух десятков человек для подрыва стены с двух сторон. Еще трое-четверо для создания отвлекающего манёвра. Место какое выбрали… укромное, — он призадумался. — А почему мирные?

— Ну, ведь никто не пострадал, — улыбаясь, ответил Тринадцатый. — Похоже, они постарались отвести людей отсюда. На той стороне находится парк. Вечером там прогуливаются парочки. Интересно, что у них есть люди аж в двух районах.

— Вопрос в том, как они перемещаются между ними, минуя пограничный контроль. Либо у них есть помощники в рядах СОГ, либо потайные пути. Либо и то, и то.

Тринадцатый поправил шляпу и задумчиво взглянув на коллегу.

— А что мы вообще здесь делаем?

— Сейчас не время для твоих шуточек, — раздраженно произнес Восьмой.

— Я серьёзен, как никогда, друг мой. Ты же прекрасно знаешь, что в этом замешана та рыжая девчонка из приюта, — внезапно выдал. — Тут мы не найдем ничего нового.

— Так ты запомнил? — удивленно спросил. — Да, она определенно связана. Я просто поражаюсь этим трём, — Тринадцатый хмыкнул. — Нейтан, Григорий и эта девушка. Они из одного приюта, а вся Артея на ушах стоит из-за них. Самый молодой член совета, убийца Гильмеша и участница теракта. Не дети, а головная боль.

— Скажем Григорию о причастности рыжей?

— Не в этот раз, — холодно ответил Восьмой. — Мы уже поняли, что он предвзят, когда дело касается семьи. Разберёмся сами и сообщим напрямую управляющему бюро, — он встал и отряхнулся. — Пойдем. Я хочу собрать больше информации и уже потом наведаться к рыжей.

Сыщики направились по изведанным тропам в 3-ий квартал. Тамошний бар — «Дакен» — был им весьма полезен. Его владелец Дакота Енри — бывший глава преступной группировки. Он контролировал все западные кварталы от 1 до 9 к ряду чуть больше десяти лет назад. Тогда Числа прикрыли их лавочку, Дакоту же арестовать не удалось. Официальная причина — недостаток улик. С тех пор он отчасти завязал с криминалом и открыл своё заведение, где торговал информацией для таких проныр, как наши герои.

— Занятно, что в такое время появилась группа борцов с классовой системой, не находишь? — спросил Тринадцатый.

— Есть такое. Фарль Ной Кэмпл, теисты, а теперь и это… не спроста всё в один момент хлынуло.

— А теисты тут причём?

— Недавно прошло собрание, где внесли поправку в конституцию, — ответил Восьмой. — Теперь теисты получили шанс войти в совет в лице Розалии Бен Кильмани.

— А-а, — осознал он. — Той самой… Так подожди-ка. Фарль, — начал считать по пальцам. — Розалия и рыжая. Все из одного приюта, у всех, судя по всему, одни цели. Вероятно, они даже сотрудничают. Плюс Кол Галланд и Раев, то есть Нейт. Всё страннее и страннее.

— Ты прав. Ума не приложу, как совет допустил Розалию с её то прошлым. Чем они там только думают? В Артее назревают перемены. Как думаешь, Нейт мог скрыть что-нибудь от нас?

— Хм-м, не думаю. Не в его это характере. Мне кажется, он вообще не связан с терактом. А ты, правда, надеешься получить информацию с Дакена?

Дакен было прозвищем Дакоты Енри.

— Уверен, он знает хоть что-то, — недовольным тоном ответил Восьмой. — Такой человек, как он, уже сам должен был засуетиться.

Они вошли в бар. Он оказался полупустым. Несколькопьяниц устроились в дальнем углу кабака, где допивали выдохшееся пиво. Близ барной стойки расположилась свора уже по приличнее. Но всё же свора. Это были личные громилы Дакена. Восьмой снял верхнюю одежду, подвязал волосы и подсел к ним.

— Привет, ребятки, — заверещал Тринадцатый дружелюбно. — Как поживает, наш брат?

Те моментально смылись, только пятки сверкали. Даже у мелкой сошки, вроде них, эти двоя были на слуху.

— Скажи, что пришли беловолосый и шутник, — обратился Восьмой к бармену. — И коньяка плесни за счёт заведения.

Напиток тут же оказался на стойке, и Восьмой оприходовал его залпом. Уже через минуту их пригласили в кабинет самого Дакена. Высокий медведопобный мужчина протёр лысину и коварно улыбнулся рассеченной губой при виде знакомых.

— О, старые друзья! — радостно воскликнул он. — Как всегда, мрачнее тучи. Хе-хе. Полагаю, вы пожаловали не выпить?

— Правильно полагаешь, — сказал Восьмой, присев.

— А я бы не отказался от сока, — расслаблено выдал Тринадцатый. — Яблочного, если можно.

— Понял тебя, дорогой. Марли! — вызвал Дакен, — принеси яблочного сока. Как же я рад видеть вас двоих.

— Ты что-нибудь знаешь о теракте со стеной? — проигнорировал Восьмой.

— Как всегда, прямолинеен… — отозвался он, вращая в руках бокал с бренди. — А касательно теракта, то даже я в своё время не совершал ничего подобного. Чистый символизм и никакого прагматизма. Абсолютно бесполезное действие. Если ты хочешь знать, кто это сделал, то я не в курсе.

— Брось, Дакен. Мы оба знаем, что ты в курсе всего, что творится в Рабочем районе, — продолжил с дружеской интонацией.

Тринадцатому принесли сок, он аккуратно присел рядом с ними и молча наблюдал, как ребенок держась обеими руками за стакан.

— На этот раз я говорю правду, — ответил Дакен, испив бренди. — Я хотел разобраться с этим, но все концы словно в воду. Кем бы ни был их лидер, он хитёр. Достаточно, чтобы скрывать такую силу.

— И что же никакой наводки даже не дашь? — легко встрял Тринадцатый. — Мы все знаем, что ты любишь говорить полуправдой.

— Он дело говорит, — поддержал Восьмой. — Или мне стоит рассказать твоим друзьям, кто двенадцать лет назад ты заложил всю свою компашку? Только бы руки остались чистыми, — пригрозил он.

Дакен напрягся. По его лицу прокатилась тонкая струя пота.

— Чуть что сразу шантаж. А я думал, мы эту тему забыли.

— Боюсь, такое трудно забыть, — сверкнул Восьмой апатичными зрачками.

В своём деле он был профессионалом, мог внушать страх одним своим присутствием. Среди всех Чисел не было человека более устрашающего, чем он. Его признали лучшим, как товарищи, так и враги. Его боялись и уважали. Одно слово этого человека было законом для всего преступного мира, который прятался в мрачных закоулках городов.

— Ах, ты не теряешь хватку, — вздохнув, проговорил Дакен. — Знал бы ты, как ребята в Коме бегали, узнав, что ты заявился. Крысы как могли бежали с корабля. Две мелкие группировки распались сразу же в страхе, что ты закроешь их. А те, что по крупнее, меж собой грызлись… лишь бы тебе угодить, коль нагрянешь, — он наполнил стакан и продолжил. — Я слышал краем уха пару лет назад о революционном движении, которое против стен и классовой системы. Но на тот момент это была не более чем малая разношёрстая группа. Их никто не воспринимал всерьёз. Если это сделали они, то за эти годы они успели стать очень опасными. Чтобы скрытно настолько увеличить количество людей, нужно не дюжее умение.

— Это точно всё? — переспросил Восьмой.

— Да, — тяжело ответил. — Выйдешь на их след, дай наводку по старой дружбе. Всё-таки я тут за порядком слежу, а такое допустил.

— Так и поступлю. Но это не всё, что я хотел узнать. Что ты знаешь о теистах?

— Хм? — удивленно издал. — Мирная компашка фанатиков. Большего о них знать нечего. Однако я удивлен, что их лидером является та женщина.

— Та женщина?

— Настоятельница местного приюта — Розалия Бен Кильмани.

— Я знаю её. Но почему это тебя удивляет? — заинтересовался Восьмой.

— Не выглядит она, как религиозный тип… уж больно резвая. И буду честен, напоминает тебя. Даже слишком.

— Откуда ты с ней знаком? Как в принципе женщина голубых кровей могла пересечься с такой крысой?

— Её все знают. Аристократка, живущая среди челяди. Такое заслуживает поклона. Но лично я познакомился с ней лет пять назад, — начал вспоминать. — В душе не знаю, как она меня нашла, но нашла. И пришла ко мне с просьбой. Трое мужиков сильно поломали ребенка из её приюта, вроде как даже ходить толком не мог. Она хотела, чтобы я их проучил.

— И ты сразу же согласился? На тебя непохоже.

— Я же сказал, что она такая же, как и ты… Она нашла рычаги давления. Да и ты слишком низкого мнения обо мне. Избивать детей — бесполезное занятие, такое нужно пресекать на корню, — строго ответил. — Я всегда был честным в своих делах, не брал больше, чем мне могут дать. И слово своё держал. В общем, тех ребят мы поколотили знатно, да так, чтобы желание отыграться на ком-нибудь другом пропало насовсем. Больше её я не видел.

На этом их разговор закончился. Казалось, сыщики зашли в тупик. Никаких улик, кроме Лотти, которую они встретили при первом походе в приют. Однако Восьмой отчего-то не хотел пока её посещать.

«Нужно больше узнать… намного больше. Как малая группа могла вырасти так быстро и в тайне ото всех? Откуда она имеет такие средства? Кто спонсор? Порох, машины, люди в СОГ, места сбора, тайные проходы. Кто может держать всю эту систему в одних руках? Может ли это быть он? Кол Галланд… Пусть в совете он играет роль союзника системы, но кто знает, что у него на уме. Такой человек, как он, вполне бы мог провернуть это… или Ной Кэмпл… или весь приют просто играет с этой страной. Эх, сколько проблем, — он достал сигарету и закурил. — Пока не пойму сути, нет смысла ловить мелочь, вроде рыжей».

Мимо них прошли теистские миссионеры, они раздавали листовки прохожим и всучили одну Тринадцатому, а он в свою очередь компаньону.

— Это ещё что такое? — недовольно пробубнил. — Снова теисты. Работают не покладая рук, набирают людей… набирают людей, — добавил и тут внезапно осознал. — Так вон оно как. Теперь стало чуть понятнее, как они выросли всего за два года.

Его лицо обрамила лёгкая ухмылка, которая появлялась всякий раз, как разум хватался за трепещущую загадку.

«Теисты, Фарль и некто третий. Значит, всё-таки они взаимосвязаны»

VI

Роза находилась в состоянии необузданного возмущения от выходки подопечной, ей пришлось в кратчайшие сроки вернуться в приют Святого Норта и навести там порядок.

Лотти ожидал напряженный разговор в кабинете настоятельницы. Вот она, преисполненная отвагой, заходит в него, и тут же встречается с пурпурными глазами мамы. Розалия и так была расстроена от слов Гриши, а теперь ещё некогда послушная Шарлотта решилась проявить бунтарские настроения.

— И как будешь объясняться, юная леди? — резко спросила она.

Лотти смело продолжала смотреть ей прямо в лицо. Эту легкую перемену характера Роза приметила и обеспокоилась.

— Мне нечего тебе сказать, мама, — ответила Шарлотта. — Пусть за меня говорит это.

Она небрежно положила на стол пачку документов.

— И что это?

— Отчёт о том, сколько людей присоединилось к Рестеду за последнюю неделю. Пусть мы и не афишируем себя, но взрыв стены стал символом надежды. Нами начали интересоваться по всей стране и организовывать свои революционные группы. Мы уже связались с ними, тем самым распространив Рестед во все уголки.

Роза пораженно смотрела на цифры. Её не было всего неделю, а число последователей возросло почти до сотни тысяч. Если раньше теизм был основным источником людей, то теперь и Рестед активизировался. Их движение крепло с каждой минутой.

Поступок Шарлотты пробудил сонный мир.

— Ком, Нортград, Фетра, Новый Исай, — перечисляла настоятельница в изумлении. — Невозможно… так много людей.

— Я знаю, что вы с Фарлем против такого, но чтобы вершить историю нужны решительные меры, — воодушевлённо ответила рыжая. — Вы постоянно сбрасываете меня со счетов, но и я способна на многое! Не воспринимайте меня за шкодливую девчонку, какой я была! Я не меньше вашего желаю, чтобы эта треклятая система пала!

— Я всё прекрасно осознаю, но такие вещи нужно согласовывать, — пробубнила Роза.

— Именно поэтому я и сделала всё сама. Вы слишком осторожны, вечно полагаетесь на тихую игру разума. Кто кого перехитрит, но иногда, чтобы достичь благих целей нужно запачкать руки сажей.

Лотти продолжала набирать обороты и давить на неё.

— Оправдываться я не собираюсь, — закончила она. — Я сделал всё правильно, я уверена.

Роза удивилась такому напору и ей ничего не оставалось, как согласиться. Такой боевой настрой напомнил ей себя в молодости.

— Эх, девочка моя… да, ты молодец, отрицать не буду. Но, пожалуйста, впредь давай обсуждать. Обещаю, мы, правда, прислушаемся к твоим словам.

— Договорились!

Они пожали руки, и напряженная атмосфера растаяла.

Так прошёл день: в привычной суматохе. Сотрудников не хватало, поэтому и Роза принялась чаще следить за детками. Они вместе приготовили ужин, после уложили спать младших и только под самый вечер освободились. Роза и Лотти заварили себе чай и устроились на кухне. Шарлотта только вышла из душа, она надела одну жёлтую футболку, оголив стройные ноги. Годы сделали своё. Она выросла, тело её повзрослело, став предметом обожания старших детей.

— Прикройся, Шарлотта! — воскликнула Роза.

— А что такое?..

— Может, ты и забыла, но ты уже взрослая девушка и должна вести себя прилично.

— Брось, мама. Тут всё равно никого нет. Дай расслабиться.

— Эх… в такую красавицу превратилась, а от беспечности так и не избавилась.

Лотти в ответ лишь поворошила волосы полотенцем.

— Подстричься надо бы, — произнесла, касаясь кончиков кудрей. — Кстати, мам, я нашла няню вместо Эли. Можешь ей передать?

— Да, конечно, милая, — тоскливо ответила она.

— Что-то не так? — спросила, присев рядом.

— Просто немного грустно… с Эли ведь уходит целая эпоха. Вот она уже женится, заводит ребенка. Да и вы трое совсем выросли, разбрелись по миру. А я всё тут, — с тонкой улыбкой добавила.

— Мама, а почему ты не завела настоящую семью? Тебе разве не одиноко?

— Как тебе сказать. Совру, если скажу, что никогда не хотела. Было время, когда моему сердцу был близок один человек, но в один момент я поняла, что просто не смогу жить в нормальной семье, — она засмеялась. — Наверное, поэтому Бог послал мне таких сорванцов, чтоб совсем скучно не было.

— Это точно!

— А что насчёт твоей личной жизни, Лотти? Теперь, когда Нейт вернулся, ты могла бы… — кокетливо заговорила Роза.

— К чему это ты?! Между нами ничего нет!

— Ой, будто я не видела, как ты за ним бегала всё детство. А Гриша за тобой… А Нейт за стеной…

— То было в детстве! — утвердила и после воскликнула. — Стоп… Гриша, что делал?!

— А ты не знала? Упс… Не думаю, что должна была это говорить.

— Нет уж, если начала, договаривай!

Роза выдохнула, начав быстро мешать чай.

— Да тут нечего говорить. Он всё детства тебя любил, а ты всё вокруг Нейта вилась. Как можно не заметить таких очевидных вещей?

— Ну-у, я как-то совсем не задумывалась об этом. Нейт всегда был не от мира сего. Наверное, это меня привлекало. Гриша же был более надежный и здравый. И как показала практика более перспективный, — сказала она, прильнув к чашке. — А Нейти как был бродягой, так им и остался, — расстроена произнесла.

— Как он там кстати? Есть новости?

— Кажется, он сейчас в Нортграде, — ответила Лотти, приступив в чаю. — Встретился со старой знакомой какой-то. Сказал, что предыдущая настоятельница приюта. Знаешь такую?

— Мария Лиза?! — выдала Роза. — Надо же… не ожидала вновь услышать о ней. Рада, что она жива. Нейт, значит, всё путешествует. Это славно.

— Как думаешь — хорошо, что он не участвует во всей этой борьбе? По уму он единственный, кто может противостоять Грише. Будь он на нашей стороне, Фарль бы точно его одолел.

— Ты сама то веришь, что Нейт во всё это ввяжется? — спросила Роза, уставившись.

— Конечно же нет, — отрезала она. — Он совсем из другого теста слеплен, но его помощь была бы неоценима.

— Фарль и сам прекрасно справляется. Пока всё идёт по его плану, что достаточно странно на самом деле, — задумалась она.

— Это ещё почему?

— Я думала с приходом Гриши, всё станет сложнее, но мы исправно достигаем поставленных целей.

— Это значит, что мы молодцы и отлично всё продумали, — равнодушно проговорила Лотти.

— Может и так… А может, мы просто не замечаем под носом нечто важное.

«Ты, возможно, и не видишь, мама, — думала Лотти. — Но Гриша со своими Числами создал массу проблем… не знаю есть ли у него какой-то политический план, но грязными методами он пользуется, как настоящий аристократ».

Лотти решила не рассказывать Розалии о Числах, она желала сама разрешить проблему, которую создала. Весь следующий вечер они мирно общались обо всём на свете, пока Гриша развалился в кровати вместе с Натали, омраченный мыслями о будущем.

— Нат, ты спишь?

— А? — сонливо издала. — Нет, а что?.. если хочешь ещё, то давай завтра, а то я слишком удобно устроилась, — зевнула.

— Я сильно изменился с нашей первой встречи? — спросил он с грустью в лице.

Тут она повернулась к нему, недоумевая от вопроса.

— С чего это ты вдруг?

— Просто задумался.

— Конечно, ты поменялся. Совсем другой человек. Раньше ты был хлюпиком, который и постоять то за себя не мог. Сейчас же ты видный политик, который определяет курс целой страны. По-моему, различие на лицо, — тут она привстала, погладив его светлые волосы. — Кажется, я поняла, почему ты задумался об этом… ты переживаешь, что Роза войдёт в совет, и ты не сможешь с ней биться, верно?

— Ты проницательна.

— Читать людей — мой талант, — гордо обозначила она. — Слушай, я знаю, что она для тебя важна, по факту она твоя мать. Но в политике нет места для чувств. Прости, что я тогда накричала на тебя. Сказала, что это твоя вина и прочее… просто я переволновалась, — произнесла, опустив янтарные глаза. — Я не хотела, чтобы это сбило тебе с толку, — она нежно поцеловала его в щёку.

Иной раз Натали могла быть невероятно ласковой и душевной. Это не было игрой, ложью или манипуляцией, а чистый порыв чувств, которые она испытывала к Грише уже давно. Не чистая любовь, не сестринская забота, но нечто схожее с ними.

— Это были верные слова, — сказал Григорий. — Мне нужно разрешить противоречия в себе, прежде чем идти вперед. Но я пока не знаю, как это сделать.

— Умнее человека я не встречала, Гриш. Уверена, ты во всем разберешься. Но думаю, это стоит сделать утром. Спокойной ночи.

— Спокойной, — проговорил, зарывших в её волосах.

VII

Через несколько дней в тьме ночи проходило очередное собрание Рестеда. Оно началось с проповеди Розы. Она достала книгу, обнятую кожей, положила на кафедру и принялась читать заводящим голосом:

— Попросите прощения у своего Господа, а затем раскайтесь перед Ним. Воистину, мой Господь — Милосердный, Любящий! — прочитала. — Да простит нас, Господь, за грехи наши и наших отцов, которые убили сына Господа, лишив мир спасения и превратив его в царство тьмы и скорби.

Все склонились и каялись.

— И он простит нас, ибо живой и настоящий, а значит, сострадательный. Так как не может неживое сострадать. И если поспособствуем мы хотя бы шагу в сторону благого мира его, это нам воздастся!

— Да! — все взвыли.

— Земная жизнь — всего лишь наслаждение обольщением. Эта та жизнь, которую стремятся сохранить наши угнетатели, утопающие в радостях. Воистину, Он не любит высокомерных, коими они являются, а значит, Господь целиком и полностью на нашей стороне!

— О, Роза, но если мир таков, — взмолила одна женщина, — то, правда ли, возможно всё исправить? Человек нарушил все запреты, уничтожил, сотворенное Господом. Это просто невозможно. Невозможно вернуть мир в царство Божие.

— Не так всё плохо, как ты говоришь. Разве, упав, не встают и, совратившись с дороги, не возвращаются? — зачитала. — Всегда есть путь назад. И доказательство этому наши успехи. Нас уже так много! — обратила взор к толпе. — Наши друзья собрались во многих городах, благодаря символу, подаренному нашей Шарлоттой. Господь, на нашей стороне, уверуйте, очистите душу от лишнего, поступайте по совести и будете в Его объятиях, — закончила.

Паства повисла в молчании. Но не вся. Теперь группа состояла не только из теистов, большое количество иноверцев пополнило их ряды. Они стояли в сторонке, брезгливо посматривая в их сторону. Подобная религиозность была чужда Единству. Учение пророка можно было назвать религиозным атеизмом, где всё сверхъестественное занимало лишь малую часть. Оно объясняло жизнь до жизни и после неё. Из неё же вытекала этика, которая и была центром вероучения. Ритуалы и проповеди были незначительным элементом Единства, как и вся Церковь. Она была лишь местом, которое нужно самим людям. По этой причине приверженцы Единства в рядах Рестеда в непонимании смотрели на бесполезные, по их мнению, действия.

— К чему нам это всё? — заговорил один. — Только время зря тратим.

— Меня это тоже смущает, — поддержал другой. — Я вступал в революционное движение, а не секту.

— Но Шарлотта вроде как с ними. Наверное, это важно.

— Если бы не она, я вообще не стала бы это терпеть, — недовольно пробубнила.

— Тс-с, — остановил их Гера. — Шарлотта — наш лидер, если она считает это нужным, значит, так и надо. Просто примите это и не наводите суету.

— А что из себя представляет это ваша Шарлотта? — спросил мужчина, внезапно появившийся из темноты.

— Ты новенький? — парировал Гера.

— Да, я Андрей Розманов. Племянник Шера.

— А не знал, что у старика Шера есть родственники, — задумавшись, ответил мальчик. — Шарлотта — это одна из основателей Рестеда. Она великий лидер и добрейшей души человек.

— Должно быть, она необычайная женщина. Где она? Я хотел бы выказать ей своё почтение и благодарность.

— Она сегодня не пришла, какие-то личные дела, — ответил он, уставившись в серые глаза собеседника.

— А долго Вы с ней знакомы, молодой человек?

— С самого рождения, она мне как старшая сестра, — с улыбкой произнёс.

Мужчина снова оглядел паству и, закатив глаза, вышел. Взглядом он искал своего товарища, который присоединился к верующим в молитве, но вскоре растворился в толпе. Оказалось, он ушёл подышать свежим воздухом. Стоя на улице, его охватила злость. Он топтал сухую землю и приговаривал:

— Господь… господь, — раздраженным голосом. — Прошло столько тысячелетий, а люди всё ещё грезят по тебе! Чёрт бы тебя побрал!

— Куда ты сбежал? — спросил мужчина, достав сигареты. — Не веди себя подозрительно.

— Тебе всё равно не понять моего негодования, — отмахнулся он.

Под черной фуражкой, дешевыми очками и накладными усами скрывался Восьмой. Тринадцатый расстегнул серую, мятую рубашку, душившую её весь вечер, и отстраненно посмотрел на небо.

Немногим ранее Восьмой догадался о связи теистической общины с террористами. Религиозные листовки помогли ему в этом. Теисты были самой быстрорастущей группой в Артее, поэтому он предположил, что террористы могли тайно разрастаться в их рядах. Это было единственным разумным объяснением, пришедшим ему в голову. И факт того, что их глава — бывший борец с классовой системой, а её подопечный Фарль не только активно продвигал её в совет, но и сам являлся сторонником идем демократии; прозрачно дал понять, что целью теистов является отнюдь не религиозная деятельность. Найти же место сбора было не так сложно. Вступив в общину и пустив слух о недовольстве системой, нужные люди сами пришли к ним.

— Ладно, пойдём отсюда. Я узнал, что хотел, — произнёс Восьмой.

— И кто лидер? — с интересом спросил коллега.

— Некая Шарлотта. Скорее всего, кто-то из приюта, судя по словам мальчонки. Когда всё выясним, закроем их лавочку.

— Революционное собрание теистов-демократов… Рестед. Красиво звучит. Такого веселья страна ещё не встречала. Удивлен увидеть ту женщину? — сказал, намекая на Розу.

— Отчасти. Не думал, что однажды придется прийти по её душу.

— И снова конфликт и вновь противостояние, — задумчиво проговорил Тринадцатый. — Я позвоню в аналитическое бюро, пусть наведут справки по этой Шарлотте.

— Да, было бы чудно.

Они прошли по пустой аллее, освещаемой светом фонарей. Воздух чуть холодил, ворошил листья деревьев, создавая приятный естественный звук. Тринадцатый достал из кармана телефон-гарнитуру и вызвал человека из бюро. Но ответа не последовало.

— У них что там ужин в такой час?!

— Если бы… связи нет. Видимо, тех. осмотр вышек проводится. Так. Значит, ты направляйся в контору и напиши запрос в срочном порядке, — скомандовал Восьмой. — А я пока поброжу по округе, может чего выясню ещё.

— Понял тебя. Тогда до встречи.

Так как возможности вызвать Атмоса не было, Тринадцатый дошел до ближайшего парковки, где заказал такси. Восьмой же сошёл с парковой зоны и прошёл по ряду тонких переулков, которые отдавали жаром труб. Тёмные улицы настораживали его, за каждым углом казалось гуляют силуэты и что-то шепчут.

— И долго ты собираешься за мной идти? — спросил Восьмой, остановившись. — Посредственная из тебя крыса. Заметил минут двадцать назад.

Позади него, за стеной, пряталась фигура. Прижавшись к кирпичу, она выдохнула и вышла на свет.

— Так это ты, — удивившись, издал он. — Кого-кого, а тебя встретить не ожидал.

VIII

Этим же днём.

Ваппор дальнего следования прибыл на вокзал Артеи глубокой ночью. Даже платформа пустовала. Лишь один человек настойчиво дожидался, он сидела на скамейке, постоянно сверяя часы. Это был Григорий. И вот двери вагона открылись, и на ровную бетонную плиту выскочил Нейтан. Он приехал прямиком из Нортграда практически налегке. Легкая улыбка проскочила на лицах обоих, лишь стоило встретиться их взглядам. Они были так непохожи друг на друга. На бродяге помятая серая ветровка с сумкой на перевес, а на Грише дорогой белый костюм. Один ухожен и хорош собой, его волосы чисты и спрятаны под цилиндром. А второй завязал их в хвостик, а остальные раскидал по макушке.

— Я был удивлен твоему сообщению, — заговорил Гриша, потрепав того по голове. — Не ожидал, что вернешься.

Нейт отвел глаза.

— Ну-у, я в общем-то и не возвращаюсь. Скорее, напротив… Хотел попрощаться со всеми перед долгой поездкой.

— И куда тебя занесло на этот раз? — с недоверием поинтересовался аристократ.

— В Пустошь, — произнёс, отступив назад. — Знаю, что это безрассудно… и не надо на меня зыркать… это взрослое взвешенное решение.

Он поступательно отходил от пристального недовольного взгляда Гриши. Тот стоял на месте, только сверкал синими глазами. С детства его гнев был страшен для Нейта.

— Дурака кусок! — выдал он. — Вот чего тебе на месте не сидится?!

— Ноги чешутся знаешь ли, — съязвил Нейт.

— Так я тебе чесалку куплю. Эх, нет слов. Особенного культурных, — выпалил, сняв головной убор. — А где остальные?

— Не знаю, спят, скорее всего. Я только тебе написал о приезде. К другим нагряну так.

— Никакой тактичности. Ты собираешься взрослеть?

— Нет, — ответил он с каменным лицом.

Молодые люди рассмеялись и пошли вдоль платформы. По дороге они разговорились, и Гриша расслабился от этой безмятежности, что витала вокруг Нейта. Никто от него ничего не ждал, никто не пытался стать его врагом, и никакая ответственность не давила на плечи. Обычная беседа со старым другом. Нейт без умолку рассказывал о своих похождениях о том, что узнал откуда родом, как звучит его настоящее имя, и кто родители. Всё это Гриша слушал с неподдельным интересом, складывая в голове пазл тернистого прошлого товарища.

— Так зачем тебе в Пустошь? — задумался Григорий. — Я думал, гештальт закрыт, нет?

— Я понял, кто я и откуда, но так и не осознал, для чего пришёл в этот мир, — ответил Нейт, любуясь звездным небом. — Ты вот цель свою видишь отчетливо, Лотти же… она видит конец пути, а как дойти до него ей невдомёк. А у меня ни цели, ни пути. Вот я и надеюсь, что если буду бродить, то рано или поздно пойму что-нибудь. А как твои успехи?

— Всё сложнее, чем думалось раньше, — с печалью в голосе ответил он. — Теперь, когда мама стала моим соперником, я не знаю, что делать. В голове полный кавардак. Дашь совет, великий мыслитель? — ухмыляясь, спросил.

— Коль есть забор, перелезь через него и не ободри колени, — сморозил бродяга и задрал палец к верху. — Мне вроде такого надо было ляпнуть?

Гриша рассмеялся.

— Да, примерно такое. Только нужно добавить фразу: не всяк коза, кто молоко даёт. И чисто бытовая философия Дильмы получилась бы.

— Это ещё кто такой?

— Один из философов догородского периода, писал во времена пророка. Поженился с козлом и жил с ним лет двадцать, думая, что это радиоактивная коза без вымени.

— Только не говори, что он… — с отвращения выпалил Нейт.

— Он пил молоко козла.

— Святая Душа! Какая мерзость.

— Да-а. А я это ещё в приюте читал… лучше бы Лотти кадрил, — иронично дополнил Григорий.

— Я всегда говорил, что ты не тем занят.

— Был прав. Я всё в толк не возьму, чего ты меня одного пригласил встретить? Деньги нужны?

— Какого низкого ты обо мне мнения, Гриша… Да, деньги понадобятся, но я не за этим тебя позвал. Хотел вместе навестить приют и устроить всем праздник.

— Прости, Нейт, — резко отстранился он. — Я не могу. Мы с мамой, вроде как, поссорились. И я пока не готов войти туда, не опуская глаз.

— Ты, взаправду, думаешь, что Роза будет тебе не рада? — с непониманием переспросил бродяга.

— Тебя там не было, Нейт. Когда я умолял маму оставить битву на меня и Фарля, она осталась глуха ко мне. Да и я много чего наговорил. Пусть всё уляжется.

— Эх, чего вам не живется спокойно? — расстроена проговорил он.

— Мы хотим сделать мир чуточку лучше, — ответил Гриша, приподняв уголки губ, а сразу за этим последовал неожиданный вопрос. — Скажи, Нейт, ты страдаешь?

Он лишь хмылкнул вопросительно.

— От этого общества, — пояснил Григорий. — Ты ведь натерпелся от него с самого рождения.

— Нет, не страдаю, — легкомысленно ответил. — Боль мне причинили люди. Общество… система не может сделать мне больно. Лишь реальность способна на это. Реальность, где есть люди, их чувства, иные живые существа и катаклизмы. Общество не повинно в ошибках своих членов. Если бы было так, то слово ответственность ничего бы не значило. Система может быть неверной, она может взращивать ненависть к другим, открыто разжигать конфликт, но последнее слово всегда остаётся за человеком. И не простым, а разумным.

На эту реплику у Грише не нашлось ответной, он молча согласился с его позицией. Отчасти она ему даже понравилась.

— Нейт, если я однажды попрошу тебя о помощи, ты поможешь?

— Я, как и ты, сделаю всё ради семьи, — уверенно заявил бродяга. — Но я буду делать это своими методами.

— Что-то подобного я от тебя и ожидал, — с приятной досадой ответил аристократ.

После Нейт продолжил:

— Что у вас тут вообще происходит? Я видел новости…

В голосе его чувствовалась обеспокоенность, даже тревога. Мысли о произошедшем давно не давали ему покоя. Чуйка подсказывала, что это был лишь первый робкий стук в дверь, за которой скрывались большие проблемы.

— Должно быть, ты говоришь о теракте? — уточнил Кол Галланд. — Странное и страшное событие.

— Соглашусь. В истории Артеи такое случилось впервые… и, как мне кажется, это показатель проблем.

— Ты прав. Правительство пока ничего не знает. Всё окутано мраком, народ волнуется, а мы в недоумении.

— На мой взгляд, всё куда хуже, — выдал Нейт. — Народ не волнуется, он воодушевляется, — с опаской добавил.

После они навернули ещё несколько кругов и разошлись. Гришу ждали дела в поместье, он сразу же сел в Атмос и отбыл, а Нейту же захотелось побродить по округе чуть дольше. Разговор с другом натолкнул его на определенные мысли. Одной из причудливых особенностей Нейта было его желание «знать». Пусть он не стремился обуздать все тайны мира, но тайны, зацепившие его, он не мог оставить нераскрытыми. Поэтому на протяжении всей ночи он искал ответ на мучащий его вопрос: «Для чего?». Лишь, когда солнечный свет полностью охватил улицы, он добрался до дверей дома. Солнце тихонько касалось стёкол, поднимаясь всё выше. Нейтан уселся на ступени и по старинке закинул голову к небу, рассматривая плавучие облака. И так он просидел ещё часик другой, пока не заснул прямо на пороге.

Глаза открылись сами собой, когда начал слышаться топот шагов. Первое, что встретил его сонный взгляд было лицо Лотти. Она облокотилась об его плечо и нежно посапывала. И себя и Нейта, Шарлотта укутала в красный шарф, словно привязывая его к себе. Страх, что он вновь пропадет, настигал её каждый раз, как Нейт оказывался дома. Парень с умилением смотрел на серьезное лицо подруги, которую определенно что-то тревожило. Он потыкал её в щёку, приговаривая:

— Ры-ыжик, просыпайся. Ты где всю ночь гуляла?

— А? — издала она, не понимая происходящего. — Заснуть не могла, вот и бродила туда-сюда, — ответила, потирая глаза. — Стоп…

Она резко вскочила.

— Вообще-то это я должна вопросы задавать! Ты почему не предупредил, что приедешь?!

— Ой, не вопи. Людей пугаешь. Мне захотелось сделать сюрприз, — оправдался он.

Лотти недоверчиво окинула его взглядом и завела в дом. Роза была в отъезде, её ждали дела в поместье Бен Кильмани. Эли же начала обживаться в доме Фарля, и со вчерашнего дня перевезла туда все вещи. Так за главных остались только Лотти да старшие дети. Многие из деток уже проснулись, только слонялись по комнатам, как сонные мухи. Стёпа и Гера разогревали заготовки к завтраку, поэтому Нейт и Лотти разместились в тихом кабинете настоятельницы.

— Так значит, ты уезжаешь на ещё более долгий срок, — с грустью произнесла Лотти. — Не понимаю, зачем оно тебе надо? Тут твой дом, твоя семья. А ты вечно так и рвешься сбежать.

— Но ты ведь тоже не можешь сидеть на месте, — указал ей бродяга. — Целиком и полностью в заботах.

— Есть такое, — посмеявшись, ответила девушка.

— Тяжело, наверное, совмещать работу в приюте, главенство в Рестеде и подготовку теракта?

Он проговорил это абсолютно спокойно. Так, словно в этом не было ничего особенного, словно для него эта новость ничего не значила.

Шарлотта побелела, её взгляд забегал по комнате, цепляясь за книжные полки, то и дело встречаясь с лицом Нейта. Она отстранилась в легком испуге и прижалась к столу. Ярко-голубые глаза устремились прямо на неё, пристально высматривая изменения мимики.

— Т-ты о чём это, Н-нейт? — пролепетала она. — Какую-то ерунду говоришь…

— Лотти, — отрезал он холодно. — Не юли. Это бесполезно. Я всё равно уже знаю.

— Но откуда?

— Да есть у меня кое-какие связи.

***

Немногим ранее:

Перед тем, как прийти в приют, Нейт решил исполнить обещание, данное Тринадцатому: навестить бар Аркобалено. Правда, сейчас его преследовали личные мотивы. Благодаря универсальному пропуску, бродяга без проблем вошёл в Центральный район. Однако заведение было закрыто.

— Вот незадача, — проговорил Нейт и набрал номер телефона. — Ало? Тринадцатый? Да, это Нейт.

— Рад тебя слышать, дружок! — воскликнул он. — Какими судьбами?

— Вот решил заглянуть к вам, да только вот дома никого, — добавил, стуча по двери.

— Ой, прости-прости. Мы тут все забегались. Дел невпроворот, — торопливо ответил Тринадцатый.

— Дай угадаю, из-за теракта?

— В точку. Да, мне нужны все сведенья о Шарлотте из приюта Святого Норта. В срочном порядке по требованию 625, — послышался разговор на фоне.

— Шарлотта? — обеспокоенно переспросил Нейт. — Зачем тебе её данные?

— Раев, ты знаешь её? — навострившись, спросил он.

— Сначала ответь на мой вопрос.

— Знаешь же, что я не могу. Контора меня по рукам и ногам связала. Но если расскажешь о ней, то сильно поможешь.

— Вы подозреваете её в причастности к теракту, — догадался Нейтан. — Но это… это абсурд.

Тут его сознание принялось обрабатывать информацию. И уже в следующее мгновение обвинение перестало быть для него абсурдом.

— Не просто к причастности, Раев, — на выдохе продолжил Тринадцатый. — А к тому, что она его возглавила. Поэтому расскажи мне всё, что знаешь.

— Тринадцатый, — обратился Нейт, став серьезным. — Не в службу, а в дружбу, ты можешь пока не наводить справок о ней?

— Как я это объясню Восьмому, по-твоему? К тому же это не тот вопрос, который получиться замять.

— Пожалуйста. Я не прошу забыть о нём, я прошу притормозить, — попросил бродяга. — Пусть он не знает о Лотти хотя бы пару дней. Придумай что-нибудь.

Из трубки донёсся тяжелый вздох.

— Так и быть, — ответил Тринадцатый. — Помучаю немного нашего душнилу. Но ты будешь должен.

— Спасибо.

***

Наше время:

— Если ты всё знаешь, то это даже к лучшему, — успокоилась Лотти. — Не придется объяснять или хуже того врать.

— Вот тут ты не права, рыжик. Объяснять определенно придется, — произнес он, приблизившись к ней. — Потому что… Я НИХРЕНА НЕ ПОНИМАЮ!

Лотти опешила, она испугалась его выражению лица. Лица, которое жаждет всеми силами оправдать подругу, но не может. Мимика бродяги отчетливо показывала непонимание, а глаза… глаза по-прежнему были пустыми.

— Я сделала это, чтобы спасти наше общество, Нейтан! — уверенно заявила Шарлотта.

— Отчего же его нужно спасать?

— От несправедливости, жестокости системы. От дискриминации и унижения.

— Что за вздор… — махая головой, произнес бродяга. — Лотти, я даю тебе ещё один шанс на ответ.

— Тот, что я дала, единственный и самый верный. Я не ожидаю, что ты поймешь, хотя это очень странно. Ты больше всех настрадался, но при этом до неприличия пассивен.

— Ох, Лотти, — обратился он, положив голову ей на плечо. — Мое непонимание связано не с причиной, а со следствием. Как разрушение стены, может избавить мир от жестокости? Разрушение влечёт лишь разрушение. Нельзя создать, уничтожая. Это замкнутый порочный круг.

— Я всегда думала, что ты очень умён, что гораздо умнее меня и Гриши, но твои слова вгоняют меня в ступор. Новое общество нельзя построить, пока живо старое. Разрушение стены — это символ скорых перемен, символ того, что есть силы, способные перевернуть порядок вещей.

— И что ты устроишь… РЕВОЛЮЦИЮ?! — всполохнул Нейт. — НАЧНЕШЬ НЕСКОНЧАЕМУЮ ЦЕПОЧКУ КРОВОПРОЛИТИЯ?! А ТЕХ, КТО НЕ СОГЛАСЕН ПРОСТО УБЬЕШЬ?! — добавил на повышенных тонах.

Тут Лотти задрожала. Она машинально обняла себя, словно создав купол защиты. Её глаза снова забегали по комнате.

— Или. Ты уже убила? — с опаской спросил бродяга. — Шарлотта. ОТВЕЧАЙ!! — начал трясти её.

— НЕ КРИЧИ НА МЕНЯ! — бросила она, оттолкнув его. — Никого я не убивала! Но если… если понадобится, то я готова пойти на такие жертвы. Это дело. Оно больше меня, больше всех нас, понимаешь?

Нейт ещё сильнее распылился.

«Теперь я понял чувства Гриши, когда он с ней спорил, — подумал он. — Она, действительно, упрямая донельзя. Что за идеализм? Она не видит, что ничего из этого не имеет смысла? За этой красивой идеей революции стоит лишь конец всему и вся. Точка. Общество так долго строилось, развивалось, чтобы вновь впасть в эту кучу дерьма?»

— Лотти, — произнес он, чуть успокоившись. — Ты не права. Вот, что тебя ждет на этом пути, — Нейт свернул рукава и показал руки. — Рассмотри их повнимательнее. Так выглядят руки убийцы.

Шарлотта удивилась, но намеков друга не осознала.

— Для тебя они обычные, да? А я вижу их совсем иначе. Иногда я смотрю на них, а они все в крови. Стоит мне оказаться в маленькой душной комнате, стоит увидеть похожих людей, как меня накрывает волна эмоций. Меня аж тошнить начинает. Голова раскалывается, а перед глазами море крови. Этими руками я убил не двух и не трех людей, Лотти… Пока я был в беспамятстве, инстинкт, ведомый чистым гневом, калечил, ломал кости и убивал. Гильмеша и Гамлета. Их убил я! — девушка хоть и знала это, но всё равно с уст Нейта это звучало жутко. — Какого-то парня, избивавшего меня в 4 квартале, убил тоже я! Дедка похожего на Гильмеша почти до смерти забил тоже я! Знаешь, что самое страшное в этой ситуации? — девушка отрицательно помахала головой, она сделала это быстро, будто побаиваясь. — То, что мне не стыдно… я не раскаиваюсь. Мне словно плевать. Словно я бездушная машина. Однако мне всё равно предстоит с этим жить. Всё время до самой смерти мне носить бремя убийцы. Пусть оно меня и не заботит, но все равно… Так ответь мне, Шарлотта, ты сможешь жить вот так? Я то поломанный, от сознания осталось два винтика, но ты здоровый человек, который будет думать и думать об этом, пожирая себя. Я знаю, какая ты чудесная, ласковая и добродетельная. Такой человек не сможет жить дальше и оставаться собой. Стоит перейти черту, как та девочка Лотти исчезнет навсегда.

Лицо Нейта в этот момент было таким грустным, казалось даже глаза всеми силами пытались отразить эти чувства. Лотти обняла его, уткнувшись в ветровку. Она повалилась на него с такой силой, что они оба упали на пол. Так они и продолжили лежать. Шарлотта пыталась заплакать, но не могла. Будто какой-то тумблер в мозгу ей этого не позволял. Нейт это чувствовал, поэтому просто гладил её по рыжим кудрям.

— Рыжик, скажи, почему ты всё эта затеяла? Изначально в смысле. Только давай без идеализма, пожалуйста.

— Из вас придурки, — отчеканила она. — Вас обоих усыновили аристократы, и между нами встала стена классов. Я знаю, как трудно аристократу покинуть свой район… юстиция, добродетель все дела. Я знала, что в ближайшее время наши пути не пересекутся. Я просто хотела вас увидеть, хотя бы на мгновение обнять. Когда мама мне всё рассказала, я воодушевилась. Но не мыслью, что наконец наступит справедливость, а мыслью, что если классов не станет, то мы сможем быть все вместе. Как раньше. Лишь с возрастом я поняла, как ничтожна моя мотивация, и только потом я по-настоящему приняла идею демократии, — она шмыгнула. — Вот и вся история…

«Так значит, на путь страданий её наставила Роза? Почему после моего ухода, она так и не поняла своих ошибок? Она лишила Лотти детства. Как это ужасно. Хотя я сам молодец, да и Гриша тоже. Мы оставили её совсем одну. Кого винить нужно, то это нас… Из-за нас Лотти стала плутовкой. Девочкой, что бесконечно плутает в темной лесу, зная свою цель, но не зная дороги».

— Глупышка же ты, — ласково назвал Нейт. — Твоя мотивация в детстве была гораздо чище и правильнее, чем сейчас. На мой взгляд, — добавил он. — Сейчас мы все вместе, и тебе не нужно продолжать это дело.

— Не ври себе, Нейтан… мы не вместе. Мы уже совсем другие люди, почти незнакомцы. Жизнь Гриши сейчас в Аристократии. Моя здесь. А твоя, Нейт… я даже не знаю. Ты где угодно, но не дома.

— Расстояние, образ жизни и район ничего значат. Мы всегда будем семьей. Разве ты не поняла этого, когда Гриша пришёл в приют? Он всё тот же. Я увидел в его глазах, как сильно он всех нас любит. И в твоих глазах тоже.

Лотти улыбнулась. Она привстала и зависла над ним, всматриваясь в его смуглое тонкое личико. А после поцеловала. Для обоих это был первый поцелуй. Сердце Лотти колотилось, как бешенное. Но не от огромной любви, это чувство было другим. Совершенно неосязаемым и неописуемым. Казалось, этим поцелуем она стремится закрыть в своей душе какую-то пустоту. Закрыть гештальт прошлой влюбленности по бродяге, чтобы идти дальше. Нейт это понимал, он прекрасно считывал мотивы её сердца.

— Мог бы хотя бы засмущаться, — недовольно высказалась она. — Я тут вся красная, а ему хоть бы хны.

— Я тоже смущен, — улыбнувшись, ответил. — Только в душе.

— Ну, ладно. Поверю.

Она встала с него, сев возле.

— Лотти, ты можешь мне кое-что пообещать? Не совершай глупостей, пока меня не будет. Вам с Гришей не нужно враждовать, напротив, я бы хотел, чтобы вы объединились. Мы же сироты, и всё, что у нас есть находится в стенах этого приюта. Главное помнить одну простую истину. В счастливом мире нет смысла, если ты в нём один. Верно?

«Не совершать глупостей говоришь, — подумала в тот момент рыжая. — Прости Нейт, но я уже её совершила и обратной дороги нет. Остается только идти до самого конца и верить, что наша семья всё же доживет до того счастливого мира, о котором мы все твердим».

Шарлотта кивнула головой и на этом их разговор закончился. Нейт спустился вниз к остальным ребятишкам, и уже этим вечером отправился в Нортград. Уже в Ваппоре он вновь созвонился с Тринадцатым, намереваясь как-то разрешить проблему. Но к его удивлению она разрешилась сама собой. Тринадцатый сообщил ему, что Восьмой внезапно залёг на дно и не выходит на связь. Такую практику он часто использовал раньше, когда на хвост ему садились неприятели. Поэтому в ближайшее время дело теракта двигаться не станет. А если вопрос снова встанет ребром, то Тринадцатый обязался сообщить об этом и Нейту тоже. На том они и порешили.

IX

Меньше чем через месяц Роза официальна вступила в должность. К тому времени Гриша совместно с Сатори организовали и курировали специальный орган надзора за миссионерами-теистами, желая добиться тотального контроля в этой сфере. Они оба понимали, насколько чреваты последствия бездумного распространения веры, и насколько глупым было решение совета ранее. Но выбора не оставалось, день собрания уже настал и им предстояло каким-либо образом остановить машину теизма.

— Боюсь, нам придется создать блок с Зайн Такира, — высказался Гриша в комнате обсуждений.

— Полагаю, ты прав, — ответил Симон, расхаживая из стороны в сторону. — Я переговорил с епископом Западной церкви о благословение Северной Ной Кэмлам. Он донесёт сведенья до достопочтенного Лукьяна о том, что Фарль теист.

— Правильный ход. Если Северная церковь продолжит благоволить Фарлю, зная о его религиозных воззрениях, она потеряет авторитет. Лишим его хоть этого преимущества.

Они оба нарезали круги по помещению, бросаясь мысль за мыслью. Так они разминали мозги, для Симона эта была привычка с детства, а вот Гриша отчего-тоещё в юности перенял её. Говорили они быстро, слова дробью слетали с их уст.

— Насколько у них перевес в голосах? — спросил Кол Галланд-старший.

— Если мы объединимся с Сатори, то пока сдержим их натиск, — пояснил Кол Галланд-младший.

Тут вошла Натали. Картина почти вальсирующих мужчин смутила её, но ей определенно сейчас было не до этого.

— Началось, — прервала она. — Надеюсь, мы готовы? — добавила взволнованно.

В ответ последовало молчание.

— Гриша? — переспросила Нат, беспокойно взглянув на его уставшее лицо. — Ты справишься?

— У меня нет выбора, — решительно ответил он. — Либо сейчас мы дадим им отпор, либо они начнут править балом.

Симон положил ему руку на плечо.

— Сын, позволь мне взять на себя Розу. Я знаю её манеру ведения дел. На тебе же останется Фарль, а Нат пусть регулирует настрой остальных членов совета.

Они разом кивнули. Так Кол Галланды вошли в просторную комнату совета. Фарль, Пьер и Роза разместились прямо напротив входа, встречая противников острым взглядом. Лёгкие Гриши отяжелели от напряженного дыхания, вид матери перед глазами тяготил, делал всё тело каким-то ватным и колющимся. Мысль, что сейчас враг она — женщина, что его вырастила — не давала покоя. Последний разговор чётко дал понять, что битва вышла за рамки соперничества и встала на тропу полноценной войны, где личность ничего не значит. Роза была готова отбросить узы, лишь бы добиться цели, готова пожертвовать дорогим сердцу сыном ради общего блага. Григорий же не мог найти в себе сил на такое. Он был не в состояние выбросить из жизни годы, проведенные в приюте; воспоминания, которые грели душу в темные времена — всё это было его неотъемлемой частью.

И вот собрание началось, и часы неизбежного конфликта начали свой стремительный ход. Темой заседания стала миссионерская политика теистов

— Рад снова тебя видеть, Розалия! — заговорил Такеда. — Надо же какая ты взрослая. Стала совсем как твоя мать, упокой её Душа.

— Спасибо, господин Такеда, — ответила она, вежливо поклонившись. — Я тоже рада вновь подняться на эту трибуну и помогать совету в решении столь важной проблемы.

— Как всегда, любишь бросать пафосные фразы, — кольнул Симон.

— От привычек трудно избавиться… Вам ли этого не знать.

— Что правда, то правда.

Отчего-то в мимике Розалии прослеживалось волнение, её кожа была чуть бледна, а взор неверен. Она перебирала пальцы под столом, стараясь не показать тревоги. Фарль также был на взводе. Атмосфера стояла накаленная. Слово взял Сатори:

— Предлагаю не затягивать, а сразу перейти к сути, — другие поддержали. — Розалия, опишите, каким образом Вы собираетесь снизить напряжения в обществе? Какова Ваша стратегия?

— Прежде я должна донести, что это небыстрый процесс. Он требует времени и сил. Нельзя изменить мнение общества по щелчку пальцев, — пояснила она. — Путь, который я предлагаю, это постепенный процесс: образовательный и психологический. То есть нам необходимо не только просветить население, но и успокоить. Я предоставила совету документ, где описала всё более подробно. Можете ознакомиться.

Все прильнули к папкам под их столами. Чтение затянулось на полтора часа.

— И не прокопаешься, — издал Гриша. — Всё по делу. Видимо, они давно это планировали.

— Отец, — обратилась Натали. — А к этому можно придраться? — указала на параграф.

— Нет. Организация центров расширенных туристических поездок по районам — это здравое решение. Конституции оно никак не противоречит.

— Таким образом, они собираются позволить населению свободно перемещаться по городу, — ответил Григорий. — Естественно, настроение улучшится, а религиозное переосмысление в школьной среде подготовит благоприятную почву восприятия мира у детей.

— Значит, толку биться нет, — сказал Симон со скрежетом в зубах. — Они основательнее подготовились, нежели мы.

В это же время на другом конце зала.

— Гриша выглядит помятым, — произнёс Фарль. — В день, когда он стал членом совета, его глаза буквально горели. Сейчас же стали таким тусклыми.

— Отчего же он так? — спросил Пьер.

— Есть у меня мысли, — он с укором посмотрел на Розу. — Но так или иначе, пока он такой, то не представляет для нас угрозы.

— Ну что же, господа, — внезапно заговорила Розалия. — Как Вам моё предложение?

Гриша заметался, ему нужно было что-нибудь придумать. И срочно. Но в голове творился хаос.

«Как мне поступить? Я должен предпринять хоть что-то… иначе… иначе все мои старания пойдут прахом, и ничего в этом мире не изменится! То, к чему стремится мама, Фарль и Лотти не более чем ещё худшие оковы, чем есть сейчас. Идеальный мир, что они хотят создать, недостижимым из-за самой природы человека… Скверна!».

Симон видел его смятения, и они не вызывали в нём радости. Как и не вызывали досады о скорой неудаче. Ему не хотелось обвинить его, упрекнуть, что его ставка не сыграла, что он плохой инструмент. Ничего из этого. Чувство, что тогда захватило его, было родительской печалью.

«Почему я так привязался к этому мальчику? — мыслил он. — Ведь изначально он был лишь орудием, но, увидев, насколько он чистый в своих помыслах, я не смог позволить себе загадить его душу. Надо же… как сильно может изменить одно чистое сердце такое гнилое создание, вроде меня».

— Я желаю взять небольшой перерыв, — попросил Симон. — Думаю, стоит детальнее ознакомиться с планом, но уже в спокойной обстановке. Такие документы следует высылать заранее, Розалия.

— Было достаточно времени, — отрезала Роза. — Не нужно растягивать то, что можно принять ежеминутно.

«Пока мальчонка ничего не придумает, — подумал Сатори, смотря на осунувшегося Гришу, — нужно потянуть время».

— Я поддерживаю, господина Симона, — вступился он. — Ежеминутно такое всё равно не решить. Ваш план не лишён здравого смысла, но боюсь, чтобы довести его до ума, нужна будет не одна сессия. Отец, Вы со мной согласны? — Такеда кивнул. — Тогда возьмем перерыв на час.

Роза фыркнула в ответ, но всё же согласилась. Пока члены совета расходились по комнатам, Симон выбежал из зала на перехват Розалии. Он поймал её в длинном и светлом коридоре.

— Розалия! — уверенно обратился он. — Постой же, Розалия!

— Что тебе нужно? — огрызаясь, ответила она. — У меня сейчас нет времени разговаривать с тобой.

— Подожди ты, — ответил Симон, схватив её за руку. — Поговори с Гришей. Прошу тебя как родитель родителя, — Роза не поняла просьбы, потому хмыкнула в знак необходимости пояснения. — Мальчик в смятении, ему нужна помощь.

Тут она забеспокоилась, её глаза превосходно отразили эти чувства, как, впрочем, и тело. Она инстинктивно пододвинулась к Кол Галланду и переспросила:

— Что у него случилось? Что-то серьезное?

— Да, случилось. Ты случилась, — внезапно выдал Симон. — Он мечется, как кролик. Не может воспринимать тебя врагом. Поговори с ним, позволь парню душу отвести.

— Минутку. Я правильно поняла: ты хочешь, чтобы я помогла своему врагу воспрять духом? Даже для тебя это звучит абсурдно.

— Что ж ты какая упрямая… Я прошу помочь не твоему врагу, а сыну. В-первую очередь, вот, кто он для тебя: сын. А уже потом всё остальное. И сейчас твоему сыну больно. Он страдает.

— Твои уловки с каждым разом всё ниже и ниже! — гневно воскликнула она. — Гриша уже взрослый мальчик. Сам со всем разберется. В конце концов мы не воюем буквально, убивать никого не нужно. Если он неспособен отбросить чувства во имя цели, значит, не так уж и сильно желает её достичь.

— Роза, я тебя прошу как старого друга. Сделай одолжение ради всего того, что было между нами. Помоги Григорию.

— А между нами что-то было, Симон Кол Галланд? С Вашей стороны я помню только предательство и трусость, — на этих словах аристократа отдернуло. — Как бы то ни было он справится. Мой мальчик сильный, — добавила перед тем как уйти.

На протяжении всего разговора Григорий стоял за углом. Он сам хотел поговорить с матерью, но его опередил отец. И как же ему было неприятно подслушивать их беседу. До того неприятно, что кулаки сдавил до красна. Боль окутала его, слова ранили и погружали в неясное смутное состоянии тоски. Такое вязкое и тягучие, что в пору было бы его назвать разочарованием.

«Вот как… семья мне не помощник. Наверное, оно и к лучшему. Может, и не стоит мне больше бороться? Может, им виднее, как лучше? Ведь будь по-другому, разве стали бы они так упорствовать? Неужели всё это время я боролся ни за что… за пыль… и мои цели не имели смысла. Если так, то зачем я жил?».

— Гриша, — обратился Фарль, появившись из-за спины. — Давай поговорим в сторонке.

Он поднял безжизненные глаза и посмотрел в лицо другу, который косился в угол, словно чего-то стыдясь. Они вышли на балкон, где свежий воздух мог унести их тревоги прочь. Фарль неуверенно ступал впереди, тщательно подбирая слова. Он хотел подбодрить друга, но после таких колких фраз Розалии, это было сложно.

Роза сильно изменилась за последние пять лет. Тот стресс, что она пережила перевернул её мировоззрение с ног на голову. Смерть Нейта, уход Гриши, осуждение со стороны Эли, политика Фарля и внезапный порыв Лотти к действию — заставили её вернуться в гонку спустя столько времени. Она забыла о своих прежних стремлениях, но всё это вынудило поднять со дна Розалию Бунтующую. Мир пришёл в движение для неё ровно в тот момент, когда рухнул старый, когда размеренная жизнь в приюте канула в лету. И чтобы вернуть это спокойствие, Роза была готова на всё. Но пока Гриша по большей части желал мира для своей семьи, Розалия смотрела дальше. Она хотела мира для всех и каждого, пусть за это придется отдать нечто близкое себе.

— Роза она меняется, когда дело доходит до политики, — оправдывал Фарль. — Не принимай это на свой счёт. Она тебя очень любит. Недавно Нейт возвратился в Артею, навестил ребят в приюте. Мы думали, ты тоже заявишься. Тебя все ждали.

— Да. Я знаю, что он приезжал. Мы с ним поговорили немного, — сухо ответил он. — У меня дела были. Не смог приехать.

— Понимаю. Если бы не Эли, я бы тоже вряд ли приехал. Гриша, хочу, чтобы ты понял… мы тебе не враги. Мы семья. Поэтому просто прими нашу сторону и всё вернется на круги своя. Где-то в глубине души ты же понимаешь, что это правильно?

— Возможно…

— Мы не хотим ничего скверного для тебя или других людей, — объяснил Фарль маняще сладким голосом.

— Угу, я это понимаю. Понимаю, что ваши намерения чисты. Но…

Нечто внутри Гриши оживлялось с каждым произнесенным словом. Но это нечто было отнюдь не светлым.

— Миру уже давно пора измениться, — продолжил Ной Кэмпл. — Признай это. Сколько несправедливости случилось уже. Со мной, с тобой. У аристократов больше свободы, чем у других. Перед ними люди беззащитны. Нейт живой тому пример. Ему пришлось слишком много страдать от системы. Сначала его обзывали безродным, издевались из-за этого, оскорбляли, а потом пришёл аристократ и просто отнял его по своей хотелке. По ней же и измывался над ним почти пять лет. Разве Нейт заслужил это?

Тут Гриша встрепенулся, его взгляд неожиданно окреп. В имени «Нейт» была какая-то магическая сила. Что Лотти, что Гриша, слыша его тут, же переполнялись совершенно разными эмоциями. Страх, печаль, одиночество. И гнев. Именно последнее разгорелось в Григории. Он выпрямился, поправил белый фрак и посмотрел на Фарля с таким презрением, какого тому ещё не приходилось видеть.

— Нейт то… Нейт это, — пробубнил Кол Галланд, клокоча зубами. — И долго вы собираетесь использовать его имя? Сначала Лотти, потом Роза, а теперь и ты вдруг вспомнил про бродягу Нейта. ДЛЯ ВАС НЕЙТ КАКОЙ-ТО ПРЕДЛОГ ЧТО ЛИ?! — выкрикнул он и сделал твёрдый шаг вперёд. — ЕГО САМОГО ХОТЬ СПРОСИЛИ, ХОЧЕТ ЛИ ОН ЧТО-ЛИБО МЕНЯТЬ?! БОЛЬНО ЛИ ЕМУ ОТ СИСТЕМЫ?! ВЫ СПРАШИВАЛИ?! — Фарль испугался и отступил назад. — ОТВЕЧАЙ!

Гриша продолжал наступать, а Фарль сдавать позиции. Глаза цвета морского дна давили, словно сама пучина, они погружали и удерживали его.

— Нет, не спрашивали, — сам ответил Гриша. — Конечно же не спрашивали. К чему терять такой удобный предлог, да? Но знаешь, Фарль, я спросил. И он сказал: система невиновата в ошибках людей.

Гриша злобно делал шаг за шагом, тесня соперника ближе к стене.

— Вы живёте в мире иллюзий! Для Вас люди чисты, они все бедолаги, которые в плену системы и ПОВИНУЮТСЯ ЕЙ! Они бы хотели поступать иначе, но увы СИСТЕМА! И если изменить её, то убийцы, воры и просто дерьмо собачье тут же исчезнут! Большей чуши я не слышал!

— Григорий, остынь…

— ДА ХРЕН ТАМ! Я наконец прозрел. Вам нет дело до меня, Нейта или кого другого. Вы все придумали причину ненавидеть мир и держитесь за неё, как за мамкину титьку! Словно дети какие-то! Бред… полный бред…

Он начал задыхаться. Припадков астмы у него уже давно не случалось, так как врачи в Аристократии практически побороли заболевание. Но переживания вернули болезнь. По старой привычке, он носил ингалятор в кармане как напоминание о слабости. Трясучими руками он достал его и вдохнул лекарство.

— Гриша, ты как?! — заволновался Фарль, придерживая согнувшегося друга.

— Жить буду… Ах… В общем спасибо тебе, Фарль… Благодаря твоему трёпу, в голове прояснилось. Чувства, связи, семья — всё это важно, но если по другую сторону, лишь тьма. Следует отрешиться от них. Роза вот отказалась и преуспевает, значит, и мне нужно.

«Роза?», — зацепился Фарль.

Вдруг взгляд Гриши стал другим. Холодным, каким и был раньше. Сомнения в сердце испарились, а всякое противоречие стало единым.

— Я всё сказал. Встретимся в зале совета, — произнёс он, ухмыляясь.

Гриша направился к остальным Кол Галландам. Симон и Натали сразу заметили перемены в нём. Они были не столько внешними, сколько внутренними. Он снова выглядел, как дикий зверь на охоте. Леденящие глаза и низкий медовый голос, звучащий слегка надменно, послышался вновь:

— Отец, Натали, я знаю, как остановить Розу.

— Ты что-то придумал? — взволнованно спросил Симон.

— Да. Теперь я в порядке и могу здраво смотреть на вещи, — он взял документ по стратегии теистов в руки. — Я тут взглядом пробежался и заметил, что есть один аспект, который Роза не учла. Я об этом, — он показал пункт отцу. — Как думаешь, это сойдёт за аргумент? — тут лицо Симона обрамила довольная улыбка.

Он обрадовался прыти сына, его возвращению в строй, но вместе с этим было какое-то странное чувство тревоги. Он точно не понимал от чего оно, но знал, что оно не сулит ничего хорошего.

Вскоре они вернулись в зал заседания. И на этот раз Гриша вошёл в него с высоко поднятой головой. Роза начала говорить первой:

— Многоуважаемый совет принял решение?

— Принял, — горделиво издал Гриша. — Ваш план не лишен полезности… только вот он не учитывает мнение религиозной части населения. Как бы парадоксально это не звучало.

— Прошу пояснить, — встревожилась она.

— Как мы все знаем львиная доля граждан исповедует Единство. У нас огромное количество храмом, где предполагается деятельность теистов. Здесь же стоит отметить различные ответвления, вроде Григориянства. Или же совершенно отличные культы как Храм Техномагом. Для Вашего плана нужно иметь разрешение от лидеров этих организаций. Вы располагаете ими? — они примолкли. — Что даже от достопочтенного Феодора не удосужились получить?

— Разве это не обязанность совета, распоряжаться о таком? — неуверенно ответила Роза.

— А разве Вы сами не член совета? — парировал Григорий. — Нужно уважать мнение всего населения. Пусть для начала хотя бы Феодор самолично одобрит Вашу миссию, а потом посмотрим, что делать с другими.

— Мы живём в светском государстве, и не дикари, чтобы просить разрешения у церкви, — встал на защиту Фарль. — Закон выше веры, они просто обязаны.

— Мы уже вступили за грань светскости, когда решили допустить религию в политику, — выступил Сатори на подхвате. — Если уж начали, то давайте заканчивать до конца. Совет не должен злоупотреблять своей властью, чтобы добиться подчинения.

— Верно, господин Сатори, — одобрительно кивнул Гриша. — Наша цель — компромисс.

— Григорий, Вы лишь тянете время, — заметил Пьер. — Феодор разумный человек и, конечно же, он одобрит этот план.

— В таком случае Вам нечего бояться, — ответил, разведя руками. — Моя просьба вполне конституционна, поэтому не думаю, что есть смысл проводить голосование.

— Вы абсолютно правы, — радостно заявил Сатори. — Разрешение иных конфессий необходимое условие принятия Вашего плана, госпожа Розалия.

«Ай да парень. Очнулся наконец», — торжествовал он в мыслях.

— Я вас поняла. Мы получим это разрешение, — согласилась Роза, покусывая губы.

На этом заседание закончилось. На выходе Гриша и Роза столкнулись, и парень кинул лишь одну острую фразу, которая ознаменовала начало бури:

— Я способен отбросить чувства во имя цели. Надеюсь, ты это осознаешь, Розалия Бен Кильмани.

Глава десятая: Начало конца

I

«И воскликнули люди: во славу тебе! И ответил я: во славу человечеству! Но не поняли они, и тогда понял я, что человечество не верит в мою веру в них. И сказал я тогда: Постройте дом себе и детям вашим, живите мирно и творите и себе, и людям и миру дела полезные. Наказу они моему вняли, но славу им понять так и не смогли. Решил я, что время не пришло и потому ушёл. На вопрос их: Куда же ты пророк человеческий? Ответил я: в ничто», — Откровение человеческое от Григория.

Как много может изменить один вечер и одна встреча, встреча, которая положила начала чему-то большему. Пусть встретившиеся были и незаурядными, но никто не ждал от них великих свершений. Ни родители, ни окружение и думать не могли, что эти двое незнакомцев однажды станут первым из аристократов и первой из бунтующих. Их встреча случилась очень давно, почти тридцать три года назад на одном из балов в Аристократии.

Стоял 182-ой год со дня открытия пара Земли.

— Моё имя Симон Кол Галланд, — гордо произнёс мальчик, — сын Густава Кол Галланда и будущий наследник семьи.

На такое заносчивое приветствие девочка лишь ехидно фыркнула, чем озлобила юношу. А её ответ и вовсе вывел его из себя.

— Розалия Бен Кильмани, — представилась тоненьким голосом. — Рада познакомиться, Симон Кол Галланд сын Густава Кол Галланда и будущий наследник семьи, — мальчика отдернула. — У Вас такое длинное имя, можно просто Сима? Боюсь ошибиться, постоянно проговаривая эту скороговорку.

Он стиснул зубы, только бы выдержать это нахальство.

— Лучше просто Симон, — сказал и протянул руку.

Роза, не сняв перчатку, ответила тем же жестом, что ещё сильнее распылило маленького аристократа. Такая выходка была показателем неуважения к собеседнику. Их отцы — Пьер и Густав — тихонько посмеивались, наблюдая за сценой.

— Видимо, они поладят, — прошептал Пьер.

— Ты так думаешь? — озадачено переспросил Густав. — По-моему, они уже поладили, — добавил, смотря, как эти двое пошли за напитками с недовольными гримасами.

— Неужели это Роза и Симон? — вступил в беседу Гильмеш. — Как же они выросли! А вроде совсем недавно я был их акушером. Года летят, они растут, а мы стареем.

— Не брюзжи, Коля, — ответил Бен Кильмани. — Лучше бы своих детей завёл наконец. Марта девушка видная, и будущее Гильмешей будет как минимум красивым, — подколол он.

— Я передам ей твои слова, Пиер, — исказил его имя, посмеиваясь. — Честно говоря, мы планируем детей. Но Марта болезненна, поэтому мы решили не торопиться. Время у нас есть. И что значит, как минимум красивым? — осознал Гильмеш. — Это снова намёк на мои бакенбарды, верно? Они вам двоим никогда не нравились…

— О, Святая Душа, он завелся. Ведите сюда Марту поскорее, — рассмеявшись, произнес Густав.

В то время нашим героям было всего по восемь лет. Их семьи дружили, поэтому детям приходилось часто проводить время вместе. Вдобавок к этому они ходили в одну и ту же академию Фауста Гильмеша. Но стоит признать, что увлечения их кардинально различались. Симон предпочитал замуроваться в библиотеке Бен Кильмани и читать там часами напролёт, пока Роза активничала во дворе. Она носилась по газону, размахивая палкой, настолько ловко и бойко, будто держала в руках самый настоящий меч. Так случилось, что из окна за этим всякий раз наблюдал Симон. Её крики и возгласы, которыми она приободряла свои воображаемые войска, не давали ему полностью погрузиться в книгу. В один день он не выдержал и прокричал:

— Бешенная, хватит орать! Мешаешь!

— Что? Ничего не слышу. Может, спустишься и лично это скажешь, зубрила? — спровоцировала она с привычным для себя задиристым тоном.

— Ах, ты…

Он зайчиком спустился вниз. Оперевшись на палку, его ожидала Розалия. Её волосы были повязаны лентой и заплетены в две аккуратные косички, а под её платьицем скрывались наколенники, которые она выставляла на показ стоило подуть ветру.

«Срамота», — подумал Симон, отведя взгляд.

— Ты мешаешь читать, — упрекнул он. — Играйся в другом месте.

— Ну, во-первых, я не играюсь, а практикуюсь. А во-вторых, заставь меня прекратить, если я тебе так мешаю, — проговорила девочка, бросив ему под ноги деревяшку.

— Брось, Розалия. Я не буду опускаться до твоего уровня.

— Что?! — удивленно воскликнула девочка. — Благороднейший Симон Кол Галланд испугался какой-то девицы? Боишься, что продуешь? — выдала она, состроив ехидную рожицу. — В точку попала, да? Симон Кол Галланд сын Густава Кол Галланда и будущий наследник семьи наложил в штаны перед поединком. Надо же какой позор, — продолжала давить она.

— Ах, ты мелкая… Ладно. Ты сама напросилась.

Он поднял орудие, и дуэль началась. На этот раз крики уже двух ребят привлекли внимание взрослых.

— Чтобы мой Симон да начал дурачиться? — вопросительным тоном.

— Густав, — мягко обратился Пьер. — Они дети и, кажется, им весело. Пусть дурачатся.

— Я в общем-то не против, только вот ты сам-то не боишься за дочку?

— Она у меня боевая и твоему пареньку не уступит, — задрав нос, произнёс он.

— Я и не сомневаюсь… просто Симон чемпион по фехтованию среди юниоров.

Не успел Пьер опомниться, как дочку уже уложили на траву и оставили на голове шишку. Она не плакала, лишь возмущенно смотрела на фигуру победителя.

— И это всё? — вопрошал Симон. — Я ожидал большего от дочери рода Бен Кильмани. Но какой спрос с девчонки, да? — на этот раз уже его лицо украсило ехидство. — Знаешь ли просто махать, это не фехтование. Фехтование — это искусство, техника управления телом и душой. А то, что ты исполнила, я бы назвал гусиным танцем.

Мальчик закончил свою тираду и протянул руку помощи. Обиженная Роза сквозь гордость приняла её, но сразу после этого выкрикнула:

— Я требую реванша!

Симон улыбнулся.

— Реванш нужно заслужить. Прочитаешь одну книгу, и потом, так и быть, мы сразимся вновь.

— Идёт, — ответила она и помчала в библиотеку.

— Розалия! — остановил её. — Газеты и брошюрки не в счёт.

— Да знаю я!

Он зашагал в след за ней. И так они проводили время. Вместе читали и занимались фехтованием. Симон специально для этого возил с собой все необходимые принадлежности: специальную одежду и тренировочные шпаги.

Так минуло четыре года. Ребята взрослели, обзаводились новыми друзьями, увлечениями, но их вечное противостояние не прекращалось. Симон заметно вырос, стал первым красавцем среди молодых аристократов в свои двенадцать лет. А его подруга первой красавицей. Они были лучшими во всей академии, и славились как невозможная парочка. Образцовый ученик и заноза всего преподавательского состава.

Однажды Роза решила вскарабкаться на дерево прямо в школьной форме. И никакие уговоры Симона не могли умерить её пыл.

— Ты же в курсе, что тебе снова влетит? — высказался Симон, усевшись на траву.

— Абсолютно.

— Но тебе без разницы?

— Абсолютно, — радостно повторила она.

— Ах… Как ты планируешь стать настоящей леди, если продолжаешь встревать в неприятности? — непонимающим голосом проговорил он.

— Может. Я не хочу. Ей становиться, — пыхтела она, забираясь по кроне.

— Ты наследница великого рода… ты хоть знаешь, как тебя прозвали?

— И как же? — спросила Роза, когда взобралась на ветку.

— Розалия Бунтующая, — ответил, ломая прутики.

— Звучит. Мне нравится. И почему же меня так прозвали?

— Ну-у, не знаю, может, потому что ты систематически сбегаешь с занятий, поправляешь учителей и побила несколько старшеклассников накануне, — влезла в беседу Ракшаса.

Смуглая девочка с блондинистыми волосами возмущенно глазела на Розу, болтающую перед ней ногами.

— Ракшаса?! Что ты здесь делаешь? — удивился Симон. — Я думал, ты в Фетре.

— Была там, но с сегодняшнего дня учусь здесь. Вместе с тобой, — произнесла, взяв его за руку.

Роза недовольно зыркнула на неё и красиво спустилась вниз, сделав сальто.

— Сима, не познакомишь?

— Сима?! — поразилась Ракшаса. — Кто ты, чтобы обращаться к нему так?!

— Роза… я же просил. Ты помнишь уговор.

— Прости-прости, — она подставила лоб для щелбана. — Ай… больно.

Поведение Симона ввело Ракшасу в ступор. Для неё он был идеалом аристократа, не позволявшим себе такого обращения. Тем более с девушками. С ней он всегда вёл себя достойно или, вернее сказать, сдержанно.

— Это моя родственница, — представил мальчик. — Ракшаса Дир Галланд. Ракшаса, это Розалия Бен Кильмани — моя подруга.

— Наслышана, — дерзко ответила она. — Про такую дрянную девчонку ходит не менее дурная молва.

— Что ты сказала?!

— Бедняжка. Со слухом у тебя тоже проблемы.

Розалия была готова броситься на неё с кулаками, но Симон её схватил прежде:

— Сдерживай себя, Розалия. Хватит на сегодня глупостей.

— Я пы-та-юсь…

— Ладно пойдёмте, — заговорила Ракшаса, ухмыляясь. — Скоро урок. До тебя то мне дела нет, можешь и дальше лазать по деревьям, как дикарка. А вот успеваемость Симона я тебе портить не позволю.

— Спасибо, Ракшаса, — успокаивающе говорил Симон. — Мы сейчас придём.

Она ушла вперед, пока эти двое плелись позади.

— Сразу видно твоя сестра, — пролепетала Роза. — ТАКАЯ ЖЕ ГРУБИЯНКА! — крикнула, чтобы та услышала.

— В этом вы похожи, — ответил он и закатил глаза. — А что за история со старшеклассниками? Ты обычно хвастаешься всеми своими победами.

— Я не ребенок, чтобы прибегать к тебе по любому поводу. Эти времена давно прошли. Я уже взрослая знаешь ли, — сказал, взмахнув косой.

— Да что ты говоришь… Действительно, прошла ведь целая неделя — засмущал её.

— Иди ты…

На уроке все познакомились с новой одноклассницей, которую по злому року решили посадить возле Розы. Та не могла терпеть её общество более одного занятия, поэтому, как только оно закончилось, сбежала в укромное местечко.

— И куда ушла эта бешенная? — с интересом спросила Ракшаса, присев возле Симона. — Чего молчишь? Явно ведь знаешь. Я погляжу, вы не разлей вода, — с ревностью добавила. — Ну не дуйся ты…

— Ты повела себя недозволительно, — сурово ответил он. — Пришла сюда, позорить фамилию Галланд?

— О чём ты?! У меня превосходные манеры, даже учителя отметили это!

— А не плевать ли мне на то, как отозвались простолюдины?

Голос его был холодным. Он пугал. Будущая жена, впервые увидела эту часть его характера. Часть, которая селила трепет. Взгляд, словно кавалерийское копье, жалил её, заставляя инстинктивно отворачиваться.

— Ты не удосужилась проявить ни грамма уважения к Розалии.

— К этой взбалмошной?! Она сама не проявила никакого уважения ко мне и тем более к тебе, Симон. Если уж и отчитывать кого, то только её, — озлобленно добавила.

— А кто есть ты, чтобы проявлять к тебе уважение? — парировал, направив янтарные глаза прямо на неё. — Не забывайся и уж точно не забывай своего места. Она наследница Бен Кильмани. Та, которая будет стоять со мной на трибуне совета в будущем. Она и не должна сдерживаться со мной, искать слова, которые будут ласкать мне уши. Её дело и право говорить прямо, не боясь моего статуса. Она аристократ из аристократов, такая же, как и я. Мы равны. Таков закон и правда. А ты… ты лишь побочная ветвь, Ракшаса Дир Галланд. Ни чета ей. И любое твое непозволительное отношение, это плевок в меня. Ты так хочешь этого? Я настолько не имею значения для твоей особы?

Она отрицательно помахала головой.

— Это вовсе не так. Я очень сильно уважаю тебя и весь род Кол.

— Чудно! — закончил он с рабочей улыбкой.

То, как быстро он сменил гнев на милость, ещё сильнее напугало девушку. Она замялась, отсев подальше.

«Что на него нашло? — подумала Ракшаса. — Эта девчонка совсем испортила его. Знал бы он, какой ужас она сотворила с теми парнями, ни за что бы не стал с ней водиться».

***

Несколькими днями ранее.

В тот день Розу сделали дежурной по классу, она осталась после уроков, чтобы прибраться. Практика физического труда была в почёте среди аристократов, поэтому была обязательной для всех, не взирая на статус. Розалия убиралась и мельком услышала разговор трёх парней на три класса старше.

— Да этот Симон ничего из себя не представляет, только кичится происхождением! Всё, что он может это соревноваться с девчонкой и радоваться, что обошел её.

— Жалкий же он парень.

— Тише ребята, смотрите.

В проходе они увидели Розу, сжимавшую в руках швабру.

— Это не дочка семьи Бен Кильмани? — прошептал он, а после обратился к ней. — Вы всё слышали, верно? Вы ведь тоже согласны. То, как он обходится с Вами просто низко. Вы же девушка, а он соревнуется с Вами как с равной, не взирая на то, насколько Вы хрупкое создание. На мой взгляд, он просто поднимает себе самооценку за счёт Вас. Вы не берите его выходки в голову.

Но его слова лишь сильнее распылили сердце юной особы.

— Думаете, я позволю Вам унижать моего друга прямо у меня на глазах? — пробубнила себе под нос.

Она взяла швабру, словно меч, и быстрым движение нанесла три удара, отчего старшие ребята свалились на пол. А после громогласно добавила:

— Не смейте недооценивать меня и моего соперника!

II

Года продолжали идти, и каждый день укреплял дух соперничества между Розалией и Симоном. Понемногу и Ракшаса смогла вписаться в их компанию. Пусть они с Розой недолюбливали друг друга, но у них получилось найти общий язык.

Так прошло ещё пять лет. Нашим героям было уже по семнадцать.

Стояла осень, весьма прохладная. Совсем скоро должен был выпасть первый снег, а это значило, что не за горами зима, которая в Артее отличалась чарующей красотой. Полным ходом шла подготовка к проводам осени и встречи зимы. Это мероприятие корнями уходило к пророку Григорию. В Откровение человеческом писалось:

«Иногда я прихожу к мысли, что всё в нашем мире отражение стадий человеческого бытия. Так весна есть расцвет, цветение, зарождение всего сущего. Весну мы почитаем, жаждем её прихода, словно само воплощение жизни. А смерть в быту мы склоны презирать, бояться, считать уродливой и мерзкой. Смерть убивает, отнимает, лишает этот мир красоты. Но зима, по сути своей отражение самой смерти, её мы пусть и опасаемся за её дикий нрав, но при этом признаем ту красоту, что она приносит. Быть может, мы просто пока не дозрели до того, чтобы понимать красоту смерти, как понимаем красоту зимы. Не дозрели, чтобы увидеть то, что скрывается за тонкой гранью жизни и смерти».

Анимологи сочли, что это один из путей совершенствования души: созерцание зимы и понимание через неё сути смерти. Поэтому жители нового мира взяли за традицию праздновать приход зимы и назвали это «зимней жатвой», то есть сбором всех накопленных измышлений под конец цикла.

Каждый класс по-своему проводил этот праздник. Среди научного сообщества было принято делиться своими исследованиями между коллегами и не только. Жители Центра и Рабочего районов устраивали пиршества на улицах по вечерам, а днём ходили в учебные заведения, церкви, музеи, где им проводили лекции. Это было своего рода днём просвещения для тех, кто ещё не «креп душой». Для иных же — аристократов — жатва была той возможностью, где они могли доказать свою добродетель. И за соблюдением этого правила «добродетели» следила аристократическая юстиция.

Бен Кильмани совместно с Кол Галландами долгие годы проводили дни жатвы вместе. Эта привычка завелась со времён школьной дружбы между Пьером и Густавом. А теперь её переняли и их дети. Ракшаса вместе с Розой вышли на прогулку по улицам Аристократии. Им наказали выбрать украшения для скорого бала в поместье семьи Симона, а также найти достойного кондитера и ресторан, который предоставит ассортимент блюд гостям. Сам же Симон остался дома, его вызвал отец обсудить некое семейное дело.

— Мне кажется, ты оделась слегка не по погоде, — заявила Роза, укутавшись в меховой полушубок.

— Аристократ в любую погоду должен выглядеть по последнему писку моды, моя дорогая Розалия.

Ответила Ракшаса, разгуливая в мёрзлую погоду, в шикарном сапфировом платье. Дул ветер, но она всё равно распустила золотистые волосы и спрятала их под шляпкой с короткими полями. Все дела они уже закончили, и Ракшаса настояла устроить поход по магазинам. Розу подобное несильно привлекало, подруга уговорила её в необходимости пополнения гардероба.

— Как скажешь, милая. Только не навернись на своих шпильках, а то я тебя не донесу.

Они обе выросли в прекрасных девушек, и возраст сгладил былые разногласия. Детские ссоры и шуточки остались позади, теперь статус не позволял им вести себя по-прежнему беззаботно. Ракшаса осознала, что её подруга — наследница великой семьи, как это поняла и сама Роза. Они всё больше впутывались в политические дрязги, полностью принимая свою роль в них в недалеком будущем. Однако их трудно было назвать лучшими подругами, легкие колкости девочки могли отпустить до сих пор. Если мягко выразиться, они смирились с тем, что им придется друг друга терпеть.

— Это ты так намекаешь на мой лишний вес? — задиристо высказалась Ракшаса.

— Это я намекаю, что слякоть.

— Вздор, никакая слякоть не пробле-е-ема! — вытянула она, поскользнувшись.

— Ну-ну, послушай умного и поступи наоборот, твой девиз по жизни, видимо, — Роза успела ловко схватить подругу и уберечь её от лужи.

— Ах, спасибо. Но комментарий могла бы оставить при себе. Не зря тест выдал, что тебе нужно поработать над манерами, — пыталась уколоть Ракшаса.

— Откуда ты?! Сима… — раздраженно пробубнила Роза. — Я этому обалдую ведь по секрету рассказала. То без языка, то как помело.

— Не вини его, вино всем язык развязывает.

— Так ты с ним ещё и пила?! Что ты ещё успела с ним сделать?

— Всё то тебе расскажи, — по-детски, ответила она. — Ах, зелена краса, чтобы о таком говорить.

— Ракшаса, — блеснула грозным взглядом. — Не доводи до греха.

— До чего?.. снова эти твои словечки. Чего ты на меня так смотришь?! Шучу я, ничего у нас не было и не будет. Сама ведь понимаешь.

— Будто ты этого не хочешь? — съязвила Роза, но в ответ та лишь хмыкнула.

«Будто у меня есть хоть шанс», — подумала она.

Они проходили по торговой улице, где в одном месте собрались все бутики Аристократии. В такое время года там бывало много народу, все они выбирали наряды для предстоящего торжества, который начнётся, как только выпадет первый снег. Впереди по вымощенному тротуару недавно открылась антикварная лавка, которая сразу привлекла взгляд юной Розалии. Она взяла подругу в охапку и потянула за собой.

— Дорогая! Зачем нам в этот клоповник?! — восклицала Ракшаса.

— Не ёрзай, сама повеселилась, дай и мне тоже, — сказала девушка и отворила дверь.

У прилавка стоял престарелый мужчина, потиравший салфеткой линзы очков. Увидев господ, он резко переключил всё внимание на них.

— Счастливой жатвы, — поприветствовал он. — Чем могу служить?

Вся лавка отдавала запахом старости, который въедался в нос Ракшасе. Она с удивлением смотрела на то, как Роза облюбовывает сверкающими глазами реликвии прошлого. Девушка прильнула к стеклянным ящикам, с трепетом любуясь старинными рукописями, картинами и другими произведениями искусства. Чуть выше висели очищенные кинжалы и остатки полотен. На одном из них была изображена женщина со скромной еле различимой улыбкой, которая своим взглядом впивалась прямо в зрителя. Это слегла пугало Ракшасу.

— Вас что-то конкретное интересует? — уточнил продавец.

— На самом деле, да. У Вас не будет никаких религиозных текстов?

— О-о, да, конечно! Есть интересный экземпляр, — он достал с прилавка кожаный дневник. — Это первый сборник комментариев к работе пророка, его писала ещё Елена Гильмеш. Редкая книженция, — задорно добавил. — Отличный пример зачаточной анималогии.

— Это, конечно, замечательно… но есть ли у Вас что-нибудь о религиях прошлого?

— Вы, как я погляжу, ценитель, — с улыбкой произнёс дед. — Есть у меня кое-что. Таким, правда, интересуются лишь антропологи, но захаживают они крайне редко, — посмеиваясь, добавил.

Он достал несколько желтоватых листков, каждый из которых был в отдельном файле для хранения.

— Это рукописные отрывки, судя по всему, писались примерно во времена пророка, может раньше. Язык немного устаревший, но, кажется, все они из одного свода.

Роза пристально вглядывалась в слова, она могла их прочитать, так как прежде уже сталкивалась с подобным языком. И вот прочла с тревогой в сердце: «В начале было слово». Эти рукописи были тем, что она искала.

— Да, это оно! — радостно воскликнула. — Я хочу приобрести их. Сколько они стоят?

— Все? О, юная леди, боюсь, такая редкость стоит неприлично дорого, — но тут он увидел, как Роза уже выписывает чек на фамилию Бен Кильмани. — Очень буду рад Вам их продать!

Девушка вышла из лавки, окрыленная счастьем, чем знатно поражала подругу.

— Ты понимаешь, что отдала баснословную сумму? — бубнила Ракшаса.

— Они того стоили, милая.

Вернувшись домой, Роза занялась переписыванием этих текстов, чтобы дополнить ими свою коллекцию. Пока девочки занимались покупками, Симона ожидала беседа с отцом. На вид они были очень похожи, только вот надгубье Густава украшали густые усы, которые он отрастил на спор с Пьером.

— Тебе уже исполнилось семнадцать, Симон, — заговорил Густав. — Ты не ребенок, я вижу это. Мыслишь ты трезво и здраво для столь юного возраста. А твои успехи заставляют только гордиться тобой. Пусть ты и не часть совета, но уже зарекомендовал себя как выдающийся политик. К твоим советам прислушиваюсь я, а вместе со мной и четыре великие семьи. Аристократ из аристократом. Так отозвался о тебе сам Гильмеш, что греет мою отцовскую душу.

— Мне лестно слушать такую похвалу от тебя, — сдержанно ответил он.

— Не опускаешь вежливость даже в общении со мной. Я хочу спросить, каким видят будущее Кол Галландов твои молодые не замыленные глаза?

— Процветающим. Когда я войду в состав совета, я сделаю всё возможное, чтобы имя рода Кол Галландов оставалось незапятнанным и находилось на самой вершине.

— Превосходный ответ! А кого ты видишь рядом с собой на этой вершине? — нежно переменил тему Густав. — Ведь, когда человек один, никакая высь не приносит ему счастья. Зачем прекрасный вид сверху, если некому его показать, верно?

Симон понял к чему он ведёт, и в голове почему-то сам всплыл нужный образ. Образ, который посещал его уже давно.

— Ты говоришь о необходимости поиска спутницы жизни? — аккуратно спросил Симон.

— Всё верно, мальчик мой.

— Полагаю, моя избранница должна быть из видной семьи, достойной вступления в семью Кол Галландов. Я должен как минимум знать её, — перечислял он. — Она несомненна обязана быть образованной и благовоспитанной, — Густав всё это время лишь одобрительно кивал. — О, папа, только не говори, что ты собрался сватать меня с Розой?! — отец поперхнулся от неожиданности. — Мы, конечно, давно знакомы, и она из настолько значимого для Артеи рода, но боюсь, это просто невозможно!

— И в этом ты тоже прав, — откашлявшись, подтвердил. — Но я имел ввиду вовсе не Розалию. Она, действительно, во всех смыслах дама замечательная. Но она прямой и единственный наследник семьи Бен Кильмани, а ты следующий глава Кол Галландов. Такое близкое смешение просто немыслимо, исходя хотя бы из политических причин. Если бы это были твои братья и сестры, то я бы ещё мог допустить такое, но… рад, что ты сам понимаешь.

— Конечно… — он выдержал паузу. — Тогда о ком ты говоришь?

— О Ракшасе Дир Галланд, конечно же, глупыш. Её отец давно спрашивает, когда же вы свяжетесь узами брака.

— С Ракшасой. Д-да, это разумно, — он поправил галстук, который начал его душить. — Полагаю, она знает о желании дядюшки Мильбы?

— Мы старались не распространяться об этом. Это было лишь разговором, ни о каких договоренностях и речи быть не может. И что ты думаешь?

— Я не могу сейчас ответить, нужно хотя бы обсудить это с Ракшасой.

— Никаких необдуманных решений, — радостно произнёс отец. — За это я тебя и уважаю, Симон. Конечно, раздумывай сколько потребуется.

На этом они простились. Симон счёл разумным предложения отца, и, действительно, собирался тщательно обдумать его, взвесить все за и против.

«Правда ли, Ракшаса будет достойной супругой? Она привлекательна, это так. Умна, опрятна и верна семье. С ней потомство определенно будет столь же благостным, как и мы сами. Но она отнюдь не идеальна. Падка на колкости, достаточно развратна и имеет в характере самую пакостную черту… гордыню. Сама по себе гордыня не ужасна, если правдива, если возвышает над иными людьми, что морально хуже, что убивают, воруют, относятся низко по отношению к слабым и являются бесполезными. Настоящий гордец, вроде меня, не позволит себе опуститься до их уровня, напротив именно моя гордыня заставляет меня быть лучше их многократно. Но её высокомерие корнями уходит в статус, в её аристократическую кровь. Она кичится ею, словно величие её предков делает великой и её саму, словно пустая кровь в её жилах не такая же красная, как у простолюдинов. Я думаю, это мерзко. Пустая гордыня. Нет хуже порока для человека. Именно она заставляет меня из раза в раз смотреть на Ракшасу с долей презрения, кое неприятно мне самому. К сожалению, большинство людей именно такие. Но есть и иные… Розалия не страдает ни одной из двух гордынь. Она блага к другим, исходя лишь из собственных моральных убеждений. За это яеё и уважаю. Никакой фальши, жалости и мнимого сострадания… просто порыв чистой души. Но, полагаю, пыл Ракшасы со временем можно будет унять, и в таком случае помолвка с ней разумна и полезна для рода. Пожалуй, стоит обговорить это в ближайшее время».

Для бала в честь жатвы трудились обе семьи. Родители возложили эту обязанность на своих отпрысков, с которой те отлично справлялись. Симон отвечал за организационные моменты. На время подготовки Розалия переселилась к Кол Галландам, чтобы активно принимать участие в процессе. Только вот после долгожданной покупки, хобби полностью завлекло её. Чтение древних текстов казалось ей чрезмерно увлекательным, она читала и видела совершенно иной мир; мир другой морали, привлекавшей её. Многие идеи из этих текстов она взяла на вооружение себе, и их практика абсолютно соотносилась с этикой Единства. Добро, справедливость, равность — эти слова манили своей незамысловатостью и искренней честностью.

— Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть, — прочитала в слух, — жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне… Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне.

«Как прекрасно осознавать, что религии прошлого не были дикарскими и бесчестными, — думала она. — Судя по всему, они говорили о вещах высоких, о помощи людям в независимости от положения. Помощь есть помощь и не важно кому. Так сильно это похоже на Единство, возможно ли, что пророк перенял многое из этой веры? Но почему же она канула в забвение, исчезла с лица истории?»

Рукописи воодушевили её, навели на мысли, которые она тотчас же захотела воплотить в жизнь. Поэтому она ринулась в кабинет Симона, поделиться ими.

— Сима! Есть идея! — завопила она.

Она прильнула к столу, блестя глазами. Но тут же получила щелбан по лбу.

— Ай! За что?!

— Сама знаешь, — ответил он, не отводя взгляда от бумаг. — Я тут занят как бы, отчет о расходах сам себя не подсчитает.

— Отвлекись же ты на минуту! — настойчиво продолжила.

— Плешь всю проешь, — раздраженно выдал Симон. — Что там у тебя?

— Я тут подумала, для аристократов жатва — возможность поделиться своей добродетелью, так? — он кивнул. — А что может быть лучшей добродетелью, чем помощь ближним нашим.

— Странно ты выражаешься, но я тебя понял. Уже предусмотрено. Часть, выделенных средств, ушла в благотворительные фонды Рабочего района и Центра. Сумма крупная, можешь не переживать. Что-то ещё?

— Это чудесно, однако я не об этом. Я хотела предложить пригласить на бал несколько семей с низким достатком. Накормим их, напоим, оденем. Как тебе? — улыбнувшись, спросила.

— Исключено! Бал только для аристократов, это неотложная традиция. Да и устроить такое займёт дополнительных вложений, а тратить больше уже расточительство.

— На благое дело не расточительство! «И всякой мерой не измерить душу человеческую», — процитировала она Откровение.

— «Но всяк мерой измеримо её деяние», — ловко парировал Симон. — Не вырывай фразы из контекста. Ах, тебя же всё равно уже не отговорить, да? Если уперлась рогом, то с концами.

— Угу!

— Разбирайся тогда с этим сама, договаривайся с родителями, выбивай бюджета, пропуска, организовывай транспорт и прочее. Я в этом не участвую.

— Спасибо, Сима! — выкрикнула и поцеловал его в щечку, а после убежала.

— Вот дурёха… — выдал он, чуть покраснев.

Благодаря своему очарованию, Роза без проблем уговорила Пьера и Густава принять её замысел. Осталось дело за малым: дождаться первого снега, который синоптики обещали уже на следующей недели. Эта жатва обещала быть самой запоминающейся и нестандартной за последние годы. Но вместе с тем она стала источником огромной трагедии для семьи Кол Галландов, изменившей всё, в особенности юного Симона.

III

Наконец-то первый снег выпал на землю Артеи, и этот благостный знак ознаменовал начало великой зимней жатвы. Все четыре благородные семьи собрались под одной крышей Кол Галландов. Даже Такеда, находясь не в лучших отношениях с Густавом, изволил явиться и забыть на этот день все прежние неурядицы. Его сопровождал старший сын Кайен, который занял своё место в низшей палате совета, и его жена, в то время беременная Сатори. Их разногласия с Густавом зародились много лет назад, когда Кол Галланд отказал в женитьбе юной Моне, дочери Такеды, с Симоном. Это должен был быть политический брак, который своими условиями отнюдь не радовал. После этого честь Моны, как и её отца, были задеты.

Семья Кол Галланд была достаточно большой. У Симона было двое младших братьев и трое сестёр. Братья в будущем стали главами своих семей побочной ветви, восседая в мировых палатах других городов или же возглавляя компании семьи. Сёстры же удачно вышли замуж, укрепив тем самым связи с другими родами. Единственным продолжателем династии Кол остался Симон не только по праву старшинства, но и по заключению теста. А его способности не оставляли сомнений в кандидатуре.

На бал пришёл и сам Николай Флок Гильмеш, но на этот раз в полном одиночестве. Совсем недавно его супругу забрала болезнь Пустоши, не успела ей исполниться и тридцати пяти. Это событие вогнало его в глубокую печаль, которую он надеялся развеять в кругу друзей. В то время он ещё не был одержим своими исследованиями так рьяно, но они уже назревали в его сознании.

— Как ты, друг мой? — обратился Пьер к Гильмешу. — Выглядишь уставшим. Я понимаю, сегодня праздник, но ты не должен заставлять себя улыбаться. Все прекрасно знают, в какой ты ситуации.

— Спасибо за заботу, но я давно смирился, — с фальшивой улыбкой ответил он. — Смерть Марты не была неожиданностью, у меня было время подготовиться. К тому же зимняя жатва была ей особенно люба, она бы точно злилась, если бы я не пришел.

— Ты силён, Коля, — вступил в разговор Такеда. — Однако никто не может приготовиться к такому ужасу. Если ты желаешь сегодня веселиться, то кто мы такие, чтобы тебя останавливать. Знай, что сейчас ты не один. Мы с Пьером поддержим тебя в любой момент.

Гильмеш смиренно кивнул и отошел в сторонку.

— Жизнь его совсем побила, — продолжил Зайн Такира. — Последний Гильмеш. Даже не представляю, каково нести это бремя. Ты со мной согласен, Пьер?

— Абсолютно. Если и существует судьба, то она явно к нему неблагосклонна.

Одновременно с этим подобный диалог вели Симон с Розой.

— Там Николай, — заговорила Бен Кильмани. — Быть может, подойти к нему и высказать соболезнования? Как думаешь, Сима?

Аристократ вновь поставил ей щелбан.

— Как будто они могут помочь. Господин Николай с детства одинок. Если бы я с ранних лет слушал пустые соболезнования, то они начали бы меня раздражать.

— Ах, точно же… я и забыла. Его родители погибли, когда ему исполнилось двенадцать, верно? — тот кивнул. — Это так несправедливо. Почему такой благородный человек страдает больше всего? Почему такая прекрасная во всех смыслах Марта должна была умереть так рано? Ты ведь помнишь, как она нас любила в детстве. Как играла с нами в резиденции Гильмеша и в тайне угощала сладостями. Ты ведь помнишь?..

От всех этих мыслей Розе стало очень грустно. Она была достаточно чувствительной, чтобы расчувствоваться от светлых воспоминаний прошлого. Симон заметил, как её лицо омрачилось, и начал гладить её по голове.

— Потому что жизнь слепа, — лаконично ответил.

Все гости собрались в зале, в их число входило и несколько семей из Рабочего района. Их одели в аристократические одежды, чтобы они не стеснялись своего вида. Дети с аппетитом уплетали вкусности с праздничного стола, а взрослые стояли в сторонке. Они всё равно смущались находиться в такой среде. Простолюдины казалось ловили на себе пристальные взгляды, один из них и вовсе счёл их презрительными, что не могло не злить. Одна только Роза носилась с ними, пытаясь раскрепостить. И на удивление её славный нрав помогал в этом. Дети без проблем понеслись играть с детьми аристократов, они бегали по залу, внося приятную праздничную атмосферу. Звонкий смех радовал гостей. Может, некоторые были и против этого, но не смели выказывать своё недовольство перед организаторами бала. В особенности перед Симоном, который пугал их одним своим видом.

Раздался легкий удар по бокалу с шампанским. На сцену вышел Пьер со своей женой Александрой. Он торжественно заявил:

— Дорогие друзья, я поздравляю всех вас с зимней жатвой! Я приветствую вас и наших гостей из-за стены, которым мы очень рады, — один из простолюдинов лишь закатил глаза и опустошил бокал. — Я приношу свою благодарность организаторам мероприятия, моей дочери Розалии и Симону. Это их заслуга, что сегодня мы собрались здесь одной большой дружной семьей. Все мы знаем, что жатва для аристократа — это день, когда он может собрать плоды своих трудов, свою добродетель и показать всему честному народу, что он аристократ не по крови, а по духу. И дабы этот чудесный день стал ещё прекраснее, я бы хотел поделиться своей великой радостью. У меня и моей обожаемой жены уже следующей осенью будет праздник, на который всех вас я также приглашаю.

— А что за праздник то, Пьер? — заинтересовался Густав.

— Рождение моего сына, друг мой. Эдмунда Бен Кильмани!

Зал завопил от счастья. Для Розы это тоже была новость, на неё накатили эмоции, она даже прослезилась и в порыве обняла Симона, что был рядом. Он улыбался от радости. Жатва принесла с собой благие вести.

— Выпьем же тогда! — воскликнул Симон. — Да будет Артея! Да будет Единство! Да будет Эдмунд!

— ДА БУДЕТ АРТЕЯ! ДА БУДЕТ ЕДИНСТВО! ДА БУДЕТ ЭДМУНД! — подхватили остальные.

Празднование шло как по маслу. После приятных новостей атмосфера стала ещё дружественней.

— Знаешь, Роза, — заговорил Симон, — твоя идея позвать простолюдинов оказалась не такой чудно́й, как я думал. Не люблю это признавать, но я был не прав.

— Почему-то я не удивлена, что это твоя затея, — вступила Ракшаса. — Но признаю, выходка сносная.

— Рада, что вам всё нравится. На самом деле я опасалась, как всё пройдёт. Видимо, зря. Люди из Рабочего района весьма вежливы и скромны. И никак не отличаются от нас. Девушки красивы. А детей и вовсе не отличить от аристократических. Иногда я не понимаю, к чему эти разделения. Мы могли бы поучиться существовать в мире и без стен. Как думаешь, Симон?

— Это возможно. Может быть, когда-нибудь люди дорастут до этого.

— Считаешь, что сейчас мы не настолько этически развиты? — спросила Ракшаса.

— Кто знает. В любом случае стоит воздержаться от поспешных суждений и не судить яблоню по одной ветви. Не все люди одинаковы, не все благочестивы, и это касается в том числе аристократов. Однако признаю, что суть столь радикального разделения мне всё ещё неясна. В учебниках по истории говорилось, что до войны никаких стен не было. И общество всё равно существовало.

Их беседу прервали крики где-то в толпе. Завязалась ссора между двумя изрядно напившимися персонами: аристократом из семьи Шамиль — отцом Гамлета — и гостем из Рабочего района.

— Кому только в голову взбрело позвать это отребья к Нам! — вопил аристократ. — Вы поглядите на них! Оделись словно чета высшим. Вздор! Они не ведают ценности, вы только поглядите, как их выродок попортил мне пиджак!

Ранее мальчик облил на него сок.

— А мы сами и не напрашивались! — ответил в стельку пьяный мужчина. — Вы нас пригласили! Ну попортили мы ваши тряпки, что с того?! Купишь ещё, деньги вон из карманом вываливаются. Устроили тут цирк! Празднуют понимаешь ли, ещё радуются тому, что какая-то баба залетела. Родится ещё один щегол и конь с ним. Мы там страдаем в этих трущобах, а вы жрёте от пуза! Праздники они шикарные устраивают, деньги девать некуда, видимо. А я то думал, тут всё не так, более по-простому, а оказывается вы тут шикуете на наших костях! Смотреть противно.

Жена пыталась утихомирить его, но безуспешно.

— ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ ТАК ГОВОРИТЬ, МУСОР?!

— Господа, прошу вас успокойтесь, — встрял Густав. — Понтий, уймись уже, — обратился к аристократу. — А Вас, мужчина, я попрошу удалиться. Пусть Понтий тоже наломал дров, но оскорблять жену друга в моем присутствии я не позволю.

— Нет уж, я никуда не уйду! Я почетный гость и буду сидеть здесь сколько захочу!

На этих словах он, как дикий зверь, вцепился в куриное крыло, растерзав его зубами. Ошметки мяса упали на пол. А вся картина была до ужаса мерзкой.

— Господин, я настаиваю, — повторил Густав.

— ОТВЯНЬ!

Рявкнул тот и опрокинул Густава на стол с такой силой, что столешница разломалась. Удар пришелся на и так больную спину, поэтому от боли он тут же потерял сознание. Все всполошились. Пьяного мужчину тут же силком увели. А Густава со всех сторон окружили. Прибежал Симон, в страхе наблюдая, как бледнеет кожа отца, как тяжело ему становится дышать. Роза в шоке смотрела на это, она увела остальных простолюдином от проблем подальше. Вовремя подоспел Гильмеш и оказал первую помощь. На носилках Густава увезли в больницу. Так и закончился праздник зимней жатвы.

Позже выяснилось, что удар пришёлся на почки, из-за чего Густав сильно заболел и был уже не в состоянии встать с кровати. Кроме того, его спина сильно повредилась, ног он почти не чувствовал. Проблемы с позвоночником его преследовали с самого детства, но травма и возраст сделали болезнь необратимой.

За непозволительное обращение к простолюдинам Понтия Гур Шамиля, как и его семью, лишили статуса аристократа. А семья Кол Галланд упивалась горем, недоумевая, какой путь их ждёт в дальнейшем. Симон был слишком молод, чтобы возглавить род, а нерадивые родственники только и ждала шанса, когда место главы опустеет.

IV

В тревогах прошло два месяца. Гильмеш занимался лечением Густава, но положительных результатов оно не давало. После очередного сеанса он вышел печальнее обычного. Возле покоев отца его ожидал Симон.

— Ну как он? — встревоженно спросил сын.

Гильмеш сурово сместил брови.

— Пойди поговори с ним, мальчик.

Симон насторожился и вошёл внутрь. Окна спальни были приоткрыты, она наполнялась зимней прохладой, отчего легко дышалось. Проблески солнца нежно касались краёв постели Густава, который тихонько покашливал над капельницей.

— О-о, Симон! — радостно заговорил отец. — Входи-входи. Как ты, дорогой?

— Моё состояние не так важно. Главное ты, папа. Что сказал Гильмеш? — обеспокоенно проговорил он.

— Ты его знаешь, вечно угрюмый пессимист. Со мной всё будет в порядке. Полежу ещё немного и кха-кха, — внезапный приступ кашля настиг его.

— Отец! Не перенапрягайся!

Он налил ему стакан воды.

— Ты уже обдумал моё предложение о помолвке? — продолжил Густав, попив.

— В такое то время думать о пустяках, это ведь дурно, папа. Успеется всё.

— Нет-нет. Я хочу погулять на твоей свадьбе, — настоял он. — Неужели ты откажешь своего старику? — с ухмылкой добавил.

— Ах, так и быть, я сделаю, как ты просишь, — ответил Симон с улыбкой. — И ещё кое-что. Скоро заседание совета, а ты слишком слаб, чтобы идти на него. Пропустишь и на этот раз?

— От Кол Галландов должен кто-нибудь явиться. Закон предусматривает, что в ряде случаев вместо члена совета может прийти его доверенное лицо. И я хочу, чтобы этим лицом стал ты.

— Это большая честь, отец… но что я должен там говорить?

— То, что считаешь нужным. Ты и раньше мне помогал, теперь пришла очередь и тебе самому поучаствовать в судьбе страны.

Симон ушел с приподнятым духом, однако мысли плотным туманом осели в его голове. Он понимал, что состояние отца лишь ухудшается. Папа гас прямо на его глазах, а юному Кол Галланду было не под силу спасти его. А самое страшное, Симон не знал, кого винить в произошедшем, поэтому винил себя. Что не успел, что сам не направился разнимать смутьянов, что не предугадал то, чем может обернуться смешение двух классов.

В один из дней поместье навестила Розалия, дабы справиться о здоровье Густава. Вид Симона был печальным. Работа в совете давалась ему нелегко, он казалось не поспевал за темпом мысли остальных членов. В добавок к этому на него взвалилась ноша управления делами семьи, всеми заводами, персоналом. Решения проблем таких масштабов были ему в тягость.

— Выглядишь уставшим, — произнесла Роза, присев возле. — Когда ты последний раз отдыхал?

— Давно. Но ничего, управлюсь. На самом деле я рад, что ты пришла. Хотелось с тобой пообщаться.

— Конечно, дорогой. Я только за, ты же знаешь.

— Чем в последнее время занимаешься? — спросил он, отложив бумаги.

— Посетила совсем недавно Рабочий район, была на открытие нового медицинского центра для бездомных детей.

— Всё занимаешься благотворительностью. Полезное дело. Помогаешь выходцам из гетто, — внезапно выпалил он.

— Симон. Из Рабочего района, а не из гетто. Будь осмотрительней в словах, — разгоряченно выдала.

— Прости, это ведь, действительно, для тебя важно. Я хотел кое-что спросить. Ты уже думала о замужестве?

Роза резко сменилась в лице, гнев перешел в удивление.

— Рановато мне… да и не влюблена я ни в кого… а что?

Симон тяжело вздохнул.

— Отец хочет, чтобы я женился.

— Что?! А на ком?.. не уж то? — в волнение она беспорядочно бросалась вопросами.

— Не на тебе, дурёха! На Ракшасе.

— Фуф…

— В смысле «фуф»? — спародировал он. — Я что настолько негодный жених по-твоему?

— А ты как думаешь? Заносчивый, самовлюбленный, эгоист и нарцисс. Но с Ракшасой будете как два сапога одного сапожника.

— Ну спасибо, подруга, за теплые слова… теперь я точно уверен, что тебя ни за что не позову, — с ухмылкой проговорил. — На что мне дерзкая, упрямая и вечно бунтующая женушка.

— Ох, глядите, как разговорился!

Они оба рассмеялись. Но после беседы Симону стало лучше, его намерения прояснились.

Через несколько дней он сделал предложение Ракшасе, чем невероятно обрадовал отца. Ракшаса была давно влюблена в него, поэтому без замедлений согласилась на предложение руки и сердца. А ещё спустя пару месяцев они сыграли свадьбу по всем канонам церкви. К тому моменту Симону уже успело стукнуть восемнадцать. Сразу после свадьбы Ракшаса забеременела и через девять месяцев родился их первенец — Натали. Роза присутствовала во время родов, всячески помогая подруге. Вместе с Симоном, они решили сделать Розу «наставником» Натали. По обычаям церкви Единства, наставник — это тот, чья душа должна помогать другой на протяжении всей жизни. В своё время Пьер был наставником Симона, а Густав — Розы. К тому моменту в семье Бен Кильмани уже родился Эдмунд. И казалось, всё наконец наладилось, только вот жизнь продолжала гнуть свою кривую линию. Злой рок судьбы решил, что счастье и спокойствие не может длиться вечность. Через шесть месяцев после рождения Натали, Густав скончался от болезни. Почти два года она мучала его, но он стойко боролся с недугом, страдая и выдерживая. Однако болезнь пересилила его дух. Вся семья Кол Галландов и Бен Кильмани скорбела об утрате. Пьер даже ушел в церковь на семь дней, чтобы проститься с другом.

И вот теперь глава семьи умер, и юному Симону предстояло взять бразды правления на себя. Только ему стукнуло двадцать, как он вступил в совет, став самым молодым его членом за всю историю. Роза не интересовалась политикой, но чтобы поддержать друга также вступила в него. Они оставались близки всё это время и помогали друг другу, однако Симон со временем менялся. Стал более черствым и отстраненным. Ноша, что взвалилась на него, была слишком тяжелой. А Роза целиком и полностью уходила в свой маленький мирок. В какой-то момент она изменила веру, идеи из писания, что она собрала, вскружили ей голову. Мысль, что где-то там в небесах есть добрый и всемилостивый Бог успокаивали её, давали надежу. И вместе с тем воспитывали в ней идею, что все люди равны, их всех сотворил Господь, поэтому нет деления на богатых и бедных. Они все угодны Ему, Он любит всех вне зависимости от статуса. С этими мыслями пришло и стремление, стремление донести до всех эту истину, чтобы всякий жил счастливо. Она посчитала это своей судьбой. Ведь сейчас она имела силы, чтобы сотворить задуманное. Конечно же, в первую очередь она решила поделиться своей целью с лучшим другом, но он далеко не так позитивно отнесся к этому.

Стояло лето 194-го года со дня открытия пара Земли.

Небо опоясали тучи, они принесли с собой грозу. Ветер выл, разнося капли дождя по всем сторонам света.

— ТЫ ХОТЬ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, ЧТО НЕСЁШЬ?! — кричал Симон. — Какая ещё демократия?! Ты головой часом не ударилась?!

— Да послушай же ты меня! Равность для всех открывает огромные возможности, только представь мир, где каждый живёт не порознь, не разделенный стеной, где каждый свободен в выборе.

— Хочешь, чтобы мы жили вместе с ними?! С этими ПРОСТОЛЮДИНАМИ?!

— Они такие же, как и ты, Симон! — парировала Роза, топнув по паркету.

Их ругань разносилась по всему дому, их голоса перебивали даже раскаты грома.

— Однажды я послушал тебя Розалия, хотел сделать благое дело, в итоге мой отец МЁРТВ! Его убили те, кому ты так рьяно помогаешь!

— В этом виновен один человек! Сам же говорил не судить яблоню по ветви, разве нет?

— Не все они убийцы, это факт. Я более чем уверен, что среди них есть благочестивые. Но нельзя смешивать классы. После смерти отца я долго думал, почему же так случилось. И наконец я понял, для чего нужны стены. Их предназначение в том, чтобы люди там не видели, как живут люди тут.

Роза впала в недоумение.

— Даже в свободном обществе люди не будут экономически равны, — твердил Симон. — Зависть, жадность порождает ненависть к тем, кто богаче, у кого больше власти. Но люди за стеной не видят, как мы здесь живём, они только имеют представления об этом, поэтому зависть не скребёт им душу так рьяно, так сильно! Стены защищают их от их же пороков. «Впусти стадо в огород и опьяненное дарами, оно истопчет и его, и пастуха».

— Ты серьёзно?! — возмутилась она. — Дильму цитируешь? Совсем аргументы кончились?! Люди не настолько низки, как ты думаешь! Да, это возможно. Возможно, что зависть одолеет их. Но и с этим можно бороться. Можно найти способ. Усилиями всех, можно создать лучший мир, Симон!

— Ты говоришь пустые идеи, никакой стратегии! Сплошной фарс, да и только!

Тут в комнату вошла Ракшаса, держа на руках маленькую Натали. Нат плакала от криков, поэтому мать пришла выяснить, что происходит.

— Симон, что здесь?.. О, Роза, я не ожидала, что ты придёшь. Почему не оповестила? Я бы распорядилась об ужине.

— Рракшасса, — оскалисто выдал Симон. — Уходи. Сейчас не до тебя.

— Но малютка Нат плачет.

— ТАК УСПОКОЙ! — крикнул в ответ.

— Всё хорошо, Нат, — подошла Роза, погладив ребенка. — Не плачь. Папа просто не в духе. Хочешь стратегии, Симон? Ты её получишь, — уверенно заявила. — До встречи, дорогая, — обратилась к подруге.

Ракшаса осталась в полном непонимании ситуации. Но ей было страшно смотреть на Симона, которого распирала злость.

«Как только она может желать такого? Она хочет повторить трагедию? В смерти отца я ни разу не обвинил её, ведь она хотела лучшего. Но, видимо, жизнь не научила её, видимо, смерть папы никак не тронула её душу, раз она продолжает гнуть свою линию. Неужели он был настолько ей безразличен?! И безразличен я?! Я сделаю всё, чтобы хаос не воцарился, как того хочет моя дорогая подруга. Дабы никто больше не повторил участи моей семьи».

Так и началось их политическое противостояние. И в течение целых двух лет оно даже не думало угасать. За это время Роза добилась немалых успехов. С её легкой руки жители других районов получили больше возможностей для пересечения районной стены не только в рабочих целях, но и для туризма. Она организовывала гранты, по которым дети из Рабочего района могли поступать в престижные образовательные учреждения по всей стране. Она даже смогла добиться создания бесклассовой зоны в новых поселениях, строившихся на освоенных частях Пустоши. Люди, которые самолично уезжали туда больше не делились на классы. Следующим её шагом стало организация районных и квартальных советов, где жители могли влиять на своё будущее. Эти советы стали проводником между народом и властью. Она мудро отнеслась к опасениям Симона, поэтому старалась как можно сильнее экономически укрепить население, чтобы тех не охватила ненависть к власть имущим. Она заручалась всё большим влиянием в совете, но уже не только за счёт низших семей, но и благодаря тем советам, что сама учредила.

Идеи теизма, вскружившие ей голову, подтолкнули её на поднятие темы абортов. Высшая палаты прислушалась к её речам, и вскоре приняла законопроект о сокращении сроков проведения абортов. Такая инновация спасла жизни множеству младенцев, родившихся в тот год. Одним из таких счастливчиков оказался нынешний член высшей палаты — Григорий Кол Галланд.

Начинания дочери Пьер нашёл благими, поэтому всячески содействовал ей. Симон в свою очередь собрал вокруг себя ряд семей низшей палаты. А также заручился поддержкой неблагородных семей, вошедших в высшую палату. Неблагородными семьями называли тех, чьи корни не уходили к первым последователям пророка, но которые заслужили уважения перед советом. Их борьба лишь усиливалась. А прежние члены совета не понимали, почему старые друзья ведут такую ожесточенную борьбу.

Дружба Симона и Розалии постепенно сходила на нет. Роза всё реже посещала их дом и навещала малютку Нат, что не могло не сказываться на его воспитании и мироощущении. Симон тоже всё сильнее закрывался в себе. Даже от семьи. Он практически не уделял внимание дочери, всё его естество было погружено соперничеством. Такая обстановка дел в один момент довела Ракшасу до ручки.

— НИЧЕГО С ДЕТСТВА НЕ ИЗМЕНИЛОСЬ! — ругалась она. — Ты всё помешен на этой девушке. Всю школу за ней таскался хвостиком, «соревновался», и даже теперь, когда у тебя появились жена и ребенок… Она остается у тебя на первом месте.

— Не глупи. Ты же знаешь, что это моя работа, — холодно ответил Симон. — Я не могу позволить ей достичь желаемого.

— А если бы это была не она, а кто-нибудь другой? Разве был бы ты так одержим?!

— Именно потому что это Роза, я, как ты выразилась, и «одержим». Она серьезный оппонент, поэтому я отдаю всего себя. Как только это закончится, я посвящу себя семье.

— Я не верю тебе. Не верю, что, действительно, хочешь это закончить, Симон Кол Галланд.

Её острые слова заставили аристократа задуматься. Он был бы рад всё это прекратить, но не мог. Для этого было слишком поздно, они напрочь увязли в этой нескончаемой битве. В глубине души Кол Галланд надеялся, что сможет вернуть всё на круги своя, он всё ещё хотел быть ей другом, быть тем, кто может свободно общаться с ней, терпеть её выходки, а после улыбаться при виде её недовольного лица. Всё это он хотел вернуть, да только вот знал, что это невозможно. Когда граница пересечена, дорога назад навсегда исчезает.

Симон долгое время вынашивал один план. План, который должен был положить конец их противостоянию. С помощью него он хотел доказать Розе её неправоту, надеясь, что та оступится от своих идеалов в пользу разума. Но его исполнение пришлось отложить из-за внезапных обстоятельств.

Мама Розы — Александра Бен Кильмани — скончалась.

В Аристократии объявили траур. На поминки пришли все, включая Симона. На тот день старые друзья забыли о разногласиях и на миг стали прежними. Роза плакала, не стеснялась опираться на грудь аристократа. Вид её лица, окропленный слезами, ещё с детства вызывал у него невыносимо поганое чувство беспомощности.

— Почему так случилось, Симон? — сквозь слезы говорила Роза. — Я так мало уделяла ей времени в последнее время, целиком погрязла в делах. Накануне она пригласила меня на прогулку вместе с Эдом… а я… я… отказала ей. Если бы я пошла, если бы провела хоть на миг больше, то всё могло быть иначе.

— Ты не виновата, Роза. Никто не виноват.

Он прижал её к себе, и она вдоволь наплакалась.

— Сима, — ласкова обратилась к нему. — Давай пока возьмем перемирие, я сейчас не могу продолжать. Эдмунд остался без мамы в таком возрасте, и я должна сделать всё, чтобы заменить её.

— Конечно, Роза… конечно.

Пьер, убитый горем, снова отлучился в церковь, оставив Розу одну с четырехгодовалым братом. Беда, как повелось, не приходит одна. И на следующий день после похорон в кабинете Розы появилась папка, адресатом которой был Симон. Союзники Кол Галланда, не испытывавшие столь теплых чувств к ней, решили, что для исполнения плана идеальное время. В папке были судебные разбирательства, новостные сводки и многое другое, скопившееся за последние два года. Все они были посвящены деянием простолюдинов, которые так или иначе попали в другие районы. Убийство, грабежи, изнасилования, дискриминация, и не только со стороны жителей Рабочего района, но и Центра и даже Аристократии. Всё то к чему привело смешение классов Розалии. Таким образом, Симон хотел вразумить подругу, показать, к каким последствиям привел её путь. Но не сейчас и в не манере доказательства вины. Симон не знал об этом, поэтому поехал в имение Бен Кильмани без задней мысли. Он всего лишь ехал туда справиться о состоянии друга. То, как его встретили мягко сказать удивило аристократа: стопку бумаг бросили прямо ему в лицо.

— Я ДУМАЛА, МЫ ДОГОВОРИЛИСЬ О МИРЕ! — буянила Роза. — И что я вижу на столе сегодня?! Это так подло и низко!

Симон в растерянности собирал листки, не понимая, как они у неё оказались.

— Роза, я всё могу объяснить…

— Ох, я не удивлена, Симон Кол Галланд! У тебя верткий язык, выкрутишься! Жалкий хитрец! Захотел добить меня, когда я и так на грани! — она напирала и толкала его. — Я доверяла тебе! Хотя, чего ещё ожидать от Кол Галланда. Пройдоха и жулик жадный до статуса. Готов мир перевернуть лишь бы всё было по-твоему. Ты отличный пример Кол Галландов, да что там — всей нынешней аристократии! ВСЕ ВЫ НИЧТОЖНЫ И МЕЛОЧНЫ!

Тут Симон завелся:

— Не смей оскорблять фамилию моего отца! Он был благочестивым, был другом Пьера и твоим наставником! А ты упрямая девка, которая не хочет слушать НИКОГО! Которая идёт напролом, не смотря куда щепки летят! Наплевала даже на собственную мать!

Тут он опомнился, увидел, как лицо подруги побелело, как руки задрожали и глаза покрылись влагой. Он сам вздрогнул от своих же слов, сглотнул ком в горле и пролепетал:

— Роза, прости… я-я не хотел…

— Да, ты прав… Я упрямая, — ответила, заплакав и закрывая слёзы ладонью. — И я виновата… ты же всегда прав, о, аристократ из аристократов! Первый среди первых! Ты олицетворение всего, что я ненавижу! Гордый, зазнавшийся выскочка, который сделает всё лишь бы задница осталась чистой!

Она продолжала плакать, Симон хотел успокоить её, приобнять. Он даже решился подойти к ней, но услышал:

— Уходи прочь… Уходи, пожалуйста. Не надо, — он лез обнять её, пусть Роза и сопротивлялась. — Я же говорю уходи. Уходи, Сима…

— Роза, давай поговорим. Я, правда, могу всё тебе объяснить.

Тут Роза оттолкнула его

— Я ЖЕ СКАЗАЛА ВОН! — прокричала она во весь голос. — УБИРАЙСЯ! ИСЧЕЗНИ!

Симон задрожал, её крики резали уши, они прямо-таки вгрызались в них. Он не знал, что сказать, как успокоить и извиниться. Потому просто ушёл, слушая на последок:

— НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! НЕНАВИЖУ, ПОДЛЫЙ УБЛЮДОК!

То, что Роза прочла оставило на её душе шрам. Весь былой моральных дух пал, а идеалы разрушились. Труд всей жизни рассыпался прямо у нее на руках. И она не знала, что делать, где спрятаться, кому поплакаться. Единственный человек, который приходил на ум, и тот оказался предателем в её глазах. Она скатилась по стене, и на ступенях принялась молиться, плача так сильно, что всё вокруг помутнело.

— Всё, чем я занималась, все мечты, всё это в пустую. Почему это происходит со мной? Господи, я же хотела добра людям, как Ты заповедовал. Так почему они продолжают творить такие зверства… ответь мне… ОТВЕТЬ! — истерила она, разрывая бумаги — Что мне делать? Как жить дальше? Мама мертва, отец в горе, а он… даже он предал меня. Жизнь кажется пустой. Я ничего не могу… ничего… я жалкая и бесполезная.

Она тихо рыдала на лестничной площадке в полном одиночестве. Мысли одолевали её, и в какой-то момент Роза больше не могла находиться в этом доме.

Симон несколько дней находился в диком гневе. Слова Розы задели его. Однако он понимал, что сказанное было следствием эмоций. Он нашел виновников, который подсунули ей эту папку, и сурово наказал их, сдав аристократической юстиции. Но он не мог столько времени держать в себе всю ту злость и ярость, отчего-то ему хотелось увидеть вновь улыбку подруги. Поэтому, не думая, он отправился к ней. Сначала он заехал в ювелирный магазин, купить небольшой подарок в знак примирения, а после на всех порах помчался в поместье. Однако дома никого не застал. Розалия Бен Кильмани просто исчезла. Домочадцы сказали, что она уехала на рассвете. Простилась с отцом и братом и села в Атмос. Симон было хотел расспросить Пьера, но тот даже видеть его не желал.

Он остался без ответа, сжимая в руках коробочку с подарком. Следующие тринадцать лет он её не видел и не слышал. До него доходили слухи, что она переехала в другой город, где живёт мирной и спокойной жизнью с мужем и детьми. Иные слухи говорили, что она сгинула или ушла в служение Церкви. Симон не стал её искать, он рассудил, что если ушла, то нужно принять её решение с должным уважением. С уходом Розалии борьба была закончена, и в совете воцарился мир.

Роза же нашла своё призвание в приюте Святого Норта, где стала следить за одинокими детьми. За теми, кого оставили дорогие их сердцу люди. Мария Лиза приняла её как родную. Они познакомились на базаре Рабочего района, когда Роза угощала беспризорников лакомствами. Тогда она и предложила ей работу, увидев её чистую, но разбитую душу. Спустя какое-то время работы в качестве няньки Роза обнаружила младенца на пороге дома. Некто оставил его совсем одного. В его глазах цвета неба, она увидела саму себя. Он был также один, также брошен и не нужен. Он стал её светом, символом нового начала; символом того, что она ещё может творить добрые дела. Младенец оживил её душу, стал светочем надежды.

Тринадцать лет спустя дороги Симона и Розы вновь пересеклись. Это случилось в день, когда аристократ пришёл усыновить Григория.

– <…> Хочу в знак уважения к твоей семье заверить, что, правда, буду заботиться об этом ребенке, настолько, насколько смогу.

— Ты обещаешь мне это?

— У тебя все равно нет выбора, — ответил он, отмахнувшись. — Придется верить мне на слово. К тому же ты знаешь, что я щепетилен в отношении ценных ресурсов. А на этой прекрасной ноте, пожалуй, и закончим. До скорой встречи, — он уже собирался выходить, как бросил фразу. — И ещё. Я заберу Дангеля через пару дней. Пусть попрощается со всеми.

После Симон сел в Атмос и уехал домой. В руках он теребил коробку. Ту самую, которую когда-то хотел подарить Розе. Но он так и не решился этого сделать, не смог найти в себе сил принести запоздавшие извинения. В коробке лежал амулет с гравировкой, а на нём надпись: «196-ый год. Самой упертой и взбалмошной девице из всех от дурака из дуралеев». Он хранил его все эти годы, надеясь вновь увидеть друга.

«Роза, неужели ты, правда, думаешь, что я могу причинить вред этому ребенку? Да как я могу… пусть мои намерения не чисты, но он же твой мальчик. Я сделаю всё, чтобы защитить то, что любишь ты, моя дорогая подруга».

V

«Часто мне снится один и тот же сон. Стоит только закрыть глаза, как я вижу его… я вижу бескрайнее небо. Оно обволакивает меня, поглощает и наполняет собой. Я не могу дышать, не могу видеть и слышать, но мне нестрашно. Напротив, я чувствую абсолютное спокойствие. Но самое странное в этом сне — осознание, что сплю. Я запоминаю его отчетливо, словно это какое-то воспоминание из детства, с которым я ничего не могу сделать. Он из раз в раз идёт по одному пути, но всякий раз, как первый. Я наблюдаю небо, а после неизбежно меня бросает вниз, словно я становлюсь недостоин, словно небо понимает, что я пробудил сознание и больше не заложник иллюзии сна. И я падаю. Дальше кадры быстро сменяются, будто моя жизнь кинолента. Рождение, взросление, старость и смерть. Но жизнь не моя, а чья-то другая. Иногда кадры замедляются, и я могу зацепиться за образы. Смутные, но при этом эмоциональные. Чужими глазами я вижу пустыню, где солнце вечность не сходит с небосвода; выжженную землю под ногами и мутные болота. Я вижу толпы людей, они голодают, а после восторженно радуются. Поток жгучего пара, бьющего из самых недр — всё это в одно мгновение пролетает мимо меня. Но по-настоящему странно, когда жизнь замирает… и тот, чьими глазами я смотрю, смотрит на меня. Даже не так… он смотрит в меня, протягивает руку и исчезает. И я вновь попадаю в небо, вновь оно меня заполняет, и вновь я падаю. А следующий образ иной. Я ощущаю тепло, приятное и родное тепло. А перед глазами звёзды, что сверкают незабываемым блеском. Но на меня нападет страх, ведь я понимаю, что даже сейчас я всего лишь сплю».

— Нейтан, проснись! Мы подъезжаем.

По ушам ударил голос Наташи, а глаза ослепила внезапная вспышка света. То был свет пустыни на границе с Пустошью. На извивающимся от жары горизонте виделась высокая стена очередного города — Хелмфорта. Самого дальнего города от Артеи, дальше него лишь дикая и необузданная Пустошь. Ваппор въехал в городскую черту, и рельсы подняли его над белыми зданиями.

— Скоро будем на вокзале, всё готово? — басистым голосом спросил Грейсток.

— Не кипишуй, мы готовы, — уверенно заявил Эйс.

Грейсток был лидером III-ей экспедиции в Пустошь, к составу которой примкнул Нейтан в качестве носильщика группы антропологов. Их путь лежал дальше Хелмфорта, но так как дальше поезд уже не ехал, город стал их перевалочным пунктом. Уже оттуда члены экспедиции отправятся в поселение на недавно освоенной части Пустоши. Команда антропологов насчитывала всего четырёх человек: Николаса, главного специалиста в Артеи по пустынным племенам; Наташи, ученого антрополога и культуролога; Эйса, бывшего СОГовца, назначенного телохранителем; и Нейта. Другие же группы занимались изучением радиации, а также флорой и фауной пустыни. Вблизи новых поселений обосновалось дикое племя, которое и заинтересовало ученых.

Вот Ваппор прибыл на станцию, и все члены экспедиции вышли на площадку. Только пухловатый Николас успел выскочить из вагона, как прозвучал гудок, и поезд тронулся в депо. От резкого шума мужчина перепугался и выронил очки, над чем злорадно рассмеялся Эйс. Николас на корточках ползал по платформе в поисках пропажи, но тут его рука коснулась Нейта, держащего округлые линзы.

— О-о, спасибо, добрый человек, — проговорил он, напяливая очки.

— Так народ! — привлёк внимание Грейсток. — Путь ещё не окончен. В гараже нас ожидает транспорт, на котором мы поедем дальше. Так что не отстаем!

— Шевелись давай, Николас, — поторопил Эйс, толкнув его в бок.

— Эйс! — завопила Наташа. — Хватит уже!

Тот лишь пожал плечами и пошёл вслед за остальными.

— Он какой-то агрессивный, — подумав, заявил Нейт.

— Вояка, что с него взять, — отряхнувшись, ответил Николас. — Пришёл сюда в надежде заслужить статус аристократа. Ему и дела нет до исследований, а ведь нам выпал редчайший шанс! Мы знаем о культуре племён только по рассказам детей Пустоши, а тут впервые настоящие жители! Он даже не представляет, насколько это важно для науки.

— Николас, умерьте пыл, — с улыбкой произнесла Наташа. — Мы ещё даже не в поселении, а Вы уже завелись.

Они пересели на специальный Атмос-кросс, предназначенный для пустынной местности. Дороги к поселениям пока были не проложены, поэтому путь их лежал по извилистым, но безопасным тропам. Колона из Атмосов ехала ровным строем уже несколько часов, и вот прозвучал голос Грейстока из радио-трубки.

— Только что мы пересекли границу и въехали в Пустошь. Дальше бесклассовая зона, будьте начеку. На связи.

— Поговаривают там творится полный беспредел, — заговорил Эйс, маневрируя между впадинами. — Закон не властен, род не важен. Просто жуткое место. Мои знакомые работали там, и никто другого не говорил. Поэтому держитесь меня. В обиду не дам.

— Это всё вздор и слухи, — уверенно вступился Николас. — Насколько мне известно отсутствие классов сплотили тамошний народ, они даже основали теистическую общину. Что интересно, теистов там даже больше, чем приверженцев Единства.

— А-а точно. Ты же едешь к своим друзьям-шизикам. Только возле своих статуй не молись, пожалуйста, при мне.

— Теисты не поклоняются никаким предметам, только архаичным верованиям присуще это. Объект веры абсолютно запределен нашему миру.

— Николас, — обратился Нейт, — Вы теист?

— Верно, молодой человек. Не хочу хвастаться, но я даже знаком с самой Розалией Бен Кильмани, — чуть задрав нос, добавил он. — Она благословила наше дело.

— Лучше бы материально поддержала, — буркнул Эйс. — Я удивился, что мы едем в таком комфорте. Думал, будем барахтаться в старых Атмосах. А это прям новые модели. Откуда столько денег?

— Грейсток сказал, что член правительства вдруг решил проспонсировать экспедицию, — ответила Наташа. — Зачем ему это надо, он и сам не знает.

— Ох, уже эти аристократы, неведомо, что у них на уме. Парень, — окликнул Нейтана. — А ты для чего вообще сюда полез, место то гиблое. Нас явно ожидает нелегкая прогулочка под солнцем.

— Скажем так, мне хочется повидать мир, — кротко ответил он.

Эйс лишь хмыкнул, решив не вдаваться в подробности. Атмосы наконец прибыли в первое поселение без стен, под названием «Новый Ком». Название он заслужил благодаря расположению возле ряда озёр, выходящих в море. Новый Ком существует за счёт гидроэлектростанций, снабжающих электричеством около трёх тысяч человек. Водоочистительные сооружения способствовали стабильному укрупнению населения, как и бесклассовая система. Новые веяния демократии, которые пришли в эти земли вместе с теизмом, отлично прижились, создавая уникальный для государства культурный пласт. Всем жителям, помимо отсутствия класса, были предоставлены льготы аналогичные жителям Нортграда: сниженные налоги, цены на продукты первой и второй необходимости, а также услуг страхования. Такова была политика правительства по завлечению населения на новые земли с долгосрочной перспективой построения тамполноценных городов. Так как поселок имел путь к морю, торговля с крупными городами на побережьях активно развивалась. В основном торговые пути разворачивались в Ком, именно оттуда поселенцы получали необходимые для выживания вещи. На территории Нового Кома было организованно всего одно крупное предприятия Ной Кэмплов по переработки рыбной продукции, где работало почти всё население.

Около полугода назад в тридцати километрах от Нового Кома было обнаружено пустынное племя, попытки контакта с ним не предпринималось. Так как была высокая опасность захождения в глубь Пустоши. Гольная Пустошь выглядела совсем иначе, чем освоенная. Дикие ветра сновали по земле, как и невиданные существа, а некоторые районы находились в радиационной зоне, где разворачивались феномены неподвластные науке. Некоторые утверждали о призраках, живых скалах и растениях, огненных вихрях, и о странном поведении всякого входящего. Эта часть Пустоши была окружена песком, жар которого превращал каркас паровых машин в настоящую раскаленную сковороду. Было настолько жарко, что кондиционер в Атмосах не справлялся, отчего образовывался прохладный конденсат.

Эшелон из Атмосов навёл смуту в поселении. Детишки, не знавшие стен, столпились вокруг блестящих аппаратов. Они восторженно смотрели своими глазами бусинками на гостей из дальних земель. Грейсток распорядился разбить лагерь, а сам направился к главе поселения доложить о прибытии.

— Поганое место, — кряхтя от пыльного воздуха, заявил Эйс. — Эй, Нейтан, как закончишь с багажом, помоги с Аметом. Нужно управиться до заката, а тут ночи минусовые. В палатках замерзнем раньше, чем доберемся до этих ваших пустынников.

— Понял! — ответил он.

Амет — это жилище из блоков-конструкторов, который чрезвычайно быстро сооружался.

— Я не понимаю, — недовольно проговорил Николас. — Почему мы не можем поселиться в домах?

— Тут не так много места, чтобы вместить столько людей, — сказала Наташа. — К тому же они нам не доверяют. Ты ведь тоже это заметил, Эйс?

Стоило только им приехать, как они начали ловить презрительные взгляды жителей.

— Мда, мы для них живой символ классовых узурпаторов. Тут совсем другой мир и другие нравы, поэтому я и говорил, что стоит держаться меня.

— Бред, — возник Николас. — Тут приличные и хорошие люди, не выдумывайте.

Они построили аметы и переждали ночь. Утро выдалось нелегким из-за смены давления. Все были сонливыми и вялыми, особенно тяжело пришлось бедолаге Николасу, который и так страдал этим из-за лишнего веса. Одного лишь Нейта никак не коснулась эта проблема, казалось, он вовсе не почувствовал дискомфорта. Даже знойную погоду, от которой страдали его товарищи, он переносил без каких-либо неудобств. Грейсток, заметив неважное состояние подопечных, решил отложить выход в Пустошь, чтобы успеть освоиться к другим климатическим условиям. Этим небольшим перерывом ученые воспользовались и разведали местность. Они прошли ряды аметов. На стенах нескольких из них красовались надписи: «Проваливайте», «Оставьте нас в покое», «Враги Бога».

— Как ты выразился, — заговорил Эйс с ухмылкой, — приличные люди, да? Дикари вот они кто.

Группа антропологов обошла окрестности и натолкнулась на скопление людей возле стройки. Народ кричал волнующие лозунги и всячески мешал строительству, загораживая проход технике.

— В честь чего бунтуют? — обратился Эйс к рабочему.

— Не хотят, чтобы стены возводились, — раздраженно ответил он. — Начальство уже давно приказало построить их. Мы от графика на три месяца отстаём! Уже должны были закончить, а мы даже не закольцевали.

Тут в него прилетел тухлый фрукт.

— Не дадим нас закабалить! — крикнул кто-то из толпы. — Долой стены!

Эйс, посмеиваясь, наблюдал эту картину и плюнул в сухой песок.

— Они имеют полное право выражать свою гражданскую позицию, — гордо сказал Николас. — Если хотят жить без стен, то пусть живут.

— А чего не разогнать их всех? — проигнорировал его Эйс. — Санкции ввести, допустим.

— Пытались, да они упертые. С завода увольняли — бесполезно. Слишком массовая акция, всех не уволишь, а то поселение загнется.

Протестные акции продолжались до самой ночи, поэтому строителям приходилось работать уже в тёмное время суток, в тихую. Однако это значительно замедляло процесс и было опасно для здоровья.

Через три дня экспедиция продолжилась. Точкой возвращения был Новый Ком. Как только наступил рассвет, Атмосы двинулись в путь. Местонахождения племени было известно, антропологи имели точные координаты, однако это никак не облегчало им дорогу. Пусть племя обосновалось не так далеко, но даже это расстояние в условиях Пустоши увеличивалось многократно. Дорога была отнюдь не прямой, чтобы миновать опасности приходилось ехать извилисто, поэтому приблизились они только спустя долгих три часа езды. Им довелось увидеть знаменитые огненные бури, которые прошли мимо них в нескольких десятков миль. Огромная пламенная волна вздымалась на четыре-пять метров, она проходила по потоку ветра, оставляя за собой выжженную землю. Вокруг не было ничего живого, как и солнечного света. Небо застелили пепельные тучи. Нависший мрак нагонял тоску, а раскаты грома селили в душе чувство страха. Страх и тоска смешивались внутри, порождая всепоглощающее отчаяние. Даже смельчак Эйс испытывал его, когда поглядывал в иллюминатор. Николас трясся в ужасе от скрежета ветра и других непонятных звуков. Наташа же отпаивала его отваром из ягод, хоть и сама ощущала дикую тревогу. Все они спрятались в броне Атмоса, страшась не только выходить из него, но и наблюдать явления воочию.

— И правда, не видно неба, — произнес Нейт безмятежно.

— Нейтан, тебе совсем не страшно? — спросила Наташа.

— Не то чтобы нестрашно, — ответил он. — Просто не вижу смысла быть здесь и не смотреть.

«А у парня стальные нервы, — уважительно отозвался про себя Эйс. — По началу он мне не понравился, но видать он был единственным, кто реально понимал, куда направляется»

Нейт чувствовал странное родство с этой местностью, пусть она тоже пугала его. Но отчего-то он был спокоен, скорее, даже умиротворен. «Откуда я?» — один из вопросов нашел наконец свой ответ. Он увидел родину; место, где родился. Пусть это была вовсе не Северная часть Пустоши, откуда, как ему сказал Тринадцатый, Нейтан пришёл, но небо здесь также часто было скрыто от глаз. Эту территорию называли Южной Пустошью, и она считалась самой благоприятной, поэтому здесь и развернули поселение.

— И это называют самой безопасной частью Пустоши?! — возникал Николас. — Да тут сплошная опасность! Как тут вообще возможно выжить?!

— Ну, видимо, можно, умник, — произнёс Эйс. — Гляди.

Сквозь песчаный ветер виделось сооружение, точнее сказать, глиняная стена. Она окружала поселение, которое издали очень напоминало структуру городов. Атмос остановился. Ученые покинули транспорт, встретившись с неумолимой стихией. И вот вдоль конструкции они увидели фигуру, и она тут же скрылась в буре.

— Эй, постой! — вскрикнул Эйс. — За ним живо!

Тень продолжала уходить от них, но медленно, словно ведя за собой. В конечном итоге она привела их ко входу в поселение. В стене было углубление, туннель длинною в полтора метра, на конце которого вход. Там их ожидал молодой человек в свободном халате из нескольких слоев ткани. Его лицо было закрыто, но яркие глаза отчетливо виднелись.

— Меня зовут Николас, — вступил антрополог. — Мы ученые и не желаем вреда, — вкрадчиво говорил, подходя ближе.

Но бедуин жестом остановил его и долго молчал. Взгляд его был сосредоточен на Нейтане. Он пристально всматривался в его глаза, словно они были отражением его личности, и в них он читал Нейта, как книгу

— Парень, ты его явно заинтересовал, — сказала Наташа. — Может, по их меркам, ты красавчик…

— Или, может, вкусно выглядишь, — дополнил охранник.

Нейт в ответ уставился на незнакомца, с интересом разглядывая его одежду. Николас снова попытался заговорить, но вновь ему приказали замолчать.

— Имя, — лаконично произнёс он.

— Так Вы понимаете нас! — радостно сказал Николас. — Друзья, как мы и догадывались, язык племен это одна из разновидность диалектов! — обратился к коллегам. — Как я и ранее представился, моё имя…

Но бедуин демонстративно показал, чтобы тот не издавал ни звука, а после указал на Нейта.

— Имя, — повторил он.

— Да что тут происходит?! — раздраженно выдал Эйс. — ВПУСТИ НАС СКВЕРНА ТЕБЯ ЗАБЕРИ! МЫ ЖЕ ТУТ СЕЙЧАС ПОМРЕМ!

Из-за сильного ветра было холодно, резкая смена температуры — это обычное явление для Пустоши, но непривыкшим людям было очень тяжело. Давление скакало то вверх, то вниз, поэтому чем дольше они стояли, тем меньше сил у них оставалось. Наташа облокотилась о стену от боли в коленях, на Эйса напала жуткая мигрень, а Николас едва стоял на ногах, дыхание его было сбивчивым, и вот-вот он должен был упасть в обморок.

— Раэв, — ответил Нейт. — А теперь впусти нас, моим друзьям нужна помощь.

Бедуин задумался и кивнул. Он помог Николасу пройти внутрь, а Нейт под руку завёл Наташу.

— Что это всё значит? Тебя зовут Раэв? — вопрошала она.

— Долгая история.

Внутри было гораздо теплее, чем снаружи. Незнакомец представился Тибоном. Нейт и Тибон оставили больных отлеживаться в глиняном домике, а сами вышли. И снаружи они разговорились.

— Как ты понял, кто я? — поинтересовался Нейт.

— Ты единственный, кто стоял на ногах. Нужно быть дураком, чтобы не понять этого. Мы свыклись с такой жизнью, а чужаков же легко различить. Они мягко сказать… вялые. Из какого ты племени?

— Не знаю. Я родился в Северной Пустоши, но вырос в городе.

— Тем не менее, любой здесь признает тебя за своего, — с улыбкой ответил Тибон. — Что привело вас сюда?

— Исследования. Пустынные племена встречаются очень редко.

— Нас осталось мало. Я уже давно не встречал людей не из племени.

— Сколько вас тут? — спросил Нейт.

— Всего ничего три десятка мужчин и столько же женщин, плюс дети. Но их больше.

— Тогда где все? Тут пустовато, — заметил он, оглядевшись.

— Спрятались. Как я и сказал, к чужакам тут не привыкли.

Тибон был приятен глазу, пусть и красавцем его назвать было нельзя. Нос с горбинкой, морщинистый лоб и кривые зубы украшали смуглое лицо юноши. Волосы его были черными, но вымазанными грязью, и поэтому пах он соответствующе.

— Я должен вернуться к нашему транспорту, — заявил Нейт. — Предупредить остальных.

Тибон провёл его до Атмоса, где Нейт связался с Грейстаком и обрисовал ситуацию.

— Понял тебя. Если они невраждебны, то оставайтесь, но держите связь, — сказал он.

Они провалялись в лагере всю ночь, пока Тибон познакомил Нейта с остальными. В основном это были молодые мужчины и женщины до тридцати, имевшие несколько детей. Как ни странно, но племя имело похожий вид с городами и внутри. Также три стены, которые окольцовывали всё поселение. Каждая стена была чуть выше предыдущей. Нужное расстояние, высота и угол наклона направляли часть ветра вверх, поэтому холодные потоки заставляли теплый воздух оставаться внизу, что способствовало сохранению температуры внутри. Проходить между стенами никак не воспрещалось, но классовое устройство было, как на ладони. Были те, кто занимался сельскохозяйственной деятельностью и защитой, таковые жили в пределах внешней стены, чтобы быть ближе к полям; иные занимались охотой и исследованием территорий, они жили за срединной стеной; в центре же расположились амбары, колодцы и прочие склады. Правил племенем совет самых опытных и признанных жителей, они также селились за третьей стеной. Стены были сделаны из камней, покрытых глиной, смешанной с песком, они защищали от ветра и животных. Также три стены были фиксированным расстоянием, которое племя могло контролировать. Они были вовсе не дикарями, племя имело строгую иерархию с разделением обязанностей. Им были чужды пустые суеверия, так как они не помогали в выживании. Но несмотря на это они были достаточно религиозными и поклонялись явлениям Пустоши. Их религиозная система сосредоточилась на вере в духов, которые воплотились в природе. Также они почитали душу человека. Всё это и много другое ученые-антропологи смогли выяснить всего за пару дней, пребывания в племени.

VI

Пустынное племя оказалось достаточно дружелюбным. Бедуины приютили антропологов на несколько дней, и те разгулялись вдоволь. Николас и Наташа находились в полном восторге от тамошнего быта. Им довелось найти множество ответов, объясняющих современную городскую культуру, которая, как оказалось, уходит к племенному строю. Пусть культура этих народов и заметно обеднела в изоляции. Однако помимо племени теперь их интересовал Нейтан, который всячески избегал их. Вместо этого он сблизился с Тибоном: они вместе выходили в Пустошь. Этим утром они поступили так же. На этот раз погода в пустыни была благосклонной, чистое небо над их головами, как всегда, привлекало взгляд бродяги. Он стоял на уступе над бесконечным горизонтом песка, а над ним лишь небосвод. Ветер обдумывал его плащ и наполнял чувством свободы, той самой свободы, которую он так долго искал.

— Здесь ничего нет, — заявил он. — Это есть ничто. Нет систем; законов; тяжелых дум о вещах, никак не связанных с реальным миром; и ложных правил, выдуманных людьми. Ложь, иллюзии тут не имеют никакой ценности. А правило лишь одно, и правило это подарила сама жизнь. Выживи и позволь выжить другим. Тут нет никакой важности, кто ты, откуда, главное, насколько ты полезен. Не это ли истинная свобода: делать то, что можешь, что обеспечивает жизнь остальным. Всё так просто и незамысловато, — он вздохнул полной грудью. — Вот бы и они почувствовали эту легкость.

Тибон лишь посмеялся.

— Говоришь так, словно тут живется без проблем. Я бы все отдал, чтобы жить в безопасности за огромными стенами, о которых ты рассказывал.

— Ты меня неправильно понял. Я имел ввиду, что тут всё просто в отношении жизни как таковой. Реальной жизни, — уточнил Нейт. — И если бы другие осознали, что являются заложниками, придуманных идеалов, то множество конфликтов удалось бы избежать. Ведь только тут в Пустоши понимаешь, что на самом деле в мире ничего нет.

Он вновь лишь улыбнулся да пожал плечами.

— Любишь же ты разглагольствовать, Раэв. Но в каком-то смысле я тебя понимаю. Тут чуть ли не с рождения жизнь говорит тебе о ценности человека самого по себе и для общины в целом. Человек он, как глина, — он взял из лужи ошметок и начал мять его. — Из него получается всё, что угодно, если он сам поддается и если есть кому его направлять. Тогда он становится по-настоящему ценным, как ресурс и как то, чему радуется глаз.

Он с улыбкой на смуглом лице слепил фигурку маленького человечка и положил на песок. Увидев мягкие черты лица юноши, у Нейта созрел вопрос:

— Тибон, а сколько тебе лет?

— Не уверен, старейшины говорят, что я родился, когда луна окрасилась в лазурный цвет.

— Лазурная луна? — повторил Нейтан. — Но последний раз она была… Не может быть… это получается тебе всего четырнадцать лет?! Ты же ещё ребенок!

Тибон, действительно, имел молодое лицо, но его было не отличить от других взрослых из-за рослого и коренастого тела. Его пытливый ум, суровый взгляд и мысли никак не выдавали в нём столь юное создание. Члены общины его уважали, доверяли тяжелую работу и даже позволяли выходить за пределы стен. Они признавали его полезность несмотря на нежный возраст.

— Ну, я не так стар, как остальные, но и ребенком меня назвать нельзя, — спокойно ответил он. — Не знаю, как у вас, но здесь детство очень короткое. Несмышлёныши быстро понимают, что к чему, и пытаются помочь своим ещё более младшим собратьям пожить чуть дольше. Считается, когда духи забирают наших родителей, то дитя становится взрослым.

— Тибон, только не говори, что твои родители…

— Умерли? — без тени грусти сказал. — Да, и очень давно. Я даже не помню их, так как был поздним чадом, а они были уже в преклонном возрасте.

Все жители Пустоши страдали пустынной болезнью, которая обострялась после тридцати лет. Это число и считалось преклонным возрастом.

— Ты чего нос повесил? — спросил Тибон. — О смерти незачем грустить, это естественный ход вещей. Они умерли, а я пришёл. Это цикл смерти и жизни. Они дали жизнь мне, а я дам следующему… и так до бесконечности. В таком смысле ни я, ни мои родители никогда не умрут, ведь в такой логики один есть бесконечное число тех, кто был до меня и тех, кто будет после. Пока есть я, есть и они, пока есть мои дети, буду и я, а значит, и они тоже. Раев, может, человек и умирает, но не исчезает бесследно. Его след и есть остаток его души.

Нейтан удивился словам парня и быстро смёл печаль с лица. Он широко улыбнулся и поворошил Тибона по голове.

— Ты напоминаешь меня в твоём возрасте, — выразился бродяга. — Так расскажи же мне взрослое дитя, что мы тут ищем?

— Безопасную дорогу. Мне приказали найти тропу, по которой племя сможет кочевать дальше.

— Но куда?

— К городам. Нам давно известно о поселении по близости, но путь туда опасен, поэтому я всё это время ищу способ, как всему племени перекочевать поближе. А теперь, когда тут появились вы, у нас есть шанс на выживание. Жизнь в Пустоши обречена. Совет это понимает. Жаль, что не все в племени поддерживают решение старейшин. Некоторые считают, что жизнь в Пустоши единственная, но вы доказали, что это не так, что есть иной мир.

— У нас много машин, — внезапно вбросил Нейт. — Мы могли бы перевезти всё племя на них.

— Правда? — воодушевлено произнес. — Тогда это просто замечательно. Машины — это те блестящие штуки? Старики посчитали их за происки призраков Пустоши, когда вы только прибыли, — посмеиваясь, добавил. — Нужно возвращаться, сообщить старшим, да и ветер что-то переменился. Совет от лучшего разведчика Пустоши, когда тут что-то меняется, жди беды.

Вскоре они вернулись в лагерь, где их поджидали недовольные антропологи. Они прижали Нейта к стенке, желая получить ответы. Эйс был особенно озлоблен, он агрессивно толкнул его и схватил за шею.

— Ты, может, уже расскажешь, что здесь происходит, Нейт? Или как тебя там зовут?

— Ладно-ладно, я скажу. Только отпусти, — задыхаясь, промямлил он. — Так и убить не долго, Эйс.

— За ложь и не такое делают.

— Нейт, обман с документами это очень серьезно, — обеспокоенно проговорила Наташа. — Мы не можем тебе доверять, если не знаем, кто ты и почему врал.

— Это так, — в гневе продолжил Эйс. — И ещё мне интересно, почему все эти дикари к тебе так дружелюбны? Это очень подозрительно, парень, — насторожился он и достал нож для эффектности.

— Я вовсе не врал, — потирая шею, ответил бродяга. — Моё имя по паспорту Нейтан из Норта, но по рождению меня назвали Раэв. Я дитя Пустоши. Один из них. Поэтому они признают меня за своего.

Новость неслабо удивила их и отчего-то встревожила. В их глазах он внезапно превратился из гражданина в выходца из безжизненной пустыни. Бедуина. Они тут же заметили их схожесть во взгляде, взгляде живом, но словно безразличным к миру. Их глаза не удивлялись и не ускоряли свой темп при волнительных событиях, они вовсе не отражали эмоций, которые показывала их мимика. Антропологи были свидетелями родов и смогли запечатлеть реакцию отца, который всем своим существом радовался за дитя, но его глаза были пусты. Даже сейчас ход зрачков Нейта был плавным, он был словно анализирующей машиной, способной улыбаться.

— А почему сразу не сказал? — задался вопросом Эйс.

— Разве это что-то меняет? — парировал Нейт. — Моё прошлое никак не влияет на экспедицию. Или скажете, я не прав? Хотите выгнать меня, но все документы уже подписаны, и закона я не нарушал. У каждого есть секреты, не так ли?

Они замолчали.

— Как бы то ни было, у меня есть просьба, — продолжил он. — Эти жители хотят уехать из Пустоши, и мы должны им помочь.

— Что?! Мы не спасатели! — заявил Эйс. — Мы тут, чтобы изучать этих приматов.

Нейту тут же вспомнился Гильмеш, который точно так же изучал его. И словно подопытную крысу, держал в заточении. Стоило Эйсу закончить говорить, как бродяга разозлился и уставился на соговца холодными голубыми глазами, желавшими разорвать его тушку. В моменты злости в нём будто просыпалась часть кровожадного Натана, не ведающего морали. Он сделал шаг вперёд, уже зажав самого охотника в капкан. Пустые глаза и гнев во всём естестве, не на шутку испугали бывшего солдата. В прошлом Эйс исправно служил, выполнял свой долг перед народов и государством, но однажды просто ушел, не объяснив причину. А она была проста… он единожды увидел такой же взгляд от одного из Чисел. У него до сих в кошмарах всплывает картина, когда человек в черном плаще хладнокровно убивает парнишку, вознамерившегося совершить теракт против аристократа. Он помнит, как нож вонзился в его тело, как оно окровавленное сползло вниз по стене, и как убийца безэмоционально смотрел на молодое лицо, которое не знало жизни; и просто молча вытирал салфеткой нож.

— ОНИ НИКАКИЕ НЕ ПРИМАТЫ! — выкрикнул Нейтан. — Они живые, они страдают, радуются и грустят также, как и вы! И уж точно заслуживают другой жизни!

— Мальчик прав, — вступился Николас. — Мы совершим доброе дело, если спасём этих бедолаг.

Эйс фыркнул в ответ.

— Нужно поговорить с Грейстаком, — заявил он и ушёл к Атмосу, словно сбегая.

Тяжело дыша, он направился к транспорту, где по рации сообщил всё главе экспедиции. Тот вдумчиво вслушивался, а после дал свой ответ, который Эйс доложил остальным.

— Грейстак сказал, что свяжется с администрацией Хелмфорта и спросит, смогут ли они принять людей из племени. Если да, то они направят сюда колону Атмосов и гуманитарную помощь. А нам приказал явиться в Новый Ком и доложить обстановку. Завтра собрание всех групп. Собираемся и будем выдвигаться, пока солнце не село, — произнёс в командирской манере.

Нейтан на радостях тут же рассказал новости Тибону, тот в свою очередь передал их старейшинам. Они попросили Нейта прийти в зал совета, чтобы поговорить лично. Совет состоял из пяти мужчин и женщин преклонного возраста, которые всерьез задумались над этим вопросом. Раньше города были для них лишь мечтой, двигателем жизни общины, но теперь всё изменилось, теперь мечта могла стать явью.

Тибон и Нейт предстали перед старейшинами. Первым заговорил самый старый из них, бывалый воин, переживший уже целых три кочевания.

— Раэв, — обратился он. — Мы позвали тебя, так как ты единственный, кому мы можем доверять среди чужаков. Мы надеемся, что ты не будешь лгать и льстить о сладкой жизни в городах. Наша жизнь — это вечный путь, и зачастую он кончается смертью, но, как ты утверждаешь, наши поиски лучшей жизни могут закончится. Но перед этим мы хотим больше узнать. Расскажи же нам о городах.

И он рассказал всё, чем сильно поразил слушающих. Они и представить не могли о таком: о высоких зданиях, парящих машинах и людях, не знающих голода. Он также рассказал о законах, о классовой системе и многом другом.

— Ты можешь гарантировать, что нас впустят в такое место? — озабоченно спросил другой. — Разве небесполезно это? Зачем вашим вождям помогать нам?

— Я могу гарантировать это, — уверенно заявил Нейт. — Среди вождей есть мой друг, и он обязательно поможет. И ответ прост… потому что вы люди, а человек наиценнейший ресурс, разве не так? Вы можете принести пользу обществу. Я сам знаю выходцев Пустоши, которые чрезвычайно полезны. И наш совет это понимает.

Язык, на котором он излагался был им ясен, он говорил теми же понятиями и даже мыслил в схожих категориях, поэтому они вдумчиво вслушивались в каждое его слова, не чуя лжи.

— Тибон, ты можешь ручаться за него?

— Безусловно. Я ходил с этим человеком в Пустошь, а там, как известно, раскрывается душа человека.

— Мы услышали тебя, а теперь ступайте, нам нужно подумать.

Чуть позже, посовещавшись, они приняли одобрительное решение и вскоре намеревались оповестить об этом всю общину.

— Раэв, словами не передать, как я тебе благодарен! — заговорил Тибон. — А куда собираются твои друзья? — спросил, наблюдая за тем, как неуклюже Николас уносит свои вещи.

— Завтра собрание. Я, наверное, тоже поеду, — ответил он. — Прослежу, чтобы нашу проблему озвучили.

— Мне кажется, сейчас не лучшее время, — высказался Тибон.

— Это ещё почему? — влез Эйс. — Погодка просто чудо, домчимся в миг.

— Пустошь волнуется, скоро будет буря, и вам лучше переждать её здесь.

— Да брось ты. На небе ни облачка, — недоверчиво проговорил.

— Я думаю, его следует послушать, — вступился Нейт. — У Тибона богатый опыт, и он знает законы Пустоши, в отличие от нас.

Эйс был явно недоволен, но не настолько глуп, чтобы не прислушаться к их словам. Он уже не доверял Нейту, как и не доверял его другу, однако разум возобладал над личной неприязнью. Они остались ещё на одну ночь, и как оказалось, не зря. Пустошь словно взбунтовалась и обрушила на землю небывалые бедствия, не прошло и пары часов. Бедуины уже сталкивались с плохим настроением природы, на такие случаи у них были приготовлены землянки за третьей стеной. Все жители и антропологи спрятались в них. Ветер с невероятной силой носился снаружи, разрушая всё на своём пути, даже сами стены не выдерживали его натиска. Гром и молнии носились по черному, как мгла, небу. Всё оно сверкало, не было и мгновения, чтобы оно не озарилось сиянием. Возле лагеря образовался настоящий огненный столб, он пронёсся вблизи, захватив несколько домов и уничтожив их на корню. И это длилось целый день и целую ночь. Благо никто не пострадал. Когда погода стихла, они вышли на свет и увидели выжженную пустыню. Глиняных стен словно и не было, как и лагеря. Ветер нагнал песка, сровняв поселение с одним единственным пейзажем: пустотой. Старого дома уже не было, Пустошь забрала его, как забирает всё то, что пожелает. Атмос остался в песках, и найти его было уже невозможно. Если бы ученые выдвинулись в путь, их ждала бы неминуемая смерть. Как ждёт и сейчас, если они останутся здесь. Поселения больше нет и нет выбора, кроме очередного кочевания в надежде на лучшее. Около сотни мужчин, женщин и детей двинулись в путь по неизвестности. Даже после такого ужаса их глаза были беспристрастны, пока гости из городов содрогались в страхе перед могучей и безжалостной Пустошью.

VII

Немногим ранее в Артеи, Центральный район.

Толпа верующих: приверженцев Единства и теистов — собралась перед вратами главного собора Святого Благодетельного Григория. Их встречал сам архиепископ Феодор. Стоило ему выйти, как последовали рукоплескания. Старого Феодора уважали и любили даже в среде теистов. Практически все они ранее считали себя частью этой церкви, более того даже сейчас их ум не разделял теизм и Единство. Они сплелись в их сознании как общая линия священной истории, где Душа есть Господь, а Григорий, ровно как и Иисус, его пророк. Пусть Роза никогда и не озвучила такую мысль, верующие сами связали эти два учения. Они искренне воспринимали Единство как верное, и чтобы таковым стал и теизм, адепты включили его в их систему ценностей. И каждый думал, что сейчас Феодор признает их и воссоединит доктрины, как некогда это сделала Роза с сектой «Анима». Граждане и не предполагали, какую цель несёт собрание на самом деле, что духовное единение двух паств на деле является лишь одним из полей брани на политическом поприще. Сам Феодор не знал об этом, он зачитывал перед толпой одну из вырезок Откровения человеческого, где пророк писал про другие религии и их соотношение с Единством.

— В мире, — начал он читать, — есть множество вер и те из них истинны, что служат человеку и для человека. Не важно, о чем гласит вера, не важно во что говорит верить, важно лишь то, ставит ли она перед собой задачу быть полезной на пути человека и направлять его в добродетель. Единство есть закон духовный, но не земной. Всяка душа будет обращена в Душу, пусть верит она в неё или не верит. Закон этот нельзя нарушить неверием или иновереим, Душа возьмёт в свои объятья всякого. Нарушит вечный цикл не вера в силу солнца и луны, не вера в одухотворенное и всемогущее небо, не вера! но я деяния человека из веры этой. Пока деяния чисты и полезны, волен человек быть свободным…

Он продолжил читать. Роза немногим ранее прибыла к собору, и пусть она была не столь известна в религиозной среде, её тоже встретили с радостью в голосе. Одна только фамилия Бен Кильмани говорила за неё. Многим из присутствующих помог Эдмунд со своей благотворительной компанией, он превратил свой род в символ добродетельных аристократов. Собор Святого Благодетельного Григория не даром находился в Центральном районе, он был самым частым местом посещения для верующих среди жителей Центра и Рабочего районов. По причине служения, людям предоставлялись временные талоны на посещение храма в достаточно легкой форме. Сегодня же, благодаря усилиям Розы, огромное количество жителей Рабочего района смогли попасть за пределы стены. Однако факт такой массовости отнюдь не радовал Григория. Они встретились в просторном овальном кабинете для совещаний.

— Ты решила превратить эту встречу в свой триумф? — вопрошал он слегка надменным тоном. — Для этого собрала столько народу? Хотела запечатлеть день своей славы? Никогда не думал, что тебе нужно настолько много общественного внимания. Видимо, для этого ты устроилась в приют. Там тебя все обожали.

Его голос был холодно едок, словно змея, он выплёскивал яд на неё, пытаясь сбить столку, сделать так, чтобы она совершила ошибку. В его сердце не осталось сочувствия, оно научилось отбрасывать эмоции и былые связи ради достижения цели. Сам Григорий расценивал эту свою перемену с крайним непониманием: его цель спасти семью, но для цели он готов пожертвовать ею. Это противоречие он пока не мог разрешить, однако негодования лишь побуждали его продолжать гнуть свою линию.

— Говоришь прямо, как он, — сказала, намекая на Симона. — А может, ты просто давишь на психику, опасаясь, что всё оно так и будет? Феодор человек здравомыслящий, я с самого детство знаю его. И учение моё никак не противоречит Единству, напротив оно его дополняет. Как думаешь, зачем архиепископу не идти мне на встречу?

— Кто знает, Розалия. Кто знает, — задумчиво повторил Гриша. — Но ты права, толпа перед воротами меня беспокоит куда больше встречи. Столпотворения людей — источник волнения. Если бы просчитала вариант с тем, что твой план провалится, то поняла бы, о чём я говорю.

— И о чем же осмелюсь спросить? — с интересом издала она.

— А вот это ты уже узнаешь сама, когда этот фарс закончится.

Он вышел из зала и направился в комнату отдыха, где его ожидал Фарль. Фарль с болью смотрел на бездушный взгляд друга, он видел в этих глазах цвета морского дна невиданную доселе злобу и не узнавал прошлого Гришу. Мальчика, которого вела благородная цель, не стало. Григорий молча вошёл, снял белый цилиндр и повесил его на тремпель. Он провёл жилистой рукой по золотым волосам, поправил воротник рубашки и сел на диван, косо поглядывая в сторону Фарля. Весь его вид, все манеры выдавали его показное высокомерие, которым он пытался задавить. Но он ошибся… Его молчание мучало куда сильнее.

«Гриша, — с печалью обдумывал Фарль. — Твою душу не смогли сломить все те трудности, что тебе пришлось пережить. Я лучше всех знаю, какие страдания и муки ты испытал… никто, даже Роза, не понимает, каково ребенку из Рабочего района в Аристократии. Она не знает, каково это, когда на тебя смотрят, как на мусор изо дня в день. Дома, в школе, на улице, чёрт подери даже в совете. Как нам пришлось стараться, чтобы заслужить право быть там, где мы сейчас… Она не представляет, как это тяжело. Но ты оставался сильным, верным самому себе и своей великой миссии, которая была у нас одна на двоих. Мы, и правда, ненастоящие аристократы, Гриша. Ведь на самом то деле наши мечты предельно просты. Мы хотим защитить то, что любим. Только и всего. Пока Роза и Шарлотта сражаются за мир, мы сражаемся за горстку дорогих нам людей. Как грустно, что в итоге тебя убили именно они… Не таково я желал для тебя, для Лотти и Нейта. И для своего ребенка тоже. Всё, что я хотел создать лучший мир, где мы могли жить одной большой дружной семьёй. Но какой толк в этом мире, если его цена вы все? Я не понимаю, друг мой… не понимаю. Раньше я не чувствовал, что ты ненавидишь меня, я ощущал дух соперничества, но сейчас лучше ненавидь… умоляю… ведь если есть хоть какие-то чувства, значит, я ещё не пустое место… значит, я ещё могу что-то изменить».

Фарль так много хотел сказать ему, но так и не нашёл в себе сил заговорить первым. А Григорию и вовсе были не интересны разговоры, он целиком и полностью был поглощён мыслями о своих дальнейших действиях. Феодор как-раз закончил проповедь и направился на встречу с Розой.

— Прошу прощения, что заставил ждать, — произнёс он добрым голосом. — Я увлекаюсь, когда читаю перед публикой. Иногда мне кажется, что моё призвание — это ораторское искусство, — посмеявшись, добавил. — Ты уже взрослая, Розалия, поэтому с тобой я могу говорить честно и открыто. И ты как человек высокодуховный, надеюсь, поможешь мне разобраться в одном вопросе. Признаюсь, он терзает меня с тех пор, как я вступил в клир, — он присел напротив неё. — Я вот никогда не понимал, зачем всё это нужно, — Роза вопросительно взглянула. — Я про это, — он указал на рясу и окружение. — Церковь, священники, молитвы и прочее. Сколько бы я не читал писание Григория, ни разу не находил внятного ответа. Пророк описал устройство храма, обязанности духовных служителей, но никогда не говорил, для чего же они нужны. Наоборот он писал, что не желает церкви. Оно и понятно. Единство — это, прежде всего, этика, учение о людях и обществе, а уже потом метафизика.

— Я, если честно, не понимаю, к чему Вы клоните, достопочтенный Феодор, — недоумевая, проговорила она. — Когда сам архиепископ заявляет, что не осознает необходимость института церкви, то это как минимум… странно.

— То есть для Вас всё очевидно?

— Как день, — уверенно ответила. — Церковь создана как место объедения людей в их вере.

— Но разве для этого нужна церковь? Даже базарная площадь способна на то, что Вы сказали. Люди способны объединиться где угодно.

Слова архиепископа всё сильнее удивляли Розу. Феодор всегда был очень сдержанной и высокоморальной личностью, не было и сомнения в его благочестии. Политики он старался не касаться, тем самым не очернив церковь в глазах иных. Но то, что он говорил сейчас, напрочь разбивало этот образ. Что за архиепископ будет приравнивать церковь к базарной площади в их духовности.

— Прошу меня извинить, — завелась Розалия. — Но церковь место духовное, а базар земное, их нельзя сравнивать. Церковь — духовный центр, место где люди могут чувствовать связь с чем-то большим, чем они сами.

— Там связь лучше ловит? — подтрунивал он. — Бросьте Розалия, если это «большее» способно ощущаться только в одной месте, то какой от него толк.

— Вы говорите неподобающие вещи для главы церкви, смею заметить. Давайте лучше перейдём к теме нашей встречи, — она тяжело выдохнула.

— Я настаиваю, чтобы мы продолжили дискурс. Тем более, что это и есть обсуждение «темы», ради который Вы сюда явились. Никто не растолкует догматику лучше, чем апологет в ожесточенном споре. Вы хотите, чтобы я разрешил Вам вести проповеди в храмах Единства, но как я могу это сделать, не удостоверившись в чистоте Вашей совести.

— Ах, Феодор, Вы хитры. Вывели меня из себя. Полагаю, это идёт не в плюс мне? — покраснев, произнесла Роза.

— Вовсе нет, эмоции ревнивы, а значит, истинны. Абсолютно нормально для верующего человека отстаивать свои идеалы.

— Но у Вас же должны быть документы о нашей догматики, я приказала прислать их.

— Пустая бумага, которая подлежит интерпретации. Я могу увидеть там то, чего там нет. Поэтому и не читал вовсе. Личная беседа с Вами куда приятнее, — Роза улыбнулась, но отчего-то насторожилась. — Давайте продолжим. Как Вы понимаете церковь, мы уже разобрались. А что до клира? К чему он вообще?

Роза подумала, что это своеобразная проверка со стороны Феодора.

«Действительно, глупо, чтобы сам архиепископ сомневался в церкви. Он всего лишь испытывает меня, хочет понять, как сообразно с теизмом я понимаю те или иные вещи. Через мое понимание, понимание главы теистов, он и сделает выбор. Догматика для него, и правда, ничего не значит. Это проверка не веры, а меня самой».

— Священники — это наставники, призванные быть образцом добродетели.

— А что есть для тебя добродетельный человек?

— Это тот, кто добр сердцем и следует пути Господнему.

— Твои ответы интересны. А теперь с твоего позволения, основываясь на твоих высказываниях, я порассуждаю о том же самом, но с позиции не теизма, а Единства. Я абсолютно согласен с тем, что священник есть наставник и образец нравственности, однако оспорю тезис об его добродетельности самого по себе. Я считаю так. Статус священника ни коем образцом не говорит о добродетельности человека, он говорит об его упорстве, о знании писания и выдержке. Добродетельный гражданин — это гражданин, чьи действия полезны обществу. Но как священник, если оценить его с точки зрения разума, может быть полезен? Отвечу прямо: никак. Он не производит, не лечит, не занимается наукой. Задача священника ухаживать за храмом, читать пыльные книги и вести проповеди. Что из этого в действительности полезно для общества? Священник сам по себе трутень, что живёт за счёт пожертвований. А теперь перейдём к церкви. Церковь не более чем здание ровно такое же, как и любое другое. Но в стократ бесполезнее. Жилище есть дом, прибежище, место, которое оберегает и в котором можно отдохнуть. Храм не выполняет ни одну из этих функций. Ничего не делает его особенным настолько, чтобы он стал лучшим духовным проводником. Если человек желает связи с «большим», то ему достаточно просто захотеть связаться с ним, где бы он не оказался. Если конечно, мы расцениваем «большее», как реально существующее. «Большему» не нужно место поклонения, иначе оно было бы тщеславным и горделивым, а это не есть добродетель. А если оно недобродетельно, то ему не стоит поклоняться. Следовательно, поклонение в любом из случаем излишне для «большего». А это значит, оно нужно человеку. Человек имеет потребность в общение с ним, и, по разумению его, это место должно быть таким же особенным, как «большее». И это он называет церковью. Там он по собственной же прихоти чувствует связь с ним. Следовательно, церковь сама по себе бесполезна и не духовна, таковой её делает человек. Она помогает ему и поэтому нужна. А что священник? Статус священника подобен статусу трутня, как я сказал. Но человек в сане выполняет гораздо больше задач, чем надобно. Он просвещает, занимается благотворительностью, оказывает нуждающемуся психологическую поддержку. И это делает не статус, а человек в статусе. Статус для него символ того, как он должен поступить. Мы видим, что статус тоже бездуховен, духовным его делает человек. Всё сводится к иллюзии, которую создает человек для себя самого.

— Как архиепископ может говорить такие крамольные вещи? — спросила Роза. — Вы словно сами не верите в Единство.

Феодор улыбнулся.

— Не верю, дорогая, — эти слова поразили её. — Я человек науки, и метафизика Единства для меня имеет ценность лишь в том случае, если она полезна. Пусть эта полезность измеряется даже в психологической поддержке. Я уже сказал, что Единство — это этика. В неё я верю, и верю неистово. Пророк Григорий написал превосходную инструкцию для человечества. Как думаешь, почему Душа бессознательна? Почему именно так охарактеризовал её пророк? Господь обладает созданием, волей, он деятельный. Это привлекает человека, даёт надежду, что «большее» поможет. Душа же сухой, безжизненный закон. Почему же? Да, потому что наличие могучей сознательной воли отнимает у человека свободу, направляет его силу в совершенно другое русло. Ему проще, так как есть опора в виде Бога, есть судьба… предназначение. И эта опора не даёт им возможность вспорхнуть собственными крыльями. Душа не имеет разума, она бездеятельна, чтобы человек не делал, она не вмешается. И это означает, что он сам по себе. И надеяться он может только на себя и людей вокруг. Отсюда и проистекает этика. Метафизика в Единстве не более чем пустышка. И нужна лишь, тем, кто беспокоится о том, что будет после смерти. И даже так, она построена таким образом, что после смерти человек возвращается обратно на землю. Единство превосходно тем, что даже такие, как я, неверующие истуканы, могут быть её частью.

— Должна признаться, я в растерянности… Вы не боитесь говорить такое?

— Вовсе нет. Я верю Вам, Розалия. В начале беседы я говорил, что желаю откровенного диалога. И я надеюсь, что сказанное останется с стенах собора. К тому же, — добавил с приятной ухмылкой. — Вам всё равно никто не поверит, вдобавок обвинят в клевете.

— Мы всё-таки совершенно разные, — заявила Роза. — Я вижу Господа во всех его творениях: от человека до капли дождя. Я стойко ощущаю Его. Всякое явление природы, закономерности… я не могу поверить, что всё это сложилось абсолютно случайно. Верить в волю-творящую для меня куда разумнее веры в анархичную случайность. Ведь если мир случаен, то разве это не страшно? Случайно родился и также случайно умер. Ни задачи, ни сверхцели… ничего. Тогда и человек лишь то же животное с разумом. Такой холодный и мертвый подход мне противен. Я не отрицаю науку, не отрицаю истину разума. Но знаю, что есть множество вещей, которые нам неизвестны. И одна из них Бог. Кто знает, может, в будущем, мы найдем способ найти Его. Вот наше глубокое различие, Феодор. Я верю и не лгу своей пастве.

— Ложь в данном случае не бесполезна, а значит, приемлема, — спокойно рассудил. — Что важнее для теиста мир земной или мир небесный?

— Мир земной также важен, как и небесный. Он есть подготовка, испытание к настоящей жизни на небесах.

— То есть цель человека прожить достойно, чтобы жить в своё удовольствие в ином мире? Звучит эгоистично… единолично я бы сказал. А что до тех, кто остался в миру? Они должны продолжать страдать. Но выслужиться перед Господом за земную жизнь благими делами не так бесполезно. Это я признаю. Такой путь, несомненно, ведет в душевной добродетели. Он всегда протянет руку помощи, это факт. И возможно, он создаст много нового и прекрасного.Хм, даже такой эгоистичный подход к земной жизни совершенно точно полезен. Хотя не мне рассуждать об этом, тому, кто следует этике высшего человеческого эгоизма. Должен признать, за время нашей беседы, я не нашёл ничего пагубного в теизме для Единства. Это, и правда, достойная вера, с точки зрения этических норм.

— Меня очень радует, что Вы так отзываетесь, — произнесла она, растекшись в улыбке.

— Но прежде окончательного ответа, я хотел бы прояснить ещё один момент. Вы как глава теистов, что расцениваете главной ценностью своей веры? Что является ядром и её целью?

— Ответ прост, и я думаю, Вы сами прекрасно знаете его. Главная ценность, ядро и цель теизма — это Бог. Он есть наивысшее благо, свет, спасение и облегчение. Познать Его значит стать истинным источником добродетели и воссоединиться с Ним. Вас устроил такой ответ? — довольно спросила.

Феодор вздохнул. Он встал из-за стола и подошёл к окну, откуда посмотрел на площадь с людьми. По ему морщинистому лицу было видно, как тщательно он обдумывает эти слова. Именно они, по его мнению, являются решающими и определяющими благонадежность учения. Подумав, он обратил взор на Розу, ожидавшую решения с трепетом. Она безгранично уважала архиепископа и его одобрение имело огромное значение не столько для паствы, сколько для неё самой. Её мама, Александра, была приверженкой Единства с самых ранних лет. Феодор теснейшим образом связан с семьёй Бен Кильмани. В ту пору, когда он был простым священником, на него возложили огромную честь стать наставником для Александры. Сам Феодор, смотря на Розалию, видел её мать. Такую же бойкую, красивую и верную вере всем сердцем. Всё это она унаследовала от неё.

— Я принял решение, — Роза встрепенулась. — При всём моём расположении к Вам и Вашей вере… Я не могу допустить распространение её в храмах Единства.

Роза побелела от внезапности.

— Но почему?! Я не понимаю! Вы же сами сказали, что вера достойная! — она повысила тон. — Вас подкупили или запугали?! Это всё Григорий, верно? Его проделки… — она встала из-за стола и широким шагом направилась к нему.

— Роза, успокойся. Никто, кроме тебя самой, меня не побуждал к этому выбору.

— Тогда объяснитесь!

— Всё просто, Розалия. Моё решение не связано с идеологией, с борьбой демократии и классовой системы. Эти вопросы мне неинтересны. Я не могу допустить распространение твоей веры в храмах, потому что она уводит людей из мира… Ты сказала цель веры — Бог. А Бог он где-то далеко. Там, где человека уже нет. Ядро Единства есть человек. Живой, настоящий, живущий здесь и сейчас. Если бы ответила так, то я бы ничего не имел против. Но вера, где метафизика превыше человека и мира, по моему мнению, не приведёт к благим последствиям. Религия, где цель человека познать не себя и не другого человека, а спастись… прости, Розалия. Я не стану объявлять теизм порочным, но и не стану помогать ему.

Розу охватил гнев, былое спокойствие улетучилось. Она вылетела из зала, хлопнув дверью, и направилась к Фарлю. В комнате отдыха также стояла гробовая тишина.

— Фарль, пора уходить, — еле сдерживаясь, сказала он.

— Как всё прошло? — с волнением спросил Ной Кэмпл. — Феодор был благосклонен?

Роза посмотрела на ехидно улыбающегося Григория, который уже давно всё просчитал. Он отлично знал учение теистов и Единство, и, как оказалось, куда лучше Розы знал архиепископа. Для него не составило труда предсказать исход встречи.

— Позже обсудим, — вырвала она.

— Роза, — обратился Григорий. — Я попрошу тебя остаться. Ты ещё нужна здесь.

— Мне некогда выслушивать твоё злорадство, Гриша.

— Тебе и не придется. Сейчас тебе нужно разобраться с последствиями твоих действий, — Роза изобразила на лице немой вопрос. — Посмотри на толпу.

До верующих уже успели донести решение Феодора, и оно тут же вызвало массу негодований. Теисты обозлились на своих соседей. Не сдержав эмоций, прозвучала ругань в сторону архиепископа, и она в свою очередь уже настроила другую более многочисленную часть толпы. Начались волнения, которые вскоре могли перерасти в настоящую поножовщину перед храмом.

— Вот, что происходит, когда поступаешь бездумно, — в голосе Григория не слышалось высокомерие и не чувствовалось желание задавить. — Я заранее подготовил отряд соговцев, но надеюсь, что твоё вмешательство успокоит их. Феодор сейчас лишь усугубит положение дел, но ты можешь что-то изменить.

Роза послушала его, так как понимала опасность ситуации. Григорий был прав, речь Розалии перед публикой разрядила обстановку. И самой массовой бойни в истории Артеи удалось избежать. Однако этот факт несильно радовал на фоне главных обстоятельств. Весь план Фарля и Розы, который они строили на протяжение многих лет, был разрушен в один миг. Изначально Фарль вступал в совет с задачей распространить идею демократии и снизить социальное напряжение, используя религию. Но теперь, когда масштабная миссионерская деятельность невозможна, они оказались в тупике. В этот момент они познали весь ужас и трепет перед фигурой Григория. Они знали, насколько он умён и опасен, но и подозревать не могли, что он с такой легкостью уничтожит всех их, даже не марая собственные руки.

Сейчас план мирного уничтожения классовой системы оказался под угрозой. Но Фарль и Роза опасались вовсе не того, что в ближайшее время они не смогут достичь желаемого. Они боялись, что ныне не смогут сдержать пылкий нрав лидера Рестеда.

VIII

С момента провального собрания прошло три дня. В разных уголках Артеи всплывали беспорядки, акты вандализма в отношении церкви Единства и Феодора. Служба охраны государства старалась пресекать их, но ни сил, ни ресурсов не хватало, чтобы защитить каждый закоулок города. И не они одни боролись против религиозного экстремизма. Рестед также не мог оставаться в стороне, он никак не контролировал эти акции, хоть они исходили по большей части от его членов. Для обсуждения проблемы в приюте Святого Норта собрались Фарль, Роза и Шарлотта. Последняя совсем недавно стала новой настоятельницей — следующей «мамой», как выразилась Эли.

Роза была настолько увлечена и занята работой на стороне: община, совет — что у неё не оставалось времени на приют. Тогда было принято решение назначить Лотти на эту должность. Ей как раз исполнилось 19 лет. Она быстро наладила дела, опыт руководства в Рестеде давал свои плоды. Лотти наняла новых нянечек, провела ремонтные работы в нескольких комнатах, а также решила расширить территорию приюта, выкупив участок земли возле. Сейчас, благодаря спонсированию Ной Кэмплов и Бен Кильмани, Рестед совершенно точно не нуждался в деньгах. И Лотти воспользовалась ими. Она уже начала строительство второго корпуса, и её планы не ограничивались этим. В дальнейшем ей захотелось заняться скупкой земли по всему Рабочему району, в приоритете у неё были заброшенные здания. Их она намеревалась выкупать у правительства по низким ценам, благодаря связям в совете, а позже основать там лагеря Рестеда, замаскированные под мелкие производства и приюты. Приюты спонсируются государством и иными филантропами. Таким образом, «личный» приют Лотти будет не только возможностью помочь сиротам по всей стране, но даже будет окупать своё содержание. Рабочая сила для него и других производств будет приходить из Рестеда, а, как известно, такой вариант более дешёвый и качественный. Пусть Лотти не смыслила в политике, однако считала она очень хорошо. Пока Фарль и Гриша были заточены под дипломатию, Шарлотта же умела делать деньги из воздуха. С наличием стартового капитала, за несколько месяцев она умудрилась развернуть на территории Артеи самый настоящий подпольный картель, о котором не знали другие лидеры организации.

— Так значит ваш план провалился, — заговорила Лотти. — Вы хотели переиграть Гришу на его же поле. Я знаю, зачем вы пришли и сразу скажу, что мои люди не имеют отношения к этим погромам.

— Мы знаем, — ответила Роза, массировав переносицу. — Всему виной моя неосторожность. Я почувствовала вкус победы, и он опьянил меня. Я позволила себе попасть в его ловушку, и теперь весь Рестед не только загнан в угол, но и находится в опасности из-за разбоев.

— Ты не права, мама. Рестед в полной безопасности, в отличие от теизма. В последнее время я успела мобилизовать все силы и распределить их в другие точки, чтобы они залегли на дно. А на общину же ополчились многие, полагая, что она источник беды.

— Когда успела только, Лотти? — улыбаясь, спросил Фарль.

— Были кое-какие проблемы ранее, но я успешно избавилась от них. Как оказалось, это сыграло нам на руку, и в случае если СОГ будет рыскать, то ничего не найдёт.

— СОГ не самое страшное, — заявила Роза. — Я уверена, что к делу подключат контору. Удивительно, что этого не сделали раньше, когда ты устроила взрыв стены. Нам крупно повезло.

Лотти отвела взгляд, о чём-то задумавшись.

— Повезло, да… — издала она. — Тем не менее, как мы можем помочь в данной ситуации?

— Официальное обращение Розы сгладит углы, — вступил Фарль. — Нужно как можно скорее заявить, что теистическая община не имеет с этими актами вандализма ничего общего. И что каждый теист должен приложить все усилия для разрешения возникшего конфликта.

— Я уже подготовила речь, — произнесла Роза. — Нужно только распространить её. Я отправила запрос в службу контроля СМИ, со дня на день они опубликуют его. Но помимо прочего открытые проповеди будут не лишними.

— Это всё превосходно, — сказала Лотти. — Но что вы планируете делать дальше? Ваш единственный план рухнул, как карточный домик. И как мне кажется, у отказа архиепископа в содействии есть и другие последствия.

— К сожалению, это так, — вздохнув, проговорил Фарль. — Роза, я думаю совсем скоро Северная Церковь перестанет поддерживать семью Ной Кэмпл. Решение Феодора и моё открытое вероисповедание вынудит их отвернуться от меня. Епископ Лукьян просто не может позволить себе благоволить тем, кому не благоволит сам архиепископ. И как только это случится, несколько семей низшей палаты выйдут из зоны влияния.

— Семья Бен Кильмани под протекторатом Южной Церкви, — попыталась успокоить она. — Им нет смысла уходить из блока.

— Роза, ты, видимо, очень давно не занималась политикой раз так думаешь. Пьер тоже под ударом. Ты — его старшая дочь — лидер общины, которой не доверил миссию архиепископ. Епископ Южной Церкви тоже начнёт сомневаться в вере Пьера. Как и другие. Фигура Эдмунда тут остается ключевой, его благотворительная деятельность и щедрые пожертвования Церкви могут оставить ситуацию на плаву, но не разрешить окончательно. Семьи, что уйдут от нас, не станут рисковать, присоединяясь к Бен Кильмани. Самый разумный для них претендент… это Кол Галланды. И как бы Северная Церковь не решила также.

— Да ты издеваешься! — вспылила Роза. — Ты хочешь сказать, что Гриша и это предвидел? Он не может настолько сильно превосходить нас, он же ещё ребенок, ему должно только 20 исполниться через пару месяцев. Я всегда знала, что он одаренный. Однако надеялась на здоровое противостояние, а это уже… какие-то игры в кошки-мышки.

— Здоровое. Противостояние? — раздраженно пробубнил Фарль. — Да как ты можешь говорить о нём сейчас?! Когда ты отвернулась от Гриши. ТЫ БЫЛА ЕМУ НУЖНА!

Фарль внезапно вскипел, как чайник, чем удивил девушек. Сколько себя помнил он был спокойным и собранным, и не позволял себе повысить тон в присутствии дам. Но сейчас он просто не выдержал. Вся история с Гришей довела его.

— Нечего удивляться, что он начал быть серьезным с тобой. Как никак, мы не щадили его ни разу. А наш план дошел до такого уровня лишь, потому что он любил нас. Хотел поддержать. Иначе бы он просто не допустил легализацию теистической общины! Просто так, из принципа не помогай врагу. Уверен, он тогда руководствовался тем, что глава общины ты, Роза… А что сделала ты? ВЫБРОСИЛА! Хотя я сам не лучше. Ты говоришь о здоровом противостоянии, но вот, что я скажу… оно сейчас и идёт. А до этого он играл в поддавки. Это, и правда, с самого начала была игра в кошки-мышки, только вот мы всегда были мышкой.

Он вышел из кабинета и спустился вниз во дворик, подышать свежим воздухом. Розу подкосила его речь, она прислушалась к ней. И в какой-то момент осознала, как ужасно поступила с Григорием. Она вспомнила себя в тот момент, когда умерла её мать. Как отец, одолеваемый горем, ушел молиться, оставив Розу совершенно одну на руках с маленьким Эдмундом. Как Симон предал её доверие и воспользовался слабостью, чтобы добить. Она была подавлена, и в такую же ситуацию она поставила Григория. Она предала его точно так же, как её некогда Симон. Цель затуманила её разум, и она даже не подумала о тех чувствах, что таились в нём. Ей в память ударилось лицо Гриши, когда он умолял её прекратить битву, доверить её Фарлю. Каким оно казалось измученным, но она не внимала. Тут горькая слеза соскочила с её щеки.

— Мама, — вступила Лотти. — Я знаю, о чём ты думаешь, но отступать уже поздно.

— Но… Шарлотта. Может быть, ещё можно изменить что-нибудь? Он послушает, если мы поговорим.

— Уже нет. Мы объявили ему войну, и он её принял. Гриша сделал свой выбор, как и мы. В этом мире есть вещи куда более важные, чем наши отношения. Как бы грустно это не звучало.

Она обняла опечаленную мать. Душа Лотти тоже была не на месте, но она уже давно смирилась с положением дел и была готова идти до конца, не взирая на потери. Их идиллию прервал Фарль, который, побелев, вбежал обратно.

— Роза! Срочно собирайся, нам нужно в совет!

— Что случилось? — ошаренно выпалила она.

— Позвонил Гриша. У нас проблемы, объявлено внеплановое собрание.

Они домчали до здания совета, Фарль подгонял водителя как мог, чтобы успеть вовремя. Вот они напротив здания и второпях входят внутрь, у входа их ожидает напряженный Сатори, неустанно проверяющий часы.

— Наконец явились, — сказал он. — Живее-живее. У нас чрезвычайная ситуация.

— Снова теракт? — обеспокоенно спросила Роза.

— Если бы… Пустошь.

На внеплановом собрании совета были все, кроме Такеды, который отсутствовал по причине болезни. Все, включая Гришу, выглядели напуганными. Можно сказать, что Гриша был особенно нервозен.

— Все прибыли? — спросил Симон. — Отлично. Не буду разглагольствовать, а перейду сразу к делу. Час назад метеоцентр Хелмфорта, прислал нам следующие кадры, — он показал их на экране. — В менее чем сотни километров от города образовалась пустынная буря доселе невиданных масштабов. Ей уже причислили код красный и назвали «Авророй». По предположениям она настолько сильна, что доберется даже до Фетры. Возможно, и до Артеи.

— У нас же есть защитная система, — высказался Фарль. — Развернем купол, как делали всегда. К чему такая паника?

— Да к тому, что первым на пути Авроры будет Новый Ком, — выпалил Гриша. — А там не успели построить не то, что защитный купол, но даже стены не возвели.

— Как такое могло случиться? — буркнул взвинченный Сатори. — По плану всё должно было быть уже закончено! Аврора не такое уже и непредвиденное событие. Наши метеорологи предсказывали множество подобных напастей, поэтому во всех новых поселениях предусмотрены защитные меры. Почему тут иначе?

— Население Нового Кома против стен, они видят в них символ узурпаторства, — ответил Симон. — Интересно, почему? — косо посмотрел на Розу. — Так или иначе мы должны помочь им с эвакуацией в Хелмфорт, при этом не забывая о защите остальных городов.

— Там есть экспедиционная группа «Новое начало», — заявил Григорий. — у них есть транспорт. Можно оповестить их и через них начать эвакуацию.

— Так и поступим. Все знают свои обязанности, советую приступать к их исполнению.

При чрезвычайных происшествиях, связанных с Пустошью, у совета было четкое разделение функций. Одни готовили Хелмфорт к приему беженцев, другие оповещали города о необходимости развернуть купол и приготовить воздухоочистительные системы. Третьи готовили официальное заявление, чтобы успокоить жителей. И много другое. Всё это происходило посредством третьих лиц, но у руля стояла высшая палата. Пусть города были автономны и могли самостоятельно справиться с проблемой, но совет осуществлял роль командного центра, координирующего действия. Фарль и Григорий сосредоточились на эвакуации населения Нового Кома.

— Откуда тебе известно, что в Новом Коме остановилась экспедиция? — спросил Фарль.

— Я спонсировал её, — говорил, не прекращая печатать.

— Но зачем тебе это?

— ПОТОМУ ЧТО ОДИН ИЗ ЕЁ УЧАСТНИКОВ НЕЙТ! И ЕСЛИ ТЫ ПРОДОЛЖИШЬ БОЛТАТЬ, А НЕ ЗАНИМАТЬСЯ ДЕЛОМ, ТО ЕГО ЗАЖИВО ПОХОРОНЯТ В ПЕСКАХ! ПОЭТОМУ ХВАТИТ МОЛОТЬ ЯЗЫКОМ!

Несколько часов продолжалась работа. Крупные города остались в безопасности, их система была подготовлена к подобным ситуациям. Группу ученых в Новом Коме оперативно оповестили и успешно включили в план. Однако, как позже доложили, не все беженцы успели добраться до Хелмфорта. Буря настигла некоторую часть на пути. В результате бедствия «Авроры» Новый Ком оказался полностью разрушен. Дома, заводы, водоочистительные станции — всё было погребено в песках. Общее количество пострадавших до сих пор подсчитывалось, но мертвых было слишком много. Правительство оказалось неготовым к таким потерям. Стало известно, что группа антропологов считается пропавшей без вести, что в отношении Пустоши равно «мертвой». Всех её членов переднем числом уже записали именно так. Этот печальный факт выяснил и Гриша. Он не мог поверить в смерть Нейта, не после того, что с ним случилось. Но всё равно его пропажа сказалась соответствующе. Он посчитал своим долгом оповестить об этом остальных, поэтому уехал из Аристократии прямиком в Рабочий район. Он попросил Фарля собрать всех своих в приюте, чтобы поговорить с глазу на глаз.

— ЧЕМ ТЫ ТОЛЬКО ДУМАЛ, КОГДА ОТПУСТИЛ НЕЙТА В ПУСТОШЬ?! — вопила Роза. — Я не могу поверить, что ты, Шарлотта, тоже об этом знала! И ничего мне не сказала!

Лотти виновато отвела взгляд.

— Роза, нам всем нужно успокоиться, — остановил её Фарль. — У ребят должны были быть причины на это. К тому же пропал не значит умер.

— Не выгораживай этих двоих, Фарль! — влезла Эли.

Она встала с кресла, держа рукой изрядно выросший живот.

— С детства ничего не изменилось! Они всё так же покрывают проделки Нейтана, только теперь его пакости опасны для жизни. Вы понимаете, что он может умереть или уже умер?! Он столько всего пережил, и снова всё повторяется… у вас вообще всё нормально с головой, — она начала плакать.

Уже какое-то время Эли находилась на эмоциональных качелях. Она могла то вспылить, то внезапно начать рыдать. А злилась она серьезно, в такие моменты в ней просыпалась былая солдатка.

— Милая, ты тоже успокойся, — успокаивал Фарль. — Тебе нельзя нервничать, не в твоём положении.

— К СКВЕРНЕ ПОЛОЖЕНИЕ! Как я могу думать о ребенке, о нашей свадьбе, когда Нейтан совсем один бродит в Пустоши… если бродит…

— Мы уже организовали поисковую группу, — вставил свои две копейки Гриша. — Рано или поздно его найдут.

— Как ты мог так халатно отнестись к его судьбе?! — накинулась Роза.

— Потому что Нейтан сам волен решать. Он хотел найти себя, и я помог ему. Или ты желала держать его подле себя, не давая и света увидеть, совсем как Гильмеш? Задумайся над тем, почему за помощью он приходил ко мне, почему рассказывал и советовался со мной.

— И до чего это его довело?

— Это Нейтан. Уж если кто и выживет в Пустоши, то только он. Нельзя опускать руки. Я однажды посчитал его мертвым, оставил одного. Второй раз я такого не допущу, — уверенно заявил. — Костьми лягу, но не успокоюсь, пока самолично не увижу его хладное тело. А до этого…

— А до этого предлагаю перемирие, — влез Фарль. — Хватит с нас войн. Наша борьба привела к тому, что мы не уследили за Новым Комом. И если мы, действительно, хотим лучшего, то оставим наши разборки на потом.

Они задумались. И кажется, даже хотели согласиться, но всё сложилось не так радужно.

— Я против, — ответил Гриша. — Вы уже проиграли, Фарль. И ты это знаешь. Я буду самолично искать Нейта и выступать в оппозицию. Мне никто не нужен.

— Но Гриша…

— Мальчик всё сказал, Фарль, — вступила наконец Лотти. — Кол Галланд желает продолжать войну, а не объединиться во имя Нейта.

История повторяется. Фарль оказался меж двух огней, точно так же как при их первой встрече после пятилетнего перерыва. Пронзительные взгляды Гриша и Лотти встретились, отчего по комнате прошёлся холодок.

— Ха, а ты верна себя, Шарлотта. Всё также прикрываешься Нейтам, используешь его имя, чтобы очернить меня, — сказал Кол Галланд с леденящей улыбкой.

В ответ Лотти также улыбнулась, только вот улыбка эта больше походила на оскал.

— Ребята, что с вами? Давайте подключим разум наконец, а?

— Мы уже закончили. — произнес Гриша. — Последнее слово сказано. Я сам по себе, вам того же советую.

Долго разглагольствовать он не стал, тут же покинул приют.

— Лотти, что ты наделала?! — возмущался Фарль. — Ладно Эли, она на гормонах, но ты то чего ерунду творишь?!

— Я сделала тоже самое, что и он. Вы не остановились, когда Гриша просил. Но собираетесь прекратить из-за Нейта. Это несправедливо. Нейт вообще никакого отношения не имеет к политике, но его судьба всегда ложится на её ход. Мы сами поставили на карту всё, поэтому должны продолжать. И если в политике мы и проигрываем, то у нас есть и другой рычаг давления… Рестед.

***

— Так значит это случилось здесь? — спросила Вторая.

— Вероятнее всего, да.

Числа собрались в Рабочем районе напротив разрушенного старого завода. Это здание сгорело около месяца назад и только сейчас привлекло их внимание. Завод всегда был пустым, но несмотря на это после пожара в нём обнаружили обуглившееся тело.

— Тринадцатый, ты можешь предположить, кто это сделал. Кто убил Восьмого?

Тринадцатый повесил голову и склонился над обломками. В тот вечер, когда они с напарником разминулись, то больше и не встретились. Восьмой просто не вышел на связь. Они посчитали, что он по неизвестной причине залег на дно, пока не узнали про это происшествие. Пусть тело опознать было невозможно, но на его пальце осталась печатка, которую носят все Числа. И номер этой печатки был «VIII».

— Не знаю, но я обязательно выясню, — ответил, сжимая в кулаке печатку.

Продолжение следует…

Оглавление

Глава первая: В преддверии событий

  I

  II

  III

  IV

  V

Глава вторая: Приют Святого Норта

  I

  II

  III

  IV

  V

Глава третья: День теста

  I

  II

  IV

  V

  VI

Глава четвертая: Жизнь после

  I

  II

  III

  IV

Глава пятая: Будущее, которое не выбираешь

  I

  II

  III

  IV

  V

  VI

  VII

Глава шестая: Дети, ставшие взрослыми

  I

  II

  III

  IV

  V

Глава седьмая: Нейтан и Натан

  I

  II

  III

  IV

  V

  VI

  VII

Глава восьмая: Григорий Кол Галланд

  I

  II

  IV

  V

  VI

  VII

Глава девятая: Рыжая искра

  I

  II

  III

  IV

  V

  VI

  VII

  VIII

  IX

Глава десятая: Начало конца

  I

  II

  III

  IV

  V

  VI

  VII

  VIII