Это твой отец [Лидия Николаевна Сергеева] (fb2) читать онлайн

Лидия Сергеева Это твой отец

I

В последние дни августа природа, ещё не испытавшая ни холодов, ни надоедливых дождей, продолжала радовать буйной зеленью и разноцветьем красок, а солнце, уже успевшее скатиться с вершины небосклона, несмотря на календарь, продолжало щедро одарять землю теплом, словно предоставляя всему живому возможность насладиться последними погожими днями уходящего лета.

Мария, хоть и спешила после работы домой, не удержалась и присела на скамейку в уютном скверике, расположенном в двух шагах от дома. Сквер этот был свидетелем её самых счастливых дней. Когда-то молоденькой девчонкой сидела она на этих скамейках со своим будущим мужем, потом приходили они сюда вдвоём, мечтая о будущем ребёнке, которого она уже носила под сердцем, здесь же гуляли с маленькой дочкой, делавшей первые открытия и заставлявшей родителей дивиться тому, что до этого казалось им привычным и обыденным.

На смену тёплым воспоминаниям вдруг явственно пришло осознание, что прошлое не вернётся, как не повторится и этот тёплый летний вечер. Не вернётся любовь, растраченная в мелких ссорах, взаимных упрёках, нежелании понять и простить друг друга. Никогда уже не вернётся в дом атмосфера тех первых счастливых лет, когда всё было впереди, и когда каждый с полуслова и полувзгляда понимал другого. Трещина, возникшая ниоткуда, постепенно превратилась в пропасть, которую ни один из них так и не смог преодолеть, вернее и не пытался сделать это. Давно уже жили они с мужем врознь, но тот никогда не забывал о дочери, исправно платил алименты, по выходным водил девочку на прогулку или в кино, на день рождения дарил щедрые подарки. А дочь, переступив из детства в отрочество, сторицей платила своим родителям за разрыв, усложняя и без того их непростые отношения.

Наблюдая за дочкой, Мария вспоминала себя в этом возрасте. Она тоже была такой же дерзкой и непослушной, тоже вызывающе вела себя, тоже искала понимания у сомнительных друзей. Но у неё, Марии, были на это свои причины: она выросла без отца. Отец ушёл от них с мамой, когда маленькой Маше было шесть лет. Ушёл навсегда, словно и не было его никогда в Машиной жизни. Ушёл, забыв о дочери, которая много лет надеялась, что папа вернётся. А дочь Марии? Почему она ведёт себя так? Ведь девочка получает от каждого из родителей свою долю любви, заботы, но при этом всячески старается обидеть то отца, то мать.

С такими невесёлыми мыслями женщина встала со скамейки и направилась к дому. Надо приготовить ужин. Дочка, наверняка, забежит вечером домой. И пусть хотя бы ужин они проведут вместе!

Желая угодить дочери, она приготовила вареники с вишней, благо вишня в их краях в этом году уродилась на славу. Поджидая дочку, включила телевизор. По любимому каналу показывали знакомый сериал. Вот и хорошо! Включив его в любой момент, можно быть в курсе всех событий, потому что фильм уже показывали много раз. Заодно можно иногда и отвлечься от содержания фильма и подумать о чём-то своём. Вот и в этот раз мысли Марии вновь вернулись к дочери, к её образу жизни, сомнительным друзьям, дискотекам. Неужели уже ничего нельзя сделать, чтобы оторвать своего ребёнка от улицы? Где найти такие слова, чтобы они были услышаны дочерью?

Размышления прервал робкий звонок. «Дашка!» ‒ решила. Мария и с радостью бросилась открывать дверь. За порогом, к её удивлению, стоял незнакомый пожилой мужчина.

‒ Вам кого, ‒ задала она вопрос незнакомцу.

‒ Вы Маша? — вместо ответа спросил тот после длительной паузы.

‒ Да, я Мария, ‒ не вполне понимая, откуда старик может знать её имя, ответила она. Сама же решила про себя, что, наверное, произошла какая-нибудь ошибка. Мало ли женщин с таким именем.

‒ Я сразу тебя узнал. На маму свою ты очень похожа, ‒ заметно волнуясь, сказал гость.

‒ Да кто же Вы, ‒ уже рассерженно спросила Мария.

‒ И по шраму на подбородке, ‒ словно не расслышав вопроса, продолжал незнакомец. ‒ Мы с тобой с горки катались, и ты упала, разбилась. Совсем маленькая тогда была.

‒ Я-я-я ка-та-лась с Ва-ми на горке? — растягивая слова, удивлённо спросила она. И, хотя всем своим видом старалась выразить недоумение, сама уже отчётливо поняла, что тот, кто стоит у её порога, как-то связан с ней, с её прошлым.

‒ Да, ‒ дрожащим голосом тихо ответил старик и опустил подёрнувшиеся влагой глаза.

Оба замолчали, и казалось, что молчание это длится очень долго. И до неприличия долго хозяйка не приглашает неожиданного гостя переступить порог своего дома. Она придирчиво оглядывала незнакомца, словно пытаясь определить, достоин ли он такого приглашения. Одет небогато, но опрятно. Побрит, хотя и не очень аккуратно. Если бы не белые как снег волосы, не седые брови, нависшие над грустными серыми глазами, то можно было бы сказать, что он вовсе и не стар. Судя по цвету лица, не злоупотребляет спиртным. В общем, старик, как старик. Но что ему нужно от неё, Марии?

‒ Всё-таки, кто же Вы и что Вам угодно, ‒ прервав молчание первой, уже спокойнее спросила она.

‒ Прости меня, Маша, ‒ чуть слышно прошептал старик. ‒Я — твой отец!

Он произнёс это так тихо, что до Марии не сразу дошёл смысл сказанного.

‒ Отец? ‒не веря своим ушам, тоже шёпотом переспросила она.

‒ Отец! — перебирая трясущейся рукой пуговицы рубашки, уже увереннее произнёс он.

Нет! Услышав это, она не обрадовалась и не пригласила гостя в дом. Хотелось кричать, плакать, говорить этому мужчине неприятные слова. Но она молчала, глядя сухими ненавидящими глазами на человека, который много лет назад предал их с матерью, бросил на произвол судьбы. Не сказав ни слова, шумно захлопнула перед ним дверь.

Не шелохнувшись, долго стояла в оцепенении, стараясь понять, что же произошло. А когда опомнилась, открыла дверь в надежде снова увидеть там того, кто посмел назваться её отцом. За дверью никого не было. В смятении выскочила из подъезда, надеясь, что неожиданный гость не успел уйти далеко. Ни во дворе, ни в сквере его не было. Сидевшие во дворе старушки, всегда всё знавшие и всё замечавшие, недоумённо пожали плечами. Они, мол, никого здесь не видели. «Уж не приснилось ли мне всё это, ‒ засомневалась Мария. — Нет, не приснилось», ‒ взяв себя в руки, ответила сама себе.

Расстроенная, медленно поднялась по лестнице, показавшейся ей длиннее и круче, чем обычно. Хотелось плакать, но слёз не было. Сухой ком застрял в горле, а в голове мелькали одна за другой картины пережитого. И не с кем было поделиться, посоветоваться, некому было рассказать, как ей плохо! «Лучше бы он не приходил вовсе», ‒ повторяла Мария. Ведь ей казалось, что боль, пережитая в детстве, давно прошла. Оказывается, нет! Она до сих пор с ней!

Уже смеркалось, когда в дверь снова позвонили. С трудом поднявшись с дивана, Мария открыла дверь, ожидая снова увидеть там непрошеного гостя. Вбежала Даша, капризным тоном сообщившая матери, что умирает от голода.

‒ Покушай сама. Там твои любимые вареники. Положи сметанки и кушай.

‒ А ты? — для вида спросила дочь, выходя из ванной.

Только тут заметила она, что мать лежит на диване и с отрешённым видом смотрит в потолок.

‒ Что случилось?

‒ Ничего, просто есть не хочется.

‒ Ты заболела? Может, вызвать врача?

‒ Нет, не надо, доченька, ‒ удивляясь такому вниманию со стороны Дашки, − начала Мария и вдруг безутешно разрыдалась.

II

Она никогда не рассказывала дочери о своём отце. Та однажды спросила о дедушке, но получив ответ, что тот умер, когда Даши ещё не было на свете, больше не расспрашивала. Позже мать не раз жалела, что так ответила дочери. Если бы та знала историю своей матери, может быть, по-другому относилась бы не только к ней, но и по отношению к своему отцу не была бы столь категоричной.

К удивлению матери, Даша в этот вечер не убежала к друзьям. Словно почувствовав, что её присутствие необходимо, весь вечер провела дома. А мать, вдоволь нарыдавшись, долго и сбивчиво рассказывала дочери о своём детстве.

Самые ранние воспоминания у Маши были связаны с отцом. Наверное, потому, что, пока мама стояла у плиты или хлопотала по дому, все приятные вещи делала дочка с папой. Больше всего запомнилось ей, как они гуляли во дворе, катались с горки, лепили снеговика. Запомнилось, как папа забирал её из садика, как они по дороге к дому заходили в магазин, где обязательно делали покупки, за которые потом мама их журила, а папа лишь отшучивался. Помнила она, как приятно шагать, вложив свою ладошку в сильную папину руку, как хорошо играть с ним, вместе смотреть мультики, слушать сказки или просто сидеть рядом, прижавшись друг к другу.

На всю жизнь запомнила Маша тот день, когда папа, расцеловав жену и дочь, неожиданно уехал. С того дня она жила постоянным ожиданием. Ложась спать, мечтала, что утром увидит папу, в садике часто подбегала к окну, надеясь, что в этот день заберёт её папа. Мама говорила, что надо потерпеть, папа вернётся, и они снова все вместе заживут по-прежнему. Маша верила. Ведь сначала папа часто звонил и обещал вернуться. Верила и потом, когда он стал звонить реже, продолжала верить, когда перестал звонить вовсе. А когда они с мамой переехали из своей большой квартиры в другую, совсем крошечную, очень боялась, что, вернувшись, папа не найдёт их. Когда ждать стало совсем невмоготу, Маша решила, что с папой что-то случилось, может быть, он даже умер, а мама и бабушка боятся сказать ей об этом. Наверное, она никогда уже больше не увидит своего папу. Эти мысли постоянно преследовали девочку, превращая её в маленькую старушку, смотревшую теперь на мир грустным, недетским взглядом.

Тем временем их с мамой жизнь постепенно становилась совсем странной: к маме приходили чужие дяди и тёти. Они кричали, что-то требовали, а когда уходили, мама долго плакала. И Маша плакала от жалости к маме, от безысходной тоски по отцу.

Постепенно из их квартиры чужие люди вынесли вещи, которые, по Машиным представлениям, были дорогими: телевизор, стиральную машину, компьютер, мамину шубу и даже игровую приставку, которую когда-то купил для дочки её папа. Наверное, потому, что вещей в доме не осталось, они с мамой перебрались из маленькой квартирки в маленькую комнатку. Маша, всё ещё втайне от себя самой надеявшаяся, что папа, может быть, жив, снова стала бояться, что он не сможет найти их в этом старом доме. Мама уже ничего не обещала дочке…

Потом Маша пошла в школу и с завистью смотрела на других детей, которых провожает и забирает из школы их папа. Она приходила в школу и уходила домой сама, потому что мама работала на трёх работах. Чужие дяди и тёти продолжали приходить. И однажды, подслушав разговор взрослых, девочка поняла, что папа, наделавший много долгов, бросил их с мамой.

‒ Разве папа не любит нас? ‒ спросила она маму после того, как незваные гости ушли.

‒ Любит, но он уехал так далеко, что не может приехать к нам.

‒ Зачем же он уехал? — вновь спросила Маша.

Мама промолчала. Только обняла дочку и снова заплакала.

‒ Не плачь. Я вырасту и заработаю много денег, чтобы отдать этим злым людям. И пошлю денег папе, чтобы он мог приехать к нам.

‒ Конечно, добрая моя девочка, конечно, моя умница! Но для этого ты должна хорошо учиться.

Маша понимала, что надо быстрее расти и хорошо учиться, чтобы поскорее стать маминой помощницей, но делать это было не просто. Её одноклассники дружно объявили девочки войну. За то, что у неё нет отца, за то, что одежда не новая, что живёт в «бомжатнике». Дети нередко бывают бездушными и даже жестокими. Маша в полной мере испытала это на себе. Отучившись год в одной школе, перешла в другую, но и там оказалось не лучше. Постепенно пришло осознание, что виной всех её бед является отец, бросивший их с матерью на произвол судьбы. Тоска по отцу постепенно стала вытесняться другим, пока ещё скрытым от самой девочки чувством.

Прошло несколько тяжёлых лет, прежде чем мама Маши с помощью родственников рассчиталась с долгами, а ещё через некоторое время смогла купить небольшую квартирку в хорошем городском квартале. Казалось, что жизнь их маленькой семьи налаживается, но пережитое не могло пройти бесследно. Безрадостное Машино детство не могло не оставить свой отпечаток. Девочка, ставшая за эти годы замкнутой и нелюдимой, мало общалась с одноклассниками, и, вступив в пору отрочества, стала искать друзей среди таких же обиженных жизнью подростков. Маме стоило больших усилий удержать дочку в школе, но повлиять на её характер, на поведение оказалось трудно, почти невозможно. Страшнее всего было то, что Маша, к этому времени ничего не питавшая к своему отцу, кроме ненависти, словно упивалась этим чувством, мечтая отплатить нерадивому родителю за все свои обиды. Ненавидя отца, она перенесла часть своей ненависти и на мать, обвиняя и её в своих бедах.

Трудно сказать, что было бы с Машей, если бы не мама. На то она и мама, чтобы простить всё, забыть обо всех и вся, кроме своего чада, которое надо любыми правдами и неправдами вернуть на путь истинный. Только сама став матерью, Маша смогла оценить те жертвы, которые ради неё принесла её мама. Поняла, что никогда в жизни не сможет оплатить свой дочерний долг.

Юность, пришедшая на смену трудным подростковым годам, сгладила многое, заставила переосмыслить прошлое, забыть обиды и неудачи. Прошло и то острое восприятие отцовского предательства, которое питало неокрепшую душу все эти годы. И в этом тоже была мамина заслуга. Никогда и ни при каких обстоятельствах она не говорила плохо о Машином отце, сердцем материнским предчувствуя, что это не только усилит страдания дочери, но и умножит ненависть, которая, став источником зла, погубит неокрепшую душу.

Закружившись в вихре счастливых дней юности, Маша уже не испытывала былой неприязни к отцу, не лелеяла надежды отплатить ему за украденное детство. Она словно бы забыла свою обиду, и только в потайных уголках сознания теплилось потаенное чувство, что когда-то в её жизни появится тот, кого раньше называла она папой.

Пришло время любить и быть любимой. Пришло самое большое на свете счастье — стать матерью. Но жизнь прожить — не поле перейти… Вот и она не смогла сохранить семью, растит дочь одна, правда, её положение нельзя сравнить с тем, что пережила когда-то и вынесла на своих плечах её мама. Да, дочь Марии видит отца по «дежурным» дням, но он не бросил их, не предал. Просто два взрослых человека не смогли сохранить свою любовь. Так бывает.

III

Прошлое непоправимо. Его можно лишь забыть. До сего дня Марии казалось, что ей удалось это. Казалось? Нет! Прошлое всегда было с ней, как бы глубоко ни спряталась давняя боль. Тот, кого она многие годы считала предателем, неожиданно появился в её жизни, разбередив уже зарубцевавшуюся рану. Почему же так тяжело восприняла она ожидаемую и все же столь неожиданную встречу? Разве не хотелось ей увидеть этого человека? Посмотреть ему в глаза и задать один единственный вопрос, мучивший её всю жизнь?

Вновь и вновь, то ли себе, то ли дочери задавала она свои бесконечные «почему?» А Даша, впервые в жизни услышавшая эту исповедь, прильнув к матери, пыталась подобрать нужные слова, но, не найдя их, расплакалась вместе с ней.

‒ Почему ты никогда не рассказывала мне об этом, ‒ чуть успокоившись, спросила дочь, ласково заглядывая в материнские глаза.

‒ Тяжело было вспоминать всё, да и тебя не хотелось расстраивать. Ты, ведь, огорчилась бы? А ещё… стыдно было за твоего деда.

‒ Бедная моя, как тебе было плохо, ‒ тихо прошептала Даша, обнимая мать, ‒ бедненькая! Я так тебя люблю!

‒ Да, мне не повезло с папой, зато мама у меня самая лучшая на свете! А я так часто её обижала, ‒ созналась Мария.

‒ Как я тебя?

‒ Намного хуже! Ты, по сравнению со мной, просто ангел! ‒ сквозь слёзы улыбнулась Мария, неожиданно почувствовавшая облегчение от того, что в этот момент её самый дорогой человечек был рядом с ней.

Мать и дочь долго сидели обнявшись, и казалось, что нет в эти минуты никого, кто бы так сильно нуждался друг в друге, кто испытывал бы такое взаимное чувство сопереживания.

‒ Что же мне делать, Дашенька? — растерянно глядя в глаза дочери, спросила Мария. И сам вопрос, и то, как она посмотрела на свою девочку, которую ещё вчера считала маленькой и несмышленой, было неожиданным как для самой матери, так и для дочери. И Даша, её Даша, словно почувствовав меру своей ответственности, вслух сказала то, о чём Мария боялась признаться даже самой себе.

‒ Мама! Мы должны найти его! Ты ведь этого хотела всю жизнь!

‒ Да, хотела.

‒ Вот видишь, значит, надо его найти! Наверное, ему тоже хотелось увидеть тебя! Поэтому и пришёл!

‒ Наверное, хотел, ‒ машинально гладя руку дочери, как эхо, тихо повторила Мария. И в этот момент вспомнила она почему-то не те дни, когда они с мамой переживали самые тяжёлые времена, а свои ранние годы и ощущение присутствия ласкового и сильного отца. Это чувство, впитанное когда-то всем её существом, не смогли стереть ни годы, ни поступок отца. Своим взрослым рассудком она давно поняла, что тот, руководствуясь благими намерениями, может быть, искренне желал исправить ситуацию, но проявил малодушие и предпочёл уйти от психологической нагрузки и заботы, переложив бремя ответственности на слабые женские плечи. Не может быть, чтобы сам он не чувствовал своей вины! Как же прожил он с этой ношей долгие годы, почему только теперь, через четверть века, снова появился в жизни Марии? Неужели для того, чтобы покаяться? А быть может, надеялся на помощь?

‒ Мама, он обязательно придёт ещё раз, ведь он должен понять, что тебе нелегко принять его возвращение, ‒ нарушив паузу, снова взяла инициативу в свои руки Даша. — Давай подождём! Он обязательно придёт. Давай подождём!

‒ Подождём, ‒ опять, как эхо, повторила Мария, в очередной раз удивившаяся тому, что её дочь рассуждает, как взрослая. — Давай подождём! ‒ И тон, которым были произнесены эти слова, и сами слова, послушно повторявшиеся ею, словно подчёркивали совершенно новые взаимоотношения, установившиеся с этого момента между матерью и дочерью. Сострадание, так явно выраженное Дашей, вызвало у Марии прилив любви и нежности, смешанной с чувством бесконечной благодарности к своему повзрослевшему ребёнку. И на фоне этого совершенно нового состояния души сегодняшнее событие показалось не столь драматичным.

IV

С отрешённым видом Евгений Павлович брёл по улице. Только что его дочь, с которой он расстался двадцать пять лет назад, закрыла перед ним дверь своего дома. В том, как отреагировала она на неожиданное появление отца, не было её вины Он, на склоне лет решившийся на встречу с дочерью, предвидел что-то подобное, и произошедшее не стало сюрпризом. Слишком велика была его вина, слишком долго он отсутствовал в жизни дочери. Во всем виноват только он. Он осознал это давно, как осознал и то, что за всё в жизни надо платить.

Медленно брел он по улицам города, где родился, где прошло детство, промелькнули юность и молодость, где встретил он когда-то молоденькую девочку, ту единственную, с которой, как ему казалось, он не сможет расстаться до конца своих дней. В этом городе прошли самые счастливые его годы. Здесь родилась дочь, по этим улицам гулял он со своей малышкой, думая о том, кем станет она, когда вырастет. Наблюдая за ней, угадывал в дочери сходство с женой и мечтал, что, повзрослев, дочь красотой и статью будет похожа на свою мать. Вот и сегодня он сразу узнал свою девочку. Словно его жена, вернувшаяся из далёкой молодости, открыла ему дверь. Только взгляд её был чужим и холодным, и этот взгляд сказал ему больше, чем слова.

Воспоминания о той прошлой жизни, порой трудной, но от этого не менее счастливой, давно уже захлёстывали Евгения, и картины былого так явственно проступали сквозь годы, что всем своим существом он мечтал хоть на короткое время увидеть тех, кого по своей воле оставил много лет назад.

Те окаянные дни он помнил смутно, но при этом чётко осознавал: когда пришла в их дом беда, ему просто захотелось забыть обо всём и скрыться от людей, посягнувших на счастье и благополучие семьи. Вместе с тем осознавал и то, что своим исчезновением поставит на кон жизнь жены и дочери.

Как давно это было! Начались лихие девяностые. Заботы о семье заставили Евгения бросить работу по специальности, которая к этому времени не приносила ни достатка, ни удовлетворения. Он был молод, и ему, как тысячам других, захотелось быстрых и лёгких денег. Он начал торговать, как, впрочем, и вся страна, безоглядно ринувшаяся из социализма в ещё неведомый ей капитализм. Начав с малого, Евгений обеспечивал семье безбедную жизнь и был горд тем, что может побаловать своих «девочек» подарками и даже отправить их на отдых в страну, где безмятежно плещется тёплое море и круглый год светит жаркое солнце.

И нет, чтобы идти к успехам в «бизнесе» медленно и осторожно! Хотелось большего: собственного дома с садом, а во дворе дома ‒ дорогой машины, сверкающей глянцем краски и блеском тонированных стёкол…

Уверенность в себе и желание разбогатеть было так сильно, что он решился увеличить «оборотный капитал» за счёт займа. Под залог своей квартиры! «Кто не рискует, тот не пьёт шампанского», ‒ говорил он своей жене, принимая такое решение.

Разбогатеть не удалось, да и шампанское пить было не на что. Сохранить то, что имел до этого, тоже. Уже через пару месяцев в доме появился тот, кто еще совсем недавно показался ему «хорошим парнем». Бесцеремонно войдя в дом к Евгению в сопровождении нескольких «крепких парней», гость выдвинул свои требования… После этого жизнь семьи превратилась в ад.

Когда стало очевидным, что ситуация неразрешима, Евгений смог убедить жену в том, что вернуть долги, умножавшиеся с каждым днём, он сможет, уехав за границу. Взяв у бывших друзей под солидные проценты ещё пару тысяч долларов, в спешке уехал в первую попавшуюся страну, лишь бы подальше от своего дома.

Устроиться на работу удалось не сразу. Деньги, взятые «на всякий случай», уже заканчивались, когда ему предложили место уборщика в одном из местных ресторанов. Евгений к этому времени был готов на всё. Заработок был столь мизерным, что его с трудом хватало на прожитьё и редкие звонки жене. Та, ожидавшая от мужа хоть какой-то помощи, успела расстаться с квартирой, частью имущества, но это не спасло её от претензий кредиторов, которые всё чаще и чаще прибегали к угрозам. Отчётливо осознавая, что помочь жене с дочерью он уже не в силах, Евгений перестал выходить на связь. Поначалу он не мог спать по ночам, когда же удавалось забыться, видел один и тот же сон: жена и дочь, босые, простоволосые, бредут по горячей пустыне, протягивая к нему свои худые руки, а он не может дотянуться до этих рук, не может произнести ни слова. В страхе просыпался. Липкий пот застилал глаза, покрывал всё тело, а голова раскалывалась от невыносимой боли.

Монотонная и однообразная работа заставляла хоть на время забыть о произошедшем, но вечером тоска и отчаяние заполняли всё клеточки его организма, мысли о жене и дочери неотвязно преследовали измученный мозг. Утешение Евгений нашёл в вине. Очень скоро в ресторане заметили это пристрастие и уволили с работы. Долгие месяцы он бродяжничал, пробиваясь случайными заработками, пока не встретил молодую вдовушку, пригревшую его на своей ферме. Там и провёл он несколько лет, помогая своей подруге по хозяйству.

Вспоминать о семье со временем стал реже, чувство вины за содеянное с годами притупилось. Пришло ощущение, что жизнь не закончилась вместе с потерей семьи, и можно испытывать радость, разрешая себе маленькие вольности. Бросив спутницу-фермершу, сходился то с одной подругой, то с другой, находя в этом удовольствие и даже некую усладу. Однажды ему повстречалась женщина, отдалённо напомнившая жену. Оказалось, что она — такая же нелегальная эмигрантка, как и он сам. Что сблизило их? Удел оставаться всегда чужими в чужой стране, тоска по оставленной родине, нищета, на которую они обрекли себя на чужбине, желание общаться на родном языке? Что-то или всё вместе взятое сблизило их. Вдвоём они стали снимать угол, совместно вести нехитрое хозяйство, иногда даже умудрялись выкраивать деньги на отдых. Казалось, жизнь вошла в свою колею, пусть и не столь надёжную.

В один прекрасный день опять всё изменилось. Таких, как они, в стране было достаточно для того, чтобы нарушать установленный порядок, поэтому власти время от времени проводили проверки, выявляя незаконных эмигрантов. До сей поры Евгений благополучно избегал «облав». На этот раз, расслабившись, они с его женщиной не успели оставить свой относительно обустроенный угол, посему были изобличены и выдворены на родину.

Родина не встретила их с объятьями. Но здесь многое изменилось в лучшую сторону, и наладить жизнь оказалось намного проще, чем в чужой стране. Они со своей гражданской женой обосновались в Петербурге, где у той были ещё живы родители. У них и нашла злополучная парочка приют и кров.

Получив после долгих мытарств и проверок новый паспорт, Евгений устроился на работу. И хоть участь «приживальщика» крохотной квартиры его немного тяготила, продолжал тихо и мирно жить в приютившем его доме, благо старики не были ворчливыми и назойливыми.

Каждый раз, отдавая жене зарплату, он подумывал о том, что неплохо бы послать хотя бы немного денег жене и дочери. Но на этом благие намерения и заканчивались. Заканчивались по двум причинам: во-первых, чтобы отправить деньги, надо знать новый адрес, во-вторых, бывшая жена, узнав о его возвращении, может подать на алименты, ведь дочери ещё нет восемнадцати лет! А может и подать иск на возврат алиментов, причитающихся дочери за долгое отсутствие отца!

Время шло своим чередом. Чем старше становишься, тем стремительнее летят годы. Ушли один за другим старики, оставив Евгения с женой в крохотной квартирке, а через пару лет скоропостижно умерла жена. И вот, дожив до пенсии, он остался один, без крыши над головой. По завещанию стариков квартира, приватизированная ими много лет назад, отошла одному из внуков, которому до «дяди Жени» не было никакого дела.

Собрав нехитрые пожитки, Евгений перебрался в съёмную комнату на Лиговке. Оказавшись один среди совершенно чужих людей, населявших огромную неухоженную коммуналку, он впервые за всю свою долгую жизнь так остро почувствовал одиночество. Пожалуй, никогда ещё так явственно не представлял он себе перспективы своей одинокой и безрадостной старости. Страх умереть в чужом углу, быть похороненным в безвестной могиле, на которую никто и никогда не положит цветок, день ото дня преследовал его, и не было сил подавить этот страх. Неожиданно для себя самого он вдруг осознал, что ничего уже нельзя изменить, что жизнь, прожитая безоглядно и безответственно, обрекла его на одиночество.

Долгими бессонными ночами, перебирая в памяти прожитые годы, Евгений чётко понял, что нынешнее его положение — расплата за прошлые поступки, за предательство и малодушие. Он жил безоглядно, как зачарованный странник, всю свою жизнь плывший по течению. И теперь течение это вынесло его на одинокий остров, выбраться с которого уже не удастся никогда.

Раньше его не посещали столь горькие мысли, а теперь он сам недоумевал: почему? Почему он никогда не задумывался над тем, что за всё в жизни когда-то придётся заплатить? А ведь ему есть за что расплачиваться! За искалеченные судьбы жены и дочери, за собственную трусость, эгоизм, подлость, измену. Многие годы он старался не думать ни о чём, и вот теперь, на склоне лет, надо сделать хотя бы что-то, чтобы облегчить если не жизнь, то хотя бы собственную душу.

Поднявшись рано утром, Евгений надел выходную рубашку и, выйдя из дома, направился к храму. Был будний день, прихожан в церкви было немного. Оглядевшись, он занял место у стены, чтобы можно было, не стесняясь, наблюдать за тем, как положено вести себя в храме. Когда-то, будучи мальчиком, он ходил в церковь вместе с бабушкой, но с тех времён всё забылось, только рука помнила, как нужно креститься.

Несколько дней он, вставая пораньше, ходил на службу. Стыдясь подойти ближе к священнику, подолгу стоял в своём углу, не решаясь начать разговор. В конце концов, заметив нового прихожанина, батюшка подошёл сам.

‒ Вам плохо?

‒ Да, батюшка, очень плохо, так, что жить не хочется.

‒ Грех говорить так. Жить или не жить, не нам решать. На всё воля Господа нашего. А я, может быть, смогу помочь Вам.

‒ Нет, батюшка, мне уже никто не поможет, покаяться я хочу, душу свою облегчить на старости лет.

‒ Исповедать Вас сегодня я уже не могу, да и Вы не готовы к исповеди. Знаете, что для этого надо?

Евгений растерянно покачал головой. Священник подробно пояснил, как подготовиться к исповеди. «Жду Вас», ‒ закончил батюшка и, как-то по-особому посмотрев в глаза своего собеседника, перекрестил его.

Через несколько дней, выполнив в точности все наставления, Евгений пришёл на исповедь. Склонив голову, он честно перечислял свои бесчисленные грехи, сам ужасаясь тому, сколько зла сотворил в своей жизни. Не поднимая головы, ждал ответных слов, хотя и понимал, что никто не сможет отпустить ему такие прегрешения.

Он ничего не помнил из того, что говорил и делал священник. Пелена застилала глаза, в ушах эхом отдавались собственные слова, пол стал уходить из-под ног.

Когда пришёл в себя, то увидел склонённые к нему лица священника и ещё каких-то сердобольных старушек. Одна из них держала наготове кружку с водой. Окропив болящего и заставив испить святой воды, все облегчённо вздохнули, а потом помогли ему сесть.

‒ Не уходите! Дождитесь меня, я хочу поговорить с Вами, ‒ попросил батюшка.

Евгений, всё еще плохо понимая, что с ним произошло, боясь ослушаться, покорно сидел на лавке. Священник, исполнив какие-то свои дела, вернулся не так скоро. В церкви к этому времени народу было совсем мало. Никто не мог помешать их беседе.

Евгений и сам понимал, что за свои дела он должен просить прощения не только у Господа, но и у тех, кого когда-то он обидел и обездолил. Сомнений не было: он должен поехать в родной город, чтобы увидеть дочь и бывшую жену. Морально он был почти готов к этому, оставалось только подкопить денег на поездку.

Теперь он часто приходил в храм, и отец Александр каждый раз находил минутку, чтобы подойти к своему подопечному, подбодрить, посоветовать. После этих коротких встреч становилось легче на душе, и чувство одиночества становилось не таким пронзительным.

И вот, спустя четверть века, волей судьбы он снова оказался там, где оставил дочь и жену. С трудом узнав преобразившийся город, Евгений направился по старым адресам, которые сохранила его зрительная память и по которым надеялся он застать кого-нибудь из давних друзей. Побывав в нескольких местах, почти отчаялся найти кого-нибудь из прежних знакомых. Кого-то уже не было в живых, кто-то сменил место жительства. Уже по пути на вокзал, где он собирался «пересидеть» ночь, решил зайти ещё в один дом. Раньше в этом доме жил один из его одноклассников. Тот оказался дома.

Они не сразу узнали друг друга. Столько лет прошло! Бывшие мальчишки стали стариками, и в сегодняшнем облике каждого из них с трудом угадывались знакомые черты. Хозяин, выслушав невесёлую историю гостя, пообещал помочь в поисках.

На следующий день они вдвоём отправились к общим знакомым: может быть, кто-то подскажет, где живёт бывшая жена Евгения или его дочь. Город ведь не так велик! К вечеру поиски были завершены успешно, и в кармане оказалась заветная бумажка с адресом больницы, где работала дочь.

Подгоняемый нетерпением скорее увидеть свою Машеньку, Евгений ринулся по указанному адресу.

‒ Могу я увидеть Машу? То есть Марию? ‒ обратился он к пожилой дежурной, преградившей ему дорогу.

‒ Какую Марию? ‒ подозрительно взглянув на посетителя, спросила старушка.

‒ Марию Евгеньевну! ‒ смутившись, уточнил он. Совсем непривычно показалось ему, что дочь уже надо величать по отчеству. Это отчество — его! И в этот же миг закралось сомнение: вдруг ‒ не его?

‒ Мария Евгеньевна ушла с полчасика назад, ‒ уверенно ответила дежурная, развеяв тем самым все сомнения.

‒ Вы не можете дать мне её адрес?

‒ Адрес? А кем Вы ей приходитесь?

‒ Я? Я её отец! — замявшись, произнёс Евгений.

‒ Отец? Я и не знала, что у неё есть отец. Она никогда не говорила об отце, ‒ удивилась старушка. — Отец! — возмущённо воскликнула она. ‒ Хорош отец! Адреса дочкиного не знает!

‒ Не знаю, ‒ покорно согласился он. ‒ Виноват я перед ней, очень виноват! Увидеть её хочу! Может, простит!

‒ Припёрло, значит, ‒ злорадно ухмыльнулась старуха.

‒ Припёрло!

Оба они долго молчали. Каждый думал о своём. Наконец старушка, сжалившись над незадачливым родителем, потребовала подтвердить родство с Марией Евгеньевной. Он с готовностью протянул свой паспорт.

‒ Ишь ты, Евгений! А фамилия-то другая?

‒ Так ведь дочка-то замужем, наверное? — робко произнёс он.

‒ Замужем! И внучка у тебя есть! А ты даже этого не знаешь? ‒ переходя на «ты», укоризненно упрекнула дежурная. ‒ Была замужем! Только вот и ей не повезло. Одна живёт. Мало у нас мужиков настоящих, всё больше таких, как ты, ‒ продолжая рассматривать паспорт, обобщила строгая собеседница. ‒ А дочка-то у тебя хорошая, никто про неё плохого слова ни скажет! Хорошая женщина, работящая! Только ведь вы, мужики, не цените таких, вам «этаких» подавай, — закончила своё нравоучение старушка.

Евгений молчал. Что мог он возразить? Совсем посторонний человек сказал правду, горькую правду. И её, эту правду, надо выслушать. Пришла пора! «Многое придётся Вам вытерпеть на пути к прощению, ‒ запомнил он наказ отца Александра, ‒ но терпение и смирение дадут плоды. Дочь простит Вас! Не сразу, но простит!»

‒ Ладно, ‒ сжалилась старушка, обескураженная тем, что собеседник безропотно выслушал её отповедь. ‒ Дам я тебе её адрес! Слава Богу, что хоть к старости совесть у тебя проснулась!

Мимолётная радость от мысли, что он увидит сегодня дочь, неожиданно сменилась растерянностью: вдруг не примут или, хуже того, выгонят, наговорят неприятных слов. Добравшись до нужного дома, в нерешительности остановился, но, поборов страх, вошёл в подъезд и нажал кнопку звонка…

И вот позади день, бесконечно длинный, хлопотный, суливший многое и развеявший в прах все надежды, которыми жил раскаявшийся отец последние месяцы. Встречи не получилось. А он приготовился так много сказать дочери!

Перебирая в мыслях то прошлые события, то суету сегодняшнего дня, он продолжал медленно брести по улице, чувствуя, что ноги двигаются всё медленнее, всё тяжелее, что на глаза, как тогда в церкви, медленно наплывает пелена. Добравшись до первой скамейки, присел. Теряя сознание, понял, что это конец.

V

Ещё не успев открыть глаза, Мария почувствовала, что просыпается с тревожным настроением. События вчерашнего вечера вновь ожили в её сознании, заставив женщину устыдиться своего поступка. К ней приходил её отец, а она не выслушала его, даже на порог не пустила! Нет! Она не должна была так поступать!

Вчера после разговора с Дашей Мария позвонила матери, чтобы посоветоваться. Та, выслушав сбивчивый рассказ, ни утешать, ни разубеждать свою взрослую дочь не стала: «Это ‒ твой отец! Другого у тебя нет! И уже не будет! Поступай так, как велит тебе твоё сердце!»

Мария не ожидала, что мать, вместо того, чтобы посочувствовать, даст такой неоднозначный ответ. Но ночью, осмысливая материнские слова, поняла, как много сокрыто в этой, на первый взгляд, сухой фразе. Наверное, мама хотела, чтобы её взрослая дочь проявила милосердие к своему когда-то оступившемуся родителю, чтобы, простив отца, рассталась бы с той болью, которая терзала её с самого детства. И мамины слова, и неожиданное участие Даши решили всё. Оставалось только надеяться, что отец придёт ещё раз.

Утром, выходя из дома, а вечером, возвращаясь с работы, Мария внимательно оглядывала двор в надежде увидеть отца. Но его не было. Ни в первый день, ни второй, ни третий… Беспокойство нарастало. А когда одна из старушек, дежуривших на вахте, через несколько дней заботливо спросила об отце, Мария дотошно стала расспрашивать обо всём, что той было известно, и выяснила, что отец живёт в Петербурге.

‒ Значит, он уехал туда!

‒ Не знаю, не знаю, ‒ возразила старушка. — Уж очень он повиниться хотел! Такой от своего не отступит, я поняла это сразу, потому и адрес Ваш дала.

‒ Куда же он мог деться, ведь в городе у него, кроме нас с мамой, никого нет?

‒ Не знаю, милая Вы моя, куда он мог деться! Теперь уж, если он опять в мою смену явится, я его не отпущу!

‒ Пожалуйста, задержите его и мне дайте знать. Я сразу прибегу!

Поговорив в очередной раз и с мамой, и с дочкой, Мария решила немедленно сделать запрос в Петербург, благо фамилия, имя, отчество, дата рождения отца были известны. Дашка, проявившая в эти дни свои самые лучшие качества, быстро нашла по интернету адреса нужных организаций, и заказные письма полетели в далёкий город. Оставалось набраться терпения и ждать ответа.

Мария всё еще продолжала надеяться, что отец появится. С тревогой и надеждой оглядывала двор. Приходя и уходя с работы, подходила с одним и тем же вопросом к вахтёрам. Всё безуспешно.

Однажды к ней в процедурную прибежала медсестра из реанимации.

‒ Маша! У нас старик лежит. Тяжёлый. Только в сознание пришёл. Просит тебя позвать. Я уж не стала расспрашивать! Сходила бы ты!

‒ Отец! Это отец!

И Мария, опережая коллегу, стремглав кинулась в соседнее отделение.

Да! Это был её отец! Бледный, худой, он лежал на спине, опутанный проводами и трубочками. Старые морщинистые руки безвольно покоились вдоль туловища.

Память колыхнулась… Руки эти когда-то были такими большим и сильными, что детская ладошка могла уютно спрятаться в их тёплой ладони…

‒ Папа, я пришла! — тихо прошептала Мария, бережно положив свою ладонь на холодную отцовскую руку.

‒ Прости меня, дочка, — запёкшимися губами с трудом выговорил отец.

Он медленно поднял тяжёлые веки и увидел родные глаза, с тревогой смотревшие на него.