Избранные произведения [Лев Александрович Мей] (pdf) читать онлайн

БИБЛИОТЕКА ПОЭТА
ОСНОВАНА

М. Г О Р Ь К И М

Редакционная

коллегия

Ф. Я. Прайма (главный редактор),
И. В. Абашидзе, Н. П. Бажан, В. Г. Базанов,
А. Н. Болдырев, П. У. Бровка, А. С. Бушмин,
H. М. Грибачев, А. В. Западов, К. Ш. Кулиев,
М. К. Луконин, Э. Б. Межелайтис, В. О. Перцов,
В. А. Рождественский, С. А. Рустам, А. А. Сурков,
H. С. Тихонов, М. Т. Турсун-заде

б о льш а я серия
вт орое издание

С О В Е Т С К И Й

П И С А Т Е Л Ь

Л. А. М Е И
ИЗБРАННЫЕ
ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Вступительная статья,
подготовка текста и примечания
К. К. Б у х м е й е р

ЛЕНИНГРАДСКОЕ

ОТДЕЛЕНИЕ

•

72

Л. А. Мей (1822— 1862) — даро­
витый, оригинальный поэт и перевод­
чик. Многие его стихотворения (в том
числе в антологическом роде, фоль­
клорные стилизации и другие) созда­
ли ему репутацию тонкого, виртуоз­
ного лирика. Широкой известностью
пользуются драмы Мея «Царская не­
веста» и «Псковитянка», на сюжет
которых написаны одноименные опе­
ры Н. А. Римского-Корсакова. Разно­
образные по жанрам и манере пись­
ма, стихотворные произведения поэта
достаточно полно представлены в
настоящем издании.

Л. Л. МЕЙ
Л. А. Мею — оригинальному поэту — не слишком повезло у со­
временников.
В бурную эпоху 60-х годов XIX века для демократического
лагеря он был типичным представителем «чистого» искусства, к тому
же по силе своего поэтического дарования уступающим наиболее
крупным его представителям. И Чернышевский и Добролюбов отда­
вали Мею должное главным образом как переводчику. Писарев
вообще отзывался о его стихах крайне пренебрежительно.
Не вполне жаловали Мея и литераторы близкого ему направле­
ния, даже из непосредственного окружения (например, члены «моло­
дой редакции» «Москвитянина», затем В. Р. Зотов, Я. П. Полонский
и др.). Как правило, здесь его считали «голым талантом», то есть
поэтом, обладающим незаурядными силами и средствами, и отказы­
вали в «миросозерцании», а порой даже в поэтической индивидуаль­
ности. Интересно, что первое обвинение наиболее остро было сфор­
мулировано Я. П. Полонским, тоже не отличавшимся особенной
последовательностью и определенностью воззрений. «В произведе­
ниях Мея, — писал он в 1859 году, — не отразилось ничего из того,
что кругом его занимало, волновало, заставляло страдать и бороться
или распутничать и тешиться наше русское общество 60-х годов.
Между ним и Меем был как бы постоянный туман». 1
Не лучше обстояло дело и после смерти поэта. Издание его со­
чинений 1862— 1863 годов на фоне общественных и литературных
событий той эпохи прошло незамеченным. И уже очень скоро Мея
1
Л. А. Мей как человек и писатель. (Из литературных воспоми­
наний).— «Русский вестник», 1896, № 9, с. 112— 113.
5

стали называть «забытым поэтом». Редкие статьи его друзей и по­
клонников появлялись через десятилетия в связи с выходом сочине­
ний поэта или крупными юбилейными датами и, по существу, не вно­
сили ничего нового в уже сложившуюся точку зрения.
В этой судьбе была своя логика, как была своя логика и в том,
что только после Октября, в процессе критического освоения куль­
турного наследия прошлого, было по-настоящему пересмотрено твор­
чество этого несомненно значительного художника, у которого как
у знатока русского языка Горький советовал учиться молодому поко­
лению поэтов.1
Благодаря трудам советских исследователей становится все
яснее вклад Мея в русскую поэзию и постепенно рассеивается тот
«туман», который якобы стоял между Меем и его современниками,
то есть, иными словами, обнажаются сложные связи поэта с литера­
турно-общественной жизнью его эпохи.

1
Недолгая жизнь Мея (он умер, едва достигнув сорока лет) не
очень богата событиями. Однако она небезынтересна, так как в к а­
кой-то мере типична для начавшей формироваться в 40—50-е годы
XIX века разночинной интеллигенции.
Лев Александрович Мей родился 13 февраля 1822 года в Москве
в небогатой дворянской семье. Отец его, отставной офицер, участник
Бородинского сражения, умер еще молодым, причем за смертью его
последовало почти полное разорение семьи.12
Детство Л. А. Мея прошло у бабушки Аграфены Станиславовны
Шлыковой, где поселилась с тремя маленькими детьми молодая
вдова. Патриархальный стародворянский уклад этой семьи, состояв­
1 Письмо П. Л. Вячеславову от 25 февраля 1929 года (Архив
М. Горького). — «Литература и жизнь», 1960, 26 августа.
2 Биограф Л. А. Мея, А. Г. Полянская, рассказывает, что Алек­
сандр Иванович Мей, участвуя компаньоном в каком-то коммерче­
ском деле, скопил небольшой капитал и на эти деньги решил при­
обрести имение. Захватив с собой около шестидесяти тысяч рублей
ассигнациями, А. И. Мей вместе с женой отправился туда для за*
вершения сделки. По дороге открылась старая рана в груди, через
несколько часов он скончался, а у потерявшей сознание жены его
были украдены все деньги. Произошло это, вероятно, около 1827 года,
так как А. И. Мею было в это время не более тридцати пяти лет,
а его старшему сыну Льву — года четыре. (Смл «К биографии
Л . А. Мея»>
«Русская старина», 1911, JSfe 3, с. 658.)

шей из одних женщ ин,1 в котором немаловажную роль играли цер­
ковные праздники и отправление религиозных обрядов, несомненно
сказался на формировании личности будущего поэта. Вероятно, здесь,
в Хамовниках, в маленьком домике, нанимаемом у приходского свя­
щенника, были заложены основы религиозных воззрений Мея, вполне
традиционных, но, может быть, именно поэтому никогда не подвер­
гавшихся затем пересмотру.
Здесь же, в тесном общении с крепостными слугами, на кухне
н в передней, куда постоянно ускользал мальчик в поисках живых
впечатлений, возник и его глубокий интерес к народной поэзии. О т­
сюда вынес Мей и прекрасное знание русского языка. В автобиогра­
фических очерках «Кирилыч» (1855), «Софья» (1856), «На паперти»
(1859) поэт впоследствии мастерски описал своих крепостных учите­
лей, с благодарностью вспоминая слышанные от них песни, сказки,
пословицы и рассказы.
В 1831 году Мей поступил в Московский дворянский институт.
Оттуда за отличные успехи он был переведен в 1836 году на казен­
ный счет в Царскосельский лицей, который и окончил в 1841 году.
Лицей в ту пору был уже далеко не пушкинским. Из рассадника
вольнолюбивых идей он превратился в типичное для николаевской
эпохи казенное заведение, по-видимому не дававшее к тому же осо­
бенно серьезных знаний. Во всяком случае Е. А. Штакеншнейдер,
познакомившаяся с Меем в 1850-х годах, с явным удивлением записа­
ла в своем дневнике: «Он лицеист, а между тем образованнее и бо­
лее знающий, чем лицеисты бывают обыкновенно». 12
Лицеистам скорее прощались тайные пирушки и самовольные
поездки на тройках в Петербург,3 чем хотя бы намек на самостоя­
тельную или, тем более, либеральную мысль. Как раз с одиннадца­
того курса лицея, курса Мея, вынужден был уйти, например, после
непрерывных столкновений с начальством М. В. Петрашевский, атте­
стованный гувернерами как воспитанник «крайне строптивого харак­
тера и либерального образа мыслей».4
В лицее уже не учили мыслить и не готовили «граждан». Но
все-таки в студенческой среде сохранялись некоторые традиции ли­
цейского «первого курса» (то есть первого выпуска). Лицеисты инте1 Вместе с А. С. Шлыковой жили также ее незамужние дочери,
старшая из которых, Е. И. Шлыкова, вела все хозяйство.
2 Дневник и записки, М.—Л., 1934, с. 126.
3 Во всех этих запрещенных развлечениях Мей принимал актив­
ное участие.
4 См.: В. Р. З о т о в , Петербург в сороковых годах. — «Истори­
ческий вестник», 1890, № 6, с. 536—537.

7

рёсовались литературой, изДаваЛи рукописные Журналы, Причем
каждый выпуск выдвигал своих Пушкиных. На одиннадцатом курсе
таковыми считались Л. А. Мей и В. Р. Зотов; их сочинениями и за­
полнялись в основном лицейские журналы «Вообще» и «Столиственник».
Должно быть, в лицее Мей впервые ощутил себя поэтом.
В 1840 году он даже решился вслед за В. Р. Зотовым опубликовать
в журнале «Маяк» два своих произведения: стихотворение «Луна­
тик» и отрывок из поэмы «Колумб» «Гванагани», — оба в романти­
ческом духе.
В лицее же окреп и усилился его интерес к русской истории,
пробудившийся еще дома, в Москве, где он с увлечением читал Ка­
рамзина. Из ранних стихотворений Мея на исторические темы им
написаны «Царскосельские воспоминания»1 и «Вечевой колокол».
Вероятно, некоторую роль в развитии исторических интересов Мея
сыграла его дружба с В. Р. Зотовым, сыном драматурга «ложновеличавой» школы Рафаила Зотова, писавшего на исторические темы.
В. Р. Зотов разделял увлечение Мея историей (сам он в 1842 году
дебютировал драмой в стихах «Святослав», а в 1844 году опублико­
вал драму «Новгородцы»).
Стихотворение «Вечевой колокол» — самое значительное из все­
го, что было написано Меем в лицейскую пору. И не только потому,
что здесь Мей показал хорошее владение стихом и свойственную ему
в дальнейшем любовь к сложному ритмическому рисунку, к свобод­
ной смене размеров, но и по самому решению избранной темы. Явным
сочувствием к попранной новгородской «вольности» «Вечевой коло­
кол» примыкает к декабристской традиции.12 В этом смысле стихо­
творение стоит особняком в лицейской лирике Мея, не только не
оппозиционной, но и содержащей некоторые верноподданнические мо­
тивы. Вероятно, трактовка темы была навеяна литературными впе­
чатлениями поэта, в частности той же «Историей» Карамзина.
1 В лицейском журнале «Вообще» это стихотворение озаглавлено
«Царскосельские воспоминания», но в тетради стихов лицеиста
Н. П. Степанова (Отдел рукописей Института русской литературы
АН СССР) носит название «Екатерина II». В Полном собрании сочи­
нений Мея 1887 года стихотворение из цензурных соображений было
разделено на два отрывка; второй из них, рисующий любовное объ­
яснение между Екатериной II и Потемкиным, назван «Отрывок из
неоконченной поэмы» и сопровожден примечанием: «Отрывок этот
представляет, кажется, сцену между Елизаветой Английской и гра­
фом Эссексом».
2 Герцен опубликовал его впоследствии в «Голосах из России»
(Лондон, 1857).

8

Вообще, лицейские стихотворения Мея и по темам, и по сред­
ствам их раскрытия подражательны: в «студенческих» песнях («Про­
щание лицеиста со шпагой», «Песня лицеиста»), в отрывке «Москва»
чувствуется влияние Языкова, а «Лунатик» и «фантазия» «Мысли и
звуки» составлены из общих мест романтической поэзии 30-х годов.
Однако в этих подражательных вещах Мей обнаруживает неуче­
ническое владение стихом, ритмическую изобретательность и харак­
терную для него склонность к «роскошным», как говорили в XIX ве­
ке, картинам, перенасыщенным колоритными подробностями.
Окончив лицей, Мей вернулся в Москву и поступил младшим
чиновником в канцелярию московского генерал-губернатора. Начался
московский период в жизни Мея, очень важный в его идейном и
художественном становлении.
К сожалению, никаких подробностей о жизни, занятиях, харак­
тере развития и даже о поэтической деятельности Мея в первую по­
ловину 1840-х годов мы почти не знаем. Из воспоминаний А. Г. По­
лянской явствует только, что до 1844 года он исправно ходил каж ­
дый день на Тверскую, в канцелярию генерал-губернатора, а вечера
проводил в доме своих дальних родственников Полянских, где начал
в ту пору завязываться его роман с С. Г. Полянской, в 1850 году
ставшей женой поэта. Из тех же воспоминаний известно, что в пе­
риод временного разрыва с С. Г. Полянской, длившегося с 1844 по
1849 год, Мей занимался серьезным изучением «богословских наук,
древних писателей и русских летописей». 1 С 1841 по 1845 год Меем
было написано очень немного: цикл стихотворений 1844 года, посвя­
щенный отношениям с С. Г. Полянской (одно из них было напеча­
тано в «Москвитянине» в 1845 году), стихотворения «Сосна» и «Во­
лынская дума», также опубликованные в «Москвитянине».
Между тем Москва этих лет жила довольно напряженной лите­
ратурно-общественной жизнью, и это не могло пройти совершенно
бесследно для молодого поэта.
Если в середине 1841 года, когда Мей вернулся домой, в Москве
было относительное затишье (Станкевич умер, Белинский переехал
в Петербург, Герцен находился в новгородской ссылке, Огарев за
границей; молодая либеральная профессура Московского универси­
тета еще только разворачивала свою деятельность), то начиная с
1842 года положение начало решительно меняться. «Москва входила
тогда, — пишет Герцен, — в ту эпоху возбужденности умственных
интересов, когда литературные вопросы, за невозможностью полити­
1
с. 90.

«К биографии Л. А. Мея». — «Русская старина», 1911, № 4,

9

ческих, становятся вопросами жизни». К 1842 году «сортировка по
сродству» между славянофилами и западниками уже произошла и
оба «стана» были «на барьере», в «полном боевом порядке». «Война»
эта, принявшая к середине 40-х годов чрезвычайно ожесточенный
характер, по выражению Герцена, «сильно занимала литературные
салоны в М оскве».1
Такие факты, как статьи Белинского против славянофилов, пуб­
личные лекции Грановского в университете по западно-европейской
истории средних веков в 1843—1844 годах, ответные лекции С. П. Шевырева о древней русской словесности, поэтические инвективы Язы­
кова против западников, — все это вряд ли могло пройти мимо мо­
лодого человека, готовящегося связать свою будущность с литера­
турой.
Конечно, разобраться во всем этом Мею, который своим пред­
шествующим опытом совершенно не был подготовлен к участию
в такой напряженной идейной борьбе, было трудно.12 Тем не менее
выбор он сделал: во второй половине 40-х — начале 50-х годов поэт
оказался в стане «славян», хотя и не в рядах его активных борцов.
По свидетельству той же А. Г. Полянской и ряда мемуаристов
(Н. В. Берга, И. Ф. Горбунова), Мей постоянно бывает в эту пору
у М. П. Погодина, где собирались виднейшие московские славяно­
филы (С. П. Шевырев, А. С. Хомяков, И. В. и П. В. Киреевские,
А. И. Кошелев и др.). С 1849 года он начинает регулярно печататься
в погодинском «Москвитянине», а несколько позже входит в его
«молодую редакцию»3 (заведует отделами русской и иностранной
литературы) и тесно сближается с кружком, группировавшимся сна­
чала вокруг А. Н. Островского, а затем вокруг Ап. Григорьева. Посе­
щает Мей в эти годы и другие литературные салоны Москвы, в част­
ности салон «середины» Е. П. Ростопчиной и даже входит в его
«завязь», по выражению Н. В. Берга.
Кружок Ап. Григорьева, который посещали все члены «молодой
редакции», был очень своеобразным. «На первом плане и видном
месте стояла в нем „русская народная песня“». Здесь пели Т. И. Фи­
липпов, певец А. О. Бантышев, молодой купец-ярославец М. Е. Со­
1 «Былое и думы». — Собр. соч. в 30-ти томах, т. 9, М., 1956,
с. 152.
2 В литературе о Мее уже отмечалось, что из лицея он вынес
«почти полное непонимание насущных социальных вопросов современ­
ной ему жизни» (Г. М. Ф р и д л е н д е р , Л. А. Мей. — Л. А. Мей,
Избранные произведения, «Б-ка поэта» (М. с.), Л., 1962, с. 10).
3 Кроме А. Н. Островского, в нее входили Ап. Григорьев,
Е. Н. Эдельсоп, Т. И. Филиппов, Б. Н. Алмазов, Н. В. Берг и др.
10

болев, известный собиратель песен II. И. Якушкин; «ходуном ходи­
ла». гитара в руках М. А. Стаховича и гитариста-цыгана Антона
Сергеевича, «сплошной смех раздавался в зале от рассказов Садов­
ского». Хороших певцов и гитаристов разыскивали по московским
погребкам и трактирам. 1
В апреле 1850 года Мей женится на С. Г. Полянской; на зиму
едет с женой в Петербург (к дяде — П. И. Мею), где присутствует
на первой постановке «Царской невесты» (драма была напечатана
в 1849 году в «Москвитянине» и поставлена тогда же в Москве).
А после возвращения в Москву весной 1851 года уезжает вместе с
семьей Полянских в имение Б. С. О зерова12 Бурцево (Смоленской
губ.). Там он пробыл до самого вступления в должность инспектора
2-й Московской гимназии, па которую был назначен в марте 1852 го­
да. Во время пребывания в Бурцеве Мей много занимался язы ками,3
в частности — польским, переводил Мицкевича, собирал в окрестных
деревнях фольклор.
К инспекторству Мей приступил с большим рвением, но гуман­
ные принципы, которыми он руководствовался (требовал хорошего
содержания пансионеров и хорошего обращения с ними гувернеров,
поддерживал способных учеников из бедных семей и т. п.), очень
скоро осложнили его отношения с начальством, и это заставило его
думать о переводе в другое место.
Весной 1853 года Мей с женой едет в Петербург хлопотать через
министра просвещения А. С. Норова, с которым он был знаком, о пе­
реводе на Юг (якобы в связи с болезнью жены) и более в Москву не
возвращается.
Вопрос, почему Мей навсегда уехал из Москвы, не совсем ясен.
Тут, вероятно, целый комплекс причин: нелады с начальством, тре­
ния с Погодиным, очень ограниченные в Москве возможности для
публикации стихотворных произведений, может быть даже и болезнь
жены, на чем настаивает А. Г. Полянская. Но главной причиной, ве­
роятно, было желание С. Г. Мей вырвать мужа из обстановки, кото­
рая уже начала губительно сказываться на его таланте (в частности,

1 См.: С. В. М а к с и м о в , А. Н. Островский. (По моим воспоми­
наниям).— В кн.: А. Н. Островский. Драматические сочинения, т. 1,
СПб., кн-во т-ва «Просвещение». [1909] с. 12—14.
2 Б. С. Озеров был другом брата С. Г. Полянской и тесно со­
шелся в Москве с самим Меем.
3 Получив дома и в лицее хорошую филологическую подготовку
и постоянно совершенствуясь в дальнейшем, Мей владел греческим,
латинским, древнееврейским, немецким, французским, итальянским,
английским и польским языками.
11

пить Мей начал в Москве, и отрицательную роль здесь Сыграл, ви­
димо, кружок Ап. Григорьева). На это обстоятельство намекает
письмо С. Г. Мей к сестре от 22 января 1854 года. Жалуясь на уж а­
сающее безденежье (нечего есть, нет денег заплатить почтальону),
она в то же время пишет: «А все-таки для нас Петербург спасение,
он не дает засыпать, побуживает беспрестанно искать комфорта и
средства к достижению его. А Москва, где с голоду не умрешь и сыт
ие наешься, погубила было раз моего мужа, а теперь, я думаю, погу­
била бы его без возврату. Перетерпим тяжелые времена, ио все-таки
чего-нибудь добьемся». 1
Однако «перетерпеть тяжелые времена» им, пожалуй, так и пс
удалось. В Петербурге для Мея началась полуголодная жизнь интел­
лигентного пролетария, вечная борьба с нуждой, литературная поден­
щина, подточившая его силы и приведшая к ранней смерти.
Началось с того, что А. С. Норов предоставил Мею место ин­
спектора во 2-й Одесской гимназии, но тот не смог его занять, так
как не на что было выехать из Петербурга, да и не пускали креди­
торы (нависла угроза долговой тюрьмы). И хотя даже мебель семьи
была отправлена в Одессу, сам Мей туда не поехал и в конце концов
был уволен из 2-й Одесской гимназии «по болезни». «Это Норов сде­
лал большую милость, — пишет сестре С. Г. Мен, — следовало ис­
ключить за неявку к должности».12
Редкие, случайные литературные заработки (стихи в это время
печатались неохотно и оплачивались плохо) не давали сводить кон­
цы с концами. Не оправдались надежды и на свой журнал, о котором
мечтал Мей: денег на его приобретение решительно не было.3
В 1854 году Мей печатает в «Отечественных записках» привезенную
с собой из Москвы драму «Сервилия» 4 с посвящением великой кня­
гине Марии Николаевне, однако предполагаемого эффекта посвяще­
ние не дало, пьеса даже не была разрешена цензурой к постановке.
Выручил Мея в эту пору А. В. Старчевский, фактический редак­
тор «Библиотеки для чтения», который предложил поэту переехать
к нему на квартиру с условием расплачиваться за нее корректурой
1 Рукописный отдел Государственной публичной библиотеки
им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (ф. С. Г. Мей).
2 Письмо, датируемое летом 1854 г. — Рукописный отдел Госу­
дарственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина
(ф. С. Г. Мей).
3 См.: С. А. Р е й с е р , Л. А. Мей. — Л. А. Мей, Стихотворения
и драмы, «Б-ка поэта» (Б. с.), 1947, с. VII, XII—XIII.
4 Что пьеса была написана еще в Москве, явствует из цитирован­
ной выше переписки С. Г. Мей с сестрами, где рассказывается о хло­
потах в связи с задуманным посвящением.

12

журнала. Предложение Старчевского было вызвано, вероятно, тем,
что, приняв на себя по просьбе Сенковского редактуру «Библиотеки
для чтения», он «имел в виду усилить чисто русский национальный
элемент в отделе словесности».1 Мей был для этого вполне подходя­
щей фигурой.
Небольшой заработок в «Библиотеке для чтения» сначала в ка­
честве корректора и автора статей в «Энциклопедическом лексико­
не», а потом в качестве постоянного сотрудника журнала и члена его
редакции позволили Мею кое-как удержаться на поверхности. О дна­
ко чтобы существовать, он вынужден был до конца своих дней печа­
таться чуть ли не во всех журналах, журнальчиках, газетах и альма­
нахах своего времени. Причем львиную долю в его публикациях
составляли переводы.
В Петербурге Мей, уже приобретший к тому времени некоторую
известность, был сразу принят литературной средой. Он сблизился
с М. Л. Михайловым и Шелгуновыми, познакомился с Н. Ф. Щерби­
ной, А. Н. Майковым, И. С. Тургеневым, начал бывать в салоне «поэ­
тов нового поколения» у А. А. Солнцева (чиновника по особым по­
ручениям при генерал-губернаторе), в литературно-художественном
салоне скульптора Ф. П. Толстого, где наряду с художниками бывали
все крупнейшие писатели того времени, в салоне архитектора
А. И. Штакеншнейдера, у А. О. Смирновой и в литературно-музы­
кальном кружке бывшего лицеиста, литератора-дилетанта графа
Г. А. Кушелева-Безбородко.
Вскоре, несмотря на неустроенный быт, начались вечера и у са­
мого Мея, где среди прочих литераторов бывал и Чернышевский.12
На этих вечерах не говорили о политике, хотя общественный подъем
второй половины 1850-х годов захватил в известной мере и Мея: в
1859 году он даже обращается с письмом к известному деятелю кре­
стьянской реформы Я. И. Ростовцеву, где выражает желание «стать
под общее знамя родного дела» хотя бы в качестве «рядового, доб­
росовестного исполнителя».3 Желание это, однако, удовлетворено не
было.
В 1857 году выходит первый небольшой сборник стихотворений
Мея, встреченный критикой очень прохладно. В накалявшейся об­
щественной атмосфере стихотворения поэта, написанные преимуще1 См.: А. В. С т а р ч е в с к и й , Воспоминания старого литера­
тора.— «Исторический вестник», 1891, № 8, с. 335.
2 Известно, что Мей присутствовал на защите диссертации Чер­
нышевского и был назван в прессе среди личных друзей и знакомых
диссертанта.
3 Письмо от 3 июля 1859 г. — «Русское слово», 1889, № 1, с. 194.
13

Ственно в предшествующую эпоху, прозвучали несовременно и камер­
но. Не принес Мею . сборник и денег, постоянную нужду в которых
усугублял полубогемный быт поэта.
Воспоминания современников рисуют Мея безалаберным, но
очень добрым, женственно мягким человеком. Он был чрезвычайно
отзывчив на чужую беду. Мог, например, отдать все свои только что
вымоленные в какой-нибудь редакции деньги литератору, у которого
заболели дети, в то время как у самого в комнате замерзала от хо­
лода вода. Он всячески заботился о молодых писателях, стараясь
найти им работу, рекомендовать в журнал или просто накормить и
ободрить. И очень любил (здесь сказывались его лицейские и москов­
ские замашки) собрать у себя гостей, устроить пир, на который ухо­
дили все заработанные или, чаще, занятые деньги. К тому же Мей
продолжал пить. «Жаль Мея, — записывает в своем дневнике
Е. А. Штакеншнейдер, — он гибнет и погибнет».1
Роковую в этом смысле роль сыграл в жизни Мея Г. А. Кушелев-Безбородко. Этот молодой меценатствующий богач, которого
беспорядочная жизнь и кутежи превратили к 25-ти годам почти в
развалину, вел на диво широкую жизнь. Переезжая со своей «сви­
той» из дворца во дворец, из имения в имение, он повсюду устраи­
вал пышные праздники в честь Л. И. Голубцовой (урожд. Кроль),
ставшей в 1857 году его женой. Это была женщина весьма сомни­
тельной репутации, в светское общество доступ ей был закрыт, и по­
тому ближайшее окружение Кушелевых составляла не светская, а
литературно-музыкальная среда, к тому же еще не первого раз­
бора. 12
В это-то окружение, его нездоровую нравственно атмосферу, и
попали Мей с женою, которых поначалу граф возносил и баловал,
а потом, по выражению Е. А. Штакеншнейдер, держал «в слишком
черном теле».3 Постоянные кутежи и легкая жизнь при графе затя­
гивали Мея, хотя он тосковал по независимости и продолжал изыски­
вать всевозможные средства, чтобы упрочить свое материальное по­
ложение.
В 1858 году он предпринимает попытку устроиться на штатное
место делопроизводителя в Археографической комиссии, занимаю­
щейся изданием летописей (он был причислен к этой комиссии уже
1 Дневник и записки, с. 128.
2 Здесь были преимущественно третьестепенные литераторы и
поэты, такие как Н. И. Кроль (брат Л. И. Голубцовой), Г. Ф. Мол­
лер, В. В. Толбин и др. Я. П. Полонский и Ап. Григорьев, сотрудни­
чавшие в «Русском слове», появились в этом кружке ненадолго.
3 Дневник и записки, с. 238.

14

давно, но работал сверхштатно). Ыо в этом месте ему было отказано.
Не оставляет Мей и своих намерений основать собственный журнал
или газету. В 1858—1861 годах он задумал издавать «Листок для
грамотного люда», потом листок «Мирское слово», но разрешения
на это добиться не удалось. В 1861 году появляется первая книга
«Сочинений и переводов Л. А. Мея» — «Былины и песни». Издание
было предпринято по инициативе и на средства лицейских товари­
щей поэта В. П. Ефремова и Г. В. Кондоиди. Успеха оно не имело,
и других книг не последовало.
Только в начале 60-х годов, незадолго до смерти Мея, его мате­
риальное положение стало несколько налаживаться. С. Г. Мей полу­
чила разрешение и начала издавать на занятые деньги журнал «Мод­
ный магазин». 1 Он пошел хорошо, и Меи стали постепенно выби­
раться из долгов. Тогда же Кушелев-Безбородко предложил Мею
издать собрание его сочинений в трех томах, которое и начало выхо­
дить с 1861 года, но закончено при жизни поэта не было.
В начале мая 1862 года Мей, который последние годы посто­
янно болел, простудился и 16 мая умер от «паралича легких», под­
писав накануне последний лист первого тома своего собрания со­
чинений.

2
При первом взгляде на творческое наследие Мея мы сразу раз­
личаем здесь два ряда произведений, образующих два самостоятель­
ных и очень различных мира.
Первый — празднично приподнятый, богато расцвеченный крас­
ками, эпически спокойный и тематически ограниченный. Он возникает
в произведениях, сюжеты для которых черпаются поэтом только из
области, достойной, по его представлениям, поэтического воспроиз­
ведения (истории, народно-поэтических преданий). Это мир «Цветов»
и «Камей», переложений из Библии и русских летописей, наконец
«Царской невесты» и «Псковитянки».
Здесь в «песнях красоте свободного певца», по выражению Мея,
почти нет места «грехам раба и человека», то есть самому автору,
живой чувствующей личности; в очень малой степени тут присут­
ствует и современная ему действительность.
Второй, субъективный, лирический, мир имеет совсем иную
1 Подробнее см. об этом: С. А. Р е й с е р, Л.
Л. А. Мей, Стихотворения н драмы, с. XIII—XIV.

15

А. М ен.—

окраску. Это неприкрашенным мир чувств доброго, скромного, не
очень удачливого и очень одинокого, даже неприкаянного человека.
Человека, отзывчивого на чужую беду и с какой-то трогательной
сдержанностью, почти со стыдливостью говорящего о себе.
Здесь поэт не «лунатик», не «свободный певец», а труженик, при­
числяющий себя к «чернорабочей братии» («Дым»), испытывающий
муки творчества («Он весел, он поет...») и порой изнемогающий в
прозаической борьбе с цензурой («О господи, пошли долготерпе­
нье. ..»). Он «городская мышь», «питерщик», грезящий подчас сель­
ским привольем чужих поместий («Деревня»). Он тоскует по моло­
дым своим надеждам и свежести чувств («Знаешь ли, Ю ленька.. .»,
«Ау-ау!», «Молодой месяц»), по любви и человеческому сочувствию
(«Чуру», «Зачем?»), по силе и независимости («Сумерки», «Канарей­
ка»); может быть, даже переживает глубоко затаенную личную дра­
му («Я не обманывал тебя...», «Многим», «Огоньки», «Где ты ...» ).
Здесь есть место его человеческим грехам («Как наладили: «Ду­
рак». ..», «Милый друг мой! Румянцем за к а та...») и каким-то туман­
ным надеждам на лучшее будущее для его народа («Барашки»,
«Греза», «Спать пора!»). Этот мир не широк, не ярок, но искренен
и гуманен.
Конечно, такое деление творчества поэта на два обособленных
мира условно и внеисторично, так как не учитывает ни их взаимо­
проникновения, ни, главное, эволюции Мея, в которой немаловажную
роль сыграло общественное движение 1860-х годов и вызванный им
расцвет реалистической литературы. Забегая вперед, надо сразу ска­
зать, что самое возникновение второго, субъективного мира поэзии
Мея почти целиком следует отнести к петербургскому периоду жизни
поэта, то есть ко второй половине 1850-х годов, и что в это же время
начинает нарушаться отрешенность от современной действительно­
сти его «песен красоте».
Однако, несмотря на эти оговорки, два мира поэзии Мея всетаки существуют, и между ними, особенно в первой половине 1850-х
годов, проходит достаточно четкая грань.
В этом, несомненно, одна из своеобразнейших черт творчества
Мея, отчасти восходящая к общему принципу поэзии романтизма,
но обусловленная также и тем развитием, которое проделала рус­
ская литература в 50—60-е годы XIX века.
И здесь мы вплотную подходим к вопросу об эстетической и об­
щественной позиции Мея, об истоках его художественных интересов
и воззрений.
Мей как поэт формировался в 1840-е годы. Точнее, в Москве
1810-х — начала 1850-х годов. Многие сильные и, в еще большей сте­

16

пени, слабые стороны его дарования порождены именно этим вре­
менем, той литературно-общественной атмосферой, которая его тогда
окружала.
Речь, конечно, идет не только о влиянии славянофильских идей.
Современные исследователи творчества Мея справедливо ограничи­
вают это влияние.1 Однако, думается, нет основания его и преумень­
шать.
Поэтические завоевания Мея были сделаны им не только вопре­
ки, но и благодаря определенному воздействию на него славянофиль­
ского окружения, в частности — так называемой «молодой редак­
ции» «Москвитянина». Справедливо и то, конечно, что немаловажную
роль в его художественном становлении сыграли совсем другие фак­
торы. Например, как уже говорилось, общие тенденции развития поэ­
зии 1840-х — начала 1850-х годов, переживающей кризис романтизма,
или характерное для того времени напряженное внимание к вопро­
сам истории, народности, национального характера, связанное с во­
просом о дальнейших исторических путях России и подогреваемое
успехами русской исторической науки в эти годы.
Само по себе отделение в поэзии мечты от действительности, воз­
вышенного от низкого, мира поэтического от мира «житейской суе­
ты» — не новость в романтической литературе и в русской поэзии
40-х годов. Оно вообще типично для направления «чистого» искус­
ства, к которому, в силу значительной отрешенности от «жгучих» во­
просов современности, должен быть причислен и Мей. Тут поэт впол­
не традиционен.
Правда, столкновение двух миров, «раздирающее» сердце роман­
тического поэта, у Мея, в отличие от многих его современников, не
становится ни лирической темой, ни специфической окраской лириз­
ма. Привычной романтической коллизии этих двух миров у него, по­
жалуй, уже не существует. Во всяком случае, у него нет осознанного
и декларативного их противопоставления.
Мир обыденной действительности для Мея может быть и не со­
всем равноценен поэтически миру «красоты»: он воспринимает пер­
вый как нечто глубоко личное, домашнее. Однако эта действитель­
ность и не отвергается, не осмеивается поэтом во имя мира идеаль­
ного. Это ново и является шагом вперед по сравнению с романтиче­
ской традицией.
Своеобразно и содержание «возвышенного» мира поэзии Мея.
1 См., например: Л. М. Л о т м а н , Лирическая и историческая
поэзия 50—70-х годов. — «История русской поэзии», т. 2, Л., I960,
с. 175— 176; Г. М. Ф р и д л е и д е р, цит. статья, с. 2G.

17

Несмотря на различие тем, сюжетов, источников вдохновения поэта,
этот мир образует довольно устойчивое единство, которое не было
до конца разрушено даже эволюцией поэта в 1860-е годы. В основе
этого единства лежит пристальное внимание Мея к «народам и пле­
менам», то есть к национальному характеру и нравам различных
народов, запечатленным в истории и фольклоре.
Нравы и характеры Древнего Рима эпохи его упадка, Древнего
Востока (по Библии) и, главное, русский национальный характер —
вот что преимущественно занимает Мея. И корни этого интереса и
особого отношения к истории, фольклору, несомненно, следует искать
в московском периоде жизни поэта, прежде всего в «молодой редак­
ции» «Москвитянина» и кружке Ап. Григорьева.

3

При всем разнообразии взглядов членов «молодой редакции»,
всех их объединяла любовь к русскому народному быту и творче­
ству, некоторая идеализация патриархального русского мира, пред­
ставление о неизменности основ национальной жизни и русского на­
ционального характера.
В поисках самобытного и коренного в русской жизни иные из
них обращаются к купечеству, классу, где, по мнению Ап. Григорье­
ва, «сохранились наиболее остатки народного быта и развились при­
том на свободе, широко и вольно», так как не были «стиснуты» кре­
постным гнетом,1 другие к крестьянству и допетровскому периоду
русской истории, и все они — к устной народной поэзии. Причем,
если Герцен, например, обращаясь к русскому песенному фольклору,
слышал в нем не только жалобы и печаль, но и «смелый клик»,
«угрозу», «гнев, вызов» 12 и считал молодецкую удаль одной из ха­
рактерных черт русского народа, Ап. Григорьев и другие члены круж­
ка полагали, что в русском национальном характере «начало про­
стоты и смирения всегда побеждает начало бунтарское и тревож­
ное». 3

1 «Замечания об отношении современной критики к искусству». —
«Москвитянин», 1855, № 13-14, с. 118.
2 «О развитии революционных идей в России». — Собр. соч. в
30-ти томах, т. 7, М., 1956, с. 186.
3 Б. О. К о с т е л я н е ц , Поэзия Аполлона Григорьева. — Апол­
лон Григорьев. Стихотворения и поэмы, «Б-ка поэта» (М. с.), М.—Л.,
1966, с. 50.

18

От славянофилов старшего Поколения «молодую редакцию» от­
личало помимо ряда «оттенков»,1 как они говорили, еще и отсутствие
«сухого, резкого, теоретического пуританизма»,12 свойственного вож­
дям славянофильского лагеря. «Молодая редакция» не разделяла и
воинствующего консерватизма М. П. Погодина, хотя воззрения ее
членов в начале 1850-х годов не были ни атеистическими, ни ради­
кальными.
Живой интерес Мея к народному творчеству, к русской истории,
который он принимал за особую любовь к русскому народу, и такая
черта его невыработаниого и противоречивого мировоззрения, как
традиционное приятие православной религии и монархической власти
(если возможно, то без крайностей самовластья), естественно при­
вели его в лагерь «славян».
Естественно также, что его устроил именно тот теоретически
«смягченный», как бы «охудожествленный» вариант славянофиль­
ства, который могла предложить ему «молодая редакция» «Москви­
тянина».
Он не заимствовал и не выработал в этом кругу законченной и
определенной системы взглядов, но несомненно вынес оттуда глубо­
кий интерес к национальному характеру, прежде всего русскому, к
различным типам и проявлениям его; известную идеализацию патри­
архального русского быта и специфическое понимание сущности рус­
ской натуры.
На развитие этих интересов оказали некоторое воздействие и мо­
сковские ученые, в первую очередь — близкие к славянофильским кру­
гам, такие, например, как историк И. Е. Забелин или филолог
Ф. И. Буслаев. Подобно им^ «Мей хотел через осмысление остатков
старины в современном быту, традиционных форм искусства и исто­
рических отложений в народной речи проникнуть в прошлое народа
и увидеть отдаленные исторические события в их непосредственной
яркости и живости».3
Особую роль в формировании исторических воззрений Мея
сыграл профессор Московского университета историк С. М. Соловьев,
1 Оттенки были довольно существенными: например, теоретиче­
ское отрицание «молодыми» служебной роли искусства; большее вни­
мание к отдельной личности, не поглощаемой, по их мнению, совер­
шенно национальной «общностью», а отсюда п несколько иное пони­
мание путей развития России.
2 Ап. Г р и г о р ь е в , Письмо к Ап. Майкову от 9 января
1858 года. — «Аполлон Александрович Григорьев. Материалы для
биографии», Пг., 1917, с. 215.
â Л. М. Л о т м а н , Лирическая и историческая поэзия 50—70-х
годов. — «История русской поэзии», т. 2, с. 176.

19

ОДИН из создателей «государственной», или «1орпДНЧёской», истори­

ческой школы. Соловьев, в середийе 1840-х годов пережил увлечение
славянофильскими теориями и некоторое время (как раз в конце
1840-х — начале 1850-х годов) был принят как «свой» и в славяно­
фильских, и в западнических кругах. С первыми его роднили монар­
хизм и признание религии одним из определяющих начал в жизни
русского народа, со вторыми — признание закономерности петров­
ского периода в русской истории и довольно резкая критика нико­
лаевской действительности. В политическом отношении Соловьев был
сторонником умеренных реформ, в которых видел путь совершен­
ствования русской монархии. Отрицательно относясь к крепостному
праву, он в то же время очень боялся освобождения крестьян
«снизу».
Наибольшее внимание уделялось Соловьевым, как и другими
историками государственной школы, эпохам становления и укрепле­
ния русской государственности, и в первую очередь московскому
периоду русской истории, положившему предел соперничеству «ста­
рых» (вечевых) и «новых» (княжеских) городов. Этому периоду и
была посвящена кандидатская диссертация Соловьева, защищенная
им в 1847 году.
Влияние общей направленности концепции Соловьева заметнее
всего сказалось в «Псковитянке» Мея, но от Соловьева поэт вос­
принял и некоторые частности его концепции, например идею геогра­
фической среды как фактора, определяющего развитие той или' дру­
гой народности. В творчестве Мея начала 1850-х годов эта идея об­
рела поэтическое воплощение.
От московских историков идет у Мея и романтическое толко­
вание всемирной истории как культурного творчества ряда великих
народов.
В первых же произведениях, опубликованных поэтом в Москве
и сразу по приезде в Петербург, проявились все основные особенно­
сти возвышенного мира поэзии Мея, были определены его темы, об­
щая направленность и характерная стилистическая окраска.
Наиболее значительным из написанного Меем в этот период
была «Царская невеста» (1849), сразу выдвинувшая его как драма­
турга и поэта.
«Царская невеста» появилась в пору совершенного упадка рус­
ской исторической драматургии. Это было время между Пушкиным
и Островским, когда в условиях николаевской реакции исторической
темой завладели драматурги так называемой «ложно-величавой шко­
лы», создатели официозной исторической драмы. Н. В. Кукольник,
Н. А. Полевой, P. М. Зотов, П. Г. Ободовский и другие заполонили
20

СЦеиу ура-патриотичеекЦмм произведениями, где «Народ» выводил­
ся только для прославления и утверждения монархической власти,
охраняемой верными подданными и божественным промыслом. Хо­
дульные характеры и страсти, фальшиво простонародный и неумело
архаизированный язык сочетались здесь с мелодраматическими эф­
фектами и определенной сценической ловкостью, позволявшими про­
изведениям такого рода удерживаться в театре. На этом фоне «Ц ар­
ская невеста» была несомненно явлением из ряда вон выходящим.
Знаменательным и отчасти полемичным был самый выбор исто­
рического периода, к которому относилось действие драмы, не менее
знаменательными были и выведенные в ней характеры.
Хотя «Борис Годунов» Пушкина как будто бы доказал и «траге­
дийность» допетровской истории, и даже возможность построения
исторической драмы без традиционного любовного конфликта,
Н. В. Кукольник, например, и в 1839 году продолжал утверждать,
что «Древняя и Средняя истории России до Петра едва ли заклю­
чают в себе достаточные стихии для драмы», так как там отсутству­
ют «крайние» страсти, которые только и являются «драматическими
страстьми». И прежде всего там нет «двигателя всех искусств, люб­
ви, или ее драматического спутника, ревности».1 Положение русской
женщины в эту пору, особенности ее домашней жизни исключали, по
его мнению, развитие и проявление любовной страсти.
Правда, через пять лет Н. В. Кукольник опубликовал драму
«Боярин Федор Васильевич Басенок» (1844), где действие происхо­
дит при Василии Темном, а в качестве первопричины исторических
событий выдвинут любовный конфликт. Однако вялый, пассивны^ ха­
рактер героини, неверной жены добродетельного Басенка, был будто
нарочно создан для того, чтобы подтвердить правоту теоретических
выкладок Кукольника.
«Царская невеста» Мея противостояла «ложно-величавой» тра­
диции своими главнейшими художественными принципами (хотя не­
которые следы воздействия на пьесу современного ей репертуара
в ней все-таки можно было обнаружить).
Уже чистый, живой русский язык, легкий, свободный стих, есте­
ственность диалогов драмы, фольклорность ее, бытовые подробно­
сти, в большинстве очень достоверные, — все это производило на со­
временников впечатление свежести и было положительно оценено
критикой как своего для Мея круга (М. П. Погодиным,12 А. А. Гри1 Н. К у к о л ь н и к , О русской народной драме. — «Библиотека
литературно-художественных статей», кн. 2, СПб., 1839, с. 38—39.
2 «„Царская невеста“. 1849». — «Москвитянин», 1849, № 12.
21

Гбрьёвым1), так й Другой орисйтацйн (А. В. Дружининым,12
Ф. А. Кони 3).
Вместе с тем столь же единодушно отмечались композиционная
рыхлость пьесы,наличие «лишних» сцен и эпизодов, неестественность
с точки зрения исторического быта некоторых сцен и положений, в
частности — натянутость и мелодраматичность развязки. Погодин, а
позднее Кони, например, справедливо указывали, что «театральное»
появление в царевнином тереме Любаши, а также присутствие и «не­
истовство» там Грязного — вещь невозможная по обычаям того вре­
мени, так как «заветная палата» царской невесты была доступна
только царю да «избранным женщинам». «Вон из нравов», по выра­
жению Кони, было и то, что женщины, тем более девушки-невесты,
выходят гулять на улицу, участвуют в беседах и даже холостых по­
пойках мужчин.
В оценке же характеров драмы мнения разделились: одни (в ос­
новном «друзья») хвалили оба центральных женских образа, дру­
гие — опричников и Любашу. Но никто из критиков не коснулся су­
щества «Царской невесты» и ее строения в целом. Недостатки драмы
объяснялись, как правило, неопытностью молодого драматурга.
Между тем очевидно, что и достоинства и погрешности пьесы
восходят к ее идейному замыслу и драматическому конфликту, тесно
связаны со взглядами Мея на историю, русский характер и фоль­
клор.
Наиболее серьезный разбор «Царской невесты» в наши дни при­
надлежит Г. М. Фридлендеру. Исследователь намечает в драме две
группы героев, две социальные среды. Одна из них, воплощающая в
себе «основы русской национальной жизни», представлена купече­
скими семьями Собакиных и Сабуровых, боярином Лыковым. Гряз­
ной же и прочие опричники, будучи непосредственными исполнителя­
ми воли царя, выступают «в качестве носителей зловещих, разруши­
тельных исторических сил, несущих гибель простому человеку».4 Тем
самым в драме выявляется противопоставление «основ русской на­
циональной жизни» «губительной и обезличивающей стихии самодер­
жавной государственности».5 Иными словами, она изображает «кон­
1 «Русская изящная литература в 1852 г.». — «Москвитянин»,
1853, № 1.
2 «Письма иногороднего подписчика в редакцию «Современника»
о русской журналистике. VIII». — «Современник», 1849, № 12.
3 Театральная летопись. «Пантеон и репертуар русской сцены»,
1850, № 1.
4 Г. М. Ф р и д л е н д е р , цит. статья, с. 31.
5 Там же, с. 32.
22

фликт между самодержавной властью и судьбой простых обыкновен­
ных людей». 1
Несомненно, что мораль опричников мыслилась Меем как прямое
отрицание морали Лыковых и Собакииых. Лыков, например, не мог
бы оклеветать и убить своего соперника, как это сделал Грязной, не
стал бы домогаться чужой невесты или увозить из родительского
дома девушку, не бросил бы ее, разлюбивши. Далеко не случайно,
что Грязной опричник, а Любаша — «одна из воспитанниц Алексан­
дровской слободы», по определению автора. Но хотя внутренний об­
лик этих героев носит следы того разложения нравов, которое было
характерно для царского окружения, Мей скорее угадывает возмож­
ную среду для подобных натур среди социальных групп эпохи Гроз­
ного, чем непосредственно обусловливает ею их появление.
Подобно другим членам «молодой редакции» «Москвитянина»
(А. Григорьев, А. Н. Островский), Мей в отличие от старших славя­
нофилов живо ощущал внутреннюю враждебность основ патриар­
хального мира человеческой личности. На это обстоятельство совер­
шенно справедливо указал в своей статье Г. М. Фридлендер12, не
считая, однако, что это вносит существенные коррективы в его фор­
мулировку идеи пьесы.
Между тем не самодержавию как таковому и не самодержав­
ной государственности как таковой, противопоставляемой «нацио­
нальным основам», выносится приговор в драме Мея, но всякому
произволу, всякому насилию над личностью, над человеческим чув­
ством, в том числе и насилию патриархальных отношений.
Грозный столько же возглавляет второй лагерь, разрушающий
патриархальные устои, сколько и первый, их охраняющий. Его про­
извол нисколько не противоречит миру «национальных основ» и пат­
риархальных отношений, вполне допускающих деспотизм царя, кня­
зя, любого феодала и даже главы семьи. Покорность царской воле
трактуется Меем в «Царской невесте» как черта, принадлежащая
благочинию патриархального мира. Хранитель устоев этого мира
купец Собакин, прослышав о предстоящем избрании невесты для
царя, сам везет свою просватанную дочь в Александровскую слобо­
ду, а молодой Лыков, сколь ни любит свою невесту, покорно готов
отдать ее «царю и государю» («Я более души своей люблю Мою
невесту... Но я слуга царю и государю»).
Таким образом, Марфа в качестве царской невесты жертва не
только самодержавной государственности, но и той самой патриар­
1 Там же, с. 31.
2 Там же, с. 32—34.
23

хальной морали, тех «национальных основ», которые этой государ­
ственностью разрушались.
Это была очень широкая гуманистическая позиция и вместе с
тем крайне расплывчатая и противоречивая.
Весьма примечательна и авторская трактовка лагеря «самодер­
жавной государственности», совсем не сводимая к черным только
тонам.
Сам Иван IV присутствует лишь в речах персонажей, причем
наиболее развернутая его оценка как государственного деятеля дана
Малютой, и ей в пьесе ничего не противопоставлено, кроме «злых»,
по выражению Лыкова, речей иноземцев, называющих царя «гроз­
ным».
Да, грозен он как божия гроза,—
подхватывает Малюта,
Без устали карает лиходеев,
А праведным вещает благодать!
Нет, это скудоумные наветы
Предателей, злословящих ц ар я ...
...О н грозен!.. Ох, гроза-то — милость божья!
Гроза гнилую сосну изломает
Д а целый бор дремучий оживит!
Право же царя олицетворять собою «божию грозу» обосновы­
вается самим принципом самодержавия: «Царь казнить и жаловать
волён», «венчанному владыке не гоже под приставниками быть».
И то, что Грозный первым понял это, ставится ему в заслугу.
Малюта защищает здесь Грозного почти буквально по Соловь­
еву, который положительно оценивал историческую роль Грозного,
его внешнюю и внутреннюю политику, значение опричнины.1
Отзвук этой нашумевшей в ту пору теории несомненно слы­
шится в «Царской невесте», несмотря на то что Мей не прощает
Грозному чинимого им и его приближенными насилия.
Царь в драме не кровавый деспот, не психически больной чело­
век, а главное — не власть, принципиально враждебная народу. Д о­
статочно сравнить «Царскую невесту» хотя бы с «Песней про
купца Калашникова», чтобы почувствовать своеобразие освещения
Ивана Грозного и его приближенных в драме Мея.
1 Смысл деятельности Грозного, по Соловьеву, был в прогрессив­
ном утверждении самодержавия и основ русской государственности.
Беспощадный к реакционному боярству, Грозный в то же время пекся
якобы о благе народном, его репрессии не касались демократических
слоев населения.
24

Это прежде ßcero относится к Григорию Грязному. Он не толь­
ко насильник, пользующийся своей безнаказанностью, но и человек,
способный на большое чувство, на раскаяние и самопожертвова­
ние.
Сотоварищи Грязного, включая Малюту, также не похожи на
преступников. И не только потому, что Мей как настоящий худож­
ник избегает сгущения красок, но и потому, что все ужасы эпохи
Грозного — массовые казни, узаконенный разврат и разбой его при­
ближенных— остаются за пределами пьесы, в сюжете ее почти не
реализуясь.
Мею, как уже отчасти говорилось, было свойственно несколько
идеализировать патриархальный быт, в котором он видел быт на­
родный. Отсюда, например, его попытка представить в смягченном
виде суровые домостроевские законы патриархальной семьи, отсюда,
главное, и та насыщенность «Царской невесты» бытовыми подроб­
ностями и фольклором, которая даже славянофилам казалась чрез­
мерной (Погодин, например, считал «лишними» рассказ Петровны,
присказки Калиста, сцену с кумом Парфеном и кумом Савелием).
Для Мея же этот быт был средою, формировавшею привлекатель­
ные черты национального характера, к которым поэт, наряду с чест­
ностью, правдивостью, верностью чувству, долгу, отечеству, отно­
сил, несомненно, и преданность престолу.
Но если из двух героинь драмы Мей отдает явное предпочте­
ние Марфе, то делает он это не за «смирение» ее, эту добродетель
патриархального мира, а скорее наоборот: за то, что Марфа вопреки
всему (в том числе и «воле отчей», воле царской) сохраняет вер­
ность своей любви и благородство в чувстве, а также потому, что
страдает она и погибает безвинно. Оскорбленная и страстно борю­
щаяся за свое счастье Любаша хотя и внушает сочувствие автору,
по одновременно осуждается им. И опять-таки не за то, что во имя
любви, проявив непокорность, она нарушила узаконенные нормы пат­
риархальной семьи, а потому, что в своей борьбе нарушает закон
нравственный, то есть осуждается за свою причастность ко злу, не­
правде, насилию, жертвой которых она сама является.
Для Мея «и удалые, и смиренные» натуры — это два исконных
типа русского характера, запечатленных не только в истории на­
рода, по и в русской народной поэзии. Об этом сам поэт прямо гово­
рит в примечаниях к «Царской невесте», поясняющих ее замысел.
Оба контрастных женских образа подсказаны народными лириче­
скими песнями: Марфа — «робкая и застенчивая девушка, покорная
воле отчей, покорная своему жеребью»; Любаша — натура действен­
ная, страстная. Обе, хотя и совершенно по-разному, отстаивают
25

свое право любить, и обе гибнут в этой борьбе. Причем Мей (в от­
личие от Кукольника, например) именно в общественном положении
русской женщины, в ее домашней жизни, какой она была в про­
шлом, в частности в эпоху Грозного, сумел найти источник подлин­
ного драматизма. И то, что центральными образами драмы явля­
ются женские, делает гуманистический пафос пьесы особенно выра­
зительным: положение русской женщины как личности даже во вре­
мена Мея было достаточно трагичным.
Для Дружинина герои «Царской пс-весты», взятые из допетров­
ской истории, были совершенно мертвы, от этого времени в совре­
менной общественной жизни не осталось, по его мнению, решитель­
но никаких следов: обычаи, нравы и даже «страсти» людей получили
после Петра I совершенно иное развитие. Но это не было так для
Мея, который создавал быт и типы русских характеров эпохи Гроз­
ного не только опираясь на фольклор, но и «по аналогии с нынеш­
ней жизнию народа»; он сумел нащупать в прошлом коллизию,
живой нитью связавшую драму с современной ему действительно­
стью и ее насущными запросами. Н. А. Римским-Корсаковым были
по достоинству оценены и глубокий лиризм женских образов драмы
и несомненная прогрессивность ее идеи. Эти черты сохранили пьесу
не только как музыкальное, но и как литературное произведение
вплоть до наших дней.
Одновременно и вслед за драмой Мей пишет целый ряд стихо­
творений по мотивам народных поверий: «Хозяин» (1849), «Русал­
ка» (1850), «Вихорь» (1856), «Оборотень» (1858), в основном трак­
тующих любовную тему.
Во второй половине 1850-х годов в «русской» поэзии Мея наме­
чаются определенные сдвиги.
Написанная им после смерти Николая I «Запевка» («Эх, пора
тебе на волю, песня русская...») была замечена и даже с сочув­
ствием процитирована Добролюбовым, который истолковал ее как
намек на необходимость освобождения парода (или воспользовался
ею для подобного н ам ек а).1
В эту пору Мея начинают привлекать характеры стойкие, до­
блестные, героические («Песня про княгиню Ульяну Андреевну Вя­
земскую», 1857 или 1858; «Песня про боярина Евпатия Коловрата»,
1858; «Александр Невский», 1861). Обостренное выражение прини­
мает у него в это время и типичный для его произведений конфликт
между «вассалом» и «сюзереном», разрушающим его счастье («Песня
1 См.: Н. А. Д о б р о л ю б о в , Стихотворения Л. Мея. СПб.,
1857. — Собр. соч. в 9-ти томах, т. 2, М.—Л., 1962, с. 162.

26

про княгиню Ульяну Андреевну Вяземскую»). Л. М. Лотман уже
был отмечен этот почти единственный вид конфликта между властью
и народом, до которого поднимается Мей 1 (если не считать «Пско­
витянки», конечно). Надо сказать, что этот конфликт имел некую
притягательную силу для Мея. Он ищет его в Библии («Притча про­
рока Нафана»), вносит его, даже вопреки летописному рассказу,
в «Песню про боярина Евпатия Коловрата», а в несколько ином,
преломленном виде он встречается и в лирике поэта («Дым», «Где
ты?», «Многим» и др.).
Однако удальство, богатырский размах, которые теперь начи­
нает замечать Мей в русском характере, связаны у пего обязательно
с патриотическим подвигом: его с «помощью божией» совершают
«благолепные» и «благоверные» русские витязи, всегда поборники не
только свободы родины, но и православной веры.
Оттого в этих произведениях рядом с патриотическими моти­
вами соседствуют религиозные, особенно усиливающиеся в начале
1860-х годов («Волхв», 1861; «Александр Невский», 1861).
Во второй половине 1850-х годов появляется у Мея среди про­
изведений на русские темы ряд лирических песен в народном духе,
часто написанных от лица женщины, но очень тесно сближающихся
по своим настроениям с интимной лирикой самого Мея этих лет
(«Ты житье ль м ое...», «Как у всех-то людей светлый праздничек...»,
«Как вечор мне, молодешеньке...» и д р .).12

4
Античная тема в творчестве Мея была начата драмой «Сервилия» и небольшой поэмой «Цветы». Точнее — тема императорского
Древнего Рима, так как типичная для антологической поэзии «гар*
моническая» Греция Мея почти не привлекала.
1 См.: «Лирическая и историческая поэзия 50—70-х годов».—
«История русской поэзии», т. 2, с. 173.
2 К этим произведениям Мея примыкают его переводы из сла­
вянских поэтов, славянских народных песен и его проза — «физио­
логические» очерки «Охота» (I—II), рисующие старомосковский быт,
а также «Софья» и «Кирилыч», в которых Мей выводит контрастные
типы русских характеров, по-прежнему отдавая предпочтение «сми­
ренному» и «покорному». Своей направленностью очерк «Кирилыч»
вызвал неодобрительный отзыв Добролюбова, который справедливо
отметил его асоциальность, упор на «чувствительность» сердца у
Крестьян и крестьянок (Собр. соч, в 9-ти томах, т. 6, М.—Л., 1963,
с, 50).

27

Эта поэзия уже не была собственно антологической,1 хотя не­
которую дань этому жанру Мей все-таки отдал, решая традицион­
ную для «чистого» искусства тему творческого вдохновения с харак­
терных для этого направления романтических позиций: божествен­
ная красота вдохновляет художника на творчество, которое делает
его сопричастным бессмертным богам («Галатея», «Муза», «Дафпэ»,
«Фринэ»).
Увлечение антологической поэзией в 1840—1850-е годы, через
которое прошел далее Белинский, отчасти объяснялось «исчерпан­
ностью и утомительностью вульгарного романтизма с его аффекти­
рованной страстностью, с его симуляцией грандиозных переживаний
и вдохновенных видений».12 Однако немаловажную роль в распро­
странении этого жанра сыграло то обстоятельство, что гармониче­
ский и спокойный мир «эллинской» красоты, мир «чистых наслажде­
ний» был своего рода убежищем от неприглядной и противоречивой
действительности, а иногда и принципиальной позицией для поэтов
лагеря «чистого» искусства, отстаивающих свое право быть выше
насущных потребностей общества и народа.
Мей такой откровенно воинствующей позиции не занимал, да и
от самого жанра в его творчестве осталось, кроме перечисленных
выше произведений, только эпическое спокойствие, с которым поэт
изображает картины Древнего Рима; самое же содержание их реши­
тельно не имеет ничего общего с антологической поэзией.
Его занимают нравы и быт императорского Рима, запечатлен­
ные в трудах римских историков и произведениях древнего искус­
ства. Мир отнюдь не гармонический, который Белинский считал «не­
истощимым источником для трагического вдохновения».3 Впрочем,
до этого трагизма Мей никогда не поднимался.
Попытка создать на этом материале историческую драму, ко­
торую Мей предпринял в начале 1850-х годов (очевидно, не без влия­
ния поэмы Ап. Майкова «Три смерти»4), не была особенно успеш­

1 См.: Л. М. Л о т м а н , Лирическая и историческая поэзия
50—70-х годов. — «История русской поэзии», т. 2, с. 172.
2 Б. Я. Б у х ш т а б, Русская поэзия 1840— 1850-х годов. — «Поэ­
ты 1840—1850-х годов», «Б-ка поэта» (М. с.), Л., 1962, с. 20.
3 Стихотворения Аполлона Майкова. — В. Г. Б е л и н с к и й ,
Поли. собр. соч., т. 4, М., 1955, с. 22.
4 Из письма Г. П. Данилевского к М. П. Погодину от 26 декабря
1851 года известно, что Мей читал у Ростопчиной «Выбор смерти»
(первоначальное название поэмы «Три смерти») Майкова (Отдел
рукописей Государственной публичной библиотеки СССР им. В. И. Ле^
пина).
28

ной. Руководствуясь своим пониманием национального характера
(это, как и в «Царской невесте», декларировано в предисловии), Мей
сделал образы своих римлян чрезмерно холодными и риторическими,
что, конечно, не могло придать живости действию и пойти на пользу
драме. Кроме того, и характеры-то были выбраны особого склада:
с одной стороны — холодно-стоические, с другой — христиански-покорные (Сервилия Мея напоминает Марфу). Драма, как и «Царская
невеста», оказалась построенной на любовном конфликте, по отно­
шению к которому некоторые ее линии выглядели совершенно
лишними.
Противополагая христианству стоицизм в качестве высшего
нравственного достижения Древнего Рима, Мей, возможно, учиты­
вал замечания Белинского по поводу поэмы Майкова «Олинф и
Эсфирь», героем которой был эпикуреец. «...П оэт, — писал Белин­
ский, — избрал эпоху уже выродившегося, умирающего Рима; но
в противоположность христианству, он бы должен был избрать по­
следнего римлянина, который независимо от всего окружающего его,
в своем личном характере выразил бы, — сколько стоистической жиз­
нью и трагической смертью, столько же и тоской по цветущим вре­
менам своего отечества, — все субстанциальное, все, чем велик был
республиканский Рим ».1
Однако хотя Мей, как бы последовав советам Белинского, вы­
вел на сцене стоиков, ничего «республиканского» в его драме не
оказалось. «Сервилия» в идейном отношении весьма проигрывала
по сравнению с «Выбором смерти». Майков противопоставлял тира­
нии несломленное человеческое достоинство; его герои умирают в от­
крытом конфликте с неправой властью. Мей заставляет своих стои­
ков искать поддержки у Нерона в борьбе против его лукавых при­
спешников и даже обрести эту поддержку. Трагического в драме
тоже не было: героиня «истаивала» от душевных мук, равно потря­
сая друзей и врагов своим христианским смирением.
«Сервилия» была встречена критикой крайне неодобрительно.
Зато следующее произведение Мея на античную тему — «Цветы» —

1 Стихотворения Аполлона Майкова. — Поли. собр. соч., т. 6,
с. 23. Несколько выше критик рассказывает, в чем видит он это ве­
личие: «Страстное самозабвение в идее государственности, в идее
политического величия своего отечества, пафос к гражданской сво­
боде, к ненарушимости и неприкосновенности прав сословий и
каждого гражданина отдельно, гражданская доблесть, в цветущие
времена великой республики, и гордая, стоистическая борьба с роком,
увлекающим к падению великую отчизну великих граж дан .,
(с. 22).
29

вызвал'о необыкновенный восторг Ап. Григорьева как «перл, во вся­
кой литературе, картина настоящего мастера». Особенно здесь пора­
зил Григорьева тон повествования, та эпичность, в которой он ранее,
рассматривая близкие его сердцу произведения Мея на русские темы,
видел доказательство полного отсутствия у автора каких-либо воз­
зрений на жизнь. Теперь, в «Цветах», его восхищает «какое-то
ироническое спокойствие, даже холодность, или, лучше, выдер­
жанность в рисовке, в пределах которой певец Тамары (то есть
Лермонтов) не в силах был бы удержаться, по самому свойству
своего жгучего и бурного вдохновения. Это, одним словом,' нечто
особенное, красота, пока исключительно только Мею принадлежа­
щая». 1
Ап. Григорьев был прав как в определении авторского тона, так
и в противопоставлении Мея Лермонтову, с балладами которого,
порою слишком, сближают произведения Мея современные иссле­
дователи. «Цветы», где художественные особенности меевского мира
красоты проявились особенно выпукло, действительно поражают са­
мой манерой повествования: она более походит на манеру живопис­
ца, чем поэта.
Эта небольшая поэма своей холодноватой картинностью, ярко­
стью красок, обилием исторических и «местных» подробностей, самой
«роскошью» изображения приводит па память живописные произ­
ведения Семирадского.
Автор как лирик не вмешивается в свое повествование. Только
легкая ирония в тоне позволяет почувствовать его присутствие в изо­
бражаемом. Это соответствует задаче поэта верно передать нравы,
быт, характеры гибнущей римской цивилизации, тесно связанной,
по его представлениям, с географической средой, определяющей са­
мый характер «племени» и его развитие.12 Отсюда и описательность
произведений Мея, в которой его неоднократно упрекали, отсюда
и пристальное внимание к «местным» краскам, перегружавшим эти
описания. Правда, уже в лицейских произведениях Мея можно было

1 «„Библиотека для чтении“. Январь и февраль». — «Москвитя­
нин», 1855, № 3, с. 172.
2 С. М. Соловьев выделял три фактора исторического развития
народов: 1) географическую среду, 2) характер племени, 3) внеш­
ние сношения е другими народами. Мей концентрировал свое вни­
мание на географической среде. Добролюбов в 1857 году назовет эти
исторические представления Мея «беспорядочным набором» «школь­
ных воспоминаний, оставшихся от изучения географии, истории, есте­
ственных наук и древней литературы» (Собр. соч. в 9-ти томах, т. 2,
с. 162).

30

заметить некоторую склонность поэта к живописным описаниям
(«Гванагани»), однако там это было только склонностью. Получив
же теоретическое подкрепление, описательность, или, вернее, картин­
ность, стала стойкой чертой стиля возвышенной поэзии Мея, всех
трех основных ее линий.
Стихотворение «Отойди от меня, сатана!» (1851) можно считать
в этом смысле идейной и поэтической декларацией Мея. Евангель­
ский сюжет об искушении Христа земной властью Мей раскрывает
здесь в виде картин древних, сменяющих друг друга цивилизации,
возлагая сокровенные надежды на пробуждение еще спящего и ско­
ванного морозом Севера (России):
Он воспрянет и, долгий нарушивши мир,
Глыбы снега свои вековые
И оковы свои ледяные
С мощных плеч отряхнет на испуганный м ир.. .
Если новые веяния второй половины 1850-х годов почти не оста­
вили следа в «античных» стихотворениях М ея,1 то в библейских пере­
ложениях (за исключением «Еврейских песен»), жанре, который
в русской литературной традиции всегда имел гражданский под­
текст, они нашли наиболее ощутимое выражение. Порой, однако, это
вторжение современности выглядит несколько чужеродно в художе­
ственной ткани произведения, носящей на себе сильный отпечаток
преимущественного интереса Мея к быту и нравам народов. Обычно
это вторжение происходит в концовке стихотворения. «Давиду —
Перемнем» (1854) и «Юдифь» (1856) подобным образом связаны
с Крымской войной; в «Эндорской прорицательнице» (1857) — самом,
пожалуй, «радикальном» стихотворении Мея — он так откликается
на смерть Николая I и клеймит умершую с ним эпоху:
То царство распадется в прах,
В пучине зол и бед потонет,
Где царь пророков вещих гонит
И тщится мысль сковать в цепях!
В «Слепорожденном», представляющем собой совершенно самоцен­
ную картину, в которой, как всегда, особую роль играет описание
географической среды, в данном случае — скупой природы Палести­
1 В «Камеях», как и в «Цветах», только с большой
можно искать намеки на современность.

31

натяжкой

н ы ,1 в самом конце вдруг тоже появляется робкий намек на совре­
менность (наступление новой эпохи). Целиком современный подтекст
имеют только стихотворения «ОтрЬковица», отразившее восторжен­
ное отношение Мея к крестьянской реформе 1861 года, и «Пустынный
ключ» — прямое выражение дум поэта, потерявшего в боевой обста­
новке 60-х годов своего читателя.
Зато «Еврейские песни» совершенно свободны от злободневных
ассоциаций. Местный, «восточный» колорит сгущен здесь до чрезвы­
чайности. Он сказывается в изысканных стихотворных формах и
затейливых сравнениях, в обилии экзотических названий мест, пред­
метов, растений, даже в постоянном упоминании специфических вос­
точных* ароматов (мирра, смирна, шафран и т. п.). Мей, по-види­
мому, несмотря на свою религиозность, видел в Библии памятник
культуры Древнего Востока и живо ощущал фольклорную основу
«Песни Песней».2
о
Наиболее интересным достижением Мея во второй половине
1850-х годов (не говоря о «Псковитянке») было развитие «субъектив­
ного» мира его оригинальной поэзии, единодушно осужденной кри­
тиками.
Когда в 1857 году вышел первый сборник стихов Мея, содер­
жащий наряду с произведениями его высокой лиры незначитель­
ное число лирических стихотворений, последние вызвали резко отри­
цательное отношение критики всех лагерей, сохранявшееся до самой
смерти поэта.
Произошло это в основном по двум причинам. Во-первых,
в сборник было включено очень немного стихотворений этого рода,
1 Это одна из лучших картин Мея, показывающая, какой энер­
гии и выразительности он мог достигнуть в этом жанре:
Истомен воздух воспаленный,
Земля бестенна; тишина
Пески сыпучие объемлет;
Природа будто бы больна
И в забытьи тяжелом дремлет,
И каждый образ, и предмет,
И каждый звук — какой-то бред.
Порой, далеко, точкой черной
Газель, иль страус, иль верблюд
Мелькнут на миг — и пропадут;

Порой волна реки нагорной
Простонет в чаще тростника,
Иль долетит издалека
Рыкание голодной львицы,
Иль резкий клекот хищной
птицы
Пронижет воздух с вышины,
И снова всё мертво и глухо...
Слабеет взор, тупеет ухо
О г беспредметной тишины...

2 См. об этом также: Г. М. Ф р и д л е н д е р , дит. статья, с. 16.
32

причем далеко не лучших. В основном цикл 1844 года, посвященный
роману Мея с его будущей женой С. Г. Полянской, и несколько
альбомных безделушек. Вплоть до выхода второго тома сочинений
поэта (в издании Кушелева), то есть до конца 1862 года, лирика
Мея в собранном виде вообще не была известна современникам.
Кое-что прошло незаметно в журналах, а некоторые вещи остались
в рукописи и были опубликованы только через много лет после
смерти поэта (даже в советское время).
Во-вторых, и то, что стало известно современникам по журналь­
ным публикациям или в списках, было настолько узко-субъективным,
настолько не имело ничего общего с духовными борениями или фило­
софским осмыслением мира, так мало соприкасалось с наболевшими
вопросами действительности, что современники, Полонский напри­
мер, считали Мея «половинным» талантом, не создавшим ни одного
стиха, который бы «ударил по сердцам с неведомою силой». Полон­
ский отказывал Мею даже в «поэтической личности», так как не
находил в его лирике «миросозерцания», этого «цветка», вырастаю­
щего на почве «поэтической личности».1 В отсутствии выработанного
миросозерцания упрекал не раз Мея и Ап. Григорьев, не только в ре­
цензиях, но и в письмах второй половины 1850-х годов12 (то есть
в то время, когда он сам уже отошел от идей «молодой редак­
ции») .
Основания для таких упреков были: в мировоззрении Мея,
крайне расплывчатом, невыработанном и противоречивом, консерва­
тивные стороны постоянно давали себя знать, хотя поэт не доходил
и не мог дойти до сервилизма Майкова (в «Коляске») или реак­
ционных выходок Фета (в его публицистике).
Однако «поэтическая личность» у Мея, несомненно, была и его
суженный субъективный мир был гуманен, а потому и общеинте­
ресен.
От лучших лирических произведений Мея веет глубокой человеч­
ностью. Такие стихотворения его, как «Чуру», «Зачем?», «Сумерки»,
«Знаешь ли, Юленька», не могут не тронуть читателя даже в наши
дни. Кроме того, в лирике Мея наличествуют интересные стилевые

1 «Стихотворения Мея». — «Русское слово», 1859, № 1, с. 78, 80.
2 Так, например, он называет Мея в письме к Ап. Майкову от
29 ноября 1857 года «голым бессодержательным талантом», у кото­
рого «огромный тенор безо всякой личной манеры», и противопостав­
ляет его Майкову, «высокому таланту», «возвышенной жаждущей
правды натуре» («Ученые записки Тартуского университета», т. 139,
1963, с. 346).
2

Л . М ей

33

черты, связывающие ее с реалистической поэзией 1850—1860-х
годов.
Д аж е любовная лирика Мея 1844 года, при всей своей художе­
ственной слабости, не была общим местом романтической поэзии
этого времени.1 Мей ищет путей к передаче своих собственных
чувств и оттенков чувства; ему еще не удается сделать здесь свое
«отдельное» — общезначимым, но даже самая тенденция к «особости» выражения индивидуального любовного переживания, явив­
шаяся реакцией на эпигонский романтизм, была прогрессивна. Эта
тенденция вообще была свойственна нарождающейся реалистической
лирике, и ей отдал дань в своих интимных стихотворениях 1850-х го­
дов отчасти даже Некрасов, который тоже не всегда достигал на этом
пути успеха. Примером может служить хотя бы его стихотворение
«Где твое личико смуглое...» (1855) с его каламбурной, нарушающей
единство стиля концовкой.
Во второй половине 1850-х годов Мею удается достигнуть под­
купающей искренности и задушевности лирической интонации, без­
ошибочно действующих на читателя. Ему совершенно чужд литера­
турный штамп, обветшалая образность романтической поэзии. Его
стихи — это почти всегда естественный разговор с очень близкими
ему людьми, главным образом женщинами (хотя этот разговор часто
и не любовного содержания). Лирика его как будто не предназна­
чена для печати. Мей свободно вводит в поэтическую ткань этих
«домашних» стихотворений домашние имена своих собеседниц:
Юленька, Катя, Люба. Это было настолько ново и необычно в ту
пору, что вызвало даже пародии,12 хотя одно из пародированных
стихотворений, несомненно, относится к лучшим произведениям Мея.
Речь идет о стихотворении «Знаешь ли, Юленька», очень характер­
ном для манеры и настроения зрелой лирики Мея.
Оно обращено к подруге юношеских лет поэта, свидетельнице
его лучших дней, и посвящено воспоминанию о «бывалых веснах»
и юных «грезах». Сюжет, таким образом, вполне традиционный.
Однако решен он далеко не традиционными средствами. И это со­
здает впечатление особой искренности поэта, подлинности и челове­
ческой неповторимости выраженного чувства.
Необычность употребленных Меем поэтических средств прежде
всего в их крайней простоте, которая соответствует теплоте и дове­
рительности авторской интонации. В стихотворении всего восемь
1 См. об этом также: Г. М. Ф р и д л е н д е р, цит. статья, с. 13—14,
2 Пародии Н. Л. Гнута, напечатанные в «Искре» в 1860 году. См,
примечания к стихотворениям № 40 и № 45.

34

строк; между двумя обращениями («Знаешь ли, Юленька») нет
как будто ничего, кроме перечисления внешних примет далекой поры,
которой повеяло «на сердце» поэта.
Но в этом перечислении вдруг возникают совсем непривычные
в контексте «весен» и «грез» — «дачка», «талые зорьки», «пеночка»,
«Невка», в этом ряду все одинаково звучащие ласково-уменьшительно
и передающие наивность той полудетской поры и растроганность
поэта воспоминанием.
Не меньшее впечатление, чем простота и искренность тона, про­
изводит сдержанность поэта. Он не жалуется. Из текста стихотво­
рения мы знаем только, что живет он не так, как прежде, и что
грезы, видно, не сбылись. Но о тяжком настоящем поэта можем
только догадываться по той грустной нежности, с которой говорит
он о «бывалых веснах», по горькой и какой-то стеснительной усмеш­
ке концовки: «.. .Глупо!.. А всё же приснилося...»
Реалистический характер поэтики этого стихотворения не остав­
ляет сомнения.
На рубеже 1850-х и 1860-х годов намечается в творчестве
Мея еще одна линия, говорящая об усвоении поэтом художествен­
ных принципов реализма. В его стихотворениях возникают картины
живой современной действительности, приближающие произведения
этого рода к жанру «физиологического очерка» («Дым», 1861; «Трой­
ка», 1861; «На бегу», 1862). Продолжавшийся в 1850-е годы процесс
воздействия прозы на поэзию затронул и Мея, правда с некоторым
опозданием, но само появление этой линии в его творчестве, линии,
нарушающей, кстати, границу между его объективным праздничным
и скромным субъективным миром, — очень знаменательно. Характер­
но и проникновение лирической струи в эпический мир красоты Мея,
которое можно наблюдать в эти годы, с одной стороны, хотя бы
в «Арашке» (1858) и «Фейерверке» (1859), с другой — в «Сампсоне»
(1861) или «Пустынном ключе» (1861). Очевидно, что Мей был па
пороге какого-то нового этапа своего поэтического развития.6

6
Драма Мея «Псковитянка» занимает совершенно особое, очень
важное место в его творчестве и очень значительное в истории рус­
ской исторической драматургии.
Хотя Мей остается в этой драме в пределах историко-бытового
жанра, однако здесь нашли отражение такие коренные социальные
вопросы эпохи 1860-х годов, как самодержавие и народоправство,
35

власть и народ, власть и отдельная человеческая личность с ее пра­
вом на счастье и даже протест.
Нельзя забывать также, что Мей был первым серьезным худож­
ником эпохи 60-х годов, попытавшимся поставить и решить в драма­
тической форме эти вопросы. Завершение «Псковитянки» относится
к 1859 году, тогда как драматические хроники А. Н. Островского и
трилогии А. К. Толстого были созданы уже в 1860-х годах. Оба писа­
теля так или иначе учитывали опыт Мея (пусть даже отталкиваясь
от него), хотя, конечно, подлинным пролагателем путей для исто­
рической драматургии 1860-х годов (в том числе и для Мея) был
Пушкин.
Слабые стороны мировоззрения Мея, никогда не посягавшего на
такие незыблемые, с его точки зрения, общественные устои, как цар­
ская власть или православие, помешали ему последовательно и вер­
но решить выдвинутые жизнью вопросы.
Однако мощный общественный подъем 1860-х годов, захватив­
ший и Мея, а также безусловная гуманность поэта помогли ему
выразительно и сочувственно показать (в знаменитой сцене веча)
свободолюбивый дух народа 1 и, быть может неосознанно, дать в об­
разе Грозного не только мудрого государственного деятеля, носителя
идеи единой общегосударственной власти, но и человека, готового
тиранически и кроваво отстаивать принцип самовластья, человека,
равно опасного и для «виновных» и для «правых». Образ Грозного
двоится в пьесе.
В монологе царя, который является довольно точным перело­
жением теории С. М. Соловьева, положительно оценивавшего госу­
дарственную деятельность Грозного и опричнину, утверждается
прогрессивность монархической власти и чуть ли не демократиче­
ский ее характер. Однако сколько бы ни наказывал Грозный сыну:
Храни тебя Заступница — обидеть
Единого от малых сих... —
в памяти читателя и зрителя остается не это, а страшный рассказ
о кровавой расправе Грозного в Новгороде:
Вот целый месяц с Волховского моста
В кипучий омут мученых бросают:
Сначала стянут локти бечевою
И ноги свяжут, а потом пытают
1 Для Мея вече — народ.
36

Составом этим огненным, п од ж а р о м ,
Д а так в огне и мечут с моста в воду...
А кто всплывет наверх, того зацепят
Баграми и рогатиной приколют
Аль топором снесут ему макушку...
Младенцев вяжут к матерям веревкой —
И тоже в воду...
Не уничтожает монолог Грозного и глубокого впечатления от чет­
вертого действия драмы, от напряжения и страха, с которым ждут
вступления царя во Псков его ни в чем не повинные граждане.
Не в пользу Грозного говорит и финал пьесы: жестокость царя
приводит к гибели его собственную дочь Ольгу и ее жениха Тучу.
Причем сочувствие автора явно на стороне погибших и смерть Ольги
выглядит возмездием Грозному.
Двойственность заложена и в построении драмы. В ней как бы
два конфликта: исторический — между народом и властью, между
Псковом, его вольницей, и самодержавием; и второй, частный —
между отдельными лицами и разрушающей их счастье властью
(конфликт Ивана с Тучей и Ольгой). Оба конфликта пересекаются,
несколько напоминая этим романы Вальтера Скотта,1 с тем отли­
чием, однако, что в «Псковитянке» сделана попытка решить не част­
ный конфликт в зависимости от исторического, а исторический кон­
фликт в зависимости от частного, даже более — при помощи част­
ного.
Грозный окончательно решается помиловать Псков, потому что
внезапная встреча с незаконной дочерью смягчает его сердце, а его
единственное столкновение с псковской вольницей — это столкнове­
ние с Тучей, имеющее лишь косвенное отношение к историческому;
конфликту: Туча пытается освободить из царской ставки захвачен­
ную Матутой Ольгу, свою невесту, и погибает вместе с нею.
Из немногочисленных отзывов, появившихся после опубликова­
ния «Псковитянки» в «Отечественных записках», наиболее интерес­
ной была статья Ап. Григорьева, сразу указавшего на противоречи­
вость драмы и очень высоко поставившего ее 3-й и 4-й акты (то есть
сцены веча и въезда Грозного во Псков), в которых он увидел сре­
доточие всей пьесы.
Двуконфликтность «Псковитянки» была в известной мере след-(
ствием того, что личный конфликт предшествовал в замысле исто1 Ап. Григорьев видел слабость драмы в ее вальтер-скоттовском
принципе, то есть в смешении исторических и вымышленных лиц.

37

рпчсскому. Драма была задумана и дажё частично написана еще
в 1849 году, когда Мея глубоко интересовала идея национального
характера. Следы этого увлечения и соответствующей первоначаль­
ной коллизии явственно различаются в «Псковитянке», и Григорьев,
сам переживший подобное увлечение, очень точно и прямо указал
на них: «У Мея, — писал он, — фигуры с ярлыками иа лбу. Вот вам
Стеша Матута, долженствующая представлять удалую женскую на­
туру, и под пару ей удалец Четвертка...». 1 Увидел он и необяза­
тельные сцены, идущие от раннего замысла драмы.
Если в «Царской невесте», даже в «Сервилии», бытовые и нра­
воописательные сцены как-то были связаны с основной направлен­
ностью драм, в центре которых стояли национальные характеры
(хотя уже здесь подобные сцены осуждались критикой), то в «Пско­
витянке», драме, где в конце концов главенствующее положение за­
нял конфликт исторический, эти сцены (или разговоры, подроб­
ности) действительно оказались лишними, «порожними», по выра­
жению Ап. Григорьева. Они остались от старого замысла и ничего
не давали новому. Сравнивая Мея и Островского, Григорьев очень
верно замечает, что у Островского быт — это «самая жизнь, самая
правда», он нужен ему для его драм. Иными словами, у Остров­
ского из быта вырастают его драматические конфликты, а быт в дра­
мах Мея, особенно в «Псковитянке», не участвует в коллизии и по­
тому отчасти приобретает чисто этнографическое значение.
Примечательно, что Григорьев резко выступил в своей рецензии
против С. М. Соловьева, следование концепции которого исказило,
по его мнению, образ Грозного. Хотя дело было, конечно, не в Со­
ловьеве, а в самом Мее, в том, почему поэт воспользовался этой
концепцией, да еще в накаленной атмосфере конца 1850-х годов.
После смерти Николая I, ознаменовавшей наступление новой
эпохи, отношение прогрессивного лагеря к С. М. Соловьеву и его
исторической теории довольно круто переменилось. «Раздался сви­
сток судьбы», по собственному выражению Соловьева, «декорации
переменились», и он «из либерала, нисколько не меняясь, стал кон­
серватором». 12
В обстановке складывающейся революционной ситуации такие
стороны воззрений Соловьева, как отстаивание прогрессивности мо­
нархизма или признание одним из высших начал в жизни общества
православной религии, стали особенно заметными.
1 «Явления современной литературы, пропущенные нашей крити­
кой, II. «Псковитянка», драма Л. Мея». — «Время», 1861, № 4, с. 128.
2 С. М. С о л о в ь е в , Записки, кн-во «Прометей» H. Н. Михай­
лова [б. г. и б. д.], с. 152.
38

Мей, который увлекся идеями Соловьева еще в свой «москов­
ский» период, не просто сохранил им верность в новую эпоху, —
концепция Соловьева, не замечавшего классового характера госу­
дарства и верившего в возможность союза твердого самодержавия
с лучшими представителями народа, оказалась для него прибежи­
щем во время надвигающейся революционной бури. Она позволяла
надеяться на «мирное» урегулирование вопроса, благотворную дея­
тельность усовершенствованной монархической власти, которая, за­
ботясь «о малых сих» и следя за соблюдением законов, достигнет
в конце концов общественной гармонии. Освобождение крестьян
«сверху», социального и экономического смысла которого Мей не
понимал, для него было, вероятно, одним из доказательств, что по­
добная деятельность возможна.
Мея толкали к Соловьеву характерные для дворянского лагеря
литературы либеральные упования и смутный страх перед народ­
ной революцией. И все-таки чувством Мей в «Псковитянке» не до
конца с Соловьевым, а порой даже совсем не с Соловьевым. И это
самое главное.
Можно, и так иногда делается исследователями, судить драму
Мея с точки зрения современной исторической науки, говорить о вер­
ности установленным фактам исторической и психологической трак­
товки образа Грозного, но гораздо важнее для нас, пожалуй, опре­
делить, в какой мере Мей сумел победить здесь консервативные
черты своего мировоззрения и боязнь революции, в какой мере он
служил демократическому движению «сердечным смыслом» своего
произведения.
И если рассматривать «Псковитянку» с этой точки зрения, надо
признать, что третий и четвертый акты драмы — действительно ее
истинное средоточие и что их следует отнести к лучшим страницам
исторической драматургии 1860-х годов, как бы ни расценивали мы
вече и деятельность Ивана Грозного.1
Не случайно драма, едва только появившаяся на сцене, была
1 Кстати, современные историки, признавая прогрессивность обра­
зования единого общерусского государства,придерживаются раз­
личных точек зрения на новгородский и псковский «поход» Грозного.
А. А. Зимин, например, полагает, что это необходимый последний
удар, завершивший разгром сепаратистских тенденций Новгорода и
Пскова («Опричнина», М., 1964), а Р. Г. Скрынников связывает его
совсем с другими устремлениями Грозного, так как необходимости
в последнем ударе не существовало: Новгород и Псков были уже
окончательно сломлены. По его мнению, «совершенно очевиден» «со­
циальный смысл террора, обращенного против новгородских низов»
(«Опричный террор», Л., 1969, с. 33).
39

сейчас же запрещена по распоряжению министра Тимашева,1 а в
1865 году, после хлопот И. А. Гончарова, который в своем докладе
квалифицировал вече как «историческую окаменелость», была постав­
лена в урезанном виде (сняты некоторые реплики Четвертки) и вско­
ре снова запрещена.
Заметным явлением в русской исторической драматургии делают
«Псковитянку» и такие ее достоинства, как язык и характеры.
Мея часто называли и называют знатоком русского языка. Надо
сказать, что эта сторона его дарования особенно проявилась в дра­
матической поэзии. Язык исторических драм Мея — это в своей осно­
ве живой разговорный русский язык, к тому же, если не социально,
то психологически индивидуализированный.
В «Псковитянке» М. Уманская отмечает даже такое интерес­
ное, свойственное большой драматургии явление, как изменение сти­
листического характера речи (вплоть до ее лексического состава) не
только в зависимости от персонажа, которому она принадлежит, но
и от конкретной ситуации, от определенного психологического мо­
мента. 123*
Хотя Мей писал не всегда ровно и в его произведениях, глав­
ным образом высоких, часто попадаются слова и выражения неточ­
ные и даж е безвкусные,8 — в драмах, особенно в «Псковитянке»,
он, как правило, соблюдает должную меру и такт и в архаизации
языка, и в передаче народной речи. Здесь мы почти не встре­
чаемся с выражениями «хвастливо простонародными», по определе­
нию Белинского, то есть с подделкой под народную речь. Между
тем как «Спаситель», «Александр Невский» или даже «Песня про
1 См.: Н. В. Д р и з е н, Драматическая цензура двух эпох.
1825— 1881, кн-во «Прометей» [б. м. и б. д.], с. 160—161. В рапорте
цензора Н. Нордстрема от 23 марта 1861 года докладывалось: «В на­
стоящей драме заключается исторически верное описание страшной
эпохи царя Иоанна Грозного, живое изображение Псковского веча и
его буйной вольницы. Такие пьесы всегда были запрещаемы» (там же).
2 «Русская историческая драматургия 60-х годов XIX века». —
«Ученые записки Саратовского гос. пед. ин-та», вып. 35, Вольск,
1958, с. 297—298.
3 Я. П. Полонский, например, с негодованием цитировал строки
из «Еврейских песен» Мея:
Всколыхнуло грудь пуховую
Перекатною волной...
«Как дрябло это слово «пуховую» и как трудно вообразить себе, чтоб
грудь молодой отроковицы была похожа на „перекатную волну“»
(«Русский вестник», 1896, № 9, с. ПО). См. об этом подробнее:
С. А. Р е й с е р, Л. А. Мей. — Л. А. Мей. Стихотворения и драмы,
с. XXX.

40

боярина Евпатия Коловрата» в этом отношении неудачны: в них
чувствуется языковая фальшь, соответствующая «благолепности» со­
держания.
Удачей Мея в «Псковитянке» следует признать и живую разно­
голосицу веча, созданную под явным воздействием «Бориса Году­
нова».
Среди созданных в драме образов на первом месте по выра­
зительности стоит сам Грозный — сложный и противоречивый харак­
тер, в котором коварство, жестокость и подозрительность довольно
убедительно сочетаются с проницательным умом, расчетливостью
политика и нежными чувствами отца. Интересны по замыслу пол­
ный человеческого достоинства Туча и удалец Четвертка. Первый,
однако, получился несколько вялым и бледноватым, а второй дей­
ствительно ходит с ярлыком «удальца» на лбу.
Как всегда у Мея, привлекательны женские образы драмы (Вера
Шелога, Надежда Насонова, Ольга), лиризм которых по-прежнему
тесно связан с фольклорной традицией.
Произведениям Мея часто вообще отказывают в народности,
называя их только талантливыми стилизациями.
С этим нельзя полностью согласиться. Помимо стилизаций,
которые действительно имеются у М ея,1 мы встречаемся в его
творчестве и с явлением более глубокого и серьезного использова­
ния народной поэзии, постижения не только формы, но и самого
духа ее.
Доказательством служит правдивость и жизненность созданных
им на основе народных песен женских образов, близость лучших его
«русских» песен к подлинной народной поэзии. Самое чувство, вло­
женное в них, народно по своей сути, а не только по средствам вы­
ражения.
Однако из всего идейного и эмоционального богатства народной
лирической поэзии Мей выбирает лишь сферу преимущественно лю­
бовных переживаний, а потому его постижение народной жизни и
духовного богатства народа носит, конечно, очень односторонний
характер. Недаром в рецензии на сборник стихотворений 1857 года
Н. А. Добролюбов иронически заметил, что стихотворения Мея па
мотивы, взятые из народных песен, написаны «все больше на тему
старого мужа и молодой жены».12

1 «Песня про княгиню Ульяну Андреевну Вяземскую», «Песня
про боярина Евпатия Коловрата», «Спаситель», «Как наладили:
„Дурак“. ..» и др.
2 Собр. соч. в 9-ти томах, т. 2, с. 162.

41

Несколько тонких и верных мыслей высказал по этому поводу
и В. Крестовский в статье, посвященной творчеству Некрасова. Если
народность Некрасова — это «проникновение в самую глубокую сущ­
ность народной жизни со стороны ее насущных потребностей и зата­
енных, незримых страданий», если, по мнению писателя, Кольцов
«задевал эти струны народной жизни со стороны, так сказать, психо­
логической», то «в таланте Мея элемент русского, народного принял
не социальный, не современный, а какой-то археологический колорит.
Во всех его лучших вещах этого рода, — утверждал Крестовский,—
вы невольно чувствуете Русь, и Русь народную; если хотите, Русь
вечную... да только не Русь современного нам народа».1
Действительно, Мей использует фольклор именно для раскры­
тия национального характера вообще, в частности психологии рус­
ской женщины, вне зависимости от ее социального положения, а в из­
вестной мере даже от истории.
7

Тема Мей-переводчик заслуживает особого внимания.
Во-первых, потому, что поэт находился в числе лучших перевод­
чиков своего времени, выдвинувшего таких мастеров стихотворного
перевода, как, например, В. С. Курочкин или М. Л. Михайлов. Вовторых, по удельному весу переводов в творчестве Мея: наверное,
большая половина из всего написанного поэтом — переводы и пере­
ложения.
Для 1850—1860-х годов характерен переход к массовому пере­
водческому творчеству, осознанно ставящему перед собой просвети­
тельские цели. Это оказалось возможным и необходимым лишь с по­
явлением демократического читателя, в своем большинстве не вла­
деющего иностранными языками. Появляются переводчики-профес­
сионалы, которых вообще не знала предшествующая эпоха; один за
другим выходят сборники, задачей которых было познакомить рус­
скую публику с наиболее интересными явлениями мирового поэти­
ческого искусства — от песен различных народов до творчества того
или иного писателя в целом (например, «Сербские народные песни»!
’1847, и «Песни разных народов», 1854, Н. В. Берга; «Шиллер в пере­
воде русских писателей», 1857— 1860, Н. В. Гербеля; «Песни Беран­
же», 1858, В. С. Курочкина и другие). Большее внимание начинает
уделяться точности перевода.
1 Стихотворения Н. Некрасова, 2 части, СПб., 1861. — «Русское
слово», 1861, № 12, с. 62—63.

42

Конечно, крупные поэтические индивидуальности по-прежнему,
так же как и писатели предшествующего периода, стремятся пере­
водить лишь интересное для себя или родственное по духу и направ­
лению. Поэтому имя В. С. Курочкина связано в истории русской
поэзии с Беранже, М Л. Михайлова — с Гейне и Бернсом, Н. В. Бер­
га — с сербскими народными песнями.
Встречается в 1850-е годы и более «всеядное» отношение к пе­
реводимым авторам. В этой «всеядности» не раз упрекали, кстати,
и Мея, которому действительно приходилось много переводить «на
заказ» (например для сборника Гербеля «Шиллер в переводах рус­
ских писателей» и др.) и который переводил с английского, француз­
ского, немецкого, итальянского, польского, чешского, украинского,
белорусского, с древнееврейского и древнегреческого.
Однако большинство переводов Мея возникает далеко не слу­
чайно, они связаны с его коренными поэтическими интересами и че­
рез них — с его оригинальным творчеством.
Мея и здесь, в этой области, привлекает прежде всего нацио­
нальный характер, и опять-таки главным образом в «вечных» своих
проявлениях.
Этот интерес объединяет переводы из народных славянских пе­
сен и славянских поэтов с переводами из Анакреона и Феокрита,
из Беранже, Дюпона и Надо, а также объясняет особое внимание
Мея к любовной теме, в свое время неодобрительно отмеченное Д о­
бролюбовым, 1 который, однако, так же как и Чернышевский, считал
Мея превосходным переводчиком.
Во второй половине 1850-х годов Мею в его переводческой дея­
тельности удается выйти за пределы излюбленной тематики. Зна­
чительно расширяется круг переводимых им поэтов: -с 1858 года он
обращается к творчеству Шевченко, Сырокомли, Беранже, Дюпона,
Надо, Гейне (с 1859 года начинает переводить его «Романцеро»),
осуществляет драматические переводы из Шиллера. Как уже было
отмечено, Мей в эту пору «охотно выбирал для перевода те стихо­
творения Беранже и поэтов его круга, темы и идеи которых были
созвучны идеям передовой части русского общества накануне кре­
стьянской реформы 1861 года»,12 жертвуя при этом иногда даже до­
рогими ему характерными бытовыми красками.
Хотя некоторые переводы Мея носят отпечаток спешки и недо­
работки, в целом Мей был переводчик очень серьезный. Он тща­
тельно изучал оригинал, знакомился с имеющимися уже переводами
1 См.: Собр. соч. в 9-ти томах, т. 2, с. 160—161, 163—164.
2 Г. М. Ф р и д л е н д е р, цит. статья, с. 54.

43

(не только на русский язык), стремился точно передать смысл и
стилистический образ произведения.
Лучшие переводы Мея не уступают оригинальным созданиям
поэта. Часть из них Мей никогда не отделял от своих собственных
стихотворений, например «Еврейские песни», несмотря на их бли­
зость к перелагаемому оригиналу.
* * *
После смерти поэта знакомые его с особенной настойчивостью
утверждали в своих воспоминаниях, что Мей был совершенно рав­
нодушен к обвинениям критики, упрекавшей его в отсутствии миро­
воззрения и несовременности. Никогда не принимая их близко к
сердцу, он якобы спокойно творил в тишине свое дело.
Однако это неверно. Сохранились поэтические свидетельства
того, что Мей тяжко переживал разлад со своим временем, хотя и
пытался скрыть это.
Готовя, например, к печати свое стихотворение «Арашка» (1858)
о попугае екатерининских времен, напомнившем ему предание о пти­
це, говорившей на языке уже исчезнувшего племени, Мей зачеркнул
очень знаменательную концовку:
О, боже мой! Как понял я Арашку!
Ему приветны только старый сад
Да, в куще кедров, дедовские бюсты,
А новой жизни непонятен склад:
Ее призывы для него молчат,
И оживленные хоромы внука пусты.
А в 1861 году он проговаривается о своем тайном желании и надежде
быть не только понятным, но и необходимым для людей:
Вот так и ты, певец: хоть веря, но молча,
Ты, вдохновенный, ждешь, пока возжаждут люди
Всем сердцем — и тогда ты освежишь им груди
Своею песнею, и закипит, звуча,
Она живой струей П уст ы н н ого к л ю ч а . ..
(«Пустынный ключ»)

При жизни Мея этого не случилось.
Беда была в том, что в грозовую эпоху 60-х годов слабые, кон­
сервативные стороны мировоззрения Мея помешали ему быть по-на­
стоящему «полезным» своему народу, он оказался в «стане безвред^

44

ных»,1 и не более того. Его время отплатило ему за это ранним
забвением.
Однако лучшее в творчестве Мея постепенно все же нашло дорогу
к публике.
Характерно, что в этом процессе особую роль сыграла музыка,
подарившая вторую жизнь драмам Мея, а также многим оригиналь­
ным и переводным его стихотворениям.
Композиторов (особенно популярен был поэт в «Могучей куч­
ке»), видимо, привлекала в творчестве Мея простота и задушевность
поэтической интонации, подлинно народный колорит многих его рус­
ских песен, лиризм женских образов его драматургии; центральные
же сцены «Псковитянки», несомненно, могли увлечь Римского-Корса­
кова и своим напряженным драматизмом.
В свое время Вл. П яст12 с восторгом писал о виртуозности поэта.
Однако для нас Мей интересен совсем не этим, — мы ценим в нем
прежде всего лирическую и гуманную стихию его таланта, до сих пор
сохраняющую свою притягательную силу.
«Царская невеста» и «Псковитянка» Мея, такие стихотворения,
например, как «Зачем ты мне приснилася...», «Хотел бы в единое
слово...» и многие другие романсы поэта — все это живые факты
современной поэтической и музыкальной культуры.
К. Б ухм ей ер

1 Первым известные строки Некрасова: «И не иди ты в стан без­
вредных, когда полезным можешь быть», — применил к Мею М. Загуляев на вечере памяти Мея в 1918 году.
2 В л. П я с т, Л. А. Мей и его поэзия, СПб., 1922.

СТИХОТВОРЕНИЯ

I

ЛИ РИ КА

1.

ГВАНАГАНИ

( Отрывок из поэмы «Колумб»)

Где цветущий Гванагани,
Красоты чудесной полн,
На далеком океане
Подымается из волн;
Где ведет свой круг экватор;
Где в зеленых камышах
Шевелится аллигатор;
Где на девственных полях
Разостлалися пататы;
Каплет с таро млечный сок;
Бледно-желтый маниок
Разливает ароматы;
Где играет ветерок
На листках сальсчпарели,
Как на жалобной свирели;
Где кружится над травой
Насекомых легких рой;
Где из пальмового ствола
Льются листья через край,
Где порхает в них веселый
Разноцветный попугай;
Где на птичках с изумрудом
Спорят яхонт и топаз;
Где над лиственным сосудом
Золотистый ананас
49

Из земного вывел лона
Многогранную корону;
Где весь год канва лугов
Шита бисером цветов;
Где под тяжестью плодов
Гнется книзу ветвь банана;
Где мелькают в тростниках
Змеи, утии, 1 гуаны, 12 —
Там в каштановых лесах,
Там в древесных шалашах,
Вдоль затопленной саванны,
Дикий варварский народ
Жизнь свободную ведет.
Там дикарь с головоломом
И с копьем из тростника
Гонит робкого зверька,
Иль по горным он обломам
Смело лезет за гнездом
Красной цапли, — иль потом,
Диким зверем не пугаем,
За зеленым попугаем
В лес кокосовый бежит;
А в тени дерев лежит
На гамаке, в полдень жаркий,
Медноцветная дикарка;
Иль она с закатом дня
У зажженного огня,
Полный гибельной отравы,
Выжимает сок кассавы,
Или в легком челноке,
Смелой ручкой налегая
На послушные пагаи, 3
Мчится резвая, нагая,
По излучистой реке.
Как проста и как спокойна
Жизнь беспечных дикарей!
1 Зверьки из рода грызунов.
2 Род змей.
* Туземные весла.
50

И мучительный и знойный
Не знаком им жар страстей.
В них добра не зрело семя
И порока голос тих;
Как им жить: то знают Земе, 1
Старый Бутий2 и кацик.
Их закон один — свобода,
Их желания — покой,
Водит их инстинкт слепой,
Учит их — сама природа.
Чудны эти племена,
И природа там чудна;
Полно всё очарованья,
И недавнего созданья
Там на всем печать видна.
(1840)

2.

ЛУНАТИК

Поэт! ты лунатик. Чрез суетный свет
Тебя, как луна, вдохновенье ведет,
Ведет, — и повсюду открыта дорога
Любимцу природы, посланнику бога;
Ты ходишь над бездной по темени скал,
Ты скачешь, как серна, с горы на обвал,
Орлом на утесы взлетаешь с размаха,
В тебе есть все чувства, — и нет только страха!
Ты громко привольную песню поешь,
Ты, очи открывши, по миру идешь;
Глядишь — и не видишь ты мир, — но высоко
Тогда созерцает духовное око.
И громко взывает испуганный свет:
«Сойди ко мне ближе, поэт мой, поэт!»
Ты слышишь призванье, ты внемлешь прошенью,
И вмиг покидает тебя вдохновенье;
Очнувшись, боишься ты сам высоты,
И сходишь скорее — и падаешь ты!
1 Домашний бог.
2 Жрец.

51

Смеется безжалостно свет над тобою;
А ты — ты страдаешь могучей душою:
И звуком еще как струна ты дрожишь,
Но, тяжко страдая, упорно молчишь,
Пока не сомкнет сон орлиные очи
До новой твоей вдохновительной ночи.
(1840)
в

Когда ты, склонясь над роялью,
Д о клавишей звонких небрежно
Дотронешься ручкою нежной,
И взор твой нальется печалью,
И тихие, тихие звуки
Мне на душу канут, что слезы,
Волшебны, как девичьи грезы,
Печальны, как слово разлуки,—
Не жаль мне бывает печали
И грусти твоей мимолетной:
Теперь ты грустишь безотчетно —
Всегда ли так будет, всегда ли?
Когда ж пламя юности жарко
По щечкам твоим разольется,
И грудь, как волна, всколыхнется,
И глазки засветятся ярко,
И быстро забегают руки,
И звуков веселые волны
Польются, мелодии полны,—
Мне жаль, что так веселы звуки,
Мне жаль, что ты так предаешься
Веселью, забыв о печали:
Мне кажется всё, что едва ли
Ты так еще раз улыбнешься...
1844
52

€ lr ^ i
,&

S ^ r U ^ 't,

—

+ *

' ^

/ ^
— *~~ '* ~ J > ~ '# :
5 /^ /v « - — ? Я ? и * с + ~ Л л у у у ~ г *~~

S^C / ^-*^-Л-*-/> ■■■
^ Z ^ -V

-fä

/2S-v«*-w-e

/ ^

/

-**- ^

-^ Ь -S

о у л ^ С О /

* -^W ^

-t-- 17, с. 96; Стих. 1857. Печ. по Соч. 1861, с. 126.
Хотя Мей и настаивает в примечаниях на том, что он ничего не ме­
нял в своей записи, однако вероятнее всего «Предание» подверглось
литературной обработке, недаром поэт помещал его во всех собра­
ниях своих произведений. Это предположение подтверждается и мне­
нием фольклористов, например Н. П. Андреева (см. его вступ. ста­
тью к сб. «Былины», «Б-ка поэта» (Б. с.), Л., 1938, с. 10). П. Д. Ухов,
отстаивая подлинность предания (былины), ссылается на почти пол­
ное совпадение текста Мея и Шевырева, хотя последний и получил
свой список от некоего Никотина (П. Д. Ухов, О подлинности текста
былины, записанной Меем. — «Научные доклады высшей школы. —
Филологические науки», 1958, № 1, с. 86—99). Однако исследователь
упускает из виду, что Никотин — это сосед и родственник Мея и рас­
полагал он, по всей вероятности, не собственной записью, а копией
с текста Мея (это утверждает и сам Мей в своих примечаниях к бы­
лине). П р и м е ч а н и я . Ш ев ы р ев С. П. (1806—1864)— поэт, лите­
ратурный критик консервативного направления, профессор Москов­
626

ского университета. Вельт м ан А. Ф. (1800—1870) — писатель, автор
ряда романов, повестей, стихотворений, исторических трудов, в 1840—
1850-х годах заведовал Оружейной палатой в Кремле.

87.
СО, 1856, № 30, с. 69, под загл. «Песня на два голоса». Печ.
по Стих. 1857, с. 231. Автографы — ПД, без загл. и даты, и ГПБ
(альбом С. Г. Мей), дата: 17 апреля 1858 г. Вошло в Соч. 1861. Поло­
жено на муз. Ю. К. Арнольдом, А. Дюбюком. Е. И. Э ( с а у л о ) в а (Есаулова) — двоюродная сестра С. Г. Мей, воспитывалась в семье По­
лянских. Ч е р н о б р о ва я . Вероятно, речь идет о С. Г. Мей.
*88. М, 1850, № 21, с. 94 (др. ред.); БдЧ, 1857, № 11, с примеч.,
разъясняющим, что вторая половина стихотворения написана заново;
Стих. 1857. Печ. по Соч. 1861, с. 114. Легло в основу оперы П. И. Бларамберга «Девица-русалка».
*89. БдЧ, 1856, № 11, с. 2, с другой заключительной строфой и
примеч. Мея, датировано. Печ. по Стих. 1857, с. 213. Вошло в Соч.
1861. Примеч. в БдЧ: «В и х р е м называется пыльный столп, вдруг
поднимающийся воронкой на песчаной дороге, на жниве или на пару;
поднявшись из земли, он вертится и продвигается вперед как-то осмо­
трительно— будто идет. Вероятно, на этом непонятном для просто­
людина физическом явлении основано связанное с языческими пре­
даниями поверье, что вихри — существа одушевленные; что если
в вихорь бросить какое-нибудь острое орудие, например н о ж ,— на
ноже останется кровь, а бросивший умрет ровно через год».
90. Стих. 1857, с. 209. Вошло в Соч. 1861. В Соч. 1861 и Соч.
1862 открывало раздел песен, былин, сказаний. Возможно, именно
это стихотворение упоминает Мей в письме А. В. Старчевскому от
21 июля 1856 г.: «„Русскую песню“ передам и прочту лично. Не-едурна!» (ПД). Песни, озаглавленной «Русская», у Мея нет; «Запев­
ка» же названа русской песнью в ее первом стихе. Положено на муз.
К. К. Альбрехтом, М. А. Балакиревым, А. К. Глазуновым и др.
91. PC, 1859, № 3, с. 203. Печ. по Соч. 1861, с. 178, с исправле­
нием опечаток в примеч. по PC. О датировке см. Соч. 1947, с. 537.
В письме к Н. Ф. Щербине (ПД, без даты) Мей писал: «Хочу про­
честь, хотя и чужими устами, Вам хочу прочесть «кн. Ульяну Вязем­
скую». Это вывод из всей моей летописной работы». В я зем с к и й П. А.
(1792—1878) — поэт, критик, друг А. С. Пушкина. Д у х о в д ен ь — цер­
ковный праздник (сошествия святого духа), второй день Троицы.
К а к сам С п ас н а к а з а л нам в Е в а н г е л ь и и т. д. Видоизмененные ци­
таты из Апокалипсиса, книги Евангелия, содержащей пророчества
о конце света. В а си л и й I (1389—1425) — великий князь московский,
сын Димитрия Донского. О п очк а — старинный город (ныне в Велико­
лукской обл.). Н ем и га — р. Немиза, приток Свислочи, которая в свою
очередь является притоком Березины. И згибает ся он в три п о ги б е л и
и т. д. Имеются в виду различные мотивы плясовых песен и сопро­
вождающие их телодвижения: спиря — пляска под песню «Спиря,
Спиря, Спиридон!..»; ходить селезнем — охорашиваться, поднимая
голову; фертом — т. е. избоченясь, может быть, плясать под песню
«Там я барыней пройдуся, фертом в боки подопруся...» и т. п. В з д в и -

627

ж ен ье — Воздвижение честного креста, церковный праздник, отме­
чавшийся 14 сентября. П р и м е ч а н и я . В вел и кокн я ж ен и е Д и м и ­
трия И в а н о в и ч а Д о н с к о г о — т. е. в период с 1359 по 1389 г.

92. РМ, 1859, 2 января, датировано. Вошло в Соч. 1861. З а г у л я в Н. А. (в замуж. Арнольд) — сестра литератора М. А. Загуляева,
приятеля Мея. О с н о в у сноват ь — ткать.
ва

93. СО, 1859, № 10, с. 259. В прижизненные издания не вошло.
94. БдЧ, 1859, № 11, с. 1; Соч. 1861. Печ. по Соч. 1862, т. 2, с. 271,
с исправлением опечатки в ст. 34 («подкатили» вм. ошибочного «по­
катили», ср. в ст. 36: «подлетели») и в ст. 91—92 (два стиха ошибоч­
но слиты в один в Соч. 1861: «хоть пришлось бы в Чернигове», эта
погрешность наличествует и в Соч. 1862). Евпат ий К о л о в р а т — леген­
дарный герой, фигурирующий в летописи. Г л а в а 1. Ю ри й И И горе­
в и ч — рязанский князь Георгий Игоревич (ум. 1237). Г л а в а 2. Б а ­
тый (ум. 1255) — монгольский хан, внук Чингисхана, основатель
Золотой Орды; Рязань была взята и разорена им в 1237 г. Г л а в а 9.
В с я н а с ы п а н а ж ем ч уго м ; В есь с ер еб р я н ы й . По народным русским
повериям, видеть во сне жемчуг и серебро не к добру. П р и м е ч а н и я. О х а б и са лестшо — здесь: обманув, притворно согласившись.
А щ е б л а г а я п р и я х о м от р у к и го с п о д н я , то з л ы х л и не потерпим —
т. е. если благо принимаем от руки господа, то не потерпим ли зла.
95. «Светоч», 1860, кн. 3, с. 23. Вошло в Соч. 1861. Положено на
муз. М. А. Балакиревым, П. И. Чайковским.
96. «Светоч», 1860, кн. 5, с. 16, с подзаг.: «Песня из оперы «Ива­
новская ночь». Музыка М. А. Балакирева». Печ. по Соч. 1861, с. 99.
В. Р. Зотов сообщает, что Мей собирался писать либретто оперы
(Соч. 1887, с. XXXIX). Положено на муз. также П. С. Макаровым,
М. П. Мусоргским, П. Щуровским.
97. «Светоч», 1860, кн. 11, с. 64. Печ. по Соч. 1861, с. 97. В при­
жизненные издания не вошло.
98. «Светоч», 1861, кн. 6, с. 46. В ст. 9 исправляется по Соч. 1887
опечатка: «угадчивый» вм. ошибочного «угарчивый». В Соч. 1887,
т. 1, дан несколько иной текст, как предполагает С. А. Рейсер —
правленный В. Р. Зотовым (см. Соч. 1947, с. 541). К рест овски й Все­
волод Владимирович (1840—1895)— писатель, сотрудник «Русского
слова».
99. «Время», 1861, № 2, с. 411, без посвящения, датировано. Печ.
по Соч. 1861, с. 117, с исправлением по журналу опечатки в ст. 113
(«на стороже» вм. ошибочного «на сторожке»). В журнале примеч.:
« К л и ч — народный синоним эха». Л и п и н Н. И. ( 1812—1877)— муж
двоюродной сестры Мея Ю. И. Липиной, инженер-путеец. Д о треть­
его . .. С п а са — т. е. до конца лета (третий Спас— 16 августа). Д л я
ней-то п о д К у п а л у и т. д. Папоротник, по народному поверью, цве­
тет только в волшебную ночь под Ивана Купала (23 июня).

623

100. СО, 1861, № 11, с. 340, датировано. Печ. по Соч. 1861, с. 175.
В Соч. 1862 в ст. 38 «бесстыдные», однако, по-видимому, это опе­
чатка, а не авторская правка, так как и в первопечатном тексте, и
в тексте Соч. 1861, подготовленном самим Меем, — «бесстудные».
В основе лежит летописный рассказ («Новгородская летопись») о со­
бытии второй половины XI в. Сюжет был использован ранее
В. Н. Олиным («Эстонский кудесник», 1827) и H. М. Языковым («Ку­
десник», 1827). Щ ер б и н а Н. Ф. (1821—1869)— поэт; Мей находился
с ним в дружеских отношениях. Б л а го в е с т н и к — колокол Софийского
собора в Новгороде.
101. СПч, 1861, 18 апреля, датировано. Печ. по Соч. 1862, т. 2,
с. 323, с исправлением опечаток и восстановлением опущенных ст.
71—73 по СПч. В основе — летописный рассказ о победе Александра
Невского (см. примеч. 83) над шведами. Н. А. Римский-Корсаков на­
чал кантату на текст стихотворения, но не закончил ее. И ж ора — см.
примеч. 83. В а р я ж с к о е ... м о р е — Балтийское море. П е л гу с и й — ста­
рейшина Ижорской земли. А л е к с а н д р Я р о с л а в и н — Александр Нев­
ский. В л а д ы к а — архиепископ Новгородский и Псковский Спиридон
(ум. 1249). Б о р и с и Г л е б — сыновья киевского великого князя Вла­
димира Святославича, убитые в 1015 г. своим братом Святополком
и причисленные православной церковью к лику святых. М а г н у с —
имя нескольких шведских королей; однако Невская битва произошла
не при Магнусе, а в правление Эрика Эриксона XI. Ратмир, М и ш а ,
Я к о в , С а в в а , С б ы с л а в Я к у н о в и ч , Г а в р и л о О л екси ч — упоминаемые
в летописи (в «Житии Александра Невского») «шесть мужей храб­
рых и сильных», сподвижники Александра Невского. Гаврило Олек­
сич— по преданию, предок А. С. Пушкина. А л е к с а н д р Б л а г о в е р ­
н ы й — Александр Невский. С оф и й ски й с о б о р — главный храм в Нов­
городе, так как покровительницей города считалась св. София. Б ю р ­
г е р — Биргер (ум. 1266), зять короля Эрика XI, предводитель шведов
в Невской битве. С ам С п и ри д он — здесь: шведский епископ и вое­
вода. Б ла го вест н и к — см. примеч. 100. Грамот а смерт ная — лист
с отпущением грехов, который вкладывался по христианскому обряду
в руку покойного.
Н а библейские м от ивы

102.
М, 1852, № 8, с. 245, под загл. «Картины древнего мира.
Видение» и без ст. 1—15 и ст. 183—186, замененных по цензурным
соображениям строкой отточий; Стих. 1857. Печ. по Соч. 1861, с. 38.
Датируется 1851 г., так как еще в июле 1851 г. должно было быть
напечатано в М (№ 13), но было снято (уже набранное) по требо­
ванию духовной цензуры и заменено в последний момент стихотво­
рением Фета (см. А. А. Григорьев, Материалы для биографии. Под
ред. Влад. Княжнина, Пг., 1917, с. 129 и 381; Н. П. Барсуков, Жизнь
и труды М. П. Погодина, т. 11, СПб., 1897, с. 403—405 и 530, 547).
В письме к М. П. Погодину от 12 августа 1851 г. Мей писал: «С со­
крушенным сердцем, исправив начальные строки и уничтожив многопоминаемое м и м о , спешу доставить В ам ... корректурный листок
моего стихотворения» (БЛ ). Сняв начало и концовку, Мей уничто­

629

жил связь стихотворения с евангельским сюжетом (искушение Хри­
ста сатаною, Ев. от Луки, гл. 4), на который оно написано. С и н ай —
горный массив у берегов Красного моря, на юге Синайского полу­
острова. И о р д а н — река в Палестине, где, по преданию, крестился
Христос. Д е с н и ц е й к а р а ю щ е й вы ж ж енны й к рай . Вероятно, подразу­
меваются Содом и Гоморра — города в Иудее; они были испепелены
богом за то, что жители их закоснели в разврате. С и он — см. примеч.
45. Г о л го ф а — холм, на котором был распят Христос. М е р и д — озеро
в Египте. В ст. 79— 9 8 речь идет о России. Т а р п ей ск а я скал а. В Древ­
нем Риме с этой скалы сбрасывали осужденных на смерть. K a n u толий — см. примеч. 6. Т и р р и н ея — Тирренское море. К а п р е я —
о. Капри, который сделал своей резиденцией в последние годы жиз­
ни император Тиберий (см. примеч. 76—81). П о д куст ом отдыхает
сат ир-паразит и т. д. Римский историк Светоний рассказывает, что
Тиберий на Капри «в лесах и рощ ах... повсюду устроил Венерины
местечки, где в гротах и между скал молодые люди обоего пола
предо всеми изображали фавнов и нимф». С зм еей на гр у д и . У Ти­
берия была ручная змея. Л а и с ы и Г л и ц ер и и — традиционные в поэ­
зии имена развратных и продажных женщин.
103. «Раут», кн. 3, М., 1854, с. 17, под загл. «На реках Вавилон­
ских». Печ. по Стих. 1857, с. 29. Автограф — БЛ (ф. М. П. Пого­
дина). Наборная цензурованная рукопись — ГПБ (описание см. при­
меч. 109— 121). Вошло в Соч. 1861. Переложение 136-го псалма Д а­
вида. В 588 г. до н. э. Иерусалим, по библейскому преданию, был
разрушен вавилонским царем Навуходоносором, а жители его уве­
дены в плен. В русской поэзии существуют многочисленные перело­
жения этого псалма; некоторые из них, особенно принадлежащие
декабристским и околодекабристским поэтам, имеют социальный
смысл (например, у Ф. Н. Глинки, H. М. Языкова). Д а в и д — по Биб­
лии, второй иудейский царь (1055—1015 до н. э.), поэт, псалмопевец
и воин. И ер ем и й (И еремия)— древнееврейский пророк; в Библию
входят «Книга пророка Иеремии» и «Плач Иеремии», в котором он
предрекал падение Иерусалима. О вер ш и н а х си он ски х. Сион — см.
примеч. 45. Ш алим — Иерусалим. Э д о м л я н е — жители Эдома, древ­
него государства, расположенного на территории современного Иор­
дана и враждовавшего с Иудеей, одно время поработившей его. По
Библии, во время разрушения Иерусалима ассирийцами эдомляне
ликовали и злорадствовали.
104. БдЧ, 1856, № 1 (ц. р. 31 декабря 1855), с. 3; Стих. 1857.
Печ. по Соч. 1862, т. 2, с. 18. Вошло в Соч. 1861. Переложение биб­
лейской «Книги Юдифи», Ст. 170—200 — переложение песни Юдифи
(«Книга Юдифи», гл. 16, ст. 1—17). В ет илуя — иудейский город,
осажденный ассирийцами. О л о ф ер н — вождь ассирийцев, посланный
вавилонским царем Навуходоносором для усмирения волнующихся
еврейских племен. Н и н е в и я — столица древней Ассирии.
105. СО, 1856, № 22, с. 212, без посвящения. Печ. по Стих. 1857,
с. 31. Вошло в Соч. 1861. Наборная цензурованная рукопись — ГПБ
(см. примеч. 109—121), с посвящением «Николаю Ивановичу Кро­
лю». К р о л ь Н. И. (1823— 1871) — литератор, брат Л. И. Кроль, жены
Г. А. Кушелева-Безбородко.

630

106. БдЧ, 1857, К? 3, с. 50, под загл. «Псалом Давида», подзаг :
«(На единоборство с Голиафом)». Печ. по Соч. 1861, с. 19. Наборная
цензурованная рукопись — ГПБ (см. примеч. 109—121). Вошло в
Стих. 1857. Переложение 151-го псалма Давида. Д а в и д — см. примеч.
103. П а с от цовские стада . Давид до помазанья на царство был пас­
тухом. И н о п л е м е н н и к — вождь филистимлян, великан Голиаф, кото­
рого Давид убил камнем из пращи в ответ на вызов, брошенный
Голиафом еврейским воинам. Положено на муз. Ю. К. Арнольдом.
107. PC, 1859, № 4, с. 176, датировано. Печ. по Соч. 1862, т. 2,
с. 26. Вошло в Соч. 1861. Написано на библейский сюжет («Первая
книга царств», гл. 28). С а у л — в Библии первый царь еврейский, по­
мазанный на царство пророком С а м у и л о м ; вначале был любим наро­
дом, но впоследствии возгордился, погряз в преступлениях и разврате;
его преследовал злой дух, отступавший только перед пением Давида,
однако и Давида Саул злобно преследовал как претендента и а пре­
стол. После того как евреи были разбиты филистимлянами в битве
при Гелвуе, а дети Саула убиты, царь покончил с собой и на престол
взошел Давид, еще при жизни Саула тайно помазанный Самуилом
на царство. С у л е м — Иерусалим. Ф илист им ляне — племя, жившее
в Палестине и воевавшее с израильтянами; в битве при Гелвуе
филистимляне нанесли им серьезное поражение. С и он — см. при­
меч. 45.
*108. СО, 1858, № 25, с. 715Nдатировано. Печ. по Соч. 1861, с. 20.
В СО к ст. 20 было сделано примеч. (возможно, из цензурных сооб­
ражений): «Принимая это выражение в смысле неточном». Пере­
ложение библейского рассказа («Вторая книга царств», гл. 11— 12).
Н аф а н — библейский пророк, современник Давида и Соломона. П с а л ­
м о п евец и ц а р ь — Давид (см. примеч. 103, 106, 107). Аммониты —
племя, жившее в древности на восточном берегу Иордана и враждо­
вавшее с израильтянами. Р а б б а в — Рабба, главный город аммонитов.
И о а в — иудейский военачальник Давида. Б эт -Ш эба (в греческой
транскрипции — Вирсавия) — супруга У рии, одного из военачальни­
ков Давида. С ы н е го у м ер . Имеется в виду Авессалом, второй сын
Давида, который убил своего старшего брата, а затем бежал из
Иерусалима и поднял восстание против Давида; был убит в сраже­
нии, принесшем поражение восставшим (см. также примеч. 171).
С о л о м о н — в Библии царь еврейского народа (ок. 960—935 до н. э.),
сын и наследник Давида; славился своей мудростью.
109—121. В качестве цикла: БдЧ, 1856, № 9, с. 3 (№№ 2, 4, 6);
Стих. 1857, с. 11 (№№ 1—6); СО, 1860, № 25, с. 813 (№№ 7— 11);
СО, 1860, № 28, с. 897 (№№ 12, 13); Соч. 1861, с. 27 (№№ 1— 13).
Автографы песен 1—6 — ГПБ (ф. С. Г. Мей, наборная цензурованная
рукопись, датированная 1858 г.) и там же авторизованная писарская
копия песен 7—13, датированная 29 июня 1859 г.; автограф песен
1, 8, 9, под загл. «Подражание восточным» — ПД (собр. П. А. Д аш ­
кова) и там же, в ПД, автографы отдельных песен (см. ниже).
Наборная рукопись ГПБ, куда входят шесть еврейских песен, а так­
же «Псалом Давида на единоборство с Голиафом», «Давиду — Пере­
мнем» и «Подражание восточным», кроме цензорского разрешения
631

(5 июня 1858) имеет различные пометы, из которых явствует, что
Мей продал за 200 руб. серебром 5 песен с нотами для музыкально­
художественного альбома, посвятив их «графине Любови Ивановне
Кушелевой-Безбородко». На обороте рукописи расписка Мея в полу­
чении 100, а затем 50 р., дата: 17 ноября 1858 г. «Еврейские песни» —
переложения из «Песни песней», библейской книги, резко отличаю­
щейся от других книг Библии своим мирским содержанием; легенда
приписывает сочинение «Песни песней» царю Соломону (см. примеч.
108). Загл. цикла, возможно, вызвано цензурными соображениями.
Некоторые неудачные выражения переложений были обыграны в па­
родиях H. С Курочкина и др.
1. СО, 1857, № 7, с 154, под загл. «Подражание восточным». Печ.
по Стих. 1857, с. 11. Датированный автограф — ПД. Положено на
муз П. Щуровскнм.
2. БдЧ, 1856, № 9, с. 3, датировано. Печ. по Стих. 1857, с. 12.
Ш алим — Иерусалим. Э н г а д д — Эн-гадди, иудейский город, извест­
ный в древности обилием пальм в его окрестностях.
3. СО, 1856, № 38, с. 250, под загл. «Подражание восточным»,
датировано. Печ. по Стих. 1857, с. 14. Положено на муз. В. И. Главачем, М. П. Мусоргским.
4. БдЧ, 1856, № 9, с. 4, датировано. Положено на муз. В. И. Главачем. Г о р В е ф и л ь с к и х однолет ок — т. е. одногодовалый олень, оби­
татель Вефильских гор. О б р е за н и я в р ем я — здесь: время жатвы, со­
зревания плода.
5. М, 1849, № 16, с. 207, под загл. «Подражание восточным».
Печ. по Стих. 1857, с. 17. Положено на муз. 10. К. Арнольдом,
В. И. Главачем, Н. А. Римским-Корсаковым и др.
6. БдЧ, 1856, N° 9, с. 5, датировано. Печ. по Стих. 1857, с. 18.
7. СО, 1860, N° 25, с. 813. Печ. по Соч. 1861, с. 32. С и он — здесь:
еврейский народ.
8. СО, 1860, N° 25, с. 813. Положено на муз. С. В. Юферовым.
9. СО, 1860, № 25, с. 813. Датированный автограф — ПД.
10. СО, 1860, N° 25, с. 813.
11. СО, 1860, N° 25, с. 813.
12. СО, 1860, N° 28, с. 897. Автограф — ПД (собр. П. А. Дашко­
ва), вне цикла, под загл. «Еврейские песни».
13. СО, 1860, № 28, с. 897. Черновой автограф — ПД.
122. И, 1861, № 187, с. 187. В прижизненные издания не вошло.
Написано на библейский сюжет («Исход», гл. 17). М о и се е в ы х к н и г —
и сх о д . В Библии пять Моисеевых книг; «Исход» — вторая из них.
М о и се й — вождь еврейского народа, избавивший соплеменников от
египетского плена; после долгих скитаний по пустыне (40 лет) он
привел их в землю обетованную. Д н ем о б л а к о , а н оч ью столп огн я.
По Библии, бог вел евреев в пустыне, указывая им путь, днем в виде
облака, а ночью — огненного столпа.
123. СПч, 1861, 30 июня, датировано. Написано на евангельский
сюжет (Ев. от Матфея, гл. 9; от Марка, гл. 5; от Луки, гл. 8). На
этот же сюжет И. Е. Репин написал одну из своих ранних картин:
«Воскрешение дочери Иаира» (1872). Он — Иисус Христос. Концовка
отражает либеральные надежды Мея, связанные с крестьянской ре­
формой 1861 г.
632

124.
СПч, 1861, 10 августа, датировано. Печ. по Соч. 1862,
т. 2, с. 15. Переложение библейской легенды («Книга судей», гл. 16).
С ам п со н — древнееврейский герой, отличавшийся огромной силой,
секрет которой таился в его волосах. Ф илист им лянка (см. примеч.
107) Далила выведала у Сампсона эту тайну и, во время сна обре­
зав ему волосы, предала врагам. Сампсон был ослеплен и посажен
в подземелье храма Д а г о н а . Т и р и С и д о н — финикийские города,
враждовавшие с Иудеей. Н ео д о л и м ы й б о г — бог любви, Эрот. С п о й ,
к а к го с п о д ь п о в е д а л М о и сею и т. д. Имеется в виду исход евреев
из Египта под водительством Моисея (см. примеч. 122). Во время
скитаний в пустыне усталые и изверившиеся люди стали поклоняться
злат ом у т ельцу , и с ними брат Моисея первосвященник А а р о н \ когда
об этом узнал Моисей, беседовавший в это время с богом на горе
Синай, он в гневе разбил скри ж али (кгменные доски с господними
заповедями).
II. ПЕРЕВОДЫ
С д р е в н е гр е ч ес к о го
АНАКРЕОН

В 1855—1856 гг. Мей перевел целиком сборник стихотворений,
приписывающийся Анакреону (ок. 570—478 до н. э.), куда, помимо
нескольких стихотворений Анакреона, вошли и позднейшие подража­
ния ему. В Соч. 1862 г. было опубликовано пространное вступление
к этим переводам, содержащее мысли о существе и развитии грече­
ской поэзии, и «Заметки об Анакреоне», где говорится о времени
Анакреона, приводятся сведения о жизни поэта, его русских изда­
ниях, говорится о трудностях перевода произведений Анакреона на
русский язык. Приблизиться к «изящной простоте» их формы, по
словам Мея, «крайне трудно, если не невозможно». «Заметки» за­
вершаются указанием, что песни переведены непосредственно с гре­
ческого и что «перевод сличен с переводами иностранными и уло­
жен, за весьма немногими исключениями, в размер, близкий к под­
линному» (Соч. 1862, т. 3, с. 114).
125. СО, 1858, № 17, с. 487. Печ. с исправлением опечатки в
ст. 28 («промолвил» вм. ошибочного «примолвил»). Перевод стих.
«АХХо Meacvu^Tioiç ircft’topai; .. .♦

К ак

М едведица

вращ алась

П од

Имеется в виду положение созвездий. П еч ен ь
у древних греков считалась местопребыванием души.

рукою

В о л о п а са .

126. Соч. 1862, т. 3, с. 24. Перевод стих. «Yoxivöivy) (ле jSaffôa) .. .»
127. Соч. 1862, т. 3, с. 28. Перевод стих. «Тоо aoxoö etç Ершта
yjpivov — Ёрашх ^pivov tiç .. Д о р и ч е с к а я речь — одно из греческих
наречий.

633

128. С оч.

1 8 6 2 , т . 3, с . 3 8 . П е р е в о д с т и х . « E i ;

то b s i v I l t v e i v . .

129. БдЧ, 1855, № 4, с. 197, без подзаг. Печ. по Стих. 1857, с. 51
(подзаг.— в оглавлении). Автограф — ГПБ (альбом Н. В. Гербеля),
под загл. «К Вафиллу», вместе со стих. «Дайте мне вина, девицы...»
иод общ. загл. «Из Анакреона», с пометой (другими чернилами):
(1854 года). Перевод стих. «Ei; BaftoXAov» («Пара tev ayi-rjv ВаОоААоо...*).
130. Соч. 1862, т. 3, с. 44. Перевод стих. «Ei; âauxov» («”ЕтшЦ
BpOTÔÇ

, ETE‘) (9 y)V . . . » ) .

131. Соч. 1862, т. 3, с. 55. Перевод стих. «Ei; y^AiSova». М ем ф и с —
город Древнего Египта, одно время был его столицей.
132. Соч. 1862, т. 3, с. 63. Перевод стих. «Ei; Ершта*. («Ёрш? пот
EV poboiai .. .*).
133. Соч. 1862, т. 3, с. 66. Перевод стих. «Et;
Aic-vucjoo . . .*).

èccjtov»

(«ПогНш

jjlèv

134. Соч. 1862, т. 3, с. 92. Перевод фрагмента: «SaviHj УЕорогсбАт)
P-éXei ...» . В некоторых изданиях Анакреона вместо этого фрагмента
два самостоятельных, но Мей, очевидно, пользовался французским
изданием «Odes d’Anacréon, traduites en françois avec le texte grec,
la version latine, des notes critiques, et deux dissertations», Paris,
de l’imprimerie de Pierre Didot l’âiné, an VII, в котором приводятся
параллельно греческий, латинский и французские тексты и дан, как
у Мея, один фрагмент об Артемоне, со строкой отточий внутри
этого фрагмента.
ФЕОКРИТ

Мей начал переводить идиллии Феокрита (III в. до н. э.), за­
вершив перевод Анакреона, т. е. в 1856 г. Кроме греческого подлин­
ника поэт использовал французские и русские переводы Феокрита.

135.
БдЧ, 1856, № 5, с. 1, с подзаг. «Идиллия Феокрита», без
ст. 200—203, второй половины ст. 205 и ст. 206—208, изъятых по
цензурным соображениям, датировано. Печ. по Стих. 1857, с. 93.
Перевод идиллии II « Фарркгх^трюн ». Б а г р я н о г о р у н а за в о р о ж е н ­
н ы й свиток. Шерстяными красными нитями обвязывались во время
магических обрядов разные предметы, чтобы привязать заклинаемое
лицо к совершающему обряд. Лаю т п сы . .. И х в о й вещ ает нам . Со­
бак приносили в жертву Гекате, поэтому считалось, что в полнолуние
они воют от страха, почуяв приближение страшной богини. Спешите
в м ед н ы й щит удари т ь. Удары в медный щит или чашу отвращали
духов, по повериям древних. Г и п п ом ан — аркадская травка, бук­
вально: «конское безумие». В сочинениях Вергилия и Плиния это
634

какой-то яд, выделяемый животными в брачный период. Ф али н — бе­
гун с острова Кос, победитель на Олимпийских играх в 264—260 гг.
до н. э. С свеж им и п л о д а м и . Подношение яблок у древних счита­
лось объяснением в любви. В ве н к е и з тополя. Венки из веток сереб­
ристого тополя носили юноши-атлеты, так как тополь был посвящен
Гераклу, их покровителю. Б ы в а л и б о г огн я о гн ем пю бви сож ж ен.
Имеется в виду или Гефест, в греческой мифологии бог огня, супруг
богини любви и красоты Афродиты (по другому мифу — хариты
Аглаи), или бог небесного огня (молнии) Зевс, известный своими
любовными приключениями. Е д в а лиш ь кони Ф еб а и т. д. — т. е.
едва взошло солнце. По греческому мифу, бог солнца Гелиос, кото­
рый часто отождествлялся с богом солнечного света Фебом (Апол­
лоном), каждое утро выезжает на небо на колеснице, запряженной
четверкой огнедышащих коней, а вечером спускается в Океан.
И з п а р о д п ы х сл а вя н ск и х п есен

136—137. 1. М, 1845, N° 3, с. 15, с другим порядком строф 3 и 4,
без подписи; СО, 1856, № 12. Печ. по Стих. 1857, с. 193. Положено
на муз. П. П. Булаховым, Н. А. Нельсоном.
2. СО, 1858, N° 8, с. 224.
138—139. В виде цикла — Соч. 1862, т. 3, с. 623.
1. М, 1849, № 20, с. 335, под загл. «Русняцкая песня». Печ. по
Стих. 1857, с. 199. Положено на муз. Л. Ф. Энгелем.
2. БдЧ, 1855, № 11, с. 142, под загл. «Русняцкая песня». Печ. по
Стих. 1857, с. 165. Положено на муз. М. П. Мусоргским, Ц. А. Кюи,
Л. Ф. Энгелем.
140—141. В виде цикла из двух стихотворений под загл. «Морав­
ские песни» — альм. «Поэтические эскизы», М., 1850, с. 20.
1. «Поэтические эскизы», с. 20, без двух последних строф, изъ­
ятых, вероятно, по цензурным причинам; СО, 1856, № 13, полностью,
в качестве первого стихотворения цикла из трех стихотворений под
загл.«Моравские думы». Печ. по Стих. 1857, с. 177.
2. «Поэтические эскизы», с. 24; СО, 1856, N° 13, в качестве треть­
его стихотворения цикла. Печ. по Стих. 1857, с. 179.
Оба стихотворения встречаются в песенниках до 1906 г.
С ук р а и н ск о го
Т. ШЕВЧЕНКО

142. «Народное чтение», 1859, N° 3, с. 159, датировано. Печ. по
изд. «Кобзарь Т. Шевченко в переводе русских поэтов», СПб., 1860,
с. 75. Перевод стих. «Хустина». Г осп ож и нки — двухнедельный пост
перед Успеньем богородицы и самый день Успенья (15 августа);
праздник совпадал с уборкой урожая, после которой обычно игра­
лись свадьбы. Ч и ги ри н — резиденция Богдана Хмельницкого; одно
время столица гетманской Украины. П о л к о в н и к — глава казачьих
войск, уходящих в поход.

635

С польского
A. МИЦКЕВИЧ

В 1857 г. Мей вместе с Н. В. Гербелем собирался выпустить
сочинения А. Мицкевича в переводах русских поэтов и даже обра­
тился за разрешением на издание в Главное управление цензуры.
Однако это намерение осуществлено не было, хотя имя Мицкевича
в то время уже не находилось под цензурным запретом (в николаев­
скую эпоху переводы из Мицкевича выходили без его имени).
143. М, 1849, № 12, с. 212, под загл. «„Pieszczotka moja“ (С поль­
ского)». Печ. по Стих. 1857, с. 171; подзаг. («С польского») не вос­
производится. Перевод стих. «Do D. D.». Положено на муз. П. И. Чай­
ковским, В. И. Главачем, Н. А. Римским-Корсаковым, П. Щуровским.
144. М, 1852, № 2. с. 166, под загл. «„Kochanka moja“. (С поль­
ского)». Печ. по Стих. 1857, с. 191; подзаг. не воспроизводится. Пере­
вод стих. «Rozmowa».
145. СО, 1859, № 22, с. 598, под загл. «Отрывок из поэмы Миц­
кевича „Пан Тадеуш“»; № 23, с. 625, под загл. «Облава. Отрывок из
„Пана Тадеуша“ (продолжение)»; № 24, с. 654, под загл. «Облава.
Из поэмы Мицкевича „Пан Тадеуш“ (окончание)»; датировано. Пере­
вод отрывка из 4-й ки. поэмы «Pan Tadeusz» (1834). Н о ев к о в ч ег.
По Библии, бог, карая грешное человечество всемирным потопом,
повелел праведнику Ною построить огромный корабль — ковчег и
снасти на нем свою семью, а также семь пар чистых и семь пар не­
чистых животных, чтобы населить землю после потопа. К а к в д ен ь
шестой и т. д. Человек, по библейской легенде, был создан на ше­
стой день сотворения мира и до его грехопадения среди живых
существ не было ни вражды, ни смерти. П раот ец — Адам. Н а г о р я ­
чий (охотн. термин) — на горячий след. П о з р я ч е м у (охотн. тер­
мин) — гон по уже видимому зверю.
B. ЗАЛЕССКИЙ

146. «Светоч», 1861, кн. 4, с. 35. Перевод стих. Б. Залесского
(1802— 1886) «Dwojaki koniec».
3 . КРАСПНСКИЙ

147. «Время», 1861, № 2, с. 356. Датируется по Поли. собр. соч.,
3, СПб., 1911. По предположению H. Н. Петруниной, стихотворе­
ние представляет собой обработку мотивов из фантастической драмы
Красинского (1812— 1859) «Небожественная комедия» (Изд. 1962,
с. 451). Положено на муз. С. В. Юферовым.
т.

В. СЫРОКОМЛЯ

Владислав Сырокомля (псевдоним Л. Кондратовича, 1822—
1862) в 1860-е годы пользовался большой популярностью в русской
демократической среде. Мей перевел 9 его стихотворений, в том

636

числе солдатскую сказку «Капрал Терефера и капитан Шерпентына»
(I860). На этот перевод Сырокомля откликнулся благодарственным
стихотворением, в котором называл Мея братом по духу («Lze
radosna, mily brade»). Мей в свою очередь отвечал ему стих. «И по­
хоже, да не то ж е ...» (см. оба стихотворения — «Иллюстрирован­
ный листок», 1862, № 20, с. 518, в статье «Письма из Вильно»).
148. СО, 1858, № 1, с. 9.

С а н гл и й ск о го
Д. БАЙРОН

149. «Модный магазин», 1865, Кя 8, с. 113, под загл. «Отрывок
из «Чайльд-Гарольда» (Байрона)» и с примеч.: «Неизданное стихо­
творение Льва Александровича Мея». Датируется по письму к
А. В. Старчевскому от 18 октября 1859 г., в котором Мей пишет,
что не успел кончить перевода прощания Чайльд-Гарольда и при­
шлет его завтра. Перевод отрывка из первой песни «Чайльд-Га­
рольда» «Adieu, adieu, my native shore.. .».
150. CO, 1860, № 11, c. 281. Перевод стих. «The girl of Cadix».
— город в Испании, в провинции Андалузия.

К адикс

С н ем ец к о го
В. ГЕТЕ

151. М, 1852, № 22, с. 49, в составе перевода «Вильгельма Мейстера». В оглавлении ошибочно приписано А. Григорьеву, которому
принадлежит перевод двух первых частей романа. Далее переводил
Мей. Авторство Мея подтверждается его . письмом (без даты)
к М. П. Погодину: «„Вильгельма Мейстера“ я начал переводить —
вот Вам и песня Миньоны, которая стоит во главе 3-й книги» (Л Б).
Печ. по Стих. 1857, с. 131. Датируется по Соч. 1862. Перевод песенки
Миньоны из романа «Ученические годы Вильгельма Мейстера»
(«Kennst du das Land, wo die Zitronen blühn? ..»).
152. CO, 1858, N° 2, c. 33, под загл. «Из Гете». Перевод песни
арфиста из 4-й книги романа Гете «Ученические годы Вильгельма
Мейстера». Положено на муз. П. И. Чайковским, В. И. Главачем.
Ф. Ш ИЛЛЕР

153.
«Лирические стихотворения Шиллера в переводах русских
поэтов, изданные под редакцией Ник. Вас. Гербеля», т. 2, СПб.,
1857, с. 82. Перевод стих. «Punschlied».
637

Г . ГЕЙН Е

Мей. много и удачно переводил Гейне, отдавая предпочтение
его любовной лирике.
154. СО, 1858, № 41, с. 1185, N° LVIII, вместе с № LI («Отравой
полны мои песни...») и N° LXII («Погребен на перекрестке...») под
общим загл. «Из Гейне (Intermezzo)». Перевод стих. «Der Herbst­
wind rüttelt die B äum e...».
155. CO, 1858, N° 37, c. 1053, под загл. «Из Гейне (LXIV)». Пере­
вод стих. «Nacht lag auf meinen Augen» из цикла «Lyrisches Inter­
mezzo».
156. См. примеч. 154. Перевод стих. «Am Kreuzweg wird be­
graben. . .». Н а перекрест ке хоронили самоубийц, так как церковь за­
прещала их погребение на освященной земле (кладбище).
157. PC, 1859, N° 5, с. 49. Перевод стих. «Ich wollt’ meine Schmer­
zen erg o ssen... » из цикла «Die Heimkehr». Положено на муз. К. Кехрибарджи, М. П. Мусоргским, П. И. Чайковским и др.
158. СО, 1859, N° 38, с. 1048, с подзаг. «(Из Гейне)». Перевод
стих. «Apollogot» из цикла «Historien». Д евят ь б о ги н ь — девять муз.
В л е с у охот илась сестра — т. е. Артемида, богиня охоты, сестра
Аполлона. В с я к о й вся ч и н ы о б р езч и к — т. е. исполняющий ритуаль­
ный обряд обрезания. О л о ф ер н — см. стих, и примеч. 104. Ц а р ь
Д а в и д — см. примеч. 103.
159. ПВ, 1861, N° 9, с. 186, датировано, с предисловием, в кото­
ром приводилось свидетельство Геродота о Рампсените. Перевод
н и х . «Rhampsenit». Геродот рассказывает, что зодчий, строивший
сокровищницу Рампсенита, умышленно сделал один камень подвиж­
ным и, умирая, сообщил об этом двоим своим сыновьям. Они вос­
пользовались тайной, но один из них попался в расставленные сети.
Чтобы остаться неузнанным, он уговорил брата отрезать ему голову
и унести с собой. Ж елая найти похитителя, «Рампсенит приказал
своей дочери сесть в одну из публичных палаток и допустить к себе
на ложе всякого, кто решился бы купить наслаждение ценой зага­
дочной тайны, а потом, выведав тайну, задержать легковерного. Сме­
лый владелец тайны принял и этот вызов. Он отрезал по самое
плечо руку свежего трупа, спрятал ее под мантию и вошел в палат­
ку царевны. Вероятно, она осталась довольна его рассказом, потому
что он объяснил ей откровенно все, но в заключение, вместо своей
руки, оставил в руках царевны мертвую руку и поспешно убежал.
Рампсениту оставалось только одно средство — обнародовать указ
о милостивом прощении неизвестного татя и клятвенно обещать ему
руку и сердце царевны». М е р о э — город на правом берегу Нила
в Египте, столица Эфиопского царства.
160. И, 1861, N° 191, с. 243. Перевод стих. «Rückschau» из цикла
«Lazarus». К а к Г еллерт . .. н а б о р зо м кон ьке. Немецкий поэт

638

К.-Ф. Геллерт (1715—1769), очень болезненный, в 1768 г. получил
от курфюрста Саксонского в подарок боевого коня.

161.
РМ, 1861, 23 сентября. Перевод стих. «Wir sassen am Fi­
scherhause...» из цикла «Die Heimkehr». Л а п л а н д и я — Северная
Финляндия.
С ф р а н ц узск о го
А. Ш ЕПЬБ

162.
С, 1855, № 5, с. 218, с подзаг. «(Из Шенье)». Печ. по Стих.
1857, с. 137, подзаг. не воспроизводится. Перевод стих. «Salut, belle
Amymone; et salut onde am ère...». П ен ей — река в Греции, протекаю­
щая близ Олимпа.
П. БЕРАНЖ Е

163. СО, 1858, № 20, с. 590, с подзаг. «(Из Беранже)» и посвя­
щением H. С. Курочкину, датировано. Подзаг. не* воспроизводится.
Перевод стих. «Le docteur et ses m alades...». Обращено к H. С. Ку­
рочкину (см. о нем стих, и примеч. 46). В. С. Курочкин также по­
святил брату свою обработку этого стихотворения Беранже: «Брату
H. С. Курочкину (Доктору. Подражание Беранже)». К и ф ер еи н сы н —
Эрот.
164. СО, 1858, № 27, с. 771, подзаг. «(Из Беранже)», датиро­
вано. Автограф — ЦГАЛИ. Подзаг. не воспроизводится. Перевод
стих. «Les cinq étages».
165. СО, 1858, № 44, 1291, датировано. Перевод стих. «Jeanne
la rousse».
166. «Развлечение», 1862, № 30, с. 57, подзаг. «Из Беранже».
Подзаг. не воспроизводится. Перевод стих. «Le bon ménage».
Г . НАДО

167. «Искра», 1859, № 38, с. 376, в цикле «Песни Густава Надо».
Перевод стих. «La petite ville». Циклу предшествовало редакцион­
ное примеч. о «поэте-песеннике» Г. Надо (1820—1893), особенностью
произведений которого является, по мнению «Искры», «очень неглу­
бокое содсфжание в очень игривой форме» (с. 373). Помещение
цикла в журнале (№№ 38—40) было вызвано, вероятно, тем инте­
ресом к Надо, который пробудило в русской публике успешное ис­
полнение многих его песен П.-Т. Левассором (в Михайловском теа­
тре). Сем надцат ы й Л ю д о в и к (1785—1795)— сын казненного Людо­
вика XVI; умер в тюрьме.
168. «Искра», 1859, Ks 39, с. 385. См. предыдущее примеч. Пере­
вод стих. «Voilà pourquoi je suis garçon». Б у д ь Митридатом я ,
639

т огда бы Я не б о я л с я н и чего. Понтийский царь Митридат IV (111—
63 до н. э.), боясь быть отравленным, принимал из предосторожности
небольшими дозами различные яды и сделался невосприимчивым
к ним.

Д В А МЫ
I

169.
М, 1849, № 18, с. 81, под загл. «Царская невеста. Драма
в трех действиях», с цензурными исключениями в 1-м явл. 2-й сцены,
д. 1; отд. издание [М.], 1849, под загл. «Царская невеста. Драма
в 3-х действиях»; ДС, 1861, кн. 4, под загл. «Царская невеста. Драма
в четырех действиях» (картина 2 д. 2 ранней редакции была превра­
щена в д. 3). Печ. по Соч. 1862, т. 1, с. 3. Цензурный характер мел:
ких изъятий в М, коснувшихся упоминаний одежды духовенства, ре­
лигиозных символов, колокольного звона, подтверждается докумен­
тально (см.: Н. В. Дризен, Драматическая цензура двух эпох, изд.
«Прометей», [б. м. и б. г.], с. 101). Впервые поставлено на сцене в Мо­
скве в том же 1849 г. в подцензурной редакции. В дальнейшем
неоднократно ставилась на сцене Александрийского и Малого теа­
тров. В 1898 г. на сюжет драмы Н. А. Римский-Корсаков написал
оперу (первая постановка 22 октября 1899 г. на сцене Товарищества
русской частной оперы). Либретто в основном было написано самим
композитором, дополнительные сцены — И. Ф. Тюменевым. Песня
«Ты краса ли моя девичья...» положена на муз. также П. С Мака­
ровым.
Д е й с т в у ю щ и е л и ц а . К н я з ь М и х а и л Т ем гр ю к о в и ч — брат
второй жены Грозного, Марии Темрюковны (ум. 1569). М алют а
С кур а т о в (ум. 1572) — Г. Л. Бельский, думный дворянин, любимый
опричник Грозного, непременный участник его расправ и казней.
Е л и сей Б о м ел и й (ум. 1569)— лекарь Грозного, голландец. А л е к с а н ­
д р о в с к а я с л о б о д а . В 1564 г. Грозный выехал из Москвы и поселился
в Александровской слободе, которая стала центром опричных (осо­
бых, личных) владений Иоанна (в противовес владениям «земским»,
т. е. всей остальной русской земле). Грозный устроил в слободе
что-то вроде монастыря, набрав из опричников братию, а себя объ­
явив игуменом, причем молитвы и покаяния перемежались в сло­
боде с пирами и разгулом.
Д е й с т в и е 1. С ц е н а 2. Я в л . 2. Нету р о сп и си местам.
Речь идет о так называемом местничестве, т. е. о распределении
служб между отдельными лицами, а также мест за пиршественным
столом, в зависимости от степени родовитости этих лиц, которая
устанавливалась согласно «Поколенной росписи» («Родословцу») и
«Разрядным книгам». Я в л . 3. С л а в а н а н еб е с о л н ц у в ы с о к о м у
и т. д..— незначительно измененный подлинный текст величальной
песни. П о к о й н а я к н я ги н я — Елена Глинская, мать Ивана Грозного.
К н я з ь К у р б с к и й А. М. (1528—1583) — политический деятель, идеолог
крупного боярства, в молодости сподвижник Грозного; в 1564 г.,
будучи несогласен с политикой Грозного, изменил ему и «отъехал»
в Литву, откуда вступил в политическую переписку с царем. З а сед-.

640

Собачья голова и метла были прикреп­
лены к седлу опричников в знак того, что они грызут и метут из­
менников царя. З а р е ч ен ь к о й я р -х м е л ь — начальные слова народной
плясовой песни. « Я м а л ен ьк и й б ы л .. .» и «Вот е д у я . . .» — несколько
измененные народные небылицы. Я в л. 4. П о р а идти н а к о л о к о л ь н ю .
Малюта в Александровской слободе (см. выше) носил чин параклисиарха, т. е. пономаря, на обязанности которого было зажигать
свечи и звонить на колокольне.
Д е й с т в и е 2. Я в л. 2. Г осп ож и н ки — см. примеч. 142. П р и ­
ш ел брат бож ий Я к о в . День апостола Иакова, по Евангелию двою­
родного брата Христа, отмечался православной церковью 5 ноября.
Е го р и й с мостом д а М и к о л а с гв о з д е м . День Георгия Победоносца
отмечался 9 декабря, к этому времени обычно реки уже'замерзали
(«мостились»), а Никола Зимний праздновался 19 декабря, лед на
реках в это время окончательно креп («мост» «гвоздем забивался»).
Я в л. 3. Ф ом и на н е д е л я (или Красная горка) — первая неделя после
пасхальной; в это время обычно игрались свадьбы. Я в л. 9. Д е в а х
Иван Белобород — известный в то время голландский купец-ювелир.
Д е й с т в и е 4. Я в л. 1. Г о д у н о в а М а р ь я — жена Бориса Го­
дунова, дочь Малюты Скуратова. Ц а р ев и ч Ф ед о р (1557— 1598) —
третий сын Грозного, в 1584 г. вступил на престол. Ц а р ев и ч И в а н
И ва н ы ч (род. 1554)— второй сын Грозного, женатый первый раз на
Евдокии Сабуровой; убит отцом в 1582 г. Я в л. 6. И в а н о в с к а я ночь —
ночь под Ивана Купалу (23 июня), по народным повериям, полная
волшебных явлений.
П р и м е ч а н и я . Мей цитирует здесь несколько народных сва­
дебных и семейных песен.*
л с м и ц а р ь метлы п р и в я з а л .

* 170. Отрывок д. 1 (явл. 1 и часть 2-го до ст. «Как ты жива
осталась?.. Жутко, Вера!. . » ) — «На Новый год. Альманах в по­
дарок читателям „Москвитянина“», М., 1850 (ц. р. 31 декабря
1849), с. 132, под загл. «Отрывок из драмы „Псковитянка“»; песня
«Баю-баюшки-баю...» — Стих. 1857, с. 225, под загл. «Колыбельная
песня». Полностью — 0 3 , 1860, № 2, с. 295, под загл. «Псковитянка.
Драма в пяти действиях», без примечаний, с цензурными искаже­
ниями в д. 4, явл. 6; с теми же искажениями — ДС, 1860, кн. 8, под
загл. «Псковитянка. Драма в пяти действиях Л. Мея, с примеча­
ниями и музыкой», приложены ноты трех песен («Колыбельная»,
«По малину я ходила, молода...», «Раскукуйся ты, кукушечка...», —
композитор К. Вильбоа). Печ. по Соч. 1862, т. 1, с. 263, с восста­
новлением испорченных цензурой стихов в д. 3, явл. 6 (1195— 1199,
1210, 1220—1224) по рукописи ГПБ (частично черновой автограф,
частично авторизованная копия; ф. «Русского слова»). Первая по­
пытка освободить драму от цензурных искажений была сделана
в Соч. 1887, где в текст монолога Тучи были внесены исправления
со слов М. А. Загуляева, якобы сохранившего в памяти авторскую
редакцию текста. Впервые по рукописи текст явл. 6 был реконструи­
рован Е. И. Прохоровым в изд. «Л. Мей. Драмы. А. Майков. Д рама­
тические поэмы», М., 1961, к сожалению с неправильным прочтением
отдельных слов рукописи. Правильное чтение, но иной план рекон­
струкции, не учитывающий, в отличие от принципиально верного
варианта Прохорова, нейтральную авторскую правку в прижизнеп-

641

ных изданиях, предложены H. Н. Петруниной в Изд. 1962 г. Работа
над драмой была начата в 1849 г., когда были написаны 1-я и часть
2-й сцены д. 1, опубликованные затем в альманахе «На Новый год».
Продолжения драмы ко времени этой публикации еще не было, как
это явствует из переписки М. П. Погодина с Меем относительно
концовки публикуемого отрывка. В письме от 23 декабря 1849 г.
Погодин писал: «Прежнее Ваше окончание не оканчивало сцены,
а теперешнее портит... весь эффект» (ЛБ, ф. М. П. Погодина). Мей
отвечал на обороте этого же письма: «Я, право, не знаю, что будет
дальше. Мне хотелось перебить монолог Веры появлением юродивого
мальчика и Перфильевны. Если это не годится для альманаха, мож­
но написать: «Вдруг слышу...» или что Вам, почтеннейший Михаил
Петрович, будет угодно». В том же 1849 г. Мей прервал работу над
драмой, возможно в связи с тем, что он увлекся новой темой (поэт
написал в начале 50-х годов драму «Сервилия» на античный сю­
ж ет), но, возможно, и потому, как пишет H. Н. Петрунина, что
«в условиях цензурного террора конца 40-х — начала 50-х годов
выводить на сцене царствующих особ, и в частности Ивана Гроз­
ного, было запрещено» (Изд. 1962, с. 452). «Псковитянка» была за­
вершена только через 10 лет, т. е. в 1859 г. Известно, что Мей пред­
лагал драму в «Современник», но она была не принята Чернышев­
ским, которому И. С. Тургенев прочел ее первый акт. (Об истории
театральной постановки драмы см. вступ. статью, с. 40). В 1868—
1872 гг. Н. А. Римский-Корсаков написал на сюжет драмы (по соб­
ственному либретто) оперу, поставленную впервые в Петербурге
в 1873 г., в Мариинском театре, а в 1897 г. им был написан пролог
к опере — «Боярыня Вера Шелога». Кроме того, композитор напи­
сал в 1877—1882 гг. музыку к драме Мея. Колыбельная песня поло­
жена на муз. также Е. Ф. Алеиевым, П. Веймарном.
Д е й с т в у ю щ и е л и ц а . Ц а р ев и ч И о а н н , М алю т а С курат ов —
см. предыдущее примеч. В я зем с к и й А. И. (ум. 1571) — один из при­
ближенных к Грозному людей; впоследствии был обвинен в измене
и умер под пыткой. Б о м е л и й — см. предыдущее примеч.
Д е й с т в и е 1. Я в л. 2. К о л ы в а н ь — старинное название Тал­
лина. К п еч о р ск и м ч уд от ворц ам — т. е. в Печорский монастырь под
Псковом. Т р у б и л и в р о г . Карамзин в «Истории государства Россий­
ского» писал, что Иван IV в молодости «ездил по разным областям
своей держ авы ... единственно для того, чтобы видеть славные их
монастыри и забавляться звериной ловлей в диких лесах» (т. 8,
гл. 2). Н аст асьею зовут . Имеется в виду первая жена Грозного Ана­
стасия Романовна (урожд. Захарьина; ум. 1560).
'Действие
2. С ен н ы е д е в у ш к и — служанки в горницах.
Я в л. 3. Заст уп н и ц а — богородица. М о р е Х в а л ы н с к о е — древнее на­
звание Каспийского моря. Я в л. 6. В е л и к а я — река, на которой рас­
положен Псков. У сп ен ье богородицы отмечалось православной цер­
ковью 15 августа. С и б и р ск и й К а м ен ь — Уральский хребет.
Д е й с т в и е 3. Я в л . 1. Г о б о л я — вероятно, от «гобина» (бо­
гатство, довольство). К олт ырь — вероятно, от новгородского «кол­
тыхать», т. е. ходить вразвалку, ковылять, хромать. Яв л . 4. П и м ен в л а д ы к а — архиепископ Новгородский; в 1571 г. был обвинен в из­
мене и сослан в Венев. Ж игм он т — Сигизмунд II Август, польский
король и великий князь Литовский (1548—1572). С оф и я — св. Со­

642

фия считалась покровительницей Новгорода; ей был посвящен глав­
ный собор в городе (Софийский собор). В о л х о в с к о й мост — мост
через Волхов, место казни. Г о р о д и щ е — село на правом берегу Вол­
хова, близ Новгорода. Я в л. 5. Н ев а д и ч и — один из псковских по­
садов. П с к о в с к а я свят ыня — Троицкий собор. Мистр — магистр Ли­
вонского ордена, с 1562 г. ставший вассалом польского короля.
Я в л. 6. В ел и к и й к н я зь В а си л и й и т. д. Великий князь Василий III
Иванович (1505—1533) в 1510 г. упразднил вече во Пскове, заменив
его своими наместниками, и сиял вечевой колокол. Отчина крест оп ри им ной О л ьги . Псков, по преданию, считался родиной княгини
Ольги (ум. 969), жены киевского князя Игоря, которая первая на
Руси приняла христианство.
Д е й с т в и е 4. Я в л. 3. Заст енье — предместье Пскова, распо­
ложенное за стенами города. П с к о в а — приток реки Великой.
Ю р га — святой Георгий. Я в л. 4. С п ас на х е р у г о в е — изображение
Христа на знамени. Я в л. 9. Ц а р и И ван ы . Имеются в виду Иван III
и его внук, Иван IV. В н аш ей с л о б о д е — т. е. в Александровской
слободе (см. примеч. 169).
Д е й с т в и е 5. Я в л. 5. М алю т инов зять — Борис Годунов,
женатый на дочери Малюты Скуратова. Дмит рий (1552—1553) —■
имеется в виду первый сын Грозного , (от Анастасии Романовны),
умерший младенцем. В о л о д и м е р . — князь В. А. Старицкий (1533—
1569), двоюродный брат Грозного, казненный им. К урл ет евы и Ш уй ­
ские — старинные боярские роды, возглавлявшие боярскую оппози­
цию. А д а ш е в А. Ф. (ум. 1561)— приближенный молодого Грозного;
в конце 1550-х годов примкнул к боярской оппозиции; умер в заточе­
нии. Сильвест р (ум. ок. 1566) — священник, духовник молодого Гроз­
ного, перешедший впоследствии на сторону бояр; в 1560 г. был удален
из Москвы. Я в л. 6. И и кола-ст арец — Никола Салос (ум. 1576), монах
Печорского монастыря. Я в л. 10. А п о к а л и п си с — последняя книга
Нового Завета, мистического содержания, повествующая о конце
мира; враги Грозного отождествляли его с упоминаемыми в книге
Антихристом и Зверем.
П р и м е ч а н и я . Брат е го Г е о р ги й — глухонемой и слабоумный
брат Ивана IV Юрий, умерший в юности. К н я зь В о л о д и м е р А н ­
д р е е в и ч — Старицкий (см. о нем выше). В ен ец М о н о м а х о в . Венцом
Владимира Мономаха с 1498 г. венчались на царство русские цари.
В м о ю д р а м у в о ш е л в есь летописный р а с ск а з. В речи Юшко
Велебина Меем почти дословно передается летопись. И з з е м с к о г о —
т. е. из Земского приказа, ведавшего делами той части России, ко­
торая не входила в опричнину (см. примеч. 169, с. 640). С к а за н и е
к н я зя К у р б с к о го . Имеется в виду переписка Курбского с Грозным,
изданная под этим названием Н. Г. Устряловым в 1833, 1842 и
1868 гг. П о д власт ию . . . поп а. Речь идет о Сильвестре (см. выше).
Златоуст. Иоанн (347—407) — греческий проповедник, одно время
архиепископ Константинопольский, один из «столпов» православной
церкви. В ел и к и й А ф а н а си й (298—373) — архиепископ Александрий­
ский, прозван «отцом православия». В ел и ки й Константин (274—
337) — римский император, основатель Константинополя; убил своего
сына и наследника Юлия Криспа. Ф ед о р Р ост иславич — князь
Смоленский и Ярославский, предок Курбского, причисленный к лику
святых; в 1298 г. «крепко» осаждал Смоленск, занятый его двоюрод­

643

ным братом, но не сумел его взять. Апост ол П а в е л к Галат ом пиш а.
В Евангелие вошли послания апостола Павла к галатам. И з в о д я щ е
И з р а и л я и з работ ы ; М о и се й ; А а р о н — см. примеч. 122 и 124. Д а ф о н
и А в и р о н — в Библии сыны Елиава, бывшие среди восставших про­
тив власти Моисея во время скитаний евреев по пустыне и наказан­
ные за это богом: земля разверзлась и поглотила их вместе с шат­
рами и домочадцами.
И . И З Ш ИЛЛЕРА

* 171. «Драматические сочинения Шиллера в переводах русских
писателен, изданные под редакцией Ник. Вас. Гербеля», т. 6, СПб.,
1859, с. 2, под загл. «Валленштейн. Драматическая поэма. Часть пер­
вая», с цензурной заменой ст. 677—681, с той же заменой — ДС, с. 1,
под загл. «Лагерь Валленштейна. Драматическое стихотворение
Шиллера». Печ. по Соч. 1862, т. 1, с. 477, с исправлением искажен­
ных цензурою стихов по Соч. 1887, где они впервые были восста­
новлены со слов М. А. Загуляева. Перевод был сделан в конце
1858 г. по заказу Н. В. Гербеля. 12 ноября 1858 г. Мей пересылает
Гербелю его начальные листы, а 5 декабря сообщает, что наконец
«одолел ненавистную... сцену из „Валленштейнова лагеря“», «нена­
вистную», очевидно, потому, что «обмен солдатских речей отдален­
ного века» составлял для Мея, как он признается ниже, «некое пре­
пятствие— положим Рубикон» (ГПБ, ф. Н. В. Гербеля). Сюжет
трилогии Шиллера «Валленштейн» («Wallenstein», 1797—1799) взят
из истории Тридцатилетней войны (1618—1648). Тридцатилетняя
война, имевшая в качестве основных экономические и политические
причины (борьба за единство Германии), приняла форму религиоз­
ной войны между двумя союзами: протестантской унией и Католи­
ческой лигой, последняя поддерживала императора Священной Рим­
ской империи Фердинанда II. Непосредственным поводом к войне
явилось восстание в протестантской Богемии (Чехия), на сторону
которой встали в дальнейшем ряд германских князей и Швеция.
Для «Лагеря Валленштейна» («Wallensteins Lager») Шиллер выбрал
тот исторический момент (1634 г.), когда Валленштейн после пора­
жения имперских войск под Люценом отступил в Богемию и упорно
медлил прийти на помощь курфюрсту Баварскому Максимилиану,
на которого наступали шведы. В алленш т ейн (Вальдштейн) А.-В.-Э.,
герцог Фридландский (1583—1634)— полководец, главнокомандую­
щий имперскими войсками, чех по происхождению. После 1625 г.
пытался вести самостоятельную политику; это вызвало серьезное
недовольство в лагере императора Фердинанда II и среди католиче­
ского духовенства и привело в конце концов к убийству Валлен­
штейна.
Д е й с т в у ю щ и е л и ц а . Т ерц ки й А.-Э. — чешский протестант,
друг и родственник Валленштейна, командовал у него полком кара­
бинеров. Г о л ь х — Хольк (1599—1633), австрийский фельдмаршал.
В Тридцатилетнюю войну сначала сражался на стороне датчан и
участвовал в защите Штральзунда, после Любекского мира (1630)
перешел к имперцам. Буттлер — ирландец, рядовой имперской ар­
мии, выдвинутый Валленштейном и дослужившийся до командира

644

драгунского полка; участвовал в убийстве Валленштейна. Т и ф ф ен б а х Р. — один из генералов Валленштейна.
П р о л о г . П л а м ен н ы й худ о ж н и к — А.-В. Ифланд (1759—1814),
драматический актер, драматург, директор Берлинского театра;
в Веймаре гастролировал в 1796 и 1798 гг. Д ост ойнейш их в с р е д у нас
п р и вл ек л о . Имеется в виду Л. Шредер, актер Гамбургского театра,
которого Гете собирался пригласить в Веймар; упоминание о Шре­
дере вставлено по совету Гете. З а тесный к р у г м ещ ан ской ж изни.
Преобладающее место на немецкой сцене занимали в это время
«мещанские драмы». Д ост ойное в е л и к о го момента. Имеются в виду
события французской буржуазной революции конна XVIII в. Р а сп а ­
дается в о п р а х Т а старая, уст ойчивая ф орм а и т. д. Имеется в виду
крах экономических, политических и религиозных форм, которые
были установлены Вестфальским договором (1648) по окончании
Тридцатилетней войны. Этот договор стал одной из основ государ­
ственного устройства Европы в XVII—XVIII вв. Французская ре­
волюция нанесла этому устройству решительный удар. Л е г г р у д о й
щ ебн я М а г д е б у р г . Магдебург был взят и разрушен предводителем
войск Католической лиги Тилли в 1631 г. Ц еса р ь — император так
называемой Священной Римской империи Фердинанд II (1578—
1637) из австрийских Габсбургов; яростный враг протестантов; его
политика в Богемии вызвала там восстание, которым началась Три­
дцатилетняя война.
Я в л. 1. З а а л а — река в Тюрингии. М ай н — правый приток Рей­
на. С аксон ец — курфюрст (т. е. владетельный князь) саксонский
Иоанн-Георг (1611—1656); в начале войны был на стороне импера­
тора, но затем стал колебаться; тогда Тилли разорил Магдебург, н
это заставило Саксонца перейти на сторону шведов; в 1631 г. сак­
сонцы временно оккупировали Богемию.
Я в л. 2. Д в о й н о е В ы д а л и нам . Валленштейн щедро заплатил
солдатам из собственной казны, так как они уже давно не получали
жалованья. Г ер ц о ги н я — жена Валленштейна (Валленштейн был
женат вторым браком на дочери графа Гарраха, советника и лю­
бимца императора). Старый из В ены — имперский посол фон Квестенберг. Ф р и д л а н д ец — Валленштейн, владевший поместьем Фридланд в Богемии и получивший в 1625 г. ог императора звание гер­
цога Фридландского.
Я в л. 4. Р е г е н с б у р г — баварская крепость на Дунае, занятая
шведами после битвы при Люцене в 1632 г.; была взята обратно
имперскими войсками в июле 1634 г. Б а в а р е ц — курфюрст баварский
Максимилиан (1573—1651), глава Католической лиги, сторонник
императора и личный враг Валленштейна, активно содействовавший
его падению (временной отставке) в 1630 г.; в 1634 г. Максимилиан,
теснимый шведами, ожидал помощи от Валленштейна, но тот не
торопился ее оказать.
Я в л. 5. Б л и зе в и ц — Блазевиц, городок близ Дрездена. И ц ей о
(или Ицего) — город в Пруссии (Шлезвиг-Голштиния). Глюкштадт —
город в Пруссии (Шлезвиг-Голштиния); в 1627—1628 гг. безуспешно,
осаждался имперскими войсками. М а н сф ел ь д е р — граф МансфельдЭ.
(1580— 1625), глава протестантских войск; в 1625 г. у Дессауского
моста Валленштейн разбил Мансфельда и преследовал его до вен­
герского города Т а м е с в а р а (Темешвара). Ш т ральзун д — город на
645

побережье Балтийского моря, который за отказ впустить имперские
войска был осажден и почти взят Валленштейном в 1628 г.; прибы­
тие датского флота заставило Валленштейна снять осаду. Ф ер и я —
герцог, кардинал-инфант, миланский наместник; в 1633 г. был послан
по распоряжению брата испанского короля в Германию. Гент — го­
род во Фландрии (Бельгия).
Я в л. 6. М ей ссен — город в Саксонии. Ф р и д л а н д с к о е зн а м я —
знамя Валленштейна. Вест фалия — провинция Пруссии. Байрейт —
город и княжество на берегах Красного Майна; во время Тридцати­
летней войны несколько раз разрушался дотла. Ф ойхт ланд — мест­
ность в Саксонии. Г уст ав II Адольф (1594—1632)— шведский ко­
роль, участник Тридцатилетней войны; погиб в битве под Люценом.
Н ы н че там и н аче всё. После смерти религиозного Густава-Адольфа
в шведских войсках быстро воцарилась обычная для наемников раз­
нузданность. Л игист ы — войска Католической лиги, основанной в
1609 г. Т илли (1559— 1632)— полководец Католической'лиги, одер­
жавший „ряд побед над протестантами. С са м о го Л е й п ц и га — т. е.
с поражения под Брейтенфельдом. Ст аричок — астролог Баптист
Сени.
Я в л. 7. Он — ге н е р а л уж м а й о р . Буттлер был не генерал-май­
ором, а полковником. А льт дорф — университетский город в Баварии
(Нюренбергский округ); университет основан там в 1623 г. П р а го в цы — здесь: жители Праги или солдаты полка, сформированного из
пражан.
Я в л. 8. Г эй , в ы ! р а з , гэ й вы ! Н у, к а к в а с — и к а к ? .. и т. д.
Речь капуцина — подражание проповедям августинского монаха
Г.-У. Мергеле (1642— 1700); его проповеди, бичевавшие пороки, были
пересыпаны каламбурами и остротами и пользовались большой по­
пулярностью. Оксенш т ирн А. (1583—1654)— шведский канцлер, на­
правлявший политику государства после смерти Густава-Адольфа;
буквально: бычий лоб. К о в ч е г — см. примеч. 145; здесь употреблено
в переносном значении как оплот веры, прибежище верующих. Р и м ­
ск а я им п ери я — так называемая Священная Римская империя, сред­
невековая империя, включавшая Германию (занимала главенствую­
щее положение) и другие королевства, герцогства и земли (часть
Италии, Чехию, Швейцарию, Нидерланды, Австрию и др.), которые
в разное время в различной степени подчинялись германским импе­
раторам. Основана в 962 г. и номинально просуществовала до
1806 г., хотя после Вестфальского мира (1648) германские импера­
торы почти утратили свою власть. Л епт у сво ю от ыскала. В Еванге­
лии некая бедная вдова пожертвовала в храме две лепты (мелкие
монеты), составлявшие все ее дневное пропитание С а у л . . . отыскал
же ослиц. По библейскому преданию, Саул (см. примеч. 107), отпра­
вившись искать ослиц своего отца, обратился за советом к пророку
Самуилу, ю т ответил ему, чтобы он не заботился об ослицах: они
уже нашлись, и открыл ему его предназначение. Б рат ьев И оси ф
н аш ел же к к о н ц у. Библейский герой Иосиф был продан своими
злыми братьями в Египет, где достиг положения приближенного фа­
раона; когда во время голода его братья пришли за хлебом в Египет,
он признал их, отплатив добром на зло. А в р а а м о в о л о н о — здесь:
рай; Авраам — родоначальник еврейского народа. А в е с с а л о м — см.
примеч. 108; волосы его, как сказано в Библии, весили 200 сиклей,
646

т. e. более 2,5 кг; он погиб, зацепившись на скаку волосами за сук
дерева в лесу, где шла битва, и в этом положении был убит. И и с у с
Н авин. — библейский герой, победитель врагов еврейского парода.
Г о л и а ф — см. примеч. 106. А х а в — в Библии нечестивый иудейский
царь, поклонявшийся языческим божествам и преследовавший обличавших его пророков. И ё р о в о а м — царь израильтян, установивший
в своих владениях поклонение Золотому тельцу. Б р а м а р б а с — имя
литературного героя, ставшее нарицательным в значении «бахвал»,
«хвастун»; в немецкую литературу и язык введено И.-К. Готшедом,
который опубликовал свой перевод комедии датского драматурга
Я. Хольберга «Яков Тибос, хвастливый солдат» под названием «Бра-'
марбас, или Хвастливый солдат» (1741). И э г у а — израильский царь,
наследовавший Ахаву и истребивший его род, однако сохранивший
поклонение идолам. О л о ф ер н — см. примеч. 104. К р и к петуха. Н а­
мек на евангельское сказание об отречении апостола Петра от Хри­
ста; последний предсказал Петру, что он отречется от него прежде,
чем петух пропоет три раза. И р о д — жестокий иудейский царь, его
имя связано с «избиением младенцев» в Вифлееме, которое он пред­
принял с целью убить новорожденного Христа. В а в и л о н а н ад м ен н ы й
в л а д ы к а — Навуходоносор, разрушивший Иерусалим и угнавший
евреев в плен. Я, дескат ь, кам ен ь — игра слов: Wallenstein — allen
Stein (для всех нас камень).
Я в л. 10. Б р и г — прусский город на берегу Одера.
Я в л. 11. П а п п ен гей м о вск и й б ы л ки раси р. Граф Г. Г. Паппенгейм (1594—1632) командовал у Валленштейна кирасирами, которые
славились своей храбростью; был убит под Люценом. П и к к о л о м и н и
Макс (ум. 1648) — в 3-й части трилогии выведен как сын (на самом
деле племянник) Октавио Пикколомини, командовавшего гвардией
Валленштейна. М и л а н ец — герцог Ферия (см. выше, с. 646), который
направлялся в это время к месту своей новой службы, в Нидер­
ланды. Ш апка и сп а н ск а я — кардинальская шапка. Б у х а у — город
в Богемии. Ш виц — кантон и главный город кантона в Швейцарии.
В и с м а р — город на Балтийском море (в Мекленбурге). Э ге р — город
в Чехии. Г р а ф И зо л а н и И.-Л.-Г. (1580—1640) — имперский генерал;
графский титул получил позднее за измену Валленштейну. М е к л е н ­
б у р г отдал Ф р и д л а н д ц у . Фердинанд II отдал земли герцогов Мек­
ленбургских, перешедших на сторону протестантов, Валленштейну.

СЛОВАРЬ
А б и е (сл ав .)— тотчас.
А га р я н е — в Библии народ,

враждовавший с израильтянами, в рус­
ской литературной традиции — татары, турки.
А гн ц ы (слав.) — ягнята.
А г о р а — площадь.
А д о н а и (евр.) — господь.
А д о н и с (греч. миф.) — прекрасный юноша, возлюбленный Афродиты.
А й — обезьяна-ленивец.
Акафист — хвалебная молитва в честь спасителя, богородицы или
святых.
Аки (слав.) — как.
Аксамит — бархат.
А л к и д (греч. миф.) — Геркулес.
Алтын — старинная серебряная монета в 3 копейки.
А м б р о зи я (греч. миф.)— пища богов, дарующая бессмертие.
Анабаптисты — одно из течений религиозной реформации в Германии
и Голландии.
А н а л о ги й — аналой, высокий столик с покатым верхом для книг и
икон.
A p â — порода попугаев.
А р г а м а к — порода персидских или кабардинских коней.
А р и а д н а — дочь критского царя Миноса, спасшая Тезея (см.) из
лабиринта Минотавра и предательски покинутая им во время
сна на о. Наксос.
А р х и м а г и р — главный повар у древних греков и римлян.
Архонт ы — старейшины в Древней Греции.
А с е с с о р — заседатель, младший член в губернском правлении; кол­
лежский асессор — гражданский чиновник 8 класса (соответство­
вал майору).
А с су р ы — ассирийцы.
Астарта (финик, миф.) — богиня земного плодородия и любви.
А х е р о н (греч. миф.) — река в подземном царстве.
А х и л л (греч. миф.) — храбрейший из греческих героев, осаждавших
Трою. Гневу Ахилла, оскорбленного предводителем греков Агамем­
ноном, посвящены первые песни «Илиады» Гомера.

648

— торжественное царское облачение: пурпурная мантия,
подбитая горностаем.
Б а р к а р о л а — песня венецианских гондольеров; позднее — музыкаль­
ное произведение, в котором лирическая мелодия сопровождалась
аккомпанементом, подражающим звуку волн.
Батожник — служитель с батогом (палкой), расчищавший путь от
народа.
Батыри — в Древней Руси, у соседних кочевых народов и татар
удальцы, богатыри, удалые наездники.
Б а я д е р ы — храмовые танцовщицы и певицы в Индии, участницы ре­
лигиозных церемоний.
Б еги н к и — члены женских мирских общин, существовавших в Европе
с конца XII в. и преследовавших благотворительные цели
(уход за больными, помощь покинутым женам и девушкам
и проч.).
Б е л и ц а — женщина или девушка, живущая в монастыре, но не при­
нявшая обета.
Б е р д ы ш — старинное оружие, топор на длинной рукоятке и с широ­
ким закругленным лезвием.
Б есст удны й — бесстыдный.
Б ест аланн ая — несчастливая.
Б есчаст ье — отсутствие доли, злая судьба.
Бить — золотая или серебряная нить.
Брат ина — старинный сосуд, в котором разносилось питье (большая
медная или деревянная чаша).
Б у е р а к — овраг.
Б у р м и ц к и е з е р н а — крупный жемчуг.
Б у р ш — немецкий студент.
Б ы л ь е — трава, трава-колосянка; быльем поросло — давно забыто.
Б а гр я н и ц а

В мытех (о птицах и животных) —
В а л л о н ц ы — уроженцы Валлонии,

линяет.
т. е. южной и восточной части

Бельгии.
В ел ьм и (слав.) — очень, весьма.
В ер т о гр а д — виноградник, сад.
В ер ш н и к — верховой, всадник.
Вест алки — жрицы римской богини

домашнего очага Весты; давали
обет девственности, за нарушение которого карались смертью;
пользовались в Риме большим уважением.
В ест альн ая — целомудренная (от «весталки»).
В ечн и к — участник веча, имеющий право голоса.
Виват (лат.) — ура.
В и л л и сы (слав, миф.) — юные женские существа, покидающие каж ­
дую ночь свои могилы и пляшущие до утра.
В и ссо н н а я — т. е. из виссона, дорогой белой или пурпурной ткани,
употреблявшейся в античных странах и на Востоке для тор­
жественной одежды.
В о д о п о л ь — разлив, половодье.
В осп р и ем н и к — крестный отец.

21 л.

М ей

649

(слав.) — дерюга, рядно; мешок из этих тканей, грубая
одежда.
В р е щ и (слав.) — ввергать.
В с у е (слав.) — напрасно.
В ы я (слав.) — шея.

В рет ищ е

Г а е р — балаганный шут.
Г айт анчик — шнурок, веревочка.
Галат ея (греч. м и ф .)— ста 1 уя, созданная

скульптором Пигмалионом
и оживленная по его мольбе богами.
Г а н и м е д (греч. миф.) — прекрасный мальчик, похищенный за кра­
соту Зевсом; на Олимпе разливает богам вино.
Г еб а (греч. миф.) — богиня юности; на Олимпе подает богам амбро­
зию и нектар.
Гекат а (греч. миф.) — богиня ночи, призраков, ночных кошмаров,
властвующая над злыми демонами; носилась с душами умерших
по перекресткам в сопровождении адских псов и ведьм.
Г ел и к о н — гора в Греции; в греч. миф. — обиталище Аполлона и
муз.
Г ел и о с (греч. миф.) — бог солнца.’
Гет ера — в Древней Греции незамужняя женщина, ведшая свобод­
ный образ жизни, обычно образованная и владеющая различными
видами искусств.
Г им ен, Г им еней (греч. миф.) — бог брака.
Г и м н а зи й , ги м н а зи я — общественная школа физического воспитания
в Древней Греции.
Г и н е к ей — в Древней Греции и Риме женская половина в доме.
Г о л о в о л о м — палица, каменный топор.
Г ор ё (слав.) — на небесах.
Г орлат н ая (шапка) — меховая, из горла и грудки зверя, отличаю­
щихся по цвету от остальной шкурки.
Г ость — купец.
Г р и в н а — в Новгороде крупная серебряная монета (при Ярославе
равнялась 70 г. серебра).
Г р и д н и ц а — комната для гридней (телохранителей, дружины) при
княжеском дворе в Древней Руси; вообще — приемная комната
и комната, где играли свадьбу.
Г у н я — ветхая одежда; полушубок или армяк, крытый холстом; ру­
баха.
Г у с ь — парадная запряжка лошадей (одна за другой или попарно —
одна пара за другой).
Д а г о н — в Библии
Д а ф н э (греч. миф)

верховный бог филистимлян.
— нимфа; преследуемая влюбленным в нее Апол­
лоном, обратилась с мольбой о помощи к богам и была превра­
щена ими в лавровое дерево.
Д в о р с к и е — придворные.
Д е д и н а — наследство, полученное от дедов.
Д е н н и ц а — утренняя заря.
Д е р ж а в ц ы — царствующие особы.
Д е с н а я , д есн и ц а (слав.) — правая рука; рука.
650

(римск. м иф .)— целомудренная богиня Луны, покровитель­
ница зверей, охоты.
Д и й (греч. миф.) — Зевс.
Д и о н и с (греч. м иф .)— бог виноделия, праздники в честь которого
сопровождались пирами и играми.
Д о б л и й (слав.) — доблестный, благородный, стойкий в доброде­
тели.
Д о езж а ч и й — главный псарь, на обязанности которого лежало и
обучение гончих собак.
Д о л б н я — колотушка, долото.
Д о л ь н ы й — юдольный, т. е. земной, полный горестей и страданий.
Д о н д е ж е (слав.) — пока, покуда.
Д о н еч к и — донские лошади.
Д р а х м а — денежная единица в Греции.
Д р е с в а — песок, мелкий щебень.
Д р и а д а (греч. миф.) — лесная нимфа.
Д р у и д ы — жрецы у древних кельтов.
Д ь я к — правитель канцелярии, письмоводитель.
Ц иана

Е см я

(слав.) — есть.

— уездные дворяне, жившие при царе временно, находясь на
воинской службе.
Ж о х — при игре в бабки положение кости хребетиком вверх.
Ж ильцы

За ж о р ы — ямы с подснежной водой на дороге.
З а н е — так как, потому что.
Зап яст ье — здесь: браслет или дорогая обшивка рукава.
З а с е к а — срубленные деревья с необрубленными сучьями,

которыми
загораживают дорогу; служит рубежом владений или оградой
в лесу от скота.
Заст р ех а — доска, поддерживающая снизу солому на крыше.
З в е н ь я — часть изгороди от кола до кола; или часть стены — от стол­
ба до столба.
З е л о (слав.) — очень.
З е н и ц а (слав.) — зрачок глаза; глаз.
З е р н ь — игра в кости или зерна, которые употреблялись в азартной
игре «чет-нечет».
З о б н и ц а — плетушка, лукошко для дачи лошадям овса или ячменя.
З о р я — пахучий кустарник с желтыми цветами (иначе: любисток).
И в е р н и — осколки.
И е г о в а — одно из имен бога в Библии.
И ер е и — священники.
И з г о н — набег, нападение,
И н о (слав.) — если.
И ст опель — охапка дров на одну топку.
К аж ен н и ц а — скаженница,
К а л и к а — странник.

т. е. бешеная.

651

К а л м ы ч о к — калмыцкая лошадь.
К а м е и — резное изображение на

агате или яшме; у Мея также — ка­
мелии, т. е. дорогие содержанки, продажные женщины.
К а м е л е к — камин,
К а м е н а (греч. миф.) — муза.
К а м к а — шелковая китайская ткань с разводами.
К а н а к а (греч. м иф .)— дочь бога ветров Эола; родила ребенка от
кровосмесительной связи со своим братом и покончила самоубий­
ством по приказу отца.
К а п е л л а н — католический священник при домашней церкви.
К а п и щ е — языческий храм.
К а п л у н — кастрированный петух, пускаемый на откорм.
К апт ур — капюшон, воротник с наголовником.
К а п у ц и н — католический монах нищенствующего монашеского ор­
дена.
К а р м а н ь о л к а —здесь: красная шапка, входившая в костюм яко­
бинцев, носивший в целом и по частям название «карманьола».
К асат ка — ласточка.
К а с с а в а — извлеченный из маниока (см.) крахмал, из которого де­
лают муку и хлеб (Мей спутал кассаву с каким-то ядовитым
растением).
К аст алия (греч. миф.) — нимфа, которая, спасаясь от преследований
Аполлона, превратилась в источник на горе Парнас; в перенос­
ном значении — источник вдохновения.
Кат — палач.
К а ц и к — туземное название вождей и старейшин индейских племен
в эпоху завоевания Америки.
К вирит ы — римские граждане.
К ен т авр (греч. миф.) — мифическое существо, полулошадь-получеловек.
К и в е л л а — Кибела, фригийская (Малая Азия) богиня плодородия и
возрождения природы, культ которой был распространен также
в Греции и Риме.
К и д а р (перс.) — головной убор (тюрбан).
К и к а — старинный русский женский головной убор.
К и м а д о с (греч. миф.) — одна из нереид, дочерей морского бога
Нерея.
К и м в а л — древний музыкальный инструмент в виде медных таре­
лок.
К и н а м о н — корица.
К и о т — поставец, т. е. открытый плоский шкафчик, для икон.
К и п ен ь — белая пена от кипения.
К и п р и д а (греч. миф.) — одно из имен богини любви Афродиты,
которая, по преданию, родилась из морской пены у берегов
о. Кипр.
К и с а — кошелек.
Кистень — род оружия: ядро на ремне или набалдашник на короткой
рукояти.
Кит айка — бумажная ткань.
К и ф ер е я (греч. миф.) — Кифера, одно из имен Афродиты, которая
особенно почиталась на о. Кифера.
К огорт а — строй римских легионеров.
652

К ой ж д (слав.) — каждый.
К о л ет — короткий мундир в кирасирских полках.
К ом п ан ей ц ы — наемное гетманское войско.
К онст абль — канонир.
К он ц ы — части города; Псков делился на 6 концов.
К о р о н а д а — венец, венок.
К осящ ат ое — окно с косяками, в отличие от волокового,

косяков не
имеющего.
К от урны — у древнегреческих и древнеримских актеров сандалии на
очень высокой подошве, увеличивающей рост.
К ош н и ц а — корзина.
К р а с е н — красив.
К р а с о у л я — стопа, большая кружка.
К рат еры — чаши.
К р и в о й стол — овальный, круглый, изогнутый.
К р и н (слав.) — лилия.
К р и ч а н е — загонщики.
Кроаты — в Тридцатилетнюю войну лёгкие (пешие и конные) венгер­
ские войска.
К р о м еш н и к — опричник; буквально: обитатель ада.
К р о н (греч. миф.) — древнейший из богов, отец Зевса, Геры, Де­
метры и др.; первоначально — бог земледелия, потом, по созву­
чию имен, стал отождествляться с богом времени (Хроносом).
К р уж а л о — кабак.
К ум а н и к а — лесная ягода.
К уп ел ь н ы й крест — крест, надеваемый младенцу при крещении.
К у п н о (слав.) — вместе.
Л а д з а р о н и — итальянский бедняк, нищий.
Л а й д а к — шатун, гуляка, плут.
Л епот а — красота.
Л ест виц ы (слав.) — лестницы.
Л ет оросль — годовая прибыль роста деревьев,

растений; растения од­
ного лета, новая зелень.
Лет ник — старинная женская верхняя одежда с длинными широкими
рукавами.
Л и в а н — смола ливанского кедра.
Лит ия — богослужение, совершаемое вне храма или в притворе его;
краткая молитва об «упокоении душ усопших».
Л и э й (греч. м иф .)— одно из имен Диониса; буквально: распускаю­
щий, освобождающий.
Л ож н и ц а — спальня.
Л о м б е р — карточная игра.
Лыт ки — ноги или голени, икры.
— растение тропических стран, богатое крахмалом; также
зерна переработанного крахмала этого растения, употребляе­
мые в пищу.
М а р е в о — мираж.
М аркитантка — торговка, сопровождающая армию в походе.
М а х а н и н а — конина.

М аниок

653

(греч. м иф .)— дочь колхидского царя, волшебница; помогла
греческому герою Язону завладеть золотым руном и бежала
с ним в Коринф. Когда. Язон задумал бросить ее и жениться на
коринфской царевне, страшно отомстила, послав новобрачной
волшебную одежду, сжегшую ту заживо, и убив своих детей
от Язона.
М е л ь н е к к е р ц — богемское вино.
М е л ь п о м ен а (греч. миф.) — муза трагедии.
М е н а д ы (греч. миф.) — вакханки, неистовые спутницы Диониса —
Вакха.
М е с си я — божественный посланец, Спаситель.
М и н д и ец — уроженец г. Минда на побережье Эгейского моря.
М и р р о — благовонная смола.
Митра — архиерейская или архимандритская шапка при полном
облачении.
М о р д а ш к и — особая порода похожих на бульдога охотничьих со­
бак.
М ск и — мулы.

М едея

— пополам.
— здесь: назорей; так назывались в древности у евреев люди,
посвятившие себя богу; они давали обет не стричь волос, не
пить вина, избегать всякого осквернения.
Н а и п а ч е (слав.) — более всего, особенно.
Н а л о й — покатый столик для икон или священных книг.
Намет — шатер.
Н а р д — индийское пахучее растение.
Н а р ц и с с (греч. м иф .)— прекрасный юноша, влюбившийся в свое
отражение в воде и превращенный богами в цветок.
Н а со ч и (слав.) — наговорил, наклеветал.
Н а я д а (греч. миф.) — речная или морская нимфа.
Н ерея
(греч. миф.) — одна из нереид, дочерей морского бога
Нерея.
Huoicé (слав.) — даже не, отнюдь не.
Н и ч к а — положение кости при игре в бабки на правом боку.
Н о з е (сл ав .)— ноги.
Н ы р к и — птицы из семейства уток.
Н а полы
Н а за р ей

О б а ч е (слав.) — но, однако, напротив того.
О б е л ь н о е — повинность в Древней Руси.
О бопричнит ь — взять в опричники.
О в а м о (слав.) — туда, там.
О в и и , о в ы (слав.) — иные.
О в о г д а (слав.) — иногда, по временам.
О д а л ы к и — одалиски, наложницы в гареме.
Окат — округлость.
О к е а н (греч. миф.) — прародитель богов, река,

окружающая Землю,
куда спускались светила.
О к л а д — металлическое покрытие на иконах.
О ко л ь н и ч и й — сан приближенного к царю по службе лица (второй
сверху по чину).
О к у п — выкуп, контрибуция.
654

О л ет р и д а —

в Греции так называли флейтисток, непременных участ­
ниц праздников, забавлявших гостей во время пиршеств.
Он — церковно-славянское название буквы «о».
О п аш ен ь — старинная летняя верхняя одежда: широкий долгополый
кафтан с короткими широкими рукавами.
О п и д а (греч. миф.) — одна из нереид, дочерей морского бога Нерея.
О п р а вщ и к — представитель от городского конца на вече.
О причь (сл ав.)— кроме.
Орать (слав.) — пахать.
О ры (греч. миф.) — богини, ведавшие сменой времен года, порядком
в природе.
Остерия — трактир, кабачок.
Остров — небольшой отдельный лес.
Ост роги — шпоры.
Отлика — отличие.
Отмётник — изменник.
Отроча (слав.) — дитя, отрок.
О х а б ен ь — старинная верхняя зимняя одежда с четырехугольным
откидным воротником и прорехами под рукавами.
О ш ую (слав.) — слева.
П а н и к а д и л о — люстра
П аразит — услужник,

в церкви.
прихлебатель и шут, непременный гость за
столом во время празднеств у богатых римлян.
П а р а к л и с и а р х — пономарь, т. е. церковный служитель, на обязанно­
сти которого лежало зажигать свечи и звонить в колокола.
П а р д у с — барс.
П а р к и (греч. миф.) — богини судьбы, старухи, прявшие нить челове­
ческой жизни и обрезавшие ее.
Пататы — сладкий картофель, растущий в южных странах.
П ект ида — древний музыкальный инструмент вроде лютни.
П ен и — жалобы.
П е п л у м — длинная верхняя одежда без рукавов в Древней Греции,
одевавшаяся поверх туники.
П еревет — измена, тайные переговоры.
П ер и м е д а — имя колдуньи, встречающееся в элегиях Проперция;
предполагают, что Перимеда и «златокудрая Агамеда», упоми­
наемая Гомером, которая знала все волшебные зелья, порождае­
мые землей, — одна и та же мифическая колдунья.
П е р у н — молния.
П и гм а л и о н (греч. миф.)— скульптор, создавший прекрасную статую
Галатеи и влюбившийся в нее.
Пиит — поэт.
П и щ а л ь — орудие или ружье (ручная пищаль).
П л о ш к а — блюдце или плоская чашка, залитая салом или маслом,
с фитилем.
П о п ош ли н е — по старине, по стародавнему обычаю.
П о б е д н а я — бедная, горемычная, горькая.
П о б у д к а — инстинкт.
П о в о й н и к — старинный головной убор замужних женщин: повязка
или платок, обвитый поверх волосника, т. е. шапочки, надевае­
мой прямо на волосы.

655

Л о в о р у з а — обвязка, петля для прикрепления чего-либо к руке.
П огост — кладбище.
П одд а т н и — приданные лица, помощники.
П о д н и з ь — жемчужная или бисерная сетка, бахромка на старинном

женском головном уборе.
П о д о р е ш н и к — гриб.
П о д ъ е з д — дань, пошлина.
П о д ь я ч и й — приказный служитель, писец в суде.
П о езж а н и н — свадебный гость, участник свадебного поезда.
П о з о р и щ е — зрелище, сцена.
П о к о й — церковно-славянское название буквы «п».
Л о л а в о ч н и к и — ковры, покрывающие скамьи.
П олтрета — вероятно: полтретья, т. е. два с половиной, но

может
быть и полтрети, т. е. одна шестая.
П о н е в а — домотканая шерстяная юбка.
П орт ик — крытая галерея с колоннадой.
П о р у б — погреб, яма, темница.
П о р ф и р о н о сн ы й — царского рода.
П о с а д — в старину торгово-промышленная часть города вне город­
ской стены; пригород, предместье.
П о с а д н и к — старшина города, выборный воевода; после присоеди­
нения Новгорода и Пскова к московскому государству назна­
чался Москвой; степенный посадник — правящий в настоящее
время.
П о с о ш н а я (рать) — набранная из расчета с одной сохи.
П ост авец — шкафчик, посудный шкаф.
Потентат — владетельное лицо, вельможа, коронованная особа.
П от еры — кубки для питья.
П р а в е ж — взыскание денег (долга, штрафа) битьем, наказание не­
состоятельных должников батогами или Кнутом.
П р а щ у р н ы й — принадлежащий предкам.
Л р е д с е н и е — первые, наружные сени церкви.
П р и а п (греч. миф.) — бог полей, садов и сладострастия, чувственных
наслаждений.
П р и к а з н ы е — служащие приказа, писцы.
П ричет (причт) — все духовенство какой-либо церкви; в переносном
значении — вся группа соучастников.
П ром ет ей (греч. миф.) — титан, похитивший огонь с неба и отдавший
его людям.
П ропят ь — пронзить.
П р о ф о с — военный полицейский служитель, полковой палач.
Л р о ш л е ц — проходимец.
П салт ы рь — древний струнный музыкальный инструмент.
П уст ы ни — монастыри.
П ят ина — пятая часть чего-либо. Древняя новгородская земля дели­
лась на пять частей (пятин).

Р а в в у н и (евр.) — учитель.
Р а д е л е ц — заступник.
Р а з в а л ь н а я — большая.
656

Р а м е н а (слав.) — плечи.
Регент — здесь: начальник хора певчих, капельмейстер.
Рейт ар — наемный солдат-кавалерист.
Р еш и (слав ) — сказали, ответили.
Ритин — сосуд в виде рога животного или его головы,

первоначально
имевший культовое назначение.
Р о б р о н — женское платье XVIII века с широкой юбкой.
Р о зм ы с л — военный инженер.
Р о сп а ш ен ь — халат.
Р у н о — овечья шерсть.
Р у с н а к и (русины) — в эпоху австро-венгерской монархии официаль­
ное название украинцев Галиции, Прикарпатья и Украины.
Р ы н д а — телохранитель, оруженосец.
—- чехол на лук; иногда весь «прибор»: лук с налучником и
колчан со стрелами.
С а в а о ф — одно из имен бога в Библии.
С а л ь са п а р ел ь — сарсапарель,
вечнозеленая кустарниковая лиана,
встречается в тропических лесах Центральной Америки.
Сатир
(греч. м иф .)— козлоногое
существо, спутник Диониса
(Вакха).
Сатрап — здесь: наместник, правитель области.
С в а л и л и ся — соединились вместе две стаи гончих собак (охотн.
термин).
С ел ен а (греч. миф.) — богиня Луны, влюбленная в юношу Эндимио­
на, погруженного богами в вечный сон.
С ем о (слав.) — сюда.
Сест ерций — древнеримская мелкая монета.
Сингклит — собрание старейшин; здесь: высшего духовенства.
С и н о ди к и — поминальные списки, памятные книжки, куда вписывали
имена умерших для поминовения на литургиях и панихидах.
С и ц евы е (слав.) — таковые.
С к л а д е н ь — складная икона, закрывающийся образок.
С кри ж аль — доска, плита с какими-либо письменами; в переносном
значении — хранилище идей, заветов.
С к у ф е й к а — тюбетейка, круглая низкая шапочка.
С м и р н а — ароматическая смола.
С о стем — с сотней.
С ок о л ь н и ч и й — боярин, ведавший царской соколиной охотой.
Сорокат ы й (медведь)— сороковой, по народным повериям роковой
для охотника.
С п о л ы н ья — северное сияние.
Срет ош а (слав.) — встретил.
Ст авка — шатер.
Ст епенной — см. посадник.
Стогны (слав.) — площади.
Ст ольный — столичный, верховный.
Стопа — большой стакан с раструбом.
Ст уд — стыд.
С у л и ц а — род копья или рогатины.
С ы й (слав.) — сущий.
С аадак

657

Т а л и я (греч. миф.) —
Т а р о — тропическое

муза комедии.
растение, клубни

которого употребляются
в пищу.
Т а р о к — карточная игра.
Татие, тать — воры, вор.
Тафта — тонкая глянцевитая шелковая ткань.
Т а ф ь я — шапочка у духовных лиц, род скуфьи (см.)
Т е д е с к а (итал.) — германка, немка.
Т езей (греч. м и ф .)— герой, убивший с помощью Ариадны (см) чу­
довищ е— Минотавра, обитавшего в лабиринте на о. Крит.
Тенета — сети.
Т ер л и к — род длинного кафтана с перехватом и короткими рука­
вами.
Т ер м ы — римские бани.
Т е р ц е р о л и — карманные пистолеты.
Т и м п ан — древний музыкальный ударный инструмент.
Т о га — верхнее одеяние римлян: кусок материи, свободно драпиро­
вавшийся поверх туники.
Т ок м а ч и — колотушки, долбни.
Т он я — одна закидка, один улов невода.
Т р е б а — богослужебный обряд, совершаемый по просьбе верующих.
Т р еб н и к — книга, по которой отправляются требы (см.)
Т р и к л и н и у м — в Древнем Риме столовая, пиршественный зал
Т ун и к а — у древних греков и римлян рубаха с короткими рукавами,
надеваемая под верхнюю одежду.
Т ы ся ц к и й — в Древнем Новгороде и Пскове начальник внутренней
охраны города.
Т ьм а тем — бесчисленное множество.
У б о (слав.) — итак, следовательно, ибо, потому что.
У б р у с — плат, фата.
У в я с л о — головная повязка.
У зо р о ч ь е — дорогие разукрашенные вещи, главным

образом ткани,
но также чеканное золото, серебро, ювелирные изделия.
У л у с — становище кочевников.
У н ос — место пристяжных лошадей при запряжке тройкой.
У р за м ец к о е — от «мурзамецкое», т. е. восточное, татарское.
У р я д — порядок, строй.

— красное вино из Фалерна (область в Италии), про­
славленное римскими поэтами.
Ф ер я зь — длинная мужская одежда с рукавами, но без воротника и
перехвата.
Фет ида (греч. миф.) — нереида, старшая дочь морского бога Нерея.
Ф л о р а (римск. миф.) — богиня цветов и юности.
Ф ло р и н — флорентийская золотая монета XIII века, название которой
получило распространение в Европе.
Ф орт уна (греч. миф.) — богиня счастья, удачи, счастливого случая.
Ф о р ум — главная площадь в Древнем Риме, на которой в эпоху рес­
публики происходили народные собрания.
Ф ряж ское — французское.
Ф алернское

658

Х аракт ерн ик — колдун; здесь: старый казак-запорожец.
Хориты (греч. м иф .)— три богини, спутницы Афродиты,

олицетво­
ряющие юную прелесть, веселье, радости жизни.
Х а р о н о в с к а я л о д к а (греч. миф.) — лодка Харона, перевозчика в цар­
стве мертвых, который перевозил души умерших через реки
подземного царства
Х в а л ы н с к а я (лебедь)— т. е. с Хвалынского (Каспийского) моря.
Х и р а г р а — подагра.
Хитон — в Древней Греции длинная одежда в виде рубахи.
Х о р у г в и — значки, знамена; часть войска, при которой состоит хо­
ругвь.
Х рущ ат ая — хрустящая, шелестящая.
(римск. м иф .)— богиня полей, земледелия, хлебных злаков
и плодородия.
Цитра — струнный музыкальный инструмент.

Ц ерера

Ч ап рак — чепрак.
Ч е р в л е н ы е — багряные, красные.
Четверик — единица меры хлеба,

Vs четверти (4 четверти составляли
кадь, или бочку).
Ч и н гали щ е — большой нож, кинжал.
Ч ресла (слав.)— бедра.
Ч у гу н к а — железная дорога.
Ч уд ь — в русских летописях название эстонских племен и занимаемой
ими территории.
Ч уйки — длинные суконные кафтаны, армяки, в середине XIX в.
одежда купцов и крестьян.
Ч у м б у р — повод уздечки.

Ш елом ы (слав.)— шлемы.
Ш ест опер — жезл с шестью

перьями, символ власти; позднее ору­
жие, палица с шестью металлическими пластинами.
Ш и ри н ка — полотенце.
Ш иш ак — старинный шлем с острием, заканчивающимся шишкой.
Ш неки — парусно-гребные суда, род карбаса.
Ш уй ц а (слав.) — левая рука.

Э д е м — земной рай.
Э л и зи й (греч. м иф .)— поля

блаженных (для праведников и героев)
в загробном мире.
Э п а н еч к а (епанча) — старинный плащ широкого покроя.
Э р е б (греч. м иф .)— наиболее мрачная часть подземного царства
мертвых.
Э с а у л (есаул) — в старину помощник кошевого атамана у каза­
ков.
Ю доль

— земная жизнь с ее заботами и печалями.

659

Я в о р — белый клеи.
Я м ь — финское племя.
Я н у с (римск. миф.) —

бог начала и конца, входов и выходов, покро­
витель дорог и путешественников; считался также богом вре­
мени, ему посвящались первый месяц года январь и календы
(первые числа месяца).
Я р ы й (воск) — белый, чистый.
Я ш а (слав.) — взяли.

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
Александр Невский («Сгинь ты, туча-невзгодье ненастное! ..») 221
«Аль была уж божья воля...» (Платок) Т. Ш евч ен ко 283
Амимона («Привет тебе, привет, певучая волна! ..») А . Ш ен ье
316
Аполлон («Над самым обрывом обитель стоит...») Г. Г ей н е 307
Арашка («Дворовые зовут его А р а ш к о й . ..») 86
Ау-ау! («Ау-ау! Ты, молодость моя!..») 105
Барашки («По Неве встают бараш ки...») 106
Баркарола («Стихнул говор карнавала...») 63
Беги ее («Беги е е ... Чего ты ждешь от ней? ..») 54
«Белою глыбою мрамора, высей прибрежных отброском...» (Галатея) 140
«Боже мой, боже! Ответствуй зачем...» (Молитва) 114
В альбом («Желаю вам резвой виллисой...») 66
В альбом («Я видел мельком вас, но мимолетной встречей...») 66
В альбом (