Орел легиона [Ирина Александровна Измайлова] (fb2) читать онлайн

Орел легиона

Часть I ВАЛ АДРИАНА

Глава 1 ДВЕ ОХОТЫ

— Оставь его! Оставь! Он скачет в самую топь, словно нарочно тебя туда заманивает! Поворачивай назад! Не стоит он того!..

Голос кричавшего сорвался на хрип — больше у него не было сил орать во всю мочь. Стоявшие с ним рядом ещё двое охотников давно умолкли, понимая, что толку не будет: тот, кого они пытались остановить, нипочём не остановится, раз уж решил довести дело до конца.

Между тем олень, которого преследовал упрямец, действительно с каждым прыжком уходил всё дальше вглубь болота. Фонтаны мутной коричневой воды, взлетавшие из-под его копыт, ясно об этом говорили. Можно было попытаться выстрелить ему вдогонку, но этому мешали густые, в этом месте довольно высокие заросли дрока: среди ветвей лишь мелькали коричневые пятна, да временами на миг появлялась высоко вскинутая голова животного с широченным размахом мощных рогов.

Олень был матёрый, красивый самец, сильный и невероятно выносливый: вот уже час он уходил от погони и почти ушёл, хотя и был ранен: стрела одного из охотников угодила ему в переднюю ногу и торчала выше колена, наверняка причиняя боль и затрудняя бег. Тем не менее догнали его охотники только на краю болота, когда кусты уже скрыли беглеца и от луков было мало пользы, а дальнейшее преследование могло дорого обойтись: эта топь считалась непроходимой.

Предводитель охотников отлично это знал, но не остановился. И это было не лихое безумие незадачливого глупца: не раз и не два он уже преследовал здесь дичь, достаточно хорошо изучил ближний край болота, а потому прекрасно помнил, до какого именно места может ещё бежать за раненым оленем.

Прыжок с кочки на кочку, ещё прыжок. Кочка опасно заходила ходуном, стала уплывать из-под ноги, но охотник на ней не задержался. Ещё одним прыжком он махнул локтей^[1] на семь-восемь вперёд и оказался на относительно твёрдой земле: тут был островок, за которым простиралась уже настоящая, опасная в любое время года трясина. Кусты впереди стали куда реже, и теперь преследователь увидел свою добычу: олень стоял, окружённый мерно колебавшимся папоротником, будто по грудь в зелёных морских волнах.

Теперь подстрелить его ничего не стоило, и охотник решительно вскинул давно приготовленный лук, одновременно правой рукой выдёргивая стрелу из колчана. С такого расстояния цель поразил бы и дротик^[2], но, пускаясь в свой опасный бег по болоту, преследователь не захватил дротиков: и лишняя тяжесть, и, в случае чего, легко нарушить баланс. Ничего, стрела — тоже дело верное, особенно когда из десяти выстрелов по мишени все десять стрел ложатся в сердце-вину.

И вот тут олень вновь повёл себя не по-оленьи, так, как, скорее, мог повести себя загнанный кабан или волк. Внезапно развернувшись, он вдруг высоко подпрыгнул и, тоже достигнув твёрдой почвы, пригнув голову, кинулся на своего врага. Острый веер его рогов был нацелен в грудь охотника.

— Ого! — тот, казалось, обрадовался. — Вот это мне уже нравится! Будь же по-твоему!

Он бы три раза успел натянуть и спустить тетиву, но не стал стрелять. Напротив, отбросив в сторону лук вместе со стрелой, выхватил из деревянных ножен короткий обоюдоострый нож и, пригнувшись, спокойно ожидал удара. Но в последний миг, в тот самый, когда десяток костяных пик должны были войти в его тело, человек сделал один неуловимый шаг в сторону.

Те, кто ожидал его на кромке твёрдой земли, почти ничего не видели сквозь завесу ветвей. О том, что произошло, им сказали лишь три всплеска болотной воды, глухое фырканье и затем — короткий утробный рёв насмерть раненного оленя. Спустя краткое время кусты затрещали, разомкнулись, и победитель предстал перед своими спутниками, держа в опущенной левой руке лук и стрелу, правой придерживая на плечах обвисшую мощную тушу.

— Ты рисковал, Зеленоглазый! — Голос старшего из троих охотников-бриттов^[3] обнаружил одновременно досаду и восхищение. — Как ни хорошо ты знаешь это проклятое болото, но нельзя быть уверенным, что духи не приготовили здесь новую ловушку.

— Эти ваши духи, если я правильно понимаю их сущность, могут устроить ловушку, и не только в болоте, ведь так? — старший из охотников усмехнулся и не спеша свалил тушу оленя в густой папоротник. — А за оленем я погнался не из одного только упрямства. Ты, Суагер, промазал и ранил зверя в ногу, верно? Это был твой выстрел? С такой раной он всё равно бы погиб, только промучился б несколько дней. По моему варварскому мнению, это жестоко. А по вашему варварскому мнению — нет?

Трое бриттов переглянулись и почти одновременно пожали плечами.

— Мы не добиваем из жалости, — проговорил один из них.

— А я и не из жалости добил оленя! — Голос Зеленоглазого прозвучал теперь устало. — Просто из уважения. Он здорово боролся и за свою жизнь, и за свою смерть. Не все люди так умеют. Давайте-ка вырежем подходящую палку, чтобы нести тушу вдвоём. А двое понесут поросят. Пора домой. Поделим добычу уже в городе. Согласны?

Охотники дружно закивали. Из добытых ими четырёх двухмесячных кабанчиков каждый подстрелил по одному, но олень, по всем правилам, должен был достаться Зеленоглазому. Однако раз он сказал «поделим», значит, собирался делить с ними и тушу. Бритты понимали, что это немного несправедливо, но не собирались отказываться. Хочет — пускай делится!

Они возвращались той же дорогой, что шли ранним утром на охоту — по широкой низине, заросшей редким лесом, с утра сизой от тумана, теперь же золотящейся в лучах скупого северного солнца, которое уже клонилось к горизонту. Левее, с севера, поднимались безлесные, каменистые холмы, прорезанные многочисленными оврагами. На некоторых склонах виднелись распаханные под пашни и уже зазеленевшие весенними всходами участки земли, они принадлежали местным общинам. Над этими холмами, сколько хватало глаз, тянулась, следуя рельефу и уходя то вверх, то вниз, тёмная, сплошная черта, слишком ровная, чтобы быть новой линией холмов. Это возвышался видимый здесь отовсюду великий Адрианов Вал. Почти семьдесят лет назад римский император Публий Элий Адриан^[4], уже не расширявший необъятных границ империи, а лишь стремившийся сохранить её границы, повелел воздвигнуть это грандиозное сооружение, чтобы отделить подвластные римлянам земли Южной и Средней Британии от её северной части, населённой самыми дикими и воинственными племенами, то и дело совершавшими набеги на поселения, на города, даже на военные гарнизоны. Без конца воевать с ними было слишком обременительно, и их упрятали за эту каменную стену, поставив на ней караульные посты и окружив пограничными крепостями. Она простиралась на восемьдесят миль, от моря до моря, разделяя громадный остров на две неравные части.

В большей строились города, прокладывались дороги и акведуки^[5], распахивались под пшеницу и просо большие поля, работали мастерские, производя всё — от оружия и ювелирных украшений до кирпичей, черепицы, стекла.

На меньшей территории по-прежнему обитали многочисленные племена, едва освоившие или вообще не освоившие земледелия, жившие охотой, не знавшие денег, не имевшие понятия о письменности. Они враждовали между собой и часто устраивали междоусобные распри, однако все дружно ненавидели Рим.

Охотникам предстояло, возвращаясь к одной из крепостей, пройти, в том числе, и мимо первой сигнальной башни. Таких башен было много, они шли цепью на юг, и на каждой несли караул сигнальщики, готовые в случае нападения на крепость, бунта в прилегающем к ней городке или любой другой опасности зажечь укреплённый на верхней площадке большой факел. На более южной башне его увидят и тоже зажгут огонь, потом он вспыхнет на следующей, ещё на следующей, и через несколько часов в центральном гарнизоне провинции будут знать: одной из северных крепостей немедленно нужна подмога. Правда, даже прекрасно обученные боевые когорты и конница не смогут двигаться с той же скоростью, что свет от сигнальных факелов. Они придут на помощь своим через пару-тройку дней, но римские легионеры умеют держать оборону.

Нагруженные добычей охотники шли куда медленнее, чем поутру, налегке, и поравнялись с башней, когда алые лучи солнца уже очертили её вершину тонким горящим контуром.

— Странно! — вскинув голову, Зеленоглазый остановился. — Очень странно.

— Что ты считаешь странным? — удивлённо спросил предводителя один из охотников-бриттов.

— Да то, что никто из караульных не посмотрел вниз. Они же должны убедиться, что идут свои.

— Может, не слышат? — предположил Суагер, тот самый, чья стрела днём пробила ногу оленя. — Мы ступаем так тихо, что и вблизи едва ли слышно, а уж наверху...

— Но видеть-то нас они должны были, покуда мы шли по открытому месту! — резко прервал бритта Зеленоглазый. — Это их обязанность — осматривать местность, пока ещё светло. Нет, тут что-то не то.

— Так позови их! — предложил самый молодой из охотников, юноша лет семнадцати, тащивший на плече одного из подстреленных поросят.

Предводитель бросил на него быстрый взгляд:

— Будь ты старше, Руви, я бы подумал: хитрый бритт нарочно подбивает меня поднять шум и дать понять тем, кто побывал на этой башне, что мы их обнаружили... Но ты, кажется, и в самом деле думаешь, будто караульные ослепли или уснули. Складываем добычу. Ждите меня внизу.

С этими словами он сбросил с плеча конец палки, на которой болталась оленья туша, и нырнул в тёмный проём каменной стены. Закрывавшая его массивная деревянная дверь, как и ожидал охотник, подалась и отворилась. Засов оказался цел, значит, открывали изнутри...

Зеленоглазый, бесшумно ступая (ноги его были обуты в мягкие кожаные сапоги), взбежал по крутым ступеням витой каменной лестницы и остановился перед низким проёмом, который вёл на открытую сигнальную площадку. Он чутко вслушивался и втягивал ноздрями воздух. Нет, если здесь побывали чужие — а в том, что это так, он не сомневался, — то сейчас их уже нет.

Охотник выбрался через проём наружу и понял, что был прав с самого начала. Двое караульных лежали рядом, возле низкого парапета площадки. В вечернем свете змеистые полоски, медленно расползавшиеся от их плеч, казались чёрными.

— Кровь ещё течёт! — еле слышно прошептал Зеленоглазый. — Хм! И получаса не прошло. Хотя бы есть время...

Он не стал доставать из сумки на поясе своё огниво: в руке одного из убитых было зажато точно такое же. Воин хотел, но не успел зажечь факел.

Железо чиркнуло о кремень, по смолёной пакле пробежали синие змейки, и вот уже столб огня рванулся вверх, озарив сигнальную площадку.

— Теперь они видят, что мы знаем о них! — крикнул Зеленоглазый в проём парапета, не рискуя из-за него высовываться. — Ждите меня внизу, если хотите, а не хотите, можете уходить — это уже не ваша охота!

— Мы ждём тебя! — отозвался Суагер.

— Это не наши! — угрюмо бросил он, когда предводитель вновь оказался рядом с ними. — Пока ты ходил наверх, я осмотрел следы. Вон там, в стороне от дороги, — лужица, и сбоку от неё — немного влажной земли. Один из них ступил на эту землю два раза. Обувь у него жёсткая, с подошвой из кожи тюленя. Мы не носим такую.

— Знаю, — кивнул Зеленоглазый. — И не только это. Обоим караульным перерезали горло. Перерезали грубым, вероятно, бронзовым ножом, с кривым лезвием, и на этом лезвии были зазубрины. По эту сторону Вала я не встречал такого оружия, а вот за Валом оно водится... Их было двое. Поднялись они на башню не по лестнице — дверь вначале была заперта изнутри. На парапете следы от метательного крюка — кидали с противоположной стороны, скорее всего с дерева, а после мигом, один за другим, влезли по верёвке на площадку. Да, это не здешние люди, Суагер, это «гости» с той стороны. Вопрос в том, как они проникли сюда?

— Двое могли пройти через ворота, как все! — предположил третий, самый старший из бриттов, всё ещё не скинувший с плеча пару связанных верёвкой поросят. — Мало ли что они наговорили охране, чтобы та их пропустила?

— А вот ты уже не мальчик, Родум, чтобы притворяться дураком или, что куда хуже, думать, будто я дурак! — предводитель говорил, проверяя между тем количество стрел в своём колчане и пробуя пальцем тетиву лука. — На какого пса рогатого двое стали бы проникать сюда? Для того, чтобы прирезать караульных одной из башен? А зачем? Нет, вдвоём они взобрались на площадку, чтобы разделаться с караульными и не позволить подать сигнал, а общим числом их совсем не двое! И пришли они не ради башни.

Он умолк и несколько мгновений внимательно всматривался поочерёдно в лица своих спутников. Потом произнёс:

— У меня меньше часа, чтобы добраться до крепости. Там уже видят сигнал и знают об опасности, однако помощь им, я полагаю, не помешает. Я давал присягу Риму. Вы, все трое, — нет. Возможно, и даже вероятно, вам больше хотелось бы победы этих головорезов, что пришли с севера. Это ваше право. Ваше право — не идти со мной туда. Однако даю слово: если любого из вас увижу в драке не с той стороны — застрелю! Всё, я пошёл.

— Стой, Зеленоглазый! — Суагер не осмелился заступить дорогу предводителю, но решительно шагнул следом за ним. — Мы не на их стороне, ты и сам должен понимать... Они угрожают римлянам, нападают, убивают их, друиды^[6], проникая сюда из-за стены, мутят здешний народ и подбивают устраивать смуты, а римляне потом, в отместку, уничтожают селения, даже те, в которых смут не было, и хуже относятся ко всем бриттам. Нам всего этого не нужно: мы хотим растить хлеб, выгонять скот на пастбища и охотиться в своих лесах. Этому римляне не мешают, а вот головорезы из-за Вала очень даже мешают! Не знаю, как кто, а я пойду с тобой.

— И я! — живо воскликнул Руви. — Все в нашем селении говорят, что моего брата год назад отравил бродячий друид, потому что Лакарт хотел стать воином римского легиона.

— А я... — начал было Родум, но Зеленоглазый прервал его:

— А ты, дружище, останешься стеречь нашу добычу. Прости, кто-то должен это сделать. Вздумаешь спорить, я здорово обижусь. Если не вернёмся до заката, поджарь себе поросячью печёнку и жди рассвета. Вы, двое, — за мной!

С этими словами он нырнул в прилегающие к башне заросли и двинулся по едва заметной тропе, но не бегом, как поступил бы на его месте почти всякий человек, которому надо было очень спешить, но стремительным размашистым шагом. Такой шаг, если присмотреться, позволял двигаться почти с той же скоростью, что и бег среднего темпа, но зато не отнимал стольких сил и не сбивал дыхания. Этому шагу не обучали на римском плацу, то было особое умение, умение сродни навыкам диких зверей.

Оба бритта хотя и были охотниками и тоже владели многими приёмами, недоступными цивилизованному человеку, однако очень быстро отстали от своего предводителя, как ни старались подражать его шагу.

— Дух огня живёт в его сердце! — не без досады крикнул своему спутнику юный Руви. — Он же старше тебя, Суагер, больше чем на десяток смен зимы и лета, а уж я в два с лишним раза моложе его, и нам за ним не угнаться!

— Зеленоглазый сродни какому-то из своих богов! — пропыхтел на ходу Суагер. — У них такое бывает. Мне рассказывал один легионер, что некоторые их герои — потомки этого, как его... Юпитера, некоторые — Меркурия... Я давно это понял. Не может обыкновенный человек быть и таким быстрым, и таким метким, и таким зорким. И не стариться.

— Ну, седые-то волосы есть и у него! — заметил, стараясь прибавить ходу, Руви. — А что, разве потомки римских богов могут быть не римлянами?

— Ну и дурень же ты, парень! — хохотнул Суагер. — Римские боги любят женщин. И могут выбрать женщину не только из своего племени, как любой из вождей. Эй, Зеленоглазый, не спеши так, нам за тобой не успеть!

— Я и в этой охоте оставлю добычи на вашу долю! — послышался ответ, и охотники поняли, что их предводитель уже далеко впереди.

Глава 2 СОРОК И ОДИН

Крепость, к которой устремилась вся троица, была одним из наиболее уязвимых форпостов, расположенных вдоль Адрианова Вала. Она была единственная, что не примыкала к Валу вплотную, но отстояла от него почти на две мили. Непогрешимые римские инженеры, проектируя Вал, разумеется, планировали поставить крепость вплотную к стене, как и остальные. Но при строительстве обнаружилось, что грунт у подножья стены «плывёт»: именно в этом месте открылись подземные источники и каменистая почва превратилась в предательскую осыпь. Основная кладка стены на этом участке уже была завершена, переносить её представлялось чистым безумием, тем более что с расстояния в две мили форпост всё равно был виден со сторожевых башен Вала.

Тем не менее именно на эту крепость уже дважды совершались нападения мятежных местных племён — стоило в окрестностях появиться какому-нибудь странствующему друиду, как восстания вспыхивали сами собою. При этом друид мог быть и не обязательно колдуном, во что верили почти все римские легионеры. Иной раз жрецу хватало хорошо подвешенного языка (на простодушных бриттов пылкие речи действовали как крепкое вино!), а кроме того, у каждого друида всегда были про запас умело приготовленные зелья. Их добавляли в пищу, когда радушные семейства почитали за честь принять в своём домишке «святого человека», подсыпали в костры, тогда дурманом становился дым этих костров. Ими то лечили болезни, говоря, что духи посылают тому или иному племени силу для борьбы с проклятыми римлянами, а то, наоборот, вызывали моровую язву и объясняли это тем, что племя покорилось ненавистному Риму. Вот тогда и обращался мирный городок или селение в бурлящий водоворот, а мирное племя становилось обезумевшей толпой, одержимой жаждой крови.

И ведь знали же бритты, хорошо знали, что даже если они уничтожат ту или иную крепость вместе с её гарнизоном (такое несколько раз случалось), то придут новые когорты^[7] римлян, вновь займут крепость, сожгут мятежные поселения, а посевные поля вокруг них засыплют солью, чтобы несколько лет здесь никто не мог селиться. Всё это они помнили, но друиды-подстрекатели хорошо знали, как лишить разума селян, плохо умевших рассуждать, зато легко поддававшихся внушению.

Чаще такие события, конечно, случались в некотором отдалении от Вала: его хорошо охраняли, на нём и возле него располагалось слишком много армейских частей. Но злополучная крепость была на приличном расстоянии от других укреплений, да и Вал в этом месте охранялся хуже. Число караульных на стене и её сторожевых башнях вот уже лет сто было здесь невелико: сотрясаемой мятежами, живущей в постоянном напряжении Империи становилось всё труднее набирать и содержать свою полумиллионную армию, а увеличить её численность сообразно с необъятными пространствами колоний не представлялось возможным. Поэтому во всей Британии находились лишь три римских легиона, и, само собой, не все их воины охраняли Адрианов Вал.

Зеленоглазый хорошо знал кратчайшую дорогу к крепости — она вела через рощу. Идти здесь нагруженными, с добычей, было бы неудобно — тропа виляла меж тонких стволов, из неё тут и там торчали пеньки и кочки, словом, было за что зацепиться и обо что споткнуться. Но сейчас, когда при нём оставался только лук с колчаном, нож в ножнах да пара лёгких дротиков, опытный охотник двигался по тропе не менее скоро, чем шагал бы по ровной дороге. Тропа повела вверх, на некрутой пригорок, заросли расступились, и с небольшой высоты открылась крепость, обычная для этих мест, деревянная, окружённая рвом и торфяным валом, с массивными воротами и двумя сторожевыми башнями по бокам. Вокруг неё, как вокруг любой римской крепости по эту сторону Вала, лепилось несколько селений, но в основном то были селения скотоводов и охотников — эти места мало привлекали ремесленников и торговцев — все здесь были бедны. Даже легионеры крепостного гарнизона редко тратились на что-либо, кроме дичи, охотничьих дротиков да грубых шерстяных либо меховых плащей — в холодные зимы они отлично спасали от простуды. Поэтому обычных в окрестностях Вала лавок, шумных базаров, многочисленных мастерских здесь не было. Не было даже инсулы^[8] для семейных солдат, какие в последнее время строили при пограничных крепостях, благо кирпич и черепицу находилось из чего делать. Семьи военных жили внутри крепости — прежние нападения доказали, что оставлять беззащитных детей и женщин снаружи небезопасно.

Штурм крепости, как и предполагал охотник, ещё не начался — пока не опустится солнце, варвары ни за что не начнут атаку: весь их расчёт был на внезапность — ринуться вперёд, закидав ров охапками сучьев, меткими бросками дротиков убить часовых, а там... А что там, обычно никто не думал. В этот раз всё было немного иначе: атаковать крепость собиралась не орда местных жителей, возмущённых каким-то захожим друидом, но взявшийся ниоткуда, судя по всему, достаточно мощный отряд, каким-то образом проникший в южную область Британии оттуда, из-за Вала. И раз они пришли и собирались совершить нападение, значит, рассчитывали добиться успеха. Поэтому, скорее всего, они атакуют, даже поняв, что их замысел раскрыт и внезапного нападения не выйдет: факел на башне загорелся, а это — сигнал и для гарнизона крепости, и для караульных на Валу, а ещё для караулов на расположенных далее сигнальных башнях: нужна подмога! Чего хотят эти нежданные «гости»? Как поступят?

Ответ охотник получил почти сразу: в зарослях, окружавших крепостной ров, началось движение, мелькнул огонь. Затем протяжно протрубил рог, характерный сигнал, который подавали друг другу отряды воинственных бриттов в далёкие времена, когда им ещё удавалось почти успешно воевать с римскими легионами.

В ответ с торфяного вала звучно пропела труба, и на возникших из зарослей варваров дождём полетели стрелы. Однако те, против ожидания, были к этому готовы. Они ринулись к торфяному валу, прикрываясь щитами, достаточно грубыми, сплетёнными из ветвей в несколько слоёв и, должно быть, снизу обшитыми кожей. У бриттов таких прежде не было. Зеленоглазый сразу подумал, что лишь слыхал об этих щитах — их использовали, воюя с греками, а после и с Римом, персы. В таком щите стрела застревала, вязла, будто в клубке шерсти. Что же, варвары сами до этого додумались?

Атакующие шли на приступ с ужасающим рёвом и воем, словно то были не люди, а стадо взбесившихся диких животных. Однако этим сходство с прежними нападениями варваров исчерпывалось. Обычной в таких случаях хаотичности в действиях бриттов не было. Они атаковали ров двумя группами — каждая числом человек в двести с разных сторон, чтобы заставить оборонявшихся рассредоточиться, и шли вперёд рядами, по пять-шесть человек, держа над головами щиты и размахивая осадными крючьями на длинных верёвках. Ещё одна новость! Как правило, бритты в таких случаях использовали длинные шесты, крючьев они до сих пор не изготовляли. Ну, один, тот, что закинули на парапет сигнальной башни, у них мог быть трофейный, но откуда взялось сразу около сотни? Определённо, в атаку шла не орда накачанных наркотическим зельем и взбудораженных речами друида местных жителей — нет, то был хорошо подготовленный боевой отряд!

Это подтверждалось и тем, что во главе каждой из групп выделялся командир, бегущий впереди и жестами отдающий приказы остальным. Кричать среди дикого рёва было бессмысленно, но короткие, выразительные взмахи дротика, украшенного пучком алых перьев, атакующие видели и, судя по всему, отлично понимали, что означает то или иное движение.

Уже пару раз передовые группы атакующих достигали верхней кромки торфяного вала, между ними и легионерами завязывалась яростная схватка, в ров падали скрюченные тела — то были и бритты, и римляне. Но почти сразу варваров сметали с вала лишь для того, чтобы они повторяли свои попытки вновь и вновь.

— Так! — прошептал Зеленоглазый, внимательно наблюдая за атакующими и почти не обращая внимания на действия защитников крепости (до поры до времени они смогут отбиваться). — Если эти два отряда нападают справа и слева, не направляя атаку на ворота, то должен быть третий отряд. Раз уж у них на сей раз всё так продумано. Третий отряд с таранами. Обычно это простые срубленные стволы, но, возможно, теперь будет кое-что поопаснее. Ну, и где они?

Он осмотрелся и тотчас понял, где. В паре сотен шагов от Преторианских ворот (так назывался центральный вход любой римской крепости, даже самой небольшой и скромной) росла небольшая рощица. В основном то были стройные молодые ясени, а меж их стволов кудрявились кустарники и росла высокая жёсткая трава.

Вот здесь! Здесь отличное место для засады. Роща невелика, значит, и людей в ней укрылось не так много. Ну что же, с них и стоит начать охоту!

Пригнувшись, почти распластавшись среди высокой травы, Зеленоглазый ринулся вниз по склону. Теперь он бежал, хотя бежать, согнувшись в три погибели, представлялось невозможным, тем не менее охотник двигался стремительно и на бегу ни разу не споткнулся. Он понимал, что спрятавшимся в роще засадникам (а они наверняка там!) не до того, чтобы оглядываться, но всё же пускай у них и не будет времени, чтобы оглянуться!

Да, охотник оказался прав: среди рыжих в закатном освещении стволов стояло в два ряда около сорока человек. Их обнажённые до пояса тела сплошь покрывали татуировки, что подтверждало: это люди из-за Вала, местные татуировали только плечи и грудь, но не спины. Меж рядами виднелось нечто, тоже необычное для варварского вооружения, но уже не удивившее охотника — он ожидал чего-то подобного. В данном случае это был самый настоящий большой боевой таран, изготовленный из длинного мощного ствола, хорошо отёсанного, обитого медными кольцами, заострённого и снабжённого, судя по тусклому блеску металла, кованым медным наконечником. Да! Несколько ударов таким мощным орудием, и деревянные ворота могут не выдержать. Тем более что рядом с каждым из засадников лежал в траве точно такой же плетёный щит, который должен был защитить его во время атаки. Наверняка они собирались укрепить щиты на спине, чтобы оставить руки свободными — персы тоже так делали, это Зеленоглазый знал хорошо.

— Ладно! — прошептал охотник. — При таком соотношении сил выстрел в спину не будет подлым...

Он заранее пересчитал стрелы в своём колчане — их было двадцать две. Дротиков — два. Меча он на охоту, само собою, не брал, но его тяжёлый, обоюдоострый нож — тоже неплохое оружие, пускай он короткий, однако, если уметь быстро ударить, вряд ли кто увернётся. Олень же не увернулся.

Первые двое засадников упали, не успев ни вскрикнуть, ни дёрнуться к тем, что стояли впереди. Потом ещё двое. Зеленоглазый посылал стрелы одну за одной — вряд ли в любом из трёх легионов, где ему довелось служить, кто-то стрелял быстрее него.

Бритты опомнились, лишь когда лицом вниз свалился пятый из них: он упал поперёк тарана, который они как раз собирались по команде поднимать, и это увидали стоящие впереди. Послышался отрывистый возглас, отряд разом обернулся. В руках варваров появились дротики, но их некуда было метнуть: полутёмная роща позади отряда казалась совершенно пуста — ни тени, ни шороха, неведомый убийца исчез, словно и не был.

Высокий, широкоплечий мужчина, очевидно командир засадников, бросил несколько слов, и трое бриттов, пригибаясь, скользнули к деревьям, из-за которых, как они были уверены, вылетели стрелы. Но ни за ближайшими стволами, ни дальше вновь никого не обнаружилось, хотя, казалось, у нападавшего не могло быть времени на то, чтобы куда-то отбежать.

Пока все трое растерянно переглядывались, остальные ждали, как поступит командир: прикажет ли браться за таран либо всем вместе искать убийцу, чтобы не оставлять его позади.

Зеленоглазый разрешил их сомнения. Рёв, который испускали штурмующие, не позволял услышать звона тетивы, и многие вновь не сразу увидели то, что произошло. Их командир, стоявший впереди, далеко от того места, где были убиты первые пятеро, так же, не успев вскрикнуть, рухнул ничком, а следом за ним упали ещё двое. Стрелы вошли двоим в шею, одному — под мышку, поразив сердце.

Теперь засадникам было уже не до того, чтобы прятаться. Двое с воплями кинулись разжигать факелы, остальные схватили свои щиты и укрылись за ними. Но щит закрывает лишь с одной стороны, а убийца-невидимка выбрал теперь иное место и вновь выстрелил сзади. И вновь послал три стрелы, одну за другой.

Этих бриттов, безусловно, кто-то обучил и подготовил к нападению на римлян. Этот кто-то выучил их организованной атаке и отчасти боевому построению, обращению с настоящим тараном. Но не сумел или не успел обучить главному — дисциплине в опасной ситуации. Варвары вовсе не были трусами, скорее, они отличались отчаянной храбростью. И именно эта отчаянная храбрость, а также неумение быстро оценивать случившееся превратили слаженный боевой отряд в то, чем он всё-таки был на самом деле — яростную, неуправляемую толпу.

Со злобными воплями засадники кинулись обшаривать рощу, освещая дорогу факелами, ибо стало уже почти совсем темно. Щиты они потащили с собой, прикрываясь ими то спереди, то сзади. И пока бегали меж деревьев, заглядывая за каждый ствол и вороша копьями траву, ещё семерых настигли стрелы неуловимого убийцы — свет факелов помогал Зеленоглазому видеть врагов, которые не видели его самого.

Сообразив наконец, что потеряли половину отряда, варвары вновь собрались вместе и догадались сделать то, что на их месте давным-давно сделали бы римляне: встали кругом и закрылись со всех сторон щитами. Они определённо были уверены, что против них действует несколько человек — один не мог так быстро стрелять и так стремительно перемещаться с места на место. Но только где эти самые стрелки? Откуда теперь ждать нападения?

Меж тем шум атаки, доносившийся со стороны Вала, стал стихать: ожидавшие появления тарана и падения ворот, варвары растерялись. При нападениях на приграничные крепости, значительно отстоявшие от стены, бритты порой вели осаду и по два-три дня — за это время они либо проникали внутрь и убивали защитников крепости, либо (что случалось чаще всего) к осаждённым поспевала помощь и бунтовщикам приходилось дорого заплатить за свою слепую веру в могущество чар друидов. Но здесь дело обстояло иначе. Сигнал тревоги был подан — осуществить нападение внезапно не удалось. И в любом случае от соседнего гарнизона подмога домчится уже на следующий день. Значит, долгой осады быть не может, и дерзкое нападение окажется напрасным, если взятие ворот не осуществится. А таранщики не показывались и не показывались, более того, из рощи донеслись нестройные крики, замелькал огонь, значит, что-то там происходило. Нападающие явно не знали, что делать.

Зеленоглазый понимал: кто-то из командиров штурмовых групп может сообразить послать подмогу засадному отряду. В его планы это не входило, а потому он решил ускорить ход событий. Засадники укрылись щитами вблизи одного из самых высоких ясеней. Охотник, не долго думая, подобрался к дереву и не хуже белки взобрался по его стволу, а затем, с ветки на ветку, — до середины кроны. Оттуда можно было увидеть кольцо бриттов, выставивших перед собою щиты. Трое или четверо держали факелы.

— Ну, спасибо, что оставили мне свет! — шепнул Зеленоглазый. — Вот дурни, нет чтоб погасить...

Они были настороже, и на этот раз он успел выстрелить лишь два раза.

— Один на дереве! — завопил кто-то из засадников, вскидывая щит, чтобы прикрыться им сверху. — Вон, на том дереве! Скорее!

Целый дождь дротиков осыпал густую крону ясеня, и, возможно, одно или два копья достали бы охотника, но он не стал этого ждать. Моментально спустившись до нижней ветки. Зеленоглазый спрыгнул на землю. Его заметили и кинулись всей толпой, впрочем, теперь их оставалось уже только девятнадцать человек. Догнать охотника или достать дротиком никому не удалось — тот исчез вновь, будто растворившись в сгущающейся темноте. Варвары с рёвом пробежали десятка два шагов, остановились, и снова трое упали, один за другим сражённые стрелами.

— Выходите, римские собаки! — завопил один из засадников. — Выходите, поганые трусы! Где вы?!

— Да здесь я! — отозвался Зеленоглазый, внезапно появляясь перед ними на расстоянии всего в несколько шагов. — У меня нет больше стрел, но и у вас, как я погляжу, кончились дротики. Собрать их было не догадаться? Ну, не собрали так не собрали, пришла, значит, пора для открытой драки. Не смотрите по сторонам, я с самого начала был один. А вас всё ещё шестнадцать. Нападайте.

— Шестнадцать на одного? — угрюмо спросил кто-то из бриттов. — Хороший ли это будет бой?

— Ты с ума сошёл! — рявкнул на него другой. — Это же не человек — это демон. Его подослали к нам римские боги. Он убил двадцать четыре человека и не дал нам напасть на ворота крепости. Скорей нападём, или он убьёт и нас!

— Правильно сказано! — воскликнул охотник и... кинулся прочь от рванувшейся за ним толпы.

Он бежал куда быстрее — ему ничего не стоило, выскочив из рощи, припустить вверх по склону, чтобы затем скрыться в лесу, но таких мыслей у него не было. Почти позволив себя догнать, Зеленоглазый вдруг резко развернулся. Два дротика он метнул обеими руками, и двое преследователей, бежавших первыми, упали. Один, кажется, был мёртв, но второй с воем вцепился в древко копья, засевшего у него в боку.

— Прости, парень, копья я кидаю хуже, чем пускаю стрелы! — воскликнул охотник и встретил кинувшегося на него третьего преследователя коротким точным ударом ножа. — А вот с ножом у меня всё в порядке, тем более этот я ковал сам. Но меч всё равно удобнее. Одолжи, а?

Он подхватил меч убитого и бросился навстречу остальным. Кажется, им уже не хотелось этой схватки, но боевой дух кельтов слишком силён, чтобы бежать даже от более сильного врага. Тем более что враг был один, а их всё-таки оставалось тринадцать.

— Двенадцать! — крикнул Зеленоглазый, срезая мечом бросившегося ему под ноги воина и встречая косым ударом следующего. — Одиннадцать!

— Десять! — послышалось из темноты, и стрела вонзилась в бок ещё одного воина.

— Это ты, Суагер? — Зеленоглазый уклонился от нападения и достал мечом ещё кого-то из засадников, однако тот успел уклониться — меч лишь рассёк ему руку.

— Это я! — Охотник-бритт снова выстрелил. — Девять! Мы увидели тебя на склоне и сперва не поняли, куда ты девался, а потом из рощи донеслись голоса, и Руви сообразил, что там засада и ты на неё напал.

— Да уж, не она на меня. Восемь!

— Семь! — Юный Руви метнул дротик и кинулся в драку, потрясая вторым. — Ты обещал оставить нам что-то от своей охоты, Зеленоглазый!

— Да вон их ещё сколько под стенами крепости! Не мешай, мы сами разберёмся. Лучше подбери пару факелов, найди таран и попытайся поджечь. Здесь немало сухого валежника, собирай, обкладывай ствол и поджигай. Таран новенький, из хорошего сухого вяза. Если валежника будет много, он загорится. Давай! Второго у них уж точно нет.

Оставшиеся трое или четверо воинов засадного отряда всё-таки спаслись бегством из злосчастной рощи. Они кинулись к своим, в это время совсем прекратившим штурмовать крепостной вал и соединившим два фланга воедино.

Но римский гарнизон не собирался давать врагу передышки. Видимо, командир когорты, защищавшей крепость, понял: планы бриттов что-то нарушило и они сейчас находятся в замешательстве. Это надо было использовать.

Пропела труба, ворота внезапно распахнулись, и из них вырвалась конница, а следом за нею — ряды легионеров, вооружённых тяжёлыми копьями. Пожалуй, в бой шла целая центурия^[9].

Зеленоглазый знал, что эту крепость обороняет четвёртая когорта Шестого легиона и центурион Лукиан Флавий, её командир, слывёт среди легионеров человеком отчаянной храбрости. Ничего удивительно, что он решил дать отпор нападающим. Тем более, судя по всему, местное население, на которое те явно рассчитывали, к ним на сей раз не примкнуло. Посёлки вблизи крепости опустели, будто вымерли — мирные охотники и скотоводы предпочли затаиться либо вовсе уйти на это время и увести с собою семьи, дабы на них потом не обрушился ни гнев римлян, ни ярость их врагов.

— За мной! — скомандовал Зеленоглазый догнавшим его уже за пределами рощи Суагеру и Руви. — Сейчас начнётся схватка, и будет неплохо, если мы немного поможем гарнизону с тыла.

Глава 3 ЛИСЬЯ НОРА

— И сколько же времени длился бой?

— Ещё около пяти часов, судя по тому, что луна успела появиться и затем побледнеть. Бритты потеряли, вероятно, почти половину отряда, ну, никак не менее трети, но они могли бы ещё драться. Только им это было уже не нужно. Крепость взять не удалось, а утром соседний гарнизон прислал подмогу, и о том, что эта подмога придёт, головорезы прекрасно знали. Они вдруг резко отступили, но двинулись не к лесу, а, наоборот, за крепость, к Валу.

— К Валу? Но какой был в этом смысл?

Наместник Британии Квинт Клавдий Лукулл слушал рассказ своего гостя, как настоящий римский сенатор, полулёжа на низком, обитом ворсистой тканью диване, перед которым стоял инкрустированный эмалью столик с кувшином вина и чашей. Для полноты впечатления не хватало блюда с виноградом, персиками или финиками, но ни то, ни другое, ни третье в здешнем климате не росло, поэтому заедать вино приходилось ломтиками яблока. В остальном же простое, но изысканное убранство триклиния^[10] и облик самого наместника вполне соответствовали стилю и духу далёкой метрополии^[11].

Квинту Клавдию, вышедшему, в отличие от многих наместников, не из сословия патрициев, но из сословия всадников^[12], было чуть за пятьдесят. Рослый, поджарый, с крепким торсом и красиво седеющей головой, он казался то моложе, то старше своих лет, в зависимости от того, был ли пасмурен либо приходил в доброе расположение духа. Высокое положение и относительно спокойная жизнь последних лет не изменили его характера и привычек. Да, он любил понежиться на диване, иной раз часами смакуя хорошее вино, которое ему привозили из Италии, и читая какие-нибудь военные воспоминания, любил ароматные ванны и постель, застланную шёлком, мягкие белые туники, вроде той, что красовалась на нём сейчас, любил вкусно поесть. Но он же любил и верховую езду, и охоту, и дальние пешие прогулки, не боялся купаться в ледяной реке, на берегу которой высился город Лондиния^[13], его резиденция, словом, перейдя на государственную службу, всё равно оставался в душе прежде всего воином.

Все, кто знал Клавдия, удивлялись двум вещам: будучи красивым и вполне здоровым мужчиной, он совершенно не интересовался гетерами, сохраняя верность своей уже немолодой жене Публии, матери его пятерых сыновей и двух дочерей, а кроме того, наместник, непреклонный с мятежниками и бунтовщиками, умудрялся поддерживать самые добрые отношения с местными вождями и племенной знатью.

— Так зачем этих татуированных негодяев понесло к Валу? — повторил свой вопрос Лукулл — ибо рассказчик сделал паузу, наполняя вином из того же кувшина и свою чашу.

Гость не успел ответить: в комнату, красиво подобрав полу тоги, обведённой алой полосой^[14], вошёл ещё один человек — молодой, лет тридцати, слегка полноватый мужчина, светловолосый, но при этом кареглазый и нежно-смуглый, оливковый цвет его кожи был типичен для уроженца юга Италии.

— Кого и куда понесло? — он безо всяких церемоний подошёл к беседующим, придвинул ногой стоявшую в стороне мягкую скамью и расположился на ней, ища глазами и не находя третью чашу.

— Лаэрт! — возвысил голос наместник, оборачиваясь к дверному проёму, завешенному полупрозрачной занавеской. — Быстро неси чашу, ещё яблок и ещё вина, или я тебе второе ухо обрежу, бездельник!^[15] Не приглашаю сесть, Антоний, потому что ты уже сел, а вино сейчас будет. Я, признаться, думал, будто ты ещё спишь.

— Я отправлен в эту провинцию не для того, чтобы выспаться, а чтобы подробно доложить Сенату и императору о делах и событиях в этой провинции! — немного высокомерно возразил посланник. — Ты и сам знаешь, Лукулл, как тревожат императора настроения в колониях.

— Знаю, — кивнул Клавдий. — И, полагаю, далеко не в одной Британии. Не получил ли Сенат передышку в заседаниях и не разъехались ли все сенаторы по разным провинциям, почтенный Тит Антоний?

К чести посланника, тот не показал обиды и даже слегка рассмеялся:

— Возможно, к тому идёт, уважаемый Лукулл! Но ты не ответил мне: о чём таком идёт сейчас речь и что за человек твой гость?

— Ты наверняка о нём слышал, — Клавдий кинул на рассказчика быстрый взгляд и, взяв из рук подошедшего раба поднос, сам наполнил чашу вином и подал сенатору. — Позволь же представить тебе этого легендарного воина: во всех землях, где ему довелось воевать либо участвовать в спортивных состязаниях, его зовут Дитрих Зеленоглазый.

— Вот как! — тут уже Антоний не сумел сохранить невозмутимость, он даже чуть привстал со скамьи. — Тот самый знаменитый стрелок, наездник и возница? Германец, присягнувший Риму?

Гость, в свою очередь, приподнявшись на своём диване, слегка поклонился.

— Германцев много, благородный Тит Антоний. Я принадлежу к племени тевтонов, и у нас немало отличных наездников и метких стрелков, а наши мастера делают такое оружие и такие украшения, что не уступают работе лучших кузнецов и ювелиров Империи. Мы варвары, но как бы не совсем. А Риму присягнул ещё мой отец, так что для меня выбор был предрешён.

Эти слова, в которых можно было бы угадать насмешку, если бы не серьёзный взгляд говорившего, ещё больше усилили интерес молодого сенатора к знаменитому гостю наместника. Он во все глаза смотрел на Дитриха, да и было на что посмотреть. Антоний знал, что воину, два года назад ушедшему в отставку из Девятого легиона, сейчас то ли сорок, то ли сорок один год. Но выглядел ветеран едва ли не на десяток лет моложе, и трудно было понять, отчего это происходит. Вроде бы приметы возраста были на месте. Тонкие, но заметные морщинки окружали глаза, очень большие, очень выразительные и действительно аквамариново-зелёные, хотя в тени необычайно густых и длинных ресниц их цвет менялся, они казались тёмными. В коротко остриженных, светло-каштановых волосах на висках и кое-где на затылкемелькали серебристые искры седины. Но более ничто не говорило о прожитой этим человеком достаточно длинной, а если считать все уместившиеся в ней события, то очень длинной, полной испытаний и опасностей жизни.

Он был среднего роста, худощавый, но не сухой, гибкий той особой гибкостью, что отличает варваров — в ней чувствовалась и удивительная пластика, и огромная сила, не проступающая буграми бицепсов, но наполнившая всю плоть, стремительная, неотвратимая, опасная. Если смотреть спереди, то удлинённое лицо Зеленоглазого, с очень высоким лбом, крупным, украшенным истинно римской горбинкой носом и мощным подбородком, выглядело спокойным, мудрым, едва ли не мягким. Особенно благодаря изящным очертаниям небольшого, почти нежного рта. Профиль, восхитивший бы любого чеканщика, выдавал ещё две особенности: напор, граничивший с упрямством, и всё ту же силу, но уже силу характера, непобедимую, ибо она сочетала в себе ум, волю и смелость.

— Я слышал не так давно, ты вновь выиграл на состязаниях колесниц? — В голосе сенатора звучало больше чем любопытство.

— Да, выиграл, — подтвердил германец. — Но это было всё же не так трудно, как на римских гонках.

— Не скажи! — вмешался, усмехаясь, Лукулл. — Да, здесь состязались всего двадцать возничих, а не сорок с лишним, как то бывает в Риме, однако выбирали-то лучших из лучших, а бритты, все без исключения, хорошо управляют колесницами. У вас же, германцев, это принято не было, а ты вот взял и научился этому искусству так, что никто во всей Империи не может тебе противостоять. Ну и злился же магистрат Публий! Он поспорил со мной на пятьсот сестерциев, что выиграет возница по имени Киорн. Этот местный красавчик специально приехал в Лондинию с севера, из какого-то приграничного города, чтобы участвовать в гонках. На него многие ставили, в Британии у него прежде не было соперников. И на тебе! Дитрих обходит его на таком крутом повороте, что смотреть-то было страшно, а потом уже не уступает ни локтя.

— Состязались на четвёрках или на двойках? — Тит Антоний явно хотел показать свои высокие познания в конных гонках.

— На четвёрках, — ответил Зеленоглазый с тем же непроницаемо любезным выражением лица. — Мне, по правде сказать, всё равно, но со стороны четвёрки смотрятся ярче, особенно когда соревнуется не так много упряжек. А ты, уважаемый Тит, любитель лошадей?

— Да и у меня у самого в Риме пара очень неплохих упряжек! — с гордостью проговорил сенатор. — Но всё же, Дитрих, я хочу вернуться к вашему разговору, который невольно прервал. Вы ведь обсуждали какую-то битву?

Лицо наместника Британии при этих словах потемнело, он уткнулся в свою чашу, словно вопрос Тита застал его врасплох. Хотя он, конечно, знал, что об этом пойдёт разговор.

— Мы обсуждали ТУ САМУЮ битву, Антоний! Ту, после которой вновь пропал злосчастный Девятый легион.

Тит Антоний сморщился:

— Не надо так мрачно, Клавдий! Всё же пропал не легион, а только две когорты.

Наместник едва удержался, чтобы не сорваться. Этот пухлый неженка, знающий лишь дорогу от Сената до своего дворца, а кроме них, посещающий только Колизей да свои любимые термы^[16], кажется, действительно не понимает, что произошло.

— Две когорты — это в данном случае тысяча двести отборных воинов, Тит. Причём все они — италики, настоящие римляне, гордость нашей армии. И пропали первая и вторая когорты, а с ними сам легат^[17], знаменитый Арсений Лепид. И командир первой когорты Валерий Транквилл. А ещё с ними, разумеется, был орёл легиона. Тот орёл, что однажды уже побывал в плену у мятежников и был возвращён нам благодаря подвигу одного молодого центуриона Элия Катулла. Думаю, ты об этом слыхал. И, надеюсь, понимаешь, что потеря легионного орла означает не только позор для всего легиона, но и для всей нашей армии?

— Ну, неужели мы до сих пор остаёмся рабами старых традиций? — попытался возмутиться сенатор. — Неужели так уж важен символ? Он что, гарант победы? Почему нельзя сделать такого же и на этом успокоиться? Вообще, сколько можно вбивать людям в голову идеалы, которым уже сотни лет и которые давно устарели? Согласен, в армии необходима вся эта муштра, все эти жёсткие правила, но в просвещённом обществе...

— Ваше просвещённое общество, Тит Антоний, скоро погубит Империю! — не сдержался наконец наместник. — Ваши философствования, ваши рассуждения о правах граждан, будто права и так не узаконены, не прописаны давным-давно, все ваши призывы к терпимости, будь то терпимость к разврату и мужеложеству или к трусости, к нежеланию любить свою родину и служить ей, — всё это подрывает самый фундамент государства! Неуважение к воинской доблести, снисходительные усмешки по поводу наших великих побед и мужества, пренебрежение к величию Империи — вот главные союзники всех наших врагов! Подумаешь, знамя легиона! Да мало ли у нас знамён?

— Что ты, что ты, почтенный Клавдий! — добродушно возмутился сенатор. — Разве я что-то подобное говорил? Уверяю тебя, не говорил и не думал. Просто стоит ли так уж остро переживать потерю знамени, если это произошло в бою?

— Мы не знаем, как это произошло! — мрачно бросил наместник. — Знаем только, что почти в точности повторилась история, случившаяся более тридцати лет назад с тем же самым Девятым легионом. Ты не дал мне дослушать Дитриха, он как раз рассказывал, из-за чего Девятый легион вновь ушёл на север, за Вал Адриана.

Сенатор вновь с огромным интересом посмотрел на знаменитого ветерана. Дитрих во время их краткой перепалки небрежно грыз ломтик яблока и слегка прихлёбывал вино, делая вид, что его этот спор не касается. На самом деле это было не так, но тевтон предпочитал не вмешиваться. Римляне любят торжественные слова и громкие речи, сама латынь располагает к этому. Но в речах наместника Клавдия, возможно, слишком пылких и нравоучительных, было, по мнению Зеленоглазого, больше правды и смысла, чем в логически правильных рассуждениях Тита Антония.

— Так расскажи нам, Дитрих, что произошло после того, как варвары отступили от крепости? — переведя дух, попросил наместник. — Почему они пошли к Валу, а не от него?

— Неужели ты и вправду не знаешь этого, Клавдий? — Голос германца выдал удивление. — Кажется, прошло уже достаточно времени, и тебе уже докладывали о происшедшем до моего приезда сюда.

— Докладывали! — Клавдий допил вино и возмущённо стукнул ножкой чаши о столик. — Пять раз, и каждый раз по-иному. А я хочу услышать всё от человека, который это действительно видел. Не то не послал бы за тобой.

— Но и я видел не всё, — пожал плечами Зеленоглазый. — Ладно, буду говорить дальше, только пусть почтенный Антоний простит меня: я продолжу с того места, на котором закончил, повторяться не умею, да и рассказчик я так себе.

— Ты великолепно говоришь! — воскликнул сенатор. — И у тебя такая безупречная латинская речь...

— Если я двадцать три года на римской службе, то надо быть просто бегемотом толстокожим, чтобы не выучить как следует язык. Так вот, когорта крепостного гарнизона пустилась в погоню за бриттами, и я, разумеется, тоже. Мы обогнули один из выступов Вала, за которым начиналось довольно большое открытое пространство, там мы рассчитывали настичь наших врагов. И... увидели, что отряд варваров исчез!

Клавдий поднял брови:

— Исчез?

— Именно. Уже светало, было далеко видно. И нигде никого!

Молодой сенатор с сомнением поглядел на Дитриха:

— Но не провалились же они сквозь землю?

Тевтон вдруг рассмеялся. От этого его и без того моложавое лицо сделалось ещё моложе, а на левой щеке обозначилась задорная детская ямка.

— Прости, почтенный Антоний! Прости мне этот неуместный смех, но ты сейчас слово в слово повторил то, что сказал тогда командир когорты, известный забияка Лукиан Флавий. Он стоял, всё ещё потрясая мечом, словно погоня продолжалась, а лицо у него было почти испуганное. В самом деле, многие тогда подумали, что не обошлось без друидского колдовства.

— А ты в него не веришь? — поинтересовался Клавдий.

— Почему же, верю. Вернее, я знаю, что демоны друидов помогают им очень сильно действовать на людей, особенно на тех, кто легко поддаётся внушению. Но вознести в воздух и перенести через высоченный Вал отряд в двести с лишним человек они не могут. Сказал бы, кто это может, но Он тут уж точно ни при чём.

При этих словах Клавдий быстро, предупреждающе глянул в смеющиеся глаза германца, но тот в ответ лишь беспечно улыбнулся.

— Обычно люди верят в колдовство, когда не могут найти более простую причину происходящему, — сказал Дитрих. — Вот и здесь: умей Лукиан читать следы, он бы не испугался. Правду сказать, земля там твёрдая, на ней почти ничего не видно. Почти ничего, но не совсем ничего.

— И что же ты прочёл на этой земле? — Голос сенатора даже дрогнул от любопытства.

— Я прочёл, что отряд с севера действительно ушёл под землю.

— А без шуток нельзя? — уже сердито воскликнул наместник. — То же самое мне плёл первый гонец из той самой крепости. Но я ему не поверил.

— И зря. — Зеленоглазый подлил себе вина, но лишь пригубил его. — Понимаю, что это звучит невероятно, но я сумел найти вход в подземный коридор, прорытый под Валом и отлично, просто гениально замаскированный. Никто бы не подумал, что за цветущим кустарником, растущим вдоль стены, спрятан люк, сделанный из металла и раскрашенный под каменную кладку. Лисья нора, устроенная по всем правилам фортификации.

Сенатор едва не уронил свою чашу и вскочил на ноги, сразу утратив весь свой величественный вид. Хотел было подняться и Клавдий, но у него, кажется, закружилась голова.

— Ты понимаешь, германец, что говоришь?! — рявкнул наконец наместник. — Ты понимаешь, что означают твои слова?! Я готов признать, что в твоём племени есть великие мастера, что ваши ремесленники умеют делать оружие и украшения не хуже римских, и так далее... Но, во-первых, бритты куда более дики, чем германцы, а уж тем более, чем племя тевтонов, к которому ты принадлежишь. А во-вторых, инженеров и архитекторов, способных сконструировать и построить такое сооружение, нет и у вас! В Риме они да, есть, но не на севере Британии, где молятся рогатым богам и строят только самые примитивные домишки. Как могли бритты прорыть проход под Валом?! И ДЛЯ ЧЕГО они его прорыли?

Дитрих спокойно выслушал весь этот поток слов, потом задумчиво произнёс:

— Ты прав, Клавдий, такие инженеры есть только в Риме. А ты уверен, что никто из них не оказался по ту сторону Вала?

Наместник вздрогнул:

— Каким это образом?

— Я не знаю. Но знаю, как и ты, что сами варвары не могли сделать нору. А для чего она нужна, наверное, ты догадываешься. Если бы им удалось, как они собирались, уничтожить несколько пограничных крепостей, появляясь ниоткуда и исчезая как бы в никуда, это породило бы страх в рядах наших легионов. На охрану Вала всё труднее и труднее было б находить людей. Карательные отряды уничтожали бы окрестные селения, думая, что мятежники приходят оттуда, и это должно было породить отчаянную злобу у пока что подвластных Риму бриттов. И тогда те, кто всё это задумал, сумели бы поднять большой мятеж и по эту сторону Вала. Значит, они знают, как трудно сейчас Империи наводить порядок в своих провинциях.

— Кто это «они»? О ком ты говоришь? — вновь подал голос Тит Антоний.

Зеленоглазый пристально посмотрел на него и сказал, вновь коснувшись губами вина и на этот раз сделав небольшой глоток-

— Моему другу, командиру Девятого легиона Арсению Лепиду, рассказали о том, что то ли в Валенции, то ли ещё дальше, в Каледонии^[18], существует новая цитадель друидов, их, если хотите, главный храм и, возможно, центр организации сопротивления бриттов власти Империи. И что ими было задумано прорыть ход под Валом, а потом осуществить несколько нападений, которые привели бы к тем результатам, о которых я говорил.

— И легат поверил? — напряжённо спросил Клавдий.

— Если б не поверил, не повёл бы тысячу двести человек навстречу такой грозной опасности. — Дитрих отвёл глаза и опустил голову, словно вновь переживая всё случившееся. — Если помните, тот, прежний, Девятый легион, что пропал сорок лет назад, состоял из пяти когорт, и в нём было почти четыре тысячи воинов. Но то были, как потом оказалось, не самые лучшие бойцы. В наш, нынешний, легион Арсений верил всей душою. И повёл за собой лучших из лучших. Нашёлся бритт, который сказал, будто знает, как пройти к святилищу быстро, минуя наиболее опасные места, где на римлян могут напасть большим числом, и как захватить друидов врасплох, в день их праздника. Верить ему было, наверное, глупо, но Лепид поверил. И не взял меня с собою!

В последних словах германца прозвучала даже не досада, но почти отчаяние.

— Разве ты спас бы его, если б пошёл с ними? — Клавдий с сочувствием взглянул на Дитриха. — Ты — великий воин, спору нет, но один ты вряд ли мог что-то сделать.

Зеленоглазый покачал головой:

— Я же варвар. И отлично вижу ловушки. Я видел её с самого начала, но Арсений не поверил мне. Я увидел бы их ловушки и по ту сторону и, возможно, мог убедить Арсения вернуться раньше, чем это стало невозможно. А он объявил, что не может взять меня. Ты, мол, давно в отставке, Дитрих!

— Но ведь ты — его лучший друг! — наместник поднялся, наконец, с дивана и подошёл к германцу: — Он мог сделать для тебя исключение.

— Он не сделал его именно потому, что был моим другом.

— Не понимаю?

Дитрих вскинул голову и посмотрел в глаза Клавдию:

— Эта проклятая ведьма сказала ему, что если я окажусь за Валом, то сразу погибну.

Клавдий нахмурился:

— Ведьма? Та друидка, о которой ты мне рассказывал?

— Именно она. И Арсений вновь поверил. Страшно подумать, в какую бредь мы верим, когда дело идёт о самых близких нам людях!

— Друиды к тому же владеют даром внушения! — мрачно изрёк Клавдий. — Какова была по виду эта старуха?

— Она не старуха, — возразил Зеленоглазый. — Правда, ей очень хотелось, чтобы её считали старухой, всё было для этого сделано: широченный белый плащ с вышитыми звёздами, капюшон ниже глаз, а из-под капюшона — торчащие во все стороны седые патлы, посох с полумесяцем... Ведьмища чистой воды! Однако она не сумела спрятать под полами плаща свои руки.

— Руки? — удивился наместник. — А при чём здесь...

— А при том, — не дал договорить Дитрих, — что можно притворяться старой, но руки состарить невозможно. Я успел их разглядеть: судя по рукам, друидке лет этак тридцать. Едва ли больше. К тому же есть одна примета, по которой я наверняка смогу её узнать, если снова встречу.

И, помолчав, он мрачно добавил:

— А хотелось бы встретить!

На некоторое время в триклинии воцарилось молчание. Слышно было, как снуют по коридору рабы, занятые приготовлением ванн и комнат сразу для двоих гостей. Где-то не так далеко, должно быть, в долине реки, рыбак пел протяжную песню о любимой девушке, которая ждёт его на берегу. До чего одинаковы эти песни у всех племён! У кого же нет рек, морей, а стало быть, и рыбаков?

— А что вы сделали в конце концов с подземным ходом? — спросил, допив свою чашу, сенатор Тит Антоний.

— С лисьей норой? — Дитрих досадливо пожал плечами: — Само собою, легионеры замуровал вход кирпичной кладкой. Но на всякий случай там поставлены караулы. Никто уже не проникнет через эту нору. Если только...

— Если только что? — Клавдий спросил, хотя ответ знал заранее.

— Если только она была единственная! — вновь рассмеялся Зеленоглазый и наконец залпом осушил свою чашу.

Глава 4 ПОСЛУЖНОЙ СПИСОК

Дитрих Зеленоглазый служил в римской армии с семнадцати лет, причём пошёл на службу не просто добровольно, но и охотно. Его племя жило за Рейном и не имело особых привилегий, в отличие от нескольких племён Левобережья. Те получали различные льготы за охрану границ Империи — кто освобождение от рекрутского набора, кто послабление в выплате дани. Однако отец Дитриха — могучий вождь Ариовист, понимавший бессмысленность войны с Римом, — сумел завоевать доверие римлян и тоже получил немало прав, вплоть до возможности без дополнительного разрешения посещать вместе со своими людьми левый берег Рейна и вести торговлю в любой из близлежащих провинций. Зеленоглазый (своё прозвище он получил ещё в детстве) не раз ездил с отцом в Рецию, — самую богатую из южных германских провинций.

В центре её высился настоящий римский город, с форумом, храмами, цирком, прекрасными термами и огромным плацем.

Этот-то плац и заворожил мальчика, едва он его увидел. Он смотрел на обучение римских воинов, и в его душе зрело желание научиться всему, что умеют делать они. Его восхищал строевой шаг легиона, когда несколько тысяч выстроенных шеренгами людей, в сверкающих нагрудниках, в шлемах, увенчанных красными гребнями, шли нога в ногу, единовременно ударяя светлый песок тяжёлыми, на толстой подошве, боевыми сандалиями. Он любовался упражнениями копьеносцев и состязаниями с мечами, восхищался быстротой, с которой когорты перестраивались, меняя оборонительные построения на боевые. В этой безукоризненной слаженности, точности, в этом беспрекословном повиновении командам он видел объяснение непобедимости Рима.

Другое дело, что уже в детстве он сам ничуть не хуже взрослых римских воинов стрелял из лука, метал дротик, а уж в верховой езде оказался бы не слабее самых опытных легионеров-всадников. Но его отдельные умения ничего не стоили без военного искусства и мощи целой армии. Дитрих заговорил было об этом с отцом, и, к его удивлению, Ариовист выслушал четырнадцатилетнего сына серьёзно, но потом сказал:

— Каждое умение даётся что человеку, что народу — только с опытом. Наш народ отважен и могуч, у нас есть опыт в битвах. Но нет опыта в послушании. Кто из вождей сумеет собрать такую же армию, как та, что есть у римлян, и заставить её подчиняться? Сразу найдётся ещё несколько вождей, которые захотят отнять у него право на управление этой армией, и ничего хорошего не выйдет. Из-за этого не удалась ни одна попытка освободиться из-под господства Рима и в ближайшие лет сто не удастся — у нас нет ещё стремления объединиться, принести в жертву гордость и самомнение ради нашего единства. Воюющие друг с другом племена сейчас опаснее друг для друга, чем Рим для всей Германии. Поэтому я предпочитаю дружбу с Римом.

Дитрих понял отца, и с тех пор его мечтой стала служба в римской армии. И возможность поступить на эту службу представилась раньше, чем он надеялся. Зеленоглазому минуло шестнадцать лет, когда на земли его племени, к тому времени давно мирно возделывавшего поля и выгонявшего на пастбища скот, напал мощный отряд соседствовавших с землями Ариовиста херусков^[19]. Главной их целью были несколько прекрасных конских табунов, составлявших гордость племени и бывших ходовым товаром на рынках Левобережья. Завоеватели не прочь были поживиться и только что собранным урожаем проса, а ещё увести в плен юношей, женщин и девушек, благо ближайшая римская крепость находилась в сотне миль, за Рейном. Была крепость и по эту сторону реки, она располагалась ближе, но до неё пришлось бы добираться дольше: затяжные осенние дожди превратили в болота многие окрестные луга, заболотили леса и рощи.

Ариовист предполагал, что следует ждать нападения, и предпринял меры к тому, чтобы его не застали врасплох. Много раз побывав в римских крепостях, вождь знал, как они строятся. Конечно, возвести подобие такой крепости в своём поселении предводитель тевтонов едва ли сумел бы, однако вырыть ров вокруг нескольких посёлков и обнести их высоким земляным валом он всё же ухитрился. Едва началась битва, за пределы этого рва и вала сбежались женщины и дети из других, близлежащих посёлков, сюда же загнали несколько сотен лошадей, не желая делать их лёгкой добычей херусков. Но тех было очень много, и они надеялись сломить сопротивление воинов Ариовиста.

— Скачи! — крикнул отец Дитриху. — Среди наездников тебе нет у нас равных. Доберись до Рейна, переправься и попроси помощи у гарнизона крепости. Римляне знают, что я им не враг, и если помогут, не останусь в долгу.

Он успел промчаться по последнему из трёх, перекинутых через ров, мостов, прежде чем отцовские дружинники ударами топоров подрубили их опоры. Орда херусков была уже в стадии^[20] от земляного вала, и Дитрих направил коня вдоль рва, затем наискосок, прямо под носом у врагов, в первый момент не понявших, что означает это явление одинокого всадника, словно нарочно скачущего под их стрелы. Поэтому они и не обстреляли его сразу. Когда же несколько человек, остановившись, потому что стрелять на ходу было бессмысленно, выпустили в беглеца пару десятков стрел, достать всадника смогли только три. Одна вонзилась в круп коня позади седла, и конь лишь ускорил от этого бег, вторая воткнулась в ногу Дитриха ниже колена, третья попала в левую руку. Он обломил их — вынимать было некогда — и продолжал скакать. Кто-то из херусков пытался его догнать, но это ещё никому не удавалось, на каком бы из отцовских коней он ни мчался, а сейчас под ним был лучший из лучших.

Потом была скачка лесом, по размытому дождями бесконечному лугу, потом снова через лес. Дитрих лучше кого бы то ни было знал, как экономить силы коня, когда необходимо чуть придержать его, дать перейти на спокойную рысь, когда вновь пустить вскачь, чтобы он выдержал как можно дольше. Припав к шее могучего скакуна, юноша уговаривал его, называл самыми ласковыми словами, объяснял, что иначе нельзя, что от их общих сил сейчас слишком многое зависит...

Ледяная вода Рейна охладила горевшие огнём раны, но простреленная нога, и без того онемевшая, совсем перестала чувствовать. Зеленоглазый молил Вотана^[21] сохранить силы его коня, потому что, если тот, выбравшись на берег, упадёт, придётся дальше бежать самому, а крепость ещё не рядом.

Он поспел тогда вовремя. Командир гарнизона знал его отца и без лишних слов согласился отправить подмогу.

— Но поедет отряд не напрямик, через реку, а всё же через мост, — рассудительно заметил центурион. — Да, это порядочный крюк, но я не хочу потерять десяток-другой людей и лошадей в этой бешеной реке. Не все умеют скакать, стрелять из лука и переправляться в половодье верхом в самом опасном месте. Не все такие, как ты, Дитрих, сын Ариовиста!

— Если твои воины помогут моим сородичам выстоять в битве, я пойду служить именно в ваш легион! — пообещал Зеленоглазый, один за другим вытаскивая из своей руки и из ноги обломки стрел. — Послушай, центурион, мне нужно калёное железо, чтобы прижечь раны. Не то, пока мы скачем назад, я потеряю много крови, а потом раны могут загноиться.

Ему не стали возражать. Даже те из легионеров, кто не встречал прежде Ариовиста и его сына, слыхали о них достаточно. Да и сами бойцы Пятого легиона, почти все родом из Дакии, не привыкли оставлять поле боя из-за двух сквозных ран, которые не мешали скакать верхом, владеть мечом и стрелять из лука. К тому же воинам понравилось, что юный германец, прежде чем заняться своими ранами, сперва вытащил стрелу из крупа коня и смазал ранку снадобьем, которое дал ему гарнизонный лекарь.

Они прискакали на помощь Ариовисту, когда херуски уже облепили земляной вал, будто мухи медовую лепёшку. Их сбрасывали оттуда, но они лезли и лезли вверх, и было очевидно, что упрямое сопротивление тевтонов не отбило у них охоты осуществить задуманное. Римская конница нанесла удар сзади, и это решило исход сражения. Захватчики отступили, потеряв более половины отряда, и дружина Ариовиста с торжествующими воплями пустилась вдогонку, хотя и сделано это было скорее для устрашения.

Дитрих сдержал слово: спустя полгода он обратился к легату Пятого легиона с просьбой о зачислении в ряды воинов. Его отец не возражал, и легат тоже не нашёл возражений, хотя в его легионе германцы до сих пор не служили.

Очень скоро Зеленоглазый убедился, что маршировка по плацу и повторяемые многократно боевые упражнения смотрятся красиво лишь со стороны. Это была тяжелейшая, утомительная, иной раз откровенно нудная работа, отнимавшая уйму сил и приносившая мало удовлетворения. Казалось, что всё это просто, но умом юноша понимал: для точности и слаженности боевых действий всей армии каждый воин должен уметь выполнять любое движение, любой шаг с ювелирной точностью, притом не думая, как он это делает, — эти действия должны были войти в привычку, а привычка — укорениться в подсознании. Чем-то такая выучка напоминала инстинкт дикого зверя. Но зверь не умеет выполнять команды, если только не попадает в руки человека и не становится дрессированным. А здесь всё строилось ещё и на безусловном подчинении командиру, каждому его слову.

Дитрих очень хотел стать хорошим легионером и подчинил свою свободолюбивую натуру этому желанию. Он упрямо постигал военную науку, созданную и достигшую совершенства за столетия римских побед и поражений. Вскоре юный германец стал одним из лучших бойцов легиона. Он усвоил всё, что возможно было усвоить, не растеряв своих былых навыков охотника, следопыта, наездника и укротителя коней.

С тех пор прошло двадцать пять лет. Он прославился и в Пятом легионе, с которым служил в Дакии, и в Десятом египетском, с которым прошёл через жестокие сражения во время обширных восстаний в Мавритании^[22], потом в азиатских провинциях, и в Девятом, возрождённом легендарном легионе, чьи когорты в последние годы несли службу на Дунае, в Северной Галлии и в Британии.

Именно в Британии более тридцати лет назад этот легион бесследно исчез. Уйдя за Вал Адриана, чтобы подавить мятежи северных провинций, четыре с лишним тысячи легионеров словно растворились в густых туманах тамошних лесов и болот. Вместе с легатом и центурионом первой когорты пропал и орёл легиона, а значит, для всей римской армии он перестал существовать.

Армия смирилась с утратой легиона. Не смирился, как потом выяснилось, лишь один человек — сын командира первой когорты Элий Катулл. Он, как и его отец, стал военным, пройдя обучение в Риме, получил звание центуриона и отправился служить в Британию. Во время мятежа, случившегося в одной из приграничных крепостей, центурион Элий получил тяжёлую рану, после неё остался хромым и мог бы себе спокойно жить в имении своего двоюродного брата, ветерана, получившего в Британии неплохой надел земли, но память об отце подвигла девятнадцатилетнего юношу на невиданный подвиг. Вместе со своим вольноотпущенником, бриттом из племени иценов, он отправился за Вал Адриана, назвавшись опытным знахарем, умевшим к тому же исцелять глазные болезни (а таких по просторам Северной Британии колесило великое множество). Отважные друзья прошли вдоль и поперёк всю Валенцию и половину Каледонии, покуда не нашли племя, у которого в местном святилище хранился пленённый римский орёл. Это племя, вместе с несколькими другими, и уничтожило некогда римских воинов, оставшихся верными присяге. Остальные гораздо раньше либо дезертировали и стали жить среди варваров, либо погибли в лесах и болотах.

Элий и его друг сумели похитить «римского бога», как называли варвары золочёного орла, сумели уйти от погони и доставить свой трофей назад, за пределы Вала Адриана. Однако римский Сенат не решился возродить Девятый легион: многие его бойцы, как явствовало из рассказов центуриона Элия, опорочили имя легиона предательством и изменой присяге. Героическая гибель первой когорты не переубедила сенаторов. И легион был на время забыт. Брат центуриона Элия, ветеран Катулл, предложил похоронить легионного орла в тайнике, в его доме, что и было сделано.

Прошло пятнадцать лет, и, путешествуя по своим провинциям, император Марк Аврелий посетил Британию. Ему рассказали о судьбе Девятого легиона, о подвиге центуриона Элия и о том, что легендарный орёл упокоился где-то здесь, в одной из британских провинций.

Император отыскал имение двоюродного брата центуриона Элия, ветерана Люция Катулла, и тот, изумлённый такой честью (не всякий римский ветеран может похвастаться, что принимал у себя императора!), разумеется, рассказал Марку Аврелию не только всю историю легионного знамени, но и показал место его упокоения. Сердце императора дрогнуло: он повелел возродить легион, восстановить знамя (Элию и его другу вольноотпущеннику Крайку, удалось унести лишь самого орла, без древка, без прибитых к нему золочёных венков и прочих наград) и набрать новых легионеров, причём только из числа италиков.

Дитрих Зеленоглазый стал центурионом второй когорты Девятого легиона. Его назначению туда способствовал старый друг знаменитого германца Арсений Лепид, один из немногих легатов римской армии, не назначенный на эту должность из числа сенаторов, но получивший почётное звание после долгих лет воинской службы. Арсений и Дитрих сдружились ещё в Десятом египетском легионе, которым прежде командовал Лепид.

За два года до роковых событий возле одной из северных крепостей Зеленоглазый получил давно заслуженную отставку, и ему, как всякому ветерану, пожаловали, вместе с определённой суммой денег, надел земли. По правилам этот надел выдавался по последнему месту службы, а потому Зеленоглазому предложили неплохой участок в Британии. Он, не раздумывая, согласился, потому что отлично понимал: земледелец из него никакой, к пахоте, севу, труду на пастбище у него не было ни малейшей тяги. Он почти сразу сдал свою землю в аренду соседу, такому же армейскому ветерану, который был счастлив низкой арендной плате. Сам же Дитрих поселился в небольшом имении, на клочке оставленной себе земли и занялся охотой, причём ради хороших охотничьих трофеев мог путешествовать то на север, к Валу Адриана, а то и за его пределы, то на юг провинции. Он везде давно уже свёл знакомства с местными охотниками, и они с удовольствием сопровождали ветерана в его похождениях, тем более что он был щедр, всегда по справедливости делил добычу, а порой отдавал больше, чем заслуживали другие — его радовала сама охота, а брал он себе столько, сколько нужно для обычного вкусного обеда.

Кроме охоты Зеленоглазый занимался выездкой коней — его сосед завёл себе неплохой табун, и Дитрих охотно объездил нескольких наиболее норовистых жеребцов и кобыл, чтобы их можно было использовать под седлом и в упряжке. С соседа он не взял денег, но когда к нему стали обращаться с такими же просьбами торговцы лошадьми и владельцы других табунов, ветеран уже не церемонился. И заказчики платили, отлично понимая, что лучше не справится никто. При этом Дитрих никогда не калечил лошадей, не избивал их, не рвал рот удилами, чтобы заставить животное подчиниться. Он просто сразу показывал коню, будто противнику в бою, свои силу и ловкость, а после заключал с норовистым скакуном мир, и этот мир всегда принимался. Пару раз Зеленоглазому пытались подсунуть жеребцов, опоенных дурманом и от того впадавших в неистовство, едва на спину бедняге садился человек. Оба раза это было сделано на спор: вот, мол, в этот раз знаменитый наездник не сумеет справиться с лошадью. Но Дитрих справился, хотя это стоило куда больших усилий и было куда опаснее, чем обычно. После этих случаев к нему несколько раз привозили коней из дальних провинций и даже однажды из Рима. Платили хорошо, так что нужды ветеран не испытывал, да ему и не нужно было много.

Он так и не женился, не позабыв за долгие годы белокурую Хильде, которую когда-то мечтал взять в жёны. Отец, однако, сосватал её старшему брату Дитриха — старший есть старший, а девушка нравилась обоим. Дитрих не обиделся ни на отца, ни на брата и никому никогда не рассказывал о Хильде, но всерьёз увлечься какой-нибудь женщиной так и не сумел. Он нравился всем: гетерам, искусным в любовных ласках, жёнам легионеров, считавшим, что долгое отсутствие мужа оправдывает грех, зачастую и молоденьким девицам, которых улыбка красавца воина заставляла забыть даже страх перед родителями. Услугами первых Зеленоглазый нередко пользовался, что до вторых и третьих, то у него на этот счёт было простое правило. «Я сам легионер, — говорил он. — Как же стану пакостить таким же легионерам? А случись испортить девицу, так ведь и жениться заставят! Что же я, сумасшедший?»

С легатом Арсением центурион в отставке поддерживал прежнюю самую тесную дружбу — они часто встречались, иногда в те дни, когда Арсений мог оторваться от службы, отправлялись на охоту вместе. И римлянин всегда, неизменно доверял своему другу-варвару.

И вновь орёл Девятого легиона ушёл в туманные глубины загадочных северных областей Британии. Ушёл и не вернулся.

Глава 5 ПЛАН ДИТРИХА ЗЕЛЕНОГЛАЗОГО

— А я, признаться, удивился, что ты откликнулся на моё приглашение и приехал, — заметил Квинт Клавдий Лукулл, дослушав рассказ Дитриха до конца. — Думал, раз твой друг ушёл туда и пропал, то ты тоже отправишься за Вал — разузнать, что случилось с Арсением и его когортами.

— Это упрёк? — Зелёные глаза лишь на миг стали тёмными, в них сверкнули опасные недобрые искры.

— Нет, не упрёк! — Клавдия трудно было смутить. — Просто раз так, то у тебя были причины не ходить туда. Возможно, ты тоже поверил в пророчество друидки и не захотел погибать понапрасну.

Дитрих покачал головой.

— Ты знаешь: я не верю в эту бесовщину. И удивился, когда поверил Арсений. Да кабы даже я был уверен, что действительно найду там свою смерть, то неужто это остановило бы меня, Клавдий?

— Тогда в чём причина?

Зеленоглазый вновь отхлебнул вина и улыбнулся:

— Когда ты отправил мне письмо?

— Двадцать дней назад. Сразу, как до меня дошла весть о случившемся.

— Так. Как думаешь, сколько эта весть шла от Вала Адриана до Лондинии?

Наместник на мгновение задумался.

— Не думаю, а знаю: четыре дня.

— Правильно. Столько же времени мне везли твоё приглашение. Со времени исчезновения легиона действительно прошло двадцать четыре дня. А теперь прикинь, за сколько дней я могу доскакать до Лондинии? И не от Вала, а от своего имения, которое расположено значительно ближе, а, Клавдий?

На этот раз Лукулл думал куда дольше.

— Скорее всего за три дня. Когда ты в седле, любая лошадь становится вдвое резвее.

— Возможно. А возможно, я просто лучше знаю лошадей. Я ехал к тебе два дня, наместник. Итак, отнимем от двадцати четырёх четыре, четыре и два. Получается четырнадцать дней. Как раз почти до конца майских календ^[23]. То есть у меня было время побывать за Валом.

Сенатор Тит Антоний присвистнул:

— Ничего себе! Так ты там был, Дитрих?

— Был, конечно. Отправился сразу, едва стало ясно, что когорты Арсения не вернутся. Тогда же и было отправлено сообщение наместнику.

— И что ты узнал? — Клавдий весь напрягся.

— Ничего, — последовал ответ.

— Кажется, я тебя не понял.

— Ты как-то заметил, что по-латыни я говорю безупречно, значит, не понять короткое слово не мог. Я сказал: ничего.

И снова в триклинии воцарилось молчание. Наместник и сенатор во все глаза смотрели на знаменитого воина, ожидая, что он разъяснит сказанное. Зеленоглазый со вздохом поставил на столик чашу, не выпитую и до половины, и проговорил, переводя взгляд с одного из слушающих на другого:

— Едва мы заделали лисью нору, я отправился на ту сторону. Мне уже приходилось туда ходить, охота там не хуже, чем с нашей стороны, а отношения с бриттами у меня неплохие и тут, и там. Три с лишним дня я шёл по следу легиона. Проводник действительно повёл их по малонаселённым местам, где возможно было избежать встреч с большими отрядами бриттов.

— Но ведь враги не могли не ждать нападения! — воскликнул Клавдий. — Раз напали они да ещё получили хороший отпор, то естественно было предположить, что римляне захотят преподать им урок «добрых отношений».

Дитрих усмехнулся:

— Но они вряд ли сразу догадались, что мы обнаружили лисью нору. Значит, должны были думать, будто Арсений Лепид начнёт расправляться с теми, кого заподозрит в мятеже по эту сторону Вала. Так что запас времени был. Когорты Арсения шли по самым диким местам, и я следовал за ними. Но потом след пропал.

— Как — пропал? — изумился сенатор Антоний.

— Так Совсем пропал. Я не нашёл его продолжения.

— Ты?! — Клавдий поперхнулся вином. — В жизни не поверю, что ты мог не найти следа!

Вместо ответа Зеленоглазый придвинул к себе большую стеклянную чашу для ополаскивания пальцев. Окунул туда указательный палец, быстро провёл по поверхности воды. Затем, спустя несколько мгновений, поднял глаза к наместнику.

— Клавдий, покажи, где след от моего пальца.

— Ты хочешь сказать, что...

— Вот именно. И я это предполагал с самого начала. В тех местах, куда проводник повёл когорты Арсения, очень много болот. По одному из них они и пошли.

Тит Антоний нахмурился.

— Вот и ответ! — медленно проговорил он. — Этот проклятущий варвар заманил их в топь.

— Не сходится, — возразил Зеленоглазый. — Если предположить, что проводник знал брод через болото, то, надо думать, легионеры шли за ним след в след, иначе не пройдёшь. И если бы идущие первыми стали проваливаться и тонуть, то те, кто двигался следом, конечно, не полезли бы дальше.

— Но без проводника они не смогли и вернуться назад.

— Да, вероятно. Однако опыт подсказывает, что из тысячи двухсот человек кто-то вернулся бы обязательно. Хоть несколько воинов. Есть ведь люди опытные, которые могли запомнить приметы пути. Я бы запомнил. Нет, если проводник вёл когорты в западню, то либо завёл очень далеко, откуда и в самом деле было уже не выбраться, либо их кто-то должен был встретить. Я обошёл болото кругом. И не нашёл продолжения следов.

Квинт Клавдий развёл руками:

— Ты противоречишь себе, Дитрих! Раз продолжения следов не было, то, выходит, они всё же погибли в этом злосчастном болоте. Все, как один.

— Могу это допустить, но не верю в это, — твёрдо проговорил Зеленоглазый. — Просто все три дня, что я следовал за Девятым легионом, шли проливные дожди. По ту сторону топи — низина, она вся покрылась озёрцами, лужами, и следы, оставленные несколько дней назад, попросту исчезли. Хотя там и прошло так много людей. Знай я точно, где именно Арсений со своими когортами вышел из болота и в каком направлении они двинулись дальше, я, возможно, отыскал бы какие-то приметы. А так это оказалось невозможно: там бродят стада кабанов, пасутся коровы местных жителей, бродят охотники. Следов сколько угодно, и все они после дождей стали в лучшем случае едва заметными отметинами. Конечно, я расспрашивал местных жителей. И все они отвечали, что не видели «красных гребней» — так бритты называют римских воинов. Кто-то, думаю, действительно не видел, а те, кто видел, разумеется, не сказали.

Он умолк, закончив рассказ. И опять все трое долго молчали.

— Ну, и что мы станем делать теперь? — первым заговорил наместник Британии. — Пошлём в Рим отчёт о новой пропаже Девятого легиона? А не слишком ли часто он пропадает?

— А что ещё можно сделать в этом случае? — вопросом на вопрос ответил Тит Антоний.

— Не знаю, что будет делать почтенный наместник и что будешь делать ты, высокородный сенатор, а я собираюсь узнать правду, — сказал Дитрих и наконец залпом осушил свою чашу. — Я покинул Каледонию потому, что не смог найти когорты Арсения по свежим следам, и потом уже не имело значения, сколько пройдёт дней. Если римляне погибли, то им уже не помочь. Если кто-то из них жив, не так важно, придёт ли помощь немного раньше или немного позже. Охотник, который кидается за дичью, не разбирая дороги, чаще всего остаётся ни с чем. Я собираюсь вернуться в Каледонию и продолжить поиски. Только вначале мне нужно ещё кое-что разузнать здесь.

Напряжение, повисшее в комнате, исчезло. Клавдий улыбнулся обычной для него скупой улыбкой.

— Я так и знал! И ты как недавний легионер, конечно, понимаешь, что важно узнать судьбу знамени?

— Судьбу легионного орла? Разумеется, понимаю. — В ответ на улыбку наместника Дитрих почему-то нахмурился. — В прошлый раз орёл оказался в руках врагов, но врагов диких и нерасчётливых. Они могли бы использовать «римского бога» против Рима, они и хотели это сделать, только не знали как. Теперь же мы явно имеем дело с врагами организованными, хитрыми и опасными.

— Не сомневаюсь, коль скоро у них нашёлся инженер, чтобы соорудить подземный ход, и стратег, организовавший штурм крепости по всем правилам ведения войны! — воскликнул Квинт Клавдий. — Неужели проклятые друиды способны на такие вещи?

Зеленоглазый кивнул:

— Думаю, да, способны. За те годы, что бритты противятся римскому завоеванию, их жрецы наверняка многому научились. Просто бегать впереди толпы, возбуждённой их зельями, стало неэффективно. И потом... — он осёкся, но продолжил: — Потом, мне кажется, сейчас они почему-то стали особенно нас ненавидеть. Не так, как прежде, когда просто злились, что их власть над дикими племенами уходит у них из рук. Сейчас это какая-то другая ненависть. Не могу объяснить, однако чувствую ясно.

Сенатор Тит Антоний привстал со своей скамьи:

— Очень интересно... Я не впервые это слышу. В каком-то из донесений Сенату о состоянии дел в провинциях уже было такое утверждение. Вспомнить бы, о какой из провинций шла тогда речь. Говорилось о том же самом: о том, что борьба с Империей усиливается и отношение к римлянам стало другим. Именно так и было сказано: ненависть какого-то иного порядка!

— Значит, причину надо искать не в провинциях, а в самом Риме, — заключил Клавдий. — Но я хотел бы, чтобы ты всё же рассказал подробнее, как собираешься действовать, Дитрих.

— Для начала, — проговорил тевтон, — мне нужно подробнее узнать историю прежнего исчезновения орла. А для этого встретиться с этим самым центурионом Элием. Далеко отсюда его имение?

— Совсем недалеко, — живо отозвался наместник. — Сколь я помню, оно примерно часах в семи езды отсюда. Езды верхом. Значит, ты, Зеленоглазый, доберёшься туда часа за четыре.

— И не подумаю, — решительно возразил Дитрих. — И не подумаю гнать коня ради лишней пары часов. Да ещё, если поеду прямо сейчас, прискачу в середине дня, когда добропорядочные ветераны-фермеры обычно объезжают свои угодья. Что же, искать Элия Катулла на пастбище или среди всходов пшеницы? Лучше поеду не спеша и буду как раз к вечеру.

Через некоторое время Зеленоглазый покинул триклиний и, обойдя просторный дом наместника, прошёл на широкий, обнесённый хозяйственными постройками двор, куда раб Клавдия Лаэрт, невысокий крепыш-галл, накануне отвёл коня приезжего. Как иположено, конь стоял, привязанный к яслям, с заложенным в них сеном. Дитрих с удовлетворением отметил, что Лаэрт не поленился вымыть его скакуна и даже аккуратно расчесать ему шерсть. А ведь он ещё подносил им с хозяином вино и фрукты, значит, был наготове. Правда, зов Клавдия раб мог услышать легко: задняя дверь триклиния выходила в просторный коридор, окна которого как раз смотрели на задний двор.

— Любишь лошадей? — спросил Дитрих раба, занятого в это время приведением в порядок упряжи хозяйской колесницы, отдельно сложенной на широкой деревянной лавке.

— Люблю! — тот широко улыбнулся. — А как их не любить, господин центурион? Они вон какие сильные, что бы им нас слушаться? Однако слушаются и привязываются к людям. Я с детства при лошадях, это сейчас вот старый, глупый раб Торий ухитрился сломать себе ногу, свалившись со скамейки, когда подвязывал на дворе лозу хмеля. Валяется на всём готовом, а я теперь не только управляюсь по хозяйству и за лошадьми слежу, но и по дому должен многое делать, женщины не справляются.

— Ты — потомственный раб? — задал Дитрих новый вопрос, скорее желая проверить свою наблюдательность, чем узнать ещё что-то о Лаэрте, обычно германец сразу видел, родился ли человек в неволе либо долгие годы медленно и мучительно привыкает к ней. У этого галла никакого недовольства своим положением заметно не было.

— О! — охотно подтвердил его мысль Лаэрт. — Ещё мой дед был рабом у отца господина наместника. Тот тоже был военный, а потом — государственный служащий. Жить у таких хозяев — одно удовольствие: кормят хорошо, если и получишь затрещину, так это только когда по делу. Сейчас вон полно развелось колонов^[24], гляжу я на них и думаю: это сколько же у людей забот! И семена да саженцы вовремя купи, и землю подготовь под посев так, чтоб дала хороший урожай, и продать сумей с выгодой, а не то не заплатишь аренду, вот тебе и долги. А потом — раз так случилось, два, ну и плакала твоя землица! Нет уж, рабом быть куда лучше, куда выгоднее.

— И свободы не хочется?

— А что она мне, свобода-то? — удивился Лаэрт. — Если б можно было не работать, а так жить, тогда да, а то всё едино, да ещё и сам за себя отвечай! Не надо мне такой радости...

Дитрих, улыбаясь, поглаживал шею своего коня, который в это время довольно фыркал и ласково тянулся бархатными губами к его обнажённой ниже локтя руке. Рассуждения Лаэрта не были для Зеленоглазого новостью, большинство потомственных рабов так рассуждали, и хотя германец никогда не мог до конца понять этого, но в этих рассуждениях всё же заключалась незыблемая логика, с которой сложно было спорить.

— Сейчас поедешь? — спросил, подойдя сзади, наместник Квинт Клавдий.

— Да. Напою коня и поеду, — кивнул Дитрих.

— А ты что тут занялся упряжью? — сердито глянул Клавдий на своего раба. — Тебе в доме делать нечего? Ступай-ка!

Лаэрт удалился, что-то весело насвистывая, ужасно довольный тем, что с ним поговорил такой важный господин, какого он безошибочно определил в Дитрихе Зеленоглазом.

— Я очень надеялся, что ты согласишься поехать. — Голос и лицо наместника выдавали озабоченность, но он постарался улыбнуться: — И хвала Юпитеру, что ты сам того захотел!

— Как я мог не захотеть, если там, возможно, погиб, а возможно, нуждается в помощи мой друг? — удивился Дитрих.

И затем пристально посмотрел в лицо Клавдия:

— А почему ты так стремился отправить туда именно меня? Только из-за моего умения читать следы и ладить с бриттами?

— Нет. — Наместник оглянулся по сторонам, хотя подслушать их здесь никто не мог: окна коридора и комнат второго этажа, выходившие во двор, были далеко. — Нет, есть иная причина.

Зеленоглазый молчал, пристально глядя в лицо Клавдию. Тот не дождался вопроса и вновь заговорил:

— Я много слышал о том, как опасно связываться с друидами. Многие уверяют, что все без исключения друиды — колдуны и их колдовство лишает людей воли. Что ты об этом думаешь?

— Думаю, что уж точно не все! — усмехнулся Дитрих. — У нас, германцев, жрецы тоже любят заниматься всякими фокусами, но, как правило, это фокусы, и ничего больше. Что до друидов, то те ещё используют наркотики, а это бывает похуже колдовства, по крайней мере, на варваров действует безотказно. Однако очень возможно, что и колдуны среди них есть. Возможно, их даже не так мало. Они ведь из поколения в поколение учатся подчинять людей своей воле и своей власти, так что, вероятно, некоторые из них достигают в этом многого.

Клавдий слушал внимательно, слегка покусывая губы, будто его мучили сомнения. Когда Зеленоглазый умолк, наместник проговорил:

— Твои слова согласны с моими мыслями. Но мне говорили, — и тут он ещё понизил голос, — будто бы христиане, которые молятся распятому Богу, не подчиняются никакому колдовству — оно на них просто не действует. Так ли это?

В ответ Дитрих рассмеялся:

— Клавдий, ты думаешь, будто я скрываю свою веру? Да нет, если меня об этом спрашивают, я говорю всем: да, я христианин. Теперь ведь за это не преследуют. Почти не преследуют, а здесь, в Британии, так далеко от Рима, и подавно. Да если бы даже это и было по-прежнему опасно, мы не должны скрывать веру во Христа. Но вот насчёт того, как действует на христиан колдовство друидов, я ничегошеньки не знаю! А ты надеешься, что коль скоро я исповедую христианство, то останусь невредим там, где погибли другие?

— Надеюсь, — кивнул Клавдий.

И вновь Зеленоглазый усмехнулся своей особенной, то ли лукавой, то ли печальной усмешкой:

— Хорошо, постараюсь оправдать твои надежды.

Когда же наместник, попрощавшись с гостем, отвернулся и зашагал назад, к дому, Дитрих прошептал чуть слышно:

— И если ты прав, Клавдий, то буду надеяться, что остался невредим и кое-кто из двух когорт Девятого легиона. Надеяться и молиться, чтобы это было так!

Глава 6 ЦЕНТУРИОН ЭЛИЙ, ЕГО ДРУГ И ЕГО ВОЛК

Элий Септимий Катулл, отставной центурион шестой когорты Седьмого легиона, оказался крепким на вид мужчиной, почти одних лет с Дитрихом, ну, возможно, на пару лет старше. Он прихрамывал на правую ногу — её раздробило колесо вражеской колесницы во время жестокого боя. Это произошло возле одной из приграничных крепостей, где несла службу шестая когорта.

Сухощавый, даже поджарый, Элий был настоящим римлянином, хотя и прожил теперь уже большую часть жизни в Британии. Густой загар сельского жителя не добавил слишком много к его природной смуглоте, и серые глаза казались на фоне этой смуглоты совсем светлыми.

— Я знаю обо всём, что приключилось, — коротко сказал Элий Катулл, указывая своему гостю на кресло, поставленное возле невысокой ограды террасы. — Садись, отдохни с дороги. Ты голоден?

— Нет. Спасибо.

Дитрих уселся в кресло и посмотрел на раскинувшийся перед ним живописный вид: обширное поле, покрытое изумрудными всходами, а за ним — уже отцветший яблоневый сад. Неслышными шагами на террасу поднялась жена Элия, красавица британка, в вишнёвом платье и полупрозрачном покрывале, скользившем с тугого узла огненно-рыжих волос, сколотых на затылке тремя гребнями. Она принесла и поставила прямо на широкий парапет ограды высокий кувшин да пару глиняных стаканов.

— Подслащённая вода, — произнесла матрона^[25] негромким мелодичным голосом. — Может быть, нужно было принести вина, а, Элий?

— Если только этого хочет наш гость. — Отставной центурион посмотрел на жену взглядом, в котором смешались нежность и гордость — он явно был всё ещё влюблён в женщину, с которой прожил более двадцати лет.

— Гость с удовольствием выпьет воды, — произнёс Дитрих и первым взял стакан. — Спасибо, госпожа.

— Спасибо, Лакиния! — поблагодарил жену Элий Катулл. — А теперь мы с гостем поговорим один на один.

Она кивнула и ушла, ступая всё так же тихо, так же гордо вскинув голову, украшенную венцом золотых волос.

Хозяин тоже глотнул воды и посмотрел гостю в глаза:

— Я знаю, что Девятый легион вновь утратил своё знамя вместе с легатом и двумя первыми когортами. — Элий придвинул ближе такое же кресло и сел напротив Дитриха. — И так же, как я ликовал когда-то, узнав, что легион моего отца всё-таки возрождён, так же теперь мне больно узнать о его новом поражении. Неужели древнее^[26] проклятие и впрямь обрекло этот легион на уничтожение?

— Я не подвержен таким суевериям, — покачал головой Зеленоглазый. — Хотя и слыхал не раз, что во всей этой бесовщине есть какой-то смысл. Действительно, тёмные силы могут иметь власть над людьми, что тут и говорить! Но мне хотелось бы узнать от тебя, как и где ты со своим другом тогда нашёл орла?

Элий кивнул и очень подробно, очень толково рассказал своему гостю, такому же отставному центуриону, хотя тот и прослужил в армии в двадцать раз дольше, о путешествии, которое он предпринял двадцать один год назад со своим другом вольноотпущенником Крайком. Элий назвался знахарем, целителем глазных болезней и таким образом проник во враждебные Риму провинции. Они с Крайком исколесили всю Валенцию и затем — половину Каледонии, прежде чем случай привёл их в племя охотников, почитавшее своим тотемом рысь. Как и многие тамошние племена, эти бритты молились богу, которого именовали Рогатым. Во время одного из племенных праздников, праздника Молодой рыси, во время которого мальчики-подростки проходили посвящение в воины, Элий и Крайк увидели до того скрываемого в святилище племени орла Девятого легиона. Его вынесли на всеобщее обозрение под ликующие вопли бриттов. Позднее старый охотник, в доме которого друзья поселились, поведал историю о героической гибели последних воинов легиона, служивших под командой отца Элия Катулла. Юноши сумели проникнуть в святилище, похитили орла и, преодолев ещё множество препятствий, уйдя от множества опасностей, провезли свой трофей за Вал Адриана.

— Так я и думал, — сказал Зеленоглазый, выслушав ветерана. — Они действительно уже тогда хотели, чтобы орёл стал их оружием в борьбе против Рима. Но тогда они не знали, как это сделать. Боюсь, теперь они это знают...

— Ты хочешь вновь забрать у них орла? — В голосе Элия, до того говорившего совершенно спокойно, промелькнула дрожь.

— Если орёл существует, если Арсений не уничтожил его, чтобы не отдавать в руки врагов, то я его найду! — пообещал Дитрих.

На худощавом лице Элия Катулла промелькнула досада.

— Будь проклята моя хромая нога! — воскликнул он, и его пальцы, сжавшие ручку кресла, побелели. — Я когда-то надеялся, что постепенно это пройдёт, ну, или почти пройдёт, однако с годами она стала ещё сильнее донимать меня. А не то бы...

— А не то бы что? — спросил, прищурившись, Зеленоглазый, хотя хорошо знал ответ.

— А не то я пошёл бы туда с тобою!

— Не сомневался, что ты так скажешь, — тевтон улыбнулся. — Не сомневаюсь, что ты остался по-прежнему отважен и по-прежнему способен броситься под вражескую колесницу, а потом отправиться в логово врагов, чтобы снять позор со знамени, под которым сражался твой отец. Но на сей раз хромая нога действительно может тебе помешать.

— Знаю! — почти сердито воскликнул Элий. — Поэтому и не предлагаю себя в попутчики. Отправил бы с тобою одного из моих сыновей, но старшие двое служат в армии, оба центурионы. Один — в Египте, другой — в Македонии. А младшему только двенадцать, он сейчас на охоте, с моим приятелем ветераном Сервием Суллой, не то я бы тебя с ним познакомил. Впрочем, от этих парней тебе было бы не так много толка — они же не были там, за Валом.

— В таком случае, может быть, я пойду с центурионом Дитрихом?

Это спросил человек, только что поднявшийся по внешней лестнице на террасу и подошедший к Элию и его гостю почти так же бесшумно, как недавно это сделала Лакиния. Впрочем, Зеленоглазый прекрасно слышал эти кошачьи шаги, но не счёл нужным на них оборачиваться. Когда же прозвучал вопрос, германец обернулся.

Перед ним стоял мужчина, как и хозяин имения, лет сорока с небольшим, среднего роста, немного приземистый, загорелый, светловолосый и сероглазый, одетый в короткую тёмную тунику, подпоясанную плетёным ремнём. Ворот туники был широк, и под ним виднелись тёмные полосы татуировки, украшавшей грудь и плечи бритта.

— Ты — Крайк? — Дитрих спросил, не дав Элию представить своего друга. — Тот самый, что стал вторым спасителем легионного орла?

— Да, — улыбнулся Элий Катулл. — Это мой друг Крайк. Он разделил тогда со мною все опасности и все тяготы, и если бы не он, я не вернулся бы из-за Вала и не принёс оттуда орла.

— Если бы не ты, я бы всю жизнь оставался рабом, — спокойно парировал Крайк — Я — вольноотпущенник центуриона Элия.

— Получивший права римского гражданина за свой подвиг, — добавил Элий. — Если ты слышал обо мне, центурион Дитрих, то слышал и о моём друге.

— Это — Дитрих? Дитрих Зеленоглазый? — В голосе Крайка послышалось изумлённое восхищение. — О, мне много рассказывали о тебе, великий возница!

— Только бритты, которые едва ли не все умеют управлять колесницей, и ценят по-настоящему это моё умение! — рассмеялся Зеленоглазый. — Рад с тобой познакомиться, Крайк. Ты, кажется, сказал, что хотел бы пойти со мною за Вал?

Бритт кивнул:

— Если ты возьмёшь меня, я буду тебе полезен.

— Это может оказаться смертельно опасно.

Крайк пожал плечами:

— Тогда, двадцать один год назад, это тоже было смертельно опасно, но я же пошёл туда и вернулся живым вместе с моим другом. Или, по-твоему, я стал слишком стар?

— Не старее, чем я, — рассмеялся Дитрих. — Мне — сорок один. А тебе?

— Сорок два... Однако я бы дал тебе на десяток лет меньше, римлянин!

Зеленоглазый продолжал смеяться:

— Наверное, ты скорее льстишь, чем ошибаешься. Я выгляжу хотя и моложе своих лет, но, верно, уже не на тридцать. И, между прочим, я не римлянин. Нет, Крайк, дело не в том, что мы уже не мальчики. Дело в том, что, проезжая по вашему с Элием имению, я заметил играющих среди деревьев мальчугана и девочку, им лет этак тринадцать и пятнадцать. У них очень белая кожа, они уж точно не дети Элия Каттула, они бритты. Твои ребятишки?

— Мои. — В голосе Крайка послышались сразу гордость и печаль. — Я женился семнадцать лет назад. Жена родила мне сперва дочь, потом сына, но от вторых родов умерла. Вот мы и растим их сообща с Элием и его женой Лакинией. Но дети-то тут при чём?

Дитрих вздохнул:

— Хотелось бы, чтобы они были ни при чём, Крайк. Но о них надо думать. Если бы мы были так же свободны, как в юности... Я, кстати, свободен. А вот ты — нет. Я бы хотел взять тебя с собою за Вал. Но стоит ли бросать их, особенно раз у них нет матери? Думай сам.

— А что мне думать? — бритт ни на миг не заколебался. — У них есть не только я, но ещё Элий и Лакиния. Возьми меня, Зеленоглазый!

Тевтон глотнул воды, потом вновь бросил взгляд на возделанное поле и сад. Он впервые подумал, сколько сил вложили эти двое друзей в то, чтобы создать здесь, в выделенном ветерану Элию имении^[27], такой вот уютный мир. В этом мире царили дружба и любовь, росли дети, вызревали добрые урожаи. Сам Дитрих никогда не тяготел к земле, и семьи у него не было, потому он не умел ценить таких благ, но сейчас испытал уважение к Элию и Крайку. Они действительно заслужили всё это. Но сейчас один из них готов был покинуть имение и вновь пуститься в опасный путь, притом с почти незнакомым ему человеком, ради их с Элием прежней мечты — возрождения злополучного Девятого легиона.

— Обдумай всё это лучше, — сказал Зеленоглазый. — Обдумай это лучше, Крайк, я не хочу потом корить себя в том, что ты погиб и у твоих детей будут только приёмные родители.

— Но это решать мне самому, — довольно сухо возразил бритт.

— Согласен.

В это время по лестнице вновь прошуршали шаги, однако то были шаги не человека. Крупными прыжками на террасу выскочил большой серый зверь и ринулся к Элию, слегка повизгивая и мотая из стороны в сторону длинным пушистым хвостом.

— Привет, Малыш, привет! — Элий Катулл запустил пальцы в густую шерсть на загривке зверя. — Где же ты пробегал целый день? Уж не охотился ли на уток возле озера? Ох, подстрелит тебя кто-нибудь из молодых охотников, которых сейчас здесь так много развелось! Ох, смотри, подстрелит, старый ты дуралей!

— Охотники, которым хватает глупости промышлять вблизи жилья и чужих имений, плохо стреляют и не попадут на ходу в волка! — усмехнулся Дитрих, любуясь матёрым красавцем. — Давно ты приручил его, центурион?

— Почти двадцать два года назад! — улыбнувшись, ответил Элий. — Это Крайк добыл на охоте маленького волчонка, мать которого он с охотниками застрелил. Мы его воспитали, и Малыш живёт с нами, как собака. Он и лает по-собачьи и, видишь, умеет вилять хвостом. Нравится?

— Прекрасный зверь! Жаль, его нельзя взять в наше путешествие — слишком много внимания привлёк бы.

— Да и староват! — Элий гладил густую шерсть, чесал шею Малыша, а тот повизгивал от удовольствия высоким, почти щенячьим голосом. — Тогда мы его тоже не брали. Действительно, путешествовать с волком — значит обратить на себя слишком большое внимание. Так ты берёшь с собою Крайка, а, Зеленоглазый?

— Беру — не беру! — Тевтон тоже погладил волка, нимало не боясь, что тот не оценит смелости чужака и тяпнет его за руку. Малыш тихонько зарычал, но не тяпнул.

— Что значит, беру или не беру? Крайк хочет туда пойти, и это его право. Мы пойдём вместе. Хватит тебе двух дней, чтобы завершить, какие надо, дела и собраться, а, Крайк?

— Хватит и завтрашнего дня! А пока, — сразу повеселев, воскликнул бритт, — отдохни в нашем имении, центурион Дитрих! Мы живём почти как дикари, но ванна у нас есть, найдётся приличная комната для отдыха. Вольноотпущенница Эгина приготовит тебе постель. Если сейчас ты не слишком голоден, то подожди: через пару часов будет готов отличный ужин — Лакиния печёт в очаге две пары уток и хочет приправить их черносливом.

Глава 7 НОЧНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Ужин действительно оказался роскошным. Кроме уток на стол были поданы сухие фрукты, прекрасно испечённые лепёшки, простые и медовые, вино двух сортов. Лакиния, которой гость явно пришёлся по нраву, сама за ним ухаживала, то подливая вина в его кубок, то подкладывая на тарелку что-нибудь из угощений, так что Элий в конце концов начал хмуриться и сердито поглядывать на жену.

— Впервые она так суетится вокруг незнакомого человека! — воскликнул отставной центурион. — Готов поклясться Сатурном, что ты заставил сердечко моей Лакинии биться быстрее, чем обычно, центурион Дитрих!

— Думаю, ты преувеличиваешь, Элий Катулл! — возразил на это Зеленоглазый. — Женщины всегда обращают внимание на тех, у кого громкая слава, так уж они устроены. Да и не только женщины — вот ведь и твой друг Крайк слыхал о моей славе возницы, хотя, думаю, сам отлично правит колесницей. Но слава, как праздничная одежда: красиво, и только. Славой восхищаются, но любят не за неё. Так что прекрати ревновать, не то я покину твой дом и отправлюсь ночевать в харчевню, а до неё ещё скакать по крайней мере час.

В дальнейшем они все, включая Лакинию и детей — сына и семилетнюю дочку Элия и сына с дочкой Крайка, — болтали и перешучивались на протяжении всего вечера, покуда гость наконец не пожелал хозяевам доброй ночи и не поднялся вслед за служанкой Эгиной на второй этаж, где ему была отведена простая и чистая комната, с белёными стенами, с заранее приготовленной ванной и аккуратно застеленной постелью.

Дитрих уснул не сразу. Ставни в комнате были распахнуты, с расстилавшихся возле дома полей тянуло терпким ароматом зелени, цветов, горьковатого дыма: с вечера работники разложили несколько костров по краям поля, чтобы отпугнуть кабанов, уже не раз в прежние годы наносивших урон всходам.

Издали, из леса, доносились крики ночных птиц, они не сливались, как поутру, в сплошной щебет — птицы подавали голос порознь. То заходилась плачущим смехом сова, то выпь стонала на небольшом болоте, отделявшем лес от пастбища, то басовито ухал филин.

Но вот совсем близко, возможно среди ветвей фруктового сада, послышался тонкий мелодичный свист, потом пронзительное, задиристое щёлканье, и вдруг разлилась сверкающая трель, словно множество крохотных ручейков зазвенело по тающему весеннему льду. Это начал свою песнь соловей. Ему тотчас отозвался из лесу другой, потом — сперва далеко, затем сразу гораздо ближе — третий. Ночь наполнилась нежным звоном, свистом, задорным перещёлком, в которых растворились жалобные вопли выпи, совиный смех и мрачные вздохи филина. Соловьиные голоса растворили темноту за окнами, она делалась всё прозрачнее, всё слабее, и вот в окно упала полоса серебряного света, будто меч пронзил ночь насквозь. Это взошла луна.

Зеленоглазый слушал соловьёв и думал, что в Германии, в лесах вокруг его родного селения, они пели так же, совершенно так же, словно сейчас прилетели в далёкую Британию именно оттуда.

Говорят, ещё в недалёкие времена, когда Римская империя особенно любила роскошь, на обед императору и знатным патрициям подавали блюдо из запечённых соловьиных языков. Вот уж дикость так дикость... Возможно, именно это, а не жертвы, принесённые во имя завоевания провинций, станет когда-нибудь причиной разрушения Великой империи. Жертвы окупались порядком, который приносили римляне на все завоёванные земли, благодаря им в провинциях на целые столетия прекращались междоусобные войны, распри, которые за эти годы унесли бы куда больше жизней, чем все походы римлян, вместе взятые. Повсюду строились города, берега рек соединялись мостами, акведуки приносили воду в дома, а не только во дворцы. В каждом городе были школы, в крупных городах — библиотеки.

Другое дело, что те же просвещённые римляне обожали кровавые развлечения в цирке, когда на потеху вопящим рядам зрителей бестиарии^[28] убивали диких животных, порой лишённых возможности защищаться, когда гладиаторы ранили, а зачастую калечили друг друга. Случались бои насмерть, хотя и редко, а теперь вообще всё реже и реже — хорошо обученный гладиатор слишком дорого стоит, чтобы рисковать его жизнью и здоровьем, ланисты^[29] это отлично помнят, поэтому щедро платят лекарям, которых нанимают в каждую гладиаторскую школу. Но всё равно эти забавы бросали тень на величие и блеск Империи, тень, необходимости которой Дитрих, с его практичным германским умом, не понимал. Да, толпа любит кровавые развлечения, но разве так уж трудно её от этого отучить? Ему случалось бывать в греческих театрах. Там убийства совершались не по-настоящему, более того, совершались за сценой, не на глазах у всех. И тем не менее зрители замирали от страха, орали от возбуждения, а то и проливали слёзы, когда на сцене появлялись носилки с якобы трупом героя, покрытые будто окровавленной, а на самом деле выпачканной кармином тканью. Казалось, зрители искренне верят в происходящее. И уходили они из театра ничуть не менее взбудораженными, потрясёнными, полными разных чувств, чем те, кто покидал цирк после гладиаторских сражений. Можно дать Риму такие развлечения? Можно. Во многих городах, кстати, уже появились такие театры. Просто римлян к ним не приучали — бои эффектнее, и платят зрители за это дороже. Но это хотя бы объясняется дурными побуждениями толпы. Что с неё взять? Но соловьиные языки-то пожирали не грубые ремесленники, легионеры, лавочники, а изысканные патриции, что ходят в эти самые библиотеки, нежась в термах, рассуждают о поэзии, об архитектуре. Ну, и как же их понимать? Чем они заменят вот эти раскрывающие душу ночные песнопения, если вдруг они смолкнут?

Очень близко, под самым окном, пронёсся и исчез какой-то необычный шорох. Дитрих внутренне обругал себя: надо же было так развить свой слух, чтобы слышать любые звуки, которых в этот момент быть не должно! Сквозь соловьиное ли пение, сквозь журчание реки или ручья, сквозь шум ветра и колеблемых им деревьев Зеленоглазый всегда умудрялся различить куда менее громкий звон тетивы, поскрипывание боевой сандалии, тихий лязг извлекаемого из ножен меча или кинжала. И эта особенность слуха не раз и не два спасала ему жизнь, так что приходилось с нею мириться. Но сейчас-то что такого происходит? Зачем слышать какие-то там шорохи, когда хочется просто слушать соловьёв? И потом, ничто изнутри не подсказывало ему в этот момент, что вблизи может быть какая-то опасность. У многих опытных воинов есть такое ощущение, оно, как правило, безошибочно. И раз его не возникает, то и опасаться нечего. Но всё же — что это был за звук? Точно что-то легонько чиркнуло по кирпичной стене. Что-то жёсткое — не хвост пробежавшей мимо лисы, не коготки хорька. Да и какие тут могут быть лисы и хорьки? Волк, пускай и старый, но не утративший нюха, а у Малыша с нюхом явно всё в порядке, никогда не позволит рыскать возле самого дома лесным наглым воришкам. Он поймал бы пришельца куда раньше, чем тот подберётся к дому и приблизится к клеткам домашней птицы, что на заднем дворе. Но и человеку, чужому в этом доме, волк определённо рад не будет, воспользуется своей собачьей привычкой, возьмёт да поднимет лай. Так что нет там, под окном, никого и ничего, что могло бы представлять опасность.

— А значит, надо спать и оставить всякие нелепые мысли! — вслух произнёс Зеленоглазый.

Он повернулся на правый бок и, послушав ещё какое-то время соловьиные трели, мирно и безмятежно заснул.

Прошло, возможно, около двух часов, и будто лёгкий толчок разбудил его. Он резко повернулся на своём ложе, отчего оно едва слышно скрипнуло. И вновь внизу, под окном, раздался шорох, на этот раз куда более явственный, будто что-то мягко, но сильно шлёпнуло по земле. Потом тихо-тихо прошуршали по земле то ли быстрые шаги, то ли просто сильный порыв проснувшегося поутру ветра.

«А вот это уже интересно! — промелькнуло в голове у Дитриха. — Второй раз за ночь... Ну, и кто ты?»

Он совершенно бесшумно подошёл к окну. Постоял, вслушиваясь, потом перегнулся через подоконник. Уже светало, и можно было различить внизу землю, покрытую подстриженной травой, низкие кустики жимолости да идущую вокруг дома дорожку, обсаженную цветами.

Нигде никого видно не было, но отставной центурион и не надеялся кого-то увидеть. Его больше интересовала земля под окном. И хотя этаж был второй, да и рассвет ещё только-только набирал силу, однако две тёмные вмятины среди травы зоркие глаза охотника различили сразу. Ещё сильнее перегнувшись, Дитрих заметил и тёмные крошки земли на выступающих кирпичах цоколя.

— Ловкий малый! — усмехнулся Зеленоглазый. — Удержаться на таком крошечном выступе, да ещё начать карабкаться выше, это надо быть тренированным человеком.

Спать больше не хотелось. Правда, чувства опасности по-прежнему не было, хотя, казалось бы, пора ему появиться. Но Зеленоглазый предпочёл провести остаток ночи без сна, слушая единственного соловья, который ещё заливался в саду. Едва на востоке зарозовела заря, птаха умолкла. А за окном послышались голоса: Крайк переговаривался с тремя работниками, давая им указания — кому идти на выпас коров, кому заняться полем, кому садом.

Умывшись возле пристроенного к стене умывальника, Дитрих обулся (тунику он на ночь не снимал), надел пояс с притороченными к нему ножнами его любимого охотничьего ножа и вышел в коридор. На лестнице, ведущей вниз, прямо в триклиний, тоже звучали голоса, и, услыхав первые же слова, Зеленоглазый резко остановился — это показалось ему не менее интересным, чем странные ночные события.

Говорили Элий и Лакиния, причём в голосе женщины, которая накануне показалась германцу очень спокойной, всегда владеющей собой, на этот раз звучали высокие, почти визгливые ноты.

— Что, по-твоему, это может значить, Элий?! Что?! — она едва ли не кричала. — Откуда это могло появиться здесь?!

— Да почём мне знать? — Элий Катулл говорил тоже не совсем спокойно, но скорее смущённо, чем испуганно. — В конце концов, мало ли мастера делают похожих пряжек? Я не видел её двадцать с лишним лет, мог и ошибиться.

— Но я не могла! — Теперь Дитрих ясно понял: женщина готова заплакать. — Я помню эту пряжку на твоём поясе, очень хорошо помню, как ты рассказывал о своём споре со старшим центурионом. Он не поверил, что ты сможешь метнуть три подряд копья и попасть в один круг. Ты спорил на пряжку против его кинжала. Старший центурион проиграл спор, и ведь именно этот кинжал, который ты тогда выиграл, спас тебе жизнь в том страшном бою. Именно им ты убил мятежника, который бросился на тебя, придавленного колесницей, чтобы добить. Так это было?

— Так, Лакиния. Кинжал цел и по сей день, висит на стене, в моей комнате. Но пряжка давным-давно пропала.

— Вот именно! И я хорошо помню, что она осталась там, за Валом. Крайк потерял её, когда ты дал ему пояс, чтобы увязать в узел орла. Я же помню. Ты ещё боялся тогда, что пряжку найдут эти бритты из племени Рыси и по ней определят ваш путь, когда вы спасались бегством. Похожих пряжек очень-очень мало! Как она теперь могла попасть в наш дом?

— Ещё раз повторяю, Лакиния, почём мне знать? И почему это тебя так пугает?

Тут в голосе Лакинии уже откровенно зазвенели слёзы:

— Потому, Элий, что я боюсь этой женщины! Могу поклясться — она здесь появилась неспроста. Почему ты не хочешь подробнее расспросить о ней Крайка?

— Я расспрашивал. И понял, что он и сам знает о ней очень мало. Но чем обыкновенная женщина могла тебя так напугать?

— Если она обыкновенная, то отчего поселилась отдельно от нас? Отчего не хочет с нами есть и пить?

Элий явно был смущён ещё больше, но старался, как мог, успокоить жену:

— Во-первых, она говорила, что не привыкла жить в каменных домах, они её угнетают. Потому и поселилась в хижине, на краю поля. Пока нет надобности каждый день охранять урожай от кабанов, костров вполне достаточно, вот сторож и не живёт в этой хижине. Ну, а обедала и ужинала она позавчера с нами, вчера же у неё, как видно, не было аппетита — взяла утром пару лепёшек и сказала, что их будет достаточно. Она действительно какая-то нелюдимая. Знаешь, если женщина до определённого возраста не выходит замуж, у неё могут быть всякие странности.

— Это не странности, Элий. Это что-то дурное. Клянусь, я это чувствую!

— Во всяком случае, она едва ли больна проказой, это уж мы бы заметили. Но отчего ты связываешь с ней появление этой злополучной пряжки?

Лакиния охнула, будто дивясь несообразительности мужа:

— Ну а кто, кто ещё мог её сюда принести?! Наши работники? Откуда бы они её взяли? Наш гость Дитрих? Но будь это его пряжка, допустим, она действительно просто точно такая же, она была бы вчера у него на поясе, может быть, на плаще. Но он пришёл вообще без пояса! А плащ был сколот круглой серебряной пряжкой. Ты спросил Крайка, где он нашёл пряжку?

— Я же говорил тебе — в кустах возле дорожки, по ту сторону дома. Он шёл с работниками к полю и заметил, как что-то блеснуло в листве. Даже вернулся специально, чтобы мне её отдать. Он тоже уверен, что это та самая.

— И как это объясняет?

— Никак. У него дел полно, да и у меня тоже: мы решили, что в город покупать лошадь поеду я. Из наших выбирать нечего: ни одна из этих коняг не то что не угонится за жеребцом Дитриха, но вообще не выдержит долгого пути. Ещё многое надо собрать, так что нам не до лишних сомнений и опасений. Успокойся и ты, прошу тебя, милая! Не то кто напечёт Крайку в дорогу вкусных лепёшек и соберёт дорожный мешок?

— Я всё сделаю, Элий, милый. Только бы эта находка и в самом деле оказалась случайной...

Теперь голос женщины звучал уже спокойнее, однако тревога в нём не угасла. Элий вновь заговорил, успокаивая и ободряя любимую жену, однако его слов Дитрих уже не расслышал: они стали спускаться по лестнице вниз.

Зеленоглазый задумался. Он не испытывал укоров совести от того, что подслушал разговор своих хозяев: в конце концов, вольно им было так громко говорить вблизи комнаты, где он мог бы в это время ещё спать. А вот тема разговора была действительно интересная: выходит, здесь, в имении, живёт какая-то пришлая женщина, как-то связанная с Крайком, явно очень неприятная хозяйке и, вероятно, не слишком приятная хозяину. Живёт почему-то отдельно от них, в хижине-сторожке, и объясняет это совершенно дурацкой причиной: мол, не любит каменных домов. Неужто так трудно привыкнуть, тем более что дом у Элия Катулла хоть и каменный, но самый простой, кругом зелень, рядом — поле и лес? Никак не давит и не угнетает. Нет, нет, здесь что-то не то! Хотя, с другой стороны, ему-то что за дело до этой женщины, до её отношений с Крайком и до какой-то там пряжки? Стоп! Вчера, подробно рассказывая историю их доблестного похода за орлом Девятого легиона, Элий упомянул причину, из-за которой они с Крайком и в самом деле опасались погони. Молодой центурион тогда придумал прекрасную хитрость — Дитрих, возможно, и сам бы не изобрёл ничего лучше: похищенного из святилища людей-рысей орла Крайк спрятал в дупле старого вяза, а потом «глазной лекарь» и его друг отправились дальше как ни в чём не бывало. Их, само собою, заподозрили, догнали, обыскали и, разумеется, ничего не нашли. Преследователи смутились, стали просить прощения и отстали. Но в тот же день Крайк обнаружил, что, ныряя в реку, потерял пряжку от пояса Элия, которой бритт перевязывал плащ, в который завернул драгоценный трофей. Друзья не без основания опасались, что, если эту пряжку, такую приметную, всем запомнившуюся, найдут бритты... Они её, возможно, не нашли, возможно, нашли, но не придали значения этой находке. Так или иначе, но дерзким похитителям чудом удалось спастись и добраться до Адрианова Вала.

Куда же, стало быть, делась злополучная пряжка? Очень возможно, осталась там, у этих самых людей из племени рысей, за десятки миль отсюда, в Каледонии. Может быть, потом они поняли, что означала их находка, и догадались, как скрылись от них похитители «римского бога»... Но, как бы там ни было, пряжка никоим образом не могла сама собою вернуться в Южную Британию. Так откуда она взялась? Если только это действительно та самая? Лакиния почему-то связывает её появление с той непонятной женщиной. Если женщина приехала к Крайку с севера, — допустим, что с севера, — то могла выменять красивую вещицу (Дитрих её не видел, но, наверное, она красивая) на что-то другое либо купить, если её племя уже приучено к деньгам. Тогда это — очень простое объяснение. Приезжая просто-напросто потеряла небрежно застёгнутую безделушку, вот и всё. Но отчего потеряла на дорожке позади дома? Что она вообще там делала?

Зеленоглазый вернулся в свою комнату и вновь выглянул в окно. Да, вот полоса дёрна, идущая вдоль дома, на которой в рассветном полусумраке он различил следы. Теперь их ещё виднее. Вот кустики жимолости, а вот и дорожка. Если убегать из-под окна поспешно, так, чтобы выглянувший в окно человек не успел заметить непрошеного гостя, то бежать нужно именно по этой дорожке.

Дитрих ещё раз плеснул себе в лицо водой из умывальника, желая привести в порядок свои мысли. Кто-то лез к нему в окно, это очевидно — грязные следы на цоколе могли оставить только две сандалии. Кому и для чего понадобилось навестить его среди ночи? И каким образом это может быть связано с загадочной женщиной, живущей в сторожке и, возможно, обронившей на дорожке ТУ САМУЮ пряжку?

Глава 8 ВЕДЬМА

Лакиния встретила Дитриха в триклинии и предложила позавтракать вместе с нею: и муж, и его друг с утра отправились работать. Они просят их простить: утренние часы дороже всего, тем более что Крайк уезжает, поэтому надо сделать побольше работы, пока он ещё здесь. К обеду оба будут, и они, все вместе, соберут Крайка в дорогу.

— А завтра, на рассвете, как и было решено, мы с Элием проводим вас в путь! — Лакиния улыбнулась, и её без того милое лицо, слегка заострённое книзу, как нередко бывает у британок, стало ещё нежнее и моложе. Ей и было-то сейчас всего тридцать шесть: она вышла за Элия Катулла пятнадцатилетней девчонкой.

— А дети? — спросил Зеленоглазый. — Они что же не за столом?

— Наш мальчик и дети Крайка отправились с ним в поле. И Малыш за ними увязался. Все уже знают, что друг Элия завтра уедет. Садись, прошу тебя. Завтрак простой, но вкусный — я напекла лепёшек с тёртым изюмом.

Элий и Крайк действительно вернулись рано. План похода они обсудили с Дитрихом втроём, после чего Элий Катулл предложил пройти в триклиний и объединить обед с ужином, дабы лечь спать пораньше и выехать ещё до рассвета.

— Ну, раз мы всё обговорили, то действительно неплохо в самом деле потрапезничать на славу! — согласился тевтон. — Если только... — и он пристально посмотрел в лицо сперва одному, потом другому, — если только мы обговорили всё, что нужно.

— По-твоему, мы что-то упустили? — быстро и отчего-то тревожно спросил Элий.

— А по-твоему? — вопросом на вопрос ответил Зеленоглазый.

— Не понимаю... Что ты имеешь в виду?

— Объясню. — Дитрих сидел на ступенях крыльца, где они вели свой разговор, расстелив на площадке карту Северной Британии, очень примитивную, составленную со слов немногих путешественников, сумевших там побывать. — Объясню, что имею в виду. Мы с тобой, Крайк, затеяли очень опасное дело и, чтобы успешно его завершить, должны ничего не скрывать друг от друга.

Бритт вспыхнул, залившись краской от корней светло-рыжих волос до самой шеи. Его лицо на миг выразило смятение, словно его поймали за каким-то недостойным занятием.

— Я... Я не скрыл ничего, что хотя бы как-то может относиться к нашему общему делу, Дитрих!

— Это было бы так, Крайк, но с утра я случайно услышал разговор Элия и Лакинии. Прошу учесть: не подслушал, а именно услышал — они волновались и говорили очень громко. Мне стало ясно, что вы нашли некую вещицу, которая могла попасть сюда только из вашего прошлого, только из-за Вала. Правда, это может оказаться ошибкой, но всё же... Что за женщина живёт в хижине сторожа?

Краска на лице вольноотпущенника сменилась бледностью, он совсем растерялся, и Элий тотчас пришёл ему на помощь.

— Тебя ввели в заблуждение слова Лакинии, Дитрих! — пылко воскликнул Катулл. — Она отчего-то с подозрением относится к нашей гостье. А это всего лишь сестра Крайка, которую он, правда, много лет не видел.

Да, она со странностями, что есть, то есть, но вообще-то просто безобидная старая дева, которой не повезло в жизни.

— И которая, по причине этого невезения, лазает ночами в окна к незнакомым мужчинам? — самым невинным тоном уточнил Зеленоглазый.

— То... то есть — как в окна?! — ахнул Элий.

— Риона? В окна?! — Крайк, казалось, готов был вскочить с места. — Но этого быть не может!

Дитрих вновь перевёл взгляд с одного на другого.

— Тогда объясните мне, во имя ваших богов, хоть римских, хоть кельтских, каких угодно: кто ещё мог подобраться к дому вплотную, да так, чтобы волк его не учуял и не поднял тревогу? Я бы подумал, что это шалости кого-то из детей, однако ведь все трое ещё небольшого роста, ни один не влез бы на цоколь, не подставив чего-нибудь возле стены, а следы говорят — ничего там не подставляли. Значит, это и не дети, и не кто-то чужой. Кто же?

Элий и Крайк переглянулись.

— Моя младшая сестра Риона, — с неохотой произнёс наконец бритт. — Она одна кроме меня осталась в живых из всей нашей семьи. Элию я рассказывал нашу историю, расскажу и тебе. Мой отец был главой большого клана и решился поднять восстание против римлян. Это было, когда я уже достиг шестнадцати лет и носил оружие. Красные гребни разбили нас, мы отступили, и они ворвались в нашу деревню. Мать попросила отца, чтобы он её убил, и он это сделал. А маленькую сестру Риону напоил сонным зельем и спрятал под кучей сена в конюшне — он надеялся, что легионеры её не заметят. Рионе только-только сравнялось шесть лет, она была маленькая, худая, её действительно не заметили. Отца и двух моих братьев убили, а меня ранили, я лежал, как мёртвый, не то взять меня им бы не удалось. Так я стал гладиатором в Эбораке^[30], где меня и выкупил Элий. А вскоре он дал мне вольную, и мы отправились за Вал, искать орла Девятого легиона. О судьбе Рионы я до сих пор ничего не знал, но три дня назад она вдруг объявилась в нашем имении!

— И ты уверен, — Дитрих с сомнением, пристально смотрел Крайку в глаза, — ты уверен, что эта женщина и вправду твоя сестра? Ты не видел её двадцать четыре года!

Крайк улыбнулся странной улыбкой, которую явно пытался подавить — он не хотел показывать своих чувств ни Дитриху, ни даже своему другу Элию. Но ничего не получилось. И Зеленоглазый понял смысл этой улыбки: разве может человек, когда-то потерявший всё, всю свою семью, всё, что связывало его с детством, с родиной, с прошлым, разве может он не надеяться, что хотя бы частичка этого прошлого когда-нибудь вернётся к нему?

— У Рионы есть одна примета, по которой её невозможно не узнать. И потом... она так похожа на нашу мать, что никто бы не ошибся. Лицо матери я помню, оно и сейчас передо мной, будто она живая... Да, это моя пропавшая сестра, сомнений нет. А что у неё странный характер, так это от того самого дня, когда она проснулась среди наполовину сгоревшей соломы, и кругом были сожжённые развалины, а по бывшей нашей деревне рыскали волки. Странно, что она осталась жива. Она мне рассказала, что её увёл туда, за Вал Адриана, старый охотник, который привёз продавать римлянам медвежьи и волчьи шкуры. У этого охотника она и выросла. Он не женился на ней, потому что, когда сестра достигла возраста брачного пира, её спаситель был уже совсем стар. Но она осталась в его доме, а жил он на отшибе от деревни, возле самого болота.

— Этого ты мне не рассказывал! — Элий слушал друга, нахмурившись, видимо, тоже испытывая какие-то сомнения. — Как же она жила одна столько лет и откуда о тебе узнала?

Тут бритт смутился окончательно. Об этом ему, должно быть, совсем не хотелось говорить. Но выхода не было: теперь уже его ответа ждал не только Дитрих, но и его друг Элий. И Крайк нехотя выдавил:

— Жила Риона своим лекарским искусством: кое-чему её обучил старый охотник, искусный в собирании трав, кое-чему она уже потом сама научилась. К ней ходили лечить раны, полученные на охоте, нарывы и язвы, она помогала даже бесплодным женщинам. И ещё предсказывала судьбу. У неё дар такой. Она видит будущее. А в одном из видений увидала меня. Так и узнала, что я жив.

— И название места, где ты живёшь, ей тоже привиделось? — самым серьёзным тоном спросил Дитрих.

— Да. Так она мне сказала, и я поверил.

Зеленоглазый вздохнул:

— Ладно. Будем считать, что так всё и есть. Нет-нет, Крайк, тебе я верю. Но женщина,которая среди ночи, будто кошка, лезет по стене ко мне в комнату, всё же вызывает некоторые сомнения. Давай-ка познакомь нас!

И, решительно встав со ступеней, тевтон зашагал вдоль поля к его кромке, туда, где виднелась наполовину утонувшая в высоком цветущем кустарнике глинобитная, крытая соломой лачужка.

Элий ещё раз обменялся взглядами с Крайком, потом кивнул ему:

— Пошли. Дитрих прав: надо поговорить с Рионой. Я тоже хотел бы узнать, что ей понадобилось ночью от нашего гостя. И если у твоей сестры, дружище, нелады с головой, мне бы не очень хотелось, чтобы в твоё отсутствие она выкидывала этакие штуки и доводила до слёз Лакинию!

Крайк кивнул:

— Если всё подтвердится, я просто-напросто провожу её назад, в Валенцию. Всё равно мы туда и едем.

Они быстро добрались до хижины, но она (как, впрочем, и предполагал Дитрих) оказалась пуста. Исчезла не только его обитательница, исчез и её дорожный мешок, и одеяло из козьей шерсти, которое добросердечная хозяйка отдала своей гостье, когда та пожелала ночевать в сторожке. Риона ушла, не поблагодарив ни своего брата, ни его друга, ни Лакинию за гостеприимство.

Зеленоглазому было что сказать, но ему стало жаль Крайка, на которого после посещения хижины было жалко смотреть.

— Для чего же она всё это сделала, для чего?! — не один и не два раза повторил бритт, шагая вслед за тевтоном и Элием к дому.

В конце концов Зеленоглазый обернулся:

— Не стал бы об этом говорить, но кто знает, может, мы ещё встретим твою сестрицу, Крайк... Скажи только: что это за отметина, по которой ты так сразу узнал Риону?

Вольноотпущенник поднял голову и, казалось, на миг вновь окунулся в далёкие-далёкие воспоминания:

— Когда моей сестрёнке было четыре года, она из любопытства попыталась вытащить из очага вертел — на нём коптилось мясо. Кольцо вертела так и прижарилось к её ручонке, на внешней стороне ладони остался глубокий ожог. Этот след у неё был и в шесть лет, когда я её в последний раз видел, он даже не побледнел.

— След в форме двух кругов, наложившихся один на другой? — теперь против воли дрогнул голос Дитриха. — Один послабее, другой поглубже. И косая черта внизу... Такой след?

Крайк побагровел:

— Откуда ты знаешь?! Ты видел её? Видел этой ночью?

— Нет, этой ночью я только слышал, как она пыталась влезть в мою комнату. — Зеленоглазый помрачнел почти так же, как друг Элия. — Я видел твою сестру раньше, Крайк. Верю, что ты этого не знал, но она — друидка, колдунья и, возможно, шпионка. Это она месяц назад напророчила легату Девятого легиона Арсению Лепиду, что он может разгромить логово друидов в Каледонии. Это она убедила его не брать меня в поход, я-де тут же и погибну! Она была вся закутана в плащ, с седыми волосищами, что торчали из-под капюшона, но я заметил её молодые руки и на левой руке — этот самый след.

— Великие боги! — ахнул Элий Катулл.

— Если найду её, тут же и убью! — закричал Крайк, стискивая кулаки и в бессилии потрясая ими. — Зачем же она обманывала меня? Чего ради проникла в наш дом?! Для чего хотела забраться в комнату Дитриха? Чтобы его убить?! Чтобы покрыть этот дом позором?!

Зеленоглазый дал вылиться потоку гнева, остановить который было невозможно. Когда же Крайк уронил руки и в отчаянии замолчал, тевтон ласково взял его за плечо:

— Уймись, хорошо? — Его голос звучал примирительно, будто они повздорили из-за пустяка. — Во-первых, она, возможно, и не обманывала: она же рассказала тебе только часть своей жизни, а о другой её части просто умолчала. Во-вторых, из-за чего ты так негодуешь? Твоя сестра служит друидам, которые борются против Рима, но не ты ли стал рабом из-за того, что тоже боролся против него? В-третьих, она наверняка не собиралась меня убивать. Если она так умна, да ещё и обладает даром пророчества, то должна была понимать, что ей со мной не справиться.

— Даже со спящим?

— Коснись она меня хоть пальцем, хоть концом ножа, я бы проснулся и успел бы отреагировать. У меня, как у всякого варвара, обострённое чувство опасности, к тому же удесятерённое и опытом, и тренировкой. Колдунья не могла не сообразить этого.

— Но для чего тогда?..

— А для того, — почти весело воскликнул Дитрих, — чтобы оставить в моей комнате эту самую пряжку от пояса Элия!

Элий Катулл уставился на своего гостя уже с совершенным недоумением.

— Всё понимаю... Но это-то зачем было нужно?

— Ну как «зачем»? Вы все, включая Лакинию, запомнили эту безделушку. Она была оставлена за Валом, а значит, принести её оттуда мог не просто человек с той стороны, но кто-то, кто близок либо к племени Рыси, либо к новому объединению друидов, обладающих большой силой и готовых бороться с Империей любой ценой. Скажи-ка, Элий, кто прибирал бы мою комнату утром? Ваша служанка Эгина?

— Нет, — голос Элия стал сухим, — скорее всего Лакиния. Утром служанка обычно работает в саду.

— Ну вот, ещё лучше. Лакиния нашла бы эту пряжку, скажем, под моей кроватью. Что бы она и ты, Элий, да и ты, Крайк, что б вы подумали обо мне? А? Или я — шпион друидов, присланный, чтобы обмануть наместника, или — ещё хуже, — может, я и сам друид? Ведь здесь мало кто разбирается в верованиях германцев. И кто же из вас мог поверить мне, если б на меня легли такие подозрения?

Некоторое время они молчали. К Крайку не спеша подошёл один из работников и задал какой-то вопрос по поводу вечерней перегонки стада. В ответ бритт разразился такой руганью, что бедняга земледелец шарахнулся в сторону и поскорее убежал прочь. Наверное, он подумал, будто один из хозяев повредился головой.

— Так что же выходит? — истощив весь запас ругательств, Крайк попытался рассуждать здраво. — Выходит, Риона хотела погубить и меня? Меня, своего родного брата?!

— А вот это уже напраслина, — невозмутимость Дитриха ничто не могло поколебать. — Как раз наоборот — она хотела тебя спасти. Ты задумал пуститься вместе со мною в путешествие, которое скорее может закончиться нашей гибелью, нежели нашей победой, верно? Ну вот, поселив в тебе и в Элии сомнение, Риона думала предотвратить твоё участие в этом. Если я, Дитрих Зеленоглазый, шпион друидов, если я был послан из-за Вала, чтобы обмануть наместника Квинта Клавдия и завладеть доверием римлян, то, отправившись к моим хозяевам-друидам, я бы погубил тебя, Крайк. И твоя сестра хотела внушить тебе сомнение во мне. Другое дело, что мой чуткий сон не дал ей этого сделать, а убегая от моего окна, она ещё и обронила пряжку. Так что не получилось у госпожи ведьмы сорвать наш поход.

В дом мужчины вошли молча. Лакиния сразу заметила это и принялась с особенным вниманием обхаживать всех троих, невольно заразившись их тревогой, но стараясь этого не показывать. Однако, когда ей сказали, что гостья из-за Вала покинула их имение, жена Элия Катулла не сумела скрыть ликования.

— Это — лучшая весть за последние дни! — воскликнула Лакиния. — Прости, Крайк, но я буду просто счастлива, если никогда больше не встречусь с твоей сестрицей.

— Такая уж она страшная? — не удержавшись, съехидничал Дитрих.

— Нет. Вообще-то, она даже красивая. Но что-то в ней пугает до того, что внутри становится холодно. Её боялся даже Малыш — он к ней ни разу не подошёл и несколько раз на неё зарычал, а он никогда не рычит на тех, кого мы у себя принимаем как гостей. И вообще, хорошим людям наш волк доверяет. Вот, смотри-ка!

Желая подтвердить слова хозяйки, Малыш, незаметно пробравшийся в триклиний, подошёл к Зеленоглазому и, когда тот вновь стал почёсывать ему шею, наклонился, уткнув свой кожаный нос в ладонь тевтона. Он даже лизнул её, показывая тем самым симпатию и полное доверие.

— Хороший ты парень! — Дитрих, улыбаясь, взъерошил шерсть на загривке старого волка. — А ведь сколько я перебил твоих собратьев, и не сосчитать. Кстати, Крайк, ты не ответил лишь на один мой вопрос: почему тебя так покоробило известие о том, что Риона — друидка? Разве ты не разделяешь их ненависти к Риму? Разве не римляне погубили твою семью и продали тебя в рабство?

— Римляне продали, римлянин и освободил, — на этот раз бритт нисколько не смутился. — С тех пор прошло больше двадцати лет, Дитрих, и я о многом думаю уже не так, как прежде. Вот ты почему служишь Риму?

— Потому что в конечном итоге он принёс Германии пользу, а не вред, — Зеленоглазый улыбнулся. — Мне многое не нравится в Империи, но она такая, какая есть, она уже создана, и ближайшие десятилетия, а возможно, и столетия она будет существовать. Борьба с нею не принесёт ничего, кроме новых смертей, разрушений, новой ненависти, кроме страданий тех, кто меньше всех виноват. Твоя шестилетняя сестрёнка не восставала против римлян, но сильнее всех тогда пострадала именно она.

— Теперь и я так думаю, — тихо сказал Крайк — Жалко, что многое мы понимаем только тогда, когда это уже ничего не может изменить.

— Кое-что ещё может, — возразил Зеленоглазый. — То, что мы оба, я — германец и ты — бритт, идём сражаться против колдунов-заговорщиков за римское знамя, как раз это доказывает. А теперь давайте выпьем ещё немного этого отличного вина, да и отправимся отдыхать. Хотелось бы выспаться, и не так, как в прошедшую ночь. Не люблю, когда ко мне в окна лазают сумасшедшие друидки!

Эта ночь прошла спокойно. Правда, вскоре после полуночи Дитрих всё же проснулся, почувствовав, как кто-то совершенно неслышно приблизился к его постели. Никакой тревоги германец не ощутил, тем более что сразу понял, кто этот ночной посетитель. В его свесившуюся с кровати руку ткнулся уже знакомый влажный нос, и затем Малыш, тихонько повизгивая, положил большую лобастую голову на локоть гостя.

— Спасибо, спасибо, старик! — сонно пробормотал Дитрих, погладив загривок волка. — Не бойся, я постараюсь привезти назад твоего спасителя!

И Зеленоглазый снова заснул, окунув пальцы в густой серый мех.

Часть II ПУТЬ ЛЕГИОНА

Глава 1 СЛЕДЫ НА ВОДЕ

Когда-то, двадцать один год назад, бывший центурион Элий Катулл, в поисках легионного орла ушедший вместе со своим другом Крайком за Адрианов Вал, выбрал один из лучших способов беспрепятственно бродить по враждебной римлянам земле. Собственно, он последовал совету знакомого врача, до того служившего в его легионе. Совет был и впрямь дельный: в туманной Британии, где так много болот, особенно в её деревнях, где к тому же из-за сырости в хижинах почти всё время чадят дымные очаги, многие страдают глазными болезнями. Этим всегда пользовались и продолжали пользоваться всевозможные знахари, чаще всего откровенные мошенники. Эти ловкачи готовили всякие снадобья, порой из таких составляющих, что разумный человек никогда бы не стал ими пользоваться. Но наивные варвары принимали на веру клятвы «целителей» и охотно отдавали им за глиняные горшочки со всякой пакостью украшения из гагата, меди или янтаря, наконечники копий, волчьи и бобровые шкуры. Знахари нагружались трофеями и, как правило, никогда более не появлялись там, где однажды сбыли свой «товар». Попадались, впрочем, и знающие лекари, уходившие странствовать по британским селениям ради любопытства, движимые жаждой увидеть неведомые края. От таких целителей действительно была польза, и именно о них обычно распространялась молва: вот, мол, приезжал в такую-то деревню такой-то знахарь, чем-то помазал глаза больным, и те стали куда лучше видеть. Поэтому, несмотря на многочисленные обманы, бритты, особенно в непокорных Риму северных провинциях, где не было настоящих лекарей, всегда дружелюбно принимали глазных целителей.

Так Элий Катулл стал на время фракийцем «Актеоном из Фессалии», якобы знаменитым Актеоном, чудодейственные мази которого исцеляли любую глазную болезнь. Баночки с этими мазями дал Элию тот самый знакомый врач, и это были действительно очень хорошие лекарства, приготовленные по всем правилам лекарской науки. Хирург (как всякий военный лекарь, он был прежде всего именно хирургом) научил молодого центуриона пользоваться этими средствами. Кроме того, «Актеон из Фессалии» нередко вызывался лечить и заболевших лошадей (это Элий Катулл действительно немного умел — в своё время у его отца было несколько породистых коней, которых пользовал очень знающий лекарь). Бритты относились к своим лошадям с вызывающей уважение заботой и не отказывались от помощи заезжего «кудесника».

Благодаря всему этому Элий и Крайк легко исколесили всю Валенцию и часть Каледонии, не встретив никакой враждебности местных племён. Так и удалось им в конце концов, больше по воле случая, чем следуя каким-то рассуждениям, попасть к одному из северных племён, где хранился пленённый «римский бог», злосчастный орёл Девятого легиона.

Когда Дитрих обсуждал с Элием и Крайком план нового похода за Вал, они, все трое, дружно отвергли мысль повторить тот же способ. Во-первых, как справедливо предполагал Зеленоглазый, им предстояло передвигаться больше по безлюдным местам, где совершенно незачем шляться заезжим лекарям — не кабаны же будут жаловаться на болезни глаз! Во-вторых, тевтон не раз уже появлялся по ту сторону стены, и многие местные знали его как известного охотника, который никак не мог вдруг превратиться в знахаря. И в-третьих (Дитрих и сам раньше не думал, что это окажется для него так важно, но именно так и оказалось!), его вера не позволяла ему откровенно лгать и обманывать людей, которые станут надеяться на его помощь. Он не осуждал Элия, который когда-то пошёл на такую ложь: тот действительно научился многому от хорошего врача, да и мази у него были самые настоящие. Зеленоглазому некогда было обучаться такому же искусству и добывать такие же лекарства.

Но у него был более простой способ: раз он охотник и ему случалось охотиться в Валенции, то почему он не может отправиться туда на длительную охоту? Может, любопытство толкает его разведать, а какова охота дальше, там, ещё севернее? Может быть, ему рассказали, как интересно охотиться на тюленей? Интересно и небезопасно, а многие из охотников-бриттов знали, как любит опасности этот германец.

Так или иначе, но Дитрих и Крайк решили, что будут самими собой — охотниками, пустившимися в далёкий путь просто ради удовольствия.

Они безо всяких препятствий миновали Вал — Зеленоглазого знали во всех пограничных крепостях и пожелали славной охоты.

Оба путника ехали на хороших скакунах — вороной конь Дитриха, выращенный в его собственной небольшой конюшне, им же объезженный и обученный, был местной породы — не слишком крупный, но статный, очень сильный и выносливый жеребец по кличке Хастиг, что на родном языке тевтона означало «Стремительный». Крайку коня купил Элий, он разбирался в лошадях, поэтому выбрал отличного пятилетка, гнедого, с белой отметиной на лбу, немного приземистого, с бахромой шерсти вокруг широких копыт. Зеленоглазый одобрил покупку: для путешествия по бездорожью Северной Британии такой скакун подходил как нельзя лучше, хотя в скорости он наверняка не мог не уступать его Хастигу.

— Будем надеяться, что нам не так уж часто придётся от кого-то удирать! — заметил тевтон. — И что мохнатые лошадки северных бриттов уж точно не окажутся слишком быстроногими. Знаю я их: первые полчаса гонки им удержу нет, а после выдыхаются, как старые охотничьи собаки. Хороший наездник уйдёт от них на любой лошади.

Торговец, у которого Элий покупал коня, сказал, что не знает, какая у того кличка, и Крайк, без лишних раздумий, назвал жеребца Квито — так звали когда-то любимого скакуна его отца.

Оделись путники так, как и следовало охотникам. Оба были в штанах, принятых и у бриттов, и у германцев. Однако если Крайк нарядился в штаны из обычного тонкого сукна кирпичного цвета, то Дитрих надел своё собственное изобретение: его штаны были из тонкой телячьей кожи, такие же, как башмаки, в которые он их заправил, подвязав, как то делали всё, перекрещёнными ремешками от щиколотки до колена. Туники на обоих были почти одинаковые — шерстяная коричневая у Крайка и шерстяная серая — у Дитриха. Стояла тёплая погода, и плащи они везли сложенными на сёдлах позади себя, вместе со связкой дротиков и полными стрел колчанами. Луки тоже до поры до времени лежали поперёк седел, и лишь охотничьи ножи, как всегда, красовались у пояса. Каждый взял по небольшому дорожному мешку с самым необходимым — среди самого необходимого роскошью были, пожалуй, лишь прекрасные, римской работы, бритвы полукруглой формы. Крайк привык бриться каждый день, следуя примеру своего друга Элия, что до Дитриха, то ему, до недавнего времени центуриону римского легиона, претила даже сама мысль отпустить на щеках щетину — она его всегда раздражала. Во всём остальном он был абсолютно неприхотлив.

План Дитриха Зеленоглазого заключался в том, чтобы вновь обогнуть огромное болото, на границе которого пропали следы двух когорт Девятого легиона, и постараться найти продолжение этих следов, на этот раз в удалении от противоположной стороны трясины. В первый раз он не смог этого сделать из-за ливших непрерывно дождей, но теперь, когда вот уже дней десять было сухо и светило солнце, на подсохшей земле можно было попробовать прочитать след, ещё недавно скрытый грязью. Кроме того, тевтон не исключал и возможности всё-таки отыскать какого-нибудь свидетеля: да, бритты вряд ли станут помогать в поисках легиона, но похвастаться осведомлённостью они любят, как и все варвары, так что, если умело вступить в разговор, возможно, кто-то да проболтается.

Это был план первых дней поисков. Но был план и более дальний и куда более сложный — путникам предстояло разузнать, где в северных областях, скорее всего в Каледонии, а не в Валенции, может находиться тайное святилище друидов. А в том, что оно существует, Дитрих нисколько не сомневался: подготовка нападения на пограничные крепости, осуществлённая с таким великолепным знанием боевой тактики и даже фортификации, не оставляла в этом сомнений — у варваров теперь был мозговой центр, и он очень неплохо работал.

Они добрались до непроходимой топи и обошли её за три дня. После прекращения ливней в этих местах появились четверо местных охотников, они встретились на пути Дитриха и Крайка, и Зеленоглазый, не желая вызывать подозрений, принял их приглашение поохотиться вместе.

— Впервые вижу, чтобы бритты, да ещё северные, приглашали на совместную охоту чужака, к тому же ещё и не бритта! — искренне изумился этому Крайк.

— Они хорошо меня знают, — объяснил германец. — И знают, что если я приму их приглашение, то добыча будет наверняка, притом хорошая добыча.

Крайк улыбнулся:

— Элий как-то сказал мне, что, по его мнению, скромность — один из самых некрасивых видов притворства.

— А он не допускает, что порой она бывает искренней? — удивился Дитрих.

— Тогда её обычно не замечают. Зато все и всегда замечают, когда кто-либо знает себе цену, и называют это похвальбой.

Знаменитый охотник только пожал плечами:

— Знаешь, Крайк, когда в чём-либо добиваешься многого, особенно очень многого, от тебя только и ждут доказательств, что ты самый лучший. А если это доказываешь, обижаются: и так уже всего добился, чего ему ещё надо? И даже не думают, что человек может просто любить то же, что любил всегда, и поэтому делать то же, что всегда делал. Вот я люблю охоту, люблю скачки и гонки на колесницах, и мне плевать, что в моём возрасте многие предпочитают от этого отказаться, лишь бы не выглядеть хуже, чем прежде. Пока, кстати, получается не хуже. А ты?

— Что я? — не понял бритт.

— Ты давно охотился в последний раз?

— Недавно. Я тоже это люблю и тоже не считаю себя слишком для этого старым. Последнего своего оленя я убил минувшей осенью, а на лис охотился чуть больше месяца назад.

— Ну, так и прекрасно! Покажем местным, на что способны охотники из-за Вала.

Охота оказалась действительно удачной. Собаки бриттов выгнали из окружавших болото зарослей небольшое стадо кабанов — матерого секача, нескольких свиней и более дюжины поросят. Гоняться за ними долго не пришлось — охотники ловко кидали дротики, и вскоре их добычей стали три кабанчика и две свиньи, а третью Крайк ухитрился подстрелить из лука.

Дитрих тоже поупражнялся в метании дротика и свалил двух поросят, но затем ему, как всегда, захотелось добычи покрупнее, поэтому он пустился в погоню за секачом, который, легко уйдя от собак, вломился в окаймлявший болото кустарник и шёл краем топи — чутьё подсказывало зверю этот путь, которым едва ли пойдут охотники.

Зеленоглазый сразу вспомнил охоту, вслед за которой произошло нападение на приграничную крепость. Почти то же самое, только тогда его добычей был олень, и он гнался за ним, желая добить раненого зверя. Кабан не был ранен, и в других условиях опытный охотник, возможно, прекратил бы преследование — как ни любил он риск, но глупо рисковать ему никогда не хотелось. Однако сейчас Дитриху показалось, что вепрь может помочь в его поисках — если через топь есть брод, то, вполне вероятно, кабан туда и пойдёт. Другое дело, что далеко забираться по его следам нельзя — можно не выйти назад. Этого болота, в отличие от того, по другую сторону Вала, Зеленоглазый не знал. И всё же пройти за убегающим кабаном начало пути, вернее конец пути, если допустить, что Лепид и его когорты вышли по другую сторону топи, было бы неплохо. А вдруг всё же удастся получить какие-то доказательства того, что эта топь не была именно той западней, в которую заманили его друга?

Пускаясь в погоню, Дитрих спешился и привязал Хастига к небольшой кривой берёзке. Он также скинул с себя плащ и тунику, оставшись, как настоящий германский охотник, обнажённым до пояса. Впрочем, он сделал это не из национальной гордости: запасная туника у него, конечно, была, но всего одна, и рвать одежду в самом начале путешествия было бы неразумно, а ветви кустов, сквозь которые продирался кабан, вполне могли нанести урон тонкой шерстяной ткани.

Крайк, видевший, что его спутник пустился в опасную погоню, не стал его останавливать — он уже понял за несколько дней их общения, что, несмотря на свою действительно выдающуюся отвагу, Дитрих никогда не рискует понапрасну и ничего не делает ради того, чтобы просто покрасоваться.

— Мне с тобой? — крикнул он вслед Зеленоглазому.

— Не стоит! Зверь один, а нас двое — нечестно будет.

Он, конечно, шутил, но бритту сделалось неспокойно. Остальные охотники подскакали к нему на своих лохматых лошадках. Они переговаривались, строя предположения, удастся ли и на этот раз столь удачливому охотнику добыть зверя, или кабан всё же окажется ловчее?

Секач шёл краем топи довольно долго, пока, наконец, как того и ожидал Дитрих, не свернул и не ринулся, вздымая фонтаны брызг, прямо в тёмную, пахнущую прелой травой воду. Это болото было не таким, как то, за Валом, — сплошная вода, с изредка вылезающими из неё зелёными кочками да островками, где папоротник рос то ли на земле, то ли на покрытом тонким слоем торфа плавнике. Кое-где виднелись и настоящие острова — на них росли небольшие деревья, тускло белели болотные цветы, из жидких зарослей вспархивали напуганные кабаном кулики.

Да, вепрь определённо шёл пролегающим через топь бродом, он двигался теперь куда медленнее, фыркая, сопя, осторожно поднимая и опуская ноги. Щетина на массивном загривке вздыбилась — он тоже боялся этого болота, но у него не было выхода — его преследовал противник, явно не собиравшийся отступать.

Когда зверь удалился на пару стадиев, Дитрих, шедший за ним след в след, понял, что дальше отпускать добычу нельзя: ему уже не запомнить точно неуловимые отметины, вдоль которых пролегал путь кабана.

— Эй ты, стой! — закричал он вслед вепрю.

Тот обернулся, засопев ещё яростнее. В тот момент, когда на один-единственный миг его туша слегка развернулась и мелькнул покрытый бурой щетиной бок, охотник метнул дротик. В ответ раздался пронзительный, бешеный визг. Если поступок памятного Дитриху оленя, его безумное, исполненное отчаянного благородства нападение на охотника было неожиданностью — олени очень редко так поступают, то на этот раз Зеленоглазый ожидал атаки кабана и надеялся на неё: очень нужно тащить такую тушу в одиночку, да ещё через топь! Нет уж, иди сюда сам! «Только бы от злости не ошибся, не свернул с пути и не утонул у меня на глазах! — подумал охотник. — Вот обидно-то будет!»

К счастью, секач хорошо знал брод. На этот раз он нёсся вдвое быстрее, окружённый водяной тучей, испуская рёв, от которого у менее хладнокровного человека, пожалуй, пропала бы охота ждать его приближения.

Встречать его так же, как оленя, было опасно — кабан стремительнее и ловчее, даже получив смертельный удар ножом, он может успеть извернуться и поддеть человека своими смертоносными клыками. Поэтому Дитрих, хорошо рассчитавший размер крохотного зыбкого островка, на котором остановился, сделал три быстрых шага навстречу зверю и в тот момент, когда клыки должны были вонзиться в него, высоко подпрыгнул. Он взвился в воздух, перевернулся и упал на спину вепря, не дав тому времени вскинуть голову. Левой рукой охотник вцепился в один из клыков секача, правой нанёс три удара подряд. Рёв кабана смолк внезапно, туша осела в тёмную, зеленоватую воду, и по ней поползли в разные стороны тонкие, густые полоски.

Дитрих применял этот приём далеко не впервые, но первый раз вдруг подумал, что когда-нибудь может и не успеть. Ведь годы-то идут. Он не замечает, но всё равно в нём происходят какие-то перемены. Если его реакция станет хоть чуть-чуть, хоть на долю мгновения медленнее, то однажды...

«Дурак! — обругал он себя. — Струсил, да? Испугался врага, с которым нельзя справиться, — времени? Глупо. Нельзя быть сильнее этого врага, но всегда можно верно оценить его преимущества. В какой-то момент сказать себе: вот это я ещё могу, а этого уже нет. И тогда враг не выиграет. Только не быть ни слишком осторожным, ни слишком самонадеянным. Вот и всё!»

И почти сразу Зеленоглазый поймал себя на том, что, кажется, оказался именно самонадеян: до твёрдой земли, куда он должен был дотащить свою добычу, оставался почти целый стадий. А кабан не олень, он раза в два с половиной раза тяжелее, этот здоровенный секачище! Что же делать? Звать на помощь Крайка и охотников? Подвергать их совершенно ненужной опасности? Или же просто бросить добычу, которая ему не по силам? Можно отрезать задние ноги и взять с собой. В конце концов, это самые лакомые части туши.

Пока он раздумывал, его взгляд привычно скользил по мутному зеркалу болота. Дитрих рассматривал его, почти не надеясь увидеть что-то важное, больше по привычке. И вдруг нечто заставило охотника резко выпрямиться и всмотреться пристальнее. Что это? Ему кажется или... Может быть, это просто болотный цветок расцвёл на кочке? Вздор — на болоте не бывает красных цветов, а для клюквы сейчас не время. Значит...

Он ещё раз мысленно отметил путь, которым двигался кабан, громоздившийся теперь возле него неподвижной бурой массой. Потом сделал осторожный шаг, второй, третий. Всего-то шагов восемнадцать-двадцать. Ничего страшного.

— Дитрих, ты там как? Цел?

Крайк постарался придать своему голосу беспечность, однако в нём всё равно прозвучала тревога. Вот ведь ещё недавно они были совершенно незнакомы, а теперь этот бритт так о нём беспокоится. Правильно говорил Арсений: «Бог соединяет людей тогда и таким образом, когда и как Он считает нужным. Нам сразу не понять, для чего Он это делает, но всегда оказывается, что делает к нашему же благу!»

— Со мной всё в порядке, Крайк! — отозвался Зеленоглазый. — С кабаном не очень — боюсь, что не дотащу его до сухой земли. Только не вздумай идти сюда: ты же не видел, как бежал вепрь, значит, не видел брода. Подожди, я сейчас.

Дитрих добрался до кочки, что так привлекала его внимание, и понял: он шёл к ней не зря — на стебле высохшей болотной травы трепетал крохотный красный лоскуток Лоскуток тонкой, хорошо выделанной ткани.

Спустя примерно полчаса Зеленоглазый появился из кустарника и со стоном свалил со спины кабанью тушу.

— Дотащил! — завопили хором охотники, только что развлекавшиеся спором, сколько упрямый германец пройдёт шагов с такой ношей и когда, наконец, её уронит.

Дитрих стоял над тушей, с трудом переводя дыхание. Драгоценная находка, о которой, кроме него, пока никто не знал, явно придала ему сил. Вид у охотника был внушительный: на его обнажённом торсе струйки пота смешались со струйками крови побеждённого им зверя, лицо и даже коротко остриженные волосы тоже были в крови, а на плечах и руках алели ссадины — ему здорово досталось от окружавшего болото кустарника.

— Тяжело! — воскликнул тевтон и заставил себя улыбнуться.

Его сверкающая белозубая улыбка привела бриттов в ещё больший восторг.

— Поделишься с нами добычей, великий зеленоглазый охотник? — спросил старший из них, почтительно кланяясь Дитриху, который, как обычно, принёс и им всем охотничью удачу.

— Сейчас давайте все вместе съедим часть этой добычи, — ответил Зеленоглазый, продолжая улыбаться. — А потом мы с товарищем накоптим немного мяса себе в дорогу. Остальное можете забирать, кроме клыков кабана — они по праву мои. Но я оставлю их вам на хранение, потому что мы с Крайком хотим пойти дальше, на север. За большую часть нашей общей добычи вам ведь не трудно будет сохранить этот трофей до нашего возвращения?

— Ничуть не трудно! — бритт даже не скрывал радости, хотя и прежде знал о необычайной щедрости Зеленоглазого. — Только для чего вам сдалась охота на севере? Здесь куда лучше — и дичи сейчас хоть отбавляй, и дожди закончились, надо думать, надолго. Оставались бы. Жильё найдёте хоть в нашей деревне, хоть в любой другой.

— Спасибо! — проговорил Дитрих, сумев, в конце концов, восстановить дыхание и искренне этому радуясь. — Но мы отправились в путь, чтобы как следует встряхнуться и увидеть охотничьи края, которых ещё не видали. Так что пойдём дальше.

Бритты принялись разводить костёр и стаскивать в одну кучу убитых свиней, а Крайк подошёл к своему товарищу, устало присевшему на едва выступающую из земли кочку.

— Ты очень рисковал! — воскликнул он, едва сдерживая волнение.

— Риск себя оправдал! — прошептал по-латыни Дитрих и раскрыл правую ладонь, на которой алел кусочек ткани. — Это — обрывок легионерского плаща. У Девятого легиона они красные. Значит, Арсений и его когорты вышли по эту сторону болота. И мы теперь знаем, в каком именно месте он вышел, знаем, где заканчивается брод через топь.

— О, так вот для чего ты туда полез! — от восторга Крайк не сдержался и заговорил слишком громко, но тотчас заметил предостерегающий взгляд Дитриха и понизил голос: — Да, хвала богам, кажется, они посылают нам удачу уже в начале пути. Что теперь станем делать?

— Будем искать продолжение следа. Уж если он остался на воде, то обязательно отыщется на суше. Прошу тебя, помоги охотникам нарезать мясо, а мне нужно вернуться к воде и помыться — если кровь загустеет, её будет трудно смыть, волосы я вообще тогда едва ли отмою.

Они с удовольствием отобедали вместе с четвёркой бриттов, за едой веселя друг друга охотничьими россказнями, а после приняли приглашение старшего из охотников, его звали Сегдуан, и поехали ночевать в его деревню.

Глава 2 ДВА ОТКРЫТИЯ

Привычный к общению с местными, Зеленоглазый отлично умел заводить с ними разговор на любую тему Кельтский он знал не хуже латыни, это располагало к нему бриттов, а уж в способности как бы невзначай задавать нужные вопросы и исподволь заставить собеседника разговориться, с ним потягался бы не всякий дипломат.

Но беседы с жителями деревни никаких результатов не дали — скорее всего, никто из них действительно не видел когорт Девятого легиона, миновавших опасную топь. Тем не менее Дитрих был уверен: Арсений Лепид со своими воинами прошёл именно здесь.

Поэтому наутро они с Крайком вернулись к месту своей удачной охоты и продолжили поиски следов. И здесь им неожиданно повезло. В паре миль от болота, на небольшой, втиснувшейся между кустарниками и берёзовой рощицей лужайке паслись три тощие коровы. Вечерело, и вскоре появился мальчик лет двенадцати, обнажённый по пояс, в клетчатой юбке, с длинной берёзовой хворостиной, которой он стал деловито сгонять коровок с лужайки на узкую тропу — она наверняка вела к его деревне.

— Доброго удоя! — пожелал мальчику Крайк.

Тот недоверчиво оглядел чужаков, но не нашёл в них ничего подозрительного и величаво ответил:

— И вам хорошей охоты на завтра.

— Мы постараемся! — пообещал Дитрих. — А что ты так разглядывал нас, друг? Сам видишь, мы простые охотники.

— Но вы же пришли с той стороны? — то ли спросил, то ли сделал заключение паренёк.

— Да, с той. — Крайк, демонстрируя дружелюбие, похлопал по загривку одну из коровок — Но разве здесь нельзя охотиться людям из-за Вала? Я такой же бритт, как ты, из племени иценов. Слыхал? А мой друг — из племени тевтонов, из Германии. Разве для нас здесь не хватит дичи?

— Из племени тевтонов? Твой друг из племени тевтонов? — Всю величавую невозмутимость пастушка будто сдуло ветром. — Так, может, это — Зеленоглазый? Великий охотник с той стороны? И глаза у него зелёные!

— Я получил их в наследство от моей покойной матери! — воскликнул, улыбнувшись, Дитрих. — Вероятно, я действительно тот, о ком ты слышал, пастух. Прости уж, если наше появление в этих местах выглядит неучтиво, но я бывал по эту сторону Вала много раз, и никто до сих пор не гнал меня отсюда.

Мальчишка с восторгом смотрел на знаменитого охотника, кажется, даже не находя слов для достойного ответа. Но наконец сумел заговорить, и первые же его слова доказали, что Дитрих и Крайк не зря завели эту беседу.

— Ты — желанный гость в наших местах! — проговорил пастушок. — Наши охотники много рассказывали о твоей великой щедрости, не меньше, чем о твоём охотничьем искусстве. Поэтому прости мне мою подозрительность, Зеленоглазый! Но у неё есть причины: на нашу землю снова вторглись Красные гребни!

— Римские воины?! — Дитрих так похоже изобразил изумление, что Крайк позавидовал его умению притворяться. — Неужели из-за Вала кто-то ещё приходит сюда с войной? Мне казалось, с этим покончено.

Мальчик почувствовал, что завладел вниманием охотника. Это ему польстило, поэтому он тотчас постарался оправдать внимание Дитриха и выложил всё, что мог:

— Мне никто не поверил! Никто! Но они действительно были здесь. И прошли туда, на север. Я видел поутру, как они вышли со стороны болота, будто прошли через топь, через которую пройти невозможно. Их было много — я не раз загнул палец, когда мимо протопал очередной десяток Красных гребней. Я загнул палец больше ста раз!

Зеленоглазый постарался не смотреть на Крайка, понимая, что тот может выдать своё волнение. Напротив, охотник во все глаза смотрел на мальчика-пастушка и постарался показать, будто не доверяет его сообщению:

— Прости, парень, но, сдаётся мне, ты что-то навыдумывал! Ну как могли римляне пройти через болото, через которое пройти вообще нельзя? А то я в здешних местах не охотился и не знаю этого? Ну, ладно, допустим, они прошли его. А дальше-то куда делись? Или ты хочешь уверить меня, что сотни римских воинов могли пройти незамеченными на север, через эти земли, где так много деревень, где и по самым глухим местам бродят охотники и скотоводы? Может, ты считаешь меня дураком, пастух?

Мальчик так отчаянно покраснел, что на какой-то миг Дитриху сделалось стыдно. Однако он должен был выудить из паренька всё, что тот мог рассказать, а потому стыд пришлось подавить.

— Если кто-то посмеет здесь упрекнуть тебя в глупости, я первый стану его врагом! — пылко воскликнул пастушок. — Но ты зря мне не веришь, как не поверили и люди из нашей деревни. Ты же умнее их! Клянусь, я видел, как Красные гребни шли туда, к северу. Шли по пригорку, что проходит от болота, а дальше, должно быть, через гнилую чащу, вдоль озера, и, наверное, туда, в Долину туманов. Там никто не охотится и не пасёт скот, потому что это — плохое место. Там из земли исходит дым, будто кто-то жжёт под землёй костры, там плохой запах, его боятся собаки и коровы. Именно туда Красные гребни и пошли. Я, конечно, не последовал за ними, но пошёл и рассказал нашему вождю и старейшинам. А они только смеялись надо мной! Сказали, что я наслушался рассказов стариков о приходе в наши края римлян и о том, как «римский бог» оказался у нас в плену, но был отнят у нас их лазутчиками. Мне не поверили! И ты не веришь, великий охотник?

— Кажется, верю. Готов поверить. — Зеленоглазый зевнул, показывая, что слушает больше из вежливости. — Хотя не могу понять, для чего римлянам было сюда приходить? Ладно, прежде они вторгались в эти земли, когда отсюда исходила какая-то опасность. Когда на их провинции совершались нашествия. Но сейчас за Вал никто не ходит, а если бывают нападения на римские гарнизоны, так это совершают жители тамошних городов и деревень, если их кто-нибудь взбаламутит. Так зачем же Красным гребням приходить сюда?

Лицо мальчика на миг приняло непроницаемое выражение — он искренне старался сохранить тайну, но и сам понимал, что у него не получится. В конце концов пастушок махнул рукой и сдался.

— А разве ты не слыхал, Зеленоглазый, что воины Рогатого совершили набег на крепость римлян? Это было не так давно.

— Что-то слышал, — скучающим голосом ответил Дитрих. — Но неужто они и впрямь пришли отсюда, из-за Вала? Как же им это удалось?

— Этого я не знаю! Но они точно прошли туда, к крепости Красных гребней, и напали на неё, и истребили бы всех римлян, если б к тем не пришла помощь. Наверное, из-за этого их воины и явились вновь на нашу землю. Но я думаю, — тут мальчик понизил голос, словно кто-то мог его подслушать, — я думаю, их вёл проводник друидов, а значит, они пошли навстречу своей погибели!

— И всё-таки ты — сочинитель сказок, пастух! — Голос Дитриха сделался совсем сонным. — Я всё время здесь бываю, а о друидах слыхом не слыхивал. Это раз. И второе — неужели воины Рима доверились бы такому проводнику?

Мальчик снова залился краской.

— Верно, они не знали, кто ведёт их! — воскликнул он. — Верно, тот, кто их вёл, сказал, что за Долинами туманов они найдут убежище друидов и смогут с ними расправиться. Римляне — дураки! Они думают, будто давно уничтожили святилища наших жрецов, а таких святилищ ещё много. Но Красным гребням нипочём их не найти!

Зеленоглазый наконец позволил себе взглянуть на Крайка. Тот был нахмурен, очевидно, слова мальчика не вызвали в нём недоверия.

— Хорошо, — сказал бритт, сверху вниз глядя на пастушка. — Но как всё-таки могли римляне пройти по вашим местам незамеченными? Ведь их было, как ты говоришь, много?

— Да! Но я же сказал вам, что они пошли по таким местам, где обычно вообще никто не ходит. Может, кто и видел их. Но раз о них не стали передавать весть из деревни в деревню и наши старейшины не начали собирать всех для нападения на Красных гребней, значит, пришёл приказ пока их не трогать.

— Что? Что?! — теперь уже Дитриху стоило большого труда не выдать возбуждения. — Это что ещё за приказ?!

Пастушок смутился:

— Ну... Я не знаю. Наши старейшины говорят, что боги дают им сигнал. Только, по-моему, этот сигнал присылают гонцы друидов.

Зеленоглазый засмеялся:

— Ты умнее, чем тебе следовало бы быть, пастушок! Смотри, не показывай этого никому, не то станешь обузой племени... Ладно, допустим, ты говорил правду. Но нам-то что за дело? Доброй тебе ночи!

— И вам доброй ночи и славной охоты на завтра.

Для верности Дитрих и Крайк подождали, покуда не стих шорох кустов, сквозь которые пробирались коровы. Но даже после этого Зеленоглазый зорко осмотрелся по сторонам и заговорил со своим спутником по-латыни:

— Ну что, — проговорил он, — мы получили подтверждение всем нашим догадкам. Почти всем. И даже знаем путь, которым пошли когорты Арсения. Другое дело, нам неизвестно, закончился ли этот путь в Долине туманов или их заманили ещё дальше.

— Мы это узнаем, когда тоже пройдём по этому пути! — Крайк подошёл к своему коню Квито, который, пользуясь передышкой, вместе с Хастигом мирно щипал траву, и собирался уже вскочить в седло, однако Дитрих остановил его:

— На ночь глядя мы никуда не поедем, Крайк. Мы же не знаем дороги. Я о Долине туманов только слышал краем уха. Рассветёт, тогда и отправимся. А сейчас не худо бы поужинать и поспать. Я займусь костром, а ты сделай вертел и надень на него пару кусков копчёной свинины. Свежей дичи настреляем завтра.

Небо не предвещало дождя, поэтому путники не стали искать укрытия под деревьями. Они развели костёр и расстелили свои плащи на краю поляны, так, чтобы огонь отделял их от открытого пространства и от тропы, ведущей к жилью. Миролюбие местных не вызывало у них благодушия — стоит бриттам заподозрить, с какой целью сюда пожаловали гости из-за Вала, и их путешествие сразу сделается смертельно опасным. Поэтому лучше не выделяться тёмными силуэтами на фоне пламени — мишень, что для стрелы, что для дротика, лучше некуда!

— Однако здесь знают о нападении на приграничную крепость, — задумчиво произнёс Крайк, поворачивая над костром деревянный вертел, укреплённый на двух вбитых в землю рогатинах. — Неужели знают и о подземном ходе?

— Вряд ли, — возразил Зеленоглазый. — Даже не может быть. Тогда бы слухи проникли и на подвластные Риму территории, а это означало бы провал их замыслов. О том, что там была битва, весть, конечно, донеслась. Но каким образом отряд оказался по ту сторону, никто из простых жителей Валенции знать не может.

— Тогда как же они объясняют это? Каким чудом их воины оказались за Валом? По воздуху перелетели?

Дитрих усмехнулся. В свете костра его лицо сделалось резче, словно отчеканенное на фоне сгущающегося мрака. Крайк впервые подумал, как похож его спутник на настоящего римлянина, на варвара он совершенно не походил. И всё же он был самый настоящий варвар, наделённый хитростью, осторожностью, поистине звериным чувством опасности. Странное сочетание!

— Не обижайся, Крайк! — Зеленоглазый подавил усмешку, возможно, решив, что она может обидеть его спутника. — Но подумай: вот ты, когда был простым воином в племени своего отца, хорошо ли знал карту? Представлял ли себе, как следует, Вал Адриана, его протяжённость, его защищённость, наконец, думал ли вообще о том, как протекает жизнь там, за этой стеной? Рассуждал ли о чём-то, что выходило бы за пределы привычной тебе жизни?

— Я, пожалуй, нет, — без тени обиды сказал Крайк. — Но вот старейшины, наверное, думали и рассуждали об этом.

— И никто не сделал даже попытки объединить племена ради войны с римлянами, которых вы так нелюбили? Твой отец обрёк свой клан на гибель, думая, что пятисот копий достаточно для восстания, а ведь ему противостояла тысяча с лишним легионеров, гораздо лучше владеющих искусством войны. И в случае надобности пришли бы ещё столько же! В других завоёванных Римом землях, в Галлии к примеру, объединения племён бывали, и это приводило к большой войне, хотя заканчивалось неизменно победами римлян.

— Тем не менее здесь, по эту сторону Вала, власть Рима кончается, — не без невольного злорадства заметил бритт. — Они и Вал построили ради того, чтобы местные племена не шли на них войной.

— Потому что построить Вал было дешевле, чем держать огромную армию в землях, не представляющих особой ценности для Империи, — без раздумья ответил Дитрих.

— Но мы с тобой говорим ведь не об этом! Я уверен, что жители окрестных деревень да и всей Валенции ничего не знают ни о подземном ходе, ни о конечных планах своих обожаемых жрецов. Да и о том, где их норы, тоже немного знают, как бы ни хвалился пастушок тем, что друидов здесь ещё полно и святилищ полно. Я вот о другом думаю: если здесь известно о сражении возле крепости, то не известно ли и о моём участии в нём?

— Если так, то тебе угрожает опасность! — воскликнул Крайк.

— Да она нам обоим и так угрожает. Просто странно... Мальчишка-то уж точно отнёсся ко мне безо всякой враждебности. А если так...

Зеленоглазый не договорил и вдруг весь напрягся. Из тишины, нарушаемой только редкими криками ночных птиц, донеслось короткое сердитое фырканье, затем Хастиг негромко заржал.

— Так я и думал! — прошептал Дитрих, и его рука легла на древко дротика.

— Что случилось? — не понял бритт.

— Случилось то, что соглядатай, который, судя по всему, тащится за нами от самого Вала, позволил себе залечь слишком близко. Мой конь учуял его.

Крайк даже привстал со своего места и едва не уронил в огонь вертел, который только что снял с рогатин.

— Ты думаешь, кто-то идёт за нами? Ты это знал и не сказал мне?

— Во-первых, я не был уверен. А во-вторых, тебе бы вряд ли понравилось моё предположение относительно того, кто это может быть.

— Риона? — Бритт помрачнел. — Думаешь, она?

— Ну, а кто ещё? Миновать ворота крепости без особой причины не так легко, мужчина бы вызвал подозрения, и его хотя бы ненадолго, но задержали. А одинокая женщина, которая ездила к родственникам, вызовет удивление, но не опасения.

Крайк выругался, внутренне пожелав, чтобы Зеленоглазый всё же не в совершенстве знал его язык. Потом решительно встал.

— Я положу этому конец!

Но Дитрих схватил товарища за руку, и тому показалось, будто его запястье сдавило железное кольцо.

— И не думай! Только всё испортишь. Сядь, и давай наконец ужинать. Утром во всём разберёмся. Спим мы так и так по очереди, значит, будем считать, что пока ничего не произошло.

Наутро путешественники тщательно обследовали окрестности поляны, обшарили кусты и на расстоянии примерно в четверть стадия обнаружили место, где ночью укрывался неведомый лазутчик. Среди зарослей дрока на двух ветках обнаружились крошечные обрывки ниток — пробираясь сквозь кусты, соглядатай не уберёг свою одежду. В одном месте, там, где кустарник близко подступал к поляне, мох был примят — кто-то сидел здесь, вероятно, довольно долго.

Дитрих обошёл заросли вокруг, внимательно рассматривая землю, особенно там, где мох рос реже.

— Ага! — воскликнул он наконец. — Что и требовалось доказать! Всё-таки женщина, даже самая умная и хитрая, обязательно где-нибудь да ошибётся...

— И где она ошиблась? — Крайк подошёл к товарищу и тоже всмотрелся в едва заметный отпечаток ступни.

— Я бы на её месте сменил обувь, — вздохнул Зеленоглазый. — След-то точно такой, какой остался там, на дорожке, возле вашего с Элием дома. Его оставила одна и та же нога.

К удивлению Дитриха, на этот раз его спутник остался спокоен, даже не нахмурился, получив очевидное подтверждение тому, во что, конечно, не хотел бы верить. Он лишь пожал плечами:

— Ну что же, по крайней мере, в этом наступила ясность. Что, по-твоему, она замышляет, а, Дитрих? Собирается нас убить?

Германец даже присвистнул:

— Я бы о своей сестре такого всё же не подумал! Хотя если б моя сестра связалась с колдунами, для которых человеческое жертвоприношение — обычный ритуал, может, и мне бы пришло в голову... Но лучше так не думать. Да и вообще, это — нелепая мысль. Желай она нас убить, уже попробовала бы это сделать. Здесь ведь она не одна, кругом полно варваров, которым только намекни, что мы — враги друидов! Нет, нет! Она идёт за нами следом, это так, и наши остановки ради охоты до сих пор помогали ей неуклонно нас нагонять. Посмотрим, что будет, когда мы несколько дней проведём в сёдлах. Впрочем, — тут Зеленоглазый нахмурился, — если дорога по каменистому пригорку, по гнилой чаще и по Долине туманов окажется труднопроходимой, возможно, Рионе будет даже легче, чем нам.

Глава 3 ГРОЗА

На первых порах опасения Дитриха оказались напрасны. Пригорок, идущий от болота на север, оказался длинным узким каменным хребтом, отделявшим лесистую долину от заросшей густым кустарником впадины, вероятно, тоже заболоченной, по крайней мере, судя по количеству комаров и мошкары, тучами вылетавших оттуда, это было именно так. У Зеленоглазого была припасена мазь от этих кровососов, и ею приходилось всё время пользоваться, не то путешествие могло стать непрерывной пыткой. Но сама дорога оказалась легче, чем можно было предположить, — хоть хребет и был узок, однако каменистая почва на нём достаточно затвердела, не рассыпалась и не разъезжалась под копытами, что позволяло ехать достаточно быстро.

По всему было заметно, что люди и в самом деле избегают этих мест: кругом не просматривалось никаких признаков жилья (да и где здесь можно было строить его?). Не заходили сюда даже охотники. Вероятно, бриттов останавливала не дурная слава гнилой чащи и Долины туманов, а почти полное отсутствие здесь крупной дичи. Чего ради соваться в непроходимый лес, а тем паче в болото, кишащее комарами, если, кроме уток, куликов, сов и ворон, тут ничего не подстрелишь? Этакой дичи хватает и в других местах, а какой же охотник будет гоняться за утками, если можно добыть оленя, косулю или кабана?

Крайку и Дитриху, чей путь вдоль хребта занял почти три дня, приходилось стрелять именно уток, а для этого спускаться в сырые заросли и находить небольшие озерца, откуда с утра доносилось кряканье и слышался плеск. Правда, у путников был небольшой запас копчёной кабанины, но они берегли её: кто знает, удастся ли что-нибудь добыть дальше?

— А ведь, похоже, порази меня молния, что здесь мог протопать хоть целый легион, а не то что две когорты, и никто этого не заметил! — воскликнул бритт на третий день их бесконечного пути. — Я даже и не слыхал о том, что в Валенции есть такие дурные места. И понимаю теперь римлян, которые выстроили Вал и плюнули на эту глухомань. Если хотя бы одна двадцатая часть этой территории состоит из таких вот угодий, то можно плюнуть на эти красоты!

— Но ведь вы с Элием тогда, двадцать один год назад, прошли зигзагами всю северную часть Британии! — удивился Дитрих. — Значит, должны были побывать и здесь. А ты говоришь «не слыхал».

Крайк слегка покраснел, как человек, пойманный на каком-то давнем проступке, который до сих пор удавалось скрывать.

— Ну да! — сказал он, справившись со своим смущением и улыбнувшись: — Мы с Элием разработали такой план, который одобрил и его дядя. Решено было, что пройдём всю Валенцию, а если будет нужно, то всю Каледонию зигзагами, от моря до моря. По сути, мы так и сделали. Но вот эти места, болото, чащу и Долину туманов пришлось обойти: мы поняли, что просто-напросто не пройдём, а рисковать, казалось, не было причины — раз здесь никто не живёт, то не могло оказаться и нашего орла. Теперь вижу, что мы были не правы.

— Да нет, как раз правы! — воскликнул Зеленоглазый. — В конечном счёте орла-то вы нашли. Скорее всего всё дело в ошибочности карты. Арсений говорил мне, что собирается в конце концов её переделать. По всеобщему убеждению, отсюда до моря всего несколько миль, и в этом промежутке нет ничего и никого, кроме болот и комаров. Но на самом деле дальше начинается огромный береговой выступ, как бы дуга, выдающаяся в море на много миль. И там, за Долиной туманов, располагается земля, которой вы с Элием вообще не видели, которой, возможно, не видели римляне, когда на какое-то время завоевали Валенцию. О той земле мало знают и бритты, живущие за Валом, — слышал, что им внушили: места, мол, опасные, так и не ходите туда, ребята! Думаю, то, что мы ищем, на сей раз именно там. То самое и те самые...

В последний день пути по хребту вновь начался дождь. Небо очень быстро заволокли сперва густо-серые, затем совершенно чёрные тучи. Сплошной плотной массой они укрыли горизонт, обвисли над самой дорогой, местами, казалось, касаясь её, потом упали первые тяжёлые, словно отлитые из металла, капли, и дождь хлынул непрерывным потоком, сразу превратив надёжную почву склона в зыбкую осыпь, покрытую сплошными ручейками, несущими массу камешков и песка. Копыта вязли в этой зыбучей массе, кони спотыкались, храпели, боясь оступиться и скатиться вниз.

— Слезаем! — закричал Дитрих. — Слезаем и ведём их в поводу или останемся без лошадей!

Путники спешились, но в тот же момент небо над их головами озарилось белой вспышкой, раскололось надвое, и вслед за тем оглушительный грохот прокатился над хребтом. Следующий удар его прозвучал громче и страшнее. Длинная огненная змея пронзила землю шагах в сорока от людей. Квито безумно захрапел, рванул на дыбы, едва не опрокинув Крайка. Хастиг дрожал всем телом, оседая на задние ноги, и лишь железная рука хозяина не давала ему последовать примеру гнедого.

— Вниз! — крикнул Дитрих. — Надо спуститься в лес. Молнии попадают в то, что находится выше остального, этому меня давно научили. Вниз!

— Но в дерево тоже может попасть молния! — отозвался Крайк, всеми силами стараясь не показать товарищу охватившего его страха.

Гроза была единственным, чего он боялся, как и большинство людей его племени, видевших в этом непонятном явлении гнев богов. Когда-то в детстве сын вождя иценов увидал, как в одного из его соплеменников попала молния. Человек сгорел за несколько мгновений — его тело упало на землю совершенно чёрным, и все, кто это видел, завопили и завыли от ужаса. Впоследствии Элий много рассказывал своему другу о том, что римляне научились отводить грозовые разряды от своих жилищ, и постепенно детский страх почти исчез в душе Крайка. Однако здесь, посреди безлюдных, непригодных даже для жизни варваров мест, на оголённом каменистом хребте, неистовая сила грозы казалась чудовищной. Представлялось, ничто живое не уцелеет среди этого грохота и разрывающих небо молний.

Возможно, на какой-то миг трепет проник и в сердце Дитриха Зеленоглазого.

— Господи, спаси и сохрани нас, грешных! — крикнул он.

И тотчас вновь стал самим собою.

— Вниз, Крайк, вниз! Да, молнии попадают в деревья, но дерево загорается сверху, и мы успеем, если что, от него уйти. А здесь эта красота небесная попадёт именно в нас!

Осторожно ступая на покрытом водой скате, крепко держа коней в поводу, путники шаг за шагом одолели спуск и углубились в непролазную чащу. Если темно было наверху, то здесь царил полный мрак. Лишь при вспышках молний всё кругом озарялось нереальным лиловым заревом, на фоне которого, как тени злобных духов, чернели силуэты растрёпанных ветром деревьев.

Во время одной из таких вспышек Дитрих выбрал росшую вблизи пригорка сосну. Наверное, когда-то её уже поразила молния: ствол был вдвое короче, чем у обычного взрослого дерева, сверху криво изогнут, а ветви располагались не шатром во все стороны, а веером, вытянутым куда-то вбок.

— Сюда! Это дерево ниже остальных, и ветви его ближе к земле. Они нас хоть немного укроют от дождя.

— Да чего уж там укрывать! — сердито бросил бритт. — Меня уже можно выжать, как тряпку.

— И меня тоже. Нет, нет, не стой вплотную к стволу. Если сюда всё же угодит молния, её сила пройдёт именно по стволу. И коня не привязывай — он ведь тоже должен успеть, в случае надобности, быстро отсюда выскочить.

Гроза продолжалась не менее двух часов. Гром ухал то чуть дальше, то ближе, то прямо над головами путников, молнии вспыхивали ломаными зигзагами, казалось, норовя ударить именно в то место, где находились люди, но всякий раз попадая мимо.

— Ты сейчас молишься своему Богу? — спросил Крайк, когда очередной раскат смолк.

— Молюсь, — кивнул Дитрих. — Так как-то спокойнее. В моей жизни уже бывали такие грозы, в таких же безлюдных местах, но тогда у меня ещё не было моего Бога, и, знаешь, было страшновато.

— А сейчас?

— Сейчас нет.

Бритт дождался новой вспышки, чтобы пристально посмотреть в лицо товарищу, стоявшему с ним плечо в плечо. Нет, Зеленоглазый не лукавит — ему действительно не страшно.

— Как зовут твоего Бога?

— Иисус. Иисус Христос.

— И Он действительно умер и воскрес? Ты в это веришь?

Дитрих засмеялся:

— Как же можно не верить в то, что видели очень многие люди? Но я даже и не потому в Него верю.

— Почему же?

— Потому что один раз в жизни видел, как в Лугдуне^[31] на арену цирка выпустили волков, их было шестнадцать. А потом выгнали туда же людей, это были двое мужчин, четверо женщин, три девчонки лет по десять-двенадцать и двое совсем маленьких детишек, мальчиков лет пяти и лет трёх. Уж не помню, какое там бредовое обвинение против них выдвинули — это было одно из последних крупных нападений власти на христиан. Я тогда просто не мог себе поверить: звери рычали, бросались на людей, а те просто стояли и молились. Впрочем, один из мужчин попытался защитить женщину и ребёнка: он голыми руками свернул шею волку, но два других загрызли его.

— И ты просто смотрел?! — ахнул Крайк.

— Я?! — Новая вспышка, и бритт увидел две зелёные молнии в глазах своего спутника. — Как бы не так! Я решил, что публике будет ещё интереснее, если представление затянется. Прыгнул на арену и устроил свою охоту на волков. У меня был меч, но я оставил его на скамье — с мечом меня бы оттуда быстро выдворили, и потом в такой охоте нож даже надёжнее. К счастью, на мне не было ни доспехов воина, ни только что полученных знаков отличия центуриона — в тот день я отдыхал от службы. Зрители просто выли — такой был восторг!

— Ты уложил всех пятнадцать волков? — В голосе Крайка не было недоверия, он видел охоту Зеленоглазого на кабана и знал — полтора десятка волков не страшнее матерого секача.

— Уложил я десятерых, остальные, рыча и огрызаясь, кинулись к выходу с арены, и их заколола стража, которой не велено было выпускать ни зверей, ни людей. Из осуждённых уцелели трое женщин, две девочки и оба малыша. И я завершил представление, как того требует обычай: встал в позу победителя, поставив ногу на убитого волка, левой рукой указывая на женщин и детей, а правую подняв к трибунам. «Пощады!»

— И что же трибуны? — Голос Крайка задрожал от напряжения.

— О, трибуны разразились аплодисментами, и почти все сидевшие на них люди подняли большой палец вверх. Неожиданности зрители любят больше всего!

— И ты после этого не пострадал?

Зеленоглазый засмеялся. В это время громыхнуло прямо над ними, лошади вновь захрапели, попытались стать на дыбы. Тевтон легко осадил Хастига, что до Квито, то гнедой уже устал бояться — он легко подчинился хозяину и даже прянул к нему, будто ища защиты.

— Как это, не пострадал? — удивился Дитрих. — Ещё как пострадал! Когда рассветёт, покажу тебе следы от волчьих клыков на моём левом предплечье и на правой ноге, выше колена. Небольшой шрам остался ещё на одном месте, но такое место показывать не принято. Разве только пойдём в баню...

— Я не о том спрашивал...

Крайк вдруг понял, что гроза совсем перестала его страшить: от Зеленоглазого исходила нерушимая уверенность, и она исподволь передалась его спутнику. К тому же то, о чём они сейчас говорили, было слишком интересно, слишком волновало, слишком много вопросов ставило.

— Я хотел знать, — уточнил бритт, — как тебе удалось избежать преследований, раз ты вмешался в назначенную властями казнь и спас осуждённых?

— Ну, во-первых, это была не казнь, а как бы гладиаторский бой! — Голос Дитриха стал необычайно низок, но он тотчас овладел собою: — Этих людей вывели на арену для участия в битве — люди против волков, обычное развлечение. То, что вмешался кто-то лишний... так ведь зрители этого не знали, и вышло куда интереснее. Ланиста потом получил множество подарков от любителей подобных потех. Женщин с детьми, как мне потом рассказывали, у этого ланисты в тот же день выкупил какой-то богатый патриций и всех отпустил на свободу. Возможно, он тоже был христианин. А что до меня, то я успел только дойти до западных ворот цирка, на ходу бинтуя свои раны кусками моего же плаща, как ко мне подошёл какой-то молодой мужчина в форме центуриона, взял за локоть и шепнул: «Иди за мной и ни о чём не спрашивай!» И тотчас закричал: «О, друг мой! Как же давно мы не виделись! Ну-ка пойдём, отметим эту встречу!» Он увёл меня какими-то кривыми закоулками и укрыл в доме своих друзей до того времени, как уляжется шум, поднятый из-за этой истории, и влиятельным покровителям моего нового друга удастся замять все наши... все мои неприятности. Уже потом я узнал, что это стоило немалого числа серебряных кружочков, называемых сестерциями, что в моём легионе за меня дружно вступились все центурионы и сам легат...

— Сколько лет тебе тогда было? — спросил Крайк, уже почти не заметивший новой вспышки и нового раската грома.

— Двадцать шесть. Мне было двадцать шесть лет. И столько же было тому, кто мне тогда помог. Центуриону первой когорты Шестого легиона, в будущем — легату Девятого легиона Арсению Лепиду. Он тогда явился в цирк с намерением выйти на арену и умереть вместе со своими единоверцами. Но после признал, что моё решение вопроса оказалось, вероятно, более разумным. Я тогда о христианстве только краем уха слышал. Но меня потрясло это зрелище: женщина с ребёнком на руках стоит на коленях и молится, а с трёх сторон подступают ощерившиеся звери. Двенадцатилетняя девочка улыбается зверю, который вот сейчас вцепится в её горло... Я видел немало безумцев, Крайк, но мне было ясно тогда: эти люди не безумны!

— И ты принял христианство?

— Ну, не сразу. Понадобилось пять лет общения с Арсением, чтение Евангелий, совместные походы в катакомбный храм. Я ведь очень рассудительный человек, и меня так просто, одним восторгом, не возьмёшь. Но есть такие вещи, с которыми невозможно спорить. И когда я понял, что эта вера даёт мне свободу, я принял её.

— Но ты никогда не был рабом! — вскрикнул Крайк.

Дитрих в темноте нашёл и сжал его руку. Это было первое проявление волнения, первое проявление желания быть понятым, которое позволил себе сдержанный германец со времени их знакомства. Бритт взглянул на него и при новой вспышке молнии увидал в его глазах всё тот же блеск.

— Ну, как это не был? Ещё как был! Разве мы все не рабы? Рабы своего положения, будь то положение в родовом клане либо в высшем римском обществе. Мы рабы чужого мнения, рабы своих собственных страстей, страхов, своей гордости. Что, не так? А когда понимаешь, что есть над этим более властная сила, сила дать тебе бессмертие и в этом бессмертии наградить или наказать тебя за всё, что ты сделал вот за эту короткую жизнь, вот тогда не там, за пределами земной жизни, а здесь, на земле, обретаешь уверенность и настоящую смелость. И настоящую свободу. Не знаю, может, оно и не совсем так, но так я это понимаю.

Тевтон умолк, возможно, ожидая ответа, но Крайк тоже молчал. Молчание длилось некоторое время, за это время лиловое зарево успело трижды озарить чёрный призрачный лес, гром трижды заставил содрогнуться деревья, воздух, землю. Но он уже слабел, уже раздавался не в одно время со вспышками молний, а отставал от них, уходя всё дальше и всё дальше уводя смертоносную силу грозы. Иссякал и ливень, хлеставший и хлеставший из чёрных, обвисших над землёю туч. Шум дождя слышался теперь не сплошным гулом, но шорохом, постепенно стихающим, переходящим в глухой шёпот.

— Твой Бог всемогущ! — изрёк наконец Крайк, поводя плечами под насквозь промокшим плащом. — Мало того, что Он так быстро усмирил силу грозы, но Он ещё быстрее избавил меня от страха перед нею, а мне этого не удавалось добиться всю жизнь. Я позабыл о страхе, когда ты рассказывал про цирк. Послушай, Дитрих, а Элий говорил тебе, как мы с ним познакомились?

Зеленоглазый покачал головой, хотя теперь, когда молнии вспыхивали реже и тусклее, товарищ уже не мог его видеть.

— Я же говорил с Элием немногим больше, чем с тобой. Знаю, что ты — его вольноотпущенник.

— Так оно и есть. Но ты, выходит, не знаешь, как я стал его рабом. А дело было так После ранения, полученного во время нападения мятежников на приграничную крепость, Элий поселился в имении своего родственника в Комолодуне^[32]. С этим родственником он отправился в местный цирк, там давали бои гладиаторов. Обычные бои, где, хвала богам, льётся не так уж много крови. Но один бой, в угоду зрителям, должен был стать боем на смерть. Вышли двое гладиаторов, одним из них оказался я. У меня были меч и щит, а противником выставили опытного ретиария^[33]. Сперва я ушёл от броска его сети, но потом он всё же поймал меня. Я упал и решил, что не стану просить пощады у зрителей. Мне было страшно, но стыд победил страх. Многие из зрителей стали опускать пальцы вниз, и я увидел, как побледнел мой противник. Ему не хотелось меня добивать, но куда бы он делся, если б большинство на трибунах захотело моей смерти? Потом мой взгляд вдруг упал на ближайшую трибуну. Там стоял молодой человек одного со мною возраста, стоял и не просто поднимал палец кверху, но обводил взглядом всех, будто бы каждому смотрел в глаза. Он просто требовал, чтобы мне подарили жизнь! И переломил волю зрителей. За жизнь подняли пальцы очень многие. Ретиарий опустил трезубец и уже потом признался, что едва не расплакался от радости: этот грек был на десять лет старше меня, и ему страшно не хотелось добивать, как он сказал, «мальчишку-недотёпу». Это был мой первый бой, и раз я его так бездарно проиграл, мне уже нечего было рассчитывать на симпатии зрителей. Ланиста решил продать неудачника.

— И купил тебя именно центурион Элий? — По голосу Крайк понял: Дитрих улыбается.

— Ты прав, именно он меня и купил. А вскоре дал мне вольную и позвал идти с ним, на поиски орла Девятого легиона. Вот так мы стали друзьями.

Зеленоглазый отёр с лица струйки дождя, погладил шею своего коня, уже вполне успокоившегося и мирно нюхавшего мокрую траву. Наверное, волнение пробудило у него аппетит.

— Чем-то похоже на историю моей дружбы с Арсением, — сказал Дитрих. — С тех пор я не перестаю благодарить Бога за такого друга. Вижу, что и тебе так же повезло. Кстати, не знаю, знаком ли ты с учением схоластиков, но, будь сейчас меж нами последователь этого учения, он непременно изрёк бы, что вот мы, мол, браним традиции римского цирка, хаем кровопролитные гладиаторские бои, но раз у нас с тобой, Крайк, именно на арене цирка произошли главные в нашей жизни события, раз мы оба с помощью этой арены обрели лучших друзей, а я ещё и обрёл веру в Бога, то, стало быть, цирк и его кровавые законы не так уж плохи!

— Чтоб у него язык отсох, у этого схоластика! — выругался бритт. — Не знаю, как ты думаешь, а я вот уверен, что мы с Элием должны были встретиться при любом раскладе. Как, наверное, и ты с твоим другом Арсением.

И, подумав, Крайк добавил:

— Как и мы с тобой. Ты мне нравишься, Дитрих Зеленоглазый. Как ни странно думать, что можно найти друга, будучи уже зрелым человеком, мне кажется, сейчас это с нами происходит.

— Рад, что ты тоже так считаешь! Я всё ещё верю, что Арсений Лепид жив и мы его найдём. Но в любом случае новый друг — это Божий дар. Смотри-ка, а гроза-то стихает!

— Действительно, она быстро закончилась!

Крайк выпустил наконец поводья Квито и, скинув свой плащ, принялся его выжимать.

Дитрих последовал его примеру, после чего оба путника, не садясь верхом, но держа коней в поводу, стали осторожно подниматься вверх по склону. Обоим хотелось поскорее миновать это неспокойное место, хотя оба вовсе не были уверены, что дальше их путешествие станет безопаснее.

Глава 4 НАПАДЕНИЕ

Ехать верхом дальше стало слишком опасно: почва на склоне оставалась скользкой и зыбкой. Поэтому бритт и тевтон продолжили путь пешком, давая коням отдых.

На другое утро ставший заметно ниже хребет привёл их к каменному распадку, за которым открылась новая лесная чаща, но такая странная, что, увидав её, путники остановились и некоторое время разглядывали необычное место, молча переглядываясь. Лес тянулся, насколько хватало глаз, в основном хвойный — судя по стволам, здесь росли ели, пихты и лиственницы. Большая часть деревьев была мёртвой — голые тощие ветви торчали в стороны, будто кости вставших торчком скелетов. Некоторые растения, впрочем, были покрыты жидкой, иногда наполовину пожелтевшей хвоей. Живыми оказались и редкие здесь берёзки, все, как одна, худенькие, низкие, с корявыми стволами. Они торчали среди черноты, будто свечи, отёкшие воском. Много виднелось тут и там поваленных деревьев, некоторые лежали, вывернутые с корнем.

Черноту усугубляла и земля. Деревья стояли редко, на заметном расстоянии друг от друга, и было видно, что под ними — тёмно-бурая, а местами действительно чёрная почва, на которой совершенно не было травы, лишь местами проступал сизый, низенький мох.

Сразу стало ясно, отчего бритты прозвали это место Гнилой чащей. От земли и, казалось, вообще отовсюду, исходил отвратительный, душный запах, словно что-то громадное разлагалось в этом лесу, наполняя его отвратительной вонью.

— Тьфу! Что за тухлятина такая?! — Крайк даже закашлялся, в то время как оба коня разом недовольно засопели, пытаясь прянуть назад — их определённо не привлекал путь через этот вонючий лес.

Дитрих тоже сморщился, сердито сплюнул, потом осторожно принюхался.

— Сера! — воскликнул он. — Здесь пахнет серой.

— И что это означает? — недоумённо пожал плечами Крайк.

— Обычно это может означать близость вулкана, но, убей меня ломаным дротиком, если я вижу здесь хотя бы что-то похожее на огнедышащую гору Сюда б Арсения, он-то человек учёный, наверное, объяснил бы как-то это явление.

— Если мы идём туда, куда нужно, то Арсений здесь проходил. Возможно, мы найдём следы.

— Даже наверняка найдём, — кивнул Дитрих. — Среди такого количества деревьев и по такой внешне плотной почве нельзя пройти большому числу людей, не оставив устойчивых следов. А больше когорты Девятого легиона нигде пройти не могли. Если только того мальчишку-пастушка нам не подослали, чтобы направить на ложный след. Думаю, это невозможно. Друиды хитры, но местные охотники и пастухи достаточно простодушны. Лгать они умеют очень плохо.

— И считают ниже своего достоинства! — подхватил Крайк. — Нет, я тоже уверен, что мальчик говорил правду.

— Тогда посмотрим. — Зеленоглазый вскочил в седло, но, когда его товарищ хотел сделать то же самое, предупреждающе поднял руку:

— Погоди. Я сперва проеду немного, проверю, что за почва. На вид она надёжна, но кто знает? Я никогда такой не видел, ты тоже, поэтому проверим.

— Тогда почему верхом?

— Потому что мы ведь не хотим идти через этот лес пешком, верно? Чем ближе к земле, тем сильнее проклятый запах. Значит, лучше проверить не как тут ходить, а можно ли тут проехать.

Дитрих пустил коня мерным шагом, легко огибая далеко отстоящие друг от друга мёртвые стволы. Земля оказалась действительно плотной, лишь сверху покрытой скользкой грязью, вероятно, после прошедшего накануне ливня. Проехав около сотни шагов, тевтон махнул рукой товарищу:

— Давай! Поедем спокойным галопом, так будет надёжнее. Но не держись ни вплотную ко мне, ни слишком далеко.

Крайк прекрасно понимал, что означает такое предупреждение. Лес выглядел совершенно пустынным, вымершим, однако сказать с уверенностью, что где-то поблизости путников не караулит опасность, ни один из них не мог. Лошади вели себя нервно, фыркали, сопели, что могло быть и реакцией на отвратительную серную вонь, и ощущением опасности.

Спустя час с небольшим Зеленоглазый слегка натянул поводья Хастига и подъехал к накренившемуся, видимо готовому упасть, стволу лиственницы. На нём виднелась отметина, явно оставленная не когтями зверя — длинный, белый след, глубокий, без зазубрин.

— Зарубка! — воскликнул Дитрих. — Слава богу, наконец-то он догадался!

— Думаешь, Арсений оставил эту отметину?

— Думаю, да. Вероятно, к этому времени он уже понимал, что когорты, скорее всего, идут в заранее расставленную ловушку, и хотел предупредить меня.

— Он знал, что ты будешь его искать?

— А то как же? Судя по надрезу, его сделал верховой — даже человек очень высокого роста, стоя на земле, держал бы нож под другим углом. Лезвие очень хорошей ковки, без неровностей и без зазубрин, значит, не местного производства. И потемнел надрез примерно так, как должен был потемнеть, если его сделали месяц с небольшим назад. Задумай наши враги ловушку уже для нас, отметина была бы свежая.

Крайк рассмеялся, но тотчас поёжился: среди этого странного леса смех звучал как-то необычно — эхо не эхо, но что-то будто усиливало его. От этого становилось не по себе.

— А зачем нашим врагам ставить зарубки и сбивать нас с пути, если мы идём в ту же ловушку, в которую они заманили твоего друга-легата с его воинами?

— И то верно! Однако, или мне кажется, или за нами следят.

Эти слова Дитрих произнёс по-латыни, затем вслушался. Лес кругом молчал тем же мёртвым молчанием. В нём, кажется, даже птицы не водились, а уж другая живность наверняка избегала этих мест.

— У меня тоже очень неприятное ощущение, — согласился с товарищем Крайк. — Но это, верно, моя безумная сестрица по-прежнему за нами тащится. Сказать по правде, во время грозы я вспомнил о ней и подумал, как ей-то должно быть страшно среди сплошного грохота и молний.

— И я это подумал! Даже восхитился! — усмехнувшись, признался Дитрих. — Женщина с такими нервами и таким мужеством достойна уважения, какие бы цели она ни преследовала. Но сейчас, поверь, если только нам не мерещится и мы не испытываем наваждений от этого жуткого «аромата», то дело не в Рионе.

— То есть?

— То, что, по-моему, кроется в этом лесу, находится не позади нас, а впереди. А возможно, уже рядом. И, как мне кажется, с разных сторон. Будь очень внимателен, Крайк.

Они поехали дальше, перейдя с галопа на шаг. Оба отлично понимали, что останавливаться бессмысленно: если им угрожает опасность, то она не станет меньше, вздумай они остановиться. Однако время шло, но всё оставалось по-прежнему.

— Они ждут вечера, — сказал наконец Крайк. — Определённо они ждут вечера. Эти дохлые деревья слишком далеко друг от друга, меж ними трудно пробираться незаметно, значит, им лучше дождаться темноты.

— Возможно, — согласился Зеленоглазый. — Послушай, давай говорить только по-латыни. Ты ведь хорошо её знаешь. Возможно, её знают и наши преследователи, по крайней мере их предводители, но всё равно на всякий случай примем эту меру предосторожности.

— Согласен. Жаль, что я не говорю на германском языке. Вот его друиды уж точно не знают!

Дитрих рассмеялся, вызвав то же странное эхо, что так насторожило Крайка.

— Мой язык не слишком трудный, я мог бы обучить тебя некоторым фразам, но сейчас время не очень для этого подходящее. А вот и ещё одна зарубка!

Новая отметина оказалась в стороне от пути, по которому ехали путники, но Зеленоглазый разглядел её даже на приличном расстоянии. В этом месте он обнаружил и другие следы: там было много поваленных пихт, их сухие ветви местами оказались обломаны и помяты, словно их не раз и не два задевали щитами либо ножнами мечей. Здесь прошло много людей. Скорее всего они очень устали, вот и сбивались с прежде стройного шага.

Ещё час пути, и бритт с тевтоном вышли на узкую прогалину, образованную несколькими упавшими крупными стволами, которые, падая, сломали и обрушили с десяток других деревьев. Тотчас обнаружилось, что некоторые пихты не просто упали, но были срублены, и, судя по всему, не так давно. Одно или два дерева, очевидно, изрубили на куски — на земле белели кучки щепок, а меж поваленных стволов на чёрной земле виднелись ещё более чёрные пятна двух десятков костровищ.

— Ну, вот мы и нашли стоянку Девятого легиона! — воскликнул Дитрих. — Не сомневался, что мы на неё наткнёмся.

— И это — первая стоянка, которая нам встретилась! — вдруг изумился Крайк. — Но не могли же они не разбивать лагерь до того? Как же мы не видели других стоянок?

— Да очень просто, — пожал плечами германец. — Наверняка тысяча с лишним человек не могли разбить лагерь на узком хребте, по которому мы шли за ними следом. Они спускались в лес, как мы спустились во время грозы, и там жгли костры, устраивая дымокуры от комаров, там готовили себе пищу. Какие-то запасы у них были, но всё равно приходилось охотиться, значит, они тоже били уток и, возможно, ловили рыбу. Мы с тобой тоже спускались туда, но в такой чаще вероятность найти стоянку была невелика, мы бы потратили на это уйму времени.

Путники осмотрелись. Дальше мёртвый лес казался уже не таким мёртвым — среди тёмных стволов чаще мелькали листва и хвоя, кое-где виднелись тощие кусты, а у корней елей и лиственниц рос более густой и сочный мох.

Где-то поблизости журчала вода, вероятно, рядом протекал ручей.

— Вот почему стоянку устроили именно в этом месте, — заметил Дитрих. — Вода. Они нашли воду.

— Может быть, и мы здесь остановимся? — предложил Крайк. — До темноты далеко, но кони ещё не отошли от грозовой ночи, да и поесть не мешало бы. Кроме того, здесь пространство хотя бы немного открытое, лучше видно, что происходит вокруг.

— И нас будет лучше видно! — заметил Зеленоглазый. — Но всё равно ты прав: надо сделать остановку или мы потеряем слишком много сил. Я наберу воды, а на тебе в этот раз костёр.

Вода в неглубоком ручейке тоже пахла серой, но путники решили не обращать на это внимания. Устроившись меж двух больших поваленных стволов, они развели костёр и зажарили себе по куску копчёной свинины.

В лесу постепенно темнело. И оказалось, что там, дальше, в чуть более живой чаще, есть какие-то обитатели. Вдали заухал филин, подала голос ещё какая-то ночная птица, среди ветвей захлопали крылья, и мелькнула серая тень.

— Сегодня не стоит идти дальше, — заметил Крайк. — И лучше поспать покрепче сейчас, пока ещё не стало совсем темно, а потом только дремать, даже и по очереди. Не знаю, как ты, дружище, а я уверен, что здесь очень опасно. Надеюсь, ты не сочтёшь меня трусом.

— Очевидной опасности не боится только дурак, — вздохнул Дитрих. — А дураком я тебя уж точно не сочту. Да и себя тоже. Будь мы дураки, давным-давно бы стали покойниками. Ладно, ложись и спи, я буду дежурить первым.

Коней они привязали рядом с костром, и перед ночлегом Дитрих как следует напоил их. Хастигу и Квито не слишком нравилась серная вода, оба сначала воротили от неё морды, но другой не было, и кони смирились. Зеленоглазый погладил того и другого по холке, потрепал гривы.

— Возможно, скоро придётся как следует скакать! — шепнул он в чуткие, тревожно прядающие уши. — Покажите же себя, не подведите своих хозяев. Мы ведь можем на вас рассчитывать, так?

Крайк в это время растянулся на своём плаще, под который настелил веток, срезав их с одной из немногих невысохших пихт. Ложиться прямо в вязкую грязь было бы слишком противно.

Дитрих меж тем притащил из чащи давно примеченный большой трухлявый пень и, выдолбив ножом его сердцевину, накрыл корягой костёр. В разные стороны снопами полетели искры, пламя, казалось, почти угасло, но затем, найдя себе пищу, принялось не спеша поедать рассыпчатое нутро старого пня. Снаружи при этом огня почти не было видно, лишь красные сполохи вырывались кое-где наружу, почти не освещая пространство между поваленными деревьями. Тем не менее жар от такого «костра» шёл нисколько не меньший, чем от высокого сильного пламени.

— Это приём степняков, — пояснил Зеленоглазый, когда его товарищ, привстав на локте, стал разглядывать необычное приспособление. — Среди тевтонов его тоже некоторые знают. Когда нужно, чтобы огня не было видно далеко и чтобы он не освещал людей возле костра, ищут такой вот пень. Горит он долго, дольше обычных дров, света даёт ровно столько, сколько нужно, чтобы видеть рядом сидящих, а издали тебя не видит никто. Так будет надёжнее.

Крайк ничего больше не сказал, однако Дитрих чувствовал, что бритт не может заснуть. Ночь опускалась на Гнилую чащу, делая её черноту непроницаемой, и редкие звуки в глубине леса лишь подчёркивали тревожное напряжение.

Чуткий, как у дикого зверя, слух Зеленоглазого улавливал малейший шорох, любое движение в темноте. На сей раз он не очень полагался на чутьё своего коня: запах серы мог сбить с толку кого угодно — едва ли Хастиг учует приближение врага.

Вдруг совсем рядом послышалось лёгкое шуршание. Потом ещё. Дитрих совершенно бесшумно встал и, взяв с земли заранее приготовленную связку смолистых пихтовых веток, сунул её сверху в сердцевину пня. Пламя рыжими языками взвилось вверх, выхватывая с разных сторон скорчившиеся меж поваленных стволов фигуры.

— Ну, вы сами того хотели! — взревел тевтон. — Получайте!

Свой лук он держал на коленях, колчан стоял рядом, и четыре стрелы, полетев одна за одной, поразили цель. Скорость, с которой Зеленоглазый умел посылать стрелы, всегда поражала и его друзей, и его врагов. Те, кто рассчитывал напасть неожиданно, были ошеломлены этим посыпавшимся на них смертоносным дождём.

— Плачу за гостеприимство! — И Зеленоглазый снова выстрелил.

Варвары ответили отчаянным воем, затем, повскакав, кинулись вперёд. Но те, кто был ближе всего к путникам, лежали убитые, а остальным нужно было пробежать, перепрыгивая через поваленные стволы, шагов по двадцать, и этого времени их противникам хватило.

— На коней! — крикнул Дитрих, зажигая от первой связки смолистых ветвей вторую, и, взмахнув пылающим факелом, прыгнул в седло.

Они летели меж деревьев, выбирая дорогу скорее наугад, доверяясь чутью коней, а не своему зрению. Невидимая чёрная земля мелькала под копытами, мёртвые ветви, как когти, царапали лица всадников, пытались вцепиться в их одежду.

Ночь была безлунная, беззвёздная — небо вновь заволокли тучи.

Позади себя беглецы услыхали шум погони, у их преследователей тоже были лошади, однако они сильно отстали — должно быть, никто не ожидал, что преследование понадобится: казалось бы, бритты окружили пришельцев, собираясь убить врагов полусонными, но те их перехитрили.

Скачка продолжалась некоторое время, пока Дитрих не увидел, что освещавший им путь факел догорает. Позади тоже мелькали факелы, однако они помогали лишь их преследователям. Скакать среди невидимых в полной темноте стволов, по незнакомому лесу, казалось безумием, но Зеленоглазый понукал коня до тех пор, покуда факел не погас.

— Стой! — скомандовал он. — Теперь будет игра в прятки. Ты когда-нибудь играл в неё, Крайк?

— Кто же не играл? — Бритт остановил Квито под прикрытием толстого ствола ели и натянул лук, понимая, что его товарищ сделал то же самое.

Теперь у них было более выгодное положение: преследователи скакали с факелами в руках — по крайней мере с полдюжины этих факелов освещали им путь, и в рыжем неровном свете фигуры всадников были прекрасно видны. Они же не видели преследуемых, и когда в воздухе вновь свистнули стрелы, когда несколько человек один за другим покатились с седла на землю, остальные лишь громче завыли, изо всех сил понукая коней. Однако там, куда они устремились, уже никого не было. Под покровом темноты беглецы успели вновь ускакать вперёд и вновь встретили догоняющих беспощадно разящими стрелами.

Вой атакующих варваров перешёл в неистовый рёв. Они не могли понять, как всего два человека, которые сперва выглядели беззащитными среди чужого враждебного леса, вдруг оказались ловчее и хитрее тех, кто за ними гнался. Использовать эффект неожиданности во время первого нападения не удалось, скорее его использовали Дитрих и Крайк, а теперь преследователи потеряли уже полтора десятка людей, но до сих пор не достигли своей цели.

— Слышу впереди шум реки! — выдохнул Зеленоглазый. — Если доберёмся до неё и сумеем её перейти, с того берега уложим их всех, если они такие идиоты. Лишь бы доскакать до воды.

В это время тучи рассеялись. Луны по-прежнему не было видно, но звёзды, густо осыпавшие небо, немного рассеяли темноту лесной чащи. Беглецы скакали меж стволами деревьев, уже зряче выбирая дорогу, а отставшие варвары всё ещё их не видели.

Река показалась внезапно, вдруг сверкнув широкой полосой среди тёмных зарослей, и по тому, как гулко рокотала вода, как мелькали на волнах звёздные блики, Дитрих и Крайк поняли, насколько стремительно было течение этого неведомого им потока.

Вопли за их спиною сделались громче — их увидели. Бриттам-преследователям казалось, что одолеть реку пришельцам не удастся.

— Скорее! — Дитрих, не раздумывая, направил Хастига к воде, и конь, послушный хозяину, врезался грудью в бурлящие волны.

Зеленоглазый обернулся. Теперь видно было хорошо — на открытом пространстве света звёзд оказалось достаточно, чтобы различать очертания берега и высыпавших на него всадников. Но Крайка Дитрих сразу не увидал. И тотчас понял, почему: конь его спутника скакал следом за Хастигом с пустым седлом, а сам Крайк лежал в нескольких локтях от берега. Вот он приподнялся, стискивая в поднятой руке дротик, а первый из преследователей был от него уже в десятке шагов.

Не раздумывая, Зеленоглазый развернул коня. У его седла висели дротики, но на таком расстоянии это не слишком надёжно. Лук всегда надёжнее. Тевтон спустил тетиву в тот миг, когда всадник уже заносил длинное боевое копьё, против которого дротик Крайка вряд ли мог помочь. Но стрела оказалась проворнее, и варвар свалился с седла, не успев ударить.

— Меня ранили в ногу! — крикнул товарищу Крайк. — Я стану теперь бесполезной обузой! Скачи дальше, я их задержу!

— Центурией командую я! — невозмутимо ответил Зеленоглазый и, подхватив упавшее копьё убитого им бритта, ринулсянавстречу двум десяткам чёрных теней, возникших между деревьями.

Он успел свалить ещё троих или четверых, когда произошла какая-то перемена. Дитрих сам не понял, в какой момент яростно ревущие варвары, только что окружавшие его, вдруг отхлынули назад. Причём сделали это не из страха — возможно, они и испугались бы, но не так вот сразу. Кажется, из чащи, за их спинами, прозвучал короткий гортанный крик, точно приказ, отданный на неведомом языке. И дикая воющая толпа подчинилась этому приказу. Все, кто остался в живых, разом отступили, чтобы через короткое время раствориться среди тёмных стволов. Военная хитрость? В таком случае хитрость очень глупая — за рекой достать преследуемых будет куда труднее, и варвары должны были это понимать.

Дитрих подскакал к своему товарищу. Крайк сумел подняться. С трудом, кривясь от боли, бритт пытался вытащить засевшую выше колена стрелу.

— А я думал, они из луков стреляют плохо! — прохрипел он.

— Плохо! Не то бы не в ногу попали! — отрезал Дитрих и протянул Крайку руку: — Давай в седло!

— Но мой конь...

— Вон он, уже в воде. Он не уйдёт от нас далеко. Мы переправимся все вместе.

— Ты так уверен? Похоже, брода здесь нет.

Зеленоглазый рассмеялся:

— С бродом мне всю жизнь не везёт. Где бы я ни сунулся в воду, оказывается, что в этом месте глубоко. Ничего, Крайк, ничего... Справимся.

— Я не смогу идти, Дитрих. От меня толку не будет.

— Это мне решать. И не трогай стрелу: если сейчас её вытащить, уйдёт уйма крови. Главное — переправиться.

Они оказались на другом берегу реки далеко от того места, где начали переправу. Бурное течение, усиленное прошедшими дождями, сносило и сносило их вниз, однако сильные скакуны сумели в конце концов выплыть из стремнины. Квито, которого Зеленоглазый тащил за собой в поводу, с трудом взобрался по крутому откосу берега, но Хастиг казался совершенно неутомимым.

Начинало светать. Здесь, за рекой, уже не было чёрного мёртвого леса, а запах серы, ещё долетавший из-за реки, казался уже совсем не таким тошнотворным. В кустах и в овраге, из которого в реку сбегал стремительный ручей, подали голоса птицы.

Беглецы на всякий случай убедились, что их никто не преследует, и устроили отдых среди зарослей низкого ивняка.

Дитрих со всей осторожностью вытащил стрелу из ноги своего товарища, затем, прокалив над костром лезвие ножа, прижёг рану. Бритт вытерпел эту операцию молча, только заскрипел зубами.

Пока Зеленоглазый разводил костёр, Крайк лежал на разостланном мокром плаще, глядя в светлеющее над ним небо. Германец не разрешил ему вставать и просил ничего не делать, чтобы не бередить рану.

— Время у нас, я думаю, есть, — рассудил Дитрих. — Показалось мне или не показалось, что нашим собратьям-варварам кто-то отдал приказ от нас отвязаться, но они отвязались, и это не может не радовать. В следующий раз подумают, прежде чем к нам соваться. Но так или иначе, на некоторое время нас оставили в покое. Это время надо использовать. Сегодня отдыхаем и лечим твою ногу.

— За день её всё равно не вылечишь, — проговорил Крайк.

— Это как постараться. Я разогрею мяса, а ты, пожалуйста, не шевелись. Лежи, и всё.

В голосе Дитриха прозвучала тревога, и вновь бритт подумал: как странно, что этот человек вдруг стал ему так близок. Вот уже жизнь ему спас! До чего странно...

— Ты расскажешь мне подробнее про твоего Бога? Про Христа? — спросил Крайк.

— Расскажу, если пообещаешь сегодня лежать и выполнять все мои просьбы. Нет, правда, расскажу. А к вечеру всё же лягу поспать. Двое суток без сна — слишком даже для меня!

Глава 5 ПОДСЛУШАННЫЙ СПОР

Искусству лечения ран Дитриха когда-то обучала Ингрид, известная в их роду знахарка и повивальная бабка. Старухе льстило, что сынишка племенного вождя нередко заходит в её лачугу, отправляется с нею в лес собирать травы, внимательно слушает её объяснения, когда она варит свои зелья. Никаким колдовством Ингрид не занималась, презрительно заявляя, что оно нужно тем, кто не способен жить в ладу с природой и пользоваться её дарами. Поэтому в племени её не боялись, а уважали, даже любили, и отец Дитриха не возражал против увлечения мальчика. Правда, став старше, Зеленоглазый должен был отдавать всё своё время воинским упражнениям, охоте и, что нравилось ему больше всего, верховой езде. Однако полученные в раннем детстве уроки он запомнил, а впоследствии многому научился и у первого гарнизонного лекаря, с которым ему довелось служить, в свою очередь, поделившись с весёлым общительным Гаем Септимием знахарскими секретами Ингрид.

Поэтому тевтон не лгал, пообещав Крайку быстро излечить его рану. Она оказалась, к счастью, не опасна: стрела прошла, не задев кости.

Берег, на который друзья выбрались после ночной схватки, оказался совершенно не похож на Гнилую чащу. Густо заросший кустарником и рябиной, покрытый свежей густой травой, он полого уходил вверх, а наверху начинался смешанный лес и виднелись очертания далёких холмов, тоже заросших чащей. Должно быть, за этими холмами и находилась загадочная Долина туманов.

В лесу с рассветом зазвучал нестройный птичий гомон, что обещало неплохую охоту — где водятся птицы, там, наверное, есть дичь и покрупнее. И, возможно, здесь живут люди, которых, раз так, нужно будет опасаться. Поэтому Дитрих решил не отходить далеко от места их стоянки. Оно было хорошо укрыто среди кустов, даже лошадей удалось привязать в зарослях так, чтобы их можно было увидеть, лишь подойдя вплотную. Но осторожность всё равно нужно соблюдать. Костёр был погашен, едва сделалось совсем светло — дым мог выдать путников.

Главное лекарство, на которое рассчитывал Зеленоглазый, росло прямо под рукой, и тевтон сразу же воспользовался этим лекарством. Пока ещё горел огонь, он вскипятил воду в маленьком оловянном ведёрке и приготовил отвар ивовой коры. Это было отличное средство от лихорадки. А её следовало опасаться: хоть Дитрих и прижёг рану Крайка, полной уверенности в том, что она очистилась, не было.

Нужны были также другие средства, и Зеленоглазый, закинув за спину лук с колчаном, отправился бродить по опушке, где, к его радости, оказались почти все нужные ему растения.

Оставалось найти белый мох, который старая Ингрид советовала прикладывать к ране для ускорения заживления. Ещё лучше был бы мох со ствола самшита, однако этот кустарник в Северной Британии не рос (Дитрих не помнил, встречал ли его где в южных провинциях), поэтому нужно было отыскать старый, поваленный ствол или, ещё лучше, камень, лежащий всегда в тени, в прохладном месте. На нём нужный мох окажется почти наверняка. Пройдя ещё пару десятков шагов в глубь леса (дальше охотник решил не заходить — мало ли что), Зеленоглазый заметил впереди несколько просвечивавших сквозь зелень каменных валунов. Таких было много и в Валенции (места, куда они с Крайком забрались, уж точно не часть провинции Валенция!). Камни попадались в лесах, ещё чаще — на многочисленных равнинах, порой представляя собой просто громадные глыбы, порой имея форму высоких каменных столбов, словно поставленных здесь исполинами в незапамятные времена.

Дитрих подошёл и обнаружил, что камни лежат вдоль невысокого, примерно в два человеческих роста, уступа, своего рода удалённой от воды береговой террасы. Меж двух валунов чернело отверстие, скорее всего вымытое водой — тонкий ручеёк и сейчас змеился, выбегая из темноты, шурша по песку и исчезая среди кустов. Вот там, куда не достаёт свет солнца, и должен расти белый мох.

Несколько мгновений охотник вслушивался. Никаких подозрительных звуков. Ни запаха хищного зверя, ничего, что могло бы вызвать знакомое ощущение опасности. И всё-таки оно возникло. Откуда?

Перед входом в пещеру росли кусты. Вот веточка помята, вот надломлено несколько травинок. Следов нет, да и не может быть — каменисто-песчаная почва хорошо печатает их, только когда становится влажной, а в последние сутки дождей не было, и ручеёк не помощник — он увлажнял землю на расстоянии ладони от себя, не больше. Но такое впечатление, что веточку помял не зверь.

Зеленоглазый скорее всего всё равно вошёл бы в пещеру, вошёл бы, несмотря на свою тревогу: он не привык оставлять опасность за спиной. Лучше войти и проверить, что там такое. Но тотчас охотник получил подтверждение своей догадки: из тёмного прохода донеслись человеческие голоса! Они звучали приглушённо, значит, нора была глубокой. Дитрих вслушался — слышны были лишь два голоса, но это не означает, что людей там только двое. Язык, само собою, кельтский — а какой же ещё может быть?

Тевтон, осторожно ступая, шагнул в нору, ещё раз пристально осмотрел землю, затем — уходящие вглубь влажные стены. Ловушек нет. Кажется, нет. Он вытащил нож из ножен и пошёл по проходу, который постепенно расширялся. Стало очевидно, что если это и была природная пещера, то над ней потрудился человек: её углубили и увеличили, превратив в обширный подземный грот. Должно быть, это сделали давно: на обтёсанных кайлом каменных стенах успел показаться мох, сквозь земляные своды проросли корни.

Впереди показался слабый свет, и Дитрих замедлил шаги. Каменный коридор закончился, а за ним вдруг открылось помещение почти правильно круглой формы, освещённое благодаря нескольким небольшим отверстиям в своде. Дальняя стена была вся обвита мощным корневищем какого-то громадного дерева — возможно, его простёртые сверху корни являли собою свод этой необычной пещеры. По корням, в тех местах, куда попадал свет, ползли тёмные плети лианы, покрытые белыми соцветиями. В центре гигантского корневища, меж изгибов двух корней, белел круг почти идеально правильной формы, но с немного неровными краями — то был срез очень толстого древесного ствола, возможно, того самого дерева, что когда-то пустило здесь корни, но затем засохло либо было спилено ещё живым. Круг был хорошо отполирован, на нём проступал геометрический рисунок — линии, расходящиеся от центра перекрещивающимися волнообразными линиями. Едва увидав эти цветы и этот круг, Зеленоглазый понял, куда привели его поиски белого мха. Понял и отступил, чтобы не быть замеченным. Потому что сразу увидал тех, чьи голоса услышал, едва войдя в пещеру.

Эти двое стояли возле прямоугольной каменной плиты, положенной под нависающими древесными корнями, увитыми тёмной лианой. Стояли спиной к лазутчику, но могли в любой момент обернуться, поэтому он постарался встать так, чтобы остаться незамеченным, но слышать их голоса.

Один из двоих, закутанный в широкий белый плащ, с волосами, взбитыми не хуже, чем у какой-нибудь египетской дамы знатного происхождения, и украшенными вправленным в причёску металлическим полумесяцем, был определённо немолод. В его необъятной шевелюре белело немало седых волос, руки, которые он то и дело поднимал, энергично жестикулируя, казались сухими и жилистыми. Когда он слегка повернул голову, стало видно, что лицо у него бледное, тоже сухое, а из подбородка торчит короткая борода, выстриженная в виде клинышка.

Его собеседник (в первый момент Дитрих решил, что это тоже мужчина) был одет в чёрный короткий плащ и узкие тёмные штаны. Он говорил голосом, пожалуй, ещё более низким, чем бородатый, однако этот голос казался куда более звучным и сильным, выдававшим человека ещё молодого, полного энергии.

— Как ты посмел! — Это было первое, что расслышал Зеленоглазый, и эти слова произнёс младший из собеседников. — Как ты посмел нарушить решение Совета?

— Я не нарушал его! — ответил бородатый, и в его голосе послышались сердитые визгливые ноты. — Я только хотел остановить их. Они прошли слишком далеко.

— Совету не нужна их смерть! — Человек в чёрном плаще говорил сухо и зло. — Этих людей велено было впустить в Долину туманов, потому что с их помощью мы можем найти «римского бога» и завладеть им. Ты знаешь, жизнь лазутчиков — ничто, а вот их бог нам очень нужен.

— Для чего? — старший уже не скрывал своего раздражения. — Для чего нам этот бог, если нам предстоит бороться не с ним?

Человек в чёрном шагнул вплотную к старшему, кажется, даже тронул его плечо, но тот отпрянул, будто испугавшись.

— Послушай, Ковасан! — Младший резко взмахнул рукой, и вот тут Дитриху показалось, что он узнает говорившего. — Послушай и постарайся понять меня, или между нами ляжет тень войны. Совет много лет готовился выступить против Красных гребней с их же оружием. Много лет мы скрывали наши возможности, таились от собственных племён, чтобы чужая болтовня не выдала нас раньше времени. Много лет ушло на подготовку вторжения, которое могло бы ошеломить наших врагов и заставить их наконец нас испугаться. Первое выступление было сорвано. Ты это знаешь. Более того, римляне обнаружили наш подземный ход, на сооружение которого ушло семь лет. Враги лишили нас возможности снова им воспользоваться. Да, мы сами хотели завлечь римлян этим неожиданным вторжением, дать им повод вновь пойти войной на эти земли. Но не думали, что из-за этого потеряем тоннель.

— Надо было думать и вовремя подготовить второй! — взвизгнул бородатый.

— А вот это уже зависело не от меня, Ковасан! Но мы имеем то, что имеем. Второй ход не готов, и, наверное, нет смысла его сейчас завершать: враги знают, что мы можем это сделать, и будут готовы. Но орёл легиона, который однажды нашёл в этих краях свою гибель, орёл, который мог бы уже тогда, тридцать лет назад, сделаться главным нашим оружием, сейчас — главная цель для нас.

— Не вижу смысла в этой цели! Наша цель — изгнать римлян со всех земель Британии, и если для этого нужна какая-то там металлическая кукла, то не проще ли сделать её самим, используя изображения их орлов, чем так упорно стремиться заполучить настоящего орла?

Человек в чёрном плаще рассмеялся сухо и надменно:

— На таких обманах жрецы веками держали свою власть. Ты и такие, как ты, Ковасан! Но это годится только для управления простодушными охотниками и пастухами. Да и то не всегда. Вы же пытались выманить у племени Тюленей их добычу, завладеть орлом, однако они ощерились, как голодные собаки, и не отдали вам «римского бога».

— Потому что не знали, кто мы такие! Не знали ни о Совете жрецов, ни о тайном святилище в Долине туманов. Тогда ещё нельзя было разглашать Большой тайны.

Бородатый говорил, потрясая тощими кулаками, всё больше и больше возбуждаясь, но это, кажется, не производило на его собеседника никакого впечатления.

— Можно подумать, что для охотников, живущих от добычи до добычи, имело бы большое значение, открой вы им эту тайну. Они вообразили, что сами могут, владея «римским богом», объединить племена бриттов на войну против Рима. Они и не знают толком, сколько всего племён живёт в Британии, да что там, хотя бы в Валенции и Каледонии, но они думали, что «римский бог» сделает их выше всех остальных, и они поведут все прочие племена на священную войну. Так что ими двигало? Жажда свободы? Как бы не так! Они хотели стать выше остальных бриттов. Этим мелким честолюбием жрецы пользуются в течение многих веков. И ты думаешь, что таким образом можно объединить бриттов на всеобщее восстание против Рима? Смешно!

— Может быть. Может быть, и так. И всё же для чего нам орёл Девятого легиона?

— Не понимаешь? — Голос человека в чёрном плаще сделался откровенно насмешливым. — Да для того, чтобы их старые боги вместе с нами пришли на завоёванные ими земли и изгнали с этих земель их нового Бога!

— Я не понимаю...

— Не понимаешь, потому что ты, наверное, слишком стар, Ковасан. Грядут совсем другие времена. И если мы хотим сохранить власть, данную нашими богами, то должны воспрепятствовать вторжению силы, способной сокрушить этих богов.

— Ты говоришь непонятные мне слова, жрица! Говоришь, вероятно, лишь потому, что из-за моего приказа напасть на чужеземцев мог погибнуть твой брат? Что, я не прав? Тот бритт, что сопровождает римлянина, не брат тебе?

То, что Дитрих давно понял и так, теперь стало очевидно. И, чтобы окончательно подтвердить его догадку, человек в плаще сделал резкое движение, отчего капюшон его плаща упал и открылась голова, увенчанная густым золотом длинных волос, заплетённых в косу и сколотых тугим узлом на затылке.

— Как удобно показывать прозорливость в том, что легко узнать у каждого, кто вхож в наш храм! — Голос жрицы был так же низок, его так же легко можно было принять за голос мужчины, но очевидная женская красота рассеивала теперь это заблуждение. — Да, один из римских лазутчиков — мой брат. И, между прочим, второй из них тоже не римлянин. Но это ничего не меняет. Да, мне бы не хотелось, чтобы мой брат был убит. Тем более не хотелось бы, коль скоро Совет жрецов повелел не убивать лазутчиков, но дать им добраться до цели. Иначе нам не завладеть орлом.

— Но, Риона! — Тут голос Ковасана стал вдруг сладок и вкрадчив. — Я же хотел не убить, а просто захватить этих людей в наши руки. Они наверняка привели бы нас к орлу.

— Идиот! — закричала жрица. — Идиот, иначе мне никак тебя не назвать. Да ведь они и сами пока не знают, куда идут, где этот их орёл и можно ли до него добраться. Они так же ничего не знают, как и мы. Но если им истина может открыться и они выведут нас на верный путь, то мы никогда не узнаем этой истины, если остановим их на пути к ней. Ты понял меня? Или мне пожаловаться Совету?

Ковасан гневно затряс своей бородёнкой:

— Жалуйся, жрица, жалуйся! Да, да, твой дар даёт тебе привилегии перед Советом. Они дрожат тобой и никогда не станут с тобой спорить. Только вот что, если этот дар тебе изменит? А, Риона?

Она расхохоталась. При этом впервые тоже встала вполоборота к проходу, и Дитрих наконец увидел её чёткий профиль.

«Вообще-то, она даже красивая!» — вспомнилась тевтону оценка, данная женой Элия Катулла, Лакинией.

«Да! — подумал Зеленоглазый. — Любая женщина, какова бы она ни была, никогда не оценит другую женщину по достоинству, если понимает, что та её превосходит. «Вообще-то, красивая!» Да она, кажется, самая настоящая красавица!»

— Мой дар, может быть, и изменит мне, Ковасан. Но сейчас он со мною. И я знаю, что ты собираешься сделать.

— И что же? — Голос бородатого дрогнул.

— Ты собираешься меня убить. Я знала это ещё вчера, когда по следам прочитала, как мой брат и его спутник выиграли битву. Утром, переправляясь через реку, я знала, что они тоже переправились и что оба живы. И что ты будешь ждать меня здесь, в святилище, с одной мыслью — не дать мне рассказать Совету, как ты нарушил его запрет и пытался убить Крайка и его спутника.

— Для чего мне было их убивать?! — завопил бородатый.

— Да для того, чтобы сохранить свою власть над местными племенами, которые платят тебе такую богатую дань. Если удастся наш план и мы поднимем всех бриттов на священную войну против римлян, то власть племенных жрецов ослабеет и в конце концов исчезнет. Тебе не нужна наша общая победа, тебе, Ковасан, нужно, чтобы к твоему святилищу всё также приносили шкуры и брагу, чтобы ты получал лучшие части добычи охотников. Остальное — вздор! Поэтому ты нарушил запрет, не думая, что я могу об этом узнать, и притом так скоро. А теперь, теперь ты собираешься меня убить, чтобы я не рассказала Совету о твоём ослушании. Хочешь знать, чем это закончится?

— Мне нет дела до твоих безумных видений, жрица! — завопил бородатый. — Можешь воображать, что тебе будет угодно. Но если боги желают твоей смерти, то ты умрёшь!

Он отступил от алтарной плиты, и теперь Риона повернулась к нему лицом, а значит, и лицом к проходу. Да, она была действительно красива. Той красотою, что обычно скорее настораживает, чем пленяет, красотою дикой, естественной, но при этом почти совершенной, как красота вспыхнувшей в небе молнии, грозной, великолепной, но обречённой тотчас угаснуть.

Удлинённое лицо с высоким лбом, осенённым венцом золотых волос, чёрные тонкие брови и тёмные, почти чёрные глаза. Нос с правильной тонкой горбинкой над тонким, волевым ртом. Красота, в которой всё было бы великолепно, будь она освещена радостью и покоем.

— Если боги желают того, то я умру! — сказала Риона, глядя в глаза жрецу с той же странной улыбкой, не то грустной, не то насмешливой. — Ну, а если они не захотят?

— Я знаю волю богов! — сухо сказал бородатый.

— В таком случае у нас с тобою разные боги. Прощай.

Женщина спокойно повернулась спиной к Ковасану и двинулась прочь. Зеленоглазый, внимательно слушавший их разговор, готов был уже отступить назад, ко входу в пещеру, с тем чтобы скрыться и не показаться на глаза Рионе, но последние слова, как её, так и старого жреца, заставили тевтона остаться на месте. В конце концов, он успел бы уклониться от встречи, даже окажись жрица в нескольких шагах от него.

Она между тем пересекла всё помещение святилища и уже была в нескольких шагах от каменного коридора, когда в руках Ковасана вдруг появилось копьё. Нет, не вдруг — он просто-напросто вытащил его из-под каменной плиты жертвенника.

— Клянусь клыками моего последнего кабана! Хорошее использование алтаря. Вполне достойное любителей человеческой крови! — прошептал Дитрих.

Он тоже не терял времени даром, успев за это время сдёрнуть с плеча лук и наложить стрелу на тетиву. И в тот момент, когда Ковасан занёс руку с копьём, собираясь метнуть его в спину Рионе, Зеленоглазый выстрелил. Друид даже не вскрикнул. Просто уронил оружие и, нелепо замахав руками, упал лицом вниз поперёк каменной плиты. Как ни тих был звук падения, Риона, должно быть, его слыхала. Она обернулась, посмотрела на скорченное тело и, странно улыбнувшись, прошептала:

— Ты сам принёс эту жертву, Ковасан!

И пошла вперёд, кажется, не опасаясь, что столкнётся лицом к лицу с тем, кто выпустил стрелу.

Глава 6 ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Они и столкнулись, но уже за пределами коридора. Как ни мало Дитрих придавал значения языческим святилищам, их тайнам, ритуалам и прочим, как он считал, фокусам, но оставаться в друидском капище, где по корням громадного дерева вилась и цвела омела^[34], где к тому же лежал на жертвеннике труп только что убитого им друида, Зеленоглазому отчего-то не захотелось.

Тем не менее он понимал, что настала пора встретиться лицом к лицу со жрицей, преследовавшей их с Крайком столько дней подряд. Это будет гораздо лучше, чем дать ей возможность самой отыскать их стоянку. Ведь она теперь знала, что течение бурной реки вынесло их именно сюда, почти к самому святилищу — стрелы у Дитриха были римские, их не спутаешь ни с какими другими.

Он вышел на свет и встал перед входом в грот. Заодно, пока у него оставалось время, Зеленоглазый оглядел кромку террасы, внутри которой располагалось святилище. Сквозь густую зелень он разглядел очертания чего-то тёмного и громоздкого — должно быть, пня, оставшегося от дерева-исполина. Но разглядывать его долго Дитрих не стал: уже вот-вот должна была появиться друидка, которую он ждал. Правда, у него тут же мелькнула мысль, не исчезнет ли жрица, нет ли в капище какого-то другого выхода — он ведь не осмотрел всё помещение.

Но нет, Риона вышла из каменного коридора и остановилась в трёх шагах от своего спасителя.

При свете дня она была ещё более красива — высокая, статная, с горделивой посадкой головы, с прекрасным, чуть смуглым цветом кожи, необычным для северянки, но великолепно оттеняющим и её светлые волосы, и её глаза, ещё более чёрные, чем казалось в темноте пещеры. Широкий плащ отчасти скрывал её фигуру, но не помешал Дитриху рассмотреть очертания высокой крепкой груди, хорошо развитых, хотя и не широких плеч.

Они смотрели друг на друга оценивающе, выжидающе. И какое-то время оба молчали.

— А ты красивый! — вдруг произнесла Риона, и теперь её голос был уже не таким низким. — Ты даже красивее, чем я себе представляла.

— Разве ты знаешь меня? — без удивления, с еле заметной усмешкой спросил тевтон.

— Мне о тебе рассказывали. О тебе много рассказывают здесь, за Валом. Ты — Дитрих Зеленоглазый, великий охотник, воин и возница.

— Но если ты пыталась представить себе мою внешность и слыхала, что я будто бы красивый, то это уж точно не оценка мужчин. Женщины в этих местах тоже обо мне говорят?

Риона тихо рассмеялась:

— В каких же местах женщины не говорят о знаменитых мужчинах? Странно было бы, если б женщины-британки не были без ума от того, кто обошёл на состязаниях всех лучших возниц Британии.

Зеленоглазый развёл руками, совершенно позабыв, что в правой руке по-прежнему держит нож, и, заметив это, немного смутился.

— Я думал, — сказал он, — что восхищаться мужчиной, ни разу его даже не повидав, умеют только образованные женщины. У них образование и безделье дурно влияют на воображение. Но, оказывается, и варварки туда же! Ну, ладно, Риона... Ты знаешь моё имя, я твоё тоже знаю, будем считать, что мы знакомы. А теперь неплохо бы поговорить.

— Я знала, что у нас с тобой будет разговор. Правда, думала, что это произойдёт позже. А вчера увидела, как из темноты вылетает стрела и поражает того, кто собирается убить меня. Я поняла, что это будешь ты.

Дитрих понял, что смущает его в Рионе — она неотрывно смотрела ему в глаза, и тевтон понял: уйти от этого взгляда, отвести свой взгляд в сторону стоит больших усилий. Он слышал, что некоторые друиды обладают свойством внушать простым людям свои мысли и завладевают их волей. Возможно, именно этот взгляд так напугал Лакинию, жену Элия Катулла.

— Со мной этот номер не пройдёт! — почти резко произнёс Дитрих. — Можешь не сверлить меня глазами, я не подчинюсь твоей воле, жрица.

— Это я тоже знаю.

— Из слов лохматого старика, которого мне пришлось застрелить, я понял, что ты — ясновидящая.

Она кивнула:

— Так оно и есть. Я не всегда вижу будущее, но очень часто могу предсказать события. Хочешь узнать, что вскоре ждёт тебя?

Зеленоглазый покачал головой:

— Не хочу. И никогда не хотел. Это не интересно.

И снова она засмеялась, причём смех странным образом менял её лицо — оно становилось как бы мягче и в черноте глаз мелькали золотые искорки.

— Наверное, ты прав. Значит, ты мне сочувствуешь?

— Посочувствую, когда пойму, чего тебе от нас надо, для чего ты нас преследуешь. Ну, ко мне в окно ты, надо понимать, лезла, чтобы проверить, такой ли уж я красивый?

— А что, если так?

— Хорошо, если так. А не то я подумал, будто ты хочешь подбросить мне в комнату одну вещицу, ту, что потом потеряла, удирая по дорожке. Надеялась, что после такой находки Элий и Крайк не будут мне доверять и твой брат не отправится со мной в это путешествие?

Риона усмехнулась и наконец отвела глаза в сторону.

— Да, я не хотела, чтобы он ехал. Я видела, как в него попадает стрела, как он падает с коня. Вчера это случилось. Как сейчас Крайк?

— Слава богу, обошлось. Я вот тут насобирал трав, сейчас сделаю лекарство — мазь для заживления ран, и до завтра, надеюсь, рана закроется. Впрочем, — тут тевтон тоже не удержал усмешки, — ты ведь можешь пойти со мной к нашей стоянке. Может, даже поможешь мне готовить снадобья. Крайк говорил, ты — хорошая знахарка. Или тебе запрещено общаться с лазутчиками? Этот ваш Совет, или как там его, не позволяет друидам разговаривать с простыми смертными, да ещё теми, кто служит Риму?

— Но я же с тобой разговариваю, Дитрих Зеленоглазый.

— И то верно. Так пойдёшь?

— Пойду.

— Отлично! Тогда вернись, пожалуйста, в коридор и собери с камней немного белого мха. Знаешь, для чего белый мох?

— Знаю. Сейчас соберу. А ты что, боишься туда возвращаться?

Лёгкая насмешка, прозвучавшая в голосе жрицы, ничуть не смутила Дитриха.

— Если бы я боялся, то не пошёл бы туда в первый раз. Тогда, кстати, было чего бояться, а сейчас — совершенно нечего. Лохматый мертвец не вскочит с жертвенного камня, чтобы вцепиться мне в горло. И ты не ударишь меня ножом в спину.

— Значит, ты мне доверяешь?

— Нет. Но реакция у меня лучше твоей. Давай, сходи за мхом, а я посижу на камне и подожду тебя.

К стоянке они вышли вместе. Крайк, чутко дремавший возле костровища, привстал и тотчас едва не вскочил, забыв о своей ране и уставившись на сестру так, словно увидал призрак.

— Здравствуй, братец! — Она шагнула к нему и, опустившись на корточки, тронула тёмное пятно, выступившее на светлой повязке: — Зеленоглазый сказал — твоя рана не опасна. Болит?

— Я выживу, — трудно было понять, радуется ли Крайк появлению Рионы или оно его тревожит. — Скажи-ка мне, сестра, что ты здесь делаешь?

— Здесь, возле тебя? Хочу помочь Зеленоглазому лечить рану. Ты забыл, что я тоже это умею?

— Я помню и кое-что другое. Для чего тебе понадобилось меня обманывать?

Казалось, она удивилась вполне искренно:

— Обманывать? Но в чём же я обманула тебя, брат?

— Ты рассказывала о том, что живёшь охотой и знахарством, но ни словом не обмолвилась о своей связи с друидами! Пыталась проникнуть в комнату к Дитриху, пыталась помешать мне с ним поехать. Зачем понадобилось столько лжи?

Мягкое выражение, появившееся на лице Рионы, едва она оказалась возле своего брата, не изменилось, когда она, не отводя взгляда, проговорила:

— Но ведь ты теперь стал другим. Ты перестал быть врагом Рима. Как же я могла быть с тобой откровенной?

Крайк приподнялся, сел на разостланном плаще, попытавшись по привычке скрестить ноги, но сморщился от боли и вытянул раненую правую ногу так, чтобы она ему не мешала.

— Я считаю, что и с врагом нужно быть откровенным, — сказал он. — А тем более с братом, даже если считаешь, что теперь он — твой враг.

— А вы не могли бы, — бесцеремонно прервал их разговор Дитрих, — не могли бы пока не выяснять ваших отношений? Думаю, время у нас ещё будет. Риона, ты знаешь все эти травы? Сможешь составить мазь от воспаления?

Она поворошила пальцами пучки собранных охотником растений.

— Да, это всё мне знакомо. Смогу.

— Ну, вот и займись. Чтобы не разводить костра и не дымить, я оставил под золой побольше горячих угольев. На них вполне можно разогреть воду. А я нарежу белый мох, сделаю из него припарки и смешаю травы для ещё одного зелья. Нам нужно побыстрее вылечить Крайка.

Жрица кивнула с удивительной покорностью:

— Хорошо. Но только ты можешь смело развести огонь, Зеленоглазый. Мы в двух шагах от святилища, и если кто-то из местных жителей увидит дым, то просто примет его за дым нашего жертвенника. Кроме того, здесь и людей обитает совсем мало.

— Поверим? — Дитрих обменялся с Крайком быстрым взглядом.

— Может, попробуем? — Бритт растирал ногу, стараясь не смотреть в глаза сестре: ему казалось, что это её завораживающий взгляд заставляет его смягчиться и забыть свою настороженность.

— Я не против попробовать, — согласился Дитрих и наклонился, выгребая из-под золы красные, налитые огнём уголья. — Тогда уж и мяса нажарим. Эй, Риона, а друиды едят свинину?

— Почему же нет? — удивилась она.

— А кто ж вас знает? Арсений рассказывал мне, будто на востоке, не там, откуда к нам везут шёлк и пряности, но ещё дальше, есть страны, где жрецам запрещено вообще есть мясо: они считают убийство животных таким же грехом, как убийство людей, если даже не большим.

— Арсений — это твой друг? Тот, что привёл Красных гребней на нашу землю?

В голосе жрицы не было вызова, скорее он стал печален, и Дитрих ощутил что-то вроде испуга: а вдруг пророческий дар Рионы открыл ей, что Арсений погиб?!

Она оторвалась от своего занятия — перестала разминать на плоском камешке траву и, подняв голову, коснулась смуглыми пальцами плеча сидевшего рядом тевтона:

— Знаю, о чём ты сейчас подумал. Нет, не надо так думать. Он жив.

— Точно знаешь? Хотя не говори, не надо. Пророчества колдунов всегда имеют двойной смысл. Не стоит ими искушаться.

— Я не колдунья. Мой дар даёт мне власть над людьми лишь потому, что люди боятся как самих пророчеств, так и тех, кто пророчествует. Я знаю — Арсений жив. И ты единственный, кто может его найти.

Дитрих задумался. Из слов Рионы и Ковасана, сказанных там, в лесном святилище, он уже понял, что друиды не завладели орлом Девятого легиона. То ли, погибая, римские воины сумели его спрятать, то ли уничтожили, скажем, утопили в реке или в болоте. Почему-то жрецы надеялись на них с Крайком — Риона так и сказала: они могут найти «римского бога»! Но выходит, друиды не только не знают, где находится орёл, но и где находится Арсений Лепид. Возможно, он действительно жив!

— Кажется, я понял, — задумчиво проговорил Зеленоглазый. — Вы надеетесь, что я найду Арсения, думаете, будто легионный орёл у него и я, найдя легата, помогу вам завладеть орлом. Так?

— Возможно, и так! — Жрица вновь склонилась над пучками трав. — А что, ты не пожертвовал бы вашим орлом ради того, чтобы спасти своего друга?

Может, она думала, что этим вопросом смутит его или заставит растеряться. Но он расхохотался:

— Ах ты, змея! Ну, во-первых, кто ж поверит, что друиды отпустят римского легата живым? Полагаю, они и меня не отпустят, во всяком случае, не захотят отпускать. Во-вторых, хоть я больше и не служу центурионом в Девятом легионе, но я давал присягу, и эта присяга не позволит мне сделать то, чего мне не позволит легат. А Лепид никогда не согласится обменять свою жизнь на легионное знамя.

— И ты не станешь поэтому его искать? — спросила Риона.

— Стану. Но не вместе с вами.

Жрица снова вскинула голову и посмотрела в глаза Дитриху. Но на этот раз он заставил её почти сразу опустить взгляд — его глаза были холодны и остры, как два лезвия.

— А если я пообещаю, что ты и твой друг уйдёте живыми из наших земель? — Этот вопрос прозвучал почти вызывающе. — Ты же не веруешь в римских богов, значит, для тебя не имеют значения их символы и предметы поклонения. Ты не думаешь, будто, оказавшись в руках друидов, «римский бог» поможет нам в войне с Римом. Так что тебе-то этот орёл?

— Ага! — вновь развеселился тевтон. — И ты заговорила, как этот твой приятель, что лежит на вашем алтаре со стрелой в горле. Да, я не верю ни в римских, ни в ваших богов, но и мой Бог не говорил, что можно изменять данному слову. Орёл для меня не культовый символ, он для меня — символ чести. Как и для Арсения, который тоже не верит в богов, — Бог у нас с ним один и тот же. Это первое. Ну, а второе куда проще: ты можешь пообещать что угодно, только вот Совет друидов вряд ли посчитается с твоей волей. Ковасан хотел убить тебя, чтобы не потерять щедрых подношений местных охотников. Достойный повод! А разве остальные друиды не уничтожат тебя, если ты попытаешься нарушить их планы?

Риона не сразу ответила. Сперва она стряхнула полученную смесь в глиняную плошку, залила водой, размешала веточкой и прикрыла отвар широким листом лопуха.

— Готово. Немного остынет, и можно смазывать. Ты говоришь, Дитрих, что меня могут уничтожить, если я захочу им помешать? Но разве ты мне в этом случае не поможешь?

Наконец-то она застигла его врасплох, он даже не сразу нашёл, что сказать.

— Не понимаю тебя. Только сейчас ты родному брату говорила, что не могла быть с ним откровенной, коль скоро он перестал ненавидеть Рим. А теперь что же, ищешь помощи у того, кто пришёл спасать римское знамя?

Она задумчиво посмотрела на него, потом на брата, который, не перебивая, внимательно их слушал.

— Если бы ты знал, Зеленоглазый, чего в действительности хотят наши жрецы, ты бы многое понял.

— Кое-что я понял и так, слушая твой разговор с Ковасаном. Кое-что, но далеко не всё.

Риона нахмурилась, по её лицу пробежала тень, и друзья разом подумали, что, возможно, как раз сейчас её посетило одно из тех видений, благодаря которым жрица так часто предсказывала будущее.

— А знаешь что, Дитрих! — впервые она назвала его только по имени. — Наверное, будет правильно, если я пойду вместе с тобой и с Крайком.

Оба мужчины какое-то время ошарашенно молчали. Потом Крайк спросил:

— Это что же, план вашего Совета? Чтобы ты привела нас к ним прямо в лапы?

— Вы и так идёте к ним в лапы, вы сами того хотели! — Впервые она взволновалась, заговорила горячо и отрывисто. — Можете мне не верить, но я не хочу вашей гибели. Действительно не хочу! А защитить вас от нападений здесь и тем более в Долине туманов, кроме меня, не сможет никто. Рассказать вам до конца про планы Совета я не могу, и не только потому, что это запрещено: мне и самой не всё известно. Но если мы пойдём вместе, то, во-первых, легче всё узнаем, а во-вторых, я смогу помочь тебе, Дитрих, найти и твоего друга, и ваше знамя. В конце концов, вы умеете уходить от опасностей, почему же вам не попытаться с моей помощью осуществить ваш замысел, а потом, если я стану мешать, избавиться от меня так или иначе?

— А тебе как хотелось бы — ТАК или ИНАЧЕ? — съехидничал Зеленоглазый. — Ладно, шучу. А каким образом ты собираешься нас сопровождать? Лошади у тебя, похоже, нет. Хотя до сих пор ты при этом умудрялась отставать от нас совсем ненамного.

— У меня была лошадь, — нахмурившись, сказала жрица. — Перед последним переходом кто-то отравил её. Теперь понимаю, что это сделал Ковасан. Он не хотел, чтобы я поспела вовремя и помешала пиктам^[35] вас убить.

— И дар пророчества не помог? — съязвил Крайк.

— Если бы пророческие видения посещали меня постоянно и по каждому поводу, я бы уже сошла с ума! — отрезала Риона. — Что до лошади, то, если мы отправимся завтра после полудня, я до полудня найду себе лошадь — здесь неподалёку есть селение, а у меня достаточно наконечников для стрел, чтобы на них выменять приличную кобылку.

Дитрих и Крайк молча переглянулись. Наконец Зеленоглазый сказал:

— Интересное предложение. До завтра есть время, и мы с Крайком подумаем. А пока ответить можем только на один вопрос: мы ищем Арсения Лепида и его знамя. А где те две когорты, что пришли с ним сюда? Что сталось с легионерами?

— Если я скажу, что не знаю этого, то ты мне не поверишь. — Голос друидки прозвучал устало. — Но это — правда. Меня не было в Долине туманов, когда туда пришёл ваш легион. Думаю, многие из них погибли. Многие, но не все. Это тоже наверняка.

Дитрих откинул лопух и потрогал пальцем сделанную жрицей мазь.

— Можно накладывать повязку. Мох я тоже приготовил. Помоги-ка мне, Риона, — женские руки нежнее мужских. Давай перебинтуем рану Крайка, пообедаем тем, что у нас осталось, и я схожу, поохочусь. Кажется, ты говорила, будто в этих местах на нас вряд ли кто нападёт.

— Надеюсь, — она кивнула. — Надеюсь, что никто. Мне бы очень не хотелось, чтобы ты убил ещё десяток здешних жителей.

И женщина с самым невозмутимым видом стала разматывать на ноге брата старую повязку, чтобы нанести мазь и снова перевязать рану.

Глава 7 СМЕХ И СЛЁЗЫ

Зеленоглазый вернулся с охоты, когда солнце уже склонилось к закату. На заросшей лесом береговой террасе, что начиналась над друидским святилищем, в изобилии водились куропатки. Сначала Дитрих нарочно не замечал их, рассчитывая на более крупную дичь, но, изучив следы, понял, что косули приходят сюда лишь с наступлением темноты, чтобы спуститься на водопой к реке, кабаны скорее всего вообще избегают опушки, предпочитая более густую чащу. Дважды охотник заметил на древесной коре следы когтей — вечерами свою охоту на косуль устраивала рысь. Но мехом Зеленоглазый сейчас не интересовался, а есть кошатину ему хоть пару раз и случалось, однако совсем не хотелось — разве что не осталось бы надежды добыть другую пищу. Поэтому он решил не пропускать более куропаток, то и дело с треском вылетавших из кустов при его приближении, и через пару часов уже шагал назад, к реке, перекинув через плечо связку — целую дюжину птиц. При этом стрелы все, как одна, вернулись в его колчан: охотник не допустил ни одного неверного выстрела.

Подходя к месту стоянки, Дитрих издали уловил запах жареной рыбы, а раздвинув кусты, увидал самую мирную картину, какую только можно было представить в таких диких, безлюдных местах.

Крайк полулежал на своём плаще, привалившись спиной к дорожному мешку, а его сестра, стоя на коленях возле примитивного очага, сложенного из нескольких плоских камней, поворачивала укреплённый над огнём вертел с нанизанными на нём тремя крупными рыбами. Риона скинула свой чёрный плащ, сняла мужские штаны и была теперь одета только в простую, тонкой шерсти тунику синего цвета. Эта туника, должно быть, доставала ей немного за колено, обычно женщины-британки носили более длинную одежду, однако Дитриху не раз случалось встречать жён охотников и пастухов, которые для удобства укорачивали свои туники именно до такой смелой длины. Жрица вытащила и костяные шпильки из своих волос, заплетя их в косу, которая толстой золотистой змеёй спадала по её спине, касаясь земли. «Наверное, если она встанет, косища будет до колен!» — подумал охотник.

— Доброго вам вечера! — произнёс охотник.

Брат и сестра разом обернулись.

— Ого! — обрадовался Крайк. — Совсем неплохо! С удачной тебя охотой, друг!

— Охота была хорошая! — Дитрих сбросил куропаток на землю, снял с плеча лук и колчан. — Но вы тут, как я вижу, тоже неплохо поохотились. Надеюсь, это не твоя добыча, Крайк? Чтобы завтра вновь сесть в седло, сегодня тебе нужно лежать.

— Я и лежу! — бритт с довольным видом похлопал рукой по своему простому ложу. — Это Риона отправилась на рыбалку и наколола на дротик несколько рыбин. Три жарятся, ещё три вон лежат, ждут своей очереди. А двух мы, уж прости, съели, не дожидаясь тебя, — очень хотелось свежатины.

Зеленоглазый нахмурился.

— Зачем же ты оставила его одного? — спросил он Риону. — А если бы на него напали?

Но жрица покачала головой:

— Я говорила тебе и повторяю: здесь опасности нет! Опасность будет дальше, по дороге в Долину туманов.

Её уверенность и успокаивала, и настораживала Дитриха. С одной стороны, он верил, что британка не хочет гибели своего брата, а раз так, то вряд ли приведёт их в ловушку. Но с другой стороны, Крайк — это Крайк, а он сам — совсем другое дело. Ему эта женщина враг, как бы она сейчас ни старалась убедить его в обратном. Да, он спас ей жизнь (за что даже не услышал благодарности!), однако её цель противоположна той, что стоит перед ним. Может быть, она надеется, сопровождая их, постепенно убедить брата в своей правоте и склонить на свою сторону? Ну, а Крайк? Крайк, который недавно назвал себя его другом? В его искренность хотелось бы верить. И всё же он — бритт, бывший раб и недавний враг Рима. И от этого никуда не денешься.

Эти мысли Зеленоглазый оставил при себе, никак больше не выказав своих сомнений.

— Ладно, — проговорил он, усаживаясь возле очага. — Раз есть уже зажаренная рыба, я не прочь ею и поужинать. Потом надо будет ощипать и зажарить назавтрак и завтрашний обед куропаток — дело нудное, но, я надеюсь, ты поможешь мне, да, Риона?

Она протестующе замотала головой, ловко стаскивая с рогатин вертел и принимаясь ножом снимать с него рыбу.

— Я сама их ощиплю и выпотрошу. Не годится мужчине делать женскую работу, если есть женщина. А ты, Зеленоглазый, будешь жарить дичь, покуда я готовлю её для жарки. Так выйдет справедливее.

— Рад слышать, что ты всё-таки женщина, хотя и жрица. В Риме мне доводилось встречать образованных весталок^[36]. Так ей такой разве предложить приготовить обед? Ещё и обидится! А уж попросить что-то зашить, починить — ну, просто оскорбление! Они служительницы культа, и эти низкие занятия их не касаются!

— Вот видишь! — улыбнулась Риона. — Значит, я всё же лучше?

— Пожалуй! — Зеленоглазый рассмеялся. — Особенно если вспомнить, что служительницам Весты полагается давать обед безбрачия, а значит, идут в весталки обычно самые страшенные девицы, которым едва ли светит выйти замуж. Ну, а ты — красивая.

Жрица явно старалась не покраснеть, и ей это каким-то образом отчасти удалось. Но скулы и самые краешки ушей всё равно окрасились в алый цвет.

— Трудно понять тебя, Дитрих Зеленоглазый! Ты говоришь добрые слова, а ведь я вижу, что не нравлюсь тебе!

— И что в этом непонятного? — искренне удивился охотник. — Я не люблю друидов, но люблю красивых женщин.

Риона помолчала, раскладывая рыбу по берестяным тарелкам, потом вновь подняла глаза на тевтона:

— А разве твой Бог не запрещает тебе любовь к женщинам?

Несколько мгновений Зеленоглазый недоумённо смотрел на неё, потом расхохотался, да так, что едва не опрокинулся на спину. Он хохотал, тщетно пытаясь перевести дыхание и остановиться. Крайк, глядя на него, тоже начал смеяться. Что до Рионы, то она сперва хотела обидеться, но смех охотника был так заразителен, что женщина невольно усмехнулась раз, потом другой и даже прикусила губу, чтобы тоже не разразиться хохотом.

— Ну, а это к чему? — наконец спросила друидка. — Что такого смешного я сказала?

— Ты... ты сказала, будто Господь запрещает христианам любить женщин! Вот нет чтобы так же думали власти Римской империи!

— И что бы тогда было?

— Тогда они бы перестали нас преследовать. Если мы не любим женщин, не женимся на них, то, выходит, у нас не могут рождаться дети! Так зачем убивать христиан, заключать их в тюрьмы, зачем вообще нас трогать, коль скоро мы и так вымрем?

— А ведь и то правда! — Крайк залился смехом едва ли не громче Дитриха. — Если бы вам нельзя было жениться, то вас, верно, уж и не осталось бы на свете! За сто пятьдесят-то с лишним лет!

— Чтоб вам обоим проглотить по пиявке! — возмутилась Риона, тем не менее уже не в силах сдерживаться, и тоже начиная смеяться. — Я говорила не о праве жениться, а вообще о любви!

— Но чтобы жениться, сначала надо полюбить! — Дитрих вытирал слёзы кусочком холста, оставшимся после перевязки, которую они с Рионой сделали Крайку, и тряпка была уже совершенно мокрой. — А чтобы полюбить, нужно, чтобы женщина понравилась, показалась красивой, доброй, мудрой.

— О-о-о! — вырвалось у Рионы. — Вот только не лги! Нет таких мужчин, которым бы нравились умные женщины!

— Я что, плохо выразился по-кельтски? Я сказал не «умной», а «мудрой». Это же совсем разные вещи, тем более если речь идёт о женщине.

Риона посмотрела в лицо Дитриху, сощурив свои чёрные пронзительные глаза, но теперь в них тоже стояли слёзы, и взгляд не получился, как прежде, подчиняющим и завораживающим.

— Ну, и какую же женщину ты считаешь мудрой, великий охотник?

Он ответил, не раздумывая:

— Такую, которая умеет скрыть от мужчины свою глупость, если она глупа, и свой ум, если она умна. Мужчина сам должен решить, что ему больше нравится в женщине.

— Ум — это ладно, — задумчиво проговорил Крайк, откровенно наслаждавшийся этой перепалкой. — Но как можно скрыть глупость?

— Очень просто, — вместо Дитриха ответила Риона. — Нужно уметь больше молчать. Неужто не помнишь, как наша мать говорила: «Молчаливая женщина скорее покажется умной и уж точно покажется доброй!»

— То-то ты болтала, не умолкая, так что мы с братьями иной раз прогоняли тебя из хижины на улицу! — вновь засмеялся Крайк — Уж такая была болтушка!

— Я была болтушка? — кажется, она искренне удивилась. — А вот этого совсем не помню.

Понемногу все трое успокоились, отсмеялись и принялись за ужин. За едой говорили о чём угодно, но не о друидах, не о христианстве и не о любви. Отужинав, Зеленоглазый повёл лошадей к реке, чтобы помыть и напоить. Пока его не было, Риона, обварив тушки куропаток кипятком, быстро и ловко ощипала их, выпотрошила, одну за другой нанизала на вертел. Охотнику, вернувшись, осталось только покрутить их некоторое время над огнём, пока воздух не наполнился нежным ароматом жареной дичи. Все были сыты, но мужчины не удержались отломить по хрустящему крылышку и грызли их с таким аппетитом, что соблазнили Риону — она лишила крыла ещё одну куропатку. Всё остальное сложили в плетёнку и затем — в кожаный мешок, который затянули потуже: мелкие ночные воришки вполне могли позариться на нежное мясо.

Потом Дитрих тоном, не допускающим возражений, распорядился:

— Крайк, ты будешь спать всю ночь. Выпьешь вот эту гадость, — он встряхнул чашкой с отваром ивовой коры, — и сразу засыпай! Только тогда завтра тебе можно будет отправиться в путь. А мы с Рионой станем по очереди нести караул. Я сплю первый!

— И ты не боишься, что я убью тебя спящего? — спросила жрица.

— Попробуй! — Он зевнул и растянулся рядом с Крайком, прямо на траве, даже не подстелив плаща.

Охотник действительно вскоре заснул, но его разбудило лёгкое прикосновение тонких пальцев. Пальцы скользнули по плечу, тронули локоть.

— Ну, чего ты ещё хочешь? — не открывая глаз, спросил Дитрих.

— Я хочу... — Ему показалось, или голос Рионы в самом деле задрожал? — Я хочу, чтобы ты мне сказал, какую женщину всё же считаешь самой лучшей?

Зеленоглазый открыл глаза, немного привстал и недоумённо повёл плечами:

— Вопросы ты задаёшь, однако... У каждого мужчины своя самая лучшая женщина.

— А у тебя?

— У меня? Я считаю, что самая лучшая женщина — это та, с которой вместе родишь и вырастишь детей. Бог пока не дал мне такой женщины, но я очень хочу, чтобы она у меня когда-нибудь была!

Риона слегка отстранилась, потом вновь наклонилась над ним:

— У тебя будет такая женщина.

— Опять твои бесовские видения? — Голос Дитриха прозвучал не сердито, но насмешливо.

— Нет. Не было никаких видений. Просто я знаю: у тебя этого не может не быть.

— Ладно. Хорошо, если так. А теперь хватит! Я буду спать. Охраняй нас с Крайком. После полуночи я тебя сменю.

— Разбудить тебя?

— Я сам проснусь. Я всегда просыпаюсь, когда бывает нужно.

И он уснул, на этот раз крепко и спокойно, будто спал в гарнизоне, где несколько десятков воинов надёжно несли караул.

Часть III ТАЙНА ДОЛИНЫ ТУМАНОВ

Глава 1 СТРАННЫЙ НАРОД

Несколько дней подряд они шли на северо-восток. Их путь, вероятно, повторял очертания гигантской береговой дуги, выступа, который делал северную оконечность острова Британия заметно больше, чем представлялось до сих пор. Риона вела путников одной ей ведомыми тропами, через хвойные и берёзовые заросли, пригорками, лиловыми от вереска, отрогами невысоких гор, с которых в изобилии сбегали ручьи и речушки — их приходилось переходить вброд, спешившись, чтобы лошади не оступились на скользких камнях.

Лошадка, которую раздобыла себе друидка, была, разумеется, местной породы — низкорослая, коренастая, покрытая густой рыжеватой шерстью, достаточно длинной даже на морде. Бежала она резво, но Дитрих прекрасно понимал: случись им спасаться бегством, эта скотинка не поспеет и за Квито, не то что за его Хастигом.

Правда, никакой реальной угрозы эти места до поры до времени не таили. Здесь было достаточно безлюдно, лишь изредка встречались охотники и один раз попались двое пастухов, охранявших вместе с тремя поджарыми собаками пятерых коров — белых, с чёрными пятнами. Все эти люди сдержанно отвечали на приветствия заезжих охотников и опасливо косились в сторону сопровождавшей их женщины. Это показалось Крайку и Дитриху странным: конечно, одежда Рионы была достаточно необычной — мужской, нездешнего покроя плащ, мужские штаны, — всё это могло удивить, но и только. Никаких знаков отличия друидов сестра Крайка не носила: в её волосах не было обычного для жрецов полумесяца, на шее не висел прицепленный к ремешку диск, символизирующий Солнце. И всё же чем-то Риона настораживала бриттов.

— Тебя в этих местах знают, а, сестрица? — не удержался от вопроса Крайк, когда пастухи, заметив, что приезжие собираются устроить привал на соседней с пастбищем вересковой лужайке, поспешно погнали своих коров прочь. — Похоже, знают, и, кажется, местные тоже боятся вас, друидов.

— Не всех, — возразила жрица. — Чёрных плащей действительно боятся.

— Ну-ка, ну-ка! — заинтересовался Дитрих. — Это что ещё за Чёрные плащи?

Он был уверен, что Риона постарается уйти от ответа, однако она сказала с усмешкой:

— У нас чёрный плащ означает, что друид избран посредником. Это может быть посредничество с кем-то из вождей, которые не хотят нас слушаться, может быть общение с римлянами, если вдруг таковое понадобится. Но многие из племён, по крайней мере на севере, уверены, что чёрный плащ отличает друида-палача. Несколько раз после общения с Чёрным плащом кто-то из вождей умирал, вот и родилась такая легенда.

— Точно ли легенда? — усомнился Крайк. — Может, ваши посланцы и в самом деле травили неугодных им вождей, как Ковасан отравил твою лошадь? Правда, он носил белый плащ. Но это не помешало ему сперва угробить ни в чём не повинную скотину, а потом попытаться убить и тебя. Возможно, он просто не успел надеть плащ нужного цвета?

Жрица искоса глянула на брата. Кажется, его стрела попала в цель.

— Я не раз об этом думала, — произнесла Риона. — Иногда у меня появляется мысль, что так оно и есть. Но мне не случалось никого травить.

Разговаривая, путники расположились с краю полянки, заросшей вереском, укрытой от ветра несколькими каменными валунами, вроде тех, что образовывали вход в святилище возле реки. Эти камни уже не раз попадались на пути, и порой становилось очевидно, что над некоторыми из них когда-то потрудились люди — кое-где из громадных глыб были возведены странные сооружения: на двух столбах лежала гигантская плита, что-то вроде каменной крыши, в другом месте три глыбы были сложены в ряд, словно некий титан пытался соорудить титаническую изгородь себе по росту.

— А ведь мы по дороге не заходили ни в одно селение! — задумчиво произнёс Дитрих, доставая, как обычно, плетёнку с копчёным мясом и принимаясь раскладывать его на берестяной тарелке. — Ты тоже опасаешься этих людей, Риона? Да?

— Нет, — на этот раз она ответила жёстко. — Но для нашей цели лучше будет, если никто не узнает нашего пути.

— Согласен.

Дитрих вообще часто соглашался с Рионой, и это немало удивляло Крайка. Однако на этот раз, согласившись, Зеленоглазый тотчас расставил всё по местам:

— Согласен с тем, что местным жителям лучше не знать, куда мы идём и зачем. Но вот нам, мне и Крайку, настала пора знать всё — от начала до конца. Я хочу, чтобы ты рассказала, сколько ещё идти до нашей предполагаемой цели и какие опасности могут нам встретиться. Ты много о них говорила прежде, но пока мы их не видели. Во-вторых, нам нужно знать, что такое эта самая Долина туманов, почему она окружена такой тайной даже здесь, в Северной Британии. И наконец что за люди обитают на землях, о которых, как я понимаю, никому ничего не известно. Если мы не получим ответ на все эти вопросы, тогда уж, прости, Риона, наши пути разойдутся. Я не привык ходить по болоту с закрытыми глазами!

Друидка раздумывала всего несколько мгновений, потом проговорила:

— Наши пути уже не могут разойтись, Дитрих, — мы слишком долго идём в одну и ту же сторону. Я хочу тебе помочь. Можешь сомневаться в этом, но это действительно так. Думаю, в том, что я хочу помочь моему брату, ты всё же сомневаться не станешь.

— Возможно. Но это не отменяет того, что я сказал. Или ты отвечаешь на мои вопросы, или уходишь от нас. Спросишь, как я могу заставить тебя уйти? К сожалению, для этого мне придётся поступить очень жестоко: я убью твою лошадь. В этих безлюдных местах ты не скоро отыщешь другую, и тебе будет сложно нас догнать. Очень прошу: не вынуждай меня к такому поступку — отец в детстве говорил мне, что тому, кто ни за что ни про что убьёт коня, потом не на чем будет ехать в Валхаллу^[37]. Во всё это я больше не верю, однако убийство беззащитной твари осуждается и моей церковью. Так я жду!

Риона вдруг улыбнулась:

— Да, ты можешь это сделать, Зеленоглазый! Ты всегда делаешь, если говоришь. Но я не стану тебя вынуждать. Итак, ты хочешь знать, сколько ещё будет длиться наш путь? Не так уж долго — осталось ехать три дня, при условии, что мы не будем гнать лошадей и не поедем слишком медленно. Дорога здесь неплохая — болот дальше не будет, вряд ли наш путь затянется. К вечеру третьего дня мы достигнем Долины туманов. Это — глубокая впадина громадных размеров, расположенная между горными отрогами, которые обступают её со всех сторон, кроме узкого перешейка на западе. Там сухая местность сразу переходит в болотистую, и начинается самое обширное и самое опасное болото, думаю, во всей Британии. Никто туда не ходит, поэтому о нём и рассказывать нечего. С востока, вплотную к Долине, сразу за горами, находится море, но никто, проплывая мимо тамошних скалистых берегов, не догадывается о присутствии Долины. Её действительно часто покрывает туман: это и от сырости, и от того, что во многих местах там из земли бьют горячие источники. Раньше их было ещё больше, сейчас они стали иссыхать. Вокруг Долины туманов и в самой долине живёт несколько племён, но главенствует только одно племя — они называют себя племенем Горностая. Это неплохие охотники и неплохие воины, по крайней мере в прежние времена, когда границы Долины порой пересекали воинственные соседи, им ни разу не удалось потеснить горностаев с их мест охоты.

— А в Долине хорошая охота? — полюбопытствовал Крайк.

— Хорошая. Кроме оленей, косуль, кабанов, полно ещё всякой птицы, само собою, водятся горностаи, коль скоро этого зверя выбрали тотемом местные жители. Водятся там медведи, волки, рыси, словом, охотиться можно славно. Из скота горностаи держат коров и лошадей, которыми очень дорожат, раньше кланы даже воевали между собой из-за пастбищ. Но вам не это интересно, так?

— Нам всё интересно, — возразил Дитрих. — Продолжай. А ты, Крайк, сделай одолжение, не перебивай её больше. Я хотел бы услышать всё как можно подробнее.

— Долину всегда считали нехорошим местом, — продолжила свой рассказ Риона. — И из-за негостеприимного нрава горностаев, и из-за преданий о призраках, якобы живущих в горах, а ещё из-за того, что уже многие столетия в Долине туманов находится главное святилище друидов. По сути дела, тайное, потому что туда никого, кроме жрецов, не допускают.

— Тайное? — не удержался от вопроса Зеленоглазый. — Но для чего святилищу быть тайным? Ведь главная цель жрецов — стращать местные племена и получать с них дань. В этой долине, как я понимаю, есть что брать, раз там богатые охотничьи угодья и жители разводят скот. Так для чего нужны какие-то тайны?

Жрица засмеялась:

— Ты сам сейчас сказал: чтобы властвовать над местными племенами, их нужно держать в страхе. В Долине есть открытое капище — туда по праздникам стекаются все кланы горностаев, приходят и племена Волка, Рыси, Медведя, которых гораздо меньше, но они тоже платят дань друидам. Капище заполняется людьми, там приносятся богатые жертвы. Но под ним, в созданных, наверное, очень давно подземных катакомбах, находится ещё один храм. Он посвящён подземным богам, главный среди которых тот, кого многие племена именуют Рогатым.

— А мы именуем дьяволом! — спокойно заключил Дитрих. — Знаем мы этого «бога»! Ему что же, приносят в жертву людей?

— Да, когда он того требует, — кивнула жрица. — Но в это святилище не пускают никого, кроме посвящённых. Потому что служение Рогатому — не единственное предназначение этого места. Там же находится и принимает свои решения Совет жрецов.

— Из твоего разговора с тем лохматым красавцем, в которого я всадил стрелу, мне показалось, будто ты тоже член этого самого Совета, — задумчиво произнёс Зеленоглазый. — Или это не так?

По лицу Рионы вдруг пробежала тень, она нахмурилась:

— Я не вхожу в тайный круг Совета, — ответила жрица, мгновение помедлив. — Но занимаю достаточно высокое положение. Потому что дар пророчества остался только у меня.

— Остался? А раньше у вас что же, было много жрецов с таким даром? — воскликнул Крайк.

— Много не было никогда. Обычно устами богов вещали двое или трое. Пять лет назад умер старейший из друидов, Огон. Ему было больше ста лет. Видения посещали его до последнего дня. Теперь это случается только со мной.

— Случается, когда ты того хочешь, или это от тебя не зависит? — спросил Дитрих.

Она вдруг расхохоталась, громко, неистово. Этот хохот, почти переходящий в рыдание, ошеломил мужчин. Казалось, друидка внезапно помешалась, по крайней мере, её лицо действительно на несколько мгновений приняло почти безумное выражение. Потом она заставила себя успокоиться и некоторое время молчала, закрыв глаза, опустив голову.

— И что это было? — наконец спросил Зеленоглазый.

— Ничего страшного. То, о чём ты подумал, бывает по-другому. Ты спросил, зависит ли это от меня? А вот ты, Дитрих... если бы ты порой видел, как пламя пожирает твой дом, и видел это совершенно ясно, так, что не смог бы отличить от реальности... Если бы вдруг перед твоими глазами начиналась битва, под ноги тебе лилась кровь, но ты не мог этому помешать, потому что на самом деле этого нет... Если бы ты узнавал о том, что беда будет с тобой, с людьми, которых ты знаешь, может быть, даже любишь, но не видел срока этих событий, а потому не мог их изменить? Если б с тобой такое случалось и от тебя зависело бы, вызывать эти видения или нет? Что б ты выбрал?

— Да сохранит меня Господь от этого! — вырвалось у тевтона. — Хуже ничего не придумаешь!

— Тогда зачем ты спросил?

Зеленоглазый смутился, а Крайк даже присвистнул.

— А ведь я помню это! — воскликнул он. — Где-то за полгода до того, как наш клан поднял восстание и римляне сожгли нашу деревню, ты всё время плакала и кричала: «Огонь, огонь, я вижу огонь! Всё кругом горит, наш дом горит! Помогите!» Тебя сперва успокаивали, потом даже били, чтоб ты не орала. Никто и не подумал поверить... Это было первое твоё видение, да?

— Да, брат. А потом их было много. Мой воспитатель, охотник Белла, давал мне успокаивающее питьё, но оно не помогало. В конце концов я почти привыкла. Только очень боюсь полнолуний. Потому что в полнолуние это обязательно у меня бывает. И в такие ночи видения всего яснее, всего ярче, всего страшнее! Сплю я или нет, значения не имеет — в ночь полнолуния я ВСЕГДА что-то вижу! Ненавижу эту полную луну!

И, прямо взглянув в лицо Дитриху, Риона вдруг проговорила почти со ЗЛОСТЬЮ:

— Только не надо думать, будто я жалуюсь. Это не в моих правилах.

— И не в моих, — кивнул германец. — Вернёмся к вашему святилищу. Ты туда нас ведёшь?

Она даже взмахнула руками:

— Что ты! Это же — верная гибель. Ни твоего друга, легата, ни вашего орла там нет.

— Уверена?

И вновь они посмотрели друг другу в глаза, но теперь — Дитрих отчётливо это сознавал — жрица не пыталась овладеть его волей. Возможно, поняла, что это ей не под силу, а возможно, больше не хотела этого.

— Как ты не понимаешь! — с силой произнесла Риона. — Если бы друиды овладели знаменем Девятого легиона, они бы не подпустили вас так близко к святилищу. Да, ты, возможно, всё равно сумел бы пройти, ты обладаешь необычайной силой. Возможно, тебе удалось бы и проникнуть в святилище, только ты бы вряд ли оттуда вышел. Но в этом нет необходимости. Наоборот — друиды надеются, что ты отыщешь своего друга и тех, кто вместе с ним сумел уйти от горностаев. И тогда с твоей помощью Совет получит орла.

— И они воображают, будто я стану им помогать?! Я похож на сумасшедшего?!

Риона улыбнулась и наконец опустила глаза.

— Мы говорили об этом, помнишь? Если перед тобой встанет выбор: спасти друга и пожертвовать орлом?

Тевтон выразительно глянул на Крайка, потом вздохнул:

— Повторяю вопрос: я похож на сумасшедшего? Да и ты не похожа, Риона, какие бы там видения тебя ни преследовали. Ни ты, ни я не верим, что друиды отпустят живым римского легата. Ни ты, ни я не верим, что они отпустят живым меня. Ты можешь выторговать у них только жизнь своего брата, возможно, это так. А возможно, они тебя обманут и убьют Крайка вслед за мной и Арсением.

— А скорее, раньше вас! — вмешался Крайк. — Неужто ты думаешь, Дитрих, что я стану смотреть на вашу гибель? Ты — мой друг, я однажды сказал это и не стану повторять.

Зеленоглазый молча кивнул бритту.

Огонь, который путники развели, расположившись на отдых, неторопливо поедал ветви и куски сухого осинового ствола. Наступал вечер, и в темнеющем воздухе взлетающие вверх искры казались особенно яркими. Они кружились, будто живые, иногда взметались снопами, и в их беспорядочном вихре людям мерещились очертания каких-то странных существ. Может, это уже сказывалась близость Долины туманов? Может, там и вправду с людьми происходит что-то загадочное и странное?

Дитрих тряхнул головой и вновь посмотрел на Риону:

— Так куда же ты ведёшь нас? Что бы ты там ни видела и что бы ни думали ваши жрецы, я не знаю, где искать легата и орла.

— Но ты можешь узнать это. Ты, и никто другой. — Голос Рионы вновь окреп. — Но в святилище мы не пойдём. Мы найдём то место, где римлян видели в последний раз, и уже оттуда пойдём по следу. Этот след невидим для всех, но тебе он откроется, зеленоглазый воин!

— Хотелось бы. И где место, о котором ты говоришь?

— Совсем близко. Три дня пути, и мы придём в долину. Придём как раз тогда, когда главный клан горностаев и его вождь собирают остальных людей долины на большой праздник. Он называется праздником Солнца. Вот на него-то мы и идём.

— Но там же наверняка будут и друиды! — вновь вмешался Крайк. — Как же мы от них скроемся?

— Это будет зависеть от события, которое должно произойти во время праздника, — тихо проговорила Риона. — И от этого же события зависит, найдёшь ли ты то, что ищешь, Дитрих!

Глава 2 ПРОРОЧЕСТВО

Десятки хижин, сложенных из грубоотёсанных камней, крытых травой, как почти все жилища бриттов, образовывали громадный, сильно вытянутый овал. Пожалуй, ни один из цирков Римской империи, включая сам Колизей, не мог похвалиться такими размерами. С трёх сторон перед рядами хижин возвышались деревянные столбы. Их венчали изображения животных — рыси, волка и медведя. Маски были вырезаны настолько хорошо, настолько правдоподобно, что при первом взгляде вызывали невольный трепет, тем более что ощеренные клыки звериных голов, окрашенные белой краской, хищно сверкали в свете факелов, и казалось, будто громадные головы действительно живые.

С четвёртой стороны, с северной, высилось сооружение, которое чем-то напоминало римские дворцы. Напоминало, и только, но в нём было определённое величие, хотя не было ни красоты пропорций, ни точности планировки. То был дом, также сложенный из каменных плит, переложенных дёрном, но крыт он был не травой, а неким подобием черепицы. Плитки красной обожжённой глины разного размера, выложенные прихотливой чешуёй, лежали явно не на сплетении веток, а на крепких берёзовых балках. У этого дома имелся даже второй этаж, но не каменный, а деревянный, вдвое меньше нижнего, зато с широкими окнами, тогда как в нижнем этаже окон было мало, и они походили скорее на крепостные стрелковые бойницы. Посредине сооружения темнел широченный портал, к которому вела лестница в две ступени из тёсаных плит необъятной ширины, зато совсем не крутая.

Перед порталом громоздился ещё один столб огромной толщины. Трудно было предположить, из какого же ствола его вырезали: он поднимался вдвое выше остальных трёх, и на нём тоже скалилась звериная голова — голова горностая. Но что это был за горностай! Стараниями неведомого, бесспорно, талантливого резчика маленький, юркий зверёк превратился в кровожадное чудовище — морда вытянута, огромные глаза хищно сощурены, пасть невероятных размеров раззявлена, а клыки окрашены не только белым — их концы ярко алели, словно у зверя, только что отведавшего крови.

Круг хижин расползался вокруг громадной площади сетью кривых улочек, рассыпался множеством самых диковинных построек Всё это уже мало отличалось от обычного рисунка британских городишек — они были такими даже там, где уже не одно десятилетие господствовала Римская империя. А уж здесь, в северной оконечности острова, жилищам бриттов просто положено было выглядеть именно так. Так, но не совсем. Казалось невероятным, что здесь смог вырасти настоящий, даже не слишком маленький город. Пускай без планировки, пускай являвший нищету — от нищеты средств до нищеты архитектурной мысли. Но то был город! А ведь даже само это слово отсутствовало в северных кельтских диалектах.

Трудно сказать, как проходила здесь жизнь в обычные дни. Но накануне праздника Солнца — самого торжественного дня для большинства кельтов — в городе Большого белого горностая было шумно. Всё говорило об ожидании торжества.

Риона и её спутники пришли в город вечером, и их сразу окружила суета приготовлений к главному дню здешнего года. Женщины, одетые в грубо сотканные платья синего, жёлтого или красного цвета, с руками, украшенными медными, а иногда и янтарными браслетами, хлопотали возле сложенных прямо под открытым небом очагов. Они пекли просяные лепёшки — самое большое лакомство здешних мест. Горностаи не выращивали злаков, зерно сюда привозили торговцы из далёких, более южных областей, и происходило это не так уж часто, обычно перед тремя самыми большими праздниками. Те, у кого находилось достаточно шкур, клыков, кости, чтобы выменять хотя бы небольшой запас проса, потом тщательно его экономили. Самые бедные запасались лишь на праздники, в обычные дни довольствуясь рыбой и мясом — чаще всего сушёным, большую часть свежей добычи забирали вожди: ведь без их защиты племя не смогло бы жить так спокойно, оставаясь недосягаемым для небезопасных соседей...

У мужчин было в этот вечер не меньше хлопот, чем у женщин, — крепкие, коренастые и мускулистые жители города Большого белого горностая, от мала до велика, упражнялись в метании дротиков, в беге, в очень своеобразном кулачном бою. Причём делали они это не только на площади, целиком запруженной народом, но и на улочках, среди кривобоких хижин, везде, где для этого находилось хоть немного места. Мужчины здесь одевались, как почти все северные бритты — в тёмные или клетчатые юбки и кожаные сапоги мехом наружу. Верхняя одежда была далеко не на всех — некоторые всё же надели линялые короткие туники, кто-то щеголял в широких, тоже клетчатых, плащах.

Всё это выглядело бы сущими лохмотьями, если б не украшавшие большинство одеяний бусы из цветного стекла, серебряные, а у некоторых золотые пряжки и застёжки, пояса с серебряными бляхами, явно римской работы, неведомо, когда и кем сюда завезённые.

Торговцы, раскинувшие свои палатки кто на площади, кто вблизи неё, были все без исключения местные жители — чужие сюда действительно не допускались, да, вероятно, и не знали дороги, если помнить, каким путём пришлось пробираться Крайку и Дитриху, да и то с помощью Рионы. Ловкачи, которым удавалось несколько раз за год проходить этим опасным путём, через Гнилую чащу с её негостеприимными хозяевами, по непроходимому в непогоду хребту, были действительно отчаянные парни, но они хорошо зарабатывали. За мешок зерна здесь можно было получить мяса, которого хватало семье на целый месяц, серебряные или золотые украшения выменивались на мех, сало, лошадей, янтарь. Можно было лишь гадать, что сбывали торговцы за пределами Долины туманов, но они явно умели выгодно торговать и здесь, и там.

Здешние жители сильно отличались от бриттов, живущих в более южных областях: они были ниже ростом, более кряжисты и коренасты, и кожа их казалась куда более смуглой, нежели у южан и жителей средних провинций. Иными были и лица: черты мельче, скулы шире, глаза и волосы чаще всего тёмные.

Тем не менее, рассматривая торговцев, у которых предпраздничным вечером дела, судя по всему, шли совсем неплохо, Дитрих сделал неожиданный вывод: эти были хотя и местные, но, очевидно, неместного происхождения — почти все белокожие, рослые, более тонкие в кости.

— Послушай, Риона, — шепнул он жрице, — а что, за пределы Долины ходят только избранные?

— Конечно, — так же тихо ответила она.

— Остальных не пускают?

— Зачем не пускать? Они и сами не полезут ни в Гнилое болото, ни на хребет! Туда ходят лишь те, кто полагается на защиту богов.

— Друиды? — Зеленоглазый даже не удивился. — Ну, я так и думал. А торговать-то им зачем?

Риона пожала плечами, словно удивляясь несообразительности такого вроде бы умного человека:

— Да как же, зачем? Ведь зерно, украшения, лекарства — вещи необходимые, даже и в самых диких местах, верно? Не выдели Совет людей, которые вот уже много лет, вот уже во втором поколении ходят в чужие земли и привозят оттуда эти товары, обязательно нашлись бы смельчаки и среди горностаев. Преодолели бы страх и стали ходить — запрещай, не запрещай! А тут и возникли б связи, появились бы чужаки, которых не зовут, но они приходят. Так что пришлось самим организовать торговые пути. Да оно и безопаснее: пикты из окрестностей Гнилой чащи вряд ли обрадовались бы чужакам. А друидов они не трогают. Конечно, белой одежды торговцы не носят, но надевают защитный знак Солнца.

Такой знак появился этим вечером и на груди самой Рионы — поверх её туники висел на кожаном шнурке большой деревянный круг с расходящимися лучами. Плащ женщина намеренно распахнула, так что все видели её знак отличия. Но её, судя по всему, узнавали и так многие в городе почтительно кланялись жрице, причём у большинства горностаев лица выражали при этом если не трепет, то явную настороженность.

— Чёрного плаща боятся и здесь? — не удержавшись, съехидничал Крайк.

— Здесь ещё больше! — в тон ему усмехнулась Риона. — Здесь многие испытали на себе, что значит прогневить богов. Впрочем, — тут она понизила голос, — это не мешает вождю главного клана, Паандрикору, иной раз спорить с друидами.

— Интересно бы взглянуть на этого смельчака! — воскликнул Дитрих Зеленоглазый.

— Завтра мы все увидим его! — отозвалась жрица. — А сегодня нам нужно где-то найти ночлег.

Она сказала это просто так. Потому что никаких сложностей с ночлегом не возникло. Один вид чёрного плаща и круга Солнца открыл перед путниками двери первого же дома, куда они заглянули.

Хозяином оказался уже немолодой бритт, охотник. Двое его сыновей, тоже охотники, уже женатые, один даже отец двоих дочерей, жили в его доме, точнее — в двух хижинах, соединённых с центральной общими дверьми, но имевших и свои выходы на узкую улочку.

Гостям выделили одну из хижин, а две младшие семьи, потеснившись, легли спать вместе. Судя по всему, хозяевам это было привычно — в дни праздников сюда съезжались люди из многих окрестных племён, и их пускали на постой, не требуя особой платы. Правда, еду гости обычно привозили с собой и претендовали разве что на пару черпаков похлёбки из общего чана. Хлеб был здесь слишком дорог, а сушёное мясо каждая семья запасала сама для себя. В других областях Британии законы гостеприимства отличались большей щедростью, но в тех местах племена не были связаны такой суровой данью, как горностаи.

Тем не менее для Рионы и её спутников условия постоя оказались совсем другими — им сразу же предложили сытный ужин: свежая оленина, просяные лепёшки, густая похлёбка из оленьих потрохов и напиток из лошадиного молока, смешанного с какими-то травами.

Чёрный плащ действовал на бриттов магически. Приезжим даже не стали задавать вопросов, казалось бы, неизбежных — что, кто, откуда... Их просто приняли, щедро накормили и предложили постели — мягкие травяные тюфяки.

Лошадей привязали позади построек, заложив им в ясли свежего сена, так что Крайк, проведав скакунов, убедился: с ними всё будет в порядке.

Приезжие улеглись в отведённой им хижине и некоторое время лежали, прислушиваясь к долетавшему снаружи гулу голосов. Он постепенно стихал: собравшиеся на улицах люди расходились, собираясь выспаться перед ожидавшим их назавтра волнующим зрелищем.

Для многих это должно было стать и важным испытанием: воины, становившиеся победителями на состязаниях в честь праздника Солнца, получали особые привилегии — им даже разрешалось выбирать себе жён в любом клане, не ожидая решения жрецов.

Дитрих не засыпал очень долго. Это было не возбуждение, вызванное новыми впечатлениями. Просто ему нужно было обдумать всё, что он узнал за последнее время, сопоставить с тем, что сегодня увидел, и постараться понять, чего можно ожидать от завтрашнего дня.

Наконец вокруг стало тихо. Кое-где раздавались лишь отдельные выкрики, временами по улочками скрежетали колёса повозок — последние друиды-торговцы волокли свои товары к площади, рассчитывая поутру как можно выгоднее обменять свой товар.

Зеленоглазый закрыл глаза и понял, что мало-помалу засыпает. Какие-то неясные сновидения замелькали перед ним: то вновь скакал по болоту олень, высоко вскидывая ноги и тревожно оглядываясь, то волной накатывали на позиции легиона враги. Кто это был? Галлы? Бритты? Во сне не поймёшь. Белокурая девушка шла берегом мощной стремительной реки, и глаза у неё были такие же голубые и светлые, как вода.

Потом Дитрих уснул крепко, хотя даже самый крепкий сон не мешал ему чутко прислушиваться и ощущать любое движение в непосредственной близости от себя.

Всё было тихо. В соседних хижинах спокойно спали хозяева.

И вдруг тишину разрушил короткий отчаянный крик.

Дитрих мгновенно проснулся, сел на своём тюфяке, в то же время схватившись левой рукой за положенный рядом лук, правой мгновенно извлекая из ножен клинок.

Крик, полный ужаса и страдания, повторился.

— Крайк, свет! — воскликнул Зеленоглазый, вскакивая и бросаясь к Рионе, ибо кричала она — сомневаться не приходилось.

Рыжее пламя светильника озарило искажённое, покрытое потом лицо женщины. Она лежала, скорчившись, в неестественной позе, будто её тело свело судорогой. На искривлённых губах Зеленоглазый заметил белые сгустки пены.

— Очнись! — крикнул он, хватая Риону за плечи, приподнимая и встряхивая. — Очнись, слышишь, или я тебя ударю! Ну!

Она с трудом открыла глаза.

Дикий, блуждающий взор сперва бессмысленно метался, останавливаясь на лицах людей, которых она, казалось, не узнавала. Потом в этом взоре появилась осмысленность.

— Что я наделала! — прошептала Риона.

В обеих дверях хижины появились лица хозяев — крик друидки разбудил и взрослых, и детей, они испуганно перешёптывались, а одна из женщин протиснулась в хижину с небольшим кувшином.

— У меня есть средство от лихорадки... Может, ей выпить?

— Не надо! — Дитрих махнул рукой, и британка отступила. — Спасибо, но это не то, что вы подумали. У жрицы это бывает: боги посылают ей священные видения. Лучше будет, если о них никто не узнает.

Семью хозяина тотчас словно рекой унесло. Вряд ли им захотелось спать, но Зеленоглазый не сомневался, что все они улеглись на свои тюфяки и для верности натянули на головы оленьи шкуры — лишь бы не услыхать какой-нибудь страшной тайны.

— Ну, ты и наделала шуму, сестрица! — перевёл дух Крайк — Если у тебя это каждый раз так бывает, то твоим соседям не позавидуешь. Теперь понимаю, отчего ты не захотела тогда жить в одном доме с нами — с Элием и со мной. Правда, мы бы всё равно услыхали, вздумай ты среди ночи так завопить.

Риона молчала ещё несколько мгновений, потом вдруг привстала на колени, схватила Дитриха за плечи и, глядя ему в глаза, проговорила твёрдо, почти повелительно:

— Мы должны сейчас же уйти отсюда. Сейчас же!

— А у тебя всё хорошо с головой? — спросил германец. — Ты привела нас сюда, как я понимаю, по подсказке твоих безумных видений, да? А теперь они же повелевают тебе бежать отсюда вместе с нами? И что мы должны делать? Слепо верить этим бредням?

Женщина ещё крепче сжала его плечи, и он почувствовал в её пальцах всё нарастающую дрожь.

«Как бы опять не взбесилась!» — подумал Зеленоглазый.

Но взгляд Рионы оставался ясным, в нём лишь всё сильнее проявлялся страх.

— Прежде мне являлись лишь обрывки того, что должно произойти, — проговорила друидка. — И неверно поняла. Но сейчас я видела всё слишком ясно. Если мы останемся здесь, если утром пойдём на праздник Солнца, ты можешь погибнуть, Дитрих!

— Могу? — переспросил он. — Но это не новость. Я уже много лет это знаю.

— Ты скорее всего погибнешь почти наверняка! Тебя будут ожидать две смерти подряд.

— И я два раза подряд умру? А не многовато ли?

И вот тут он понял, что Риона готова заплакать. По крайней мере, на глазах у неё показались слёзы, а голос задрожал:

— Я знаю — ты мне не веришь! Но я говорю правду. Нужно уйти.

Зеленоглазый неожиданно мягко взял её за руки, снял их со своих плеч и, приподняв Риону, будто ребёнка, усадил рядом с собою, обхватив её плечи.

Крайк, внимательно за ними наблюдавший, еле слышно присвистнул: эта женщина была его сестрой, но после того, что сейчас произошло, он вряд ли решился бы сидеть с нею в обнимку. А вдруг обуявший её неведомый и страшный дух вновь как-то проявится? Ах да, Дитрих ведь не боится духов! Неплохая всё же у него вера! Может, расспросить его как-нибудь поподробнее, как это его Бог делает людей такими смелыми?

— Вот что, Риона, — спокойно проговорил между тем Зеленоглазый. — Давай говорить по делу. Я — профессиональный военный, и для меня главное — знать диспозицию. Если старший центурион или сам легат ставит перед моей когортой задачу, он подробно всё объясняет — мы знаем, где находится противник, какие у него силы, какое оружие и как, стало быть, против него нужно действовать. До сих пор я не спрашивал у тебя, что ты там видела и почему из-за твоих видений мы должны поступать так, а не этак. Но теперь, если хочешь, чтобы я тебя послушался, объясни всё подробно. Скажи, что ты видела. И тогда мы все вместе примем решение. Кстати, а ты говоришь по-латыни?

— Да. Немножко хуже тебя, но вполне прилично, — ответила друидка, перейдя на язык италиков.

— Вот и отлично. Так и будем говорить, потому что нас наверняка попытаются подслушать. Причём те, кто и так знает, кто мы такие, а значит, не страшно, если мы обнаружим знание латыни. Итак, что ты видела?

Риона вновь вся напряглась, но рука Зеленоглазого, обнимавшая её плечо, была так тверда, от её прикосновения исходила такая спокойная сила, что женщина поневоле успокоилась.

— Это страшно рассказывать, — проговорила она. — И... я не привыкла к этому. Не привыкла описывать своих видений.

— Ну и что же? Всё когда-то бывает впервые, верно? Говори, мы слушаем. Или ляжем спать и забудем об этом.

Несколько мгновений жрица пристально смотрела на пламя светильника, потом заговорила, медленно, будто стараясь правильно выстроить каждую фразу. Возможно, ей было трудно говорить на латыни, но скорее она всматривалась в те картины, что недавно явил ей неведомый дух.

— Это очень сложно... Сон ведь сложно рассказать, да? А это даже и не сон, это перевёрнутая явь. Как в зеркале. Ну вот, слушайте... Я увидала площадь. Увидала семь столбов со знаком Солнца. Это — столбы жертвоприношения. Обычно бывает два или три. Семь — никогда. Это означает, что вождь племени Паандрикор задумал совершить нечто очень для него важное. Я увидела, как он стоит в святилище — это знакомое мне святилище, то, что открыто. Паандрикор о чём-то спорит с верховным жрецом, главой Совета. Слов мне было не слышно, но они оба кричали друг на друга, и у обоих в глазах была ненависть. Потом снова я видела площадь, и семь человек, привязанных к столбам жертвоприношений.

Риона замолчала, переводя дыхание, и Дитрих тихо спросил:

— А из кого выбирают людей для принесения в жертву? В других местах понятно: племена воюют друг с другом. А здесь?

— Здесь выбор делают друиды. Ещё поэтому их так боятся. Но те люди, что были у столбов, — не бритты.

— Римляне? — Голос Дитриха не дрогнул, лишь глаза сверкнули в разбавленной слабым светом полутьме.

— Судя по всему, да. Они стояли обнажённые, по одежде не понять. Потом я увидела, как ты встаёшь, как выходишь вперёд и что-то говоришь вождю.

— Если эти люди — товарищи Дитриха по легиону, то он уж точно не станет смотреть, как их убивают! — мрачно изрёк Крайк — И его убьют вместе с ними.

Жрица печально посмотрела на брата и подняла глаза к Дитриху:

— Это не всё, что я видела. Дальше неслись колесницы, много колесниц. Это — состязание возниц, оно всегда бывает на празднике Солнца. Четыре коня одной упряжки захрапели, стали подниматься на дыбы... И человек на полном ходу упал, свесился с передка колесницы.

— Это был я? — Зеленоглазый поднял брови. — Я упал из колесницы?! Ну, значит, и правда старею!

— Тебе смешно? Я не видела лица того, кто упал, но чувствовала, что ты — там и что можешь вот-вот умереть. Ещё я видела, как человек в чёрном плаще, таком же, как мой, поит коней из берестяного ведра. Возможно, это было до того, как они взбесились. То есть не было, но будет. Я никогда не ошибаюсь, Дитрих. Я всегда вижу будущее, но только это куски событий, их отражение. И связать их порою сложно. Однако в этот раз всё было понятно.

Тевтон задумался, мягко поглаживая мокрое от пота плечо женщины. Пот проступил даже сквозь плотную тунику, а по лицу Рионы тек струями. Она молчала, неотрывно глядя на Дитриха, словно забыв о присутствии своего брата, который тоже молчал в ожидании. Стало совсем тихо, лишь слышно было, как в смежной хижине сонно бормочет во сне кто-то из детей да на улице, неподалёку, лает собака.

Наступила ночь.

Глава 3 «ПОВЕЛЕВАЮ ТЕБЕ, НЕЧИСТЫЙ ДУХ!»

Самый главный вопрос, — нарушил молчание Зеленоглазый. —Если здесь содержатся римские пленники, то где? Тебе как жрице это должно быть известно.

— Здесь расположено главное святилище друидов, — проговорила Риона тихо. — Под ним — темница. Но её очень хорошо охраняют. Туда не пройти.

— Даже тебе?

— Боюсь, что даже мне. Жрецы города Большого белого горностая подчиняются только Сенари. А значит, охрана тоже подчиняется только ему.

— Он живёт в святилище?

— Рядом. Но и его дом охраняют.

Зеленоглазый тихо рассмеялся:

— Охраняют, как я понимаю, от Паандрикора? Вождь горностаев не прочь прибрать к рукам всю власть, потеснив друидов, так? Вижу, что так. Знакомая картинка! Во всех больших и сильных племенах бывает такое. И только власть Империи удерживает их от кровавых распрей. Когда же такие распри всё же возникают, везёт тому, кто первый успевает позвать на помощь ненавистных римлян. Ну-ну! А теперь ещё один, очень важный вопрос: кто задумал прорыть подземный ход под Валом Адриана и нападать на римские крепости? Как я понимаю, Совет друидов.

— Да, — не раздумывая выдала Риона.

— А работали специально обученные люди из племени Горностая? Хотя вряд ли — это ж какой путь им пришлось бы проделывать туда и обратно! А нужно было не меньше сотни рабочих.

Жрица кивнула:

— Конечно, горностаи не подходили для этой цели.

— Да и нападали не они. Те были светлокожие, а горностаи смуглые. Пикты, что ли?

— Нет. Люди из племени Рыси. Их специально обучили. Среди тех, кто пришёл сюда с Девятым легионом тридцать три года назад, были неплохие воины. Сейчас они уже немолоды и давно живут среди местных, но Чёрные плащи их отыскали и предложили помочь в подготовке обученных боевых отрядов.

Зеленоглазый нахмурился, его рука крепче сжала плечо женщины.

— Могу ещё понять, почему они тогда дезертировали. Испугались неминуемой смерти, сообразили, что легион всё равно обречён, ну, и так далее... Хотя я бы этого не сделал. Многие из моих друзей — тоже. Ладно, дело прошлое. Но согласиться готовить воинов, чтобы те нападали на римские крепости... Ведь очевидно было, для чего нужны такие отряды!

Риона усмехнулась, и вместо неё ответил Крайк:

— Вроде бы ты понимаешь, на что способны друиды, а задаёшь такие странные вопросы, Дитрих. У них же семьи, у этих бывших легионеров. Дети, внуки.

Зеленоглазый выразительно посмотрел на товарища и сделал движение, будто собирался плюнуть, но лишь дунул на светильник, так, что язычок пламени запрыгал в разные стороны, заставив тени на стенах отчаянно кружиться и плясать.

— Извини, упустил из виду. Хорошо, с этим понятно. А инженер откуда взялся? Кто сделал расчёты подземного тоннеля? А, Риона? Только не говори мне, будто ваши духи обучили друидов фортификации. Духам такой орешек не разгрызть!

Риона, кажется, успокоившись, с улыбкой посмотрела в глаза тевтону:

— Не будь наивен, Зеленоглазый! У-у-у, какие они у тебя в самом деле зелёные... Друиды имеют своих фискалов^[38], по крайней мере, во всех провинциях Британии, Галлии, везде, где местные племена поддаются их влиянию. И они нередко вербуют тех, кто может им понадобиться. Хороших строителей у Совета трое: один настоящий римлянин, родом италик, двое — греки, их наняли много лет назад, и они живут не бедствуя.

— Понятно! — брезгливо скривился Дитрих. — В общем-то, тоже знакомо... Ладно, пока вопросов достаточно. А теперь подумаем, как станем действовать.

— Так ты мне поверил? — быстро спросила Риона, и её голос выдал удивление. — Ты, который не верит в могущество духов, не боится колдовства друидов, ты поверил в мои пророческие видения?

Зеленоглазый покачал головой. Потом вновь, уже не успокаивая, но как бы выражая дружеские чувства, слегка прижал женщину к себе, погладил её плечо, в котором наконец исчезла дрожь.

— Я не боюсь колдовства друидов, потому что уповаю на силу, неизмеримо более могучую и высокую, веруя, что она мне поможет. А в духов и их тёмную власть я очень даже верю, потому что знаю, как их зовут. Их зовут бесы, и они очень сильны, если мы им это позволяем. Это они вызывают твои видения, Риона. Но бесы вовсе не всегда лгут людям: иногда им выгодно пугать нас правдой, а не ложью. Если до сих пор эти видения сбывались, то могут сбыться и сейчас. Но есть кое-что, окончательно убедившее меня в истинности предсказания.

— Что? — вместо сестры быстро спросил Крайк.

Дитрих усмехнулся:

— После ужина, пока вы тут располагались на ночлег, я успел сходить на площадь — посмотреть, как идут приготовления к празднику. И увидел, что почти в самой середине площади устанавливают столбы для жертвоприношения с так называемыми солнечными дисками. Столбов ровно семь.

— Вот оно как! — протянул бритт, от волнения вновь перейдя на кельтский язык.

— Латынь! — напомнил товарищу Дитрих.

— Хорошо-хорошо, — исправил свою оплошность Крайк. — Значит, возможно, сбудется и всё остальное!

— Если мы дадим ему сбыться! — уточнил Зеленоглазый. — А мы, возможно, и не дадим. Крайк, потуши-ка светильник. Взошла луна, и, если держать дверь приоткрытой, мы будем друг друга видеть и так. А тем, кто за нами наблюдает, пускай покажется, будто мы уснули.

Крайк молча задул светильник. И Дитрих, понизив голос, продолжил свои расспросы:

— Скажи, Риона: эта самая крепость друидов, что она из себя представляет? Ты её видела?

— Да, и не раз, — ответила женщина. — Это здание святилища, оно окружено водой.

— Его построили на острове?

Она качнула головой:

— Нет. Использовали тех же инженеров, вероятно, или, быть может, их предшественников. Там рядом протекает река, она расположена немного выше капища. На ней устроили плотину, а вокруг капища вырыли широкий ров. Его заполнила вода, и в святилище можно пройти только по мосту. В нужное время этот мост убирается, и крепость становится совершенно неприступной.

Зеленоглазый усмехнулся:

— Неприступных крепостей не бывает, что-что, а это я, после двадцати с лишним лет службы в армии, знаю хорошо. Какое-то уязвимое место есть у любой крепости, есть и у этой, надо только подумать, как бы его отыскать.

Тут Дитрих осёкся и с некоторым сомнением вновь взглянул на жрицу:

— Ты столько уже сказала нам, Риона! Узнай об этом твои покровители-друиды, они нипочём тебе не простят!

Её глаза сверкнули вдруг такой яростью, что он против воли отшатнулся.

— Мои покровители! Хороши покровители! Мои хозяева, скажи уж прямо. Да, они завладели моей свободой много лет назад, но моей душой им никогда не завладеть. А за все эти годы я столько всего о них узнала, что не могу испытывать к ним ничего, кроме ненависти! Думаешь, почему я им служу, а? Да потому, что жрец Совета Сенари пообещал мне, что когда я помогу им завладеть орлом, вашим, как они его называют, римским богом, он избавит меня от моего страшного дара.

— Лишит тебя способности видеть будущее? И как он собирается это сделать?

И снова Риона печально покачала головой:

— Я не знаю. И всё чаще думаю, что он лжёт мне. Не могут они этого. Хотя, — тут её передёрнуло, — я своими глазами и много раз видела, как друиды своим колдовством делают с людьми очень страшные вещи.

— Врут они все! — вмешался Крайк. — Сколько раз мой отец приводил в наше селение этих самых «святых людей». Просил исцелить кого-нибудь из людей либо лошадь больную вылечить. Побормочет, глазами похлопает, чего-нибудь в костёр кинет и снова «бу-бу-бу-бу!». А уйдёт — ничего не меняется, болезнь как есть, так и остаётся. Вот когда что-то плохое надо наколдовать, это они умеют. А добро сделать? Куда уж!

— Для чего их Рогатому делать добро? — Дитрих состроил такую выразительную гримасу, что Риона невольно улыбнулась. — Он же Ро-га-тый! Ему нравится, когда людям плохо, а не хорошо.

Некоторое время все трое молчали, думая каждый о своём. Как вдруг Дитрих хлопнул себя ладонью по лбу:

— Как же я сразу не подумал! Вот, вот же оно!

— Что?! — хором спросили Крайк и Риона.

— Слабое место друидской крепости. Кажется, я понял, где оно кроется. Эх, ещё бы помощь кого-нибудь из местных...

Крайк оживился:

— Может, я попробую поговорить с жителями?

Но Дитрих лишь досадливо махнул рукой:

— Раньше надо было думать. Или раньше сюда прийти. Сейчас, среди ночи, мы едва ли найдём себе помощников, даже если поблизости и есть кто-то, кто хочет нам помочь.

— Послушай... — вдруг задумчиво протянула Риона. — А ведь я, кажется, знаю, кто мог бы мне помочь. Изгнать духа, который посылает мои видения.

— И кто это? — В голосе Крайка прозвучало явное недоверие.

— Вот кто! — она указала на Дитриха.

— Я?! — ошеломлённо воскликнул он. — Каким образом?

— Ну, как это — каким? — женщина в возбуждении схватила его за руку. — Я же знаю, мне же рассказывали... Рассказывали, как ваши проповедники, апостолы, так их, кажется, называют? Мне рассказывали, как они шли по какому-то городу, а за ними шла пророчица и возглашала, что они — посланы Богом, чтобы указать людям путь спасения. Но один из них, — кажется, его звали Павел, — рассердился на это, потому что она говорила правду не своими устами, а устами духа, который её обуял. И этот самый Павел приказал духу покинуть женщину, и он послушался, а она с тех пор перестала пророчествовать^[39]. Послушай, Дитрих: ведь ты тоже христианин. Значит, ты тоже можешь взять и выгнать из меня такого же духа!

Зеленоглазый растерялся:

— Ну, знаешь... Я ведь не апостол Павел. Как это я возьму и выгоню его?

— Но ведь ты веруешь в своего Бога. Прикажи духу его именем! Прошу тебя! Я с самого начала чувствовала, что ты можешь мне помочь, даже почти знала это... Помоги!

«А отчего бы, в конце концов, не попробовать? — вдруг решился Дитрих. — Ведь это действительно случилось однажды. Да, случилось, потому что Павел был святой человек, но сделал-то это Бог! Почему бы и мне не попросить Его? Мне же в самом деле жаль Риону...»

Он постарался сообразить, с какой стороны находится восток, повернулся лицом в ту сторону и довольно громким шёпотом воскликнул:

— Именем Господа Иисуса Христа, повелеваю тебе, нечистый дух, оставь эту женщину!

И сам испугался своей дерзости. Надо же, какая гордыня! Апостолом себя вообразил. А самое ужасное, если Риона поверила, что он избавил её от проклятого дара, а тот на самом деле никуда не девался.

— Спасибо! — сказала женщина, и в её голосе действительно послышалось облегчение.

— Пока не за что! — смущённо пробормотал Зеленоглазый. — Мы ведь не можем прямо сейчас взять и проверить, ушёл твой бес или нет.

— Проверим, но не прямо сейчас! — В темноте не было видно, но, кажется, Риона улыбнулась. — Через три дня как раз полнолуние.

Зеленоглазый почувствовал себя совсем неловко.

— Давайте всё же поговорим о подземной темнице и о пленных! — прошептал он. — Итак, я подумал, что...

Он умолк и с напряжением вслушался. И почти сразу уловил, как кто-то осторожно постучал по косяку двери.

— Кто там? — не раздумывая, спросил тевтон.

— Мне сказали, — отозвался из-за кожаной завесы, которая прикрывала дверь тихий, как всем показалось, детский голос, — сказали, что здесь остановились трое приезжих. Чёрный плащ, а с ним ещё двое. И что одного из них называют Зеленоглазым.

— Меня так называют. А что дальше?

— Если это так, то я к тебе! — радостно отозвался голосок, завеса приподнялась, и небольшая фигурка легко и бесшумно скользнула в дверь.

Глава 4 ПРОТИВОСТОЯНИЕ

Наутро, едва рассвело, тех, кто ещё не стряхнул с себя сон, разбудили звуки охотничьих рогов. Их было много. И они дудели так громко, что заглушили даже многоголосый гомон толпы, спешившей со всех сторон на площадь. Многие постарались прийти заранее, чтобы выбрать места получше. Площадь была огромна и легко вместила бы всё население города, вместила бы даже сотни людей, приезжавших из соседних селений, но её центральная часть должна была оставаться пустой. Ещё вечером воины вбили копья по контуру вытянутого овала и натянули между этими копьями верёвки, создав барьер, который оставил для зрителей не так уж много места — от заграждения до стен ближайших хижин оставалось не больше двадцати локтей. Те из зрителей, у кого были телеги, колесницы, хотя бы тачки, привезли их с собой и, образовав несколько рядов, взбирались на свои повозки. Жители близлежащих хижин влезли на крыши, изрядно рискуя: крытые травой тонкие жерди могли и не выдержать тяжести нескольких человек. Правда, падать было невысоко, но ведь крышу тогда придётся переделывать, а кому же это нужно, если вот-вот вновь грянут летние грозовые дожди...

Праздник начался так, как обыкновенно начинались все праздники британских племён: шествием воинов, обнажённых до пояса, в клетчатых до колен юбках, с длинными копьями, острия которых окаймляли пестро раскрашенные перья. Украшать свои копья перьями орла имели право только племенные вожди и особо отличившиеся воины. У остальных они были соколиные, вороновы, ястребиные.

Воинов было много — каждое из обитавших в Долине туманов племён отрядило на это торжество по сотне мужчин, а главенствующее в Долине туманов племя Горностая имело право представить три сотни своих копий.

Рога смолкли, и мужчины, держа копья наперевес, пошли по кругу (точнее, по очертанию гигантского овала) под звуки трещоток. Эти трещотки крутили в воздухе мальчики-подростки, по всей вероятности, те, кому осенью предстояло пройти посвящение в воины.

Копьеносцы делали большой шаг, замирали, повинуясь незримому сигналу (треск был равномерен, и казалось невероятным, чтобы он задавал ритм). Потом каждый из мужчин взмахивал своим копьём, словно собираясь послать его в цель, но тотчас вновь отклонялся назад и делал несколько стремительных шагов. Затем все разворачивались, приседая и выпрямляясь, шли в обратном направлении, и вновь — шаг, взмах копья, движение назад и мерные шаги под оглушающие звуки трещоток.

Трудно было назвать это танцем, но то был именно ритуальный танец, который завершился совершенно неожиданно: трещотки умолкли, потом вновь зазвучали. Под их треск в середину громадного круга выбежала девушка лет двадцати. Она была одета в светло-голубое платье, подпоясанное узким ремешком, и сандалии из грубой кожи. Тёмные волосы, собранные узлом на затылке, украшал серебряный обруч, нездешней, скорее всего римской, работы.

Остановившись посреди овала, неподалёку от установленных в ряд жертвенных столбов, девушка подняла руки и замерла.

Трещотки умолкли, и откуда-то со стороны дома вождя сипло протрубил рог. Повинуясь этому сигналу, копьеносцы замерли на месте, повернулись лицом к центру овала и, услыхав новый стон рога, разом метнули свои копья. Они вонзились каждое в пяти-шести шагах от замершей посреди площади девушки, образовав такой же, но в десятки раз меньший, овал.

Толпа по краям площади шумно вздохнула. Тут же воины побежали каждый к своему копью, подхватили их, а затем разбежались. Впрочем, они не покинули площадь, выстроившись рядами перед лестницей, что вела к порталу своеобразного дворца. Девушка в светлом платье последовала за ними. Она не только подошла к лестнице, но и поднялась по ней. Это никого не удивило — девушку все хорошо знали.

Прошло некоторое время, и на верхней площадке лестницы появился тот, чьего появления, видимо, ожидали все собравшиеся. Верховный вождь племени Горностаев Паандрикор вышел из дверей своего дворца и остановился перед толпой, встретившей его громовым рёвом.

Впервые увидав его, любой сразу сообразил бы, почему этот человек не только держит своё племя в беспрекословном повиновении, но и пользуется почитанием большинства своих единоплеменников. Он был как будто создан для того, чтобы внушать и трепет, и уважение. Прежде всего его отличал необычайно высокий рост, и это сразу бросалось в глаза. Если племена Южной и Средней Британии были в основном рослые и походили в этом на галльских кельтов, то северяне были потомками других, более древних племён, когда-то населявших остров, потому и отличались меньшим ростом, более приземистым телосложением и смуглотой. Паандрикор скорее всего вёл свой род с юга, но даже и для южанина был очень высок. Кожа у него тоже была светлее, чем у большинства горностаев, — этого не мог скрыть даже покрывавший её загар. Могучее сложение вождя, под стать росту, делало его и вовсе громадным, широкие плечи, длинные мускулистые руки вызывали ощущение мощи, а гордая посадка головы придавала ему царственный вид.

Паандрикор был не стар, на вид лет сорока. Его лицо отличалось довольно правильными чертами, но казалось тяжёлым благодаря массивному лбу, широко расставленным, очень светлым глазам и жёстким очертаниям рта. Как почти все бритты, он брился, но если другие делали это раз в несколько дней, то вождь определённо каждый день очищал своё лицо от щетины — его щёки и подбородок были гладкими, почти как у женщин.

Должно быть, он знал выгодное воздействие своей внешности и умело его использовал. На Паандрикоре, как и на всех мужчинах племени, была надета шерстяная клетчатая юбка, однако она не прикрывала его колени, а чуть-чуть до них не доставала, подчёркивая длину ног и их мощь. Надетый поверх обнажённого торса плащ вождь отбросил назад, чтобы тот не закрывал плечи и широкую, безволосую грудь, покрытую тёмными полосами татуировки. Головной убор представлял собой своеобразный шлем, сшитый из горностаевых шкурок и выполненный в виде головы горностая, причём так умело, что можно было поверить, будто голову вождя венчает гигантская морда зверя, который обычно бывает раз в десять мельче. Впечатление было почти такое же, как от деревянного изображения на центральном столбе, тем более что и эта маска также скалилась белыми, хищными зубами, скорее всего волчьими. Сейчас шлем был сдвинут на затылок, он не скрывал лица вождя.

Девушка в светлом платье подошла к вождю и подала ему рог, украшенный серебряными накладками. Теперь, когда они стояли рядом, оказалось, что она похожа на Паандрикора, но его мужественные черты у неё казались мягче. Кроме того, она была невелика ростом и очень тонка, так что казалась почти хрупкой.

Паандрикор дунул в рог, и пронзительный звук его разнёсся по огромной площади, призывая всех умолкнуть. Но толпа и без того уже стихла, в волнении ожидая самых главных событий.

— Всем вам славной охоты и быстрых коней, горностаи! — крикнул вождь.

Его низкий, мощный, как труба, голос охватил всё пространство — пустую середину площади и её запруженные народом края. — Всем помощи духов и защиты от демонов!

Толпа ухнула в ответ и вновь утихла.

— Сегодня — главный день нашего года! — вновь прогремел Паандрикор. — День, когда Солнце набирает полную силу и священная омела даёт новый цвет. Сегодня духи дают самую большую силу мужчинам и помогают женщинам зачинать детей.

Вновь всплеск голосов в толпе, и вновь тишина и могучий голос вождя:

— Горностаи! Уже многие столетия мы живём в нашей долине, где духи хранят нас от врагов, ограждая страхом. В наши места трудно добираться, но это не остановило бы ни враждебных нам племён, ни тем более Красных гребней, завоевавших уже многие земли, прежде принадлежавшие нам и нашим сородичам. Но подземные духи устроили так, что о нашей Долине почти никто не знает, а те, кто о ней узнает, гибнут на пути сюда, внушая всем остальным ужас перед неведомым им краем.

На этот раз толпа взревела во всю силу трёх-четырёх тысяч голосов. Мужчины вскинули вверх копья и дротики. Паандрикор повелительно поднял руку, снова наступила тишина, вождь опять заговорил:

— Недавно Красные гребни вновь пытались вторгнуться на земли, которые когда-то сами же и оставили, пройти за возведённую ими стену и начать новую войну. Воины из племени Рыси и племени Волка, живущие далеко за пределами Долины, возле самой римской Стены, сумели заманить их в ловушку, отправив по гибельному пути к Долине туманов. Большинство римлян нашли смерть ещё по дороге, те же, которые уцелели...

На мгновение Паандрикор умолк, казалось, подбирая слова. Потом воскликнул:

— Те, которые уцелели, стали жертвами наших духов!

Снова рёв толпы и мелькание пёстрых перьев на концах копий. И снова — взмах руки вождя, призывающий горностаев замолчать, чтобы слушать.

— Мы не хотим войны с Красными гребнями! — вождь возвысил голос. — Чем меньше они знают о нас, чем больше боятся нашей Долины, тем для нас лучше. Пускай не приходят сюда, и мы будем довольны.

Толпа зашумела вразнобой, и вот тут все взгляды обратились на фигуры ещё трёх человек, стоявших позади вождя, под сенью ведущего в дом портала. Они появились там сразу, едва Паандрикор вышел к своему племени, и всё время, что он говорил, стояли неподвижно, так неподвижно, словно то были и не люди, а статуи. Впечатление усиливали их одеяния — один, тот, что стоял чуть впереди, был в длинном белом балахоне с капюшоном, опущенным до самого подбородка, двое других, напротив, почти сливались с темнотой портала — их одежда была непроницаемо черна, и лица также закрыты. Они молча слушали речь вождя, однако стоило ему произнести последние слова, как все трое шевельнулись, а тот, что был в белом, шагнул вперёд. И вот уже, кажется, собравшиеся не столь внимательно смотрели на Паандрикора, не стремились услышать каждое его слово. Их взгляды тревожно обратились к призрачной белой фигуре, постепенно приближавшейся к вождю.

Паандрикор почувствовал это и обернулся. На миг его лицо исказилось гневом.

— Разве сейчас уже пришло твоё время, Сенари? — спросил он, понижая голос, но не стремясь говорить так, чтобы стоящие вокруг лестницы воины его не слышали. — Разве я звал тебя к началу праздника? Тебя позвали бы ко времени жертвоприношения, а оно ещё не началось.

Друид подошёл вплотную, стал против вождя и резким движением откинул с лица капюшон. Он был уже стар, его сморщенное, жёлтое, как старый папирус, лицо казалось бы мёртвым, если б из глубоких глазных впадин не сверкали небольшие тёмные глаза, острые и пронзительные. Как у большинства друидов, у него были очень длинные волосы, совершенно седые, но не всклокоченные, а заплетённые сзади в несколько мелких косиц. Надо лбом в волосах поблескивал традиционный священный полумесяц.

— Неужели я должен спрашивать у тебя, когда мне приходить, а когда нет? — очень мягким, почти вкрадчивым голосом спросил старик вождя. — Или я не главный жрец святилища в Городе белого горностая? Или мне не позволено слушать твои мудрые речи, о славный вождь славного племени?

Паандрикор явно испытывал бешеное желание грубо прервать речь друида. Это было видно и по выражению его лица, и по тому, как дёрнулись пальцы его рук, словно он хотел, но не позволил себе сжать их в кулаки.

— Что не понравилось тебе в моих речах, жрец? — Голос вождя вновь стал вырастать, покрывая всё пространство площади. — Я знаю, что именно! Да, ни я, ни моё племя, все его кланы, которые здесь собрались, ни другие племена, живущие в Долине туманов, вдали от распрей и войн, не хотим, чтобы эти войны и распри пришли сюда! И нам не нужна война с римлянами, к которой призываете ты и твой Совет друидов!

Сенари, который был едва ли не на две головы ниже вождя, вынужден был смотреть на того снизу вверх. Однако натиск Паандрикора не испугал друида.

— Ты говоришь так, потому что не хочешь подчинить свою власть власти святых жрецов! — крикнул он, пытаясь также быть услышанным на всём пространстве площади. — Ты хочешь спрятаться под защитой духов, которую мы призвали, чтобы не участвовать в священной войне против римлян?!

— Если вы святые, то почему от вас исходят только ненависть и зависть? — резко спросил Паандрикор. — И для чего нам ваша священная война? Чтобы вы имели прежнюю неограниченную власть над нашими племенами, пугая нас, что вот, если вы не будете взывать к духам, придут римляне? Да не придут они сюда, если отсюда не будет исходить опасность для их крепостей и городов. Не то для чего они сами же возвели свою Стену и отгородились ею от племён, внушающих им недоверие? И не думай, жрец, что я — дурак, что не общаюсь с племенными вождями, что живут за пределами Долины и даже за пределами римской Стены. Я отлично знаю: с римлянами можно ужиться — они не посягают ни на наши обычаи, ни на наших богов — им бы со своими разобраться! А вот с тобой и с твоим Советом нам всё труднее и труднее уживаться, Сенари! Я не возражал против истребления отряда Красных гребней, которые пришли на нашу землю с войной. Я думал, они сами решили вторгнуться сюда. Но лишь потом узнал, что сначала племя Рыси с границ Гнилой чащи вторглось за пределы римской Стены! Узнал о подземном проходе, который жрецы приказали проделать, чтобы нападать на Красных гребней и внушить им мысль начать войну с северными племенами. Но нам война с ними не нужна.

— Однако они уже начали её, Паандрикор! — воскликнул друид. — Так или иначе, но они пришли сюда, они нашли путь в Долину туманов.

— Который твои люди сами им указали! — гневно вскричал вождь.

Он явно хотел, чтобы все собравшиеся слышали его разговор со жрецом. Это был не первый раз, когда меж ними возникал спор, но ещё никогда дело не доходило до откровенного противостояния, да ещё во время праздника, да ещё перед громадной толпой, среди которой находились люди из всех кланов, подчинённых вождю горностаев.

Трудно сказать, планировал ли Паандрикор заранее эту стычку, поняв, что для неё настало решающее время, или его вывело из себя неожиданное появление Сенари и двух Чёрных плащей, не просто пришедших на площадь задолго до жертвоприношения, но ещё и посмевших пройти через его дом, войдя с заднего крыльца! И стража пропустила их! Значит, и среди его воинов большинство трепещут перед друидами. И если сейчас, именно сегодня, не показать всем, кто действительно хозяин Долины туманов, впредь сделать это будет трудно. Если не невозможно...

— Восемьдесят лет назад, — вновь заговорил Паандрикор, — когда друиды по всей Британии попытались поднять бриттов на священную войну против римлян, те разгромили восставших. Тогда погибли многие жрецы, были уничтожены их святилища. Но тех, чьё участие в мятеже не удалось доказать, римляне отпустили. Только запретили впредь совершать жертвоприношения и священные ритуалы в капищах^[40]. И несколько сотен друидов покинули все подвластные Риму области. Тайными дорогами они ушли сюда, на север, в Долину туманов, где уже долгие века спокойно и счастливо жили наши племена. Наши предки и наши тогдашние жрецы приняли их, даже радовались, что теперь именно у нас появится большое святилище и духи станут к нам благосклоннее. И что же мы получили? Созданный при святилище Священный Совет друидов сперва повелел собирать для них дань, которая втрое превышала обычные наши жертвы храма и их жрецам. Тогдашний верховный вождь горностаев, мой прадед Гарсион, на это пошёл — он не хотел, чтобы на мирной земле начались распри. Потом жрецы стали вмешиваться в решение вождей, в жизнь каждого племени, даже лишать прав на охоту и разведение коней тех, кто чем-либо им не угождал. При Совете появились Чёрные плащи, ваши тайные воины, а возможно, и ваши палачи — мало ли тех, кого друиды в чём-либо обвиняли, умирали странной, загадочной смертью? И вот уже не одно десятилетие вы нарушаете покой в Долине, вы смущаете сердца юношей и добиваетесь их неповиновения вождям! Вы подготовили сильные отряды подчинённых вам воинов за пределами Долины, подготовили для того, чтобы начать войну против римлян! И теперь заставили их прийти сюда, причём большую часть из них погубив по дороге! Для чего?! Чтобы римляне там, за своей Стеной, решили, будто именно отсюда исходит угроза? Чтобы они вступили на наши земли, и уже не малыми, а огромными силами?! Вы хотите начать с ними великую войну? А вы знаете, что никто, начинавший её, никогда не выигрывал?! Знаете, сколько племён погибло, пытаясь воевать с ними?! Для чего вам это?

Внимавшая каждому слову вождя, громадная толпа постепенно пришла в движение, загудела многими голосами. Большинство воинов, очевидно, поддерживали Паандрикора, но кое-где, особенно среди собравшейся группами молодёжи, послышались и осуждающие возгласы:

— Неужели, собравшись все вместе, всеми племенами, мы не могли бы изгнать Красных гребней отовсюду?!

— Говорят, за Римской стеной живёт в десятки раз больше бриттов! Почему не объединиться и не начать священную войну?!

— Что мы, трусы?! — совсем уже громко прокричали разом несколько голосов.

— Вы — именно трусы! — Паандрикор резко повернулся в ту сторону, откуда послышался крик, и сразу в той стороне сделалось тихо. — Вы — трусы, потому что тявкаете из толпы, как щенки, у которых клыки начали отрастать и чешутся, а кусаться по-настоящему они ещё не умеют, вот и визжат позади взрослых собак, зная, что будет кому их прикрыть! Что вы все знаете о землях за пределами Долины? То, что вам рассказывают жрецы? А вы сами бывали ли там? Я бывал! И я видел, как живут племена в северных лесах, возле Гнилой чащи, знаю, как живут люди здесь, ещё севернее нашей долины. Знаю, как живётся племенам за Стеной, под властью Рима. И скажу вам: может быть, это плохо, что Красные гребни сюда пришли и наши предки не сумели дать им отпор. Но раз не сумели, значит, такова была воля богов. А теперь ни у кого не получается избавиться от римлян. И прежде всего потому, что никому они особенно не мешают. Племена живут, как и жили, а то, что приходится платить римлянам дань, так вот вам сравнение: друидам мы платим больше!

— Не святотатствуй, Паандрикор! — взвизгнул Сенари. — Ты платишь не нам, а богам!

— Да на что мне боги, которые грабят мой народ! — загремел в ответ вождь. — Я объединил самые сильные племена Долины и всех окрестностей не для того, чтобы Горностаи, Рыси, Волки помогали крепнуть вашей подземной цитадели, помогали собирать и вооружать отряды для войны. Я не хочу, чтобы наши юноши пили ваши дурманные отвары и ели грибы, вызывающие видения, а потом носились по своим селениям, выкрикивая проклятия и призывая всех на священную войну! Думаешь, я не знал причины их безумия?!

Толпа вновь зашумела. И теперь слышнее всего стали вдруг голоса женщин:

— Они травят чем-то наших сыновей, и те сходят с ума!

— В них вселяются злые подземные демоны!

— Некоторые уже ушли из своих домов и присоединились к отрядам рысей, что нападали на римлян. Многие погибли! Отцы приказывали им оставаться дома, но друиды повелевают мальчикам не слушаться отцов!

— Почему ты терпишь это, вождь?!

Сенари быстрым взглядом обежал площадь и, видимо, сразу понял, что, вздумай он сейчас обратиться к толпе, большинство окажется не на его стороне. Он действительно ошибся, слишком рано заявив свои права, но ему не удалось сдержать ярости, когда Паандрикор стал призывать горностаев к миру с римлянами. И это в день, назначенный Советом для открытого объявления священной войны! Правда, вначале, прежде чем это объявление состоится, должны были произойти ещё два события, два события, после которых призвать горностаев к войне будет уже куда легче. Надо было подождать, надо, ох, надо было подождать, но вождь поторопил события...

— Ты гневишь духов, Паандрикор! — произнёс Сенари, отступая на пару шагов, не потому, что боялся гнева вождя, но благоразумно не желая стоять к нему вплотную — слишком выигрывала рядом с его старостью и хилостью мощная фигура, стать и красота Паандрикора. — Берегись — сегодня, в день праздника, когда силы богов утраиваются, они могут отплатить тебе за святотатство!

— Сегодня, если ты не забыл, — праздник Солнца. И не мрачным подземным духам, а ему, воздающему миру благо и радость, принадлежит власть! — При этих словах голос вождя торжествующе зазвенел, и толпа ответила морем радостных возгласов.

— Ну что же, — Сенари наконец вспомнил, что его всё равно не слышно на всю площадь (обычно обращение жреца в таких случаях повторял специальный друид-глашатай), поэтому ответил вождю горностаев обычным своим голосом. Но в этом голосе прозвучала такая явная угроза, что у Паандрикора вновь стали поневоле сжиматься кулаки. — Ну что же, быть может, ты и прав! Но не забывай, что сегодняшний праздник Солнца особенный — такой бывает только раз в семь лет. Сегодня в полдень сила Солнца объединяет в себе общую силу духов. А перед заходом вся эта сила переходит к главе наших богов, к Рогатому, и он способен с её помощью изменить мир! Мы можем сегодня, принеся священную жертву, сокрушить всех враждебных нам богов. До сих пор это не удавалось, но сегодня удастся обязательно! Ведь жертв будет семь, и все предсказания сошлись на сегодняшнем дне.

Паандрикор расхохотался. Смех у него был такой же звучный и мощный, как и голос. Он смеялся, хотя его брови оставались нахмурены, а взгляд сосредоточен.

— Видно, ты всё же становишься стар, Сенари! — воскликнул, отсмеявшись, вождь горностаев. — Ты забыл о нашем условии: если на предстоящем состязании колесниц твои священные кони уступят моим коням, если мои опередят их хотя бы на длину ладони, то ты отдашь мне пленников, и тогда они не будут убиты. Ни мой отец, ни мой дед никогда не приносили в жертву пленных, пускай другие племена покрывают себя таким позором, но не наше.

Теперь засмеялся жрец, но смех его был почти беззвучным, шуршащим, как чешуя змеи по камням, и губы старика лишь чуть раздвинулись, так что казалось, будто смеётся кто-то позади него, кто-то невидимый.

— О быстроте твоих жеребцов говорят не только в Долине, Паандрикор! — проскрипел Сенари. — Все знают, каких они прекрасных кровей и как их выездили. Но мои священные кони питаются силой духов, а сегодня, как я сказал, эта сила увеличилась во много раз. Они выиграют, кто бы ни управлял твоей колесницей.

— Я сам буду управлять ею. Посмотрим, найдётся ли среди друидов более искусный возница.

— Хорошо, — старик кивнул. — Хорошо. Посмотрим.

Все собравшиеся с великим напряжением следили за этим сражением. Многие, стремясь быть ближе к вождю и друиду, нырнули под верёвочные заграждения и стали всё гуще заполонять середину площади, подступая к лестнице и стоящим вдоль неё рядам воинов.

Паандрикор отвёл взгляд от сморщенного лица друида и обвёл глазами громадную толпу. Он умел оценивать выражения сразу многих лиц и понял, что по крайней мере сейчас одержал победу.

Глава 5 ГОНКА

— Я не хотел омрачать праздник ссорой! — крикнул вождь. — Но что случилось, то случилось! А теперь пускай праздник возобновится! Расступитесь, горностаи, и вы, люди соседних племён. Солнце взошло — приветствуем его!

Люди шумно отхлынули назад, толкаясь, возбуждённо переговариваясь, причём каждый старался вернуться на лучшее место, оказаться ближе к центру, нежели стоял раньше.

Но наконец середина площади вновь оказалась совершенно пустой. Только семь зловещих столбов высились почти посредине овала, но они казались теперь маленькими, окружённые с четырёх сторон могучими столбами тотемов.

Никто больше не смотрел на Сенари, тем более что он вновь отступил под сень портала, став меж двух своих спутников. Чёрные плащи за всё это время так и не проронили ни слова, не сделали ни одного лишнего движения — до поры казалось, что их просто нет.

— Норна! — обратился вождь к девушке в светло-голубом платье, которая так и стояла на ступенях лестницы, неподалёку от него. — Твой танец!

Девушка проворно сбежала вниз. Где-то ударил и часто, мерно начал бить барабан. В такт ему Норна, гибкая и лёгкая, как косуля, побежала вдоль воткнутых в землю копий. Она то слегка приседала, плавно опуская руки, то вдруг вся вытягивалась, привставала на цыпочки, тянула пальцы к небу, то останавливалась и начинала вращаться на месте, отчего её платье облаком взлетало вокруг неё, и открывались выше колен тонкие стройные ноги, обвитые ремнями сандалий.

Танец был странен, дик, но необычайно выразителен. Люди, окружавшие площадь, видели его не впервые и встречали, как обычно, с восторгом. Они махали танцовщице руками, некоторые даже бросали цветущие веточки рябины ей навстречу, а кто-то в такт барабану начинал колотить по своей тачке или берестяному коробу.

— До чего же хороша! — сказал на ухо соседу кто-то из воинов. — И с каждым годом всё лучше и лучше. Во всех племенах говорят о красоте дочери нашего вождя.

— А что толку в этой красоте? — ответил второй воин. — Сенари всё равно заберёт её себе.

— Сенари?! Да ты с ума сошёл! Ему под семьдесят, а ей двадцать. И вождь никогда не отдаст её старику, как бы тот ни требовал. Паандрикор не боится друидов. Слышал, как он сейчас с ним говорил? Так ещё никто не смел...

— Само собой! — вздохнул воин. — Но много ли останется от его смелости, если друиды опять заставят духов наслать на нас мор или вызовут падёж лошадей? Тогда все потребуют, чтобы вождь их слушался.

Этот разговор успели расслышать трое путников, пробивавшихся в это время поближе к центру круга, причём ещё и возле самой лестницы дома вождя. Такое нахальство не прошло бы им даром, но на одном из путников красовался чёрный плащ с капюшоном, и перед этим зловещим одеянием все тут же расступались, тем более что обладатель плаща отличался ещё и немалой силой — он решительно и ловко расталкивал плотную толпу, заставляя волей-неволей уступать ему место, даже тех, кто не успевал заметить на нём жреческого плаща.

— Вот видите, а вы мне: «Не надевай, не надевай!» Удобнейшая штука! Особенно удобно, что смотрят только на плащ, а в лицо никто и не заглянет.

Произнеся это, Дитрих Зеленоглазый легко проткнулся в первый ряд толпы и вытащил следом своих спутников, отпихнув зрителей справа и слева, так, чтобы Крайк и Риона могли встать с ним рядом. Риона без плаща нравилась ему куда больше, особенно её длинная золотая коса, которую женщина в этот день не стала скалывать гребнями, позволив ей свободно скользить по спине. Правда, при этом тевтон ловил себя на совершенно идиотской в его возрасте мысли — ему то и дело хотелось дёрнуть эту косу, как когда-то, лет тридцать назад, он дёргал за косу маленькую Хильде.

— Кажется, мы успели вовремя! — заключил Крайк.

— Да, — согласился его товарищ. — Вот только не услышали перепалку вождя со старым друидом. Вся толпа только и гудит об этом. Ну, ничего, зато гонку не пропустим. Что-что, а это мне всего интересней!

В это время Норна пошла по второму кругу танца, причём ритм барабана ускорился и девушка затанцевала быстрее. Её руки мелькали в воздухе, словно ветки ивы на сильном ветру. Дойдя в танце до стоявших впереди толпы Дитриха, Крайка и Рионы, девушка вдруг замерла, потом быстро-быстро завертелась на месте, раскинула руки, свела их, соединив ладони, и снова пошла отбивать ритм вдоль верёвочного барьера.

В третий круг танца следом за дочерью вождя вступили другие девушки, в платьях, украшенных цветами шиповника и рябины, а затем и юноши в своих клетчатых юбках, нагие по пояс, разрисованные татуировками. И вот уже около сотни человек повторяли ритм барабана, изгибаясь, вытягиваясь, воздевая руки к солнцу, которое в это время поднималось всё выше и выше.

Многие из танцующих тоже оказались гибкими и лёгкими, но так, как у Норны, не выходило ни у кого.

— Я его понимаю! — прошептал Дитрих, восхищённо следя за девушкой.

— Ты о ком? — спросил Крайк, однако тут же сообразил: — Ну да, и я понимаю.

— Норна — самая красивая девушка среди горностаев! — воскликнула Риона, даже не стараясь понизить голос.

— Я бы поспорил, — возразил Дитрих. — Ты, например, не хуже.

Она вспыхнула, но только на миг.

— Я на десять лет старше. И из другого племени.

— Возраст, извини, не учёл. А племенная принадлежность не имеет значения. Всё равно мы все варвары!

Танец завершился так же стремительно, как начался. В руках танцующих откуда-то появились веточки цветущей омелы — должно быть, им передали её из толпы. Каждый прижал ветку к сердцу, потом все, один за другим, бросились к жертвенным столбам и, поднявшись по установленным возле них небольшим лесенкам, украсили омелой резные завитки символических дисков.

— Омела — символ жизни на алтарях смерти? — спросил Крайк Риону, не скрывая изумления. — У нас бы такого не сделали!

— У нас, сколько я помню, и людей в жертву не приносили, — ответила она шёпотом. — Ну, может, когда-то, до моего рождения, бывало... Здесь всё по-другому, брат. Смотри, вот начинается самое главное.

Воины, обступившие лестницу, резко расступились, образовав с одной из сторон дворца широкий проход. В него убежали танцовщицы и танцовщики, только Норна вновь поднялась на лестницу и стала возле отца.

Теперь зазвучал уже не один барабан, а не менее двух десятков, и вновь подал голос рог. Толпа загудела, люди в очередной раз принялись толкаться, стремясь лучше увидеть предстоящее зрелище.

Откуда-то раздалось звонкое лошадиное ржание, потом ещё, загрохотали колёса, и в проходе показались одна за другой колесницы. Но какие! В своё время, завоевав Британию, римляне запретили им делать и использовать, даже для безобидных состязаний, тяжёлые боевые повозки. С лёгкими проще было справиться в случаях, когда мятежники применяли их в бою. А здесь, в Долине туманов, где не действовали запреты завоевателей, сооружались именно такие колесницы, с какими когда-то, пару столетий назад, было так трудно сражаться римским когортам. Мощные, с широкими бортами, с утяжелённой, заострённой, наподобие тарана, передней частью, обитой медными шипами (лёгкие повозки бриттов вообще делались без передка, у этих он использовался как оружие). Огромные колёса поднимались выше бортов, их оси завершались медными серповидными лезвиями, способными во время сражения убить или изувечить как лошадь, так и человека.

В каждую колесницу было впряжено по два коня. Некоторые британские племена уже давно переняли римский тип колесницы, запряжённой четырьмя лошадьми, и ловко с ними управлялись, но в Долине не знали таких упряжек. Зато кони были хороши! Ничего общего с мохнатыми коротконогими лошадками, типичными для Северной Британии.

— Галльские скаковые, видимо, скрещённые с южной британской породой! — прошептал Дитрих, во все глаза разглядывая упряжки, одна за другой выносившиеся на площадь. — Вот это сила, вот это пропорции тела! А ноги-то, ноги! Да, стоит запереться в отрезанной от всего мира долине, чтобы научиться выращивать таких скакунов!

— О девушке ты с таким восхищением не говорил! — отметила Риона.

— Она же не лошадь, чтобы вслух обсуждать её ноги, грудь и всё остальное, — не смутился Зеленоглазый. — Нет, в самом деле, отменные скакуны. А где упряжка вождя и где священные скакуныдруидов? Пока мы продирались сквозь толпу, о них только и шептались.

— Вон они! — Риона указала глазами на две колесницы, последними выкатившие на площадь. — Легко различить: кони Паандрикора серые, даже серебром отливают — очень редкая масть. А в табунах святилища выращивают только чёрных лошадей.

— Ну да, — кивнул Дитрих. — Чтобы плащи для них не шить. А кого ещё выращивают ваши друиды? Медведей? Волков? А крокодилов не выращивают? Видел я их. Замечательная зверюга! Кого угодно в чём угодно убедит, едва только пасть раскроет. У жрецов ведь как раз такие методы убеждения?

— Тихо ты! — не без испуга шепнул Крайк. — Или на латынь перейди, что ли...

— Чтобы была возможность врыть посреди площади восьмой столб? — поинтересовался Зеленоглазый. — Обойдутся без меня! Как, впрочем, и безо всех остальных.

Но последнюю фразу он произнёс едва слышно, так что в рокоте толпы Крайк скорее угадал, чем расслышал слова друга.

Всего на площадь выкатили двадцать пять колесниц, все, как одна, нарядно разрисованные: у кого в синий и алый цвета, у кого — в красно-коричневый, у кого-то — в белый с чёрным. Две повозки выделялись ярко-жёлтыми бортами, у одной края были обиты медными бляшками. Упряжь коней украшали перья, тоже пестро раскрашенные, как на боевых копьях.

Колесница Паандрикора была белой, как молоко, по бортам и передку её украшали серебряные бляшки, такие же, только совсем мелкие, сверкали на конской упряжи. Орлиные перья, трепетавшие над головами серебристых коней, были отличительным знаком вождя.

Священная повозка друидов была тёмно-синей. Широкие чёрные полосы косо пересекали её борта, а на заострённом передке сверкал серебряный полумесяц. Такие же полумесяцы украшали головы вороных коней, роскошные гривы которых, как и хвосты, были заплетены в сотни мелких косичек.

Рокот барабанов смолк. Зато к звуку одного рога присоединились ещё несколько. Колесницы поравнялись друг с другом и стали в одну линию, заняв довольно широкое пространство.

Увлечённые этим зрелищем, люди на площади сразу не заметили, как их вождь спустился с лестницы, снял и передал воину свой клыкастый белый шлем, скинул плащ и остался в одной короткой клетчатой юбке.

На его куда более светлой, чем у остальных горностаев, коже ярко выделялись узоры татуировки. Густая волна тёмных волос была подхвачена широким ремнём, завязанным узлом на затылке.

Паандрикор принял поводья у воина, который вывел его колесницу на площадь, и легко вскочил в неё, сразу став заметнее всех, ибо был на голову всех выше.

— Неразумно! — прошептал Дитрих. — Он много тяжелее большинства возниц.

— Ну, не в пять же раз! Разве для лошадей это так важно? — удивился Крайк.

— В гонке, когда кони выдыхаются, когда идут из последних сил, важна и тяжесть колесницы, и тяжесть возницы, — ответил Зеленоглазый. — Тогда надо было саму повозку сделать легче, но она такая же, как остальные. Да ещё вон серебра на неё наколотили. Кстати, если оценивать коней, то я бы сказал, что и серые, и чёрные лучше всех остальных. Но серые в рывке, пожалуй, посильнее. Зато не выносливее ли чёрные в долговременной гонке? Сколько кругов они пройдут, а, Риона?

— Обычно проходят сорок.

— Немного. Тогда у серых преимущество. Ну, посмотрим.

В это время вновь стало тихо. И в тишине резко, тревожно прогремел гонг. Никто не видел, где он подвешен, однако его удар разнёсся по всей площади. В тот же миг на разные голоса закричали возницы, и двадцать пять разномастных пар коней рванули с места двадцать пять пестро раскрашенных колесниц.

Сперва всем показалось, что сейчас произойдёт свалка и падение некоторых возниц. Каждый рванул, выбирая наиболее удобную для захода в поворот кривую, стремясь опередить, а если удастся, вытеснить соседние повозки. Но, видя, что их неизбежно ударят и сомнут, большинство возниц, не успевших сразу вырваться вперёд, придержали коней, таким образом, откатываясь назад, но уклоняясь от опасного толчка. Двое проявили упрямство, столкнулись, и оба вылетели, покатившись по утоптанному песку площади. К счастью для них, почти все остальные уже промчались мимо, ни одна колесница не задела упавших. Их повозки опрокинулись, кони захрапели, налетая друг на друга, и один из них сразу осел на землю: серповидная насадка чужой колесницы подрезала ему ноги. Тёмные струйки крови поползли в разные стороны, но очень скоро их замесили с песком, растоптали вновь промчавшиеся по этому же месту повозки.

Упавшие возницы успели встать и выбраться за верёвочные ограждения, троих коней подхватили под уздцы и, обрезав упряжь, увели воины. Тот, что упал, остался на пути остальных, и они быстро избавили его от страданий — при заходе на третий круг колесницы объезжали две опрокинутые провозки и неподвижную бесформенную массу посреди тёмного пятна.

Двадцать три колесницы стали понемногу растягиваться, образуя неровную цепь, и лишь пять или шесть ещё боролись впереди, идя плотной группой. Однако вскоре распалась и она — вперёд вырвались, как все и ожидали, два возницы: Паандрикор на своих серебристых конях и молодой сухощавый возница-друид, ловко управлявший парой великолепных чёрных жеребцов.

Толпа кипела. Слышались выкрики, свист, насмешки в адрес отстающих и приветствия идущим впереди. Многие ободряли приветственными возгласами своего вождя, но кое-кто криками поддерживал возницу священных коней.

На десятом круге стало очевидно: выиграет одна из двух колесниц — повозка Паандрикора или повозка друида. Остальные отставали уже больше чем на четверть громадного овала.

Постепенно серые кони стали выходить вперёд, чёрные отставали от них уже почти на целый корпус: это было отчётливо видно, так как колесницы шли бок о бок.

Вероятно, Зеленоглазый первым заметил, что с конями вождя творится неладное: на бегу они стали неестественно мотать головами, вскидывая ноги выше, чем было необходимо, их дыхание сделалось неровным, точно гонка уже подходила к концу и животные выложили все свои силы.

Ещё круг, ещё. И вдруг один из серебристых жеребцов пронзительно заржал и резко рванул в сторону. Повозку мотнуло, шарахнуло из стороны в сторону. Возница удержался, более того, сумел удержать коней и на какое-то, совсем краткое, время выровнять их бег.

Но тут взбесился и второй конь. Он взвился на дыбы, толкнув первого, тот яростно завизжал, и они сшиблись, а колесница по инерции налетела на них сзади, каким-то чудом не изувечив обоих. Повозка тоже «поднялась на дыбы», и вознице пришлось упасть на одно колено, чтобы удержать равновесие. Однако новый толчок швырнул его на низкий борт, а затем колесница опрокинулась, и Паандрикор кувырком вылетел на землю.

Зрители завопили. Большинство из них кричали от ужаса, но кто-то, возможно, не удержал и воплей восторга. Колесница святилища пронеслась мимо упавшего, сзади уже летели остальные.

— Что он делает?!

— Его же убьют! Смотрите! Смотрите!

В следующие мгновения взоры всех обратились к человеку, который совершил, с точки зрения большинства, совершенно безумный поступок. Оказавшись, вероятно, совсем рядом с опрокинутой колесницей, он мгновенно проник за верёвочные заграждения, бросился к упавшему и рывком приподнял его, оттащив в сторону, так, чтобы корпус колесницы его прикрыл. Это было сделано вовремя — другие повозки уже накатывали, уже мчались мимо. Чьи-то кони едва не врезались в колесницу вождя, послышался храп, отчаянный вопль возницы.

А отчаянный незнакомец, облачённый, как все теперь увидели, в чёрный друидский плащ, уже хватался под уздцы, осаживал отчаянно бьющихся коней.

Стараясь их успокоить, Дитрих (среди всех собравшихся сделать такое мог, очевидно, только он!) вдруг заметил на серой шерсти, возле ушей, тёмные пятна.

— Бесы рогатые! — прошипел Зеленоглазый на своём родном языке и четырьмя ловкими движениями выдернул четыре серебряные бляшки из ремней упряжи.

Кони почти сразу перестали биться и рвать из его рук поводья и заржали, будто желая вновь ринуться в сражение.

— Можешь встать, вождь? — спросил тевтон, оборачиваясь к Паандрикору.

— Наверное, смогу. Но правую ногу я или вывихнул, или сломал. Однако, чтоб меня вороны заклевали, как это произошло?

— Потом объясню. Сейчас их ещё можно догнать.

— Ты сумасшедший? — вождь не верил своим ушам.

— Нет. Меня зовут Дитрих Зеленоглазый. Может, слышал?

— Слышал, ещё бы! Откуда ты взялся?

— Тоже потом. Помоги-ка поставить повозку. Кажется, она не пострадала, упряжь тоже. Где бич? Вот он валяется! У нас во время гонки можно менять возницу. А у вас?

— Тоже можно. Но... Чёрные почти на круг впереди.

— Ничего. Они уже выдыхаются. Уходи за ограждения, вождь! Мы выиграем.

Мгновение спустя Дитрих сбросил с плеч плащ Рионы и перемахнул через борт колесницы. Длинный бич в его руке взвился и засвистел над головами коней, не касаясь их, но побуждая сорваться с места и вернуться в гонку.

Зрители сперва ахнули. Потом заговорили, завопили вразнобой, размахивая руками, свистя, улюлюкая, кто во что горазд. Потом все окаменели.

Колесница не мчалась, а летела, выписывая крутую дугу. И кони, и возница не делали ни одного лишнего движения, выбирая самый правильный путь.

— Друид против друида? Разве у них так бывает? — спросил кто-то в толпе.

— Да не друид он! Смотри-ка — волосы короткие, ни в волосах, ни на груди нет священных знаков.

— И татуировок нет! Да кто же он?

— Я слышал, слышал! Я близко стоял. Он сказал вождю, что его зовут Зеленоглазый. Слышали? Это римлянин такой — самый великий возница во всех обитаемых землях!

— Зеленоглазый не римлянин. Он то ли из галлов, то ли, кто их знает, какие ещё бывают племена? Но я думала, он жил лет сто назад.

— Какие сто, дура! Год или два года назад он выиграл гонку у самого знаменитого возницы Британии. В Эбораке, кажется.

Между тем происходило невероятное. Колесница Паандрикора догнала идущие последними повозки и стала обходить их одну за другой. Вот уже позади и те, что шли десятой, девятой, восьмой. Серебристые кони, будто испытывая стыд за своё недавнее, им самим непонятное бешенство, показывали всё на что были способны. Бич по-прежнему не касался ни их спин, ни их вытянутых в мощном усилии шей, но его свист приказывал им: вперёд, вперёд, вперёд!

— Вперёд, милые! Родные мои, самые лучшие лошадки на свете! — кричал Дитрих, стараясь при каждом повороте принять наилучшую позу, чтобы дополнительной тяжестью, креном повозки в ту или иную сторону не стеснять бега красавцев-жеребцов. — Давайте-ка покажем, на что мы способны! Ну, вперёд, вперёд! Только не рвите слишком резко, рывок нам ещё понадобится! Вперёд, чудесные, замечательные, вперёд!

Они обошли четвёртую по счёту колесницу, потом третью. Вторая не давалась долго — её возница оглядывался через плечо, кричал на своих коней, хлестал их бичом, и те, изнемогая, неслись как сумасшедшие. Но вот вспененные морды серых поравнялись с задком колесницы, вот рядом вертятся её смертоносные колёса с серпами-насадками, вот уже и покрытые такими же хлопьями пены крупы светлых гнедых, с тёмными полосами, оставленными бичом.

«Идиот! Лошади-то чем виноваты, что ты не сумел использовать преимущество, да ещё какое?!» — в бешенстве подумал Дитрих. На какой-то миг у него явилось желание хлестнуть бичом возницу — дескать, прости, друг, промахнулся. Но он удержался: сейчас не до этого. Вот и эта повозка позади. Впереди, в двух десятках локтей, — синяя с чёрным колесница. Возница, как и все, обнажён по пояс, но на нём не традиционная в Северной Британии юбка, а чёрные узкие штаны с полумесяцем на поясе. Вот он тоже оглянулся, слыша бурное дыхание чужих коней и понимая, что его настигают.

Возле лестницы возник воин с длинным копьём, на конце его мелькнул султан белых перьев. Один взмах, второй. Значит, они выходят на последний круг? Да, и Крайк машет ему со своего места, крича: «Последний круг! Последний!»

— А вот теперь, мальчики мои, пора! Голос Дитриха сорвался, он понял, что начинает задыхаться. — Сейчас будет то самое время, тот самый миг. Спокойно, пока спокойно. Пора!

Свистнув, бич впервые коснулся коней. Просто коснулся, не нанося удара, но словно давая последний посыл. Зеленоглазый был уверен, что, если кони хорошо выезжены, а это было так, не то они не пришли бы в себя так скоро после того, что случилось, стало быть, они знают этот сигнал.

Серебряные кони знали его. Ещё один рывок, и вот пара летит, почти распластавшись над землёй, легко, будто на это не уходят уже последние, самые последние силы, их и возницы, только что на глазах нескольких тысяч людей совершившего невозможное.

Воин с белым султаном на копьё уже стоит наготове. Уже ждёт, чтобы вновь взмахнуть эти копьём позади одной, потом второй, потом третьей колесницы.

Повозки поравнялись и несколько мгновений шли вровень, ноздря в ноздрю. Друид что есть силы ударил коней, но лишь сбил их этим с дыхания. И вот серебристые стали уходить. Сперва на полкорпуса, потом на корпус. Чёрные попытались достать, их храп вновь раздался прямо за спиной Дитриха, однако он понимал, что у друида уже нет времени.

— Вперёд! — снова закричал он, только теперь осознав, что всё это время обращался к коням на своём родном языке. Но ведь они понимали...

Копьё с белым султаном взлетело и опустилось. И рёв толпы накрыл оглушённого возницу, как волна штормового моря. Толпа хлынула на площадь, роняя копья, сметая заграждения. Кругом теснились тысячи лиц, но одно лицо оказалось вдруг рядом. Лицо, которое, как он теперь понял, ему хотелось увидеть всего сильнее. По лицу Рионы ручейками текли слёзы. Она что-то кричала, но разве можно было что-нибудь расслышать? В конце концов он расслышал:

— Ты сделал это! Ты сделал это для всех нас!

«Пожалуй что, я сделал это для двоих! — подумал он, медленно, с трудом вылезая из колесницы. — Для Арсения и для тебя. Или для тебя и для Арсения? Какая теперь разница?»

Глава 6 ОРЁЛ И ГОРНОСТАЙ

— Так что же случилось с конями? Твоя подружка-жрица что-то говорила про берестяное ведро, из которого их должны были напоить отравой.

Паандрикор сидел всё на той же площадке лестницы, в кресле римской работы (интересно, а это кто из торговцев-друидов сюда приволок?), и мальчик-подросток, его старший сын, старательно бинтовал лодыжку отца. Местный лекарь сказал, что нога не сломана, просто вывихнута, да Дитрих и сам это видел — будь это перелом, распухло бы сильнее и пропала бы чувствительность пальцев, а они вон шевелятся. Обошлось!

— Никакого ведра. Никакой отравы! — возразил Зеленоглазый и подмигнул Рионе, стоявшей вместе с Крайком в толпе окруживших вождя воинов. — По крайней мере, вот этот мальчуган, твой сын, утверждал, что в конюшню никто чужой не войдёт. Так, Атагдиан?

— Так! — Мальчик гордо вскинул подбородок, чтобы поймать одобрительный взгляд отца. — Вчера мне сказали, что твоих коней хотят отравить, мой вождь! И я с двумя рабами всю ночь караулил конюшню. Спал прямо возле коней, но совсем немного. Мы спали по очереди — один спит, двое караулят. Кто-то действительно пытался войти, однако увидел свет и сбежал.

— Но кони-то всё же взбесились!

— Да, — кивнул Дитрих. — Только не от питья. В этом случае, боюсь, я бы не привёл их в чувство. Но Сенари предвидел нашу предусмотрительность. И вот что придумал.

Зеленоглазый разжал кулак и показал вождю лежавшую на ладони серебряную бляшку. С обратной стороны из её середины торчал тонкий, острый, как игла, стержень.

— Их было четыре, возле каждого уха обоих коней, — пояснил тевтон, встретив недоумённый взгляд Паандрикора. — Но нашёл я только один — я же бросил их, когда садился в колесницу, а теперь вот поискал и нашёл. Чтобы они сразу не вонзились в коней, их залили воском. Вон, видно, что здесь был воск. На ходу воск разогрелся — лошади ведь тёплые, а на бегу горячие. Стержни вылезли, впились в самые чувствительные места, и бедняги ошалели от боли. Как только я вытащил стержни, коней удалось успокоить, и они совершили чудо.

— Это ты его совершил, великий зеленоглазый охотник!

Паандрикор смотрел на Дитриха не просто с уважением. Не будь он вождём, можно было б показать, как он восхищен, однако для главы всех кланов горностаев такое казалось непозволительно.

— Я просто сделал то, что умею делать, — сказал Зеленоглазый. — Всё остальное сделали близкие тебе люди. Кстати, Атагдиан мог не поверить ни мне, ни кому-то из моих друзей, но сторожить коней ему велела сестра.

— Норна? — вождь обратил изумлённый взгляд к дочери.

— Да, я. — Девушка подошла и поклонилась отцу. — У Рионы — дар пророчества. Во всяком случае, он у неё был. И она предсказала, что кони взбесятся во время гонки и могут погубить возницу. Так ведь едва и не случилось, хотя мы и не позволил их отравить. А вот жертвоприношения не будет. Хвала богам!

Норна не скрывала радости. Впрочем, Паандрикор её тоже не скрывал. Это была его первая настоящая победа над Советом жрецов. Сенари попался в свою же собственную ловушку, вот пускай теперь и выбирается из неё, если сможет! Он сам предложил суд богов — священные кони против коней вождя. И боги свершили свой суд, несмотря на подлую попытку их обмануть. Пусть хитрый друид объяснит, кто и зачем воткнул бляшки с шипами в упряжь серебряных коней. Не зря жрец и его охрана под шумок исчезли с площади!

Однако мгновением позже лицо вождя омрачилось.

— Как же я не подумал! — воскликнул он. — Нам было не до того, а ведь надо было сразу же послать кого-то следом за Сенари и его Чёрными плащами. Да, им не удастся совершить заклание на площади, но они могут принести римских пленников в жертву прямо в своём святилище!

— Не могут, — покачал головой Дитрих.

Вождь посмотрел на него в полном недоумении:

— У кого, я что-то не понял, дар пророчества? Откуда ты знаешь?

— Знаю, потому что этой ночью мы трое — Крайк, его сестра и я, — проникли в темницу святилища и освободили этих самых пленников. Всех семерых.

Забыв про свою больную ногу, Паандрикор вскочил с кресла, но тотчас сморщился и грузно осел обратно.

— Это невозможно! — воскликнул он. — В подземную цитадель проникнуть невозможно. Друиды с помощью греческого инженера выстроили её так, чтобы она была неприступна. Если бы не это, я, возможно, давно пошёл бы на разрыв с Сенари и на войну с ним. Воинов у него всего-то сотни три, правда, отборных воинов. Однако, в случае чего, до них не добраться, а пока мои воины будут топтаться вокруг святилища, Чёрные плащи посеют смуту и раздор среди племён. Такое бывало при моём отце.

— Но ни твоему отцу, ни тебе, великий вождь, не пришло в голову, что цитадель имеет уязвимое место! — решилась вмешаться Риона. — Друиды сами же окружили свою крепость водой. Ров соединён с рекой, поэтому не может иссохнуть. Дитрих предположил, что с помощью этого рва крепость ещё и снабжается питьевой водой, поэтому она и может выдержать длительную осаду.

Но ведь водовод... как он называется, Дитрих?

— Акведук, — подсказал тевтон.

— Ну да, акведук должен проникать внутрь.

— Вот по нему мы туда и проникли, — улыбнулся Крайк — Оказывается, нырять — это не так уж страшно. А дальше было уже не так трудно. Друиды настолько уверены в недосягаемости своей темницы, что охраняют её в ночное время только снаружи! Решётки мы перепилили самое большое за час и пронырнули обратно, вместе с боевыми друзьями нашего Дитриха. Он ведь — центурион Девятого легиона.

— Центурион в отставке, — поправил Зеленоглазый. — Да, всё оказалось даже проще, чем мы думали.

— Где же теперь эти семеро воинов? — спросил вождь.

И, заметив, как переглянулись Дитрих с Крайком, твёрдо добавил:

— Клянусь честью моего клана, им ничто не будет угрожать.

— Мы это знаем, — сказал Зеленоглазый. — Римляне сейчас неподалёку отсюда, в безопасном месте. Не из-за недоверия к тебе, вождь, просто им надо было отдохнуть — ночью мы все хорошо потрудились, надеюсь, скоро это принесёт плоды... А мои друзья из Девятого легиона успели рассказать нам, как они шли вслед за проводником, обещавшим привести их к крепости друидов и помочь её взять. Как во время пути на них нападали среди ночной темноты воины из племени Рыси, как наши воины сотнями гибли в этом пути. В одной из ночных схваток были ранены и взяты в плен эти семеро, которых Сенари поместил в темницу, чтобы принести в жертву на празднике Солнца. Из разговоров жрецов они поняли, что ты, вождь Паандрикор, не союзник друидов.

— И никогда им не был! — сурово проговорил вождь. — Сюда, в Долину туманов, добралось меньше двухсот римлян. Но они пришли со своим орлом, пришли боевым строем, не страшась того, что моих воинов было много больше. Я приказал их не трогать, и именно они рассказали мне о происках жрецов, желающих вовлечь мои племена в войну с Римом, о подземном ходе, прорытом под Римской стеной. Я сказал, что не хочу воевать, и предложил Красным гребням своё гостеприимство при условии, что они вскоре уйдут за свою Стену и не станут к нам больше вторгаться. Они согласились и стали лагерем рядом с городом. Внутри города им всё же казалось небезопасно.

— А небезопасно было как раз за его пределами! — с горечью воскликнула Норна. — Если б мы только знали...

— Ночью на стан римлян напали воины друидов, — сказал Паандрикор. — И римляне наверняка подумали, что это я приказал. Приняли бой, но силы были неравны: Совет призвал на помощь своему отряду отряды из тех племён, что на стороне друидов. Защищаясь, римляне отступили, а потом пропали!

Юный Атагдиан, закончив бинтовать отцовскую ногу, сел прямо на каменные ступени и, с интересом рассматривая кованые ножны на бедре Дитриха, проговорил:

— Друиды потом говорили, будто Красные гребни ушли прямо в западное болото. В самую непролазную топь! Если это так, то никого из них нет в живых. Прошло больше двух месяцев, а о них ни слуху ни духу.

— Возможно, слух как раз вскоре будет! — почти себе под нос бросил Дитрих. — О, а вот и наш друг пожаловал. Быстро, однако.

Сенари возник на этот раз на нижних ступенях лестницы, прямо из толпы, которая, по-прежнему испытывая перед ним страх, поспешно расступалась, пропуская старого жреца.

Покуда вождь клана горностаев вёл беседу со своими гостями, на площади вовсю продолжался праздник. После главного состязания — гонки колесниц — воины соревновались в метании копий и дротиков, затем наступила очередь кулачных бойцов, потом юноши померились силами в прыжках и беге, а после опять забили барабаны, и все, кто хотел, припустились танцевать. Танцы сменились играми, которые затевала молодёжь, между тем как старшие подкреплялись взятой с собой провизией и обсуждали состязания.

Все понимали, что никакого человеческого жертвоприношения не будет, и нисколько по этому поводу не огорчались. Некоторые старики, правда, вздыхали: «А вот в былые времена выпустить кишки пленному врагу зазорным не считалось!»

Появление Сенари не то чтобы напугало, но насторожило празднующих, и они попятились от лестницы, освобождая вокруг неё свободное пространство.

Вождь собирался грозно спросить друида, что означает происшествие с его конями, однако, взглянув на жреца, изумлённо поднял брови:

— А это ещё что такое? Ты что, вместо громов на мою голову вызвал ливень на свою, старый разбойник?

Действительно, белые одеяния Сенари, его седая шевелюра — всё было мокрым насквозь.

Услыхав вопрос вождя, старик весь подобрался, точно собирался кинуться на Паандрикора, но понял, что это будет не страшно, а, скорее, смешно.

— Ты думаешь, что уже победил нас, вождь?! — визгливый голос старика сорвался на хрип. — Нет, это ещё не твоя победа. Твоим людям удалось проникнуть в нашу цитадель и освободить предназначенных на священное заклание пленников, и этим ты обрушил гнев духов на свою голову и на головы всех людей твоего клана. А теперь вы ещё и лишили нас нашей крепости! За это ты будешь проклят, проклят, слышишь, Паандрикор?!!

— Стой, стой! — Вождь и сам удивился, насколько быстро потерял всякий страх перед прежде грозным Сенари (или мокрый он был уж слишком не страшный?). — Погоди бушевать. Пленников, увы, освободили не мои люди. И уж точно не мои люди сделали что-то там с вашей крепостью. Я был бы рад её разрушить, но до сих пор не мог и подумать об этом. Что произошло?

В ответ полился такой поток проклятий, что люди на площади поспешили убраться ещё дальше от крыльца, а воины вождя взялись за оружие, испытывая невольный трепет: ну, а вдруг старик призовёт сюда своих злобных духов?

Вместо Сенари ответил Крайк, причём было видно, как ему приятно всё это говорить:

— А ты думал, старый обманщик, что все подлости, твои и твоего Совета, так и будут сходить вам с рук? Вы восемьдесят лет держали здешний народ в рабстве, грабили его, пугали местью богов! Вы заставили служить вам мою несчастную сестру, пообещав избавить от её ужасного дара, а разве вы смогли бы это сделать?! Вы мутили народ повсюду, заставляли племена бриттов нападать на римлян, и эти племена погибали, а вы объявляли это священной войной! И ведь многие верили вам и верят по сей день... Но в этой Долине, где без вас люди жили лучше, спокойнее, вы обрели ненависть. И построили крепость, чтобы вас не могли достать и ещё больше боялись. Плотину построили, воду реки отвели, чтоб вода вас окружила. А не подумали ни о том, что через ваш акведук можно легко проникнуть в подземную темницу, ни о том, что, пробив плотину, ничего не стоит затопить всю подземную часть здания. Втроём-то мы — я, Риона и Дитрих, — конечно, не управились бы за одну ночь. Но вашими стараниями нас оказалось десять человек — пленники хотя и ослабели от ран и голода, но тоже поработали на славу! Достаточно было вытащить из плотины несколько брёвен и камней, и она вскоре рухнула. Хороший получился водопад?

Сенари посмотрел на бритта яростным взглядом, но за этим взглядом ничего не последовало — друид молчал.

— Неужто это действительно было так просто? — воскликнул потрясённый Паандрикор. — Ведь многие видели плотину на реке, понимали, что ров вокруг крепости друидов наполнился с её помощью. Но никому не пришло и в голову...

— Потому что среди вас нет настоящих строителей! — засмеялся Зеленоглазый. — Вот жили бы в союзе с Римом, они бы у вас были. Но, может, вам действительно и так хорошо? А кстати, Сенари, могу я задать тебе вопрос? Всего один?

Старик перевёл взгляд своих чёрных колючих глаз на Дитриха, и вдруг не только в его глазах, но и во всём облике просквозила такая безумная ненависть, что даже бесстрашному тевтону стало не по себе.

— Спрашивай! — Жрец смотрел, не отрываясь, но Дитрих не отводил глаз. Он даже подумал, что завораживающий взгляд Рионы в первую их встречу казался опаснее.

— Скажи, прошу тебя: отчего вы затеяли всё это? То есть я понимаю, чем вы это объясняете бриттам, но на самом-то деле всё это не так! Когда началось римское завоевание Британии, сопротивление тоже было, однако оно исходило куда больше от вождей, от воинов, но не от друидов. Друиды порой даже сами призывали римлян на помощь, если кто-то из клановых вождей не хотел им повиноваться. То есть вы хитро использовали римское завоевание, а боролись с ним лишь тогда, когда это бывало нужно, чтобы завоевать ещё большее почтение среди племён. Так было в Галлии и здесь. И вдруг, где-то в последние лет сто, друиды будто озверели. Сперва то восстание, после которого пришлось истребить немало жрецов и разрушить немало святилищ. Потом долгие годы вы подсылали своих людей во все племена по ту и по эту сторону Вала. И везде лилась кровь. И наконец то, что вы пытались устроить с помощью прорытого под Валом тоннеля. Ведь и принести римлян в жертву вы решили ради того, чтобы об этом узнали за Валом и римляне пришли сюда мстить. Так? Почему именно в последние десятилетия вы начали такую откровенную войну?

Сенари шагнул к тевтону, продолжая жечь его своими маленькими глазками, и вдруг оскалил остатки кривых жёлтых зубов в злобной улыбке.

— Неужто не догадываешься? А ведь я знаю, ты-то как раз из тех, кто и виноват во всём этом!

— Ради Бога, в чём?!

— Вот! — Сенари так и зашипел, корчась от ярости. — Ты сказал не «во имя богов», а «ради Бога»! В ваш проклятый Рим идёт новая вера! Скоро она придёт. Может, через сотню лет, а может, скорее... Те, кого сейчас преследуют, станут править Римом. И ваш распятый Бог изгонит всех богов и будет один почитаем и возносим. А нам надо не допустить этого!

Дитрих едва не поперхнулся, так поразили его слова жреца:

— Вы... вы стремитесь изгнать римлян с ваших земель, чтобы они... чтобы мы не принесли вам христианство?

— Да, потому что эта священная земля должна принадлежать не вам, а Рогатому! Нашему богу и его духам! — заверещал Сенари. — Эта земля должна стать стеной на вашем пути, на пути вашей веры, ваших замыслов! Рогатый призвал нас сделать эту землю его цитаделью!

— Цитаделью дьявола? Неплохая затея! — Зеленоглазый почувствовал, что по его спине и рукам сползают предательские холодные струйки.

— Мы хотим, чтобы римляне ушли вместе с Распятым! — злобно воскликнул жрец. — А если кто из них останется, то пускай молится своим прежним богам — эти нам не мешали. Для того нам так нужен был ваш золочёный орёл, ваш «римский бог». Если бы наши воины пришли на завоёванные земли под этим орлом, римские боги помогли бы нам победить. Они тоже не хотят воцарения новой веры и крушения всего нашего мира!

И тут вмешался Паандрикор:

— Послушай, жрец, мне нет дела до того, чей бог тебе больше всех мешает. Но я не допущу больше, чтобы ты и твой Совет и ваши Чёрные плащи правили моим племенем и соседними племенами. Полагаю, вы там не потонули в вашей крепости, выплыли из неё? Так вот — трогать вас я не буду, хотя и стоило бы. Но, клянусь моим лучшим копьём и моими конями, что сегодня с помощью великого возницы принесли мне победу над тобой: если я узнаю, что кто-то из друидов продолжает звать горностаев на священную войну, прикажу убить! Даю вам три дня, чтобы вы все убрались из Долины туманов.

— Ты действительно решил, что уже победил нас, вождь! — вновь зашёлся яростью Сенари. — Но ты ошибаешься! Наши воины идут сюда, к твоему городу! Впереди идут старейшины друидов с ветвями священной омелы, за ними — Чёрные плащи. Посмотрим, кто из горностаев решится вступить с нами в битву. Посмотрим, чья возьмёт, если мы сойдёмся и нас вдруг окажется больше, чем те, кто посмеет ради тебя поднять оружие на служителей духов! Ещё час, и этот город станет полем кровавой битвы.

Паандрикор не стал тратить лишних слов.

— Воины, к оружию! — крикнул он, вставая и надевая свой белый горностаевый шлем. — Ко мне, воины, нам предстоит битва!

Хотя вовсе не был уверен, что многие пойдут в битву, когда увидят, против кого им придётся сражаться. В этом Сенари прав: страх перед жрецами всё ещё очень велик. Но выбора нет.

«А ведь и вправду, сюда бы сейчас римлян с их боевой выучкой и полным бесстрашием перед какими угодно врагами!» — с досадой подумал вождь.

Ответом на его мысль был незнакомый звук. Пронзительный и чистый, он разлился в воздухе, легко перекрыв шум толпы на площади, хотя раздался где-то достаточно далеко. Потом повторился ближе.

— Что это такое? — спросил Паандрикор.

— Труба Девятого легиона! — воскликнул Дитрих и счастливо рассмеялся: — Мой друг Арсений Лепид ведёт сюда всё, что осталось от первой и второй когорт.

— Мой Арсений! — вскричала Норна, бросаясь вниз по лестнице и проталкиваясь сквозь ряды изумлённо застывших горностаев.

В глубине площади послышался шум. Ряды бриттов раздались, и показалась стройная шеренга мерно шагавших в боевом строю легионеров. Позвякивая, блистали на солнце их латы, трепетали на ветру алые гребни их шлемов. А над ними в холодном сиянии северного неба плыл, гордо раскинув крылья, золочёный орёл.

Эпилог

Сто тридцать шесть человек — всё, что осталось от Девятого легиона. Немного, но их оказалось достаточно, чтобы встретить отряды Чёрных плащей и их воинов. Вместе с Арсением Лепидом выступили и несколько сотен преданных Паандрикору горностаев. А главное, бок о бок с ним дрался его лучший друг, лучший центурион, какого он встречал, Дитрих Зеленоглазый, ещё недавно и не мечтавший, что у него будет возможность ещё раз вступить в бой под знаменем родного легиона. Ибо легион, сохранивший знамя, считается живым и остаётся в составе римской армии, даже если от него осталось всего несколько человек. А ведь там, за Валом Адриана, оставались ещё четыре когорты, и нужно было только вернуть им не утратившего чести орла.

Сражение длилось недолго. Воины Совета были частью перебиты, частью взяты в плен, их участь разделили и многие из Чёрных плащей. Что до старейшин Совета, то на поле боя отыскали лишь одного убитого друида из числа верховных жрецов. Остальные успели разбежаться, очевидно, скинув свои балахоны, переодевшись и растворившись в туманах загадочной Долины. Правда, Сенари вскоре отыскался. Тоже мёртвый, но его никто не убивал. Скорее всего, как предположил рассудительный юный Атагдиан, он просто умер от злости.

А потом жители города Большого белого горностая наконец узнали, каким образом исчез и вновь непостижимо появился Девятый легион.

Как ни хотелось им хотя бы за что-то возблагодарить своих духов-покровителей, оказалось, духи тут совершенно ни при чём.

Глухой ночью, когда на их стан напали воины друидов, Арсений Лепид и его воины с боем отступили до самой кромки непроходимой топи. Почувствовав, что почва уходит у них из-под ног, Арсений приказал остановиться и занять оборону.

— Последний оставшийся в живых должен бросить в болото знамя легиона! — приказал легат. — Орёл не должен вновь стать добычей и оружием наших врагов.

Воины приготовились сражаться до конца, как вдруг из темноты показалась закутанная в плащ девичья фигурка. Светильник в руке девушки осветил её личико, и Арсений узнал Норну, юную дочь вождя, с которой до того успел всего лишь пару раз немного побеседовать. Иногда этого бывает более чем достаточно.

— Я знаю тропу через топь! — воскликнула девушка. — Не до конца знаю, возможно, она никуда и не приведёт нас, но я готова попытаться.

— А если мы все погибнем? Тебе-то зачем тонуть вместе со всеми нами? — удивлённо спросил легат.

И получил простой ответ:

— Не со всеми, а с тобой одним!

Она вела их несколько часов, почти наугад узнавая тропу, которую год назад показал ей знакомый охотник. Он шли, пока не оказались вновь на зыбкой почве, которая готова была вот-вот уйти из-под ног.

Тогда Арсений Лепид и воскликнул почти с отчаянием, потому что ему было очень жаль девушку, готовую ради него умереть:

— Господь мой, Иисус! Спаси нас всех и помилуй!

Светильник в руках Норны уже угас, но где-то в глубине болота вновь замерцал огонёк. Легионеры пошли за ним, и вскоре земля под их ногами стала твёрдой.

Об этом довольно просторном острове среди болота никто прежде не знал. Здесь в изобилии водились утки и куропатки, а в озёрцах можно было ловить рыбу. Здесь легионеры решили остаться, пока не выздоровеют раненые, а их преследователи не поверят окончательно в их гибель. Тогда можно будет попробовать покинуть Долину туманов.

Норна уверяла Арсения, что её отец не имеет отношения к ночному нападению, что горностаи давно ропщут под гнетом друидов и, возможно, Паандрикор даже окажет помощь попавшим в беду легионерам.

Но Лепид твёрдо решил ждать, пока не истощатся запасы пищи, на этом островке, посланном им по молитве, а там уже действовать, как придётся. Ещё легат был уверен в том, что его друг Дитрих непременно найдёт его и постарается помочь. Впрочем, этого Арсений, пожалуй, не хотел: Зеленоглазый, конечно, совершенно особенный воин, и всё же вряд ли ему повезёт победить целую армию.

Как оказалось, везение и здесь не изменило отставному центуриону.

Норна, не раздумывая, призналась отцу, что полюбила римского легата, а он полюбил её, и Паандрикор, тоже не раздумывая, отдал дочь в жёны Арсению. Вождю подумалось, что неплохо заключить союз с человеком, у которого такой сильный Бог: если уж провёл столько людей через непроходимую топь, да ещё создал на ней остров, которого не было. Ведь не было же, это в один голос утверждали все местные охотники.

Перед тем как отправиться назад, гости вождя прожили в городе ещё три дня. И на третий день как раз наступила ночь полнолуния, которой всегда так боялась Риона...

Наутро Дитрих проснулся и увидал, как сестра Крайка, стоя в проёме двери, спокойно расчёсывает свои длинные золотистые волосы. Её лицо было так безмятежно, что охотник без всяких слов понял: ничего ей в эту ночь не привиделось.

— Вот! — сказал он с торжеством. — Кажется, твой бес наконец от тебя отвязался!

— Конечно, — с некоторым удивлением сказала женщина. — А как он мог не отвязаться? Ведь ты же приказал ему оставить меня!

— Так ты думаешь, это я его выгнал?! — изумлённо спросил германец.

— Ну а кто же? — засмеялась Риона. — Конечно ты. А у тебя были сомнения?

— Но... — он совсем растерялся, — я же не святой, не праведник. И бес меня послушался?!

— Он послушался твоего Бога. Я и не сомневалась.

«Вот потому и сработало!» — с невероятным облегчением подумал Дитрих.

— И потом, — продолжала Риона, задумчиво глядя на него глазами, полными всё той же безмятежной радости, — потом, ты ведь очень хотел мне помочь, верно?

— Да! — признался он. — Я очень-очень хотел тебе помочь. И очень боялся, что не смогу. Но ты, оказывается, веришь сильнее меня!

— Я верю в то, что ты можешь сделать всё, чего сильно захочешь, — сказала Риона. — Чудо моё зеленоглазое!

Дальше ему оставалось только обнять её, и он сделал это с наслаждением, которого не испытывал никогда в жизни. Маленькую Хильде он так по-настоящему и не обнял. И ни разу не поцеловал. А со всеми остальными было не то. Не то, чего ему хотелось.

— Крайк отдаст тебя мне в жёны? — спросил он, с удивлением понимая, что после поцелуя дыхание восстанавливается медленнее, чем после той отчаянной гонки.

— Крайк? Да он будет просто счастлив сбыть меня с рук! — воскликнула бывшая жрица.

Спустя пятнадцать дней, преодолев уже без всяких опасных приключений путь к Валу Адриана, орёл Девятого легиона возвратился домой.

Примечания

1

Локоть — мера длины, применявшаяся в древности во многих странах. Римский локоть равнялся примерно 35 см.

(обратно)

2

Дротик — в данном случае легкое метательное копьё. Мог быть боевым оружием и оружием охотничьим.

(обратно)

3

Бритты — общее название кельтских племен, населявших Британию.

(обратно)

4

Публий Элий Адриан (117—138 гг. н.э.) — римский император из династии Антонинов.

(обратно)

5

Акведук — разработанный в Древнем Риме водопровод, в основном наземный, состоявший из укрепленных на опорах керамических труб. Подавал воду в жилые дома, снабжал ею фонтаны, городские бани и т. д.

(обратно)

6

Друиды — жрецы кельтских племен.

(обратно)

7

Когорта — подразделение пешей римской армии, одна десятая часть легиона. Составляла от 360 до 600 человек.

(обратно)

8

Инсула — трёх- четырёхэтажный жилой дом, прообраз многоквартирного жилья. В городах Римской империи такие дома обычно служили жилищем небогатым горожанам.

(обратно)

9

Центурия — боевое подразделение римского легиона, составляющая часть когорты. Первоначально состояла из ста легионеров, впоследствии число их незначительно менялось.

(обратно)

10

Триклиний — трапезная в римском доме.

(обратно)

11

Метрополия — центр и основа империи, в данном случае — Рим.

(обратно)

12

То есть не аристократов, а военных.

(обратно)

13

Лондиния — британское поселение, затем — римский город, в будущем — столица Англии и позднее Великобритании — Лондон.

(обратно)

14

Алая оторочка тоги — отличительный знак сенатора.

(обратно)

15

В Римской империи рабам обрезали мочку одного из ушей, отмечая таким образом его положение.

(обратно)

16

Термами в Риме назывались общественные бани. В то время в них устраивались своего рода «клубы по интересам», и собираться в термах не брезговала знать, хотя у любого сенатора или высокого чиновника дома, разумеется, была ванна.

(обратно)

17

Легат — командир легиона.

(обратно)

18

Первоначально, завоевав Британию, римляне сохраняли контроль над всей ее территорией, но позднее вынуждены были убрать свои войска с севера провинции. Вначале стеной, Валом Агриколы (от имени полководца императора Дамициана Юлия Агриколы) отделили область, названную Каледонией, потом был построен Вал Адриана, и за пределами контроля Империи оказалась и более южная область — Валенция.

(обратно)

19

Херуски — одно из германских племен, живших на правом берегу Рейна.

(обратно)

20

Стадий — мера длины, применялась во многих странах Древнего мира. Римский стадий равнялся 185 см.

(обратно)

21

Вотан — верховный бог у древних германцев.

(обратно)

22

Одна из африканских провинций Рима.

(обратно)

23

По римскому календарю каждый из двенадцати месяцев делился на два равных промежутка: иды и календы.

(обратно)

24

Колоны — свободные арендаторы земли. В описываемое время, в конце II века нашей эры, их было в Римской империи уже достаточно много.

(href=#r24>обратно)

25

Матрона — название замужней женщины в Древнем Риме, при условии, что она — римская гражданка.

(обратно)

26

В повести Розмари Сатклиф «Орёл Девятого легиона» рассказывается о проклятии британской царицы Боудикки, которое якобы было наложено на разбивший ее войско Девятый римский легион.

(обратно)

27

Ветеранам римской армии, дослужившим до звания центуриона и выше, полагались по увольнении со службы денежное вознаграждение и надел земли, как правило, в той провинции, где ветеран нес последние годы службы. Центурион Элий не выслужил положенных лет, он покинул армию после тяжелого ранения, но за совершенный им подвиг — возвращение легионного орла — был награжден и пособием, и имением в Британии.

(обратно)

28

Бестиарии — специально обученные гладиаторы, сражавшиеся с дикими животными — волками, медведями, кабанами.

(обратно)

29

Ланиста — владелец школы гладиаторов, обычно и их главный тренер. Чаще всего ланистами становились отставные военные, но бывали случаи, когда завести свою школу гладиаторов мог и освобожденный гладиатор, за доблесть в бою получивший деревянный меч, то есть не просто ставший вольноотпущенником, но и наделенный правами римского гражданина.

(обратно)

30

Эборак — один из центральных городов Британии в эпоху Римской империи.

(обратно)

31

Лугдун — один из городов Римской империи, где произошло несколько массовых расправ с христианами.

(обратно)

32

Комолодун — один из городов в центре Британии, во владениях Римской империи.

(обратно)

33

Ретиарий — гладиатор, сражавшийся с трезубцем и сетью, которую он, при известной ловкости, набрасывал на противника, лишая того возможности двигаться.

(обратно)

34

Омела белая — растение из рода лиан. Была священным растением для всех без исключения кельтских жрецов.

(обратно)

35

Пикты — одно из кельтских племен, населявших Британию.

(обратно)

36

Весталки — служительницы богини Весты в Древнем Риме. Обычно бывали образованнее прочих женщин, пользовались относительной свободой, например, имели право сами распоряжаться своим имуществом, заключать сделки и т. п.

(обратно)

37

Валхалла (Валгалла) — у германских и скандинавских народов — мистическая страна, куда после смерти попадают воины, достойно встретившие смерть.

(обратно)

38

Фискал — тайный осведомитель. В Римской империи такие осведомители существовали при многих правителях. При императоре Адриане это стало штатной должностью.

(обратно)

39

«Идя за Павлом и за нами, она кричала, говоря: сии человеки — рабы Бога Всевышнего, которые возвещают нам путь спасения. Это она делала много дней. Павел, вознегодовав, обратился и сказал духу: именем Иисуса Христа повелеваю тебе выйти из нее. И дух вышел в тот же час». (Деяния апостолов. 16. 16-18.)

(обратно)

40

Упомянутые события произошли при римском наместнике Британии Гае Светонии Паулине (59— 61 гг. н.э.).

(обратно)

Оглавление

Часть I ВАЛ АДРИАНА

  Глава 1 ДВЕ ОХОТЫ

  Глава 2 СОРОК И ОДИН

  Глава 3 ЛИСЬЯ НОРА

  Глава 4 ПОСЛУЖНОЙ СПИСОК

  Глава 5 ПЛАН ДИТРИХА ЗЕЛЕНОГЛАЗОГО

  Глава 6 ЦЕНТУРИОН ЭЛИЙ, ЕГО ДРУГ И ЕГО ВОЛК

  Глава 7 НОЧНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ

  Глава 8 ВЕДЬМА

Часть II ПУТЬ ЛЕГИОНА

  Глава 1 СЛЕДЫ НА ВОДЕ

  Глава 2 ДВА ОТКРЫТИЯ

  Глава 3 ГРОЗА

  Глава 4 НАПАДЕНИЕ

  Глава 5 ПОДСЛУШАННЫЙ СПОР

  Глава 6 ПРЕДЛОЖЕНИЕ

  Глава 7 СМЕХ И СЛЁЗЫ

Часть III ТАЙНА ДОЛИНЫ ТУМАНОВ

  Глава 1 СТРАННЫЙ НАРОД

  Глава 2 ПРОРОЧЕСТВО

  Глава 3 «ПОВЕЛЕВАЮ ТЕБЕ, НЕЧИСТЫЙ ДУХ!»

  Глава 4 ПРОТИВОСТОЯНИЕ

  Глава 5 ГОНКА

  Глава 6 ОРЁЛ И ГОРНОСТАЙ

Эпилог

*** Примечания ***