Персефона [Кристина Борис] (fb2) читать онлайн

Annotation

Мальчик случайно находит скелет девушки, которая давно покончила жизнь самоубийством. Спустя время уже повзрослевший юноша знакомится с её семьёй, пытаясь найти разгадку её поступка. История самоубийства становится для него неисчерпаемым источником вдохновения. Юноша ставит перед собой цель – воплотить её образ в картинах, тем самым воскресить умершую девушку. Постепенно идея переходит в одержимость, которая граничит с безумием…

Глава 1

Вот и подошёл к концу бракоразводный процесс. Всё. "Отныне вы ни муж, ни жена". Каролина вздохнула с облегчением и выдохнула последние остатки сожаления. Наконец-то она осмелилась на этот шаг. Ну не сошлись характерами, ну и что? У неё есть всё, что ей нужно для комфорта и развлечений: интересная, всепоглощающая работа, любимый сын Филипп, квартира и… свобода. Да, именно по свободе она скучала больше всего.

Роль порядочной жены-домоседки приводила её в уныние – не создана Каролина для этого. Женщина находила себя в работе арт-директора, а это и свободный непокорный дух, и работа до поздней ночи, и светские беседы вдали от мужа и ребёнка.

Муж же, напротив, имел консервативные взгляды на эти вещи: жена должна сидеть дома и посвящать свою жизнь детям, уборке, готовке и ожиданию прихода мужчины с работы. Нет, ни любимый, ни дорогой – ничто не подходило под описание этого человека. Просто муж. Он был недоволен тем, что Каролина читает на ночь их сыну Филиппу вместо обычных сказок мифы Древней Греции. Ладно, он ничего против них не имел, но не без цензуры же! А жена спокойно объясняла потом сыну неловкие подробности: того, о чём ещё рано знать семилетнему мальчику. С каким трудом он уговорил её завести ребёнка, а теперь она портит его, читая ему всякие непотребства, да ещё и объясняя всё это.

Решение было принято спокойно и без скандалов. Инициатором стала Каролина. Поначалу она встретила препирания со стороны мужа, но тот быстро понял, что уговорить её не выйдет. Он лишь попросил не испортить ребёнка.

Нет, он неплохой человек, наоборот. Просто Каролина не та, кто ему необходим. Это просто совместная, местами приятная, ошибка, благодаря которой появилась на свет их совместная нежность и любовь – сын Филипп. А сейчас, новая жизнь, новое начало.

Сразу после развода Каролину и её сына у здания ЗАГСа ожидало такси с вещами, направляющееся в аэропорт. Ещё две недели тому назад женщина решила, что лучший способ начать новую жизнь – хорошенько отдохнуть в бархатный сезон в Греции. Цена не волновала – когда в дело вступала прихоть, Каролина не останавливалась ни перед чем, несмотря на то, что ребёнку скоро надо идти в школу, и он может отстать от своих сверстников.

Чмокнув друг друга в щеку и взъерошив Филиппу волосы, Каролина и её уже бывший муж распрощались.

Такси спокойно ехало в назначенный пункт. Женщина и ребёнок сидели в обнимку на заднем сидении в ожидании приключений – мать успела заразить сына своей лихорадкой путешествия.

Мальчик поднял свою темноволосую головку и уставился своими большими, любопытными чёрными глазками на женщину: «Мам, а почему папа с нами больше не будет жить?»

Каролина лишь усмехнулась и ласково погладила Филиппа по голове: «Потому что я немножко устала и хочу побыть одна. Я спросила разрешения твоего папы, и он был не против. Но он по-прежнему тебя сильно любит, и вы будете с ним видеться и играть, как раньше. Ничего не изменится».

Мальчика это успокоило: «Как раньше. Как мне иногда надоедает плюшевый кролик?»

Каролина удовлетворённо кивнула: «Да. Вот видишь, ты всё понимаешь! Как твоя игрушка».

Мальчик опять вздохнул и положил голову на грудь женщины: «Но ведь папа человек, а не игрушка».

Женщина удивилась этой фразе, но ничего не сказала в ответ, ибо не могла найти подходящее слово. В глубине души она понимала, что сын попал точно в яблочко – поступок некрасивый. Её муж любит их, а она лишила его всего, о чём он так мечтал. Но и он губил её, не прислушивался, был слеп к её нуждам, не считался с её мечтами, целями и интересами. «Если ты любишь человека, но при этом перестаёшь развиваться как личность, то эта любовь слепа и не стоит ни гроша» – так успокаивала себя Каролина: «Он всегда был слишком правильным, а я… как же часто он давал советы как подобает вести себя женщине, ставя меня в неловкое положение, выдавая меня за непослушную глупую девочку. Ну ничего, найдёт он себе подходящую под его принципы «правильную» женщину и будет с ней счастлив».

«Какой же умный мальчик!» – продолжала свою мысль Каролина. Её сын Филипп был для неё настоящей гордостью и любимой «игрушкой». Иногда, разговаривая с ним, она забывала, что её собеседником является её семилетний сын, а не взрослый человек. Такой тихий и такой рассудительный. Часто, в шутку, она называла его «человеком», обращаясь к нему: «человек, пора завтракать»; «человек, уже поздний час, иди спать» и так далее.

Она снова поглядела на своего сына: «Говорят, муж и жена со временем становятся похожими друг на друга. Чёрта с два! Их дети – вот что их объединяет. Дети сочетают в себе черты обоих родителей, сливаясь воедино, что кажется, будто родители какой-то необычной силой, словно брат и сестра, нашли друг друга, чтобы воссоздать свою очередную копию. Нет. Убери от родителей ребёнка, и пара перестанет иметь похожие друг на друга черты.

Взять, например, Филиппа. В тридцать восемь я всё-таки поддалась уговорам мужа, который так мечтал иметь ребёнка, и у нас появился этот замечательный мальчик. Сразу же с появлением Филиппа нам начали говорить, что я и муж, очень похожи друг на друга, потому неудивительно, что у нас растёт такой умный, милый, красивый мальчик. Да, Филипп взял глаза своего отца, его нос, его лоб.

Моё же – губы, волосы, овал лица. Он соединил наши такие разные черты, что мы стали все будто одним единым целым, но до этого, за двенадцать лет брака, нам никто не говорил, что мы с мужем хоть как-то похожи между собой. Двенадцать лет! Чем мы занимались до появления Филиппа эти двенадцать лет? И почему только сейчас я начала протестовать? Быть может, он надеялся, что с появлением Филиппа я поменяю свой взгляд на жизнь и искренне возмущался, почему этого так и не произошло? Он думал, что материнство наделит меня такими чертами характера, которые дико нравятся ему? Может и так, может и так…»

Оставшийся путь до аэропорта они провели в молчании – Филиппа укачивало, и он заснул на коленях мамы, которая и дальше предавалась своим размышлениям.

В самолёте мальчик уже не спал, а глядел в окно, наблюдая за облаками. «Что за мальчик! » – думала Каролина, надевая маску для сна: «Не ребёнок, а золото. Сам себе играет, потихоньку читает. Не достаёт криками, бегом и драками с детьми. С другим ребёнком я бы точно не справилась. Папу жалеет. Эх, Филипп, вырастешь, и всё поймёшь».

Женщина заснула, а мальчик всё также смотрел в окно.

Глава 2

Уже пятый день Филипп гулял по Афинам за руку с мамой и её новым знакомым Ариестидесом – высоким мужчиной с кучерявыми тёмными волосами и идеальными белыми зубами. Смуглая кожа придавала ещё большую белизну зубам. Сам же Ариестидес будто гордился своими волосами, зубами и кожей, что носил исключительно белую рубашку и белые брюки, будто хотел таким образом показать: «Посмотри, какая у меня смуглая кожа! Какие волосы! А зубы! Дай я покажу!» Чтобы ещё больше показать свои и без того великолепные зубы, он всегда улыбался, очаровывая Каролину своими ямочками.

Филиппу Ариестидес не понравился, он даже не понимал почему: то, что мама общалась с этим мужчиной лучше, нежели с его отцом; то, что этот мужчина намного моложе мамы; или ему не нравилась эта вечная жизнерадостная улыбка, в противоположность вечно серьёзному отцу; или то, что Филипп совершенно не понимал речь грека?

Женщина же, напротив, будто расцвела: она стремительно купила в Афинах парочку платьев и гуляла исключительно в них. Свои волосы на эту прогулку она украсила одной из лилий из букета – вчерашним знаком внимания от Ариестидеса. Мальчику это не нравилось, поскольку он понимал, глядя на родителей своих сверстников, что мама намного старше их, однако всяческим образом отрицает этого. Обилие красок ей не шло, а в Афинах она превратилась в настоящего клоуна, из-за чего мальчику было немножко стыдно за свою мать.

Сейчас они втроём завтракали в одном из афинских кафе. Филипп неохотно ковырял вилкой не совсем греческий завтрак – липкий густой пудинг, а его мама была поглощена беседой с греком на том самом непонятном языке и громко смеялась.

Чересчур резко Каролина повернулась к сыну и сказала: «Ариестидес предложил нам побывать в одном очень интересном месте. Тебе понравится. Только надо отправляться сейчас, иначе потом там будет много туристов. Отсюда час езды. Нас подвезут на машине. Ты как на это смотришь?»

Филипп пожал плечами, дав понять, что идея его не впечатлила. Каролина прищурила глаза и продолжила говорить вкрадчивым голосом: «Там есть храм Посейдона и Афины. А ещё там царь Эгей упал с горя в море, когда его сын Тесей забыл поменять паруса. Помнишь этот миф?»

Филипп округлил глаза, улыбнулся и удовлетворённо кивнул – мифы Древней Греции он буквально впитал с молоком матери. Сколько мифов мама читала ему на ночь! С какой жадностью он поглощал каждое слово! Что же на этот раз случится с богами? Какой ещё бог родится от Зевса и земной девушки?

Самым любимым античным богом Филиппа был Аид – бог подземного царства мёртвых. Жить в тишине и одиночестве – это же так здорово! А бесплодные тени, души, призраки? Звучит-то как! Но и против других богов Филипп ничего плохого не имел, потому идея посетить храм Посейдона и Афины была весьма заманчива.

Как Каролина и обещала, Ариестидес привёз их за час до мыса Сунион, однако Филиппа тут постигло разочарование: он думал, что Ариестидес только довезёт их до этого места и оставит их наедине, но тот почему-то никуда не торопился и крутился возле Каролины.

Храм Посейдона остался Филиппом незамеченным – он полностью погрузился в свою обиду. Опять Филипп был наедине с собой, а мама всё так же ворковала с греком. Наконец заметив понурое лицо сына, Каролина предложила в шутку найти песчинку и положить её в пустую ракушку, а затем кинуть в море, чтобы со временем песчинка превратилась в жемчужину. Филипп разинул рот от удивления и, спросив несколько раз правда ли это, попросил у мамы спуститься на пляж и найти самую красивую песчинку и самую красивую ракушку, чтобы вырастить для мамы самую красивую жемчужину.

Мальчик быстро поделился своей идеей: он вернётся сюда, когда вырастет, найдёт ракушку уже с жемчужиной и подарит своей маме. Он спрячет сейчас ракушку за камнями так, чтобы море не унесло его будущее сокровище вглубь, а Посейдон проследит за ракушкой. На вопрос матери о том, почему Посейдон будет следить за ракушкой, мальчик сказал, что сейчас он найдёт красивый камушек и принесёт в храм Посейдона в дар за их общее дело.

Каролина посмеялась, обняла сына и чмокнула его в щеку. После этого, Филипп победоносно поглядел на Ариестидеса, предполагая, что грек никогда не додумается до такого идеального плана и не сможет подарить маме такой подарок, а значит она поймёт, что он её недостоин.

Каролина не обратила внимание на взгляд сына, брошенный на её курортного любовника, что разрешила мальчику найти камушек для Посейдона с условием, что он будет поблизости, желая побыть подольше наедине с Ариестидесом и хоть чем-то увлечь её маленького человека.

К сожалению, на пляже часто попадались большие камни, а среди маленьких Филипп не мог найти достаточно красивого камушка. Неожиданно, неподалёку от себя он услышал лай. Покружив вокруг себя, Филипп обнаружил сзади стоящую чёрную длинноногую собаку, которая подавала голос и виляла хвостом.

Мальчик пришёл в восторг от находки и протянул руку с намерением погладить пса, тот же был совсем не против. Плохое настроение Филиппа в связи с появлением неприятного друга у мамы окончательно улетучилось, и, вследствие поднятого настроения, вкусы его смягчились: тем самым он быстро нашёл достаточно красивый, на его взгляд, маленький камушек для Посейдона.

Глава 3

Филипп подбежал к маме и греку, которые уже успели примоститься на валун:

–Мам, мам! Посмотри кого я нашёл! – мальчик указал на бегущую за ним вслед собаку. – Можно мы его оставим себе?

Каролина удивлённо посмотрела сначала на Филиппа, затем на собаку, а потом на Ариестидеса. Спустя небольшую паузу женщина заговорила с греком. Мужчина лукаво поглядывал на Филиппа. Мальчик дожидался ответа – его сердце так сильно билось в груди, что его стук отдавался в уши. Каролина повернула голову в сторону сына и ответила:

– Человек мой, мы не можем взять его с собой. Нас просто не пустят в самолёт с ним. Нужно оплатить его перелёт, подготовить на него документы, сделать необходимые прививки – это очень дорого и занимает много времени. К тому же собака- это большая ответственность. Ты готов за ней уха..

– Да, я готов, – с жаром перебил мальчик.

– Но вспомни как тебе быстро надоедают игрушки! Многие заводят собак и со временем осознают, что они хотели вовсе не этого. Воображают себе игрушку, которая перестанет работать тогда, когда человек этого захочет.

– Но я не многие! – Филипп часто заморгал глазами, чтобы не показать маме, как задели её слова.

Ариестидес всё это время поглаживал колено Каролины и сейчас наклонился к ней и шепнул что-то на ухо. После этого он опять улыбнулся мальчику, однако не получил ответной улыбки:

– Ариестидес предложил перевезти собаку в его дом. Мы будем навещать его по мере возможностей. Каждый год, – с надеждой предложила Каролина.

– Но я хочу видеть его каждый день, – жалобно протянул Филипп, опустив голову.

– Ариестидес пытается сделать как лучше. Ты уверен, что его сейчас не ищут хозяева? Вдруг они тут?

– Я..я..не знаю, – пожал плечами мальчик.

– Ты готов выгуливать его каждое утро, вместо того, чтобы поспать лишний час? Мыть его, когда он после утренней прогулки искупается в грязи?

– Он не будет этого делать.

– Будет. Все собаки это делают, – махнула рукой Каролина. – А что ты будешь делать, когда он заболеет и умрёт?

Филипп резко поднял голову и выпучил свои глаза, наполненными слезами. Каролина поняла, что перестаралась в своих убеждениях, и некоторые вещи всё ещё могут ранить её маленького человека, но он уже, к сожалению, заплакал. Женщина встала, подошла к сыну и обняла:

– Прости. Не умрёт. Он будет жить долго. У Ариестидеса ему будет намного лучше: в его доме живут ещё две собаки. Твой пёс не будет скучать. Подумай сам: когда ты будешь на занятиях в школе, собака будет дома скучать, а у Ариестидеса дома есть сад. Представь, где собаке будет лучше: одной в квартире или в просторном саду с двумя друзьями? Ариестидес очень любит животных. Пёс будет сытым, весёлым и чистым. Мы будем его навещать.

Мальчик лишь изредка всхлипывал. Наконец, успокоившись, он глухо спросил: «Правда?»

Каролина утвердительно кивнула и косо посмотрела на пса: «Как ты его назовёшь?»

Филипп об этом ещё не думал: он нахмурил брови и почесал затылок: «Пусть будет Посейдон».

Женщина посмеялась, повернулась к Ариестидесу и что-то быстро затараторила. Мальчик ничего не понял, лишь уловил слово «Посейдон» в конце. Ариестидес посмеялся и улыбнулся мальчику – Филипп в первый раз улыбнулся греку.

После того как камушек был преподнесён в дар богу в храме Посейдона, пара пошла к пляжам, а Филипп, недалеко отбежав от них, начал искать подходящую песчинку и ракушку для будущей жемчужины.

«Поскольку песчинка будет расти в море, то и найти надо её у берега – она уже впитала в себя воду, а, следовательно, будет быстрее расти и превращаться в жемчужину!» – размышлял мальчик.

Несмотря на великодушие со стороны грека, предложившего оставить себе собаку, Филипп не прекратил с ним мысленную войну. «Улыбаясь, он забирает мою маму от отца, а теперь ещё и собаку переманил. Хочет, чтобы мы с ним стали друзьями? А может он потом выкинет собаку, как только мы улетим домой, а потом скажет, что она сбежала, когда мы вернёмся сюда! Всё это сейчас он делает не просто так: хочет маме понравиться. Конечно, я же рассказал про свой план с жемчужиной, а он до такого не догадался – вот и приманивает маму».

Оглядевшись, Филипп обнаружил, что пляжи, которые имели прекрасный белый песок и ракушки, посещать нельзя – собственность отелей, а бесплатные пляжи – дикие и каменистые.

Пришлось искать там. Филипп недовольно ступал на камни в своих босоножках, а ветер развевал его белые шортики и рубашку в красно-белую полоску с нагрудным карманном и не менее ценной вещью в нём, чем жемчужина – блокнотик с номером отца с кодом, чтобы он мог спокойно звонить ему из Греции. А проклятый ветер и скользкие камни норовили лишить мальчика равновесия, и ценный блокнотик мог вот-вот выпасть из карманчика.

Из сухого, рассыпчатого песка он взял в свою ладошку небольшую горсть песка, жалея о том, что нельзя попасть в те платные, действительно красивые пляжи, где песок, сливаясь с солнцем, превращается в блестящую солнечную пыль, ракушки сами подкидываются к ногам мягкими тёплыми волнами, а тут приходится царапать ноги.

Пёс Посейдон, после того как Филипп отправился на поиски песчинки и жемчужины, побежал в сторону того места, где мальчик нашёл его. Он начал копать и фыркать носом, лая и даже слегка воя. Филипп всё больше раздражался, и тому было несколько причин: ветер мешал поискам; поиск продолжается, а мама даже не предложила свою помощь – она всё ещё общается с греком; не попалась ещё ни одна красивая целая ракушка; собака мешала поискам своим шумом.

Наконец Филипп нашёл ту самую идеальную, слегка грязную, ракушку-гребешок. Он аккуратно начал кидать песчинки внутрь так, чтобы не сломать створки ракушки. Пёс, тем временем, не переставал рыть и лаять. Мальчик не выдержал этого, положил ракушку в карманчик и подошёл к собаке.

Увиденное его шокировало – на месте вырытой Посейдоном ямы виднелся скелет ноги, а пёс так и продолжать рыть и заметно нервничать. Мальчик закричал, отчего Каролина и Ариестидес, оторвавшись друг от друга, побежали на крик ребёнка. Филипп, рыдая, побежал навстречу маме и кинулся в объятия:

– Филипп, что случилось? – встревожилась Каролина.

– Там, …там,.. но-га! – мальчик заикался и плакал.

Ариестидес уже подбежал к Посейдону, пока женщина успокаивала сына. Грек начал помогать собаке раскапывать руками находку. Мужчина позвал Каролину. Она попросила Филиппа не подходить к яме, но тот в истерике вцепился в подол платья мамы и не отпускал, потому шёл следом за ней.

Находка напугала всех, Филипп закричал ещё больше: в яме лежал скелет с клочками волос и кусками ткани, видимо, это когда-то было одеждой.

Ариестидес достал свой мобильный телефон и начал набирать номер полиции. Каролина опустилась на колени перед сыном, схватила двумя руками его голову так, что глаза ребёнка находились в нескольких сантиметрах от её глаз: «Человечек мой, не бойся. Видимо тут какая-то старушка решила умереть. Мало что им придёт в голову. Не стоит её боятся – она не сделает тебе ничего плохого. Если хочешь, мы можем задобрить её дух и отправить в царство мёртвых, и, через неё, ты преподнесёшь дар Аиду. Хочешь?»

Мальчик трясся и смотрел испуганными глазами на маму: зубы стучали, ему было страшно, но всё же Филипп согласился.

Каролина сняла с волос цветок лилии и положила его скелету в некогда имевшуюся грудь и начала закапывать тело. Мальчик запротестовал. Женщина вопросительно посмотрела на сына, но мальчик объяснил: «Видимо Аиду понравился подарок, что он нам передал взамен свой».

Филипп протянул руку к скелету, и, дрожащей рукой, сгрёб землю в кулак. Затем, разжав кулак, он убрал лишнюю землю. Мама увидела в руках сына кольцо из ракушки. «Вот она, жемчужина,» – тихо произнёс мальчик.

Глава 4

Полиция прибыла относительно быстро. Ариестидес предложил Каролине и Филиппу поехать к нему домой, так как от острова было ближе добраться до его дома, нежели до отеля. Женщина отказалась, увидев предполагаемый намёк на продолжение совместного времяпровождения когда успокоится её сын. Сейчас ей было не до этого, однако и мужчина не обиделся, прекрасно понимая ситуацию: он лишь молча протянул женщине бумажку со своим номером телефона на случай, если та передумает.

Каролина приняла бумажку и поблагодарила за всё, а потом опешила от того, что благодарность сегодня не особо уместна. Ариестидес сдержанно усмехнулся и предложил женщине и сыну подвезти их хотя бы до отеля. На прощание, грек помахал им рукой, когда те вышли из машины: Филипп провожал взглядом машину, на заднем сидении которой, сидел жизнерадостный Посейдон с грязной от земли мордой.

Войдя в номер, Филипп моментально подбежал к телефону, достал блокнот из кармашка и набрал номер отца. Каролина медленно шла к рядом стоящему дивану, чтобы присесть. Услышав голос отца, сын разразился плачем и, заикаясь, пересказал ему о случившемся. Рассказ получился сбитым и путанным, но суть была понятна. Голос в трубке был то возмущённым, то испуганным, то успокаивающим и ласковым, то абсолютно спокойным.

Кое-как Филипп успокоился, а женщина всё это время следила за лицом сына, будто по нему она могла прочесть весь разговор отца и сына. В конце концов мальчик поднял голову, протянул трубку маме: «Он хочет поговорить с тобой».

Женщина охотно взяла трубку, надеясь услышать слова утешения и поддержки в свой адрес, однако она ошиблась:

–Да.

– Как ты могла такое допустить?! Ты же мать! Где ты была? Что ещё за грек? Какой мыс? А если бы он разбился? Он же ребёнок! Зря я тебе позволил забрать его с собой!

– Послушай, не всё сразу. Дай мне всё объясни…

– Ты улетела в Грецию налаживать жизнь, но не подумала, что ответственна за иную, беззащитную жизнь! Каролина, это твой сын! Твой! Сын! Неужели в тебе нет ничего материнского? О чём ты думала?

– Да выслушай же меня!

– Нет, это ты меня слушай: после того как вы прилетите домой, я забираю сына себе и плевать, что суд постановил оставить ребёнка с тобой. Ты его просто угробишь. Будешь противиться, сделаю так, что ты и по выходным дням с ним видеться не сможешь.

– Ну это уже абсурд!

– Абсурд – оставить тебе сына! Я просил тебя, не испорти его. Так ты решила превратить его в инвалида? Перед школой увезла нормального ребёнка, а привезёшь кого? Ты думала только о себе! Ты даже сейчас не сопротивляешься особо. Отдай ребёнка и делай, что хочешь со своей личной жизнью.

– А с тобой ему будет лучше?!

– Будет! Мне ценен и важен сын! Я хочу вырастить нормального ребёнка и знать, что с ним всё в порядке.

– Я мать! Ребёнку нужна мать!

– Нужна, но не такая. Потому это и случилось. Нет в тебе настоящей женщины. Если бы ты за ним следила, ничего бы этого не произошло. Что за собака? Что за грек? Скелет!

Ссора продолжалась дальше на повышенных тонах. Вспоминались все вопросы, приведшие к разводу: правильность мужа, узость его взглядов, нежелание мириться с мировоззрениями друг друга, надежда на остепенение со стороны жены после рождения ребёнка и разочарование, последовавшее за этим, неправильное воспитание и упрёки.

Филипп всё это время сидел на диване и слушал – теперь отец кричал, и его прекрасно было слышно. Разговор закончился бросанием трубки Каролиной:

– Человек, как ты? – ласково спросила мама.

– Я пойду спать, – тихо ответил мальчик.

– Днём? – удивилась женщина.

– Я очень хочу спать, – Филипп удалился в спальню.

Женщина последовала за ним, легла рядом с ним, обняв его как можно сильнее, чтобы он успокоился, и как можно быстрее заснул:

– Мам, я тут подумал, –глухо начал свою мысль Филипп.

– Что?

– Это не просто мертвец. Это Персефона возвращается к Аиду, а живым в царство мёртвых не попадёшь, потому она превратилась в скелет и притворялась, будто нас не слышит.

– Какой же ты у меня умничка! Ты абсолютно прав! – Каролина чмокнула в лоб сына.

Мальчик, на удивление, быстро заснул, а женщина тихонько выскользнула из кровати и направилась на балкон. Она стояла и наблюдала за проносящимися машинами: «После прилёта домой, Филипп переезжает к отцу. Этот гад всё же прав – я совершенно не гожусь в матери. Быть может, с ним ему будет действительно гораздо лучше».

Глава 5

– Моя мать – первый человек, который дал мне испытать такие чувства как «потеря веры в человека» и «разочарование»: сразу же после нашего путешествия, она отдала меня отцу.

Я тогда думал, что всё-таки проиграл ту войну с греком, что была у меня в голове, и я стал для неё обузой, мешающая строить её личное счастье.

К моему удивлению, я ошибся: мама больше не встречалась с этим мужчиной, предпочитая компанию других, поближе, говорящих на родном языке. С греком она лишь изредка созванивалась. Однако, как быстро мать знакомилась, так быстро расставалась без сожаления, но неизменным мужчиной, которого она любила всем своим сердцем, пусть даже по-своему, был даже не отец, а я.

Но это я понял со временем, а тогда, ребёнком, я сохранил в своём сердце обиду на неё, игнорируя её частые звонки, подарки и поездки.

Отец ещё больше разрывал мою особую связь с матерью, говоря о том, какая она безрассудная, любящая только себя женщина. Моя обида сблизила нас с отцом ещё ближе, хотя раньше я мог уверенно утверждать, что любовь к обоим родителям у меня была одинакова. Но теперь, когда мама бросила меня, выбор, кого любить и к кому льнуть, был очевиден.

Очень скоро отец познакомился с милой медсестрой Анной, которая была младше него на двадцать лет, но уже имела двоих мальчишек – близнецов. Она была полной противоположностью матери и внешне, и «внутренне»: светловолосая, миниатюрная, стеснительная и такая очаровательно домашняя – оплот добродетели, как мечтал отец, от неё так и веяло настоящим материнским теплом.

Папа никак не мог предположить, как такую прелестную девушку мог бросить муж на произвол судьбы, да ещё с такими хорошими детками. На что она смущённо пожимала плечами и тихо отвечала: «Предпочёл другую», будто говорила о потерянной копеечной монетке, которую всё-таки немножко жалко. Поразительно! Ни капли яда, ни намёка на злобу и желание мстить за задетое самолюбие в этой фразе не было.

Мифы сменились на пустые, но милые разговоры о мечтах, но я нисколько не сожалел об этом. Я действительно полюбил мачеху всем своим сердцем.

Позже, у отца с Анной родилась моя сестричка, а потом ещё одна. Счастью отца не было предела – он так мечтал о большой семье. Идиллия длилась недолго: Анна занималась нашим воспитанием, совмещая работу, а отец…он, конечно, тоже зарабатывал, но больше никакого вклада в семью не вносил, считая, что семейные обязанности – чисто женская работа. Анна ни на что никогда не жаловалась, но я замечал, как она, уставая от бесконечных дел, плакала в ванной комнате, да и весь внешний вид говорил об этом: она перестала уделять себе время, чтобы сделать причёску, макияж, красиво одеться и облиться парфюмом. Цокот каблуков уже давно сменился на шум от шороха тапочек.

Я помогал ей как мог, так как был самым старшим ребёнком, но она часто забирала мою работу, чтобы я мог уделить себе время на встречу с мамой, занятиям, моему хобби – рисованию, художественной школе, да просто побыть одному – она любила меня как родного и всячески проявляла обо мне заботу.

И вот, второй человек, который меня разочаровал, стал мой отец. Пока Анна загибалась дома и теряла себя, мой отец стал позже приходить домой, якобы на работе завал, срочное совещание и т. д. В конце концов, не выдержав плохо скрываемой лжи, я взял его телефон и обнаружил переписку с какой-то вульгарной женщиной. Мне тогда было уже пятнадцать лет. Шок, который я испытал, был сильнее, чем тот, когда меня «бросила» мать. Я позвал отца поговорить тет-а-тет. Он, ничего не подозревая, думал, что сын просит наставления у отца, а я..а я прямо и спросил, есть ли у него кто-то помимо Анны. Он и признался, что Анна, перестав быть «настоящей женщиной», больше не интересовала его. На мои упрёки, а как же его мечты о семье и вечное осуждение моей матери, он и признался, что, видимо, он с самого начала лукавил себе: он хотел женщину благодетельную, как Анна, и эффектную, как моя мать, но такую найти просто невозможно.

Вот оно – воплощение правильности! В итоге моя «неправильная» мать была намного лучше отца, с моральной точки зрения, не скрывая своих недостатков. Я пообещал отцу, что Анна об этом не узнает от меня, если он сейчас же прервёт все связи с другой женщиной. Отец не смог этого пообещать. Тогда я сбежал. Близких друзей у меня не было, к матери бежать – абсурд, потому скамейка в парке служила мне отелем под открытым небом. Конец марта. А я лежу и дрожу на холодной скамейке. Что я хотел тогда доказать? Кому?

Этой же ночью меня нашла Анна. Не отец, а Анна. На вопросы, почему я так сделал, я сначала не мог ответить, а потом, поразмыслив, держа обиду на отца, что он не отправился меня искать, «Ну и чёрт с ним!», я рассказал мачехе об интрижке отца. И тут…Анна стала третьим человеком, который меня разочаровал – она призналась, что давно догадывалась об этом, но никак не решалась спросить.

Моё возмущение переходило все границы дозволенного: матерясь, я кричал, почему она не говорит об этом, почему не пригрозит отцу разводом, неужели ей это нравится. Она же ответила, что тему эту поднимать не будет, ибо сделает ситуацию в семье только хуже. Она уже один раз осталась на пороге с двумя детьми, возмутившись тому, что мужчина не желает быть верным ей одному, а сейчас у неё пятеро детей. На слове «пятеро» она сделала акцент, посмотрев на меня, но в то время она уже перестала для меня что-то стоить. Какой же жалкой в тот момент она мне показалась!

Мне стала противна эта семья: что отец, что жалкая Анна, что её ненужные никому дети. Семья, основанная не на любви, а на страхе и лицемерии. Сбежать – вот чего я хотел. Но куда? К матери. Она единственная, кто не погрязла в своей собственной лжи. Но повод нашёлся лишь спустя год – меня пригласили в качестве студента в художественную академию за то, что я выиграл городской конкурс.

Как ни странно, но эти разочарования вдохновили меня на мою работу, занявшую призовое место: рука с неба, дающая «подарок» мужчине, за спиной у которого куча разорванных таких же «подарков». Эту картину я назвал «Неблагодарность». Сейчас я понимаю, что этот рисунок наивен, но тот порыв юношеского максимализма пришёлся по вкусу жюри. Очевидно же кого я изобразил.

Новость о поступлении я огласил моментально. Отец был яро против, надеясь, что, послушав его, я пойду по «правильной», по его мнению, стезе в лице доктора, адвоката или экономиста. Тогда я напомнил ему о его «правильных» представлениях и предложил ими подтереться, на что получил первую в своей жизни оплеуху.

О да! Я был чертовски прав! После пощёчины я лишь рассмеялся, ведь уже все в семье тогда знали, что у него есть интрижка уже с другой, не менее вульгарной женщиной. Анна даже не вступилась за меня, только стояла, держа детей, и молча глотала слёзы.

Мой ответ отцу не дал себя долго ждать – я ударил его. Просто ударил кулаком в лицо. В этот удар я вложил всю силу за всё: за отдаления меня от матери, за искажённое представление о семье, за разрушенные судьбы моих сестёр и сводных братьев, за уничтожение Анны, за эту, чёрт возьми, пощёчину.

Он упал и лежал, вылупив на меня свои глаза. Он мог блокировать мой удар, не такой я мастер в драках, но он не думал, что его сын осмелиться на это. И эта мерзость мой отец? Я спокойно сказал ему, что если он продолжит поднимать на меня руку, то он не выйдет отсюда живым. Я поступаю в художественную академию и переезжаю к матери. Она единственная, кто поддерживал мою идею, и уже давно приготовила комнату к моему приезду.

Поступив, я нашёл там свою страсть и безумие, а чуть позже, моё главное – четвёртое разочарование. Но обо всём по порядку.

Я корил отца, но со временем, опять. Чёрт возьми, время творит с людьми нечто непредсказумое. Так вот, со временем я понял, что мы с отцом очень даже схожи не только внешне – мы оба навязчиво искали свои идеалы. Это меня и погубило…

– Прошу прощения, но наше время скоро закончится. – робко произнесла девушка и нажала кнопку на диктофоне. – Я вынуждена идти.

– А, прелестно. – безрадостно ответил Филипп.

– Я приду к вам через неделю, а пока что обработаю и опубликую эту часть.

– Хорошо. Идите.

–Я честно приду.

– Я не сомневаюсь. Мы оба преследуем цели: вы- получить прекрасный материал и поднять себе рейтинги эксклюзивным интервью, а я..а я хочу, чтобы вы написали эту историю ради моей Персефоны. Я хочу, чтобы о ней заговорили все.

– О, не сомневайтесь, – с опаской усмехнулась девушка.

– Я уже сказал вам, что сомнений у меня нет, – всё так же безэмоционально продолжал Филипп.

– Время! – рявкнули у пролёта.

– Прошу прощения. До свидания, – девушка приподнялась со стула.

– Идите.

Глава 6

Спустя неделю девушка вновь пришла и, поздоровавшись, включила диктофон и положила его на стол:

– Можно вопрос? Правда, он не совсем касается нашей темы.

– Задавайте.

–Почему вы выбрали меня на запись вашего… признания?

Филипп откинулся на спинку кресла, оценивающе посмотрел снизу вверх на журналистку и ответил:

– Вы невзрачная, непримечательная женщина, которая не уделяет себе должного времени для ухода за собой. В день нашей встречи на вас был линялый свитер, джинсы и кеды. Волосы собраны в хвост, отсутствие макияжа и маникюра, сутулость и зажатая поза – всё это говорило о том, что вы неухоженная женщина, у которой явно есть проблема с личной жизнью и собственной самооценкой.

– Вы понимаете, что это звучит как оскорбление?

– Знаю, но вы слишком мягкотелая, чтобы как-то ответить мне, чтобы я заткнулся. В вас нет стержня. Таким людям, как вы, не светит никакое продвижение по карьерной лестнице.

Девушка часто заморгала:

–Тогда ещё больше удивляюсь, почему вы меня выбрали.

– Потому что вы хорошо делаете свою работу. Вы можете уйти сейчас, обидевшись на мои слова, но мы оба знаем, что это правда. К тому же я даю вам шанс, с помощью этого интервью, показать себя как профессионал в своём деле.

–То есть вы выбрали меня из жалости?

–Нет. Это не акт милосердия. Вы мне выгодны. Я заметил, что рядом с вами стояла ваша коллега.

– Да.

– Весьма эффектная особа. У неё явно есть нюх на эксклюзив. До сих пор ощущаю её ментальные коготки на своём теле. Так и сыпала вопросами, от которых нельзя лаконично отмахнуться.

–Так почему же не выбрали её? – язвительно спросила журналист.

–Потому что она пустышка, которая служила для привлечения моего внимания. Она задавала вопросы, которые писали, видимо, вы. И вы записывали все мои ответы, ибо я не нахожу другого предположения, почему вы были вдвоём, и почему вас вообще держат в роли журналиста. Видимо, вы хороша в своей работе, но не умеете себя преподнести, потому вам понадобилась помощь в женщине, которая умеет хватать и рвать нужный ей кусок мяса.

Я хочу, чтобы написали прекрасный материал обо мне, моей истории и о ней, ничего не исказив. Я читал некоторые работы вашей газеты ранее. Определённо, колонка с интервью была вашей.

– Да, – прошептала журналист, удивлённая такому ответу.

–Тогда продолжим. Кстати, как та часть интервью, что давал вам неделю назад?

– Это..это просто замечательно. Газеты все раскуплены. По новостям говорят только о вас.

– Мне не нужно, чтобы говорили обо мне! Мне нужна только она! Говорите о ней! – процедил сквозь зубы Филипп.

– Подождите, вы связующее звено с ней. Всему своё время. К тому же если вы будете буянить, наше интервью прекратится прямо сейчас. – девушка покосилась на надзирателя.

– Вы правы, – засопел Филипп.

– Кхм, мне предложили написать книгу о ней на основе ваших интервью. Ну..когда мы закончим.

– Это уже лучше, – усмехнулся Филипп. – Продолжим.

Когда я переехал к матери, мы не могли найти общую тему, не обрывающуюся напряжёнными паузами. По телефону легче общаться всё-таки, но вживую…Я не могу найти объяснения этому ступору. Быть может, маме было стыдно за то происшествие в Греции, и то, что она отдала меня отцу. Тем не менее она пыталась наладить общение с помощью совместных ужинов, но это выглядело весьма комично и ещё более напряжённо и неловко: она заказывала еду из ресторанов, ибо она сама не готовила. Казалось бы, проще пойти в ресторан, но нет – там мы не сможем общаться, а разговор за ужином дома сходился на том, что мы хвалили какой-то ингредиент. Однажды она пошла в ва-банк: «Помнишь ту находку в Греции?»

Я тогда аж подавился куском стейка:

– Такое не забудешь, – я кашлял и пытался улыбнуться. Мама осталась довольна моей зажатой улыбкой.

– А ты знаешь, что это за женщина была?

– Нет. Откуда мне знать?

– Ну помнишь ту семью из Польши, которая попросила сделать тест ДНК, чтобы узнать, не их ли эта дочь?

– А, вспомнил. Актриса какая-то. Как давно это было.

– Да, спустя пару лет они накопили деньги на перелёты, многочисленные тесты, документы, перевозку. Так вот, тест показал, что эта их дочь.

– Вот это уже интересно.

– Они мне ещё звонили, просили тебя поблагодарить, что ты нашёл её.

– Это Посейдон её нашёл. А когда они звонили?

–Да три месяца назад.

–И ты молчала об этом?

– Я не знала, как тебе это преподнести.

– Странно, я не помню, чтобы о ней что-то писали.

– Да она не так уж и известна.

– А как её вообще звали.

– Да как-то …Эльжбета..фамилию не помню.

– Миаковска? – я выронил нож.

– О, да, так.

– Это была Эльжбета Миаковска?!

– Тест показал родственную связь с её предполагаемой сестрой и матерью.

– А номер у тебя остался этой семьи?

– Да, они говорили, что ты можешь их навестить в любое время.

– Прекрасно! Сейчас же им и позвоню.

– Номер в телефонной книжке. Только сначала советую доесть ужин.

– Это та самая актриса? – спросила журналист.

– Да. С приездом в её семью всё и началось.

– Откуда вы вообще её знали?

– Я когда-то увидел мельком материал о жертвах собственных надежд, о том, что давным-давно малоизвестная актриса покончила с собой. Фотографий не было. Я тогда даже и предположить не мог, что это была та самая актриса этой польской семейки. Они мне показались тогда весьма странными. Я не знал, как она выглядит. Интернет мне ничем не помог. Меня поразил её изощрённый способ самоубийства: она вырыла яму, выпила яд, легла и сама начала себя закапывать. Представляете? Насколько у неё отсутствовало желание жить, чтобы хоронить себя заживо! Новость маячила только два-три раза, не более, но это так меня поразило, что я запомнил её имя. Эльжбета Миаковска. А тут, оказывается, я же её и раскопал! Не чудо ли это?

– Да. Бывают совпадения. А как вообще эта семья вас нашла?

– Они нашли нас спустя три года после того случая с моей находкой. Ариестидес обратился в местные службы. Искали предполагаемых родственников. Как они наткнулись на эту семью, я не знаю. Скорее всего их никто не искал, они сами явились. Им дали телефон Ариестидеса, тот дал телефон моей матери. Они позвонили ей, мать рассказала, как всё было. Денег у них не было, а процедура опознания и перевозок требует помимо этого, ещё и много времени.

После того как мама поделилась этой новостью, желая наладить со мной контакт, я созвонился с этой семьёй. Меня не смущал языковой барьер. Мы договорились о встрече на лето. За это время я учил польский. Я стал одержим идеей как можно больше узнать об этом человеке. Я хотел знать причину её самоубийства. Как минимум. Я хотел видеть лицо этой актрисы, которая так решительно покончила с собой. Она была моей Персефоной. Действительно повенчанная смертью!

Тогда я подрабатывал тем, что рисовал афиши для театральных представлений. Все заработанные деньги я откладывал на поездку. Мама предлагала мне бросить работу, так как она мешала моей учёбе, не давая мне нормально выспаться. Она говорила, что даст мне необходимые деньги, лишь бы я только себя не губил, но она не понимала, что причина моих бессонниц была не работа и изучение языка, а одержимость Персефоной по имени Эльжбета Миаковска. Я рисовал её. Силуэт женщины с заштрихованным лицом. Это была моя первая любовь, хотя я даже не знал, как она выглядит.

Наступило долгожданное лето. Наскоропопрощавшись с матерью, я уехал в Польшу. Всю дорогу я не мог заснуть.

На вокзале, с табличкой «Филипп» стояли две женщины. Я неуверенно подошёл к ним и был немного сконфужен широким объятиям молодой женщины. Как оказалось, это была сестра Эльжбеты. Женщина постарше – её мать. Погрузив мои вещи в старую грязную машину сестры, мы поехали к их дому. По дороге я узнал, что отец моей Персефоны умер спустя некоторое время после пропажи дочери. Больше близких родственников у Эльжбеты не было.

Я ожидал увидеть скромное, уютное, чистое жилище в городе, но меня постиг шок, увидев то место, куда меня привезли – это была лачуга с облезшей краской. Уже стоило насторожиться, когда они повезли меня за город. Несмотря на убогость их дома, они приняли меня тепло, будто дальнего родственника. Я же испытывал отвращения даже прикасаться к стенке дома, и уже сожалел о своей авантюре, но старался не подавать вида.

Женщины, увидев моё брезгливое выражение лица, предложили снять номер в гостинице, которая располагалась недалеко от их дома, ссылаясь на то, что в комнате, предназначенной для меня, проводится ремонт. Я непременно согласился. Однако удивительно, гостиница за городом.

В Польше я пробыл пять дней, но этого хватило, чтобы эта семья могла дать мне то, чего я хотел, даже большее:

По вечерам мать Эльжбеты усаживала меня на диван и выдавала по фотографии её дочери, рассказывая во всех подробностях истории, связанные с ней, а фотоснимки будто бы служили подсказками для того, чтобы определить, какую историю рассказать на этот раз.

То робкая девушка, то улыбчивый ребёнок улыбались мне на всех фотографиях, будто бы говоря о том, что я что-то перепутал – это никакая не актриса, которая покончила с собой таким изощрённым способом. Девушка как девушка. Брюнетка со слегка острыми, не свойственные её возрасту, чертами лицами, делающие её старше. Обычная симпатичная девушка. Тут счастье и надежда на будущее искрились с каждого снимка, а факты и печальное лицо матери говорили об обратном. Что же произошло?

Это меня и волновало, но женщина будто специально уходила от ответа, рассказывая неуместные истории из детства Эльжбеты. Не выдержав, я спросил напрямую о случившемся.

Женщина так и не ответила – она просто тактично позвала дочь, которая все эти дни будто бы жила на кухне, выполняя однообразную работу. Сестра Эльжбеты быстро что-то шепнула на ухо женщине, и та, кивнув, ушла на кухню, заняв место своей дочери.

Сама же сестра присела рядом со мной и тихим, сожалеющим голосом пояснила, что история с Эльжбетой для матери до сих пор очень болезненна. Они думали, что с приездом меня сердце матери успокоится, но нет-боль утраты родной дочери всё ещё сильна, потому все вопросы, касающиеся причины самоубийства лучше задавать сестре.

Извинившись, я попросил сестру актрисы рассказать мне то, за чем я сюда приехал – вот тут я и узнал то, что заставило меня полюбить мою Персефону.

– Прошу прощения, но почему всё же «Персефона»? Я забыла задать этот вопрос ещё на прошлой неделе.

– Ну как же! Знаете миф о жене Аида?

– Нет. Но вы говорили о венчании со смертью, так что смутно догадываюсь, с чем это имя связано. – покраснела журналист.

– Как? – Филипп удивился. – журналист. И не знает. Вы обязаны были это изучать!

– Да, но … – запиналась журналист.

– Не оправдывайтесь, – перебил её Филипп. – Терпеть этого не могу. Ладно, придётся объяснить. – тяжело вздохнул. –Вы меня удивили.

Персефона – дочь бога Зевса и богини плодородия Деметры. Как-то она гуляла с нимфами, и Аид, увидев её, похитил там же и унёс в своё царство мёртвых. Деметра искала свою дочь, но попытки были тщетны. Она не могла найти себе утешения, потому, из-за её печали, природа начала умирать. Зевс тогда предпринял попытку договориться со своим братом Аидом. Условились они на том, что Персефона вернётся к матери, однако Аид так просто не хотел отдавать свою невесту: в дорогу Персефоне он дал гранатовые зёрна. По пути девушка проголодалась и съела их, тем самым она обрекла себя на то, что теперь стала женой Аида, которая поневоле вернётся к нему. Так, полгода она живёт у матери. Деметра счастлива – наступает весна и лето. Когда же Персефона возвращается к Аиду, наступает осень и зима, потому что всё умирает от печали матери.

– Какой ужасный миф.

– Он прекрасен! Она повенчанная со смертью! Она сама себя обрекла на погибель!

– Так чем же Эльжбета заслужила такое имя?

– О, сейчас самое интересное. Вы меня перебили!

– Прошу прощения.

– Всю жизнь Эльжбета мечтала стать актрисой. В семнадцать лет девушка решилась признаться родителям, что она собирается пойти на пробы в кино. Эта новость конечно же не была воспринята хорошо. Эльжбету всячески отговаривали, ссылаясь на то, что в мире кино правит разврат.

Девушка обещала, что ничто её не запятнает, и, если поступит предложение, оскорбляющее её честь, она сразу же бросит своё занятие. Поскольку девушка была действительно добродетельна, родители, хоть и с тяжёлым сердцем, но дали согласие.

Пробы увенчались небольшим успехом – её взяли на роль, которая требовала выучить наизусть шесть фраз, однако и этого хватило, чтобы осчастливить наивное юное сердце.

Вскоре, она познакомилась с перспективным режиссёром, с которым завязался роман. Он пророчил ей блестящую карьеру, однако снимал только в эпизодических ролях. На вопрос девушки, почему он так делает, режиссёр отвечал, что для того, чтобы заполучить роль, ей стоит поработать, ибо у неё нет ещё определённых навыков. Всякий раз, когда режиссёр предлагал ей нечто большее, чем свидания и поцелуи, она отказывалась, ибо это полностью противоречило её натуре.

Один раз, в Греции, на очередных съёмках, отказ из её уст прозвучал слишком резко. На следующий день она решила попросить прощения у любимого и дать ему то, о чём он так часто просил, но застала его с актрисой, с которой девушка дважды сотрудничала в кино. Закатив сцену ревности, режиссёр ей просто объяснил, что, если бы она действительно хотела стать актрисой, давно бы согласилась на близость с ним, а теперь пути ей все закрыты – она никудышная актриса, сопливая девчонка, отвратительная любовница, и он сделает всё, чтобы ни одно предложение не поступило бы к ней.

За один день, за одно мгновение, были потеряны шансы на свою мечту, и растоптана её первая нежная любовь.

Она описала это всё в своём дневнике. Видимо, она над ним плакала, ибо чернила в некоторых местах размазались. Там она и описала, что, посмотрев на последний закат, она совершит самоубийство, проглотив ампулу с ядом и закопав себя, пока яд не подействует, тем самым она покажет, что сама «закопала» свою мечту наивностью и упрямством. Место всего действия она не указала. Как она добыла яд, она не написала. Лопату она выкинула в море или её украли, ибо ничего рядом со скелетом больше не было. Действительно. Столько времени прошло. Вещи она сложила и отправила домой, а сама отдалилась от съёмочной труппы и совершила то, что описала. На ней было платье с длинным подолом, на который сыпала весь песок, а потом, когда часть работы была проделана, она натянула подол на себя и погребла себя под песком. Эльжбета зарылась полностью, потому никто и не думал раскапывать свежий холмик. Съёмочная группа не волновалась об её исчезновении, ибо роль была отыграна, а режиссёр счёл пропажу на вздорный характер и личную обиду. Уехала видимо.

Дневник прибыл домой, и, когда семья прочитала последние страницы дневника, было уже совсем поздно.

Глава 7

– Боже, – тихо произнесла журналист.

– Вот и я так же был поражён, услышав эту историю из уст сестры Эльжбеты. Я захотел непременно увидеть этот дневник, пощупать, почитать, выучить каждое слово во что бы то ни стало! Это же сокровищница её переживаний! Там описано всё, что таилось в её душе. Рассказ её сестры, по сравнению с дневником, историей от первого лица, будет просто ничто!

Дневник дали на время с условием, что я его верну перед тем, как уеду из Польши. Это всё, что осталось от Эльжбеты. Фотографии отказались давать даже на время. Но я хотел большего! Пришлось оставшиеся дни наслаждаться не чтением дневника, а бездумным переписыванием и злиться на эту семью за то, что какие-то сантименты не дают им спокойно отдать этот дневник мне. Он им бесполезен. Это просто кладбище воспоминаний. Не станет этих женщин-не останется памяти об Эльжбете, а я хотел и мог её увековечить! Этот дневник был мне намного нужнее. Языковой барьер всё-таки давал о себе знать: с ошибками и ругательствами про себя я переписал всё, забыв о еде и сне.

Когда я приехал домой, мать была разочарована моим внешним видом. Синяки под глазами, худоба, красные глаза и общий усталый вид разбили мамину надежду на то, что поездка успокоит мою одержимость, но нет – стало только хуже.

Далее шла интенсивная работа над переводом. Опять я забыл о полноценном сне: ночью во мне просыпались силы, о которых я и не подозревал днём. Я обзавёлся словарями, хотел перевести всё точь-в-точь, не исказив ни единого слова. Это невозможно, да, но я пытался.

Вскоре нехватка сна давала о себе знать – я стал путать реальность и сон, мог провалиться в сон на середине разговора, будто потерял сознание (может так оно и было), а внешний вид говорил о том, будто я серьезно болен.

Мать умоляла взять перерыв в учёбе, работе и бросить перевод, чтобы я смог отдохнуть. Но я не слушал. В итоге, однажды я пришёл домой и обнаружил, что все мои словари, листы с переводом и сам дневник Эльжбеты пропали! Я кричал, истошно кричал, рыдал, лихорадочно искал по квартире, разворачивая всё на своём пути, хоть малейшую зацепку. Ничего. В голове промелькнуло «Мать».

Когда она пришла домой, то обнаружила полностью разрушенную мебель и плачущего навзрыд меня на полу. «Где?!» – вот что она услышала сначала от меня: ни приветствие, ни объяснение происходящему, только отчаянное истеричное «Где?!». Далее на неё посыпался град реплик, обвиняющих её в бездушии и жестокости, о пустоте и утрате. Я говорил, показывая на мои деяния в квартире, что своим поступком она устроила в моей душе точно такой же хаос. Что делала она? Молчала и ждала, пока я успокоюсь. А потом она и сказала, что пока я не приведу себя в порядок, то мои вещи не отдаст. Я опешил от её спокойно, но в то же время твёрдого голоса. Я никогда не слышал такого от неё. Он подействовал на меня отрезвляюще, будто облили холодной водой. А далее я потерял землю из-под ног, и всё поплыло в моих глазах – я потерял сознание.

Выхода не оставалось – пришлось подчиниться условию матери. На полгода я взял отдых от учёбы, но работу я не бросил, объясняя это тем, что хочу умеренно совершенствоваться в своём деле. Но я имел на это другие виды. Всё это время я просто существовал изо дня в день. Полгода я лелеял мечту о том, как я вернусь к переводу и, как добрый знак, Эльжбета меня не покидала – она приходила ко мне во снах отрывками из своего дневника, будто я частями смотрел экранизацию её истории:

«… Вот он уже не раз предлагает мне это, утверждая, что многие актрисы делают так. Необходимо переступить себя, разрушить себя, чтобы возродиться в новом воплощении. А я не могу. Я так не могу. Если я сделаю это, то потеряю себя.

Я ему отвечаю, что это противоречит моим моральным устоям, а он мне говорит, усмехаясь: «Моральным устоям? А что это? Актриса играет и положительные, и отрицательные роли. И бывает так, что отрицательная роль приносит больший успех. Надо уметь перевоплощаться, с лёгкостью расставаться с прежним лицом и примерять на себя новую роль, новую маску, будто новое вечернее платье. А как же ты можешь вжиться в роль, если ты не можешь сбросить то, что держит тебя в этой «маске»? Мне кажется, что ты вообще не хочешь быть актрисой. Это не твоё».

Нет! Я хочу! Очень хочу! Может он и прав, но я не могу решиться. Это так трудно! Его напор так давит, но …он так хорош. Он успешен, опытен и знает цену победы. Он знает, что мне надо делать, но,..ах.. неужели это не может подождать? Неужели это обязательно? Такова цена мечты? Это испытание слишком тяжело для меня.

Я прошу его дать мне время. Я справлюсь. Я обязательно справлюсь! Но мне нужно время…»

« Ну почему?! Ну почему он взял на главную роль эту шатенку, капризы которой должны исполняться сие минуту?! Чем она лучше меня?! Я произнесла свои реплики, и всё! Всё получается превосходно с первого дубля! Я слушаюсь режиссёра, ведь он хочет видеть то, что задумал! Всё! Мой любимый на работе – мой поводырь. Я следую его указаниям и делаю всё превосходно. Знаю это. Я вижу, как он доволен моей работой и покорностью. Я чувствую его и слышу, делаю так, как он велит. А она… она… просто выскочка! Но тем не менее главная роль у неё! После своей сцены она садится рядом с режиссёром, моим любимым, и смотрит как отснят дубль. Она сидит так близко, что в моей голове проскальзывает тонкая смутная мысль, будто её взяли на главную роль не просто так. Нет! Он же любит только меня! Что я несу! Но тогда почему? Почему она? Почему он её взял?

И вот она сидит рядом с ним, я слежу за ними. Он доволен, а она … стоп, что это за морщинка между бровями? Она хмурится. Ей не нравится! Она злится, что свет лежит на ней не так, как нужно, из-за этого она получилась тут уродливой. Она требует переснять! Какая дерзость! А он…а он ссорится, злится, неудивительно, но…слушается её!

Она даже слова свои забывает! Опаздывает на съёмки! Я же лучше её! Я знаю все её слова и готова сниматься в любое время. Я готова слушаться и подчиняться! Я не капризна! Мне многого не нужно! Никто эту шатенку не любит, но почему он выбрал на роль именно её? Я недоумеваю, а съёмочная группа лишь сдержанно ухмыляется…»

…

Спустя полгода я вернулся к учёбе. Мама вернула всё, сложив по коробкам. А я незамедлительно собрал вещи и съехал от неё. Я выжидал полгода. Никто не смеет у меня отнимать то, что принадлежит мне. Этого я матери простить не мог.

Глава 8

Девушка включила диктофон и попросила продолжить рассказ. Филипп откинулся на спинку стула:

«Каждый год я навещал семью Эльжбеты не для того, чтобы послушать очередные истории из детства, а ради фотографий. Бережно держал в руках и смотрел, пытался запомнить каждую расплывчатую черту лица в нечётких фотографиях. Из-за них я вынужден был хоть как-то поддерживать беседу с уже теряющей рассудок матерью, и понимающей и слегка смущающейся сестрой. Ей было стыдно за мать, когда та могла сказать нечто невразумительное в силу своей болезни. Но если вопрос касался моей просьбы отдать мне дневник и фотографии, сознание матери будто выходило из плотного замутнения, и я слышал категорическое «Нет». Сестра не перечила матери. Я злился и проклинал в душе их упрямство. И, видимо, судьба за это сыграла с ними злую шутку. Да и не только с ними, но, к сожалению, и со мной.

Мать Эльжбеты, не осознавая своего поступка, устроила пожар, пока сестра отсутствовала в доме, закупаясь продуктами. Ничего от дома не осталось. Старуха умудрилась остаться живой и отделаться лишь парой незначительных ожогов. Она даже умудрилась захватить с собой сумку с документами.

Об этом я узнал по телефону. Как знал, что стоило отдать им свои данные. Сестра Эльжбеты сообщила, что приезжать больше не стоит, потому что некуда. После подробностей я, не скрывая своего волнения, спросил о судьбе фотографий и дневника, и получил ответ, который я не хотел когда-либо слышать. Сгорело всё, что напоминало о ней. После этого я бросил трубку. А далее я просто начал вымещать свои эмоции на стену, нанося ей удары кулаком. Я был зол на них. Я был прав – будь эти вещи у меня, память об Эльжбете сохранилась, но они не слушали и не слышали меня!

– Мать или сестра – тот самый человек, который вас разочаровал в четвёртый раз?

– Нет, в них я был не разочарован. Я был на них зол. Как личности, они для меня никогда не существовали. Они были просто источником знаний об Эльжбете. Я никогда их не выделял и не видел в них то, что доказало бы, что они заслуживают называться личностями. После того звонка, они мне стали не нужны. Ничто больше не связывало с ними и не вынуждало общаться. Всё необходимое они уничтожили сами.

Тогда я погрузился в попытки воскрешения её имени. Я отсылал издательствам переписку дневника, но везде получал тактичные отказы, говорящие о том, что моей работой на данный момент они не заинтересованы. Не впечатлило их! Да как это могло не впечатлить?! Они держали в руках шедевр, который не могли в силу своего кретинизма оценить по достоинству! Решив, что если издательства не дают мне совершить то, чего я хотел, я стал искать другой момент заявить о ней.

Учёбу я уже закончил, но всё так же работал в театре, рисуя афиши. И тут меня осенило, что свою работу я использую для своей благой цели. Даже тогда, 23-летним, я считался странным. Признаю, своей странностью я пленял сердца девушек. Это, можно сказать, часть того, благодаря чему я сделал своё имя. Я знал, что обладаю красивой внешностью и томной загадочностью, отчего неопытные девушки или обладательницы тонкой душевной натуры сходили с ума.

На работе я предложил устроить свою выставку картин. Директор одобрила эту затею и, вскоре, я выставил свои работы темноволосой девушки с заштрихованным лицом. Никто не обращал внимания, просто косились и шли мимо, зажав в руках свои билетики. Это меня злило. Если издательства говорили хоть какие-либо тактичные причины того, почему они не соглашаются принимать участие в воскрешении имени, то люди в театре молчали, кося и выражая своим видом своё «фи».

Тогда я решился на весьма безумную идею. Хотя сейчас понимаю, что поступил правильно. Инсталляция – весьма эффектная вещь. На большом листе бумаги я завуалированно написал историю о потерянной любви, исчезнувшей памяти и так далее, как можно романтичнее. А тем временем я, каждый вечер, ходил между своими картинами, падал на колени, театрально пускал слёзы и целовал полустёртые очертания губ на картинах. Люди стали обращать внимание. Потом начали писать в одной, потом в другой газете. С каждым днём людей становилось всё больше и больше не потому что любовь к театру резко возросла. Нет. Они шли поглазеть на того странного паренька, который буквально одержим своей возлюбленной, что изобразил её на всех картинах. Появилось кучу слухов, сплетен, легенд о моей истории любви. Нелепые и, некоторые из них, очень даже неплохие. Все они подогревали интерес ко мне и моей импровизированной выставке.

Я привык к вспышкам- делал вид, будто я поглощён настолько своей потерянной любовью, что не обращал на них внимание и продолжал дальше пускать по девушке тоскующие слёзы. В принципе, так оно и было. Потом приехало телевидение, интервью, статьи. Мне предложили провести ещё одну выставку. А затем ещё и ещё. Так, я становился всё популярней и популярней. Вскоре я перестал рисовать афиши в театре, был известен уже как современный романтичный художник с загадочным прошлым, знакомый в узких кругах».

Глава 9

– Персефона сделала вас знаменитым?

– Да. Она прославила моё имя. Я был ей обязан. Теперь моя цель, прославить её – Филипп сделал акцент на последнем слове.

– Как вы тогда познакомились с ней?

Бесстрастное лицо Филиппа сменилось на брезгливое выражение, будто он сейчас вспоминал нечто неприятное:

– Вы об этой манекенщице? – как можно безразличнее помахал кистью, но барабанная дробь пальцами другой руки выдавала нервозность.

– Да, – холодно ответила журналист. – О ней.

– Давайте я расскажу вам всё по порядку, – в голосе Филиппа слышалось еле скрываемое раздражение.

– Хорошо… просто это уже четвёртое интервью… люди хотят знать про неё..

– Они дождутся. – перебил Филипп. – Они ещё начитаются про неё. Всему своё время. Томительное ожидание намного лучше…

– Хорошо. Продолжайте. Времени совсем нет.

– На вас давят?

– Есть немного.

– Да поставьте уже кого-нибудь на место! Скажите, что я отказываюсь давать интервью кому-либо иному кроме вас. И если вы будете на меня давить, в виду давления на вас, я прекращу давать интервью кому-либо совсем.

– Ладно, – девушка кивнула. – Давайте всё-таки продолжим.

– Безнадёжная, – тихо произнёс Филипп.

Девушка услышала это и возмущённо на него посмотрела, но ничего не сказала.

– О чём я и говорил…. Ну да ладно. С момента моей первой импровизированной выставки до встречи с манекенщицей прошло 11 лет. За это время я был трижды женат. Вы это знали?

– Да. Актрисы, брюнетки. Вы выбирали один типаж.

– Да. Образ Эльжбеты я искал повсюду. Однако ни одна из моих жён не обладала её качествами. Только внешность. Больше их ничто не делало похожими. Пустышки. Мне совершенно не везло.

– Вы же сами выбирали себе таких пустышек.

– Ну наконец-то едкое замечание! Пока что тихое и робкое, но уверен, всё ещё впереди.

– Расскажите подробнее о жёнах?

– Но вам же надо поскорее подойти к этой жертве.

– Люди и про личную жизнь хотят знать. Некоторые думают, что вы…

– Что я женился фиктивно? Скрывал своё равнодушие к женщинам?

– Да.

– Забавные слухи. Уверяю, я просто любил единственную женщину, которая затмевала всех – Эльжбету.

В первый раз я женился на начинающей актрисе. Роковая брюнетка. Мы смотрелись с ней весьма гармонично, но в ней не было чистоты Эльжбеты. Вскоре я понял, что на моём имени она строит себе карьеру. Я не обиделся, даже наоборот, посчитал это очень разумным. Каждый выживает как может. Мы с ней спокойно поговорили и обсудили наш развод. Мне тогда было двадцать пять. Год прожили. Вскоре она выскочила замуж за какого-то бизнесмена. А потом ещё раз. Мы иногда с ней виделись на светских вечерах. Общались как старые приятели. Хищница. Уверен, вот она действительно может вызвать подозрения. Она никого из своих мужчин не любила.

– Людей волновал вопрос, касающийся вас, – улыбнулась журналист.

– Вторая была старше меня на три года, – продолжил Филипп, не обращая внимания на ухмылку девушки. – Мне нравился её вечный пессимизм. Любила рассуждать о том, как время быстротечно. А потом то, что привлекло меня к ней, отвратило.

Ей уже исполнилось тридцать. Мы вечно ссорились на тему того, что её время уже уходит. Она хотела бросить актёрскую карьеру и завести ребёнка. Я был для неё идеальной партией, так как был состоятелен, талантлив и красив- прекрасный малыш получился бы. На этом я с ней и попрощался. В свой адрес я услышал, что я сволочь. А по мне, так она меркантильнее моей первой жены. Эльжбета хотела стать актрисой, и готова была пойти на жертвы. Такая женщина, как моя вторая жена, ничего не добьётся. Вот кто действительно бездарный человек.

– Не знаете, как дела у неё сейчас?

– Нет. Мне это неинтересно.

– Она вышла замуж и родила сына.

– Поздравляю. Своё предназначение она выполнила. Больше она ни на что не была способна.

– Сколько вы были в браке с ней?

– Семь месяцев. Третий раз я женился в двадцать девять на актрисе с удивительно мягким характером. Больше всех она походила на Эльжбету. Но увы. В ней не было огня. Вечная грусть в глазах и полное отсутствие жизни меня донимали. Нет, грусть привлекает, но она …. она была совсем никакой. Только схожесть во внешности меня в ней привлекло. Удивляюсь, чем она цепляет на кастингах. Она же…никакая. Я не знаю, как это объяснить.

Эльжбета горела желаниями. В своих поступках она была импульсивна и отчаянна. А жена…она была моей тенью. Так мы прожили с ней два года, пока в один прекрасный день я обнаружил, что вещей жены нет, а на столе лежит записка с просьбой развестись. Поговорили по телефону и назначили время. Я даже и не понял, почему мы поженились. Это было…странно. Будто всё это время я жил сам по себе, просто в доме иногда мелькала тень Эльжбеты.

– Какой же вы прекрасный семьянин, – ухмыльнулась журналист.

– Да. Потому я не удивляюсь слухам о моём…равнодушии. Думаю, одна из жён пустила этот слушок. Точно не первая. Нет. Вот вторая могла.

– А как общаетесь с третьей женой?

– Никак. Я ничего про неё не могу сказать. Мы оба поняли, что это была странная ошибка, будто оба сошлись, ибо боялись одиночества. Знаю только одно – она востребована.

– Я должна идти.

– Вы явно расстроены. Чем же?

– Вы сами утверждали, что хотите прославить имя вашей Персефоны, а в итоге всё интервью прошло о ваших жёнах. Ничего нового читатель не почерпнул.

– Но вы же сами просили… Понимаю, не успели, но всему своё время. Вы, как и ваши читатели, которые так считают, глупы и неразборчивы. Уходите.

– Навсегда? – возмутилась девушка.

– Нет. Как всегда на неделю. Просто сейчас вы мне надоели. Печатайте то, что я вам сегодня рассказал.

Дверь захлопнулась.

Глава 10

– С возвращением! – надменно воскликнул Филипп.

– Скучали?

– Мой ответ вам не понравится, – неприятно улыбнулся мужчина.

– Что сегодня будем обсуждать? Всех ваших питомцев? Дайте угадаю, они носили все кличку Эльжбета или Персефона? – язвительно выпрашивала журналист.

– Милочка, вы просто сквозите ядом, – одобрительно улыбнулся Филипп, почесывая свою щетину. – Вот сейчас я готов дать людям то, чего они хотят. Но повторяю – всё по порядку.

– Приступим тогда, – девушка пододвинула стул.

– Мне тогда было тридцать четыре. Прекрасен, талантлив, загадочен, свободен, но сердце…сердце вечно тосковало по прекрасной любимой из прошлого. И я прекрасно понимал, что знаменит не тем, что я настолько талантлив. Нет. Я зацепил людей историей. Людям нужна история, скандал, сплетня. Особенно такая, которая касалась смятых простыней. Загадка. Я был загадочен. Даже для самого себя. Я прекрасно понимал причину моей славы. Это меня даже забавило, но и расстраивало одновременно.

– Почему же расстраивало?

– Потому что Эльжбета была талантлива, но без загадки и интересной легенды за плечами, потому она не смогла стать знаменитой. А это обидно. Она ведь действительно заслуживала.

Все мои выставки были посвящены темноволосой незнакомке со стёртым лицом. Обыденно, но романтично. Потому я был так популярен.

Женщины так и пожирали меня глазами, мечтая завладеть моим сердцем. Признайтесь, вам же нравится, когда кто-то принадлежит всецело вам. Особенно когда это отбитая добыча. – Филипп прищурил глаза. – Сколько раз я встречал подобные хищные глаза. А моя тоска в глазах ещё больше растапливало сердца даже самых холодных дам. Будто герой из женских романов.

А моя тоска оправдывалось тем, что я понимал: время проходит, а я забываю лицо своей женщины. И я так и не успею восславить её.

Фильмы с её эпизодическими ролями были пересмотрены не один десяток раз, но это было не то. Я знал её реплики и жесты секунда в секунду наизусть. Мне нужно было большее.

Как – то раз я опаздывал на благотворительный бал. Оставалось только открыть дверь, зайти в здание, но что-то подсказало мне повернуть голову направо, и я увидел её.

Три девушки сидели за столиком на террасе. Две смеялись и громко разговаривали, а она…она грустно мешала ложкой кофе и молчала. Ни малейшей тени улыбки. Меня будто поразило молнией. Красноволосая, с пирсингом на носу и татуировкой в виде раскрытых лилий на всю грудь. Сразу всплыло воспоминание скелета с цветком в груди. Мысли роились в голове и будто издавали звук пчелиного роя.

Я так и стоял неподвижно с открытой дверью, как идиот, не давая никому пройти. Меня подтолкнули. Я будто очнулся и пропустил людей. Сам же я понял, что ни на какой вечер я сегодня не пойду.

Взгляд снова уставился на группу девушек, и что я видел. Красноволосая девушка встала, оттряхнула своё зелёное платье от невидимых крошек, взяла свой рюкзак и сказала, что у неё нет настроения, ей лучше стоит уйти. Девушки пожали плечами, посоветовали не расстраиваться, обнадёживая, что можно попытаться в следующем году, не всё так плохо. Она ничего им не ответила.

Я следил за ней и подошёл ближе, когда мы пропали из поля зрения тех девушек за столиком. Я легонько коснулся её плеча, а она вздрогнула и резко повернулась ко мне. Глаза были заплаканными. Точно. Это она. Если снять этот пирсинг, волосы перекрасить в чёрный. Да. Эльжбета.

Не знаю, что она обо мне подумала, ведь я стоял молча с открытым ртом, пока она не спросила, не обознался ли я. Я улыбнулся и сказал, что вроде нет. Она недовольно фыркнула и сказала, что у неё нет настроения знакомиться.

Я быстро начал оправдываться, что она не так поняла. Честно говоря, меня задело то, что она меня не знала. Я объяснил вкратце ситуацию, что угрозы для неё не представляю, и, если она не против, я мог бы ей предложить одно дело. Предложил прогуляться и обсудить причину её грусти. Она и рассказала, что не поступила на журналиста. Все планы рухнули. Возвращаться в свой город обратно смысла нет – там её ждёт мать-деспот, а здесь негде даже переночевать.

На вопрос, куда же она сейчас собиралась, она пожала плечами и сказала, что не знает, скорее всего так и поедет домой. Поступлением она надеялась не только осуществить свою мечту учиться на желанную профессию, но и сбежать от недовольной жизни матерью, которой вечно нужно доказывать, что девушка чего-то стоит. А тут, не оправдала ни своих, а уж тем более маминых надежд.

Всё складывалось как нельзя лучше. Я предложил ей стать манекенщицей для моих работ и жить у меня без всяких пошлых намёков. Она ещё за позирование будет деньги получать, но при условии, что она перекрасит волосы, снимет пирсинг и будет носить ту одежду, которую я попрошу надеть. Как бы ни чертовски хорошо сидело на ней то зелёное платье, я посудил, что ей нужны вещи скромнее. Тем более для образов. Волосы перекрасить, парик слишком пошло и безвкусно. Никаких глупостей и отношений.

Как ни странно, но она согласилась. Видимо, тогда он совсем отчаялась, что согласилась жить у незнакомца, предлагающий ей деньги при условии, что она будет слушать его и позировать для его работ. Я же мог быть маньяком!

– Ну да, – прыснула журналист. – Простите.

– Смешно, – процедил сквозь зубы мужчина. – Я был счастлив в тот день, как никто другой. Будто сама Эльжбета пришла ко мне и шепнула мне на ухо нежное «Пора. » Я ожидал от девушки огромных перспектив.

Когда я узнал, что её зовут Мия, я понял, что у судьбы действительно на меня намечен определённый план. Сама Эльжбета Миаковска снизошла до меня в таком весьма экстравагантном образе Мии. Ну да, она же актриса! Она знает толк в перевоплощениях!

Глава 11

– Вижу, сегодня вы в хорошем положении духа, – улыбнулся Филипп.

– Вы тоже ничего. Побрились.

– Ну да, мы же постепенно подходим к самому интересному.

– К Мии?

– Нет. К моим работам! Сдалась мне она!

– Но без неё не было бы этих работ, – с опаской произнесла девушка.

– На вас больше не давят? – сменил тему Филипп.

– Нет. Последней частью интервью остались довольны.

– Газеты раскупают?

– Мгновенно. Есть одно но…

– О чём вы?

– Вам это может не понравиться.

– Ну..

– Поскольку начали вы говорить о Мии… в общем …хотят опубликовать дневник, который она вела, когда жила с вами, как книгу. Отдельно от книги о вас и Эльжбете. Людей больше волнует Мия, нежели Эльжбета. Нет, она им тоже интересна, но Мию им…жалко.

– Что?! – взревел Филипп, он вскочил с места и ударил кулаком по столу. – Да как вы смеете?! Кто она, эта бездарность, без меня?! Эта провинциальная выскочка! Неудивительно что я её при…

– Успокойтесь! – испугалась журналист. Она выставила вперёд руки, будто пыталась оттолкнуть разъярённого мужчины.

Мгновенно влетели мужчины, быстро скрутили и вывели всё ещё бушующего Филиппа из комнаты. Девушка продолжала сидеть на стуле не шевелясь, часто дыша. Она не знала, что делать дальше. Неужели на этом интервью прекратится? Тысячу раз она уже пожалела о том, что рассказала о том, что людей интересует больше Мия, нежели Эльжбета. Стукнув пару раз ладонью по лбу и процедив сквозь зубы «Дура! Дура! », ей ничего не оставалось, как уйти.

Глава 12

Встреча состоялась лишь через неделю, ибо Филипп неделю был наказан пребыванием в карцере.

Девушка с осторожностью приоткрыла дверь, Филипп её уже ждал:

–Да заходите уже, – с раздражением позвал Филипп.

– Вы позволите?

– Вы обсуждали это с начальством. У меня нет выбора. Хотя сейчас у меня есть желание встретиться с вами лишь для того, чтобы плюнуть вам в лицо.

– Вы думаете, что я была инициатором этого решения?

– Кто его знает! Может я вас не раскусил, и вы не просты как кажется. Вы же так просили поскорее начать историю о Мии.

– Вы впервые назвали её по имени.

– Придётся, она же теперь тоже станет знаменитой, – язвительно ответил мужчина.

– А вы похудели.

– Спасибо. Я решил провести разгрузочную неделю, – усмехнулся мужчина.

– Поверьте, это не я.

– Довольно, – он поднял руку в знак того, чтобы она замолчала, – У меня была неделя поразмыслить над этим. Прекрасно понимаю, что на всём делаются деньги, а уж из этой истории можно вытащить не один мешок с деньгами. Вы не та, кто ищет корысти.

– Тогда почему вы меня подозреваете?

– Я не смею отказать себе в удовольствии показать, как вы бесхребетны, – улыбнулся мужчина.

Девушке хотелось бросить это дело и уйти. Промелькнула мысль «Хватит». Она выключила диктофон и направилась к двери – улыбка с лица Филиппа вмиг исчезла и сменилась на испуганное выражение лица – уголки губ резко поползли вниз:

– Вы куда?

– С меня хватит. Ищите другого человека для ваших выходок.

– Стойте! Вы не имеете права!

Она повернулась к нему и улыбнулась неприятной улыбкой:

– А что вы мне сделаете?

– Вернитесь.

– И не подумаю.

– А как же давление?

– Плевать. Работу всегда можно сменить. Я ещё и статейку интересную напишу о том, какой вы невыносимый. Я же тоже сейчас в центре внимания в вашей истории.

Филипп открыл рот от удивления:

–Прошу вас. Умоляю. Не покидайте меня. Мы с вами прекрасно сработаемся.

– Бросьте ваши выходки. Мне нужна только история. Любое оскорбление с вашей стороны, и мы с вами прощаемся.

–Хорошо, да, конечно.

– Тогда продолжим на том месте, где мы остановились, – журналист вернулась на своё место и включила диктофон.

– А вы быстро учитесь, – улыбнулся Филипп. Девушка пальцем начала вести кнопку выключения диктофона. – Понял.

И так, на чём я остановился? Да, на ней. Я чувствовал настороженность с её стороны, но, когда она зашла в мои апартаменты и увидела повсюду холсты, она поняла, что я её не обманываю. У неё был всего один чемоданчик с вещами, и это заметно облегчало мне задачу в её преображении.

Я попросил её показать всю одежду, включая её нижнее бельё, что было в чемоданчике. Удивительно, но это занятие она нашла забавным. Мало что мне понравилось, и я предложил ей пообедать, а потом выкинуть все эти вещи на помойку. Естественно я услышал изначально отказ, аргументированный тем, что ей нечего тогда будет носить. Я успокоил её тем, что всё необходимое я куплю в тот же день, когда она выкинет свои вещи, а лучше сожжёт. Я ещё ей говорил что-то о символизме начала новой жизни, но уже не помню.

Вещи были собраны, отвезены на пустырь и сожжены. Утром мы должны были поехать за вещами и вообще с целью её преобразить по моему замыслу. Спала она в отдельной комнате. Всегда. Говорю заранее, у нас с ней никогда не было интимных отношений.

В дорогу по магазинам я торжественно ей отдал свою хлопковую белую рубашку. С чёрными брюками она смотрелась прекрасно, хрупко, просто и так… хорошо.

Волосы перекрасили в чёрный, пирсинг сняли, а татуировку оставили – мне она была нужна. Одежду для неё я выбирал сам. По моему приказу она щеголяла в нижнем белье, всецело доверяясь мне. Это мне нравилось и тогда я получал чистейшее удовольствие. Даже парфюм для неё выбирал я сам. Люди косо смотрели на то, как я требовал от неё переодеваться и раздеваться ещё и ещё, а она выполняла всё безропотно, всецело отдаваясь подчинению. Думаю, со стороны я выглядел как сумасшедший. Как же она была хороша с этими чёрными волосами! Эльжбета! Это была она, какой я помню её на фотографиях.

В итоге мы завершили свои дела лишь под вечер. Она шла впереди меня, а я ею любовался:

Бирюзовая полупрозрачная шаль, пропитанная ароматом лаванды, белого чая, лимона и флёрдоранжа. Солнце убаюкивало меня, а тёплый ветер разносил аромат от неё, делая его ярче, опьяняя меня ещё сильнее.

Она была воплощением тепла, солнечного августовского дня. Но она никак не вписывалась в вечерний город. Вся такая воздушная, легкая, полупрозрачная, обдуваемая ветром, хрупкая, пахнущая белыми цветами плодовых деревьев – нелепо пробивающийся одуванчик на асфальте, который портит вид бетонного пейзажа. Эльжбета.

Я видел в ней свою любовь. Наконец я нашёл то, чего я так долго искал. Я ей очень подробно рассказал историю смерти актрисы, как я в детстве нашёл её скелет. Как мама положила лилию меж её рёбер, чтобы достойно похоронить. И наконец, я рассказал ей о работе: я хотел воссоздать образы Эльжбеты из её эпизодических ролей, а также воссоздать портреты её фотографий, которые сгорели в пожаре, неосознанно устроенный её матерью.

Она нужна была мне для того, чтобы я смог воскресить её из мёртвых. Мия согласилась.

Глава 13

«Наконец-то! Вот теперь можно начать работу!» – думала журналист, когда Филипп начал рассказывать историю о знакомстве с Мией.

«Прошло уже два года с тех событий, а его реакция на неё по-прежнему агрессивна. Неудивительно. Но всё же – она ему ничего не сделала. Он сам виноват, что оказался в таком положении.

Хорошо, что я не сказала, что именно мне поручили писать о ней книгу на основании её дневника. Он бы снова тогда впал бы в ярость.

И опять же он виноват. Почему он доверился именно мне? Только мне он согласился рассказать всё. Мне и разрешили отксерокопировать её дневник, чтобы проводить параллель с его рассказами. Конечно, это будет нечто, но что будет с Филиппом, когда он узнает автора этой злосчастной книги? Он же непременно её прочтёт любым возможным способом. Я стану его пятым разочарованием. Хотя ему на меня плевать. Я для него просто интервьюер. И мне плевать. Это просто моя работа».

Дома её никто не ждал. В этом месте царствовали хаос и звенящая тишина. В квартире всё кричало об одиночестве хозяина: беспорядок, куча картонных коробок от купленной еды в магазине за углом, темные плотные шторы, низкий потолок, засохшие цветы, отклеенные обои и повсюду летающая пыль. Обычному гостю было трудно подавить в себе жуткое ощущение давления. Возвращаться сюда не хотелось, не то что уж жить. Даже кошка, которую девушка приютила с улицы полгода тому назад, сбежала от неё спустя две недели.

Как ни странно, журналист понимала, что обстановка в квартире уже давно нуждается в обновлении и буквально кричит об этом ржавой гудящей водой из-под крана. Но девушка ничего не предпринимала. Её нечто роднило с этой квартирой – никто не понимал очарования этой лачуги. Все гости обращали внимания лишь на внешность, не догадываясь о том, что у этой квартиры, скорее всего, есть богатая история. Журналист сравнивала себя с этим местом.

Ранее тут жила вполне себе обычная семья, пока женщина не бросила мужа и детей, оставив записку, что она нашла свою настоящую любовь, и советовала её не искать. Мужчина воспитывал детей как мог, трудясь на нескольких работах, чтобы дети ни в чём не нуждались. Время на поиски спутницы жизни у него не было, потому квартира пришла в такое запустение. Да, здесь явно не хватало женской руки. Дети выросли и добились значимых высот. Они обзавелись семьями, купили новый шикарный дом и переехали туда с уже стариком-отцом.

Разве не милая история? Но никто не выпытывает об этом, ибо думают, что тут жил сумасшедший или одинокий старик, или алкоголик, или наркоман … и даже не один.

Девушка открыла дверь и включила свет. Её молчаливо приветствовала огромная кипа бумаг, лежащая на столе. Разогрев очередную картонку с лапшой, она предприняла попытку принять душ, но тщетно – серый от налёта кран гудел и трясся, но не выронил ни одной капли хотя бы ржавой жидкости. «Мда, пора всё-таки обратиться за помощью к сантехнику. Завтра».

После неудачной попытки принять душ, девушка села за стол и открыла верхнюю полку, в которой лежала толстая папка с распечатанными листами, страницами дневника Мии. Отодвинув в сторону ненужные страницы жизни Мии до встречи, она принялась читать момент знакомства с Филиппом – то, о чёмсегодня и неделю назад рассказывал он:

…

«Не поступила. Всё, все мои планы рухнули в одночасье, когда я не увидела свою фамилию в списке поступивших. Тиша, конечно, молодец, увидела себя в списке и начала визжать от счастья. Хоть бы поддержала! А я плакать хотела от обиды.

Меня раздражала чрезмерная радость уже новоиспечённых студентов. Конечно, я же недостойна этого веселья! Ужасный день! Мама оказалась права – я ни на что не способна. Она теперь до конца жизни будет меня корить за то, что я ничего не добилась. Она изначально в меня не верила! Всю жизнь мне надо ей доказывать, что я действительно чего-то стою! С самого детства я чувствовала себя никчёмной. Спасибо маме.

Своим поступлением я думала сбежать от неё и доказать, что во мне что-то есть. Но нет! Мне никогда не сбежать от этого. Даже когда была подростком, я бунтовала и делала всё наперекор ей: тату в пятнадцать лет на деньги, которые я заработала мойкой машин после школы, пирсинг, красные волосы. Мама называла меня проституткой, хотя повод для таких оскорблений был лишь только мой внешний вид, который она ненавидела и отсутствие по ночам, ибо работала. А работала я потому что мама ни разу в жизни не баловала меня ни одним подарком и одеждой, а я всё-таки хотела чего-то. Хотя я даже до сих даже слабый алкоголь из любопытства не пробовала.

А ещё я была похожа на отца, который ушёл от нас, ибо не смог выносить вечно недовольную мать. Он хотел что-нибудь изобрести, у него была масса идей, но мама никогда не верила в него, и называла его идеи абсурдными.

Вообще никто в него не верил, кроме меня, но всё же…если бы мама поддерживала его, может он бы и добился чего-то.

Похожесть на отца – главная причина недовольства мной. Да. Я не глупая и понимаю: она вымещает свою обиду на мне. Потому я поступлю как отец – брошу её, но добьюсь чего-то назло ей.

Конечно! Не поступила! Не вышло!

А Тиша всё скачет и скачет. Подруга называется. А потом она меня тащит в кафе с какой-то новенькой знакомой (когда они успели подружиться? ) Я даже имя её не помню, настолько мне паршиво. Они хохочат, и Тиша возмущённо меня спрашивает, чего я такая грустная, ну не получится сейчас, ну через год попробую.

А где я буду год готовиться к поступлению? У матери! Мне некуда идти! Тиша тактично послала меня на все четыре стороны, сославшись на то, что у неё в соседствующей квартире живёт сумасшедшая старушка, которая не терпит любой шум. Ясно. Понятно. Спасибо. Могла бы найти другую, более правдоподобную причину.

Я не вынесу ещё одного года сожительства с матерью! Хотелось пролить эту маленькую пафосную чашечку кофе на рожу этой хохочущей дуре! Но я сделала это мысленно и просто ушла. Сами за меня заплатят, сегодня я заслуживаю это.

Тиша даже не поднялась. Прелесть! Я иду поспешно, чтобы она не видела моих слёз. Ещё чуть-чуть, и я разрыдаюсь. Куда идти? За билетом домой, к материнскому «Я так и знала! ». Тут до меня касаются, думаю, Тиша всё-таки одумалась, поворачиваюсь, а там мужчина с безумным взглядом, будто увидел воскресшего родственника.

Спрашиваю, что ему надо, может меня с кем перепутал. Он улыбается какой-то глупой улыбочкой и качает головой. Если бы не нынешняя ситуация, я бы познакомилась с ним. Очень даже симпатичный мужчина. Но сегодня я не была расположена к этому. Я ему так и ответила. На что он преградил мне путь и попросил выслушать его. Вот тут я начала волноваться.

Он сразу же попросил не пугаться, что ещё больше меня насторожило, но это, правда, отвлекло от мысли о сегодняшнем дне.

Он представился известным художником. Его имя мне ни о чём не говорило. В живописи я не сведуща, так ему и ответила. Он посмеялся.

Филипп предложил стать его манекенщицей. Я буду у него жить, позировать и получать за это деньги, но при условии, что пирсинг будет снят, а волосы перекрашены в чёрный цвет. Никаких отношений и глупых поступков. Я могу готовиться к поступлению и работать на него.

Мне захотелось засмеяться: что за шутка? На такую глупую уловку я не попадусь. Известный художник, о котором я ни разу не слышала, ни с того ни с сего предлагает мне выгодное во всем предложение. Я жертвую лишь пирсингом и волосами! Да он следил за мной в кафе и подслушивал мой разговор с Тишей о квартире! Нет, нет! Я сразу отказала и пригрозила расправой. Хотя, честно говоря, он слишком красив: у него явно нет жалоб на отсутствие внимания со стороны женщин. Зачем ему именно я? Нет. Мало ли взбредёт сумасшедшему в голову. Красивыми могут быть и маньяки.

Только я отвернулась от него и собиралась уйти, как сразу же вспомнила, что я шла за билетом домой. Резко стало больно о мысли о доме, будто ударили чем-то тупым по голове….

Чёрт с ним! Если судьба быть убитой, пойду, но только не домой. Его уже у меня нет. И выхода. Выхода у меня тоже нет. Я повернулась к нему и согласилась, предупредив: если он задумал что-то нехорошее, я смогу за себя постоять.

Он донёс мой чемоданчик до своей вполне себе презентабельной машины и привёз меня в роскошный дом. Его квартира располагалась на двадцать четвёртом этаже. В машине я ещё была насторожена и не доверяла ему, но оказавшись в этом доме, я стала не доверять самой себе – сплю ли я, или я настолько расстроена сегодняшним днём, что придумала в голове эту сказку с идеальным предложением.

Симпатичный мужчина, одетый в белый стильный костюм, который сидел на нём просто чертовски хорошо, с идеальной укладкой (что мне стало стыдно за свои волосы) открывал дверь машины и подавал мне руку, когда я опускалась или поднималась по лестнице. Настоящий джентльмен!

Его квартира была завалена картинами, но это был не беспорядок – создавалось впечатление, будто я попала на выставку.

Он попросил посмотреть все мои вещи в чемоданчике и нашёл многое из них настоящим кошмаром и предложил их сжечь. Это меня разозлило. На эти вещи я зарабатывала своим трудом и расставаться с ними мне было неприятно. Он сказал, что я должна слушаться во всём. Но единственное, что меня убедило согласиться с ним, было обещание того, что он закупится на следующий день новой одеждой.

Так мы и сделали. Лёжа на шикарной кровати вечером, я не могла долгое время заснуть. Меня обуревал ворох мыслей:

– я всё ещё боялась, что он сейчас набросится на меня и сделает со мной то, что он задумал;

– мне было интересно, какие вещи он мне завтра купит;

– я впервые лежала на такой шикарной кровати в такой шикарной квартире;

– меня мучила немного совесть, что я так и не позвонила маме. Может она за меня переживает, где я;

– и последнее: что это со мной произошло?! Это что, какая-то жестокая шутка? Не может же так повезти? Это сон? Но цветочный запах белья говорил мне, что это не сон.

– ну и я ещё злорадствую над Тишей. Ей явно такое не перепало. Так ей и надо!

….

За ночь ко мне так никто и не пристал. Меня ждал прекрасный завтрак и рубашка Филиппа. Поскольку практически все мои вещи были сожжены, мне пришлось принять его рубашку, чтобы хоть в чём-то поехать по магазинам.

Покупки! Я распрощалась с красными волосами и пирсингом. Ещё я обнаружила для себя, что некоторые мужчины имеют просто шикарный вкус в одежде, и один из них – это Филипп. Этот идеальный мужчина сделал из меня совсем другого человека. Не человека, а богиню! Даже макияж и парфюм выбирал только он. Я только кивала и принимала его подарки.

Только под вечер мы освободились. Я вышла совсем другим человеком. Но это мне нравилось. А он,.. а он смотрел на меня такими глазами, будто перед ним шла любовь всей его жизни. Даже я сама в себя влюбилась в таком новом образе!

Он мне рассказал, что выбрал меня, потому что он увидел во мне актрису, которая прославила его. История про Эльжбету меня шокировала. Филипп лишь вкратце рассказал, что с помощью меня он хочет воссоздать фотографии актрисы и некоторые эпизоды из кино с её участием. После того, что Филипп сделал для меня, я просто обязана была ему помочь. Я непременно согласилась и пообещала не подводить его…»

…

«Мда уж, какая наивная, лёгкая и…чёрт возьми, в ней столько жизни! Так быстро решить уйти к незнакомому человеку!» – размышляла журналист, читая страницы знакомства Мии и Филиппа. Девушка подавила в себе соблазн не дождаться рассказа Филиппа и продолжить читать, что же происходило дальше. Нет! Сначала история Филиппа, а затем уже Мии. На этом она условилась сама с собой.

Начальный материал был у неё на руках, но что-то мешало девушке начать свою работу. Вот она, та история, которую ждут многие люди. Скандал, связанный с этой историей – лучшая реклама. Как только книга появится на полках, её мгновенно раскупят, но тем не менее: вокруг этой истории столько шума, а книга «просто обязана быть, как минимум, отличной». Так говорил начальник девушки. Если книга будет вялой и сырой, её, начальника, Филиппа, Мию, Эльжбету – абсолютно всех ждёт провал и разочарование.

Да, для таких работ всегда есть несколько человек, но Филипп наотрез отказался от помощи других. Хорошо, что историю Мии будут редактировать другие люди. Её мать разрешила, а тут уже пусть Филипп идёт к чёрту – она имеет куда больше прав диктовать свои правила. На историю Филиппа ей плевать и пусть делают с ней всё, что он захочет, как она уверяла, но девушка была уверена – не может мать Мии быть равнодушна к этому человеку после того, что случилось, и она первая, кто прочтёт эту книгу от начала и до конца.

Глава 14

– Ваша история оживила нашу газету! – воскликнула журналист.

– Я даже не удивлён. Как быстро всё раскупили? – улыбнулся Филипп.

– В течение часа!

– Советую ещё уменьшить тираж, чтобы ажиотаж распалялся ещё больше! Чтобы мою историю передавали из уст в уста!

– К сожалению, это от меня не зависит. И никто, думаю, так не сделает. История и так обсуждается.

– И этому я тоже не удивлён.

– Продолжим?

– С удовольствием.

Эльжбета была прекрасна. Манекенщина меня не разочаровывала. На удивление, она оказалась не только покорной, но и весьма скромной особой. Она ничего не требовала. Абсолютно. Мы воскресили вместе Эльжбету в моих картинах. За всю свою короткую жизнь Эльжбета снялась в шести фильмах. Шесть фильмов, шесть ролей, шесть образов. Дважды в неделю мы смотрели один и тот же фильм, чтобы точно воссоздать портрет в полный рост. Она была так же заражена очарованием Эльжбеты, как и я. Всё делалось для того, чтобы передать эпоху того промежутка времени Эльжбеты: обстановка, одежда, символическую позу.

На одну картину уходило три месяца.

– Стоп. Вы смотрели один и тот же фильм в течение трёх месяцев?

– Конечно! Мия прекрасно справлялась со своими обязанностями. И я решил, что Эльжбету должны видеть не только на моих работах, но и вживую. Пусть люди тоже имеют шанс насладиться общением с прекрасной Персефоной!

Помимо полной смены имиджа, я составил для манекенщицы список литературы и проверял, что она прочитала. Также я заставлял её учить стихи, будто она пробуется на роль – я хотел видеть только чистую актрису. Чтобы вжиться в роль, нужно жить этой ролью для того, чтобы она стала твоей полноценной жизнью.

И она учила стихи и рассказывала. Даже пела парочку песен. Все реплики Эльжбеты она знала превосходно. Когда я увидел полную копию Эльжбеты..НЕТ…не просто копию, а настоящую Эльжбету, мной было принято решение, что пора показать её миру.

Это была моя выставка. Я видел много косых взглядов в сторону Эльжбеты, но я уверен, они обсуждали её прелестное дымчато-сиреневое платье, которое я подобрал для неё. Точная копия платья, которое она носила в первом фильме. Будто пыльная роза! Представьте себе! Я воскресил её!

Некоторые не стеснялись и подходили с вопросом, что это за девушка. Как я потом понял, они думали, это моя новая невеста. Я не стал ничего обсуждать, лишь отмалчивался, что ещё больше распаляло интерес к Эльжбете. А я этого только и хотел. Я намеренно отнекивался от вопросов, касаемые личной жизни и говорил, что я наконец-то нашёл то, кого я искал всю жизнь. Я обещал, что этот человек вдохновил меня на серию работ, которые являются смыслом моей жизни, что скоро людей будет ждать нечто грандиозное!

Практически каждую ночь я грезил об этой выставке. Днями крутятся фильмы с участием Эльжбеты, именно эпизоды с ней, мои картины-портреты во весь рост моей вдохновительницы, на которых нарисованы её образы и парочку моментов в её жизни. Все будут только и говорить о ней! О да! Все о ней заговорят!

– А как Мия воспринимала это?

– А, она настолько увлеклась своей работой, что я не замечал её! На тот момент мы были счастливы! Мы посещали различные мероприятия, а она вела себя как подобает истинной леди. Но иногда она отказывалась идти со мной на то или иное мероприятие, жалуясь на то, что у неё нет совершенно времени готовиться к поступлению, выполняя мои условия. Но после моих уговоров, она шла. Эльжбета не могла просто так меня покинуть.

– Что ж, время подходит…

– Да-да, забыл. Хочу только сказать, что всё шло хорошо до тех пор, пока она не ощутила сполна вкус славы. Он опьянил её. Ряд её поступков заставил потерять мою Эльжбету вновь.

– Что она сделала?

– А вот теперь время уже действительно подходит, – надменно улыбнулся Филипп.

После встречи с Филиппом, журналист поехала в редакцию газеты, чтобы отредактировать интервью. Ничего не получалось. Все мысли были заняты дневником Мии – как она видела эту ситуацию? Вот уже первый намёк на конфликт, значит в записях она наткнётся на что-то интересное. Ей уже хотелось побыстрее закончить свою работу с интервью Филиппа, и поехать домой к дневнику Мии, но из-за желания и путаницы в голове, работа не получалась. Уже все работники ушли по домам, а журналист корпела над своими записями.

В глазах щипало, а голова стала резко тяжелой и давящей. Выпив прогорклого чёрного кофе из офиса, она поборола в себе маленький писк совести, который говорил, что пользоваться чужим кофе нехорошо. Всего лишь две горсточки. Никто не заметит. А ещё она вспомнила, что за день она так ничего и не поела.

Забрав заказ из кафе, журналист примчалась домой. «Может душ? Нет. Завтра выходной, утром приму,» – подумала девушка и, сняв ботинки, выложила содержимое из пакета с едой на стол с записями. Перелистав ненужные листы, которые были позже прочитаны, она нашла именно те моменты, рассказанные сегодня Филиппом:

…

«Жизнь прекрасна!

Я позирую для художника, получаю за это деньги, имею свою комнату в шикарной квартире и не голодаю. Только теперь мне кажется, что я больше не принадлежу себе.

Я не особо сожалею, что не поступила, ведь я по-прежнему занимаюсь и ощущаю себя студенткой: что-то читаю и учу, и даже сдаю экзамены. Только лекторов и экзаменаторов мне заменяет Филипп. Сначала я подумала, что это шутка – учить стихи, читать книги, а потом всё ему это рассказывать. Но нет! Он не шутил!

Он всегда внимательно меня слушает. Слишком. Придирается к любой запинке или не той, как он считал, интонации. Иногда это даже раздражает.

А ещё этот «курс этикета». Больше всего он меня и бесит. Или просмотр одного и того же фильма. Посредственный фильм! А его актриса снимается там буквально на пару минут, а он смотрит это снова и снова как будто в первый раз! Так и меня заставляет смотреть! Этот фильм скучный был с первого раза! Я его никак не полюблю! Только хочу это сказать, как он шикает, и смотрит такими влюблёнными глазами на экран, что мне иногда кажется, что я живу с помешанным человеком.

Один раз я уже пошутила по этому поводу во время очередного просмотра фильма. Больше не шучу. Влюблённый взгляд быстро сменился на гнев. Он смотрел на меня так долго, что мне стало не по себе. Хотелось бежать. А он тихо, но весьма угрожающе сказал, что просто тщательно делает свою работу. Хочет, чтобы всё было идеально. И я должна смотреть и учиться быть Эльжбетой, так как он платит мне за это. Что ж, думаю, стоит молча смотреть этот фильм, потому что мне впервые стало страшно….

….

Сегодня меня ждёт первый выход на важное мероприятие. Всё просто. Филипп утром известил об этом за завтраком невзначай, будто для него это обыденное дело. Ну конечно! Он же известный художник! Для него норма ходить по выставкам, ужинах, показах! А я!

Я весь день не могу сосредоточиться ни на чём. Филипп просит меня собраться, а я не могу. Страшно.

…

Это было просто потрясающе! Всё внимание было приковано ко мне и только мне! Кажется, я значу для Филиппа нечто большее, нежели просто коллега по работе! Это как-то неожиданно. Я даже не знаю, как на это отреагировать. Да, он красивый мужчина, и вполне приятен мне, но я не думала ещё об этом. Думаю, с этим стоит немного повременить. Подумать только! Я его вдохновляю! Только почему он при всех называет меня Эльжбетой?

…

Быть может я слишком наглею, но моё нынешнее положение немного меня не устраивает. Мы договорились с Филиппом, что моя работа будет прекрасно совмещаться с подготовкой к поступлению. Через 5 месяцев нужно поступать, но я не могу ничего учить, так как просто не имею на это времени. Филипп изводит меня своими мероприятиями.

Сегодня вечером я категорически отказалась идти с ним на ужин к его первой жене. Я просто хочу один вечер посвятить подготовке к поступлению. Сначала Филипп недоумевал и говорил, что я просто обязана туда пойти. Он хочет сфотографировать меня с картиной «Албанские горы», которые Филипп некогда нарисовал. Я сказала, что это не самая веская причина являться мне туда. Чуть позже его недоумение переросло в неконтролируемую ярость. На тарелке лежали апельсины, и на них он и выплеснул свою злобу. Взял в руки и швырнул в стену. А потом…он упал на колени и стал умолять…не меня…а Эльжбету. Он говорил, что она просто обязана быть там для нашего блага. Перечить не стала и пошла с ним, но для себя приняла решение: поступлю и уеду от него. Денег у меня достаточно. Я имею полное право отказаться от этой затеи».

« Ярость. Страх. Я всё ближе и ближе к самому интересному. Удивительно, он говорил о том, что она тоже была увлечена идеей воскрешения Эльжбеты, а, в итоге, она выполняла его условия из-за страха,» – вслух размышляла журналист.

Глава 15

– С какого момента всё пошло не так?

– С тех пор как она поступила. Нет! Этому я даже был рад! Но следующее её действие … просто сущая глупость!

– И что же это было?

– Она решила возобновить отношения со своей матерью! Вкратце, она поступила, потом позвонила ей и пригласила ко мне в гости без моего ведома. Она рассказала о нашем знакомстве и о желанном поступлении.

Нет, её мать мне совершенно не мешала. Сильная, резкая женщина, которую не просто так обмануть. Потому мы сразу друг другу не понравились.

Нет, с появлением этого человека из прошлого, из Эльжбеты выходила эта простая Мия. Я совершенно не хотел видеть ни Мию, ни её мать, потому вскоре у нас начались конфликты.

Я хотел видеть Эльжбету и только её! Я напомнил Мие, что без меня она бы год назад вернулась к своей матери без побед и надежд, и не было бы ни меня, ни работы, ни нынешнего положения, ни такого тёплого примирения с матерью. И я попал в точку! Она быстро перестала препираться. Даже совсем замолчала. На целую неделю. Я уже стал нервничать, ибо на целую неделю прекратилась работа, а она, как будто так и надо, посещала занятия и что-то делала.

Я прервал молчание. Мне просто жизненно необходима была Эльжбета. Работа остановилась на целую неделю, а в процессе была пятая картина. У нас состоялся разговор, в котором было принято решение с Эльжбетой продолжить работу, а Мия может видеться с матерью тогда, когда я её не вижу.

– Что ж, быть может на этом и прервём сегодня наш разговор?

– Почему? Вам не интересно?

– Нет. Меня попросили как можно больше растянуть это интервью, чтобы поддерживать популярность газеты.

– Умно. То есть раньше просили поторопиться, а теперь, достигнув желаемого, просят растянуть? – в интонации Филиппа слышалось недовольство.

– Поймите, я не отвечаю за это. Я всего лишь пешка.

– Не оправдывайтесь. Я прекрасно понимаю. Это бизнес. Просто… – Филипп сморщил лицо, будто испытывал отвращение. – На имени Эльжбеты делают деньги, не понимая, какой шанс им выпал. Я никак не могу сопоставить Эльжбету с нынешним миром. Быть может потому моя попытка воскресить её не увенчалась успехом.

Голос Филиппа стал тише. Голова склонилась вниз. Журналист удивилась этому признанию своей ошибки, и, неожиданно, ей стало жалко мужчину. «Вспомни, что он сделал, » – повторял ей голос разума.

– Простите. Вы можете идти, – Филипп так и не поднял голос. Его голос был тихим и хрупким. – Она единственная, кого я любил. Остро и нежно. Я нежно её любил и остро в ней нуждался.

– У вас есть ещё шанс её воскресить, – тихо подбодрила девушка. – Вы же сами говорили, что с помощью этой истории все о ней узнают…

– И все о ней заговорят, – грустно улыбнулся мужчина. – Да. Просто… просто эта жажда наживы. Все хотят извлечь из чего-то выгоды.

– Но и вы были человеком, который имел средства.

– Да, но секрет моего успеха в том, что я не охотился за этим. Я хотел выразить свои эмоции по поводу измены отца, я выразил. Так я получил шанс сбежать от него к матери.

Я хотел выразить свои чувства к Эльжбете и устроил произвольную выставку в театре, чтобы хоть кто-то заинтересовался ей! А в итоге я сыскал славу и средства! Все мои выставки посвящены ей потому что я хочу её оживить, запечатлеть на своих работах, как можно больше! А люди видят в этом лишь «креатив» и прекрасное средство для наживы. Они думают, что все мои работы, посвященные прекрасной незнакомке – просто история для того, чтобы их зацепить и заставить купить мазню с историей. И я играл эту роль! Так просто свою идею я не мог швырнуть в лицо людям. Они бы не поняли и сочли бы меня сумасшедшим! Эльжбета! Только она меня понимала! Она сделала меня знаменитым там, в театре. Я..я должен …. подарить ей славу.

– Могу я задать вопрос?

– Вы для этого сюда и приходите почти каждую неделю.

– Вы планировали..ну это…изначально. Это было запланировано? – с опаской спросила девушка.

– Что? А, нет! Я не хотел её потерять! Это было случайно! Я не совладал с собой! Мы тогда… – речь мужчины была сбивчива. – Давайте на сегодня действительно прекратим интервью.

– Хорошо, – облегченно вздохнула девушка. – Простите....

***

«Я поступила! Да! Год прошёл так быстро, что я не заметила, как скоро надо сдавать экзамены. Но я сделала это. Я стала увереннее, и, на случай поражения, у меня был запасной план работы у Филиппа. Я решила всё-таки остаться у него, по крайней мере для того, что дорисовать все шесть картин.

Я вижу себя в списке поступивших. Вспомнила как в прошлом году я стояла на этом же месте, волнуясь и дрожа от переживаний. А теперь я спокойна и с лёгкостью прошла вступительные испытания.

А ведь год назад я думала уехать домой к матери ни с чем. Мама. Я так и не позвонила ей ни разу за год. А она…она даже не искала меня. Я стеснялась ей позвонить и сказать, что я не поступила. А потом я не знала, как описать ей свою работу. Она бы не поверила мне. Такая работа с неба не падает. Может она во мне окончательно разочаровалась….

Я позвоню ей прямо сейчас.

…

Мы помирились! Я всё-таки осмелилась ей позвонить! Разговор был натянутым и тяжёлым поначалу. Она думала, что я связалась с нехорошими людьми или вовсе умерла. Она даже не пыталась искать, думая, что я буду намеренно от неё скрываться. Я рассказала ей всё, начиная с прошлого года. В конце концов у меня теперь есть свой мобильный, чтобы позвонить матери! О том, как не поступила, о том, как мне некуда было идти, (спасибо Тише. Стоп! Я о ней не думала целый год! ), о встрече с Филиппом, о моей жизни и о том, как я теперь поступила.

Она спросила, правда ли всё это. Несомненно, мама! Ох, если бы ты была рядом и видела это всё со стороны!

А потом она заплакала и попросила прощения за всё. Она призналась, что была плохой матерью. Я удивилась от такого признания. Сердце моё сжалось и, не выдержав, я тоже заплакала. Только сейчас я поняла, как я её люблю. Я так ей и сказала.

Я предложила ей встретиться.

….

Сегодня ко мне приехала мама! Филипп меня не отпустил: сказал, что лучше пусть ко мне приходят, чтобы я никуда не пропадала. Только сначала надо убедиться, что они не стащат ни одной картины с квартиры. Точнее, он сказал, что не хочет, чтобы исчезала Эльжбета, так что если я хочу с кем-то видеться, то лучше приглашать гостей к себе.

Все сомнения матери отпали – увидев мою комнату, картины со мной, она поняла, что я не врала о своей жизни и действительно за целый год не попала в руки каким-нибудь подозрительным людям. Она была искренне рада за меня и, могу осмелиться написать это, впервые по-настоящему гордилась мной!

Пришёл Филипп. Я захотела их познакомить. И это было ошибкой. Большой ошибкой. Филипп сказал, что не желает видеть мою мать и попросил её уйти прямо сейчас.

Она ничего ему не сказала, лишь повернулась ко мне и попросила проводить её.

Вечером я устроила скандал. Он же сам говорил, что я могу приводить доверенных людей сюда, чтобы я не пропадала! Он ответил, что подразумевал однокурсников, а не мать! Почему?

Оказывается, он не хочет, чтобы прошлое Мии затмевало Эльжбету. Он не против моей учёбы, но лучше бы я училась на актрису – так меньше бы выбивалась Мия. Да он сумасшедший! Это моя жизнь! Я вправе решать с кем мне общаться. В конце концов, я могу сейчас просто уйти от него, потому что я могу, и никто мне не запретит. Никто не смеет указывать мне, что делать, пока я сама этого не захочу.

На что Филипп ответил, что если бы не он, то я бы в жизни не имела бы возможности жить в таком месте. Не срисовывали бы с меня картины. Носила бы свои дешёвые вещи и дальше работала за гроши. Так бы и не смогла поступить, потому что не поверила бы в себя, считая себя неудачницей. А подкормила бы эту неуверенность моя мать.

«Что было бы, если бы ты вернулась к своей матери и сказала ей, что ты не поступила? Она бы тебя пожалела? Нет! Она бы убедилась в своих словах, что ты ничто, и заодно убедила бы тебя. Без меня ты бы никогда не помирилась с ней! Вы бы жили вместе, обе униженные и ничего не добившиеся в жизни!»

Я молчала. Я не знала, что на это ответить. Ведь он был в чём-то прав.

…

Филипп позвал меня на разговор. Неделю я уже не разговариваю с ним. Меня чертовски сильно задели его слова.

Он уже успокоился и попросил прощения за свою резкость. Мы с ним договорились, что я могу видеться с матерью тогда, когда он не сможет этого видеть. Он хочет видеть рядом с собой только Эльжбету.

До чего же он странный человек. Неудивительно, что у него никого нет. Серьёзно, за всё это время, что я живу с ним, у него ни разу не было женщины. Я много чего о нём думала. Поначалу я думала, что его они не интересуют, учитывая, как он подбирает мне образы, сколько у него всяких баночек со всевозможными кремами. Он подолгу приводит себя в порядок. Чересчур. И требует того же и от меня.

Потом я узнала про его браки. Сомнения отпали. Потом мне показалось, что он влюблён в меня, потому что он всем говорит, как я его вдохновляю, глядя на меня.

Но сейчас…я не знаю, может он влюблён в эту Эльжбету. Он и при других людях называет меня исключительно Эльжбетой…

Глава 16

– Мы походим к самому неприятному.

– К чему?

– К истории того, как я начал терять Эльжбету.

– Начинайте.

– Картины по фильмам были нарисованы даже раньше планируемого срока. Мы начали рисовать портреты из определённых моментов жизни. Один портрет ребёнка, похожего на Эльжбету в детстве уже был готов. Пришлось обратиться к детскому модельному агентству.

Дальше я рисовал Эльжбету взрослой за книгой. В этих работах я уже не имел никаких рамок и рисовал так, как хотел. Я сам выбирал образ. И картины рисовались гораздо быстрее, нежели те. И на каждой картине я обнажал татуировку лилий, потому как истинная Персефона, она с самого начала своего жизненного пути была повенчана со смертью.

Далее – Эльжбета перед камерой.

Далее – Эльжбета крепко обнимает возлюбленного, но он смотрит в другую сторону, а вдали виден другой женский силуэт.

И вот мы уже дорисовывали последнюю картину. Эльжбета в слезах смотрит на закат в платье с длинным подолом и маленькой капсулой в руках.

Оставалось совсем немного до того, как я хотел представить всему миру творение всей жизни.

На протяжении всего времени, что я рисовал картины, Мия отчаянно выбивала себе место, вытесняя Эльжбету. Иногда ситуация была за гранью.

У нас в гостях был один режиссёр, который предложил Эльжбете сняться в небольшом эпизоде в его фильме. Я был не против. Даже был рад. Я хвалил её начинания в этом поприще.

Но, к моему ужасу, она требовала подписать в титрах себя не как Эльжбета Миаковска, а как Мия! По этому поводу мы с ней поговорили, но ни к чему хорошему это не привело.

Она стала набирать популярность, но она прославляла не Эльжбету, а себя! Эту дешёвую выскочку, которая продалась мне за вещи!

Её приглашали на роль за ролью, а я бесился о того, что Эльжбете в своё время приходилось выбивать даже крошечную возможность сняться в эпизоде, а Мие всё достаётся легко и просто! Она не прошла ни одного кастинга. Я вспоминал, как заставлял её декламировать стихи, петь песни, воспроизводить сценки…ей сейчас это помогало прекрасно справляться с задачами, которые ставили режиссёры. Я сам протоптал дорогу не тому человеку! Я совершил огромнейшую ошибку в своей жизни! Она стала для меня разочарованием.

Теперь интервью брали не у меня, а у неё. Они называли её Эльжбетой, а она их исправляла и называла себя Мией. В такие моменты я хотел растолкнуть всех журналистов, подбежать к ней и закрыть её рот.

Учёбу она бросила и стала пропадать на съёмках с моего позволения. Она вкусила славу и никак не могла насытиться этой отравой. В тот вечер я просто запретил ей идти на съёмку. Мне было абсолютно плевать, что я препятствую ночной съёмке своему приятелю, который под общей одержимостью ей, пригласил её на свой проект.

Это была самая крупная ссора, которая у нас когда-либо происходила. Но я впервые услышал от неё те самые страшные слова – она уходит от меня. Нет. Этого допустить я никак не мог. Я умолял её дорисовать эту картину и всё. Она может уйти. Я был согласен даже на это. Отпустить, но чуть позже. Не сейчас!

Она кричала на меня, говоря, что больше не может меня терпеть. Она терпела почти два года мою помешанность на Эльжбете. Она кричала « Я Мия! Я Мия! Я Мия! Нет твоей Эльжбеты! Она мертва! » – голос Филиппа дрожал, а на глазах выступили слёзы. – Она сказала мне это в лицо. Она сказала, что распрощается с образом Эльжбеты раз и навсегда, и показала пальцем на свои волосы. Она была вне себя. Схватила нож и срезала волосы. Я помню, как они упали на пол. Эльжбета ушла, хлопнув дверью, а на полу лежали чёрные волосы, отливавшие сумеречно-синим цветом. Я сел на пол, сгрёб волосы в охапку и прижал к лицу. Я рыдал.

Она ушла, а я ревел как раненный зверь. Крушил всё, что окружало меня. Я стоял на коленях перед картинами и выкрикивал имя Эльжбеты.

Позже пришло сообщение от неё, что она придёт и заберёт свои вещи сегодня ночью.

Решение я принял мгновенно. Я не дам ей уйти. Я взял холст и начал делать набросок, сидя на полу.

Когда она пришла, я всё ещё сидел на полу, повернулся, встал, обнял, сказал: «Прости» и начал душить. Она пыталась сопротивляться, но ярость, клокочущая во мне, придавала мне невиданные до того силы.

Вскоре её тело обмякло, а на меня смотрели удивлённые глаза, вопрошавшие «За что?»

Без сожаления, я сразу принялся за работу: обрил голову и навёл нужный мне макияж, подчеркнув впадины глаз и скулы, переодел тело в платье, которое я разорвал, и накрыл его одеялом.

Сначала я сложил в машину холст с наброском и остальные принадлежности для картины и лопату, а потом, я притащил тело. Я даже не скрывался. Мне было всё равно. И закрыл я тело одеялом не потому что я боялся, что меня кто-нибудь заметить. Нет. Я не мог выносить взгляда Мии.

Уже начинало рассветать. Я привёз её на пустырь. Вырыл яму и положил туда тело, уложив её срезанные волосы, сняв одеяло и обнажив татуировку Мии на груди. Достал из кармана последнюю деталь, колечко из ракушки, и положил у руки Эльжбеты.

Далее я сел на землю и принялся рисовать свою последнюю картину – скелет моей Персефоны, который я нашёл детстве.

Когда я закончил свою работу, был уже вечер. Никто не проезжал за всё это время. Будто злой рок благословил меня на этот случай. Картина была готова, и я сразу же позвонил с признанием, что убил девушку. Ну а дальше вы всё сами знаете. Новости только и пестрели обо мне: «Известный художник признался в убийстве!»

Я просто хотел её воскресить. Но увы, я, Пигмалион, не дождался своей Афродиты, которая смогла бы воскресить мою Галатею. Быть может сейчас, когда вы напишете это, все действительно заинтересуется ей. Она заслуживает этого! Вы все о ней заговорите, я уверен! Настало моё время отплатить ей, я делаю её знаменитой!

– На этом всё.

– Да. Я хочу вас попросить кое о чём.

– О чём же?

– Когда выйдет эта часть истории, пришлите мне все газеты с моим интервью и расскажете, как там ситуация с ней.

– Хорошо, – кивнула девушка. – Я обещаю.

– Спасибо, – Филипп закрыл глаза и не произнёс больше ни одного слова.

Девушка попрощалась, однако ответного прощания она не услышала в свой адрес.

Дома её ждал дневник Мии:

«Он просто швырнул кисточку и сказал, что не хочет сегодня со мной работать. Я только переоделась в это длинное полотно, собиралась уже выходить из дома, чтобы поехать с ним рисовать картину на закате, как он распсиховался!

Он на меня зол. Дааа. Не поступила по его воле. Мне впервые выпал шанс проявить себя! Пригласили на небольшую роль. Сам же был не против. Ну попросила указать своё настоящее имя в титрах, а не этой актрисы. Всё! Филипп опять зол и психован! Как ему рассказать то, что меня пригласили на ещё одну роль?

…

В последнее время с ним просто невыносимо. Моя новая увлекательная жизнь раздражает его. Он бесится от того, что я проявляю своё истинное я. Серьёзно! Я всю жизнь должна носить чужое имя и образ? Да это же не я! Зачем мне носить имя давно умершего человека. Мертвецы не воскрешают! Филипп постоянно говорит, что я затмеваю Эльжбету. Да нет же её! Ну когда он это поймёт?

…

Пришлось бросить учёбу. Я пришла к выводу, что, работая журналистом, я никогда не буду получать столько денег, как легко получаю здесь и сейчас. И, элементарно, я не могу совмещать учёбу, позирование и съёмки. Таких сказочных перспектив я не получу, несмотря на то, что я мечтала об этой работе с детства. Позируй, стой неподвижно, слушайся странного художника – получаешь деньги. Снимаешься в фильмах – получаешь деньги. Меня стали узнавать журналисты. Режиссёры предлагают новые и новые роли. Честно говоря, я ещё не привыкла быть знаменитой. Хотя это очень льстит. Вот и пришёл мой час славы.

…

Чем счастливее становлюсь я от различного рода приглашений, тем мрачнее становится Филипп, и тем хуже ситуация в его доме. Ссоры происходят всё чаще и чаще. Он начинает подозревать меня в том, что я собираюсь покинуть его. Он ясно даёт мне понять, что Мии слишком много. Он даже запретил встречаться с мамой тогда, когда его нет.

Я уже свой дневник ношу в сумке, потому что боюсь, что, если он прочтёт его, многое ему не понравится. Начнём с того, что этот дневник написан от лица Мии, а не Эльжбеты. И, самое главное, я действительно собираюсь вскоре от него уйти. Совсем скоро. И я уйду. Но я боюсь, что, если об этом узнает Филипп, меня ждут неприятности.

…

Всё! Ухожу! Этот вечер стал последней каплей моего терпения. Сейчас у меня перерыв на съёмках, пишу и до сих пор не могу унять дрожь: я впервые увидела настоящую ярость Филиппа.

Он не отпускал меня на съёмки. Объяснил тем, что ему надоело терпеть это самоуправство. Он перестал видеть Эльжбету. На что я тактично пыталась объяснить, что его отношение просто ненормально. Не стоит себя обманывать – Эльжбеты нет, а я не могу всю жизнь зависеть от него и притворяться другим человеком. Он должен отпустить меня. Во всех смыслах.

Он отказал. Начал оскорблять и говорить о том, что я никто, и без него, у меня ничего бы не вышло. Согласна, он очень сильно помог мне. Я спросила, как я могу отблагодарить. В пределах разумного. Он ответил: «Верни Эльжбету».

Опять. Это замкнутый круг. Я его спокойно уговаривала: «Филипп, прошу, отпусти меня. Я сейчас не настроена на такой разговор. Завтра утром мы сядем и поговорим, всё хорошенько обдумаем. Я тебе обещаю. Прошу. Ты подводишь своего приятеля. У нас съёмки».

Он был будто глух к моим словам и постоянно твердил, что никуда я не уйду. Эльжбета должна быть рядом с ним. Эльжбета бы никогда так не поступила. «Нет. Не отпущу. И плевать мне на этого приятеля. В мире много достойных актрис, а ты никчёмность. Он поймёт, что ошибся, выбрав тебя. Верни Эльжбету».

И я не выдержала. Я кричала, что Эльжбеты нет и никогда больше не будет, потому что она давным-давно умерла. Речь моя была горяча и жестоко правдива. В порыве своей безумной реплики я схватила ножницы и состригла свои волосы. Хотя они не мои. Это образ Эльжбеты. Это не я. Раз уж он хочет, чтобы она осталась, я оставлю то, что принадлежит ей.

Филипп резко повернулся, подбежал ко мне, прижал к стене, закрыл мне рот рукой и прямо в лицо кричал «Замолчи! Замолчи! ». Ножницы выпали из рук, так как Филипп придавил их своим телом.

Признаюсь, я тогда сильно испугалась и уже подумала, что он сейчас меня убьёт. Но он как резко прижал меня к стене и закрыл рот, так резко отпустил и, упав на колени, стал умолять простить его: «Прости, я не со зла. Я не знаю, что на меня нашло, Эльжбета! Я не хотел! Я никогда не причиню тебя вреда. Останься, прошу».

Я испугалась его. Он сумасшедший. Надо бежать. Я ухожу. Навсегда. Наконец-то я осмелилась это сказать. Спокойно, чтобы не показать, как я испугалась его в этот момент.

А он кричал «Нет! Ты не посмеешь! Ты не уйдёшь! » Я поспешно сбежала. Спускаясь, я слышала, как он что-то крушил и выкрикивал имя Эльжбеты. А ведь если бы я сейчас не ушла, на месте разрушенной мебели, могла бы быть я.

Режиссёр спрашивает, в порядке ли я. Он ничего не сказал по поводу моей наспех сделанной стрижке. Попросил прикрыть этот ужас шалью. Спасибо, что вообще не отменил съёмки. Он видит, что со мной что-то не так. Думаю, не стоит говорить ему об этом инциденте.

Сейчас напишу Филиппу, что сегодня заберу вещи после съёмок. Надо показать ему, что я не боюсь его, иначе…я покажу таким образом, что проиграла. Он твердит, что без него я была бы ничто. Что ж, посмотрим, как он сам будет жить без меня, точнее, без Эльжбеты…

Глава 17

Такого ещё не было. Маленький кинотеатр, показывающий по ночам старые малоизвестные фильмы, не ожидал такой очереди за билетами. Конечно, ведь сегодня был показ одного из фильмов с участием Эльжбеты Миаковской.

После выпуска окончательной части интервью, Эльжбета и Филипп стали самыми обсуждаемыми личностями. Люди стали искать фильмы с участием этой актрисы. Все будто были охвачены лихорадкой, пытаясь узнать об Эльжбете как можно больше подробностей из её жизни. Место свершения суицида стало меккой для недавно появившихся фанатов своего нового кумира.

Совместные работы Филиппа и Мии, с изображением Эльжбеты, были проданы за баснословные деньги.

Наконец-то все заговорили об Эльжбете.

Вскоре вышла книга с интервью Филиппа и отрывками из записей дневника Мии. Теперь все говорили только о бедной девушке Мии. Журналисты допекали мать Мии, поджидая её у дверей дома, пытаясь выпросить хотя бы парочку слов для интервью. Всем хотелось знать правду с разных сторон, а журналисты мечтали урвать из этой истории кусок пожирнее. Каждый хотел быть первым.

Мать не выдержала такого давления, и, послав к чёрту по телефону очередного газетного рабочего, переехала в другое место.

Мать Филиппа уже давно переехала в Грецию, потому возможность поговорить с ней, была утеряна.

В квартиру журналиста, одновременно писавшая интервью Филиппа и опубликовавшая книгу, пришло два письма.

Девушка села за свой письменный стол, который почему-то не стал чище и всё так же был обложен кипой бумаг даже после того, как основная её работа была закончена.

В первом письме было поздравление с номинированием на Пулитцеровскую премию в области журналистики. Девушку бросило в жар от этой новости. Она? Номинирована? На Пулитцеровскую премию? Быть такого не может! Её охватилосомнение в правдивости этого письма. Не шутка ли это? Сомнение в душе смешалось с маленькой и всё разрастающейся в размерах радостью. Неужели она и правда так хороша в своём деле?

Она никогда даже не мечтала о такой чести, потому что не думала, что действительно достойно делает свою работу. Радость сменилась гордостью за себя. А ведь Филипп ей говорил, что она хороша в этом. Подумать только, а ведь он оказался прав. Филипп. Этот человек вызывал у неё много различный эмоций: его было жаль и, в то же время, не жаль. Он не планировал изначально убийство, а вышло… Но в тот вечер, когда Мия ушла на съёмки, он осознавал, что собирается делать…

Как только девушка взяла в руки конверт со вторым письмом, то снова ощутила удивление – письмо было от Филиппа:

«Я узнал о книге и вашем участии в ней. Признаюсь, я был неприятно поражён. Вы предупреждали о книге, но ничего не говорили о своём участии. Поначалу я подумал, что меня предали, но потом я понял, мы ничего друг другу не должны. Ваша задача – свидетельствовать то, о чём вас просят рассказать и преподнести это людям. Потому я не держу на вас зла.

Намерение моего письма заключается не в обвинении вас во всех грехах. Я пишу вам для того, чтобы поблагодарить. Вы помогли мне исполнить мой долг: мы вместе дали Эльжбете то, что она по праву заслуживает – славу! Спасибо за то, что вы прислали все газеты с моим интервью – я ещё раз убедился в том, что вы действительно знаете своё дело. Думаю, вы теперь не останетесь незамеченной.

К счастью, книга не попала мне в руки. Даже если бы я и имел возможность прочесть её, меня бы наказали неделей карцера за пожар, ибо эту книгу я бы непременно сжёг. Благодарю за то, что не осмелились прислать её мне.

Ваши посещения скрашивали моё пребывание в тюрьме. Если я вас чем-то обидел, простите, но примите мои слова к сведению.

И, я уверен, поскольку мои письма проверяют, то не смогу передать свою мысль полно, но я уверен, вы поймёте меня: Эльжбета была моим смыслом жизни. Я сам потерял её. Слава для неё – была моей жизненной целью. И я её исполнил…»

Журналист встала с места, прочитав это письмо…нет, неужели он собирается…он не написал об этом прямо, чтобы ему никто не помешал. Надо позвонить завтра в тюрьму, пока не поздно!

Но девушка опоздала.

***

На следующей неделе во всевозможных газетах, на полосах первой страницы, была опубликована следующая новость, опять всколыхнувшая мир: «Известный художник, осужденный за убийство, покончил с собой».

Филипп повесился в собственной камере. Ни тени сомнения. Он просто обязан был это сделать, его миссия завершена. Он ушёл вслед за своей Персефоной. Мужчина намеренно не писал открыто о своём решении, чтобы ему не помешали сделать то, что он запланировал.

За две недели до этого он отправил письмо своей матери на старый адрес. Посыл письма неизвестен, ибо на бумаге, вместо слов, был маленький рисунок женщины с лилией в волосах. Но письмо принесли обратно новые жильцы. Те и рассказали Филиппу, то бывшая хозяйка квартиры переехала в Грецию.

Филипп был зол на неё. За всё время, что он пребывает в тюрьме, она так и не пришла к нему и даже не позвонила, будто её сына вовсе не существовало. Да, он подвёл свою мать. Он так увлёкся Эльжбетой, что ни разу ей не позвонил с тех пор, как съехал от неё. Ни он, ни она не предприняли шаги навстречу друг к другу. Да, он не идеален. Но она же мать! А он её сын! Могла бы она побороть свою гордость и сделать первый шаг?!

Филипп затягивал петлю, и шаловливая мысль быстро проскользнула в его сознании: «А может Ариестидес победил, спустя столько лет? Потому мать меня и не вспоминает? Если так, значит я всё-таки проиграл».

Об отце, Анне и детях он не думал никогда. И даже такой момент как самоубийство его не заставил хоть на секунду задуматься о них. Он их вычеркнул из жизни с тех пор, как переехал к матери.

Но всё же был один человек, который проник в его мысли и назойливо их не покидал – Мия. Он мысленно попросил у неё прощения и поблагодарил за то, что помогала ему в исполнении его долга. Однако она всплывала перед его лицом и говорила, что уходит от него.

Утром обнаружили тело Филиппа, на кровати лежала предсмертная записка: «Вы все о ней заговорили».