Эта милая Людмила [Лев Иванович Давыдычев] (pdf) читать онлайн

Роман для детей
и некоторых родителей

ПЕРМСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
1982

Р2
Д13

Рецензент А. Крашенинников

л 70803—26
36—82
А M l52(03)—82

© Пермское книжное
издательство, 1982.

Внучке Оленьке
Постарайся вырасти умной , доброй и веселой .
Дедуш ка Л ев

Первая глава

КАНДИДАТ В ЭКСПОНАТЫ
Больше всего на свете Герка Архипов любил ничего не
делать. А что же тогда делать, если ничего не делать?
О, тут специальный талант требуется, очень особые спо­
собности нужны! Организм такой надо иметь, чтобы он мог
машинально, без всяких усилий и без всяких последствий,
целыми днями ничегошеньки не делать.
У Герки это хорошо получалось, и он получал от этого
большие удовольствия.
Дед его Игнатий Савельевич частенько говаривал на­
смешливо и в то же время задумчиво, да еще и почти
горько:
— В музей бы тебя, дорогой внучек, областной краевед­
ческий отдать, но ведь не возьмут, чего доброго.
— А чего мне там делать-то, в музее-то областном
краеведческом? — каждый раз, не скрывая радости, удив­
лялся Герка.
— Ничего особенного, — каждый раз вроде бы охотно,
однако с заметной грустью объяснял дед Игнатий Савель­
евич.— Как ты тут ничегошеньки не делаешь, так и там
тем же самым заниматься будешь. Посадят тебя в клетку
какую-нибудь научную или загородку специальную зака­
жут. Табличку повесят, а на ней напишут, к примеру, чтонибудь такое: находится, мол, здесь, может быть, самый
ленивый и самый избалованный внук на всем нашем зем­
ном шаре.
5

— А далыпе-то, дальше что? — с очень большим инте­
ресом и с не меньшей опаской допытывался внук.
— Да сидел бы там или лежал, вот и вся недолга. Есть
и пить приносили бы тебе регулярно. А ты себе сиди или
лежи на здоровье.
— Больше ничего?!
— Ну вот, чтоб здоровье твое не подорвалось, гулять
бы тебя на свежий воздух выпускали. Ненадолго, конечное
дело, а то устанешь, потеряешь музейный вид.
— Нарочно, дед, ты меня дразнишь,— поразмыслив,
Герка с довольно сильным сожалением вздыхал. — Приду­
мываешь ты все.
— Ничего я не придумываю. Нет у меня такой при­
вычки.— Дед Игнатий Савельевич хитровато щурился,
притворялся, что обижен недоверием внука. — Съезжу вот
в город, все там доподлинно и разузнаю. Зайду, конечное
дело, в областной краеведческий музей и — прямым ходом
к директору. Так, мол, и так, не желаете ли иметь новый
экспонат — может быть, самого ленивого и к тому же са­
мого избалованного внука на всем нашем земном шаре?
Директор, я полагаю, само собой, обрадуется: мы, мол,
давным-давно такого разыскивали. Во многие города, по­
селки и села запросы делали — никакого положительного
результата! А у нас, мол, и клетка научная или загородка
специальная уже изготовлена для столь ценного экспо­
ната.
Дед Игнатий Савельевич говорил до того серьезно, что
не поверить ему было бы вроде невозможно, и Герка не
знал, чего и делать: радоваться или огорчаться. Конечно,
эх, как интересно и в музей попасть вместо школы, но ведь
не самый же ленивый и не самый же избалованный он внук
на всем нашем земном шаре? Конечно нет! И тут Герку
охватывало другое сомнение: не поверишь деду — он оби­
дится, и не видать тебе музея, вернее, никто тебя в музее
не увидит. Или — еще хуже: поверишь деду, а он расхохо­
чется.
А тот продолжал еще более серьезным, даже важным
и с оттенком торжественности тоном:
— Как только ты в научной клетке или специальной
загородке окажешься, так тебя сразу и по телевизору по­
кажут. Да еще, может быть, по цветному! Представляешь
картину?
— Ты уверен, что и по цветному могут? — От востор­
га голос у Герки понижался до хриплого шепота. — Уверен?
6

— Конечное дело. Знаешь, сколько комментаторов раз­
ных соберется, корреспондентов да дикторов всяких?! По­
том тебя обязательно для газет сфотографируют, а то и для
обложки журнала «Огонек»! Тогда тоже разноцветным
получишься.
— Ой, дед, дед! — радостно и почти неуверенно вскри­
кивал Герка. — Откуда ты все это взял?
— Потом про тебя по радио передавать будут. Там,
значит, все с музыкой пойдет.
Тут Герка совсем уже не выдерживал и со слезами в
голосе спрашивал:
— А ты не врешь? Не сочиняешь? Не выдумываешь?
— Не вру, не сочиняю и не выдумываю, — с достоинст­
вом, но устало отвечал дед Игнатий Савельевич. — Потом
тебя еще кино снимать приедет.
— Ну... — Обессиленный волнением, Герка терял дар
речи.— Ну... — И лишь через некоторое время, собрав си­
лы, он умолял: — Дальше рассказывай, дальше!
Тогда дед Игнатий Савельевич медленно доставал ки­
сет, еще медленнее и очень долго искал по всем карманам
аккуратно сложенную квадратиками бумагу, неторопливо
отрывал листочек, старательно сгибал его, осторожно раз­
вязывал кисет, насыпал в бумажку табак, свертывал ци­
гарку, завязывал кисет, по всем карманам медленно и дол­
го искал спички, закуривал и лишь тогда отвечал измучен­
ному ожиданием внуку:
— Ты, главное, ни о чем не беспокойся. Будущее твое
прекрасно. — К удивлению Герки, он горестно вздыхал и
продолжал почти угрожающим тоном: — Быть тебе, доро­
гой внучек, в областном краеведческом музее живым экс­
понатом.
— Когда, когда, дед?
— В свое время. Не торопись и меня не торопи. Считай,
что ты уже кандидат в экспонаты.
Пожалуй, настало время сообщить вам, уважаемые чи­
татели, следующее. Вот если смотреть на деда и внука из­
дали, то сначала вполне можно принять внука за деда,
а деда за внука, если только не обращать внимания на де­
довы бороду и усы. Дед Игнатий Савельевич, скажу
прямо, роста был маленького и всю жизнь из-за этого
страшно переживал, особенно в молодости. Зато Герка вы­
тянулся головы на полторы длиннее деда. Недаром тот лю­
бил повторять, что на таком богатыре, вроде его единст­
венного внука, можно воду в двух бочках на одной телеге
7

возить, а ему, деду, сидеть на передке и покрикивать: «Но,
но, родимый! Но, но, единственный!»
К сожалению, на Герке не то что воду в двух бочках
на одной телеге возить нельзя было, он из колодца-то все­
го шесть или семь раз за всю свою жизнь по полведра
принес!
И дело тут было не только во внуковой редкой лени,
а в его наиредчайшей избалованности, о причинах кото­
рой я сообщу позднее. При своем довольно немалом росте
Герка был х р у п о к , нежен и тонок, стыдно сказать, как
девочка после длительной болезни. И таким он стал именно
из-за того, что больше всего на свете любил ничего не де­
лать. И богатырем он казался лишь деду, а в поселке
Герку дразнили Девчонкой без бантиков.
Давайте вернемся, уважаемые читатели, к разговору
деда с внуком, разговору, какие происходили не раз и не
два, но всегда ничем определенным не заканчивались. На
сей же раз Герка явственно чувствовал, что дед от слов
намерен перейти к делу.
Но тот пока будто и забыл обо всем, покуривал себе
в удовольствие, покрякивал, покряхтывал да покашливал,
покручивал свои длинные усы да гладил широкую, почти
до пояса бороду. Герка уже очень страдал, изнывая от не­
терпения, просто не представляя, как продолжить разго­
вор. И вдруг дед Игнатий Савельевич решительно про­
изнес:
— В баньке бы мне сегодня попариться. Веничек у ме­
ня припасен. Дровишки заготовлены. Осталось вот только
водички наносить.
— Издеваешься ты надо мной! — в сердцах вырвалось
у Горки. — То музей, то телевизор цветной, то радио, то
кино, и вот на тебе — банька ему понадобилась! Ты ска­
жи: будет мне музей или тебе банька будет? Разыгрыва­
ешь ты меня, что ли? Вреднющий ты, дед, все-таки!
— Ничего я тебя не разыгрываю, — строго, даже суро­
во отозвался дед Игнатий Савельевич и с достоинством
продолжал: — Не вреднющий я нисколечко, а заботливый.
И не волнуйся, тебе говорят. Будущее твое... — Он покрях­
тел, покрякал, покашлял. — Будущее твое прекрасно.
Я лично все организую. А теперь слушай внимательно.
Каждое мое слово старайся уразуметь. В город я собира­
юсь. Понятно? В областной центр. Ясно? А там надо вид
иметь. Соображаешь? Костюм я свой парадный надену
с медалями. Раз. Шляпу. Два. Галстук полосатый. Три.
8

И штиблеты новые со скрипом. Четыре. С таким моим ви­
дом место тебе в музее, конечное дело, обеспечено.
— Ну, а в школу-то меня заставят ходить или нет?
— Экс-по-на-та? В школу? — возмутился дед Игнатий
Савельевич. — Да ты что?! Там к тебе ни одного учителя
или учительницы и близко не подпустят! То есть смотретьто им на тебя разрешат. Глядите, мол, изучайте, но боль­
ше ни-ни-ни! Не ваш он теперь! Музейный он теперь!
Экс-по-нат! Что-то вроде скелета мамонта! Вот!
От неожиданности, восторга и все-таки некоторого
острого недоверия Герка с большущим трудом выговорил:
— Какого еще скелета мамонта? При чем тут мамонт?
При чем тут скелет?
— Да в каждом музее, дорогой внучек, скелет мамон­
та имеется. И ты — экс-по-нат, и скелет — экс-по-нат.
Только скелетов-то мамонтовских много, а ты — один!
— Стой, дед, стой! — попросил Герка. — Ну, сижу я
там или лежу... А далыне-то, дальше что?
— В том-то и дело, что ни-че-го-шеньки! Там у тебя,
дорогой внучек, никаких забот, будто у скелета мамонта.
Ты же экс-по-нат, а экс-по-на-там беспокоиться не о чем.
Дирекция о них беспокоиться обязана. К тому же... — Дед
Игнатий Савельевич выдерживал длиннющую торжест­
веннейшую паузу. — К тому же в музее работают ученые
люди под названием э к с к у р с о в о д ы . Все они очень
умные и почти все поголовно в очках. Они про тебя посети­
телям лекции будут читать! Какой ты есть редкий и цен­
ный экс-по-нат!
Герка от такой замечательной, непостижимой перспек­
тивы сделал три глубочайших вдоха-выдоха и лишь после
этого спросил:
— А чего про меня посетителям-то читать?
— Ну... — Дед Игнатий Савельевич недоуменно раз­
вел руками и с уважением ответил: — Это уж чего их уче­
ные головы придумают. Они и про мамонтов все знают, и
тебя всего изучат.
— Так действуй, дед, действуй!— уже в высшей степе­
ни нетерпеливо, уже и не попросил, а прямо-таки прика­
зал Герка. — Баньку топи! В город собирайся!
— Ишь какой шустрый, — озабоченно проговорил дед
Игнатий Савельевич. — Банька банькой, а мне еще коечто обмозговать требуется. Можно сказать, каждый пу­
стяковый пустяк обдумать надо. Тебя ведь ученые изу­
чать будут.
9

Опять не знал Герка, растерянный и смущенный не­
ожиданным, невероятным счастьем, радоваться ему изо
всех сил или махнуть рукой на дедовы разговоры. У вну­
ка в горле от обиды сухой комок образовался, ни одного
слова не скажешь — хоть плачь.
А дед Игнатий Савельевич с невозмутимым видом
объяснил:
— Не выбрал я, понимаешь ли, в какой музей тебя
предложить.
— Да хоть в какой! — вырвалось у Герки с отчаяни­
ем.— Мне бы только экспонатом стать! Чтоб меня по
телевизору показывали! Чтоб кино про меня...
— Нет, нет, нет и нет! — Дед Игнатий Савельевич с
большим сомнением покачал головой, принялся задумчи­
во покряхтывать, покрякивать, покашливать, крутил свои
длинные усы, теребил широкую, почти до пояса бороду.—
Я за тебя перед наукой несу огромную ответственность.
А мне грозит одна ошибка... Вот, предположим, сдам я
тебя в областной краеведческий музей...
— Сдавай, дед, сдавай! Я согласен!
— А вдруг мне письмо или даже телеграмма «молния»
придет знаешь откуда? Из Москвы! Как, мол, это так,
уважаемый Игнатий Савельевич, получилось? Как, мол,
вы своего единственного внука — может быть, самого ле­
нивого, самого избалованного на всем нашем земном ша­
ре, понимаете ли, такой наиценнейший экс-по-нат посмели
отдать в областной музей?! Ведь ему место в Москве! Его
должна вся страна видеть!
— Ну и вези меня сразу в Москву.
— Сразу... в Москву... вези... А там академиков знаешь
сколько? Может, не меньше, чем милиционеров. А мили­
ционеры там на каждом шагу.
— Да при чем здесь какие-то академики?! — Герка
даже и не знал, растерялся ли он до последней степени,
возмутился ли в самой высшей степени или просто совсем
запутался без надежды выпутаться. — Ну при чем здесь
академики?!?!
Честно говоря, уважаемые читатели, дед Игнатий Са­
вельевич и сам не мог пока сообразить, не придумал еще,
при чем здесь академики, а поэтому долго молчал и отве­
тил таинственным голосом:
— Они, академики-то, при всем. И в музейных делах
тоже побольше всех разбираются. Но, предположим, до­
ставляю я тебя в Москву. Так, мол, и так, принимайте
ю

наиценнейший экс-по-нат. И вызовут тут меня академики.
И зададут они мне один вопрос. Какое, дескать, вы имели
право беспокоить нас, академиков, отрывать нас от нашей
академической деятельности? А?
— Так ты им все и объясни! — размахивая руками,
чуть ли не крикнул Герка. — Растолкуй им, кто я такой!
Дед Игнатий Савельевич принялся сначала тихонечко
хихикать, а затем все громче и громче хохотать и хохотал
до тех пор, пока не закашлялся. Прокашлявшись, он важ­
но ответствовал:
— Это мы в нашем поселке знаем, какой ты есть.
А в Москве еще доказать надо, что ты — наиценнейший
экс-по-нат... Главная беда, дорогой внучек, в том, что ты
никуда, кроме музея, не годишься. Ты у нас именно вроде
скелета мамонта. Тот ведь тоже, кроме музея, никуда не
годится. Вот я и должен принять безошибочное реше­
ние — в какой музей тебя определить.
— Пока ты определяешь... пока ты тут кашляешь...—
Герка от возмущения и обиды сам закашлялся. — Я из-за
тебя и соображать-то совсем разучился! Экспонат я или
не экспонат?
— Еще только кандидат в экс-по-на-ты, — строго по­
правил дед Игнатий Савельевич. — И не торопи меня.
Я уже ПРИНИМАЮ решение.
— Пусть я пока еще только кандидат в экспонаты,—
чуть ли не сквозь слезы выговорил Герка, — но сколько
надо мной издеваться можно? То музей, то банька, то
академики... а на самом деле... У меня все в голове пере­
путалось... Обманываешь ты меня, дед! Нарочно ты все
придумываешь! Издеваешься ты надо мной, насмеха­
ешься!
— Издеваться или там насмехаться над единственным
внуком мне ни разика и в голову не приходило, — глухо
ответил дед Игнатий Савельевич. — Душа у меня из-за
тебя изболелась, тунеядец ты ленивый! Избаловал я тебя
так, что и впрямь одно осталось — в музей тебя сдать! —
Но он тут же пожалел внука, постыдился за свои резкие,
хотя и справедливые слова и, переходя на миролюбивый,
даже виноватый тон, продолжал: — Ты, в общем и целом,
не беспокойся, не волнуйся и все такое прочее. Помни, что
я о твоей судьбе дни и ночи думаю. И не допущу я такого
безобразия, чтобы ты у меня, мой единственный внук,
вместе со скелетом мамонта экс-по-на-том был!
— А я в музей хочу! В музей я хочу! Хочу я в му11

зей! — сверх всякой меры горячился Герка. — Ты обещал,
ты и сделаешь!
С болью в сердце поняв, что единственный внук принял
шутку всерьез, дед Игнатий Савельевич горестно сказал:
— Насмешишь ты меня до того, что в боку у меня за­
колет. Или дышать плохо буду. Или сердце задергается.
Он и впрямь начал громко и трудно дышать, еле-еле
успокоился, но долго еще растирал левый бок рукой.
Тогда уже Герка немного пожалел деда и предложил:
— Думай себе обо мне на здоровье, сколько только
хочешь. Но хорошо бы, если б ты все до первого сентября
устроил. Чтоб мне точно знать: музей или школа?
И в ответ раздалось:
— Сегодня мною будет принято окончательное реше­
ние.
— Ох, давно бы так!— радостно воскликнул Герка.—
Давай-ка разогрей чайку, дед, да колбасы с хлебом на­
режь! Я из-за твоих разговоров есть захотел прямо как
мамонт!
«Мамонты-то колбасы не ели, — грустно подумал дед
Игнатий Савельевич. — А тебя вполне можно музею пред­
ложить. Мечтал я из тебя рабочего человека вырастить,
но как из тебя рабочий человек получится, если дед у те­
бя в няньках, а ты ни разика в жизни бутерброда себе
сделать не попытался?»
Странно и утверждать, уважаемые читатели, такое, что
беспредельная любовь деда к внуку превратилась в самую
настоящую беду, и выяснился этот прискорбный факт не
столь уж давно. До самого последнего времени дед Игна­
тий Савельевич не видел особой опасности в отношении
внука к жизни и учебе. Ну, валялся он в постели сколько
угодно, практически до того, пока все бока не отлежит,
пока они, бока-то, не заболят... Ну, есть попросит, дед
приготовит, подаст... Ну, ничем по дому не помогает, дед
и сам все с удовольствием сделает...
А в школе... Это вы, уважаемые читатели, и без меня
представляете. Вот учится человек хорошо, можно даже
сказать, сверхотлично учится, и вдруг совершенно случай­
но поймает троечку. Тут все его в один голос и стыдят во
весь голос: «Как не стыдно?! Не стыдно как?!»
Но если наш Герочка тоже совершенно случайно вмес­
то довольно привычной двоечки ту же троечку схватит,
то от радости и гордости чуть ли не весь класс в один го­
лос хвалит его, да так хвалит, будто он знаменитый хок12

цеист, который забросил канадцам решающую шайбу:
«MQ-ло-дец! Мо-ло-дец! Мо-ло-дец!»
За плохую учебу и откровенно наплевательское отно­
шение к ней его несколько раз поругают, потом два или
три раза пожалеют, четыре раза простят, все время ему
помогают... Затем все начинается снова: несколько раз
его поругают и т. д. и т. д. Когда же ругать, жалеть, про­
щать, помогать всем надоест, Герку крепко пристыдят,
потом опять поругают, опять пожалеют — и так без конца.
Вот и тянулся он подобным нехитрым, но и нечестным об­
разом из четверти в четверть, из класса в класс.
Привык!
Все привыкли.
Первым решил отвыкнуть от вреднейшей привычки по­
такать избалованному лодырю дед Игнатий Савельевич.
Он не давал внуку покоя, напоминая ему о тунеядничестве, но и к этому внук быстренько привык.
Тогда и была придумана затея с кандидатом в экспо­
наты. Сначала эти разговоры Герка воспринимал доволь­
но равнодушно, но с каждым последующим разговором
возможность стать музейным экспонатом нравилась внуку
все больше и больше и постепенно превратилась чуть ли
не в заветную мечту.
Другие вот космонавтами мечтают быть, геологами,
или хоккеистами, или хотя бы марки собирают, книгу за
книгой прочитывают, на лыжах бегают, на коньках ката­
ются, а этот, видите ли, возмечтал, чтобы на него в му­
зее, как на скелет мамонта, глазели!
4
Только бы ничего путного не делать, никому не под­
чиняться, никого не слушаться!
Вы, конечно, спросите, уважаемые читатели, а отку­
да же он такой взялся, как он дошел до жизни такой и
почему не мог понять, что считаться самым избалованным
внуком не только на всем нашем земном шаре, но даже
и в нашем поселке — стыдобушка?
Чтобы мне подробно и убедительно объяснить это, ес­
ли вы сами не догадаетесь, надо было бы написать книгу
потолще той, которую вы сейчас в руках держите.
В общих чертах, как говорится, дело обстояло следую­
щим образом. Родители Герки, люди хорошие и трудолю­
бивые, работали в леспромхозе, который находился дале­
ковато от поселка, и домой они приезжали только на вы­
ходные дни и праздники. Вот и получилось так, что ос­
новную часть времени внук с дедом проводили вдвоем.
13

А два года назад Теркины родители уехали работать
в далекий северный город, и дед Игнатий Савельевич ока­
зался единственным воспитателем единственного внука.
И постепенно, незаметно, как бы вполне естественно
жизнь складывалась так, что дед целыми днями с удо­
вольствием занимался разными делами, внук же с удо­
вольствием ничего целыми днями не делал, томительно
ожидая, когда можно будет попросить деда включить те­
левизор.
Единственный воспитатель поварчивал.
Внук не обращал на это внимания.
Сердился единственный воспитатель.
Не обращал внук на это внимания.
И часто дед не обращал внимания, что внук не обра­
щает внимания на его замечания и просьбы.
Так вот и жили, пока у деда Игнатия Савельевича
терпение, как говорится, не лопнуло. И он решил заняться
уже не воспитанием, а перевоспитанием единственного
внука.
Очень уж любил дед внука и все уж очень надеялся,
что когда-нибудь, вернее, в ближайшее время, Терка сам
образумится, сам захочет нормальным человеком стать.
Увы...
И не от хорошей жизни придумал дед Игнатий Савель­
евич затею с отправкой внука в музей, чтобы Терка на­
глядно убедился в своей наиполнейшей несознательности.
Быть в музее живым отрицательным экс-по-на-том! Ужас-то
какой!
А внук обрадовался такой возможности... И вместо
того чтобы напугать Терку, дед Игнатий Савельевич сам
испугался предостаточно, но решил довести дело до кон­
ца. Можно попробовать внука и в музее показать: пусть
ученые люди свои умные головы поломают над тем, по­
чему от мамонтов только скелеты остались, а избалован­
ных тунеядников с каждым годом все больше и больше?
— Значит, договорились, — унылым голосом, три раза
предварительно крякнув и четыре раза возмущенно по­
кряхтев, сказал дед Игнатий Савельевич. — Денька через
три-четыре-шесть я в областной центр поеду насчет тво­
его места в музее. Все там разузнаю и в случае чего —
в Москву махну!
Герка запрыгал от радости: ведь впервые разговор за­
кончился деловым, конкретным решением, но вдруг ус­
лышал:
14

— Тренировки начнем сегодня же.
— Чего? Чего? — поразился Герка.
— Тре-ни-ров-ки,— совершенно строгим, а точнее,
грозным, а еще точнее, официальным тоном ответил дед
Игнатий Савельевич. — Специальную загородку сделаем,
примерно такую, какая может в музее оказаться. Вот
денька три-четыре-шесть в ней и поживешь. Поглядим,
что из этого получится.
— Замечательно, дед, все получится!
Что ж, почитаем — увидим...
Вторая глава

БУДУЩАЯ ЖЕНЩИНА
Дед Игнатий Савельевич после долгого отсутствия, во
время которого Герка извелся от нетерпеливого ожидания,
вбил на улице перед домом в землю четыре длинных ко­
ла, натянул между ними веревку, придирчиво оглядел не­
хитрое сооружение и удовлетворенно сказал:
— Примерно так. Устраивайся, дорогой внучек. При­
кидывай. Примеривайся. Если ничего путного из трениро­
вок не получится, если не выдержишь ты, тренировки во­
зобновим после короткого перерыва. В музей ты должен
прибыть подготовленным к демонстрации посетителям в
течение дня.
— А чего устраиваться? — искренне удивился Герка.—
А чего прикидывать? А чего примерять? Да и вообще ни
к чему эти тренировки. Я готов! — Он пролез под верев­
кой, растянулся на травке. — Красота! Полный порядок!
Любуйтесь экспонатом!
*— Кандидатом в экс-по-на-ты, — строго поправил дед
Игнатий Савельевич и, подумав, еще более строго пред­
ложил:— Нет, нет, ты сядь. Вспомнил я, что пол в музее
цементный. На нем лежать нельзя. Воспаление легких,
по-научному, пневмонию, получить можно.
— Раскладушку привезешь!
— Привезти-то привезу, конечное дело. Но ведь еще
неизвестно, разрешается ли экс-по-на-там на раскладушке
демонстрироваться. Вдруг у них условия демонстрации
наравне со скелетом мамонта? А тот стоит, даже не при­
сядет. Но тебе скорее всего предложат то сидеть, то стоять.
Вот так и тренируйся.
15

Герка отнесся к дедову заданию абсолютно серьезно:
действительно, если хочешь быть экспонатом, терпи все,
как скелет мамонта.
— Дед, а дед! — вдруг всполошился Герка. — Почему
ты специальную загородку на улице поставил, а не во
дворе?!
Отойдя на несколько шагов, дед Игнатий Савельевич
предельно внимательно оглядел загородку и внука, обо­
шел их вокруг, ответил:
— Создадим обстановку вроде музейной. Во дворе кто
тебя увидит? Кому там тебя демонстрировать? А тут —
люди ходят. Как бы посетители музея. А я, если понадо­
бится, вместо экскурсовода буду.
И он ушел, казалось бы, удовлетворенный сверх вся­
кой меры. На самом же деле он сверх всякой меры рас­
строился. Он ведь не переставал надеяться, что единст­
венный внук, увидев специальную загородку на улице,
если тут же и не поумнеет, то хотя бы сообразит, что над
ним, вернее, над его ленью и избалованностью, потешают­
ся. Увы, увы и еще сто раз увы, единственный внук не со­
бирался расставаться с желанием — быть в музее экспо­
натом наравне со скелетом мамонта.
«А кто придумал это? — в подлинном гневе спрашивал
себя дед Игнатий Савельевич. И самому себе отвечал: —
Да ты, вос-пи-та-тель! Ты парня запутал! Теперь вот и
распутывай! А не распутаешь если, сам в музее экспона­
том будешь! Дескать, самый глупый дед на всем нашем
земном шаре! А рядом вот— результат его воспитатель­
ной работы — самый ленивый и самый избалованный внук
на всем нашем земном шаре! Любуйтесь! Стыдитесь за
них!»
Герка же £идел на травке за специальной загородкой,
приятно ему было, конечно, очень, но в душе копошилась
неясная тревога. Странно ведь получается! Вот сейчас на
улице никого нет. Но рано или поздно подойдет кто-ни­
будь и увидит необычную, а потому и непонятную карти­
ну: сидит среди кольев, соединенных веревкой, человек!
Чего это он? А? Каждому объяснять, что он — кандидат
в экспонаты, что загородка эта специальная? Язык уста­
нет— раз. Да вряд ли кто все и поймет — два. Толпа ведь
соберется! В музее — другое дело. Там будет табличка ви­
сеть, а умные ученые люди — экскурсоводы — будут про
него, Герку, лекции читать... Дед, конечно, что-то очень уж
здорово преувеличивает, но проверить надо! Ведь поду­
16

мать только: быть в музее экс-по-на-том! Де-мон-стриро-вать-ся! А не уроки учить!
Но почти с каждой минутой неясная тревога в душе
у Герки становилась все сильнее. Предположим, маль­
чишкам, а тем более девчонкам он ничего толком объяс­
нять не станет. Дескать, не вашего ума дело. Детки, в
школу собирайтесь, а меня в музее тысячи посетителей
ждут!
А вот как объяснить взрослым... И тут Герка вдруг
впервые, мгновенно, неожиданно, хотя и ненадолго, усом­
нился в серьезности дедовой затеи... Но то, что дед решил
наказать его, Герке и в голову не пришло. Сначала он
собрался упросить перенести все-таки загородку во двор,
но тут же, вспомнив рассуждения деда, согласился с ним.
Отбросив прочь все подозрения, он остановился на сле­
дующем выводе: если дед поставил специальную загород­
ку на улице и сам собирался в случае необходимости быть
экскурсоводом, значит, так именно и надо. Терпи, канди­
дат, экспонатом будешь!
Герка приготовился вытерпеть всех и все. Но случи­
лось то, чего он не только не ожидал, но даже и предпо­
лагать не мог.
Из калитки соседнего дома на улицу вышла незнако­
мая девочка. Герка девчонок вообще презирал, хотя бы
потому, что его дразнили Девчонкой без бантиков, а та­
ких, как вот эта, особенно презирал — всей душой. Сами
подумайте: ходят в брюках, а у этой еще и широкий ре­
мень с блестящей пряжкой, о каком Герка и мечтать не
собирался. Была на девочке клетчатая рубашка с закатан­
ными рукавами и красные кеды. Короткие, в мелких куд­
ряшках черные волосы делали ее совсем похожей на
мальчишку, но вот большие черные глаза с живым и при­
стальным взглядом почему-то показались Герке особенно
девчоночными. «Глаза большие, — подумал он, — а ростом
больно уж маленькая, вроде бы не первоклашка, а ...»
Она стояла рядом со специальной загородкой, внима­
тельно разглядывала Герку, потом сказала:
—- Здравствуй, мальчик... Ты почему не отвечаешь?..
Неужели ты глухонемой?.. Или просто невежливый?
— Никакой я не глухонемой! — сразу же рассердился
Герка, словно тут же догадался, сколько переживаний
принесет ему знакомство с этой маленькой девочкой. —
Если человек не хочет с тобой разговаривать, то это не
значит; что он глухонемой или невежливый!
17

Девочка присела на корточки, долго, внимательно и со­
чувственно разглядывала Герку большими черными гла­
зами и спросила обеспокоенным голосом:
— А почему ты такой нервный, мальчик?
Герку прямо-таки чуть не подбросило в воздух от не­
ожиданно сильной злости, и он, еле-еле сдержавшись, про­
цедил сквозь зубы:
— Откуда ты взяла, что я какой-то там нервный?
— Я догадываюсь, — объяснила девочка, продолжая
внимательно и сочувственно разглядывать его. — Ты успо­
койся, ну совершенно успокойся и скажи мне, пожалуйста,
для чего вокруг тебя колья и веревка? С какой целью ты
сидишь здесь?
— Топай, топай, топай отсюда, — буркнул Герка, по­
вернувшись к ней спиной.
— Мне, мальчик, некуда топать. Я совсем недавно
приехала в ваш поселок погостить у тетечки. Я еще ни­
кого здесь не знаю. А мне необходимо познакомиться с
плохими мальчишками. Здесь у вас есть такие?.. Опять
замолчал да еще и отвернулся. Видимо, ты просто очень
невежливый. Но это не беда. Я помогу тебе избавиться от
этого недостатка. Давай знакомиться. Меня зовут милая
Людмила.
— Чего? Чего? — Герка невольно повернулся к ней и
принудил себя похохотать немного. — Почему вдруг — ми­
лая?
— Потому что я симпатичная, — серьезно объяснила
девочка, присаживаясь на травку. — Ты все поймешь, ког­
да узнаешь обо мне самое главное. Очень многие меня так
и зовут: милая Людмила. А как тебя зовут?
Герка хмыкнул и ответил:
— Очень многие зовут меня Геркой.
— Герка! Звучит словно кличка! — Эта милая Людми­
ла поморщилась. — У тебя должно быть полное человече­
ское имя. Какое?
— Полное имя у меня ерундовское, не люблю я его,—
мрачно отозвался Герка, удивляясь своей разговорчивости
и с невольным интересом разглядывая сидевшую перед
ним девочку. И она смотрела на него большими черными
глазами, смотрела внимательно, даже задумчиво и чуть
прищурившись, и уже вовсе не походила на первоклаш­
ку.— Полное имя у меня ерундовское, — повторил Герка,
хмыкнул, но хмык получился грустным. — Я милый Герман.
— Ничего ерундовского, —серьезным, а вернее, наста18

вительным тоном произнесла эта милая Людмила. — Кра­
сивое имя, героическое. Космонавта номер два зовут Гер­
ман Степанович Титов.
— Космонавта как угодно звать можно, — проворчал
Герка,— все равно нормально получится. А у меня... — Он
махнул рукой.
— Красивое у тебя имя, — с уважением проговорила
эта милая Людмила. — Как в опере. Знаешь, есть такая
опера «Пиковая дама»? И кинофильм такой был. Там пел
очень красивый офицер. Артист Стриженов. И звали его,
того красивого офицера, представь, не Герка, а Герман.
Правда, в результате всего он сошел с ума и умер, но имя
у него было красивое, как у тебя.
Герка от растерянности, удивления и радости, готовой
вот-вот перейти в ликование, чего-то ничего не понимал:
ему и приятно было это слышать, и не очень-то уж при­
ятно. Никакой «Пиковой дамы» он не видел, потому что
еще ни разу не был в оперном театре. А смотреть оперу
по телевизору — скука жуткая. Все поют, поют, поют,
поют, слов почти не разобрать, иногда попляшут немного
и опять поют, поют, поют... Дед вот очень терпеливый,
любую передачу, несколько любых передач подряд может
с начала до конца досмотреть, а оперу... Зе-е-е-ева-а-а-а-ет
громче, чем артисты поют...
Одновременно Герку вдруг стало все больше и больше
раздражать, что он почему-то разговаривает с этой милой
Людмилой и разговаривает-то — стыд и позор! — с удо­
вольствием. Конечно, ему очень по душе, что она считает
его смешное имя красивым. Но ведь она девчонка, и впол­
не возможно, что просто врет. Он оба уха развесит, а она
ему потом хихиканьки устроит!.. Но сильнее всего его сму­
щал и беспокоил все время меняющийся взгляд ее боль­
ших черных глаз.
— Река у вас далеко? — спросила эта милая Людмила.
— Рядом тут, — думая о своем, машинально ответил
Герка и тут же ехидно поинтересовался: — А зачем тебе
река? Плавать, скажешь, умеешь?
— Конечно. Я очень хорошо плаваю. Я три года ходи­
ла в плавательный бассейн. Но потом я увлеклась бале­
том. И еще я люблю рыбачить. А ты?.. Ну, чего ты опять
молчишь, Герман?
— А чего ты ко мне пристала?
— Я к нему пристала! — поразилась эта милая Люд­
мила и даже чуть обиделась. — Нет, нет, вы только по­
до

смотрите на него! Да ты просто абсолютно невежливая
личность! Если хочешь знать, то мне и разговаривать-то
с тобой неинтересно!
— И не разговаривай, никто тебя и не просит! — Те­
перь уже Герка обиделся. — Не хочешь — не надо! Без
тебя обойдемся как-нибудь!
— Во-первых, я вежливый человек, понимаешь? Мы
с тобой оказались соседями. Вот мы и обязаны познако­
миться и быть в дружеских отношениях. Во-вторых, я ра­
зыскиваю плохих мальчишек, чтобы заняться с ними
пе-ре-вос-пи-та-тель-ной работой. Я прощаю тебе, Герман,
твою грубость. Я отучу тебя от нее. Объясни мне, пожа­
луйста, почему ты оказался здесь среди кольев за ве­
ревкой?
— Я не обязан объяснять, — пробормотал Герка, — си­
жу, вот и все. Мое дело. Захотел — сел, захочу — уйду.
А еще лучше будет, если уйдешь ты.
— А мне думается, здесь что-то не то. Не зря ты тут
сидишь, конечно, и не случайно. Есть какая-то причина,
может быть, очень важная и серьезная. Может быть,
здесь тайна, Герман?
Герка сидел, и она сидела. Герка молчал, и она мол­
чала. Ему это уже надоело, а ей, видимо, нисколечко.
Наконец она спросила:
— В шахматы играть ты умеешь?.. Или хотя бы в
шашки?.. Чем вот так зря сидеть, сыграли бы, а?
«Уйти мне никак нельзя, —очень уныло подумал Гер­
ка,— дед мне велел для музея тренироваться, и в любой
момент он может прийти. А эта уходить и не собирается.
Понятия ведь не имеет, что я не кто-нибудь, а кандидат
в экспонаты! Но объяснять ей я ничего не буду. Не пой­
мет она ничего, а глупостей разных наболтает много!»
Да, эта милая Людмила уходить и не собиралась, ска­
зала:
— Чтобы ты не скучал, я побуду с тобой. Я чувствую,
вот всем сердцем ощущаю, что ты нуждаешься в помощи
и поддержке. Если ты окажешься плохим мальчиком, я
охотно займусь с тобой перевоспитательной работой. Для
начала объясни все-таки, кто и зачем посадил тебя сюда?..
Он опять молчит! — раздраженно воскликнула она. — Что'
он хочет этим доказать, спрашивается?
Понимал Герка, что болтать она может хоть целый
день без остановки, но вот как от нее избавиться, сообра­
зить не мог. Обозвать бы ее, да так, чтоб помнила, чтоб
20

от обиды и слова не смогла бы выговорить! И чтоб умча­
лась бы!!!
Увы, никакого такого слова, обидного-преобидного, в
голову не приходило. Хуже того: догадывался Герка, что
если бы не его нелепое положение, не специальная заго­
родка, он бы ничего против девочки не имел — пусть себе
сидит и болтает.
А она продолжала:
— Кем ты собираешься стать, когда вырастешь? Я го­
товлю себя для участия в освоении космоса. А раньше
я многим увлекалась. Мечтала, например, стать балери­
ной. Два года занималась в танцевальном кружке. Меня
даже показывали по'телевидению. А тебя не показывали
по телевидению?
— Нет, нет, нет, не показывали меня по телевидению! —
чуть ли не рассвирепел Герка. — Не показывали! А могли
бы! — с отчаянием вырвалось у него. — Могли! И в кино
должны меня снимать! И по радио с музыкой про меня
передавать могли! Бы!.. Иди ты своей дорогой! — взмо­
лился он, сообразив, что сказал лишнее. — Отстань ты от
меня! Добром ведь прошу! Я ведь тебя так обозвать могу,
что наплачешься! Все ведь над тобой смеяться будут! За­
смеют ведь тебя! Наплачешься! Знать будешь, как хоро­
шим людям жизнь портить! Будь ты хоть на два или да­
же полтора сантиметра ростом побольше, я бы тебе под­
затыльник дал!
И тут случилось неожиданное: эта милая Людмила
громко и звонко рассмеялась. Она даже пыталась сдер­
жать смех, даже прикрыла рот ладошками, но продолжа­
ла смеяться еще громче, еще звонче.
Герка от удивления и возмущения вскочил, а она оп­
рокинулась на травку, ноги ее замелькали в воздухе, буд­
то она крутила педали велосипеда — мчалась во весь дух.
Потом эта милая Людмила, не переставая звонко и
громко смеяться, каталась и каталась по травке, изредка
вскрикивая:
— Ой, не могу!.. Ой, насмешил!.. Ой, не могу!.. Ой!..
— Прекрати... перестань... Да прекрати! — неуверенно
выкрикивал Герка. —Людей испугаешь! Вот-вот люди
сбегутся!
Эта милая Людмила, хотя вряд ли слышала его слова,
перестала кататься по травке, села, упершись ладошка­
ми в землю, но смеха унять не могла, смеялась и смеялась
громче и звонче прежнего, изредка вскрикивая:
21

— Ой, не могу! Ой, сил больше нет!
«Чем же я ее насмешил? — суматошно пытался угадать
Герка, — про кино и радио разболтал, вот она и...», — а
вслух он спросил испуганно:
— Может, больная ты? Может, из-за болезни смеешь­
ся? Может, вредно тебе смеяться-то? Ведь не по-нормальному ты хохочешь-то!
Уж лучше бы Герка таких слов не говорил! Эта милая
Людмила замотала кудрявой головой, затопала ногами
по земле, чтобы сдержать смех, так сказать, вытоптать
его из себя в землю, да куда там! Смеялась она все гром­
че и звонче, все звонче и громче.
Бегал вокруг нее Герка, бегал, не зная, понятия не
имея, что бы ему предпринять, а эта милая Людмила уже
снова опрокинулась на травку, ноги ее быстрее прежнего
замелькали в воздухе, будто она изо всех сил крутила
педали велосипеда — мчалась, финишировала на самых
скоростных гонках.
Герка уже решил за дедом, что ли, сбегать, а она
опять каталась по травке, и он вдруг радостно закричал:
— Знаю, знаю! Догадался я! Догадался! Водой тебя
облить надо! — И он бросился к колодцу, который был тут
метрах в пяти, стал спускать ведро, крича через плечо: —
Я сейчас! Я сейчас! Не трусь! Не бойся! Все как в боль­
нице будет!
Ведро плюхнулось в воду, медленно-медленно, будто
нехотя, затонуло. Герка закрутил ручку быстро-быстро­
быстро, так быстро-быстро-быстро, что ведро на стальном
тросике зараскачивалось и застукало о стенки колодца,
и когда оказалось в руках у Герки, воды в нем было мень­
ше, чем наполовину.
С ним в руках он побежал к этой милой Людмиле, ко­
торая уже не просто смеялась звонко и громко, а прямотаки задыхалась от смеха.
Тросик разматывался толчками, я от каждого толчка
вода из ведра каждый раз выплескивалась на Герку, и
когда тросик раскрутился до конца, воды в ведре почти
не было, зато мальчишка вымок основательно.
Коротким оказался тросик. Он остановил Герку метрах
в двух от этой милой Людмилы, и мальчишка, не зная,
что делать, приговаривал:
— Сейчас, сейчас мы тебя водичкой... холодненькой...
водичкой, водичкой мы тебя сейчас... холодненькой... полезненькой... водичкой мы тебя...
22

А эта милая Людмила закатывалась в смехе, непереда­
ваемо громком и звонком, в изнеможении закрыв глаза и
запрокинув кудрявую голову.
Впопыхах и в излишнем старании Герка немного не
рассчитал: когда он хотел остатки воды выплеснуть на
девочку, тросик натянулся до предела, дернулся, ведро
вырвалось из Теркиных рук и непонятно каким образом
оказалось у него на голове, больно стукнув краями по
плечам.
Герка, можно сказать, взвыл, стоял, абсолютно ничего
не соображая, даже ведро с головы снять не додумывал­
ся... Не двигался Герка.
Где-то, как ему казалось, далеко-далеко-далеко, смея­
лась громко и звонко эта милая Людмила.
Плечи остро ныли.
И захотелось Герке от обиды поплакать — изо всех сил
и долго, может быть, даже с подвыванием. Он уже и но­
сом три раза пошмыгал, уже рот раскрыть собрался, как
в глаза ему ударил ослепительный солнечный свет, а в
уши прямо-таки бросился громкий и звонкий смех этой
милой Людмилы — она сняла с его головы ведро и стояла
рядом.
Но вот смех затих, и она устало проговорила:
— Не могу больше смеяться. Сил нет. Ну и насмешил
ты меня, Герман. Молодец. Ни разу в жизни я так много
не смеялась. Честное слово. Даже в цирке. Значит, с то­
бой будет интересно дружить, — самым серьезным тоном
продолжила она. — С людьми, которые умеют рассме­
шить, всегда дружить интересно. И полезно.
Потирая ушибленные места, Герка озабоченно и удру­
ченно раздумывал над тем, почему же он нисколько не
сердится на нее, хотя совсем недавно чуть ли не свирепел,
хотя, по его жизненным представлениям, надо было бы ей
отомстить... А за что ей мстить-то? Ведро он сам на себя
напялил. Она же сняла ведро с его головы, то есть ока­
зала помощь.
— Ничего смешного нет,-—по возможности небрежно
сказал Герка, отнес ведро к колодцу, смотал тросик на
барабан, вернулся обратно. — А я вот никогда таких не­
нормальных хохотушек не видел. Честное слово. Хоть в
больницу тебя отправляй, до того ты по-ненормальному
хохочешь.
— Я совершенно нормальная, и у меня абсолютно здо­
ровый смех, — гордо сказала эта милая Людмила. — Про24

сто у меня очень развито чувство юмора. Вот когда тебе
станет известно обо мне самое главное, ты по достоинству
оценишь меня, а может быть, даже станешь меня обожать.
— Обо-жать? Это еще что такое?
— Неужели не знаешь?
— Обо-жать... Понятия не имею.
— Обожать... — Эта милая Людмила задумчиво по­
молчала, улыбаясь загадочно и ласково, и ее большие
черные глаза, казалось, стали огромными. — Очень трудно
объяснить, если ты понятия не имеешь. Видимо, ты чита­
ешь маловато, и только детское... А понять можно еще и
сердцем, без всяких книг. Обожать... — нежно протянула
она и таинственно прищурилась. — Подрастешь — пой­
мешь. Проще же говоря, обожать — значит, сделать для
женщины что-то очень важное, почти невозможное. Толь­
ко для нее одной, — стыдливо закончила она.
— Но ты же не женщина... — недоуменно пробормотал
Герка.
— Обожать можно и будущую женщину, даже перво­
клашку, если почувствуешь, что она настоящий человек.
Но тебе еще рано заниматься подобными вопросами.—
Эта милая Людмила снисходительно улыбнулась. — Вот
если мы подружимся с тобой, я тебе кое-что объясню.
— Да что ты все время хвастаешься? — возмутился
Герка. — Обожать! Заниматься подобными вопросами!
Будущая женщина! Где ты таких слов нахваталась-то?
— Я общаюсь со многими умными людьми, — объяс­
нила эта милая Людмила.— И не только со сверстниками.
Стараюсь все понять и запомнить. А хвастаться мне не
пристало. И пойдем-ка, Герман, рыбачить, а? Удочки у ме­
ня есть. А у тебя?
Вот тут Герка враз и твердо решил доказать этой ми­
лой Людмиле, этой будущей женщине, что обожать ее он
и не собирается, и сказал:
— Никаких удочек у меня нет, и рыбачить с тобой я
не буду. И вообще нечего мне с тобой делать. Иди зани­
майся себе чем хочешь. Можешь плавать, можешь танце­
вать, можешь в шахматы играть или в шашки, можешь с
плохими мальчишками пе-ре-вос-пи-та-тель-ной работой
заниматься, а меня оставь в покое. У меня своих дел хва­
тает.Понимаешь?
Герка хотел уйти, был уверен, что сейчас же уйдет, но
с удивлением и с неприязнью к самому себе отметил, что
не уходит.
25

А эта милая Людмила молчала и улыбалась необидно
снисходительно: дескать, никуда ты не уйдешь, по край­
ней мере, сейчас, а если потом и уйдешь по глупости, ко­
нечно, то сто три раза пожалеешь, но — увы и увы! — бу­
дет поздно.
— Я скоро должен в город, в областной центр ехать, —
озабоченным тоном сказал Герка, чтобы хоть как-то оп­
равдать свое поведение, — а сейчас мне тренироваться
надо. И некогда мне с тобой разговоры всякие разговари­
вать. Занят я очень, а тебе делать нечего. И времени у ме­
ня нет. Понятно?
— Как знаешь. — Эта милая Людмила пожала плеча­
ми.— Смотри. Ты человек взрослый, обязан соображать.
А ты почему-то не очень... соображаешь иногда. Во вся­
ком случае, когда девочка обращается к мальчику с
просьбой, он обязан отнестись к ней хотя бы внимательно.
— Некогда мне относиться к тебе внимательно! — хо­
тел грубо ответить Герка, а получилось у него беспомощ­
но.— Тренироваться мне надо... — хотел он сказать еще
грубее, а получилось еще беспомощнее, потому что он с
недоумением ощущал, что ему совсем-совсем не надо, что­
бы она ушла. — Должна же ты понимать, что если чело­
век занят...
— Но чем же ты занят?! — искренне удивилась эта ми­
лая Людмила. — Когда я пришла сюда, ты преспокойненько сидел на травке, и видно было, что ничего не собирал­
ся делать. А если тебе надо тренироваться, давай трениро­
ваться вместе... Уверяю тебя, Герман, что ты совершенно
напрасно сердишься на меня. Уверяю тебя, что мы обяза­
тельно подружимся. Ведь я собираюсь рассказать тебе
такое, что тебе просто захочется подружиться со мной.
— Давай тогда рассказывай, — согласился Герка, но
все-таки заставил себя озабоченно и громко вздохнуть.
— А это еще надо заслужить, Герман.
Совсем растерялся Герка. Что ни скажет откуда ни
возьмись появившаяся здесь странная особа маленького
роста с большими черными глазами, все для него непонят­
но! И он прямо и твердо предложил:
— Объясни мне все толком. Как и что, и для чего надо
заслужить? И что у тебя самое главное? И зачем мне надо
о нем знать?
Эта милая Людмила предельно внимательно и словно
с недоверием вгляделась в Герку, ответила неожиданно
почти суровым голосом:
26

— Мне предстоит провести с тобой огромную и разно­
образную воспитательную, а главное, еще и пе-ре-вос-пита-тель-ну-ю работу. Опять не понимаешь?
— Ничегошеньки! — с вызовом признался Герка.
— Попытаюсь объяснить. Итак, ты видишь перед со­
бой меня. Я вижу перед собой тебя. Мы ничего не знаем
друг о друге. Мне, например, известно о тебе лишь то, что
ты можешь очень развеселить. Догадываюсь я и о том,
что ты ничего не хочешь или не умеешь делать.
— Ну откуда ты взяла?!?!?!
— Подожди, подожди, — строго отозвалась эта милая
Людмила. — Ты просил объяснить тебе кое-что, вот и будь
любезен слушать... Да, я догадываюсь, что ты мало чем
интересуешься в жизни. И тебе будет трудно заслужить
мое расположение. Но я сама займусь тобой. Помогу тебе
избавиться хотя бы от ряда недостатков. — Она, задумав­
шись, помолчала. — Хорошо, я расскажу тебе о себе са­
мое главное. Ты просто ахнешь, Герман, и сразу станешь
относиться ко мне серьезно.
— Хвастаешься ты просто и здорово хвастаешься. —
Герка постарался скрыть возмущение. — Берешь на себя
много. Самая ты обыкновенная зазнайка. Строишь из себя
кого-то, а...
— А вот первый космонавт в мире Юрий Алексеевич
Гагарин был обо мне совершенно другого мнения,—
скромно и тихо сказала эта милая Людмила.
Треть я г л а в а

ДВОЕ НА ОДНОГО
Вся история с предполагаемой отправкой единствен­
ного внука в областной краеведческий или даже в один из
московских музеев, выдуманная дедом Игнатием Савель­
евичем, имела, уважаемые читатели, куда более серьез­
ный и, я бы сказал, неприятный для Герки смысл, чем
сначала подразумевал и сам дед.
Герка—*тот вообще ничего не предполагал и не под­
разумевал, кроме того, что в музее его ожидают невидан­
ное до сих пор ничегонеделание и, что не менее важно,
почет, до сих пор невиданный.
Дед Игнатий Савельевич, когда он понял истинный
смысл своей выдумки, пригорюнился, а потом и растерялся.
27

Поверил ведь единственный внук, что он уже кандидат
в экспонаты, что и тренировка необходима. Дед же Игна­
тий Савельевич спрятался в огороде за банькой среди
черемух и принялся очень горестно размышлять над судь­
бой внука. А она, его судьба, впервые представилась во
всем своем неприглядном виде.
Избалованный лентяй... Ленивый баловень... Дед Иг­
натий Савельевич даже вздрогнул, будто впервые узнал
об этом, чуть ли не сознание потерял, однако заставил се­
бя размышлять, хотя и тревожно, но деловито и обстоя­
тельно.
Историю с музеем он сочинил, напомню, уважаемые
читатели, надеясь в конце концов устыдить внука, дока­
зать ему, сколь нелепы его несусветная лень и не менее
несусветная избалованность. А Герка-то все принял
всерьез! Подумать страшно, на что избалованный туне­
ядец согласен, только бы ничегошеньки в жизни не де­
лать и у всех на виду быть!
С очень сильной болью размышляя об этом, дед Игна­
тий Савельевич до того расстроился, что забормотал
вслух:
— Раньше таких оболтусами называли и правильно
делали... Пусть, пусть в специальной загородке покрасу­
ется... Пусть узнают люди, какого я баловня воспитал
вместо рабочего человека... Мне, мне, мне стыд и позор,
если не на весь наш земной шар, то хотя бы на весь наш
поселок...
И опять он вспоминал и вспоминал о том, что давнымдавно каждый день собирался по-настоящему приняться
за перевоспитание Герки, да каждый день откладывал та­
кое намерение: уж больно хотелось, чтобы единственному
внуку хорошо жилось, беззаботно.
Да, вот так, уважаемые читатели. Пусть, мол, сегодня
единственный подольше поспит, завтра мы ему лишка
валяться в постели не позволим. Пусть сегодня единствен­
ный к урокам не готовится, завтра он у нас над домашни­
ми заданиями девять часов двадцать минут без передыш­
ки просидит! Ничего, ничего, что сегодня единственный
двоечку прихватил, завтра мы его без двух четверочек и
домой не пустим. Ладно, сегодня единственный хлеба се­
бе отрезать не хочет, завтра он у нас обед из трех блюд
во что бы то ни стало попробует если и не приготовить, то
хотя бы испортить...
Внук до того привык, что все его заботы, даже самые
28

малюсенькие, всегда откладываются, что иной — не безза­
ботной до предела! — жизни не мог представить, да и по­
требности в другой жизни у него не наблюдалось. По­
степенно Герка и вообще позабыл о том, что у человека
должны быть какие-то заботы и обязанности.
С дедом Герке было удобно и привольно, внуку и в го­
лову не приходило, что тот недоволен собой, бранит себя
за крайне неправильное отношение к единственному. Тем
более изнеженный и избалованный Герка и заподозрить
был не в состоянии, что рано или поздно дед всерьез и ре­
шительно, окончательно и бесповоротно примется за его
коренное перевоспитание.
И вот именно сейчас тот и поставил перед собой чет­
кую задачу: или он сделает из единственного внука трудо­
любивого человека, или честно признается перед своей
совестью, что чрезмернейшими заботами и совершенно не­
контролируемой, неуправляемой любовью погубил Герку,
сам лишил его возможности стать нормальным — рабочим
человеком!
«Возьму я его еще в оборот, возьму! — яростно рас­
суждал дед Игнатий Савельевич. — Он у меня еще попры­
гает, кандидат тунеядный, экспонат избалованный! Я ему...
я его... я им...»
И хотя ничего определенного дед Игнатий Савельевич
сам себе предложить не мог, настроение у него чуть-чутьчуть улучшилось. Все-таки он немножечко надеялся, что
специальная загородка сыграет какую-то положительную
роль в судьбе внука.
И пошел он взглянуть на Герку, чего он там делает,
может, уже кой-чего сообразил или кое о чем догады­
ваться начал...
Но, к огромнейшему удивлению деда Игнатия Савель­
евича, сразу сменившемуся полнейшей растерянностью,
внука на месте не оказалось. Вот это да! Вот это новость!
Вот это сюрприз! Куда он мог исчезнуть и, главное, поче­
му? Неужели даже сидеть на травке ему и то лень? Не­
ужели за короткий промежуток времени избалованность
его еще более возросла?!
Дед Игнатий Савельевич, как опытный охотник, пы­
тался обнаружить хоть какие-нибудь следы, но на ярко-зе­
леной травке ничего такого не было.
«Может, вдруг образумился? — с малой надеждой по­
думал он. — А что? Взял да и сообразил тунеядник изба­
лованный, что стыдно в загородке, хотя и специальной, на
29

виду у всего поселка сидеть, а в музее экспонатом быть
и того позорнее? Куда разумнее просто нормальным че­
ловеком попытаться стать!»
Мысль эта настолько увлекла его и обрадовала, что он
поспешил заняться каким-нибудь делом, чтобы зря не вол­
новаться. Чего-чего, а дел у Игнатия Савельевича всегда
хватало.
А внук сейчас переживал, уважаемые читатели, можно
сказать, обескураживающие его чувства.
Сначала Герка отказался заходить даже во двор со­
седнего дома, объяснил хмуро:
— Тут же тетя Ариадна Аркадьевна живет. Ведь она
принципиально не любит детей, а меня просто за человека
не считает, всем доказывает, что ее кот чуть ли не умнее
меня.
Но эта милая Людмила за руку прямо-таки втащила
упиравшегося Герку в дом, сказав, что тетечка ушла на
рыбалку, провела его в комнату и торжественным тоном
произнесла:
— Сейчас ты узнаешь обо мне самое главное.
Она вся как-то подтянулась, лицо у нее стало очень
серьезным, словно в один момент повзрослело; она по­
рылась в рюкзаке, достала из него книгу, почему-то стро­
го взглянула на Герку и — перед его глазами оказалась
в ее протянутой руке открытка с портретом Гагарина.
— Видишь? — таинственным шепотом спросила эта
милая Людмила. — Узнаешь, кто?
— Конечно, — сразу пересохшим от волнения голосом
выговорил Герка, почувствовав, что в сердце его закрады­
вается пока еще непонятная зависть, и спросил: — Ну и
что?
— Что?! — с нескрываемой гордостью спросила эта
милая Людмила и показала обратную сторону открытки.
Там было:

— Мне лично надписал первый космонавт в мире
Юрий Алексеевич Гагарин, — совсем тихо и даже чуть не30

много виновато прошептала эта милая Людмила, полю­
бовалась портретом, бережно вложила его в книгу, а кни­
гу осторожно спрятала обратно в рюкзак. — Расска­
зать?
Сердце у Герки опустилось куда-то вниз, он слушал,
временами едва сдерживая желание жалобно крикнуть
«Врешь, врешь, честное слово, врешь!», а потом слушал
со светлой завистью и почти нежным уважением к этой
маленькой, все-таки странной, не похожей на других де­
вочке...
...В Москве на Выставке достижений народного хозяй­
ства эта милая Людмила (тогда еще просто — Людмила)
пришла с родителями в павильон «Космос».
Там оказалось много посетителей, чувствовалось, что
они взволнованы, что никто и не собирался уходить, и
отовсюду слышался шепот:
— Гагарин... Гагарин... Гагарин...
А Людмила только что купила в киоске открытку с
портретом первого в мире космонавта.
'
Вдруг все посетители павильона почти одновременно
повернулись в одну сторону — там появился он, Гагарин,
точно такой же, как на портрете у Людмилы, совсем про­
стой, улыбающийся сразу всем (или каждому казалось,
что именно ему и улыбается Гагарин).
Значит, улыбнулся он и Людмиле.
И еще никто не успел до конца поверить, что это он, он
самый, как Людмила бросилась к нему, да так стремитель­
но, что едва не столкнулась с ним, и громко сказала,
почти крикнула от волнения:
— Здравствуйте, Юрий Алексеевич! Как замечательно,
что я вас встретила!
Не буду утверждать, уважаемые читатели, что всем
посетителям павильона «Космос» это понравилось и что
все они радостно рассмеялись. Нет, нет! Кое-кто и завор­
чал недовольно: ишь какая нашлась, выскочка!
Зато Гагарин нисколько не удивился, ответил весело:
— Здравствуй. И я рад тебя видеть. — Он обернулся
к вышедшим вместе с ним друзьям-космонавтам. — Сим­
патичная девочка, правда?.. Тебя как звать?
— Людмила.
. — Жаль, милая Людмила, что у меня нет с собой сво­
его портрета...
31

— Так у меня есть, есть, есть! Вот, пожалуйста! — ра­
достно и опять же слишком уж громко сказала, почти
крикнула Людмила, и теперь все вокруг рассмеялись.
Гагарин взял открытку, расписался на обороте, прого­
ворил серьезно:
— Желаю тебе, милая Людмила, счастья, здоровья и,
конечно, отличной учебы. Кстати, как ты учишься?
— Я отличница.
— Значит, я не ошибся. Ты действительно милая Люд­
мила. А то было бы просто очень обидно надписать свой
портрет какой-нибудь троечнице. До свиданья.
И Гагарин оглянулся вокруг со знакомой всему миру
улыбкой и вышел из павильона впереди своих друзей-космонавтов.
Людмила (отныне — уже милая Людмила) стояла и
смотрела вслед широко раскрытыми от изумления и сча­
стья большими черными глазами. А все глядели на эту
маленькую девочку с радостью за нее и, честно говоря
с завистью.
И все молчали.
Первым опомнился папа, взял дочь за руку и вывел из
павильона.
— Я сегодня никуда больше не пойду, — прошептала
она, — у меня сегодня такое счастье... даже не верится...
я запомню это на всю жизнь...
...Когда она кончила рассказывать, большие черные
глаза ее блестели. Она проговорила:
— Я запомнила каждое его слово на всю жизнь. Не
подумай, пожалуйста, Герман, что я хвастаюсь. Совсем
наоборот. Просто я сама себе напоминаю, что надо быть
достойной слов Юрия Алексеевича, — тихо отчеканила
она. — Тогда, в тот день, я со страхом думала, прямо с
ужасом думала, а что бы я ответила первому в мире кос­
монавту, если бы не была отличницей?! Ведь со стыда
можно было бы умереть, будь я троечницей!.. В школе мы
открыли космический кабинет имени Гагарина... Когда
он погиб... ты не представляешь, Герман, что со мной бы­
ло... я даже не смотрела похороны по телевидению... не
могла...
У нее было такое печальное лицо, что в Геркином
сердце впервые в жизни возникла боль от острого жела­
ния и неумения утешить.

— Ты... ты... — прошептал он, — гордись...
— Гордись... — Эта милая Людмила горько усмехну­
лась.— Вот как раз гордиться-то я и не собираюсь. Не­
чем мне еще гордиться. Просто я решила, что должна,
обязана оправдать слова Юрия Алексеевича, вырасти на­
стоящим человеком и посвятить себя, всю свою жизнь
участию в освоении Космоса.
— А... а... — Герка от удивления долго стоял с широ­
ко раскрытым ртом. — А как ты Космосом-то... осваиватьто ты как его будешь?
— Во-первых, буду отлично учиться, — спокойно и де­
ловито, с внутренним достоинством объяснила эта милая
Людмила. — Во-вторых, я регулярно занимаюсь спортом.
В-третьих, я все стараюсь делать для того, чтобы вырасти
настоящим человеком. Конечно, у меня далеко не все по­
лучается, но я стараюсь... Когда подрасту, поступлю в
авиационное училище. А затем... а потом... — Она подняла
вверх задумчивый взгляд и твердо закончила: — Затем
я поступлю в отряд космонавтов.
— Ну да! — вырвалось у Герки с недоверием и зави­
стью.— Так там тебя и ждут!
Эта милая Людмила усмехнулась очень насмешливо и
снисходительно и, с явной жалостью посмотрев на Герку,
сказала:
— Не в том дело, ждут или не ждут. И даже не в том
дело, примут меня или не примут. Главное, что у меня
есть цель в жизни, а у тебя нет. Ты живешь шаляй-валяй,
ни о чем серьезном не думаешь, а я готовлюсь к своему
будущему. Можешь опять утверждать, что я хвастаюсь.
Но ведь я говорю не о том, что я будто бы чего-то уже
добилась, а всего лишь о своих стремлениях.
Ничего не ответил Герка, хотя бы и мог возразить, да
еще как! Например, если тебе повезло и первый в мире
космонавт расписался на твоей открытке, случайно распи­
сался, то это еще вовсе ничего не значит. А то, что ты ни
с того ни с сего вдруг вообразила, что будешь космонавт­
кой, так это мы еще посмотрим... Без конца хвастается,
что она отличница... У девчонок это часто бывает... Спор­
том, видите ли, занимается... Да с таким малюсеньким
ростиком, как у тебя, сколько спортом ни занимайся, все
равно меньше всех будешь... Будущая женщина... Цель
жизни, стремления какие-то... Просто слов много выучи­
ла!.. А как я живу, не твое дело. Мне нравится, даже очень
нравится, как я живу.
2

Л. Давыдычев

33

Но к концу своих рассуждений Герка почувствовал ес­
ли и не полную их несостоятельность, то явную неубеди­
тельность, и его самоуверенность исчезла. Более того, он
испуганно насторожился, улавливая в словах этой милой
Людмилы какую-то правоту, опровергнуть которую даже
и не попытался.
Они вышли из дома, сели на крыльце, долго молчали.
Герка упорно подумывал о том, не сбежать ли ему, пока
не вернулась с рыбалки тетя Ариадна Аркадьевна, точнее,
не сбежать ли ему немедленно. Герке было вообще не по
себе, он словно предчувствовал, что дальнейший разговор
не принесет ему ничего приятного, да и нежданное зна­
комство с этой милой Людмилой не сулит ничего хоро­
шего.
— Ты ведь неважно учишься, Герман? — услышал он
и вздрогнул.
Врать не хотелось, правды он сказать тоже не хотел,
вот и ответил неопределенно:
— Почему — неважно?.. Нормально учусь. Средне.
— Средне?! — презрительно переспросила эта милая
Людмила. — Но ведь средне — еще хуже, чем плохо!..
Нормально, средне! — скривив губы, почти передразнила
она.— Мальчик должен учиться только замечательно.
Лишь тогда можно считать, что голова у него работает,
что у него твердый характер и сильная воля, в жизни есть
большая цель, что живет он не шаляй-валяй, а. уверенно
идет к своей цели. Вот о чем ты мечтаешь, Герман?
Тут Герка не просто рассердился, а, можно сказать,
вознегодовал: чего она его учит и допрашивает?! И, не
владея собой, злой уже на самого себя, что позволяет
девчонке так бесцеремонно и нагло с ним обращаться,
Герка вызывающе крикнул:
— Есть у меня мечта! Хочу в музее быть экс-по-на-том!
Вот какая у меня цель в жизни! Чем она твоей хуже?
Я уже кандидат в экс-по-на-ты!
— Каким кандидатом? — поразилась эта милая Люд­
мила.— Каким экс-по-на-том?
А Герка уже не мог остановиться, не мог даже следить
за тем, о чем тараторил;
— Показывать меня посетителям будут! Дед обещал
все организовать! Экскурсоводы про меня лекции читать
будут! Академики московские меня изучать будут! В кино
меня снимут, по телевидению покажут, по радио с музы­
кой передадут... — Он почувствовал в своих словах что-то
34

неправдоподобное, даже нелепое и в растерянности за­
молчал.
— Ой, я знаю, знаю, знаю, что ты опять меня неверо­
ятно рассмешишь! — весело воскликнула эта милая Люд­
мила, но вдруг посерьезнела и спросила с некоторым не­
доверием:— А почему тебя будут показывать по телеви­
дению? Как ты окажешься в музее? Зачем о тебе будут
лекции читать? Что в тебе может быть интересного... для
академиков?
— Наверное, что-то да есть, — уныло ответил Герка.—
Не я ведь все выдумал, мне дед предложил, решил, что
меня обязательно демонстрировать надо.
У этой милой Людмилы было совершенно растерянное
лицо: видимо, она никак не могла решить, шутит Герман
или сочиняет, чтобы ее удивить. И она сама пошутила:
— Может быть, будут изучать, как ты людей смешить
умеешь? А может, решили изучать тех, которые средне
учатся?
Не рад был уже Герка, что, не подумав, проболтался
о музее, вся история с которым казалась ему сейчас подо­
зрительной, понимал, что вот-вот совсем запутается, от­
ветил, надеясь, что ему удастся закончить разговор:
— Если хочешь, я у деда все разузнаю.
— Конечно, конечно! Я сразу догадалась, что ты не
зря среди кольев за веревкой сидел... Знаешь, мы должны
быть с тобой абсолютно откровенными. Не забудь, что
я тебе первому в поселке вашем рассказала о себе самое
главное.
— Опять! — торжествующе воскликнул Герка. — Опять
хвастаешься!
— Как тебе не стыдно, Герман... — тихо, с обидой и
укором произнесла эта милая Людмила. — Да не хваста­
юсь я, а считаю, что главное событие в моей жизни
всем знать не только интересно, но и полезно... И потом...
я не виновата, что мне захотелось рассказать именно
тебе...
У Герки на душе мгновенно и неожиданно потеплело.
Он непроизвольно взял эту милую Людмилу за руку, но
тут же испуганно вздрогнул, отдернул свою руку, словно
его кольнуло электрическим током, сказал грубовато, что­
бы скрыть необычную взволнованность, усиленную неяс­
ным стыдом:
— Тебе просто повезло. Совсем случайно повезло. Га­
гарина видела! А я и в Москве-то не бывал еще. А если
35

и попаду, то только экспонатом... — Он осекся, сообразив,
что опять зря проболтался, и очень тяжело вздохнул три
раза и будто против своей воли, назло самому себе реши­
тельным тоном сказал:— Дед мой считает, что я, может
быть, самый ленивый и самый избалованный внук на всем
нашем земном шаре. Вот и выставят меня в музее вместе
со скелетом мамонта.
И Герка обреченно ждал, что сейчас эта милая Люд­
мила расхохочется звонко и громко, как тогда, у специ­
альной загородки, а она вдруг всплеснула руками и страш­
но возмутилась:
— Неужели ты согласился на такое бесчеловечное из­
девательство?! Самый ленивый, самый избалованный внук
на всем нашем земном шаре!!! Какой позор! Какой потря­
сающий кошмар! Изуверство какое-то! А ты, ты взаправду
очень-очень ленивый? Ты действительно ужасно избало­
ванный?
— Говорят... считают... — ответил Герка, пожав плеча­
ми.— Некоторые говорят. Некоторые считают. Тетечка
твоя, например.
— Я подозревала, что ты и ленив, и избалован, но...
но... экспонат наравне со скелетом мамонта!.. Может быть,
дед пошутил?
— Кто его знает... Хороший он у меня, добрый, но
иногда вреднющий... Вот, понимаешь, когда он сам мне
рассказывал, складно получалось... А сейчас... сейчас...
— А сейчас в высшей степени глупо получается! — Эта
милая Людмила резко встала. — Сейчас получается без­
образие в высшей степени! Надо немедленно переговорить
с твоим дедом и все выяснить! Уточнить! Даже если ты и
несусветный лентяй, даже если ты и до неприличия изба­
лован, то тебя надо немедленно начинать пе-ре-вос-пи-тывать! А не издеваться над тобой! Живого человека пока­
зывать в музее наравне со скелетом мамонта! Ко-о-о-ошмар! По-о-о-озор! И глупо, глупо, глупо!
Представьте себе, уважаемые читатели, Герка сразу
согласился, обрадованно закивал головой, но вдруг замер.
Буквально до этого самого момента он считал себя вроде
бы умным, во всяком случае, не очень уж глупым, а тут
вдруг усомнился в своих умственных способностях, хотя и
не в полной мере усомнился, уныло признался:
— Запутался я здорово.
— Распутаем, Герман, распутаем! — авторитетно и
возбужденно заявила эта милая Людмила. — Только сна36

чала нам следует выяснить один важнейший вопрос. Хо­
чешь дружить со мной?
— Зачем? — и удивился, и испугался Герка. — Дружить-то зачем?
— Дружба с девочкой облагораживает мальчика. Он
становится, по меньшей мере, вежливым. Девочке прият­
но, что о ней заботятся. Мы будем помогать друг другу.
— Засмеют ведь, если узнают.
— Да, глупые люди будут смеяться и обзываться. А мы
не станем обращать на них абсолютно никакого внимания.
И постепенно нашей дружбе начнут завидовать, а затем
кое-кто и возьмет с нас пример... Ну, долго ты еще думать
будешь? — недовольным тоном поинтересовалась эта ми­
лая Людмила. — Вот в музее над тобой действительно хо­
хотали бы все во все горло.
— Не могу я сразу на все твои вопросы ответить! —
почти взмолился Герка, даже руки перед собой — ладонь
к ладони — сложил. — Ты мне столько сегодня вопросов
задала, сколько я за всю жизнь Hie слышал!.. Вот и надо
мне подумать, — устало и уныло закончил он.
— Некогда, Герман, раздумывать, некогда! Сейчас же
отправляемся к твоему деду! Надо же разобраться в тво­
ей экспонатской судьбе! Идем, Герман, идем! А дружить
мы с тобой все равно будем, я уверена!
Да, ничего не попишешь, как говорится, характер у этой
милой Людмилы был непреклонный: сколько и как ни
сопротивлялся Герка, пришлось ему идти искать деда, от
разговора с которым, кстати, ничего утешительного для
себя он не ожидал.
По дороге в голову Герки проникла довольно удачная
мысль: а что если попытаться избавиться от будущей
женщины, а пока странной, взбалмошной девчонки немед­
ленно? Ведь совершенно ясно, что ее настырнейшая дея­
тельность к добру не приведет. Не будет у Герки нормаль­
ной жизни, пока...
— Ты только не вздумай со мной хитрить, — прервала
его размышления эта милая Людмила. — Понимаешь, я
уже накопила некоторый опыт перевоспитательной рабо­
ты с плохими мальчишками. Ты, видимо, не совсем плохой
мальчик, Герман, но нуждаешься в дополнительном вни­
мании.
— Я просто хвастаться не умею, как кое-кто, — хмуро
отозвался Герка, — и зазнаваться не умею. И слов много
говорить не привык. А в остальном я нормальный чело­
37

век. И ни в какой перевоспитательной работе не нуж­
даюсь.
— Намеки поняла, но реагировать на них не на­
мерена.
Как Герка и предполагал, эта милая Людмила и его
вреднющий дед моментально понравились друг другу.
Она задала десятка два, а то и больше вопросов, на ко­
торые тот отвечал охотно и обстоятельно.
Слушал Герка их разговор, так сказать, вполуха, поч­
ти без интереса, хотя, в основном, именно о нем толкова­
ли они. Понимал Герка, что теперь ему туго придется, и
торопливо перебирал в уме возможности избавления от
новоявленной перевоспитательницы. Но, к сожалению, к
горю его великому, все яснее и яснее становилось, что из­
бавиться от нее нет ни наималейшей возможности. По все­
му ощущалось, что чуть ли не с каждой минутой она чувст­
вует себя здесь все уверенней и уверенней.
И вот Герка услышал:
— А почему вы решили сдать Германа в музей живым
экспонатом наравне со скелетом мамонта? Неужели вы
серьезно считаете Германа самым ленивым и самым из­
балованным внуком на всем нашем земном шаре? Ведь
это же позор, кошмар, стыд и издевательство!
К полнейшему недоумению Герки, вреднющий дед за­
явил:
— Конечное дело, позор. Конечное дело, кошмар. Ко­
нечное дело, стыд. Но, конечное дело, отнюдь не издева­
тельство. Не понимает мой единственный внук, что это
позор, кошмар и стыд! Не понимает! Я думал, что пой­
мет, а он — нет, нет и нет! Я его в специальную загородку
на улице пригласил, он — с полным удовольствием! И ни­
какой он не самый уж ленивый даже в нашем поселке,
но — бездельник все-таки выдающийся! И баловень ред­
кий!
— Но ведь1ты сам про музей все выдумал! — чуть ли
не со слезами в голосе воскликнул обескураженный Гер­
ка. — Сам все сочинил, а позор, кошмар и стыд мне?!
Ведь издеваешься ты надо мной, получается!
— У-у-у-ужасно...,— протянула эта милая Людмила,—
просто не-ве-ро-ят-но! Ну никто не поверит, чтобы живой
человек добровольно и с удовольствием согласился быть
музейным экспонатом наравне со скелетом мамонта! По­
ка не поздно, товарищи, надо немедленно, сейчас же за­
няться кандидатом в экспонаты!
38

— Чего, чего заниматься-то мной? — возмутился Герка до того, что зазаикался. — Чего я такого сделал?
— В том-то и у-у-ужас, что ты ничего не делал и де­
лать не собирался. Игнатий Савельевич! — уж таким ко­
мандирским тоном обратилась к вреднющему деду эта
милая Людмила, что он проворно встал — руки по швам.—
Мы с вами обязаны вашего единственного внука про-анали-зи-ро-вать!
— Про... — Герка вяло хмыкнул, и хмык получился
очень жалобный. — Ана? Лизи? Ровать? А если я не сог­
ласен?
— А я не возражаю. — Дед Игнатий Савельевич с яв­
ным уважением посмотрел на эту милую Людмилу.—Толь­
ко анализировать-то нечего. Все яснее ясного. Учится коекак. Целыми днями слоняется без дела. В кровати полдня
проваляться может. Хлеба себе отрезать не умеет. За ого­
родом я один смотрю. Даже телевизор, стыдно сказать, я
включаю. И отключаю, конечное дело.
— Вот и нужно проанализировать, почему Герман рас­
тет таким, — настаивала эта милая Людмила. — Тогда и
будет ясно, что же с ним делать, каким именно способом
его перевоспитывать.
— Нет, я полагаю иначе, — осторожно возразил дед
Игнатий Савельевич. — Внук мой единственный — чело­
век, я подозреваю, конченый. Никому на него и ничем ни­
когда воздействовать не удастся. — Глаза у него были хит­
рющие, а рассуждал он куда как серьезно. — Надо еще и
еще раз подумать над вопросом, а не сдать ли его все-та­
ки в музей? Может, там, рядом со скелетом мамонта, он
одумается?
Но эта милая Людмила не заметила хитрющего взгля­
да вреднющего деда и спросила встревоженно:
— Неужели вам его не жалко? Какой же он конченый
человек, если у него еще вся жизнь впереди? Неужели у
вас сердце за Германа не болит?
— Не сосчитать, сколько тысяч раз сердце мое из-за
него переболело! У меня из-за него не душа, а почти ра­
на! — Дед Игнатий Савельевич потряс руками. — А тол­
ку? Нуль! Если не меньше! Вот и понятия не имею, чего
с ним делать, чем на него воздействовать. Знаю одно: жа­
леть моего единственного внука не только бесполезно, а
для него даже и крайне вредно. И опасно, конечное дело.
— Эх, дед, дед! — с обидой сказал Герка. — Не ожи­
дал я от тебя... Наговорил тут всякого всяким...
39

— Речь идет не обо мне, а о тебе! — резко перебила
эта милая Людмила. — Ведь именно тебе грозит гибель!
— Уже грозит? — деловито переспросил дед Игнатий
Савельевич. — Когда его гибель примерно предполагает­
ся? — И глаза его хитрюще блеснули.
— Я не шучу! — еще резче произнесла эта милая
Людмила. — Как вы не понимаете, что ваш единственный
внук мо-раль-но гибнет у вас на глазах? Пока не поздно,
надо его анализировать!.. Герман, Герман, ты куда?
— Мое личное дело, — неестественно гордым тоном да
еще с оттенком независимости, но и с некоторой опаской
ответил Герка. — Пойду, предположим, дальше гибнуть.
А вы тут меня ана! Лизи! Руй! Те!
Заявляю прямо, уважаемые читатели: Герка простонапросто очень струсил, почувствовав, что новоявленная
перевоспитательница (хотел он ее еще анализаторшей
обозвать) отступать от своих ненормальных намерений не
собирается, а его вреднющий дед готов во всем ей потакать.
Вот и надо как-то доказать им, что он тоже отступать не
собирается, будет жить только так, как считает для себя
удобным и приятным.
— Герман, стой! — приказала эта милая Людмила.—
Никуда ты не пойдешь! Раз мы решили тебя анализи­
ровать, значит, будем анализировать!
— Д а я и слова-то такого толком не знаю! — крикнул
Герка. — Но издеваться над собой никому не позволю!
— Слова такого не знаешь? — насмешливо спросила
эта милая Людмила. — Объясню. Будем тебя глубоко изу­
чать, ясно? Никто над тобой издеваться не собирается.
Мы собираемся помочь тебе стать нормальным человеком.
А не музейным экспонатом наравне со скелетом мамонта.
Найди в себе силы, чтобы...
Герка крепко прикрыл уши ладонями и с очень боль­
шой тоской подумал: «Попался! Попался! Двое на одно­
го! Как хулиганы! Но не сдамся! Выкручусь! Никому не
позволю себя ана... лизировать!»
Увы, увы и еще семнадцать раз увы, забегая вперед,
доложу я вам, уважаемые читатели: не выкрутится Герка.
Но пока он не верил в это и ушел прочь гордой и не­
зависимой походкой.
— Переживает все-таки, — внимательно глядя вслед
внуку, сочувственно заметил дед Игнатий Савельевич и,
вздохнув, еще более сочувственно продолжал: — Не при­
вык ведь он к тому, чтоб его анализировали.
40

Четвертая глава

И ВСЁ ИЗ-ЗА НЕБ.
Д о л г о -д о л г о -д о л г о -д о л г о сидел Герка один дома уны­
лый, несчастный, до предела обиженный, оскорбленный
сверх всякой меры да еще и голодный.
В прошлом добрый, а ныне вреднющий дед — из окна
хорошо было видно — расположился, довольный и весе­
лый, на крыльце с этой милой Людмилой, крутил свои
длинные усы и поглаживал широкую, почти до пояса бо­
роду. Про все на свете вреднющий дед забыл, даже цигар­
кой не дымил, а он, его единственный, еще недавно люби­
мый внук страдал самым наижесточайшим образом.
Причин для очень больших страданий было несколько,
и когда Герка раздумывал о них, все у него в голове пе­
репутывалось, и ничего он толком сообразить не мог. Со­
ображать ему мешала еще и острейшая зависть.
Завидовал он все-таки, честно говоря, этой милой
Людмиле, а на этого вреднющего деда он весьма и весь­
ма обижался, а на обоих вместе он здорово сердился,
вернее, неимоверно здорово сердился.
Не ожидал Герка от любимого и единственного деда
такого к себе отношения!
Про музей вреднющий дед сочинил — раз, сидит с
этой милой Людмилой, а единственного внука бросил —
два, согласился внука ана... лизировать — три, а чем все
кончится, неизвестно — четыре. А есть-то как хочется! —
пять.
Но самое главное, самое неожиданное и очень самое
неприятное заключалось в том, что впервые столь привыч­
ное бездельничание не доставляло никакого удовольст­
вия, не радовало, а угнетало, даже слегка тревожило.
А вдруг и вправду — бездельничать не так уж интересно?!
В это, конечно, трудно поверить, но...
Ему не сиделось на месте. Пробовал он полежать —
тоже ничего хорошего не получилось. Герка з а с т а в ­
л я л себя сидеть на месте, чтобы не пойти к этим, кото­
рые вдвоем на него одного набросились. Вот заняться бы
чем-нибудь, хоть ерундой бы какой-нибудь, сразу бы ста­
ло легче! И такое желание было для Герки столь необыч­
ным, столь, я бы сказал, противоестественным, что он не­
сколько раз подпрыгнул на сиденье и почему-то подергал
себя за уши.
41

Проще всего было бы выйти на улицу (где на скамей­
ке только что уселись эти, которые вдвоем одного ана­
лизировать решили!) и как ни в чем не бывало гордо
пройти мимо. Они, конечно, спросят, куда он направился,
а он, конечно, небрежно так отмахнется и — дальше се­
бе раз-два-левой...
Но — куда раз-два-левой?
Уйдет он, предположим, смотреть, как играют в волей­
бол на спортплощадке около клуба, но ведь и там он бу­
дет думать об этой милой Людмиле и об этом вреднющем деде. Вот что обидно! Вот что его злит!
Герка погрозил им кулаком, потом — другим кулаком,
потом — обоими кулаками вместе, язык им показал и за­
бормотал:
— Ладно, ладно... бросили меня в тяжелом состоя­
нии... голодного... оба против меня... двое на одного...
Ана! — чуть не закричал он. — Лизируйте меня, если со­
вести у вас нет!.. Я вот вам... вы вот у меня...
Собственно, а чего «Я вот вам... вы вот у меня...»? Ну
чего, спрашивается?
Не успев, вернее, не сумев самому себе ответить, Гер­
ка выскочил из дому, пробежал через двор, вылетел че­
рез калитку на улицу и промчался мимо этой милой Люд­
милы и этого вреднющего деда.
Тот крикнул:
— Куда тебя понесло?
— Герман, прибегай к нам! — позвала эта милая Люд­
мила.
«Забеспокоились, голубчики!— торжествующе подумал
Герка. — Обратили внимание! По-за-бо-ти-лись называет­
ся! А мне и без вас хорошо! Почти замечательно! Весело
мне без вас!»
Врал он все, уважаемые читатели. Бежал он, бежал и
врал. Врал он, врал и бежал. Плохо ему без них было,
почти ужасно и нисколечко не весело.
Остановился Герка, помедлил немного, в нетерпении
переступая с ноги на ногу, и — бегом обратно, опять ми­
мо этой милой Людмилы и этого вреднющего деда про­
мчался, бежал, понятия не имея, куда и зачем его несет.
Одно было утешение: думать на ходу не удавалось, голо­
ва отдыхала от грустных и тяжелых мыслей.
Повернул Герка назад. Бегать-то он не привык, устал
уже, хотел поднатужиться — еще раз мимо стрелой про­
мчаться, но споткнулся прямо напротив скамейки, где си42

дели эта милая Людмила, этот вреднющий дед, и — рас­
тянулся на земле, больно ударившись коленками и лок­
тями.
— Чего тебя взад-вперед носит? — услышал он слов­
но издалека голос деда Игнатия Савельевича.
Герка сел, растирая ладонями ушибленные места, мол­
чал. Голова у него — от сильного перенапряжения — слегка
кружилась: он готовился к спору.
— Он у вас вообще очень смешной, — весело сказала
эта милая Людмила, и Герка сразу не выдержал, крикнул:
— Ладно, ладно, я смешной! Зато никому жить не ме­
шаю! А вы оба вредные! Особенно — дед!
— Мы вредные?! Я — особенно?! — искренне поразился
дед Игнатий Савельевич. — Чем докажешь? Мы тут о судь­
бе твоей бестолковой толковали, глубоко анализировали те­
бя, выискивали возможности, как из такого балованного тунеядника нормального человека сделать. Почему же мы
вредные, а ты, выходит, полезный?
И Герка с удивлением заметил, что на душе у него ста­
ло чуть-чуть-чуть легче, во всяком случае, он не жалел, что
выскочил из дому и оказался здесь. Уж пусть лучше глубо­
ко ана... лизируют, обзывают, чем сидеть одному, унылому,
несчастному до предела, оскорбленному сверх всякой меры,
да еще голодному. У него даже коленки и локти вроде бы
перестали болеть.
— Мы действительно не вредные, мы требовательные, —
сказала эта милая Людмила. — А ты к требовательности
не привык. Ты привык бездельничать, никого не слушать­
ся. Вот я узнала от Игнатия Савельевича...
— Ой! Ой! Ой! — в притворном ужасе закричал Гер­
ка, схватившись тоже в притворном ужасе руками за го­
лову, и передразнил: — Вот я узнала от Игнатия Савель­
евича... Вот я узнала от Игнатия Савельевича... Чего ты
могла от него узнать? Он же мастер сочинять и выдумы­
вать! Он такое тебе выдумать может, он тебе такое сочи­
нит...
— Про тебя выдумывать нечего! — резко и громоглас­
но оборвал дед Игнатий Савельевич. — И сочинять про
тебя нужды нет! Я одну честную правду про тебя Людмилушке рассказал! Да и то не всю! А правда про тебя стра­
шнее всех выдумок и всех сочинений! И больше я с тобой
нянчиться не намерен!
— И не надо! И не надо! И не надо! — плаксиво отоз­
вался Герка,
И не нуждаюсь! И никогда не просил, чтоб
43

ты со мной нянчился! И не замечал, что ты со мной нян­
чишься! А ты, ты, Людмилушка, — тонким ехидненьким
голоском продолжал он, — ты ему про себя самое главное
уже, конечно, рассказала? Или только собираешься?
— Нет, не рассказала и пока не собираюсь, — печаль­
но призналась эта милая Людмила. — Ты опять решил
бы, что я хвастаюсь... Мы думаем только о тебе, Герман.
А у тебя замечательный дедушка. Просто удивительно,
как ты ухитрился расти кандидатом в экспонаты рядом с
таким чудесным человеком.
— Да, да, до твоего приезда он таким и был, — нас­
мешливо согласился Герка и еще более насмешливо спро­
сил: — Надолго, Людмилушка, к нам пожаловали?
— Примерно месяца на два.
— Ого-го!
— Не огогокай. Мы разговариваем серьезно. Ты спосо­
бен хотя бы несколько минут быть серьезным?
— Послушай... Люд-ми-луш-ка... — Герка помолчал,
чтобы не сказать чего-нибудь ненужного. — Ты приехала
к тетечке Ариадне Аркадьевне. А у нее ни один родствен­
ник не выдерживал еще больше двух-трех дней. Она же
принципиально детей не любит.
— Я выдержу, — уверенно и спокойно возразила эта
милая Людмила. — Она мне понравилась. Стойкий, пря­
мой характер, независимый и гордый. Детей она очень лю­
бит. Только почему-то утверждает обратное... А вот когда
я уеду, ты еще скучать будешь. Ты меня еще вспоминать
будешь.
Ну, что ей мог ответить Герка? Хвастунье этой? Он
просто чуть не закричал на нее от возмущения. Никогда
он еще таких... будущих женщин не видел! Совсем недав­
но появилась здесь и уже вовсю командует! Но он-то, Гер­
ка Архипов, какой бы он ни был, подчиняться ей не наме­
рен! Нисколечко! Ни капельки... Ни... И жуткая мысль
оказалась у него в голове: скучать, конечно, он о ней не
будет... нечего ему и вспоминать ее... но вот... что-то бу­
дет, с ней связанное... И еще более жуткая мысль оказа­
лась у него в голове: а вдруг за два месяца она деда со­
всем перевоспитает?
Она улыбнулась ему, и Герка вскочил и сказалз
— Дед, нам с тобой домой пора. Обедать пора.
— Нет, мы идем на рыбалку, — безоговорочным тоном
возразила эта милая Людмила. — Мне так хочется поры­
бачить!
44

— Мне та-а-а-ак хочется порыбачить!— в сердцах пе­
редразнил Г'ерка. — Да мало ли чего тебе хочется и еще
захочется! Почему ты со своей тетечкой рыбачить не по­
шла? Дед-то мой, а не твой! Чего ты им раскомандовалась?
— Я?! Раскомандовалась?! Да Игнатий Савельевич,
было бы тебе известно, сам предложил мне пойти с ним на
рыбалку. Ведь ты, оказывается, рыбку только есть уме­
ешь. И не дразнись больше, пожалуйста, а то как в дет­
ском садике получается. Мы же взрослые люди.
— Вот что верно, то верно, — с удовлетворением покру­
чивая длинные усы и поглаживая широкую, почти до поя­
са бороду, одобрил этот вреднюший дед. — Поесть, доро­
гой внучек, попробуй сам. Мы с Людмилушкой на рыбал­
ку отправляемся. Я пошел червей копать. Ты, милая, кур­
точку прихвати, прохладно на берегу-то у воды.
— Я мигом, Игнатий Савельевич! Кстати, Герман, ты
можешь идти с нами.
Вконец обескураженный, Герка и слова вымолвить не
смог. Будто и впрямь язык проглотил, как говорится.
Эта милая Людмила убежала, а этот вреднющий дед,
напевая свою любимую песню, из которой он знал одну
строку: «Главное, ребята, сердцем не стареть», отправился
в огород копать червей. Герка, словно совершенно не по­
нимая, что творится вокруг, как остался один во дворе, так
и стоял не двигаясь.
«Кстати, Герман, ты можешь идти с нами», — повто­
рял и повторял он в уме на все лады эту больно задевшую
его фразу, словно не мог уловить ее точного смысла, пов­
торял и повторял, с каждым разом все сильнее и сильнее
ощущая жгучую обиду.
— Кстати, Герман, ты можешь идти с нами... Кстати! Ты
можешь идти! С нами! — уже вслух и возмущенно, и бес­
помощно бормотал он, чувствуя, что вместе с обидой им
овладевает обыкновенная злость и ощущение полнейшей
беспомощности. Он не знал, никак не мог придумать, про­
сто был не в состоянии догадаться, чего бы такое сотво­
рить, чтобы эта милая Людмила больше здесь не коман­
довала. «Кстати, Герман, ты можешь идти с нами!» — чуть
не выкрикнул Герка и едва не захохотал во все горло: при­
думал все ж таки, сообразил, чего ему сотворить надо!
УраГ Привет-приветик! Не получится у них никакой ры­
балки! Это им только для начала сюрпризик, а потом он
им ещечего-нибудь преподнесет, более...
45

Он бросился к сараю. На длинных, с большими шляп­
ками гвоздях, вбитых в стену, здесь покоились удочки.
Герка схватил их, забросил одну за другой на сеновал и,
почти дрожа от сладкого и злого предвкушения, уселся на
крыльцо, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не запрыгать
от радости.
— Главное, ребята, червей запас иметь! — громко и ве­
село напевая, во двор из огорода вышел дед Игнатий Са­
вельевич, направился к сараю, протянул руку к стене, за­
мер, пожал плечами, обернулся и недоуменно уставился
•на внука. — А удочки-то где? Удочки-то куда подевались?
— А я откуда знаю? — с очень невинным видом ото­
звался Герка. — Ты ведь рыбачишь, а я рыбку только есть
умею.
— Утром они здесь были! — разволновался дед Игна­
тий Савельевич. — И днем были! Недавно вроде бы тут я
их видел! Своими собственными глазами видел! Еще у од­
ной поплавок сменить собирался. Неужто украли? Не бы­
вало у нас еще такого!.. Удочки пропали куда-то! Срыва­
ется рыбалка! — пожаловался он вошедшей во двор этой
милой Людмиле, а она его — Герка чуть не взвыл от воз­
мущения — успокоила:
— Я захватила свои. У меня две складные и набор
крючков, поплавков. Герман, ты идешь с нами или нет?
— А чего ему там делать? — проворчал этот вреднющий дед, с недоумением ощупывая гвозди, на которых
хранились удочки. — Он червей боится в руки брать.
— Просто так с нами посидит, — не унималась эта ми­
лая Людмила. — А червей я сначала и сама боялась. Чего
же ему здесь одному делать? Опять бездельничать?
Тут уж Герка не выдержал, вскочил, вернее, не вско­
чил, а с места высоко подпрыгнул, встал на ноги, сжал
кулаки, заговорил, стараясь не закричать:
— Какое твое дело, чего я делать буду?! Когда ты
тут распоряжаться прекратишь? Что хочу, то и делаю!
Сейчас, между прочим, каникулы! Отдыхать надо людям!
Никто ему ничего не ответил, уважаемые читатели, и
Герка напряженно соображал, почему его справедливые
слова ни на кого не подействовали, еще более напряжен­
но он продолжал думать, а что бы еще такое сказать, что­
бы... чтобы... чтобы... Но какая-то отчаянная мысль, по­
явившаяся у него в голове, словно забуксовала... чтобы...
чтобы... чтобы... Герка до боли сжимал кулаки, но не мог
вспомнить даже ни одного обидного слова. От тщетных
4в

усилий злость его как бы устала, и он проговорил почти
равнодушно:
— Идите, идите, никто вас не держит.
— Но тебе же без нас скучно будет! — воскликнула
эта милая Людмила. — Почему ты такой упрямый, Гер­
ман? Почему ты не хочешь идти с нами?
В том-то и дело, что Герке очень хотелось пойти с ни­
ми, но признаться в таком желании он боялся даже само­
му себе. Ведь тогда получалось, что какая-то посторонняя
девчонка, хвастунья, зазнайка и командирша, считающая
свою особу маленького роста перевоспитательницей, раз-»
решает ему, видите ли, пойти на рыбалку с его собствен­
ным, хотя и вреднющим дедом! Получается сплошное на­
хальство с ее стороны!
А этот вреднющий дед помалкивает, как будто ничего
его и не касается, на внука — даже не взглянет. Хоть бы
слово сказал в защиту! И он сказал:
— Пошли-ко, Людмилушка. Рыбка нас ждет не дож­
дется. А ему не привыкать баклуши бить.
И они — ушли!
Ушли они...
Герка готов был броситься следом, встать между ними
и теперь уже не сдерживаться, закричать:
«А ну, топай отсюда, Людмилушка, туда, откуда к нам
заявилась! Никто тебя сюда не звал! И нечего тебе здесь
командовать! Иди, иди, с тетечкой рыбу лови! А ты, дед?
Тебе-то как не стыдно? Единственного внука бросаешь
ради какой-то хвастливой подлизы! Пошли-ка лучше обе­
дать, а она пусть идет куда хочет и больше нам на глаза
не показывается!»
Но увы и увы, и еще тринадцать раз увы, Герка остро
чувствовал свою наиполнейшую беспомощность перед этой
милой Людмилой, которая недавно скромно стояла вот
здесь перед ним и смотрела на него большими черными
печальными глазами... И чего ей печалиться-то?.. Ана...
лизировать еще его выдумала и деда уговорила такой
ерундистикой заниматься... Неужели месяца два из-за нее
страдать? Неужели тетечка Ариадна Аркадьевна не вы­
живет ее раньше?!
Незаметно для себя Герка медленно брел к реке, уже
миновал огород, перелез через изгородь и, только сейчас
сообразив* куда идет, остановился. Вот они — впереди!
Рыбаки вреднющие! Рыболовы ехидные! Чтоб у вас толь­
ко лягушки клевали! Наверняка и сейчас разговоры раз­
47

говаривают. И все они, разговоры-то, о нем, о Герке, как
бы ему получше жизнь испортить...
Он сел на траву, обхватив колени руками. Устал он.
Вымотался он... Ведь как раныпе-то, до сегодняшнего-то
дня, замечательно они с дедом жили!.. Ну, поворчит дед
иногда, ну, пригрозит изредка... Но все ведь получалось
так, как хотел единственный внук... А теперь-то что бу­
дет?! Дед вреднющий его абсолютно слушаться перестал!..
Нет, нет, одна надежда на тетечку Ариадну Аркадьевну.
У нее еще ни один родственник больше двух-трех суток не
выдерживал.
Стало чуть прохладно и сыровато. Герка немного про­
дрог, но сидел не двигаясь в прежней, давней позе. Он уже
довольно вяло размышлял о том, что бы такое предпри­
нять, чтобы избавиться от этой милой Людмилы, чтобы
исчезла она отсюда, чтобы дед и близко ее не подпускал...
Можно, к примеру, будто бы серьезно заболеть... Но ведь
этот вреднющий дед врача вызовет!.. Или еще хуже: ОНА
врача вызовет, никого не спросясь! И окажется бывший
кандидат в экспонаты обыкновенным симулянтом!.. Или
испугать этого вреднющего деда: спрятаться куда-нибудь,
пусть поищет!.. Но нельзя же прятаться около двух меся­
цев! Тем более, что и ОНА искать будет, и — найдет ведь!..
Нет, нет, одна теперь надежда на тетечку Ариадну Ар­
кадьевну!
Встал Герка, попрыгал немного, чтобы согреться и раз­
мять затекшие ноги, и побрел обратно домой, понятия не
имея, чего он там делать будет, если ему делать ничего­
шеньки не хочется. Он и шел-то как можно медленнее,
чтобы время убить.
Видите, уважаемые читатели, иногда и бездельникам
нелегко приходится.
Войдя во двор, Герка постоял, подумал немного, сла­
зил на сеновал, взял удочки и отнес их на место.
...Конечно, конечно, этой милой Людмиле просто дико
повезло. Мало ли на свете отличниц и отличников, но ко­
му из них удалось познакомиться с Гагариным?.. Ну, а
если бы ему, Герке Архипову, повезло?.. И спросил бы его
первый в мире космонавт, а как он учится... Герке стало
до того не по себе, что он тут же замерз, не успел поди­
виться этому, как его мгновенно бросило в жар... Было че­
му поразиться! Ведь никогда он летом об учебе не думал,
не вспоминал о ней даже, да и в другие времена года уче­
ба не очень его занимала, а тут... И все из-за нее, из-за
48

этой милой Людмилы, которая надеется мучить здесь лю­
дей два месяца!
«Значит, так!— очень решительно подумал Герка.—
Хватит! Дос-та-точ-но! Жили мы без этой будущей жен­
щины, подлизы хвастливой, командирши, перевоспитательницы и анализаторши, хорошо жили и теперь прожи­
вем! Пусть она кого-нибудь другого ана,.. лизирует! Я лич­
но в ерундистике такой не нуждаюсь!.. Просто я больше
с ней даже разговаривать не буду. Не буду, и все! А еще
лучше: как только она сюда заявится, я шагом марш ку­
да-нибудь!»
А как быть с этим вреднющим дедом, спрашивается?
Он единственного внука даже кормить перестал! Герка от­
лично знал его характер, вернее, Герке казалось, что он
знает его характер до конца. Но в одном Герка не оши­
бался: дед был необыкновенно упрям. И это означало, что
если он согласился ана... лизировать внука, не беспокой­
тесь, пожалуйста, не волнуйтесь, не передумает дед, не от­
ступит!
Но если этот вреднющий дед во всем подчиняется
этой милой Людмиле, значит, надо начать самую настоя­
щую борьбу с ней! Борьбу он начнет завтра же!
От принятого решения Герка чуть-чуточку повеселел.
Сейчас он приляжет на диван и спокойненько будет ждать,
когда придет тот, кто обязан его накормить и включить
телевизор.
И тут же Герка почувствовал, что не испытывает ни­
какого желания лежать и ждать. Есть, правда, он хочет
здорово, но и голод не может отвлечь его от неясной тре­
воги. И пусть тревога была неясной, но достаточно силь­
ной для того, чтобы Герка, забыв обо всем, стал доиски­
ваться ее причин.
Ни разу в жизни ему не приходилось так много пере­
живать всего за один день, и с непривычки Герка обесси­
лел, так сказать, от усилий и присел на крыльцо. Он уста­
ло закрыл глаза и увидел большие черные глаза этой ми­
лой Людмилы, смотревшие на него с сожалением. Герка
вздохнул так глубоко, что глаза его сами собой откры­
лись, и он тяжело подумал о том, что не бороться с ней
ему хочется, а... А? И побоялся ответить. Собственно, точ­
ного ответа не было, потому что душа его пришла в смя­
тение, он вскочил, пораженный необходимостью хоть чтонибудь да делать, и в отчаянии забарабанил кулаками в
дверь. И только когда кулаки заныли от боли, Герка не­
49

много пришел в себя, пошарил руками под ковриком, от­
швырнул его — вреднющий дед ключ от дома забрал с со*
бой!!! О-о-ой! Забрал с собо-о-ой! Герка еще побарабанил
по двери кулаками, пятками по ней постучал и еще одним
местом пытался на дверь воздействовать...
— Ладно, ладно... — прохныкал он. — Все понятно. До
того обо мне, вреднющий, забыл, что ключ оставить за­
был... Ладно, ладно... Всё, всё из-за нее! Из-за нее всё!
И такая невероятнейшая тоска навалилась на Герку,
что захотелось ему, бедному, грохнуться на землю и — не
вставать! Погибнуть ему захотелось! Придут эти двое,
пусть любуются — до чего они человека до... ана... лизи­
ровали!
Но, к сожалению, гибнуть ему быстро расхотелось,
тем более, что надо было топать за ключом.
Однако он не потопал, а бегом-бегом через огород,
раз-раз-раз через изгородь, прыжками-прыжками-прыжками прямо к реке. И не ключ ему нужен был, а надо было
увидеть эту милую Людмилу и заявить ей, что не погиб
он без нее, спокойненько живым остался, а к ним он при­
шел только за ключом...
Остановился Герка. А не лучше ли подождать их до­
ма? Да еще спрятаться где-нибудь и появиться, когда эта
милая Людмила, изрядно переволновавшись, куда он по­
девался, уйдет к своей тетечке, а та, быть может, быст­
ренько отправит ее туда, откуда она прибыла сюда...
Да и где он будет их сейчас искать? Неизвестно, сколь­
ко они могут с удочками на берегу просидеть. Еще более
неизвестно, чем все это кончится. А вдруг, например, ка­
ким-нибудь самым непостижимым, самым невероятным об­
разом эта, так сказать, милая Людмила сумеет сделать
деда чем-то вроде солдата при генерале? А генерал-то,
стыдно подумать, она — девчонка! Что делать?!
Главное, что случилось все неожиданно, сообразить ни­
чего не успел, как ана...лизировать начали!
Размышляя обо всем этом, Герка не сразу и обнару­
жил, что бежит. Оказалось, пока голова его сама себе
вопросы задавала и сама себе отвечала, ноги уже бежали.
Мчался Герка довольно быстро, мчался довольно дол­
го, но рыбаков своих не обнаружил. И только сообразил
он, что надо бы покричать, как споткнулся и с невысокого,
но обрывистого берега полетел в воду.
А плавать-то он, уважаемые читатели, абсолютно не
умел...
50

Пятая глава

«АХ, ГЕРМАН, ГЕРМАН!»
Падая в реку, Герка до того испугался, что даже и
крикнуть не успел. Упал он плашмя и поэтому очень гром­
ко шлепнулся о воду. Конечно, брызги во все стороны, и
круги по воде...
Прощай, что ли, Герка? Не увидимся больше, Герман?
Он отчаянно заработал руками и ногами, вернее, ноги и
руки его словно сами по себе отчаянно заработали.
С удивлением и недоверием отмечая, что он почему-то
не тонет, хотя и не плывет, Герка со страшного страха не
мог сообразить, что же делать дальше. Ведь воздуха для
дыхания давно уже не хватало, а рта раскрыть он не до­
гадался. Голову будто насосом, как футбольный мяч, на­
качали, вот-вот лопнет!
Тут Герка наконец-то догадался, что рот необходимо
раскрыть, пока голова не лопнула, но и тут же догадался,
что нельзя этого делать — захлебнешься в один момент!
А дышать-то нечем...
Прощай, что ли, Герка? Не увидимся больше, Герман?
Уж лучше бы скорей утонуть, чем ждать, когда голова
лопнет...
«Только бы эта милая Людмила не узнала, что я пла­
вать абсолютно не умел!» — прогудело в его до предела
надутой голове, когда она, голова-то, словно сама собой
вылезла из воды, конечно, при помощи шеи. Герка так
очень широко распахнул рот, выпуская воздух, что едва
успел вдохнуть его, свежего, как начал погружаться.
Но теперь он уже примерно выяснил, что же ему сле­
дует делать, чтобы не погибнуть. Силенок у него значи­
тельно поубавилось, потому что он теперь не просто моло­
тил по воде руками и ногами, а пробовал проделывать это
более или менее осмысленно, голову старался держать
чуть запрокинутой и не забывал дышать носом.
И опять в голове проскользнула мысль: только бы эта
милая Людмила не узнала, что он плавать абсолютно не
умел, и Герка тут почувствовал — неуверенно, но радост­
но,— что плывет.
Честное слово, плывет!
Не тонет, а плывет!
Плывет, а не тонет!
Вперед плывет!
61

И ничего в этом особенного не было. Он размеренно
работал руками и ногами, дыхание постепенно налади­
лось, и Герка в упоении не замечал, что плывет не к бе­
регу, а вниз по течению. Легко плывет!
«Да что же такое происходит? — удивленно и весело
подумал он. — Плыву ведь! И не тону ведь! А почему
раньше-то не догадался научиться? Красота-то какая! Те­
перь буду каждый день плавать! Да не один раз! Пусть
эта милая Людмила полюбуется!»
А сегодня вот спросит она его, а где же он был, чем же
занимался? А он ответит небрежно так, что купался, дес­
кать, себе на здоровье, плавал. Расскажет, ка-а-а-ак раз­
бежался и — !!! бултых!!! — прямо с берега в реку... Очень
уж нравится ему нырять!
Вода словно сама несла его...
— Эго-гей! — раздался с берега голос вреднющего де­
д а.— Никак, знакомое что-то плывет? Герка, ты тонешь,
что ли? — Он вскочил и начал стаскивать сапог.
— Была нужда! — гордо отозвался Герка. — Зачем
мне тонуть? Просто плаваю, купаюсь!
— Да ты же плавать-то не умеешь!
— Тогда, значит, тону! — обиженно крикнул Герка,
проплывая дальше. — Прощайте, товарищи! Счастливой
рыбалки!
Он ждал голоса этой милой Людмилы, но она промол­
чала. Герке сразу стало грустно, а плыть стало неинтерес­
но, и он повернул к берегу, думая с горечью: «Уж лучше
бы я не плыл, а тонул. Тогда хоть испугалась бы, может,
и пожалела бы, может, и поплакала немножечко... И до
чего дед у меня вреднющий все-таки. Добрый, но вреднющий. Мог бы и не кричать при ней, что я плавать не
умел!»
На берег Герка вылез в таком ужаснейшем настрое­
нии, словно действительно жалел, что не утонул.
Почему же эта милая Людмила даже слова не ска­
зала?
Почему даже не рассмеялась звонко и громко?
И почему он о ней думает? Какое ему дело до нее?
Подойдя к месту, мимо которого он совсем недавно
плыл в таком замечательнейшем настроении, Герка по
возможности непринужденным тоном спросил:
— Сколько килограммов вытащили? Помочь донести?
— На рыбалке громко не разговаривают, — тихо, но
строго произнесла, не поворачивая головы в его сторону,
52

эта милая Людмила. — Быстро иди домой и переоденься,
иначе простудишься.
— Топай, дорогой внучек, топай, — виновато пробор­
мотал, не глядя на него, этот вреднющий дед. — В сухое
переоденься да чайку горячего выпей.
Герка ни за что бы их не послушался, если бы не по­
чувствовал, что его начинает знобить. А еще он обнару­
жил, что тапочек на ногах нет — потерял при невольном
купании, и еще больше замерз. Он взял ключ и побежал,
с отчаянием бормоча:
— На рыбалке громко не разговаривают... подумаешь...
на рыбалке, видите ли, без нее будто мы не знаем... гром­
ко не разговаривают... а дед перед ней — как школьник
перед учительницей... мог и сам со мной пойти... нет, нет,
придется серьезно заболеть... чтоб знали...
А если бы он не плыл, а тонул? Что, и тогда погово­
рить, то есть покричать, нельзя? Да? Человек тонет, а она,
только полюбуйтесь на нее, рыбку ловит! Рыбка ей чело­
века дороже! Разговаривать при ней, видите ли, нельзя,
если даже ты ко дну навсегда идешь! И вообще, откуда
она взялась, эта будущая женщина? Чего она здесь ко­
мандует?.. Нет, нет, нет, главное в том, почему он о ней
все время думает?!?!
Герка уже не бежал, а брел, опустив голову и обхва­
тив локти ладонями. Едва он решил, что пора бы снова
побежать, было уже поздно бежать-то.
На его пути стоял тот, кого Герка боялся больше всего
на свете, — злобный хулиган Пантелеймон Зыкин по про­
звищу Пантя, верзила с руками почти до колен, непропор­
ционально маленькой головой на длинной шее, с которым
ничего не могла поделать школа и даже милиция.
От неожиданности и страха Герка довольно громко
вскрикнул, втянул голову в плечи, завертел ею по сторо­
нам, словно выискивая спасение. С особым ощущением
опасности он сообразил, что дороги к отступлению у него
нет: впереди Пантя, а бежать к этой милой Людмиле дро­
жащим от испуга он себе позволить не может.
Со страха Пантя представлялся ему чудовищным яв­
лением природы с большущими холодными голубыми гла­
зами, которые ничего не выражали, с длиннющими рука­
ми, готовыми в любой момент скрутить Герку... Злостный
хулиган долго смотрел на него примерно так, как смот­
рит удав на кролика перед тем как его проглотить, и то­
неньким голоском — такая-то верзила! — спросил:
54

— Денежки у тебе есть?
— Чего? Чего? — оторопело отозвался Герка.
— Денежки у тебе есть?
— Нет, нет, никаких денежек у меня нет! У меня даже
карманов нет!
— Понятно, понятно, суду все ясно, — словно обидев­
шись, пропищал Пантя, подскочил и схватил Герку за
ухо. — И в ухе денежек нету? — Другой-рукой он схватил
бедного Герку за нос. — И в носе денежек нету? Тогда
иде? Иде у тебе денежки?
Вот ведь: и говорить-то по-человечески не умеет, са­
мые простые слова коверкает, а живет себе на здоровье,
как хочет, над людьми издевается — конечно, над теми,
кто его слабее.
— Язычок сглотил? — притворно заботливым тоном
пропищал Пантя. — А ну, покажь язычок! Ну! — И он еще
сильнее сжал Герке нос и ухо. — Покажь язычок!
Ничего, кроме боли и обиды, не испытывал несчастный
Герка. Ему даже не было страшно. Ему просто хотелось,
чтобы все поскорее кончилось, чтобы он оказался дома.
И что он мог сделать с такой-то верзилой?
Герка старался не шевелиться, потому что при малей­
шем его движении пальцы Паити, длинные и цепкие, еще
сильнее сжимались.
— Покажь, покажь язычок! — все упорнее требовал
Пантя. — Покажь язычок, не то нос и ухо оторву! Раз, раз
и — нету у тебе ни уха, ни носу! Ну!
Честно говоря, уважаемые читатели, Герка и сам не
понимал, почему он молчит и почему язык не показывает.
Нос и ухо горели от боли, но Герка с удивлением и даже
с некоторой гордостью отмечал, что страх больше не при­
ходит, что он уступил место одной заботе: как бы не за­
кричать и как бы его жалобный голос не услышала эта
милая Людмила.
Тут Пантя неожиданно разжал пальцы и недоуменно
пропищал:
— Напинать.тебе, что ли?
И опять в ответ ничего не раздалось. Пантя озабочен­
но почесал затылок, спросил:
— Онемел ты, что ли?
Ничего не сказал Герка. Было ему все равно, а уху и
носу было больно.
Пантя вовсе растерялся и спросил чуть ли не с боль­
шой жалостью:

ье

— Заболел ты, что ли? Чего ты мене не боишься? А?
Тебе спрашивают! Отвечай, когда тебе спрашивают!
Тяжело вздохнув, Герка промолчал, думая о том, что
нос у него наверняка распухнет, ухо побагровеет, и как
ему в таком виде перед этой милой Людмилой показаться.
Она ведь опять хохотать начнет!
— Я тебе шею поломаю! — В писклявом голоске Панти проскочили визгливые нотки. — Я тебе ухи выдерну!
Чего ты мене не боишься? Бежи от мене, бежи! Я те­
бе догонять буду и по затылку, по затылку, по затылку!
Бежи от мене, тебе говорят!
Хотел Герка ответить, что глупо бежать только для то­
го,. чтобы получить по затылку, по затылку, по затылку,
но рот у него почему-то опять не раскрылся. А Пантя подождал-подождал и запищал, почти заверещал:
— Придуриваешься? Я тебе придурюся! А ну, бежи!
Бежи, тебе говорят, пока не поздно!.. Ну, чего ты мене не
боишься?
— Да нет, боюсь я тебя, — вдруг ответил Герка.—
Только сейчас мне домой надо. Тонул я недавно. Видишь,
весь мокрый, да еще босиком. Замерз весь. Заболеть могу.
Тут Пантя опять растерялся, пропищал что-то непо­
нятное, почесал затылок и спросил недоуменно:
— Почему я тебе пужаю, а ты мене не боишься? Я ведь
тебе изломать могу! Испужайся мене! Ну!
А Герка думал, что ведь эта милая Людмила в любой
момент очень даже просто может подойти сюда! А Пантя
его в любой момент может совсем уж очень даже просто
опять схватить за нос и ухо! Вот будет картиночка для
Людмилочки!
И, весь сжавшись от страха, Герка пошел в сторону
дома, шел, бедный, и ждал, Что Пантя вот-вот его по за­
тылку, по затылку, по затылку... Но Герке было все рав­
но: лишь бы только не явилась сюда эта милая Людмила.
Пантя бегал вокруг него, ручищами своими длиннющи­
ми размахивал и пищал:
— Побойся мене! Бежи от мене! Почему я тебе пужаю,
а ты мене не боишься?
Не останавливаясь и не поворачивая головы, Герка от­
ветил:
— Да боюсь я тебя, очень даже боюсь. Только вот вре­
мени бояться тебя у меня нет. Мне срочно домой надо.
Мокрый я весь. Замерз я весь. Переодеться мне надо, а то
я заболею.
57

— А мене денежек надо! — жалобно пропищал Пантя,
обогнал Герку, остановился перед ним, раскинув в сторо­
ны длиннющие ручищи. — Ни с места, а то я тебе изувечу!
— Ну что тебе от меня надо? — устало спросил Герка,
хотя дрожал от холода и немного от страха. — Нет у меня
денежек. У меня даже карманов нет. Я же в майке и
трусах.
— Почему ты мене не боишься? — уже не просто уп­
рямо, а тупо допытывался Пантя. — Мене все боятся.
Почему ты мене не боишься?
Было ясно, что нелепый разговор может продолжаться
бесконечно, вернее, до того самого времени, когда эта ми­
лая Людмила с дедом вернутся.
— Хочешь, я тебя завтра буду бояться? — предложил
Герка. — Какая разница, когда мне тебя бояться?
Подумав и почесав затылок, Пантя ответил:
— Ты мене всегда бояться должон. Можно и завтра.
Но мене денежки нужны. Принесешь мене завтра де­
нежки?
— Да нет у меня никаких денежек!
— У тебе нет. А дед у тебе пенсию получает!
— У тебе! У тебе! У мене! У мене! — передразнил Гер­
ка невольно, но тут же осекся, увидев у самого носа здо­
ровенный кулачище. — Сколько тебе денежек надо? —
спросил Герка упавшим голосом, почувствовав, как от
стыда у него запылало все лицо и даже шея. — Зачем те­
бе денежки?
— Ну-у-у... — Пантя от восторга, словно денежек у не­
го уже было — девать некуда, несколько раз подпрыгнул
на месте, размахивая длиннющими ручищами. — Я ко­
пить буду! — восторженно пропищал он. — Много-многомного-много денежек накоплю! Чтоб не работать, когда из
школы выгонят! — И Пантя радостно, даже стыдливо хи­
хикнул.
— Как — не работать? — поинтересовался Герка.
— А вот так! А вот так! А вот так! После школы всех
заставят работать или дальше учиться пошлют! Мене
учиться неохота. Мене работать неохота. Вот мене и не
надо учиться и работать, когда у мене денежки будут!
Много, много, много! Неси мене завтра два рубли! А то
я тебе ухи оторву и нос выдерну! Понял? Неси мене завт­
ра два рубли!
«Трус я, трус! — с тоской, стыдом и отчаянием, весь
от этого разгорячившись, думал Герка, шагая к дому.—
58

Почему я согласился? Где я ему целых два рубля найду?
И почему я обязан верзиле такой бессовестной два рубля
отдавать?.. А что я сделать могу, если он меня чуть не
в шесть раз или в семь сильнее? Возрастом одинаковы,
а он вон какой вымахал!»
Но пусть Пантя был бы сильнее его даже в шестна­
дцать или даже семнадцать с половиной раз, на душе у
Герки все равно было бы нехорошо, гадко вот так, как сей­
час... Уж лучше бы ему действительно утонуть, чем встре­
титься с Пантей...
Вдруг Герка остановился, сразу забыв о злостном ху­
лигане и сообразив, что ведь утонуть-то он мог именно
из-за этой милой Людмилы!.. Да, да, во всем она одна ви­
новата! Не утяни она деда на рыбалку, и ничего бы не
случилось... Но зато он плавать научился и тоже из-за
этой милой Людмилы... Но зато он и с Пантей повстречал­
ся из-за нее же... И Герка махнул рукой, запутавшись в
своих торопливых соображениях, потому что распутать их
он был неспособен, по крайней мере, сейчас.
Чтобы не думать об этой милой Людмиле, Герка стал
считать вслух. Получилось примерно так:
— Один, два, три, четыре... а мне до нее никакого
больше дела нет... четыре, пять, шесть... просто не буду
обращать на нее внимания, и все... значит, шесть, семь,
восемь... вот уйду завтра утром куда-нибудь и вернусь
только ночью... девять, десять, одиннад... Да, да! — на­
смешливо крикнул он и прошептал: — А как быть с Пан­
тей? С верзилой страшенной? Мене, тебе!.. Один! Два!
Три! Четыре!.. Нет, нет, никакие мне там Панти и эти ми­
лые Людмилы не страшны! Все равно придумаю что-ни­
будь, чтоб от них избавиться! — И он запел, стараясь ни
о ком и ни о чем не размышлять: — Главное, ребята, серд­
цем не стареть!
Дома он переоделся, еле-еле, изломав много спичек,
зажег газ и присел ждать, когда закипит вода в чайнике.
Долго сидел он, мог сидеть и до утра или даже несколько
дней, вода в чайнике все равно бы не закипела, потому
что он забыл поставить чайник на огонь. Обнаружив это,
Герка чуть не зарычал от злости.
— Никакого чая мне не надо! — крикнул он. — Ничего
мне не надо! Никого мне не надо! Пусть она с дедом чай
пьет, раз у них совести нет!
Вытянувшись на кровати, Герка очень твердо решил:
ни есть, ни пить он больше не будет до тех пор, пока вред59

нющий дед не выберет, кто ему дороже: единственный внук
или эта рыболовка!
А есть хотелось предельно здорово. В животе ощуща­
лась такая пустота, совершенно пустая пустота, что, каза­
лось, оттолкнись он легонько руками от кровати и — плав­
но поднимется в воздух, к самому потолку поднимется
и будет там медленно покачиваться, как космонавт в не­
весомом состоянии...
Явится сейчас эта милая Людмила, гордая, носик квер­
ху. Рыбки две или три с половиной поймает, а воображать
будет, словно кита выловила. И — командовать, конечно,
начнет, вернее, продолжит... А может, выпить все-таки
стакан чая? И кусочек хлеба съесть, может? А уж после
этого голодать, пока дед прежним не станет?
Но тут он заслышал отдаленные голоса и — оказался
на крыльце, едва успев подумать: сейчас начнется! И чем
ближе были голоса, тем суматошнее соображал Герка, как
ему держаться, что сказать, что ответить...
Однако случилось то, чего он никак не мог ожидать.
Меньше всего предполагал он, уважаемые читатели, точ­
нее, совсем не предполагал он увидеть эту милую Людми­
лу грустной, даже очень печальной. А она была именно
такой, то есть до того очень печальной, на себя не похо­
жей, что Герка удивленно, с долей сочувствия спросил:
— Что случилось? Чего ты сама на себя непохожая?
Она мельком взглянула на него с жалостью и презре­
нием, дед виновато покашлял и смущенно покрякал. Эта
милая Людмила смотрела прямо перед собой большими
черными печальными глазами и будто ничего не видела.
Герка спросил растерянно:
— Зубы у тебя, что ли, заболели? Или рыбка не кле­
вала?— Он вспомнил, что она любит смеяться, и глупо
хихикнул.
А она будто и не расслышала ничего, неподвижно сто­
яла, готовая, казалось, вот-вот расплакаться.
— Ничегошеньки не понимаю, — совсем уж растерян­
но признался Герка. — Ушли веселые, а пришли...
— Ах, Герман, Герман! — печально воскликнула эта
милая Людмила. — Ты действительно ничегошеньки не
понимаешь! И, видимо, уже никогда не сможешь понять!..
Ах, если бы ты знал... если бы ты только знал, как мне за
тебя невероятно стыдно и как мне тебя безумно жаль!
Дед Игнатий Савельевич смущенно покряхтел, пытал­
ся бодро крякнуть, но проговорил очень скорбно:
щ

— Я некоторым образом во всем виноват. Информиро­
вал ее, дорогой внучек, о тебе исчерпывающе, то есть пол­
ностью, ничего не скрывая. Сообщил о твоей бестолковой
жизни все подробности. Откуда мне было знать, что Людмилушка так расстроится?
— Чего ты опять навыдумывал? Чего информировал?
Чего сообщил? — предчувствуя недоброе, торопливо спро­
сил Герка. — Какие там подробности о моей жизни? И по­
чему она вдруг бестолковой оказалась?
— Да всю правду о тебе выложил! — Дед Игнатий Са­
вельевич сокрушенно махнул рукой. — А она, милая-то
Людмилушка, чуть не в слезы...
— Дед, дед! Вреднющий ты дед! — вырвалось у Герки. — Чего ты обо мне опять насочинял?! Мало тебе, что
ты меня хотел музейным экспонатом сделать...
— Ничего я не сочинял, — вяло возразил дед Игнатий
Савельевич. — Говорю, проинформировал Людмилушку.
Ну и немножко прокомментировал.
— Рыбу вы пошли ловить! — возмутился Герка.—
А ты информировал, комментировал!.. Мало вам того, что
вы меня ана... лизировали! А ей-то какое дело до меня?
Я ведь не комментирую, как она живет! Может, мне за
нее тоже бе-зум-но стыдно! Может...
— Ах, Герман, Герман! — перебила его эта милая
Людмила очень тоскливым голосом. — Просто страшно
подумать, как ты ужасно неинтересно живешь! А ведь я
надеялась...
— Меня абсолютно не интересует, на что ты тут на*
деялась! — У Герки непроизвольно сжались кулаки, будто
он собирался броситься в самую настоящую драку.—
Страшно... ужасно... Приехала тут!.. Никто тебя к нам не
звал! Командовать начала, ана... лизировать выдумала!
Деда информировать заставила, комментировать...
Дед Игнатий Савельевич крякнул так возмущенно и
громко, что Герка замолчал, а эта милая Людмила ска­
зала дрожащим голосом:
— Благодарю тебя, Герман, за прямоту. Мне пора до­
мой. Всего вам доброго.
И ушла.
Дед и внук молчали.
— Все равно она ненормальная какая-то, — виновато
и неуверенно произнес Герка. — Чего ей за меня стыдно?
Кто она мне? Приехала — уедет. А ты-то, дед, чего ей про
меня и зачем наговорил? Ну, зачем?
61

— Людмилушка— очень серьезная личность,— с ува­
жением сказал дед Игнатий Савельевич. — Ростиком ма­
ленькая, а умом и сердцем значительная. Таких я еще
не встречал. Я не имел права на ее вопросы о тебе отве­
чать уклончиво.
— Да чего я такого сделал?!
— В том-то и беда, дорогой внучек, что за всю свою
жизнь ничего ты не сделал... А рыбалка не получилась.
Ни одной поклевочки. А как ты в реке оказался и не уто­
нул?
Откровенно говоря, уважаемые читатели, Герка опять
просто ничего не понял. Он мог возмутиться каждым сло­
вом этой милой Людмилы в отдельности, он мог вознего­
довать из-за многих ее поступков, временами ему было
с ней интересно, но вот понять все ее поведение, понять,
чего она от него добивается, — был не в состоянии.
И чтобы скрыть растерянность, он сказал грубовато:
— Я тоже таких еще не встречал. И нормально по­
этому жил. А в реку я случайно упал и... поплыл. А твоя
Людмилушка мне вот так надоела!
— Нет, дорогой внучек, нет! — Дед Игнатий Савелье­
вич грустно покашлял. — Ты ее слушаться должен. При­
мер с нее должен брать.
— Вреднющий ты, дед! Совсем вреднющий! — жалоб­
но воскликнул Герка. — То ты меня с музеем запутал, и
я же виноват! И мне же досталось! Потом ты меня ана...
лизировал! И мне же попало! Потом ты информировал,
комментировал... Да если хочешь знать, глаза бы мои ее
не видели! Уши мои ее не слышали бы!
И тут они — и дед, и внук — услышали голос этой ми­
лой Людмилы. Кричала она пронзительно и громко, но
ни одного слова они не разобрали. Голос был испуганный,
отчаянный и возмущенный.
Дед Игнатий Савельевич первым проворно выскочил
на улицу, Герка, помедлив, — следом, неторопливо, очень
неохотно, предчувствуя, что ничего, кроме неприятностей,
его опять не ждет.
Увидели они невероятнейшую картину. По улице, сог­
нувшись и прикрывая голову руками, бежал злостный ху­
лиган— верзила Пантя, а за ним мчалась эта маленькая
милая Людмила и хлестала его удилищами. После каж­
дого удара, если он достигал цели, .Пантя издавал громкое
недовольное пищание, делал прыжок, а она — пронзитель­
но взвизгивала.
62

«Совсем сумасшедшая!— оторопело подумал Герка.—
Такой верзилы не испугалась! Конечно, ненормальная!»
Пантя через изгородь перемахнул в чужой огород. Эта
милая Людмила остановилась и крикнула ему вдогонку:
— Получил денежки? Мене — тебе! — передразнила
она. — Попадись мне еще один раз, я тебе покажу два
рубли!
Может быть, вы и сами догадались, уважаемые чита­
тели, что после увиденного и услышанного Герке захоте­
лось немедленно исчезнуть: до того ему стало невообрази­
мо стыдно, и более того — он грандиозно испугался.
А грандиозно он испугался того, что вдруг она, эта милая
Людмила, как-нибудь когда-нибудь где-нибудь узнает, что
он-то обещал Панте принести денежки — два рубля?!?!?!
— Я, дед, домой, я есть хочу, — пробормотал Герка, но
Игнатий Савельевич крепко зажал его ладонь в своей и
повел за собой, приговаривая:
— Молодец, Людмилушка, героиня!
А эта милая Людмила обернулась к ним и, размазывая
по лицу слезы ладошкой, заговорила быстро-быстро:
— Какой стыд и позор! Какое вопиющее безобразие!
Как вы можете жить в одном поселке с таким возмути­
тельным вымогателем?! С таким негодяем?! Этакая горил­
ла требовала де-неж-ки у маленькой девочки! Мене — те­
бе! Два рубли захотел! Вы, вы, вы его распустили! Вы, вы,
вы ему позволили хулиганить и грабить несовершеннолет­
них! Стыдно, стыдно, безумно стыдно за вас!
Герка пятился назад, но дед Игнатий Савельевич
крепко держал его за руку, согласно и даже восторженно
кивал головой каждому слову этой милой Людмилы, ко­
торая с каждым словом повышала голос:
— И не вздумайте возражать! Не вздумайте оправды­
ваться! Не пытайтесь уйти от ответственности! Вы, жите­
ли поселка, во всем виноваты! Особенно — мальчишки! Да
как вы можете спокойно жить, когда среди вас — преступ­
ник?! Вы, вы, вы лично —оба! — несете персональную от­
ветственность за деятельность этого общественно опасного
элемента! Давно пора бы напинать ему, а он у вас спокой­
но бесчинствует!
Герка отчетливо представил, что если он сейчас выр­
вется от деда, то она бросится за ним и удилищем его по
затылку, по затылку, по затылку...
Но она вдруг вроде бы успокоилась и тоскливо воск­
ликнула:
08

— Ах, Герман, Герман! В какой обстановке ты живешь!
Ведь пока ты ничего не делаешь, хулиганы не дремлют!
Они спокойно творят безобразие! Они знают, что вы их не
остановите!
— Я за хулиганов не отвечаю! — выкрикнул Герка.—
И разговаривать с тобой не желаю! Надоело!
— Да нам и не о чем с тобой разговаривать, — очень
грустно произнесла эта милая Людмила. — Мы с тобой
несовместимо очень разные люди. Жаль, ах, как жаль,
Герман! Мне так хотелось увидеть в тебе настоящего
мужчину!
— Ч... ч... чего, чего? — хрипло спросил, заикаясь,
Герка.
— Настоящего мужчину, — озабоченно сказал дед Иг­
натий Савельевич. — То есть сильную личность. Смелую.
Трудолюбивую. Круглую. Ну, в смысле отличной учебы.
Таким и я мечтал тебя воспитать, — с глубочайшим вздо­
хом закончил он.
— В хоккей играют настоящие мужчины, — попробо­
вал пропеть Герка. — А я хоккеистом быть не собираюсь.
Вообще чего вы на меня набросились? Думаете, я все
терпеть буду? Что ты тут будешь целыми днями командо­
вать? Хочешь заниматься перевоспитательной работой?
Пожалуйста! Вот тебе Пантя, который у тебя денежки
требовал. Займись им!
— Конечно займусь, — устало сказала эта милая Люд­
мила.— Ведь еще неизвестно, кого труднее перевоспи­
тать— испорченного человека или избалованного.
— Правильно, Людмилушка, рассуждаешь, правиль­
но!— восхитился дед Игнатий Савельевич. — Глубоко
смотришь в корень отрицательных явлений! Мы с тобой
полностью согласны. Будем исправлять положение.
— А я не согласен! Я есть хочу, и надоело мне...—
Герка хотел вырвать свою руку из дедовой, но тот желез­
ным пожатием удержал ее и почти просящим тоном
сказал:
— Согласен он, Людмилушка, согласен! Действитель­
но, есть давно уж хочет, а сам себя накормить не умеет.
Вот кое-чего и недопонимает. А поедим мы с ним, посооб­
ражаем, и он, конечное дело, поймет и согласится с тво­
ими замечаниями. Потому что твои замечания, я считаю,
готовая программа действий. Будет Герка настоящим
мужчиной, — гордо и уверенно говорил он, — будет во что
бы то ни стало! Создам ему для этого все условия!
64

— Да ведь смешно! — Герке наконец-то удалось вы­
рвать руку. — Ладно, ладно, занимайтесь своим перевос­
питанием, если вам больше делать нечего. Но не тро­
гайте вы меня! И не смеши ты меня, Людмилушка! По­
смотри ты на себя, будущая женщина! Малявка ведь ты!
А рассуждаешь...
Он замолк, едва эта милая Людмила подняла на него
свои большие черные глаза и дрожащим голосом сказала:
— Вот ты длинный, а что толку?! Я ростом маленькая,
а ты живешь, как маленький. Я, по крайней мере, вашего
хулигана не испугалась. То есть очень страшно испугалась,
сначала даже чуть в обморок не упала со страха, но ведь
обратила вымогателя в бегство... — Она пристально вгляде­
лась в Герку, тот отвернулся. — Герман, он ведь и у тебя
требовал денежек?.. Посмотри мне в глаза! — приказала
она.—Я должна знать, лжец ты или нет? Просила у тебе
хулиганская верзила два рубли? Что ты ей ответил? Обе­
щал дать?
— Не твое дело, — сквозь зубы процедил Герка.—
Я не обязан...
— Я жду ответа, Герман.
Он молчал, отвернувшись от нее, и она ледяным тоном
проговорила:
— Ты не лгун, но трус. Приготовьте денежки, Игнатий
Савельевич! Два рубли!
Совершенно растерянным голосом дед Игнатий Са­
вельевич попросил:
— Погоди, Людмилушка, погоди. Откуда такие све­
дения?
— Да, может быть, я трус. — Каждое слово больно борозднуло по горлу. Герка помолчал и хрипло продол­
жил:— Не я один, его все боятся. Он сильнее меня.
— Неправда, Герман, — почти ласково возразила эта
милая Людмила. — Поверь мне, неправда. Чего ты бо­
ишься? Что он, изобьет тебя?
— Он схватил меня за нос и за ухо, — упавшим голосом
признался Герка. — А я был мокрый и замерз. Он сильнее
меня, я даже вырваться не мог.
— А ты укуси, исцарапай, головой его забодай! Ты
окажи ему соп-ро-тив-ле-ни-е! Закрой глаза от страха и
бросайся в атаку на негодяя!
— Прекрасная постановка вопроса! — Дед Игнатий
Савельевич пришел в полное восхищение. — Ты осчастли­
вила нас, Людмилушка, своей принципиальностью и бес3

Л. Давыдычеп

65

компромиссностью! Все твои указания будут выполнены!
Будем анализировать, информировать, комментировать,
кусаться, царапаться, бодаться! То есть будем заниматься
перевоспитательной деятельностью!
— Хватит ли у вас сил и терпения? — грустно спроси­
ла эта милая Людмила, раскланялась церемонно и ушла,
опустив голову.
Дед Игнатий Савельевич, погрозив внуку пальцем,
бросился было за ней следом, но она уходила быстро и
решительно, и он обернулся к Герке с весьма растерянным
видом, а проговорил неожиданно грозно:
— Следуя указаниям Людмилушки, начинаю исправ­
лять свои многочисленные ошибки в воспитании единст­
венного внука!
Герка махнул рукой и беспечно сказал:
— А мне до этого дела нет. Я есть хочу.
Шестая глава

ТЕТЕЧКА, ПЛЕМЯННИЦА И КОТ КОШМАР
Тетя Ариадна Аркадьевна довольно нередко повторя­
ла следующие рассуждения:
— Скорблю о том, что родилась девочкой. Всю жизнь
мечтала об армейской службе, ибо превыше всего на све­
те чту порядок и дисциплину. Обожаю командовать, но не
менее того люблю подчиняться разумным приказам. Пото­
му я и не скрываю, что принципиально не люблю детей
обоего пола — ни мальчишек принципиально не люблю, ни
девчонок. Они шумят, галдят, визжат, мусорят и разру­
шают. И, главное, они, эти мальчишки и девчонки, не спо­
собны ничего понимать с первого слова. Не едят каш!
Дразнятся, дерутся и пакостят! Потому что почти все они
ужасно из-ба-ло-ва-ны! И страшно ле-ни-вы! В школах
давно пора преподавателями назначать не учителей, а хо­
тя бы милиционеров! Только тогда в школах будет поря­
док... Не спорьте, не спорьте, не спорьте, я очень глубоко
убеждена, что дети — это наше большое горе и такое же
наказание!
— Но ведь есть замечательная и справедливая посло­
вица, что ДЕТИ — ЭТО ЦВЕТЫ ЖИЗНИ.
— Согласна, согласна, совершенно с вами согласна! —
Тетя Ариадна Аркадьевна весьма насмешливо усмеха­
66

лась.— Пусть будет будто бы так. ДЕТИ — ЦВЕТЫ Ж ИЗ­
НИ. КАК-ТУ-СЫ!
Ей снова возражали:
— Но ведь бывают неплохие дети. Хорошие дети бы­
вают. Бывают дети просто замечательные.
— Конечно, конечно, конечно! — Тетя Ариадна Ар­
кадьевна еще более насмешливо усмехалась. — Совершен­
но с вами согласна! Изредка встречаются далее послуш­
ные дети. Попадаются дети, которые уважают старших.
Если провести терпеливые, кропотливые и длительные по­
иски, можно обнаружить детей, помогающих дома по
хозяйству. Да, да, да! — Тетя Ариадна Аркадьевна усме­
халась совсем насмешливо. — Всякие бывают дети, в том
числе и неплохие, хорошие и просто замечательные.
НО-О-О-О! — Она испуганно вздрагивала и зябко ежи­
лась. — Но еще никто не подсчитал, сколько же детей пло­
хих, очень плохих и просто отвратительных! Я никому не
навязываю своего аспекта, то есть точки зрения. Но я лич­
но детей предпочитаю избегать, сторониться, не вступать
с ними ни в какие контакты, а при надобности и прятаться
от этих кактусов жизни!
После такого категоричного заявления больше ей ни­
кто не возражал: спорить с ней было в самой высшей сте­
пени абсолютно бесполезно.
Рассуждения ее были необычны, и выглядела она не­
обычно. Свои редкие полуседые волосы тетя Ариадна Ар­
кадьевна заплетала в тоненькие косички с бантиками, и
они смешно торчали в стороны прямо-таки совсем подевчоночьи. Она много бродила по лесам, любила рыба­
чить, собирать грибы и ягоды и одевалась как заправский
рыбак: в зеленую куртку до колен, джинсы из грубой ма­
терии, носила черную клеенчатую кепку, болотные, похо­
жие на мушкетерские сапоги.
Когда тете Ариадне Аркадьевне ее младшая сестра на­
писала, что к ней на летние каникулыпросится племянни­
ца Людмила, очень хорошая девочка, ответ был получен
следующий:
«Пусть попробует. Еще ни один ребенок-родственник не
выдерживал у меня более двух-трех суток. Ведь я прин­
ципиально не люблю детей, и они отвечают мне полней­
шей взаимностью».

Родители этой милой Людмилы, особенно мама, долго
и настойчиво отговаривали ее, предлагали поехать в пио­
67

нерский или спортивный лагерь, к бабушке в Крым или
на дачу к дедушке, но чем настойчивее родители отгова­
ривали дочь, тем тверже становилась она в своем решении
и заявляла:
— Дорогие мои мамочка и папочка, я давно опасаюсь,
что рано или поздно вы меня избалуете. Вот я и хочу по­
жить у своей строгой тетечки. Своими собственными гла­
зами я хочу увидеть человека, который принципиально не
любит детей. Во-первых, я хочу выяснить причину этого
явления. Во-вторых, я постараюсь не только выдержать
более двух-трех суток, но и подружиться с загадочной те:
течкой.
Ах и эх, уважаемые читатели, не подозревала эта ми­
лая Людмила, что ее загадочной тети Ариадны Аркадьев­
ны побаивается даже злостный хулиган Пантелеймон Зы­
кин по прозвищу Пантя, а Герка Архипов просто стара­
ется не попадаться ей на глаза, если же случайно и попа­
дается, то старается тут же мгновенно исчезнуть.
Вечерами она выходила из своей маленькой калиточки
на улицу и громко провозглашала:
— Детям нужно спать идти не позднее десяти! Детское
время вышло! Дети, марш домой!
И представьте себе, уважаемые читатели, дети с этой
улицы быстренько улепетывали и продолжали заниматься
своими делишками на других улицах.
Но, простите, а чего было бояться тети Ариадны Арка­
дьевны ее родной племяннице?
Со временем выясним. А сейчас понаблюдаем, как они
встретились.
Тете Ариадне Аркадьевне заблаговременно послали
телеграмму, в которой было точно указано, когда, в какое
время, каким поездом и в каком вагоне приезжает ее род­
ственница.
Прочитав телеграмму вслух своему единственному лю­
бимцу— здоровенному коту по кличке Кошмар, тетя Ари­
адна Аркадьевна довольно насмешливо усмехнулась и,
переплетая косички, заговорила еще более насмешливо,
почти саркастически:
— Они, Кошмарик, наивно рассчитывают, они навер­
няка убеждены, они, видимо, нисколько не сомневаются в
том, что я ее встречу. Что ради этой будто бы для меня
радостной и желанной встречи я приобрету в магазине
большой торт или специально для нее испеку немаленький
сладкий пирог. Как бы не так, моя дорогая младшая
68

сестра и не менее дорогая племянница! Когда она, моя
племянница, захочет есть, я предложу ей вчерашней ка­
ши! Посмотрим, какая будет у нее физиономия! Представ­
ляешь, вместо большого торта или немаленького сладкого
пирога — обыкновеннейшая вчерашняя ка-ша!
Кот в откровенно ехидненькой ухмылочке оскалил зубы,
великолепно зная, что ему-то сейчас дадут колбасы и мо­
лока.
И поскольку Кошмару в нашем повествовании предстоит
играть определенную роль, сообщу вам, уважаемые чи­
татели, некоторые необходимые биографические и другие
сведения о нем.
По натуре Кошмар был самый обыкновенный бродяга.
Трех месяцев от роду он уже вел себя так безобразно, что
хозяин то и дело, то есть при каждой котовой проделке, в
ужасе восклицал:
— Какой кошмар!
Он восклицал так часто, что все, в том числе и сам
безобразник, решили: это кличка. Вот и стали кота звать
Кошмаром.
Пяти месяцев от роду он упал в кастрюлю со специ­
ально приготовленным для гостей борщом и был изгнан
хозяином из дома.
После этого Кошмар сменил еще четырех хозяев, вер­
нее, еще четырьмя хозяевами был изгнан и превратился,
так сказать, в профессионального хулигана, драчуна, за­
диру, вора, нарушителя всех законов кошачьего мира, то
есть просто-напросто стал бродягой.
Таким бы он и остался на всю свою мерзкую жизнь,
если бы однажды его не подобрала невероятнейшая благо­
детельница — тетя Ариадна Аркадьевна. Она принесла
бандита домой и сразу же всей своей одинокой душой при­
вязалась к нему.
Она и понятия не имела об истинном моральном облике
своего любимца-проходимца, искренне полагая, что все
коты, все кошки и даже все котята издеваются над ее
единственной симпатией.
Но если бы коты, кошки и особенно котята умели жа­
ловаться людям, они бы такое порассказали-намяукали
Кошмаровой благодетельнице о поведении ее притворщи­
ка, что она тут же бы навсегда рассталась с ним. Но ни
коты, ни кошки, ни тем более котята не умели жаловаться
людям, и тетя Ариадна Аркадьевна не имела абсолютно ни­
какого понятия о поведении Кошмара вне стен ее домика.
70

По вечерам они смотрели телевизор, и умиротворенна i
благодетельница больше любовалась котом, чем обраща­
ла взгляд на экран, и говорила ласково:
— О тебе распространяют ужасные слухи. Но ни одно­
му из них я, естественно, не верю. Особенно меня беспоко­
ит нелепое утверждение, что ты будто бы хулиганишь,
Я знаю, что больше всего на свете после колбасы, свежей
рыбки и молока ты любишь свободу. Но, миленький, я
убеждена, что ты прекрасно понимаешь: свобода — не по­
вод для хулиганства.
Кошмар все это слушал с таким довольным и гордым
видом, словно перечислялись его выдающиеся заслуги,
сладко и шумно зевал, долго потягивался и наконец от­
правлялся на кухоньку, что означало: пора кончать разго­
воры, наступило время вкусно и много поесть.
Шерсть у Кошмара была белейшая с черными пятныш­
ками, но после своих хулиганских похождений он возвра­
щался совершенно чернейшим от грязи, обязательно толь­
ко на трех лапах (одна была ранена и поджата), шерсть
торчала клочьями. Он был безобразен. Кроме того, o r
пронзительно чихал и гулко кашлял.
И вот такое потерявшее кошачий облик существо тетя
Ариадна Аркадьевна встречала, так сказать, с распро­
стертыми объятиями, налюбоваться на него, грязнулю и
хулигана, не могла. Она плакала, когда любимец-прохо­
димец покидал ее.
За несколько дней Кошмар отъедался, отсыпался и
приобретал вид тихого, будто бы культурного, чистоплот­
ного домашнего животного, которого следовало бы назы­
вать не Кошмаром, а, по крайней мере, Восторгом.
Потом он опять исчезал, потому что не выносил слиш­
ком уж долго нормальной жизни, начинал жизнь бродя­
чую, хулиганскую, превращался в потерявшее кошачий
облик существо и опять возвращался к своей благодетель­
нице. То есть не мог безобразник сознательно и навсегда
отказаться от хулиганской деятельности, но и тем более
не был способен добровольно отказать себе в удовольст­
вии пожить тепло и сытно.
С любовью встречала, с любовью провожала негодни­
ка тетя Ариадна Аркадьевна. Не берусь, уважаемые чита­
тели, разобраться в причинах такой слепой любви. Могу
только одно с уверенностью отметить: жили они очень до­
вольные друг другом и особых претензий друг к другу не
имели.
71

Теперь вернемся к тому моменту, когда эта милая
Людмила с непомерно громоздким для ее маленького рос­
та рюкзаком за плечами, с зачехленными удочками и ко­
робкой в руках сошла с поезда.
Она внимательно посмотрела по сторонам, разгляды­
вая встречающих, и быстро направилась, как объяснили
ей родители, к автобусной остановке и уже через полчаса
подходила к домику своей принципиально не любящей де­
тей тети Ариадны Аркадьевны.
Домик по сравнению с другими был крошечный, слов­
но игрушечный. Его даже не было видно с улицы за дере­
вьями, кустами и цветами на длинных стеблях.
Эта милая Людмила через калиточку вошла в малю­
сенький дворик, ^Поднялась на крылечко, долго и безре­
зультатно нажимала кнопочку звонка и стучала.
Поняв бесполезность своих действий, она обернулась
и увидела, что за ней с интересом наблюдает тетенька,
редкие полуседые волосы которой сплетены в тоненькие
косички с бантиками. Они смешно торчали в стороны пря­
мо-таки совсем по-девчоночьи.
Тетенька, вернее, даже старушка, только не очень ста­
рая, была невысокая ростом и выглядела необычно: как
заправский рыбак, оделась в зеленую куртку до колен, в
джинсы из грубой материи, на голове — черная клеенчатая
кепка,- на ногах — болотные, похожие на мушкетерские са­
поги.
В руках она держала топор.
— Добрый день, тетечка! — радостно приветствовала
ее эта милая Людмила. — Вот я и приехала! У вас пре­
лестный дворик! И домик чудесный! И какой замечатель­
ный кот! — восторженно восклицала она. — Наверняка ваш
любимец и баловень!
Тетя Ариадна Аркадьевна переложила топор из руки
в руку, слишком громко произнесла:
— А я только его и люблю. Больше я никого принци­
пиально не люблю! Тем более де-тей!
— Ну, меня-то вы полюбите! И тоже принципиаль­
но! — беспечно сказала эта милая Людмила и, подбежав
к возмущенной и ошеломленной ее словами тетечке, чмок­
нула ее в обе щеки. — Вы меня, может быть, полюбите,
потому что вас и вашего кота я уже люблю! А вы научите
меня колоть дрова? Пилить я давно научилась, но вот ко­
лоть мне еще не доверяли. А я вас научу готовить такой
вкуснющий салат из моркови...
72

— Не тараторь, пожалуйста, — мрачным голосом пе­
ребила тетя Ариадна Аркадьевна. — Не терплю тарато­
рок. У меня из-за них аллергия — уши страшно начинают
чесаться.
— Это я от волнения, тетечка! От радости, что нако­
нец-то встретилась с вами!
— Не перевариваю подхалимок. У меня из-за них то­
же аллергия — щеки страшно чешутся.
— Не подхалимка я, тетечка. В самом деле, я рада,
я счастлива,..
— Девчонок я вообще не терплю, — устало оборвала
тетя Ариадна Аркадьевна. — Да и мальчишек тоже. Я в
принципе не люблю.
' — Ни за что не поверю, — очень мягко, но довольно
твердо проговорила эта милая Людмила. — Быть такого
не может. Наоборот, вы, по-моему, любите детей, но по­
чему-то...
— Да откуда ты, самоуверенная девчонка, можешь
знать...
— У вас очень добрые глаза, тетечка, — ласково объ­
яснила эта милая Людмила, — и такие милые, прямо-таки
детские косички! Трогательные и немножечко смешные...
Кошмар издал недовольное мяуканье, взглянул на го­
стью в высшей степени недружелюбно, почти откровенно
злобно и еще раз издал совершенно недовольное мяуканье.
А тетя Ариадна Аркадьевна до того растерялась, что
даже не замечала своей большой растерянности, а когда
случившееся дошло до ее сознания, сказала в высшей сте­
пени недружелюбно:
— Мне пора кормить... Его зовут Кошмар, хотя на са­
мом деле он просто восторг. Обожает колбасу и свежую
рыбку. Тебя, дорогая племянница, я буду кормить только
ка-ша-ми!
— Прекрасно, прекрасно! — искренне обрадовалась
эта милая Людмила, и не потому, что ее привлекала пер­
спектива питаться только ка-ша-ми, а потому, что обнару­
жила первую возможность хоть чем-то угодить слишком
уж суровой тетечке. — Я привезла большой торт и нема­
ленький сладкий пирог, который приготовила вчера. Прав­
да, меня консультировала мама, но совсем немного. Если
хотите, я вас научу делать необычный, удивительно вкус­
ный суп из плавленых сырков.
— Презираю хвастушек,— обеспокоенно произнесла
тетя Ариадна Аркадьевна. — У меня из-за них аллергия —
73

начинаю задыхаться. Я всего ожидала от тебя, моя доро­
гая племянница, самого наинеприятнейшего... самого... са­
мого, допустим, безобразного! — Она отбросила топор,
взяла на руки уже непрерывно издававшего дикие мяу­
канья Кошмара. — Но ты... ты... ты... прев-зош-ла все мои
опасения! Запомни: больше одного-двух дней нам с тобой
не ужиться. Ни за что! Так что готовься к отъезду об­
ратно.
— Но вы же, тетечка, писали: двух-трех суток, — не­
возмутимо уточнила эта милая Людмила. — Так что гото­
виться к отъезду обратно еще рановато. Где можно
умыться?
Кошмар издавал уже какие-то неописуемые мяу­
канья— будто раскрывали голодные пасти несколько
штук котов вроде него здоровенных.
— Сейчас, Кошмарчик, сейчас! — Тетя Ариадна Ар­
кадьевна поцеловала хулигана в лоб. — Ты, дорогая пле­
мянница, даже не удосужилась представиться, даже не
удостоверилась, что я это я, а сразу затеяла разговор...
тетечка, тетечка... И я не обязана помнить, как тебя зовут.
— Меня зовут Людмила. Вас зовут Ариадна Аркадь­
евна. Кота зовут Кошмар, хотя вы считаете его восторгом.
Все ясно. Я люблю ка-ши. И очень хочу, тетечка, прожить
у вас все лето. Но если я не сумею вам понравиться, то с
сожалением, прямо-таки с глубочайшим сожалением, уеду
чуточку пораньше. Неужели вы не научите меня колоть
дрова? Неужели вам неинтересно узнать, как готовится
суп из плавленых сырков?
Из горла Кошмара исходил хриплый сип, сменявшийся
сиплым хрипом...
— Идем, идем, дорогой! Из-за нее я извела тебя.
В жизни я не встречала такой... о-со-бы!
— А я в жизни не встречала такого загадочного чело­
века, как вы, тетечка!
Вот теперь настало время, уважаемые читатели, рас­
сказать, кто она в самом деле такая — эта милая Люд­
мила.
Она была единственным ребенком в семье, и родители
чуть ли не с первых лет ее жизни опасались, что дочь вы­
растет избалованной, то есть самой себе и им на горе-бе­
ду. Они так этого опасались и столь часто рассуждали об
этом, что с годами дочь еще больше их начала бояться
спать горем-бедой для себя и для мамы с папой, то есть
избалованной.
74

Но с малых лет у нее развилась привычка стараться
как можно больше все делать самой. В три года она еже­
дневно умоляла маму с папой разрешить ей мыть хотя бы
игрушечную посуду и стирать платья хотя бы куклам.
И трехлетнему человечку уже входило в приятную для
него обязанность помогать родителям мыть настоящую
посуду и стирать настоящее белье. Правды ради следует
не обращать внимания на то, сколько сначала было пере­
бито посуды, даже не будем уточнять, кем именно.
Когда Людмиле было четыре года, она случайно уви­
дела, как папа вбил гвоздь, и тут же загорелась желани­
ем немедленно научиться делать такое интересное дело.
Она славно потрудилась — вбила в пол тридцать девять
гвоздей, могла бы вбить еще больше, но попала молотком
по пальцу. Как говорится, палец не гвоздь, и в следующий
раз Людмила действовала осторожно.
Школьницей, буквально с первого класса, Людмила
так много и с такой радостью занималась домашними де­
лами, что знакомые шутили:
— Угомонись, девочка, а то папу с мамой избалуешь,
тунеядцами они состарятся.
— Вполне возможно, — соглашался папа. — Мама вон
совсем разучилась обеды готовить.
Мама не возражала против такого обвинения, но до­
полняла:
— А раньше ты, отец, хоть рубашки себе гладил. Дав­
ненько я тебя не видала за этим занятием.
Но в глубине души родители ох и ах как гордились
дочерью!
А она такой и росла. Одно увлечение сменялось дру­
гим. Ей мечталось стать то балериной, то поваром, то вра­
чом, то портнихой, то геологом, то учительницей, то мили­
ционером, а как-то она целых четыре дня собиралась стать
водолазом! Но вот после встречи с Юрием Алексеевичем
Гагариным Людмила раз и навсегда решила, что единст­
венная цель ее жизни — участвовать в освоении Космоса.
Вы, уважаемые читатели, можете, конечно, усомниться
в реальности такой мечты: мало ли кто о чем мечтал в
детстве? Это — несложное занятие, а вот, мол, интересно
бы узнать, делала ли что-нибудь эта милая Людмила, что­
бы мечта ее исполнилась?
На сей счет у нашей будущей космонавтки было свое
совершенно определенное мнение. Она полагала и верила,
что надо сначала постараться быть просто настоящим че­
76

ловеком вне зависимости от того, кем собираешься стать.
Ведь только у настоящих людей сбываются большие
мечты.
А если хотите, уважаемые читатели, узнать, ЧЕМ
МНЕ, АВТОРУ, ЛИЧНО ДОРОГА ЭТА МИЛАЯ ЛЮД­
МИЛА И ПОЧЕМУ Я РЕШИЛ НАПИСАТЬ О НЕЙ
КНИГУ, отвечу с удовольствием.
Мне эта милая Людмила понравилась тем, что всегда,
везде, при любых обстоятельствах была сама собой, как
говорится, никого из себя не строила. Была она доброй,
понятия не имела о зависти, чужой радости радовалась
больше, чем своей, представить не могла, что такое скука
или ничегонеделание.
Она вовсе не производила впечатления этакой пай-де­
вочки, абсолютно послушной, так сказать, наипредельно
скромной и мухи не обижавшей. Нет, нет и нет. Эта милая
Людмила во всем была искренней. Поэтому и ошибки она
делала, и глупости совершала, и недостатков в характере
у нее хватало. Но она все старалась делать сама. Когда
ей было грустно, предположим, она не ждала, что кто-то
придет и развеселит ее. Точно так же эта милая Людмила
не ждала, что кто-то явится и научит ее хорошему делу.
Она сама умела победить грусть, сама искала возможно­
сти научиться чему-нибудь интересному и полезному, всег­
да спешила кому-нибудь помочь или научить полезному
и интересному делу.
Вполне возможно, уважаемые читатели, что я и пере­
хваливаю свою героиню, вполне возможно, что у кого-то
из вас сложится о ней свое, отличное от моего мнение. Не
исключено, что кто-то и поспорить со мной захочет. Пожа­
луйста. У вас есть полная возможность судить об этой ми­
лой Людмиле по ее поступкам, которые я опишу подробно
и достоверно.
А пока я продолжу изложение своего мнения о ней. На
мой взгляд, самым главным в этой милой Людмиле было
следующее. Мечты мечтами, сбудутся они или не сбудут­
ся, действительно, еще вопрос, но она не только мечтала,
она искала для себя большое, важное, трудное дело и на­
шла его.
Представьте себе, уважаемые читатели, эта маленькая
и ростом и по годам девочка САМА, без посторонней, как
говорится, помощи догадалась, ЧТО ЕЩЕ МОЖНО
ПРЕДПРИНЯТЬ ПО ОТНОШЕНИЮ К ПЛОХИМ
МАЛЬЧИШКАМ, С КОТОРЫМИ НИЧЕГО УЖЕ НЕ
76

МОГУТ ПОДЕЛАТЬ НИ УЧИТЕЛЯ, НИ РОДИТЕЛИ,
НА КОТОРЫХ РУКОЙ МАХНУЛИ.
Как можно, — примерно так рассуждала эта милая
Людмила, — отмахнуться от них, бездельников и хулига­
нов, если они продолжают расти, рано или поздно вырас­
тут и станут плохими или отвратительными взрослыми?!
Если от плохого ребенка , можно ожидать много горя или
хотя бы неприятностей для окружающих, то плохой взрос­
лый человек весьма, а иногда и очень весьма опасен!
Но что же еще можно сделать с плохими или даже
просто отвратительными мальчишками, воспитывать кото­
рых или, вернее, уже перевоспитывать практически отка­
зались и родители, и школа?
Над ними, — примерно так продолжала рассуждать эта
милая Людмила, — должны взять шефство хорошие де­
вочки. ВЕДЬ ЕСЛИ КАЖДАЯ ХОРОШАЯ ДЕВОЧКА
ПЕРЕВОСПИТАЕТ ХОТЯ БЫ ОДНОГО ПЛОХОГО
ИЛИ ПРОСТО ОТВРАТИТЕЛЬНОГО МАЛЬЧИШКУ,
НЕГОДНЫХ ЛЮДЕЙ ВЫРАСТЕТ ЗНАЧИТЕЛЬНО
МЕНЬШЕ!
Не знаю, как вам, уважаемые читатели, а мне такое
отношение этой милой Людмилы к жизни очень даже по
душе. Я считаю его принципиальной заслугой моей геро­
ини. Тут даже не так важно, получится ли что-нибудь или
вовсе ничего не получится из ее необычной и, казалось бы,
заранее обреченной на неудачу затеи, восхищает само
стремление! Маленький человек, ребенок беспокоится не
о себе, а о других, выбирает в жизни не легкий путь, а не­
изведанный и трудный, — честь и хвала такому человеку,
если даже пока он еще и ребенок!
Таково мое личное мнение, уважаемые читатели, убе­
дительно прошу вас присоединиться к нему! Далее вы
сами увидите... Впрочем, подождем, почитаем.
Сразу сообщу: увы и увы, и еще четырнадцать раз увы,
никто из подружек этой милой Людмилы ее не поддержал.
Она ведь ожидала восторгов, хотя бы заинтересованности,
на худой конец, любопытства, а в ответ получила почти
презрительные насмешки: дескать, больно надо на всяких
там тунеядцев и хулиганов время тратить.
Хуже всего то, что и у самой этой милой Людмилы до
сих пор ничего из перевоспитательной работы с плохими
мальчиками не получалось. Выбранные ею подшефные
как были, так и продолжали быть хулиганами и тунеяд­
цами.
77

Эта милая Людмила не унималась и сдаваться не со­
биралась. Наоборот, при каждой новой неудаче у нее при­
бавлялось сил и желания добиться своего. И когда она
надумала ехать к тете Ариадне Аркадьевне, то надеялась
здесь, в поселке, доказать свою правоту. Как вы уже зна­
ете, уважаемые читатели, знакомство этой милой Людми­
лы с подходящими личностями состоялось.
Продолжаем наше повествование.
Зашли они с тетей Ариадной Аркадьевной в ее уютней­
ший домик, в котором была неописуемая сверхчистота, не­
обыкновеннейший порядок, и хозяйка сказала сурово:
— Ты пока посиди, я покормлю Кошмарчика, потом
буду вынуждена заниматься то-бой.
— Мной заниматься не надо, — ответила независимым
тоном эта милая Людмила. — Я разберу вещи, умоюсь.
Папа с мамой послали вам ценный и необходимый для
вас подарок.
— Для того, чтобы задобрить меня! — резко объясни­
ла тетя Ариадна Аркадьевна. — Для того, чтобы я растро­
галась и баловала те-бя! Подарок я возьму, так как отка­
зываться неприлично, но баловать те-бя...
— Я вас буду баловать, тетечка! — весело пообещала
эта милая Людмила. — Я даже вашему Кошмару кое-что
привезла. Вот, пожалуйста!— И она достала из рюкзака
желтую пластмассовую миску, на дне которой была нари­
сована толстая, вкусная, веселая мышка. — Я ее сама на­
рисовала!— восторженно продолжала эта милая Людми­
л а .— А вот торт! Очень вкусный, но готовить его ах как
трудновато! Вот обыкновенный, но тоже должен быть
вкусным, яблочный пирог. А вот и главное: от папы с ма­
мой вам набор рыболовных крючков и поплавков. Когда
мы с вами, тетечка, пойдем рыбачить...
— Спасибо те-бе за все,— весьма очень мрачно пере­
била тетя Ариадна Аркадьевна, — и, пожалуйста, не тара­
торь, очень прошу тебя. Своим тара... тори... ванием ты
мешаешь котику нормально принимать пищу. Рыбачить
я привыкла одна. А ты своим тара... тори... ванием всю
рыбу испугаешь. — Она невольно залюбовалась набором
крючков и поплавков, но сразу, в один момент, опять по­
мрачнела.— Кошмар мышей не ест, он брезглив. Вообще
интеллигентный кот... Умывальник, как спустишься с кры­
лечка, налево. Полотенце справа у дверей перед выходом.
— Я захватила с собой полотенце, — гордо сказала эта
милая Людмила и не менее гордо вышла.
78

Проводив ее растерянным, недовольным и подозри­
тельным взглядом, тетя Ариадна Аркадьевна обессиленно
опустилась в плетеное кресло и устало, обреченно уронила
руки на колени.
Яростно насытившись, Кошмар вместо обычного снис­
ходительного урчания злобно промяукал, еще более злоб­
но распушил хвост и выгнулся крутой дугой, будто гото­
вясь к непомерно жестокой драке.
Он ведь по давней привычке ожидал, что сейчас его
начнут нежно ласкать и уговаривать успокоиться, попро­
сят забыть обо всем неприятном и еще дадут колбасы,
и еще нальют молока, но благодетельница не только не
обращала на него ни малейшего внимания, а даже и от­
вернулась. Кошмар так злобно промяргал, так наизлобно
распушил хвост, выгнулся в такую крутую дугу, словно
готовился к почти смертельной драке.
Благодетельница по-прежнему не обращала на него ни
наималейшего внимания, вернее, если можно так выра­
зиться, еще больше не обращала на него ни наималейшего
внимания и совершенно не собиралась кормить и поить его.
И, оскорбленный до глубины своей подлой души, если она
была у него, конечно, Кошмар, очень громко и угрожаю­
ще мяргнув четыре раза, с наипредельно обиженным ви­
дом направился к дверям, абсолютно уверенный, что его
тут же остановит ласковый, виноватый, умоляющий голос
благодетельницы.
Кот у самых дверей остановился, а ни ласковый, ни
виноватый, ни умоляющий голос его не останавливал!
Тетя Ариадна Аркадьевна смотрела прямб перед собой
невидящим взглядом, губы ее беззвучно шевелились, буд­
то она что-то подсчитывала в уме. Выражение лица было
растерянное, недоуменное и обиженное.
Кошмар призадумался, озабоченно почесал празой
передней лапой за правым ухом, еще немного призадумал­
ся и почесал задней левой лапой за левым ухом; прилег
в ожидании, зорко наблюдая полузакрытыми глазами за
благодетельницей.
Она по-прежнему неподвижно сидела в плетеном крес­
ле, и выражение лица у нее было по-прежнему растерян­
ное, недоуменное и обиженное. Вот она очень медленно
поднялась, но на кухоньку вдруг прошла быстро, суетливо
открыла коробку, выложила торт на блюдо, подумала не­
много, а потом решительно убрала торт обратно в ко­
робку, опустилась на стул медленно и устало, опершись
79

руками о стол. Выражение лица ее стало страдальческим
и даже чуть-чуть не очень добрым.
Кошмар наблюдал за благодетельницей с откровенным
презрением и таким же негодованием.
Вошла эта милая Людмила, спросила испуганно:
— Что с вами, тетечка?
— Ты, ты со мной, — еле слышно отозвалась тетя Ари­
адна Аркадьевна. — Вот что со мной.
— Но ведь я — кто, а не —что!
— Какая разница... Ты уже спутала всю мою жизнь.
Совершенно расстроила нервную систему Кошмарчика...
Дело дошло до того, что бедный котик давно уже просит
добавки, а я... а я... — Тетя Ариадна Аркадьевна букваль­
но сорвалась с места, дергающимися движениями достала
из холодильника бутылку молока, налила его в кастрюль­
ку н поставила на газ.
Эта милая Людмила убрала бутылку в холодильник.
— Спасибо, но я не просила те-бя, — весьма возмущен­
но проговорила тетя Ариадна Аркадьевна. — Может быть,
моя дорогая племянница, ты уже убедилась, что у твоей
тетечки сверхнепереносимый характер? Ведь ты не могла
не заметить, что тетечка твоя груба, придирчива, неспра­
ведлива и действительно не переваривает детей. Ты ведь
уже убедилась, что те-бе с твоей те-теч-кой будет тяжело,
неудобно и скучно... Понимаешь... — В ее голосе появи­
лись умоляющие нотки. — Мы с Кошмарчиком привыкли
жить одни, мы привыкли, чтобы нам никто не мешал. За­
чем тянуть? Еще никто из детей-родственников не выносил
моего невозможного характера более двух-трех суток.
— А я вынесу, — беспечно пообещала эта милая Люд­
мила, подумала и поправилась: — Я попробую вынести.
Приложу все усилия. Разрешите, я вскипячу чайник. Очень
хочется есть.
Тетя Ариадна Аркадьевна подала подогретое молоко
Кошмару, долго уговаривала его, чтобы он соизволил про­
стить ее и подняться на лапы, а он еще, прежде чем на­
чать лакомиться, потянулся семь раз.
— Чай — не еда, — сказала тетя Ариадна Аркадьев­
на,— я разогрею те-бе, дорогая племянница, вчерашней
ка-ши.
— Благодарю, тетечка. Я так голодна, что с удоволь­
ствием поем вчерашней ка-ши. А вы, тетечка, попробуйте,
пожалуйста, мой большой торт и немаленький сладкий
пирог.
во

— Огромное те-бе спасибо, моя дорогая племянница,
но, к счастью, я ни тортов, ни сладких пирогов в пищу
не употребляю. Питаюсь я в основном ка-ша-ми. А то-бой
мне заниматься вообще некогда. У меня уйма дел, от ко­
торых ты меня оторвала. Вот сейчас я ухожу рыбачить и
вернусь домой лишь довольно поздно вечером. Кошмарик
привык на ужин лакомиться свежей рыбкой.
Если бы знала тетя Ариадна Аркадьевна, чем окончит­
ся данная рыбалка, она бы осталась дома!
— Я тоже постараюсь сходить на рыбалку, — сказала
эта милая Людмила. — Тетечка, а чего же вы все-таки лю­
бите?
— О! О! О! — насмешливо воскликнула тетя Ариадна
Аркадьевна. — О-пята! Я обожаю маринованные опята, но
в наших окрестностях они почти не встречаются. Я их обо­
жаю, ну и что?
— А вот что! — Добродушно усмехнувшись, эта милая
Людмила порылась в рюкзаке, достала оттуда двухлитро­
вую банку, поставила на стол со словами: — Маринован­
ные о-о-опята моего собственного приготовления. Кушай­
те на здоровье!
Тетя Ариадна Аркадьевна схватилась за сердце, покач­
нулась, тяжело опустилась на стул и прерывистым голо­
сом выговорила:
— Ты нарочно... нарочно... чтоб доказать... чтоб доко­
нать меня... дескать, я злая... а ты... ты будто бы добрая...
те-бя научили... твои родители те-бя научили... они знают,
что я... обожаю мари... нованные опя...та...
— Да, да, совершенно верно, — подтвердила эта милая
Людмила, — мне подсказала мама. Но ведь грибы-то я
заготовила раньше, еще прошлой осенью, когда к вам и
не собиралась.
— Все равно... нечестно... все равно нарочно... да, обо­
жаю мари... нованные опя... та, но детей я... не обожаю и
ни... когда не бу... ду обо... жать.
Эта милая Людмила в задумчивости помолчала и за­
говорила с сожалением:
— Простите, тетечка, но я вам не верю нисколечко.
Мне кажется, что вы сами на себя чуть ли не клевещете
или возводите напраслину. Может быть, вы и не любите
торты и сладкие пироги. Хотя вряд ли. Но если вы не пере-ва-ри-ва-ете детей, то, значит, тут есть какая-то ваша
ошибка. И я уверена, что вы жалеете об этом. По-моему,
вы и детей обожаете, и маринованные опята тоже.
81

— Я не жалею о том, что обожаю маринованные опята
и не обожаю детей, — сверхнасмешливо произнесла тетя
Ариадна Аркадьевна и попыталась рассмеяться.
— Вы ведете себя, тетечка, простите, неестественно,—
четко констатировала эта милая Людмила. — Значит, вы
неискренни. Позвольте, я выскажусь до конца, — остано­
вила тетю Ариадну Аркадьевну эта милая Людмила.—
Мне будет очень жаль и даже очень больно, если мы с
вами не подружимся. Но что бы ни случилось, я приложу
максимум усилий, чтобы прожить у вас все лето и много­
му у вас научиться. И я постараюсь вам помочь кое в чем
разобраться.
Тетя Ариадна Аркадьевна резко поднялась, почти вско­
чила, но сдержала негодование, спросила дрожащим голо­
сом:
— В чем, в чем, скажи на милость, в чем ты собира­
ешься помочь мне разобраться?
— Пока не знаю в точности, но...
— Она не знает! В точности! Не знает, а... а... а соби­
рается! Собирается, а ... а ... а не знает!.. Ешь ка-шу!
— С большим удовольствием, тетечка!.. Прекрасная
ка-ша!
И действительно, эта милая Людмила ела кашу с не­
поддельным аппетитом, что и поразило, и в какой-то степе­
ни удовлетворило тетю Ариадну Аркадьевну.
Даже Кошмар приподнял голову и, презрительно сощу­
рив глаза, смотрел на странную маленькую о с о б к у , ко­
торая прямо-таки уплетала кашу. Если бы ему, коту, осме­
лились предложить в качестве пищи кашу, он, кот, счел
бы такое преднамеренным оскорблением кошачьей лично­
сти и тут же бы покинул дом, где столь грубо измываются
над живыми существами.
— Кстати, моя дорогая племянница, — заметно вино­
ватым голосом сказала тетя Ариадна Аркадьевна, — ка­
ша, конечно, не вчерашняя. Я приготовила ее сегодня ут­
ром. Те-бе к чаю отрезать торта или пирога?
— Честно говоря, и того и другого. Признаться, я очень
люблю сладкое, хотя и знаю, что быть сладкоежкой вред­
но. Особенно для нас, женщин.
Когда эта милая Людмила напилась чаю и вымыла по­
суду, тетя Ариадна Аркадьевна, недоверчиво и подозри­
тельно проследив за ней, спросила:
— Итак, чем ты намерена заниматься без меня?
— Сначала посмотрю ваш поселок. Узнаю, где у вас
82

тут рыбачат. Может быть, на рыбалку пойду... А кот у
вас, я вижу, ревнивый.
— О, еще какой ревнивый! Он к о ш м а р н о ревнив! —
мгновенно обрадовалась тетя Ариадна Аркадьевна. — Он
просто страдает, когда ко мне кто-нибудь даже ненадолго
заходит. А уж если кто-то живет у меня, смотреть на ко­
тика— сердце кровью обливается. Кошмарик никого, кро­
ме меня, не признает... Что ж, моя дорогая племянница,
иди осматривай поселок. Ключ под ковриком на крылечке.
Обедай без меня и ужинай без меня. На обед и ужин у
нас, конечно, ка-ша. Кстати, не общайся, пожалуйста, с
соседями слева. Мальчишка там — невероятно избалован­
ный тунеядец. А дед ему во всем потакает. Как говорится,
он находится под каблуком у внука... Я остаюсь при сво­
ем мнении: у меня те-бе долго не выдержать.
— А я, наоборот, все больше убеждаюсь в том, что
мне и выдерживать нечего. Вы меня, тетечка, все пугаете
и пугаете своим характером, а вы мне всё нравитесь и нра­
витесь.
— Я тебе нравлюсь?! — обрадованно вырвалось у тети
Ариадны Аркадьевны, но она тут же ужасно возмути­
лась:— Ты еще и обыкновенная лгунишка! И подлиза! За­
являю те-бе категорически: зря стараешься, моя дорогая
племянница! Меня не проведешь!
— Не лгунишка я и не подлиза, — спокойно возразила
эта милая Людмила. —Для чего мне вам лгать? Для чего
мне к вам подлизываться? Когда я увижу, что я вам дей­
ствительно неприятна, я тут же уеду, чтобы не быть вам
в тягость, милая тетечка.
— Вот! Вот! Вот! Вот!— торжествующе воскликнула
тетя Ариадна Аркадьевна. — Она уже обиделась!.. Я уста­
ла от те-бя, моя дорогая племянница, — резко заявила
она. — Иди гуляй. А я отдохну от те-бя.
Честно говоря, уважаемые читатели, эта милая Люд­
мила и вправду обиделась, но сильнее обиды была жалость
к тетечке. Какие у нее смешные, трогательные, совсем поч­
ти девчоночьи и... жалкие косички с бантиками!
Эта милая Людмила представила себе, как тетечка си­
дит в своем уютнейшем аккуратнейшем домике одна-одинешенька, переплетает косички, потом одна-одинешенька
на кухоньке ест ка-шу„. Обожает единственное существо
на свете — кошмарного кота!.. Эта милая Людмила, если
бы не сдерживалась, могла бы и расплакаться сейчас от
жалости, глубокой и нежной... Может быть, Кошмар и
83

занимательное по-своему животное, но ведь не способен же
он заменить человека!
И почему тетя Ариадна Аркадьевна так настойчиво и
все-таки неубедительно утверждает, будто бы принципи­
ально не любит детей? Эта милая Людмила никак не мог­
ла заставить себя поверить в странное тетечкино утверж­
дение. Скорей всего тут крылась ТАИНА, тщательно скры­
ваемая и оберегаемая.
Ведь если бы тетя Ариадна Аркадьевна и вправду не
п е р е в а р и в а л а детей, она бы попросту не разрешила
племяннице приезжать!
Но если она позволила к себе приехать, то почему пу­
гает и пугает своим, будто бы невозможнейшим характе­
ром и все время заговаривает о скорейшем отъезде толь­
ко что приехавшей племянницы?
ТУТ ЧТО-ТО НЕ ТО...
НЕ ТО ТУТ ЧТО-ТО...
ЧТО-ТО ТУТ НЕ ТО...
Однако она не была бы этой милой Людмилой, если
бы могла позволить себе без конца заниматься бесполез­
ными размышлениями и догадками. Она сразу же постави*
ла перед собой задачу — разгадать тетечкину тайну. При­
няв такое решение, эта милая Людмила немного успокои­
лась и через калиточку вышла на улицу, думая уже о том,
как бы встретить плохого мальчишку и попытаться за лето
хотя бы частично его перевоспитать.
И встретила она, как вы помните, уважаемые читатели,
Герку Архипова, сидевшего на улице за специальной за­
городкой, где он тренировался, чтобы стать музейным экс­
понатом наравне со скелетом мамонта.
Седьмая глава

НАЧАЛО ИСТОРИИ
СО ШЛЯПОЙ ВРАЧА И. И. РАТОВА
Эта милая Людмила поставила на газовую плиту чай­
ник, поразмыслив, отрезала Кошмару колбасы, которую
кот проглотил не жуя и тут же требовательно замяргал.
— Я тебя кормить не обязана, не получила указа­
ний,— строго сказала ему эта милая Людмила. — Жди хо­
зяйку. Тем более она должна принести те-бе рыбки.
84

Напившись чаю со сладким пирогом, эта милая Люд­
мила вдруг ойкнула и спросила Кошмара:
— Твоя хозяйка часто так поздно задерживается на
рыбалке? Она не боится возвращаться в темноте?
Кот презрительно издал какой-то звук, резкий и непо­
нятный, похожий на хрюканье, убрел в комнатку и разва­
лился на диванчике. Эта милая Людмила взяла куртку,
карманный фонарик и вышла на крылечко, совсем уже
обеспокоенная. Во дворике густо пахло цветами, в воздухе
ощущалась вечерняя прохлада.
«Или она ушла далеко-далеко, — с тревогой думала
эта милая Людмила, — или... не могла же она заблудиться
в знакомых местах! А вдруг она упала и... ужас какой!
Ведь что угодно могло с ней случиться, а я тут... чаи со
сладким пирогом распивала!»
Верная правилу — долго не раздумывать, когда надо
действовать, она бегом бросилась через дворик, пробежа­
ла по улице и вскоре уже стучалась в двери соседнего
дома.
На крыльцо вышел дед Игнатий Савельевич, шумно об­
радовался, дескать, в самое время, дорогая гостья, прямо
к чаю угодила, голубушка, милости просим...
— Тетечка еще с рыбалки не вернулась! — испуганно
сообщила эта милая Людмила. — Уже почти темнеет, а ее
все нет! Надо ее искать! — И сама заметила, что голос у
нее встревоженный.
— А где искать?
— Ну... не знаю... везде!
— Может, еще придет... — Дед Игнатий Савельевич
опустился на крыльцо и показал ей на место рядом. — Сей­
час, голубушка, будем соображать. А! Риадна Аркадьев­
на— человек отменной серьезности и рыбак опытный. Все
здешние рыбные места она знает распрекрасно.
— Тем более! Тем более! — Эта милая Людмила вско­
чила.— Значит, с ней что-то случилось! Рассуждать, сооб­
ражать, размышлять нам просто некогда! Посмотрите, с
каждой минутой все темнее и темнее! У вас есть фонарик?
— Фонарик-то, Людмилушка, имеется, — явно недо­
вольным тоном ответил дед Игнатий Савельевич. — Только
вот, извини, противно даже и подумать, что соседушка моя
уважаемая из-за кота ведь заблудилась где-то! Из-за
ко-та!
— Да при чем здесь кот?! С тетечкой, может быть, слу­
чилось что-нибудь, а вы про кота!

— Так ведь она ему, извергу, рыбу ловит! Он чуть ли
не килограмм за раз слопать способен!
— Меня абсолютно не интересует ни его аппетит, ни
он сам! — очень рассердилась эта милая Людмила. — Оде­
вайтесь, пожалуйста, быстрее, забирайте Германа и фона­
рик...
— Есть, товарищ командир! Один момент, и я в вашем
распоряжении. С фонариком, конечное дело, но без Герки.
Зачем он нам? Он еще и сам по дороге потеряется, чего
доброго.
— Идите, дедушка, идите, а Германа пришлите ко мне.
Я сама с ним поговорю.
— Ну, если нужна тебе, голубушка, лишняя обуза, по­
жалуйста.
А Герман как раз перед самым приходом этой милой
Людмилы все думал о ней и в который уж раз принял на­
итвердейшее решение: больше со странной и опасной бу­
дущей женщиной он даже и разговаривать не станет!
Но когда этот вреднющий дед сказал ему, что его кли­
чет Людмилушка, Герка, сердясь на себя, обрадовался и
быстренько оказался на крыльце, спросил грубовато:
— Чего еще надо?
— Пойдем искать мою тетечку. Представляешь, она
до сих пор не вернулась с рыбалки! И пожалуйста, не от­
казывайся, Герман! Мне без тебя будет страшновато. По­
нял?
— Ну да...
— Да, да! Иди собирайся скорее!
— А где мы ее искать-то будем?
— Везде! Разделимся на два отряда. В одном —дедуш­
ка, в другом — мы с тобой. Если хочешь, будешь команди­
ром как здешний житель.
Командиром-то Герка всегда хотел быть, а тут еще ко­
мандовать не кем-нибудь, а вредной будущей женщиной...
Но вот идти в темноту...
— Где, где мы ее искать-то будем?
— Уже испугался? — презрительно поразилась эта ми­
лая Людмила. — Пересиль страх, Герман! У те-бя блестя­
щая возможность доказать, что ты настоящий мужчина!
Иди, иди, одевайся! — заторопила она. — Положение очень
серьезное! Может погибнуть человек! Герман, ты должен
помочь спасти человека! Я жду тебя!
— Дед, а дед, где моя куртка? А сапоги мои где, дед?
Неси давай скорее, мне человека спасать надо!
86

Через огород они прошли молча, а когда оказались за
изгородью, дед Игнатий Савельевич не без иронии спро­
сил:
— В какую сторону идти прикажешь, Людмилушка?
— На берег, — уверенно ответила она, оглянулась во­
круг и невольно поежилась: сзади, в поселке, весело горе­
ло множество огней, а впереди, слева и справа, — темно­
та .— Предлагаю разделиться на два поисковых отряда.
— Я тебя, Людмилушка, одну не отпущу! А Герка
один...
— Мы с Германом и составим один поисковый отряд
по розыску моей тетечки. Вы, дедушка, составите второй
поисковый отряд.
— Так ведь он не пойдет, Герка-то! Он ведь у меня
трус. Не совсем, конечное дело, трус, а так... трусик, мож­
но сказать.
— У вас он, может быть, и трусик, а у меня он храб­
рецом будет! Уверяю вас! Вперед, к реке! Станем кричать
во все горло или петь! Только обязательно громко-гром­
ко-громко!
И когда они остановились на берегу, дед Игнатий Са­
вельевич закричал во все горло, изо всех сил, громко-гром­
ко-громко:
— Главное, ребята, сердцем не стареть!!!!!
— Не надо печалиться, вся жизнь впереди! — подхва­
тила эта милая Людмила. — Герман, а ты?
— Трали-вали! Трали-вали! — прямо-таки завопил Гер­
ка.— Это мы не проходили! Это нам не задавали!
Они кричали, пока не устали, и дед Игнатий Савелье­
вич спросил уже серьезно:
— Ну, а теперь куда, товарищ командир? Или так и
будем орать до утра?
— Может, костер запалить? — предложил Герка.—
И кричать по очереди?
— Нет, нет, надо именно искать, — возразила реши­
тельно, даже непреклонно, эта милая Людмила. — Дедуш­
ка идет вниз по течению, мы с Германом — вверх. Через
час встречаемся здесь. Какие будут вопросы, замечания,
предложения?
— Не имею я права отпускать несовершеннолетних од­
них в ночь, — недовольно ответил дед Игнатий Савелье­
вич. — А если с вами что стрясется? Или заблудитесь?
— Когда речь идет о спасении человеческой жизни,—
эта милая Людмила резко повысила голос, — необходимо
87

рисковать своей собственной несовершеннолетней жизнью!
В конце концов, вопрос может быть решен просто: вы, де­
душка, идете с Германом, а я одна. Тетечка ведь моя, и я
должна...
— А я не позволю! — Дед Игнатий Савельевич возму­
щенно покряхтел, помолчал, виновато кашлянул. — Не раз­
решаю я. Не имею права. Идемте все вместе. Впере-е-еео-од... — неуверенно скомандовал он.
Они направились вверх по течению, изредка выкрики­
вая по очереди:
— Тетечка-а-а-а-а-а!
— А-а-а-ариадна-а-а-а! А-а-а-арка-а-а-адьевна-а-а-а!
— Соседушкаа-а-а-а-а!
Шагали они все медленнее и медленнее, кричали все ре­
же и реже, все тише и тише.
Первым не выдержал дед Игнатий Савельевич, скоман­
довал:
— Отряд, стой! Отряд, молчи! Надо посоображать,
товарищи. Никак не могла здесь заблудиться Ариадна Ар­
кадьевна. Вон все еще поселок видно. Потеряться она
могла только где-то вдалеке, но опять же очень далеко
она никогда не уходила. Так что глотки дерем мы на­
прасно.
— Значит, по-вашему, ничего не надо делать?! — воз­
мутилась эта милая Людмила. — Значит, по-вашему, надо
возвращаться домой, попивать чаек, глазеть в телевизор и
забыть о том, что человек попал в беду?!
— Я таких глупостей и подлостей и в уме не держал,
Людмилушка. Но можно хоть всю ночь тут ходить и орать,
а толку никакого не будет. Надо придуматьчто-нибудь
поумнее и, главное, эффективнее. Герка прав: запалим
костер, вы тут останетесь, кричите, если еще способны, а
я бегом-бегом-бегом вперед. Так? Согласна, Людмилушка,
товарищ командир?
— Вполне приемлемый выход из положения. Ничего
лучшего не придумаешь.
— Тогда вот вам спички, а я — вперед! Главное, ребя­
та, сердцем не стареть!
Дед Игнатий Савельевич, громко распевая одну и ту
же строку из любимой песни, исчез в темноте, а ребята
стали собирать сучья для костра, не замечая, что стара­
ются не отходить друг от друга далеко: честно говоря, ува­
жаемые читатели, им было довольно страшновато, осо­
бенно когда луну ненадолго закрывали облака.
83

— Давай разжигай.— Голос у этой милой Людмилы,
сколько она ни сдерживалась, заметно дрожал. — С кост­
ром будет не так боязно. А ты не боишься, Герман?
— А чего бояться-то? — еле слышно отозвался Герка,
и голос у него дрогнул. — Тигров здесь нет. Медведей и
волков тоже... — Не мог же он признаться, что в ее при­
сутствии он обязан не выглядеть трусиком. Он чиркнул
спичкой, она сломалась, второй чиркнул — сломалась.
Третья, четвертая сломались...
— Не торопись, не торопись, — шептала эта милая
Людмила, — сейчас вспыхнет огонек, и сразу...
Руки у Герки немножечко дрожали, и от неловкого дви­
жения коробок вдруг вылетел из них, и все спички высы­
пались на землю.
— Мне стра-ашно... — почти писклявым голоском ис­
кренне сказала эта милая Людмила. — О-о-очеиь стра-аашно...
— Не надо, не надо, не надо... — бормотал Герка, су­
етливо шаря руками по мокрой траве. — Сейчас, сейчас,
сейчас!
— Коробочку сначала найди!
Уже выпала обильная роса, и когда эта милая Люд­
мила догадалась зажечь фонарик и увидела коробок, ока­
залось, что он успел отсыреть. И вместо того чтобы обо­
ждать, когда он хоть немного подсохнет, Герка яростно
ломал об него спички, пока не сломал последнюю...
— Вот мы и остались без огня! — Эта милая Людмила
едва не всхлипнула. — Какой же ты неловкий, Герман! И я
не сообразила, что тебе даже спички доверять нельзя... Ни­
чего, ничего, постараемся не расстраиваться. Ведь трудно­
сти только закаляют характер... Но все-таки неприятно...
боязно...
Мало сказать, что Герка очень переживал глупый казус
со спичками, он прямо-таки терзался, разыскал в траве еще
несколько отсыревших спичек, аккуратно разложил их с
коробком на ветках. Ощущение страха немного улеглось,
потому что явно трусила эта будущая женщина, и Герка
отвлекся тем, что размышлял, как бы ее успокоить.
— Скоро дед вернется, — сказал он, — дед далеко не уй­
дет. Он ведь за нас боится.
— Он за нас боится! — плачущим и в то же время воз­
мущенным голосом отозвалась эта милая Людмила.—
А что вот сейчас с тетечкой? Где она? — Ей было по-настоя­
щему страшно, и она не знала, как побороть страх, как
89

скрыть его от Германа, и с отчаянием предложила:— Пой­
дем навстречу деду, а?
Герка тоже начал побаиваться, и даже довольно здоро­
во побаивался, и тоже старался не выдать своего состоя­
ния, да и к тому же он устал — ноги подкашивались, а при­
сесть было не на что.
— Пойти-то можно,— неуверенно выговорил он, — а
вдруг дед обратно какой-нибудь другой дорогой пойдет?
— Какой — другой? Вдоль берега одна дорога.
— Он велел ждать его здесь.
— Напрасно мы согласились на бездействие! Надо чтото делать! Я вот трушу оттого, что ничем не занята. Надо
бы хоть какое-нибудь занятие... Не имеем мы права вот
так глупо торчать на берегу и трястись от страха и холода!
Хорошо еще, что комаров почему-то мало, а то бы давно
заели нас! И правильно бы сделали!.. Тебе страшно, Гер­
ман?
— Ну... немного. Не страшно, а неприятно. Давай в пе­
тушков играть? Прыгаем на одной ноге и толкаемся плеча­
ми — кто кого заставит на обе ноги встать!
Игра оказалась подходящей, они скоро согрелись, ув­
леклись и забыли о страхе. И в один прекрасный момент,
когда Герка ловко увернулся от толчка этой милой Люд­
милы, она плюхнулась в воду!
Герка заметался по берегу, хотя и видел в лунном све­
те, что она сразу вынырнула. Подплыв к берегу, она крик­
нула:
— Руку дай... петушок!
Берег был обрывистый, хотя и невысокий. Герка встал
на четвереньки, мокрая холодная ладошечка ухватилась за
его руку, и он легко вытащил эту милую Людмилу на
землю.
— Спасибо, Герман! Спасибо, петушок! — прыгая, что­
бы согреться, дразнилась эта милая Людмила. — Давно
ночью не купалась! Давно в куртке не ныряла! Спасибо,
Петенька! Сам-то ты сегодня днем в воду упал, а мне
ночью пришлось!
— Ты куртку сними, — пробормотал Герка, — на, возь­
ми мою, а то простудишься ведь... воспалением легких за­
болеть можешь... Ох и попадет мне от деда!
Запахнувшись в сухую куртку, эта милая Людмила
спросила:
— А ты думаешь, мне от тетечки не попадет?
— Тетечку еще найти надо, а дед скоро вернется.
90

— Что делать-то будем?
— Домой, домой! Я не мокрый, ж у не грозит, кроме беспо­
лезных разговоров, которые сводились к не менее беско­
нечным уговариваниям.
Но если для Панти вся забота о нем представлялась
ненужной и бесполезной, то на самом деле в его судьбе
уже как раз к началу нашего повествования намечались
значительные изменения. Совместными усилиями многих
людей было решено добиться лишения Пантиного папаши
отцовских прав, а злостного хулигана направить в детдом.
Ни о чем не подозревающий Пантя по-прежнему изны­
вал от безделья и одиночества, но придумал себе интерес­
ное занятие: пробовал отнимать деныи у малышей и у
всех, кто его слабее. И хотя из этого ничего пока не полу­
чалось, Пантя не отступал, а стал соображать, как бы ему
действовать половчее и понахальнее. Ведь им овладел боль­
шой замысел: наотбирать много-много-много-много денег,
чтобы после освобождения из школы не работать, а ловить
мух и делать людям пакости.
На этом, уважаемые читатели, заканчиваю изложение
некоторых, к сожалению, необходимых сведений о нудном
и бесполезном для себя и тем более для других существо­
вании злостного хулигана Пантелеймона Зыкина по про­
звищу Пантя и продолжаю наше повествование.
Де с ят а я глава

НАСТОЯЩИЕ ЗВЕЗДЫ НА НАСТОЯЩЕМ НЕБЕ

Тетя Ариадна Аркадьевна повторила самым суровым
тоном, исключающим всякую, даже наималейшую возмож­
ность ей противоречить:
— Первая обязанность ребенка — слушаться родителей
и старших родственников.
Дед Игнатий Савельевич крякнул громко и вроде бы
одобрительно, а эта милая Людмила охотно, торопливо,
но как-то уж слишком небрежно согласилась:
143

— Никто и не собирается спорить с неоспоримой ис­
тиной.
— Ааа-аах...— с чрезвычайно глубоким сожалением
выдохнула Голгофа. — Но если бы... хотя бы на одни суточки... на один бы еще денечек... поспорить с неоспори­
мой истиной!
— Тебе надобно возвращаться домой, девочка, — оченьочень-очень строго сказала, почти приказала тетя Ариадна
Аркадьевна. — Ведь тебя уже наверняка разыскивает мили­
ция! Вполне вероятно, что родители и бабушка полагают
тебя чуть ли не по-гиб-шей... А кроме того, если смотреть
в корень, ты, девочка, нарушаешь общественный порядок!
А если в корень смотреть еще глубже, ты, девочка, совер­
шаешь моральное преступление!
Крякнув громко и довольно испуганно, дед Игнатий Са­
вельевич пробормотал тихо, но вполне решительно:
— В корень еще глубже посмотреть можно.
— Дорогие товарищи! — относительно мягко, однако и
достаточно твердо произнесла эта милая Людмила, а про­
должала почти вкрадчиво: — Ну пусть девочка хоть один
разик в жизни сама ответит за свое поведение. Если ее од­
ну не пускают даже в кино, значит, ей просто необходимо
принять участие в нашем многодневном походе.
Голгофа пронзительно и часто-часто-часто зашмыгала
носом и несколько минут радостно рыдала, но слез на сей
раз выделяла не очень много.
И пока она радостно рыдает, а все ждут, когда она
прекратит заниматься этим, проинформирую вас, уважае­
мые читатели, о том, что поделывает кот Кошмар, которо­
му предстоит, повторяю, сыграть в нашем повествовании
немалую роль. Ведь он, если вы помните, относился к про­
исходившим вокруг него событиям довольно небезразлич­
но и не собирался быть всего лишь сторонним наблюдате­
лем их.
Всем своим до предела возмущенным существом Кош­
мар почуял в происходивших на его плутовских глазах
событиях что-то крайне для себя недоброе, даже устра­
шающее.
Кошачьим умом, вернее, умишечком, он смутно догады­
вался: если сейчас же, немедленно не предпримет самых
очень наирешительнейших и не менее наинаглейших мер,
то вполне может быстренько и уже навсегда лишиться
столь привычной для него необыкновенной любзи своей
бл а годетел ьницы.
144

Мало того, что она, благодетельница, перестала бес­
прекословно выполнять его, любимого, желания! В доми­
ке, где все недавно безраздельно принадлежало ему, Кош­
мару, она, благодетельница, еще поселила эту неприятней­
шую особку по кличке Людмила!
И Кошмаровых мозгов вполне хватило сообразить, что
она, неприятнейшая особка, уже завладела вниманием, а
может быть, и необыкновенной любовью его, кота, благо­
детельницы.
Ни одного доброго дела не сделал, даже и не пытался,
не собирался сделать Кошмар в течение всей своей
хулигански-бандитски-разбойничьей жизни, зато уж на
всяческие пакости, мерзости, гадости и безобразия он был
почти весьма великий выдумщик.
Вот и сейчас он вдруг без всякой, как говорится, под­
готовки завыл-завопил изо всех сил таким истошным го­
лосом, будто ему хвост горячим электрическим утюгом
придавили.
Услышав отдаленный вой-вопль, тетя Ариадна Аркадь­
евна охнула, ахнула, собралась снова охнуть или ахнуть и
буквально испарилась...
— Ждите меня! Я быстро! Готовьтесь к походу! — И эта
милая Людмила исчезла следом. Она сразу догадалась,
что Кошмар чего-то задумал и требуется ее немедленное
вмешательство.
Едва они с тетей Ариадной Аркадьевной стремительно
влетели в комнатку, как кот, сверхистошно и не менее
дико мяргнув четыре раза, устрашающе захрипел и хлоп
на спину — лапы вверх!
— Игривый котик, — насмешливо сказала эта милая
Людмила. — Пошутить решил, шалунишка, от нечего де­
лать.
От злости, злобы и возмущения Кошмар едва не за­
дохнулся. Дрыгая четырьмя лапами одновременно, он три
раза дернулся, опрокинулся на бок и шесть раз оченьочень-очень хрипло мяукнул.
— Он захворал, заболел, занемог! — испуганно вос­
кликнула тетя Ариадна Аркадьевна.
— Вряд ли. С чего ему хворать, болеть, занемогать?
Кошмар поднатужился и с большим усилием издал
хриплое и прерывистое мяуканье, несколько похожее на
хрюканье, и мелко-мелко-мелко-мелко подергал лапами.
— Сейчас мы моментально определим состояние его
здоровья! — весело сказала эта милая Людмила, сбегала
145

на кухоньку, вернулась оттуда с куском колбасы и поло­
жила его прямо перед носом кота. — Если он, бедняжечка,
нездоров, то и не...
И, не успев ничего сообразить, Кошмар машинально и
моментально проглотил колбасу и так же машинально и
моментально вскочил на лапы, с блаженством облизнулся
и требовательно мяргнул.
Тетя Ариадна Аркадьевна счастливо рассмеялась и про­
говорила нежно:
— Да он просто ревнует. Привык, миленький, что здесь
заботятся только о нем. Только на него направлено все
внимание. А я стала оставлять его одного, вот он и нерв­
ничает!
Выгнувшись крутой дугой, Кошмар издал примерно та­
кие звуки:
— Мяяаааа... мяяуууу... уууууурррррр ..мя!
Это в переводе на человеческий язык означало: вы у
меня еще попрыгаете! Обе!
— А он, оказывается, еще и злой!—удивилась эта ми­
лая Людмила. — Я ему категорически не понравилась... Не
сердитесь на меня, дорогая тетечка, но жить так, как жи­
вете вы...
— Ты, надеюсь, слышала народную мудрость, глася­
щую, что яйца курицу не учат? — сердито перебила тетя
Ариадна Аркадьевна.
— Я и не собираюсь учить вас, тетечка. Не такая уж
я бестактная и глупая. Я просто полюбила вас, и меня тре­
вожит...
— Ах, оставь, пожалуйста, — еще сердитее перебила
тетя Ариадна Аркадьевна. — Ты почти неплохая девочка.
И раздражаешь меня гораздо менее ужасно, чем осталь­
ные дети. Но согласись, что ты излишне и даже опасно
самостоятельна и не в меру, прости, до неприличия само­
уверенна. И я не представляю, абсолютно не представляю,
как сложатся наши взаимоотношения хотя бы в недалеком
будущем.
Кошмар откровенно радостно и не менее откровенно
нагло заурчал, не подошел, а прямо-таки протанцевал к
своей благодетельнице и с подхалимски-торжествующим
мяуканьем стал тереться о ее ноги.
Эта милая Людмила несколько виноватым, хотя и до­
вольно непререкаемым тоном проговорила:
— Вы, дорогая тетечка, просто не знаете современных
детей. А они, дети, то есть мы, достаточно интересны и
146

сложны, и не всегда в нас легко разобраться. — Она уста*
ло передохнула. — Конечно, среди нас есть немало людей
недостойных, но среди нас и немало выдающихся лично­
стей.
— Колоссальнейшее самомнение! — жалобно восклик­
нула тетя Ариадна Аркадьевна и возмущенно продолжа­
л а :— И более того, колоссальнейшее заблуждение!.. Вы...
вы... вы еще не вы... дающиеся личности, а... а... а личинки
личностей!
— Предположим,
предположим,
предположим! —
громко и звонко, с явным вызовом ответила эта милая
Людмила. — Но ведь вы не будете отрицать, что любая
взрослая личность когда-то была личинкой личности?
И вы, дорогая тетечка, в свое время тоже были ребенком!
НАМ, ДЕТЯМ, ТРУДНО ПОНИМАТЬ ВАС, ВЗРОС­
ЛЫХ, ПОТОМУ ЧТО МЫ ЕЩЕ НЕ БЫЛИ ВЗРОС­
ЛЫМИ! — В ее голосе проскользнули обиженные нотки,
но постепенно голос становился все звонче и громче, слозно она находилась не в маленькой комнатке, а в большой
аудитории на трибуне. — ВЕДЬ СТОИТ ВАМ, ВЗРОС­
ЛЫМ, ТОЛЬКО ХОРОШЕНЕЧКО ПРИПОМНИТЬ, КА­
КИМИ ВЫ БЫЛИ В ДЕТСТВЕ, И ВЫ НАС, ДЕТЕЙ.
СРАЗУ ПОЙМЕТЕ! Все наши желания станут вам по
нятными! Все наши ошибки! Все наши стремления!
Все наши глупости! И тогда ваш наглый кот не будет вам
дороже хотя бы родной племянницы!
Можно сказать, что Кошмар в высшей степени подло
захихикал, вернее, заиздавал звуки, очень отдаленно напо­
минающие что-то именно вроде в высшей степени подлого
хихиканья.
И эта милая Людмила проговорила наставительным то­
ном, обращаясь к подло хихикающему коту:
— Смеется тот, кто смеется последним... — А тетечке
она сказала: — Вы зря на меня обиделись. Ведь я от всего
сердца...
— У тебя нет... сердца... — еле-еле-еле-еле слышно
прошептала тетя Ариадна Аркадьевна, сжав виски ладо­
нями, низко и бессильно опустив голову... — У... такой... не
может... быть... сердца...
Торжествующе прохрипев, Кошмар прыгнул к своей
благодетельнице, долго устраивался, свернулся клубком и
удовлетвореннейше замурлыкал.
В совершенной растерянности эта милая Людмила
спросила:
147

— Почему вы решили, что я будто бы... бессердечная?
— Не знаю, не знаю, не знаю... — совсем-совсем-совсем
тихо пробормотала тетя Ариадна Аркадьевна, резко вы­
прямилась и неожиданно суровым голосом торопливо за­
говорила:— Да, да, да, да, в свое время я действительно
была маленькой! Но я была не, не, не, НЕ ТАКОЙ! Я бы­
ла послушной и уважала старших! А ты... а ты... а вы...
а вы не вы... дающиеся личности, а нарушители общест­
венного порядка! — Она величественно поднялась, прижав
к груди блаженно и ехидно мурлыкавшего Кошмара, и
скорбным голосом продолжала: — Сюда с минуты на ми­
нуту может нагрянуть милиция. Представляешь? Как ты
посмела сбить с толку, с истинного пути эту бедняжку со
страшным именем? И ты все делаешь для того, чтобы и
судьба ее была страшной!.. Покинуть родной дом! — Тетя
Ариадна Аркадьевна в ужасе взмахнула руками, и Кош­
мар тяжело шмякнулся на пол, едва успел вытянуть ла­
пы, но тут же с громчайшим хрипо-сипо-стоном повалился
на бок.
Он лежал, стонал усиленно и натужно, а тетя Ариадна
Аркадьевна даже не взглянула на любимца-проходимца.
Очень нервно теребя косички — то одну, то другую, то обе
вместе, — она торопливо-торопливо говорила:
— Я не буду потакать твоим сумасбродствам! Не имею
права! Пока ты живешь здесь, ты должна слушаться ме­
ня беспрекословно! Ни в какой поход ты не пойдешь! Де­
вочка с жутким именем завтра же отправляется домой!
И ты... ты... ты тоже отправляйся домой... если, конечно,
хочешь... Неужели, неужели ты способна на такой чудо­
вищный поступок, как... нелепый куда-то поход?
Она спросила так недоуменно, что вопрос прозвучал
почти по-детски, беспомощно. Зато ответ этой милой Люд­
милы оказался по-взрослому спокойным и рассудитель­
ным:
— Мы еще все не один раз обсудим. Я даже не теряю
надежды, что вы, дорогая тетечка, согласитесь с нами пол­
ностью и с удовольствием примете участие в походе.
— Ты полагаешь... — гневно возвысила голос тетя Ари­
адна Аркадьевна, но растерянно замолчала, словно не ре­
шаясь досказать мысль, бессильно опустилась на стул и
печально закончила: — Мне смешно...
Кошмар обеспокоенно вскочил на лапы, выгнулся кру­
той дугой, потянулся, предостерегающе мяргнул и с очень
большим презрением фыркнул. Видимо, своим кошмарным
148

умишечком он уловил, что его благодетельница и не соби­
рается любить эту неприятнейшую особку.
И с гордо поднятой головой Кошмар важно прошест­
вовал на кухоньку, абсолютно уже убежденный, что сейчас-то благодетельница немедленно и стремительно по­
следует за ним, откроет холодильник и... Плотоядно про­
рычав, Кошмар приготовился уничтожать вкусную пищу.
Но — что это?!
Это — что?!
Благодетельница не только не бросилась немедленно и
стремительно за своим любимцем-проходимцем, а продол­
жала разговаривать:
— Завтра же девочка с жутко-ужасным именем долж­
на быть возвращена семье!
В ответ после весьма продолжительного молчания
раздался сдержанный, но решительный голос:
— Девочка с а м а решит все сама. Она живет в та­
ких условиях, что почти не дышит свежим воздухом. Ее
заопекали! А когда она поживет хотя бы немножечко на­
стоящей нормальной человеческой жизнью, то больше уже
не позволит переопекать себя. Я умоляю вас, дорогая те­
течка, пойти с нами в многодневный поход. Уверяю вас, вы
не пожалеете.
— Я безууууумно устала от те-бя, — еле-еле-еле-еле
слышно произнесла тетя Ариадна Аркадьевна, — устала от
твоих раз-гла-голь-ство-ва-ний... Я завтра же телеграфи­
рую твоим родителям о твоем вызывающе неразумном
поведении.
Эта милая Людмила молчала, смотря прямо перед со­
бой жалостливым взглядом.
О чем же она сожалела?
А сожалела она о том, что вынуждена была не только
не соглашаться с тетечкой, но и принципиально и последо­
вательно ей возражать.
И совсем печальным было то, что тетечка не понимала
ее, даже не пыталась понять, да и не хотела.
А уж совсем-пресовсем печально было то, что от своего
собственного непонимания страдала сама тетечка.
— Я скоро вернусь, — сказала эта милая Людмила, по­
медлила немного, ожидая ответа, не дождалась и вышла.
На крылечке она остановилась, взглянула на огромное
темнеющее небо и пожалела, что еще не высыпали звезды.
Они всегда напоминали ей о чем-то далеком, прекрасном,
недосягаемом и чистом.
149

Завтра они будут любоваться небом, сидя у костра.
Звезд будет много-много, и все они будут яркими-яркими!
Ей вдруг подумалось, что тетя Ариадна Аркадьевна
редко, может быть, слишком редко или даже никогда не
смотрит на звезды. Ведь звезды очень похожи, вернее, на­
поминают маленьких детей: они веселые, беззащитные и
приносят только радость. Печальных звезд не бывает, не­
добрых— тем более, злых звезд и представить нельзя. Ко­
гда смотришь на них, хочется быть как они — приносить
людям только радость.
И, войдя в соседний дом, эта милая Людмила сразу
спросила:
— Голгофа, ты когда-нибудь смотрела на звезды? Лю­
бовалась ими?
— Да, конечно. Два раза меня возила бабушка, а один
раз ездили всем классом.
— Куда возили? Куда ездили?
— Как — куда? — удивилась ее непониманию Голго­
ф а.— А где же еще можно любоваться звездами, если не
в планетарии? Очень красиво!
У этой милой Людмилы было такое жалкое и растерян­
ное выражение лица, она так часто-часто-часто заморгала
своими большими черными глазами, словно собиралась
горько-горько-горько расплакаться. Она спросила глухо:
— Ты ни разу не любовалась настоящими звездами на
настоящем небе?
— Я много читала о них... но... но... — Голгофа винова­
то помолчала. — Я иногда видела их, но не обращала осо­
бого внимания. Я не знала, что ими можно любоваться.
А может, и знала, но... надо было идти домой... Я ведь даже
ни разу не видела, как растут грибы, чего уж там говорить
о небе? Я не представляю, как растут ягоды... Я и в настоящем-то лесу ни разу не была... Стыдно сказать, но я ви­
дела божью коровку и кузнечика только в книжках... Ка­
кие, какие уж там звезды...
— Завтра мы отправляемся в многодневный поход! —
торжественно, решительно, но почему-то с нотками отчая­
ния проговорила эта милая Людмила. — Берем с собой
только самое необходимое! Постараемся испытать как
можно больше трудностей! Чтобы закалиться! Будем у
костра любоваться настоящими звездами на настоящем
небе!
— Но ведь попадет! — крикнул Герка. — Здорово ведь
попадет!
150

Дед Игнатий Савельевич весело согласился:
— Попадет, попадет, конечное дело, попадет! Особен­
но, я считаю, достанется мне, потому как я среди вас —
единственный совершеннолетний! Мне-то вообще полагает­
ся вас остановить, а я с вами отправлюсь! Главное, ребя­
та,. сердцем не стареть!
— Да нас же в два счета поймают как миленьких,—
растерянно сказал Герка.— Пока идем да пока дойдем...
— Если ты трусишь, можешь оставаться дома, — с не­
скрываемым презрением произнесла эта милая Людмила
и с еще более нескрываемым презрением добавила:— Мы
уйдем в многодневный поход, а ты можешь готовиться к
отправке в областной краеведческий музей в качестве жи­
вого отрицательного персонажа наравне со скелетом ма­
монта!
Герка задохнулся от возмущения и обиды, вскочил и,
сжав кулаки, подпрыгнул к этой милой Людмиле, хриплым
голосом затараторил:
— Чего ты тут раскомандовалась? Не успела приехать,
а сколько уже из-за тебя всяких чепухов... чепухей...
чепух... ерунды всякой получилось!
Эта милая Людмила спокойно, с некоторой долей со­
страдания смотрела на него большими черными глазами, и
он вдруг мельком подумал, что неправ, что никакой она не
командир, но он все равно может подчиниться каждому ее
слову.
— Я очень прошу тебя, Герман, перестань нервничать и
сердиться, — тихо сказала она. — Я и сама немножечко
трушу. Но мы обязаны пересилить себя, если мечтаем
стать настоящими людьми. И мы обязаны, понимаешь, обя­
заны помочь Голгофе, чтобы ее никогда не назвали Клео­
патрой. А без тебя нам в походе будет совсем трудно.
Во всяком случае, не так весело, как с тобой.
— Ну... — Герка от радости и гордости сначала принял
озабоченный вид, потом, как говорится, напустил на себя,
важность. — Я-то что... Я за нее и беспокоюсь... Ей ведь по­
падет. И тебе от тетечки твоей дорогой попадет. Первая
обязанность ребенка, — насмешливо закончил он, — слу­
шаться родителей и старших родственников.
— Я тоже старший родственник! — весело воскликнул
дед Игнатий Савельевич. — Можно организовать так, что
попадет одному мне!
— Нет, нет! — Голгофа резко встала. — Я хочу сама,
понимаете, сама хочу отвечать за свое поведение!
151

— И не боишься? Неужели не боишься?Г— поразился
Герка.
— Пока... не очень, — неуверенно призналась Голго­
фа. — Вот если бы мы сегодня не купались, не попали под
грозу... А сейчас я без этого уже жить не смогу! Пусть мне
попадет, пусть мне грандиозно попадет, но я должна на на­
стоящем небе увидеть настоящие звезды и любоваться ими!
И тут эта милая Людмила решительно прервала все
разговоры, сказав:
— Собираемся здесь в семь часов утра. Я еще попы­
таюсь поговорить с тетечкой. Идемте посмотрим на зве­
зды.
Звезд было много-много, и все они были яркие-яркие.
— Они совсем не такие, как в планетарии, — прошеп­
тала Голгофа. — А я вспомнила... Конечно, я видела нас­
тоящие звезды, но только мельком... В это время я обыкно­
венно уже сплю. А сегодня мне спать совершенно не
хочется.
— Но придется, — сказал дед Игнатий Савельевич.—
Вставать-то рано. Я сейчас займусь подготовкой к похо­
ду, а вы марш на боковую! Поход потребует дополнитель­
ных сил!
— Никаких походов! — Все вздрогнули, услышав рез­
кий, суровый голос тети Ариадны Аркадьевны, которая не­
заметно подошла к ним. — Да, да, никаких походов! Де­
вочки, немедленно домой! Завтра Голгофа должна быть
дома!
— А! — грозно воскликнул дед Игнатий Савельевич.—
Риадна! Аркадьевна! Если вы в самом деле беспокоитесь
о Голгофе, милости просим с нами в многодневный поход!
Можете взять с собой даже вашего бандитского кота!
Нет особой надобности подробно передавать очередную
словесную распрю между уважаемыми соседями. Следует
лишь отметить, что на сей раз получилась не обычная оче­
редная словесная распря, а почти ссора, сугубо принци­
пиальная и на сложнейшую педагогическую тему.
Тетя Ариадна Аркадьевна самым-пресамым наиреши­
тельнейшим образом требовала завтра же отправить Гол­
гофу домой, не ожидая прибытия милиции или отца и вра­
ча П. И. Ратова.
Дед Игнатий Савельевич меньше говорил, а больше
покашливал, покрякивал, покряхтывал то возмущенно, то
яростно, то гневно, то презрительно и вдруг сказал прямотаки загробным голосом:
152

— Сейчас, сейчас я вам сообщу, уважаемая соседуш­
ка... вы у меня... Только дайте мне возможность собрать­
ся, подготовиться...
Он медленно достал кисет, еще медленнее и очень дол­
го искал по карманам аккуратно сложенную квадратика­
ми бумагу, неторопливо оторвал листочек, старательно
согнул его, осторожно развязал кисет, высыпал в бумаж­
ку табак, свернул цигарку, завязал кисет, по всем карма­
нам медленно и долго искал спички, закурил и лишь тог­
да заговорил:
— Детей надо уважать даже тогда, когда они делают
глупости и даже вредности. Вот ведь своему хулиганст­
вующему коту вы любые безобразия прощаете, а...
— А мне смешно, — с обидой прервала его тетя Ариад­
на Аркадьевна. — Из-за бедного котика смешно. А из-за
детей мне горько и страшно. Вы пожилой, вернее, старый
человек, втягиваете их в опасную АВАНТЮРУ и толкаете
на моральное преступление.
— Он никого никуда не втягивает и не толкает, — ос­
торожно возразила эта милая Людмила. — Просто дедуш­
ка понимает нас. И хочет нам помочь. Ведь мы должны
развиваться, закаляться, совершенствоваться, учиться са­
мостоятельности, ответственности и... И не сердитесь на
нас, дорогая тетечка! Идемте с нами в многодневный по­
ход! Он вам тоже необходим! Вы представляете, ночь
у костра под огромным звездным небом... Кругом темнота
и тишина...
— Боюсь, очень боюсь, что завтра ты отправишься не
в многодневный поход, а домой, — плачущим голосом про­
говорила тихо тетя Ариадна Аркадьевна. — И конечно,
Голгофа тоже.
— Разрешите, тетечка, нам с ней спать на сеновале? —
боязливо, но с оттенком настойчивости спросила эта ми­
лая Людмила. — Пусть она хоть вволю подышит свежим
воздухом!
— Пусть она до утра делает чего ей вздумается. А ты,
дорогая племянница, будь любезна, со мной! Я отвечаю
за тебя перед твоими родителями! — И тетя Ариадна Ар­
кадьевна быстрыми, решительными, почти солдатскими
шагами не прошла, а прямо-таки промаршировала к ка­
литке, резко толкнула ее, и...
И калитка обо что-то стукнулась, раздался приглу­
шенный писклявый вскрик, и послышался стремительно
удалявшийся топот ног.
153

Обескураженная спорами о многодневном походе, раз­
досадованная, разгневанная, растерянная, тетя Ариадна
Аркадьевна ничего не заметила и уже не промарширова­
ла, а медленно и устало, опираясь рукой о заборчик, про­
шла в свой дворик.
После ее ухода все уныло, удрученно и даже обреченно
молчали. Только дед Игнатий Савельевич изредка обод­
ряюще кашлял или виновато покряхтывал. Голгофа час­
то, громко и глубоко вздыхала, видимо собираясь вот-вот
зарыдать.
Первым нс выдержал тягостного молчания Герка и
спросил довольно насмешливо:
— Ну, какие будут предложения или указания с при­
казаниями?— и добавил почти торжествующе: — Говорил
я вам, что ничего у вас...
— А я вам вот что скажу! Вернее, тебе, дорогой вну­
чек, заявляю! — Дед Игнатий Савельевич в сердцах два
раза яростно крякнул, грозно покряхтел три раза и при­
топнул сначала левой, а затем правой ногой. — Утро вече­
ра мудренее! Я лично сейчас же начинаю готовиться к
многодневному походу! В восемь часов нуль-нуль минут
мы с Геркой выступаем. Желающие могут присоединиться.
Кто в чем сомневается, пусть до утра подумает.
— Чего думать-то? Думать-то чего? — запальчиво во­
скликнул Герка. — За этой завтра милиция или папаша
прикатит! Эту тетечка дорогая не отпускает! Обеих зав­
тра домой отправляют! Чего тут думать-то? Поход Людмилушка придумала, а топать мне?
— Пойду я в поход или не пойду, — задумчиво и мед­
ленно проговорила Голгофа, — мне все равно попадет.
Так уж лучше пусть мне попадет после того, как я вдо­
воль налюбуюсь у костра настоящими звездами на насто­
ящем небе. Проводите меня, пожалуйста, на сеновал, де­
душка.
— А не боязно будет тебе там с непривычки-то?
— Еще как! Но, понимаете, я хочу побояться! Я хочу
чего-нибудь испытать! Переживать хочу! Я даже хочу,
чтобы мне попало!
— Ты становишься нормальным человеком, — с уваже­
нием заметила эта милая Людмила.
— Нет, обе вы ненормальные, — грустно сказал Гер­
к а.— Если ее одну в кино не пускают, то в многодневномто походе она запросто и спокойненько и помереть ведь
может!
154

Все вскочили, чтобы ему возразить, и Герка продол*
жал уже совсем-совсем запальчиво:
— Она же не-прис-по-соб-лен-на-я! Нам же ее на ру­
ках нести придется! Или носилки специальные делать!
А вдруг еще и деда из-за нее в милицию заберут? Какой
же многодневный поход получится, когда за тобой мили­
ция гонится? Людмилушка тут с тетечкой и котиком будут
мультики по телику смотреть, а я и дед с Голочкой мучай­
ся, да?
— Ты со мной мучаться будешь?! — возмутилась Гол­
гофа.— Я не предоставлю тебе такой возможности,—.ле­
дяным тоном закончила она.
— Да Герман просто сам побаивается идти в поход,—
насмешливо заявила эта милая Людмила. — А сам-то ты
прис-по-соб-лен-ный? А не тебя ли придется на руках нес­
ти или на специальных носилках тран-спор-ти-ро-ватъ?
Ты, Герман, в данном случае о себе позаботься, а не
о нас.
— Может быть, я физически и не очень подготовлена
к многодневному походу, — уже почти сквозь слезы ска­
зала Голгофа, нервно поправляя свои голубые волосы,—
но зато я... я зато... зато у меня достаточно желания, что­
бы выдержать все трудности! И, к твоему сведению, Гер­
ман, я от тебя ни капелюшечки не завишу и прошу тебя
обо мне не беспокоиться.
— Главное, ребята, картошки не забыть! — выходя на
крыльцо с рюкзаком в руках, пропел дед Игнатий Савель­
евич.— Лук, главное, ребята, не забыть, лавровый лист,
перец. Уха у нас будет... на всю жизнь запомните. А чаек
мы будем заваривать на смородиновом листе... И не важ­
но, кто из нас к походу многодневному подготовлен, кто —
нет. Для того мы в поход и отправляемся, чтобы сил на­
браться, закалиться, укрепить наши нервные системы.
Сейчас — спать!
Он ушел устраивать ночлег для Голгофы на сеновале.
Людмила отправилась к тетечке, даже не взглянув в сто­
рону Герки. Тот медленно, словно неуверенно скрылся в
доме, плюхнулся на табуретку, сидел с мрачнейшим ви­
дом и никак не мог сообразить, чем же конкретно он так
раздосадован и почему ему необходимо с кем-нибудь по­
ругаться? Только что состоявшийся спор настолько пере­
путался у него в голове, что Герка вдруг метнулся к .две­
рям, в ужасе подумав, что именно сейчас сюда примчится
милиция!
155

Суетливыми, мешающими друг другу движениями он
пытался закрыть дверь на крючок, и лишь когда услышал
во дворе пение: «Главное, ребята, топорик не забыть!»,—
в изнеможении опустил руки, вернулся в комнату и рух­
нул на кровать.
А на улице тем временем происходило нечто весьма и
весьма любопытное, из ряда, так сказать, вон выходящее.
Появившись на улице, закрыв за собой калитку, эта милая
Людмила услышала довольно громкое и злое сопение и не
менее злое пыхтение. Пройдя несколько шагов, она услы­
шала что-то, напоминающее визгливое рычание, всмотре­
лась в темноту и сначала ничего толком не могла разгля­
деть. На земле барахтался и катался, сопя, пыхтя и виз­
гливо рыча, человек.
Приглядевшись, эта милая Людмила чуть не вскрикну­
ла от страха: он весь был опутан веревками. Он попытал­
ся встать на ноги и упал, гулко ударившись о землю.
— Развяжи мене! — писклявым голосом крикнул чело­
век, увидев ее. — Развяжи мене! — Он продолжал барах­
таться и кататься, стараясь освободиться от веревок, и,
кажется, запутывался все больше.
И тут эта милая Людмила рассмеялась так звонко и
громко, что Пантя (а перед ней был именно он) перестал
двигаться, а когда она засмеялась еще звонче и громче,
яростно пропищал:
— Я тебе нос оторву, если...
— Да как же... да как же... — пытаясь сдержать смех,
с трудом выговорила эта милая Людмила. — Да как же
ты МЕНЕ нос оторвешь, если ты связан по рукам и по
ногам?
Но злостный хулиган, видимо, уже плохо соображал
и слышал и пропищал еще более яростно:
— Я тебе и ухи оторву! Если ты мене не развяжешь! —
И с каждой новой попыткой освободиться он все крепче
запутывался в веревках. — Если ты мене... я тебе...— уг­
рожал он все писклявее. — Я тебе... если ты мене... я те­
бе... если ты мене...
Вполне вероятно, уважаемые читатели, что вы пока
еще сами не догадались, что же произошло со злостным
хулиганом Пантелеймоном Зыкиным по прозвищу Пантя,
так я вам с удовольствием и, честно говоря, с большой ра­
достью объясню.
Помните, дед Игнатий Савельевич сделал для единст­
венного внука специальную загородку — между четырех
156

кольев натянул веревку? Ну, чтобы не в меру избалован­
ный Герка мог тренироваться, готовиться быть живым
экспонатом наравне со скелетом мамонта в областном
краеведческом музее?
Так вот, привычно слоняясь по улицам, но уже не в на­
дежде сделать кому-нибудь пакость или мерзость, а просто
изнывая от безделья и одиночества, Пантя вспоминал и
вспоминал, как весело провел он день, подглядывая за
нашей троицей. Сейчас его и тянуло к ней, и он не сразу
догадался, где ее разыскать. И когда Пантя обнаружил
ребят во дворе деда Игнатия Савельевича, то с интересом,
хотя ничего толком и не понимая, стал подслушивать спор
о каком-то многодневном походе.
И как вы помните, уважаемые читатели, тетя Ариадна
Аркадьевна оборвала спор и быстрыми, решительными,
почти солдатскими шагами не прошла, а промаршировала
к калитке и резко толкнула ее.
Калитка обо что-то стукнулась, раздался приглушен­
ный писклявый вскрик, и послышался стремительно уда«
лившийся топот ног.
Обескураженная спором о походе, раздосадованная,
рассерженная, разгневанная, растерянная, тетя Ариадна
Аркадьевна ничего не заметила и уже не промарширова­
ла, а медленно и устало, опираясь рукой о заборчик, про­
шла в свой дворик.
Пантя же, получив довольно крепкий удар по лбу ка­
литкой, бросился бежать, в темноте налетел на веревку,
упал на спину, перевернулся, чтобы встать, и начал запу­
тываться, выдернув к тому же колья... И чем сильнее и
отчаяннее старался он выпутаться, тем крепче запуты­
вался...
Тут и подошла эта милая Людмила. Тут Пантя и стал
требовать, чтобы она освободила его, да еще и угрожал:
— Ты мене... я тебе...
Она поинтересовалась возмущенно:
— А ты по-человечески попросить не можешь?
— Не! Не! — искренне признался Пантя. — Ухи ото­
рвать тебе могу! И нос оторвать могу! Развяжи мене!
— Ну тогда и лежи!— рассердилась эта милая Люд­
мила.— Пока на ТЕБЕ грузовик не наедет! Или трактор!
А еще лучше — бульдозер!
— Не! Не! Не-е-е-е... — таким жалобным голосом про­
пищал Пантя, что она сразу же пожалела его, но строгим
тоном приказала:
157

— Повтори за мной: пожалуйста, развяжи меня
— Ррррррррразвяжи мене!!!!!
— Не рррррррразвяжу я ТЕБЕ, — передразнила эта
милая Людмила, — пока ты МЕНЕ не скажешь «пожа­
луйста»!
Пантя учащенно, испуганно и громко запыхтел, ста­
раясь впервые в жизни выговорить абсолютно непривыч­
ное для него слово, и, когда пыхтение стало жалобным,
тихим и беспомощным, он прошептал умоляюще:
— Развяжи мене... а я тебе... ничего не буду... ну раз­
вяжи мене... — И он сделал отчаяннейшую попытку про­
изнести абсолютно непривычное для него слово: — Пжа...
жла... ласта...
— Ну, молодец!— не то насмешливо, не то искренне
похвалила эта милая Людмила, принялась распутывать
веревку, восторженно или насмешливо повторяя: — Моло­
дец, молодец, просто молодчина! Конечно, «пожалуй­
ста»— очень трудное слово. Недаром так нелегко при­
учить к нему детей. Но я с тобой позанимаюсь, и ты оси­
лишь его.
Пантя уже стоял во весь рост, и ловкие Людмилины
пальцы быстро освобождали его от веревки.
Даже и не знаю, уважаемые читатели, как мне пере­
дать необычайнейшие ощущения, которые сейчас испыты­
вал злостный хулиган. Проще всего было бы сказать, что
qh ничегошеньки не понимал. Всего в жизни он привык
добиваться угрозами, грубостью, наглостью, запугивания­
ми, жестокостью, а тут... какая-то махонькая — муха по
сравнению с ним, верзилой!—девчонка заставила его про­
сить, он ПОСЛУШАЛСЯ ее, и она выполнила его просьбу
из-за одного только слова. И уже во второй раз не испуга­
лась его, которого все боялись.
— Вот ты и свободен. Забыла, как тебя звать?
Все еще ничегошеньки не соображая, кроме того, что
какая-то махонькая — муха по сравнению с ним, верзи­
лой!— девчонка освободила его, и не из-за страха перед
ним, а из-за одного только слова, Пантя от старания наи­
напряженнейше выговорил, почти с болью шевеля губами*.
— Пжа... жла... ласта...
— Да просто пожалуйста! По-жа-луй-ста! — Эта ми­
лая Людмила громко и звонко рассмеялась. — Ничего, ни­
чего, под моим непосредственным руководством научишь­
ся выговаривать и не менее, видимо, трудное для ТЕБЕ
еще одно слово—спасибо. Как тебя зовут?
158

— Пантя.
Странное имя. Ни разу не слышала ничего подоб­
ного. Пан-тя. А еще как тебя можно звать?
— Пантя... лей.
— А-а-а, Пантелеймон! Роскошное имя! Редкое!
— Не, не! — отмахнулся Пантя. — Так мене только в
милиции зовут.
— Значит, ты и в милиции побывал! — Эта милая
Людмила сразу стала серьезной. — Значит, еще интерес­
нее будет заниматься с тобой перевоспитательной работой.
Ну, а МЕНЕ зовут Людмилой. Научу, научу я ТЕБЕ пра­
вильно говорить! Пора по домам, к сожалению. МЕНЕ
было бы очень любопытно расспросить ТЕБЕ о твоей жиз­
ни. Но ведь мы еще увидимся? Иди, иди. А то дома тебе
попадет. Очень уже поздно.
— Не, не! — Пантя замахал длиннющими ручища­
ми. — Не попадет. Мене домой не пустят. Спят.
— Чепуха какая. А где же ты спать будешь?
Пантя беспечно хмыкнул и быстро пошел прочь, вдруг
резко обернулся и сказал:
— Я вот... есть хочу! Здорово есть мене охота! — И он
вздохнул так непроизвольно, громко, жалобно и беспо­
мощно, что эта милая Людмила скомандовала не свойст­
венным ей, грубым тоном:
— А ну жди меня здесь! Накормлю! Безобразие какое!
Вам, конечно, известно, уважаемые читатели, такое
совершенно разумное правило: сначала подумай, а потом
делай. Но есть у данного совершенно разумного правила,
впрочем, как и у всякого правила, исключение: сначала
сделай, а затем подумай. И если, например, человек очень
хочет есть, то сначала накорми его, а уж потом разузнай,
по каким причинам он оказался голодным.
Тетя Ариадна Аркадьевна с котом сидели перед теле­
визором, точнее говоря, Кошмар настороженно подремы­
вал, удивляясь, почему благодетельница не ложится спать,
но надеясь еще вкусно и обильно второй раз поужинать.
Настроение у него было вроде бы распрекрасное: особка
исчезла, значит, ему не о чем беспокоиться, опять он здесь
единственная любовь.
Не замечал самоуверенный, самодовольный и самона­
деянный Кошмар, что благодетельница не обращает ни на
него, ни на телевизор никакого внимания, что глаза ее
полны слез, что давным-давно она сидит неподвижно, буд­
то окаменев.
160

И лишь когда в комнатку стремительно ворвалась
особка, Кошмар сразу почуял, что его благополучие все
еще под опасной угрозой.
— Дорогая тетечка, простите, что я так задержа­
лась,— виновато и торопливо сказала эта милая Людми­
л а,— но мне пришлось спасать Пантю, а сейчас его необ­
ходимо накормить. Он очень хочет есть, и ему даже ноче­
вать негде!
— Можешь делать все, что взбредет в твою голову,—
после долгого молчания еле-еле-еле слышно прошептала
тетя Ариадна Аркадьевна и чуть-чуть-чуть громче доба­
вила:— Если злостный хулиган дороже те-бе, чем я, мо­
жешь делать все, абсолютно все, что взбредет в твою го­
лову. Завтра мы расстанемся, как я и предполагала и
предупреждала те-бя.
— Пусть он злостный хулиган, — голос этой милой
Людмилы дрогнул от несдерживаемого сожаления, — но
сейчас он просто голодный человек.
— Иди, иди, иди, иди...
— И никуда я завтра не уеду. Если вы даже и выго­
ните меня... Тем более, никто не знает, что еще может
случиться завтра.
— Да иди же, иди же, иди же, иди же...
Кошмар очень удовлетворенно разлегся, вытянув пе­
редние лапы, как бы указывая особке на дверь — вон, мол.
— Он, может быть, потому и злостный хулиган, что его
дома не кормят регулярно.
— Я, кажется, сказала: делай до утра все, что хочешь.
Постель те-бе приготовлена в соседней комнатке.
— Ах, как мне жаль, тетечка, что я невольно так час­
то огорчаю вас! — печально воскликнула эта милая Люд­
мила.— Но, честное слово, вот увидите, что я сумею и по­
радовать вас! Ведь я вас полюбила!
Она выбежала из комнаты, не расслышав, как тетя
Ариадна Аркадьевна с большой горечью призналась:
— Злостный хулиган те-бе дороже меня. Теперь это
называется, видите ли,любовью... — И она неожиданно
прошептала: — Но как добра...
И конечно, не умишком своим, а бандитски-разбойничьим чутьем Кошмар уловил, что огорчаться ему нет при­
чин. Он подхалимски заурчал у ног своей благодетельни­
цы и торжествующе помяргал.
Но стоило ему услышать звук открываемого на кухонь­
ке холодильника, как он сразу же там оказался!
6

Л. Давыдычев

161

Эта милая Людмила отрезала колбасы, остаток суну­
ла обратно в холодильник, отрезала большой кусок слад­
кого пирога и убежала.
Пантя ждал ее, сидя на скамеечке перед заборчиком,
и уже собирался пристроиться здесь провести ночь.
— Не торопись, не торопись, не торопись! — просила
эта милая Людмила, с удивлением и страхом глядя, как
Пантя уничтожал колбасу и пирог. — Подавиться ведь мо­
жешь! Жевать ведь надо!
А Пантя легко глотал пирог и колбасу, казалось, не
жуя и не останавливаясь.
— Не торопись, не торопись, не торопись... — испуган­
но повторяла эта милая Людмила. — Подавиться ведь мо­
жешь... Жевать ведь надо... Не наешься — я тебе еще чегонибудь вкусного принесу... Что с тобой?
Суетливо, почти судорожно откусывая то пирог, то
колбасу, Пантя издавал какие-то странные хлюпающие
звуки, и эта милая Людмила не сразу догадалась, что он
рыдает. Когда левую руку Пантя толкал ко рту, то пра­
вой вытирал слезы, и наоборот: когда откусывал из пра­
вой руки, то левой размазывал по щеке слезы.
Теперь он уже вроде бы жевал пищу, прежде чем
проглотить ее, но жевал все медленнее и медленнее, а ры­
дания вырывались все чаще и чаще, и вдруг Пантя, с пис­
ком взрыднув, бросился бежать.
— Куда ты? Куда ты? Что с тобой?! — Эта милая
Людмила сама почему-то чуть не расплакалась, горько и
жалобно, помчалась за Пантей, но сразу же остановилась:
он быстро исчез в темноте, и топанье его ног стихло.
«Что, что, что с ним случилось? — недоуменно и даже
испуганно думала эта милая Людмила. — Неужели я его
чем-то обидела?.. Наверное, я зря сказала о том, что он
может подавиться? Но ведь он и впрямь мог подавиться!..
Злостный хулиган и — разревелся!.. Значит, я сказала ему
что-то уж очень для него обидное и несправедливое. Но —
что?!»
Едва войдя в домик, расстроенная и недовольная со­
бой, она услышала обреченный голос тети Ариадны Ар­
кадьевны:
— Исчез Кошмарик... бесследно... неожиданно... дове­
ли бедного котика... не выдержал... не вынес... все против
него, все... конечно, конечно, какой-то злостный хулиган,
антиобщественный элемент тебе дороже... А мне что те­
перь делать?
162

— Спокойно ложиться спать, — ответила эта милая
Людмила, еле сдержав вспыхнувшее возмущение любимцем-проходимцем. — Ничего с вашим Кошмаром не слу­
чится. Если, конечно, он сам чего-нибудь не натворит.
— Но он никогда не уходил из дому глядя на ночь!
К тому же он привык перед сном обязательно поесть. Вот
своего злостного хулигана ты накормила, а...
— И правильно сделала. Он плакал, тетечка!
— Кто?! Пантя?! Плакал?! Не смеши меня, все равно
мне не до смеха. Пантя плакал! До сих пор от него люди
плакали. От него страдали кошки и даже мухи!
— Он был голоден, тетечка. Понимаете?.. А Кошмара
мы найдем. Вернее, он сам объявится. Захочет есть и —
придет.
— Мне все равно не уснуть, не успокоиться, пока я не
выясню его судьбы, — мрачным голосом проговорила тетя
Ариадна Аркадьевна. — Разогрей, пожалуйста, чайник. Не
представляю, как я буду жить, если с Кошмариком чтонибудь стряслось. Такое преданное существо, такой терпе­
ливый характер, такой...
— Тише, тетечка, тише... — прошептала эта милая
Людмила, прислушалась, на цыпочках подошла к холо­
дильнику, наклонилась к нему ухом, помедлила и откры­
ла дверцу.
Нет, нет, уважаемые читатели, не зря данного кота
прозвали Кошмаром!
Он выпал из холодильника. Вместо головы у него бы­
ла пол-литровая банка, вернее, голова-то у него, конечно,
осталась, но он всунул ее в банку со сметаной, а выта­
щить обратно не смог.
Кот стукнулся об пол, и банка разбилась...
Тетя Ариадна Аркадьевна ааааАХнула...
«Только бы не рассмеяться! Только бы не расхохотаться!
Только бы...» — задыхаясь от сдерживаемого смеха, то­
ропливо и даже чуть испуганно думала эта милая Людми­
ла, увидев, что глаза Кошмара залеплены сметаной, а жи­
вот так набит пищей, что почти касается пола, а тяжесть
мешает коту трястись от холода. Шерсть у него встала
дыбом, он не двигался, лапы подкашивались, и Кошмар
был вынужден повалиться на бок. Он лежал, казалось,
бездыханный, и лишь то-о-о-о-оненькие, вроде бы винова­
тые мяуканья — мьяк, мьяк, мьяк — свидетельствовали
о том, что безобразник, по крайней мере, полужив.
Эта милая Людмила осторожно собрала осколки бан­
163

ки, бросила их в мусорное ведро, подтерла пол и стала
отмывать Кошмара под умоляющий шепот тети Ариадны
Аркадьевны:
— Осторожнее, осторожнее, прошу тебя, осторожнее...
Промыв коту глаза, увидев мутный и сытый до преде­
ла, даже чуть выше предела взгляд, эта милая Людмила
сказала:
— Рекордсмен... по обжорству!
— Он... он... по-о-о-о... гибнет? — пролепетала тетя
Ариадна Аркадьевна. — Он... останется... жить?
— Еще как будет жить! Еще как останется! — Только
сейчас эта милая Людмила позволила себе рассмеяться
звонко, но не громко. — Да он просто объелся!
— Просто объелся! — возмутилась тетя Ариадна Ар­
кадьевна.— А что ему оставалось делать, если я из-за те­
бя его не покормила вовремя? — Она заглянула в холо­
дильник.— Ты посмотри, что мы наделали?! Он съел
плавленые сырки вместе с обертками! .
— И колбасу съел вместе с целлофаном, — спокойно
добавила эта милая Людмила. — Ничего, ничего с вашим
милым разбойником не случится. Выспится и снова при­
мется за свои проделки.
Немного придя в себя, тетя Ариадна Аркадьевна спро­
сила строго:
— А как он попал в холодильник? Ведь раньше ни­
чего подобного ему и в голову не приходило!
Видно было, что Кошмар чем-то недоволен, а вот вины
за собой никакой не чувствует. Стоять на лапах от тяже­
сти в животе он пока еще не мог и, развалившись на полу,
лениво тер свою плутовскую мордалию.
— Он юркнул в холодильник, наверное, тогда, когда
я резала на столе колбасу или... словом, я проглядела,—
объяснила эта милая Людмила. — Он же знает, что за лю­
бое безобразие ему никогда ни за что ничего не будет.
Садитесь пить чай, тетечка, пожалуйста.
— Спасибо, я пойду лягу.— Тетя Ариадна Аркадьевна
потрогала себе виски.— Вот и давление сразу подскочило,
конечно... вот и сердце уже пошаливает. Завтра с утра
придется вызвать врача. Я хорошо знаю, что мне грозит.
Несколько дней постельного режима. Уж извини, дорогая
племянница, но мне без твоей помощи не обойтись.
Вот так, уважаемые читатели, и бывает в жизни: ни­
когда не угадаешь, какой и когда она преподнесет тебе
сюрпризик!
164

Кстати, ведь одно из главных зол плохого человека
заключается не только в том, что он намеренно замышля­
ет и вытворяет подлости. Нет, хулиган, к примеру, просто
не может не безобразничать. Он, как говорится, органиче­
ски не способен не хулиганить. Он убежден, что если заг
день не сделает хотя бы одной маленькой пакости, то к
вечеру заболеет, а к утру, чего доброго, еще и помрет.
Вот в чем его главная опасность для людей: он, безобраз­
ник, не может не безобразничать, и чтобы сотворить га­
дость, подлость или мерзость, ему не требуется ни малей­
шего повода.
И хотя Кошмар был не человеком, а котом, по сво­
ей натуре он от хулиганов ничем не отличался. И в холо­
дильник он проник не потому, что намеревался напако­
стить, а просто — случай подвернулся сделать очередное
безобразие.
А результат? Представьте себе, уважаемые читатели,
безобразники даже и об этом не думают, не заботятся, не
интересуются. Им главное— набезобразничать, так ска­
зать, выполнить свое жизненное назначение.
Именно так поступил и Кошмар. А эта милая Людми­
ла потеряла всякую возможность отправиться завтра в
многодневный поход.
Она помогла тете Ариадне Аркадьевне лечь в постель,
подала лекарства, кота устроила в кресле, как попросила
благодетельница, пожелала обоим спокойной ночи и ска­
зала:
— Только не волнуйтесь за своего... шалунишку. Ни­
чего с ним не будет. Если он сам снова чего-нибудь не
вытворит.
— Ты не поздно встаешь? — озабоченно спросила тетя
Ариадна Аркадьевна. — Вызовы врача на дом принимают
с восьми часов утра.
— Хорошо, тетечка, в семь я проснусь и, надеюсь, за­
стану вас в добром здравии. Вы просто переволновались,
и вам просто надо отдохнуть.
И не слышала, осторожно прикрывая за собой дверь,
эта милая Людмила, как тетя Ариадна Аркадьевна, слов­
но не веря самой себе, удивленно шептала:
— А все-таки она мила... добра... внимательна... тер­
пелива... может быть, действительно ми-ла-я Людмила?..
И тогда я не права?
Но та, повторяю, ничего не слышала и отправилась не
спать, а уселась на крылечке и по привычке стала смот­
166

реть на звезды, очень невесело размышляя о случившемся.
Какой-то негодный кот сорвал многодневный поход!
Звезд было много-много. Они были яркие-яркие. Они
словно просили эту милую Людмилу полюбоваться ими,
потому что привыкли к ней, всегда находили ее на Земле
и старались обрадовать ее.
А она будто бы и не видела их сейчас. Звезды мигалимигали ей, а она думала-думала горько и горько... Бедная,
бедная тетечка! Ведь совершенно ясно, что к своему хво­
статому любимцу-проходимцу она привязалась, как гово­
рится, не от хорошей жизни. Она привыкла жить одна,
вернее, она приучила почему-то себя жить одиноко. У нее
много любви к людям, особенно к детям, вот и потребо­
валось ей несуразнейшее по вредности существо, чтобы
прикрыть большой любовью все его и глупости, и мер­
зости... Лежит она сейчас, обиженная, встревоженная, мо­
жет быть, больная от переживаний, и тут же рядом дрых­
нет Кошмар, тоже ведь злостный хулиган, только всегда
сытый, избалованный, всегда обеспеченный уютнейшим
ночлегом...
А Голгофа? Кормить-то ее, конечно, кормят, а вот нор­
мально жить не дают. Почему?
Вдруг этой милой Людмиле с особой ясностью подума­
лось, что тетя Ариадна Аркадьевна и сама бы пошла с ни­
ми и с удовольствием в многодневный поход... Предполо­
жим, она отказывается из-за Голгофы: дескать, ее ищут
родители, и мы не имеем права скрывать ее. Но ведь если
бедную девочку лишить похода, жизнь ее станет совсем
невыносимой.
Конечно, ВЗРОСЛЫЕ ОЧЕНЬ ЗДОРОВО ПРИДУ­
МАЛИ: детям их критиковать нельзя. Считается, что они,
взрослые, всегда справедливы. Но тогда почему они, взрос­
лые, то есть бывшие дети, не всегда понимают детей?
Что-то будет завтра... Этой милой Людмиле до того
стало печально, что захотелось расплакаться так, чтобы
услышали звезды.
А звезды уже отчаялись ждать, что она взглянет на
них, и потихоньку, одна за другой, стали гаснуть...
Эта милая Людмила переборола желание расплакать­
ся, вернулась в домик и не раздеваясь легла на раскла­
душку поверх одеяла.
Не спалось... Надо было решить, что же делать утром.
Если тетечка расхворается, ясно: поход сорвется. А если
он сорвется завтра, то может не состояться вообще, пото­
167

му что появится милиция или папаша Голгофы. А уйти
надо до их приезда...
Ведь как надо, как необходимо Голгофе посидеть у
костра под звездным небом, и чтобы звезд было много-много-много, и чтобы одна другой — ярче. Так и бывает, когда
очень захочешь поговорить со звездами. Они отзывчивы,
как дети...
И странно, нелепо, глупо, в конце концов просто воз­
мутительно, что многодневный поход срывает какой-то
препротивнейший кот!
А если взять его с собой, как запланированную допол­
нительную трудность? Тогда тетечка наверняка забыла бы
все свои возражения.
Нет, нет, человек она очень принципиальный. Увы, всетаки кот срывает поход!
Конечно, эта милая Людмила несколько преувеличи­
вала значение Кошмара, но зато и не преуменьшала, что
было бы гораздо ошибочнее. Кот лишь усложнил и без то­
го сложные обстоятельства. Если тетечка расхворается, то
именно из-за него.
Тут она вспомнила, как угощала голодного Пантю, как
тот почему-то зарыдал и убежал, и вот от такого воспо­
минания ей сразу стало приятнее, и она сразу уснула —
провалилась в сон.
Но спала она неспокойно, видела много обрывочных,
мелькающих снов:
Кошмар съел у нее удилища,
Пантя хотел съесть Кошмара,
тетечка гналась за убегающей Голгофой в милицейской
машине с дико воющей сиреной,
Герка сломал обе руки и обе ноги,
дед Игнатий Савельевич плясал вприсядку и пел
«Главное, ребята, сердцем не стареть!»,
Юрий Алексеевич Гагарин улыбался ей радост­
но и ободряюще, шутливо грозил пальцем, что-то говорил,
но она никак не могла расслышать...
И последним сном было
черное небо с несколькими печальными звездоч­
ками...
Резко сев на раскладушке, еще не проснувшись окон­
чательно, эта милая Людмила почувствовала что-то недоб­
рое, проснулась, увидела, что спала в одежде, вспомнила
вчерашние события, быстро вскочила и бросилась в ком­
натку тети Ариадны Аркадьевны.
168

На часах было ровно семь, а в комнатке, да и во всем
домике, никого не было — ни тетечки, ни ее архипрожорливого любимца-проходимца.
А с улицы раздался встревоженный голос деда Игнатия
Савельевича:
— Людмилушка! Голгофы-то нигде нету! Нету нигде
Голгофы-то, Людмилушка!
Одиннадцатая

глава

ЕСЛИ ВЫ СПРОСИТЕ МЕНЯ,
УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ...

Увлеченные своими пусть пока еще немногими радо­
стями и не более того многочисленными, часто неожидан­
ными заботами, главные действующие лица нашего пове­
ствования целый день не замечали, как за ними почти не­
отступно, что-то натужно соображая, следил злостный
хулиган Пантелеймон Зыкин по прозвищу Пантя.
Он до того был захвачен подглядыванием (кстати, при
возможности, конечно, и подслушиванием), что за целый
день ни одному человеку не сделал ни одной пакости и
даже не поймал ни одной мухи!
Получилось все это случайно или потому, что Пантя
вообще не привык думать над своими поступками. Просто
делать ему, как всегда, было нечего, как всегда, он изны­
вал от одиночества и тунеядничествования да к тому же
не терял надежды любым способом получить от Герки два
рубля. И еще он не собирался расставаться со своей со­
кровенной мечтой — наотбирать у малышей и у всех, кто
его слабее, столько денег, чтобы после освобождения из
школы не работать, а жить по-прежнему: делать людям
пакости, мучить кошек и ловить мух.
И вот тут Пантя неожиданно, повторяю, увлекся под­
глядыванием за главными действующими лицами нашего
повествования, так увлекся, что жить ему стало инте­
ресно.
Более того, важнее того, немыслимее — Панте захоте­
лось жить именно так, как те, за кем он подглядывал, а
при возможности и подслушивал. Он даже забыл сбегать
домой перекусить чего-нибудь, а когда вспомнил, что пора
бы поесть, и прибежал, мачехи дома не было. Ключа от
квартиры ему не доверяли.
169

Мачеха работала в овощном киоске, куда изредка Пантю и пригонял голод. Она совала пасынку несколько яблочков, черствый пирожок, а при хорошем настроении
(редчайший случай!) еще и стакан томатного соку наливала. Вечерами, если он возвращался точно к приходу отца,
кормили нормально, зато могли и не пустить ночевать:
спать ложились рано, а Пантя любил слоняться по улицам
допоздна.
Сегодня, когда он пришел к овощному киоску, мачеха
была глубоко не в духе и угостила его только советом:
— Где ночевал, там и кормись.
Ночевал Пантя в лесу, в шалашике, который оставили
рыбаки. Еды, конечно, там никакой не было.
Однако к голоду Пантя был привычный, отобрал у
одной девчонки баранку, ну и пообедал, так сказать.
Он напрочь забыл (кроме случая с баранкой), что
является злостным хулиганом, что в его обязанности вхо­
дит издеваться хотя бы над мухами. Подглядывая и под­
слушивая, Пантя вроде бы сам интересно жил, а не просто
глазел со стороны. Временами ему даже казалось, что он
именно сам совершает интересные дела и готовится к но­
вым, еще более интересным.
Но чем ближе было к вечеру, чем сильнее ему хотелось
есть, тем неотвязнее росло в Панте желание, чтобы этот
день никогда не кончался, даже если бы ему пришлось
умереть с голоду.
Ведь подглядывал и подслушивал он абсолютно беско­
рыстно, без всякого доброго или злого умысла. Просто
впервые он не страдал от одиночества и безделья.
А вот когда тетя Ариадна Аркадьевна неумышленно,
но довольно сильно стукнула его по лбу калиткой, он убе­
жал, запутался в веревке, то сразу сообразил, что такой
день больше никогда не повторится, что завтра все станет
на свои прежние места в его нудной и бесполезной жизни.
И, запутавшись в веревке, он уже ощутил себя прежним —
злостным хулиганом Пантелеймоном Зыкиным по прозви­
щу Пантя.
И когда появилась эта милая Людмила, он уже вспом­
нил о своей привычке обижать маленьких, которые его
очень боялись. А тут, опутавшись в темноте веревкой,
Пантя сам в достаточной степени испугался. Зато ма­
хонькая— муха по сравнению с ним, верзилой!— девочка
не только не боялась его, а еще и разговаривала с ним,
будто учительница.
170

Поэтому опять Пантя на какое-то время перестал быть
Пантей. Он вдруг с удивлением ощутил, что подчиняется
ей, СЛУШАЕТСЯ ее; а ведь, как вы помните, уважаемые
читатели, до сих пор он никого не слушался. Вот и расте­
рялся, бедный, от такого необычного своего собственного
поведения. Когда же эта милая Людмила принесла ему
большой кусок пирога и немало колбасы, Пантя, между
нами говоря, совершенно перестал соображать. Сейчас,
если можно так выразиться, соображал, и очень здорово
соображал его желудок. А его непропорционально малень­
кая голова была пока полностью освобождена от своих
прямых и главных обязанностей. Пока голова ему требо­
валась лишь постольку, поскольку в ней находился рот.
И если эта милая Людмила опасалась, что Пантя по­
давится, то он, слыша ее встревоженный голос, но не по­
нимая смысла слов, неожиданно и с большим испугом
ощутил, что у него в груди что-то забилось, и от этого он
вдруг зарыдал. И не головой, а сердцем, о свойствах ко­
торого он раньше и не подозревал, Пантя испытал неведо­
мое ему доселе чувство глубокой благодарности. А так как
все это было ему предельно непонятно, то он совсем испу­
гался, и оттого, что рыдает, зарыдал еще сильнее и убе­
жал.
Он бежал, рыдал и ел, вернее, так: бежал и рыдал, по­
том ненадолго останавливался, быстро-быстро-быстро про­
глатывал несколько кусков и снова бежал и рыдал — до
тех пор, пока все не съел. Тут и рыдания тоже окончи­
лись. Тут и понемногу заработала в меру своих способно­
стей маленькая голова. Она изо всех сил старалась сооб­
разить, что же произошло с ее владельцем. Он, который
всю жизнь заставлял рыдать других, он, от безобразий
которого рыдали бы даже мухи, если бы обладали таким
свойством, рыдал сам — да как громко, да как долго! Го­
лове было больно вспоминать, до чего сильно она сотряса­
лась от рыданий ее владельца.
Самое странное заключалось в том, что Панте сейчас
было очень хорошо, почти-почти весело, и не оттого, что
он необыкновенно вкусно и сытно поел. Конечно, Пантя,
вернее его желудок, был премного доволен, что неожидан­
но насытился. Главное было в чем-то другом. Вот этого-то
Пантина голова при всех ее усилиях никак не могла сфор­
мулировать.
Главное, уважаемые читатели, пожалуй, заключалось
в том, что Пантя п о к а перестал чувствовать себя злост­
171

ным хулиганом, а ощутил себя обыкновенным мальчиш­
кой, которого в любой момент могут обидеть.
А тут он еще вдруг вспомнил маму, и ему снова захо­
телось порыдать, и он побежал, словно мог убежать от
этого желания.
Он бежал и рыдал, можно сказать, во весь голос и чув­
ствовал, что остановиться пока ему не удастся. Панте ка­
залось, что если он остановится, рыдания прекратятся,
или, наоборот, если рыдания прекратятся, он остановится.
Бежал он уже по дороге из поселка, и сообразил он
это лишь тогда, когда его ослепил свет фар мчавшейся
ему навстречу автомашины. Вот тут-то Пантя остановил­
ся, тяжело дыша, и медленно, уже без рыданий, побрел
дальше.
Трудно мне, уважаемые читатели, достоверно и тем бо­
лее убедительно передать душевное состояние все еще
пока бывшего злостного хулигана. Просто говоря, своей
заботой о нем эта милая Людмила напомнила Панте его
маму. Вот отчего он рыдал, а не потому, что вкусно и
сытно поел. Мама всегда его кормила. Мама никогда не
оставляла его ночевать на улице. Мама и не ругала его
никогда.
Ноги у Панти подкашивались от усталости и пережи­
ваний, он чувствовал, что так хочет спать, что вот-вот уля­
жется прямо тут на дороге. Он побрел, спотыкаясь и за­
пинаясь почти на каждом шагу, к опушке леса через поле.
Там, в чащобе, был у него небольшой шалашик, который
когда-то соорудили рыбаки. Недавно Пантя натаскал сю­
да свежего сена, и место для ночлега получилось замеча­
тельным. Можно даже сказать, что шалашик и был для
Панти родным домом. Правда, в нем не появлялось ни
гостей, ни друзей, но зато здесь Пантя хоть очень изред­
ка, да забывал, что он злостный хулиган, и отдыхал от
собственных безобразий.
И он страшно боялся, что кто-нибудь “когда-нибудь раз­
рушит его шалашик. И сейчас он даже прибавил шагу,
испуганно подумав, что шалашика уже может не быть!
Так вот и устроены все хулиганы на всем свете: сами
другим гадости делать считают своим долгом и правом, а
их, представьте себе, обижать нельзя — очень они оби­
дятся.
Шалашик был на месте, цел и невредим. Пантя пролез
в него и с великим блаженством вытянулся на сене, правда
ноги его остались почти все снаружи, но вскоре он подтя172

нул их, свернулся калачиком и, вспомнив эту милую Люд­
милу, похожую на его маму, сладко-сладко и крепко-крепко
заснул.
Но проснулся Пантя в отвратительнейшем настроении,
до того отвратительнейшем, что сразу очень постарался
снова заснуть. Ничего из этого не получилось. Наоборот,
чем старательнее снова хотел заснуть Пантя, тем отвра­
тительнее становилось настроение. И если бы он ощущал
себя злостным хулиганом, то немедля бросился бы в по­
селок и натворил бы столько пакостей людям, кошкам и
мухам, что настроение у него стало бы распрекрасным.
У Панти даже голова болела с каждой минутой все
сильнее от ужаснейшего настроения. Он выполз из шала­
шика и по полю направился к дороге в поселок и только
недалеко от обочины сообразил, что идет на четвереньках.
Пантя до того рассвирепел, что сразу потерял всякую воз­
можность думать, и вместо того, чтобы подняться на ноги,
яростно запрыгал на четвереньках вперед.
Если вы спросите меня, уважаемые читатели, чем же
объясняется странное поведение Панти, я, конечно, поста­
раюсь вам ответить, но недостаточно убежден, что мое
объяснение можно считать исчерпывающим.
Вы только представьте себе, Ч Т О творилось в непро­
порционально маленькой голове злостного хулигана Пан­
телеймона Зыкина по прозвищу Пантя вчера! А что про­
изошло в его сердце, о свойствах которого он раньше и не
подозревал! Он даже на какое-то время перестал ощущать
себя злостным хулиганом и рыдал подобно нормальному
человеку, и о с м ы с л и т ь все это ему было просто не
под силу. Переживать Пантя мог, но ничего толком понять
из происходившего пока еще был не способен.
А если к этому добавить и острое опасение, что разынтересный и распрекрасный для него вчерашний день боль­
ше уже никогда не повторится, — тогда только одно и ос­
тается, что прыгать на четвереньках!
Наконец-то устав, просто вымотавшись до изнеможе­
ния, Пантя рухнул на землю и услышал над собой голос:
— Что с вами, дяденька?
Пантя глянул одним глазом вверх, увидел что-то очень
длинное в брюках и пробурчал:
— А какое тебе дело, тетенька?
— Но вы как-то ужасно странно прыгали на четве­
реньках,— раздалось в ответ.— Я сначала даже не пове­
рила, что это человек.
173

— А кто ж я, по-твоему, — сразу разозлившись, про­
пищал Пантя, — козел, что ли? Или лягушка?
— Я оценила ваш юмор. Но ведь люди так не прыгают
ни с того ни с сего, дяденька.
— Какой я тебе дяденька?! — Пантя вскочил на ноги
и увидел, что перед ним стоит вовсе не тетенька, а длин­
нющая, чуть ли не с него ростом девочка с голубыми воло­
сами, за которой он вчера подглядывал целый день. — Да
и ты тоже не тетенька... Ну, чего стоишь? Чего тебе от ме­
не надо?
— Мне от тебя ничего не надо, — грустно ответила де­
вочка.— А что ты так рано в лесу делал? Ведь сейчас,—
она взглянула на маленькие ручные часики, — всего-на­
всего половина седьмого. Многие люди еще спят.
— Деньги у тебе есть? — вдруг неожиданно даже для
самого себя спросил Пантя.
— Немного есть. А что?
— Сколько?
— Рубль с мелочью.
— Давай! — И Пантя протянул свои длиннющие ручи­
ща ладонями вверх. — Ну!
— А почему, собственно, я должна отдавать тебе день­
ги?— удивилась девочка. — Они мне самой могут приго­
диться. А тебе для чего деньги нужны? — живо поинтере­
совалась она. — Да и вообще, прежде чем просить взай­
мы, надо хотя бы познакомиться. Тебя как зовут?
— Мене зовут Пантя. А ты деньги скорей давай. Не­
когда мене с тобой тут...
— Так ты и есть тот самый злостный хулиган? — пора­
зилась девочка. — Мне о тебе рассказывали. Меня зовут
Голгофа, но ты можешь называть меня Цаплей. Я не оби­
жусь.
— Деньги, деньги, деньги, Цапля, давай!
Голгофа внимательно посмотрела на Пантю и задум­
чиво ответила:
— Я бы могла отдать тебе деньги. Только помоги мне
куда-нибудь спрятаться.
— Это как? Куда спрятаться? Зачем?
— Да хоть куда, но только чтобы никто не знал, где
я, хотя бы до вечера. Понимаешь?
— Не, — признался Пантя. — Ты деньги мене скорей
давай... А почему ты мене не боишься? — пропищал он оби­
женно и угрожающе, хотя и пискляво, добавил: — Ведь я
могу тебе ухи оторвать. И нос,
174

— Не болтай глупостей, — отмахнулась Голгофа. — Не
такой же ты дурак, чтобы драться с девочкой. Отдам я
тебе деньги, только посоветуй мне, пожалуйста, где спря­
таться хотя бы до вечера. Понимаешь, меня ищет мой па­
па. А нам надо идти в многодневный поход. И если папа
меня найдет, ни в какой поход я не пойду. И жизни мне
никакой от папы не будет.
Панте надо было все это осмыслить, и Голгофа терпе­
ливо ждала, но уж больно долго он соображал, и она спро­
сила недовольно:
— Сколько можно ждать?
А Пантя в это время думал вовсе не о том, куда спря­
тать эту длинноногую Цаплю в брюках и с голубыми воло­
сами. В его непропорционально маленькой голове возник­
ли, если так можно выразиться, вчерашние мысли, а сердце
точно так же, как вчера, сильно забилось. В нем появилась,
неизвестно откуда, совсем-пресовсем махонькая надежда,
что и сегодня жить будет интересно.
— Айда! — решительно предложил он, быстро зашагал
по полю к лесу, а Голгофа, ни о чем не спросив, подхва­
тила свою большую сумку и направилась следом.
Мне, уважаемые читатели, долгое время поведение
Голгофы в данном эпизоде было не очень понятно. Дейст­
вительно, почему она не испугалась Панти? Почему она
решила уйти от всех, ни с кем не посоветовавшись, и
спрятаться от всех?
Но постепенно мне удалось найти объяснение ее пове­
дению.
Всю жизнь Голгофа, начиная с пеленочного возраста и
по сей день, была окружена таким неуемным, беспрерыв­
ным, сверхпредельным вниманием, что не обладала ника­
кой, самой маломальской самостоятельностью. Родители и
бабушка почти ни на минуту не оставляли ее одну. Голго­
фа была нормальной, здоровой, умной девочкой, а с ней
обращались как с больной и, простите, бестолковой, кото­
рая будто бы без них ни на что не способна. Взрослые на­
зывают это заботой о ребенке, на самом же деле это обык­
новенное ОКУКЛИВАНИЕ, то есть воспитание из нор­
мального ребенка живой говорящей куклы.
Однако Голгофа такой вот живой говорящей куклой
вырасти не хотела. Она ведь училась в школе, она ведь
читала книги, она ведь хоть с бабушкой, да ходила в ки­
но, смотрела телевизор, слушала радио и знала, что жить
можно в сто с лишним раз интереснее, чем живет она.
175

И мечтала Голгофа не о кукольном существовании, а
о настоящей жизни, и уже во втором классе поняла, что
голова дана девочке не для того, чтобы на ней несколько
раз в день менять банты, а чтобы она, голова, думала как
можно больше.
Родители и бабушка имели возможность и право не
разрешать несчастной девочке самой размешивать чай
ложечкой или самостоятельно отрезать кусок хлеба, но
Голгофа мечтала о том, что наступят дни, когда она без
посторонней помощи разогреет суп, нальет его САМА в
тарелку, САМА достанет ложку, отрежет кусок хлеба и
поест! А потом — скорей бы добиться этого! — она и та­
релку, и ложку САМА вымоет.
В глубине души Голгофа давно уже была полна ре­
шимости при первой же возможности доказать родителям
и бабушке, что в ОКУКЛИВАНИИ она не нуждается, что
давно уже пора ей помогать родителям и бабушке, а не
сидеть, как говорится, у них на шеях.
И ей давно надоело, что в классе ее жалеют. Ей было
легче и необиднее, когда над ней смеялись.
Так что ко времени знакомства Голгофы с этой милой
Людмилой и Геркой она была достаточно готова доказать,
что способна быть сильным, смелым, выносливым, трудо­
любивым, самостоятельным человеком.
Ко всему вышесказанному, уважаемые читатели, мне
остается добавить лишь одно. ОКУКЛИВАЯ Голгофу,
родители и бабушка совершенно не придавали значения
тому, что своим поведением они ее еще и ОЧЕЛОВЕЧИ­
ВАЛИ, то есть подавали примеры доброты, заботливости,
трудолюбия: ведь сами-то они были заняты все время!
И Голгофа не могла не замечать этого, и это не могло не
произвести на нее впечатления.
Короче говоря, девочка была готова на все, чтобы
стать нормальным человеком.
И сейчас, следуя за торопливо шагавшим Пантей, она
весело думала о том, как здорово она все замыслила!
САМА! Теперь никто не виноват в ее поведении! Только
она одна!
Это Голгофа сообразила вчера ночью на сеновале пе­
ред сном. Ей было страшновато, даже — страшно, време­
нами— очень жутко. Кругом — наитишайшая тишина, ко­
торой она не слышала ни разу в жизни, чудесно пахнет
свежим сеном, но в голове тягучая, тяжелая мысль: завт­
ра меня заберут домой и...
176

И проснулась Голгофа, поверьте мне, уважаемые чита­
тели, совершенно другим человеком. Дома-то ей, честно
говоря, просыпаться не хотелось. А тут она, взглянув на
часики — всего около шести, — быстренько слезла с сено­
вала и сразу направилась к окраине поселка.
Точного, продуманного плана действий у нее не было.
Ей было важно спрятаться так, чтобы никто ее не нашел,
а вдохновляло Голгофу то, что теперь никому не придется
врать из-за нее и отвечать за нее! Приедет папа, поищетпоищет-поищет дочку, уедет, а завтра она спокойненько
отправится в многодневный поход. И попадет за это толь­
ко ей!
Около опушки леса Пантя остановился, оглянулся на
Голгофу, задумчиво почесал затылок и спросил:
— Спрятать тебе? А дале что?
— Ничего. Хотя, впрочем, нет! — Она оживилась и за­
говорила весело и торопливо: — Лучше, конечно, Пантя,
если ты мне поможешь! Сейчас, сейчас все объясню! По­
нимаешь, за мной приедет папа, будет меня искать. Вот
когда он уедет обратно, ты мне об этом и сообщишь! Со­
гласен? Я тебе буду очень, очень, очень благодарна!
— Отец тебе ищет? — сочувственно спросил Пантя.—
На машине он гоняет?
— Да, да, на желтенькой. Только не гоняет, а очень
осторожно ездит.
— А чего он тебе ищет?
— Не «тебе», а «тебя» надо говорить, — поправила
Голгофа. — У нас сложнейшие отношения в семье. Он мне
не разрешает...
— Айда! — коротко бросил Пантя и шагнул в чащу
леса. — Тут недалеко.
Увидев шалашик, Голгофа восторженно завизжала, на­
гнулась, заглянула внутрь и еще более восторженно крик­
нула:
— Прелесть, прелесть какая!
— Если пить захочешь, вон там речка, — сказал до­
вольный Пантя. — А тут у мене банка есть.
— Как я тебе благодарна! Ах, как я тебе благодарна!
Если бы ты знал, милый Пантя, как я счастлива! — при­
жав руки к груди, Голгофа с умилением смотрела на не­
го.— Ты же просто спас меня!
У Панти, как вчера, в груди что-то громко застучало,
прямо-таки забухало, и чтобы, чего доброго, не зарыдать,
как вчера, он сжал свои кулачища и зло пропищал:
177

— Давай мене деньги!
— Пожалуйста, пожалуйста! — Голгофа расстегнула
карман на сумке, достала оттуда кошелек, высыпала на
ладонь деньги, протянула Панте. — Бери, пожалуйста, бе­
ри! Здесь больше рубля.
Как-то вроде бы неохотно, даже вроде бы по принуж­
дению Пантя подставил свою широченную ладонь. Голго­
фа высыпала в нее деньги, но он не сжал пальцы, стоял с
протянутой рукой, будто не зная, куда эти монеты девать.
— Ты чего? — удивилась Голгофа. — Бери, бери, мы же
договорились. Если ты не веришь, что здесь больше рубля,
сосчитай.
Пантя почему-то пересыпал деньги в другую ладонь и,
опять помедлив, опустил их в карман, спросил:
— Не забоишься... без мене?
— А чего мне бояться? Вода здесь есть. Еды у меня
немного имеется. И книжка интересная. А самое главное,
я ведь первый день на настоящей свободе, да еще в ле­
су... Если тебе некогда, — смущенно продолжала Голго­
фа, — ты попроси прийти сюда Людмилочку или Германа.
Только тогда, когда папа уедет.
— Никакого я Гер... мана не знаю, — пробурчал Пан­
тя.— А к этой я не... у ей тетка злая.
— Ничего она не злая, просто строгая. Но ведь Германа-то ты знаешь! Ну, Герку!
— A-а... так бы и сказала. Сам я к тебе приду! — твер­
до пообещал Пантя. — Отец тебе не поймает. Не бойся.
— Да не «тебе», а «тебя»! — с укоризной поправила
Голгофа. — Почему ты так неправильно говоришь? Такой
хороший человек, а...
Пантя, возмущенно и жалобно пискнув, зашагал прочь,
треща сучьями и спотыкаясь о кочки. Он шагал по полю,
то замедляя шаги, словно собираясь остановиться и по­
вернуть назад, то почти бежал, словно в поселке его жда­
ли неотложные дела.
Случайно сунув руку в карман, нащупав там деньги,
Пантя замер на месте и с удивлением отметил, что испы­
тывает не радость, а недоумение, смешани&е с разочаро­
ванием. Деньги-то он отобрал, значит, начала испол­
няться его заветная мечта... Но ведь он намеревался их
отбирать, а тут... а Цапля их вроде бы сама отдала, спо­
койненько отдала, без страха, охотно и даже вроде бы с
удовольствием. Вот это никакой радости Панте и не до­
ставило.
178

Да и вообще зря он у Цапли деньги просил. Ему ее от
отца спрятать надо, а он...
Взглянув на дорогу, Пантя издал тихий, но достаточ­
но яростно-торжествующий вопль и рванулся вперед: по
дороге в сторону поселка пылила машина желтого цвета.
Двенадцатая глава

РАССУДИТ НАС БУДУЩЕЕ

— Голгофы нету! — растерянно и довольно испуганно
повторил дед Игнатий Савельевич. — Нету Голгофы-то!
— И тетечки с котом нет! — еще испуганнее и еще рас­
теряннее крикнула эта милая Людмила. — Я проснулась,
а дома ни тетечки, ни Кошмара!
— Голгофа куда-то запропастилась! — совсем испуган­
но и почему-то угрожающе крикнул дед Игнатий Савелье­
вич.— А ты мне про кота!
— Так ведь вместе с котом куда-то исчезла тетечка!
Вернее, тетечка куда-то исчезла вместе с котом!
— Котом! Котом! Котом! Котом!— Дед Игнатий Са­
вельевич четыре раза возмущенно и сильно топнул пра­
вой ногой и один раз левой. — Котом! Они ведь с тетечкой
твоей местные жители! Они же все чердаки и подвалы
знают! Они на любой крыше устроятся!
— Тетечка... на... на... на любой крыше?! Тетечка по
всем чердакам и подвалам?!
— Кот! Кот! Кот! А не тетечка! Ничего с ними не слу­
чится, а вот Голгофа... Она-то куда подевалась? И зачем?
— Может быть, она просто домой на автобусе уеха­
ла?— горестно предположила эта милая Людмила. — Ис­
пугалась встречи с папой и уехала?
— Почему-то вчера поздно вечером не испугалась, а
сегодня рано утром испугалась? — насмешливо спросил дед
Игнатий Савельевич. — Нет, нег, тут что-то не то! Тут чтото новое!.. Но ведь мы за Голгофу в ответе! — торжествен­
но и сурово закончил он.
— Да, мы за нее в ответе, — печально согласилась эта
милая Людмила. — Ведь сегодня приедет ее папа, а что
мы ему скажем?
— Скажем, что знать ничего не знаем Но легче нам
не будет. Придется пока ждать... А я к походу все приго­
товил.
179

— Что-то надо делать! Я ведь и за Голгофу отвечаю,
и за тетечку.
— И за кота, конечно, ты отвечаешь? — ехидно, сколь­
ко ни сдерживался, спросил дед Игнатий Савельевич.
— Представьте себе, и за кота! — виновато ответила
эта милая Людмила. — Вчера по моей халатности он ужас­
но-ужасно объелся, и тетечка до того расстроилась, что
очень заболела или ей очень показалось, что *она забо­
лела. А может быть, она уже в больнице?! Давайте ре­
шать, что мы будем делать?
— Ты мне только про кота не вспоминай, и я чего-ни­
будь да придумаю. Можно, например...
— Ой! Ой! Ой! — воскликнула эта милая Людмила —
первый раз удивленно, второй раз пораженно, третий раз
со страхом. — Она на крыше!
— Кто?
— Тетечка! Смотрите, смотрите! Вон, вон там!
— С котом, конечно!
— Да, да, вон он лежит!
— А чего я говорил? Чего я говорил? — торжествовал
дед Игнатий Савельевич, вертя головой по сторонам.—
Из-за своего разбойника она готова... Да где они?
— Вон! Вон! На своей крыше! Бедная тетечка! Ну, за­
чем она туда залезла?
— За сво-им ко-том, — угрюмо объяснил дед Игнатий
Савельевич. — Пошли, Людмилушка, их спасать.
— Но почему она там сидит? Почему не слезает? — по
дороге спрашивала эта милая Людмила. — Да ведь она
и упасть может!
— Вполне может, — через плечо сумрачно ответил дед
Игнатий Савельевич. — Но не о себе она заботится. Бо­
ится, что кот навернется!
Едва они вошли во дворик, как почти все стало ясно:
лестница, по которой тетя Ариадна Аркадьевна, видимо,
поднималась на крышу, лежала на земле.
Тетечка сидела с одной стороны трубы, держась за нее
руками, а Кошмар — с другой.
— Сейчас мы вас спасем, тетечка! — крикнула эта ми­
лая Людмила.
Они с дедом Игнатием Савельевичем приставили лест­
ницу к краю крыши, и он виновато прошептал:
— Что делать-то будем? Она без кота слезть откажет­
ся, а я его со злости могу... я его, изверга, видеть не спо­
собен!!!!
180

— Обо мне не беспокойтесь, пожалуйста, — раздался
оскорбленный голос тети Ариадны Аркадьевны. — Помоги­
те мне спасти Кошмарика. С ним творится что-то нелад­
ное. Я боюсь за его психику.
— Психика у него всегда вредной была, уважаемая
соседушка, — доволько мягко отозвался дед Игнатий Са­
вельевич.— Давайте потихонечку слезайте, а бандит ваш...
— Я его в беде не оставлю!
— Да какая у него, хулигана, беда может быть? Из­
девается он просто над вами! А теперь еще и над нами!
— Тогда я попрошу вас избавить нас от вашей помо­
щи! Даже от вашего присутствия! Мы в нем не нужда­
емся!
— Полезай, Людмилушка, полезай, — прошептал дед
Игнатий Савельевич. — Осторожно бери его за хвост и ки­
дай сюда. А то она с ним до ночи просидеть может или
пока не свалится от усталости.
Эта милая Людмила быстро влезла по лестнице на
крышу, и Кошмар, увидев непрошеную спасительницу, из­
дал негодующий мярг, затем еще более негодующий
воооооопль, отбежал от трубы, спустился вниз, устроился
у самого края крыши и еще немного угрожающе помяргал
и повооооооопил.
На четвереньках поднявшись к трубе, эта милая Люд­
мила ухватилась за нее рукой и спросила:
— Как вы оказались здесь? Зачем?
— О, вам не понять! — с затаенным презрением ото­
звалась тетя Ариадна Аркадьевна. — На ваших глазах мо­
жет погибнуть живое существо, а вы... вы... Как ты не мо­
жешь понять, что мне с ним общаться и полезнее, и при­
ятнее, и легче... Вот зачем ты согнала его на самое опас­
ное место? — Она оскорбленно замолчала, а эта милая
Людмила сказала:
— С ним вам лучше, чем со мной. Ясно. И все-таки,
тетечка, надо спуститься на землю. У нас там, на земле,
несчастье. Исчезла Голгофа.
— Не исчезла, а просто ушла.
— Откуда вы знаете?!
— Уважаемая соседушка! — раздался снизу сердитый
голос деда Игнатия Савельевича. — Вопрос я ставлю так!
Вызываю пожарную команду! Престарелым людям сидеть
на крышах воспрещается! А кота вашего...
Наижалобнейше мяукнув, Кошмар еще ближе подо­
двинулся к самому краю крыши и хрипло состонал.
181

Тетя Ариадна Аркадьевна прошептала:
— Я не вынесу... я не переживу... я не могу видеть,
как он рискует жизнью...
— Всем оставаться на местах! — неожиданно весело и
властно скомандовала эта милая Людмила. — Выхожу в
открытый космос!
— Не... не... не смей... — еле-еле-еле слышно попросила
тетя Ариадна Аркадьевна.
— Прекратить рисковать ради кота... — хотел скоман­
довать дед Игнатий Савельевич, а получилась жалобная
просьба.
Эта милая Людмила осторожно, но решительно встала
во весь рост и начала довольно быстро спускаться вниз
по крыше. Тетя Ариадна Аркадьевна ахнула три раза.
Дед Игнатий Савельевич возмущенно и в то же время
восторженно дважды крякнул.
И пока кот соображал, чего же ему предпринять, он
оказался в руках этой милой Людмилы. Тут он попытался
сотворить очередную подлость — приготовился царапаться
и кусаться, но было уже поздно. Дед Игнатий Савельевич,
взобравшийся вверх по лестнице, взял кота, моментально
спустился обратно, и через несколько мгновений Кошмар
приземлился на крылечке. Как говорят в подобных слу­
чаях футбольные комментаторы, удар был несильным, но
точным.
Пока эта милая Людмила и дед Игнатий Савельевич
помогали тете Ариадне Аркадьевне достичь земли, Кош-,
мар имел время обдумать случившееся. Как всякий
хулиган, он категорически не терпел, когда с ним обра­
щались грубо, но зато отчетливо сознавал, что тот, кто с
тобой, хулиганом, хотя бы не очень вежлив, сильнее тебя,
и с ним лучше не связываться, а надо найти кого-нибудь
побеззащитнее. Таких поблизости не было, и Кошмар
встретил свою благодетельницу притворно радостным ур­
чанием.
— Как ты испугал меня! — нежно воскликнула она,
взяв здоровенного любимца-проходимца на руки. — Едва
рассвело, — начала рассказывать она, — я проснулась от
жуткого ощущения невероятной беды. Точно! Кошмарика
на месте не было. Я бросиласьискать его по всему дому,
выбежала во дворик, в огородик — нет нигде! Я звала,
просила, умоляла, почти требовала, едва не приказала,
чтобы он отозвался... Тщетно! И я сделала вывод, что он
погиб.
182

По возможности вежливо кашлянув в кулак, дед Игна­
тий Савельевич так же по возможности вежливо спро­
сил:
— А на крышу-то, уважаемая соседушка, зачем воз­
неслись? В вашем-то возрасте...
— Только в моем возрасте, уважаемый сосед, — под­
черкнуто любезно перебила тетя Ариадна Аркадьевна,—
и начинаешь понимать, кто из живых существ тебе по-на­
стоящему дорог и кто тебя по-настоящему ценит.
Назревала очередная словесная распря, и эта милая
Людмила, чтобы остановить спор, спросила:
— Как же вы обнаружили своего любимца?
Вот что было с любимцем-проходимцем на самом деле.
Отоспавшись, переварив уничтоженную вчера в холодиль­
нике сверхобильную пищу, Кошмар через форточку на ку­
хоньке выбрался в огородик, погулял, сбегал на речку, на­
пился, вернулся домой.
А раннее солнышко было уже теплым. Кошмар и залез
поближе к нему — на крышу, разлегся и сладко задремал
в ожидании завтрака. Но, разморенный солнечным теплом,
он заснул так крепко, что голоса разыскивавшей его бла­
годетельницы не слышал, а когда услышал, шевелиться и
отзываться ему было элементарно лень. Он и лежал себе
не двигаясь, решив, что, как только лень пройдет, он и
спустится позавтракать. А благодетельница пусть повол­
нуется, попереживает, пострадает за него.
Тетя же Ариадна Аркадьевна решила, что ему худо со
вчерашнего, что он, по крайней мере, медленно умирает.
Борясь со страхом и головокружением, она залезла на
крышу по лестнице и тут неосторожным движением толк­
нула ее.
Лестница упала, но тетя Ариадна Аркадьевна сначала
не заметила этого, торопясь к своему якобы умирающему
любимцу-проходимцу. Едва она добралась до него, как
негодяй встал и передвинулся подальше от нее. И так
несколько раз. Хулиган явно издевался над своей благо­
детельницей, чтобы в дальнейшем она слушалась его еще
послушнее. А она, бедная, думала, что ему стыдно за вче­
рашнее, что он, несчастный, опасается наказания, а когда
распоясавшийся безобразник предостерегающе зарычал на
нее, тетя Ариадна Аркадьевна едва не лишилась чувств.
Она решила, что у Кошмарика из-за вчерашних пережива­
ний нарушилась психика и он не понимает, что он делает,
и может вообще повредить себе, например, разбиться!
184

Посему тетя Ариадна Аркадьевна как-то машинально,
не придавая этому значения, отметила, что из калитки со­
седнего дома вышла Голгофа и направилась по улице в
сторону окраины поселка. Когда через некоторое время
тетя Ариадна Аркадьевна скользнула рассеянным взгля­
дом по дороге за поселком, то увидела, что Голгофа идет
по полю к лесу с каким-то человеком... Но ей было не до
Голгофы!
И вот сейчас, умиротворенная, успокоившаяся, держа
на руках своего здорового и здоровенного Кошмара, она
благодарила его спасителей. (Будто бы его, хулигана, на­
до было от чего-то спасать! Спасали-то ее, а не его!)
Зато они, спасители, не испытывали ни спокойствия, ни
тем более умиротворения, и эта милая Людмила сказала
озабоченно, даже тревожно:
— Мы потеряли Голгофу. Вчера она захотела спать на
сеновале, а рано утром ее там не оказалось. Вы, тетечка,
говорили мне там, на крыше, что она ушла...
Тут они услышали громкие, резкие, требовательные ав­
томобильные гудки. Все сразу поняли всё, а тетя Ариадна
Аркадьевна сказала:
— Вполне вероятно, что я видела именно ее... но я бы­
ла в таком состоянии, что не могу категорически утверж­
дать... А вот как вы намерены объясняться с ее отцом?
Как вы ему объясните отсутствие, вернее, пропажу его до­
чери?
Гудки становились громче и громче, резче и резче, тре­
бовательнее и требовательнее, в них проскальзывали не­
терпеливые и даже угрожающие нотки.
— Ничего мы объяснять не намерены, — невинным то­
ном ответил дед Игнатий Савельевич. — Мы знать ничего
не знаем. Пусть ищет.
— Пусть ищет, — с укором повторила тетя Ариадна
Аркадьевна. — Вам не кажется странным, нелепым, проти­
воестественным, наконец, что по вашей вине отцу прихо­
дится искать дочь?
— Странно, нелепо, противоестественно, тетечка, — про­
говорила эта милая Людмила, — что дочь сбежала от от­
ца. Правда, ненадолго сбежала. Всего на несколько дней.
Чтобы хоть несколько дней пожить нормальной жизнью.
— Вы, вы, вы втянули девочку...
— А! — сердито воскликнул дед Игнатий Савельевич. —
Риадна Аркадьевна! Рассудит нас будущее! А я твердо
верю в наше светлое будущее! Я верю даже в то, уважае­
185

мая соседушка, что мы с вами вскоре найдем общий язык,
то есть станем единомышленниками, то есть не станем ссо­
риться! Идемте! Главное, ребята, сердцем не стареть!
Они вышли на улицу. «Жигули» цыплячьего цвета стоя­
ли у соседнего дома. Отец и врач П. И. Ратов толкал ка­
литку обеими руками, бил по ней кулаками, пинал ее и
зло приговаривал:
— Ну, я вам... ну, вы у меня... вы у меня еще... Кон­
чайте валять дурака! — крикнул он. — Открывайте!
— Доброе утречко, — приветствовал его, подойдя, дед
Игнатий Савельевич. — Как доехали? Как самочувствие?
Как...
— Где Голгофа? Где моя дочь, спрашиваю! Учтите, что
я обо всем уже заявил в милицию! И если я сейчас же,
немедленно не увижу Голочку, вам несдобровать! Вас при­
зовут к порядку!
— Собственно, а на каком основании вы кричите на
нас? — с достоинством и возмущением спросила эта ми­
лая Людмила. — Мы даем вам честное слово, что понятия
не имеем, где ваша дочь.
— С тобой, мерзкая девчонка, я разговаривать не со­
бираюсь!— сквозь зубы процедил отец и врач П. И. Ра­
тов. — Хотя я и осведомлен, что ты, именно ты, хулиганка
и наверняка двоечница, сбила мою девочку с истинного
пути...
Тут вперед вышла тетя Ариадна Аркадьевна и презри­
тельнейшим тоном заговорила:
— Гражданин! Не имею чести знать вашего имени и
н& испытываю необходимости знать! По-человечески со­
чувствуя вашему горю, я тем не менее требую, чтобы вы
разговаривали с нами не только вежливо, но и у-ва-житель-но! Мне начинает казаться, что от такого, простите,
отца...
— Хорошо, — почти прошипел со свистом отец и врач
П. И. Ратов. — Я постараюсь разговаривать с вами веж­
ливо, хотя вы и не достойны ничего подобного. И ни о ка­
ком уважении к вам и речи быть не может! Учтите, что я
вызову со-бак! Специальной породы и специально обучен­
ных! Они-то и обнаружат следы моей дочери, которые вы
от меня скрываете!.. А сейчас прошу предоставить мне
возможность осмотреть все ваши помещения. И не взду­
майте чинить мне препятствия! Тут же появятся со-ба-ки!
— Осмотреть все помещения? — ехидно переспросил
дед Игнатий Савельевич. — Сделайте одолжение. Будем
186

очень рады. Особое внимание не забудьте обратить на од­
но помещение в огороде. Летнего пользования.
— В мой дом я вас не пущу! — отрезала тетя Ариадна
Аркадьевна. — Тем более, что туда Голгофа даже и не за­
ходила. Людмила, идем отсюда. У меня к тебе серьезный
разговор.
Когда они ушли, а отец и врач П. И. Ратов опять наг
меревался закричать, дед Игнатий Савельевич угрюмо
произнес:
— Мы ведь и сами Голгофу-то вашу потеряли.
— То есть как?!
— То есть так. Проснулись утром, а ее нету. Нигде.
Ни в одном помещении.
— В высшей степени подозрительно... — Отец и врач
П. И. Ратов первые слова выкрикнул, а последнее почти
прошептал. — Может, дед, ты не знаешь, где Голгофа, а
сынок твой...
— Точнее, внук. Он все еще спит. И ничего еще знать
не может. Никто из нас понятия не имеет, куда она де­
лась.
— И все-таки осмотрим помещения. У меня нет ника­
ких оснований доверять вам.
Когда за ними закрылась калитка, из-за машины по­
явился Пантя. Как он здесь оказался, никто и не заме­
тил.
Вид у него был крайне озабоченный и довольно напуганно-подозрительный. Панта медленно обошел вокруг
«Жигулей» цыплячьего цвета, оглянулся по сторонам и
присел у правого заднего колеса на корточки, еще раз
оглянулся по сторонам...
И пока отец и врач П. И. Ратов осматривал все поме­
щения во дворе и огороде, Пантя возился около машины...
А в домике тети Ариадны Аркадьевны была такая ти­
шина, словно там никого не было. Нет, там были и хозяй­
ка, и эта милая Людмила, но они молчали. Я бы назвал
такое молчание, уважаемые читатели, громким.
Тетечка и племянница (обе уже дорогие друг для дру­
га) сидели неподвижно, отвернувшись друг от друга. Вы­
ражение лиц у обеих было обреченное, словно они намере­
вались совершить что-то крайне нежелательное для них,
но необходимое.
Первой не выдержала тетя Ариадна Аркадьевна, заго­
ворила тоскливым голосом, каким обыкновенно говорят
перед долгой разлукой:
187

— Можешь думать обо мне что угодно, считать меня
кем те-бе удобно...
— У-годно или у-добно?
— Как хочешь. Но, понимаешь, я не умею, не могу, я
не способна лгать. Даже если бы я и захотела соврать,
рот у меня все равно не раскрылся бы, а если бы и рас­
крылся против моей воли, прозвучала бы из него только
правда.
— Ах, тетечка... — устало и беспомощно прошептала
эта милая Людмила, сжав кулачки, потому что ей хоте­
лось не шептать, а кричать, да еще как кричать: возму­
щенно-возмущенно, громко-громко. — Ведь вас никто и не
просит лгать.
— Зато ты желаешь, чтобы я промолчала. А это хуже
лжи — молчание.
— Я ничего от вас не хочу. Я ничего от вас не прошу.
Отец ее — грубый и жестокий человек. Хотя и врач. Гол­
гофе необходим многодневный поход. Она ни разу в жиз­
ни не сидела у костра под звездным небом! Она ни разу
в жизни не видела живого кузнечика и божьей коровки! —
Эта милая Людмила резко вскочила. — И не пойдет она
в поход из-за вашего любимчика-проходимчика!
— Пропускаю мимо ушей оскорбление, которое ты на­
несла ни в чем не повинному существу. Но при чем
здесь он?
— Если бы не он, хулиган, лентяй, разбойник, прости­
те, обжора и притворщик, вы бы не залезли на крышу и
не увидели бы, как уходила Голгофа! И мы бы, если не
сегодня, то завтра бы обязательно ушли в поход! И если
бы не кот, вы бы пошли с нами в поход! А вот кот, кот,
кот... подумать только, какой-то несознательный кот сры­
вает многодневный поход!
— Бедный Кошмарик!—Тетя Ариадна Аркадьевна взя­
лась руками за возмущенно дрожащие косички. — Сколько
несправедливых обвинений сыплется на его несчастную го­
лову! Как он выносит все?!
— Дорогая тетечка! Поступайте, как считаете нужным.
Никто вас не осудит. Идите и расскажите грубому и жесто­
кому эс-ку-ла-пу, где его дочь.
— Я не знаю, где она. Я только, кажется, видела, что
будто бы она вышла из соседнего двора. А потом я, КА­
ЖЕТСЯ, видела, что она с кем-то шла к лесу.
— Но с кем и зачем?! Она же здесь никого, кроме нас,
не знает. А как он найдет ее в лесу? И чего она там делает?
188

Я пойду, тетечка. Боюсь, что всем нам вместе придется
искать Голгофу. Уж очень загадочно ее неожиданное ис­
чезновение.
Едва она спустилась с крылечка, как ее окликнула те­
тя Ариадна Аркадьевна:
— Постой, постой! — Она тоже спустилась вниз.—
Я хочу, чтобы ты поняла меня и не считала такой... какой
ты меня считаешь. Мол, старуха не хочет и выслушать
нас... Молчи, молчи! Присядем.
Они присели на ступенечку, тетя Ариадна Аркадьевна
долго молчала, теребя косички, потом заговорила, сжав
виски ладонями:
— Конечно, с твоей точки зрения, я смешна. В моем
возрасте взбираться на крышу за котом!.. А если мне не
о ком больше заботиться? — Голос ее дрогнул. — Вот у
меня выросли, стыдно и горько сознавать, нехорошие де*
ти. Может быть, я сама во всем виновата. Я слишком
любила их, от всего оберегала, короче, безмерно ба-лова-ла. Они были такими маленькими-маленькими, такими
миленькими-миленькими... Я даже не заметила, как они
стали большими-большими, плохими-плохими... И сейчас
мне кажется, что все дети вырастут вроде моих... то есть
плохими-плохими...
Эта милая Людмила порывисто обняла ее за плечи,
прошептала:
— Вы пойдете с нами в поход. Мы проведем вместе
несколько восхитительных дней. Вы просто устали от пе­
реживаний. А мы вас развеселим.
— Я и не заметила, когда же мои дети перестали меня
слушаться, — продолжала будто бы самой себе расска­
зывать тетя Ариадна Аркадьевна. — Страшно, ужасно,
о-пас-но, если дети не слушаются старших. Из таких выра­
стают страшные, ужасные, о-пас-ны-е люди... Ну, иди,
иди... Мне надо побыть одной. Я должна решить, что мне
делать.
И этой милой Людмиле захотелось побыть одной, поду­
мать над тем, что она сейчас услышала от тетечки — над
ее ТАЙНОЙ. Но из соседнего двора доносились рассер­
женные голоса, и она быстро направилась туда. Сейчас
больше всего беспокойств вызывала Голгофа. Зачем она
покинула их? Почему не предупредила? Что она может де­
лать в лесу, где не бывала ни разу в жизни? А если заблу­
дится? И что за человек мог быть с ней? Кто он?.. А вдруг
тетечке все просто показалось?,
189

И затея с походом представилась ей по меньшей мере
не очень удачной. Ведь Голгофу будут искать, и искать
будут до тех пор, пока не найдут...
А в соседнем дворе, уважаемые читатели, происходил
скандал. Дело в том, что отец и врач П. И. Ратов нашел
на сеновале носовой платок своей дочери и неудержимо
раскричался:
— Ну, ты мне ответишь, дед! Почему ты мне вчера не
сообщил, что прячешь ее у себя? Да ты знаешь, какое
тебя ждет наказание за такое преступление?!
На крыльцо вышел заспанный Герка, слушал-слушал,
как бранят его деда, обиделся за него и, не зная, что Гол­
гофа давно ушла, сказал:
— Сама она, сама от вас прячется. Чего вы к деду при­
стали? Она сама так спряталась, что вам ее ни за что не
найти.
— А со-ба-ки? Специальной породы и специально обу­
ченные со-ба-ки для чего? — Разбушевавшийся отец и врач
П. И. Ратов бросился к Герке, но его остановил властный
голос этой милой Людмилы:
— Минуточку! Рано утром Голгофа одна, сама, нико­
го из нас не предупредив, ушла. В лес. Тетечка видела.
— В ле-е-е-е-ес?!?!?! — обескураженно, извините, про­
орал отец и врач П. И. Ратов. — Не... не... не может быть!!!!
Ведь она... она погибнуть может!!!!!! Что, что, что вы наде­
лали?!?!?!?! Зачем вы заманили ее сюда? — обессиленно
спросил он и всем погрозил кулаком.
— Во всем виновата я ,— спокойно проговорила эта ми­
лая Людмила. — Я пожалела бедную девочку.
— А она не нуждается в твоей жалости, негодная дев­
чонка! За что ее жалеть? Ее жизни может позавидовать
любой ребенок, в том числе и ты! Мы обеспечили Голочку
всем! Она окружена такой любовью и такой заботой, какие
вам и во сне не снились! Я почти каждый вечер катаю ее
в машине!
— А она пешком ушла от вас в лес, — весело сказал
Герка. — Ей купаться охота, а не в машине вашей кататься.
— Герман абсолютно прав, — подойдя к отцу и врачу
П. И. Ратову, прямо глядя ему в глаза, вернее, в один глаз,
произнесла эта милая Людмила. — Мы знаем: старших на­
до слушаться. Но вы тоже должны хотя бы попытаться по­
нять нас. Если мы вынуждены вас не слушаться, значит,
есть серьезные причины, и в них надо разобраться. Гол­
гофе необходимо..,
180

— Болтать ты научилась, хулиганка! А ума у тебя...
— Прекратить оскорбление хороших детей! — скоман­
довал дед Игнатий Савельевич. — Прошу вас отсюда ша­
гом марш! — Видно было, что он очень старался сдержать­
ся, но не мог. — Дети обязаны слушаться старших только
тогда, когда старшие являются для них положительным
примером! Ваша дочь — прекрасный человек. И не беспо­
койтесь, не погибнет она в лесу. Она знает, что делает,
знает, на что идет, и знает, что ей попадет! И все-таки
она идет!
— Хо-ро-шо! — нехорошим голосом выговорил отец и
врач П. И. Ратов. — Я еду в милицию. Ты, старикан, за все
ответишь. Под твоим непосредственным руководством дети
безобразничают. Ну, пока я не привез сюда со-бак специ­
альной породы и специально обученных...
— Собаками нас не запугаешь, — грустно перебил дед
Игнатий Савельевич.— Скатертью вам дорожка!
Отец и врач П. И. Ратов пробежал к калитке, открыл
ее пинком, выскочил на улицу, суетливыми движениями
отомкнул дверцу, влез в кабину, предварительно погрозив
кому-то кулаком.
Заурчал мотор, машина медленно двинулась с места,
проехала несколько метров, остановилась. Мотор заурчал
грозно и злостно, машина снова медленно двинулась с ме­
ста, проехала несколько метров и — остановилась.
Появившись из кабины, отец и врач П. И. Ратов обо­
шел машину, внимательно осмотрел колеса, ощупал их и
сказал тихо-тихо-тихо, жалобно-прежалобно:
— Преступники... шайка преступников... уголовные эле­
менты... хулиганье... бандиты... Дед, дед, старикан! Иди,
иди сюда, полюбуйся!
Все четыре покрышки на колесах были изрезаны.
— Серьезное преступление, — сочувственно проговорил
дед Игнатий Савельевич. — Вот тут, конечное дело, без
милиции не обойтись.
— Кто? Кто? Кто мог? — предельно жалобно воскли­
цал отец и врач П. И. Ратов. — Когда успели? Зачем?
Кто?.. Ведь мне придется выбросить бешеные деньги! Беше-ны-е! — Он прооооостоооонааал... — Кто? Кто? Зачем?
Зачем? — уже, можно сказать, вопил он. — Я знал, я сра­
зу догадался, что здесь орудует шайка преступников! Ты
хоть понимаешь, дед, чем пахнет это?
— Серьезное преступление, — очень сочувственно по­
вторил дед Игнатий Савельевич. — Но ума не приложу,
191

кому и зачем оно понадобилось. В нашем поселке ничего
подобного никогда еще не бывало.
— Бандиты! Бандиты! Бандиты! — яростно прокричал
отец и врач П. И. Ратов. — Кто-то почему-то преследует
меня! Я должен принимать решительные меры! Без со-бак
не обойтись! Они унюхают след негодяев! Ведь тут не
обычное преступление, а какое-то изуверство! Ведь не про­
сто прокололи одно колесо, а из-ре-за-ли, и все че-ты-ре!
Бандиты! Бандиты! Бандиты!
— Пропадай моя телега, все четыре колеса, — оченьочень сочувственно произнес дед Игнатий Савельевич.—
Герка мой только что глаза продрал. Людмилушка на та­
кое изувечивание машины не способна по всем статьям.
Тетечка ее — смешно подумать. Я в момент преступления
был с вами тут. Значит, преступник действовал — как?
Моментально! Чик-чирик, чик-чирик, чик-чирик, чик-чирик и...
— Мне твои чик-чириканья ни к чему! — оборвал отец
и врач П. И. Ратов. — Ни одного дельного слова так и не
сказал, старикан!
— Сейчас скажу! — радостно пообещал дед Игнатий
Савельевич. — С какой целью преступник нанес вашей
частной машине такие серьезнейшие, дорогостоящие по­
вреждения?
— Откуда мне знать?!
— А я вот догадываюсь.
— Ну! Ну! Ну! — Отец и врач П. И. Ратов трижды
подпрыгнул от нетерпения, хотел еще прыгнуть, но дед Иг­
натий Савельевич важным тоном остановил его:
— Попрошу мне не мешать. Я догадываюсь... — Он мед­
ленно достал кисет, еще медленнее и очень долго искал
по карманам аккуратно сложенную квадратиками бумагу,
неторопливо оторвал листочек, старательно согнул его,
осторожно развязал кисет, насыпал в бумажку табак,
свернул цигарку, завязал кисет...
— Ну-у-у-у... — в величайшем нетерпении и в таком же
изнеможении простонал отец и врач П. И. Ратов.
Дед Игнатий Савельевич бросил на него сверхукориз­
ненный и даже подчеркнуто возмущенный взгляд, по всем
карманам медленно и долго поискал спички, закурил и
лишь тогда ответил вконец измученному ожиданием собе­
седнику:
— Колеса вам повредил человек, который лично вас,
а не машину ненавидит. Вот и соображайте, кто в нашем
102

поселке может испытывать к вам такую невообразимую
ненависть? Именно, повторяю, к вам!
Настало время, уважаемые читатели, объяснить вам
поведение деда Игнатия Савельевича. Дело в том, что из
своего двора через забор он, как говорится, краем глаза
видел у машины «Жигули» цыплячьего цвета злостного
хулигана Пантелеймона Зыкина по прозвищу Пантя и
сейчас выигрывал время, чтобы выяснить по возможности
самым точным образом, способен ли тот пойти на столь
серьезное и столь же загадочное преступление... А если и
способен, то с какой целью? Ведь раньше серьезные по­
вреждения он наносил только мухам!
Вообще-то дед Игнатий Савельевич знал, что любой
хулиган на любое безобразие способен лишь потому, что
он хулиган и не безобразничать не может. Но в данном
случае надо было крепко подумать, прежде чем взять на
себя право обвинять Пантю. Что-то удерживало деда Иг­
натия Савельевича от самого естественного на первый
взгляд решения — заявить на Пантю в милицию. Так, мол,
и так, толком ничего не видел, но вот подозрения имеют­
ся, а вы уж, будьте настолько любезны, разберитесь...
Но знал он и то, что грубостью своей отец и врач
П. И. Ратов довел его внука до мелкого, но все-таки
хулиганского поступка. Вспомните, уважаемые читатели,
историю с зеленой шляпой за четырнадцать рублей три­
дцать копеек!
А почему бы тогда не предположить, что кого-то когдато где-то отец и врач П. И. Ратов мог вынудить совершить
серьезное преступление? Например, Пантю?
Это не значит, что дед Игнатий Савельевич собирался
прощать или даже поощрять поведение Панти. Нет, нет,
ему просто требовалось время, чтобы разобраться в своих
подозрениях и предположениях и лишь тогда принять
твердое решение.
Сейчас мы с вами, уважаемые читатели, имеем возмож­
ность взглянуть, чем же занимаются в это время Голгофа
с Пантей.
Они сейчас ели пряники и запивали их речной водой.
Сырой, конечно. Если бы узнал про такое страшное дело
отец и врач П. И. Ратов, то скорее бы простил преступнику
приведение в негодное состояние колес, чем угощение его
дочери сырой водой, да еще из речки!
Голгофа с Пантей ели пряники, запивали их водой из
банки и хохотали.
7

Л. Давыдычев

193

Хохотали они по нескольким причинам, а иногда и бес­
причинно— просто так хохоталось. Пантя был безмерно
доволен, даже горд своим поведением, до того доволен и
горд, важен даже, что ему хотелось прекратить хохотание
и сказать: «Здорово я твоего папашу припечатал!»
Устав хохотать, Голгофа спросила:
— А что дальше делать будем?
— Прятаться. И тебе, и мене ищут.
— Слушай! — чуть рассердилась Голгофа. — Давай
учиться говорить по-человечески! Не МЕНЕ, а МЕ-НЯ!
ТЕ-БЯ ищут! Ну-ка, повтори.
Немножко спотыкаясь, Пантя повторил, и Голгофа уди­
вилась:
— Тебя тоже твой отец ищет?
— Не! Мене... меня тоже твой отец ищет.
— А он разве уже приехал?! — Голгофа в испуге вско­
чила на ноги. — Ты его видел?
Медленно поднявшись с земли, Пантя молчал, и Голго­
фа, будто впервые увидев его, с некоторым опасением не­
ожиданно отметила, что перед ней стоит здоровенный вер­
зила с длиннющими, почти до колен, ручищами, непропор­
ционально маленькой головой на длинной шее, широко­
плечий... Но его холодные голубые глаза вдруг потеплели.
— Отца — не... Машину — ага!
— Где?
— У Герки.
— Не слышал, о чем они говорили?
— Не. Со злости у мене... у меня ухи не работали.
— Уши, а не ухи!—Голгофа грустно улыбнулась, с лег­
кой горечью подумав, что сама она тоже ведь не краса­
вица, и проговорила озабоченно: — Понятия не имею, что
же мне сейчас делать, как поступить. Папу жалко. И ма­
му, конечно. Тем более бабушку.
Она сразу заметила, что Пантя вдруг разволновался,
вернее, занервничал. Он испуганно заглянул в глаза Гол­
гофе и очень тонко пропищал:
— Жалеть не надо... Мене вот... меня никто не жалеет.
Я тоже никого не жалею. Тебе жалею. Те-бя...
— Смешной какой! — ласково воскликнула Голгофа, но
тут же стала грустно.! — Мне очень хорошо здесь. С ва­
ми, со всеми. И с тобой тоже. Но понимаешь...
— Вот! Вот! Вот! — Пантя протянул ей в длиннющей
ручище монеты. — Хлеба купим! Конфеток! Я соли до­
стану!
194

— Зачем? Зачем хлеб, соль, конфетки?
— Я и котелок достану! — с хрипотцой от очень боль­
шого волнения пропищал Пантя. — Я грибы варить умею!
Ух, скусно!
Подумав, с сожалением покачав головой, Голгофа по­
правила:
— Вкусно, ты хотел сказать.
— Ага, ага, здорово... свкусно!—Последнее слово Пан­
тя выговорил с трудом, но потом затараторил, бегая во­
круг Голгофы, а она стояла неподвижно, опустив голо­
ву.— Спичек еще купим! Там, на озере, плотик есть! Ка­
таться будем! Ты купаться будешь! Загорать! Там нырять
можно! А потом я тебе домой отведу! Те-бе... ТЕ-БЯ! Там
еще ягод много... — упавшим, безнадежным голосом закон­
чил он.
— Это же называется похо-о-о-од! — вдруг зарыдала
Голгофа. — Многодне-е-е-евны-ы-ы-ый! — Она внезапно
оборвала рыдания. —А кто нам с тобой это разрешит? Да
ведь и собирались-то идти все вместе...
У Панти был такой разнесчастный, жалкий, даже уни­
женный вид, что он вроде бы и ростом стал значительно
меньше, и ручищи у него заметно укоротились, а длинная
шея, можно сказать, совсем исчезла, до того сильно втя­
нул он маленькую голову в широкие плечи.
Голгофа пожалела его и стала утешать:
— Подожди, подожди, еще не все потеряно. Ты поти­
хонечку, незаметно проникни к ребятам, узнай, как там
обстоят дела. Надо обязательно посоветоваться с Людмилочкой. А мне просто необходимо знать, что же намере­
вается делать папа.
Если бы, уважаемые читатели, я рискнул бы опреде­
лить состояние Панти одним словом, я бы написал: его,
Пантю, Р А З Р Ы В А Л О . Дело в том, что за всю свою
жизнь он никаких особых чувств, кроме обыкновенной зло­
бы и не менее обыкновенной зависти, не испытывал и ни
о каких других чувствах и не подозревал.
А тут... Злостный хулиган Пантелеймон Зыкин по про­
звищу Пантя, который всю жизнь только тем и занимал­
ся, что мучил людей, кошек и мух, тут вдруг з а с т р а д а л
оттого, что испытывал непонятные ему чувства.
Он не хотел, не мог, не мыслил расстаться с этой длин­
ноногой девчонкой! Вот его и Р А З Р Ы В А Л О от жела­
ния сделать для нее что-то такое, чтобы она была с ним,
чтобы не отдавать ее никому, а сейчас же, немедленно
195

уйти с ней в поход на Дикое озеро. Он бы насобирал ей
много-много-много ягод, сварил бы ей в котелке грибов,
катал бы ее на плотике и любовался бы, как она плавает,
и слушал бы, как она хохочет... И никто бы ни за что бы
никогда бы не нашел их!
— Давай принимать решение, — твердо сказала Голго­
фа, тряхнув голубыми волосами. — Я что-то запуталась
И помочь мене... — Она удивленно замолчала, расхохота­
лась. — И помочь мне можешь только ты. Иди узнай, что
там происходит. После этого и решим, что нам с тобой
делать.
Обиженно пискнув, Пантя плюхнулся на траву во весь
свой здоровенный рост.
— Это еще что за новости? — растерялась и обиделась
Голгофа. — Ведь меня там потеряли. Иди, иди. Я прошу
тебя. Я очень прошу тебя.
И Пантя впервые в жизни испытал неведомое ему до­
селе желание ПОСЛУШАТЬСЯ, и желание это оказалось
настолько приятным, что он моментально вскочил на ноги
и радостно сказал:
— Ладно, ладно!
И он зашагал по лесу к полю, а по нему бросился бе­
гом к дороге в поселок.
Тринадцатая глава

СЕМЬ БЕД — ОДИН ОТВЕТ

Сильнее всех отправиться в многодневный поход хоте­
лось тете Ариадне Аркадьевне, но она, как вы сами пони­
маете, уважаемые читатели, желание свое хранила в са­
мой глубочайшей тайне. В нем она старалась не призна­
ваться даже себе.
Когда она впервые узнала о возможности провести не­
сколько дней на берегу Дикого озера, ночами посидеть у
костра под звездным небом в компании хороших людей,
тете Ариадне Аркадьевне показалось, что она вроде бы
помолодела, вспомнила, что давным-давно не любовалась
звездами. Более того, она на некоторое время уверилась,
что несколько дней не будет скучать по Кошмарику и бес­
покоиться особенно о нем не будет.
Можно, конечно, сразу и не поверить в такие неожидан­
ные сведения о тете Ариадне Аркадьевне. Но дело в том,
196

что эта милая Людмила и напомнила о самой светлой,
абсолютно неповторимой, самой переполненной впечатле­
ниями, бесконечными открытиями поре жизни человека —
детстве. И если к сказанному добавить, что в детстве тетя
Ариадна Аркадьевна была почти такой же, как эта ми­
лая Людмила, вам, уважаемые читатели, многое станет
ясным и понятным.
Но далеко не всем людям удается сохранить в душе
свое детство. Попросту говоря, взрослые люди нередко
забывают, какими они были в далеком детстве.
Так случилось и с тетей Ариадной Аркадьевной.
И лишь пожив с этой милой Людмилой, она, хотя и не
сразу, неуверенно стала как бы возвращаться в свое дет­
ство и многое начала понимать в детях, осторожно потяну­
лась к ним.
А дети есть дети. Любить и понимать их можно и
нужно, но не так уж это легко и просто. Слишком много
дети совершают глупостей, часто вредных, а иногда и
опасных и для себя, и для других.
И совсем, по-моему, нетрудно понять, почему тетя
Ариадна Аркадьевна, мечтая о многодневном походе,
принципиально возражала против него. Она очень жалела
Голгофу, но пойти против своих убеждений была не спо­
собна. Если каждый ребенок, пусть его и действительно
неправильно воспитывают, будет сбегать из дома, то ми­
лиции уже некогда будет ловить настоящих преступников!!
Теперь, уважаемые читатели, когда наше повествова­
ние начинает приближаться, так сказать, к своей верши­
не, мне следует сообщить вам и об отношении тети Ариад­
ны Аркадьевны к злостному хулигану Пантелеймону Зы­
кину по прозвищу Пантя.
Представляю, как вы изумитесь, узнав, что она его не
только не ненавидела, но и жалела давным-давно, еще с
тех пор, когда он был карапузиком Пантелейкой. В свое
время она даже мечтала, чтобы он подружился с Кошмариком. Однако хулиганы не подружились, а еще более
обезобразились, предельно охулиганились, переняв друг у
друга все самое дурное, и благодетельница скрепя сердце
была вынуждена расстаться с Пантей: вреда он приносил
неизмеримо больше, чем котик.
Пантя же не сумел оценить забот тети Ариадны Ар­
кадьевны и легко расстался с ней, потому что никаких
чувств, кроме обычной злости и обычной зависти, ни к
кому не испытывал, а она поводов для злости не давала,
197

пот он и злился на кота и завидовал ему. Короче говоря,
не был создан Пантя для нормальной жизни.
Жизнь самой тети Ариадны Аркадьевны и ее соседей
протекала довольно однообразно, хотя и не скучно, из­
редка встряхивалась проделками Кошмара.
Зато с приездом этой милой Людмилы все изменилось,
и тетя Ариадна Аркадьевна жила теперь в непрестанном
напряжении и необходимости принимать решения и дейст­
вовать. Сначала она, как вы помните, уважаемые читате­
ли, сопротивлялась всеми своими силами, стараясь сохра­
нить прежний образ жизни в неприкосновенности.
Но эта милая Людмила как бы почти лишила ее воли,
упрямо и последовательно заставляла поступать по-свое­
му, но сколько бы самых неприятных переживаний ни до­
ставляла племянница тетечке, та уже не чувствовала себя
одинокой.
Однако события, главную роль в которых играла пле­
мянница, развивались таким образом, что тетя Ариадна
Аркадьевна оказалась, мягко выражаясь, в наисложней­
шем положении. Мечтающая идти в многодневный поход,
она была вынуждена выступать против него, всячески со­
противляться его осуществлению.
Когда же исчезла Голгофа, а тетя Ариадна Аркадьев­
на своими собственными глазами видела, как девочка с
кем-то ушла в лес, никого не предупредив... Но и тут
эта милая Людмила все взяла на себя, сама объявив отцу
и врачу П. И. Ратову об уходе Голгофы.
Конечно, в принципе поведение племянницы было вос­
хитительным, но не подсказывало выхода из положения,
а, наоборот, усложняло его.
Какой же выход найдет она, тетя Ариадна Аркадьев­
на? Ведь перед нею был со своими сверхэгоистическими,
но формально справедливыми требованиями грубейший
отец и врач П. И. Ратов!
И тетю Ариадну Аркадьевну в полнейшую растерян­
ность приводило предчувствие, что она скорее согласится
с мнением девочки, чем с требованиями взрослого чело­
века!
А потом... а потом... а потом тетечка едва не упала
в обморок, услышав, что кто-то изрезал все четыре колеса
у П. И. Ратовых «Жигулей»! Она пошатнулась и ухвати­
лась руками за заборчик, чтобы не упасть, еле-еле-еле-еле
пришла в себя и выдохнула:
— Пантя...
198

Нет, нет, у нее не было оснований о гнердой уверен­
ностью утверждать, что колеса изуродовал именно Пантя,
но она видела, чго именно он один некоторое время кру­
жился около машины цыплячьего цвета. Правда, тетя
Ариадна Аркадьевна не приглядывалась к его действиям,
однако не могла не учитывать того очевидного факта, что,
кроме Панти, здесь никто не появлялся, даже прохожие...
Значит... Она, охнув, схватилась за сердце: неужели
он такой уж злостный хулиган, что способен ни с того ни
с сего совершить дикое преступление! Не столько жаль
владельца «Жигулей» цыплячьего цвета, сколько самоё
машину!
И если тетя Ариадна Аркадьевна промолчит о своем
подозрении, оно ведь может пасть на совершенно невин­
ного человека!
Чтобы хоть немного успокоиться, она трясущимися ру­
ками переплела косички, после чего они стали торчать не
в разные стороны, как обычно, а вверх, и медленно от­
крыла калиточку.
Неожиданно тетя Ариадна Аркадьевна довольно легко,
но глубоко передохнула, вдруг подумав, что сначала надо
посоветоваться с племянницей. И от этой мысли у нее до
того стало светло на душе, что к соседнему дому она по­
дошла улыбаясь.
Но здесь все были мрачны.
— Вот! Вот, по-лю-буй-тесь!— обращаясь к ней, яро­
стно прокричал отец и врач П. И. Ратов, обеими руками
показывая на деда Игнатия Савельевича. — И это назы­
вается: моя милиция меня бережет! Будто бы! Она не
только не бережет меня, отца и врача, она не заботится
даже о самом дорогом в моей жизни — автомашине! Под­
ходи среди белого дня любой негодяй, которому никогда
в жизни машины не иметь, и делай с машиной честного
человека что угодно!
Тетя Ариадна Аркадьевна переглянулась с племянни­
цей, та пренебрежительно пожала плечами, дед Игнатий
Савельевич глубокомысленно кашлянул, а Герка откро­
венно и почти громко хихикнул.
— А что произошло? — из вежливости, но все-таки с.
долей сочувствия спросила тетя Ариадна Аркадьевна.
— Что произошло?! — Можно было подумать, что отец
и врач П. И. Ратов собирается броситься на нее с кулака­
ми, но ограничился тем, что сжал их и довольно-таки высо­
ко подпрыгнул на месте. — Какой-то опасный преступник
199

типа крупного негодяя нанес дорогостоящие повреждения
моему личному автомобилю! Вот здесь! На этом самом
месте! Я вызывал участкового уполномоченного! Он соиз­
волил явиться, но... но... но...
— Успокойтесь, пожалуйста, — в волнении, но чуть
брезгливо посоветовала тетя Ариадна Аркадьевна.
— В таком положении спокойным может быть только
дурак, который не знает, что такое — владеть личной ма­
шиной!
— У большинства людей нет личных машин, — замети­
ла эта милая Людмила. — А вы удивительно грубый чело­
век, простите.
— Может быть, я и грубый человек, — неожиданно поч­
ти спокойно ответил отец и врач П. И. Ратов. — Но не
дурак... И вот участковому уполномоченному все они, а
особенно их главарь — дед, отказались дать честные пока­
зания. То есть девчонка специально улизнула, показания
мальчишки не в счет; значит, один старикан...
— Мои показания честны, — гордо проговорил дед Иг­
натий Савельевич. — Я заявил участковому уполномочен­
ному товарищу Ферапонтову,— торжественно повысил ол
голос, — что вы приезжали на данной машине В Ы К О Л А ­
Ч И В А Т Ь из меня четырнадцать рублей тридцать копе­
ек. Сегодня на той же самой данной машине вы приехали
искать свою дочь. А ваша ли машина, откуда мне знать?
— А я забыл взять с собой документы! Все! Впервые!
Забы-ы-ыл... — простонал отец и врач П. И. Ратов.—
Преступника искать не будут, пока я не представлю доку­
менты!
— Неправда у вас получается, — с большим укором
возразил дед Игнатий Савельевич. — Преступника искать
будут, но это дело длинное. И все-таки надо доказать, что
машина ваша.
— Для этого мне надо ехать в город! А машина оста­
ется здесь! И кто мне даст гарантию в том, что, вернув­
шись, я застану ее на месте? Или что ее не растащат по
частям? — ехидно и даже несколько радостно спрашивал
отец и врач П. И. Ратов. — Дед, открывай ворота. Я за­
гоню машину во двор. Будешь охранять! Будешь отвечать
за нее! Рублевки тебе хватит?
— Чего мне с ней, с вашей рублевкой, делать? —
отмахнулся дед Игнатий Савельевич, хитрюще подмигнув
этой милой Людмиле. — Машина — штука дорогая. Только
дурак не понимает ее ценности. Она — самое дорогое в
200

жизни умного человека - Пять-десят рублевок! Половину
сейчас же, чтоб обмана не получилось. У меня ружье есть.
Правда, не стреляет. Но я с ним на жигулевскую крышу
залезу и любого жулика испугаю. Любой бандит моего
вооруженного вида убоится.
Герка, отвернувшись, хихикал, а эта милая Людмила
смеялась звонко и громко, зажав рот ладошками, но гром­
кий и звонкий смех прорывался сквозь них, и Герка за­
хохотал, уже не сдерживаясь, во все горло.
— Прекратите неуместный смех, — недовольно прого­
ворила тетя Ариадна Аркадьевна. — Разговор идет совер­
шенно серьезный.
— Чего тут серьезного? — жалобно спросил, обессилен­
но опускаясь на скамейку, отец и врач П. И. Ратов.— Ты
же, дед, поцарапаешь кабину, когда наверх полезешь.
— Поцарапаю? — обиделся дед Игнатий Савельевич.—
Кошка я, что ли? Я осторожненько, я в валенках. И не
бойтесь, не продавлю, легонький.
— Трояка тебе хватит?
— В полном-то вооружении за трояк?! Опасная рабо­
та хорошей оплаты требует. Пятьдесят, как договорились.
— Да не договаривались мы! То есть мы договарива­
лись, что ты берешься охранять...
— Еще и Герке платить вам придется, — озабоченно
перебил дед Игнатий Савельевич. — Он снаружи, у калит­
ки, дежурить будет. Я ему вилы дам. А вы ему пять руб­
лей.
Отец и врач П. И. Ратов уже собирался не просто вы­
соко подпрыгнуть, а взлететь — от злости, но его остано­
вила виноватым голосом тетя Ариадна Аркадьевна:
— Не сердитесь на них. У них хорошее настроение, и
они шутят, но, признаться, не совсем удачно. Если позво­
лите, я беру охрану вашей машины на себя. Правда, в мой
дворик въехать нельзя...
— Какой толк от те... вас, бабуся! — отмахнулся отец
и врач П. И. Ратов.— Дед, последняя цена — пятерка те­
бе, мальчишке — рублевка.
Дед Игнатий Савельевич огорченно крякнул, уныло
проговорил:
— Пошутили, и хватит. Мне надо воды для огурцов на­
таскать.
— Ладно, ладно, — мрачно сказал отец и врач .
П. И. Ратов. — За свои шуточки вы мне еще ответите.
Подгоню машину хотя бы к забору поближе. — Он открыл
201

дверцу, и из кабины с воюще-мяргающим воплем вылете­
ло и перемахнуло через забор что-то большое и белое.
— Кошмарчик! — умилилась тетя Ариадна Аркадьев­
на.— Он удивительно любопытен! Но как он там оказал­
ся, бедняжечка? Сколько он там в духоте пробыл?
Предельно плачущим голосом отец и врач П. И. Ратов,
показывая внутрь кабины, заикаясь, выговаривал:
— Он... он... там... на... на... на... на... на... забыл, как
это называется! На... нагадил он там!!!! На место водите­
ля!!!!! То есть меня! Кто, кто, кто мне за это запла­
тит?!?!?!
— И за это платить надо?! — поразился дед Игнатий
Савельевич. — И сколько?
— А сколько, по-вашему, стоят такие чехлы?
— Но не все же он чехлы...
— Здесь я сойду с ума! Здесь меня доконают! — Отец
и врач П. И. Ратов снял чехол с переднего сиденья, брезг­
ливо морщась, отряхнул его, повесил на забор. — Что,
что, что делать? Чего, чего, чего, чего еще ждать?
— Спокойно отправляйтесь в город, — сказала эта ми­
лая Людмила. — Ничего больше с вашей машиной уже не
случится.
Воистину несчастный владелец «Жигулей» цыплячьего
цвета обреченно махнул рукой и тяжело опустился на ска­
мейку.
— Котик мой, — смущенно, виновато, растерянно и
жалобно сказала тетя Ариадна Аркадьевна. — Позвольте,
я выполоскаю чехол в реке?
Ответом ей был негодующий отрицательный жест и
унылый голос:
— Только химчистка... Я остаюсь здесь ночевать. По­
звоню жене, пусть ищет баллоны, покрышки и привозит.
Но ведь какие деньги! Какие деньги! Дикие, безумные, бе­
шеные деньги!
Эта милая Людмила прошептала тетечке:
— Он ведь ни разу не вспомнил о дочери.
Тетя Ариадна Аркадьевна ответила настороженным и
приглушенным шепотом:
— Вполне вероятно, что машину изуродовал Пантя
Утром я его видела около «Жигулей». Ведь ему такое гро­
зит...
— Милая тетечка, — чеканным шепотом отозвалась пле­
мянница, — а для чего ему это надо было делать? В конце
концов нельзя все сваливать на Пантю, если даже он и
202

злостный хулиган. Сейчас надо думать о том, куда дева­
лась Голгофа.
Отец и врач П. И. Ратов поднялся со скамейки, угрю­
мо проговорил:
— Иду звонить жене. Надеюсь, без меня никто не по­
смеет прикоснуться к машине.
— Будьте спокойны, — заверил дед Игнатий Савелье­
вич.— Только за кошек и собак ответственности на себя
не берем.
А Пантя давно уже околачивался здесь, подглядывая
и подслушивая, никем не замечаемый. Улучив момент, он
подозвал к себе сразу перепугавшегося Герку, за руку при­
тащил его в огород и пропищал:
— Где два рубли? Ну! Ухов тебе не жалко? — Длин­
нющими, сильными, холодными пальцами он схватил Гер­
ку за уши, больно, но ненадолго сжал. — Еще надо? Ну?
Тащи два рубли, а то я тебе...
— Да где я тебе их возьму?
— У деда, у деда, у деда! — пропищал Пантя столь
яростно, что Герка от страха закрыл глаза, успев поду­
мать, зачем же он послушался Пантю и подошел к нему.
Никогда еще Пантя не был так страшен, как сейчас.
Герка, не выдержав его угрожающего взгляда, пробор*
мигал:
— Сейчас, сейчас...
— Быстренько, быстренько! — совсем тонко пропищал
Пантя. — За обман без ухов останешься! И чтоб никто про
мене не знал!
Дед Игнатий Савельевич никогда не прятал от внука
деньги, они всегда лежали в серванте под верхней тарел­
кой. «Возьму два рубля, — со страхом и стыдом думал
Герка, пробираясь через двор, — а потом скажу... ну, со­
вру что-нибудь, насочиняю...» Руки тряслись у него, ко­
гда он приподнимал тарелку. Она стучала о нижнюю, и
Герке казалось, что это слышно на улице.
Как назло, рублей не было, пришлось взять трешку.
У Герки пальцы сводило от желания изорвать ее, лишь
бы не отдавать Панте... Но куда от него спрячешься? Ведь
или завтра, или послезавтра он опять деньги запросит,
да еще неизвестно,сколько... Герку трясло уже не от стра­
ха, а от бессильного возмущения, а обида выталкивала из
глаз слезы...
Обиженным, униженным и оскорбленным Герка чувст­
вовал себя еще и потому, что в любой момент могло слу203

читься так, что Пантя вздумает издеваться над ним при
этой милой Людмиле.
Вернувшись в огород, где навстречу ему стремглав
бросился Пантя, Герка сразу заставил себя сказать ему
пусть и жалобным тоном:
— Больше для тебя я у деда денег воровать не буду.
Вот увидишь. Что хочешь со мной делай, а... а денег...
— Давай, давай два рубли! — торопил обрадованный
Пантя. — Воровать не надо... Дед тебе... тебя любит. По­
просишь. Даст. Давай, давай два рубли!
Герка замер, широко расставив ноги, словно ожидая
удара, сжав потные кулаки, в одном из которых была
трешка, говорил неуверенно:
— Больше ни разу денег тебе приносить я не буду.
Вот увидишь. Не могу больше воровать и просить. Мо­
жешь делать со мной что хочешь. Хоть убей... — Герка
чуть не всхлипнул.
— Да гони ты, гони два рубли! — пропищал Пантя. —
Потом видно будет!
И хотя Герка в прямом смысле этого слова дрожал от
страха, он бросил смятую трешку, влажную от пота, Панте под ноги.
Нисколько не удивившись, тот быстро нагнулся, схва­
тил трешку и не успел распрямиться, как Герка в слепом
отчаянии изо всех сил толкнул его обеими руками.
Пантя опрокинулся, высоко задрав длиннющие ноги,
а Герка бросился бежать из огорода, радостный и напу­
ганный, взбудораженный и ошеломленный. Ему долго при­
шлось лежать во дворе на траве в тени, чтобы успокои­
лось чрезмерно колотившееся сердце, чтобы он мог более
или менее отчетливо вспомнить случившееся.
Не подумайте, уважаемые читатели, что Герка вот сей­
час, сразу, вдруг стал бесстрашным, и больше уже никогда
не затрясется от ужаса, увидев Пантю... что больше ни­
когда не украдет или не попросит для него деньги, И всетаки сегодня Герка совершил своеобразный подвиг, хотя
бы на несколько секунд поборол столь привычный для
него страх.
И уже через некоторое время радость и гордость по­
кинули его, ибо деньги-то все равно были украдены и
отданы злостному хулигану, да еще на рубль больше, чем
он вымогал... Противно было еще и то, что дед не заметит
пропажи, а у Герки может не хватить мужества признать­
ся... Дед, конечно, не трешки пожалеет и не Пантю за его
204

хулиганскую выходку бранить станет. Нет, нет, он его,
внука единственного, даже трусом не назовет, а почему-то
поросенком бесхвостым, например.
Прошлым летом Герка с ребятами отвязали у одном
старушки козу, рогатая убежала, ее еле-еле нашли только
на другой день. Всем ребятам от родителей здорово, но
по-нормальному досталось. А дед Игнатий Савельевич
целую неделю вздыхал часто, очень глубоко, громко и,
взглянув на внука, сокрушенно повторял: «Ах ты, поросе­
нок бесхвостый! — снова взглядывал на внука и вроде бы
отдавал команду: — Поросенок бесхвостый, вот ты кто!»
Вспомнив об этом случае, Герка едва не хрюкнул от
возмущения неизвестно кем, скорее всего собой и Пантей.
— Поросенок так поросенок, — горестно прошептал
он, — без хвоста так без хвоста... Отправил бы меня луч­
ше в областной краеведческий музей экспонатом. Лучше
уж со скелетом мамонта... чем тут с Пантей... Скелет хоть
деньги отбирать не будет...
— Его везде ищут, — услышал он чуть рассерженный,
но и обрадованный голос, — а он на травке нежится.
Герка сел, эта милая Людмила устроилась рядом, встав
на колени, и начала торопливо рассказывать:
— Есть подозрения, что машину грубейшего эскулапа
изуродовал Пантя. Только никто не может догадаться,
зачем он совершил не просто злостный хулиганский по­
ступок, а самое настоящее уголовное преступление. Прав­
да, нет и полной уверенности, что виноват именно он, но
подозрения не лишены оснований.
— Мне до вашего Панти дела нет! — огрызнулся Гер­
ка.— Я бы его давно в зоопарк сдал, да зверей жалко!
Он их всех...
— Вот бы и жили вы с ним по соседству! — вдруг рас­
сердилась эта милая Людмила. — Пантя в зоопарке, а ты
в музее!.. Ну ладно, ладно, ни к чему ссориться. Дел мно­
го. Врач-эскулап пока совсем не вспоминает о дочери. Но
мы-то не имеем права бросить ее на произвол судьбы. На­
до что-то делать!.. А что с тобой, Герман? Случилось что?..
Молчишь, — с укором продолжала она. — Ну и молчи.
А мы пойдем искать Голгофу. Папа ее звонил домой, там
она не появлялась. Значит, она где-то здесь... Пойдешь
с нами?
— Интересно получается, — как можно более ехидно
проговорил Герка. — Родной эскулап о доченьке не бес­
покоится, а я должен ее искать. Ушла она сама. Никому
205

ни слова не сказала. Даже тебе. Значит, ни в ком и ни в
чем она не нуждается. Может, она специально от всех
прячется. В том числе и от тебя.
— Между прочим, мы с тобой вместе помогли ей убе­
жать из дому. Значит, мы должны не гадать о ее судьбе,
а выяснить...
— Ну, а она от нас с тобой убежала. Чего тут выяс­
нять? Значит, мы ей не нужны. Она от нас бегает, а мы
ее ищи?
Эта милая Людмила вскочила, побежала к калитке, на
полдороге остановилась, обернулась и резко сказала:
— Ты просто на редкость черствый человек! И закон­
ченный эгоист!
И до того Герке стало обидно, и до того он разозлился,
и до того ему стало все равно, что он, продолжая сидеть,
насмешливо и грустно проговорил:
— Я, к твоему сведению, еще и поросенок бесхвостый.
— Вполне может быть. — И эта милая Людмила ушла.
«Все они, все против меня! — Герка погрозил ей вслед
кулаком, но кулак сразу непроизвольно разжался, и по­
лучилось, что Герка как бы ручкой помахал на про­
щанье.— Тебе только бы командовать... Вот и командова­
ла бы, например... Пантей!—-Он вдруг вскочил, словно
уколотый внезапной мыслью.-—Как она сказала?.. Сказа­
ла она как? — суматошно пронеслось в его голове. — Пантя четыре колеса изрезал? Такой вам и четырех человек
спокойненько изрезать может! Почему в милицию об этом
до сих пор не сообщили? Его сразу за такие делишки
куда следует отправят! И не видать ему больше моих де­
нег и моих мучений!»
Охваченный несусветным торжеством, Герка с приглу­
шенными восторженными криками запрыгал по двору.
Сейчас же, немедленно надо мчаться в милицию, и сразу
станет ясно, кто тут поросенок бесхвостый!
Острое, сладкое желание мести томило Герку, напол­
няло все его существо еще более острым, еще более слад­
ким желанием продлить удовольствие, насладиться пред­
вкушением справедливой мести... Нет, нет, он не сейчас,
не немедленно, не сразу помчится в милицию, а еще по­
смотрит на эту командиршу... комментаторшу... информаторшу... анализаторшу... Пусть она еще немножечко по­
командует, покомментирует, поинформирует, поанализируег... А потом пусть ей станет известно, кто тут настоящий
человек, а кто только безобразия творить может!
206

Пантя в это самое время бежал через поле к лесу, где
в шалашике ждала его та, ради которой он, как ему ду­
малось, сделал сегодня столько замечательных дел! Он
представил ее радость, когда сообщит ей новости, издал
торжествующее пищание и побежал быстрее.
Ни в шалашике, ни около него Голгофы не было. Пан­
тя, скажем прямо, в панике побегал вокруг, попищал, вер­
нулся к шалашику, шлепнулся на землю и пока просто
ничего не мог сообразить, кроме того, что жить ему не хо­
чется. И Он даже не удивился такому неожиданному, но
совершенно определенному желанию. Ему сейчас ничего
не надо было, даже самого себя, как это ни странно зву­
чит. Он уныло думал, зачем он здесь, чего ему тут делать.
И здесь ему делать нечего, и идти ему некуда и незачем.
Никому он не нужен, да и ему никого не нужно, кроме
той, которой здесь нет. Мелькнула надежда, что его охва­
тит привычное чувство — злость, он ждал ее, и напрасно.
Злости не было. Ничего не было. Вроде бы и его самого
не было..
Блуждающий взгляд Панти упал на длиннющие вытя­
нутые ноги, и непонятно подумалось: а зачем они ему?
Идти-то ведь некуда. И длиннющим ручищам делать не­
чего.
Она у шл а .

Ушл а она от него.
От не г о у шл а он а.
А он ше л т о л ь к о к ней.
Почему же так случилось, почему же так могло слу­
читься, над этим Пантя не размышлял. Причины ему бы­
ли все равно недоступны и не интересовали его.
Она ушла.

Ушл а она от него.
От н е г о у ш л а она.
А он ше л т о л ь к о к ней.
— Мене... тебе... — прошептал он неожиданно глухова­
тым, не писклявым голосом. — Меня... тебя...
Панте отчаянно захотелось, чтобы он захотел поесть
пряников. Нет, ничего он не хотел, ничего, ему не надо
было. Впервые он подумал, и довольно отчетливо, что
злился он на всех потому, что другого выхода у него не
было. Если бы он не злобствовал, никто бы его не заме­
чал.
В от и у ш л а она.
И у ш л а о на от нег о.
207

А в е д ь ше л он т о л ь к о к ней.
Вдруг Пантя застыл, окаменел. У него даже дыхание
остановилось, и от этого чуть закружилась голова. Он с
очень большим трудом заставил себя вдохнуть воздух и
с еще большим усилием выдохнул его.
А в висках заломило от резкой боли. А во лбу появи­
лась тупая боль, и лоб сразу стал мокрым от холодного
пота.
Пантя в отверстии шалашика увидел ручку большой
сумки Голгофы! В голове у него до того гудело, что он
еле-еле сообразил, что если ручка от сумки здесь, то и
сумка должна быть тут же!
Он боялся, он трусил, он не мог заставить себя сде­
лать всего несколько движений, чтобы убедиться в этом.
Ведь если сумка здесь, значит.. значит... значит...
О Н А Н Е У Ш Л А ОТ НЕГО!
Н Е У Ш Л А О Н А ОТ НЕГО!
И Н Е З Р Я О Н Ш Е Л Т О Л Ь К О К НЕЙ!
Пантя вскочил, несколько раз подпрыгнул высоко-вы­
соко и закричал почти что басом:
— ТЕБЯ! МЕНЯ! ТЕБЯ! ТЕБЯ! ТЕБЯ!
И он бросился в чащобу, напрямик, не сворачивая в
стороны, и, казалось, огромные стволы уступали ему до­
рогу, а кочки отскакивали, чтобы он о них не споткнулся.
— ТЕБЯ! МЕНЯ! — радостно кричал он. — ТЕБЯ! МЕ­
НЯ! ТЕБЯ! ТЕБЯ! ТЕБЯ!
Ни разу в жизни Пантя не пел и не слушал песен. Но
вот выскочил он на берег реки и услышал радостный
голос:
— Я здесь, Пантя! Какая вода великолепная! Я уже
не меньше часа купаюсь! Плыви ко мне!
Вот тут ему показалось, что он слышит песню.
Он, не останавливаясь и не раздеваясь, бросился в
воду, рухнул в нее плашмя, забыв, что плавать-то он поч­
ти не умеет. Его сразу повлекло ко дну, а он барахтался
осторожно, чтобы слышать ее голос:
— Плыви за мной! Плыви сюда!
Больше он не слышал ее голоса, потому что суматош­
но колотил по воде руками, а ноги уже отяжелели и не
слушались его.
Но Пантю мало интересовало, вернее, он совсем не за­
мечал, что начинает тонуть. Голгофа была тут, и его соб­
ственная судьба в данной обстановке не имела для него
никакого значения. Ему было просто неприятно, что он
208

уже предостаточно наглотался воды, что с каждым дви­
жением все тяжелеет и тяяяяяЖеееееЛЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ
и нисколечко не приблизился к Голгофе.
И, наконец, Пантя успел в последний раз схватить
широко раскрытым ртом немного воздуха, очень много во­
ды и ....... погрузился........ Однако соображения он не
потерял и под водой, хотя и медленно, хотя и неуверенно
толкал, гак сказать, самого себя в сторону берега. И ко­
гда Пантя практически уже мог начинать терять созна­
ние, оно само к нему вернулось — он почувствовал, что
стоит ногами на дне, быстро выпрямился, и голова его, а
затем и он весь оказались над водой. Пантя долго и шум­
но отплевывался, отфыркивался и, простите, отсмаркивал­
ся, пока не услышал голос Голгофы:
— Зачем ты так неумно шутишь? Я решила, что ты
утонул.
И только выбравшись на берег, и упав на траву, и коекое-как отдышавшись, Пантя с гордостью проговорил:
— Я и тонул. Только это ерунда.
— Немедленно снимай одежду! — прикрикнула Голго­
ф а.— Иначе простудишься и заболеешь! Надо развести
костер!
Она вышла из воды в блестевшем голубом купальнике,
с длинными распущенными голубыми волосами, высокая,
тонкая, и Пантя, не понимая, отчего он застыдился и по­
чему он восхитился, восторженно хмыкнул.
— Спички у тебя есть? — не унималась Голгофа. — На­
до быстро разводить костер! Иди, иди за спичками!
Сил у Панти было маловато, он все еще толком не от­
дышался, поэтому сначала сел, с удовольствием загово­
рил:
— Да сейчас, сейчас... Куда торопиться-то?.. Я и пря­
ников принесу.
— Ну, а как там дела? Папа что делает?
— Там порядок. Все нормально.
— А что посоветовала Людмилочка?
С этой милой Людмилой Пантя не виделся, посему
пробурчал что-то бодрое, быстренько вскочил и побежал
к шалашику, сразу начав соображать, как бы ему и так бы
соврать, чтобы Голгофа поверила. О последствиях вранья
он, естественно, не задумывался. Он даже и не считал
враньем то, чего собирался сообщить Голгофе. Ему было
важно, необходимо только одно — быть с ней и отпра­
виться в поход к Дикому озеру, а то, что придется сде200

лать для этого, Пантя полагал абсолютно правильным,
вернее, обязательным.
На отобранные у Герки деньги он купил пряников,
хлеба, банку рыбных консервов, спичек. Дома в сарае он
разыскал котелок, ложку и нож, выпросил у соседей соли
в спичечном коробке.
А вообще сейчас все вокруг представлялось ему на­
столько радостным, справедливым, единственно возмож­
ным, существующим только для него, что у Панти не бы­
ло ни сомнений, ни опасений. Больше ему ничего не тре­
бовалось. А это ведь и называется счастьем.
Он вернулся на берег со стеклянной банкой, кульком
пряников, коробком спичек и начал сооружать костер.
Голгофа была в ярком цветном сарафане, вся какая-то
здешняя, будто жила здесь давным-давно.
Выжав Пантину одежду, она развесила ее на кустах,
а ботинки устроила на колышках около костра. Пантя
совсем успокоился и с большим блаженством смотрел, как
Голгофа ест пряники, запивая водой из банки. А раньше,
когда при нем ели другие, он завидовал и злился. Сейчас
же он даже и позабыл, что сам голоден. Впервые в жизни
он жил чужой радостью.
— Рассказывай, рассказывай, — напомнила Голгофа.—
Что там происходит? Чего обо мне говорят? Что сказала
Людмилочка? Что делает папа?
— Ты ешь, ешь, ешь! — попросил Пантя, когда она про­
тянула ему пряники. — Машина у твоего отца... поломатая стала. В город он сегодня не поедет. О тебе ничего не
говорят. Все про машину ругаются... Людмила говорит...
Тетка никуда ее не пущает.
— Не пускает.
— Ну да... Я и говорю: не пускает... и не пущает тоже!
— Есть только слово «пускать»!
— Ладно, ладно, — с легкостью согласился Пантя, чув­
ствуя, что рассказ получается у него таким, каким и на­
до.— А Людмила... привет тебе передавала!
— И больше ничего? — Голгофа насторожилась, даже
перестала жевать, и Пантя моментально уловил это, на
мгновение растерялся, но ответил как можно более радо­
стно:
— Идите, сказала, идите! Машину будут чинить долго.
— Куда идти?
— Ну... хоть куда... только не туда, не к ним... там
все про машину ругаются... А мы... мы пойдем?
210

Голгофа приуныла и молчала. Пантя жевал пряники
без всякого удовольствия.
— Ты не врешь?— спросила Голгофа, но тут же сама
себе ответила: — Впрочем, зачем тебе врать?.. Просто у
меня испортилось настроение, но это, я думаю, ненадолго.
Как я прекрасно искупалась! Наверное, я плавала боль­
ше часа и ни капельки не замерзла. О многом я тут раз­
мышляла, многое вспомнила. И знаешь, ну вот нисколеч­
ко не жалею о своем поведении, хотя оно достойно и осуж­
дения, и, конечно, наказания... Мне сейчас страшно пред­
ставить, что я могла бы прожить жизнь без сегодняшнего
дня! Пусть мне попадет, пусть мне здорово попадет! Это
будет справедливо... И, главное, сегодня я все делаю СА­
МА! Спасибо тебе, Пантя, за все... А тебе дома не попа­
дет? Или ты отпросился?
Пантя собирался ответить беззаботно, а получилось
у него и грустно, и даже немного жалобно:
— Мене... меня дома... отец у меня пьяница... а маче­
ха... она меня... — Он обреченно махнул рукой. — Я один
живу... Да им хорошо, когда мене... меня дома нету...
— Да как же... да как же ты так живешь?! Это же
ужасно!
— Не, не! — весело возразил Пантя. — Живу! Кормят
ведь... Ну, пошли в поход-то!
— Сейчас вот? Сразу?
— А то как! Только к вечеру и дойдем. А высохну я
по дороге.
— Я не уверена, что мы имеем право уйти одни.
— Пошли, пошли, здорово будет! Там все одно про ма­
шину ругаются... Айда!
И вскоре они уже радостно топали босиком по лесной
дороге, ни о чем не заботясь, и, конечно, не подозревая
о том, что есть на свете злостные хулиганы поопаснее
Панти, и с ними вполне можно встретиться. Так сказать,
в недалеком будущем.
Четырнадцатая глава

ДЫЛДЫ
— Что с тобой, внучек? — уже который раз спраши­
вал сначала заботливо, а теперь уже обеспокоенно дед
Игнатий Савельевич. — Не заболел?
211

— Нет, нет! — отмахивался Герка раздраженно или
испуганно. — Не обращай на меня внимания.
Наконец, примерно через час с несколькими минутами
странного Внукова поведения, дед Игнатий Савельевич
наистрожайшим тоном потребовал:
— Докладывай, чего там у тебя!
Дело в том, что вот уже час с несколькими минутами
Герка совершенно неподвижно сидел на стуле, вцепившись
в него руками и напряженно, и в то же время как-то бес­
смысленно глядя в окно.
— Машину-то Пантя поломал! — возбужденно ответил
он. — Пантя колеса-то изрезал! А участковый уполномо­
ченный любого честного человека забрать может! Напри­
мер, тебя или меня!
Дед Игнатий Савельевич удивленно крякнул два раза
и принялся неторопливо рассуждать, хотя и было видно,
что он раздосадован:
— Вина Панти не доказана. Его только видели около
машины. Подозревать его чуть-чуть можно, но для пря­
мого обвинения доказательств нет. А забирать любого че­
стного человека, тем более меня и еще тем более тебя, на­
шему участковому уполномоченному товарищу Ферапон­
тову и в голову не придет, потому что она у него хорошо
действует... А тебе-то какая забота? За шляпу докторскую
мы расплатились, а машина...
— А я уверен, что именно Пантя сбезобразничал! —
крикнул Герка, вскочив со стула. — И получить за это
должен! Хватит ему над людьми издеваться! Пусть в
тюрьме посидит! А люди пусть спокойно без него по­
живут!
— Ну уж и тюрьма сразу, — расстроился дед Игнатии
Савельевич. — Школьников туда не берут. Нет такого за­
кона.
— А есть такой закон, чтоб у людей деньги отби­
рать?— еще громче крикнул Герка. — Чего ты его защи­
щаешь?
— Я его не защищаю, — печально отозвался дед Игна­
тий Савельевич. — Жалею я его иногда. Уж больно жизнь
у него нескладная. А с машиной милиция и без нас раз­
берется.
— Вот как раз без нас-то она и не разберется! —
И Герка выскочил из комнаты.
Мысль о мести не давала ему не только покоя, но и
всего его издергала. Он припоминал и припоминал со все
212

большим количеством подробностей многочисленные оби­
ды и не менее многочисленные издевательства. Особенно
мучило Герку сегодняшнее воровство трешки. Сначала он
хотел сразу рассказать обо всем деду, но даже подумать
об этом было стыдно до невозможности.
Собственная трусость угнетала Герку. Он бы давно
сбегал к участковому уполномоченному товарищу Фера­
понтову и сообщил бы о предполагаемом Пантином пре­
ступлении. Ведь он не стал бы доказывать, что именно
Пантя изрезал колеса, зато бы повторял и повторял, что
многим известно: около машины утром крутился один
только Пантя, а он вам зря крутиться не будет... Но Герка трусил! Вдруг злостный хулиган узнает, кто заявил
о нем в милицию?! И постыднее всего было то, что Герка
все равно не сомневался: изрезанные колеса — дело длин­
нющих ручищ Панти!
Измучился Герка, устал, изнемог, но желание ото­
мстить не унималось, а рослоООООООООО, становилось
все острееееее и даже больнееееееееееее... Ой!
Не выдержав борьбы с самим собой, Герка бросился
в милицию, там, заикаясь и спрятав дрожащие руки за
спину, рассказал он участковому уполномоченному това­
рищу Ферапонтову о том, что колеса мог изрезать только
злостный хулиган Пантелеймон Зыкин по прозвищу Пантя.
Участковый уполномоченный товарищ Ферапонтов
был хороший дяденька, в поселке его уважали за стро­
гость, доброту и справедливость, и поэтому он обескура­
жил Герку своим отношением к его, очень мягко выра­
жаясь, рассказу.
— Сам видел? — довольно грубовато спросил он, снял
маленькую фуражку с огромной головы, тщательно промакнул лысину платком, надел фуражку. — Сам, значит,
не видел?.. Тогда, значит, и разговаривать нам не о чем.
Так мы не работаем. Пантя — элемент, конечно, частично
антиобщественный, это всем известно. Но и сваливать на
него любое хулиганство без достаточных оснований — не
дело. За то, что поделился со мной подозрениями, спасибо.
Учтем.
И обескураженный Герка убрел на берег реки, уселся
там в очень страшной тоске, бессилии и злости... И еще
ему было почему-то стыдно... Он машинально швырял в
реку камешки и никак не мог определить причину стыда...
И никогда до этого не испытывал Герка такого одиноче­
ства, как сейчас. Он попытался отыскать в душе хоть бы
213

самое ничтожное желание, но уже не мог даже поднять
руки с камешком.
Лишь что-то легонько шевельнулось в сознании, когда
он вспомнил об этой милой Людмиле, вернее, о ее боль­
ших черных глазах... Чего, интересно, она сейчас делает?
Кем командует? Кого учит? Кого информирует, комменти­
рует, анализирует?
А она с тетей Ариадной Аркадьевной сидела на кры­
лечке. Они часа два пробродили в окрестностях поселка,
прошли вдоль опушки леса, рассчитывая, что Голгофа не
могла уйти далеко, устали и вот сейчас размышляли
о Панте, выясняя вопрос о том, надо ли сообщать в мили­
цию о своих подозрениях.
— Вы знаете, тетечка, — решительно сказала племян­
ница,— мне вот нисколечко не жаль врача-грубияна-эскулапа. Ведь он за все время ни разика не вспомнил о до­
чери. Его волнует только машина. И пока вопрос с нею не
будет решен, он будет здесь шуметь. Может быть, Голго­
фа выжидает, когда он уедет?
— Мы можем лишь гадать. Мне лично жаль Пантю,—
призналась тетя Ариадна Аркадьевна, — хотя более зло­
стного малолетнего хулигана я не встречала за всю свою
жизнь. И я никак не могу понять, что могло толкнуть его
на такое изуверство по отношению к машине. А вдруг
есть какая-то связь между историей с машиной и уходом
Голгофы. Что-то угадывается... Но — что?
— Мне ее уход совершенно непонятен. В нем есть не­
что таинственное и... подозрительное.
Во дворик ворвался дед Игнатий Савельевич и еще
у калиточки прокричал возбужденно:
— Герой-то мой, Герка-то мой единственный что на­
творил?! Участковому уполномоченному товарищу Фера­
понтову на Пантю пожаловался! Пантя, конечное дело,
большой специалист по безобразиям, но ведь прежде чем
жаловаться, надо факты иметь! Неопровержимые! — Он
махнул рукой и так стремительно выскочил из дворика на
улицу, будто бы проскользнул в щелочку между досочка­
ми калиточки.
Далее он промчался по улицам поселка с быстротой и
легкостью, с какими не передвигался уже лет сорок. И хо­
тя силы ему придавало возмущение, все, видевшие его,
скажем прямо, рекордсменский бег, радовались за деда.
Но постепенно силы его иссякли, и к участковому уполно­
моченному товарищу Ферапонтову дед Игнатий Савель214

евич вошел медленно и покачиваясь, кивнул и тяжело
опустился на стул.
— Как ты знаешь, Яков Степанович, — с трудом сдер­
живая усталое пыхтение, выговорил он, — в нашем посел­
ке возле моего дома совершено преступление. Приведе­
на в негодность личная машина марки «Жигули».
— Знаю, знаю, — без всякого интереса выслушал и
равнодушно ответил участковый уполномоченный товарищ
Ферапонтов, снял фуражку, платком промакнул лысину,
помахал над нею фуражкой, надел ее. — Знаю, знаю.
— Но тебе неизвестно, кто совершил преступление!
— Пока неизвестно.
Дед Игнатий Савельевич очень тяжело поднялся и
гордо заявил:
— Данное преступление совершил я.
— С какой целью? — невозмутимо спросил участковый
уполномоченный товарищ Ферапонтов, помахав фуражкой
над головой.
— С целью мести за внука, — вызывающе ответил дед
Игнатий Савельевич, снова тяжко задышав, потому что
с непривычки врать ему было очень и очень трудно.—
Врач, владелец машины, издевался над моим внуком, не­
законно В Ы К О Л О Т И Л из меня четырнадцать рублей
тридцать копеек, и я отомстил ему.
Участковый уполномоченный товарищ Ферапонтов
снял фуражку, долго вытирал лысину платком, надел фу­
ражку и устало проговорил:
— Ну и понесешь, Игнатий Савельевич, заслуженное
наказание по всей строгости закона. Конечно, суд учтет
твой немолодой возраст, учтет также твои прежние трудо­
вые заслуги, но все равно за дачу ложных показаний при­
дется отвечать. Можешь идти. А вводить нас в заблужде­
ние на старости лет позорно и постыдно.
— Я... я... я не ввожу... — виновато пролепетал дед
Игнатий Савельевич, но, помолчав, собрав силы, с досто­
инством сказал: — Я преступник, и ты, Яков Степанович,
обязан принять меры.
— Приму меры, приму, не беспокойся. Бери вот бума­
гу и подробно опиши, как ты совершил преступление.
И если в твоем заявлении будет хоть одно слово правды,
немедленно приму меры. В противном случае будешь на­
казан за дачу заведомо ложных показаний.
— А писать-то зачем?
— Чтобы имелось, так сказать, доказательство того,
216

хотел ты или не хотел, собирался или не собирался вво­
дить нас в заблуждение.
— Не веришь мне?
— Не только не верю... — Участковый уполномоченный
товарищ Ферапонтов долго махал фуражкой над лыси­
ной.— Стыжусь я за тебя всеми силами души. Иди и сам
стыдись и тоже всеми силами души.
Добредя до дверей, дед Игнатий Савельевич обернул­
ся и еле слышным голосом проговорил:
— Прости, Яков Степанович. Хотел ведь я доброе де­
ло сделать. Ошибку своего внука исправить, а... А осечка
получилась. Но ты на меня не серчай.
Он ковылял по улицам, даже не замечая, куда дви­
жется. Ему казалось, что все встречные здороваются с ним
насмешливо, а то и осуждающе, и все видят, как от сты­
да у него разгорелись уши... Эх, Герка, Герка... на какой
позор вынудил деда пойти!.. Да и ты, дед, тоже сообра­
зил... Герка-то хоть из трусости на Пантю жаловался..,
А ты решил по глупости его, хулигана все-таки, спасти...
И дед Игнатий Савельевич в горестных размышлениях
своих не заметил, конечно, как мимо него проторопилась
уважаемая соседушка — тетя Ариадна Аркадьевна, но не
заметил и того, что она постаралась, чтобы он ее не угля­
дел.
А она, войдя в милицию, заговорила с достоинством:
— Я всегда считала своим долгом, Яков Степанович,
быть по возможности до предела честной и правдивой.
И посему, когда обнаружила, что вы не в состоянии рас­
крыть преступление, совершенное недавно и невдалеке от
моего местожительства... Я решила сама признаться, что­
бы избавить вас от лишних хлопот и траты времени...
Заявляю: преступление совершила я.
Участковый уполномоченный товарищ Ферапонтов рез­
ко встал, налил из графина полный стакан воды, залпом
выпил его, грозным взглядом посмотрел на странную
посетительницу-заявительницу, выпил еще стакан, но
уже неторопливо, снял фуражку, промакнул лысину плат­
ком, надел фуражку и умоляющим голосом спросил:
— Чего вы этого хулигана защищаете? Чего вы из-за
него под суд захотели? Преступление она совершила! Хва­
тит мне сказки рассказывать! — Он удивительно громко
постучал указательным пальцем по краю стола. — С ка­
кой целью вы на себя напраслину возводите? С какой
целью вводите меня в заблуждение?
217

— Прошу не разговаривать со мной в таком тоне,
Яков Степанович! — возмущенно и оскорбленно сказала
тетя Ариадна Аркадьевна, придерживая руками трясу­
щиеся косички. — К вам официально обратилась, повто­
ряю, официально обратилась прес-туп-ни-ца, а вы разго­
вариваете с ней, как с расшалившейся школьницей! Будь­
те любезны отнестись ко мне со всей серьезностью и аре­
стуйте меня! Иначе я буду жаловаться! Не пытайтесь сва­
лить вину на несчастного мальчика!
— И! Арес! И! Туем! — Участковый уполномоченный
товарищ Ферапонтов не сел, а прямо-таки бессильно упал
в кресло. — Арестуем, арестуем... кого надо и когда на­
до,— тихим голосом сказал он. — А вы отправляйтесь до­
мой и смотрите с вашим любимым котом телевизор... Вамто как не стыдно врать? — взмолился он. — А?
— Конечно стыдно! Еще как стыдно! — охотно и горя­
чо согласилась странная посетительница-заявительница,—
Но у меня нет другого выхода. Нельзя любое хулиганство
сваливать на Пантю. Конечно, за свои прошлые безобра­
зия он достоин осуждения, но ведь он живет в такой ужас­
ной семье...
— И это не оправдание для введения меня в заблуж­
дение. Преступник от нас не уйдет. А судьбой Панти мы
давно занимаемся, не беспокойтесь.
— Прошу извинить меня, Яков Степанович, но ведь
я действительно поступала из самых добрых побуждений.
— А я убежден, Ариадна Аркадьевна, что и преступ­
ник в данной ситуации действовал тоже из самых добрых,
даже добрейших, как ему казалось, побуждений. Да, да,
приводя в негодность машину таким варварским спосо­
бом, он был убежден, что совершает благо! Всего вам хо­
рошего! До встречи на рыбалке!
После ухода странной посетительницы-заявительницы
участковый уполномоченный товарищ Ферапонтов решил,
что теперь он может хоть чуточку отдохнуть.
Именно чуточку он и успел отдохнуть, как явилась не­
знакомая ему маленькая девочка, кудрявенькая, с боль­
шими черными глазами, и очень вежливо поздоровалась.
— Кто тебя обидел? — ласково спросил участковый
уполномоченный товарищ Ферапонтов, потому что любил
детей.
— Меня никто не посмеет обидеть, — с неожиданным
высокомерием ответила девочка. — Я этого никому не по­
зволю.
218

— Тогда на что или на кого жалуешься?
— Я не жалуюсь. Я наоборот. Вы ищете преступника,
который сегодня утром изрезал колеса у «Жигулей» цып­
лячьего цвета. Так вот, было бы вам известно...
— Что это сделала ты! — И участковый уполномочен­
ный товарищ Ферапонтов начал громко хохотать и сквозь
громкий хохот еле выговорил: — Как тебе... трудно... бед­
ная... было! — Его буквально затрясло от хохота, но до­
вольно скоро он перестал хохотать, потому что звонко и
громко засмеялась девочка. Она заливалась смехом все
громче и звонче, все звонче и громче.
— Собственно... собственно... — в совершенной расте­
рянности пробормотал участковый уполномоченный това­
рищ Ферапонтов, но заставил себя выглядеть суровым и
суровым же голосом спросил: — Ты хоть имеешь пред­
ставление, куда ты явилась?
— Явилась я туда, — крайне насмешливо ответила де­
вочка,— где приход преступника вызывает неуместный
смех у того, кто обязан ловить этого преступника, а не
хохотать.
— Какая же ты преступница, милая ты моя? Ты, мо­
жет, толком и не знаешь, чего это слово значит?
— Я даже знаю, что должны делать в милиции, когда
гуда является с повинной преступник.
— И что же тут должны делать в таком случае?
— По крайней мере, заинтересоваться личностью
явившегося, серьезно заняться им, а не хохотать, будто
Юрий Никулин пришел.
— Заинтересуемся, будем серьезны, — согласился уча­
стковый уполномоченный товарищ Ферапонтов. — Почему
ты решила взять под защиту Пантю, известного злостного
хулигана? Безобразника и антиобщественника? И как те­
бя, милая, звать? Меня — Яков Степанович.
— Очень приятно познакомиться. Меня зовут Людми­
лой. А откуда вы знаете...
— Я даже знаю, где сейчас находится Пантя, которого
вдруг все решили защищать.
— Предположим, вы знаете, где сейчас находится
Пантя, — довольно насмешливо проговорила эта милая
Людмила. — Но какое имеет значение...
— А вот какое. Он идет по дороге к Дикому озеру
с девочкой, которую ищет отец, — владелец кем-то искоре­
женной машины, — тоже довольно насмешливо сказал
участковый уполномоченный товарищ Ферапонтов, на219

слаждаясь обескураженным выражением лица девочки.—
Интересная для тебя новость?
— Потрясающая новость... Даже в голове не уклады­
вается. Правда, отец пока не вспоминает о дочери... Но
сначала о Панте. Понимаете, Яков Степанович, я не могу
не жалеть его. Вот вчера поздно вечером он был голоден,
да его еще не пускали домой ночевать. Я вынесла ему по­
есть, и, представьте себе, он плакал. А тут его стали по­
дозревать в истории с машиной, и я...
— Эх, какие вы все, я имею в виду вас, молодежь...—
осуждающе, но мягко перебил участковый уполномочен­
ный товарищ Ферапонтов, долго обмахивал лысину фу­
ражкой. — Какие вы все...
— Самостоятельные?— с вызовом спросила эта милая
Людмила.
— Безответственные. И слишком уж самоуверенные.
Плохо, конечно, не то, что ты пожалела Пантю, его есть
за что пожалеть. Но ведь прежде чем начать делать чтонибудь серьезное, надо ведь сто раз подумать и хотя бы
один раз посоветоваться. Вот пришла бы ты ко мне и
вместо того, чтобы врать...
— А взрослые никогда не врут? Они никогда не по­
ступают безответственно?
Участковый уполномоченный товарищ Ферапонтов
тщательно промакнул лысину платком, надел фуражку,
помолчал и ответил:
— Врут. И безответственных среди нас хватает. Но
только потому, что в детстве их от этого не отучили
В детстве, предположим, у ребеночка носик у-у-у какой
малюсенький, а у взрослого у-у-у-у какой носина вырасти
может! В детстве привыкнет на мизинец обманывать, а
взрослым станет, ему и государство обмануть — пара пу­
стяков... Чего молчишь?
— Возражать нечего. Я тоже считаю, что наличие в
жизни плохих взрослых —не оправдание нашего плохого
поведения... Но как наша девочка оказалась с Пантей?
— Если будешь держать язык за зубами...
— Даю честное слово.
— Хулиганы у нас стали появляться на Диком озере.
Когда-то оно, видимо, диким и было, а теперь просто
распрекрасное место для отдыха, рыбалки и всего такого
прочего. Вот и приезжают туда целыми компаниями ху­
лиганы и безобразничают. Мешают людям отдыхать.
Дружинник Алеша Фролов сегодня туда уже наведывал220

ся, а по дороге и встретил Пантю. — Участковый уполно­
моченный товарищ Ферапонтов помахал фуражкой над
головой. — Сегодня мы туда организуем большой выезд
с нашим активом. Привезем Пантю и девочку. Сами вы
пока на озеро носа лучше и не показывайте.
Зазвонил телефон, и эта милая Людмила невольно при­
слушалась к разговору. Особенно ей запомнились слова:
— Выезжаем в семнадцать ноль-ноль... Людей хвата­
ет... Есть доложить... Ну, будь здорова, Людмила. Рад
был с тобой познакомиться.
— Я тоже, Яков Степанович. Всегда приятно встретить
умного и откровенного человека.
Они крепко пожали друг другу руки, довольные тем,
что взрослые и дети в конечном итоге делают общее де­
л о — помогают людям жить и работать. И лишний раз
убедиться в этом им обоим было важно и даже необхо­
димо.
А теперь, уважаемые читатели, нам с вами придется
вернуться к неприятным событиям, но сначала мы пона­
блюдаем за двумя счастливейшими людьми.
Голгофа и Пантя чувствовали себя настолько счастли­
вейшими, что если бы сейчас их увидел кто-нибудь посто­
ронний, то вполне мог их счесть хотя бы чуточку ненор­
мальными.
Например, когда Голгофа впервые в жизни увидела в
траве живую землянику, то завизжала так пронзительно,
что Пантя вздрогнул и бросился бежать: думал, что на
них рушится дерево. А она, не переставая визжать, упала
перед ягодой на колени, раскинула руки, словно собира­
лась ее обнять, приникла к ней лицом.
— Да вон их тут сколько, — удивленно и покровитель­
ственно сказал Пантя.
— Но ведь это же земляника! — восторженно восклик­
нула Голгофа. — Настоящая земляника! Я же ее только
на блюдечках видела да в стаканах! Одна ягодка, а пахнет-то, пахнет-то как!
— Ты ее ешь, ешь, чего любоваться-то?
И Голгофа ела каждую ягодку отдельно, осторожно,
с наслаждением вдыхая аромат, закрыв глаза. Панте это
было и смешно, и приятно, и непонятно. Он изредка стыд­
ливо гоготал, сидя в сторонке, любовался Голгофой и от
ее восторженности словно уставал, наконец ослабел на­
столько, что опрокинулся в траву вверх лицом.
И вдруг неожиданно крепко заснул...
221

Проспал он всего несколько минут, а проснулся в стра­
хе: ему показалось, что прошло чуть ли не несколько ча­
сов! Но Голгофа ничего не заметила, она на четвереньках
ходила кругами по траве, ела ягоды и уже не визжала,
не восклицала восторженно, а лишь изредка тихо и ласко­
во охала...
Пантя посидел, приходя в себя от неожиданного глу­
бокого сна, вскочил и испуганно крикнул:
— Слушай, ты! Этак мы с тобой сегодня до озера не
дойдем! А ночевать по дороге негде! А ягод там еще боле,
чем здесь!
— Ах, Пантя, Пантя! — выдохнула, подбежав к нему,
Голгофа. — Если бы ты только знал! Как все замеча­
тельно!
— Айда, айда! — От радости Пантя хихикнул. — На
озере еще красивше! Айда!
Но не успели они пройти и нескольких метров, как
Голгофа, простите меня, уважаемые читатели, за много­
кратное повторение одного и того же выражения, ВПЕР­
ВЫЕ В ЖИЗНИ увидела муравейник и замерла перед
ним с раскрытым ртом и до предела расширенными гла­
зами.
— Я о них столько читала, — печально и восторженно
прошептала она, присев на корточки и не отрывая взгля­
да от муравьиной суетни. — Ведь за ними часами наблю­
дать можно и — не надоест! Все, все, буквально все заня­
ты делом! Ни одного тунеядца, ни одного хулигана, ни од­
ного воображули! И никто не мешает друг другу!
«Обалделая она какая-то», — подумал Пантя больше
с удивлением, чем с неодобрением, а вслух сказал:
— Они ведь кусаются! Они еще и куда угодно за­
ползти могут!
— Но ты посмотри, посмотри, как интересно!
— Зато так мы до озера сегодня не дойдем, — озабо­
ченно и важно пробурчал Пантя, но Голгофа поднялась,
улыбнулась ему, и он уже сразу весело объяснил: — Да
у озера там все есть! Мурашиные кучи этой в три раза
больше. Айда!
Его опасения были отнюдь не напрасными: они с Гол­
гофой не шли, а, можно сказать, еле-еле передвигались
с остановками чуть ли не через каждые десять метров. То
она замрет, увидев на поваленном стволе ящерицу, то
вцепится в Пантину руку, углядев на пеньке бурундука,
то надолго присядет перед лужей, любуясь скольжением
222

водомерок, то прислонится к березе и начнет нежно гла­
дить ее ствол...
— Ой! Ой!— так испуганно прошептала Голгофа, что
Пантя резко обернулся, готовый броситься защищать
ее. — Ведь это же настоящая лошадка! Ты посмотри, ка­
кая у нее смешная прическа!
— Это не прическа, а грива, — серьезно объяснил Пан­
тя, но не удержался и рискнул пошутить:—А сзади у
нее — хвост называется.
— Смейся, смейся, — сердито ответила Голгофа. — Но
ведь я тоже кое-что знаю, о чем ты понятия не имеешь.
Однако смеяться над этим я считаю ниже своего достоин­
ства. Вернее, просто не буду смеяться.
Лошадка была низкорослой, с длинной, тщательно за­
чесанной на одну сторону гривой и хвостом почти до зем­
ли. На телеге, скрестив перед собой ноги в валенках, си­
дела старушка, одетая в телогрейку, застегнутую на все
пуговицы, и в зимней шапке с завязанными на макушке
ушами.
— Стой, Ромашка! — неожиданно пронзительным, звон­
ким голосом скомандовала старушка, и лошадка ос­
тановилась.— Садись, молодежь, подвезу. Мне в компа­
нии веселее, а у вас ноги отдохнут.
Голгофа от радости растерялась, но не двигалась с
места, Пантя же вроде бы намеревался продолжать путь
пешком, сделал что-то вроде попытки спрятаться за Гол­
гофу, и старушка крикнула уже сердито и нетерпеливо:
— Садись, молодежь, говорю! Подвезу, молодежь, го­
ворю! Одной мне ехать скукота. А я страсть какая говор­
ливая, ну прямо у меня изжога получается, коли долго
промолчу... Но-о, Ромашка, поехали!.. Вы меня только
слушайте, — звонким, пронзительным голосом почти кри­
чала старушка, когда ребята поудобнее уселись сзади нее
на телегу, свесив ноги.— Мне главное — самой выска­
заться требуется. А то живу я одна с тремя кошками, ко­
зой, с курами, поросенком, старик мой восемь лет назад
помер, телевизор сломался, у радио провод оборвался, вот
в субботу мастера привезу, характер у меня зверский, по­
тому что болезней во мне много, вылечить меня нельзя,
вот я со всеми и ругаюся, то с курами, то с поросенком,
особенно хорошо с козой получается ругаться...
Скоро Голгофа с Пантей перестали слушать старушку
и тихонько перешептывались.
И сейчас я, уважаемые читатели, но только пусть это
224

останется сугубо между нами, впервые, а может быть, и
в последний раз, если и не оправдываю побег девочки из
дома, то стараюсь ее понять и даже кое в чем с ней сог­
ласиться. Ведь человек должен жить так, чтобы каждый
день — особенно в детстве! — приносил ему новые впечат­
ления. Жутко, опасно для его дальнейшего развития, если
человек — особенно в детстве! — основные впечатления
получал сидя перед телевизором. А ведь есть несчастные
люди, которые лес, горы, моря, реки и все, что в них рас­
тет и водится, видели только на голубом экране.
Старушка, все-таки почувствовав, что ее совершенно
не слушают, и все-таки обидевшись на это, заговорила,
почти закричала так звонко и пронзительно, что Пантя
с Голгофой вынуждены были замолчать, потому что уже
не слышали друг друга. Старушкин голос звучал, каза­
лось, на весь лес вокруг:
— Дети у меня не больно путные выросли. Шесть го­
лов, половина парней. Внуков и внучек набралось у меня
ровно десять головушек. А живу вот одна с кошками, ко­
зой, курами, поросенком, болею вся. Вот характер у меня
и спортился. Стыдно сказать, с телевизором люблю ру­
гаться. И смех, и грех, зато удобно! Он мне слово, я ему
два, а то и три! А то и вовсе ему говорить не даю! Он
иной раз аж загудит и замелькает — до того на меня рас
сердится... Глядишь, на душе и полегчает. Дети-то мои
все по городам живут, а за картошкой, моркошкой, за лу­
ком и прочим ко мне наезжать не забывают. На это нс
жалуюсь. К себе зовут. А внучатки деревни еще в глаза
не видывали. Я детям своим и толкую, правда без толку,
какие, мол, вы родители, если дети у вас без природы рас­
тут? Ненормальными ведь они, мол, вырастут.
Когда на повороте к Дикому озеру они распрощались
с разговорчивой старушкой, Голгофа сказала:
— Она очень добрая и умная.
Пантя промолчал:хорошо, что старушка его не узна­
ла. Прошлым летом он воровал у нее огурцы, и, когда,
удирая, перелезал через изгородь, старушка успела сунуть
ему под рубашку крапивы.
— Есть сейчас будем или до озера потерпим? — спро­
сил он. — Еще часа три, а то и больше топать. А если ты
на каждом шагу ахать будешь...
— Знаешь что? — Голгофа очень обиделась. — Мы с
тобой вперегонки у озера побегаем. А сейчас я буду идти
так, как мне нравится. Как называются эти ягоды?
8

Л. Давыдычев

225

— Малина,— с тяжким вздохом отозвался Пантя,
сразу сообразив, что здесь они застрянут надолго. Но,
увы, он, конечно, и не подозревал, что главная-то беда
не в этом. Их ждала настоящая большая беда.
Но пока она, большая настоящая беда, еще не пришла,
нам с вами, уважаемые читатели, есть смысл вернуться
туда, где у забора стояли «Жигули» цыплячьего цвета
с изрезанными колесами.
Сам владелец давно уже ушел на почту звонить в го­
род и еще не возвращался, и уважаемые соседи на всякий
случай приглядывали за машиной.
Были они мрачны и молчали вот уже, наверное, не
меньше часа.
Зато Гер к а с этой милой Людмилой примерно такое
же время, мягко выражаясь, выясняли отношения в ого­
роде, за банькой, чтобьг их никто не слышал.
Подробно излагать содержание их резкого разговора,
а точнее, ссоры, я не буду, потому что он, разговор, а
точнее, ссора, состоял из одних и тех же утверждений и
опровержений, только произносимых на разные лады —
от яростного шепота до почти злого крика.
— Как ты мог, как ты посмел, как позволил себе об­
винять человека в преступлении, если не видел его своими
собственными глазами?! — Голос этой милой Людмилы
заметно дрожал от несдерживаемого негодования. — По­
чему ни с кем не посоветовался? Мне один умный человек
сказал сегодня, что прежде чем что-нибудь сделать серь­
езное, надо сто раз подумать и хотя бы один раз посове­
товаться!
— Думал я не сто раз, а двести сорок раз! — кричал
Герка раздраженно и обиженно.— А с кем мне совето­
ваться? С тобой, что ли? Умнее ты всех, что ли? Или с те­
течкой твоей советоваться? Так ведь у нее дороже кота
никого на свете нету! А для деда моего вреднющего Пантя
дороже меня стал! И чего вы все его, бандита, жалеете?
— Во-первых, он достоин жалости как очень несчаст­
ный человек.
— Пантя — очень несчастный человек?!— Герка по­
перхнулся от возмущения и отвращения. — Чем он не­
счастный, интересно бы узнать! Тем, что людям жить не
дает? Что кошек мучит? Что даже мухам от него жизни
нету?
— А ему отец-пьяница я мачеха жить не дают! Его
даже кормят нерегулярно! Друзей у него нет1 Нет ни од­
226

ного человека,, который бы попытался на него по-настоя­
щему воздействовать! Душевно помочь!
Тут Герка совсем потерял способность владеть собой,
лицо его перекосилось, губы задрожали, и он хрипло за­
кричал:
—Да ведь он дурак и бандюга самая настоящая! Его
же люди боятся! На такого только тюрьма воздействовать
может! Очень несчастный человек! — грубо и зло пере­
дразнил Герка. — Сегодня он у зленя три рубля отобрал,
твой несчастный человек!
— Ах,, вон оно что! Вот, оказывается, в чем дело!
Отобрал, говоришь? Да ты сам их ему принес! — наипре­
зрительнейшим голосом крикнула эта милая Людмила.—
Струсил, стыдно стало, опять струсил и в милицию побе­
жал! Чтобы отомстить! Ты — трус! — бросила она ему
прямо в лицо. — Ты — трус! Обыкновенный трус! Тру­
сишка!
— А ты... а ты... а ты... — Герка, сжав кулаки, прыгал
перед ней,, словно не решаясь ударить. — А ты и на девчонку-то даже не похожа! Строишь тут из себя...
Эта милая Людмила искривила губы в брезгливой ус­
мешке, в ее больших черных глазах сверкнуло очень силь­
ное презрение, она сказала:
— Зато тебя называют Девочкой без бантиков! Вот ты
на мальчика не похож! Спортом не занимаешься! Ничегоделать не умеешь! Правильно дед решил тебя экспонатом
в музей отправить, правильно! И ко всему прочему ты
еще и — трус!
И эта милая Людмила, чтобы не расплакаться, убе­
жала. Герка стоял, будто оглушенный, чувствуя, как от
стыда больно горели лицо и шея, глаза остро щипало от
обиды, голова плохо соображала от горя, в ней билось,
как бы нанося изнутри тупые удары, одно слово: «Трус!
Трус! Трус!» Герка крепко сжал виски ладонями, чтобы
слово не билось, но оно звучало в голове, казалось, все
громче и громче, все резче и резче...
— Трус... трус... трус... — прошептал он и с отчаянием
понял, что так сам говорит о себе. — Тру-у-ус!.. — вырва­
лось у него, сколько он ни старался сжать губы.
Был у него один выход из жуткого положения, одно
спасение — рассердиться, разозлиться, рассвирепеть на эту
милую Людмилу, и ему сразу стало бы хоть чуточку лег­
че. Но он вспоминал и видел ее большие черные глаза,
наполненные гневом, презрением и брезгливостью, знал,
227

что взгляд направлен на него, но, кроме жгучего стыда
за себя, больше уже ничего не ощущал.
Обессиленный, он опустился на землю, прислонившись
спиной к баньке, крепко зажмурился, стараясь сдержать
дыхание, чтобы успокоиться, но чувствовал себя так,
словно бежал в крутую гору и не мог остановиться. Ему
с необыкновенной отчетливостью все думалось и дума­
лось о том, что он и взаправду трус. И очень странно:
сознание этой отвратительной истины вызывало в нем
сейчас не обиду, не возмущение, даже не желание возра­
жать, а какое-то покорно-постыдное согласие. Он тороп­
ливо перебирал и перебирал разные случаи, и каждый из
них доказывал ему, что он и есть самый обыкновенный
трус...
И эта милая Людмила тоже не могла успокоиться. Она
нисколько не сомневалась в своей правоте, не сожалела
ни об одном своем слове, сказанном Герману, но что-то
угнетало ее. Она не находила себе места, вспоминала и
вспоминала ссору и никак не могла догадаться, что же
ее так угнетает. Может быть, она жалела Германа? Нет,
сейчас она не жалела его.
Тогда почему она о нем думает? Действительно, что ее
угнетает?
Лишь постепенно, опять восстанавливая и восстанав'ливая в памяти ссору с Германом, эта милая Людмила
обнаружила, что ничего она не добилась, что все в его по­
ведении останется по-прежнему, ничто и никто не заста­
вит его серьезно взглянуть на свою жизнь и хоть немно­
жечко что-то в ней изменить.
Ведь в милицию Герман пошел именно из-за трусости,
и только из-за трусости, а не из желания добиться спра­
ведливости. Пантя потребовал у него два рубля, Герман
ему их, конечно, принес, хотя и сознавал, что это и обидно
для него, и унизительно, и оскорбительно. Вот тут-то и
подвернулся случай отомстить Панте, попробовать до­
биться, чтобы его наказали. И беспокоился Герман не об
изрезанных колесах, даже не о трех рублях, а о том, что
пока он трусит, а трусить он будет всегда, Пантя не оста­
вит его в покое.
Но эта милая Людмила не была бы самой собой, если
бы не верила в то, что человек может и должен стать
лучше, если ему помогать от всей души и без устали. По­
сему она еще немного, но очень глубоко и так же искрен­
не пострадала о том, что не сумела достаточно убедитель­
228

но поговорить с Германом, решила, конечно, ни в коем
случае не бросать его окончательно и направилась зани­
маться неотложными делами.
Тем она и отличалась от многих, позвольте вам напомнить, уважаемые читатели, что у нее всегда были не­
отложные дела, а если таковых не оказывалось, она их
находила.
Вот сейчас ей надо было любым способом попасть на
Дикое озеро, узнать, что там с Голгофой и Пантей, не
нарвались ли они на хулиганов, о которых она узнала от
участкового уполномоченного товарища Ферапонтова. Но
сначала требовалось как-то объяснить тетечке свое ис­
чезновение. Тяжко вздохнув, эта милая Людмила приняла
довольно твердое решение — по возможности не врать.
Уважаемые соседи по-прежнему с мрачным видом си­
дели на скамейке у забора, а отец и врач П. И. Ратов
нежно поглаживал свои «Жигули» цыплячьего цвета и
горестно восклицал, почти ныл:
— Но какие деньги! Какие деньги! Жена упала в не­
продолжительный, правда, обморок, когда я намекнул ей,
сколько примерно придется выложить за ремонт колес!
Найти бы мне преступника, я бы из него... я бы ему...
я бы его... он бы у меня...
— Не везет вам, — сочувственно заметил дед Игнатий
Савельевич. — За шляпу-то вы деньги выколотили, а вот
за машину...
— ВЫКОЛОЧУ! ВЫКОЛОЧУ!! В Ы К О Л О Ч У !!!! —
как заклинание, как клятву произнес отец и врач П. И. Ра­
тов.— М ОЕ от меня никогда не уйдет! Я подниму на но­
ги всю милицию всей области, а если понадобится, то и
всей республики... соберут всех специальных со-бак, и
преступник будет унюхан и обнаружен! И суд стрясет с
него М ОИ деньги!
Дед Игнатий Савельевич виновато покрякал, смущен­
но покряхтел и с опасением спросил:
— А если все республиканские силы... все специаль­
ные собаки... будут не в состоянии?
Отец и врач П. И. Ратов уверенно произнес:
— Обратимся куда следует! Соберем все силы!
Он еще чего-то там выкрикивал то зло, то радостно, то
горестно, то очень уж торжествующе или очень уж даже
гордо. Когда он устало замолчал, видимо, лишь для того,
чтобы просто перевести дух, эта милая Людмила прошеп­
тала:
229

— Тетечка, мне необходимо съездить на Дикое озеро
и узнать, что и как там с Голгофой.
— Съездить? — громко удивилась тетя Ариадна Ар­
кадьевна.— На чем? Автобусы туда не ходят. Такси здесь
не поймать, да и слишком дорого обойдется такая поезд­
ка. И откуда ты знаешь, что она там? И как она могла
вообще там оказаться? И какая необходимость именно
тебе...
— Да, необходимость. Да, именно мне, — шепотом, но
твердо перебила эта милая Людмила. — Есть возмож­
ность узнать о судьбе Голгофы... — Она помолчала, с го­
речью подумав, что, к сожалению, не обойтись без вра­
нья, и закончила: — Туда едет Яков Степанович, и он
обещал взять меня с собой.
— Я хоть немного успокоился, — удовлетворенно ска­
зал отец и врач П. И. Ратов. — Ты, дед, дашь мне свое
ружье, и пусть только кто попробует сунуться к машине!
— Оно у меня не стреляло вот уже примерно лет око­
ло тридцати, — отозвался дед Игнатий Савельевич. — Но
если пугать, то, конечное дело, еще сгодится... А чего это
вы дочкой своей больше не интересуетесь?
— А у меня было время ею интересоваться? — сразу,
мягко выражаясь, взъярился отец и врач П. И. Ратов.—
И как я мог ею интересоваться? Она ведет себя самым
безнравственным образом, где-то и зачем-то прячется от
меня с вашей помощью, так что мне прикажете делать?
Как мне ею интересоваться? Бросить машину и бегать?
Где бегать? Где ее искать?.. Я рассудил так: девочка она
неглупая, к жизни абсолютно неприспособленная, далеко
она не уйдет. Воспитана она в большом уважении к ро­
дителям, вам удалось ненадолго оказать на нее дурное
влияние. Она одумается и сама ко мне прибежит. Однако
безнаказанно ей данная история не пройдет.
— Мне можно идти, тетечка? — скромно спросила эта
милая Людмила. — Честное слово, я ненадолго задержусь.
— Действуй, действуй, — переглянувшись с недоволь­
ной уважаемой соседкой, сказал дед Игнатий Савель­
евич.— Действия твои всегда полезны. Только курточку
захвати.
— Захвати, захвати курточку. — Тетя Ариадна Ар­
кадьевна покорно вздохнула. — Иногда ты и вправду со­
вершаешь полезные действия.
И эта милая Людмила моментально исчезла.
Она еще понятия не имела, как доберется до Дикого
230

озера, но туда ушла Голгофа, да еще с Пантей, так что,
можете не беспокоиться, уважаемые читатели, — эта ми­
лая Людмила будет там и сделает именно то, что необхо­
димо сделать.
До выезда участкового уполномоченного товарища Фе­
рапонтова с дружинниками оставался еще целый час, но
она пришла к милиции, спряталась за углом и вдруг ус­
лышала голос:
— Давай, Фролов, на мотоцикл и быстренько к озеру,
погляди, сколько народу там собралось и что он за пуб­
лика. И быстренько обратно.
Эта милая Людмила бросилась к мотоциклу, стоявше­
му у входа, ловко устроилась в коляске и накрылась бре­
зентом.
И уже через несколько минут мотоцикл мчался по
лесной дороге к Дикому озеру. Совершая рискованный и
на первый взгляд необдуманный поступок, эта милая
Людмила словно предчувствовала, как она сейчас необхо­
дима Голгофе и Панте! Ведь они попали в большую на­
стоящую беду...
Когда Пантя примирился с тем, что Голгофу из малин­
ника скоро не вытащишь, он решил организовать обедик
и с банкой отправился искать где-нибудь поблизости воду.
Увлеченная, скажем прямо, поглощением сочных,
крупных, ароматных ягод, Голгофа не расслышала, как
по дороге, приплясывая, притоптывая, кривляясь и подвы­
вая под треньканье гитары, двигалась откровенно непри­
глядная компания из трех штук дылд.
Они были в одинаковых выгоревших на солнце, не­
определенного цвета рубашках без пуговиц, а завязанных
на голых животах узлом, в одинаковых грязно-синих,
рваных, с заплатами джинсах и в никогда не мытых ке­
дах. У всех до плеч свисали нечесаные волосы. Первый
дылда был рыжим с пробивающимися усиками под тол­
стым круглым носом. На голове второго дылды красова­
лась соломенная шляпа с широченными полями и обвя­
занная веревкой. Третий дылда, тот, что с гитарой, водру­
зил себе на голову дамскую шляпку без полей.
Достаточно было одного наибеглейшего взгляда на
них, чтобы понять, что это разотъявленнейшие безобразни­
ки, которые смотрят вокруг лишь с единственной целью:
где и как тут можно напакостить.
231

Увидев у дороги большую сумку, оставленную Голго­
фой, дылды дружно, удовлетворенно, почти по-звериному
рявкнули. Рыжий расстегнул сумку и, восторженно гыгыгыкая, сообщил:
— Джентелементы, здесь жратва! Берем! Идем! — Он
схватил сумку, и трое штук дылд двинулось дальше, при­
плясывая, притоптывая, кривляясь и подвывая под трень­
канье гитары.
Только тут Голгофа обратила на них внимание и, уви­
дев у рыжего дылды в руках свою сумку, закричала:
— Эй, мальчики! Это же моя сумка! Как вам не стыд­
но! Совесть надо иметь!
Во-первых, это были не мальчики, а дылды, во-вторых,
им никогда не было стыдно, и, в-третьих, они понятия не
имели, что такое совесть. Они, даже не обернувшись на
голос девочки, удалялись по дороге, приплясывая, притоп­
тывая, кривляясь и подвывая под треньканье гитары.
Голгофа бросилась за ними, крича:
— Пантя! Пантя! Нас обокрали! Беги сюда! Эй вы,
жулики! Стойте! Воришки противные!
Если бы она могла знать, с какими негодяями она
встретилась, то не бежала бы за ними. Ей ведь не только
сумки с продуктами было жалко, а возмутило позорное
поведение трех штук дылд —*обыкновенное воровство!
Выскочив из леса на дорогу, Пантя сразу понял, ч го
тут без него случилось, и рванулся за дылдами, думая
лишь о том, как они осмелились обидеть Голгофу. Не будь
этого наиважнейшего обстоятельства, у него хватило бы
ума сообразить, что связываться с дылдами, по крайней
мере, бесполезно.
Если бы только бесполезно!
Связываться с такими было просто опасно. Что немед­
ленно и обнаружилось со всей очевидностью.
Забегая вперед, сообщу вам, уважаемые читатели, что
трое данных штук дылд пока еще не были особо опасны­
ми преступниками. Пока они были просто до сверхбезо­
бразия избалованными лоботрясами, безгранично распус­
тившимися. Дылды давно уяснили, что им все дозволено,
любая пакость и мерзость, которые их родители квалифи­
цируют как шалости и шутки. Еще не бывало случая, да
и быть не могло, чтобы дылдины папы и мамы не вы­
ручили своих шалунов из самой грязной затеи.
Перед вами, уважаемые читатели, не такое уж редкое
явление, хотя и очень уж ярко выраженное, когда изба­
232

лованные до сверхбезобразия дети становятся не бякаминеженками, а как бы готовятся пополнить ряды преступ­
ников, являются, так сказать, резервом уголовного мира.
Заслышав быстрые шаги, дылды разом обернулись,
двое из них ловко схватили Пантю за руки, а третий, про­
должая тренькать на гитаре, кривляясь, заприговаривал:
— Джентелементы, джентелементы, забросьте этого
кавалера подальше!—Он опустил гитару, схватил сумку
и крикнул: — Подальше его закиньте, джентелементы! Ли­
шите его возможности мешать нам культурно отдыхать!
В лес его, в чащу, в джунгли, джентелементы!
Подбегая к ним, Голгофа кричала сквозь слезы:
— Как вам не стыдно? Вы же старше нас! Вы сильнее
нас! Вы негодяи! Вы воры и хулиганы!
Двое дылд, крепко держа вырывавшегося Пантю за
руки и за ноги, подтащили его бегом к лесу, увидели до­
вольно глубокую яму с водой, завопили:
— Макнем кавалера! Бу-у-у-ул... тых!
И дылды бросили бедного Пантю туда, в довольно
глубокую яму с водой.
От страха, обиды и несправедливости Голгофа уже
плохо соображала, что делает сама и что вообще происхо­
дит. Она подскочила к третьему дылде, вцепилась руками
в его волосы, а зубами впилась в плечо — и все это сдела­
ла изо всех сил.
Дылда взвыл на весь лес. От ужасного, нечеловеческо­
го воя Голгофа еще больше испугалась, от страха закры­
ла глаза, и еще крепче вцепилась в дылдины волосы, и
еще крепче сжала зубы.
Дылда уже не выл, а издавал какие-то совершенно не­
понятные звуки:
— Ыау-у-у-у... аыа-а-а-а-а... аыу-у-у-у...
Подбежавшие дылды еле-еле оторвали от него Голго­
фу, грубо оттолкнули ее четырьмя руками. Она отлетела
далеко и упала спиной на дорогу.
— Уы-ы-ы-ы-ы... аыа-а-а-а-а... ыыы-ы-ы...
Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не раздалось
громкое и грозное стрекотание мотоцикла. Дылды, даже
не переглянувшись, как по команде, бросились с дороги
в лес.
Мотоцикл остановился перед неподвижно лежавшей
Голгофой. Она открыла глаза и с трудом, хрипло выго­
ворила:
— Туда... вон там... человека... в яму...
283

Она, конечно, и не заметила, что в коляске сидела
эта милая Людмила, которая от растерянности и ужаса
не могла раскрыть рта и пошевелиться.
Но с переднего сиденья соскочил невысокий, корена­
стый, широкоплечий дружинник Алеша Фролов и побежал
к лесу, туда, куда показала ему взглядом Голгофа.
Эта милая Людмила вылезла из коляски, помогла ей
сесть, и только сейчас Голгофа расплакалась, забормо­
тала:
— Какие негодяи... какие изверги... дылды какие...
— Успокойся, миленькая, успокойся...
— Нет, нет, мне теперь ни за что долго не успокоить­
ся... такие негодяи... такие дылды... Пантю в яму...
Да, вот для Панти положение его могло оказаться
просто опасным. На дне ямы была холоднючая вода,
а под ней вязкое дно, которое сразу стало помаленьку за­
сасывать его ноги. Стоило Панте вытащить левую ногу,
как правая погружалась еще глубже, и он понял, что ему
необходимо ухватиться руками за корень над головой и
не двигаться. Но все это он проделал машинально, а ду­
мал только о Голгофе. Все его существо было переполнено
жалостью к ней и, прямо скажу, дикой ненавистью к дыл­
дам. Он даже поскулил в бессилии что-либо предпринять...
Дружинник Алеша Фролов, из-за своей сильной фигу­
ры и невысокого роста прозванный Богатыренком, уже
побывал и не в таких переделках. Посему он велел Панте
не волноваться, быстро разыскал стволик березки, подал
конец его Панте, поднатужился и помог бедняге вылезти
на твердую почву.
— Сумку, сумку они у нее отобрали, — бормотал
Пантя, — я за водой ушел, а она... а она... а я...
— Ладно, ладно, — оборвал его дружинник Алеша
Фролов, — я спешу. Вот спички, на полянке костерок ос­
торожненько организуйте, подсушись. Я скоро вернусь.
Через некоторое время у костра Пантя второй раз за
день сушил одежду и ботинки. Девочки сидели обнявшись.
Голгофа все еще изредка всхлипывала, но уже без слез,
рассказывала о случившемся, о том, как все прекрасно
началось и как ужасно закончилось.
Отвлекая ее от переживаний, эта милая Людмила то­
же рассказала о своих приключениях, даже изобразила
потрясение дружинника Алеши Фролова, когда она вы­
сунулась из-под брезента в коляске на полном ходу и мо­
тоцикл едва не оказался в кювете. Сначала дружинник
234

Алеша Фролов хотел не только высадить ее, но даже гро­
зил каким-то наказанием, но этой милой Людмиле уда­
лось поехать с ним дальше.
А Пантя сидел мрачный, злой и в то же время расте­
рявшийся и очень. Видимо, впервые в жизни он на себе
ощутил, что такое хулиганство, что такое, когда сильный
обижает слабого. И конечно же, переживал он не за
себя...
— Я того, с гитарой, здорово укусила и волосы ему
чуть не выдрала! — похвасталась Голгофа искренне.—
Правда, все я делала со страха... Я даже не за себя по­
том боялась, а за Пантю... когда они его к яме потащи­
ли... и бросили...
— Мне-то что... я-то что... — радостно пробормотал
Пантя. — Я-то как-нибудь... а вот ты... вот тебя они... сум­
ку жалко... там пряники, хлеб, консервы...
— Главное, что поход сорвался. — Голгофа вздохнула
несколько раз подряд. — Собирались у костра под звезда­
ми посидеть...
— У костра под звездами мы с тобой обязательно по­
сидим...— мечтательно проговорила эта милая Людми­
л а .— Полюбуемся ими... Звезд будет много-много, и все
они будут яркие-яркие... Но сегодня поход никак не мо­
жет состояться, — уже будничным тоном продолжала
она. — Милиция и дружинники будут хулиганов в поря­
док приводить как раз на Диком озере. А вот завтра...
— А папа?
— С папой, конечно, вопрос сложнее. Да и мама твоя
завтра, кажется, приезжает.
— Значит, они меня заберут! — Голгофа собралась бы­
ло зарыдать или просто расплакаться, но эта милая Люд­
мила сказала уверенно:
— А может, и не заберут! Ты ведь не знаешь, что
с машиной произошло. Кто-то изрезал все четыре колеса,
да так старательно, что починить вроде бы даже и невоз­
можно или невероятно трудно. И папа будет искать пре­
ступника до тех пор, пока не найдет. Кроме того, пора
тебе поговорить с родителями серьезно. Убедить их, что
ты нормальный человек и тебе необходим нормальный об­
раз жизни.
Голгофа удивленно спросила:
— Но кто же мог и кому надо было так искалечить
машину?
Пантя спокойно ответил:
236

— Мне надо было. Я колеса изрезал.
Девочки настолько ужаснулись, что слова вымолвить
не могли, а Пантя добавил вызывающе и мрачно:
— Если он ее в поход не пустит, я ему всю машину
угроблю... А дылдам я руки и ноги выдерну!
Раздалось тревожное стрекотание мотоцикла. Он ос­
тановился у обочины дороги, и дружинник Алеша Фролов
крикнул:
— Ждите меня здесь! Там такое творится!
Пятнадцатая глава

ПОТРЯСАЮЩИЕ НОВОСТИ
Мы расстались с нашей троицей в тот самый момент,
когда Пантя сообщил девочкам, что именно он изуродовал
автомашину отца и врача П. И. Ратова, и девочки от
вполне понятного ужаса еще не вымолвили ни слова. А тут
примчался на мотоцикле дружинник Алеша Фролов и
предупредил, что на берегу Дикого озера происходит чтото нехорошее, и велел им ждать его.
— А... а... зачем? — еле-еле-еле-еле выговорила эта
милая Людмила. — Зачем ты изрезал колеса?! Я никак не
могла поверить, что ты способен, на такое.
— Способен! Способен! Способен! — пропищал Пантя
зло и вызывающе. — Я же хулиган! Меня же люди боятся!
Я же не человек! Я же...
— Не устраивай, пожалуйста, истерик, — спокойно
остановила его Голгофа. — Толком объясни, для чего тебе
потребовалось...
— Да чтоб поход был! Чтоб твой отец тебе не мешал!
Чтоб тебе хорошо было!
— Прямо-таки
благородный рыцарь, — насмешливо
сказала эта милая Людмила. — Похода, правда, не полу­
чилось, зато самое настоящее преступление состоялось.
И ты был, конечно, уверен, что делал очень доброе дело.
Героем себя наверняка чувствовал.
— Был поход! Был поход! Был поход! — радостно, хо­
тя и нервно выпискивал Пантя. — У мене... у меня с ней
поход был! Хорошо было! Теперь пусть меня в милицию
забирают! Не боюсь! Был поход!
Эта милая Людмила горько вздохнула, с упреком про­
изнесла:
237

— В милицию заберут не тебя, а- твоего отца. Где он
столько денег возьмет? И что он с тобой сделает?
— Но ведь пока никто не знает... — начала Голгофа, но
Ыантя вскочил, начал торопливо одеваться, бормоча:
— Не знает... не знает... я не для себе... я для вас...
я думал... Я еще! — с отчаянием пропищал он. — Я еще
у Герки три рубли отобрал! Просил два, а он три принес!
Гму что... живет... ему дед котлеты варит... картошку жа­
рит... компоты каждый день... а мене все... все...
Эга милая Людмила понимала, что сейчас Пантя, раз­
драженный и обиженный, все равно ничего разумного не
уяснит, что сейчас толковать с ним совершенно бесполез­
но. Понимала она и то, что действовал он из самых бла­
гих побуждений и не ради себя, потому и сказала миро­
любиво, от всей души, нисколько себя не принуждая быть
такой:
— В том, что ты хотел сделать как можно лучше, ни­
кто ни на секундочку не сомневается. Но мне сегодня
один умный человек напомнил: прежде чем сделать чегонибудь серьезное, надо сто раз подумать и хотя бы один
раз посоветоваться.
— Я думал! — жалобно пропищал Пантя. — Я ух как
думал! Я не сразу...
— Ну и молодец. Теперь будем ждать дружинника
Алешу Фролова. Нам и на озеро идти опасно, и до дома
далеко. Но надо сделать все, чтобы попасть на озеро с
дружинниками. Чтоб самим, понимаете, самим действо­
вать против дылд! Чтоб потом они боялись не только ми­
лиции и дружинников, но и всех людей!
Голгофа печально проговорила:
— Зря ты на нас обиделся, Пантя. Ты хороший чело­
век, хотя у тебя достаточно очень крупных недостатков.
Для меня ты вообще сделал много прекрасного... Но как
жаль, что нам придется расставаться... Нет, нет, я пла­
кать не буду, не беспокойтесь, но как жаль... как жаль,
если бы вы только знали!
По дороге стремительно пропылил милицейский «га­
зик», за ним — несколько мотоциклов, один из которых
свернул к костру, давно погасшему.
— Приготовились! — скомандовала эта милая Людми­
л а .— Сразу без лишних слое я с Голгофой в коляску,
Пантя — на заднее сиденье! За все остальное отвечаю я!
Остановив мотоцикл, дружинник Алеша Фролов, не
выключив мотора, крикнул:
£38

— Там избу подожгли! Пустая изба была! Рыбаки там
иногда ночевали! Вы будьте здесь, а я на обратном пути...
Но приказание этой милой Людмилы было уже выпол­
нено: троица заняла указанные ею места на мотоцикле и
в коляске.
— Да вы что?!?! — в ужасе крикнул дружинник Алеша
Фролов. — Не пойдет! Я вас на обратном пути... я на за­
дании!
— Пойдет! — уверенно и даже властно возразила эта
милая Людмила. — Никаких обратных путей! Мы тоже
на задании! Поехали! Полный вперед!
— С вами не поеду! Не имею указаний! Не имею
права!
— Тогда я тебе автограф Гагарина не покажу!
И вот мотоцикл несся по дороге. Надо ли сообщать
вам, уважаемые читатели, что троица была счастлива?
А дружинник Алеша Фролов потому только согласился
взять с собой добровольных помощников (точнее, одного
помощника и двух помощниц), что эта милая Людмила
рассказала ему о своей встрече с космонавтом номер один
и о том, что у нее есть его автограф. Дружинник же Але­
ша Фролов жил мечтой стать покорителем Космоса, и на­
до ли объяснять, как ему хотелось собственными глазами
увидеть подлинную подпись своего любимого героя, да
еще и сфотографировать ее? И надо ли объяснять, какое
уважение испытывал он к человеку, с которым разговари­
вал сам Юрий Алексеевич Гагарин!
— Вон они! — прямо в ухо дружиннику Алеше Фроло­
ву крикнул Пантя, именно крикнул, а не пропищал, как
обычно, и мотоцикл сразу, резко с дороги свернул на до­
вольно широкую тропу.
Трое штук дылд, вышедших из леса к дороге, броси­
лись в разные стороны: двое — влево, один — вправо.
Дружинник Алеша Фролов остановил мотоцикл, заглу­
шил мотор, спокойно сказал:
— Никуда они теперь не денутся. Возьмем как ми­
леньких. Здесь кругом болота. Мы с мамашей здесь мо­
рошку берем. Вы втроем бросайтесь на одного, валите на
землю и сидите на нем, пока я не приведу остальных. И не
бойтесь, и не переживайте. Они привыкли тоже втроем на
одного.
Увидев нашу троицу, дылда с гитарой испуганно ойк­
нул, а Голгофа передразнила его, завыв, правда, не очень
громко:
239

— Ы-а-у-у-у-у... аыа-а-а-а... аыу-у-у-у-у...
Дылда стоял по щиколотки в воде, растерянно ози­
раясь по сторонам, и подобострастно бормотал:
— Ничего, ничего, похоже...
— Попался, голубчик! — Голгофе еще хотелось пере­
дразнить его, но она сдержалась и приказала: — Пантя,
не смей пока трогать его!
— Я ему... я его... — каким-то утробным голосом про­
говорил Пантя. — Я ему...
— Руки вверх! — скомандовала эта милая Людми­
ла. — Отдай гитару и руки вверх!
— С превеликим удовольствием... — еще подобостраст­
нее пробормотал дылда. — Только больше не кусаться и
не портить прическу... Простите, я не могу долго стоять
в холодной воде. Опасно для здоровья. — Он отдал гита­
ру Голгофе, поднял руки вверх. — Вы прекрасно куса­
етесь... Повторяю: я не могу стоять в холодной воде.
— А человека бросить в яму с холодной водой вы
могли? — крикнула Голгофа.
— Бросал не я. Я как раз был искусан вами. Мы как
раз с вами пострадавшие...
— Выходи сюда! — приказала эта милая Людмила.—
И помалкивай! Сейчас все будем делать мы!
Едва дылда ступил на сухую землю, Пантя подножкой
сбил его, уселся верхом, вывернул дылде руки и предло­
жил девочкам:
— Садитесь. Милиция ведь велела.
Девочки сели на дылду, Голгофа, перебирая струны,
спросила серьезно:
— Какую песню споем?
— Раздавите ведь вы меня... — поерзав под ними, про­
хрипел дылда. — Поломаете чего-нибудь в организме мне...
— Нам приказано втроем сидеть на тебе, — объяснила
эта милая Людмила. — Чтобы исключить всяческую воз­
можность твоего побега. Ну, какую песню желал бы ты
послушать?
— Что-нибудь о любви к человеку, — прохрипел дыл­
д а ,— о хорошем к нему отношении... Между прочим, на
земле лежать вредно...
— Идут, идут! — радостно сообщил Пантя.
— Не идут, а ведут их, — поправила Голгофа. — Мо­
лодец, Алеша!
По тропе брели двое дылд, а сзади шел дружинник
Алеша Фролов с Голгофиной сумкой в руке.
240

Когда они приблизились, наша троица разразилась хо­
хотом: с ног до головы, включая физиономии, дылды были
мокры, грязны да еще в траве и тине. Руки они как бы
добровольно держали за спиной — дружинник Алеша Фро­
лов на всякий случай связал их. Он сказал озабоченно и
даже виновато:
— Пытались, чудаки, оказать сопротивление. Это мнето! Такие-то! Вот и запачкались, бедненькие.
— С меня-то когда-нибудь слезут?! — взмолился третий
дылда. — Искусали да еще раздавят!
— Вставайте, ребята, — разрешил дружинник Алеша
Фролов. — Пожалуйста, ручки назад. — Он связал дылде
руки, сел на мотоцикл. — Спешу. Выйдите на дорогу и
ждите меня там. Продукты в сумке целы. Вполне успеете
поесть, ребята. Их ни в коем случае не развязывать! Чего
бы они ни выдумывали! Они должны предстать и предста­
нут перед судом!
Мотор взревел, мотоцикл исчез за поворотом. Пантя
сказал:
— Давайте пряники есть.
Так и сделали: шли, жевали пряники и хохотали.
Дылды, понуро опустив длинноволосые головы, вяло
брели друг за другом. Последним шел гитарист. Он по­
просил заискивающим тоном:
— И нам бы немножечко... пряничков.
— Я вам таких... пряничков... — пробурчал Пантя.—
В яму вас всех надо, в яму!
— Молчите, джентелементы, не унижайтесь, — сказал
рыжий дылда. — Все равно они зря стараются.
— Вот ведь!— возмущенно воскликнула Голгофа.—
Простого слова «джентльмен» правильно сказать не мо­
гут, а воображают чего-то.
— Вы еще узнаете, кто мы такие, — сквозь зубы про­
цедил рыжий. — Чихали мы на вас. Понятно?
— Понятно, конечно! — весело ответила эта милая
Людмила. Они вышли уже на опушку леса у дороги, и она
еще веселее сообщила: — Сейчас мы будем есть, а вас
будут ку-шать ко-ма-ри-ки!
Наша троица с большим аппетитом поела, уничтожи­
ла все продукты, Пантя три раза приносил воду в банке.
Дылды мрачно молчали, только изредка покряхтывали:
комары, видимо, догадались, что кусать надо именно их.
Девочки лакомились земляникой, а Пантя удрученно
думал. Ведь на его долю выпал еще один замечательный
241

день, и вот он подходит к концу. А что будет завтра?..
А завтра или даже сегодня увезут Голгофу, и он в свой
шалашик больше уже никогда не пойдет... Эх, если бы на­
до было, он бы опять все жигулевские колеса искромсал!..
Что, что с ним будет потом? Как он будет жить, как?..
Пантя словно потерял себя, того, прежнего, которому жи­
лось нудно и одиноко, но привычно...
— Как мне с папой объясняться? — тоскливо спросила
Голгофа.
— Очень просто, — авторитетно ответила эта милая
Людмила. — Собери всю свою силу воли и настойчиво
убеждай отпустить тебя с нами в поход.
— Он ни за что не согласится. Да еще мама приедет...
— Не куксись раньше времени. Я уверена: завтра чтонибудь придумаем. А вон и милиция возвращается. Дыл­
ды, встать1
Из «газика» вылез участковый уполномоченный това­
рищ Ферапонтов, мельком, .равнодушно взглянул на дылд,
приказал:
— Фролов, развяжи их. Здорово их комары поели.
— Вы ответите за все издевательства над нами! — тихо
крикнул гитарист. — Нас кусали не только комары, но и
некоторые особы!
— Все за все ответим, — сказал участковый уполномо­
ченный товарищ Ферапонтов, долго вытирал лысину плат­
ком и обратился к нашей троице: — За помощь спасибо.
Но дружиннику Фролову все-таки немного достанется от
меня.
— Яков Степанович! — умоляюще воскликнула эта
милая Людмила. — Мы вас очень просим: пусть дружин­
нику Алеше Фролову ни капельки от вас не достанется!
— Почему же?
— Да потому что он дал нам возможность учиться
бороться с хулиганами! Вы понимаете, — убежденно про­
должала она, — что происходит? Хулиганить можно с ма­
леньких лет, а бороться с хулиганами допускают только
взрослых! И получается: безобразничать учись хоть с трех
лет, а если хочешь учиться бороться с безобразниками,
жди, когда подрастешь!
Участковый уполномоченный товарищ Ферапонтов и
дружинники громко раесмеялись, а он проговорил, тща­
тельно вытерев лысину:
— Есть смысл обдумать твое предложение. Сейчас
едем составлять протокол.
242

Дылды скромно стояли в. сторонке и даже пытались
невинно и дружелюбно улыбаться*
— Д чего они улыбаются?— возмутилась Голгофа.
— Прикидываются, — объяснил
дружинник
Алеша
Фролов. — Потом они попробуют взять нас на жалость,
потом они будут каяться и изворачиваться, а уж потом
хамить и даже угрожать.
— Чем они могут угрожать?! — еще больше возмути­
лась Голгофа.
— Опыт у них на сей счет есть, — усмехнулся участко­
вый уполномоченный товарищ Ферапонтов, помахав над
головой фуражкой. — Дылды наши пока еще не знают, что
их дружки, к которым они шли на озеро, две избы сожгли.
Шу-утили. Отправили мы их уже на катере куда следует.
— Мы отвечаем только за себя! — крикнул рыжий.—
Вы нам никаких дружков не приписывайте!
— Ответите, ответите, за себя ответите. По машинам!
Когда наша троица устроилась на мотоцикле дружин­
ника Алеши Фролова, он сказал радостно:
— Чувствую я, Людмила, что не попадет мне от Якова
Степановича. А когда автограф Гагарина посмотреть
можно?
— Хоть когда.
— Я и тебя на память сфотографирую.
В милиции они пробыли довольно долго. Когда дылд
увели, и все вышли из кабинета, и участковый уполномо­
ченный товарищ Ферапонтов решил немножко отдохнуть,
но увидел у дверей Пантю, спросил подозрительно:
— А ты чего стоишь?
Тот долго молчал, уныло глядя в сторону, ответил:
— Меня ведь тоже... забрать надо.
— Садись, рассказывай. — В усталом голосе его явно
проскользнули радость и удовлетворение. Зная Пантю, он
выпил два стакана воды, снял фуражку, положил ее на
стол, достал платок, то есть приготовился к тому, как
злостный хулиган долго, нудно и не очень понятно будет
тянуть слова, спотыкаться почти на каждом из них, по­
вторять одно и то же по нескольку раз, но сегодня Пантю
будто подменили. Он вдруг заговорил легко и вразуми­
тельно:
— Колеса-то я изрезал. Девчонка эта, Цаплей велела
ее звать... Имя у нее еще не русское... Но она плавать лю­
бит. А отец ее никуда не пущает.
■— Не пускает.
243

— Ага. Не... ну, плохо ей дома-то сидеть и сидеть.
А они в поход решили. Ей очень охота. А отец ни за что.
Она из дому убежала. Отец ловить ее приехал. Она гово­
рит, что свободы хочет. Чтоб жить по-людски. А отец
ровно зверюга. Вот я и... Они мене ругали здорово. Зато
она в походе немного была! — очень радостно закончил
Пантя, вздохнул тяжко, помолчал и повторил грустно: —
А колеса-то я изрезал.
— Лучше ничего придумать не мог?
— Не.
— Но затея твоя, ты считаешь, удалась? Девочка весь
день провела в лесу.
— Ага, ага! Купалась. Ягоды ела. Мы на озеро пошли.
Костер жечь. Она зачем-то хотела на звезды смотреть.
Да тут эти дылды...
Участковый уполномоченный товарищ Ферапонтов промакнул лысину платком, надел фуражку, поднялся с крес­
ла, стал, как обычно, строгим и сурово проговорил:
— Тяжелую ты мне задал задачу. Я даже понятия не
имел, чего мне делать, пока ты сам не признался в совер­
шенном преступлении. А то, что ты сотворил, извини, ду­
рак, есть самое настоящее, уголовно наказуемое преступле­
ние. Но вижу я, что в тебе чего-то человеческое начало
проявляться. И помочь тебе надо. А у меня на тебя злости
еще хватает. Понимаешь?
Пантя охотно закивал головой, заулыбался, будто его
похвалили.
Раздался стук в дверь, и в кабинет ворвались эта ми­
лая Людмила с Голгофой, перебивая друг друга, затара­
торили:
— Он, конечно, виноват, но надо учитывать...
— Нельзя же человека только наказывать...
— Он способен и на хорошие поступки...
— В конце концов воспитание заключается...
И девочки замолчали под суровым, разгневанным
взглядом хозяина кабинета. Он сказал очень возмущенно:
— Уговаривать меня бесполезно. Я действую только
по закону и по совести. Не такой уж он, ваш подзащитный,
миленький и добренький. У нас он числится как злостный
хулиган Пантелеймон Зыкин по прозвищу Пантя. Школа
с ним измучилась. Даже нам дел из-за него иногда хва­
тает. Понятия не имеем, чего с ним делать.
— Забрать мене надо!—умоляюще подсказал Пантя.
— И заберем ТЕ-БЕ, если сочтем нужным!
244

— Но ведь в человека верить надо, Яков Степанович! —
воскликнула Голгофа.
— А он еще не человек. Он пока еще хулиган!
— Но ведь перевоспитывают даже взрослых преступ­
ников! — поучительным тоном сказала эта милая Людми­
л а.— Я слышала, что даже стариков иногда перевоспи­
тать можно! А он еще мальчик, у него еще вся жизнь впе­
реди! К тому же надо учитывать условия, в каких он вы­
нужден жить!
Участковый уполномоченный товарищ Ферапонтов со­
рвал с головы фуражку, протянул ее этой милой Людмиле
со словами:
— Надевай! И — садись на мое место! Занимай мою
должность! Раз ты такая умная! Если у тебя жизненного
опыта... вагон!
— Я не принимаю вашего юмора, Яков Степанович!
Мы озабочены судьбой...
— А я не озабочен! Да? Мне до него дела нет! Да?
Я спокойненько передаю дело в прокуратуру, а сам еду
ловить лещей! Да?
— Яков Степанович, вы клевещете на себя, — обижен­
но проговорила Голгофа, — а нас считаете за дурочек.
— И лишаете нас обыкновенного, естественного, за­
конного права помочь человеку, попавшему в беду!— до­
бавила с очень большим пафосом эта милая Людмила.
— Забрать мене надо, — попросил Пантя, — вот и все.
Забрать!
Тут девочки затараторили так, что ничего нельзя было
разобрать, кроме того, что они кем-то возмущены, а когото защищают. И когда тараторство достигло предела, ко­
гда в нем уже совсем было ничего непонятно, участковый
уполномоченный товарищ Ферапонтов громовым голосом
приказал:
— Мо-о-о-о-олчать!
Он нарочито медленно надел фуражку, опустился в
кресло, неожиданно улыбнулся устало и тихо, почти лас­
ково заговорил:
— Я очень хочу есть. Мне надо сходить домой, насы­
титься как следует, отдохнуть хоть немножечко и снова
заниматься вашим Пантей. А вы мне только мешаете, тараторочки. Дело-то обстоит очень серьезно. О-о-о-о*
очень... — Он широко и сладко зевнул. — Историю с маши­
ной надо ЗАКАНЧИВАТЬ немедленно. Сегодня же. Тут
ваше тараторство не поможет. Пока мы были на озере,
245

пришла телеграмма: новых колес гражданину Пэ И Ратову жена достать не смогла. Ясна ситуация?
— Представляю, что сейчас творится с папой, — про­
шептала Голгофа.
— Ничего с ним не творится. — Он устало попыхтел,
недолго посидел с закрытыми глазами. — Гражданину Пэ
И Ратову уже сообщено, что сегодня его машина будет
отремонтирована, вернее, колеса уже меняют. Один бал­
лон я отдал свой. Другой выпросил у товарища. Сейчас
ищем два остальных... А осенью Пантю отправляем в дет­
дом. Отца его заберут лечить от пьянства... Топайте-ка до­
мой, тараторочки. Я часика через полтора загляну к вам.
Проверю.
— Как нам благодарить вас, Яков Степанович, чудес­
ный вы человек! — Эта милая Людмила обежала вокруг
стола и звонко поцеловала участкового уполномоченного
товарища Ферапонтова в щеку. Не успел он опомниться,
как то же самое сделала Голгофа — только в другую ще­
ку, воскликнув:
— Я таких замечательных людей еще не встречала!
Спасибо вам!
— Марш домой! — раздалось в ответ. — Если хотите
знать, милые девушки, очень вы мне по душе пришлись.
Поверил я в вас, убедился, что можно надеяться на вас,
как на подлинных граждан, вернее, пока еще гражданочек
нашей страны. И вот вам первое, очень ответственное за­
дание: Пантелеймон Зыкин. Растолкуйте ему, втолкуйте
ему, что такое детдом. Ведь г о с у д а р с т в о его, хулига­
на и почти преступника, в сыновья, можно сказать, бе­
рет, в сыновья! Так чтобы он наше государство не обма­
нул! Не подвел! Подготовьте Пантю к детдому! Вбейте в
его голову столько знаний, сколько только в нее влезет!
И — марш домой! Есть мне очень хочется!
Домой девочки шли обнявшись и молча. Удивительное
у них было настроение — чистое, спокойное, какое-то ог­
ромное. Не менее удивительным было у них и ощущение:
будто бы они немножечко повзрослели и даже будто бы
чуть-чуть-чуточку поумнели.
Пантя брел сзади. Настроения у него никакого не бы­
ло. Ощущений тоже никаких. Ему казалось, что и его са­
мого как бы — не было. Вот был он, был и — нету. Куда-то
исчез, растворился, растаял злостный хулиган Пантелей­
мон Зыкин по прозвищу Пантя, а вместо него шел вот —
еще неизвестно, кто. И Пантю даже неинтересовало, кто
246

же это идет по земле вместо него... Вдруг он вздрогнул:
что-то очень горькое шевельнулось в душе... Увезут ведь
ЕЕ сегодня! Увезут, у в е з у т , УВЕЗУТ, У В Е З У Т ....
— Чего приуныл, Пантя? — по возможности весело
спросила Голгофа. — Мне вот надо печалиться, — совсем
грустно продолжала она. — Вы завтра в поход уйдете. Бу­
дете сидеть у костра под звездным небом. Звезд будет
много-много, и все они будут яркие-яркие...
— Не хнычь! — бодро сказала эта милая Людмила.—
Предлагаю план ближайших действий. Сначала зайдем к
нам, выясним обстановку. Затем... Самый реальный вари­
ант: ты спокойно, твердо и убедительно просишь отца от­
пустить тебя в поход. Я почему-то уверена, что он согла­
сится.
— Сегодня надо в поход, — глухо произнес Пантя.—
Пока он с машиной возится, надо убежать.
— Нет, нет, хватит бегать, — твердо возразила Голго­
фа.— Надо уметь иметь свое мнение и уметь отстаивать
его. Правда, представить не могу, — голос ее опечалил­
ся,— не могу представить, как вернусь домой. Не потому,
что я туда совсем не хочу. Но ведь там скука! Там МЕ-НЕ
нечего делать. Я все время буду вспоминать, КАК жила
здесь. Вот здесь была настоящая жизнь. Купание. Гроза.
Ягоды.
— Дылды, — насмешливо подсказала эта милая Люд­
мила.
— А что? — с гордостью отозвалась Голгофа. — Страш­
но было, но полезно. Нисколечко не жалею. Дома буду бо­
роться со скукой. Сама себя развлекать буду.
Тетя Ариадна Аркадьевна встретила их так радостно,
что они даже немного растерялись.
— Потрясающие новости! — заговорила она с кры­
лечка, едва они вошли во дворик. — Он уедет! Он уедет
сегодня! Что тут было! Что тут было! Сначала была теле­
грамма, что колес не будет. Он кричал, почти рыдал, гро­
зился вызвать комиссию из Москвы, потом стал уверять,
что колеса изрезал Герман, потом стал доказывать, что
это сделал Игнатий Савельевич, требовал с него денег...
По-моему, он был готов потерять рассудок. И вдруг из
милиции привезли два совершенно новых колеса и сказа­
ли, что это бесплатно... что милиция, кроме колес, прино­
сит свои извинения... что через некоторое время машина
будет на всех четырех бесплатных колесах! Чу-де-са!
— Конечно, чудеса, — с горькой усмешкой сказала
247

Голгофа. — Меня, к сожалению, интересуют не колеса. Не
бывать мне в походе. Не сидеть мне у костра под звезд­
ным небом.
— О тебе он пока не вспоминал ни разу, — виноватым
тоном сообщила тетя Ариадна Аркадьевна. — Прости, что
я так о твоем отце... Может, все к лучшему? Вдруг, до­
вольный тем, что машина цела, он позволит тебе... Надо
попытаться! Значит, милиция так и не напала на след
преступника?
И, опережая Пантю, остановив его жестом, Голгофа
ответила:
— Напала, напала, но история чрезвычайно запутан­
ная. Мне необходимо почистить одежду и умыться.
— А мы с Пантей пойдем уточнять обстановку, — ска­
зала эта милая Людмила.— Ты, Голгофа, жди нас. Носа
отсюда не высовывай.
Тетя Ариадна Аркадьевна заговорщическим тоном при­
зналась:
— Я в поход потихоньку все-таки собираюсь. Правда,
не представляю, как быть с Кошмарчиком. Он буквально
не отходит от меня. Видимо, его беспокоят предчувствия.
Тут Кошмар вдруг — шерсть дыбом, спина дугой — за­
шипел на Пантю.
— Да ладно тебе! — отмахнулся тот. — Не трогаю я
тебя.
И кот успокоился, растянулся на крылечке, правда не
сводя взгляда с благодетельницы.
Выйдя из калиточки, эта милая Людмила почувство­
вала, что тревожится о встрече с Германом после сегод­
няшней ссоры.
Но у машины его не было, отсутствовал и дед Игна­
тий Савельевич.
Отец и врач П. И. Ратов с гордым видом сидел на
скамейке, едва взглянул на эту милую Людмилу и Пан­
тю, но когда она собралась открыть калитку, громко ска­
зал:
— Тетку свою ко мне пришли. Надо за чехол расплачи­
ваться. В химчистке меньше пятерки не возьмут. Кот ее,
ей и платить. Сопротивляться вздумает...
— Не беспокойтесь.
— И не собираюсь. Я свое всегда ВЫКОЛОЧУ. Три
колеса новеньких на месте. Сейчас готовят четвертое.
Я навел тут порядок! Забегала милиция, засуетилась, со­
образила, с кем имеет дело! Но я все-таки сообщу кое248

что куда следует. Здешний участковый уполномоченный
ни на что не годится. Давно пора его убрать.
— Вы... вы... вы... — От очень сильного волнения у этой
милой Людмилы даже в горле пересохло. — Яков Степа­
нович— замечательный человек и прекрасный работник!
Не то, что вы!
Отец и врач П. И. Ратов громко хохотал ей вслед,
но она уже пожалела, что унизилась до разговора с ним.
— Я бы ему... фары... — пропищал Пантя, и вдруг
эта милая Людмила закричала на него:
— Чего ты пищишь? Такая огромная верзила, а — пи­
щит! Учись говорить по-человечески!.. Прости меня, Пан­
тя. Просто грубиян-эскулап возмутил меня. Но пищать
все-таки отвыкай.
Увидев их, дед Игнатий Савельевич, сидевший на
крыльце, весело пропел:
— Главное, ребята, удочки с собой! — и помахал уди­
лищем, которое ремонтировал. — Собираемся в много­
дневный поход! Скоро наш мучитель укатит обратно, и мы
заживем нормальной жизнью!
— Не! Не! Не! — со страхом прошептал Пантя.-1- Н е
выйдет у нас! Увезет ведь он ее! Дочь-то!
— Кто распространяет такие слухи? — грозно удивил­
ся дед Игнатий Савельевич. — Пока он о ней ни слова, и
мы чирикать не собираемся. Мы в поход собираемся. Сей­
час он только о машине заботится, она у него любимое
дите. Так что, посмотрим, у кого что выйдет!
— Посмотрим, посмотрим, — задумчиво согласилась
эта милая Людмила. — Что поделывает Герман?
— Гордится. — Дед Игнатий Савельевич хитрюще
улыбнулся. — Собой, конечное дело, гордится. Но в меру.
Видишь ли, самостоятельно искупался. Один. Но зато жут­
кая штука случилась. Никогда еще такого не бывало. Три
рубля взял без спросу и не признается. Не денег мне жал­
ко, не трешки несчастной, а... Покраснел весь, когда я его
расспрашивать стал.
— Говорил ведь я! — пропищал Пантя, помолчал, по­
кашлял и продолжал почти нормальным голосом: — Гово­
рил ведь я в милиции, что забрать мене надо!.. Ну, забе­
рут мене в детдом... А кому я там нужен? — Он вдруг ча­
сто-часто-часто зашмыгал носом, будто собирался распла­
каться. — Кому я нужен? — с отчаянием пропищал он. —
Вон я какой уродился!.. Мачеха мене только страшилищем
зовет да обезьяной! — Он не расплакался, просто по его
249

щекам побежали слезы, которых он и не замечал. — Чего
я ни делай, все шарахаться от мене будут! Всегда все ша­
рахаются! Жуликов я сегодня ловил! А сам я кто? Я ведь
у Берки три рубли отобрал! Я два просил, а он три вы­
нес... И нечего со мной разговаривать! Гнать мене надо!
Недоразвитый ведь я! Вы все умные, а я... а она уедет...
— Перестань, пожалуйста, хныкать, — сочувственно,
но строго остановила его эта милая Людмила. — Вполне
может быть, что в чем-то и недоразвитый. А ты пытался
развиваться?.. Конечно нет. Вот сейчас мы с Голгофой по
указанию Якова Степановича и займемся твоим развити­
ем. Красоты мы тебе, естественно, не прибавим, а сообра­
жать, может, и научим хоть немножечко. Сейчас задача
у всех нас такая: добиться, чтобы Голгофу отпустили в
многодневный поход. И учись не пищать, а говорить нор­
мально.
— Спасибо тебе, Пантя, за правду, — сказал дед Иг­
натий Савельевич. — Но тебе она полезнее, чем мне. Иди,
Людмилушка, Голгофу выручать, а мы с Пантей делами
походными займемся. Главное, ребята, без дела не сидеть!
Едва эта милая Людмила вышла на улицу, как к дому
подкатил милицейский «газик», и из него вылез участко­
вый уполномоченный товарищ Ферапонтов и сразу ска­
зал:
— Четвертый баллон скоро будет здесь.
— Вы обещали впоследствии заменить его на совер­
шенно новый! — резко и даже возбужденно напомнил отец
и врач П. И. Ратов.
— Будет доставлено по указанному вами адресу. Ка­
кие еще у вас есть претензии к нам?
— Собственно, никаких... Вот только ее тетка мне пять
рублей за... понимаете, принадлежащий ей кот... ну... со­
вершенно новый чехол, а кот... нехорошо поступил... на
него.
— Получите, пожалуйста. — Участковый уполномочен­
ный товарищ Ферапонтов вытащил из кармана бумажник,
достал купюру. — Вот.
— Но кот, так сказать, повлиявший на чехол, принад­
лежит...
— В нашем поселке милиция отвечает даже за ху­
лиганские действия котов. Получите!
— Благодарю вас!
— Пустяки. Обычные обязанности. А вон и последнее
колесо везут... Людмила, на минуточку!
250

Отведя ее подальше, участковый уполномоченный това­
рищ Ферапонтов спросил:
— Как Пантя?
— Вполне нормально. Нервный стал, самокритичный.
Его просто нельзя оставлять одного.
— Слушай внимательно. Отца его уже отвезли. Только
что. У мачехи ему делать нечего. Боюсь, что она его вы­
гонит. А в детдом его возьмут лишь в августе. Какие бу­
дут предложения?
— Яков Степанович! — горячо-горячо прошептала эта
милая Людмила. — Дело принимает наилучший оборот!
Я здесь проживу до августа. Тетечка полностью на нашей
стороне. Голгофа имеет на Пантю прямо-таки невероятное
влияние. Вот если бы удалось уговорить ее папашу оста­
вить дочь здесь на несколько дней...
— Я готов присоединиться к вашей просьбе.
— Попробуем!
И тут произошло несколько совершенно неожиданных
событий. К всеобщему удивлению, отец и врач П. И. Ратов уже собирался сесть в машину, чтобы уехать, как
вдруг спросил озадаченно:
— Позвольте, позвольте, а где же Голочка? Я же при­
езжал сюда специально за ней! Я был полностью уверен,
что она сама вернется хотя бы к вечеру! Где, где она мо­
жет быть? Где вы ее опять прячете?
И, к ужасу своему, эта милая Людмила увидела, что к
машине подходит Голгофа.
— Я здесь, папа. Добрый вечер.
— А где твои вещи? Ты же взяла из дому новую сумку,
купальник, сарафан...
— Нам надо поговорить с тобой, папа...
— Иди за вещами! Я тороплюсь! Поговорим по доро­
ге! Ты еще ответишь за свое недостойное поведение!
А сюда уже торопилась тетя Ариадна Аркадьевна, из
калитки выскочил дед Игнатий Савельевич, из-за забора
торчали головы Герки и Панти.
— .Позволь мне, папа, остаться здесь на несколько
дней, — незнакомым голосом, твердым, с заметным оттен­
ком властности и уверенности произнесла Голгофа. — Ведь
у меня каникулы. Я должна отдохнуть от города хотя
бы несколько дней. Очень прошу тебя, позволь мне ос­
таться.
— А... а... а если я не позволю? — Отец и врач П. И. Рагов обескураженно разглядывал свою родную дочь, слов­
261

но совсем не узнавая ее. — Если я не позволю тебе
остаться?
— Почему?
— Глупейший вопрос! Иди забирай вещи, и — поеха­
ли!.. Или ты решила при посторонних опозорить своего
отца?
— Наоборот! Совсем наоборот! — воскликнула эта ми­
лая Людмила. — У вас замечательная дочь! Она прекрас­
но воспитана!
— Полностью присоединяюсь к данному мнению, — с
уважением произнес участковый уполномоченный товарищ
Ферапонтов, размахивая фуражкой над головой. — Сам
был свидетелем ее примерного поведения. Такой дочерью
можно только гордиться и во всем ей доверять. Обязуюсь
лично доставить ее к вам после нескольких дней активно­
го отдыха.
— То есть вместе с новым колесом? — задумчиво уточ­
нил отец и врач П. И. Ратов.
— Так точно.
— А я гарантирую вашей дочери строжайший режим и
разнообразное калорийное питание! — радостно пообещала
тетя Ариадна Аркадьевна.
— И сколько это будет стоить в день? — с опасением
поинтересовался отец и врач П. И. Ратов.
— Помилуйте, она моя гостья!
— Папа, тебе ни о чем не придется беспокоиться. Про­
сто я отдохну, наберусь сил, подышу свежим воздухом.
И вместе с новым колесом меня доставят домой.
Все напряженно молчали, затаив дыхание. Слышно бы­
ло только, как за забором сопел Пантя.
— Ла-а-а-адно! Оставайся! — вдруг решительно бросил
отец и врач П. И. Ратов, сел в кабину, захлопнул дверцу
и через окно словно продиктовал: — Никаких купаний, ни­
каких загораний, в лес ни шагу. Жду новое колесо с то­
бой.
«Жигули» цыплячьего цвета рванулись с места и скоро
скрылись за углом.
Все молчали не шевелясь, словно не веря случивше­
муся.
Пантя громко и восторженно гоготнул, но тут же скон­
фуженно замолк.
Думайте, уважаемые читатели, думайте! Удивляйтесь,
уважаемые читатели, удивляйтесь! Поражайтесь, уважае­
мые читатели, поражайтесь! Если вы ничего не поняли в
252

поведении отца и врача П. И. Ратова, могу вам только по­
сочувствовать, а объяснить, простите, не способен.
Нехорошие люди тем и опасны, в частности, что нор­
мальным людям понять их трудно, а то и невозможно.
Посему и надо их остерегаться всеми силами.
Первым пришел в себя участковый уполномоченный то­
варищ Ферапонтов, сказал, обмахав голову фуражкой:
— Тяжелый выдался денечек, но результативный.
Остался нерешенным один вопрос: где до августа будет
жить Пантя?
— Отвечаю, — весело проговорил дед Игнатий Савелье­
вич,— у нас. Хулиганить если снова вздумает, выселим.
А так пусть живет на здоровье.
— Вопрос решен. Вернетесь из похода, доложите мне.
Счастливого пути, товарищи! — И участковый уполномо­
ченный товарищ Ферапонтов всем пожал руки. — Пантя, со
мной. Заберем у мачехи вещи, чтобы она к тебе не приста­
вала, а ты от нее не зависел.
Когда они уехали, дед Игнатий Савельевич пропел:
— Главное, ребята, все-таки сердцем не стареть! Все
вопросы решены! Завтра в многодневный поход! Все ли у
вас готово, уважаемая соседушка?
— Все, все, уважаемый сосед! — с большой радостью
отозвалась тетя Ариадна Аркадьевна. — Только вот как
быть с Кошмариком? Я, конечно, могу рискнуть и оставить
его...
— Кошмар будет участником похода, — твердо заявила
эта милая Людмила. — Будем транспортировать его в кор­
зине. А сейчас неплохо бы поесть.
Оставшись с дедом Игнатием Савельевичем, Герка раз­
драженно и недоуменно спросил:
— Ты уверен, что я соглашусь жить в одном доме с
Пантей?.. Ошибаешься!
Шестнадцатая глава
м а ле н ьки й

с ка н да льчи к

Почти стемнело, а Пантя все еще не вернулся от ма­
чехи, к которой вечером уехал с участковым уполномочен­
ным товарищем Ферапонтовым.
— У тебя есть фонарик? — как можно небрежнее спро­
сила Голгофа. — Мне надо ненадолго исчезнуть.
25 3

Эта милая Людмила принесла ей» фонарик,, и Голгофа
радостно и испуганно прошептала:
— Сейчас я* приведу Иаитю; Я знаю, где он. Обо мне
не беспокойся.
— Но...
— Я знаю, что делаю.
— Но ведь скоро ночь!
Взглянув на нее с ласковой усмешкой, Голгофа почти
огорченно сказала:
— У меня так мало времени! Всего несколько дней. И я
хочу успеть пожить по-человечески. Да, мне страшно идти
одной, но я хочу испытать это* Я- просто хочу помочь Панте. Ведь он помогал мне! И больше никто сейчас помочь
ему не сумеет. И еще я уверена, что на моем месте ты
поступила бы точно так же.
Известно, что, когда человек очень боится, у него тря­
сутся поджилки. Но Голгофа трусила столь сильно, что
тряслась, можно сказать, вся.
Пока она еще шла по дороге, страх, если позволитель­
но будет так выразиться, был странно приятен, вроде бы
щекотлив. Дескать, вот уже стемнело, я одна, боюсь жут­
ко, но и не боюсь, хотя иду в темноте. И не боюсь того, что
боюсь.
Но когда Голгофа с дороги через кювет шагнула на по­
ле, у нее от страха даже ноги подкосились, и она едва не
повернула обратно. Однако ей помогало прекрасное жела­
ние победить страх, ощутить силы, которых у нее раньше
не было.
Она спотыкалась на каждом шагу, потому что слабость
в ногах не проходила, рука с фонариком откровенно дро­
жала, и луч его чаще попадал вверх, в стороны, чем на
землю.
У опушки леса Голгофе стало совсем страшно, она по­
няла, что побоится войти в чащу, и тихо позвала:
— Пантя... Пантя, ты здесь, я знаю... Иди сюда, я
очень боюсь... Мне страшно, Пантя.. — Голос ее задрожал,
и в нем появились слезы. — Пожалей меня, Пантя... Я не
могу тебя оставить здесь одного...
От волнения она не расслышала его шагов, и он появил­
ся в дрожащем луче фонарика неожиданно — не вышел из
чащи, а как бы возник. И тут Голгофа дала волю слезам.
Пантя стоял неподвижно, с узлом в руке, стоял долго.
Ей уже подумалось, что это призрак, но вдруг он громко
сказал:
254

— Айда!
Успокоилась она лишь тогда, когда они оказались на
дороге и Голгофа окончательно поверила, что все это про­
исходит в самом деле. Пантя начал рассказывать, что бы­
ло у него дома, когда они приходили туда с участковым
уполномоченным товарищем Ферапонтовым. Мачеха сразу
изругала его, почему, мол, раньше этого пьяницу не заби­
рали, тут она и отца еще пуще изругала самыми последни­
ми словами, а про Пантю закричала, что и на порог его
п у щ а т ь не собирается, что такое страшилище, обезьяну
такую ей не надо, что кормить его она не обязана, что...
— Прекратить оскорбления личности! — скомандовал
участковый уполномоченный товарищ Ферапонтов. — Ты
сама, голубушка, вот-вот проворуешься. Есть такие сведе­
ния у нас. Мальчишку я забираю. Отдавай ему вещи и рта
не раскрывай!
Расстроился Пантя не из-за мачехи, ничего хорошего он
ог нее и не ожидал никогда, просто маму вспомнил, и да­
же отца ему жалко стало.
И раньше-то Пантя был одиноким, а сейчас вот у не­
го от родного дома остался лишь узел с бельем и обувью.
И больше ничего.
И никого больше.
— Давай топай к ребятам, — сказал участковый упол­
номоченный товарищ Ферапонтов, — да постепенно стано­
вись человеком. Хватит, побезобразничал, похулиганил
вволю, берись за ум.
— А где мне его взять, ум-то?
— Развивай. Вон в цирке даже медведи соображают.
И учти: теперь за свое поведение ты перед государством
Отвечаешь! Оно тебе и отцом и матерью будет. И ты уж
pro не подводи, как ты свою маму подводил. Будь теперь
достойным сыном. Ко мне в любой момент заходи, если
что. Всего тебе наилучшего. Что-то я стал верить в тебя,
хотя и не очень.
Поплелся Пантя к ребятам, а на душе у него была та­
кая тоска, сердце было так переполнено острым ощуще­
нием одиночества и полной ненужности никому, что он не
Замечал, куда идет. Очнулся он только у своего шалаши­
ка, залез я него, лег, положив голову на узел.
Сначала он просто надеялся уснуть, потом возникла
надежда, что придет злость и отвлечет от мрачных фазмышлений, ощущения одиночества и полной ненужности
никому.
Ш

Вам, уважаемые читатели, может быть, покажется
странным или даже ненормальным такое поведение Панти. Много людей относилось теперь к нему не просто хо­
рошо, а замечательно, душевно, заботилось о нем сверх
всяких мер, но он, видите ли... На самом же деле настрое­
ние его было вполне естественным. С непривычки к доб­
рому и сердечному отношению Пантя давно перестал ве­
рить в него. И сейчас оно показалось ему подозрительным,
точнее, временным или даже случайным. Ведь уедут ско­
ро они, его куда-то в детдом отправят... Правда, там не бу­
дет ни отца, ни мачехи, и кормить будут... Но ведь и там он
окажется никому не нужным...
И вдруг ему показалось, что он начал засыпать, что
еще не видит, а только слышит сон:
— Пантя... Пантя, ты здесь, я знаю...
Он весь сжался, напрягся, чтобы не сделать ни малей­
шего движения, даже старался почти не дышать — не
спугнуть бы сон! — и с наслаждением слушал:
— Иди сюда, я очень боюсь... Мне страшно, Пантя...
Пожалей меня, Пантя...
И он, как во сне, осторожненько выполз из шалашика,
машинально захватив узел, и тут же понял, что все это
происходит наяву. Пантя шел на живой голос Голгофы:
— Я не могу тебя оставить здесь одного...
Ее он не видел: она слепила его лучом фонарика, и
подумалось, что если это и сон, то и это неплохо. И он
громко сказал:
— Айда!
Сначала была сплошная темнота, но постепенно, когда
глаза отдохнули от яркого луча фонарика, Голгофа уви­
дела вокруг сказочную красоту. Лунный свет был удиви^
тельно добрым и спокойным, он не мог побороть темноты^
на земле, но и себя ей победить не давал. И это была не
борьба темноты и света, а их согласие.
Дорога впереди напоминала ленту лунного цвета.
По ней Пантя с Голгофой шли совсем-совсем медленно.
Она уже радовалась освобождению от страха, а Пантя
просто-напросто приходил в себя.
— Почему ты сбежал от нас? — спросила Голгофа и не!
заметила, что голос прозвучал почти нежно. — Я сразу до-1
гадалась, что ты в шалашике.
И он, словно расставаясь с чем-то жутким, недавно
чуть не сломившим его, рассказал еще раз о расставании
с мачехой, и вдруг у него вырвалось:
256

— Страшилищем она меня и обезьяной опять обо­
звала!
— Бывают люди, очень похожие на лягушек или даже
бегемотов, — спокойно отозвалась Голгофа. — Я вот на
цаплю похожа. Все это ерунда, не имеет никакого значе­
ния. Не всем быть красивыми. Главное, что ты добрый.
— Я-то добрый?!— возмущенно пропищал П антя.—
Колеса изрезал, у Герки три рубли отобрал... Злой я!
Злой! Меня в милиции злостным хулиганом считают!
— Как результат неправильного воспитания, — все так
же спокойно говорила Голгофа. — А мы тебя, если хочешь,
перевоспитаем, — продолжала она тоном этой милой Люд­
милы.— Тебе обязательно надо заниматься спортом.
Знаешь, какой из тебя баскетболист получиться может?
Запросто станешь мастером международного класса. Ес­
ли, конечно, дурака валять не будешь.
— Трудно ведь это, — серьезно признался Пантя и тя­
жело вздохнул. — Уедешь ведь ты скоро.
— Ну и что? Если мы будем дружить, разлука только
укрепит наши отношения. Мы будем писать друг другу
письма. Я еще никогда ни одному, мальчику писем не пи­
сала. Представляешь, как это интересно!
— Я ошибок больно много делаю, — мрачно пробормо­
тал Пантя. — Учительница еще говорит, что я пишу как
курица лапой.
— Это вполне исправимо! Если, конечно, захочешь.
И потом, мы посоветуемся с Людмилочкой. Она все, все,
все понимает! Она во всем, во всем, во всем разбирается!
Она обязательно посоветует что-нибудь умное. А к дню
рождения я буду посылать тебе подарки! А на каникулы
мы можем приехать сюда!
— Тебя не отпустят.
— Кто знает... — неуверенно, но по возможности ве­
село сказала Голгофа. — Опять же я надеюсь на помощь
Людмилочки. А кроме того, я решила жить хотя бы чутьчуть-чуть иначе. Да, да, да! Во-первых, буду помогать
бабушке и маме. Не просить разрешения помочь — они все
равно запретят, — а действовать буду! Во-вторых, буду
учиться настаивать на своем.
— Не пойду я к Герке жить, — решительно сказал
Пантя. — Мне в шалашике лучше.
— А чем же ты питаться станешь? И почему ты у него
жить не хочешь? Игнатий Савельевич — прекрасный че­
ловек.
9

л . Давыдычев

257

Беда Панти заключалась в том, что он не умел расска­
зывать о своих переживаниях, потому что раньше в атом
не было необходимости —некому было рассказывать, не­
зачем, да и не о чем, в общем-то. А вот сейчас он готов
был колотить себя руками по голове от бессилия выска­
заться.
Он смутно ощущал, что в нем начал просыпаться он,
прежний, злостный хулиган Пантелеймон Зыкин по про­
звищу Пантя, и хотел бы снова стать им, забыть два пре­
дыдущих прекрасных дня, которым никогда, конечно, боль­
ше не повториться.
И уж не подумали ли вы, уважаемые читатели, что за
два дня Пантя перевоспитался, как говорится, на сто про­
центов? Но если вам, как мне, хочется поверить в то, что
Пантя может из хулигана превратиться в человека, то со­
гласитесь, что на это требуется время, усилия многих лю­
дей и, главное, желание самого Панти в корне изменить
свое отношение к жизни.
Сейчас Пантя никаких определенных намерений не
имел, ничего не загадывал дальше завтрашнего дня. И все
особенно осложнялось тем, что раньше он вообще ни над
чем серьезно и долго не размышлял (то есть даже понятия
не имел, как это и для чего делается). Жил себе как жи­
лось, и другой жизни не представлял, посему и не тужил
никогда слишком-то, а тут вдруг обнаружилось, что жить
можно совсем иначе, куда интереснее. И если бы это от­
крытие он делал постепенно, чтобы иметь возможность
обдумывать каждое событие, Панте было бы значительно
легче перемениться. Но за коротенький промежуток вре­
мени на него свалилось, вернее, обрушилось столько собы­
тий, переживаний, вопросов, столько раз возникала непри­
вычная необходимость соображать, что прежняя жизнь
нет-нет да и представлялась ему более надежной, чем
нынешняя. А будущее Пантю просто пугало.
— Ты совсем не слушаешь меня, — донесся до пего го­
лос Голгофы. — Ты о чем задумался?
— Ничего не получится, у меня ничего не получится,—
зло пропищал Пантя. — Все ты мене сказки рассказы­
ваешь. Никому я в детдоме не нужен. И здесь я обезьяна,
и там. Я оттуда убегу.
— Куда?— уныло спросила Голгофа.— Куда ты мо­
жешь убежать, глупый?
— А хоть куда. Вот вырасту немного и — айда куданибудь.
258

— Когда вырастешь хоть немного, тогда хоть немного,
да поумнеешь. И поймешь, что и дальше надо ума наби­
раться.
— Сейчас я что, совсем дурак?
— По крайней мере, сейчас ты говоришь сплошные
глупости! — рассердилась Голгофа. — В конце концов мо­
жешь поступать как тебе угодно. МЕ-НЕ все равно! Но
если не хочешь оказаться в абсолютных дураках, не за­
будь правило: прежде чем совершать серьезный поступок,
надо сто раз подумать и хотя бы один раз посоветоваться.
У тебя появилась возможность стать настоящим челове­
ком. Но если не хочешь, никто ТЕ-БЕ не неволит.
— Чего дразнишься?
— Заметил? Вот и исправляйся. Тогда и не буду ТЕ­
БЕ дразнить. И пошли, пожалуйста, быстрее, нас ждут.
Опять Пантя вынужден был призадуматься! Совсем
недавно Голгофа, позвольте мне, уважаемые читатели, так
выразиться, о ш а р а ш и л а его своим появлением у ша­
лашика, душу Панте, можно сказать, вверх тормашками
перевернула, а сейчас вдруг отругала.
— Стой, стой... — попросил Пантя. — Ругать мене...
Меня легко ругать! Ругай меня сколько хочешь, но...
— Да не прибедняйся ты! — совсем рассердилась Гол­
гофа.— Если сам сразу соображать не можешь, просто
нас слушай. Мы же твои друзья. Хотим тебе помочь. А ты
двух слов — МЕНЕ, ТЕБЕ! — не хочешь научиться пра­
вильно говорить!.. Вот завтра отправимся в поход, будет
время все обсудить. Захочешь — станешь настоящим чело­
веком. Не захочешь — возвращайся в хулиганы.
Во дворе их ждала эта милая Людмила, которая сразу
безошибочно определила:
— Или ты, Голочка, долго его искала, или по дороге
вы чуть не поссорились.
— Не, не, не! — решительно запротестовал Пантя.—
Мачеха ме-ня из дому выгнала. Отца лечиться забрали.
Ме-ня в детдом отправят.
— Жизнь у тебя несладкая, — печально согласилась
эта милая Людмила. — Но зато трудности закалят тебя,
и ты вырастешь сильной личностью. У Германа положе­
ние сложнее. У него никаких трудностей нет. Вот и. растет
неженкой и не сознает этого... Теперь для тебя, Пантя,
главное — подготовиться к детдому. Чтобы ты там по­
явился не таким, какой сейчас. Будешь до августа
учиться.
259

— У... у... учиться?! — Пантя принужденно гоготнул.—
Летом-то? Дурак я, что ли, совсем?
— Эх, Пантя, Пантя!— с веселой укоризной восклик­
нула эта милая Людмила. — Как раз дураки-то и не учат­
ся. Ведь если бы ты появился в детдоме хотя бы круглым
троечником, жить тебе было бы уже значительно легче.
Вообще сейчас все зависит только от ТЕ-БЕ... А тут у нас,
друзья мои, маленький скандальчик. Но идемте к костру.
Скоро будет готова печеная картошка!
На самом же деле скандальчик получился не таким уж
маленьким. Возник он неожиданно, хотя причины его ока­
зались давними.
Пока разжигали костер на берегу, пока дед Игнатий
Савельевич мечтал, как они с уважаемой соседушкой
славно порыбачат на Диком озере, пока тетя Ариадна Ар­
кадьевна никак не могла решить, брать с собой в много­
дневный поход Кошмарчика или оставить дома, эта милая
Людмила все доказывала Герке, что за лето в перевоспитательной работе с Пантей можно добиться многого, да и
сам Герман нуждается в таком же содействии, разговор
протекал мирно.
И вдруг Герка громко сказал, а в тишине показалось,
что он крикнул:
— Да я в ваш поход и не собираюсь идти! Ни за какие
коврижки!
Решив, что он просто неудачно пошутил, эта милая
Людмила тоже пошутила:
— Ну и оставайся дома с Кошмаром.
Герка подскочил, словно ужаленный одновременно
двенадцатью осами в одно место чуть пониже спины, и
яростно заговорил, так яростно, будто ругался с этими
самыми осами:
— Не пойду! Не пойду! Ни за что не пойду с Пантей!
Он же хулиган злостный! Он бандит почти! Он у людей
деньги отнимает! А вы над ним трясетесь! Можно поду­
мать, дед, что у тебя новый внук появился!
Даже сучья в костре, которые до этого весело треща­
ли, стреляли искрами, вдруг приуныли, и огонь присми­
рел.
— Так рассуждать ты не имеешь права, — с еле сдер­
живаемым осуждением проговорила тетя Ариадна Ар­
кадьевна.— Если мы решили помочь мальчику, а он очень
нуждается в нашей помощи, она ему просто необходима...
Забудь все обиды, Герман, будь благороден и великоду­
260

шен. Пантя живет в ужасных условиях. Он не знает ни
ласки, ни обыкновенной заботы, ни...
— Ни-и-и-и за что не пойду с ним! — капризно обо­
рвал Герка и грубо добавил: — Он надо мной издевается,
а дед его кормить будет?!?!?!?!
Похоже было, что сучья в костре затрещали сердито,
зло застреляли искрами, и почти все они полетели в Герку. Он отпрыгнул от огня и затараторил:
— Колеса у машины он изрезал? А вы его защищать
бросились! А он хоть одному хоть спасибо сказал? Его пе­
ченой картошкой угостить пригласили, — уже издеватель­
ским тоном продолжал Герка, — а он, видите ли, не при­
шел. Так за ним с фонариком побежали! А он жулик, жу­
лик, жулик он обыкновенный!
— А ты? — спокойно спросила эта милая Людмила.
Выждала, пока дед Игнатий Савельевич предостерегающе
покряхтел, покашлял.— Ты, конечно, не жулик в чистом
виде. Но три рубля без спроса ты взял и не сознался.
— Так ведь он, он, он, он, ваш бандит, из-за них меня
изуродовать мог! Я ведь вам не мешаю! Угощайте вашего
преступника печеной картошкой! Молочком, как Кошмарика, поите! Мультики с ним смотрите! С фонариком за
ним бегайте! А в поход я с ним не пойду!
— Я не понимаю, — оскорбленно возвысила голос тетя
Ариадна Аркадьевна, — на каком основании ты опять не­
уважительно отзываешься о бедном коте, который не име­
ет никакого отношения... к твоим отношениям с Пантей.
А твое поведение, Герман, я считаю всего-навсего
капризом. Не по-мужски ты поступаешь и совершенно
негуманно. И почему ты молчал до сих пор? Почему тог­
да, когда все приготовлено к многодневному походу, толь­
ко тогда ты вдруг... раскапризничался?
После долгого и тягостного молчания дед Игнатий Са­
вельевич кротко объяснил:
— Баловень он. А баловень, конечное дело, только об
себе и печется, то есть во всю силу заботится. Вот взбре­
ло в голову поход сорвать и — сорвет. И глазом не морг­
нет. Пусть из-за этого даже международная обстановка
ухудшится. Ему главное — он.
А Герка ждал, что скажет, как скажет эта милая Люд­
мила, больше его ничего не интересовало. Его даже ни­
чего не беспокоило. Он был убежден, что одного его дед
ни за что не оставит. А без деда они идти ни за что не
смогут.
261

Эта милая Людмила молчала, безучастным, почти рав­
нодушным взглядом смотрела на огонь и — молчала. На­
рочно, конечно, молчала, чтобы еще больше обидеть,
разозлить и унизить его, Герку.
— А ты, Герман... — сказала она, чуть прищурившись,
глядя на него большими черными глазами, — а ты посту­
паешь именно не по-мужски. Ведь больше всех поход не­
обходим Голгофе. Но ничего у тебя не выйдет. Поход со­
стоится. Мы пока еще рассчитываем на тебя как на насто­
ящего мужчину. Не окажись всего-то навсего капризненьким мальчиком. К счастью, мы, девочки, давно поняли,
что в трудные моменты на вас, мальчиков, часто нельзя
надеяться. Пантя — испорченный, а ты — избалованный.
И еще вопрос, кто хуже.
Хорошо, что от волнения и растерянности Герка не
расслышал, вернее, не уразумел и половины сказанного
ему.
Зато дед Игнатий Савельевич в полной мере как бы
дважды пережил каждое слово, да еще как бы подержал
его в сердце и с болью, которую ему ж* удалось хотя бы
приглушить, заговорил:
— Глубоко надеюсь, что к утру внук мой одумается.
Избалован он, конечное дело, при моем непосредственном
участии, а в последнее время — под моим непосредствен­
ным руководством. Мало я его анализировал. Совсем ма­
ло комментировал поведение внука. Но ты, Людмилушка,
должна понять... — Он виновато покашлял. — Не привык
он, чтоб при нем о ком-то еще беспокоились.
Но самого-то главного сказать он не осмелился, пожа­
лел единственного внука: вряд ли он многодневный поход
выдержит. Спасти Герку могло только самолюбие, на что
дед Игнатий Савельевич и рассчитывал до последнего
момента.
А Герке, раздраженному, обиженному, возмущенному,
униженному, подумалось, что если он вот сейчас отступит,
то потом ему будет труднее, во сто раз труднее и нападать,
и защищаться. Сейчас им двигало именно раздражение,
начала которого он не уследил, а когда оно овладело им,
заглушить его было уже невозможно, да Герка даже и не
пытался остановить себя. Ведь потом может случиться,
что у него ни храбрости, ни твердости, ни раздражения
не найдется, чтобы настоять на своем.
Беда его в том и заключалась, что привык он жить
очень уж слишком вольготно, вернее, совершенно безза262

ботио. Вот один лишь Пантя и доставлял ему неприят­
ности, да зубы несколько раз болели сильно.
И пока разговоры о многодневном походе были толь­
ко разговорами, Герка серьезно не вдумывался в них, да
еще все было под большим вопросом, но когда выступле­
ние в многодневный поход стало фактом, тут-то Геркино
существо и всполошилось. Конечно, ему не доставляло
никакого удовольствия само участие в походе, возмущало
его и то, что придется несколько дней провести в компа­
нии Панти, и то, что злостному хулигану будет оказано
много внимания, но никто не знал, что Герка боялся
Панти, да очень боялся! Ведь стоило безобразнику захотеть,
и он мог бы опозорить Герку в любой момент при этой са­
мой милой Людмиле!!!!!!!
Но вот как ей стало известно о данном обстоятельстве,
мне, уважаемые читатели, неизвестно. Видимо, она просто
высказала предположение, когда спросила:
— Почему, Герман, ты его до сих пор боишься? Он
сейчас чувствует себя виноватым перед тобой.
— Ничего он не чувствует, — собрав остатки решимо­
сти, отзетил Герка. — Он одно только чувствует, что ему
никогда ни за что толком не попадет. Вот как теперь. На­
творил чего только хотел, и — пожалуйста, куда его толь­
ко не приглашают! И печеную картошку есть, и у нас с де­
дом жить-поживать, и в поход! А чего он в походе натво­
рить может, вас не беспокоит! — Он помолчал немного,
собрал в душе остаточки решимости и неестественно бла­
гожелательным тоном закончил: — Счастливого вам пути,
дорогие.
Эта милая Людмила даже нисколечко не удивилась,
не пошевелилась даже, продолжая смотреть в огонь без­
участным, почти равнодушным взглядом больших черных
глаз.
И Герке вдруг тревожно подумалось, что вот уже дав­
но он не отрываясь смотрит на нее, может быть, многомного-много часов. Конечно, он понимал, что времени на
самом деле прошло немного, но победить ощущение его
длительности не мог. Нет, нет, он давным-давно, давнымдавно не сводит с нее взгляда, стыдится, боится, но ото­
рвать взгляда не в состоянии.
И как назло все молчат!
И на него вот никто не смотрит.
— Ночное купание, — вставая, сказала эта милая
Людмила, — редкое удовольствие. Вода сейчас теплая263

теплая. Я схожу за полотенцами. Мы с Голгофой обяза­
тельно поплаваем.
«Никогда не догадаешься, чего ей взбредет в голову! —
хотел возмутиться Герка, а когда подумал об этом, ока­
залось, что он ей даже позавидовал от восхищения.—
Никогда не догадаешься!»
Она быстро ушла, а дед Игнатий Савельевич сказал:
— Умеет Людмилушка жить. Все время придумывает
чего-нибудь занятное. Современный человек, как по теле­
визору говорят.
— По-моему, для девочки она слишком решительна,
слишком тверда в суждениях, совершенно нетерпима к то­
му, с чем не согласна, — не очень уверенно проговорила
гетя Ариадна Аркадьевна. — Побольше бы ей мягкости.
Впрочем, важен результат. А она всегда добивается сво­
его.
Дед Игнатий Савельевич озабоченно крякнул и осто­
рожно ответил:
— Никто не знает, уважаемая соседушка, какой в точ­
ности должна быть современная женщина. Слишком уж
много у нее обязанностей. И не каждую обязанность с
нежностью выполнишь.
Уважаемая соседушка что-то ему возразила, но Герка
не расслышал, присел к огню и уныло подумал: «Меня
как будто и нету. А вот Пантя придет, все вокруг него
забегают. Ладно, ладно, посмотрим, как завтра вы вокруг
меня прыгать будете!» Он еще пытался придумать о себе
что-нибудь значительное, а о них неприятное, чтобы к воз­
вращению этой милой Людмилы избавиться от ощущения
растерянности, ненужности, но ничего у него не получи­
лось. Наоборот, он внезапно почувствовал, правда не
очень определенно, что, может быть, он в чем-то и вино­
ват. Но — в чем?!.. Все равно получалось, что ни в чем!
Истомленный ожиданием этой милой Людмилы, Герка
совсем запутался в своих ощущениях, желаниях и реше­
ниях. Временами ему даже подумывалось, что он и в
многодневный поход не прочь отправиться, чтобы она не
считала его трусом.
Заслышав ее голос, он вздрогнул, засуетился и едва
не бросился бежать в темноту, вон — отсюда!
Дед Игнатий Савельевич все углядел и просящим то­
пом посоветовал:

— Скажи ей, что образумился, передумал, извинись
обязательно... Когда они искупаются, картошечка в самый
раз и поспеет. А мы еще чаек со смородиновым листом
организуем. А он, сказывают, нервы очень уж укрепляет.
— Да, нервы в жизни играют значительную роль,—
охотно продолжила разговор тоже уставшая от молчания
тетя Ариадна Аркадьевна. — Вот у Людмилочки они пред­
ставляются мне почти железными.
— Каждый участник нашего многодневного похода
вернется из него с крепчайшими нервами, — будто про­
диктовала, подойдя к костру, эта милая Людмила. За ней
из темноты появились Голгофа и Пантя с узлом в ру­
ках. — Мальчики, вы будете купаться? Учтите, редкая
возможность — поплавать в ночной реке под звездами.
Герка ждал, чего ответит Пантя, а тот ждал, чего от­
ветит Герка, не дождался и пропищал:
— Попробую я. Плаваю я как топор, но попробую.
Да я уж сегодня раз уж и тонул.
— Сегодня я купался уже, — по возможности небреж­
но сообщил Герка, соображая, как бы ему набраться сме­
лости и бултыхнуться в реку с таким шумом, чтобы все
обратили внимание.
А девочки восторженно повизгивали в воде.
— Слышь, Герка, — шепнул Пантя, — столкни мене...
ме-ня... сам-то я... — Он разделся, переминался с ноги на
ногу. — Ме-не боязно самому-то... мне боязно... ты ме-ня
в спину... а? Толкни... а?
Герка тоже разделся, тоже переминался с ноги на
ногу и тоже боялся воды.
— Мальчики! Мальчики! — раздался из темноты го­
лос Голгофы. — Нам жаль вас! Не вода, а блаженство!
Да и не очень глубоко здесь!
— Да они просто трусят, наши мальчики! — крикнула
эта милая Людмила. — А ну, кто из вас не совсем трус?
— Толкни, толкни ты мене! — взмолился Пантя. — Ну!
Хоть по шее мне крепко дай!
«Вот тогда и получится, что он меня смелее», — мрач­
но пронеслось в голове Герки, и он шепнул:
— Я сам...
Но ноги словно приросли к земле, и даже чуть-чуть
вросли в нее. Герка замерз и с каждым мгновением, каза­
лось, терял последнюю надежду пересилить страх.
— Тогда давай я тебе... тебя? — предложил Пантя, и
Герка непроизвольно мотнул головой, и тут же сильные
266

руки Панти толкнули его, и он пролетел чуть ли не до
середины реки. Летя в темноте и падая в темноту, он ус­
пел обреченно подумать, что сейчас все его мучения впол­
не могут закончиться — прощайте, дорогие друзья, доби­
лись вы своего...
Вслед за ним с громким испуганным пищанием в воду
грохнулся Пантя — его столкнул дед Игнатий Савельевич.
То ли он слышал разговор мальчишек и решил помочь
Панте, то ли отомстил за внука, заподозрив Пантю в не­
добром поведении.
Немного наглотавшись воды, Герка прокашлялся, про­
чихался, убедился, что и не собирается тонуть, а плывет
себе и плывет, крикнул:
— Ничего водичка! Подходяще!
Правда, его несколько удручало то, что Пантя будто
бы прыгнул в реку сам, но ведь все равно первым в воде
оказался он, Герка.
Пантин же полет оказался куда менее удачен: он был
совершенно неожиданным. К тому же Пантя не догадался
сразу закрыть рот, не сообразил и сразу постараться вы­
нырнуть.
Но и Пантя очухался быстро. Все вылезли на берег и
принялись лакомиться, наслаждаться, восторгаться пече­
ной картошкой.
Простите меня, уважаемые читатели! Я понимаю, что
в серьезной книге, написанной для серьезных людей, да
еще в такой ответственный момент повествования уделять
внимание печеной картошке вроде бы и не совсем обяза­
тельно.
Но я вот считаю это просто необходимым и даже по­
лезным для вас. Ведь дело тут, конечно, не в самой пече­
ной картошке, хотя она и необыкновенно вкусна, а в том
дело, что создается она в костре, а костер — на берегу ре­
ки, а вокруг — родная природа, именно родная, потому что
мы тут родились. А над землей — бесконечное небо, щедро
украшенное яркими звездами. (Понимаю, уважаемые чи­
татели, что «украшенное» — в данном случае неточное сло­
во, но другого я найти не мог, попытайтесь вы.) И при
всей этой бесконечности, громадности ты не кажешься
себе маленьким, а, наоборот, чувствуешь, что ты — кров­
ная частичка безграничного мира Родины, который весь
твой, если ты без него не можешь...
Вот и сидели герои нашего повествования, любовались
звездным небом, забыв обо всем ничтожном, некрасивом,
267

злом, несправедливом, обо всем том забыв, что портит
жизнь, делает ее мелочной, суетливой без толку, а иногда
и бессмысленной. Каждому, но, конечно, по-своему дума­
лось лишь о добром, прекрасном, чистом, высоком, глав­
ном.
Дед Игнатий Савельевич вспоминал, как в одном из
освобожденных от фашистов сел к нему, солдату, подошла
старушка, трижды поцеловала его и сказала: «Спасибо,
спаситель...»
Тетя Ариадна Аркадьевна украдкой смахнула со щеки
слезинку, закрыла глаза и увиделасвоих детей таких маленьких-маленьких, таких миленьких-миленьких...
Пантя думал о маме.
Голгофа сейчас верила, что звезды разговаривают с те­
ми, кто ими любуется на земле...
Герка смотрел в большие черные глаза этой милой
Людмилы и ни о чем не думал...
А она совсем размечталась: вот станет она взрослой,
будет у нее дочь, поедут они с ней в Звездный городок,
подарят цветы памятнику Гагарина, и Людмила скажет:
«Вот, Юрий Алексеевич, появилась на свете еще одна ми­
лая девочка, пожелайте ей счастья, потому что она хочет
быть настоящим человеком и знает, как это трудно и как
это надо...» А Гагарин вдруг как бы станет живым, в его
смеющихся глазах засветится звездный отблеск, губы ше­
вельнутся в знакомой всему миру улыбке, и он скажет:
«За ее счастье я уже отдал жизнь. Значит, оно у нее бу­
дет...»
Догорал костер.
— И завтра будет так же... — прошептала Голгофа.
— Нет, немного не так, а лучше, значительно лучше! —
торжественно произнес дед Игнатий Савельевич.
Пора было уходить. Тетя Ариадна Аркадьевна сказа­
ла весело, но с оттенком легкой грусти:
— Какая суматошная и разнообразная жизнь выда­
лась в последние дни. — И у нее вырвался печальный
вздох: — Уедут девочки, Пантя уедет...
Тут Герка опять едва не взорвался, еле сдержал себя,
хотел обидеться, сдерзить по крайней мере, что, мол, хо­
рошие люди вроде Панти уедут, а останутся-то Кошмар да
он, что, мол, кот-то ещё какую-то ценность представляет,
а вот он, Герка... Но вслух сказал другое:
— А где же вы на озере будете жить, если там избуш­
ки сожгли?
П Л А

2SOD

— Во-первых, туда еще надо дойти, — подозрительно
взглянув на него, ответила эта милая Людмила. — Во-вто­
рых, одну ночь можно и у костра провести. Потом соору­
дим шалаши. В поход мы все равно пойдем. При любых
обстоятельствах.
— Главное, ребята, назад не отступать! — почти бодро
пропел дед Игнатий Савельевич. — Сейчас пора баиньки.
Завтра начинается трудная походная жизнь.
— А я бы еще посидела сейчас у костра, — мечтатель­
но сказала Голгофа.— Я так взволнована, что мне все
равно не заснуть.
— Так я запалю! — предложил Пантя. — Я и картош­
ки могу принести!
— С ЧУЖОГО ОГОРОДА? — Слова прозвучали гру­
бо и презрительно. Так презрительно и грубо, что Герка
тут же искренне и в страхе пожалел о своей несдержан­
ности.
На душе у него стало горько и мерзко, и ощущение
это усиливалось тем, что все молчали. Но Герка заметил:
все сочувственно поглядывали на Пантю.
А тот отвернулся, низко опустив голову, потом резко
выпрямился и схватил свой узел.
Голгофа неторопливым, но решительным движением
отобрала узел.
От молчания, казалось, резало в ушах.
Тетя Ариадна Аркадьевна, перестав нервно дергать се­
бя за косички, строго позвала:
— Герман! Может быть, тебе действительно просто аб­
солютно не хочется идти в многодневный поход? Так оста­
вайся дома. А то я запуталась в твоих... претензиях.
А оскорбления твои мне, прости, отвратительны.
— Он... — Чувствовалось, что Панте не только хочется
закричать, а самым обыкновенным образом в р е з а т ь
Герке, но этого не произошло, и все облегченно вздохну­
ли.— Он мене не хочет! — тоненько пропищал Пантя.—
Ну... я могу... идите, а я... не...
— В поход пойдет каждый, кто захочет, — остановила
его тетя Ариадна Аркадьевна. — И не ты, Герман, здесь
распоряжаешься... Всем надо хорошенько выспаться. Д е­
вочки, вы...
— Мы на сеновале, только на сеновале! — проситель­
ным тоном проговорила Голгофа.—Я никогда не подозре­
вала, что сено пахнет так чудесно!
—• Тогда всем спокойной ночи. Будем надеяться, что

к утру между нами не останется никаких недоразумений.—
И тетя Ариадна Аркадьевна скрылась в темноте.
Пантя к тому времени вновь разжег большой костер,
лег возле него и палочкой подкатывал к нему отскочившие
угольки.
Спокойной ночи пока не предвиделось.
Если уж мне, уважаемые читатели, быть точным и
правдивым до конца, то следует отметить, что сейчас хуже
всех было деду Игнатию Савельевичу. Ведь его единствен­
ный внук вел себя ПОСТЫДНО. И деду было очень-оченьочень стыдно за него. А еще больше — за себя. Он, он, дед,
во всем виноват!.. И какой может завтра произойти по­
зор! Ведь если Герка откажется идти в поход — как быть?!
Быть — как?! Одного его оставлять нельзя, просто невоз­
можно. Ведь он отвечает за внука перед его родителями...
Что, что, ЧТО делать, если внук не слушается деда?
Эта милая Людмила смотрела в огонь большими чер­
ными глазами уже не безучастным, почти равнодушным
взглядом, а печальным. А Герка смотрел на нее, теперь
уже не остерегаясь. Он, если и не сознавал, то смутно
предчувствовал, что теряет все, что вот-вот она скажет
ему такое...
Дед Игнатий Савельевич, виновато крякая и покашли­
вая, посидел еще немного, медленно встал, постоял и про­
говорил очень тоскливо:
— Костер не забудьте залить, когда уходить будете.
Панте я спать на диване постелю. Приятных вам сновиде­
ний.— Он как бы крайне нехотя ушел в темноту, и оттуда
послышалось грустное, пожалуй, даже слишком грустное
пение: — Главное, ребята, сердцем не стареть, конечное
дело...
Пантя сказал:
— Я спать здесь буду. Я привычный.
Герка и жалел, что гордо не ушел с дедом, а еще боль­
ше его угнетало то, что среди сидевших у костра он явст­
венно ощущал себя чужим, лишним и ненужным. Как буд­
то они ждали, когда же наконец он уйдет, чтобы пове­
селиться без него!.. Ладно, ладно... Ведь все равно смеш­
но и глупо получается: поход-то зависит от него, а они...
Девочки пошептались и ушли в сторону реки.
— Слышь ты, тюня!— тяжело дыша, не в силах сдер­
жать себя, исступленно прошептал Пантя. — Я тебе ухи
оторву... я тебе все выверну... я тебе, как мухе, лапки ото­
рву... она в поход хочет, а ты... — Голос его стал хрип­
270

лым.— Только попробуй у мене... я тебе... ты мене зна­
ешь...— В отблесках костра глаза Панти казались крас­
ными.— Я за нее тебе... она в поход хочет, а ты...
Нисколько я не виню Герку, уважаемые читатели, в
том, что он испугался. Не трусость Герки меня возмущает.
Она в данном случае вполне естественна, понятна, и со
временем победить ее можно. Дело тут совсем в другом.
А в чем, сами попробуйте догадаться, сами разберитесь в
происходившем. Я вам вполне доверяю, уважаемые чи­
татели.
Девочки вернулись к костру, присели, помолчали, как
вдруг эта милая Людмила, внимательно разглядев маль­
чишек, резко спросила:
— Что здесь произошло?.. Кто тут из вас без нас чего
успел вытворить?.. Пантя?
— Не... не... ничего.
— Врешь, вижу. Герман?
— Ну... ничего... я и слова не сказал.
— Значит, Пантя что-то говорил? Вернее, пищал?
Голгофа умоляюще попросила:
— Не надо портить такой чудесный вечер. Тем более,
что завтра в многодневный поход... Взгляните лучше на
небо! Ведь невозможно, например, представить, что звез­
ды способны ссориться... А тишина-то какая... послушай­
те... Нет, нет, теперь я буду жить иначе. Раньше я никуда
не стремилась. Вернее, просто ждала, когда подрасту, что­
бы убежать от домашней скуки. А в скуке, оказывается,
была виновата и я... Завтра мы будем на Диком озере!
— Завтра на Диком озере, — чеканным голосом про­
изнесла эта милая Людмила, — будем мы с тобой, Голочка,
и Пантя. Мы будем гам в любом случае. Несмотря ни на
что и ни на кого. Ведь н е к о т о р ы е , — последнее слово
она выговорила откровенно язвительно, — могут и не дать
возможности кое-кому пойти с нами.
— До-о-о-ождик! — Герка протянул вперед ладони и
торжественно повторил: — Дождик, дождик!
— Откуда он взялся? — удивилась эта милая Людми­
л а.— Ведь ни тучечки не было. Заливай костер, Пантя! —
И когда он ушел с ведром к реке, спросила: — Герман, че­
го он сказал тебе без нас?
— Да ничего... ничего особенного,— упавшим голосом
пробормотал Герка. —Чего он мне сказать может?
— Тогда иди-ка спать, Герман. Дождь, видимо, скоро
польет по-настоящему. Выспись хорошенько.
271

Герка уходил злым, но уже у дома его охватила расте^
рянность: ведь эта милая Людмила выгнала его! А т о т
остался с ними!.. Что же получается?.. Герка опустился
на крыльцо, словно собирался долго размышлять, но тут
же вскочил. Ну, почему он у н их всегда в чем-нибудь
виноват? Не сказал об угрозах Панти, значит, струсил.
Сказал бы о Пантиных угрозах, значит, тоже струсил —
пожаловался!.. Н а них не угодишь! Ладно, ладно... Ес­
ли оставили его одного, то он один и будет действовать!
Идите, идите, идите в поход со своим хулиганом!.. А он,
Герка, который вам не нужен, которого вы и за человека
не считаете, докажет вам, кто тут главный! От кого ваш
поход зависит!
Дождь как-то враз стремительно расшумелся, полил,
полил, будто пошло одновременно два дождя...
Со смехом и повизгиваниями девочки вбежали во двор,
не заметив, конечно, Герки, залезли на сеновал. За ними
неторопливо, не обращая внимания на ливень, будто не­
хотя, с узлом в руке прошел Пантя и тоже забрался на
сеновал.
Ну., завтра они получат! Герка хотел разозлиться,
рассвирепеть хотел, но в носу у него защипало от слез
обиды, горькой и острой. Пусть Голгофа без Панти шагу
ступить не может, пусть Пантя готов из-за нее человеку
руки и уши оторвать, нос выдернуть готов, оба они длин­
нющие, оба ненормальные. Одна из дому сбежала, другого
из дому выгнали... Но эта... эта... эта-то будто бы милая
Людмила! Она-то чего в нем обнаружила? Почему она
его, Герку-то, гонит?! Ведь совсем недавно, пока тут
длиннющих-то не было, она же к нему иначе относилась!
Анализировать его хотела, комментировать, перевоспиты­
вать...
Еще ни разу в жизни не испытывал Герка такой наине­
справедливейшей обиды, такого наиоскорбительнейшего
унижения, такого издевательства...
А этот вреднющий дед? Чем он лучше их? Льет про­
ливной дождь, ночь, а он даже не поинтересуется, где его
единственный внук! Какое возмутительное безобразие!
Дождь лил и лил...
Промерз уже Герка, но стоял на крыльце, дрожа от
озноба и доносившегося с сеновала смеха... Выйдет дед
внука единственного когда-нибудь искать или нет?..
И Герка решил вымокнуть, простудиться так, чтобы схва­
тить самое разностороннее воспаление легких, ангинище
272

кокое-нибудь страшенное, чтобы дед виноват был пере^
ним и уже ни разика бы не осмелился ослушаться внука!
Он встал под проливной, довольно холодный дождь,
сразу промок насквозь и только тут заметил нечто невооб­
разимое, потрясающе ужасное, отчего сердце резанула
боль, а голова мгновенно закружилась: все окна в доме
были темны!
А на сеновале хохотали...
Семнадцатая глава

ВОЛШЕБНОЕ УТРО
И ВЫДАЮЩИЙСЯ ПО ТРУДНОСТЯМ ДЕНЬ

А на сеновале сейчас, когда Герка очень серьезно стра­
дал, было весело.
Весело — значит вовсе не обязательно, что кто-то хо­
хочет, кто-то прыгает, кто-то рожицы строит, кто-то кри­
чит от радости или даже глупеет от счастья и поет.
У нашей троицы весело было на душе. Голгофа впер­
вые в жизни наслаждалась, слушая, как по крыше стучит
дождь. В наше время — это редчайшее наслаждение. Кто
вот из вас, уважаемые читатели, слушал стук дождя по
крыше над головой? Впечатление такое, как будто дождь
разговаривает с тобой, и оказывается, ему есть о чем рас­
сказать— и о грустном, и о смешном, о тревожном и непо­
нятном... Дождь может быть и добрым, и злым, и задум­
чивым, и грозным, и просто недовольным чем-то, и вино­
ватым... Жаль, что в городе, да и в деревне не в каждой
избе можно послушать, как стучит по крыше дождь...
Сегодня у дождя было веселое настроение, даже чутьчуть шаловливое, и оно передалось нашей троице.
Но Пантя вскоре уснул, с головой зарывшись в сено,
а девочки разговаривали и разговаривали, забыв, что дав­
но наступила ночь, а завтра предстоит длинная трудная
дорога.
— Тебе не кажется, что Герман влюбился в тебя? —
вдруг спросила Голгофа, и эта милая Людмила отозвалась
довольно равнодушно и вполне искренне:
— Он до неприличия избалован. Просто капризен. Дев­
чонка без косичек. Эгоист страшный. Я, конечно, приложу
все силы, чтобы его хотя бы немножечко перевоспитать.
273

— Ты приложи не силы, а обаяние.
— Что он в этом понимает?
— А ты постарайся, чтобы понял. У тебя должно по­
лучиться.
— Пока не испытываю желания. И если он не пойдет
в поход, он мне будет совершенно неинтересен. Куда важ­
нее помочь Панте. Кстати, Голочка, давай звать его по
имени — Пантелей. Ведь Пантя — прозвище!
— Бедный мальчик... — Голгофа не удержалась от пе­
чального вздоха. — Мене... тебе... Нелепый, некрасивый...
И действительно самый настоящий хулиган. Но из-за его
хулиганства я получила возможность пожить здесь! И у
Германа он деньги отобрал... три рубли... чтобы купить
нам с ним продукты! Он и у меня деньги отбирал! Пряни­
ков для нас купил!
— Тише, тише... — прошептала эта милая Людмила.—
Слушай...
Дождь утихал... Вот и совсем затих, но с крыши сры­
вались капли и с непередаваемой красотой звука разби­
вались о лопухи.
Капли стучали, сту-ча-ли, стууу-ча-ли по лопухам. Мне
это, уважаемые читатели, всегда казалось своеобразной
музыкой, ведь при желании можно даже уловить незамыс­
ловатую мелодию...
Девочки сидели у окна без стекла, и в него как бы
втягивался или вплывал поток воздуха необыкновенной
свежести.
— Вот тебе и озон, — прошептала Голгофа. — До чего
же прекрасно... Зимой буду вспоминать...
А капли гулко стучали и стучали по лопухам, и у каж­
дой получался свой звук, а из всех звуков и получалась
музыка...
А на небе вдруг засверкали звезды...
Пантя так громко и радостно захрапел, что девочки
расхохотались, неожиданно порывисто обнялись, сразу
устали от охватившего их чувства беспредельной радости,
посидели еще немного, поцеловались и — заснули...
Утро после обильного ночного дождя, когда солнце,
едва оторвавшись от горизонта, было уже теплым, такое
утро — как подарок всему живому. Ты почти чувствуешь,
что травы радостны, почти веселы, огурцы и кабачки изо
всех сил торопятся расти...
274

Девочки проснулись одновременно, поздравили друг
друга с чудесным, прямо-таки волшебным утром и, не сго­
вариваясь, взяли полотенца и побежали на реку. Вода
после ночного дождя и сейчас была нехолодной, и подру­
ги (а не подружки, ибо их дружба была уже взрослой)
плавали до тех пор, пока Голгофа громко не чихнула три
раза подряд.
— Прекратить купание! — скомандовала эта милая
Людмила, и, когда они вылезли на берег и стали расти­
раться полотенцами, она долго и внимательно разгляды­
вала Голгофу и спросила: — А для чего ты волосы кра­
сишь, да еще в такой дикий цвет?
— ЯП Крашу!!! — возмутилась Голгофа. — Мама!!!!! По­
нимаешь, у меня какой-то бесцветный цвет волос. Вот мама
и делает меня то рыжей, то белой, то черной, то и не пой­
мешь, какой. Хотела вот сделать меня перламутровой, а
я получилась голубой.
— А почему ты носишь длинные волосы? Тебе не идет.
— Я!!! Ношу длинные волосы!!!! — опять возмутилась
Голгофа. — Мама!!!!!!!! Она очень-очень-очень переживает,
что я некрасивая. Даже плачет иногда.
— Чего в тебе такого уж очень некрасивого? — искрен­
не удивилась эта милая Людмила. — Ну... тощая. Ну...
длиннющая. Ну и что? Ты вполне еще можешь стать рас­
красавицей. С девочками так часто бывает.
— Как? С чего вдруг?
— С чего — неизвестно. Но вот именно — вдруг. Растет
замухрышечка какая-нибудь, на нее внимания никто уже
и не обращает, а она вдруг — раз! — и расцветет. А бывает
и наоборот. Живет красоточка. От зеркала не отходит. Со­
бой любуется. И — вдруг! — потихонечку-потихонечку, по­
легонечку-полегонечку, а потом все быстрее начинает дур­
неть!
— Мама говорит, что я непростительно тощая!
— Тощие могут потолстеть. А вот если бы ты была не­
простительно, извини, жирная, это было бы непоправимо.
Толстые, как правило, не худеют, а тощие часто толстеют.
Давай я тебе волосы сделаю покороче? Тебе пойдет.
— А мама?
— Я же не маму остригу, а тебя. Ты же сейчас счита­
ешься свободным человеком. Значит, имеешь полное право
хотя бы укоротить волосы. Я займусь твоими родителями,
когда буду приезжать к тебе. У меня с моими никаких кон­
фликтов. А вот у некоторых подружек — драмы, комедии,
275

а чаще всего — цирк! То дети изводят родителей, то ро­
дители детям нормально жить не дают.
— Почему же так бывает? — горестно и недоуменно
спросила Голгофа.
— Никто толком не знает! — авторитетным тоном за­
явила эта милая Людмила, но чуть сконфуженно замолча­
ла и, снизив голос до шепота и даже оглянувшись по сто­
ронам, проговорила: — По-моему, во всем виноваты всетаки взрослые. Ведь они же были когда-то детьми и обя­
заны в нас понимать все до мельчайших подробностей!
— Слушай... — Голгофа наклонилась к ее уху. — А мо­
жет быть так, что тех взрослых, которые не умеют пра­
вильно обращаться с детьми, самих неправильно воспиты­
вали и они были плохими детьми?
— Вообще-то подобные рассуждения — не нашего ума
дело, — задумчиво призналась эта милая Людмила, — вот
подрастем, у нас самих будут дети, и посмотрим тогда,
что из этого получится. Взрослым ведь тоже нелегко. Их
тоже понять надо... И пошли-ка завтракать, нам надо
набираться сил. День сегодня будет выдающийся по труд­
ностям. Наиболее интересно то, какой же сюрпризик пре­
поднесет нам Герман.
— Он тебя у-у-у-ужасно ревнует к Панте, — стыдливо
сообщила Голгофа. — Он вчера у костра на тебя та-а-а-а*
ак смотрел...
— Ка-а-а-а-ак? — рассмеялась эта милая Людмила.
— Ну как в балете. Раз там ни петь, ни говорить
нельзя, иногда там та-а-а-а-ак таращат глаза... Вот как
Герман вчера.
— Я в нем разочаровалась. Собственно, я и очарована-то, конечно, не была... Перевоспитательную работу я с
ним не брошу, но... Избалованная девочка — противна, из­
балованный мальчик — просто, извини, мерзость. Пред­
ставляешь, каким он будет мужем?
— Нам рано об этом думать...
— Мой папа влюбился в мою маму в пятом классе, а
она в него в седьмом, во второй четверти. Так что...
— Они тебе сами рассказывали?!
— Мама, конечно, — с уважением и нежностью ответи­
ла эта милая Людмила. — Бывает, устанем мы с ней, ко­
гда, например, большая стирка, присядем на кухне отдох­
нуть, чайку попить, и мама начинает вспоминать детство,
всю жизнь, а я ей про наши девчоночные дела рассказы­
ваю... И мне интересно, и ей.
276

Голгофа глубоко и тяжко вздохнула.
— Какие вы свеженькие! — восторженно встретила их
тетя Ариадна Аркадьевна. — Неужели уже искупались?
И, словно отвечая на вопрос, Голгофа чихнула четыре
раза подряд, но сказала:
— Ничего со мной не будет. Я здесь уже подзакалилась.
— Я угощу вас жареными окунями! Пальчики обли­
жете!
Голгофа сердито запыхтела и зло, вернее, очень серди­
то проговорила:
— Я пальчики не оближу. Я рыбу не ем. Мне не раз­
решают. В рыбе кости, можно подавиться! — кого-то пере­
дразнила она. — На лыжах нельзя кататься, можно вы­
вихнуть ногу, сломать позвоночник, а палками выколоть
глаза! Мне нельзя... Мне все, все, все нельзя! Не бойтесь,
плакать не буду. А буду учиться есть рыбу.
И представьте себе, уважаемые читатели, она не по­
давилась, а пальчики действительно облизала.
— Все пока складывается вроде бы прекрасно, — ска­
зала тетя Ариадна Аркадьевна. — Кошмарчик уже не­
сколько раз залезал в корзину, которую я для него при­
готовила. Но меня не оставляет какое-то неясное ощуще­
ние чего-то. И не из-за котика.
Раздался стук в дверь — осторожный и виноватый —
и вошел дед Игнатий Савельевич. Он скорбно поздоровал­
ся, сел на табуреточку у порога и мрачно молчал.
— Что случилось? — спросила эта милая Людмила.
— Пока ничего не случилось, — очень тяжко вздохнув,
отозвался дед Игнатий Савельевич. — Но случиться мо­
жет.
— Да что же?
— Внучек мой раскапризничался так, что далее неку­
да. Вчера наотрез отказался в поход идти. Вы его, видите
ли, одного бросили, он под дождем пытался пневмонию
схватить... Уросливый у меня внучек, ох уросливый. Это
похуже, чем избалованный и капризный... Так что, боюсь
я его будить. Ночь-то он почти не спал. Переживал. Стра­
дал.
— Но, может быть, он все-таки передумает? — Голго­
фа растерялась, решив, что многодневный поход оконча­
тельно сорвался. — Неужели Герман способен испортить
нам всем такое удовольствие? Или не понимает, что де­
лает?
277

— А вы его оставить не можете, — полуутвердительным
тоном произнесла эта милая Людмила. — А нам без вас
в походе будет трудновато.
— Без меня вам там вообще делать нечего! — вырва­
лось у деда Игнатия Савельевича. — В походной жизни
нужны опытные рабочие руки. Конечное дело...
— Поход состоится вне зависимости от поведения Гер­
мана,— решительно, но все-таки осторожно перебила эта
милая Людмила. — Пусть себе капризничает, пусть себе
у р о с и т сколько хочет и как хочет.
Тетя Ариадна Аркадьевна с явным осуждением взгля­
нула на племянницу и предложила:
— Сначала надо попытаться объяснить Герману... ну,
очевидную неразумность, неправильность, скажем прямо,
даже некоторую непорядочность его поведения...
Вставая, дед Игнатий Савельевич проговорил обре­
ченно:
— Проверю, как там. А послушаться он может только
тебя, Людмилушка. На тебя одну и надежда...
— Ради похода, ради Голочки я готова на все, даже
на унижение.
Дед Игнатий Савельевич виновато покашлял в кулак
и ушел.
Все удрученно молчали, и лишь Кошмар был весел.
Он то и дело залезал в приготовленную для его транспор­
тировки корзину и там радостно урчал.
— Кошмарчик, видимо, убежден, что похода все-таки
не будет, — печально сказала тетя Ариадна Аркадьевна.—
Ах, как мне жаль уважаемого соседа! Ему и за внука
стыдно, и в поход хочется.
Тут прикатил на мотоцикле дружинник Алеша Фролов
по прозвищу Богатыренок, долго фотографировал автог­
раф Гагарина, эту милую Людмилу, и ей пришлось рас­
сказать о своей встрече с космонавтом номер один.
Дружинник Алеша Фролов слушал и смотрел на нее
с таким очень глубоким уважением, словно она сама была
покорительницей Космоса. Потом Голгофа фотографиро­
вала ее с ним, и он стоял такой гордый, словно сам был
знаком с Юрием Алексеевичем.
— А чего вы такие все квелые? — спросил дружинник
Алеша Фролов и, узнав обстановку, весело предложил: —
Во-первых, я могу вас по очереди, так сказать, по частям
доставить к озеру. Во-вторых, вечером могу проверить, как
вы устроились, в чем нуждаетесь... А Герочку я хорошо
278

знаю. Девочка без косичек. Его, по-моему, дед и сейчас
с ложечки кормит.
— И все-таки мы должны приложить все усилия, — на­
ставительным тоном произнесла эта милая Людмила,—
чтобы попытаться на него воздействовать. Мы, Алеша, не
только осуждаем недостатки человека, но и помогаем ему
их устранить. А поход наш должен быть самостоятельным,
абсолютно самостоятельным. Лишь тогда от него будет
для нас польза. Нам нужен поход, а не катание на мото­
цикле.
— Дело ваше. — Видно было, что дружинник Алеша
Фролов несколько обижен отказом от его искренней по­
мощи.— Желаю успеха. Фотографии к вашему возвраще­
нию будут готовы.
Он умчался на своем обиженно стрекотавшем мото­
цикле.
— Что же дальше? — растерянно и недовольно спро­
сила тетя Ариадна Аркадьевна. — Так и будем ждать, что
соизволит решить Герман?
— Мы идем к уважаемым соседям, — деловито ответи­
ла эта милая Людмила, — делаем все возможное, что в
наших силах, и в любом случае — в путь!
Тетя Ариадна Аркадьевна вздыхала так громко, что
ее вздох девочки слышали еще за калиточкой.
— Погоди, погоди! — Голгофа остановилась. — Мы пой­
дем вчетвером плюс Кошмар минус дедушка?
— Минус! Дедушка! — резко отозвалась эта милая
Людмила. — И ничего с нами не случится, кроме того, что
мы подзакалимся, станем хоть чуточку смелее и прекрас­
но проведем время. В конце концов если мы струсим или
просто не выдержим, то можем в любой момент вернуться
с позором.
— Я бы так не хотела... — прошептала Голгофа. — Но
почему ты запретила Алеше Фролову хотя бы проверить
вечером, как мы устроились?
— Да потому, что, еще не отправившись в путь, мы бы
уже кричали: «Караул! На помощь!» Чего ты испугалась?
— Пока я ничего не испугалась. Мне дедушку жаль.
Неужели ты не видишь, как он ужасно переживает?
— Прости меня, дорогая, — довольно высокомерно
произнесла эта милая Людмила. — Но в данном случае
надо перевоспитывать и дедушку.
— Мы его будем перевоспитывать?! — поразилась Гол­
гофа.
279

— Да, в какой-то степени и мы. Но, в основном, жизнь.
Нельзя же распускать внука до такой степени, что от его
избалованности, у р о с л и в о с т и зависит судьба целого
коллектива! — не на шутку возмутилась эта милая Людми­
л а.— Ты только вспомни, сколько произошло событий,
сколько в них участвовало людей, чтобы мы получили воз­
можность отправиться в поход! И вдруг один, всего-то навсего один Герочка, девчонка без косичек, все срывает!
Голгофа быстро и густо покраснела, опустила глаза и
стыдливо прошептала:
— По-моему... все зависит лишь от тебя... уверяю... Да,
он избалованный, капризный, но... понимаешь, он не умеет
правильно выразить свои чувства к тебе... Вот ему хочется
доказать, тебе доказать, что он независимый... что его ре­
шения самостоятельны, но... ничего у него не получается.
Но чувства его к гебе, я считаю, нельзя оставлять без вни­
мания.
Ответ этой милой Людмилы сводился к тому, что чистые
и добрые, а тем более возвышенные чувства могут напра­
вить человека только на прекрасные дела. Судя по недо­
стойному поведению Германа, никаких там особенных
чувств у него быть не может. Но даже если и есть у Гер­
мана что-то вроде каких-то там особенных чувств, то думает-то он, беспокоится, заботится только о себе, только о
том, как бы ему лучше было, удобнее. И воздействовать
на него может лишь сама жизнь, а не разговоры и убеж­
дения, которых он наслышался уже достаточно.
А отчего, по-вашему, уважаемые читатели, Голгофа так
упорно и- горячо защищает Герку? Давайте подумаем, а
потом обменяемся мнениями.
Девочки, конечно, не поссорились, но, как говорится,
крупно поспорили. В голосе этой милой Людмилы часто
и отчетливо проскальзывало не свойственное ей раздра­
жение, которое, однако, не испугало Голгофу, а вынуди­
ло ее возражать еще упорнее и горячее.
— Ты же очень сильная! — Она даже повысила го­
лос.— Ты обязана помогать тем, кто слабее тебя!
— В принципе ты абсолютно права, — помолчав и чутьчуть успокоившись, согласилась эта милая Людмила.—
Я давно убедилась, что девочки просто обязаны вести не­
устанную перевоспитательную работу с плохими мальчиш­
ками. Заниматься ими не жалея ни сил, ни времени.
— Вот тебе и самый подходящий случай! — радостно
воскликнула Голгофа. — Не проходи мимо!
280

— И опять в принципе ты абсолютно права, — уже не­
сколько надменно проговорила эта' милая Людмила. — Но
у нас мало времени! Ведь речь идет не вообще о перевос­
питании Германа, а о том, пойдет он в многодневный поход
или нет.
— Постой, постой! — умоляюще попросила Голгофа.—
Я должна объяснить тебе, а ты должна понять... Тебе ведь
трудно представить, что такое избалованный человек. А мы
с Германом именно такие. Только мне удалось своевремен­
но заметить, что меня безобразно балуют, и что это мо­
жет кончиться для меня ужасно. А Герман этого до сих
пор не осознал, и винить надо не его одного! Он не по­
нимает самых простых вещей. Он нуждается в особом
внимании. Я прошу тебя быть к нему снисходительнее, тер­
пеливее. Ведь избалованный человек не представляет гро­
зящей ему опасности.
Теперь ясно вам, уважаемые читатели, почему Голго­
фа так упорно и горячо заступалась за Герку? И ведь она
была права не только в принципе, но и в данном, конкрет­
ном случае. Но и эта милая Людмила имела многие вес­
кие основания не соглашаться с подругой именно в том
смысле, что сейчас не было времени доказывать Герке
вздорность его поведения, убеждать, что он подводит всех,
особенно Голгофу, и т. д. Требовались какие-то особые
методы воздействия на мальчишку. Их эта милая Люд­
мила и искала.
Но пока Герка еще спал, дед Игнатий Савельевич про­
сил разрешить не будить его, и эта милая Людмила, что­
бы не терять времени даром, примялась стричь Голгофу.
Можно сказать, что стригла она умело, ловко, но и безжа­
лостно. Голгофа, краешком глаза наблюдая, как зеленая
грава вокруг нее покрывается прядями голубых волос,
безропотно терпела и говорила только о Герке.
— Постарайся быть с Германом помягче, — застенчиво
попросила Голгофа,— постарайся быть с ним поубеди­
тельней. Честное слово, он, по-моему, готов понять свои
заблуждения.
— Я не меньше твоего хочу, чтобы он участвовал в
походе, — с еле заметным раздражением сказала эта ми­
лая Людмила. — Без него в походе и дедушке невесело
будет. А главное, ведь именно многодневный поход помог
бы Герману избавиться от большинства недостатков.
— Нету Панти! — услышали они расстроенный голос
деда Игнатия Савельевича. — То есть Пантелея нету!—
2S1

Он остановился перед девочками, недоуменно пожав пле­
чами.— Опять, конечное дело, сбежал! Но — почему? Вро­
де бы вчера уговорили его.
— Да он и не нуждался в уговаривании! — сердито
воскликнула Голгофа. — Он бы с удовольствием в поход,
но... но они с Германом... Пантелей чувствует себя и чу­
жим, и недостойным... Нет, нет, мне начинает казаться,
что никакого похода ни за что не получится! То одно, то
другое препятствие! Что делать?
— Не паниковать, — спокойно ответила эта милая
Людмила. — А довести дело до конца. Желательно — по­
бедного. Сначала я беседую с Германом...
— А Пантелей?
— Придет. Или найдем. Мы, девочки, с помощью стар­
ших товарищей должны обязательно воздействовать на
мальчишек. Сделать их из отрицательных хотя бы полуположительными. Пантелей все равно пойдет с нами. А я
иду к Герману. — И она твердым шагом направилась в
дом.
Дед Игнатий Савельевич присел на бревно около са­
рая. Голгофа устроилась рядом.
— Не понимаю я! Не по-ни-ма-ю! — сказала она.—
Как можно вырасти в таких прекрасных местах и не лю­
бить природу? Не стремиться пойти в многодневный по­
ход?!
— Ни к чему Герка не стремится — вот в чем беда его
и горе. И моя беда, и горе мое. И ведь так может всю
жизнь прожить, если, конечное дело, армия его не вы­
правит.
— Ну, а Пантя-то куда мог детьея? То есть Панте­
лей? Честное слово, я уже перестала верить, .что поход
состоится!
— Обязательно состоится! — наикатегоричнейшим то­
ном заявил дед Игнатий Савельевич. — Сегодня во что бы
то ни стало выступим! И не позднее, чем в первой полови­
не дня.
— А вы не передумаете, дедушка?
— Мне отступать нельзя.
Должен еще раз напомнить вам, уважаемые читатели,
что дед Игнатий Савельевич и сам был поражен своей
решительностью. Совсем недавно, не более двадцати ми­
нут назад, он еще сомневался в себе, еще боялся, что по­
жалеет единственного внука, отступит и тем самым под­
чинится ему. Нет, нет, пусть старое дедское сердце сжи282

мается от боли за непутевого Герку, нет он, дед, все сде­
лает для того, чтобы внук впервые почувствовал ответст­
венность за свое поведение.
Примерно то же самое говорила ему сейчас эта милая
Людмила:
— Герман, ты должен понять, что никто тебя не ру­
гает. Все искренне желают тебе добра. Но и прямо ука­
зывают на твои ужасные недостатки. И не надо сердиться,
а надо делать выводы. А ты боишься правды о себе. И зря.
Все может кончиться очень и очень плохо. Тебе грозит
опасность вырасти просто неинтересным человеком. Из
тебя может вообще не получиться настоящего мужчины.
Тебе пора серьезно задуматься об ответственности за свое
поведение.
Герка слушал ее, сжав кулаки и зубы, решив, что ин
слова она от него не услышит. Но сдержаться ему не уда­
лось, и он почти закричал:
— Да почему ты всех учишь? Сама-то ты кем... полу­
чишься? Настоящей женщиной, думаешь? Интересным че­
ловеком, считаешь? Откуда, ну, откуда ты можешь знать,
кем я вырасту?!
— Из таких, как ты, вырастают только отрицательные
типы. Подожди, подожди, не кипятись, — чуть ли не неж­
но попросила эта милая Людмила.— Я ведь не свое лич­
ное мнение высказываю, а своими словами передаю тебе
закон жизни. Его не я придумала, а все человечество.
Прогрессивное, конечно.
— Все человечество считает, что из меня ерунда на
постном масле получится?!?!?! — От непередаваемого гне­
ва Герка задохнулся, а эта милая Людмила звонко и гром­
ко рассмеялась. Она, как тогда, у колодца, пыталась сдер­
жать смех, даже прикрывала рот ладошками, но продол­
жала смеяться все громче, все звонче. И если бы они на­
ходились не в комнате, а на улице, у колодца, она бы, как
тогда, опрокинулась на травку, ноги ее Замелькали бы в
воздухе, будто бы она крутила педали велосипеда — мча­
лась во весь дух.
Она, конечно, прекрасно понимала, что нельзя так,
именно сейчас нельзя, но продолжала смеяться звонко и
громко, изредка вскрикивая:
— Ой, не могу... ой, насмешил... ой, не могу-у-у-у...
не-е-е-е... — и не могла унять смеха, никак не могла, смея­
лась и смеялась громче и звонче прежнего, изредка вскри­
кивая:— Ой, не могу!
234

И как тогда, в специальной загородке, у колодца, Герка, забыв о страшной обиде, суматошно пытался угадать,
чем он ее так насмешил.
А она, закатываясь в смехе, звонком и громком, в из­
неможении закрыв глаза и запрокинув голову, чуть не
падала...
— Больная ты, что ли? — крикнул Герка испуганно.—
Может, тебе лечиться надо, а не над людьми смеяться?
Вряд ли эта милая Людмила слышала его слова. Она
сама взяла себя в руки, можно сказать, буквально взяла
себя в руки — сжала локти ладонями, выпрямилась, не­
надолго замерла в такой позе, отдышалась, сказала уста­
ло, виновато:
— Прости, Герман. От всей души прости, пожалуйста.
Совершенно неуместный смех, я понимаю. Ну никто не
умеет меня смешить, как ты.
— Не смешил я тебя, — сквозь зубы процедил Герка.—
Ты сама смеялась надо мной! — жалобно вырвалось у
него.
— Клянусь! — воскликнула эта милая Людмила, при­
жав правую руку к сердцу. — Хочешь, встану перед тобой
на колени, чтобы просить у тебя прощения?
Сумасшедшая, вот ты кто!
■— Ни капельки! Просто ты очень смешно сказал, я и
решила, что ты хочешь рассмешить меня! Прости, если я
нечаянно своим смехом обидела тебя!
По виноватому, просящему, почти умоляющему взгля­
ду ее больших черных глаз Герка понимал, что она и
вправду не собиралась смеяться над ним, но ведь — смея­
лась! И еще как1
— Ладно, ладно, — пробормотал он, напряженно ста­
раясь вспомнить, из-за чего она так обидно для него смея­
лась, а она весело сказала:
— Ты еще не завтракал. Приготовить тебе завтрак?
В сердце Герки сразу возникли, не мешая друг другу,
радость и неприязнь. Он даже не мог определить, какое
из ощущений сильнее, не знал, которое возьмет верх.
— Ах, Герман, Герман! — почти ласково воскликнула
эта милая Людмила. — Ну будь умницей, перестань сер­
диться, ведь ты веселый человек! Ведь пора в путь-доро­
гу! Я пошла готовить тебе завтрак.
Она выпорхнула из комнаты, словно не сомневаясь и
не нуждаясь в ответе. Идет готовить ему завтрак, а на
самом деле получается, что командует им!
285

А тут он еще вдруг со всей ясностью, во всех под­
робностях вспомнил недавний разговор с дедом, наконецто уразумел смысл его, а на кухне громко и звонко рас­
певала эта милая Людмила, а ему чуть расплакаться не
захотелось. Он был веселым человеком, был! Пока ее
здесь не было! И ведь она, она, она поход-то выдумала!
Из-за нее, из-за нее, из-за нее все кувырком полетело! Все
вверх тормашками из-за нее, из-за нее, из-за нее перевер­
нулось!
Страшно стало Герке, когда он подумал о многоднев­
ном походе. Он чувствовал, что никакие силы не заставят
его пойти. Чуточку еще, совсем-совсем немножечко наде­
ялся он, что дед останется с ним. Тогда еще страшнее:
она-то уйдет! И чего он добьется, оставшись с дедом?!
Вот когда настоящая-то смехота получится!
Остался у него, у бедного, один выход: самому о себе
позаботиться, самому себя пожалеть. Придется доказать
всем, что он не ерунда на постном масле и прогрессивное
человечество еще увидит, что издеваться над собой он не
позволит никому. И кто кем вырастет — вопрос, а пока по­
смотрим, кто тут кем командовать будет. Он над собой
командовать никому не позволит!
— Завтрак готов, Герман! — раздался из кухни гром­
кий и звонкий и, как показалось Герке, достаточно само­
уверенный голос. — Прощу к столу! Но сначала, конечно,
умойся!
Что ж, и умыться можно, и позавтракать не вредно, а
всего полезнее чувствовать себя свободным, как на боль­
шой перемене.
На кухне Герка появился таким гордым и даже слегка
небрежно самодовольным, что эта милая Людмила по­
дозрительно и внимательно оглядела его, предложила:
— Садись. Ешь.
— Сяду, поем, с удовольствием. — Герке стало чутьчуть весело от ее заметной растерянности. — Чаёк приго­
товила?
Видно было, что эта милая Людмила сразу заподозри­
ла неладное, и ее большие черные глаза пристально и не­
доверчиво следили за каждым Теркиным движением, слов­
но каждым из них он мог себя выдать. А Герка под ее
взглядом вдруг сник и, чтобы взбодриться, подчеркнуто
озабоченно проговорил:
— Погодка бы не испортилась. Собираюсь сегодня по­
плавать на дальность. — А после длительного и заметно
286

тяжелого молчания он добавил почти вызывающе: — Вдо­
воль охота наплаваться.
— Наплаваешься. Вдоволь. В озере. — Чеканя каж­
дый слог, выговорила эта милая Людмила. — Налить еще
чайку?
Герка отрицательно покачал головой, медленно встал,
а она спросила его:
— А кто за тобой посуду уберет?
— А какое твое дело? — с очень самым невинным ви­
дом отозвался Герка. — Какое твое дело, кто в нашем до­
ме посуду уберет? Ты здесь кто? Ну, кто?
— Друг. Твой друг. Человек, который хочет помочь
тебе.
Что-то упрямое, даже чуть-чуть раздраженное почув­
ствовал Герка и сказал:
— Ты сама себя другом назначила. Я тебя не про­
сил.
— Хо-ро-шо, — сначала удивленно вскинув брови, ска­
зала эта милая Людмила, но решительно продолжила да
еще и печально: — Будем считать, что я ВСЕ сделала для
того, чтобы стать тебе другом, чтобы помочь тебе. Зря ста­
ралась. — Она дошла до дверей, остановилась и через пле­
чо снова заговорила еще более печальным и еще более ре­
шительным тоном: — Однако неплохо, что ты действуешь
хотя и достаточно глупо, но зато самостоятельно. Посмот­
рим, готов ли ты ответить за свои поступки. Мы отправля­
емся в многодневный поход. У тебя остается буквально
полчаса подумать.
И ушла.
И Герка понял: они все уйдут от него. Все. Уйдут. Он
останется один. Но сколько он ни напрягал воображение,
никак не мог представить себе этого. Вот он будет тут,
здесь сегодня вечером сидеть, стоять или лежать один, а
его родной дед будет где-то далеко с чужими людьми...
Такого быть НЕ может!
НЕ может такого быть!
Такого НЕ может быть!
А в голове застучало настойчиво и сурово: может, мо­
жет, может... быть, быть, быть...
Герка ждал, какое чувство овладеет им: обида, злость,
страх, возмущение. Он ждал, чего ему придется делать:
плакать, кричать, пищать или вопить. Но в душе не воз­
никло никакого определенного чувства — там были пусто­
та и замешательство. И чтобы замешательство не превра287

тилось в помешательство, Герке нужно было немедленно
что-то предпринять, что-то сделать, хотя бы глупейшую
глупость.
Увы, сейчас он был ни на что не способен, даже на
глупейшую глупость. Он был способен только на то, чтобы
сознавать свою полную неспособность действовать. И еще
Герка сознавал, что его на самом деле все б р о с и л и .
То есть он никому не нужен. И если кот Кошмар тоже
позволит себе иметь собственное мнение о походе, его, как
Герку, тоже оставят одного.
«Бросили наравне с котом! — пронеслось в голове.—
Значит, им все равно, что человек, что кот!» И Герка от­
чаянно и жалобно мяукнул, хотел что-то крикнуть, но по­
лучилось еще жалобнее, еще отчаяннее:
— Мяя-а-а-а-ууу....у-у-у!
Он кому-то погрозил кулаком. Довели человека! За­
мяукал человек! До того вы человека довести можете, что
он у вас на четвереньках бегать будет, и хвост у него от­
растет!
И, охваченный, вернее, захваченный возможностью пре­
вращения с горя в кота, Герка громко и грозно промяу­
кал четыре раза, встал на четвереньки, пробежал к две­
рям, быстренько пропрыгал по коридору, головой открыл
дверь, выпрыгнул на крыльцо и огласил двор мя-а-а-а-ау-у-у-уканьем.
Вот сейчас они...
А во дворе никого не было. Раньше Герка в подобном
положении наверняка бы растерялся, а сейчас он, словно
действительно решив, что он уже не человек, издал мяу­
канье, спрыгнул с крыльца, на четвереньках пропрыгал
в огород и опять замяу...
И замолк на полумяуканье: перед ним стоял, широко
открыв от изумления рот, злостный хулиган Пантя.
Но если Пантя просто изумился, то Герка просто ис­
пугался и со страху еле слышно выговорил:
— Мяу...
Пятясь от него, Пантя вытянул вперед свою длинню­
щую руку, протягивая зеленую бумажку и бормоча:
— На вот... на вот... на... на...
Он осторожно положил бумажку на землю и быстро
ушел, почти убежал.
Бумажка эта была — три рубля.
Герка сел, взял купюру, разглядывал ее с обеих сто­
рон, словно не понимая, чего она цз себя значит, и не сра­
288

зу сообразил, что Пантя вернул ему отнятые вчера деньги.
То, что Герка трешке нисколечко не обрадовался, по­
нятно. Она только напомнила о его, мягко выражаясь,
несмелом поведении. Герку сейчас задело и даже очень
насторожило другое: с чего это злостный хулиган вернул
деньги, да и, кстати, где он мог их достать? Опять у како­
го-нибудь хорошего человека отобрал?
Но вам-то, уважаемые читатели, я расскажу, что же
такое случилось с Пантей, вернее, уже почти с Пантелеем,
или, еще вернее, п о к а почти с Пантелеем. Не надо даже
и предполагать, что он быстро и окончательно исправился.
Кое-что, однако, в нем изменилось, и относительно здо­
рово. Например, трешка эта, когда об ее истории узнали
все, в том числе и Голгофа, не давала ему покоя.
И рано утром Пантя, когда девочки убежали купаться,
отправился на рынок продать свой узел с бельем и ботин­
ками, чтобы отдать Герке трешку.
Сначала на рынке вего сторону никто и не смотрел.
Стоит себе мальчишка с узлом в руках, ну пусть себе и
стоит.
Через некоторое время Пантя не знал, чего и делать.
Так ведь можно и целый день проторчать, а ему скоро в
многодневный поход отправляться. А еще ему необходимо
доказать Герке, что больше он к нему приставать не соби­
рается, и хорошо бы вернуть ему три рубля.
Тут к Панте подошли две старушки, которых в поселке
прозвали Бабушки-двойняшки, потому что когда-то, давным-давным-давно, они родились близнецами и до сих пор
разительно походили одна на другую.
Они поинтересовались, чего он здесь делает, что это у
него за узел. Зная въедливый и даже вредный характер
Бабушек-двойняшек, Пантя сразу решил улизнуть от греха
подальше, как говорится. Но они учуяли, что имеют дело
если и не с преступлением, то, по крайней мере, с развле­
чением. Не успел Пантя ничего предпринять, чтобы от них
избавиться, как Бабушки-двойняшки цепко схватили его за
руки: одна за левую, другая за правую, а остальными свои­
ми руками они замахали и закричали:
— Граблёное продают!
— Ворованное сбывают!
— На помощь, товарищи!
И сразу оказалось, что на рынке обитает много любо­
пытного и праздного народа. Пантю и Бабушек-двойняшек
почти мгновенно окружила толпа, и они, перебивая друг
Ю

л . Давыдычев

289

друга, восторженно, взахлеб рассказывали, как задержали,
вполне может быть, жулика.
Три дня назад злостный хулиган Пантелеймон Зыкин по
прозвищу Пантя ни за что бы не дался в хилые, хотя и
цепкие руки Бабушек-двойняшек, а сейчас вот только злил­
ся на них да натужно соображал, как бы поскорее выпу­
таться из этой глупой истории.
Самое невероятное заключалось в том, что Пантя, вер­
нее, уже почти Пантелей, вдруг почувствовал, что ему со­
вершенно неохота врать. Ведь получалось так, что стоило
ему сказать, что узел, мол, его, сюда он заглянул случайно,
можете меня проверить в милиции у самого участкового
уполномоченного товарища Ферапонтова, и Бабушки-двой­
няшки отстали бы. Но Пантя громко заявил:
— Три рубли мене... мне надо... три рубля... вот и при­
шел продавать...
Со всех сторон полетели вопросы:
— А узел чей?
— А в узле что?
— Деньги тебе зачем?
— А мать с отцом знают?
«Ждут ведь меня, потеряли меня, — с тоской подумал
Пантя. — Чего доброго, уйдут без меня».
Он молчал уже зло и упорно. Бабушки-двойняшки уже
несколько раз поведали обо всем, что знали о Панте, как
они его задержали, и толпа постепенно начала редеть, ибо
ничего интересного не происходило, и вскоре разошлись
все.
Бабушки-двойняшки не только разительно походили
друг на друга и одевались абсолютно одинаково, они часто
и говорили одновременно, то есть синхронно.
Спросили они:
— Чего нам с тобой делать-то?
— Отпустить, — мрачно посоветовал Пантя. — Мне в
поход идти надо и вот продать надо за три рубли... рубля...
— А чьи вещи-то?
— Да мои! Мачеха мене... меня из дому выгнала, а узел
дала. А мне три рубля надо.
Бабушки-двойняшки отпустили его, развязали узел,
осмотрели содержимое и заявили, что ничего ценного здесь
нет, а вот ботинки за три рубля они возьмут.
Со всех ног, радостный до того, что еле сдерживался,
чтобы не загоготать, Пантя помчался по улицам, размахи­
вая узлом.
290

Отдав Герке деньги, он прибежал во дворик тети Ари­
адны Аркадьевны и с недоумением обнаружил, что все
здесь очень мрачны.
На вопрос Голгофы, где он пропадал, Пантя ответил
довольно коротко и не менее внятно и сам в свою очередь
спросил, а почему Герка в огороде ходит на четвереньках
и мяукает.
— Я вам говорила! — торжествующе воскликнула тетя
Ариадна Аркадьевна.— С мальчиком творится что-то не­
ладное!
— Да, если так будет продолжаться и дальше, — на­
смешливо сказала эта милая Людмила, — то Кошмар будет
ходить на задних лапах и разговаривать по-человечески.
— Я не понимаю твоей шутки, — обиженно произнесла
Голгофа, — надо что-то делать, а мы...
— В поход надо отправляться немедленно! — решитель­
но оборвал дед Игнатий Савельевич. — Вот что надо де­
лать! Накормить Пантю... Пантелея то есть, и в путь! А я
пойду с внуком попрощаюсь.
Увидев деда, Герка, сидевший в огороде на травке, ра­
достно вскочил, уверенный, что тот пришел просить проще­
ния, но услышал суровый, чужой голос:
— Еды тебе хватит. Деньги лежат знаешь где. Мы
выступаем в многодневный поход немедленно. Захочешь
с нами, одежда твоя походная и обувь в коридоре. Даже
кот сознательнее тебя оказался! — Голос деда Игнатия
Савельевича дрогнул. — Быть тебе в областном краеведче­
ском музее экспонатом наравне со скелетом мамонта, раз
нормального человека из тебя не получается! Будь здоров!
И он ушел, яростно напевая: «Главное, ребята, тра-тата-та!»
И Герка понял, что потерпел наиполнейшее поражение,
то есть разгром.
Восемнадцатая глава

ДОРОГУ ОСИЛИТ ИДУЩИЙ
Пожалуй, лучше всех из участников многодневного по­
хода чувствовал себя Кошмар. Он развалился на мягком
дне огромной корзины, сверху обтянутой марлей. А нес
корзину Пантя. Кот, сытый-пресытый, довольный-предовольный, подремывал. Его приятно покачивало, и лишь
291

когда Пантя менял руку, Кошмар просыпался, успевал со­
образить, до чего же прекрасна жизнь, и снова задремы­
вал.
Отличнейшее его настроение объяснялось не только
тем, что он был обильно накормлен, ублаготворен и об­
ласкан сверх всякой меры, но и тем, что рядом находился
Пантя — такой же хулиган, такое же гонимое существо,
как сам он, Кошмар. А если ко всему добавить присутст­
вие здесь благодетельницы, то у него имелась полная воз­
можность и блаженствовать, ничего не опасаясь, и воз­
можность покапризничать, похулиганить, побезобразни­
чать, но не очень, конечно.
Не подозревал Кошмар, с каким отвращением нес его
Пантя, вернее, уже почти Пантелей. Во-первых, кот с кор­
зинкой— не такой уж легонький груз, во-вторых, кому
он в многодневном походе нужен, безобразник, какой от
него, хулигана хвостатого, толк?
Ну, а все остальное было — лучше некуда! Пантя ни
о чем не думал, ничего не загадывал, ничего не пережи­
вал — просто наслаждался. Временами он даже забывал,
кого несет в корзине, а тяжеленный рюкзак лишь прида­
вал гордости: вот он, Пантя, нужный участник многоднев­
ного похода!
Однако у остальных участников похода настроение бы­
ло неопределенным, радость в нем перемешалась с неве­
селыми думами о Герке. Все жалели его и в то же время
бранили его.
Шли молча.
Первой не выдержала тетя Ариадна Аркадьевна, оста­
новилась и возмущенно заявила:
— Мы бессердечные люди! Мы самые обыкновенные
эгоисты! Моя совесть лишает меня удовольствия от похо­
да! Я не могу без большого стыда думать о том, как мы
бросили бедного мальчика одного!
— Присядем, товарищи, — предложил дед Игнатий Са­
вельевич. — Вот тут в тени и отдохнем.
— Я имела в виду не отдых, уважаемый сосед!
— А я, уважаемая соседушка, имею в виду именно от­
дых. Но можно и потолковать. Хотя проку от наших тол­
кований не будет. Я лично иду и дойду туда, куда мы ре­
шили идти!
— Нам предстоит, товарищи, — строго произнесла эта
милая Людмила, — выбрать командира похода, передать
всю власть в его руки и слушаться его беспрекословно.

Иначе у нас будет много времени уходить на споры и не­
нужные обсуждения.
Все с удовольствием расположились в тени на опушке
леса. Тетя Ариадна Аркадьевна осталась на дороге и от­
туда крикнула жалобно:
— Ведь что получается! Нет, вы только подумайте,
что же такое получается! Ведь получается, что к коту мы
отнеслись более человечески, чем к мальчику!
— А! — громко и требовательно позвал дед Игнатий
Савельевич. — Риадна Аркадьевна! Покиньте солнцепек и
пройдите в тень!
Когда уважаемая соседушка выполнила его предложе­
ние и опустилась на траву, конечно, рядом с корзиной,
в которой блаженствовал ее любимец-проходимец, эта ми­
лая Людмила заговорила:
— Командиром может быть выбран любой участник
похода, который пользуется авторитетом, тверд и принци­
пиален, которого все согласны слушаться беспрекословно.
— Фактически организатор и командир похода у нас
уже имеется, — сказал дед Игнатий Савельевич. — Кто за
то, чтобы им официально утвердить Людмилушку, прошу
голосовать. — И он первым выбросил вверх прямую пра­
вую руку.
Вслед за ним проголосовала Голгофа. Ну, а раз она
подняла руку, Пантя проделал то же самое.
— Кто против?
Тетя Ариадна Аркадьевна даже не пошевелилась.
— Кто воздержался?
Не пошевелилась даже тетя Ариадна Аркадьевна, но
сказала осуждающим тоном:
— И все-таки печально. И весьма жестоко.
Дед Игнатий Савельевич бодро поднялся с места, встал
по стойке «смирно» и торжественно объявил:
— Большинством голосов командиром похода выбра­
на Людмилушка. Какие будут приказания?
— Приказаний не будет, — глухо отозвалась эта ми­
лая Людмила. — Тетечка поставила перед нами очень
серьезный вопрос. И мы должны решить его. Что вы кон­
кретно предлагаете, тетечка? Вернуться?
— Ничего подобного я не предлагала! — нервно отве­
тила тетя Ариадна Аркадьевна. — Просто я беспокоюсь о
судьбе брошенного нами мальчика! И считаю, что мы с
вами плохие воспитатели, если не сумели на него воздей­
ствовать!
293

“ Как — не сумели?!—поразился дед Игнатий Са­
вельевич.— Откуда вам известно, уважаемая соседушка,
что мы не сумели воздействовать на моего избалованного
внука? Еще ничего неизвестно. И не бросили мы его, а
он сам отказался идти с нами. Не могли же мы его, как
кота, нести в корзине!
— Извините... — пробормотала Голгофа смущенно, —
но мне кажется... я убеждена... я уверена, что Герман бу­
дет с нами... Я не представляю, что он именно сделает...
как поступит... но он придет. — У нее вырвался очень тя­
желый вздох. — А если он не придет, значит, не было ни­
какого смысла его уговаривать.
— Значит, он избалован окончательно, до безобра­
зия,— спокойно заключила эга милая Людмила. — Значит,
обычные воспитательные и перевоспитательные меры на
него не действуют. А если бы мы уступили ему...
— Внук мой! — решительно перебил дед Игнатий Са­
вельевич. — Я за него главный ответчик и главный винов­
ник его безграничной избалованности. Принимай, Людмилушка, командование.
— Вперед!
Двинулись в путь. Девочки то и дело ныряли в малин­
ник, тянувшийся вдоль дороги, торопливо лакомились яго­
дами. Уважаемые соседи мирно обсуждали план жизни на
берегу Дикого озера. Пантя покорно нес корзину, но уже
на плече — до того ему оттянуло руки.
Равномерное укачивание так убаюкало сытого кота, что
он от удовольствия не помурлыкивал, а почти похрюкивал,
чем особенно раздражал своего носителя.
В конце концов Пантя остановился, опустил корзину на
дорогу, искренне признался:
— Устал. Зря мы его взяли. Сбежать может.
— Передумывать поздно! — из малинника крикнула эта
милая Людмила. — Будем нести по очереди!
— Донести-то я донесу, —пробормотал Пантя, — только
все одно сбежит он.
— Куда? Зачем? — поразилась и обиделась тетя Ари­
адна Аркадьевна. — Он же домашнее животное.
— Все одно сбежит, — упрямо повторил Пантя.—
Я его знаю.
— Я знаю его не хуже тебя и убеждена, что Кошмарик
будет вести себя вполне достойно. И больше не расстраи­
вай меня, пожалуйста. Я верю в Кошмарчика.
— Главное, ребята, что уха нас ждет! — от всей души
294

пропел дед Игнатий Савельевич. — Вперед, вперед, только
вперед! — И, подхватив корзину, он почти побежал по до*
роге.
И всем сразу — кому побольше, кому поменьше, но
чуть стало веселее.
Леса здесь были распрекрасные. С одной стороны до­
роги— густой, местами почти непроходимый ельник, сум­
рачный, сырой, справа — сосновый бор, просторный, свет­
лый, жаркий.
Бор сменился молодым березняком, а ельник — огром­
ной поляной с множеством елочек и кустиков.
— Пантелей! — позвала эта милая Людмила. — Возь­
ми у дедушки корзину! Прибавить шагу! А то получается
не поход, а прогулочка!
И пока наши путешественники ненадолго забыли о
Герке, мы с вами, уважаемые читатели, как раз и вспом­
ним о нем, посмотрим, чем он занимается и что собирается
делать.
Тут нас опять удивит некоторая, предположим, неожи­
данность: Герка ничем не занимался и ничего не собирал­
ся делать. Он до сих пор не верил в случившееся. Точнее,
сначала он убедился, что его оставляют одного, а вот ко­
гда действительно остался один, то опять не поверил, что
все они покинули его одного. Герка до того не поверил в
этот невероятный факт, что даже вполне успокоился, си­
дел в огороде на траве и без малейшего волнения ждал,
когда они вернутся. Мысленно он даже разрешил им вер­
нуться не так уж сразу.
Небезынтересно и такое обстоятельство: Герка привык,
что его почти все время воспитывают или перевоспитыва­
ют, привык не обращать на это почти никакого внимания.
Вот и сейчас ему представилось, что они в многодневный
поход ушли не просто для собственного удовольствия,
а для его, Герки, воспитания или перевоспитания. Ему не
привыкать, можно и подождать.
Однако он начал уже скучать, но вдруг слух уловил
звуки автомобильных моторов, а затем Герка услышал не­
громкие, но явно требовательные, с достоинством, гудки
и — бегом через двор на улицу.
Возле дома остановилось две автомашины — серенькая
«Волга» и синенький «Запорожец».
Из «Волги» вылез длинный, тощий дяденька в боль­
шой плоской кепке, которого Герка сразу мысленно на­
звал Гвоздем, а из «Запорожца» — как он только там
295

уместился! — толстенный дяденька в красном берете с
хвостиком на макушке, которого Герка сразу прозвал Ар­
бузом. Затем из «Волги» выпрыгнула маленькая тетень­
ка, ростом чуть побольше девочки-второклашки, ее Герка
окрестил Микробой.
— Мальчик, здравствуй. Подойди сюда, — позвал
Гвоздь, и когда Герка приблизился, сунул ему в руку пли­
точку шоколада. — Мы ищем девочку по имени Людмила
и мальчика... Фантя... Кантя... Мантя... Какое-то стран­
ное имя!.. Дантя?
— Пантя! Пантя! Пантя! — возбужденно ответил Гер­
ка, предчувствуя, что назревают приятные для него собы­
тия.— Есть! Есть тут у нас такой злостный хулиган!
— А Людмилу ты знаешь? — спросил Арбуз и сунул
ему в руку плитку шоколада. — Где она? Где он?
— Где их можно найти? Где? — торопливо спросила
Микроба и сунула в руку Герке плиточку шоколада.
— Где,
где
Людмила? — настойчиво
спрашивал
Гвоздь. — Где этот Квантя, Фантя, Дантя, Мантя?
— Пан-тя, — с большим достоинством ответил Герка,
великолепно сознавая, что сейчас представляет из себя
здесь главную персону. — Знаю, знаю, все про них знаю.
— Где? — в один голос закричали и радостно, и с тре­
вогой Гвоздь, Арбуз и Микроба.
Мне придется напомнить вам, уважаемые читатели,
что одной из отличительнейших черт избалованных лю­
дей является их нежелание, неумение, а может быть, даже
и неспособность серьезно думать. Они, избалованные, на­
столько привыкли поступать по-своему, ни с кем и ни с
чем не считаясь, что совершают поступки без раздумий,
нисколечко не беспокоясь, к чему эти поступки могут при­
вести. Вот почему избалованные люди иногда опаснее
особо опасных преступников!
Так вел себя и Герка. Не поинтересовавшись, кто та­
кие Гвоздь, Арбуз и Микроба, зачем им нужны эта милая
Людмила и Пантя, он охотно и беззаботно сообщил:
— Все они в многодневный поход недавно ушли на Ди­
кое озеро. С ними еще дед мой. Роста небольшого, но бо­
рода почти до пояса. И еще девчонка — длинная, тощая,
волосы голубые.
— Где озеро? — хором спросили Гвоздь, Арбуз и Мик­
роба, и едва Герка показал дорогу, как они, крикнув
«Сейчас мы их привезем!», быстренько расселись по ма­
шинам и укатили.
296

Укатили машины, Герка остался один с тремя плитка­
ми шоколада в руках. Стоял он, ничего не понимая, лишь
как бы мимоходом думая о том, а зачем он незнакомым
людям сообщил, куда они ушли? Зачем Гвоздю, Арбузу
и Микробе понадобились эта милая Людмила и Пантя?
Зачем он еще рассказал им о деде и Голгофе?
«Ничего, ничего, ничего, — начал он машинально уте­
шать себя, когда почувствовал на душе смутное и непри­
ятное подозрение. — Сейчас их привезут сюда! А я их шо­
коладом угощу! Красота...»
Но, увы, на душе становилось все тревожнее и непри­
ятнее, потом к тревоге прибавился стыд, словно Герка со­
творил что-то нехорошее... Он вдруг вспомнил, что приез­
жие незнакомцы вели себя суетливо, вопросы задавали
торопливо, с опаской... Кто же они такие? И за что ему
дали шоколад? И почему он взял плитки? Ведь шоколад­
ки ему подарили за что-то... За что?
Он увидел большие черные печальные глаза этой ми­
лой Людмилы, тревога в его душе возросла, а стыд очень
обострился.
Герка, как потерянный, слонялся по двору, по огороду,
будто искал чего-то, машинально съел шоколадку, расст­
роился немного, тогда съел и вторую, словно для того,
чтобы не думать, за что же он их получил...
Тут он впервые пожалел, что не пошел в поход. Уж пе­
ремучился бы как-нибудь... Главное, устал ходить-то, а
присесть даже ненадолго не мог: только присядет — и
сразу вскочит от неясного нервного нетерпения, тревоги и
стыда... Измучился весь... Теперь, конечно, эта милая
Людмила с ним и разговаривать не будет. Вот чего он
больше всего боится, оказывается. И если они сегодня не
вернутся, остается один только выход: заболеть. Да, да,
купить на три рубля мороженого и быстро-быстро-быстро
сглотать его! Ангина обеспечена. Вернутся они из своего по­
хода, а он... в боль-ни-це! Тут-то они и попрыгают! Ха-хаха! Вместе с котом попрыгают, раз кот им дороже хоро­
шего человека!
Попробовал Герка очень насмешливо похохотать — не
получилось. Решил он очень радостно попрыгать — ноги
будто к земле приросли.
«Не везет! Не везет мне! И их не везут! — чуть не
крикнул Герка. — Просто-напросто зверски не везет мне!
Сидел, страдал от их несправедливого отношения, и вдруг
откуда ни возьмись Гвоздь, Арбуз и Микроба! Наброси293

лись на меня, как шпионы! Где Людмила и Пантя? Где?
Где? Куда? Куда? И шоколадки прямо в руки сунули! А я
и уши развесил, разболтался... обещали, правда, их при­
везти... Только не верится что-то...»
Вдруг Герка застыл на месте: «А если мне рвануть
к ним?! А? Сил вот только совсем нету, но ведь можно и
поднатужиться! Недалеко ведь они еще ушли!.. Можно-то
можно, конечно.... А если Гвоздь, Арбуз и Микроба их уже
сюда везут?.. Их-то везут, а мне-то не везет... И даже
если я пойду их догонять, мне не повезет...»
Значит, остался единственный выход из положения: на
гри рубля сглотать мороженого, ангина, больница, красо­
та... Будете знать, как опасно издеваться над хорошим
человеком!
Более или менее решительным шагом Герка вышел на
улицу в тот самый момент, когда к дому подкатили се­
ренькая «Волга» и синенький «Запорожец».
Из кабины выскочил Гвоздь, быстро открыл багажник,
поставил на землю корзину, большущий рюкзак, сердито
сказал:
— Мы по ошибке увезли их вещи! Забери!
Гвоздь с громом захлопнул багажник, быстро залез
в кабину, и машины умчались.
Из корзины раздался негромкий хриплый сип, или,
трудно было разобрать, сиплый хрип Кошмара. Ведь
бедный кот, как потом догадался Герка, едва не задохнул­
ся в багажнике!
Пока мальчишка, простите, пялил глаза на оставлен­
ные Гвоздем вещи, кот отдышался, пришел в себя, стал
рваться наружу, опрокинул корзину и оттуда мяргал во
всю глотку. Герка отвязал марлю, и кот стрелой метнулся
к домику своей благодетельницы.
Очень и очень огорченно повздыхав, Герка взял корзи­
ну, тяжеленный рюкзак, еле-еле-еле донес их до крыльца,
присел и призадумался. Он знал, что в этот рюкзак дед
сложил все продукты, даже соль...
С наижалобнейшими мяуканьями — мяук, мяук, мяук — вернулся Кошмар, сел рядом, четыре раза требова­
тельно мяргнул и в изнеможении растянулся на крыльце,
громко и обиженно пыхтя.
— Вот умел бы ты разговаривать, — с горечью сказал
Герка, — все бы мне объяснил. Чего они сейчас собира­
ются делать без продуктов-то? Или вернутся, или Пантю
пришлют?
200

Но, увы, человек может при желании мяукнуть, а кот
даже при огромнейшем желании слова сказать не спо­
собен!
У Герки голова разболелась от безрезультатных раз­
мышлений... Зачем Гвоздь привез кота и рюкзак?1 Сказал,
что по ошибке... А куда они смотрели? Чего они даже без
соли делать будут?
Сами понимаете, уважаемые читатели, что поход сры­
вался предельно неожиданным образом. Что же т а м про­
изошло?
Во время очередного привала дед Игнатий Савельевич
восторженно и многословно рассказывал, какую вку-у-усную уху он приготовит из рыбы, которую в большом коли­
честве они наловят с уважаемой соседушкой.
Все немного приустали, и хотя до озера было еще
очень далеко, но зато как приятно было представить эту
самую вку-у-уснятину!
И тут вдруг, резко свернув с дороги, прямо к ним уст­
ремились две автомашины — серенькая «Волга» и синень­
кий «Запорожец».
Для удобства, уважаемые читатели, я буду называть
приезжих так, как мысленно называл их Герка.
Первым из кабины вылез Гвоздь, подошел к нашей
компании, очень вежливо, с поклоном, приветствовал ее,
внимательно оглядел каждого и, когда подошли Арбуз и
Микроба, радостно сказал:
— Они!
— Конечно, конечно, они! — еще радостнее подтверди­
ли Арбуз и Микроба, еще вежливее, с поклонами, поздо­
ровались и очень удовлетворенно рассмеялись, потирая
руки.
— В чем дело? — настороженно, с некоторой опаской
спросила эта милая Людмила. — Кто вы такие?
— Бедные, несчастные, полуубитые горем родители,
дорогая Людмила! — чуть ли не рыдая, ответила Микро­
ба и тут же громко зарыдала, и из глаз ее выскочили фон­
танчики слез.
— Только ты, Людмила, можешь спасти нас! — грозно
сказал Арбуз. — И ты, Фантя... Мантя... Дантя... Как там
тебя?
Эта милая Людмила поднялась, заложила руки за спину,
гордо вскинула голову и ответила:
— Его зовут Пантелей. Так в чем же дело? Откуда вы
нас знаете и что вам от нас надо?
300

— Сущие пустяки! — весело сказал Гвоздь и проворно
всунул всем в руки шоколадки.— Даже не пустяки, а пу­
стячки! Вы можете спасти наших детей от несправед­
ливости!
— Вы обязаны спасти наших детей! — угрожающе про­
изнес Арбуз. — Бедным мальчикам грозит серьезное, но
незаслуженное наказание!
— Поехали! Поехали! Поехали! — крикнул Гвоздь, от­
крыл багажник, быстренько уложил туда большущий рюк­
зак, поставил корзину. — Мы отблагодарим вас всех! —
Он захлопнул багажник. — Остальные вещи с собой в ка­
бины! Поехали! Мы вам всем сделаем ценные подарки!
— Мы купим вам всего, чего вы только пожелаете! —
умильным голосом пообещала Микроба. — Только спасите
наших детей!
— Каких в конце-то концов детей? — возмутился дед
Игнатий Савельевич.
— А я знаю! А я догадалась! — Голгофа рассмеялась
и даже захлопала в ладоши.— Это родители дылд! Ну,
тех самых хулиганов, которые Hate ограбили, а Пантелея
бросили в яму!
— Нет, нет, никакие они не хулиганы! — снова выпу­
стив из глаз фонтанчики слез, навзрыд запротестовала
Микроба. — Просто они ужасные шутники! И очень ша­
ловливые!
— Тем более, что моего Эдика кто-то из вас искусал! —
зло воскликнул Арбуз. — Мы вас прощаем, и вы обязаны
простить наших детей!
— Быстро едем в милицию, — вкрадчивым голосом
проговорил Гвоздь, — вы отказываетесь от своих показа­
ний, заявляете, что не имеете к нашим мальчикам никаких
претензий.
— А мы вам сделаем до-ро-ги-е подарки, — мрачно
добавил Арбуз. — Вот Пантелею я отдам хороший спор­
тивный костюм.
— Господи, зачем мы тратим столько времени зря?! —
воскликнула Микроба, сморщила лицо, чтобы, видимо,
снова выдавить фонханчики слез, но запас их, наверно,
иссяк, и по ее щекам неохотно скатилось всего по две сле­
зинки из каждого глаза. — Мальчики просто неудачно по­
шутили, а вы их не поняли! Глупые мальчики! Но неужели
вы серьезно думаете, что им была нужна ваша сумка?
— Давайте сюда шоколадки,— строжайшим тоном
приказала эта милая Людмила, собрала их и з а с т а в и301

л а Гвоздя взять шоколадки обратно. — Ваши мальчики —
отвратительные люди. Они у вас уже преступники. Они
у вас уже воры. Они, ваши мальчики, не шалили, не шу­
тили, а совершали безобразия. Презренные дылды, они
втроем напали на девочку и мальчика значительно млад­
ше себя. Девочку толкнули на дорогу, сбив с ног, а маль­
чика бросили в яму с водой. Вам надо стыдиться за них,
а не защищать их!
Арбуз побагровел и закричал:
— Мы не желаем выслушивать какую-то вздорную
девчонку! Мы будем разговаривать только со взрослыми
людьми!
— Мы, взрослые, не желаем разговаривать с вами,—
спокойно сказала тетя Ариадна Аркадьевна, — потому что
презираем, глубоко презираем вас.
— Презирайте! Презирайте! Презирайте! — радостно
призвала Микроба. — Сколько угодно презирайте! Глубо­
ко! Широко! Высоко! Вполне возможно, что мы достойны
презрения! Вполне вероятно, что мы ужасные родители!
, — Мы несколько избаловали своих детей, — охотно
поддержал ее Гвоздь. — Но речь не о нас. Пожалейте на­
ших детей! Они-то не обязаны отвечать за неправильное
воспитание. Они-то ни в чем не виноваты!
— Мы очень жалеем их, — печально сказала Голго­
ф а.— До вашего приезда я их ненавидела. Сейчас я их
пожалела.
— Спасибо тебе, дорогая деточка! — Микроба упала
перед ней на колени. — У тебя чуткое сердце! Ты поняла
нас, бедных, нас, несчастных родителей!
— Как раз вас-то понять и невозможно, — брезгливо
возразила Голгофа. — А дылд ваших стало жалко. Вы не
дадите им возможности вырасти настоящими людьми.
И встаньте, пожалуйста.
— Что здесь происходит?!— побагровев, возмутился
Арбуз. — Почему мы обязаны выслушивать детскую бол­
товню?!
— Во-первых, не болтовню! — гневно возвысил голос
дед Игнатий Савельевич. — Во-вторых, нам пора в доро­
гу! Будьте настолько любезны, оставьте нас в покое! Ва­
ших, извините, балдов... то есть дылдов... дылдей... надо
наказать ваших деточек по всем строгостям за-ко-на!
— Ваши мальчики намекали нам, — сказала эта ми­
лая Людмила, — что не боятся наказания за свои пре­
ступления. Ваши дылды всегда были убеждены, что вы из302

бавите их от наказания, какую бы гадость они ни сотво­
рили. На сей раз они будут наказаны, не беспокойтесь!
Мой возраст не позволяет мне сказать вам все, что я о
вас думаю!
Гвоздь, Арбуз и Микроба, переглянувшись друг с дру­
гом, разом тяжело вздохнули, лица их исказились непри­
крытой злобой.
— Ненормальные! — крикнул Гвоздь и бросился к се­
ренькой «Волге».
— Вы еще пожалеете о своей глупости! — прогремел
Арбуз и влез с Микробой в синенький «Запорожец».
Машины быстро скрылись за поворотом.
— Шоколадки надо было съесть, — со вздохом ска­
зал Пантя, — их у них много, а я есть захотел.
— Кошмар... — в ужасе прошептала тетя Ариадна Ар­
кадьевна, закрыв лицо руками. — Ведь они увезли Кош­
мара... Какой кошмар!
— Они еще... они еще рюкзак увезли... — почти в ужа­
се прошептал дед Игнатий Савельевич. — Продукты увез­
ли... все... даже соль... Командир, как могло так... стряс­
тись?
— Кошмар... Кошмар... Кошмар... — бормотала тетя
Ариадна Аркадьевна. — Что с ним будет? Куда они его
увезут? Ну как... ну... как вы могли... проглядеть?
— Просто умопомрачение какое-то! — недоуменно про­
изнесла Голгофа. — Я все время думала о корзине и рюк­
заке. Все собиралась... собиралась... и вдруг забыла! Они,
дылдины родители, так расстроили меня, что... А что де­
лать будем?
— Конечно, виновата я, — хмуро призналась эта ми­
лая Людмила. — И нет мне оправдания. Сейчас будем
соображать...
— Соображать...
Чего — соображать? — совершенно
растерянно пролепетала тетя Ариадна Аркадьевна.—
О чем соображать?.. Кошмар... бедный Кошмарчик...
Я всегда предчувствовала, что он кончит трагически...
— А почему они обратились к нам? — Голгофа сама
поразилась своему вопросу. — Откуда они знают нас?
И как узнали, куда именно мы ушли? Кто им сообщил
о нас?
— Герка, конечно! — Пантя хмыкнул. — Они из мили­
ции к нему, а он все им и разбрякал.
— А почему они обратились к нему? — возмутился дед
Игнатий Савельевич.
зоз

— Все понятно, все понятно, — удовлетворенно сказа­
ла эта милая Людмила. — Дылды рассказали родителям,
с кем они шу т и л и . Родители стали искать нас, а нашли
только Германа. Он, ничего не подозревая...
— Тогда! Тогда... — радостно перебила Голгофа.—
Тогда они вернут Кошмара и рюкзак Герману! Вполне
логично!
— А вдруг... — Тетя Ариадна Аркадьевна, словно зады­
хаясь, схватилась руками за горло. — Вдруг они поставят
машину в гараж... он... задохнется...
— Уважаемая соседушка! — почти крикнул дед Игна­
тий Савельевич. — Хватит про кота! Решается судьба мно­
годневного похода, а вы все про кота, про кота, про кота,
про кота! Мы остались не только без кота, но и без про­
дуктов! Даже без соли! Командир, давай голосовать, че­
го делать?
Ни на кого не глядя, эта милая Людмила твердо про­
изнесла:
— Никаких голосований. Мы для того и выбрали ко­
мандира, чтобы избежать излишних разговоров. А в по­
ход мы пошли, чтобы выдержать все трудности. Все. И мы
обязаны не отступать при любых обстоятельствах. Впе­
ред!
Однако никто не двинулся с места.
— Извините меня, — смущенно попросила Голгофа,—
я согласна с командиром. Надо идти вперед во что бы то
ни стало. Лишь тогда в нашем походе будет смысл. Ведь
мы вышли побеждать, а не сдаваться!
— Тетечка... — извиняющимся голосом позвала эта ми­
лая Людмила.
— Я тебе сейчас не тетечка, — услышала она в от­
вет, — я участник многодневного похода, хотя он и скла­
дывается в высшей степени неудачно. Буду надеяться, что
с Кошмарчиком все обойдется благополучно, и буду идти
вперед.
Голгофа воскликнула:
— Чем больше трудностей, тем сильнее мы станем!
— Главное, ребята, сердцем не стареть! — довольно
бодро пропел дед Игнатий Савельевич. — Поход не про­
гулочка, а серьезное испытание.
— Шоколадки надо было съесть, — мечтательно прого­
ворил Пантя, который нисколечко не сожалел о разлуке
с Кошмаром.
Наши путешественники двинулись вперед, но, честно
804

говоря, уважаемые читатели, не так уж и радостно. Чтобы
отвлечь спутников от невеселых мыслей, Голгофа по воз­
можности весело заговорила:
— Значит, дылдам здорово попадет! Иначе бы их ро­
дители не пытались задобрить нас дорогими подарками.
Ужасные люди! — И вдруг она завизжала так пронзитель­
но, что все вздрогнули. — Гриб! Смотрите, смотрите, на­
стоящий гриб! Чудо какое! Мой первый гриб! Даже сры­
вать жалко! Красавец какой!
— Не останавливаться! — приказала эта милая Люд­
мила.— Шире шаг! Надо торопиться! У нас же масса дел.
Надо приготовить ночлег, рыбы наловить, грибов и ягод
набрать.
— Наловить-то, насобирать-то можно, — пробурчал дед
Игнатий Савельевич, — да как без соли-то есть?
— Соль я достану, — уверенно заверил Пантя, — там
рыбаков всегда много... Да вон скоро и озеро!
Резвее зашагали наши путешественники. А когда Гол­
гофа вспомнила, что у нее в сумке есть немного соли, то
они чуть ли не бегом припустили, благо что дорога пошла
под уклон.
Только тетя Ариадна Аркадьевна оставалась недо­
вольной, ворчала:
— И тем не менее мы эгоисты. Бросили на произвол
судьбы двух живых существ. Рассуждаем о воспитании,
других осуждаем, сами же поступаем буквально бесчело­
вечно.
Дед Игнатий Савельевич отвечал довольно мирно:
— Может быть, уважаемая соседушка, мы к вашему
коту отнеслись, хе-хе, бесчеловечно. К внуку же моему
мы отнеслись абсолютно правильно. Избалованность де­
тей— зло нашего века. Пора, пора всерьез заняться им!..
Озеро!
Миновав поворот, наши путешественники неожиданно
оказались на берегу озера.
Если бы вы только могли себе представить, уважаемые
читатели, какая их здесь ждала красота! Подобно зерка­
лу, озеро отражало в себе прибрежные деревья и обла­
к а — получалось как бы два неба... Тишина стояла не­
обыкновенная...
Покой...
— Очаровательный пейзаж, — виновато прошептала
тетя Ариадна Аркадьевна, — столько лет прожила рядом
и ни разу здесь не бывала...
305

— Эх, Герка, Герка... — вздохнул дед Игнатий Савель­
евич,— дурачок ты, дурачок. Ведь за уши тебя к такой
красоте не вытащишь.
— Слушать мою команду! — весело сказала эта милая
Людмила. — Выбираем место для ночлега. Распределяем
обязанности.
Всем нашлось дело, и дело у каждого важное, ответст­
венное, и неудивительно, что пока им было не до Герки
и Кошмара.
А Герка сидел с Кошмаром на крыльце, сидел, сидел...
Думал Герка, думал, соображал Герка, соображал, при­
кидывал Герка, прикидывал... И все он стерпел бы, если
бы не вспоминались ему большие черные глаза этой милой
Людмилы, смотревшие на него с печалью и укором...
Страшеннейшая, просто очень ужасающая мысль при­
шла Герке в голову: надо ему идти к Дикому озеру и
нести туда тяжеленный рюкзак с продуктами. Надо...
надо... надо... Вот и посмотрим, кто тут настоящий-то ге­
рой...
Он вошел в дом, Кошмар, конечно, за ним. Герка до­
стал из холодильника колбасу, наломал хлеба, и они с
котом довольно плотно и сытно поели. Герка еще много
воды с сахаром выпил, и захотелось ему не в дорогу от­
правляться, а на диване вдоволь поваляться. Кошмар уже
разлегся на полу, подремывая себе с прихрапыванием.
Хорошо ему...
Прямо скажу вам, уважаемые читатели: о возможно­
сти совершения героического поступка Герка задумался
лишь потому, что понятия не имел о расстоянии до Ди­
кого озера и ни разу в жизни не шагал с тяжеленным рюк­
заком за плечами. Да, да, уважаемые читатели, Герка и
не подозревал, на какое серьезное испытание он решился.
Но это обстоятельство не имеет никакого принципиаль­
ного значения. Даже если Герка и не дойдет до цели, за­
мечательно само по себе уже то, что он попытается это
сделать. Для такого баловня любая попытка одержать по­
беду над собой достойна всяческой похвалы. Недаром на­
родная мудрость утверждает: лиха беда — начало.
И Герка самоотверженно, почти мужественно, хотя и
еле-еле-еле переставляя ноги по дороге, изредка покачи­
ваясь из стороны в сторону, прилагая немало усилий, что­
бы удержаться на ногах, которые оказались такими сла­
быми, шел... На самом же деле он еще просто не приноро­
вился к тяжести рюкзака за спиной...
зов

Но он шел и шел... Глаза застилал едкий пот, Герка
слизывал его с губ — соленый-соленый походный пот, не
чувствуя, что он смешался со слезами бессилия...
Сто двадцать восемь раз Герка мог бы уже рухнуть в
тень на землю, но сто двадцать восемь раз, громко
всхлипнув, продолжал еле-еле-еле-еле переставлять но­
ги, которые, казалось ему, давно должны были сломаться
в коленках...
Еще больше, еще сильнее хотелось Герке грохнуться
прямо на дорогу, прямо в пыль, да так грохнуться, чтобы
нос расквасить, но зато не идти, а ле-е-е-е-е-ежа-а-а-а-ать...
И он грохнулся бы, и лежал бы, если бы не предчувст­
вовал, что, грохнувшись, он уже не встанет для того, что­
бы идти вперед.
А вокруг Герки бегал Кошмар. Он то плелся сзади, то
обгонял Герку, то попрыгивал справа, то слева от него,
издавая разнообразные радостные и громкие звуки.
Не только раздражающе-беззаботное поведение кота,
но и само его присутствие здесь казалось Герке издева­
тельством над ним, человеком. Скачет тут, ехидно задрав
хвост, лодырь, бездельник, хулиган, разбойник, обжора,
подлиза, а человек из последних сил выбивается... А силто, между прочим, становилось все меньше и меньше, и
уже не сосчитать, сколько раз Герка пожалел, что решил
отправиться к озеру.
Ведь НЕ дойти!
НЕ дойти ведь!
Ведь не... не дойти... не дойти... НЕ ДОЙТИ... Каза­
лось, тяжеленный рюкзак тяжелел с каждым шагом, буд­
то кто-то подкладывал и подкладывал в него кирпичи
сначала маленькие, а потом все увесистее и увесистее...
И вот в рюкзак опустился такой тяжелющий кирпич, что
Герка остановился и... по... по... пя... пя... тил... тил... ся...
И пятиться было легко!
А вот ос... ост... остан... остано... вить... вить... ся... До
боли вытянув вперед шею (чуть кожа на ней не лопнула!),
выставив вперед плечи (чуть кости не хрустнули!), упер­
шись на правую ногу (колено чуть не сломалось!), Герка
ос... та... новил... ся.
Он постоял немного, пытаясь унять дрожь в коленках,
шагнул с дороги на траву и сел, вернее, упал попой на
землю и лег, вытянув ноги и раскинув руки.
Все... Долго ему теперь не подняться. И не потому, что
не хочет, а потому, что совершенно не может даже поше­
307

велиться. Он в наиполнейшем изнеможении закрыл глаза
и увидел большие черные глаза этой милой Людмилы,
смотревшей на него радостно и ободряюще... Ничего, ни­
чего, может, еще и вернутся силенки... Вряд ли, конечно,
но вдруг... сил, конечно, не будет, но хоть бы немножечко
силенок... Дело-то ведь тут и не в силе, а в том, чтобы
было куда и к кому идти...
Кошмар ловил бабочку.
— Скажи спасибо, что двигаться не могу, — еле слыш­
но, но яростно прошептал Герка, — я бы тебе... я бы те­
бя... тунеядец, бездельник, лодырь, дурак...
В горле у него так пересохло, что больше ни слова не
вышло из него наружу... Попить бы...
Эх, не подозревал Герка, сколько еще гадостей и ра­
достей преподнесет ему кот за дорогу к озеру!
Вдруг мальчишка услышал, что Кошмар, громко при­
щелкивая языком, лакает воду... С трудом освободившись
от рюкзака, преодолевая тупую боль в плечах, Герка на
четвереньках двинулся в сторону заманчивых звуков и
оказался около узкой продолговатой лужицы, дно кото­
рой было травяное, а вода прозрачная, и начал лежа пить.
Лужица была в тени, и Герка глотад ркусную прохладную
воду до тех пор, пока на язык не стали попадать песчин­
ки... Потом он умылся, смочил голову, опрокинулся на
спину и прошептал благодарно:
— Спасибо, Кошмарик...
Теперь ему стало все равно. С каким-то почти веселым
равнодушием Герка подумал, что и от поселка он далеко
утопал, а сколько еще топать до озера, неизвестно... За­
снул Герка, крепко и сладко заснул...
На берегу же озера, где расположились они, кипел,
можно сказать, трудовой энтузиазм. Девочки насобирали
много грибов и ягод, вдоволь накупались, позагорали. Дед
Игнатий Савельевич обнаружил два шалаша и теперь с
девочками приводил их в порядок. Пантя убежал искать
смородину для заварки чая. Тетя Ариадна Аркадьевна
проверяла рыболовные снасти.
Увы, соли в спичечном коробке у Голгофы оказалось
на одно только варево, но немудреный обед из грибов был
обеспечен, а дальше, как правильно и оптимистично рас­
суждали все, будет видно. Пантя заверил, что к вечеру
здесь обязательно появятся рыбаки, народ они добрый, и
уж соли-то не пожалеют. Так что наши путешественники
трудились радостно и споро.
308

— Эх, Герка, Герка! — вдруг горестно вырвалось у де­
да Игнатия Савельевича, сколько, видно, он ни пытался
сдержаться. — Ведь как бы тебе здесь расчудесно бы­
ло...— Он с большим трудом подавил очень тяжелый
вздох. — Чего он там без меня делает? А?
— Мы поступили абсолютно правильно, — авторитетно
и весело заверила эта милая Людмила, принеся к шалашу
охапку травы. — Другого выхода не было.
— Но какой же это абсолютно правильный выход, ес­
ли...— Тетя Ариадна Аркадьевна поморщилась. — Мы здесь
почти наслаждаемся, а мальчик... Я уже молчу о несчастном
Кошмарчике! Он-то вообще ни в чем не виновен!
— А я почему-то уверена, что все закончится благопо­
лучно,—задумчиво сказала Голгофа.—Кота и рюкзак дылдины родители все равно привезут обратно Герману. А Гер­
ман... придет. Вот увидите. И я даже знаю, почему он обяза­
тельно придет сюда. Но промолчу, почему.
Над костром булькало варево в котелке, вкусно пахло
грибами.
— Ого-го! — раздался голос Панти, и все увидели, что
он подплывает к берегу на небольшом плотике, стоя на
коленях и орудуя узкой длинной доской. — Пароход я вам
достал! С него нырять можно!
Он отдал деду Игнатию Савельевичу смородиновые ли­
стья. Девочки решили перед обедом еще раз искупаться и
на плотике поплыли к середине озера.
— Хоть за девочек порадуемся, — совсем нерадостно
проговорила тетя Ариадна Аркадьевна. — Рыбы здесь, види­
мо, много, но я впервые порыбачу без особого удовольствия.
— Пантелей!—позвал дед Игнатий Савельевич.—Запа­
сай дров для костра на ночь! — И когда тот убежал, сказал
сумрачно: — Не к лицу вам, уважаемая соседушка, песси­
мизм. Нельзя детям его демонстрировать. Герка несет за­
служенное наказание. Пусть хоть раз призадумается над
своим безобразным поведением. А кот не пропадет. Он у
вас закаленный, в жизни опытный.
Девочки на середине озера визжали от восторга, кри­
чали, Пантя в лесу гоготал.
А у Герки дела обстояли несколько иначе. Заснул-то он
в тени, а проснулся на самом солнцепеке, весь потный, с тя­
желой, раскаленной головой и в отвратительнейшем настро­
ении, да еще с невероятной жаждой. Руки, ноги, шея и во­
обще все тело онемели. Больно было даже пальцами ше­
велить.

Невероятнейшая жажда, высушившая гортань до того,
что и слюны не было, заставила Герку опять на четверень­
ках добраться до лужицы и напиться. Сейчас вода была
теплой, невкусной и почти не принесла облегчения.
Отдышавшись, он поднялся на ноги, постоял, словно для
того, чтобы убедиться, что они еще способны выполнять свое
назначение, то есть двигаться, и сделал несколько шагов...
Ничего, ничего, не смертельно... Знать бы только, сколько
еще мук осталось до озера!
Увидев блаженно растянувшегося на траве Кошмара,
всем своим мерзким видом показывавшего, до чего же он до­
волен жизнью, Герка еле удержался от желания выместить
на нем отвратительнейшее настроение.
Рюкзак показался еще тяжеленнее, чем был, когда Гер­
ка недавно от него освобождался.
Первые шаги получились вялыми, неуверенными, какимито ненужными, и не столько от бессилия, сколько от того, что
Герка не решил пока, куда все-таки идти, чтобы не погиб­
нуть, — вперед или обратно. Чего они, интересно, там сейчас
делают? Купаются, конечно. Воды пьют сколько только по­
желают, да вокруг Панти ахи-охи... Перевоспитывают!.. Пе­
ревоспитаешь его... А дед вреднющий... он еще пожалеет,
что единственного внука бросил, на чужого хулигана проме­
нял...
А между тем Герка шел! И — вперед!
Как ни странно,раздражение прибавило ему сил, и чем
злее ругал он их, тем вроде бы легче шагалось. Жалко, что
запас злости и раздражения быстро иссяк, зато на смену
постепенно пришла торжествующая радость: посмотрим на
их физиономии, когда он придет к ним и так небрежно
скажет:
— Что-то устал я немножко.
А этой милой Людмиле он скажет:
— Ну, будете меня еще ана... лиризровать, комментиро­
вать?.. Пойду-ка я лучше поплаваю.
Но и торжествующей радости хватило ненадолго, а вот
тяжеленнейшая ноша за плечами стала вроде бы чуть-чуть
привычной. Герка словно впервые сообразил, что ведь он
несет им пищу! Вот почему он до сих пор идет! Спасать их
от голода!
И сердце его наполнилось и тут же переполнилось гор­
достью. Герка если не зашагал чуть-чуть быстрее, то ис310

пытал такое желание. Гордости, однако, тоже хватило не­
надолго, как до этого злости, раздражения и торжествую­
щей радости. Рюкзак снова потяжелел, но теперь груз
ощущался как нечто необходимое.
К тому же Герка неожиданно, сразу, вдруг здорово за­
хотел есть, да не просто здорово есть захотел, а вообразил,
что, если сейчас же ему не насытиться, потеря сознания
ему обеспечена.
Но пока он сознания еще не потерял, сумел сообразить,
что снова снимать тяжеленнейший рюкзак, развязывать
его, есть один только хлеб всухомятку, снова завязывать
рюкзак, опять надевать его — обойдется дороже, чем по­
пробовать продолжать путь.
Ко всему привыкает человек, уважаемые читатели. Че­
рез некоторое время Герка был убежден, что с тяжелейшим
рюкзаком за плечами, по пыльной дороге, под палящим
солнцем, голодный и изнывающий от жажды, он плетется
давным-давно, уже не первый день, и не особенно беспоко­
ился о том, сколько еще дней ему плестись...
Умыкался и Кошмар. Он перестал ловить бабочек, дол­
гое время нетерпеливо и требовательно мяргал, потом еще
дольше издавал злые и утробные звуки непонятного зна­
чения, а теперь вот беззвучно тащился сзади.
У Герки ноги в коленках ныли, а плечи совсем онемели,
шея болела, но зато всем своим существом он чувствовал,
что совершает нечто для себя очень важное, может быть,
самое важное за всю свою жизнь.
Дорога сузилась, деревья подступали почти к самым
обочинам, образовав полутемный прохладный коридор. Ид­
ти по нему было приятно и страшновато, сначала более
приятно, а потом все страшноватее — просвета впереди не
виделось.
Страх придал сил, прохлада освежила, и Герка шагал
чуть побыстрее, почти забыв об усталости, боли, голоде и
жажде. Как ему хотелось оказаться на берегу озера! Он
представил себе, даже чуть затаив дыхание, картину: из
прохладной воды выходит эта милая Людмила, смотрит на
него большими черными глазами и шепчет:
— Ах, Герман, Герман...
Кошмару, видимо, тоже не очень нравился лесной полу­
темный коридор, и кот теперь вяло вышагивал впереди
Герки.
Воздух здесь был прохладный, а жажда все-таки мучи­
ла, как ни глубоко вдыхал сыроватый воздух мальчишка.
311

Занятый самим собой, он не замечал, что Кошмар все
чаще и чаще ложился на землю, бессильно вытянув лапы.
Однажды мальчишка чуть было даже не споткнулся о ко­
та, машинально перешагнул через него и продолжал ша­
гать дальше, не слыша за спиной тихого, жалобного, оби­
женного мяуканья.
То ли Кошмар, оголодав, действительно выбился из сил,
то ли элементарно закапризничав, сразу определить было
невозможно. Ясным оставалось одно: он усложнил и без
того достаточно тяжелое положение Герки.
Мальчишка обнаружил исчезновение кота, отойдя от
него метров сто. Сначала Герка просто подождал, нисколь­
ко не волнуясь, потом, обеспокоившись, начал звать Кош­
мара и ласково, и сердито, и нежно, и грозно. Наконец ис­
пугался и растерялся.
Пришлось снять рюкзак и топать обратно. Правда,
добра без худа не бывает: Герка отыскал чистую, с травя­
нистым дном, лужицу и вдоволь напился.
Что же стряслось с Кошмаром? Притворяться и убеди­
тельно притворяться он всегда умел, и Герка, конечно, знал
об этом. Но тут, увидев кота, в а л я в ш е г о с я на дороге,
с широко раскрытой пастью, высунутым языком, закрыты­
ми глазами, часто вздымавшимся животом, Герка простонапросто струсил. Если, подходя к Кошмару, он и не со­
бирался с ним нянчиться, то, увидев его, в а л я в ш е г о с я
на дороге, желал только одного: лишь бы кот не помер! Он
бережно взял его на руки, тот хрипло и еле-еле слышно
мяукнул, и Герка в полной растерянности побрел обратно,
то есть вперед, дошел до рюкзака, опустил кота на землю,
сам сел рядом и задумался. Конечно, ему и в голову не
взбрело бросить Кошмара, хотя и ненавидел его всеми си­
лами души и, честно говоря, даже не особенно жалел.
Самое обидное заключалось в том, что не представля­
лось возможности определить истинное состояние здоровья
Кошмара. Ведь он вполне мог и притворяться! А тащить
его на руках — толстенного, горячего...
Заслышав шум автомобильного мотора, Герка быст­
ренько и уже привычными движениями надел рюкзак, под­
нял кота и в нетерпении ждал.
Когда радостно-красный «Москвич» приблизился к не­
му, Герка почти весело закричал:
— Подвезите, пожалуйста! Подвезите, пожалуйста!
За рулем сидел лысый улыбающийся дяденька, а рядом
с ним бородатая собака. Когда машина проезжала мимо,
312

едва не задев Герку, собака высунула морду в окно и ле­
ниво, беззлобно гавкнула.
Не открывая глаз, Кошмар угрожающе, но тихо фырк­
нул и пошевелил хвостом.
— Жадина! — крикнул вслед радостно-красному «Моск­
вичу» Герка. — Жадина! Жадина усатая! Собака борода­
тая!— Он чуть не расплакался от обиды и бессильной зло­
сти, постоял и двинулся вперед.
Каким бы ни был большущим и тяжеленным рюкзак,
в нем находились продукты для людей, и он уже удобно,
привычно покоился, прилипнув к потной спине, а вот кот...
тяжеленнейший, горячий, быстро оттянул руки.
Лесной прохладный полутемный коридор кончился не­
ожиданно, и Герка вновь оказался под палящими, каза­
лось, душными лучами солнца.
Кот тяжелел и становился все горячее прямо-таки с
каждым шагом, и держать его было все неудобнее и не­
удобнее, а нести — все глупее и бессмысленнее... Руки до
того устали, что мальчишка не чувствовал рюкзака.
Шум автомашины Герка услышал, когда она была все­
го в нескольких метрах от него. Он встал посередине доро­
ги. Красивая, редкого аквамаринового цвета «Волга» про­
визжала тормозами и едва не ткнулась в мальчишку.
Из кабины выскочил разъяренный дяденька в голубом
тренировочном костюме с олимпийской эмблемой на груди,
закричал:
— Ты псих, что ли, или чокнутый? Я же тебя чуть не
задавил, дурака! Отвечай за тебя! А ну, марш с дороги!
— Подвезите меня хоть немножечко, пожалуйста, — со
слезами пролепетал Герка. — Хоть немножечко подвезите...
— Я тебе — подвезу! — уже без крика, но зло ответил
дяденька. — Делать мне больше нечего! — Он оттолкнул
Герку к обочине. — Ножками, ножками поработай! — сел
в кабину, и красивая, редкого аквамаринового цвета «Вол­
га» укатила.
Герка заметил, что на переднем сиденье рядом с дядень­
кой улыбалась толстая, ярко раскрашенная тетенька.
Почувствовав, что ему сначала надо выплакаться, Гер­
ка сел прямо на дорогу, положив кота рядом, кое-как при­
шел в себя и крикнул в сторону, куда укатилась красивая
редкого аквамаринового цвета «Волга»:
— Чтоб у вас все колеса полопались!
Кошмар, не вставая с земли, потянулся, очень громко
и не менее сладко зевнул, бодро вскочил и, как ни в чем не
314

бывало, не оглядываясь, побежал вперед, торжествующе
подняв хвост.
Все стало ясно: безобразник хорошо отдохнул! Хотел
Герка на него разозлиться, но не получилось. Он поднялся,
тоже с удовольствием потянулся, хотя при этом заныло все
тело, и тоже двинулся вперед по дороге.
На душе у него было ка^-то легко и пусто. Легко отто­
го, что идти без кота на руках стало легче, а пусто... много
было причин для этого.
— Ножками, ножками поработай, — самому себе ска­
зал Герка. — Поработаю, поработаю, не беспокойтесь,
жадины.
Зло, исходящее от недобрых людей, уважаемые читате­
ли, заключается еще и в том, что своим бесчеловечным по­
ведением они и добрых людей толкают на злые поступки.
Вот вам самый близкий пример. Никогда раньше Герка
не радовался чужому горю. Раньше он даже и представить
не мог, что чужое горе может его развеселить и даже при­
бавить сил.
А ведь случилось такое!
Когда он опять выбился из сил, хотя солнце пекло уже
слабее, а по дороге стали попадаться тенистые места, ког­
да его опять неудержимо и непреодолимо потянуло при­
лечь, вытянув ноги и раскинув руки, он услышал раздра­
женные крики.
Почуяв в этом для себя что-то приятное, Герка уско­
рил— откуда только и силы взялись! — шаги, и чем ближе
были раздраженные, почти озлобленные крики, тем быст­
рее шагал мальчишка. Его охватило такое приятное нетер­
пение, что он, представьте себе, уважаемые читатели, по­
бежал, словно за поворотом его ожидало что-то приятное.
Да, да, П Р И Я Т Н Е Й Ш А Я картина открылась его
глазам, изъеденным соленым потом: красивая, редкого ак­
вамаринового цвета «Волга» врезалась в багажник радост­
но-красного «Москвича»!
Стоя друг против друга, дяденьки размахивали кулака­
ми, хотя и не дрались, а только ругались самыми, между
нами говоря, нехорошими словами.
Бородатая собака скулила.
Толстая, ярко раскрашенная тетенька сидела на краю
кювета и громко-громко рыдала, повторяя одну и ту же
фразу:
— Вы нам заплатите! Вы нам заплатите! Вы нам за­
платите!
315

А лысый усатый дяденька изредка кричал в ее сторону
— Еще посмотрим, кто кому заплатит!
Герка незамеченным прошел мимо ругавшихся владель­
цев личных автомашин, отошел подальше и крикнул:
— Интересно, как вы до поселка добираться будете!
Ножками поработать придется, ножками!
Дяденьки в два озлобленных голоса посоветовали ему
убираться подальше.
А тут закипел бой. Увидев Кошмара, бородатая собака
перестала скулить и бросилась на кота с победным лаем.
В бродячей, разбойничьей жизни своей Кошмар и не с
такими псами дрался, как этот бородатик, разъезжающий
на личной машине! Кот и не подумал отступать. Шерсть
у него мгновенно поднялась дыбом, он издал звериный
МЯРГ и — раз-раз-раз-раз —обеими лапами по бородатой
морде, а потом еще немножечко повисел на ней. Пес по­
стыдно и жалобно завыл на всю окрестность и обратился
в бегство. Кошмар сидел, облизываясь и с презрением гля­
дя на трусливого автолюбителя.
— Ножками поработайте, ножками! — крикнул Герка
и сам весело заработал своими ногами по дороге. — Глав­
ное, ребята, сердцем не стареть! — неожиданно пропел он,
и это означало, что больше никакие трудности не помеша­
ют ему дошагать до Дикого озера.
Так оно и случилось, уважаемые читатели. Уже начина­
ло темнеть, когда Герка, не ощущая под собой ног от ра­
дости и усталости, спускался с горы к озеру.
Но чем ближе он подходил к воде, тем нерешительнее
становились шаги, а на берегу, у самой воды, он замер з
полном смятении.
Где же их тут искать?
Искать их тут где?
Тут их где искать?
Он не сразу сообразил, что надо их позвать. Кричал он,
кричал, пока не охрип и не осип... в изнеможении опустил­
ся на землю, не сняв рюкзака, хотел пожаловаться Кош­
мару, огляделся по сторонам и не увидел кота, покликал
его, так сказать, остатками голоса и очень уныло подумал,
что вот и Кошмар бросил его... Понял Герка, что долго еще
ему не встать, не подняться, даже не скоро еще он рукой
или ногой пошевелить сможет... Он видел перед собой
большие черные глаза этой милой Людмилы и слабейшим
голосом бормотал:
— Пришел ведь я... пришел... я ведь пришел...
316

А всего в каких-то двухстах метрах от него, за гус­
той стеной деревьев, на берегу заливчика они вели невесе­
лые разговоры. Рыбы наловили много, хорошей рыбы, но,
как назло, в этот вечер на озере не было ни одного рыбака,
и соли достать не удалось.
— Кто-то кричит, — сказала Голгофа.
Все прислушались, но Довольно равнодушно.
— Правда, правда, кричит кто-то.
Тетя Ариадна Аркадьевна, изменившись в лице, про­
шептала:
— Кошмар...
— Да хватит вам... — раздраженно начал дед Игнатий
Савельевич.
Но тетя Ариадна Аркадьевна мгновенно вся расцвела:
— Ко-о-о-ошма-а-ар при-и-и-ише-е-е-ел...
Да, да, котик ее любимый преспокойненько забрался на
колени к своей благодетельнице и удовлетворенно заурчал.
— Рыбки ему, рыбки, пожалуйста! — умоляюще воск­
ликнула она.
— Значит... значит... значит... — Эта милая Людмила
боялась договорить свое предположение.
И Голгофа повторяла:
— Значит... значит... значит...
— Герка, значит, пришел! — в необычайном волнении
закричал дед Игнатий Савельевич, а Голгофа запрыгала от
радости, приговаривая:
— Пришел! Пришел! Пришел! А нас найти не может!
— Так идемте его искать! — предложила тетя Ариадна
Аркадьевна, с умилением глядя, как Кошмар расправля­
ется с огромным окунем.
Но искать Герку необходимости уже не было: к костру
подходил Пантелей, неся его на руках вместе с рюкзаком.
Сами понимаете, уважаемые читатели, что он и не ду­
мал сопротивляться. Он спал.
Пантелей осторожно опустил Германа на землю. Эта
милая Людмила освободила его от рюкзака. Дед Игнатий
Савельевич постелил телогрейку. Голгофа свернула куртку
и положила Герману под голову. Тетя Ариадна Аркадьевна
накрыла его плащом.
И все закончилось так, как и мечтала эта милая Люд­
мила. Сидели они у костра под звездным небом.
Звезд было много-много, и каждая казалась ярче
другой.
Конец

ОГЛАВЛЕНИЕ
П Е Р В А Я Г ЛАВА. Кандидат в экспонаты • . . • •
б
В Т О Р А Я Г ЛАВА. Будущая ж ен щ и н а ........................................ 15
Т Р Е Т Ь Я Г ЛАВА. Двое на одного
27
Ч Е Т В Е Р Т А Я Г ЛА В А . И всё из-за нее... • . , • ,
41
П Я Т А Я Г ЛАВА. «Ах, Герман, Герман!»........................................ 61
ШЕ С Т А Я Г ЛАВА. Тетечка, племянница и кот Кошмар
66
С Е Д Ь М А Я Г ЛАВ А. Начало истории со шляпой врача
П. И. Р а т о в а ..................................................................................... 84
В О С Ь М А Я Г ЛАВА. Продолжение истории со шляпой от­
ца и врача П. И. Р а т о в а ................................................................ 103
Д Е В Я Т А Я Г ЛА В А . «Валяй, сынок, валяй! Давай, сынок,
давай!»
.
.
.
.....................................................134
Д Е С Я Т А Я Г ЛА В А . Настоящие звезды на настоящем небе 143
О Д И Н Н А Д Ц А Т А Я Г ЛАВА. Если вы спросите меня,
уважаемые читатели...
.
169
Д В Е Н А Д Ц А Т А Я ГЛАВА. Рассудит нас будущее
179
Т Р И Н А Д Ц А Т А Я Г Л А В А . Семь бед — один ответ
, , 196
Ч Е Т Ы Р Н А Д Ц А Т А Я Г ЛАВ А. Д ы л д ы ................................ 211
П Я Т Н А Д Ц А Т А Я Г ЛАВА. Потрясающие новости
237
Ш Е С Т Н А Д Ц А Т А Я Г ЛАВА. Маленький скандальчик
253
С Е М Н А Д Ц А Т А Я Г ЛАВА. Волшебное утро и выдающий­
ся по трудностям д е н ь ................................................................ 273
В О С Е М Н А Д Ц А Т А Я Г ЛАВА. Дорогу осилит идущий
291

Лев Иванович
ДАВЫДЫЧЕВ

ЭТА МИЛАЯ ЛЮДМИЛА
Роман для детей
и некоторых родителей

Зав. редакцией А. З е б з е е в а
Редактор Н. Г а ш е в а
Художник В. К а д о ч н и к о в
Художественный редактор М. К у р у ш и н
Технический редактор А. К а р а с е в
Корректоры Г. Бо р с у к , 3. Се лю к,
И. П а р х о м о в с к а я

ИБ № 793
Сдано в набор 21.09.81. Подписано в пе­
чать 30.12.81. Формат 84Х108‘/з9. Бумага типогр.
№ 3. Гарнитура «Литературная». Печать высокая.
Уел. печ. л. 16,8; уел. кр.-отт. 16,8; уч.-изд. л. 18,167.
Тираж 100 000 экз. ЛБ02128. Цена в ледерине 80 к.,
в коленкоре 75 к., в бумвиниле 70 к.
Пермское
книжное
издательство.
614000,
г. Пермь, ул. К. Маркса, 30.
Книжная типография № 2 управления издательств, полиграфии и книжной торговли. 614001,
г. Пермь, ул. Коммунистическая, 57. Зак. 762.

Д13

Давыдычев Л. И.
Эта милая Людмила: Роман для детей.—
Пермь: Кн. изд-во, 1982. — 318 с.

д 70803—26
36 — 82
Ml 52(03)—82

Р2