Чувство стыда [Василий Друзяка] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Василий Друзяка Чувство стыда
ВдругВ жизни Георгия Веничкова случилось событие. Его всепоглощающее желание как-то выделиться исполнилось. *** Двенадцатое апреля. Семь часов утра.
Георгий пробудился от липкого сна и пятнадцать минут горизонтально боролся со жгучей утренней злобой — лежал и плотно сжимал губы, напрягая желваки — это его выражение лица показывает неустанную мыслительную работу по добыче редких полезных воспоминаний с примесью стыда. Георгию вообще часто бывает стыдно до злобы. Впрочем, человек он добрый, пусть и разочарованный. Чистка зубов лохматой щеткой, кофе в почерневшей турке и простой омлет — ежеутренний ритуал, выполнение которого обеспечивает уверенность в комфорте и продуктивный настрой. Окончив с лёгким завтраком, он приступил к работе на том же столе с поистасканной клеёнкой, на котором ел. Георгий трудился на сложном поприще газетного корреспондента. Сегодня нужно отредактировать собранный материал, чтобы вечером показать его выпускающему редактору — строгой женщине, что тратит многоценные полтора часа на завивку своих чёрных жиденьких волосиков и разукрашивание век в цвет океанической синевы. Снова придётся слушать её голос, похожий на звук втыкания ножа в щебень: «— Сил нет читать ваши памфлеты, Георгий Владимирович. Посмотрите, только герои и свет культуры у нас живут поди, одни Вальтеры и солдаты. — За что платят, Юлия Александровна. — Я бы ни за что не платила» — вспомнил Георгий и поерзал на стуле. Сжав пальцами губы, громко замычал — его всегда тревожила работа, связанная со сроками. Стук по батарее от соседей сверху напомнил, что страдать здесь дозволяется тихонько — меру положено знать. — «Вот сука! Ну, когда я уеду отсюда уже?» — шепотом. Троекратный стук в дверь. — Здравствуйте! У вас почтовый ящик отвалился, я квитанцию принёс — улыбнулся с зубами развеселый почтальон, светловолосый и сероглазый, с пушком под носом. — Спасибо! До свидания! — автоматически параллельно со вздохом процедил Георгий. Но ошарашенный, чуть было не шандарахнул дверью, он с квитанцией, крепко сжатой тремя пальцами, обратился к парню — Подожди…подождите, а вы, молодой человек, разве не стыдитесь перед своей классной руководительницей, что не смогли поступить на физика-ядерщика, на вас же такие большие надежды были? — Как, откуда вы узнали? — сказал с еще неясным для него удивлением. — А я и не знаю даже — Георгий стыдливо захлопнул дверь и быстро прижался к ней. Через двадцать секунд посмотрел в глазок — округленная сущность почтальона все еще стояла, бормоча что-то тихое и грустное, затем, медленно отдаляясь, постучали лакированные ботинки — И правда, как? К обеду Георгий принял случившееся за недоразумение. Он мнил себя человеком угадливым, способным к разного рода случайным, даже мистическим удачам (хотя суеверия и чудеса не признавал, но душком тайны тихонько восторгался). Однажды как-то выиграл у наперсточника двадцать рублей. К своей работе он относится так же — удачно подобранное слово, словно магическое притягивает внимание, убеждает, и главное — запоминается. Каждую новую свою статью Георгий исследовал на предмет волшебных слов, и каждую новую статью свою считал сильнее предыдущей. Выровняв стопку листьев тремя ударами о стол, он вздохнул — Пора в редакцию! — Стресс, руки дрожат — ну и пусть. Ветер заботливо погонял волночки в лужах. Зеленый автобус эти лужи рассредоточил. Согнулись деревья. В любую погоду Георгий перемещается только пешком, так больше времени обдумать предстоящие разговоры. Размашистые шаги, портфель в правой руке и часы на запястье, коричневая дубленка и самая простая шапка — моду он уважает, но она его не заботит. *** В скромном холле редакции вызывающе расхаживает местный поэт — Борис Черняев. — Пам-пам…парарам, пам, пам, пам-пам… О, Гришка, здравствуй! — Худой, привлекательный с вытянутым лицом и слегка высокомерным взглядом серых глаз. — Здравствуй, Борис! — Георгий его не любит. Как он объясняет себе — дело в его безвкусной поэзии, этакой мешанины из трех-четырех приёмов с прогорклой заводской дымкой. Вкус к стихам у Георгия конкретный, очень нравятся ему наитончайшие смыслы природы в стихах Аполлона Майкова, а иногда разрешает себе насладиться строчками из Якова Полонского — «Всем пылом сердца своего любя, он маски не выносит и покупного ничего в замену счастия не просит» — рука тянется к щеке, а глаза ищут задумчивую даль. А еще Борис подтрунивает над Георгием при встрече, мельком хихикая подростковым голоском с собственных шуточек. — К Юлии Александровне? — ухмыльнулась счастливая бестолочь. — Конечно, — «Тружусь во славу слова» — чуть не рискнул получить гаденькую кривую улыбочку, но успел умолчать, заменив затык на незавершенность — кхм-кхм. — Рабо-о-ты свои принес, хе-хе. — с удовольствием протянул — Без тебя читающие массы не читали бы — подтвердил сказанное почтительным кивком. — Угу. — он не любит словесные дуэли, неизвестные победы в них приходят слишком поздно. — Молчаливый — умный значит. — Борис подошел отрепетированным шагом (когда кажется, что шаги в одну линию) и потрепал Георгия за плечо — Хороший ты малый, только там никого. — Я не малый. — откинул руку и пошел засутулившись — Сам проверю. — Конечно проверь, хе-хе. — глаза вдруг с прищуром, губы похабной дугой. — Боря, а ведь ты стыдишься своих стихов. Ты им не веришь, они фальшивые, все твои попытки пережить — это дешевое подражание — как сам ты часто думаешь, а эти: «рыло», «девка», а это пресловутое «впопыхах». Ты сам, сам бьешь себя по щекам за стихи, рожденные из знания слов, а не из чувства. — резко в горячке закончил Георгий. С ожиданием, с трясущимися ногами, он посмотрел в глаза поэту. — Что ты такое говоришь? — с серьезнейшим лицом прошептал Борис — тебе…не нравятся мои стихи? — Тебе не нравятся твои стихи, ты соблазнен похвалами. Борис Черняев смиренно снял с вешалки черное изысканное пальто, перекинул его через плечо и ушел. Георгий шепотом поразился — это было волшебство? Раздался железный шелест ключей. — Эй, Григорий Владимирович! — с лестницы выскользнула Елизавета Павловна, пышнобокая девица тридцати двух лет с рыжим каре. — Я Георгий — хмурый от растерянности, колени еще дергаются. — Простите, пожалуйста, я с вами мало работала — вся протараторила и замигала — Юлия Александровна уехала до вечера, поэтому работы собираю я. — Ну, держите — сказано с таким замедлением, что можно бы принять за подозрительность. Георгий наклонился чуть вперед, одним четким движением передал бумаги. — Всего вам хорошего! До свидания! — улыбнулась с зубами и повиляла бедрами по лестнице. — «Она стыдится своих дряблых ног и мясистых кожных складок на руках» — думал он, злясь бровями. *** Путь домой специально подлиннее, местами виляет между домами. Цель прогулки весьма проста — обдумать всё произошедшее с утра. И сам Георгий, как упоминалось, имеет склонность к высокой активности нижних конечностей. Работает это по принципу, если не ошибаюсь, динамо-машины, которую присовокупили к велосипеду, только вместо электрической энергии продуцируются мысли. Если позволительно сказать — Георгий мыслит от пяток. — «Совпало так, не мог же я…» — сомневался и крутил пальцы — «нет, Борис всегда находил остроту, может опять шутит надо мной? Несло прям по наитию. Открывал и закрывал рот я, но язык и слова не моё было. Полтретьего. Куда идти в этот нелепый день? Выпить?». *** — «Ла, ла-ла, ла-ла, лалала…» — в кабаке расхаживал забавный скрипичный мотив, органично вплетенный в общий галдеж. Георгий огляделся: слева от двери компания веселых мужичков в бежевых комбинезонах звенит пивными бокалами, самый хупавый, судя по выкрикам о его дюжей силе в схватках и в молодости, обильно жестикулирует.
Справа у стены с облупившейся приторно желтой краской трое молодых парней в свитерах крупной вязки с высоким воротом пили портвейн из бутылки с засахарившимся горлышком. — Да ни че не меняется, — откуда-то добежал противный сиплый голос — уповай на решительных и сам не прогадаешь. — Ага, решительные избили и куртку сняли — парировал гнусавый голос и смачно икнул. Георгий плюхнулся на высокий табурет и карикатурно закинул локти на стойку, чем стал похож на школьника за партой. Стоящий за баром рослый мужчина в классическом костюме и белом фартуке посмотрел играючи бровями. — Двести водки и что-то кислое закусить — слова обогнали вздох. — Уберите руки, пожалуйста, — закружил тряпочку по стойке, словно и не касаясь поверхности — одну минуту, лимон пойдет? — Давайте — руки на коленях, Георгий смотрит на ладони (людей что-то многовато). — Ваша водка. — подвинул рюмки тремя пальцами и наклонился. — Всё хорошо? А то вы как-то предельно грустны. — Да, всё нормально — отмахнулся Георгий. — Три часа дня, вы пьете водку, на алкоголика не похожи, лицевые морщины говорят об усталости или грусти, — прикусил указательный палец, а правую бровь отправил поддержать вопрос — меня зовут Семён, если хотите поболтать, мне не сложно. — Спасибо, не хочу — немного дрогнул голос. — Нет-нет, я не навязываюсь, просто понимаю, когда с человеком нужно поговорить — улыбнулся, немножко показав зубы. — С чего вы вообще взяли, что мне это нужно, у вас еще люди за стойкой сидят — впервые Георгий посмотрел в его добрые голубые глаза. — Ну что вы, я же не кусаюсь — Уже положил голову на ладони, оперши локти о стойку. — Да поговори ты уже с ним — сочно чмокнул яблоко усатый посетитель. — Что вы от меня хотите? — рывком отпил пол рюмки — сейчас допью и ухожу, не трогайте меня. — Слабак! Смотри как надо — усач подвинулся и одновременно хлопнул две рюмки Георгия. — Мужчина, вы должны мне водку — Георгий резко встал, приготовил кулаки (хотя скорее убежит — драку он не уважает и боится ударов по лицу). — Ох, ничего делать уже нельзя, молчать! Вы молодые, а я железную дорогу строил в лесах Сибири — закатил глаза и потянулся за бумажником во внутренний карман черного блестящего пиджака, достал пять рублей, опустил глаза и шлепнул купюрой по столу — две рюмки этому ГАС-ПА-ДИ-НУ, сдачу себе — покрутил губы трубочкой и пошел, неверно ставя ноги, словно пол состоит из проваливающихся плит. — «Он человека в юности убил, ему стыдно» — открылось вдруг — «хорошо, что драки не было». — Какая страсть — глаза Семёна увлажнились, ладонью он прикрывал рот — какие эмоции, вы здесь изюминка! Он выбежал к столикам, сорвал фартук с себя. — Выходите, дорогой! Мы будем петь и танцевать — Семён начал попеременно откидывать сначала левую ногу и правую руку, а потом правую ногу и левую руку — Э-э-эх. Грузный повар забил марш по исцарапанным клавишам пианино. С люстры за музыкантами перекатились на пол струнные мелодии, а худой, лысый старикашка в тряпье напряг докрасна щеки, слившись с медной фанфарой. Мужики в комбинезонах подхватили прыгающих парней в свитерах и вместе синхронно сложили руки в подобие куриных крыльев. Георгий повернулся к выходу и обнаружил, что продолжает вращение — пьяный усач схватил его под руку и закружил. Перед глазами мельтешили лица, руки, ноги. Тяжесть толпы вгибала деревянные полы, да так, что одна из половиц отодвинулась и оттуда выпрыгнул вертлявый флейтист. У какого-то пьянчужки вырвался ритмичный гул контрабаса. А это что? Дюжина женских улыбок, все в муке и саже строем из кухни с половниками вместо тростей отбивают ритм. Внезапно сборище рассыпалось и каждый каждому влез на плечи. Усатый подозвал кого-то, и они взяли Георгия за конечности, чтобы закинуть на самый верх. — Не надо, отпустите, пожалуйста, хватит! — Георгий кувырком дернул ногу, наскочил рукавом на гвоздь, и убегая оставил приличный лоскут рубахи и разбитую виолончель, однако успел захватить дубленку с вешалки у входа — И ты еще? *** На пороге питейного заведения стоял Борис Черняев. — Пойдем! — Георгий дернул его за плечо — Пойдем, пожалуйста! — Ладно-ладно, иду. — Зашагал с опущенной головой. Они молча шли в парк неподалеку, оба явно думали о своих следующих словах и найдя приличную скамейку, сели. Пребывая в морально-психической одновременности уставились друг другу в глаза. В паузе назревала томящая искренность. — Не ожидал тебя встретить еще раз…там такой шум. Я собирался выпить… Ладно, ты в редакции сказал правду, но я не плохой поэт. Да, где-то вру и что с того, это все равно не лучшие мои работы — Борис вытер лоб и причесался — мои…я…пишу ради денег бывает, но творчество уважаю, почитай мой «Быть вместе» — чувствовал, было со мной это. Как ты метко в меня попал, четко прочел всё на моей душе. Хочу сказать — ты прав, но творчество само есть какое-то скрытое, шляется по глубинам жизни, где всё замыливается так сильно, что граница лжи и истины размывается, я хочу сказать, что тут у каждого свое поле. — Я тебе тоже должен сказать — душевная отдышка Георгия перебивала половину откровенных слов поэта — я чувствую чужую совесть, стыд, называй как нравится. С самого утра, почтальона почувствовал, тебя, потом убийцу в баре, другие были в толпе, не помню их — растерялся. Знаю, как в мыслях описывают, вижу их стыд — и транс, слова сами идут. — Бабка-гадалка что ли? — лицо Бориса вмиг стало недоверчивым. — Нет. Не знаю. Можешь не верить, мне плевать, только ответь — сжал кулак до белых следов от ногтей — как я смог повторить твои мысли? — Если это правда, какая разница, что я думаю — закурил папиросу и сквозь дым сказал — а вот если ты с ума сошел, будет повод пошутить, хе-хе. — Угу — встал Георгий — пойду домой, отдохну и ящик прикручу обратно. — Подожди, я не со зла — потянул за рукав, усаживая заново — если эта твоя сила есть, почему бы нам не узнать что-то новое, сходим к редакторше? — Зачем, она же к тебе хорошо относится, — на часах тринадцать минут пятого — и притом её сейчас нет, приедет поздно. — Ну вот сходим и проверим, разве сложно? *** Шоколадная дверь слабо заглушала ритм возни. Борис важно постучал лакричной ручкой. — Да, входите. Согласились взглядом и открыли дверь. В кабинете трое: Юлия Александровна торопливо возится в бумагах, Елизавета Павловна усердно крутит руки, и неизвестный мужчина в длинном кожаном пальто стандартно стоит. Все повернулись на входящих. — ТЫ! ТЫ ЧТО НАПИСАЛ? — красный вопль с венами на шее. — Мерзость подлая, мне даже стыдно это читать, ВСЕМ СТЫДНО! — Григорий Владимирович Веничков? — мужчина в кожаном пальто скрестил за спиной руки и подошел. — Я Георгий. — полная растерянность. — Не суть. Этот текст ваш? — он протянул рукопись статьи, которую Георгий правил утром. — Да, мой. Что плохого написал? — теперь он готов — я что-то нарушил? — Я Игнат Гаврилович Тушенков, главный следователь областного управления. Психологическое воздействие вашей статьи вызывает эффект стыда у верных думающих масс, что наверняка поспособствует их отказу от поддержки нашего всеобщего добра. — ломаное и невнятное бурчание. — Вы признаете свою вину? — Да как ты мог? — прожурчала безрадостная сущность Юлии (с другой стороны, отчество уже и значения не имеет). Георгий молчит. — Хотите сказать, что у вас имеется столько совести? А о жалости вы не забыли? — отчеканил теперь следователь, видимо служивый, раз короткие обвинения ему легко даются. — М? — Юлия обернулась злой мамкой, словно поддакивая мужу, ругающему ребенка. — В чем меня обвиняют? — неожиданно высветились контуры. — Не бойтесь, у нас есть свидетель, — Игнат Гаврилович похлопал в ладоши — входите, уважаемый! С рукой во внутреннем кармане пиджака зашел Семён из кабака. — Да, это он, это всё он, всё это он, он всё… из-за него. — Успокойтесь, милый. — следователь отдал свой узорчатый платок, похожий на кусок вычурной скатерти. Семён громко высморкался. — Простите! — почему-то разрыдался. — мы отдыхали, горячо выпивали, слушали ласковые романсы о любви и прочем, как вдруг ворвался он и всю радость погубил, только от его присутствия стало стыдно и грустно, даже инструменты нам побил. Поднялась рука Бориса. Он с пафосом вышел вперед, окинул взглядом кабинет и сказал — Я тоже жертва. Тайна моих мыслей исчезла, а что за поэт я буду, не имея секрета. Гришка как хирург вскрыл моё гноящееся от переживай этого мира сердце, покопался, словно в помойном ведре и выплеснул всё на меня. Помните — и я жертва. — Я виноват, что кто-то обиделся, — тон Георгия нарастал — а меня обидеть никто не боялся, меня обижать не было стыдно? — Не кричите, не рассуждайте, тут все равно мы ничего не решим. — Игнат Гаврилович поцокал, листая статью. — Акт я уже, собственно, составил, наш суд всё решит. — Да в чем дело, что происходит, какой суд? — Георгий собрался строгим шагом пойти домой, но у двери его повалили на пол и понесли обратно. — Что за фарс, бред? — Сопротивление при аресте, отягаща-а-ающее… — пронеслось тяжелым влажным сном. *** Вечер. Качаются тусклые огоньки. Запах костра и сырой земли. Их обоюдное спокойствие в весенней лазури. Темнеющей лазури, со вспышками желтых. Светят дома и светит небо. Двое — он и тишина. — Так что я сделал? Щелчок. Посыпались звезды с искрами, и мягкое небо откуда-то из космоса свалилось на город. Ранее узнанные фигуры со свистом сдулись и разлетелись по углам небольшой комнаты. Планеты закружились с музыкой. Вселенная — музыкальная шкатулка, а вспышка — свет.
Последние комментарии
19 часов 20 минут назад
19 часов 37 минут назад
19 часов 50 минут назад
19 часов 55 минут назад
22 часов 26 минут назад
22 часов 30 минут назад