Рассвет в забвении (СИ) [Victoria M Vinya] (fb2) читать онлайн

========== 1 Глава. «Конверт» ==========

«Никому не верь. Не светись. В папке все необходимые документы и средства, чтобы скрыться, исчезнуть на время. В Лондоне оставаться на данный момент опасно».

Он перечитывал это короткое письмо уже третьи сутки кряду. Кто он? Что значит написанное? Дорогая, редкая бумага и размашистый уверенный почерк… Возможно, за ним гнались. Возможно, он плохой человек. Возможно, он работает на кого-то. К чёрту этот сумбур в мыслях – всё равно ничего не вспомнить.

Всё, что он обнаружил подле себя, когда очнулся в придорожном перелеске, небольшой дипломат, а в нём папка с документами и большой суммой наличности. Был и паспорт, в нём значилось: Джим Патрик, 1978 год рождения, место рождения: город Лондон. Но было ли это его настоящее имя? Было ли ему тридцать шесть? И взаправду ли он родился в Лондоне?.. Сложить пазл в картинку не составляло труда: он в бегах, прячется под фальшивой личностью, документы все фальшивые. Что ж, это уже третий день как не новость, так что можно было вполне на это плюнуть и прогуляться по городку, выпить холодного пива и заговорить с кем-нибудь из местных – прелестная забава. У него, вне всякого сомнения, амнезия – на почве нервов или удара по голове – не столь уж и важно, потому что он третий день словно белый лист. Он никто. Он всё.

Жаркое калифорнийское лето, зной, пожирающий кислород, и упоительный ветер – можно пойти куда угодно.

«Джим Патрик. Интересно, что за умник это придумал? Мне бы что-то более королевское, солидное. Прикинулся бы магнатом, чтоб девок было проще дурить: лучше развлечь себя какой-нибудь случайной глупой связью с идиоткой, чем помирать от тоски и неизвестности».

В тот памятный день Джим (он так и представлялся, как значилось в документах) познакомился со своим другом Теренсом в одном из замшелых баров, куда его в вечер случайно угораздило зайти в мертвецки пьяном состоянии. Молодые люди сцепились в драке из-за какой-то девицы, а через час уже угощали друг друга выпивкой и рассказывали различные шутки и анекдоты. С тех пор минуло три месяца. Было начало сентября.

Теренс Маллиган был владельцем прокатного салона эксклюзивных байков: его почивший полгода назад дед по отцовской линии, которого парень почти не знал, завещал внуку свою внушительную ценную коллекцию, которую старик собирал половину жизни. Теренс был фотографом, ютился в съёмной однокомнатной квартире, но с подачи деда дела его пошли в гору, и вскоре он приобрёл в ипотеку двухкомнатную квартиру, куда взял и своего нового друга.

Джим работал у Теренса. Выбора у него особо не было, хотелось жить нормальной жизнью, не думая о злосчастной папке, хранившей его тайну. Ему нравилось то, чем он занимался, нравилось изворачиваться и хитрить, бросая себе в помощь всё своё обаяние, это удовлетворяло дремлющее в нём тщеславие.

========== 2 Глава. «Ночная тишина» ==========

За окном брезжил рассвет, первые лучи солнца расплескались на паркете, вытанцовывая причудливые узоры. Тень листвы толкалась со светом, переливаясь на одеяле. Словно это была безводная река, а в ней играл свет, сверкая то по водной глади, то опускаясь на дно.

Джим так и не заснул в эту ночь, наблюдая остаток часов до восхода, как менялась его комната после того, как он остался один. Непонятное, щекочущее чувство покалывало в груди. Это чувство вгоняло его в необъяснимый страх, будто завтра итоговый экзамен или важное событие, приближение которого пугает до боли во внутренностях, когда сердце ещё стучит трепетно и бойко, словно подгоняемое каким-то механизмом. Это не было чувством внезапной симпатии, не было ощущением, что произошло что-то значимое. Прозаичное, но вызывающее волнение – оттого оно и раздражало нервы.

Джим прокручивал в своей памяти какие-то незначимые детали; казалось, всё это было минуту назад. Он начинал хмурить брови и морщить лоб, пытаясь отогнать волнительные образы.

Это было во втором часу ночи, он давно видел сны, но шорох в коридоре разбудил его. Через гостиную, где спал Теренс, слышался топот ног, подавляемые смешки и шёпот голосов – мужской и женский. Да, один из них определённо принадлежал его другу, а этот девичий смех ему вовсе не знаком.

- Мокрая курица!

- Молчал бы лучше – на себя-то посмотри, воняешь коньяком, – задорно отвечала девушка. – У тебя есть что-нибудь сухое?

- Есть, но всё в шкафу, в спальне Джима. Зайди да возьми, но только тихо, не разбуди человека: он сегодня работал как лошадь, устал, ему нужно хорошенько поспать.

Лёгкий звук поцелуя, шорох сбрасываемой верхней одежды… Джим открыл глаза и стал вглядываться во тьму. Дверь тихонько скрипнула, по паркету осторожно зашагали голые ноги. Он мог с трудом разглядеть очертания обнажённых плеч и мокрых чуть вьющихся длинных волос на фоне белого, почти светящегося в темноте топа. Так стыдно и так сладко: ему казалось, что в эту минуту он властен над ней; невыразимое и гадкое чувство тешило его, что она понятия не имеет, как попалась в ловушку его глаз – уязвимая и хрупкая.

- Здравствуй, воришка, – хрипло и сонно промямлил Джим, потирая глаза и устремляя открыто взгляд на незнакомку.

- Ой! – вскрикнула девушка и испуганно схватила с близстоящего стула его пиджак и накинула на себя. – Ты Джим? Прости, что разбудила тебя, я не специально… ай! – она наткнулась на тумбочку в темноте.

Блёклый свет из окна уже яснее прорисовывал во мраке её пухлые губы и огромные глаза с оленьими ресницами. Маленькие ноги с широкими бёдрами, невысокий рост – в ней было одновременно что-то гармоничное и нескладное, что, пожалуй, придавало всей её фигурке даже очарование. Она туже сдвинула полы пиджака и лёгко зашагала в сторону постели.

- Я Леони, сестра Теренса, – она деловито протянула небольшую пухловатую руку и с игривой важностью пожала руку нового знакомого.

Джим понял, что отчаянно хочет досмотреть свой сон, утонуть лицом в подушках, но только не смотреть в эти весёлые, нагловатые глаза.

В руках у Леони было что-то чёрное. Она, задорно смеясь, протянула Джиму нечто похожее на сигарету.

- Это что, травка? – лениво улыбаясь и тяжело вздыхая, спросил он и рассмеялся в ответ на её жест.

- Да нет! Это сигара… Мне всучил их штук десять какой-то мексиканец на вечеринке. Сначала замуж звал, а потом расстроился и хотел сигарами подкупить, – добродушно отвечала она, нагибаясь к самому его лицу. – Я всё равно не курю, считай это скромный презент в честь знакомства, Джим.

«Зачем она всё время называет меня по имени? Всегда есть что-то пугающе личное, интимное в том, что к тебе постоянно обращаются по имени… Не просто «ты», а именно по имени. Словно на мне ничего нет, даже воображаемой брони. А она мне так бессовестно – “Джим”!»

Пять секунд. Мокрые кончики её волос коснулись его руки, щекоча пальцы. Джим осторожно перебирал влажные пряди, безвольно и заворожёно, как мальчишка. Леони с нежностью смотрела в его лицо с доброй, словно извиняющейся, улыбкой. Затем она заботливо убрала тёмную прядь волос с его лба, по-хозяйски приложив её на макушке – так легко и непосредственно, будто они давние друзья. Джим невольно стиснул зубы, распахнул глаза и устремил взгляд на движение её руки. Эта минута казалась столь странной, что ему было не по себе и хотелось, чтобы скорее всё закончилось.

- Доброй ночи, Джим, – шепнула Леони, отстраняясь от него.

Он отвернулся к стене, покрепче зажмурился и не видел, как она покинула его комнату; лишь усталый скрип двери, щелчок захлопывания и удаляющиеся шаги. Вот бы поскорее заснуть и забыться. В первые полчаса это казалось легко…

И теперь алел этот рассвет, сделав воспоминая минувшей ночи столь далёкими и нереальными, но сейчас окрасив их оттенком сожаления и лёгкого раздражения. Солнечный свет уже вскарабкался на стены, возвещая торжество нового дня.

***

Этот момент на следующий день почти изгладился из памяти Джима, рутина утянула его в водоворот забот и новых идей. А неделю спустя он и вовсе почти забыл о своих тревогах в ту ночь.

В пятничное утро друзья, как обычно, открывали салон для посетителей, приводя в порядок помещение.

- Вчера заходила такая красотка – я челюсть не мог с пола поднять, – радостно взмахивал руками Теренс, протирая стёкла одного из байков. – Пригласил её сегодня поужинать со мной… Давно я таких женщин не видел, как она! Думал, что у меня все конечности отнимутся от возбуждения.

- Вот так просто? А как же Тина? Ты, умник, её, разумеется, уже обрадовал своими «похотливыми новостями»? – неодобрительно сдвинул брови Джим и провёл рукой по затылку.

- Ты что это, в проповедники у нас записался? – отшутился Теренс. – Слушай, вот ты свободный мужик, а меня к себе девчонка привязала: да, я, наверное, люблю её и всё такое, но ходить у неё под каблуком не собираюсь. Мы вместе уже пять лет, и мне давно хочется чего-то нового, ну знаешь, драйва, как в самом начале романа, – он утвердительно сжал при этом руку в кулак, словно пытался сжать в нём весь смысл, весь свой порыв.

- Оттого я, видать, и не стремлюсь привязать себя к женщине: какой в том смысл, если рано или поздно всё равно нужно будет изменить ей? – шутливо скривив губы, ответил Джим и принялся помогать другу, взявшись протирать второе зеркало.

- Да почему сразу «нужно»? Не хочешь – не изменяй, дело хозяйское. Лично я не вижу прока в том, чтобы всю жизнь тереться гениталиями с одним и тем же человеком – скука смертная.

- Зачем тогда делаешь предложение Тине? Формально ведь это означает, как ты поэтично выразился, что ты собираешься тереться с ней всеми частями тела до гроба.

- Ну… Трудно сказать, старина. Я раб системы, – Теренс важнически засмеялся, – мне положено создать «нормальную ячейку общества» и приносить пользу государству посредством деторождения и ведения домашнего хозяйства.

- Ох ты бедный! – саркастически отозвался Джим, забавно выпучив глаза.

Они говорили зачастую на разных языках, и Джим это ясно видел и осознавал. И хотя он сам не мог в полной мере понять, кто он на самом деле, неизящный и приземлённый трёп друга вызывал в нём нечто похожее на ощущение диссонанса. Но он пытался подстроиться под манеру общения Теренса, ему было любопытно понять то, что творилось в мыслях друга, угадать его мотивы и склонности, оттого он никогда не журил его серьёзно, а только в шутку.

В боковом зеркале Джим увидел своё отражение и отчего-то заострил на нём внимание: выражение его лица было кислым, глаза потухшими и стеклянными, он испугался этого отражения. «Любопытная штука, а я раньше не замечал, насколько бездушная у меня физиономия. Так гадко, хочется ударить себя, но вместе с тем презабавнейшая вещь. Мне даже кажется, будто порок из глубин моего подсознания любуется отсутствием жизни на моём лице. Не просто ж так глаза у меня не карие, а почти чёрные… Я до нелепости неприятный человек», – с необъяснимым удовлетворением заключил он про себя.

Иногда ночами Джим видел странные сны, словно взрывы памяти, осколки его прошлого пытались дать ему подсказку. Но он не понимал намёков своего разума: ему снился высокий силуэт – человек в пальто, и он всегда стоял спиной, порой он слышал его победную усмешку; а иногда ему снилось звучание скрипки – жалобный плач, под разрывающим струны смычком; часто он слышал грохот взрывов, звуки распадающихся щепок, тогда он просыпался в холодном поту, не в силах понять или принять, что эти сны что-то действительно значат.

В эту ночь ему снился один из этих снов. В нём он стоял под дулом пистолета и смеялся, так мерзко и с наслаждением смеялся, радуясь ломаемой им комедии, упиваясь неуклюжей трагичностью происходящего. Он сдавленно вскрикнул и подпрыгнул на кровати, прерывисто дыша. Джим медленно провёл рукой по влажным волосам на лбу, отгоняя гадость ощущений увиденного сновидения. Размеренно тикали антикварные часы на камине, с улицы доносились редкие голоса птиц.

«Не хочу знать ничего о той моей жизни! Пропади она пропадом!.. Я освободился ото всех ловушек моего сознания, не позволю им поглотить то, что осталось от меня».

Утром Джим встал с постели с ни с чем несравнимым ощущением выходного дня. С самого утра он выпил, но затем решил сам с собою, что пить в одиночестве сродни алкоголизму, и надумал уборку в квартире. Его холостяцкое самосознание так и твердило, что женщина здесь будет совсем не лишняя, но вскоре процесс наведения чистоты поглотил его целиком, и эти смешные мысли позабылись.

Протирая полку с книгами Теренса, Джим внезапно замер, обратив взор на рамку с фотографией. С неё смотрели счастливые лица брата и сестры, сжимающих друг друга в нежных родственных объятиях. Наконец он мог разглядеть Леони без вмешательства темноты. И хотя на фото она была ещё совсем юной, Джим отметил, что у неё тёмно-рыжие волосы, зелёные глаза на круглом лице и чуть вздёрнутый нос. Она была похожа на брата, только Теренс был высоченный и худощавый.

«Доброй ночи, Джим», – отозвалось в его памяти, как щекотка её мокрых волос по его дрожащим пальцам.

Он увидел её вновь на каком-то благотворительном вечере, куда его притащил Теренс, а его в свою очередь позвала сестра, чтоб он поддержал её – Леони произносила речь перед гостями.

Мисс Маллиган занимала место заместителя директора в небольшом рекламном агентстве. Это с детства была неусидчивая и любознательная натура, в отличие от разгильдяя брата. На работе Леони считали заносчивой и стервозной, хотя в сущности она всего лишь переживала из-за возлагаемой должностью ответственности на неё; по характеру она не была властной, поэтому считала, что ей, будучи женщиной-руководителем, необходимо в делах проявлять жёсткость и настойчивость.

На мероприятии они не заговорили. Теренс хотел было их представить друг другу, но как только он открыл рот и начал знакомить друга с сестрой, Леони практически окружили разного рода важные деловые персоны.

- Джим, это моя сестра Леони! – радостно начал Теренс. – Она… Вся в делах, – с глупым выражением лица прервал он сам себя.

- Пойдём-ка поищем бар, – с деланным равнодушием ответил Джим, вальяжно сунув обе руки в карманы брюк.

Повернув голову в сторону, откуда доносились умиротворяющие звуки рояля, Джим заметил огромное, в пол, зеркало и увидел, что с блестящей поверхности на него смотрит солидный, горделивый мужчина. «Это я так выгляжу в костюме? Хм, как будто владею корпорацией и у меня сотни подчинённых: какой важный индюк! – смеялся про себя Джим. – Только в таком виде нужно завоёвывать мир», – наивно, но в самом деле серьёзно размышлял он с самим собою.

Облюбовав бар, он сначала и не думал отвлекаться на знакомства и деловую болтовню с присутствующими. Но так случилось, что Джим пропустил стакан бренди, и к нему подсел какой-то плешивый банкир, заведя прескучную беседу о ситуации на бирже. Джим и сам не понял, отчего ему так легко было поддержать этот разговор, и почему он вообще ввязался в это. Банкира обворожила скептичная, надменная и остроумная манера молодого человека изъясняться и спорить. Вскоре вокруг двоих собрался целый кружок из желающих послушать диалог и явить свою значимую персону для антуража.

- Твой друг бизнесмен или банкир? – с шутливым скептицизмом вздёрнув бровки, обратилась к брату Леони, указывая бокалом вина в сторону Джима.

- Нет, – фыркнул Теренс. – Но он знатное трепло, я не удивлён. Может часами спорить даже о том, о чём понятия не имеет, ради самого спора, а не выяснения истины. В такие моменты я думаю, что он скользкий, хитрющий типок, – весело парировал он.

- Обаятельный очень, – сдавленно буркнула Леони, желая сию секунду перескочить на другой предмет разговора, лишь бы брат не начал подшучивать над её комплиментом. – Мне вчера Тина звонила, к слову, ты молодец! Поздравляю ещё раз вас обоих. – Леони ласково приобняла Теренса.

========== 3 Глава. «В дороге» ==========

Утро понедельника вгоняет в уныние всех. Леони сегодня плохо спала, а потому явилась на работу в отвратительном настроении. Она, как обычно, была в офисе раньше остальных, делая ленивые глотки кофе из бумажного стаканчика. По рабочему столу задорно бегали солнечные блики, вызывая в памяти Леони звуки самых разных мелодий, но все они были печальными – это раздражало её.

Вчерашняя ссора с бойфрендом – скверное дело, отнимает уйму душевных сил, заставляя придумывать себе различные горести, депрессии и поводы для агрессии. Обычно ласковая и весёлая, на работе, да ещё и в плохом настроении, Леони представлялась сотрудникам настоящим торнадо, сметающим всё на своём пути. За спиной, в кругу коллег, мисс Маллиган получила прозвища «Тэтчер» и «гильотина».

Агентство, занимающееся наружной рекламой, где работала Леони, было небольшим, но перспективным: имело прекрасную креативную базу и штат талантливых сотрудников.

Половина третьего, разгар рабочей рутины, беготня по офису, шквал телефонных звонков и творческие споры в кабинете главы фирмы. Леони была измотана, на неё сбросили одного важного и придирчивого клиента, на кошелёк которого молились, но которого никто не желал обслуживать. «Леони, ты лучше нас всех умеешь общаться с такими, как мистер Мастерс! – снисходительно и покровительственно восклицала миссис Саммерс, начальница. – Ты нас всех очень выручаешь, милая, спасибо тебе!» – не спросив мнения своей заместительницы, нежно закудахтала она и пожала руку ничего не успевшей понять мисс Маллиган.

«Я что, рабочая лошадь?! Почему всегда самые проблемные клиенты спихиваются на меня? Как достало!.. Хочу домой, не вынесу более и минуты этого всего…» – завертелось в её голове.

- Леони! Картридж закончился, у меня распечатался не весь пакет документов. Закажи, пожалуйста, в хозяйственном отделе новый картридж, – раздался приятный голос Эвана Стенли, бухгалтера.

- Какого чёрта, Эван! – крикнула в отчаянии Леони и грозно двинулась в сторону рабочего стола Эвана. – Я заместитель директора, а не девочка на побегушках, – она остановилась подле молодого человека, глубоко вздохнула и сжала руки в кулаки: ладони у неё стали влажными, а сердцебиение участилось. – Разносить кофе и бегать в хозяйственный отдел входит в обязанности секретаря, а не в мои, – стараясь как можно твёрже произносить слова, говорила она.

- Да я просто думал… я не знал… все заняты, – сконфуженно ответил Эван.

- Ты в курсе, что на меня снова повесили Мастерса? Поэтому последнее, чего я сейчас хочу – это помочь тебе с твоим несчастным картриджем. Попроси у кого-нибудь распечатать.

- Да мне что теперь весь день бегать по чужим принтерам? – недоуменно восклицал Эван.

- Да хоть по офисам конкурентов! Мне до этого сейчас дела нет… Вот, держи телефон хоз-отдела, сам с ними свяжись.

Отойдя от стола Эвана, Леони громко и облегчённо выдохнула.

Она с ума сходила по этому парню, но предубеждения насчёт служебных романов не позволяли ей показать своё небезразличие. Как и любому влюблённому человеку, ей все время чудилось, будто она недостойна своего объекта обожания, она не знала, как правильно подступиться к нему. В результате, из-за неуверенности в себе, Леони часто срывалась на него, пусть и не хотела этого, взрывалась на любую реплику Эвана. К сожалению, ей так и не пришло в голову, насколько она уже успела отпугнуть молодого человека.

***

После работы Леони решила наведаться к брату в салон. Она была измождена и утомлена сегодняшним днём, а ещё никак не могла дозвониться до своего любовника. Брата девушка не застала в салоне, но увидела его друга, провожающего клиента.

- Джим? – неуверенно спросила мисс Маллиган, привстав на носочки и прижимая к себе обеими руками красный лакированный клатч. – Привет! Где Теренс?

- Здравствуй… Леони, да? – притворившись, что плохо запомнил её имя, обратился в ответ к ней Джим.

- Да, так точно, – улыбнулась она, и глаза её чудесно засияли. – Хотела прокатиться с ним, поболтать о том о сём, – громко выдохнула она, театрально демонстрируя, что чем-то расстроена: ненастоящую тоску всегда отчего-то хочется выставлять напоказ.

- Он уже уехал. К Тине. Неужто не сказал тебе, что они выбирают свадебный торт? – приподняв саркастически бровь, осведомился он.

- Ах да, точно… Боже! Я всё забыла с этой дурацкой работой… – она приложила пальцы ко лбу.

- У тебя «дурацкая работа»? – простодушно заметил Джим. – Хм, до чего мне странны некоторые люди: работают на дурацких работах, спят с отвратительными любовниками, едят вредную еду, занимаются ерундой вместо того, что им принесло бы одновременно пользу и удовольствие.

- Нет, я… в смысле я хотела сказать, что на меня сегодня просто столько всего навалилось, – бросилась она оправдываться, заламывая пальцы, – что я вышла из себя, расстроилась. – Она часто заморгала и с интересом и некоторым недоверием уставилась в лицо своего собеседника. – Ну, ещё личные проблемы, сам понимаешь. А работу свою я люблю, к слову.

- О… понятно. – Иронично улыбнулся Джим и подошёл почти вплотную к Леони, отчего та инстинктивно чуть отклонилась назад. – Кофе будешь? – спросил он, и его глаза игриво сверкнули.

- Да, – выйдя из состояния неловкости, ответила Леони. – Да, конечно, спасибо. Если не сложно, то латте, пожалуйста, – она улыбнулась одним уголком губ.

Они пили кофе в молчании, оба испытывали некоторую застенчивость, которую умело прятали за настороженностью в общении друг с другом. Джим словно и забыл о своём первом трепете перед этой девушкой, наоборот даже испытывал перед ней чувство надменности. Леони прерывисто дышала, постукивала по столу ногтями, покрашенными красным лаком, и смотрела куда-то в сторону, подперев подбородок ладонью, изображая на лице скуку.

Раздался телефонный звонок, разрушивший между двоими тишину: Теренс звонил другу.

- Что там? – поинтересовалась Леони, наклонившись в сторону собеседника.

- Хочет, чтобы мы к нему приехали. Они с Тиной сидят в гостях у её родителей, обсуждают последние детали, касающиеся свадьбы. Зачем-то мы оба им там нужны, – шутливо надув щёки, закончил Джим.

- Я подвезу. У этой красотки даже крыша откидывается, – весело парировала Леони, распахнув глаза с длиннющими ресницами. – Она, конечно, не моя, но я люблю ездить на ней больше, чем на своей машине: моя скучная.

- Машина твоего парня?

- Если его так можно назвать, – вспоминая обиду, недовольно закатив глаза, ответила она.

Они мчались по гладкой дороге под солнечным пеклом и ласкаемые встречным ветром. Поначалу молчали, лишь изредка поглядывали в сторону друг друга. Им хотелось говорить, внутри каждого из них бурлил поток невысказанного, но по какой-то причине они боялись, что всё испортят болтовнёй, что это лишнее и незачем сближаться и узнавать друг друга.

«Странная женщина такая… – думалось Джиму, когда он разглядывал свою попутчицу. – Сколько в ней жизни, сколько нераскрытого потенциала! А она чахнет с убогим парнем, которого, судя по всему, не выносит, спит с ним от безысходности или потому, что невзаимно влюблена в другого. Вещи, которые её окружают, ей тоже не по нраву. Боится она чего-то?.. Хм, или я всё это выдумываю себе?»

- Тебе вообще хоть что-нибудь нравится в твоей жизни? – поинтересовался внезапно Джим, но его вопрос Леони показался резким.

- Почему ты так говоришь? Нет, я понимаю, так бывает – необъяснимая антипатия, но почему тебе так необходимо меня задеть?

- Ты меня неверно поняла, Леони!.. – поспешил оправдываться Джим, смягчившись, голос его стал добрее, речь медленнее. – Я всего лишь сделал вывод, что ты не довольна своей жизнью. Хотел узнать, ошибаюсь ли я.

Она повернулась в его сторону, глаза ей слепило солнце, Леони щурилась, вглядываясь в лицо Джима. Кожа её казалась совсем бледной под лучами, и ярко-красные губы рдели на белом фоне её лица. Она хотела было возразить ему, но остановила себя, внезапно осознав, что Джим многое увидел верно. Не всё, конечно.

- Как я уже и сказала, я люблю свою работу, – очень спокойно ответила Леони, уставившись перед собой в одну точку, – у меня замечательные друзья, коллеги… – снизила она тон на последнем слове, вспомнив лучистое лицо Эвана. – Вот на хобби, к сожалению, не так много времени, а парень, с которым я встречаюсь на данный момент – кретин, но почему-то он очень приятен маме: она долго упрашивала меня принять его ухаживания. В общем, я невежда до любви, – её голос дрогнул, – поэтому не могу заполучить мужчину, которого хочу. Я жажду любви, но, кажется, не умею любить.

- А с «кретином» почему стала встречаться, я так и не понял? – дружелюбно усмехнулся Джим, сощурив один глаз из-за солнца.

- Да так, для здоровья, – саркастически ответила Леони и задорно засмеялась. После некоторой паузы она оживилась: – А про себя чего интересного расскажешь? – она игриво приподняла брови.

- Так и быть, подловила. Но я-то вряд ли интересный человек, мне кажется, ты гораздо любопытнее. – Серьёзно и сосредоточенно говорил он. – Я в Лондоне родился, – «Вот чёрт, придётся наплести с три короба!» – негодовал Джим про себя. – Сюда переехал в прошлом году, но лежал в больнице с травмой головы, поэтому плохо помню многие события своей жизни… Так, в основном в общих чертах.

- Понятно… Это совсем не весело уж точно. – С сочувствием ответила она. – У тебя ведь нет подружки?

- «Подружки»… Какое-то пошлое словечко для обозначения женщины, с которой имеешь отношения.

- Зануда, – добродушно журила его Леони, толкнув легонько в плечо.

- Нет, я ни с кем не встречаюсь. И не занимаю даже голову себе подобными мыслями, сейчас все мои помыслы обращены к тому, чего я хочу достичь. Хочу понять, к чему я двигаюсь, свою конечную цель. Мне часто кажется, что какая-то часть меня в один момент откололась, а то, что осталось – почти ненастоящее, нецелое какое-то, – он поник в задумчивости.

- Звучит страшновато. Лучше прекращай эти размышления, по мне, это удел пессимистов. Ищи себя, но не думай о себе, как о части чего-то – это неполноценно – ищи во всём себя, быть может, в чём-то узнаешь собственное отражение. – Леони ободряюще улыбнулась, а в её глазах мелькнуло что-то лисье.

Все думы Джима вновь обратились к той ночи, тем нескольким минутам их первой встречи, и он неожиданно с восхищением оглядел Леони, заострив своё внимание на её развевающихся по ветру медных волосах.

========== 4 Глава. «Демон внутри меня» ==========

В конце сентября Теренс и Тина сыграли свадьбу. На торжество была пущена уйма денег, приглашено много гостей, веселились почти двое суток.

Джиму вся эта торжественная феерия казалась не более чем актом лицемерия. Он понимал, что только на публике Теренс и Тина верные и неразлучные до гроба. Ещё живо было его воспоминание о том разговоре с Теренсом утром, перед открытием салона.

Леони, казалось, была счастливее молодых: говорила больше всех речей за здоровье и счастье новоявленных супругов, даже посвятила им стихи собственного сочинения.

«Даже жалко на неё смотреть, – думал Джим, наблюдая за счастьем сестры друга, – она совсем не понимает, насколько этот пышный сумбур ненастоящий, фальшивый. До омерзения приторно».

***

Через три дня после свадьбы мистер и миссис Маллиган отправились в путешествие, квартира и салон байков целиком остались в распоряжении Джима. Скучать не приходилось: работа поглотила молодого человека, ему было не так просто справляться одному, да ещё, как назло, клиентский поток усилился. Хорошенькие девушки арендовали себе «игрушки» для фотосессий, а лихачи-парни желали покрасоваться перед слабым полом на эксклюзивном мотоцикле.

Но пришла дождливая неделя, которая наложилась на усталость. В итоге Джим простыл и слёг с жаром в постель. Салон пришлось временно закрыть.

Прежние кошмары стали чаще являться Джиму во сне. Лихорадка усиливала его тревогу, оставляя внутри детское чувство жалости к себе, а одиночество его лишь усиливало.

Сегодня он видел во сне себя на крыше незнакомого здания, перед его взором, под ногами, лежал целый город, ветер трепал волосы на затылке. Ему было весело и смешно, его охватывала эйфория. У самого края крыши стоял человек в пальто, которого он часто видел во снах. Он чувствовал его страх, то, как он сбит столку; он ненавидел и обожал его – да что ж это за гадливость?..

«Ты на стороне ангелов… – бормотал он, мечась по подушкам. – Тебе скучно!..»

- Джим! Джим, тише, тише, – вырвал его наружу нежный голос, и чьи-то ласковые руки обхватили его лицо.

- Ты на стороне ангелов… – буркнул Джим, не придя окончательно в себя.

- Хм, ну, возможно, – улыбнулась кокетливо «незнакомка». – Мне Теренс звонил, передал, что ты тут помираешь простуженный, просил присмотреть за тобой.

- Здравствуй, – тихо и успокоенно сказал Джим, с трудом открывая глаза.

- Я заварю тебе ромашкового чая и в аптеку сбегаю: все мужчины, как один, только ноют, как им плохо, а сами и лекарств не купят себе, сразу «священника зовут», – с улыбкой произнесла Леони и вышла из комнаты.

Остаток вечера они не разговаривали. Леони напоила чаем и накормила ужином и лекарствами больного, после чего разложила на столе ватман, где разрабатывала проект рекламного щита для ночного клуба.

Утром она сидела на кровати Джима, возле его ног: сонная, с прикрытыми глазами, вытянув перед собой руки, в которых держала большую белую кружку с кофе. В ней было сейчас что-то нелепое, незнакомое: при прежнем их взаимодействии Леони всегда казалась Джиму немного ненастоящей, будто хотела выставить наружу только сильные черты своего характера, прикрываясь ими, как бронёй. Но теперь она лениво посапывала и медленно наклоняла голову то на левое, то на правое плечо, пытаясь разбудить себя этими движениями.

- А я, наивный, всё жду, когда ты носом клюнешь в свою кружку, – смеясь заговорил Джим, прижавшись удобнее к подушкам.

- Тогда я разозлюсь, а ты окажешься единственным, кто попадётся мне под руку в этом состоянии, – ответила Леони, зевая. – Но, на самом деле, самое настоящее зло – это болезнь, – рассеянно заключила она.

- Думаешь? Не уверен. По мне, так самое настоящее зло – это люди.

- Очень жестокое умозаключение, – Леони нахмурила бровки и сосредоточенно посмотрела в глаза Джима. – Да, полно плохих людей, да что там – ужасных людей – но я склонна считать, что нельзя стыдиться того, какие мы есть… Я хочу сказать, что мы хороши такими, какими созданы, а наши недостатки – наша уникальность.

- По твоей теории выходит, что, скажем, маньяки, педофилы и тому подобные – это уникальные и оригинальные создания, их недостатки не стоит осуждать? – он её испытывал.

- О боже… Перестань, ты говоришь пугающие вещи… – Леони, оживившись, тотчас совсем проснулась. – То, что ты перечислил, – скорее, болезни, которые родились у людей в социуме. Всегда есть причина, какая-то психологическая травма, вряд ли плохое с людьми происходит просто так.

- То есть ты не веришь в чистое зло? – ухмыльнувшись, спросил Джим и в упор посмотрел на свою собеседницу. – А я слышал и читал про множество примеров, когда даже в счастливых семьях росли будущие убийцы и преступники: некоторым просто скучно и хочется извращённой забавы…

- Я не верю в это, – оборвала она его. – Так или иначе, есть какое-то отклонение, какой-то момент, который перевернул сознание человека, а изначально он чист, – её голос звучал почти жалобно. Чувствовалось, как Леони боялась усомниться в своих убеждениях.

- Да ты филантроп, Леони. Я даже завидую тебе, что ты думаешь именно так. Наверное, никогда не потеряешь веру в людей.

- Так всё, хватит! Эта тема не самая подходящая для утра, – она попыталась рассмеяться, боясь угнетающей атмосферы этого странного разговора. – Мне пора на работу, надеюсь, что тебе сегодня лучше.

Она провела в квартире брата наедине с его другом ещё пару дней. За это время она узнала Джима немного лучше, да и он перестал упрекать себя за интерес к частым долгим разговорам с этой девушкой по вечерам.

***

Он брёл по улице совершенно один, в руках держал телефон из своего секретного дипломата: устройство было запароленно. Что же там хранилось? Наверняка там ответы на десятки его вопросов, пусть и не на все. Чем насыщеннее становились его чувства, его новая жизнь, тем болезненнее его истязали помыслы о прошлом. Ему, как в детстве, хотелось зажмуриться – главное посильнее – и никакая бы работа мысли его более не мучила – никаких самоистязаний, никакого хаоса, и чтобы он помнил свою прошлую жизнь такой, какую он себе много раз фантазировал.

Близилась ночь, упала тень, пожирая последние отблески закатного солнца, воздух разрядился, увлажнился и насытился запахами трав. Джим остановился, душевные метания, разрывающие на части его рассудок стихли; раздалось стрекотание кузнечиков. «Пора бы двигаться к дому, иначе вернусь совсем в ночи».

Он поднял голову, ему вдруг отчаянно захотелось искать ответы где-то вне этого города, где-то чуточку выше. Он забылся…

Над его головой торжественно раскинулось дерево, а над деревом, ещё дальше, целый небосвод. По грязно-голубому небу медленно плыли розовые облака, сталкиваясь друг с другом, образуя невиданные полотна, словно невидимый мастер орудовал над своим новым живописным шедевром. Вблизи, у самого лица Джима, пролетел ночной мотылёк и запорхал ввысь, окружающие звуки усилились. Он ощутил себя ребёнком, который впервые огляделся и увидел эту красоту. «Замечал ли я всё это раньше, тогда? Видел ли я красоту в природе, в жизни? Знали ли я вообще что-либо о красоте?.. А знаю ли сейчас? Ведь я никто, по сути у меня нет лица и нет души, которой без воспоминаний быть не может… Да и хочу ли я что-то знать? Вряд ли. Ведь всё вокруг – ненастоящее, придуманное людьми, всё это обман, игры друг с другом, каждодневное самоутверждение, а живём мы по сути лишь для того, чтобы засвидетельствовать величие небес – вот и всё».

Если бы ему сейчас, в его размягчённые мысли, пришло воспоминание о том, что раньше его едва ли волновал полёт какого-то мотылька, что подобное ему виделось мелочным и жалким, что играть в жизнь нужно напротив – по-крупному и жёстко – то он, вероятно, застрелился от осознания собственной наивности.

Но сейчас он не был Джеймсом Мориарти, злодеем-консультантом, одержимым Шерлоком Холмсом, он был просто Джим – Джим, который посмотрел на небо.

***

США, Нью-Йорк, год спустя.

- Я так много хочу тебе рассказать, на самом деле, но произносить это вслух больше сил нет.

- Я не давлю на тебя, Ли, если не хочешь, не говори: обсудим во всех подробностях потом эту тему, когда твои любовные терзания улягутся.

Леони сидела в просторной и светлой гостиной нью-йоркской квартиры своей старой подруги, с которой не виделась почти два года. Недавние события жизни изрядно потрепали мисс Маллиган: как у всех брошенных мужчинами девушек, у неё был отрешённый взгляд, воспалённые глаза и тихий, медленный, очень скучный на слух голос. Во всех её телодвижениях чувствовались усталость и апатия, даже в том, как она наклоняла голову на плечо, пока разглядывала кружевные шторки на вытянутом в длину окне.

Дебора, её подруга со школьной скамьи, работала в Нью-Йорке в адвокатской конторе, муж её был банкиром – состоятельный и надменный человек, но весьма щедрый в семье и с близкими родственниками.

- Да нет, Деби, я хочу… я хочу говорить. Я лгу. У меня скорее сил нет рот раскрывать, а поговорить-то я не против, – Леони с тоской уставилась в чашку с чаем, стоящую на фарфоровом блюдце. – Как я и сказала, у нас было всё замечательно где-то месяца три… Мы много путешествовали, мне казалось, что впервые в жизни я встретила мужчину, с которым я не просто желаю быть рядом, но и не пожалею о своём выборе, – она тихонько всхлипнула. – А потом эта записка в пустом номере отеля: «Не ищи меня, забудь обо мне»… Понятия не имею, что вдруг взбрело ему в голову после того, о чём мы говорили так часто, после того, что мы планировали. Он бросил меня одну, в чужом городе, в чужой стране.

- Хорошо хоть, что карту свою оставил, – прагматично заметила Дебора, лицо её выражало сопереживание и одновременно злобу.

- Перестань, Деби, он же меня не использовал ради денег. У него просто что-то случилось, что-то, видимо, перещёлкнуло в его сознании, что он внезапно решил оставить меня и все наши планы на совместную жизнь, – Леони хотелось оправдать его. – Я его не видела уже три недели, даже не знаю, где он, что с ним.

- Может, посмотрим фильм? Я так хочу, чтобы ты отвлеклась от этих мыслей. Он козёл, как все мужики – и хватит на том, – Дебора поучительно приподняла руку ладонью вперёд.

Но едва подруга включила телевизор, на первом же новостном канале нарисовалось знакомое до боли лицо.

«Джеймс Мориарти» – значилось в новостной полосе под фотографией Джима. Её, её Джима!

Леони отчаянно вскрикнула, выронив чашку из рук, и закрыла ладонью рот, глаза её сверкнули от ужаса и боли.

Когда-то давно она слышала об этой английской нашумевшей истории от коллеги, но не интересовалась ею, не видела и фотографий знаменитого сыщика Холмса, и уж тем более злодея-консультанта Мориарти. В это мгновение ей всё стало ясно, стали понятны её давешние тревоги относительно прошлого её любимого мужчины, о котором он почти не говорил, да и не столь хорошо помнил его. По крайней мере, он так утверждал. «А если он и в самом деле ничего не помнил о себе? Что если и оставил меня лишь потому, что внезапно его память вышла наружу?.. Ох, как страшно! Почти физически невыносимо!»

- Ли, милая, это ведь он! – испуганно заговорила Дебора, выпучив глаза. – Вот в точности он, ты присылала фотографии…

Обе подруги умолкли, и комнату объяла пугающая, гнетущая тишина. Лишь дневной свет проникал в комнату и игриво бегал по стенам – совсем не сочетался с тревожной атмосферой, воцарившейся в квартире.

- Я ничего этого не знала… – шёпотом и в окончательном бессилии ответила Леони, и по её щеке покатилась крупная прозрачная слеза.

Подавив в себе крики и рыдания, Леони вскочила с дивана, второпях приводя в порядок растрепавшиеся локоны причёски и надевая жакет. Она буквально вылетела в коридор, спешно обувая туфли, не помня себя, задыхаясь, а сердце её пропускало бешеные удары. Она не понимала, что именно хотела найти там, куда собралась бежать, чего именно ожидала увидеть. Ей было страшно, но неизвестность была страшнее, разрывала рассудок в клочья.

В новостях передавали, что неожиданно вернувшийся Джеймс Мориарти вместе с группой работавших на него террористов захватил здание Метрополитен-оперы* вместе с заложниками. Он требовал к себе одного единственного человека, Мориарти знал, что сегодня он как раз был в Нью-Йорке, – Шерлока Холмса.

***

Октябрь, год назад.

В октябрьский тихий вечерок годом ранее Джим ещё не подозревал, что тени прошлого догонят его, выпотрошат его разум. Сегодня он ощущал, что словно сам не свой, не знает, куда себя девать, его одолевала скука. По большому счёту, он мог бы занять себя любым делом, но ничего не хотелось, он ждал наступления завтрашнего дня: по какой-то причине ему уж очень хотелось поговорить с Леони после того вечера размышлений о себе и сущности бытия. С Теренсом он разговаривать не жаждал, старший Маллиган не тот, с кем приятно и любопытно водить такого рода беседы: слишком его друг был поверхностным до жизни, до людей, хоть и представлял собой образец радушия и щедрости.

Он проснулся необыкновенно рано, ещё не было и семи утра. Джим ощущал бодрость и лёгкость, столь небывалые для обычного его утреннего состояния; ему не терпелось скорее одеться, привести себя в порядок и важно зашагать по улице, любуясь всем вокруг и интересуясь всеми вокруг.

Горланили птицы, ветерок носил по воздуху труху кустов, люди неслись на скучные работы, и какая-то бездомная собака увязалась за Джимом, весело виляя хвостом и петляя вокруг ног своего нового приятеля, устремив на него большие добрые глаза.

По дороге Джим забежал в кафетерий и взял два больших стакана латте: «Я помню, это её любимый», – довольный собою подумал он. Как только он вновь вышел на улицу, попал под небольшой дождь, а зонтик с собой не взял, из-за чего настроение его несколько испортилось. Но через минуту ему пришла в голову мысль, что этот дождь – он не специально, он омывает город от суеты вчерашнего дня, расчищая место новым делам, новым идеям и встречам, и Джим с ребяческой радостью стал обскакивать лужи, прикрывая голову утренней газетой, которую взял со столика в кафетерии.

В половине девятого утра он был уже на пороге офисного здания, где располагалась фирма, в которой работала Леони. Потихоньку стягивались и сотрудники, зевая и поглядывая на часы, с толикой удивления взглядывая на Джима. В лифт забилось человек восемь.

- Гильотина небось уже у себя в кабинете… Я вчера выпендривался на собрании, раскритиковал её замысел, а она мне: «Ну так придумайте что-то более обстоятельное, как Вам кажется!»

- А ты что?

- А я ни черта не сделал!.. Она меня сегодня с потрохами сожрёт, рыжая ведьма!..

Джим ироничнонадул щёки и вздёрнул брови – в манере себя в прошлой жизни. Его даже позабавил этот диалог: «Не слишком благоприятная репутация у моей Леони. Когда подчинённые нарекают тебя французской головорезкой – это не совсем весело, хотя, возможно, она от души веселиться над их желчью и недалёкостью. Этим представителям офисного планктона и в голову не приходит, что она их грызёт лишь потому, что работает за весь отдел. И за них, идиотов, тоже».

Лифт распахнулся, сотрудники, словно домовые тараканы, высыпали вглубь офисного помещения, разбредаясь по своим рабочим местам. Джим неуверенными шагами двинулся следом, озираясь в поисках Леони.

- Джим? Ты чего здесь делаешь?.. – изумилась Леони, но в голосе её весьма очевидно проступила радость и взволнованность. – Теренс тебя выгнал? – хихикнула она; сотрудники меж тем переглянулись: никогда ещё они не видели её в столь лёгком настроении, с приподнятым духом.

- Что поделать, – развёл Джим руками, поддерживая шутливый тон Леони, – пришлось пойти на панель. Вот по дороге решил заскочить, угостить кофе.

И тут случилась ну совсем невиданная вещь, в понимании коллег мисс Маллиган: она задорно захохотала, приложив кончики пальцев к носу, и кокетливо склонила набок голову. С театральной важностью Леони зашагала в сторону приятеля, энергично взяла из его рук стакан и с наслаждением сделала из него первый глоток.

- Спасибо большое. Не знаю почему, так рада тебя видеть, ты всегда поднимаешь мне настроение, – она было потянулась к его лицу, чтобы поцеловать в щёку, но через плечо Джима увидела Эвана, присаживающегося за компьютер, и, вспыхнув краской, отпрянула. – Извини, – коротко бросила Леони, отведя в сторону глаза. Она была прелестна в своём смущении.

- Что ж, это весьма воодушевляет, – немного смутившись, но всё же с улыбкой, ответил Джим.

Он продолжал смотреть на Леони, а Леони смотрела на Эвана. Джим, с присущей ему тонкостью в распознавании человеческих чувств и переживаний, смекнул что к чему.

- Леони, – тихо позвал он её лишь для того, чтобы убедиться, что она ему точно не ответит. – Леони…

- М? А, что? – она вперила в него растерянный взгляд, глаза её бегло вращались.

- Подумать только, да ты его хочешь!.. – с ядовитой улыбкой парировал Джим, провокационно сощурив глаза.

- Что ты несёшь, ей богу, – стараясь вернуть себе самообладание, ответила Леони и наивно улыбнулась, боясь уверить его в столь «нелепых подозрениях». – Он всего лишь мой коллега, главный бухгалтер фирмы.

- Главный бухгалтер фирмы, которого ты хочешь! – передразнил её Джим, войдя в раж веселья.

- О боже, я даже обсуждать не хочу подобные нелепости! – Леони беззащитно толкнула его кулачками в грудь, освобождая себе дорогу. – До встречи, Джим, и ещё раз спасибо за латте!

Она упорхнула, словно птичка, навстречу суете и новым делам. Джим ещё раз взглянул в сторону Эвана: симпатичный тёмноволосый парень в больших очках с толстой оправой, с умными серыми глазами; лицо его было сухощавым, но очень выразительным – такой типаж всегда кажется женщинам загадочным, аскетичным и непостижимым. «Он определённо интеллектуал, но до невозможности интроверт и сноб – не её тип, совершенно. Ей будет с ним по временам скучно, а на него будет давить её сумасшедшая энергетика. А впрочем, моё ли это дело? Да. К чему ворошить чьи-то страсти, есть заботы поважнее».

Через пять минут он уже бодро вышел на улицу. У порога офисного здания по-прежнему сидел тот милый пёс, что увязался за Джимом по пути сюда.

Комментарий к 4 Глава. «Демон внутри меня»

*Метрополитен-опера - музыкальный театр в Линкольн-центре в Нью-Йорке, США. Сокращенно его часто называют Мэт (англ. Met). Театр принадлежит к самым известным и престижным оперным сценам мира.

========== 5 Глава. «Переступив черту» ==========

- Теренс убьёт нас обоих – тебя и меня. Но что я мог поделать со слабостью своего сердца? Что смотришь на меня, нахалюга с невинными глазищами? – ласково приговаривал Джим, вытирая мыльную пену со лба и щёк.

Весь пол ванной комнаты был залит мутными лужицами чуть тёплой воды.

Джим пытался вымыть пса.

Он так и не смог оставить зверя на улице, потому что собака в тот день сопровождала Джима до салона, а затем и до дома, отчаянно виляя хвостом и поминутно заглядывая в лицо своего спутника. Теперь это огромное чудо вертелось по ванной, расплёскивая воду и облизывая подбородок нового хозяина и друга.

- Вот кому счастье-то, да? – умиляясь, говорил он псу. – Свинячить можно, вести себя отвратительно, а все будут говорить, что ты «просто прелесть» и «лапочка»… Ты всё равно красавец! – восхищался он, почёсывая мокрую шею собаки.

Но вернувшийся из свадебного путешествия друг, напротив, не рассердился, а даже обрадовался такому сожителю, Теренс любил животных, а не заводил четвероногих только потому, что когда парню было четырнадцать лет, у него любимая кошка попала под автомобиль. Пса решили назвать Гай, так пожелал Теренс, в честь главного героя своей любимой книги*.

Следующая неделя выдалась сумасшедшая. Одно модельное агентство плотно сотрудничало с салоном Теренса и Джима, так как для фотосессий очень кстати пришлись стильные ретро-байки – как говорил дед Маллиган, «жемчужины коллекции». Молодые люди устали спорить с капризной клиентурой, им ещё не приходилось иметь дело с акулами модельного бизнеса, а эти были настойчивые и вспыльчивые. Вот тут-то Джим и включил на полную мощность Джеймса Мориарти, что бесился внутри него от злости: он, театрально и обаятельно кривляясь, облачал в снисходительность всю свою напористость, чтобы вытянуть из клиентов лишний цент. Ни разу не выстилавшись ковриком под ногами, он уговаривал их на совершенно невыгодные условия, которые преподносил как эксклюзивные. Казавшиеся непробиваемыми, модельные агенты сдались, пали перед высокомерным очарованием Джима. Джима Мориарти.

Джим был почти без сил к исходу недели, он работал все семь дней, не заботясь о собственном отдыхе, столь велико было в нём желание уйти от переживаний и наваждения, вызванного появлением в его жизни Леони. Ему нравилось по нескольку часов кряду доказывать себе, как бессмысленно сейчас ему строить отношения, нравилось доказывать, как они не похожи с Леони, напоминая себе при этом, что сердце её занято… Фактически он отдавал себе отчёт в том, что мисс Маллиган ему нравится, что его эмоции и чувства приходят в особый беспорядок и в то же время упорядоченность рядом с ней, но разум его был раздражён: неопределённость со своей личностью нарисовала странного рода табу на всякого рода привязанности.

А что же тогда дружба с Теренсом?..

Таким вот нелепым способом он окончательно путался в лабиринтах своего сознания, не находя весомого и логичного аргумента, отчего он должен избегать «неосторожности» с Леони.

К его личному разочарованию, он всё-таки находил различные вымышленные причины, по которым ему непременно нужно было вновь увидеться с ней. Он даже, бывало, тратил часы, чтоб придумать более реалистичную причину своего визита к ней. А однажды, прогуливаясь по площади в центре своего городка, где проходила на данный момент ярмарка цветов, всерьёз заглядывался на восхитительные букеты, красовавшиеся на прилавках миловидных испаночек, сверкавших широкими улыбками. Особенно долго он рассматривал букет из белых цветов с крупными бутонами, названия которых не знал.

Вряд ли Джим отдавал себе отчёт, что своей суетливостью, рассеянностью и задумчивостью он напоминал всякого влюблённого парня. Однако Теренс ничего не знал о чувствах своего друга, оттого списывал такое странное поведение на усталость.

- Слушай, Джим, ты бы взял себе отпуск, а то совсем замотался! – ворчал на него Теренс.

- С чего это тебе вздумалось, что я вдруг устал? – искренне недоумевал Джим, насупив брови.

- Тут особо психологом быть не надо: ты какой-то вялый, весь в себе ходишь, ночами бредишь уже даже!.. Видно, что тебе необходимо выехать куда-нибудь, поваляться на пляже: вот ведь я съездил в свадебное путешествие – теперь как огурчик! Ощущаю себя превосходно, а ты здесь совсем закис, пока один на собственном хребту тащил наш салон, – Теренс облегчённо выдохнул и добродушно посмотрел на друга. – Вот не знал бы, что ты у меня такой своеобразный, решил бы, что втюрился в кого-то, – шутливо бросил он просто для веса в общей фразе.

- Ни в кого я не «втюрился»! – огрызнулся Джим, а глаза его бешено распахнулись, и нижняя губа задрожала и искривилась. Он выглядел совершенно как мальчишка, уличённый в мелком хулиганстве, который до последнего будет отстаивать свою неправоту.

Но Теренс не ожидал подобного всплеска, оттого был самую малость обескуражен и смущён.

- Ты чего взъелся-то как индюк? – он успокаивающе поднял обе ладони. – Я же говорю, совсем заработался…

***

Вечером Джим нагрянул в офис к Леони. Несколько раз отругав себя за дрожащие руки, в которых он держал латте, он направился к кабинету приятельницы. Было шесть вечера, сегодня они с Теренсом закрыли салон чуть раньше, а вот на работе у Леони творился настоящий караул: до официального конца рабочего дня оставался час, и суматоха и беготня достигли апогея. Со всех сторон раздавались телефонные звонки, начальница кричала, наполовину высунувшись из кабинета, мимо пробегали в сторону лифта те, кто сегодня «закончил пораньше».

Из-за угла вылетела Леони: всю её почти целиком не было видно, так как перед собой она несла огромную картину с какой-то художественно-рекламной графикой футуристического стиля.

- О да, у вас здесь чтят американские традиции, отрицающие всякую половую дискриминацию, – недоуменно оглядел её Джим, сдвинув саркастически брови.

- Все мужчины заняты просто!.. – оправдываясь, ответила Леони на выдохе.

- Дай-ка сюда этот несчастный «артефакт», – скомандовал Джим и взял из рук Леони картину.

Как только картина оказалась наполовину во власти Джима, Леони резко поставила её на пол и сложила руки поверх рамы. Её идеально приложенные с утра кудри растрепались, макияж потерял свежесть, а глаза лихорадочно вращались, сопровождаемые порывами тяжёлого дыхания. Женщины себя в таком виде обычно называют «ужасными» или «потрёпанными», хотя едва ли понимают, что в таком состоянии они куда естественнее, чем при фарфоровой идеальности краски, слоями покрывающей их лица.

- М, мой любимый латте! – она с дружеским нахальством выхватила из рук Джима стаканчик. – Это очень мило, что ты пришёл да ещё и не с пустыми руками, но прости, умоляю, – театрально-жалобным голосом причитала она, – у нас сейчас здесь настоящий дурдом, мне нужно столько всего успеть.

Ему показалось даже, что в её голосе звучала та торопливость, с которой обычно хотят живее спровадить. Ему стало невыносимо досадно.

- Я не хотел тебя отвлекать, честное слово! Всего лишь позвать на ужин… на дружеский ужин. Теренс, с тех пор как женился, стал отдаляться: я понимаю, это нормально, но я чувствую себя немного покинутым из-за этого. А у меня больше нет друзей, с которыми мне так… с которыми есть о чём поговорить и…

- Прости, не могу! – оборвала она его. – У меня столько работы. Извини меня, пожалуйста, я ни в коем случае не хотела бы…

- Эм, Леони, можно тебя? – осторожно спросил подошедший к ним Эван.

- Что случилось? Ты, ей богу, как дитя Эван: без меня давно бы вылетел из компании, – она наигранно закатила глаза.

Коллеги удалились, а Джим с любопытством начал наблюдать за ними. Горло ему царапала ревность, а на сердце была непонятная шальная радость, которая объяснялась лишь его самодовольством, с которым он смотрел в сторону мисс Маллиган и её сотрудника.

Он мало что слышал и понимал из диалога, но это и не сыграло бы хоть сколько-нибудь большой роли: он явственно видел, как возбуждены были нервы Леони, когда она, краснея и размахивая руками, пыталась объясниться с Эваном. При этом она всё ближе наклонялась в сторону своего коллеги, всё её тело открыто жаждало близости, а с языка меж тем срывалось совсем противоположное. Она напоминала мечущегося зверя: она не могла найти выход из клетки, оттого грызла её, свирепо ломилась, кричала и, вероятно, с одинаковой лёгкостью могла бы как приласкаться о руку своего «дрессировщика», так и вгрызться в неё с неистовой силой.

В этот момент случилось и ещё кое-что, что с треском выбило почву из-под ног окончательно обезумевшей Леони. Подле них очутилась секретарь миссис Саммерс, главы фирмы.

- Эван, ты уже освободился? Сейчас займут все самые приличные места в городе! – дрогнул писклявый, но весьма милый голосок.

Это была Джули – образец очаровательной бестактности, с всегда идеальным макияжем и причёской, с безупречным стилем в одежде, но преимущественно в розово-голубых цветах. Она отчаянно отстаивала собственный имидж дамочки среднего ума, но прелестной покладистости – та, на чьём лице не выражалось характера и индивидуальности или глубокой работы ума. Такие женщины как Джули всегда пользуются у мужчин успехом, считаются «мудрыми и терпеливыми», потому как умеют обстоятельно поддакивать и кивать, а также не к месту орудовать вырванными из контекста глубокомысленными и не очень цитатами.

- О, вижу, ты уже сам себя освободил от работы? – с деловым упрёком спокойно изрекла Леони и сложила руки на груди, осуждающе посмотрев на Эвана. – Рабочий день официально закончится через сорок пять минут, Джули, – злобно улыбнулась она секретарше.

На глаза ей вновь попалась скучающая фигура Джима, покачивающего одной ногой и то засовывающего, то вытаскивающего руки из карманов брюк. И в лисьих глазах её, прямо по зелёной радужке, пробежала искорка облегчения и злорадного упоения.

- Хотя знаете, идите сегодня пораньше… – отрешённо бросила Леони Эвану и Джули, направившись в сторону Джима.

Плавными, кошачьими шагами она подошла к своему приятелю и сладко-сладко, но до омерзения очевидно наигранным тоном сказала: «Я тут вспомнила, что могу всю свою работу перенести на завтра, ничего страшного в этом не будет. Так что да, я пойду с тобой поужинать», – она ласково провела рукой по его волосам на макушке.

Театральное представление удалось на славу: Эван и Джули удивлённо обернулись в их сторону.

Это странное действо было почти унизительным, но Джим не намерен был сдаваться или упасть духом, поэтому, подавив в себе гордость и себялюбие, он легонько кивнул Леони в знак согласия, хотя во взгляде его уверенно читалось: «Я всё понимаю, милая, не делай из меня дурака».

Дома Джиму не было покоя, он бегал из комнаты в комнату, приводя себя в надлежащий вид. Недолго думая, он надел деловой костюм: «Что за клоунада? Такое чувство, будто я иду туда важничать, а в этом прикиде я буду выглядеть попросту глупо – миллионер без миллионов – вздор, а не внешний вид! Я бы, во всяком случае, мог упиваться ломаемым ею представлением, поддержать эти глупые, жалкие попытки моей Леони самоутвердиться и якобы отомстить равнодушному возлюбленному… Где же тогда моё остроумие и ловкость ума? Я могу разрушить её убогий сценарий, это будет так легко, так грандиозно! Пусть она и не узнает о том, как я буду ликовать в душе. До чего же я люблю хитрить! О, как обожаю, когда люди думают, что провели меня! Они и понятия не имеют, что настоящая власть та, которую не видишь и не ощущаешь».

Джим так увлёкся своими думами, что упустил мгновение, когда его лицо в отражении вновь поддалось невиданным метаморфозам: с зеркальной поверхности ему вновь скалился и ухмылялся незнакомый человек с безжалостными глазами чёрно-карего цвета.

Они сидели в ресторане, и добротную часть вечера Леони говорила всякую чепуху, а её обычно сангвинические движения и жесты, были сродни истерическим метаниям. К тому же она пригубила пару бокалов красного вина, нервы её были расшатаны. Джим явился на ужин в костюме, хотя и чувствовал себя в нём неуютно. Поначалу он поддерживал их вздорную беседу, но постепенно его первоначальный пыл угас, Джиму уже не хотелось молчаливо смеяться над Леони – ему стало её жаль.

- Леони, – перебил он одну из её тирад, – Леони, если ты не перестанешь нести всю эту чушь, я уйду: прекрати, пожалуйста, – мягко сказал Джим и положил ладонь на её руку, которая покоилась на столе.

Она умолкла, вразумив, что ему каким-то чудом удалось уловить истинный характер её настроения. Леони с гонимым отчаянием посмотрела на Джима, и губы её дрогнули.

- Знаешь, в чём твоя истинная проблема? Ты не женщина для своего Эвана – ты танк: всё, что попадается на твоём пути, безжалостно ровняешь с землёй. Хочу тебя огорчить: даже таких уравновешенных и тихих, как твой принц в очках, это бесит и отталкивает.

- Хватит говорить мне эти непонятные вещи, – без особого упорства оборонялась Леони, тихонько высвободив свою руку.

- Наш разговор сегодня будет хотя бы гораздо осмысленнее и продуктивнее, если ты перестанешь разыгрывать этот жалкий цирк, – ни разу он ещё не говорил с ней так откровенно и жёстко. – Что такого необычного или постыдного в том, что женщина влюбилась в мужчину? Поверь, ты даже с нашим простофилей Теренсом не сможешь обсудить это, но я тебя выслушаю. Быть может, даже предположу причину твоих бед.

- Да, я без ума от него, – сдалась Леони и прикрыла глаза с ощущением снятого камня с души. – Только не нужно мне давать каких-либо глупых советов или жалеть меня, – она заговорила серьёзно и с толикой враждебности.

- Давать тебе советы? О, девочка, поверь, это последнее, чего я хочу! – его глаза блеснули, и Джим иронично оскалился. – Таким женщинам, как ты, советы негоже давать: они должны своим лбом сами прошибать стены. Всё, что я хотел сказать как мужчина – ты не очаруешь его, если будешь прессовать. А выглядит это просто ничтожно: дружелюбие твоей натуры негодует, а самодостаточность мечется из стороны в сторону, не хочет уступать добровольному подчинению, – он умолк на несколько секунд. – Не скажу более ничего об этом, всё остальное уже будет теми самыми злосчастными советами.

- Борюсь с диким желанием вмазать тебе по наглой роже, – грустно захохотала Леони. – Но ты прав, негодяй! – шепнула она, качая головой. – Прости, что бессовестно использовала тебя. И если ты не будешь против, мы можем уйти отсюда и поехать в какое-нибудь менее вычурное место.

- Я не буду против.

- Хорошо. Можем поехать ко мне… только не подумай ничего такого! – Леони в стыдливом протесте замахала руками. – Всё прилично и по-дружески.

- А я уж было понадеялся, – шутливо ответил Джим.

Они отправились пешком, но в дороге попали под проливной дождь. Леони, визжа как девчонка, прыгала через лужи, держа за руку Джима, и заливисто смеялась. Темнеющее небо пожирали кучевые, тяжёлые облака, обволакивая небосвод уныло-серой пеленой, из которой на тоскливую землю падали крупные капли. Порывистый ветер настойчиво трепал волосы Леони, разделяя их на влажные пряди. Воздух разрядился, стал тяжёлым, вобрав в себя терпкий запах стволов и асфальта. Лицо и руки Джима обдавало мокрой прохладой, и только пальцы его спутницы, горячие и цепкие, испускали жар её тела, радушно отдавая его Джиму.

Все его мысли растерялись, нервы пребывали в эйфорическом хаосе, который ему чудился покоем и упоением. Тяжёлое ощущение фальшивости и пошлости ситуации сменилось детским восторгом, желанием фатических бесед.

Они не говорили сейчас об Эване и о сложности чувств Леони к нему, оттого этот парень словно испарился из этого мира, и ревность Джима, прикрываемая иронией, также ушла.

Родители брата и сестры Маллиган оставили детям двухэтажный дом на окраине города, но Теренс три года назад предоставил его целиком Леони, так как внезапно захотел самореализоваться с нуля. Не так давно Леони на деньги своего любовника сделала в доме роскошный ремонт. Ремонт остался, а вот до дружка со времени их последней ссоры девушка так и не смогла дозвониться.

Вошли оба молча, и только на пороге расцепили руки; Леони с любезностью суетливой хозяйки стала искать гостевые тапки, а Джим, прислонившись к стене коридора, отчего-то самозабвенно и тихо захихикал. Мисс Маллиган вопросительно уставилась на своего гостя, вздёрнула бровки и имела решительность понять, отчего ему стало так весело. Через несколько секунд он успокоился.

- А у нас собака теперь есть, – медленно шепнул Джим в тишине тёмного коридора.

- Вау… Теренс мне ничего не говорил про животину. Хотя он в последнее время часто ни с кем ничем не делится: как будто женитьба сделала из него затворника; но впечатление у меня такое, что это всего лишь позёрство.

- Хм, неужели ты наконец-то это заметила? А я уж было решил, что я один насквозь вижу, что свадьба была убогой фикцией.

- Погоди, погоди! – изумилась Леони. – Я вовсе не так думаю. Я просто думаю, что Теренс заигрался в брак, но не в чувства: он любит Тину, пусть и не показывает этого в полной мере.

- Хах, оказывается, ты слепа до брата, – отметил Джим и приблизился к Леони, – а я ложно решил, что ты проницательна. Моё мнение таково, что ты идеализируешь Теренса по многим аспектам, хотя и не стоило бы: я много говорил с ним о Тине – он не любит жену, он, как бы это сказать, – Джим задумчиво запрокинул голову, – исполняет свой гражданский долг, – саркастично заключил он.

- Он всегда мне чудился героем и защитником, он таким и был по отношению ко мне, не могу ни в чём упрекнуть его, он старше меня на шесть лет, и…

- Стало быть, тебе двадцать пять? – перебил её Джим.

- С женщинами об их возрасте не говорят, – отшутилась она одной из банальных шуток, которые бросают на автомате, просто так. – И я хотела сказать, что до сих пор рядом с ним чувствую себя в безопасности. Да, он поверхностный человек, но добряк, согласись, Джим?

«Опять. Опять это смятение. Она вновь говорит мне «Джим» и смотрит так, словно мы знакомы сотню лет, и нет никаких преград».

Она смотрела в его лицо, выражающее полное отсутствие, и почувствовала неловкость из-за повисшего молчания.

- Ладно, проходи на второй этаж – там сразу будет гостиная, а я пока принесу чего-нибудь выпить, – по-хозяйски скомандовала Леони, дабы расстроить тишину.

Поднимаясь по лестнице, Джим с интересом разглядывал фотокарточки, висящие «лесенкой» на стене: чёрно-белые снимки начала двадцатого века, люди на них – с кукольным выражением лиц и контрастирующими на их фоне глазами, выражающими осмысленную умственную работу и бурлящую внутри жизнь. Вероятно, предки Леони и Теренса, так как фотографии были немного потрёпаны, явно висели здесь не только в декоративных целях.

Гостиная была просторная и уютная, кружевные короткие шторки украшали широкие оконные стёкла. В обстановке чувствовалась некая двойственность: очевидно, что Леони сохранила черты интерьера, который был задуман ещё родителями: смесь 50-х и 60-х годов. Но в основном элементы современных стилей, с чёткими линиями и светлыми тонами.

Леони бегом поднялась по лестнице, балансируя на ступенях, в страхе уронить бутылку вина и два хрустальных фужера.

- Мне здесь очень нравится. Чувствую себя комфортно… О, это что, ароматические свечки? – он засмеялся, взял в руки светло-жёлтую свечу и поднёс к лицу. – Не понимаю тех, кто покупает эту ерунду, ну да ладно: пахнет приятно.

- Это намного лучше запаха какого-нибудь холостяцкого бунгало, где воняет окурками и пивом, – важнически ответила Леони и сложила губы в смешливой улыбке.

Джим приблизился к полке из орехового дерева в стиле кантри.

- Старые добрые пластинки! Да тут целая коллекция! – обрадовался он и схватил целую пачку.

- Это папы с мамой…

- Боже, да ты богата! – весело причитывал Джим, перебирая пластинки.

- Перестань! Брось ты это старьё, давай выпьем, – со скептичной улыбкой изрекла Леони и налила обоим вина.

- Как же кстати здесь этот «доисторический» проигрыватель… – он подлетел к аппарату и поставил одну из пластинок. – О, – он блаженно поднял вверх указательный палец и прикрыл глаза, – слышишь?

Из проигрывателя полились нотки чего-то до боли знакомого, что-то из 50-х. Джим плавно приблизился к Леони, напевая себе под нос и пытаясь изобразить старые танцевальные движения.

- Вставай, пойдём-ка потанцуем, – говорил он, протянув ей руку, и глаза его добродушно сверкали.

- О боже, – Леони закрыла глаза ладошкой и рассмеялась. – The Everly Brothers?* Серьёзно?.. Ты настолько старомодный?

- Очень!.. – он игриво вздёрнул брови и улыбнулся одним уголком губы.

И в столь же старомодной манере он обхватил её стан и прижал к своей груди одну её руку. Джим ощущал, что до невозможности близок с Леони, и не потому, что сжимал её в покровительственных объятиях, а потому, что мог свободно говорить ей всё, что было на душе, и делать различные глупые и милые вещи.

Комментарий к 5 Глава. «Переступив черту»

* Под любимой книгой Теренса подразумевается “451 градус по Фаренгейту” Рэя Брэдбери. Главного героя романа зовут Гай Монтэг.

* The Everly Brothers - американский дуэт братьев Эверли, имевший большой успех в 50-60-х годах 20 века. В данном случае в качестве композиции, поставленной Джимом, имеется в виду их известная “All i have to do is dream”.

========== 6 Глава. «Пламя» ==========

Сегодня вечером он мог упиваться каждой секундой.

Он целовал Леони, крепко и отчаянно сжимая в объятиях, не обращая внимания, как её маленькие кулачки несмело упираются в его грудь в неравной борьбе. Она слабо постанывала, делая вид, что совсем не хотела того, что происходило. Но это не имело никакого значения.

Сегодня вечером он мог упиваться каждой частичкой её дрожащего тела.

На стене совершали свой торопливый тихий ход стрелки часов, лунные отблески бегали по столу, по тумбе да полкам с книгами и пластинками. Небо, слабо подсвеченное фонарями, отдавало блёкло-синий свет шторам и стенам.

Сегодня вечером он получит её всю…

Но Джим открыл глаза.

Отчего-то он был в своей комнате, а не в гостиной Леони, и почему-то тиканье часов раздавалось другое, более знакомое, но не то. Вот стоит его стул в углу, а вот и камин, на котором стоят его антикварные часы. И он совершенно один.

«Почему окно не закрыто? – рассеянно и наивно думал Джим, сонно потирая глаза и волосы на затылке. – Какой холодный ветрюга… Одному здесь холодно и жутко».

Холодный воздух ноября врывался в комнату, трепал листы документов и зарисовок на столе. И опустошающее чувство вонзалось под рёбра, что нечто столь желанное было всего лишь сном, буйством фантазии воспалённого разума, заполонённого сантиментами и помыслами о любви и близости.

Джим, раздосадованный своим пробуждением, сел на край постели, сложив замочком руки сзади, на шее, и не услышал, как пёс Гай, сочувствующе скуля, подошёл к хозяину и уткнулся мокроватым носом в его колени. Джим вздрогнул от неожиданности и, увидев перед собой собаку, слабо улыбнулся жалостливой улыбкой и стал поглаживать пса по морде и почёсывать ему за ушами. Его досада сменилась ребяческим умилением. Охваченный странным порывом, какой случается при внезапном пробуждении посередь ночи, он живо оделся и отправился погулять с Гаем.

Природа будто смилостивилась перед ночными путниками: ветер стих, мокрый холод сменился свежей прохладой, а воздух стал ещё прозрачнее и чище, окутывая лицо и щекоча лёгкие.

Сколько они не виделись с того вечера? Может, несколько недель или всего лишь пару – всё одно: Джиму уже всё время вдали от Леони казалось тягучим, вязким, как при долгом и нервном ожидании.

«Я влюблён? – смеялся Джим самому себе, запинаясь на каждом шагу и устремив взгляд в небо. – Неужели я влюблён?»

И тут вдали, из-за невысокого холма, показалось солнце, отбросив яркий багрянец на дома, деревья и кусты, и словно по команде дирижёрской палочки запели птицы. Ветерок сделался ласковее и теплее, кое-где стали заводить машины те, кому на работу нужно явиться в шесть утра. Мир проснулся и открыл глаза, вдохнув свежесть этого дня.

«Я влюблён».

***

США, Нью-Йорк, октябрь, год спустя.

Перед зданием Метрополитен-оперы собралась внушительная толпа: родственники заложников, полиция, зеваки, а также сотрудники оперы, которым посчастливилось в этот день отдыхать по случаю выходного. Разумеется, туда-сюда сновали журналисты и репортёры, жадно поглощая комментарии и интервью у представительных лиц и полицейских. Площадь была охвачена паникой, суетливой болтовнёй и плачем.

Шерлок Холмс и Джон Ватсон приехали в машине сотрудников полиции, чтобы не привлекать к себе настырного внимания СМИ. Автомобиль был припаркован через дорогу, слева от главного здания оперы.

- И ты вот так просто пойдёшь туда… к нему? – тревожно спросил Джон, изрядно уставший и раздражённый молчанием Шерлока, смотрящего на людей, ютящихся на ступенях, ведущих к площади. – Ну, разумеется, у тебя есть план, – отвечал самому себе Ватсон, сжимая от нетерпения кулаки и расхаживая вокруг друга, – Мориарти не удастся провести тебя и в этот раз… Ну что же ты молчишь?

- Расслабься, – просто, почти буднично бросил Шерлок и закурил.

- О, – Джон тяжело вздохнул, – только этого ещё не хватало: неужто в Америке запрещены для продажи никотиновые пластыри?

- Я думаю, – не обратил внимания Холмс на замечание Джона.

- Ничего не могу понять. Зачем так надолго залегать на дно, водить за нос спецслужбы, тебя? Я, конечно, догадываюсь, что, как обычно, что-нибудь важное упускаю, но всё-таки не могу взять толк…

- Я тоже, – перебил его Шерлок и сосредоточенно сощурился: – игра без подвоха, без выдумки! Зачем так просто?! Без шика и изворотливости – всего лишь здание оперы взял… И то размах лишь в размерах здания ощущается, а игра так и вовсе не стоит свеч!..

Джон внезапно успокоился, осознав, что был с Холмсом на одной волне: обоим была не совсем ясна «соль игры». Никакой увертюры, сразу кульминация, призывающая к развязке.

- Он будто бы… растерян? – изумился Шерлок, вглядываясь в одну точку. – Словно желает наверстать упущенное. Будто бы так только надо, всего лишь для галочки… Подвох не в игре, а в нём, – осенило детектива, и в глазах его сверкнул боевой огонёк.

К друзьям спешно подошёл офицер полиции, а за ним семенил маленькими ножками низенький журналист в огромных очках, которые озабоченно поправлял на бегу.

- Только этого ещё не хватало, – проговорил себе под нос Шерлок, закатывая глаза и демонстративно отворачиваясь. – Никаких комментариев! – бросил он журналисту избитую фразу, которую, вероятно, подслушал по телевизору из политических новостей.

- Но у меня всего лишь парочка малю-ю-сеньких вопросиков, и всё! – гнусавил неугомонный журналист, посекундно тыкая пальцем себе в переносицу.

- Вы же его слышали! – вмешался Джон. – Лучше уйдите, не хотелось бы, чтобы сюда сбежалась толпа ваших коллег.

Внезапно на большом плазменном экране, специально вывешенным на фасаде главного здания для трансляции, появилось изображение. Из массивных колонок раздался оглушительный звук. На экране играл оркестр под дулами автоматов, а на месте дирижёра эксцентрично, но весьма вальяжно кривлялся Мориарти, скалясь и самозабвенно радуясь устроенному им спектаклю.

«Это просто отвратительно», – грустно выдохнул Ватсон, приложив ладонь к лицу. Шерлок же стоял неподвижно, не выражая охвативших его эмоций, и с особым вниманием наблюдал за изображением. Вскоре трансляция прекратилась, стерев с экрана изящную клоунаду Джеймса Мориарти. Сегодня уже он звал Шерлока на конфронтационное чаепитие.

Журналист, не добившись эксклюзивных подробностей, удалился.

«Хм, отправился оповещать своих «коллег по несчастью», что мы здесь, отомстить захотел, как жалкая крыса. У нас не так много времени, чтобы оговорить основные моменты», – кажется, не совсем уверенно, но Холмс что-то придумал.

За спиной Шерлок услышал торопливый стук каблуков, лёгкий аромат французского парфюма, явно нанесённого с утра, потому что сейчас от него остались лишь завершающие ноты. Чьё-то прерывистое дыхание, а затем стыдливое затишье.

- Вы мистер Холмс? Шерлок Холмс? – бормотал тихий голос, полный отчаяния.

Обернувшись и с ног до головы оглядев обладательницу голоса, Шерлок с успокоением заключил, что она не журналист, но всё-таки испытал лёгкое раздражение, поскольку предположил, что она родственница кого-нибудь из заложников и сейчас начнёт слёзно умолять его о чуде.

- Не буду обещать, что с вашими родственниками всё будет в порядке, но постараюсь сделать всё, что от меня зависит, – с напускной вежливостью, будто читая с листка, ответил детектив и сделал хмурую мину.

- Я, я не… – девушка растерялась, видимо, не ожидала холодности со стороны Холмса.

- Ах да, извините, не родственники – бойфренд, с которым вы расстались не столь давно, – нарочно ленясь объяснять детали, сухо изрёк он. – А кулон, тот, что сейчас украшает вашу шею, сегодня вдруг напомнил вам, что смерти благоверного вы всё-таки не переживёте, – Шерлок говорил почти равнодушно, но любой не знакомый с ним точно решил бы, что это насмешка.

- Я вовсе не помощи пришла просить, мистер Холмс, и уж тем более не заставлять вас слушать мои мольбы, – проглотив его бестактность и совсем не обращая внимания на «чудеса дедукции», ответила незнакомка. – Я Леони, – она беззлобно протянула ему руку, но затем сконфузилась и одёрнула её, чтобы оправить растрепавшиеся локоны.

После сказанного девушкой Шерлок на секунду задумался и неожиданно для самого себя заинтересовался незнакомкой.

- Мистер Холмс, времени ждать нет, – обратился к нему офицер полиции, – у вас что-то случилось? – спросил он Леони.

- Не стоит, сейчас мы закончим, – поспешил спровадить его к машине Холмс и вернулся к Леони.

- Пожалуйста, не сочтите только меня глупой или сумасшедшей. Я знаю, сейчас все на грани, вы на грани, и в любую секунду какой-нибудь неосторожный шаг может привести к непоправимому, – чувствовалось, что это лишь неловкий пролог, желание убедить в собственном здравомыслии, хотя о каком здравомыслии могла идти речь при взгляде на ломание рук, дрожание губ, подступающие слёзы. – Я не знаю, что за дела у вас с Джимом… с Мориарти, – она нервно вздохнула, опустошённо посмотрев впереди себя.

- И?.. – задержав дыхание, готовясь удивиться, только и выдавил из себя Шерлок.

- Пожалуйста, не ходите туда, мистер Холмс, – печально молила Леони и почему-то взяла обеими руками его руку, по-женски наивно пытаясь повлиять на него. – Если вы только позволите мне… чуть-чуть… всего лишь немного поговорить с ним, обещаю вам, я сумею найти нужные слова. Я знаю, что смогу. Я знаю его.

- Не может быть… – изумлённо и тихо вырвалось у детектива.

Нахмурив деловито брови и насупившись, он с нахлынувшим любопытством вновь оглядел свою внезапную собеседницу. Это было чем-то из рода фантастики. У Мориарти, у злодея-консультанта, который обещал Холмсу выжечь сердце, у него самого оно горело в пламени, по причине настолько прозаичной, что проще было бы расхохотаться. Разрозненные пазлы огромного панно начали складываться в причудливую и невероятную картину. И что же особенного было в этой женщине, что стояла перед ним? Ничего. Заурядная внешность, заурядный характер, заурядная профессия, вероятно, взгляды на жизнь у неё тоже были заурядными. Он не мог логично себе объяснить этого (интуиция лишь подсказывала), но отчего-то он верил этой девушке, ведь порой разгадка кроется как раз в самых незначительных, обыденных вещах и обстоятельствах, Шерлок много раз убеждался в этом.

Подвох действительно был в самом Мориарти. Разгадка была в смятении: он любил, и он взбешён, оттого весь этот сумбурный вялый цирк.

Шерлоку не нужно было вести беседу о чувствах, прикидываясь психологом, чтобы всё понять, чтобы оценить возможности этой девушки и потенциальные риски. Он не верил, что любовь совершит над Мориарти чудо, он всего лишь осознал, что любовь позволит ему выиграть время. Где бы все эти годы ни скрывался злодей-консультант, с ним случилось нечто неизлечимое: Шерлок услышал этот яд в ласковом голосе Леони.

Джон Ватсон и офицер стояли чуть поодаль, наблюдая за беседующими. Обоих мужчин мучило любопытство, потому что было отчётливо видно, что Холмс и девушка о чём-то договорились, и детектив смотрел на неё с участием и сочувствием, что немало удивляло в первую очередь Джона.

- Я пойду за ней следом, постараюсь проскочить незамеченным.

- Что? Куд… за кем ты пойдёшь? – Джон выкатил глаза, ничего не понимая. – Шерлок, может, ты потрудишься объяснить, что ты задумал! И почему эта девушка? Зачем подвергать её опасности? – Ватсон решительно ничего не мог взять в толк.

- Джон, оставайся здесь, с капитаном Мэдисоном, обещай мне, – наспех бросил другу Шерлок. – Мне кажется, это гениальный план, ты и представить себе не можешь! – его лицо просияло, словно у охотника, выследившего жертву. – О, эта игра будет грандиозной! – усмехнулся он самому себе, но его восторг не остался незамеченным Ватсоном.

- О боже, – Джон смиренно выдохнул, осознав, что не допытается у Шерлока подробностей.

О чём друг договорился с этой девушкой, осталось загадкой. И Джон ощутил ставший давно уже знакомым щемящий страх, острый вкус тревоги.

Шерлок и Леони, стараясь быть незамеченными журналистами и толпой, подкрались к чёрному входу, где уже стояла бригада группы захвата. Холмс лично знал командира, для которого вёл неделю назад расследование по делу похищения его дочери. Это обстоятельство сыграло решающую роль, и бойцам был отдан приказ пропустить двоих внутрь.

***

Ноябрь, годом ранее.

Объятый сладостным чувством осознания в себе любви, Джим, словно обезумевший, хотел признаться Леони. На него, в сущности, напала дремота, в силу того, что он мало спал, к тому же мозг его, пересытившись кислородом, шутил странные шутки, рождая сумасшедшие идеи и предприятия.

Минув порядочно кварталов пешком, Джим приблизился к пункту назначения. Дом Леони был окутан прозрачным туманом, рассеивающимся с нарастанием тепла. Как в бреду, Джим очутился на пороге и надавил на звонок. Послышались шаги: тяжёлые, шаркающие – не женские вовсе. Дверь открыл здорового вида мужик по пояс раздетый, с заспанными глазами. Проведя рукой по блестящей лысине и пару раз чавкнув, он с удивлением уставился на Джима щурым взглядом.

- Утро доброе. Тебе чего, чувак? – лениво поинтересовался субъект и закурил с видом очень важным.

- Эм, да я тут… – волшебство мгновенно испарилось, уступив место удручающей и нелепой реальности. – Я гулял вот… с собакой. Зашёл поздороваться, – мямлил Джим, глотая слова. – О, Леони!.. – с самым что ни на есть глупым видом крикнул ей Джим и вдобавок помахал рукой.

За спиной незнакомца показалась Леони в коротком халате и с растрёпанной косой.

- Доброе утро, Джим, – с доброй улыбкой, контрастирующей на фоне хмурой физиономии лысого парня, ответила мисс Маллиган и сонно прижалась головой к двери. – Ты с Гаем гуляешь! – по-детски воскликнула она и присела, чтобы погладить пса. – Привет, мой хороший! – она игриво стала чесать густую шерсть на шее и груди зверя. – Калеб, это Джим, друг моего брата, – обратилась она к лысому субъекту, – Джим, познакомься с Калебом: мы помирились пару дней назад.

- О, как мило, – иронично буркнул Джим и протянул руку Калебу, натянуто улыбнувшись.

- Может, зайдёшь, выпьешь с нами кофе? – пытаясь быть вежливой, скромно предложила Леони.

- Нет, нет! Что ты! – подняв кверху ладони, ответил Джим, распахнув глаза. – Я дома уже пил чай. Спасибо… Э, я пойду тогда, – неловко заключил он и поспешил скорее прочь от своего позора.

До этого момента «призрачного» любовника Леони, о котором она рассказывала, словно и не существовало. Теперь этот здоровяк нарисовался, словно верстовой столб на дороге, он сделался реальным.

«…а парень, с которым я встречаюсь на данный момент – кретин, но почему-то он очень приятен маме: она долго упрашивала меня принять его ухаживания», – зазвучал в голове Джима голос Леони, напомнивший ему об их первом откровенном разговоре в автомобиле. Кстати, этот автомобиль принадлежал Калебу – да, да, именно вот этому самому Калебу, который чесал свою блестящую репу и сонно закуривал полуголый на пороге дома Леони. «До чего гадостно об этом думать», – беспомощно думал Джим.

Его более всего волновало сейчас не то, что Леони вновь сошлась с таким ничтожеством, не то, что он хотел спать, а то, насколько всё вышло жалко и смешно, обрубив на корню светлые и пылкие порывы сердца. Джиму хотелось провалиться сквозь землю, или даже завернуться в одеяло и уснуть – даже этого будет достаточно – только бы изгладить из памяти это отвратительное ощущение собственного провала.

После этого случая он много раз хотел заговорить о своих чувствах с Теренсом, его буквально душило желание высказаться, ощутить поддержку и понимание. Но здравый смысл подсказывал ему умолкнуть и даже неиметь попыток излить душу другу: что мог сказать Теренс на такое заявление? Он бы всего лишь кинул какую-нибудь пошлейшую шутку, дал бы поверхностный и пустой совет (что было бы ужаснее всего с его-то отсутствием чуткости в понимании людей). И Джим молчал.

Но было вместе с тем кое-что ещё: его неодолимая тяга из прошлого – быть всегда королём, быть всегда в выигрыше, оттого он страстно желал заполучить Леони, позабыв о её чувстве к Эвану, забыв даже свой нелепый позор перед её дружком – ничто уже его не пугало.

Джим вынашивал свои эмоции целый месяц, борясь с собой.

Шёл второй день декабря, резко похолодало, и по утрам на землю ложился тонкой коркой пушистый иней. Целую неделю в салоне почти не было посетителей, что весьма взволновало Теренса и стало причиной его отъезда в Лос-Анджелес в поисках прибыльных клиентов. Джиму же он дал поручение заручиться поддержкой Леони в плане рекламной кампании.

Так вышло, что эта просьба совпала с пиком внутренних метаний Джима, он был на пределе.

Он явился в офис к мисс Маллиган в обед. Всю дорогу Джим убеждал себя не наговорить лишнего, «пустого», но именно это-то и волновало его больше, чем реклама для салона Теренса. К счастью, он обнаружил, что почти успокоился, когда опустился в кресло напротив Леони: они обсуждали исключительно дела, перекинулись парочкой приятельских шуток даже. Но между делом Леони стала поглядывать в сторону вернувшегося с обеда Эвана: её коллега тут же заговорил с подбежавшей к нему Джули, мило улыбаясь ей, одаривая её бархатом своего голоса.

- Знаешь, это уже просто смешно, – спокойно, но с насмешкой выпалил Джим, когда Леони в очередной раз повернула голову в сторону Эвана.

-Что ты имеешь в виду? – надула Леони губки, нахмурившись.

- Всё никак не могу в толк взять, почему сильные женщины так часто изнывают по убожеству. Он, быть может, и выглядит интеллектуалом, носит дорогие очки в толстой оправе да читает заумные книжки, но каким нужно быть придурком, чтобы млеть от девиц подобных этой кукле.

- Джим, придержи-ка поводья… Что с тобой? Откуда эта желчь? – она оторвалась от документов и посмотрела прямо в глаза своему приятелю.

- Я говорю о тебе, Леони. Да уж если вдуматься, я только о тебе и говорю, – не следя за словами, неосторожно сказал он. – У тебя нет ни грамма самоуважения, если ты позволяешь себе настолько жалеть саму себя: плевать, с кем спать и жить под одной крышей – зато не одна! Плевать, что этот пустышка интересуется исключительно инфантильными и глупыми – зато у тебя к нему любовь. Где-нибудь лет в сорок ты оглянёшься назад и разрыдаешься, потому что…

Джим не успел окончить свою бурную речь, поскольку в ушах у него зазвенело, а щека загорелась краской – Леони отвесила ему добротную пощечину. На глазах её выступили слёзы, а в горле встал ком.

- Замолчи, – горько шепнула она. – У тебя совести нет, – Леони закрыла лицо руками в попытке удержать рыдания. – Неужели ты настолько меня ненавидишь, что рано или поздно не упускаешь случая, чтобы уколоть меня, обвинить в слепоте? В твоей дружелюбной улыбке так часто таится слабо угадываемая злоба, и мне страшно всякий раз понимать, что она обращена ко мне.

Джиму стало не по себе, его словно обухом ударило, рот его скривился и губы затряслись.

- Нет, нет, ты опять меня не так понимаешь, Леони!..

- Говори тише, мы не дома,– стыдливо, но резко оборвала она его.

- Подумать только, ты решила, что я тебя ненавижу, – на его губах заиграла истерическая улыбка. – Ты очевидное всегда называешь противоположными именами – это твой восхитительный талант, – его глаза безумно заблестели.

- Что? – угадав истину, но всё ещё отгоняя её прочь, удивилась Леони и крепко сжала лежащие перед собой на столе руки в кулачки. – Нет… перестань, – она подскочила и взяла его за руки, поднимая с кресла, – уходи сейчас же, – растерянно шептала она, глаза её всё больше округлялись. – Джим, пожалуйста, уйди, прошу тебя! – всё так же тихо, но отчаянно бормотала она, упираясь руками в его грудь.

«Поразительно! Неужели с ней это именно так? Она боится моей любви к ней больше, чем ненависти и презрения. Совершенно странная женщина. До чего она хороша в своей беспомощной борьбе, когда гнев её сменяется женственной беззащитностью. Как бы я хотел её такую целовать и прижимать к себе!» – бесстыдно думалось Джиму, пока он двигался спиной к выходу.

- Ну всё, хватит, Леони, – он перехватил её руки, взяв за запястья и с нежностью прижал к своей груди, когда они остановились на лестничной площадке. – Если это увидит миссис Саммерс, получится страшно неловко. И до чего ты забавна в своём негодовании: воешь о невозможности любви в собственной жизни, а стоило только мне открыть рот, как ты гневно гонишь меня за порог.

Леони чуть сгорбила плечи, пытаясь высвободиться из его хватки. Никогда ещё он не видел её такой смешной и очаровательно хрупкой. Осознав тщетность своих попыток, Леони в бессилии прильнула к Джиму, уткнувшись лицом в его шею, и тяжело задышала, успокаиваясь. «Пусти», – со слезливой женской хитростью жалобно сказала она. Джим добросердечно засмеялся в ответ и крепко сжал её в объятиях, поцеловав в рыжую макушку.

========== 7 Глава. «Твои черты» ==========

«А если бы и она меня любила? Так же, как любит его… Нет. Лучше, больше, чем его! Всё внутри меня алчет любви, словно меня никто никогда не любил».

Сон не шёл к Джиму, обрывки этого дня въедались в память, подхлёстывая эмоции. Ему чудилось, будто обе руки его до сих пор горели от жара объятий, в которые он заключил беспокойную Леони.

«Всё отныне между нами иначе. Как бы она меня не оттолкнула, ведь это убьёт меня; я не собираюсь проигрывать: ни Эвану, ни этому лысому чёрту, ни ей самой… Было бы правильно благородно уйти в сторонку, чтобы не смущать её, но я не в силах: я хочу её смущать, хочу вызывать в ней негодование и смятение, хочу видеть её испуганные глаза, полные обожания! Во мне одновременно столько гадости и нежности, и я желаю выпустить их на свободу».

Но прошла неделя, а решительность Джима стала сходить на нет. Теперь он не знал, как подойти вновь к ней, как начать разговор, все его прежние смелые порывы угасли.

Но время даром не теряла Леони. После вспышки между ней и Джимом, она захотела во что бы то ни стало доказать самой себе, что она «не гонит любовь за порог», что она не «танк». Вдохновлённая решительностью и напористостью Джима в тот день, она твёрдо вознамерилась добиться расположения Эвана. До того стала она с коллегой мягкой да покладистой, уступчивой и терпеливой, какой не была с ним ни разу. Эван не узнавал в этой новой Леони ту Тэтчер и гильотину, что каждый будний день обрушивала на него бурлящую внутри злобу и раздражение.

Однажды она даже принесла ему утром кофе. Внутри Эвана случился самый настоящий перелом.

- Доброе утро, мисс Маллиган… Эм, кофе? Это розыгрыш? – несмело сказал он.

- И вам, доброе утро, мистер Стенли, – любезно кокетничала Леони, плавно протянув ему стакан. – Решила зарыть топор нашей невидимой войны.

- К слову, война была лишь с вашей стороны, я только…

- Да. Я знаю, и сожалею, что вела себя так… предвзято… да! – она не нашла более подходящего слова. – Ты хороший парень, Эван, пусть я сейчас фамильярничаю, но это искренне.

- Думается мне, что это неплохое начало, – и он одарил её своей самой очаровательной, той божественной улыбкой, какую вручал лишь друзьям и женщинам, которые были ему приятны.

Леони ощутила блаженную дрожь в коленях и неистовый стук сердца, празднующего первую победу.

С этого момента её отношения с Эваном потеплели и стали набирать обороты.

Джим явился к Леони в середине декабря, он был готов объясниться, расставить точки над «i», но застал девушку в самой неожиданной компании. Леони сидела на краешке рабочего стола Эвана, ярко жестикулируя в своей любимой манере: она рассказывала ему о каком-то новом рекламном проекте, посвящённом приезду музыкальной группы.

Джим уверенно, но неспешно приблизился к беседующим и легко коснулся плеча Леони. Её тело вздрогнуло, напряглось, она резко повернула голову в его сторону и почти неслышно издала стон удивления и испуга. По её пухлым губам пробежала фальшивая улыбка, и она ответно взяла Джима одной рукой за ворот пальто, изображая приятельскую близость.

- Давно не виделись, Джим, – отстранённо заговорила она. – Ты, кажется, много работал? Мне Теренс говорил, что с вами работает сейчас какой-то крупный заказчик из Сан-Франциско.

- И тебе привет… День добрый, – Джим исключительно из приличий обратился к Эвану, – мистер Стенли, если не ошибаюсь? – он пожал руку Эвана.

- Да, всё верно, рад знакомству, – он не был рад.

- Если не сильно потревожу, могу я украсть у вас мисс Маллиган на обед? Как раз время подошло, – простодушно заявил он, забавно поджав губы и распахнув глаза.

- Нет! – тревожно вскрикнула Леони, но тут же снизила тон и натянула кривую улыбку. – Нет… я сейчас никуда не собиралась, я не голодна. И вообще у меня столько заказов, пойду, пожалуй, работать.

Она соскочила со стола и торопливо зашагала в свой кабинет.

Джим был взбешён её поведением: «Всегда она при нём пластмассовая, фальшивая, суетливая – так раздражает её трусость в подобных ситуациях. Девушка на руководящей должности с подобными заморочками – фантастическое веселье со стороны!»

Он решил её перехитрить.

Вопреки всем своим планам на серьёзный разговор и пламенное выяснение отношений, он заговорил о пустяках. Леони впала в некоторую растерянность, потому что ожидала, что разговор с Джимом будет носить деликатный характер, что, возможно, он будет о чём-либо просить её. Но всё его тело, лицо были расслабленны, уголки губ подёрнул еле уловимый хитрый оскал. Руки его праздно блуждали по краю её стола, касаясь всего, что покоилось в небольшом рабочем беспорядке. Большим и средним пальцем он ухватил какой-то черновой листок и чёрную гелевую ручку.

«К чему это необъяснимое затишье? Смотрит так странно… неприятный, леденящий взгляд, хотя рот улыбается и брови причудливо изогнулись дугой. До чего напоминает зверя, готовящегося к прыжку. Мне с ним так просто, но в то же время сложно, как бы тривиально это ни было: все, кого я знаю, мне понятны, предсказуемы, они либо нестерпимо сложны и глубоки, либо простаки до умиления. Но я всегда знаю, чего от них ожидать, и чья-либо сложность из них не удивляет меня, не вгоняет в пугающее смятение».

Разговор оборвался, потому как Джим заметил, что мысли Леони были где-то далеко, выражение её лица стало немного отстранённым. Ему не стало скучно, тишина его не душила, и осознание этого окрылило его. Левая рука его стала выводить на листке линии, округлые, плавные, чем больше Джим наносил этих линий, тем более знакомыми ему чудились очертания, что образовывались на белизне листа. Вот изгиб её хрупкой шеи с двумя крохотными чёрными родинками, выпуклость плеча, переходящая в наброски ткани её блузки; у неё немного топорщится ворот, и небрежные складки материи образовались под декоративным поясом; губы у неё смешно поджаты… он несколько раз обвёл губы, и они выделились на белом лице так же, как и большие, словно у лани, глаза с длиннющими ресницами… Ещё пара штрихов к её растрёпанной косе, пара завитков, обрамляющих невысокий лоб.

Но чем больше и интенсивнее Джим обводил линии и наносил штрихи, тем быстрее стала испаряться его сосредоточенность. Мысли стали тяжелеть, голова показалась ватной, дыхание сбилось.

В кабинете было тихо, Леони и не почувствовала в воздухе всё нарастающего трепета Джима, жадно изучающего её взглядом.

- Хм, а знаете, похоже, – раздался над головой Джима чуть насмешливый, намеренно добродушный, но всё-таки тяжеловатый женский голос.

- Миссис Саммерс! – Леони округлила глаза, испуганно подняв голову.

- Надеюсь, вы хотя бы делом заняты, а не болтовнёй… Потому что вашего друга я хорошенько запомнила, – она деловито и властно приподняла одну бровь: – вы у нас, можно сказать, прописались, мистер, – заключила начальница, обратившись к Джиму.

Джим свернул в кулак листок с рисунком, встал с кресла и взволнованно оглядел миссис Саммерс.

- Я уже ухожу, не сердитесь на мисс Маллиган: клянусь, она не отвлекалась, это всё я сам, – он обаятельно улыбнулся и слегка кивнул в знак извинения.

- Да вы тот ещё прохвост, – миссис Саммерс хитро сощурилась и поправила свои дорогие очки: она скрывала это за высокомерием, но Джим произвёл на неё приятное впечатление. – Давно рисуете? – как бы нарочно изобличая его тайну.

- Что? А, нет… Я не рисую… совсем, – он бросил листок в корзину для мусора. – До встречи, Леони, – наскоро бросил на прощание и скрылся за дверью.

- Любопытный молодой человек, – загадочно изрекла миссис Саммерс.

***

США, Нью-Йорк, октябрь, годом позже.

Шерлок, успевший перед приездом в Линкольн-центр изучить план здания оперы, ловко шагал по коридорам, которые ещё не успели облюбовать наёмники Мориарти. Леони молча шла за ним следом, сжимая руки, ставшие влажными, в кулаки. На удивление было пронзительно тихо, словно все до единого, что были захвачены в заложники, уже ни на что не надеялись, а начали безмолвно молиться. Леони становилось дурно с каждым новым шагом, желудок ей скрутил тугим узлом страх, но чувства её были настолько возбуждены, что волнение притупляло ужас.

Они поднялись на верхний ярус, под потолком, где не было никого: людей согнали оттуда вниз, на балкон и в партер, многие ютились у оркестровой ямы.

- Странно, что людей сравнительно немного, учитывая, что опера рассчитана почти на четыре тысячи мест, – удивившись, шепнула Леони, в страхе хватаясь, словно ребёнок, за рукав пальто Шерлока.

- Вы не наблюдаете за новостными сводками? Вокруг представления разгорелся скандал, и вся чопорная «благопристойная» (он подчёркнуто пренебрежительно выделил этот эпитет) элита вернула билеты за два дня до премьеры, – ровно и самодовольно ответил Холмс.

Зоркий глаз детектива беспрепятственно нашёл Мориарти: он сидел в ложе на противоположной стороне, на третьем этаже. Вся его поза – постановочно-царственная, праздная, изображающая скуку и предвкушение – свидетельствовала о том, что он уверенно ждёт Шерлока.

- Но я не приду, – неосознанно торжественно произнёс Шерлок вслух обрывок мысли, распахнув глаза и глубоко вдохнув.

- Что? – Леони не имела возможности поспевать за думами детектива, потому ничего ещё не понимала.

- Как самонадеян… Жаль, что чай уже остыл, – иронично заключил он, покидая зрительный зал.

Шерлок и Леони направились к противоположной стороне, где сидел Мориарти. В проходных никого не было, никто не преграждал им путь. «Он меня ожидает, его «собачонки» осведомлены, только поэтому нас никто не схватит в коридорах… Думай!.. – приказывал он себе, жмурясь на ходу из-за внутренней умственной работы. – Она мой козырь, то, в чём я, вероятно, слепо уверен. И если кто и спасёт всех этих напуганных людей, то именно она, не я… Скверная развязка. Не люблю быть на краю основного действия, но иного пути нет, я вынужден рискнуть всем».

Как только впереди показалась дверь, ведущая в зал к ложам, Леони неожиданно осознала, что стоит перед входом одна. Куда испарился детектив, было неясно. К горлу словно подползли невидимые путы и окутали его изнутри, причиняя сухую боль, от которой было невозможно сглотнуть. Леони сразу вспомнилось отчего-то, как она ещё малышкой упала с яблони в саду у дедушки, рассекла колено и вопила что было сил, так неистово и громко, что сбежались не только родители и соседи, но и проходящие мимо. Подростком она набивала в салоне татуировку розы на лопатке, проклиная всё на свете и свои капризы, а на первом курсе ей вырезали аппендицит… Вспомнилась в миг вся-вся физическая боль, какую только ей привелось испытать за свою недолгую жизнь, но её теперешнее состояние душевных мук, неуловимых глазом, неосязаемых казалось ей нестерпимее и больнее всей минувшей боли.

«Что находится за этой дверью? Наверное, я должна спросить себя кто, но я не знаю, человек ли там теперь находится вообще…»

Ей стало стыдно за это умозаключение, хотелось говорить себе, что она любит Джима и не верит в то, что он плохой человек, но рассудок шептал обратное – до отчаяния неутешное и гадкое.

Небрежно и неуклюже поправив зачем-то растрепавшиеся ещё больше локоны, отряхнув с рукава жакета соринку, Леони обхватила обеими руками себя за плечи, вздрогнула и нервно выдохнула. Она умоляла себя сделать хотя бы один шаг.

Леони, пошатнувшись из-за иссякших сил, вошла в дверь и обернулась направо: Джим сидел к ней спиной, закинув одну ногу на колено. Он услышал шаги и издал мерзкий смешок.

- Не правда ли это уже становится по-своему обыденностью? – твердил он совсем ей незнакомым голосом. – Мы с тобой и наша нескончаемая игра! – надломлено и вычурно воскликнул он. – Признаться, Шерлок, я немного заждался, но ты проходи, – взяв в руки чашку на блюдце, он резко поднялся и величественно повернулся, – совсем не ожидал, что…

Фарфоровый звон заглушил хлёсткую речь. Его чёрные глаза округлились, неистово изучая взглядом хрупкую фигурку его Леони. Нечто позабытое, похороненное в недрах сознания явило себя вновь как ни в чём не бывало: у Джима задрожали колени. Мориарти слегка отшатнулся назад, не в силах поверить в увиденное. В голову ему не приходило, что это проделка Шерлока, что это ловкий ход, который может обернуться для него роковой ошибкой; он не мог справиться с потрясением и отравляющим восторгом.

«На ней жакет её любимого синего цвета, – наивно и странно пришло ему в голову. – О, если бы только мой разум сейчас мог стать так же безмятежен, как в первое наше утро… До чего гадливо, что она смотрит на меня в эту минуту, в таком свете, в таком положении».

- Здравствуй, Джим, – вздрогнув, тихо сказала Леони и печально улыбнулась.

«Только не Джим! Только не так!» – кричало всё внутри него.

Комментарий к 7 Глава. «Твои черты»

Извините, дорогие читатели, если слишком задержала новую главу.) Да и, я считаю, что она вышла чересчур небольшой. Хотелось высказать больше.

В любом случае, спасибо всем, кто ещё читает и оставляет отзывы :).

========== 8 Глава. «Прогулка по дорогам памяти» ==========

В Сан-Франциско Теренс приобрёл множество полезных знакомств: как для собственного бизнеса, так и личных. Одно из них заключалось в выгодном контракте с поставщиками запчастей для мотоциклов, и Маллиган решил, что это интересно расширит сферу предлагаемых услуг в салоне. Он незамедлительно уведомил друга по телефону об этом приятном факте.

- Теренс, ты просто огонь, а не парень! – Джим радостно взмахивал свободной рукой, развалившись в кресле: близился вечер, пора было закрывать салон, и он скучал. Ровно до того момента, как раздался звонок Теренса.

- Ну, ты же знаешь, старичок мой, как я умею грамотно разговаривать с барышнями… – загадочно ответил Теренс.

- Погоди, так это была женщина? Пф, Теренс, ты неисправимый кобель!.. Что вообще Тина в тебе нашла? – ворчал по-дружески Джим, переставляя шариковую ручку на колене с одного конца на другой.

- Ой, лучше заткнись! И вообще советую тебе с кем-нибудь уже порядочно покувыркаться, а то ты становишься невыносимым занудой в своём неважном настроении.

- Ладно, плевать. Я вот что хотел уточнить: когда начнутся первые поставки?.. И давай-ка дуй уже домой, нам нужно вызывать монтажников и прочий рабочий люд: придётся оборудовать главную стену с рекламным баннером под полки, стойки с запчастями и разного рода оборудования. Я один тут помру, – Джим устало выдохнул.

Послышался звук захлопнувшейся входной двери.

- Моя краля сказала, что поставки будут отлажены с января, я прилетаю послезавтра, всё-всё тебе подробно расскажу. Ты там как?

- Слушай, Теренс, я тебе перезвоню, а то мне закрываться через десять минут, а у нас там, кажется, какой-то планктон заплыл на ночь глядя, – шутливо заключил Джим и услышал в ответ тёплый дружеский смешок.

Высокий мужчина в кожаной куртке и дорогих идеально скроенных брюках в импозантной манере расхаживал по залу и разглядывал байки. На нём были солнцезащитные очки «авиаторы», которые гармонично сочетались с его брутальной щетиной. Вся его фигура в целом напоминала какого-нибудь героя из боевиков, только в движениях не было напускного: во всём праздность и здравая самоуверенность. Он вдруг остановился и сосредоточенно уставился на Джима, словно чего-то ждал.

- Добрый вечер, – борясь с зевотой, обратился к гостю Джим. – Я могу вам помочь с выбором?

- Хм, – субъект словно изумился.

- Сэр? – менее уверенно позвал Джим его снова.

Мужчина ожидал чего-то: поставил руки в боки, сдвинул брови и нахмурился, затем снял очки, предоставив взору Джима полные вопросов глаза.

- Я Себастьян, – ровно ответил он и вновь затих, словно его имя могло вызвать какую-то неоднозначную реакцию.

- Эм… хорошо, Себастьян, – несколько сконфузился Джим, потерев ладони, но постарался не выдавать своего недоумения и продолжил дружелюбно: – хотите что-то конкретное? Могу кое-что предложить! У вас такой брутальный стиль с изюминкой… Мне кажется, вы будете круто смотреться в компании этого «красавчика», – Джим подошёл к одному из байков.

- Зачем? – насупился мужчина.

Повисла неловкая тишина. И Джим, и незнакомец снова оглядели друг друга. Субъект, назвавшийся Себастьяном, чуть наклонил голову вперёд, затем словно что-то осознал, чуть отступил назад, сделав подозрительную мину, и вышел за порог.

Оставшись наедине с самим собой, Джим с облегчением выдохнул. «Что за странный тип? Что ему было нужно?.. Господи, не хочу придавать этому наблюдению хоть сколько-нибудь значения, но, кажется, он меня узнал… А если ту записку с краткой инструкцией он мне оставил? И деньги, и телефон?! О, гори всё! Как я боюсь». Пальцы у него на ногах начало сводить, руки задрожали, во рту пересохло. Джим не помнил и не понимал, как закрыл салон и пришёл домой – до того он был напуган. Прошлое, которое он однажды торжественно поклялся самому себе похоронить, вдруг решительно заявило о себе.

«Да что если я просто себя накручиваю? С чего я это взял? Подумаешь, странный мужик! Ну и чёрт-то с ним. Зачем я вообще стал только вспоминать всё это и его ещё приписывать? Чепуха это», – успокаивал он себя, когда уже лежал в постели.

Странный сон явился ему в эту ночь.

Сначала он долго падал, пространство расширялось, воздух становился всё удушливее, жар поднимался из недр. В ноздри просачивались густые прелые запахи земли и глины, запахи чего-то застоявшегося и гнили – словно мокрая трава превратилась в мерзкую кашицу. И вокруг темень, ничего не видать, только грохот начал доноситься снизу: он всё нарастал, пока не превратился в гул тысячи голосов и громыхание стальных предметов.

Теперь уже Джим на чём-то сидел. Он открыл глаза и увидал вокруг себя гигантскую пещеру, походившую на чертоги, выдолбленные в камне и почве. Оглядевшись, он понял, что восседал на троне из глины и земли, на плечах его красовалась царская мантия, в одной руке скипетр и голову венчала корона. Вокруг трона, по всему огромному залу, извивались, корчились и танцевали ни то какие-то гоблины ни то орки – странные существа, напоминавшие тварей из сказаний и легенд.

Над входом в тронную залу висело большое полотно: вероятно, оно было некогда прекрасного пурпурного цвета, а ныне всё облезло, повыцвело и покрылось плесенью и мхом. На полотне сиял роскошный вензель, выполненный золотой нитью – буква «М». Пляшущие по залу черти кланялись этому вензелю, взбирались на стены и целовали подол ткани, затем с диким воплем бросались на пол, истошно крича «да здравствует король!».

Из коридора, ведущего в тронный зал, повеяло смрадным холодком, затем шорох шагов – и показался сгорбленный человек в ободранной дурно пахнущей рясе. В руках он нёс треснутое корыто с водой, которое поставил у подножия трона и заботливо опустил в это корыто ноги Джима. «Прошу, Ваша Милость! Чаша для королевских омовений!» – заискивающе говорил он, и его голос отчего-то показался знакомым. Человек в рясе скинул с головы капюшон, и Джим увидел, что у него было лицо того человека, что назвался Себастьяном в этот вечер.

Посреди зала вспыхнул костёр, что взметнулся под самый купол чертога. Омерзительные существа закружились около него, воспевая своего пещерного короля.

Затем зал размыло…

Джим очутился верхом на каком-то существе, напоминавшем одновременно волка и кабана. Он вглядывался в холодную даль, с которой веяло скандинавским ветром. Кожей ощущал он – что-то грядёт. За спинами его чудовищных воинов плескалось бескрайнее море, завывал морской ветер, предвещая шторм.

Да, он ждал варварского короля, пещерный владыка собирался посягнуть на его трон!

Он двинул своё войско вперёд, через ледяное поле. Приложив руку козырьком к лицу, Джим увидел армию своего врага и его самого: он сидел на прекрасной гнедой кобыле, одетый в латы и шлем, и, несмотря на высокий рост и чрезмерную худобу, держался в седле увереннее, чем Джим верхом на своём «пугале».

О, как давно мечтал он сразить варварского короля! Он столько всего для этого сделал, даже вышел из своего подземного царства. Значит его ожидает славная битва и блестящая победа.

И была великая сеча, размытая дурманом сна… Отчётливо лишь увидел он, как сбросил с лошади своего главного противника и готов был сразить его булавой. Но варварский король ловко поднялся с земли, отряхнулся и, не поворачиваясь лицом к Джиму, вдруг расхохотался – столь знакомым смехом, в который вкладывал всю свою удаль и смелость.

- В чём дело? Что я упустил?! – удивлённо и отчаянно крикнул Джим.

- Ты точно этого делать не будешь… – отвечал король.

И поле брани исказилось, удивительные метаморфозы превратили его в крышу какого-то здания. Сам он уже не был в царской накидке, а был одет в костюм и пальто с кожаным воротом.

Варварский король также преобразился: он по-прежнему стоял спиной к Джиму, но одет был тоже в пальто и костюм, тёмные кудри его трепал промозглый ветер, а пронзительные солнечные лучи мягко обволакивали всю его фигуру. Он продолжал свой победный хохот. Затем изящно развернулся и по-молодецки спрыгнул с карниза, щёлкнув подошвой туфель о пол крыши. Но Джим не смог разглядеть лицо незнакомца, поскольку глаза ему беспощадно слепили лучи холодного солнца.

Очнулся Джим на заре, почти в семь утра, весь в холодном поту, с ворохом вопросов и спутанных мыслей в голове.

***

За пару дней до Рождества Теренса навестила сестра. Леони очень хотелось повидать брата и пожаловаться на очередную ссору с Калебом: они опять расстались. Ей не хотелось праздновать в одиночестве, упрекая себя за глупость и наивность, потому что опять осталась без мужчины. Леони всего-навсего желала простого женского счастья, боялась быть одна, без крепкого плеча. Только в силу этих причин она не расходилась с Калебом окончательно, закрывала глаза на его упёртость и недалёкость. Джиму же данное зрелище виделось жалким: он любил Леони, он обожал её внутренний огонь и не в силах был понять, почему такая женщина согласна быть неважно с каким болваном, лишь бы он был.

Теренс на празднество Рождества позвал всю свою компанию, которую приобрёл в Сан-Франциско – человек пятнадцать в целом. Веселились шумно и пили много алкоголя, даже Леони взбодрилась, отдавшись жажде новых знакомств.

Забавлялись как дети: в ванной хлопали хлопушками с серпантином и конфетти, танцевали в гостиной «паровозиком» и играли в угадывание слов по картинкам. Этим взрослым хотелось зимнего чуда, сказки, которая была у них, пока все были маленькими.

Когда праздник дошёл до той стадии, когда некоторые из гостей храпели на диване, кто-то болтал с родными по телефону, а прочие разговаривали, сидя на полу полукругом о хитросплетениях жизни, Джим пригласил Леони танцевать. Играло что-то медленное и романтичное, и нервы Джима пришли в беспорядок, он был пьян и расчувствовался до такой степени, что лепетал мисс Маллиган на ушко любовный бред заплетающимся языком. Леони тихонько смеялась над его нежностью, она обхватила обеими руками его за лицо и стала гладить его скулы. «До чего же ты дурачок, Джим… Перестань это, пожалуйста», – томно, чуть слышно приговаривала Леони.

На следующий день, ближе к вечеру, когда гости стали потихоньку собираться по домам. В квартире поднялся шум, друзья сновали из комнаты в комнату.

Леони, улучив момент, достала себе большое белое махровое полотенце, забежала в ванную комнату и закрыла дверь на задвижку. Повесив сменную одежду на крючки, она подошла к ванной, чтобы открыть кран, и отодвинула одной рукой тяжёлую синюю шторку.

- О, боже! Джим?! – взвизгнула Леони, испугавшись.

- Ты бы видела своё лицо! – рассмеялся он в ответ на её бурную реакцию. – С похмелья, видимо, головушку не так-то просто включить? Видно же – штора опущена, значит кто-то здесь есть, – с улыбкой пояснял он, ничуть не стесняясь своей наготы.

- Мог бы, в самом деле, и сказать, что тут занято, а то притаился, как в окопе…

Джим лениво потёр глаза и смыл пену со щёк, затем приблизился к самому краю ванны и протянул руку, дотронувшись до кончиков пальцев Леони.

- Ты мне не поможешь? – мягко спросил он, разглядывая её лицо и полурастрёпанную рыжую косу.

- В смысле? – она слегка смутилась.

- Можешь, пожалуйста, намылить мне волосы? Я люблю, когда мне голову трогают – сразу засыпаю от удовольствия.

- Честно говоря, я уже чего только не подумала… Как оказалось, ты менее непристоен в мыслях, чем я, – она лучисто засмеялась и прикрыла ладошками нос.

Джим развернулся к ней спиной, и Леони принялась сосредоточенно массировать ему голову. Иногда она игриво вешала ему на нос мыльную пену или щипала за щёки и подбородок, Джим лишь блаженно улыбался, подставляя ей своё лицо всё более.

«Интересно, мыла ли вот так же голову мне моя мать, которую я не помню? Любила ли, ласкала ли меня? Хорошим ли человеком был мой отец? Быть может, я не единственный ребёнок в семье, и у меня есть сестра или брат… Я вот сказал ей, что мне нравится, когда гладят по голове, но откуда это? Почему я так думаю?.. Как же сложно хоронить то, о чём понятия не имеешь, ведь вдруг мне есть, о чём жалеть… До чего мне сладко в её руках, она спасает меня ото всех дурных вопросов и помыслов. Как жаль, что этот миг вот-вот исчезнет, испарится, оставшись мутным воспоминанием».

Джим почти растворился в лёгкой дремоте, пока не ощутил на верхней губе невесомое влажное прикосновение. «Это что же… она меня поцеловала?.. Это можно считать поцелуем? Да что же происходит?..» – он разомкнул веки и увидел лишь смеющиеся зелёные глаза; Леони чуть облизнула губы и поднялась с колен. Дойдя до двери, она остановилась и вновь взглянула на него.

- Я уезжаю на месяц в Париж, у меня командировка. Возможно, мы не увидимся даже дольше. Я буду скучать по тебе, Джим, – чуть слышно сказала она и вышла за дверь.

В тишине раздавался лишь всплеск воды, поднимаемой Джимом, пока он умывал лицо. Лишь минуту спустя он осознал, что не увидит Леони целый месяц.

***

В первые две недели, что Леони отсутствовала, Джим невыносимо тосковал.

«Я и раньше мог не видеть её не одну неделю, но не чувствовал себя настолько паршиво, как теперь. Всякий раз, как между нами рушится очередная стена, я понимаю, что мне становится тяжелее воспринимать тот факт, что Леони не моя».

Но работа вскоре не дала скучать: ему удалось наладить более тесные деловые контакты с женщиной из Сан-Франциско, с которой Теренс подписал контракт по поставке запчастей. Но Джиму хотелось большего, поэтому мисс Клеменс (так звали эту женщину) свела его со своими деловыми партнёрами, которые работали на крупного производителя и делали поставки новых моделей мотоциклов. Джим заверил Теренса, что пора заниматься не только прокатом ретро-байков, но и наладить продажу новых моделей. У них имелся для этого предприятия порядочный капитал, а дополнительный кредит не внушал опасений.

- Теренс! Мы должны расширяться! Ты ведь хочешь закрыть свою ипотеку не через пятнадцать лет, а, скажем, десять или даже меньше? Дружище, – Джим радостно тряхнул друга за плечи, – пора, самое время желать от жизни большего: нанимать продавцов, а не самим заниматься «впариванием» продукции.

- Пф, старичок ты мой, ну, это же такая возня… Опять новые бумажки, документы, разрешения на торговлю и прочая муть. К тому же большой риск, тебе оно в самом деле надо, а? Оставим всё как есть.

- Ты тюфяк, Теренс, честное слово, кончай болтать этот пессимистичный бред. Мало того, что ты женился – скоро вон, брюхо отпустишь – так ещё и риска он, видите ли, боится! Если не хочешь с этой «нудятиной» путаться, я сам. Предоставь мне лишь средства и окажи чуточку помощи, только прошу: соглашайся…

Теренс уступил другу. Закрутилось.

В работе и новых заботах Джим забылся, перестал хандрить. Он взял на себя самую важную и ответственную часть дела, Теренс же просто подписывал вместе с другом бумажки и принимал поставки.

Павильон разбили на две части, расставили всё компактнее. Ассортимент был не самый широкий, зато качественный, во многом эксклюзивный и оригинальный, что позволяло привлекать прибыльную клиентуру из крупных городов. К концу марта у Джима уже находились в подчинении трое продавцов: два парня и девушка-кредитный специалист; все трое недавно окончили колледжи и были полны энергии и энтузиазма, потому составили вместе со своим начальством отличную команду.

«Хм, умеешь ты людей вёртких, полезных, но порядочных выбирать, старичок ты мой», – не мог нарадоваться Теренс.

С Леони Джим не виделся всё это время, к ней обращался лишь брат по вопросам рекламы и рекламных материалов. Это время, проведённое в труде и предприятии нового, помогло Джиму упорядочить свои мысли насчёт собственных чувств, понять, что именно он хочет от Леони. Его любовь зрела, становилась осмысленнее, задвигая безумство на задний план. Ему даже казалось, словно и страсть стала тише: он не видел Леони, оттого ему чудилось, что он контролирует свои эмоции.

Джим не знал, что с Леони случились перемены, в первую очередь по отношению к нему: она скучала по нему, зачем-то терзала себя вопросами, любит ли он её до сих пор, ведь они столько не виделись, и Джим не стремился к встрече с ней. Леони всё ещё была влюблена, как и прежде, в Эвана, но её былые чувства дали гигантскую трещину.

В начале апреля Теренс предложил Джиму сделать небольшую передышку: оставить на продавцов салон, отложить крупных клиентов, которым «не срочно» и улететь на неделю в Англию. Один из друзей Теренса из Сан-Франциско, очень состоятельный человек, предложил ему прихватить парочку друзей и отдохнуть в его старинном семейном загородном имении. Джим сначала не соглашался, переживал, не хотел оставлять салон на продавцах даже на неделю: не потому, что не доверял, потому что привык всё брать на себя, и роль опекуна над своими подчинёнными в частности. Но ребята убедили его, что не подведут, что будут всегда на связи, а ему бы неплохо перевести дух. Скрепя сердце Джим всё-таки согласился.

У Даррена, того самого, что пригласил Теренса в Англию, имелся частный самолёт, потому перелёт обещал быть не только комфортным, но и весёлым. Теренс также предложил Леони полететь с ним, потому что сестра как раз ушла в отпуск и ещё не знала, где и как его провести.

В день отлёта Джим с Теренсом явились за два часа до назначенного часа, потому Даррен провёл их в салон самолёта и угостил выпивкой; со стороны хозяина был лучший друг и две какие-то девицы, которые, очевидно, были приглашены исключительно для забавы и утех.

- Кого мы ещё ждём? – спросил уже изрядно повеселевший Джим, пригубив третий стакан виски.

- Так ведь ещё сестра нашего… этого… Теренса, – Даррен порядочно захмелел и туго соображал, но девушки оценили это и нашли смешным, потому мило захихикали.

- Боже… – тихо выдохнул сам с собою Джим, запрокинув голову и прислонив её к стене.

- Привет, мальчики, – послышался усталый голос поднявшейся на борт Леони. – О, они уже вовсю отдыхают… М, с нами и девушки, добрый вечер… – она кривовато улыбнулась пьяным дамочкам.

Джим остановил на ней свой беспокойный взгляд и нашёл, что сегодня его Леони обворожительна как никогда: в широкополой тёмно-зелёной шляпе, шёлковой просторной светлой блузке и юбке прямого кроя с высокой талией – судя по одежде, она явно сегодня отрабатывала последний день перед отпуском. Мисс Маллиган тоже оглядела его блестящими глазами и, если бы она села рядом с Джимом, он бы даже услышал, как неровно она задышала.

Джим всем своим существом осознавал, что что-то случится в Англии между ними, оттого ощутил под кожей дрожь предвкушения.

Комментарий к 8 Глава. «Прогулка по дорогам памяти»

* Песня, которая вдохновила на написание сцены сна Джима: Morgan Delt - Barbarian Kings

*Думаю, тут многие догадались, что под Себастьяном подразумевался господин Моран :). С каноном Конан Дойла я не знакома, только из рассказов читавших книги.))

Для сериала большинство фанов представляют его с внешностью Майкла Фассбендера; поскольку для меня это особой роли не играет, то и в моём варианте Моран также будет иметь его лицо: http://st-im.kinopoisk.ru/im/kadr/2/1/2/kinopoisk.ru-Michael-Fassbender-2121061.jpg

========== 9 Глава. «Свет из окна» ==========

В первый день пребывания в гостях Джим не успел толком разглядеть или запомнить практически ничего: он много пил с остальными мужчинами, а компанию им радушно составили приглашённые дамочки. Лишь на следующий день, проснувшись в двенадцатом часу, он осознал, что на всеобщем веселье не было Леони. «Где же она была всё это время? Мы нажирались как свиньи, рассказывали друг другу сальные шуточки и пошлые истории, а чем себя занимала Леони?.. Хм, вероятно, наш шумный балаган не для неё».

Джим сонно бродил по старым коридорам поместья, потирая глаза и взъерошивая волосы на затылке. На стенах висели портреты предков Даррена, дагеротипные фотографии* и натюрморты. Вид их гармонировал с запахом деревянной мебели и старых ковров конца 19-го века, создавая в голове нечто вроде общей картинки, отождествляющей все предметы с музейными экспонатами. «Мы словно оскверняем здесь всё своим присутствием», – невольно подумалось ему.

Леони не было в доме, и Джим выглянул в окно, открывающее вид на задний двор: он решил, что она вышла прогуляться, но и на заднем дворе он не увидел знакомых очертаний её фигуры. Он тяжело дышал на стекло, оставляя на короткие мгновения мутные пятна горячего дыхания. Позади слышалось мерное, почти погребальное тиканье старинных часов с боем, и крупная пыль кружилась в воздухе. Джиму отчего-то стало тоскливо. Но внезапно протолкнувшийся в комнату яркий бледный луч весеннего солнца оживил его рассудок, заставил слабо улыбнуться неизвестно чему. Ему было странно и прекрасно: «Хорошо, что никого рядом со мной сейчас нет, я один. Я могу улыбаться этому лучу и этому дню. Как замечательно, что никто этого не знает и не понимает, так хорошо!»

Наскоро приняв душ и съев попавшееся под руку на кухонном столе яблоко, Джим выбежал на улицу, желая продлить тот миг блаженной простой человеческой радости, что захлестнула его у окна. Он глядел в небо, подставляя ветру лицо.

Из-за холма показалась Леони: одетая в тёмно-зелёное лёгкое платье до колена и с вязаным платком на плечах она прижимала обеими руками к груди книгу и мечтательно глядела по сторонам. «Элизабет Беннет вышла на прогулку!*» – с улыбкой подумал Джим. Она вновь показалась ему незнакомой – не чужой, но такой, какой Джим не видел её прежде. Он и раньше знал, что Леони в жизни отличается от «гильотины», что появляется на работе, но всякий раз жизнь подкидывала ему какую-нибудь новую прелесть женщины, в которую он уже был глубоко влюблён. Ему казалось, что счастье наполнило его до краёв: «Даже если у нас никогда ничего не будет, даже если мне впредь не удастся урвать ни единого поцелуя, я всё равно буду и так счастлив. Сегодня такой необычайно приятный день, что его мне хватит на всю жизнь, даже если моя Леони будет подниматься из-за этого холма и никогда до меня не дойдёт». Джиму хотелось гнать прочь эти наивные, сродни мальчишеским, мысли, хотелось быть тем непроницаемым героем из фильмов, которых не трогает обыденная красота, и которые всегда ведут себя, как «настоящие мужики». Он не понимал, что находился на вершине своего духовного подъёма.

- Здравствуй, Джим! – крикнула она издалека и махнула ему рукой. – Давно не виделись, – шутя заметила она.

- Пожалуйста, не осуждай только меня, – он виновато приложил кончики пальцев к вискам, – я этого не переживу! – он засмеялся.

И вдруг Леони, словно юркая птичка, подорвалась и побежала ему навстречу, сильнее прижав к себе книгу. Отчего-то такой, как сегодня, она нравилась Джиму больше всего. Её простенькая причёска совсем растрепалась, когда Леони очутилась рядомс Джимом и протянула руку, коснувшись его локтя. Ветерок усилился, заставляя раскачиваться ветви, густо покрытые сочной молодой листвой, чей оттенок казался ещё свежее в сравнении с цветом платья Леони.

- Что ты читала?

- Я?.. Да вот, перечитывала тут Шарлотту Бронте, – она махнула рукой и между делом убрала за ухо прядь волос. – Пропитываюсь романтическим настроением и духом Англии. Хожу, брожу по этим чудесным местам и чувствую себя пятнадцатилетней: была такая мечтательница!

Джиму почудилось, что у Леони увлажнились глаза, словно она рассказывала ему что-то сокровенное, волнующее, но вдруг поняла, что делает это зря, и сейчас наверняка отмахнётся какой-нибудь другой темой. Ему не хотелось, чтоб она так сделала.

- А что ты ещё делала, когда была совсем юной? – пытаясь не упустить мгновение неосторожной откровенности, спросил Джим.

- Эм, я… не знаю. Ну, как все, наверное… Книжек кучу перечитала, плаванием, кстати, занималась, на танцы ходила. Ещё немного работала в издательстве: мой отец был журналистом, часто брал меня с собой. Вот, – она смешно поджала губы, пытаясь сильно не «расходиться» и вовремя подытожить.

- Во даёт! Как все: все в этом возрасте пиво пробуют, занимаются сексом первый раз и на вечеринки ходят, – расхохотался Джим, округлив глаза.

- Ты думаешь, я была скучной занудой? – она тихонько толкнула его в плечо. – Я и на вечеринки тоже ходила, по ночам иногда с друзьями гуляла до утра. Да всякое было! – раскрепостившись, заключила она, подняв кверху глаза. После короткой паузы она спросила: – А ты каким был в юности? Чем ты занимался?

Голова у Джима начала закипать. «Что я должен ей сказать? Что я вообще ни черта не помню о себе, не знаю кто я и кем был? Ненавижу моменты, в которые вынужден ей лгать, но у меня нет выбора: прошлого меня больше не существует, я дал себе слово не ворошить память».

- Помнишь, я говорил тебе как-то, при первом нашем разговоре, когда мы ехали в машине к Теренсу и Тине, что плохо помню конкретные события своей жизни из-за травмы? – старался он смягчать своё враньё. – События моих подростковых дней припоминаю смутно… Но я преуспевал в учёбе, правда с одноклассниками особо дружбы не водил, считал их придурками, – ему отчего-то и впрямь показалось, что так и было. Что он действительно в школе умом перерос сверстников и имел отличные интересы от тех, какие обычно бывают у большинства подростков. – Не помню, чтоб я был каким-то там завсегдатаем кружков и секций. Я больше любил людей изучать: уж не знаю, какой из меня в итоге вышел психолог, но кое-что я научился понимать весьма недурно.

- Хм, вот как! Да ты, наверное, похож был на тех тихих зубрил, что презирают юношескую глупость. Хотя сейчас по тебе этого не скажешь. Видимо, взрослая жизнь окончательно «испортила» тебя, сделала мягче, – Леони тепло улыбнулась и взяла Джима под руку, когда они уже стали подходить к имению, к которому вела дубовая аллея.

- Не знаю, как тебе сказать, вряд ли я о себе думал подобным образом…

На несколько секунд воцарилась пауза.

- Как думаешь, наши уже встали? – спросила Леони, пытаясь мыслями вернуться в сегодняшний день.

- Не знаю. Мы порядочно пили около полутора суток. Может, кто-то уже и шатается от спальни до холодильника. – Он замолчал на несколько мгновений. – Мы тебя, наверное, достали за это короткое время?

- Зачем ты так говоришь? Нет, я полагала, что этот Даррен рассчитывает на бурное веселье, но сама я отправилась сюда за другими развлечениями. Знаешь, мне только в юности гуляния и пьянки казались отдыхом, а сейчас они утомляют меня по большей части. Просто не стала никого напрягать своим «трезвым присутствием». – Через пару минут они подошли к дому. – Я пойду в библиотеку. Ты бы её видел! В этом доме роскошная библиотека, и я говорю не только об отделке кабинета, в котором она расположена, – она многозначительно улыбнулась, оставив его руку, и удалилась внутрь.

Остаток дня Джим провёл за разговорами с Дарреном и Теренсом о бизнесе в гостиной комнате под треск поленьев в камине. Девушки делали вид, что понимают, о чём говорят мужчины, и иногда даже вставляли какую-нибудь милую глупость со знанием дела, чем вызывали лёгкие ухмылки на лицах сильного пола. В загадочном и уютном полумраке по стенам плясали тени: огромные головы, распухшие конечности и дрожащие ниточки волос. Леони наблюдала за танцами теней и молчала, сидя в углу, в кресле-качалке, подперев рукой голову, и с праздным интересом вслушивалась в разговор. Со временем она и вовсе утратила внимание к происходящему и звучавшему; она размышляла о себе, о друзьях, о брате: «Интересно, почему Тина так легко отпустила сюда Теренса? Отчего вообще так вышло, что она безоговорочно верит ему? Джим был прав, и брат ни во что не ставит жену, просто привык к ней, пользуется её любовью, воспринимает как должное её всепрощение и преданность. Понимает ли она это? Быть может, она всё знает… Быть может, всё знает и прощает. Вряд ли я бы смогла быть такой же сильной и простить всё… Или я просто не знаю, какого это? Я люблю Эвана, но я люблю картинку – то, что вижу каждый день перед глазами с какой-то одной стороны, я не знаю сути, оттого не ведаю, смогла бы я ему простить что-то ужасное… Как странно: сейчас даже не знаю и того, люблю ли я Эвана до сих пор; что-то со мною стало за последние несколько месяцев. Может, это всё Джим виноват? Этот странный, непонятный человек, полный чего-то бездонного: не пойму только тьма там или рассвет. Всякий раз боюсь с ним откровенно заговаривать, он переворачивает все мои представления о том, чем живу или что казалось непреложным. Не знаю, спокойно ли мне с ним, но уверена в одном – с ним я чувствую себя сильнее и увереннее, понимаю, что правильно. Странно думать об этом, но я кожей чувствую, что он относится ко мне не так, как другие, что он, наверное, и взаправду любит меня», – Леони чуть съехала вниз по спинке кресла и зажмурилась, будто хотела физически выгнать из себя тяжелые думы.

Она посмотрела в сторону беседующих и заострила взгляд на Джиме. Отчего-то его облик вызвал в её душе упоение, и Леони успокоилась.

В эту ночь Леони тяжело давался сон, она ворочалась, сминая простыню и утопая головой в пуховых подушках. К тому же во тьме стены старого особняка давили на неё, вызывая детские страхи о привидениях старинных домов. «Какие глупости! Взрослая – и такая дурочка до сих пор!» – подумала она и резко поднялась с перин. Леони зажгла свечу в серебряном подсвечнике, что стояла у прикроватного столика, и под звук скрипнувших половиц вышла в коридор.

Из-под тяжёлых викторианских портьер на ковёр лилась унылая сизая полоска лунного света. Леони медленно и тихо ступала закоченевшими ступнями по холодному полу, зачарованно озираясь по сторонам. Дойдя до комнаты, в которой спал Джим, она остановилась, заметив, что дверь не заперта, и легонько толкнула её, боясь предательского древесно-металлического скрипа петель.

Джим крепко спал, запрокинув руку на лоб, и вряд ли бы его смог разбудить какой-либо кроткий звук. Поняв это, Леони увереннее прошла внутрь комнаты и поставила свечу на комод из красного дерева. Ей живо вспомнилась их первая встреча, когда она вот так же бесцеремонно проникла в его спальню и накинула на себя пиджак Джима. Леони присела подле кровати и стала разглядывать во мраке черты его лица. «Вот ведь штука – наверное, он мне даже немножко нравится… совсем чуточку, – она сощурилась и погладила тыльной стороной кисти руки его щёку. – Если я когда-нибудь поумнею, то должна буду хотя бы попробовать дать ему шанс».

Несколько дней пронеслись как один, гостить оставалось пару дней, в связи с чем приятели испытывали лёгкую тоску, потому как хорошо проводили время. Даррен даже устроил настоящую охоту с борзыми собаками. Леони приходилось иногда терпеть компанию приглашённых девушек: их звали Алисия и Брэнда. Обе были идеально сложены, высокие и длинноволосые брюнетки, покрытые шоколадным загаром солярия, но поверхностные и алчные. Одна глупее другой, они всё-таки обладали парочкой талантов на двоих: Алисия была мастером маникюра, а Брэнда массажисткой. Обе, однако, считали себя «красивыми интеллектуалками». Исключительно потому, что умели встревать в споры, о сути которых понятия не имели, но от этого считали себя на высоте, полагая, что мужчины находят их ещё и умными.

Леони сидела в библиотеке в компании девушек и читала, по-царски усевшись на стуле с мягкой обивкой, что стоял за рабочим столом. Она мечтательно накручивала на палец рыжий локон волос, мычала себе под нос какую-то старинную мелодию. Алисия и Брэнда со скукой на лицах рассматривали книги в толстых переплётах, антикварные предметы роскоши (вторые им, конечно, были больше по душе в силу интереса об их стоимости), поминутно зевали и толковали о том, как хорошо читать и как плохо в мире заботятся о доступности высшего образования. В итоге они, конечно, сильно разошлись и даже спросили мнения у Леони, которая их почти не слушала.

- Вот ты бы стала есть говядину, экспортированную из Африки? Там же сейчас эбола*! – вопила Брэнда, деловито уставившись на мисс Маллиган и поставив руки в боки.

- М-м… я что-то запуталась, – Леони сдвинула бровки и приложила пальцы к уголку глаза, – вы ведь, кажется, говорили про уровень или доступность… в общем «что-то там высшего образования»?

- Нет же, глупенькая! Мы об этом говорили пять минут назад, а сейчас мы говорим про экспорт мяса из стран третьего мира! – тарахтела Алисия, лениво покачивая кистью руки вверх и вниз. – Разговор – живой материал*, – с умным видом поясняла девушка.

- Ах да, точно, – Леони, деликатно прикрыв ладошкой рот, едва заметно улыбнулась.

- Так что ты думаешь?

- Да я не знаю. Как-то не думала об этом: наверное, я глупая, – добродушно ответила она. – Но скажу как работник по рекламе, что любая информация подобного рода всегда искусственно раздута с какой-либо политико-экономической целью, только и всего.

- Вот вся Европа потом перезаражается какой-нибудь нищебродной дрянью, а потом и на Америку перекинется! Вот я посмотрю, что ты на это скажешь. Сплошной беспредел в межнациональной торговле! – победно ухмыльнувшись, завершила Брэнда, как ей казалось, очень меткую фразу.

- И не говори, – равнодушно вздохнула Леони в надежде, что эти странные расспросы и утверждения закончатся.

Джим тем временем бродил по перелеску, что находился недалеко от поместья, за полем. Он раздумывал над несбывшимися сладкими грёзами и надеждами на эту поездку, печалился, что почти за неделю, проведённую здесь, редко говорил с Леони, хотя неимоверно соскучился по ней за всё то время, что они были в разлуке. Он умиротворённо наблюдал полёт маленькой птички, покинувшей берёзовую ветку, прислушивался к окружавшим его звукам, а солнечный свет трепетал в шелестящей листве, наполняя вечерний воздух теплом, что вбирало в себя пряный запах трав.

Услышав позади шорох, Джим обернулся и увидел быстро приближающуюся к нему Леони с раскрасневшимся от спешки лицом.

- Хватит здесь прятаться, – она дружелюбно протянула ему руку, – пойдём-ка обратно, все хотят шумного совместного веселья… Сегодня я планирую напиться! – она залилась краской ещё больше и расхохоталась.

- Да неужели? В тебя, видно, бес вселился.

- Ничего страшного, переживать об этом буду завтра.

В эту ночь Леони дала себе волю, влившись целиком в компанию. Было выпито много спиртного, прослушаны старые пластинки и новые необычные стили музыки. В четвёртом часу утра Даррен подогнал свой полуоткрытый джип для сафари и предложил прокатиться.

- Слушай, дружище, если нас тормознут полицейские, мы все скажем, что ты нас похитил, ладненько? – пробубнил Теренс.

- Будет хуже, если разобьёмся, – растягивая слова, вклинился в это замечание Джим, грустно улыбаясь, – хотя так нас не загребут в участок…

- Очень утешительно, – чавкнул в ответ Теренс на реплику друга.

- Даррен, по-моему, это уже лишнее. Полное безрассудство, – протестовала Леони, оглядывая автомобиль.

- Да ладно тебе ворчать! Я почти протрезвел, – он несерьёзно взглянул в её сторону. – Знаю, что звучит отстойно. Совсем неубедительно. Я поеду тихонько, только по прямой: сейчас на дорогах в этой глуши никого нет, расслабься хоть чуток! А то мы не иначе как старпёры: совсем отвыкли рисковать, как в юности.

- Это не риск, а глупость.

- А юность и есть совершение глупостей. Давай, полезай с нами! – Даррен весело махнул рукой.

Хмель сделал своё дело, победив здравый смысл, и Леони всё-таки на свой страх и риск отбросила сомнения и присоединилась к остальным.

Ночью шёл проливной дождь, и дорога стала влажной, а запах земли и травы смешался с прелым запахом асфальта. С деревьев, обрамлявших проезжую часть, срывались холодные капли на головы проезжавших весельчаков. Свежесть воздуха ещё больше опьянила Леони, и она позабыла о страхе и взрослой осмотрительности. В салоне включили на полную мощность звук, все хором подпевали и взмахивали руками, и только Даррен сосредоточенно глядел на дорогу: «Вот теперь я не удивлена, отчего он столь успешно держит огромную корпорацию», – внезапно подумала Леони, обратив внимание на водителя. Она распростёрла руки встречному ветру и запрокинула в блаженстве голову; позабытое чувство, знакомое лишь в «зелёной» молодости охватило её. Ей всё стало любо, а эта поездка сделалась необыкновенным ночным приключением. Леони несколько раз ловила на себе взгляд Джима полный обожания, и это раззадоривало её всё более.

«Я её такой последний раз помню на праздновании Рождества», – думал меж тем Джим, разглядывая мисс Маллиган. Затем он по-приятельски положил ей на плечо руку и подхватил куплет напеваемой ею песни. Леони улыбалась ему в ответ.

К пяти утра вернулись к дому: Даррен изящно припарковал свой джип на стоянке под аплодисменты Алисии и Брэнды и гогот Теренса с Джимом. Отправились спать, все напились и устали.

- Вы идите, а мы ещё прогуляемся с Леони! – крикнул уходящим друзьям Джим и махнул рукой.

Вдали прогремело, но быстро стихло: гроза была далеко от здешних мест, лишь её слабый отзвук предвещал дождь. Воздух стал удушливее. Джим взял Леони за руку, и они, слегка пошатываясь и смеясь, направились в сторону поля. Начался ливень.

Они говорили друг другу какие-то бессмысленные обломки фраз, понимая, что хотят поговорить о чём-то важном, но никак не могли начать. Состояние обоих пережило тот момент, когда была необходимость выяснить отношения, теперь это было уже неактуально. Вместо этого Джим и Леони шли в поле под проливным дождём, перебрасываясь сентиментальными воспоминаниями из детства. Это было первое настоящее воспоминание Джима: он вспомнил себя пятилетним ребёнком, стоящим на балконе в грозу; он протягивал руки каплям воды, выставлял на их немилость плюшевую собаку, потирая носком одной ножки голень другой. Он поделился им в эту минуту с Леони.

Когда стали подходить к дому, Леони, словно девчонка, кинулась удирать от него: «Не поймаешь ни за что!», – шутливо кричала она вслед, Джим, повинуясь её игре, бросился вдогонку. Он настиг её на крыльце и вжал спиной в дверь что было сил. Страсть захлестнула его, и Джим, обхватив Леони за талию, крепко сжал мокрую насквозь ткань платья. Он пристально вглядывался в её безумные от веселья глаза, которые от влаги напоминали по цвету мокрую траву. Он пытался угадать её желания, но отчетливо знал лишь о своих. Джим припал губами к шее Леони, неутолимо покрывая поцелуями каждый миллиметр плоти. Леони не оттолкнула его: пальцами обеих рук она сжала волосы на затылке Джима. Частые вздохи утопали в шуме дождя, в порывах ветра и лёгком шорохе гравия, придавливаемого каплями.

Леони не позволила Джиму поцеловать себя в губы.

Она высвободилась из стальной хватки его рук, отвернулась и припала лбом и кулачками к двери, переводя дух. Затем отворила дверь и безмолвно вошла внутрь, спеша скорее оставить Джима и своё смятение.

Комментарий к 9 Глава. «Свет из окна»

*Дагеротипные фотографии - дагеротипия - ранний фотографический процесс, основанный на использовании светочувствительной посеребрённой медной пластинки. Создана Ньепсом и обнародована в 1839 году Луи Дагером.

*«Элизабет Беннет вышла на прогулку!» - в книге Джейн Остин “Гордость и предубеждение” подчёркивается любовь главной героини Элизабет Беннет к пешим прогулкам и чтению.

*Эбола - род вирусов из семейства филовирусов, вызывающих геморрагическую лихорадку Эбола у высших приматов.

*Разговор – живой материал - исковерканное устойчивое выражение “разговор - живая материя”.

Музыка, которая вдохновляла:

César Franck - Sonata for Violin and Piano in A Major (transcribed for cello)

Andreas Rönnberg - Sophie

The Raveonettes - Observations

Почему-то кажется, что глава вышла чересчур сентиментальной. Я, может, себя за эту слабость и ругаю, но в полной мере судить вам :).

========== 10 Глава. «Жар огня» ==========

Утром Джиму долго не хотелось вставать с постели. Было семь утра, и он встречал рассвет, как тогда, в момент первой встречи с Леони, только сейчас Джим не испытывал жалящего чувства наваждения и тревоги, а наслаждался предвкушением нового начала. «Она сдастся мне рано или поздно, я верю в это. Я могу упиваться этим нескончаемо – как окрыляет чувство обладания… Однако, до чего я жалок. Не так давно я был околдован чувством достатка только моей любви к Леони, а теперь вновь вспомнил своё прошлое стремление сделать её своей во что бы то ни стало. До чего странно любит человек: то обожествляя и вознося до небес, то опуская до земной тверди».

Позже все собрались на веранде, Даррен устроил чаепитие. Было немного прохладно, поэтому почти все друзья сидели укутанные пледами или вязаными шалями. За завтраком царило молчание: кто-то приходил в себя после вчерашнего веселья, кто-то обдумывал произошедшее. Джим был погружён в размышления о том, что будет с ним и его отношениями с Леони после того, что случилось. Но, взглянув на мисс Маллиган, он подумал, что она и вовсе не терзается думами. Леони сидела за столом, приложив пальцы обеих рук к вискам, поминутно поедала мятные конфеты и брезгливо дышала себе в ладонь, после чего на её лице изображалась такая разбитость и стыд, что Джим тихонько начал хихикать.

- Зачем я пила текилу вчера?.. – бубнила себе под нос Леони.

- Скоро пройдёт, не умирай, – праздно бросил Даррен и повернулся к Алисии и Брэнде. – Завтра улетаем, времени на всё в обрез. Предлагаю съездить к озеру на пикник, тут совсем рядышком.

- Зачем я пила текилу вчера?

- Я уж точно не отказался бы, – ответил Джим, – после вчерашнего кутежа неплохо бы проветриться.

- А я так, пожалуй, даже полезу купаться! Всё равно я ненормальный! – хотел покрасоваться перед девушками Теренс.

- Боже, ну зачем я вчера пила текилу?..

- Леони, перестань хнычить! – по-братски толкнул её в плечо Теренс. – “Текила, текила”! Мы вчера помимо текилы нахлебались виски и рома, а ты тут про текилу всё заливаешь песни.

Даррен и Джим засмеялись, им эта «семейная картина» доставляла ребяческую радость.

- Если все едут, то и мы тоже! – радостно буркнула Брэнда.

- Да, да, чего дома-то прохлаждаться? – подхватила писклявым голоском Алисия.

- Я останусь дома, если не возражаете: сил больше нет развлекаться, да и у меня болит голова, не хочу никого мучить там занудством.

- Смотри сама, но если вдруг тебе станет лучше, и ты захочешь присоединиться, звони – объясню, как доехать. Возьмёшь в гараже мой старенький Мерседес, – заботливо сказал Даррен и участливо погладил руку Леони. Она нравилась ему как человек, и он уважал её как женщину, оттого был расположен к ней больше, чем к Брэнде и Алисии, к которым относился, как к красивым подарочным обёрткам.

Компания наскоро собралась и отъехала на озеро, Леони осталась одна. Но одиночество едва ли причиняло ей неудобство и вызывало тоску, напротив, мисс Маллиган хотелось побыть наедине с собою. Вопреки догадкам Джима она не могла не думать о том, что произошло вчера на пороге дома. Она достала из сумочки мобильный телефон, руки сами набрали номер Тины. Леони не собиралась говорить с подругой о любви, мужчинах и сомнениях, ей хотелось поговорить обо всём на свете, кроме отношений.

- Ли? Неожиданный сюрприз! Как ты там, солнышко? Небось, уже мечтаешь свалить от наших пьянчужек поскорее?

«Как странно и приятно: она не решила, что мне тут безудержно весело, а сразу догадалась, что я здесь скромно отдыхаю», – с необъяснимым удовольствием подумала Леони.

- Да нет, никуда бежать не хочу. Но они мужчины, сама понимаешь, у них свои развлечения, к тому же они мужчины-трудоголики, а значит в свободное время много пьют, – она еле держала себя в руках, чтоб не взболтнуть о приглашённых девицах. Её разрывало на части, потому как брата она выдать не могла, да и не её это дело по сути, но Леони жалела Тину, знала, как та любит Теренса.

- Что там, кстати, твой проект нового торгового комплекса? Я до сих пор вспоминаю твои невероятные чертежи и эскизы… Ты скажешь, что я помешана на работе, но я даже почти разработала рекламную кампанию к открытию…

- Ли, ты чокнутая! Ты прелесть, но чокнутая, всё равно. Этот проект даже ещё не утверждён и не согласован, а ты зря тратишь время, силы и творческую энергию.

Тина была архитектором, сильной и творческой натурой, в этом они были схожи с Леони, оттого и сдружились почти сразу же, как Теренс познакомил свою будущую жену с сестрой. Относительно почти всего в жизни Тина придерживалась здравого смысла и расчёта, порой даже чересчур, что и помогло ей ещё семнадцатилетней девушкой протолкнуть свой первый архитектурный проект на конкурс по строительству загородного особняка, который устраивал известный певец. Но с ней случилось одно «несчастье»: девушка влюбилась. Сколько ни упрекала её мать, Тина не могла быть с Теренсом гордой и недоступной. Она бросилась в любовь как в омут. Её старые подруги даже шептались между собой, что слепая привязанность к Теренсу сделала Тину типичным примером сильной и интересной женщины, из которой любовь сделала дуру. Теренс всегда считал свою девушку наивной и миловидно-недалёкой, хотя не подозревал, что она ради его самолюбия прикидывалась глупее чем есть, что она почти всегда знала, что Теренс ходил на сторону.

- Ну, я надеюсь, ты им там всем утрёшь нос, – самонадеянно проговорила Леони, – я даже говорила со своим одноклассником, помнишь, я тебе про него рассказывала, тот, который у нас заучкой был и в Гарвард поступил? Он теперь высококлассный специалист в области инженерии: он мне сказал, что это здание никуда не рухнет, всё в порядке; уточнил мне там кое-что про особенности стройматериалов и поверхностей, я тебе потом вышлю на e-mail конкретно, что он говорил. А эти акулы тебя просто запугать хотели из зависти, чтоб твой проект не прошёл. Так что у тебя теперь будет, чем им возразить основательно и с аргументами, – победно заключила Леони, войдя в раж.

- Ты меня перехвалила, похоже.

- Брось прибедняться! Я знаю, что ты у меня не святая и любишь, когда тебя хвалят, – с озорной улыбкой отрезала мисс Маллиган.

- Ладно, твоя взяла… Да, я считаю, что я бесподобна, если касаться именно этого проекта: я давно ни во что так не вкладывалась и так хорошо не просчитывала. Меня трясёт от предвкушения успеха! – Тина по-дружески весело запищала в телефонную трубку.

- Вот и держи этот настрой. А то будет совсем не так круто, если мои рекламные старания улетят в трубу из-за того, что ты прикидываешься бездарностью.

- Сама бы следовала своим советам, умничает она тут, – шутливо говорила Тина.

- Не мешай мне быть типичной девушкой! – возразила Леони подруге.

Они проболтали около часа и закончили с чувством полного удовлетворения. В это мгновение Леони подумалось даже, что к чёрту всех мужчин, к чёрту отношения с ними, когда есть вещи гораздо интереснее, когда есть хорошие друзья, хобби и работа, которая нравится. Окрылённая и полная внезапной бодрости (головная боль её прошла), Леони приготовила ужин на всех, подмела полы в жилых комнатах и коридоры. Она не особо любила вести домашние дела, но на неё напало внезапное «домохозяйское вдохновение», какое порой ощущает каждый человек на приливе энергии и свежих сил. Старинные стены и предметы не пугали её так, как в ночной тиши, а наоборот завораживали и восхищали.

Близился вечер. На озере, где отдыхала компания, багровел закат, ветер стих, и водная гладь в штиль напоминала зеркальную поверхность.

Джим был весь день на эмоциях, веселился больше остальных, забавлял друзей шутками и рассказами о неординарных клиентах их с Теренсом салона. Но к вечеру он устал, душевные силы его иссякли, и он заскучал. Он даже не скучал по Леони, так как оживление в компании заставило его ненадолго выбросить из головы наваждение. Ему хотелось одиночества. Джим заявил, что на него накатила сонливость, и отправился до дома пешком. Ему было безразлично, что идти довольно далеко, хотелось скорее найти себе другое занятие.

Он явился домой в одиннадцатом часу, очень уставший и голодный (на пикнике была лишь лёгкая закуска). Спускающаяся со второго этажа Леони, завидев на пороге Джима, приостановилась, испугавшись нежеланного разговора.

- О, ты… – буркнул рассеянно Джим, прикрывая веки, – не бойся, я не намерен… нет, я не хочу с тобой ни о чём разговаривать. Так что можешь спокойно идти по своим делам, – он нелепо поджал рот.

Леони несколько смутилась и удивилась. Ей даже стало отчего-то стыдно за то, что она так открыто избегала Джима.

- Да я и не боюсь ничего. Я тоже не хочу с тобой говорить, – она ласково улыбнулась ему.

Джим отрешённо отвернул голову в сторону и прислонился к стене. Леони медленно спустилась вниз и подошла к нему: размотала шарф с его шеи и расстегнула кардиган, затем заботливо сняла его. Джим насупился и внимательно наблюдал за всеми манипуляциями, которые проделывала Леони.

- На кухне есть картофель с овощами и копчёная рыба, – неловко начала она.

- Что?! – Джим удивлённо усмехнулся.

- Да, да, мне было нечего делать! – Леони замахала протестующе руками. – Всё, не говори больше ничего, просто иди и поешь!

- Женщины удивительные создания. Точно, – загадочно протянул он и направился в сторону кухни.

Кухню обустраивала ещё прабабка Даррена, а до неё прислуга семьи. Здесь царил старинный уют и некая смешанность обстановки: было очевидно, что годами кухню обживали разные хозяйки, но преемницами соблюдались традиции ведения здесь хозяйства от первой кухарки. Огонь пожирал поленья в камине, рядом с камином стояли печь и плита, на протянутой через всю кухню верёвке сушились травы и пряности, в углу стоял мешок картошки.

Они сидели в молчании, Джим ел быстро, с большим аппетитом, Леони же сидела напротив, сложив перед собой на столе руки и опустив на них подбородок. Она внимательно наблюдала за ним и улыбалась улыбкой, полной исключительного довольствия собой и женского кокетства.

«Никогда не любила есть в столовой. Как-то это для богатеньких или для заскорузлых наших американских мещан… А вот на кухне совсем другое: уютно, душевно и еда будто даже вкуснее. Кажется, он так тоже считает: аж треск за ушами стоит», – она открыто стала ухмыляться, деловито качая головой.

- Не понимаю я всех этих столовых комнат, – говорил Джим с набитым ртом, – что мешает сесть на кухне за трапезу? Ведь уютнее и милее намного.

- Вот я только что так думала! – по-детски воскликнула Леони, привскочив с табурета в радостном порыве. Ей стало очень тепло от того, что Джим разделял это её мнение.

- Вот-вот, а то любят говорить, мол, это по-свински – какая ерунда! Если так нужна красота и изыск, то можно и на кухне повесить картины и прочее. Как здесь, кстати, – он обвёл взглядом стены кухни: на них висело штук шесть живописных полотен, от натюрмортов до портретов детей в старомодных костюмчиках, играющих с домашними животными.

- Нравятся мне люди, которые здесь жили когда-то, – задумчиво изрекла Леони, подложив руку под щёку, – видно и чувствуется в каждой вещи бережное отношение хозяев дома. И хорошие книги в библиотеке, и картины, и музыкальные инструменты – многое говорит о том, что если не все, то большинство в этом роду были людьми образованными и творческими.

- Согласен с тобой. А наш Даррен хоть и немножко в иную сторону отклонился, так сказать, но всё-таки также преуспел в своём деле, что делает его достойным своей фамилии.

- Я бы, конечно, не сказала, что он похож на эстета, но память предков и всё такое чтит. Он мне рассказывал, что его прадед играл на виолончели и фортепьяно, талантливый человек был. Он и в Америку приезжал, на концертах знаменитых композиторов выступал, даже лично был знаком, ты не поверишь, с эмигрировавшим Сергеем Рахманиновым!*

- Он вскользь, кажись, упоминал. Мы толком об искусстве с ним не успели поболтать: он то выпивкой, то девчонками был занят, – Джим развёл руками. – Но я знаю, что в библиотеке, в длинном комоде есть большая коллекция пластинок со старыми записями классических произведений.

- Доедай скорее! Пойдём в библиотеку, я хочу послушать их! – Леони вытаращила на Джима полубезумные от счастья глаза и выглядела очень забавной.

Как только Джим положил в рот последнюю ложку ужина, Леони схватила его за руку и потянула за собой. Словно нашкодившие дети, они на цыпочках миновали гостиную на первом этаже и коридор, пока не очутились в уже излюбленной Леони библиотеке. Запах бумаги и старой типографской краски вкупе с лёгким запахом прелой сырости деревянных досок приятно щекотал ноздри, на письменном столе горела не выключенная кем-то лампа с абажуром. Леони судорожно искала ключ от комода.

- Здесь, на полке! – Джим взял с одного из книжных шкафов маленький ржавый ключик с короткой цепочкой.

- Открывай скорее! – зачем-то шёпотом говорила Леони. – Я сейчас включу проигрыватель: какая удача, он почти такой же, как тот, что от моих родителей остался, – радостно подметила она.

- Что мне поставить? Тут глаза разбегаются… Может, Шопена или Баха? – предложил Джим.

- Там есть Сезар Франк?

- Да… кажется есть, вот он.

- Я хочу послушать именно его.

Джим поставил пластинку, Леони затаила дыхание и прикрыла глаза, затем обошла стол и села в кресло, Джим опустился на пол подле неё, прижавшись спиной к боковой части кресла и запрокинул голову. Они молчали пару минут.

- Я вот часто думаю знаешь о чём?

«Как мило она всегда говорит это своё «знаешь?». Понимает ведь, что ни черта я не знаю. А я весь загораюсь любопытством: уши развешиваю, как дурачок, внимаю каждому слову, понимаю, что сейчас она расскажет о себе что-то поистине мне интересное… О каких же глупостях я всё-таки размышляю!» – думал Джим украдкой.

- О чём? О чём ты думаешь? – не открывая глаза, спросил он её в ответ.

- Я думаю, я, наверное, даже убеждена, что музыка – самый чистый вид искусства. Не только потому, что она один из первых его видов. Она никому ничего не навязывает, не поучает, как правильно или как надо поступать и жить. Музыка может из счастливого человека вытащить наружу глубокую тоску, а из печального достать на поверхность свет и надежду. И это будут не чьи-то мысли, а твои и только твои! Ты сам придёшь к ним, а не кто-то ткнёт тебя носом, даже если у музыки есть автор. И мне ещё кажется, что когда звучит музыка, можно научиться любить, не зная ни одного слова о любви.

- Хм, не задумывался никогда над этим, хоть я и сам обожатель музыки и её прекрасного «поджанра» – песни, – Джим восхищённо улыбнулся и ещё теснее прижался к креслу спиной.

Леони сама не понимала почему, но испытывала неутолимую нежность к Джиму и благодарность за то, что с ним могла говорить обо всех этих вещах, делать различные неуклюжие жесты. Она повернулась в его сторону и одной рукой стала гладить его по волосам: сначала робко и осторожно, затем всё усерднее и трепетнее. Ей так и кололо в сердце, нахально стучавшее под рёбрами. Джим чуть развернулся, схватил руку Леони и поднёс к лицу, став самозабвенно покрывать её поцелуями. Джиму казалось, что ему даже в груди больно стало, что желудок тугим узлом скрутило и мысли ни единой не осталось в голове. Он резко встал с пола и, обхватив обеими руками Леони за плечи, поднял её из кресла и впился в её рот горячим поцелуем. Леони не сопротивлялась и обняла его пламенно, отдавшись целиком воле Джима.

После они стояли несколько минут в торжественной тишине, крепко сжимая друг друга в объятиях, пока настенные часы с боем не пробили двенадцать.

Комментарий к 10 Глава. «Жар огня»

*даже лично был знаком, ты не поверишь, с эмигрировавшим Сергеем Рахманиновым! - В 1917 году, после революции, русский композитор Сергей Васильевич Рахманинов отправился с серией концертов по Европе, а в 1918-м эмигрировал в США.

Музыка к главе: Ennio Morricone - Plaiyng Love

Арт к фанфику (так сказать, отражение основной тематики): http://s017.radikal.ru/i422/1510/a8/583f8aab0512.jpg

========== 11 Глава. «Falling for Tina» ==========

Утром следующего дня ни Леони ни Джим не заговорили о поцелуе в библиотеке. Обоим нужно было осознать произошедшее, нужно было решить, что делать дальше. В самолёте, по пути домой, Джим общался только с другом и Дарреном, Леони праздно слушала болтовню Алисии и Брэнды.

Явившись на другой день в салон, друзья застали Тину, которая оживлённо вела беседу с мужчиной. Можно было решить, что всего лишь клиент; он стоял спиной ко входу, и Джиму отчего-то вся его статная фигура показалась знакомой. Обернувшись, незнакомец снял очки.

- А это, кажись, твой муж и его друг – я помню второго! – задорно улыбнулся он. – Советовал мне одну дельную вещицу.

Это был тот странный человек – Себастьян, который вызвал внутри Джима волну смятения и тревоги. И тот жуткий сон.

Джим не мог бросить своё детище на маленькую команду продавцов, потому перед отъездом посоветовал Теренсу попросить Тину хотя бы просто немного присмотреть за работой салона. Он переживал и решил, что это обеспечит хотя бы видимость контроля за ситуацией.

Себастьян не мог пустить ситуацию на самотёк. Та необычная встреча и его поставила в тупик, заставила искать решение ситуации. Неделю назад, в тот вечер, когда Джим и Теренс улетели в Англию, он нагрянул в салон, желая застать там Джима. К его удивлению, смену закрывала незнакомая женщина, а Джима там не оказалось. Пришлось завязать неловкий разговор. Себастьян вдруг понял, что это знакомство не следует обрывать сразу же: Тина оказалась незаменимым источником необходимой базовой информации, и вскоре Себастьян разведал о том, как жил Джим, практически всё, что хотел.

Себастьян Моран работал на Мориарти. Помимо него у злодея-консультанта «ели с руки» ещё семеро опытных киллеров – снайперы высшего класса, но Мориарти негласно отдавал предпочтение Морану, фактически сделав его своей правой рукой. Отношения между ними многим казались прохладным противостоянием. Моран и Мориарти в разговоре друг с другом зачастую спорили, язвили, причём Моран делал это, в отличие от Джеймса, грубо и хлёстко: бранно ругался, повышал тон и даже бил звериными кулаками по столу, пытаясь словесно свергнуть элегантно-вычурный и вместе с тем эксцентричный сарказм Мориарти. Выходило не всегда. Почти никогда не выходило. Но Джеймс Мориарти души не чаял в Моране за попытку, ибо никто кроме него не осмеливался оспаривать решения «пещерного короля».

- Он… он твой друг? – смутился Джим, указав пальцем на Себастьяна.

- Нет, мы познакомились в тот вечер, как вы улетели. Он искал тебя, хотел приобрести байк, который ты ему показывал, – добродушно вещала Тина.

- Да, я помню. Вы странный чувак, – отшутился Джим.

- У меня была накануне весёленькая ночка, и я… не до конца пришёл в форму. Почему-то решил, что вы один мой давний знакомый – похожи очень. Обознался, стал вести себя как придурок. Каюсь, – он по-братски дружелюбно улыбнулся, смешливо сдвинув брови.

Этот человек обладал своеобразным брутальным обаянием, которое при первом рассмотрении кажется грубостью и пошлостью, но со временем к такому поведению привыкаешь и даже начинаешь обожать его обладателя. Он не мог не произвести на Джима этого неоднозначного приятного впечатления. «Я бы выпил с ним. Он кажется классным мужиком; необъяснимое чувство… будто лет сто с ним знаком», – внезапно подумалось Джиму.

- Ну, и как? Уже брали в прокат? Понравилось? – Джим деловито поджал губы.

- Нет, не брал. Я вообще-то хотел его купить, – уверенно ответил Моран.

- Да. Но я же не могла такими вещами распоряжаться без вашего с Теренсом согласия, а беспокоить не хотелось подобными вопросами. Да и Себ решил, что подождёт вашего возвращения.

- Надеюсь, старичок, ты ему не дедулину любимую «жемчужину» показал тогда? – рассмеялся Теренс. – Отец сказал, что дед в гробу перевернулся бы, если б узнал, что этот байк уплыл из семьи.

- Кажется, нет. Это был Harley Davidson 77-го года.

- О, тогда я спокоен. Оформляйте продажу! – скомандовал он парням-продавцам.

«Себ? – щёлкнуло между делом в голове Джима. – Тина знает его лишь неделю, а такие фамильярности, словно друзья детства…» – он ощутил лёгкое напряжение.

***

Моран часто захаживал в салон Теренса и Джима. С последним довольно открыто хотел подружиться. Поначалу Джим испытывал от этого дискомфорт, но вскоре природный магнетизм Себастьяна сделал своё дело: Джим захотел стать приятелем Морана, даже нашёл его весёлым и лёгким в общении человеком. Новые дружеские отношения сделали остаток апреля и начало мая разнообразнее и сняли напряжение в связи с большим потоком клиентуры. Моран весьма неплохо владел актёрскими навыками, оттого ему ничего не стоило выдумать фальшивую личность и прикинуться тем, кем он не являлся. Когда-то давно у него в этом деле был талантливейший учитель.

Увлечённость делами и новыми людьми заставила Джима отодвинуть любовные тревоги в тёмные коридоры душевных переживаний. Он не особо скучал по Леони, не знал, скучала ли она по нему. Он просто жил дальше, полностью забыв себя в самореализации и новых удовольствиях, что предлагала жизнь.

«У меня слишком интересная жизнь, чтобы постоянно думать о любви к ней».

Леони тоже не скучала по Джиму. Одобрили архитектурный проект Тины, и мисс Маллиган утонула в пучине интересных рекламных мероприятий и новых деловых знакомств. Как только заканчивалась одна работа, Леони с жаром и энтузиазмом бралась за новую. Ко всему прочему, она окончательно порвала с Калебом, решив, что более не желает размениваться по мелочам.

«У меня слишком интересная жизнь, чтобы постоянно думать, влюбилась ли я в него».

Было 29 мая, раннее утро. Леони собиралась на работу. Разбирая офисные документы, в одной из папок она обнаружила сложенный пополам листок. Тень недоумения коснулась её безмятежных черт, и Леони с интересом развернула лист – это оказалось письмо от Эвана. Глаза начали жадно поглощать с яростным любопытством строки, сердце участило ритм, Леони знала, чего ожидать от написанного в этом послании.

Эван писал о любви. О своей любви к ней. Леони знала, что этот парень прекрасно образован, перечитал массу прекрасных книг, отлично разбирается в искусстве, и его слог и манера подачи собственных чувств не могли быть бездарными, бестолковыми и сухими. Он обвинял себя в слепоте, в глупости, открывая самые желанные когда-то ею уголки собственной души.

Она всё ускоряла чтение, пытаясь быстрее подобраться к финалу этих сентиментальных излияний. В окончании даже было стихотворение собственного сочинения.

Как только Леони закончила читать, она почувствовала… что не почувствовала ничего. Ей даже стало жаль Эвана. Когда-то она грезила об ответной любви со стороны этого молодого человека, но теперь не хотела от него ровным счётом ничего. Настроение её внезапно испортилось, появилось раздражение: оно никак не относилось к Эвану Стенли и было вызвано посторонними причинами, в большей степени Леони сама себя накручивала.

Она взглянула в окно, на почти безлюдную улицу этого субботнего утра, объятого вязким, густым, тяжёлым туманом – ничего кругом не видать, лишь еле различимые очертания стволов деревьев, верхушками уходящих в хмурое небо, затянутое унылой пеленой. Леони содрогнулась при мысли о том, что ей сегодня ехать на работу по такой погоде: «Уж лучше пешком, а то ненароком задавлю собаку или неосторожного прохожего». Звонок в дверь вывел мисс Маллиган из задумчивости, и Леони, миновав лестничный пролёт, подскочила к входной двери и отворила её. В спешке она и не взглянула в дверной глазок, ошибочно решив, что никто кроме Эвана не мог сейчас объявиться на пороге её дома. Но она удивилась и отругала себя за суетливость, завидев в дверях Джима.

- О… ты? – сдавленно проговорила Леони, распахнув широко глаза.

- Только не придумывай нелепых отговорок, по которым я должен убраться отсюда: ты одетая и накрасилась, а значит уже готова двинуться на работу.

То, как резко начал свой внезапный визит Джим, заставило Леони обратить своё возникшее из ниоткуда раздражение нанего.

- Во-первых, у меня и в мыслях не было, – ядовито ответила она. – Понятия не имею, с чего ты на пустом месте вдруг начал разыгрывать драму. И, честно говоря, не понимаю, почему другие причины, кроме моей предполагаемой сонливости и «ненакрашенности», не могут помочь мне спровадить тебя.

- Так, секундочку, погоди. Я что-то неправильно начал этот разговор… – стал было оправдываться Джим.

- И не знаю, с чего ты взял, что можешь вламываться ко мне в такую рань со своими разговорами или упрёками! – Леони завелась, она даже прокрутила уже у себя в голове до конца этот разговор, выдумав оскорбления Джима в свой адрес, и теперь защищалась от своих же глупых фантазий, вызванных скверным настроением.

- Хорошо, прости меня. Я изрядно тороплюсь… Я всего лишь хотел увидеть тебя. Я ошибочно думал последние полтора месяца, что мы не должны обсуждать случившееся и сказанное в Англии, даже плюнул на это, двинулся дальше, но ощутил, что делаю всё неправильно, что я сбился с пути.

- Я не желаю этого разговора! – оборвала она его. – Я, например, не чувствую, что делаю что-то не так, – она намеренно лгала. – И почему я вообще всегда получаю то, чего отчаянно хочу, лишь тогда, когда мне это не нужно, когда это не имеет смысла и веса в моей жизни? – Леони спрашивала об этом себя саму, не Джима, злясь на ситуацию с Эваном. А теперь здесь стоял Джим, она знала, что нуждалась сейчас в нём, и жизнь любезно «подбросила» его на её порог, но бестолковое человеческое упрямство гневно отторгало этот подарок, как и всё, что судьбою посылается без приложения к этому труда.

- Да что с тобою? – сурово спросил он, и кривая улыбка рассекла его рот. – Ты порой как дитя: мечешься из угла в угол, кричишь и стучишь кулачками по известным одной тебе причинам. Я же не глупец, я вижу, что ты с ума сходишь лишь потому, что объяснить себе не можешь мою неожиданную значимость в твоей жизни, – его глаза дьявольски потемнели, став похожими на глубокие ловушки, в которые попадались души, оказываясь в плену привлекательности зла. – Возрази мне, Леони. Ну же, не томи! – заговорил он не своим голосом.

- Что за безумный взгляд?.. – шепнула хрипло она, заворожёно и испугано вглядываясь в лицо Джима. – Я не хочу с тобой говорить. Уходи.

Глаза Джима вновь обрели прежнюю мягкость. Он рассеянно и отрешённо огляделся по сторонам, крепко сжимая дверную раму рукой. Затем развернулся и направился обратно, в завесу сырого, холодного тумана. Леони закрыла неуверенно дверь и нехотя поднялась на второй этаж. Злоба и раздражение её рассеялись, уступив место негодованию и стыду. «Какой дурацкий, глупый до абсурда разговор! Я так смешно и бездарно развела на пустом месте ссору. Глупо, глупо!» – она зажмурилась, словно хотела забыть существование этого разговора. Как ребёнку, ей хотелось рыдать, просить прощения за свою взбалмошность. Но здравый смысл напомнил Леони, что она взрослый человек.

Она буквально слетела обратно вниз по ступеням, подбирая одной рукой непослушный подол своего голубого платья. Не накинув даже пальто на плечи, Леони выбежала на улицу, торопливо озираясь вокруг. «Из-за моей глупости он сейчас уйдёт! Он, наверное, уже ушёл!» – обвиняла она себя и окликнула его. Напрасно она переживала: Джим был дальше неё примерно на десять шагов. Он услышал, что Леони звала его, и обернулся. Почти бегом Леони подошла к нему и бросилась в его распростёртые руки, Джим крепко обхватил её и приподнял над собой. Задрав голову, он с немым восторгом вглядывался в её жалостливое лицо. Он тихо засмеялся, и губ его коснулась полубезумная улыбка. Джим спустил Леони на землю, затем обхватил ладонями её покрасневшее от холода лицо и начал исступлённо покрывать его короткими поцелуями. Она же протянула руки выше, привстала на носочки, обняв его за шею, и прильнула губами к его губам опьяняющим крепким поцелуем.

Среди слабо угадываемых призраков кустов и деревьев они молча брели по бетонной тропе в сторону парка. В офис Леони в этот день не явилась. Эту ночь они провели вдвоём. Оба для себя сегодня решили всё: менять жизнь не так уж боязно, когда меняешь её вместе с кем-то.

«Уйду с работы, найду новое место – более престижное и высокооплачиваемое, отправлюсь с Джимом посмотреть этот мир. Если замуж позовёт, что ж, так тому и быть – пойду, мне с ним ничего не страшно», – размышляла Леони во тьме неосвещённой спальни, прильнув к спине Джима.

Утром Джим, открыв глаза, обнаружил, что лежит в постели один среди пены белой простыни и одеяла. Лишь на несколько мгновений в него вселился панический страх, но тут же исчез, когда на пороге спальни показалась Леони с двумя кружками кофе в руках. Она замерла, прислонившись к дверной раме: такая сонная, непричёсанная, смешная, она потирала одной ногой голень другой. Джим рассеянно улыбнулся. Подойдя, Леони протянула Джиму одну из кружек и присела рядом на край кровати.

- Вот тебе не спится в единственный выходной на неделе, – ворчал Джим, приняв из её рук кофе.

- Привычка, – выдохнула она. – Ты знаешь, мне сегодня такой сон хороший приснился… – Леони поджала ноги и обхватила их одной рукой. – Это что у тебя, синяя рубашка?! – она поставила кружку на пол, сорвалась с кровати и подскочила к стулу, на котором висела вещь, о которой она только что сказала.

- Ну, да… А что?

- Синий – мой любимый цвет! – огласила по-детски Леони, сбросила с себя старую футболку Теренса и надела рубашку Джима. – Всё, я её у тебя конфискую. Поскольку мы теперь будем встречаться, я обязана носить дома твою рубашку: в общепринятом понятии – это сексуально, – смеясь, заявила Леони, хотя в её голосе чувствовалось, что это самое общепринятое понятие скорее вызывает у неё усмешку.

***

Тина Дэвис рядом с сестрой своего парня больше походила на тонкую осиновую веточку, что, кажется, вот-вот сломается под напором ветров. В отличие от Леони, невысокой, крепкотелой и пышногрудой девушки с копной густых медных волос, Тина обладала высоким ростом и худобой, бледной, почти прозрачной кожей и имела тонкие шелковистые светлые волосы, которые редко собирала в красивые причёски, как подруга, предпочитая оставлять их спадающими с узких плеч или заплетёнными в полурастёпанную косу. Брови на тонко очерченном лице почти терялись, сливаясь с матовой кожей, и только серо-зелёные глаза её пронзительно сверкали дикими огоньками, выдавая в Тине волевую и страстную к жизни натуру. Люди, обманываясь хрупкой внешностью, зачастую ошибочно думали о мисс Дэвис, как о ласковом котёнке, не подозревая, что внутри Тины сидел хищный зверь, готовый растерзать того, кто вставал у него на пути.

Любовь к Теренсу почти убила в Тине самые интересные черты, и девушка сделалась по-заурядному мягкой в отношениях с людьми.

В дождливый и мрачноватый вечер 5-го июня Моран подъехал на своём недавно приобретённом байке к салону Теренса. Он надеялся сегодня повидаться с Джимом и пропустить в каком-нибудь баре по кружке-другой пива, но застал у дверей лишь перетаптывающуюся на тротуаре Тину, уткнувшуюся носом в ворот свитера, выглядывающего из-под белого плаща. Он мысленно смеялся над ней, Тина показалась ему смешной – худющая и мокрая, держащая над головой клатч в наивной надежде, что он спасёт её от ливня.

- Вы, миссис Маллиган, чертовски отстойно выглядите! – саркастично, но всё-таки с ноткой дружелюбия в голосе окликнул её Моран.

- Себ? Привет! Да я вот… мужа жду, он на машине: обещал заехать и забрать меня. Он в ресторане с друзьями сегодня отмечал чей-то день рождения.

- Хм, девок что ль пригласили, раз он не торопится.

- Ой, не начинай! Он с минуты на минуту должен появиться… У него, наверное, просто телефон разрядился, мне не дозвониться, – Тина с доверчивой суетливостью стала вновь набирать номер мужа. Тоненькие пряди распущенных волос провисали, словно пара гамаков, с обеих сторон её лица, сделавшись тяжёлыми от влаги, и непослушно заслоняли дисплей телефона. – Ну вот, опять, – на выдохе шепнула она, убирая от уха телефон.

- Ты до абсурда смешна, когда вот так нелепо доверяешь ему, – почти выплюнул Моран, отталкиваясь ногой от тротуара. Он подъехал к Тине и кивнул головой на заднее сиденье. – Полезай-ка, обезьянка, на пассажирский трон! У меня, конечно, откидная крыша в «авто», но домчимся до дома быстро, промокнуть до последней нитки не успеешь.

- Брось заниматься ерундой, Теренс сейчас меня заберёт, – ласково ответила она, утерев глаза от дождевой воды. – Не трать на меня время, всё хорошо, Себ… Ты ведь, наверное, Джима искал? Он… Ох, столько всего странного произошло за последнюю неделю, долго рассказывать, но он улетел с Леони. Путешествовать по миру, – обозначала она цель отлёта Джима. – Так что не смогу точно сказать, где сейчас наши голубки: где угодно могут быть! – она снова утёрла глаз от воды и размазала тушь.

Моран залился хохотом. Глядя в простодушные хлопающие глаза Тины, он думал о том, какой она может быть забавной, хоть обычно старается держаться скромно и серьёзно.

- Что? – она свела домиком светлые бровки.

- Боже, какое же ты чудовище! – Себастьян прикрыл глаза ладонью. – Не трогай своё лицо больше, – с наигранным спокойствием весело отчеканил он и взял Тину за запястье, притянув ближе к себе. – Садись уже давай.

- Как скажешь, командир недоделанный!.. – деловито бросила Тина, усаживаясь сзади. – У тебя ещё и второго шлема нет, просто ужас, – шутя ворчала она. – Нарушение самых простецких правил безопасности. Стыдоба! – она хлопнула обеими ладошками себя по коленям.

- Хватит бурчать, – скомандовал Себастьян, чуть повернув к Тине голову, и отдал ей свой шлем. – Обхвати руками меня за торс.

Тина подчинилась.

- Крепче, дурында! Не плюшевого медвежонка в розовой спаленке тискаешь.

Тина сильнее обвила руками его крепкое тело, уткнувшись носом в плечо Себастьяна и забыла как дышать от страха.

- Я всегда боялась мотоциклов. У меня двое одноклассников пятнадцатилетними подростками разбились в аварии, – боязливо шепнула она.

- Эй, ну-ну, брось там дрожать: я отличный мотоциклист, – успокаивающим и мягким голосом заявил Моран.

Себастьян вставил в зубы сигарету, зажёг её и тронулся с места.

«Харлей» плавно, но стремительно летел по мокрому асфальту, словно его владелец желал обогнать ветер. Горьковатый и душный сигаретный дым забивал ноздри сидящей позади Тины, но она силой удерживалась, лишь бы не закашляться, и от этого начинала злиться на Себастьяна. Безо всякой неосторожной мысли, без двусмысленных намерений, она шутя слегка прикусила его за шею. «Дымоход!» – ворчливо буркнула Тина голосом обиженной девчонки.

Моран вздрогнул и крепко впился обеими руками в руль управления.

- Ты и впрямь чудовище, – недовольно процедил он.

В ответ Тина издала шаловливый смешок и попыталась как можно больнее ущипнуть Себастьяна за бок. После его нервозного откашливания она вновь послушно прильнула щекой к его плечу и стала разглядывать блестящую от воды дорогу, хмурое небо и сочно-зелёную растительность вдоль дороги, из-за которой выглядывали высотки города в отдалении. В глубине души Тина ощутила упоение и расслабилась, позабыв о страхе. Природа заворожила её.

Они пересекали реку по мосту из металлических конструкций, окрашенных белой краской. Тина что-то невнятно стала бормотать, Себастьян не сразу понял, что она что-то напевала, попеременно считая птиц на нашивке рукава его кожаной куртки.

«До чего нелепая», – говорил он вслух, но порывы встречного ветра проглатывали звук его речи. «Как бы не упала», – думал он про себя.

С этого вечера Моран обозлился на Тину. Он теперь часто обидно подшучивал над ней, журил за наивность чувств к мужу, даже не упускал возможности осмеять её чрезмерную худобу. Тина не понимала странного настроя своего приятеля, оттого списывала его причуды на стресс, плохую июньскую погоду, на загруженность на работе. Она не могла злиться, да и оружия для ответного удара у неё не имелось, просто потому, что реальных, аргументированных причин такого поведения Себастьяна она разгадать не могла. Он сам едва ли осознавал их природу.

Моран бесился в июле из-за Тины. Она слишком редко стала видеться с ним и приглашать выпить или просто поболтать, все свои душевные тревоги она вновь изливала лишь Леони. На самом деле, самой Тине было просто жутко интересно расспрашивать подругу обо всех подробностях путешествия той с Джимом.

- Замуж зовёт? Ты не шутишь, Ли? – изумлённо спрашивала миссис Маллиган у Леони в один из тех скучных, в понимании Себастьяна, вечеров, когда Тина наконец-то соблаговоляла пригласить приятеля на чай, а сама в продолжение вечера либо щебетала по телефону с сестрой мужа, либо увлечённо смотрела фильм, изредка отвечая на расспросы Морана. – Я не верю, – её глаза заблестели, налившись влагой, – теперь всё по-другому… Так странно… – она стала мечтательно раскачиваться сидя на диване.

«Да взгляни же ты уже на меня! – яростно вопил в своих мыслях Себастьян, злобно сверкая змеиными глазами в сторону Тины. – И так всякий раз. Она говорит либо не со мной, либо не говорит вообще. Мне бы сюда сейчас мою драгоценную винтовку! Прострелил бы башку этой малодушной несносной девчонке… И всегда этот нежный взгляд, словно гладит меня своими длинными бесцветными ресницами, словно ничего не понимает, словно ничего и нет. Как же меня это в ней бесит!»

Не выдержав напора милой девчачьей беседы, Моран демонстративно отодвинул резким движением ногой кофейный столик у телевизора, агрессивно шикнул и направился к выходу, бросив на диван декоративную подушку, с которой минуту назад вёл игривую борьбу от скуки.

- Ой! – вскрикнула от неожиданности Тина. – Ли, я тебе перезвоню попозже. – Она бросилась догонять друга. – Себ! Себ, что случилось?

- Устал от твоего унылого телефонного занудства, куколка, – он всегда так её называл, когда злился: знал, что Тину бесят вульгарные «мужланские» сюсюканья.

- Опять ты ноешь! – нервозно выпалила она и издала протяжный гортанный возглас неудовольствия и раздражения. – Ты меня достал за весь этот месяц своим дедовским ворчанием – противно до чёртиков! – Тина схватила его за рукав куртки и серьёзно заглянула в глаза. – Что тебя тревожит? Расскажи мне, – почти шелестел меж связок её успокаивающий голос.

- Ого, как мы запели! – он одёрнул её руку. – Тебе так и расскажи: ты ж меня «для мебели» к себе теперь зовёшь, чтоб я стоял и украшал твою гостиную, пока ты звонишь подружкам или мужу. Если в начале нашего знакомства я считал, что ты внимательный и весёлый друг, то теперь считаю, что ты превращаешься в пустоголовую куклу, личная жизнь которой стала настолько скудна и тривиальна, что эта кукла начинает интересоваться чужой сильнее, чем позволяют приличия и здравый смысл.

- Боже, какой же ты придурок, – грустно выпалила Тина и вздохнула, сочувствующе глядя на него.

- Ты так говоришь лишь потому, что я озвучил мнение твоих подруг о замужней тебе: скучной и узкомыслящей пиявке на теле обожаемого муженька.

- Я… я не… – Тина ощутила, как пересохло от обиды в горле. Первой мыслью было отвесить Себастьяну крепкую пощёчину, но рассудок её вдруг прояснился. Ей вспомнился разговор с Леони, когда та была в отъезде в Англии, вспомнились и свои далеко идущие планы и старые мечты, связанные с той беседой. Она передумала и умолкла, из глаз её выкатились две крупные слезинки и застыли на подбородке. – Господи, да ты же прав, – шёпотом прохрипела она и закрыла лицо ладонью.

Себастьян остолбенел и ощутил волнительный стыд: никогда прежде ни одна женщина из тех, с которыми он имел дело, не говорила ему, что он прав, по-женски не признавала за собой неправоты, даже если это было очевидно.

- Я себя веду отвратительно. Мне и самой гадко от того, какой я часто бываю с Теренсом… Ты знаешь, – она громко шмыгнула носом, – я всегда думала, что полюбить никого не способна – уж очень боялась потерять себя. Я себя любила ужасно. А потом… в него… как в омут… Понимаешь? – она с надеждой уставилась в его остывшие от гнева глаза.

Он не понимал.

- Я себя бросила на алтарь этих чувств, а ведь так нельзя! – она самозабвенно приложила кулачок к груди. – Умники вечно думают, что лучше меня видят, какая я стала «неинтересная», ну и пускай. Я знаю, какая я теперь. Знаю, что Теренс меня не любит так, как я его: это вечное проклятие, что один всегда любит больше и крепче, чем второй… Я знаю, что он изменяет мне. Видишь ли, он такой взбалмошный до плотских страстей; ему поток секса с экрана телевизора или монитора компьютера кажется нерушимой истиной, биологическим законом, в котором он, являясь самцом, оказался «у природы в заложниках» и теперь готов поиметь любую, что соблазнит его голой ляжкой… А я, дура, не виню его за узколобость, всё оправдываюсь тем, что люблю. Понимаешь?

Он был готов расшибиться о стену от отчаяния, лишь бы её понять.

- Мне жаль, – проглотил он ничего не значащую фразу, что намеренно предварительно высушил в своём подсознании. – Ты сама виновата, – надломлено процедил Себастьян и вышел прочь.

С этого момента Тина старалась загладить свою вину, хотела относиться к Себастьяну с большей теплотой, но он чувствовал, что эти попытки были как бы в форме дружеского обязательства, он видел, что она часто надевала маску веселья, когда они в очередной раз встречались. И хотя ранее Моран ощущал, как ему претит это временное проживание в качестве обычного мещанина, чем дальше, тем всё более он откладывал грандиозные планы по возвращению в строй Мориарти. Благодаря Тине он даже начал входить во вкус обычных радостей.

Порой Себастьян часами мог наблюдать в абсолютной тишине, как Тина рисует. Тихий напоминающий стрекотание кузнечиков скрежет графита о шершавую бумажную поверхность успокаивал ему нервы, вводил в праздное раздумье. Ему вспоминалось, что его отец, художник по роду занятий, упрекал его мальчиком за отсутствие таланта, нарёк бездарностью и «ленивым никчёмным дерьмом». Он спился вскоре после смерти жены, из-за чего Моран ещё живо хранил в памяти пьяные побои, когда папаша был вновь не в духе в связи с плохими успехами сына в области гуманитарных наук и живописи. Отец скончался от цирроза печени, и поскольку бабушка с дедушкой по материнской линии были мертвы, дед по отцовской находился в доме престарелых, а бабушка покоилась в могиле, одиннадцатилетнего Себастьяна пристроили в детский дом. Так наметился новый этап в его жизни, в котором каждый день нужно было пытаться просто выжить: ребята из интерната невзлюбили новенького, а монахини, на чьём воспитании находились дети, не отличались мягким нравом. Моран благодарил судьбу за счастливый случай, который она подбросила ему в семнадцать лет, когда он подрался в подворотне с мелким торговцем наркотиками. Шаг за шагом юноша сошёлся с нужными людьми, которым пригодились его незаурядные таланты стратега и физические способности.

Похожий на дуновение ветерка, лёгкий смешок Тины вывел Морана из задумчивости.

- Чего хихикаешь, обезьяна? – насупившись, спросил он, отнимая кулак от уголка рта.

- Ничего, – кокетливо ответила она. Его требовательный взгляд заставил её продолжить. – Ну, я в общем… Не знаю, мне кажется выходит не очень.

- Что выходит не очень?

Тина скривила губы и застенчиво повела плечом, не желая говорить, затем неудовлетворённо приложила карандаш ко лбу (она всегда так делала, когда была недовольна результатом). Себастьян лениво вздохнул и резко встал с кресла, затем нахально заглянул под руку Тине.

Прямо перед ней на столе стояла ваза с фруктами, скатерть хитроумно задрапирована в художественной небрежности, но на холсте ничего этого не было: вместо изящного натюрморта Моран увидел громоздкую задумчивую фигуру мужчины в кресле.

- И зачем? – с удивлением тугодума поинтересовался он.

- Ты меня вдохновляешь, – просто и сердечно ответила Тина, убирая с лица белёсую прядь волос. Себастьян заострил внимание на блёклых пятнах пасмурного света, что замерли на её тонкой шее и выпирающих ключицах. – Мне показалось, что ты смотришься очень поэтично там, в лёгкой тени угла комнаты. Я люблю, когда на лице мужчины ясно видно внутреннюю умственную работу… И ещё у тебя черты казались мягче, чем обычно, когда ты напряжён и готов весь мир облить грязью.

Моран самодовольно хмыкнул и вновь обратил взгляд на холст. Ему хотелось вглядываться в каждый штрих, дабы угадать за ним чувство, с которым он нанесён на бумагу. Затем он посмотрел на Тину. Она тоже рассматривала свою работу, и во взгляде её читалась критичность к себе и здравая самооценка.

- Я всё равно профан в искусстве, в живописи ничего не смыслю, – с досадой сказал он.

- Я могу научить тебя, – без тени бахвальства ответила Тина, приподняв голову, чтобы заглянуть Себастьяну прямо в глаза, и осторожно взяла его руку, поднося указательным пальцем к одному из элементов на изображении. – Вот видишь, тут… – начала она.

Он ощутил её скользнувшее горячее дыхание на своей шее. Когда Тина отвернулась, снова обратив взор на рисунок, Себастьян чуть наклонил голову вперёд, и его нос и губы коснулись её волос. В сладостном забытье он несколько раз прогладился чертами своего лица о мягкие пряди и застыл в немом восторге. Увлечённая рассуждениями Тина ничего не почувствовала.

В последний вздох августа Тина улетела в штат Вашингтон, они с Теренсом собирались провести неделю на берегу озера Кушман*. Муж остался на пару дней в Калифорнии, нужно было довести до конца кое-какие дела, так как без Джима ему не так-то просто давалось ведение бизнеса, и он с нетерпением ждал возвращения друга и сестры из их затянувшегося путешествия.

Конец августа не баловал здешние места солнцем и тёплой погодой, вместо неё – морось, промозглый ветер и туманная заволока, опутывающая кедровые леса или висящая тяжёлым клубом над озёрной гладью.

Но Тина обладала сердцем художника, ей любая погода была мила. К тому же прохладу она любила больше жары: можно было достать из шкафа любимые безразмерные вязаные вещи, уютно укутавшись в них, обуть ботинки с толстой подошвой и овечьей шерстью, вооружиться термосом с горячим имбирным чаем и отправиться в сырую даль пешком. Они с Леони часто отправлялись в походы по выходным, нехотя беря с собой Теренса, который уже через день начинал скулить, ибо больше любил городской пейзаж и удобства каменных джунглей с их общественным транспортом, закусочными, ночными фонарями и развлекательными центрами.

В этот день она собиралась на одну из таких любимых ею прогулок. Теренс снял через интернет для них симпатичный деревянный домик у озёра. Живописное место: от порога дома до самого края воды тянулся мостик из самодельных досок, а при взгляде на противоположный берег было замечательно видно дремлющие, окутанные усталым туманом горы Олимпик.

Звук мотора на улице. Уверенные шаги. Резкий стук в дверь.

Тина наскоро зашнуровала ботинки и подошла к входной остеклённой двери – на пороге стоял Себастьян. Она отворила ему и с нескрываемым удивлением уставилась на приятеля.

- О, вот так новость… Не ожидала.

- Я от Теренса узнал, что ты здесь. Но вот ему лучше ни слова, что я тут, – он заговорщически приложил указательный палец к губам. – Соскучился. Вот-с, решил, так сказать, почтить визитом.

- Ой-ёй-ёй, что это вынудило вас, сэр, столь изящно изъясняться? – весело ответила на его реплику Тина, делая пригласительный жест.

- Я же сказал – соскучился.

Моран одним движением руки приложил на макушке влажные волосы и двинулся внутрь. Встав посередь гостиной напротив камина, он оценивающе окинул взглядом комнату. В тишине потрескивали дрова, испуская спасительный жар; Себастьян подошёл ближе к камину и протянул к нему закоченевшие красные руки.

- Хочешь ча… ну, в смысле, тут и бурбон есть, – вспомнила Тина с улыбкой.

- Меня даже почему-то бесит, что ты меня так хорошо узнала за почти четыре месяца! – хамовато бросил Моран, но без злобы.

- Не спеши, не так уж хорошо я тебя и узнала, – Тина заботливо налила в стакан бурбона. – В сущности, ты как дремучий лес – тёмный и полон тайн, но с тобой дышится легко и свободно.

«Вот я бы никогда не смог так складно сказать, как она говорит. Выходит, папаша мой был прав – я бездарность и тупица».

После они обменялись парочкой новостей об общих знакомых и умолкли. Моран в тишине изучал черты Тины, ощущая в голове тяжесть, неспособность ясно соображать, собственное тело почудилось ватным. Он злился на себя всё отчаяннее и яростнее: «Как бы я хотел, чтоб она в эту секунду испытывала то же наваждение!.. Бессмыслица, грёбанная бессмыслица. Что я здесь вообще забыл?» – спрашивал он себя.

- Ты собиралась на прогулку да? Ну, пока я не объявился, – внезапно спросил Моран.

- Да, я люблю гулять в сырую погоду. Ты, наверное, не очень, да?

- Не знаю, – хмыкнул Себастьян. – Никогда не задумывался.

- Что ж, – она плавно поднялась с дивана и протянула ему свою тонкую руку, – есть возможность поразмышлять на эту тему прямо сейчас, – её серо-зелёные глаза неистово сверкнули, и Моран многое готов был отдать, чтоб узнать причину их оживления.

Он, необычайно для себя самого, послушно взял протянутую ему руку в свою и направился следом за Тиной.

Они гуляли несколько часов; исходили пару туристических троп, затем катались на катере по озеру. Оба почти не разговаривали, Себастьян лишь согласно кивал восторгам Тины и её эмоциональным возгласам, выслушивал её болтовню о том, как она вдохновилась на создание нового архитектурного ансамбля. Моран много курил. Две пачки выкурил за три с половиной часа, почти не вынимал изо рта сигарету, и Тина шипела на него словно змея, что он «безобразный осёл, губитель природных красот». Как только они вернулись домой, пробыв там всего двадцать минут, сразу решили, что пора бы проехаться и на байке по горным дорогам.

Близился вечер, было около семи. Оставив у проезжей части мотоцикл, Тина и Себастьян взобрались на каменистый холм, усеянный неприхотливой растительностью. Дул промозглый ветрюга, трепал неаккуратную косу Тины, спутывая пряди у лба, что лезли в глаза. Она обхватила свои хрупкие плечи руками, съёжилась от холода и усмехнулась, развернулась к Себастьяну и прижалась к нему, дрожа. Недоумение пробежалось по его лицу, Моран медленно и неуверенно обнял огромными ручищами тонкий стан своей подруги. Затем Тина вскинула голову, задрав нос, и коснулась щекой подбородка Себастьяна.

- Ой! – хихикнула она, потирая ладошкой лицо. – Колючка какой.

Себастьяну почудилось, словно ему грудную клетку сдавило под прессом, он с трудом мог вздохнуть, и, казалось, эмоции, что наполняли его, вот-вот хлынут через край.

- В тебе нет ни капли жалости ко мне… – сказал он непривычным на слух печальным низким голосом.

Тина удивлённо нахмурила светлые брови, на фоне которых глаза её, отражая пасмурное небо, залились необычайной голубизной.

В ответ на её немой вопрос Моран лишь крепче сгрёб девушку в свои каменные объятия и горячо прильнул к её губам. Грубая, неотёсанная, звериная ласка. Тина не смогла его оттолкнуть, сама не понимала, как это вышло. Ей даже нравился его мужественный напор и настойчивость – это было честно и искренне. Тина беспомощно сжала в кулачки полы его кожаной куртки.

Отстранившись, Себастьян погладил широкой тёплой ладонью её холодную щёку и пристально заглянул в глаза. В них было не видно дна, столько сокровенного и невиданного, но ни тени ответных чувств, скорее лишь сочувствие. Его пронзила острым лезвием досада. И эту досаду было не излить. Перед Мориарти он мог орать, крушить всё вокруг, изрыгая брань и проклятья, но он не мог точно так же выразить горечь неразделённых чувств – это не годилось.

- Я бы ни за что не стала жалеть тебя, – сказала Тина, отвечая на его взгляд.

«Я никогда не встречу никого лучше неё. Пропади я пропадом – размазня… Я спускал курок, целясь в женщин, стариков, хороших и талантливых людей – рука не дрожала даже. Теперь стреляют её глаза, сделав мишенью меня».

Ему захотелось быть с ней откровеннее, хотя бы частично намекнуть на то, каков он на самом деле. Моран понимал, что это глупость, но рот не слушался.

- Я бы… Ты знаешь, я бы так хотел открыться тебе. Серьёзно, ты и понять… представить себе не можешь, о чём именно я сейчас говорю. Просто со мной такого прежде не было, и я…

- Тш-ш, – Тина накрыла ладонью его рот. – Помолчи, не стоит. Не торопись мне обнажать то, что сокровенно для тебя: я всё пойму, но не оценю… Я Теренса люблю.

На обратной дороге они молчали, но Морану чудилось, что он вернулся в начало: вот дорога, вот кусты и деревья, и вот она, сжимает его руками, чтобы не упасть. Но это было не то начало, что предвещает душевный подъём, – это было замыкание круга.

В девять вечера, провожая Себастьяна у дома, когда он надевал шлем в седле мотоцикла, Тина поцеловала его сама, с исступлённой нежностью гладя обеими руками его лицо. Как только она оставила его, Моран снова закурил, с силой оттолкнулся ногой от земли и направился в сторону асфальтированной дороги.

Гадкая морось хлестала его по лицу, подгоняемая встречным ветром. Моран опять начал злиться на себя. «Больше никогда… ни одной не позволю», – свирепо хрипел он себе под нос. Ему всё казалось, что он слышал позади себя шёпот, подсчитывающий птиц на нашивке рукава его куртки.

Комментарий к 11 Глава. «Falling for Tina»

* «Falling for Tina» - название данной главы обыгрывает название песни, которой я вдохновлялась при написании:

School Of Emotional Engineering – Falling For Sylvia

* озеро Кушман - Озеро Cushman – живописное озеро площадью 1620 гектаров, расположенное в штате Вашингтон. Первоначально оно являлось участком реки Skokomish, который был значительно расширен при строительстве плотины. Озеро расположено на территории одноименного Государственного парка, охватывающего 500 гектаров.

========== 12 Глава. «Джеймс» ==========

Заявившись в кабинет миссис Саммерс с заявлением о намерении уволиться из фирмы, Леони поставила в тупик начальницу. Терять одного из лучших сотрудников, свою заместительницу, было ей вовсе не на руку.

- Леони, голубка, что случилось?! – неожиданно мягко спросила миссис Саммерс, опустив очки.

- Ничего… Со мной всё хорошо. Я бы даже сказала, что никогда не бывало и лучше, я всего лишь хочу поменять в жизни некоторые вещи.

- Ты что, замуж собралась?

- Хах, ну, возможно в обозримом будущем…

- Так это же не повод бросать карьеру! – раскудахталась директор, округляя глаза.

- Что вы, я не собираюсь становиться у плиты! – засмеялась Леони. – Только не с Джимом.

- Джим? Тот молодой человек, что приносил тебе кофе?

- Да. Предложил вместе посмотреть мир, но мне не хватит пары недель отпуска, чтобы это сделать. К тому же я буду обременять себя мыслями о работе, так или иначе, – выдохнула Леони.

- Неужели ты прямо вот железно? Обдумай, пожалуйста: у тебя прекрасная должность… Если не устраивает зарплата, так и скажи…

- Прошу вас, миссис Саммерс, – умоляюще взглянула в лицо начальницы она, – не надо.

- Хорошо, давай так, сколько тебе нужно времени? Зачту в качестве неоплачиваемого отпуска. Месяц? Два? Три? – миссис Саммерс серьёзно и решительно взглянула поверх очков. – Я понимаю, как ты устала; если уж совсем на чистоту, ты здесь пашешь за десятерых. Знаю, что ты думаешь, что я ни во что не ставлю твои старания, поэтому хочу, чтобы ты поняла, что это не так.

Леони немного растерялась и смутилась. Прежде начальница не проявляла подобной заботы, не выказывала и тени восхищения своей заместительницей, лишь редкие одобрительные кивки и победные ухмылки на её железном лице говорили о том, как она довольна обстановкой в компании.

- Вы меня, прямо скажу, покорили такой теплотой, – саркастично отпустила Леони, прищурясь.

- О! Теперь ты меня пилить будешь! – миссис Саммерс взмахнула жилистыми руками и взялась за жемчужные бусы на шее. – Понимаю, что я не идеальный босс, закончим на этом. Так что ты ответишь на моё предложение? Лично я уж лучше и три месяца попытаюсь тянуть на себе ношу полной ответственности, чем потеряю лучшего сотрудника. За прибавкой к оплате труда дело не станет, разумеется.

- Мне нужно всё лето, не меньше.

- Что ж… Так и быть.

После этого разговора, накануне отъезда, Джим долго прощался с Гаем. Валялся вечером на диване, обнимая пса и нацеловывая его золотистую шерсть. Словно своё дитя, он страшился оставлять его на друге, но понимал, что это глупо, потому что Теренс тоже обожал собаку.

Уже 4-го июня Джим и Леони улетели в Канаду.

***

Подложив руку под щёку, Джон Ватсон со скукой на лице перещёлкивал каналы, пытаясь хоть немного занять себя мещанскими передачками, что идут по телевизору после шести вечера. Изредка он бросал взгляд в сторону друга, занятого раскрытием нового преступления.

Шерлок бродил по гостиной в одном тапке, спущенном с одного плеча халате и бормотал себе под нос, как казалось Джону, бессмыслицу (тяжко поспевать за мыслью детектива в шляпе!). Шерлок то вертел во рту карандаш, то взъерошивал кудрявую голову, подгоняя разрозненные думы различными механическими манипуляциями. Наконец он плюхнулся в своё кожаное кресло, утомлённо выдохнув, и устало прикрыл веки.

- Гнусное, скользенькое дельце! – чуть слышно процедил он. – Доконало оно меня… Если хотя бы было заманчиво и блистательно, а оно тянется уныло, как моментальный клей.

«Хм, очень поэтично!» – усмехнулся про себя Джон, скрывая кулаком, приложенным к лицу, непрошеную улыбку.

Через полминуты Шерлок окликнул миссис Хадсон, намереваясь попросить её о «нечто важном»: ему до смерти захотелось чая с печеньем.

- Между прочим, я должна через час быть у своей подруги, а не прислуживать вам, мой дорогой…

- Ложь.

- Ну… через два…

- Да неужели?..

- Сдаюсь, так и быть! Она сказала, что к ней приезжают внуки вечером, и всё отменяется, – сокрушаясь, дёргала головой миссис Хадсон.

- Так почему вы ещё не на кухне? – Шерлок сделал мальчишескую мину, сдобренную циничным сарказмом.

- Ух! – она суетливо махнула рукой и направилась вниз.

- Как всегда, трогательно,– с доброй улыбкой заметил Ватсон и выключил телевизор. – Ну, что ты разворчался? Погода плохая? – иронично бросил Джон и взял газету. Несмотря на то, что он не был дома уже двое суток, Джон не ощущал, что сильно соскучился по жене и дочери: последний месяц выдался бурный, касаемо домашних забот, и доктор Ватсон был рад окунуться в атмосферу холостяцких дней.

Шерлок молча взял макбук с круглого столика и положил себе на колени. Пролистывая страницы своего сайта, он вдруг уставился на одну из фотографий, где шло следующее обсуждение:

Пользователь Баффи1997: «Взгляните, мистер Холмс! Отдыхаю сейчас в Австралии (смайлик). В кадр случайно попал чувак чем-то похожий на Мориарти! Круто, да? (смайлик)»

Пользователь ЗелёныйШершень: «Вот это да! Чума! Смазано, конечно, но в общих чертах реально есть сходство. Зачёт! (смайлик)»

Пользователь Инспектор_Века: «Ну, не сказал бы. Есть немного, но вообще не он».

И т.д.

Шерлок не понимал, что вдруг нахлынуло на него – радость или напряжение? Он угрюмо и сосредоточенно щурился, уткнувшись чуть ли не носом в монитор. На изображении, позади кудрявой девчонки с пирсингом в носу в типичной глупой позе для селфи с высунутым языком, стоял человек с рожком мороженого в руках. Размытый лик, полупрофиль, едва можно было сказать что-то с точностью. Да и вряд ли злодей-консультант, будучи действительно живым, стал бы мило прогуливаться в чужой стране с искрящейся улыбкой на губах. В кадр немного попала женская рука, которую он держал.

Нет, не он. Вздор. Просто похож.

«Хватило одного лжевозвращения Мориарти, оказавшегося жалкой фикцией одного из его приспешников. Знал ведь, что всю его сеть, особенно «верхи», мне не искоренить. Хотя какое теперь дело – Мориарти мёртв, значит и его собачонок можно исключить из уравнения. Во всяком случае, не уделять им пока пристального внимания».

Холмс отбросил волнительные мысли, пытаясь вернуться в водоворот новых дел.

***

В первый месяц словно и не было ни единой преграды, Леони и Джим стремились сближаться всё более. Они посещали большие и древние города, гуляя по ним, держась за руки, строили планы на будущее. В июле они вдруг стали часто ссориться: сначала просто спорили, потом скандалили. В какой-то момент Джим испугался, решил, что всему конец и им не найти вновь точек соприкосновения.

«Я должен что-то сделать!.. Опять всё было из-за меня. Я стал так резок в своей критике людей, а она бесится на меня, говорит, что у меня нет жалости и понимания. Но я ничего не могу с собою сделать: я вдруг так бешено стал презирать мелочность и глупость… Мне хочется чего-то большего, но не возьму в толк чего же. Будто во мне произошла незримая перемена; я её пока сам не осознаю, но она есть, она пугает меня… Вместе с тем волнует мне кровь. Не знаю, стал ли я хуже. Всё, что понимаю, мы – я и она – должны двигаться дальше, мы должны измениться. Кажется, я даже понял, как именно».

Следующим утром Джим сделал Леони предложение. Они молчали за завтраком, Леони поминутно взъерошивала мокрые волосы и поправляла белый махровый гостиничный халат. Когда посередь этой удручающей тишины Джим задал свой внезапный вопрос, Леони разрыдалась и долго не могла ему ничего ответить, потом рассмеялась.

- Всё, всё, я в порядке! – она усердно тёрла глаза. – Просто я вообще вчера ночью лежала и думала… и думала, и думала! Столько всякой чертовщины лезло в голову: что нам нужно разойтись, что мы слишком разные. Знаешь, это теперь всё такой мелочью кажется. Наверное, мы просто застряли, а нужно было двигаться дальше… Ты у меня такой замечательный, что понял это раньше меня, – Леони трепетно и крепко обняла его, утирая слёзы о рукав футболки Джима и шмыгая носом.

В тот же вечер Леони позвонила Тине и больше часа обсуждала с ней все новости, вылив на подругу горести и радости прошедших недель.

Через несколько дней они уже гуляли по улицам Милана, несколько раз обсудили, как скучно в этом городе: одни дизайнерские магазины.

- Я вот о чём подумал, – Джим приложил палец к нижней губе, – раз тут нечем заняться, давай хотя бы займёмся тем же, чем занимаются и девицы, выскочившие за богачей, что составляют здесь, наверное, семьдесят процентов туристов – зайдём в магазин. Присмотришь себе свадебное платье.

- Ты серьёзно? – Леони скривила брови и насупилась. – Едва ли я причисляю себя к разряду девушек, которым длительные примерки свадебного платья приносят щенячий восторг.

- Перестань нудить, – Джим ущипнул Леони за бок и представительно улыбнулся.

В салоне мисс Маллиган окружили три консультантки с горящими глазами, мысленно потирая ручки.

- Я присяду там, почитаю книгу…

- Нет, нет! Погоди, ты нужен мне здесь. И да, я не верю в дурацкие приметы вроде той, которая гласит, что жених не должен видеть платье до свадьбы. Не хочу случайно выбрать какую-нибудь жуть, – Леони скорчила забавную рожицу.

- Если настаиваешь, то не стану возражать, – Джим развёл руками и убрал книгу обратно в сумочку своей девушки.

Леони надела первое из выбранных продавцами платьев, она вертелась перед зеркалом, совсем не улыбаясь. Поначалу Джим решил, что ей просто самой не нравится платье. Она остановилась, пристально стала разглядывать своё отражение, и уголки её рта опустились. Внезапно Леони закрыла лицо руками, чуть пошатнувшись, и разрыдалась.

- О боже! Ты чего? – изумился Джим и подскочил к ней, чтобы не дать упасть.

- Прошу, помоги мне снять его, – хрипло и чуть дыша запричитала Леони и попыталась снять платье.

Джим спешно высвободил её из шёлковых оков. Девушки-консультантки перепугались, принесли из служебного кабинета стакан воды. Обессилено рассевшись в примерочной на пуфе, прижимая к себе своё платье, Леони с жадностью осушила стакан и протянула обратно.

- Тебе нехорошо? – бормотал растерянно Джим, поглаживая её плечи.

- Перестань, уже всё нормально… Просто я вспомнила кое-что. Я тебе не рассказывала, но я уже однажды чуть было не вышла замуж.

- Вот так дела, – безрадостно ухмыльнулся Джим.

- Да там и вспомнить смешно. Один мой школьный друг. Я его и не любила совсем, из жалости и благодарности согласилась пойти за него, не знаю, что у меня в голове творилось. Он был заучкой в очках, с вьющимися сальными волосами и добрейшим сердцем, какое мне только доводилось знать… У него и родители небедные были. Я отчего-то тогда думала, что на лучшее и рассчитывать не надо, что я, наверное, совершаю что-то очень благородное. Дура восемнадцатилетняя, – она опустила голову и стала дёргать ноготь на указательном пальце. – Представь себе картину: у него прямо на церемонии случился сердечный приступ – здоровье слабое было – умер у меня на руках. До сих пор помню его мертвецки бледное лицо с завалившимсяязыком на фоне белого подола своего платья, – Леони опять всхлипнула и приложила пальцы к вискам.

- Даже не стану и допытываться, какого чёрта ты мне ничего об этом не рассказывала. Я бы точно не стал держать такое в мозгах.

- Белое не хочу, – жалобно проговорила она. – Не хочу больше белого платья, умоляю…

- Ладно, ладно, тише, – Джим прижал её голову к своей груди, – закажем тебе синее, раз на то пошло! – он улыбнулся, легонько тряхнув её за плечи. – Хочешь синее?

- Хочу, – шмыгнув носом, ответила она.

Вечером они собирались к отлёту; Джим складывал вещи, Леони же вышла немного постоять на балконе. Вид предзакатного города успокаивал ей нервы, она почти забыла о минувшем происшествии с платьем. В своём размягчённом состоянии она уже раздумывала об иных тревожных вещах, что волновали её ум и сердце. По молочно-рыжеватому небу, на огромной высоте, летел самолёт – маленькая белая клякса посередь простора облаков, что оставляла за собой мутный след. Леони отчего-то стало страшно за этот самолёт, за людей, что находились на его борту.

«Только не упади… Только не упади», – с грустью шептала она, вскинув голову. Джим стоял позади неё и услышал её странную тихую мольбу. Подняв глаза к небу, он прищурился, затем взглянул на Леони, и ему пришло в голову, что он устыдился самого себя за то, что в нём нет столько небезразличия, сколько всегда было в его женщине.

Ночью, в самолёте, летящем в Берлин, Леони рассказывала жениху больше о своей семье и о себе. Она не переставала думать о том, что на сей раз всё точно правильно, что Джим её человек.

Весь август они ездили по Европе, интереса ради выдумывали себе редкие, нетуристические маршруты. Им обоим такая затея казалась более познавательной: они знакомились с простыми местными жителями, узнавали любопытные традиции, рассеивали сомнения и избавлялись от засевших в головах скучных и нелепых стереотипов о национальностях. Леони и Джиму доставляло особое наслаждение то, что всё это они открывали вместе, как бы преображали друг друга новыми знаниями и открытиями.

Был один из тихих июльских вечеров в центре Парижа. Джим и Леони ужинали в уютном кафе под открытым небом, разглядывая то разодетых девиц, возвращающихся в гостиничный номер после прогулки по бутикам, то уставших трудяг, то «офисный планктон», апатично переходящий с одной стороны улицы на другую. Поначалу они оживлённо обсуждали происходящее вокруг, но вскоре замолчали; оба стали глядеть в одну и ту же сторону. На тротуаре сидел немолодой пьяный мужчина, одетый в лохмотья и вертящий в руках бесплатную ежедневную газету – бездомный. Вокруг него носились дети лет 10 или чуть старше: они смеялись, подшучивали над ним. Затем один из мальчишек подобрал камень и запустил в бездомного – поднялся задорный гогот его друзей, парочка из ребят последовали примеру товарища. В этот момент Леони легонько ойкнула и отвела печально глаза, приложив пальцы к вискам. Джим отчего-то продолжал наблюдать. Бездомный мужчина не злился на детей: открывая беззубый грязный рот, он заливисто смеялся вместе с ними, даже, чуть привставая, пытался ухватить кого-нибудь из мальчишек – играл с ними. Леони тихо заплакала, закрыла лицо руками и замотала головой. Джим неловко и стыдливо поджал губы, не находя в своей душе какой-либо определённой реакции, потому что ему не хотелось давать волю эмоциям. Через минуту прохожая пожилая дама пристыдила сорванцов и разогнала подальше от бедняги.

Джим попросил счёт у официанта и, расплатившись, помог встать Леони, затем приобнял её за плечи и отправился в гостиницу. Ночью он не мог выбросить увиденного из головы, но больше всего терзался тем, что видел, как отвернувшаяся от него Леони осторожно всхлипывала, пытаясь заснуть.

Было 26-е число в календаре, они пребывали в Вене, где хотели побыть ещё пару деньков и отбыть домой, в Америку. Вечером Леони пыталась поболтать с Тиной, но та себя странно вела при разговоре: рассеянно отвечала о поездке на Кушман, почти не говорила о Теренсе, хотя обычно трещала о муже не умолкая. Сказала что-то невнятное о том, что им с Теренсом нужно что-то делать с их отношениями, иначе они увязнут в быту и однообразности. Леони вскоре от скуки перевела разговор на более приятные для себя мелочи.

Джим же этим вечером чувствовал себя скверно: головная боль, апатия и плохое настроение. Он всё списал на усталость, но Леони видела, что его нужно чем-нибудь ободрить. Не придумав ничего оригинального, она попросту устроила ему страстную ночь. «Заурядно, но эффективно, – отметил сам с собою Джим, проваливаясь в сон. – Я чувствую эти глобальные перемены в нашей с ней жизни. Послезавтра вернёмся домой, поженимся, начнём устраиваться по-новому, столько всего интересного грядёт. Да, обычная жизнь, но кто сказал, что нужно превращать её в скуку перед теликом? У нас с ней точно не будет так… По крайней мере, не всегда», – он улыбнулся и вскоре заснул.

К нему возвратился один из тех странных снов, что оставили его с весной. Опять крики и стенания, взрывы, шорохи, опять победная усмешка человека в пальто, что стоял к нему спиной. Джим, превозмогая бессилие, двинулся вперёд, подошёл почти вплотную и развернул незнакомца за плечо: небольшие пронзительные глаза, отражающие небесный цвет, остроскулое лицо и хмурые густые брови, плотно поджатые губы, что окрашивала ядовитая насмешка – волевое лицо, отталкивающее при первом взгляде, оно вскоре завораживало и заставляло в смущении опустить взгляд, потому что казалось, что этот человек смотрел на кого-либо, как на прозрачное стекло. Холодок пробежал по спине Джима. Он знал это лицо, он давно был им пленён. На дне расширившихся зрачков незнакомца плескались ясный ум и высокомерие, и этот ум пленил Джима сильнее, чем лицо незнакомца.

- Ты знаешь, Джеймс, я приготовил для тебя свой особый полёт, – театрально и хвастливо заявил незнакомец и подошёл к краю.

- Меня зовут Джим! – испуганно крикнул ребяческим голосом в ответ Джим.

- Да брось! – язвительно продолжал тот. – Что ещё за «Джим»? Что это за нелепость? Джим Патрик? Они тебя так называют?! – он захохотал.

- Я Джим! Ты слышишь?!

- Дешёвая драмка… В твоём стиле, – незнакомец подмигнул. – Хотя что мне за дело? Я здесь, чтобы удивить тебя. Чтобы тебя восхитить, – с этими словами он распростёр руки, вдохнул глубоко холодный воздух, подставив ветру и негреющему солнцу лицо, и бросил вниз.

Тьма. Тишина.

«Мориарти был реален», – шепнул в темноте голос незнакомца.

Джим с трудом приподнял тяжёлые веки. Спальню объял торжественный белый свет, на столе тикали старинные часы, похожие на те, что стоят у него дома, Леони, отворачиваясь, легонько толкнула его бедром.

Страх. Ужас. Желудок скрутило. Он резко поднялся и сел на краю, оглядываясь по сторонам.

«Я здесь. Как я могу быть здесь? Джеймс Мориарти не может быть здесь…»

Он обернулся и вновь посмотрел на Леони; она мирно посапывала во сне, по её голой спине бегали бело-жёлтые солнечные блики, и кожа бледнела там, где выпирали лопатки, на которых в беспорядке лежали рыжие растрёпанные локоны. Он ужаснулся от того, что именно он находился рядом с ней.

Словно не было этого года, словно он вернулся туда, где начинал.

Первое, что произошло с ним – его охватили неуёмные рыдания. Стараясь перемещаться как можно тише, он надевал первое, что попадалось под руку, стараясь не издавать никаких звуков и шумов. Он был в шоке и впал в отчаяние. Во рту и в горле пересохло так, что отдавало зудом и жжением. Ему хотелось заорать, бить кулаками стены, пытаясь осознать происходящее.

«Нет никакой новой жизни. Я вернулся туда, где начинал».

Оставив записку на прикроватной тумбе и покинув гостиничный номер, он двинулся куда-то наугад, пересекая улицы, обходя дома, убегая всё дальше оттуда, где он был так слаб.

Наконец остановившись в каком-то кафе под открытым небом, Джеймс сел за столик. Заказал кофе, чтобы официант поскорее отвязался. Эмоциональный приступ его прошёл, он совсем успокоился. Близился час дня, и Мориарти старался не думать о том, что сейчас творится в номере, где он оставил свою Леони. Долгое время ему казалось, что он ни о чём не думает, Джеймс праздно разглядывал декоративный фонтанчик и безразлично помешивал кофе.

«Как я мог любить весь мир? Как мог отождествлять себя с ним?.. Я и этот убогий люд. Никчёмный, тугомыслящий народец. Стал одним из них. Готовил такое шоу и вдруг получил по башке! Если бы я мог ещё хотя бы припомнить смельчака, что гнался за мной по придорожному перелеску… И что мне с этого неба? – хмыкнул он и, щурясь, поднял глаза ввысь. – Атмосфера, стратосфера и бла-бла-бла – что за вздор, возносить венец невидимому Творцу за то, что одарил нас заслонкой от радиации и ультрафиолета! Мямлящий, сентиментальный идиот!» – пытался он уколоть ещё вчерашнего себя.

Он достал из таинственной когда-то папки телефон. Вот ведь штука – теперь он помнил пароль.

«I AM

SHER

LOCKED»

Плоский сарказм. Мориарти разобрал истерический хохот.

«Вот умора! Ай да Моран, дьявольская морда! Пора уже дать ему повышение – у него всё-таки отменный туповатый юмор!»

Комментарий к 12 Глава. «Джеймс»

Музыка к главе:

Max Richter - Each Others Minds

Pure X - Back Where I Began

Момент с примеркой платья был несколько отредактирован в связи с тем, что вызывал у некоторых читателей ассоциации со сценой из другого сериала. Сделала это во избежание недоразумений.

========== 13 Глава. «Муза и грешник» ==========

Наверное, от человека тут уже мало что осталось. Сломанный. Забывшийся. Отрицающий. Вовсе не человек…

Едва ли Мориарти думал так о себе вслух или сознательно, терзало его лишь подсознание, но так глубоко и скрытно, что Моран почти не мог уловить и тень печали на вновь привычном своим выражением лице Джеймса. Правильнее будет заметить – Джим совсем не тосковал. Себастьян боялся этого в первые дни, когда они наладили связь, но мгновенно успокоился, когда обнаружил, что «пещерного короля» ничто так не волнует, как разработка нового шоу для «кудряшки Эс» (Мориарти так назвал Шерлока в пылу весёлых размышлений). Джим не вёл себя слишком возбуждённо или слишком пассивно, всё было так же, как всегда.

***

США, Нью-Йорк, Метрополитен-опера.

Мориарти слегка пошатнулся, силясь совладать с собой. Последнее чего ему хотелось – дать понять Леони, что он счастлив смотреть в её лицо, или хуже того – что он способен стать прежним. К своему сожалению, он обнаружил, что, как и прежде, не может быть с ней наглым лжецом. Но был лишь один путь: чтобы не солгать, требовалось всё равно говорить неправду, и Джим понимал, что это пытка для сердца. «Я уничтожу её, если дам хоть хрупкий намёк…»

И он натянул свою самую сверкающую маску: безумная улыбка, чуть не выпадающие из орбит глаза, более тонкий театральный голос и ломаные движения.

- Я знаю, о чём ты думаешь! Хотя это пустяки, – начал он и всё следил за выражением лица Леони. – Весело, что и ты здесь тоже, хотя бы полюбуешься красотой… Знаешь, что касается взрывчиков: они в твою честь! – он едко усмехнулся, распростёр руки и продолжал изучать реакцию мисс Маллиган. Она стояла неподвижно, поджав плечи и чуть сутулясь, руки сложила перед собой и слегка потирала пальцы, борясь с нервами. Её лицо было испуганным, глаза выражали подавленность и непонимание, но не осуждение и изумление. У неё дрожали губы, и Леони иногда опускала глаза, как бы пытаясь заглянуть в себя. – Это мой подарок, дорогуша! Моя эм… валентинка, – он скорчился от безумного веселья, − она тебе вместо моих мемуаров. Мне кажется, очень подробно, а главное – наглядно и эффектно.

«Это не подарок. Это последний акт милосердия. Пусть лучше после меня у неё останется лишь горький осадок отвращения и брезгливости, чем тоска… Я ненавижу людей, этих жалких тупоголовых заурядных тараканов, но она лучше любого кто находится в этом зале. Особенно лучше меня».

- Что ты такое? – шепнула Леони почти пропавшим голосом, и большая слеза прокатилась по её щеке.

- Сейчас я намного правильнее, чем был: можно сказать, мой мозг «починил» меня. Мне жаль огорчать тебя, дорогуша, но Джима Патрика не было ни на бумаге, ни в жизни! – он противно загоготал и с омерзением к самому себе подумал: «До чего нужно стать скотом, чтобы называть её «дорогушей»! И этот её взгляд… Чёрт, скорее бы это всё кончилось, и она больше не видела меня таким».

Голова Леони разрывалась от мыслей, бурно сменяющих одна другую. В сердце ей колко впивалась жуть от осознания правдивости слов Мориарти. Что было между ними? Кого она любила? Выходит, что того человека просто не существовало. Он был призрачным светлым миражом.

- Если так желаешь подарить мне что-то, отпусти этих людей. Это всё, чего я хочу, – расколовшимся голосом тихо проговорила Леони и невольно поджала пальцы на ногах. – Наверное, я должна упрашивать тебя, говорить, что ты не такой, что ты должен пойти со мной и бросить всё это, – она печально усмехнулась, тряхнув рыжими прядями, рассыпанными по плечам. – К сожалению, у меня нет сил, Джим… Спасти тебя? А нуждаешься ли ты? Спасение ли это? – Леони лишь сейчас всхлипнула, кончик её носа стал пунцово-красным. – Я помню один наш с тобой разговор… Мне казалось в ту пору, что у всякого зла есть причина, я не верила тогда тебе… но, на самом деле, некоторые люди просто ужасные и всё.

Отвратительным после этих слов для Джима стало то, что он что-то в ней убил, убил ту веру в людей, что казалась ему забавной, но вдохновенной и высокой. Его самоуверенность начинала медленно таять, Джиму становилось больно. Комедийность и напыщенность их разговора опостылела ему, стала раздражать. Мориарти перестал мерзко улыбаться, но, всё ещё безумно сверкая глазами, сказал:

- Будет нудно объяснять тебе, почему я выбрал этот путь, почему я такой, а не какой-то другой. Всё, что тебе нужно знать – я всю жизнь скучаю. Я скучаю патологически. Узколобые болваны раздражают меня, вызывают приступ яростной насмешки. Всю жизнь я искал кого-то или что-то, что бы волновало мне кровь, я охотился за драйвом, за острыми ощущениями; Шерлок Холмс дал мне жизнь! Серьёзно, он умён настолько же, насколько и слеп! – он надломленно улыбнулся, сунув руки в карманы брюк. – Я хотел и хочу его уничтожить за то, что он посягнул на мой «трон», но есть одна неувязочка, – Джеймс инфантильно приложил указательный палец к губе и посмотрел в пол: − если умрёт Шерлок Холмс, моя «пирушка» кончится, можно сказать, моя жизнь кончится, перестанет играть яркими красочками.

Он ждал, что Леони скажет «это не жизнь», но она ничего не сказала.

И Джиму показалось, что он будто снова влюбился в неё. Влюбился уже будучи Мориарти.

На лице Леони вместе с ужасом и печалью блуждали интерес и участие, она внимала каждому его слову, пропускала через себя. Она не понимала, что должна сейчас чувствовать, как должна относиться к происходящему, к сказанному Джимом, к нему самому.

«Как я себя боюсь сейчас. Романтичные дамочки осудили бы меня. Наверное, я выгляжу жалко: я ведь должна сказать ему о том, что люблю его любым. Вернее, я и чувствовать так должна, но я так не чувствую. Ничего, кроме ужаса и пустоты… Я не знаю того, кто сейчас стоит передо мной, не могу угадать его желаний и мыслей. Я могла это сделать с Джимом, но я не знаю Мориарти, я не люблю Мориарти, я люблю Джима, но Джима здесь нет. Как я себя боюсь! Боже, куда мне себя девать?..» − безмолвно рыдал её рассудок, всё её существо.

Леони развернулась и направилась к выходу, убегая прочь от клочков своих надежд и мечтаний, ругая себя за трусость.

У самой двери она остановилась, новая волна эмоций захлестнула её, убаюкав нежностью и светлой тоской. Она обернулась и вновь оглядела с головы до ног своего Джима: ни тени злости не почувствовала она, словно что-то невидимое, неподвластное разуму придало ей сил. Леони странно улыбнулась и осторожно приблизилась к Джиму.

Ему показалось, что зал начал меняться, преображаясь в чудное видение минувших дней. Джим не видел ничего, кроме сияющих зелёных глаз Леони, оттого ему мерещилось, что он в своей спальне, в квартирке, что делил с Теренсом. Прекрасное дежавю: Леони, словно в первый раз убрала прядь у него со лба ласковым движением и невесомо погладила согнутыми пальцами его по щеке. Отчаяние и пустота залегли на дно её расширившихся зрачков. Джиму ощутил, как похолодело внутри: страх и горечь – ему почудилось, что её глаза более не выражали любви.

«Только не допусти для неё надежды, идиот! – подумал Мориарти в этот миг. – Я должен оставить её совсем, вместе со всеми её мечтами и чувствами, со всеми нашими общими желаниями и планами. И чего я боюсь вдруг, что она меня сейчас разлюбила? Так ведь было бы только лучше. Не хочу запятнать чистоту её чувств ко мне, это будет грязно, опошлено. Ведь это было бы так прекрасно, что её чувство осталось бы таким, как прежде, не стало обязательством и дурной привычкой, «чемоданом без ручек». Такая, как моя Леони, не может любить Мориарти – это противоестественно».

Джим схватил Леони за запястья и в исступлении прижал к губам её ладони, отёрся о них щекой и поник головой. Затем высвободил её руки и резко отвернулся в царственной манере. Он подошёл к балюстраде и взглянул вниз на заложников. Только сейчас он осознал в полной мере, что Леони не прошла бы сюда без Шерлока, что это его план. Но даже это было для Джеймса сейчас неинтерсным, неважным. Ему не хотелось допускать победы Холмса, но едва ли сейчас это бередило его рассудок. Джим приблизился к Леони, уставился в её лицо, задрав подбородок, и прошипел насколько мог холодно, но выходило плохо: «Я оставлю их всех. Я отзову своих псов, но только для тебя. Не для этого хвастливого зазнайки и не из-за того, что он тебя сюда трусливо прислал, а только из-за тебя».

Он постарался напоследок запечатлеть в памяти её черты, запомнить её голос, чтобы запереть всё это в самый тёмный, самый дальний и самый потаённый уголок души.

***

Осень смеялась. Смеялся октябрь над солнцем, над Леони, одетой не по погоде. Мисс Маллиган медленно шла вдоль 64-й улицы в сторону западной части Центрального Парка, не смотря под ноги, где по асфальту лёгкими поземными вихрями кружили сухие листья. Ветер дул холодный, казалось, выцарапывающий глаза; небо, утопающее в облачной пелене, тосковало по солнечному свету. В голове Леони не осталось ни одной мысли, все чувства куда-то ушли, слёзы струились из глаз уже без её участия. Причёска совсем растрепалась, некоторые пряди запутались в серьгах, другие прилипли к помаде на губах.

В парке людей почти не было, словно все, кто могли здесь праздно прогуливаться, столпились у здания оперы. Леони без стеснения всхлипнула, не боясь быть кем-то замеченной, остановилась и подняла голову к унылому небу. Тихое поскуливание заставило её посмотреть вниз: дворовый пёс с добрющими глазами жаждал человеческого внимания и тёрся грязной мордой о ноги незнакомки. Леони вспомнила Джима, играющего с Гаем на диване – весёлого и беспечного, как ребёнок. Она присела на корточки перед собакой и безучастно потрепала одной рукой животное за ухом. Пса удручало тоскливое участие Леони, и он всё с большим рвением, всё громче скуля, ластился к ней, желая как следует быть обласканным, а, возможно, и накормленным. Леони положила на ноги свой клатч, но тот уже через минуту скатился на землю, когда девушка опустилась на колени. Она принялась чесать бока и шею пса с особой фанатичностью, заливаясь слезами всё более и улыбаясь отчаянной улыбкой, почти смеясь.

- Как он раздосадуется, когда не получит ничего съестного, − раздался сверху знакомый голос.

- Ой! – на мгновение испугалась Леони, но, подняв голову, обнаружила Шерлока Холмса и машинально утёрла рукавами жакета глаза, размазав по лицу тушь. – Это вы…

- Ну, не американские спецслужбы уж точно.

- Вы?.. вы, выходит, ещё и следили за мной, − без удивления и недоумения спокойно отозвалась Леони и опустила голову, вновь принявшись гладить пса, который уже недовольно глядел на Холмса, как бы обвиняя его в прерывании своего блаженства.

Воцарилось молчание. Шерлок ещё сильнее вжал руки в дно карманов пальто, отчего-то не находя дальнейших слов для беседы. Да и не его талант это был. Сейчас он отчётливо понимал, что эта женщина раздавлена, потому не решался пускаться в разговор своим обычным саркастическим тоном. Он даже испытывал некоторую неловкость. Шерлок опустился рядом с Леони, подле пса, и тоже принялся чесать и гладить зверя. Через минуту Леони поймала взгляд детектива и добродушно улыбнулась ему: её глаза с опухшими и покрасневшими от слёз веками засияли искренней теплотой, особенно трогательной из-за толики печали. Шерлок невольно поддался этому особому очарованию, не в силах признаться себе, что ему по-человечески стало жаль Леони.

- У меня тоже была собака… в детстве, – заговорил Шерлок, и сухость его слов вдруг смягчилась детскими воспоминаниями.

- А у моего дедушки была свинья, – усмехнувшись, ответила Леони и смутилась. – У него была маленькая ферма, продавал местным магазинчикам свежее мясо и молоко. А эту свинку не трогал, потому как я, малявка, к ней привязалась. Она, правда, потом заболела, деду пришлось её усыпить.

- Звучит знакомо, – со вздохом ответил Шерлок, не выдавая эмоций.

- Знаете, вы так похожи на моего отца, правда… − оборвала внезапно его Леони. − Оттого, наверное, вы меня не особенно смущаете: он тоже был насколько умный настолько же и закрытый человек. Только с мамой мог быть открытым, чем-то выделял её среди женщин, хотя по его меркам она была «вполне заурядная». У них даже была общая страсть – вещицы из 50-х и 60-х годов, – она вновь утёрла рукавом глаз и шмыгнула носом с улыбкой.

- Хуже, вероятно, только мои родители: мещанская идеальная супружеская парочка, – фыркнул Шерлок, сведя брови. Его не очень-то интересовали подробности жизни семьи Леони, но дружеская атмосфера диалога располагала к слушанью и откровению.

- То, что вы их назвали «идеальной супружеской парочкой», нещадно выдаёт вашу любовь, мистер Холмс.

- А кто сказал, что данное определение я расцениваю как положительное? – в ответ на эту его реплику Леони лучисто засмеялась.

- Боже, вы такой чудной!.. – она покачала головой и поднялась с колен. – Я знаю, что где-то глубоко внутри вы испытываете нечто похожее на переживание за меня, за то, что оставили наедине с Джимом. Не волнуйтесь, я в порядке… относительно. Возвращайтесь к вашему другу, не заставляйте тревожиться и его, − она направилась далее по дорожке, но через пару шагов остановилась и обернулась снова к Шерлоку. – И спасибо за то, что сейчас были здесь и говорили о том, о чём говорили.

Шерлок ещё несколько минут стоял на том же месте рядом с собакой, наблюдая за уходящей Леони. Понурая фигурка в синем жакете медленно таяла, удаляясь, и, в конце концов, скрылась за ветвями деревьев.

***

Был ли он чистым злом? Был ли он им в особенности теперь? Мориарти не хотел впускать в себя заново другого, нового, Джима, но не понимал, что тот уже стал его неотделимой частью, въевшейся под кожу, в разум и чувства.

В нью-йоркских апартаментах Морана через три дня шло совещание, на котором Себастьян устроил, как врочем и всегда, целое представление со стучаниями кулаками по столу, осыпая Мориарти оскорблениями и обвинениями в «жалкой, безыдейной тупости» насчёт произошедшего в Мэт-опере. Джим знал, как обставить Морана, оттого все его порывы он победил своим вальяжно-спокойным тоном и весомой, адекватной аргументацией. Никто и не заметил подвоха, один Себастьян ощутил, что где-то есть брешь, надо только её найти.

После шли обсуждения новых предложений и прочего. Джим нечаянно пустил разговор на самотёк, почувствовав острую скуку, о которой хотел было с театральным пафосом заявить собеседникам, но не стал и забыл об этом. Его внимание приковали к себе солнечные блики на ворсистом ковре, под стеклянным столом. По губительной новообретённой привычке он залюбовался танцем лучей, падая в огромную пропасть воспоминаний.

Комментарий к 13 Глава. «Муза и грешник»

Моя бета сегодня “выходная”, поэтому в тексте может быть чуть больше ошибок, чем обычно, ибо его вычиткой занималась только я сама.)

Знаю, что перерыв был очень большой, но мне нужно было собраться для этой главы, найти правильный эмоциональный настрой для героев. Поэтому отзывы/критика в этот раз для меня будут ценны по-особенному :).

Музыка к главе:

Andreas Rönnberg, Bxmmusic & Muddasheep - Heart

Andreas Rönnberg – Melancholy

Jay Jay Johanson – It Hurts Me So

Арт к главе: http://s018.radikal.ru/i504/1602/c9/96a123b87d8b.jpg

========== 14 Глава. «Незримый след» (заключительная) ==========

Через пару дней Леони улетела домой, в Калифорнию. Она была подавлена и разбита, ей необходимо было увидеться с братом: Теренс с детства был защиткником своей маленькой Ли, сестра всегда чувствовала себя за ним как за каменной стеной. Вот и сейчас он был ей нужен. Леони знала, что Теренс уж точно сумеет успокоить её, как делал это и раньше, без сюсюканий, с дурацкими шутками и уверенностью в голосе.

Теренс был дома один, Тина была в командировке в Сан-Франциско.

Дверь в квартиру открыл знакомый брата, Леони очень удивилась и быстро двинулась внутрь. Теренс сидел на кухне, развалившись на диване в неуклюжей позе, подперев рукой голову. На столе стояла почти пустая бутылка виски, а из мусорного ведра торчала ещё одна, видимо, початая вчера. Леони поняла, что брат был сильно пьян, а в помещении стоял удушливый запах перегара, сигарет и нестиранной одежды. По пыльному оконному стеклу шустро неслась вниз, оставляя разводы, дождевая вода. Обстановка была удручающей.

- Ну, раз вы здесь, – обратился к Леони молодой человек, – я, пожалуй, пойду. Устал как собака, спать хочу. Этот гад не давал спокойно прилечь: я всё боялся, что он чего учудит пьянущий в стельку.

- Да, да. Разумеется. Отправляйтесь скорее домой отдыхать, спасибо, что приглядывали за ним.

- Да это супруге его спасибо: он же ей в таком состоянии позвонил, языком что-то еле ворочал. Она сразу давай обзванивать всех, кто свободен; по голосу в трубке была так обеспокоена, что я не смог отказать… Ну да ладно, я ушёл, до свидания, мисс Леони.

Дверь со скрипом захлопнулась, Леони заперла её на ключ и огляделась: воцарилась вязкая тишина, предметы мебели отбрасывали на пол и стены унылые тени, и блёклый пепельный свет падал из окон. Внезапно среди этой тишины с кухни донёсся тихий плач. Леони села рядом с Теренсом и стала гладить его по руке. Он вдруг резко поднял голову и обратил к сестре влажные, помутневшие и красные глаза:

- Ты ведь была там, да? – в нём никогда не было проницательности и чуткости. Откуда они взялись?

- Была, – Леони тяжело выдохнула, – и не хочу говорить об этом.

- Ты ведь знаешь, что у меня никогда не было таких друзей? Ведь знаешь, да?.. Как мне теперь? Я себя чувствую отвратительно, – его нижняя губа, вся в слюне, задрожала. Теренс закрыл лицо руками и захныкал, как ребёнок.

Леони было невыносимо это зрелище. Стало в разы больнее, словно старые раны закровоточили. Ей теперь было не у кого искать утешения, тем более, она бы не стала ехать за ним к родителям: и она, и брат всегда считали, что родителям не нужно знать о горестях детей, когда те уже выросли и упорхнули из-под их опёки. Они не знали, правильно ли это, но поступали по этому принципу.

Весь день Леони держала себя в руках, потому как выяснилось, что это ей нужно успокоить Теренса. Она до вечера готовила, убирала в квартире, забрасывала бельё в стиральную машину. Когда брат уснул, мисс Маллиган поняла, что утомилась. Ничего не поделаешь, ночевать пришлось в комнате, что принадлежала Джиму. Она долго не могла уснуть, несмотря на то, что силы её были истощены, а во мраке так и плясали странные, почти зловещие тени. У кровати послышалось тихое поскуливание, Леони привстала и увидела пса Гая, вытаращившего на неё свои грустные глаза, словно вопрошая её о том, где же его дорогой Джим. Леони не могла больше сдерживать себя, она разрыдалась.

***

Мориарти ударился в старые забавы, в основном опять играл с Шерлоком Холмсом. Ему хотелось вернуться в старое русло, чтобы позабыть о мучениях, вызванных любовными чувствами. Маскировался и драпировался он весьма умело, но случалось, что иногда Моран видел, как угрюм и замкнут стал Джим в часы тишины и бездействия.

Был месяц, когда Моран помирал от скуки и невыносимого занудства Джима, именно тогда он случайно сошёлся с дочерью «делового партнёра» Мориарти, Энтони Берретти – Люсиль. Её отец в конце 80-х сколотил себе в Италии состояние незаконной торговлей оружием, а после смерти жены переехал в США.

Люсиль была не только любимой дочерью отца, но и его надёжной сподвижницей и вдохновительницей. Это была томная и роскошная женщина с чувственными губами, всегда накрашенными алой помадой, и светло-каштановыми пышными волосами. Стройная, с округлыми формами и утончёнными чертами, она словно сошла с экрана нуар-кино. С виду она была олицетворением самой страсти, поэтому скучающий Себастьян нашёл, куда излить свой пыл, и влюбился в Люсиль Берретти. Они довольно продолжительное время, почти год, играли в страсть, всё время были на грани, подстёгиваемые сексуальным напряжением. Моран забавлялся: сходил с ума, обрушивался к ногам предмета воздыхания, орал, не давал девушке прохода, бился в любовном экстазе, но никогда не страдал. Ни разу. Будто всем своим существом он осознавал, что трофей ему достанется рано или поздно, что эта неприступность тщательно спланирована, она уход от обыденности и скуки.

Люсиль обожала искусство, была завсегдатаем живописных и скульптурных выставок, театральных постановок, оперных представлений. Она жадно поглощала всё, что было ей доступно. Объяснить лишь не могла ни кому-либо, ни себе самой смысла, сути, даже своей потребности в искусстве. Но Моран этого не замечал, оттого обожествлял Люсиль из-за этого увлечения ещё больше. Они как-то прогуливались по залам, куда приехала выставка живописных полотен. Себастьян скептично и безучастно оглядывал картины и всё любовался своей элегантной спутницей в винно-красном платье. Люсиль, театрально приоткрыв рот, с деланным восхищением оглядывала картины и с придыханием шептала: «Чудесно, изумительно, талантливо!..»

- Ничего не смыслю в этом. А почему тебе так нравится? – насупившись, искренне поинтересовался Моран.

- Я не могу объяснить, это надо самому почувствовать, − ответила она подслушанной где-то в кино фразой.

Себастьяну показался этот ответ изысканным и одухотворённым, оттого даже логичным, поэтому он не стал вдумываться и, напрягая зачем-то мышцы лица, стал всматриваться в произведения, но не мог ничего почувствовать. Он не умел, ему почти никто не объяснял, как это делается. Почти никто…

Наконец в его жизни настал вечер, в который он соблазнил Люсиль, девушка сдалась. Они весь вечер пили вино в дорогом ресторане, говорили о себе и дразнили друг друга. Затем приехали в апартаменты Морана, целуясь и раздеваясь уже в лифте. Животной радости внутри Себастьяна не было предела, поэтому просьба Люсиль немного подождать, пока она будет облачаться в эротичное бельё, заставила его изрядно понервничать. Чтобы немного обуздать свои желания, Моран забрался в мини-бар, выпил пару стаканов виски практически залпом. От скуки решил взглянуть на время на дисплее телефона и полез за аппаратом в карман своей любимой кожаной куртки. Ощупывая отяжелевшими от опьянения руками куртку, он забрался зачем-то во внутренний карман и обнаружил там забытую фотографию, на которой веселые Тина и он сидели в обнимку.

Словно сильный удар по голове, а после звон в ушах. Моран стиснул зубы, охваченный яростной печалью. Он в оцепенении смотрел на лицо Тины, давно вычеркнутое им из памяти, стёртое добровольно, а она вдруг заимела наглости возродить тот образ, что напоминал Себастьяну о том, как болезненны непридуманные чувства и эмоции. Он смял фотокарточку в кулаке и ударил им по близстоящей тумбе, затем швырнул фото в мусорное ведро, оделся и вышел на улицу, остановившись под фонарём.

Его лицо обдало влажной ночной прохладой, в ноздри забился мерзкий запах выхлопов и дорожной пыли, прибитой к земле дождём, что шёл вечером. Моран прикрыл глаза и запрокинул голову, наощупь вынул из пачки сигарету и глубоко затянулся. У него тряслись руки от волнения, и истерические смешки накатывали приступами. «Обезьяна, чудовище…», − тихо рычал себе под нос Себастьян «нежности», какими нарёк когда-то Тину Маллиган, и мыслями уносился в горы Олимпик, где, наплевав на собственное безрассудство и ослеплённость, он впервые целовал женщину, из-за которой забыл себя.

Он открыл глаза и заметил наверху плакат с рекламой выставки, на которой был не так давно с Люсиль и вспомнил, что она ему тогда ответила, её холодное лицо и нарисованные эмоции. В его памяти этот эпизод вдруг лёг рядом с воспоминанием, когда он стоял за спиной Тины, припав лицом к её затылку, пока она, обводя его рукой линии на холсте, говорила с трепетом об игре света и тени, о буйстве красок, о глубине человеческих чувств, о возвышенной красоте природы. «Она уж точно знала, почему так любит живопись, а я, олень, её не слушал».

После он выдохнул, потушил бычок об асфальт и, желая забыться, отправился прочь, вернулся к себе в квартиру, продолжать странную, ни к чему не обязывающую игру. Холодная ночь поглотила его недолгое присутствие у фонарного столба и воспоминания, что обожгли изнутри.

***

Время стирает города, возводит новые, рушит судьбы, хоронит людей, свидетельствует их рождению, так чего ему стоит затянуть старые раны на сердце? Вопреки расхожим пессимистичным высказываниям, время всё-таки способно исцелять разум и душу, пусть не всегда полностью.

Через два с половиной года Леони вышла замуж за хорошего человека и вскоре родила ему дочь, которую назвала Эбигейл. Тина и Теренс в год замужества Леони тоже стали родителями: у них появился сын. Фирма, где работала мисс Маллиган (а ныне миссис Коулман), разрослась, миссис Саммерс ушла в совет директоров, оставив Леони своё место. Жизнь неслась бурлящим потоком, почти не оставляя времени на раздумья о прошлом.

Это был первый год в школе для Эбби, девочке нравилось учиться, особенно ещё и потому, что мать всегда её ободряла и поощряла тягу к знаниям.

В этот сентябрьский день Эбби задержалась в школе, общаясь с новыми подругами, но когда одноклассниц забрали родители, она осознала, что уже почти вечер и нужно спешить домой. Предупредив коротким звонком родителей, чтобы те не беспокоились, что она поздно придёт, Эбигейл решила прогуляться пешком до дома. Она долго ходила дворами, с открытым ртом оглядывая здания, деревья и людей. На игровой площадке, что была недалеко от родного дома, она увидела мальчишку, с которым вместе играла в детском саду: он увлечённо бросал мяч в корзину и ловким прыжком ловил его. Дети обрадовались друг другу и разделили игру в мяч. Они носились по площадке, задорно смеясь и крича, наслаждаясь потехой. В какой-то момент Эбби резко кинула мяч, и он улетел за ограждение.

«Я сейчас принесу, Митч!» – задыхаясь, весело крикнула девочка и шустро юркнула в распахнутые двери ограды.

Она прошарила кусты, что росли рядом, но ничего не нашла и уже думала паниковать и обвинять себя, что потеряла по глупости чужую вещь, но незнакомый голос вывел Эбби из раздумий.

- Это ищите, леди? – дружелюбно обратился к ней человек в солнцезащитных очках и строгом расстёгнутом пальто, протягивая мяч.

- Ой, да… Спасибо большое, сэр! – почти взвизгнула она и устремилась к незнакомцу за потерянным.

Мужчина присел на корточки перед Эбби, чтобы отдать игрушку, и с живым интересом стал рассматривать её лицо: и игривый светлый завиток, упавший на лоб, и родинку на подбородке, и блеск в голубых глазах, и грязь, засохшую на разрумянившейся щеке…

Она могла быть немного другой. У неё могли бы быть карие глаза и задумчивый взгляд, тёмные брови и невысокие скулы. Она могла бы быть другой, если бы он остался Джимом Патриком.

- Как тебя зовут? – он и так знал её имя. – Я Джим, рад встрече, − он протянул ей руку.

- Здравствуйте, Джим… − она смутилась и наморщила лоб. – Я Эбигейл. Мама, конечно, говорит мне не общаться с незнакомыми людьми, но вам я сделаю исключение, потому что вы спасли наш с Митчем мяч, − на её губах заиграла лучистая улыбка Леони.

- Какая у тебя хорошая мама, – Джим подавленно сглотнул и опустил глаза.

- Ну… в общем, мне надо идти. Спасибо ещё раз, сэр… Джим… до свидания! – Эбби упорхнула за ограду, радостно визжа, и триумфально подняла мяч над головой.

Девять лет. Неужели они не виделись так долго? Разумеется, Мориарти присматривал за Леони по криминальной привычке, но никогда не вступал в контакт. Он оставил её в покое, как и обещал себе, но не переставал быть рядом, невидимкой проживая жизнь Леони вместе с ней. Ему полюбилось, как в прежние времена и с Шерлоком, изредка наведываться в квартиру Леони, когда там никого не было, трогать мебель, вещи, разглядывать фотографии, ощущая себя частью этого маленького мира. Он понимал, что это чувство было мнимым. Непостижимо было вновь прирасти к этой женщине, она двигалась дальше без него.

Нельзя было сказать, что он страдал. Едва ли хоть кто-то из его окружения, даже близкого, мог допустить мысль, что со злодеем-консультантом что-то не так. Джеймс Мориарти действительно не выбирал между прошлым и настоящим; очевидно было, что он привык принимать себя таким, каким он был прежде. Всё так же он играл в опасные и запутанные игры с Шерлоком, устраивал грандиозные преступные «спектакли», истекая своим уже привычным безумием. Никто не замечал, что на самом деле он всё больше замыкался в себе; невидимая отрава разъедала в нём длинные коридоры пустоты и уныния. Себастьян как-то застал Джима одетого в наполненной до краёв ванне. Он лежал в холодной воде, вытянув наружу ноги и свесив по бокам ванны руки, в одной из которых держал бутылку рома. Морана испугало лицо Джима: оно не выражало ничего. «Выйди и закрой дверь, пожалуйста», – объявил он бесцветным голосом.

В какой-то момент чувство скуки в нём достигло предела, и Мориарти пригласил Шерлока на «милую беседу» у обрыва, близ беспокойной реки. Ему нужна была хоть какая-то определённость, хоть что-то, что вызвало бы в нём прежние скачки адреналина, острые ощущения. Всё это могла дать ему нынче лишь старая борьба ума с консультирующим детективом, затянувшаяся на много лет. Джеймс хотел порезвиться на славу, подразнить Холмса «ключом» к разгадке, что был так необходим второму в ходе расследования. Разумеется, Шерлок принял приглашение: он тоже забавлялся, растрачивая свой новый десяток на бессмысленный риск. «Вы с ним два старых неугомонных идиота!» – шутливо сказал другу в тот день Джон Ватсон.

Выдалось холодное и туманное утро, было восемь часов, на траве выпал тонкой коркой хрустящий иней, температура воздуха едва достигла четырёх градусов тепла. Старые враги встретили друг друга ухмылками на покрасневших от сырой прохлады лицах. Мориарти догадывался, что доктор Ватсон пришёл вместе Шерлоком, несмотря на то, что детектив явился один, имея в голове детально продуманный план.

Джим выдвигал абсурдные условия и давал туманные намёки, Шерлок смеялся и разгадывал его загадки, оттягивая время. В пылу словесного поединка между ними началась борьба. Улучив момент, Мориарти перехитрил Шерлока и достал пистолет, из которого сделал пару выстрелов мимо (случайно ли?), после чего обронил оружие. И когда Джеймс начал одерживать верх и жизнь Холмса висела на волоске, Джон сделал пару решающих выстрелов из подобранного пистолета.

Злодей-консультант сорвался вниз с обрыва.

С тяжестью в ногах, Джон неуверенно подошёл к другу и взгянул вниз.

- Это точно конец, – почему-то безрадостно, но с успокоением сказал он.

- Едва ли, – ответил Шерлок, отряхивая пальто. – Такое чувство, словно это было тщательно спланировано… Ты, разумеется, не видишь связи между густой растительностью там, внизу, и моими догадками, – с сарказмом добавил он.

- Можешь смеяться надо мной вволю, как обычно. Я ничего не имею против, ты же знаешь. Вот только сомневаюсь, что с подобной высоты можно как-нибудь удачно приземлиться. Не представляю, что нужно для этого придумать.

Шерлок промолчал на это высказывание и погрузился в размышления. Он не признавал, что Мориарти мёртв, полагая, что тот снова его перехитрил, не в первый раз их встреча кончалась неопределённостью, за которой следовало громкое возвращение Мориарти на «сцену». Но отчего-то глубоко внутри он немного соглашался с Джоном.

- Даже если так удачно сложилось, что ты прав, едва ли хоть кто-то о нём всплакнёт, кроме часов моей жизни, проведённых в скуке, – цинично бросил Холмс, отходя от края обрыва и направляясь к взятому напрокат автомобилю.

- Не уверен, – грустно ответил доктор Ватсон. – Почему-то мне думается, что где-то за Атлантическим океаном будет вскоре по нему один плач…

В вечер, тремя днями ранее встречи с Шерлоком у обрыва, когда квартира семьи Коулман должна была пустовать (Мориарти выяснил, что Леони с мужем будет на празднике в школе у Эбби), Джим собралсязайти. Открыв дверь ключом, изготовленным для него по спецзаказу искусным подельщиком, он медленно прошёл внутрь под скрип половиц. В коридоре почему-то был приглушённый свет, с кухни доносился шум работающей стиральной машины, но в целом – тишина, ни намёка на присутствие жильцов… Вот только сапоги Леони стояли на своём месте. Страх смешался в Джиме с восторгом, вызвав характерную боль в желудке. Мориарти взглянул на узкую щель в двери, ведущей в гостиную комнату, рвано выдохнул, сжал руки в кулаки и открыл дверь.

Леони действительно осталась дома, вероятно, из-за головной боли, судя по открытой пачке таблеток, лежащей на угловом столике. В комнате царил полумрак, лишь тусклый желтоватый свет от настенной лампы брезжил едва-едва. Джим свёл брови, ощутив печальную радость: он девять лет не был так близко с Леони. Взяв табурет, что находился у столика, Джим осторожно поставил его у дивана, где спала Леони, и присел. Он смотрел на неё несколько минут, боясь пошевелиться, боясь прикоснуться к любимой женщине. Когда-то и она делала эти глупости – смотрела, как он спал. Преодолев смятение, Джим невесомо дотронулся тыльной стороной указательного пальца до щеки Леони. Но потом, окончательно осмелев, прогладил ладонью её лицо ото лба до подбородка, вздрагивая от волнения.

Леони сонно застонала, нахмурила брови и открыла глаза, которые сразу выразили её испуг от неожиданности.

Джим уже приготовился к порицанию, раздражению и даже изгнанию.

Но Леони молчала, оглядывая его с немым криком на трясущихся губах. Джима бросило в жар, он продолжил гладить её лицо, трогать пряди волос, практически впадая в необъяснимый транс. Леони внезапно перехватила его руку и прижала ладонью к губам, так и лежала несколько секунд, потом апатично уткнулась носом в подушку и тихо заплакала.

Пора было уходить.

Джим нехотя встал и скрылся за дверью, словно его здесь и не было, словно он всегда был призраком. Скрипнул ключ от входной двери, и на лестничной площадке чуть слышно раздались удаляющиеся шаги.