Империя предрассудков (СИ) [Панна Мэра] (fb2) читать онлайн

Глава 1

Все персонажи и события в книге являются вымышленными. Любые совпадения с реальностью просто случайность. Книга не претендует на историческую достоверность.

Молва гласит: «Наш путь судьба не выбирает,

Мы сами знаем, как нам жить».

Но кое в чем, она нас выбора лишает.

Нам не дано решать, кого любить.

Туман. В округе ни души. С двух сторон дороги, что петляла между невзрачных тощих деревьев, на многие мили простиралось поле. Никто так и не убрал его, хотя на дворе стояла поздняя осень. Капли мелкой измороси, подхватываемые ветром, без труда проникали в бричку, а ямщик, словно уснув от такой тоски, отнюдь не спешил подгонять лошадей.

Мы ехали уже около четырех часов, и за это время я успела изрядно подустать от того уныния, что сопровождало меня в пути. Дорога, мокрая и грязная, навевала воспоминания о днях далеко минувших, когда меня, навсегда разлучив с семьей, забрали в Институт.

Нет, я ни в коем случае не смела бы жаловаться на свою жизнь. Родители отлично понимали, что после окончания обучения меня ждало прекрасное будущее и высокое положение в обществе. Все сложилось в точности, как они и хотели. Меня обучили танцам, музыке, искусству, этикету и даже некоторым правилам, не предписанным этическим кодексом фрейлин, но очень необходимым для дворцовой жизни. Проще говоря, с таким багажом навыков и умений мне повезло быть избранной фрейлиной к императорскому двору.

Я посмотрела на мрачные холмы, утопающие в туманной дымке на горизонте, и дурные воспоминания рекой нахлынули на меня. Я была не в силах им сопротивляться.

В тот ноябрьский холодный день, когда мне исполнилось девять, мы с отцом планировали сидеть целый день у камина, вслух читая сказки. В такой обстановке мы проводили большинство праздничных дней. Родители частенько придумывали для меня истории о мудрых правителях, страшных ведьмах и доблестных цесаревичах, заставляя меня верить в то, что однажды я попаду во дворец и встречу там своего сказочного рыцаря, ради меня одной готового броситься в смертельную схватку с огнедышащим чудищем. Тот день я ждала с особым теплым трепетом.

Однако утром, выйдя из спальни и предвкушая праздник, я почему-то не обнаружила отца, ласково подзывающего меня в гостиную. Вместо этого я наткнулась на свой маленький чемоданчик с собранными вещами и маму, которая со слезами на глазах пыталась впопыхах объяснить мне, робкому маленькому созданию, куда и зачем меня увозят дядя с тетей на повозке. Этот день, в итоге, был последним, когда я видела мать.

Я вынырнула из тяжёлых воспоминаний. И хотя теперь я чувствовала в душе невероятную гордость за себя, удостоившейся чести служить фрейлиной при дворе, в моей памяти навечно запечатлелись те моменты, когда я, совсем одинокая, внезапно брошенная девочка, ехала по мокрой дороге в неизвестность и думала: «Может, это только на пару дней, пока у мамы не пройдет кашель?».

Но, конечно, никто так и не забрал меня из Института. Так пара дней растянулась на девять долгих лет обучения, за время которых я стала той, что мчала сейчас в Императорский дворец навстречу своей мечте. И сердце мое в те минуты сладострастно сжималось в предвкушении роскошных балов, светских раутов и императорских приемов.

Погода, однако, не сильно благоволила мне в этот осенний день. Коричневая, еле припорошенная первым мокрым снегом земля, казалось, никогда больше не должна была вернуться к жизни и покрыться зелёной весенней травкой, что заблестит под утренней росой на рассвете. Я не видела ни деревьев, ни ветхих избушек у обочины, только пустынную бесконечную равнину, которая изредка сменялась такими же унылыми холмами. Но и они не отличались особой живописностью, и единственным разнообразием серой равнины были тощие голые берёзки, стоявшие на возвышенностях так, словно кто-то особенно жестокий раздел их и выставил замерзать.

А я ехала и улыбалась. Даже в те секунды, когда пронзающий порыв ветра проходил сквозь меня, заставляя плотнее кутаться в кашемировый бурнус, мне было жарко. Жарко от силы пламенного и неукротимого желания поскорее увидеть высший свет, о котором я грезила всю жизнь. И новая жизнь в этом высшем обществе обещала быть сказочной.

***

Мы приехали в десятом часу вечера. Проехав сквозь широкие резные ворота, я, наконец, увидела дворец, в котором мне предстояло жить следующие несколько лет. В голове мелькнула мысль, о том, что я, вероятно, никогда не смогу насладиться каждой деталью этого строения. Ведь дворец поражал своим размахом!

В самом центре искусно продуманной центральной аллеи находилось с десяток фонтанов, каждый из которых представлял собой скульптурную композицию. Все фонтаны перед дворцом собирались в единый водный бассейн с небольшими водопадами, мраморными мостами и еле заметными фигурками купидонов на позолоченных лесенках. По бокам от главной аллеи располагались ещё две брусчатые дороги, вдоль которых, как солдаты на посту, были выставлены сотни фонарей, и подле каждого из них, не шелохнувшись, стоял свой фонарщик. Было настолько светло, что, даже невзирая на туман, я могла рассмотреть фасад дворца, будучи за несколько сотен метров от него.

Собственно, сам императорский дом ничуть не уступал тому впечатлению, что уже произвел на меня сад. К центральному входу с трёх сторон вели широкие парадные лестницы, окружённые резными перилами из неизвестного минерала, который причудливо бликовал при свете фонарей. Во дворце было всего три этажа, но при том он был настолько длинный, что утопал в дальних уголках дворцового сада. На ризалитах центральной части фасада отчётливо прослеживались элементы вычурного и громоздкого барокко. Мне сложно было вообразить, какое многообразие красок, стилей и элементов ждало меня внутри.

Тем временем меня подвезли к одному из входов, и повозка с характерным толчком остановилась. Через пару секунд дверь отворилась, и на улицу вышли две женщины. Одна была совсем ещё юной девочкой, на вид чуть старше меня, вероятно, она была одной из фрейлин. Вторая женщина была немолодая, довольно полная и очень статная дама, что напомнила мне мадам Монро и других преподаватели Института. Роль у этой женщины явно была иной, вполне вероятно, мне предстояло говорить с гофмейстериной.

Всю дорогу я тщательно продумывала момент первой встречи с обитателями дворца, и он не казался мне таким уж страшным, однако стоило мечтам начать сбываться, меня тут же охватила паника. Мысли улетучились, оставляя меня с предательской пустотой в голове. Все происходило очень быстро, я действовала практически не задумываясь над тем, что делаю и говорю, словно внутри меня был кукловод, дергающий за ниточки.

Я выскользнула из кареты, предварительно приподняв подол громоздкого бурнуса, и тут же склонилась в учтивом поклоне. Две женщины напротив ответили тем же. И все же меня смутило, какими краткими, доведенными до неестественного совершенства, были их поклоны, словно я была не особой дворянского сословия, а нищенкой, дерзко требующей у них милостыни.

— Добрый вечер, меня зовут мадам Анмут, я гофмейстерина при Императорском дворце, — моментально оповестила меня женщина.

Она была невысокой пухлой дамой, одетой в серое со светлым пышным воротником платье. Ее маленькие глаза с презрением изучали меня вдоль и поперек, а длинный, узкий нос, совершенно не соответствующий ее пухлому лицу, словно пытался дотянуться до меня и моментально разнюхать все тайны.

— Все вопросы вы будете решать со мной: я буду выплачивать вам положенное жалование, выдавать прибавки, если, конечно, вы их заслужите, кроме этого, я представлю вас её Императорскому Величеству и Великим герцогиням, — рассказывала она с удивительной строгостью.

Тем временем бричка тронулась с места, скрывая за поворотом чемодан со всеми моими немногочисленными вещами.

— Не переживайте, вещи отнесут в ваши покои, — встряла в разговор молодая фрейлина.

Не теряя времени, мы направились ко второму гостевому входу. Мадам Анмут, не изменяя своему высокомерному тону, продолжала:

— Главное, что вам нужно запомнить: следует неукоснительно подчиняться приказам и распоряжениям императорских особ, герцогинь и всех, кто по статусу выше вас. В том числе и моим распоряжениям, — она бросила это подчеркнуто небрежно, но при этом нарочно показывая, будто причисляет себя к ряду монарших особ. — Делайте, что говорят, и не будете знать проблем. В противном случае придется с вами попрощаться.

Я слушала ее в пол уха, с нетерпением ожидая момента, когда наконец-то передо мной отворят тяжёлые дубовые двери и я окунусь в предвосхищаемую атмосферу роскоши. Гофмейстерина продолжала говорить, но ее монотонная речь отзывалась у меня в голове лишь далёким эхом, будто я совершала погружение на океаническое дно, а она пыталась кричать мне что-то с дальнего берега.

Я изо всех сил пыталась заставить себя прочувствовать каждую секунду, запечатлеть ее в своей памяти, чтобы насладиться своим триумфом. Сколько я отдала за возможность быть здесь. И все, что происходило со мной, казалось мне величайшим чудом, самозабвенным сном, из которого я уже никогда не смогла бы выбраться.

Двери отворились, и теперь передо мной открылось то, что могла видеть лишь в своих фантазиях. Барокко, что я успела разглядеть на фасаде дворца, переместился внутрь здания. Здесь, при свете тысячи свечей, он потрясал своим размахом. Таких богатств доселе я не могла себе даже вообразить. Стены и полы из мрамора, колонны из слоновой кости и малахитовые абажуры, покрытые тонким слоем сусального золота, не просто приковывали взгляд, а заставляли меня, раскрыв рот, всматриваться в каждую мелочь просторного зала. Огромные потолочные арочные своды украшали искусно выполненные фрески, а на стенах располагались сотни скульптур греческих богов.

Из этой аванзалы наверх вела широкая лестница, которая на уровне второго этажа делилась на несколько коридоров. Когда я шла по ней, мне было не по себе при одной лишь мысли, что я могу поцарапать или испачкать наверняка очень редкий и дорогой мрамор. Когда мы оказались на втором этаже, мадам Анмут остановилась и, тяжело вздохнув, произнесла:

— Завтра вам покажут дворец. А сейчас Нина Александровна проводит вас до покоев. Из комнаты без особой необходимости выходить не стоит, если вы не хотите заблудиться во дворце. Надеюсь, вам все понятно? — уставившись на меня своими маленькими, невыразительными глазенками, спросила гофмейстерина.

— Да, ваше Высокопревосходительство, — вежливо произнесла я.

Женщина даже не сочла нужным что-либо ответить. Она развернулась и поплыла в другую сторону коридора, оставляя меня наедине с Ниной. Несмотря на то, что гофмейстерина не выказывала должной почтительности в отношении меня, это нисколько не трогало моего сердца. Да и я была слишком занята изучением золотой лепнины на стене.

— Анна, слышишь меня? — услышала я резкий голос, вырывающий меня из приятных, но неземных мыслей.

Я мгновенно пришла в себя и с интересом посмотрела на девушку. Почему она так быстро перешла на столь фривольный тон? Неужели фрейлины пренебрегают элементарными правилами вежливости?

— Да, я слышу. Вас, — произнесла я, наблюдая за реакцией молодой фрейлины, и когда губы той дрогнули от лукавой насмешки, поспешила исправиться, — тебя.

— Меня зовут Нина, — ещё раз представилась девушка. — Я фрейлина при дворе, уже два года, — с какой-то особенной гордостью заявила она, будто два года были невероятно большим сроком.

Я поклонилась в знак уважения, но реакции не последовало. Очевидно, между фрейлинами во дворце так было не принято.

Несмотря на всю явную недоброжелательность этой леди, я все же не могла не отметить ее внешнюю привлекательность. Длинные белоснежные волосы, собранные в толстую косу, очень нежные и изящные черты лица, пухленькие губки и большущие кукольные глаза. Мне казалось, она словно сошла с картины русского художника, стремящегося изобразить женский идеал. Глаза были прикрыты, а взгляд её казался томным и нежным, без всякого прищура. Она смотрела на меня так, будто я была симпатичным джентльменом, с которым она кокетничала.

— Я отведу тебя в твои покои. И да, запомни: все то, что говорила сейчас мадам Анмут, правда. По дворцу ходить одной не стоит, если не хочешь, чтобы твои ночные прогулки обросли слухами. Ни с кем первая не говори — это считается дурным тоном, пока ты ещё никому не представлена. И ни в коем случае не делай ничего, не сообщив об этом гофмейстерине, — поспешила сообщить мне Нина.

— Ты имеешь в виду ничего из того, что не предписано правилами, или вообще ничего? — с изумлением спросила я.

— Все, что дальше твоей комнаты, должно быть неукоснительно согласованно со старшими по рангу фрейлинами, — отрезала та, ускоряя шаг.

Мы шли по широкому коридору, освещение здесь было очень тусклое, и я почти не могла рассмотреть убранство этого крыла дворца.

— Этот флигель отведен специально для фрейлин. Его Величество позаботился, чтобы у каждой барышни были свои покои. Всего нас двадцать одна девушка, две камер-фрейлины, три статс-дамы, и две гофмейстерины. Правда, часть фрейлин и статс-дамы не живут при дворе, — нерасторопно повествовала Нина. — А вот твои покои, — девушка плавно взмахнула ручкой, указывая на одну из дверей. — Здесь тебе придется провести, — она запнулась, — какую-то часть жизни.

— Благодарю, — обронила я, и хотела было поклониться, но потом припомнила, насколько «вежливо» обошлись со мной при прошлых попытках выразить уважение. Желание продемонстрировать свою воспитанность тут же испарилось.

— Что ж, располагайся, а я должна идти. Сегодня мне ещё предстоит важный прием, — радостно оповестила меня фрейлина, словно пыталась вызвать у меня зависть.

— Доброй ночи, — усмехнувшись ответила я. В тот момент меня мало что могло задеть, ведь я была невероятно очарована своим новым домом.

— Да-да, тебе тоже, — напоследок она пробежалась по мне оценивающим взглядом и поспешила оставить меня наедине с собой.

Что ж, добро пожаловать во дворец!

Глава 2

Наутро мир засиял еще ярче вчерашнего. И дело было вовсе не в лучах солнца, пробирающихся в спальню сквозь кружевной тюль на витражных окнах дворца. Дело было в том, что мне до сих пор не верилось, что я наконец здесь. Лежу на пуховой перине и смотрю в позолоченный потолок. Разве не сказка?

Первый пункт моего плана был выполнен: я была приглашена во дворец на почетное место фрейлины. Теперь оставалось самое сложное — заполучить место подле Императрицы, а затем наслаждаться теми регалиями, что давало такое положение. Конечно, я понимала абсурдность этой затеи. Каждая фрейлина мечтала о возможности служить Ее Величеству, и очень мало кому это действительно удавалось. Тем не менее, я была настроена очень решительно и ни на секунду не сомневалась, что у меня все получится.

Полежав так несколько минут в теплой постели, я, наконец, решила осмотреться.

Комната, которую мне выделили, была просто огромной по сравнению с теми, в которых я жила, будучи институткой. На стенах висели массивные картины, расположенные в специальном порядке: от южных широт, где на картинах были изображены бескрайние песчаные дюны, до пейзажей крайнего севера в виде уходящих ввысь океанических ледников, освещенных лучами нежно-розового заката. Искренне потрясала мягкая, с множеством громадных перин в шелковых наволочках, кровать, на которой, казалось, можно валяться весь день. Но самым приятным было осознание того, что я смогу брать столько одеял, сколько потребуется, чтобы согреться.

Я неспешно встала с кровати, не представляя, чем себя занять, и первым делом еще раз огляделась. Я ощущала себя столь непривычно в своем новом доме, словно была собачонкой, которую подобрали на улице и забрали в теплое жилище добрые хозяева. Но стоило мне бросить еще один взгляд в сторону широкого окна, из которого сквозь воздушные шторы пробирались солнечные лучи, я тут же осознала, что до сих пор не одета. А ведь за мной могли пожаловать в любую минуту. Я перевела взгляд на два небольших чемодана и с горечью отметила, что вся лежащая в них одежда совершенно не соответствует дворцовому лоску.

Одевшись и аккуратно поправив зеленый воротничок платья перед огромным зеркалом в позолоченной раме, я уселась на диван в предвкушении, что скоро дверь моей спальни откроется, и меня пригласят на судьбоносное знакомство с Императрицей.

Однако просидев на кровати еще около получаса, так и не удостоившись внимания со стороны высшего света, я все же решила разобраться со своими грустно стоявшими в углу чемоданчиками. Что я туда складывала, ума не приложу?

Платья занимали в них меньшую часть, а вот основное место было отведено под книги. Очень много учебников по этикету, истории, географии. Не сказать, что я планировала их перечитывать, просто с ними я чувствовала себя увереннее.

Но не успела я распланировать свой временный досуг, в дверь легонько постучали.

— Входите, — крикнула я, поражаясь тому, что теперь я могу сама решать, кому можно входить, а кому нет. Да и вообще, непривычно было иметь право раздавать приказы, а не робко склонив голову самой выполнять каждое повеление мадам Монро или госпожи Жуковской.

В комнату вошла полная девушка в белом накрахмаленном фартуке. В руках у нее был серебряный поднос, прикрытый крышкой.

— Ваш завтрак, Ваше Благородие, — произнесла она скромно, перенося огромное блюдо к столу.

На секунду я замерла от восторга. Мне приносят завтрак! Со мной наконец-то обращаются, как со знатной барышней!

— Благодарю, — я пыталась выглядеть уверено, словно это не первый раз в жизни, когда меня не пинками гонят в столовую, но мой дрожащий голос выдавал во мне только прибывшую.

— Приятного аппетита, Ваше Благородие, — произнесла девушка и испарилась за дверью.

Я знала, что жизнь во дворце будет другой, но кто мог подумать, что будет настолько хорошо! Мне нравилось здесь все больше и больше. Сперва роскошные убранства дворца, которые поражали воображение и переворачивали сознание, потом мягкие перины кровати, а теперь еще и горячий завтрак в мои личные покои.

Я, не в силах поверить своим глазам, подкралась к широченному подносу, чтобы рассмотреть его вблизи и еще раз убедиться, что это на самом деле не сон. Ощущая, как рефлекторно выделяется в желудке пищеварительный сок, я была готова с полной уверенностью сдернуть металлическую крышку и наброситься на дивно пахнущий завтрак, как в дверь агрессивно постучали.

Я хотела было открыть рот, чтобы ответить, но дверь стремительно распахнулась, и в комнату вбежали две девушки.

— Анна — это ты? — тут же выпалила одна из девиц, проигнорировав все правила приличия. Хотя я уже поняла, что у фрейлин не было принято кланяться при встрече.

— Да, это я, — ответила я, немного растерявшись и, как нашкодивший ребенок, пятясь в сторону.

— Ох, ты уже одета, значит, нам не придется тебя ждать, — надменно выпалила девушка, едва вбежав в комнату.

Несмотря на ее худощавость, четкие скулы гармонично смотрелись на ее овальном лице, что придавало девушке особого аристократичного шарма и грациозности. Взгляд, точно, как и у Нины, что провожала меня вчера до покоев, был холодный, но весьма проницательный. Узковатые глаза девушки напоминали мне лисий прищур, однако ресницы были длинные настолько, что делали взгляд гораздо шире и свежее. Сама же девушка была миниатюрная. Маленькие глаза, маленький нос и такие же маленькие губы, которые она старательно пыталась увеличить за счет помады.

Фрейлина без стыда и с неподдельным интересом осмотрела мои покои, пробегая взглядом по разбросанным на кровати бальным платьям, которые я не успела повесить в шкаф. Уголки ее губ дрогнули в неприятной, высокомерной улыбке, а затем она повернулась ко второй фрейлине, которая стояла в дверях, и еле слышно произнесла:

— Очень милые покои тебе выделила мадам Анмут.

Я лишь кивнула, пристально всматриваясь в невербальные сигналы, которыми общались мои нежданные гости. Несмотря на всю мою жизнерадостность и нежелание обращать внимание на склочных барышень, их гляделки заставили меня напрячься.

— Я готова идти, если, конечно, это еще необходимо, — оторвала я девушку от детального рассмотрения моих платьев.

— Ты пойдешь в этом? — с удивлением спросила меня фрейлина, отстраняясь от меня на несколько метров, словно я была прокаженной.

— Думаю, она еще не обзавелась своим гардеробом, верно? — внезапно в разговор встряла вторая девушка.

До этого момента она стояла молча, лишь издалека поглядывая на меня и, очевидно, делая для себя некие выводы.

— Да, у меня пока не было такой возможности, — сухо ответила я, чтобы это не выглядело как оправдание.

Эта девушка была, пожалуй, приятнее, чем ее подруга. Не было в ней того гонора и надменности, с которыми я только что столкнулась, общаясь с худощавой фрейлиной.

— Меня зовут Елизавета Петровна, но ты можешь звать меня просто Лиза, — представилась, наконец, она, поправив подол платья, который слегка заломился спереди, — а это Ольга Николаевна.

— Очень рада знакомству, — ответила я любезно, но на этот раз без лишних поклонов. — Куда мне следует явиться?

— Тебя представят герцогине. Ее прежняя фрейлина вышла замуж, и ее Светлости срочно понадобилась замена. К счастью для нее, как раз вчера ты пожаловала ко двору, — в разговор вновь вступила Ольга, по-прежнему казавшаяся мне исключительно неприятной особой.

— Замечательно! По-моему, это огромная удача быть фрейлиной ее Светлости — обрадовалась я, но тут же секундное восхищение сменилось смущением, когда вместо доброжелательного ответа, получила ехидную усмешку.

— Что ж, это действительно очень хорошо. Думаю, твой энтузиазм не будет не замечен, — Ольга снова посмотрела на подругу с хитроватым прищуром, та ответила ей легкой улыбкой.

— Идем же, не будет терять время, Мария Павловна ждет, — тут же вернула меня в реальность Лиза.

Мы вышли в коридор и направились в сторону центральной части дворца, где, как я предполагала, располагались спальни господ.

Утром дворец показался мне еще роскошнее, чем вчера. Лучи, пробирающиеся в темные коридоры сквозь витражные окна, все же дотягивались до позолоченных лепнин на стенах и потолке, отчего казалось, что солнце каким-то чудом спустилось с небес на землю и оказалось прямо в этих коридорах.

Мы поднялись на третий этаж главной части дворца, где близость присутствия высокопоставленных лиц ощущалась еще сильнее, прежде всего благодаря излишне вычурному и даже безвкусному интерьеру. Тем временем меня подвели к одной из дверей в пустом коридоре. Подле нее стояло четыре крепких молчаливых гвардейца, но, стоило нам сделать еще шаг им навстречу, те безмолвно навалились на мощную дубовую дверь, освобождая нам проход.

Когда я вошла в комнату, я думала, пожалуй, лишь о том, чтобы с порога не наломать дров, забыв поклониться или приветливо улыбнуться. Ольга и Лиза первыми прошли в распахнутые двери, я же аккуратно пристроилась за ними, словно пыталась незаконно проникнуть в царские покои.

Фрейлины сделали положенный этикетом реверанс и мгновенно расступились, уступая мне дорогу, чтобы я могла во всей красе предстать перед ее Светлостью.

— Ее Благородие, мисс Анна Георгиевна, — представила меня Лиза без излишних эмоций.

Я учтиво поклонилась, изо всех сил стараясь не особо глазеть на герцогиню, хотя мне очень хотелось рассмотреть черты ее лица, детали платья и особенности фигуры.

Герцогиня Мария Павловна была дочерью Великого герцога Павла Фонтевье и немецкой принцессы Августы Людвигсбургской, которая, еще будучи совсем юной девочкой, перебралась в нашу Империю, приняла православие и вышла замуж.

— Добрый день, ваша Светлость, — обратилась я к герцогине, уходя в глубокий реверанс и застенчиво опуская глаза.

Когда я все же собралась с мыслями и решила взглянуть на нее, чтобы оценить эффект, который я произвела, то была слегка разочарована.

Вместо оценивающего взгляда, одобряющего кивка или даже ставшей для меня привычной презрительной ухмылки, Мария продолжала читать газету, даже не поднимая на меня глаз. Рядом с ней стояла невысокая рыжеволосая девушка, очевидно, еще одна фрейлина герцогини, которая аккуратными, ловкими движениями причесывала белокурые локоны Марии.

После моего приветствия, она единственная из присутствующих подняла на меня глаза и осмотрела с неподдельным интересом, при этом ни на секунду не отрываясь от работы. Я же, в свою очередь, пребывала в небольшом замешательстве, совершенно не представляя, что делать после столь неловкого приветствия.

Очевидно, заметив мою растерянность, рыжеволосая девушка слегка улыбнулась и кивком указала мне на диван, как и другие фрейлины, не произнося ни слова. Ольга и Лиза присели на мягкие диванные пуфики рядом с туалетным столиком Марии и продолжили молчаливо наблюдать за моими попытками понравиться герцогине. Теперь я точно чувствовала себя цирковой собачкой, не понимающей, почему мне за старания не дали косточку.

Осознав, что ни на разговор, ни даже на приветствие герцогиня не настроена, я последовала совету неизвестной фрейлины и присела. В ту же секунду Мария, словно отойдя от глубокого сна, наконец, подняла на меня глаза. Взгляд у нее был холодный, безэмоциональный, ровный и даже слегка пугающий.

Она была старше меня всего на несколько лет, но одного проницательного зрительного контакта мне хватило, чтобы понять, что она прошла через многое, чтобы находиться на этом месте. Она не рассматривала меня с презрением Ольги и не оценивала, как мадам Анмут вчера у повозки, она лишь мимолетно пробежалась по мне взглядом и надменно произнесла:

— Мне нужен шиньон. Почему он никогда не лежит на месте, когда мне делают прическу?

Она смотрела на меня в упор, безмолвно подразумевая, что я должна подать ей то, что она хочет. Несмотря на всю мою проворность и желание услужить, я неумело растерялась и молча продолжила смотреть на герцогиню.

— Почему вы до сих пор сидите? Почему вы вообще сели без моего дозволения? — ее голос мгновенно стал тяжелым, хотя она явно и не думала на меня кричать.

— Да, ваша Светлость, извините, — опомнилась я наконец, лихорадочно пытаясь отыскать взглядом этот злосчастный пучок.

В комнате было порядка десяти туалетных столиков, и все они были завалены всевозможными принадлежностями для волос и макияжа, начиная от румян и белил и заканчивая проволочными каркасами для причесок.

Я несколько раз покосилась на Лизу и Ольгу в надежде, что они дадут мне подсказки, но те лишь иронично пожали плечами, продолжая искоса наблюдать за мной. Я бегала от одного стола к другому, перебирая кучу баночек, лент и украшений для причесок. Я нашла даже накладные конские волосы, туго перетянутые в хвост резинкой, но ничего подобного на шиньон нигде не было.

— Долго еще? — нетерпеливо спросила женщина.

— Еще секунду, — я изо всех сил пыталась откопать среди множества драгоценностей нужный Марии предмет, но косые взгляды и явное напряжение всех присутствующих только сбивало меня, и я начинала паниковать.

— Боже, Елена Андреевна, избавьте меня от ожидания, — наконец произнесла герцогиня, и я поняла, что стараться больше нет смысла

Рыжеволосая девушка, которая стояла подле ее Светлости, аккуратно опустила прядь ее волос на спинку дивана и молчаливо отошла на несколько шагов в сторону. Затем она открыла верхний ящик молочно-белого комода, извлекла оттуда небольшой пучок белых волос и вернулась на прежнее место.

При большом желании Елена могла дотянуться до комода одной рукой и достать все, что ей было нужно, но она не сделала этого. Напротив, она была весьма не прочь понаблюдать за моими нелепыми попытками исполнить указание герцогини. Я ощутила себя использованной и бесполезной. Это чувство хорошо было мне знакомо с первых курсов Института, и все эти годы я стремилась его избегать.

Вовсе не таким я представляла себе знакомство с высшими чинами общества. И уж точно я не планировала выглядеть столь нелепо после первого поручения. Я отошла в сторону, на этот раз у меня уже не возникало мысли позволить себе присесть или хоть как-то расслабиться.

Время шло в полном молчании, лишь изредка тишина сменялась шумом, исходящим от Елены, которая перекладывала на столике расчески и банты. Ольга и Лиза взяли несколько журналов и с упоением вчитывались в каждую страницу новостной хроники.

Прошло около часа, когда дверь в покои с грохотом отворилась, и в ней появился силуэт мужчины. Когда гвардейцы расступились, и он вышел на свет, я смогла хорошо рассмотреть внезапного гостя.

Высокий, мускулистый, вероятнее всего мужчина был заядлым охотником и уделял своей физической форме немало времени, хотя ему точно нельзя было дать больше двадцати пяти. Оказавшись в комнате, он одарил всех присутствующих лучезарной улыбкой. Она показалась мне настолько искренней и оптимистичной, что я почти физически ощутила, словно он обнял каждого из нас.

Кроме того, я не могла не отметить красоту появившегося гостя. До этого времени встречи с противоположным полом вообще были редкостью для меня. А тех мужчин, которых я видела, назвать красавцами точно нельзя было. Посему появление этого мужчины заставило мое сердце нервно вздрогнуть при виде его аристократичных черт. Но, несмотря на весь блеск, который он тщательно старался придать себе после появления, я тут же отметила, что он чрезвычайно избалованный и нахальный господин. Поскольку уже спустя пару секунд, проигнорировав все правила этикета, он без смущения развалился на диване напротив герцогини.

— Добрый день, дамы, — мужчина окинул взглядом каждую из присутствующих в комнате фрейлин, остановился на мне и вдруг спросил:

— Всё новые лица, не так ли?

Мария покачала головой и с брезгливой усмешкой ответила:

— Нравится? — ее взгляд пробежался по-моему, очевидно, не очень уместному для дворца платью. При этом я чувствовала себя исключительно неловко, хотелось напомнить этим двум, что я все ещё здесь и прекрасно их слышу.

— Спросите меня об этом после пяти бокалов бренди на сегодняшнем балу, — выдал он совершенно равнодушно, чем вызвал непродолжительный смешок Ольги.

— Не обижайтесь, мисс, — вдруг продолжил он, обращаясь ко мне и закуривая сигару, — Вы достаточно милы, но я предпочитаю более экзотичных девушек.

Мне хотелось ответить, что его самомнение тоже не в моем вкусе, но с ужасом я отметила, что не могу выдавить и слова. От этого на душе стало ещё паршивее. Неужели я так очарована, что не могу постоять за себя? Я быстро отогнала от себя дурные мысли и сосредоточилась на происходящем.

Больше он на меня не смотрел, полностью поглощённый разговором с Марией.

Я с интересом наблюдала за их беседой, ненавязчиво поглядывая на мужчину. Его лицо было мне очень знакомо, и я была почти уверена, что передо мной сейчас один из представителей императорской семьи.

— Завтра едем объезжать новых Ганноверцев, которых привезли из Англии на прошлой неделе, придете посмотреть? — спрашивал он, смачно затягиваясь сигарой и выпуская густые клубы дыма.

— Думаю, да. Хотя сейчас столько дел. Нужно разобрать почту и подписать две сотни приглашений, — ответила ему женщина.

— Зачем держать такой штат фрейлин, если все делать самой? Конечно, визуальная составляющая тоже не лишняя, — мужчина еле заметно подмигнул Елене и продолжил, — но все же у них должны быть и другие обязанности.

— Ох, Константин Николаевич, вы бы знали, как тяжело мне найти с ними язык, кроме Елены мне даже не на кого положиться.

Только сейчас я догадалась, с кем все это время говорила герцогиня. Прямо передо мной сейчас сидел цесаревич. Старший сын Императора. Вновь что-то сдавило мои лёгкие, и от неожиданности осознания, что передо мной восседает будущий наследник престола, я с трудом могла пошевелиться. В Институте он был объектом обожания всех девушек без исключения. И вот мне выпала честь лицезреть его так близко.

— А разве Елена Андреевна не будет нас сопровождать? — поинтересовался Константин, вскакивая со своего места и направляясь в сторону фрейлины.

— А Вам так хочется, чтобы мисс Елена почтила бал своим присутствием? — уловив в голосе Константина эротичные нотки, подхватила Мария.

— Конечно, Вы же знаете, как тепло я к ней отношусь, — цесаревич, стоящий подле девушки, медленно смахнув одну из рыжих прядей волос Елены, вглядываясь в ее лицо, хитровато улыбаясь.

— Ваше Высочество, не ждите от меня ответа, Вы и так все знаете, — ответила она, с прищуром глядя в глаза цесаревичу. Все недоумевающе смотрели за этим неожиданно развернувшимся представлением.

— Константин Николаевич, имейте совесть. Оставьте мою лучшую фрейлину. У Вас будет сегодня целый вечер, чтобы любоваться ею в танце, — наконец, не выдержала герцогиня. — Нам уже нужно готовиться к предстоящему балу.

— Что ж, в таком случае не смею больше отнимать ваше время, — поклонился мужчина. Он ещё раз бросил томный взгляд на Елену, затем одарил улыбкой Лизу и Ольгу, сидящих поодаль, и поспешил удалиться.

* * *

После ухода Константина в комнате вновь воцарилась прежняя тишина. Елена закончила с прической Марии и села рядом с ней, взявшись за чтение журнала.

Мне же оставалось молча стоять, боясь нарушить установившуюся священную тишину. Время тянулось медленно, и, хотя Мария отослала Константина под предлогом подготовки к балу, реальной подготовкой она, кажется, не собиралась заниматься.

— Мисс, — вдруг обратилась она ко мне, — поторопите их с обедом. Я хочу закончить трапезу пораньше и остальное время перед балом полностью посвятить господину Бернарду.

Я понятия не имела, кто такой этот мистер Бернард, но мне было абсолютно все равно, ведь я была рада любому поручению Марии. Особенно учитывая то, как я напортачила в прошлый раз. Поэтому беспрекословно и не задавая лишних вопросов, я подчинилась приказу.

Выйдя за дверь, я с досадой поняла, что не имею ни малейшего представления, куда мне нужно идти и к кому обращаться в подобных случаях.

Единственное, что я пока знала о дворце, это расположение центрального входа, моих покоев и, пожалуй, комнаты мадам Анмут, с которой я и решила начать. Хотя была высока вероятность того, что её там не окажется. Все же это было лучше, чем просто стоять у закрытых дверей, не зная, куда приткнуться.

Спустившись вниз по лестнице и сменив несколько коридоров, я, наконец, оказалась во фрейлинской части дворца. Меня встречал все такой же темный коридор, вдоль которого простиралась огромная стена, по меньшей мере, с дюжиной дверей, и тут меня посетила мысль, которая почему-то не пришла мне раньше. Я ведь совершенно не представляла, в какой из комнат живёт ее Превосходительство. До этого момента идея найти гофмейстерину казалась мне более чем разумной, но теперь я поняла, что она с треском провалилась. Расстроенная, что я вновь не выполнила элементарное задание герцогини, я вышла на развилку между коридорами. Одна часть вела в коридоры младших фрейлин, другая — старших.

Внезапно вдали коридора младших фрейлин я заметила девушку. Сперва я не придала этому значения, но затем, опомнившись, чуть ли не бегом бросилась к ней, пока она не успела скрыться за одной из дверей.

— Постой, — крикнула я издалека, стремительно приближаясь к барышне. Та мгновенно замерла, удивлённо глядя на меня. Когда я достигла расстояния, достаточного для начала разговора, то без стеснения произнесла.

— Извини, ты меня не знаешь и вряд ли слышала. Меня зовут Анна, я здесь всего день и мне очень нужна твоя помощь. Ее Светлости, герцогине Марии Павловне, необходимо как можно скорее подать обед. Ты не подскажешь, кто мне сможет помочь?

Сперва мне показалось, что девушка не поняла моего вопроса, с таким удивлением и непониманием она на меня смотрела, но затем добродушно произнесла:

— Ооо, если ты от герцогини, то тебе пригодится моя помощь, — голос её звучал неожиданно мягко. — Я отведу тебя. Всё равно до бала у меня ещё много времени.

Я искренне удивилась такой отзывчивости. За последние сутки, казалось, я уже отвыкла от нее. Я кивнула в знак благодарности, и мы быстрым шагом вновь запетляли по дворцовым коридорам.

— Меня зовут Варвара, — представилась девушка, чтобы разбавить повисшую тишину.

— Очень приятно, — улыбнулась я и позволила себе осмотреть свою спутницу.

Ничего примечательного в ней не было. Обычная миловидная девушка, одетая в скромное повседневное платье. Ее светлые кудри мягко обрамляли нежный овал лица, а глаза были такими же приятными, как и простодушная улыбка. Варвара производила впечатление исключительно доброжелательной девушки, что, как я поняла, было большой редкостью для фрейлины.

— Куда мы идём? — спросила я после непродолжительной паузы.

— На кухню. Все, что от нас требуется, это отдать приказ о том, что герцогине немедля нужен обед.

— А дальше? — взволновано спросила я, подозревая, что это ещё не всё.

— Дальше тебе нужно вернуться в покои её Светлости.

Я хотела задать ей ещё с десяток вопросов, осознав, что Варвара пока единственный человек, готовый, хоть и неохотно, но помогать мне, но решила не тревожить ее лишний раз.

Задача, которую мне дала Мария, и в самом деле оказалась не такой уж сложной, и в душе, хоть я ещё и не до конца справилась, я уже ликовала, что хотя бы что-то у меня получилось.

Глава 3

Когда я вернулась в покои великой герцогини, та вновь не обратила на меня никакого внимания. И все же спустя несколько минут, когда я уже и не рассчитывала на какую-то реакцию, она, вздохнув, произнесла, глядя куда-то в пустоту:

— Я очень надеюсь, что сегодня я все же увижу свой обед. И мне не придется опять искать себе новую фрейлину.

Из ее уст это прозвучало будто угроза, и, вероятнее всего, это она и была. И мое пребывание во дворце сейчас зависело от того, как скоро Марии принесут ее суп.

Тем временем в комнате оставалось всего трое: я, Мария и Ольга. В этой компании мне было отнюдь не по себе. И хотя каждая из них была занята своим делом, я чувствовала, что в любой момент я могу оказаться лёгкой мишенью для насмешек или удобным объектом для выполнения таких приказов, от которых зависело моё пребывание во дворце. Несмотря на страх лишний раз пошевелиться и привлечь внимание герцогини, я все же нашла в себе смелость незаметно присесть на диван за спиной Марии.

Прошло минут десять, когда двери покоев герцогини распахнулись и две невысокие полные женщины внесли два полностью заставленных яствами подноса.

От запаха свежезапеченой утки и горячего, покрытого зеленью супа, я невольно облизнулась, глядя на заставленные тарелки. Голод давал о себе знать.

Но не прошло и несколько минут после того, как служанки накрыли герцогине обед, в комнату вошла Варвара. В руках она держала несколько увесистых талмудов, явно переплетённых на скорую руку, поскольку большинство листов неаккуратно выпирали из-под обложки.

— Варвара Федоровна, вы вовремя, — обратилась Мария к юной фрейлине, грациозно отпивая теплый бульон из фарфоровой посуды, — сегодня я буду приветствовать гостей на нашем балу, вы должны меня сопровождать, — распорядилась женщина.

— Как угодно, ваша Светлость, — мне показалось, что после ее слов Варвара резко приуныла, однако попыталась скрыть это за натянутой улыбкой.

Я же в душе ликовала. Пойти на бал сразу после переезда во дворец казалось мне немыслимым подарком. Мне неважно было, в каком статусе я прибуду туда, главное, что я воочию увижу свою самую большую мечту. Графы, герцоги, придворные богачи и другие сливки высшего общества. Блеск тысяч свечей, богато накрытый стол, буйство красок и сплетение теней от пышных дамских платьев. Все это заставляло меня трепетать в предвкушении грандиозного для меня события.

— Вот же ж, — недовольство присевшей рядом Варвары не заметить было невозможно. — Она же прекрасно знает, что сегодня у меня положенный день для отдыха, и на балу рядом с ней следует быть Ольге.

— Кажется, ее это не слишком волнует, — с грустью ответила я. — Что это? У тебя в руках, — я кивнула на две толстых стопки бумаг в руках девушки.

— Это то, чем нам придется заниматься сегодня до бала и на балу, — ответила она с горечью. Я же с непониманием продолжала смотреть на нее, и, заметив непонимание в моем взгляде, девушка продолжила. — Это список всех приглашенных на торжество гостей. Мы должны полностью его выучить, чтобы Мария ни в коем случае не выглядела так, словно она кого-то не знает. Но, конечно, она не будет заниматься зазубриванием гостевого списка, ведь для этого есть мы.

— Но как? — изумилась я, — ведь я даже не знаю, как они выглядят, там же нет их портретов, дабы мы могли их различать, — воскликнула я взволнованно.

— О, да. В этом то, вся и проблема. Там есть только приметы и черты каждого гостя. А портреты встречаются только у особо знатных приглашенных, таких, каких Мария и сама знает.

Я изумлённо смотрела на нее, не в силах поверить, что она это всерьез.

— Сколько всего гостей она ждёт? — мой голос дрожал, и я со страхом ожидала ее ответ.

— Двести тридцать два человека, — произнесла она, виновато глядя на меня.

Меня охватили смешанные чувства. С одной стороны, это был ужас. Страх того, что я не справлюсь, не сумею доказать Марии, что я не просто ещё одна фрейлина, которая пришла сюда за богатым мужем. И даже несмотря на то, что успешная женитьба была одним из моих планов, я не хотела, чтобы другие считали, что захомутать богатого дворянина — моя единственная цель.

С другой стороны, к страху примешалось отчаяние, потому что я прекрасно осознавала, что выучить всех гостей за несколько часов я попросту не сумею. А это, естественно, не сулит мне ничего хорошего. Что ж, я знала, что будет нелегко, и я должна была собрать все свои оставшиеся силы и начинать работать.

***

Прошло около четырех часов, в течение которых мы с Варварой, не отрываясь, изучали проклятые списки. Не скажу, что словесные описание сильнопомогли мне воссоздать образ человека, которому они принадлежали, но кое-какие приметы я все же смогла запомнить.

В покоях тем временем стояла суматоха. Кроме Лизы и Ольги, нервно подбирающих Марии украшения для платья, здесь был также личный парикмахер герцогини, а также два французских кутюрье, споривших, чье платье она наденет на предстоящий выход. Кажется, женщину только забавлял вид кудахтающих модельеров, и она не спешила прерывать их спор.

Тем временем парикмахер практически закончил возводить очередной шедевр на длинных волосах герцогини. Оставалось только вплести несколько бордовых лент в высокий начёс, вокруг которого фонтаном возвышался грандиозный столб винтообразно уложенных кудрей. Кроме того, в самих локонах, загадочно поблескивая, таились десятки сапфиров, служивших украшением причёски.

— Это твой первый бал? — спросила у меня Варвара задумчиво, между делом с восхищением глядя на прическу Марии.

— О, да! И хотя я иначе представляла себе подготовку к нему, я все ещё не утратила надежду на то, что все пройдет хорошо.

— Поверь, Мария Павловна позаботится о том, чтобы все пошло с точностью да наоборот. А если не герцогиня, то ещё кто-нибудь.

— Думаю, нам не стоит так сильно беспокоиться. Мария ведь будет занята, и наверняка представится возможность отвлечься, — сказала я уверено. Но уверенность эта была лишь маской, за которой я отчаянно пыталась скрыть свою тревогу, которая никогда не покидала меня в такие ответственные часы.

— Ты же ещё ничего не знаешь о дворце, кроме того, что тебе наговорили в Институте. Поверь мне, здесь все совсем иначе. Вот, например, что ты слышала о балах? — продолжала расспрос фрейлина.

— Что они прекрасны! Что это высшая награда за проявленное упорство и лучшая возможность для поиска состоятельного мужа.

Варвара беззлобно ухмыльнулась:

— А что насчет правил этикета?

— Надо улыбаться, со всеми любезничать, держать себя скромно, танцевать грациозно и соблюдать приличия, — кратко ответила я, минуя ещё сотню различных правил общения и поведения.

— Это все? — она удивлённо подняла брови, а затем, не дождавшись, когда я отвечу, продолжила, — запомни: нельзя снимать перчатки, громко разговаривать, выказывать неуважение, забывать приветствовать гостей, браниться, конфликтовать или болтать без умолку. А еще ревновать своего партнера, отказывать кавалерам в танце без причины, слишком долго смотреть на Императора или кого-то из его семьи, танцевать с одним кавалером больше трёх танцев или танцевать все время с разными мужчинами, смотреть в пол и говорить банальности. Впрочем, все равно все забывают хотя бы об одном пункте и тогда… — она резко замолчала.

— Что тогда? Какие последствия будут, если я случайно засмотрюсь на цесаревича? — с усмешкой я задала, казалось бы, такой простой вопрос.

— Все будут обсуждать твои промахи и ошибки, неохотно приглашать на балы, посмеиваться. Но худшим будет, если ты попадешь в немилость Марии Павловны. Уж она то позаботиться о том, чтобы ты поскорее покинула дворец. Сама или по «случайному» стечению обстоятельств.

В комнате вдруг стало тише, и мы ненадолго замолчали, чтобы не привлекать внимание герцогини. Мария определилась с нарядом, выбрав бледно-розовое платье, каждый слой которого завершал ряд бордовых кружев, сочетающихся с лентами в волосах.

Лизе и Ольге было дано около часа, чтобы переодеться к балу, и они, вновь вернувшись в покои герцогини, ехидно поглядывали на нас, напоминая о том, что мы до сих пор не готовы.

— Неужели косой взгляд в сторону цесаревича может обернуться столькими проблемами? — продолжила я беседу, стараясь не думать о времени.

— Смотря на кого из них ты посмотришь, и кто это увидит, — усмехнулась Варвара. Я хотела уточнить, что она имела в виду, но нас прервал голос Марии:

— Ступайте к себе, мне нужно переодеться, ваше присутствие меня отвлекает.

Молча мы кивнули в знак согласия и спустя секунду были за дверью. Никогда я ещё не ощущала такого гнетущего и непонятного чувства подавленности. При этом мне не переставало казаться, что я в чем-то виновата перед ней. Хотелось во всем услужить ей, понравиться, даже несмотря на ее высокомерие по отношению к нам. Нет, это было не уважение, это был всего лишь страх потерять то, что я обрела.

Пока мы шли вниз по лестнице и петляли по закрученным коридорам, я размышляла, какое платье мне надеть.

Платья незамужним можно надевать только светлых тонов: бежевые, розовые, белые. Впрочем, выбор у меня был не такой уж и большой. Три платья, одно из которых и так было на мне. Два же других были единственными нарядами за всю мою жизнь, их я прежде считала произведениями искусства. Однако увидев наряды Ольги и Лизы, я уже начинала сомневаться, что такие фасоны ещё в моде.

Мы оказались на развилке фрейлинских коридоров, когда наткнулись на мадам Анмут.

— Анна Георгиевна, подождите. Мне нужно с вами поговорить, — произнесла она строго, выходя из темноты. — Варвара Федоровна, вы можете идти.

Когда мы остались наедине с гофмейстериной она, оглядев меня с ног до головы, наконец, спросила:

— Я слышала, сегодня у вас первый выход. Надеюсь, вы осведомлены о правилах приличия? — в ее голосе не было злобы, но и теплоты я тоже не уловила. Я молча кивнула.

— На балу ни на минуту не забывайте, что выражение лица должно быть веселым и любезным, — она особенно сделала акцент на слове «любезным», наверное, после моего не самого доброжелательного приветствия, — унылое или злое лицо на балу — просто недопустимо. Это равносильно оскорблению его Императорского Величества. Если вдруг вы прибыли на бал с опозданием, сначала нужно приветствовать хозяев вечера, а лишь затем заводить разговоры со знакомыми. Но, поскольку вы здесь впервые, лучше вам держаться Её Светлости Марии Павловны.

Я кивала и поддакивала ей в знак согласия, хотя знала эти правила наизусть уже не один год. А она все продолжала читать невероятно неуместную в данный момент лекцию:

— Ни дамы, ни кавалеры во время бала перчаток не снимают, и ни в коем случае нельзя танцевать без перчаток.

Она все говорила, а я никак не могла придумать, как намекнуть ей, что я уже не на шутку опаздываю. И тогда её советы мне точно пригодятся.

— Что же ещё я забыла вам сказать? — мадам Анмут смотрела то на меня, но переводила взгляд в пустоту, словно ожидая, что нужные мысли придут оттуда.

Не знаю, сколько прошло времени, пока я совершенно отрешённо стояла с гофмейстериной в пустынном коридоре, не в силах перечить или перебивать ее монотонную речь, но вдруг я услышала знакомый скрип дальней двери коридора, и из комнаты, переодетая в скромное бальное платье, вышла Варвара. Прическа у нее осталась прежней, разве что несколько прядей она убрала с лица в небольшие парадные пучки. Она подошла к нам и остановилась:

— Прошу прощения, — извинилась она, кланяясь мадам Анмут, — но нам уже пора спускаться. Не думаю, что герцогиня будет довольна нашим опозданием.

Мадам Анмут кивнула.

— В таком случае идите, не смею больше вас задерживать, — она резко оборвала свою речь, а меня тут же пронзил укол обиды.

— Но я ведь не успела даже переодеться!

— У нас нет времени. Бал уже начался, — девушка заметно нервничала. Хотя я заметила, что нервозность не покидала Варвару на протяжении всего дня.

— Мне нужно пять минут, — умоляла я, — пожалуйста, я не могу идти без платья, без перчаток.

— Только, умоляю, быстрее, — поддавшись моим уговорам, согласилась девушка.

Времени для благодарностей уже не было, и я бегом бросилась в свою комнату, позабыв обо всех правилах поведения.

Оказавшись в своих огромных покоях, я первым делом кинулась лихорадочно искать шелковые перчатки. Часы на стене предательски тикали, не давая забыть, что время — мой главный враг. Я впопыхах старалась отыскать их среди раскиданных по кровати вещам, которые я так и не успела убрать утром.

— Где же они? — нервно повторяла я шепотом.

В первом чемодане их не оказалось. Тем временем, гора книг и нижних юбок на полу уже была знатная. Второй чемодан также оказался пуст. В том момент даже моя единственная пара бальных платьев больше напоминала скомканные половые тряпки. Я же, вероятно, была подобна крысе на городской помойке. Все было без толку.

Руки начинали дрожать, и в голове закрадывались неприятные подозрения, что перчаток у меня и вовсе нет.

Я ринулась к шкафу, искренне надеясь на то, что, возможно, их подготовили специально к моему приезду или оставили после отъезда прошлой фрейлины. За дубовыми дверями гардероба действительно красовалось несколько разноцветных платьев. Я судорожно скидывала каждое из их с вешалки, в поисках того, что могло находиться под ними. Но никак перчаток там не было. Полки и выдвижные ящики в гардеробной вообще оказались пустыми.

Такая маленькая, казалось бы, вовсе незначительная потеря, никчёмные перчатки, но они стали последней каплей терпения на сегодня. Я не могла больше сдерживать себя, хотелось безудержно и громко зарыдать. Неприятный ком в горле достиг носоглотки, превращаясь в крики и всхлипы. Я готова была рвать и метать все вокруг. Я злилась на себя, за то, что забыла такую личную и важную вещь в Институте, ненавидела Марию, которая дала мне так мало времени. Ненавидела все вокруг и проклинала этот день за то, что испортил мои планы. Бросив остававшиеся в руках платья на пол, я села на них, мечтая уже никогда не выходить из этих покоев.

За ненавистью пришло чувство бессилия. От пола и стен веяло холодом. За окном завывал ветер. И казалось, проходя сквозь окна, он пронизывает меня изнутри.

«Соберись, ты! — вдруг услышала я свой внутренний голос, — ради чего ты пришла сюда? Чтобы валяться в слезах на полу? Встала и пошла на бал, иначе ты не пробудешь здесь даже до рассвета».

Вставать не хотелось, особенно после осознания того, что я уже даже переодеться не успею. Не говоря уже о моем красном и опухшем лице.

«Если ты не выйдешь, то свой первый бал ты уже никогда не посетишь», — диктовала мне моя рассудительная часть мозга. И мне нравились эти указания.

Неизвестно откуда во мне ещё были силы и желание что-то делать, и я решительно встала с холодного пола. Отряхнула старое доброе, хоть и невзрачное, платье. Убрала выбивающиеся из косы волосы, и даже выпустила вперед несколько кудрявых прядей, чтобы это выглядело менее повседневно.

«К черту все! Даже если меня выгонят, я хотя бы узнаю, как выглядят эти ваши пресловутые балы», — решила я и вышла из комнаты.

Глава 4

Когда двери зала отворились, я думала только о том, чтобы Мария не заметила моего опоздания. Я изо всех сил старалась избавиться от навязчивой мысли о том, что вместо красивого бального наряда на мне было изношенное за два года накрахмаленное платье. Да еще и с этим дурацким, неудобным воротником, как петля сдавливающим шею. В первый же день настолько оплошать, не справиться с самым простым заданием! Это было для меня самым страшным. Столько лет работы, чтобы сразу так нелепо все потерять.

Вокруг все сияло и пестрило невообразимой роскошью, местами даже откровенно вульгарной. Когда я впервые увидела настолько вычурно разодетых людей, я с горечью осознала, насколько убогими были те наряды, которые я всегда считала красивыми.

Здесь было изобилие шелков, мехов, рубинового бархата и главное — камней. Доселе я не могла даже вообразить, что возможно настолько довести каждую деталь декора до абсурдного идеала. Платья дворянок в чинах последних классов сияли камнями всех оттенков радуги. Баронессы могли похвастаться нарядами, вдоль декольте которых аккуратно спускались дорожки рубинов. А вот графини и вовсе украшали платья полудрагоценными хризолитами, которые играли нежно-зелеными оттенками в полумраке свечей зала.

Мне не понадобилось много времени, чтобы понять: балы — место, где каждый хочет показать свою состоятельность, порой до ужаса опошляя саму суть мероприятия.

Марию я увидела сразу. Она стояла с высоким бокалом, общаясь со странноватого вида дамой преклонного возраста. Платье госпожи полностью состояло из перьев павлина, что точно не придавало ей уместного для бала лоска. На мой взгляд, оно было олицетворением полнейшей безвкусицы, словно женщина была курочкой, одержавшей победу в драке за петуха. Но все же я, вероятно, мало понимала в моде. Тем более заграничной.

Рядом с герцогиней и петушиной королевой стояли уже знакомые мне Варвара и Лиза. В отличие от меня, им хватило времени переодеться и явиться на бал в надлежащем виде.

Оказавшись подле них, я приготовилась к худшему, но, к моему большому счастью, Мария даже не обратила на меня внимания, пока была увлечена беседой. Я тут же юркнула за спину герцогини, чтобы на всякий случай не привлекать к себе внимания. Я хотела лишь слиться со стенкой, чтобы ни у кого не было повода ко мне придраться, ибо и мой внешний вид, и настроение оставляли желать лучшего. Я заметила, как Варвара с сочувствием покосилась в мою сторону, в деталях изучая платье.

— Не успела переодеться? — по ее интонации невозможно было понять, спрашивает она или утверждает.

— Как видишь, — вздохнув, ответила я и поправила подол загнувшегося платья.

Бал был в самом разгаре. С легкостью и непринужденностью приглашенные музыканты исполняли заводную канитель. И казалось, они сами готовы были вот-вот пуститься в пляс. Фрейлины Марии кокетливо стреляли глазками в проходящих мимо кавалеров, а мне оставалось лишь с завистью смотреть на них и ругать себя за то, что я так глупо упустила возможность впервые блеснуть.

— Дамы и Господа, — раздался в зале громкий возглас распорядителя, который заглушали звуки скрипок, — а теперь… вальс.

Мужчина кивнул располагающемуся у входа оркестру, чем вызвал среди них нежданную суматоху. Оживились и Варвара с Лизой, стоявшие рядом.

Несколько мгновений спустя около нас появился незнакомый мне мужчина. Сперва мне показалось, что перед нами предстал Константин, но присмотревшись, я довольно быстро поняла, что этот человек мне неизвестен. А вот судя по загадочным улыбкам фрейлин, им он был хорошо знаком. Даже Мария, и та позабыла о своей маске высокомерия и приветливо улыбалась господину.

Он был высокий, широкоплечий, но при этом достаточно худощавый для своего роста. Лицо украшали высокие скулы и мягкая, слегка заигрывающая улыбка. Голубые глаза с нагловатым прищуром выдавали в нем человека чрезмерно уверенного в себе и даже самовлюбленного. Мужчина был еще совсем молод, возможно, чуть старше меня, но это не мешало ему играть роль властителя этого вечера, что проявлялось в небрежности его движений и излишней фривольности.

Несмотря на всю неуместность поведения мужчины, я сразу отметила, что он был не только хорош собой, но невероятно изыскано одет.

— Дамы, — произнес он, оказавшись совсем рядом, — вы сегодня неотразимы.

Мой наряд он, очевидно, во внимание не принял. Но я сразу же заметила, как от его слов Лиза залилась пунцовой краской. Варвара же, не скрывая по-детски наивной улыбки, пролепетала:

— Благодарю, ваше Императорское Высочество.

Только теперь до меня дошло, кто стоял передо мной. Я снова не смогла разоблачить представшего передо мной сына Императора. На сей раз это был младший брат Константина, Его Высочество Великий князь Александр. Его портретами полнился наш Институт, но в жизни мужчина выглядел совсем иначе.

Желтоватая кожа с портретов оказалась в действительности по-аристократически белой. Холодный взгляд с картин в реальности был проницательным, игривым и куда более притягательным, ну и в завершении всего, повзрослевший Александр заметно возмужал.

Его взгляд в один миг прошелся по шелковым платьям знакомых девушек и, наконец, остановился на бледно-розовом платье Марии, которая с восхищением смотрела на Великого князя.

— Мария Павловна, весь вечер я смотрел на вас в ожидании этого мгновения. Вы не откажете мне в удовольствии любоваться Вами в танце?

Я знала герцогиню всего день, но ее реакция меня по-настоящему поразила. Она была искренне смущена! Глуповатая улыбка сменилась неподдельным восторгом. Глаза заблестели, и герцогиня, запинаясь, с трудом ловя губами воздух, еле произнесла:

— Конечно, с большим удовольствием, — девушка неосознанно и слегка нервозно поправила локон, выбивающийся из прически, и, сунув в руки Варвары бархатный ридикюль, приняла приглашение Александра.

— Эту вещицу стоит хранить как зеницу ока, — тихонько предупредила герцогиня Варвару. Та молчаливо кивнула, не сводя глаз с Александра.

Князь еще раз пробежался глазами по нашей троице, хитровато улыбаясь, а затем, полностью поглощенный вниманием герцогини, под прицелом десятков взоров направился с ней в центр зала.

Не прошло и пары секунд, как возле нас возник еще один джентльмен. На нем был парадный, хоть и слегка потрепанный мундир, что тотчас выдавал в нем военного офицера.

— Позволите пригласить Вас? — обратился он к Варваре.

Та посмотрела на офицера с легким оттенком разочарования. Быть может, она рассчитывала на кавалера моложе, но отказаться была не вправе. Наконец, здравый смысл взял вверх над ее эмоциями, и девушка позволила себе легкую улыбку.

Покрутив в руках ридикюль, который только что достался ей от Марии, она без всяких сомнений всучила его в руки Елизаветы, и уже хотела было протянуть ладонь господину в форме, но ее окрикнул еще один джентльмен:

— Смею ли я просить вашей руки, дабы танцевать с вами этот прекрасный танец? — мужчина только подошел и, очевидно, не видел, что фрейлину уже пригласили.

— Алексей Алексеевич, — вздохнула Варвара. Было видно, что молоденький дворянин ей импонировал куда больше офицера. — Я бы с радостью приняла ваше приглашение, но его Сиятельство уже пригласил меня. Однако я с радостью приму ваше приглашение на следующий танец, — Варвара с тоской проводила взглядом Алексея, поклонившись ему особенно деликатно, а затем направилась вслед за своим офицером в общий круг танцующих пар.

— Что ж, может, тогда Вы не откажете мне в танце? — не унывая спросил мужчина у Лизы. Та, в свою очередь нежно улыбнувшись в ответ на приглашение, протянула свою миниатюрную ручку господину и намеревалась без раздумий пуститься с ним в пляс, как вдруг поняла, что с сумочкой Марии Павловны этого точно не стоит делать. Запнувшись на несколько секунд, она, недолго думая, впихнула ридикюль мне.

— Не смей его никому отдавать, никуда класть и вообще отходить куда-либо. Просто стой здесь, — бросила девушка строго, словно я была ее прислугой.

Конечно же, я не собиралась никуда уходить, тем более в таком наряде на приглашение даже надеяться не стоило, но ее тон и манера общения никак не укладывались с тем милым образом, который она создала утром в покоях герцогини и который она продолжала играть на балу перед мужчинами.

Через пару минут весь зал уже кружил в легких движениях вальса. Я с замиранием сердца взирала на синхронно парящие в танце любви пары. Широкие юбки женщин огненным ковром устилали мраморные полы, и им чудом удавалось миновать падения. Музыка растекалась по жилам и проникала в самое сердце, и трепетный луч надежды щекотал мое воображение, предвещая что-то волшебное.

Я с интересом покрутила в руках крошечную сумочку герцогини, доставшуюся мне от Лизы. С виду она была до нелепости простой, но я даже боялась представить, во сколько обошелся женщине этот предмет гардероба.

— Вы позволите? — внезапно услышала я мужской голос. Я вздрогнула и резко отпрянула в сторону. Мужчина? Почему со мной говорит мужчина?

И тут я осознала — отныне я не ученица Института Благородных девиц, где мужчины появляются реже, чем свободные минуты во время занятий. Теперь я часть большого мира, в котором правят эти самые мужчины.

Подняв взгляд на неожиданного гостя, я на мгновение оторопела. Константин! Что он хочет он меня? Почему он вообще приблизился ко мне? Он что, не видит, как я выгляжу? Испуг, по всей видимости, слишком явно читался на моем лице, потому что на губах мужчины заиграла ехидная усмешка:

— Вы не подарите мне возможность закружиться с вами в этом чарующем вальсе? — произнес он так томно, словно каждое его слово было медом — тягучим и приторно сладким.

— Ваше Высочество, вы, должно быть, спутали меня с кем-то, — ответила я, не в состоянии поверить, что со мной говорит особа императорских кровей.

— Анна Георгиевна, я смею с вами не согласиться. Вы были представлены мне сегодня утром в покоях Марии Павловны. С того момента я жажду танцевать с вами.

Теперь уж я точно ничего не понимала. Если и было сегодня что-то в покоях Марии Павловны, так это его громогласное заявление о том, что я совсем не привлекательна для него. Я не знала, как вести себя в подобных ситуациях, а потому просто выжидающе смотрела на цесаревича, забыв, что, вообще-то, на приглашения принято отвечать.

Цесаревич прищурился, словно пытаясь понять, не скрыто ли за моим молчанием попытка пококетничать с ним. Но я не изменилась в лице, и тогда он позволил себе улыбнуться еще шире, словно принимая мое молчание за утвердительный ответ.

— Так вы идете? Или выжидаете момент, пока совсем стихнет музыка? — произнес он, глядя мне прямо в глаза, от чего все внутри сжалось в комок.

Он, конечно, был невероятным красавцем, впрочем, как и таким же невероятным наглецом и манипулятором. И если бы не его титул, я, быть может, даже могла бы отказать ему в танце. Но сейчас это было невозможно.

— Это было бы прекрасно, если бы не досадная мелочь в виде отсутствия перчаток, — я демонстративно покрутила кистями перед носом Константина.

Однако, как и в прошлый раз, мой ответ его явно не интересовал, потому, спустя мгновение, легкая ухмылка на лице Константина расползлась еще шире, превращаясь в победоносную улыбку.

— Что же мы стоим, идемте!

— Но как же? — хотела было возмутиться я, но цесаревич резко обвил рукой мою талию и рывком притянул к себе, заставляя меня едва заметно ахнуть. А затем почти силой вырвал ридикюль Марии Павловны из моих рук и небрежно кинул его на крохотный столик, предназначенный для декора.

Я не успела даже открыть рот, как цесаревич бесцеремонно закинул мою руку себе на плечо и, игнорируя всех присутствующих, дерзко вклинился между танцующих пар. И вот мы уже летели по залу под прицелом сотен чужих недобрых взоров.

— Правила создавались предками моего рода, если нарушать их, то только с одним из представителей моей династии, — вперив в меня пронзительный взгляд, произнес Константин.

Его рука настолько крепко сжимала мою талию, будто я была драгоценным камнем, который он боялся обронить и потерять в густой толпе.

— Ваше Высочество, при всем моем почтении, неужели Вас самих ничего не смущает? — я попыталась вразумить его — то, что мужчина делал было неправильно, неподобающе и просто неуважительно. Но разве я могла вступать в распри с Его Императорским Высочеством? Да еще и в свой первый день во дворце.

— Почему Вы думаете, что меня должно что-то смущать? Я польщен танцевать со столь прекрасной юной фрейлиной, — его взгляд прошелся по моей шее и зацепился за зеленый воротник. Проклятый зеленый воротник.

Я не могла поверить в то, что Константин всерьез мог увлечься мной. Но расспрашивать его о чем-либо было неуместно, потому я лишь коротко ответила:

— Благодарю Вас, Ваше Высочество.

— Вы, вероятно, приняли меня за самодура тогда в комнате. Но позвольте объясниться. Разве я мог выразить вам свой восторг в присутствии других женщин. Это отнюдь не вежливо. Приношу свои глубочайшие извинения, если я задел Ваше сердце, — его рука скользнула по моему плечу, и я судорожно вздрогнула, не привыкшая к прикосновению мужчины.

— Я принимаю ваши извинения, Ваше Высочество, но все же считаю, этот танец ошибкой.

— Отчего же? Оттого, что на вас нет перчаток? Ни одна душа на этом балу даже не заметит этого. А вот я, позвольте, заметил нечто иное, — он сделал паузу, словно выжидая, что я спрошу о его наблюдениях.

— И что же Вы заметили, Ваше Высочество?

— Что Вы сейчас неотразимы, — произнес он, растягивая каждое слово. — И я хочу, чтобы Вы осознали это, — мужчина резко перехватил мою руку, и мы закружились в обратную сторону. Пары, что танцевали рядом, с интересом косились на нас, и я не сомневалась, что большинство из них сейчас обсуждали мою персону. Неужели всем и правда нет дела до моих перчаток?

— Как же я должна это осознать? — спросила я в недоумении.

Константин наклонился ко мне неприлично близко, от чего мне даже пришлось отстраниться.

— Танцуйте как в первый и последний раз, — ответил он коротко, подхватывая меня на руки и кружа в воздухе, — забудьтесь!

Я огляделась по сторонам, и на миг у меня в действительности перехватило дыхание от возбуждения. Столько всего волшебного происходило в этом зале, что и поверить в реальность происходящего было затруднительно. Зачарованно смеялась на ухо господину Алексею Лиза. Азартно выплясывала с немолодым джентльменом Варвара. Ну а в самом центре расположилась пара Александра и Марии Павловны.

Танцевали оба, как и полагалось, безошибочно соблюдая темп и такт, ни разу не сбившись и смело продвигаясь вперед по залу. Я представляла, сколько сил и времени у них ушло, чтобы отточить каждый танец до такого идеала. При этом вальс, который они исполняли, никак нельзя было назвать безжизненным, напротив, он был полон нежных эмоций. Столько томных взглядов, касаний, еле заметных улыбок.

В какой-то момент я даже увидела, как Александр, наклонившись к Марии, едва заметно коснулся губами кожи на ее обнаженной шее. У меня не было сомнений в том, что мне не показалось. Конечно, это было верхом бестактности. Но, быть может, детям Императора дозволено чуть больше?

Я вернулась глазами к Константину, еще раз отметив, насколько разительно похожи они были со своим братом. Оба высокие, стройные, с мужественными фигурами, одетые по последним модным тенденциям в укороченные черные фраки.

— Да, мы невероятно схожи с ним, — заметив мой оценивающий взгляд, равнодушно отметил Константин, крепче сжимая мою талию, словно демонстрируя свое доминирующее положение.

Каким неуважением с моей стороны было так нагло глазеть по сторонам. Я прильнула к Константину чуть ближе и смущенно ответила:

— Прошу прощение за эту бестактность, — в этот момент музыка рывком ушла вверх, и я вновь оказалась парящей в воздухе, благодаря сильным рукам цесаревича, что крепко удерживали меня.

Мы еще раз обменялись взглядами, на этот раз более теплыми и приветливыми, чем когда он только намеревался пригласить меня на танец. Может, мне и вправду лишь показалось, что он самодур и нахал? В конце концов, он ведь без смущения позвал меня в таком виде на танец, объяснился за свое хамство и был весьма галантен. Я почти успокоилась от этих мыслей.

Постепенно музыка затихала, и вместе с ней угасал и вальс. Движения Константина стали более мягкими и плавными, а затем я ощутила, как он постепенно замедляется.

— Анна Георгиевна… — произнес он тихонько.

— Ваше Высочество, — под стать ему протянула я, чувствуя, как его кисть неспешно скользит по моему обнаженному запястью.

Я тут же попыталась высвободить руку, пока никто не заметил его поглаживаний, но Константин удерживал меня слишком крепко. Что он делает, неужели не понимает, какие могут быть последствия у таких вольностей?!

— Благодарю Вас, — не давая мне возможности сказать и слова, произнес мужчина, и в следующий миг я ощутила прикосновение его губ к моей кисти. К кисти, на которой не было перчаток!

Я мгновенно одернула руку и с недоумением посмотрела на цесаревича. Но он, кажется, просто ликовал.

Стоило мне понадеяться на его галантность, и он тут же все разрушил! Нет, ему нужна была не я, ему нужна была игра. Причем такая, где он без труда выходит победителем.

— Что Вы… — хотело было я возмутиться, но мужчина оказался проворнее.

— Я проведу Вас, — добавил он, позволяя мне, наконец, освободить руку.

— Ваше Высочество, право не стоило этого делать. В глазах других такие вещи выглядят неподобающе, — я попросту не знала, как поставить его на место, но цесаревичу не было никакого дела до этикета, когда это не затрагивало его репутацию.

— Что же неподобающего в таких замечательных нежных кистях? — нагло поинтересовался Константин.

— Вы прекрасно понимаете, о чем речь.

Под звуки затихающей скрипки, мы направились к тому месту, откуда я была приглашена. Я вся полыхала не только от гнева, но и от стыда. Моя неопытность не дает ему права нарушать правила этикета. Это было просто унизительно, и это могло дорого мне обойтись.

Чтобы хоть как-то отвлечься от общества, вмиг ставшего мне неприятным спутника, я неохотно огляделась по сторонам, выискивая в толпе знакомые лица Варвары, Лизы, Ольги или Марии Павловны. На удивление, с этой задачей я справилась довольно быстро.

Александр галантно провожал Марию до места, откуда она была приглашена, однако, почти сразу, он поспешил удалиться. Герцогиня смотрела ему вслед еще пару секунд. И только тогда, когда она окончательно убедилась, что он оставил ее, потому что действительно хотел встретить только прибывшего графа Равнина́, а не молоденькую блондинку из рода Литвинов, она, успокоившись, вернулась в свое привычное равнодушное состояние.

Спустя пару мгновений я уже была подле герцогини, Мария приветливо кивнула Константину, при этом не обратив на меня вообще никакого внимания, словно цесаревич подошел к ней в гордом одиночестве.

Однако сейчас меня гораздо больше беспокоила сумочка герцогини, чем ее внезапные перепады настроения. Я отстранилась от цесаревича, даже не проводив его прощальным взглядом, словно он и не был моим первым партнером на первом в жизни балу, и поспешила к столику, на котором красовался миниатюрный аксессуар Марии Павловны. Прокравшись незамеченной за спину герцогини, я быстро вернула, доверенный мне Лизой артефакт. И теперь просто ждала момента, чтобы передать его обратно девушке.

Спустя пару минут к нам подоспели Лиза, а затем и невероятно довольная Варвара, которая предпочла оставить своего партнера подальше от герцогини. Едва девушки поравнялись с нами, Мария моментально приказала:

— Варвара, ридикюль, — девушка стояла в замешательстве. Похоже, что танец все же вскружил ей голову, и она позабыла все, что происходило с ней до вальса.

Тем временем за спиной Марии возникла Елена. Прошмыгнув мимо нас, как тень герцогини, она покорно заняла свое место и принялась с интересом наблюдать за развитием событий.

— Ваша Светлость, я передала ваш ридикюль Лизе, — попыталась возразить девушка.

Герцогиня уставилась на Лизу, та в ответ на эту внезапную атаку перевела взгляд на меня. Марии не потребовалось много времени, чтобы проследить куда смотрит девушка.

В ту же секунду Елена выхватила у меня злосчастный ридикюль и протянула его герцогине.

— Почему моя сумочка в Ваших руках, разве я доверяла ее Вам? — впервые за день я услышала вопрос Марии, адресованный лично мне. Но в этом случае, я бы скорее предпочла оставаться для нее невидимкой.

— Нет. Но мне передали ее на время танца, — ответила я, стараясь выглядеть рассудительной.

— А разве Вы не выплясывали с Его Высочеством несколько минут назад?

Все смотрели на меня с нескрываемым злорадством, и лишь в глазах Варвары читалась жалость, но и она не могла найти в себе силы заступиться за меня.

— Да, я танцевала с Его Высочеством.

— И оставили мою сумку без присмотра? — продолжала Мария свою искусную пытку.

Так я невольно стала участником допроса, в котором меньше всего хотела оказаться в свой первый день во дворце.

— Да, я оставила Ваш ридикюль без присмотра. Это целиком и полностью моя вина. Прошу простить меня, Ваша Светлость, — я мгновенно позабыла все хорошее, что случилось сегодня за вечер и теперь все мои мысли были лишь о том, что теперь меня выгонят отсюда к чертям.

Мария еще несколько секунд пристально смотрела на мой поникший взор, словно наслаждаясь флюидами страха, которые от меня исходили, но неожиданно ее взгляд смягчился, и мне даже показалось, что она вовсе перестала злиться на меня.

— Елена Михайловна, — вдруг обратилась герцогиня к своей близкой помощнице, — мне нужна твоя помощь.

В ту же секунду фрейлина без лишних вопросов наклонилась ближе к госпоже, так что щеки у них почти соприкоснулись. Фрейлина принялась безмолвно выслушивать приказания, которые нашептывала ей герцогиня. Лицо ее не выражало ровным счётом ничего, лишь изредка уголок губ дёргался в еле заметной улыбке. Но говорили они так тихо, что услышать их было бы проблематично и в пустой комнате, не говоря уже о шумном зале.

Лиза и Варвара стояли чуть поодаль, лишь изредка оглядываясь на нашу разношерстную троицу. И, вероятно, мечтали, о том, чтобы Мария забыла об их проступке с сумочкой. Но герцогиня не была похожа на тех людей, которые быстро забывают и прощают обиды. И это не могло меня не тревожить. Я ведь действительно оплошала сегодня, и теперь мне стоило быть в десятки раз внимательнее к каждому ее взгляду и уж тем более поручению.

Тем временем Мария закончила монолог, который Елена выслушала особенно внимательно, после чего лицо герцогини заметно преобразилось. Контур стал мягче, а взгляд устремился в сторону буфетов, откуда удивительно приятно запахло травами и свежим мясом.

И вот уже Мария грациозно продвигалась по залу, собирая уважительные поклоны и приветствия, а мы везде следовали за ней. Почти все старались подойти к ней и выразить почтение. Ей отсыпали столько комплиментов, сколько моим ушам в жизни никогда не посчастливилось бы услышать. Она же принимала их с лёгкой иронией, как будто они ничего не значили. И этого я понять не могла. Как женщина может быть столь равнодушной к восхищению?! Мне было бы достаточно одного слова, чтобы почувствовать себя императрицей, а ей, казалось, было мало всех богатств мира, чтобы просто улыбнуться.

И все же, меня радовало, что она забыла обо мне, отдавая все свое внимание состоятельным гостям. И, когда я уже совсем расслабилась, продумывая варианты сбежать на пару минут за яствами, так дивно пахнущими со стороны буфета, ко мне вдруг обратилась Елена.

— Анна, верно? — Елена вела себя также ровно и непринужденно, как и в обществе Марии Павловны, это внушало необъяснимое доверие. По крайней мере, лицемерной и двуличной она не выглядела. Я кивнула в знак ответа.

— Я понимаю, каково тебе сейчас. С Марией часто бывает непросто.

С чего это она решила выразить мне свои соболезнования? Я недоверчиво глянула на девушку, но она выглядела весьма искренней.

— Благодарю, — не нашла я других слов для ответа.

Мы прошли еще несколько метров, неукоснительно следуя за герцогиней, и я уже успела забыть о внезапном порыве доброты Елены, как она неожиданно поинтересовалась:

— Если у тебя есть желание, я могу подсказать тебе, как исправить то недоразумение с Марией Павловной.

Так вот к чему был тот неожиданный жест солидарности. Я была одновременно озадачена внезапным предложением о помощи, но в то же время боялась, чтобы это не оказалось очередной интригой. Потому я просто промолчала, позволив Елене закончить мысль.

— Герцогиня попросила меня выполнить одно поручение, если хочешь, можешь помочь мне с ним, — добавила она какое-то время спустя.

Я колебалась с ответом.

— Что нужно сделать? — мой голос был полон решимости, но в душе я сомневалась, что стоит в это ввязываться.

В это время к Марии подошёл распорядитель бала, и они увлеченно принялись обсуждать последние выходные, которые Мария проводила в Летнем дворце.

— Мария настолько трепетно относится к своему ридикюлю не потому, что она так сильно дорожит им, — я не совсем понимала, к чему эта предыстория, но, когда Елена вновь заговорила, все встало на свои места, — дело в том, что находится внутри.

От ее слов мне стало нехорошо. Мне совсем не хотелось знать, что и кто таскает в сумочках. И уж тем более моя госпожа.

— В нем лежит письмо господину Бернарду, Императорскому советнику, — уточнила она, предвосхитив мои вопросы, — и, как ты понимаешь, оно далеко не для всех глаз. Такие письма передаются из рук в руки, — Елена почти не смотрела на меня, зато герцогиню из поля зрения не выпускала. — Если коротко, они договорились, что к ночи конверт будет у Бернарда на столе. Я бы и сама справилась с этим, но ты же понимаешь, что с герцогиней станет, если я покину бал.

— А передать письмо после бала или даже вовремя? — сразу же возникли у меня логичные вопросы.

— Это невозможно. Передавать его здесь при сотнях свидетелей — это слишком рискованно. А после бала … — Елена задумчиво усмехнулась, словно вспоминая какие-то эпизоды прошлого. — Господин Бернард никогда не уходит с бала в одиночестве, если ты понимаешь, о чем я. А Марии нужно, чтобы он получил его без лишнего внимания и как можно скорее.

Несмотря на то, что объяснение Елены были понятным и весьма логичным, я все равно чувствовала непреодолимое желание отказаться от этой затеи. Слишком много вопросов у меня было к этим людям, а вот доверия никакого. Хотя был ли у меня выбор? Проступок с сумочкой Марии она явно еще долго не забудет, а вот полезными вещами я отличиться доселе не успела. Так почему бы не попытаться? Вряд ли обычное письмо может навредить кому-то.

— Думаю, можно попробовать. Но ты должна точно рассказать мне, что нужно делать, — вежливо попросила я, изо всех сил стараясь быть милой.

— Все предельно просто. Слушай и запоминай. Тебе нужно подняться на второй этаж, с правой стороны увидишь множество кабинетов. Это все кабинеты князей, советников, Императорского Величества. Тебе же нужна самая последняя дверь. Охране скажешь, что ты от Марии Павловны. Один из гвардейцев зайдет с тобой в комнату. Не переживай, это просто формальности. На столе, скорее всего, будет завал из неразобранной почты. Твоя задача положить конверт так, чтобы Бернард точно заметил его. Вот и все. Дальше спокойно можешь возвращаться на бал. Только пожалуйста, не оплошай, как в прошлый раз, — сказала девушка и наконец позволила себе улыбнуться.

Улыбка выдалась довольно убедительной, но легче на душе мне от этого не стало. Я просто надеялась, что всё обойдется без приключений и меня не выгонят из дворца за какую-нибудь очередную мелочь.

После минуты безмолвия герцогиня внезапно повернулась к нам с Еленой, подзывая её к себе. Та немедленно ринулась к герцогине, которая все ещё беседовала с главным лицом императорских балов. Они обменялись парой коротких фраз, а затем фрейлина быстро вернулась ко мне. Только тогда я заметила, что она прячет в руках маленький желтоватый конверт, сложенный ещё в несколько раз. Изо всех сил зажимая его в ладонях, она очень аккуратно просунула его мне в руки.

— Без глупостей, пожалуйста. Просто положи на стол. Последняя дверь. Второй этаж, — ещё раз проинструктировала меня фрейлина.

Мне же уже не терпелось вернуть себе честное имя в глазах герцогини и всех тех, кто стал свидетелем моих провалов. Поэтому я, невзирая на страх неудачи, спотыкаясь о собственные ноги, с замиранием сердца направилась к выходу, предвкушая, как, выполнив поручение, я смогу вернуться на бал и наконец-то вкусить то, чем так изумительно пахло с кухни.

Глава 5

К моему удивлению, я отыскала необходимый кабинет достаточно быстро. Да и спутать его с другими было сложно. Единственная дверь в конце коридора и, пожалуй, самая громоздкая, напоминала мне целые ворота во дворец, а не проход к рабочему месту. Кем бы ни был господин Бернард, он точно предпочитал все самое большое, самое дорогое и самое роскошное. И моя уверенность в этом только укрепилась, когда я зашла внутрь. Мне казалось, даже охранник, последовавший со мной, понимал, насколько странными были предпочтения господина.

Кабинет его был столь огромным, что я с трудом могла рассмотреть портреты, висевшие в противоположном конце. Неуместными для рабочего кабинета мне показались и диваны, выполненные из рубинового бархата. Они, как и все в этих покоях, были рассчитаны минимум человек на двадцать. И при желании в одну только эту комнату можно было поместить всех обитателей дворца. А вот книги у Бернарда точно не пользовались популярностью. Судя по тому, как небрежно он скидывал их под стол, они, должно быть, заменили ему пуфик для ног.

Рабочий стол господина, как и предупреждала Елена, утопал от неразобранной почты и недописанных писем. А на полках дубового шкафа, за тонким слоем стекла я увидела с десяток разнообразных трубок для табака и еще большее изобилие всевозможных сигар. Держу пари, каждая из них стоила больше, чем я смогу заработать за всю жизнь.

Аккуратно пробираясь к столу, я старалась ни в коем случае ничего не зацепить, а лишь побыстрее закончить с этим делом и с гордо поднятой головой вернуться обратно. Наконец, я позволила себе разжать онемевшие пальцы, которыми я все это время судорожно сжимала конверт.

До сего момента я не придавала значения своему волнению, но когда конверт уже почти коснулся дубовой столешницы, я начала сильно беспокоиться. Неужели так сложно просто положить его и уйти?

Я быстро пробежалась глазами по желтоватой бумаге, скрепленной в центре восковой печатью. Судя по неровным краям и небрежному скосу, она была поставлена на скорую руку. Но ни адресата, ни получателя на конверте указано не было. «Глупое волнение! Появляется даже тогда, когда нет ни одной причины для беспокойств», — злилась я на себя. Покрутив письмо в руках еще несколько раз, я все же решилась и положила его прямо в центр стола на самое видное место.

Если Бернард так ждет это письмо, он точно увидит его. С этими мыслями я глубоко вдохнула, ехидно зыркнула на гвардейца и, довольная собой, зашагала к выходу.

Когда я вернулась в зал, все оставалось на своих местах, будто я никуда и не уходила. Обед был в самом разгаре, но некоторые гости, которые уже изрядно набрались, сидели чуть поодаль основных столов и играли в карточные игры. Я старалась выглядеть какможно более незаметно, потому что чувствовала себя неуместно на этом грандиозном пиршестве.

Однако скрыться от посторонних взоров не удалось. Едва я вошла в буфет, меня окрикнул знакомый голос Лизы:

— Анна, где ты была? Мария тебя обыскалась! — девушка была просто вне себя от паники. Она весь день выглядела напряженной, но в тот момент ей будто перекрыли кислород, настолько бледной она была.

— Что? — с недоумением выпалила я. — Я выполняла ее поручение! Елена разве не сказала тебе? — я искренне не понимала, почему Лиза так злится на меня.

— Какое еще поручение? — девушка подошла ко мне, схватив за рукав платья, но так, чтобы никто больше не видел этого, и потащила в сторону стола, за которым расположилась герцогиня. Я чувствовала себя очень странно, но была уверена, что произошло очередное недоразумение.

— Мне надо было передать письмо. Советнику его Величества, господину Бернарду, кажется, — ответила я вежливо, хотя быть любезной у меня получалось все меньше и меньше.

— Советнику? Бернарду? Ну конечно! — воскликнула она. — А то, что господин Бернард больше месяца не появлялся при дворе, тебя совершенно не смущает? Так что не знаю, о каком Бернарде ты говоришь, но точно не о советнике. И даю тебе совет: лучше не упоминай при встрече с кем бы то ни было о своих встречах с загадочными советниками, это, знаешь ли, не очень хорошо для незамужней фрейлины.

Она резко оборвала фразу и повернулась ко мне, глядя мне в глаза с внезапной ненавистью, но девушка быстро взяла себя в руки и продолжила уже гораздо спокойнее:

— Иди. Все ждут тебя.

— Постой, если это не кабинет господина Бернарда, тогда чей? — мозаика в голове никак не складывалась.

— Я не понимаю, о чем ты.

— Центральная дверь в конце императорского коридора. Чей там кабинет?

Испуг на лице Лизы сменился удивлением.

— Единственный центральный кабинет на этом этаже принадлежит его Высочеству, цесаревичу Константину.

Лиза быстро раскусила меня и с гнусной ухмылкой поинтересовалась:

— Ты считаешь, что потанцевав один раз с Его Высочеством можно бегать к нему в покои?

— Не знаю, о чем речь. Я выполняла поручение Марии Павловны, — я действительно пока с трудом складывала факты, но в душе начинала понимать, что очень зря согласилась помочь Елене. Стало понятно, что письмо я относила вовсе не тайному советнику, а, по всей вероятности, старшему из цесаревичей. Вот только зачем было передавать письмо через меня, да еще и таким способом?

На этот раз Лиза ничего не ответила, едва заметно закатила глаза и, развернувшись, направилась к своему месту.

Зато я уже во всю представляла, как герцогиня посмотрит на меня, если окажется, что все это время я должна была стоять рядом с ней. Ноги изо всех сил сопротивлялись приказам даже приближаться к Марии. И если еще несколько часов назад самым страшным наказанием для меня была ее немилость, то теперь мне откровенно стало страшно за свое будущее.

Я чувствовала себя хуже побитой собаки, но, если бы потребовалось, я все равно встала бы на колени и вымаливала у Марии Павловны прощение. И если в случае с сумочкой я хотя бы отчасти была виновата, то, что произошло сейчас, было исключительно делом рук Елены.

Когда я все же достигла стола герцогини, я была готова к чему угодно. И мысленно я прощалась с жалованием, которое я не успела получить даже раз. Но меня ожидало вовсе не то, к чему я готовилась.

Вместо испепеляющих взглядов и унижений Мария довольно дружелюбно, насколько это было возможно, предложила мне присесть. Теперь я точно не могла ничего понять. То они злятся на меня, то жалеют, то предлагают помощь, то подставляют, а затем делают вид, что ничего не происходит. Что за театр? Кто здесь злодей, а кто герой?

Я присела на мягкий стул, который гораздо больше напоминал мне кресло, и обвела присутствующих взглядом. Казалось, будто сейчас кто-то из них накинется на меня и прилюдно растерзает. Я была как на иголках.

Стол передо мной ломился от блюд всевозможных форм и размеров. Здесь была и сочная баранина, и соленая лососина, и огромный лебедь, которого запекли с аппетитной хрустящей корочкой.

— Ваше Благородие, первое блюдо. Гратен дофинуа с павлиньими лапками, — слуга аккуратно поставил передо мной широкую тарелку и тут же испарился.

Я смотрела на все эти блюда и, к моему ужасу, не испытывала ничего, кроме отвращения. Могла ли я теперь спокойно есть, когда в любой момент меня могут объявить государственным изменником или просто отравить?

Я рискнула еще раз взглянуть на Марию Павловну. Она с аппетитом принялась за ароматные яства, не забывая периодически поглядывать на своих фрейлин, словно насмехаясь над нами, напоминая, что мы полностью в ее власти.

Рядом со мной сидела Варвара. Она, как и я, даже не думала притронуться к еде, отрешенно глядя в пустоту. Я не знала, можно ли нам говорить, поэтому предпочла сохранять молчание.

Всю трапезу я провела в мыслях о том, что меня ждет дальше. К еде я так и не притронулась. Оставшийся вечер герцогиня не обращала на меня внимания.

Когда было уже далеко за полночь, Мария приказала нам собираться. Как две рабыни, лишенные права голоса, мы с Варварой беспрекословно следовали за герцогиней, пока она прощалась с оставшимися гостями. Елену, Ольгу и Лизу женщина отпустила раньше, но мы, очевидно, как расходный и бесполезный материал, должны были остаться.

Настроение по-прежнему было хуже некуда. И, как я заметила, не у меня одной. Варвара старалась изо всех сил скрыть свое состояние, но я видела, что она вот-вот готова была свалиться на пол и разреветься. А у нее-то что стряслось? Неужели не только меня решили подставить?

Герцогиня никуда не спешила. Движения ее были легкими и грациозными, будто она возвращалась с летней прогулки, а не с многочасового бала. Если бы не ее нрав, я бы точно восхищалась ее мужеством и умением держать лицо. Но теперь я не могла себе этого позволить.

Довольно быстро мы оказались у покоев герцогини. За все то время, что мы провели на балу и поднимались наверх, она так и не удостоила меня словом. Охрана расступилась перед нами, и мы очутились уже в знакомой комнате.

Едва дверь закрылась, Мария тут же повернулась к нам лицом. И это было действительно жутко. Она словно ждала этого момента весь вечер. Что она будет делать с нами? Пытать? Убьет нас и спрячет тела? Я думала, что увидела уже все за этот вечер, но ее взгляд вновь приобретал новые оттенки. На этот раз гнева и ненависти. Но лицо ее по-прежнему было невозмутимым.

Я же стояла, морально готовая ко всему, отвечая герцогине спокойным взглядом на эту своеобразную пытку. Я чувствовала, как упорно она пытается вывести меня на эмоции, но неистовый страх и паника уже уступили место равнодушию. И, наверное, она хотела, чтобы я в истерике молила у нее о прощении, но я решила, что так и буду стоять безмолвной статуей, пока она прямо не заявит в чем я виновата.

Когда герцогиня поняла, что на меня больше не действует ее самое сильное оружие, она устремила его на Варвару.

— А ты у нас, значит, тоже мечтаешь стать ручной зверюшкой Константина Николаевича? — вдруг произнесла Мария Павловна. Его имя больно резануло слух, уж слишком часто оно сегодня звучало.

«Не смей плакать или извиняться, я уверена, ты ни в чем не виновата», — только подумала я, как услышала еле слышный всхлип девушки.

— Ваша Светлость, я не понимаю, о чем Вы.

Не прошло и секунды, как я ощутила легкое дуновение от взмаха руки, за которым последовал звучный хлопок пощечины. Варвара резко схватилась за щеку, но сумела сдержать слезы. Потупив взгляд, она больше не думала смотреть на Марию Павловну.

— Я видела твое письмо! — вдруг воскликнула герцогиня, расплетая прическу. Методичные движения словно успокаивали ее, но голос дрожал от эмоций, которым она, наконец, позволила выйти. — Как ты посмела даже думать о его Высочестве! Константин Николаевич — будущий Император. А ты просто слуга. И для него не имеет значения, кем были твои родители, ты должна лизать ему ноги только лишь потому, что он позволяет есть в этом дворце, ходить по этим коридорам и спать в этих постелях. Запомни, своими постыдными чувствами ты выставляешь посмешищем его! Ты поняла меня?

А затем она резко замолчала, сделала шаг назад и, переведя взгляд на меня, добавила:

— Вы поняли меня?

Я кивнула. Хотя совершенно не понимала, каким образом причастна к надуманной провинности Варвары. Быть может, мой танец с Константином так взбесил герцогиню?

Затем я вновь услышала еле слышные всхлипы, за которыми послышалось короткое, тихое согласие Варвары.

Мария Павловна недолго помолчала и, вернув себе самообладание, со свойственным ей спокойствием продолжила:

— Вы должны запомнить очень важную вещь. Такие люди, как цесаревичи, великие князья императорской крови, никак не могут быть с такими, как вы. Это противоречит всем законам, — герцогиня совсем успокоилась, поэтому теперь вещала совершенно равнодушно. — Варвара, чего ты хотела добиться этим письмом? Чтобы он обратил на тебя внимание? Ну а ты, — Мария почти что тыкнула в меня пальцем, — думаешь, этот вальс для него что-то значил?

Я не успела возразить, поскольку женщина с нескрываемым презрением продолжала монолог:

— Какая потрясающая наивность. Поверьте, ни Константину, ни Александру Николаевичу вы не нужны. Им нужны те, у кого есть статус, такие, скажем, как я, как моя сестра. А пытаясь привлечь их внимание таким способом, вы лишь унижаетесь. Это выглядит невероятно жалко.

Должно быть, Мария Павловна надеялась вызвать в нас чувства бессилия и стыда. И вот если бессильной против воли герцогини я действительно себя ощущала, то вот стыдно мне не было ни капли. Константин сам пригасил меня. Отказать ему я была не в праве. А все остальное было сделано исключительно по распоряжению ее Светлости.

— Уясните раз и навсегда: вы портите репутацию и себе, и ему. А этого я сделать вам не позволю.

— В чем же наша вина, Ваша Светлость? — спросила я, не выдержав больше ее необоснованного давления.

Та посмотрела на меня сперва удивленно, а затем так брезгливо, что я почувствовала себя гнилой картофелиной.

— Ты? Ты спрашиваешь, в чем твоя вина? Я вроде просила, чтобы ко двору прислали смышленую девушку, — она вновь пыталась сыграть на моих чувствах, но мне пока удавалось терпеть ее колкости. — Ты пыталась соблазнить чужого жениха на глазах всего высшего света. Какая-то неизвестная девчонка, без имени и привилегий. Это просто недопустимо!

Что? Это просто не укладывалось у меня в голове. Как танец с цесаревичем мог быть воспринят ею, как попытка увести у кого-то жениха? Это он нарушал правила, когда касался моей обнаженной кисти, но почему теперь она выставляет виноватой меня? Я невероятно хотела задать все эти вопросы герцогине, но вместо этого стояла молча, крепко стиснув зубы.

— Надеюсь, ты поняла меня? — поинтересовалась она строго.

— Да, Ваша Светлость, — ответила я, потупив взор, но вовсе не от стыда. Скорее, я просто хотела поскорее закончить этот фарс.

Разумеется, из ее монолога я поняла лишь то, что ни в коем случае я не должна приближаться к неприкосновенным Константину и Александру. А еще, что каждый мой мелкий проступок будет для меня адом, просто лишь от того, что я уже ей не нравлюсь.

Получив от меня удовлетворительный ответ, она переключилась на Варвару:

— Теперь, что касается тебя. Если я узнаю, что ты посмела просто заговорить с Его Высочеством Константином Николаевичем о том, что ты писала ему в письме, я обещаю тебе: он будет последним, с кем ты говоришь в этом дворце.

Внутри все сжалось от невыносимой обиды. Но я была абсолютно бессильна против герцогини. У меня не было не то, что козыря в рукаве, но даже самих карт, чтобы отыграться.

— Молись, чтобы никто не рассказал ему о твоих жалких попытках любовных признаний, — вдруг произнесла герцогиня с усмешкой, вперив в меня взгляд.

Лишь эта фраза заставила меня испугаться. Неужели то письмо, которое я по ошибке отнесла Константину вместо Бернарда, было письмом Варвары? Если это окажется правдой, какие же проблемы у Варвары могут быть по моей вине?

Что делать, я не знала. К кому бежать и за что хвататься. Я была уверена: никто во дворце не поможет мне. Герцогине удалось выбить почву у меня из-под ног. Я почувствовала бессилие, а вместе с ним горячие слезы, которыми наполнялись глаза. Только бы она не заметила!

— Идите, не хочу вас видеть, — очень вовремя обронила герцогиня, отворачиваясь от нас и направляясь к туалетному столику.

Не говоря болей ни слова, мы поспешили покинуть эту пыточную. Спустя пару секунд мы оказались в пустом коридоре, но никто из нас не решался заговорить первым. И хотя я хотела, чтобы она произнесла хоть слово, рассказать ей о письме я не могла. Легче от этой правды девушке точно бы не стало, а я по-настоящему боялась потерять ее доверие.

— Как ты? — спросила я тихо. Глупее вопроса с моей стороны и быть не могло, но, к моему удивлению, она ответила весьма серьезно.

— У меня больше нет сил. Весь мир будто против меня. Зачем я написала ему это дурацкое письмо? Я ведь даже не уверена, что мои чувства взаимны. И почему я не сообразила спрятать его получше?

— Они украли твое письмо? — изумилась я.

— Не знаю. Но когда перед балом я вернулась в свою комнату, его уже не было на столе. Должно быть, Елена нашла, когда заходила ко мне днем. Самое обидное, какой бы собственницей ни была Мария Павловна, она не видит во мне конкурента. Поэтому для них это лишь повод поглумиться надо мной.

Я очень хорошо понимала ее, но несмотря на то, что сама в это верила слабо, я все же неуверенно постаралась приободрить ее:

— Все будет в порядке. Вот увидишь.

— Не будет, — тут же отрезала она. — Константин Николаевич все равно узнает о том, что я люблю его. Неважно, я скажу ему или кто-то другой. Может, Елена сама подсунет ему это злосчастное письмо! А впрочем, мне уже нечего терять, и я больше не верю в то, что это закончится просто так. Скорее всего, уже завтра я буду лишена жалования или серьезно наказана. А все это только лишь потому, что им было скучно.

Не знаю, откуда я черпала силы, когда их, казалось бы, давно не было, но от слов Варвары все во мне вновь вспыхнуло от немыслимого желания восстановить справедливость. Доказать и ей, и себе, что мы еще можем изменить ситуацию.

— Послушай меня, завтра будет новый день и, может быть, все окажется не так уж плохо, — говорила я, не в состоянии поверить, что я до сих пор где-то очень и очень глубоко в душе в это верю. Даже после того, что только наговорила нам герцогиня.

— Как ты можешь так говорить, когда сама ходишь по лезвию ножа? За тебя здесь даже заступиться некому.

Я лишь пожала плечами. У меня не было ни одного аргумента в свою защиту.

— На твоем месте, я бы не спешила разбирать вещи.

Эти слова резанули меня глубже всех подколов герцогини, уничтожив последние крупицы радужных иллюзий.

— Прости, я пойду, хочу побыть одна, — бросила она напоследок и растворилась во мраке коридора. А я осталась одна.

***

Подниматься по главной лестнице оказалось труднее, чем вчера, когда я только приехала и меня еще несли крылья блаженного неведения реального положения дел во дворце. Сейчас же, простояв подле герцогини весь день и всю ночь и сполна насладившись невыносимыми порядками, царившими в этой обители зла, и я совсем не держалась на ногах.

Гости давно разъехались по домам, оставляя дворец на попечение его немногим обитателям. Императорский дом давно спал в ночной ноябрьской тиши, пока за окном дули промозглые северные ветра, нагло стучащие в окна. Даже дворцовая охрана дремала на своих постах.

Поднявшись по лестнице, я, пошатываясь от усталости и бессилия, прежде всего морального, направилась во фрейлинский коридор, находящийся в правом флигеле. Было неистово больно от несправедливости, которая творилась вокруг. Сжималось сердце за Варвару, и было страшно за себя.

Я брела по безжизненным коридорам и не могла поверить, что это происходит со мной. Варвара права: если Константин найдет чертов конверт, то он неминуемо расскажет об этой находке Марии, потому что рассчитывать на его благородство точно не приходится. «Что же я могу сделать и чем могу помочь?» — думала я в панике. Меньше всего мне хотелось, чтобы Варвару, единственную, кто был ко мне хоть каплю снисходителен, наказали по моей вине.

Была такая тишина, что любая скрипнувшая под моим легким шагом половица казалась мне грозовым ревом, от чего у меня замирало дыхание.

Внезапно я услышала в дальнем конце коридора шаги, перемежающиеся с голосами: мужским и женским. Они тут же выдернули меня из океана хаотичных мыслей, которые поглощали меня, словно водоворот. Женские, слегка смущенные возгласы тут же пресекались такими же звучными и слегка нагловатыми репликами ее спутника.

— Вот здесь, ну же, смотрите! — восклицала девушка.

— Нет, я все равно не вижу ничего ярче, — он усмехнулся, — ярче ваших глаз.

Он был сильно пьян, что было хорошо заметно по его нарушенной координации, даже в тусклом свете коридора. Они совершенно не боялись, что их кто-то заметит. Парочка пробежала еще несколько метров мне навстречу и остановилась. Меня они видеть не могли, ведь я только повернула из-за угла в их сторону и скрывалась в тени коридора.

Неизвестный мужчина пристально осматривал свою худенькую и невысокую спутницу. Затем он приблизился к ней, та попятилась и вскрикнула, наткнувшись на стену.

— Ох, вы пугаете меня, — кокетливо произнесла она.

Мужчина подступил к ней совсем вплотную. В темноте не было видно, кто он, можно было разглядеть только его высокий стройный силуэт.

— Александр Николаевич, — произнесла она, значительно понизив голос.

Ах, вот оно в чем дело! Теперь у меня не осталось сомнений в том, что это был один из сыновей Императора. Но вот его подруга никак не смахивала на герцогиню, которая вряд ли покидала спальню. Мария хоть и была невысокого роста, но ее пышные формы вряд ли можно было так просто скрыть.

В отблеске свечей эта пара выглядела довольно жутко, напоминая мне двух призраков в каком-нибудь проклятом замке. Александр наклонился к девушке, и, когда до ее губ оставалось всего ничего, та заигрывающе ускользнула. Не ожидая такого поворота, Александр хотел ухватить тонкую кисть барышни, но та и здесь оказалась ловчее. Она с хохотом отскочила в сторону и пальцем поманила его за собой.

— Догоните меня, — засмеялась она и бросилась вперед по коридору прямо на меня.

Скрываться больше не имело смысла, а убежать я все равно не успела бы, потому пришлось смело выйти навстречу двум ночным гулякам, так бесцеремонно нарушающих дворцовый этикет. Я сделала смелый шаг из темноты, выходя из своего укрытия. Тут же заметив меня в конце коридора, подруга цесаревича замерла и вгляделась. Александр же бессовестно налетел на нее сзади, громко смеясь.

— Быстро Вы сдались.

Но и он мгновенно замер, когда заметил надвигающуюся в его сторону женскую фигуру, должно быть, надеясь, что новая спутница окажется сговорчивой и не откажет ему во флирте.

Когда я оказалась совсем близко, то, наконец, сумела разглядеть таинственную спутницу Александра. Рядом стояла Елена.

— Добрый вечер, — произнесла я, когда поравнялась с ними. Я деликатно поклонилась князю, игнорируя присутствие рыжеволосой. Ведь все здесь понимали, что ее не должно было быть рядом с ним в столь поздний час. А после того, что доходчиво объясняла мне и Варваре герцогиня в своих покоях, я очень четко усвоила, что фрейлинам запрещено было даже смотреть в сторону особ императорской крови. Хотя, возможно, у Елены были особые привилегии.

— Добрый, Ваше Благородие, — вскользь бросил мужчина, с иронией и без стеснения рассматривая институтское платье, которое было на мне весь вечер, параллельно проводя рукой по тончайшей талии Елены.

Рыжеволосая фрейлина одарила меня злобным взглядом. Но затем, стоило ей заприметить мой потрепанный зеленый фартук, ее взгляд сменился на циничный, с нотками превосходства. За прошедший вечер я ловила на себе подобный взгляд столько раз, что уже перестала обращать на него внимание.

Мне нечего было делать в компании этих высокомерных, подлых и злых людей. Да и до судьбы Елены после ее тайных свиданий с Александром мне тоже не было никакого дела, поэтому, не оглядываясь, я твердо зашагала вперед по коридору прямо до спальни. Впрочем, меня все равно пошатывало от бессилия. Я впервые побывала на балу, окунулась в жизнь, полную богатства и роскоши, но вместо радости, которую мне так упорно обещали, все, что у меня осталось — это смутная надежда на то, что я смогу пережить здесь еще хотя бы один день.

Все мои иллюзии о сказочных балах разбились о суровые скалы реальности. Дворец был вовсе не такой, каким мне расписывали его на уроках истории. Люди оказались лицемерными и поверхностными, герцогиня и ее придворные — бесчувственными сплетницами, а сыновья Императора и вовсе предстали в моих глазах чем-то постыдным и аморальным.

Я вошла в свою спальню. Чемодан, который я не разобрала утром, так же уныло валялся на паркетном полу. Платья комом свернулись на кровати, как бездомный кот под проливным дождем. А на столе до сих пор стоял нетронутый завтрак. Единственным объектом в спальне, выглядящим опрятно, была застеленная горничной кровать.

Я огляделась по сторонам, стараясь ощутить тот лоск и великолепие дворца, которые чувствовала еще вчера. Но не могла. За один день, пусть он и казался мне бесконечно длинным, я вдруг поняла, что дворец куда более сложен и куда менее привлекателен, чем я всегда думала.

Глава 6

Наутро я подскочила, заметив тонкую полосу света, едва пробивающуюся сквозь тяжёлые бархатные шторы. Несмотря на то, что спала я совсем мало, меня охватило внезапное чувство бодрости, вероятно, я слишком перенервничала накануне. Сперва я не совсем осознала, где нахожусь и почему. Но потом кусочки хаотичных мыслей начали выстраиваться в единую фреску, и я все вспомнила: грандиозный провал на балу, унижение перед Марией и злосчастное письмо. Я поморщилась от презрения к самой себе при воспоминании о своей излишней доверчивости, которая в итоге сыграла со мной злую шутку.

И все же с приходом нового дня чувства беспомощности и разочарования притупились, уступая место холодной рассудительности. По крайней мере, теперь я была твердо убеждена в необходимости перемен в связи со своим случайно возникшим удручающим положением. И если ещё вчера я жаждала услужить лишь для собственной выгоды — сегодня это было условием выживания.

«Письмо Варвары, — подумала я, глядя на позолоченные потолочные балки, — как же мне забрать его?»

Я сильно сомневалась в том, что Константин по возвращению со вчерашнего бала уселся разгребать завалы на столе, и, скорее всего, он не стал бы делать это и утром. Я осознавала, что шанса попасть к нему в кабинет у меня может и не быть, а даже если бы такое произошло, маловероятно, что я бы так легко сумела забрать письмо обратно.

Я полежала ещё несколько минут, изо всех сил стараясь заставить сонный мозг выдать достойную идею. Но все, что приходило мне на ум, было лишь фантазиями, не имеющими ничего общего с реальностью. Но даже несмотря на это моя решимость никуда не делась. Я быстро соскочила с кровати, в полумраке комнаты стараясь нащупать на мягком стуле оставленное там вчерашнее платье. Быстро одевшись, я вдруг поняла, что спешить-то на самом деле было некуда и незачем. Наверняка герцогиня ещё сладко спала на своих пуховых перинах.

Однако я была так взволнована предстоящим днём, что мне хотелось встретить его во всеоружии. Сделав несколько кругов по комнате, я приняла решение прибрать вещи, которые вчера в панике раскидала по всей комнате.

Я быстро собрала книги, часть из которых нашли место на столе, другая же часть отправилась обратно в чемодан на неведомо долгий срок. Несколько юбок и платьев, как и полагалось, пристроились в шкафу, места в котором, вероятно, хватило бы целому полку солдат.

Когда я закончила с уборкой, однако время тянулось поразительно медленно. И час, чтобы идти к герцогине, до сих пор не настал. Я снова поморщилась от досадных воспоминаний о вчерашнем. Ждать ещё хоть минуту у меня не было сил, потому, я без лишних приглашений направилась к покоям герцогини. Конечно, врываться в двери я бы не стала, но я чувствовала, что должна быть рядом.

Едва я дошла до покоев Марии Павловны, как увидела выходящую из них Ольгу. Девушка помахала мне рукой, подзывая ближе. Издалека я плохо видела выражение ее лица, но мне показалось, что сегодня она была гораздо дружелюбнее.

— О, как ты вовремя, — с улыбкой произнесла она, — мне нужно отойти ненадолго, ты же сможешь подменить меня? — попросила девушка, глядя на меня с наигранной мольбой. То ли она была никудышной актрисой, то ли я за один день научилась так хорошо понимать намерения людей.

— Ольга, а разве тебе не положено нести сегодня дежурство вместе со мной? — спросила я, переходя на такую же неприятную ухмылку. Мой вопрос вызвал у девушки нездоровый смех.

— Благодарю, — бросила она, словно даже не услышав мой вопрос, и как ни в чем ни бывало поплыла по коридору в противоположную сторону.

Еще вчера утром я бы удивилась такому поведению, сейчас же я восприняла это с легкой неприязнью. К слову, исчезновение Ольги могло даже сыграть мне на руку и помочь засветиться перед герцогиней. Поэтому, собрав все силы в кулак и воззвав к высшим силам, я вошла в покои герцогини.

Мария неподвижно сидела на диване за небольшим столиком, предназначенным для утренних трапез и каждодневных встреч с гостями. Женщина была уже одета к завтраку. Волосы ее были заплетены в тугую косу, которая, как венок, обрамляла лицо, и только несколько маленьких прядей нежно выбивались из прически, добавляя образу загадочной романтичности. Платье на Марии Павловне было свободное, цвета молодой пшеницы, и, в отличие от тех нарядов, которые были на ней вчера, и в которых она выглядела, как властная воинствующая императрица, это платье придавало ей добродушной и миловидной простоты. От этого даже мне на душе стало легче.

Герцогиня сидела молча, увлеченно читая чье-то письмо. Мое появление, как и вчера, не произвело на нее никакого эффекта.

— Доброе утро, Ваша Светлость, — поздоровалась я бодро, хотя скрыть волнение перед ней все равно не удавалось, — я могу что-нибудь для Вас сделать? — я боялась, что и на этот раз ответа не последует, однако, развернувшись лицом ко мне и по привычке поправив тонкую полоску жемчуга на шее, она произнесла:

— Узнай, когда мне подадут завтрак, и ещё мне нужна Елена, она должна помочь мне разобраться с письмами.

Я послушно кивнула, отметив, что после бала герцогиня больше не обращается ко мне на «Вы», но, пропустив эту досадную деталь мимо ушей, добавила:

— Что-нибудь ещё, Ваша Светлость? — рядом с ней я чувствовала себя невероятно глупо, хотя явных причин для этого не было. Наверное, вчерашнее происшествие в этой комнате породило во мне такой нездоровый страх ошибки.

— Нет, больше ничего. Можешь идти, — Мария отвернулась и продолжила перекладывать пыльные бумажки из одной горы в другую.

Сходить на кухню и обратно не составило никакого труда, учитывая, что вчерашнее путешествие с Варварой по этому же маршруту было весьма успешным.

К моему большому счастью, Елену я повстречала на лестнице, ведущей на третий этаж к императорским спальням, поэтому мне не пришлось бегать меж фрейлинских комнат, стучась в каждую дверь и выспрашивая месторасположение спальни Елены. Впрочем, была огромная вероятность, что эту ночь девушка провела вовсе не в своей спальне.

Когда мы вернулись в покои Марии Павловны, она уже начала утреннюю трапезу. Наше появление, как я и предполагала, не тронуло ее, и она, сделав глоток из хрупкой фарфоровой чашки, собрав всю вежливость в кулак, предложила нам сесть.

Стол был накрыт как раз на трёх человек. По правилам, дежурным фрейлинам было положено завтракать со своими господами. По негласным же порядкам, к этому списку добавлялись ещё и обязанности штатного сплетника.

Я же могла рассказать Марии только одну сплетню. Историю о вчерашней встрече с Еленой и Александром в императорском коридоре. Но, разумеется, делать этого я не стала. Дворец и так создан для того, чтобы наживать себе врагов, и как глупо было бы начинать делать это, не успев завести союзников.

— Разве господин Журавлев не проиграл свое поместье на вчерашнем балу? — Мария деликатно отломила кусочек печенья, и, с интересом глядя на Елену, смахнула с него оставшиеся крошки.

— Если бы там было, что проигрывать. Он давно банкрот и живёт на деньги матери. Кто знает, может, он и ее имение проиграл.

— Он не женат?

— Он вдовец. Но не слишком-то горюет, — продолжала рассказ фрейлина. В отличие от герцогини она ничего не ела и даже к чаю не притронулась.

— А что с Новицкими, они будут на завтрашнем ужине?

— Я ещё не видела их ответа, ваша Светлость. Но полагаю, что они не пропустят такую возможность. У них три дочери, и ни одна не замужем. Для них любой выход — это событие, — ехидно бросила Елена.

Я чувствовала себя лишней среди сотни слухов, которыми они успевали жонглировать быстрее цирковых артистов, но расслабляться в этой компании было нельзя. Этому меня научил вчерашний день.

После завтрака Мария и Елена принялись разбирать почту. Меня к такой ответственности, разумеется, никто приобщать не собирался, и, отправив меня на расстояние достаточное, чтобы я не слышала главных секретов герцогини, приказали просматривать очередные списки гостей на предстоящие торжества.

Дело у них шло небыстро. Впрочем, своими успехами я тоже похвастаться не могла, поскольку за вчерашний вечер я мало кого успела запомнить, а список новых гостей состоял из совершенно незнакомых имён.

Периодически герцогиня с Еленой прерывались и тихонько шептались о чем-то, что, вероятно, касалось авторов писем. Иногда я отвлеклась на их тихий шепот и старалась понять, о чем они говорят. Но это было бесполезно. Тогда мои мысли вновь занимало дурацкое письмо, наверняка до сих пор лежащее на столе Константина. Но плана по его возвращению у меня так и не появилось.

Прошло ещё несколько часов, и я заметила, как и без того темное небо начинает тонуть в поглощающей его волне ночного мрака.

— Скоро приедет Софья, а мне нужно переодеться и причесаться, — объявила Мария. — И еще эти свертки, — она кивнула на четыре плотно скрученных листа бумаги у меня в руках, — надо, чтобы кто-то передал их Константину Николаевичу и Александру Николаевичу.

Я сомневалась, что она хочет, чтобы именно я была той, кто отнесет их, но блестящая идея, как падающая августовская звезда, уже успела промелькнуть у меня в мыслях, и я мгновенно ухватила ее за самый кончик.

— Я могу отнести письма, если Вам угодно, — произнесла я и тут же замолчала.

Я была уверена, что Мария откажет мне, но отступать было поздно. Мне надо было попасть в этот чертов кабинет и забрать письмо.

— К тому же, Елена наверняка лучше знает ваш гардероб, — добавила я смелее. Этот аргумент заставил Марию посмотреть на меня слегка иначе. Было видно, что она удивлена и даже немного насторожена такой инициативностью, но и не согласиться с моими словами она не могла.

Елена была задумчиво молчалива. Что таилось в ее голове, я не представляла.

— Хорошо, подойди ко мне, — велела мне Мария.

Я мгновенно соскользнула с дивана. Ноги после многих часов без движения казались мне двумя заиндевевшими палками, и я, еле переставляя их, подползла к герцогине, и, уставившись на нее взором, полным гипнотической заинтересованности, ожидала от нее указаний:

— Это списки с именами гостей на следующий бал. Они всегда утверждаются Его Величеством или, в его отсутствие, цесаревичем Константином Николаевичем, — она помедлила, достала из тумбочки еще один конверт и тоже протянула мне, — а вот это письмо передай его Высочеству Александру Николаевичу, — я панически посмотрела на письмо, опасаясь повторения вчерашней истории, но, к счастью, оно было подписано инициалами герцогини. Это немного успокоило.

— Позвольте, — я не спеша взяла письмо из ее рук, радостно осознавая, что мой внезапно родившийся план сработал. Бросив несколько неодобрительных взглядов мне в след, Мария напоследок добавила:

— Не задерживайся, мне нужно готовиться к вечеру, — она сказала это так, будто мое присутствие было ей жизненно необходимо.

Не скрывая своей радости от того, что я покидаю эти злосчастные стены, я направилась в короткое путешествие по кабинетам монарших сыновей.

Только когда я спустилась на второй этаж, и ноги мои коснулись скрипящего дубового паркета, я до конца осознала, к каким людям направляюсь. Император, цесаревич и Великий князь — вот кого больше всех почитали и боготворили в Институте. Самой большой мечтой каждой институтки было хоть раз увидеть Великого князя или его Императорское Величество. Немыслимой раньше казалась возможность так близко видеть кого-то из них, потому что всегда они были такими далёкими, недоступными и идеальными. Теперь же я увидела их вблизи. И от образа, заложенного в моем детском сознании, осталось лишь ностальгическое воспоминание.

В них не было ничего, кроме красоты и несметных богатств, которые достались им от прошлых поколений, и богатств тех людей, которые работали на их благо.

За этими мыслями я миновала большую часть коридора и, гордо пропорхнув мимо этажных гвардейцев, подошла к двери кабинета Александра. Недоверчиво я окинула взглядом его личную охрану.

— Я от Её Светлости Марии Павловны. Велено передать документы и личное письмо.

Один из охранников кивнул другому, и они расступились. Вдохнув побольше воздуха, словно боясь, что в его кабинете воздух окажется отравлен, я отворила дверь и вошла в кабинет.

Он был огромный, на мой взгляд, излишне вычурный. Неуместное для кабинета количество мрамора затмевало другие материалы, и я не могла понять, ни то это помещение было бальным залом, ни то спальней, ни то вообще зимним садом. Здесь же находился огромный стеллаж с книгами, которые, очевидно, никогда не снимались с полок, а выполняли исключительно функцию декора.

Александр сидел за столом и неспешно подписывал бумаги. В момент, когда я зашла, он резко оживился, быстро поднимая глаза и откидывая бумажку, которую только что держал в руках. Но увидев, что я не являлась представителем кого-то из его личной свиты фрейлин и явно не намеревалась составить ему компанию на вечер, Александр быстро потерял ко мне всякий интерес.

— Выше Высочество, — поклонившись, начала я, — у меня для Вас несколько бумаг от Её Светлости Марии Павловны: два списка гостей на предстоящий праздник, которые необходимо утвердить, и письмо.

— Благодарю. Если это все, вы можете идти, — обронил он, указывая на край стола, очевидно, рассчитывая, что я положу туда все, что принесла. Я безукоризненно выполнила то, что он просил.

Никаких томных взглядов, никаких намеков или непристойных предложений — такое общение с этим человеком меня более чем устраивало. Он не угнетал меня своим высокомерием и самовлюблённостью, а я его — своим равнодушием.

— Благодарю, Ваше Высочество, — Александр даже не поднял на меня взгляд, и я без раздумий вышла из кабинета.

Пожалуй, это был один из самых приятных моментов за последние сутки — осознание, что хоть для кого-то здесь я не раб, а просто пустое место.

* * *

С оставшимися двумя списками я прошла чуть дальше по коридору, пока не достигла уже печально мне известных широких дверей. Кабинет Константина, как и в прошлый раз, охраняли два здоровенных стража, я даже не была уверена, что они когда-то сменялись, потому что различий между охранниками я не видела.

Было немного волнительно, но вовсе не из-за встречи с будущим монархом, а, скорее, из-за того, что я понятия не имела, как забрать у него письмо.

Когда я оказалась в кабинете, то Константина заметила не сразу. А когда все же выцепила его глазами среди бесконечного количества стеллажей, то оказалось, что он был не один.

Двое мужчин расположились около внушительной коллекции сигар, внимательно изучая каждый экспонат. И если Константин был неотразим в своем роскошном камзоле, безупречно подчеркивающем его широкие плечи, то его собеседник красотой не отличался. Толстый коротышка с выпученными глазами и противным смехом, который я услышала ещё в коридоре.

— Добрый день, Ваше Высочество, — поклонилась я и сразу же принялась рассматривать стопки бумаг на его столе. Однако с такого расстояния письма там я не видела. Я хотела было предложить зайти попозже, но Константин вдруг нахально перебил меня:

— Я люблю, когда ко мне заходят барышни, — сказал он, едва заметно подмигнув своему другу-коротышке, что мне пришлось снисходительно пропустить. — Это, кстати, господин Альберт Герт, — цесаревич указал на мужчину, который также удостоился моего поклона и вежливой улыбки. — Мой друг как раз собирался уходить, — продолжил Константин.

Откровенно говоря, выглядело это так, словно цесаревич хотел поскорее выпроводить своего друга, чтобы остаться со мной наедине. Но по спокойной реакции и стопке бумаг, которую господин держал в руках, я поняла, что тот действительно собирался уходить.

— Присаживайтесь, Ваше Благородие, нам осталось буквально несколько минут, — Константин указал мне на широкое кресло как раз недалеко от письменного стола, а затем вновь переключился на своего собеседника.

Не теряя времени, я принялась рассматривать содержимое стола. Было ужасно неудобно. Кресло стояло сбоку, и я видела только маленькую часть стола, захламленную бумагами. Я очень хорошо помнила, куда дрожащими руками положила признание Варвары, но его уже не было на прежнем месте.

Я даже незаметно привстала с кресла, в надежде, что Константин просто отложил его в сторону, оставляя на потом, но конверта нигде не наблюдалось: ни в высоченных стопках писем, ни среди раскиданных бумаг, ни даже среди обрывков географических карт.

Тем временем Константин с господином Гертом остановились у двери, заканчивая разговор. Они были так увлечены финансовыми вопросами, что совершенно не обращали на меня внимания. Конечно, было бы замечательно, если бы они совсем ушли, но на такой поворот рассчитывать не приходилось.

Ещё раз окинув беглым взглядом стол, на этот раз скорее даже от скуки, поскольку письма на нём, очевидно, не было, я вдруг зацепилась за родную фамилию «Демидов». Я вернулась в начало строки, чтобы из интереса почитать о существовании человека с такой же фамилией, как и моя. «Демидов Георгий Петрович. Павловская губерния», — гласил документ. Я перечитала строчку ещё раз, прежде чем наконец осознала. Демидов Георгий Петрович — мой отец. Все совпадает: дата рождения, губерния, уезд. Но что это за документ?

На миг я выпала из реальности, не обращая внимания ни на Константина, ни на его собеседника. Стопка листов была довольно большой, но в начале каждой страницы была специальная разметка и название документа. «Документ о неосторожных банкротах», — было написано вверху листа.

Мне показалось, что-то сдавило мои лёгкие. Я перечитала название, в надежде, что мне померещилось, и текст был написан на другом листе.

Но нет. Дело было вовсе не в плохом зрении или освещении, это действительно был список дворян, разорившихся, как гласило содержимое в скобках после названия документа, из-за небрежности или халатности. Внизу была несколько граф, одна из которых значилась как «общий долг». Мне страшно было смотреть туда, но любопытство и страх заставили меня перевести взгляд на эту цифру: пятьдесят одна тысяча. И рядом короткая приписка: «Мера ответственности: взыскание долга или арест».

Я чувствовала, как к лицу приливает кровь, чувствовала, как она бьётся и пульсирует в висках, чувствовала, как меня начинает трясти. Как и когда он успел задолжать столько? Я бездумно смотрела на бумагу. Вернее сказать, у меня было столько мыслей, что я не успела ухватиться ни за одну из них, и из-за этого казалось, что в голове было пусто. Все вокруг сперва потемнело, а затем глаза застлала черная пелена — это была паника.

Что будет, если за ним придут кредиторы? Кому перейдет наше имение? Кому отдадут и без того несчастные души? Хоть я не видела отца столько лет, но новость о его долгах заставила меня вспомнить всё: все хорошие моменты в нашем небольшом поместье на пригорке. Далёкие летние дни, которые я проводила в тени многовекового дуба, а мать, сидя рядом, безуспешно пыталась научить меня считать. Долгие зимние вечера, когда отец рассказывал мне о великих князьях, ведьмах средневековья и древних сокровищах Востока. Неужели они заберут у нас дом? Я ведь даже не успела снова побывать там.

— Анастасия Георгиевна, рад снова вас видеть. Зачем вы пожаловали? — оказывается, Константин успел обойти стол и присесть.

— Я? Я пришла, чтобы передать вам… — я рассеяно покрутила головой, даже не заметив, что меня назвали чужим именем.

— Не то ли, что вы держите в руках? — усмехнувшись, спросил Константин.

— Ах, да. Прошу прощения, Ваше Высочество, я немного задумалась.

— Это нечасто случается с женщинами, — ответил он, протягивая руку, чтобы я положила туда списки гостей.

В ту секунду для меня не имело никакого значения, что происходит за пределами моего сознания, и голос Константина был не более чем просто шумом где-то очень и очень далеко. Потому и здесь умудрилась сглупить, в непонимании глядя на него. Лишь спустя некоторое время, когда мне уже недвусмысленно показывали взглядом, что я должна сделать, я додумалась и протянула бумаги Константину.

Пока он внимательно рассматривал бумажки, я не сводила глаз с другого листа. Нет, здесь не было никакой ошибки. Это был мой отец, это был мой дом и это был тот долг, который мне придется отдавать.

— Это все? — поинтересовался мужчина, быстро проглядев списки.

— Да, Ваше Высочество.

— Быть может, тогда Анастасия Георгиевна желает посмотреть мою библиотеку? — тут же бросил Константин, заинтересованно глядя на меня.

— Анастасия Георгиевна,быть может, и желает. А вот Анне Георгиевне пора идти. Хорошего вечера, Ваше Высочество, — демонстративно сделав акцент на своем имени, ответила я.

Должно быть мое замечание на время осадило пыл Константина, ибо он почти сразу отступил от намеченного плана и, виновато пожелав мне доброго вечера, позволил уйти.

Когда я выходила из кабинета, на душе было паршиво. Я всегда считала себя эгоисткой, но впервые в жизни поняла, что мне гораздо страшнее было потерять родной дом, чем потерять заслуженное место при дворе со всеми его выгодами. Но что же делать? Такие деньги я бы не заработала и за десять лет безупречной службы при дворе. Письмо Варвары больше не казалось мне проблемой. Перед глазами стояла заоблачная по моим меркам сумма. И что такого произошло за время моей учебы, что отец успел влезть в такие долги?

Я вернулась в покои герцогини, и остаток вечера прошел для меня как в тумане.

* * *

Вечер выдался крайне тоскливый. Я едва ли находила себе место. Раз пятнадцать пыталась начать писать отцу письмо, но каждый раз мне казалось, что оно выходит слишком сухим, грубым или нелепым. Только выпив чашку крепкого чая, я нашла в себе силы немного успокоиться.

Я знала совсем мало, а то, что знала, ещё требовало непосредственного подтверждения. Да и нельзя было исключать вероятность того, что у отца вполне могли быть такие деньги, и ему ничего не стоит заплатить указанную в документе сумму.

Я сделала большой круг по комнате и села на кровать. Свеча почти догорела, и когда комната погрузилась во мрак, в дверь постучали. Я не ждала гостей, потому неожиданный стук в дверь меня сильно напряг.

— Это Варвара, — услышала я из-за двери тихий голос.

— Входи, — я быстро прибрала со стола мятые листы и обернулась к девушке, входящей в комнату.

Вид у нее был такой, что я моментально поняла цель её визита: Константин узнал то, о чем девушка писала ему в письме.

Не говоря ни слова, я предложила девушке сесть. Но вместо этого она упала на мою кровать и молча зарыдала. Прошло несколько минут, и когда всхлипы Варвары стали тише, я все же решила уточнить:

— Он прочел, да?

— Да, — прошептала она жалобно.

Я подождала несколько минут, не напрягая ее своими расспросами. Да и что мне было ей говорить? Ругать за то, что она написала это никому не нужное письмо? Просить прощение за то, что из-за меня он прочел его? Молчать и позволить ей выговориться? Я так и поступила.

— Я писала то письмо, потому что… — голос девушки дрожал, — потому что думала, что он тоже чувствует ко мне что-то, но… — она замолчала, смахивая слезу. — Почему я вообще допустила мысль, что он может быть со мной? Мария права, мне не место рядом с таким как он. Но больно мне не от того, что он постыдно отверг меня. Больно от того, что я была настолько наивна, что уверовала в его ко мне чувства! — расписала Варвара драматично, а последняя фраза особенно болезненно отозвалась у меня в душе.

Мы были знакомы с Варварой всего день, и я понятия не имела, как реагировать на ее внезапные откровения, поэтому просто молчала. Я не знала, на что она рассчитывала, когда писала то письмо. И неважно, кто бы его передал, оно бы рано или поздно дошло до цесаревича. Очевидно, что люди вроде Александра и Константина не способны на глубокие чувства. У них слишком много женщин и соблазнов в жизни, чтобы растрачивать всю любовь на одну. И потом, человек, любящий только себя, не может вдруг разделить эту любовь с кем-то ещё. Чувствам Варвары суждено было умереть. Это понимала я, понимал Константин, Мария и даже сама Варвара наверняка тоже это понимала. Признаваться им в чувствах означало подписывать себе смертный приговор!

— Успокойся, этот человек совсем не достоин твоей любви, и уж точно того, чтобы тешить свое эго твоими признаниями — сказала я серьезно, приобнимая девушку за плечо, которое то и дело подрагивало от всхлипываний.

— Я знаю, но что поделать, я люблю его до беспамятства.

Не будь она сейчас в таком состоянии, я бы посмеялась над ней. Невозможно любить столь очевидного эгоиста, каким бы красивым и богатым он ни был. Можно любить фантазию о том, что когда-нибудь с ним будет хорошо.

— Все будет в порядке. Поверь, завтра ты его и не вспомнишь. А на следующем балу встретишь достойную замену.

Девушка с надеждой посмотрела мне в глаза:

— Слабо верится, что я смогу пережить такое.

Спустя час она окончательно успокоилась. Было уже за полночь, когда девушка все же решила вернуться к себе.

Когда я осталась одна, то, наконец, смогла забраться под теплое одеяло и с наслаждением расположиться на мягких подушках. Несмотря на безумное желание поскорее уснуть, я была слишком возбуждена после всего увиденного и услышанного за день, отчего сон никак не наступал. Сперва я думала об отце и все пыталась понять, как можно помочь человеку, задолжавшему такую сумму. Но дельных мыслей так и не появилась, потому я задумалась о ситуации с Варварой. Как бы я поступила на ее месте?

«Нет, я бы никогда не натворила таких глупостей, несмотря на всю свою наивность», — думала я сквозь волны сна, постепенно пробивающие брешь в моем сознании. И единственное, что я запомнила, перед тем как погрузиться в ночное забвение, это клятву, данную самой себе. Я поклялась никогда не открываться и не доверять людям, тем более таким безразличным и пустым, как Александр и Константин. Хотя даже сама мысль влюбиться в одного из них казалась мне абсурдной.

Глава 7

Шло время. Зима в тот год наступила внезапно, и почти сразу после моего появления во дворце ударили первые заморозки.

Был самый разгар бального сезона, а потому скучать мне было некогда. Лились реки вина и шампанского, сладковато пахло пряностями, которые привозили из далеких стран, а гостей в бальные залы порой набивалось столько, что присутствующим едва ли хватало мест за столом.

Я проводила подле Марии почти все время и довольно скоро поняла, что чем больше я старалась ей угодить, тем хуже она относилась ко мне, подсовывая самые нелепые и безумные приказы. В Институте все было куда проще. Стоило только выучить больше языков, чем другие девочки, провести больше часов в музыкальном и танцевальном классе, как титул любимицы преподавателей Института был получен.

Но дворец жил по другим правилам, о которых почему-то забыли сообщить во время учебы. Высшие моральные качества при дворе были совсем не в почете. Скорее, совсем наоборот. Возможно, это говорила моя гордыня, однако я видела, что слишком сильно отличаюсь от большинства обитателей дворца. В особенности меня пугали мои же наивные предположения о том, что завоевать признание высшего общества и получить огромное состояние ради спасения отца, можно и без участия в дворцовых интригах. Но с каждым днем я все яснее видела, что мир живет по другим правилам, которые я принять была не готова.

С приходом весны стало чуть легче. Герцогиня часто каталась в свое родовое гнездо, редко приглашая кого-то кроме Елены и Ольги. Меня полностью увлекли мысли об отце и его долгах. Я думала об этом каждый день, но идей, как помочь ему, по-прежнему не было. Моего годового жалованья едва хватило бы, чтобы покрыть десятую часть долга. А на улучшение финансирования мне рассчитывать точно не приходилось. За полгода, что я провела около герцогини, я не стала не то что ее любимицей, но даже не обзавелась правом называться по имени. И если Марии Павловне и было что-то нужно, то она взывала ко мне, как к чему-то недосягаемому и потустороннему, невинно похлопывая глазками и приговаривая: «Где же эта новая фрейлина?».

И все же, несмотря на все трудности, я верила, что однажды мне повезет. И, наверное, я все же родилась под счастливой звездой, потому что в конце весны удача улыбнулась мне, и наконец-то выпал шанс заработать не только право называться по имени, но и намекнуть на увеличение жалования.

Был май. Именно такой, каким его обычно представляют: май, когда по ночам благоухает сирень, и наперебой выдают звонкие трели птицы. Такой май, когда приятная утренняя прохлада уже к обеду сменяется на убийственную жару, спасение от которой можно найти только в тени свежей зелени сада, а сердце уже во всю трепещет от предвкушения необыкновенного лета — первого лета во дворце.

После завтрака Мария Павловна, как и обычно, изъявила желание прогуляться по окрестностям Императорского дворца, послушать птиц и, уединившись со стопочкой писем, не спеша дать ответы на некоторые из них.

Перед выходом Мария указала мне на гору из хаотично раскиданных по столу непрочитанных писем, которые я должна была взять с собой в сад. А затем, горделиво прихватив с собой только миниатюрный веер, направилась к выходу. Кроме меня «наслаждаться» обществом герцогини предстояло еще и Лизе. Мы прошли около сотни метров по западной части сада. Среди величественных тополей, возвышающихся, как великаны, мне казалось, что вот-вот они схватят меня своими толстыми ветвями, и я навечно останусь их пленницей.

Вскоре прямо перед нами появилась небольшая, но весьма уютная беседка, напомнившая мне военный шатер, но украшенная посеребренными скульптурами рыбок и осьминогов.

— Здесь мне, пожалуй, нравится, — произнесла Мария, заходя внутрь и присаживаясь на край скамьи, расположенный на солнечной стороне.

Несмотря на то, что беседка пряталась в тени, свет легко находил проход между щелями и узорами в стенах, отражался от металла и хорошо освещал пространство внутри.

К этому моменту я уже успела достаточно хорошо узнать особенности своенравного характера Марии Павловны, из которых самыми бросающимися в глаза я назвала бы, во-первых, настоящую ненависть к нерасторопности, принятой во дворе, и, во-вторых, нежелание общаться, даже со своим штатным составом фрейлин.

Едва она успела присесть, я тут же расположила перед ней стопку писем, такую же кипу чистой бумаги, чернильницу и перо, чтобы ей ни в коем случае не понадобилось открывать рот и просить меня о чем-нибудь еще. Мне даже показалось, что, подумай она сейчас о чашке чая с куском кремового наполеона, они бы без труда нашлись среди прихваченных для герцогини вещей. Я полагала, что она, по обыкновению, приступит к изучению содержимого конвертов, но, к моему удивлению, женщина, быстро осмотрев стол, неожиданно произнесла:

— У меня совершенно нет настроения заниматься этим в такой чудный день. Поэтому ты, — обратилась она ко мне, — будешь сообщать адресантов и, если я дам дозволение, зачитывать мне содержимое писем. А тебя, — герцогиня строго посмотрела на Лизу, — я попрошу записывать ответы, — герцогиня опустилась на скамью и величественно посмотрела на меня, словно повелевая поторопиться.

Я выхватила верхнее письмо из стопки и зачитала имя, красовавшиеся на верху:

— От графини Марии Воронцовой, — оповестила я, не забывая назвать титул. Герцогиню вообще очень раздражало, если она не помнила звания гостей на балах, или тех, кто почему-то решился ей написать.

— Не помню такую, — задумчиво произнесла Мария, словно пытаясь извлечь из памяти какие-то отрывки воспоминаний об этой графине. — Лиза? — герцогиня холодно посмотрела на девушку, ожидая от нее подсказок, но та молчала.

— Ваша Светлость, если позволите, — неуверенно вклинилась я в диалог, — на прошлом балу в Летнем дворце Ее Сиятельство графиня Воронцова весь вечер рассказывала Вам о скором замужестве своей дочери.

Герцогиня удивленно посмотрела на меня, не ожидая, что я способна выдавать нужную ей информацию.

— Чего же ты ждешь, читай, — приказала герцогиня, — думаю, не за горами очередное приглашение на чью-то свадьбу.

Я быстро прочла письмо с жутко банальным содержанием и приглашением посетить их поместье в обед четверга.

— Нет, в четверг я не могу. У меня важная встреча с бароном фон Дельвигом. Лиза, ответь графине, что я рада приглашению, но не смогу ее посетить. И да, допиши, что я поздравляю ее дочь. Которую зовут…?

Мария посмотрела на меня, ожидая, что я помню имена всех гостей прошлого бала. Я глуповато похлопала глазами в ответ на молчаливую просьбу, как вдруг непонятно откуда в моей голове возник ответ:

— Светлана Воронцова, — произнесла я, удивляясь возможностям собственной памяти. Не зря мы с Варварой три свободные от дежурства ночи проводили вместе, изучая списки приглашенных.

На этот раз Мария даже удостоила меня удовлетворенным кивком, а затем спокойно закончила диктовать ответ на первое письмо.

Следом шло несколько писем от родной сестры герцогини, которые она настрого запретила мне вскрывать, письмо от камергера и еще некоторых именитых особ.

Следующим же мне попалось весьма занятое письмецо от княгини Анастасии Голицыной. Я нисколько не сомневалась в том, что оно будет интереснее предыдущих, поскольку Голицына, как поговаривали, была близкой подругой Марии Павловны, но совсем незадолго до моего появления во дворце вышла замуж, тем самым освободив одно место в штате фрейлин. На это место позже взяли меня.

Я не была уверена, что Мария позволит даже прикасаться к письму, в котором могло быть что-то особенно личное, но, на удивление, она все же велела мне его прочесть.

— Вот я снова дома, моя дорогая подруга. Я, наконец, познакомилась с моей невесткой и со всем ее семейством. Мне безумно приятно в их компании. И хотя Даша немного наивна для своих лет, но зато удивительно хороша собой. Неудивительно, что брат так скоро решил жениться на ней. Сегодня ждем к обеду Литвиновых, и я очень надеюсь, что к нам пожалует и госпожа Вейгель.

Вчера к нашему отцу неожиданно пожаловал его Высочество Александр Николаевич, — на этом моменте я запнулась, не будучи уверенна, что герцогиня хочет, чтобы я узнала о Великом князе хоть что-то, что не подобало слышать моим непроверенным временем ушкам. Но женщина была на удивление спокойна и даже увлечена моим чтением, поэтому я продолжила.

— Его визит был столь внезапным, что я было решила, что во дворце случилось что-то неладное. Но он заверил меня, что приехал исключительно по делам. Впрочем, ты же знаешь, каким обаянием и даром убеждения он наделен, поэтому я бы не верила всему, что он говорит. К тому же, как оказалось, он прибыл не один, а в компании с какой-то молоденькой барышней. Больше ничего о них не знаю. После обеда он уехал, а ко мне пожаловала с визитом твоя сестрица. Мы замечательно провели время. Очень скучаю по тебе и надеюсь в скором времени увидеться в Н, — я закончила и позволила себе выдохнуть, поскольку последнюю часть письма читала на одном дыхании.

Подняв глаза на Марию Павловну, я поняла, что она взволнована, хотя изо всех сил старалась выглядеть безразличной. Очень вероятно, что она была озадачена внезапным появлением Александра у Голицыной, тем более в компании юной девушки.

— Дай мне взглянуть, — попросила Мария все также взволновано.

Я протянула ей письмо и перевела взгляд в сторону, чтобы не раздражать ее своей навязчивостью.

Вчера, когда я совершала вечернюю прогулку по парку, мое внимание привлек громадный тяжелый дормез, запряженный четверкой маститых жеребцов, который со стуком подкатил к заднему подъезду. Я ожидала, что из него выйдет двухметровый пузатый здоровяк, звенящий военными орденами пуще колоколов в рождественском храме. Но вместо этого из кареты выскользнула юная хрупкая девушка. Лицо девушки на удивление казалось мне подозрительно знакомым. Хотя я точно не видела ее на дворцовых приемах.

Не прошло и пары минут, навстречу к ней вышли Александр, Константин и немолодая женщина. К моему изумлению, с едва прибывшей особой братья вели себя исключительно по-дружески. Приветливо улыбались, смеялись и увлеченно поддерживали беседу, но никто из них даже не рискнул притронуться к ее миниатюрному локоточку или смахнуть пылинку с хрупкого плечика. И думаю, дело здесь было не в присутствии взрослой статной дамы. Этот легкий, но ни к чему необязывающий стиль общения натолкнул меня на мысль: «А что, если девушка, разговаривающая с цесаревичами — великая княжна, сестра Александра и Константина?»

Я хорошо помнила, как выглядит ее изображение на портрете в главной зале дворца, но на нем она запечатлена еще ребенком. Ничего удивительного в том, что я могла не узнать ее. Точно так же я не сумела сразу распознать лица цесаревичей, поскольку они сильно изменились по сравнению с портретными картинами пятилетней давности.

— От Константина ничего? — прервал мои мысли строгий голос Марии Павловны. Я мгновенно потянулась к стопке, одно за другим просматривая недавние письма.

— Нет, Ваша Светлость, — покачала я головой. Голос мой был ровным, и несмотря на то, что я подозревала, кто была эта девушка из письма Голицыной, я боялась лишний раз говорить с Марией, тем более на темы, явно меня не касающиеся.

— Продолжаем, — приказ герцогини прозвучал также равнодушно, как и все, что она когда-либо говорила. И я, так и не решившись рассказать ей о том, что видела вчера, мгновенно приступила к чтению по большей части бессмысленных писем.

Время за чтением летело быстро. Особенно, когда ни на секунду нельзя было расслабляться. Постепенно из огромной горы писем превратилась в небольшой, но все еще значительных размеров холмик. Я как раз собиралась зачитать очередное письмо из конца стопки, как вдруг Мария прервала меня и, обращаясь к Лизе, спросила:

— Ты не знаешь, с кем Александр Николаевич мог ездить к Голицыной? — впервые за весь период нашего знакомства я услышала, чтобы Мария Павловна была чем-то столь заинтересована. И не просто заинтересована, а по-настоящему обеспокоена. И, пожалуй, это был первый раз, когда она позволила себе задать неформальный вопрос одной из своих не самых близких подопечных. По всей видимости, вопрос успешного замужества — это единственное, что превращало ее из безжизненной статуи в живого человека.

Я заметила, как Лиза смутилась. Девушка точно не ждала, что герцогиня проявит минутную слабость и покажет, что кто-то ей все же не безразличен.

— Ваша Светлость, если бы я знала. Но я не видела цесаревичей с утра вторника.

Мария поджала губу и вновь замолчала.

«Сказать или нет?» — думала я, чувствуя, как начинаю нервничать, представляя разговор с Марией. И хоть я не знала наверняка, кто та девушка, что была рядом с Александром на приеме у Голицыной, но очевидно, что я была последней, кто видел его перед отъездом. Конечно, я могла ошибаться в своих выводах, и даже скорее всего так и было. Я слишком мало знала о княжне и почти ничего не знала об Александре. Но думать было некогда, и спустя пару секунд я все же неуверенно произнесла:

— Ваша Светлость, я видела вчера Константина и Александра Николаевича.

Мария посмотрела на меня недоверчиво, но ничего не сказала. Это значило лишь одно — она хочет, чтобы я продолжила.

— Вчера вечером они встречали молодую светловолосую девушку, которая прибыла к заднему подъезду. Я раньше никогда не видела ее на приемах, но, Ваша Светлость, мне показалось, она очень похожа на Великую княжну Анастасию Александровну.

— Этого не может быть. Анастасия Александровна сейчас наслаждается прогулками по Лондону и не менее увлекательными приемами в Кенсингтонском дворце. Она не должна вернуться раньше сентября.

Я понимающе кивнула:

— Понимаю ваша Светлость, вероятно, я ошиблась.

Осознавая, что моя идея провалилась, я принялась отчитывать себя за излишнюю храбрость, которая в итоге оказалась неуместной. Но даже несмотря на ошибку, Мария не выглядела недовольной, скорее, она просто пропустила все мимо ушей.

Дальше последовала ставшая мне привычной за этот день рутина. И когда на столе оставалась всего пара писем, а время неумолимо приближалось к обеду, я наткнулась на то, чего уже никак не ждала увидеть.

— Ваша Светлость, вам письмо от княжны Анастасии Александровны! — я не могла поверить своим глазам, когда крутила в руках плотный конверт.

Письмо было подписано по-английски, но буквы на нем были изумительно ровные и четкие.

Я собиралась отдать конверт герцогине, но она, словно перехватив мои мысли, жестом остановила меня. А затем, внимательно оглядев мою персону, на этот раз гораздо почтительнее, чем обычно, со свойственными ей нотками высокомерия попросила:

— Сможешь перевести?

Я и забыла, что герцогиня плохо владела английским. Она изумительно знала немецкий, французский, русский, польский, но английский был ее ахиллесовой пятой, от которой она упорно хотела избавиться, но пока это ей не очень удавалось.

Я без лишних слов подчинилась приказу и, вскрыв конверт, принялась читать. Письмо было совсем коротенькое, и я без труда переводила знакомые слова:

— Дорогая Мария, я не видела тебя уже много лет, и воспоминания о немногочисленных, но веселых днях моего детства до сих пор греют душу дождливыми английскими вечерами. Я пишу тебе, чтобы сообщить, что я прибыла в П. раньше срока. Но, вероятно, пробуду здесь лишь до конца лета. — Я читала бегло, изо всех сил стараясь ничего не упустить, чтобы текст не изменил свой смысл. — Я даю прием в Малом дворце по случаю Именин двадцать первого июня и буду безмерно рада увидеть тебя там.

Когда я отложила письмо и взглянула на герцогиню, к ней вновь вернулись спокойствие и уверенность.

— Прелестно, — Мария задумчиво разглядывала тонкую веточку ольхи, заглядывающую под крышу беседки, — сможешь написать ответ? — поинтересовалась женщина, не отрывая взгляда от хрупких деревьев.

Я сперва не придала значения этому вопросу, и ответ вырвался у меня спонтанно:

— Да, Ваша Светлость.

— Это хорошо, — заключила она, а секунду спустя неожиданно добавила: — Думаю, я нашла тебе применение.

Я не поверила своим ушам, а по взгляду Лизы поняла, что она изумлена не меньше моего. Какое же удивительно приятное и сладкое чувство триумфа завладело мной в те секунды.

Неужели я впервые за полгода удостоилась такой своеобразной похвалы? Я была невероятно горда собой, и, хотя понимала, что успех мой весьма сомнителен и будет длиться до первого поражения, хотелось вскочить с места, и, радостно хлопая в ладоши, на весь парк кричать, что у меня что-то получилось.

— Я хочу, чтобы ты сопроводила меня на прием в Малом дворце. И, вероятно, теперь вы вместе с Еленой будете помогать мне с ответами на почту, — каждое слово герцогини я словно записывала воображаемым пером в своей памяти, чтобы потом, когда я вновь разочаруюсь в себе, я могла снова и снова прокручивать в воспоминаниях момент маленькой, но значимой для меня победы. И пусть даже работа с письмами считалась у фрейлин самой простой, герцогиня ставила таких помощниц всегда на ступень выше в списке своих любимиц.

Тут же уловив ликование в моем настроении, Мария поспешила предупредить:

— Надеюсь, ты понимаешь, насколько это большая ответственность? Тебе не стоит расслабляться и забывать о своих основных обязанностях.

Я еще раз кивнула в знак полного согласия со словами Марии Павловны, чем полностью удовлетворила ее интерес ко мне, и мы вернулись к оставшейся паре писем.

* * *

Прошло еще несколько недель. Лето стремительно вытеснило весну, и уже в начале июня духота стояла такая, что Мария даже отказывалась от ежедневной конной прогулки.

Теперь, когда я вынуждена была не только нести дежурства у герцогини, но и по любому требованию разбирать с ней почту, моя связь с ней стала еще более ощутимой. Именно по этой причине я мало обращала внимание на зеленые пейзажи за окном. И только в редкие выходные позволяла себе прогуливаться по тенистым аллеям имперского парка, целиком погружаясь в свои мысли.

Как и прежде, я старалась не выделяться среди других фрейлин, поскольку мне вполне хватало того внимания, которое я уже имела.

И все же даже несмотря на то, что помощь в написании и переводе писем не сделала меня фавориткой герцогини, я сумела заработать определенную неприкосновенность. Теперь, если она знала, что накануне утром ей предстоит писать важное письмо, Мария предусмотрительно отпускала меня и Елену в свои покои пораньше, чтобы мы могли как следует отдохнуть.

Конечно, она не забывала и о том, чтобы погонять нас с Варварой по всему саду в поисках утерянной шляпки или заставить нас перерыть гору литературы, чтобы она могла вспомнить какую-то строчку из романтичной французской новеллы, названия которых женщина почему-то никогда не запоминала. Но делала она это не потому, что ей так срочно нужны были книги или шляпки, которых у нее было не меньше сотни. Я подозревала, что таким образом герцогиня не давала забыть, кому и насколько преданно мы должны служить.

Приемы летом были нечасто. В основном вся богатая и именитая знать покидала П. и отправлялась на юг или в долгие путешествия по Европе, которые длились до самой осени. Мероприятия, на которые приглашали герцогиню, она почти всегда ездила одна, либо в компании Елены.

В какой-то момент я уже было словила себя на мысли, что начинаю забывать не только лица и имена напыщенных баронов и долговязых графов, но и банальные правила бального этикета. Но, как раз кстати, в один из таких жарких июньских дней герцогиня отправлялась на важный прием, на который брала с собой сразу трех фрейлин. И это был мой первый визит в качестве гостя за пределами императорского двора.

Глава 8

О месте, куда мы ехали, я не знала практически ничего. Перед отъездом Варвара успела шепнуть мне, что господа, коих мы собирались навестить — люди весьма специфичных нравов, и понятие о банкетах у них свое. Это мало чем мне помогло, ведь то же самое я могла сказать почти про любого высокопоставленного человека.

Мы выезжали в обед, поскольку поместье графского рода Литвиновых находилось далеко от города. Наталья Литвинова давно приглашала Марию навестить их скучный и унылый двор, по крайней мере, именно в таких выражениях она его описывала. Наверное, поэтому наша герцогиня всегда находила веский повод, чтобы увильнуть от вечеров в их компании.

Однако в этот раз намечалось нечто действительно грандиозное. На эти мысли меня натолкнула излишняя суматоха, царившая последнюю неделю во дворце, и мероприятие у Литвиновых было чуть ли не единственной темой разговоров. При этом приглашены на него были далеко не все. Вероятно, такая избирательность гостей и стала поводом для дискуссий.

Когда мы, наконец, подъехали, я ожидала увидеть громадное поместье в классическом стиле, каких полно было в каждой губернии. Однако строение, около которого мы очутились, можно было описать каким угодно словом, но только не «классическое».

Вместо громадного дворца с лепниной и колоннами нас встречала скромная на первый взгляд усадьба в два этажа. И хотя двор при ней содержал еще несколько построек, в том числе и отдельный дом для знатных гостей, сказать, что это поместье принадлежало несметно богатому роду, было невозможно.

Все изменилось, стоило мне лишь оказаться внутри. Едва я отодвинула бархатную занавеску, за которой скрывался главный зал, как погрузилась в мир таких развлечений, о которых до сего момента даже и помыслить не могла.

В отличие от привычных дворцовых приемов, во время которых зал пестрил ярко одетыми господами, в этом помещении количество прилично одетых людей явно не превышало и половины.

Нет, это был далеко не обычный бал. Да и зал, в котором расположились гости, походил скорее на театральный, за тем лишь отличием, что вместо зрительских мест у сцены стояли десятки игральных столов. Часть мужчин, не занятая азартными играми, предпочитала уединяться на небольших алых диванах с дамами определенного положения. Сперва я не была уверена, что это именно то, о чем я подумала, но стоило мне ненароком увидеть, как они без стеснения позволяли мужчинам себя касаться, у меня тут же пропали все сомнения.

Другая часть столов ломилась от кушаний и напитков. С первой секунды я заметила в центре гигантское блюдо мясное блюдо — оленина, по всей видимости. Вокруг него чуть более скромно стояли подносы с зайцами, гусями, перепелами и голубями. Здесь была черная и красная икра, раки, угри и несколько громадных запеченных с травами щук. Сложно было представить, на какое количество гостей они рассчитывали, заготавливая все это!

Проходя вглубь зала и старательно лавируя между игровыми столиками и полуобнаженными девушками, мы, наконец, оказались у нужного стола. За ним расположились хорошо известные мне люди: Константин и Александр, прикуривающее вонючие сигары, граф Равнин — неприятнейшая на первый взгляд личность, тот самый барон Даниэль и его сестра баронесса Наталья.

Кроме меня герцогиня взяла с собой на сие мероприятие Варвару и Ольгу. Мы вежливо поклонились господам, чем вызвали у них гадкий приступ смеха. Граф Равнин оценивающе смерил меня взглядом. В отличие от сыновей Императора, которым многое можно было простить за их красоту, Равнин был совсем непривлекателен. У него были впалые глаза, кажущиеся еще меньше на фоне громадных щек, непропорционально большие губы и нос картошкой. Кроме того, как бы он ни старался демонстрировать свой статус и великолепие, я испытывала к нему лишь жалость и пренебрежение.

Он ехидно улыбнулся мне и подмигнул, чем только усилил нарастающее во мне негодование. И все же я предпочла просто пропустить все двусмысленные знаки внимания и переключила внимание на Литвиновых — хозяев этого вечера.

Я представляла их совсем иначе. Чопорными, бесстрастными и холодными как Мария Павловна, а главное, я полагала, что они гораздо старше. Вместо этого я увидела еще совсем юных парня с девушкой, примерно моего возраста или даже младше. Такой острой неприязни, как граф Равнин, у меня они не вызывали. Веснушчатое лицо Натальи Литвиновой было кругленьким и пухленьким, но полнота эта, скорее, была приятной глазу. Ее брат был крупным и весьма крепким парнем. Опущенные веки только усиливали ощущение тяжелого и мрачного взгляда. Однако с момента, как мы подошли, он не переставал смеяться, что никак не вписывалось в его суровый образ.

— Ох, как я соскучилась по тебе, Мария! — воскликнула Наталья, едва мы подошли, — садись со мной, я хочу посплетничать с тобой о свадьбе господина Бубнова. Ох уж и смеху было, когда мы оставили его без штанов! — ехидно закончила девушка и потянулась за громадной папиросой.

— Вы можете ступать. Если кто-то из вас мне понадобится, я пришлю за вами, — вежливо обратилась к нам Мария. Казалось, в ней проснулась заботливая мать, оберегающая свой неразумный пернатый выводок. На самом же деле она просто потрясающе играла на публику, и это было единственной причиной ее заботы. Мы поклонились и собирались было уходить, как вдруг я услышала, что один из мужчин, сидящих за столом, невнятно прикрикнул:

— Постойте!

Я, Варвара и Ольга мгновенно обернулись, потому что не поняли, кого из нас хотели остановить, а главное — кто.

К моему несчастью, это оказался граф Равнин. На его лице вновь появилась гаденькая ухмылка, и я еле сдерживала себя, чтобы не закатить глаза от неприязни.

— Может, вы желаете остаться? — обратился он к нашей троице. Все присутствующие посмотрели на него с интересом, вероятно, пытаясь понять, что он задумал.

— Я знаю, мы не представлены друг другу, но разве это проблема? — произнес он, хитровато поглядывая на Ольгу. Без раздумий она мгновенно подсела на диван рядом с графом.

Какими же они мне все показались отвратительными. Передо мной сидела дворцовая элита, самая верхушка высшего света, но от них разило хуже, чем от пьяниц в придорожном трактире. Клубы дыма, которые Константин выдыхал прямо мне в лицо, проникали в легкие, где частички пепла словно выжигали все внутренности. Александр лукаво поглядывал в сторону танцовщиц, игриво перешептываясь с Натальей, и приобнимал девушку за плечи. А смех Литвинова едва ли добавлял желание заводить с ними разговоры. Этой компании не хватало только появления тех самых бордельных девиц, что я видела у входа, но я была уверена, что и за этим не станется.

Я понимала, что мне не место среди них. Да и желание Равнина посидеть в моей компании было вызвано явно не стремлением узнать побольше о фрейлинской жизни. Вероятно, мы просто были забавным экспериментом, как и тот танец, который был у меня с Констанином.

Мы переглянулись с Варварой. Я была уверена, что, как и я, она просто мечтает поскорее покинуть сие помещение. Однако к моему большому удивлению, в ее глазах читалось нескрываемое желание провести вечер в компании светских персон.

— Останемся? — шепнула она одними губами, придвигаясь ближе к столу.

Я пристально посмотрела на Марию Павловну, в надежде, что она подарит мне очередной предостерегающий взгляд, но она смотрела, как и все остальные — плутовато и заинтересованно. И хотя часть меня все же хотела рискнуть и еще раз попробовать завоевать их симпатию, здравый смысл подсказывал, что ничем хорошим это не закончится.

— Ну, каким будет ваш ответ? Присоединитесь к нам?

Варвара словно ждала, что Равнин вновь предложит ей присесть, потому она без раздумий юркнула за стол.

Как я понимала, с таким подходом к делу выбора у меня уже и не было. Ольга и Варвара теперь во всю поглощали жирненькую утку, прельщенные вниманием графов, и теперь мой отказ выглядел бы, как неумелая попытка набить себе цену, или просто расценен, как неуважение.

— Ваше Благородие, все ваши подруги сделали правильный выбор, не будете же вы коротать этот вечер в одиночку?

Хоть в чем-то Равнин был прав. Шататься здесь без компании было не просто неприятно, но еще и небезопасно. Вот если бы у меня была другая компания… И тут меня осенило!

— Прошу прощения, ваше Сиятельство, я была бы рада составить вам компанию, но меня уже ждут за другим столом.

— Неужто вы предпочтете нас другой компании?

Я заметила, как в компании этих пижонов некоторые ехидно переглянулись, словно уже уличили меня во лжи.

Но я собиралась гнуть свою линию до конца. Очень кстати мое внимание привлекла девушка в необычайно элегантном платье, сидящая в углу. В отличие от грузных бархатных нарядов на гостях, платье на этой незнакомке было из легкого, струящегося шелка, а на рубиновой ткани у подола и рукавах красовалась незатейливая серебряная вышивка. Меня поразило, что кто-то из присутствующих здесь еще помнит, что такое красота!

Девушка сидела за столом в одиночестве и скучающе подглядывала на выход. Рядом с ней стоял бокал красного вина, но она едва ли притронулась к нему.

— Сожалею, Ваше Сиятельство, приглашение уже было принято. Я пойду, спасибо за проявленное внимание.

Я быстро развернулась и направилась прочь от столиков, в надежде, что пока он будет в замешательстве, я смогу уйти подальше, скрываясь в углах темного зала. Однако спиной чувствовала, что Равнин все еще наблюдает за мной.

«Что ж, ладно», — подумала я, приближаясь к столу незнакомки.

Издалека я почти не видела ее лицо, поскольку девушка сидела в самом уединенном углу зала, да еще и не особо следила за развивающимися около игральных столов событиями. Если бы не ее элегантный наряд, я бы вообще не заметила ее среди десятков других посетительниц мероприятия.

— Ваше Благородие, могу я присесть? — поинтересовалась я, но дожидаться ответа не стала и в следующую секунду нагло уселась рядом с этой особой.

На вид незнакомке было немногим больше, чем мне, и от того она вызывала необъяснимое доверие. Аккуратные черты лица, широкий лоб, светлые, заплетенные в тугой пучок волосы. Я присмотрелась еще внимательнее. И тут…

«Фаня!» — вдруг осенило меня. Я было и не признала на первый взгляд в этой особе свою институтскую подругу.

В первые секунды ее лицо было такое же угрюмое, как и после того вероломного вторжения в ее личное пространство. Я даже на миг испугалась, а не спутала ли я ее с кем-нибудь? На лице девушки явно читалось, с какими трудностями она столкнулась, пытаясь вспомнить, кто я. Это было очень похоже на Фаню, ведь она никогда не запоминала лица людей. Я могла бы мучить ее полвечера, но решила, что разумнее будет освежить ее память.

— Была у тебя когда-то подруга Анна Демидова. Помнишь такую? — поинтересовалась я с усмешкой.

Лишь тогда в ее глазах отразилась яркая вспышка озарения, и она тоже позволила себе улыбнуться.

— Не ожидала тебя здесь увидеть, — с искреннем удивлением произнесла она, но я была так счастлива видеть ее здесь, что даже не дала договорить.

— Я невероятно рада тебе! И ты просто не можешь вообразить, насколько… — произнесла я, бросая скорый взгляд на столик Равнина и компании. Но никому уже не было дело до меня и места моего нахождения.

— Я тоже очень рада тебе, — улыбнулась мне Фаня в ответ. Она всегда была сдержана в своих эмоциях, и это мне в ней нравилось. — Правда, я не ожидала, что ты станешь столь дерзкой, чтобы подсаживаться за стол к незнакомым господам. Впрочем, быть может, дворец меняет людей.

— Дворец вообще оказался не таким, как я думала, — произнесла я со вздохом, — но ничего не поделаешь. В моем положении тоже есть свои преимущества.

— Да? И какие же? Вместо дочери какого-нибудь барона ты укладываешь спать цесаревича? — усмехнулась Фаня, но в ее тоне не звучало упрека, скорее, сочувствие. Я хотела было возразить ей, но она продолжила: — Впрочем, это все уже неважно. Мы там, где мы есть. Но в последнее время я все больше убеждаюсь в том, что именно Институт был нашим лучшим временем.

Едва она сказала это, как меня мгновенно унесла волна воспоминаний далеко минувших дней.

Ноябрь 1828

Я крайне плохо помню то, что происходило со мной первые два года обучения в Институте. Однако те впечатления, что остались в моей памяти никак нельзя было назвать счастливыми.

Первое время, конечно, было невероятно тяжело. Я не провела ни дня, чтобы мои глаза не были полны слез от тоски по дому, и, чтобы хоть как-то унять боль от пережитой разлуки, приходилось жить мечтами о скором возвращении. Однако проходила неделя за неделей, и никто так и не вернулся за мной.

Старшие девочки, которых всегда ставили в пример как неповторимый идеал и образец совершенства, казалось, уже вовсе не помнили о своих родных. По крайней мере, все их разговоры, которые мне ненароком удавалось подслушать по утрам в столовой, сводились к императорской семье, моде и лишь изредка к обсуждению уроков.

На публике старшие всегда были живыми и веселыми, и мне казалось, словно в их жизнях не было ничего, кроме абсолютного счастья.

Но для меня новая жизнь была циклом бессмысленных действий, порочным кругом, в который меня сослали самые близкие. Зачем все это? Кто все эти люди, отчаянно пытающиеся навязать мне свою волю? Но главное, почему мои родители так легко отдали меня им?

Я часто вспоминала, как мне обещали университет в Англии, путешествия по горам Франции и далекие моря Италии. Мне рассказывали, что я никогда не буду знать страданий, но все сложилось иначе. И мне ничего не оставалось, кроме как бесцельно существовать.

Спустя пару месяцев, когда чувства немного притупились, на место страха и обиды пришло чувство бессилия. Но как бы глубоко во мне ни сидело это ноющие чувство одиночества, я прекрасно понимала, что, сдавшись окончательно, просто не выживу в стенах Института, где даже за одеяло или лишний кусок хлеба дочери высочайших лиц Империи могли знатно друг друга поколотить.

Первые пару месяцев из дома не было ни одной весточки, и когда я совсем устала ждать и даже начала делать первые шаги навстречу местным правилам, одна из преподавательниц равнодушно вручила мне письмо. Оно было вскрыто совершенно бесстыдным образом и так небрежно, что от него даже был оторван один край, на корешке которого красовалась дата месячной давности.

К моему ужасу, я понимала, что не испытываю ровным счетом никаких эмоций, когда мадам Жуковская протягивала тот белоснежный, будто январское утро, конверт. Было гораздо легче думать, что меня просто бросили, чем чувствовать слабую надежду на то, что скоро меня заберут из этой тюрьмы.

Я долго смотрела конверт, прежде чем все же решилась прочитать письмо. Но едва я коснулась шершавой поверхности, меня вновь обуяла тоска. Тысячи воспоминаний разом накинулись на меня, жадно утягивая в прошлое.

«Дорогая, любимая Анна. Мы с отцом всегда хотели для тебя лишь одного: чтобы ты была самой счастливой, ни в чем не нуждалась, жила достойно и обеспечено. Но для того, чтобы все так и было, тебе необходимо получить лучшее образование. В этом поможет Институт. Учись хорошо, будь умницей, и тогда все у тебя будет, как ты мечтала».

Прочитав эти строки, я испытала, наверное, самое большое разочарование и потрясение, которое испытывала за всю жизнь. Попытки матери объяснить, ради чего меня оставили совершенно одну среди чужих мне людей, трактовались мною совершенно иначе. Я не понимала, почему она называет Институт «лучшим местом», если в реальности он был ужасен! Полон детских слез, уныния и однообразия. Почему меня отправили сюда для достижения высших целей, если финансы и положение родителей могло обеспечить мне все это и без Института? И от незнания становилось еще больнее.

* * *

Спустя примерно полгода стало значительно легче. Я наконец осознала, что вернуться домой ближайшие девять лет мне уже не суждено. Вот и оставалось либо смириться с этим и выживать в реальном мире, либо продолжать жить иллюзиями, таким образом лишь нарываясь на немилость преподавателей, которые и слышать не желали, когда кто-то из девочек заводил разговоры про родной дом. Мы должны были быть самостоятельными, сильными и собранными. А мысли о семье, по мнению учителей, только мешали обучению. И в этом они, безусловно, были правы.

* * *

В младших классах занятия были с восьми утра до пяти вечера. Мы просыпались гораздо раньше назначенного времени от того, что дежурные девочки стягивали с нас одеяла. Почему-то они находили это весьма забавным. Те, кто совершал бесполезные попытки укрыться вновь, получали за это хорошие подзатыльники.

Часто в комнатах было настолько холодно, что даже спросонок мы мгновенно вскакивали, отходя ото сна в отчаянных попытках поскорее найти свою одежду.

После пробуждения мы бегом, чтобы немного согреться, направлялись умываться. Здесь нас ждало еще одно непростое испытание: с поздней осени и на протяжении всей зимывода в тазиках была настолько ледяной, что приходилось греть ее в руках, чтобы сполоснуть лицо, а в особенно морозные дни нас вообще ожидали тазики со льдом.

Одевшись и совершив ритуал утренних гигиенических процедур, мы строем направлялись в столовую, где из раза в раз нас так же уныло встречала холодная каша со стаканом чуть теплой воды (иногда она была такой же холодной, как и та, которой мы умывались) и кусок хлеба с маслом. В лучшие времена к нему даже прилагался сыр.

После завтрака были уроки языка: французского или английского. Они давались мне с трудом, особенно учитывая, что я не особо-то стремилась к познанию. Да и вообще, хорошенько поразмыслив над своими успехами спустя полгода, проведенных в Институте, я поняла, что их нет. Учеба не доставляла мне никакого удовольствия, как и все, что меня окружало.

Я читала нудные учебники по этикету лишь потому, что так было положено, и так делали все. Я легко могла просидеть над переводом одной главы несколько занятий, не прочитав ни строчки, а потом просто подглядеть перевод у более способной девочки.

Со временем преподавательницы перестали обращать на меня внимание, очевидно, приписав в разряд слабых учеников. И это было именно то, чего я добивалась. Хотелось лишь одного — отгородиться, спрятаться в своем маленьком мире, и чтобы никакие однокурсницы и учителя туда не залазили. Единственной моей целью было пережить тот ад, который внезапно, по вине родителей, свалился мне на голову.

За уроками госпожи Жуковской шли танцы. С ними у меня сложились более теплые отношения. Танцевать мне нравилось, даже невзирая на то, что и в этом ремесле я тоже не была на пьедестале успеха.

Госпожа Малюм была профессиональной танцовщицей, одной из лучших во всей Империи, как она сама любила о себе говорить каждый раз, когда показывала нам новое движение. Она обожала восторженные взгляды девочек после двадцати кругов шене, которые она могла делать без остановки, но каждый раз после этого она напоминала нам, что такого уровня мастерства нам, увы, никогда не достичь.

При всей ее красоте и талантах, доброты и снисходительности эта женщина была напрочь лишена. Поэтому, когда кто-то из девочек неправильно выполнял новое движение или, боже упаси, давно изученное, госпожой Малюм начинала кричать так громко, будто ее роскошную шевелюру сбривали налысо.

— Идиотка! — вопила преподавательница не щадя связок. — Как можно быть такой бездарной! Что ты вообще здесь делаешь, если не можешь повторить элементарное движение? Ты, наверное, даже ходить еще толком не научилась!

Потом она делала небольшую паузу, медленно и размеренно вдыхая воздух, в котором витали только страх и беспомощность, а затем, грациозно вытягивая шею, обращалась ко всем присутствующим:

— Если в вас есть хоть зачатки разума и вам не безразлична ваша репутация, я крайне не рекомендую вам общаться со столь бездарными людьми. Они быстро утянут за собой.

После этих слов она как ни в чем не бывало продолжала занятие, напрочь игнорируя несчастную и потерянную девочку, которая стояла в слезах, осознавая, что в одночасье стала изгоем. Потому я изо всех сил старалась не злить Малюм, и хотя несколько раз мне тоже перепадало от нее, через пару занятий она забывала, что я причислена к отряду безнадежных, и увлеченно продолжала объяснять все тонкости плие.

После обеда, что разнообразием ничуть не превосходил завтрак, нас вновь отводили в кабинеты для занятий. И там, до самого заката, мы познавали азы всевозможных видов искусств и этикета. Иногда вместо искусства была арифметика, география или домоводство, однако большая часть времени была посвящена музыке и литературе. Выбор инструмента разнообразием не отличался: флейта, фортепиано, скрипка, изредка кому-то из учениц позволяли выбрать дополнительный инструмент, например виолончель или арфу.

Для аристократичных особ вроде нас игра на инструменте, не принадлежащем к рангу классических, трактовалась как странность и могла служить признаком дурного вкуса. Потому это не особо поощрялось. Когда пришло время выбрать инструмент, я даже размышлять не стала о том, чего бы мне действительно хотелось. Все выбирали фортепиано, и я выбрала то же самое, отдав дань моде и порядкам.

Каким же смертельным испытанием стала для меня музыка. Ни один перевод или книга не давались мне сложнее, чем эти кошмарные и бесполезные попытки игры на инструменте. Я не понимала ни нот, ни музыкальной грамоты, да и мне не хватало терпения часами учить произведения, которые бесконечно требовали преподаватели.

Зато помечать об успехе я несказанно любила. Любила воображать, что когда-нибудь я буду играть также безошибочно, как и другие. Сама музыка, звучная, мелодичная, воспроизведенная без всякой фальши, доставляла истинное удовольствие, и в эти моменты меня захлестывали мечты о том, что совсем скоро я буду знаменитой фрейлиной при дворе, у меня будет множество женихов, немерено богатств и все, от Императора до слуг, будут восхищаться моими талантами. Но с моими неуклюжими стараниями это были такие же беспочвенные мечты, как и желание поскорее вернуться домой.

Преподаватели каждый день, словно священное послание, внушали, что цель каждой из нас — служить Императору и его наисветлейшей семье. Вензель Императрицы, знаки отличия, роскошный дворец были высшими мечтами каждой из нас. И ради этого мы терпели все остальное: голод, невыносимый холод по ночам, унижения от преподавателей и одиночество.

* * *

Все изменилось в моей жизни в пятнадцать лет с появлением в ней Фани.

Афанасия была старше меня на пару лет, и тот год в Институте был для нее выпускным. Для многих моих сверстниц она была музой.

Музами у нас называли особенных старшекурсниц. Тех, кто выделялся своей прилежностью, старательностью, умом и, кроме того, был исключительно талантлив в музыке, танцах, этикете. Но главное, музы были первыми в списке на место фрейлин Императрицы.

В конце учебного года, незадолго до Смотрительского Бала, на который приезжала Императрица в компании других высокопоставленных дам, все ученицы могли сделать ставку на одну из муз. Ставка заключалась в следующем: каждая институтка приносила к общему столу какой-то важный артефакт — кусочек сахара, серебряный перстенек или даже волос, снятый с одежды члена Императорской семьи. Все это девушки ставили на кого-то из своих муз, в надежде, что именно ее примут ко двору. Если ставка играла, институтка забирала то, что принесла с собой, а все, что не сыграло у других, делилось между одержавшими победу.

В тот год, когда я познакомилась с Фаней, она была единственной за всю историю Института музой, чья победа ни у кого не вызвала сомнений. Я была уверена: если бы в эту игру играли преподаватели, они бы тоже поставили на нее.

О Фане говорили столько и столь восхищенно, что когда я впервые увидела ее на одной из прогулок, то даже не поверила, что это действительно она, столь обыкновенной и простой она мне показалась.

Лицо — ровный овал с мягкими чертами и еле заметными плавными скулами. Как и все институтки, она была до нездорового тощей, а волосы всегда собирала в строгий пучок, никогда не позволяя выбиваться из него непослушным русым прядям. Глядя на Фаню, сложно было зацепиться взглядом за что-то определенное. Хотя в серых с голубым подтоном глазах девушки совершенно точно было нечто такое, от чего хотелось задержаться около нее еще на пару минут, чтобы узнать, что же все-таки в ней особенного.

Однажды в Институт пришло распоряжение Императора о том, что во дворец на прием нужна талантливая ученица, способная поддержать любую беседу не только на французском, но еще и на польском и немецком. Поездки во дворец для институток всегда были немыслимой радостью, а уж по личному требованию Императора и с особой миссией — это было уникальной возможностью.

Как и предполагалось, кандидаток, соответствующих всем требованиям и с безупречной репутацией, осталось немного, возможно, три или четыре барышни. Каждой из них предстояла беседа с главной статс-дамой двора.

Я лично не видела происходящего, но ходили слухи, будто девушки вылетали из кабинета главной фрейлины двора с распухшими от слез глазами и покрасневшими носами, а потом клялись, что никогда больше не переступят порог императорского дома. Но с Афанасией все вышло иначе.

Когда двери кабинета отворились, замерла даже госпожи Малюм, выходящая из танцкласса. Вместо очередной заплаканной институтки в проходе показалась довольно скромная на вид девушка, которая абсолютно спокойно и невозмутимо направилась к лестнице. Ничего удивительного в спокойствии Афанасии не было, если бы не одно «но» — за ней следом практически вприпрыжку бежала наделавшая столько шуму статс-дама. Она проводила Фаню до лестницы, а затем, поклонившись в ноги, предложила лично сопроводить девушку во дворец на бал.

Языки и способность найти подход к кому угодно были не единственными талантами девушки. Назло своим завистникам она еще и прекрасно владела скрипкой. Поэтому девушку частенько можно было увидеть наигрывающей в бальном зале какую-нибудь незаурядную и трепетную мелодию. В конце своего обучения в Институте она резко переключилась на фортепиано, без труда освоив и его.

Возможно, ее бы и не ждал такой успех, если бы не сам культ обожательниц, боготворивших ее.

Однажды зимой, когда я не на шутку простыла и уже две недели валялась с температурой и кашлем в лазарете, ко мне среди ночи на соседнюю кровать положили девочку.

На вид ей было около двенадцати, и выглядела она ужасно: бледная, худая, задыхающаяся в безостановочных приступах кашля. Врач дал ей микстуру и ушел. Ей ничего не помогало, и девочка продолжала задыхаться от сдавливающих легкие спазмов.

Я не могла слушать, как человек рядом мучается и медленно умирает, но сделать ничего не могла. Поэтому я отвернулась к стене, закрыла уши руками и принялась тихо шептать молитву. Прошло минут тридцать, когда вместо удушающих приступов, я услышала неразборчивое бормотание. Я открыла уши и прислушалась. Девочка действительно хрипела что-то себе под нос. Нечто подозрительное похожее на стихи. Я не выдержала и спросила:

— Что это? Ты мне что-то говоришь?

Девочка еле заметно мотнула головой.

— Это мой любимый стих, — прохрипела она и снова закашлялась.

— Чей он?

Я совершенно не подумала, что ей очень тяжело говорить, поэтому тут же пожалела, что спросила.

Однако на удивление, девочка хоть и не без труда, но продолжила говорить:

— Это Афанасия. Она так дивно пишет.

Той девочки не стало через неделю, но каждый день до последнего дня я слышала, как она нашептывала себе заветные строки, чтобы уснуть.

Глава 9

Был конец года, и в Императорском дворце по традиции организовали Рождественский бал. Это было единственное за все двенадцать месяцев мероприятие, на которое приглашали не только взрослых выдающихся учениц Института, но и тех, кто просто хорошо себя зарекомендовал. К слову, у меня не было сомнений, что я буду в числе тех, кто отправится во дворец.

Накануне мероприятия мы собирались в большом зале Института, где госпожа Жуковская должна была оповестить нас о том, кто именно удостоится чести посетить долгожданный праздник.

В зале собралось по меньшей мере полсотни девушек от пятнадцати до восемнадцати лет. Было шумно, что совсем не соответствовало той обстановке, которая обычно царила на занятиях. Ну еще бы! Для многих, в том числе и для меня, это было первой возможностью увидеть тот мир, к которому нас готовили всю сознательную жизнь.

Наконец, когда воспитанницы уже начали беспокоиться и предвкушающий гомон сменился на нервное перешептывание, в зал вошла госпожа Жуковская.

Несмотря на то, что эта женщина происходила из весьма знатного аристократичного рода, манеры ее далеко не всегда были безупречны, особенно в те моменты, когда она была взволнована или чем-то увлечена. На первый взгляд Жуковская вообще могла показаться наивной и простоватой, однако, когда дело доходило до проверки знаний, она тут же демонстрировала свой характер, перевоплощаясь в сурового и строгого преподавателя.

Жуковская довольно небрежно разложила принесенные бумаги на столе и, дождавшись, пока мы совсем замолчим, начала говорить:

— Прежде чем я назову имена тех из вас, кто удостоится чести посетить императорской дворец, я хочу напомнить вам, что стало основанием для нашего выбора.

Она обвела взглядом всех присутствующих, и внезапно остановилась на мне. Без всякого смущения я продолжила смотреть на нее, расценив это как знак ее ко мне уважения, а значит и безоговорочного путешествия на предстоящее мероприятие.

— Во-первых, это, конечно же, ваше поведение. Нарушение дисциплины или безразличие к правилам в нашем заведении недопустимо. Во-вторых, ваши заслуги перед Институтом, ваше старание и прилежность: все это было отмечено. В этом году у вас было множество возможностей проявить себя, и бал станет поощрением для тех, кто во всем преуспел. Итак, сейчас я зачитаю имена тех, кто заработал право участвовать в главном событии года — рождественском балу.

Все замерли. Я же почувствовала, как у меня от напряжения онемели ноги.

— Ее Благородие Вера Журавская, Наталья Колосова, Ольга Успенская… — она все продолжала назвать имена, и я с замиранием сердца ожидала услышать единственные четыре слова «Ее Благородие Анна Демидова».

Я хорошо слышала, как девочки, сидящие рядом, радостно хлопали в ладоши после того, как Жуковская равнодушно зачитывала их фамилии, а я с большой завистью смотрела на них, не понимая, почему меня не назвали в первом десятке.

— И, конечно же, — Жуковская сделала паузу перед тем, как назвать последнее имя, — Ее Благородие Афанасия Данилова, — на этом она отложила списки в сторону и, довольная, улыбнулась Афанасии.

Я сидела в ступоре! Неужели меня не сочли нужным пригласить? Как? Я огляделась по сторонам, рассматривая радостные лица институток, которые тут же принялись обсуждать свои наряды, танцы с цесаревичем и всевозможные развлечения предстоящего приема. Мне казалось, в зале не было ни одного человека, кто бы, как и я, остался не у дел.

Я чувствовала, как соседки косились в мою сторону, будто я была самая бездарная, никчемная и неспособная ученица во всем заведении. И мне впервые за долгое время стало стыдно.

Больше ни секунды я не собиралась находиться в зале, полном раздражающих меня своей радостью особ. Я вылетела в коридор и собиралась уже разреветься от, как мне казалось, вопиющей несправедливости, но вдруг напротив меня возникла госпожа Жуковская, и желание плакать тут же испарилось. Вместо этого я остановилась рядом с ней и решила задать вопрос, который в тот момент терзал меня больше всего:

— Ваше Благородие, — я вежливо поклонилась ей, — скажите пожалуйста, почему вы не взяли МЕНЯ?

Она посмотрела на меня без укора, но при этом с нотой сочувствия и, пожалуй, даже умиления:

— Анна, к сожалению, для посещения подобных мероприятий у тебя пока недостаточно знаний ни в языках, ни в этикете, ни в музыке. Но это вовсе не значит, что у тебя не будет возможности попасть на бал в следующий раз.

В первую секунду меня пронзил укол обиды. Хотелось возмутиться и доказать ей, что я ничем не хуже других, но я вовремя остановилась. Любая моя импульсивная реакция только усугубила бы и без того удручающее положение, и мне не оставалось ничего, кроме как поблагодарить Жуковскую и направиться в общую комнату, чтобы обдумать то, что я от нее услышала.

* * *

В тот самый злополучный день, когда, казалось, все кроме меня отправились покорять дворец, я сидела в институтской библиотеке, что за последние пару дней стала для меня клеткой. Большинство моих сверстниц сейчас танцевали мазурку с графами и баронами, а я сидела в одиночестве в пыльной библиотеке и пыталась перевести очередную новеллу. Прекрасно.

Проводить вечер с оставшимися девочками не хотелось, поскольку несложно было догадаться, о чем они будут говорить, а еще раз переживать не очень-то хотелось, поэтому лучшим решением было отвлечься от неприятных мыслей за книгами.

По правде, я должна была заниматься переводом все пять предыдущих уроков, но так сложилось, что я всегда находила занятия поинтереснее. И только когда Жуковская вот-вот собиралась поинтересоваться моими успехами, я уселась за работу.

В помещении было мрачно, все же темнело зимой рано. С потолка и почти до самого пола свисали сотни паутинок, которые в тусклом свете свечей отбрасывали поразительных размеров тени, и возникало ощущение, словно вся библиотека — это гигантская ловчая сеть, а я в ней случайно запутавшаяся жертва.

Прошло несколько часов, а я совсем не продвинулась, настолько сложным был заданный текст. Да и мой словарный запас оказался куда беднее, чем я предполагала. Все это только еще больше выводило меня из себя.

Внезапно недалеко от меня за стол присела девушка. Это было весьма неожиданно, поскольку я думала, что немногие решатся провести рождество в одиночестве среди мрачных панелей библиотеки.

Девушка открыла книгу и принялась с интересом читать, время от времени делая пометки на своих и без того исписанных вдоль и поперек листах.

Окинув ее краем глаза, я вдруг поняла, что девушкой за соседним столом оказалась Афанасия. Сказать, что я была удивлена — ничего не сказать. Она ведь совершенно точно была приглашена на бал! Что заставило ее отказаться от блистательной возможности проявить себя?

Я немного побаивалась Афанасию, она казалась мне зазнавшейся и высокомерной, хотя я никогда не разговаривала с ней лично. При этом рядом с ней я испытывала такое же чувство, что и на уроке, пересказывая мадам Монро текст из французского учебника истории. Казалось, что стоит мне ляпнуть глупость — девушка посмотрит на меня исподлобья, помолчит, а потом, мягко исправив, одарит таким взглядом, что я навечно запомню эту ошибку.

К счастью, в тот момент чувство интереса во мне преобладало, и я не слишком беспокоилась о репутации. Впрочем, мое местоположение в этот день и время явно свидетельствовало о том, что с репутацией у меня далеко не все хорошо.

— Афанасия, — позвала я девушку, — можно тебя спросить?

Институтка тут же оторвалась от книги и посмотрела на меня. Ее взгляда хватило, чтобы понять — она готова меня выслушать.

— Ты же приглашена на бал, почему ты не поехала?

— Приболела, — ответила она спокойно и улыбнулась.

Честно говоря, ее ответ прозвучал настолько неубедительно, что даже разозлил меня. Даже если она и болела, ведь это был бал в императорском дворце, такое событие нельзя пропускать из-за простуды!

— Как-то странно пропускать столь грандиозное событие из-за недомогания, тебе не кажется?

Вероятно, я слегка перегнула палку, потому что Афанасия тут же оторвалась от книг и очень удивленно посмотрела на меня. Но спустя уже несколько секунд с ухмылкой ответила:

— Нет, не кажется.

Девушка была абсолютно спокойна внешне, и хотя, возможно, моя назойливость уже начала раздражать ее, она нисколько не показывала это, а потому я продолжила:

— Неужели что-то может быть важнее бала во дворце? Неужели ты не хочешь этого всем сердцем и душой?

— Скажи мне, а почему я должна хотеть?

Я смутилась, потому что мне казалось очевидным, что все без исключения мечтают быть частью монаршего двора. Словно прочитав мои мысли, Афанасия продолжила:

— Ты думаешь, дворец — это светские рауты, нежные вальсы и струящиеся рифмой поэтические романсы на балконах со статными мужчинами? Дворец — это не совсем такое место, как тебе кажется. После трех-четырех приемов начинаешь понимать это, и возвращаться туда уже не так хочется.

Я пропустила ее слова мимо ушей. Видимо, Афанасия была настолько высокого мнения о себе, что даже дворец был для нее чем-то обычным. Но все же желание хоть на секунду приблизиться к мечте и хотя бы в мыслях перенестись в светлые просторные залы взяло верх.

— И как же тогда там на самом деле? Сырой склеп да сборище крестьян в обносках? — спросила я, не скрывая сарказма, но, наткнувшись на негодующий взгляд девушки, постаралась сгладить углы. — Извини, просто для меня это очень важно. Больше всего на свете я хочу побывать на балу.

— Боже, — Фаня демонстративно закатила глаза, — я надеюсь, что ты шутишь.

Но я была серьезна как никогда.

— Пожалуйста, расскажи мне все. Дворец и правда такой волшебный? Говорят, во время первого вальса зарождается любовь!

— Кто говорит такую чепуху?

— А разве это не так? — протянула я удивленно.

— Эмммм, нет. Как бы тебе так сказать? Говоря про дворец, о слове «любовь», можешь смело забыть. В лучшем случае можно говорить о браке, выгодных связях. Но поверь, такого лицемерия и фальши, как там, нет больше нигде.

— То есть ты хочешь сказать, что когда я стану фрейлиной при дворе, меня не ждет самое лучшее время в жизни? — я еле сдерживала смех. Афанасия, оказывается, была такой циничной, похоже, что она совсем не верила в любовь. Но я-то знала, что все будет прекрасно.

Мое ответное пренебрежение, очевидно, слишком явно читалось на лице, потому девушка тут же произнесла:

— А ты считаешь, что тебя выберут фрейлиной при дворе?

— Разумеется. Или ты считаешь иначе? — никогда и ни с кем, я еще не говорила на тему своего будущего. Оно казалось мне предопределенным.

— Ох, ну скажем так. Чтобы оказаться там, нужно быть безупречной во всем, ну или же уверенным середнячком, в том случае, если у тебя безумно богатые и титулованные родители. Если у тебя есть что-то из этого, вполне возможно, тебя ждет успех.

Слова девушки заставили меня примерить на себя оба критерии, но я еще не осознавала, что едва ли подхожу к какому-либо из них. Заметив мою растерянность, Фаня продолжила:

— Все просто. Должно быть, ты очень талантлива в чем-то, раз решила замахнуться на место около Императора?

— Ну не знаю, я как-то не думала об этом. Наверное, всего понемногу.

— Неплохо, неплохо. Тогда, наверное, ты из очень знатной семьи? — Афанасия не отступала, продолжая закидывать меня странными вопросами.

— Да нет, не очень. Дворянская семья среднего достатка. Есть и богаче.

Девушка загадочно смотрела на меня, будто ждала, что я сама найду несостыковки между своими словами и реальностью. Но я упорно ничего не замечала. И она решила помочь мне, слегка направив в нужное русло поток несвязных мыслей.

— Заметь, тебя не взяли даже на рождественский бал, куда берут почти всех институток. Почему ты думаешь, что Императрица даст тебе свой вензель?

— Ты хочешь сказать, что я не подхожу им? — неуверенно выдавила я. С каждой секундой я чувствовала себя рядом с ней все более и более слабой и беззащитной. Будто бы смертный раб говорит с господом богом на великом суде.

— Да, Анна, — с удивлением я отметила, что она знает, как меня зовут. — Они берут тех, кто достиг огромных высот в каком-то искусстве или очень и очень хорош во всех. Так что если у тебя нет дяди великого канцлера или камергера, думаю, тебе лучше искать альтернативы, — ее слова произвели на меня тот же эффект, что и разговор с Жуковской пару дней назад.

Неужели я и в самом деле не была настолько хороша, насколько предполагала? Возможно, даже не столь талантлива, способна и дисциплинирована, чтобы стать фрейлиной. Неприятная правда начала медленно доходить до моего сознания. И это было очень неприятно. Афанасия молчала, дав мне время осознать собственные заблуждения, но уже спустя пару минут я вновь заговорила. На этот раз значительно поубавив гонор:

— И что же мне делать?! Быть фрейлиной — это единственная моя мечта!

На мой вопрос Афанасия усмехнулась, а затем, подумав несколько секунд, произнесла:

— Ты знаешь, я слышала одну такую чудесную фразу: если хочешь чего-то добиться, лучше всего молчать и улыбаться. Да и вообще, люди, которые много болтают — заканчивают на виселице.

— И что? Молчание поможет мне исправить текущее положение? — возмутилась я из-за абсурдного, на мой взгляд, ответа.

— Нет, текущее положение тебе поможет исправить усердная работа, а вот на будущее мой совет тебе пригодится, — девушка слегка улыбнулась и, явно намереваясь закончить разговор, отвернулась к своей книге. Но я была слишком возбуждена, чтобы отпустить ее так просто.

— Как ты думаешь, у меня есть шанс?

— Да, — произнесла она, задумчиво проводя рукой по странице, явно считая, что наш разговор исчерпал себя.

Девушка явно плохо знала меня, ведь в следующую секунду, когда на меня снизошло озарение и я сумела признать собственные заблуждения, мне вновь понадобились ее советы

Я бросилась к ней на встречу, пища от радости, и только внезапно всплывшие в памяти правила этикета, остановила меня от объятий, в которых я хотела задушить свою новую знакомую.

— Фаня! Спасибо тебе огромное! Ты вселила в меня надежду!

Она покосилась на меня, как на не совсем здоровую, кроме того всем своим видом намекая, что мне следовало бы ее дослушать.

— Только ты должна понимать, что происходящее во дворце и то, к чему тебя готовят здесь — это две поразительно разные вещи. И твой успех там нисколько не будет зависеть от того, насколько ты старательна и прилежна.

Но я уже не слышала девушку, и из всего сказанного в голове запечатлелось лишь одно: у меня был шанс стать фрейлиной и Афанасия, одна из лучших учениц Института, верила в меня.

Я знала Афанасию один вечер, и у меня совершенно не было оснований безоговорочно доверять ее советам. Но она была как никто убедительна. Все, о чем она говорила было просто, логично и понятно. Все было сказано без прикрас и фальши. Это пробуждало во мне чувство уважения к этой девушке.

Я не любила просить о помощи, тем более у малознакомых людей, но разговор с Афанасией стал для меня настоящим прорывом. Да и, к тому же, она все равно в какой-то мере была для меня авторитетом, поэтому я рискнула спросить:

— У меня не очень хорошо с французским, если я буду просить тебя о помощи, ты не откажешь мне? — я чувствовала себя очень неловко. Еще пару минут назад я ощущала себя центром вселенной, а теперь осознала, что я даже не на периферии. — Пожалуйста, это очень важно для меня. Я знаю, что, наверное, это навязчиво с моей стороны, но мне правда нужна твоя помощь.

— Только с французским ли? — поинтересовалась Фаня с ухмылкой, а затем, кивнув в сторону исписанных листов, раскиданных по столу, продолжила, — судя по всему, с английским тоже так себе.

Я виновато пожала плечами. Возможно, в тот момент девушка надеялась, что мой энтузиазм продлиться не больше, чем пару дней. И тогда, я бы отстала от нее со своими призрачными мечтами. А может, мое раскаяние произвело на нее впечатление, потому что голос всеобщей любимицы Института заметно смягчился, а потом я услышала:

— Давай, я посмотрю, что там у тебя не получается.

***

С этого момента в моей институтской жизни начался новый этап. Жуковская, Афанасия, пропущенный бал и презрительные взгляды воспитанниц теперь не злили меня, а наоборот, напоминали о том, кем я должна стать. И с этими мыслями я взялась за работу так усердно, как стоило начинать с самого первого дня.

Страшно было от мысли, что мне не хватит времени, чтобы наверстать все упущенное за эти годы. Однако другой возможности добиться успеха я не видела.

Естественно, мне приходилось работать гораздо старательнее, чем большинству институток. Многие вещи не давались мне также легко как некоторым, например, Бетти. Милой на личико, и достаточно пухленькой девочке, которая была любимицей преподавателей, обладала феноменальной памятью, и с любого урока иностранного языка выходила уже готовой к следующему. Мне же приходилось пробираться по ночам в библиотеку и сидеть там до утра, через силу запоминая то, что кому-то удавалось поймать на лету. Так я подтянула английский.

С французским было сложнее, но с этим мне помогала Фаня. После нашего разговора в библиотеке я только и делала, что бегала за ней, упрашивая помочь с языками. Иногда было ощущение, что меня стало слишком много в ее жизни, и за излишнюю навязчивость становилось стыдно. Однако Фаня никогда не отказывала мне.

Постепенно, из средней ученицы я превратилась в институтку чуть выше среднего. Позже и это перестало меня удовлетворять. Было все сложнее и сложнее обгонять своих соперниц и справляться с тем, что раньше казалось невозможным, но каким же нереальным мне казался тот миг, когда, я узнала, что в Институте появились девушки, для которых и я стала музой.

С Фаней мы, как и прежде, проводили очень много времени вместе. И пока мои сверстницы коротали длинные зимние вечера в гостиной, играя в бирюльки, мы с подругой сидели на мраморных ступеньках главной лестницы и я, все ещё на очень неуверенном и ломаном французском, пыталась пересказать ей историю своей жизни. Потом я переходила на английский, и всё начиналось сначала.

После занятий, когда голова уже совсем распухала от переизбытка информации, но расходиться еще не хотелось, мы просили у госпожи Жуковской ключ от кабинета английского (она безоговорочно доверяла Фане, поэтому без вопросов отдавала ей ключ) и сидели там чуть ли не до утра, беседуя обо всем на свете.

— Тебе повезло. Очень мало действительно одаренных девушек среди твоих одногодок, — говорила мне Афанасия, — это может сыграть на руку, когда настанет время Смотрительского Бала. Разве что Бетти может быть серьезной конкурентной. Тем не менее всё будет зависеть от того, кто именно приедет вас выбирать. Мужчина — будет оценивать по внешности, а значит, твои шансы быть выбранной увеличиваются минимум втрое, если Императрица — все сложнее. Как правило, она постарается уберечь сыновей от появления очередной симпатичной барышни. Впрочем, в итоге все сводиться к рекомендациям госпожи Жуковской и мадам Монро.

— Ещё столько времени до этого момента, но я уже так волнуюсь, — призналась я, — вот тебе хорошо, тебя совершенно точно ждет успех.

Фаня поджала губы и вздохнула.

— Что? Только не говори, что я не права, — возмутилась я.

— Права, — она сделала небольшую паузу, а затем нервно произнесла, — но есть одна проблема.

— Какая?

— Я уже говорила. Я не хочу во дворец. И знаешь, Анна, если бы у меня была возможность отказаться, я бы отказалась.

Теперь пришла моя очередь смотреть на нее, как на полоумную. Кто в здравом уме отказывается от таких возможностей?

— Ты же шутишь?

— Нет, — серьезно говорила она, — даже больше…

Я развернулась к подруге, желая убедиться по выражению ее лица, что та шутит. Но она была абсолютно серьезна.

— Пришла моя очередь просить тебя о помощи.

— Что ты задумала? — до сего момента Фаня действительно ни разу не просила меня ни о чем, потому от внезапных пожеланий Фани, сделалось не по себе.

— Есть очень большая вероятность, что просто так отказаться от приглашения ко двору не выйдет, тогда мне придется, в общем, сбегать.

Повисло неприятное молчание. Я пыталась прийти в себя, и понять, что вообще не так с этой юной особой.

— Как же я тебе помогу? Ты же знаешь, что Институт очень хорошо охраняется? Да и куда ты пойдешь после такого?

— Об этом не беспокойся. Я всё придумала.

Я сидела рядом с ней с открытым ртом и ловила каждое слово подруги. Все, что она делала, было мне чуждо, но она помогала мне, и я не могла ее оставить.

* * *

Был август. Месяц, которого каждый год с десяток девушек ждет с особым трепетом. Август — месяц выпусков и время Смотрительского бала. За те шесть месяцев, что я провела с Фаней, моя уверенность в ее возможностях только окрепла. У нее был один путь. Путь, о котором мечтали все, но только у Фани он был очевидным. Ее должны были сделать фрейлиной Императрицы. Вот только мы обе знали, что этому никогда не суждено осуществиться.

День бала был ознаменован легким волнением, даже у тех, кто не принимал в нем участие. Я предвосхищала, что Фаня останется в своей комнате и будет до вечера заниматься подготовкой, но она заявилась ко мне с самого утра и предложила прогуляться.

Мы прошли по небольшой аллее, ведущий в центр Институтского сада, и миновав все хозяйственные постройки, где могли находится люди, подслушивающие наши разговоры, присели на крохотной скамейке в тени можжевельника.

— Ну и? Зачем ты вытащила меня в сад в такую рань? «Ты должна была отсыпаться перед столь важным событием», — произнесла я, смачно зевнув.

— Дело есть.

— Какое? — тут же встрепенулась я, — помочь с выбором платья?

Фаня лишь закатила глаза.

— Почти. Помочь с выбором чемодана. Сегодня ночью я планирую покинуть это место навсегда.

Мы говорили с Фаней об ее намерениях сбежать всего однажды. Той ночью в кабинете Жуковской. Тогда я была уверена, что она забудет об этом или хотя бы передумает. Но, как я поняла, она и не думала забывать.

— Фаня…, — протянула я жалобно, — ты уверена в этом?

— И куда ты пойдешь? Тебя не примут с такой репутацией больше никуда.

— Не переживай за меня, я придумаю что-нибудь. Но быть фрейлиной я не хочу. Это не для меня.

Я наклонилась, аккуратно срывая листок с куста жасмина, что рос в нескольких метрах от меня и задумчиво покрутила его в руках.

— Что я могу для тебя сделать?

— Совсем немного, — начала она спокойно, — когда начнется бал, комната старшекурсниц опустеет. Ты должна будешь пробраться туда, собрать кое-какие мои вещи и спуститься с ним в нижнюю кладовую, что находится рядом со столовой. Там будет окно, ведущее в сад. Оно небольшое, и как правило, всегда открыто. Мне нужно, чтобы ты передала мне вещи через это окно.

Я закрыла лицо руками и тяжело вздохнула, так мне не нравилась эта идея.

— Но, а как ты выберешься с территории Института?

— Я договорилась. Меня вывезут на одной из карет, что прибудет в составе императорской свиты на Смотрительский бал.

— А почему ты не можешь заранее подготовить вещи, что я должна тебе передать? — смущённо спросила я, будто интересовалась чепухой.

— Ну конечно, это ведь будет совсем не подозрительно, если одна из фрейлин резко начнет собирать вещи, учитывая, что никого из нас не ждут ко двору раньше октября.

Разумеется, все что делала Афанасия, было для меня хуже безумства. В моих глазах на бесцельно рушила свою жизнь. Да и наверняка не только в моих. Существование без забот против жизни, которую надо было начинать с нуля. Но это был ее выбор, который я уважала.

— Это кошмар Фаня, но я сделаю, как ты просишь. И даже не сдам тебя мадам Монро, хотя у меня наверняка будет такое желание.

Девушка улыбнулась, пожала мне руку и довольно произнесла:

— А вот теперь, можно идти и выбирать платье. Платье для побега.

***

Около одиннадцати вечера я прошмыгнула в спальню старших институток. Все они в тот момент плясали перед первыми лицами государства, что мне, разумеется, было на руку.

Фаня в двух словах описала, что она желает видеть в своем мини саквояже. В основном это были ее личные заметки, записанные на скорую руку, пара книг и всего два платья: осеннее и летнее.

Признаться, я почти не волновалась при мысли, что меня могут поймать. Куда больше я переживала за Фаню. Куда она пойдет? Сможет ли еще раз добиться таких высот, каких достигла здесь. Впрочем, я точно знала, что эта юная особа гораздо умнее и хитрее, чем я могу себе представить. Потому наверняка представляет, что делает.

Запихав все вещи в крохотную дорожную сумку, которую едва ли можно было надежно закрыть, я, стараясь не наделать лишнего шума, направилась к нижним кладовым. Коридоры были безлюдны и лишь эхо, доносящееся из бального зала, свидетельствовало о присутствии здесь людей.

Я миновала один из лестничных пролетов, как внезапно, прямо напротив меня вырос силуэт мадам Монро. Она почти вприпрыжку поднималась по лестнице и вот-вот должна была наткнуться на меня.

Медлить было нельзя. Саквояж в моих руках, явно не сыграл бы мне на пользу. Но куда же его спрятать?

— Анна, что вы делаете в коридоре в столь поздний час? — настиг меня голос преподавательницы.

— Яяяя… Э….Простите мадам, я так хотела взглянуть на бал! — пролепетала я, изо всех сил стараясь не выдать паники и наличие дорожной сумки, зажатой между ног.

Женщина строго оглядела меня, а затем ее взор неожиданно смягчился, и она добродушно произнесла:

— На балу все хорошо. За Афанасию не беспокойся, она произвела фурор, — женщина радостно улыбнулась.

Эх, это она еще не знала, какой фурор Фаня планировала провернуть после бала.

— А теперь ступай к себе, завтра обо всем поговоришь с ней, — мадам Монро указала на лестницу, ведущую к институтским спальням.

Но я не могла сдвинуться с места. Чертова сумка, у меня уже и так отнимались ноги держать такую махину.

— Чего ж ты стоишь?

— Вы знаете, я просто невероятно люблю эту сонату, — солгала я, обращая внимание мадам Монро на музыку, доносившуюся из зала.

— Что ж, тогда дослушай и отправляйся к себе. Негоже расхаживать одной посреди ночи.

Она еще раз миловидно улыбнулась и помчалась обратно на бал, оставляя меня одну.

Дальше все шло без приключений. Я спустилась в кладовую, легко отперев дверь заколкой. Окно действительно было открыто настежь и сквозь него легко можно было передать почти любых размеров саквояж.

Фаня уже ждала меня на улице.

— Как ты выбралась из зала? — спросила я, просовывая вещи.

— Сказала, что мне нужен воздух, я перенервничала. Меня отпустили на короткую прогулку, — усмехнувшись ответила подруга, аккуратно забирая вещи из моих рук.

— Короткая прогулка будет долгой, как я понимаю? — со вздохом уточнила я.

— Даже слишком.

— Не передумала?

Я особо не надеялась, что она ответит согласием и вернется, но все же стоило рискнуть.

— Нет, Аня. Не в таких вещах, ты же знаешь меня.

Я молчаливо кивнула, хоть и знала, что институтка не видит меня.

— Обещай писать мне, — предупредила я напоследок, когда Фаня уже держала свой чемодан в руках и вот-вот собиралась отправляться.

— Обещаю.

Она постояла подле меня еще пару секунд, ожидая, что я, быть может, хочу еще что-нибудь ей сказать. Но у меня не было слов, лишь слезы, что совершенно неожиданно брызнули из глаз.

— Спасибо, Аня, — сказала она почти шепотом, а после резко развернулась и направилась к карете, что стояла в нескольких метрах от заднего выхода.

Я не знала, как сложится ее судьба, но часть меня чувствовала, что мы еще встретимся.

***

— Ни одного письма, Фаня! — произнесла я, чувствуя, как обида сдавливает горло, — ты обещала писать мне, а в итоге я не получила от тебя ни одной весточки.

Она лишь растерянно развела руками.

— Я писала тебе, Анна. Но, похоже, кто-то не хотел, чтобы мои письма доходили. Ты же знаешь, как с этим делом в Институте. После седьмого или восьмого письма без ответа, я поняла, что это бессмысленно. Последнее письмо я отправляла перед Смотрительским балом. Полагаю, его ты тоже не получила?

Я неохотно кивнула, и Фаня продолжила мысль:

— Да, для всех я мгновенно стала предателем. Неблагодарной девчонкой, растратившей свой талант впустую. Разве что Жуковская, отнеслась ко мне со снисхождением и даже пыталась выяснить все ли со мной хорошо.

— Ну да, тебя не просто понять. Не хотеть быть фрейлиной, закончив Институт Благородных девиц, далеко не канон, знаешь ли.

Как раз кстати мимо несли поднос с бокалами красного вина. Я тут же поспешила позаимствовать один из них, дабы слушать историю Фани без излишней импульсивности.

— Не жалеешь, что тогда ушла? — спросила я, потягивая бордовую жидкость.

— Нет. Я не хотела во дворец и сейчас не хочу, — ее речь была плавной и завораживающей, словно подруга пыталась меня околдовать, — по правде говоря, не то чтобы я была прямо в восторге от того, что делаю сейчас. Однако это все равно лучше, чем самой бегать за женихами и плести интриги.

В тот момент Фаня напоминала мне человека, который словно пришел из другого мира. Вместо привычной дворцовой суматохи и обманчивой заинтересованности, в ее голосе звучали ноты рассудительности и спокойствия. А может это просто был расслабляющий эффект от вина.

— Да и в целом. Дворец просто не нравился мне. Он был мне противен. Я с трудом понимаю, как ты до сих пор живёшь среди этих людей, — вздохнула девушка, сделав первый глоток из своего бокала, — хотя вино вкусное.

— Я привыкла, — ответила я коротко. А потом вспомнила, как похабно вел себя сегодня граф Равнин, вынуждая меня проводить вечер в их компании. — Почти привыкла. Бывают исключения. Но жить здесь можно, особенно если смириться с нравом некоторых особ. А ты чем занимаешься?

Фаня посмотрела на меня с усмешкой, словно собиралась выдать мне некую тайну.

— Видишь девушек? — она указала на распутных красавиц, танцующих у столов с картежниками, — это мои.

— Боже, Фаня! — изумилась я, — ты сводница?

— Да, — ответила она спокойно, — я владею борделем прямо за главной площадью, и ещё несколькими небольшими домами в пригороде. Это прибыльнее и интереснее, чем прыгать вокруг Императрицы.

Мне не хватало воздуха, чтобы продолжить, и мыслей, чтобы, наконец, сложить их в связный текст.

— Значит, дворец был для тебя так плох, что ты ушла в публичный дом! — воскликнула я в полной растерянности.

— А что тебя удивляет? Во дворце я не принадлежала бы себе. Меня окружали бы эгоистичные и безнравственные люди и единственное требование, которое общество мне предъявляло — это успешный брак. Став хозяйкой борделя, я стала хозяйкой себе. Конечно, далеко не всё меня устраивает, и порой я думаю, что я обязательно найду себе более увлекательное занятие, чем управлять царством разврата. Но по крайней мере, это даёт мне такую прибыль, что уже через пару лет, я смогу уехать куда-нибудь во Францию, и больше никогда ни о чем не беспокоиться.

Я кивнула, хотя с трудом понимала ее мотивы. Лучшая выпускница Института Благородных девиц становится держательницей публичного дома, вот так поворот.

— А что? Бордели это и правда настолько прибыльно? — спросила я, намеренно переходя на шепот при упоминании слова «бордель», словно кто-то здесь мог меня осудить заэто.

— Разумеется. К слову, возможно тебя это удивит, но мой бордель, это далеко не логово разврата с вакханалиями и страшными извращениями. Например, каждый год у нас в борделе проходит праздник, посвященный середине летнего сезона. Мы готовим для гостей большое представление. И это вовсе не та импровизация, которую ты можешь видеть сейчас, — она кивнула в сторону своих подопечных, танцующих на сцене и столах. — В общем, это довольно красивая, заранее продуманная, танцевальная постановка. Конечно, с определенными тонкостями, но, по крайней мере, сам танец ни к чему не обязывает. Было время, на нем выступали даже именитые балерины. Соответственно, и платили мужчины за это зрелище очень хорошо.

Я недоверчиво посмотрела на нее.

— Звучит так прилично, будто даже я могу прийти к тебе с танцем, — усмехнулась я, пока Фаня задумчиво наблюдала за своими подопечными.

— В теории, конечно. Тем более, что каждый год я приглашаю на представление дебютанток, от которых публика не требует ничего кроме грации и легкости. Но я все равно никому такое не советую. А тебе так тем более. Все же ты выше танцев в ночнушке. Пусть даже и весьма невинных — ответила она, похоже не уловив в моем голосе сарказма.

— Фаня, — ответила я, улыбнувшись, — ты же знаешь, что я никогда не пойду на такое. Моя репутация для меня важнее всего на свете.

Девушка повернулась лицом ко мне и довольно кивнула:

— Узнаю прежнюю Аню. Кстати, расскажи, что у тебя происходит в жизни? Есть новости из дома?

Мгновенно стало не по себе. Полгода я провела в муках и размышлениях о том, как помочь отцу, и вот Фаня вновь напомнила мне об этом. Ощущения были примерно такие же, как от ножевой раны.

— Есть, — ответила я со вздохом, кратко пересказав историю, которая произошла со мной полгода назад, когда в руки мне случайно попались списки банкротов из кабинета Константина.

— Плохо, — заключила Фаня, когда я закончила, — твой отец уже что-нибудь придумал?

Я лишь покачала головой:

— Он даже говорить об этом не хочет и все отрицает. Верный признак сохраняющихся проблем, — вздохнула я, отводя взгляд, — я все время думаю о том, что будет если…

— Нет, — тут же вклинилась подруга в разговор, — никто не отнимет ваше имение. Хочешь, я прямо завтра отправлю ему нужную сумму?

Разумеется, часть меня хотела принять помощь Фани. Это легко решило бы все проблемы отца, однако, как бы я чувствовала себя, задолжав Афанасии такую баснословную сумму? Да и к тому же. Ее все равно пришлось бы возвращать долг.

— Нет, спасибо. Я найду способ заработать, но брать у тебя деньги я не стану.

Фаня пожала плечами и коротко ответила:

— Ты уверена? Просто я знаю, что с этим лучше не затягивать. У вас, конечно, не худшая ситуация, но прецеденты, когда, дворян так лишили всего имущества уже были.

Я сглотнула.

— Я не настаиваю, просто знай, что ты всегда можешь ко мне обратиться.

— Спасибо, подумаю, — лаконично заявила я, хотя знала, что мое решение уже ничего не может поменять.

Наш оставшийся вечер прошел в разговорах о прошлом. К счастью, никто не искал меня, и я могла вдоволь насладиться вкусной едой, приятным ароматом красного вина и не менее приятной компанией. Мы перестали обращать внимание на время уже после полуночи, и я лишь изредка поглядывала на стол, за которым сидела герцогиня со своей великосветской компанией.

К утру часть гостей, не в силах подняться, валялась на полу, и слугам приходилось таскать их тяжёлые туши на диваны, чтобы те не загромождали проход. Кто-то перебрал настолько, что пришлось послать за врачом. На этом моменте Мария изволила покинуть праздник. Собрав свою свиту у выхода, она особенно любезно простилась с Равниным и Литвиновыми, а затем, раскланявшись перед Константином и Александром, наконец, покинула мероприятие. А вместе с ней и я.

Глава 10

Время летело быстро. Казалось, только вчера я повстречала в гостях у Литвиновых Фаню, как уже смотрела на календарь и понимала, что с тех пор прошел целый месяц. Был июль, и все искренне надеялись, что вместе с ним придут пресловутые июльские грозы, приносящие долгожданное облегчение после невыносимой жары. Но вместо ливней, даровавших свежесть, жара только укрепила свои позиции, и солнце испепеляло всё, на что падали его лучи.

Мы с Фаней писали друг другу почти каждый день. За все это время я старалась не упоминать о своих опасениях по поводу долгов отца, но Фаня частенько сама недвусмысленно намекала, чтобы я искала варианты решения проблемы или приняла ее помощь. Я и сама понимала, что рано или поздно неизбежное его настигнет.

Тем временем у меня был первый свободный вечер за всю неделю, который я вынуждена была проводить в гостиной, в компании других девушек, пока в моей комнате шла генеральная уборка.

Ольга увлеченно рассказывала Елене последние новости из мира моды. В то время как я изо всех сил заставляла себя не слушать чужие разговоры, однако даже при всем моем большом желания этого избежать, писклявый голосок фрейлины был таким пронзительным, что игнорировать его было невозможно.

— Ты уже слышала, что в этом сезоне в моде платья, открывающие щиколотки? Тебе не кажется, что это слишком вульгарно? — распиналась она перед Еленой. — Юбка должна скрывать главное, а не демонстрировать мужчине все и сразу.

— Да ладно, — цинично ответила Елена, — главное, чтобы этот мужчина дарил тебе подарки.

Никогда не слышала, чтобы рыжеволосая шутила, но по взгляду Ольги поняла, что та тоже не ожидала от самой перспективной фрейлины такой прямоты.

Ольга скривилась в ехидной улыбке, а затем ядовито произнесла:

— Ну, если вопрос касается дорогих подарков, опыта тебе не занимать.

По их общению я никак не могла понять, дружат они или открыто ненавидят.

— Анна, а ты что думаешь? — я вздрогнула, столь внезапным оказался для меня вопрос Елены. Наверное, первый и последний раз мы говорили с ней на том балу, когда они с Марией знатно повеселились надо мной и Варварой. Поэтому любое ее слово, брошенное в мою сторону, вызывало у меня недоверие. И все же я старалась вести себя также надменно и бесстрастно, как и две мои собеседницы.

— По поводу твоих знаний в области финансов и подарков? — переспросила я, не срывая маски серьезности.

— Нет, — оборвала мои попытки пошутить Елена. — По поводу платьев?

Я слабо понимала, с чего вдруг Елена заинтересовалась моим мнением, поэтому изо всех сил старалась закончить этот разговор.

— Мне кажется, весьма неплохо, — коротко ответила я, не отрывая взгляда от книги, которую держала в руках.

— И тебя совсем не смущает длина юбок? — влезла в разговор Ольга. Ее голос был полон искреннего возмущения, и это не могло меня не смешить. Её декольте до пола, которое она позволяла рассматривать цесаревичу, почему-то не казалось ей вульгарным, а вот открытые щиколотки доводили до бешенства. Я не выдержала и иронично произнесла:

— Да, пожалуй, в твоих словах есть доля правды. Но, вероятно, кутюрье, создающие платья по новой моде, обосновали эту деталь всем известной «теорией длины».

Разумеется, никакой теории не существовало, но по призадумавшимся взглядам девиц напротив, я поняла, что мне удалось их озадачить.

— Ты о чем? — тут же поинтересовалась Ольга, уставившись на меня из-за спины Елены.

— О, ты не слышала? Это было в прошлом сезоне во всех модных журналах, — я сделала многозначительную паузу, ожидая пока и она и Елена проникнутся моим рассказом, и, когда прочитала в глазах обеих неподдельный интерес, продолжила, — чем короче длина вашего платья, тем выше ваше жалование. Разумеется, не Мария будет вам его назначать, — еле скрывая усмешку, произнесла я.

— Как прелестно. — Ольга поморщилась, а затем с улыбкой произнесла: — Ты считаешь это остроумным?

— Конечно, нет, — тут же оборвала я девушку. — В вашей компании, мне кажется, вообще запрет на остроумие, — вырвалось у меня, стоило лишь вспомнить, какие банальности они обычно обсуждали. Я чувствовала, что пора заканчивать, потому что, если бы Елена и Ольга решили меня уничтожить в словесном поединке, у них бы это получилось в один присест. Поэтому, встав с кресла, я поспешно закончила реплику:

— Девушки, позвольте оставить вас. Рада была провести с вами время.

Елена ничего не ответила, продолжив читать свой журнал, а вот Ольге определенно хотелось зацепиться за любое слово, словно озлобленной глупой шавке за ногу случайного прохожего. К ее разочарованию я не собиралась играть с ней, однако поскольку та ещё не знала об этом, то с энтузиазмом продолжила нападки:

— Забавно. Ты считаешь нас такой второсортной компанией? Думаешь, мы не достойны тебя?

— Я этого не говорила, — попыталась возмутиться я, но Ольгу уже было не остановить.

— Я всё хотела спросить, как ты сюда попала? Нам правда очень интересно, — ехидно улыбнулась она, кивая в сторону Елены. И даже рыжеволосая фрейлина приподняла голову, показывая, что готова выслушать мою историю.

— Как и все. Меня выбрали на Смотрительском балу, — ответила я, не замечая подвоха.

— Мммм, — протянула она, — ну ты только не обижайся, я немного узнавала про тебя. У тебя же бедная семья?

Я хотела возмутиться. Но она вновь меня перебила.

— Бедная значит. Ну это ничего конечно. Необязательно быть из знатной семьи, если ты очень одарен. Наверное, ты была именно такой, раз тебя выбрали. Хотя это тоже вопрос, ведь Мария Павловна до сих пор подыскивает замену тебе. Но ты же знала, да?

Я совершенно опешила. То, что герцогиня собиралась от меня избавиться, стало настоящим потрясением. Это и нужно было моей сопернице. Она задавала мне вопросы, но не давала времени, чтобы ответить на них.

— Подыскиваешь себе новое местечко гувернанткой? — спросила она, ехидно усмехаясь.

— Не думаю, что это необходимо сейчас.

— А что же тогда ты ищешь, быть может мужа? Хотя без друзей, способных представить тебя нужным господам, шансов то у тебя не много.

— Спасибо за ценные советы, — я дернула ручку двери, чтобы выйти, но Ольга продолжила атаку.

— Ты же понимаешь, что нам, фрейлинам, следует дружить? Без поддержки здесь очень тяжело.

— Ты хочешь, чтобы мы подружились? — спросила я равнодушно, хотя внутри всё кипело.

— О, нет, не думаю, что это возможно. Но я с радостью дам тебе еще один совет.

Я думала, в разговор с минуты на минуту вмешается Елена, но по ее расслабленному выражению лица поняла, что у нее не было никакого интереса влезать в нашу дискуссию. Но она готова была в любую секунду занять чью-то сторону, чтобы потом окончательно добить жертву.

— Я не нуждаюсь в нотациях, спасибо, — попыталась я осадить пыл Ольги, но она никогда не слушала.

— Я просто рекомендую тебе не ссориться с нами. Потому что, извини меня за прямоту, ты немного не подходишь для этого места, — она смотрела на меня так же брезгливо и презрительно, как Императрица смотрит на свой фрейлинский штат. И это не могло меня не злить. Ольга была такой же рядовой фрейлиной, как и я, и с чего это вдруг она решила, что чем-то лучше? Разве что, конечно, Константину и Александру она была куда более симпатична, чем я. Но по факту это мало, что меняло.

Я ненавидела пререкаться и ехидничать. Я ненавидела подколы и остроты, которыми славился дворец. И я абсолютно не умела вести себя в таких поединках. Стоило сопернику перейти в атаку, я тут же терялась и терпела поражение. Но высокомерие, которое ничем не было обосновано кроме личной неприязни, почему-то особенно больно отозвалось где-то в глубине. Я собиралась молчать и терпеть, но вдруг не сдержав себя, выпалила:

— Это ты так говоришь, потому что у вас с его Высочеством цесаревичем Константином какой-то особенный договор о неприкосновенности твоих чести и достоинства.

Ольга на секунду опешила и мне хватило этого, чтобы продолжить: — хотя, судя по тому в каком часу он вчера выходил из твоей комнаты, он сам же его и нарушил.

Даже Елена оторвала взгляд от своей газеты и в изумлении уставилась на меня. Я сама была в полном недоумении от своих слов. Правда, тут же пожалела о сказанном, потому что Ольга действительно была не тем человеком, с которым стоило портить отношения. Сперва в её глазах вспыхнула ярость, но уже через секунду она переняла такое же невозмутимое лицо у Елены и спокойно ответила:

— Ты думаешь задеть меня этим? Константин Николаевич замечательный мужчина, будущий Император. Но раз уж ты сама начала этот разговор, то да, он действительно без ума от меня и я в одном шаге от того, чтобы стать его фавориткой. Так что не нужно учить меня правилам дворца. Лучше сама ещё раз повтори их, а то по твоим разговорам мне кажется, что ты спутала нас с публичным домом. Не зря среди твоих подруг затесалась держательница борделя.

Мне было нечего сказать. Упоминание Фани добило меня полностью, и Елена, очевидно учуяв мое поражение, решила подлить масла в огонь.

— Да уж, с фантазиями о юбках непозволительной длины ей точно стоит подумать о другом месте.

— Прекрасно, — меня трясло от гнева и обиды, и даже говорить было невероятно тяжело, — спасибо за советы, с удовольствием рассмотрю их, дамы.

— Уже уходишь? — едко спросила Ольга.

— Да! — я вся полыхала огнем несправедливости и неоправданного унижения. Я знала, что фрейлины при дворе страдают от эгоизма и высокомерия, но, чтобы быть настолько мерзкими. Я почти открыла дверь, чтобы выйти в коридор, как меня вновь окликнул голос этой приставучей шавки:

— И куда же ты пойдешь?

— Куда вы меня отправили! Иду искать достойный бордель! — кажется это вышло чересчур громко, потому что две девушки мгновенно переглянулись и с огромным удивлением вперили в меня взор.

Я даже немного смутилась. Не мог же мой достаточно посредственный ответ произвести такое впечатление? И тут до меня дошло…

В комнате мы уже были не одни! Я так надеялась увидеть за спиной Елизавету или Варвару, но мои худшие опасения сбывались. Девушки резко вскочили со своих мест и мгновенно склонились в учтивом поклоне. Мне так не хотелось оборачиваться! Я не знала кто там, но догадки были одна хуже другой. Делать было нечего. Я повернулась.

За несколько секунд я успела рассмотреть только обувь человека, возникшего передо мной. Грубая, слегка потёртая кожа на высоких сапогах дала понять, что передо мной стоит мужчина. Я подняла голову, чтобы понять, кто именно стал преградой на пути к свободе, и мне слегка подурнело, когда я встретилась взглядом с Великим князем. Передо мной стоял Александр.

— Добрый день, Ваше Благородие, — немного улыбнувшись, произнес он. Голос его был мягким, но в то же время казалось, что он незлобно посмеивается надо мной. Как же было стыдно.

— Добрый день, Ваше Императорское Высочество, — ответила я, склонившись в поклоне. А затем снова аккуратно перевела на него взгляд.

Я очень редко оценивала людей по внешности и вообще очень плохо запоминала лица, поскольку не могла выделить в них главное или запомнить детали. Но с Александром почему-то все была иначе. Для меня он был безупречно красив. Черты его лица были столь гармоничны, что их хотелось изучать, рассматривать и запоминать. Идеальный контур лица, прямой нос, высокие и четкие скулы. Острота этих форм смягчалась при взгляде на небольшие губы, с которых почти никогда не сходила хитроватая улыбка, а глаза были цвета неба после августовского дождя: серые с еле заметным голубоватым оттенком.

Только сейчас я словила себя на мысли, что до сих пор стою, задрав голову, и рассматриваю лицо князя. Он, правда, тоже не особо сопротивлялся, в ответ опустив на меня взгляд. Александр явно оценивал меня. Я не сомневалась в том, что он увидел меня первый раз в жизни. Ибо до этого момента во время всех наших встреч он делал все возможное, лишь бы только в упор не замечать.

Спустя ещё пару секунд он, наконец, отвёл взгляд и пристально посмотрел на двух неприятных особ за моей спиной.

— Приветствую, красавицы, — заулыбался он и рьяно направляясь к своей свите. Елена и Ольга синхронно отвесили ему несколько положенных реверансов.

— Александр Николаевич, какой чудный фрак! — воскликнула Елена. — Мы увидим его на вас на предстоящем ужине? — игриво спросила девушка, приглашая его сесть рядом.

— Ну, раз вы просите, я не могу отказать, — ответил он кокетливо. Секундное забвение от его красоты тут же спало и сменилось на куда более привычное отвращение.

— Давно вас не видел. Скучали? — спросил он с иронией.

— Ну, Александр Николаевич, вы ведь знаете. Без вас все так скучно. Так тоскливо.

Я быстро сообразила, что мне пора. Ибо кроме негодования их беседы не вызывали во мне никаких чувств. Я поклонилась, хотя была уверена, что присутствующим наплевать на все эти правила, да и на меня, в общем-то, тоже.

Тяжело вздохнула, открыла дверь и оказалась в длинном мрачном коридоре. Одним из немногих мест во дворце, способных в мгновение вернуть мне ясность ума, была летняя терраса. Потому я не спеша направилась в сторону роскошного, уставленного горшками с цветами, балкона. Здесь, среди всего этого пёстрого великолепия, затесались уютные скамеечки. Присев на одну из них, я задумалась. «Как можно быть таким?! Неужто ему мало одной герцогини? Или какой-нибудь немецкой принцессы? Наверняка одна из них уже намечена ему в жены. И ни одна не уступает по красоте ни Елене, ни сплетнице Ольге. Был бы он хоть немного разборчив в своих отношениях! Но нет! Его действительно интересовала не только каждая фрейлина, но и каждая женщина в этом дворце. Однако, возможно, это у него было семейной проблемой», — хмыкнула я, вспомнив Константина.

Это был единственный вечер, который был полностью в моём распоряжении, но я совершенно не представляла, как его провести. В свои покои тоже не хотелось возвращаться, хотя, вероятно, с уборкой уже давно было покончено. Стыдно было тратить летние дни на сидение в комнате, да и я прекрасно понимала, что, оставаясь наедине со своими мыслями, они просто сожрут меня.

Я снова вспомнила о той непомерно большой цифре, которую видела на бумажных свитках Константина. Как же там отец? И как заработать столько денег, чтобы отдать хотя бы часть его долгов?

Я подошла к краю балкона, осматривая большой куст дикой розы, который небрежно разросся и образовал стену из своих больших белых бутонов. «Красиво, а главное, какой дивный аромат!» — мысленно восхитились я.

Откуда-то очень издалека, вероятно, даже не с территории дворцового парка, доносились отголоски женского пения. Вокал девушки был мелодичным, голос звучным и уверенным, как поток воды на горном водопаде. Мне казалось, я знаю эту песню, но разобрать слов не могла. Внимательно вслушивались в тишину, я старалась понять текст, но без толку.

Вместо этого я услышала шум приближающихся шагов, судя по топоту, мужских. Я не ошиблась в своих предположениях: через секунду на балкон вышел Александр.

Я мгновенно, это происходило у меня уже на уровне интуиции, опустилась перед Великим князем в глубоком поклоне.

— Добрый день, Ваше Высочество, — поздоровалась я, будучи уверена, что он уже забыл, как разговаривал со мной двадцать минут назад.

— Вообще-то, уже добрый вечер, — улыбнулся он, — и да, Ваше Благородие, я рад снова видеть вас.

Я была искренне удивлена, что он помнит меня. Оказывается, с памятью у него все было в порядке.

— Вы тоже это слышите? — вдруг спросил он, очевидно решив продолжить разговор.

— Вы о пении? — переспросила я.

В ответ удостоившись лишь короткого «Угу».

— Слышу. Но поют где-то очень далеко, возможно, за Черным озером.

— Дивный голос, и песня неплоха.? Знаете ее?

— Она кажется мне очень знакомой, но я никак не могу разобрать слова и понять, где я могла её слышать, — призналась я.

— Все то, что было между нами — свет угасающих огней, — процитировал вдруг Александр.

— А то, что будет дальше с нами, вверяю я судьбе моей. Точно, спасибо! — радостно воскликнула я. Я и правда хорошо помнила мотивы этого любовного романса. И была настолько воодушевлена, вспомнив слова, что на секунду даже потеряла самообладание и позабыла, что говорю с человеком, который всегда был мне неприятен.

— Откуда она? — уже менее эмоционально поинтересовалась я.

Александр стоял рядом, серьезный и задумчивый, совсем не такой, каким был в покоях с Еленой и Ольгой. Мне на мгновение даже померещилось, будто он презирает меня за что-то. Или, возможно, он просто не знал ответ и сейчас неспешно размышлял над моим вопросом.

— Был у нас во дворце прием. В прошлом ноябре, кажется. Вы тогда только появились при дворе, и это, вероятно, был у вас один из первых вечеров, — он подумал несколько секунд, а я ещё раз отметила, что Александр, оказывается, вполне себе знал кто я, учитывая, что даже время моего появления во дворце умудрился запомнить. — Её пели две приезжие с Востока артистки. Хотя, как я узнал позже, приехали они из Ушаковской ресторации, что почти на главной городской площади. И я не думаю, что выступали они только там. Поэтому, вероятно, что Вы слышали ее раньше, — закончил князь.

Я напрягла память. Действительно, эта песня звучала на одном из первых балов, но, услышав голоса девушек всего единожды, забыть их было невозможно. А какие тексты были у этих романсов. Они словно жили той же жизнью, что и я, только умели говорить о ней коротко и цепляя за живое. Именно поэтому я так и запомнила эту песню.

— Один из любимых романсов моей матушки, кстати, — вдруг добавил он, с прищуром глядя на меня.

— Что ж, у нее хороший вкус, — ответила я и улыбнулась, — песня действительно чудная, и я очень рада, что снова смогла услышать ее.

Александр не счёл нужным отвечать мне. Лишь легонько улыбнулся и повернулся ко мне. При этом скрыть беглый, оценивающий взгляд он не смог. Стоит сказать, что это был не такой взгляд, каким меня осматривал противный граф Равнин, прицеливающийся к размерам пышности бюста или красоты фигуры. Это был взгляд шпиона, пытающегося проникнуть в тайны моего внутреннего мира и разведать все загадки, чтобы сделать меня уязвимой перед ним. А для него узнать обо мне все было делом секунды.

Ну уж нет! Александр был точно не тем человеком, перед которым стоило обнажать душу. И хотя скрывать мне было абсолютно нечего, но и играть с ним в гляделки я не собиралась. Невзирая ни на его божественное обаяние, которым он умело пользовался, ни даже на то, что две секунды он держался в рамках приличия.

Однако Александр продолжал вести себя совсем не так, как я того ожидала. Никаких намеков и шуток, которые он позволял себе в гостиной, только необходимая вежливость и предельная учтивость.

— Что ж. Я, пожалуй, пойду. Благодарю за беседу, — произнес Александр, неожиданно отводя взгляд.

— Хорошего вечера, Ваше Императорское Высочество, — поклонилась я и улыбнулась.

Тогда он вновь позволил себе скупую улыбку. Затем быстро развернулся и поспешил удалиться.

Постояв несколько минут на опустевшем балконе, я вдыхала вечерний аромат прохлады, роз и влажной от росы травы. С одной стороны летняя свежесть бодрила и придавала мне сил, с другой, забыть о том, что где-то в кабинете Константина лежит документ, по которому у отца могут в любой момент отнять землю и дом, я не могла. И эта мысль практически не покидала меня с момента, как я нашла этот список.

Идти куда-то на прогулку больше не хотелось, и я медленно вернулась во дворец, поглощённая размышлениями о скором будущем.

Глава 11

Несмотря на то, что время, казалось, тянулось бесконечно, с начала лета мало, что изменилось. Все такой же безлюдный и бездушный дворец, в котором компанию мне, предстоящие пару месяцев должны были составлять только Мария Павловна и Елена.

Впрочем, жизнь в пустом дворце была куда приятнее, чем длительные и весьма утомительные поездки к незнакомым и часто не самым располагающим к себе людям. Кроме того, за тот небольшой промежуток времени, что я успела узнать герцогиню, я поняла, что это вовсе не такая бесчувственная и бессердечная женщина, как могло показаться вначале.

Мария Павловна была всего лишь фигурой на шахматной доске, такой же незначительной, как и мы все. Да, возможно она была ладьей, а не пешкой, но играл за нее все равно кто-то другой. Поэтому герцогине также приходилось подстраиваться под правила дворца: манипулировать врагами и подчинять себе слабых, чтобы ощутить хотя бы временную иллюзию превосходства. И единственным ее слабым местом был, пожалуй, Александр. Забавно, когда весь дворец обсуждал его новые яркие романы, устраивая по этому поводу бурные дискуссии в гостиной и на коридорах дворца, Мария Павловна словно была в новостном забвении и узнавала обо всем, лишь, когда отношения заканчивались.

Я же всегда старалась держаться подальше от всех мужчин, в которых герцогиня могла видеть потенциального жениха. И связано это было не только с тем, что мне дорога жизнь, но и с тем, что большинство из ее фаворитов были мне неприятны в такой же степени как граф Равнин. Именно по причине того, что мы с Марией играли на разных полях и с разными противниками, мы научились мирно сосуществовать. И отныне, даже находясь рядом с ней в одном помещении, я чувствовала себя в относительной безопасности.

Единственной и самой волнующей проблемой по-прежнему оставались деньги. Шло время, и я понимала, что затягивать с этим нельзя. Каждый день мог стать роковым для нашего поместья. Как-то я осмелилась намекнуть герцогине на увеличение жалования. Но в ответ на мою просьбу, она, в свойственно ей манере, сделала паузу в разговоре, свидетельствующую о том, что лучше не заводить об этом и речи, а затем продолжила диктовать очередное предложение.

Остальные варианты по спасению имущества своим разнообразием тоже не отличались. Нужно было либо обращаться за помощью к Варваре, либо к Афанасии. И если Фаня совершенно точно и бескорыстно оказала бы мне помощь, то вот Варвара легко могла разболтать о неприятностях отца первому встречному. Да и долг возвращать пришлось бы всю жизнь, вне зависимости от того, к кому бы я обратилась.

Был, правда, ещё один способ. Я не исключала возможности того, что придется настаивать на личной встрече с Императором и на коленях умолять его дать отсрочку всем выплатам. Но потом я с досадой вспоминала, кто придумывал и утверждал все подобные указы, и как зимой, по распоряжению его Величества, по всем губерниям были разосланы бумаги об открытии несостоятельности каждого банкрота. Это означало лишь одно: имя моего отца уже троекратно опубликовано во всех газетах, все рынки и ярмарки увешаны объявлениями о таких, некогда знатных и состоятельных дворянах, и одному богу известно, когда к нему придут люди в меховых тулупах, выглядевшее как мешки с картошкой, и отнимут у него все. И, несмотря на то, что отец в своих письмах продолжал отрицать то, о чем болело мое сердце, бумага о «неосторожных» банкротах была красноречивее всех отговорок.

С каждым днем становилось все страшнее, решений не было, как и шанса на внезапное чудо, потому я все яснее понимала, что худшее неизбежно.

Был очередной дежурный день, когда по обыкновению я разбирала с герцогиней почту. Писем было не очень много, и она не только позволяла мне читать их, но и записывать ответы.

За небольшой промежуток времени, в который мне достались новые обязанности, я значительно повысила свою значимость в глазах Марии Павловны. Теперь мне разрешалось даже высказывать свое мнение по поводу составления и написания некоторых ответов. Герцогиня окончательно убедилась в моих языковых знаниях и использовала их для всего, что приходило ей в голову: переводов Шекспира, в переписке с великой княжной и даже для разбора мельчайших сносок в газетах, которые она читала исключительно, потому что так было модно.

— Напиши, что я не смогу приехать, но буду рада увидеть их в следующем месяце на новой постановке в Большом театре, — Мария Павловна не сильно тратила силы на формулировки, предоставляя мне возможность блеснуть знаниями в этикете.

Я быстро переделывала в голове некоторые грубоватые, на мой взгляд, фразы, приводя их в вежливую форму, и после, предоставляла герцогине готовый вариант.

— И надо обязательно поблагодарить их. На прошлой неделе барон Дольст предупредили нас о заговорщиках, готовивших покушение на Императора. Надо обязательно пригласить его на ужин в честь возвращения его Императорского Величества в город.

Я кивнула и, обмакнув невесомое перо в чернильницу, принялась аккуратно выводить ровные буквы. Едва я настроилась на нужную мысль, продумала тон письма и начала стремительно записывать выверенный текст, как в комнату пожаловал неожиданный гость.

Неожиданным он оказался и для Марии, судя по тому, как удивлённо она посмотрела на Александра, заявившегося к ней спозаранку.

— Доброе утро, Мария Павловна, — князь еле заметно поклонился, особенно не утруждая себя глубокими реверансами. Затем последовала очередь Марии, которая была куда более старательна в своем поклоне, вполне возможно, что при необходимости она даже стала бы целовать ему ноги. После окончания их приветствий пришел и мой черед выражать «бесконечную радость» от появления Александра.

— Доброе утро, Ваше Высочество, — произнесла я задумчиво, все ещё держа в голове заготовленный текст письма.

— Доброе утро, — произнес он между делом, изучая обстановку в комнате, словно был здесь впервые. А затем он небрежно развалился на противоположном диване.

— Анна, оставишь нас? — прервала меня Мария, едва я вернулась к письму. Я не мешкая собралась выйти из комнаты и обдумать, чем заняться в появившемся перерыве, но меня остановил голос Александра:

— Нет, пусть побудет здесь, я ненадолго.

Герцогиня удивлённо повела бровью, но спорить не стала.

— Так зачем Вы пожаловали, Александр Николаевич? — спросила женщина, мгновенно позабыв обо мне.

— Дело в том, — начал мужчина издалека, я не видела его лица, потому что была сосредоточена на тексте, но уверенность в том, что Александр сейчас улыбается, была железной. Впрочем, он всегда улыбался, когда что-то просил, — я писал письмо сэру Эдгару Гранту, Вы должны помнить его, он приезжал примерно год назад и встречался с Императором в Летнем дворце. Так вот, по требованию отца, я должен договориться с ним о новой встрече.

— Александр Николаевич, я бы рада была Вам помочь, но только с чем именно, позвольте поинтересоваться? — с непониманием спросила Мария. Ее голос казался неестественно сладким.

Александр усмехнулся и, взяв со стола первое попавшееся письмо, принялся крутить в его руках, будто ему было неловко просить ее о чем-то.

— Проблема вот в чем: письмо уже почти было готово, оставалось только согласовать его с канцлером, ну и, может быть, — он несколько секунд подумал, словно старался принизить важность проблемы, — может быть ещё проверить у моего переводчика, господина Мельнова. Но вы знаете, что произошло? — Александр вдруг резко повысил голос, давая волю эмоциям, так что даже я оторвала голову от бумаг. — Двадцать минут тому, мне доложили, что рано утром, прогуливаясь вдоль Черного озера, он был укушен змеёй. Сейчас Мельнов ужасно лихорадит и, вероятно, не доживёт до вечера. А вы же понимаете? — он вновь сделал свою коронную паузу. И хотя я не представляла, что, должна была понять, по его интонации сделала вывод — помощь ему требуется как можно скорее.

— Я как бы слегка затянул с этим, поэтому мне срочно нужен человека, который способен проверить то, что я написал.

— А как же господин Бубнов, он прекрасно владеет английским, он не сможет вам помочь?

— Он бы смог, вероятно, но сейчас он на югах. Я бы и сам, конечно, все сделал… — продолжил мужчина с саркастичный усмешкой, всеми силами намекая, что сам бы он не справился.

Я хмыкнула про себя, поражаясь его неспособности прямо просить о помощи, и вдруг услышала задумчивый голос Марии:

— Анна Георгиевна Вам поможет.

Я тут же подняла взгляд, вперив его в герцогиню.

— Анна Георгиевна? — голос Александра был удивленным в равной мне степени.

— Вам же нужно всего лишь проверить ошибки в письме, а моя фрейлина неплохо знает язык, думаю, она справиться с этим. Елена, конечно, тоже хороша, — лукаво протянула Мария, словно дразня князя тем, что прибережет лучшее для себя, — но она уехала на мероприятие в город.

Я даже не знала, как реагировать на столь внезапное решение герцогини. С одной стороны, я была безумно рада, представившейся возможности, с другой… Я посмотрела на Александра. Взгляд у него был разочарованный. Явно не такое предложения он ждал услышать. И мимолётное желание помочь ему, тут же испарилось, едва я увидела, как он огорчённо отводит взгляд.

Разумеется, ничего удивительного не было в том, что он был не доволен таким исходом. Он наверняка рассчитывал заполучить в помощницы Елену, или хотя бы Елизавету, а ему внезапно досталось нечто, едва появившееся при дворе, без точечной фигуры, искрометного остроумия и без всякого таланта льстить богачам. О чем можно было со мной говорить?

Отказываться, однако, было уже поздно и ему ничего не оставалось кроме как угрюмо произнести:

— Хорошо, после полудня зайдите ко мне.

Я промолчала, ответив князю кивком и мимолетом посмотрела на герцогиню, показывая ей, что мне не доставляет удовольствия такая работа. Но она была невероятно довольна собой, я чувствовала это.

Она нашла идеальный способ помочь Александру и при этом быть уверенной, что ни к какому очередному роману это не приведет.

Александр провел в покоях Марии ещё несколько минут, но они изо всех сил старались избегать при мне щекотливых тем. Поэтому их разговор был ещё более скучным, чем, если бы они просто решили по очереди досчитать до тысячи.

После обеда, когда меня на дежурство сменила Елизавета, я, как и было обговорено, направилась в кабинет Великого князя. Я очень рассчитывала покончить с делами как можно скорее и под вечер выехать в городское ателье. Наконец-то я позволила себе заказать вечернее платье, пошитое по последней моде. И хотя я дорожила каждой монетой, которую собиралась передать отцу, но появляться на балах в тех платьях, что я привозила с собой из Института, было слишком стыдно. К тому же предвкушение покупки нового платья было одной из немногих вещей, которые делали меня счастливее.

Когда я подошла к кабинету Александра, было ощущение, что охрана уже осведомлена о моем грядущем визите, ибо стоило мне приблизиться к двери, как мужчины без всяких вопросов пропустили меня внутрь.

Едва переступив порог княжих покоев, мне стало не по себе, словно я пришла сюда вовсе не за тем, о чем они договорились с Марией. Однако я быстро взяла себя в руки и отыскала взглядом Александра.

Он был также спокоен и невозмутим, как и утром в комнате Марии Павловны. Это немного успокоило меня, поскольку он точно не был похож на человека, жаждущего поскорее выставить меня за дверь или наоборот увлечь неформальной беседой:

— Добрый день, Ваше Высочество, — робко поклонилась я.

Неизвестно от чего я испытывала неловкость, как будто это не он просил меня явиться, а я сама заявилась с требованиями попереводить стишки.

— Добрый день, Ваше Благородие, присаживайтесь, — вежливо предложил князь, указывая на кресло подле книжного шкафа.

Я внимательно наблюдала за ним, словно готовилась отражать смертоносные атаки, проснувшегося в нем удава. Но он оставался сосредоточенным на работе.

Когда я наконец присела, поудобнее устроившись на мягких бархатных подушках, мужчина протянул мне бумагу, с двух сторон, исписанную чернилами. При этом он молчал, очевидно, рассчитывая на то, что я пойму его без слов. Или, что вероятнее, Александр просто не хотел растрачивать на меня свои силы. В таком же удручающем безмолвии я забрала у него бумагу и принялась читать:

«Дорогая Виктория, с последней нашей встречи прошло уже более года, но я всё также не могу забыть дивные вечера, которые мы провели вместе», — я пребывала в полном недоумении, письмо для сэра Гранта оказалось письмом, по всей видимости, для английской королевы. Почему в этом дворце все пытаются подсунуть мне не те письма?

— Что это? — изумлённо спросила я. Не в силах поверить, что мгновение назад я увидела начало столь личного письма.

— Письмо, — Александр сел напротив меня и улыбнулся. Он явно не испытывал ни малейшего смущения или угрызения совести.

— Но ведь это не письмо тому господину, о котором Вы говорили утром с Марией Павловной.

— Да, я знаю, — он пожал плечами и откинулся на спинке дивана, продолжая гипнотизировать меня взглядом, — оно для королевы Виктории.

— Но Вы же… — я хотела возмутиться, но он снова перебил меня.

— А что в этом такого?

— Это очень личное письмо, насколько я понимаю. Не думаю, что Мария Павловна будет счастлива, узнав о вашей переписке с другой женщиной. К тому же я, вероятно, тоже не тот человек, который должен это читать, — эти слова дались мне особенно тяжело. У меня как будто появился безмозглый сынишка, проблемы которого априори становились и моими.

— Во-первых, я свободный человек, и имею право решать каким барышням писать. А во-вторых, как Мария Павловна узнает об этом?

— Я ей расскажу.

— Рассказывай. Только на чьей она будет стороне, если я буду все отрицать. А я, поверь, отлично умею убежать, — он сидел невероятно довольный собой, и, хотя его самоуверенность должна была раздражать меня, на этот раз я неожиданно отметила, что в ней не было совершенно никакого высокомерия, и это слегка остудило мой пыл. Я не нашлась, что ему ответить, потому что, к сожалению, он был прав. Убедить Марию в чем угодно, он мог, даже не произнося ни слова. В этом была ее самая большая проблема.

И тогда я просто принялась читать дальше. Чувствовала я себя паршиво, не потому что читала чужие письма, и не потому что присутствие князя было мне неприятно. Никак не покидало ощущения того, что меня словно заставили делать что-то очень грязное против моей воли, приводя при этом аргументы, спорить с которыми были невозможно.

На удивление, в оставшейся части письма не было совершено ничего откровенного: только воспринимая о совместных прогулках, рассуждения о недостатках пород собак и банальные благодарности.

В процессе чтения я несколько раз указывала Александру на небольшие речевые ошибки или советовала, как лучше заменить то или иное слово. В такие моменты он молчал, слушал или делал пометки на другом листе.

Да и вообще, когда он не пытался произвести впечатление, он был вполне приятным человеком.

— Вот это, лучше оставлять на конец, — объясняла я, — так будет звучать солиднее, вы ведь пишете РАБОЧЕЕ письмо, — хмыкнула я, но затем заметила, как на лице Александра проскользнула одобрительная ухмылка.

Признаться, я думала, он окажется совсем неспособным учеником, но, по всей видимости, Император позаботился о том, чтобы у его сына были лучшие учителя. Благодаря им Александр хорошо знал и немецкий, и французский, и как оказалось, даже английским он тоже владел неплохо.

Когда мы закончили, я гордо вручила ему исправленное письмо.

— Что ж, я полагаю на этом все, — завершила я, позволив себе улыбнуться.

— Благодарю, — он был предельно краток. Холодность, которая была в его голосе утром, когда он узнал, что я буду помогать ему, исчезла, и теперь я чувствовала, что он просто благодарен мне. Не более, не менее. И это уже было хорошо.

Наступила небольшая пауза, но ее хватило, чтобы вновь почувствовать ту неловкость, которая была, когда я только пришла.

— Тогда, если Вам больше не нужна моя помощь, я пойду, — словно по требованию инстинкта самосохранения, попросила я, потому что тишина в покоях была невыносимой.

— Хорошо, если Вы понадобитесь, я пришлю за Вами.

— Угу, — секунду постояв, и убедившись, что могу уйти, я поклонилась, окончательно собралась с мыслями и вышла в пустой коридор.

Несмотря на то, что было лето, в них всегда было холодно как в склепе. Удивительно, вторая беседа с великим князем, а мне до сих пор не хотелось сбежать из дворца.

«Возможно, — думала я, — он окажется не таким плохим. Как и Марию Павловну, его просто нужно попробовать понять. И тогда я, наверное, смогу спокойнее относиться к его увлечениям. Хотя…, — тут же опомнилась я. — Какие у него увлечения кроме развлечений? Он не способен ни на что кроме как на дешёвые манипуляции и игры разумом таких доверчивых девушек как Варвара».

Я сделала несколько шагов в сторону лестницы, когда меня настигла неприятная мысль: «Разве я сама не наивна и доверчива?» Я не хотела в это верить, а потому была абсолютно уверена, что со мной не сработает ничего, что работает на других.

Глава 12

Бывают ночи, когда я сплю особенно беспокойно, будто предвкушая важные перемены или события в жизни. Тем не менее за существование во дворце давно стало для меня рутиной, потому ожидать от него чего-то необычного было глупо. Именно по этой причине я никак не могла объяснять, откуда взялось внезапное ночное волнение, не покидающее меня на протяжении всей ночи. То и дело я вскакивала от обрывочных снов, которые мгновенно утекали из памяти, а когда мне всё же удавалось ненадолго уснуть, я тут же просыпалась в таких позах, после которых не чувствовала ни рук, ни ног. Лишь к утру мне удалось заставить себя успокоиться и забыться сном, но едва лучи солнца прокрались в спальню, я вновь открыла глаза. На этот раз насовсем.

Дворец по-прежнему пустовал. Даже те редкие обители, что предпочли проводить солнечные месяцы в столице, к середине лета так устали от бесконечной жары, что сочли необходимым уехать на время в пригород. Этими особами стали не только Мария Павловна, в сопровождении Елены и Ольги, но и также самые важные люди империи в лице Александра и Константин, которые без предупреждения покинули дворец и точно не спешили возвращаться раньше августа.

Вероятно, отсутствие дел и стало причиной моей необъяснимой тревоги. Ведь за последний год я настолько привыкла всюду следовать за герцогиней и выполнять ее указания, что даже, когда она отпускала меня, я все равно чувствовала, будто должна быть рядом с ней. Именно по этой причине, когда принесли почту, я быланесказанно рада возможности чем-то себя занять.

По сравнению с количеством писем герцогини, моя стопка выглядела невероятно жалко. Но зато я могла отвечать на каждое из них развернуто и вдумчиво, без опасения опоздать к обеду. Ответив отказом на некоторые подозрительные приглашения от незнакомцев, я дошла до более значимых отправителей: Фани, госпожи Жуковской, отца. Недолго думаю, я открыла письмо из дома.

Едва я коснулась его, меня вновь окутала тревога, с которой я боролась ночью. Отец писал довольно часто, но именно в этот раз что-то было не так. Я пробежалась взглядом, пытаясь сразу зацепиться глазом за что-то недоброе. Но текст был обычным: никаких упоминаний болезней, возвращения давних родственников, или последствий от взыскания долгов.

Я уже было облегчённо выдохнула и собралась читать все сначала, как вдруг мое внимание привлекла выпадающая из общего контекста и тона письма строка в самом конце письма: «У нас не будет дома, а у меня титула».

Зная свою особенность паниковать раньше времени, я собралась с мыслями и начала читать с начала абзаца:

«Лезут чрезвычайно неприятные слухи о нашем имении. Не верь этим бредням. Все что сейчас происходит вокруг — это абсурд и сплошное вранье, к которому никто не был готов. Именно принимая во внимание эти досадные обстоятельства, есть вероятность, что у нас не будет дома, а у меня титула. Однако, это вовсе не значит, что мы не встретимся. Я уверен, скоро все изменится, и эти лжецы получат по заслугам».

Впервые я читала столь эмоциональное письмо отца! Обычно его текст был лаконичен, и никогда он не упоминал о своих проблемах. Поэтому не нужно было быть особенно догадливой, чтобы сообразить, что у него произошло. К нему пришли за долгом.

Я быстро взяла себя в руки, не давая панике завладеть собой. Что я могла сделать? Ответ был очевиден. Нас могли спасти только пятьдесят тысяч.

— Нет! Только не это! Только не сейчас! — закричала я во весь голос. Если бы пустота могла чувствовать, она бы точно испугалась от моего внезапного крика.

Закрыв лицо руками, я глотала горячие слезы, которые не в силах была унять. Я позволила себе расслабиться на полгода, и за это время они добрались до моего дома. А теперь я уже не в силах была помочь.

Спустя несколько минут наедине со всепоглощающими чувствами, ко мне начала возвращаться способность мыслить критически.

Я осмотрела покои и оставшиеся на столе письма. Одно из них было от Фани. И тогда я прозрела.

У меня изначально была возможность спасти наше имущество и статус, пусть для этого и предстояло пережить публичное унижения и угрызения совести. Она ведь говорила мне что-то о летнем представлении в ее заведении. Говорила что-то про дебютанток. Про то, что это не требует особых навыков и вселенского унижения, но дает возможность быстро получить деньги. И не просто деньги, а большие деньги. Почему мне раньше не пришло это в голову?! Сейчас только выступление в её борделе могло нас спасти.

Я схватила последнее письмо Афанасии, и принялась залпом читать его в надежде, что она написала там хоть что-то про этот гнусный праздник для аристократов.

Я не прогадала, девушка действительно писала там про грядущее торжество, и в основном не очень лестно отзывалась о том, что происходило в эти дни в ее La douceur:

«Я явно что-то делаю не так, — писала мне девушка, — потому что уже давно не чувствую радости от жизни. Послезавтра будет это ежегодное сборище примитивной аристократии, а после, я начну думать, как бросить всё к чёрту и начинать с чистого листа.

Из всего текста я мгновенно вычленила самую нужную мне в тот момент информацию. «Послезавтра» — писала в нём Фаня, а письмо датировалось тринадцатым июля.

Мне понадобилось всего пара секунд, чтобы осознать: сегодня было пятнадцатое июля, а значит именно сегодня в борделе Афанасии пройдет главное шоу года, и если мне нужны деньги, то и выступать придется сегодня.

Я всегда считала, что заведения вроде La douceur должны ютиться где-то на окраине, вдали от непорочных взглядов местной аристократии. В своих догадках я была права лишь отчасти. Бордель Фани расположился чуть ли не в самом центре города, неподалеку от главной площади, однако близость к центру вовсе не гарантировала ему величественный вид и богатое убранство. Часть города, которую мне предстояло посетить, по слухам, кишела не только сомнительными заведениями, но и далеко не самыми порядочными людьми.

В самом начале квартала атмосфера все ещё была праздная, свойственная той, что окружала меня изо дня в день: здесь размещались дорогие ресторации для знати и высших императорских чинов, череда из первоклассных французских и итальянских ателье и огромное здание оперного театра. Но чем дальше по улице я продвигалась, тем страшнее мне становилось. Ещё недавно мелькавшие мимо меня вычурные австерии, рядом с которыми не утихал смех богачей, а звуки фонтанов были громче топота гнедых лошадей в золотых каретах, сменились на пошарпанные гостиницы и битком набитые трактиры, из которых вываливались потные мужики.

Спустя пару поворотов передо мной и вовсе открылся вид на совершенно иной город: грязь по колено, полуживые клячи, увязнувшие в нечистотах, калеки и немые попрошайки, нахально преследующие меня вдоль полупустых улиц. Здания, расположившиеся здесь, сложно было назвать домами. Меня встречали заплесневелые стены, от которых разило гнилью и сыростью, а ветер, проходя сквозь выбитые окна, гнетуще гудел между мансардных балок. То и дело из этих, казалось бы, забытых богом развалюх выходили весьма прилично одетые девушки и, как ни в чем не бывало, направлялись в сторону центра. Я понимала — до места назначения оставалось всего ничего, но слабо верилось, что знаменитый бордель Фани, в который наведывались даже высокопоставленные лица Империи, мог находиться в таком месте.

Тем не менее, репутация у дома была положительная, насколько это было возможно, учитывая обстоятельства. Этот факт даровал надежду, что я не нарвусь там на неприятности в лице озабоченных солдат. А вот осознание, того, что туда легко могут заглянуть знакомые персоны императорского двора, приводила в ужас.

Я накинула серый капюшон атласного плаща, который с трудом выпросила у Варвары, а затем решительно двинулась вперёд, изредка оглядываясь по сторонам, и проверяя, чтобы за мной не было хвоста из местных попрошаек.

Ещё утром я не была уверена, что решусь на это безумие. И вот я шла по пыльным дорогам П. в самый настоящий публичный дом. Было чертовски неприятно осознавать это, но ещё хуже становилось от мысли, что завтра я могу остаться без дома и отца.

Я заприметила нужное здание издалека, и, к моему большому удивлению, оно выглядело значительно лучше окружающих его трущоб. Дом, в котором располагался бордель, был настолько простым, что на миг показалось, будто я стою у входа в серый каменный ящик. Я словно пришла навестить старую родственницу в ее захолустную квартирку — единственное не пропитое имущество, которое у нее осталось.

Несмотря на то, что центральный вход был открыт для посетителей и даже не вызвал у меня приступ учащенного от страха сердцебиения, я предпочла придерживаться плана, разработанного утром и, отыскав заднюю дверь без лишних проблем прошмыгнула внутрь. Склонив голову до пола, и изо всех сил кутаясь в мятую накидку, я шла по узким коридорам борделя в поиске комнаты Афанасии.

На первом этаже были рабочие комнаты для здешних дам, в которых они переодевались и хранили костюмы. Несколько комнат для клиентов, предпочитающих индивидуальные выступления и собственно главный зал, в котором проходили представления.

Перед столь грандиозным праздником в коридорах стояла суматоха. Навстречу мне бегали полуголые девицы, без стыда демонстрируя свои формы, которые прикрывала лишь тонкая сатиновая или хлопковая ткань.

Стараясь побыстрее скрыться от разврата, который был для меня хуже любого унижения герцогини, я взлетела на второй этаж и почти сразу отыскала комнату Фани. Эмоции, которые в тот момент поглощали меня, заставили позабыть обо всех правилах приличия, и я без стука отворила деревянную дверь.

К счастью, Фаню внезапное появление гостей не сильно потревожило. Девушка, как ни в чем не бывало, продолжила сидеть на широком высоком кресле у окна, углубляясь в страницы толстенного фолианта. Она была настолько поглощена своими мыслями, что я даже рот раскрыла от изумления, настолько ее спокойствие поразило меня. Впрочем, забвение подруги длилось недолго, и стоило Фане увидеть, кто к ней пожаловал, она тут же расслабилась и, отложив книгу в сторону, с явным удивлением в голосе спросила:

— Что ты здесь делаешь?

Я иронично усмехнулась, в надежде, что это немного успокоит и меня и Фаню, которая наверняка не ждала меня здесь увидеть.

— Я пришла блистать, — саркастично заявила я, осматривая комнату подруги.

— Ты выбрала не самое подходящее место для этого.

Я хотела отшутиться, как делала обычно, но вместо этого получалось лишь неуверенно смотреть на нее, словно извиняясь за свое спонтанное решение здесь появиться. В горле пересохло. И это могло значить лишь одно — мне было очень и очень страшно.

— Анна, я, конечно, догадываюсь зачем ты пожаловала, но подумай, так ли нужны тебе эти риски? Я уж не буду спрашивать, как ты разузнала о том, где находится это место, и как ты объяснила свою отлучку из дворца. Но повторю еще раз. Я и так готова тебе помочь.

— Насколько велик шанс, что меня узнают? — вопрос конфиденциальности сейчас был единственным, что меня по-настоящему волновал.

— Если под маской, то почти никакой. Сцена очень темная, да и в зале места расположены достаточно далеко от сцены, — констатировала хозяйка борделя, — но, ты знаешь, что никогда нельзя знать наверняка.

Я не сомневалась, что Фаня видит мою тревогу, но изо всех сил старалась казаться непоколебимой, уверенной и смелой, а потому решительно произнесла:

— Тогда мне нужна маска.

Фаня точно считала меня сумасшедшей, но мое решение было делом принципа. Этот риск сейчас был оправдан, поскольку мог спасти мою семью. И это того стоило.

Осознав, что разубедить меня не получится, Фаня вздохнула, и неохотно направилась к своей тумбочке. Спустя некоторое время девушка извлекла оттуда небольшую маску, и пристально осмотрев ее, протянула мне:

— На ка, примерь.

Я молча натянула приятную на ощупь, плотную ткань. Каркас был выполнен безупречно. Он идеально подстраивался под анатомию лица, так, что, прижимая маску, ни с одной из сторон не было зазоров. А значит вероятность, что маска могла упасть во время выступления была минимальная. Я отвернулась и посмотрела на себя в широкое зеркало, стоявшее рядом с рабочим столом Афанасии.

Единственным украшением маски, которое придавала ей скромной элегантности, было пушистое страусовое перо, расположившееся у виска. Маска полностью скрывала верх лица и делала акцент на тонкой шее и слегка красноватых губах, которые вдруг стали казаться мне больше.

— Сойдет, — с одобрением заявила Фаня, продолжая копошиться в старом шкафу, — а теперь, вот, — она протянула мне чулки и белое кружевное платье, точно такое, в каком бегали проститутки внизу.

До сего момента я не могла объективно оценить уровень того безумия, в который встреваю, но взяв в руки платье для проституток, внезапно осознала, что я творю. И теперь я все больше и больше склонялась к мысли, что в таком виде я никуда не пойду. Мне казалось, словно Фаня затеяла это представление только лишь с одной целью: убедить меня в том, что такой способ заработка мне не подойдёт.

К сожалению, я была до нелепого безрассудна и глупа. А моя принципиальность в отношении помощи семье, невзирая на возможную потерю репутации, была куда сильнее здравого смысла. Поэтому взяв из рук Фани платье, которое не особо отличалось от ночного неглиже, нарочито уверенно произнесла:

— Я готова.

Фаня лишь вздохнула:

— Мне нужно проверить девушек, а ты пока переодевайся, мы скоро начинаем, — произнесла она и скрылась за дверью, не давая мне времени спросить ее о чём-то ещё. Вероятно, она просто больше не могла наблюдать за тем, как я порчу свою жизнь.

Несмотря на то, что мне, казалось, удалось убедить Афанасию в своем бесстрашии, себя обмануть было не так просто. С каждой секундой страх внутри все больше нарастал, превращаясь в панический ужас, и только отчаяние не давало развернуться и сбежать.

«Что будет, если меня узнают? Что если я не справлюсь и подведу Фаню? И с чего вообще я, воспитанная в лучшем учебном заведении Империи, должна выступать в этом доме разврата?» — думала я, надевая струящийся тонкий шелк, который аккуратно ложился на каждый изгиб тела. Увидев меня в таком платье, даже цесаревич вряд ли бы прошел мимо. А впрочем, зачем мне нужен этот цесаревич?

Я вновь посмотрела на себя в зеркало. Наверное, стоило восхититься своему отражению, подумать о том, что даже несмотря на всю откровенность и непривычность образа, это платье без сомнений подчеркивает все достоинства фигуры и заставляет меня по-новому взглянуть на себя. Но я видела в отражение совсем не то, что должна была при иных обстоятельствах. Было противно и стыдно от себя, опустившейся до такого безобразия.

— Ты уже? Быстро, однако, — совершенно неожиданно в комнату вошла Фаня и, мимолетом оглядев меня, подытожила, — хорошо село, — подруга вовсе не собиралась стелить передо мной комплиментами, понимая, что в моем случае это неуместно.

— А теперь слушай внимательно, — Фаня остановилась напротив меня и серьезным видом продолжила, — на этом празднике я заявлю тебя как дебютантку.

— Что это значит?

— Это значит, что для них ты будешь особым, лакомым кусочком. Считай себя редкой картиной в главной городской галерее, назовем это так. На дебютанток всегда огромный спрос. Все платят лишь за возможность видеть тебя, а не за твои способности. К слову, неважно, что ты будешь делать на выступлении. Даже покрутившись на одном месте пару минут, они готовы будут заплатить за это большие деньги. Но все же, постарайся не быть фарфоровой статуэткой. Я знаю, что ты весьма неплохо танцуешь, — я не совсем понимала, что делает Афанасия: приободряет меня или старается ещё больше запугать.

— И запомни ещё одно: за каждый танец наши гости платят отдельно, в зависимости от того насколько им понравилось. Так что у тебя будет двойной стимул стараться.

Мысль о щедром вознаграждении придала сил, но тут же вспомнив какими средствами я собиралась их заработать, свело челюсть.

— Ты все ещё можешь передумать, — напоминала Фаня, серьезно глядя на меня.

Но я лишь печально помотала головой.

— Я даже не знаю, что буду делать, когда там окажусь.

— Считай это разминкой в хореографическом классе Института. Импровизируй. Но я все еще надеюсь, что ты откажешься. Анна, это не для тебя, — даже эти слова Фаня говорила так, словно была лишена и доли сочувствия. Однако, несмотря на ее жесткий тон, я как никогда чувствовала ее поддержку.

— Ты знаешь, что я не буду тебя слушать. Я уже здесь. Я одета и готова выступить. Все получится, и на этом раз и навсегда с подобными экспериментами будет покончено.

С каждой секундой волнение во мне нарастало, но уже не столько от мысли, что меня узнают, сколько от странных и совершенно неоправданных предрассудков, что здешней публике не понравится мой номер. «Что за ерунда?» — подумала я, отгоняя от себя эти мысли. Я была настроена сделать все, чтобы получить эти дурацкие пятьдесят тысяч и со мной была сила короткого платья, глубоко декольте и длинных ног — пожалуй единственного, чем я действительно могла гордиться.

— Ты бы дала мне выпить для храбрости, если бы видела, что я очень нервничаю, а один глоток поможет мне расслабиться? — кокетливо поинтересовалась я в надежде, что Фаня поймет мой посыл.

Та посмотрела на меня с недоверчивым прищуром и также кокетливо ответила:

— Нет. Алкоголь не помогает стать смелее. Он отрубает те зоны мозга, что ответственны за поведение. Так что я бы не стала нарушать твое естественное состояние.

Я лишь фыркнула. Я выступала в Институте миллионы раз. Выступала перед Императрицей, герцогами, графами, перед залами с сотнями институток, но такое волнение я испытывала впервые.

— Ты всегда говоришь, что у тебя не получится. Не раздражай меня и на этот раз. Иди уже раз решилась на это, хоть я и не одобряю, — подбодрила меня Фаня в свойственной ей манере. — И маску не забудь.

Я забрала из ее рук маску и ещё раз глянула на Фаню, та одобрительно, будто благословляя меня, кивнула в сторону двери. Я сделала глубокий вдох, а затем молча вышла из кабинета.

Наедине с собой вновь становилось страшно, и я, переминаясь с ноги на ногу, незаметно, даже для самой себя, старалась прикрыть оголённые места. Должно быть, я выглядела очень плохо и невероятно жалко, потому что одна из девиц, сидевшая рядом на ступеньке около выхода к сцене, долго изучала меня взглядом, а затем подчёркнуто высокомерно произнесла:

— Выпей. Полегчает, — девушка, ни секунды не мешкая, протянула мне литровую бутылку с подозрительной жидкостью.

Я недоверчиво посмотрела на нее. По ее виду сложно было сказать насколько часто она прибегала к подобного рода лекарствам от неуверенности, поскольку пьяной или неадекватной она не выглядела. Наоборот, если бы не ее высокомерие, она была бы очень даже мила.

— Не бойся, если это твой первый раз, то тебе не обойтись без капли исцеляющего бурбона, — смягчив тон произнесла девушка и ещё раз потрясала бутылкой около моего носа, — ну же, второй раз предлагать не буду.

Я ухватилась за холодное стекло и залпом отхлебнула противную, горькую и до чёртиков неприятную на вкус жидкость. Это было единственным и последним шансом не ударить в грязь лицом. Алкоголь прожигал внутренности, но я продолжала глотать жидкость, которая обещала даровать мне желанное облегчение.

Краем глаза я видела, как довольно улыбалась проститутка, отдавшая мне бутыль. Дожилась. Девять лет Института. Почти год во дворце, тысячи светских раутов, а в итоге я стою в борделе и пью с неизвестной проституткой за удачный вечер.

Я слышала пьяный смех и свист из зала. Гости вызывали меня на поединок со страхом. Я натянула на лицо плотный каркас маски, которая, казалось, была самой широкой и объемной вещью на моем теле, а потом вдруг осознала, что я творю.

— Нет! Я не могу пойти туда! — воскликнула я, словно пробудившись от забвения.

Проститутка смотрела на меня как на сумасшедшую:

— Ты совсем что ли? Иди. Не слышишь? Все ждут танца от дебютантки, — девушка резко встала, и практически выпихнула меня на сцену.

— Нет! Я не готова! Я не знаю, что делать! Я вообще не такая! — упиралась я изо всех сил.

— Так! — закричала проститутка, — либо ты идёшь, либо я. И все деньги, которые эти мужчины принесли для тебя, я заберу себе!

А потом она с силой пихнула меня в бедро, заставляя вылететь на сцену.

Глава 13

Времени, чтобы осознать произошедшее, не было, как и обратной дороги за кулисы. Толпа взорвалась бурными аплодисментами. Нигде доселе я не видела, чтобы кого-то встречали с такой всепоглощающей радостью, и никогда бы не подумала, что так могут ликовать аристократы при появлении бордельной девушки. Насколько я успела заметить, в зале были не только мужчины. Несколько вполне приличных дам в сопровождении кавалеров расположились за дальними столами. Свободных мест не было, и многим приходилось толкаться в проходах. Неужели они все пришли посмотреть на меня?

— Мы ждём! — крикнул кто-то из зала, от чего шумы хлопков начали заглушать даже мои мысли.

Полумрак, царившей в зале, придавал уверенности. В темноте меня будет не так просто разглядеть, если что-то пойдет не так.

Я не представляла, что делать. Я не готовилась, не репетировала, и казалось, что в те секунды\ я утратила способность шевелиться, думать, дышать. Я окинула взглядом гостей. Все они на удивление выглядели прилично, а происходящее вокруг было куда приятнее, чем вечер у Равниных. Было ощущение, словно я вновь попала на Смотрительский бал и должна выдать все, на что способна, чтобы меня приняли ко двору.

Возможно, я бы простояла так довольно долго, пока меня не сменила бы другая танцовщица. Но вдруг зал замер, а за внезапным молчанием последовало то, что заставило мое сердце сжаться — фортепиано. Это звучание показалось мне неожиданно знакомым, теплым. Хоть что-то родное было в стенах королевства разврата. Музыка была плавной и мелодичной, она напоминала мне прикосновения горячей воды, в которую я окуналась, возвращаясь с мороза. Это была совсем не та музыка, которую я слышала, когда пришла в бордель несколько часов назад. Каждая нота словно пыталась добраться до моего сознания, заставить снять невидимые цепи и просто довериться моменту. Уверенные звуки фортепиано смешались с одобрительным гулами в зале. И на секунду мне померещилось, что я слышу, как течет по моим венам кровь. Я знала, что смогу.

Все, что я делала, слабо поддавалось контролю, и внезапно я совсем сдалась, оставив мысли где-то за сценой в кабинете Фани.

Я резко отставила одну ножку, затем другую. Наклон вперёд, наклон назад. Прошло некоторое время, прежде чем я осознала, что танцую свой выпускной танец. Не хватало только скрипки и Императрицы, с равнодушием глядящей в пустоту. Здесь на меня смотрели все.

Мои движения становились все более резкими и четкими. Публика заворожено наблюдала за каждым моим летящим поворотом, плавным изгибом, плие и наклоном. Я ещё не успела сделать выводы о том, насколько им нравится мой танец, но сама была заворожена каждым мгновением. Кто-то из зрителей, цинично развалившись в кресле, постукивал по столу, словно намекая на то, что его ничем нельзя удивить.

И вдруг я осознала, что меня невероятно злит их равнодушие. Я здесь только с одной целью: никогда больше не возвращаться к этому. И уйти не получив то, за чем пришла, я не могла. Злость заставляла меня вращаться ещё быстрее, прогибаться ещё ниже, так, чтобы с непривычки сводило ноги и спину. Боль в мышцах была невыносимо сильной, но она никогда не сравнилась бы с тем чувством, которое я могла испытать, если бы не понравилась этим людям. Они могли спасти мою семью, и я должна была их впечатлить.

Дожидаясь подходящего момента в музыке, вглядываясь в их лица и впитывая этот момент вместе со своей болью и триумфом, я видела в глазах восторг, и это зажигало меня. Хотелось отдать им себя до последней капли, чтобы взамен самой забрать у них все.

Едва я собралась сделать свой коронный прием, как чуть было не налетела на стул, совершенно не кстати отставленный посреди сцены. Недолго думая, я со всей силы оттолкнула его ногой, от чего тот отлетел на несколько метров прямо за кулисы.

Такое хамское поведение изрядно подбодрило здешних гостей, и я удостоилась одобрительного свиста и непродолжительных аплодисментов. Каждый взор, вздох и каждый удар сердца только усиливал азарт, и я теряла себя в заглушающих рассудок овациях.

Я наклонилась, сделала несколько стремительных шагов вперёд, и вот я уже была на полу в безупречном шпагате. Снова овации. Оставаясь внизу, я, словно одержимая сущностью анаконды, принялась описывать телом плавные изгибы, аккуратно сменяя позиции, как будто по мне катали мячик, который не должен был упасть.

Музыка приближалась к завершению. Но я не могла оставить зрителей без красивого финала. Сложно было представить, как безумно я выгляжу со стороны, но главное, что им нравилось.

С плеч спала едва заметная, прозрачна шаль, полностью обнажая плечи, ключицы, часть груди, но платье все ещё скрывало самое сокровенное.

Я понимала, что музыка скоро закончится, и мне стоит поторопиться, если я хочу покончить с этим красиво. Убедившись, что все ещё в состоянии держать равновесие, я делала то, что у меня получилось лучше всего — шене. Бесконечные повороты, мелькающий перед глазами зал, равновесие, которое с каждым кругом все сложнее было держать. Но я продолжала кружиться, увеличивая скорость и поддерживая равновесие с помощью рук. Мне нужно было продержаться ещё пару секунд, прежде чем музыка стихнет, как вдруг атласная ткань маски резко поползла вверх, я дернулась, стараясь ухватить ее и вернуть на место. Но не успела. Она отлетела куда-то в темноту и скрылась из поля зрения.

До окончания танца оставались считанные секунды. Три. Два. Я продолжала кружиться, но сил почти не осталось, и я замедляла темп. В последний раз осматривая гостей в зале, я изо всех сил старалась скрыть лицо, заодно обдумывая план побега. Один. Музыка затихла, и мне пришлось остановиться вместе с ней.

Публика была в восторге. И хотя некоторые особы продолжали спокойно восседать на своих местах, высокомерно оценивая меня взглядом, некоторые из гостей, преимущественно более пьяные, словно дикие животные вскочили со своих мест и галопом помчались к сцене. Я же с ужасом осознавала, что произошло.

Едва я собралась с силами, чтобы бежать, как вдруг наткнулась на знакомый взгляд. Прямо передо мной в первом ряду, среди особых посетителей, похотливо ухмыляясь, сидел Константин.

За секундным забвением пришло прозрение. Как разумный человек в этой ситуации, я должна была немедленно отвернуться и покинуть сцену, но эмоции хлестали через край, не давая пошевелиться. Лишь спустя несколько мгновений, я сообразила, что должна делать. Больше не теряя не секунды, я схватила маску, которая лежала на полу в нескольких метрах от меня, и, прикрывая ей лицо, бросилась бежать.

«Что если он узнал меня?» — мелькало в голове.

Едва оказавшись за сценой, я без сил свалилась на ступеньку, и, как рыба во время замора, пыталась вдохнуть спасительный воздух. В тот момент вокруг не было ни души. Очевидно все работницы разбрелись в поисках клиентов или готовились выйти на сцену с противоположной стороны. И все же отсутствие людей напрягало. Из зала всё ещё доносились овации в мою честь, и хоть они звучали значительно слабее, чем некоторое время назад, этот восторг не давал забыть, что я натворила. Время словно изменило свой ход, и я с трудом могла сообразить, сколько уже просидела на пустых ступенях, пытаясь навести порядок в голове.

Хорошим вытрезвителем для меня стала тень, внезапно возникшая в конце коридора. Сперва мне показалось, что человек спешит пройти в одну из комнат с девушками, но уже через пару секунд, когда свечи озарили статную фигуру незнакомца, я с ужасом поняла, что этот человек направляется ко мне. И если бы он хотя бы был просто неизвестным гостем! Но нет! К моему ужасу, я знала его. Это был Константин.

У меня было всего несколько мгновений, чтобы снова нацепить маску, которая все ещё была в моих руках, и попытаться скрыться в коридоре, но цесаревич был проворнее:

— Bonsoir, Miss, — произнес он галантно. Я чувствовала, что он остановился в паре шагов от меня, но молчала, осознавая, что единственным спасением будет побег.

— Ты, вероятно, не говоришь по-французски. Впрочем, ничего удивительного. Как тебя зовут?

Я сделала рывок в сторону лестницы, вновь предприняв попытку избавить себя от столь нежеланной компании, но Константин перехватил мою руку и, резко дернув на себя, заставил остановиться. Он крепко сжимал кисть, и теперь при всем желании я не смогла бы от него скрыться.

— Ты что, не знаешь, кто я? — изумлённо спросил он, вероятно, подобное с ним случалось впервые. — Хотя это не должно тебя беспокоить. Сейчас я хочу лишь, чтобы ты посмотрела на меня.

Я продолжала молчать, вперив взгляд в пол, обдумывая как выкрутиться из столь неприятной ситуации.

— Я знаю очень много женщин, и большинству из них сложно угодить мне. Но ты понравилась мне, едва оказалась на сцене. Скажи свое имя, и я дам тебе, о чем попросишь.

К счастью, я очень хорошо знала старшего цесаревича, чтобы не верить ни одному его слову, потому я продолжила игнорировать его жалкие попытки меня соблазнить.

— Слышишь меня? — Константин вновь дёрнул меня за руку, заставляя развернуться к нему лицом, — я хочу, чтобы все было обоюдно. Я не прошу многого, только имя. Хотя, возможно, потом я захочу вновь насладиться дивными чертами твоего лица.

Его слова заставили меня вздрогнуть. Значит, он хорошо успел разглядеть меня, но все же этого было недостаточно, чтобы узнать. Внезапно я почувствовала лёгкое прикосновение его пальцев к своей ключице. Константин пробежался взглядом по декольте, шее и затем остановился глазами на маске. Оставалось надеяться, что кто-нибудь придет мне на помощь до того, как ему надоест со мной играть.

И, кажется, этот момент был не за горами, потому что в следующую секунду Константин схватил меня за подбородок, заставляя поднять голову и посмотреть на него.

— Ты же понимаешь, что если ты не скажешь свое имя, я придумаю для тебя новое, но тогда я не буду таким вежливым?

Я могла бы заговорить с ним, попытаться выкрутиться или улизнуть, но не было гарантии, что он не узнает меня по голосу. А даже если он не опознает меня сейчас, то легко сможет сделать это во дворце. Потому я продолжила игру в молчанку.

— Меня зовут Константин Николаевич, я сын Императора и будущий наследник престола, и я очень надеюсь, что это поможет тебе открыться мне. Только скажи…

— Она не скажет, — вдруг раздался позади знакомый голос. Хватка Константина тут же ослабела, а мне стало легче дышать.

— Добрый вечер, Ваше Высочество, — Фаня подошла к нам и поклонилась цесаревичу. Ее лицо не выражало никаких эмоций, как будто все, что происходило здесь, было ей безразлично. Но я даже представить боялась, что она думает и чувствует на самом деле.

— Почему это она не скажет? — он был так похож на ребенка, которому не дали доиграть с новой игрушкой.

— Она немая. И к тому же ни слова не понимает по-русски.

Константин осмотрел меня с ног до головы, будто так ему было легче осмыслить слова Афанасии.

— И как же тогда общаться с этой особой?

— По-гречески, — подруга была мастерски невозмутима, при этом она даже не думала смотреть на меня, словно я и правда была барышней, недостойной ее внимания.

— Позвольте, я отпущу девушку, ей нужно прийти в себя после первого выступления.

Весьма неохотно мужчина отпустил мою руку, позволяя высвободиться.

— Я должен поговорить с Вами, — обратился цесаревич к подруге, при этом продолжая таранить меня взглядом. Опоздай Фаня на пару минут, я была бы уже лишена не только платья и маски, но и своего достоинства.

Фаня кивнула мне в знак, что я могу идти, и я, еле переставляя ноги после пережитого, поплелась наверх.

Плотно заперев за собой дверь, на случай если цесаревичу взбредёт завершить начатое, я осталась одна. Совершенно неподвижно я сидела минут тридцать, тупо уставившись в одну точку на серой стене. Голова от алкоголя шла кругом, а нехорошие мысли вдобавок к этому превращали ее в детскую карусель. Сосредоточиться на чем-то другом тоже никак не выходило.

Несмотря на происшествие с Константином, я внезапно вспомнила переполненный гудящий зал, превозносивший меня словно греческую богиню. Лучше бы я и осталась для них Афродитой, а не фрейлиной великой герцогини! И то, что Константин дважды не узнал меня, было чудом.

Время тянулось медленно, я исчерпала все свои силы, и меня дико клонило в сон. Незаметно для себя я задремала. Спать было неудобно и я постоянно просыпалась от радостных воплей, доносившихся из зала. В самый неожиданный момент, когда я вновь хотела уснуть, вошла Фаня.

— Ну что?! — с нетерпением воскликнула я, мигом отходя от навязчивой дрёмы.

— Есть две новости. Как и обычно: плохая и хорошая. С какой начать?

— С хорошей, — выпалила я, не успев даже подумать.

— Ты заработала двадцать восемь тысяч, — заявила девушка с ухмылкой, ожидая моей реакции.

— Сколько? — меня будто душили и одновременно хлестали кнутом по щекам.

— Да уж, чтобы мои девицы приносили мне столько, — усмехнулась девушка, — жаль, что с подруги негоже брать проценты. Да и ты им очень понравилась. Особенно одному из них, — на этом моменте голос Фани стал серьезным.

— Константин? Что с ним? Он же так ничего и не понял?

— Нет. Но имей в виду, что он положил на тебя глаз, точнее на твоё Альтер эго. В любом случае, старайся не пересекаться с ним во дворце хотя бы какое-то время.

— Но он же больше ничего от меня не хочет?

— Разумеется хочет, он пытался выведать твоё имя и рьяно добивался аудиенции. Он всунул мне десять тысяч за то, чтобы я позволила ему провести с тобой ночь.

— В смысле? — изумилась я, — Ты ведь не думаешь, что я пойду на это?!

— Успокойся, мне пришлось сказать, что десятка — плата за его возможность видеть тебя. Считай, он заплатил тебе за содержательный разговор.

Услышанное не могло меня не ошарашить. Ему прям настолько нужно было мое расположение, что он одним махом готов был отвалить незнакомке десять тысяч рублей?!

— Не переживай, помимо прочего, я наплела, будто работаешь ты на другую госпожу, а значит, никакой информации он по закону от меня не получит, — слова Фани слегка успокоили. В отблеске свечей глаза Фани казались коварными.

— Значит, он не будет меня искать? — на всякий случай переспросила я.

— Я полагаю, его желание увидеться с тобой будет длиться ровно до выхода следующей девушки на сцену, так что не переживай раньше времени, — попыталась успокоить меня подруга.

Признаться, это задело меня. Разумеется, я надеялась, что он не станет искать меня, но другая часть хотела, чтобы меня помнили.

Тем временем, Афанасия демонстративно покрутила в руках пухлый темный мешочек с деньгами. Я с подозрением посмотрела на него, уж слишком большим он казался, даже для двадцати восьми тысяч.

— Здесь точно только то, что я заработала? — спросила я недоверчиво.

— Скажем так, я докинула пару тысяч, чтобы была ровная сумма, — смеясь проговорила она, протягивая деньги. Фаня никогда не была многословна, но сейчас ее эмоции говорили за нее.

— Фаня, не стоило.

— Вернешь когда-нибудь, — заявила она коротко, явно стараясь побыстрее закончить разговор. И я решила поддержать её в этом. Всё равно выпытывать у неё что-либо было равно как вести допрос тумбочки.

— Согласись, что я была хороша? — игриво прошептала я, понимая, что Фаня воспримет мое самолюбование, как нелепую попытку заставить ее меня приободрить.

— Разве что для своего полупьяного состояния, — заявила она саркастично.

Говорить болей не хотелось, слишком много произошло за последние несколько часов. Да и Константин все ещё был на празднике, а потому мог пожаловать в любой момент. Мне было пора собираться.

— Я пошлю за каретой, и тебя отвезут во дворец. Нечего больше здесь делать.

Я с благодарностью посмотрела на подругу. Не встреть я ее тогда у Равниных, уже сейчас все было бы иначе. А теперь, даже несмотря на досадное происшествие с Константином, я чувствовала, что все сделала правильно.

— Спасибо, Фаня, — я прильнула к девушке и крепко обняла, — Мы на шаг ближе, чтобы спасти мой дом.

Глава 14

Шли дни, а спокойствия в моей жизни пока не предвиделось. Несколько недель я старалась по возможности избегать всех мероприятий, на которых можно было пересечься с Константином, а во дворце особенно тщательно планировала маршруты по императорским коридорам, чтобы ни в коем случае не нарваться на его Высочество.

И все же проблема поисков тайной незнакомки из борделя была сейчас не самой важной. Долги. Вот, что беспокоило меня по-настоящему. Прошла уже целая вечность с тех пор, как я узнала о нашем банкротстве, но я все еще сидела при дворе не в состоянии передать собранные деньги. От томительного ожидания ситуация явно не становилась лучше. Передать почти тридцать тысяч рублей через знакомых или случайных проезжих? Нет. Это безумство сродни моему дебюту в борделе. Отправиться к отцу с личным визитом? Это был единственный возможный вариант, вот только без дозволения Марии Павловны, я не могла покинуть дворец.

Как раз некстати из своего небольшого путешествия по западным губерниям герцогиня приехала не в лучшем расположении духа. Вернувшись к своим излюбленным методам проверки нашего терпения, она загружала делами Варвару, напрочь игнорировала существование Ольги и, скрепя зубами, допускала меня к почте. Собственно, почти сразу после возвращения, она решила устроить нам настоящую пытку.

Моя дежурная неделя подходила к концу, и я, уставшая, как гончая после удачной охоты, мечтала забыться сном.

Была глухая ночь, и ничто не предвещало неприятностей, как вдруг в мои покои без стука и предупреждений ворвалась Ольга и истошно закричала прямо на ухо:

— Вставай быстрее! Срочно к герцогине! — девушка выглядела совершенно безумной, и, казалось, помощь нужна была не герцогине, а ей самой.

Я резко вскочила с кровати, спросонок вообще не осознавая свою принадлежность к этому миру.

— Что случилось? — мой голос напоминал мычания новорожденного ягненка, и я сомневалась, что Ольга сумеете разобрать хоть слово.

— Быстрее! — услышала я вместо ответа.

Всё ещё ничего не соображая, я надела первое, что нащупала в темноте.

Раньше я не сталкивалась с подобными фокусами Марии Павловны, разве что только в ночи моего дежурства. Да и было это задолго до того, как я стала заведовать ее почтой. Поэтому внезапное появление Ольги напугало меня. Неужели случилось нечто действительно серьезное?

Когда, по мнению Ольги, я была готова, фрейлина испарилась за дверью, увлекая меня за собой.

Мы миновали два коридора, в которых стоял беспроглядный мрак, поднялись на третий этаж и, будто враги, штурмующие крепость, ворвались в спальню герцогини.

Признаться, я ожидала увидеть истекающую кровью женщину или даже ее бездыханное тело, но картина, открывшаяся передо мной, была куда менее драматична.

Герцогиня лежала на кровати прикрыв оба глаза. Но едва мы с Ольгой замаячили в дверном проеме, женщина тут же оживилась, будто мы пришли к ней не в третьем часу ночи, а пожаловали на дневной чай. Разумеется, оживленность ее была малозаметной, скрытой за тяжёлым взглядом и безупречной выдержкой, которую Марию тренировала на протяжении многих лет.

Поэтому заметить маленькие огоньки, которые зажигались в ее взгляде при появлении чего-то важного, можно было только послужив ей достаточно долгий срок.

— Ваша Светлость, Вам нехорошо? — я понимала, что любой вопрос так или иначе раздражает ее.

— Я потеряла серьгу, — её загробный тон сперва напугал меня, но когда я осознала, о чем она решила вспомнить посреди ночи, то была изрядно обескуражена.

— Мне жаль. Мы можем что-то сделать для Вас, Ваша Светлость? — спросила я спокойно, хотя уже предвкушала нечто недоброе. От Марии Павловны, собравшей нас посреди ночи из-за серьги, можно было ожидать чего угодно.

— Разумеется, — по лицу герцогини невозможно было понять, серьезно ли она все это затеяла или ради забавы, — найдите ее. Это был подарок его Высочества, которым я очень дорожу.

Мне было не совсем понятно, чем именно дорожила герцогиня: подарком Александра или самим Александром. Однако теперь все карты сошлись, и стало очевидно, из-за кого женщина совершенно потеряла голову.

Однако даже несмотря на ее безумные прихоти, в моей душе все ещё тлела слабая надежда на возможность уговорить женщину отложить поиски до утра. В конце концов, мы были сонные, уставшие, а освещения от трёх свечей нам не хватило бы даже для поиска платья герцогини, висящего в шкафу, потому я рискнула завуалировано поинтересоваться у Марии Павловны об уготованной для нас миссии:

— Мы найдем ее. А вы? Изволите погасить свечи и оставить вас?

— Не нужно, я не усну, пока вы её не найдете, — бросила она.

Герцогиня в последнее время так редко демонстрировала эту деспотическую сторону, что я почти забыла, что она у нее есть. Повезло ещё, что я понимала, о каких серьгах идёт речь, потому что у герцогини их было немерено.

Тем не менее это нисколько не облегчило мне задачу, а после непоколебимого приказа герцогини стало совсем паршиво, и крохотный уголёк надежды на возобновление сна был стремительно затушен хмурой тучей издевательств Марии Павловны.

В такие моменты я, конечно, ненавидела эту женщину. Проклинала и желала видеть ее в слезах на коленях перед монархом, наказанную за несправедливость и неоправданно жестокие капризы.

Но все это были лишь мои мимолетные мечты, и единственное, что я могла делать в реальности, так это скрипя зубами подчиняться, превозмогая желания сбежать подальше. Поэтому с ещё большей неохотой, чем когда пришлось вылезть сегодня ночью из-под одеяла, я медленно опустилась на холодный пол, чтобы найти маленькую блестящую побрякушку, которую Мария Павловна никогда больше даже не наденет.

В этом дворце меня уже не раз подвергали унижениям ради развлечения, но такого абсурда от герцогини я никак не ждала.

Ледяной пол, по которому я ползала в лёгкой комбинации, хоть немного остужал мой пыл, поскольку я еле сдерживала себя от едкого комментария. В покоях герцогини было так темно, что я с трудом видела дальше вытянутой руки. Чего уж было говорить о вероятности найти в этой темени крохотную безделушку? Даже при свете дня мы могли не обнаружить ее, если бы, к примеру, она завалилась за половицу. Но Мария Павловна, видно, считала иначе. Потому без лишних слов мы продолжали ползать на четвереньках перед хозяйкой, внимательно ощупывая каждый бугорок на паркете. Признаться, в те минуты я чувствовала себя щенком охотничьей собаки, которого бесконечно подвергают дрессировке.

Прошло минут двадцать. Колени, голени, руки, изрядно затекли. Локти болели, а глаза слипались с такой силой, что, казалось, пройдёт мгновение, и я проваливаюсь в сон прямо во время поисков. Сознание отключалось на доли секунд, и сразу после я осознавала, что в эти временные провалы я умудряюсь перемещаться из одной части комнаты в другую, при этом совершенно не запоминая траекторию передвижения.

Я молила, чтобы этот ад закончился, но и одновременно просила сил, чтобы не упасть на пол без сознания и не ударить в грязь лицом перед герцогиней.

Мы продолжали ползать взад-вперёд, уже не обращая внимание на боль и неимоверное желание уснуть, до тех пор, пока я вдруг неуслышала еле слышные сопения. Украдкой подняв голову, я тут же обнаружила, что сладкие сонные вздохи исходили от нашей мучительницы.

— Спит, — прошептала я Ольге, и та изнеможенная рухнула на пол.

Больше не в силах искать эту проклятую сережку, я попыталась подняться с жесткого пола. Это удалось мне не сразу. В такие моменты было уже все равно на свое будущее, на свое положение при дворе, на статус и амбиции. Хотелось испепелить все, что связано с дворцом, и исчезнуть.

«Пусть лишает меня всего. Я больше не в силах искать», — думала я в отчаянии. Наверное, мне всего лишь казалось, что Мария Павловна стала относиться ко мне чуть лучше, и на самом деле герцогиня продолжала презирать нас и использовать. А сегодня, вероятно, у нее что-то не задалось с младшим отпрыском Императора, и она решила выместить это на нас.

Постояв ещё немного и собравшись с мыслями, я уже было собиралась идти к выходу, как вдруг мой взгляд упал на прикроватный столик Марии Павловны. Интуиция заставила меня не проходить мимо, а приблизиться к нему и рассмотреть гору драгоценных побрякушек. На столе стояла одна из трёх свечей, горящих в комнате, но ее света вполне хватало, чтобы рассмотреть украшения, лежащие на гладкой поверхности. Почти сразу я заметила в углу золотую серьгу, пару к которой мы только что искали на полу, а чуть дальше за ней в хаотичном порядке были разбросаны другие серьги, но даже в темноте я отчётливо видела, что вторая серьга из этой проклятой пары лежала среди них.

Слезы самопроизвольно брызнули из глаз. Она же все знала! Просто хотела поглумиться над нами, утвердиться за наш счет, помучить… Я закрыла лицо руками, хотя знала, что слез все равно никто не увидит. Эта женщина никогда не отпустит меня к отцу, лишь потому что это в ее власти.

***

Ночи становились длиннее и холоднее, зато небо было высоким и чистым. И каждый раз, когда во время балов и приемов я выходила в сад подышать воздухом, мне казалось, будто сам мир стал больше. Было ощущение, словно все, что происходит со мной во дворце, лишь маленький и ничтожный миг жизни, и совсем скоро мне предстоит окунуться во что-то совсем иное. Однако подумав немного, я горько вздыхала, а потом смеялась от нелепости своих мыслей. Я так мечтала оказаться на попечении Императора и так быстро разочаровалась во всем, что готова бежать куда угодно, лишь бы все закончилось.

А потом я поднимала голову и долго-долго смотрела на яркий свет звезд, на далекий Юпитер и блеклый Сатурн, и постепенно успокаивалась, понимая, что я ничего не могу изменить. Через некоторое время я вновь возвращалась на праздник, где меня окутывали приевшиеся мотивы и праздная атмосфера, от которой моментально становилось душно.

В один из таких дней, когда в кои-то веки герцогиня чувствовала себя прекрасно, ее сестра, Софья Павловна, устраивала в их родовом поместье прием по случаю своих именин. Это была моя дежурная неделя, так что мне предстояло провести несколько дней подле Марии.

Это был совершенно посредственный праздник, по меркам того, что я успела повидать во дворце, конечно. Разумеется, София не скупилась на лучших музыкантов, великолепное платье и богато накрытый стол, но мало что из этого меня могло впечатлить.

Весь вечер Мария Павловна не отходила от своей сестры, не обращая на меня внимания, однако и покинуть праздник без дозволения я не могла. Поэтому приходилось коротать время в компании малоизвестных баронов и графов, которые изо всех сил старались понравиться хотя бы одной девушке из высшего общества. Их притворный французский акцент, смехотворная бравада и излишняя драматичность превращали их из объектов желания в объекты для шуток. И хотя раньше я не замечала их фальши, довольно быстро поняла, что чтение проникновенных стихов на балконе летней террасы вовсе не означает стремление мужчины к чему-то более серьезному. Поэтому отныне я предпочитала просто пропускать мимо ушей все, о чем они говорили, снисходительно улыбаясь в ответ.

Обычно меня отпускали после десяти, а дальше я могла сама распоряжаться своим временем. В этот раз я была почти уверена, что Мария Павловна просто-напросто забыла про меня, потому что весь вечер проводила в компании приятных для нее людей. А значит, мне оставалось только ждать своего часа, в надежде, что у меня еще будет время осмотреть окрестности.

К сожалению, когда я получила дозволение уйти, было уже слишком темно и холодно, чтобы отправляться на запланированную прогулку по саду и в одиночестве изучить все его достопримечательности. Да и на самом деле желания бродить по темным парковым дорожкам после шумного вечера у меня не было. Любые светские мероприятия, даже те, которые не требовали от меня особой подготовки, изматывали меня похлеще институтских занятий в танцевальном классе. Поэтому все, чего я обычно хотела после такого дня, это поскорее вернуться в свои покои, коснуться мягких перин, и, открыв нараспашку окно, наслаждаться ночной прохладой.

Спальни высших господ, фрейлин и других гостей располагались в отдельном здании, добраться до которого можно было только по тропинкам яблоневого сада. И хотя за тополиной аллеей виднелись огни парадного, и расстояние до него было отнюдь не большим, идти по пустым незнакомым дорожкам мне не особо хотелось.

И все же выбора у меня не было. Я неохотно направилась по мраморной лестнице в сторону мрачной аллеи. Высокие деревья гнулись под резкими порывами ветра, который нещадно рвал с них изумрудные листья. Внизу он постепенно стихал, легонько колыхая плотные шапки листвы на кустах, которые в свою очередь отвечали ему оглушительным шелестом, напоминающим игру императорского оркестра. Изумительно пахло дождем и лесной хвоей. С мокрой листвы на лицо ненавязчиво приземлялись маленькие капельки, а затем игриво стекали по шее и щекотали кожу декольте. Мне казалось, я слышу, как каждая из них неспешно скатывается с листка на листок и, наконец, с глухим стуком касается земли. Все это сопровождалось редкими отголосками посвистов птиц в густой растительности.

Я вздохнула побольше свежего воздуха, стараясь распробовать и запомнить этот легкий и хорошо знакомый каждому аромат. В одно из таких мгновений моего редкого блаженства, я внезапно услышала, что кто-то спускается вслед за мной по лестнице. Едва шаги стали отчетливее и ближе, человек решил заговорить:

— Уже покидаете нас, Ваше Благородие? — несмотря на то, что я еще не успела разглядеть нежданного гостя, узнать его голос с первых секунд не составило труда. Я вообще сомневалась, что когда-нибудь смогу забыть голос Александра, учитывая, как часто я слышала его бесконечную болтовню в гостиной дворца.

— Да, как видите. Я немного устала и хотела отдохнуть, — ответила я, поворачиваясь к нему и одновременно приседая в поклоне.

В тот момент он был последним человеком, которого я хотела видеть, направляясь на положенный отдых. И хотя я надеялась, что мы будем солидарны в наших желаниях и разойдемся как можно быстрее, князь внезапно продолжил:

— Неужто мы так быстро вам наскучили? — по его интонации невозможно было догадаться, что он собирался делать дальше. Заигрывать? Хамить? Или он просто готовился спокойно вернуться к своим делам? Ах, да. У него же не бывало дел. Потому что всегда были те, кто выполнял их за него.

Тем временем я продолжала медленно спускаться по ступеням, краем глаза отметив, что Александр все еще идет за мной, ожидая ответа.

— Ваше Высочество, ну что вы такое говорите? Как может наскучить ВАШЕ общество?! — мой ответ произвел на него большее впечатление, чем я ожидала. Очевидно, не уловив в моей интонации сарказма, он расплылся в улыбке. Наверное, решил, что я, как и все остальные, искренне восхищаюсь мгновениями, проведенными в его обществе. Мгновенно осознав это, я постаралась скорее сменить тему.

— Как прошла ваша конная прогулка с принцессой Абенбергской и Константином Николаевичем?

На секунду Александр замер, словно размышляя над тем, как грандиозно и пафосно расписать эту прогулку в самых пестрых красках, а затем, замедлив шаг и довольно улыбаясь, произнес:

— Прекрасно. Лошади, которые выбирал для нас отец, просто невероятные. Никогда не видел такую выносливую и в то же время быструю породу.

— Да, его Императорское Величество отлично разбирается в лошадях. Я рада, что вам так понравилась поездка.

Я чувствовала, что слишком лаконична с ним. Настолько, что это было пограничной чертой между вежливой краткостью и намеренным невежеством.

Я хотела добавить что-нибудь еще, например, ненавязчиво расспросить его о лошадях или о впечатлениях от длительной поездки по западным губерниям, но неожиданно для себя осознала, что не могу заставить себя говорить с ним по-другому. И не потому, что не хочу или не умею. В Институте из нас с самого первого дня растили безупречных собеседников. И никогда в жизни я не испытывала проблем с поддержанием беседы. Но почему-то, оказавшись в компании Александра, мне было неимоверно тяжело достать из памяти все, чему меня учили. Князь Александр был тем человеком, который больше других вызвал у меня пренебрежение, но при этом он был одним из немногих, с кем мне также было страшно сболтнуть лишнего. А если это и происходило, я изо всех сил старалась скрыть возникшую неловкость.

— Я никогда не слышал ничего о вашей семье. Откуда вы родом? — вопрос Александра ошарашил меня. Почему он вдруг интересуется моей семьей? И почему он вообще до сих пор идет за мной, хотя я уже отошла от лестницы довольно далеко и углубилась в сад? Я окинула взглядом сперва его, а затем небольшую клумбу, раскинувшуюся впереди, и, попытавшись собраться с мыслями, спокойно ответила:

— Это неудивительно, что вы не слышали о них, — мой голос звучал неуверенно, прежде всего потому, что никто и никогда раньше не просил меня рассказать о родителях. И все же я продолжила: — Я из малоизвестного дворянского рода. И хотя моя мать непродолжительное время была фрейлиной, ее пребывание во дворце не было особенно ярким ни для нее, ни для обитателей дворца.

— Ваша мать была фрейлиной? — переспросил Александр удивленно.

Я кивнула и продолжила:

— Да, ее звали Татьяна Соколинская. В 1813 она попала сюда, и через три года вышла замуж.

— А ваш отец?

Я все еще не понимала, зачем ему была эта информация, но продолжала рассказ:

— Мой отец самый обычный дворянин. Этот титул нашему роду пожаловали много лет назад, и все же мы всегда принадлежали к среднему дворянству. Было время, когда отец занимался торговлей в городе, но сейчас он бросил это дело и почти все время проводит в нашем родовом имении.

— Но почему же он бросил торговлю?

Голос князя звучал так по-детски простодушно и заинтересовано. Его живой интерес не мог не вызывать умиление, поэтому я, проигнорировав некоторую бестактность вопроса, ответила:

— Я думаю, дело в моей матери. Она умерла как раз тогда, когда дела в торговле пошли в гору, но после ее смерти отцу, конечно, было очень тяжело. Он потерял интерес к жизни и забросил все, чем занимался тогда. Постепенно все пришло в упадок. А сейчас, мне кажется, у него уже нет желания начинать все сначала. Хотя я не могу сказать наверняка, я не видела его очень много лет, — подытожила я со вздохом и осмотрелась.

Мы петляли по дорожке между колючих зарослей шиповника, и теперь кроме свежего аромата дождя отчетливо ощущался запах луговых трав. Я не понимала, зачем я все это рассказала, если очевидно, что Александр забудет мои истории, едва увидев бокал шампанского и юную дочь какого-нибудь местного чиновника.

Закончив свою небольшую историю, я перевела взгляд на мужчину. К моему удивлению, он не выглядел скучающим или равнодушным после столь мрачных историй. Наоборот, на его лице отразилось нечто подобное удивлению и смущению. Мне было неловко разглядывать его, чтобы понять, о чем он думает, потому я отвернулась и тут же услышала новый вопрос:

— Неужто вы ни разу не были у своего отца после выпуска из Института? — спросил он, стараясь быть спокойным, но по ноткам удивления, явно проскальзывающих в его голосе, я поняла, что этот факт изумил мужчину.

Я улыбнулась и молча кивнула, едва ли осознавая, что он вряд ли увидит мое лицо в темноте, а когда, наконец, поняла это, тут же добавила:

— Сейчас, к сожалению, у меня слишком много дел во дворце. И я бы не хотела доставлять герцогине лишние хлопоты, которые наверняка будут, если я уеду. Но ничего страшного, я надеюсь, осенью мне удастся выбраться к нему.

— Я мог бы поговорить с Марией. У нас целый штат статс-дам, которые с легкостью составят ей компанию в те несколько дней, что вас не будет в городе, — серьезность в голосе князя поразила меня настолько, что я невольно вздрогнула и вновь повернулась к нему, чтобы убедиться, тот ли передо мной Александр, беззаботный и эгоистичный.

Было темно, и я едва ли могла рассмотреть его лицо, но даже сквозь ночной мрак я видела, что он не думал шутить, улыбаться или заигрывать со мной. Меня очень и очень пугало его неожиданное преображение. Даже если его предложение помочь было лишь пустым звуком, его умение перевоплощаться было достойнее игры любого актера в Большом театре.

— Александр Николаевич, что вы? Я безмерно благодарна вам за это предложение, но, право, не стоит. Как я уже сказала, я думаю, у меня получится навестить его осенью.

— Дело ваше, — Александр был по-прежнему спокоен и холоден, и мне все больше казалось, что это совсем другой человек, нежели тот, с которым я встречалась на балах. — Если вы все же изъявите желание уехать, я могу решить вашу проблему, — подытожил он с такой же нотой равнодушного хладнокровия.

Затем его настроение вновь переменилось и он, изрядно повеселев, будто только что принял несколько горячительных рюмашек, подчеркнуто по-деловому произнес:

— Прошу прощения, но я должен вернуться, если бы вы только знали, какой меня ждет портвейн.

— Что ж, в таком случае, я желаю вам хорошего вечера, Ваше Высочество.

Я ждала, что Александр мгновенно исчезнет, скрываясь за стенами поместья, но он остался стоять на прежнем месте, словно ждал, что я первая покину его. Я не знала, как правильно поступить.

— Александр Николаевич…, — вдруг вырвалось у меня, и я сама испугалась от того с какой теплотой я произнесла его имя. Зачем я вообще это сказала?

— Да? — переспросил он, чуть понизив голос и не мигая глядя на меня.

«Если я сейчас ничего не скажу, то сгорю от стыда и неловкости!» — мгновенно пронеслось у меня в голове. Я принялась лихорадочно перебирать в голове все темы, которые мы сегодня затронули: лошади, моя мать, торговля отца, поездка домой. Так. Подождите.

Лишь сейчас я осознала, какая блестящая возможность улизнуть из дворца к отцу, мне представилась.

— Вы знаете, я все же хотела бы поехать в родное поместье как можно раньше.

Представляю, насколько жалко это звучало. Я обещала себе, что никогда не буду обращаться за помощью к этой своре высокомерных аристократов, но вот стояла перед одним из них и унижалась. Впрочем, я могла бы объяснить это острой необходимостью, но, как и в случае с борделем, менее стыдно от этого не становилось.

— Хорошо я решу этот вопрос, — коротко ответил он без всякого гонора.

Я смущенно отвела взгляд. Как же хорошо, что вокруг стояла непроглядная темнота, и он не видел моего смущение.

— Благодарю, Ваше Высочество, — я постояла молча еще несколько секунд, но, осознав, что он не собирается прерывать молчание, добавила, — ваш портвейн, Александр Николаевич.

— Ах, да, — князь словно очнулся от летаргического сна, а затем, немного неловко поклонившись, развернулся и зашагал к выходу.

Удивительно, какой странной вышла эта встреча. «Что это было?» — спрашивала я себя. Неужели этот человек способен на вежливый и осмысленный диалог? Неужели он согласился помочь мне, без всяких «если» и «но»?

Я резво зашагала вперед по тропинке навстречу ярко горящим огням в гостевой усадьбе.

Я не хотела думать о том, что только что произошло, но моменты недавнего прошлого настойчиво лезли в голову, требуя осмысления. Наверное, Александр стал единственным человеком за те полгода, что я провела в стенах дворца, который спросил меня о чем-то, что не касалось дел или императорской рутины. Он был первым, кто спросил меня обо мне и о моей семье. И это казалось мне очень странным, но и в то же время приятным.

С другой стороны, одна короткая встреча еще не делала его героем или достойным господином. И он все еще был мне неприятен. Я вспомнила, как он бегал по коридорам дворца за Еленой, пока на балу его ждала Мария. Вспомнила его элементарные и глупые ошибки в письмах, которые он собирался отправлять английской королеве. Вспомнила его самовлюбленную и эгоистичную ухмылку, единственное средство, которое спасало его от проблем.

Нет. Ничто не изменит моего к нему отношения. Его интересует только личное благополучие, мир плотских развлечений и грешных утех. Да и кто знает, для чего он интересовался моей семьей. Возможно дело как раз в огромном долге, который висит на нашем имении уже долгие месяцы, а он просто хотел узнать, не скрывает ли мой батюшка золотые слитки в ветхом хлеву. А за помощь он вполне может спросить потом. Такие люди не могут внезапно превратиться в главных благодетелей, ему точно что-то нужно от меня…

Немного успокоившись, я решила оставить мысли об Александре и сосредоточиться на предстоящей поездке. Все же мечта вернуться домой было чуть ли не единственным желанием, оставшимся с детства. Я почти забыла, как выглядит наше поместье, но я очень точно помнила, что там мне было хорошо.

Глава 15

На заднем дворике меня уже должна была ждать бричка. Не самый удобный транспорт, но, по крайней мере, финансово доступный. Я тихонько проскользнула мимо комнаты Елены, словно опасаясь, что она может в любую секунду выскочить оттуда и сорвать мое путешествие. Но, на свое счастье, я не повстречала ни одной живой души кроме стражников, дремлющих на посту.

Несмотря на все мои старательные попытки не наделать лишнего шума, получалось это слабо. Неделю назад мне пришла дивная, как мне тогда казалось, идея, спрятать заработанные у Фани монеты в горшок с георгином. Только когда деньги были положены на дно, хорошенько закопаны, а цветок посажен, я осознала, что фрейлина с горшком привлечет к себе гораздо больше внимания, чем девушка с чемоданом. Так что мои старания быть менее заметной были собственноручно уничтожены, именно поэтому теперь я тащила с лестницы два чемодана и проклятый горшок с георгином!

Чемоданы злостно стучали друг об друга, а горшок то и дело намеревался выскочить из рук. Единственное, что могло спасти обитателей дворца от невыносимого грохота, который я создавала своим передвижением, было чудо.

К счастью, до выхода оставалась всего ничего, и я, пройдя еще несколько метров и отперев тяжелую дубовую дверь, оказалась в саду.

Осенний, еще по-летнему теплый утренний воздух моментально снял остатки сонливости и необъяснимой тревоги, приводя меня в чувства и наполняя легкие ароматами парковой свежести.

Я огляделась, никакой брички вокруг и в помине не было. Постояв на крыльце пару минут, неспешно осознавая, что транспорт еще не прибыл, я спустилась вниз по ступенькам и прошла немного вглубь парка.

Садовая аллея завораживала меня утренней красотой и тишиной. Здесь было значительно темнее, чем на крыльце, где уже давно играли шаловливые лучики солнца, но даже тени казались мне приятными спутниками. Запахи здесь ощущались в сотни раз ярче, чем на крыльце, и к аромату дикой розы примешались контрастные запахи ирисов, георгинов и таволги. Много, много ароматов, где каждый перебивал другой и смешивался с третьим, заставляя меня кружиться в забвении ароматических красок.

Внезапно за спиной я услышала нарастающий цокот копыт. Я быстро окинула взглядом все это зеленое великолепие, понимая, что нам придется расстаться и, развернувшись, направилась к своей бричке.

Каково же было мое удивление, когда вместо привычной шумной деревянной брички с одной борзой лошадкой и грубияном ямщиком к крыльцу подъехала огромная карета с пятеркой молоденьких мастистых коней. Как-то больно много чести для рядовой фрейлины. Быть может, это Александр постарался? Мне хотелось в это верить, но я совершенно точно знала, что это пустые фантазии. Вероятно, карету подали для кого-то другого.

Только я направилась к ямщику, чтобы расставить все точки над «і» как дверь дворца резко отворилась, и на крыльце появился статный мужчина. Он был не очень высокий и достаточно худого телосложения. Темные короткие волосы, которыми грешила современная мода, идеально подчеркивали контуры его лица, и он казался весьма привлекательным.

Издалека мне показалось, что мужчина совсем не молод, но когда он подошел ближе, и я смогла его разглядеть, то поняла, что возраста ему накидывала ухоженная борода и симметричные бакенбарды.

Едва он заметил меня около кареты, от его задумчивости не осталось и следа. Небольшие губы, которые гармонично смотрелись на лице господина, дернулись в улыбке, но при этом он все равно умудрялся оставаться серьезным и даже немного строгим. Похоже, что карету все же подали для него.

— Анна Георгиевна? — обратился он ко мне, спустившись с лестницы.

— Да, это я. А вы, собственно, кто?

— Вы направляетесь в Западную губернию? — проигнорировав мой вопрос, спросил господин.

Я кивнула.

— Тогда прошу, садитесь. Нам предстоит долгая дорога, — ничего не объясняя отчеканил мужчина. Кажется, по моему лицу было очевидно, что я нахожусь в замешательстве, потому господину пришлось пояснить некоторые вещи:

— Не беспокойтесь, я тоже держу туда путь. Вы можете ждать свою бричку, но на карете вы доберетесь быстрее, и вам будет гораздо удобнее.

— Я никуда с Вами не поеду, господин. Я вижу вас первый раз в жизни, и у меня нет никаких оснований вам доверять.

Было очевидно, что мужчина не был готов к такому повороту событий, вероятно ему редко отказывали. Особенно дамы. Впрочем, а чего я еще ожидала от мужчины, что вышел из дворца?

— Спасибо за предложение, но я подожду свою бричку, — добавила я гордо.

Взгляд мужчины мгновенно изменился. Если раньше он смотрел на меня серьезно и равнодушно, словно ожидая от меня беспрекословного подчинения, то сейчас я заметила в его взгляде явный интерес.

Однако и это продолжалось недолго. Едва я собиралась прервать молчание и, откланявшись, направится в сторону ожидать свою бричку, господин решительно произнес:

— Садитесь, Ваше Благородие, я поеду на другой карете.

— Не поняла вас?

— Что же здесь непонятного? Позвольте мне быть джентльменом и уступить вам свою карету, я отнюдь не спешу, а вам наверняка неудобно стоять с вашим… — он помедлил, словно не мог найти подходящее слово, — горшочком.

Я в мгновение покраснела. Заметив мое смущение, мужчина внезапно улыбнулся. Теперь он уже не казался мне таким суровым. Да и я с удивлением отметила, что типичным надменным представителем буржуазии, господин, похоже, тоже не был.

— Давайте помогу Вам поставить ваши чемоданы.

— Право не стоит, моя бричка вот-вот должна прибыть, — попыталась выкрутиться я, но господин уже взял мои чемоданы и рывком закинул их в карету.

— Прошу, — он галантно открыл передо мной дверь, ожидая, что я воспользуюсь его предложением.

Какая-то часть меня определенно сопротивлялась, а другая говорила: «Почему бы и нет? Если уж симпатичный джентльмен сам предлагает услугу и ничего не требует взамен — грех отказываться».

— Благодарю, — кивнула я, а затем плавно проследовала в карету.

Мужчина подал мне руку, помогая подняться по крохотным ступенькам, а когда я оказалась внутри дормеза, довольный произнес:

— Хорошей дороги, Ваше Благородие, и до встречи, — последняя фраза прозвучала исключительно многозначительно. Я не успела ничего спросить, потому что дверь захлопнулась перед моим носом, и в ту же секунду мы тронулись.

***

Вскоре богатые убранства столицы сменились на простые деревенские пейзажи. Широкая мощеная камнями дорога плавно перетекла в пыльную полосу, сплошь покрытую ямами, в которые проваливались наши лошади. Тяжёлый городской воздух, который я еле могла вдохнуть в жаркий день лета, теперь был лёгким, словно первая весенняя листва. Было в этой загородной жизни нечто особенное прекрасное. И больше всего я жалела, что не видела этой красоты раньше.

Я совершенно не помнила, как выглядела дорога домой, ведь прошло столько лет. Даже очертания дома всплывали в моей памяти весьма смутно. Но то, что я видела из окна кареты, заставляло мое сердце нежно трепетать от пронзающих его нитей покоя и умиротворения. Я чувствовала, будто художник плетет в моей душе огромное полотно, наполняя его красками естественной зелени, дымчатой голубизны неба, а затем плавно обрамляет их лучами рассветного солнца. Что-то родное было в коровках, выгоняемых пастухом на рассвете на деревенские поля, и гнедых лошадках, равномерно цокающих по дороге.

Вот это и была настоящая жизнь. Прекрасная. Наполненная. И одухотворенная. Одного вида угрюмого, перекосившегося от времени дома, спрятанного у дороги в тени яблоневого сада, мне было достаточно, чтобы влюбиться в эти места.

Бегали по просёлочной дороге маленькие дети, падая в придорожную пыль они звонко смеялись, хотя песок и грязь летели им в лицо, превратив их льняные рубашонки в серое тряпье.

Поле сменялось лесом, загадочно манящего меня выйти из кареты и прогуляться по его нехоженым, диким тропам и вдохнуть смолянистый аромат хвои и влажного мха.

Спустя несколько часов мы выехали на широкую песчаную дорогу, на которой изредка встречались участки брусчатки. Солнце вовсю припекало, так, словно на дворе стоял июль. С меня сошло уже три пота, и я мечтала поскорее оказаться в отцовском доме, спрятанном в тени тополиной рощи.

— Почти приехали, — заявил неожиданно ямщик, когда мы ехали посреди незнакомой заброшенной деревеньки. Правда, на некогда процветающее имение это было совсем не похоже.

Я помнила об этом месте немного, но все же окружающий пейзаж нисколько не был похож на то, что я ожидала увидеть. Я попросту не могла забыть ребят, бегающих на речку ловить рыбу, закаты над лесом, которые я встречала, сидя на крыше сарая у озера и вечно пьяного старожилу, которого дети в шутку звали Балдой.

Мы подъехали к густым зарослям аира и остановились.

— Кажется, наше путешествие подошло к концу. Вы на месте, — сказал мужчина.

«Неужели вот он, мой дом?» — подумала я, оглядывая пустынную дорогу и вслушиваясь в спокойный шум ручья в овраге.

— Но здесь же ни одного дома нет поблизости? — изумилась я.

— Ваше Благородие, это и есть ваше имение, — крикнул мне ямщик, замедляя лошадей.

— Советую вам подняться на пригорок, ваше поместье сразу за ним, — произнес он, и мы резко остановились.

— Вы уверены? — недоверчиво переспросила я, глядя на заросли репейника, через который мне предстояло пробираться.

— Вне всяких сомнений, — прозвучало это убедительно.

Лакей помог достать все вещи из кареты и равнодушно передал мне на дальнейшее попечение.

— Прощайте, Ваше Благородие, карета прибудет за вами к полудню следующего дня, — мрачно проговорил ямщик, словно ему не терпелось забрать меня отсюда как можно скорее.

Я лишь успела кивнуть ему, когда карета тронулась, и лошади рысцой бросились вперед, оставляя меня наедине с тишиной.

Здесь не было ни дорожки, ни даже невзрачной тропинки, одни лишь смутные очертания поля, которое когда-то наверняка было распахано крестьянами, а сейчас поросло бурьяном и молоденькими березами. Я крепче сжала чемодан и сделала шаг в сторону от дороги.

Мгновенно нога оказалась по щиколотку в грязи.

«Что ж. Это все равно лучше, чем дворцовые паркеты», — решила я и решительно двинулась вперед. Я не ждала увидеть за пригорком волшебный город, с вымощенными золотом дорогами, однако и того, что представилось моему взору, я тоже никак не могла вообразить.

Вместо зелёной, цветущей равнины, над которой в вальсе кружили ласточки, я увидела серый заброшенный пустырь. Вместо полуденного смеха юных девушек у речки и криков местных ребятишек меня встретила гробовая тишина. Такая, словно имение охватила смертельная эпидемия и не оставила после себя ни одной живой души. Церковь, которая некогда была маяком для заплутавших путников, стояла на холме, перекосившись на правый бок, словно дряхлая старуха, волочащая воду из колодца.

Наш дом не заметить было сложно, он был одним из немногих мест, сохранивших в моей памяти прежний облик. Первое, что бросалось в глаза при взгляде на это небольшое, в два этажа задание — это стеклянная летняя терраса вместо привычного балкона, с классическими громадными колоннами, маленький пруд у въезда и обширный яблоневый сад, расположившийся за домом.

Все время, что я пробиралась к нашему имению сквозь заросли лещины и крушины, я так и не встретила ни одного прохожего. И только войдя в отчий дом, я наткнулась на дворецкого.

Едва он увидел меня, тут же отвесил, вероятно, глубочайший поклон, который ему приходилось совершать за всю жизнь, забрал чемоданы и просил подождать несколько минут в гостиной, объяснив это тем, что мой батюшка только вернулся с ярмарки и переодевался в домашнее.

В гостиной было тихо и мрачно. Грузности и тяжести комнате придавало обилие мебели из черного дуба и непропорционально гигантский камин. На столе лежала массивная бархатная скатерть, а подсвечники в углах комнаты, казалось, не очищали с моего отъезда, потому что они от самого пола были покрыты плотным слоем застывшего воска.

Я не представляла, как пройдет эта встреча. И от этого сводило челюсть, и нервно дергалась коленка.

Вдруг на лестнице впереди замаячила большая мужская тень, и через пару секунд в гостиной появился мой батюшка.

— Отец! — воскликнула я радостно. Во мне мгновенно зажегся яркий свет любви, теплоты и благодарности, который все это время был невидимой искрой, а теперь превратился в огромный костер.

Мы крепко обнялись и я, наконец, смогла рассмотреть его. Удивительно, но он почти не изменился. Только волосы стали короче и морщинки глубже. Именно таким я себе его представляла: высоким, важным и на первый взгляд немного угрюмым.

Первые несколько мгновений, поддавшись порыву давно забытых детских чувств, я, ни на секунду не замолкая, принялась щебетать обо всем, что приходило в голову.

***

Мы сидели друг напротив друга на широких, покрытых бахромчатыми покрывалами диванах, и молчали. Когда я наговорилась о всякой чепухе и поняла, что настало время чего-то более серьезного, тут же оказалось, что начать подобный разговор не так-то просто. После стольких лет разлуки он был для меня совсем чужим, но, даже невзирая на неловкость, я все равно жаждала узнать у него о матери, о нашем доме, о долгах, и ещё столько же хотела рассказать об обратной стороне жизни во дворце.

Я миллион раз продумала этот разговор у себя в голове, однако отрицать, что он будет тяжелым, я не могла. Оттого никак не решалась прервать затянувшееся молчание.

— У вас красивый сад, отец, — хоть уж совсем издалека, но все же, наконец, начала я, — хоть, конечно, за ним и нужен уход.

— Ты знаешь, что делами сада раньше распоряжалась мать, то, что ты видишь сейчас — это уже не то. К тому же, большую часть пришлось продать, чтобы… — он покашлял, вероятно, решая, стоит ли мне знать о чем-то, — чтобы покрыть старые расходы.

Я мгновенно поняла, о каких расходах, а точнее, долгах он говорил. Было страшно продолжать, но лучшего момента для столь непростой беседы могло и не быть.

— Сколько у вас осталось душ? — прямо спросила я, хоть и знала, что не хочу слышать ответ.

— Да зачем тебе забивать этим голову? — тут же начал он, но, наткнувшись на мой суровый взгляд, признался: — Тридцать два человека.

Откровенно, я готова была услышать и меньшее число.

— Почему вы просто не продадите их? Для поддержания жизни в имении вам хватит и десяти человек.

— Продать кому?! — воскликнул отец неожиданно импульсивно. — Нашему обезумевшему соседу? Уж господин управляющий мне рассказал, как наш многоуважаемый господин Хмельнов их использует. Я ему души, а он их моментально на барщину на семь дней выгоняет, и день и ночь они на него пашут, а потом с его двора мертвые тела вывозят. Разве я могу так поступить со своими душами? Люди все-таки, жалко.

Я промолчала. В этом случае с отцом я была согласна.

— Откуда такой долг? — почти прошептала я, опасаясь расстроить отца своими расспросами. Я знала, как он хотел уберечь меня от любых проблем, и прежде всего таких, из-за которых страдала честь и репутация нашего рода.

— Что ты хочешь услышать? — было видно, что ему больно говорить об этом даже сейчас, — Она заболела сразу после твоего отъезда в Институт, — понятно было, что дело касалось смерти матери, но мне надо было это услышать. — Врач сказал, что ей ничего не поможет.

На этом его рассказ на время прервался. Но я была слишком нетерпелива и собралась вновь атаковать батюшку вопросами, но он тут же продолжил:

— Мы нашли другого, третьего, четвертого. Они несли такую чушь: принимать змеиный яд, жабью печень. Один раз пришла какая-то ведьма, якобы снимать порчу, ничего не помогало. А деньги уходили. Когда совсем отчаялись, повезли к императорскому врачу. Сперва все было хорошо, и ей на время стало лучше. Но потом все вернулось. Говорили, если уехать на море, дышать солёным воздухом, болезнь отступит. Я продал все. Собрались с переездом, а потом все закончилось.

— Вы продали все, чем владели в городе, чтобы купить маленький дом на море? — изумилась я. Мы никогда не были зажиточным семейством, но обанкротиться, спуская все на лечение чахотки — это должна была быть баснословная сумма.

— Естественно, часть денег у меня осталась, но я не смог по глупости грамотно ими распорядиться, и они пропали, — я чувствовала, что отец уже начинал злиться. Возможно, я слишком много требовала от него для первой встречи.

Тогда я приняла решение оставить эту тему на какое-то время, в надежде вернуться к ней потом. А вот вопрос решения финансовых проблем все ещё лежал на повестке дня.

— Послушайте, отец. Я знаю о ваших проблемах с долгами. Позвольте Вам помочь.

Отец вскочил с дивана и замахал руками:

— Даже не думай об этом! Я ничего брать не буду!

— Но, послушайте, эти двадцать восемь тысяч могут помочь. Возьмите, это мои деньги. Я ни у кого их не занимала и никому ничего не должна.

Отец недоверчиво посмотрел на меня. Было видно, что он даже не думал соглашаться. Скорее, он подозревал меня в незаконных делишках. В таком случае он безусловно был прав.

— Откуда у моей дочери с содержанием четыре тысячи в год взялось двадцать восемь тысяч рублей?

— Ха, — решила отшутиться я, — а вдруг я дружу с цесаревичем?

Глаза моего отца округлились, и в них появилось нечто страшное, дикое, захотелось поскорее убежать от него и спрятаться в шкафу.

— Ты в своем уме?! Даже не думай договариваться ни о чем с этими людьми! Поверь мне, они тебя подставят, а ты даже понять этого не успеешь.

— Папенька, успокойтесь, — тут же попыталась угомонить его я, — я же пошутила. Не дружу я ни с какими цесаревичами, и деньги у них я не брала. Я их заработала. Помогла кое с чем герцогине, вот она меня и наградила, — врать, конечно, было отвратительно, но я оправдывала себя тем, что это может всех спасти.

Он проигнорировал мои слова и продолжил гнуть свою линию:

— Цесаревичи, князья, все их приближенные — одинаковые мелочные, одержимые своей властью люди.

— Отец, не надо. Их семья многое для меня сделала, — попыталась вступиться я, хотя, если вдуматься, то однозначно ответить, что именно хорошего мне сделали приближенные Императора, было довольно сложно. Если не сказать невозможно.

— Что они сделали? Приняли тебя во дворец? Это не их заслуга, а твоя. И точно так же, как они ничего не сделали для тебя, они ничего не сделали для своих подданых. Эта страна полна безвольных закрепощённых рабов, которые умирают от произвола богачей, пока те устраивают пиры в своем дворце. Разве я не прав?

Я лишь покачала головой:

— Император изо всех сил старается избегать казней. А что до рабов? Вы дали им землю, вы заботитесь о них. Они должны быть вам за это благодарны.

— Я забочусь о своих душах, да. А другие помещики, думаешь, такие же справедливые? Да и казни дело такое. Зачем казнить кого-то, если можно отправить за горы и бросить умирать там? Но на самом деле это и есть казнь, просто мерзавцы называют это ссылкой.

Эти разговоры были мне непонятны. Я считала дворец своим вторым домом. И даже если не все в нем было идеально, мой долг перед Императором и его семьёй был неоспорим.

— Вы сами отдали меня в Институт. Зачем, если не хотели, чтобы я была к этому причастна?

— Твоя мать видела, как устроен дворец, и сбежала оттуда, как только смогла. К сожалению, обстоятельства вынудили нас отправить тебя в Институт, а оттуда ты попала во дворец. Но я очень хочу, чтобы ты покинула это место как можно скорее.

— Я Вас не понимаю.

— Я очень надеюсь, что и не поймёшь.

Глава 16

После обеда и разговоров с отцом, которые довольно быстро вновь перешли в спокойное русло, я решила навестить могилу матери.

Кладбище расположилось на пригорке недалеко от имения, и заприметить его легко можно было по небольшой покосившейся церквушке, находящейся рядом. Она была такой крохотной, что людям, вероятно, нужно было приходить на службы за несколько часов до их начала, или же слушать проповедь со скромного церковного подворья. Несмотря на это, атмосфера, царившая вокруг, была лёгкой и благодатной. Нежно журчал неподалеку ручей, питающий реку за холмом, тихо посвистывали птицы в кустах шиповника, а у входа в церковь вальяжно развалилась лохматая добрая псина, лениво поглядывающая на прохожих.

Кладбище было небольшим, и, возможно, как раз потому что на нём редко кто-то появлялся, оно продолжало оставаться запущенным. Я пробралась между зарослей крапивы и массивных деревянных крестов, кое-где уже поросших мхом и лишайниками и, наконец, добралась до железного креста с приделанной рядом дубовой табличкой и выгравированным на ней именем: Татьяна Демидова. Поставить такой постамент было делом недешёвым, а потому я сильно удивилась тому, что никто не ухаживал за этой могилой, словно моя мать была каким-то неизвестным французским солдатом. И если судить по обильным зарослям лещины и осоки, последние лет пять здесь точно никто не ходил.

Я присела на корточки, аккуратно приминая к земле высокую траву у надгробья, чтобы хотя бы попытаться придать этому месту благообразный вид.

Я не собиралась предаваться чувствам по приезде сюда, потому что от детских воспоминаний почти ничего не осталось. Меня привело сюда исключительно чувство долга, но, кажется, я не до оценила силу привязанности к этим местам. Потому что, стоило мне залезть поглубже в прошлое, выуживая из памяти каждую крупицу воспоминаний о детстве, как я ощутила такую пронзительную боль утраты, тоску и отчаяние, словно только что потеряла не только мать, но и часть себя. Казалось, секунду назад я стояла перед ней, умоляя дать совет и подсказать, как мне быть. Кому верить? И куда стремиться? И вот ее уже не было рядом. И меня поглощало тянущее ощущение пустоты, словно я осталась в этом мире совершенно одна: беспомощная, одинокая, потерянная. О том, что такое семья, я знала только из книг, а мое окружение, в котором меня воспитали и в которое я попала, развращало меня и всеми силами стремилось уничтожить. Но я не могла сбежать.

Ох, как же я хотела поговорить с ней! Рассказать обо всем, что случилось со мной во дворце. О герцогине, Императрице, о Варваре, Фане и даже об Александре.

Пощупав громадный булыжник, который весь день до этого заливало солнце, и убедившись, что я не замерзну, усевшись на его гладкую темную поверхность, будто в забвении, я принялась пересказывать немой тишине всё, что со мной приключилось.

Когда я закончила, день начинал склоняться к вечеру. Солнце больше не припекало, жара не сушила слезы, а на душе внезапно стало свежо.

Оставаться здесь больше не имело смысла. Пустота, которая все это время была моим верным спутником, услышала уже и так больше чем достаточно, а потому я направилась обратно. Погрузившись в свои мысли, я вновь проходила мимо бревенчатой церквушки, как вдруг из нее мне навстречу выскользнула немолодая женщина:

— Госпожа Анна? Вы ли это?! — воскликнула она. Женщина явно не была знакома с правилами этикета, раз позволяла себе обращаться ко мне столь просторечно.

— Вы не помните меня, сударыня? Я жена нашего батюшки. Вижу, решили вспомнить про нас и отца своего и посетили наши скромные края.

Я уж и забыла, каково это, говорить с простыми людьми. На удивление это ничуть не смутило меня, потому я заулыбалась и произнесла, кивая в сторону кладбища:

— Конечно, и матушку тоже надо было проведать.

На этом моменте в глазах женщины заиграли крохотные огоньки:

— Да, проведывать ушедших — это конечно хорошо. Вот только не на пустой могилке.

На секунду я потеряла дар речи, но быстро взяла себя в руки и, списывая все на свои предрассудки, переспросила:

— Как это понимать? Что значит пустая могилка?

Собеседница совершенно точно успела пожалеть о своей чрезмерной болтливости и сейчас, вероятно, просчитывала пути отступления. Но было поздно, и ей пришлось отвечать:

— Послушайте, сударыня, я не знаю ничего толком. Это все слухи, ей Богу.

— Рассказывай, — приказала я властно. Любопытство и тревога на время переплелись, и предвкушала неприятности.

— Ваше благородие, — начала издалека женщина, — Ваша матушка умерла, как известно, от чахотки. Светлейшая душа, замечательная госпожа, — она рассыпалась в комплиментах. И хотя я прекрасно понимала, что меня изо всех сил пытаются умаслить, заставить ее говорить лишь о том, что мне было нужно, оказалось не так просто:

— А причем здесь пустая могила? — напомнила я женщине, не давая улизнуть от ответа.

— Как я уже сказала, я ничего не знаю током. Но деловот в чем. Вашу матушку никто не видел в гробу. А когда она умирала, Ваш отец не позвал ни соседей с ней простится, ни родственников, ни даже святого отца. А где это такое видано, чтобы покойник на этот свет без исповеди посылать. Вот и вышло, что на помине был только ваш батюшка, да мой муж. Земле предали закрытый гроб. А после никто даже не появился на той могиле. Не по христианским традициям это.

— Это все? — спросила я недоверчиво. История ее больше была похожа на сельские сплетни.

— И да, и нет, — прошептала соседка, словно рассказывала мне сказку на ночь, — по здешним краям тогда шатался всякий сброд и все расспрашивал, про матушку Вашу, про батюшку. Мы, конечно, ничего, никому. Но было такое, — артистично вздохнув, сказала она, — В ночь, когда, сударыни не стало, царствие ей небесное, вся околица видела здоровенных мужиков. Ей богу, — причитала женщина осуждающе, — пришли посреди ночи в Ваш дом, я только мужа отправить хотела проверить все ли хорошо, смотрю — выходят. А после больше никто не видел ни их, не матушку Вашу.

Я фыркнула. Это звучало так нелепо. Какие-то деревенские мужики, пустой гроб, исчезновение матери. Чего только не придумают эти крестьяне для развлечения?

— Что ж, спасибо за столь увлекательную историю, — вежливо поблагодарила я женщину за информацию, надеясь, что она не расслышит саркастичные ноты в моей интонации. Но она, кажется, услышала:

— Не верите? А так все и было, — сказала она, трижды перекрестила меня и одарив снисходительной улыбкой, направилась к церкви.

Я тоже не собиралась задерживаться.

Спускаясь с холма, я думала о том, какой живой может быть фантазия у людей, если их жизнь скучна и однообразна. Но едва я ступила на дорогу у подножия, ведущую к дому, услышанная история начала несколько переосмысляться.

«А уж не связаны были эти странные люди с теми долгами, которые обременяли нашу семью?» — думала я, не по-девичья шаркая ногами о песок. Вариант с бандитами был куда более логичным, нежели растрата огромного состояния на лекарства от чахотки. И тогда вполне понятно, почему отец предпочел не говорить мне об этом.

Отец ждал на крыльце, и мое появление на горизонте не осталось незамеченным. Ещё издалека я уловила еле различимые запахи жареного мяса, а когда нога моя переступила порог дома, белая кухарка, совмещающая также должности буфетчицы и моей бывшей кормилицы, уже накрывала стол в гостиной.

Мы сели ужинать. Разговоров было немерено. Отец рассказал мне о своем хозяйстве, садах, которыми когда-то занималась мать, и которые пришлось продать соседу. Я же старательно пыталась пересказать отцу, что произошло со мной с того злополучного ноябрьского дня за годы Института и службы во дворце:

— Тебе нужно бежать оттуда, — уверено произнес он, услышав историю подкинутого Еленой письма.

— Если я убегу, откуда у меня будут деньги, чтобы восстановить наше доброе имя и не потерять дом?

— Титул имеет смысл лишь тогда, когда есть перед кем им гордиться. В наше время дворяне так замарали это понятие, что быть дворянином скоро станет позорно. А за деньги ты не должна переживать, это не твоя проблема. Ты и так сделала очень много, — он кивнул в сторону горшка с георгином. Я расценила этот жест, как знак того, что он принял мою помощь.

— Отец, я хотела спросить Вас.

Он отпил вина из хрустального бокала и посмотрел на меня.

— Я встретила жену священника, когда была на кладбище. Она наговорила мне, будто Вы хоронил пустой гроб без матушки, и будто Вы связались с бандитами, которые ее убили. Я не поверила, конечно. Но все же я хотела спросить, почему вы не приглашали никого из родных? Даже я узнала о ее смерти в письме почти через год после!

Реакция на мои вопросы была довольно предсказуема. Отец был недоволен. Не любил он разговоры, в которых кто-то хотя бы на секунду допускал, что он может быть не прав.

— Я говорил тебе не верить слухам! Вот оно, императорское воспитание! Твоя мать была больна. Вопреки мнению, что чахоткой болеют лишь люди страстей, я склонен думать, что она может быть опасна для других. Потому и не звал никого. Да и кого звать было? Родственников нет, а те, что есть, живут за сотни миль.

— А бандиты? — на всякий случай заикнулась я.

— Не знаю, кого эти сыщики приняли за разбойников, но в ту ночь кроме врача, да его лакея с кучером, у нас никого не было.

Я удовлетворенно кивнула, и мы вновь принялись за еду. Но почему меня так пугало воцарившееся молчание? Неужели я все еще в чем-то сомневалась? Или, быть может, меня просто волновала та необъятная гора проблем, что до сих пор нависала над нашей семьей. Едва я подумала об этом, как в дверь трижды постучали.

— Мы кого-то ждем? — спросила я настороженно и на всякий случай отложила в сторону вилку, словно понимала, что к еде уже не придется возвращаться.

Отец озадаченно посмотрел на меня и промолчал.

— Папенька?

Я увидела, как мелькнул в холле силуэт горничной, а через секунду услышала за стеной грубый мужской бас.

Еще ничего не произошло, но почему мне было страшно?

— Георгий Петрович, к вам тут пожаловали, — голос горничной звучал встревожено, и по лицу отца, я поняла, что неспроста.

— Подожди меня здесь, — сказал он строго, — никуда не выходи.

— Отец, что происходит? — тревогу в голосе уже невозможно было скрывать, да и это было не к чему.

— Так, гости из губернии, — мужчина встал из-за стола, и я увидела, что его обуяла дрожь.

— Что за гости, которые приходят к ночи и не предупреждают о своем появлении?

Но отец больше не говорил со мной. Взяв со шкафа небольшой пергаментный сверток, он направился в парадную. Я не собиралась сидеть на месте и просто слушать, что происходит за дверью, потому мгновенно последовала за батюшкой. Я знала, что не услышу от пожаловавших господ ничего хорошего, но сидеть и бездействовать было не в моих правилах.

Я почти добралась до выхода и уже видела очертания гостей столпившихся в прихожей, однако внезапно отец, что уже стоял на пороге гостиной, развернулся ко мне лицом и виновато произнес:

— Прости за это, — а потом он рывком захлопнул дверь перед моим носом, и я услышала, как повернулся ключ в замочной скважине.

— Нет! Отец! Пожалуйста! — бросилась я к дверям, — вы должны открыть дверь, я могу вам помочь! Пожалуйста.

Но было поздно. Я слышала, как отдалялись шаги, и голоса за дверью становились все тише. Мужчина уводил непрошенных гостей в другую комнату, чтобы я не могла слышать их разговор.

Я продолжала настойчиво дергать ручку, надеясь, что это поможет мне освободиться. Но механизм был слишком прочный, чтобы просто сломать его. В данном случае его можно было только вскрыть.

Я провела рукой по волосам, ожидая, что мне удастся отпереть замок с помощью заколки, но, как назло, я оставила все украшения в своей спальне, куда доступ мне был закрыт. Я нервно осмотрела гостиную в поисках предмета, способного помочь мне выбраться. Подсвечник. Перо. Чернильница. Все не то.

Сердце бешено колотилась в груди. Меня заперли в моем же доме. Насколько все было плохо, раз отец предпочел именно такой способ оставить меня в неведении? Я сказала ему, что могу помочь, но это был блеф. Кто бы не был там за дверью, я была бессильна перед ними. Все что у меня было это титул, который для них ничего не значил.

Слезы градом потекли из глаз, я подползла к двери, и принялась истерично колотить по петлям. Я задыхалась от своих всхлипов, хотя понимала, что истерика не поможет мне освободиться.

Спустя пару минут я всеми усилиями воли заставила себя собраться и прислушаться. Как я и предполагала, из дальней части дома доносились тяжелые мужские голоса. Никто не кричал. Тем не менее разобрать, о чем шла речь, не представлялось возможным. Лишь изредка, когда кто-то из господ, очевидно прохаживаясь по комнате напротив, начинал разговор, до меня долетали бессвязные обрывки.

— Взыскать имущество по факту…, — вдруг услышала я, а затем речь вновь стала неразборчивой.

От кончика пальцев до самой макушки, словно смертоносным змеиным ядом, меня сковал страх. Дикий ужас от осознания своей беспомощности. Я даже не могла вновь колотить в дверь, не могла заставить себя кричать, мною просто завладела тьма. Я ухватилась за дверную ручку, но уже не для того, чтобы выйти. Мне нужна была опора — связь с миром, чтобы просто не потерять сознание. Воздуха в комнате становилось все меньше, и каждый следующий вдох стоил мне все больших усилий.

«Пожалуйста, только не сейчас», — думала я, а перед глазами сгущалась тьма. Я не могла так просто отдать отца и наше родовое гнездо.

Постепенно мне удалось восстановить дыхание и унять всхлипы. Теперь я сидела на полу, прислушиваясь с проклятым голосам за дверью и просто молилась. Не помню, сколько это длилось. Я потеряла счет времени в тот момент, когда поняла, что теряю то единственное, что имело для меня смысл. Однако, когда комната совсем погрузилось в темноту, и я не видела ничего кроме тусклого света луны за занавесками, внезапный щелчок дверного замка, вернул меня в чувства.

Я мгновенно вскочила с пола и уставилась в пустоту, ожидая развязки. Морально я была готова к тому, что увижу там горничную, которая, отводя взгляд признается, что я больше никогда не встречусь с батюшкой, но дверь открылась и я увидела отца.

На этот раз я утратила способность дышать от счастья. Бросившись к отцу, уже секунду спустя я висела у него на шее. Теперь меня пробрало на смех. Истеричный, прерывистый. Он смешался с нервной икотой и всхлипами.

— Что это было? — прошептала я, не выпуская отца из объятий.

— Кредиторы из губернии, — ответил он, необычайно тихо.

Держу пари, он натерпелся не меньше меня.

— Они ушли?

— Ушли, — мужчина закрыл дверь и пройдя вглубь гостиной без сил осел на диван.

Он был хмурый и не спешил радоваться вместе со мной.

— Они вернутся, да?

Отец кивнул.

— Я отдал им твои деньги, — сказал он, словно оправдывался, — взамен они дали мне неделю.

— Неделю? Но…где взять столько за семь дней?!

Он лишь развел руками.

— Думаешь, их это волнует? Они заберут все не кривя душой, потому что делали это сотню раз. Ты видела, как выглядит сейчас некогда богатейшее имение у дороги. Заброшенный двор, на который крестьянские дети бегают мочиться. Скоро здесь ничего не будет.

— Отец, — проскулила я жалобно, — может, еще есть шанс?

— Поезжай во дворец, я со всем разберусь.

Он взял со стола книгу, и открыв, как мне показалось первую попавшуюся страницу, принялся читать.

Разумеется, он врал. У него не могло быть плана, иначе бы он не допустил, чтобы в день приезда дочери к нему в дом вломились кредиторы. Он бы не стал брать у меня деньги, не стал бы запирать меня в комнате, не стал бы ждать возвращениях этих людей. Отец просто смирился с безвыходным положением. Все чего он хотел в момент, когда отдавал деньги — это избавить меня от возможности лицезреть опись нашего имущества, прежде чем его отвезут на продажу.

— Давай выпьем чаю, — мужчина внезапно оторвался от книги, которую все равно не читал, и, из последних сил выдавливая улыбку, посмотрел на меня.

А что мне было делать? Я уже знала, что мы проиграли.

— Я позову кухарку, — я еле сдерживала поток вновь нахлынувших слез. «Хоть бы отец этого не увидел», — подумала я, и, прикрывая лицо рукой, быстрым шагом направилась на кухню.

Луна пряталась за тучи, ночи становились длиннее и холоднее, и вот я услышала отчетливый стук дождевых капель по крыше террасы. И тогда я, наконец, почувствовала, что лето давно миновало, и впереди нас ждали холода.

Глава 17

Бричка ждала меня на дороге ровно в том месте, где только вчера я радушно прощалась с кучером, и едва ли могла предположить, что меня ждет ближайшие сутки. Отец помог донести чемодан, и теперь тот одиноко стоял в багажном отсеке кареты, лишенный компании горшка с георгином.

— Пишите мне, умоляю, — попросила я напоследок, — что бы не случилось, обещайте, что скажите мне правду.

Отец облокотился на край брички и та, не выдержав напора, слегка покатилась вперед.

— Я не буду ничего обещать, — ответил он, не глядя на меня.

Тогда и я потупила взор.

— Тебе пора, — он словно выгонял меня. Словно не хотел, чтобы я провела рядом с ним еще хотя бы минуту.

— Мы еще свидимся, я точно знаю. Я приеду к вам следующим летом, и мы будем пить чай с ватрушками на балконе. Потом пойдем гулять по саду. И сходим на озеро. Вот увидите. Так и будет, — на миг я даже поверила в свои слова.

— Ваше Благородие, вы скоро? Надо успеть вернуться до темноты, — окрикнул нас ямщик.

— Она уже идет.

Отец подал мне руку, помогая взобраться в бричку.

Мне не хотелось уезжать, но я знала, что в П. у меня гораздо больше возможностей помочь отцу, нежели в богом забытом селеньи.

— Я сделаю все возможное, чтобы нам помочь, — заявила я серьезно, но тут же наткнулась на еще более суровый взгляд батюшки.

— Это не то, о чем тебе стоит беспокоиться.

— А чем мне еще беспокоиться?

— Сделай все, что в твоих силах, чтобы покинуть дворец, как можно скорее, — я даже не успела понять смысл сказанного, как дверь кареты захлопнулась.

— Гони, — услышала я четкий приказ отца, и лошади мгновенно сорвались с места, унося меня обратно в ад.

***

Мы приехали поздно, но во дворце сегодня было на удивление тихо. Вероятно, все разбрелись по своим комнатам или разъехались по загородным поместьям.

Мне претила одна лишь мысль, о том, что придется возвращаться в комнату, где никто меня не ждет. Но со мной подобное происходило постоянно. Я каждый раз надеялась, что во всем дворце найдется человек, способный стать мне другом, но каждый раз, возвращаясь в монарший дом, видела все те лица, что смотрели на меня с презрением и брезгливым снисхождением, и понимала, что чудес ждать нельзя. Нужно просто смириться со своим одиночеством.

Протащив чемодан вверх по лестнице, я остановилась на террасе передохнуть, и внезапно осознала, что не хочу никуда уходить. Здесь всегда было немноголюдно, и даже во время императорских приемов этот балкон почему-то не пользовался у гостей популярностью, хотя был бы весьма подходящим местом для соблазнения юных дев. Прислуга появлялась здесь только после десяти, когда возвращалась в свои комнаты на ночлег. Я часто приходила сюда, когда приевшиеся стены комнаты начинали давить на меня, и, казалось, что я вот-вот стану их вечной заложницей.

Не такой я представляла себе поездку к отцу! И уж точно не ждала, что она закончиться подобным образом. Я почувствовала, как мне становится дурно. Что же делать? Неужели нет способа помочь ему? Или мы перешли красную черту, после которой уже ничего нельзя исправить? Быть может стоит все же занять денег у Фани? По крайней мере девушка вряд ли будет требовать немедленного возврата денег, и я успею неплохо заработать. Звучало как план. Убогий и жалкий. Но все же план.

Как я могла вообще допустить подобное? Как я могла оттянуть поездку домой настолько?! Надо было лучше стараться! Лучше танцевать! Надо было одолжить у Фани, Варвары, надо было бежать к Императору и умолять его о милости.

Каждую минуту, когда я вспоминала дом, сердце сжималось от боли. Потрепанная деревушка, перекошенная церковь и пустой дом отца. Но даже этот клочок земли у нас вот-вот собирались забрать. Это был тупик.

Что-то внутри меня перевернулось, а затем огромная волна из беспомощности и несправедливости накрыли меня с головой. К глазам вновь подступили слезы. Может надо было ехать вслед за кредиторами в губернию и добиваться там аудиенции с губернатором? Быть может, он оказался бы порядочнее дворцовых подхалимов и с ним можно было бы договориться?

Я не хотела плакать. Это казалось мне уделом ленивых и слабых. Но тогда я просто не знала, как выбраться из этого. Я обыскала все, тыкалась везде, пыталась придумать хоть один вариант, чтобы спасти наше имение. Но все это было бесполезно.

А потом я представила, как какой-нибудь пузатый барон, коему перейдет наше имение, прикажет срубить яблони за нашим домом, а его долговязая жена будет попивать чай на крыльце, где когда-то мать пела мне колыбельные. Я не выдержала. Слезы брызнули из глаз.

«Успокойся, ты придумаешь, что-нибудь!» — приказала я самой себе. Но мысли, еще более страшные, лезли в голову. Перед глазами стояла картина вчерашней мрачной комнаты и суровых голосов кредиторов. Какой бы наивной я не была, прекрасно понимала, что мы уже все потеряли.

Внезапно я услышала шум шагов на лестнице ведущей в сад. Появление здесь кого-то еще не входило в мой план, тем более, когда я, очевидно, не настроена была быть вежливой и милой.

И можете вообразить, каким огромным было мое удивление, когда на балконе, на котором доселе не прошло ни души, вдруг появился Александр.

Меня не должно было смутить его появление, потому что я, как и прежде, считала его эгоистичным, самовлюбленным неженкой, которому не до кого нет дела. В моем представлении он должен был пройти мимо, сделав вид, что не заметил меня. На всякий случай я все же отвернулась в сторону ограждения и устремила взор на сад, словно изучая куст белой розы, что рос за парапетом. Однако все пошло именно так, как я меньше всего хотела.

Едва оказавшись рядом, князь вдруг остановился и довольно серьезно, тоном заботливой матушки, спросил:

— Анна Георгиевна, какая неожиданная встреча! Что вы здесь делаете в столь поздний час? У вас все хорошо?

Я могла задать ему тот же вопрос. Могла ли я ожидать появление великого князя из темного сада, куда отнюдь не часто заносило дворцовую элиту? Не знаю, был ли его вопрос связан с тем, что он разглядел мои опухшие глаза и отекшие веки, или ему элементарно хотелось зацепиться за кого-то языком. Но вести с ним диалог по душам, я не собиралась.

— Да, Ваше Высочество, спасибо. Я в порядке. вы, наверное, спешите, не хочу вас задерживать.

Он мягко улыбнулся и в тот момент, я осознала, что он утратил всякое желание идти куда шел.

— У меня есть время, — протянул он и внезапно сделал шаг ближе, фривольно облокотившись на парапет рядом со мной. Чтобы не смотреть на Александра, я все еще изучала раскидистый кустарник с белоснежными розами, но князь с легкостью проследил за моим взглядом и также задумчиво принялся разглядывать лепестки на пышных бутонах.

— Анна Георгиевна, прошу вас, не стоит называть меня столь официально, по крайней мере, когда к этому не располагает обстановка.

Я недоверчиво покосилась на него. Только что он предложил нарушить одно из основных правил этикета, и для меня это звучало, как насмешка. Кажется, он понял мое недоумение.

— Нет, я, разумеется, не настаиваю. Но буду рад, если вы будете звать меня просто Александром Николаевичем.

Я не стала расспрашивать князя, чем ему так наскучило величественное «Ваше Высочество», ведь наоборот, ему должен был неимоверно льстить его статус и положение.

— Как прикажете, Александр Николаевич. Но мне будет непросто привыкнуть, — согласилась я, чтобы отвадить его.

После этого я замолчала, предполагая, что он додумается оставить меня одну, и я смогу спокойно провести остаток вечера в одиночестве, и, быть может, даже придумать что-нибудь, что поможет решить семейные проблемы. Хотя что там? Я за полгода не смогла найти ответ. С чего бы это все решилось сейчас?

— Мне показалось, вы опечалена чем-то. У вас что-то случилось?

Да какое ему вообще дело до моих чувств? Очевидно же, что Александра никогда не заботило чужое бремя, разве что помощь и забота о других, в итоге, не приносила пользу ему. Я не выдержала:

— Ваше Высочество, — проигнорировала я его предыдущие просьбы, — неужели вам не все равно?

Я видела, что он был несказанно удивлен такой откровенной прямоте. Но похоже, решил закрыть на это глаза.

— С чего вы взяли? Я так похож на человека, которого ничего не волнует? Тем более судьба девушки, которая плачет в одиночестве, едва вернувшись из поездки домой. Это явно недобрый знак.

Глупо было отрицать, что я чувствую себя паршиво. Он прекрасно видел мое состояние. Я вздохнула:

— Не знаю, что вам ответить, Александр Николаевич.

Как же я отвратительно разговаривала с ним. По меркам Института, односложные предложения, которые я выдавала, были равнозначны полнейшему неуважению. А отсутствие интереса с моей стороны вообще было непростительным. Потому Александр мог спокойно обидеться на мою молчаливость, а в некоторые моменты, даже очевидную грубость и посчитать меня невоспитанный девицей.

Однако несмотря ни на что, он оставался спокойным. И его детская непосредственность выглядела в тот момент так правдоподобно, что даже я словила себя на мысли, что больше не хочу ему хамить. Наоборот, его присутствие теперь казалось даже уместным.

— Вам не нужно ничего отвечать, Анна Георгиевна, если не хотите. Но я, быть может, в силах помочь вам.

Я удивленно подняла на него взгляд. Ему нельзя было доверять. От того, что он проявил минутный порыв эмпатии, он не станет другим человеком. Я хорошо понимала это головой, но он смотрел на меня взглядом открытым и вполне искренним. Казалось, он действительно был готов помочь мне.

Вероятно, обстоятельства сыграли со мной злую шутку, и не будь я загнана в угол, я бы ничего ему не сказала. Но в тот момент, мне просто нужен был человек рядом, а во дворце с человечными людьми было напряжно.

Александр все еще стоял рядом, задумчиво проводя рукой по колючим шипам розы, словно собирался ее сорвать. Я знала, что он не уйдет.

— У моей семьи сейчас непростые времена. Я говорила вам, но вы, вероятно, не помните, что после смерти моей матери, отец потерял все, что приносило ему доход.

Александр слушал очень внимательно, и я заметила, что мне стало чуть спокойнее говорить с ним. По крайней мере, я уже начала посвящать его в свои проблемы, глупо было обрывать рассказ на полуслове.

— Дом на юге, огромные средства на лекарства и врачей. В общем, все это привело к большим долгам. Очень большим. Я бы даже не узнала об этом, если бы случайно не увидела в кабинете Константина Николаевича список банкротов по неосторожности. Теперь я не знаю, как быть. Вчера к нам пришли кредиторы. У нас забирают дом, потому что отдать долги батюшка не в силах, — выдохнула я, а потом, словно опомнившись, в страхе воскликнула: — Как нелепо, что я вам говорю об этом! Вы должны все забыть! Боже, как это невежливо с моей стороны жаловаться вам на жизнь и портить вечер.

Я закрыла лицо руками и изо всех сил закусила губу, чтобы физическая боль, хоть на секунду заглушила душевную.

Александр же не спешил снова начинать разговор, давая мне время прийти в себя. Что ж, для него это тоже было нетипично. Сквозь промежутки между пальцами я видела, как он, задумавшись, водит пальцем по гигантским шипам розы, и украдкой бросает на меня взгляд.

— Насколько большой долг? — спокойно поинтересовался он.

— Примерно тридцать тысяч. Но послушайте… — он не дал мне договорить, потому что внезапно произошло то, чего я меньше всего ожидала. Князь резко отстранился от парапета, и, схватив меня за руку, прильнул так близко, что в первую секунду я хотела влепить ему пощечину, но он слишком крепко меня держал:

— Так почему вы мне сразу не сказали об этом?! — воскликнул он радостно.

— Простите, Александр Николаевич, что не делюсь с вами своими семейными проблемами.

Он вновь пропустил все мимо ушей, на этот раз, потому что был преисполнен непонятной мне радости.

— Вы не должны больше переживать из-за этого. Я все решу, — одновременно твердо, но при этом невероятно довольно, словно отец подарил ему первый в жизни охотничий лук, заявил он.

— Что?! — изумилась я. — Но как? — я пребывала в такой прострации, что забыла обо всем на свете, даже о том, что говорю далеко не с последним человеком в государстве.

— Начнем с того, что я, вообще-то, Великий князь, сын Императора, — самодовольно заявил он, но быстро осознал, что самолюбование было не к месту, — Да и это, поверьте мне, не такой большой долг, как вам кажется. Я видел списки, с суммами в десятки раз больше. Я договорюсь с кем нужно, и кредиторы обнулят долг.

Я молча подняла на него глаза. У меня просто не хватало сил, чтобы вдохнуть и произнести хоть еще одно слово. Вначале я не осознавала, что он сказал. Но когда до меня дошел смысл слов — захотелось кинуться ему на шею. Хотелось склонить голову в бесконечном поклоне или упасть к его ногам.

— Это невозможно.

— Возможно. Почему нет? — голос князя был очень убедителен.

— Александр Николаевич, если вы правда сможете мне помочь, то я не смогу найти равной цены, чтобы отблагодарить вас.

Он смущенно покрутил головой и, отмахнувшись, произнес:

— Будем считать вашу работу с письмами расплатой за мою помощь, — улыбнулся он.

Я до сих пор смотрела на него глазами полными восхищения. Этого просто не могло быть. Неужели он правда был способен так, по щелчку пальцев, помочь мне? Неужели он не стал припираться? Торговаться? Или выманивать у меня за это иное вознаграждение?

Оглядев Александра, я вдруг заметила, что он несколько преобразился. Самодовольная ухмылка превратилась в едва заметную смущенную улыбку; напускной шарм куда-то испарился, уступая место простой искренности. Я уставилась в одну точку на стене, все еще не до конца осознавая, что произошло. Мне помог человек, которого я презирала больше всех, а в итоге он, наверное, спасет мою семью.

— Спасибо, Ваше Высочество, вы даже не можете вообразить, как это ценно для меня. Я этого не забуду.

Он лишь кивнул, многозначительно глядя на меня.

— Что ж, — Александр явно чувствовал себя неловко, — в таком случае я, наверное, пойду решать этот вопрос.

Я поклонилась князю. На этот раз особенно почтительно. Я ожидала, что после этого он отправиться в сторону дворца, однако мужчина не спешил уходить.

Спустя мгновение он потянулся к полюбившейся ему розе, одним легким движением сорвал крупный цветок и протянул его мне.

— Это кому?

Пока Александр раскрывался для меня с новой стороны, преподнося неожиданные сюрпризы, я продолжала неимоверно глупить.

Внезапно он потянулся ко мне, и через пару секунд моя холодная ладонь оказалась в его руке. Я дернулась, стремясь высвободить руку из внезапного плена. Но тут же его хватка ослабела, Александр отпрянул, оставив в моей руке только ослепительно белую розу.

Я подняла на него глаза. Совершенно непонятно было, чего хотел этот человек. Хотел бы воспользоваться, вряд ли стал бы возиться со мной. К тому же он явно был из тех, кто предпочитал действовать прямо. А теперь мы просто стояли на пустом балконе молча глядя друг на друга, а в руках я держала розу, которую мне подарил князь Александр. Что-то невероятное.

— Все будет хорошо. Следующим летом вы обязательно поедете к своему отцу и будете пить чай где-нибудь в вишневом саду. Вот увидите.

Я обомлела. Он точно не читал мои мысли?

— В яблоневом, — поправила я его, хотя вместо мыслей в голове сейчас был туман.

Мы вновь принялись улыбаться друг другу, не осознавая, насколько нелепо это, вероятно, выглядит со стороны. А потом он смущенно отвел взгляд, словно сделал что-то неприличное.

— Мне нужно идти, — сказал он едва слышно, неохотно отстраняясь от парапета.

Вместе с ним подскочила и я, чтобы подарить ему очередной поклон уважения.

— Благодарю за все, Ваше Высочество.

Он осмотрел меня сверху вниз, словно собирался взять меня в руки и переставить в другое место, чтобы я не заграждала ему путь. Но вместо этого с улыбкой произнес:

— Я всегда рад помочь вам.

Пауза оказалась слишком долгой и неловкой. Я чувствовала безмерную благодарность за помощь, понимая, что больше, чем он сделал для меня, никто бы не сделал. Но почему я не чувствовала себя совершенно счастливой? Почему мне вдруг захотелось попросить его остаться? Остаться, чтобы просто поговорить с ним. Разболтать ему о своей жизни, расспросить о его (хотя мне казалось, что я уже все о ней знала). Но я не смела требовать большего.

— До встречи, — поклонился он, и, бросив мне вслед еще один многозначительный взгляд, устремился вперед.

Я зачарованно смотрела ему вслед, с трудом переваривая действительность. А когда его силуэт скрылся за поворотом, я и вовсе задумалась о том, была ли встреча с ним на самом деле. Но затем я почувствовала, как острые шипы цветка царапают тонкую кожу на ладони, опустила голову, и все сомнения улетучились. Все, что произошло было правдой. Александр был здесь, и он оставил мне первое прекрасное воспоминание об этом месте и колючую, но прекрасную розу.

Глава 18

Осень я провела в стенах дворца. Это было время балов, пиршеств и торжеств, которые отнимали все силы. Декабрь же, наоборот, выдался менее щедрым на праздники. Однако это было связано с тем, что все готовились к главному событию года — Рождественскому балу, и времени на все остальное почти не хватало. Тем не менее это нисколько не уменьшило моих забот, ведь выкладываться все равно приходилось каждый вечер, посещая театры, галереи и составляя компанию герцогине в те дни, когда она навещала своих подруг.

В один из редких свободных вечеров, который появился у меня только благодаря внезапной мигрени Марии Павловны, я спустилась в гостевую комнату, чтобы отдохнуть от приевшихся четырех стен моей спальни.

Как назло, моя идиллия в одиночестве с книгой длилась не больше часа, потому что вскоре в гостиную пожаловали другие фрейлины.

Какое-то время все шло хорошо. Девушки болтали о том, в чем их познания были превосходны: о платьях, туфлях, украшениях. Я же спокойно продолжала сидеть в отдаленном закутке у камина, наслаждаясь жаром огня.

Уединившись с романом Жан-Жака Руссо «Новая Элоиза», я с непреодолимым и всепоглощающим интересом, словно хищник свою добычу, поглощала каждую страницу.

До этого произведения я и так была весьма романтичной натурой, и романы о любви вызывали во мне непреодолимое желание хоть раз пережить нечто подобное, хотя, вероятно, после прочтения этой книги я бы рыдала взахлеб, навечно проклиная запретную любовь.

«Самое интересное, — думала тогда я, — запретная любовь как раз и притягательна своей тонкой и мучительной недосягаемостью. Она заставляет сражаться, немыслимо желать победы в схватке с судьбой, она побуждает на самые большие и безумные подвиги, и вместе с этим принуждает неистово желать и одновременно также пылко проклинать жизнь в подобных смешанных с сумасшествием чувствах».

Как бы я ни хотела погрузиться в роман с головой, овладеть мною полностью книге никак не удавалось: часть меня была рядом с новоприбывшим фрейлинами, и краем уха я все же ловила их сплетни.

— Вы слышали о новой пассии Константина Николаевича? Я видела ее, и это, уж простите, убожество. Низкая, щупленькая, три волосинки, кажется, что бедняжка вот-вот отправится на тот свет. Будущему монарху ни в коем случае нельзя показываться в обществе с такими, — злобно хихикнула Ольга.

— Зачем тебе Константин, когда есть Александр Николаевич? — перебила ее Лиза. — Тебя же он всегда больше волновал, не так ли?

Краем глаза я заметила, что сидевшая поодаль Елена тут же изменилась в лице при упоминании Великого князя. Брови ее еле заметно съехали к переносице, резко поднялась грудь на вдохе, будто до этого девушка вовсе не дышала, и чуть заметно дрогнули мимические мышцы лица. Елена не участвовала в диалоге, а лишь внимательно наблюдала за происходящим.

Я не представляла, что происходило у нее в голове, возможно, она строила коварные планы по устранению навязчивых соперниц. Если бы это было так, то я бы без колебаний предложила ей временный союз, но, боюсь, тогда я бы вылетела из игры первая.

— Не знаю даже, — неожиданно спокойно ответила Ольга с улыбкой, которая была полна ехидства и нескрываемой горделивости, — я лучше знакома с Константином. Ну, вы знаете.

Все молча проглотили очередную самовосхваляющую реплику Ольги.

— А мне Александр Николаевич. Хоть он и моложе, и на шаг дальше от престола, чем его брат, но какой же он красивый, — вздохнула Лиза неожиданно романтично. — Моя матушка, когда впервые увидела Александра, потеряла дар речи. А ведь это было задолго до того, как он стал… таким, ну вы понимаете, — не стоило ей делиться подобными мыслями в пещере голодных пираний. И девушка, тут же осознав это, добавила:

— К счастью, это уже все в прошлом. Мы ведь все понимаем, кому он достанется, — многозначительно протянула она, — к тому же сейчас мое сердце уже занято.

Дальше она наклонилась к своим так называемым подругам и что-то неразборчиво шепнула, после чего те громко засмеялись. Их веселье длилось недолго, потому что спустя пару секунд двери гостиной отворились с характерным для них скрипом, и вошел главный виновник сплетен — Александр.

Я не сомневалась, что он появится, ведь почти каждый свободный вечер он проводил здесь, принимая солнечные ванны из лучистых взглядов влюбленных в него девушек. Фрейлины, в свою очередь, мгновенно вскочили с диванов, а улыбки их были натянуты так, что казалось, у них уже должно было свести челюсть. Александр, как и обычно, был бесконечно мил и приветлив, и, одарив фрейлин беглым, но довольно равнодушным взглядом, на мгновение остановился на мне. Этого было достаточно, чтобы удостовериться, что он меня заметил. После чего он также стремительно вернулся в распоряжение своей свиты, и теперь его меткие взгляды, действия, улыбки были адресованы только им.

Я не знала, как реагировать на происходящее. После того что он сделал для меня, я не могла ненавидеть и презирать его как и прежде, но поведение Александра в компании фрейлин вызывало у меня лишь отвращение. По правилам (ох уж эти правила, ненавидела я их всем сердцем), я должна была сиять как последний алмаз планеты при виде его Высочества, бежать к нему, не замечая преград, и кланяться так, будто я вымаливаю у него прощение за все смертные грехи всего земного рода. Нет, я не могла себе такого позволить, потому я решила скромно поприветствовать его поклоном и вернуться к своим делам. Впрочем, в компании других женщин, Александру не было дело до меня, потому он тут же пошел ко дну любовного омута.

Елена, разумеется, также не могла упустить возможности пообщаться с Александром. Она быстро переменилась в лице, сделалась улыбчивой, милой, обольстительной. Ее поклон выглядел столь грациозно, что даже я позавидовала ее идеальной осанке и кошачьему прогибу спины. А потом она нагло втиснулась между Ольгой и Варварой, заняв лучшее место на центральном диване.

Елена, вероятно, предполагала, что Александр сядет посередине, как делал это обычно, но, ко всеобщему удивлению, он сел с краю.

Покосившись на них, я заметила недоумение, застывшее на лицах фрейлин. Теперь они даже не знали с какой стороны к нему подступиться и как начать диалог. В самом выгодном положении оказалась Варвара, и она наверняка расценила его выходку, как желание побыть ближе к ней.

— Анна Георгиевна, не хотите ли к нам присоединиться? — вдруг услышала я голос Александра.

Я мгновенно почувствовала на себе косые взгляды. Ну знала же, что князю мало того гарема, что он уже собрал подле себя! Знала, что должна была сама подойти к ним и начать цирковое представление, чтобы не выглядеть в глазах других фрейлин высокомерной и плохо воспитанной.

Были бы здесь только Александр с Варварой, я, быть может, даже посчитала бы эту компанию хорошей и радостно провела бы с ними вечер, однако в такой комбинации — это было лишь сборище пернатых.

Встав с теплого мягкого кресла, я быстро направилась к этой «дружной» компании аристократов.

— Позволите, Ваше Высочество? — обратилась я к Александру за разрешением присесть и вклиниться в диалог.

Он кивнул с добродушной улыбкой, и я, приняв разрешение, уселась в соседнее с диваном кресло. Как по мне, расположившееся даже более выгодно, чем места Елены, Лизы и Ольги на диване.

— Это правда, что вы подарили Марии Павловне колье из черного опала, который купили во время поездки в Англию? — сразу же в лоб спросила Ольга. — Она не хочет нам его показывать, но мы уверены, что оно у нее.

— Да? — удивленно спросил Александр? — С чего такие предложения?

— Ваш брат мне сказал, — съехидничала девушка.

— А больше он ничего не говорил? Например, какие вы все сегодня красавицы? — произнес он максимально слащаво, но это произвело должный эффект: протяжный томный вздох каждой барышни, присутствующей здесь. Я тоже улыбнулась, но это улыбка сопровождала лишь непреодолимую горечь от такого бесконечного его позерства и лицемерия. Такой Александр был мне противен.

— Но если серьезно, то да. Я действительно купил это колье. Каждый камень в пятнадцать карат, центральный двадцать шесть, можете вообразить какой у него вес, и сколько я за него отдал? — хвастался он без смущения.

Как же это было наигранно! Как же мерзко! Ну почему он всегда не может быть тем Александром, которого я видела в саду? Справедливым. Отзывчивым. Искренним.

— А нам когда ждать от вас подарков, Александр Николаевич? — манерно спросила Ольга.

— Вы можете поехать со мной, выберете, что вам по душе, — ответил ей мужчина.

Это приглашение, само собой разумеется, ничего не значило ни для Александра, ни для Ольги. И все присутствующие в тот момент в гостиной прекрасно это понимали.

— Давайте сыграем в вист, — вдруг предложила Лиза, — нас, конечно, чем положено, но можно сыграть и вшестером.

Пока она ходила за картами, выискивая их в старом дубовом комоде, я, незаметно даже для самой себя, посмотрела на Александра. Как же я на самом деле отношусь к нему? С презрением? С благодарностью? Наши взгляды на миг пересеклись, и я мгновенно виновато уставилась в пол, словно пойманная на месте преступления.

Через мгновение Лиза стояла рядом и предлагала нам вытянуть карты для жеребьевки. Мне дважды выпали младшие карты, и со мной в паре оказалась Ольга. Лиза играла с Варварой, Елена завладела Александром, но только лишь на одну партию. Разумеется, каждая хотела играть с мужчиной своей мечты, но удача практически всегда выпадала на долю рыжеволосой фрейлины, будто бы она давно приворожила эту несчастную колоду.

Суть игры заключалась в том, чтобы набрать больше всего взяток — в чем Александр был непревзойденным мастером. К середине игры все постепенно втянулись, начали думать, запоминать карты партнёров и оппонентов, но напряжение никуда не делось, каждый хотел победить ради собственной выгоды — ради привлечения внимания Александра. Он же, в свою очередь, играл, чтобы не потерять лицо в глазах девушек.

Играли неспешно, но зато четко и хладнокровно, точно демонстрируя в игре отношения в этом дворце, и спустя примерно час Елена сбросила последнюю карту. Считать взятки смысла не было. Рыжеволосая была, наравне с Александром, абсолютным чемпионом в этой игре. Мне же главное было не проиграть, чтобы не выглядеть совсем глупо, а выигрывала я очень редко.

Елена даже не удивилась своей победе, она лишь изобразила на лице секундный восторг, а затем вернулась в привычное для себя спокойное и сдержанное состояние.

Девушки начали с шумом переговариваться, пересчитывая количество взяток. Явно не доверяя друг другу, они изо всех сил пытались уличить соперниц во лжи.

Я же просто разложила свои карты на столе, так, чтобы каждый желающий мог их посмотреть. За всю игру я не проронила ни слова. Мне просто хотелось убраться из этой компании.

Совершенно внезапно, я почувствовала, как кто-то крепко сжал меня за коленку. Однако быстро рука разжалась, и я ощутила лёгкие поглаживания. Нога рефлекторно сжалась, и я в полном недоумении уставилась на источник раздражения.

Меня гладил по коленке сам Александр Николаевич. У меня была всего пара секунд, чтобы это осознать, а затем в ужасе словить себя на мысли, что мне очень даже приятны его действия. Ну а следом, оглядев всех присутствующих, понять, как же я влипла.

Князь явно не отдавал отчета своим действиям. Он был задумчив и смотрел куда-то в стену, продолжая меня гладить. И ладно, если бы мы были наедине, но сейчас… Было уже поздно. Мужчина привлек своими действиями внимание всех присутствующих, и теперь девушки уничижительно смотрели на меня.

— Что вы делаете?! — воскликнула я обескуражено, и тут же отстранилась.

Я должна была заставить всех поверить, что действия Александра не польстили мне, а наоборот унизили. Никто не должен был увидеть моей заинтересованности. Конкурировать с фрейлинами за князя? Нет, спасибо. У меня хватало проблем с герцогиней.

Александр был очень смущен, что только подтвердило мою догадку, о том, что он не придавал своим действиям особенного смысла.

— Да так, — буркнул он что-то невнятное в ответ. Его неотъемлемой частью всегда были уверенность и легкая надменность, и то, что такой простой вопрос поставил его в тупик, было, мягко говоря, необычно. Впрочем, неважно, каким был его ответ, главное, чтобы с меня были сняты все подозрения. Я решила доиграть сцену.

— Благодарю вас за возможность играть с вами сегодня вечером, но позвольте теперь откланяться и покинуть вашу компанию? — вежливо поинтересовалась я, поднимаясь с кресла, словно теперь мне претило присутствие Александра.

Фрейлины молча сверлили меня взглядами, которые, без сомнений, означали, что они несказанно рады такому моему решению и всецело его поддерживают. Александр тоже молча кивнул, даже не посмотрев мне вслед.

Я вышла в коридор и неспешно направилась в свою спальню. Возвращаться не хотелось, а вот разобраться в том, что сейчас произошло в гостиной, я была бы не прочь.

Вначале он полностью игнорировал мое присутствие, потом эти многозначительные взгляды, прикосновения, неловкость и смущение. Нет. Я всё это себе придумала. «Александр относится ко мне ничуть не лучше, чем к остальным девушкам в гостиной», — и это было единственное, во что я заставляла себя верить.

Я неторопливо поднялась на второй этаж, немного потопталась около библиотеки, словно всеми силами оттягивала момент возвращения, будто ощущая, что на сегодня с меня ещё не хватило приключений. Или, возможно, я просто пыталась таким способом прийти в себя.

Когда я вернулась вспальню, то первым делом направилась к письменному столу разобрать почту, на которую не успела ответить утром. Я надеялась это поможет мне отвлечься от очень некстати возникающих мыслях об Александре.

Иногда, в разгар бального сезона, примерно с октября по декабрь, я могла получить целую дюжину писем. Сейчас же, когда денежные ресурсы у всех постепенно истощились, вполне нормальным было отвечать и на три приглашения в неделю. Кроме приглашений от малоизвестных дворян я изредка получала послания от Фани или отца. Очень редко от госпожи Жуковской или других преподавателей Института, которые были мне близки.

Просматривая все письма на скорую руку, я уделяла внимание только именам адресантов, чтобы точно не упустить ничего важного. Я не ждала в этой стопке чего-то особенного, но вдруг наткнулась на странное письмо.

Оно было наскоро скреплено императорской печатью, но при этом конверт не содержал никаких опознавательных знаков, по которым я могла бы догадаться о том, кто его отправлял. С удивлением и даже некоторой долей напряжения я быстро развернула письмо и с опаской принялась читать:

«У меня появились чудные идеи преобразований на Востоке, и еще, я, наконец, запомнил названия губернских уездов и годы их появления. Хочу поделиться всем с Вами. Зайдите ко мне завтра после обедни».

В конце письма красовалось имя загадочного адресанта: «Александр», — было написано там мелким, не очень разборчивым почерком.

«Очень интересно», — подумала я. С каких пор, он решил начать писать мне письма? Впрочем, после того, что произошло сегодня в гостиной, меня уже ничего не должно было удивлять. Следовало просто принять как факт странное желание Великого князя пообщаться со мной наедине на не менее странные темы. Что ж… Даже если это и правда было лишь предлогом заставить меня вновь писать с ним письмо для английской королевы, один факт того, что он сделал это, написав письмо, был большой честью. Я точно знала, что большинству фрейлин — Варваре, Елизавете, Ольге — никогда не перепадало такого внимания (Елену я в расчет не брала, у нее были особые отношения с сыновьями Императора). И если по какой-то причине они и посещали его покои, то только с недовольного разрешения герцогини.

Я ещё несколько раз перечитала письмо. И даже не потому, что с трудом могла поверить в то, что держу приглашения от самого Александра, а потому, что это мне очень льстило.

* * *

На следующий день я, как и было велено, пришла к рабочему кабинету всеми любимого младшего сына Императора. Охрана, видно, ожидала моего появления, а потому без вопросов пропустила внутрь.

Когда я оказалась в помещении, то первым делом обратила внимание на заваленный бумагами стол. Точно такую же картину я видела в прошлый раз, когда помогала ему с переводами. Это только подтверждало мою догадку о том, что он позвал меня в корыстных целях.

Александр же стоял перед широким окном, освещенный солнечными лучами, которые огибали его крепкий силуэт, будто железный щит. Были моменты, когда я могла завороженно смотреть на его лицо, фигуру или восхищаться грациозностью его походки. Но сейчас это уже было нечто другое.

Сейчас передо мной словно открылись ранее недоступные грани реальности и я, наконец, смогла увидеть в нем именно ту красоту, которую видели другие девушки.

Я с удивлением и восхищением осматривала озарённый ослепительными лучами статный образ: ноги, руки, плечи, спина — в тот момент все в нем мне казалась невероятно прекрасным. Он был одет в белую широкую рубашку, которая волнами струилась с его плеч, как-то по-особенному обрамляя силуэт, подчеркивая все достоинства его фигуры, демонстрируя, и словно обнажая каждую его мышцу, родинку и выпирающую из-под хлопковой ткани лопатку. Мне было так странно от своих ощущений при взгляде на него, но при этом так хорошо.

Я почувствовала, будто мое тело, мой разум сковала неведомая сила, и я больше не могла заставить себя думать о чем-то другом, кроме как о том, что я безмерно хочу, чтобы этот миг длился вечно.

— Добрый день, Ваше Высочество, — вынырнула я из омута секундного забвения и поклонилась.

Что со мной? Почему я реагирую на него так странно? Да, я определенно стало относится к нему лучше после того, как он оказал моему семейству помощь, но это вовсе не должно было привести к тому, чтобы я восхищалась им настолько!

Александр тем временем развернулся, разрушая остатки необъяснимой эйфории, ответил на поклон, а затем, особенно довольный, предложил мне присесть на кресло около его стола. Сам же он занял рабочее место напротив меня.

— Анна Георгиевна, спросите меня, что я делал сегодня все утро, — с неизвестно откуда взявшимися нотками гордости в голосе, попросил он.

Мне стало смешно от его неожиданной просьбы, но все же я решила ему подыграть.

— И что же вы делали?

— Вы не поверите. Я занимался учебным процессом. Параллельно выполняя некоторые задания отца, которые он поручил на время отъезда.

Слова об учебе сразу вызвали у меня сомнения. Поскольку, несмотря на прекрасное образование Александра, фактически навязанное ему волей Императора, сам он редко когда решался обогатить запас знаний.

— Что вы думаете по поводу экономической реформы? — вдруг спросил он.

— Александр Николаевич, знаете, я вряд ли смогу быть хорошим собеседником в этой теме, — честно призналась я, — потому что мало понимаю в экономике.

Как ни странно, мой ответ его более чем удовлетворил, и он продолжил ещё более увлеченно:

— Пока я готовил некоторые предложения к этой реформе, то наконец запомнил названия всех губернских уездов и даже годы их основания, — добавил он с особенной гордостью. — Теперь я смогу без угрызений совести посещать все балы, которые там проходят, не спрашивая у советников, куда мы едем.

Я не знала, как реагировать на происходящее. С одной стороны, Александр чуть ли не впервые сделал что-то полезное по своей воле, с другой же, эти элементарные вещи он должен был усвоить лет в девять на занятиях истории.

— Не похвалите меня? — нагло спросил князь, не оставляя мне пространства для маневра.

— Да вы настоящий герой, Александр Николаевич, — ответила я, хоть в душе презирала себя за эту лесть. Думаю, сарказм очень ощущался в моей интонации, — как же вы одолели эту непосильную задачу?

Он хитро улыбался.

— Ну вот смотрите. Расположения губерний, уездов и имена владельцев запоминаются легко, поскольку я был почти везде и со всеми знаком. А вот запомнить, когда они появились, было сложнее.

— Но как я понимаю, вы все же справились? — подбодрила я его рассказ.

— Это же я, — гордо отметил он и лукаво глянул на меня, — в итоге я решил связывать какой-то образ с определенной цифрой. Например, первые два числа всегда одинаковые: 15, 16, иногда 17, а дальше, скажем, вот это число — 69. Его тоже легко можно запомнить, — он остановился, будто надеясь, что я сама попрошу его продолжить.

— Ну и как же? — со вздохом, будто он маленький ребенок, требующий постоянного внимания, спросила я.

— Ну, 69, — улыбаясь произнес он, — это же 69, «искусство», описанное в Каме.

Понять, о чем говорил князь в этот раз, оказалось гораздо сложнее, чем я думала. О каких искусствах шла речь и что такое эта Кама — я не представляла. Очевидно, что-то из истории.

— Ваше Высочество, я не представляю, о чем вы говорите, но с этими искусствами я не знакома.

— Вы ничего не слышали о самой знаменитой книге по искусству любви? — он был наполовину удивлен, наполовину взбудоражен.

Я порылась по дальним закуткам памяти, вытягивая оттуда все, что было связано с этой загадочной книгой. Кажется, я уже слышала о ней. Возможно, от Фани. Боже, ну конечно! Ведь это был практически учебник для работниц ее заведения!

Я с ужасом посмотрела на него и произнесла:

— Ваше Высочество, вы слишком плохого обо мне мнения, раз считаете, что меня увлекает подобная литература.

— А мне понравилось, — произнес он так спокойно, словно мы обсуждали различия в свойствах воска в свечах для балов и спальных комнат.

— Я не сомневалась в этом, — сухо ответила я, изо всех сил стараясь выглядеть незаинтересованно. Но я была не очень хорошей актрисой, и робость отчётливо слышалась в голосе. Тогда я попыталась сменить направленность нашей беседы:

— Но то, что вы запомнили все это, достойно похвалы.

Александр сидел нарочито довольный, словно только что взошел на престол и обеспечил всем своим подданным такую прекрасную жизнь, о которой они даже не мечтали.

В такие редкие моменты с ним было приятно. Хотя, наверное, он просто был единственным, кто общался со мной без высокомерия и фальши. Но при этом его способность мастерски увлекать в любую беседу, делать ее живой, невероятно мне нравилась. Александра хотелось слушать бесконечно, даже если он рассказывал о том, какой он великолепный, он делал это так легко и непринужденно, будто мы обсуждали погоду.

— Я, между прочим, читал историю восточных народов, столько новых имён узнал. Вот, например… — он отвлекся, выискивая неизвестных личностей в своих записях, — угадай, кто такой Дипак Бурман?

— Легко сказать, — усмехнулась я, — а варианты вы мне не предложите?

— Ну хорошо. Пусть будет торговец, целитель или художник?

— Хммм, — призадумалась я, — пусть будет торговец.

— Не-а, — хитровато прищурившись сообщил мне Александр, — целитель, правда, как позже выяснилось, обычный шарлатан. — Следующий. Ну, пусть будет, — он задумался, — Саши Хиши Шах.

Я неожиданно рассмеялась, не дослушав его варианты ответа.

— Рискну предположить, что его имя используют для тренировки речи. Возможно, он как раз и окажется каким-нибудь восточным учителем.

— Неплохо, конечно, но как тебе мои варианты? Саши Хиши Шах был… — Александр сделал многозначительную паузу, — вором? Убийцей? Или дьяволопоклонником?

— Все из перечисленного, я полагаю, — ответила я, остановилась на секунду, а затем продолжила, — но если выбирать только один вариант, то пусть будет вором.

— Анна Георгиевна, как же так? Снова не угадали. Он был обычным вором. Но ничего, у вас ещё будет шанс отыграться.

Отыграться, правда, у меня никак не получалось. Я сыпалась на, казалось бы, простых именах, отчего уже самой становилось не по себе. А вот он, когда мы поменялись местами в этой своеобразной игре, угадал практически всех, хотя, возможно потому, что он уже давно знал ответы и теперь пытался удивить меня своими познаниями в области истории.

Последние лучики солнца скользили по широким книжным полкам, медленно сползая на стол. Они то и дело норовили задеть Александра, упасть на длинные ресницы цесаревича и ослепить, отчего он все время забавно морщился, но ни разу не сдвинулся с места. Я же просидела напротив него несколько часов, совершенно потеряв счёт времени, и полностью позабыла обо всех планах.

— Мне кажется, Ваша победа неоспорима, — произнесла я с улыбкой, возвращая ему его книгу. Пора было заканчивать посиделки, потому что я и так провела у него слишком много времени\ для человека, который мало что значил в жизни императорской семьи.

— Уже собираетесь уходить?

Я растерянно кивнула, потому что не очень понимала, имею ли я право уходить по собственному желанию или стоит дожидаться его приказа.

Вдруг Александр стал совсем серьезным, и это ещё больше усилило мои сомнения. Внезапно он произнес:

— Послушайте, через две недели я еду к Жуковским. У меня есть дела в их уезде, кроме того, Жуковские были моими наставниками, я бы хотел их увидеть. И еще я слышал, что вы с госпожой Жуковской также были близки. Я подумал, может, вы хотите поехать со мной?

В мгновение у меня внутри все сжалось. Хотелось остановить этот мир на секунду, пуститься в пляс и при этом сохранить внешние покой и самообладание. Но вместо этого я стояла молча, как безмозглый истукан. Наконец смысл его слов, хоть и с опозданием, но дошел до моего мозга, и я, запнувшись, обронила:

— С радостью составлю Вам компанию. А кто еще поедет?

— Никто. А вам нужно сопровождение? — вполне серьезно спросил он.

Брать лишних людей было бы вершиной идиотизма. Поэтому я любезно ответила:

— Спасибо за приглашение, я с большим удовольствием навещу с вами Жуковских. Но я не думаю, что мне понадобится сопровождение.

— Что ж, это хорошо, обсудим это ещё раз перед поездкой, — решительно произнес Александр. На этот раз без улыбки, будто это было заключение какого-то международного соглашения, от которого зависела его судьба.

— Доброй ночи, Ваше Высочество, — произнесла я просияв и согнувшись перед ним в поклоне.

Князь коротко поклонился, и, замирая на мгновение, он, наконец, позволил себе скупую улыбку, но на этот раз по лицу читалось, что тот был безмерно доволен.

Ох, а как уж мне было радостно. Доселе я никогда не испытывала ничего подобного. Такая окрыляющая эйфория. И хотя я не хотела играть, случайно проведенная партия оказалась очень удачной. Зачем было противиться своему успеху? До меня такой чести удостаивалась разве что Мария Павловна, но из фрейлин… Даже если и было подобное, мне об этом было неизвестно.

Я ещё раз посмотрела на него. Все тот же Александр стоял передо мной, но теперь я чувствовала, что все стало по-другому. И, наверное, это был первый вечер в этом дворце, о котором я нисколько не жалела.

Стремительно темнело, солнце скрывалось за парком, постепенно погружая кабинет Александра во мрак, и только когда стало совсем темно, мы оба поняли, что сегодня опоздали на все возможные балы.

Глава 19

Накануне отъезда к Жуковским во дворце, как некстати, закатывали очередной бал. Однако меня мало интересовала подготовка к очередному мероприятию по растрате денег. Гораздо больше внимание я теперь уделяла сборам в предстоящее путешествие. Я была уверена, что все пройдет отлично, однако волнение не покидало меня ни на секунду, и я бесконечно прокручивала в голове сценарии грядущей поездки.

А что, если Александр передумает? Или забудет? Или вообще возьмет в попутчики кого-то другого? Ведь уже сам факт того, что он предложил мне провести с ним день, казался невероятным, а тут еще и загородная поездка. В общем, мое душевное состояние явно было не на пике своих форм, и я просто жаждала скорее пережить бал и наутро пуститься в путь, который, как я полагала, помог бы мне разобраться в истинных мотивах Александра Николаевича.

В тот раз зал украсили особенно утонченно. Он был полон белых роз, которые выращивали специально для бала двадцать один садовник в оранжерее за озером. Каждый стол, каждый уголок зала тонул в белых и кремовых оттенках, словно зима ворвалась в этот зал и самостоятельно украсила парадный холл. А золото! Сколько здесь было золота! В свете тысяч свечей это смотрелось так, будто ни закутка создатель этой аванзалы не пропустил, не покрыв его шафрановым драгоценным металлом.

Я ещё раз осмотрела гостей в поисках знакомых лиц. Император непринужденно общался с гостями, быстро переключаясь с одного высокопоставленного джентльмена на другого. Варвара танцевала вальс с неким седовласым и слегка нетрезвым господином. Хотя, судя по их увлеченной беседе, ее это совсем не смущало. Камергер с Константином развлекались в компании Ольги и ещё трёх приезжих барышень, и я была почти уверена, что темой их бесед являлись исключительно последние сплетни двора.

Я повернулась, разглядывая другую часть зала. Александр сидел у камина в компании трёх девушек: Елизаветы, Елены и, конечно же, Марии Павловны. Девушки звонко смеялись, словно стараясь таким образом переманить все внимание князя на себя и хотя бы на секунду ощутить себя победителями в этой бесконечной битве. Интересно, они хоть понимали, как жалко выглядели со стороны?

Но даже несмотря на всю неприязнь к этим особам, я прекрасно понимала, что двигало ими. Елена всегда получала то, что хотела (возможно, это было каким-то нездоровым состязанием с собой), так или иначе, ею управляло желание обладать всем самым лучшим. Мария Павловна же, напротив, считала, что внимание ей положено по статусу, и потому вцепилась бы в глотку любому, кто решил бы состязаться с потомком немецкой принцессы. А Лиза… Лиза просто была влюблена.

Задерживаться около них не хотелось, а потому, я, быстро поприветствовав эту четверку поклоном и стараясь минимально обращать внимание на Александра, который, как обычно, жаждал его больше бокала бренди, направилась бродить по залу.

Я уже сделала два полных круга вокруг танцующей части зала, опустошила бокал шампанского и даже начала размышлять, как бы под шумок скрыться с мероприятия, как вдруг заметила около заднего входа Афанасию. Быстро прошмыгнув между придворными и гостями, я мгновенно оказалась рядом с подругой.

— Надо же! Не ожидала, что ты посетишь нас, — обратилась я к ней.

— Сама удивлена. Ты же знаешь, как я ненавижу эти балы и здешнюю публику, — эмоционально ответила девушка и тут же иронично добавила, — как же хорошо, что меня не постигла твоя учесть.

— Не все из них так плохи — немного обидевшись произнесла я, безвольно бросив взгляд в сторону Александра. Это не осталось незамеченным для Фани.

— Красота Александра не аргумент. Скажи мне, может, он хорош в чем-то ещё, кроме как в обаянии?

Я покачала головой. Очень хотелось рассказать Фане о предстоящей поездке, но мысли о том, какой эффект это на нее произведет и сколько ироничных подтруниваний будет после этого, заставили меня промчать.

— Я не знаю, что тебе сказать. Обычно он рассказывает о своих успехах в стрельбе, охоте, о борделях, — усмехнулась я, — но я знаю, что он хорош в арифметике, сам ведёт некоторые счета.

Афанасия молчала. И мой ответ, казалось, звучал для нее, как жалкая попытка оправдать его бездарность.

— Кстати, не думай, что я пришла сюда, потому что хотела выпить бесплатного вина и поразвлекаться в компании твоих друзей. Для моего появления была особая причина. И имя ей Константин.

— Фаня, ты что, влюблена в Константина?!

Она помедлила и закатила глаза.

— Твоя логика меня всегда восхищала. Ты знаешь, в кой то веки, я расстроена, что ты не угадала.

Я вздрогнула, начало истории не сулило ничего хорошего.

— Что-то случилось? Он узнал кто я? Твой бордель закроют? — на этот раз мне не хотелось шутить. Это было слишком серьезно.

— Нет, но он явно пытается узнать кто ты. Именно за этим он пригласил меня сюда, чтобы попытаться вытянуть информацию.

Я нервно сглотнула и покосилась на Константина. Кто бы мог подумать, что этот безбашенный самодур так озабочен незнакомой проституткой?!

— Я общалась с хозяйками других мест. Оказывается, он отправлял к ним своих людей, которые расспрашивали их об иностранной немой танцовщице. Те, конечно, ничего не знали. Однако потом он вновь явился ко мне и снова предлагал деньги. Как видишь, он до сих пор ничего не добился, но продолжает испытывать мое терпение и угрожать закрытием борделя.

Я вытаращила глаза на Фаню:

— И что ты будешь делать? — я не сомневалась в том, что Фаня не сдаст меня Константину, но вот за ее безопасность, я не ручалась. И это беспокоило.

— Ну, я поговорю с ним, раз уж пришла. За одно невзначай поинтересуюсь, где в случае закрытия борделя он и все его друзья будут наслаждаться столь уникальными шоу. Это должно осадить его пыл. Однако ситуация мне не нравится, потому и я решила рассказать тебе.

— Значит, он ничего не знает?

— Пока нет. Но вероятность, что он продолжит поиски, есть, так что будь аккуратнее.

Я прекрасно понимала, что аккуратность не сильно поможет мне в случае, если он доберется до правды.

— Спасибо, конечно, но что же мне теперь делать?

— Надеяться, что в зале не было людей, которые запомнили тебя без маски, и у которых есть прямая связь с Константином. Впрочем, прошло уже полгода, так что шансов у него немного.

Я не могла не согласиться, но от этих новостей у меня вновь задрожали коленки. Почему от одного танца столько проблем?

Мы замолчали. Мне необходимо было свыкнуться с мыслью о том, что меня до сих пор ищет один из самых влиятельных людей Империи и быстренько поразмыслить над тем, что будет, если ему все же удастся меня найти.

В это время веселье в зале было в самом разгаре. Если в начале торжества в центре кружило всего с десяток пар, большинство из которых были женатыми господами, то сейчас гости заметно оживились и приглашали дам на танцы куда смелее.

Не будь я в такой растерянности, без труда окунулась бы в романтично-лиричную атмосферу контрданса. Неплохой был танец для ловеласов.

Едва я подумала это, до меня донеслись слова Афанасии:

— Я, конечно, знала, что ваш Александр не самый порядочный человек, но, чтобы настолько, — девушка кивнула в сторону танцующих пар.

Передо мной открылась пренеприятнейшая картина. Не сказать, что это было какое-то уникальное, ранее невиданное зрелище: всего-то Александр, закружившийся в танце с Ольгой. Это была обыденность — картина, к которой привык каждый обыватель дворца. И я тоже, казалось, должна была к ней привыкнуть. Однако впервые мне было не все равно на то, что делал Александр.

Любое прикосновение к обнаженной части тела девушки, которое не скрывало платье, считалось вульгарным, низким и недостойным. Но конечно, зачем Александру были эти правила? Во время многочисленных пауз в танце он то и дело замирал, при этом успевая пощекотать полуобнажённую кожу на шее фрейлины. Та в ответ смеялась так громко, что, казалось, это слышал даже квинтет трубачей в другом конце зала. А потом она, так же непринужденно и без всякого смущения, лёгкими движениями пихала его в бок, отвечая на эту вроде как невинную забаву. Тогда они оба смеялись, перебрасываясь, вероятно, до жути банальными фразочками. И вместе с этим оба выглядели по-настоящему счастливыми и беззаботными.

Я вспомнила, что завтра нам предстоит проводить весь день вместе, и внутри все обрушилось. За год я должна была привыкнуть к тому, что он любил всех и одновременно не любил никого! Но почему мне было так обидно? Неужели я посмела понадеяться, что я хоть в чем-то лучше других? Неужели я возомнила, будто он относится ко мне хоть как-то иначе?

— Вот поэтому меня и раздражают балы, — подытожила Афанасия, выхватывая у слуги бокал шампанского, которое она вообще-то не пила, а использовала в качестве защиты от возможного приглашения на танец.

— Понимаю тебя, — поддакнула я, не сводя глаз с главной пары.

В этот момент передо мной предстал мужчина в темно-пепельном фраке.

— Позвольте мне иметь удовольствие пригласить Вас на этот танец? — выводя меня из глубокого транса, попросил джентльмен.

Он безумно старался не показывать своего волнения и не отводить глаз, но вся его мимика и нервное моргание выдавали в нем робость. Этот танец был для меня спасением в ту секунду:

— С удовольствием.

Мужчина галантно подал мне руку, увлекая за собой. Я также непринужденно положила левую руку мужчине немного ниже плеча, и еще раз бросив короткий взгляд в сторону Великого князя и убедившись, что он прекрасно себя чувствует в компании другой, самозабвенно предалась танцу.

***

Бал ещё даже не собирался утихать, а я уже направлялась в свои покои. Я вновь не смогла дождаться конца вечера. Удивительно — на этот раз причиной стали не интриги Елены или прихоти Марии, а новости Афанасии и неожиданно показавшаяся мне обидной прыткость Александра.

Ну почему он такой? — не понимала я. Почему ему нужны все и сразу? Неужели так сложно выбрать одну?

В такие моменты не хотелось ни видеть его, ни слышать, и даже думать о том, что он такой двуличный было омерзительно.

Но, черт? — не могла понять я, — почему это чувство ненависти становилось для меня столь противно и одновременно столь притягательно? Я чувствовала, что меня разрывало от непомерной злости на него, но при этом что-то мучительно прекрасное было в этой неведомой мне тонкой боли. Боли, которая медленно парализовывала и приковывала меня к нему. Стягивала нас вместе своими удушающими петлями, и мне хотелось снова ее чувствовать — или не ощущать больше никогда. Только сейчас я заметила, что мой неспешный шаг практически перерос в бег.

Я бежала в свою комнату, и истеричный смех перерастал в неудержимое рыдание. Самое страшное было осознавать, что я не понимаю, отчего мне так больно? Возможно, у меня накопилось слишком много вопросов к нему. «Зачем ему я?» — крутилось в моей голове. Ведь рядом всегда были Ольга, Елизавета, Елена, Варвара, Мария — множество других женщин, которые были куда более расположены к нему, чем я. Но кажется, ему было мало и этого.

Я распахнула дверь и с глухим стуком свалилась на кровать. Нужно было успокоиться, но я не могла себя заставить. Как же я его ненавидела, за всю ту боль, которую он неосознанно или ещё хуже нарочно причинял мне! Как же хотелось закрыться от него, отпустить, позволить ему быть с другими и не ощущать при этом всепоглощающей досады от чувства непонятной потери. Я должна была испытывать лишь смирение. Но внутри закрадывались сомнения, а не ревность ли я ощущала? И от этого внутреннего противоречия становилось ещё хуже.

Когда я, наконец, привела себя в чувства, а нос мой распух как июльский помидор под палящим солнцем, я уселась на краю кровати и осмотрела помещение.

На краю письменного стола я заметила конверт, который совершенно точно появился там в мое отсутствие.

Ни на секунду не задумываясь, я подхватила его и внимательно осмотрела. Императорская печать и размашистая подпись — Александр.

«Да он просто издевается надо мной!» — крикнула я в сердцах, и к глазам вновь подступили слезы озлобленности. Не щадя конверт и вымещая на бумаге весь гнев, я резко открыла письмо, извлекая невзрачный кусочек бумажки.

«Надеюсь, Вы не забыли про завтра. Я буду ждать Вас у Лордштатской лестницы в семь часов утра».

Хотелось кричать. Снова и снова. Но у меня просто больше не оставалось сил, чтобы искать логику в его поступках. Легче было объяснить такое поведение и манипулирование его эгоистичной натурой, жаждущий всеобщего внимания, а я, как и все остальные, кажется, оказалась у него на крючке. Но с этим мне самой еще предстояло разобраться. И точно не в ту ночь, когда я впервые поняла, что Александр становиться для меня большой проблемой.

Глава 20

Дорога должна была занять чуть больше четырех часов, потому мы рассчитывали прибыть к полудню и вернуться назад до наступления ночи. Несмотря на заснеженную дорогу, гнедые кони резво уносили нас прочь он городской суеты. И, невзирая на ночную бессонницу, мне вновь стало спокойно.

Я обожала смотреть на заснеженные поля, укутанные в белые одеяла, и разглядывать их вечных спутниц — придорожные берёзки, которые также приоделись в теплые пушистые шапки. Меня манила своей магической холодной красотой ледяная сказка, простирающаяся на многие мили вдаль. Манила красота заиндевевших озёр, которые выглядели такими безжизненными и отстранёнными от всего мира. И, конечно, я не могла не любоваться холодными лучами февральского солнца, которое только- только поднималось из-за горизонта.

«Интересно, а он тоже видит эту жизнь такой же необыкновенной?» — думала я про Александра, который уже несколько часов дремал рядом.

Карету с силой тряхнуло на каком-то булыжнике, скрывающемся под снегом, разбудив при этом моего попутчика.

Тонкие лучики солнца пробивались из-за немногочисленных облачков, разукрашивая их во все оттенки красного, а потом незаметно пробирались в карету и забавно щекотали лицо заспанного князя.

Наконец он совсем проснулся и с интересом взглянул на меня, словно спрашивая, что я здесь делаю. Я лишь усмехнулась в ответ на его молчаливый вопрос и вновь устремила взгляд на разноцветный горизонт.

В этот момент я ощутила теплое прикосновение его щеки к моему плечу. Его дыхание было спокойным и размеренным, а по лицу по-прежнему бегали солнечные зайчики, которых отбрасывала золотая фурнитура кареты.

— Вы приглашены на бал в честь свадьбы господина Литвинова? — спросил он, не сменяя свою локацию.

— Да, но я не знаю, пойду ли на него, — ответила я.

— Почему же?

— Я не очень люблю балы, приуроченные к свадьбам. Гости на них всегда перебирают с горячительными напитками. И мне не особо хочется становиться частью этого. К тому же, это послезавтра, я едва ли успею должным образом подготовиться, — со вздохом произнесла я в надежде, что он начнет уговаривать меня пойти.

Но вместо этого он замолчал и только спустя пару минут сухо ответил:

— Ваше право, но мне кажется, вам стоит пойти.

Прошло еще какое-то время. И он вновь нарушил молчание поинтересовавшись:

— Как ваш отец?

— Ооо, — я сперва удивилась тому, что Александр помнит истории моих предков, а потом вдруг сообразила, что его Высочество, к слову, сделал немало для моей семьи и состояние нашей семьи вполне может его волновать.

— Он дома, а потому это уже большое счастье для меня, — ответила я с улыбкой, а потом мне внезапно стало неудобно за то, что я ничем не могу отблагодарить Александра.

— Я слышал, раньше ему принадлежала одна из таверн на Венской площади.

Я замялась перед ответом. Меня изрядно удивило, что князь интересовался подобными вещами. Однако, скорее всего, он просто хотел занять время поездки чем-то кроме сна.

— Ох, было дело. Но как я уже когда-то говорила вам, после смерти матери всего этого не стало.

— Жаль, я бы с радостью посетил какую-нибудь его ресторацию, — произнес он, словно решив подбодрить.

— Я не знала, что Вы знаете моих преподавателей из Института, — переменила я тему.

— Конечно знаю! — воскликнул он, — они же одни из лучших в Империи, а значит, не могли миновать и меня, — с ухмылкой заявил Александр.

— Анна Павловна Жуковская? Кто ещё? — поинтересовалась я.

— Господин Жуковский преподавал у меня литературу один год.

— Да, точно, — с улыбкой вспомнила я. Господин Жуковский появлялся и у нас всего несколько раз, но каждый его визит был чем-то удивительным.

Господин Жуковский появлялся и у нас всего несколько раз, но каждый его визит был чем-то удивительным. Вместе с ним вы совершали увлекательные вылазки на природу, посещали парки и скверы, которые при других обстоятельствах нам было запрещено посещать. Я обожала его уроки, прежде всего за удивительную экспрессивность и живость, с которой он расписывал нам горные хребты Севера и бескрайние равнины на Юге. Казалось, он побывал везде. И видел весь мир. Даже Черные пещеры каньонов на Востоке, и те покорились ему.

А с какой теплотой и заботой он относился к своим ученицам! Он всегда замечал, когда кому-то было грустно или одиноко, и тогда старался развеселить очередной байкой. Вообще, доброта и сострадание были огромной редкостью для Института. И он был одним из немногих, в ком это было.

Я улыбнулась своим мыслям и вернулась в реальность.

— Но я лучше помню госпожу Жуковскую, — ответила я и продолжила, — прелестная женщина, всегда говорила нам, что мы всего можем добиться, главное — бороться. Мы звали ее Анечкой, уж больно она была милой.

Князь понимающе кивнул, но ничего не ответил.

— Александр Николаевич, — внезапно прорвало меня. Он поднял глаза и пристально посмотрел на меня, — я очень благодарна, что вы взяли меня с собой. Эти люди очень дороги мне. Благодаря им я здесь.

Я знала, что ему будет приятно слышать слова благодарности, но не ожидала, что это вызовет у него такой прилив беззаботного и милого смущения.

— Обращайтесь, — ответил он довольно. Словно только что совершил геройский подвиг.

* * *

Поместье Жуковских было небольшим. В центре двора располагался трехэтажный дом, над которым возвышалась единственная башня, по совместительству выполняющая функции смотровой и маяка. В отличие от построек характерных для столицы, дом Жуковских был слишком простым. Никаких лишних украшений или богатой лепнины на стенах, даже колонны на входе, и те смотрелись в этой архитектуре чересчур помпезно. Единственное, что выделяло их дом среди прочих, был внушительный размер и ажурные балясины на широкой мраморной лестнице у парадного подъезда.

Мы резко остановились у главного входа. Было непривычно видеть дворянское имение без безумного количества охраны, которая обычно располагалась у каждого фонарного столба. По этой причине, два единственных стражника, сгорбившихся у входа, сперва показались мне дворецкими. Даже наш небольшой, по императорским меркам кортеж, по численности мог бы превзойти всю прислугу в доме Жуковских.

— Анна Георгиевна, — внезапно обратился ко мне князь, — могу я попросить Вас об одной услуге?

Я недоверчиво глянула на мужчину, который в этот момент изучал убранство двора Жуковских через окно.

— Да, разумеется.

— Я мало кому говорил об этом визите, потому что он имеет частный характер. И я бы не хотел, чтобы мое появление здесь обросло слухами.

— Я не собиралась болтать об этом, Александр Николаевич, — тут же ответила я. Мне было обидно от того, что он принял меня за очередную сплетницу.

— Я знаю, Анна Георгиевна. Но я прошу вас не об этом. Постарайтесь как можно меньше пересекаться с охраной.

Все понятно. Александр элементарно не хотел, чтобы нас видели вместе. Обижало ли меня это? Да. Но в то же время я понимала, что конспирация неизбежна. Скрепя сердце, я накинула на голову капюшон своего полушубка и отвернулась к своему окну.

Не прошло и пары минут как на крыльце появились две фигуры. Анечку я узнала сразу. Она была невероятно стройной, для своего возраста женщиной, а безупречные манеры, грация и кошачья походки всегда выдавали ее среди других.

Рядом с Анечкой шел мужчина. Сперва я решила, что это Геннадий, однако присмотревшись, поняла, что мужчина, идущий рядом, гораздо моложе и гораздо манернее моего учителя.

Когда стало совершенно очевидно, что встречать гостя Императорского двора будут всего двое, Александр вышел из кареты.

Я слышала, как приятно хрустел снег под его ногами, и больше не могла дождаться момента, чтобы поскорее выскочить вслед за ним и встретиться с Жуковской. Александр галантно подал мне руку, помогая выйти из кареты. Это был всего лишь жест вежливости, совершенно ни к чему не обязывающий! Но почему же он заставлял мое сердце биться чаще? Какое-то несчастное мгновение, а сколько чувств оно во мне пробуждало!

И вот уже спустя пару секунд, к нам подошла хозяйка поместья со своим подопечным.

— Добрый день, Ваше Благородие, — поздоровалась я, поклонившись так низко, как, пожалуй, не кланялась со временем выпуска.

— Я невероятно рада видеть вас у нас а гостях, — казалось, моя наставница была по-настоящему удивлена, увидев в какой компании явился князь, но, разумеется, была слишком вежлива, чтобы расспрашивать его об этом. — Это господин Ришар, наш управляющий. К слову, я прошу прощения, что мой супруг не вышел к вам навстречу. Он уехал в губернию утром по делам, и еще не успел вернуться, впрочем, он должен прибыть с минуты на минуту.

— Главное, чтобы он добрался до нас по такой погоде, — попытался отшутиться Александр, кивая в сторону заснеженной дороги.

После приветственных речей и пары замечаний французского управляющего, Жуковская, наконец, опомнилась, что ее высокопоставленные гости мерзнут на улице и поспешила пригласить нас в дом.

Пока я шла до дверей, то чувствовала себя, вероятно, самым счастливым человеком. Ненавязчивый хруст снега под ногами, снежинки, возникающие в воздухе из неоткуда, и суровый февральский мороз, который нещадно кусал меня за нос. Но, несмотря на это мне было очень тепло. Тепло от мысли, что я так далеко от дворца, с людьми, которые меня согревают, и с которыми мне было хорошо.

Дом Жуковских внутри был не менее лаконичным, чем снаружи. Меня поразило отсутствие золотых абажуров и резных мансард. Вместо этого в главном зале была лишь одна лестница из серебристого мрамора, и несколько семейных портретов над входом.

— Я распоряжусь, чтобы накрыли к обеду, — предложила Анечка, глядя на нас глазами полными материнской заботы.

Но Александр внезапно перебил порыв ее безудержной заботы и произнес:

— Когда вернется господин Жуковский?

Анечка ненадолго оторопела, а затем ее взгляд упал не крохотное окно, расположенное в парадной.

— Так вот он. Только прибыл, — она жестом указала на сани, что остановись у входа.

— В таком случае, прошу меня простить Ваше Благородие, обед подождет. Мне бы хотелось сперва поговорить с господином Жуковским.

— Да, Ваше Высочество, конечно. Вы хотите, как я понимаю, поговорить с ним лично?

Александр молча кивнул. Его немногословность удивила не только меня, но и задела внимание Жуковской. Я пристально вгляделась в его лицо, старясь найти подсказки, но кроме того, что он был взволнован, ничего разглядеть не смогла. Что же могло его так волновать?

— Господин Ришар проводит вас, — Жуковская оставалась в своем образе наивной и доброжелательной леди, хотя наверняка уже сомневалась в том, что его Высочество приехал исключительно с дружеским визитом.

Не то, чтобы Жуковская любила совать свой нос в чужие дела, но ей наверняка было интересно узнать, о чем сын Императора хочет поговорить с ее мужем. И мне, признаться, тоже было интересно.

— Не скучайте без меня, дамы, — не упустил шанс напоследок ухмыльнуться князь, прежде чем скрылся за одной из дверей парадного зала вместе с Ришаром.

Мы же с Жуковской не спеша направились наверх.

Прошло чуть больше года, как я не видела ее, но это время казалось мне вечностью. Благодаря ее занятиям и поддержке я оказалась во дворце, поэтому все это время я вспоминала ее занятия по языку с особой теплотой.

Пока мы петляли по лестнице, которая казалась мне бесконечной, никто так и не решился начать разговор, будто слов и мыслей было слишком много, чтобы выбрать для начала что-то одно.

Я слабо представляла, что ждет меня наверху, но внезапно лестница оборвалась, и передо мной открылся вид на самую обыкновенную столовую.

В центре зала стоял длинный дубовый стол, покрытый атласной кремовой скатертью. Вокруг размещалось больше десятка мягких стульев, но я сильно сомневалась, что у Жуковских бывало столько гостей, чтобы все места были заняты. Главным украшением столовой был громадный камин цвета слоновой кости, у которого, свернувшись клубочком, лежал черный кот. Пространство над камином занимал внушительных размеров семейный портрет, на котором исключительно правдоподобно были изображены Анечка, Геннадий, две их совсем юные дочери и оба сына.

Жуковская, как и прежде, была невероятно гостеприимна. Казалось, она вот-вот готова была сорваться на кухню, и сама принести мне чай с левашниками.

— Как ваше здравие? Как идут дела в Институте? Быть может, нам стоит ожидать от будущих поколений еще больших успехов? — спросила я, не придумав ничего умнее для начала разговора.

Анечка доселе была таким человеком, которого любой вопрос, вне зависимости от темы, невероятно воодушевлял. А уж стоило спросить у нее про Институт — дело всей ее жизни, как женщина расцветала, превращаясь в пышный бутон благоухающего шиповника.

Но в этот раз все было иначе. Она опустила глаза, помолчала несколько поэтичных мгновений, а потом, иронично улыбаясь, с тоской произнесла:

— А я отныне не преподаватель в Институте.

Я в недоумении смотрела на женщину, нервно перебирая пальцами под столом. И она, предвосхищая мой вопрос, продолжила:

— Так вышло, что я и мой муж, — она замялась, — были вынуждены покинуть это заведение. Отчасти это было наше решение, отчасти этому поспособствовало высшее руководство. В любом случае, теперь у нас нет возможности вернуться.

Я быстро сложила факты в голове. Высшим руководством Института была Императрица.

— Но почему же? Я не представляю, кто может быть лучше Вас! А сколько выпускниц её Величество сделала своей личной свитой?! — изумилась я.

Анечка лишь горько улыбалась, отчего я только ещё ярче ощущала себя маленьким ребенком, которого родители изо всех сил старались уберечь от большой беды.

— К сожалению, это не тот факт, который мог что-то изменить, — ответила она коротко.

Когда нам, наконец, подали чай с франжипаном и мягкими сливочными бисквитами, мы уже вовсю разговорились, вспоминая эпизоды совместного прошлого.

— А каково же ваше впечатление от дворца? — поинтересовалась женщина, поднося к губам микроскопическую чашечку, из которой раздавался дивный аромат кофе.

— Ох, — только и вырвалось у меня. Я знала, что мне не миновать этого вопроса.

Жуковская всегда была одной из тех преподавателей, которые внушили мне безмерную любовь ко двору. Во многом благодаря ей я выбрала этот путь, и говорить о дворце правду мне было неудобно, однако, учитывая начало нашего разговора, вполне возможно, что и Жуковская уже изменила свое мнение.

Я, встав из-за стола, неспешно прошлась в сторону окна, из которого открывался вид на бескрайнее ледяное озеро и густой лес. А потом начала историю своего пути с самого начала.

Я рассказала ей про первый бал, про письмо Варвары, про долг отца, про лицемерие и фальшь, с которыми я столкнулась. Рассказала о нелепых приказах Марии Павловны, всеми силами желающей завоевать внимание Александра, и даже о том, что иногда я жалею, что оказалась там.

Когда я закончила, мой чай, по всей видимости, был уже не теплее, чем вода в озере за окном. А Анечка, в свою очередь, сидела все также молчаливо глядя на меня.

Неизвестно отчего, но я решила, будто женщина попросту посчитала меня неблагодарной за все те возможности, которые я получила, попав во дворец, потому поспешила внести ясность в свой весьма нерадужный рассказ.

— Вы думаете, я должна любить это место всем сердцем? Так, как вы нас учили!

Жуковская все ещё не проронила ни слова.

— Я люблю дворец. Как место. За архитектуру и яркость празднеств, но, простите меня, я не могу любить Императорскую семью так искренне и бескорыстно, как положено юной фрейлине. Но не потому, что я плохо воспитана, а потому, что я, к сожалению, не настолько глупа и наивна, как мне хотелось бы.

Я почему-то вспомнилаомерзительные прикосновения графа Равнина, пьяного Константина на золотом кресле в борделе Фани и безжизненную пустошь некогда процветающего имения — моего дома.

— Да и все не так плохо, как вам могло показаться. У меня хорошее жалование, герцогиня последние несколько месяцев особенно снисходительна ко мне и, Александр, — я замялась, — в общем… всегда есть Александр, которого я могу попросить о помощи.

— Александр… — протянула моя наставница. Его имя было первым словом, которое она произнесла за долгое время. Я все ещё не разобралась, какое впечатление на нее произвела моя пламенная речь.

Совершенно неожиданно для меня она спросила:

— Как вы думаете, зачем Александр приехал сюда?

Вопрос поставил меня в тупик.

— Я полагаю, он хотел увидеть своего наставника, с которым его дороги разошлись. Так же, как и у нас с вами.

— Анна, у нас с вами изначально не было и не могло быть так же. Я знаю вас с десяток лет, знаю вашу мать и вашу семью. Мы с вами дворяне одного положения, и мы действительно можем понять друг друга. Тот, кто вырос во дворце и не видел другой жизни, так или иначе будет отличаться.

— О чем вы? — я присела на мягкую обивку стула и уставилась на Жуковскую, лишь сейчас заметив, каким поникшим и тяжёлым был у нее взгляд. По крайней мере, она точно понимала меня, и возможно даже больше, чем мне хотелось бы.

— Согласитесь, довольно сложно любить того, кто отнял у тебя семью?

— Что? — не поняла я. — Господин Жуковский ведь здесь, ваших дочерей я видела у входа, а ваши сыновья, насколько мне известно, сейчас несут службу.

Никогда прежде не видела женщину такой бледной, словно вся кровь в ее жилах вмиг остановилась, а сердце намеренно отказалось биться.

— У меня больше нет сыновей, — произнесла она мертвым голосом.

Теперь пришел мой черед молчать, виновато опуская глаза, оттого что затронула эту тему.

Немного погодя, когда женщина совсем пришла в себя, я все же решилась спросить:

— Что произошло?

Кажется, она ждала этого вопроса и готова была поведать мне все с самого начала и без прикрас.

— Мы никогда не были против Его Величества, и я, и мой муж относились к нему и его семье с почтением. Но, несмотря на уважение к человеку, мы всегда были против транжирства, кумовства и продажности, и главное, мы всегда были против позорного рабства наших крестьян.

Наши дети придерживались этих же идей. Но старший сын всегда хотел служить, и когда он выбрал Императорскую военную академию, никто не был против. Довольно быстро Иван понял, что слишком мягок для этого дела. Однако было уже поздно. Он был в ужасе, когда впервые увидел, как провинившихся солдат проводят через строй, забивая насмерть палками, не раз он сам плакал, когда экзекуции подвергали тех, кто защищал своих товарищей или просто попадался под горячую руку офицерам. А сколько он видел отрубленных пальцев, вероятно больше, чем солдат во всей французской армии. Конечно, он хотел положить этому конец, потому что не выносил произвола и жестокости.

— Что было потом? — я вслушивались в каждое слово наставницы, ощущая, как неприятный холодок щекочет спину.

— Их командир батальона, человек, мягко говоря, не самый порядочный, решил, что ему дозволено использовать солдат по своей воле. Сын писал, что некоторых из них он увозил с собой прямо из казарм, некоторые возвращались покалеченные из-за изнуряющих работ, а некоторые не возвращались вовсе. Такое обращение, конечно, мало кому нравилось, особенно учитывая, что корыстное использование труда солдат каралось по закону. Но начальству не было дела до этого произвола. Постепенно назревало недовольство.

Женщина тяжело вздохнула:

— Вскоре и до Ивана дошли слухи о готовящемся заговоре против их командира. Он долен был немедленно доложить об этом, но не стал, позволяя всему свершиться. Но в последний момент у них всё пошло не так, и командир уцелел. Почти всех окрестили преступниками и отправили за решетку, в том числе и моего сына. Потом его обвинили в подстрекательстве к мятежу, неуставных взаимоотношениях, и наверх полагалось наказание за непристойные разговоры против Императорского Величества.

Его лишили дворянства и разжаловали в солдаты. Ожидание приговора было невыносимым, и узнать, что его сослали на каторгу, для нас было бы самой лучшей новостью. Но военный судья, если его можно так назвать, распорядился иначе. Было решено наказать его прогнанием сквозь строй. Три раза по тысяче ударов. Боже, я молилась, чтобы мой сын не дожил до второй тысячи, — ее голос дрожал, но она держалась, — но ему не давали умереть. Врач, который шел рядом, подсовывал ему нашатырный спирт, и я даже не представляю, как он мог смотреть на то, что происходило перед его глазами. Иван умер лишь спустя полчаса после того как все закончилось. Но и это был не конец.

Я смотрела на Жуковскую глазами полными слез, страха и ужаса. Я не хотела, чтобы она продолжала, потому что чувствовала, словно меня сейчас изо всех сил бьют этой же палкой.

— Его брат был вместе с ним. И когда ему всучили шпицрутен, он отказался бить. Один из офицеров пригрозил хлыстом и ему.

Женщина резко прервала рассказ, механически хлебнула остывший кофе, а затем посмотрела на меня таким взглядом, что я оцепенела от прожигающего душу леденящего чувства тоски. А потом она улыбнулась, и от этой гримасы мне стало ещё страшнее.

— Георгий не смог сдержаться — сломал офицеру нос, — она покрутила в руках серебряную ложечку и равнодушно бросила ее на стол. — Его отправили на вечную каторгу, перед этим постаравшись и вырезав ему ноздри.

— Но как? За что? — прошептала я, подавляя слезы. — Как вы смогли пережить это?

— Анна, думаете это возможно пережить? — ответила она, отвернувшись. — Но самое ужасное было после. Мы понимали, что для всего высшего света мы отныне и навечно будем предателями. Но каково же было наше удивление, когда вместо клейма позора нам предложили выбор: либо мы публично отрекаемся от своих сыновей — заговорщиков и убийц, либо навечно будем изгоями. Думаю, вы понимаете, что мы выбрали. Институт мы покинули сразу, а по возвращении сюда мы узнали, что за сломанный офицеру нос с нас хотят взыскать десять тысяч.

Мрачная тишина поглотила нас обеих.

— Знаете, я думаю, Александр Николаевич приехал к нам вовсе не на чайную церемонию. Думаю, он хотел предупредить нас о возможном пристальном внимании со стороны некоторых высокопоставленных лиц. Это весьма благородно с его стороны, но бесполезно.

— Но он хотя бы пытается помочь. И потом, при всем уважении, ведь не Император выносил приговор, а военный судья, — вступилась я инстинктивно, хотя понимала, что не имею права спорить с женщиной, которая только что лишилась одного сына, и вероятность встретиться со вторым тоже была мизерной.

— Ну конечно, — холодно произнесла Жуковская, — все до единого приговоры такого рода виновным\ подписывает Император. Сам утверждает и сам смягчает. И он прекрасно знал, чей это сын.

Я пребыла в замешательстве. С одной стороны, мне хотелось дать волю своим эмоциями, чувствовать, как они залпами разлетаются по телу и засасывают меня в омут всепоглощающей смуты. С другой, я неистово хотела узнать у Жуковской все. Все, что она ещё знала об Императоре, потому что я до сих пор не могла поверить, что тот доброжелательный человек, которого я видела на балах, способен на такую подлость.

— Александр Николаевич его сын. Так или иначе, он не сможет действовать против своей семьи, против законов, которые существовали у правящей монархии сотни лет. Каким бы он ни был хорошим для тебя, он сын Императора. И даже если он не унаследует трон, он будет поступать точно также.

Всё это, сказанное госпожой Жуковской, звучало для меня хуже императорских приговоров. Если бы она ещё не приплетала сюда Александра, потому что он был единственным, в кого я хотела верить.

— Знаете, я до сих пор вижу перед глазами имение отца. Имение, которое уже давно покинула жизнь. Я знаю, как люди в деревнях умирают от голода и произвола помещиков. Я видела, как в наш дом пришли люди Императора, чтобы отнять у нас все. Я прошла через бесчисленные унижения и обманы во дворце. Но… Если бы вы только знали, как я хотела любить это место, я верила в него с самого рождения! Что будет, если я хотя бы на долю секунды представлю, что могущество дворца лишь иллюзия? Что будет, если окажется, что Император не справедлив и не милосерден? Что будет, если я пойму — все вокруг было ложью? — я замерла и отвернулась от Жуковской, а затем прошептала, — мне страшно, потому что, если я признаю это, какой будет смысл жить?

— Знаете, смелость человека не в том, чтобы пойти в бой, а в том, чтобы признаться, что вам страшно.

Я ничего не ответила, но не сомневалась — мы поняли друг друга.

Было слышно, как тикают на камине часы в золотой оправе, как завывает за окном февральский ветер и, казалось, слышно было даже, как сгущались над поместьем снеговые тучи.

— Это было почти год назад, но для меня тот день словно продолжается до сих пор. Боль никогда не утихнет, также, как и желание отомстить, — от ее последних слов по телу пробежали мурашки. И снова появилось то чувство, которое преследовало меня еще с осени. Медленное, тянущееся, гнетущее чувство тоски, которое нельзя было унять. С ним можно было только воевать. Что Жуковская и собиралась делать.

Глава 21

Внезапно двери в столовую распахнулись, и в них вбежали две симпатичные девочки, лет двенадцати. Их кудрявые золотистые локоны выбивались из растрепавшихся длинных кос, а грациозность и лёгкость движений, доставшиеся им от матери, не заметить было невозможно.

Девочки наперебой принялись рассказывать матери о наискучнейшем уроке французского, который только что закончился. И о том, как все это время они мечтали сбежать от сварливой преподавательницы в зимний сад.

Но стоило мне на секунду позабыть о том, что рассказала мне Жуковская, в столовой появился новый гость.

Александр был абсолютно беззаботно и по-детски счастлив. Фору ему в этом мире радости могли дать разве что дочери Анечки, которые в тот момент жадно уплетали пирожные.

— Все прошло хорошо? — спросила Жуковская как ни в чем не бывало.

— Да, — коротко ответил он. Было так интересно наблюдать за ним, когда он пытался вести себя уверенно, но всем нам было неуютно друг с другом.

Краем глаза я заметила, как девочки с интересом поглядывают на князя. Они тихонько перешептывались за маминой спиной, то и дело бросая кокетливые взгляды в сторону Александра, а когда он смотрел на них в ответ, тут же отводили взгляд и звонко смеялись.

— Кажется, у меня появились новые поклонницы, — прошептал мужчина, наклоняясь ко мне ближе, и я вновь ощутила себя парализованной от его дыхания, коснувшегося моего уха.

— Не удивительно, Ваше Высочество. Ни одно сердце не устоит перед вами, — ответила я как можно более саркастично. Но он вновь принял мою иронию за чистую монету.

— Ну ещё бы, — заявил он гордо, а затем подмигнул маленьким леди, заставив их покраснеть, робко отворачиваясь в сторону.

Мне оставалось лишь вздохнуть.

Тем временем Анечка, как я полагаю, решила разрядить обстановку, но способ, который она выбрала, заставил меня поперхнуться.

— Когда же состоится церемония венчания?

— Что? — удивился Александр, переводя взгляд с чашки чая на Жуковскую.

— Вы с Анной Георгиевной? Когда вы собираетесь обручиться?

Первой мыслью было начать все отрицать, но потом, заметив замешательство и смущение на лице князя, я решила понаблюдать за его реакцией и, прикинувшись, что не поняла вопрос, уставилась на него.

— Мы не… — протянул он неуверенно, — мы не… Анна Георгиевна не моя невеста.

Впрочем, а что я ожидала услышать? Оды любви? Предложение руки и сердца? Я молча кивнула, подтвердив его слова, и уткнулась в тарелку.

Девочки продолжали играть с Александром в гляделки, чем только раззадорили его, и теперь князя было не остановить. Забавно, но именно это стало последней каплей, переполнившей кувшин моего терпения на сегодня. Не история Жуковской добила меня, а бесконечное позерство Александра!

Я не выдержала, и, чтобы не разрыдаться прямо там, стремительно покинула столовую.

* * *

Я быстро спускалась по лестнице, незаметно проскакивая пролеты между этажами. И когда я, наконец, достигла коридора второго этажа, позволила себе остановиться и выдохнуть. Ещё немного и я, клянусь, готова была задохнуться от досады и несправедливости, которые творились вокруг, но внезапно в конце коридора замаячила фигура. Я внимательно вгляделась в очертания и мгновенно распознала в них господина Жуковского. Заприметив меня, он заметно повеселел, хотя до этого момента был необычайно мрачен и задумчив. И спустя пару мгновений он уже стоял рядом.

За эти годы он заметно постарел. Его седая челка с последней встречи отросла ещё больше и теперь заслоняла половину лица, что считалось в высшем свете верхом безвкусицы. Впрочем, думаю, ему были далеко безразличны модные тенденции. Зато, несмотря на морщины, он всегда выглядел очень жизнерадостно и никогда не производил впечатления сварливого старика.

Минутная радость встречи затмила то, что я ощущала секунды назад.

— Рад вас видеть, Анна Георгиевна. Вы стали ещё краше и, я надеюсь, ещё счастливее, — в свойственной ему актерской манере произнес Геннадий.

Я не знала, что ему ответить. Тогда я чувствовала только вину за то, что не представляла, как им помочь.

— Это все правда? — вырвалось у меня. Я с надеждой смотрела на Геннадия, беззвучно умоляя его молчать.

Он ничуть не изменился в лице, только лишь глаза выдавали его печаль. И это было красноречивее сотен тысяч слов.

— Да. Это правда.

У меня перехватило дыхание, и он, заметив, что отныне я бессильна говорить, перенял инициативу разговора в свои руки.

— Но что поделать. Мы все здесь делали то, что считали правильным. Жаль, что правда и справедливость никому не были нужны. А сыновей уже не вернуть.

— А что же будет с вами? — спросила я дрожащим голосом.

Он вздохнул. А затем, смахнув со лба челку и поправив очки, ответил:

— Анна Георгиевна, знаете, я видел в этой жизни очень многое. Каждый раз, когда я думал, что это конец, нам удавалось его миновать. Может и в этот раз нам повезет.

От его слов меня начало трясти еще сильнее, чем после разговора с Жуковской. Глаза застилала белая пелена слез, я изо всех сил пыталась себя сдержать, но у меня ничего не выходило.

— Я уже не боюсь за себя, лишь боюсь за будущие поколения. И мне хочется верить в то, что они будут достойнее нас. Научаться сострадать и любить так, как не смогли мы, и главное, — он намеренно выдержал поэтичную паузу, — пускай они перестанут слепо верить в чужие идеалы.

— Но как жить, зная, что происходит вокруг? — спросила я сквозь слезы. Я ждала, что он утешит меня, скажет, что все будет хорошо, но он не мог врать мне.

— Я часто говорю это себе самому и скажу то же самое вам. Перед следующим балом, когда вы будете смотреть на себя в зеркало, спросите себя: кого вы там видите? Того ли человека, которого вам хочется? Я знал очень много людей, которые мастерски лгали близким, судьям, даже его Величеству, но все они не могли обмануть самих себя.

Так и я. Я не хочу смотреть на себя по утрам и знать, что я лжец и трус. Потому я уже давно готов принять то, что меня ждёт. Мы все готовы, — закончил он.

Еле ощутимое, тонкое чувство страха проскользнуло по моей спине и вонзилось под сердцем, а за ним туда же проникло всепоглощающее чувство ненависти и беспомощности. Теперь оно преследовало меня везде.

Жуковский был невозмутим и даже по-своему весел, что нагоняло на меня ещё большую тоску. Я же была слишком слабой, чтобы держаться так же мужественно, как и он.

— Не плачьте, — смягчился Геннадий, улыбаясь, — все будет хорошо, — наконец услышала я, но боль от его слов уже было не унять.

— Я так на это надеюсь, — пискнула я еле внятно. — Извините меня, но мне сейчас очень хочется побыть одной, — попросилась я, будучи в оцепенении.

— Да, конечно. Если хотите выйти в сад, лучше спускаться по правой лестнице, — ответил мужчина.

Я кивнула, а потом вдруг прильнула к нему и крепко обняла. Он был такой большой и теплый, как огромной лесной медведь, но душа у него была доброй, как у верного преданного пса.

А затем я резко отпрянула назад, ощутив новый прилив слез, и устремилась к выходу.

* * *

Меня встретили ветер и холод, которые свойственны февральским зимам. Почти сразу я поняла, что недолго протяну на таком морозе, а учитывая, как стремительно небо затягивали подозрительные тучи, я всерьез начала опасаться метели.

Зиму я любила за отрезвляющий холод. Каждый раз, когда отчаяние казалось невыносимым, я выходила на улицу, и от нежных прикосновений ледяных снежинок мне всегда становилось чуть спокойнее.

Сад рядом с поместьем Жуковских был совсем крохотный, и его легко можно было осмотреть, стоя на одном месте. Однако внимательно присмотревшись, я заметила небольшую тропинку, ведущую из двора прямо к озеру.

К моему счастью, калитка была не заперта, и я, легко преодолев ее, направилась к замёрзшей ледяной пустоши. Мысли всё ещё роились в голове, но холод не давал снова заплакать. Я шла по глубокому снегу, выдыхая огромные клубы пара — единственное, что согревало отмерзающий нос.

Я была уверена, что самым страшным испытанием для нашей семьи была смерть матери и неподъемный долг отца. Но теперь страшнее, чем за себя, мне было страшнее только за Жуковских. Из всего мира сейчас они были для меня самыми авторитетными и уважаемыми людьми. И, пожалуй, единственными, на кого мне хотелось равняться. То, что сделали с их семьей, было непростительно. И я, собравшись с мыслями, приняла решение расспросить обо всем Александра и во чтобы то ни стало убедить его поговорить с отцом об этом ужасном происшествии. Едва образ Александра всплыл в моей памяти, его уже было не искоренить.

Я подошла совсем близко к воде. Кое-где вдоль берега виднелись крупные следы льда, который, очевидно, время от времени таял и двигался, оставляя за собой множество отметин на промерзлой земле. Припорошенные снегом, ютились там и маленькие сосенки, запутавшиеся в собственных корнях.

Я аккуратно ступила на лёд. Расчистив от снега замёрзший покров озера, я посмотрела вниз, проверяя лёд на надёжность, но не увидела там ничего кроме черноты, сквозь которую виднелись мелкие пузырьки. Вроде твердый. Я сделала ещё несколько шагов вперёд, всей грудью ощущая, как проходит сквозь меня порыв ветра. Хотелось, чтобы он выдрал и унес из меня всю тяжесть и боль, от которых я сама не могла избавиться.

Ещё один мощный порыв, заставляющий прибрежные деревья учтиво согнуться. Но только не меня. Пусть бы он забрал у меня все, чтобы я больше ничего не чувствовала. Но вместо этого я вспомнила, как безропотно и игриво вели себя с Александром сегодня дочери Жуковской. Неужели он настолько хорош, что даже те, кто никогда не любил, кто не учился искусству обольщения, и кто ещё не совсем понимает, что перед ними сын Императора, готовы отдать ему свое сердце? Если уж эти девочки не могут противостоять ему, то что могу я? Бессмысленным уже было даже пытаться что-то менять. Я слишком глубоко погрузилась в эту мучительную любовь, и теперь хотела лишь, чтобы она никогда не заканчивалось. Даже если он всегда будет причиной моей боли, я бы любила эту боль так же неистово, как и его.

Я сделала ещё шаг, как вдруг под ногами раздался треск. Я с ужасом отшатнулась в сторону, но вдруг последовал следующий неестественно громкий звук. Без раздумий я бросилась назад к берегу, хотя до него была всего пара метров, и вдруг поняла, что звук, меня напугавший, был вовсе не треснувшим льдом, а самым настоящим выстрелом.

Сердце парализовал испуг. И сомнений в том, что стреляли с территории Жуковских, не было. Анечка? Геннадий? Александр? Я бросилась назад, совершенно не задумываясь о том, что могу попасть под горячую руку стрелка.

Сердце бешено колотилось, и я мечтала лишь о том, чтобы звуки, доносящиеся с территории поместья, оказались ложной тревогой. Меня шатало из стороны в сторону, и я даже не могла держаться протоптанной дороги. Ноги проваливались по колено в сугробы, из которых я вылезала с большим трудом.

Когда я, наконец, миновала все препятствия и оказалась на территории двора, раздался второй выстрел. От неожиданности и раскатистого грохота, я на мгновение потеряла способность слышать. Ко всему прочему добавился страх за свою жизнь, и теперь вместо бега я предпочитала осторожно красться к входу с северной стороны, где должна была стоять императорская охрана.

Людей я не видела, но хорошо слышала, что спереди дома творится суматоха: плач, крики, пронзительные женские возгласы. Несложно было догадаться, что кого-то убили. Я затаила дыхание и повернула за угол.

Передо мной открылась весьма прозаичная и не очень приятная картина. У входа в дом Жуковских, истекая кровью, умирала одна из лошадей в нашей упряжке. Какой-то местный лекарь склонился над ней и пытался остановить кровотечение — ничего не помогало.

Происходящее у главных ворот пугало не меньше: окружённый толпой солдат, на земле лежал человек. Это был мужчина — на вид ему было лет сорок. Он был одет в простую, крестьянскую одежду. На ней тоже виднелись алые пятна, которые стремительно окрашивали и снег вокруг него.

Я огляделась, выискивая в толпе Александра или Жуковских. Сперва я заметила начальника охраны, а потом, вглядевшись, поняла, что его собеседником был князь. Через секунду я стояла около них.

— Где вы были?! — воскликнул Александр, прерывая и без того эмоциональную беседу.

— Я вышла прогуляться, — мой ответ звучал так, словно каждое слово я говорила под гипнозом.

— Вы в порядке?

Я кивнула и, развернувшись к начальнику охраны, задала, вероятно, самый логичный вопрос для данной ситуации:

— Что произошло?

— Покушение на убийство Его Высочества, — а затем он подумал и добавил: — а возможно и кого-то другого.

— Но кто?! И зачем?! — воскликнула я, уставившись на него в оба глаза.

— Вон тот, — он указал пальцем на тело, которое уже не подавало признаков жизни, — а стрелял, потому что… потому что гнида неблагодарная. Мало ему барской милости, он захотел свои порядки навести. Так ему и надо, выродку.

Я проглотила его слова молча, но ответа и утешения они мне не дали.

— Вы не должны возвращаться обратно сегодня, — сказал мужчина князю, — возможно, это не единичный случай, а все уже видели Ваш кортеж, на который заговорщики могут напасть еще раз.

— Но мы должны вернуться сегодня! Завтра с утра во дворце событие, которое я никак не должен пропустить, — настаивал Александр, очевидно подразумевая под важным событием бракосочетание Литвинова.

Однако в вопросах безопасности я была солидарна с начальником охраны, а вот Александр сегодня был как никогда уперт.

Поодаль стояли Жуковские, мрачным взглядом осматривая свой двор. И для полноты зрелища не хватало, пожалуй, только панихиды. Я подошла к ним и произнесла первое, что показалось уместным:

— Соболезную, что это произошло. Еще и в наш приезд. Теперь я чувствую себя причастной.

— Не говорите глупости. Если и винить здесь кого-то, то только нападавшего, — строго произнесла Жуковская.

На этом наш разговор был закончен. Мы продолжали стоять на месте, наблюдая за развернувшимися во дворе событиями.

Через пару минут к нам подошел Александр. Я так надеялась, он скажет, что мы остаемся, потому что я была вымотана до предела. И ехать куда-то в такое время и после таких событий было бы безумием, но он, обращаясь к Жуковским, серьезно произнес:

— Мне нужна ваша карета. На нашей ехать небезопасно, а ваша, поможет предотвратить возможные новые нападения.

— Вы хорошо подумали, Ваше Высочество? — казалось, все были изумлены его решением.

— Да, я должен вернуться до полуночи. Анна Георгиевна, если вы хотите, можете оставаться. Но можете поехать со мной.

Анечка и Геннадий вопросительно посмотрели на меня. А я была куда безумнее, чем думала.

— Я поеду с вами, — решительно произнесла я.

Глава 22

Тучи быстро сгущались, и с каждой секундой становилось все темнее. Кроме отвратительной погоды ситуацию ухудшала ещё и быстро надвигающаяся ночь. А, как известно, зимой темнеть начинает почти сразу после восхода. Тем не менее до дворца оставалось ещё по меньшей мере верст 30, что не придавало нам уверенности.

Карета, запряженная тройкой лучших донских жеребцов, хоть и с трудом, но все же продолжала бег по еле заметной под внушительным слоем снега, дороге.

Тем временем облака над нами в мгновение превратились из темно-серых в угольно-черные. На секунду мне даже показалось, что с мрачных небес в просветах между облаками на меня уставились два злобных сатанинских глаза. Впрочем, чего я ждала от этого дня?

В карете тоже стало заметно холоднее, казалось, будто поднимающийся ветер каким-то образом пронизывал стены, проникая внутрь. А потом я ощутила, как кучер резко ускорил упряжку, и посмотрела за окно.

Пустынная, заснеженная дорога, с двух сторон окруженная бескрайними полями, границы которых стиралась во мраке из-за взмывающих вверх белых вихрей. Они столбом поднимались от придорожных сугробов, и ветер уносил их в бесконечность. С каждой секундой ситуация становилось все хуже, и у меня уже не было сомнений в том, что из-за порывов ветра нас сносит с дороги.

— Плохо дело, — будто прочитав мои мысли, заволновался Александр.

— Что же делать?

— Пока ехать. Может, буря обойдет нас стороной, — ответил мужчина без особой уверенности.

Я притихла и снова устремила свой взгляд на дорогу. Небо обложило тучами со всех сторон. И даже если бы буря вдруг утихла, отменить ночь было не под силу никому, и ехать по ледяной, занесенной снегом дороге в темное время — настоящее самоубийство.

Несмотря на всю быстроту, выносливость и силу, приобретенную у восточных предков, наши лошади ощутимо замедлялись. И вот в воздухе закружили первые крупные снежинки.

Александр резко привстал с места, и, отворив окно кареты, выглянул наружу:

— Далеко до ближайшего поселения? — крикнул он кучеру.

— …верст… добраться…, — только и услышала я обрывки фраз, которые донес до меня ветер. Но то что «верст» было больше чем одна, меня изрядно напугало.

Александр вновь вернулся в карету, плотно закрыв за собой ненадежное оконце.

— Насколько все плохо? — испуганно спросила я.

— Все будет в порядке, — ответил он спокойно, и это чувство, хоть и не в полной мере, передалось мне.

В те минуты нашу карету, а вместе с ней и нас, бросало из стороны в сторону под резкими порывами ветра, а бедные, уставшие лошади чудом не сбились с курса.

Под звуки ветра и крики кучера, лошади из последних сил тащили нас сквозь глубокие сугробы. Но что могли сделать они против обезумевшей стихии?

Снег со всей силы хлестал кучера по щекам, и я сквозь стены кареты ощущала, как бедняга замерзает. Я и сама уже совсем озябла под пронизывающим тело леденящим ветром, но каково же было ему, я даже не могла вообразить.

Прошло ещё минут пятнадцать, а стихия и не думала утихать, только продолжая нарастать. Я вновь посмотрела наружу. «Что ж, если мы погибнем, это будет весьма логичным завершением дня», — подумала я.

Кругом был лишь бесконечный мрак, который тянул ко мне свои корявые ручищи, стараясь достать из кареты и погрузить в темноту, и скорее всего навечно. Больше никаких криков кучера, только голос бушующей стихии. Карета продолжала замедляться, хотя никаких признаков поселения и в помине не было, как вдруг совсем остановилась.

— Да что же это? — возмутился Александр, вновь открывая окошко и высовываясь на мороз.

— Что случилось? — прокричал он также недовольно.

— Ваше Высочество, простите меня ради бога, не могу я больше управлять лошадьми! — стараясь перекричать ветер, умолял кучер.

— От чего же?

— Я пальцев не чувствую. Будто их нет, — я вздрогнула от услышанного. Без кучера мы доберёмся разве что до ближайшего кювета.

Тем временем совсем стемнело. Я не видела даже голов лошадей в нашей упряжке, не говоря уже о дороге.

Внезапно Александр встал со своего места, резко отворил дверь кареты и вышел на улицу.

— Что вы делаете? — вскрикнула я от неожиданности.

— Ждите здесь, — бросил он и скрылся во мраке примерно там, где сейчас находился кучер.

Прошло ещё несколько секунд в тишине, которую нарушал привычный свист ветра, и вдруг дверь снова отворилась, однако в карету вернулся не Александр, а наш извозчик. Выглядел он ужасно, лицо было онемевшим, бледным. Ресницы и брови заиндевели, а руки были синющие, как грозовая туча в августовский день. Я схватила его за руки, которые он держал впереди себя, словно был не в силах опустить их.

— Боже, ваши руки, — я скинула свою муфту, и принялась растирать кисти мужчины.

— Не, не, не нужно, Ваше Благородие — еле шевеля губами произнес мужчина.

Его руки были совершенно каменные, будто я тёрла не кожу живого человека, а глыбу льда.

Карета вновь тронулась, и мы, хоть и не так быстро, но все же поехали дальше.

Я же поспешила вернуться к пострадавшему. И только когда, наконец, почувствовала, что кожа его стала не ледяной, а умеренно холодной, быстренько надела на его запястья свою муфту и оставила кучера в покое.

— Так должно быть лучше, — улыбнулась я.

— Спасибо вам большое, Ваше Благородие, я перед вами в долгу, — смущённо произнес мужчина. Я даже представить себе не могла, как ему было неловко сидеть со мной в карте, да ещё и согреваться норковой муфтой.

Мне тоже было слегка не по себе, но я старалась вести себя как можно более уверенно:

— Пустяки, лучше скажите, далеко ли ещё ехать?

— Если я ничего не спутал, мы почти добрались. А его Высочество сейчас замечательно справляется с каретой, надеюсь, лошади его не подведут.

Мне не хотелось этого делать, но мое чутье подсказывало мне, что мы вот-вот проскочим спасительную деревеньку, поэтому я распахнула окно и внимательно уставилась в темноту, в надежде увидеть признаки жизни.

— Как он? — крикнул Александр, увидев мою высунутую голову.

— Все в порядке. Он греется.

— А вы как? — вдруг спросил он.

Не ожидала подобного вопроса, учитывая, что я меньше всего пострадала в этой ситуации.

— Со мной тоже все хорошо. Я надеюсь увидеть знаки того, что мы на верном пути.

— Надеюсь, вы правы, Ваше Благородие, иначе согревать вам придется уже двоих мужчин, — его комментарий был чистым наглежем, но все же если у Александра есть силы шутить, значит не все так плохо.

Ветер оставил от моей модной прически одни руины, а ресницы затвердели, превратившись в сосульки, но я всё равно продолжала осматривать мелькающие впереди холмы и низины. Ну хоть один домик! Если мы не найдем пристанище, то в лучшем случае нас ждёт ангина, а в худшем — смерть от обморожения.

И вдруг на дальнем холме я увидела теплое свечение.

— Ваше Высочество, смотрите! Свет! — я не могла поверить своему счастью.

— Где же? — тут же отреагировал он.

— Вон там, на холме. Ну же! Смотрите! Там и не одно окно. Похоже, это целая усадьба.

Ещё раз хлестанув лошадей, и потянув их за поводья, князь без особого труда развернул упряжку, задавая курс на холм. Похоже, радостная весть придала ему сил. Он держал строго прямо, несмотря на продолжающееся безумство ветра и лошадей, которые уже с трудом слушались, спотыкались, брыкались и проваливались в снег.

— Надеюсь у них привлекательная обслуга, — ах да, чувство юмора и самолюбие тоже было при нем.

Глава 23

Уютное потрескивание полешек и умиротворяющее тепло от пламени в камине заставляло мои глаза невольно смыкаться. А приятная жара от огня пробиралась в самые дальние уголки тела, которые ещё помнили ночной мороз.

Хозяйка этого дома — очень пожилая дворянка радушно впустила нас в дом, и вряд ли даже поняла, что перед ней сам Великий князь.

О том, что она была небогата, говорило количество обслуги в доме. Одна кухарка да дворовой, который очевидно был и дворецким, и садовником, и лакеем, и кучером. Госпожа увела Александра в его покои, и с тех пор он не спускался.

Я вновь задумчиво посмотрела на огонь: Удивительно. Я пережила этот день. Но даже несмотря на это, внутри все равно была боль. Эх, если бы я могла позволить себе сбежать из дворца! Хотя куда было идти? Домой? В пустую деревню, в которой отцу приходится сводить концы с концами? Мое жалование — единственный источник дохода в нашей семье. Я не могу просто сбежать. К тому же сегодняшний день только еще раз доказал, что вокруг куда больше проблем, чем я могла себе даже вообразить.

Внезапно я услышала за спиной приближающиеся шаги. Я было решила, что это дворецкий возвращается в свои покои, но спустя мгновение человек нагло свалился на кресло рядом.

— Александр Николаевич, я думала, Вы уже спите, — произнесла я вместо приветствия.

— Это взаимно. Не спится? — поинтересовался он.

— Я пока не пыталась, хотя огонь к тому располагает, — на секунду я задумалась, стоит ли продолжать, но пламя будто загипнотизировало меня, и с языка сорвалось: — Я думаю.

— И о чем же? — тут же подхватил Александр.

— Наверное, мне не следует обсуждать это с человеком вашего положения, особенно если мысли не самые счастливые.

— Да нет, отчего же? Мне интересно послушать.

Я вздохнула. Наверное, я не до конца осознавала, что говорила с самим Великим князем, а не с Фаней на кроватях Института.

— Знаете, я очень благодарна за возможность служить вам, ее Светлости герцогине. Знаю, я должна быть счастлива, ибо у меня есть все это, но сегодня мне впервые показалось… — я запнулась, — что, возможно, это не то, чего я всегда хотела, — говорила я старательно выбирая слова, — и не то чтобы я сейчас хотела все бросить, но что-то внутри меня подсказывает, что я уже иду не по той дороге, — произнесла я с облегчением, что наконец-то смогла выговориться, даже если этим случайным слушателем оказался Александр.

Помолчав несколько секунд, обдумывая достойный ответ, чтобы не сболтнуть мне лишнего, он произнес:

— Да, я тоже об этом думал всю дорогу сюда. Все хотят видеть во мне Императора, способного вести за собой людей и управлять страной, но вместо этого я продолжаю слепо следовать советам отца, хотя я сам не могу представить себя на его месте, — с грустью ответил он.

— Постойте, Александр Николаевич, о чем вы? — запнулась я. — Простите мне мой нескромный вопрос, но разве наследник трона не ваш старший брат Константин?

Он улыбнулся, но эта улыбка была пропитана такой неподдельной тоской и болью, что я ощутила ее практически физически, и мне самой стало невыносимо печально.

— Пообещайте, что это останется между нами, — попросил Александр серьезно, — я пока не знаю точно, но у меня есть основания предполагать, что рано или поздно брат заявит, что собирается отречься от престола.

— Это из-за его любви к страстям и веселой жизни?

— В том числе. Но я думаю, что он просто умнее меня и понимает, что его ждёт, если ему придется взять на себя эту ответственность.

Казалось, будто он говорил все это не мне, а самому себе, отчаянно пытаясь понять, в чем его предназначение. Он выглядел таким потерянным, таким непривычным для меня. Где же тот уверенный Александр, у которого нет забот, а вся жизнь — нескончаемый праздник?

Что же это? Минутная слабость? Или он всегда был таким, просто я этого не замечала?

— Чего бы вы хотели в жизни, если бы могли сами выбирать свой путь? — спросила я неожиданно.

Он вновь заулыбался. А потом вдруг резко опустил глаза, будто ему было стыдно говорить мне правду.

— А это очень хороший вопрос. Ведь я совершенно не знаю, чего хочу, — произнес он с усмешкой, но я всем сердцем ощутила его боль.

Какая ирония, у него были все возможности, но не было цели, чтобы этими возможностями пользоваться.

— Вам ещё не поздно разобраться в своих желаниях, в конце концов, вы не так ограничены, как многие, — попыталась утешить его я.

— Нет, мне уже поздно. Я родился таким, и у меня только один путь. Я могу выбирать, с кем танцевать на балу, но даже невесту выберут за меня. Богатые, титулованные родители, но сам я не добился ничего, — тихо произнес Александр.

Я не знала, чем ему помочь. Ведь он был прав, у меня был хоть малюсенький шанс попрощаться с дворцом и добиться чего угодно. А его жизнь определена с рождения.

В воздухе повисло долгое молчание. Первым его прервал Александр:

— А чего бы хотели Вы? Только не говорите, что Вы абсолютно счастливы.

— Ох, Ваше Высочество, вы, наверное, единственный за всю мою жизнь, кто спрашивает об этом. Я могла бы сказать вам, что самое большое счастье — это служить вам и ее Светлости Марии Павловне, но вы наверняка не поверите мне. Поэтому я скажу вам прямо. Я бы хотела вернуться домой, в тот дом, который я помню с детства. Заниматься там садами, путешествовать, привезти с юга много экзотических растений. Например… — я замялась, — например, ананас.

— Ананас? — усмехнулся мой собеседник. Он выглядел таким простым, что мне казалось, будто все границы этикета, статуса и положения в те мгновения стёрлись между нами.

— Да, ананас. Чтобы он рос у меня в оранжерее, — вдохновлено завершила я.

— Мне нравится.

— И еще одно, — вдруг сорвалось у меня с губ, — я бы хотела, чтобы те, кто сейчас живет в страхе, перестал бояться. Хочу, чтобы мир был милосерден и справедлив ко всем вне зависимости от их положения.

Стук сердца оборвался, вместе с необдуманной фразой. Я ждала ответа Александра, учитывая, что он не мог не проследить параллели между этой фразой и историей Жуковских, но он промолчал. А когда заговорил вновь, речь шла уже о другом:

— Знаете, я бы хотел быть сам себе хозяином, — начал он. — Вставать после полудня, выбирать людей, с которыми общаться. Может, открыл бы бордель, — улыбался он, пока взгляд замирал на языках пламени.

Он выглядел очень необычно в алом свете огня и его отблесках, играющих у него на лице, в своей помятой после бури рубашке, с лохматыми волосами и задумчивым взглядом. И то, что он говорил мне сейчас… Я знала, что Александр может быть другим, но не настолько же.

— Ну, открыть бордель вы в принципе и сейчас можете, это не так сложно. Главное, чтобы его Величество не сразу узнал об этом, — сделав важное уточнение, с усмешкой сказала я и, наконец, позволила себе совсем расслабиться, развалившись в кресле так, как мне удобно.

— Это верно, — ответил он, глядя на то, как я нарушаю правила этикета.

Александр молчал, а затем отвёл взгляд и бегло осмотрел камин.

— Взгляните, какая интересная чернильница, — обратился ко мне Александр.

Я подняла голову и обнаружила, что на самом краешке камина стояла необычная вещица. Эта чернильница была явно не только предметом необходимости в этом доме, а прежде всего элементом роскоши. Я плохо видела её в полутьме гостиной, но то, как сияли камни на ее крышечке, не заметить было невозможно.

Александр резко встал из своего кресла, снял чернильницу с камина, аккуратно покрутил в руках, внимательно рассматривая каждую деталь.

— Латынь, — осведомил меня собеседник, — Aeterna historia (вечная история), — равнодушно произнес он, протягивая мне эту занятную вещицу.

Я уже не первый раз натыкалась в этом доме на подобные латинские гравировки на вещах. Очевидно, в прошлом кто-то из хозяев этого поместья очень любил философские напутствия. Я внимательно осмотрела почерневшую от времени надпись на чернильнице и поставила ее рядом на небольшой столик, располагающийся между креслами.

Александр же вовсе не спешил возвращаться на свое место в кресле. Он ещё раз пробежался глазами по мраморному навесу над камином, деревянным полкам комодов и побрякушкам на столе, а потом вдруг его взгляд резко остановился на мне.

Больше я не видела в нем той горечи, что была несколько минут назад. Князь вновь превратился в обольстительного дьявола, чье прекрасное лицо игриво ласкали тусклые тени камина.

Я ждала от него чего угодно: любого приказа или просьбы, и клянусь, в те мгновения я была бы готова сделать для него все, что бы он ни приказал. Однако вместо этого он взял с полки у камина небольшой кусочек промокательной бумаги и потрёпанное перо, укладывая их на стол рядом с чернильницей. Я внимательно наблюдала за каждым его движением, стараясь понять, что он будет делать: писать письмо, баловаться с чернилами, обольет меня ими с ног до головы?

Внезапно он нагнулся ко мне так близко, что оказался буквально в нескольких сантиметрах от моего лица. Я невольно вздрогнула, но продолжила молчаливо следить за ним. Парализованная не то робостью, не то гордостью, не то нереальностью ситуации. Я в панике осознавала, что не могу даже заставить себя вдохнуть. А он даже не думал останавливаться и уже через секунду неожиданно развернулся, ехидно пробежался взглядом по моему плечу и, застыв на пару секунд, резко встал передо мной на колено!

Я продолжила в изумлении сидеть перед ним, совершенно не понимая, что происходит. Возможно, все это было просто последствиями обморожения. То ли от изумления, то ли он нежелания менять хоть что-то в этом сладостном моменте я превратилась в молчаливую, обездвиженную статую, у которой внутри бушевал пожар.

— Что вы делаете? — еле прошептала я.

— Отвернись, — приказал князь.

Слушать его не хотелось. Особенно учитывая, что я была абсолютно потеряна в своих догадках и изумлена. С другой стороны, это был прямой приказ. В смятении я продолжила вопросительно смотреть на него.

— Закрой глаза и отвернись, — снова повторил Александр. В сочетании с его прожигающем взглядом и улыбкой мне на секунду даже показалось, что ему можно доверять.

Вздохнув, мне пришлось подчиниться. Прошло несколько мучительно длинных секунд. Я слышала только тихие передвижения предметов на столике. Как вдруг моей обнаженной кожи плеча коснулась теплая мужская рука. Два ловких пальца легонько и уверено отодвинуливниз краешек и без того донельзя спущенного платья, ещё больше оголяя плечо. У меня попросту не хватало смелости, чтобы спросить у него, что он хочет со мной сделать.

До того момента я никогда не испытывала такой робости и наивного страха ни перед одним мужчиной. Ни на одном балу ни одно прикосновение не отзывалось в моем теле таким нежным, волнующим чувством. Но тогда я словно утратила способность двигаться, одновременно и наслаждаясь, и трепеща от предвкушения неизвестности. Я чувствовала, что он до сих пор сидит передо мной на коленях, одной рукой придерживая меня за плечо, другой перебирая что-то на столе. Затем я ощутила, как он придвинулся ко мне ещё ближе, и немного развернув мое плечо в свою сторону, нежно откинул назад прядь кучерявых волос.

Я почти чувствовала его дыхание, а может это были мои фантомные, смазанные с реальностью ощущения. Продолжая водить по моей коже своими пальцами, будто играючи с ней, он мог лицезреть, как она покрывалась мелкими мурашками. К счастью, видеть, как я заливалась пунцовым румянцем, он не мог. Сердце бешено стучало, но успокоиться и восстановить сбившееся дыхание у меня никак не выходило, поскольку все мысли были только о том, что он делал со мной. Я концентрировалась на каждой детали в его плавных движений, чтобы запомнить каждое мгновение этого удивительного момента. Неожиданно пальцы остановились и замерли, и кожи коснулся неизвестный остроконечный предмет.

В тот момент я не на шутку испугалась, инстинктивно поворачиваясь к Александру.

— Что это? — воскликнула я, высматривая непонятный объект в его руках. К моему большому облегчению, это оказалось всего лишь перо, которое Александр взял со стола.

Наши лица были гораздо ближе тех границ, которые были установлены правилами приличия. Однако в глаза он мне не смотрел, сосредоточившись на рисовании, а я мечтала лишь, чтобы он вновь хоть на секунду взглянул на меня. Его глаза совершенно точно рассказали бы о нем все. Но он этого не хотел! Он не хотел показать, что он на самом деле чувствует в такие моменты, как и не хотел открыть мне больше, чем мне положено знать о нем.

Александр неспешно вырисовывал одну линию за другой. Иногда он легонько задевал ключицу, иногда спускался вниз, дотрагиваясь до моей кисти. Ему словно нравились эти будто бы случайные незначительные прикосновения. Но я прекрасно понимала, что он делал на самом деле, и как он мастерски игрался со мной. Как проверял мою реакцию на его движения, как пытался заставить меня потерять самообладание. Для него я была птицей в клетке, которой не улететь и не скрыться от безумных опытов.

— Что же вы рисуете? — рискнула спросить я, нарушив тишину.

— Тебе понравится, — со своей привычной полу-улыбкой, полу-ухмылкой, ответил мужчина.

— Надеюсь, это не ваша первая попытка рисовать, — решила пошутить я, чем похоже изрядно его зацепила, потому что он резко подхватил тему.

— Доверьтесь мастеру, я все сделаю в лучшем виде. Или вы мне не доверяете?

— Доверяю, конечно, — солгала я.

Какое могло быть доверие к мужчине, у которого женщин было больше, чем прожитых дней. Мужчине, который постоянно лгал дорогому человеку ради мимолётной интрижки, ссылаясь на то, что никто не узнает. Я должна была испытывать к нему жалость и презрение за вранье, распутство и манипуляции, но, к сожалению, с каждым днём, проведенным с ним, я понимала, что я не в силах ненавидеть его. Что меня тоже затягивало в адскую бездну, этот смертельный водоворот очарования, спасения от которого, я никак не могла найти.

Но как я могла сопротивляться себе, когда он будто специально делал все, чтобы я сдалась?

Чернила быстро впитывались в кожу, оставляя темную яркую полосу. И постепенно мне становилось понятно, что именно задумал изобразить князь. Он рисовал одну единственную пышную цветущую розу. Такую, какую сотни раз дарил в роскошных букетах своим барышням. Это было так предсказуемо, но мне было все равно. И более того, я ловила себя на ужасной мысли, что чем больше времени я проводила с ним, тем больше мне становилось все равно, что он делал с другими.

Он по-прежнему не смотрел на меня, усердно продолжая работу: лепесток тут, лепесток там. Он не выпускал мою руку ни на мгновение, и самое неприятное для меня было осознавать, что я готова сделать, что угодно, чтобы это не заканчивалось.

Я ничего не знала о чувствах, и я никогда не была влюблена, и то, что я испытывала это ядовитое приторное со смесью страха чувство, очень пугало меня, но при этом оно пугало меня ровно в той же мере, в какой воодушевляло, наполняло, заставляло сиять.

Тем временем Александр уже почти закончил свой рисунок. Последние несколько штрихов должны были лечь на пышный бутон, как вдруг я спохватилась:

— А почему у нее листки на стебле смотрят вниз? — с улыбкой и немного иронично спросила я. — Они что, завяли?

Я спрашивала это без укора, с улыбкой, мне было так хорошо просто от того, что происходило.

— Нууу, — он замялся, но, быстро опомнившись, подключил тяжёлую артиллерию, — так было задумано, — как всегда он использовал в качестве всех аргументов улыбку совместно с проницательным взглядом. Александр просто улыбался, методично и игриво пожимал мою хрупкую ручонку и слегка озябшее плечико. И этому невозможно было сопротивляться.

Почти год я строила меж нами стену, чтобы он не смог добраться до глубины моей души, но вот стена с треском рушилась, и все, что я так долго гнала прочь, мучительно просачивалось через брешь в моей внутренней обороне. Я знала, что приятная дрожь в коленях всего лишь ничтожный миг по сравнению с тем, сколько слез я пролью из-за него, если не смогу остановиться.

Внезапно рука Александра расслабилась, он посмотрел на меня очень серьезным взглядом.

— Хмм… — неожиданно протянул он, — есть одна проблема, — виновато проговорил он, растягивая каждое слово.

— Что-то хуже завядшей розы на моем плече? — попыталась пошутить я. Но он не смеялся.

— Я не уверен, конечно, но мне кажется, эти чернила не выводятся водой, по крайней мере ближайшие… пару месяцев, — виновато произнес он.

Я застыла изумления. Мечение считалось недопустимым для фрейлин, да и вообще женщин из высшего общества. Скрыть даже такой маленький и ненавязчивый рисунок, расположенный на стыке плеча и ключицы, под платьем с открытыми плечами было бы невозможно! И если зимой такое платье я могла не надевать, то уже весной это являлось обязательной частью правил гардероба. Я с невообразимым ужасом смотрела на рисунок, с которым теперь нас связывало не только трепетное воспоминание, но и очень большая проблема.

— Александр, что же вы наделали…

Глава 24

Мы добрались обратно лишь к полудню. Лошади с трудом перебирались через снеговые заносы, что образовались за минувшую ночь, однако при дневном свете мы все же могли различать очертания дороги, ориентируясь, прежде всего, на торчащие из сугробов версты.

Меня изрядно беспокоил вопрос касательно нашего совместного с Александром появления во дворце: уехали в одно время, вернулись на одной карете, да еще и ночь провели неизвестно где. Все это могло обрасти скверными слухами, чего, разумеется, мне не хотелось. Тем не менее Александр легко обошел проблему сойдя с кареты чуть раньше. Он объяснил это необходимостью посетить своего близкого друга в городе, но я прекрасно понимала, что на самом деле за этим визитом стояло нежелание возвращаться во дворец в моей компании.

Прибыв на место и едва поднявшись по парадной лестнице в главный холл, в меня влетела Варвара:

— Анна! Как же я рада тебе! — закричала она и принялась душить меня в объятиях.

Что здесь у них происходит?

— Варя, все в порядке? — поинтересовалась я многозначительно.

— Конечно нет! Как все может быть в порядке? У герцогини припадки, ей плохо со вчерашнего вечера.

Я удивленно подняла бровь. Только этого мне не хватало. Мария Павловна и в хорошем настроении была не шибко радушной особой, а в приступе белой горячки могла и за дьявола сойти.

— Что с ней? Она больна? Простудилась? — спрашивала я, пытаясь предсказать, что ждет меня в покоях герцогини.

— Ах, если бы. Все гораздо хуже! Александр пропал, — взмахнув руками ответила Варвара, — он уехал вчера утром к Жуковским, а там, какой ужас, даже говорить страшно, — она прильнула ближе к моему уху и зашипела. — А там его чуть не убили. Говорят, князь был ранен!

— Кто это говорит? — я хотела было усмехнуться, но вовремя спохватилась.

— Гвардейцы, что ездили с ним.

— Так, а сейчас Александр Николаевич как себя чувствует? — спросила я, стараясь подыграть Варваре и изо всех сил изображая ужас в глазах. Я вспомнила, как по приезде к Жуковским князь попросил меня не привлекать к себе лишнего внимания, а потому теперь даже не сомневалась, что он никому не сказал о сопровождающих его в поездке персонах.

— А вот это самое ужасное, — девушка шмыгнула носом, словно собиралась заплакать, — никто не знает. Он поехал другой дорогой и до сих пор не вернулся! Мы все сходим с ума. А что, если его уже нет в живых?! — практически сорвавшись на визг, прохрипела девушка.

Я положила руку ей на плечо и приободряющее похлопала несколько раз.

— Я уверена, с Александром Николаевичем все хорошо.

— Скажи это Марии Павловне, — закрыв лицо руками причитала девушка, — герцогиня, кстати, распорядилась, чтобы, ты немедленно шла к ней после возвращения.

Интересно, что Александр наплел гофмейстеринам, чтобы оправдать мой отъезд?

Ответ на этот вопрос я узнала несколько позднее, ибо в тот момент, мне некогда было погружаться в раздумья, потому что меня ждала герцогиня и очень много хлопот.

* * *

Прошло две недели с тех пор, как мы с Александром навещали Жуковских. Постепенно гомон вокруг произошедших там событий начал утихать. По крайней мере в коридорах теперь снова обсуждали балы и приемы, а не только покушение на Великого князя. Однако я знала, что дело на этом не закончится. Император был зол, и теперь вся полиция стояла на ушах в поисках ниточек к заговорщикам.

При дворе, казалось, все должно было быть как обычно, но я чувствовала, что все менялось. Не было в воздухе той беззаботности и легкости, которая витала еще летом. И черные тучи, что ползли по февральскому небу над вечно сияющим дворцом, несли перемены.

Я стала чаще общаться Жуковскими. Поездка к ним произвела на меня неизгладимое впечатление, смешивая во мне страхи и предрассудки. Отныне я тревожилась за них не меньше, чем когда-то за имение своего отца. В одно мгновение потерять двух сыновей, место в обществе и не иметь возможности это изменить. Неужто такая судьба уготована столь добросердечным людям?

Каждое письмо, что я получала от госпожи Жуковской, я читала с особой жадностью, словно выискивая между строк скрытые послания, но она всегда была сдержана, потому и меня ей успокаивать приходилось гораздо чаще, чем мне ее.

А вот письма господина Жуковского были куда более красноречивыми. Из них я узнала кое-что о деле по покушению на Александра. Жуковским в любой момент могли предъявить участие в сговоре. Однако ничего доказать не могли.

«Еще бы… — писал Жуковский, — им невероятно хочется повесить на нас это дело. Уже шестой раз мы имеем дело с тайной полицией. Каждый раз задают одни и те же вопросы. Сперва мне, затем жене. Записывают. Потом уходят. Затем снова возвращаются. Полагаю, на разговорах дело не закончится. Но не переживайте, Анна Георгиевна, в мире всегда так. Кто-то должен стать первой жертвой несправедливости, чтобы показать остальным — несправедливость вещь малоприятная. Ее нужно искоренять, с ней нужно бороться».

Но не успевала я впасть в уныние, как он резко переключался на рассказы о дочерях, литературе или вспоминал дни бурной молодости. И тогда я звонко смеялась от его искрометных шуток, которые он мастерски вплетал в столь тяжелый текст. Жуковский строил планы на следующее лето, обещал показать нам с Александром по весне семейный вишневый сад, а дочерей планировал отправить на обучение в Лондон. И все это было так хорошо, так сказочно. Но от чего же мне тогда было так больно? От чего сжималось сердце и печалилась душа? Уж не от того ли, что я на самом деле знала — этим планам никогда не суждено сбыться?

* * *

Шла вторая неделя марта. На улице все еще было холодно, снежно и невыносимо мрачно. В один из таких унылых вечеров, которые я собиралась провести в одиночестве, отвечая на письма Фани и Жуковских, меня неожиданно позвали на театральную премьеру новой пьесы, что ставил именитый итальянский постановщик. Сперва я отлынивала от этой затеи. Не доставляло мне удовольствия лицезреть Александра в компании Марии Павловны и других его не менее влиятельных спутниц. Мне хватало их общества и на балах. Однако в тот вечер мне стало особенно тоскливо, и я чувствовала, что лучшим способом отвлечься от навязчивых мыслей будет выход в свет. Потому я быстро собралась и направилась в театр.

Когда я вошла в зал, как и предполагалось, не услышала ни восторженных оваций в мою честь, ни завидного шепота, ни даже пристальных взглядов. Я быстро нашла свое место, присела рядом с Варварой, а затем обежала взглядом аванзалу в поисках знакомых лиц.

Александр сидел на отдельной ложе рядом с Марией Павловной. Там же, недалеко от них, расположился Константин, распорядитель балов Эдвард с двумя прусскими графинями и Елена, которая каким-то чудесным образом затесалась в их компании. Впрочем, почему меня это еще удивляло? Елена могла пролезть куда угодно.

Мы с Варварой сидели в ложе для гостей менее знатного происхождения. Однако даже отсюда мы легко могли наблюдать за тем, что происходит на местах для высшей знати. Я с особым старанием пыталась заставить себя не глядеть в сторону Александра, но мало что помогало мне отвлечься. Казалось, будто мои глаза жили отдельной жизнью, так и норовя хоть на секунду зацепиться за угольно-черный фрак Александр и еще раз изучить каждую черту его лица, каждую особенность, каждое движение и каждый взгляд, брошенный украдкой ни то в нашу сторону, ни то куда-то в пустоту.

Герцогиня грациозно вырисовывала в воздухе мудреные фигуры, вероятно демонстрируя Елене свою эрудированность. Александра ее истории мало заботили, он увлеченно общался с братом.

Они и правда были такие разные с Марией. Он общительный, самовлюбленный сын Императора, жаждущий, чтобы его любили и внимали каждое слово с глазами полными искреннего интереса. Он обожал быть единственным и неповторимым мужчиной в сердце каждой женщины. Любил, когда им восхищались и боготворили. Но больше всего он любил зажигать во взглядах искры.

И главная проблема их с герцогиней отношений состояла в том, что эту женщину невозможно было зажечь. Это было так же бессмысленно, как пытаться развести огонь из глыбы льда.

Освещение в зале начало тускнеть, постепенно погружая партер в полумрак, а я в задумчивости продолжала изучать императорский балкон. Константин не переставал смеяться, наверняка повествуя Александру о своих победах на любовном фронте. Елена и Эдвард также шептались о чем-то секретном, судя по их серьезным лицам. И вот… рука Марии легла на запястье Александра. Я отвела взгляд и устремила его на сцену.

* * *

Когда мы с Варварой вышли в фойе театра, я наткнулась взглядом на вечно счастливого Александра, непринужденно беседующего с Софией Павловной, сестрой герцогини. Мною вновь завладело чувство тоскливой беспомощности. С этим отнюдь неприятным ощущением я была знакома со времен игры в вист. Тогда я впервые узнала, что такое ревность.

Но эта была вовсе не та ревность, от которой возникает непреодолимое желание сразить на дуэли всех конкуренток. Моя ревность родилась не от злости, она родилась от боли, что медленно, но упорно, разъедала меня изнутри. Когда я видела его в компании других, я ненавидела не их, я ненавидела себя, за то, что позволила себе чувствовать эту боль и обиду.

Но куда страшнее было другое. Моя надежда. Я надеялась, что значу для него хоть немного больше, чем другие, и вместе с этим мучительным чувством жило понимание — это все самообман, пустая иллюзия, позволяющая мне не сойти с ума в мире, где я никому не нужна. Ведь, чтобы быть с Александром, мне пришлось бы избавиться от всего женского рода и, даже оставшись со мной наедине, с единственной женщиной в мире, он наверняка нашел бы мне замену.

Я невольно сравнивала взгляды и прикосновения, которые он, словно невзначай, дарил другим, с теми, что были между нами. Я подмечала каждый его мимолетный взгляд и каждый едва заметный жест, если он был адресован другой. Я научилась понимать его по незначительным изменениями во взгляде и голосе. Я знала и считывала буквально все: его скуку, беспокойство или просто желание поболтать. А когда он оставался ворковать с барышнями, я научилась понимать, кого он выделял больше, а к кому был равнодушен.

Но если бы он только знал, с какой болью я сталкиваюсь каждый раз, когда вижу его с другой. С каким отчаянием я пытаюсь понять его и разгадать. И с каким безумием я хочу стать хоть каплю ближе к нему. Но каждый раз, когда он кладет свою руку поверх руки Марии Павловны, я понимаю, что, на самом деле, ничего о нем не знаю.

— Дамы и господа, прошу минуту вашего внимания, — в центр фойе грациозно выплыла фигура господина Эдварда, — я прошу вас пока не расходиться, будущий наследник, его Императорское Высочество, Константин Николаевич, хочет произнести важную речь.

Эдвард был как никогда серьезен и взволнован, что для него отнюдь не было характерно. Он частенько устраивал гостям неожиданные спектакли прямо на балах, выскакивая на центр зала и травя пьяные байки. Однако на этот раз он явно не стримился привлечь дополнительное внимание. Что еще за важная речь, которая заставляет его так волноваться?

— Ты бы знала, как мне все здесь наскучило, я ничего не хочу. Мне кажется, в мире нет ничего, что заставило бы меня снова радоваться, — заявила мне Варвара, явно не придавая значения словам Эдварда.

— А ты пробовала полюбить кого-нибудь? — спросила я первое, что пришло в голову.

— О, нет. Я никогда не смогу полюбить. Я стала холодной и равнодушной. И даже романы о любви кажутся мне сборником глупостей. Я пыталась найти что-нибудь, что увлекло бы меня больше книг, но все бессмысленно. Я просто существую.

Мы продолжали медленно продвигаться по переполненному фойе театра. Казалось, никому здесь нет дела до внезапного заявления Константина, которое он собирался сделать.

— Ты не знаешь, что такого важного хочет нам сказать Константин? — спросила я у Варвары, отвлекая ее от мрачных мыслей.

— Нет, — произнесла она, надменно поворачивая ко мне голову, — да и тебе не все равно? — спросила она равнодушно, — лучше расскажи, как прошла твоя поездка к концу. По приезде ты об этом и словом не обмолвилась.

Я немного опешила от ее вопроса, ведь прошло почти полгода с тех пор, как я была в его поместье. Так и с чего это вдруг Варвара решила заговорить об этом сейчас?

— Ты знаешь, хорошо, — ответила я, растягивая каждое слово, — спасибо, но это было так давно, я бы с радостью съездила навестить его еще раз.

— Ну ты даешь, — она наигранно усмехнулась, поднесла к переносице театральный бинокль и, внимательно вглядываясь в двери зала, из-за которых выходил императорский оркестр, продолжила: — Прошло каких-то три недели. Мария Павловна и так была недовольна твоему отъезду, не думаю, что она в восторге от твоих путешествий. А в те выходные она знатно натерпелась. Покушение на Александра, его разъезды неизвестно где. Кстати, недавно пополз слушок, что он был не один, — хитровато подмигнула мне Варвара.

Теперь я окончательно сообразила, о чем шла речь. Я уже понимала, что Александр предпочтет не рассказывать об этом путешествии никому из приближенных, но оправдать мой отъезд в глазах других поездкой к отцу, не сказав мне, было крайне безрассудно с его стороны. Впрочем, даже если бы правда неожиданно вскрылась, он бы отделался неприятным разговором с Марией Павловной, в то время как я прямиком отправилась бы замуж за первого встречного в самую дальнюю губернию Империи без шансов вернуться в столицу.

Я фальшиво засмеялась над словами Варвары, но выглядело это совсем неубедительно.

— Просто поездка была такой короткой, словно ее и не было вовсе. Да и стоило мне вернуться, сразу столько дел появилось, вот я и забыла об этом.

— Надеюсь, ты хорошо провела время, рада за тебя, а вот я по-прежнему вынуждена сидеть здесь… — к моему счастью, Варваре было слишком все равно на все что происходило не в ее жизни или не касалось ее лично. Поэтому она предпочла тут же забыть о моих попытках оправдаться и вернулась к мыслям о своих страданиях.

Тем временем, мы остановились в углу парадного фойе, оставляя гостям возможность легко лавировать между нами.

— Дамы, — вдруг услышала я знакомый голос, и тут же что-то острое вонзилось мне в сердце и сковало дыхание, когда я поняла, кому он принадлежит.

— Александр Николаевич! — Варвара мгновенно изменилась в лице. Зажатость и скованность движений испарились быстрее, чем звезда падает с неба. Расслабленная поза, словно перед ней стоит не Великий князь, а обычный холоп, придавала ей вид одновременно и спокойствия, и равнодушия. И я бы даже подумала, что Александр вовсе не интересует девушку, если бы не ее манера все время задевать его локоточком.

— Александр Николаевич, я так рада видеть вас в добром здравии, — начала она так, словно Александр был неизлечимо болен, и она уже давно отправила его на тот свет, — с тех пор как вы вернулись из того ужасного путешествия, нам так и не удалось поговорить. Вы уже знаете, кто посмел совершить такое злодейство?

Александр смотрел на нее с ухмылкой, казалось, он еле сдерживался, чтобы не рассмеяться.

— Варвара Федоровна, не беспокойтесь, преступник был убит на месте, — спокойно произнес он.

— Но его приспешники?! Его осведомители?! Совершенно очевидно, что он был не один. Я слышала вся тайная полиция сейчас на ушах. Это правда?

Было видно, что Александр не особо хотел делиться подробностями расследования о покушении на собственную жизнь с кем-то посторонним, но Варвару ничто бы не остановило от допроса. Князь это явно понимал.

— Да, он был не один. Но нападавший был лишь исполнителем, ничего сам не решал. Пока непонятно сколько человек участвует в этом, но вы можете быть спокойны, со мной и с вами все будет хорошо. Хотя к моему большому сожалению, похоже, во главе всего стоят далеко не крестьяне.

На последнем предложении мне почему-то стало нехорошо. Уж не подозревает ли он сам в организации нападения Жуковских? У них действительно был бы очень веский мотив, если бы не одно но… Жуковские слишком благородные и добросердечные люди, чтобы опускаться до убийства своих недругов.

— О Боже! — воскликнула Варвара манерно, прикрывая рукавом краешек губ. — Как же я переживаю за вас! А если они придут во дворец? И это снова повториться?! Нападения на дворян учащаются. Вот в соседском имении, матушка моя писала, задушили ночью барина! Представляете страх какой?! Нет им прощения! — фрейлина болтала без умолку, пытаясь доказать Александру, что этот мир совершенно потерян.

Первые пару минут я действительно старалась слушать ее, но с каждой секундой все больше и больше теряла суть разговора. Варвара была такой же наивной, как и я, еще примерно год назад. Она жила при дворе в роскоши и ни в чем не нуждалась. Ее близких не отягощали долги, и она не знала людей, которые столкнулись с другой стороной жизни. Она не была там, где была я. Не слышала историй Жуковских, не видела имения моего отца и большинство деревень дальних губерний, где царил произвол помещиков.

Все это время Варвара продолжала причитать и настойчиво требовать от Александр полной истории недавнего происшествия. Не нужно было хорошо разбираться в людях, чтобы понять — девушка изо всех сил пытается произвести на него впечатление, но вместо этого только усугубляет свое положение.

В голове роились миллионы мыслей, но едва я переводила взгляд на Александра, от страхов не оставалось и отголоска. Я задумчиво рассматривала бледную, гладкую кожу на лице князя, и незаметно, даже для самой себя, вдруг представила, как неспешно и аккуратно, я коснусь когда-нибудь его щеки своими холодными пальчиками. И он позволит мне гладить его столько, сколько мне вздумается. Как же тепло становилось от этих мыслей, словно я на самом деле была в его горячих объятиях.

Голос Варвары звучал все дальше и дальше, а я проваливалась в пучину сладких мечтаний, когда меня вдруг подцепил на крючок и резко достал из водоворота нелепых мыслей, стремительный взгляд Александра, брошенный украдкой.

Я смущенно покосилась в пол, словно он уличил меня в чем-то ужасном, а затем также невинно вновь подняла на него глаза. Александр продолжал смотреть на меня, ни на секунду не позволяя себе переключиться на Варвару или любого другого гостя. Он смотрел так, будто я была для него каменной стеной, а он пытался пробить в ней брешь, залезть ко мне внутрь, и прощупать каждый камешек в основании этой крепости.

Я знала об Александре столько, сколько, пожалуй, он сам не знал о себе. Видела все, что он чувствовал или испытывал по отношению к другим людям. Но только не ко мне. Когда он смотрел на меня, я ощущала только собственное сердцебиение в висках и дикий страх, от того, что это чувство вот-вот погубит меня.

Я не была уверена, что смогу выиграть у Александра в сей несогласованной зрительной битве, поскольку все во мне в такие моменты словно жило отдельной жизнью, и я мало контролировало свое тело.

Невербальная атака продолжалась около минуты, когда я, наконец, не выдержала. Он будто прощупывал меня всю. Словно читал как книгу. Словно давно понял и принял каждую мою мечту и фантазию о нем. И словно, будучи частью меня, он усмехался над моей наивностью.

Я заморгала и вновь глянула в пол, боясь, что, когда я опять решусь посмотреть на Александра, он окажется разочарованным мною, как соперником для зрительной битва. Морально я уже подготовила себя к тому, что он быстро переключиться на нудные речи Варвары и забудет о том, что было пару секунд назад. Но когда я вновь осмелилась посмотреть на князя, то поняла — Александр продолжал осматривать меня, довольно улыбаясь. От этой улыбки и мне стало легче, и я позволила себе улыбнуться ему в ответ.

— Так что, вы согласны со мной? — Варвара легонько дернула меня за кружевной рукав платья, привлекая к себе внимание.

— Что? Ах, насчет безопасности его Высочества. Да, думаю, твое мнение имеет право на существование, — ответила я вежливо, стараясь больше не смотреть на Александра, но так или иначе чувствовала на себе его взгляд.

Думаю, Варвара прекрасно понимала, что я не особо слушала ее, но мое мнение ее, вероятно, и не интересовало, потому что она тут же переключилась на князя.

— А вы, Александр Николаевич, согласны со мной? — она смотрела на него серьезно, поджимая губы и показательно скрещивая на груди руки, идеально отыгрывая образ умной барышни. На мой же взгляд она больше производила впечатление сварливой и истеричной девицы.

Гости шныряли вокруг нас по мраморному фойе, которое служило для них пересадочной станцией между буфетом, партером и отдельной гостиной для особо привилегированных чинов. Мария удалилась в свои покои сразу после премьеры. Елена и Ольга тоже исчезли, чему я была безумно рада. И все же я была искренне удивлена, что Александра до сих пор не увели к другим приглашенным, поскольку ему явно не пристало проводить столько времени рядом с юными незамужними девицами.

Внезапно из противоположной части зала послышался гомон. Гости почтительно расступались в стороны, уступая кому-то дорогу. Спустя несколько минут на небольшой постамент, стоявший в центре фойе и огороженный с четырех сторон мраморными ступенями, непринужденно и расслабленно взошел будущий наследник престола — Константин.

Он был пьян, хоть и старался всеми силами скрыть это. Впрочем, даже алкоголь не мешал ему выглядеть по аристократичному солидно. С трудом стоя на ногах, он каким-то магическим образом заставлял людей видеть в нем то, чем он не являлся.

Было отчетливо видно, что они с Александром связаны кровно. Этот талант завораживать и обольщать одним лишь взглядом, был свойственен только им.

Тем временем собравшиеся вокруг публика заметно притихла, ожидая долгожданной речи цесаревича.

Ко мне вновь подступило неприятное чувство тревоги, хотя причин для нее не было. Я могла лишь догадываться, о чем пойдет речь. В надежде получить ответ, я посмотрела на Александра, который все это время стоял рядом с нами, а сейчас равнодушно смотрел на брата. Он точно знал, что задумал Константин.

— Дамы и господа, прошу внимания! Я рад приветствовать вас в этом зале. Сегодня вечером состоялась одна из самых громких премьер этого года, и все благодаря нашему другу сэру Чарльзу, — зал сорвался на аплодисменты, выискивая взглядом именитого режиссера. Тот же скромно стоял в стороне с недопитым бокалом шампанского, явно не ожидая подобного внимания. Когда зал вновь затих, Константин продолжил:

— Но я попросил вас остаться не только для того, чтобы поблагодарить сэра Чарльза, — мужчина был взволнован, хотя пытался спрятать свою неуверенность за хорошо известной маской серьезности и даже надменности. Сказать, что он был просто пьян — не сказать ничего. Я каждый раз вздрагивала, когда мужчина наклонился вперед, ибо одно неловкое движение, и он мог оказаться на полу возле постамента.

— Я хочу, чтобы все присутствующие здесь знали, как дорог мне каждый из вас. И несмотря ни на что, так будет всегда. Именно поэтому я считаю, что поступаю правильно. Я много думал о том, что собираюсь сейчас сделать, но как сын Императора, будущий наследник престола, на которого возложена столь огромная ответственность, я не могу поступить иначе. Я должен сказать вам правду.

Я чувствовала, как люди недоверчиво смотрели на него. Мне казалось, в напряжении застыли даже младенцы, еще несколько мгновений назад рыдающие навзрыд.

Константин поправил рукав черного фрака, затем поднял глаза и посмотрел на гостей так, словно вот-вот собирался умирать:

— Я нашел невозможным… исполнять обязанности Императора в будущем. Я собираюсь отречься от престола, который был положен мне по праву крови в пользу своего брата Александра Николаевича.

Глава 25

Зал замолчал вместе с Константином, который виновато смотрел на ошарашенных людей.

— Благодарю вас, — он громко икнул и вновь покачнулся.

Эдвард, что стоял рядом, мгновенно подхватил его под руку, и они вместе поспешили удалиться, очевидно не в силах стоять под тяжелыми взорами людей.

Перед Константином расступались теперь еще более охотно, чем когда он только появился в зале, на этот раз исподлобья провожая его взглядами полными непонимания. Он действительно собирался сделать это или просто перебрал виски и не ведал, что творит? Только один человек из присутствующих здесь мог знать правду. Я посмотрела на Александра.

Он выглядел спокойным. И именно это напугало меня еще больше. Я как никто другой знала, что за внешним равнодушием мужчины всегда скрывается мощнейший внутренний ураган. Он хотел казаться неуязвимым, но я видела, что он напуган. Еще бы. Александр едва ли хотел такой участи, такой ответственности. А теперь его практически окрестили новым Императором. Оставалось надеется, что Константин передумает. Но в глазах князя явно читалось смирение, потому надежды оставалось все меньше.

— Мои поздравления, Ваше Высочество, — Варвара тут же развернулась лицом к князю, пронзая его взглядом.

— Не понимаю с чем. Это неофициальное заявление Константина Николаевича. И вообще он пьян, передумает сто раз, — ответил Александр холодно, и тут же добавил, обращаясь ко мне: — Анна Георгиевна, я, хотел попросить вас помочь мне завтра кое с чем завтра после обедни?

— В чем же вам нужна помощь? — удивленно переспросила я, будучи уверенна, что теперь вместо разговоров со мной, он будет сутками напролет выяснять отношения с Константином, который только что украл у него, возможно, последний шанс на спокойную жизнь.

— Письмо. Сможете его проверить?

— Я могу помочь вам, Ваше Высочество, — вдруг вклинилась в разговор Варвара. Сейчас она совершенно не была похожа на ту Варвару, коей была пару минут назад. Расправив плечи, она лучезарно улыбалась, поправляя локоны прически, а затем, шагнув практически вплотную к мужчине, посмотрела на него так, словно пыталась загипнотизировать. И я бы даже не удивилась, если бы у нее это вышло, но только выбрала она слишком опытную жертву. Александр явно был не из тех молодых господ, которые падали в обморок при виде обнаженных частей женского тела. Наоборот, чтобы он обратил на них внимание, просто сунуть их ему под нос было недостаточно.

Словно поддавшись ее чарам, князь льстиво улыбнулся навязчивой фрейлине, а потом также любезно и игриво выдал ей короткий ответ:

— Благодарю, — Александр улыбался и продолжал вести себя так, словно не замечал пышное декольте фрейлины, расположившееся прямо у него под носом, — но письмо надо переводить.

Девушка смущенно отстранилась от Александра, но в последнюю секунду не преминула возможностью как бы невзначай задеть его пышной грудью. Признаться, это не вызвало у меня ничего кроме приступа смеха, который мне еле-еле удалось сдержать.

— Возможно, я не так хорошо владею языком, как Анна Георгиевна. Но думаю, я могла бы быть вам полезна.

Я могла злиться на Варвару, могла презирать ее или ревновать к ней Александра, но в тот момент, она вызывала лишь раздражение мвоей чрезмерной и бессмысленной настырностью.

— А вам завтра разве не нужно быть у Марии Павловны? — спросила я прямо, намеренно переходя на деловой тон.

— Нет, с ней будут Елена и Елизавета, — тут же ответила мне Варвара с напором.

Тут уж пришла моя очередь защищать свою территорию.

— Елена завтра утром покидает дворец по личным причинам, и ее не будет несколько дней. А вы не хуже меня понимаете, что будет если никто не останется у ее Светлости на ночь. Я была бы рада занять место Елены, но надо помочь Его Высочеству с письмом. Потому, к сожалению, вам придется остаться завтра на целый день у герцогини, — ответила я.

И хотя ответ мой был аргументирован и в нем не было никакой ненависти, я невольно ощущала себя погано, от того, что веду себя точно как Ольга или Елена, которые все время пытаются прибрать к рукам кого-то из сыновей Императора.

Варваре ничего не оставалось, кроме как согласиться с моими словами.

— Да, вероятно, вы правы, — она сделала еще один шаг навстречу Александру, чтобы закрепить в его памяти нужные образы, приседая в нарочито долгом реверансе, — до встречи, Александр Николаевич, — произнесла девушка и, развернувшись к нам спиной и виляя бедрами, направилась к выходу.

Любовное наваждение на Александра не особо подействовало, он мгновенно собрался с мыслями и вежливо обратился ко мне:

— Я пришлю завтра утром за вами.

Я улыбнулась в знак ответа.

— Хорошо, Ваше Высочество.

— Снова это «Ваше Высочество». Я, Александр Николаевич, — мужчина явно собирался слинять, поскольку его взгляд пристально изучал дверь, куда секунду назад зашел Константин, спустя мгновение Александр произнес: — Анна Георгиевна, позвольте откланяться, я рад был встрече с вами, но мне нужно отлучиться. Мы поговорим завтра. Мне нужно многое вам рассказать.

Я неохотно кивнула. С каждым разом мне все сложнее было отпускать его. Александр быстро поклонился мне, а затем, ускорив шаг и минуя всех знакомых, ринулся к брату. Что ж. На месте Александра я бы его знатно отлупила Константина за все те фокусы, что он сегодня прилюдно выкинул.

Я неспешно побрела к выходу. Фойе было столь огромным, что я с трудом могла поверить, что сам театр является лишь малой частью дворца. Надо мной нависал громадный стеклянный купол, открывавший вид на бесконечную звездную галактику. И хотя из-за отблесков свечей я едва ли могла различить сияние первых звезд, меня все равно невероятно манил их холодный чарующий свет.

Удивительно, что никто до сих пор не воспринимал меня, как конкурентку в борьбе за сердце Александра. Разумеется, я старалась не вести себя рядом с ним подобно большинству влюбленных девушек, но не заметить, что Великий князь проявлял ко мне интерес в более неформальной обстановке было непросто. Хотя, вполне возможно, то, что происходило между нами и то, чему я придавала столько смысла, на самом деле, было моим заблуждением. Быть может, все вокруг видели то, чего не вижу я, и развлекаясь очередным зрелищем того, как Александр заманивает в ловушку новую жертву.

Спустя пару минут, пробираясь сквозь толпу гостей, которые преимущественно кучковались у выхода, я вышла в еще один холл, который был связующим звеном между театром и основой частью дворца. Здесь было тихо и безлюдно, и только эхом до меня доносились возгласы пьяненьких актрис, хорошо отметивших премьеру спектакля. Вот уж кому было все равно до императорских разборок, заговоров и дворцовых переворотов!

Я сделала несколько кругов по залу, разглядывая величественные колоны, которые каждый раз заставляли меня восхищаться своей помпезностью, а затем, отметив, что ничего интересного ждать уже не стоит, направилась к себе.

* * *

Я проснулась с чувством приятной тревоги. Мысль о том, что мне сегодня предстоит свидание с Александром, заставляла считать минуты до того, как мне принесут долгожданный конверт с письмом от Великого князя.

Все утро я провела в постели, пытаясь прочитать хотя бы пару страниц в книге, но никак не могла заставить себя сосредоточиться на тексте, потому что едва я натыкалась на образ мужского персонажа в рассказе, перед глазами тотчас возникал Александр. Удивительно, чем больше мы общались, тем сильнее я ощущала в нем постоянную потребность. Это становилось почти невыносимо.

В двенадцатом часу дня я начала заметно нервничать. А уж не забыл ли он про наш договор? Это было бы вполне в его стиле. Увлекся чьей-нибудь подружкой и укатил с ней в Летний дворец до следующих выходных, или пока не опомнится Мария Павловна.

Я отбросила книгу и уставилась в потолок. Черт! Что со мной? Я должна научиться держать свои эмоции под контролем. Я закрыла глаза и внезапно ощутила жар от огня в камине. Передо мной явился четкий образ Александра, что стоял передо мной на колене, чувствовала тепло его прикосновений, слышала, как бились наши сердца, потому что было так тихо, словно мир принадлежал лишь нам одним.

Я вынырнула из воспоминаний. На часах была уже половина второго. Я уже собиралась похоронить надежду на встречу с князем, как вдруг раздался глухой стук в дверь.

— Войдите, — мгновенно воскликнула я.

В дверном проеме возникла недовольная фигура служанки. Она явно была не в восторге от роли почтового посредника между мной и Его Высочеством.

С определенной долей презрения во взгляде она сунула мне в руки письмо и испарилась за дверью.

Несколько секунд я колебалась. Мне казалось, что, не открыв письмо сразу, я заставляю Александра нервничать или чувствовать вину за то, что он не отправил его раньше, но в итоге поняла, что таким образом я мучаю только себя.

Быстро вскрыв конверт, я начала читать: «Анна Георгиевна, приношу свои извинения. Мне стоило направить письмо раньше, но в силу некоторых обстоятельств, мне удалось добраться до пера и бумаги лишь сейчас. Посему, если наш договор еще в силе, жду Вас сегодня в девять вечера на прежнем месте».

Под прежним место он, по всей видимости, подразумевал свой кабинет. Не знала, что для него это стала традицией. Да и кроме того, кто назначает встречи в такой поздний час? Договор был на день.

«Что ж, вероятно, у него были причины перенести свидание на вечер», — подумала я, обмахиваясь конвертом, словно веером. И к тому же, я слишком сильно хотела его увидеть, чтобы обращать внимание на такие мелочи, как время.

***

В коридорах было темно и тихо. Довольно редко, когда дворец мог похвастаться такой нерушимой тишиной. Я вышла из своих покоев немного раньше девяти, планируя прогуляться до библиотеки или зимнего сада, однако едва оказавшись на пороге книжного храма, вдруг заприметила знакомые черты в конце коридора.

Я стояла в темном помещении, практически лишенном освещения, в полной уверенности, что он не увидит меня. Прошло пару секунд, силуэт приблизился, и я заметила, как на довольном лице Александра появилась приободряющая улыбка. Даже походка его преобразилась. Он шел, словно пританцовывая под музыку, слышимую только ему.

Всего на секунду, но мне почудилось, будто я не видела князя не меньше месяца, а теперь безумно соскучившись по этим внезапно возникающим приступам радости. Он был чересчур возбужден, и я уже предвкушала новую, захватывающую историю в его исполнении, которая, по всей видимости, произошла с ним только что.

— Добрый вечер, Ваше Благородие, — пропел он игриво, когда оказался рядом. Не знай я его достаточно хорошо, решила бы, что он заигрывает со мной. Но это был его обычный стиль общения со всеми, кого он достаточно неплохо знал.

— Александр Николаевич, я смотрю вам не терпится поделиться со мной чем-то, — ответила я ему, принимая правила игры и кокетливо улыбаясь.

— Пойдемте, Ваше Благородие, у меня много историй, — произнес он хитро.

Мы поднялись на второй этаж и направились в сторону императорских рабочих кабинетов. Все это время Александр, ни на секунду не замолкая, рассказывал мне о некой французской барышне по имени Надин, которую, граф Равнин проиграл в карты Константину.

Мне не оставалось ничего, кроме как слушать его с открытым ртом, одновременно и осуждая их семейство за безрассудство, и умиляясь нелепостью подобных историй. Но даже эти, на первый взгляд бредовые, байки вызвали во мне нежный трепет, потому что рассказать о чем угодно так же увлеченно как он могут разве что старки, вспоминая свою молодость.

— Так и что Вы думаете, он сделал с выигрышем? — ухмыльнулся Александр, резко остановился, повернулся и уставился на меня вожидании ответа.

— С этой барышней? Я боюсь, это будет звучать слишком непристойно, — произнесла я с легкой долей иронии.

— И мы так думали! Но Константин Николаевич изумил нас всех. Он отдал даму обратно Равнину. А все из-за той девицы, которую он не может забыть.

Я осмотрела на Александра взглядом, полным изумления.

— У Константина есть барышня, которую он не может забыть?

— Ну я бы не сказал, что это барышня. Примерно полгода назад он был в одном борделе в городе и там наткнулся на немую танцовщицу, — в эту секунду я оцепенела, потому что осознала, что речь шла обо мне. Он ничего не забыл и все это время вел поиски! — Как я понял, она задела его эго, а потом исчезла. И он никак не может ее найти. — Может не стоит ее искать? — неуверенно пролепетала я.

— Вы не знаете Константина Николаевича? Он скорее навечно откажется от своей насыщенной жизни, чем отступится от того, на что потратил уже двести тысяч рублей, — князь явно не придавал значения своим словам, но меня все больше начинало штормить от фактов, которые я слышала.

— На что можно потратить двести тысяч?

— Ну как? На тайную полицию, сбор местных сплетен, свидетелей, которые готовы за рубль раздобыть для него информацию о ком угодно. На мой взгляд брата забавляет процесс поисков.

— И как успехи? Нашли кого-нибудь?

— Пока нет. Но меня и не особо интересуют танцовщицы, если они не танцуют для меня, — в свойственной ему манере, усмехнулся мужчина.

Слова Александра ненадолго успокоили меня. В конце концов, он не сказал мне ничего нового. Все, что я сейчас слышала от князя, уже успела сообщить мне Фаня на прошлом балу: Константин пока не знал ничего, но упорно продолжал лезть не в свое дело.

Там временем мы достигли нужной двери. Охрана у кабинета даже не смотрела в нашу сторону, синхронно расступившись и пропуская внутрь.

Я была в этом кабинете десятки раз, но даже подумать не могла, что когда-нибудь он станет для меня практически родным. Могла ли я знать, тогда, в первый раз, когда приносила Александру пригласительные свитки, что я проведу с ним столько вечеров? И что он, в конце концов, окажется моим другом.

Дверь за нами закрылась, и мы остались вдвоем. Едва я поняла это на меня накатила волна необъяснимой тревоги.

Я присела на кресло, на которое Александр позволял мне сесть, когда мы работали над переводами. Казалось, я должна была чувствовать себя спокойно, находясь рядом с ним в хорошо знакомом помещении. Но мне было невероятно страшно и робко. И самым удивительным была то, что я никак не могла понять отчего же мне страшно. Неужели я так боялась своих желаний? Боялась не совладать с ними? Или напротив? Я боялась, что он не увидит, как много значит для меня? Несомненно, я радовалась, что, вопреки всему, я смогла стать ему другом. Но разве может фрейлина дружить с сыном Императора? Может ли вообще женщина дружить с мужчиной? Хочу ли я быть ему подругой? И главное, кем он сам считает меня?

Александр сел напротив меня, как всегда, развалившись на высоком стуле, словно это было кресло в гостиной.

— Вы хотели обсудить со мной перевод, кажется, — начала я, хотя, конечно, надеялась, что он позвал меня не только для этого.

— Да, сейчас, — Александр неспеша порыскал в верхнем ящике стола, но видимо ничего там не нашел, поскольку через пару секунд поднял на меня глаза и серьезно произнес:

— Я не знал, что он скажет об этом вчера на премьере, — Александр словно оправдывался передо мной. — Я знал, что он планировал, но не знал когда.

Я замерла, не сразу сообразив, что он говорит о шокирующем заявлении Константина.

— Я помню, вы говорили мне об этом, когда мы ездили к Жуковским.

Все в этой комнате заставляло меня возвращаться воспоминаниями в прошлое. Огнь в камине, плутоватый взгляд Александра, даже запах смолы и грубая, шероховатая обивка кресла — все было таким же, как и тогда, в ночь после бурана.

Я исподволь оглядела князя. Он был спокоен и расслаблен, явно готовясь взять на себя роль инициатора диалога. Мне оставалось только наслаждаться видом, того, как шаловливые тени бегали по его лицу и примятой рубашке, до больного идеализируя его образ в моем сознании.

— Александр Николаевич, что вы будете делать теперь? — спросила я серьезно, пока у меня был момент.

— Вы знаете ответ, — произнес он с иронией, — я не знаю. Но, вероятно, мне придется скоро уехать. Я отправлюсь в путешествие по Европе.

Слово «уехать», особенно резко отозвалось где-то в глубине.

— Вы уезжаете? Надолго? — мой тон был безразличный и ровный, словно я интересовалась им исключительно из вежливости. Но в душе знала — он прекрасно понимает, что я всем сердцем хочу, чтобы он остался.

— Этого я пока не знаю, — отрезал он, и я поспешила перевести тему, чтобы наш диалог не угасал.

— Александр Николаевич, письмо.

— Забудьте про этот перевод. Вам нужно отдохнуть. Я прикажу, и уже завтра к утру это письмо будет лежать у меня на столе, — воскликнул он с улыбкой, вскочил из-за стола, направляясь к книжным полкам.

— Правда? И кто же при дворе такой мастер переводов чужих писем? — удивилась я.

— Анна Георгиевна, таких особ не мало, поверьте мне. Вот хоть наша новая фрейлина при дворе. Я право не помню ее имени. Исключительно приятная особа. Она все последние письма мне писала, — произнес он, словно дразня меня своими словами.

Словно пытался сказать: «Посмотрите на меня! У меня сотни девушек на коротком поводке, и все они готовы выполнить любую мою прихоть, любое мое желание и приказ. И вы, дорогая моя, Анна Георгиевна, ничем от них не отличаетесь, потому что, как и все остальные, вы уже влюблены в меня до беспамятства».

Я изо всех сил старалась не подавать виду, что его слова хоть каплю задели меня. Но и терпения оставалось не так много.

— Замечательно. В таком случае я, наверное, могу идти, у меня был тяжелый день, и уже поздно, — протянула я отрешенно.

Да уже и не имело значения, что он прекрасно понимал — ни черта я не устала, поскольку сегодня у меня свободный день.

Не глядя на мужчину, я потянулась за ридикюлем, но к моему удивлению, Александр резко перехватил маленькую сумочку, едва я коснулась атласной ткани.

— Что вы делаете? — я не могла скрыть наплывов истеричного смеха. Он раздражал меня и одновременно безумно привлекал.

Александр молчал, загадочно перебирая в руках дамский артефакт. Я предприняла еще одну попытку перехвата, но князь ловко уворачивался после каждой такой бессмысленной попытки.

— Мне кажется, вы хотите задержаться, — в его глазах плясали демоны и сопротивляться ему было невозможно.

Вместо ответа я рискнула еще раз завладеть своей вещью, неожиданно вскочив с кресла, и, сделав в сторону Александра резкий выпад. Но ему ничего не стоило просто поднять руку выше, и я уже не могла до него дотянуться.

Еще пара бессмысленных прыжков, и вдруг я поняла, что стою практически вплотную к нему. Я смущенно посмотрела на Александра, чувствуя себя неловко, находясь так близко к нему, практически ощущая его дыхание. Оставалось всего ничего до точки невозврата.

— А вы хотите, чтобы я задержалась? — не выдержав прошептала я.

Вместо ответа Александр лишь улыбнулся, легонько задев меня рукой и заставив невольно вздрогнуть. Это было невыносимо! Я так надеялась, что он поцелует меня. Но он ничего не делал, словно нарочно испытывая мой предел или ждал, что я сама брошусь ему на шею.

Проходили секунды. Застыв в одной позе, напряжение между нами лишь возрастало, и он был так близко. Сердце сбилось с ритма, хаотично воспроизводя новые удары. Нас продолжал стягивать невидимый узел странного и неподвластного чувства. И от этого у меня подкашивались ноги и темнело в глазах. А он все приближался. И его взгляд проникал в такие глубины, которые были недоступны даже мне.

Признаться, иногда я хотела, чтобы он вел себя со мной также, как и с остальными девушками. Также обольстительно смеялся, непристойно шутил или сразу распускал руки. Но он вел себя совсем иначе! И я одновременно хотела, чтобы он уважал меня, а с другой стороны… Может уже легче было стать для него как все? Обычной и доступной. И тогда, возможно, мы даже могли провести вместе ночь. Пусть всего одну. Но зато она наверняка была бы волшебной.

Нет. Решила я. Не будет этого. Пусть лучше он никогда не притронется ко мне, не взглянет на меня, как на женщину, достойную обольщения. Но забрать и растоптать мое сердце, я ему не позволю.

— Доброй ночи, Александр Николаевич.

Устав от его игр, я развернулась к двери и резко направилась к выходу. Напрасно я надеялась на его решительность, он никогда не переступит невидимую черту дозволенного. Он никогда не позволит себе проиграть!

Я сделала широкий шаг в сторону двери, желая поскорее закончить эту унизительную пытку, но вдруг почувствовала, как его пальцы скользят по моей руке, ловко сжимая запястье. Я не успела даже остановиться, чтобы осознать происходящее, потому что в следующий миг, он решительно развернул меня к себе и, рывком притянув к себе, поцеловал.

Сколько раз? Просто сколько десятков, сотен, тысяч раз я представляла себя это мгновение?! Это невероятное, сладкое, волнительное мгновение. Эту секунду, когда все становиться очевидно. Когда все, что я чувствую, становится жаром на наших губах. Когда ощущение от его прикосновений больше не плод необузданных страстей, когда все это правда. Когда его дыхание сбивается, а пальцы зарываются в волосы, превращая прическу бог весть во что. Когда от мыслей не остается и следа, и когда каждый миг, словно оттиском вечных чернил, запечатлеется в моей памяти.

Мне кажется, у смысла жизни всегда должна быть доля чего-то несбыточного. Чего-то, за чем можно гнаться всю жизнь, но никогда не достичь. Жизнь должна стать охотой на это абстрактное счастье, на этот смысл, на эту недосягаемую иллюзию. И моим смыслом стал Александр.

Я знала, что все это закончится. Что он вновь уйдет. Что мой момент счастье, ускользнет словно весенний ручей, пересыхающий летом. Что я никогда не смогу насладиться им полностью, потому что он всегда будет утекать сквозь пальцы. Но пока мне удалось словить это мгновение, я буду держать его столько, сколько смогу.

* * *

Когда я выходила из его кабинета далеко за полночь, я чувствовала себя изнеможденной весьма сомнительной радостью. С одной стороны, мы провели вместе замечательный вечер, с другой, я еще больше перестала понимать его. Вопросов становилось куда больше, чем ответов. Кто я для него? Зачем ему я? Может ли он полюбить такую, как я? А может все, что произошло сегодня, его очередная игра?

Я шла по темным коридорам в полном одиночестве, то и дело натыкаясь на бархатистые кресла или внезапно вырастающие из-под земли деревянные стеллажи. Вопросы. Вопросы. Вопросы не покидали меня. А потом, вдруг, стало так легко. Я не сомневалась — придет день, и я прокляну нашу встречу, и мне будет так больно, что смерть станет для меня выходом. Но пока, мне было невероятно хорошо, и я собиралась упиваться каждой секундой этой сумасшедшей эйфории.

Глава 26

Разлепив наутро глаза, я отнюдь не ощутила уверенности в том, что произошедшее вчера в комнате Александра не просто очередной дурацкий сон, а вполне себе реальное событие недалекого прошлого. Горячее дыхание, жар на губах… Ах, я не могла вспоминать это без волнительной дрожи. Он был моим антидотом от всех недугов, и он же был моей смертельной лихорадкой. Я чувствовала необъяснимую легкость в теле и, казалось, что весь мир теперь принадлежит мне.

И что теперь? — подумала я, глядя на часы, размеренно тикающее на прикроватной тумбе, — будет ли у меня когда-нибудь шанс вновь повторить тот сладкий миг? Или, быть может, это все было ошибкой?

Радость мгновенно сменилась на волнение. Он не сказал мне ни слова, сделав вид, что ничего не было. Впрочем, а на что я рассчитывала?

Я свесила ноги с кровати и, зарывшись руками в густую копну волос, начала обдумывать план дальнейших действий. Мне нужно было поговорить с ним. Я должна была, наконец, выяснить, что происходит в его голове. Но как? Я же не могла просто заявиться к великому князю с претензией. Тем более была еще Мария Павловна, в конкурентки которой, я явно не годилась. Он никогда не променял бы ее на какую-то фрейлину низшего ранга.

Спустившись с кровати, я начала одеваться. Сегодня мне положено было явиться к герцогине лишь к вечеру, потому решила отправиться в сад, ведь вероятность встретить Его Высочество там была куда больше, чем где-либо еще.

Надев самое теплое платье из имеющихся и, накинув наверх шерстяной полушубок, я поспешила покинуть свои покои. В коридоре было необычайно шумно для раннего утра воскресенья, когда все предпочитали до обеда отсыпаться после мероприятий. Неожиданно из широкой двери в другом конце коридора выбежала Елена. Я полагала, что, завидев меня, она тут же попросит о какой-нибудь «маленькой» услуге, однако она лишь издали зыркнула на меня и бегом направилась к лестнице, ведущей в императорский коридор.

Может у Марии Павловны что-нибудь случилось? — подумала я, а потом, внезапно, словила себя на отвратительной мысли, что была бы рада, оказаться правой в этом вопросе.

Я прошла чуть дальше, и в коридоре вновь стало тихо. Только я успокоилась, решив, что суматоха при дворе была временной, как тут же, в нескольких метрах от меня, отворилась дверь покоев одной из многочисленных статс-дам, и женщина пулей помчалась вслед за Еленой, не обронив и слова.

Мне все и меньше и меньше нравилась эта внезапная утренняя активность придворной знати, по опыту жизни во дворце это всегда было плохим знаком. До лестницы я дошла в относительном спокойствии. Однако стоило мне спуститься всего на один пролет, пространство тут же заполонил бессвязный гомон незнакомцев.

В коридоре первого этажа стояли двое молодых мужчин и Ольга. Девушка держала в руках крохотной белоснежный платочек, то и дело протирая им глаза. «Она что, плачет?» — подумала я, подплывая к ней.

— Доброе утро, Ольга Николаевна. Доброе утро, господа, — как ни в чем не бывало, я поклонилась девушке и джентльменам, сопровождающим ее.

— Да уж какое там доброе! — внезапно воскликнула девушка, — ужасное утро, просто хуже некуда.

Зная Ольгу, я была почти уверена, что она уже придумала драматичную историю, чтобы завлечь в свои сети несведущих о ее хитростях, кавалеров. Но те в свою очередь молчали, по всей видимости, разделяя мнение девушки.

— Что же случилось? — в недоумении поинтересовалась я, надеясь, что вот-вот получу ответ на волнующий вопрос.

— Ох, ты еще не знаешь? — Ольга демонстративно схватилась за сердце, — такая беда!

Я подождала пока девушка закончит свою изумительно отыгранную сцену страданий, а затем напомнила, что ей неплохо было бы все же ответить на вопрос.

— Не томите, мне просто необходимо узнать, что стряслось и, почему все такие тревожные сегодня?

Фрейлина закатила глаза, словно я несла полную чепуху, но тут уже не выдержал один из джентльменов.

— Императрица при смерти.

— Тсссс, — тут же зашипела на него девушка, — не говорите так. Она не при смерти, она просто больна. Вот поправится, и все будет хорошо.

— Как больна? — переспросила я, тупо вглядываясь в кукольное лицо Ольги, — чем?

Та в очередной раз промокнула глаза от слез и, с наигранной серьезностью, заявила:

— А я, что, по-твоему, провидица? Пришла весть, что больна она. Бедный Александр Николаевич, да Константин Николаевич, хоть бы успеть им проститься с матушкой.

— Что? — очевидно, я все еще была слишком сонная, чтобы быстро соображать, о чем говорит Варвара, — куда успеть? Разве Императрица сейчас не в Австрии?

— Именно. Потому они спешно едут к ней.

— Когда?! — вскрикнула я, и сама себе испугалась. Не такой реакции от меня ждала и Ольга.

Она все еще недоумевающе смотрела на меня, пытаясь понять, почему такую несмышленую даму вообще допустили ко двору. Но я уже была слишком далеко в своих мыслях, и могла думать лишь о том, что вот-вот я могу потерять единственное, что делало мою жизнь во дворце сносной — князя Александра.

— Эммм. Вот прямо сейчас, — она пробежалась взглядом по часам, висящим на стене, — от того и суматоха, что все жаждут их проводить.

Сердце ушло в пятки или же вовсе остановилось. Почему именно сейчас?! Именно в тот момент, когда мне так нужен был Александр. Неужели этот мир настолько жадный, что не подарит мне еще хотя бы один шанс вновь остаться с этим человеком наедине, чтобы просто поговорить?!

Я попятилась в сторону, словно Ольга бросалась проклятьями, а не пересказывала новости.

— Мария Павловна тоже едет. Так что поторопись, если хочешь проститься с ней.

Прощаться с женщиной, чье присутствие временами обращало мою жизнь в ад, я не хотела. А вот с ее возлюбленным… Черт, как же это отвратительно звучало! Как же я вообще дошла до того, что грежу о мужчине, который принадлежит другой?

— Благодарю, Ольга Николаевна, — поклонилась я девушке, а затем двум ее спутникам. Те ответили мне взаимностью.

Задерживаться около них больше не имело смысла. И я помчала вниз, в надежде, что мне все же удастся, если не поговорить, то хотя бы проститься с Александром.

Долго искать место, откуда отбывал императорский кортеж, не пришлось. Огромная толпа, по меньшей мере с полсотни человек, гудела около роскошного экипажа и, я была уверена, что слышно их далеко за пределами дворцового сада.

Мария давала наставления Елене, словно передавая ей свои обязанности. Александр был исключительно занят занимательной беседой с Константином, они оба были весьма воодушевлены и нисколько не обращали внимание на лакеев, переносящих багаж в пять специально отведенных под вещи карет. Отовсюду разносились смех и гомон раззадоренных слуг, хотя повода для радости вовсе не было.

Я подошла еще ближе и ненавязчиво встала в первый ряд придворных, провожающих кортеж. Признаться, мне невероятно повезло, что меня пропустили вперед, потому что с каждой минутой толпа разрасталась и многие, не выдерживая внезапно возникшей давки, просто разворачивались и уходили обратно во дворец.

Тем временем Александр завершил свой разговор с братом и переключился на Марию. В который раз я наблюдала за сдержанным и спокойным диалогом двух давно знакомых особ, не испытывающих друг к другу не неприязни, не ярких чувств. Александр держался ровно и спокойно, изредка позволяя себе проявления эмоций. Лицо Марии также ничего не выражало. И я, быть может, могла бы списать их безразличие на тревогу, которую наверняка испытывали эти двое из-за известия о болезни Императрицы, если бы не одно «но». Они всегда были такими холодными друг с другом.

Невольно я сравнивала их беседу с той, что происходила между мной и Александром и изумлялась тому, насколько он может быть разным. Со мной он всегда был очень эмоционален, я бы даже сказала, излишне экспрессивен. Говорил почти всегда он, пересказывая каждую деталь даже самых нелепых своих приключений, и всегда смущался, когда речь заходила о чем-то личном. Он много улыбался и часто, когда история достигала своей кульминации, забывая о манерах, переходил на повышенные тона, излишне жестикулируя, что считалось в высшем обществе дурным тоном. Наверное, эта живость и эмоциональность как раз и привлекли меня в нем, и в редкие моменты, когда он в очередной раз забывался в новой истории, я с умилением подмечала, что больше всего в жизни от любит даже не самого себя, а свою жизнь.

Спустя пару минут к их паре подошел Эдвард, он был чем-то сильно озабочен и по его жестам я поняла, что он просит их пройти к другой карете. Помимо этого, он недовольно докладывал о чем-то герцогине. Неспешно их трио двигалось вдоль парадного кортежа. Пока Мария Павловна неохотно выслушивала жалобы Эдварда, Александр лишь краем уха прислушиваясь к их разговору, поглощенный своими мыслями. Было видно, что ему не в радость появление распорядителя, как и излишняя суматоха вокруг внезапного отъезда.

В какой-то момент, когда я, раздосадованная тем, что нам не удалось поговорить, уже собиралась возвращаться во дворец, взгляд князя наткнулся на меня. Я не ждала от него никакой реакции, учитывая вчерашние обстоятельства и его моральное состояние, однако, к моему удивлению, Александр моментально изменился в лице, остановился, пропуская своих спутников вперед и внезапно направился ко мне.

Я на всяких случай огляделась, проверяя не стала ли причиной такой неестественной реакции какая-нибудь другая барышня. Но рядом были только гофмейстерина, конюх, два сторожа да повариха. Я мгновенно сообразила, что навряд ли мужчина решил попросить булочку в дорогу, а потому, вероятно, направлялся ко мне. Его реакция заставила меня улыбнуться, хотя я и понимала, что, быть может, это сейчас и неуместно.

Спустя пару секунд он оказался около меня, однако слишком близко приближаться не стал, намеренно выдержав расстояние, предписанное правилами этикета.

— Ваше Высочество, — поклонилась я Александру.

— Анна Георгиевна…

Сколько всего скрывалось за именами, произнесенными с такой легкой и при этом опустошающей болью. Сколько всего мне хотелось сейчас спросить у него, сколько всего сказать самой!

— У меня, к сожалению, очень мало времени, — заявил он серьезно, оглядываясь в сторону Марии Павловны, которая уже ждала его около кареты.

— Я все понимаю, Ваше Высочество, с вашей матушкой все будет хорошо.

Александр молча поклонился и вновь смерил меня прощальным взглядом.

— Вы хотели мне что-то сказать? — спросила я с надеждой, что он хотя бы намеками объяснит мне, что произошло вчера между нами, но он лишь бесстрастно произнес:

— Попрощаться.

Что-то больно кольнуло в области сердца. Вероятно, тогда я впервые почувствовала, как тяжело бывает, когда у тебя отнимают, что-то очень близкое. Почти родное. Я не знала, насколько он уезжает, но мысль, что я не буду видеть его несколько месяцев, вгоняла меня в уныние.

— Что ж, Александр Николаевич и вы, прощайте. Счастливой вам дороги, — протараторила я, чтобы не сболтнуть лишнего, — Вас ждут.

— Прощайте, Анна Георгиевна, — произнес он, а я никак не могла понять с каким оттенком чувств, он говорит эти слова. Тоска? Разочарование? А может быть просто равнодушие?

Александр поклонился мне с присущей ему грацией и, развернувшись, направился в сторону экипажа.

А потом я видела, как Эдвард усадил их в карету, закрыл дверь за герцогиней, дал команду кучеру, и вот уже семерка мастистых коней мчала к главному выезду. Когда последняя карета скрылась с моих глаз, я выдохнула. Выдохнула тяжелую пустоту, которая внезапно поглотила меня изнутри.

Глава 27

Время во дворце с этого момента разделилась для меня на до и после. Без Марии Павловны обязанностей значительно поубавилось, я могла позволить себе почти каждый день проводить в библиотеке или уходить в далекие уголки императорского сада, одним словом, я могла делать все, чего только пожелает моя душа. Но вот беда, я уже ничего не хотела.

С тех пор, как Александр уехал, меня часто охватывала немыслимая тоска. Я ощущала ее постоянно, особенно когда ненароком вспоминала о нем среди дня, а по ночам она вновь накатывала на меня с такой силой, с какой штормовые волны точат скалы на утесе. Меня будто сковывали неподъемными железными кандалами, привязывали к груди огромный булыжник и бросали со скалы в глубокую морскую пучину. Когда его не было рядом, я захлебывалась в бездонном омуте одиночества. И сколько бы я ни пыталась выбраться из него, меня только сильнее тянуло на дно. Все попытки спастись были тщетны.

Я так привыкла к постоянной боли, которую он причинял мне своей жестокой игрой, что жизнь без нее казалось бессмысленной.

Дворец всегда был для меня клеткой, и мое существование в нем, по большому счету, не имело никакого смысла. Но вот с появлением Алекандра, я начала чувствовать, будто что-то меняется. Будто, он придает осмысленности моему существованию, хотя, на самом деле, эта была лишь иллюзия. Кто он, а кто я? Но даже понимание своего места в обществе, не мешало мне расцветать каждый раз, когда он был рядом и радоваться каждому дню, когда мы виделись. Как же я презирала себя за эту слабость.

Я избегала его больше года, и, казалось, ничто не должно было изменить нашего взаимного равнодушия, но я оказалась жалкой и слабой. Я не смогла противостоять себе, я стала такой же, как и все. Помешанной на императорском сынишке, влюбленной фрейлиной.

Мне оставалось лишь довериться времени, чтобы оно размыло контуры всех воспоминаний, а потом и вовсе стерло имя «Александр» из моей памяти.

***

Дни тянулись невыносимо долго, но со стороны все выглядело так же, как и раньше — сказочно, прекрасно. Дворец процветал и люди в нем, казалось, не знали ни бед, ни скорби, ни печали. И лишь я одна ощущала себя в нем пленницей, что навечно взята под стражу за свои слабости.

И вот снова очередной бал. Сотый? Тысячный? Я уже давно сбилась со счета. Это был точно такой бал, о котором я грезила, будучи институткой. Множество красавцев-женихов, в моем шкафу с десяток новых платьев, мужчины не сводят с меня глаз, а впереди столько интересных перспектив. Но я ничего не чувствую. Ничего.

Золотые рамы портретов не сияют как прежде, музыка кажется до нелепости назойливой, а люди кругом…я даже не вижу их лиц. Вернее сказать, я просто не хочу их замечать.

Где вся та магия, что была мне обещана на Смотрительском балу, когда меня принимали ко двору? Отныне я с трудом могла назвать бал чем-то прекрасным. Красавцев на таких мероприятиях никогда не было, а те немногочисленные джентльмены, что все же время от времени заглядывали на огонек, никогда не искали ничего серьезного или были давно помолвлены. Что до остроумных бесед с интеллектуалами современности, так это тоже был весьма сомнительный вопрос.

Очевидно, мадам Монро давненько не посещала мероприятия при дворе, ибо во времена ее расцвета на них звучала поэзия, искрометный юмор и комплименты, достойные быть увековеченными в мировой литературе. Сейчас же после четвертого бокала виски дворяне бессвязно и безо всякого стеснения обсуждали бордельных девок. А уж главным козырем таких мероприятий было однообразие. Оно здесь вообще было во всем. В платьях, блюдах, людях, разговорах.

Я ходила кругами по бальному залу, стараясь наткнуться на что-нибудь, что еще способно меня удивить. однако, похоже, что таких вещей при дворе уже не осталось. Теперь я несказанно жалела, что рядом нет Марии Павловны, чтобы заставить меня страдать физически, а не морально. Все же от физической боли зачастую есть лекарство, а исцелить душевные терзания куда сложнее.

Сделав несколько кругов по залу, посетовав на жизнь с Варварой, и устав лицезреть все эти однообразные и пьяные лица, я решила оставить мероприятие и прогуляться по террасе, чтобы в одиночестве насладиться первыми теплыми ночами.

Оказавшись на балконе, как огненные вспышки молний, в памяти начали всплывать обрывки воспоминаний. Вот здесь Он впервые заговорил со мной…

Я сделала еще два шага в сторону заграждения, словно надеялась, будто это поможет мне не думать о нем. Но вот и новая вспышка. А здесь он протянул ту проклятую розу. Вот здесь. Прямо около этих струящихся лоз винограда, обвивающих мраморный парапет. И как же он смотрел тогда… Я помнила тот взгляд так явно, словно он стоял в ту секунду прямо передо мной. А затем я ощутила, как воздух наполняется его ароматом. Неужели я схожу с ума?

Усилием воли, я все же отодвинула на задворки сознания видения, не дающие мне покоя. В какой момент Александр стал для меня тем стимулом, ради которого мне хотелось спускаться на каждый праздник, наряжаться, любуясь своим отражением в зеркале? И в тихие моменты природного безмолвия ожидать, когда он тоже выйдет передохнуть на свежий воздух и мы с ним сможем остаться наедине.

Ночь была действительно теплой, наверное, от того в ту же секунду на меня слетелась целая туча мошкары. В саду за террасой было тихо: ни единой веточки и кустика не задрожало, будто кто-то могущественный остановил время везде кроме нашего дворца. Звезды сияли высоко и ярко, так что их свет почти затмевал свет свечей на террасе.

Я стояла, облокотившись о высокие перила балкона и мечтательно смотрела на небо. Забавно, если упадет звезда, мне и просить то будет не о чем. Для фрейлины моего положения я добилась своего потолка. Чего еще желать? Богатого мужа? Это значит немолодого мужичка, с которым я буду до конца жизни имитировать любовь. «А если, загадать всегда служить императорской семьи?» — всерьез задумалась я, а потом вспомнила, кому предстоит занять престол. Всю жизнь растить детей Александра и Марии Павловны. Тогда уж лучше вообще не жить!

Я еще раз вгляделась в небо. Яркая полоса света резко черканула по темному небесному полотну. Звезда упала… Что ж, пусть это просто будет хорошим знаком. За спинной раздались шаги.

— Анна Георгиевна? — окликнул меня мужской голос раньше, чем я успела обернуться. Чья-то рука мягко легла на мраморную перекладину. Я вздрогнула и бросила взгляд на собеседника.

Мужчина, что стоял рядом, на первый взгляд был мне неизвестен.

— Добрый вечер, — поздоровалась я, пытаясь понять, могла ли я где-то с ним пересекаться.

Прочитав в моих глазах молчаливый вопрос, мужчина поспешил представиться.

— Прошу прощение за мое внезапное вторжение, меня зовут Евгений Александрович Беломорский.

Я поклонилась господину, хотя его имя мне совершенно ни о чем не говорило.

— А меня вы уже знаете, по всей видимости, — ответила я с некоторой долей ехидства в голосе.

— Да, ведь мы уже раньше встречались, Ваше Благородие.

Я еще раз всмотрелась в лицо Евгения.

Нет. Я решительно не знала, кто он такой. Возможно, Александр настолько прочно засел в моей голове, что все остальные просто стерлись из памяти.

— У вас был чудный цветок в горшке, Ваше Благородие. Надеюсь, вы довезли его в целости и сохранности.

— Ах, это Вы, — я быстро вспомнила господина, что год назад отдал мне свою карету с экипажем, чтобы я смогла добраться до поместья отца. Не думала, что мы вновь встретимся. — С цветком все в порядке.

Вероятно, мой тон звучал не слишком доброжелательно, потому джентльмен тут же воспринял это на свой счет.

— Вероятно, я не так выразился, Ваше Благородие. Я просто хотел сказать, что вы очень запомнились мне.

— И чем же я вам так запомнилась? Горшком?

Он улыбнулся, но затем вновь примерил маску серьезности, чтобы я снова не расценила это как насмешку.

— Да нет, что вы? Как минимум я весь вечер не мог отвести от вас взгляд. Вы дивно танцуете.

— Благодарю Вас, — холодно ответила я, совершенно не поверив в искренность его слов. Очередной жеманный господин. Нечего тратить на него время.

— А вы явно не особо стремитесь понравиться мне, — вдруг сказал Евгений, и тут уж я действительно уставилась на него. Причем крайне недовольно.

— А должна?

— Конечно нет, — ответил он, а потом вдруг добавил, — хотя от фрейлины при дворе ожидаешь иного.

Я ошарашено уставилась на господина, не зная, как реагировать на такую наглость, потому решила демонстративно развернуться и уйти. Но Евгений неожиданно продолжил:

— Простите меня, Анна Георгиевна. Я просто хотел сказать, что вы не похожи на других. Вы производите впечатление человека, чье существование не ограничивается желанием вписаться в форматы общества.

Я вообще не понимала, о чем он говорит. Какие форматы общества? Какое впечатление? Чего он хочет?

— И как же вы все это поняли, Евгений Александрович? По моему особенному горшку?

— Как минимум по тому, что вы сейчас здесь в одиночестве, а не веселитесь в компании юных австрийских герцогов, как ваши подруги.

— Они мне не подруги, — ответила я вскользь, а затем отвела взгляд и снова уставилась на сад.

Мне по-прежнему не очень хотелось, чтобы этот человек находился рядом, однако кое в чем, он был прав. Это располагало.

— Я о том и говорю, будь вы как все, назвали бы этих дам своими самыми близкими приятельницами, хотя даже дураку понятно, что во дворце ни у кого нет друзей.

Признаться, мне польстило, что мужчина счел меня особенной, если, конечно, это не было обыкновенное подхалимство.

— Почему вы думаете, что во дворце не может быть друзей? Если у вас и меня не сложились отношения с людьми, это не значит, что у других этого тоже не получилось.

Мужчина сделал шаг в сторону куста розы, что рос прямо за парапетом и провел рукой по мокрым от росы листьям розы.

На миг мне показалось, что я провалилась в прошлое.

Александр… Он касался ее также нежно, также медленно и чувственно, словно перед ним был вовсе не колючий кустарник, а тончайший заморский шелк. Я смотрела на Евгения, но видела Александра. Сейчас он сорвет один из бутонов и протянет мне…

— Не думаю, что дело в этом. Разве вы заведете дружбу с человеком, который хочет занять ваше место?

Я лишь усмехнулась, отметив про себя, что он так и не сорвал ту злосчастную розу.

— Мое место вряд ли кто-то хочет занять.

— Вы ошибаетесь, Анна Георгиевна. Даже наш с вами разговор сейчас у многих бы вызвал зависть.

— У многих, но уж никак не у всех. Тем более конкуренция здесь идет исключительно за господ высших титулов, а никак не за таких как мы, дворян последних классов, — лишь сейчас я отметила, что до сих пор продолжаю отвечать ему, хотя изначально вовсе не собиралась поддерживать диалог.

— Мой титул несколько выше, — внезапно признался мой собеседник.

«А ведь точно!» — спохватилась я. Я до сих пор даже не знала, с кем говорю!

— Правда? И кто же вы, быть может, сам Император? — съязвила я, не ожидая подвоха.

— Ну уж не обессудьте, — подыграл мне мужчина, — я всего лишь граф.

На миг я впала в ступор. Так. Этого не может быть. Неужто тот простодушный мужчина, что отдал мне карету прошлым летом на самом деле был одним из высших представителей дворянства? Я бы никогда не подумала.

— Простите, что не сказал вам этого раньше. Но так даже лучше.

— И чем же?

— Вы бы отнеслись ко мне предвзято. И не говорите, что я не прав.

Я не стала спорить с господином. Мои встречи с графами и герцогами никогда не оканчивались хорошими впечатлениями.

— Так зачем вы пожаловали сюда, ваше Сиятельство? — поинтересовалась я, не понимая, на кой черт я сдалась графу.

— Мне показалось, вам было грустно, и я решил убедиться, что с вами все хорошо, — произнес он серьезно, а мне стало чертовски смешно. Знал бы он сколько раз господа маскировали свои непристойные предложения под невинную заботу.

— Со мной все в порядке, благодарю.

— Я понял, Анна Георгиевна, — внезапно отрезал он, отстраняясь от розы, словно уколовшись, — я не буду вам докучать своим обществом. Я вижу, что вам скучно со мной.

Его слова произвели на меня совершенно неожиданный эффект, потому что я почувствовала себя виноватой. Настолько привыкнув к тому, что все стараются воспользоваться мной, я ведь могла пропустить и кого-то приличного.

— Вовсе нет, — попыталась я оправдаться, — Вы просто были похожи на…, — я замялась в поисках нужного слова.

Не говорить же графу в лицо, что он вылитый пижон и дамский угодник.

— На человека, которому, как и большинству, нет дела до фрейлины, тоскующей на балконе. Точнее дело то как раз есть, но оно никак не связано со стремлением помочь.

— Вам нужна помощь? — я видела, что мужчину зацепили мои слова, и он даже невольно придвинулся ко мне на несколько сантиметров, словно собираясь спасать.

— Нет, мне не нужна помощь, Ваше Сиятельство, я лишь привела пример.

— Вы очень категоричны в ваших суждениях относительно мужчин, — заметил мой собеседник, — не все здесь ищут развлечений.

— Да что Вы? Хотите сказать, что вы приехали на бал не за танцами и партией в вист?

— Ни разу, — отчеканил Евгений.

— Тогда зачем?

Большинство мужчин ответили бы на этот вопрос однозначно. Большинство искали здесь себе «жену». Жену на один вечер. Я приготовилась услышать очередную ложь, но граф спокойно произнес:

— Я пытаюсь убедить барона Гольца продать мне свою усадьбу. Для того нет лучше места, чем ваш бал, когда он пьян и покладист.

— Зачем же вам усадьба барона? — поинтересовалась я более заинтересованно.

— Хочу построить там пивоварню. Всегда мечтал об этом. Крохотный завод всего в нескольких милях от города, зато сколько гостей будет приезжать посмотреть на это место.

Я посмотрела на мужчину с некоторой долей скепсиса, однако наткнувшись на его вдохновенный взгляд, тут же смягчилась. Не похоже, чтобы он врал.

— Его имение недалеко от моего поместья, потому я так хочу именно его землю. Мне необходимо самолично контролировать процесс строительства.

— Что ж, это впечатляет, — призналась я, осознавая, что передо мной стоит редчайший вид мужчин, которые еще не забыли, что такое манеры, приличие и достоинство.

— Потому, Анна Георгиевна, хоть меня и привлекают симпатичные барышни, у меня достаточно много увлечений кроме пиров за чужой счет.

Я хитровато повела бровью, словно вновь пытаясь уличить его во вранье, хотя на этот раз мне, признаюсь, самой хотелось продолжить разговор.

— Правда? И какие же еще у вас увлечения?

— Я развожу лошадей.

Заметив интерес в моих глазах, мужчина продолжил:

— Я содержу больше двадцати пород не только упряжных, но и верховых. Не хотел хвастаться, но все же не могу удержаться, мои лошади самые красивые во всей Империи.

— Как же это проверить? — хмыкнула я.

— Вы можете приехать ко мне и сами в этом убедиться, — как ни в чем не бывало произнес мужчина, — знаю, что вы не поедете одна к незнакомому мужчине, взявшемуся из-за темноты, потому пришлю приглашение еще и вашей гофмейстерине.

Я пристально оглядела мужчину. В голове вновь промелькнула мысль о том, что он, вероятно, не типичный богатый ловелас, жаждущий внимания и признания. Да и тому же, Евгений был неплох собой, хоть, конечно, и в подметки не годился Александру и Константину. На такого господина обязательно должен был быть спрос среди дам.

— Анна Георгиевна, не думайте, что я очередной проходимец, который исчезнет после бала. Я часто бываю во дворце, потому даже если вы откажите приехать ко мне, я был бы рад снова увидеться с вами здесь, — будто прочитав мои мысли, сказал Евгений.

— Благодарю за предложение, я должна подумать.

От чего то, во мне держалась стойкая уверенность, что Евгений действительно пришлет приглашение, но точно также я и не сомневалась в том, что отвечу на него отказом. Но откуда взялась эта проклятая уверенность? Передо мной впервые стоял мужчина, заслуживающий доверия, но я не хотела даже рассматривать его, как человека, чье внимание для меня имеет значение.

— Что ж, конечно, думайте, — Евгений вновь оказался подле несчастной розы, а затем резко дернул одну из веток, отрывая пышный бутон и протянул мне небольшую веточку.

Как же это было символично.

По спине побежали мурашки. Так началась наша история с Александром… Именно в тот момент… А что, собственно, произошло в тот момент?

Я ощутила, как рвется из груди мое сердце. Неужели? Неужели я люблю Александра? Неужели это именно то чувство, что воспевается в балладах, о котором слагают песни, и которому, увы, невозможно противостоять?

Неохотно я приняла подарок от графа, а затем бездумно уставилась на белоснежный бутон. Это был точно такой же цветок, как был подарен мне князем, но я не чувствовала даже сотой части того, что было с тогда с ним. Больше не было смысла отрицать очевидное: особенным был не цветок, и особенным был даже не Александр. Особенными были мои чувства. Потому что я любила. Любила Александра.

— Вы в порядке? — басистый голос вернул меня в сознание.

Я улыбнулась и посмотрела на графа, хотя все еще видела вместо него князя Александра.

— Вы же не откажете мне в танце по возвращению во дворец? — как ни в чем не бывало спросил Евгений.

— Нет, Ваше Сиятельство.

Мне не было дела до того, что происходит там за пределами моего мира. Как я могла влюбиться в сына Императора и не заметить этого?! Я чуть ли не плакала, осознавая во что я вляпалась.

Шипы глубоко впивались в кожу, но это было не больно. Гораздо больнее было любить то, что нельзя.

Меня отвлек внезапный цокот каблуков, что неожиданно раздался за спиной. Повернувшись в сторону источника шума, я увидела Варвару. Вид у нее был встревоженный, если не сказать, испуганный. Я ждала, что она подбежит к нам и начнет вещать о последних сплетнях дворца, втираясь в доверие к графу, но она остановилась за несколько метров и с тоской в глазах, уставилась на меня. Мне стало жутко.

— Что случилось? — спросила я, чувствуя, как натянулась внутри невидимые пружины.

— Императрица умерла.

Глава 28

Во дворце было тихо и пусто. Все старались, как можно меньше выходить из своих комнат, и, по возможности, вообще не совершать выездов в город. На столицу словно опустилась завеса из уныния и печали, и никто не спешил ее снимать, позволяя себе придаться скорби.

Императрица давно была больна, и никто, в общем, не сомневался в том, что день, когда она отойдет в иной мир, когда-нибудь настанет. Австрийские врачи, что считались лучшими в Европе, делали все, дабы женщина смогла самостоятельно вернуться домой. Но не смогли. Так Империя осталась без правительницы.

Спустя буквально несколько дней во дворец стали приходить письма от тех, кто был в то время с ней. Писал Константин Николаевич, писала Мария Павловна, писал сам Император, хоть и весьма ограниченному кругу лиц. Так или иначе, почти каждому приходили вести из Австрийской Империи, хоть и весьма трагичные. И только мне не пришло ни одного письма. Несколько недель я ждала известий от Александра, но так ничего и не получила.

Все мероприятия, что должны были отгреметь в июне из-за кончины Императрицы, были отменены, а поскольку смерть настигла ее вдали от родины, траур мог длиться ни один месяц.

Наступило смутное время.

***

Накинув на голову черный атласный платок, я задумчиво провела рукой по золотой раме зеркала и равнодушно глянула насебя в зеркало. Унылое зрелище. Мрачный платок лишь подчеркивал синяки под глазами, а темной платье придавало худобе нездоровый вид.

Я попыталась приподнять рукава платья, чтобы скрыть излишне тонкие ключицы и контуры розы Александра, что до сих пор, хоть и блекло, но виднелась на коже. Однако фасон платья не позволил мне этого сделать.

«Что ж, — подумала я, — значит придется воспользоваться шалью».

Было начало июля, но солнце, что обычно веселит ребятишек в эту пору году, словно присоединившись к имперскому трауру, вот уж вторую неделю пряталось за тучами.

Я больше не могла находиться во дворце. Вместо музыки по вечерам, я слушала мрачный звон колоколов и пушек, которые бесконеяно напоминали мне о кончине Императрицы. Вместо поездок в центр столицы на шумные премьеры, я закрывалась в своей спальне и придавалась молитве. Мои глаза давно не были быть полны идеалистического жизнелюбия, вместо этого в них отражалась глубокая опустошенность. Я больше не чувствовала жизнь.

Чтобы не сойти с ума в четырех стенах, в один из таких дней, я решила проведать Афанасию. Разумеется, я снова рисковала заявляясь к подруге в бордель. Но, с другой стороны, в то время никому не было дела до моего неожиданного отъезда. Да и не в целом до моей персоны.

Шел дождь, и дорогу у «La douceur» прилично размыло. Теперь, чтобы оказаться у входа и не испачкать новые парчовые туфельки, мне приходилось скакать по выпирающим из грязи, крохотным обрубкам брусчатки. Впрочем, это все равно мне не помогло, и к концу пути, подол платья пришел в абсолютную негодность.

Решив лишний раз не рисковать, я направилась к запасному входу. В прошлый раз мне повезло. Дверь держали открытой на случай, если непредвиденные гости вроде меня пожелают уйти незамеченными. Я сильно не надеялась на успех, ведь среди недели, в утренние часы посетителей было немного. И все же дверь и на этот раз оказалась открытой.

Я мгновенно прошмыгнула внутрь и, стараясь вести себя как можно более естественно, направилась на второй этаж в сторону комнаты Фани. Сегодня здесь было пусто. Еще бы… Десять утра. Должно быть большинство девушек еще не проснулся после бессонной рабочей ночки.

Дверь покоев Афанасии располагалась в самом дальнем конце коридора, и, чтобы добраться до нее, мне пришлось идти мимо десятка других дверей, из-за которых то и дело доносились женские голоса. Едва я дошла до середины кулуара, как внезапно прямо из соседней дверцы вылетела невысокая светловолосая барышня. Я не успела среагировать и отскочить в сторону, а потому она ненароком налетела на меня.

— Ауч, — прошипела она недовольно, резко отстраняясь в сторону, — смотри куда идешь.

Я и забыла, что барышни здесь весьма специфичных нравов и порядков, а потому любезничать с ними было бессмысленно.

— Позвольте заметить, вы пришибли меня дверью, — ответила я, потирая ушибленное место.

Когда я вновь посмотрела на даму легкого поведения, то отметила, с каким интересом та меня разглядывала. Должно быть, мой внешний вид был для нее чем-то удивительным.

— Это ты что ли? — вдруг спросила у меня девушка и ухмыльнулась.

— Сомневаюсь.

— Да точно ты! Та дебютантка, что отличилась в прошлом году. Ты выпила весь мой ром, или что там было? — на этот раз девушка говорила более уверенно, а я мгновенно воссоздала в памяти образы из прошлого. Да, это в самом деле та самая проститутка, что пихнула меня на сцену.

Черт? Неужели кто-то помнит, что я была там? Да еще и так легко может узнать. Не самая приятная новость. Что ж единственной верной стратегией было отрицание всего, что она мне приписывает.

Тем временем девушка демонстративно обошла меня по кругу, пристально осматривая мое платье, украшения и даже испачканную на улице обувь, а затем вновь заговорила:

— Не думала, что ты вновь заявишься. Нужна работа?

— Не понимаю, о чем вы. Я пришла по личному делу к хозяйке борделя.

— Пффф, — ухмыльнулась барышня, — все мы пришли сюда по делу. К слову, я все равно не понимаю, что ты здесь забыла с такими влиятельными дружками, как тебя разыскивают, ты могла бы купаться в золоте.

Я нервно отвела взгляд. Значит Константин сумел добраться не только до Фани. Очень и очень плохие новости.

— Я еще раз повторю. Не знаю, кто вы, и ваши речи не имеют для меня никакого смысла, потому теперь, будьте добры, я спешу, — ответила я, проходя вперед больше не желая продолжать дискуссию. Да и лишние свидетели моего появления у Фани, мне точно были не на руку.

— Ну-ну, — хмыкнула та мне вслед, — а затем, судя по звуку отдаляющихся шагов, направилась к лестнице.

«Просто замечательно», — подумала я с досадой. Теперь еще один человек знает, что я связана с подпольным миром разврата и греха. Да и ладно, если бы это был близкий человек, но проститутка! Было достаточно тревожно, и я принялась утешать себя тем, что эта особа все равно не смогла бы ничего доказать, поскольку не знала ни моего имени, ни адреса, ни цели визита. Однако каждый раз, когда речь заходила о Константине, я невольно начинала паниковать.

Я прошла еще несколько метров, и, наконец, оказалась около кабинета подруги. Недолго думая, я трижды постучала, а затем без стеснения распахнула дверь.

Закинув ноги на подоконник, и закутавшись в шерстяной плед, Афанасия валялась на широком кресле и читала. В одной руке она держала книгу, в другой, стакан с ароматным чаем, от которого на всю комнату пахло бергамотом.

Она неохотно развернулась к источнику шума, явно собираясь дать втык тому, кто нарушил ее покой, однако, увидев меня, ее взгляд тут же стал менее воинствующим.

— Аня? — удивилась она, снимая ноги с подоконника, но похоже вовсе не от того, что этого требовал этикет. Скорее ей просто было неудобно говорить со мной в такой позе.

— Что-то случилось? — спросила она обеспокоенно.

Я молча притянула к себе стул, что стоял рядом с туалетным столиком и неохотно заговорила:

— Да не то чтобы. Скорее я просто устала от дворца.

— Чем же он тебя так утомил? — хмыкнула девушка, откидывая книгу в сторону, — разве он не прекрасен?!

— Твой сарказм слишком заметен, — улыбнулась я, а затем продолжила, — нет там ничего хорошего. Особенно сейчас, когда умерла Императрица.

— А раньше разве там было что-то приятное? — она вопросительно приподняла бровь и вздохнула.

— Ну, раньше там был… — я осеклась, не зная, стоит ли упоминать при Фане Великого князя, но она похоже опередила меня с выводом.

— Аня, ты что, влюбилась в Александра?! — она громко засмеялась, явно не ожидая, что ее шутка окажется правдой. В порыве эмоций девушка даже выплеснула немного чая на плед, что лежал на ее коленях. Однако ее веселье продлилось недолго, потому что спустя мгновение она наткнулась на мой опечаленный взгляд и тут же все поняла.

— Ты действительно в него влюбилась…

Я неохотно отвела взгляд и виновато улыбнулась.

— Что ж. Это было ожидаемо.

— Разве? — смутилась я.

— Конечно, Аня. Я поняла, что все пропало, еще на балу прошлой зимой, когда ты всячески пыталась оправдать его позерство.

— Я не оправдывала его! — вдруг воскликнула я, и даже сама себя испугалась, — он и правда не так плох.

Подруга молча улыбнулась и кивнула, словно соглашаясь со мной, хотя по ее взгляду, я понимала, что она осталась при своем мнении.

— Так и зачем ты пожаловала средь бела дня ко мне в обитель похоти и разврата, должно быть что-то стряслось?

— А разве мои чувства — это не повод? — с некой обидой в голосе возразила я, — я в ужасе и не знаю, что делать.

— А что ты хочешь делать с этим? — усмехнулась Фаня, — просто признай, что вы очень плохая пара и ищи другого мужчину.

Я недовольно хмыкнула.

— Ты не понимаешь, я была бы и рада найти достойного джентльмена, забыть все, что было с Александром, но я просто не могу справиться со своими чувствами. Они поглотили меня, и теперь я целиком в их власти.

Уже по лицу Фани, я поняла, что на ее сочувствие рассчитывать не приходится.

— О, господи! Это не будет длиться вечно. А если и будет, значит, тебе просто это нравится, и ты ни с чем не хочешь «справляться».

Мне нечего было ей возразить. Когда-то давно, разговаривая ночью с Варварой, я сама придерживалась подобного мнения. Я смотрела на мир через призму логики и рассудительности, а потом позволила эмоциям одержать верх. Вероятно, если бы я захотела, я бы смогла побороть в себе и внезапно разгоревшееся пламя страсти.

— К слову, — внезапно заговорила Фаня, явно намереваясь сменить тему, — я как раз собиралась писать тебе с приглашением к встрече. Хотела обсудить кое-что.

Я вопросительно посмотрела на подругу.

— Как давно ты была у Жуковских? — поинтересовалась она, отхлебнув терпкий Эрл Грэй.

— Вот уж полгода как. Что-то стряслось?

Первым делом меня одолел страх. Я прекрасно помнила, сколько им пришлось пережить после покушения на Александра, а история с их преследованием до сих пор не была закончена.

— Их сыну, что остался жив, удалось сбежать с каторги.

— Правда? Быть не может! — воскликнула я радостно, — постой, а ты откуда знаешь?

Фаня многозначительно улыбнулась.

— Я поддерживаю связь с Жуковскими так же, как и ты. Тем более … — вдруг девушка встала со своего кресла и направилась к столу, заваленному книгами и бумагами. Этот стол был еще более захламленным, чем рабочее место Константина, поскольку тот хотя бы иногда разбирал свои завалы.

Не прошло и минуты, как Фаня протянула мне маленькую книжечку, однако открыв ее, я мгновенно поняла, что она содержала всего две страницы.

— Паспортная книжка? — уточнила я, бегло просматривая содержимое. — А кто такой Павел Андреевич Румянцев? — спросила я, внимательно читая описание господина в паспорте.

— Это сын Жуковских. Да, я сделала ему поддельные документы.

— Ты что сделала? — не поверив ее словам, уточнила я.

— Что тебя удивляет? Человек сбежал с каторги, ему нельзя разгуливать с настоящими документами, тем более их у него все равно отняли. Жуковские попросили меня помочь их сыну, чтобы он мог покинуть Империю. Я не могла отказать.

— Но как ты смогла достать заграничный паспорт? — спросила я, а затем вдруг поняла, что это прозвучало довольно наивно.

— У меня есть деньги, — просто ответила девушка, — к слову, себе я тоже такой сделала. Разве что подделывать ничего не пришлось.

Тут уж я насторожилась.

— Ты куда-то собираешься?

Внезапно лицо Фани сделалось серьезным. Она неохотно взяла со стола еще одну бумажку и присела на кресло.

— Помнишь, я говорила тебе, что не собираюсь всю жизнь оставаться держательницей публичного дома?

— Фаня…, — я начинала понимать к чему она клонит.

— Да, я собираюсь уехать в Париж. Я так устала от постоянных наплывов полиции в мое заведение, чтобы уличить меня в чем-то противозаконном, устала от бесконечного шума и гомона, от разврата и всего цирка, что происходит в стенах этого учреждения. Я просто хочу есть вкусные профитроли на уютной террасе в пригороде Парижа и ничего не делать!

Удивительно, но я очень хорошо понимала подругу, я и сама сейчас не отказалась бы от тишины и спокойствия.

— Особенно плохо дела с полицией, ума не приложу, кому я перешла дорогу, но в последнее время, они делают все, чтобы отнять у меня бордель.

Я сочувственно похлопала Фаню по плечу.

— В таком случае, конечно, тебе лучше уехать как можно раньше.

— У меня билет на поезд через две недели, но не уверена, что получится уехать на этом поезде, — вздохнув, поделилась Фаня.

— Почему же?

— У меня остается незаконченное дело. Сын Жуковских прибудет в П. только к концу июля, а я должна передать ему паспортную книжку. Было бы проще поручить это кому-то, а самой уехать, но у меня здесь нет доверенных лиц настолько близких, чтобы пойти на столько огромный риск.

— А через Жуковских не получится? — уточнила я.

— Ты что? За ними и так следят без перерыва. Если их увидят вместе с сыном, сбежавшем с каторги и поддельными документами, это точно не пойдет в плюс их оправдательному приговору. С Георгием они могут увидеться в любой точке мира, но только не на этой территории.

— Значит, они все планируют покинуть страну? — мысль о том, что вскоре я останусь совсем одна, казалась невыносимой.

— Увы. Им важно, чтобы семья была вместе. Особенно после того, что всем Жуковским пришлось пережить. Сперва Георгий должен переправиться на пароме в соседнее княжество, а уже оттуда они вместе отправятся путешествовать по миру.

На секунду я призадумалась. Фаня уезжает. Документы передать не может. Жуковским видеться ни с Фаней, ни с сыном небезопасно. Им нужен был надежный посредник. И тогда я подумала:

— Я могла бы передать паспортную книжку. Я ценю этих людей не меньше, чем ты, а потому помощь им — для меня честь.

Фаня смотрела на меня так, словно не верила, что я справлюсь.

— Ты понимаешь, что это очередной риск? Вас могут задержать. И тогда у полиции появится к тебе много вопросов. Например, откуда у тебя поддельные документы, и каким образом ты оказалась в компании беглого каторжника.

— Фаня, — резко оборвала я девушку, — я танцевала у тебя в борделе прямо под носом Константина. Шанс, что нас поймают где-нибудь на центральной площади в людный день просто ничтожный. Давай документы, я передам их Жуковскому.

Та неохотно протянула мне книжечку.

— Звучит логично, вот только ты упустила одну вещь. Сейчас все сидят по домам, праздники и мероприятия отменены из-за смерти Императрицы. Как ты собираешься слиться с толпой, если ее нет?

Я помедлила с ответом, а затем довольно улыбнулась.

— Сейчас нет. Но будет. Во время погребальной процессии.

На лице Фани легко читалось молчаливое восхищение.

— Не думала я, что ты такая бессердечная, — голос ее звучал без упрека, но мне на миг стало неудобно.

— Лучшего момента мы не найдем. На улице будет каждый житель города, а потому Жуковский сможет беспрепятственно пройти чуть ли не в сам императорский дворец. Мне лишь нужно знать место и время, где он будет меня ждать.

На этот раз Фаня и не думала шутить.

— Об этом не беспокойся, я обо всем договорюсь за несколько дней до намеченной даты и отправлю тебе координаты. Ты же помнишь, как приблизительно выглядит Георгий Жуковский?

— У него выдраны ноздри, — произнесла я отрешенно, — думаю, это достаточно точная примета.

Мы обменялись сочувствующими взглядами.

— Но будь пожалуйста осторожна. Никто не застрахован от ошибки.

Я лишь отмахнулась. Меня куда больше сейчас волновал Фанин отъезд, да и то, что Жуковские собирались перебраться в Европу, тоже оптимизма не предавало. Я чувствовала, что остаюсь совсем одна. Но я не могла препятствовать их выбору, поскольку сама бы поступила также, если бы могла.

Заметив мой погрустневший взор, Афанасия тут же поспешила меня приободрить.

— Анна, ты же понимаешь, что мы еще увидимся? И в следующий раз тебе не придется танцевать за деньги перед толпой одержимых аристократов, мне не нужно будет зарабатывать на жизнь сутенерством, а Жуковским скрывать от общества общение с собственным сыном.

Я горько улыбнулась. Все это я прекрасно понимала, но также не стоило забывать, что эта встреча может наступить очень нескоро. Или даже вообще не наступить.

— Да, Фаня, но почему каждый раз, когда я нахожу тебя, то мгновенно теряю?

— Вероятно, это значит, что я нужна кому-то в другом месте.

Мы посидели у нее до обеда, ожидая, пока пройдет дождь, пили чай с эклерами и больше не говорили о проблемах. Скорее, вспоминали забытые приключения в Институте и смеялись над нелепыми историями, что произошли с нами за последнее время. И это был прекрасный день.

Глава 29

В семь часов утра залп, данный из городской крепости, возвестил о начале погребального шествия. Никто в ту ночь даже и не ложился.

Я встала с дивана, что располагался у окна, неспешно прошлась по комнате, словно мне не нужно было отбывать на панихиду, взяла с тумбочки неприметный ридикюль, в который заблаговременно вложила паспортную книжку, и направилась к выходу.

Несмотря на то, что о кончине Императрицы я узнала больше месяца назад, лишь в тот момент, когда придворные хаотичной гурьбой спускались по лестницам, чтобы проследовать к месту начала процессии, я ощутила некоторую скорбь. Еще несколько месяцев назад все эти люди отплясывали мазурку в нашем дворце, а сейчас, скорбящие, молчаливые, облаченные в траурные наряды, продвигались к выходу.

Спустившись вниз, и оказавшись во внутренней части дворца, где располагалось с десяток карет, я неожиданно увидела Варвару. Поскольку я не отдавала распоряжение выделить мне карету, мне крайне необходимо было найти спутника для поездки в центр, потому я резво пробралась сквозь столпотворение прохожих, подошла к девушке и неохотно поинтересовалась:

— Ты не против, если я составлю тебе компанию в предстоящей поездке?

Та лишь кивнула в знак ответа и указала на дилижанс, что стоял рядом.

Не нарушая молчания, мы запрыгнули на сидения кареты, обитые рубиновым бархатом, подождали пока лакей закроет двери и лишь, когда карета тронулась, Варвара со вздохом произнесла:

— Я бы хотела сейчас быть в главном дворце. Рядом со всеми. С Марией Павловной, Еленой, Александром Николаевичем, Анастасией Николаевной, Константином Николаевичем. Я бы хотела быть с ними в столь неутешительный момент, разделить боль и скорбь, что они сейчас ощущают.

— Успеется, — ответила я односложно.

Я знала, что семья Императора прибыла из Австрии всего несколько дней назад и предпочла остаться в Зимнем дворце, где проходило прощание с телом Императрицы. Я была там позавчера, и, хотя ситуация к тому не располагала, надеялась увидеть во дворце Александра. Но за нам так и не посчастливилось встретиться.

Мы быстро выехали за пределы летней резиденции и устремились к центру города. Во всю громыхали пушки крепости, и я уже слышала, как тоскливо и мрачно завывали трубы траурной панихиды где-то в районе крепостного собора.

Людей в центре уже собралось прилично, однако нам нужно было проследовать в начало места шествия. Кое-как кучер лавировал между неуклюжими горожанами, что так и норовили попасть под колеса кареты.

Вскоре к пушечным выстрелам добавился тревожный звон колоколов. Это означало, что процессия вот-вот должна была начаться. Я крепче сжала свою сумочку. Сегодня мне предстояло не только сопроводить в последний путь члена монаршей семьи, но и помочь хорошему человеку спастись от преследования, что, на мой взгляд, было даже важнее, хотя я и чувствовала себя несколько виноватой за то, что недостаточно страдаю из-за кончины Императрицы.

Встреча с Георгием Жуковским должна была состояться на мосту за крепостью, в коей располагался собор. «В такое время, когда вся столица соберется у крепости, там, должно быть, будет не протолкнуться, — подумала я, — значит мне не найти места более безопасного, чем это, чтобы быстро передать Жуковскому паспортную книжку и вернуться незамеченной в ряды траурного шествия».

Меня охватил небольшой мандраж, который еще больше усугублялся невеселой атмосферой, царящей вокруг.

Спустя минут пятнадцать карета остановилась у моста, ведущего к крепости. Прощальная процессия уже начинала движение, я видела ее, едва сошла с кареты и оказалась в окружении поникших гвардейцев, которые стояли с двух сторон моста. Процессия продвигалась медленно и сопровождалась все тем же монотонным звоном церковных колоколов.

Я внимательно оглядела состав процессии. Спереди двигались конные гвардейцы, и большая часть дворянской элиты, что жила в П, однако здесь же были и другие сословия.

Мы с Варварой быстро оказались в толпе таких же опаздывающих дворян, что не успевали к началу шествия. Мы были еще далеко, но я уже отчетливо видела знамена и гербы императорского ордена, которые несли церемониймейстеры впереди шествия. Где-то там сейчас был и Александр. Не думала я, что увижу его вновь при таких обстоятельствах.

Вскоре мы оказались у края моста. Здесь людей было еще больше, чем сегодня утром в холле летнего дворца, когда я отъезжала. Все старались протолкнуться к началу процессии, или хотя бы занять более выгодное положение, чтобы просто понаблюдать.

Я не хотела смотреть в ту сторону, поскольку в тот момент моей главной задачей была необходимость встречи с Георгием, но звон колоколов так и манил взглянуть в сторону собора.

Сперва я увидела лишь траурную колесницу, которую тянула восьмерка неаполитанских лошадей, одетых в длинные черные бархатные попоны и такие же темные капюшоны. Зрелище было не из приятных. Немного погодя, когда колесница приблизилась ко входу в собор, я увидела, что за ней, потупив взор, следовал наследник престола. Я внимательно пригляделась. Быть может, за время, проведенное в Австрии, Константин все же передумал отказываться от трона. Я присмотрелась. Хоть бы это был Константин.

Но мои худшие опасения подтвердились. За траурной колесницей одиноко следовал Александр.

И тогда меня пробрало до мелкой, колючей дрожи, что внезапно переросла в неконтролируемый приступ. Потоком хлынули из глаз слезы. Мне было так горько, но не потому, что я лично страдала из-за кончины Императрицы, мне было жаль тех, кто действительно страдал в тот момент.

Я резко отвернулась в сторону и остановилась. Силы внезапно покинули меня. Мне казалось, что во всем мире закончился воздух, людей вокруг было слишком много, и я не могла вдохнуть. Что со мной?

Я ухватилась за край атласной сумки и, предельно сконцентрировав на нем внимание, принялась внимательно ощупывать мягкую ткань. Это помогало немного сместить фокус внимания с процессии, на что-то более осязаемое. Варвара затерялась в толпе, не заметив, что я отстала. Что ж, так даже было лучше. Не придется объяснять ей, почему я вынуждена остаться у моста.

Постепенно я начала приходить в себя. Мне удалось восстановить сбившейся сердечный ритм и начать размеренно вдыхать прохладный утренний воздух. Ветер почти высушил слезы, и совсем скоро от них не осталось и следа.

Прошло еще некоторое время, и я решила, что пора приступить к исполнению намеченного плана. Я развернулась и направилась обратно в сторону моста.

Навстречу мне шли люди. Толпы людей. И все прохожие смотрели на меня с некоторым осуждением, словно полагая, будто я сбегаю с прощальной процессии. К счастью, мы с Варварой не успели отойти далеко от моста, потому буквально через пару минут, я достигла места, которое было заранее оговорено для встречи.

Внимательно осмотрев контингент, я поняла, что здесь и близко нет никого похожего на Жуковского. В основном к месту прощания следовали пожилые мужчины в генеральских погонах, такие же немолодые женщины, и лишь изредка мелькали молодые люди. Однако они даже не думали останавливаться около моста, потому явно не представляли для меня интереса.

Покрутившись несколько минут на месте, я приняла решение, осматривать каждого господина, что спускался к воротам в крепость.

Этот старый. Этот сутулый. Этот вообще похож на шампиньон. А вот этот… Я присмотрелась… Молодой мужчина, необычайно худой, одетый, однако, под стать аристократу, и явно стремящейся скрыть лицо под капюшоном. Он внимательно осматривал территорию у подножия моста, и, кажется, церемония его не особо интересовала.

И вдруг он поднял голову, чисто случайно наткнувшись на меня взглядом, но этого хватило, чтобы рассмотреть его лицо. Мне стало одновременно жутко, страшно и больно. От некогда симметричного красивого овала лица ничего не осталось, теперь оно было изуродовано двумя рваными дырами, на месте которых раньше были ноздри. Тот, кто совершал эти зверства с людьми, наверняка сам был зверем, потому что только безрассудное животное может сотворить подобное.

Я неохотно отвела взгляд, словно стыдясь изучать его внешний вид, но Георгий явно узнал меня, поскольку мужчина тут же ускорил шаг и решительно направился в мою сторону. Спустя несколько секунд он оказался рядом.

— Анна Георгиевна? — уточнил он на всякий случай, когда спустился.

— Георгий Жуковский? — задала я встречный вопрос.

— Тссс, — прошептал он мгновенно, укрывая голову капюшоном, — никто не должен услышать.

Во всю гудели трубы и сквозь гомон и плач людей, собравшихся у крепости, навряд ли кому-то было дело до нас двоих.

— Вы принесли? — его голос звучал нервно и периодически мне казалось, что он предпочел бы не говорить вовсе. Вероятно, месяцы тюрьмы, не прошли бесследно.

Я потянулась к сумочке, которую в тот момент особенно сильно сжимала в руках и достала оттуда небольшой документ, что уже давно был изучен мной вдоль и поперек.

Георгий сделал шаг в мою сторону, словно стараясь загородить меня от основной массы толпы, чтобы никто точно не заметил, что мы занимаемся чем-то подозрительным, но я не собиралась медлить. Мгновенно просунула в руку мужчины сложенную вдвое паспортную книжку и довольно уставилась на него.

Похоже моя едва заметная улыбка произвела на него положительный эффект. Он тут же позволил себе немного расслабиться, и на его губах заиграло ответное подобие улыбки.

— Спасибо, Анна Георгиевна, мы в долгу перед вами. Особенно, я, — произнес он одними губами.

— Это я в долгу перед вашей семьей, — призналась я, — для меня большая честь помочь Вам.

Георгий внимательно осмотрел меня, словно пытаясь понять, можно ли мне доверять.

— У меня мало времени, паром до Финского княжества отбывает через несколько часов, но я все же не могу не спросить…, — он помедлил, — Вы давно видели мою семью?

— Полгода назад, — призналась я, а затем продолжила, зная, что он хочет услышать, — они в порядке. Правда.

Георгий удовлетворенно кивнул.

— Они сегодня где-то здесь у собора, потому лучше, чтобы вы поскорее уходили. Нельзя, чтобы вас видели вместе, — предупредила я, понимая, что мы тратим ценное время.

— Вы правы, — согласился мужчина, — теперь мне пора. Спасибо Вам еще раз.

— Не за что… — я улыбнулась и вдруг отметила, что даже тревога на миг отступила.

И вдруг что-то произошло. Ошеломительно громкий звук, который заставил меня рефлекторно схватиться за голову, словно это могло помочь мне спрятаться от источника шума. Свет на мгновение погас, а когда тонкая полоса вновь начала появляться перед глазами, я поняла, что лежу на траве и не могу пошевелиться.

Кругом был туман. Хотя я отчетливо помнила, что еще секунду назад его не было. Подозрительная тишина вокруг. Ни звона колоколов, ни людских голосов, не цокота копыт имперской кавалерии. Может я умерла? Я попыталась встать, но внезапно поняла, что у меня не хватает на это сил. Что-то едкое проникало в легкие, от чего я с трудом могла вдохнуть. Я еще раз вгляделась в густой туман, коим было окутано все вокруг и внезапно поняла. Это вовсе не туман — это дым.

Постепенно способности видеть и здраво мыслить возвращались ко мне, но я все еще не понимала, что происходит. Вдруг, я почувствовала, как чья-то сильная рука поднимает меня с холодной земли, и вот я уже стою на ногах. А в голове так пусто.

Дым рассеивался, и на месте, где продвигалась похоронная процессия, я видела языки алого пламени, бушующего до небес.

Я огляделась. Кругом метались люди. Десятки гвардейцев бежали к стенам собора, а я все еще ничего не слышала. Почему я ничего не слышу?

Я вгляделась в толпу, стараясь понять, что произошло. Судя по тому, что теперь все мчали по мосту, прочь от крепости, я убедилась — происходящее явно было незапланированно. Кто-то лежал на земле, кто-то убегал, продираясь сквозь хаус, а кто-то отважно бросился помогать тушить пожар. Кругом была паника.

Спустя секунду, я поняла, что мне тоже нужно бежать. Я огляделась, в поисках Георгия, что должен был находится где-то поблизости. Но его не было рядом. Кто же помог мне подняться? Я внимательнее всмотрелась в клубы густого дыма.

Недалеко у ворот в крепость, я заметила два знакомых силуэта. Не может этого быть! В нескольких десятках метрах от моста пробегали Геннадий и Анечка Жуковские. Они не видели меня, хотя явно направлялись в сторону моста, в надежде поскорее покинуть злосчастную крепость. Их появление именно в этом месте было случайным. Но в итоге стало роковым.

Я мгновенно сообразила, что Георгий, вероятно, тоже видел их. И теперь я вновь принялась высматривать его в толпе. Мне не потребовалось много времени, чтобы вновь разглядеть его среди других прохожих, однако стоило мне ринуться за ним, как передо мной разверзлась картина настоящего ада!

Сквозь огонь и черный дым Георгий пробирался в толпу, где перемешались дворяне, горожане, полицейские, гвардейцы. Два знакомых силуэта Геннадия и Анечки Жуковских мелькали среди безликой массы. И Георгию почти удалось приблизиться к ним. Как неожиданно двое гвардейцев в черных камзолах ухватили Жуковских под руки и бесцеремонно потащили их в сторону кавалеристских повозок. Георгий метнулся к ним, словно собирался наброситься на двух стражей, и отбить у них Анечку и Геннадия. Как на зло ему навстречу мчала Императорская колесница, заставив сбиться с курса и уклониться в сторону.

Гвардейцы продолжали двигаться к своей роте, игнорируя попытки Жуковских высвободиться. Я инстинктивно бросилась к ним. По-прежнему не понимая, что я творю и может ли мое присутствие хоть чем-то помочь.

Навстречу мне бежали люди, они толкали меня, спотыкались и, разумеется, никто из убегающих не спешил уступать мне дорогу. Я старалась не терять из виду ни Георгия, ни Анечку с Геннадием, но гвардейцы все быстрее удалялись вглубь крепости, и я начинала сомневаться, что мне удастся их догнать.

Некоторое время я бежала попятам за Георгием, который также, как и я безрезультатно пытался преследовать стражей, схвативших его семью, но затем я начала замечать, что он стал замедляться. Неужели, он тоже потерял их из виду? Спустя несколько минут я поравнялась с Георгием.

Он был мокрый от пота и невероятно бледный. По руке стекали капли крови, очевидно, он тоже упал, когда прогремел взрыв. Мужчина страдальчески посмотрел на меня, словно молчаливо вопрошая совета, о том, как ему стоит поступить: бежать за гвардейцами и пытаться спасти родителей, или позволить спастись себе.

— Ты должен оставить их! — закричала я, хотя не слышала собственного голоса, — их отпустят, а ты остаешься у них уже навсегда!

Георгий посмотрел в сторону ворот крепости, за которыми только что скрылись силуэты гвардейцев. Он принимал решение, от которого теперь зависела судьба нас обоих.

Глава 30

Прошло не больше секунды, Георгий схватил меня под руку и резко бросился в сторону узкого и уже почти пустого моста. Сил сопротивляться не было. Да и зачем, если я с трудом понимала, что произошло. Вокруг творился настоящий хаос и, я все еще не до конца осознавала, что стала свидетелем, по всей видимости, покушения на Императора.

В голове стоял неприятный звон, лишь изредка сменяющийся непродолжительной тишиной, когда я не слышала ничего кроме оглушающего стука сердца в висках. Люди, которые еще оставались у ворот в крепость, метались из стороны в сторону, сталкивались друг с другом, падали, вставили и снова бежали прочь с площади при соборе, на котором еще минут пятнадцать назад шла прощальная процессия.

Мы пробежали несколько десятков метров по каменной мостовой, которая должна был вывести нас на площадь, но вдруг Георгий свернул в крошечный переулок и остановился, резко прижимая меня к стене. Сквозь дымовую завесу и пелену перед глазами я едва видела, как шевелились его губы, но ничего не могла разобрать. И как бы я ни пыталась заставить себя слышать, видеть и думать, становилось только труднее стоять на ногах. Внезапно его руки легли на мои плечи, и я едва успела сообразить, что мужчина собирается делать, как в ту же секунду, он принялся со всей силы трясти меня. Не знаю, как ему это удалось, но звуки начали возвращаться, сознание прояснилось, а потом мне вновь стало очень страшно.

— Слышишь меня? Слышишь? — сквозь шум улицы, разобрала я слова Георгия.

Я кивнула и попыталась отпихнуть его от себя, чтобы он понял — я в порядке.

— Можешь бежать?

Я едва заметно кивнула.

— Ты знаешь, как быстрее всего отсюда добраться до порта?

Я отпрянула от стены и, осмотрев закуток, в котором мы стояли, попыталась привести мысли в порядок.

Я была здесь несколько раз во времена, когда заказывала в ателье свое первое бальное платье. Но теперь едва ли могла вспомнить дорогу.

— Нам в эту сторону, кажется. Так мы точно доберемся до оживленного проспекта и сольемся с толпой. А уже оттуда можно выйти к порту, — произнесла я сбивчиво, потому что язык меня почти не слушался.

Георгий еще раз пробежался по мне взглядом:

— Успокойся, слышишь меня. Нам надо уйти отсюда, как можно скорее, не дожидаясь повторного взрыва и появления гвардии.

— Но как же? — нервно сглотнула я, вспоминая Жуковских.

— С родителями я разберусь позже, все равно я пока не в силах им помочь. Их возьмут под арест, сейчас это не так страшно, как возможность второго взрыва.

Я нервно закивала, и он, снова схватив меня за руку, потащил по переулку.

Людей здесь почти не было. Вероятно, большинство уже успели покинуть крепость и ее окрестности и теперь, опасаясь, что взрыв повториться, прятались по домам. В отличие от тех счастливчиков, что могли переждать опасность за надежными стенами своих городских квартир, мы с Георгием такой возможности были лишены. У полиции будет много вопросов, если они наткнуться на тандем беглого каторжника и императорской фрейлины.

Мы мчали по крохотным улицам, и я сама удивлялась, насколько быстро могу соображать в столь напряженных ситуациях. Поворот туда, поворот сюда. Мы миновали ателье, которое сейчас было закрыто и направились в сторону проспекта.

У меня не было времени, чтобы остановиться и подумать. Что на самом деле произошло на той площади? Что сейчас с Александром, который находился в непосредственной близости от взрыва? Что будет дальше?

Мы заскочили на одну из небольших улиц, по окончании которой, за деревьями уже виднелся проспект. Как вдруг…

— Кто вы и куда направляетесь? — прямо напротив меня словно из-под земли вырос патрульный.

Я мгновенно замерла. Хватало мне на сегодня потрясений. Гвардейцы, взрыв, похороны. Только полицейского патруля мне не хватало.

Двое мужчин недобро уставились на нас, на всякий случай придерживая руки на кобуре.

Георгий опустил голову, пытаясь скрыть изъяны на лице, но я знала, что полицейские уже успели рассмотреть его изуродованные ноздри, и теперь смотрели на нас с еще большим подозрением. Мужчина неспеша достал из кармана поддельные документы, которые я только успела ему отдать и вручил их патрульным.

— Павел Андреевич значит? Дворянин. И где же вас, дворянин, так потрепало? — ядовито поинтересовался патрульный, переводя взгляд с документов на Георгия.

— Какое это имеет сейчас значение? — недовольно произнес в ответ мой спутник, но в разговор тут же встрял второй патрульный.

— Будьте добры ответить.

— Бандитская свора мстила за одного из своих, посчитав, что именно я виновен в том, что их подельника представили к суду.

Двое полицейских переглянулись. Они все еще не верили Георгию. Я чувствовала это.

— Куда направляетесь?

— Конкретно сейчас в ателье, — на этот раз Жуковский звучал более убедительно.

— В ателье значит? — переспросил второй патрульный. Каждый его следующий вопрос звучал с большим напором.

— Совершенно верно.

— Почему не на карете?

— Я был бы несказанно рад находиться сейчас в карете, а не на улице города, где твориться такой бардак! — недовольно воскликнул Жуковский, а мне оставалось лишь восхититься его умелой актерской игрой. — Господа, вместо того, что держать нас здесь с моей спутницей, вам следовало бы лучше охранять наше спокойствие на процессии! В этом городе творится черт знает что! Моя дама могла пострадать. А сейчас ей нужен покой. Потому я требую, чтобы вы немедля отпустили нас.

Двое удивленно переглянулись, но, кажется, отпускать нас не спешили.

— Значит, вы были на процессии? — уточнил один из мужчин, а я заметила, как его рука скользнула в карман.

— Так, но к чему этот допрос?

Все это время я стояла молча и бездумно смотрела на широкий проспект, что начинался прямо за переулком. Мы были так близко к улице, где легко могли скрыться, и я почти уверовала в то, что нас может ждать успех, но, по-видимому, удача давно отреклась от меня.

— Господин, скажите, быть может, вы видели что-нибудь необычное?

— Взрыва вам будет достаточно? — почувствовав свое превосходство, съязвил Георгий.

— Последний вопрос, Ваше Благородие. Не видели ли вы тех, кто мог быть причастен к такому злодейству?

— Нет. Я был занят разговорами с дамой.

Патрульный перевел взгляд на меня.

— А вы, Ваше Благородие? Ничего не видели?

Я равнодушно замотала головой. Мне даже не стоило изображать потрясение, ведь оно невооруженным взглядом читалось на моем лице.

— Я ничего не видела.

— Хорошо, — ответил главный из них, а затем повернувшись к своему спутнику, оповестил, — думаю, мы выяснили все, что хотели. Мы можем отпустить господ по их делам.

Второй мужчина не спешил отвечать. Его взгляд скользнул по вырезу на платье. Ничего необычного. Это была обычная практика джентльменов на балах, однако от этого пронзительного взора по спине пробежали мурашки. Я невольно скрестила руки на груди, стараясь закрыться от пытливого взгляда, но мужчина все также пристально изучал меня, словно пытаясь понять, не видел ли он меня в списках разыскиваемых преступников. При других обстоятельствах мне было бы не за что беспокоиться, моя репутация была почти безупречна, но вот моя компания…

— Не так быстро, — второй патрульный внезапно осмелел, резко выступил вперед и смерив нас уничижительным взглядом, вдруг произнес, — я изучал списки разыскиваемых беглых каторжников…

Внутри все оборвалось. И я уже знала — спасения не было.

— Удивительное совпадение. Один бежал несколько месяцев назад. По описанию у него выдраны ноздри. Какое же у него имя? Не припомню, — патрульный с гаденькой ухмылкой смотрел на Георгия, ожидая от него оправданий, но тот молчал.

— Позволь я взгляну еще раз на документы этого господина, — полицейский без стеснения выхватил у своего спутника паспортную книжку Жуковского и жадно принялся изучать, даже не столько ее содержимое, сколько внешний вид документа.

— Довольно любопытно, — зловеще произнес мужчина, — цвет несколько блеклый.

— Это ваши домыслы. Вы арестуете меня на основании того, что вам не нравится цвет книжки? — весьма правдоподобно возмутился Георгий.

Патрульный недовольно зыркнул на Жуковского, а затем резко переместился на меня.

— А у вас откуда метка на правом плече?

Не будет лукавством, если я скажу, что в тот миг мое сердце остановилось. Неужели? Неужели он знает что-то обо мне и Александре?

— Я не понимаю, о чем вы?

— Разве? Не могли бы вы показать, что изображено на вашем плече?

Внезапно в разговор вмешался Георгий, который все это время усиленно пытался понять, к чему вообще вся эта дискуссия.

— Это ужасное бесчинство! Право, господа! Дама не будет обнажать перед вами плечо!

— А ей и не придется, если сударыня ответит откуда метка? — он смотрел на меня с прежней наглой ухмылкой, и я уже понимала, что он не посмеет отступиться пока не выпотрошит всю мою подноготную.

— Я упражнялась в рисовании временными чернилами.

Патрульный вперил взгляд в мое плечо, стараясь разглядеть очертания розы Александра, но я предусмотрительно повернулась к нему боком.

— Ммммм, роза, — протянул он и кивнул своему напарнику.

Тот заметно оживился и тут же оказался подле нас. Теперь они вдвоем изучали проклятое художество на моем плече. Да что не так с этой розой? Никто не может знать о нашей связи с Александром.

— А розы нынче запрещены? — попытался вступиться за меня Георгий, но полицейский грубо оборвал его.

— Метка розы размером не более четырех дюймов. Лепестки смотрят вниз. Вы молодая, темноволосая девушка, невысокого роста, с грациозной походкой и осанкой танцовщицы.

— К чему вы это? — чувствуя, как кровь пульсирует в висках, с придыханием спросила я.

— А вы не такая и немая, как вас описывал Константин Николаевич.

И тогда я все поняла. Никто не мог видеть нас с Александром, но кто-то мог видеть меня в борделе Фани.

— Пройдемте с нами, барышни. Или лучше сказать: «Пошла отрабатывать свой долг перед Империей. Покажешь хоть че умеешь?»

Я попятилась назад, не зная, как реагировать на это вопиющее хамство. Меня вновь бросило в приступ неконтролируемой дрожи. Они считают меня блудницей, какой позор!

— Это какая-то ошибка! — возмутилась я. — Вы задерживаете фрейлину при дворе Императора, и вообще, как смеете вы говорить со мной в таком тоне?

— Ага, а я Император. Бери своего дружка-каторжника, и прыгай в повозку. Может тебе повезет и тогда наказание будешь отрабатывать не за решеткой, а на моих перинах.

Полицейский схватил меня за руку, и собирался потащить в сторону дороги, где очевидно меня ждал кованный дилижанс, в котором, я направилась бы прямиком в тюрьму.

— Вы не имеете права, — Георгий заслонил меня плечом и уставился на патрульного.

— По-хорошему не хотите, да? Я что вам сказал, паскуда?

Не успела я даже среагировать на эту грубость, как внезапно Жуковский замахнулся и со всей силы заехал мужчине в челюсть.

Раздался хруст, мужчина отшатнулся на несколько метров, а затем не удержав равновесие свалился в лужу на брусчатой дороге. В ту секунду я уже понимала, что наше будущее предрешено.

— Ах, ты тварь! — заорал его спутник, и бросился на Георгия.

Тот легко отстранился, позволяя мелкому полицаю проскочить мимо него едва задев плечом. Теперь двое стражей оказались не у дел. Они злобно смотрели на Жуковского, словно мелкие пьявки, что не могут удержаться за свою жертву.

— Мне это надоело, — проревел патрульный, что раскинувшись валялся посредидороги. Его рука прошлась по кобуре, а затем… Он достал из-за пазухи мушкет и направил его на Георгия.

— Что ты теперь скажешь? — после этих слов он взвел курок, — досчитай до трех. Один, — я не успела даже вспомнить, какая цифра идет за единицей, как внезапно раздался оглушительный выстрел.

По земле, смешиваясь с дождевой водой и заливая тротуар разливалась большое кровавое пятно.

— Что вы?! — воскликнула я, падая на колени перед телом, — Георгий, — я принялась трясти его, словно это могло привести его в чувства.

— Значит никакой он не Павел, — довольно прохрипел патрульный, отряхивая порох с мушкета, — что и требовалось доказать.

Мне казалось, я вмиг разучилась чувствовать. Или мне просто было больно настолько, что я еще не могла осознать всю глубину своего отчаяния.

Я видела, что мужчина еще дышит.

— Скорее, что вы стоите, он же умрет! Вы хоть понимаете, что будет, если ваше начальство узнает, что вы убили дворянина? — говорила я сквозь слезы, продолжая судорожно трогать открытую рану Георгия.

— Сбежавшего каторжника, ты хотела сказать.

Руки были по локоть в крови, платье грязное и порванное у подола. Я видела, как в глазах Жуковского угасает жизнь.

— Я думаю, нам скажут огромное спасибо, — сказал полицейский, поднимаясь с тротуара.

Но я не слышала его омерзительный сарказм, как гной, выступающей из зараженной раны. Я нависла над телом Жуковского, пытаясь унять бурное кровотечение.

— Нееет, пожалуйста, нет… Ты не должен был. Как же я…

— Поднимай ее, — услышала я сквозь слезы, а потом две грубые мужские руки поставили меня на ноги и силой потащили в сторону улицы, бросив Георгия мучительно умирать.

Глава 31

Тюрьма выглядела именно так, как я себе и представляла. Холодные каменные стены, сырость, что не давала вдохнуть полной грудью и громадные крысы, которые скреблись в углах. Я с ужасом ждала ночи, осознавая, что мне придется отбиваться от этих монстров в кромешной темноте. Удивительно, что я еще могла представлять худшие сценарии развития событий. Ведь, что могло быть хуже того положения, в котором я оказалась?

Мимо прошел охранник. Словно дразнясь, он потряс ключами перед моим носом и направился к следующим камерам.

Я отползла от железных перекладин решетки и уселась на небольшой валик соломы, что лежал на холодном полу. На мне было лишь шифоновое платье, которое я надела утром. Черный платок, которым я покрывала голову затерялся где-то по дороге в тюрьму, а, возможно, я обронила его еще у собора. Кто бы мог подумать, что этот день закончится так. Еще утром я была в великолепных покоях Императорского дворца, а ночь проводила на полу тюремной камеры.

Было холодно. Очень. Я поежилась. Обняв себя двумя руками, чтобы немного согреться, я с горечью отметила, что именно такой финал, я никак не могла предвидеть.

Что будет происходить дальше для меня было загадкой. У меня забрали сумочку, в которой не было ничего кроме маленького зеркальца, пудреницы и гребня для волос. С таким набором меня мало, что отличало от проститутки.

Меня сдадут в бордель? Выкинут на ближайшей дороге перед этим вдоволь поглумившись? Я никогда больше не увижу отца, Фаню? Никогда больше не поговорю с Александром?

Меня пробирала мелкая дрожь. Время тянулось медленно. То и дело скрипели решетки соседних камер, и я каждый раз вздрагивала, когда кто-то проходил мимо. Но каждый раз ничего не происходило, а охранник лишь глумливо подглядывал на меня, надеясь, что я начну с ним заигрывать, как полагает даме той профессии, к которой они меня отнесли.

Пугала не столько перспектива быть наказанной, сколько мучительное неведение. За последние несколько часов произошло столько событий, что сложно было вспомнить их хронологию, но при этом, все они до последнего ранили меня в самое сердце. Удивительно, что оно все еще сохраняло способность биться.

С приходом ночи, когда я уже утратила всякую надежду выйти из-под стражи, двери камеры с неприятным скрипом отворились, и в тусклом свете факелов я увидела мужскую фигуру.

— Выходи, — приказал голос сурово.

Я мгновенно вскочила из своего угла, хотя не представляла откуда у меня силы на такую активность.

— Куда вы поведете меня? — поинтересовалась я, направляясь к выходу. Признаюсь, я думала о чем угодно, но только не о том, что эта дверь приведет меня к свободе.

— Велено доставить вас во дворец, — оповестил меня страж на удивление спокойно.

Услышав слово «дворец», я на миг застопорилась. Не может быть все так просто?! Они уже видели меня с Георгием, они знают кто я. Чего теперь от меня ждут в доме Императора? Прилюдных извинений? Публичного наказания? Да и кто вообще принял решение, доставить меня, падшую предательницу, во дворец?

Едва я покинула свою клетку, мужчина схватил меня за запястья и, не позволяя вырваться, надел на них тяжелые железные кандалы.

— Вы хоть понимаете, насколько это нелепо? — спросила я саркастично, — я фрейлина, а не убийца.

— Это не мое решение, — холодно ответил страж, заперев за мной дверь камеры.

Затем он грубо пихнул меня в спину, чтобы я начала двигаться вдоль коридора, по бокам которого располагались другие камеры. Я понимала, что говорить с ним бесполезно. Скорее всего он ничего не знал, а даже если и знал, то не стал бы говорить со мной, ибо считал себя выше этого.

«Меня вновь везут во дворец, — подумала я с грустью, — однако на этот раз не по моей воле. И теперь я уж точно не предвкушаю ничего хорошего».

* * *

Пустая комната. Завтрак, обедня и ужин почти по расписанию. Охрана у дверей, будто я опасная преступница, способная на побег. Уже шестой день ко мне никто не заходил. Поручений от гофмейстрины или Марии Павловны я тоже не получала, а сад был доступен мне лишь через окно. Да и признаюсь, я не особо хотела смотреть на него. Лица придворных, что счастливые бегали по его аллеям, напоминали о том, чего у меня уже никогда не будет — спокойствия. Наивно было предполагать, что все закончится моим пожизненным заточением в комнате.

По стеклам стекали крупные дождевые капли, которые с глухим стуком приземлялись на плотные оконные рамы в такт моим слезам. Должно быть Жуковским было еще хуже. Вероятно, их тоже держали под арестом, и она еще даже не знали, что стало с их вторым сыном.

А мой отец? Что же будет с ним, когда он узнает по какой причине меня взяли под стражу? Нет, я ни на секунду, не жалела о, том, что заработала эти деньги для него, ведь они сохранили ему жизнь в тот момент, когда к нам заявились кредиторы. Однако я уже достаточно давно перестала грезить об идеальном мире, а потому надеяться на то, что до отца не дойдут позорные слухи о моем прошлом, было бессмысленно.

Но если с ошибками прошлого еще можно было смириться, то вот с исчезновением Александра, который в те минуты был мне жизненно необходим, никак. Моя надежда. Мой луч света в этом кромешном аду. Мой Александр, который всегда спасал меня. Александр, которому не нужны были доспехи, чтобы быть рыцарем. Мой герой и покровитель. Мой самый большой чудотворец и благодетель.

Он просто исчез. В ту минуту, когда так нужен был мне и Жуковским. Он был единственным, кто мог помочь! Но почему? Почему он не пришел, как делал это обычно, когда мне было плохо? Когда, казалось, будущего больше нет.

Александр не отвечал на мои письма с просьбами о помощи. Может ему и вовсе не передавали их, а может он просто не считал нужным помогать мне. При этом я чувствовала, что причина кроется вовсе не в его скорби по матушке или в его занятости. Здесь было нечто иное. И мысль о том, что я ничего о нем не знаю, тревожила меня не меньше собственной неопределенности.

Я была опустошена. И сидя в полном одиночестве, взаперти, как молодой волк в поисках стаи, но наткнувшийся на свирепых охотников, мне не оставалось ничего, кроме как рассматривать потолочные балки и ждать. Ждать, когда настанет час самого несправедливого суда.

Как бы я ни старалась заставить себя сдержать рыдания, слезы все равно градом лились на подоконник, заливая его не хуже июльского ливня.

Как на зло в этот момент в дверь комнаты постучали. Я немедля соскочила со своего теплого, но безумно тоскливого места и, прикрывая шелковым платком глаза, крикнула:

— Войдите.

Охрана с шумом распахнула дверь. Я ожидала увидеть кого угодно: мадам Анмут, Эдварда, кого-то из фрейлин, даже Александр был бы более ожидаемым гостем, чем тот, кого я увидела. Передо мной предстал Константин.

Внутри все сжалось от страха, предвещающего тяжелый и долгий разговор. Говорить с ним я и раньше не горела желанием. Привычное обаяние Константина сменилось на излишнюю и не свойственную ему серьезность. Высокий, темноволосый и очень задумчивый стоял передо мной мужчина.

Я поклонилась. Хотя уже все равно не видела в этом смысла. Он продолжал оценивающе смотреть на меня, будто решал у себя в голове мою судьбу, а затем все же соблаговолил поклониться.

— Ваше Высочество, очень неожиданно видеть вас здесь, — хмыкнула я саркастично, — какова же цель вашего визита?

К моему удивлению, мой, казалось бы, обычный вопрос вернул Константину его привычно настроение. Он вновь повеселел, хотя причин для этого я не наблюдала.

— Хочу поговорить о вашей судьбе, Анна Георгиевна, — очень внезапно и резко произнес он.

— Ваше Высочество, при всем уважении, мне кажется, с моей судьбой уже все решено, — ответила я с иронией.

— Только не тогда, когда вы говорите с сыном Императора. Я хочу, чтобы у такой прекрасной танцовщицы и не менее способной фрейлины был шанс на нормальную жизнь, — произнес он с присущей ему издевкой.

Было видно, что он изо всех сил старался контролировать свои лицевые мышцы, лишь бы не улыбнуться. Для него это была игра в доброго государя.

Когда до меня дошел смысл сказанного, меня передернуло, казалось, и лицо изменилось до неузнаваемости. «Не может быть, чтобы все было так просто. Указ о моей ссылке или приказ на арест уже наверняка лежит у него на столе!»

— Константин Николаевич, неужели вы правда способны помочь мне?!

— Анна, вы замечательная девушка, и я уверен, в большинстве случаев Вас порочно оклеветали. А все что произошло с вами в доме той женщины, лишь недоразумение.

Услышав, что речь идет о Фане, я не преминула возможностью, поинтересоваться и о ее судьбе.

— А что же будет с ее борделем? Да и с ней самой?! — спросила я, предусмотрительно не говоря, что, вероятно, Фаня уже очень давно покинула Империю.

Константин ничуть не изменился в лице, но все же ответил:

— Ей, к несчастью, удалось сбежать. Но если она вернется в П, женщину ждет справедливый суд. Она совершила ошибку, заставила вас работать в своем развратном заведении, подставив под удар вашу репутацию и так долго скрывая вас от меня. НавернякавВас шантажировали.

— Нет, — ехидно хмыкнула я, — никто меня шантажировал. — И здесь нет ее вины, я сама выбрала этот путь. Так что если будете судить ее, то и меня судите, или отправляйте в ссылку, как и собирались, — луч надежды снова погас.

— Я ожидал подобной реакции, — неожиданно сообщил мужчина, помедлив, он продолжил — поэтому у меня есть к вам предложение.

— Говорите, — со вздохом произнесла я, — но я не уверена, что смогу выполнить то, о чем вы попросите, как вы знаете, богатств у меня нет, да и лицо у меня сейчас не то, чтобы товарного вида, — съязвила я.

Константин помолчал, а затем неспешно начал повествование:

— Мы танцевали с вами на первом вашем балу. Тогда я не разглядел в Вас удивительной грации танцовщицу, но то, что вы делали на сцене перед толпой зрителей. Право, покорило меня. Я потратил уйму денег и сил, чтобы наконец найти вас. А потому, я считаю, что имею право на вас.

Меня передернуло. В каком смысле право на меня? Я не вещь с рынка, я прежде всего человек.

— Так в чем собственно предложение? Станцевать вам еще раз перед отъездом? — случайно вырвалось у меня.

Константин ухмыльнулся, точно также, как делал его брат, когда нарывался на мою колкость. Я снова увидела в нем Александра.

— Нет, мое предложение в другом, — вернул меня в реальность более басистый голос Константина, — Император не одобряет вашего присутствия во дворце, но я могу договориться с ним о чем угодно, если вы окажете мне услугу.

— Да какую же, черт возьми?! — не выдержала я.

— Отдайтесь мне, — сказал он равнодушно, и нахально облокотился о дверной косяк.

А похлопала глазами, глядя на него как на полоумного. Наверное, из-за того, что мне уже нечего было терять, я резко осмелела и, указав ему на дверь, с холодной интонацией Марии Павловны, произнесла:

— Вы должны покинуть эту комнату.

— Вы это серьезно? — прошептал он удивленно.

— Вполне, — ответила я грубо. — Вазговор закончен. Я буду ждать суда.

— Что ж, — Константин скрестил руки на груди, — тогда скоро вам придет еще и приглашение на казнь Жуковских.

— Что? — мое сердце замерло и оборвалось.

— Мятежников надо наказывать, Анна Георгиевна. Они замешаны в подрыве императорского кортежа в день похоронной процессии. К слову, они же покушались и на моего брата в феврале этого года.

— Это ложь, — прошипела я, — они замечательные люди.

— И замечательные преступники, — оборвал он меня ехидно.

Повисло гнетущее молчание. Смириться и отдаться ему, при этом получив свободу и спасая, как минимум две жизни? Или все же ценнее сохранить свою гордость?

— Если я соглашусь на это, вы пощадите Жуковских? — спросила я.

— Думаю, Император не станет возражать если я его попрошу, — улыбнулся Константин.

— Мне нужно время подумать, — ответила я.

Не думаю, что он воспринял мои слова всерьез, ведь в его мире совершенно все женщины не имели способности мыслить.

— Думайте, — он помедлил и продолжил: — Но не долго, потому что через две недели состоится первый бал после похорон ее Величества. Я намерен насладиться Вами после него.

К горлу подступил рвотный рефлекс. Какой он омерзительный.

— Я поняла вас, Константин Николаевич, но учтите, что я не давала вам даже предварительного согласия, потому прошу общаться со мной подобающим образом, — я изо всех сил старалась не ударить мужчину, но в голосе отчетливо слышалась ненависть.

— Подобающим бордельной проститутке образом? — ухмыльнулся он, а затем продолжил, — вы ведь согласитесь на это, потому что других вариантов у вас нет.

А затем он, намеренно забыв поклониться, развернулся и вышел за дверь.

Глава 32

Все бы отдала за возможность не выходить тогда на этот проклятый бал. Я не сомневалась в том, что фрейлины, знать и придворные съедят меня заживо одним лишь унизительным и насмешливым взором. И никакой Константин и Александр никогда не исправят моего положения, какое бы оправдание они мне ни придумали.

Единственным положительным моментом данного мероприятия была необходимость явиться в маске. Разумеется, я не мечтала уйти с бала не рассекреченной, но в данном случае, косые взгляды встретили бы меня несколько позже, чем при первом появлении у входа в зал.

Никаких шелков и мехов, я не надевала. К чему образ сияющей дивы, когда внутри я чувствую себя тлеющим пеплом? Из-под платья ненавязчиво высовывался практически выцветший бутон розы Александра. Но у меня не было ни сил, ни желания ее скрывать. Меня узнают в любом случае, и проклянут, и осудят. Шаркая ватными от бессилия ногами, я спускалась по мраморным ступенькам в парадный зал.

Двери с грохотом распахнулись передо мной, и вот я оказалась в зале. Было очевидно, что распорядитель заметил мое появление, и тем не менее никак не отреагировал на него. Меня не представляли, не предлагали мне расположиться поудобнее в чей-нибудь веселой компании, на меня даже не смотрели. Но даже это стремительное падение, не причиняло мне такой боли, какую доставляло простое неведение. Жуковские, Фаня, Александр, что с ними, да и что будет со мной завтра?

Я внимательно вгляделась в обезумившую и пьяную от собственной гордыни толпу. Все было ровно так, как и всегда. Словно я переживала один и тот же бал второй год подряд. Изменялось только мое восприятие этих мероприятий.

Елена, Эдвард, Константин: вся дворцовая элита хаотично распределилась по залу, стараясь приветствовать всех гостей без исключения. Я механически искала среди гостей Александра. Выделить его: высокого, стройного обычно не составляло проблем. Но не в этот раз. Дважды внимательно осмотрев зал, я убедилась, в том, что его нет.

— Позвольте, пригласить вас на танец, Ваше Благородие, — услышала я незнакомый голос, едва спустившись с лестницы.

Передо мной стоял невысокий, мужчина, я не видела его лица, но седина, проступающая сквозь довольно поредевшие волосы, выдавала его немолодой возраст.

Что угодно было в тот момент лучше, чем встреча с Константином, потому я ответила ему без промедления, изо всех сил оттягивая момент разговора со старшим сыном Императора.

— С удовольствием, — произнесла я, положив руки на плечи мужчине, и позволяя ему обнять себя за талию.

Затем мы пустились в пляс. Ноги выполняли движения механически, а музыка — громкая, пронзительная, будто стрела амура, всегда стремилась к тому, чтобы заставить гостей забыться в танце, радоваться каждому мгновению мазурки и тонуть в пленяющем любовном вальсе. Дворец учил забывать все тяготы, всю боль и несправедливость. Но я уже не могла забыть. Окровавленная мостовая после выстрела в Георгия, крысы в тюремной камере, унизительное предложение Константина. Чтобы забыть это, нужно было умереть.

— Вы живете при дворе или приглашены на столь дивное мероприятие? — спросил мой кавалер изрядно запыхавшись.

Вот и как ему ответить на этот вопрос? Я уже, и сама не знала, кто я. Я живу здесь или нахожусь в негласном заточении? Я состою в штате фрейлин Марии Павловны, или она открестилась от меня, едва узнав историю моего прошлого?

— Да, я живу при дворе, — ответила я, а затем уточнила, — но и на мероприятие меня пригласили.

Мужчина удивленно покосился на меня. Разумеется, от не понимал, о чем я завуалированно пытаюсь ему сказать.

— Вам должно быть интересно к чему я интересуюсь? — произнес он, и, хотя мне совершенно не было дела до этого, я любезно переспросила его:

— И для чего же, господин?

Немного отдышавшись после десятка прыжков, он, наконец, ответил:

— Ваше Благородие, лишь затем, чтобы знать, где мне искать такой прекрасный юный цветок.

Я уж думала, меня ни что не может заставить рассмеяться. Было так смешно от его слов. Ужасно нелепо. Знал бы он о моей репутации, и о том, что, вероятно, меня ждет желтый билет проститутки, а вовсе не балы и приемы в императорском дворце. Впрочем, еще большой вопрос, что было хуже.

— Ах, если бы я мог танцевать с вами каждый танец подряд, — рассыпался он в комплиментах, — я бы не отходил от вас ни на шаг, чтобы не отдавать никому столь дивное юное очарование.

Да. Я слышала этот комплимент. Уже примерно тысячу раз. Мужчины, пожалуйста, перестаньте врать мне?! Вы можете быть искренними, хоть однажды? Я ничем не отличаюсь от Варвары или Лизы. Я ничем не краше Ольги или Марии. Так почему вы думаете, что лицемерие и подхалимство надежный ключ к моему доверию?

— Благодарю, — произнесла я холодно. Удивительные вещи, я всегда считала равнодушной к похвале Марию Павловну, но теперь, вероятно, поняла, почему она стала такой!

Кажется, только к этому моменту все гости бала оказались в сборе, поэтому распорядитель громко, и прямо посреди кадрили, объявил, что сразу после окончания этого танца предстоит вальс. Это меня отнюдь не радовало, потому что новый танец с этим господином, я бы не осилила.

Толпа, не участвующая в тот момент в танце, тут же загалдела, оглядываясь по сторонам в поисках симпатичного или наиболее загадочного партнера.

Наконец музыка завершилась, мой болтливый партнер отвесил мне положенный поклон и уже было собирался проводить меня к месту, откуда я была приглашена, как вдруг ко мне со спины подошел еще один господин. Мой попутчик, с которым я даже толком не успела проститься, вдруг сорвался с места и стремительно направился в противоположный конец зала, так, будто увидел за моей спиной самого сатану.

Я сильно сомневалась, что кто-то надел бы подобную маску на сие мероприятие, поэтому не без интереса повернулась к неизвестному гостю.

Высокий, стройный, с широкими плечами и короткой, но очень модной нынче стрижкой. Его лицо было скрыто под маской, но мне это и не нужно было, чтобы вычислить, кто за ней скрывался. Еле заметная улыбка, рельеф подбородка и нежные очертания губ, на которые я заворожено смотрела миллион раз, их бы я ни за что не спутала. Передо мной стоял Александр, и я была уверена в этом на сотни процентов. Ни его черная, скрывающая верхнюю часть лица маска, ни непривычный для его образов черный фрак, не могли скрыть дьявольски манящего блеска серо-голубых глаз.

— Вы позволите пригласить вас на танец, если, конечно, тот джентльмен, не занял его до меня? — спросил Александр, кивнув в сторону удаляющегося господина, что несколько минут назад еще танцевал со мной.

Меня передернуло от пронзительной боли. Вот так просто? Столько времени он делал вид, что ничего не произошло, ни разу не пришел ко мне поговорить, не помог ни мне, ни Жуковским, а теперь он, как ни в чем не бывало, хочет танцевать со мной?

— Александр Николаевич, вы…, — начала я, но Александр, ловко перехватив мою мысль, вклинился в реплику.

— Давайте потанцуем, Анна Георгиевна, я должен вам кое-что сказать, и удобнее всего будет сделать это во время танца.

Я ничего не ответила, лишь протянула ему свою руку в знак согласия. Может и не стоило конечно. С другой стороны, а что, если Александр хочет помочь мне? Пусть лучше поздно, чем никогда.

Наши пальцы соприкоснулись, и даже сквозь шелковую ткань перчаток, я ощущала тепло его рук, как и тогда ночью у камина, когда он аккуратно вырисовывал пышные лепестки чуть ниже моей ключицы.

Мы поклонились друг другу, стоя между рядами из неизвестных господ, чьи лица скрывались под масками. Я чувствовала на себе взгляды. Презрительные. Осуждающие. Кто я для них? Падшая женщина. Почти преступница. Кто он? Великий князь. Почти Император. Да почему он вообще посмотрел в ее сторону?! Удивительно, что теперь, когда мне не приходилось играть роль леди с идеальной репутацией, я чувствовала себя гораздо свободнее. Неужели, чтобы освободится от страха быть осужденной, нужно пройти через публичное унижению и стать для всех посмешищем?

Александр аккуратно, будто бы я была хрупкой веточкой сирени, склоняющейся под тяжестью пышных соцветий, положил руку мне на талию. Плавно притянул ближе. Каков подлец, прекрасно знал ведь, как заставить меня потерять самообладание!

Я старалась выглядеть, насколько мне хватало уверенности, отстраненно и спокойно. И первые секунды нашего танца, у меня это даже довольно неплохо получалось. А потом он наклонялся ближе, его рука скользила по талии, а на губах появилась до боли знакомая улыбка, и я снова теряла себя!

Подчеркнуто небрежно, будто я не вкладываю в этот танец всю себя, я положила левую руку на его плечо. Наши взгляды пересеклись и я, робея, тут же отвела их, словно испугавшись, что он, как слова в раскрытой книге, прочтет в них о моих к нему чувствах.

— Анна Георгиевна, вы обижены на меня? — вдруг спросил он полголоса, переходя почти на шепот.

— Александр Николаевич, что вы хотите услышать? Мне жаль, что вы никоим образом не поддержали меня в тяжелый момент. Но жизнь слишком короткая, чтобы тратить ее на обиды. К тому же я лучше потрачу то время, что мне осталось, на решение насущных проблем.

Он замолчал, явно восприняв мой ответ, как положительный.

Музыка рывком ушла вверх. Александр подхватил меня на руки, плавно кружа в воздухе. И, черт возьми, как бы я не сопротивлялась себе, я не могла не признать «мне нравится это чувство». Мне приятно каждое его прикосновение, его слово, его запах. Мне нравится смотреть на него, говорить с ним, думать о нем, и я совершенно ничего не могу с этим поделать! Ничего!

Кульминация музыкальной композиции прошла, и Александр мягко опустил меня на твердый пол.

— Вы хотели поговорить? Говорите, — произнесла я гораздо менее уверенно, чем хотелось бы.

— Не здесь, — тут же подключил Александр своего харизматичного змея-искусителя.

— А где же еще?

— В саду. После ужина.

Я смотрела на него одновременно с ужасом и с надеждой. О чем он будет говорить?

— Надеюсь это хорошая новость, — произнесла я дрожащим голосом, — потому что, если плохая, лучше сейчас.

— Да, это приятный сюрприз, — Александр вновь крепче прижал меня к себе, загадочно улыбаясь, а затем аккуратно коснулся своей рукой, выпадающего из моей прически локона. При этом он молчал, пристально наблюдая за моей реакцией. Это так в его стиле. Сводить меня с ума, при этом ни говоря ни слова, заставляя меня самостоятельно терять рассудок от догадок.

Что же он хочет обсудить? Освобождение Жуковских? Мое помилование? Или хотя бы объясниться, почему пропал после процессии?

В ту же секунду мягкие пальцы Александра коснулись открытой зоны декольте, где едва заметно проглядывали очертания его рисунка.

— Почти исчезла. Надо бы обновить, — сказал он серьезно, и резко перевел взгляд на меня, ожидая ответной реакции.

— Не нужно. От нее слишком много проблем.

Словно ожидая такой ответ, князь вмиг подключил свое холодное оружие. Он провел пальцами чуть ниже ключицы, приоткрывая контуры черной розы.

— Зря, — коротко ответил он, отстраняясь.

Я с горечью посмотрела ему прямо в глаза.

Зря вы Великий князь. Зря нас свела судьба. И очень зря я Вас полюбила.

Танец приближался к концу. Музыка становилась тише и вот уже возгласы пьяных дворян совсем заглушили фортепиано.

— После ужина, в саду, — еще раз напомнил он, вновь игриво задевая локон.

— Я постараюсь улизнуть, но меня стережет охрана. Вы ведь не забыли, что я связана с мятежниками? — произнесла я с иронией.

Александр это проигнорировал.

— Вас выпустят, — произнес он и вежливо поклонился.

Я последовала его примеру. Больше мы не говорили. Проводив меня к главной лестнице, Александр, словно мгновенно позабыв обо мне, помчался к Константину. Еще секунду я смотрела ему вслед, провожая взглядом. Но это была не последняя встреча на сегодня. Впереди нас ждал разговор в саду. И я полагала, что я он станет судьбаносным.

* * *

Сад встретил меня ободряющей прохладой, которой так не доставало летними ночами. Комары жадно кружили над моей головой, присматривая аппетитное место для уксуса, но я особо не обращала на них внимания, ибо все мои мысли были сосредоточены на предстоящем разговоре.

О чем он будет говорить? О чем мне сказать ему? Попросить милости? Попросить спасти от унизительного предложения Константина? Или, наконец, сказать, что я люблю его? Каждый раз перед такой встречей я пыталась составить в голове план последовательного диалога, но каждый раз все шло наперекосяк. На этот раз плана не было вовсе.

Неспеша я прогуливалась по аллее, в ожидании Александра. Но спустя несколько минут в конце хвойной изгороди я, наконец, увидела его.

— Как вовремя. Надеюсь, я не заставил Вас долго ждать, — галантно поинтересовался мужчина.

Я замотала головой, и Александр рукой указал на дорогу вдоль изгороди, намекая на то, что хочет прогуляться подальше от дворца. Было необычайно тихо для очередной бальной ночи, и звуки флейты и скрипки позади растворялись в темноте

— Как вы? — нарушил молчание князь. Вопрос звучал, будто едкое издевательство.

— Я преступница, Александр Николаевич.

— Я так не считаю.

— Это что-то меняет?

— Когда в вашей невиновности уверен Великий князь, да.

— Вы об этом хотели поговорить со мной? — у меня не было сил заигрывать с ним. Если он не поможет мне сейчас, то после бала, мне придется отрабатывать эту помощь с его братцем.

— Не только, — ответил он многозначительно.

Сколько можно мучить меня? Если это не касается моей свободы? Тогда чего?

Мы прошли еще с десяток метров, и я остановилась, больше не в силах держать в себе все, что накопилось в голове и под сердцем.

— Александр Николаевич, говорите пожалуйста то, о чем вы хотели сказать. Или я скажу.

Он с интересом глянул на меня.

— И что же вы хотите мне сказать, Анна Георгиевна? — на миг мне показалось, что я слышу ехидство в его голосе. Я тут же отбросила эту идею. Нет. Мне показалось.

Я опустила голову, а затем, осмелев, перевела взгляд на Александра. Отныне я не боялась просить его о помощи, потому что терять было нечего.

— Вы должны помочь Жуковским. Не мне. Не кому-то еще! Их обвиняют несправедливо.

Взгляд Александра смягчился, но вовсе не так, как мне бы хотелось. Он смотрел на меня, словно на ребенка, что требовал игрушку, которая ему не нужна.

— Я знаю, Анна Георгиевна. Я делаю для этого все, что в моих силах.

— И что? — взмолилась я, — им ничего не угрожает?

— Вообще-то, — тон Александра стал грубее, — их хотят казнить.

Я почувствовала, как что-то внутри меня надломилось.

— Что? — прохрипела я, — за что? Почему?

— Анна Георгиевна, — Александр сделал шаг ближе, словно вновь старался загипнотизировать меня, чтобы я успокоилась и приняла его сторону, но я отстранилась.

— Скажите, что вы поможете им!

Мне не нужны были его признания. Не нужны были его комплименты и дифирамбы. Одно лишь обещания.

Глаза наполнялись слезами, но чем дольше, я смотрела на него, тем скорее приходило осознание…

— Вы не хотите помогать.

Александр молчал.

— Но ведь…Жуковский ваш наставник! Их семья столько сделала для вас, для Империи! Вы всегда защищали их! Почему, почему вы не спасете их сейчас?

— Еще ничего не известно наверняка. Одно могу Вам сказать точно: с ними ничего не будет, если вину не докажут.

На первый взгляд причин для паники не было. Я знала — они не виновны. Но что, если на секунду допустить, что доказательства найдутся? Или придумаются? Меня вновь парализовал испуг.

— А если докажут?

— Тогда их казнят, — не одна мускула Александра не дрогнула.

По спине пробежала дрожь. В какой момент он отрастил себе стальную броню и каменное сердце?

— Это и есть ваш приятный сюрприз, Александр Николаевич. Сообщить мне о скорой казне моих близких? Поздравляю, вам удалось меня удивить.

— Нет, это не то, ради чего я попросил вас о встрече, — немного робея, произнес он.

Но я едва ли могла оправиться от предыдущей новости, и вряд ли, даже самое приятное известие, сейчас, могло меня воодушевить. Пожалуйста, пусть он просто скажет, что неудачно пошутил и Жуковские давно на свободе?

— Пока я был за границей, я сделал предложение Марии Павловне, — произнес он равнодушно, будто в этом не было никакой эмоциональной и смысловой нагрузки.

Я думала, смерть наступает быстро. Но, похоже, Александр решил пытать меня долго и мучительно.

— И, каков был ответ? — боже, неужели я могу хоть на секунду усомниться в том, что ответ был положительным. Какая женщина в здравом уме может отказать наследнику престола, да еще и такому человеку как Александр?

— Она дала согласие.

Реакция была абсолютно инстинктивной. Мысли и чувства просто улетучились.

— Значит вот, чем вы занимались последний месяц! — мне хотелось плакать и смеяться, потом снова плакать, и снова смеяться от осознания собственной тупости. От своей вопиющей доверчивости и веры в его доброе сердце. Теперь я точно знала, что не тоска по матушке заставила его игнорировать мой арест.

Александр кивнул в знак согласия и резко остановился посреди дороги, словно намекая, что разговор подошел к концу. Мне тоже больше не о чем было говорить с ним. Хотелось просто упасть и зареветь от ощущения полного поражения. В этом дворце я выиграла множество битв, но главную из них проиграла.

— Что ж, я, конечно, очень рада за вас, — солгала я, хотя прекрасно понимала, что он видит эту ложь.

— Благодарю вас, — сухо ответил он, а затем тут же попытался сбить градус напряжения, между нами, — не переживайте из-за Жуковских.

Легко ему говорить! Для него они, судя по всему, не стоили медного гроша, когда для меня их жизнь была священна.

Его равнодушие и цинизм стали последней каплей. Мне давно следовало прекращать пытаться спасти его и покорить, когда он не нуждался в спасении. Ведь он, очевидно, всегда хотел жить как мерзавец, хотел быть последней сволочью и ни разу не пытался что-то изменить. Я не ожидала от себя такой прыткости, но я резко повернулась к нему лицом, и со всей злостью, что сейчас бушевала внутри, спросила:

— Завтра, когда вы будете смотреть на себя в зеркало, коговВы там увидите?

— Себя.

— И кто же вы?

— Странный вопрос, — недовольно буркнул он, было видно, что не такого прощания он ожидал он вечно покладистой Анны.

— Знаете, Вы увидите в отражении человека, который лжет сам себе. Можно провести друзей, семью, даже самого опытного судью, но себя вы никак не сможете обмануть. И я очень надеюсь, что до конца жизни вы будете смотреть на себя и помнить кто вы, и что сделали. Вы будете пытаться оправдать себя, тем что не вы рубили головы. Но не вини палача, за то, что он палач, если приказ отдаст ваш отец, вы будете молча стоять рядом и бездействовать!

В тот момент я ощущала такой подъем и одновременно такое опустошение. Я словно теряла жизнь и одновременно перерождалась. Я не могла это объяснить. Но мне одновременно было так легко, и также невыносимо тяжело, от каждого слово, что я произносила.

— Спасибо, за ваше молчание, для меня оно красноречивее любого вашего ответа. Больше я вас не потревожу своими просьбами. Впрочем, как и своим присутствием, — мне было все равно куда идти, меня бы все равно вернули во дворец. Я мечтала лишь об одном — остаться одной. Хоть на минуту.

— Куда же вы пойдете Анна Георгиевна? — с иронией спросил Александр, кивнув в сторону ночной тропинке, которая весьма жутко петляла между старых деревьев.

— Куда угодно. Лишь бы не с вами.

— Вы же понимаете, что этим разговором ставите точку всему хорошему, что было меж нами? — спросил он, словно вообще не понимал, в чем его вина, — если вы сейчас уйдете, то потеряете меня навсегда.

— Александр, — сквозь слезы усмехнулась я, — чтобы что-то потерять, надо этим обладать. А Вы никогда не были моим.

Слезы градом полились у меня из глаз, но я не отказывалась ни от одного слова, сказанного ему в этом саду.

Все было кончено. Мы оба выбрали свой путь и свое место в этой игре. Я всегда готова была простить ему все, потому что любила и безоговорочно доверяла. Но он предал меня. Он потерял себя и шанс вернуть себе имя в моих глазах, в глазах людей, которые все еще надеялись на него. И больше он не был для меня тем человеком, с которым я бы хотела сидеть на балконе и смотреть на звезды, смеясь и мечтая.

Развернувшись в сторону тропинки, я бегом бросилась в темноту, чтобы ни одна живая душа не видела моего краха.

Я бежала задыхалась от слез несправедливости, чувствуя, как теряю целую вселенную, и огромный мир, который я строила всю жизнь, уходил из-под ног. Я бежала из последних сил, мечтая спастись и спасти Александра, но он был именно тем, кто рушил этот мир.

Но вот меня покинули последние силы, чтобы терпеть происходящее. Я упала на холодную сырую траву и от всей души зарыдала.

Мы не могли быть вместе не потому, что он женился на другой. Мы не могли быть вместе, потому что он не мог пойти против правил общества. Его страх разочарования был сильнее, чем желание рискнуть. Ведь цена за этот риск была слишком высокой, а риск ошибиться в выборе и потерять все, слишком большой. Никто из нас не был абсолютно уверен, что мы могли сделать друг друга счастливыми, и в итоге, мы просто ждали подходящего момента, чтобы сбежать от своей реальной жизни, но в душе оба понимали, что этот момент никогда не настанет.

И даже если бы он любил меня так, как любила его я, проблема всегда крылась в нашем статусе и положении в обществе. Допустив, хоть на секунду, что между нами возможен союз, ни на одном балу, ни один граф или барон никогда не поклонились бы мне, а те, что скрепя сердце все же отвесили бы мне небрежный кивок, все рано смотрели бы с презрением мне в спину. Они никогда бы не начали меня уважать, а я всегда бы мысленно склоняла перед ними голову, ведь так прошла вся моя жизнь.

Я всегда была и оставалась для них обслугой, какой бы чин я ни получила и чего бы не добилась. В любой компании, на любом балу и приеме я была бы чужой, а его знакомые по привычке ехидно бы спрашивали Александра почему он променял Марию Павловну на такое безродное создание. Они превратили бы нашу жизнь в ад, пока бы не разрушили все до основания. И он, и я это понимали. Но сколько бы я ни пыталась с этим смириться и забыть каково это, любить его до безумия, я все равно неустанно думала о нем! Я отчаянно пыталась стереть все барьеры и стать одной из них и каждый раз разбивалась о камни собственных несбыточных надежд. Мне давно было пора понять, что я никогда не смогла бы быть с ним. Ведь его миру не понять меня, а мне никогда не стать ими.

Глава 33

Когда я вернулась во дворец было далеко за полночь. Несмотря на то, что это было самое последнее место, где бы мне хотелось находиться, я не могла сбежать. Меня бы нашли, привели, и все повторилось бы заново. Я просто устала бегать. Я не знала, что ждет меня дальше, но во дворец вошла уже иная Анна. Анна, которая увидела жизнь такой, какой она была.

Зал галдел в привычной для себя манере. Некоторые гости уже давно скинули с себя маски и без стыда, шатаясь между столами, скакали по залу.

Никому не было до меня дела, ведь каждый из присутствующих уже давно обзавелся парой на вечер, по крайней мере, мне так казалось. Я проскользнула между несколькими такими нарядными парочками и уселась на единственный свободный диван. Мне не было никакого дела до того, кто сидит рядом, кто на меня смотрит и, совершенно точно, мне не было дела до своего внешнего вида.

Кругом лишь оголтелая толпа и невнятные шумы оркестра.

Не успело пройти и пары минут, чтобы я хотя бы сообразила, что делать дальше, как ко мне подскочил, до предела разгоряченный после очередной кадрили, Константин.

— Аннушка Георгиевна, — он уже даже не скрывал кривляний, — будьте любезны и станцуйте со мной? За одно это такой дивный повод обсудить условия нашей сделки.

— Нечего тут обсуждать, я отказываюсь от всех ваших предложений, — я знала, что Константина не остановит ничего. Если он хочет танцевать со мной — он станцует. Если хочет сделку — она в любом случае состоится.

Мои догадки подтвердились буквально через секунду. Он лукаво посмотрел на меня, словно говоря «ты же все равно ничего не решаешь, подыграла бы мне для вида», а затем резко схватил меня за руку, подался вперед и, прижимая меня к себе почти вплотную, галопом помчался по залу.

От такой резкости оставалось разве что вскрикнуть и дать этому наглецу пощечину, но он попросту не дал мне такой возможности, тут же перехватив мои пальцы и обхватив оби кисти своими руками.

Миновав несколько не очень уверенных пар, мы оказались внутри танцевального рисунка. В ту самую секунду, когда внимание окружающих было особенно пристальным, Константин, по-видимому, решил поиграть со мной в очередную неизвестную игру, а за одно, похоже, проверить какое еще унижение, я готова стерпеть.

Он резко приблизился к моему лицу, так что между нами оставалось не больше сантиметра. От такого внезапного порыва я ошеломленно застыла на месте, запнувшись в собственных ногах, благо Константин предусмотрительно крепко держал мою талию, тем самым сберег от падения.

Он выждал несколько мгновений, ни на секунду не отдаляясь от моего лица, а потом вдруг приблизился еще ближе и прошептал:

— Чувствуете? — его губы почти касались моих и единственное, что я чувствовала это разящий от него запах алкоголя причем далеко не самый приятный.

— Что я должна чувствовать кроме отвращения? — отозвалась я тут же отстраняясь.

— Чем от меня пахнет? — Константин давно зашел за границу дозволенного, но теперь он видимо считал, что этих границ для него вообще не существует.

— Если вы про запах бренди, то да, чувствую, — отрезала я, в сердцах умоляя вселенную, чтобы танец быстрее закончился. Но, к моему несчастью, все только начиналось, притом шанса скрыться у меня не было.

— Другое, вы почувствуете потом, — в полголоса обронил он, проводя своими пальцами по моим обнаженным плечам, и, по-прежнему, не на сантиметр не отдаляясь от моих губ. Это было просто отвратительно!

И тогда произошло то, чего я меньше всего от себя ожидала. Я резко оттолкнула от себя наглеца, так, что он отлетел на несколько метров, впечатавшись в пару, что плясала сбоку. Я больше не могла терпеть такое отношение к себе.

— Не смейте прикасаться ко мне! Ни потом, ни сейчас. Никогда! Так легко взять того, кто слабее? Унизить, запугать, а потом заставить лизать вам ноги?

Мне казалось, музыка в зале тут же замолкла. Вокруг уже собрались люди, все смотрели на меня разинув рты, а я даже не заметила, как в очередной раз с меня слетала маска.

— Вам должно быть стыдно за себя. Кем вы стали? Жалким шантажистом, что не может получить женщину без угроз и силы. Вы не достойны называться сыном Императора, потому что вы самый посредственный нахал и лицемер. И вся ваша бравада, лишь цирк, за кулисами, которого прячется маленький уродец. Вы можете делать со мной, что угодно, ни во что меня не ставить, но хуже меня вам все равно не стать.

Константин все еще стоял в стороне, глядя на меня округлившимися глазами. С таким же ужасом на меня смотрели остальные гости. Для них я была обезумевшей девицей. Но обезумевшими от тщеславия и фальши были они. И эта Империя была соткана из моих предрассудков. Но увы, эти предрассудки были куда лучше действительности.

— Анна Георгиевна, возьмите немедленно себя в руки! — услышала я из толпы голос Марии Павловны, которая быстро подоспела к месту событий.

Я равнодушно посмотрела не нее. Вероятно, у меня оставалась всего пара минут до того, как меня заберет охрана.

— Вам противно смотреть на меня, не потому что за моей спиной репутация девицы из борделя, не потому что я предатель Императорской семьи, и не потому, что я именно вам чем-то насолила. Вам противно, потому что я отказалась играть по вашим правилам. А сами вы, чего уж греха таить, заложники своих игр. Бесконечно ставить друг друга на колени — вот ваш удел.

Я задыхалась. Все плыло перед глазами одновременно от страха и воодушевления. Я ни о чем не жалела. И вдруг услышала из толпы тонкий голосок Елены.

— Кто-нибудь, пожалуйста, уведите ее отсюда! Она хочет повторить историю своей матери.

Мне показалось, или она действительно только что коснулась темы моей матери?!

— Причем здесь моя мать? Она погибла от чахотки!

— Твоя мать погибла, потому что предала Его Величество!

Вперед выступила Мария Павловна.

— Не сметь продолжать эту перепалку!

Однако похоже в этот раз Елена решила ослушаться свою госпожу. В этом зале не я одна была безумна.

— Фрейлина, приближенная к Императорской семье, знала и видела все, чтобы по кусочкам передавать материалы мятежникам прямо со стола цесаревича той роковой зимой в двадцать пятом году.

— Это все ложь! Зачем ей это? — закричала я, не в силах поверить, что такое в действительности могло произойти.

— Ох, Анна Георгиевна, вы так плохо знаете свое семейство! Ваш дядюшка прослыл чуть ли не главным виновником заговоров против Его Величества. Не думаю, что и ваша мать ушла далеко. А как говорится, ради семейного дела еще и не такое пойдешь, не правда ли? Ну же, признайтесь себе, Анна Георгиевна, семья у вас всегда была небольшая. Почему? Потому что всех сослали. Я уверена, вас и в Институт то никто не собирался отправлять учиться, просто неожиданно что-то произошло. Ваша матушка, что, заболела? А может она вовсе не болела? А потом…такая скоропостижная и такая внезапная смерить.

— Елена Михайловна! — крикнул кто-то из толпы, но я уже никого не слышала. Все голоса слились в один большой фоновый шум.

Спустя пару мгновений ко мне подлетела охрана, и, схватив меня под руки, потащила к выходу. Я не сопротивлялась. Кажется, это становилось традицией.

***

Охрана вернула меня в мои же покои. Странно, что на цепь не посадили или не заковали в кандалы — наверняка же считали, что я лишилась рассудка.

Наконец у меня появилось время, чтобы побыть наедине с собой. Однако я чувствовала, что в этом уже нет никакого смысла. Меня трясло, и я едва ли понимала, что происходит вокруг. Миллион мыслей — каждая из которых хуже другой. Брак Александра, казнь Жуковских, моя мать?! Неужели она и правда могла быть замешана в подготовке восстаний?

«Вашу матушку никто не видел в гробу. А когда она умирала, ваш отец не позвал ни соседей с ней простится, ни родственников, ни даже святого отца», — всплыли в памяти слова крестьянки, что поведала мне о смерти матушки. А разбойники, которые приходили к нам в дом?! Если мать и вправду помогала мятежникам, не удивительно, что в один день ее все-таки раскрыли! Нет! Этого просто не могло быть! Я помнила ее такой чуткой, спокойной и домашней? Разве могла она быть шпионкой для повстанцев?

Но если это все ложь, почему мое сердце обливается кровью? Почему почти не осталось сил, чтобы стоять, чтобы видеть, дышать и думать? Почему даже самый незначительный шорох в коридоре вызывает у меня страх?

Впрочем, вряд ли кто-то еще рискнет заглянуть ко мне сегодня. Я показала на балу достаточно, чтобы мне приписали белую горячку.

Тем не менее стоило мне подумать об этом, как я услышала отчетливые мужские шаги за стеной в коридоре. Еще секунда. Возня стражи за дверью. Вот она отворилась, и передо мной, сверкая, как новенький золотой, возник Константин.

Я знала, за чем именно он пожаловал, но пока не представляла, как на это реагировать. Вряд ли я могла бы быть сейчас хорошим стратегом, потому просто считала секунды до неизбежного финала.

— Я смотрю, вы уже пришли в себя, — начал мужчина, подходя ближе, но я даже не думала смотреть на него и отвечать.

Спустя еще мгновение, я услышала, как стражники отдаляются от двери. Как прекрасно. Константин не хочет оставлять свидетелей своего преступления.

— Вы снова решили прикинуться немой. Что ж, на этот раз такой трюк вам провернуть не удастся.

Цесаревич нагло плюхнулся на кресло прямо напротив меня, вынуждая взглянуть на него, но вместо этого, я внимательно изучала пошарпанный паркет под ногами.

— Вы понимаете, что своим выступлением, похоронили свой шанс на свободу?

Единственным моим спасением был побег, но точно не теперь, когда я практически нахожусь в заточении.

Прошло еще некоторое время, я хорошо чувствовала, что Константин начинает закипать. Но что я могла поделать?! Быть с ним милой после всего, что он сделал мне? Быть с ним грубой и только приблизить неизбежный фарс? В Институте не учили правилам на случай посягательств цесаревича.

— Это правда, что мою мать арестовали из-за заговора против Императора? — спросила я неожиданно даже для себя самой.

Я знала, Константин не упустит возможности поддержать любой диалог.

— Заговорила! — воскликнул он, радостно потирая руки, как будто это он заставил меня расколоться, — я знаю эту историю только со слов Елены Михайловны. Но я склонен верить ей, поскольку она ни разу не лгала в таких вещах.

— Что она сказала?

— Какая вы напористая, Анна Георгиевна.

— Я имею право знать.

Константин едко ухмыльнулся и, скрестив руки на груди, неохотно начал рассказ.

— Она была фавориткой. Недолго. Всего пару месяцев. Потом мой отец уехал в путешествие, не думаю, что он обещал ей что-то. Через полгода он вернулся обрученный с другой.

— И вы решили это мотив предательства — неразделенная любовь? — фыркнула я, вспоминая, как счастлива была моя мать, когда я была ребенком. Сколько счастья было в ее голосе, сколько планов у нее было на жизнь, — да и вас не смущает, что вашего грандиозного мятежа она уже вот как девять лет не была фрейлиной?

— Вы ошибаетесь Анна Георгиевна. Она не была фрейлиной, но все еще посещала Императорский дом. Мой отец это подтвердил. Они поддерживали связь, если вы понимаете, о чем я, — рука Константина коснулась моего запястья, но я резко отдернула руку.

Цесаревич лишь громко рассмеялся в ответ.

— Проще говоря, она была вхожа во дворец. Ее брат был руководителем подпольного движения. Не сложно догадаться, откуда у них в итоге оказывались все планы по перемещениям Императорской семьи, — неожиданно мужчина засмеялся еще громче, — но полно, бросьте, вы должны гордиться своей матушкой. Ей удалось задурить голову моему отцу! А вам, право, отлично удалось задурить голову мне.

— Я не собиралась дурить вам голову. Я хотела спасти свою семью.

— Знаю, — бросил он между делом, явно разыскивая лазейку, чтобы вывернуть на ту тему, ради которой он пришел, — потому будьте благоразумны и теперь спасите себя.

Наконец я оторвала глаза от пола и с ненавистью посмотрела на цесаревича. Он был до безобразия уродлив. Перекошенная от едкой гримасы лицо, непропорционально большой подбородок, потрепанная прическа и черные глаза. Он будто черт, что сидит передо мной и ухмыляется.

— То, что вы от меня просите никак не поможет мне избежать заключения.

— Ха, — улыбнулся он еще шире, — тогда просто позволите этому случиться. Вам понравится.

Внезапно мужчина встал с кресла и одним движением оказался рядом со мной. Я панически вжалась в спинку стула, но Константин легко перехватил меня за руку, поднимая на ноги.

— Убегать не надо, — зашипел он мне на ухо, и я ощутила пьяное прикосновение его губ к моей коже.

Из глаз вновь брызнули слезы. Рука Константина легла на мою талию, а вторая проворно принялась нащупывать тугие завязки на корсете. Я стояла парализованная испугом, стояла не в силах поверить, что это правда происходит со мной.

— Это совсем не страшно, — цесаревич сгреб меня в охапку, и теперь я чувствовала каждую неровность его тела сквозь толстую ткань сюртука.

Я дернулась, словно стараясь вырваться из браконьерских сетей, но куда мне до ловкости Константина. Он мгновенно сжал меня крепче, а затем снова припал к моему уху и зашипел, чтобы я вела себя тихо.

Но мне хотелось кричать! Хотелось ударить его со всей силы, чтобы его руки больше никогда не касались моей кожи, а губы не ласкали мочку уха.

Спустя секунду он схватил меня за подбородок, заставляя смотреть на него, а затем жадно впился в мои губы.

Меня трясло, из груди рвался крик, хотелось освободиться, вырваться и убежать. Я ненавидела его. Мне было брезгливо от одного его вида, а когда он прикасался ко мне, я испытывала отвращение к самой себе. Снова дернулась, и снова нарвалась на путы из его удушающих объятий.

«Меня уже ни что не спасет, — подумала я, — может и правда позвлить всему произойти, будто я всего лишь сторонний наблюдатель чужой драки…».

Хватка ослабела, и я даже перестала дергаться, словно смирившись со своей участью, как вдруг под напором Константина наткнулась на комод, что стоял позади. Что-то тяжелое с грохотом упало на деревянную поверхность. «Подсвечник», — мелькнуло в голове.

Я больше не собиралась медлить, во мне открылось второе дыхание, аккуратно я нащупывала упавший металлический предмет за спиной. Константин был слишком поглощен корсетом, чтобы обратить внимание на мои ловкие руки, что сейчас ощупывали оружие для защиты.

— Анна Георгиевна, — прохрипел он, воодушевленно ослабляя завязки корсета, — хотите покажу вам фокус?

На миг я отстранилась, прерывая грубый поцелуй. Подсвечник уже лежал в моей руке.

— Нет, это я покажу вам фокус, — без промедления я замахнулась и со всей силы стукнула Константина по голове массивной подставкой подсвечника.

Он пошатнулся, мгновенно выпустив меня из объятий, а потом без сознания рухнул на пол.

У меня была всего секунда, чтобы сообразить, что делать дальше. Оставаться было нельзя!

Я напала на сына Императора. Это не просто пламенная речь в зале, не косвенная связь с мятежниками. Это, черт возьми, нападение!

Я глянула на обездвиженную тушу Константина. «Когда он очнется, я отправлюсь на виселицу!» — мелькнуло в голове. Панически я начала завязывать корсет, что почти сполз до неприличного низко. Руки тряслись, а глаза заливали слезы.

Надо было бежать. Куда угодно, лишь бы выбраться из дворца. Лишь бы никогда больше сюда не возвращаться. Это единственное, что могло меня спасти. Я схватила сумочку, в которой лежала мелочь, которой должно было хватить на пару дней скитаний по пригородам П, и бросилась из комнаты.

Очень кстати Константин услал охрану подальше. Теперь дорога была почти пуста. Гости уезжали с бала, и я могла относительно, словно одна из приглашенных, относительно спокойно покинуть дворец. Главное было не нарваться на тех, кто меня знал.

Я старалась двигаться не слишком быстро, чтобы не привлекать внимание стражей у других комнат, но мое состояние оставляло желать лучшего: меня трясло и шатало из стороны в сторону.

Я напала на Константина Николаевича! Александр предал меня! Жуковских собираются казнить! С каждой мыслью силы покидали меня, но я лишь ускоряла шаг. Хоть бы никого не встретить.

Еще один поворот. Очередной темный коридор длинной в жизнь. Я мчала по нему, бездумно глядя в пол; слышала, как билось мое сердце и пыталась подавить очередной всхлип. Что я буду делать дальше? Как я смогу жить после того, что пережила в стенах этого дворца? Но это все было неважно, сейчас я просто хотела спасти свою жизнь!

Снова поворот. Лестница. Как вдруг я увидела внизу незнакомую юную девушку. Я уже понадеялась, что ни одна живая душа не заметит моего исчезновения. Я хотела скрыться он незнакомки в тени коридора, но она уже заприметила меня, и теперь стремительно двигалась вверх по лестнице. Я вгляделась в лицо девушки и тут же узнала ее. Варвара.

На миг тревога чуть ослабела. Я без колебаний двинулась ей навстречу. Все же две девушки привлекут меньше нежелательного внимания.

— Анна? Как ты? Что ты здесь делаешь? — спросила она, аккуратно коснувшись моего плеча, словно не могла поверить, что меня выпустили из-под стражи.

— Варя, прошу тебя. У меня нет времени для объяснений. Скажи, выход в сад у Виндерской лестницы не заперт?

— Да… Но Анна, пожалуйста, скажи, что случилось, ты меня пугаешь? — взгляд Варвары бродил по мне вверх вниз, словно так она пыталась отыскать ответ на свои вопросы.

Я не хотела ни с кем говорить, просто хотела побыстрее оказаться за воротами. Но Варвара, одна из немногих, кто был добр ко мне за все время моего пребывания в стенах Императорского дома. Она заслужила правды.

— Я должна покинуть дворец. Иначе… Иначе меня ждет виселица, — мне было страшно от собственного голоса. Сейчас он казался почти равнодушным, но на самом деле в нем было полно страха.

— Ох, Анна! Ты сбегаешь из дворца? Тебя преследуют? — воскликнула девушка и отшатнулась.

Я кивнула. Мне уже начало казаться, что Константин очнулся и с минуты на минуту здесь будет полно стражников. Возможно, у меня оставались считанные секунды, чтобы спастись.

— Ради нашей дружбы, прошу, если увидишь стражей, не говори, что встречала меня здесь, — я не видела свой взгляд, но клянусь Богом, я смотрела на Варвару так жалобно, будто она решала жить мне или умереть.

Варвара молчала. И ее молчание заставляло меня испытать очередной приступ тревоги.

Прошло несколько мгновений. И вдруг я услышала шум в дальней части коридора. Топот нескольких десятков человек. Судя по жаргону и речи — пожаловала охрана. Они приближались к нам.

— Варвара, прощай, — я провела рукой по плечу девушки и, вдохнув побольше воздуха, ринулась к выходу.

Вот и все! Дверь была так близко. Мне оставалось лишь надеяться на то, что Варвара задержит охрану, а я смогу за это время раздобыть карету и умчать в ночь. Шум и гомон за спиной усились и вдруг я услышала крик:

— Вон она! У выхода! Держите ее!

Сперва я не могла поверить! Неужели мне показалось? Или голос действительно принадлежал Варваре? Моя подруга! Как?!

Я резко остановилась, осознавая, что мне уже никак не скрыться. Охрана была в нескольких метрах от меня. Я смотрела на фрейлину, что стояла на лестнице и равнодушно смотрела, как меня догоняют стражи. Как она могла? Наши взгляды встретились в тот момент, когда меня ухватил один из здоровенных стражей.

Вероятно, они думали, что я буду сопротивляться, потому чуть ли не навалились на меня всем своим весом, но я даже не думала вырываться.

Смирение наступило быстро. Я позволила мужчинам взять меня под руки и под конвоем вести обратно к лестнице. Я могла понять предательство Александра, приставания Константина, но что я сделала Варваре?

— За что? — прошептала я, когда меня проводили мимо девушки, что хладнокровно наблюдала за происходящим.

— За вранье. Ты всегда была такой особенной. Презирала Константина Николаевича, Равнина, Марию Павловну. Все тебе здесь претило. А сама… Я знаю, что ты была с Александром, когда на него напали. Знаю обо всех твоих похождениях к нему. Ты лицемерка. И твое двуличие должно быть наказано.

Охрана провела меня дальше, оставляя Варвару позади. Мне нечего было ей ответить. Возможно, она и была права. В любом случае, со своим наказанием я уже смирилась. Каким бы оно ни было.

* * *

Эшафот возвышался над площадью, куда меня только что доставили. Рядом никого не было, и казнь проходила вдали от города. Меня обвиняли в сговоре с террористами, подстрекательстве к мятежу, а также проституции и шпионаже. Самым красивым довеском шло покушение на убийство старшего отпрыска Императора.

Мелко моросил дождь. На фоне неба, со всех сторон затянутого тучами, развевался Имперский флаг. На секунду я остановила на нем взгляд. Изрядно потрепанная мятая ткань, что утратила свои краски от непогоды и теперь выглядела ничуть не лучше, чем обстановка вокруг.

На крыше крепости одиноко стоял мужчина. Очередной исполнитель приказа, слуга, в чьей власти наблюдать за исполнением приказа, но бессильного вмешаться. Я не видела его лица, но это и не нужно было, чтобы не сомневаться — он тоже мне не поможет.

Все уже было готово и меня медленно довели до монумента, призванного стать моим последним пристанищем.

В голове было пусто, словно я стала фарфоровой куклой без эмоций и желаний. Я знала, у меня есть несколько минут прежде, чем я начну осознавать, что происходит. Пока же я могла просто стоять в одиночестве, тупо пялясь в стену крепости.

Неизвестный человек подошел ко мне со спины и нежно, словно боялся меня поранить, накинул на голову петлю. Забавно, он так печется о том, чтобы мне не было больно сейчас, чтобы через секунду я задохнусь на петле. Какое благородство!

Я по-прежнему ничего на чувствовала, ни о чем не думала. Было просто пусто. В душе, в тюремной камере, во дворце. Да и во всем мире теперь было пусто.

В лицо ударил порыв ветра, заставив меня зажмуриться. Я сделала глубокий вдох. Забавно, что в середине октября может пахнуть весной. Мой любимый запах. Жаль, что я больше никогда не почувствую его вновь.

Человек, что стоял на крыше неохотно потоптался на месте, словно ему было неприятно смотреть за происходящим. Интересно, зачем он тогда смотрит за представлением? Быть может, новый начальник тюрьмы, непривыкший к таким формам наказания.

Я закрыла глаза и посчитала до трех. Раздался пушечный выстрел. Я сжалась от страха, но тут же ощутила, как удавка пережимает горло. Я больше не могла вдохнуть. С каждым мгновением это чувство нарастало все сильнее, поднимаясь из глубины и поглощая меня изнутри. Оно словно текло по моим венам, обволакивало каждую клетку и жадно поглощало меня во мрак.

Я не помнила, как темнота окончательно окутала меня, но я очень хорошо помнила, как в последний миг, пока я еще видела мир во всех его красках, свет неожиданно упал на человека, что стоял на стене крепости и задумчиво смотрел на меня. Это был Александр.

Эпилог

Молва гласит: «Наш путь судьба не выбирает,

Мы сами знаем, как нам жить».

Но кое в чем, она нас выбора лишает.

Нам не дано решать, кого любить.

Мне в Вас судьба была влюбиться.

И к Вам всем сердцем страстно прикипеть,

А после, с той дороги сбиться,

От чувств своих самой сгореть.

Взошли б на трон — Вам бы служила,

А стали б богом — я Вашим рабом,

За Вас себя я б в жертву предложила,

Вы станете моим началом и концом.

Мне с Вами сладок вкус мученья,

И плен мне с Вами словно вечный рай,

И дьявольски бесстыжее влечение,

Уносит нас в далекий жаркий май.

Из уст Ваших мне слышать хочется признание,

Вашей руки касаться и в глаза смотреть.

Ловить и чувствовать Ваше дыхание.

И Вас, до сумасшествия вожделеть!

Я Вас хотела б ненавидеть,

Вас позабыть, как страшный сон,

Но нравится мне Вами упиваться, Вами бредить.

В закате алом стан Ваш видеть,

На небо глядя из окон.

Мне проклятой или убитой быть не страшно.

Ведь сам меня ты проклял, погубил,

И, уходя достойно и отважно,

Мне правду знать чертовски важно.

Скажи мне, Саша, ты меня любил?

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Эпилог