Лесной царь [Марина Сергеевна Айрапетова] (fb2) читать онлайн

Марина Айрапетова Лесной царь

Николай очнулся на резкий щелчок дверной ручки. Кто-то в поисках своего места заглянул в его купе. Николай осмотрелся, все три полки уже, видимо, были заняты, на них лежали вещи. Он и не помнил, как пассажиры вошли, как здоровались, наверное, располагались. Николай в купе оказался первым, сразу же залез на свою полку, и тут на него резко нахлынули все сразу, так и не продуманные до конца, мысли. Он тупо уставился в окно и замер. Думать и сейчас не получалось, но мысли плотным кольцом сковали мозг, не оставив ни единого просвета. Он всмотрелся в незнакомый мелькающий пейзаж за окном. Судя по всему, поезд уже давно набрал полную скорость и вышел за пределы не только города, но и ближнего пригорода. Мимо окна мелькали отдаленные населенные пункты, леса, поля, дороги. Он свесил ноги, решив, что надо бы пройтись по вагону, размяться и осмотреться. Но в эту самую минуту в купе вернулись его соседи. Это была семья, муж с женой и их долговязый сын-подросток. Родители долговязого дружно поздоровались, скорее всего во второй раз. Теперь Николай уже вежливо ответил на приветствие. Подросток, как-то криво улыбаясь, только кивнул. Следом за ними в купе заглянула проводница, предлагая чай. Семейство закопошилось вокруг стола. Когда все было разложено на столе, проводница принесла четыре стакана с чаем. Николай протянул руку, чтобы взять свой. Женщина пригласила его присоединиться к их «скромному» столу, на котором свободного места не было, столько всякой еды там было выложено. Но Николай отказался, сказав, что попозже сходит в ресторан.

Он все так и сидел верхом на своей полке, отхлебывал обжигающий чай и тупо смотрел в окно. Он пытался вернуться к своим мыслям, но пока ничего не получалось. Он как будто вышел из себя, а ключи оставил внутри. И вот теперь он безрезультатно толкал закрытую дверь и бродил вокруг самого себя, не понимая, что делается там, внутри. Когда семейство закончило свою трапезу, Николай осторожно сполз с полки и вышел в коридор. Здесь было уже тихо и спокойно, все отдыхали по своим купе. Так как внутрь себя ему все еще не удалось вернуться, то и понять, голоден он или нет, Николай не мог. Скорее всего голоден, да и вообще стоит пройтись. Где, интересно, ресторан, куда надо идти, вправо или влево? Пошел наугад вправо и не ошибся.

В ресторане тоже уже были только те, что пришли не поесть, а с толком провести время. Он, поздоровавшись, подсел к пожилому мужчине, сосредоточенно доедающему свой шницель. Традиционный запах еды напомнил ему о голоде. Николаю очень хотелось напиться, но воспоминание о гостеприимной соседке по купе и тихой внешности ее мужа сдерживали. Ладно, это можно будет сделать и в гостинице. Николай машинально ткнул пальцем в какое-то название в меню, в ответ на вопрос подошедшей официантки. Жевал он свою рыбу с пюре уже в одиночестве, а до мыслей своих так и не удавалось добраться. Почему-то теперь внимание занимали разные мелочи: рисунок на тарелке, кривой зубец вилки, липкая ручка ножа. За окном уже мелькали глубокие сумерки, замазывая и искажая действительность. Николай так и завис бы в состоянии небытия, если бы не сигнальные гудки, резко врывающиеся в приоткрытую щель окна. Да, надо было возвращаться в купе, хватит шататься. Он надеялся, что сейчас придёт, залезет на полку, вытянется и разберется во всем. Целая ночь впереди!

В купе семейство мирно сопело. Плотный воздух был насыщен их ужином. Николай чуть приоткрыл окно, но шумная железнодорожная ночь начала бесцеремонно врываться в спящее купе. Пришлось закрыть. Николай, не раздеваясь, вытянулся на полке. Напротив мирно спал подросток. Теперь он не казался заносчивым и угловатым, как при знакомстве, все черты его расправились и помягчели, тонкие веки чуть подрагивали. Он был пока еще курносым, и это было трогательно. У Николая вдруг промелькнуло воспоминание, но так неожиданно и быстро, что он не сумел за него ухватиться. Он отвел взгляд от пацана и уставился в потолок, по которому беспрерывно бежали тени. Следя за ними, он то ли задремал, а то ли вспомнил что-то из того, что оставил там внутри, за «дверью». Перед глазами встал густой туман, дышалось тяжело. Воздух был тягучий, влажный и насыщенный запахом земли, мха и хвои. В носу защипало. Николай резко очнулся. Нет, защипало не из-за насыщенного воздуха купе. Что-то припомнилось…. Ах да, свинцовая тяжесть в руках и ногах и двойной стук сердца. Нет, вернее, стук сразу двух сердец, но один частый и тревожный, а другой неровный и очень слабый. Если бы не было руки Николая рядом с этим сердцем, то могло казаться, что сердце вообще пропало. Но оно вот здесь, рядом, совсем близко и теплое. Николай все-таки задремал. Но задремал совсем ненадолго, он проснулся от разрывающего душу бабьего кричащего плача. Николай рывком уселся на полке, везде царила тишина. Вдруг что-то похожее повторилось. Ах, да! Это же свисток встречного товарного. Николай поерзал на полке, подыскивая удобное положение, в голове всплывали отдельные фразы, сказанные женой глухим голосом, ее большие, но совершенно непроницаемые на сей раз глаза. Потом Темкина счастливая улыбка и его круглая совершенно лысая голова. Как же задорно и жизнерадостно он смеялся! А Николай здорово умел когда-то давно шутить и рассказывать обо всем смешно! Еще он очень любил рассказывать и делиться с открытыми, впитывающими все глазами всем, чем был сам наполнен. Да-а-а… теперь все это позади, в прошлом. А он вот, он здесь и настоящий. Черт его побери! Николай посмотрел через щель от шторы в окно. Светало! Земля и небо смотрели друг на друга холодным взглядом. Но всюду теперь простирался лес. Он стоял суровым стражем, как бы предупреждая о невозможности конфликта. Николаю до боли захотелось прижаться к лесу, зарыться в него. Колеса мерно стучали, ветер о чем-то свистел. Под утро Николай все-таки заснул.

Разбудил его громкий голос проводницы, вновь предлагающей чай. Соседи, все утро сохраняющие тишину, дружно посмотрели наверх. Проводница, заметив общее замешательство, добавила, что ночь для сна и так долгая в поезде. Соседка, даже не спрашивая Николая, попросила четыре чая. Завтрак уже был на столе, она буквально всучила Николаю огромный бутерброд. Теперь Николай не отнекивался и рестораном не грозил, он с удовольствием умял многослойный бутерброд с чем-то вкусным. Ни о чем думать ему теперь не хотелось. Он сидел на своей полке, смотрел в окно и прислушивался к воркованию родителей и к отрывистым, машинальным репликам подростка, сидящего несколько поодаль от них с наушником в одном ухе. После полудня стали мелькать полустанки, какие-то промышленные предприятия. Время побежало быстрее. Час прибытия тоже приближался. Вагон зашевелился, пассажиры возбужденно собирали вещи, некоторые уже торчали в коридоре у окон. Николай сполз со своей полки, снял свои немногочисленные пожитки и, поблагодарив семейство за приятную компанию, вышел тоже в коридор. Выходя, он заметил короткий взгляд и ухмылку все того же подростка. Николаю хотелось потрепать пацана по его непослушным вихрам, но он сдержался и только с нежной грустью улыбнулся ему, чем вроде бы смутил парнишку. Вот и показались первые признаки пригорода, а потом и сам вокзал, на котором крупными буквами красовалась надпись «Чусовой». Николай вновь приехал сюда, в эти до дрожи знакомые места.

Да, именно до дрожи! Он хорошо помнил эту радостную дрожь в груди и спине, как только поезд приближался к заветной станции. Он помнил, как он в толпе встречающих искал глазами деда. Помнил его большие руки, которыми тот сначала стаскивал Николашку с подножки вагона, крепко обнимал его вместе с его рюкзаком, а потом забирал весь его багаж в одну руку, а другой, крепко обхватив его за плечо, буквально волок, обалдевшего от радости внука к площади, где парковались пригородные автобусы. Вот и сейчас Николай выходил из вагона, но теперь его уже никто не встречал. Много с тех пор пролетело лет. У Николая и самого уж поседели виски, да и в бороде и усах седые волосы начинали появляться. Чусовой Николай знал неплохо, правда, за эти годы здесь тоже произошли перемены, но знакомая площадь была все также заполнена пригородными автобусами. До знакомого поселка автобус вез больше часа, а там еще пешком по знакомой тропинке, дорогу можно было срезать и добраться минут за сорок. Так Николай и сделает, но завтра. А сегодня день уже шел на закат, и Николай, купив в первом попавшемся магазине бутылку водки и совсем немного еды, направился к знакомой улице с маленькой гостиницей. Он знал хорошо это место и всегда там останавливался на ночь в последние годы. Но устроившись в маленьком, непритязательном номере на одного, он вдруг почувствовал такую усталость от дороги и бессонной ночи, что, даже не распаковав пакет из магазина, лег на кровать и провалился в глубокий сон. Проснулся Николай рано. Приведя себя более или менее в порядок, пожевав вчерашнюю еду, запихнул бутылку в сумку и вышел из гостиницы. Утро было солнечное, тихое и бодрое. Все это помогло ему собраться с мыслями и вдохнуло в него новые силы. Маршрут был ясен: автобус, затем знакомая тропинка до поселка, вернее, до лесной окраины поселка.

Но шел он не к родному дому, того дома там уже, как и деда, давно не было. А на самом краю поселка стоял небольшой домик, и жила в нем «Хромоножка», теперь уже бабка-«Хромоножка». Когда Николашка гостил у деда, приезжая к нему почти каждое лето на каникулы, Хромоножка была ровесницей его отцу. Жила она тогда уже одна. Мать ее померла по слабости здоровья, отца ее никто никогда не видел. Характер у неё был замкнутый, тихий, но добрый. Была она работящей и очень одинокой. А внешне она почему-то Николаю чем-то напоминала деда, особенно руками и улыбкой. Оба они были на лицо не примечательными от природы, а вот улыбались оба так красиво, что залюбуешься. Дед всячески оберегал ее, как родную, особенно после смерти ее матери. Всегда ей помогал по хозяйству со всякой тяжелой работой, требующей мужской силы и сноровки. А руки у деда были золотые. Мастер! Так про него все говорили в поселке. Но главное его мастерство было по дереву. Дерево он чувствовал. Он и Николая всему обучил. Внук у него в подмастерьях ходил. Николаю это нравилось. И к Хромоножке они вместе с дедом ходили помогать. А по субботам Варька, так на самом деле Хромоножку звали, их к себе на обед с пирогами приглашала. Только их, а больше никого из поселка она в дом не впускала. И во дворе жил у нее веселый, брехучий облезлый пес. С этим псом Николашка часто возился, и тот бегал за пацаном всюду, и на реку и в лес его сопровождал. Леса в этих местах великолепные, настоящие, живые. Но их сначала узнать надо, с ними шутки плохи. Дед и этому внука обучил. Частенько они вдвоем отправлялись в походы, дед каждую тропинку знал, любое растение назвать мог. А Колька внимал и впитывал. И ничего ему в этой жизни больше не надо было. Лес и дед, вот это жизнь!

Вот и теперь Николай шел знакомой тропой. День стоял теплый и солнечный. На небе ни облачка. Воздух вокруг замер, и тишина такая, что уши закладывает. Час, когда все живое замирает в лесу, берет паузу. Но длится это недолго, а потом опять, как будто включили, все щелкает, шуршит, стрекочет, ухает. И кукушку опять запускают, и она считает и считает твои дни и годы. А иногда и минуты. И такое бывало… Дорога ли, ясный день, или любимый лес, а может быть и все сразу помогло Николаю вернуться в себя и попробовать осмыслить то, от чего он теперь уходил.

Наташку, жену, он встретил, еще учась на последнем курсе университета. Встретил и сразу влюбился, а потом влюбил и ее в себя, забросав стихами, шутками и всевозможными выдумками. А потом было все в кучу, и «госы», и свадьба, и обустройство в маленькой квартирке, оставшейся ему от, покинувшей сей мир, бабушки. Там и зажили они весело и легко. Николай так и остался в родном университете, ему предложили место на кафедре и преподавательскую работу. И он остался топтать коридоры альма-матер, а в сводное время продолжал пописывать. Писать он начал уже с первого курса, но все никак не мог найти именно свою тему, а это, ему казалось, было самым главным в писательстве. Жили они дружно, но вот начали задумываться о детях. Первой, конечно, начала заговаривать об этом Наташка. А он, как всегда ее поддержал. А что тут было возражать, детей он любит, в свободе они тоже пожили, вкусили радость бытия. Но вот тут- то и возникла проблема. Первая же беременность закончилась быстро и неудачей. После выкидыша она долго не могла оправиться, а потом все опять повторилось. Наташа после второй неудачной попытки сильно изменилась. Хождение по врачам, вспомогательное лечение, все это подорвало ее силы, истощило нервную систему. Наташа замкнулась, перестала задорно смеяться, а когда Николай пытался шутить или же приходил домой в веселом настроении, смотрела на него враждебно, как на предателя. А вот это ужасно угнетало уже Николая. Он все еще продолжал нежно любить Наташку и переживал вместе с ней, но по-своему, по-мужски, наверное.

Так как у Николая отпуск был длиннее Наташиного, он на это время ездил в свой любимый поселок на краю леса. Пока был жив дед, ездил навестить своего старика. Отец Николая умер раньше своего отца. «Злая болезнь его съела», — как говорил дед. А мать, погоревав немного, вышла замуж и зажила новой жизнью. У Николая остался дед, ну как его бросишь. А когда дед умер, то Николая все равно тянуло туда. Он будто корень туда пустил, вот и не мог оторваться теперь. И писалось там ему легко и просто. Вот и теперь, когда отношения с Наташей зашатались, ему еще больше хотелось съездить туда, проведать, жив ли еще его корень. Наташа отнеслась скорее безразлично, чем недовольно к его желанию. В общем, мешать не стала. И Николай поехал на край земли, где душе его дышалось вольно. Как всегда, он остановился у Хромоножки, которая рада ему была аж до слез. Но своим присутствием он старую не стеснял, он все в лес ходил, целые дни там проводил и только к ночи возвращался. А так как лето выдалось очень жаркое, то иногда и ночлег себе там устраивал. Этому его еще дед обучил. И в этот раз он добрел до реки, встретил там рыбаков, возвращающихся с уловом назад, в поселок. Они рыбой его угостили и спросили, не встретил ли он по дороге Вальку Зинкиного пацана. Пробежал он мимо них, как бешеный, на оклики не ответил. Николай никого не встретил по дороге и не слышал ничего. Но рассказ этот его как-то неприятно взволновал.

Знал он этого мальчишку, хороший паренек, сообразительный, вот только нервный очень. Хотя это и не удивительно. Жил парнишка в этом поселке с матерью вдвоем. Больше у него никого и не было. Вот только мать его пила ужасно. Почти каждый день с работы пьяной возвращалась, так в поселке говорили. Иногда домой мужиков каких-то приводила, собутыльников своих. И тогда парнишка спать уходил в сарай. В любую погоду там отсиживался. Николай знал этого мальчика, когда он был еще несмышленышем, он обращал внимание на его большие и внимательные глаза. Знал Николай и про грустную и мрачную историю его бытия. Потом малыш этот подрос. Однажды Валька, шатаясь без дела по поселку, остановился у забора Хромоножки. Во дворе перед домом Николай мастерил новую лавку, старая, что делал дед за долгие и многочисленные зимы подгнила. Варвара и без того увечная могла ненароком свалиться с нее. Валька засмотрелся на ловкую работу москвича. Он смотрел, удивлялся и одновременно завидовал. Николай позвал мальчика, тут же придумал и для него работу, походя, обучая самым простым вещам. С этого дня Валька часто проходил мимо этого двора и почти всегда получал приглашение войти. Потом его даже Хромоножка начала приглашать в дом, часто усаживала за стол поесть. Валька внимательно следил за всеми движениями Николая во время работы, с готовностью помогал и выполнял любые поручения. А Николай, вспоминая своего деда, все подробно объяснял парнишке и делился своими обширными знаниями. Иногда они вместе ходили в лес. И Николай чувствовал свою схожесть с дедом и гордился этим сходством. У него в памяти засела одна фраза деда. На вопрос Николашки, как он не устает так много и подробно рассказывать обо всем ему, дед спокойно ответил, как-то загадочно улыбаясь: «А я хитрый дед, подпитываюсь тобой, твоим молодым и свежим любопытством. Я, как леший, живые души ищу.». Николай привязался бы к этому мальчишке, да и Валька тянулся к нему. Но отпуски были недлинными, в их общении наступали продолжительные паузы. А за это время пацан взрослел, а жизнь его проще и краше не становилась. Но последнее время мать Валькина начала держаться, в трезвых стала ходить. Сыну обещание дала. Валька мечтал после девятого класса в город уехать, учиться хотел, профессию пораньше получить. И вот наступило заветное лето, подходил срок его отъезда, уж у него даже вещички все были сложены в рюкзак. А мать возьми и сорвись опять. Раз пришла выпивши, другой, третий. Ну а в довершение всего приволок ее совсем пьяную какой-то мужик. Приволок и посадил на порог дома пьяную, грязную и с подбитым глазом. Валька прибежал веселый домой, а тут мать на пороге, да еще в таком виде. В другой раз он бы помог ей встать, умыл бы ее, спать бы уложил. А тут все подкатило у него аж прямо к горлу, выть хотелось. От злобы он сам шарахнулся лбом об столб крыльца да так сильно, что бровь себе в кровь рассек. Затащил ее все же в дом, да так и оставил на коврике у двери. А сам, как был, так и выбежал из дома да со двора и рванул прямиком в лес.

Вот такого Вальку рыбаки и видели по дороге с реки. Всего того, что произошло в этот день, Николай конечно не знал, но в душе все-таки что-то защемило. Он тоже решил возвращаться пораньше, но пошел не за рыбаками, а другой дорогой, дедовской, укромной. Сначала тропа вела на откос, нависающий прямо над Чусовой. В этом месте река хороша. И вид оттуда великолепный открывается на реку, на живописный противоположный берег. Сюда он и Вальку иногда приводил, делился с ним своим восторгом от картины. Говорил, что здесь природа говорит с ним о счастье бытия. Говорил, что здесь он подпитывается энергией. Когда Николай вскарабкался на знаменитый откос, солнце собиралось в сторону заката. Жаркий день готовился к желанной прохладе. Наступил тот самый момент тишины. Николай стоял и любовался картиной, что великий художник выложил перед ним. Как вдруг ему послышалось чьё-то тяжелое и прерывистое дыхание, может быть даже стон. Николай стал озираться кругом. Рядом никого не было, он пошел к отлогому спуску, что вел назад к лесу и в поселок, но тут порыв проснувшегося ветра принес какие-то звуки сзади, а значит от реки. Николай опять вернулся на прежнее место. Стало ясно, что звуки шли снизу. Он лег животом на край откоса и свесился немного вниз. И тут только он увидел небольшого человека, лежащего в странной и неудобной позе почти у подножия откоса. Николай начал осторожно спускаться. Место было неудобное для спуска, скользко и неровно, много острых камней, вонзающихся прямо в подошву обуви. Наконец Николай одолел спуск, подошел вплотную к, неподвижно лежащему и уже не стонущему, человеку. И тут он увидел, что лежит перед ним тот самый Валька с остановившимися глазами и с запекшейся кровью в уголке рта. Валька прерывисто, но очень слабо дышал. Лицо было неправдоподобно белое, а вокруг глаз образовались серые размытые круги. Николай осторожно попробовал повернуть его на бок, чтобы осмотреть парнишку. Валька издал слабый хриплый стон. Стало ясно, что повреждение где-то сзади. Надо было все же его повернуть, что и сделал Николай, не взирая на жалобу в голосе мальчика. Дело было плохо, это Николай сразу понял, увидев глубокую рану от воткнувшегося острого камня. Валька, наверное, свалился вниз, выбежав на откос и поскользнувшись на неровных и покрытых местами мхом камнях. Камень, на который он упал, воткнулся чуть ниже ребер и скорее всего повредил какой-то жизненно важный орган. Мальчик истекал кровью. Николай стянул с себя рубашку, оторвал от нее оба рукава и, сделав из них упругий ком, прижал его к ране, а самой рубашкой перетянул мальчика. Благо, что парнишка был мелкий, а Николай надевал в лес дедовские плотные и просторные рубахи. Потом он осторожно обхватил Вальку руками и прижал к своей груди. Встать с такой ношей аккуратно на ноги было нелегко. Валька уже не стонал, он едва слышно хрипел. Николай пошел в обход. С такой ношей подняться на откос, чтобы сократить путь к знакомой короткой тропе, было нереально. Когда они оказались на заветной тропе, ноги у Николая уже подкашивались. Но надо было идти, причем быстро. Сначала он хорошо чувствовал рядом со своим сердце второе живое, Валькино. Потом оно стало слабее стучать, потом временами вообще пропадало. Когда такое произошло в очередной раз, Николай посмотрел на свою грудь и увидел, что они теперь оба были в крови Валькиной. Николай обезумел от ужаса и страха. Он должен его живым принести, а там уж и помощь подойдет! Непонятно откуда взялись силы, и Николай побежал. Последнюю четверть дороги он бежал, сжав зубы и хрипя уже за двоих. На краю деревни он столкнулся с людьми, собирающимися искать мальчика. Сначала проснувшаяся Зинка выскочила на стук в дверь. Это рыбаки, проходя мимо ее дома, решили сказать нерадивой матери, что пацан один в лес побежал, как оглашенный. Но когда они увидели Зинку, решили организовать поиски пацана. По селу пронеслась весть о том, что случилось, все засуетились. И только Николай сидел на земле около второго смолкнувшего окончательно сердца, сжав зубы и мыча от душевной боли. Варвара стояла сзади него, обхватив его голову руками. И тут раздался истошный, душераздирающий вопль Зинаиды. В одно мгновение она протрезвела и стала вновь матерью. Она рыдала по матерински, только кому теперь она была матерью?…

Утром Николай, несмотря на уговоры Хромоножки, уехал в город, а оттуда в Москву. Наташа очень удивилась его столь быстрому возвращению. Несколько дней он крепился, не рассказывал ей страшную историю. А потом не выдержал и поделился. Ближе Наташки у него никого не было. Он и любил ее и другом своим считал всегда. Но, рассказав, пожалел об этом. Жена слушала его с глазами полными слез и ужаса. Потом молча просидела весь вечера в спальне. На следующий день она вела себя, как обычно. И все же трещина между ними как будто стала еще больше. Николай ругал себя за то, что вывалил все на ее и без того хрупкую душу. У Николая стал созревать план. Он решил предложить Наташе взять ребенка из детского дома. Обдумывая свое предложение, он еще и ждал удобного случая для такого деликатного разговора. Самое главное, чтобы она в этом не усмотрела упрек. Он ведь это прежде всего ради нее собирался сделать. А что касается его, он их обоих или обеих любить всегда будет! Но разговор между ними состоялся совсем другой. Несколько дней походив с потухшим окончательно взглядом, Наташа, вернувшись с работы позднее обычного, подсела к столу, за которым сидел Николай. Он делал очередные наброски для своей книги. Она села и как-то по-новому посмотрела ему прямо в глаза. Взгляд у нее был в эти минуты тяжелый и плотный, проникнуть в него было абсолютно невозможно. И вот глядя именно такими глазами на Николая, она сказала, что детей она с ним иметь не хочет и, что им вообще лучше разойтись, хотя бы временно. Но Николай сразу почувствовал, что это произойдет навсегда. Он все понял, когда она сказала о детях. На следующий же день Николай, собрав свои только личные вещи, переехал временно к другу-художнику в его мастерскую. Он ни за что бы не согласился лишить Наташу привычного жилья. Время шло и подходило к новому учебному году. И тут вдруг Николай понял, что преподавать он теперь не в состоянии, нет сил вроде бы быть прежним. Он решил уйти из этого исключительно молодого душой места, шумного, многолюдного. Ему теперь хотелось больше тихой и молчаливой работы, хотелось больше думать и писать. Уволившись и вспомнив о своих навыках, полученных от деда, Николай решил зайти в старые мастерские по ремонту и обновлению мебели. Мимо них он часто проходил, когда переулками срезал путь до своего факультета. Все произошло очень быстро и неожиданно, коллектив ремонтников там страдал от нехватки рук. Правда, коллектив этот состоял всего из трех немолодых мужиков, уставших и неготовых к фантазии в работе. А молодежь, даже если и попадала сюда ненароком, не задерживалась. И так, работа нашлась. Очень быстро директор трех ремонтных контор, одной из которых была эта мастерская, понял, что получил настоящего мастера. Очень часто Николай теперь задерживался до позднего вечера, уходил последним. Периодически он оставался ночевать в мастерской. Своего дома ведь у него практически теперь не было, и никто его нигде не ждал.

От такой жизни Николай мог бы и одичать со временем, не случись одной истории. Дело в том, что мастерская располагалась на первом этаже старого жилого дома в одном из старых московских переулков. Двери подъездов выходили в маленький уютный дворик, похожий на все старые московские дворы. Пожилые деревья создавали ажурную тень летом и замысловатый графический рисунок зимой на голубом фоне неба. Николай, время от времени делая короткие паузы в работе, выходил туда посидеть на скамейке и отдохнуть. Иногда, подставив лицо приятному ветерку, он дремал. Вот в один из таких выходов на свежий воздух к нему подсел мальчик лет тринадцати. Мальчик был очень худой, с ослепительно белой кожей и бледным лицом. Только темные глаза его смотрели так, что казалось, проникали в самую душу. Взгляд его был очень горячим, Николай это сразу почувствовал. Мальчик подсел к нему неспроста. Ему, видно, скучно было одному во дворе. Николай, помолчав некоторое время, спросил своего соседа, почему он не в школе, ведь время только приближалось к полудню. Мальчик ответил, что болел и уже скоро вернется к занятиям, добавив как-то глухо и нерешительно «наверное». Николай покосился на школьника, но вопросов больше не задавал. Ему пора было возвращаться к работе, он встал, потянулся, кивнул мальчику и пошел назад. Входя в дом Николай услышал, как кто-то из окна этого дома позвал: «Тема-а, давай домой». Значит пацана с чрезвычайно бледным лицом зовут Темой. И дверь подъезда захлопнулась за Николаем.

Работы было много, в этот вечер он завозился до поздна. Все уже давно ушли, а он все еще мастерил. Про своего соседа по скамейке он совсем забыл. Писать Николай не бросил, но теперь писалось ему исключительно по ночам, засыпал он обычно уже на рассвете. Но вставал рано, работники мастерской приходили по старой закалке без опозданий. Иногда один из мастеров, тот, что был помладше, уходил в запой. Тогда работы сразу прибавлялось, за него выполнял заказы Николай. Жалко ему было мужика, уволить могли, а мастер хороший, да и человек неплохой, несчастный только какой-то. Николай умел жалеть людей. Вот и в это день надо было работать за двоих. Выйти на свет божий ему удалось только под вечер. На скамейке знакомый мальчик сидел с какой-то женщиной. Приглядевшись, Николай заметил, что они были похожи, правда, женщина такой белокожей и бледнолицей не была. Это он уже увидел, подойдя поближе и поздоровавшись со своим знакомым. Тема ему очень обрадовался. Женщина бросила на Николая короткий взгляд и тоже кивнула, но очень грустно. Николай заметил, что и глаза ее сильно отличались от Теминых, они были будто потухшие и ввалившиеся куда-то вглубь. Женщина засуетилась, собрала сумки и позвала сына домой. Тема явно хотел остаться, но мать настояла на своем, и они ушли, попрощавшись с Николаем. Про странную пару своих новых знакомых Николай почему-то думал весь остаток дня. На следующий день он специально вышел подышать в то же самое время, что и в первый день знакомства. И не ошибся! День стоял теплый, тихий, Тема был на месте. Николай решительно направился к скамейке, мальчик уже улыбался ему. «Ну и о чем мечтаешь, сидя тут каждый день?», — спросил Николай, присаживаясь рядом. Тема ответил, что он и правда мечтает. Он мечтает поехать куда-нибудь далеко-далеко, где много деревьев и травы. И много и долго там ходить, может быть даже заблудиться. Только потом все-таки найти дорогу домой. Николай смотрел с удивлением на необычного юного мечтателя. Он чувствовал родство его души. Он даже поинтересовался, нет ли у мальчика деда, живущего рядом с лесом. Но Тема ответил, что у него никого кроме мамы на свете нет. И в лесу он был очень давно, в детстве еще. Так и сказал он, как старик: «в детстве». А Николай в ответ сказал, что он тоже очень любит лес. Но в отличие от Темы у него был дед «лесной». Теме очень понравилось такое название деда. А потом он спросил, может ли Николай ему рассказать про тот лес, где жил его «лесной» дед. Николай пообещал, что расскажет, когда время будет. И встал, чтобы уходить, сказав, что у него еще очень много работы. Тема выяснил про работу и спросил разрешения зайти как-нибудь посмотреть. Николай кивнул одобрительно и ушел.

На следующий же день мальчик, немного стесняясь, уже топтался в дверях мастерской. Обнаружив там еще троих сердитых мужиков, не обращающих на него внимания, он не решался пройти дальше, хоть и видел в другом помещении работающим своего знакомого. Тема еще и, как на зло, забыл узнать его имя и теперь не знал как окликнуть Николая. Но в это время один из «сердитых» заметил мальчика и громко поинтересовался, почему он топчется на пороге и что у них забыл. Вот тут-то Николай, услышавший эти вопросы и заметил Тему. Он громко окликнул его по имени и махнул рукой, приглашая пройти. Удивленный Тема, услышав свое имя с радостью поспешил в следующий комнату. В мастерской сильно пахло деревом, лаком и клеем. От всего этого у Темки с не привычки защипало в носу. Но интересного всякого было так много, что уходить вообще не хотелось. Обратив внимание на любопытный взгляд Темы, Николай с удовольствием стал ему про все рассказывать, объяснять и комментировать свои действия. А Тема, затаив дыхание, внимал. Так повторялось изо дня в день пока, как говорил мальчик, он поправлялся после болезни. А в Николае опять проснулся его дед, и Николай самозабвенно вошел в роль наставника. Он поначалу привлекал парнишку для легких подсобных работ. Но заметив его рвение, сообразительность и хорошую обучаемость, начал доверять и некоторые работы. Иногда Тему проведывала его замкнутая и неразговорчивая мать, но заходила только для того, чтобы убедиться, что он в порядке. И, казалось, ей даже нравилось увлечение сына. Да и Николай с его приветливой улыбкой и, как ни странно, с очень интеллигентной внешностью внушал доверие.

Время шло, а мальчик то учился, то опять не ходил в школу. На вопросы Николая отвечал уклончиво. Николай решил, наконец, не лезть в чужие тайны и не задавать больше лишних вопросов, у него ведь и самого было много своих тайн. Наташе вначале он иногда звонил, но разговор не клеился, Наташа раздражалась буквально на все. Потом он стал это делать совсем редко, только для того, чтобы удостовериться в ее существовании и не забыть интонаций, хоть и раздраженных, ее голоса. Но вот Тема пропал. Он не заходил уже несколько дней, во дворе тоже не появлялся. Даже другие мастера начали интересоваться таким продолжительным отсутствием пацана. Николай уже начал жалеть, что не узнал у него ни номера квартиры, ни телефона. И даже имя мамы он не узнал. Спустя неделю на пороге появилась женщина с потухшим взором, так про себя Николай величал маму мальчика. Она поздоровалась со всеми сразу и попросила Николая выйти во двор. Они присели на скамейку, Темина мама о чем-то важном хотела поговорить, это Николай почувствовал сразу и потому терпеливо ждал. А женщина сидела рядом очень прямо и напряженно, смотрела прямо перед собой и молчала. Спустя несколько минут, она, не меняя позы, начала говорить. Говорила она, конечно же о Темке. Рассказ был неожиданный, удручающе грустный. Она рассказала, что сын ее неизлечимо болен, сколько ему осталось жить она не знает и знать не хочет. Он жив сейчас, и это для них обоих главное. Сейчас он на очередном лечении в больнице. После выписки он еще долго приходит в себя и долго набирается сил. Школа теперь уже почти ушла из его жизни, но они занимаются дома и много читают по вечерам. Она на работу теперь не ходит, ей пошли на встречу, и работу она делает дома. Она еще добавила, что очень рада дружбе ее сына с Николаем. Имя его она, кстати, знала. Она не спросила Николая, не мешает ли ему такая привязанность мальчика. И правильно сделала! Николай подумал, что, усомнись она в его искренности и дружбе, он обиделся бы или расстроился. Чем больше она говорила, тем глуше и прерывистые становился ее голос. Господи, сколько силы было в этой совершенно обескровленной женщине! Николай изредка украдкой косился в ее сторону, пытаясь ее рассмотреть. Под конец она добавила, что завтра Тему выпишут, и он обязательно придет на днях в мастерскую. Николай ответил, что будет его ждать. На следующий день, хоть и выбегал Николай часто во двор, надеясь застать приезд своего юного друга, но, видно, пропустил. Вечером, выйдя посидеть перед сном на скамейку, он увидел свет в окне Теминой квартиры. Он представил, как сидят они на диване или кровати вместе, укрывшись пледом, и читают какую-нибудь обязательно увлекательную книгу. В горле у него почему-то сильно запершило, ему сильно захотелось быть тоже там и сесть с другой стороны от мальчика и обнять его за его хрупкое и острое плечо. Николай встал, прошелся по двору и вернулся в мастерскую. Хотелось сесть и пописать. Много всяких мыслей накопилось. Прошло три дня, и на пороге появился долгожданный Темка. Его уже ждали все. Первое впечатление было ошеломляющим. Это был не сам Тема, а его тень. Тень с Темиными глазами и его застенчивой улыбкой. Тема пришел в панаме, нахлобученной прямо на уши. Потом он признался Николаю, что стесняется пока своей клокастой головы. У него вылезали волосы от процедур больничных. Николай предложил ему просто сбрить их все сразу и стать модным. Тема посмотрел на него очень доверчиво. Они договорились, что вечером, когда всей уйдут, Темка еще раз зайдет, и Николай его сам побреет своей бритвой. Так они и сделали. После стрижки за Темой зашла мама, она одобрила их работу, и они пошли читать свои увлекательные книги…

Однажды Тема попросил Николая описать ему лес, который он знает. Ведь ему, может быть, не случится там побывать, а представить хочется. С этого дня Николай начал устно слагать свое сказание о лесе. Он ему описывал тот свой лес, свой и деда. Николай рассказал мальчику и про деда своего, и про Хромоножку. Опустил только историю с Валькой. Не нужно было это рассказывать парнишке, да и самому тяжко было все это вспоминать. Потом когда-нибудь он опишет все это, но потом. А теперь он всецело посвятил свой талант рассказчика своему новому очень хрупкому другу. Как-то Тема пришел с большой папкой. На вопрос, что это за папка, Тема ничего не ответил, а только положил ее на верстак, прямо перед Николаем. Николай осторожно раскрыл папку. Там лежал его лес, живой, шуршащий, ухающий и стрекочущий, весь в солнечных бликах и зайчиках, со знакомыми тропинками и пригорками. Темка здорово рисовал, а Николай и не знал! И рассказывал, получается, он тоже неплохо. С этого дня они договорились продолжать вместе создавать оду лесу. Опустив, историю с Валькой, Николай все же рассказал и про свой любимый откос над Чусовой, правда назвав его «трагическим». Описал и саму реку и удивительной красоты живописные берега и тонущее закатное солнце. И потом еще было много дней с совместной работой мастера и его ученика, с беседами, с рассказами. Николай теперь почти всегда ночевал в мастерской, обустроив дальний угол комнаты под свое жилище. А так как эта мастерская была сделана из двух соединенных квартир, то и кухня и туалет с ванной тоже имелись. Иногда по вечерам Темина мама отпускала мальчика к Николаю. Она чувствовала, что Николай каким-то образом смягчал медленный уход ее сына, ему удавалось заменить трагизм ситуации мечтой о прекрасном и вечном. Когда Тема приходил в гости, так сам мальчик называл свои вечерние приходы, они пили чай с пряниками и сушками, специально для этих приходов заготовленными Николаем. Потом Николай по просьбе Темы читал главы из своей еще недописанной книги, или рассказы прошлых лет. Темка был удивительным слушателем, ненасытным. Он пытался, может быть, впитать в себя жизнь, которую ему, наверное, не случится познать. Время шло, а для Темки истекало.

Наступил момент расставания. Он оказался нетрадиционным. Тему положили в очередной раз на лечение, а оттуда он уже не вернулся. В этот день на пороге мастерской появилась почерневшая Темкина мать. Она просто молча пожала руку Николаю и поблагодарила за лесную сказку, с которой ушел ее сын. «Он Вас Лесным царем называл», — сказала она на прощанье и, резко развернувшись, ушла. «Лесным царем», эти слова стучали у Николая в висках. Он вдруг резко вспомнил испуганные глаза Наташи после его рассказа о гибели Вальки. Та история вдруг стремительно вся пронеслась в его голове, а потом всплыли Темкины любопытные, жадные глаза и его абсолютно голая голова, такая умная и очень круглая. Николай обхватил руками голову и забился в свой дальний угол. Он не мог больше дышать во всем этом. Лес, ему нужен его лес, и больше никаких мальчиков. Нельзя их подпускать к нему даже близко. Притихшие мастера поняли, что у Николая случился нервный срыв. Некоторое время они его не трогали, а он будто замер, так и сидел в своем углу на кушетке, обхватив голову руками. К вечеру напряжение немного притухло, но не вышло, а затаилось где-то в глубине души. От того было больно глубоко вздохнуть. Но мозг возобновил свою деятельность. К утру было принято решение: заявление на стол начальству, покупка билета на поезд до Чусового, звонок Наташе чтобы сказать, что квартира эта теперь будет полностью ее, он готов ей ее подарить. А дальше лес…

13.06.23