Оранжерейный цветок (ЛП) [Криста Ритчи] (fb2) читать онлайн

Информация

Перевод: AmorNovels

ПРИМЕЧАНИЕ ОТ РАЙКА

Моя жизнь полна нетрадиционных, ненормальных вещей и чертовски неловких ситуаций.

Если вас легко оскорбить грубыми словами и непристойными разговорами, значит, Вы где-то, черт возьми, свернули не туда. Вы не поймете меня, если не примете мой характер, и я не собираюсь объяснять свои чертовы действия или мотивы.

Я грубый.

У меня сложный характер.

Я тот человек, которого Вы избегаете в своей жизни.

Поэтому я предупреждаю вас сейчас. Отступите.

Потому что, как только Вы станете частью моей жизни, я никогда не позволю Вам уйти.

Пролог Райк Мэдоуз

Каждый понедельник был чертовски похож на предыдущий. Неважно, было ли мне десять или двенадцать лет. Пятнадцать или семнадцать. Водитель по имени Андерсон заезжал за мной в полдень в пригородный дом. Десять минут спустя он высаживал меня около загородного клуба, мой отец сидел за тем же гребаным столом в дальнем углу, у того же гребаного окна с видом на два красно-зеленых теннисных корта. Он заказывал ту же гребаную еду (филе-миньон со скотчем столетней выдержки) и задавал одни и те же гребаные вопросы.

— Как дела в школе?

— Хорошо, — ответил я.

Мой средний балл был 4,0. Мне было всего семнадцать, и представители разных университетов предлагали мне присоединиться к их командам легкоатлетов. В своё свободное время я занимался скалолазанием, я увлекался им и легкой атлетикой в равной степени. Я построил этот план в своей голове еще со старшей школы. Я собирался поступить в институт, чтобы заниматься легкой атлетикой. И тогда я бы не взял ни цента его гребаных денег. Я бы позволил своему трастовому фонду сгнить. Я бы уехал так далеко от своих родителей, как только мог. И наконец обрел бы покой и забыл о всей лжи, в которой я тонул.

Мой отец потягивал скотч.

— Твоя мама не рассказывает мне, как у тебя дела, а ты открываешь свой чертов рот, чтобы произнести только односложные слова. Так что же мне остается делать? Звонить незнакомцам, чтобы узнать о тебе? Может твоему учителю? Чтобы они подумали, что я чертовски ужасный родитель?

Я сидел, опустив свой взгляд на стол. Я и пальцем не притронулся к своему сэндвичу с курицей. Я принимал от него еду, когда мне было десять. Я всегда ел бургеры, когда мне было одиннадцать. Но когда мне исполнилось пятнадцать, я очнулся и, наконец, понял, что сижу и ем с гребаным монстром.

— Мне нечего сказать, — ответил я ему.

— Ты что, внезапно оглох? Как прошла твоя неделя? Чем ты, чёрт возьми, занимался? Не так уж и сложно ответить, — он опустошил свой стакан. — Чушь какая-то, — пробормотал он, указывая на меня пальцем руки, которая все еще держала стакан. — Предполагалось, что умным сыном будешь ты.

Затем он подозвал официанта, чтобы тот принес еще одну порцию скотча.

Мои мышцы напряглись при упоминании Лорена, подавляемая ненависть наполняла и раскаляла полностью мое тело.

Я не мог контролировать этот гнев. Он просто поглощал меня, словно гребаный лесной пожар.

— Мы можем уже закончить? — спросил я. — Мне, черт возьми, нужно еще кое-куда.

Подошел официант и наполнил стакан отца на четверть. Тот приказал не останавливаться, и вот стакан был полон уже почти до краев.

— И ему тоже налей, — сказал мой отец.

Джонатан Хэйл плавал в миллиардах долларов, заработанных Hale Co., компанией детских товаров. Он платил за молчание персонала загородного клуба, чтобы те закрывали глаза на распитие алкоголя несовершеннолетними. Это, блять, было уже в порядке вещей.

Мой желудок сжался при виде алкоголя. Всего четыре дня назад я решил бросить пить. Я знал, что каждый понедельник мой отец будет устраивать мне проверку, если я ему об этом скажу. Но он об этом не узнает. Не хочу вообще говорить на эту тему. Я просто буду избегать алкоголь. Игнорировать его.

Официант налил мне стакан скотча и закупорил хрустальный графин.

Он оставил нас наедине, не проронив ни слова.

— Пей, — настаивал мой отец.

— Я не люблю скотч.

Отец наклонил голову: — С каких это пор?

— С тех самых, как он стал твоим любимым гребаным напитком.

Он покачал головой: — Вы с братом любите бунтовать, словно какие-то мелкие панки.

Я уставился на него.

— У меня нет ничего общего с этим придурком.

— Тебе-то откуда знать? — с легкостью парировал он. — Ты же никогда с ним не виделся.

— Я просто, блять, знаю, — я схватил свое колено, начавшее подергиваться. Мне хотелось убраться отсюда поскорее. Я просто не выношу разговоров о Лорене. Я всегда знал, что у меня есть сводный брат. Было чертовски нетрудно догадаться, что ребенок Джонатана Хэйла — тоже мой родственник. У нас, черт возьми, был общий отец. Но мои отец и мать мне не рассказывали об этом до тех пор, пока мне не исполнилось пятнадцать. После того, как моя мама пожаловалась на этого ребенка-ублюдка, я попросил отца рассказать подробнее. И наконец, он открыл мне три факта, которые прояснили уже формировавшуюся в голове у меня картину.

Первый: Джонатан изменил Саре, моей маме, с какой-то другой женщиной, когда мне было несколько месяцев.

Второй: «Другая» женщина забеременела. Лорен родился через год после моего рождения, и эта женщина оставила его Джонатану. Исчезла. И больше не появлялась.

Третий: Я жил с Сарой. А мой сводный брат жил с нашим отцом. И весь гребаный мир думал, что ребенок Сары — Лорен Хэйл. Не я. Я был Мэдоуз. У меня была фамилия маминых родственников-неудачников из Нью-Джерси, которые с ней не хотели иметь ничего общего.

Мою маму звали Сара Хэйл.

Моего отца — Джонатан Хэйл.

Я же был ничьим сыном.

После того, как мне раскрыли правду, мой отец всегда поднимал тему о Лорене. Он всегда задавал один и тот же гребаный вопрос, и сегодня у меня не было желания его слышать.

Он махнул рукой, в которой держал стакан.

— Почему ты стал таким слабаком?

У меня стали раздуваться ноздри. Я не мог поверить, что в девять лет я считал его чертовски крутым. Он вел себя так, как будто мы были близки, и позволял мне пить виски из его стакана. Отец и сын. Казалось, он любил меня достаточно сильно, что позволял мне нарушить какие-то гребаные правила. Но я задавался вопросом, не была ли это просто-напросто уловка, чтобы сделать меня подобным себе, таким же жалким и несчастным.

— Я попал в аварию, — внезапно сказал я ему.

Он поперхнулся скотчем и откашлялся.

— Чего? — он сердито посмотрел. — Почему я слышу об этом только сейчас?

Я пожал плечами: — Спроси у мамы.

— Эта сука…

— Эй, — я его перебиваю, мои глаза горят. Я пиздец как устал слышать, как он ее унижает. Я чертовски устал слышать гадости, которые говорит про него моя мать. Я просто хочу, чтобы они оба прекратили. Они развелись, когда мне не было еще и года. Когда они уже прекратят враждовать?

Он закатил глаза, но посмотрел на меня уже серьезным, обеспокоенным взглядом. Если в груди Джонатана Хэйла и было сердце, то оно, блять, было уже заспиртовано.

— Что произошло?

— Я въехал в почтовый ящик соседа, — я вообще не помню, как я добрался домой. Видимо, я четыре раза проехал на красный. Я блять сбил забор. Я буквально потерял сознание за рулем и проснулся только, когда я во что-то врезался.

Нет, я не ехал домой с гребаной вечеринки.

Я напился в одиночку на футбольном поле школы, где учился Лорен. Я чертовски ненавидел Академию Далтон. Я был вынужден ходить в частную школу Мейбелвуд, которая находилась в часе езды от моего дома, потому что моей матери не хотелось, чтобы я видел лицо Лорена каждый гребаный день. Плюс ко всему, так никто не мог узнать, что я ее сын.

Так, Лорен ходил в ближайшую школу, туда где я должен был учиться, в то время как я был выброшен и забыт.

И я чертовски ненавидел Ло. Я, блядь, ненавидел его всеми клетками своего гребаного тела. И моя мама приложила немалые усилия, чтобы разжечь этот гнев внутри меня. Она постоянно говорила: «Твой самовлюбленный брат купается в наших деньгах. Если не хочешь в жизни чего-то добиться, то, конечно, тебе стоит общаться с этим паршивцем, сыном Джонатана Хэйла».

Я кивал и думал: Да, вот ублюдок.

Дни проходили, и я начинал все подвергать сомнению.

Может быть, мне следует с ним познакомиться.

Может, мне стоит поговорить с ним.

Но он же избалованный богатенький мальчишка.

Как и я.

Нет, не как ты.

Он не заботится ни о чем, кроме самого себя.

Как и я.

Нет, не как ты.

Он пьющий неудачник.

Как и я.

Вчера я думал о том, чтобы поехать к маме и поговорить. Я думал о том, чтобы попросить ее просто покончить с этой идиотской враждой, перестать постоянно говорить о неверности Джонатана Хэйла и прекратить настолько сильно интересоваться жизнью его незаконнорожденного ребенка.

«Ты слышал, Лорена Хэйла отстранили от школы за то, что тот пропустил слишком много занятий», — спрашивала она меня с бешеным блеском в глазах. Его неудача означала неудачу Джонатана. А для нее это было равносильно гребаному успеху.

Но я ничего не мог сказать. Кто я такой, чтобы говорить женщине забыть о подобном? Ей изменили. Она могла злиться сколько угодно, но мне же пришлось наблюдать, как эта ненависть съедала ее изнутри почти два десятилетия. Ее боль была несправедлива. Моя мать была так одинока.

Но глубоко внутри, я просто желал, чтобы мама, наконец, смогла отпустить эту ситуацию, а следом за ней и я.

Так что да. Мой отец, блять разрушил мою маму. И, возможно, если бы она была сильнее, она смогла бы двигаться дальше. А может быть, если бы я был сыном получше, я мог бы помочь ей.

Я проезжал мимо Далтона, и меня охватила сильнейшая ярость. Потому что в Мейбелвуде никто не знал настоящего меня. Они видели Райка, блядь, Мэдоуза, звезду американской легкой атлетики, отличника, и парня, которого каждый второй день оставляли после школы за использование матерных слов.

По документам Лорен имел обоих родителей, моих родителей.

У него была их фамилия.

У него было наследство в миллиард долларов.

Я даже не знал, как много они ему рассказали — знал ли он вообще обо мне. Я старался не зацикливаться на этом. Я все не мог смириться с тем, что он украл у меня моих родителей. Единственное, что было у меня — крики и вопли о сложном разводе. Я был настоящим гребаным ребенком Джонатана и Сары Хэйл.

Так какого же хрена я должен был притворяться незаконнорожденным ублюдком? Почему у Лорена была та жизнь, которая предназначалась мне?

На поле я залпом выпил бутылку виски. Алкоголь обжег все тело. Я разбил бутылку о стойку ворот, надеясь, что Лорен футболист, надеясь, что стекло порежет его гребаные ноги, так, чтобы каждый раз, когда он будет чувствовать боль, это было моих рук дело.

А на следующее утро я проснулся после того, как выпив чертовски много алкоголя, чуть не убил себя и всех, кто мог попасть под мою машину. Внутри меня похолодало. Все внутри меня умерло. Мне не хотелось быть таким человеком. И я дал обещание самому себе. Ни мой отец, ни мой сводный брат не смогут меня уничтожить. Ни даже моя мать. Я собирался взять себя в руки.

Я собирался продолжать бегать.

Я собирался поступить в университет.

Обрести свой покой.

Пошли они. Все. На хуй.

Мой отец расслабился.

— Почтовый ящик — не так уж и серьезно. Твой брат делал вещи и похуже, — он покачал головой, вспоминая всё, что делал его сын. А потом его глаза метнулись ко мне, и я знал что за вопрос сейчас прозвучит. — Ты хочешь с ним встретиться?

Я открыл рот, но он меня перебил:

— Прежде чем ты скажешь «нет», выслушай меня. У него в жизни все совсем по-другому, не как у тебя…

— С меня, блять, хватит, — я не хотел тратить свою энергию на Лорена. Довольно.

— Нелегко расти будучи Хэйлом. Мы зарабатываем деньги от продажи детских товаров. Ему приходится терпеть кучу насмешек…

— Мне насрать, — усмехнулся я. Мы оба жили во лжи, но моя была куда хуже. — Мне никогда не разрешали говорить людям, кто я на самом деле такой. Он был в такой ситуации? Мама часто говорила, что люди относились бы ко мне по-другому, узнай они, что мой отец — генеральный директор с миллиардным состоянием. Но на самом деле вы оба пытались, черт возьми, скрыть меня, — откинувшись на спинку стула, я скрестил руки на груди. Блять, матери даже пришлось остаться Хэйл по чертовым условиям развода, в то время как я был Мэдоузом.

— Не совсем, — ответил он. — Мы пытались скрыть тот факт, что Лорен — не ребенок Сары. Она была беременна только один раз. Мы не могли объявить вас обоих нашими сыновьями, не испортив мою репутацию.

Вот почему моей маме пришлось держать рот на замке насчет измены — чтобы защитить Джонатана. И каждый день, когда ей приходилось помогать этому бездушному придурку, разъедал ее, черт возьми, изнутри. Но она делала это ради денег. Но я не мог представить, что какая-либо сумма денег стоит той гребаной боли, которую ей причинила эта ложь.

И все для того, чтобы сохранить лицо.

— Почему выбрали его? — спросил я. — Почему вы не прячете Лорена?

Ты любишь его больше.

Лицо отца оставалось пустым, не показывая ни одной эмоции. Он был одет в щеголеватый костюм, и выглядел в нем достаточно дорого.

— Просто так все сложилось. Тебе было легче дать девичью фамилию твоей матери. У Лорена же был только один вариант. Я.

Я стиснул зубы.

— Знаешь, я просто рассказываю всем своим друзьям, что мой отец умер. Иногда я даже придумываю разные обстоятельства твоей смерти. О да, мой отец утонул в лодке; погиб на своей гребаной золотой яхте, когда срал на унитазе.

Отец превратился в призрака или демона, с которым я встречался по понедельникам. Ничего больше.

Он облизнул губы и отхлебнул виски, не встречаясь со мной взглядом. Он чуть не рассмеялся. Он нашел мои слова чертовски забавными.

— Послушай, Джонатан, — сказал он.

— Я — Райк, — выпалил я. — Сколько, блять, раз тебе это говорить?

Мне не нужны были ни его имя, ни гены. Я планировал всегда использовать свое второе имя.

Он снова закатил глаза и вздохнул.

— Лорен не такой, как ты. Он не силен в спорте. Не думаю, что он когда-либо в своей жизни успешно сдавал тесты. Он растрачивает свой потенциал впустую, тусуясь на вечеринках. Если бы вы встретились с ним, ты мог бы помочь…

— Нет, — резко ответил я. Положив руки на стол, я наклонился ближе. — Я не хочу иметь ничего общего с твоим сыном. Так что прекрати, блять, спрашивать.

Он достал свой бумажник и передал мне фотографию — он уже показывал мне ее пару раз. Лорен сидел на лестнице особняка нашего отца, дома, где он вырос. Я всегда искал сходство в наших чертах лица и чувствовал отвращение.

У нас был одинаковый цвет глаз, только у него они были более янтарными, а у меня — карими. Мое лицо было более резким, однако наше телосложение было похоже. Мы оба были худощавыми, а не коренастыми. На фото он был одет в белую рубашку и темно-синий галстук — форма Академии Далтон. Он сидел, отвернувшись от камеры. Линия его нижней челюсти такая острая, подобной я прежде не видел. Он выглядел как гребаный придурок, будто считал, что лучше открыть пиво со своими друзьями, чем сидеть ради фото.

— Он твой брат…

Я вернул ему фотографию.

— Он для меня никто.

Джонатан осушил второй стакан скотча, убирая фотографию в карман. Он что-то проворчал себе под нос о моей сучке матери. Она никогда не хотела, чтобы я знакомился с Лореном, точно так же, как она отказывалась иметь хоть какой-то с ним контакт. Насколько я знал, Лорен, как и весь гребаный мир, думал, что Сара была его матерью. Или, может быть, кто-то наконец сказал ему правду. Что это он гребаный ублюдок, незаконнорожденный сын.

Я не знаю.

И, честно говоря, мне было плевать.

В любом случае какое это имеет значение?

1. Райк Мэдоуз

Девять Лет Спустя

Я бегу. Но не от чего-либо. У меня есть чертов пункт назначения: конец длинной пригородной улицы, вдоль которой выстроились четыре дома в колониальном стиле и расстелились акры росистой травы. Место настолько уединенное, насколько это возможно. Шесть утра. Солнце едва взошло, так что мои стучащие по асфальту ноги пока не очень видно.

Я обожаю раннее утро, черт возьми.

Люблю встречать рассвет больше, чем закат.

Я продолжаю бежать. Мое дыхание выравнивается в профессиональном ритме. Благодаря тренировкам по легкой атлетике и скалолазанию — виду спорта, к которому я чертовски пристрастился — мне не нужно думать о вдохах и выдохах. Все получается само собой. Я просто фокусирую свое внимание на конце улицы и бегу. Черт побери, я даже не замедляюсь. Не останавливаюсь. Я вижу цель, и я, блять, к ней бегу.

Я слышу стук кроссовок моего брата, он бежит позади меня так же быстро, как и я. Он старается не отставать. Мой брат не бежит навстречу какому-либо дерьму. Мой брат всегда убегает. Я слушаю, как тяжело он бежит. И мне чертовски хочется схватить его за запястье и толкнуть его, чтобы он бежал впереди меня. Я хочу, чтобы он чувствовал себя легко и беззаботно. Чтобы он почувствовал эйфорию от бега.

Но на его плечах так много всего, чтобы думать о чем-то хорошем. Я не замедляюсь и не даю ему меня догнать. Хочу, чтобы он заставил сам себя бежать как можно быстрее. Я знаю, что ему это по плечу.

Ему, черт возьми, нужно только попытаться.

Минуту спустя мы добегаем до нашего места назначения — конец улицы — и останавливаемся возле дуба. Ло тяжело дышит, не столько от усталости, сколько от злости. Его ноздри раздуваются, а скулы кажутся еще острее. Я помню, как встретил его в самый первый раз.

Это было примерно три года назад.

И он смотрел на меня таким же разъяренным взглядом, а выражение лица говорило: как же я ненавижу этот гребаный мир. Ему тогда было двадцать один. Наши взаимоотношения находятся где-то посередине между натянутыми и стабильными, но они никогда не были идеальными.

— Ты можешь хоть раз быть полегче со мной? — спрашивает Ло, убирая со лба длинные пряди светло-каштановых волос. По краям его волосы коротко пострижены.

— Если бы я сбавил скорость, мы бы просто шли пешком.

Ло закатывает глаза и хмурится. Последние несколько месяцев он находится не в лучшем состоянии, и эта пробежка должна была помочь избавиться от напряжения. Но это не помогло. По тому как его мышцы груди напрягаются, и, черт побери, я вижу как ему тяжело дышать.

Он садится на корточки и трет глаза.

— Что тебе нужно? — серьезно спрашиваю я.

— Гребаный стакан виски. Один кубик льда. Как думаешь, можешь налить мне, старший братец?

Я сердито на него смотрю. Терпеть не могу, когда он называет меня братец. Он произносит это с каким-то презрением. Я по пальцам руки могу пересчитать, сколько раз он называл меня «братом» с любовью и восхищением. Обычно он ведет себя так, будто я еще не заслуживаю данный титул.

Возможно, так и есть.

Я знал о Лорене Хэйле практически всю свою жизнь, и я ни разу не сказал ему даже обычное «привет». Я часто вспоминаю себя в пятнадцать, шестнадцать и семнадцать лет, когда мой отец спрашивал один и тот же вопрос каждую гребанную неделю: «Хочешь познакомиться со своим братом?»

И каждый раз я отказывался.

Когда я учился в институте, я смирился с тем фактом, что я никогда его не узнаю. Я думал, что нашел покой. Я перестал ненавидеть Лорена Хэйла просто за его существование. Я перестал слушать гадости моей матери о ребенке, который даже не просил его рожать. Я постепенно перестал разговаривать со своим отцом, утратив с ним контакт, потому что он мне был не нужен.

Но деньгами из трастового фонда я пользуюсь. Воспринимая их, как оплату за всю ту ложь, с которой мне приходилось жить ради этого долбаного придурка.

Но в один день моя идеальная жизнь распалась на куски. Жизнь, в которой я не желал принимать действительность, изменилась. Около дома, где была студенческая вечеринка в честь Хэллоуина, началась драка. Я наблюдал за тем, как четыре парня из легкоатлетической команды — капитаном которой был я, — дрались с худощавым парнем. Я узнал его по всем тем фото, которые мне показывал отец.

Но он был не таким, каким я себе его представлял. Он не был окружён парнями из братства, которые на вечеринках разбивают бутылки пива о головы.

Он был сам по себе.

Спустя время его девушка вмешалась в драку, чтобы защитить его, но было уже поздно.

Она не знала, что мой товарищ по команде обвинил Ло в том, что он выпил дорогущий алкоголь из запертого шкафа. Она не знала, что Ло намерено язвил, чтобы спровоцировать парня.

Он ударил моего брата. Я стоял и смотрел, как Ло ударили в лицо.

И в тот самый момент я понял, как же я ошибался. Я не видел придурка, окружённого кучей друзей и купающегося в деньгах. Не спортсмена или атлета как я. Я видел парня, который желает, чтобы его ударили, просит о боли. Я видел кого-то настолько чертовски травмированного, сломленного и больного.

Четверо на одного.

Все это время я хотел жить его жизнью. Я ненавидел, что все видели во мне внебрачного сына. В то время, когда на самом деле я был законным сыном. Но если бы нас поменяли местами, если бы я жил со своим отцом-алкоголиком, я бы оказался в таком же положении.

Я был бы измученным, пьяным, слабым и одиноким.

Мой отец пытался донести до меня, что Ло не был популярным парнем, как я думал. Он был таким же аутсайдером, как и я. Одно лишь отличало нас: я мог защитить себя. Меня не избивал отец, как это было с Ло.

Я не мог себе даже вообразить весь тот гребаный ужас, все эти каждодневные комментарии по типу «Почему ты такой слабак?» — все, что меня бы окружало, если бы я жил 24/7 с Джонатаном. Я был слеп. Я мог видеть только, что не так со мной. Я не мог и представить, что Лорену тоже жилось несладко.

В ту ночь на вечеринке в честь Хэллоуина я покинул тот кокон, который построил сам же для себя.

И это не было инстинктивной реакцией. Я стоял и наблюдал за тем, как Ло избивали, прежде чем решил вмешаться. И только я принял решение, я никогда его не менял.

— Хочешь стакан виски? — я бросаю на него взгляд. — Почему бы мне просто не толкнуть тебя под чертов поезд? Это практически то же самое.

Он встает и нервно смеётся.

— Ты вообще знаешь каково мне? — Ло разводит руками, его глаза наливаются кровью. — Я чувствую будто, блять, я схожу с ума, Райк. Скажи, что мне делать? А? Ничто не может притупить эту боль. Ни бег, ни секс с любимой девушкой. Ничего.

Я не был в таком состоянии, как он, не до такой степени.

— Ты сорвался несколько раз, — говорю я. — Но ты можешь вернуться в то состояние, в котором был до этого.

Он качает головой.

— И что теперь? — я прищуриваю глаза. — Ты собираешься выпить пива? Собираешься купить бутылку виски? А потом что? Ты разрушишь ваши отношения с Лили. Утром ты будешь чувствовать себя как дерьмо. Ты, блять, захочешь умереть…

— А чего, блять, ты думаешь, я желаю?! — он кричит, его лицо краснеет от боли. И мои легкие сжимаются. — Я ненавижу себя за то, что не смог сдержаться и выпил. Я ненавижу себя за то, что я опять вернулся в это состояние.

— Ты был под пристальным вниманием, — я понимаю, что сейчас мне необязательно на него давить. Я делаю это инстинктивно. Иногда я слишком сильно давлю на людей.

— Ты находишься под таким же пристальным вниманием, и что-то я не вижу, чтобы ты хоть раз выпил.

— Это другое, — я не пил алкоголь уже девять лет. — СМИ говорят ужасную хрень, Ло. И для тебя выпивка — первый способ с этим справиться. Никто тебя не винит. Мы просто хотим тебе помочь.

Мы все — зрелище для публики. Находимся под постоянным пристальным взглядом камер, а все из-за популярности девушек Кэллоуэй, дочерей содового магната.

Благодаря близости с Кэллоуэй мы оказались в центре внимания. И это ни хрена невесело. Я ношу бейсболку, чтобы хотя бы попытаться скрыть свое лицо. И, к счастью, папарацци есть чем заняться по утрам, чем снимать нас так рано.

Но днём они уже будут здесь в попытке сфотографировать нас.

— Ты же не веришь им, да? — вдруг спрашивает Ло все еще напряженным голосом.

— Кому? — я спрашиваю.

— СМИ, всем этим репортерам… ты же не думаешь, что наш отец действительно совершил все это со мной?

Я пытаюсь скрыть своё отвращение. Кто-то сообщил прессе, что Джонатан физически издевается над Ло. И с тех пор слухи только усилились. Я не знаю, мог ли отец избивать его… или приставать к Ло. Я не хочу этому верить, но все же во мне закрадывается сомнение: «А что если? Что если это действительно могло произойти?»

— Это, блять, неправда! — Ло кричит.

— Ладно, ладно, — я поднимаю руки, чтобы он успокоился.

С тех пор как обвинения вышли в свет, он был таким раздраженным и злым, всё пытаясь найти способ, как исправить эту ситуацию. К сожалению, его решением стала выпивка.

Наш отец подал иск о клевете, но неважно каким будет решение суда, это все равно не изменит тот образ, который сложился об отце и Ло у людей. Злодей-отец и бедный Лорен. И ничто уже не вернуть обратно.

— Тебе просто нужно двигаться вперёд, черт возьми, — я ему говорю. — Не зацикливайся на том, что думают другие.

Лорен тяжело вздыхает и смотрит на небо так, будто хочет убить стаю птиц.

— Ты говоришь про все это дерьмо, Райк, будто это самая простая вещь в мире. Знаешь, как это раздражает? — он смотрит на меня, его черты лица острые как лезвие.

— Черт возьми, я не перестану это говорить, только чтобы тебя раздражать.

Для чего ещё нужны старшие братья?

Он тяжело вздыхает.

Я в шутку потираю его по затылку и подталкиваю в сторону его дома. Как только убираю руку с его плеча, Ло останавливается посреди дороги, нахмурив брови.

— Кстати, о твоей поездке в Калифорнию… — он делает паузу. — Я знаю, я не спрашивал о ней несколько месяцев. Я был слишком занят своими проблемами…

— Не беспокойся об этом, — я киваю головой в сторону белого дома в колониальном стиле. — Идем приготовим завтрак для девочек.

— Подожди, — говорит Ло, протягивая руку. — Я должен это сказать.

Но я не хочу это слышать. Я уже принял решение. Я не еду в Калифорнию. Не когда он в таком хреновом состоянии. Я его спонсор. Я должен быть здесь, рядом с ним.

— Мне нужно, чтобы ты уехал.

Я открываю рот, но он меня перебивает.

— Я уже слышу твои гребаные отговорки. И я говорю тебе: поезжай. Забирайся на свои горы. Делай всё, что тебе нужно. Ты долгое время планировал эту поездку, и я не хочу все испортить.

— Я всегда могу ее перенести. Эти горы никуда не сдвинутся, черт возьми, Ло, — с восемнадцати лет я хотел самостоятельно взобраться на три горы, расположенные друг за другом, в Йосемити. В течение нескольких лет я тренировался, чтобы достичь этой цели. Я могу подождать ещё немного.

— Я буду чувствовать себя дерьмово, если ты не поедешь, — говорит Ло. — И я начну пить. Я тебе это обещаю.

Я сердито на него смотрю.

— Я не нуждаюсь в тебе, — со злобой говорит он. — Мне, блять, не нужно, чтобы ты держал меня за руку. Мне нужно, чтобы ты хоть раз в жизни проявил эгоизм, как это делаю я. Чтобы я не чувствовал себя полнейшим дерьмом по сравнению с тобой, хорошо?

Все внутри меня съеживается. Я был эгоистом столько гребаных лет. Мне было наплевать на Ло. Я не хочу становиться тем парнем снова. Но я слышу в его голосе мольбу.

Я слышу: «Пожалуйста, блять, уезжай. Я схожу с ума».

— Ладно, — говорю я рефлекторно. — Я поеду.

Его плечи сразу же расслабляются, и он глубоко выдыхает. Он кивает самому себе. Интересно, как долго Ло нес всю эту тяжесть на своих плечах.

Я не могу объяснить, почему я так сильно его люблю. Возможно, потому что он единственный, кто понимает, каково быть под воздействием манипуляций Джонатана ради его же выгоды. Или может быть, я знаю, что глубоко внутри Ло нуждается в любви больше, чем кто-либо. И я не могу не ответить ему полной взаимностью.

Я кладу ему руку на плечо со словами:

— Возможно однажды, ты сможешь меня обогнать.

Он издаёт сухой и горький смешок:

— Только если я сломаю тебе ноги.

Я ухмыляюсь: — Тебе сначала нужно будет меня догнать.

— Дай мне клюшку для лакросса, и тогда посмотрим.

— Этого никогда не случится, младший брат.

Я не говорю это с каким-либо презрением.

Никогда не говорил. И никогда не смогу.

2. Дэйзи Кэллоуэй

У меня есть такая теория.

Друзья в жизни не навсегда. Они даже не на какое-то время. Они приходят в твою жизнь, а затем исчезают из нее, когда что-то или кто-то меняется. Ничто к вам их не привязывает. Ни кровь, ни верность. Дружба просто… мимолетна.

Обычно я не столь цинична. Но этим утром, сидя с ноутбуком на коленках, я открыла Фейсбук. Мне стоило удалить свой аккаунт несколько лет назад, примерно в то же время, когда моя семья внезапно оказалась в свете софитов — когда сексуальная зависимость моей старшей сестры стала известна всей стране.

Но увы, на тот момент у меня была иная теория.

Радуга, бабочки, сердечки, держащиеся за руки — так я представляла себе дружбу.

И вот, что сейчас Клео Маркс написала на своей стене в Фейсбуке: «Во время вечеринки в честь своего шестнадцатилетия Дэйзи Кэллоуэй говорила только про секс и никак не могла заткнуться. Это все, что ее интересовало. Знаете, она же скрытая секс-зависимая, как ее сестра. Все девочки Кэллоуэй — шлюхи».

Такие красивые слова написала моя бывшая лучшая подруга. И неважно, что она упоминает события, которые произошли два с половиной года назад.

Это не помешало ей собрать 457 комментариев, и большинство людей согласны с ней.

С тех пор как четыре месяца назад я выпустилась из частной средней школы, мои бывшие друзья все никак не исчезнут из моей жизни. Они преследуют меня как призраки хренового прошлого.

Чья-то рука тянется к ноутбуку и захлопывает его:

— Хватит тратить свои эмоции на них, черт возьми.

Высокий, ростом сто девяносто два сантиметра, парень лежит в моей кровати. Рядом со мной. В одних только спортивных штанах. Я сижу у изголовья кровати в белых хлопковых шортиках и коротком красно-синем топе с надписью «Дикая Америка».

Возможно, со стороны мы выглядим как пара, проснувшаяся от утреннего солнечного света, который проникает в комнату сквозь занавески.

На самом деле между нами нет никаких прикосновений. Никаких поцелуев. Ничего выходящего за пределы дружбы.

Действительность намного сложнее.

— Когда ты проснулся? — интересуюсь я, пытаясь уйти от темы, затрагивающей моих старых друзей.

Он все ещё лежит под моим зеленым одеялом и проводит руками по растрепанным темно-каштановым волосам. Даже слово «привлекательный» не сможет описать, насколько хорошо он выглядит с растрепанными волосами. В течение дня его волосы тоже торчат, но он и так об этом знает.

— У меня есть вопрос получше: А когда ты заснула? — он смотрит на меня прищурившись, в его взгляде упрек.

Я не спала. Но он это уже знает.

— Хорошие новости: я закончила собирать вещи ещё на рассвете.

Он приподнимается и двигается ближе ко мне. От его близости я напрягаюсь, вспоминая, что он мужчина. Рядом с его телом мое выглядит крохотным. Плохим это напряжение не назовешь. От этого напряжения у меня на секунду перехватывает дыхание. От этого напряжения у меня кружится голова, а сердце пускается в странный танец.

Мне нравится вся опасность данной ситуации.

— Плохие новости: мне плевать на твои сборы, — грубым голосом отвечает он. — Все, что меня, блять, волнует — это ты, — он протягивает руку к моей прикроватной тумбочке, чтобы взять банку с таблетками. Его мышцы напрягаются, когда он случайно дотрагивается до моей груди.

Мы оба делаем вид, что этого короткого прикосновения не было. Но возросшее напряжение повисло словно предупреждение не пересекать эту грань.

Чтобы разрядить обстановку, я встаю на кровать и пинаю декоративную подушку на пол.

— Тебя волнует, упаковала ли я вещи. Ты думал, я никогда не соберу чемодан.

— Потому что у тебя гребаный синдром дефицита внимания и ещё много всего другого, — он смотрит на меня, его глаза поднимаются по всей длине моих длинных голых ног. — Присядь хоть на секунду, Кэллоуэй, — вместо того чтобы показать, что он чуточку мной заинтересован, он просто начинает читать этикетку на баночке с таблетками, озабоченно хмурясь.

Вы помните мою теорию о друзьях, которые остаются не навсегда?

Так вот, у каждой теории есть исключение.

И Райк — исключение данной теории.

Пока каждый мой друг вонзал мне нож в спину, называя меня начинающей секс-зависимой, которая хочет привлечь внимание прессы, Райк был единственным, кто эти ножи вынимал. Он защищал меня от них. Он — мой волк — опасный, манящий, я с ним в безопасности. Но и слишком близко приближаться мне не стоит, иначе он меня укусит.

Он мой последний настоящий друг. Но я знаю, что и это не совсем правда. Он — единственный настоящий друг, который у меня когда-либо был.

— Что еще? — с улыбкой спрашиваю я, стоя у изножья кровати рядом с его ногами.

— Ты гиперактивная, бесстрашная, сумасшедшая и, возможно, самая счастливая из всех несчастных девушек, которых я когда-либо встречал.

Я слегка подпрыгиваю, собираясь упасть на матрас, но Райк резко хватает меня за лодыжки. Я падаю на спину и, широко улыбаясь, поворачиваюсь на бок лицом к нему. Моя улыбка исчезает, как только Райк бросает банку с таблетками мне в лицо. Она попадает мне прямо в лоб, а затем падает на кровать.

Он тот ещё придурок.

— Ты снизила дозировку, — говорит он.

— Это сделал врач. Он был обеспокоен тем, как часто я принимаю Ambien (снотворное)

— Ты же сказала ему, что без него ты, черт возьми, не можешь уснуть?

— Нет, — признаю я. — Я была слишком занята, объясняя ему, что не хочу быть от чего-либо зависимой, как моя сестра или твой брат. И он сказал, что снижать дозировку — хорошая идея, — я убираю прядь своих окрашенных светлых волос за ухо. Мои волосы длинные, до талии и поэтому они находятся повсюду. Прямо как сейчас. Я практически обвита ими.

Я очень сочувствую Рапунцель. Ей пришлось нелегко.

Райк сердито смотрит на меня.

— Не спать — это, блять, не решение, Дэйзи.

— У тебя есть решение получше? — серьезным тоном спрашиваю я. Я устала, и я понимаю, что сегодняшний день, ничем не будет отличаться от большинства предыдущих: мое тело будет подпитываться за счет энергетических напитков и эндорфинов от таблеток для похудения. Ура!

Он тяжело вздыхает.

— Я не знаю. Прямо сейчас меня действительно беспокоит тот факт, что ты не спала. Иначе ты бы кричала во сне или пинала меня. Если ты не разбудила меня посреди ночи, значит ты не спала все это чертово время, — он качает головой, продолжая думать. — В Париже ты будешь жить в номере с другой моделью?

— Нет, — отвечаю я. — Не буду.

Она бы услышала мой крик, и мне бы пришлось объяснять, почему меня мучают такие жуткие кошмары. Кроме Райка никто не знает об этом. Ни мои сёстры — Лили и Роуз. Ни муж Роуз. Ни жених Лили (кто также является братом Райка). Только Райк.

Этот секрет он хранит уже полгода. Когда я выпустилась из школы примерно четыре месяца назад, я переехала из родительского дома в квартиру в Филадельфии. Ситуация немного ухудшилась, поэтому он стал оставаться на ночь.

Сначала он спал на диване.

Но заснуть у меня не получалось, а его близость помогала мне справиться с тревогой.

Тревога — такое странное слово. Я никогда ни о чем не тревожилась. Не так сильно. До тех пор, пока моя семья не попала под внимание СМИ.

И впервые в жизни, я по-настоящему боюсь. Ни акул или аллигаторов, ни высоты или экстремальных трюков. Я боюсь людей. Того, что они могут сделать со мной. Или того, что они уже сделали.

Райк хорошо знает все мои страхи, потому что ему я никогда не вру. Два года назад, когда мне было шестнадцать, он собирался научить меня ездить на «Дукати». Райк протянул мне шлем и сказал: «Если ты хочешь, чтобы мы стали друзьями, со мной ты должна быть настоящей. Я был окружён ложью всю свою гребаную жизнь, и я совсем не в восторге от этого. Так что ты можешь прекратить нести чушь по типу «Не знаю, о чем ты говоришь, я такая маленькая и наивная». Я не играю в эти игры. И никогда не стану».

Мне понадобилась целая минута, чтобы осознать всю серьезность его слов. Но я их понимала. Если я хочу быть его другом, мне нужно будет снять маску. Я должна быть самой собой. Он не о многом просил. А тогда я даже не была уверена, знаю ли, кем я была.

«Хорошо», — согласилась я тогда. И с тех пор я не нарушила своё слово. Никакой лжи. Я открылась Райку больше, чем кому-либо другому в своей жизни. К тому же, он был единственным, кто всегда был готов меня выслушать.

— Ты переживаешь, что едешь в Париж одна? — спрашивает он. — Ты не спала одна целых четыре месяца.

— Не могу же я держать тебя при себе вечность, не так ли? Например, в виде ручного Райка Мэдоуза или его карманной версии? — я изо всех сил стараюсь не засмеяться.

— Никакой я тебе нахрен не плюшевый мишка.

Я ахаю.

— Правда? А я-то думала.

Он бросает подушку мне в лицо.

Я широко улыбаюсь.

Он любит бросаться вещами.

— Если ты боишься, может тебе стоит поехать на Неделю моды с мамой?

— Нет, — отвечаю я. — Мне нужно поехать самостоятельно.

Я так давно этого ждала, еще до того, как пресса и папарацци вывалили на нас тонну дерьма. Я мечтала о том, как посещу все достопримечательности — а если мама со мной поедет, я потеряю эту возможность. Она возьмет меня под руку и будет водить по всем модным дизайнерам, подлизываясь к ним, в надежде сделать меня лицом их линии одежды.

— Ну, мой номер телефона у тебя есть, — говорит Райк. — Не стесняйся мне, черт возьми, звонить, окей?

Я киваю, и он встает с кровати и подходит к комоду. Райк открывает нижний ящик, где он хранит свои вещи, и достает футболку и джинсы. Я быстро окинула взглядом его черты лица. Его лицо покрыто щетиной, что делает его немного старше, чем ему на самом деле — двадцать пять. Он хмурит брови будто он в плохом настроении. На самом деле он просто задумался.

Это его обычное выражение лица. Есть в нем нечто привлекательное, говорящее «я буду защищать тебя, даже если это, черт возьми, будет стоить мне жизни». И до встречи с Райком я не думала, что мне будет это нравиться.

И оно притягивало меня словно магнит, привлекало будто пламя мотылька. Все эти глупые вещи, что люди говорят о притяжении, происходили и со мной.

Но помимо физического влечения (которое почувствует любая девушка с таким парнем, как Райк Мэдоуз) между нами есть нечто более сильное и чистое. Три года дружбы и никакого секса. Три года разговоров, смеха и, да, может быть, чуточку флирта.

И все, что под этим считается. Существует только необходимость.

Пока кошмары из моих снов не превратились в явь, я не осознавала, что нуждаюсь в Райке. И он из тех парней, что хотят убить всех этих монстров ради меня. Очень жаль, что он не может усмирить тех, что у меня в голове.

Даже если попытается.

Взяв одежду, он встает и встречается со мной взглядом. Мне не следовало на него так долго смотреть, но я не могла оторвать взгляд от его мускулистого тела. Глядя на него, большинство людей поняло бы, что он атлет, а не какой-нибудь мускулистый качок. Его вес тела позволяет ему быстро взобраться на гору. И он достаточно силен, чтобы удержать себя на одном пальце руки.

Чёрная татуировка с красными, оранжевыми и желтыми вкраплениями покрывает его правое плечо, грудь и ребра. Сложная татуировка в виде феникса, связанного в ногах цепью тянется вдоль всего правого бока. Ниже — на талии — виднеется серый якорь, часть которого скрыта штанами.

Райк так привлекателен, что каждая девушка мечтает проснуться рядом с ним утром.

Несмотря на всю тяжесть, которую можно увидеть в его взгляде, нечто опасное и неприступное в нем меня гипнотизирует.

Я не могу оторвать взгляд.

Даже если должна.

Его глаза прищуриваются все сильнее с каждой секундой.

— Не смотри на меня так, Дэйзи.

— Я никак на тебя не смотрю.

— Я могу понять, когда я кому-то нравлюсь, — говорит он в ту же секунду.

— Каким образом? — я хочу иметь ту же власть, что и у него. Я хочу знать, находит ли он меня привлекательной. Может он и не находит.

Его взгляд падает на узкую полоску моего живота, непокрытую футболкой. Он глубоко вдыхает, а в его глазах что-то меняется. Его взгляд говорит: «Ты чертовски красива. Я хочу дотронуться до тебя». Он никогда на меня так не смотрел, а если и смотрел, то скрывал это.

Я бы хотела, чтобы его взгляд на меня так не влиял, но я чувствую, как жар приливает к моей шее. Я стараюсь сохранить самообладание. Не хочу быть ещё одной глупой девчонкой, которая теряет голову при виде Райка. Он немного облизывает нижнюю губу, в то время как его взгляд скользит по моему телу.

Затем его взгляд становится жестким, и он смотрит мне глаза.

— Вот так ты смотрела на меня, милая.

Оу. Он назвал меня милой. На секунду я задумываюсь только об этом, пропуская все остальное мимо ушей.

— Дэйзи? — он сердито смотрит на меня.

Я улыбаюсь.

— Ты назвал меня милой.

Он закатывает глаза и повторяет: — Вот как ты смотрела на меня.

— Уупс, — пожимаю я плечами. Я просто смотрела. Я и не думала о том, чтобы с ним переспать. Я даже не мечтала о его члене внутри меня. Невинные. Мои мысли такие невинные. Может быть не сейчас, но они были таковыми.

— Мягко, блять, сказано.

Я встаю на кровать, чтобы не смотреть на него снизу.

— Я могу смутиться, если хочешь, — я театрально дотрагиваюсь до груди. — О, Райк, я серьезно облажалась. Убей меня, — я протягиваю к нему руку и падаю на кровать. — Яду мне, яду!

Его губы изгибаются в почти улыбку. А полуулыбка от Райка считается уже улыбкой во весь рот. И я радуюсь этому.

— Мило, — говорит он. —Но не забывай…

— Мы друзья, — заканчиваю я. — Платоническая дружба без секса. Я помню. И я с этим согласилась, если ты вдруг забыл.

— Я не забыл, — он кивает головой в сторону ванной комнаты. — Пойду приму чертов душ и уйду. Увидимся вечером у твоей сестры. Они все ещё устраивают тебе вечеринку по случаю отъезда?

— Ага, — через четыре дня я буду уже на Парижской неделе моды. Неделю я буду работать. И целых три недели я проведу во Франции, путешествуя — как и хотела. Я свечусь от радости только при одной мысли об этом. У меня никогда не было возможности попутешествовать по Франции. А, будучи моделью, я езжу по всем этим красивым городам и странам, но толком ничего не посещаю. Мама впервые не будет меня сопровождать. Я знаю, что Роуз убедила маму дать мне свободы. За это я обнимала старшую сестру так долго, что ей пришлось меня оттолкнуть.

Я плюхаюсь на кровать, свешиваю ноги так, что они находятся ближе к Райку, чем были.

Он бросает взгляд на мой ноутбук, лежащий на подушке.

— Ты разговаривала с Роуз о Клео?

— Хм, откуда ты знаешь, что в Фейсбуке была именно она? — интересуюсь я.

— Я видел гребаный экран.

Я качаю головой.

— Боюсь, если я расскажу Роуз, она раздует из этого ещё большую проблему.

— Это и есть долбанная большая проблема. Она выходит за рамки простых высказываний в Фейсбуке, и ты это знаешь.

На секунду у меня перехватывает дыхание.

Райк сердито смотрит на меня, и молчание начинает действовать мне на нервы. Он ждет, что я поделюсь тем, что меня волнует. Но видя, что я не могу вымолвить и слова, продолжает разговор.

— Только не заходи в соцсети.

Не успел он зайти в ванную, как кто-то начинает дергать дверную ручку, пытаясь ее повернуть.

— Дэйзи, — за дверью слышится раздраженный женский голос.

Невозможно ошибиться.

Как по расписанию.

Ко мне пришла моя мама.

Один только вопрос: куда мне спрятать Райка Мэдоуза сегодня?

3. Дэйзи Кэллоуэй

Моя мама громко стучит в дверь.

— Почему ты вечно закрываешь свою дверь?

Потому что у тебя есть ключ от моей квартиры, и ты любишь заходить ко мне без приглашения.

Райк напрягается, смотрит в потолок, а затем указывает на ванную.

— Я буду там, — шепчет он.

— Что? — шепчу я в ответ притворном замешательстве.

Он показывает мне средний палец, прежде чем взъерошить мне волосы. Такой невинный, игривый жест. В это же время за дверью звучит голос матери: — Ты уже давно должна была проснуться. Может быть квартира была не такой уж и хорошей идеей?

Райк перестает трогать мои волосы, а наши тела замирают в напряжении.

Моя рука случайно соприкасается с его торсом, как ранее его рука с моей грудью. Но в отличие от меня на нем нет футболки. От контакта с его тёплым телом мои щёки краснеют, его тело напрягается. Я смотрю ему в глаза, Райк сердито смотрит в ответ. Кто-то должен это прекратить, но мы не двигаемся.

В итоге Райк надевает футболку, которую он держал в руке. Но он не отходит ни на шаг от меня. Я наблюдаю за тем, как его мышцы растягиваются, когда он просовывает голову и руки. Футболка покрывает его тело, и Райк опять смотрит на меня, будто проверить, помогли ли его действия хоть как-то снизить уровень напряжения между нами.

Не-а.

На самом деле, думаю, это только усилило притяжение наших тел. Его тело будто говорит мне: «Прикоснись ко мне. Не отступай».

Он поправляет мои волосы, которые сам же растрепал, расчесывая золотистые пряди пальцами, чтобы я не выглядела, будто у меня только что был секс.

— Дэйзи, ты там? — обеспокоенно кричит моя мама.

— Иди, — шепчу Райку.

Он убирает прядь волос мне за ухо, а затем быстро открывает дверь в ванную. Он заходит и осторожно закрывает за собой дверь.

— Прости! — кричу я маме. Я спешу открыть дверь в комнату. — Я говорила, что ценю своё личное пространство.

Она фыркает в ответ.

— А кто тебе мешает? Ты же живешь одна, — она останавливается. — Ты уверена, что не хочешь вернуться к нам с папой в загородный дом? Там тебе будет не так одиноко.

Это ей одиноко без меня. Иначе она бы не приезжала спонтанно ко мне в любое время суток. Я самая младшая из ее четырех дочерей, последняя покинувшая семейное гнездышко.

И пока что нам с Райком удавалось не попадаться маме во время ее спонтанных визитов. Я боюсь оставлять дверь незапертой, так что мама не могла зайти ко мне в спальню до того, как Райк куда-то спрячется. И мне не хватает духу и смелости сказать ей, чтобы она перестала ко мне заходить. Это все равно, что сказать ей: «Эй, мам, мне восемнадцать. Мне плевать на тебя и твоё мнение. Спасибо». Фигово, правда? Я и так быстро переехала от родителей после совершеннолетия. И я достаточно сильно люблю маму и хочу, чтобы она присутствовала в моей жизни. Я просто хочу, чтобы она была не такой… назойливой.

Когда я наконец открываю дверь, мама входит внутрь. Она одета в темно-синее платье, а ее шея украшена ниткой жемчуга. Моя мама — стройная, элегантная женщина. И вы всегда встретите ее с идеально-уложенным пучком на голове. Ее волосы каштанового цвета, как у моих сестер и меня — если бы мое модельное агентство позволило мне вернуть мой натуральный цвет.

Она глазами окидывает мою неубранную комнату. Майки, джинсовые шорты и футболки лежат на моем стуле, столе и даже на моей кровати. У меня есть привычка разбрасывать вещи, а потом забывать их класть на место. Я не особо убираюсь, даже когда приходит Райк. Его квартира выглядит ещё хуже, чем моя. Этот факт дал бы маме ещё один повод ненавидеть Райка.

«Он слишком неряшлив для тебя, Дэйзи, — сказала бы она в добавок к остальному списку. — У него нет работы. Он живёт за деньги из трастового фонда. Он только и делает, что лазает по горам да катается на мотоцикле. Он все время выглядит раздраженным. И ещё, он в родстве с той ведьмой, Сарой Хэйл. Он даже не разговаривает со своим собственным отцом. (Что касается вражды в семействе Хэйл, моя мама однозначно за Джонатана Хэйла, в основном из-за того, что он лучший друг моего отца). И вдобавок, Райк — сын этой стервы Сары Хэйл (Да, это самый главный аргумент). О, и еще — он намного старше тебя».

Аргумент «он старше тебя» для моей матери стоит на самом последнем месте. И хотя Райк старше меня на семь лет, для неё это не такая уж и проблема. Как-то она пыталась свести меня с тридцатилетним мужчиной. Он сколотил состояние на владении авторскими правами на какую-то популярную песню. Месяц спустя моего совершеннолетия мама организовала мне с ним свидание. Я на него не пошла, потому что тут вмешался папа.

Для него разница в возрасте — проблема.

— На прошлой неделе я звонила Хильде, чтобы она убралась у тебя, — важным тоном произносит мама. — Она что, не приезжала?

— Я ее не пустила, — заявляю я. — Я стараюсь быть более независимой.

И это означает не нанимать уборщицу, чтобы она складывала мои вещи в шкаф.

— Лили и Ло не нанимали Хильду, чтобы та у них убиралась.

Сейчас они оба живут в Принстоне, Нью-Джерси, с Роуз и ее мужем. Не так уж и далеко от нас.

Мама усмехается: — Они могут убирать за собой.

И то верно. Ее взгляд падает на мой живот, и она щупает меня за талию.

— Ты же не набрала вес перед Неделей моды, не так ли? — критикует она.

Я набрала?

Она еще раз оценивающе окидывает меня взглядом и говорит: — Не бери в голову. С тобой все будет в порядке, — она поправляет мои все еще спутанные волосы, проводя по ним пальцами словно по драгоценному золоту.

— Ты уверена, что не хочешь, чтобы я поехала с тобой в Париж? Я могла бы тебе составить компанию, пока тебе делают макияж.

— Я просто хочу попробовать все сделать самостоятельно, — отвечаю я, стараясь не задеть ее чувства. Она слабо улыбается, притворяясь, что она рада моему решению.

— Люблю тебя, — говорит она мне, а затем целует в щеку. — Давай завтра днем сходим на шоппинг. Я попрошу Нолу заехать за тобой.

— Хорошо.

Мама идет к входной двери. И только в моей голове промелькнула мысль, что все прошло гладко, в ванной включается душ. Райк знает, что она еще не ушла. Мама хмурится. Затем смотрит в сторону ванной, вытягивая шею, словно ищейка.

— Кто-то оставался у тебя на ночевку?

Я не чувствую смущения или злости. На самом деле, я хочу посмеяться над этой ситуацией. Боже, ну и жизнь у меня.

— Да, Лили, — вру я маме. — Хочешь с ней поговорить?

Я знаю, что она откажется. Секс-зависимость Лили повлияла на дела содовой компании нашего отца и поставила ее в тяжелое положение. Эта ненужная популярность и внимание прессы отразилась на каждом члене нашей семьи по-разному, что крайне не нравится моей маме. Но я не могу ненавидеть за это Лили. Особенно после того, как я своими глазами видела, какой стыд и вину испытывает моя сестра. Но мама смотрит на ситуацию только в негативном ключе. Она еще не простила Лили.

— Не буду ее беспокоить, — отвечает она мне. — Отвечай на звонки. И не закрывай больше свою дверь.

Она каждый раз произносит эти слова перед своим уходом. Я остаюсь в спальне одна и слышу, как за мамой закрывается входная дверь. Затем я захожу в ванную.

Пар покрывает зеркала и заполоняет всю комнату. Не видно ничего, что скрывается за душевой занавеской с маргаритками. Слышится плеск воды о плитку. И я замечаю его спортивные брюки на зеленом коврике перед ванной. Райк в душе голый. Да неужели, Дэйзи.

— Моя мама чуть ли не поймала тебя, — говорю я ему.

— Хорошо, — отвечает он. — Тогда она смогла бы назвать меня «невоспитанным дегенератом» прямо в лицо.

Да, в прошлый раз она именно так его и назвала. Тогда Райк тоже прятался в ванной и слышал каждое оскорбительное слово, вылетавшее из ее уст.

— Эй, я тогда заступилась за тебя. И в предыдущий раз. И перед этим тоже.

— Без обид, — говорит Райк. — Но твоей маме плевать на твое мнение по поводу чего угодно.

Я не могу обижаться на его слова. Я знаю, он говорит правду. В своей жизни я лишь дважды высказывала маме свое мнение. Я говорила ей, что занималась бы чем-то другим — да чем угодно — лишь бы не быть моделью. В ответ я получила упрек, что я неблагодарная и веду себя как ребенок. После этого я заткнулась. Если бы я сорвала фотосъемки в последнюю минуту, ее лицо бы исказилось, будто бы спрашивая «И это моя дочь? Что это за маленькая грубая выскочка?»

Разочаровать маму — все равно, что вонзить ей нож в живот, в то место, где она меня когда-то носила. В этом есть некая метафора.

Райк внезапно выключает душ и берет желтое полотенце, висящее на крючке. Я столько провела времени рядом с полураздетыми, почти голыми парнями-моделями, чтобы как-то из-за этого волноваться. Но все чувствуется по-другому, когда ты знаешь этого человека. Все ощущается по-другому, когда тебе нравится парень не просто за его тело, а когда тебе нравится в нем все.

И Райк Мэдоуз мне нравится полностью.

Занавеска отодвигается в сторону, и Райк выходит из душа — полотенце низко обернуто вокруг его талии, капельки воды стекают по его груди и прессу. Я собираюсь выйти, чтобы оставить его одного, но он произносит: — Иди сюда.

Он стоит у раковины. И наблюдаю, как он открывает зубную пасту и выдавливает ее на свою и мою зубную щетку. Райк протягивает мне мою зеленую щетку. Я беру ее, и затем мы оба чистим зубы, притворяясь, что мы совсем не смотрим друг на друга в зеркало. Даже когда наши взгляды встречаются. Со стороны мы выглядим как пара.

Но это не так. И мы никогда не станем парой.

Некоторые вещи слишком сложные, запутанные, чтобы стать реальностью. И мы — одна из них.

4. Райк Мэдоуз

Мне пиздец как надоело принимать холодный душ по утрам, поэтому вчера я сказал пошло оно все к черту. Мне необходимо начать ночевать у себя в квартире, чтобы я мог свободно подрочить.

Каждый день одно и то же. Просыпаюсь в кровати рядом с Дэйзи. Пытаюсь скрыть свой ужасный, блять, стояк. Принимаю душ. Бегаю с братом. Снова принимаю душ. Я прикладываю все чертовы усилия, чтобы не думать о ее длинных ногах и потрясающей улыбке, пока я ласкаю свой член.

Обычно мне это удается. Иногда нет.

Я всего лишь гребаный человек.

Я въезжаю на закрытую улицу и медленно еду на своем «Дукати» мимо этих гребаных гигантских домов в колониальном стиле. У меня на хвосте четыре чертовых седана. Они едут за мной с того момента, как я выехал из квартиры в Филадельфии. Два автомобиля даже пересекают двойную сплошную, чтобы они смогли подъехать ко мне поближе и сделать пару фото.

К этому дерьму мне стоило бы уже привыкнуть, но нет. И думаю, никогда не смогу. Не после того, как прямо на моих глазах бесстрашная девушка, бывшая некогда в полном порядке, превратилась, блять, в травмированного, боящегося темноты человека. Но дело не только в камерах и репортерах вечно сующих свои носы. Дело во всем, что идет вместе с известностью: паршивые друзья Дэйзи из школы — одно из последствий.

Мне удалось отбиться от одного седана. По крайней мере, у меня тонированный шлем, и они не смогут сфотографировать мое лицо. Я набираю скорость и отрываюсь от них. Четыре машины пытаются зажать меня между собой, но я выжимаю газ, переключаю передачу и уезжаю на бешеной скорости.

К тому моменту, как я подъезжаю к дому с воротами и живыми изгородями, журналистов уже нет. Я набираю код, и металлические ворота открываются со скрипом.

Дэйзи, наверное, было намного сложнее доехать до дома сестер из-за этих проклятых репортеров, чем мне. Мне следовало поехать с ней. Мы живем в одном жилом комплексе, только она на два этажа ниже. Я мог бы отвлечь папарацци, чтобы она поехала по другой дороге. Но я этого не сделал. Я поздно выехал, потому что я пытался найти информацию про Ambien, гребаную когнитивную терапию и другие снотворные таблетки, пытался найти хоть что-нибудь, чтобы решить проблему Дэйзи.

Я до сих пор не знаю, как ей помочь без применения таблеток.

Опуская подножку, припарковываю свой мотоцикл и смотрю на белый дом с черными ставнями, на веранду с креслами-качалками, потом мой взгляд падает на флагшток посреди лужайки со свежескошенным газоном. Мило, что они все живут вместе. Мой брат, его девушка, Роуз и ее муж. Раньше я тоже с ними жил, но этот опыт я бы не повторял. Как бы сильно я не любил своего брата, мне чертовски нужен отдых от него. Ему нравится испытывать мой предел. Я терпелив, но боюсь, если бы мы жили вместе на постоянной основе, то он бы меня довел, и я бы его разорвал на части.

Но я не хочу бить Ло.

Это та черта, которую я боюсь пересечь.

Я открываю входную дверь своим ключом. В холле между гостиной и кухней висит желтый плакат со словами: «УДАЧНОГО ПУТЕШЕСТВИЯ, ДЭЙЗИ». По неаккуратным каракулям становится понятно, что это рисовала Лили. Мне приходится нагнуться, чтобы пройти на кухню.

Мой брат стоит у плиты и разбивает яйца в большую миску. Коннор смотрит на него со стаканом воды в руке. Обычно, в руке у него был бы бокал красного вина, но с тех пор как Ло сорвался, Коннор не пьет алкоголь перед другом.

— Эй, домохозяйка Бетти Крокер(вымышленный рекламный персонаж производителя муки. Но несмотря на это в Америке 40-х она возглавляла все рейтинги популярности), — здороваюсь я и кладу свой шлем на стол. — Где твой фартук?

Ло сухо мне улыбается: — Там же где и твои часы, — его взгляд возвращается обратно к миске. — Ты опоздал на час.

— Да, я знаю, — отвечаю я. — Я получил гребанные сообщения от каждого из вас.

Коннор: Я сильно сомневаюсь в твоем умении пользоваться часами, но ты опаздываешь уже на сорок шесть минут. А я собирался вознаградить тебя угощением.

Роуз: Если моя младшая сестра расстроится из-за тебя, я лично отрежу твои яйца и скормлю их кошке Коннора.

Лили: Ты можешь приехать сюда вовремя? Пожалуйста??

Ло: Девочки начинают злиться. И я тобой недоволен тоже.

— Мое смс было самым лучшим, да? — Коннор улыбаясь, делает глоток воды.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.

— Смс твоей жены было лучше.

— Невозможно.

— Она сказала, что скормит мои яйца Сэди, — я подхожу к Ло и разглядываю бекон на сковороде и печенье, разложенное на тарелке.

— Она слишком часто использует эту угрозу.

Я подглядываю под полотенце и обнаруживаю только что испеченный киш со шпинатом.

— Может, у меня и нет гребаных часов, — говорю я, — но я точно знаю, что сейчас поздний вечер. И я точно знаю, что никто не страдает от чертова похмелья. Так что это за… — я наклоняю тарелку, чтобы посмотреть. — Овсянка?

— Дэйзи, захотела завтрак вместо ужина, — объясняет Ло. — Вот мы и готовим.

Я осматриваю кухню, потом гостиную: везде тихо.

— Неужели? Куда запропастились девочки?

— Дэйзи в гараже. Роуз и Лили в ванной, — непринужденно отвечает Коннор.

— Почему они, блять, в ванной вместе?

Ло машет головой: — Я пытался узнать, но Роуз кинула в ответ что-то про женскую менструацию. И затем закрыла дверь прямо у меня перед носом.

Коннор говорит: — Я достаточно умен, чтобы задавать этот вопрос.

Он прислоняется к шкафу, безупречно одетый в чёрные брюки и белую рубашку. Парень выглядит, соответствуя своему состоянию — более миллиарда гребаных долларов, которые он унаследовал вместе с компанией его матери.

— А ты, принцесса, не хочешь замарать свои ручки? — спрашиваю я, воруя кусочек яблока с фруктовой тарелки.

— Я предложил разбить яйца, но Ло сказал, что я должен взбить их до пиков.

Вот сейчас я закатываю глаза.

— Тогда применяй свои лучшие навыки на практике, — говорит Ло, отдавая миску с яйцами и венчик Коннору.

Я иду к холодильнику и достаю пакет апельсинового сока. Когда я поворачиваюсь, вижу, что Ло что-то тихо шепчет Коннору. Они затыкаются, когда видят, что я на них смотрю.

— Чего? — спрашиваю я, открывая сок. Они не впервые сплетничают как девчонки. Мы все выборочно делимся информацией друг с другом.

— Мы разговаривали, — Ло показывает рукой на себя и на Коннора.

Коннор взбивает яйца как ни в чем не бывало.

— Вы разговаривали? — я повторяю, смотря на них. — Да неужели. Я и не знал, что кто-то из вас вообще умеет говорить.

Ло игнорирует мое саркастичное замечание и наклоняет голову.

— Мы просто думаем, что это странно.

Я сердито на него смотрю: — Выражайся поконкретнее, Ло. Я не могу понять, о чем ты говоришь с пары слов.

— Извини, — сухо говорит Ло. — Я забыл, что ты не Коннор.

Коннор улыбается.

— Зачем восхвалять его интеллект? — спрашиваю брата. — Неужели недостаточно того, что все должны пялиться на его сертификат Менса (сообщество людей с высоким коэффициентом интеллекта) в вашей гостиной?

Он стоит рядом с сертификатом его жены. Они оба настолько умны, что это раздражает.

Коннор вмешивается: — Мне не нужно подтверждение, что я умнее вас всех. Я и так это знаю.

— Тогда зачем вешать сертификат? — я спрашиваю.

Он пожимает плечами:

— Он хорошо смотрится на стене.

Я качаю головой: — Это гребаное чудо, что я ни разу тебя ещё не ударил, Кобальт.

— Вернемся к теме, — говорит Ло, смотря на меня.

Я беру стакан из шкафа. Черт, он же не может знать, так ведь? Мое сердце начинает бешено колотиться. Как он может узнать, что я сплю в одной кровати вместе с Дэйзи? Никак. Я веду себя как чертов параноик. Этой информацией я никогда с ним не захочу поделиться.

— Что за тема? — я наливаю апельсиновый сок в стакан.

— Нам кажется странным, что ты давно не приводил с собой девушку.

Я хмурюсь. Вот в чем дело.

— И что?

Ло переступает с ноги на ногу, видно, что он смущается.

— И то… что раньше ты каждую неделю встречался с кем-то новым.

— Знаешь, — говорю я своему брату, — вот поэтому я не живу с вами всеми, черт возьми. Я поднимаю палец вверх. — Во-первых, я не люблю выставлять свою личную жизнь напоказ. А это значит, что я не буду знакомить вас с женщинами, с которыми я встречаюсь каждый месяц, — я поднимаю второй палец. — Во-вторых, вы все, блять, раздуваете из мухи слона. И в-третьих… — я опускаю первый два пальца и показываю им средний.

Затем я поворачиваюсь к ним спиной и медленно закрываю апельсиновый сок.

Я только что соврал своему брату.

И это ощущается будто я иду по раскаленным углям. Я ненавижу ему врать, раньше я так поступал. И легче с каждым разом не становится. Я чувствую, как моя ложь омрачает наши с Ло отношения. Но я не мой отец, я не вру, чтобы сохранить свою репутацию.

Я лгу, чтобы защитить Дэйзи.

Чтобы защитить Ло.

Я вру, потому что таким образом я причиню им меньше боли, нежели если я скажу правду. И когда правда выйдет наружу, я хочу быть уверенным, что Ло будет в состоянии вынести ее. Прямо сейчас он даже не близок к этому.

Поэтому, я не могу сказать: Да, мужик, я перестал встречаться с девушками четыре гребаных месяца назад, потому что заботился о младшей сестре твоей девушки. Я ночевал с ней в кровати, чтобы она перестала так чертовски сильно бояться. И я не скучаю по всем этим девушкам, но я чертовски скучаю по сексу.

Я не привык дрочить каждый гребаный день.

— Райк, — говорит Коннор, и я поворачиваюсь. Он изучает мое лицо, и в его взгляде я вижу осознание и даже подозрение. — Просто очень странно. Ты, как и Дэйзи, известны своими беспорядочными связями. И с тех пор, как она окончила школу и переехала в твой квартирный комплекс, никто не видел вас с кем-нибудь в отношениях.

— Вы что? — говорю я, смотря поочередно на Коннора и Ло. — Холмс и Ватсон? Мне неприятно вас огорчать, но никакой загадки тут нет.

— Хватит нести чушь, — говорит Ло. — Это странно, и ты это знаешь…

— Я не с ней, — я перебиваю. — Я не трахаюсь с Дэйзи. Я не притрагиваюсь к ней. Я тебе уже говорил, Ло. Я бы не стал.

Мы проходим через все это уже два года. И он все еще смотрит на меня так, будто я вот-вот его предам, будто я собираюсь выбрать девушку вместо него, будто я собираюсь пересечь эту гребаную черту, чтобы вконец разрушить чертовски важные для меня отношения.

Я не собираюсь этого делать. Я, блять, не стану. Потому что в конечном итоге, если мы с Дэйзи будем вместе, потом что-то случится и мы расстанемся, я потеряю своего брата. Она ему как младшая сестра. Он вырос вместе с девочками Кэллоуэй. Дэйзи знает его всю свою жизнь. Я знаю Ло всего три года. Черт возьми, именно меня они вышвырнут из своей жизни. Все так запутано. Ничто не имеет полного смысла. Мой член говорит мне об одном. Мой разум о другом. У меня есть моральные принципы. А также постоянные предупреждения от Ло. Пять пунктов против и только один за.

Что, черт возьми, мне с этим делать?

— Ладно, — говорит Ло, наблюдая за мной. Он замечает гнев в моем взгляде.

Я в таком дерьме. Если он когда-нибудь узнает, что я сплю в одной постели с Дэйзи, что я практически ее сосед, он нахрен убьёт меня. На самом деле, зная Лорена Хэйла и его извращенный ум, он бы действительно рассмотрел убийство как вариант, и я бы ему не препятствовал.

— Послушайте, — говорю я Ло и Коннору. — Я встречаюсь с девушками от силы неделю, а если ничего не выходит, то всего пару чертовых дней. Я не собираюсь тащить их сюда, в Принстон, знакомить с вами. Это все несерьезно. Отношения нужно заводить с теми, кто что-то значит для меня, — я смотрю на парней. — Я пока ещё не нашел ту девушку, с которой я бы хотел завести серьезные отношения. И не уверен, что когда-либо найду.

— Ты найдешь, — уверенно говорит Ло, кивая головой будто пытается убедить в этом самого себя.

— Ничего страшного, если нет, — я и так окружён важными мне людьми. Этого может быть достаточно.

Ло бросает на меня резкий взгляд: — Ты не останешься один навсегда.

Он произносит это как заявление. Думаю, он хочет лучшего для меня, но ещё кажется, что эта его сторона борется с эгоистичной натурой моего брата. Той, что говорит: ты мне нужен на все 100 %, иначе я пойду ко дну.

— А что если я останусь один? — спрашиваю я. — Ло, я не вырос вместе с Лили Кэллоуэй. У меня не было лучшей подруги, которая стала бы моей девушкой.

Лили буквально жила в соседнем доме, была другом семьи, которой Ло доверял буквально во всем. И сейчас они помолвлены. Я не завидую их созависимым отношениям, которые, к счастью, с годами стали здоровее.

Я просто осознаю, что Ло отличается от меня, даже если мы в чем-то похожи.

— Я, блять, привык полагаться только на самого себя, — добавляю я.

Ло просто мотает головой, словно я какой-то идиот, довольствоваться только тем, что есть. Но может я и не заслуживаю чего-то большего. Может, цель моей гребаной жизни — помочь брату встать на ноги.

Коннор передает Ло миску со взбитыми яйцами, но мой брат не выливает их сразу в сковородку.

— Давайте подождем девочек.

— Как дела у Лили? — спрашиваю я его.

Он ставит миску на столешницу.

— Лучше, чем у меня, — он потирает свой затылок. — Она пытается поговорить со мной об отце и проблеме с алкоголем, но это иногда чертовски трудно, — его янтарные глаза смотрят на меня. — Его адвокаты говорят, что не могут до тебя дозвониться, чтобы задать пару вопросов. Я ответил им, что ты не хочешь давать показания.

— Спасибо, — отвечаю я.

Ло пожимает плечами: — Да, пустяки.

Я провожу рукой по волосам, ощущая пристальный взгляд Коннора — он наблюдает за нами, будто чертов психиатр. О, тут много чего можно увидеть. Я не хочу видеться с отцом, и Ло пока с этим смирился.

— Пойду проверю, что там делает Дэйзи в гараже, — говорю я им, избегая любых разговоров о том, что мне необходимо встретиться с Джонатаном Хэйлом. И плюс ко всему я хочу узнать, что же, блять, она делает там совсем одна.

— Скажи ей, что еда почти готова, — отвечает Ло.

Я киваю, направляясь к задней двери.

У каждого из нас есть своя роль. И моя — присматривать за этими двумя.

Я просто не хочу когда-либо предстать перед выбором: либо Дэйзи, либо Ло.

И если этот день настанет, убейте меня.

5. Райк Мэдоуз

Закрывая за собой дверь, я сразу нахожу Дэйзи. Она сидит на своем припаркованном «Дукати», таком же как и мой, только у неё красный, а у меня черный. Она прислонилась спиной к бензобаку, на коленях у неё лежит карта, в зубах зажат фломастер.

Ее беззаботность всегда чертовски притягивает меня — даже когда я желал бы держаться от неё на расстоянии. Не помогает ситуации и то, что она сидит, раздвинув ноги в стороны. Я пиздец как рад, что сейчас Дэйзи ни с кем не встречается. Я ненавижу ее бывших парней. Я ненавижу то, как мужчины смотрят на нее, надеясь, что им что-то перепадет. Пусть даже и не думают. Они вне ее гребаной лиги, и все же она развлекает их. Она слишком милая, чтобы этого не делать.

Это выводит меня из себя.

— Знаешь, внутри вечеринка, — грубо говорю я ей, — и ее устроили для тебя.

Я подхожу к ней.

— Я знаю, — бормочет она, затем выплевывает колпачок. — Роуз и Лили закрыли дверь прямо передо мной, когда я попыталась пойти с ними в ванную. А Коннор и Ло выглядели так, как будто они тоже хотели поговорить о чем-то личном, поэтому я решила, что оставлю их наедине.

Я хмурюсь.

— Почему твои сёстры так поступили?

— Лили на пять лет старше меня, а Роуз на семь, — она пожимает плечами. — Я привыкла оставаться в стороне. Это синдром младшего ребенка.

Она приподнимается и протягивает мне карту.

Я разглядываю ее.

— Это для твоей поездки в Калифорнию, — объясняет Дэйзи. — Я отметила несколько мест, которые точно должны быть клевыми.

— Ты даже нарисовала гребаный смайлик рядом с Северной Дакотой.

— Потому, что Северная Дакота — самый счастливый штат. Все это знают, — она улыбается, ее глаза искрятся, чего уже давно не было. Это так чертовски восхитительно, словами не передать. Но ночью эти искры начинают медленно угасать. Словно Дэйзи Кэллоуэй получает энергию от солнца.

— Кто сказал? — спрашиваю я, складывая карту и засовывая ее в задний карман.

— Я где-то это читала, — говорит она. — Не помню где, но уверена, что информация надежная.

— Да, говорит девушка, которая каждый день читает свой гороскоп.

Она притворно ахает.

— А ты откуда знаешь? Ты что, читал мой дневник?

— Нет, я просто спал в твоей постели.

— Я думала, это был какой-то другой парень, — говорит она.

Я внимательно изучаю ее позу, то как она все еще задом наперед сидит на мотоцикле. Ее ноги раскинуты по обе стороны сиденья. Раньше я уже ездил вместе с Дэйзи на этом мотоцикле. Она всегда кладет свои руки мне на бедра вместо того, чтобы обхватить меня за талию. И мне приходилось хватать ее за запястья, когда она специально клала руки близко к моему члену.

Ей нравится меня дразнить, смотреть насколько далеко она может зайти. И я никогда не встречал девушек, которые бы так со мной играли, излучая при этом невероятную уверенность. Это пиздец как сводит меня с ума. И испытывая подобные моменты, я ещё больше хочу находиться рядом с ней, наблюдать ее чертову радость.

Однако между нами есть негласное соглашение. Мы оба знаем, что определенную черту мы не можем пересечь.

— Ты пускаешь других парней к себе в постель? — спрашиваю я, приподнимая брови.

Гнев обжигает мои мышцы, когда я представляю тех неудачников, с которыми она была, которые трахали ее, и все намного старше. Не думай об этом.

— В последнее время нет, — ее оверсайз свитер цепляется за ручку мотоцикла, оголяя плечо. — Уупс.

Я чувствую, как мое тело нагревается. И единственное, что останавливает любое возбуждение — мысль о том, что у какого-то другого парня встает при одном взгляде на Дэйзи. Я не хочу быть одним из подобных парней.

Она поправляет свою одежду, и я вижу надпись на ее груди «У-ля-ля».

Кажется, прошел уже год с тех пор, как она начала выбирать одежду с различными надписями — это ее своеобразный способ общения с папарацци. Мило.

— Ты ездил так раньше? — спрашивает Дэйзи с игривой улыбкой на лице.

— Задом наперед?

Она кивает.

— Нет. Желание остаться в живых перевешивало подобные идеи, — сухо отвечаю я.

— Я бы так попробовала, — говорит она, игнорируя мой сарказм. — Но тебе придется управлять мотоциклом, — ее зеленые глаза расширяются. — Мы можем попробовать?

Я не могу отказать ей в исполнении ее диких фантазий. На прошлой неделе мы сняли колеса со скейтборда и пытались сохранить баланс, стоя на мусорном баке. Было намного круче, чем это звучит. Но это — я на мотоцикле и Дэйзи лицом ко мне — это слишком интимно. Интересно, осознает ли она это.

— Твоя голова будет мне мешать, — говорю я ей. — Мне будет сложно дотянуться до газа и тормоза.

— Ты можешь обхватить меня руками и взяться за руль, — говорит она. — Я могу доказать, что это сработает, — Дэйзи пододвигается ближе к баку, освобождая место для меня. — Если ты только не трусишь.

Мои глаза сужаются.

— Милая, ты можешь называть меня трусом, да кем угодно. Я на это не поведусь.

И мой член тоже.

— Тогда я попробую поехать задом наперед сама, без тебя. Как тебе такое? — она собирается повернуть ключ зажигания.

У меня даже нет сомнений, что она и правда это сделает.

В свое свободное время она делала ещё более дикие вещи: училась рафтингу или управлению самолета. Я видел, как она упала с этого гребаного мотоцикла. Я видел, как она врезалась в дерево на горнолыжном склоне. И во время каждого ее безрассудного поступка я находился там, рядом с ней, держа ее на руках почти каждый раз, когда она падала.

— Ладно, — говорю я.

Я подхожу к ее мотоциклу, и она перестает возиться с ключами. Я перекидываю ногу и сажусь на сиденье, как обычно, лицом к рулю. А Дэйзи сидит лицом ко мне.

Наши колени соприкасаются, и я радуюсь тому, что не могу дотянуться до руля. Но она не готова сдаваться. Она кладет свои ноги поверх моих и пододвигается ближе ко мне. Блять.

Она буквально оседлала меня, прислонившись спиной к бензобаку. Я с легкостью дотягиваюсь до руля, протянув руки поверх Дэйзи. Ее грудь поднимается и опускается так, будто я сейчас войду в неё. Будто сейчас произойдет то, о чем мы даже не должны, чёрт возьми, думать.

— Ты коварная девчонка, Кэллоуэй, — говорю я ей. Мой член умоляет меня дотронуться до нее, придвинуться ближе. И в данный момент я представляю единственное, что может меня удержать. Как мой брат выбивает из меня все дерьмо. И плаксивый голос Лили, чтоб точно сработало. Она призналась, что думает обо мне, чтобы унять навязчивые сексуальные позывы, так что плохо я из-за этого себя чувствовать не буду.

Это сработало. Я не двигаюсь. Выражение моего лица остается таким же мрачным, не показывая ничего, кроме моего раздражения — а я немного раздражен. Мне не нравится эта ситуация. И все же, мы никогда не пересекаем черту, и каждый раз я делаю вид, что ничего не произошло, потому что мне чертовски нравится проводить время с Дэйзи.

— Да, ты прав. В такой позе не очень-то удобно, — дразнит она. — Мы друг другу подходим не так хорошо, — ее губы растягиваются в озорной улыбке. — Но я знаю, как сделать лучше…

Убейте меня.

— Не стоит, — говорю я, выпрямляясь прежде, чем ее лицо приблизится ко мне, и наши губы соприкоснутся. Мы никогда не целовались. И сейчас я тоже не планирую. Дэйзи поставила свои ноги на спинку мотоцикла, ее ноги все также широко раздвинуты.

Я, блять, клянусь, если она еще раз прижмется своими бедрами к моим, я скину ее с мотоцикла. И ничего приятного в этом не будет.

Она улыбается ещё шире, читая предупреждение в моем взгляде.

— Я собиралась снять ботинки. А о чем ты подумал?

О моем языке у тебя во рту. О моем члене глубоко внутри тебя.

Я хмурюсь, стараясь игнорировать ее глупую улыбку и руки, которые то хватаются за сиденье, то опускаются к ее бедрам. Какая-то часть ее тела всегда находится в движении.

Я отвечаю: — О чем-то слишком грязном для твоих девственных ушей.

Дэйзи как и я выпрямляется, ее грудь в паре сантиметров от меня. Я кладу руку ей на колено, чтобы она не придвинулась ближе ко мне. Более серьезным голосом она говорит: — Я потеряла девственность в пятнадцать.

— Я имел в виду, что ты не потеряла свою невинность на мотоцикле. И я знаю, что ты не девственница.

Во время путешествия в честь ее шестнадцатилетия Дэйзи попросила сестру дать пару советов на тему секса. Я вместе с Лили там тоже был в качестве сопровождающего. Тогда я заменял своего брата, который находился на реабилитации. И Дэйзи во время поездки ясно дала понять, что у неё уже был секс. Мне очень жаль, что ее первый раз был чертовски ужасным.

И отчасти я бы хотел, чтобы она остановилась после этого первого парня и подождала кого-нибудь стоящего. Например… никого. Я думаю, что стоящего для неё парня попросту не существует. Да, чертовски эгоистично с моей стороны. Мне плевать.

— Я не удивлен, что ты лишилась ее так рано, — добавляю я.

Она кивает: — Потому что моя сестра — секс-зависимая.

Будто этот факт блять делает ее такой же.

— Нет, потому что ты перепробовала множество вещей, и я уверен, тебе казалось, будто ты что-то упускаешь.

Ее губы немного приподнимаются.

— Когда ты лишился девственности?

— Мне было тоже пятнадцать, — отвечаю я. — Я был с восемнадцатилетней девушкой, — мой первый раз был на гребаном поле для гольфа в три часа ночи,

Дэйзи пытается переварить эту информацию.

— Так значит, тебе нравятся девушки постарше?

— Мне нравятся все женщины, милая.

На ее лице появляется ухмылка.

— Тебе нравлюсь я?

Убейте же меня…

— Дэйзи…

Она поднимает руки, ее ладони касаются моей груди, потому что между нами все еще мало места, черт возьми. Я напрягаюсь.

— Я знаю, мне не стоило ничего говорить, — она быстро опускает руки, ее дыхание становится тяжелым.

Я стараюсь не показывать своим взглядом, что она значит для меня нечто большее. Но она великолепна, и не только из-за ее натуральной красоты — ее смелых зеленых глаз, гладкой кожи и нежного лица без капли макияжа.

Она прекрасна, потому что она может заставить улыбнуться самого грустного человека на свете. И она может заставить самого одинокого парня почувствовать нечто большее. Она молодая и дикая. Необузданная, но чертовски невинная. Все в ней буквально кричит об огромном гребаном риске.

— Знаешь, за всю жизнь у меня был секс только с шестью парнями? — объявляет она.

Я напрягаюсь.

— Да? — я не хочу знать все подробности, даже если какая-то часть меня жаждет их. Чертов мазохист. — Для некоторых шесть парней до восемнадцати лет — многовато.

Она пожимает плечами.

— Я прощупывала почву.

— Ну и как тебе? — огрызаюсь я. Мне не стоило спрашивать. Однако, я уже это сделал. И я не собираюсь забирать свои слова обратно.

Я просто жду ее ответа. Я знаю, что она мне расскажет.

6. Дэйзи Кэллоуэй

Мне следует реально переосмыслить всё и перестать рассказывать историю своей сексуальной жизни старшему брату парня моей сестры. (Да, та ещё скороговорка.) Но знаете, я уже начала, так что должна закончить свой рассказ. Я стараюсь не делать ничего наполовину. Вперёд, Дэйзи, без тормозов. Действуй по полной.

Да, это я могу.

Я смотрю ему в глаза. Его взгляд, жесткий и суровый, никогда не смягчается, когда он смотрит на меня. Наша близость не помогает снизить напряжение между нами, но мне слишком нравится вот так сидеть рядом с ним, чтобы просто взять и спрыгнуть с мотоцикла. И да, он тоже не двигается. Хороший знак, я думаю.

— Первый парень был отстойным, — начала я. — Мы были вместе всего раз. Это длилось секунд тридцать.

Мне следовало бы покраснеть от смущения, но эта ситуация кажется мне настолько древней. Я просто помню как сидела в его постели и думала: — Это все? Это и есть секс? И что, черт возьми, в нем потрясающего?

Райк сохраняет непроницаемое выражение лица, он остается таким же мрачным и задумчивым. Ладно. Я могу продолжать, не обращая внимание на его напряженное молчание. Давай, давай, давай.

Я облизываю губы и продолжаю: — Со вторым парнем мы спали пару раз. Он продержался, может, минуты три.

— Сколько лет было этим парням? — спрашивает Райк.

— Они были всего на пару лет старше меня. То есть, я встречалась с парнями, которым было за двадцать, но мы не могли заниматься сексом. Мне не было ещё восемнадцати. — я не собиралась нарушать закон и вовсе не хотела, чтобы парня отправили за решетку за то, что тот переспал со мной.

— Я познакомился с большинством твоих парней, которые были старше тебя, — напоминает он. — И между прочим они были гребаными придурками.

— Они были не такими уж и плохими.

— Джулиан? — спрашивает он. — Думаешь, он лучше чертовой крысы?

— Коннор называл его обезьяной.

— Много чести…

— Коннор также называл тебя собакой, — говорю я сморщив нос. — Как ты думаешь, я больше похожа на кошку или на белку?

— Как мы вообще дошли до этого? — спрашивает он так, будто это самый глупый разговор, в котором ему приходилось участвовать.

— Я хомяк, правда? — я выпячиваю свою нижнюю губу.

— Никакой, блять, ты не хомяк, — он закатывает глаза и проводит рукой по волосам. Не думаю, что Райк осознает насколько он горяч, когда так делает. — Ты птица.

— Птица.

— Ага, чертова птица, которая не может перестать летать и чирикать.

— О, как орел?

— Ты привлекательнее орла, — он опять закатывает глаза. — Чёрт.

— Ты назвал меня привлекательной, — я тыкаю ему пальцем в грудь, улыбка расплывается на моем лице.

Райк пристально на меня смотрит.

— Джулиан, — он возвращает нас к разговору. — Он до сих пор тебе нравится? Потому что если это так, то нам нужно серьезно, черт возьми, поговорить.

Я быстро качаю головой.

— Нет, он мне не нравится.

Джулиан меня и вправду сильно напугал. Он отправился в путешествие в Альпы вместе с нами. Я не осознавала, насколько я была не в себе, что с ним встречалась пока, не попыталась с ним расстаться. Он меня не слушал и говорил, что я слишком юна и глупа. Может быть, так оно и было. Я ничего уже не знаю. Единственное что я знаю, так это то, что я не хочу бояться человека, с которым я вместе. Это не тот адреналин, что мне нравится.

— И просто чтобы ты знал, — говорю я, — Я тоже не была в восторге от девушек, с которыми встречался ты. Одна из них назвала Лили шлюхой.

И за спиной Райка она буквально дернула меня за волосы. Сильно.

— Я расстался с ней в ту же секунду, как она это сказала, — напоминает он. — Ты же встречалась с этим идиотом месяцы.

— Я пыталась с ним порвать, — возражаю я. — Я даже написала ему письмо. Что-то типа: Джулиан, я думаю нам лучше остаться друзьями. Целую, обнимаю, Дэйзи.

Райк вздыхает и он неосознанно перекладывает свою руку с моего колена на бедро. От его движения мое сердце стало биться ещё быстрее.

— Конец был лишним, да?

— Кто вообще пытается порвать с парнем с помощью гребаной записки?

— Тот, кто боится, — я не такая бесстрашная, как думают мои сёстры.

— Ты не чертова трусиха. Ты просто выбираешь не тех парней.

Райк смотрит на свою руку и тут же убирает ее с моего бедра. Затем его карие глаза осматривают небольшой промежуток между нами и возвращаются обратно к моим глазам.

— Кто-нибудь из них продержался дольше пяти минут?

Я пытаюсь вспомнить.

— Думаю, шесть минут — рекорд.

— Ты серьезно засекала время?

— Я ждала, когда это закончится.

Лицо Райка кривится.

Мне вообще не нравится всё, что связано с сексом. Ни до. Ни после. Ни сам процесс. Ничто не доставляет удовольствие.

Я продолжала пробовать, пытаясь понять, станет ли лучше.

Не стало.

Все очень неловко и некомфортно. Ничто в сексе не дарит мне то удовольствие, о котором говорят другие девушки. Что вообще такое оргазм? Какой он? Будоражащий? Заставляющий голову кружиться? Я прыгала с парашютом и ехала на мотоцикле по крутому склону вместе с Райком. Вот, что дарило мне яркие ощущения.

— Секс — это глупо, — говорю я Райку.

— Только если ты с парнями, которые не могут тебя удовлетворить.

Я краснеюот его слов.

— Роуз советовала мне попробовать с другими парнями и посмотреть, что из этого выйдет.

Райк, кажется, готов спрыгнуть с мотоцикла и пойти искать мою сестру.

— Ты, блять, издеваешься надо мной?

— Я думала, это не так уж плохо. Роуз сторонница экспериментов.

— Совет от чертовой девственницы.

— Она уже не девственница, — отмечаю я.

Райк сердито на меня смотрит.

— Значит, она спала всего лишь с одним парнем за всю свою жизнь, а тебе она говорит спать направо и налево, чтобы кого-то найти. Она не трахалась с кем попало, Дэйзи. Ты понимаешь, на что я намекаю?

— Она неопытна в области экспериментов, я поняла, — киваю я. — Я пыталась поговорить с Лили об этом, но ей некомфортно обсуждать секс со мной, — я пожимаю плечами. — Хотя иногда она открывается. Просто сложно угадать день, когда она не будет смущаться от таких разговоров.

Райк немного расслабился при упоминании зависимости Лили и ее стыда относительно всей этой темы.

— Может, я делаю что-то не так, — говорю я. — Разве это нормально для парней, кончать так быстро?

Райк проводит рукой по своим густым волосам. Он никогда не уклонялся от ответа, поэтому и сейчас от него я этого не ожидаю.

— Возможно, их действительно чертовски к тебе влечет. И когда они оказываются в постели рядом с тобой, они просто быстро кончают. Дело, черт возьми, не в тебе, а в них.

— И что, мне нужно найти парня, которого я не привлекаю? — бессмыслица какая-то.

Райк качает головой.

— Нет, Дэйз. Тебе нужен парень, который будет нравиться тебе также сильно, как ты ему. И тогда ты, черт возьми, тоже кончишь.

— Но что, если парень, который мне нравится, эмоционально недоступен?

— Оставайся одна, — предлагает он.

— Навсегда?

Все тело Райка напрягается. Я не знаю, означает ли это нет или да. Все внутри меня кричит: дай мне хоть какой-то ответ. Моргни раз — если да, два раза — если нет!

И тут открывается дверь гаража.

— Эй, — зовёт Ло, — ужин… — его голос затихает, когда он замечает нас вместе на мотоцикле.

Ой-ой.

Райк медленно поднимается с мотоцикла, делая вид, что он не сделал ничего плохого. Я также невинно перекидываю ноги через сиденье и встаю.

Ло бросает убийственный взгляд на своего брата.

— Я чему-то помешал?

— Нет, — равнодушно отвечает Райк. — Мы просто разговаривали.

Ло кивает словно пытается поверить в его слова.

— Если вы просто разговаривали, тогда почему ее ноги лежали на твоих?

— Ло, — я пытаюсь вмешаться в разговор, но Райк поднимает руку, останавливая меня. Кажется, это только между ними.

Но мне серьезно не все равно на Ло. В какой-то степени он всегда был продолжением нашей семьи. Сначала он был лучшим другом Лили. Затем ее парнем. Сейчас он ее жених. И она всегда брала его в наши семейные поездки. Он был ее плюс один.

Он мне, действительно, как старший брат.

Что делает ситуацию с Райком немного странной. Но в то же время Райк чувствует себя отстранённым от Ло — годами разлуки между ними возводился барьер. Так что, может, это не так уж и странно как могло быть.

— Мы друзья, — говорит Райк своему брату.

— Друзья так себя не ведут, — отвечает Ло, указывая на мой «Дукати», словно он осквернил меня. Я бы очень хотела, чтобы Райк Мэдоуз осквернил меня на этом мотоцикле. Интересно, насколько грубо он бы меня трахал.

И смогла бы я вообще испытать оргазм.

Райк раздраженно дотрагивается до переносицы.

— Что, твою мать, ты хочешь, чтобы я сказал?

— Что то, что я сейчас увидел — ошибка! — кричит Ло.

Райк ничего не говорит, так что это делаю я: — Ло, это было ошибкой. Я хотела понять, как можно ездить на мотоцикле задом наперед. Мне нужна была его помощь.

Ло сердито смотрит на меня, потом на Райка.

— И это лучшая ложь, которую ты смогла придумать?

Я улыбаюсь.

— На самом деле, это правда.

Это ещё больше злит Ло.

— Это не гребаная шутка, Дэйзи. Он на семь лет старше тебя. Он был с таким количеством девушек, что ты и представить не сможешь.

— Нет, я представляю, что он спал с большим количеством женщин, но, возможно, к двадцати пяти я смогу переплюнуть его по количеству партнеров.

Ло кривит лицо от отвращения при одной мысли об этом.

— Я в альтернативной реальности прямо сейчас.

— Правда? Круто. Там веселее? Думаю, да, — я поворачиваюсь к Райку. — А ты что думаешь?

— Хватит, — говорит он мне, но его взгляд направлен на брата. — Ло…

— Ты недостаточно хорош для неё, — говорит Ло. — Ты ведь это понимаешь, да?

Челюсть Райка сжимается, его плечи напрягаются.

— Я забочусь о Дэйзи так же сильно как и ты, если не больше, так что хватит говорить мне все это дерьмо.

— Это никакое не дерьмо, если ты с ней трахаешься.

— Мы не трахаемся! — кричит Райк.

В гараже появляется все больше людей. Коннор. Обе мои сестры.

Роуз отлично выглядит в своем черном платье с высоким горлом и на высоких каблуках. Она и вечно уверенный в себе Коннор Кобальт — идеальна пара.

Лили одета в леггинсы и одну из футболок Ло. Она протискивается в дверной проем, чтобы подойти поближе к Ло, который стоит рядом с машиной Роуз. Я завидую ее коротким по плечи каштановым волосам.

— Что происходит? — шепотом спрашивает она Ло.

— Я застукал их трахающихся на мотоцикле.

Райк тяжело вздыхает.

— Да бля! Мы сидели на мотоцикле полностью одетые. У нас никогда не было секса! — он качает головой. — Сколько раз мне нужно это повторять? Знаете что, может нам действительно стоит переспать, если вы все думаете, что мы делали это уже тысячу раз.

Мои глаза расширяются. Правда?

— Эй, — кривится Ло, поднимая руки. — Я не могу вынести и мысль о том, что вы переспите один раз. Так что, я и думать не могу о том, что вы будете трахаться тысячу раз.

— Вы оба, — говорит Коннор, спускаясь на три ступени. — Прекратите на секунду, — он встает между братьями. — Вы слишком остро реагируете.

— Мне не нравится, что меня обвиняют в том, чего я, блять, не делал.

— О, правда? А как ты думаешь, как себя чувствует отец? — кричит Ло.

Его слова будто бомба: враждебный голос Ло отдается эхом, и в гараже становится тихо. Райк тяжело дышит, но ответить Ло не пытается. Это очень сложный вопрос.

Ло возвращается к главной проблеме.

— Ей восемнадцать.

— Ну вот опять, — говорит Райк, вскидывая руки вверх. — Давай, блять, послушаем это ещё раз, Ло. Ей восемнадцать. Она тебе как младшая сестра. Ее мама ненавидит меня. Я знаю. Я знаю. Я, блять, знаю.

На лице Ло отображается куча эмоций, и Лили протягивает руку и обнимает его за талию. От одного ее прикосновения он успокаивается.

Роуз кладет руки на бедра: — Не вижу здесь никакой проблемы.

— Дорогая, — Коннор качает головой. — Не делай ещё хуже.

Она фыркает.

— Если они оба согласны…

— Я не согласен, — вдруг говорит Райк, не глядя на меня. — Потому что, твою мать, ничего не происходит между нами.

Райк смотрит на Ло и его взгляд смягчается.

— Окей?

У них у обоих проблемы с доверием.

И ситуации не помогает тот факт, что Райк спит в моей постели и врет об этом своему брату. Если Ло вообще узнает об этом, он не только не одобрит, но и найдет способ разлучить нас ради моего же блага. Но я думаю, мне лучше всего, когда я нахожусь рядом с Райком. Я почти не могу спать без него. Для того, чтобы спать без какого-либо страха мне нужны уверенность и утешение другого человека. Иначе, я не смогу уснуть даже на час.

Но я не собираюсь удерживать Райка под дулом пистолета. Если он захочет уйти, я его отпущу. Но думаю, мне придется найти ему замену. И я даже не уверена, возможно ли это. Возможно, глубоко в душе я знаю, что я хочу только Райка Мэдоуза.

— Пойдем есть, — говорит Коннор. — Яйца скоро остынут.

Мы все ждем, когда один из братьев сделает первый шаг. В их власти разжечь спор либо прекратить его.

Ло открывает рот, оставляя последнее слово за собой.

— Я не пускал тебя в свою жизнь для того, чтобы ты трахал младшую сестру моей девушки. Не заставляй меня жалеть о своем решении.

Его слова жалят. Словно резкий удар.

Ло уходит, исчезая внутри дома, Райк идет прямо за ним, не дожидаясь меня. Следующим уходит Коннор, оставляя меня наедине с сестрами.

— Что ж, — я им говорю, — на моих вечеринках всегда феерично, не так ли?

— Тебе нужны объятия? — спрашивает меня Роуз. — Если нужны, то Лили может тебя обнять.

Лили смотрит на Роуз, будто спрашивая «ты серьезно?»

— Ты обнимаешься лучше меня. Я знаю свои слабые стороны, — Роуз смотрит на меня. — Но серьезно, ты в порядке?

Я пожимаю плечами.

— Ага.

Сестры думают, что я безумно влюблена в Райка, и хоть он мне действительно нравится, я лучше других понимаю, что нам можно делать, а что нельзя. Я так давно приняла нашу реальность, что в моих фантазиях я всегда представляю нас с Райком вместе.

Я подскакиваю к сестрам и обнимаю их за плечи.

— Кстати, спасибо за декорации. Они прекрасны.

Они обе улыбаются вместе со мной.

И это заставляет забыть меня о тех ужасных моментах, что омрачают мое сердце. Но этого недостаточно для того, чтобы забрать всю панику, что приходит ко мне ночью. Иногда мне хочется, чтобы солнце светило всегда. Я бы хотела находиться рядом с этими пятью людьми и никогда не сталкиваться с миром в одиночку.

Но Париж — мое испытание.

Я хочу его пройти, однако часть меня задается вопросом «смогу ли я стать опять той бесстрашной девушкой?» Может быть слишком много изменилось, чтобы вернуться в прежнее состояние.

7. Дэйзи Кэллоуэй

После ужина я мою посуду, что вполне справедливо, так как Ло и Коннор готовили. Все вели себя так, словно в гараже ничего не произошло, как и ожидалось. Мы с Райком были так близки перед ребятами не в первый раз.

Эта борьба изматывает, и подобные конфликты стали уже предсказуемыми.

Райк заходит на кухню в то время, как все остальные сидят в гостиной. Я поднимаю взгляд, ожидая, что кто-то из ребят тоже зайдет на кухню.

— Они знают, почему я здесь, — отвечает он на мой долгий взгляд.

Я хмурюсь.

— Ты пришел помочь мне помыть посуду?

Он достает миску из шкафчика.

— Нет. Мы все видели как ты тридцать минут размазывала гребаную еду по тарелке.

Из другого шкафчика он достает пачку мюсли его любимой марки. Я уверена, он оставил ее после утренних пробежек с Ло.

— Я съела фрукты, — говорю я ему.

Я хочу есть также как другие, но скоро Неделя моды. У меня просто хороший самоконтроль.

Райк открывает холодильник, и достает молоко.

— Зашибись, — говорит он мне. — Теперь я спокоен.

— Я также попробовала бекон.

— Не ври мне.

— Ладно, бекон я не ела, но хотела, — я кладу последнюю тарелку в посудомойку и запрыгиваю на столешницу. Рядом со мной Райк делает мюсли.

— Знаешь, что ещё я сегодня узнал, черт возьми? — спрашивает он, его выражения лица мрачнеют. — Роуз только что рассказала Коннору, Ло и мне, что у тебя нерегулярные месячные из-за маленького веса.

О боже.

— Она не могла вам такое сказать, — стону я.

Иногда Роуз бывает чересчур открытая, что не совсем хорошо. Но когда дело доходит до ее личной жизни, она молчит. Или по крайней мере, так было раньше.

— О, она сказала.

Я не хотела, чтобы эту информацию знал кто-то, кроме Лили или, может быть, Поппи, нашей старшей сестры.

— Такое бывает только, когда…

— Моришь себя голодом, — невозмутимо говорит Райк. Он качает головой. — Ты не можешь есть, ты не можешь нормально спать…

Я широко улыбаюсь его словам, так как сразу вспоминаю цитату из фильма. Ничего не могу с собой поделать. Я цитирую строки: — Любовь — это когда не можешь ни есть, ни спать, высший класс, чемпионский разряд.

Я делаю паузу и жду его реакцию. Райк стоит в недоумении.

— Ну же, «Двое: я и моя тень».

Это ему ни о чем не говорит.

— Фильм с Мэри-Кейт и Эшли Олсен. Они так описывали любовь.

Он поднимает брови.

— Забавно. Но любовь не должна быть причиной таких проблем.

— Откуда ты знаешь? — спрашиваю я.

Он раскидывает в стороны руки.

— Прости, но куда делись все твои парни, пока я сплю в твоей чертовой постели?

— Я могу быть влюблена в тебя, — бросаю я, гадая как он отреагирует, но он просто пристально на меня смотрит.

— А ты влюблена? — дразнит он в ответ, не отступая.

Он играет против меня моими же средствами. Я хочу ответить утвердительно. Но влюблена ли я в Райка? Как я могу знать?

— Я не уверена.

— Ну, тебе нужно блять быть уверенной в этом, — говорит Райк. — Потому что любая любовь, которую дарю я — никогда не причинит боль женщине.

Он передает мне миску с мюсли.

— Ешь свои мюсли.

Серьезность окутывает кухню снова.

— Ты слышал мою маму сегодня утром, — она сильно ущипнула меня за бедро, что у меня появился синяк.

— Да, — его брови приподнимаются. — К черту твою маму.

— Эй, — резко отвечаю я.

— Эй что? Она жестоко относится к Лили. Она постоянно ссорится с Роуз. А к тебе она относится словно ты маленькая гребаная кукла, которую ей нравится наряжать и всем показывать. Меня пиздец как бесит смотреть, как ты делаешь то, что ты ненавидишь лишь бы угодить другим.

Я не особо в восторге быть моделью, особенно когда мне приходится долго стоять на месте. Я становлюсь беспокойной. Так что с ним я поспорить не могу.

— Все совсем иначе, когда карьера людей зависит от тебя. Модельеры и агенты рассчитывают на меня. Если я не смогу влезть в одежду, я не только разочарую себя, но я принесу вред им.

Я встречаюсь с ним взглядом. И в его глазах я вижу именно ту непоколебимость, о которой рассказывает Лили. Она говорит, что Ло — лед. Весь холодный и острый. Но Райк — твердый, как те скалы, на которые он взбирается.

— Не будь чертовым манекеном.

— Я не манекен.

— Правда? Потому что я вижу девушку, которая живет чужими мыслями, чужими желаниями и мечтами.

— Думаю, это марионетка.

— Тогда не будь чертовой марионеткой.

Мой взгляд опускается на миску с мюсли. Он и раньше говорил так убедительно, но в этот раз его слова проникли глубоко мне в душу.

— Может быть после Недели моды я ещё раз скажу ей, что я чувствую, — может быть, наконец я смогу постоять за себя перед мамой. — В любом случае, почему ты так сильно беспокоишься об этом? — спрашиваю я, ожидая от него ответ по типу: «потому что я забочусь о тебе»

Вместо этого Райк говорит: — Я проходил через подобное с моей матерью. Ничего хорошего в этом нет.

Он почти не говорит о Саре Хэйл, в основном из-за того, что произошло пару лет назад. Потому что ее действия изменили всю нашу жизнь. И не уверена, что к лучшему.

— Ешь свои гребаные мюсли, — грубо говорит он.

Я ем. После того как я съела четыре полных ложки, Райк кажется довольным. Мне нравится, когда он доволен. Мне нравится делать все правильно для других. Но ситуация усложняется, когда мама стоит с одной стороны, а мои сёстры, Райк, Коннор и Ло — с другой.

Численно они превосходят, но мама меня воспитала. Разве это не показатель?

Он наблюдает за мной, чтобы убедиться, что я действительно ем, а не просто делаю вид.

— Эти мюсли — отстой, — говорю я после десятой ложки.

— Зато полезно, но если ты хочешь сладкое, в морозилке есть мороженое.

Я практически стону.

— Не соблазняй меня.

Он почти улыбается.

— Ты обещаешь, что после Недели моды поговоришь с ней?

Я киваю.

— Да, да.

— Не дакай мне дважды, — отвечает он мне.

— Почему? Это слишком?

Райк приближается ко мне, его руки находятся на столешнице по обе стороны от меня.

— Потому что это звучит фальшиво, милая.

— Так что, если я дважды издам стон…

Он закрывает мне рот своей большой ладонью.

— Не начинай, не сегодня.

Кажется, сегодня я переступила линию немного, да. Мы соблазняем и дразним друг друга, зная что ничего большего произойти не может. Это динамика наших отношений.

Я съедаю почти все мюсли, оставляя несколько штучек плавать в молоке.

— Я сожалею о том, что произошло в гараже. Я зашла слишком далеко, — ставлю миску на стол и спрыгиваю. Райк остается на своем месте, не двигаясь. Его руки все еще на столешнице.

Я оказываюсь ещё ближе к нему, чем была.

— Нет, это не так, — говорит он. — Если бы, блять, я хотел быть с тобой вместе в этом смысле, то уже бы был. Тебе исполнилось восемнадцать шесть месяцев назад.

Его слова не должны ранить, но от них мой желудок завязывается в узел, а вся еда подступает к горлу. Я сглатываю. Я думаю хотеть и быть вместе немного отличается. Думаю, он хотел бы быть со мной, но он знает, что не может. Но я знаю, что это неправда. Он никогда по-настоящему не выражал никакого влечения ко мне. Да, иногда мы флиртуем, но от этого он никогда не становился возбужденным.

По крайней мере, я не замечала.

Я хочу это проверить.

Я не должна этого делать, но мне любопытно. А как еще мне проверить, привлекаю ли я его, как он меня? В его глазах я ничего не могу прочитать. Я же больше как открытая книга.

Он стоит достаточно близко, поэтому все что мне нужно сделать — обхватить его руками и обнять. Он — мой волк, и я серьезно задаюсь вопросом укусит ли он меня сегодня. Недолго думая, я обнимаю его, и его тело напрягается. Я поднимаю свой взгляд. Никто из нас не шевелится.

— Дэйзи…

Наши ноги соприкасаются. Мои бедра прижимаются к его тазу. Я немного ниже него: он где-то метр девяносто, а я — метр восемьдесят. Я чувствую, как его мышцы напрягаются под моими руками. Его темные глаза устремлены на меня. Это проверочное объятие, если можно его так назвать. И все же, он не возбужден. Все тело Райка напряжено, словно он ждет, когда я наконец отстранюсь.

Вместо того чтобы обнять меня в ответ, он нерешительно кладет мне руку на голову.

Я вздыхаю. Что ж, тест не дал никаких результатов.

— Спасибо, — говорю я. Это единственное слово расслабляет его. — Я рада, что мы можем быть друзьями, — это лучше, чем ничего.

Его тёмные глаза скользят по моему лицу. Он ничего не говорит долгое время, никто из нас не сдвигается с места. Оставаться так близко опасно, особенно после инцидента в гараже. Но полагаю, нам обоим нравится эта опасность.

Он проводит большим пальцем по моей щеке.

— Ты выглядишь чертовски уставшей.

— Я дремала.

— Нихрена ты не дремала, — говорит он.

— Сегодня днём я закрывала свои глаза. Разве это не считается?

— Нет, ты просто закрывала свои глаза, а не дремала, — невозмутимо говорит он.

На моем лице появляется улыбка. Я смеюсь, а затем наклоняюсь к нему ближе и кладу щеку ему на грудь. Я закрываю свои глаза, и его тело опять напрягается. Он такой теплый. Слушаю тихий стук его сердца, и, клянусь, оно учащается. Но может быть, я просто надеюсь, что оказываю хоть какой-то эффект на Райка.

— Что ты делаешь? — грубо спрашивает он. Его руки возвращаются к моей голове, его движение заставляет меня осознать, что я меньше и ниже него. Трудно найти парней выше меня, и именно поэтому в основном я встречалась с моделями.

— Сплю, — отвечаю я с улыбкой на лице.

— Когда я успел стать твоей гребаной подушкой? — спрашивает он, его голос становится мягче.

— Шшш, — шепчу я, — здесь безопасно.

И тут, когда я ожидаю, что Райк просто отодвинется от меня, он неожиданно целует меня в макушку. Это длится всего секунду прежде, чем его руки опускаются. Он хмурит брови, когда замечает что-то находящееся за моим плечом. Я поворачиваю голову и смотрю в направлении его взгляда — он смотрит на журнал «Любимые Знаменитости» рядом кофейником.

— Кто покупает этот мусор?

— Лили, — отвечаю я. — Думаю, моя сестра все еще надеется, что люди забудут о нашей семье.

— Пусть мечтает дальше, — Райк отходит от меня, хватая журнал. Он быстро его пролистывает, но я замечаю главный заголовок на обложке прежде чем Райк выбрасывает его.

«Фото! Лили Кэллоуэй встречается со своим женихом и его братом»

— Что там за фото? — с любопытством спрашиваю я, ополаскивая миску с мюсли.

— Мы втроем обедаем в кафе «Лаки» в центре города. Пресса может продолжать говорить, что я трахаюсь с твоей сестрой, но мы все знаем, это что полная…

— Чушь, — заканчиваю я. — Хрень собачья, — я притворно ахаю. — Гребаная хрень.

Райк сурово смотрит на меня, его взгляд может напугать многих людей. Но я не боюсь. Мой взгляд не отрывается от его глаз, и уголки его губ приподнимаются в улыбке.

— Когда это твой рот стал чертовски грязным, Кэллоуэй? — спрашивает он.

— С тех пор, как я подружилась с тобой.

— Тогда я молодец, — говорит он, взъерошивая мои волосы своей рукой. — И кстати, я еду с тобой домой.

— Ты должен быть моей подушкой, не телохранителем, — напоминаю я ему. — У меня он уже есть.

Его зовут Майки Блэк, ему за сорок. Раньше он работал тренером в Калифорнии. В отличие от телохранителя Лили, мускулистого и вечно одетого в широкие костюмы, мой носит шорты и рубашки с коротким рукавом зимой. Он крутой.

— Он не успевает за тобой, — говорит Райк, садясь рядом со мной. Он наблюдает за мной, как я кладу миску в посудомойку.

— Он научил меня стоять на доске для серфинга этим летом, — возражаю я.

— Он водит только мотоциклы марки «Харлей», а они не могут ездить также быстро как твой — спортивный. Я ни разу не видел, чтобы он обогнал машину папарацци, когда он с тобой.

Правда. В итоге, я еду в окружении внедорожников. Как сегодня вечером. Я пыталась сманеврировать, но они ехали так быстро сзади меня, что мне пришлось ускориться. В результате Майки где-то потерялся, а мне пришлось разогнаться до ста пяти миль в час по федеральной трассе.

— Он пахнет соленой водой и конфетами, — говорю я ему. — Иногда даже кексами.

Райк смотрит на меня, не показывая никаких эмоций.

— Это серьёзные преимущества, — продолжаю я.

— Не для меня.

— Нет ничего лучше кексов, за исключением, может быть, только шоколадного торта. Но он все равно относится к сладкому.

— Секс, — говорит Райк. — Секс лучше шоколада.

Он всегда мне это говорит.

— Не для меня, — повторяю я его слова.

Его взгляд падает на мои губы. Клянусь, это правда. Но он отводит его очень быстро. Может, мне просто опять очень хочется, чтобы это произошло… Не знаю, зачем я мучаю себя. Не то чтобы что-то изменится, даже если Райк признает, я ему нравлюсь больше, чем просто друг.

Поэтому я отпускаю момент. Как и всегда.

— Почему ты думаешь, что можешь угнаться за мной лучше, чем Майки? — спрашиваю я.

Он наклоняется ближе.

— Потому, — говорит Райк, — что именно я научил тебя ездить на мотоцикле.

Я улыбаюсь. Это правда, он меня научил.

8. Райк Мэдоуз

— Смотри, — говорю я Дэйзи, находясь рядом с дверью ее спальни. Я дергаю ручку. — Закрыто.

Она зевает, сидя на кровати и поджав ноги к груди. Ее взгляд обманчиво спокоен, но напряженные плечи говорят об обратном.

Каждую гребаную ночь я делаю одно и то же. Сначала я подхожу к окну, отдергиваю ее зеленые занавески и пытаюсь открыть окно. Дэйзи внимательно смотрит, как напрягаются мои бицепсы, чтобы убедиться что я действительно прикладываю усилия, чтобы открыть его.

— Закрыто, — говорю я.

Я прохожу мимо изножья кровати и шутливо приподнимаю брови, глядя на Дэйзи. Я замечаю ее легкую улыбку, прежде чем захожу в ванную. Я проверяю за занавеской в душе, чтобы точно убедиться, нет ли там никого. Потому что если бы я этого не сделал и солгал ей об этом, я бы чувствовал себя гребаным ослом. И вероятность того, что кто-то может опять вломиться в ее комнату и спрятаться в ванной, выше, чем я могу вынести. Если я не проверю и это реально случится, то я никогда не смогу себе этого простить.

Никого нет.

Я наливаю воду в стакан и возвращаюсь в спальню. Дэйзи держится за колени так крепко руками, что кончики ее пальцев краснеют. Она сидит прямо, ее взгляд прикован к окну.

— Дэйз, — говорю я, подходя к ее стороне кровати. — Я только что там все проверил.

Я беру баночку с ее таблетками с прикроватной тумбочки. Затем опускаю колено на матрас так, чтобы закрыть ей вид на окно своим телом.

— Эй, — мое сердце начинает ускорено биться.

— Да… — она моргает пару раз, а затем одаривает меня самой слабой улыбкой, которую я когда-либо видел.

Раздраженный, я бросаю бутылку ей в лицо, и Дэйзи ловит ее.

— Ты можешь проверить ещё раз? — спрашивает она.

— Конечно, — я даю ей стакан с водой и иду к окну.

Ее глаза расширяются, а грудь вздымается, когда я показываю, что окно закрыто. В тот момент, когда я пытаюсь открыть окно, Дэйзи вздрагивает от страха.

Не знаю, что происходит в ее чертовой голове прямо сейчас, но я знаю, что у неё есть куча причин бояться. Мое сердце разрывается, когда я вижу ее в таком состоянии.

— Все в порядке, — говорю я ей. — Видишь, чертово окно закрыто.

Она закрывает рот рукой и кивает, сдерживая слезы.

— Прости. Когда я какое-то время не сплю, то становлюсь нервной.

— Я знаю. Тебе не нужно извиняться передо мной, черт возьми.

Я иду к двери ванной и закрываю ее со стороны спальни. Через неделю после того как Дэйзи сюда переехала, я установил замок на дверь, чтобы ей было спокойнее.

Ее руки дрожат, когда она пытается открыть баночку с таблетками. Я сажусь на кровать рядом с ней, одетый лишь в спортивные штаны. На ней желтые шорты и майка с надписью: «Во имя кексиков, заткнись». Три дня назад я оскорбил ее любовь к кексам, и я все ждал, когда она достанет эту футболку. Так что я не особо удивлен, что Дэйзи решила надеть ее в последнюю ночь перед отъездом. Завтра днем она улетает в Париж. А через шесть дней я еду в Калифорнию.

Может время, проведенное порознь пойдет нам на пользу. Коннор и мой брат считают странным тот факт, что ни я, ни Дэйзи ни с кем не встречались четыре месяца. Думаю, наконец-то мы сможем это изменить.

Я беру баночку из ее рук и с легкостью ее открываю. Затем кладу ей на ладонь две таблетки.

Дэйзи колеблется.

— Знаешь, до того как я начала принимать эти таблетки, у меня не было ночных кошмаров и других симптомов.

Я провожу рукой по своим волосам.

— Дэйзи, ты уже говорила об этом со своим гребаным доктором.

Черт возьми, я был вместе с ней, когда она разговаривала с тремя разными врачами-сомнологами о своем состоянии. Ей делали ЭЭГ. Она проходила множество исследований сна. И все они предлагают принимать эти гребаные таблетки. Потому что без Ambien она вообще не может спать. Дэйзи страдает от бессонницы и посттравматического стресса, и единственное, что может ей помочь — регулярная терапия. Которую она проходит.

— На самом деле, я не полностью засыпаю, — говорит она, разглядывая таблетку у себя на ладони. — То есть, таблетки погружают меня в полусон.

Парасомния, состояние между бодрствованием и сном — да, я уже все это изучил. В течение шести месяцев Дэйзи ни разу не смогла крепко уснуть.

— Но это лучше, чем совсем не спать.

Глубоко вздыхая, Дэйзи кивает головой и запивает таблетки. После она ставит стакан на прикроватную тумбочку. Я наблюдаю, как она накрывается одеялом и опускает голову на подушку, смотря на потолок. Ее глаза становятся стеклянными.

— Что такое? — спрашиваю я.

— Я боюсь спать, — признается она шепотом. — Я не хочу снова увидеть кошмар, — слезы текут из уголков ее глаз. Дэйзи так сильно устала, что не может их больше сдерживать. — Но если я не усну, то буду бояться всю ночь. Это отстойно.

Хотел бы я забрать ее проблемы. Я не привык быть бессильным, и мне больно смотреть, как она проходит через все это. В то время как я притворяюсь, что мое присутствие — это гребаное решение проблемы.

Я наклоняюсь так, что теперь она смотрит прямо на меня.

— Дэйзи, — говорю я уверенно, вытирая ее слезы большим пальцем. — Никто не заберется в эту чертову комнату.

Обычно я не делаю этого, но сегодня ей явно хуже. Я тянусь к тумбочке со своей стороны и открываю ящик. Достаю пистолет 45-го калибра и показываю ей патроны.

— Хорошо?

Я наблюдаю, как она снова вздыхает и затем кивает.

Затем я проверяю, что пистолет на предохранителе и кладу пистолет под подушку.

Дэйзи закрывает глаза, а я пододвигаюсь ближе к ней, чтобы она чувствовала ближе тепло моего тела. Я провел с ней немало времени, чтобы знать, что ее успокаивает, а что вызывает страх. Мы лежим не так далеко друг от друга, и я замечаю капельки пота у неё на лбу.

— Шшш, — шепчу ей. — Ты в безопасности.

Я глажу ее по руке, и она пододвигается ближе. Теперь мы очень близко друг к другу. Ее ноги переплетаются с моими, будто это самая естественная поза. Дэйзи поворачивается, прижимаясь спиной к моей груди, моя рука обнимает ее за талию, мой член упирается в ее попку, но, вероятно, она не так заостряет своё внимание на последнем факте, как я.

Знаете, блять, сколько выдержки и самообладания нужно иметь, чтобы лежать в этой гребаной позе с этой охрененной девушкой почти каждую гребаную ночь и не совершать никаких безумных действий?

Столько контроля, сколько я даже и не мог предположить, что у меня есть.

Я предполагал, что сегодняшняя ночь не пройдет гладко, но я не ожидал, что вместо кошмаров произойдет еще одна хрень. Ещё одна проблема Дэйзи. И нет, это не лунатизм. До сегодняшнего момента я не был свидетелем данной проблемы.

Дэйзи пинком разбудила меня, что вполне обычно для нас. Она извивается во сне, ее длинные, гладкие ноги двигаются взад и вперед, ударяясь о мои голени.

Я не пытаюсь ее остановить. Она просто не будет реагировать, пока полностью не проснется.

Она сжимает свою подушку, поворачивается в неё лицом, и стонет. Она все еще спит. Это чертов побочный эффект от ее лекарств, и такое случалось около пяти раз за последние четыре месяца. Я не собираюсь ей рассказывать, что она возбуждается посреди ночи. Наутро она не может вспомнить, что происходило, даже при том, что ее глаза открыты и кажутся ясными, как у лунатика. Я подумал, что если расскажу ей об этой ситуации, она смутится. Но подобный случай произошел во время исследований сна, так что Дэйзи все равно знает.

Дэйзи не выглядела смущенной, когда узнала об этом факте. Я забыл, что она не Лили. Она гораздо менее стыдливая, более наглая и в пять раз более безрассудная. Дэйзи просто мне сказала, что если это произойдет снова, мне нужно немедленно покинуть ее постель, а то она случайно может изнасиловать меня.

Она где-то прочитала, что подобное может произойти, если человек испытывает так называемый секс во сне. На что я сказал ей, что она, блять, не в своем уме, если она думает, что сможет меня изнасиловать спящим или бодрствующим.

Дэйзи беспокойно ворочается, а затем замирает: ее тело повернуто ко мне спиной, а колено согнуто и прижато к груди. Она дрожит, затем снова стонет, громкий звук необузданного удовольствия.

Я приподнимаюсь на локоть и секунду наблюдаю за ней. Мой член начинает твердеть, особенно когда она начинает сжимать простыню. Ее майка задралась, и нижняя часть груди видна.

Блять. Мне нужно пойти в ванную.

Я собираюсь одернуть эту майку вниз и уйти, но ее голос заставляет меня остановиться.

— Я не могу, — тихо стонет она, ее стоны превращаются в серию прерывистых криков. — Ахх… аах… ахх…

Твою мать. Как же мне хочется оказаться глубоко внутри неё.

Ее спина выгибается.

— Райк!

По крайней мере она считает, что я внутри нее.

В раздражении я сбрасываю одеяло со своего тела. К черту ее майку. Я оглядываюсь назад. Ее маленькие груди буквально убивают меня. Я встаю с кровати, моя эрекция выпирает сквозь чертовы штаны. Тело Дэйзи стало еще стройнее, чем было. Я сначала, блять, хочу ее накормить, а потом жестко трахнуть. И то, и другое кажется невероятным, а последнее и вовсе не может никогда произойти.

— Я… не могу… — стонет она. Видите, даже во сне она знает, что это неправильно. Вот так. — Райк… Райк… — кричит она, так женственно, так громко, что я теряю самообладание во второй раз. — Райк, ааахх!

Мне нужно срочно войти в чертову ванну прежде чем я кончу прямо здесь.

Мне потребовалась минута, чтобы отпереть засов и зайти внутрь. Осторожно закрываю дверь, а затем опускаю свои штаны до бедер. Блять. Я нахожу лосьон на полу вместе со спреем для волос (нахрена он нужен) и полупустым тюбиком зубной пасты (то же самое). Я даже не осознавал, насколько в этой комнате не убрано. Мы оба крайне редко убираемся.

Я часто смеялся над тем, что Коннор дрочил как сумасшедший, когда Роуз не хотела терять девственность. И вот я здесь, собираюсь делать то же самое. Разница лишь в том, что для нас с Дэйзи нет счастливого конца. В конце у меня не будет девушки. Я не гонюсь за ней. Я просто помогаю ей, и когда придет время, нам обоим необходимо будет двигаться дальше.

Я стою над унитазом, упираясь одной рукой в стену. Закрываю глаза и поглаживаю свой твердый член, который, блять, умоляет меня, просит оказаться внутри женщины — но я уже несколько месяцев ему отказываю. Образы начинают заполнять мою голову, усиливая возбуждение, и чаще всего в моей голове оказывается та самая светловолосая девушка с длинными чертовыми ногами и громкими стонами.

Я немедленно перестаю тереть свой член.

Облизывая губы, я смотрю на стену. Твою мать, почему я представляю ее?

Представь кого-то другого. Черт возьми, кого-то блять другого. Я пытаюсь думать о девушке, которую я уже трахал, той, что совершенно не похожа на Дэйзи. У нее большая грудь, большая круглая попа и бедра. Мне нравятся изгибы, пышные формы. Нравится спортивное тело. Честно, мне нравятся все женщины. Не думаю, что Дэйзи об этом знает. Когда ей было пятнадцать, я рассказал ей, какой типаж мне нравится — и описал полную противоположность ее телосложению. Чтобы у Дэйзи в голове не возникло никаких идей.

И посмотрите на меня сейчас, представляя блять ее. Перестань думать. Я пытаюсь. Я хочу кончить, так что я опять начинаю поглаживать свой член, пытаясь сосредоточиться на образе другой девушки, как мой член скользит между ее ног. Твою мать. Я ускоряю движение рукой, мое дыхание становится тяжелым.

Моя рука на стене сжимается в кулак.

И затем образ большой груди и круглой попы исчезают, как только я вспоминаю те стоны. Ахх… ааахх…ааххх… Райк, Райк! Тот образ превращается в изящное личико, черты которого расплываются в потрясающей улыбке, способной осветить весь город. Ее губы приоткрываются, с них срываются стоны, и девушка улыбается каждому из них.

Хватит представлять ее. Я останавливаюсь, моя рука замирает. Я не могу блять это делать. Я хватаю с пола журнал, некоторые страницы смялись от воды. В этом можно журнале трудно найти фото девушки без тонны макияжа. Я продолжаю листать, пока не останавливаюсь на развороте на седьмой странице.

С Дэйзи.

В черном кружевном белье.

Ее маленькая грудь кажется больше, приподнятая бюстгальтером. На ней надеты трусики-танга, демонстрирующие ее круглую попку и стройные бедра. Макияж смоки-айс делает ее взгляд ещё выразительнее. Ее глаза будто говорят «трахни меня», что сейчас мне не особо помогает.

— Заебись. Весь мир против меня сегодня, а?

Я отбрасываю журнал в сторону и снова закрываю глаза, громко выдыхая. К черту все это. Не то, чтобы представлять ее так — грех, с которым я не могу жить. Эту линию я пересекал и раньше, но не так часто, и это подталкивает меня ещё на один шаг ближе к ещё одной черте.

Мне удалось себя убедить, моя рука возвращается на член.

Ахх… ааххх… Райк! Стон застревает у меня в горле. Убейте меня. Я двигаю бедрами в такт движению руки, представляя как я погружаюсь между бёдер Дэйзи, ее спина изгибается от удовольствия, которое она не может сдержать.

Образ, от которого мне не удастся избавиться. Я так возбужден, мне нужно освободиться от этого напряжения, накопившегося за последние гребаные часы. Я слышу ее крики и стоны. Я вижу ее лицо во время ее оргазма. Ее тело полностью мое, защищено моими гребаными руками, мой длинный член погружен в нее. Этот образ приводит меня в новое, насыщенное эмоциями место.

Я кончаю. Если один только гребаный образ так хорош, что же было бы в реальной жизни. Этого не может случиться.

Да, я знаю.

9. Дэйзи Кэллоуэй

Мне требуется минута, чтобы сориентироваться. Я тру свой висок, пытаясь понять, где я нахожусь. Я протягиваю руку и чувствую своё одеяло. Я в своей кровати. Ладно, вероятно, я только просыпаюсь, но почему-то уже сижу. Мои конечности болят так, будто я металась во сне всю ночь. Тру свои глаза и хлопаю по матрасу рядом со мной. Простыни смяты и спутаны, но Райка в кровати нет. Его нет даже в комнате.

Меня начинает охватывать паника, мое сердце подскакивает к горлу. Я поворачиваю голову к окну и представляю мужчину, забирающегося в комнату с битой или камерой в руке, или с тем и другим одновременно. Занавески остаются неподвижными, не развиваются от сквозняка, что означает, что окно плотно закрыто.

Ты в порядке, Дэйзи. Хватит паниковать. Я повторяю эту мантру снова и снова, медленно поворачиваясь в сторону ванной.

Дверь приоткрыта. Дверь приоткрыта. Нет. Это просто Райк. Все в порядке.

Бросаю взгляд в другую сторону. Дверь в спальню… тоже открыта. Это просто Райк. Ты в порядке.

Но что если это не он? Что, если кто-то вломился и что-то сделал с Райком? Что, если они ранили его и сделали ловушку для меня? Это дикая, безумная мысль, но на подсознательном уровне я верю, что такое может произойти. Я тихо сажусь на колени и задерживаю дыхание, поток адреналина заполняет мое тело. Поднимаю подушку Райка и нахожу под ней пистолет.

Дрожащими пальцами я его беру и направляю ствол в сторону двери. Из моей гостиной слышится грохочущий звук. Я подпрыгиваю, с моих губ срывается крик. Заткнись, Дэйзи. Что если они тебя услышат?

Затем дверь начинает медленно открываться.

Райк останавливается при виде меня, в его глазах беспокойство.

— Дэйзи?

Что я делаю? Пистолет выскальзывает из моих дрожащих рук и падает на одеяло. Я не могу дышать. Конечно, это всего лишь Райк. Он оказывается рядом со мной через мгновение. Он ставит колено на матрас и берет мое лицо своими большими ладонями.

— Дэйзи, посмотри на меня.

Я не могу дышать. Я быстро глотаю воздух в свои сжатые легкие.

— Где… что… — я пытаюсь взглянуть на окно. Почему я сама себя пугаю? Там нет никого. Это все в моей голове.

— Шшш, — он поглаживает мою спину. — Просто блин дыши, Дэйзи, — возвышаясь надо мной, он внимательно наблюдает за мной и пытается понять стадию моей тревожности.

Я ещё раз делаю глубокий вдох, и на этот раз мне удается дышать нормально. Ты в порядке. Не могу перестать трястись. Райк неожиданно берет меня под руки, и в мгновение я оказываюсь на его коленях, он сидит, опираясь спиной об изголовье. Он снимает свою чистую серую футболку (мерч Пенсильванского университета). Я хмурюсь, но я слишком вымотана, чтобы разбираться с этим или возмущаться. Его волосы мокрые, на его бедрах — черные джинсы.

Затем он вытирает мой лоб своей футболкой. Я покрыта потом. Моя майка настолько влажная, что прилипла к животу и груди.

— Прости, — шепчу я. Все силы покидают меня в мгновение. Словно я потратила всю энергию на тот момент паники.

— Что, черт возьми, я говорил тебе про извинения?

Я хватаюсь за его руку, Райк своим телом и свободной рукой помогает мне находиться в вертикальном положении.

— Я могла тебя пристрелить.

— Нет, не могла.

Мои глаза встречаются с его, я вижу в них ту же твердость.

— Ты не можешь этого знать.

— Пистолет был на предохранителе.

Оу. Хорошо. Узел у меня в желудке начинает ослабевать.

Райк расчесывает мои влажные волосы, убирая их с моего плеча, и вытирает мою шею футболкой.

— Я не думал, что ты проснешься так рано, — признается он. — Черт, мне не следовало уходить.

Обычно он меня будит перед тем как уйти на пробежку с Ло или на тренировку, так что я знаю, что Райк позже вернется ко мне.

— Все в порядке, — говорю я, оглядывая снова его влажные волосы. — Ты принимал душ?

— У меня закончилась чистая одежда здесь, и я пошёл к себе, — он качает головой. — Я принял душ там. Думал, что у меня есть немного времени, — он делает паузу. — Ты уверена, что ты сможешь с этим всем справиться одна в Париже, целый чертов месяц?

— Я не знаю… но мне нужно попробовать. Не хочу больше бояться по ночам, — я чуть выпрямляюсь. — Все будет по-другому, — говорю я ему. — Там будет меньше папарацци, меньше камер и вообще не будет моих бывших друзей.

— Я блять надеюсь, что ты права.

Я тоже.

Спустя пару минут мое дыхание наконец приходит в норму, и Райк усаживает меня на кровать так, что я облокачиваюсь на изголовье. Он встаёт с кровати и берет пистолет. Я наблюдаю как быстро движутся его пальцы, проверяя предохранитель и патроны. Затем он нагибается к нижнему ящику, где хранится сейф. Набирает код, и металлическая дверца открывается.

Я не очень хочу, чтобы Райк клал пистолет в сейф, а оставил его так, но мне не хочется выглядеть слишком напуганной, так что я позволяю ему убрать оружие. Я встаю и ищу в комнате чистую одежду. Принять душ. Выпить энергетик. Проверить время вылета. Позвонить сестрам и попрощаться. Поехать с Майком в аэропорт. И улететь. Я могу это все сделать.

Ненавижу тот факт, что мои трусики сейчас влажные. Единственный раз за всю мою жизнь я достигла оргазма — и то во сне. Во сне. И я не помню ничего. Ни одного момента. Это жестоко.

Хотя бы душ придал мне силы. Я чувствую себя новым человеком, или хотя бы каким хотела бы быть. Бесстрашной, готовой к новым приключениям. Я раздвигаю занавески, и солнечные лучи освещают мою унылую комнату. После двух энергетических напитков я полна сил делать всё, что угодно.

По моей просьбе Райк протягивает мне ещё один «Lightning Bolt!» со вкусом лайма.

— Последний, — говоритон мне. — Давай посмотрим, сможешь ли ты победить меня, Кэллоуэй.

Он садится на край кровати рядом со мной. Мои любимые энергетические напитки производятся многомиллиардной компанией моего отца «Fizzle».

— Раз, — произношу я. — Два, — мы подносим банки ко рту. — Три. Мы одновременно пьем на скорость. Газированная жидкость скользит вниз по моему горлу, и краем глаза я наблюдаю за Райком. Его кадык дергается дважды и затем он победно взмахивает пустой банкой. Три секунды спустя заканчиваю и я.

— Ты чертовски медлительна для меня, — говорит он мне.

— Это что, тест Райка Мэдоуза? — спрашиваю я. — Тебе нравятся только те, кто может быстро глотать? — я расплываюсь в улыбке, и его брови приподнимаются.

— И что ты знаешь о глотании?

Я пожимаю плечами.

— Я знаю, что я не против этого.

Мышцы Райка напрягаются, и он отводит свой взгляд. Он сминает свою банку и кидает в дальнее мусорное ведро около комода. Она попадает идеально. Я чувствую смену в его настроении: из беззаботного он внезапно стал серьезным.

Возможно, я переступила черту. Хорошая работа, Дэйзи. Я пытаюсь исправить ситуацию, добавляя: — Нам вовсе не обязательно говорить о глотании.

Заткнись ты. Я встаю с кровати, занимая себя уборкой. Я начинаю подбирать свитеры, джинсы, пиджаки со стульев и пола, заталкивая их в комод.

Райк сидит немного сгорбившись на краю кровати, положив предплечья на колени и переплетя свои пальцы. Его задумчивый взгляд уставлен в пол.

— Мы можем поговорить?

Это не к добру. Подобный вопрос никогда не ведет ни к чему хорошему. Прежде чем он продолжит, я выпаливаю: — Тебе не обязательно говорить все эти прощальные вещи. Мы все равно увидимся.

Я буду в Париже всего месяц. Я же не теряю его как друга, верно?

— Я думаю, нам обоим следует снова начать встречаться, — вдруг говорит он.

Я начинаю собирать вещи ещё быстрее, пытаясь запихнуть эту кучу в ящики. Я думаю, нам обоим следует снова начать встречаться. Чего я ожидала? Что в конце мы будем счастливые держаться за ручки? Он здесь просто, чтобы помочь мне встать на ноги. Тем не менее мы с Райком оба не выражали желание встречаться с кем-то в течение четырех месяцев. Мы просто вместе проводили время и критиковали наши предыдущие отношения, неважно короткие или длительные.

— Прекрати двигаться, блять, хоть на секунду, — говорит он грубо.

Я замедляюсь и пытаюсь сложить свитер с надписью «Вечно Молодая».

— Если ты этого хочешь, — я пожимаю плечами. — Думаю, я могу начать опять встречаться.

Он проводит рукой по своим волосам.

— Ты можешь оставаться одна. Я не говорю, что тебе нужно найти парня. Я просто… — он замолкает в раздумье, его челюсть сжимается.

— Не, я понимаю, — киваю я. — Мы оба раньше часто встречались, а из-за меня ты перестал. Это несправедливо по отношению к тебе.

И все из-за моего эмоционального состояния и ночных кошмаров. И теперь, когда у него будет целый месяц вдали от меня, вполне логично, что он захочет заниматься сексом. Наконец-то у него будет возможность.

— Я буду предельно честным с тобой, — говорит он. Я прислоняюсь к комоду и встречаюсь взглядом с его темными глазами. — Я не привык к воздержанию на такой долгий срок, и я думаю, нам на пользу будет, если мы начнем встречаться с другими людьми.

Его слова не должны так сильно ранить, но они пронзают мой живот словно острые ножи.

— Так мне стоит найти свой номер семь? — спрашиваю я. — Может хоть он продержится дольше пяти минут, — я пытаюсь улыбнуться, но улыбка быстро исчезает с моего лица.

Я не знаю, о чем думает Райк. Выражение его лица невозмутимое. Задумчивое, как обычно. Он встаёт и делает пару шагов ко мне.

Я осматриваю его пресс и тату на плече. Я не должна говорить этого, но слова выскальзывают прежде, чем я успеваю об этом подумать: — Ты мог бы быть моим номером семь.

— Дэйзи… — он бросает на меня взгляд.

Желудок скручивается внутри меня.

— И ты действительно не против, если я буду трахаться с другими парнями?

Мне становится плохо от одной только мысли о Райке с кем-то другим. Я не хочу, чтобы он встречался с другой девушкой, и я знаю, что это неправильно, но как мне изменить свои чувства? Как его отпустить? Может он прав. Может нам, стоит начать встречаться с другими людьми, чтобы преодолеть это.

— Что я, блять, чувствую, не имеет значения, — говорит он. — Я на семь лет старше тебя.

— Тебе исполнилось двадцать пять всего полторы недели назад.

Он старше меня на семь лет буквально только четыре месяца. Но как только мне исполнится девятнадцать в феврале, он опять заведет свою шарманку: «Я старше тебя на шесть лет. Я, бля, мужчина, а ты еще маленькая девочка».

— Я все еще на семь лет старше тебя прямо сейчас.

— Правда? Мне стоит подать жалобу на женщину, которая родила меня на семь лет позже тебя. Ужас, какой ужас.

Он почти улыбается.

— Ты же знаешь, — говорю я более серьезно. — Я начала работать моделью в четырнадцать лет, и с тех пор никто не обращался со мной как с подростком. Я делала вещи, которые обычно люди делают в двадцать.

Я чувствую себя так, будто я уже окончила университет, натусовалась и напилась на вечеринках, поэкспериментировала, а мне только восемнадцать. И это основная причина, почему я не хочу идти в университет. С пятнадцати лет я и так достаточно всего перепробовала. И я не могу представить себя сидящей за партой с утра до вечера.

— Я понимаю тебя, правда, — говорит он. — Но если не смотреть на нашу разницу в возрасте — ты все еще младшая сестра девушки моего брата. И этого не изменить.

Я кладу свитер на комод. Поднимаю взгляд и вижу Райка рядом со мной.

— Так что же произойдет, когда мы оба вернемся в Филадельфию через месяц? — спрашиваю я. — Мы просто продолжим с того места, на котором остановились или наши пути разойдутся?

Он опирается локтем на комод.

— Я не хочу вводить тебя в заблуждение, Дэйз. Мы, блять, не можем быть парой. Я здесь просто, чтобы помочь тебе, пока тебе не станет лучше.

Может мне, стоит перестать мучить себя и попытаться двигаться дальше.

— Я могу найти кого-нибудь в Париже или буду одна. Такое уже и раньше было. Может быть, я найду друга из Нью-Йорка, — говорю я. — Я могу переехать туда и начать все сна…

— Ты собираешься переехать в Нью-Йорк? — он хмурится.

— Я не знаю… возможно, — мягко говорю я.

Он резко протягивает руку и притягивает меня к себе. Он обнимает меня. Сам. Но это больше похоже на прощание, чем на что-то другое. Боль пронзает все мое тело.

Вдруг мы слышим скрип — и дверь открывается.

Мы с Райком поворачиваем голову и видим на пороге мою маму с телефоном в руке. Ее глаза расширяются от ужаса при виде меня в объятьях парня, которого она считает недостойным ни моего времени, ни внимания.

Мы с Райком медленно отходим друг от друга, парень не выглядит виновато, только сердито из-за ее внезапного появления.

— Что это такое? — резко спрашивает мама.

— Райк пришел попрощаться, — говорю я, пытаясь разрядить обстановку. — Я собрала все вещи, так что Майки будет здесь с минуты на минуту.

Я не знала, что она зайдет. Я попрощалась с родителями вчера, когда была у них в гостях.

Мама разглядывает голый торс Райка.

— Где твоя футболка? — спрашивает она.

— Я её снял, — отвечает он, прищуривая глаза. Он берет футболку с кровати и надевает ее. Но он не собирается уходить и оставлять меня наедине с мамой, беспокоясь обо мне.

Мама подходит к моей кровати на своих высоких каблуках. Ее пальцы перебирают жемчужное ожерелье, пока она рассматривает мою кровать: скомканное постельное белье, словно здесь трахались.

— Я плохо сплю, — я говорю ей правду, но это так звучит как ложь. — Я ворочалась всю ночь.

Она игнорирует мои слова, направляя свой взгляд прямо на Райка.

— Если я когда-нибудь узнаю, что вы вместе, я лично изучу всё твое прошлое, и если ты спал с моей несовершеннолетней дочерью, то в следующий раз мы увидимся в суде. Ты знаешь, что будет за изнасилование?

Райк стоит раздраженный и на лице его выражение «нет, блять, я идиот».

— Мам, — вмешиваюсь я. — Он ничего не сделал.

Райк не отводит взгляда от моей матери.

— Вы хотите все скинуть на разницу в возрасте, отлично, Саманта. Вперёд. Мне плевать, что вы думаете обо мне.

Она резко вдыхает так, что кости на ее шее начинают выпирать.

— Никогда в жизни я не встречалась с такими невоспитанными людьми, — она поджимает губы. — Чему тебя научила твоя мать?

— Как ненавидеть отца, — без промедления отвечает Райк. — Как ненавидеть моего сводного брата. Не очень-то пригодилось, не правда ли?

Мама опешила от такого ответа.

— Вы думаете, я чертовски похож на свою мать, — продолжает он, — но я не разговаривал с Сарой больше года.

И все же, он не может избавиться от ассоциации с ней. Она заложенная на генетическом уровне.

— А что насчет твоего отца? — парирует мама. — Джонатан хотел бы с тобой поговорить, но ты игнорируешь каждый его звонок, каждое сообщение…

— Он действительно об этом рассказал?

Мама опять дотрагивается до своего ожерелья.

— Он рассказал моему мужу, а он рассказал мне.

Я не удивлена. Мой папа и Джонатан — лучшие друзья.

— Я не разговариваю и со своим гребаным отцом тоже. Давайте сойдемся и на этом.

Мама издаёт раздраженный смешок.

— Он переживает сейчас трудное время из-за всех этих обвинений. Ты вообще осознаешь, насколько значимо для прессы будет твоё слово?

Джонатана обвинили в жестоком обращении с Ло, и Райк ни разу не поднимал эту тему со мной. Я даже не знаю правда это или нет. Из нашей шестерки я последняя получаю информацию о происходящем, я словно маленькая точка, которая не входит в их узкий круг.

— Вам нужно, блять, прекратить, — говорит Райк, он становится по-настоящему злым. — Не вмешивайтесь.

— Все, что от тебя требуется — сказать прессе, что это ложь, — продолжает мама. — Имя Джонатана было бы очищено…

— Вы хотите, чтобы я защищал этого сукиного сына? — ругается Райк, в его глазах вспышки гнева. — С меня хватит, я не собираюсь больше очищать его репутацию. Он облажался давным-давно, и не моя работа делать из него гребаного ангела в глазах прессы.

— А что насчёт Ло? — спрашивает моя мать. — Он страдает от этой лжи так же как и твой отец, — она выпускает истерический смешок. — Ты такой же, как твоя мать. Готов уничтожить всех на своем пути, чтобы навредить Джонатану. Когда же ты остановишься?

Райк выглядит так словно ему дали пощечину. Ему требуется секунда, чтобы прийти в себя. Он отвечает, его голос становится ровнее и холоднее, чем обычно: — Я не думаю о том, как уничтожить своего отца. Я пытаюсь двигаться дальше и хочу, чтобы мой брат делал то же самое. Вы хотите, чтобы я защитил Джонатана, но я, вашу мать, не могу. Я не буду защищать того, кто может оказаться виновным.

— Он не виноват.

— Я, блять, не знаю точно! — кричит Райк.

Мама фыркает: — Ты так низко о нем думаешь? Настолько, что он мог бы совершить что-то такое отвратительное с твоим братом?

— Я видел, как он со всей злостью берет Ло за шею, — отвечает Райк. — Он называл меня слабаком, а я выигрывал национальные соревнования по легкой атлетике, так что представьте себе, как он называл Ло, который не достиг ничего.

Губы мамы поджимаются еще сильнее, словно она проглотила лимон. Ее щеки заливаются краской.

— Он лучше, чем ты думаешь. Все мы неидеальны.

Прежде чем Райк успевает что-то ответить, мама поворачивается ко мне со словами: — Я приехала поговорить с тобой, а не спорить с сыном Сары.

Сын Сары. Вот кем он является в первую очередь. Это так глупо.

— Что-то важное? — спрашиваю я.

Она кивает.

— Я поговорила с твоим агентством, и они забронировали несколько встреч для тебя после Недели моды, и ещё пару рекламных кампаний пока ты будешь в Париже.

Мое сердце начинает бешено колотиться, ее слова спутываются у меня в голове. Мне требуется минута, чтобы понять их смысл.

— Подожди, я буду работать после Недели моды? Но я думала…

Ее телефон начинает жужжать. Она бросает взгляд на экран.

— Глупо тратить три недели во Франции впустую, — она пишет кому-то сообщение. — Нужно извлечь выгоду из времени, что ты будешь там.

Мое свободное время.

Я чувствую, как оно ускользает сквозь пальцы. Усталость накрывает все мое тело. Мне нужен был перерыв. Я не отдыхала уже много месяцев. Я мечтала о том, как проведу свободное время в этой прекрасной стране. Вот как должно было быть. Долгожданная независимость и путешествие как вишенка на торте.

Такое ощущение словно мама забрала у меня мороженое и засунула его в горячую воду.

Может быть, я и вовсе не заслужила мороженое? Я еду в Париж, буду жить в роскошном отеле. Имеет ли значение то, что я буду работать? Мне платят в день больше, чем большинство людей зарабатывают в год, и все что от меня требуется — ходить по подиуму и позировать перед камерой.

Будь благодарной. Я пытаюсь. Я правда пытаюсь. Но грусть переполняет меня настолько сильно, что как бы мне не хотелось, я не могу улыбнуться и сказать маме: Хорошо, спасибо за такую возможность.

— Дэйзи, — говорит Райк, подходя ко мне. Он смотрит на меня будто говорит «возрази, блять, ей».

— Мам, — начинаю я.

Но она занята телефоном.

— Мы можем перенести встречи? Я встречусь с дизайнерами в другой раз. Мне просто хочется провести пару недель в Париже в своё удовольствие.

— Эти встречи уже забронировали. Если ты их отменишь, это скажется на твоей репутации, и другие дизайнеры об этом узнают, — она кладет свой телефон в сумочку. — Месяц пролетит незаметно, и ты станешь ещё более востребована как модель для разворотов американских журналов, — она целует меня в щеки. — Удачного полета. Напиши мне, как прилетишь.

Мама смотрит на часы.

— Я уже опаздываю на бранч с Оливией Барнс.

Она бросает взгляд на Райка, словно это он причина ее опоздания.

И она уходит.

Я и не останавливаю ее.

Как только дверь закрывается, мое сердце начинает биться ещё сильнее, мои легкие сжимаются, напряжение становится все сильнее и сильнее. Мне нужно от него избавиться. Мне не хватает воздуха. Я оглядываю комнату в поисках выхода.

— Дэйзи. Дэйзи, блять остановись на секунду, — говорит Райк.

Я достаю ключи от мотоцикла из кармана пиджака.

— Я собираюсь немного прокатиться.

Как только я прохожу мимо Райка, он берет меня за руку и выхватывает у меня ключи.

— Райк…

— Ты не можешь водить в таком состоянии. В прошлый раз, когда ты так сделала, ты чуть не вылетела на шоссе.

Помню. Я действительно чуть не перелетела через руль мотоцикла. Я слишком прибавила газа на повороте. Никогда в жизни я не видела Райка таким напуганным. Но когда мы встретились на парковке, он выглядел так, словно хочет одновременно меня обнять за то, что я осталась жива, и убить за то, что я чуть не совершила фатальную ошибку.

Я медленно выдыхаю через рот.

— Мне правда нужен свежий воздух.

— Пойдем со мной на пробежку, на полчаса, — говорит он. — Тебе станет лучше.

— Как?

Он притягивает меня к себе так, что мои ступни касаются его.

— Ты сможешь нормально дышать, — он изучает мое лицо. — Или может, тебе стоит поплакать и выплеснуть все.

Все мое тело болит, и почему-то его слова причиняют мне ещё большую боль.

— Что?

— Тебе нужно выпустить все это.

Я качаю головой.

— Я не могу.

— Почему, блять, нет? Перестань пытаться подавить свои эмоции, Дэйз. Это нормально — быть сейчас расстроенной. Твоя мать поступила дерьмово.

Я снова качаю головой. Кто я такая, чтобы жаловаться? Я не хочу быть незрелой, эгоистичной девчонкой. Я не хочу быть такой, какой представляют меня люди — наследницей многомиллионного состояния. Ноющей из-за того, что не едет в Париж развлекаться. Как это выглядит со стороны?

— Ты прошла через ад с тех пор, как все узнали о секс-зависимости Лили. И никто, черт возьми, не знает об этом, кроме меня. Хватит пытаться быть сильной. Черт возьми, просто поплачь, Дэйзи. Покричи. Поори. Разозлись, блять.

Все внутри меня раскалывается на части. Меня переполняет стресс, с которым я не хочу сталкиваться. Я даже не готова справляться с этим прямо сейчас.

— Мы можем пойти на пробежку? — спрашиваю я. — Мы пробежимся с тобой вдоль улицы.

Райк становится серьезным, но все равно кивает.

— Да. Надевай кроссовки…

Звук телефона его прерывает. Смотрю на определитель номера.

— Это Майки. Кажется… — мне пора.

Наши с Райком взгляды встречаются, и он просто качает головой.

— Я не хочу оставлять тебя в таком состоянии, — говорит он.

— Я буду в порядке.

— Ты сможешь вынести весь полёт, сидя в гребаном кресле, без возможности так много ходить и двигаться?

Это звучит ещё хуже, чем всего пару часов назад, а все потому что моя мама ошарашила меня этой новостью.

— Не то чтобы у меня есть выбор.

— У всех нас есть выбор, — отвечает Райк. — Некоторые просто сложнее сделать.

— Не беспокойся за меня, — уверяю я его. — Я хочу, чтобы ты поехал в Калифорнию и забрался на те горы, — я делаю паузу. — И береги себя.

Он может там умереть. Без страховки, без веревок, он полагается лишь на свои умения, руки и тело. Одно неверное движение, и он может соскользнуть и упасть. Он не рассказывает про риски, и я не хочу отговаривать его от свободного одиночного восхождения на эти горы в Йосемити. Я не буду удерживать Райка от реализации его цели жизни.

— Ты тоже, — говорит он низким, напряженным голосом.

Тут мы должны были обняться, но между нами висит столько нерешенных вопросов, а к этому добавились еще и мамины новости.

Мы не прикасаемся друг к другу.

Мы не произносим ни слова.

Мы просто оставляем друг друга с возможностью двигаться дальше. Я уже вижу себя на том самолете, а Райка с другой девушкой.

Все в поездке в Париж кажется отстойным, но я не собираюсь подставлять кучу дизайнеров просто, чтобы вернуться обратно в Филадельфию.

Я не могу.

10. Райк Мэдоуз

Дэйзи уехала. Из-за разницы во времени нам не удалось пока что поговорить. В нормальное время Дэйзи слишком занята для звонков, поэтому я не имею ни малейшего представления, спала ли она последние два дня. Не могу перестать думать о том, насколько опустошенной и сломленной она выглядела в день отлета. Словно кто-то взял и вырвал орган из ее тела. Я и раньше видел это выражение лица, оно появляется только тогда, когда Дэйзи чувствует себя в ловушке.

Я должен знать, все ли с ней в порядке.

Плюс ко всему я стараюсь игнорировать тот факт, что я сам лично дал ей разрешение трахаться с другими парнями. Мне с трудом это далось, а осознание того, что она может быть сейчас с другим парнем, доводит мою кровь до кипения. И я не выношу мысль о других девушках в моей постели, пока Дэйзи ждет меня. Потому что она может ждать вечно, и это чертовски несправедливо по отношению к ней.

Я замечаю Ло, лежащего на тренажере. В такое раннее утро зал почти пуст, здесь никого, кроме моего брата, Коннора и меня. Мы всегда приходим сюда в шесть утра, чтобы не попадаться на глаза папарацци.

— Как там Лили? — спрашиваю я, мой взгляд задерживается на Конноре, который одновременно качает ноги и смотрит Bloomberg¹ на экране над тренажером.

— Нормально, — отвечает Ло, с кряхтением снимая тяжелую штангу со своей груди. Я забираю штангу из его рук и ставлю на держатель. Он садится, вытирая полотенцем пот со лба.

— Каково не нянчиться ни с кем?

— Я не нянчился с Дэйзи.

С момента прощальной вечеринки для Дэйзи, наши и так натянутые отношения с братом обострялись лишь при упоминании ее имени. Ничего нового. Одно и то же дерьмо снова и снова. Я уже привык к этому.

Ло смотрит на полотенце в руках.

— Я все же не понимаю, как вы с ней дружите. Ну… о чем вы, например, говорите?

Он пытается выведать информацию.

— Мы не трахаемся.

Ло сердито на меня смотрит.

— Я не говорил об этом, но сейчас у меня закрадывается подозрение.

Я закатываю глаза. Может, я просто все надумываю. Черт, я уже ничего не знаю.

— Мы говорим на разные темы. О мотоциклах, о спорте… — сне, медикаментах, братьях и сестрах, родителях, — и о еде.

— Она выглядела очень худой во время прощальной вечеринки, — говорит Коннор, вставая с тренажера и направляясь к нам. Он достает бутылку воды из сумки. — Роуз целый час по телефону спорила с Самантой по этому поводу.

Я щелкаю костяшками пальцев.

— Их мама оказывает на Дэйзи слишком большое давление из-за веса.

— Может быть, во время поездки она наберет вес, — говорит Ло оптимистичнее, чем обычно. Я думаю, он просто рад, что она не рядом со мной.

Я киваю Коннору: — Эй, принцесса, хочешь посоревноваться в подтягиваниях?

Ло ненавидит подтягиваться, так что он может просто смотреть и считать.

— Не знаю, — небрежно говорит Коннор. — А ты будешь плакать, когда я тебя обыграю? Если так, то я в деле.

— Просто тащи свою задницу сюда, к перекладине.

Ло разминает руки.

— Эй, не говори так о его заднице.

— Ты заставляешь ревновать мою первую любовь, — шутливо говорит Коннор, подходя ко мне.

Я уже привык к их шутливым перебранкам. Они лучшие друзья. Они живут вместе уже два года. Их отношения лучше, чем у меня с каждым из них. Я что, твою мать, ревную? Может немного.

— Вы такие чертовски милые, — говорю я, хватаясь за перекладину и скрещивая лодыжки. Коннор стоит рядом со мной и делает то же самое.

— Готовы? — Ло стоит сзади нас в качестве судьи. — Начали.

Я подтягиваюсь, мои ключицы находятся в одной линии с перекладиной, затем я опускаю тело в исходную позицию. Раз. Я выдыхаю. Два. Мои мышцы горят, но я и близко не чувствую усталости или напряжения. Три.

Я продолжаю считать про себя, Коннор с легкостью подтягивается в моем ритме. Он, действительно, в чертовски хорошей форме. Я даже не осознавал этого при нашей первой встрече, он всегда носит опрятную и дорогую одежду — костюмы и рубашки. И он поддерживает своё тело в хорошей форме, как и я.

Вероятно Ло задумался, так как он вдруг говорит: — Я подумываю снова отправиться на реабилитацию.

Десять. Я немного замедляюсь, мои мышцы ещё сильнее напрягаются. Подтягивая своё тело, начинаю хмуриться.

— Тебе не обязательно решать это сейчас, — отвечаю я на одном дыхании.

Коннор больше сосредоточен на гребаном соревновании, и я думаю, он обогнал меня на пару подтягиваний.

— Это помогло мне раньше, — признает Ло. — Я оставался трезвым на протяжении долгого времени, и Лили сейчас в хорошем состоянии. Она справится и без меня.

Но сейчас все изменилось. Тогда он не был знаменитостью. Никто не знал его имени. Информация о секс-зависимости Лили тогда еще не вышла в свет. Он был просто богатеньким парнем из Филадельфии.

— Как ты думаешь, это правильный шаг? — спрашивает Ло.

Пятнадцать. Обычно я могу подтянуться двадцать два раза, но на лбу у меня начинает выступать пот от нервов, руки начинают ослабевать на шестнадцатом счете. Я касаюсь ногами пола.

— Не знаю, — говорю я, расстегивая перчатки. Затем снимаю их с рук.

Коннор подтягивается в последний раз, едва вспотев.

— Двадцать три, — улыбаясь, восклицает он. Он знает, что победил. Я хочу его игриво ударить в грудь, надеясь, что он увернется, но он лишь напрягается, и я ударяю по мышцам.

— Да пошёл ты, — легким тоном говорю я.

Он ухмыляется.

— Ты любишь меня.

— Ты говоришь это всем, — отвечаю я. — И я глубоко сомневаюсь, что весь мир любит тебя, Кобальт.

— Всему миру необязательно любить меня, — говорит он, снова хватая бутылку воды. — Только тем людям, что имеют значение.

— Как мило. Ты записал это в своем дневнике сегодня утром?

— Нет, я вычитал это в твоем, — шутит он.

Я показываю ему средний палец, и тогда Коннор сосредотачивает свое внимание на моем брате, не забывая тему разговора.

— Когда ты думаешь отправиться на реабилитацию?

Ло пожимает плечами.

— Может на этой неделе, после того как Райк уедет в Калифорнию. Кажется, это подходящее время.

Ком застревает в моем чертовом горле. Это совсем неподходящее время. Я хочу находиться рядом с ним, когда он будет проходить реабилитацию. Мне не нравится тот факт, что он будет вдалеке от Лили, меня и Коннора, от тех, кто по-настоящему его любит.

В прошлый раз, когда он был там, я был рядом с ним. Я ходил вместе с ним на встречи. И, честно говоря, я, блять, не уверен, сможет ли он должным образом выдержать всю критику СМИ, параллельно сосредотачиваясь на своем лечении. Я беспокоюсь, что он просто будет на грани срыва.

Коннор кивает.

— Лично я думаю, это хорошая идея.

Плечи Ло приподнимаются — он с большим уважением относится к мнению Коннора. И затем его взгляд встречается с моим.

— А ты как думаешь?

Он не может поехать в реабилитационный центр.

— Я хочу, чтобы ты поехал со мной, — отвечаю я.

Он хмурится, бросая на меня сердитый взгляд. Это его обычный чертов взгляд, так что я не обращаю внимание на его враждебный вид. Я вообще не знаю, почему думал, что у него были друзья в школе. Он скорее бы разжевал их и выплюнул, чем дружил.

— Что? — раздраженно спрашивает он.

— В Калифорнию, — отвечаю я. — К черту реабилитацию, я прослежу, чтобы ты не пил. Это будет путешествие на запад. Ты и я.

— Ветер в волосах, — добавляет Коннор, улыбаясь и попивая воду.

— Заткнись, блять, — шутливо говорю я.

Лицо Ло напрягается, пока он обдумывает предложение. Он бросает взгляд на Коннора, затем на меня.

— Если я поеду, думаю, Коннору нужно поехать с нами.

Я сердито смотрю на него, чувствуя как ликующе злорадствует Коннор за моей спиной.

— Почему?

— Почему? — спрашивает Коннор, словно это самый глупый вопрос в мире. Я чувствую, как он собирается сказать «потому что я — это я».

Мне стоит остановить его, иначе я придушу его за гребаное высокомерие.

— Серьезно, — говорю я Ло. — У него есть жена, которая нахрен кастрирует тебя, если с ним что-то случится. Что если он сломает ноготь?

— Тогда я сделаю маникюр, — язвит Коннор. — Для любой проблемы есть решение. Просто нужно хорошенько подумать. Для некоторых это сложная задача.

— Мы с тобой гребаные друзья? — спрашиваю я Коннора, бросая сердитый взгляд. Ло лишь изумленно следит за нами, но на самом деле он обдумывает мое предложение.

— Я не уверен, что означает «гребаный друг», так что ответить не могу.

— Посмотрите-ка, Коннор Кобальт не знает то, что знаю я.

— Когда это касается сленга, мата, выдуманных слов или самых лучших пожарных гидрантов, на которые можно помочиться, то да — ты знаток.

— Иди на хуй.

— Ты все твердишь об этом — ты предлагаешь свой хуй? — его губы приподнимаются в улыбке.

Ло прерывает нас: — Если вы оба будете так раздражать всю поездку, то я выбираю реабилитацию.

— Так ты едешь со мной? — спрашиваю я, мысленно, блять, выдыхая. Такое ощущение будто я помог ему увернуться от пули, но все еще жду другой выстрел.

— Да, но только, как я уже сказал, если поедет Коннор. Без обид, Райк. Но я боюсь, если мы проведем столько времени наедине, мы просто перережем друг другу глотки. Особенно если мы затронет тему семейных проблем.

Коннор — легендарный миротворец в нашем кругу друзей. Ему нравится намеренно меня раздражать, но когда кто-то действительно начинает ссориться, именно он успокаивает людей. Так что я понимаю, почему Ло хочет, чтобы тот поехал с нами.

— Ладно, меня устраивает, — говорю я.

Мой телефон жужжит в кармане. Думаю, это Дэйзи. В Париже сейчас час дня.

Джонатан: Я бы хотел увидеться с тобой прежде чем ты нахрен убьешься в этих горах.

Сердито смотрю и удаляю сообщение.

— Кто это? — спрашивает Ло. — Ты выглядишь раздраженным.

— Мама, — вру я.

Хотя, прошлым вечером она писала мне пять раз. Я никогда ей не отвечаю на сообщения. Каждый раз она пишет мне одно и то же: Приезжай увидеться. Мне очень жаль. Пожалуйста, Райк. Мне нужно увидеться с тобой. Я люблю тебя.

Я всегда буду любить маму, просто потому что она моя мама. Но я никогда не смогу простить ее за то, что она сделала мне, Лили, девочкам Кэллоуэй, моему брату и непреднамеренно даже Коннору.

Она прочла мою личную переписку с Ло, где мы обсуждали зависимость Лили. И продала эту информацию прессе с заголовком: Дочь основателя и генерального директора компании «Fizzle» — секс-зависимая. Она продала эту информацию о Лили не из-за денег. Она сделала это, чтобы причинить боль Ло, таким образом и Джонатану.

Но она также чертовски ранила меня.

И теперь, все мы шестеро известны благодаря Саре Хэйл.

Спасибо, мам.

11. Райк Мэдоуз

Лили: Чрезвычайная ситуация! SOS!

Не успел я откусить свой сэндвич в кафе «Lucky», как Лили просит у меня помощи. Ситуация кажется слишком комичной, чтобы воспринимать ее всерьез. Кладу сэндвич обратно на бумагу — теперь из него вываливаются помидоры и листья салата.

— Парни, вам писала Лили? — спрашиваю сидящих напротив меня Коннора и Ло.

Ло замирает, сжимая банку с газировкой «Fizz Life».

— Нет, что она хочет?

Необычно, что Лили написала сначала мне, а не Ло.

— Пока не знаю.

Райк: Что случилось?

Коннор просматривает свои сообщения в телефоне, на его лице отражается больше волнения, чем, я думаю, он хотел бы показать.

— Твои новые наручники все никак не приедут, милый? — спрашиваю я, прежде чем взять свой сэндвич двумя руками.

— Все надеешься, что я прикую тебя к моей постели? — шутит он, его выражение лица опять становится невозмутимым. — Я бы воплотил твои фантазии в жизнь, но боюсь, Роуз будет в ярости от следов когтей на спинке кровати.

— Теперь у меня есть и когти? — спрашиваю, приподняв брови.

В ответ он изгибает одну бровь. Вот придурок.

— Тебе повезло, обычно я не позволяю собакам спать на моей кровати, но для тебя сделаю исключение.

Я показываю ему фак и замечаю, как Ло нервно дергает ногой под столом. Он приподнимает руку в жесте «какого хрена?».

— Что там с моей девушкой?

Прямо в этот момент, мне звонит Лили. Я отвечаю на звонок и, прежде чем я успеваю задать вопрос, Лили объясняет ситуацию.

— У Роуз спустило колесо, но она отказывается вызывать эвакуатор.

— Я могу все сделать сама, — из динамика доносится ледяной голос Роуз. Она немного кряхтит, пытаясь поднять гребаную запаску.

— А ещё она на высоких каблуках, — отмечает Лили. — Я под впечатлением, реально. Меня бы ещё сильнее изумило, если бы она знала, что творит.

— Я умею читать, — отвечает Роуз. — Тут есть инструкция. Мне не нужен мужчина, чтобы научить меня, как заменить долбанную шину.

Я почесываю подбородок. Коннор и Ло сердито пялятся на меня, слыша только часть разговора и не понимая, что вообще происходит. Думаю, Кобальт может выхватить мой гребаный телефон прямо из рук.

Отводя взгляд, он произносит: — Роуз не отвечает на мои сообщения.

Вот откуда взялось его волнение — Коннор, как никто другой, чувствует когда что-то не так.

— Ты хочешь, чтобы я к вам подъехал? — спрашиваю я Лили. Я все равно туда собираюсь поехать, иначе зачем ей мне звонить. Показываю жестом Ло, чтобы он попросил счет. Кажется, придется взять свой сэндвич в дорогу. Ло зовет официантку.

— Да, на всякий случай если у Роуз не получится, — отвечает Лили.

— Разве у неё нет мужа для таких ситуаций? Несмотря на то, что Коннор носит костюмы и разъезжает на лимузине, я уверен, что он достаточно умен, чтобы заменить гребаную шину.

— Она не хочет, чтобы он потом тыкал ей этим в лицо.

Я снова закатываю глаза.

— Я могу с этим справиться лучше, чем он, — настаивает Роуз. — Мне не нужна его помощь.

Лили вздыхает: — Боюсь, таким образом, мы простоим здесь час, пока кто-то не остановится нам помочь.

— Вот поэтому я и дала тебе перцовый баллончик, — говорит ей Роуз, а потом раздраженно кричит. — Почему это так чертовски тяжело?

— Может быть, потому что это гребаная шина? — невозмутимым голосом отвечаю я.

На что Лили говорит: — Тебе повезло, что она тебя не слышит, — о, значит, я не на громкой связи. Должно быть, она повернулась к Роуз со словами: — Я не буду использовать перцовый баллончик на человеке, который пытается нам помочь.

— Будешь, если он попытается тебя изнасиловать, — парирует Роуз.

Они из всего сделают чертову драму.

— Никто не будет вас обеих насиловать.

И после этих слов и Коннор, и Ло тянутся через стол, чтобы выхватить телефон у меня из рук. Я поднимаю его выше над головой и откидываюсь назад.

— Братец, — усмехается Ло, — Я не шучу. Дай мне трубку.

— Это Ло? — спрашивает Лили. — Райк, ты должен приехать один. Ло будет доставать Роуз и создаст ещё больше проблем. Она и так уже в плохом настроении, — в ее голосе слышится тревога, и я представляю, как Лили нервно грызет ногти.

— Я приеду помочь. Напиши мне адрес, — говорю я Лили, прежде чем повесить трубку. Ло бросает на меня убийственный взгляд, а Коннор выглядит более чем раздраженным. Последнее время Роуз воздвигает между ними огромную гребаную стену. Но у них и так странные отношения, полные игр разума, за которыми я не слежу.

— У девочек спустило шину, — объясняю я. — Лили отметила, что Роуз не хочет тебя там видеть, — я киваю Коннору. — И так как ты действуешь ей на нервы, — я киваю Ло. — Она и тебя тоже не хочет видеть, — я встаю, открываю свой бумажник и кидаю стодолларовую купюру на стол. — Я за рулем.

Ни при каких обстоятельствах, я бы не смог не взять с собой Ло и Коннора.

Это их невеста и жена.

Я же просто выполняю всю работу.

Когда мы подъезжаем, видим, как Роуз присела на корточки рядом с задней правой шиной. Протекторы повреждены, а резина спущена, словно она проколота. Роуз изучает шину на расстоянии, пытаясь не запачкать свои руки. И не потому что она чертова девчонка, а потому что у неё ОКР². Она начнет сильно психовать и нервничать, если у неё под ногтями окажется слой грязи.

А к своему чёрному платью она относится так, словно это требующее защиты живое существо. Это не совсем правильное утверждение. Если бы перед ней стоял выбор: ухаживать за уличной кошкой или спасти от дождя сумочку, она выберет чёртову сумочку. Роуз буквально сидит на своих лодыжках, всячески стараясь не коснуться земли и не испортить одежду.

Я паркуюсь за ее машиной. Роуз водит Эскалейд. Проселочная дорога пуста, нет никаких домов, вокруг только холмы, деревья и трава. Ло вылезает из машины первый, направляясь прямо к Лили, которая, несомненно, грызёт свои ногти и пытается прочесть инструкцию, перцовый баллончик торчит из заднего кармана ее штанов.

Как только она его замечает, ее тело вытягивается, а на лице Ло появляется редчайшая улыбка, которой он одаривает только Лили. Я, правда, не видел настоящей любви, пока не увидел этих двоих.

Они начинают целоваться, а я иду помогать Роуз. Как раз в этот момент из своей машины выходит Коннор.

И конечно же Ло не упускает момента: — И это весь прогресс? — спрашивает он Роуз. — А я думал, ты Чудо-женщина.

Она фыркает, ее щеки краснеют от злости.

— Не сейчас, Лорен.

— И сколько гениев понадобится, чтобы поменять шину? — с усмешкой говорит Ло. Лили ударяет его в плечо, он притворно морщится. Ло потирает руку. — Вообще-то больно, любимая.

— Будь милым.

Он целует ее в висок.

— Я просто рад, что с тобой все в порядке.

От его слов Лили снова улыбается. Это так мило. Все это. Но это также чертовски меня раздражает, потому что я начинаю думать о Дэйзи. Обычно, она была бы здесь, с нами. Она стояла бы рядом со мной, смотрела на машину, предлагая свою помощь.

Но вместо этого, мне самому, блять, придется поднимать домкратом Эскалейд и ставить запаску. Все разбиваются по парочкам, и на этот раз я остаюсь один.

Может быть, год назад я спокойно чувствовал себя пятым лишним.

Но не сейчас.

Теперь это раздражает.

Я не отгоняю Роуз от бессмысленного рассматривания машины. Это дело для Коннора.

Он высокий, ростом метр девяносто три, стоит рядом с Роуз, засунув руки в карманы.

— Если ты пытаешься доказать, что ты лучше меня, ты же понимаешь, что я не стал бы менять шину сам, — он говорит ей. — Я бы додумался вызвать эвакуатор.

Роуз бросает на него испепеляющий взгляд.

— Не все крутится вокруг тебя, Ричард.

— Все закрутилось как раз с того момента, как ты не захотела позвонить и попросить меня приехать, — он хватает ее за запястье и с силой поднимает на ноги.

Роуз распрямляет своё платье, огонь все еще пылает в ее глазах. Я наклоняюсь и начинаю менять шину, но ребята стоят достаточно близко, чтобы я мог услышать их разговор.

— Чего ты боишься? — хмурясь, спрашивает Коннор.

— Je n’ai pas peur, — отвечает ему Роуз на беглом французском. Я с легкостью понимаю фразу: Я не боюсь.

Я притворяюсь, будто не понимаю их. Ребята думают, что я не знаю иностранные языки так же как Лили и Ло, но я с детства бегло разговариваю на французском. Я просто не хочу объяснять всем, откуда я знаю этот язык. Легче их игнорировать.

— Alors, dites-moi ce qui ne va pas, — отвечает Коннор. Тогда скажи мне, что не так.

Роуз отдергивает от него свою руку и поднимает свой подбородок.

— Я хотела сделать это сама.

— Здесь скрывается что-то другое, — отвечает Коннор. — Мы оба знаем, что дело не в шине. Ты отталкиваешь меня уже несколько недель.

— Если ты такой умный, разве ты не должен уже понять причину? — она с вызовом скрещивает руки на груди.

Он прищуривают глаза.

— Ne jouez pas ce jeu avec moi, chérie. Vous perdrez, — не играй со мной в эту игру, дорогая. Ты проиграешь.

Я оглядываюсь через плечо и вижу, что Роуз выглядит немного взволнованной. Она напугана. Но так же как и Коннор, я не имею понятия в чем дело.

— Эй, — зовут я Роуз. Она смотрит на меня, словно я недостаточно быстро меняю шину. Я сдерживаю желание показать ей фак. — Куда вы с Лили собирались поехать?

— На шоппинг, — слишком быстро отвечает Роуз.

Я могу понять, когда мне врут.

— Бля, рад, что спросил, — качаю головой и хватаю запаску.

Коннор изучает лицо Роуз, тоже понимая, что она говорит неправду.

На что Роуз отвечает: — Ты знал, на что шёл, когда женился на мне.

— На жизнь, полную испытаний, — уголки его губ приподнимаются. — Il n'y a rien de mieux. Нет ничего лучше.

Она почти смягчается от его слов. Он гладит ее шелковистые волосы и целует в лоб. Прежде чем поменять колесо, я замечаю Ло и Лили около моей Infinity.

Он прижимает ее к машине. Они не целуются, но он шепчет ей что-то на ушко с улыбкой, от которой у него появляются ямочки. Лили вся красная как чертов помидор, и по одному ее виду понятно, что Ло шепчет ей пошлости. Никогда не видел, чтобы тема секса смущала кого-то настолько сильно, как Лили — и я знаю, что причина заключается в том, что она стыдится своей зависимости. Но она явно возбуждена от слов моего брата, смотря на него большими жаждущими глазами.

Я качаю головой.

Чувствую себя единственным нормальным здесь.

Но это полная чушь. Никто из нас на самом деле не нормален. Мы все просто странные кусочки в этом мире. И моя вторая половинка находится сейчас в тысячах километров отсюда, в Париже.

Я просто надеюсь, что ей удается немного поспать.

Если я представляю ее мирно спящей, черт возьми, я перестаю волноваться. Это единственное, что удерживает меня здесь и не дает мне сойти с ума. Без этого образа, я потеряю свой гребаный рассудок.

12. Дэйзи Кэллоуэй

4:30 утра.

За три дня в Париже я поспала всего пять часов. Не очень уверена, что это вообще можно назвать сном. Я проснулась с криками, пытаясь бороться с «невидимым врагом», как его обычно называет Райк. Едва могу вспомнить, что преследовало меня в моем кошмаре, но такие сны я видеть не хочу.

Прямо сейчас я заряжена напитками с кофеином и таблетками для похудения. Раньше я курила сигареты с высоким содержанием никотина, чтобы во время долгих съемок я не засыпала. Но когда Райк стал учить меня ездить на мотоцикле, он убедил меня бросить курить. С тех пор я ни разу не брала сигарету в рот. Я вообще не испытываю тяги к никотину. Я просто очень хочу спать или, по крайней мере, получить порцию адреналина.

Вчера на подиуме мне казалось, что на своих высоких каблуках я буквально плыву по стеклянной поверхности. На голове у меня был павлиний головной убор. Я была так близка к тому, чтобы махнуть на все рукой, уйти с показа, побежать вдоль по улице и прыгнуть в ледяное озеро. Понятия не имею, почему эта идея кажется такой привлекательной. Что угодно, лишь бы не стоять здесь в ожидании. Или сидеть и ждать. Ждать, ждать. Так много ждать. Не могу понять, то ли мне скучно, то ли я устала.

Я пью горячий кофе, в то время как стилист заплетает каждую прядь в маленькую косичку. Я выгляжу как Медуза Горгона или девушка с дредами. В целом, укладка не так уж и плоха, не занимай она так много времени. Я так часто ерзаю на стуле, что стилист даже пригрозила забрать мой кофе.

Эта работа подошла бы миллиону других людей намного лучше, чем мне.

Вокруг моделей все всегда крутятся в суматохе. Ассистенты режиссера в наушниках, с микрофонами и планшетами, визажисты и дизайнеры. Но модели, как и я, всегда неподвижны. По сути, мы представляем собой не более, чем висящий на вешалке предмет одежды.

Модель с темными волосами и россыпью веснушек на щеках сидит в кресле рядом со мной. Ей делают такую же прическу с косами. Мы встретились с ней месяц назад, когда она подписала контракт с Revolution Modeling, Inc. С тем же агентством, с которым работаю и я. Наши номера в отеле находятся друг напротив друга. Кристине всего пятнадцать, и она худая как спичка. Она мне немного напоминает меня, когда я только начала свою карьеру модели. Тихая,сдержанная, наблюдательная — впитывает всё, что происходит вокруг.

Девушка зевает уже четвертый раз.

— Держи, — говорю я, протягивая свою чашку кофе.

— Спасибо, — улыбается она. — Обычно мои родители не позволяют мне пить кофе. Но думаю, они не будут возражать, если увидят, как много я работаю.

— Они не приехали? — хмурясь, спрашиваю я. Моя мама всегда приезжала со мной на Неделю моды. Поначалу я думала, что она хотела защитить меня. Но потом я задалась вопросом, может она просто хотела стать частью этого мира и боялась что-то упустить. Сейчас этот вариант кажется наиболее вероятным.

— Нет. Они не смогли себе позволить прилететь.

Девушка рассказала, что она из Канзаса, и что поездка в Нью-Йорк в поиске агента почти разорила ее родителей. Сейчас она единственный кормилец в семье. Не могу представить себя в подобной ситуации. Думаю, общение с Кристиной оказало на меня неплохое влияние — я стала поскромнее.

— Если тебе предложат кокаин, — говорю я ей, — просто откажись, хорошо?

Она большими глазами сначала смотрит на даже не вздрогнувших стилистов, затем снова на меня. В высших кругах многие принимают кокаин, это их любимый наркотик. Мне было пятнадцать, когда я впервые попробовала его на Неделе моды. Какой-то парень потряс маленьким пакетиком передо мной со словами: «Это взбодрит тебя».

Две дорожки спустя я официально окунулась во взрослую жизнь — или как мне, по крайней мере, казалось.

Кристина поняла — никого на самом деле не волнует мое открытие о распространении кокаина в нашем бизнесе — и кивнула: — Да, хорошо.

Я откидываюсь на спинку стула, как только визажист подходит ко мне. Со мной работают сразу два стилиста — а это двойная ответственность. Девушка поворачивает мое лицо и неодобрительно смотрит на мои мешки под глазами.

В это же время мой желудок издаёт громкое журчание. Стилист протягивает мне батончик мюсли.

— Просто съешь пару кусочков, — говорит она. — Позже сможешь устроить свидание с унитазом.

— У меня нет проблем по типу булимии, — говорю я, — или анорексии.

Чувствуется, что визажист слушает меня слишком внимательно. Иногда я забываю, что они могут продать любую информацию глянцевым журналам. Их слова подпишут как «внутренний источник».

— Спасибо за батончик, — говорю ей. И поскольку сейчас я очень сильно голодна, я принимаю батончик.

Чувствую как мой желудок медленно поедает сам себя. Это одна из главных причин, почему я хочу бросить модельный бизнес. Мое здоровье и так пошатнулось из-за проблем со сном, добавьте ко всему этому ещё и голодание — какой вред это все может нанести моему организму.

Я откусываю кусочек зернистого батончика, который на вкус больше похож на древесную кору нежели, чем на арахисовое масло и миндаль. Кристина освобождается раньше меня, так как прическу на ее волосы делать гораздо меньше. Я же застряла здесь ещё на два часа, клянусь. Ну хотя бы визажист присоединилась, чтобы помочь быстрее сделать мою прическу. Я и сама пыталась заплести косичку у моего лица, но стилист шлепнула меня по руке.

На стул рядом со мной садится кто-то другой. Это парень-модель с полной корзиной фруктов в руках. Он замечает батончик мюсли у меня в руке.

— Откуда ты это взяла? — завистливо спрашивает он.

— У лесного народа, — отвечаю я, откусывая ещё кусочек, затем я передаю батончик ему. — Что не так с фруктами?

Он откусывает кусочек мюсли и откидывается на спинку стула, словно сейчас он находится в раю. Его действие заставляет меня улыбнуться — это первая моя улыбка с тех пор, как я приехала в Париж.

— Углеводы, — отвечает он на мой вопрос. — Кейтеринг агентства предполагает только фрукты и свежие овощи, — он делает глоток воды. — Нам сказали, мы можем есть, что захотим. Но либо какой-то негодяй съел все крекеры и сэндвичи, либо меня обманули.

— Они не хотят, чтобы мы переедали, — говорю я. — Но иногда тут бывает еда и получше.

— В прошлом году, — говорит он, кивая. — В прошлом году было лучше. У них были маффины.

Я стону.

— Ни слова о маффинах.

— Чернично-банановые.

— Ты жестокий, очень жестокий человек… — я замолкаю и внимательно смотрю на него, понимая, что раньше с ним не встречалась.

— Йен, — представляется он, еще раз кусая батончик. Он мускулистый, а не тощий, как остальные парни. Его красивое лицо напоминает греческую статую. Кажется, я видела его в рекламе мужского парфюма. Парень протягивает батончик обратно мне.

— Доешь его, — говорю я.

— Тогда предлагаю обмен, — он протягивает фрукт. — Это не маффин, но все же, — на его лице появляется великолепная улыбка. И конечно же, он улыбается идеальной улыбкой с белоснежными зубами.

Мне нравится этот парень. Он говорит на моём языке еды.

— Я возьму, — мы обмениваемся. — Я Дэйзи, кстати.

— Я знаю. Думаю, я сегодня сидел на твоем лице на автобусной остановке.

Я притворно ахаю.

— Ты сидел на моем лице? Невозможно. Я не позволяю незнакомцам подобное.

Он смеётся. Стилист распыляет синюю краску ему на волосы. Дизайнеры — сумасшедшие люди. Я знаю наверняка, Роуз — одна из них. Однако ее сюда не пригласили. Она все еще работает в Филадельфии.

— Итак, — говорит Йен. — Я метр восемьдесят семь, мне двадцать пять, у меня тёмные волосы и голубые глаза… — он наклоняет голову в мою сторону, когда стилист останавливается, чтобы опять взять баллончик с краской. — Я могу перечислить все свои параметры, но что-то мне подсказывает, что тебе плевать на размер моей груди, — его слова напоминают мне о подобном разговоре с Райком. Он пытался уговорить меня съесть торт.

— В отличии от меня, твои бедра не нужно измерять по утрам.

— Это можно исправить, — говорит он. — Ты будешь есть этот, чёртов торт, если я измерю свои бедра?

— И свою задницу, — говорю я.

— Ты хочешь знать размер моей задницы? — его бровь поднимается.

— Ага.

— Ешь торт.

Теперь я ещё сильнее улыбаюсь не сколько от влечения к Йену, сколько от данного воспоминания.

Я качаю головой, глядя на Йена: — Только размер твоего зада.

Он ухмыляется: — Я рассказываю об этом только девушкам, которые мне нравятся.

— Чёрт, — говорю я. Чувствую, как ком образуется у меня в животе. Мы флиртуем. Я не хочу портить воспоминание с Райком, продолжая шутить на эту же тему с Йеном. Меня начинает подташнивать от своих же мыслей. Может быть это из-за фрукта или батончика? Но у нас все может сложиться с Йеном. Он может стать моим номером семь. Этого же хотел Райк, верно? Хватит держаться за мысли о том, что же могло бы быть. Отпусти Райка и своё прошлое.

Йен рассматривает меня с беззаботной улыбкой.

— Не хочешь встретиться позже? — спрашивает парень.

Кажется, комментарий насчёт его зада был бóльшим сигналом, чем я думала. Райк никогда не обращал внимания на флирт в наших разговорах. Иногда я забываю, что не все такие как Райк. Большинство парней будут давить дальше, не останавливаясь. Они хотят секса. Во всех проявлениях. А не просто пошлые разговорчики. Может быть, это и хорошо. Хотя сейчас мне так не кажется.

Но я думаю о том, что после показа мне придется поздно вернуться в номер. На балконных дверях нет замков, так что тому, кто захочет пробраться, будет легко разбить стекло или открыть дверь снаружи. В первую ночь я не могла уснуть, потому что все время пялилась на эту дверь. Может быть, присутствие Йена поможет мне успокоиться… а может быть секс поможет мне заснуть без снотворного. Прежде я этого не пробовала, но я и не хотела использовать секс как средство, чтобы потом уснуть.

Не хотелось бы иметь такие же проблемы, как у Лили.

Однако это звучит как решение моей проблемы. Значит, я могу дать Йену свой номер телефона. Но я также не хочу, чтобы кто-то знал номер моей комнаты в гостинице, но с другой стороны, это не навредит, если я дам его Йену.

Кажется, другого выбора у меня нет. В данной ситуации есть как положительные, так и отрицательные стороны. И мне нужно просто выбрать.

— Не подскажешь, где я могу найти этот лесной народ? — спрашивает Йен, помахивая пустой оберткой от мюсли.

Это вызывает у меня улыбку. Он не так уж плох.

Кажется, я только что приняла решение.

13. Дэйзи Кэллоуэй

К тому моменту, как я вернулась в свой номер, было уже два часа ночи. Я успеваю только умыться и причесать свои волосы, прежде чем Йен стучит в дверь.

Чтобы убедиться, что это точно он, я смотрю в глазок. Даже через дверь я чувствую его парфюм, парень одет обычно — в джинсы и голубую футболку. Я продолжаю смотреть в глазок, по многим причинам сомневаясь открывать ли дверь. Йен стучит опять. Я вздрагиваю от сильного стука. Ты можешь это сделать.

Я открываю дверь, и Йен сразу же начинает улыбаться, когда видит меня в джинсовых шортах и мешковатом свитере.

— Мило, — говорит он, указывая на слова на моей груди: «Булимия была в моде в '87».

Он даже понимает отсылку на фильм «Смертельное влечение». Может он подходит мне?

— Добро пожаловать в мою обитель, — я приглашаю его в номер. У меня не было времени еще распаковать вещи, так что в моей комнате бардака нет. Мой чемодан стоит у телевизора, все еще нераскрытый. Гостиничный номер с позолоченными стенами и красными покрывалами на кровати выглядит намного чище и эстетичнее, чем любой уголок в моей квартире в Филадельфии.

— Комната тоже милая, — говорит он.

— Да, крутая.

Йен проходит дальше, направляясь к балконной двери. Я потратила много времени, чтобы ее запереть и зашторить золотые занавески. Как только парень двигается, чтобы их открыть, мое сердце начинает еще сильнее биться. Я слышу щелчок замка, и Йен открывает стеклянную дверь, чтобы пройти на балкон и полюбоваться видом на город.

— Твою мать, — говорит он так громко, что его слышно в комнате. — У меня вид на парковку. Это…

Я его уже не слушаю и сосредоточиваю своё внимание на безопасности себя и Йена — и закрываю каждый замок на двери. Я даже смотрю в глазок на всякий случай. В коридоре никого. Хорошо.

Затем я сажусь на кровать в ожидании Йена. Я не хочу привлекать папарацци, если они находятся на улице. Если они заметят меня на балконе, они с легкостью могут посчитать на каком этаже и в каком номере я нахожусь.

— Да, вид, действительно прекрасный.

Йен заходит обратно в комнату, но оставляет дверь открытой.

— Ты можешь закрыть дверь? — спрашиваю я, стараясь не казаться каким-то параноиком. Я слегка ему улыбаюсь. — На улице немного прохладно.

— Конечно, — он закрывает дверь и занавешивает шторы. Но не закрывает на замок. Мне придется запереть балкон после того, как он уйдет. А что если не уйдет? Что если мы займемся сексом? Тогда я закрою балкон, когда он уснет. Не волнуйся.

Я присаживаюсь на край кровати и скрещиваю ноги, гадая, о чем же думает Йен и чем он хочет заняться прямо сейчас. Он осматривает меня ещё более голодным взглядом. Его глаза осматривают мои ноги, затем поднимаются выше и останавливаются на месте между бедрами.

Он засовывает руку в карман. Там презерватив, думаю я. Но он вытаскивает пакетик с белым порошком.

— Ты выглядела немного уставшей утром. Хочешь подзарядиться? — он направляется к комоду и начинает разделять порошок в две линии.

— Нет, — отвечаю я. — Я уже выпила достаточно энергетических напитков и таблеток для похудения. Не думаю, что стоит мешать их с кокаином.

Я выпрямляю ноги, затем встаю и нервно подхожу к парню.

— Я так и думал, что ты на чем-то, — сказал он. — Ты все утро вертелась на стуле.

— Я становлюсь беспокойной только, если я смешиваю «Ripped Fuel» с кофе. В остальном, это просто таблетки для похудения.

Таблетки заменяют инъекцию эндорфинов, и после них мой организм вырабатывает столько энергии, что прибегать к употреблению кокаина или других запрещенных препаратов нет необходимости.

— Ну, тогда я помогу тебе успокоиться, — говорит Йен, дотрагиваясь до моего плеча. Как раз то, чего я хотела. Если закрыть глаза на кокс, может быть я стала выбирать мужчин получше.

Свободной рукой он скручивает долларовую купюру и вдыхает через нее обе дорожки. Он вытирает нос, затем поворачивается ко мне, его взгляд опускается на мои губы. Йен направляет меня к кровати, мои ноги касаются матраса, а сердце начинает ускоренно биться.

— Ты очень красивая, Дэйзи, — говорит он мне. И затем прижимает свои губы к моим, и не успеваю я опомниться, как он сразу проникает языком глубже мне в рот. Не так уж и плохо. Я стараюсь не хватать ртом воздух, но его рот атакует чуть ли не половину моего лица, и слюни парня стекают на мой подбородок.

Я ненавижу целоваться.

Всем сердцем.

Я начинаю стягивать с Йена футболку, тем самым отвлекая его от своих губ. На его лице появляется кривая ухмылка, а его зрачки теперь сужены до точки. Я ожидаю, что Йен сейчас положит меня на кровать и прижмётся к моему телу всем весом. От данного образа мои щёки краснеют.

Но вместо этого, парень сам ложится на кровать и притягивает меня к себе таким образом, что я оказываюсь в идеальной позе наездницы.

После всех маневров он кладет руки под голову, расслабляясь. Может быть, нам действительно стоит пропустить всю эту неловкую прелюдию. Я пропускала ее также с номером три и четыре, тем самым избавив себя от часа дискомфорта. Но в чем тогда смысл во всем этом действе, если оно закончится так быстро, а потом парень просто уйдет? Я хотела, чтобы он остался на ночь, разве нет?

И я начинаю целовать широкие плечи парня, затем опускаюсь ниже и целую его мускулистую грудь и твердые кубики пресса. Он наблюдает за мной и время от времени издаёт громкие стоны.

— Ниже, детка, — настаивает он. Он вытаскивает руку из-под головы, но лишь для того, чтобы провести рукой по волосам. Он открывает рот от удовольствия и издает: — Ооо, да.

Я расстегиваю его джинсы. Очертание его эрекции видно через красные трусы. Я останавливаюсь, чтобы снять с себя свитер. Моя грудь и так маленькая, поэтому со свитером лифчик я не ношу. Немного приподнимаюсь с парня, чтобы расстегнуть свои шорты. Йен смотрит на меня одурманенным выражением лица, и я знаю, что на него уже начинают действовать наркотики.

Он садится и проводит своими грубыми руками по гладкой коже моих ног. Сразу же после того, как я сняла джинсовые шорты, он сажает меня обратно к себе на колени. Все действия кажутся скорее механическими, нежели чувственными.

— Я хочу тебя вот здесь, — говорит он мне. Он берет мою руку и подносит ее к своей промежности, помогая мне нащупать его член. Не то чтобы мне была нужна его помощь. Моя голова гудит от энергии, которую я не до конца могу точно определить. От нее по моей коже бегут мурашки, а сердце колотится очень быстро. Из-за этих ощущений сложно определить, что я чувствую на данный момент, сидя верхом на парне с его членом в руке.

Он снова начинает меня целовать с языком одновременно двигая моей рукой вверх и вниз по своему стояку. К счастью, парень прерывает поцелуй, чтобы испустить стон. Йен смотрит вниз, между нашими телами, туда, где его большая рука двигает мою маленькую руку поверх тёплой кожи его члена.

Я прижимаюсь лбом к его груди. Думаю, я хочу чего-то большего. Но я даже не знаю, что я имею в виду под чем-то большим. Я продолжаю исследовать и исследовать в поисках этого «большего» с разными парнями. Нашла ли я это сейчас? Не думаю. Ведь сейчас я не чувствую никакого притяжения, никакого возбуждения или нервной дрожи — ничего. Единственное, от чего исходит мое возбуждение — смеси с кофеином.

Йен поднимает мою голову так, чтобы он ему открылся вид на мою грудь, пока я дрочу ему. Не думаю, что я делаю это внимательно или же хорошо, но его это особо и не волнует. Думаю, мысль о том, что молодая блондинка (к тому же популярная) сидит верхом на нем — и так достаточная стимуляция для него.

Теперь он целует мою шею. Но не успев должным образом ее поцеловать, он перемещает своё внимание на мою грудь. Его язык скользит по моему соску, а затем он его прикусывает. Сильно. Я вздрагиваю, из моих уст вырывается пронзительный звук: — Ай. Ай. Ай.

Должно быть, он воспринимает это как признак одобрения и удовольствия, потому что парень кусает меня ещё сильнее.

Я отталкиваю его рукой. Но он хватает меня за запястье и возвращает мою руку к своему члену. Он прижимает меня к себе, будто утешая. Но на самом деле, так просто удобнее дотянуться до моей попы.

— У тебя был анальный секс раньше? — спрашивает Йен, издавая тяжёлый стон и опуская мою руку ниже на свой член.

— Один раз, — отвечаю я. Моя грудь пульсирует от боли. Я должна это прекратить. Но может, станет лучше, если я ещё немного подожду. Может, я не люблю секс, потому что недостаточно стараюсь или прилагаю недостаточно усилий. Я уговариваю себя подождать ещё немного.

Он хватает меня за попу, а затем направляет свой палец в дырочку, куда ещё никогда не проникал ни один палец. Я замираю, мои глаза расширяются от ужаса. Так, мне это совсем не нравится. Это вообще нормально? Вдруг я начинаю осознавать ситуацию: мне восемнадцать и я нахожусь в постели с двадцатипятилетним парнем.

С ровесником Райка.

Всё в этой ситуации кажется странным. И физически, и эмоционально, и ментально. Поэтому я отстраняюсь от Йена так, чтобы он не мог больше прикасаться ко мне там. Я даже не продолжаю свои действия, чтобы парень кончил. Я отсаживаюсь ниже — около его лодыжек.

— Я очень устала, — лгу я. — Может быть в другой раз.

Он окидывает меня взглядом: — Это твой первый раз? Я не хотел тебя напугать. Я буду аккуратнее, обещаю.

— Я не девственница, — говорю я. — Я же сказала, я…

— Тебе не нужно врать. Меня не волнует, что до этого ты ни с кем не была. На самом деле, это даже сексуально, — он ухмыляется. — Обещаю, я буду осторожен, — он сжимает мою руку и тянет меня обратно к себе на колени.

Его член все еще твёрдый, поэтому Йен касается моих трусиков, словно собирается их отодвинуть и посадить меня на свой стояк. Я не хочу быть сверху. Я вообще не хочу заниматься с ним сексом.

— Я сухая, — говорю я. — Мне будет больно, — так было в мой первый раз. Все прошло быстро и мне было очень, очень больно.

— Ты станешь влажной, как только я буду внутри тебя, — он убирает волосы с моего лица.

Как-то давно Райк мне сказал: «Какой мудак войдет в девушку в её первый раз, предварительно её не возбудив?» Как раз этот мудак.

Совет Райка таков: «Ты должна держаться подальше от любого парня, который не заставит тебя кончить хотя бы дважды, прежде чем трахнет тебя. Имей это в виду».

Я все еще помню этот совет. Хоть и прошло два с половиной года, я все еще ему не следую. Не все парни хотят тратить время на меня перед большим шоу.

Может быть, это и имел в виду Райк, когда давал мне этот совет. Мне не следует быть с парнем, который сосредотачивает все своё внимание на себе, а не на женщине.

— Я не могу, — говорю я Йену. Я быстро поднимаюсь с него, и прежде чем он успевает схватить меня и притянуть обратно, беру и натягиваю свитер. Когда я оборачиваюсь, Йен все еще лежит на кровати, словно я через секунду вернусь и снова сяду на него.

— Думаю, тебе следует уйти.

Он облизывает свои губы, убирая свой стояк в трусы. Затем натягивает свои джинсы обратно на бедра и встает с кровати.

— Я понимаю, — отвечает он. — Ты еще не готова. Может быть, завтра вечером?

— Не думаю, что я буду готова к тому времени. Извини, — отвечаю я, смотря в его голубые глаза.

Он подходит ко мне ближе, я пытаюсь выглядеть увереннее, как Роуз. Расправляю плечи, тем самым становлюсь выше. Я делаю такое же выражение лица, как на фотосессии, когда мне нужно показать злость. Сузить глаза. Сжать губы. Смотреть мрачным взглядом, хмурясь.

Но я ни сколечко не пугаю Йена.

— Ты даже не хочешь закончить то, что начала? — спрашивает он, указывая на свой пах.

— У меня есть парень, — вдруг выпаливаю я, надеясь, что хоть это его оттолкнет. Может быть, у него есть хоть какие-то моральные ценности…

Он издаёт короткий смешок.

— Если у тебя был бы парень, это было бы во всех новостях, особенно если бы тебя заметили за изменой.

— Мы взяли паузу, — отвечаю я. Что ты делаешь, Дэйзи? — Мне некомфортно от мысли, что я пересплю с кем-то так быстро.

— Я понял намёк, — говорит Йен, хватая свой маленький пакетик с комода. — Если передумаешь, у тебя есть мой номер. Может быть, ещё увидимся.

После этого я провожаю его до двери. Он оборачивается и целует мне в щеку.

Я слегка улыбаюсь в ответ.

Затем он уходит, не проронив больше ни слова.

14. Дэйзи Кэллоуэй

Запереть дверь. Закрыть на замок… Я мчусь по комнате, проверяя все, смотрю за душевой занавеской в ванной, затем подпираю дверь ванной стулом. После того как я закрыла балкон, я направляюсь к зеркалу, чтобы осмотреть свою грудь. Она все еще пульсирует от боли.

Я приподнимаю свитер. У меня идет кровь. Йен укусил меня так сильно, что мой сосок не только покраснел, но из ранок течет кровь. Почему? Ну почему подобные вещи происходят со мной? Он ещё так сильно сосал мою грудь, что на ней образовался желтоватый синяк.

Мне придется замазать его тональником. Надеюсь, никто завтра не заметит. Надеюсь, одежда будет не слишком откровенная, иначе дизайнеру это может не понравиться.

Хорошая работа, Дэйзи.

В комнате полнейшая тишина. Никто не говорит. Не издаёт ни звука. Я осталась наедине с собой. Я переодеваюсь в свободную футболку и трусики-шорты, и забираюсь на кровать. Не хочу пить снотворное и тем более переживать ещё один кошмар. Просто лежу на кровати, вздрагивая от свиста ветра за окном, от скрипящего потолка и голосов в коридоре. Каждый маленький звук заставляет меня открыть глаза, как только я начинаю засыпать.

Ладно. Новый план. Я достаю ноутбук из сумки и сажусь, облокачиваясь на спинку кровати. Не-а, я не буду открывать соцсети. Но возможно… возможно просмотр порно мне поможет. Может быть, мне стоит побольше помастурбировать, чтобы достичь оргазма. Уверена, это я сделать смогу.

И это позволит отвлечься от мыслей о возможном проникновении незнакомца в мой номер. А это самое главное.

Я открываю ноутбук… но я даже не знаю с чего начать. Смотрю на часы. 3 утра в Париже и 9 в Принстоне. Она уже не спит. Нахожу свой телефон, набираю номер и включаю громкую связь, чтобы было удобнее искать в интернете.

— Привет, — отвечает Лили, зевая. — Как там Париж? — ее голос обрывается, и я слышу, что она кому-то шепчет: Это Дэйзи, — должно быть, Ло рядом с ней.

— Париж прекрасно. Слушай, у меня есть вопрос.

— Ко мне? — немного удивленно, но в то же время с воодушевлением спрашивает она. Роуз — знает все на свете, поэтому обычно с вопросами я обращаюсь к ней. Но с Лили легче общаться. Конечно, когда у неё есть на это время.

— Да, — легко отвечаю я. — Какой есть хороший порносайт, чтобы мой комп не подхватил вирусы?

В трубке повисла долгая пауза. Она колеблется.

— Я не знаю…

— Пожалуйста, — в моем голосе слышится отчаяние. Я смотрю на часы, затем на двери и окна, и мое сердце начинает биться быстрее. — Я никому не скажу, что я узнала от тебя, — думаю, она просто не хочет, чтобы я стала такой, как она. Особенно с тех пор как СМИ продолжают говорить, что я мини-версия Лили, указывая на мои недлительные отношения с парнями. Да, я молода и более неразборчива в связях, чем среднестатистическая девушка восемнадцати лет, но я не получаю такого удовольствия от секса как Лили. Я спала со многими парнями лишь по двум причинам: я пытаюсь понять как сделать все правильно и хочу найти подходящего для этого парня.

Сейчас же это не кажется чем-то важным. Ну, это было до того как Райк сказал, что нам нужно встречаться с другими. Если честно, сейчас я просто хочу высыпаться по ночам.

— Я тебе напишу название, — немного драматично шепчет она. Могу представить, как она оглядывается на Ло и тут же краснеет. На моем лице сразу же появляется улыбка.

— Спасибо. Поговорим позже?

— Да. Я постараюсь звонить чаще, но разница во времени…

— Да, отстой.

— Люблю тебя. Пока, — быстро говорит она прежде, чем повесить трубку, вероятно, сосредотачивая все своё внимание на Ло. Секунду спустя мне приходит сообщение.

Лили: Kinkyme.net

Я захожу на сайт и нажимаю на самое популярное видео. Проходит пару секунд, пока оно загружается. Экран чёрный, слышно только тяжелое дыхание — мужское и женское. Нажимаю на кнопку «Воспроизвести», надеясь, что изображение скоро появится, потому что сами звуки мне не помогут.

Наконец картинка загружается.

О мой бог. На кровати лежит девушка с шелковистыми темными волосами, ее запястья привязаны к изголовью. Она откидывает голову от удовольствия, пока парень находится на ней сверху.

Но меня шокирует не поза и не тот факт, что это порно.

Я знаю эту девушку. И я знаю этого парня.

Это Роуз и Коннор.

О мой бог. Закрыть. Закрыть. Я пытаюсь нажать кнопку выхода на клавиатуре и закрыть этот сайт, но он не исчезает. На экране мигает окно ПОДПИСАТЬСЯ. Я не хочу подписываться на видео с сексом моей сестры и ее мужа!

Их взаимодействия не были предназначены для выхода в свет, а уж тем более для такой популярности в интернете. И я уверена, им было бы очень неприятно, узнай они, что я тут смотрю. В прошлом году продюсер обвел Роуз и Коннора вокруг пальца: он тайно снимал их в спальне, а затем продавал эти видео порносайтам. Конечно, были судебные разбирательства, но итог таков — видео остаются в интернете.

И вот я случайно наткнулась на одно из них.

Стараюсь не смотреть на экран. Я закрываю глаза, закрываю ноутбук, затем снова его открываю. Но видео все еще продолжает воспроизводиться, тяжелое дыхание все еще слышится. Я все слышу и вижу. Единственным решением сейчас, чтобы наконец выйти из этого сайта, будет заполнить поле для подписки.

Я набираю вымышленное имя и почту, когда на фоне я замечаю, как Коннор просовывает пальцы под усыпанный бриллиантами ошейник Роуз. Он поднимает ее голову так, чтобы их губы соприкоснулись. Она издает резкий стон, пока он продолжает входить в нее с грубой силой. И затем она кончает. Парень меняет позу.

О МОЙ БОГ! Я только что увидела огромный член Коннора.

Это навсегда оставит глубокий след на моей психике.

Пожалуйста, выжгите мне глаза кто-нибудь. Я заполняю оставшиеся графы и щелкаю, щелкаю.

Окно закрывается.

Спасибо тебе, Господи. Оно исчезло. Выдыхаю с облегчением. А я думала, моя жизнь не может быть страннее. Я только что видела, как моя сестра занимается сексом с ее мужем. И она была привязана к изголовью кровати. Я никогда больше не смогу смотреть на Коннора Кобальта как раньше. Думаю… думаю, мне нужно пройти реабилитацию после такого.

Пока я пытаюсь собраться с мыслями, мой ноутбук начинает звенеть — звонок по Скайпу. Мне кто-то звонит?

Имя звонящего: РАЙК_Мэдоуз

Не очень креативно, но очень похоже на Райка. Мой ник цветочноедитя20 кажется слишком красочным по сравнению с его. Я задаюсь вопросом, мы с ним не подходим друг другу из-за таких различий. Или наоборот, дополняем друг друга, как инь и ян? Не очень убедительно, но может для нас это идеально.

Чем дольше я смотрю на входящий звонок с его именем на экране, тем больше я начинаю нервничать. Я едва не занялась сексом с другим парнем. И довольно плохо ему дрочила. Стоит мне сейчас разговаривать с Райком после подобного? Не то чтобы ты с ним вместе. Он сказал тебе встречаться с другим парнем. Моя совесть подкидывает мне отличный аргумент.

Так что я принимаю звонок, и прежде чем на экране появляется изображение, чувство вины сменяется нервным возбуждением. Он позвонил мне. Это значит, он думает обо мне, так ведь? Я стараюсь скрыть улыбку, что от этого начинают болеть щеки. Перестань улыбаться. Веди себя естественно.

Я делаю глубокий вдох.

Изображение появляется на экране, и уголки моих губ медленно опускаются.

До меня доносится женский голос через динамики: «Да, да, здесь! Боже, да. Святые…!». Даже в полуосвещенной комнате я могу различить их части тела. Загорелые ноги девушки раздвинуты в стороны на кровати, ее спина изогнута. Ее руки сжимают его волосы, пока голова Райка находится между ее бедер. Все его тело скрыто от взора кроватью.

Он не собирался мне звонить. Это случайно получилось. Должно быть, она задела ноутбук, размахивая своими руками от наслаждения, чтобы заметить, что кому-то звонит по Скайпу.

Да уж, за последние пять минут я невольно стала свидетелем сексуальной жизни троих самых близких мне людей. Хотя, Райк только доставляет ей удовольствие… но ведь сейчас только утро в Филадельфии. Вероятно, это уже второй раунд после того, как они занимались этим всю ночь.

Меня наполняют разочарование, неловкость и обида.

И прежде чем закрыть ноутбук, мое внимание привлекает тело девушки. Она выглядит намного старше меня — у неё большая грудь, скорее всего ближе к четвертому размеру, красивые бедра (фигура песочные часы) и волнистые тёмные волосы. Мне бы хотелось, чтобы они странно выглядели вместе, чтобы не подходили друг другу как пара, но она выглядит более гармонично рядом с ним, нежели я. Несмотря на то, что ей на вид двадцать восемь или двадцать девять, он так легко доставляет ей удовольствие.

Она практически тает на постели.

Меня заполняет чувство ревности, а лицо искривляется от неловкости.

Я просто даже не могу пошевелить руками, чтобы закрыть ноут. Я мучаю себя, наблюдая за ними, но где-то в глубине души, я понимаю, что мне нужно это увидеть, чтобы двигаться дальше. Тебе следовало трахнуться с Йеном.

Совесть подлая штука.

Девушка издаёт крик удовольствия, когда достигает оргазма, вцепившись руками в простыни. Должно быть, она опять задела ноутбук, потому что появляется уведомление ОТКЛЮЧИТЬ ЗВУК. Теперь я ничего не слышу. Она задевает его опять. ВКЛЮЧИТЬ ЗВУК. Снова все работает.

Она тяжело дышит, переведя дыхание после оргазма, который я никогда не испытывала.

— О Боже мой, — говорит она Райку, качая головой. — Это было…

Он поднимает голову, теперь в экране я вижу и его. Он целует колено девушки. Все внутри меня скручивается. В его взгляде читается «Я хочу тебя и ты прекрасна».

Если это не знак того, что он двинулся дальше, то я даже не знаю, что это.

15. Райк Мэдоуз

Эмилия переводит дыхание. Я стою у изножья кровати, а она смотрит на пуговицы моих джинс. Девушка лежит на моих простынях, в моей квартире, слой пота покрывает ее обнаженное тело. Обычно я трахнул бы ее прямо здесь и сейчас, без колебаний.

Но то, что произошло прошлой ночью сильно тревожит мою голову, а мое тело никак не реагирует.

Мы познакомились с Эмилией пару месяцев назад в зале. И прошлым вечером я позвонил ей пригласить на матч футбольной команды Филадельфия Иглз³. И это было моей первой гребаной ошибкой. Обычно я беру с собой на футбольный матч либо брата, либо Дэйзи. Вчера, сидя на трибуне, я смотрел на Эмилию, ошеломленный каштановыми волосами, огромной грудью — всем, чего я не касался месяцами.

Думал, я захочу чего-то большего. Думал, что мое тело отреагирует с полной гребаной радостью.

Но нет.

Ничего.

Конечно же, папарацци сделали пару наших совместных фоток и уже выложили в интернет. Так что Дэйзи, черт возьми, увидит, как Эмилия вешалась на мою руку. И мне должно быть все равно, что подумает Дэйзи — мы с ней не пара — но это разрывает мне сердце к чертям.

Ради всего святого, я сказал Дэйзи пойти переспать с другим парнем. И тем не менее, я все еще надеюсь, что никого другого она не найдет, даже если он хорош для нее.

Мое лицо мрачнеет, когда я представляю ужасный образ в голове. Какой-то парень-модель трахает Дэйзи. Она водит руками по его спине, впиваясь ногтями в порыве страсти, когда он входит в нее. Это все неправильно. И выглядит тоже неправильно, даже если ей удастся достичь оргазма. Потому что до оргазма доведет ее другой парень, а не я. Я хочу оторвать этого мудака от ее тела. Я чертовски сильно хочу врезать ему в лицо за то, что разлучил ее со мной.

На самом деле, мне следует избить самого себя, не так ли? Какого хера я сказал ей переспать с другим мужчиной? Но, твою мать, я не могу быть с ней. Не могу. Вот почему я здесь с Эмилией. Вот почему мне снова стоит начать встречаться, даже если это убивает меня изнутри.

Но этот гребаный образ — близость Дэйзи с кем-то другим — причиняет чертовскую боль. Словно кто-то меня топит, мое горло горит от соленой воды, а по телу растекается ярость.

— Райк, — воркует Эмилия. — Ты в порядке? — она садится, свесив ноги с кровати, и прикасается к моей руке. Нет, я сейчас потеряю, чёртов рассудок. Мне нужно выйти на улицу, пробежать десять километров, а затем взобраться на гору. Но если бы я сказал тебе правду, ты бы либо захотела пойти со мной, либо сказала, что я сумасшедший.

У нас с Эмилией ничего не было. Она уснула на моей кровати, слишком уставшая, чтобы ехать домой. А я завалился спать на диване в гостиной. Она проснулась где-то полчаса назад, подошла ко мне абсолютно голая и потащила в спальню.

Мой член даже не стал твердым.

Даже сейчас ничего не меняется. Такого раньше, блять, со мной не случалось. Я настолько глубоко увяз в своих собственных мыслях, что я даже не могу насладиться происходящим.

Эмилия выглядит смущенной, на лице появляются нотки неуверенности в себе.

Мой взгляд становится жестче, и я наклоняюсь к ней, гладя ее волосы.

— Эй, — говорю ей, — Дело не в тебе, бля, честно, — я даже целую ее в щеку, чтобы показать, что ничего плохого она не сделала. Дело во мне. И как клишировано бы это ни звучало, это блять правда.

— Мы можем не торопиться, — говорит она. — Я правда, не против, Райк.

— Нет, — я качаю головой. — Я не в настроении медлить, — просто трахни ее.

Она кусает губу, а затем берет мой палец в рот и посасывает его. И непроизвольно у меня в голове появляется образ этих розовых губ, светлых волос, яркой улыбки и того энергичного и полного гребаной жизни смеха Дэйзи.

Мой член реагирует. Твою мать.

Я чувствую себя полнейшим дерьмом, в то время как на лице Эмилии появляется улыбка до ушей. Она выпускает мой палец. Я все еще колеблюсь, что совсем для меня неестественно.

— Что ты хочешь, чтобы я сделала? — спрашивает девушка.

Просто трахни ее.

— Ляг на спину, — резко отвечаю я.

Она двигается к изголовью кровати. Мой ноут сползает ко мне, когда она случайно дергает за простыню. Эмилия сказала, что она проверяла свою почту этим утром. Но ей следовало, черт возьми, закрыть ноутбук прежде, чем мы начали с ней целоваться и баловаться дальше.

Я беру свой ноутбук, собираясь положить его на комод. Бросаю взгляд на экран…

Что за… Дэйзи. Я вижу Дэйзи на экране в окне Скайпа, но она закрывает его в тот момент, когда наши взгляды встречаются.

Что за нахер.

Неужели она…

Сколько, блять, она увидела? Я чуть ли не бросаю гребаный ноут об стену, в ярости от сложившейся ситуации, злясь на самого себя. Что, черт возьми, тут происходит? Какого хера это дерьмо должно было произойти? Именно в тот день, когда я решил отвлечь себя чем-то, не думать о благополучии и состоянии Дэйзи, все происходит в точности да наоборот. Я вообще без понятия, что мне теперь делать.

Я не понимаю, почему такое дерьмо происходит с людьми, которые действуют из благих побуждений. Кажется, я отбываю пожизненный приговор из-за плохой кармы за то, что отказывался знакомиться с братом ещё подростком.

— Что такое? — спрашивает Эмилия.

— Мне нужно кое-кому позвонить. Давай в другой раз?

— В чем дело? — спрашивает она.

— Это трудно объяснить, — я указываю на гостиную. — Мне нужно позвонить другу. Ты можешь принять душ, а затем я отвезу тебя домой.

Она колеблется, прежде чем ответить: — Ладно.

Она наклоняется за поцелуем, но я всего лишь целую ее в лоб. Я не трачу время, чтобы подумать, задел ли я ее гребаные чувства или нет, просто закрываю за собой дверь, сажусь на диван и открываю ноут у себя на коленях.

Я звоню Дэйзи по Скайпу, ожидая, что она мне ответит.

Но она не отвечает.

Я набираю ей снова, затем достаю свой телефон. Отправляю ей смс: Ответь мне, черт возьми. Ответ приходит почти мгновенно.

Дэйзи: Я позвоню тебе по телефону.

Нет. Мне нужно видеть твоё лицо.

Она отклоняет мой третий звонок по Скайпу, так что я вынужден позвонить ей на телефон. Она отвечает.

— Прости, — сразу же говорит она. — Ты позвонил мне по Скайпу примерно три минуты назад. Я думала, ты хотел поговорить. Я почти ничего не видела, честно. Просто… возвращайся к тому, что ты там делал…

— Не могу. Нам нужно об этом поговорить.

— Тут не о чем разговаривать, — быстро отвечает она.

Я потираю свои глаза.

— Дэйзи… — и что мне сказать? Прости за то, что я довел другую девушку до оргазма? Но мы с Дэйзи не встречаемся. Я также предупредил ее, что начну снова ходить на свидания. Если это верное решение, тогда какого хрена мне кажется, что мне нужно все объяснить?

Ответ лежит на поверхности, я просто не хочу, блять, его признавать. Это не может стать моей реальностью.

— Слушай, мне очень жаль, что тебе пришлось это увидеть. Поверь, это блять последнее, что мне хотелось, чтобы произошло.

— Все в порядке. Это просто стало вишенкой на торте очень странного вечера. Настолько странного, что мне понадобятся годы, чтобы стереть всё это из моей памяти.

Я хмурюсь и прищуриваю глаза: — Никто же не вломился к тебе в номер, верно? — блять, Райк. Я провожу рукой по волосам. Я не должен говорить такое дерьмо. — Не думаю, что они бы смогли, — не хочу, чтобы она даже думала о том, что кто-то может проникнуть в номер.

— Не настолько странно, — говорит она высоким голосом. Ее паранойя ощутима даже через телефонную трубку. В тот же момент ее дыхание становится прерывистым.

— Эй, — быстро говорю я. — Ты принимала Ambien сегодня?

Она прочищает горло, чтобы немного успокоиться: — Приму после того, как мы поговорим.

— Пообещай мне, черт возьми.

— Я черт возьми тебе обещаю, — отвечает Дэйзи. Я слышу, что она улыбается.

Раздается тихий стук в дверной косяк моей спальни. Я поворачиваюсь. Там стоит Эмилия, одетая в одну из моих футболок, которая едва покрывает ее бедра.

— Полотенца? — шепчет она.

Я указываю на шкаф в коридоре, и она на цыпочках идет туда. Моя футболка чуть ли не задирается до ее талии. Я не смотрю на ее голую попу. В основном, потому что мне кажется, словно я изменяю Дэйзи. Меня накатывает чувство вины.

Жду когда Эмилия пройдет обратно в мою комнату, чтобы она не услышала наш разговор. Я давно нахожусь в центре внимания СМИ, чтобы знать, что друзья с легкостью могут вас одурачить. Что уж говорить о незнакомцах. Подслушать мой разговор и продать информацию журналу все, что я наговорил — так сделали пять моих бывших друзей с универа. Для них это были самые быстрые деньги.

Я не то, чтобы их ненавижу. Я просто больше не езжу с ними кататься на сноубордах, не хожу к ним на вечеринки, когда они меня приглашают. Два года назад, когда девочек Кэллоуэй, моего брата и Коннора втянули в эту неразбериху с медиа, я понял, что нам надо держаться вместе, чтобы пережить это. С того момента доверять кому-то из не нашей шестерки стало еще сложнее. Как можно хоть кому-то довериться, если простая фраза по типу Я ненавижу Джастина Бибера может быть продана за штуку журналу.

В трубке царит тишина.

— Ты еще там? — я спрашиваю Дэйзи.

— Да, — она делает паузу. — Не хочу портить твоё… свидание. Созвонимся позже.

— К черту все, — отвечаю я. Мне не удавалось поговорить с Дэйзи уже несколько дней. И она даже не позволяет мне взглянуть на ее лицо. Понятия не имею, сколько ей удалось поспать за эти дни. Я просто хочу убедиться, что с ней все в порядке. — Что странного произошло за сегодня?

— Ты точно не хочешь это знать.

— Вот теперь я реально блять хочу.

Она вздыхает.

— Я видела член Коннора.

Что?

— Прости, что?

— Я смотрела порно и случайно наткнулась на видео Коннора и Роуз. А следовательно и на его пенис. Подумать только, мне целый год удавалось этого избежать. Я думала, что я никогда эти видео не увижу.

Я откидываюсь назад и сжимаю переносицу, съеживаясь от услышанного. Не многое может заставить Коннора Кобальта чувствовать себя чертовски некомфортно, но возможно тот факт, что младшая сестра его жены видела их интимные видео, достигнет своего результата. Мое лицо застывает в гримасе.

Мне трудно представить, что Дэйзи видит чей-то член, кроме моего. От этого меня начинает тошнить.

— Ты хоть что-то скажешь? — спрашивает она.

— Я даже не видел эти видео.

— Завидуешь?

— Блять, нисколечко, — включается душ, слышно, как вода течёт по трубам. Я смотрю на дверь в спальню, затем снова на пол. — Дэйзи, ты же не смотрела порно, чтобы попытаться потом заснуть, верно? — никому бы не хотелось, чтобы она начала так делать.

— Нет… — кажется, она хочет ещё что-то сказать, так что я жду, когда она продолжит. Я слышу, как она ерзает на кровати. — Ко мне сегодня приходил парень.

Температура в комнате упала на десять градусов. Моя голова, блять, находится под водой, я чувствую, что тону, и соленая вода вновь жжёт мне горло. Передо мной всплывает образ, как взрослый парень трахает Дэйзи, и я еле сдерживаюсь, чтобы не опрокинуть журнальный столик. Но я делаю глубокий вдох и пытаюсь успокоиться.

— Да? — я несколько раз провожу рукой по волосам, взъерошивая и без того растрепанные пряди.

— Да, — отвечает она, не вдаваясь в подробности.

— Вы смотрели порно вместе? — я резко поднимаюсь и иду на кухню, прижимая одной рукой телефон к уху. Открываю холодильник, но там нету ничего кроме воды и остатков сэндвича из кафе.

Не бей кулаком в стену, Райк.

— Это сделало бы вечер ещё страннее, но нет, мы не смотрели.

— Он все еще у тебя?

Твою мать, не думай об этом. Я открываю морозилку, чтобы отвлечь себя. Там также пусто, как в холодильнике. Разве что упаковка мороженой курицы и подставка со льдом. Последние четыре месяца я почти не проводил время в своей квартире. Заходил, чтобы взять чистую одежду и снаряжение для скалолазания. Все остальное время я был у Дэйзи.

Я спал в одной кровати с ней. Я о ней заботился. Она моя. Она принадлежит мне. Я не хочу делить ее с каким-то гребаным парнем. И я не хочу быть с какой-то гребаной девушкой.

Все это ощущается как отвратительное предательство. Как, блять, мы оказались в такой ситуации?

— Нет, — отвечает Дэйзи. — Он ушёл. Я думала, что может быть я делаю это неправильно, поэтому собиралась посмотреть порно.

— Что это? — спрашиваю я, доставая из ящика пакетик овсянки. Я открываю его зубами и высыпаю содержимое в миску. Затем открываю бутылку воды, пока она говорит.

— Секс. Я не могу достичь оргазма. Думаю, это физиологическая проблема, — утверждает она.

Я помню, как раньше она говорила, что у неё был оргазм. Мы были в Канкуне на весенних каникулах, и она рассказала, что они с парнем решили пропустить прелюдию и перейти прямо к сексу. В результате она испытала нечто большее. Мне следовало за неё порадоваться, но я почувствовал гребаную радость только тогда, когда она признала, что все неправильно поняла. Дэйзи думала, что достигла оргазма, но после разговора с сестрами, она пришла к выводу, что ее ощущения были не настолько яркими, чтобы назвать это оргазмом.

— Ты можешь достичь оргазма, — говорю я ей. — Я слышал тебя, милая.

Она не отвечает. Я назвал ее милой… И хотя я делаю это бессознательно, ее губы всегда расплываются в улыбке каждый раз, когда я ее так зову.

— Дэйзи?

— А? — она слегка смеётся. — Ты можешь ещё раз это сказать?

— Нет, — я понимаю, что налил слишком много воды в миску с овсянкой. — Черт, — ругаюсь я. Придется все выбросить в мусорку.

— Извини, — произносит она.

— Нет, это не из-за тебя, — уверяю ее. Выбросив всю овсянку, я, не рассчитав силу, кидаю миску в раковину, что она трескается там. Что блять со мной не так сегодня? Я качаю головой. — Терпеть не могу разговаривать с тобой по телефону.

— Я тоже.

Я прислоняюсь к шкафчику и смотрю на дверь в спальню, наблюдая, откроется ли она снова. Мне следует быть осторожнее с людьми, которых я привожу к себе. Полтора года назад девушка, с которой у нас был секс на одну ночь, украла мои чёрные боксеры. И продала из за три штуки на eBay.

— Ты была осторожна с этим парнем? — я спрашиваю Дэйзи.

— У нас ничего не было, — отвечает она.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Слава, блять, богу.

— Он тоже является частью странного вечера?

— О да, — говорит она, — Я просто не понимаю, почему, когда я знакомлюсь с людьми, они кажутся потрясающими. Но только они оказываются у меня в постели, все становится… неправильным, — она делает паузу. — Думаю, дело во мне.

— Я уже ненавижу этого гребаного парня, — это ещё мягко сказано.

— Ты бы возненавидел его ещё сильнее, познакомься ты с ним. Он думал, что я девственница, и он с радостью бы лишил меня ее на первой же встрече.

Мой взгляд мрачнеет. Хочу перемотать время и сделать все по-другому. Хочу сказать ей не встречаться ни с единой чертовой душой. Хотел бы я, чтобы высказывания моего брата не сидели так прочно в моей голове.

— Держись от него подальше.

— Так и планирую.

Душ выключается.

— Эй, Дэйзи.

— Да?

— У тебя там почти четыре утра. Выпей чертов Ambien и ложись спать, ладно? Позвони мне, когда будет время.

Она колеблется с ответом.

— У меня есть время сейчас.

— Тебе нужно поспать перед работой.

— Это бессмысленно. В пять тридцать мне уже нужно быть в студии, чтобы сделать прическу и макияж. А из-за Ambienа я могу уснуть на несколько часов, так что мне лучше не ложиться.

Дверь открывается, и выходит завернутая в полотенце Эмилия, ее волосы сухие.

— У тебя закончился шампунь, — говорит она. — Я не смогла найти ничего в ящиках, — она еще даже не приняла душ.

Блять. Беру ключи с кухонного стола.

— Сейчас найду что-нибудь. Жди здесь.

— Тебе необязательно идти в магазин, — говорит она.

— Я и не иду. Я возьму у моей подруги. Она живет подо мной.

— Я пойду с тобой, — говорит Эмилия. — Подожди секундочку.

Она исчезает в спальне, и я замечаю, что она надевает вчерашнее синее платье.

Я стою, телефон все еще прижат к моему уху.

— Дэйзи…

— Я пойду.

— Нет, — вдруг говорю я. Я не хочу прекращать разговор, особенно если следующий час она может провести в панике. Я могу отвлечь ее от страхов. Даже с расстоянием в тысячу километров, это все еще возможно.

— Ты уверен? — спрашивает она.

Эмилия выходит из комнаты и улыбается мне.

— Ага, — говорю я Дэйзи. Я указываю на дверь, и Эмилия выходит первой. Заперев дверь, мы направляемся к лифту. Эмилия смотрит на меня, потом на телефон, который все так же прижат к моему уху. Моя подруга, — шепчу я ей.

Девушка кивает, затем пытается сконцентрироваться на лифте. Я пару раз нажимаю чёртову кнопку, несмотря на то, что она уже зажглась. Лишь бы лифт пришёл быстрее и спас меня от этого неловкого напряжения.

16. Райк Мэдоуз

— Вчера я разговаривала со своим психотерапевтом, — рассказывает мне Дэйзи по телефону, пока мы ждем лифт. — Она хотела, чтобы я ещё раз рассказала, что произошло в «Lucky». Она считает, это поможет избавиться от кошмаров.

— И как, помогло? — спрашиваю я кратко. Я понимаю, что чем больше я игнорирую Эмилию, тем сильнее она напрягается от сложившейся ситуации. Но Дэйзи — испуганная девочка — и она совсем одна в Париже. Конечно, она важнее Эмилии. И она всегда будет важнее. Особенно, если это касается сломивших ее многочисленных событий прошлого.

— Не знаю, — отвечает она. — Раньше это не помогало, сколько ни рассказывай о произошедшем, — она повторяет ровным тоном: — Какой-то агрессивный парень недалеко от «Lucky» назвал меня пиздой и испортил мой мотоцикл. Я оставила это в прошлом.

Я съеживаюсь от слова «пизда». Ирония в том, что я ненавижу это ругательство — да, да, я знаю. Но это слово настолько отвратительно, что стоит мне его услышать — из моих ушей сразу же идет кровь. Где-то в глубине души я слышу, как мой отец называет так мою маму раз за разом, каждую нашу встречу. От этого слова у меня сводит желудок.

— Ты выпускаешь чертовски важную часть из твоего рассказа, — говорю я, — и это не забудешь за один день.

— Прошел не день, — резко говорит она. — Прошло больше года, — если бы это была единственная ситуация, то да, это было давно. Но Дэйзи прошла через многое из-за большого внимания СМИ. Некоторые люди ненавидят девочек Кэллоуэй из-за их богатства и популярности. Медиа любит выставлять их в образе привилегированных снобов, и впоследствии люди верят, что девочки именно такие. Но это не дает никакого права этому гребаному парню разгромить Ducati Дэйзи. И уж тем более нападать на нее средь бела дня, когда девушка попыталась остановить его. Жаль, меня не было рядом.

Я бы тут же убил его нахер.

В итоге именно я отвез Дэйзи в больницу, поскольку никому другому она не хотела об этом говорить. Она не хотела беспокоить свою семью.

В любом случае они все равно узнали. Однако они до сих пор остаются в неведении, что у нее было сломано ещё и ребро. Или о том, что после этого события у нее осталась психологическая травма. Семья думает, что Дэйзи отделалась парой синяков.

Я не виню ее сестер или моего брата за то, что они не заметили перемен в ее поведении с того момента. Дэйзи делает вид, что с ней все в порядке, даже если это не так. Она ненавидит плакать или закатывать истерики, чтобы не показаться незрелой. Когда она тусит вместе с нами — ребятами за двадцать — она готова сделать все что угодно, лишь бы избежать этого ярлыка. Не дай бог, блять, она будет вести себя на свой возраст.

И твою мать, ты можешь кричать хоть каждую секунду, если с тобой произойдет такая ситуация и на тебя нападет парень. Ты имеешь полное право выговориться, и неважно если ты испортишь этим неделю своим близким, обременяя их своими эмоциями.

— Даже не пытайся убедить меня в чем-то ещё, — говорю я Дэйзи. — В данном вопросе я буду стоять на своем.

Дверь лифта открывается. Я выхожу в коридор, Эмилия — за мной.

— Ладно, — говорит Дэйзи, — что насчёт тебя? Ты тренируешься?

— Я побил свой рекорд в день твоего отлета, — рассказываю я ей, останавливаясь перед дверью в квартиру Дэйзи. На темной двери висит золотой номер: 437. Я вставляю ключ в дверь и бросаю взгляд на Эмилию, которая смотрит на номер квартиры.

— На сколько? — спрашивает Дэйзи. — Ты был на той же горе, куда мы как-то ездили?

— Ага, подожди минутку, хорошо? Не вешай трубку.

— Ладно.

Кладу телефон в карман, чтобы освободить обе руки. Я открываю дверь, и Эмилия заходит внутрь. Она быстро оглядывает квартиру. Квартира такая же как моя, только у Дэйзи желтый диван, зеленые подушки и разноцветные фонарики, висящие на потолке.

— Значит, твой друг — девушка, — спрашивает Эмилия, рассматривая разбросанную по квартире одежду.

— Я разве этого не говорил? — я почти уверен что сказал об этом.

— Кажется, я не расслышала.

Я веду ее через гостиную, проходя мимо маленькой кухни, где находится гора грязной посуды. Мне нужно будет ее помыть для Дэйзи. Я вполне уверен, из половины посуды ел я. Я переступаю через скейт.

— Смотри под ноги.

— Она такая неряха.

Если честно, я обычно этого не замечаю: — Она по сравнению со мной — чистюля.

Эмилия врезается в плетеное кресло, которое тем самым опрокидывает фиолетовую доску для серфинга у стены. Я ловлю доску прежде чем она ударит Эмилию по голове.

Ее глаза расширяются. Вздохнув с облегчением, она говорит: — Она занимается серфингом и живет в Филадельфии?

— Она учится, поэтому она летает в Калифорнию, когда у неё есть время. Что бывает довольно редко, — я не добавляю, что я летаю вместе с ней. Я взбираюсь на горы в Йосемити, пока она серфит на побережье с Майки.

Понимание появляется на лице Эмилии.

— Это квартира Дэйзи Кэллоуэй, — она кивает сама себе. — Она богата. — Эмилия поджимает губы и начинает смотреть на каждый предмет в квартире — мебель, одежду — с ещё большим вниманием. — У тебя есть ключи от ее квартиры?

Я не даю ей ответ. Я направляюсь в спальню Дэйзи. Дверь в ванну не закрыта, поэтому я просто указываю на нее: — После тебя, — я не хочу, чтобы она рыскала по комнате Дэйзи.

Что Эмилия в любом случае и делает.

Ее взгляд бродит по неаккуратно заправленной зеленым покрывалом кровати. На стуле лежит белый лифчик, Эмилия поднимает его за одну лямку и крутит его на пальце.

Я выхватываю его и сердито смотрю на Эмилию: — Не трогай ее вещи, — я бросаю лифчик на кровать.

— Почему? Я же воспользуюсь ее шампунем, верно? — она ждет мое опровержение.

Я же сердито на нее смотрю.

Ее взгляд снова бродит по комнате, затем останавливается на ванной.

— Что если я приму душ здесь?

— Почему ты этого хочешь? — спрашиваю я, прищуривая глаза. — Ее ванна ничем не отличается от моей.

Эмилия пожимает плечами: — Ты понимаешь, сколько девчонок хотели бы оказаться на ее месте? Наследница миллионного состояния. Супермодель в семнадцать…

— Ей восемнадцать, — вставляю я. Я облокачиваюсь на чертово кресло. — Слушай, она мой друг. Она хороший и милый человек, так что она не будет беспокоиться, если ты воспользуешься ее шампунем или потрогаешь ее вещи. Но мне, блять, не хочется, чтобы мы провели здесь хоть ещё одну минуту.

— Я быстренько, — говорит Эмилия и заходит в ванную. Следом захожу я. Не успел я закрыть дверь, как девушка уже успела раздеться. Она ждет, что я оценю ее тело. Чего я не делаю. Мне плевать.

Эмилия заходит в ванну, задергивая занавеску.

— Она что, не могла позволить себе стеклянные дверцы? — спрашивает она.

Люди забывают, что мой трастовый фонд также заполнен деньгами, как и у девочек Кэллоуэй. Я просто не трачу больше, чем нужно. Моя самая дорогая вещь — гребаная машина.

— Для неё это не так уж и важно, — говорю я громче, чтобы она услышала меня из-за шума воды.

Я прикладываю телефон обратно к уху.

— Хей, ты тут? — я уже знаю, что Дэйзи слышала весь наш разговор.

— Ага, — отвечает она. — Скажи ей, использовать мой шампунь. Он пахнет лучше твоего, — от ее слов я улыбаюсь. Вероятно, она бы еще сильнее ухмыльнулась, если бы увидела улыбку на моем лице.

— Мой шампунь делает свою работу. Остальное неважно.

— Обычно меня не волнуют цены. Но твой шампунь стоит девяносто семь центов. Единственное, с чем он справляется — отлично пахнет как лемонграсс.

— Райк, — зовёт Эмилия. — У нее здесь мужской шампунь.

Я убираю телефон от уха и отвечаю: — Знаю, и меня это, бля, совсем не интересует.

— Тебе все равно? — удивляется девушка.

— Ага, — потому что это мой.

После секундной паузы, она снова спрашивает: — Слушай, у нее есть запасная бритва?

Я чуть ли не сказал: я думал, ты быстро примешь чертов душ. Но в трубке слышится голос Дэйзи. Ее слышу только я: — В шкафчике за коробкой с тампонами.

По какой-то причине, меня привлекают требовательные, ревнивые, с высокими запросами и не совсем в своем уме девушкам. Я привык к импульсивному, безрассудному и чертовски непонятному поведению женщин. Моя мама не была в восторге от девушек, которых я приводил знакомиться и говорила, что я ищу «чокнутых». Возможно она права.

Может мне нравятся немного сумасшедшие.

Я открываю шкафчик, переворачивая пачку тампонов в поисках упаковки бритв. Хватаю одну и замечаю пластиковый блистер с круглыми капсулами. Я знаю, что это. Я просто, черт возьми, не понимаю, что он делает здесь, в Филадельфии, а не в Париже… Беру противозачаточные Дэйзи и проверяю даты. Почти все на месте, кроме пары штук. Похоже, она перестала принимать их несколько недель назад. Что было бы вполне нормальным, если бы она чуть не трахнулась с парнем во Франции.

— Ты нашел? — спрашивает Дэйзи.

— Ага, — резко отвечаю я. Я не могу поднять тему противозачаточных в присутствии Эмилии.

— Что это такое?

Я не сдвигаюсь с места.

Эмилия выглядывает из-за занавески, вода стекает по ее руке. Она прищуривается, внимательно рассматривая таблетки.

— О, черт, — смеясь, говорит она.

Я кладу их в карман и смотрю на нее самым суровым взглядом, на который я способен.

— Вот твоя бритва, — кидаю ее в девушку. Эмилия ловит ее, но вместо того, чтобы продолжить принимать душ, она выключает воду, выходит и оборачивает полотенце вокруг себя.

— Дай посмотреть, — говорит она с улыбкой на лице.

Я прижимаю телефон к уху и говорю: — Я тебе перезвоню.

— Что происходит? — спрашивает Дэйзи.

— Это она? — глаза Эмилии начинают сверкать.

Мне не нравится это выражение на ее лице.

— Привет, Дэйзи, — Эмилия говорит громко, чтобы девушка на другом конце трубки точно услышала, — Спасибо за шампунь. От него веет юностью.

— Она забавная, — говорит мне Дэйзи, в ее голосе слышится улыбка. Обычно она не принимает близко к сердцу шутки над ее возрастом.

— Нет, это не так, — категорично говорю я, бросая при этом суровый взгляд на Эмилию. А девушка оказалась быстрая. В мгновение она крадет таблетки у меня из кармана.

— О Боже мой, — смеётся она, помахивая ими. — Мужской шампунь и она прекратила пить противозачаточные, — Эмилия смотрит на телефон. — Эй, Дэйзи, скажи своим дружкам, чтобы они надевали презики, иначе ты станешь беременной в шестнадцать.

— Мне восемнадцать, — ровным голосом отвечает Дэйзи, но только мне слышен ее ответ.

Я сердито смотрю на Эмилию: — Тебе блять нужно уйти.

Улыбка на лице Эмилии исчезает: — Я ведь просто шучу, Райк, — она кидает таблетки обратно мне. Одной рукой я их ловлю. — Дэйзи это понимает.

— Я нихера не шучу.

Я слышу истеричный голос Дэйзи в гребаной трубке: — Прекрати, Райк, ты не можешь ее выгнать. Она может продать эту информацию прессе.

Вероятно, она и так это сделает. Я закатываю глаза и качаю головой: — Я отвезу тебя домой. Просто не раздувай дальше эту ситуацию, — держу таблетки меж двух пальцев, указывая на то, что именно я имею в виду.

— Да, прости, — ее взгляд направляется к столешнице. — Это ее расческа?

Заебись.

— Я подожду тебя в спальне, — мне теперь уже плевать, что она там делает. Главное, чтобы она ушла через пять минут или около того. Сижу на матрасе, пока Эмилия расчесывает волосы. — Ты тут, Дэйз? — спрашиваю я, кажется, уже в миллионный раз.

— Ага. Насчёт таблеток… мне не нравится брать их с собой на Неделю моды. Мама говорит, что из-за них я слишком много набираю. Так что… не злись.

Если бы я не сказал ей встречаться с другими гребаными парнями, то я бы сейчас не переживал за неё. Мои ноздри раздуваются, и мне требуется время, чтобы собраться с мыслями.

— Это твоё тело. Просто будь, черт возьми, осторожна.

— Буду, — отвечает она. Опять воцаряется тишина. — Эй, Райк?

— Да?

— Не трахай ее на моей постели.

Я морщусь: — Я бы никогда этого не сделал.

— Просто хотела убедиться.

Я глубоко вздыхаю.

— Скучаю по тебе, — блять. Почему я говорю ей такую херню?

Потому что это правда.

На что она отвечает: — Прошло всего четыре дня.

— Кажется, что дольше.

— Точно, — мягко говорит она. — Так каков теперь твой рекорд восхождения?

Я почти улыбаюсь. Она запомнила мои слова о том, что я побил свой последний рекорд.

— Две минуты, семьдесят три секунды, 25 метров восхождения.

— Горжусь тобой, — говорит она. — Ты закричал «Я Золотой бог!»⁴, когда достиг вершины?

— Только ты так делаешь, милая.

На другом конце трубки опять повисла длинная пауза, и я не смог сдержать свою улыбку.

Собравшись с мыслями, Дэйзи смеётся и говорит: — Я сказала это однажды, и то это была ненастоящая гора.

Это была стенка для скалолазания в зале. И Дэйзи за неделю смогла пройти самый сложный курс там. В конце она вытянула кулаки вверх в победном жесте и выкрикнула ту цитату из фильма Почти знаменит. Весь зал ей аплодировал.

Это было чертовски мило.

— Тебе стало лучше? — спрашиваю я. По голосу не кажется, что она паникует или нервничает.

— Когда говорю с тобой, да.

— Тогда звони мне. Я же говорил, я блять не против.

— Я просто не хотела тебя беспокоить… разница во времени…

— Я отвечу на твой звонок, будь он в четыре утра или в полночь, Дэйз. Я бы и сам позвонил тебе, но чертовски сложно угадать, когда ты не на подиуме.

Наступает долгая пауза. Думаю, Дэйзи пытается подобрать верные слова. В итоге она останавливается на этих: — Спасибо, Райк, — она произносит мое имя с такой искренностью и глубоким чувством. — Я серьезно.

— Знаю.

— Мне нужно собираться и ехать на макияж и укладку. Позвоню тебе позже?

— Я отвечу.

Тебе отвечу при любых, черт возьми, обстоятельствах.

17. Дэйзи Кэллоуэй

Стилисты и рекламные агенты с рациями мечутся за кулисами с бешеными глазами. Я же сижу с еле открытыми глазами. Тру руками свои сухие от недостатка сна глаза.

За кулисами толпятся модели, спеша надеть свои наряды. Я сижу в кресле, пока стилист накручивает мои длинные и светлые волосы и замысловато их укладывает в форме огромной ленты. Мои волосы становятся все тяжелее и тяжелее с количеством лака и заколок для волос на голове.

После того как она заканчивает, я подхожу к вешалкам и нахожу свой наряд. Иными словами — это черная плотная ткань, задрапированная в форме банта. Ага, платье — гигантский бант. Я бант, серьезно, и мои волосы тоже бант с лентой.

Я начинаю раздеваться, чтобы надеть это платье.

— Дамы из коллекции «Havindal», поторопитесь!

Ой-ой. Найти рукава не так-то просто, даже если я уже примеряла это платье. А на поиск горловины уходит вообще десять минут.

Я стою рядом с Кристиной, у которой дела идут не лучше. Она пытается влезть в пару серых брюк — часть образа вместе с блузкой в виде банта, висящей пока на вешалке возле девушки. Когда она надевает правую штанину, ткань внезапно рвется.

— О, нет, — говорит Кристина, широко распахнув глаза. Она вертит головой из стороны в сторону, пытаясь понять, видел ли кто. — Что же мне делать? — ее покрытые веснушками щеки заливаются краской.

Дизайнер — эксцентричная худощавая дама — прищуриваясь, осматривает каждую модель оценивающим взглядом.

— Снимай их, — говорю я Кристине прежде чем она разрыдается. Я останавливаю стилиста, которая только что сделала мне прическу, и указываю на дыру, пока ее не заметила дизайнер.

— У меня есть швейный набор за моим рабочим местом. Стойте здесь, — говорит она нам.

Кристина стоит в бра и трусиках-тонга нюдового цвета. На мне одежды не больше. На самом деле, у меня нет даже лифчика, потому что мое платье-бант оголяет часть груди сбоку. Моя грудь болит до сих пор от покушения Йена на мой сосок. Мне даже пришлось замазывать консилером засосы. В глаза они не бросаются, так что мне никто ничего не сказал.

Люди стараются не смотреть как мы переодеваемся, плюс большая часть команды за кулисами — женщины. Но когда я поднимаю глаза, замечаю пару мужчин у двери.

У одного из них есть камера.

Мое сердце начинает колотиться в бешеном темпе. Камера. Я замираю, мои конечности немеют. Им запрещено находиться здесь. С камерами.

Когда мы переодеваемся.

Хотя, может быть, все в порядке. Их же никто не выгоняет. Не то чтобы мы не привыкли быть голыми. Я имею в виду… я ещё не снималась обнаженной, даже при том, что я уже могу сниматься топлес, так как мне уже восемнадцать. Я просто не хочу, чтобы весь мир видел мою грудь, неважно высокая это мода или нет.

Что если эти мужчины — папарацци и они надеются сфоткать меня для журнала.

Нет, это неправильно. Я бросаю взгляд на Кристину, ей всего пятнадцать, она невинна и вообще новичок в этой сфере. Я была такой же три года назад. Тошнота подкатывают к горлу. По моей коже пробегает холодок, и я инстинктивно закрываю собой Кристину. Я не хочу, чтобы она попала на фото, если папарацци постараются заснять меня. Я закрываю ее от мужчин, которые нарушили, как я всегда думала, «священную» линию, отделяющую зрителей и моделей. Кажется, здесь нет никакой границы. Каждый может увидеть все мое тело.

Не люблю это мерзкое чувство.

Кристина возится со своей блузкой, глаза на мокром месте. Она считает, что из-за порванных штанов ее выходу на подиум конец.

Я уже разобралась со своим платьем-бантом и надела его.

— Давай помогу, — я помогаю ей надеть блузку со слишком большим количеством петель и оборок. Тем временем я продолжаю оглядываться на парней, мой зад прямо перед их объективами.

Камера щелкает.

Со вспышкой.

Они сфотографировали меня. Не обнаженной, но здесь находится пара девушек, которые все еще переодеваются. Они не спросили разрешения сделать эту фотографию. Может быть, ещё год назад я бы этого не заметила. Может, просто проигнорировала данную ситуацию. Сейчас же мне хочется накричать на фотографов, однако суматоха за кулисами отвлекает меня.

— Двадцать минут! — орет женщина с планшетом. — Модели, выстраиваемся в линию. В линию!

Как раз в тот момент, когда Кристина уже надела блузку и начала поправлять волосы, приходит стилист с заштопанными брюками.

Я чувствую, что камеры направлены на меня. Щелчок.

Стилист поправляет мои волосы, которые я немного растрепала, когда надевала платье. Оно такое тяжелое, кажется, весит все десять килограмм.

— Те парни, — говорю я ей, пока она поправляет выбившуюся прядь у моего лица, — им нельзя здесь находиться.

— Кому? — она оглядывается по сторонам, но не видит их. Они прямо там. Они стоят не так далеко и делают фотографии всех моделей, не только меня одной. Мое сердце бешено колотится.

Вероятно они просто напишут статью о Неделе моды и вставят несколько закулисных фотографий. Все в порядке.

Но мне так не кажется. Моя стоимость меньше, чем стоимость дизайнерской одежды. Я всегда это знала. К платью относятся с большей человечностью и привязанностью, чем ко мне. На одной из съемок мне пришлось простоять четыре часа без перерыва в бассейне.

На улице было -1 С.

Бассейн был без подогрева.

И мне на тот момент было всего четырнадцать.

Однако платье стояло у них в приоритете: — Будь аккуратна с платьем, Дэйзи. Оно не должно касаться воды.

Тогда какого черта фотографу взбрело в голову устроить съемку в бассейне зимой?!

Это был один из многих неприятных опытов в моей модельной карьере. Мне повезло, что моя мама находилась рядом и присматривала за мной. Но большую часть времени она где-то пропадала, чтобы наладить связи с дизайнерами. Иногда ее присутствие совершенно не имело никакого значения.

К тому времени, когда дизайнер подходит ко мне, я уже истощена и вымотана. Она внимательно смотрит на то как платье сидит на мне, облегает ли оно там, где нужно.

— Нет, — вдруг говорит она.

— Что? — мои плечи опускаются, а мой живот журчит так громко, что все это могут услышать. — Что не так?

— Все! — кричит на меня дизайнер. Я вздрагиваю. — Ты набрала вес с момента нашей последней встречи.

— Нет, это не так, — отвечаю я. Мой пульс резко учащается. Я не набрала. Я знаю, что не набрала.

— Мы можем измерить ее, — предлагает стилист.

— Это неправильно, — дизайнер дотрагивается до рукава. — Оно на тебе не сидит, — эта дама пытается поправить платье, но мне кажется, оно и так на мне нормально сидит. Я не понимаю, как моя голова должна переместиться так, как указывает дизайнер. На примерке ее все устраивало.

— Нет-нет-нет, — она щипает меня за тонкую талию, затем ее руки опускаются на мою попу. Она натягивает ткань вниз, а затем сжимает мой зад. — Слишком туго. Ее бедра огромные.

Я пытаюсь улыбаться и терпеть тот факт, что дизайнер трогает меня везде, где ей заблагорассудится, даже в тех местах, где мне бы не хотелось.

Я не ела нормальную еду уже несколько дней. Я не понимаю, как я могла набрать хоть грамм. Просто дизайнер меня не любит. Видимо, я чем-то ее оскорбила.

— Мне нужна другая модель, — заявляет она. — Подготовьте ее, макияж, прическу. Сейчас же.

Мои глаза округляются: — Подождите, позвольте мне все исправить, пожалуйста. Не выгоняйте меня с показа, — за эту неделю я прошла по подиуму несколько раз, но увольнение даже с одного показа вызовет недовольство у моей мамы.

— Платье выглядит на тебе ужасно, — говорит мне дизайнер. Другие модели наблюдают, как эта дама поливает меня грязью, не жалея оскорблений. — У тебя перевес. Я вообще не понимаю, почему другие дизайнеры работают с тобой.

У Кристины от такого отвисла челюсть.

Я стою и слушаю ее с непроницаемым лицом, но мои глаза начинает жечь от сдерживаемых эмоций.

— Так значит, я ничего не могу…

И затем дизайнер буквально начинает стягивать с меня платье. Мне остается только удержаться и не свалиться на своих высоких каблуках. Она раздевает меня догола. На мне нет лифчика. Я остаюсь в одних только трусиках нюдового цвета. Буквально в одну секунду я оказываюсь совершенно голой в комнате с полностью одетыми людьми. Руки и ноги немеют от холода, но стыд обжигает мне щеки.

Все внимание дизайнера теперь сосредоточено на другой модели. Блондинке. Высокой. Худой.

Точно такого же размера, как и я.

Стилист теперь делает прическу ей. Я стою одна, и мне никто не собирается помочь, подсказать куда идти, что делать, ну или хотя бы дать мне халат, чтобы прикрыться.

И только я оборачиваюсь, я сталкиваюсь с объективами камер. Щелчок, вспышка. Щелчок, вспышка.

И именно в это момент, в свои восемнадцать, когда меня фотографируют обнаженной без моего согласия, я чувствую себя буквально изнасилованной своей собственной карьерой. Мне могло быть сейчас пятнадцать, мне бы тогда сказали, что все в порядке, так и должно быть. Мне могло быть четырнадцать. Но разве это имеет значение сейчас? Когда мне восемнадцать. Сейчас я больше понимаю. Я вижу, что все это неправильно. И вся эта несправедливость бьет по мне, причиняя сильную боль.

Следующие десять минут я пытаюсь найти свою одежду, проходя мимо людей со скрещенными на груди руками. Стараясь не заплакать. Но слезы жгут мне глаза, и боль от данной ситуации накапливается у меня в груди. Давит словно камень, тянущий меня на дно океана.

Я больше не хочу здесь находиться.

Я просто хочу домой.

18. Райк Мэдоуз

Я останавливаюсь на парковке, снимаю шлем и выключаю зажигание мотоцикла. Поднимая голову, замечаю темно-зеленый джип Салли, припаркованный у информационного центра. Набираю другу, быстро переобуваюсь в ботинки для скалолазания и прикрепляю на талии мешочек с мелом.

Сегодня дует сильный ветер, и из-за этого в карьере Бельфонт деревья шумно шелестят. Однако не все так плохо, чтобы отменять восхождение. Что самое главное — небо чистое.

Ведь приближающаяся буря нахрен меня может убить.

Как только на телефонной линии раздаётся звук, я говорю: — Ты опять флиртуешь с администратором, Сал? — на прошлой неделе мне пришлось его буквально вытаскивать из этого центра, прежде чем на небе сгустились тучи. Он стоял со своей рыжей копной на голове, облокотившись на стол, бросая банальные и глупые фразы в разговоре с Хайди — блондинкой лет за двадцать, живущей неподалёку в общаге.

— Кто это у нас тут такой медленный? — отвечает он. — Миссия принята и завершена уже час назад, чувак. Опаздывающий Опоздун — должно стать твоим именем и фамилией.

— Она опять тебя отшила? — спрашиваю я, направляясь к отвесной стороне утеса.

— Не в этот раз. В эту субботу у меня свидание, так что все не верящие могут отсосать мне яйца.

Я улыбаюсь и перехожу на бег. Я не хочу чертовски сильно опоздать. Салли собирается сольно взбираться рядом со мной. Поднимаясь, он разместит свое снаряжение на скале по мере восхождения, а затем спустится вниз, снимая при этом промежуточные точки страховки. В свободном же соло такой роскоши нет. У меня есть лишь мел и мои чертовы ботинки.

Это все.

Порыв ветра пускает рябь по воде, протекающую через карьер. В Бельфонте я взбирался по большинству стандартных маршрутов. Но прежде чем я поеду в Калифорнию, Салли хочет, чтобы я взобрался по тому маршруту, который был первым в моей соло-карьере. Своего рода мое последнее гребаное «ура», на случай если в Калифорнии я умру.

Так что да, я ехал сюда три часа ради этого. Хотя это не так далеко, учитывая другие места, куда я езжу ради этого вида спорта. Если я не провожу время с братом или Дэйзи, я взбираюсь на горы. В Пенсильвании действительно трудно найти хорошие скалы. Не так много маршрутов выше 60 м высотой.

Для сравнения, высота одной из гор в Йосемити — на которую я собираюсь взобраться — 883 метров. В прошлом году мы с Салли летали в Калифорнию, чтобы потренироваться. Мы использовали снаряжение, и обычно первым взбирался мой друг, а я за ним.

Я доверял ему свою жизнь столько раз, что не сосчитать.

Мы вместе с моим другом детства проложили мне маршрут, потренировались и взошли на все три скалы со снаряжением. И несмотря на то, что это все спланировано — взбираться без экипировки и без друга чертовски страшно. Никакая уверенность не поможет унять это нависающее чувство страха. Оно навсегда сохранится у меня в подсознании.

Через минуту я добегаю до подножия скалы, мое дыхание даже не сбилось. Я осматриваюсь, но не вижу потертую синюю футболку Салли, которую он всегда носит со своими шортами цвета хаки. Его бледная кожа всегда обгорает на солнце.

— Где ты, черт возьми? — спрашиваю я, прикладывая телефон обратно к уху.

— Исчез с помощью магии. Я потомок клана Уизли. У меня есть магические способности.

В детстве он всегда стеснялся того, что он рыжий, пока не появился Гарри Поттер. Я помню, как познакомился с ним в шесть лет, в летнем лагере. Салли тогда был тощим и тихим мальчиком. Но это изменилось чертовски быстро. — Ты сегодня страшно мил, — говорю я ему.

— Все потому, что это особый момент, — он напоминает мне. — Посмотри наверх.

Я вытягиваю шею, мои глаза скользят по плоской поверхности скалы, и затем я замечаю Салли. Он машет мне рукой с высоты в 36 метра.

— Ты взобрался без меня? — я хмурюсь. — Я думал, ты хотел взобраться вместе.

— Таков был план, пока я сюда не приехал, — его ноги свисают со скалы. — Я просто хотел осмотреть поверхность, но в трещинах увидел сорняки и грязь. Я расчистил для тебя маршрут, пока взбирался наверх, — я почти вижу, как он пожимает плечами. — Я не хотел, чтобы ты умер в Пенсильвании на скале всего в 120 футов. Если Райк Мэдоуз упадет, он упадет с невероятной высоты.

— Спасибо, друг, — отвечаю я, вкладывая в голос благодарность, насколько это возможно. Если бы я взбирался и наткнулся на рыхлые камни в трещинах — опорах для рук — мне бы не поздоровилось. Я благодарен такому другу как Адам Салли, особенно по сравнению с дерьмовыми друзьями из института. Как они повели себя, когда я стал известным.

Салли всегда было плевать на мою популярность. Он особо даже не упоминает об этом. Мы познакомились в летнем лагере, вместе взбирались на горы и делаем это по сей день. Иногда я не вижу его несколько месяцев — он пропускает колледж, чтобы попутешествовать по миру налегке, с одним лишь рюкзаком за спиной. Чтоб на руках были хоть какие-то деньги, он работает тренером по скалолазанию. И когда мы встречаемся, кажется, что и не расставались. Словно мы опять в детском лагере, начинаем с того же места, где и остановились.

Такой друг останется со мной на всю жизнь. Не потому что мы делимся чертовыми секретами или ударами судьбы — чего мы не делаем — а потому что нас связывает страсть к одному делу. И несмотря на то, что я могу умереть в одиночестве, взбираясь на скалу, мне посчастливилось разделить каждое достижение и триумф с тем, кто понимает каково это — достичь вершины.

— Я засекаю, — говорит мне Салли. — Каков твой первый рекорд?

— Бля, ты знаешь все мои результаты, — каждый год в лагере он хвастался моей скоростью перед нашими друзьями. Затем, когда мы работали инструкторами, он разбалтывал это и профессионалам. А когда мы сами стали профессионалами, он начал рассказывать всем, кто готов был его слушать.

— Напомни, — говорит он.

Опускаю руку в мел, затем начинаю осматривать скалу, выстраивая в голове путь по каждой трещине, углублению, которые встретятся мне при восхождении.

— Первый раз восхождение на эту гору далось мне тяжким трудом и целым часом времени, — отвечаю я.

— А твоё последнее время восхождения?

Я хлопаю, отряхивая лишний мел с ладоней: — Шесть минут, тридцать восемь секунд.

Знаю, он сейчас улыбается. Мне даже не нужно его сейчас видеть.

— Увидимся наверху.

Мои губы приподнимаются в улыбке.

И я взбираюсь.

Я не засекал время — это на Салли, но поднимаясь, я чувствую себя совершенно иначе, чем когда я взбирался на эту скалу последний раз больше года назад. Я чувствую себя легче, свободнее. Сильнее.

Я почти у вершины, и для того, чтобы моя рука отдохнула, я просовываю ее в узкую, но достаточно глубокую щель. Я поддерживаю вес своего тела этим единственным захватом, пока тянусь к следующему выступу.

Я двигаюсь быстро и точно, не совершая просчетов, даже не останавливаясь, чтобы перевести дыхание или обдумать другой путь. Я поднимаюсь, не сменяя своего курса.

Мои мышцы растягиваются каждый раз, когда я занимаю новую позицию. В данный момент я удерживаю вес своего тела на двух пальцах. Затем нахожу хорошую опору, чтобы перенести свой вес.

Бросаю пару раз взгляд вниз и ухмыляюсь. Я не боюсь высоты. И я также знаю, что если я упаду, то умру. Но люди не осознают, насколько я уверен в себе. Если бы я не был на такое способен, я бы не лез.

— О боже мой! У него нет веревки! — слышу женский крик. Он становится ещё четче, когда я приближаюсь к вершине. Она стоит в шлеме рядом со своим инструктором — он помогает ей сойти по маршруту со страховкой.

— Я знаю, — отвечает ей Салли, все еще сидя на краю скалы. — Это мой друг, — его растрепанные волосы скрывают улыбку во все зубы.

— Сумасшедший, — говорит другой мужчина.

— Он профи, — отвечает им инструктор. — Но мы также не советуем заниматься свободным восхождением без страховки.

Самая легкая часть восхождения — последние 3 метра. Мои мышцы почти не болят. Во мне осталась куча энергии, и этот факт укрепляет мою гребаную уверенность в том, что мне удастся добиться поставленных целей в Йосемити.

Я подтягиваю своё тело к выступу, где сидит Салли. Люди позади просто таращатся на меня, но я стараюсь не смотреть им прямо в глаза на случай, если они следят за новостями о звездах, реалити-шоу и прочем дерьме. Эти люди собираются в одну группу и держатся на расстоянии от нас.

Я поворачиваюсь к Салли, который стоит с хитрой улыбкой на лице.

— Чего? — спрашиваю я.

И тут он расстегивает свой рюкзак и достает купленный торт, вся глазурь размазалась по пластиковой крышке.

— Тут было написано «Залезь на чертовку», — он открывает крышку и тыкает пальцем в глазурь. — Да уж, теперь это превратилось в «Лезь чёрт», — он ухмыляется. — Так даже лучше.

Сложно шутить, когда тебя переполняют неизвестные эмоции. Я сжимаю его плечо.

Салли хлопает меня по спине и кивает в сторону торта.

— Эта половина моя, между прочим. Забирай половину с чертом, — он делит торт пополам пластиковой вилкой.

Какое-то время мы едим молча, наслаждаясь видом на карьер. Слышно, как какой-то парень кричит от страха и возбуждения, когда он совершает прыжок с одного из утесов, плюхаясь прямо в воду.

После долгого молчания Салли мне говорит: — Ты так и не спросил про время.

Я знаю, что оно короче. Я это понял, когда мне оставалось 12 метров до вершины.

— Шесть минут ровно? — спрашиваю я.

Он качает головой, улыбаясь при этом: — Пять сорок.

— Чёрт.

Это охренительный результат. Я смотрю на вершины деревьев. Мой прогресс, весь мой путь — от любопытного шестилетнего ребенка, озорного подростка до зрелого молодого человека с твердым характером — все это промелькнуло у меня перед глазами. Думаю, Салли этого и добивался.

— Так, возможно ты задаешься вопросом почему же Салли заставил меня забраться на вершину этого утеса и подает мне торт?

— Не особо, — отвечаю я.

Он улыбается: — Если не обращать внимание на твоё сквернословие и пугающий сердитый взгляд, ты, наверное, самый прекрасный человек из всех, кого я знаю. А я был рядом с тобой целых двадцать пять лет, — смеется Салли. — Для альпинистов это чертовски долгий срок. Я уже приблизился к середине своей жизни.

Я хватаю его бутылку и делаю глоток воды. Затем вытираю капли футболкой.

— Я добр к тебе лишь потому, что ты носишь мое снаряжение, когда мы взбираемся вместе. Ну и еще ты взбираешься первым. Так что если я тебя разозлю, ты развернешься и перережешь мою веревку нахрен.

Салли фыркает: — Верно. Но я не верю ни единому твоему слову.

— Почему? — серьезно спрашиваю я. — Это ты оберегаешь меня от гребаного падения.

— Ага, уверен, что я единственный занимаю эту позицию. Вне зависимости — взбираешься ли ты на гору или нет. Я знаю, ты прошел через кучу дерьма со своим братом, но ты все еще находишь время для других людей и этого вида спорта, — мой друг имеет в виду, что я могу найти время и для встречи с ним.

Я киваю.

— Да, — говорю я, не зная, что ещё на это ответить.

— Помню тот день, мы были в Ланкастере, когда ты рассказал мне, что у тебя есть брат, — он качает головой. — Кажется, это было так давно.

Мой взгляд мрачнеет при воспоминании того дня. Тогда я был чертовски зол, чтобы взбираться на гору. Но в то же время, именно в этот день я открылся Салли и рассказал о своей семье. Мой рассказ был совсем не любезным. Я кричал, я орал. И мой друг из летнего лагеря — единственный, кто услышал боль в моем голосе.

— Я называл его гребаным ублюдком.

Салли бросает на меня взгляд: — Тебе было всего пятнадцать. Ты был очень зол, — он пожимает плечами, словно в этом нет ничего плохого. — Имеет значение лишь то, что ты делаешь сейчас. Совершать ошибки и потом их исправлять — в этом и заключается жизнь.

— Сал, если мы совершим ошибку на горе, мы умрем.

— Я тут метафорами сыплю, а ты воспринимаешь все буквально и говоришь такие вещи в лоб, — он качает головой и смотрит на меня с притворным неодобрением. И тут он поднимает торт, делая вид, что собирается размазать его мне по лицу. И вот так просто мы переключаемся со сложной темы. Наша дружба — самые легкие отношения из всех.

— Только попробуй, Салли, и я сброшу тебя с этой чертовой скалы, — мы сидим на краю, так что если мы начнем бороться друг с другом, мы быстро упадем.

— Я собирался просто предложить взять этот кусок для Дэйзи, — он снова макает палец в глазурь и слизывает ее. — Никогда в жизни не видел девушку, которая просто тает при виде торта.

Как-то раз я взял Дэйзи с собой в зал, чтобы научить ее скалолазанию. Салли тоже был там, подрабатывая инструктором для двух десятилеток. Я бы никогда не смог работать полный рабочий день, как он. Я слишком грубо отвечаю, когда люди не выкладываются на все сто гребаных процентов, что в целом не должно вызывать удивления. После своей смены Салли пошел с нами в кафе, где Дэйзи съела целых три куска шоколадного торта.

— Она сейчас не в Филадельфии, — говорю я ему. Он не следит за новостями и сплетнями, поэтому не знает, что она уехала на Неделю моды. — Дэйзи не ела сладкое практически весь месяц. Она бы пустила слюнки, если бы ты помахал тортом перед ее лицом.

— Оуу, — отвечает он. — Бедная девочка. А где она?

— На показе в Париже.

Салли свистит в ответ.

— Она всегда занята, правда? — он бросает на меня ещё один взгляд, вэтот раз улыбка заполняет все его лицо.

— Чего? — огрызаюсь я.

Он пожимает плечами: — Между вами что-то есть. Не такое милое, как у нас с Хайди, но знаешь, и у вас такое будет.

— Ничего между нами нет, — отвечаю я.

Он меня игнорирует: — Не забудь пригласить меня на свадьбу, ладно? Мне не обязательно быть шафером, но рассчитываю присутствовать на свадебных фотографиях. Я не против испортить все фотографии смешными рожицами.

— Отвали, — таков мой ответ.

Он прикасается к груди: — И я тебя люблю.

В моем кармане вибрирует телефон. Я достаю его и смотрю, кто мне звонит.

ДЭЙЗИ КЭЛЛОУЭЙ

Салли заглядывает мне через плечо: — Думаешь, она слышала, что мы говорили о ней?

— Я бы не удивился.

— Ты говоришь громче меня, — быстро говорит он, зная к чему я клоню.

— Мне нужно ответить.

— Только не будь с ней слишком серьёзен. Девушка молода и впечатлительна.

Я встаю, чтобы ответить на звонок, одновременно показывая ему фак. На что мой друг только смеётся.

Нажимаю «ответить» и иду дальше по вершине скалы. Она плоская, и здесь всегда собираются люди, чтобы затем спуститься вниз. Их разговоры раздаются эхом по карьеру. Смотрю на часы.

Восемь утра здесь. Два ночи там.

На линии раздаётся щелчок, затем звонок обрывается. Я хмурюсь и смотрю на телефон. Она блять сбросила трубку? Может она случайно набрала? Звоню ей.

На этот раз я слышу автоответчик: «Привет, это Дэйзи. Не Дак, не Дьюк. Точно не Бьюкенен. Я Кэллоуэй. Если вы не ошиблись номером, то оставьте своё имя после сигнала. И когда я вернусь с Луны, я вам перезвоню. Не ждите. Может занять какое-то время». БИИП.

— Перезвони мне или напиши, что с тобой все в порядке, — кратко говорю я и кладу трубку.

Я собираюсь вернуться к Салли, как мой телефон снова звонит. Она ведёт себя чертовски странно.

— Эй, что происходит?

Дэйзи шмыгает и пытается что-то сказать, но ее голос дрожит.

Она плачет.

Моя грудь сжимается: — Блять. Дэйзи, что случилось?

Ее голос дрожит, затем она делает резкий вдох, словно она задыхается и не может дышать.

Блять. Блять. Я кладу руку на голову.

— Дэйз…

— Я… Я не могу…

У неё не может быть панической атаки пока я нахожусь здесь, а она там.

— Тише, тише, — говорю ей так нежно, насколько на это способен. Я не умею успокаивать людей, мне это не удается. Я прыгаю вслед за ныряющими с утеса девушками. Я сопровождаю сумасшедших цыпочек в их приключениях. Я учу их как обратно встать на ноги. Я держу их в своих руках, пока они плачут, черт возьми.

Но сейчас я не рядом с Дэйзи, чтобы хоть как-то помочь. Я нахожусь за тысячи миль от неё, и у меня нет права на ошибку.

— Сделай глубокий вдох. Расслабься, — говорю я грубовато, сжимая и разжимая кулак.

— Меня… тошнит, — она сильно кашляет, а затем раздаются звуки — ее действительно рвет, чёрт возьми.

Блять.

Салли стоит около меня, в его взгляде читается беспокойство. Он словно спрашивает «Что происходит?»

Я просто качаю головой в ответ.

— Дэйзи, — говорю я, проводя руку по своим влажным волосам. — Эй, тебе нужно со мной поговорить прямо, блять, сейчас. Делай глубокие вдохи. Ты не умираешь, так что прекрати себя так вести, — да, вести себя как осел — единственный вариант, способный ее успокоить. Единственное, что поможет в данной ситуации.

Ее рвёт, но через минуту это все снова переходит в сильный кашель. А затем она начинает дышать более или менее нормально. Черт возьми.

— Хорошая девочка, — говорю я.

Она выдыхает: — Они сфоткали… меня… и никому не было дела…

О чем блять она говорит? Она модель, конечно, ее будут фотографировать.

— Дэйзи, я ни черта не понимаю, — я не могу просто стоять здесь, на вершине гребаного утеса. Я не могу просто, твою мать, говорить. Я направляюсь к рюкзаку Салли, он старается успеть за моим быстрым шагом.

— Я была голой, — говорит она дрожащим голосом. — Дизайнер… она выгнала меня со своего показа и раздела меня…

Да вы, блять, издеваетесь что-ли? Я замираю на месте, вцепившись в волосы одной рукой.

— И никто ничего не сделал?

Она снова задыхается, рыдая.

Я чуть не сбросил чертов торт со скалы. Еще чуть-чуть и я потеряю самообладание. Я наклоняюсь, чтобы сдержать себя и не закричать. Как же я ненавижу гребаных людей. Я ненавижу, что на тех людей, о которых я больше всего забочусь, сыпется дерьмо за дерьмом.

— Эй, поговори со мной, черт возьми, — снова говорю я, осознавая, что девушка совсем замолчала. — Дэйзи?

Ничего.

— Дэйзи?! — смотрю на телефон. Сигнал потерян. Звонок прервался. Пытаюсь набрать ещё раз, но вообще нет связи. В панике смотрю на Салли.

— Нет сигнала, — говорит он, стуча пальцем по экрану телефона.

Я быстро встаю и перехожу на новый режим под названием Быстрее съебаться с этой скалы.

— Нам нужно спуститься прямо сейчас, — я беру рюкзак моего друга и нахожу там дополнительное оборудование, которое я использую, когда спускаюсь вместе с ним. Я продеваю каждую ногу через гребаные ремни, пока Салли мгновенно достает верёвку, спусковые устройства и карабинеры.

— Она ранена? — спрашивает он, его взгляд встречается с моим.

Я затягиваю ремни на своих ногах. Она ранена не физически. Она не разбилась на мотоцикле, но возникает ощущение, что она серьезно пострадала, как при лобовом столкновении.

— Не знаю, — отвечаю ему. По правде говоря, я думаю ей всегда было больно. Просто сейчас все по-другому: меня нет рядом, чтобы позаботиться о ней. — Мне нужно снова с ней поговорить, черт возьми.

— Сложи свою веревку пополам, так ты спустишься быстрее, — Салли бросает мне дополнительную веревку для спуска, и я связываю две вместе рыбацким узлом. Затем я завязываю дополнительный узел на конце веревки на случай, если я упаду. Это средство — моя последняя надежда, которая поможет мне не упасть.

— Готово, — говорит Салли. — Только у меня один якорь. Возьми его. Я пойду за тобой, мне нужно еще собрать свое снаряжение.

Я киваю и берусь за якорь. Выдыхаю, чтобы снять напряжение в груди. Я смотрю вниз с высоты в 60 метров и все становится на свои гребаные места,

Я так эмоционально привязан к этой девушке. Если бы два года назад мне кто-то сказал, что она плачет, я бы позвонил Лили или Роуз, чтобы они утешили ее. Но сейчас я хочу быть тем, кто защитит Дэйзи. Я хочу быть тем, кто держит ее в своих руках. Я хочу утешать ее до тех пор, пока все, что она будет чувствовать — чистейшее чертово счастье.

Я не хочу пропустить ни дня без неё. Я не хочу находиться вдалеке от неё.

Я не могу отключить эти чувства.

И не могу вернуть все назад.

Я просто мчусь вперед на скорости двести сорок километров в час. Я мчусь к ней, когда все, что мне следует сделать — ударить по тормозам.

Я знаю, как остановиться.

Но я не собираюсь.

Я не хочу.

В этом-то вся гребаная правда.

19. Дэйзи Кэллоуэй

Папарацци нашли мой отель.

Я выглядываю с балкона, чтобы удостовериться, что линия внедорожников перед отелем это репортеры, а не какая-то крутая секретная служба. И тут вспышки ослепляют меня. Щелчок за щелчком. Я тут же закрываю балконную дверь, мое сердце начинает бешено биться.

Каждый раз, выезжая из отеля на работу, я пыталась от них избавиться. Но с Майки, неторопливо ехавшим рядом со мной, этого добиться было трудно. Сейчас мы вернулись каждый в свой номер отеля.

Прошел всего один день после того, как меня выкинули с показа — что создало фурор в медиа — и теперь я стала еще популярнее. Один день с тех пор, как я разговаривала с Райком. Он пытался меня успокоить, отвлекая рассказами о скалолазании.

Я почти почувствовала, что он был рядом.

Но нет.

И теперь мне постоянно написывает мама: Тебе немедленно нужно поговорить с дизайнером и загладить свою вину. Извиниться перед ней. Купи ей что-нибудь… и ещё куча подобных сообщений. Будто я могу пойти к дизайнеру и подкупить ее, вернув при этом ее расположение. Это не так работает.

Отказ ещё труднее принять, когда мама все никак не успокоится.

А о моих фотографиях, где я голая за кулисами, я даже не могу и думать. Если их опубликуют… чего пока не произошло, но одна только мысль об этом вызывает у меня тошноту. Эта мысль вчера вынудила меня весь вечер обниматься с унитазом.

Я собираю свои волосы в высокий пучок, нервно расхаживая по комнате. Затем я снова выглядываю в окно. Мой желудок завязывается в узел, а на лбу появляется слой пота. Уже полночь, и я ничего не могу сделать. Я не могу выйти на улицу без привлечения внимания репортеров, но и здесь оставаться как заложница я не могу. Иначе меня ещё сильнее будет душить собственная паранойя.

Мне нужно выбраться отсюда. Мне нужно свободно дышать.

Я кладу кошелек в карман джинсовых шорт, надеваю свитер с надписью «Выходи за рамки» и быстро направляюсь к двери номера. Без Майки я могу разогнаться на мотоцикле так быстро, чтобы оторваться от папарацци. Я могу поехать куда мне заблагорассудится. К озеру, реке — куда угодно, лишь бы прыгнуть в ледяную воду. Совершить что-нибудь…

Решаю следовать данному спонтанному плану и направляюсь к лестнице. Мне не нравится ездить на лифте без человека, которому я доверяю. Как Райк или Майки. Без них я бы раскачивалась на пятках назад и вперед, уставившись выпученными глазами на цифры, молясь, лишь бы никто не зашел в лифт.

Лестница лучше. На ней я чувствую себя более уединенно плюс меньше шансов наткнуться на знакомых. В Париже такая возможность ничтожно мала, но страх все же толкает меня к лестнице.

Мое сердце все не замедляется, стуча в бешеном ритме. Лестница хоть и лучше, но не намного. На меня не нападали на лестничной клетке, но в фильмах злодеи направляются туда в первую очередь, верно? Именно здесь плохой парень преследует героя.

Однако герой обычно убегает вверх по лестнице. Думаю, я бы тоже могла.

Я на пятом этаже, так что я бегу вниз, перепрыгивая несколько ступенек за раз, направляясь в лобби отеля. Где-то ярко горят лампочки, а где-то они едва работают. На стенах написаны номера этажей.

4.

Я останавливаюсь на секунду, прислушиваясь. Дверь этажом выше хлопает. О Боже. Кто-то за мной идет? С моего этажа. По звукам, кажется, он близко.

Я быстро бросаюсь с места.

3.

Шаги того человека отдаются громким эхом. Он начинает ускоряться, пытаясь меня догнать. Мне становится трудно дышать. Как только я понимаю, что задержала дыхание, выдыхаю.

2.

Моя рука скользит по перилам, а ноги двигаются по инерции.

— Дэйзи!

Я замираю. Превращаюсь в ледышку. Не может быть…

Я поворачиваюсь, моя челюсть отвисает. Я схожу с ума.

— Ты не можешь быть настоящим, — я делаю паузу. — Ты же в Филадельфии.

20. Дэйзи Кэллоуэй

Райк стоит на четыре ступеньки выше меня. На нем кожаная байкерская куртка и тёмные джинсы.

— Я вылетел сразу же после твоего звонка. Только вот приехал, — он внимательно осматривает меня с головы до ног, его твёрдый взгляд разжигает мое тело, прогоняя внутренний холод. Он выглядит настоящим. — Когда я вышел из лифта на твоем этаже, то увидел, как ты направляешься к лестнице. Я не хотел тебя напугать.

Я чувствую облегчение. Райк здесь. Ради меня?

— Я не испугалась, — отвечаю я.

— Ты оцепенела от ужаса, — утверждает он. Я наблюдаю, как Райк вновь бегло осматривает меня, его грудь тяжело вздымается и опускается. Спускаясь, он преодолевает пропасть между нами. Он все еще возвышается надо мной, когда наши взгляды встречаются.

— Но сейчас я не боюсь, — мягко говорю я ему.

Райк кивает несколько раз, как бы обдумывая мои слова, затем спрашивает: — Ты собиралась встретиться с тем странным гребаным парнем? — его взгляд мрачнеет.

Я ощущаю ревность. Или может быть он просто пытается защитить меня от Йена. И это совсем не ревность.

— Ты разве не слышал? Он оказался неудобной подушкой.

— Я думал, я твоя гребаная подушка.

Я замираю: — Ты больше не хотел быть моей подушкой, помнишь? Вообще-то ты сказал мне найти тебе замену.

— И как успехи? — грубо спрашивает Райк. Я чувствую, как он быстро переключается в режим мудака.

— Замечательно, — отвечаю я. — Никогда так хорошо не спала.

— Наверное, поэтому у тебя такие черные круги под глазами.

— Подловил, — я пожимаю плечами. — Мне не удалось найти приличную подушку на замену, но я все еще в поисках. Согласно твоей просьбе.

Райк глубоко вздыхает, его мышцы напрягаются, и злость застилает взгляд.

Я добавляю: — Ты тоже нашёл мне замену, — ком подступает к горлу. — Похоже тебе доставило удовольствие делать приятно той девушке, — он смотрит прямо мне в глаза, в нем закипает гнев. Когда он ничего не отвечает, я просто пожимаю плечами и добавляю: — Знаешь, это же хорошо. Ты встречаешься с людьми, я встречаюсь с людьми…

И вдруг его губы встречаются с моими, Райк целует меня резко и страстно. Моя грудь буквально взрывается от эмоций. Стон неожиданно срывается с моих губ, я не могу его сдержать.

Наши тела соединяются так, словно все эти годы они умирали от этих чувств. Он подхватывает обе мои ноги, я обвиваю ими его талию. Затем Райк прижимает меня к стене и к нему. Его язык легко проскальзывает в мой рот, вступая в самую естественную борьбу с моим. Мои пальцы скользят в его густые, мягкие волосы, сжимая их и проводя по ним именно так, как я всегда и мечтала.

Он отрывается один раз, его рука на стене над моей головой, пока все его тело прижимается ко мне. Низким мужским голосом он произносит: — Тебе не нужно искать мне замену. Я весь твой, милая.

Я хватаю ртом воздух.

— Скажи еще раз.

Его губы касаются моего уха, а горячее дыхание согревает.

— Может лучше, черт возьми, я тебя поцелую? — он вновь находит мои губы, и мы целуемся так страстно, раскрывая свою жажду друг к другу. Я впиваюсь в него с каждым поцелуем, мое тело выгибается, сильнее прижимаясь к его груди и его длине.

Я скрещиваю лодыжки, обхватывая бедрами его талию, умирая от этого жара и безумного удовольствия. И я не хочу останавливаться, чтобы понять, что все это значит. Я просто сосредотачиваюсь на ощущениях, которые ранее я не испытывала.

Райк вновь прерывает поцелуй, в этот раз направляя своё внимание к моей шее. Его губы такие мягкие, но давление сильное и даже агрессивное, как сам Райк. Мой срывающийся стон больше похож на пронзительный крик. Место между моих ног находит его член, нас разделяет только одежда. Чем сильнее он целует, спускаясь к моей груди, тем больше выгибается моя спина, полностью прижимаясь к нему. И в ответ его пах сильнее прижимается ко мне.

Я даже не заметила, как он распустил мои волосы, резинка теперь находится на его запястье. Длинные светлые пряди торчат теперь во все стороны. Напряжение между нами ещё больше разжигает жажду. Я крепче прижимаюсь к нему, а Райк хватает меня за зад, отрывая от стены. Внезапно он разворачивается, и теперь моя спина упирается в перила.

Он снова меня целует. Я вскрикиваю, когда он поднимает меня еще выше, теперь я сижу на перилах. Чувствую обрыв у себя за спиной, опасность и риск заставляет чаще биться мое сердце.

Он надежно держит меня, ухватившись руками за мои бедра. И затем он толкается ко мне, его член упирается прямо в то жаждущее, пульсирующее место. Никогда в жизни я не была поглощена ни одни человеком.

Райк Мэдоуз пробудил мое тело и душу.

Он нечто большее, чем просто моя подушка.

Мой волк.

Мой телохранитель.

Он — мое все.

Каждый раз, когда наши губы встречаются, между нами возникает новый всплеск эмоций. Наши руки находят новые места, жаждущие внимания: мои скользят под пояс его джинс, останавливаясь на верхней части его упругого зада, его — проскальзывают под мою кофту, прикасаясь к нежной коже вдоль ребер. Его невероятно высокая выносливость превосходит мою, и Райку приходится остановиться, чтобы дать мне перевести дыхание.

Он проводит пальцем по моей припухшей губе.

— Каждую твою чертову теорию насчет мужчин я собираюсь опровергнуть, — заявляет он.

От этих слов у меня сжимается грудь. Я могу потерять сознание прямо сейчас. Я серьезно думала, что этот момент никогда не наступит.

— У меня была теория, что не целоваться намного сексуальнее, чем целоваться, — я была так глупа. Я целую вечность могу целоваться с Райком.

— Я знаю, — говорит он. — Что думаешь сейчас? — его взгляд падает на мои губы.

На моем лице появляется яркая улыбка.

— Просто поцелуй меня, черт возьми.

Что он и делает, приподнимая при этом губы в ухмылке. Но затем наш поцелуй, наше объятие становится таким же чувственным, таким же опьяняющим, как и предыдущий. Его рука скользит под мои шорты, под мои трусики, останавливаясь на моей попе. Райк сжимает ее, и я утыкаюсь ему в плечо, вскрикивая.

Я прижимаюсь к нему, сильнее сжимаю его волосы, а затем прижимаюсь губами к уголку его рта, на секунду отказывая ему в поцелуе. Он подается вперед, стараясь полноценно меня поцеловать, но я сопротивляюсь, немного уклоняясь от него. Он смотрит на мой рот, его губы приоткрыты, его взгляд искрится от желания и страсти. И когда я сокращаю расстояние между нами, провожу языком по его губам, его мышцы напрягаются в ответ. Из его горла вырывается стон.

Райк растопил во мне каждую льдинку. Я чувствую себя комфортно, находясь рядом с ним.

Это кажется правильным.

Я снова его дразню. И я откидываюсь назад, думая, что встречусь спиной со стеной. Но за мной пустота. Воздух вырывается из меня, когда я падаю назад, но Райк поддерживает меня за бедра. Он держит меня крепко, позволяя мне висеть вниз головой, от чего кровь приливает к голове.

По моему телу словно пробегает волна электричества, ощущения усиливаются раз в десять. Я начинаю смеяться, и Райк поднимает меня обратно. Мои волосы в беспорядке падают мне на лицо и плечи, словно я прокатилась на американских горках.

Мой голос эхом раздаётся на лестничной клетке: — У меня есть теория, что от отсутствия прелюдии секс лучше, помнишь?

Мы уже пересекли одну линию, и я знаю, что мы относимся к тому типу людей, что не привыкли останавливаться и сбавлять скорость. Я хочу мчаться на бешеной скорости вместе с ним. Заняться с ним сексом, словно мы звезды легкой атлетики на бейсбольном поле.

Райк целует меня в щеку, что почти заводит нас снова, но нам приходится держать себя в руках, чтобы снова не потеряться друг в друге.

— Не сейчас, — говорит он и бросает взгляд на мои часы.

— Я не устала, — говорю я ему. — Если что, я… — я даже не могу этого сказать.

— Влажная? — он убирает свою руку с моей попы и перемещает ее на переднюю часть шорт. Охренеть. Но он не просовывает свои пальцы под мои трусики. Он только кладет свою ладонь поверх моего чувственного места, его глаза не открываются от моих ни на секунду. — Ты недостаточно влажная для меня, милая.

Охх. Я тяжело дышу и обвиваю руки вокруг его шеи. Возьми меня прямо здесь. И только я подумала, что собирается отодвинуть мои трусики в сторону и просунуть в меня свои пальцы, он просто убирает руку из моих шорт.

— Почему остановился? — я хмурюсь. — Это потому что мы на лестничной клетке?

Его жесткий взгляд буквально проникает в меня.

— Кэллоуэй, я бы трахнул тебя в каждом углу каждого коридора, лестничного пролета, а затем сделал бы это снова, для убедительности.

У меня отвисла челюсть.

— И я бы лучше трахнул тебя на лестничной клетке, чем на кровати.

— Почему?

Он проводит пальцами по моим волосам, а затем держит меня за затылок.

— Так чертовски веселее, — он снова меня целует, мое тело тянется к нему. Мои бедра толкаются к его паху. Он отворачивает голову и крепко сжимает меня за талию.

— Блять, — стонет он. Его взгляд падает на то место, где наши тела соприкасаются, где его член трется о пульсирующее место моего тела.

— Насколько ты большой? — спрашиваю я, тяжело вздыхая. Я чувствую его через джинсы. Я знаю, что он большой. Знаю, что он твердый. Знаю, что он — все, чего я хочу.

— Сегодня ты этого не узнаешь.

Я выпячиваю нижнюю губу.

— И не смотри на меня своими большими зелеными глазами.

— Даже они не могут растопить твоё каменное сердце? — шучу я.

— Камень, блять, не может растаять, — возражает он. — Он лишь становится горячее.

— И насколько сейчас ты горяч?

Его брови приподнимаются.

— А ты как думаешь?

Я снова улыбаюсь.

— Итак… — начинаю я, а затем мои губы медленно опускаются, когда я кое-что осознаю. Он так и не ответил мне на вопрос о его «девушке». — Ты собираешься вернуться к той девушке, когда мы прилетим в Филадельфию? — может быть, это просто интрижка в Париже, пока мы находимся вдалеке от наших семей.

Райк сердито смотрит на меня.

— Твою мать, нет.

— Ты бы очень расстроился, если бы я встречалась с тем парнем-моделью?

Его реакция говорит сама за себя. Он ставит меня на ноги и сжимает перила по обе стороны от моего тела. Гнев искрится в его глазах.

— Ты хочешь встречаться с ним? — его слова звучит так неестественно, будто он изо всех сил старался не материться.

— Вау, тебе удалось это сказать без мата.

— Ты убиваешь меня.

Я тыкаю ему пальцем в грудь: — Ты разбил мое сердце, когда сказал мне переспать с другим парнем.

— Блять, я не… — рычит он в отчаянии и проводит рукой по волосам. Я люблю, люблю, когда он так делает, даже если расстроен. Это разжигает огонь в моем теле. — Я никогда не хотел, чтобы ты была с кем-то другим! Черт возьми, это и мне разбило сердце, когда я сказал тебе найти себе другого парня, — Райк бросает взгляд на карман своей куртки и вздыхает, раздражаясь еще сильнее. Он достает телефон, отклоняет вызов и кладет его обратно в карман. — Посмотри на меня, — говорит он мне.

Мои глаза встречаются с его. Он прижимает меня спиной к перилам.

— Я не могу даже смотреть, как ты флиртуешь с другими гребаными парнями.

Я не должна снова поднимать эту тему, но все же: — Я видела, как ты доставляешь удовольствие другой девушке, — боль снова пронзает меня изнутри, мои желудок скручивается от одного только образа. — Ты поцеловал ее колено. Ты смотрел на неё так, будто она прекрасна…

Он закрывает мне рот своей большой ладонью.

— Черт, прекрати, — парень, который пробегает марафоны, парень, который взбирается на гору в считанные секунды, сейчас тяжело дышит. — Я с ней не спал, но я не могу изменить то, что ты видела. Я бы хотел, черт возьми, но это не в моих силах.

Он с ней не спал. Этот факт почти вызывает слезы на моих глазах. Я вижу, как этот момент разрывает его тоже. И его напряженная поза, нахмуренные брови указывают на то, что он проживает те же мучения, что и я.

Он все еще держит ладонь на моих губах.

— Я игнорировал кучу дерьма в своей жизни, но я не хочу игнорировать единственную хорошую вещь, что у меня есть. Это слишком больно, — он смотрит на меня проницательным взглядом, моя же грудь наполняется чем-то чистым и теплым. — Я поцеловал тебя сегодня, потому что хотел, чтобы твои губы прикасались только к моим. Отныне и навсегда. Вот такая гребаная правда, — и он опускает свою руку.

Мое сердце бешено колотится в груди. Оно никак не может успокоиться. Отныне и навсегда. Я провожу ладонями по его рукам. Он не отступает. Он серьезно настроен. Райк хочет быть вместе, никаких больше других людей в нашей жизни.

— Что насчет твоего брата? — задаю я самый главный вопрос на миллион. — И моих мамы… и папы? — они — самые серьёзные препятствия.

— Это зависит от тебя, — отвечает он. — Мы можем им сказать, или же мы можем оставить все между нами, и рассказать, когда разница в возрасте не будет иметь для них большого значения.

— И когда же это будет?

Он качает головой.

— Я не знаю. Может, когда тебе будет двадцать.

Полтора года. Думаю, смогу столько подождать. Если мы расскажем всем сейчас, могу представить реакцию мамы. Она ни за что не позволит нам быть вместе. Слишком много головных болей и ещё больше разбитых сердец будут ждать нас при таком раскладе. Я просто хочу чего-то хорошего. Что-то правильное и без каких-либо проблем. Так что я говорю: — Я не хочу никому рассказывать.

Он кивает, кажется, ему стало легче от моего ответа. Не думаю, что он готов ругаться со своим братом. Райк немного отступает, но глядя на меня кривится. Такое же выражение у него было, когда я заговорила о Йене.

— Сейчас я объясню тебе все ещё раз, — говорит он, — потому что я все еще переживаю, черт возьми, что ты не понимаешь, чего я хочу.

Я улыбаюсь.

— Ладно.

— Мы вместе, — прямо говорит он. — Я не собираюсь быть с кем-то, кроме тебя. Даже если никто не будет об этом знать. Мы не встречаемся с другими людьми даже для видимости. Пусть думают, что мы одиноки.

Я киваю.

— Мне нравится.

И тут его телефон жужжит. Райк раздраженно достает телефон. Он снова отклоняет вызов.

— Нам нужно подняться в твой номер.

Я наклоняю голову и игриво улыбаюсь.

— Как прямолинейно с твоей стороны.

— Остроумно, — говорит он. — Но мы не будем трахаться. Мы встретимся там с двумя людьми.

Я хмурюсь: — Что?

— Я прилетел не один.

И тут мой желудок скручивается, а глаза расширяются.

— Ты думаешь, я мог полететь проверить как ты, не вызывая беспокойства у других?

Они читают новости тоже. Они узнали, что меня выкинули с показа коллекции «Havindal».

— Кто? — спрашиваю я. — Кто ещё прилетел?

Он прикасается к моей спине и направляет меня к лестнице.

— Сюрприз.

Я люблю сюрпризы.

Но этот будет не из приятных, это точно. Остаться наедине с Райком — звучит как горячий, страстный отпуск. Добавь к нему моих сестер или его брата, и все превратится во что-то неловкое и некомфортное… и определённо в нечто опасное.

Опасность. Она меня манит. Именно она когда-то свела нас с Райком вместе.

И сейчас я осознаю, что это начало чего-то нового.

21. Райк Мэдоуз

Ло вскидывает руки, когда видит приближающихся нас.

— Я звонил тебе десять раз. Где, твою мать, ты был?

Я указываю на Дэйзи, она стоит на достаточном расстоянии от меня. Хотя я бы предпочел вернуться на лестничную клетку и держать ее в своих руках.

— Я пытался найти ее. В номере ее не было.

— Я пошла к торговым автоматам, — говорит она, скрывая ложь под яркой, ослепительной улыбкой.

Ее слова немного расслабляют Ло. Он выглядит как чертов ребенок девяностых с бейсболкой, надетой козырьком назад. Отчасти он так одевается, чтобы замаскироваться от людей, не то чтобы ему это помогает. Его выделяющиеся черты лица заинтересовывают людей, на него обращают внимание даже мужчины-модели.

— Вы прилетели проведать меня? — спрашивает Дэйзи, ещё больше расплываясь в улыбке и подпрыгивая на месте, когда мы останавливаемся у двери в номер отеля. Она смотрит на другого человека, стоящего рядом с моим братом.

Коннор Кобальт собственной персоной.

Мы прилетели сюда на самолете его компании.

И мы находимся совершенно в новой и непривычной для всех нас ситуации — мы втроем наедине с Дэйзи. Обычно с нами Лили, а не младшая Кэллоуэй.

— Ага, — отвечает Ло. — Как ты?

— Лучше, — она заправляет прядь волос за ухо.

Дэйзи выглядит ужасно. Мне даже не нужно ничего говорить, все понимают, что она не спала все это время. Ее лицо чертовски бледное, а тело хрупкое, и единственное, что я хочу сделать — обнять и уложить ее в постель. Я переживаю за неё и, думаю, остальным это видно. Но мне плевать, если парни мне хоть что-то об этом скажут. Я чертовски обеспокоен и это не изменить.

— Верно… — отвечает мой брат, не веря в ее слова. Он внимательно рассматривает черты ее лица.

Я предложил Ло поехать со мной. Я чертовски сильно волновался о его состоянии, и я не мог оставить одного ни его, ни Дэйзи.

Однако в номере нарастает напряжение: мы все знаем его чувства по поводу нашей с Дэйзи дружбы. И теперь, когда мы с ней вышли за рамки этого определения, ложь тяжелым грузом давит мне на грудь.

Куча вранья.

Я привык к ней, и я знаю, что позже появится чувство вины. Как и всегда.

— Плохие новости, — говорит Ло, поворачиваясь в мою сторону, — Коннор облажался.

Я издаю короткий смешок.

— Никогда не думал услышать эти гребаные волшебные слова.

— Ненавижу большую часть сказанных тобою слов, — небрежно говорит Коннор, показывая, что ему все равно. Но по тому как он сжимает губы, я знаю, что это не так.

Волшебство — Коннор чертовски ненавидит волшебство.

Он также ненавидит ошибаться.

— Что ты сделал? — спрашиваю я.

— Ничего, — отвечает Коннор. — Поэтому я не облажался.

— Он забыл забронировать номер в отеле, — начал объяснять Ло. — А поскольку в эти выходные в Париже проходит Чемпионат мира по регби плюс ещё и Неделя моды, то нигде в отелях поблизости нет свободных номеров.

Блять.

— Как ты мог забыть об этом? — спрашиваю я Коннора, съеживаясь от своих слов — слишком много чести. Но откровенно говоря, у него фотографическая память. У него повсюду висят графики и чертовы заметки, напоминающие о важных делах.

— Не то чтобы это тебя касается, но у меня проблемы с женой, — говорит он. — Мои мысли сосредоточены совсем на другом.

Он все еще с ней в ссоре?

— Она в порядке? — спрашивает Дэйзи, доставая телефон, чтобы написать Роуз.

— Она ведёт себя как обычно, — туманно отвечает Коннор.

— Стервозно, — уточняет Ло. — Взвинченная, страдающая обсессивно-компульсивными расстройствами, — он улыбается. — Боже, как же я рад, что она с нами не поехала.

Коннор выгибает бровь.

— Я тоже начинаю этому радоваться. Честно говоря, у меня нет настроения нянчиться с двумя пятилетками, — он делает паузу. — Вдруг, если ты не понял, я имею в виду её и тебя.

Ло смеётся, не воспринимая его слова близко к сердцу. Видите, это дерьмо меня раздражает. Если бы Ло сказал такое я, он бы отнёсся к этому серьезно. Но Коннор может сказать все, что угодно, в этой мягкой и непринужденной манере, и отношение моего брата к нему никак не поменяется.

Это так сильно меня раздражает, что я поворачиваюсь к Дэйзи и протягиваю руку: — Давай ключ-карту.

Она вынимает ее из кармана и протягивает мне. Я отпираю дверь, слыша продолжающуюся беседу парней без моего участия.

Дэйзи говорит: — Она мне не отвечает. Может стоит ей позвонить?

— Нет, — говорит ей Коннор, в то время как я вхожу в номер. Они следуют за мной.

Я вижу стул, подпертый под ручку двери в ванную. Подхожу к нему и ставлю его обратно на все четыре ножки, прежде чем парни заметят и начнут задавать кучу вопросов.

— Я волнуюсь, — говорит Дэйзи. — Обычно она отвечает мне сразу.

— Не воспринимай на свой счёт, — начинает он. — Ты младше Роуз на семь лет, и если я не придаю большого значения возрасту, Роуз почувствует себя слабой, если ты станешь её утешать. Роуз считает, что это ее работа — заботиться о тебе.

— Но ты можешь её утешить? — спрашивает Дэйзи.

— Я её муж, равный ей.

Я чувствую, как Дэйзи зацикливается на этом последнем слове. Ее плечи опускаются при одной мысли о том, что она не равна своей сестре, что она нечто меньшее.

— Эй, — киваю в сторону Дэйзи и качаю головой. — Не анализируй его гребаные слова.

Она едва смотрит в мою сторону. Затем она задаёт вопрос Коннору: — Если ее работа — утешать меня, то почему ее здесь нет?

По его лицу пробегает едва заметная волна злости.

— Она испытывает меня, — Коннор сует руки в карманы своих черных брюк. — Она хочет, чтобы я понял, что же ее расстраивает. И она сделает все, что угодно, чтобы обыграть меня в этом.

— Я думал, она сказала, что у неё вся неделя забита встречами, — хмурясь, говорит Ло.

— Может так оно и есть, — Коннор сует руки в карманы своих черных брюк. — Но ради своих сестёр Роуз бы отменила любую встречу. Она должна быть здесь. И она была бы здесь. Но она хочет выиграть в нашем споре, а для этого нас должен разделять океан.

Их отношения чертовски странные.

— Как ты думаешь, что она скрывает? — спрашивает Ло.

— Если бы я это знал, игра была бы окончена, и она была бы здесь, — спокойно говорит Коннор.

— Может я могла бы у нее узнать, — предлагает Дэйзи.

— Маловероятно, — отвечает Коннор. — Лили, возможно, единственная знает.

И несмотря на то, что Коннор говорит правду — что Дэйзи не та сестра, к которой Роуз бы обратилась в первую очередь — это все равно ранит ее чувства. Так что она заправляет волосы за ухо и исчезает в ванной.

Коннор замечает ее быстрый уход.

Я делаю шаг к нему и понижаю голос: — Я клянусь, блять, Богом, тебе нужно поработать над твоим чувством такта по отношению к Дэйзи.

— Во-первых, не клянись Богом передо мной. Он не слушает, когда я в комнате. И во-вторых, я думал, она может с этим справиться. Я многое понимаю сегодня неправильно. Признаю, — он стискивает зубы, что он очень редко делает.

— Если тебе нужно домой, отправляйся обратно, — говорю я ему.

Ло скрещивает руки на груди: — Но Лили же там вместе с Роуз, так что через что бы она не проходила, ее сестра позаботится о ней.

Лили осталась из-за занятий в Принстоне. Она — единственная из нас все еще в университете.

И я понимаю, что Ло хотелось бы, чтобы Коннор был с нами на протяжении всей поездки. После этого мы поедем в Калифорнию. Если Коннор уедет сейчас, с нами он дальше не отправится.

— Если ты поедешь сейчас домой, — говорю я, — Роуз в любом случае ничего тебе не скажет.

Коннор кивает: — Лучше будет, если я останусь. Мы бы разорвали друг друга на части, если бы были вместе сейчас.

Мы ставим сумки на пол, осматриваем гостиничный номер, а через пару минут из ванной выскальзывает Дэйзи, уже переодетая в пижамную майку и шорты, ее волосы все еще собраны в высокий пучок. Она больше не кажется расстроенной. Пока мой брат наклоняется к своей сумке, роясь в кармане, Дэйзи подходит ко мне с застенчивой улыбкой на лице.

Я помню ощущение этих мягких розовых губ на моих, моего языка у неё во рту. Это похоже на чертов сон. Мой взгляд падает на брата, который все еще роется у себя в сумке.

Провожу рукой по волосам, стараясь подавить воспоминание. Я стою посреди комнаты, Дэйзи подходит ко мне ещё ближе. Внимательно наблюдаю за ней, пока она не останавливается всего в нескольких сантиметрах от меня. И я опускаю на нее взгляд.

Она тихо шепчет: — Ты привёз мои противозачаточные?

Она мельком смотрит на моего брата, но он все еще повернут к нам спиной. Прямо сейчас я стараюсь не переживать о том, что он нас увидит.

— Ты готова набрать пару килограмм, начав опять принимать их? — спрашиваю ее тихо.

Она кивает, ее дыхание становится поверхностным. На Дэйзи не надет лифчик — она вообще редко когда его носит — но сквозь ткань майки видно, что ее соски сейчас твердеют. Мне очень сложно думать о чём-то, я хочу взять их в рот, провести по ним языком. Я знаю, мы только недавно впервые поцеловались, но я столько вещей хочу с ней сделать. И одна из причин, почему я рад, что мы никому не рассказываем о нас — заключается в том, что не будем со всем этим спешить.

Я бы трахнул ее прямо на лестнице, если бы Коннора и Ло здесь не было.

А затем трахнул бы ее на кровати.

Но данная ситуация усиливает наши эмоции. И от этого наш первый раз будет ещё лучше. А я хочу, чтобы все прошло потрясающе.

Перевожу взгляд с ее груди на лицо. Дэйзи понимает сигнал и скрещивает руки на груди, ее лицо уже пылает.

— Такого со мной почти никогда не случалось, — говорит она себе под нос.

— Прекрати представлять, как я тебя трахаю, — выдыхаю я, — и этого происходить не будет, — я убираю выбившиеся из пучка волосы с ее лица.

На лице Дэйзи появляется улыбка, словно я верно угадал ее мысли.

— Это звучит не так весело, — она снова бросает взгляд на моего брата, который встает, держа в руках набор туалетных принадлежностей. — Противозачаточные? — спрашивает она.

— В переднем кармашке моей сумки, — я отхожу на пару шагов и просматриваю меню для доставки в номер, лежащий на столике.

Мой брат оставляет дверь в ванной открытой, пока он чистит зубы, а Дэйзи в это время расстёгивает мою сумку. Коннор наблюдает за ней, переводя взгляд со своего ноута на Дэйзи, стоящую на коленках перед сумкой.

Прежде чем он успевает задать вопрос, она говорит: — Кто спит на кровати?

— Ты, — отвечает он.

— Это глупо. Райк и Ло могут лечь на кровати, а я займу кресло.

— Нет, — одновременно отвечаем мы с Ло, который кричит из ванны.

— Я не хочу занимать всю постель.

Коннор добавляет: — Райк может лечь с тобой. Проблема решена, — он быстро печатает, его взгляд не открывается от экрана. — Сколько же у меня талантов.

Ло выглядывает из ванной с зубной щёткой во рту.

— Ты накурился в самолете что ли? Должно быть, ты под кайфом, иначе как объяснить то, что ты готов уложить ее в постель с моим братом, пока мы находимся в этой же комнате.

— Я же не говорил ничего про секс, — он перестаёт печатать. — Я также как и ты не хочу ничего видеть.

Щеки Дэйзи пылают. Заебись. Я и забыл, что она видела его с Роуз видео. Я закрываю меню. Да уж, это совсем не то, что хотелось бы представлять.

Я провожу рукой по волосам.

— Я лягу на полу. Ничего страшного в этом нет.

— Конечно. На полу ты будешь чувствовать себя как дома, — говорит Коннор, улыбка появляется на его лице.

Ло никогда не заступается за меня, если это касается нападок со стороны Коннора. Если бы кто-то другой сказал подобное, то может быть. Но от Коннора приходится терпеть всякое дерьмо, потому что это Коннор.

— Отъебись, — говорю ему, не желая тратить время даже на нормальный ответ.

От этого Коннор ещё больше злорадствует.

Ло идет обратно в ванную, включая воду.

Я наблюдаю за Дэйзи. Она держит руку в кармане чертовой сумке, вынимая ее только для того, чтобы быстро положить таблетку в рот. Затем Дэйзи быстро застегивает молнию и встает.

Коннор замечает ее движения и с подозрением смотрит на нас.

— Что ты только что приняла? — спрашивает он ее тихим голосом. Это означает, что Коннор не хотел бы привлекать внимание моего брата.

— Адвил, — лжет она с легкостью, — У меня сильные боли.

Не говоря больше ни слова, она ложится на кровать. Могу сказать, что Коннор нисколько ей не поверил. Если кто и может видеть Дэйзи насквозь также хорошо как и я, так это он. Но он возвращается обратно к своей работе, не придавая большого значения ее словам. Но мой брат не такой. Я смотрю на дверь в ванную, он задерживается чуть дольше.

Нахожу ее Ambien в ящике прикроватной тумбочки, достаю две таблетки и протягиваю ей. Дэйзи бросает взгляд на Коннора, однако он занят, больше не интересуясь, чем мы занимаемся.

Я даю ей бутылку с водой, она нерешительно ее принимает. Ее параноидальный взгляд бросается к балконной двери.

— Я закрою, — шепчу я так, чтобы Коннор не услышал. — Но тебе необходимо будет поверить, что в ванной никто не спрячется. Я ничего не смогу сделать с дверью.

Она кивает: — Ладно.

Она приподнимается на локтях, ее взгляд прикован к моим губам.

Я не могу поцеловать ее прямо сейчас. Потому что я знаю, мы не сможем остановиться на одном чертовом поцелуе. Он будет длиться минимум пять минут, а пока мой брат здесь, этого мы допустить не можем.

Я удивляю ее, медленно проводя рукой по ее бедру к рёбрам и груди поверх тонкой ткани ее майки. Мои мышцы напрягаются, когда она застывает от возбуждения, особенно после того, как я провожу пальцем по ее твердому соску.

Я так долго сдерживал себя, чтобы не делать ничего подобного. Гребаный разворот в 180 градусов. От выброса адреналина у меня кружится чертова голова. Я смотрю как ее стройное тело на кровати оживает от моих прикосновений. От этого образа мой член твердеет, и прекратить все это становится ещё труднее.

Но я представляю брата.

Бьющего меня по лицу.

В некотором роде это помогает. Но я также представляю ее с другим парнем. И этот образ останавливает меня от мысли, что это так неправильно. Поворачивай назад, Райк.

Я никогда не поверну назад.

Она — все для меня. Я хочу приложить все усилия, чтобы наши отношения сработали.

Тяжело выдыхая, она приоткрывает рот. И затем Дэйзи одаряет меня яркой улыбкой.

Как только я чувствую, что мой брат возвращается в комнату, я убираю руку от неё. Дэйзи так раскраснелась, и чтобы собраться с мыслями, она утыкается лицом в подушку.

Мне нравится наблюдать, как она испытывает подобные ощущения, особенно зная, что раньше она их не испытывала. Больше всего на свете я хочу довести ее до состояния эйфории.

Оставляя ее, направляюсь к балконной двери. Замок никчемный — просто поворотная задвижка. Неудивительно, что она не спала, черт возьми. После этого направляюсь к входной двери и закрываю ее на засов и цепочку. Когда я поворачиваюсь, глаза Коннора отрываются от монитора.

— Не знаю, слышал ли ты, но Сара снова мутит воду, — говорит он.

— Моя мама уже вызвала гребаное цунами, так что, чтобы она там ни делала, я совсем не хочу ничего об знать.

Коннор показывает мне свой телефон, не позволяя мне игнорировать эту информацию. Хватаю чертов телефон из его рук. Заголовок статьи гласит: Откровенное интервью с Сарой Хэйл скоро в программе «60 минут».

— Да вы, блять, издеваетесь, — говорю я, глядя на фото моей матери, сидящей в кресле со скрещенными ногами на темно-синем фоне. Темными волосами я пошёл в отца. У неё же золотисто-каштановые локоны и острый нос, благодаря чему ее сравнивали с Джулией Робертс. Моя мать родом из бедного городка Нью-Джерси — боец, как она называла себя, когда кричала на моего отца, разговаривая с ним по телефону.

— Да ты знаешь, откуда я родом? — усмехалась она. — Если я добилась всего, начиная с низов, ты думаешь, я не смогу остаться здесь и защитить моего сына от тебя? Я боец. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы держаться на плаву. Если ты не веришь в это, подумай ещё раз, Джонатан. Ещё раз!

Она не может отпустить свои гребаные обиды.

Я изучаю мелкий шрифт статьи, рассказывающий подробностиданного интервью.

Сара рассказывает подробности о проблемах в браке с Джонатаном Хэйлом, ее недавних ссорах с сыном, Райком Мэдоузом, и ее мольбах возобновить отношения с ним. Она также обсуждает обвинения, касающиеся Лорена Хэйла, а во фрагменте видеоклипа она говорит: «За все двенадцать лет, что я была с Джонатаном, я подвергалась постоянным словесным оскорблениям с его стороны. Травма, через которую прошел мой сын из-за его отца… я никогда в жизни не прощу Джонатана за то, что он совершил».

— Пожалуйста, не ломай мой телефон, — говорит мне Коннор сдержанным голосом. — Это единственная связь с моей женой.

Я так сильно сжимаю его телефон, что экран чуть не трескается. Я бросаю телефон обратно ему, мои мышцы горят.

— Теперь они думают, что Джонатан травмировал и меня, — говорю я, покачивая головой. Как это может быть моей жизнью?

Коннор засовывает телефон в карман: — В статье может содержаться пара ее реплик, вырванных из контекста. Это всего лишь фрагмент. Не расстраивайся, пока не посмотришь интервью полностью.

Я качаю головой: — Не важно.

Делаю несколько глубоких вдохов, и мое дыхание приходит в норму. Но прямо сейчас я бы с удовольствием что-то ударил. Мне нужно в зал, чтобы выпустить эту энергию и тяжесть куда-нибудь, и не держать все в себе.

Бросаю взгляд на Дэйзи. Она пытается открыть свои сонные глаза, наблюдая за мной с кровати.

— Хотела бы я, чтобы люди были добрее, — тихо говорит она, а затем зевает.

Как бы я этого тоже хотел, твою мать.

22. Райк Мэдоуз

Я не могу уснуть.

Не тогда, когда я знаю, что сейчас произойдет.

Она ворочается под одеялом, пиная ногами невидимого врага. А около пяти утра она начинает кричать. Дэйзи вскакивает с кровати, широко открывает глаза и мечется из стороны в сторону. После того, как она оказалась у изголовья, она начинает размахивать руками.

Ее пронзительные крики мгновенно будят Коннора и Ло. Я уже на ногах, стою рядом с Дэйзи, в то время как она сосредоточенно смотрит вдаль на что-то, чего мне не увидеть.

Она все еще спит.

И это самая пугающая часть.

— Что за черт? — говорит Ло, поднимаясь вместе с Коннором.

— Дэйзи, Дэйзи, — зовут я, но я знаю, что это, блять, бесполезно. Она проснется только, когда будет готова. Я становлюсь коленями на матрас, протягиваю руку, чтобы обнять Дэйзи, но она со всей силы бьет меня кулаком по плечу, защищаясь, словно я — тот нападающий из ее кошмара.

— Убирайся! — кричит она, ее большие глаза наполнены страхом. — Оставь меня в покое! Просто оставь меня в покое! Я этого не хочу! Я не хочу этого! — от ужаса по ее щекам текут гребаные слёзы.

Заебись.

Ло бросается к кровати.

— Дэйзи?! Что, черт возьми, происходит… — он забирается на кровать, в то время, как она кричит и рыдает, резко откидываясь назад, что простыни сбиваются в кучу у ее ног. Руками она вцепляется в матрас. Ло встает на кровати и пытается поднять ее под руки.

И как только он к ней прикасается, она начинает кричать и пинать его. Ло поднимает руки, показывая, что он сдается, и смотрит на меня.

— Какого хрена?

Я стою на кровати вместе с ним, возвышаясь над Дэйзи. Слегка бью его по груди рукой.

— Она все еще спит, блин.

Он хмурит брови: — Ее глаза открыты, — он кидает в нее подушку, и Дэйзи опять пугается, слезы ещё сильнее льются по ее щекам. Мое сердце бешено колотится.

— Дэйзи, ты в порядке, — Ло говорит ей. — Здесь никого нет.

Она никак не реагирует, и Ло поворачивается к Коннору, который в отличие от нас стоит рядом с кроватью.

Он наблюдает за истерикой Дэйзи с непроницаемым выражением лица.

Я боюсь, что она, черт возьми, навредит себе. Ее ногти впиваются в ладони. Так что я хватаю ее за лодыжку и тащу, чтобы она обратно легла на кровать. Дэйзи переворачивается на живот, словно ползет под колючей проволокой.

Я наклоняюсь и переворачиваю Дэйзи обратно на спину. Она вся извивается.

— Нет, нет!

Ненавижу то, насколько это все выглядит неправильно. Я чертовски сильно хочу, чтобы она проснулась, особенно до того, как ее крики разбудят людей из соседних номеров, и они и вызовут персонал отеля.

Я прижимаю ее к постели своими коленями, держу запястья по обе стороны от ее тела. Дэйзи начинает истошно кричать от того, что ее тело оказалось в ловушке. В итоге, мне приходится одной рукой прикрыть Дэйзи рот, за что получаю от нее сильный удар по лицу. Боль обжигает мою губу, и я чувствую вкус крови.

Ло опускается на колени и хватает ее руку, не отпуская.

Во время этих кошмаров Дэйзи становится сильнее, гораздо сильнее, чем в жизни. Ею движет страх, и адреналин выбрасывается в таких масштабах, что мне сложно даже представить.

Ее слезы не останавливаются, из-за этого глаза девушки краснеют и опухают. Я трогаю ее за щеку и наклоняюсь вперед так, что мое лицо находится близко к ее.

— Проснись! — кричу я. — Дэйзи, проснись, черт возьми!

Ну же, милая. Борись с этим.

— Ее пульс зашкаливает, — говорит Ло, в его голосе слышится волнение.

Убираю руку с ее рта и прикасаюсь к ее груди — еще немного и ее сердце буквально выпрыгнет. Ей необходимо проснуться и успокоиться.

— Нет! — кричит она, словно она умирает, словно ее убивают. Капли пота выступают у нее на лбу, горячие слезы текут по ее щекам. — Пожалуйста, — плачет она, качая головой из стороны в сторону. — Пожалуйста…

— Проснись, — рычу ей в ухо, убирая влажные волосы с ее лица. Проснись, черт возьми.

— Осторожнее, — предупреждает меня Ло.

Я не причиню ей вреда. А вот те, кто находятся в ее голове — могут. Смотрю через плечо на Коннора.

— Ты можешь подать мне стакан воды? — Дэйзи вот-вот начнет снова кричать, так что я приглушаю ее своей рукой.

— Тебе не стоит выливать воду ей на лицо, пока у неё кошмар.

Ло сердито смотрит на Коннора.

— О, раз ты все знаешь, не собираешься поделиться тем, что здесь происходит?

Я опускаю взгляд и пристально смотрю на матрас, стараясь игнорировать чувство вины, которое пытается поглотить меня полностью. Ты с самого начала знал, что происходит, Райк, все это время.

— Она спит, — начинает объяснять Коннор.

— Блять, просто дай мне воду, — говорю я ему. — Я же не утоплю ее, — я уже делал это раньше.

Коннор хмурит брови, пристально изучая меня, но затем он протягивает мне бутылку воды — думаю, больше из любопытства, что же я собираюсь дальше делать.

Я наливаю немного воды в свою свободную руку и потом убираю волосы с лица Дэйзи, успокаивая ее и надеясь, что она скоро проснётся.

От нового ощущения она вздрагивает и снова начинает дергаться. Но я не выпускаю ее из рук, удерживая в том же положении. Ло сжимает ее руку, чтобы ей не удалось вырваться. Мои мышцы горят ещё сильнее, когда я смотрю на то, как от страха по ее лицу стекают слезы.

— Как она может все еще спать? — спрашивает Ло. — Она смотрит на Райка.

— Она находится в состоянии между фазой сна и бодрствованием, — объясняет Коннор. Его глаза встречаются с моими. — Как давно у неё эта проблема?

Я качаю головой. Нога Дэйзи выскальзывает из-под моего колена, она снова пытается меня ударить, черт возьми. Я прижимаю ее обратно.

— Откуда, блять, мне знать.

Он мне не верит.

— Ты прежде не видел ее в таком состоянии? — спрашивает он, изогнув бровь.

— Почему ты думаешь, что я видел? — я парирую, мрачно глядя на него.

— Потому что ты самый близкий ей человек, и ты единственный не удивлён ситуацией.

— Я чертовски удивлён, — возражаю я.

Коннор качает головой, не веря мне.

— Коннор, я просто, блять, отреагировал, — резко отвечаю я. Мой брат хмуро смотрит то на меня, то на него. Ло пытается не подвергать мои действия сомнению, что делает всю ситуацию еще больнее. — Перестань раздувать ситуацию.

И затем взгляд Дэйзи медленно фокусируется на мне. Ее мышцы расслабляются, но в глазах все еще сохраняется паника.

Я убираю руку с ее рта.

— Дэйзи?

Она пару раз моргает, Ло в это время отпускает ее руку. Я слезаю с ее тела, и Дэйзи в замешательстве дотрагивается до своей головы. И как только она устанавливает зрительный контакт со мной, ее лицо искажается и она снова начинает плакать.

Я мгновенно беру ее в свои объятия, и она закрывает лицо руками.

— Они были здесь, — говорит она. — Они вонзали в меня нож…

— Эй, — грубовато говорю я, поглаживая ее по голове. — Ты в безопасности. Здесь нет никого, кроме меня, Коннора и Ло.

Дэйзи сидит у меня на коленях, в моих объятьях, как и сотни раз до этого.

Но сейчас все по-другому.

Мы никогда сидели так вместе на глазах у других. И уж тем более не называли себя как-то иначе, чем друзья.

Ло слезает с кровати: — Дэйзи, кто они?

Уткнувшись мне в грудь, все еще плача, она бормочет: — Плохие парни.

Ло хмурится.

— Что она сказала? — он спрашивает меня.

— Плохие парни, — поясняю я. — Это был гребаный кошмар.

Но каким бы воображаемым ни был ее сон, для неё эти три минуты казались реальными. И этот сон был ещё страшнее, чем те, что она испытывала раньше.

Я понимаю, почему Дэйзи предпочла бы лучше вообще не принимать лекарства, но ей необходимо хоть немного поспать. Это все равно, что выбрать из плохого худшее.

Дэйзи обвивает руки вокруг меня, крепко прижимаясь. Мой брат бросает на меня единственный взгляд, как бы предупреждая «Не давай ей ложные надежды».

Его беспокойство оправдано. Я бы чувствовал то же самое, будь я на его месте. Но ни одна часть меня не хочет отпускать ее.

Однако я знаю, что сейчас я должен это сделать.

Так что я шепчу ей на ухо: — Сейчас я уложу тебя в постель и ты снова уснешь.

— Что? — выдыхает она. Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами и качает головой. — Нет, Райк… Я не могу вернуться обратно…

— С тобой все будет хорошо, — говорю я, укладывая Дэйзи спиной на кровать.

— Нет, — плачет она. И мгновенно вскакивает. — Нет, пожалуйста, не делай этого. Ты мне нужен…

— Дэйзи, — с силой произношу ее имя. Мои губы прижимаются к ее уху. — Тебе нужно постараться снова уснуть, черт возьми.

Я встаю с кровати и вижу, что она теперь обнимает себя за ноги и, всхлипывая, утыкается лбом в колени.

Я поворачиваюсь к брату, мое сердце сжимается от боли, и я вскидываю руками, будто спрашивая «Что ты хочешь, блять, чтобы я ещё сделал?»

Озадаченный, он хмурит брови: — Дэйзи? Чем мы можем помочь? Я могу позвонить Лили.

Но она качает головой, вытирая слёзы с щёк: — Извините, что разбудила вас.

Пока мой брат с ней разговаривает, Коннор неожиданно кладет руку мне на плечо.

— Мне нужно с тобой поговорить, — тихо произносит он.

Он выглядит взбешённым. Его темно-синие глаза впиваются в меня, в них читается обвинение. Он с силой сжимает мое плечо. Коннор редко проявляет подобные эмоции, и сейчас он намеренно позволяет мне их увидеть.

Он знает.

Он знает, что я никому не рассказывал о ее проблемах, и вероятно он понял, что они были вызваны травмирующим событием.

Но я не хочу говорить о ее проблемах с ним.

— Может быть позже, — отвечаю я, высвобождаясь от его руки.

— Райк, это серьезно.

— Ты думаешь, я этого, блять, не знаю? — рычу себе под нос. Оглядываюсь на Ло, который смотрит на нас, но он ничего не говорит, так что мы с Коннором закрываем тему.

Ло протягивает Дэйзи бутылку воды. Она сидит, облокотившись на спинку кровати, и пьёт маленькими глотками воду.

— Как часто с тобой такое происходит? — спрашивает мой брат.

— Не так часто, — Дэйзи трет глаза ладонью. — Это был просто кошмар.

— Самый умный парень в этой чертовой комнате так не считает.

— В мире, — поправляет его Коннор, не показывая свой гнев моему брату. — Быть умнее вас троих не так уж сложно, — он делает паузу. — Без обид.

— Я чертовски оскорблён, — возражаю я.

— Ой, извини, — категорично говорит он. — Мне плевать на твои чувства.

Ло бросает на нас взгляд: — Сейчас не самое время для пререканий, — он забирает бутылку у Дэйзи, когда она заканчивает пить. — Ты собираешься что-то делать со своими ночными кошмарами или как это там называется, или ты надеешься, что они исчезнут волшебным образом?

Дэйзи слабо улыбается.

— Волшебным образом, — отвечает она. — Я проконсультировалась с тремя голубыми феями и Динь-Динь. Думаю, они все решат.

Ло сердито смотрит.

— Шучу, — говорит ему Дэйзи. — Я ходила к доктору. И сегодня было не так все плохо. Думаю, из-за того, что произошло недавно на показе, в моей голове все пошло наперекосяк, — она преуменьшает серьезность своей болезни. И в этот момент я бы ей поверил.

Я знаю, что Ло ей верит.

А Коннор нет.

Факты, о которых он сейчас узнал, не соответствуют ее словам, и он совсем не попадается на ее сладкий голос и яркую улыбку. Мы несколько раз с ним говорили насчет депрессии Дэйзи и обсуждали, нужно ли ей сходить к врачу. Он может поставить диагноз людям, но поднимает эту тему только тогда, когда сам этого хочет.

Дэйзи кладет голову на деревянную спинку кровати, ее конечности лежат, словно она только что пробежала марафон, ее футболка покрыта пятнами пота. Я вижу, как ее ногу сводит судорога, как напрягается ее икроножная мышца, и Дэйзи морщась, прижимает ногу к себе и начинает массировать ее сама.

Обычно, это делаю я.

Но я стою около кровати, готовый признаться во всем прямо сейчас. Я просто хочу держать ее в своих руках. И даже если я раскрою своему брату правду, я знаю, что он вышвырнет меня из комнаты, бросит мне в лицо сумку и скажет лететь обратно в Америку.

Как он говорил прежде: он впустил меня в свою жизнь, а я, как хищник, набросился на младшую сестру его девушки.

В мои намерения это совсем не входило.

Конечно, я хочу трахнуть ее. Но то, что между нами происходит — гораздо больше этого. И всегда это было нечто большее.

Я молча стою и тру свою челюсть, из меня и так многое сегодня вытянули. Если я поступлю правильно по отношению к ней, я предам его. Есть ли хоть какой-то способ двигаться дальше из этой ситуации, или единственное, что остается — решить проблему с братом?

Не знаю, готов ли я к чертовой буре.

Я просто хочу забыть все, что происходило между нами, но я задаюсь вопросом: кто все это время был сильным братом.

Ло противостоял нашему отцу. Он разобрался со своими чувствами. Он восстановил с ним отношения, пытаясь остаться трезвым.

Я единственный не могу справиться.

Возможно, черт возьми, это следует изменить.

23. Дэйзи Кэллоуэй

— Райк, почему у тебя разбита губа?

Я окружена папарацци и вспышками камер. Майки в своих шортах-бермудах стоит передо мной, вытянув руку вперёд. Райк хватает меня за плечо, направляя в сторону стеклянных дверей отеля.

— Ты подрался с бывшим Дэйзи?

— Райк, тебя ударил твой брат?

— Что произошло?

Они каждый раз спрашивают одни и те же вопросы, и каждый раз Райк на них не отвечает. В момент удара на моем большом пальце было кольцо, так что у Райка на скуле образовался синяк. Хотела бы я отмотать время назад, встряхнуть своё полусонное тело и сказать себе: «прекрати пугаться».

Я и раньше била его во время моих кошмаров, но не настолько сильно.

Как только мы входим в святое место — отель — весь шум затихает. Майки поворачивается ко мне: — Я пойду возьму еды, прежде чем закроется буфет. Но для начала я провожу тебя до комнаты ради безопасности.

— Ты можешь пойти поесть, — говорит ему Райк. — Я присмотрю за ней.

Майки смотрит на меня для подтверждения, поскольку, технически, я его босс.

— Иди, — говорю ему. — Скушай что-нибудь вкусненькое за меня.

— Кальмаров, — он потирает свой живот, показывая как он голоден.

Сейчас это действительно звучит вкусно.

— Эй, не заходите внутрь, — кричит портье гостиницы человеку с камерой, который пытается открыть дверь. Папарацци прижимают объективы к тонированному стеклу, все еще пытаясь нас сфотографировать.

— Нам лучше уйти, — говорю я. Майки от нас отходит, и мы ждем лифт в лобби гостиницы.

Райк смотрит, как Майки исчезает из виду, затем кивает мне: — Хорошо, что он здесь, даже несмотря на то, что большую часть времени он за тобой не поспевает.

Камера вспыхивает у меня перед глазами, за объективом находится большое тело. Мое сердце выпрыгивает из груди, пока я моргаю. Я оглядываюсь в поисках камеры, но вокруг нас нет никого, кроме людей с чемоданами.

— Дэйзи, — говорит Райк. Он держит мое лицо, направляя его так, чтобы я посмотрела ему в глаза.

На моем лбу появляются капельки пота.

— Этого не было на самом деле, — шепчу я. Вспышка была только в моей голове.

Райк смотрит на меня с ещё большим беспокойством: — Что ты видела?

Делаю глубокий вдох. Это случалось со мной раньше.

— Думаю, это тот момент, когда фотограф ворвался в мою комнату, — данный инцидент произошел, когда у меня ещё не было Майки, когда мы все вшестером жили вместе в Филадельфии какое-то время. Тогда на нас сосредоточилось ещё более пристальное внимание СМИ, и за наши фотографии могли отдать кругленькую сумму.

— Можешь мне об этом рассказать? — спрашивает у меня Райк, его теплые руки держат мое лицо. Я держу его за запястье — не хочу, чтобы он отходил от меня в этот момент.

— Ты знаешь, что произошло, — шепчу я. — Ты был там, — я уже повторяла рассказ своему врачу, и ощущения остаются те же самые. Все кажется в прошлом, но почему эти чувства постоянно подкрадываются внезапно и пугают меня? Я хочу их отпустить. Я пытаюсь это сделать, но чувства не отпускают меня.

— Всего два предложения, Дэйз.

Как только я вспоминаю момент, меня окатывает холодом, и я начинаю дрожать. Райк притягивает меня еще ближе к себе. Я с трудом сглатываю и говорю: — Он начал снимать меня, когда я ещё спала. И я проснулась от вспышек камеры. Я позвала тебя, ты прибежал с другого конца коридора и избил его. Конец.

— Нет, не конец, — возражает он.

Мои сёстры и их вторые половинки думают, что это конец. На этом и должно все закончиться. Фотографа оштрафовали за незаконное проникновение. Райк получил ушиб двух костяшек. Мой папа нанял больше охраны для таунхауса, в котором мы все жили. Казалось, ситуация обернулась хорошо.

Кроме, разве что, моей головы.

— О да, — продолжаю я, слабо улыбаясь, — после этого ты каждый вечер смотрел со мной фильмы.

Он закатывает глаза.

Но мы оба знаем, что одна ночь плавно перетекла в недели, а затем в месяцы. И мы никогда не оглядывались назад. Каждую ночь телевизор играл на заднем фоне, и я засыпала. А когда просыпалась, я замечала, что я накрыта одеялом, а Райка уже не было.

Он говорит: — И затем ты обратно переехала к родителям, и все пошло по одному гребаному месту.

Тогда мне оставалось десять месяцев до окончания из школы, и потом я могла съехать от родителей. Я думала, мама будет против того, что я в таком молодом возрасте буду жить одна. Но она видела, насколько я этого хотела.

С ее стороны это был добрый поступок. И я этого не забуду. Она позволила мне жить самостоятельно, и, таким образом, я могла жить близко к Райку. Можно было жить с Роуз, но она, итак, сильно переживает за Лили и Ло. Я знаю, что она бы была поглощена и моими проблемами, если бы я была с ней в одной квартире.

А мне бы хотелось, чтобы моя сестра жила своей жизнью. Я не хотела быть в центре внимания или причинять кому-то ещё больше страданий. Втягивать Райка в мои проблемы и так достаточно тяжелое бремя. Я не могла втягивать в этот хаос еще больше людей, которых люблю.

Райк проводит пальцем под моим глазом.

— Те десять месяцев, когда ты переехала обратно домой — они сводили меня с ума.

— Почему?

— В те месяцы я не мог успокаивать тебя, не мог защитить тебя ни от чего, что приходило в твою жизнь. Я находился не в другой комнате, не на другом этаже. Я был в получасе езды от тебя, Дэйз, — он делает паузу. — И мы оба знаем, что именно в те десять месяцев ты изменилась.

Кое-что случилось, и я не люблю об этом говорить. От этого мое горло сжимается.

Именно тогда мой простой страх темноты превратился в ночные кошмары с криком. Именно тогда каждый ужас моей жизни я проживала и во сне.

Звенит лифт. Я вздрагиваю, но шум снимает напряжение.

Мы пропускаем семью из пяти человек, маленькие дети тащат свои чемоданы через двери лифта. Я снова смотрю на синяк Райка, и мой желудок скручивается. Затем я снимаю золотое кольцо с пальца и кладу в ладонь Райка.

— Держи. Ты можешь забрать его обратно, — я уже извинилась за то, что ударила его. И в ответ он сделал то, что и всегда, когда я извиняюсь за неподконтрольные мне вещи.

Он бросил на меня сердитый взгляд.

Райк оценивающе оглядывает кольцо, его черты лица мрачнеют.

— Я отдал его тебе. Я не хочу забирать его обратно, — он хватает мою руку и вместо того, чтобы просто отдать кольцо мне, Райк медленно надевает его мне на палец.

Скоро мы останемся наедине впервые после того момента на лестнице.

Если лифт, кончено, когда-нибудь приедет.

— Ты не отдал его, — возражаю я. — Я выиграла его в покер.

— Это одно, блять, и то же.

Я часто ношу это кольцо. Я изменила его размер, чтобы носить его на большом пальце, и ювелир сказал мне, что рисунок на лицевой стороне — ирландский герб.

Фамильная драгоценность.

Раньше я не поднимала эту тему, но сейчас, когда мы вместе, я хочу узнать.

— Ты сказал мне, что это не семейная реликвия, — говорю я, пока он пристально на меня смотрит.

— Это так.

— На нем ирландский герб, Райк, — отвечаю я. — Твой отец — ирландец.

Он лишь пожимает плечами: — Ну оно принадлежало моему отцу. Не то чтобы, кольцо передавалось из поколения в поколение, черт возьми. Кольцо было у отца, затем он отдал его мне, когда мне было одиннадцать или около того. Я даже не помню. Оно ничего не значит.

— Я знаю, — говорю я, — потому что люди не ставят на кон фамильную драгоценность, если она что-то для них значит.

Со своим отцом Райк не близок, и хочет всячески это доказать. Он так не похож на Ло, который хранит в сейфе старинные карманные часы своего отца. Как-то раз Ло их достал из сейфа — доказать Коннору, что ему принадлежит историческая вещь.

Райк же игнорирует своих отца и мать, словно пытается стереть их из своей жизни. Возможно, ему легче просто забыть прошлое, чем оставаться в боли и ненависти.

Райк снова нажимает кнопку «вверх». Он потирает свои губы, затем смотрит на меня. Его глаза темнеют.

— Правда в том, — говорит он, — что я не хочу, чтобы ты снимала это кольцо. Я чертовски люблю, когда ты носишь что-то мое.

Я улыбаюсь. Люблю. Интересно, как давно. Мы играли в покер на обратном пути из Канкуна.

Мне было шестнадцать.

Я делаю шаг к нему, несмотря на то, что мы находимся в общественном месте. Я внимательно осматриваю его нижнюю губу, рану, где я его ударила.

— Тебе больно? — спрашиваю я.

— Нет, — кратко отвечает он, при этом задумчиво смотря на меня. И я вспоминаю, что из всех парней, с которыми я встречалась, ни один не был таким опасным и загадочным как Райк.

Лифт снова звенит. Я опускаю руку и захожу внутрь, Райк следует за мной. Слава богу, пожилая пара с чемоданами ждет следующий лифт.

Мы с Райком стоим в паре метров друг от друга, и мне приходит осознание, что пятый этаж — находится очень близко. Мы сможем поцеловаться, может быть, секунд тридцать. Райк наклоняется вперед, и вместо того, чтобы нажать на мой этаж, нажимает кнопку 28.

— Мы прокатимся? — спрашиваю его, еле сдерживая улыбку.

— Ага.

Двери закрываются, и Райк поворачивается ко мне, его мужественность и сила притягивает меня и вызывает любопытство и потребность.

Он мой волк.

Но вместо того, чтобы укусить меня, он страстно целует меня, наши тела охватывает пламя, как только они соединяются. Как только наши языки соприкасаются, я издаю стон. И Райк хватает мою попу своими руками, приподнимая меня к своей талии. Воздух покидает мои легкие. Я сжимаю его волосы на затылке и сильно тяну.

Глубоки, гортанный звук вырывается из него.

— Райк, — вскрикиваю я, моя голова сталкивается со стеной, когда он прижимает меня к углу лифта. Его поцелуй замедляется, тем самым наращивая напряжение так, что мой центр сжимается. И я замолкаю, полностью поглощенная чувствами от его языка, его объятий, его опыта.

Он опускает руку между моих ног, к краю моих джинсовых шорт. Его рука обхватывает это место, и мои ноги дрожат. Аххх! Все нервные окончания реагируют так, словно он вогнал свой член в меня.

Обычно мне говорят, чтобы я делала всю работу руками или ртом. И мне нравится, что теперь у меня есть выбор, я могу делать все, что мне захочется. Поэтому я целую его шею, сначала слегка, в то время как его другая рука скользит под мою футболку.

Затем я целую его сильнее, сжимая при этом его волосы двумя руками. Он убирает свою руку из-под моей футболки, теперь опираясь на стену.

— Блять, — выдыхает он.

Я снова вскрикиваю.

Он так часто использует своё любимое слово, но каждый раз, когда он так его произносит, я таю. Наши губы снова находят друг друга, словно они не могут быть долго в разлуке. Интересно, если бы у нас было больше времени, залез бы он мне в шорты.

Думаю, да.

Райк делает паузу, чтобы я могла перевести дыхание.

— На каком мы этаже? — он спрашивает меня.

Заглядываю за его плечо: — Двадцать четвертом.

Он целует мою щеку, затем соединяет наши губы. Как только мы прекращаем целоваться, Райк возвращает меня на ноги и нажимает на кнопку пятого этажа. Лифт останавливается на двадцать восьмом этаже, и к сожалению, внутрь заходит толпа громко смеющихся моделей. Они одеты так, словно собираются пойти в клуб.

Они говорят по-русски и едва замечают наше присутствие.

Райк подходит ко мне.

— Так значит, тебе нравятся мои волосы? — спрашивает он, приподнимая брови.

Я встаю на цыпочки и провожу пальцами по его волосам, зная, что теперь он мне это позволит. И даже при таком легком касании, напряжение окружает нас, заставляя мое тело изгибаться навстречу ему, словно меня притягивает магнитом. Нам действительно нужно проводить больше времени наедине.

— Они мягкие. И мне нравится, что они достаточно длинные, я могу за них взяться.

Его мышцы напрягаются, он бросает осторожный взгляд на русских девушек, которые смотрят на нас и шепчутся ещё громче. Он хватает мои руки, опуская их вдоль моего тела. Не понимая, что происходит, я хмурюсь. И вдруг он начинает говорить, но не со мной. С ними.

На русском.

Я ни слова не понимаю, но он также произносит слова, как они, с таким же акцентом.

Высокая девушка оглядывается через плечо и смеется.

— Из вас вышла милая пара, — говорит она на ломаном английском.

Райк отвечает ей на беглом русском, устремив свой взгляд на девушку.

Она кивает, отвечает ему что-то на том же языке, и выходит со своими друзьями на двадцатом этаже.

Как только двери закрываются, я бью Райка по руке.

— Почему ты мне не говорил, что умеешь говорить по-русски? — я знала, что он свободно говорит по-испански, но русский язык обычно в школах не преподаётся.

Райк опирается рукой на стену.

— Разве первым делом ты не должна спросить: «о чем говорили эти девушки»?

Я качаю головой. Он сердито посмотрел на девушек после того, как мы начали говорить с ним по-английски. Так что я поняла, что девушки, вероятно, подслушивали и обсуждали нас вполголоса.

— Ты обвинил их в том, что они подслушивали наш разговор, верно? И затем она съязвила тебе в ответ, — я широко улыбаюсь и поднимаю брови. — Я права?

Он поднимает мой подбородок: — Когда ты успела так чертовски поумнеть?

— Ты разве не слышал? Это было моим вторым желанием, когда я наткнулась на волшебную лампу. Быть умнее Коннора Кобальта. Он об этом ещё не знает.

— Не теши его гребаное эго, — отвечает он мне. Эго Коннора практически живет своей жизнью.

Я провожу рукой по руке Райка, затем останавливаюсь на шее.

— Расскажи мне, — прошу я с игривой улыбкой. — Ты учил русский в школе или ты крутой секретный агент ЦРУ?

Он отстраняется: любые разговоры о его прошлом действуют как репеллент. Но мне интересно. Он не может говорить на русском и вести себя, словно в этом нет ничего особенного.

— Ага, я выучил его немного в Мэйбелвуде, — он пожимает плечами. — Мне было легко учить языки.

Это явно не вся история.

— И? — не сдаюсь я.

Ему тяжело открыться, но через какое-то время он все же продолжает: — И когда мне было пять или шесть, мама наняла мне репетиторов. Именно они и научили меня, — Райк смотрит в потолок, а затем качает головой. — Я так много матерюсь, что люди принимают меня за идиота. Хороший спортсмен, но чертов идиот. И мне плевать, пусть думают, что хотят. Я не буду им доказывать обратное. В этом нет смысла.

Думаю, что необходимо быть действительно сильным человеком, чтобы не заботиться о том, что о тебе подумают, особенно если ты намного лучше, чем они считают. Понятия не имею, почему он этому доволен.

— Почему русский?

— Потому что она хотела, чтобы я его учил, — отвечает Райк. — Я также говорю по-испански, итальянски и французски.

Я уставилась на Райка.

— Погоди, что? — я снова бью его по руке. — Ты знаешь французский?! — Роуз и Коннор говорят на французском, и Райк все это время скрывал, что понимает их. — О Боже мой, — на моем лице появляется хитрая улыбка. — Ты знал, о чем моя сестра разговаривает с Коннором все это время?

— Большинство из этого — глупости.

— А они говорят пошлости друг другу? — мне всегда было интересно.

— Иногда, — отвечает он. — Но когда они начинают, я стараюсь их не слушать. Поверь мне.

В лифте поочередно загораются номера этажей 10… 9… 8… в очень короткий промежуток времени.

Райк столько всего таил и держал в себе на протяжении многих лет. Он ещё более одинок, чем я думала. Может, ему так больше нравится.

— А Ло знает? — спрашиваю я.

Он хмурится: — О чем?

— О русском, французском, обо всем этом.

Он качает головой: — Нет. Это не имеет значения.

— Но… это то, что делает тебя — тобой, — отвечаю я. — Это является частью тебя, не так ли?

Он напрягает свою челюсть.

— Это не та часть, о которой мне хотелось бы вспоминать, Дэйзи.

Под этим он имеет в виду быть под контролем мамы. Думаю, он делает выбор в пользу того, чтобы забыть многое из детства, те вещи, из-за которых он оставался в тени. Из-за которых он так же мучался, как и его брат. Я встаю на цыпочки и целую его в щеку.

— Спасибо, что рассказал мне правду.

Двери лифта открываются, и я выхожу. Он ловит мою руку, переплетая наши пальцы, когда мы выходим в коридор. Этот быстрый, импульсивный жест разжигает в моем сердце огонь.

24. Райк Мэдоуз

Я прижимаю телефон сильнее к уху: кажется, я услышал Коннора неправильно.

— Прошу прощения?

— Я вышел где-то на десять минут, чтобы поговорить с Роуз. Я не ожидал, что он закажет что-то помимо Fizz и картошки.

— Ты говоришь мне, что ты не следил за ним десять минут, и мой брат выпил что?

— Не знаю. Но я уверен, он что-то выпил. Он не смотрит на меня, так что я думаю, он пьёт Fizz с ромом.

— Забери у него стакан, черт возьми, — я шагаю по гостиничному номеру, быстро проводя рукой по волосам.

— Он расстроен, — отвечает Коннор. — Нас весь день преследовали папарацци, задавая вопросы о твоем отце. Он не смог с этим справиться.

Они просто должны были отправиться за покупками в магазины на улице Сент-Оноре. Ранее Ло написал мне, что Коннор купил для Роуз чуть ли не пол магазина «Hermes», и большую часть вещей пришлось сразу отправить прямиком домой. Казалось, мой брат в порядке, но, твою мать, мне стоило, позвонить ему и спросить.

— Не пытайся, блядь, объяснить зависимость моего брата, — рычу я. — Он болен, Коннор.

Дэйзи с беспокойством наблюдает за мной, надевая бордовую водолазку поверх майки. На нем вышиты три золотых кольца для квиддича и надпись: «Я вратарь». Одними губами она произносит: — Ты в порядке?

Я даже не могу ей ответить. Вместо этого я сердито смотрю в ковер.

— Коннор, я чертовски серьезен. Забери у него чертов напиток прямо сейчас

— Мы в пабе рядом с отелем.

И тут до меня доходит. Ло и понятия не имеет, что Коннор в курсе, что он пьёт.

— Ты хочешь, чтобы я сыграл роль плохого гребаного копа?

— Кто-то должен быть на его стороне, Райк, — отвечает Коннор. — Нельзя, чтобы он думал, что все ополчились на него.

— Он гребаный алкоголик! — ору я. — Он даже не должен быть в баре. Ты говоришь мне, что ты самый умный парень во всем гребаном мире, и при этом даже не можешь забрать напиток у него из рук.

— Я достаточно умен, чтобы понимать, что мои действия не принесут никакой пользы. Ты уже доказал, что ты можешь быть жестким плохим копом. Так что эту роль я на себя не беру.

— Прямо сейчас я от всей души ненавижу тебя, — меня трясет от злости, и я не знаю, то ли это от того, что Коннор повернулся спиной к моему брату, или потому, что я не уследил. — Ты хочешь остаться его лучшим гребаным другом, пока я разгребаю все дерьмо, что ж, прекрасно. Мне уже насрать.

Я вешаю трубку, тяжело дыша.

— Нам нужно идти, — я поднимаю взгляд на Дэйзи, и замечаю, что она уже перекинула свою сумочку через плечо.

— Я готова.

Я хватаю куртку, и мы, блядь, выходим с номера.

Я кладу руку на поясницу Дэйзи, пока мы пытаемся пройти по переполненной людьми улице, тут полно операторов и спортивных фанатов в красно-белых футболках.

«Вперед, Англия!» — кричит пьяный парень с британским акцентом, размахивая своим чертовым кулаком в воздухе. В этой же руке он держит пиво. Его друзья поют победную песню, даже несмотря на то, что они проиграли своим соперникам из Южной Америки.

Дэйзи с любопытством наблюдает за болельщиками, ее глаза загораются при виде всего этого хаоса. Если бы вокруг не было столько камер, думаю, она бы подошла к одному из болельщиков и завела с ним разговор просто так, черт возьми.

Я в третий раз пытаюсь дозвониться до своего младшего брата, но он не отвечает. Я готов его убить. Нет, сначала я убью Коннора, а потом я, блять, убью своего брата.

— Вы теперь пара? — спрашивает репортёр.

— Как давно вы встречаетесь?

— Поцелуй ее, Райк, — фотография стоила бы кучу гребаных денег.

Нас с Дэйзи всегда видят вместе, так что сплетни и слухи уже какое-то время крутятся вокруг. Как итог, ее мама ненавидит меня еще сильнее, а мой брат с опаской оставляет нас одних. Но доказательств наших отношений никогда не было, были лишь фотографии, где моя рука лежит на ее плече или ее спине, иногда легкие объятия — ничего серьезного.

Дэйзи встречается взглядом с одним из операторов, ее губы изгибаются у улыбке: — Я не целуюсь с парнями, которые ездят на мотоциклах.

Я почти улыбаюсь, но на одну ее единственную фразу каждый оператор задаёт ещё десять вопросов. Мы двигаемся вперед, а люди продолжают собираться вокруг нас.

— Дэйзи, позади тебя идёт какой-то странный человек, — внезапно говорит фотограф.

— Ага, какой-то сумасшедший. Осторожнее, Дэйзи!

Я поворачиваю голову и замечаю парня с ухмылкой на лице, он подходит к Дэйзи слишком близко. В его руке нет камеры, но он прикасается к ее чертовым волосам. Из его кармана торчат ножницы. Я тут же отталкиваю его гребаную руку, бросая на него предупреждающий взгляд. На меня трижды подавали в суд за разбитые камеры. Однажды, я даже ударил «пешехода», и меня обвинили в нападении. Даже если этот гребаный пешеход подглядывал за Дэйзи в окно через бинокль. Мне не удалось этого доказать. Он сказал, что просто наблюдал за птицами. Плюс он был на улице, в общественном месте.

Чушь собачья.

Парень раскидывает руками, словно я заразил его или что-то в этом роде. Заебись.

Я встаю позади Дэйзи и направляю вперед, схватив ее за плечи.

— Что это было? — спрашивает она меня, пытаясь обернуться.

— Просто гребаный парень.

Когда мы находимся на улице, Дэйзи хорошо удаётся держаться. Она не волнуется и не пугается, как это обычно бывает с Лили. Дэйзи выглядит просто энергичной и живой. И только ночью, когда она остается одна — совсем другая история.

Дэйзи разворачивается и делает пару шагов назад, чтобы оказаться лицом ко мне. Она направляет свой взгляд сначала к моим волосам, затем медленно опускает к ногам, разглядывая меня так медленно, насколько это возможно. И если это не взрывает мне голову и не направляет кровь к члену…

В этот момент вспышки фотокамер ослепляют нас.

Есть что-то гипнотическое в том, как свет падает на эту прекрасную девушку. В одну секунду я вижу ее игривую улыбку и смелые зеленые глаза. В следующую секунду она полностью скрывается во тьме ночи.

Это пугает меня до чертиков. Между нами пара метров. И после каждого моего шага навстречу к ней, она делает шаг назад. И в эти моменты, когда она оказывается поглощенной тьмой, я гадаю, не исчезнет ли она навсегда. Я представляю, как вспыхивает свет, и она больше не улыбается. Затем следует ещё одна вспышка, и я представляю страх в ее глазах.

Этот образ, сама только возможность подобного толкает меня к Дэйзи, словно сокрушительная сила. Я хватаю ее за талию, собираясь развернуть, но она внезапно останавливается. Наши тела врезаются друг в друга. Все наблюдают за нами. Напряжение настолько сильно, что оно могло бы задушить нас.

— Двигайся, — грубо говорю я ей. — Или я перекину тебя через свое чертово плечо.

Дэйзи не двигается с места, она улыбается ещё шире. И я чертовски рад, что теперь у меня есть повод взять ее на руки. Дэйзи раздражает меня до чертиков — это обычное наше поведение перед папарацци.

Я быстро хватаю ее за бедра и перекидываю ее через плечо. Она смеётся, когда я кладу ладонь ей на попу.

Да, ее отец чертовски сильно не любит меня.

И эта ситуация не поможет улучшить наши отношения.

Коннор считает, что я идиот, раз совершаю вещи, выставляющие меня в дурном свете, особенно потому, что я не даже и не пытаюсь разъяснять свои намерения другим. В конце концов, люди будут думать лишь то, что захотят. Я не могу изливать свою душу каждому, кто считает меня мудаком. Я не могу даже раскрыться тем людям, кто имеет значение в моей жизни.

Когда мы подходим ко входу в бар, я осторожно опускаю Дэйзи на ноги. Пара вышибал у дверей отталкивают операторов назад. Мы входим почти сразу, минуя длинную очередь людей, которые, вероятно, ждали минут тридцать, чтобы войти.

Как только дверь за нами закрывается, шум становится только сильнее. Быть окружённым шумными пьяными людьми — не мое любимое занятие. В баре также находятся модели — худые девушки с красивыми чертами лица.

А вот и мой брат. И если смотреть на его внешность, на черты лица с ярко выраженными острыми скулами, то можно подумать, что он тоже модель.

Он сидит на гребаном барном стуле в накуренном пабе. Коннор находится рядом с ним, попивая воду из стакана, словно ничего и не произошло.

Я убью их.

— Дэйзи! — восклицает какая-то девушка, ее лицо покрыто веснушками. Молодая модель обнимает Дэйзи с широкой улыбкой на лице.

— Кристина! — улыбается Дэйзи. — Что ты здесь делаешь? — она бросает на меня взгляд, который означает: со мной все будет в порядке. Иди к брату.

Поэтому я оставляю Дэйзи с подругой, а сам иду к бару.

— Хей, — говорю я, кладя руку на плечо Ло. Он отпивает газировку, делая вид, что в его стакане нет алкоголя. — Как поход по магазинам?

— Скучно, — отвечает Ло, беря картошку фри с тарелки, которую они делят с Коннором. Он смотрит на полки за стройкой бара, где в ряд выставлен алкоголь. Сейчас Ло выглядит как маленький кровожадный засранец. Не знаю, как еще описать моего брата, когда он начинает пить. У него всегда такой взгляд в котором читается: я ненавижу тебя и всех в этом гребаном месте. Разница лишь в том, что теперь эта ненависть усилилась в тысячу раз.

Я несколько раз киваю, мои глаза горят. Затем хватаю чертов стул возле него и ставлю его так, чтобы сесть между братом и Коннором. Я не позволю сейчас Коннору встревать в наш разговор, чтобы он утешал Ло. Моему брату не нужна гребаная поддержка, так что я ограждаю его от этой возможности.

Коннор молчит и не заводит спор со мной.

Я подзываю молодую француженку-бармена.

— Что я могу вам предложить? — она хорошо говорит по-английски.

— То же, что и у него, — я указываю на стакан.

Ло допивает свой напиток одним глотком.

— Я закончил. Давайте просто уберемся отсюда, — он встает.

Я снова кладу руку ему на плечо.

— Усади обратно свою задницу. Я хочу выпить, черт возьми, — я заставляю Ло сесть обратно.

— Ты говоришь как папа, ты знаешь это? — отвечает он, стреляя фразой, надеясь остановить меня от дальнейших действий.

Но этого недостаточно. Мне нужно, чтобы он признался мне в том, что он только что сделал. Так что я игнорирую его, наблюдая, как девушка готовит мне напиток. Она кладет лед.

— Райк, — огрызается Ло.

Я поворачиваюсь к нему: — Что?

Думаю, что он собирается признаться, но затем понимаю, что краем глаза он смотрит на бармена. Затем говорит: — Пойдем отсюда.

— Я же сказал. Я хочу выпить, черт возьми.

Ло замолкает, и бармен наливает газировку в стакан. Кажется, она уже добавила алкоголь, пока я смотрел на Ло.

Мой брат стискивает зубы и кладет предплечья на стойку. Затем отворачивается, глубоко погруженный в свои мысли. Интересно, собирается ли он остановить меня. Я хочу, чтобы он признался, что пил алкоголь. Однако он продолжает молчать, даже когда бармен пододвигает ко мне стакан.

— Повторить? — спрашивает она Ло.

Он качает головой: — Нет, я не буду.

— За твое здоровье, — я поднимаю стакан в его сторону, а он смотрит на меня, прищурив чертовы глаз. Я подношу край стакана к губам. Ну же, останови меня, Ло.

Это игра с высокими ставками.

Но он сидит, не двигая ни одним мускулом, с его губ не срывается ни одно чертово слово.

Я наклоняю стакан, и сладкий вкус газировки смешивается с резкимвкусом виски.

Шотландский виски.

Он пил алкоголь.

Чем больше я это повторяю, тем больше раздражаюсь и беспокоюсь. Я выпиваю половину стакана, ожидая, что он хоть что-то скажет или выхватит стакан у меня из рук. И не важно, мелькает ли в его глазах капля сожаления, на меня он смотрит холодным, смертоносным взглядом, будто я заслуживаю это дерьмо. Словно это мое наказание за то, что я игнорировал его больше двадцати лет.

Я ставлю стакан на стойку.

И мне требуется мгновение, чтобы осознать всю тяжесть произошедшего.

Только что я нарушил свои девять лет трезвости.

Я смотрю прямо на него.

— Надеюсь, тебе доставило это удовольствие.

— Что именно? Когда я пил или смотрел, как это делаешь ты?

Я пытаюсь не взорваться и не наброситься на него. Мое тело пылает. Снова хватаю стакан, собираясь допить напиток до конца, но Ло неожиданно выхватывает его у меня, передавая бармену.

— С него хватит, — говорит Ло. Когда он поворачивается ко мне спиной, он добавляет: — Если ты трезвый такой мудак, боюсь представить, какой ты мудак, когда выпьешь.

Я хватаю его за руку, прежде чем он спрыгивает со стула и исчезает в толпе.

— Ты не можешь творить эту херню, — рычу я. — Ты должен был позвонить мне, если у тебя было желание выпить. Я мог бы отговорить тебя.

— Может, я не хотел с тобой разговаривать! — внезапно выкрикивает Ло. Он спрыгивает с барного стула, и я следую за ним. В росте у меня перед ним преимущество всего на пару сантиметров. Мы смотрим друг на друга, и над нами нависает неразрешенная ненависть.

Он ничего не знает о моем детстве, и я не ожидаю, что Ло начнёт интересоваться. Все, что я хотел — лишь шанс исправить то, что я сделал неправильно. Быть рядом с ним, быть его братом, но Ло эту задачу вовсе не облегчает. Он никогда не дает мне поблажек, как, например, Коннору.

— Тогда позвони Лили, — говорю я, — своей гребаной невесте, которая была бы в слезах, если бы увидела тебя прямо сейчас. Ты, блядь, думал о ней, когда пил? Ты подумал о том, что это сделает с ней?

Лицо Ло кривится. Однако он не бьет меня.

— С меня хватит этого дерьма, — говорит он. Он собирается уйти.

Я хватаю его за руку, не позволяя ему отвязаться от меня так просто.

— Ты не можешь убегать от своих гребаных проблем. Они с тобой двадцать четыре часа в сутки. Тебе необходимо справляться с ними.

— Не говори мне о необходимости с чем-либо справляться. Ты даже не отвечаешь на сообщения папы. Ты игнорируешь его, словно его вообще нет в живых, — он качает головой, в его глазах видна ненависть. — Ты поступаешь с ним так же, как и со мной. Так почему бы тебе просто не сделать то, что у тебя получается лучше всего, и притвориться, что меня, блядь, не существует.

Его слова пронзают меня насквозь, причиняя боль, словно меня ударили в живот. Ло никогда не нуждался в кулаках, чтобы участвовать в драке. Он проходит мимо меня, но Коннор останавливает его, чтобы тот успокоился, прежде чем выйдет из паба.

Я держусь за стойку, восстанавливая свое дыхание. Когда мое дыхание приходит в норму, я осматриваю бар в поисках Дэйзи. Замечаю ее в компании Кристины и еще одного мужчины-модели с точеной челюстью. Он наклоняется ближе к Дэйзи, облизывая губы во время разговора.

Какого хрена?

Еще этого сегодня не хватало.

Этой картины достаточно, чтобы начать пробираться сквозь гребаную толпу к ним. Мне не нравится язык тела Дэйзи. Она развернулась в сторону Кристины, держась подальше от парня, как бы указывая ему, чтобы он отошёл.

Ребята стоят за высоким столом, заваленным пивными бутылками, с лужицами разлитого алкоголя на нем. Вкус виски все еще ощущается у меня во рту, вызывая тошноту. Некоторые люди с нежностью вспоминают духи своей мамы или запах сигар от рубашки своего отца, может запах одеколона или шампуня — но что касается меня, как только чувствую запах и вкус скотча, я вспоминаю, как мой отец сидел напротив меня в гребаном загородном клубе. Вспоминаю его острый взгляд, его постукивающие по стакану пальцы, его раздражение от того, что мир вокруг двигается слишком медленно.

Чувствую себя, словно впитал в себя прошлое, полное плохих воспоминаний. Тошнотворная ностальгия.

Я пытаюсь не обращать на это внимания, когда приближаюсь к Дэйзи. И в момент, когда она замечает меня, ее лицо озаряется. Но как только она понимает мое настроение, свет исчезает.

— Нам пора уходить?

— Пока нет, — отвечаю ей, моя рука опускается на ее поясницу. — Кто твой друг?

Он оценивающе смотрел на меня все это гребаное время, сжимая в руке бутылку пива. Я замечаю, что его зрачки расширены.

— Это Кристина, — знакомит нас Дэйзи, беря под руку молодую модель. Девушка застенчиво встречается со мной взглядом, ее щеки начинают краснеть. Мы работаем в одном и том же модельном агентстве.

— А ты Райк Мэдоуз, — говорит она, нервно посмеиваясь.

— Ага, — отвечаю я ей. — Классный кулон.

На ее шее висит цепочка с кулоном из сапфира в форме дельфина. Чтобы скрыть свою широкую улыбку, девушка прикусывает губу. Я поднимаю брови, глядя на нее, и из-за этого она отводит от меня взгляд. Она выглядит смущённой. Дэйзи никогда не вела себя так рядом со мной. Я думал, она будет волноваться из-за моего присутствия, когда ей было пятнадцать, однако она со мной спокойно заводила разговор без какого-то смущения. Мне всегда казалось, что нам суждено было стать друзьями.

— А это Йен, — представляет нас Дэйзи. — Он…

— Я работаю на модельное агентство «Ford model», — Йен протягивает мне свою руку. Я пожимаю ее, наше рукопожатие взаимно крепкое. Он переспал с Дэйзи. Это видно по его глазам. А если не зашло так далеко, то они точно целовались или даже ласкали друг друга. На минуту меня охватывает гнев. Я хочу обнять Дэйзи, показать, что она моя, но этого мы себе на публике позволить не можем.

Он кивает в ее сторону: — Я как раз говорил Дэйзи, что нам нужно поехать в клуб на сальсу.

Дэйзи поднимает свой взгляд на меня.

— А я говорила ему, что у меня проблемы с чувством ритма. Вот Лили хорошо танцует, — Дэйзи права. Ей не очень хорошо даются танцы, однако это никогда ее не останавливало. И мне чертовски нравится, что ее это не волнует.

Йен смеется.

— Я вообще в это не верю, — его взгляд скользит по ее бедрам, словно он представляет, как они покачиваются из стороны в сторону, касаясь его члена. Да пошел ты, гребаный ублюдок.

Я пристально смотрю на него, а он улыбается, потягивая при этом пиво, с таким выражением словно пытается сказать: Ага, я заполучил эту девушку. Ревнуй, придурок.

— Я бы попробовала потанцевать сальсу, — говорит Кристина, приподнимая руку.

— Видишь, — говорит Йен, поворачиваясь к Дэйзи, — тебе стоит попробовать как Кристина. Я научу тебя.

Только через мой чертов труп. Он тянет руку к Дэйзи, чтобы приобнять ее за плечи, притянуть к себе, но я встаю между ними.

— Прости, — говорю ему, — но ты не будешь учить ее, как тереться о твою гребаную задницу.

Йен издает смешок: — Не думаю, что она нуждается в том, чтобы ты говорил ей, что она может и не может делать. Она уже большая девочка.

— Ага, — отвечаю я Йену. — Еще она моя гребаная девушка, — я не отвожу от него взгляд, но чувствую, лицо Дэйзи озаряется широкой улыбкой. Она хватает меня за руку, нервно подпрыгивая на цыпочках, словно хочет поцеловать меня, но понимает, что не может этого сделать. Даже если я и произнес это вслух, это не одно и то же, если бы кто-то имел доказательства на фотографиях.

Эти фотографии перевернули бы наш мир с ног на голову.

Йен смотрит поочередно на нас.

— Я думал, ты сказала, что у вас пауза в отношениях? — спрашивает он Дэйзи.

Я совсем не удивлен, что она солгала ему — ещё до того, как мы стали парой — сказав, что у нее есть парень. Дэйзи совершала и более импульсивные поступки.

— Мы снова сошлись, — заявляет она.

Йен снова улыбается, глядя на меня.

Не смей говорить о вашей ночи с ней, ублюдок.

Но именно это он и делает: — А она рассказала тебе о нашей интрижке во время вашей паузы?

— Ты хочешь, чтобы я оторвал тебе голову? — спрашиваю я. — Я уже близок к тому, чтобы свернуть нахрен твою шею.

Йен снова облизывает губы.

— Я просто рассказываю тебе. Ты заслуживаешь знать правду. Она даже застонала, когда я засунул палец ей в попу. Знаешь, а ей понравилось.

В эту же секунду я сильно бью его кулаком в челюсть. Он врезается в высокий стол, от чего пивные бутылки разлетаются на пол и разбиваются вдребезги. Парень сразу же поднимает руки в знак капитуляции.

— Воу, воу, полегче — заикается он.

— Не знаю, откуда ты, блядь, взялся, — говорю я ему. — Но там, где вырос я, ты бы получил не только по морде за то, что ты мне сказал.

— Я не думал, что вы реально вместе, — отвечает Йен, дотрагиваясь до своей покрасневшей челюсти, словно я разрушил его карьеру.

Все мое тело умоляет мой разум показать, что Дэйзи моя не только на словах. А нахрен поцеловать ее.

Но вокруг нас люди уже достали свои телефоны, включили камеры, чтобы записать нашу перепалку и выложить в Интернет.

В своих действиях я связан по рукам и ногам. Я не могу заявить о наших отношениях на глазах у всего гребаного мира. Иначе без огромных последствий не обойтись.

— Пойдем, — говорит Дэйзи, подталкивая меня к двери. — Кристина, идем.

— Она хочет остаться со мной, — отвечает Йен. — Да, Кристина?

Дэйзи обнимает Кристину за плечи.

— Мы веселимся только вместе, извини.

— Вообще-то у нее есть голос, — говорит он Дэйзи, ожидая, что Кристина примет решение.

Она робко указывает на дверь.

— Я пойду с Дэйзи, — девушка заправляет прядь за ухо, а Дэйзи сжимает ее плечо.

— Женская сила, — восклицает Дэйзи, на ее лице ослепительная улыбка, которая несёт в себе столько энергии. Она освещает всю комнату.

— Пойдем, — она отпускает меня, и взамен берет руку Кристины. И так они идут к дверям, вместе, размахивая руками. По лицу девушки видно, что она испытывает облегчение и улыбается от этого вновь обретенного счастья.

Йен делает шаг вперед, но я кладу руку ему на грудь.

— Даже не смей, черт возьми.

Этой девочке должно быть лет четырнадцать или пятнадцать, и, судя по рассказу Дэйзи о своей странной ночи с Йеном, сомневаюсь, что его вообще волнует возраст Кристины.

Он остается стоять на месте, а я выхожу вслед за девочками, замечая своего брата и Коннора на уже улице, переполненной людьми.

— Каждый человек — великан! — Дэйзи воет в ночное небо. Ага, буквально как волк. — Мы на земле высоких людей!

Кристина не может перестать смеяться, а Дэйзи поворачивает голову и видит, что я наблюдаю за ней.

Я поднимаю брови, словно спрашиваю: что за хрень ты творишь? И в ответ она снова воет, указывая на полную луну.

— Нравится мой брачный зов? — спрашивает она меня.

— Не вижу, чтобы парни хоть как-то реагировали.

— А я вижу, — с улыбкой на лице, она смотрит прямо на меня.

— Верно. Если это так, то я трахну тебя позже, милая, — мое лицо расслабляется, а глаза загораются, поскольку в этот раз в нашем подшучивании есть гребаная правда.

— По-собачьи или ты просто будешь тереться о мою ногу?

— О, точно не о твою ногу.

— Выше?

— Ну, а какая есть альтернатива? Я же не собираюсь трахать твои лодыжки.

Она поднимает руки в знак защиты.

— Некоторым людям, нравятся ступни.

— А мне нравятся киски. Теперь ты в курсе, — от такого моего прямого ответа Дэйзи заливается краской.

Затем она усмехается.

— Тогда мне следует выть чаще.

Она такая милая. Как и всегда. Я бы поцеловал ее, если бы мог, но сейчас мне нужно проверить, как там мой брат.

Я бросаю взгляд на Ло. Он смотрит в небо так, словно хотел бы поселиться среди звезд на чертову вечность, чтобы никогда не проживать эту жизнь. Я ненавижу этот взгляд. В пятнадцать, у меня всегда был такой же: я часто пинал, что попадалось под ноги, и орал что есть сил. В конце концов от бессилия я падал на траву у себя во дворе, смотрел на гребаное небо и думал: что я вообще здесь делаю? Какого хрена я живу в этом мире? Жизнь не должна приносить столько боли.

Моя жизнь не имела смысла, пока я не решил познакомиться со своим братом.

Я не могу потерять его из-за этой болезни… или из-за сделанного мною выбора.

Коннор держит руку на плече Ло, его губы двигаются, словно он пытается уговорить его спуститься с гребаного обрыва. И у меня такое чувство, что именно я туда поместил своего брата.

На улице куча машин, движение затруднено: такси едва двигаются с места. Так что нам предстоит прогулка обратно в отель, идти недалеко, а папарацци уже почти разошлись. Вместо них улицы заполонили спортивные фанаты в этих красно-белых майках.

Вдалеке Эйфелева башня светится зелёными огнями. Экран на передней части гигантского сооружения проигрывает видео с чемпионата мира по регби.

Когда я снова смотрю на Дэйзи, на ее лице исчезает улыбка. Она пожимает плечами, затем поворачивается к Кристине и что-то шепчет ей на ухо. Как бы я хотел, чтобы она никак не была связана с моим братом. Я бы хотел, чтобы они вообще не знали друг друга — тогда все это было бы так чертовски просто.

Девушки начинают наблюдать за парой парней, они стоят у обочины и дерутся, возможно, из-за женщин, а возможно из-за регби. Отсюда не совсем понятна причина их ругани, но очевидно они пьяны. Парни покрывают друг друга оскорблениями и выпячивают грудь вперёд.

И из-за стройки людям приходится проходить рядом с парнями. Возле паба стоят строительные леса, занимая достаточно много места, и по асфальту разбросаны листы фанеры и другие материалы, якобы прикрывая ямы и выбоины.

— Эй, давайте вернемся, — говорю я Дэйзи.

Она кивает мне, но не отрывает глаз от разгорающейся драки. На тротуаре собирается все больше и больше людей, что отделяет меня от моего младшего брата. Я пытаюсь пробраться между парнями, чтобы дойти до брата. Большинство из парней вокруг — либо модели, либо мускулистые болельщики. Я даже замечаю тучного парня, стоящего на руках, пока его друзья поддерживают его за ноги. Его футболка спадает на шею, огромный живот выпирает из штанов. Его друг похлопывает по его животу, и все разражаются смехом.

Я приближаюсь к Ло, и Коннор немного отходит в сторону. Когда брат поднимает на меня взгляд, в его глазах читается боль.

— Тебе не следовало пить виски, — говорит он, его глаза полны раскаяния. Но с его губ не срывается «прости меня». В его лексиконе этих слов просто не существует, так что я их даже не ожидал.

— От одного бокала зависимым я не стану, Ло.

Он трет губы, горько и сухо смеясь.

— Повезло, — он съеживается от своих же резких слов и просто качает головой.

— Нам следует вернуться в отель…

Чей-то локоть впивается мне в чертову спину, что заставляет меня толкнуть рядом стоящего человека. Я поднимаю глаза и понимаю, что позади меня разгорелась новая драка уже между двумя бородатыми парнями, похожими на простых рабочих.

Гребаные крики раздаются в воздухе, и меня толкают во все стороны. Другая драка вспыхивает у обочины, от чего люди выходят на дорогу, их тела врезаются в машины. Люди толкаются между машин. Я слышу звон стекла — люди начинают разбивать окна машин.

Вокруг кричат о прошедшей игре, о поражении Англии. Разъяренные и чертовски пьяные фанаты штурмуют бары, расталкивая посетителей в стороны. Я пытаюсь схватить своего брата. Мое сердце бешено колотится, когда до меня доходит происходящее.

Они бунтуют.

А мы застряли в самой гуще событий.

Я поворачиваю голову, и вижу как высокий парень бьет Ло в лицо. Ло хватает его за рубашку и в ответ бьет в живот. Парень сгибается, меня кто-то тянет за гребаную кожаную куртку, пытаясь повалить на землю. Я разворачиваюсь и отталкиваю парня от себя.

Дэйзи. Где, черт возьми, Дэйзи?! Я смотрю из стороны в сторону. Ее нет на том месте, где я ее оставил. Кристина тоже пропала.

Вокруг слишком много бегающих и орущих людей. Огонь. Кто-то устроил пожар в пабе, в котором мы только что были. Языки пламени вырываются из окон.

Блять. Коннор уклоняется, когда кто-то замахивается на него, затем ловит за талию перепуганную девушку, прежде чем та падает лицом прям на асфальт.

— Дэйзи! — кричу я. Где, черт возьми, она?! С неистовой агрессией я расталкиваю людей от себя. Почему я оставил ее одну? — Дэйзи!

Все вокруг орут, черт возьми. Как Дэйзи и сказала, земля гребаных великанов. Когда вокруг неё модели выше ростом, ее сложно заметить в толпе, обычно она выделяется. Я начинаю поиски с тротуара, смотрю на тех, кто упал, помогаю встать молодой девушке, которая плачет от боли, ее нога согнута в неестественной позе. Я отношу ее к фонарю и усаживаю возле него, подальше от волнений.

И затем когда возвращаюсь в этот беспредел, я замечаю Кристину, прижавшуюся к одному из таких фонарей. Она вздрагивает, когда прямо перед ней какой-то парень бьет мужчину, их тела начинают двигаться в ее сторону.

— Кристина, — зову я. Слезы стекают по ее щекам.

Она встречается со мной взглядом и начинает плакать еще сильнее.

— Ты в порядке? Где Дэйзи?

Кристина качает головой в стороны.

— Она вытолкнула меня из этого хаоса, но саму ее затянуло. Я не смогла ее найти… — девушка пытается сдержать всхлипывания ладонью, а затем указывает на самый эпицентр драки.

Я не трачу ни секунды. Я просто возвращаюсь туда. Мне в спину врезается ещё один локоть. Затем чья-то голова врезается в мою челюсть. Я пихаюсь, толкаюсь, пробивая себе гребаный путь сквозь толпу.

И затем я замечаю ее.

Дэйзи неуверенно встает. Кровь стекает по ее лбу, сочась из головы, словно кто-то вырвал прядь волос, потому что ее волосы за что-то зацепились. Она шатается из стороны в сторону, полностью дезориентированная. Я пытаюсь пробраться к ней, но пара парней отталкивают меня назад и бьют по лицу. Я не чувствую боли — я слишком сосредоточен на моей девушке.

Я прорываюсь через толпу парней навстречу к Дэйзи, ударяя их в ответ с такой же силой.

Дэйзи касается своего лба, пару раз моргая, пытаясь прояснить зрение. А затем она встречается со мной взглядом, и ее глаза наполняет облегчение.

— Райк, — из-за шума я едва слышу ее голос, но вижу, как ее губы произносят мое имя. Вдалеке раздаётся вой сирены, но ни полицейские, ни скорая не смогут добраться сюда в ближайшее время из-за этой гребаной пробки. Из-за этого безумия.

Дэйзи стоит на обочине дороги. Вдруг из ниоткуда к ней сзади подходит какой-то парень. И словно в замедленной чертовой съемке я наблюдаю за его действием и кричу так громко, что есть сил.

— Дэйзи!! — я отталкиваюсь от целой толпы гребаных людей, но меня словно течением тянет назад, затягивает в гущу этого хаоса. — Дэйзи!!!

У парня в руках большая палка, вероятно — он взял из строительного мусора, что лежал на улице. Он держит этот кусок словно биту.

Я не вижу его лица. Передо мной столько людей, что я не могу четко разглядеть его. Но я вижу, как он замахивается. И как раз когда Дэйзи поворачивается, палка врезается в ее щеку.

Ее безвольное и неподвижное тело с силой падает на тротуар.

Последняя капля самообладания покидает меня.

Я с силой прорываюсь сквозь все препятствия, всех людей, что не дают мне добраться до неё. Из моих уст вырывается столько мата, сколько вы не слышали за свою жизнь. Я боюсь за неё. Боюсь, что люди начнут топтать ее тело. Я наконец-то добираюсь до нее — это одновременно самый быстрый и самый медленный момент моей жизни.

Я мгновенно поднимаю ее бессознательное тело на руки. Я должен унести ее отсюда. В моей голове единственная мысль. С ней на руках я пробираюсь сквозь толпу, лишь раз бросив взгляд на неё. Ее лицо повернуто к моей груди, но я чувствую, как моя футболка становится влажной.

Но это вовсе не слезы.

Это кровь.

Так много чертовой крови, что моя белая футболка тотчас становится красной.

Я чувствую, как ком стал в горле. Я едва могу дышать. Я пробираюсь к месту, где люди отчаянно пытаются найти своих друзей, выкрикивая их имена на французском, немецком, английском и русском языках, прижимая при этом телефоны к уху.

Я даже не могу осмотреть улицу в поисках своего брата. Единственная мысль в моей голове о больнице. Ей нужно в чертову больницу.

Я делаю вдох, пытаясь привести в норму своё дыхание, и сжимаю Дэйзи в своих объятиях. Кто-то хлопает меня по плечу, и я разворачиваюсь к нему, собираясь защищаться. Однако вижу перед собой человека с седыми волосами и в очках.

Он прижимает телефон к уху, его лицо серьезно. Мужчина указывает на Дэйзи, а затем на улицу.

— L’ambulance est coincée dans les embouteillages. Машина скорой помощи застряла в пробке.

— À quelle distance se trouve l’hôpital le plus proche? — я спрашиваю. Как далеко находится ближайшая больница?

Он указывает в направлении.

— Hôpital de l’Hotel-Dieu, environ 5 kilomètres. Около пяти километров.

Три мили.

С Дэйзи у меня на руках, я смогу добежать до больницы за пятнадцать минут или даже меньше. Бормочу ему в ответ «спасибо» и бросаюсь вперед.

Пару раз ее голова ударяется о мою грудь, прежде чем я удобнее ее кладу.

Я так много раз держал в руках эту девчонку.

Но в этот раз — самое худшее, что могло произойти.

Так что я бегу.

Сто пятьдесят миль в час.

Твою мать, я не останавливаюсь.

Я не остановлюсь. Ни за что на свете.

Я просто продолжаю бежать. Ты в этом хорош, Райк. Возможно, только в этом.

25. Райк Мэдоуз

Как только я переступаю через порог отделения неотложной помощи, врачи и медсестры выхватывают Дэйзи из моих рук и кладут на каталку, на белые простыни. Яркий свет жжет мне глаза, по моему лбу стекают капельки пота. Я пытаюсь пробраться через двойные двери вслед за каталкой, но пара медсестер преграждают мне путь

— Я не могу оставить ее, — говорю им я. Я не могу, черт возьми, оставить ее.

И только через мгновение я понимаю, что губы медсестер шевелятся — они говорят на французском. Но думая, что я их не понимаю, они переходят на английский. В моей голове столько чертовых мыслей.

— Сэр, вам нужно присесть. Мы приведем вас в порядок и осмотрим.

— Подойдите сюда, — говорит другая.

Она ведёт меня к креслу в коридоре, он находится за пределами комнаты ожидания, рядом с прилавком и большими белыми весами.

— Я не могу оставить ее, — повторяю я. — Мне нужно вернуться туда.

— Ее сейчас осматривают, — говорит мне медсестра. На вид ей сорок с чем-то, ее каштановые волосы с рыжеватым отливом доходят до плеч. На ней розовая медицинская форма, и я смотрю на бейджик с ее именем. Джанет.

— О ней заботятся прямо сейчас. Она находится в хороших руках.

Другая медсестра в бирюзовом халате, чуть помладше, и волосы у неё темнее. Она прикладывает кусочек влажной марли мне к виску. Я и понятия не имел, что у меня течет кровь.

Я смотрю в пол, сдерживая желание кричать во весь голос, что так рвется наружу. Почему? Я хочу знать, почему она. Почему, черт возьми, это должно было случиться именно с ней? Это гребаный кошмар. И сейчас я проснусь. В любую секунду.

Но я не просыпаюсь. Я здесь, в другом городе, в больнице, весь в крови.

— Поднимите руки, — указывает Джанет. Я машинально поднимаю руки, и она снимает с меня футболку. Опускаю взгляд на свои руки, в конце концов замечая, что они все испачканы кровью Дэйзи. Мой желудок сжимается.

— Марджери, ведро, — быстро говорит Джанет.

Темноволосая медсестра подставляет мне под подбородок маленькое ведро, и меня выворачивает.

— Как тебя зовут, дорогой? — спрашивает Джанет, поглаживая мне спину.

Я вытираю рот о предплечье.

— Райк.

Она обменивается взглядом с Марджери, словно теперь они меня узнают из новостей и тв-шоу. К счастью, из этого они не устраивают большой сцены. Трясущимися руками я достаю телефон и набираю номер. Прикладываю его к уху, но на линии нет даже чертовых гудков. Телефон моего брата просто отключен.

Только не Ло ещё. Я не могу потерять обоих сегодня. Я могу выдержать много всякого дерьма, но только не это. Я не знаю, как справиться. Я вскакиваю с кресла, кладу руку на голову и снова набираю номер. Обе медсестры смотрят на меня с еще большим беспокойством.

— Я должен найти своего брата, — говорю я вслух. Мое сердце бешено колотится.

— Позвольте мне показать, где находится ванная, — говорит Марджери. — Вы можете помыть свои руки…

— Я должен найти своего младшего брата, — говорю я, качая головой. Я набираю снова. Нет ответа.

— Вы в шоковом состоянии, — медленно говорит Джанет, чтобы я понял. — Пожалуйста, вам необходимо успокоиться.

Я думаю, прямо сейчас я чертовски спокоен, учитывая ситуацию. Горячие слезы жгут мне глаза, и я игнорирую слова медсестер. Затем я звоню Коннору.

После второго гудка он отвечает.

— Где ты? — спрашивает он, в его голосе слышатся нотки страха. Страх — от парня, который сдержан в любой чертовой ситуации.

— В больнице. Где Ло?

— С ним все в порядке. Он со мной.

Пытаюсь привести в норму свое дыхание. Я пытаюсь переварить информацию, но она едва снимает тяжесть с моей груди.

— Почему, блять, он не отвечает?

— Кто-то наступил на его телефон. Теперь он не работает. Мы идём к тебе. Дэйзи с тобой в больнице?

— Да, — сдавленным голосом отвечаю я и сжимаю переносицу, чтобы не сломаться и не заплакать. Я редко, твою мать, плачу. По пальцам одной руки могу сосчитать, сколько раз из моих глаз пролилась хоть одна гребаная слеза.

После долгой паузы Коннор спрашивает: — Она жива?

От этого вопроса у меня подкашиваются ноги. Я тяжело дышу, никакие навыки дыхания не помогают унять мучительную агонию внутри меня. Я качаю головой и говорю: — Я не… Я не знаю.

Три мили я нес на своих руках девушку, у которой могло и не быть пульса. Я не проверял.

Я просто бежал.

26. Райк Мэдоуз

Прошло пять часов. Четыре из них Коннор спорил с врачами, пытаясь убедить их позволить нам увидеть Дэйзи. Но сейчас были часы посещения «только семьи», так что нам придется ждать до утра. Нам не сообщают, поврежден ли ее мозг. Все, что мы знаем: она в комнате и она дышит.

Даже Коннор Кобальт не может найти выход из этой плохой ситуации. И мне действительно блять хотелось бы, чтобы сегодня, наоборот, у него все получилось. Когда я попытался поговорить с доктором, я начал на него кричать, так что они вызвали охрану. Мне пришлось успокоиться и сесть на бордовое кожаное кресло в комнате ожидания. Я сидел и наблюдал, как стрелки на часах едва двигаются. По телевизору на новостном канале крутят кадры беспорядков, которые продолжаются в Париже, разрушенные улицы и местные магазины.

Я едва могу на это смотреть без накатывающего чувства тошноты.

Мой брат находится возле меня в отключке и багровым синяком под правым глазом. Он сказал лишь пару слов, когда приехал в больницу, но взгляд у него был такой же потерянный, как и у меня. Джанет дала мне чистую белую футболку, так что Ло не видел следы крови на мне.

Я нахожусь на новой стадии горя, мое тело онемело, мой разум начинает замедляться. Отчасти из-за того, что мне сделали укол в задницу и ввели чертово успокоительное. Нужно поблагодарить за это Джанет тоже.

Мой телефон звенит уже в седьмой раз. На экране написано: ОТЕЦ. Я несколько раз подумывал сменить имя на «Джонатан», но он все же мой отец. Неважно, как сильно я хотел бы это изменить.

Мне он не писал, так что, я думаю, своими раздражающими звонками он хотел, чтобы я взял трубку. Его план сработал. Я эмоционально слишком истощен, чтобы не отвечать ему и сейчас. Я прикладываю телефон к уху.

— Что тебе нужно?

Он выдыхает с облегчением.

— С таким успехом ты можешь довести меня и до гребанного сердечного приступа, Райк, — он бормочет себе ещё пару ругательств под нос, затем спрашивает: — С Лореном все в порядке? Его телефон отключается каждый раз, когда я звоню.

— Он в порядке, — я снова бросаю взгляд на брата, его грудь вздымается, он сейчас спит из-за количества выпитого им алкоголя.

Возможно, это худшая ночь в моей жизни. Я подвёл двух самых важных людей для меня.

— В новостях показывают ваши фотографии. Вы как раз в том месте, где начались беспорядки. Я подумал, возможно, вас могло тоже задеть, — слышу звук, словно бокал ударяется о другой, будто отец наливает себе выпивку.

— Мне пора, — отрывисто говорю я.

— Подожди гребаную секунду, — говорит он. — Я хочу узнать, как ты.

Как я? Я оцепенении, но эмоции так и хотят вырываться из меня. Я мог бы кричать до тех пор, пока не сорву голос. Я мог бы бежать, пока мои ноги не задрожат и не устанут. Я мог бы бить стену, пока усталость не одолеет меня. И мой гребаный отец спрашивает, как я. Я сглатываю ком в горле.

— Ты последний человек, с которым я вообще хочу сейчас разговаривать.

— Райк, нам нужно поговорить.

— Зачем? Ты собираешься, блять, обвинить меня в том, что я снова забираю у тебя Ло? — когда Ло первый раз отправился на реабилитацию, отец вел себя так, словно я промыл мозги моему брату. Словно реабилитация — чертовски ужасный выбор. Словно Ло вообще и не алкоголик.

— Это было очень давно, — отвечает отец. Наступает долгая пауза, и первая мысль у меня в голове — отец отпивает из своего бокала. Но он прочищает горло, словно ему трудно произносить слова.

— Слушай, моя… — я закрываю глаза. Я собирался сказать моя девушка. Делаю глубокий вздох. — Человек, о котором я чертовски переживаю, чувствует себя не очень хорошо, так что у меня нет времени обсуждать с тобой прошлое.

— Хорошо, — отвечает отец, отсыпая гораздо легче, чем я ожидал. — Будь осторожен, Райк. И на случай, если нам не удастся поговорить прежде, чем ты заберешься на эту дурацкую скалу, я просто хочу сказать… — он снова прочищает горло. — Я люблю тебя. И если ты в это не веришь, посмотри на имя в паспорте. Береги себя, — он отключается.

Отец говорит Ло, что любит его, постоянно. Он считает, что все его поганые поступки он совершает тоже из чертовой любви. Я не удивлен тому, что в доказательство его чувств он сказал, что любит меня и упомянул мое первое имя, его имя. Часть меня хочет принять его отцовскую любовь. Другая же видит, как он пытается и надеется, что я выступлю перед СМИ. Может, если мы наладим отношения, то я обелю его имя перед обществом.

Все это так наигранно, что участвовать в этом мне не хочется.

Спустя пару минут проблемы с мамой, отцом и братом — всю семейную драму — я откладываю на потом.

Из-за угла комнаты ожидания появляется Коннор с двумя бумажными стаканчиками кофе в руках. Ему блять удалось увернуться от кулаков и нападений во время уличной потасовки. На нем нет синяков, только небольшой порез на лбу. Он протягивает мне стаканчик, и в ответ я ему киваю в знак благодарности. Его лицо по-прежнему угрюмое, а не как обычно, непроницаемое.

— Когда девочки прилетят в Париж? — спрашиваю его, делая глоток. Ло разговаривал с Лили по телефону, но о чем они говорили — не поделился. Я знаю, что Коннор разговаривал с Роуз в течение часа.

— Они не прилетят, — коротко отвечает он.

Я хмурюсь, думая, что просто не расслышал.

— Что?

— Они не прилетят в Париж, — он делает ударение на каждом слове.

— Их сестра в больнице, — говорю я. — Я нихрена не понимаю. Если бы это была Лили, Роуз прилетела бы сюда через мгновение, — я слишком сильно сжимаю стаканчик, что крышка открывается, и кофе разливается на мои джинсы, обжигая мою кожу.

— Бля, — ругаюсь я, вставая и допивая кофе, чтобы потом выбросить его в мусорку.

Коннор подходит ко мне: — Я так же зол, как и ты.

Я смотрю на него. Его мышцы расслаблены, несмотря на то, что в его глазах видна печаль. Коннор показывает чертовски много эмоций сейчас, что очень непривычно для него. Но я сильно сомневаюсь, что он чувствует то же, что и я.

— Я так не думаю, Кобальт. Твои чувства и близко не стоят с тем, что испытываю я.

— Моя жена расстроена, но она слишком упряма и горда, чтобы сказать мне, что ее беспокоит. Роуз относится к тому типу женщин, которые заберут секрет с собой в могилу по двум причинам: либо они очень напуганы, чтобы его раскрыть, либо это покажет их слабость. Так что у меня голова идёт, черт возьми, кругом.

— Тогда уезжай, — говорю ему. — Никто тебя здесь не держит.

— Ло выпил алкоголь, — категорично отвечает Коннор. — Дэйзи в больнице. И ты в ужасном состоянии. Я не оставлю вас троих.

— Я блять не в ужасном состоянии.

Он указывает на коридор.

— Я видел как два бугая повалили тебя на пол. А ты лишь плюнул им в лицо.

Я сердито на него смотрю.

— Один пытался пнуть меня, — это было низко. — Не важно. Оставайся, если ты действительно этого хочешь. Или уезжай. Если понадобится, позже я позвоню Лили и спрошу, почему ее нет здесь…

— Ло уже пытался, — отвечает Коннор. — Лили и Роуз сказали, что они возьмут билеты на завтра.

Я раскидываю руки в стороны.

— Ну и к чему нахрен эти споры? Если они будут здесь.

Коннор качает головой.

— Я уже знаю, чем это закончится. Если Дэйзи проснётся и будет в нормальном состоянии, то как только они ей позвонят, а девочки это сделают, Дэйзи убедит своих сестёр остаться дома. Она не захочет портить их день, неделю, даже из-за такого серьезного события.

Он прав. Если бы Дэйзи нравилось обременять других своей болью, она уже давно бы рассказала своим сёстрам о бессоннице, о своих гребаных друзьях из школы. О том, что происходило с ней в течение тех десяти месяцев, что она жила с родителями. В то время как я был в своей квартире. Она не думает, что ее проблемы соизмеримы с проблемами зависимости Лили, но это так. Они так же важны.

Я смотрю в пол, мои глаза снова горят. У меня в голове просто возникает картина, как Дэйзи просыпается в незнакомом месте, в другой стране, а вокруг нет ни одного знакомого лица. Это чертовски пугает, и я не хочу, чтобы она это пережила.

— Кто-нибудь звонил ее маме?

— Нет, — он шепчет. — Саманта ничего не знает, и Роуз хочет позволить Дэйзи самой решить, рассказывать об этом своей матери или нет. Особенно с учётом того, что Дэйзи пропустит оставшуюся часть Недели моды. И мы все знаем, Саманта воспримет это не очень хорошо.

— Но ее мама любит ее, — отвечаю я. — Она будет беспокоиться. Мы должны хотя бы позвонить ей, черт возьми.

— Райк, — он выдыхает. — Она выкинет тебя из больницы. В Интернете уже есть видео, как ты дерёшься с Йеном в пабе. И Саманта обвинит во всех травмах своей дочери тебя, затем устроит сцену, и это расстроит Дэйзи ещё сильнее. С этим лучше не спешить. Нам нужно сначала спросить Дэйзи.

Я киваю. Я просто надеюсь, что Дэйзи будет вообще в состоянии понять что-либо. Что если она не сможет говорить? Что если она ослепла? Мы ничего не знаем.

Некоторое время Коннор изучает мое лицо и добавляет: — И ещё, журнал «Любимые Знаменитости» опубликовал фото, где ты перекинул Дэйзи через плечо, — он делает паузу, его темно-синие глаза прищуриваются, глядя на меня. — Твоя рука, кстати, на ее заднице. Для тебя должно быть важно, что ее отец думает о тебе, если ты хочешь построить с ней серьёзные отношения. А если нет, то я говорю тебе прямо сейчас, как ее свояк, отвали от неё.

Я вижу новую сторону Коннора. Защищающую Дэйзи. И я действительно это ценю, даже больше, чем покажу это ему.

— Откуда ты знаешь, чего я хочу?

— Я, правда, очень хорошо могу читать людей. Я почти на сто процентов уверен, что ты поцеловал ее, когда мы приехали в Париж. Ее губы были красными. Щеки были покрыты румянцем. И твои, кстати, тоже.

Я открываю рот, но Коннор меня перебивает.

— Ло этого не заметил. Он бы и не понял. Не думаю, что многие видят то, что замечаю я.

— Почему каждый раз, когда ты пытаешься доказать свою точку зрения, тебе обязательно нужно похвалить себя?

— Я констатирую факты.

Я скрещиваю руки на груди.

— Ну, сейчас я расскажу тебе один, Кобальт. Не имеет значения, обниму я ее за талию, поцелую ее нежно или грубо. Неважно, что я сделаю, я все равно не буду нравиться ее отцу, черт возьми. Ее мама в любом случае будет ненавидеть меня. Так что пошел ты на хер, если думаешь, что мне нужно их одобрение на серьёзные отношения с ней. Мои чувства реальны, и мне не нужна ее мать для того, чтобы за меня их подтверждали.

Коннор качает головой, словно я идиот.

Прямо сейчас я хочу что-то ударить, и то, что этот самодовольный придурок стоит здесь, совсем не помогает. Успокоительное, помогавшее мне сдерживать мой темперамент, как-то быстро прекращает действовать.

— Насколько они реальны? — спрашивает Коннор. — Если тебе приходится скрывать их от друзей и семьи, ваши отношения — притворные, Райк.

— Да пошёл ты, — повторяю я.

— Нет, пошёл ты, — парирует он, что довольно для него нехарактерно. Настолько, что я напрягаюсь. — Я был за тебя. Когда Ло был против вас с Дэйзи, я пытался убедить его в том, что вы оба взрослые люди. Я поддерживал любую идею о том, что у вас могут быть отношения в будущем, и я до сих пор поддерживаю. Но после этой поездки, думаю, мне стоит пересмотреть то, насколько сильно верил в тебя в этом плане.

Уверен, это дело не только в моей руке на ее попе на той гребаной фотографии. Дело в «разговоре», который он хотел начать ещё в отеле после того, как Дэйзи проснулась с криками. Почему он решил выбрать именно этот момент, когда разговор может буквально разорвать меня на куски?

Я не рассчитывал на то, что Коннор будет сегодня настолько зол. Он был прав. Он действительно чертовски зол, и он переходит в наступление.

— Тебе следовало рассказать кому-нибудь о ее проблемах со сном, — говорит Коннор. — Я думал, что ты, из всех людей, будешь сильнее беспокоиться о ее здоровье. Я думал, ты сразу же расскажешь об этом ее сёстрам. Я думал, ты сделаешь все возможное, чтобы обеспечить ей безопасность и защиту.

— И я, блять, ей обеспечил! — кричу я. Спящие в зале ожидания начинают шевелиться.

— Тогда почему никто не знает об этом?

— Она не хотела говорить ни одной гребаной душе, — отвечаю я. — Роуз и Лили нужно было разобраться со своими чертовыми проблемами. Дэйзи не хотела беспокоить маму или вас, или кого-то ещё этим. Она хотела разобраться с этим самостоятельно.

Секунду Коннор обдумывает мои слова, затем спрашивает: — Как долго она с этим справляется?

Я качаю головой, глядя на него. — Это происходило не раз. Это целая череда разных вещей.

— Как долго это продолжается?

Я не могу от него скрывать: — Больше года.

Его глаза затуманиваются, и он несколько раз кивает.

— Это все из-за СМИ, не так ли? Папарацци, вломившиеся в ее комнату, парень, разбивший ее мотоцикл и напавший на неё — все повлияло на неё намного сильнее, чем она показывает.

— Это было только начало.

— Роуз серьезно расстроится из-за того, что не уделяла Дэйзи достаточно внимания, — Коннор глубоко вздыхает, словно чувствует боль, которую испытает его жена, а ведь она даже ещё не знает. — Не могу поверить, что раньше не увидел этого, честно.

Я закатываю глаза.

— Это останется между нами. Дэйзи должна сама рассказать своим сестрам.

Коннор кивает, соглашаясь со мной: — Она ходила к врачу?

— До поездки в Париж она регулярно ходила к психотерапевту, также она прошла множество обследований, касающихся ее проблемы со сном, — я рассказываю всю информацию, которую, как я знаю, он спросит. И никто не предложил ей лучшего решения проблемы, чем таблетки и терапия. Остается только надеяться, что однажды она это перерастёт.

Коннор достает свой телефон и начинает печатать.

— Мне нужны все имена ее врачей и терапевта.

— Ты говоришь, как Роуз.

— Я серьезно. Хочу убедиться, что ты водил ее к лучшим…

— Коннор, — обрываю его, — она моя девушка, черт возьми. Я трижды проверил каждого врача, к которому она ходила. Мне не нужно, чтобы ты делал работу за меня. Я более чем способен позаботиться о ней.

Он колеблется, убирать ли ему телефон или нет, а затем смотрит на меня. В его взгляде читается уважение ко мне, которого не было в начале разговора.

— Так вы повесили ярлык на ваши отношения?

Я киваю: — Да, это так.

Мои ноздри раздуваются, когда я пытаюсь сдержать свои эмоции. Она сейчас находится в чертовой палате, возможно борется за свою жизнь. Где я ошибся, что в результате она оказалась там? Где я облажался?

Иногда я задаюсь вопросом, какой бы была моя жизнь, если бы я решил не общаться с моим братом. Если бы я решил не вынимать голову из песка.

Моя мама никогда бы не узнала о зависимости Лили.

Об этом бы не трубил весь гребаный мир.

Не было бы внимания со стороны СМИ.

Дэйзи бы спокойно спала.

Лили бы не переживала постоянный стыд.

И никто бы не мог увидеть сексуальную жизнь Коннора и Роуз в Интернете.

Что касается моего брата — думаю, он все так же бы пил.

Я делаю глубокий вдох, этой ночью на мои плечи свалилось ещё больше сожаления, чем я привык выносить.

— Я не всегда поступал правильно, Коннор, — начинаю я. — Я не идеален. Но я так сильно стараюсь присматривать за ней и моим братом. И если я причиняю им боль, то тебе нужно об этом мне сказать прямо сейчас, — я встречаюсь с ним взглядом — никакого притворства. Никаких шуток, — наши тела напряжены, что тяжело дышать. И от всей своей гребаной души я говорю: — Я не хочу разрушить чью-то жизнь своим присутствием. Это никогда не входило в мои намерения.

Коннор издаёт измученный смешок, и слезы появляются у него на глазах.

— Райк… — он качает головой и трёт свои губы. Он опускает свою руку. — Ты пробежал с ней на руках почти пять километров. Рождение твоего брата стало причиной развода твоих родителей, и все же ты отдаёшь большую часть своего времени и энергии, чтобы помочь ему оставаться трезвым. Как ты вообще можешь думать, что ты причиняешь им боль? То, что ты сделал для них, не что иное, как героизм, и если ты этого не видишь, то ты слеп, мой друг.

Горячая слеза скатывается по моей щеке.

Я так чертовски устал быть одиноким. Я боялся, что Коннор скажет мне убираться нахрен. И это бы означало возвращение к жизни, в которой я себя больше не вижу. Дэйзи все изменила. Из-за неё мне стало комфортноделить с кем-то свою жизнь, быть счастливым в компании других. Мое одинокое будущее выглядит мрачным. Но мое будущее вместе с моим братом, моими друзьями, с ней — нет ничего ярче этого.

Она — солнце. Я — тьма.

И если она уйдёт, я могу распрощаться со светом навсегда.

И я знаю, без Дэйзи я никогда не увижу его вновь.

27. Дэйзи Кэллоуэй

Я открываю глаза и не понимаю, где нахожусь. Медленно моргаю: перед глазами все размыто, мне сложно сфокусироваться. Ощущаю тяжесть в руках и ногах. Мой мозг пока успел обработать мои проблемы только на физическом уровне — чувство легкости в голове, онемение лица и покалывание в пальцах.

Сначала мне удаётся различить тени, светлые и тёмные. Фигура какого-то человека поднимается со стула и подходит ближе ко мне.

Я не просыпаюсь от ночного кошмара.

Что кажется совсем другим.

Пытаюсь вспомнить последние события, последний образ, который я видела прежде, чем упасть.

Но вспомнить мне не удаётся так легко, как я надеялась. В голове все так размыто.

К счастью, я могу все слышать.

— Дэйзи, — раздаётся знакомый глубокий голос, резкий, но полный серьезного беспокойства. — Ты меня слышишь?

Я пытаюсь кивнуть головой. Думаю, что я киваю. Моргаю пару раз, и мое зрение проясняется. Райк стоит около больничной койки. Где я лежу. Но я стараюсь сфокусировать своё внимание на его лице, царапинах на его щеках, синяках около глаз и на подбородке. Я вижу швы на его брови.

— Райк, — хрипло шепчу я.

Слезы наворачиваются на мои глаза. Никогда прежде я не видела Райка таким побитым. Я инстинктивно подношу руку ко рту, чтобы скрыть эмоции, но движение руки тянет за собой стойку с капельницей. Я опускаю взгляд, чтобы посмотреть, что происходит. Трубки тянутся от верхней части моей руки вниз по моему телу к коленям, а затем к капельнице.

Райк садится на край кровати, прямо у моих ног. Он их поглаживает, несмотря на то, что они покрыты светло-голубым одеялом.

— Хочешь воды? — он, как и я, переполнен эмоциями. Его черты лица напрягаются, чтобы скрыть бурлящие эмоции внутри него.

Я качаю головой.

— Ты можешь… подойти поближе? — тянусь за его рукой, но хватаю лишь воздух. Я пытаюсь сесть на кровати, чтобы видеть его получше, но все мое тело болит, словно меня сбил грузовик. Это так? Может я нечаянно выбежала на дорогу? Пожалуйста, скажите мне, что я не сделала ничего такого глупого, из-за чего Райк тоже пострадал.

Я начинаю плакать, в ужасе от того, что могло произойти.

— Дэйзи, не плачь, — говорит он мне. — Мы справимся с этим.

Мы. Я фокусирую своё внимание на этом местоимении, пока он нажимает кнопку на пульте управления. Кровать со скрипом поднимает меня в сидячее положение. А затем Райк подходит ближе ко мне и останавливается у бедра.

Я выдыхаю, чтобы остановить поток слез, и потом поднимаю руку и провожу пальцами по его щеке. Он наблюдает за мной, пока я трогаю его раны дрожащей рукой. Затем мой взгляд останавливается на швах на его лице.

— Твоя бровь…

— Все в порядке, — он сжимает мое запястье, чтобы я не смогла до неё дотронуться.

— Останется шрам, — бормочу я.

Его лицо почти кривится. Но затем он начинает быстро качать головой.

— Мне плевать.

Я слабо улыбаюсь, но от этого мне становится больно. Почему мне больно? Улыбка исчезает с моего лица.

— Что произошло? — спрашиваю я.

Он сглатывает: — Ты не помнишь?

— Нет, — выдыхаю я. — Я… я сделала что-то глупое? Ты не… ты же не прыгнул за мной на дорогу, да? — тот факт, что это могло случиться, показывает меня не в лучшем свете. Я могу совершать бездумные и эгоистичные поступки, когда хочу жить на полную. И мне всегда нравилось, что Райк меня не останавливал.

Какие бы дикости я не совершала, Райк делал то же самое.

Скатиться вниз по горнолыжному склону.

Поплавать в океане, в клетке с акулами.

Прыгнуть со скалы.

Со скалы. Мне было только пятнадцать. Я нырнула в воду. И он прыгнул за мной. Я и представить не могла, чтобы любой другой парень сделал подобное ради человека, которого он едва знает. В тот момент я влюбилась в Райка. Буквально и фигурально — в тот момент я поняла, если мы и не будем парой, он станет моим другом.

Теперь мы здесь.

В больнице.

— Может мне следовало оставить тебя в покое, — шепчу я.

— О чем ты говоришь?

— Тогда бы тебя не поранили… — я наблюдаю, как от моих слов все его тело напрягается, несмотря на то, что он сидит неподвижно. Я хватаюсь за низ его белой футболки, она не похожа на те, которые он обычно носит.

Он держит мои руки, останавливая меня.

— Дэйзи, — говорит он с напором. — Я в порядке.

— Сними футболку.

— Нет.

Я опять улыбаюсь. Оу.

— Я, должно быть, единственная девушка, которой ты отказал.

— Это, блять, неправда, — рычит он. Он смотрит на больничную койку, на меня, затем тяжело вздыхает сдаваясь. Он снимает футболку, и я в ужасе открываю рот.

Мои руки скользят по его прессу и груди, усеянным желтофиолевыми синяками, несколько кровоподтеков покрывают его тату в виде феникса.

— Повернись, пожалуйста, — мягко прошу я.

Он поворачивается только наполовину, и я вижу картину ещё ужаснее: спина покрыта темно-багряными гематомами. Я хочу поцеловать его раны, но как только я наклоняюсь вперед, он кладет руку мне на грудь и облокачивает меня обратно на мягкую подушку.

— Дэйзи, что последнее ты помнишь? — серьезным тоном спрашивает Райк.

Я напрягаю свою память.

— Бар, — мы пошли в бар рядом с отелем. — Ло… — он выпил алкоголь. — Кристина, я видела ее в баре и… — Йен. — Вы не… вы же не… — они что, подрались? — Йен… — я пару раз моргаю, перед моими глазами начинает формироваться картинка. Нет, драка закончилась раньше. Случилось что-то другое. — Я была на улице с Кристиной. Мы собирались пойти в отель.

Следующие события вспышками проносятся перед моими глазами. Я наблюдала за двумя большими парнями: они стояли на тротуаре и кричали, затем они начали друг друга толкать в грудь. Один занес руку для удара, и вот я уже в центре урагана из пьяных мужчин, которые дерутся друг с другом. Я тут же оттолкнула Кристину назад, а мои волосы зацепились за молнию чьей-то куртки. Меня понесло назад.

— Райк, — страх, что я испытала, когда упала на тротуар, возвращается, и звук кардиомонитора начинает в ускоренном темпе издавать бип, бип, бип. Чьи-то ноги ходили около меня, по моему животу, ногам, и наконец мне удалось высвободить свои волосы лишь для того, чтобы они снова зацепились за что-то ещё. В этот раз волосы натянулись в районе лба. Боль прожигала мое тело одновременно с выбросом адреналина. Бипбипбипбип.

— Дэйзи, посмотри на меня, — говорит Райк. Его рука скользит по моему бедру, крепко сжимая меня.

Я встречаюсь с его обеспокоенным взглядом, и именно в тот момент последнее воспоминание вспыхнуло в моей памяти. Я поднялась с земли.

— Я видела тебя, — шепчу я. — Ты был там, — я помню, как мы встретились взглядом. Его глаза были полны гнева, отчаяния и пронзительно-жгучей боли.

Он кричал мое имя. Но я услышала его лишь раз, прежде чем что-то твёрдое ударило меня по лицу.

Мое лицо.

Впервые я поднимаю руку, чтобы дотронуться до своего лица. Но единственное, что я чувствую — пластырь или марлю, не знаю. И что бы ни скрывалось под этим — именно оно причиняет мне боль каждый раз, когда я начинаю улыбаться.

БИПБИПБИПБИП!

— Делай глубокие гребаные вдохи, — говорит Райк, поглаживая мою руку.

Кто-то дважды стучит в дверь, и она открывается. И заглядывает медсестра в розовом халате.

— Дэйзи, ты проснулась, — она улыбается, потом поворачивается, чтобы сказать что-то рядом стоящему. — Ты можешь сказать ее друзьям? — она закрывает дверь за собой и подходит ко мне. — Меня зовут Джанет. Как ты себя чувствуешь?

Она наливает стакан воды и протягивает мне. Я делаю глоток и отдаю стаканчик Райку.

— Можно мне зеркало? — спрашиваю я.

Бипбипбипбип.

Я не могу выразить свои чувства словами, единственное, что я точно чувствую — панику. Мне просто нужно сначала увидеть своё лицо, чтобы понять бурлящие во мне эмоции.

— Хочешь, чтобы я сначала позвонила больничному психологу?

Что?

— Райк, — я поворачиваюсь к нему с широко открытыми глазами.

— Вы можете просто дать ей зеркало? — спрашивает он у Джанет, пристально глядя на неё.

Она кивает.

— Хорошо, — Джанет осторожно достает зеркало из ящика и протягивает его мне.

Я поднимаю зеркало к лицу. БипбииипБИПБИП.

Повязка покрывает мою левую щеку до самой челюсти. Моя губа опухла, а под глазами образовались тёмные синяки. Я выгляжу… ещё хуже, чем Райк. Неудивительно, что он смотрел на меня, словно думал: «хватит, черт возьми, говорить о моих ранах».

Я начинаю открывать пластырь, чтобы снять повязку, но Джанет останавливает мою руку.

— Не трогайте.

— Мне нужно посмотреть.

Я даже не знаю, что там такое.

И тут заходит другая медсестра в голубом халате вместе с Ло и Коннором.

— Хей, — говорит Ло со слабой улыбкой на лице, — Как ты? — он дотрагивается до моей ноги. Хотела бы я ему улыбнуться в ответ, но это очень больно.

— Нормально, — отвечаю я.

Коннор просто кивает.

— Кто-нибудь рассказал тебе, что произошло?

— Вроде того, — бормочу я. — Я хочу увидеть, что случилось с моим лицом.

— Она не знает? — хмурится Ло и сердито смотрит на Райка, словно это его вина.

— Мы как раз шли к этому.

— Позволь мне помочь, — говорит другая медсестра, подходя к кровати. — Нам в любом случае нужно сменить повязку.

Райк встает с кровати, пока обе медсестры возятся вокруг меня. Он подходит к Коннору и Ло, которые стоят у изножья кровати. Мое сердце бьется все так же сильно и быстро.

Джанет медленно снимает повязку, которая покрывает пару швов… нет, подождите, огромное количество швов.

— Была глубокая рана, — объясняет она самым добрым голосом. — Тебе сделали МРТ. Все в норме. Доктор сказал, возможно, у тебя лёгкое сотрясение, но в остальном через две недели ты будешь в порядке, никаких швов. Останется лишь…

— Шрам, — заканчиваю за неё. Они освобождают мою щеку от пластыря и марли, и вот что я вижу: покрасневшая рана тянется от виска к подбородку по всей щеке. Я провожу языком вдоль десны, ощущая тыльную сторону швов, словно моя щека была разрезана насквозь.

— Как…

БИПБИПБИП. Я смотрю на Райка, мои глаза размером с блюдца.

— Тебя ударили огромной палкой. Врачи думают, что на ней было что-то острое. Это и порезало твоё лицо.

— Тебе сделали прививку от столбняка, — заверяет меня медсестра в голубом халате.

После говорит Джанет: — Мы можем пригласить психолога.

Потому что шрам останется навсегда. Потому что я больше никогда не буду той милой Дэйзи Кэллоуэй, которую печатают на разворотах журналов или приглашают на подиумы. Я больше не модель.

Я больше не тот человек, каким мама так старательно пыталась меня сделать.

Но теперь я в большей степени могу быть самой собой, чем раньше.

Я закрываю глаза и облокачиваюсь назад. Мой пульс замедляется. Я делаю глубокий вдох. Такое ощущение, словно это мой первый вздох за всю жизнь, и слезы тихо стекают по моему лицу. Колоссальное давление начинает нарастать в моей груди.

— Это нормально, что ты сейчас расстроена.

Я открываю глаза и качаю головой, издавая слабый смешок.

— Я не расстроена, — мой подбородок дрожит. Я вытираю слёзы и говорю: — Облегчение — вот, что я чувствую, — мои глаза встречаются с глазами Райка. — Насколько это ненормально? — и затем я начинаю рыдать, потому что знаю, что не должна так чувствовать.

В секунду он оказывается рядом со мной, и я обвиваю руки вокруг него.

До этого момента я и представить себе не могла, в какой ловушке я нахожусь. До тех пор, пока не произошло нечто ужасное, что позволило мне почувствовать себя хорошо.

Я знаю, что отчасти сама виновата в этом. Если эта ситуация не показывает мне, что я должна постоять за себя, то я не знаю, что ещё могло бы открыть мне глаза.

28. Дэйзи Кэллоуэй

Обезболивающее меня вырубило. Я испытала какой-то новый вид сна. Не то чтобы он лучше. Я всегда чувствую вялость и сонливость, и я все еще мечтаю о том идеальном сне, который у меня был до всей ситуации с медиа. К счастью, Райк купил мне энергетик в мой последний день в больнице.

Я делаю глоток «Lightning Bolt!» и одновременно копаюсь в своем чемодане, который Райк принёс сюда. Парни уже оформили выселение из отеля за меня и собрали все вещи.

— Ты звонила в свое агентство? — спрашивает Райк.

— Да, я уволилась прошлой ночью.

В последний день Недели моды я позвонила в агентство Revolution Modeling Inc. и сказала: «Я не хочу больше работать моделью. Извините, но вам нужно будет найти замену для сегодняшнего вечернего показа. Следующие три недели или в будущем работать я тоже не буду». Мой голос не был таким уверенным и напористым, каким был бы у Роуз. Но я воспринимаю это как пробный вариант перед звонком маме.

В агентстве спросили причину.

И я сказала самую что ни на есть правду: «Мне не нравится работать моделью».

Никаких увиливаний. У меня было целых два дня в больнице — две ночи я провела наедине со своими бесконечными мыслями — чтобы прийти к этому выводу. Моя карьера закончилась из-за шрама на моем лице, а должна была из-за моего здоровья, эмоций и счастья еще гораздо раньше. И для того, чтобы это осознать, потребовались ужасная ситуация, которая чуть ли не привела к смерти, и окончание карьеры моделью. Но легче винить во всем шрам. Знаю, я не почувствую себя лучше, пока не буду делать так, как мне говорили.

Я вытаскиваю джинсовые шорты и футболку со словами: «Я гребаная русалка».

— Как тебе? — спрашиваю Райка, показывая ему V-образный вырез.

Он почти улыбается, что мне уже нравится.

Я застегиваю чемодан.

— Ты можешь закрыть занавески, пока я переодеваюсь? — я бросаю на него тот взгляд, который говорит «тебе уходить необязательно».

Его выражение лица трудно распознать. Мне мало что удаётся прочесть в его задумчивом взгляде. Я пыталась не задаваться вопросом, собирается ли он расстаться со мной из-за лица. Он ведь сказал: «Мы справимся с этим вместе». Мне просто интересно, он будет мне помогать как друг или как кто-то больше.

Эти вопросы разрывают меня изнутри.

Кажется, я скоро узнаю, где сейчас его мысли. Коннор и Ло ждут нас в арендованной машине. Так что мы остались наедине впервые с момента моего пробуждения после операции. Не думаю, что Ло боялся оставлять нас одних. Я вижу, что он пытается доверять своему брату, особенно после того, как сам облажался и напился.

Я также отговорила Роуз и Лили прилетать сюда прямо перед тем, как они начали уже собираться. Я не хочу, чтобы Лили пропускала университет, а Роуз отменяла свои деловые встречи, просто, чтобы увидеть меня. Потребовалось несколько убедительных аргументов и двухчасовые переговоры, и я выиграла в этот раз. Хоть Роуз и заставила меня позвонить ей по Скайпу, я отказалась показывать ей рану под повязкой. Я ей сказала, что у неё будет хорошая возможность смотреть на шрам каждую нашу встречу до конца моей жизни. Так что несколько недель она может подождать.

Я наблюдаю, как Райк задергивает шторы, обеспечивая нам дополнительное уединение. Я кладу шорты и футболку на край кровати, больничный халат висит на моем теле как тонкий мешок. От тишины вокруг нас мое сердце стало биться ещё быстрее. К счастью, я больше не прикреплена к различному оборудованию, однако мое быстрое поверхностное дыхание заменяет звук: бип бип бип.

Я не знаю, что Райк собирается сделать, и эта загадка притягивает меня к нему. Делаю пару шагов вперед и на полпути останавливаюсь — нас разделяет всего пара метров. Он такой высокий, от его тела и твёрдой линии подбородка так и веет мужественностью. Думаю, я могла бы жить под весом и защитой Райка Мэдоуза, и жизнь приносила бы мне одно удовольствие.

От этой мысли мои губы приподнимаются. Я не обращаю внимание на покалывание в щеке из-за движения. Я хочу улыбнуться, блин. Я все равно не смогу сдержать улыбку.

Он пристально наблюдает за мной, все мои движения, даже самые маленькие, не остаются незамеченными. И затем он делает шаг навстречу мне. Ещё ближе. Я глубоко вдыхаю, ощущая его древесный аромат с земельными нотками и морскими аккордами. Мне так хочется узнать его мысли и дальнейшие действия, чтобы прикасаться к нему первой.

Его взгляд встречается с моим, затем опускается на воротник моего больничного халата. Он никогда не смотрит на меня так, словно я лишь половина самой себя, слишком избитая, чтобы любить, слишком хрупкая, чтобы со мной иметь дело. Вместо этого его взгляд пронзает меня, посылая моему телу ощущения, словно мы впервые так близко находимся рядом друг с другом.

Ещё один шаг, и его грудь соприкасается с моей при каждом глубоком вдохе. Он наклоняется вперёд, и я напрягаюсь. Его губы дотрагиваются до моего уха.

— Ты чертовски красива.

Я широко улыбаюсь. Эти слова теперь значат гораздо большее, чем когда лило прежде.

— Скажи еще раз.

— Как насчет того, чтобы я тебе это показал? — его дыхание обжигает мою шею, прежде чем он страстно целует то самое место. И вот так просто мое тело реагирует на его поцелуй, изгибаясь навстречу ему. Он придерживает меня за затылок, посасывая при этом место за ухом с таким усердием, заставляя каждую клеточку моего тела вспыхнуть тут же.

— Райк, — тихо выдыхаю, а затем пронзительно стону.

Я скольжу своими руками под его, обхватывая его за спину, словно он принадлежит мне. Не могу поверить, что я возбуждена после того, как пролежала пару дней в больнице. Но от его уверенных прикосновений мои измученные конечности расслабляются, становясь мягкими, словно желе.

Он распускает мои волосы, надевая резинку себе на запястье. Затем он ерошит длинные пряди своей грубой рукой, так же как делал много раз до этого. От его действий у меня кружится голова, а сердце выпрыгивает из груди.

Его губы теперь целуют меня вдоль ключицы. Его пальцы возятся с завязками на спине моего халата. Под ним на мне только трусики: я надела их раньше, после того, как выбрала себе наряд. Ткань соскальзывает с меня, и прохладный воздух пощипывает кожу. Мурашки бегут по моим покрытым синяками рукам и ногам. Я напрягаюсь, думая, что при виде этих фиолетовых пятен Райк тут же отстранится. Но он лишь нежно целует вокруг них, будучи при этом осторожным, но не настолько сильно, чтобы отпускать меня.

Как же мне хотелось бы его поцеловать в ответ. Но даже если бы это не причиняло бы мне боль, Райк никогда бы не позволил моим губам прикоснуться к нему, лишь бы избавить меня от мучений. Я готова наблюдать за ним всю жизнь. Его руки скользят по моим бедрам, подбираясь к желтым хлопковым трусикам с изображением маргариток на задней стороне.

Мой рот открывается, когда я наблюдаю, как его поцелуи спускаются к моей открытой груди, не надо даже расстегивать и снимать лифчик. Его голова опускается к моей правой груди, и когда его губы оказываются рядом с соском, в голове у меня вспыхивает воспоминание с Йеном. Острая боль. Укусы. Кровь.

В испуге я отшатываюсь от Райка, но он ничего не говорит о моей внезапной панике. Он просто поднимает меня так, чтобы я смогла обвить его талию своими ногами, а затем несет меня к кровати. Теперь я лежу на мягком голубом одеяле, и Райк почти без промедления возвращается к начатому делу. Он раздвигает мои ноги, становясь на колени между ними, и после целует то же самое место рядом с моим правым соском.

Только на этот раз он наблюдает за выражением моего лица, пока посасывает чувствительную кожу, не сводя с меня глаз и изучая мою реакцию. Вот зачем он поменял положение наших тел. Эта поза мне нравится даже больше. Его пах прямо напротив моего места, и я обхватываю его талию ногами, чтобы ещё ближе прижаться к нему.

И когда он целует мой сосок, я задерживаю дыхание: его язык скользит по твердому соску с единственной целью — зажечь мое тело. Ему это удается. Когда его другая рука начинает массировать мою левую грудь, с моих уст срывается резкий стон, затем следует вдох.

Он начинает посасывать немного сильнее, и я напрягаюсь, от чего он замедляется, что ощущается…

— Ааа, — снова вскрикиваю я. Вау. Его страсть ещё больше разжигает во мне желание и потребность, заставляя место между моих ног пульсировать ещё сильнее. Я жажду чего-то большее интенсивного. Я чувствую неведомое до этого мне желание.

— Я так сильно тебя хочу, — выдыхая, говорю ему. Я царапаю ему спину, задирая его футболку. Мои бедра толкаются к нему навстречу с такой силой, что стон вырывается из его горла.

Он убирает влажные волосы с моего лба, а затем садится, его руки прикасаются к моим длинным стройным ногам. Райк смотрит на них с новой жаждой и сильным вожделением.

— Я люблю каждую твою сторону, черт побери, — хрипло говорит он.

Я сжимаю одеяло по обе стороны своих бедер и сильнее прижимаюсь к нему.

— Сними свои джинсы, — практически хнычу я. Обычно мне хочется, чтобы парень не раздевался и чтобы этот неприятный момент быстрее закончился. Но это ощущение так чуждо мне. И я обожаю каждую секунду нашего момента.

— Мы пока не будем заниматься сексом, так что прибереги эту фантазию на потом, милая.

Милая.

Я улыбаюсь. Не ощущаю никакой боли. Ее заглушает мое возбуждение.

Райк произносит «милая» с такой силой, что это противоречит с самой нежностью слова. Интересно, мы с Райком тоже противоположности друг друга? Моя мягкость против его твердости. Нежность против грубости. Дикость против непреклонности и стойкости.

Мне это нравится.

Райк хватает меня за лодыжки, освобождая своё тело от меня, и сгибает мои ноги в коленях. Он останавливается, прислушиваясь к тишине, слушая мое дыхание. Думаю, он оценивает, сколько времени у нас осталось, прежде чем кто-нибудь нас поймает. Мы же находимся в больнице. В общественном месте. Но ему удаётся заделать так, чтобы в этом месте я чувствовала себя более уединенно и безопасно, чем где-либо на Земле. К счастью, тишина удовлетворяет Райка настолько, что он продолжает начатое.

Он целует мое колено, и затем его пристальный взгляд встречается с моим. Потом он берет два своих пальца и скользит ими себе в рот. И даже от простого наблюдения за этим действием я ещё сильнее сжимаю кровать своими пальцами. Только это мне и остаётся делать — ведь его волосы находятся далеко, чтобы я схватилась за них.

Его рука движется под мои трусики, и два его теплых пальца проникают в то самое пульсирующее место, которое незамедлительно сжимается в ответ. Я стону, мой рот приоткрыт. Уголки его губ приподнимаются, и Райк отрывает одну из моих рук от кровати.

— Ты раньше когда-то была такой же влажной? — он спрашивает меня. Он прижимает мои пальцы к тому же месту, где находятся его, но мое холодное прикосновение ощущается не так приятно, как его теплое. Я не просто влажная. Я мокрая. И я чувствую себя переполненной желанием.

Я качаю головой: — Ты сделал то, чего мне трудно было достичь самой.

— Пришло время чертовски все изменить, ты так не думаешь?

Я улыбаюсь еще шире.

— Не улыбайся, — говорит он мне. — Я не хочу причинять тебе боль, черт возьми.

— Ты и не сможешь.

Он вызывает чувства, противоположные боли. Райк — самая позитивная сила, которая когда-либо присутствовала в моей жизни. И он такой для всех, с кем знаком. Я в этом уверена.

— И все же, — возражает он.

Я прикусываю губу, чтобы сдержать свою улыбку. Райк же в это время отпускает мою руку и начинает двигать двумя пальцами внутри меня, отыскав то самое чувствительное место, которое я искала годами. Хотела бы я посмотреть, как его рука движется под моими трусиками, как его пальцы находятся так глубоко во мне. Этот образ я бы сохранила у себя в воспоминаниях.

Не хочу, чтобы Райк был так далеко от меня. Я медленно сажусь, пока он трахает меня своими пальцами, и в ответ он смотрит на меня так строго, словно хочет сказать: «ты не можешь меня поцеловать, черт возьми».

Я прижимаюсь лбом к его груди и наблюдаю за тем, как двигается его рука под моими трусиками. Он немного меняет угол и снова находит то самое место. Другой рукой он придерживает меня за затылок. Повинуясь потребности и инстинкту, я раскачиваю бедрами так, чтобы его пальцы толкались ещё глубже. От новых ощущений я начинаю громко стонать.

— Полегче, — шепчет он. И теперь, когда мы находимся так близко, он стягивает мои трусики к бедрам и показывает мне, что он делает.

От одного лишь вида руки Райка прямо у меня между ног, его пальцев полностью внутри меня, я чуть не упала за грань реальности.

— Райк, — ахаю я. — РайкРайкРайк, — я впиваюсь пальцами ему в спину и продолжаю покачивать бедрами в такт движениям его пальцев. Такое ощущение, словно я взбираюсь на великолепную гору, к которой, не могла подумать, что смогу приблизиться. И именно Райк помогает мне взобраться на неё.

Он снова укладывает меня на спину, но не отстраняется. В результате Райк нависает над моим телом, находится так близко ко мне. Он полностью одет, а я лежу голая, но даже при этом, я чувствую себя в безопасности, оказавшись в полной его власти.

— Не останавливайся, — стону я. — Райк, — я хватаю его за бицепс для поддержки.

Я встречаюсь с его жаждущим взглядом, прежде чем мои пальцы на ногах подгибаются, спина выгибается, а глаза закатываются. Каждая частичка меня взрывается, словно тысяча фейерверков распускается в моей голове и теле.

И я улетаю.

Впервые в жизни я достигаю оргазма.

Наконец-то.

Райк оставляет пальцы внутри меня, пока мое дыхание замедляется, и сжимаюсь там еще пару раз.

Я смеюсь, поскольку это было самым лучшим ощущением, которое я когда-либо испытывала в своей жизни. Точка. А ведь он даже не вошел в меня своим членом.

— Лучше, чем шоколад? — спрашивает он, вытирая мои все еще приоткрытые губы. Его предплечье находится возле моей головы, помогая удерживать его тело, пока он смотрит на меня сверху вниз.

— Не знаю, — тяжело дышу я. — Думаю, нужно проверить еще пять или шесть раз, чтобы я смогла дать окончательный ответ, — игриво улыбаюсь я.

— У меня складывается гребаное предчувствие, что мы узнаем твой ответ довольно быстро.

— Мне нравится твое предчувствие, — отвечаю я.

— А мне нравится смотреть на тебя, когда ты кончаешь, — говорит он, словно это какая-то простая вещь. Но для меня это совсем не просто.

— Насколько?

Он целует меня в здоровую щеку, а затем шепчет: — Больше, чем ты, блядь, можешь себе представить.

Черт. Он скользит своими пальцами из меня, вытирая их об одеяло, а затем очень медленно стягивает мои мокрые трусики. Настолько медленно, что мое тело снова сжимается. Теперь, когда на мне нет больше трусиков, я переворачиваюсь на живот и стону в одеяло.

— Просто возьми меня здесь и сейчас, — говорю я, зарывшись лицом в одеяло.

Райк стоит на коленях и приподнимает меня за бедра, так чтобы я тоже встала на свои.

— Я так с женщинами себя не веду, — говорит он, сжимая мою попу.

— Ты пытаешь их, — говорю я, поворачивая голову. — У меня не получится кончить дважды, перед тем как мы займемся сексом.

— Черт, ты хочешь поспорить? — спрашивает он, прищурив глаза.

Я ухмыляюсь: — Да, хочу. Давай сейчас это и проверим.

— У нас не так много времени, — говорит он, закрывая тему. Но попробовать стоило. Райк вытирает одеялом у меня между ног, затем быстро хватает меня за талию и ставит на ноги. Я стою перед ним совершенно голая. Наблюдаю, как он достает чистую пару трусиков из сумки.

Потом он помогает мне их надеть. И после того, как мягкий хлопок касается моих бедер, Райк надевает на меня футболку, а затем держит шорты так, чтобы я могла в них влезть. Его забота обо мне перешла на какой-то новый уровень. И от этого я чувствую себя больше, чем просто любимой. Я чувствую, что я действительно принадлежу ему.

Я держусь за его шею, пока он застегивает молнию на моих шортах, его тело снова так близко ко мне. Он просовывает пуговицу в петельку, его мышцы сжимаются от напряжения. Мое дыхание становится прерывистым. Как такое возможно? Я только что испытала оргазм.

Я поднимаю взгляд на него, после того как он заканчивает меня одевать.

— Думаю, я получила ответ на свой вопрос.

— Какой вопрос?

— Я собиралась спросить тебя, означает ли моя рана конец для нас.

Он хмурится: — О чем ты, блять, говоришь?

И даже замечая, как изменились его черты лица, становясь темными и сердитыми, я не отступаю. Я цепляюсь за каждую опасную сторону Райка.

— Я просто думала, что ты захочешь обратно стать просто друзьями после того, что случилось с моим лицом.

Его замешательство сменяется жестким, сердитым взглядом.

— Я с тобой не потому, что ты чертова модель.

— Знаю.

— Очевидно, что нет.

— Теперь знаю.

Ему такой ответ не понравился.

— Не думал, что мне придется объяснять тебе это, Кэллоуэй.

— Теперь я в замешательстве.

Он качает головой: — Я не встречал ни одной чертовой девушки, с которой хотел бы быть вместе дольше, чем на месяц, но потом я подружился с тобой…

Я перебиваю его: — И я подумала, что ты мог бы снова стать моим другом.

— Нет, ты подумала, что я снова захочу стать твоим другом. Ты думаешь, я с тобой только потому, что ты охеренно прекрасна? Дэйзи, я был бы с тобой с того момента как только тебе исполнилось восемнадцать. Но заниматься сексом с горячей девушкой, которая чертовски меня возбуждает, не стоит того, чтобы рисковать отношениями с моим братом.

Я начинаю тяжело дышать: — Тогда ради чего стоит рисковать?

— Ради того, что происходит между нами, — отвечает он. — Я люблю тебя, и это не просто физическое влечение, — он берет мою гладкую щеку и смотрит глубоко в мои глаза. — Я люблю тебя, Дэйз, потому что ты, черт возьми, самая дикая девчонка с самым большим сердцем. И без тебя в моей жизни, — он качает головой, словно даже предположение немыслимо, — я был бы самым несчастным гребаным парнем.

От его слов меня переполняет куча эмоций. И несмотря на то, что его речь некрасноречива, с его уст она звучит идеально — потому что эти слова соответствуют Райку Мэдоузу. И я сосредотачиваюсь на наиболее важных словах.

— Ты любишь меня, — выдыхаю я.

Он издаёт короткий смешок.

— Ты такая чертова девчонка.

— Скажи еще раз.

Он широко улыбается, от чего по всему моему телу бегут мурашки.

— Я чертовски люблю тебя, милая.

Я наклоняюсь, чтобы поцеловать его, забывая о своей боли, но Райк удерживает меня за подбородок, контролируя соприкосновение наших губ, которые отчаянно жаждут большего. Прежде чем наш поцелуй становится диким и страстным, он прикасается губами к моему лбу и шепчет: — Я никуда не денусь.

Никогда не думала, что отношения могут быть столь чувственными, духовными и лишь потом физическими. Теперь я задаюсь вопросом, происходит ли у нас все задом наперед или все шло верным путем с самого начала?

Верно. Я нашла единственного человека, который делает меня самой счастливой, но в голове возникает вопрос: как долго он будет со мной. Интересно, не слишком ли много внешних сил хотят разлучить нас.

Теперь я буду принимать каждый день таким, какой он есть.

Буду жить в моменте с Райком Мэдоузом.

И когда я умру, хочу, чтобы эта фраза была на моем надгробии.

29. Дэйзи Кэллоуэй

Джанет отдает мне пластиковый пакет с моими ценностями и окровавленную темно-бордовую водолазку, которая была на мне в ту ночь. Я надеваю золотое кольцо на большой палец, в то время как Райк расхаживает по коридору и разговаривает с кем-то по телефону, в ожидании меня.

— Вам необходимо подойти к окошку кассира, и там вам выдадут счет за лечение.

Я киваю.

— А плата за скорую помощь включена? — я не знаю, как работает медицинская система во Франции.

Джанет хмурится: — Никакой скорой помощи не было. Вы этого не знали?

Я качаю головой.

— Нет, но я… — я моргаю, ничего не понимая. Паб находится совсем не близко к этой больнице, так как же…

— Он принес вас, — говорит Джанет, прижимая руку к груди, словно та ночь вызвала волнение и у нее. — Вы были у него на руках, когда он прошел через двери больницы. Он прибыл в сюда на десять минут раньше всех остальных пострадавших в результате беспорядков.

На моих глазах наворачиваются слезы, но я стараюсь их сдержать, как только могу. Мой голос дрожит: — Он прибежал сюда?

Медсестра кивает и протягивает руку, чтобы коснуться моего запястья в жесте утешения. Я бросаю взгляд на Райка, который что-то серьезно говорит в трубку, словно хочет, чтобы человек на другом конце провода до конца его выслушал. Он герой моей истории, но он отказывается признавать любой из своих подвигов, словно они ничего не значат.

Но они многое значат. Райк позволяет людям увидеть только часть себя, он позволяет им думать, что он просто безмозглый спортсмен и агрессивный мудак. И из-за того, что он так долго был одинок, потерял всякий интерес доказывать свою значимость людям.

Думаю, я выиграла в лотерею — Райк присутствует в моей жизни.

Для меня он стоит каждого мгновения, сумасшедшего и громкого поступка, тишины и спокойствия, радостного и печального момента. Я бы все отдала, чтобы быть с ним. Однако у меня есть предчувствие, что для моей мамы это не будет иметь никакого значения. Она приложит все усилия, чтобы держать нас порознь.

И я чувствую это нутром. Дурное, очень плохое предзнаменование.

30. Райк Мэдоуз

— Что, черт возьми, скрывает Роуз? — резко спрашиваю я у Лили по телефону. Я решил ей позвонить, пока Дэйзи закончит со своими делами и заберёт свои вещи.

Дэйзи смотрит на меня с пластиковым пакетом в руке, указывает на окно кассира и становится в очередь.

Я киваю в ответ и слушаю Лили. Не ожидаю, что ее ответ будет подробным.

— Как я уже сказала Ло, я заключила договор с Роуз, что я ничего не расскажу. Ну знаешь, тайна сестринства Йа-Йа и все такое. Я не могу отказаться от своего обещания. И просто, чтобы ты знал, Роуз иногда пугает. Она достала нож, начала говорить что-то о клятвах на крови, и прежде, чем я опомнилась, она порезала мою ладонь, — ее голос становится тише. Она звучит так комично, что ее трудно воспринимать всерьёз. Однако она серьезна сейчас. — А это сделала девушка, которая не может ходить по полу босиком. Не нужно ничего говорить, я тоже очень удивилась.

Я закатываю глаза.

— Лили, — говорю я серьезным тоном. — Если это что-то серьезное, тебе нужно сказать об этом моему брату.

— Договор, — шепчет Лили. — Что если Роуз наложит на меня проклятие? Я не могу ничего рассказать.

— Ты не можешь быть настолько суеверной.

— У Роуз могут появиться сверхъестественные силы, если она расстроена. Ты ее никогда не видел в гневе, так что ты ничего не можешь сказать по этому поводу.

— Я видел, как она чертовски сильно разозлилась на моего брата, что она чуть ли его не ударила электрошокером. Как тебе такое?

— Это совсем другое, — отвечает Лили. — Мы справимся со всем, ладно? Думаю, хорошо, что Ло с тобой, а я с Роуз здесь.

Я хмурюсь. Никогда не думал услышать такое от Лили. Обычно Лили и Ло словно приклеены друг к другу.

— Ты правда в порядке без него?

После долгого молчания она отвечает: — Я имею в виду, я скучаю по нему так сильно, что словами выразить не могу. Без него мне тяжело здесь. Но сейчас мне лучше, чем когда он был первый раз на реабилитации. Я в порядке.

— Знаю, что это так, — соглашаюсь я. Тогда каждый раз, когда я ей звонил, она была почти в слезах. Выглядело чертовски жалко, но в тот момент я не понимал их отношений. Я не понимал такой безусловной любви. Но затем Дэйзи уехала, и я чувствовал себя не в своей тарелке в течение трёх дней. Я кричал на Лили за то, что она ныла, находясь без Ло семь дней. Так и кто теперь лицемер?

— Мы встретимся с вами через две недели, верно? — спрашивает Лили. — Это не так долго.

— Вы уверены, что хотите сделать из этого сюрприз для Дэйзи? — спрашиваю я. Роуз названивала мне без остановки, пытаясь понять, как встретиться с Дэйзи, при этом не расстраивая ее. Я им сказал, чтобы девочки присоединились к нам в ходе нашего путешествия. Но главное — немного подождать, пока лицо Дэйзи немного заживет. Девочки согласились.

— Ей нравятся сюрпризы, — говорит Лили. — Иначе мы бы ей рассказали.

Тут она права.

— Только не приезжайте слишком рано. Я не смогу провести тридцать дней со всеми вами в машине. Восемнадцать — и так слишком много.

— Разве не ты хотел начать свое путешествие из Нью-Йорка?

Я стону от недовольства.

— Ты меня раздражаешь, Кэллоуэй.

— Я всего лишь говорю, что ты мог бы выбрать место поближе к Калифорнии. И тогда нам бы не пришлось находиться в машине так долго.

— Тогда в этом не было бы и гребаного смысла путешествия на машине. Если бы решали вы с Роуз, то мы бы начали путешествие в Калифорнии.

Лили замолкает, затем отвечает мне: — Теперь звучит как отличная идея.

Я снова закатываю глаза. Затем глубоко выдыхаю.

— Ты можешь мне кое-что пообещать? — спрашиваю я.

— Смотря что. Это же не включает в себя нарушить обещание моей сестре и навлечь на себя ее страшный гнев?

— Пообещай мне, что несмотря ни на что, вы будете чертовски осторожны. И ты будешь аккуратна на пути к нам. Мой брат не может жить без тебя. Меня можно заменить, тебя — нет.

— Ты не можешь так думать о себе, — мягким голосом говорит Лили.

— Просто обещай мне, Лили.

— Я обещаю, но Райк… он нуждается в тебе. Ты его брат.

Я качаю головой. Для Ло я стою в одной линии с Коннором. Мы оба познакомились с Ло в одно и то же время, черт возьми. На самом деле, Коннор познакомился с ним на пару месяцев раньше меня. Черт побери, Ло заставил нас подбрасывать монетку, чтобы определить, кто будет шафером на его свадьбе. Я буду шафером не потому, что мы родственники. Меньше чем через год я буду стоять рядом с ним на свадьбе лишь благодаря удаче.

Подбросив монетку.

Он с легкостью может вышвырнуть меня из своей жизни, и единственная причина, почему я все еще в ней — я отказываюсь уходить, как бы сильно он меня не отталкивал.

Но Дэйзи… в глубине души, я знаю, что именно мои отношения с ней могут дать ему причину выкинуть меня из его жизни. Я собираюсь бороться с этим, но мысленно подготавливаю себя к такому исходу событий.

— Конечно, — отвечаю я. — Слушай, делай все, что необходимо для вашего сестринства Йада…

— Йа-Йа, — поправляет меня Лили.

— Без разницы, — продолжаю я. — Просто не позволяй Роуз еще раз тебя порезать. Тебе нужно стоять за себя.

— Так вот, что ты говоришь моей младшей сестре, — спрашивает Лили, меняя тему.

— Я говорю ей кучу гребаных вещей, — отвечаю я. — И да, это одна из них.

— Хорошо, — могу представить, что сейчас она решительно кивает, в своей дурацкой манере.

— У тебя на голове сейчас это животное? — спрашиваю я.

— Ты знаешь, как это называется.

— Нет, не знаю.

— Это шапка Вампы.

— Хрень из «Стартрека»? — спрашиваю я, прекрасно зная, что это «Звездные войны». Мне просто нравится ее дразнить.

— Звездные войны. Ло бы тебя ударил за это.

— Как хорошо, что его здесь нет, — мой брат — чертов фанат комиксов. С внешностью, которая одновременно может убить и заставить женщин растаять сразу же. Это чертовски странно. Кто бы мог подумать? Девять лет назад, я и представить не мог.

После долгой паузы Лили спрашивает: — Как у неё дела?

Я бросаю взгляд на Дэйзи: она покачивается на пятках, нервничая из-за того, что долго стоит на одном месте. Она повернута ко мне так, что я не вижу повязку на ее щеке. Единственное, что видно невооруженным глазом — синяки под ее глазами. Я вспоминаю улыбку во время ее оргазма, ее смех и искреннее счастье, которое она излучала. Как бы мне хотелось, чтобы эта гребаная ситуация никогда не произошла, чтобы ей не пришлось принимать такие трудные решения о модельной карьере. Но я рад, что она наконец-то это сделала.

— С ней все будет в порядке, — уверяю я Лили. — Она выглядит хорошо.

Она выглядит невероятно красиво.

— Спасибо тебе за то, что ты сделал, — благодарит меня Лили. — Ты знаешь, мы все ценим твой поступок.

Я не очень осторожно подбираю слова. Я просто их говорю, черт возьми.

— Я сделаю всё для неё.

— В этот раз все иначе?

— Что ты имеешь в виду?

— Несколько лет назад в Канкуне, ты спас Дэйзи, что-то вроде того. Мне просто стало интересно, изменилось ли что-то сейчас.

К чему это она ведёт?

— Говори прямо или не закрой тему.

Лили вздыхает: — Тебе обязательно быть таким вредным?

— Это не про меня, — возражаю я.

— Сейчас она нравится тебе больше, чем тогда? — спрашивает она прямо.

— Ей тогда было только шестнадцать, — отвечаю я. — Тогда мы не очень много проводили время.

Правда намного сложнее.

— Говори прямо или закрой тему, — возражает Лили не так решительно, как я, где-то в десять раз.

Я почти улыбаюсь.

— Она чертовски много для меня значит, Кэллоуэй, — ответ не намного лучше предыдущего, но, кажется, для Лили этого достаточно.

— Ты уже сказал об этом Ло?

— И что бы это изменило? Он видит только то, что хочет видеть, — я здесь посторонний человек, чертов парень, которого Ло принял в свою жизнь. Если мой член появится где-то рядом с Дэйзи, он оскорбится, словно я поимел всю его семью, его друзей, его мир.

— Он видит только то, что ты даешь ему увидеть, — мягким голосом говорит Лили, — а даешь ты ему увидеть только самую малость.

Я провожу рукой по волосам и вздыхаю. Я чертовски боюсь открыться собственному брату. Вот такая гребаная правда. Долгое время я поступал неправильно по отношению к нему, и если я начну ему все рассказывать, то боюсь, я его оттолкну еще больше. Я ещё недал ему ни одного повода быть со мной ближе. Годы ненависти за моими плечами, никакой любви.

Так зачем об этом говорить? Что хорошего будет от этого?

Я просто хочу все забыть и двигаться дальше.

Я вижу, что скоро будет очередь Дэйзи.

— Мне пора, — говорю я Лили.

— Она обрадовалась тому, что поедет с вами в Калифорнию? — спрашивает она прежде, чем мы попрощаемся.

— Ага, — отвечаю я, моя грудь вздымается от этого факта. — Я позабочусь о ней.

— Ты позаботься о себе, — делает ударение Лили. — Это ты взбираешься на горы. Так на всякий случай, чтобы ты знал — я собираю аптечку на случай, если ты упадёшь.

— Твой гребаный пластырь меня не спасёт.

— На нем изображен Росомаха. Он спасёт кого угодно.

Кажется, за время нашего разговора я закатываю глаза уже в пятый раз.

— Давай просто будем надеяться, что я поднимусь целым и невредимым.

Дэйзи подходит ко мне.

— Мне пора.

— Пока.

После того как я повесил трубку, я обнимаю Дэйзи за плечо и беру ее сумку. Майки останется во Франции ещё на две недели, устроив себе отпуск. Надеюсь, это привлечёт внимание папарацци и собьёт их с толку. Впервые за долгое время нам удастся побыть вдали от внимания СМИ.

— Ты готова к чертовому приключению, милая? — спрашиваю я.

Дэйзи меня обнимает и спрашивает: — А приключение включает в себя кексы, Райка Мэдоуза и мотоциклы?

— Только замени последнее на чертову машину.

Она улыбается.

— Тогда я готова к этому огромному приключению, — она делает паузу, затем добавляет: — С тобой.

Я целую ее висок.

30 дней до восхождения на Йосемити.

Да начнется гребаный отсчет времени.

31. Райк Мэдоуз

Семь дней в пути, а я уже ссорюсь со своим братом.

— Ты знаешь, насколько неприлично ты, блядь, ведёшь себя?

Ло развернулся в пол оборота с переднего сиденья внедорожника, его челюсть сжата, пока он набрасывается на меня. Самое, блядь, удивительное во всем этом: дело даже не в Дэйзи.

Дело в Лили.

Его чёртовой невесты.

— Я всегда, блять, веду себя неприлично, — признаю я, пожимая плечами. — Я думал, мы все это уже знаем. Так почему ты донимаешь меня с этим?

Ло смотрит на меня так типа: Ты сёрьезно?

— Ты не можешь говорить с ней об этом дерьме. Она, блять, сексуально зависимая.

Глаза Коннора переходят на меня в зеркале заднего вида, его руки крепко держатся за руль. На чьей он стороне, Ло или моей, он не говорит. Дэйзи заплетает волосы в длинную косу рядом со мной.

Я громко стону.

— Она сильно стесняется говорить о сексе. Я сделал ей долбаное одолжение, а во-вторых, я не знаю, почему ты кричишь на меня сейчас. Этот разговор произошел несколько месяцев назад.

Спасибо, Лил, за то, что заговорила об этом именно сейчас. Когда я нахожусь в замкнутом пространстве в течение нескольких грёбанных часов со своим братом.

Мы с Лили часто разговариваем, но я не помню, как мы перешли к теме о публичном сексе, возможно, потому что она упомянула, как ей этого не хватает. Это одно из её ограничений теперь, когда она выздоравливает. Я сидел на их диване, ожидая, пока Ло переоденется для посещения спортзала, и спросил её обо всех местах, где она занималась этим.

Её лицо покраснело, и она начала запинаться в поисках ответа. Я подумал, что ей будет комфортнее, если я перечислю свои сексуальные похождения.

Пляжи.

Ванные комнаты.

Поля для гольфа.

Леса.

Парковки.

Лифты.

Парки.

Торговые центры.

Раздевалки спортзалов.

Список бесконечен. Мне нравится трахаться везде, особенно на улице. Лили начала понемногу открываться. Это не было моим, блять, намерением делиться друг с другом нашими сексуальными подвигами, но я просто хотел, чтобы она меньше стыдилась своей сексуальной жизни. Так что чтоб меня.

Она рассказала мне, что однажды у неё был секс с Ло в кинотеатре. И как она делала это в парке развлечений, когда ей было восемнадцать, на грёбаном колесе обозрения.

Моя первая мысль: Я должен отдать ей должное. Звучало это чертовски весело.

А потом она сказала мне, что это было со случайным парнем, которого она встретила в киоске со сладкой ватой.

У меня внутри все перевернулось. За неё. За моего брата. Я бы хотел, чтобы она просто наслаждалась сексом, как я, но вместо этого для неё это было что-то совсем другое. Что-то более тёмное.

— Я ценю твои попытки заставить её чувствовать себя комфортно, — говорит Ло таким тоном, будто он совсем не ценит это. — Но ради всего святого, она пишет мне, чтобы я объяснил ей, что такое публичный секс, — он качает головой, опускает взгляд на свой телефон и читает её сообщение. — Считается ли секс в палатке публичным сексом, если палатка принадлежит нам? Потому что некоторые люди живут в палатках. Поэтому в таком случае палатка является домом, а дом — это не общественное место, а частное. Поэтому секс в палатке это частный секс.

Коннор очень старается не издать ни звука (по крайней мере, мне кажется, что это он и делает), но в итоге разражается смехом.

— Я знаю, — говорит Ло. — Это безумие. Это как читать сообщение от кого-то, кто пытается убедить тебя, что кокаин это не наркотик.

— И с чего ты взял, что это моя, блять, вина?

Ло поднимает брови.

— Потому что я сказал ей, что это публичный секс, и она тут же ответила: У Райка было много публичного секса. Может, он сексуально зависимый, — он поднимает на меня глаза. — А потом у нас был долгий, мать его, разговор о вашей с ней беседе.

Дэйзи смотрит на меня с ухмылкой.

— Тебе нравится публичный секс? Типа в продуктовых магазинах?

— Да, прямо перед гребаными дынями и продуктами, — говорю я.

— Я предпочитаю делать это перед выпечкой. Шоколадные крошки. Готовые смеси для тортов.

Её улыбка растет.

Ло смотрит между нами.

— Нет, — говорит он резко. — Даже не думай об этом, — его взгляд падает на Дэйзи. — И не занимайся сексом на людях. Это чертовски мерзко.

— Эй, — вклиниваюсь я. — Пусть делает, что хочет.

— Да, конечно, пусть тебя арестуют, Дэйз, — говорит ей Ло. — Или ещё лучше, трахнись в продуктовом магазине, а потом какой-нибудь кассир будет подглядывать из соседнего отдела и снимет тебя на свой мобильник. Отличная история, которую можно рассказать всему миру.

Я ожидаю от неё очередного саркастического комментария, но вместо этого её лицо становится серьезным.

— Ты думаешь, это мерзко, что у Лили был публичный секс?

Лицо Ло искажается, и он начинает качать головой.

— Конечно, нет. Она не мерзкая.

— Но если это была бы я, это было бы мерзко, — говорит Дэйзи, касаясь своей груди. Непонимание морщит её лоб.

Я бросаю взгляд на Ло. Он только что это и сказал.

— Я не это имел в виду, — говорит Ло, морщась. — Ты просто… ты это ты, Дэйз. Ты молода.

— У Лили был секс на колесе обозрения, когда ей было восемнадцать, — холодно опровергаю я. — Не делай из этого возрастной вопрос. Скажи гребаную правду, Ло. Тебе было бы мерзко думать о том, что Дэйзи занималась сексом. Неважно, где, блядь, это бы произошло.

— Всё в порядке, ребята, — быстро говорит Дэйзи, — простите, что я подняла эту тему.

Она отстраняется к окну, её лицо окутывает чувство вины за то, что она спровоцировала новую конфронтацию между мной и моим братом. Но, честно говоря, всё, что она скажет, будет злить Ло. Он просто такой, какой есть.

Ло смотрит на меня долгим взглядом.

— Просто в следующий раз будь осторожнее с Лил. Ты, разглагольствующий и восторгающийся тем, что потерял свою гребаную девственность на поле для гольфа, не помогаешь. Она захочет попробовать, и я должен буду сказать ей нет.

— Вы не можете даже один раз сделать это за пределами спальни? Я думал, ей лучше, — говорю я.

— Она не может просить об этом, — говорит мне Ло. — А она начинает просить. Ты видишь здесь цикл?

— Да.

Он не получает секса. Но я знаю, что дело не только в этом. Он волнуется о ней. И всегда волновался.

— Кто запер окна? — внезапно спрашивает Дэйзи.

Я оглядываюсь и вижу, как она щелкает кнопкой на дверной ручке, но ничего не происходит. Дэйз не может сидеть спокойно дольше тридцати долбаных минут. Посади её в джип на час, и она высунет из окна голову, руку, ноги и, в конце концов, всё тело. Ло уже три или четыре раза приходилось усаживать её обратно на кожаное сиденье.

Я придвигаюсь ближе к ней.

— Я, — говорит Коннор. — Я не получу свой первый штраф, потому что Райк не может сдерживать своего щеночка.

— Эй, — вмешивается Ло. Я хмурюсь. Он собирается заступиться за меня? — Не надо называть Дэйзи его кем-либо.

Я закатываю глаза.

— Просто открой гребаное окно, Коннор.

— Нет, всё в порядке, — говорит Дэйзи, придвигаясь ближе ко мне. — Я не хочу, чтобы у кого-то были неприятности.

Она заправляет свои длинные светлые волосы за ухо, и её нога касается моей. Синяки исчезли, и сегодня утром врач из Огайо снял ей швы. Рана на щеке срослась, но покраснела.

Тем не менее, она выглядит в десять раз лучше, чем раньше. Я распускаю её волосы, собранные в пучок, и игриво путаю пряди. Они ложатся на её голове спутанные, вьющиеся, как будто она встала с постели или бежала по лесу.

Она напрягается, наблюдая, как я внимательно её разглядываю. В присутствии Дэйзи я веду себя так же, как и до того, как мы сошлись, а это значит, что мой брат каждые полчаса бросает на меня предупреждающий взгляд за то, что я переступаю и иду по тонкой грани.

— Тебе нравятся мои длинные волосы? — спрашивает она меня.

— Нет, потому что я вижу, что ты их чертовски ненавидишь.

Интересно, ждала ли она моего мнения, прежде чем взяться за ножницы? Я думал, что стрижка волос будет одним из её первых спонтанных поступков после ухода из модельного бизнеса.

— Тогда почему ты всегда развязываешь мои волосы, когда я их собираю?

Мне придется обобщать, потому что мой брат сидит на переднем сиденье. Поэтому я говорю: — Мне нравится, когда у девушек беспорядочные волосы.

— Типа в стиле мы только что трахнулись?

Она всё равно завела тему сюда. Я изо всех сил стараюсь не улыбаться.

— Дэйзи, — вмешивается Ло с гримасой. — Не говори такие вещи моему брату.

— Ты прав, — говорит она Ло. — Слово на букву т немного резкое, — она наклоняет голову ко мне. — Как насчёт у нас только что был секс?

Ло пару раз качает головой, надевает наушники и комкает свой свитер, чтобы использовать его в качестве подушки.

— Разбуди меня, когда ты перестанешь флиртовать с парнем на семь лет старше тебя. Это отвратительно.

Её улыбка исчезает.

Я люблю Ло, но он может быть настоящим, блять, мудаком.

Коннор молчит, сосредоточившись на вождении, а я пользуюсь возможностью подбодрить Дэйзи. Я обхватываю её за талию и сажаю между своих раздвинутых ног. От неожиданности она снова улыбается, и я просовываю одну руку под футболку, поглаживая её спину, а другой массирую плечо.

Её напряженные мышцы не могут расслабиться, когда я так близко. Чем больше я разминаю пальцами её плечо и провожу ладонью по спине, тем сильнее она напрягается и хватается за мои колени для поддержки.

Она целенаправленно двигает задницей, сильнее вжимаясь в мою промежность. Твою мать.

Я убираю руку из-под её футболки и провожу пальцами по её волосам.

— Мне нравятся твои волосы, потому что ты выглядишь дико, но ты можешь сделать с ними что угодно, и мне всё равно понравится.

Я хочу, чтобы она сама выбирала длину и цвет, исходя из своих желаний. Её мама и агентство и так много диктовали, как она должна выглядеть. Я не собираюсь перенимать теперь эту роль.

Она поворачивается, мои руки падают с её плеч. И, по сути, она почти что на моих коленях. Единственное что, её задница на краю сиденья, а не на мне.

— Можно мне взять твой нож? — спрашивает она.

Я смотрю на неё сверху вниз и прижимаюсь к её лицу, проводя большим пальцем по её гладкой щеке.

— Какой нож?

Она тянется к моей лодыжке, и я хватаю её за запястье, чтобы остановить. Улыбка играет на её губах, озорство пляшет в её глазах.

— Нож, который ты обычно берешь с собой в постель, — шепчет она шелковистым голосом.

Я ношу этот нож и сейчас, но я перестал пристегивать его к лодыжке на ночь, потому что думал, что это уменьшит её беспокойство, чтобы она видела, что я больше не волнуюсь о том, что кто-то вломится в её квартиру.

— Не говори о моём ноже, Кэллоуэй, — говорю я невозмутимо.

Она подаётся вперед, устроившись на моих коленях.

— Мне нравится твой нож.

Она чертовски несносная девчонка. Есть причина, по которой парни не могут продержаться с ней долго. В постели она, вероятно, не будет лежать спокойно, пока парень доминирует над ней. Она также не умоляет о полном контроле. Она хочет быть частью процесса, поэтому, когда я трахну её, она трахнет меня с такой же интенсивностью. Между нами происходит постоянное перетягивание каната, и я не ожидал, что это перенесётся на секс, но я уже знаю, что так и будет.

Мой взгляд становится жестким, я смотрю на неё взглядом, который пугает большинство женщин. Вместо этого её глаза светлеют, загипнотизированные темнотой внутри меня. Менталитет Мне плевать, что ты думаешь пугает некоторых людей, но её он привлекает. И всегда привлекал.

Она глубоко вздыхает и проводит рукой по моим волосам, прежде чем её губы касаются моего уха: — Ты мой волк.

Её руки опускаются на мою шею, наблюдая за тем, как я смотрю на неё.

— Мило, — говорю я.

— Милее некуда? — она улыбается.

Я качаю головой, наклоняюсь вперед и шепчу ей на ухо: — Милее некуда будет, когда ты будешь завернута в мои объятия, кончающая три или четыре раза, прежде чем заснуть.

Её пальцы крепче сжимают мою шею.

— Я едва могу кончить один раз, — шепчет она.

Мои брови взлетают вверх.

— Со мной ты кончила чертовски быстро, — вздыхаю я.

Она смотрит на мои губы, а я лезу в ботинок и достаю свой зазубренный нож.

Я протягиваю его ей, и она прикасается острием лезвия к своему пальцу, не доводя до крови, а просто проверяя остроту.

— Он сможет разрезать волосы, — уверяю я её.

Она всё ещё внимательно рассматривает лезвие с отстраненным видом. Затем она говорит, выдыхая: — У меня никогда не было такого секса с парнем.

Я хмурюсь.

— Когда кто-то обнимает тебя?

Она кивает.

— Обычно они кладут голову на подушку и смотрят на меня, пока я сверху.

Меня это пиздец как раздражает, и раздражение проходит через мои черты лица.

— Мне не следовало говорить о других парнях, с которыми я была. Я знаю, что об этом типа непринято говорить в отношениях.

Она соскальзывает с моих коленей и забирает резинку для волос с моего запястья.

— Я не расстроился из-за того, что ты говорила о своих прошлых сексуальных опытах, — говорю я ей.

Я бросаю взгляд на переднюю часть машины. Мой брат крепко спит, а Коннор перестраивается с одной полосы в другою, делая вид, что ему всё безразлично. Не думаю, что он нас слышит, а если и слышит, то, скорее всего, держит своё мнение при себе. Я оглядываюсь на Дэйзи, которая завязывает волосы в низкий хвост.

— Ты выглядел крайне недовольным, — говорит она.

— Конечно я, блять, недоволен, — шепчу я. — Ты заслуживаешь лучшего.

— А что лучше? — спрашивает она.

— Тот, кто обращает на тебя внимание, — говорю я ей. — Тот, кто видит, что тебе нравится и не нравится, не спрашивая, — а потом я наклоняюсь вперед и шепчу ей на ухо: — Тот, кто делает тебя такой мокрой, что ты кричишь, когда кончаешь.

Её лицо слегка краснеет, она откидывает волосы и шепчет в ответ: — Где ты был три года назад?

Ей было пятнадцать. Мне было двадцать два.

— Три года назад, — шепчу я, — я встретил тебя на новогодней вечеринке, где тебя накачали наркотиками, и я отнёс тебя в свою машину.

Она качает головой.

— Ты встретил меня до этого у меня дома. Ты помахал мне рукой.

Я помню это.

— Я не знал, что ты сестра Лили. Честно говоря, я думал, что тебе двадцать два и ты одна из подруг Роуз.

Когда Лили показала на высокую блондинку, которая ела гранат на кухне, я подумал, что она, блять, великолепна. Поэтому я помахал ей рукой. Её лицо засветилось, и она быстро окинула меня взглядом, её губы изогнулись в милой улыбке.

Мне сразу же захотелось трахнуть её, начать что-то, и я задался вопросом, к какому типу девушек она относится: к тому, кому нужны серьёзные отношения, короткие или к тому, кто ищет партнёра на одну ночь. Я планировал согласиться на любой из вариантов, просто исходя из того, как она улыбалась, её беззаботного характера, когда она излучала энергию, и её прекрасных черт лица.

Я собирался подойти и посмотреть, смогу ли я пригласить её на свидание, но тут Лили сказала нечто такое, что растоптало мои планы.

Она сказала: — О, это моя младшая сестра.

Мое лицо ожесточилось.

— Она выглядит старше тебя.

— Я знаю, но ей всего пятнадцать.

Пятнадцать. Странное чувство охватило меня, как будто я сделал что-то чертовски неправильное, хотя я этого ещё не сделал. Я мгновенно закрылся от Дэйзи, сжигая все мысли и образы, которые я создал в гребаном порыве.

— Ты действительно думал, что я подруга Роуз? — спросила она.

— Да, — говорю я.

Большая гребаная ошибка.

Она смотрит на меня отрешенным взглядом.

Мой телефон жужжит на сиденье. Я вздыхаю с ещё большим разочарованием, проверяя сообщение.

Мама: Мое интервью с 60 Минут⁵ выходит в эфир сегодня вечером. Надеюсь, ты сможешь его посмотреть. Люблю тебя.

Я удаляю сообщение, прежде чем позволяю словам повлиять на меня.

— Как тебе такая длина? — спрашивает Дэйзи.

Ободок для волос находиться прямо над её грудью. Длина между длинными волосами Роуз и короткими до плеч волосами Лили.

— Если ты хочешь покороче, мне непринципиально, — грубо говорю я ей, просто чтобы убедиться, что её волосы не останутся такими длинными из-за меня.

— Нет, я чувствую, что эта длина правильная, — она возвращает мне нож и садится на колени. — Я хочу, чтобы ты разрезал их.

Она сильно вдыхает, как бы готовясь к этому моменту.

— Сколько раз ты представляла, как отстрижёшь свои волосы? — серьезно спрашиваю я.

— Миллион.

И она просит меня сделать это. Из всего, что мы делали: вместе катались на мотоциклах, плавали с акулами, ныряли с трубкой, прыгали с парашютом, лазали по скалам — это самое личное. Не потому что мы встречаемся, а потому что это так много значит для неё.

Она ждала этого годами.

Моя рука обхватывает рукоять ножа, и я беру её хвостик в другую руку. Она смотрит, её ладонь скользит по моему бедру.

Я отрезаю прямо над резинкой для волос, и её улыбка растет, когда я быстро просекаю её светлые пряди. В считанные секунды конский хвост оказывается у меня в руке, а её волосы обрезаны по ключицы.

Она улыбается, когда прикасается к ним, как будто их стриг профессионал, а не кто-то с грубыми руками. Я засовываю клинок обратно в ботинок и пристегиваю его к ремешку на лодыжке.

Она целует меня в щеку и бросается к окну, щелкая кнопкой.

— Коннор, ты можешь открыть его? Я просто хочу посмотреть, как мои волосы развеваются на ветру.

Коннор смотрит на неё через зеркало заднего вида.

— Это зависит от того, собираешься ли ты снова выть?

Она быстро качает головой.

— Нет. Никакого воя, обещаю.

Она несколько раз щелкает по кнопке с широчайшей ухмылкой, зная, что на этот раз она получит то, что хочет.

— Мы едем по проселочным дорогам, — говорю я Коннору. — Здесь не так много копов.

Мы направляемся к Дымчатым горам в Теннесси, и деревья окаймляют каждую сторону однополосной улицы.

Коннор уступает и убирает блокировку на окнах. Как только Дэйзи слышит щелчок, она подпрыгивает на сиденье. Окно уже опускается, и она вытаскивает половину своего гребаного тела из внедорожника. Она садится на край окна.

— Не знаю, кто хуже влияет, — говорит Коннор, — она на тебя или ты на неё.

Я почти улыбаюсь. Я хватаюсь за её лодыжку, позволяя ей делать своё дело.

— Если она начнёт падать, я подтяну её обратно, — говорю я ему.

Я уверен в свою силу. Если бы я не потратил почти всю свою жизнь на её укрепление скалолазанием и бегом, я бы не смог за ней поспевать.

Она поднимает руки вверх и смеется, ветер развевает её короткие светлые волосы. Она закрывает глаза и глубоко вдыхает.

Свобода не приходит с возрастом. Она не появляется волшебным образом, когда ты становишься совершеннолетним.

Она приходит, когда ты отстаиваешь то, во что веришь. Сейчас я вижу подобие этого умиротворения для Дэйзи.

Но три дня назад она позвонила маме, и когда Дэйзи сказала ей, что ушла из модельного бизнеса, Саманта повесила трубку. Она просто отгородилась от неё. Она не стала слушать, как Дэйзи объясняет причину. А потом её мама позвонила Роуз, и настучала обо всей этой ситуации своей другой дочери. Её мама измазала моё имя в грязи.

Это моя вина, что Дэйзи не работает моделью.

Я заставила её приехать сюда.

Если Саманта думает, что моя дружба с Дэйзи заставила её бросить карьеру, то интересно, во что она начнет верить, когда увидит лицо Дэйзи?

Я не сомневаюсь, что это тоже будет моя вина.

32. Дэйзи Кэллоуэй

— Не ешь ничего тяжелого, — говорит мне Райк. Я сижу, скрестив ноги, в кабинке, отрубленные головы лосей и антилоп закреплены на стенах John’s Backwoods Smokehouse. Мы остановились в горах Кентукки, чтобы поужинать, и теперь, когда мне сняли швы и я больше не занимаюсь модельным бизнесом и могу есть чертову настоящую еду.

— Мне не нравится это предложение.

Мои глаза хищно оглядывают картинки на огромном меню. Сочные стейки. Свиные ребрышки. Барбекю-сэндвичи. Жирные бургеры.

Мой урчащий живот хочет всего этого.

— Тебе потом будет ахринеть как плохо. Ты не можешь перейти от долговременного питания фруктами и овощами к питанию красным мясом.

Я смотрю на него поверх меню.

— У меня есть теория, — я делаю паузу для драматического эффекта. — Что мой желудок сделан из стали.

Райк комкает свою бумажку от трубочки и бросает её мне в лицо. Она застревает в моих волосах. Я улыбаюсь, но он не видит этого за меню.

Ло не замечает нашего диалога, даже если он и сидит рядом со мной. Он занят сканированием других заполненных столиков и кабинок, гадая, заметил ли нас кто-нибудь. До этого момента нам удавалось оставаться незамеченными.

Он надвигает мою бейсболку пониже на глаза, чтобы скрыть меня от посторонних глаз. Мой шрам обращен к стене, так что если вдруг кто-то нас сфотографирует, он не поймает порез. И это не совсем моя кепка. Райк дал мне свою.

Коннор потягивает свою воду напротив Ло.

— Если ты будешь вести себя так, будто что-то скрываешь, люди будут думать, что так оно и есть, — говорит ему Коннор.

Ло хмурится.

— Я просто не хочу, чтобы меня преследовали всю дорогу.

Он выжимает лимон в свою воду и смотрит на неё так, словно она его чем-то обидела. Полагаю, так и есть, поскольку это не виски.

— Никто не засек, где мы находимся, — говорит Райк. — Мы в порядке.

Ло кивает, пытаясь поверить в это.

Я продолжаю смотреть на Райка поверх меню, ему видны только мои глаза. Ему тоже сняли швы. В уголке его брови красуется порез, маленький, но заметный. После полного заживления он превратится в шрам.

Он ловит меня на том, что я рассматриваю его черты, но я не прячусь от него. Мы играем в опасную игру Кто первый отвернется. Не я. Я смотрю на него так, будто хочу заползти к нему на колени и облизать его лицо. Он смотрит на меня с напряженной твердостью — ожесточенной, доминирующей и немного мудаковатой. Это Райк Мэдоуз. Этот неповторимый взгляд заставляет меня упереться пяткой между моих ног. Давление на пульсирующее место приятно.

Я боюсь, что сломаюсь первой. Поэтому я говорю: — Мой шрам больше твоего шрама.

Я снова улыбаюсь за меню.

Его мрачное выражение лица не меняется.

— А мой член больше твоего.

Оууууу. Уделал. Я смеюсь, и Ло корчится. Он уже перестал ругать Райка за то, что тот поддерживает мои неприличные разговоры. Он просто качает головой и подзывает официантку, чтобы она приняла наши заказы.

Я бросаю на Райка ещё один взгляд, словно хочу его трахнуть, мои глаза смягчаются, но всё равно сужаются. Я могу говорить взглядом довольно хорошо после того, как попрактиковалась в различных выражениях для моделирования.

Даже со взглядом трахни меня жёстко, иди ко мне, он остается неподвижным. Это игра между нами, но его пронизывающий взгляд серьёзно нагревает моё тело сверх его нормальной температуры. Думаю, теперь всё иначе, это может зайти дальше, чем просто флирт. Это может перейти к поцелуям, ласкам и сексу, раз уж мы вместе. Только не на глазах у его брата и Коннора.

Официантка останавливается возле нашей кабинки.

— Готовы сделать заказ?

— Да, — говорит Ло.

Я почти не обращаю внимание на его заказ бургера, а также лосося Коннора. Райк поднимает на меня брови, типа ты должна хотя бы иногда смотреть в сторону, милая.

Ладно. Я проиграла. Может, в следующий раз всё закончится тем, что мы окажемся вместе в постели. Я быстро обдумываю свой выбор блюд, а затем улыбаюсь симпатичной блондинке-официантке.

— Я буду стейк из филейной части с печеным картофелем.

Райк качает на меня головой, но не заставляет изменить свой выбор. Он смотрит на официантку.

— Я буду то же самое.

Мы передаем ей наши меню, и когда она уходит на кухню, Райк говорит: — Просто чтобы ты наглядно увидела, почему меня не тошнит, а тебя тошнит.

— Мой желудок сделан из стали, — повторяю я.

— Эта теория ещё ни хрена не доказана.

— Правда.

Коннор что-то печатает на своем телефоне, а затем убирает его в карман. Он смотрит на меня.

— Теперь, когда ты закончила работать моделью, ты собираешься поступать в колледж?

Я знала, что эта тема всплывет, и не удивлена, что он первый заговорил об этом.

— Ты хочешь, чтобы я поступила в колледж? — спрашиваю я.

— Мы все хотим, чтобы ты занималась тем, что любишь, — говорит он. — Колледж — хорошее место, чтобы понять это, но он не для всех.

Он смотрит на Ло, который отпускает горький смешок.

— Конечно, обратись к парню, который бросил учебу на первом курсе, — огрызается Ло.

Коннор легко пожимает плечами.

— Ты хороший пример. Не стыдись. Это факт.

— Факт, — говорит Ло, — ты самодовольный урод.

— Факт, — отвечает Коннор, — ты красивый мудак.

Ло насмешливо трогает его сердце.

— Комплимент и оскорбление. Трахни меня сейчас, любовь моя.

Райк закатывает глаза. Он сворачивает мою бумажку от трубочки, а я разглаживаю уголки своей салфетки, делая из неё розу.

— Никакого колледжа, — говорю я им. — Я не хочу сидеть весь день за партой и читать лекции.

Коннор понимающе кивает.

— Может быть, когда-нибудь я поступлю, — говорю я. — Только не в ближайшее время.

— И что же ты тогда будешь делать? — спрашивает меня Ло.

— Я ещё не знаю, — признаюсь я, закручивая стебель бумажной розы. — Я подумала, что эта поездка поможет мне определиться.

Хотела бы я быть такой, как Райк. Его работа это его спорт. Он был напечатан во многих журналах по скалолазанию из-за успешных свободных соло-восхождений. Хотя он живет на свой трастовый фонд, он снялся в трех рекламных роликах, где он лазает, и они заплатили ему миллионы из-за его статуса знаменитости. Он стал лицом какой-то мужской бритвы что довольно забавно, учитывая, что он всегда небрит. Он также снялся в рекламе REI⁶ и Under Armour⁷.

В общем, у него есть талант. А у меня нет таланта, который можно было бы использовать.

Думаю, это ложь.

У меня был талант: моделирование.

Что происходит, когда то, в чём ты хорош, не является тем, что ты любишь?

Вот где я сейчас. В тупике.

На столе завибрировал чей-то телефон. Я проверяю свой мобильный, думая, что это может быть моя мама. Может быть, она готова поговорить со мной. Я хочу всё объяснить, но она не дает мне ни единого шанса.

Никаких сообщений.

Я поднимаю глаза, и у Райка отвисает челюсть, когда он смотрит на экран своего телефона. Он нажимает на кнопку. Я знаю, что он удалил сообщение от мамы или папы. Я видела, как он делал это раньше. Он убирает телефон в карман кожаной куртки.

Я не могу не сочувствовать его родителям в этот момент. Я знаю, каково это когда тебя игнорируют, и это больно. Но я не могу ничего сказать, не так ли? Вся эта история с его мамой, папой и Ло слишком запутанная, чтобы я в неё влезала.

Коннор начинает расспрашивать Ло о «Superheroes & Scones», его двойном магазине комиксов и кафе, которым он владеет вместе с Лили. Я отключаюсь при словах налоги и норма прибыли.

Райк кивает мне.

— Где ты этому научилась?

Его взгляд падает на бумажную розу. Он наблюдал за тем, как я делаю их на протяжении многих лет, но это первый раз, когда он спрашивает.

Иногда я даже не замечаю, что играю с салфетками. Я просто делаю это по привычке.

— Когда я была дебютанткой, преподаватели заставляли нас часами сидеть за столом. Мне было очень скучно.

— Ты сама себя научила?

— Да, — говорю я. — Я нашла в интернете статью о том, как делать классные фигуры, — я заканчиваю цветок из салфетки и протягиваю его ему. — Райк, ты принимаешь эту розу? — поддразниваю я.

Он знает, что речь идет о Холостяке. Когда мы жили вместе со всеми, я заставляла его смотреть со мной записанные эпизоды, пока я пыталась заснуть.

— Это подразумевает, что с тобой встречается ещё дохера парней.

Я насмешливо вздыхаю.

— Но ты мой номер один, — я приподнимаю бейсболку на голове, чтобы лучше видеть его.

— Если я серьезно встречаюсь с девушкой, — говорит он, — мне бы хотелось расчитывать на то, что я, блять, у неё единственный.

Он знает, что так и есть. Я улыбаюсь и щипываю стебель розы. Я засовываю её за ухо. Вскоре после этого нам приносят нашу еду. Тарелки скользят по столу, и стейк выглядит точно так же, как на картинке.

— Что-нибудь ещё? — спрашивает официантка.

— Десертное меню, — говорю я ей.

Я уже предвкушаю кусочек шоколадного торта. А если его не будет, тогда я соглашусь на теплый брауни.

— Конечно, милая.

Она уходит, а я режу стейк на большие куски, не желая терять время. Мой мозг кричит: ешь, ешь, ешь!

Я откусываю первый кусочек и закрываю глаза. Вкуснотища.

Волшебно.

Я люблю еду. После ещё четырех укусов я отпиваю глоток воды и говорю: — Я же говорила, стальной желудок.

Он жует, и его брови снова поднимаются, не так оптимистично, как у меня.

33. Дэйзи Кэллоуэй

Теория опровергнута.

Через час после того, как мы ушли из заведения, стейк снова оказался в моем горле, завязав желудок узлом. Я даже отказалась от десерта в ресторане, уже чувствуя тошноту, но я не хотела устраивать сцену. Я просто упомянула, что я «сыта» от вырезки и пропустила десерт.

Для Райка это, наверное, был первый признак того, что меня тошнит. Вторым, по его словам, было то, что я не двигалась на заднем сиденье машины. Я была болезненно неподвижна.

А потом меня вырвало.

К счастью, на обочине дороги, а не в машине.

Я меньше расстроена тем, что Райк был прав, и больше тем, что не могу наедаться сладостями и солеными блюдами. Я ненавижу всё делать медленно. Но мой желудок явно не из стали. Скорее из пластика.

Не весело.

Много часов спустя мой желудок полностью успокоился, и мы остановились в мотеле в горах, без всяких Hilton или Holiday Inn⁸. Просто причудливое маленькое местечко под названием «Big Cove Motel» с пожелтевшими обоями, заплесневелой плиткой в ванной, но одеялами с лисьим принтом, которые выглядят чистыми.

Мы заселились в две комнаты. Одна для меня и одна для них. Ло хотел сделать приятное, дав мне немного уединения и одиночества, я полагаю. Я не привыкла быть рядом с Ло без Лили, и мне кажется, ему дискомфортны многие вещи. То, что я рядом с его братом. То, что я рядом с тремя парнями и без сестер. То, что я в дороге в замкнутом пространстве.

Но он не понимает, какой параноидальной я становлюсь, когда остаюсь одна. Даже всё ещё принимая обезболивающие, я не спала, когда Райк пробрался сюда в два часа ночи, и его присутствие просто изменило температуру в комнате, воспламенив меня.

А потом мы вроде как занялись этим.

Мы дурачились последние двадцать минут, только пальцы и поцелуи. Он смотрит на меня сверху вниз, его губы красные. На мне только футболка, любимая Райком. Мешковатая, с надписью Пошёл ты нахуй, блять, долбаный ублюдок.

Мой взгляд задерживается на его эрекции, которая пробуждает во мне новые чувства. Трудно ждать. Тем более что у меня такое ощущение, что мы ждём уже много лет, а не всего несколько недель. Если бы наши отношения начались нормально не втайне от его брата, моих сестер и вообще всех, мы бы занялись сексом в тот день на лестничной клетке. Мы оба немного импульсивны.

И мне интересно, будет ли сегодня та самая ночь.

Я надеюсь на это.

— Насколько ты большой?

Я уже вроде как знаю ответ. Благодаря его тонким штанам, особо гадать не требуется.

Он прислоняет меня спиной к матрасу, и я привстаю, опираясь на локти. Он возвышается надо мной на коленях, медленно спуская штаны. Я снова приподнимаюсь, желая быть ближе к нему.

Его член вырывается наружу. Полностью эрегированный. Я бессознательно перебираю в памяти всех парней, с которыми была, все члены, которые видела, и моё сердце замирает. Он больше, чем всё, что было внутри меня. И у меня перед глазами вдруг вспышка из порно с Коннором. О Боже.

Мой мозг хочет поджарить это знание, но оно здесь и не собирается уходить. Думаю, они примерно одного размера. Я только мельком видела Коннора, но да, странно, что я вообще это знаю.

Я сосредотачиваюсь на члене Райка. На том, который стоит перед моим лицом, умоляя обратить на него моё внимание.

Райк держит мою челюсть.

— Ты будешь безумно, блядь, мокрой, прежде чем я войду в тебя, милая.

Он не хочет причинить мне боль. Он прикасается ко мне внизу, и мне кажется, что он собирается трахнуть меня своими пальцами.

— Я хочу заставить тебя кончить, — говорю я прямо. — Или я хочу посмотреть, как ты заставляешь себя кончить. Ты видел, как я кончала дважды. Будет справедливо, если я увижу как это делаешь ты.

Я правда хочу попробовать отсосать ему — вызов действительно манит, но у меня такое чувство, что он откладывал показ мне своего члена именно по этой причине. Зная, что я захочу, и зная, что он может меня задушить.

Он ничего не говорит, не то чтобы я ожидала этого. Райк парень, который говорит через свои темные глаза. Тяжелое молчание сковывает всю меня. Он снимает штаны, оставаясь совершенно голым. Я окидываю взглядом его тело, каждый мускул, очерченный и твердый. Он кажется ненастоящим. А я вообще-то была с моделями.

Я говорю ему хриплым, нуждающимся голосом: — Я хочу, чтобы ты полностью вошёл в мой рот.

— Блядь...

Он произносит это слово на тяжелом дыхании, его глаза следят за моими губами. У меня хорошая практика в минете, так что я знаю, что могу доставить ему удовольствие так же хорошо, как он мне. Мне просто хочется, чтобы он позволил мне попробовать.

И вдруг он поднимается на коленях, матрас под нами вздрагивает. Я слишком возбуждена, чтобы ждать его, поэтому сама сползаю с кровати и опускаюсь на колени на ковровое покрытие.

Он смотрит на меня.

— Мы можем сделать это на кровати, Дэйз.

— Я знаю, но мне нравится так.

Я хочу иметь возможность смотреть вверх и видеть его лицо. И в таком положении это проще. Его глаза становятся темными и пьянящими, и он садится на край кровати, свесив ноги. Он протягивает руку и убирает мои волосы с лица, а затем берет меня за затылок, направляя мой рот к своей эрекции.

Я улыбаюсь, прежде чем лизнуть его по всей длине. Его пресс напрягается, и я кладу руку на его мускулистое бедро, которое сокращается под моим прикосновением.

Прямо перед тем, как я беру его в рот, он говорит: — Помни, что это, блять, не соревнование.

Я киваю с яркой улыбкой. Я открываю рот так широко, как только могу, и он берется за основание своего члена, помогая мне. Он не может сдержать низкий стон, который срывается с его губ.

Чем глубже он проскальзывает по моему языку к задней стенке горла, тем ближе я к его телу. Райк сдвигается с кровати, чтобы встать, и его член тут же глубоко входит в меня. Я кладу обе руки на его задницу и откидываю голову назад, пока последние 5 сантиметров остаются снаружи. Я даже не могу описать, насколько я заполнена им. Хотела бы я иметь такое же вид, как у него, его член, окруженный моими губами.

— Блядь, — стонет он.

Я достигаю основания его члена, он полностьюу меня во рту. И я смотрю ему в глаза, а он смотрит на меня сверху вниз, запечатлевая этот образ. Его задница напрягается под моими руками, и я осторожно двигаюсь назад на пару сантиметров. Он подается вперед, входя в меня снова. Мы повторяем движение, и точка между моими ногами снова начинает пульсировать. Особенно когда я вижу, как его лицо окутывает горячего удовольствия.

Он убирает мою руку со своей задницы и опускает её так низко, как только может.

— Трогай себя, милая.

Я никогда раньше не добивалась успеха в прикосновениях к себе, но в этой позе, с его обнаженным телом прямо здесь, у меня во рту, я уже невероятно чувствительна везде. Не нужно много времени, чтобы начать рутину, которую он делал раньше, круговые движения и смена скоростей от быстрой до медленной. Это сразу же разогревает меня.

Я не могу поверить, что собираюсь кончить в третий раз за ночь. Я никогда не думала, что такое возможно.

Я чувствую, что нахожусь на грани, и, возможно, он тоже. В тот момент, когда мне кажется, что фейерверк вот-вот взорвется в моей голове, я слышу, как открывается дверь из соседней комнаты.

И эти фейерверки превращаются во внезапную истерику, и я реагирую импульсивно.

Я отстраняюсь в самый неподходящий момент.

Потому что как только мой рот покидает его член.

Он кончает.

На моё лицо.

34. Райк Мэдоуз

Что.

За.

Нахуй.

Я не могу перестать смотреть на её лицо. Обычно это то, что могло бы возбудить меня, моя сперма на её щеках, на губах, даже на веках. Блядь, от этого любой парень стал бы тверже камня. Но не сейчас. Не сейчас, когда Коннор Кобальт стоит в комнате и закрывает дверь, пока Дэйзи отчаянно пытается вытереть своё лицо.

Она использует обе руки, делая только хуже. Её лицо краснеет от смущения.

— Дэйз… блять.

Я быстро натягиваю штаны и сажусь на корточки, не обращая внимания на Коннора.

Беспокойство сразу же захлестывает меня. Я нахожу на земле свою майку и использую мягкую ткань, чтобы нежно вытереть её лицо, пытаясь заботиться о ней, а не заставлять её чувствовать себя гребаной порнозвездой.

Не могу поверить, что она отстранилась именно тогда. Максимально, блять, не вовремя.

Коннор прочищает горло.

— Эм… я могу объяснить, — говорит Дэйзи.

— В этом нет необходимости, — говорит он напряженным голосом. — Я прекрасно знаю, что такое минет.

Я гримасничаю, когда щеки Дэйзи краснеют. Большое спасибо, Кобальт. Как сделать эту ситуацию ещё более неловкой.

Я не отворачиваюсь от неё, когда говорю: — Какого хуя тебе надо?

Я пытаюсь убрать её волосы с лица, но это бесполезно. Пряди уже мокрые, и они прилипают к её щекам. Мой член угрожает сжаться и затвердеть, но каждый раз, когда я вижу её глаза, полные ужаса, мое грёбаное возбуждение возвращается к реальности.

Я не могу представить, что творится у неё в голове.

Я вытираю её так быстро, как только могу, но мы оба слишком ошеломлены, чтобы сдвинуться с места, не в состоянии подняться, чтобы умыть её в ванной.

— Вы оба сумасшедшие, — говорит Коннор, его глубокие голубые глаза переходят с меня на Дэйзи. — Вы без нужды повышаете риск ваших отношений каждую секунду, когда делаете подобные вещи. Говоря о сексе в машине, трахаясь за одной стеной от нас с Ло вы словно умоляете, чтобы вас поймали. Поэтому я собираюсь сделать вам обоим дружеское предупреждение, — он переводит взгляд на меня. — Скажите им, пока они вас не поймали, или сбавьте тон. На моём месте легко мог бы быть Ло, и я могу поручиться за то, что его гнев будет ужасен.

Я думал, что мы чертовски осторожны, но в данный момент мы не перестали быть внимательнимы. Мы привыкли флиртовать с границами, а теперь, когда мы переступили некоторые из них, у меня в голове творится чёрт знает что. Я знаю, что это не может длиться вечно. Определенно не полтора года, как мы планировали. Но, может быть, ещё несколько месяцев, по крайней мере. Нам просто нужно немного времени особенно до того, как нам придётся иметь дело со всеми людьми, которым ненавистна сама идея того, что мы вместе.

— И ты не мог подождать до гребаного утра, чтобы сказать нам об этом? — прорычал я.

— Вы становились громкими, — говорит Коннор категорично, не улыбаясь. — Поблагодаришь меня позже.

Он смотрит вниз на Дэйзи, заставляя все её тело напрячься. Я замечаю, что пропустил место у линии роста её волос. У меня сводит живот, когда я вытираю его майкой, зная, что ей будет ахренеть как неприятно от того, что она всё ещё испачкана.

— Надеюсь, это не похоже на твои другие отношения, — искренне говорит ей Коннор.

Да ну его нахуй.

— Ты действительно собираешься увести тему в эту сторону? — спрашиваю я, мое тело пульсирует от гнева.

Я не такой, как те другие придурки. Именно тогда, когда она решает сделать мне минет, он должен был войти. Выглядит так, будто я настоящий мудак, но это также плохая, блять, удача.

— Да, — говорит он, — на самом деле я уже видел, как она выходила из спальни после того, как сделала что-то подобное с Джулианом.

Имя её бывшего парня буквально зажигает всё у меня в груди. Я сжимаю кулаки, желая выбить из него всю дурь. Я не хочу думать о его члене в её рту или даже о его члене в 5 метрах от её тела. Я хочу, чтобы этот образ исчез. И, конечно, Коннор вспоминает об этом, просточтобы раззадорить меня. Я качаю головой, сдерживая желание запустить кулаком в стену. Вместо этого я решаю пойти в ванную, мой гнев крутится вокруг меня, пока я хватаю маленькое полотенце и запускаю её под струю воды.

Когда я возвращаюсь в комнату, я слышу, как Дэйзи говорит: — Райк не такой, как другие парни, Коннор.

Я бросаю на Коннора взгляд.

— Ты можешь сейчас просто смутиться? Как ты всё ещё можешь находиться здесь?

— Я никогда в жизни не смущался, — говорит он.

Всё, что вылетает из его рта — я хочу задушить. Как же он, блять, бесит.

Я наклоняюсь и начинаю протирать тёплым полотенцем её щеки, другой рукой придерживая её подбородок.

— Да? — спрашиваю я, переводя взгляд на Коннора. — А если бы ты узнал, что Дэйзи видела, как вы трахаетесь? Ты бы тогда смутился?

Это ни к чему хорошему не приведёт, но мне чертовски надоело, что он считает себя богом. Как будто его нельзя трогать. Я хочу, чтобы он почувствовал хотя бы унцию того смущения, которое он вызвал у Дэйзи.

Её глаза расширились.

— Я была бы смущена, — говорит она мне, сильно пиная мою лодыжку. Она произносит губами: Остановись.

Так, план был не до конца продуман. Я стиснул зубы, максимально раздражённый всем происходящим. То, что в разговор вклинился Джулиан, не помогло.

Коннор поднимает брови.

— Она смотрела эти записи?

Он звучит скорее удивленно, чем оскорбленно.

На этот раз я держу рот на замке, протирая полотенцем её лоб и концентрируясь на ней.

— Случайно, — пролепетала она. — Я старалась не смотреть, честное слово.

Даже не смотря на то, что я не видел эти записи, я уверен, что для неё это было вдвойне неловко. На них её сестра и её деверь. Она сжимает моё плечо, как будто все эти факты собираются сокрушить её от унижения. Я утешаю её, как могу, поглаживая её голову правой рукой и вытирая остатки спермы с её лица другой.

Коннор остается спокойным, без эмоций, что заставляет её чувствовать себя ещё хуже.

Когда я заканчиваю, я встаю, чтобы внимательно изучить реакцию Коннора. Но это ничего мне не дает, поэтому я вынужден спросить: — Как ты чувствуешь себя сейчас, Кобальт?

— Я встревожен, — спокойно отвечает Коннор. — И немного обеспокоен. Я не думал, что будет так легко наткнуться на наше порно, — он смотрит на Дэйзи, его брови хмурятся. — На каком сайте ты их нашла?

— Я тебя, блядь, ненавижу, — говорю я невозмутимо. — Серьёзно.

Мне нужен был этот приятный момент, когда мы окажемся в равных условиях. Она видела его голым. Он увидел это. Но Коннор отказывается отдавать нам этот триумф. Мы остаемся с этой гребаной неловкостью, несмотря ни на что.

Коннор достает свой мобильный телефон, словно собираясь записать название сайта.

— Я не помню, Лили посоветовала, — бормочет она.

Я замираю вместе с Коннором. Лили не должна смотреть порно, а если она смотрит… что ж, это будет считаться рецидивом в руководстве по лечению сексуальной зависимости.

Глаза Дэйзи расширяются, типа Я сказала что-то не то?

— Она снова смотрит порно? — спрашивает Коннор.

— Нет. Она просто порекомендовала сайт, когда я спросила. Не надо сходить с ума, ребята. Вы же знаете, она ненавидит, когда все слишком остро реагируют. В прошлом месяце ты… — она обвиняюще показывает на меня, защищая свою сестру. — …ворвался в её ванную только потому, что она немного задержалась. Ты знаешь, ей было стыдно?

Да, я знаю, я был там. Её лицо превратилось в огромный помидор, и она накричала на меня. Но я лучше десять раз опозорю её, чем случится альтернатива — рецидив или ещё хуже… самоубийство. Это убьет моего брата. Это убьет всех нас. И я видел её в самом ужасном состоянии, когда она была в ванной в невменяемом состоянии, и я часто думаю, что бы случилось, если бы я не ворвался.

Никто из нас не будет рисковать.

Коннор вздохнул.

— Я напишу ей позже. Ты, — он смотрит на меня. — Возвращайся в нашу комнату. Я не хочу, чтобы Ло узнал о ваших недо-отношениях вот так. А ты, — он поворачивается к Дэйзи. — Не позволяй Райку снова кончать тебе на лицо.

Просто, блять, отлично.

— Съебись, Кобальт.

Я агрессивно выталкиваю его за дверь, так сильно желая убрать эту гребаную улыбку с его губ. Я довольствуюсь тем, что закрываю дверь перед его лицом. Когда я поворачиваюсь, Дэйзи встает на ноги.

— С тобой такое уже случалось? — спрашивает она, её глаза поднимаются к моим.

Моя сперма на лице девушки. Нет. Никогда. И я даже не думал об этом до сих пор.

Мне так, блять, жаль, Дэйз. Я знаю, что ей это не понравилось. Я знаю, что это не то, что должно было произойти сегодня.

— С тобой, блять, первый раз, — говорю я ей.

— У меня так же, — говорит она, изо всех сил стараясь не улыбаться.

Теперь, когда Коннор ушёл, в её глазах появилась легкость, смех, который бурлит и снимает напряжение с ситуации. Я подхожу и глажу её по затылку, проводя пальцами по её волосам. Она выдыхает. Ей это нравится.

— Прости, Кэллоуэй.

— Ты мне нравишься на мне.

Я смотрю на неё.

— Не так.

— Не так, но… это был опыт, — она ухмыляется.

Коннор может не верить, что у нас настоящие отношения, но я рад, что мы начинаем именно так, чтобы насладиться всеми этими маленькими гребаными моментами, прежде чем мы доберемся до того, которого она ждёт — которого я жажду. Но, несмотря на то, что кто-либо говорит, это, блядь, подходит нам прямо сейчас.

35. Дэйзи Кэллоуэй

Я выхожу из душа мотеля, прогревшись в теплой воде перед тем, как мы начнем разбивать лагерь. С настоящими палатками, кострами и всем тем, что заставляет моё сердце трепетать от волнения. Натягивая футболку с надписью Это не Париж, я поднимаю взгляд и встречаюсь взглядом с телевизором. Моя улыбка исчезает, и всё моё тело напрягается.

На экране Сара Хэйл.

Мама Райка.

В новостном сегменте показывают фрагменты интервью из 60 Минут, которое вышло в эфир вчера вечером. Мама Райка стоит перед репортером, ее золотисто-каштановые волосы выпрямлены. Я напрягаю слух, чтобы уловить её слова.

— То, что я сделала, не было злонамеренным нападением на семью Кэллоуэй.

— Но вы продали информацию о сексуальной зависимости Лили Кэллоуэй журналам, не так ли?

— Да, но я не пыталась навредить этой девушке. Я просто устала скрывать правду. Вы должны понять, что я потратила годы, защищая неверность Джонатана Хэйла. Единственным способом разоблачить его было поставить Джонатана под прожектор. Я видела только один способ добиться этого, и я прошу прощения за то, что причинила Лили душевную боль. Но она была связана с Лореном, его сыном. Она была втянута в очень сложные семейные разногласия.

— Вы говорите так, как будто она была пушечным мясом.

— Ещё раз прошу прощения, если так показалось, — Сара делает паузу и с торжественностью смотрит на свои руки, но в её глазах есть твердость, жесткость, которая противостоит мягкости. — Как мать, я разрывалась ежедневно. Мне приходилось скрывать своего настоящего сына, и я была вынуждена вести себя так, будто Лорен мой ребенок. Я просто хотела быть свободной от Джонатана, и я хотела, чтобы мой сын тоже был свободен.

— Но действительно ли вы были вынуждены это сделать? — спрашивает репортер. — Вы подписали соглашение о разводе. Вы знали, на что идете.

— В то время я была матерью-одиночкой, молодой и растерянной. Мне было страшно, и я сделала то, что считала лучшим для своего сына.

— Райка.

— Да, Райка.

В открытом дверном проеме, соединяющем соседние номера мотеля, кто-то зашевелился. Я оглядываюсь.

Райк. Его глаза темные и устремлены на экран, как будто он смотрит уже какое-то время. Его волосы влажные от принятия душа в другой ванной. После предупреждения Коннора прошлой ночью он вернулся в их спальню. И я даже не заставила его проверить замки, прежде чем он ушел. Я изо всех сил стараюсь побороть этот страх.

Наверное, уже пора снова отправляться в путь, и я уверена, что он пришёл за мной, но его взгляд не отрывается от экрана телевизора.

Сара выпрямляется в своём кресле.

— Теперь я понимаю, что только причинила ему боль из-за соглашения о разводе.

Райк проводит рукой по мокрым волосам и проходит дальше в комнату, его взгляд падает на пол, когда он ищет на нем пульт.

— Ты не хочешь послушать, что она скажет? — спрашиваю я его, ложа свою расческу в вещмешок.

— Это гребаная уловка СМИ, чтобы выставить себя в лучшем свете.

— Почему ты так уверен? — спрашиваю я.

Райк поворачивается ко мне лицом. Я совсем не боюсь его, и не думаю, что он хочет, чтобы я боялась. Но его глаза пылают жаром, в них такой глубокий гнев, что на него трудно смотреть.

— Она говорит так, будто репетировала свои ответы. Она, блядь, не разговаривает так официально.

Я хмурюсь.

— Правда? Моя мама так разговаривает.

— Моя нет. Она эмоциональная. Если бы она была настоящей, она бы плакала или кричала. Она бы не сдерживалась и не сидела бы с каменным лицом, — он жестом показывает на телевизор. — Единственные разы, когда я видел её такой, это когда она пытается произвести впечатление на своих богатых друзей.

Это самое большее, что он когда-либо говорил о своей маме со мной. Я наблюдаю за тем, как он ищет пульт, но уже с меньшим усердием, его взгляд устремлен вдаль, пока его мысли крутятся.

— Ты скучаешь по ней? — спрашиваю я его.

Он находит на полу одну из моих маек и бросает её мне.

— Иногда, но это не имеет никакого значения, Дэйз.

Я засовываю майку в карман своего вещмешка.

— Но она твоя мама…

Я не могу представить, что больше никогда не буду разговаривать со своей. Даже если иногда мне и хочется убежать от неё, убежать навсегда звучит болезненно.

Он качает головой.

— Я не могу жить в твоем гребаном оптимистичном мире, где все добры и святы. Я видел слишком много плохих людей, чтобы поверить, что есть столько хороших.

— Но она же может измениться… — начинаю я, желая для него чего-то лучшего.

Я бы хотела взять его проблемы и облегчить их, даже если я не могу. Больно чувствовать, что я ничего не могу с этим поделать.

— Что изменить, Дэйзи? — он пожимает плечами. — Она уже разрушила жизнь Лили, — заявляет он совершенно серьёзно, но глаза у него темные. — Она разрушила твою жизнь и жизнь Роуз. И она разбила моё, блять, сердце. Всё, блядь, кончено.

Я тяжело сглатываю, в горле стоит комок.

— Она не разрушила мою жизнь, — тихо говорю я.

Райк хмурится.

— Даже не начинай, блядь.

Потому что он видел, как я кричу по ночам, видел, как я превращаюсь в напуганную девушку. И катализатором всего была Сара Хэйл.

— Я не расстроюсь, если ты попытаешься возобновить с ней отношения, — добавляю я. — Мне просто нужно, чтобы ты это знал.

Он бросает свои поиски пульта и идёт вперёд, его руки касаются моих щёк.

— Спасибо, — говорит он с коротким кивком. — Но это ничего не изменит.

Я киваю в ответ, не зная, что еще сказать.

После моего молчания его черты лица темнеют, брови хмурятся.

— Я просто не могу её простить, — говорит он мне. — По какой-то гребаной причине мне кажется, что это больше похоже на слабость, чем на силу раскрыть ей свои объятия.

— Даже если ты скучаешь по ней?

Он кивает.

— Да. Даже если я скучаю по ней. Так что вот где я сейчас, — он целует меня в макушку. — Не волнуйся слишком сильно о моих семейных проблемах, Дэйз. Это мое дерьмо. Я действительно не хочу, чтобы ты была в центре этого.

Я поднимаю на него глаза.

— Я рада, что ты хочешь разговаривать со мной об этом.

Он бросает на меня растерянный взгляд.

— Почему бы мне этого не хотеть?

Из-за моего возраста.

Он говорит: — Мы бы сейчас не были вместе, если бы я считал тебя слишком незрелой, чтобы говорить с тобой о таких вещах.

Мои губы начинают приподниматься, но в наш разговор вклинивается репортер за столом новостей: — У Сары Хэйл нет доказательств того, что Райк Мэдоуз или Лорен Хэйл подвергались сексуальному или физическому насилию со стороны отца. Хотя, по её словам, возможно, что и то, и другое произошло с Лореном во время его проживания в доме отца в Филадельфии. Вы можете узнать больше об этом продолжающемся деле на нашем сайте….

Райк снова ищет пульт, и прежде чем репортер даёт какую-либо контактную информацию, он наконец находит его и выключает телевизор.

Я не спрашиваю, что он знает обо всем этом кошмаре. Я вижу, что с него хватит разговоров на эту тему. Мне просто повезло, что сегодня я получила от него то, что получила.

36. Райк Мэдоуз

Мы немного продвинулись в сторону Калифорнии. Не сильно. Но мы приближаемся к ней.

Перед заходом солнца мы прибыли в сердце Дымчатых гор. Как я уже сказал, мы всё ещё ахренеть как далеко. Но смысл этой поездки не в том, чтобы доехать до Калифорнии. Мой брат должен расслабиться, отдышаться и попытаться обрести внутренний, мать его, покой.

Мне бы тоже не помешало.

Коннор прокручивается в своих дорогих лоферах, которые утопают в грязной жиже. Этот образ просто бесценен: Коннор Кобальт в долбанном костюме стоит посреди леса и выглядит так — возможно, впервые в жизни — будто ему здесь не место.

Если бы он пытался поболтать с рекламным директором и спланировал выезд на природу, он бы нацепил фальшивую улыбку и оделся поприличнее, чтобы соответствовать. Но сейчас для него нет никакой награды в том, чтобы поставить палатку. Он просто должен это сделать, потому что мы друзья и мы ему так сказали.

— Ты там в порядке, Кобальт? — спрашиваю я.

Он показывает мне средний палец. Я вижу, как в его глазах мелькает раздражение. Чем больше его знаешь, тем легче уловить его эмоции.

Ло улыбается.

— Эй, только посмотрите. Коннор перешёл на родной язык Райка.

— Почему мы снова не остановились в отеле? — спрашивает Коннор. — Не то чтобы мне не нравилось смотреть, как ты любишь жить, Райк, но некоторые из нас предпочитают кровать земле.

— Это называется кемпинг, — отвечаю я.

Коннор бросает на меня взгляд.

— Я забыл определение кемпинга. Теперь, когда ты мне напомнил, всё стало ясно.

Причиной его настоящего раздражения, однако, является его телефон. Он поднимает его к небу, пытаясь добиться сигнала сотовой связи. Он и так беспокоится о Роуз, а теперь, когда он теряет с ней связь, он становится ещё большим мудаком.

Хорошо, что я могу справиться с большинством личностей, даже с тщеславной личностью Коннора Кобальта.

— Для такого, блять, умного человека, ты пиздец как любишь прикидываться тупым рядом со мной.

— Как сказал Ло, — говорит Коннор, полурассеянно нажимая кнопки на своем сотовом, — я пытаюсь понять твой образ жизни, — он только что назвал меня тупым. Он разочарованно вздыхает и убирает телефон в карман. — Пока что он полный отстой.

И он спешит обратно к машине, чтобы помочь Дэйзи разгрузить припасы.

Ло отбрасывает несколько камней и веток от места, где мы ставим палатки, убирая все острое, что может впиться нам в спину. Он делает это с отстраненным взглядом, погрузившись в свои мысли.

— Эй, — подхожу к нему. — Ты тоже хочешь поехать в гребаный отель?

Он смотрит на густой лес, окружающий нас, и жестом показывает в сторону сосен.

— Не веди себя так, будто ты не видел фургон за теми деревьями.

Он показывает на высокие деревья, которые отделяют нас от других кемпингов.

Это национальный парк. Здесь есть другие туристы. Я не могу это изменить. Но, по крайней мере, у нас есть немного личного пространства. Я понимаю его опасения. Эта поездка должна быть без папарацци. Чтобы мы пожили вдали от посторонних глаз и не привлекали внимание прессы.

Это то, что я ему обещал.

Если какая-нибудь путешествующая семья узнает нас, сделает несколько снимков и выложит их в сеть, нам конец. Но это лучшее, что я могу сделать.

— Они не найдут нас здесь, Ло.

Его глаза темнеют, он не полностью доверяет мне. И я не знаю, сможет ли он когда-либо довериться.

— В реабилитационном центре у них был пятизвездочный шеф-повар по вызову. Твоя псевдореабилитация не оправдывает моих ожиданий.

— Мне жаль, что я не нанял, блять, дворецкого или горничную, и я забыл упаковать ароматические туалетные принадлежности, которыми ты подтираешь свою задницу, — огрызаюсь я. Он не богатый сноб, каким себя выставляет. Ему просто нравится подкалывать людей, пока он не увидит их реакцию. — Если ты хочешь поехать на реабилитацию в Нью-Йорк, я тебя не останавливаю, Ло. Я просто даю тебе другой вариант, — я растягиваю свои руки. — Открытый воздух. Свобода от СМИ. Нормальная, блядь, жизнь в течение месяца. То, чего тебе не даст реабилитационный центр.

По крайней мере, не тогда, когда все там будут знать, что он Лорен Хэйл. Еще одна знаменитость, заселившаяся в центр.

Как по расписанию.

Я жду его ответа, и Коннор возвращается, наблюдая за моим братом, чтобы узнать, каким будет его решение. Я могу поддержать любой выбор, но я хочу быть свободным, если он отправится на реабилитацию. Я не могу быть в дороге с плохим приемом сотовой связи, пока он в Нью-Йорке.

Так что если он выберет реабилитацию, эта поездка в Калифорнию закончится. Для Дэйзи, для меня. В этом случае я выберу своего брата. Я должен.

После долгого молчания Ло смотрит на меня.

— Хот-доги и гамбургеры сегодня вечером?

Мои конечности ослабевают от облегчения.

— Да, — говорю я, кивая. — Ты не против?

— При условии, что Коннор не будет их готовить. Он не понимает, что прожарка medium-rare означает красный и кровавый.

— Нет, я понимаю, что значит прожарка medium-rare, — возражает Коннор. — Я просто также понимаю значение Escherichia coli⁹.

— Почему, блять, ты не можешь просто сказать E. coli? — спрашиваю я.

— Потому что аббревиатуры это показатель лени, а я явно не ленивый.

Мне не следовало спрашивать.

Дэйзи пытается одновременно нести в руках стопку из нескольких раскладных стульев. Я делаю шаг вперед, чтобы помочь ей, но Ло кладет руку мне на грудь.

— Я справлюсь.

Он с силой похлопывает меня по плечу, молча предупреждая, а затем бежит, чтобы поймать Дэйзи, пока она не упала.

Она смеется, пока он берёт два стула с её стопки.

— Ты сердито щуришься, — говорит мне Коннор.

— Отъебись.

Хотя я стараюсь уменьшить раздражение, которое напрягает мою челюсть.

— Может, хотя бы попробуешь вести себя так, будто ты не хочешь убить своего брата за то, что он встал на твоем пути?

— Это трудно, — честно говорю я. Я почесываю шею. — Что бы ты сделал на моём месте?

Может быть, это мазохизм с моей стороны спрашивать после того, что случилось в мотеле. Но я всё равно хочу услышать его ответ.

— Если бы я был на твоём месте? Ты имеешь в виду, если бы я трахал восемнадцатилетнюю девушку, которая является младшей сестрой девушки моего брата, чья мать ненавидит меня, потому что я отпрыск Сары Хэйл, и чей отец не любит меня, потому что он защищает свою младшую, самую дикую дочь?

Я открываю рот, чтобы устроить ему разнос, но он прерывает меня.

— Но если я это ты, — говорит он, наклонив голову, — то я тоже был рядом с этой девчонкой. Когда у неё был парень-обезьяна, когда она была одна и все отвернулись, когда она переживала более тяжелые вещи, чем мы все осознавали, — его спокойный тон успокаивает любой гнев, который грозит вспыхнуть снова. Вот так просто. — На твоём месте, Райк, я бы перестал позволять людям видеть худшие части меня, и наконец-то показал бы им хорошее, — он пожимает плечами. — Но я явно не ты, — он смотрит вокруг на лесной пейзаж. — И ты не я.

— Я просто не вижу пользы от этих гребаных споров.

Я не хочу ссориться. Я просто хочу оставить все это позади. Я смотрю, как Дэйзи раскладывает все стулья вместе с Ло. Он показывает на её беспорядочно подстриженные волосы, а она показывает ему светлые пряди неровные сзади. Он качает головой, но её лицо никогда не было ярче, даже со шрамом.

— Почему обязательно должен быть спор? — спрашивает Коннор.

— Ты думаешь, что люди просто примут любое объяснение, которое прозвучит из моих уст? Я могу говорить с её мамой, пока она, блять, не посинеет. Она не примет меня, Коннор. Её отец позволил Дэйзи встречаться с Джулианом, парнем моего возраста, который больше думает членом, чем головой, и это я получаю угрожающие взгляды, когда захожу в дом её родителей.

— Во-первых, он не позволял ей встречаться с Джулианом, — замечает Коннор. — Он был в ярости. Тебя не было рядом, когда Джонатан и Грэг пытались придумать, как сделать так, чтобы его уволили из модельного агентства.

— Это явно не сработало.

— Я сказал — пытались, — легко возразил Коннор. — Я никогда не говорил, что они успешно с этим справились, — он снова нажимает несколько кнопок на своем телефоне. — Грэг умный парень, Райк. Хотя ты не встречаешься с Дэйзи в открытую, он знает, что она влюблена в тебя с пятнадцати лет. Он просто беспокоится, что ты собираешься провести её и разбить ей сердце.

Я бы хотел, чтобы у меня были более хорошие отношения с её родителями, но это не так. Чтобы стать другом Грэга, как Коннор, мне пришлось бы начать общаться с отцом. Грэг и Джонатан видятся всё время. Грэг заходил в загородный клуб по понедельникам, когда я был ребенком. Он был водой в противовес скотчу моего отца. Вежливый. Даже крутой. Иногда мне хотелось, чтобы он был моим отцом.

— Я знаю, это покажется тебе чуждым, — говорит Коннор, снова поднимая свой телефон в воздух, — но если ты действительно покажешь, что ты заинтересован в девушке помимо секса перед людьми, которые имеют значение, ты получишь больше уважения с их стороны.

Но он забывает, что я не говорю спокойным голосом. Я грубый. Я резкий, как чёрт, и когда я пытаюсь говорить, все выходит жёстко. Ничего не выходит так, как я на самом деле задумываю. Я давал Дэйзи советы по сексу, когда ей было пятнадцать, потому что я пытался направить её в сторону тех парней, которые будут относиться к ней правильно. И за этот разговор меня обсирали следующие два гребаных года.

— Эй, — зовет Ло. Он протягивает пакет с гамбургерами, а затем указывает на палатку, которую Дэйзи пытается установить в одиночку. — Вы двое собираетесь помогать или делать пять дел одновременно это тоже часть моей реабилитации?

Я собираюсь подойти к нему, но Коннор вдыхает и подносит телефон к уху.

— Роуз? — он хмурится. — Что? Подожди, дорогая… тебя плохо слышно, — он смотрит на телефон, на самом деле сердито щурится на технологию. Он поворачивается к Ло. — Тебе лучше поставить ещё два стула.

— Нет, — стону я. — Лили обещала мне, что не приедет раньше времени.

Все три девушки Кэллоуэй в течение двадцати долгих дней в замкнутом пространстве — дерьмо.

— Значит, она нарушила обещание, — говорит Коннор, пытаясь вздохнуть с облегчением, но он всё ещё выглядит обеспокоенным.

— Роуз сказала, что им осталось десять минут до того, как линия оборвалась.

Ну твою же мать.

37. Дэйзи Кэллоуэй

Роуз и Лили здесь.

В начале я была слишком ошеломлена, чтобы сделать что-либо, кроме как улыбнуться с полным неподдельным счастьем. Я не понимала, как сильно я хотела, чтобы они были здесь, пока они не приехали. Лили крепко обнимает меня, и я пытаюсь убедить их улизнуть со мной. Время девочек, никаких мальчиков.

Но они должны воссоединиться со своими партнерами.

Я отступаю от сестер, пока Ло обнимает Лили. На ней шапочка Вампы, белая меховая шапочка с висячими ушками. Ло шепчет ей что-то, и она краснеет. Когда я продолжаю отступать назад, я натыкаюсь на что-то твёрдое, и две пары рук ложатся мне на плечи.

Я поворачиваю шею.

— Эй, ты, — говорю я Райку.

Он смотрит на меня своими задумчивыми глазами. Я бы хотела, чтобы он поцеловал меня так, как Ло купает Лили в своей любви. Под открытым небом, страстные красивые поцелуи, которые, кажется, заставляют их парить над землёй. Но даже в тёмной ночи костер мерцает рядом, освещая наши черты.

Мы не можем спрятаться, пока все тут.

Роуз и Коннор разговаривают по-французски. Он целует её в лоб, с нежностью поглаживает по шее, и она морщит нос.

— Какое животное умерло рядом с нашими палатками?

Она подносит руку ко рту.

— У тебя там не горят гамбургеры? — спрашивает Ло у Райка, и я чувствую, как его руки убираются с моих плеч, а их место занимает холодный воздух.

— Нет, я только начал их готовить.

Райк проверяет бургеры, чтобы убедиться в этом, и отходит от меня.

Я нюхаю воздух.

— Не чувствую ничего, кроме древесного дыма.

Я подхожу к месту, где стоит Роуз, её тринадцатисантиметровые каблуки утопают в грязи. Коннор обнимает её за талию и пытается любезно забрать у неё сумочку, но Роуз отмахивается от него.

— Я не вру, — говорит она. — Тут дурно пахнет.

— Это, наверное, гребаный выгребной туалет, — говорит ей Райк. — Вы проезжали мимо него в своей машине по дороге сюда.

Роуз качает головой.

— Пахнет где-то рядом.

Она зажимает нос и резко втягивает воздух.

— Может быть, это твой собственный запашок, — говорит Ло, прижимая Лили к груди, словно она часть его самого, часть, которой не хватало всё это время. Он выглядит более счастливым. — Сука № 5.

Роуз указывает на него угрожающим пальцем, наманикюренным и кроваво-красным.

— Оскорбишь Шанель, и мой каблук найдет твою задницу за миллисекунду, Лорен.

— Оооо, — насмешливо сморщился Лорен. — Я и не знал, что ты можешь так быстро передвигаться своими дьявольскими копытами.

Роуз вскрикивает, и я вздрагиваю от сильного шума, раздающегося из ниоткуда. Она пытается броситься на Ло, но Коннор очень быстр. Он хватает её за талию, крепко удерживая Роуз. И я снова подпрыгиваю, когда рядом со мной хрустят сосновые иголки и сухие листья. Райк стоит там и смотрит на меня с таким видом, типа Ты в порядке?

Сейчас ночь.

Я ненавижу ночь, если только не нахожусь в его объятиях.

Я киваю, пытаясь притвориться спокойной и не вести себя как испуганный подросток.

Роуз пинается ногами вперед, будучи в плиссированном чёрном платье, даже когда её муж сдерживает её. Она выглядит более неженственной, чем я видела её за последнее время. Я знаю, что у неё бывают срывы. Ло и раньше упоминал о них во время их ссор, но она почти всегда скрывает эти моменты от меня.

В моём представлении Роуз это прочная железная крепость, которая не позволяет ничему задеть себя, даже ехидным комментариям Ло. Она просто заваливает его своими собственными.

Прямо сейчас его несколько слов выводят её из себя быстрее, чем обычно.

Коннор шепчет ей что-то на ухо, а она кричит что-то по-французски.

Я поворачиваюсь к Райку.

— Что она сказала? — шепчу я.

Он смотрит на меня.

— Я не слишком остро реагирую, — переводит он шёпотом.

Она снова вскрикивает. На этот раз я не вздрагиваю.

— Это твой дьявольский крик? — Ло продолжает издеваться.

Лили шлепает его по руке, серьезно говоря, чтобы он прекратил.

Коннор сердито смотрит на него в упор.

— Ло, — предупреждает он. — Хватит.

Роуз вырывается из рук Коннора, маниакально пытаясь освободиться от его крепкой хватки. Его губы возвращаются к её уху, и я думаю, что она на грани приступа паники, резко вдыхая. Как это произошло за пару комментариев?

Чувство вины проступает на лице Ло, и я замечаю, что Райк внимательно наблюдает за братом.

— Ло, — говорит Райк, кивая ему. — Поможешь мне с бургерами?

Ло кивает, и они отходят от нас, приближаясь к костру.

Я подхожу к Лили, которая грызет ногти, наблюдая за истерикой Роуз.

— С ней всё в порядке? — спрашиваю я Лили. Очевидно, что нет, но я не знаю, что ещё спросить. — У неё ПМС или что-то ещё?

— Наверное, — говорит Лили.

Я тянусь и беру её за руку, чтобы она перестала грызть ногти — это её плохая привычка. Она слабо улыбается мне, и я отвечаю ей тем же.

Когда я оглядываюсь на Роуз, она больше не дергается на месте.

Коннор указывает на меня, в то время как его губы яростно прижимаются к её уху, а затем взгляд Роуз отрывается от Лорена и устремляется на меня, как будто только сейчас заметив моё присутствие. Мне кажется, она вот-вот заплачет.

Я никогда раньше не видела, чтобы Роуз плакала.

Она быстро вытирает слезящиеся глаза и кивает, пока Коннор продолжает говорить. Его напряженные мышцы начинают расслабляться, и тогда он целует её в лоб. Она передает ему свою сумочку, поправляет платье, поднимает подбородок и спокойно идёт ко мне, как будто ничего не произошло. Как будто у неё не было эпического срыва.

— Пойдем куда-нибудь, — говорит Роуз, — только мы втроем. Мне нужен воздух, не загрязненный Лореном Хэйлом.

Она ждет моего ответа, а потом её взгляд задерживается на моем шраме. Обе мои сестры избегают моей щеки с тех пор, как увидели меня, и смотрят куда угодно, только не туда. Она ловит себя на том, что пялится и пытается заставить себя улыбнуться.

— Я знаю отличное место, — говорю я с хитрой ухмылкой.

Я обследовала местность и лес до их прихода.

Через пять минут я уже провела Лили и Роуз по гористой местности, всё сильнее усеянной поваленными бревнами и мокрым мхом, чем ближе мы подходили к небольшому водопаду. Луна и фонарики указывают нам путь. Деревья расступаются на поляне, и камни окружают то, что выглядит как глубокая яма для купания, водопад собирается в бассейне, а затем стекает в более мелкий ручей.

Я сажусь на камень и сбрасываю рубашку с длинными рукавами, воздух в середине октября прохладный.

— Ни за что, — говорит Лили. — Сейчас должно быть холодно.

Роуз светит фонариком на мутную воду.

— Она коричневая.

— Она выглядит так только потому, что темно, — настаиваю я.

Она ещё немного осматривает местность, свет от её фонаря мечется от дерева к дереву, проверяя видимость. По большей части это уединённое место.

Лили колеблется, приседает и погружает палец в воду, чтобы проверить температуру.

— Пойдемте, — улыбаюсь я им. — Вы же не заставите меня умолять?

Я выпячиваю нижнюю губу и хлопаю ресницами. Если понадобится, я разыграю карту Я только недавно лежала в больнице. Я должна использовать это в своих интересах, пока могу.

— Мы войдем прям голые, голые? — спрашивает Лили.

Роуз направляет свет на её лицо.

— А существуют какие-то виды наготы?

Лили загораживает луч рукой и прищуривается.

— Частичная нагота и полная нагота.

— Я выбираю полную, — заявляю я, вставая и расстегивая джинсы. Я стаскиваю лифчик, и в считанные секунды оказываюсь без трусиков.

Роуз выключает свет.

— Дэйзи, — с серьезностью произносит она моё имя, пока Лили снимает шапочку Вампы и начинает стягивать с себя майку. — Мы должны поговорить о том, что произошло в Париже, о подиуме и бунте.

Я поступаю незрело и пользуюсь возможностью избежать этого разговора. Я прыгаю прямо в плавательную яму, ледяная вода сжимает мои лёгкие и погружает меня в чистую темноту. Но я не хочу пока выныривать на поверхность.

Я знаю, что меня ждёт.

Чувства, в которых я копаюсь с тех пор, как… никогда. Я пыталась справиться со всем по очереди. Больница. Шрам. Моя мама. Отказ от подиума. Уход из профессии. Всё навалилось друг на друга. У меня не было времени на то, чтобы разобраться. Всё происходило просто как домино, которое ударяет следующего в очереди. У меня не было возможности вернуться назад и пересчитать все костяшки, которые опрокинулись.

Райк сказал, что мне нужно выпустить это наружу.

Покричать.

Но я только увидела истерику Роуз и как, всё это только встревожило её мужа, вызвала чувство вины у Ло и заставило глаза Лили вылезти из орбит.

Зачем кричать, если это только сделает больно всем вокруг?

Когда мои легкие начинают просить воздуха, я всплываю на поверхность. Роуз в своих черных трусиках и лифчике заглядывает в воду с края скалы. Как только я всплываю, она обрызгивает меня.

— Я подумала, ты утонула, — ледяным тоном говорит она. — Я собиралась прыгнуть за тобой.

— Прыгай сейчас, — говорю я, ледяная вода обдает мои руки и ноги. Я плаваю на спине. — Она такая тёплая.

Глаза Роуз сужаются.

— Ты дрожишь.

Лили совершенно голая, и она очень медленно заходит в воду. Её грудь сейчас намного больше моей. Я смотрю на свою грудь. Моя что, уменьшилась? Вот блин.

— Твоя грудь стала больше? — спрашиваю я Лили. — Или моя меньше?

Лили краснеет, она всё ещё не привыкла говорить о сексе и прочей подобной чепухе. В детстве я никогда не была с ней так близка. За любым женским советом я обращалась к Роуз.

— Э-э-э… — она дотрагивается до своей щеки. — Я покраснела?

— Да, — говорим мы с Роуз в унисон.

Лили смотрит на мою грудь, пока я плаваю на воде.

— Твоя стала меньше. Ты стала очень худой, Дэйзи, — она погружается полностью в воду и шипит, как кошка. — Холодно, холодно.

У неё изо рта выходит пар, и она цепляется за теплый камень, чтобы спастись от холода. Я уверена, что сейчас она мечтает о теле Ло.

Мне бы не помешала подушка из Райка Мэдоуза.

Я улыбаюсь при этой мысли.

Роуз прыгает в воду, не снимая нижнего белья.

— Твою мать, — задыхается она, когда выныривает на поверхность.

Её блестящие волосы прилипли к щекам. Зубы стучат, и она приближается к Лили, которая бросает свой камень, чтобы подплыть ближе к Роуз.

— Пингвинчики, пингвинчики, — говорит Лили.

Я смеюсь, когда они прижимаются друг к другу, чтобы согреться. Я знаю, что они страдают от холода ради меня, и я это очень ценю.

Роуз смотрит на меня, и её взгляд падает на мой шрам.

Я перестаю плавать и встаю в воде.

— Ты волнуешься о том, что скажет мама? — Лили спрашивает меня первой.

Я дрожу. Я не уверена, что это только от холода.

— Я хочу жить дальше, и я боюсь, что она превратит это в такую большую проблему, что я не смогу этого сделать.

— Скажи ей это, — говорит Роуз.

— Как? — спрашиваю я. — Она не хочет со мной разговаривать. Я звонила ей пять раз.

Роуз держится за Лили, как за своё личное греющее одеяло, и пару раз чуть не окунает её под воду. Но Лили держит свой подбородок над поверхностью и пихает Роуз локтем. Роуз концентрируется на мне, или, по крайней мере, пытается это сделать.

— Она не очень хорошо воспринимает перемены, — говорит Роуз. — К тому времени, когда ты вернешься домой, она будет готова поговорить с тобой о смене профессии.

— А если у меня не будет хорошего запасного плана? — спрашиваю я.

— Он может тебе понадобиться, — честно отвечает Роуз. — Мама любит планы, и если у тебя есть только Я не знаю, — она начнет заполнять за тебя резюме для колледжа.

Значит, чтобы вырваться из-под маминого контроля, я должна понять, что я хочу делать со своей жизнью. Это не должно быть так сложно, но это звучит ужасающе принимать такое решение в восемнадцать лет.

Мне нужно ещё лет пять, не меньше.

Может быть, десять.

Десятилетие звучит неплохо. Десятилетие подготовки к тому, чем я буду заниматься следующие пятьдесят лет. Как другие восемнадцатилетние определяют свои мечты и карьерные пути прямо перед колледжем? Как можно так рано знать, что у тебя хорошо получается и что ты любишь?

Что если вы так и не узнаете?

Что, если вы проведете всю жизнь в поисках, не найдя в итоге никакого ответа?

Будущее угнетает.

Может быть, поэтому я никогда не думала об этом раньше.

— Ты и Райк, — внезапно говорит Роуз, пробуждая меня от моего меланхоличного ступора. Может, она поняла, что тема о нашей маме наводит тоску. — Вы уже трахались?

Я вытаращиваю на неё свои глаза. Ого, моя сестра сказала это так беззаботно.

— Мы не вместе, так что…

Это странно. Я говорила эти слова раньше, но теперь они стали настоящей ложью.

Роуз закатывает глаза.

— Когда вы занимаетесь сексом, пожалуйста, убедитесь, что он предохраняется. Я бы поговорила с ним, но Коннор запретил мне. Он сказал, что это не моё дело, — насмехается она. — Ты моя сестра. Это точно моё дело угрожать его яйцам и пенису.

Лили нахмурилась.

— Когда это Коннор запрещал тебе что-либо делать?

Роуз и правда имеет равные права в отношениях с Коннором. За исключением, возможно, постели. Боже, меня передергивает при воспоминании о том, как он доминировал над ней во время секса. Я сдерживаю желание исчезнуть под водой.

— Он угрожал вернуть всю одежду Hermes, которую он купил для меня, — она глубоко вдыхает. — Это было низко. Но я больше не переживаю по этому поводу.

— Конечно, — говорю я с улыбкой. — Ну, тебе не стоит беспокоиться. Я не занимаюсь с ним сексом. Пока.

Это должен быть тот момент, когда я открываюсь о своём самом первом оргазме, когда я делюсь всеми подробностями. Я уже рассказывала им об этих проблемах, так что рассказать им о своем успехе было бы естественно. Но я держу это в себе. Не только потому, что это связано с Райком, но и потому, что это связано с другими вещами, которыми я больше не могу с ними делиться.

Ночные кошмары. Сон.

Я больше не принимаю обезболивающие, а это значит, что у меня больше нет клонит в сон.

Сегодня вечером я приму Ambien, таблетку, которая борется с бессонницей, но приводит меня в состояние мрачного реалистичного сна.

Я нервничаю из-за того, что буду кричать посреди ночи, будить и волновать их. И как я это объясню?

Сказать ли мне: Я не могу спать по ночам, потому что думаю о человеке, который забрался в мою комнату, чтобы сделать снимки. Я думаю о папарацци, которые загнали меня в угол. Я думаю обо всех друзьях, которые ненавидят меня, презирают меня и пугают меня. Я думаю обо всех мужчинах, которые верят, что я Лили. И ты причина, старшая сестрёнка. Из-за тебя я не могу спать. Если бы не твоя сексуальная зависимость, я была бы свободна. Так чертовски свободна.

Ты причинила мне боль.

Я не могу произнести эти слова.

Не сегодня.

Может быть, никогда.

Никто больше не вспоминает о Райке, но через минуту Лили вздрагивает.

— Ой. Не щипайся, — говорит она Роуз.

— Я и не щипалась, — огрызается Роуз. — Перестань тереться о камень.

И тут взгляд Роуз переходит на меня, и её глаза медленно увеличиваются.

— Что? — говорю я. — Я знаю, что тебе не нравится моя стрижка, Роуз…

— Дело не в этом, — мягко говорит Роуз. — Лили, выйди из воды.

— Что? — говорит Лили, а затем следит за взглядом Роуз. — О… чёрт.

Лили показывает на мою шею, а затем поворачивается и заползает на камень. В тот момент, когда она это делает, я вижу на спине Лили то, от чего Роуз внутренне сходит с ума.

Пиявки.

Мы плаваем с пиявками.

38. Райк Мэдоуз

Я наливаю воду в бутылку после того, как доедаю свой бургер.

Ло бросает свою грязную бумажную тарелку в огонь. Никто не упоминает о том, как долго отсутствуют девочки, но с каждой паузой в нашем разговоре, становится понятно, что все об этом думают. Мы поели без них, потому что никто из нас не хотел есть холодную еду.

— Кажется, Лили набирает вес, — говорю я Ло.

Она всегда была очень костлявой, от природы тощей и долговязой, так что то, то она поправилась — это хороший знак. Это значит, что она на пути к выздоровлению и не так поглощена своей сексуальной зависимостью.

— У неё грудь стала больше, — говорит Ло, делая глоток воды. Он закручивает крышку, в сотый раз с момента начала похода погружаясь в размышления.

— Или у Дэйзи стала меньше, — добавляю я.

Ло хмурится.

— Сколько раз, блять, я должен повторить одно и тоже.

— Что? Что я не должен смотреть на её сиськи? Там же ничего нет, — говорю я гребаную правду, но тут же понимаю, что это звучит ужасно. Мне не нужно, чтобы у девушки была большая грудь, чтобы любить её или считать привлекательной. Всё это не имеет значения.

Коннор сморит на меня с приподнятой бровью.

Да, это именно то, чего он просил меня не делать. Просто, блять, замечательно.

Ло машет на меня своим пластиковым ножом для масла.

— Сколько раз за два года мне нужно напоминать тебе, чтобы ты не говорил о её сиськах? Ну серьёзно? Это, блять, странно.

Теперь я чувствую себя дерьмово. Я постоянно напоминаю себе, что она моя девушка, но это чертовски трудно, когда Ло смотрит на меня, как на очередного Джулиана.

— Это ты заговорил о сиськах Лили. Я не сказал о них ни слова, пока это не сделал ты.

Коннор оборачивает алюминиевой фольгой тарелку с остатками бургеров.

— Ты только что выдал детсадовский аргумент, — говорит Коннор. — Фраза Он первый так сказал, не является хорошим контраргументом.

Клянусь, им нравится, блядь, набрасываться на меня — возможно, потому что они знают, что я могу это выдержать.

— Спасибо за мнение, Кобальт.

— Всегда пожалуйста, — говорит он.

Потом он сверяет часы и смотрит на лес, где скрылись девушки. Прошло ахренеть как много времени. Я начинаю беспокоиться о Дэйзи. Не знаю, куда она повела Лили и Роуз, но она вполне могла залезть на дерево и упасть с ветки. Моё сердце падает в пятки.

И тут Ло срывается со стула, бросая свою бутылку с водой на сиденье.

— Я пошёл искать Лили.

Он произнес эти невысказанные слова, и вот так мы все встаём и идём за Ло. Мы можем оставить костер на несколько минут, не туша его.

Идя в том направлении, куда ушли девочки, мы слышим журчание воды и думаем, что Дэйзи это привлекло бы. Чем ближе мы подходим к ручью или водопаду, тем чаще раздаются голоса.

— Они высасывают все мои питательные вещества! — кричит Лили.

И Ло начинает срывается, его походка превращается в бег.

— Не двигайся, — спокойно говорит Дэйзи.

Роуз громко шипит.

— Я убью каждую из этих отвратительных тварей! — Коннор поддерживает темп Ло, а я остаюсь позади них, думая, что Дэйзи в порядке.

Когда мы выходим на поляну, Лили выглядит как олень, попавший в свет фар.

Чёртов голый олень.

Я стараюсь не смотреть, но черные пиявки прилипли к её животу и рукам, пока Дэйзи пытается их содрать… будучи тоже голой.

Это не первый раз, когда я вижу её полностью раздетой. В прошлом году. В канун Нового года в доме Роуз в Принстоне у Дэйзи было заговорщическое выражение лица с очень игривойулыбкой. Начался обратный отсчет до полуночи, и пока её спутник, какая-то, блять, модель из Abercrombie, собирался её поцеловать, она избежала его рта, начав раздеваться, отступая к кухне с каждым сброшенным предметом одежды. Она сказала, что новый год не может начаться правильно, если кто-то не разденется.

Ее глаза были устремлены на меня.

Мои на её.

А потом модель, с которым она была — вмешался и помог снять ей лифчик.

Я схватил его за плечо, инстинктивно, как внутренняя реакция на раздражение и злость. Я не хотел, чтобы она была с этим студентом братства, первоклассным придурком. Она закончила раздеваться, и я успел мельком взглянуть на её тело, прежде чем она выбежала на улицу, смеясь от холода. А потом её спутник набросился на меня, крича мне в лицо, а моя спутница стреляла в меня кинжалами из глаз с другого конца комнаты, держа бокал с шампанским в крепко сжатой руке.

Я даже не могу выразить, сколько месяцев мы оба пытались построить отношения с кем-то ещё. Но даже видя ее сейчас голой снова, всё по-другому. Моё беспокойство достигает, блять, пика, усиливается, выкручено до предела.

Мой брат не видит ничего вокруг. Он просто идёт прямо к Лили, не глядя ни на кого другого.

Коннор уже рядом с Роуз, пока она упрямо пытается оторвать пиявку от лопатки, поначалу отказываясь от его помощи, и поэтому Дэйзи мгновенно оттесняется в сторону.

Вернее, оттесняется ко мне.

Я хватаю её за запястье и тяну её к линии деревьев, подальше от скал, ручья и водопада. Я кручу её вокруг себя, чтобы закрыть её от взглядов моего брата и Коннора. Если и есть девушка, которой комфортно в своей коже, то это Дэйзи Кэллоуэй. Единственный раз, когда я слышал, чтобы она волновалась из-за того, что обнажена, был во время показа мод, когда её раздели перед совершенно незнакомыми людьми.

Этот чертовски жестокий поступок повлиял бы на любого.

Я даже не уверен, насколько большой след это на ней оставило. Может быть, она сама тоже не знает.

— Разве они не просто сосут кровь, а потом отваливаются, когда раздуваются? — спрашивает Дэйзи, разглядывая двух пиявок на своих руках и ту, что сосет кровь из её шеи. Из-под живота пиявки капает кровь. Я смотрю на других девушек, и они не кажутся сейчас такими же, блять, кровавыми.

Коннор отвечает Дэйзи: — На вас, девочки, их слишком много.

— Я же говорила! — кричит Лили. — Они забирают наши питательные вещества.

— Вообще-то, нет, — говорит Коннор.

Ло сосредотачивается на спине Лили, к которой прикреплены целых пять чертовых пиявок.

— Сколько болезней они переносят?

Клянусь, Лили вскрикивает от страха, как раненое животное.

Роуз корчится ещё яростнее.

— Сними их, Ричард!

Теперь, когда она уступила, он крепко берётся за её плечо и отрывает пиявку щипком пальцев.

— Пиявок можно использовать в лечебных целях. Подумай, Роуз, — говорит он ей. — Ты знаешь это.

Она дышит через нос.

Чтобы успокоить всех, Коннор добавляет: — С девочками всё в порядке.

— Может, нам их прижечь? — спрашивает Ло.

— Нет, содержимое их желудка взорвется на ране.

— Мерзость, — говорит Дэйзи, тыкая в одну из них на своем животе.

Она медленно начинает отдирать её, но потом останавливается, так как кожа натягивается, и пиявка не хочет легко отделяться.

Я быстро сканирую её тело, мой взгляд падает на спину. Две на лопатках, одна на пояснице, ни одной на заднице, но одна на икре. Мой желудок скручивается, потому что я понимаю, что их будет больно удалять.

— Я сорву их, как чёртов пластырь, хорошо?

Она кивает пару раз, не жалуясь. Я начинаю с той, что на её икре, приседаю, и она сжимает мои волосы, пока я хватаю пиявку и отрываю её одним движением. Место обильно кровоточит. Господи Иисусе. Жаль, что я не взял с собой бутылку с водой, чтобы промыть рану.

Я отрываю ещё две с её живота и рук.

Слезы застилают ей глаза.

— Прости, — извиняется она, вытирая уголки.

Я, блять, ненавижу, когда она извиняется за свои чувства — за глупые, блядь, вещи, которые никогда не нуждаются в извинениях. Я встаю и целую её в висок, зная, что мой брат поглощен благополучием своей девушки. Я держу её за затылок и шепчу ей на ухо.

— Ты можешь поплакать, если тебе больно, милая. Это не делает тебя маленькой девочкой.

Она выпускает глубокий выдох. И её руки крепко обхватывают меня. Она прижимается лбом к моей груди, и я тянусь к ней через плечо, чтобы снять последние три пиявки на её спине. Она вздрагивает, и на этот раз только одна из ран кровоточит после удаления. Я глажу её по голове, прежде чем стянуть с себя серую кофту с длинными рукавами. Холод окутывет мою голую грудь, и я понимаю, что она, должно быть, замерзла. Я натягиваю её через голову Дэйзи, и она опадает, касаясь её бёдер, ткань впитывает часть крови.

Я растираю её руку, создавая трение, чтобы согреть её тело.

— Мы промоем их и наложим повязки в лагере, — говорю я ей.

Она кивает, а затем бросает взгляд на Ло, проверяя, наблюдает ли он за ней.

Пошло оно всё.

Я поднимаю её на руки и обнимаю. Она улыбается, несмотря на слезы, высыхающие в уголках её глаз.

— Мы встретимся с вами в лагере, — говорю я им.

Ло бросает на меня взгляд, явно заметив Дэйзи в моих руках. Это не первый раз, когда я держу её на руках. И я никогда не перестану этого делать. Я смотрю на него жестким, непоколебимым взглядом.

Я не сделал ничего плохого.

Я просто помог той, кого люблю — так же, как Ло заботится о Лили, а Коннор о Роуз. Я устал от того, что меня обсирают за то, что я поступил правильно не с той девушкой. У меня в голове всплывает самый детский ответ.

Это. Блядь. Несправедливо.

И тут Ло делает нечто удивительное. Он кивает мне, почти в виде одобрения, не совсем, но почти. Он жестикулирует головой в сторону лагеря.

— Идите.

Я иду.

Я ухожу с Дэйзи на руках.

Как я уже делал много раз.

Может быть, именно поэтому ему чертовски трудно принять этот момент. Когда все расходятся по парам, я становлюсь единственным вариантом для неё. Нет никого, кроме меня.

Именно так всё и началось.

Но я думаю о Джулиане. Я думаю обо всех других придурковатых парнях, с которыми она была. О всех других женщинах, с которыми я встречался.

И я уверен, что всё закончится не так.

Я не могу быть с ней из-за обстоятельств.

Но мы выбрали эти отношения, потому что ничто другое не казалось правильным.

Ничто другое не ощущалось так хорошо.

Наше самое большое счастье всегда было друг с другом.

39. Райк Мэдоуз

Мы помогли девочкам очистить раны с мылом и перевязали их. Теперь они в толстовках и мешковатых штанах сгруппировались вокруг костра. Лили сидит на коленях у Ло, прижавшись головой к его груди. Она продолжает отключаться, но далекий вой из леса и шорох деревьев заставляют её проснуться.

— Что это было? — спрашивает она с расширенными глазами, оглядываясь через плечо.

— Большой плохой волк, — шутит Дэйзи, её ноги закинуты на мои колени.

До того, как мы сошлись, она игриво делала это, но я не трогал её. Поэтому я не могу положить руки на её лодыжки или притянуть её ближе к себе. Я просто держу руку на спинке её походного стула и смотрю, как она ковыряется в горячем зефире на палочке.

— О, подождите, — ахает Дэйзи, — он прямо здесь.

Она наклоняет голову ко мне.

Я поднимаю на неё брови. Я чувствую, что мой брат смотрит, и я ни черта не понимаю, что происходит у него в голове. Его выражение лица было нечитаемым большую часть ночи.

Она наклоняется вперед и слизывает липкий маршмэллоу со своего пальца. Моё возбуждение усиливается, когда она быстро привлекает моё внимание. Её глаза фиксируются на мне, и она шепчет: — Большой плохой волк, ты собираешься меня съесть?

Ты грязная девчонка, Кэллоуэй. Мой взгляд опускается на её губы.

— Пока ты, блядь, не закричишь.

Её губы изгибаются вверх.

— Она мертва, Роуз, — говорит Коннор.

Его голос притягивает наши взгляды к нему. Роуз свернулась калачиком на стуле рядом с Коннором, его рука лежит на её бедре, её пальцы переплетены с его. В другой руке она жарит пиявку на кончике палочки, её желто-зеленые глаза убийственны.

— Не достаточно, — отвечает она. — Эта маленькая сучка выпила мою кровь.

— А я-то думал, ты зажаришь её на десерт, — подтрунивает Ло.

Роуз поднимает на него руку, как бы говоря Тишина.

Она раздавливает почерневшую пиявку о бревно, протыкая её снова и снова.

Ло оглядывает нас всех с выражением типа Какого хрена? Он кивает Коннору, который потягивает Fizz Life, ухмыляясь. Он находит свою жену пиздец какой занимательной — даже если она наполовину сумасшедшая.

— Как ты не боишься кусать её в постели? — спрашивает Ло. — Если ты прольешь кровь, она схватит кочергу?

— Я не пиявка, — спокойно отвечает Коннор.

Роуз бросает палку в огонь и вытирает руки влажной салфеткой. Затем она достает пакет.

— Я купила их по дороге сюда, — она достает высокую стопку бульварных журналов. — Я хотела, чтобы мы все вместе сожгли их и очистились от плохой энергии.

Коннор говорит: — Если только нам не придется после этого скандировать что-то, я поучаствую.

Роуз встаёт, пытаясь скрыть улыбку, которая мне понятна. Она, блять, любит его, споры и всё такое.

— Я бы предпочла, чтобы ты не участвовал. Твой пессимизм уже омрачает процесс.

— Реализм и пессимизм две совершенно разные вещи, но я буду рад объяснить тебе это.

Она закрывает ему рот рукой.

— Спасибо за определение высокомерия. Остальные определения можешь оставить при себе, — она поворачивается, опустив руку. — На чем мы остановились?

Она начинает раздавать журналы, и взгляд Коннора падает на её задницу. Несмотря на то, что он ведет себя так, будто он лучше всех озабоченных ублюдков, он все ещё, блять, парень. Вот вам пример.

Лили подносит маршмэллоу над костром, и пламя охватывает его почти сразу. Она вскрикивает и начинает размахивать им, будто от этого оно погаснет.

Я качаю на неё головой.

— Ты сейчас выбросишь его в лес, успокойся, мать твою.

Последнее, что нам нужно, это устроить лесной пожар.

— Он не тухнет! — защищается она. — Потухни, ты, зефирка! Потухни!

Она ещё немного помахивает им и пытается дуть, но в итоге просто плюется на эту штуку. И тут из-за её спины Ло легко задувает пламя, оставляя ей обгоревший маршмэллоу.

Дэйзи злодейски улыбается.

— Ого, кто бы мог подумать — Ло дует¹⁰, лучше, чем Лили.

Я потираю губы, чтобы не улыбнуться. Все остальные выглядят довольно неловко из-за этого заявления — только потому, что оно прозвучало от Дэйзи. Если бы это сказал я, всё было бы нормально. Если бы это сказала Лили все бы, блядь, смеялись.

Ло смотрит на меня.

Я развожу руками.

— Я ничего, блять, не сделал.

— Ты херово влияешь.

Дэйзи ведет себя бесстрастно, но ее взгляд мечется по всему лесу. Каждый раз, когда она пытается приблизиться к нам на шаг, кто-то из нашей группы выталкивает ее обратно. Это непреднамеренно, я думаю. Но это происходит, несмотря ни на что.

— Это была просто, блять, шутка, — говорю я Ло.

Он вот-вот открывает рот, готовый пережевать меня и выплюнуть обратно. Я мысленно начинаю надевать свою броню, чтобы противостоять ему.

Но тут Роуз щелкает пальцами, прерывая Ло и возвращая внимание нас всех. Её глаза ненадолго встречаются с моими. Я знаю, что она сделала это для моего блага. Я благодарен, но не показываю этого.

— Мы должны очиститься от плохой энергии, а не создавать её, — она бросает журнал мне на колени. — Вот, можешь сжечь его.

Я читаю заголовок: Райк Мэдоуз продолжает играть в игры. На фотографии на первой странице Дэйзи висит через моё плечо возле паба в Париже, моя рука на её заднице. Но я не могу забыть улыбку на её лице. Камера поймала её в середине смеха.

Она великолепна. И она моя.

Я не хочу сжигать эту фотографию. Я хочу поместить это счастье в рамку и возвращаться в это воспоминание каждое утро и каждый вечер до конца жизни.

Но заголовок определенно омрачает её.

Они думают, что мы флиртуем. Так и есть. Но они также думают, что я трахаю Лили. Значит, я бабник. Я кручу шашни с обеими девушками Кэллоуэй. Это просто, блять, абсурд какой-то.

У меня напрягается челюсть, и я не теряю ни секунды. Я бросаю журнал в огонь.

— Ты должен подождать! — кричит на меня Роуз. — Мы делаем это всей группой.

Она шлепает меня по руке другим свернутым журналом, а затем бросает его в меня.

— Ради всего святого, ты сегодня вся на взводе.

— Поговори со мной, когда у тебя червяк высосет кровь из задницы, — отвечает она, проходя мимо меня к Лили и Ло.

Я читаю заголовок своего нового таблоида: Сара Хэйл воюет со своей семьей.

Просто, блять, фантастично.

Дэйзи сворачивает свой журнал, скрывая заголовок от глаз.

— Все, — говорит Роуз, откидываясь на стуле и скрещивая лодыжки. Коннор единственный, у кого нет журнала. Роуз придерживается своего прежнего утверждения, отказываясь давать ему один. — Возьмите свои журналы и прочитайте то, что вы считаете особенно оскорбительным, прежде чем бросить их в огонь.

— И что это, блядь, должно сделать? — спрашиваю я.

— Отогнать злых духов, — говорит Ло, потягивая свой Fizz Life и обнимая Лили за талию. Она снова облокачивается о его грудь. — Жаль, что это не излечит твою навязчиво-компульсивную личность, Роуз.

Она бросает на него язвительный взгляд, в её глазах отражается пламя.

— Жаль, что это не излечит твой алкоголизм, Лорен.

Он поднимает свою банку с газировкой.

— Слушай, это уже работает. Ты практически лицензированная ведьма… твою мать, я хотел сказать, сука.

Он щелкает пальцами. С таким же успехом он мог сказать Ох, незадача.

Она открывает рот, чтобы возразить, но Коннор прерывает её.

— Это всё очень весело, но чем больше мы говорим о ведьмах и духах, тем глупее и глупее я становлюсь. Так что, пожалуйста, ради всего человечества, заткнитесь.

Я качаю головой, а Ло ухмыляется, находя это уморительным.

Роуз почти сразу же возражает мужу: — Ты действительно думаешь, что твой ум приносит пользу всему человечеству? Ты владеешь бриллиантовым бизнесом.

— И я отдаю большой процент своих денег на благотворительность и исследования, дорогая.

Они начинают препираться, и Дэйзи наклоняется ближе ко мне. Она складывает салфетку в лебедя оригами, время от времени переводя взгляд с неё на меня.

— Хочешь узнать секрет? — шепчет она.

— Конечно, — говорю я, снова протягивая руку через спинку её стула.

Она улыбается и говорит: — Ты моё любимое слово из четырех букв.

Её смелые зелёные глаза смотрят на меня.

Благодаря ей самые банальные пикаперские фразы звучат как самые сексуальные вещи, которые я когда-либо слышал.

— Слово fuck¹¹ никак на тебя не подействовало? — спрашиваю я, мои мышцы напрягаются.

— Ты меня к нему приучил. Его значение может быть таким же сильным, как и у слова нога.

Я наклоняюсь к её уху и понижаю голос.

— Посмотрю я на тебя, когда я действительно трахну тебя.

Ослепительная улыбка озаряет её лицо, и это ещё больше разжигает мою потребность. Я хочу, чтобы она была в моих, блять, объятиях. Я хочу целовать её так глубоко, чтобы воздух с трудом проникал в наши легкие, задыхаясь от дикого, захватывающего удовольствия.

Когда-нибудь это случится.

Только не сейчас.

— Теперь я, — объявляет Лили, прерывая препирательства Коннора и Роуз. Она встает с журналом в руках. — Эм… в этом журнале есть моя фотография, которая меня очень раздражает, — она перелистывает пару страниц, а затем кивает. — Да, так вот, я покупаю презервативы, и они сделали подпись Лили снова выходит из-под контроля.

Роуз хлопает, радуясь, что у неё есть добровольный участник.

— Хорошо, теперь бросай его.

Лили бросает журнал в пламя. Он падает на поленья и быстро сгорает.

Коннор встаёт следом, беря журнал с возвышающейся стопки рядом с Роуз.

— О, так теперь ты веришь в это? — спрашивает Роуз.

— Я верю в тебя, — опровергает Коннор. — А не в твои суеверия, — он открывает журнал. — Седьмое домашнее видео Коннора Кобальта собрало более двадцати миллионов долларов. Это сделало Скотта Ван Райта, владельца записей, одним из самых богатых распространителей порнографии в мире.

Скотт Ван Райт причина того, что порно Коннора и Роуз просачиваются каждые несколько месяцев. Он их наебал. После того как Коннор отказался от судебных исков и использовал огласку для развития модного бизнеса Роуз и своего собственного, я предложил лично выбить всё дерьмо из Скотта. Но Коннор сказал, что не хочет видеть меня в тюрьме даже если это предложение и звучит привлекательно.

Надеюсь, когда-нибудь этот сукин сын получит по заслугам.

Коннор бросает журнал в огонь, ненависть проскальзывает в его голубых глазах.

Роуз следующая.

— Роуз Кобальт сука.

Она кивает и бросает свой.

— И это всё? — спрашивает Ло, когда она садится. — Это всё, что ты смогла найти?

— Это обидные слова, — отвечает Роуз.

— Я называю тебя сукой пять раз в день, а ты и глазом не моргнёшь, — напоминает ей Ло. Затем он вспоминает её сегодняшнюю вспышку и поправляет себя: — Ну, обычно ты так не делаешь.

— Они не обидные от тебя, — опровергает она. — Это был Vogue, — она дотрагивается до своей груди. — Я плакала два дня подряд, когда прочитала это.

— Vogue — это её Библия, — говорит Лили.

— Значит ли это, что я типо для тебя святая? — спрашивает Дэйзи с улыбкой.

Она была в Vogue несколько месяцев назад. На обложке этого гребаного журнала.

— Ты была бы более святой, если бы поучаствовала, — говорит Роуз.

Дэйзи светлеет, а затем встает на сиденье своего холщового стула.

— Дэйзи Кэллоуэй — «малышка Кэллоуэй», — читает она и добавляет воздушные кавычки, — была замечена с другим мужчиной-моделью на съемках Gucci. Близкие источники подтвердили, что она с ним встречалась. Для Дэйзи это уже третий парень за месяц. Может ли это быть явным признаком того, что она идёт по стопам Лили? Только время покажет.

Она бросает журнал, и он летит в огонь, как фрисби.

Услышав это, я застываю на месте. Съемки Gucci были несколько месяцев назад, и хотя я знаю, что она не могла быть с теми парнями — мы спали в одной постели каждую ночь — обвинения выводят меня из себя. Роуз хочет очиститься от плохой энергии, но я не читаю эти журналы не просто так.

— Давай, — говорит мне Дэйзи.

Она пытается опрокинуть мой стул ногой, но у неё не хватает сил, потому что она стоит высоко. Я не поднимаюсь. Я просто смотрю вниз на журнал в своих руках, найдя основную статью.

— Райк Мэдоуз в очередной драке с фотографом. И они показывают фотографию, где я кричу на какого-то оператора.

Я лениво бросаю журнал и откидываюсь назад на стуле.

— Ты чувствуешь себя как-то иначе? — спрашивает Дэйзи, спрыгивая со своего стула.

— Неа.

Дэйзи ахает и смотрит на Роуз.

— На него это не подействовало. Можем ли мы произнести заклинание, чтобы защитить его от зла?

Роуз закатывает глаза, а потом смотрит на моего брата.

— Лорен, пожалуйста, твоя очередь.

Он неохотно поднимается, но только потому, что Лили слезает с его колен и физически выпихивает его со стула. Когда его глаза опускаются на журнал, я вижу, как они меняются. Они заостряются и становятся холодными.

— Еще один источник подтверждает слухи о растлении. Джонатан Хэйл и Лорен Хэйл продолжают отрицать их. Первый сын Джонатана ещё не прокомментировал данную ситуацию.

Все молчат. Неуютное напряжение окутывает наш лагерь. Я жду, что Ло бросит журнал в огонь или обматерит меня, или и то, и другое. Но его глаза не отрываются от журнала, а брови хмурятся, и он продолжает молча читать. Он начинает качать головой.

— Что там? — спрашивает Коннор.

— Был опрошен психиатр, специализирующийся на сексуальной зависимости, — читает Лорен, — и он подтверждает, что большинство сексуально зависимых людей когда-то пережили сексуальную травму. У нас есть подтверждение, что… — он потирает губы, чтобы скрыть эмоции, его глаза краснеют. Он качает головой. — У нас есть подтверждение, что Лили Кэллоуэй проводила большую часть времени с Хэйлами. Есть подозрение, что Джонатан Хэйл мог повлиять на её зависимость.

Они предполагают, что Джонатан также надругался и над ней.

Я не могу этого представить. Я качаю головой, как и Ло. Мой отец может быть плохим парнем, но он не стал бы так поступать с Лили, с дочерью своего лучшего друга. Это что-то немыслимое.

И если бы Ло увидел, что это произошло, он бы не стал отмалчиваться. Он бы просто сошел с ума. Он бы, блять, без всяких сомнений, убил нашего отца.

— Что? — говорит Лили, ошарашенная. — Ло, этого никогда не было.

Ло поднимает на неё глаза, и его взгляд сразу же смягчается.

— Я знаю, Лил.

Он даже не колеблется. Не сомневается и не думает об обратном. Между ними полная преданность. Но это не разрушает боль, которую они разделяют взглядами. Их обоих втягивают в неё.

— Выбрось его, — тихо говорит Роуз.

Он делает это. И я смотрю, как бумага сгорает, вместе с моими мыслями.

Я больше не знаю, чему или кому верить.

Вокруг просто темнота.

40. Райк Мэдоуз

Я наедине с Дэйзи. В палатке.

— Я не удивлена, — шепчет Дэйзи. Я прикрепил фонарик на потолку трехместной палатки, и он болтается, как лампа. Я могу видеть всю её, пока она сидит, скрестив ноги. Я лежу на спине и смотрю, как она закручивает волосы в пучок. — Роуз подумала, что тени — это жуки, и перекатилась на Лили, ей было так противно, — Дэйзи улыбается, вспоминая это. — Она никогда не была в походе.

— Правда? А я и не заметил, — говорю я.

Роуз первой покинула девчачью палатку. Она расстегнула молнию на той, в которой был я, держа в руке топор, словно была готова убить всех нас. Думаю, эта мысль всерьез промелькнула в голове у моего брата.

Но Коннор потянулся к ней, и она растаяла, как дикая кошка, превратившаяся в мягкого котёнка. Перед моим уходом его руки обхватили её, и она казалась довольной. Следом появилась Лили, слишком напуганная, чтобы остаться наедине с Дэйзи в палатке для девочек. По словам Ло, Роуз могла отпугнуть и «дикого зверя», и без неё Лили решила искать утешения у своего парня.

В результате Дэйзи осталась одна.

И это дало мне необходимое оправдание, чтобы спать в её палатке. Никто не хотел, чтобы она оставалась одна посреди леса. Даже мой брат.

— Ложись, — говорю я Дэйзи. Я вижу, что ей сложно заснуть. Она не хочет сегодня принимать Ambien, и я не могу больше заставлять её принимать эти таблетки. Побочные эффекты слишком сильны. Должен быть другой способ борьбы с бессонницей.

Вместо того чтобы лечь, она садится на меня сверху. На ней мои спортивные штаны, которые мешковато сидят на её ногах. Я чертовски люблю её в моей одежде.

— Я не могу заснуть, — говорит она.

— Сейчас два часа ночи, — шепчу я, усаживаясь поудобнее. В этой позе я возвышаюсь над ней. Находясь так близко, моя грудь в паре сантиметров от её, воздух в палатке наэлектризовывается и мои мышцы напрягаются. — Ты когда-нибудь представляла, как я трахаю тебя?

Любопытство заставляет меня задать этот вопрос. Мои пальцы скользят по её бедрам, под мою майку с надписью Пенн, которая на ней.

Её дыхание замирает, вероятно, она гадает, будет ли сегодняшняя та самая ночь.

— Да.

— Когда? — спрашиваю я.

Я стягиваю футболку через голову, оставляя её без одежды, её соски уже твёрдые. Это мой конец. Я возбуждаюсь за чертово мгновение, и дыхание замирает в её горле, когда она чувствует меня под собой.

— Кучу раз, — говорит она шепотом, воздух напрягается. Она задирает мою футболку, желая видеть меня таким же раздетым, как и она сама. Я помогаю ей стянуть её через голову, а затем она начинает обводить пальцами контур моей татуировки. — Когда наедине с собой. Но обычно… — она делает паузу, её зеленые глаза переходят на мои. — Когда я была с другими парнями. Я думала, это поможет.

Она думала обо мне, когда трахалась с другими парнями.

Не просто мастурбировала на мысли обо мне.

Я просто хочу трахнуть тебя сильнее.

Моё удивление скрывается под сильным возбуждением, которое буквально прижимает мое тело к её. Я хватаю её за затылок. Она хватает мой, и я целую её крепко и настойчиво. Я думаю о каждой ночи, проведённой в её постели. О сдержанности. О каждом разе, когда я представлял Дэйзи под своим телом, в то время, как мои мышцы окутывали бы её безопасностью и такой чертовой силой. О том, как я вхожу в неё. О том, как мы кончаем. Блядь. Мне нужно быть внутри нее.

Наши губы, руки и тела соединяются, словно между нами взрывается бомба, нервы кричат, лёгкие едва дышат.

Я грубо двигаюсь вместе с ней, и она дико двигается вместе со мной.

Наши ноги переплетаются, и её руки с нетерпением бродят по моему прессу, останавливаясь на моей спине, хватаясь за мою плоть, пока мой вес давит на неё. Она стонет, когда я вжимаюсь в неё. Блять… Я хочу услышать её снова, но мне нужно заглушить её звуки. Поэтому я закрываю ей рот ладонью и продолжаю тереться об неё, мой член пульсирует. Войди в неё.

Ещё нет.

Она бормочет под моей рукой, пытаясь говорить, пока я стаскиваю спортивные штаны с её длинных ног. Я убираю руку и раздеваюсь до трусов.

— Войди в меня, — шепчет она, её губы распухли от наших поцелуев, дыхание неровное. Фонарь качается над нами. Мы, должно быть, стукнулись об него, и никто из нас не пытается его выключить. Я хочу видеть её всю, каждую реакцию и каждую конечность.

Вместо того чтобы прямо ответить ей, я раздеваю Дэйзи, снимаю с неё трусики и майку. Мы снова целуемся, просто опьянённые этими сильными чувствами. Она подается бедрами ко мне, и я снова вжимаюсь в неё всем своим весом. Она вскрикивает, и я хватаю её за волосы.

Она лежит на спине, её неглубокое дыхание нарушает тишину. Её глаза прикованы к моему члену, и я вижу, как она представляет себе каждый сантиметр меня внутри себя.

— Пожалуйста, — дышит она.

Я провожу пальцами по её волосам, а затем крепко прижимаю её лицо к себе. Она маленькая подо мной, хрупкая. Даже если она думает, что опытна, она не опытна со мной. По крайней мере, ещё нет. Я целую её, пока моя вторая рука опускается к её клитору. Она выгибает бедра навстречу мне, пока мои пальцы двигаются вверх-вниз, а затем по кругу.

Она извивается подо мной, её ногти впиваются в мою спину. В тот момент, когда её губы расходятся, я подношу свою руку по её рту, её горячее дыхание греет мою ладонь.

Я сканирую её с головы до ног, как она раскрывается в наслаждении, как спазмируются её ноги, как её тело выгибается навстречу мне, её бедра напрягаются, пытаясь найти давление, которое мне ещё предстоит ей подарить. Наблюдать за тем, как Дэйзи кончает, это как смотреть, как человек открывает для себя новый мир, видит фейерверк в первый раз, зажженный и потрясенный. Зная, что я помог ей достичь этого — я пиздец как хочу быть ближе, заполнить её счастьем и собой.

Её пальцы на ногах загибаются, и её пальцы глубоко вжимается в мою спину, её голова отклоняется назад, моя рука обхватывает её лицо, чтобы заглушить крик.

Я сажусь и даю ей перевести дыхание, которое полностью, блять, сбилось.

Она наблюдает за мной, но мой темный взгляд выдаёт немногое, за исключением фраз Я хочу тебя. Ты так, блять, красива. Она быстро принимает мою позу, садится, и я шире раздвигаю её ноги вокруг себя.

Её рот начинает опускаться к моему члену, и я быстро приподнимаю её подбородок и целую её. Я двигаюсь под влиянием импульса того, что мне кажется правильным. И мои пальцы проскальзывают внутрь неё. Она такая, блять, мокрая. Она кончает через пару минут, и я вынимаю их и хватаюсь за основание своего члена.

Дэйзи резко вдыхает, понимая, что сейчас произойдет. Она придвигается ближе ко мне, обхватывает обеими руками мою шею и упирается лбом в мою грудь. Ей нравится визуальный эффект, и я с удовольствием его ей дам.

Я убираю её волосы за ухо и шепчу: — Готова получить всего меня, Дэйз?

Она отвечает, проводя руками по моим волосам возле шеи. Я улыбаюсь и медленно вхожу в неё. Она сокращается вокруг меня, и мой рот открывается. Я заставляю чертов стон задержаться в глубине моего горла. Мои мышцы превращаются в натянутые струны, и я прижимаю её голову к своей груди.

Я не могу представить себе более интимного способа наполнить Дэйзи, чем, когда она сидит на моих коленях, прижавшись к моей груди, отдавая мне во владение своё тело и сердце.

Она плотно охватывает мою эрекцию, мокрая и гораздо более тугая, чем я предполагал или ожидал. Под этими бьющими по нервам ощущениями я остро осознаю, как много она может от меня принять. Она стонет, стараясь сохранять тихий голос, и я останавливаюсь на полпути к тому, чтобы полностью войти в неё.

— Райк, — стонет она.

— Шшш, — воркую я.

Она покачивает бедрами, пытаясь уместить в себя всего меня. Моя рука опускается с её головы на бедро. Я поддерживаю её, а затем проталкиваюсь дальше. Блять. Мои глаза закрываются, когда давление переполняет меня. Я ещё даже не начал двигаться в ней.

Я хватаю её за задницу, пока она смотрит на то, как мой длинный член исчезает между её ног. Она делает короткие, прерывистые вдохи, и когда она запечатлевает этот образ, я наклоняю её назад к тёмно-зелёному спальному мешку.

Моя рука скользит от её колена к бедру, и я начинаю входить в неё медленными, глубокими движениями, продлевая каждое мгновение. Я хочу, чтобы каждое из них длилось вечность, не торопясь, не устремляясь в краю обрыва. Моя задница напрягается, когда я толкаюсь вперёд, и я целую её, убирая влажные светлые волосы с её лба.

Я внутри девушки, которая годами умоляла о таком удовольствии.

И это я, наконец, даю ей его, показывая, что секс может быть чертовски приятен.

Блять, Господи, я так долго этого хотел.

— Райк, — начинает говорить она.

Так часто, что мне приходится снова закрыть ей рот рукой. Она покачивает бедрами вверх при каждом моем толчке вниз, создавая трение и дополнительную глубину, которая ослепляет меня адреналином. Я опираюсь предплечьем рядом с её головой, моё тело ростом метр восемьдесят три нависает над её маленькой фигурой.

Её глаза устремлены на меня, пока я вхожу в неё, увеличивая темп. Её бедра не успевают за мной. Её ноги обхватывают мою талию. Она достаточно гибкая, и я закидываю одну из её ног себе на плечо, при этом моя грудь оказывается рядом с её.

Она стонет в мою ладонь, и я сдерживаюсь, чтобы не кончить прямо там. Я делаю паузу, хриплю и толкаюсь. Блять. Я не чувствую её дыхания, и её глаза трепещут.

— Дыши носом, — грубо говорю я, инстинктивно ускоряя каждый толчок.

Я не хочу, чтобы она потеряла сознание.

Наконец она выдыхает, и её взгляд возвращается к моему. Я медлю секунду, но вижу, что она близка к финишу. Всё её тело напряжено подо мной, глаза грозят закатиться в любой момент. Я вхожу в неё быстрыми толчками, тонкий слой пота покрывает мою кожу. Блять.

Блять.

Она такая тугая.

Я не могу замедлиться, даже если бы захотел.

Мои разошедшиеся губы касаются её лба, и я двигаюсь, пока её тело не прижимается к моему, пока её голова не откидывается назад, а глаза не закрываются. Её стоны прорываются сквозь мою руку, но это тихие крики, которые могу услышать только я. И они чертовски прекрасны.

Я хриплю, заставляя себя не кончать. Я убираю руку и поднимаю её за руки.

— Райк, — говорит она, её напряженные мышцы размякли и растаяли после оргазма.

Её взгляд падает на мою эрекцию, и она хмурится.

— Быстро переведи дыхание, милая.

Я сажаю её себе на колени, её спина прижимается к моей груди, и я обхватываю свой член, легко проскальзывая в неё. Она ахает, видя, как я двигаюсь внутри неё вверх и вниз.

Я посасываю её шею, приподнимая свой таз вверх в неё в глубоком, пульсирующем ритме. Я массирую её грудь, мой палец проводит по её затвердевшему соску.

Она прислоняется ко мне и сжимает мои волосы, позволяя мне трахать её так, как она этого заслуживает. С вниманием и такой любовью. Проходят долгие минуты, и я понимаю, что могу возбуждать её часами. Я могу заставлять её кончать до тех пор, пока изнеможение не закроет ей глаза, но я хочу, чтобы после этого она была в сознании. Когда она сжимается вокруг моего члена, я сосредотачиваюсь на её теле в моих объятиях, на мне глубоко внутри неё и на её негромких звуках.

Я сильно толкаюсь вверх и кончаю вместе с ней, белые огни вспыхивают в моих глазах, голова кружится. Я выдыхаю пару раз, прежде чем выскользнуть из неё. Я осторожно укладываю её на спальный мешок, а сам ложусь рядом с Дэйзи, моё тело в спокойствии с её телом. Фонарик качается над нами, как маятник.

Наконец-то, блять.

Ничто и никогда не могло сравниться с этим.

Она целует меня, прежде чем я успеваю что-то сказать. Я улыбаюсь и целую её в ответ. Затем я прижимаю ладонь к её лицу, мои ноги, как магнитом, находят её гладкие ноги, снова спутываясь.

— Лучше, чем шоколад? — шепчу я.

Она дышит так, словно я устроил ей марафон, а не пробежку.

— Ты в другой лиге.

Я провожу пальцами по её щеке.

— Да? — улыбаюсь я. — Ты наконец-то нашла лигу, в которой должна играть, Дэйз.

— Мне здесь нравится, — шепчет она. — В лиге, которая лучше, чем шоколадная лига, — она обхватывает меня руками, и я прижимаюсь губами к её голове. — Как долго, по-твоему, это продлится?

Её голос становится серьезным, в него закрадывается страх. Теперь, когда мы переспали, мы можем потерять гораздо больше, если кто-то разлучит нас.

— Столько, сколько мы захотим, — говорю я ей. — Я готов сражаться за тебя, Дэйз. Ты просто должна позволить мне.

Она не может беспокоиться об оскорбленных чувствах. В конце концов, мы расстроим людей, но если они любят нас, если они хотят, чтобы мы были счастливы, они примут это.

— Даже с твоим братом? — шепчет она, её глаза закрываются, и она потихоньку начинает засыпать.

— Даже с ним, — вздыхаю я, наблюдая за ней.

Как долго это продлится, я не знаю. Я сажусь и выключаю фонарик. Я открываю одно окошко, выходящее на лес, и луна заливает нашу палатку безмятежным светом. Я ложусь обратно, не закрывая глаз. Она погружается в мирную дрему.

А я не сплю и вспоминаю, что у нас с ней было и чего я ещё хочу.

Один день может изменить всё.

Поэтому я не теряю надежды, что однажды мы доберемся до него.

Проходит примерно час, прежде чем она просыпается, не в силах заснуть. Заметив, что я не сплю, она перекатывается на моё тело и снова проводит пальцами по черным чернильным линиям моей татуировки. Я слышу слабый звук сверчков за пределами нашей палатки.

Её палец прослеживает чернильную цепь на моем боку, обвивающую ноги феникса.

— Я якорь? — спрашивает она, проводя пальцем по татуировке на моей талии.

Мои глаза темнеют.

— Почему ты так думаешь?

— Ты так и не сказал мне, что означает эта татуировка, когда делал её.

Она была со мной почти каждый раз, когда я ходил в тату-салон, чтобы набить новую часть рисунка. Лишь пару раз она спросила, что она значит. Я бросал на неё взгляд, и она переставала задавать вопросы. Я не думал, что она сделает такой вывод. Не тогда, и уж точно не сейчас.

— Я тяготила тебя последние пару лет, — уточнила она, оторвавшись от моего мрачного взгляда. — Я просто подумала…

— Я гребаный якорь, — неожиданно говорю я ей.

— Что?

Её брови хмурятся.

Я знаю, что должен дать ей полное объяснение. Я едва могу встретиться с ней глазами.

— Когда мне было семнадцать, мой отец пришел на одну из моих собраний по легкой атлетике. Он старался присутствовать на как можно большем количестве моих соревнований.

Я смотрю на верх палатки, вспоминая летнюю майскую жару. Джонатан Хэйл на трибунах, в костюме, кивает мне, пока я встречаю его острый взгляд. Он улыбается. Неподдельная гордость.

— Моя мама была там. Она не смотрела на него, — говорю я. — И когда одна женщина наклонилась, чтобы спросить моего отца, ради кого он там был, я услышал его ответ, — горький привкус наполняет мой рот. — Он сказал: «Ради ребёнка моего друга. Вот этого.» И он показал в мою сторону.

Я помню, как показал ему средний палец, и гордость исчезла из его глаз.

Мне было уже всё равно.

Дэйзи кладет руки на мой пресс.

— Что случилось? — спрашивает она, нахмурившись.

— Я всё ещё должен был бежать, и у меня было два гребаных варианта. Я мог добежать до финиша или просто уйти. Я взял свою гребаный номерок, и прямо в начале забега я начал замедляться. А потом я, блять, остановился на дорожке, сделал пару глубоких вдохов и ушёл, — моё сердце учащенно бьется при воспоминании. — Мой тренер отозвал меня в сторону и сказал мне кое-что… — я качаю головой. — Это осталось со мной на долгие годы. Это изменило меня.

Я встречаюсь с её глазами, наполненными моей болью, Дэйзи чувствует, как она проходит через моё тело, разрежая воздух.

Я практически слышу своего тренера у себя в ухе, вижу, как он стоит в стороне, положив одну руку мне на плечо.

— Он сказал, что я могу быть кем угодно и делать что угодно, и никто не сможет остановить меня, кроме меня самого, — я говорю то же, что и он, — «Ты — свой собственный якорь, Райк. Когда ты терпишь неудачу, ты вредишь себе больше, чем кому-либо ещё. Хочешь ли ты продолжать гореть или позволишь себе подняться?»

Мой брат, я не думаю, что у него был кто-то, кто мог бы сказать ему это. Он просто продолжал терпеть неудачи, пока не стало ясно, что он никогда не сможет добиться успеха.

Я протягиваю руку к Дэйзи и заправляю прядь волос ей за ухо.

— Итак, я якорь и феникс, и примерно в это время я научился бегать ради себя. Я перестал побеждать ради моей, блять, мамы, ради моего отца. Каждое достижение, каждая хорошая оценка всё это было моим. Я начал жить своими мечтами и перестал жить их.

Она улыбается, в её глазах слезы.

— Это прекрасно, ты знаешь.

Я сажусь вместе с ней и целую её в щеку. Мне приятно наконец-то поделиться этим с кем-то. Я никогда не думал, что это будет иметь значение, но я вижу, что это так.

— Как ты узнал, что любишь бег и скалолазание? — спрашивает она меня.

Я задумываюсь об этом на секунду. Если убрать все мои трофеи, все успехи, буду ли я по-прежнему бегать и лазать? Мои губы приподнимаются при ответе.

— Потому что когда ты находишь что-то, что любишь, ты не можешь бросить это. Каждая неудача толкает тебя ещё сильнее. Это в твоей душе и в твоём чёртовом сердце.

— А что, если я никогда не найду то, что люблю?

— Ты должна попробовать что-то, — говорю я, не беспокоясь об этом так сильно, как, вероятно, беспокоится она. Ей всего восемнадцать. Она разберется. У неё есть время, хотя её мама и делает вид, что у неё его нет. — Мне повезло, — я целую её в висок. — Попробуй поспать со мной, Дэйз.

Она улыбается и открывает рот, чтобы произнести охуительно очевидную фразу.

— Я о настоящем сне, — говорю я, ложась рядом с ней.

Я прижимаю её к своей груди, оберегая её.

И жду, когда ей начнут сниться сны.

41. Райк Мэдоуз

Я расстегиваю молнию на палатке, провожу рукой по волосам, пока щебечут птицы. Мне очевидно, что ещё рано. Наверное, около шести, а Дэйзи заснула только час назад. Я не сомкнул глаз, и, честно говоря, моё тело не так уж и устало. Трахать её было лучшим выбросом адреналина, который я только мог получить. Я до сих пор заряжен этим кайфом.

Я тут же нахожу Коннора и Роуз у костра, оба одеты в ахеренеть какую неподобающую для утра одежду. Костюм и платье. И они пьют кофе из бумажных стаканчиков Dunkin Donuts.

Я вытягиваю руки.

— Вы кучка гребаных жуликов.

Роуз скалится, будто я ударил её по лицу.

— Мы не жульничали.

Я опускаюсь на стул напротив них.

— Ты не можешь покупать кофе, пока ты в походе.

— Никогда не слышал об этих правилах, — говорит Коннор.

Он потягивает свой купленный в кафе кофе с напыщенной ухмылкой.

— Ты разбиваешь лагерь и готовишь растворимый кофе с кипяченой водой и пакетиками порошка, — я качаю головой. — Бегать в магазин это все равно что отлучаться в туалет во время теста, проверяя ответы на телефоне.

Глаза Роуз сужаются, пока она смотрит на меня, а потом она тоже делает большой глоток своего кофе, оставаясь при своей позиции. Коннор выглядит так, будто может трахнуть её прямо здесь.

Пофиг.

— Кстати, ты светишься, — говорит мне Коннор.

Мне не нравится это знающее выражение на его лице.

— Отъебись, Кобальт.

Я пинаю своими ботинками контейнер со льдом.

Роуз смотрит на меня своими свирепыми желто-зелеными глазами.

— Ты использовал презерватив? — спрашивает она тихим, но решительным голосом, очень осторожно, чтобы не разбудить моего брата.

Я хмурусь. Не может быть, чтобы они слышали нас прошлой ночью, но Коннор складывает детали вместе, чтобы найти факты, так что я не так уж удивлен, что он догадался. Или что он держал Роуз в курсе моих отношений с Дэйзи.

— Ты использовала его, когда впервые трахалась с Коннором? — отвечаю я.

Её шея краснеет.

— Речь не об этом.

Я закатываю глаза.

— Тогда ладно.

Мне больше нечего сказать. Я не собираюсь объяснять, что всегда надеваю презервативы с другими женщинами, но, честно говоря, я не вижу в этом необходимости с Дэйзи. У нас серьёзные отношения. Я доверяю ей. И я доверяю себе. На. Этом. Блять. Конец.

Я собираюсь встать, но Роуз говорит что-то, что удерживает меня на месте.

— Будь осторожен с ней, Райк. Она может быть и опытная, но она всё ещё моя сестра. Если ты обидишь её, я лично отрежу твои яйца и повешу их на рождественскую ёлку в этом году.

Я внутренне содрогаюсь.

— Блять, я не причиню ей вреда, я обещаю тебе, Роуз.

Она кивает.

— Тогда ладно, — повторяет она мои слова, и я почти улыбаюсь.

— Пойду принесу ещё дров, — говорю я им.

Коннор следует за мной со своим кофе в руке.

— Я помогу.

— Чувствуешь вину зажульничество? — спрашиваю я, направляясь к лесу.

— Нет, — говорит он, его дорогие ботинки хрустят по листве. — Я просто подумал, что тебе понадобится лишняя пара рук.

Я жду развязки. Мои брови поднимаются, когда ничего не происходит.

— Никаких оскорблений? — странно не слышать шуток про собак. Даже несмотря на постоянные придирки, он всегда был моим другом, но, как и большинство моих отношений, это сложно. — Ты ведь не рассказал Роуз о проблемах Дэйзи со сном?

Я останавливаюсь в шести метрах от леса, наш лагерь всё ещё позади нас.

— Я думал об этом, — признается Коннор, — но ты не даёшь мне всей информации, а я бы не хотел распространяться о частичной правде.

Он ждет, что я расскажу больше.

Но я этого не сделаю.

— Она поговорит со своими сестрами, — говорю я. — Ей нужно время.

— Самая лучшая отговорка человека, чтобы оттянуть неизбежное.

— Ты можешь, блядь, не говорить так, будто проходишь прослушивание на роль Конфуция?

— «Человек, который совершил ошибку и не исправил её, совершил ещё одну ошибку.»

Ну конечно, он берёт и начинает цитировать Конфуция. Господи помоги.

Я качаю головой.

— Ну ты и мудак.

Он даже не моргает, его не задевает оскорбление. Может быть, потому что он знает, что это правда.

— Знаешь, мне никогда не нравился Конфуций. Я всегда думал, что его принципы были базовым, здравым смыслом.

— Захватывающе, — говорю я.

Он небрежно продолжает.

— Но есть одна его цитата, которую я ценю, — Коннор смотрит на меня, и его глаза становятся серьезными, без притворства или юмора. — «Куда бы ты не шёл, иди со всей Душой».

Я не знаю, подразумевал ли он под этой фразой Дэйзи. Но она сразу приходит на ум. После того, что произошло прошлой ночью, после того, как я вспомнил кое-что из прошлого, всё, чего я хочу, это двигаться на предельной скорости. Больше никаких замедлений. Больше не пряток. Я хочу верить, что я контролирую свою судьбу, что это я выбираю, останавливаться или начинать движение.

Я хочу иметь всё то, что есть у моих друзей. Не скрываясь. По-настоящему.

Я должен рассказать Ло.

Решение снимает этот груз с моих плеч.

И тут что-то шуршит в кустах в шести метрах от меня. Я вижу это краем глаза. Движение, которое обрушивает тяжесть обратно с десятикратной силой и закручивает цепь вокруг моих лодыжек.

— Коннор, — шепчу я, с ужасным чувством в животе. — Слева.

Он спокойно потягивает свой кофе и поворачивается немного. В следующий глоток он говорит: — Я вижу две линзы.

Они нашли нас.

Я провожу рукой по волосам. Я обещал своему брату свободу от этого дерьма. Я подвел его. Затем оператор выглядывает из кустов, заметный, и я встречаюсь с ним взглядом, моё тело пылает от гнева. Я начинаю идти вперед, но Коннор хватает меня за руку и прижимает к себе.

— Ты не можешь снова судиться с кем-то, — говорит он.

Этого гребаного оператора больше не волнуют «откровенные» снимки, которые продаются таблоидам, вместо этого он снимает видео.

— Да пошли они нахуй, — говорю я Коннору. — Их здесь быть не должно.

— Это общественная собственность, — говорит Коннор. — Он может законно находиться в лесу.

— Я сказал не должны. Как они получили наводку?

— Дом на колёсах, — говорит оператор. — Я дружу с двумя парнями, которые отдыхают рядом с вами. Позвонили мне вчера вечером. Мы прилетели сегодня утром.

Я качаю головой. Это было бы больше похоже на совпадение, если бы папарацци не получали свои наводки таким образом. Но в основном это происходит благодаря их гребаным друзьям и связям.

— Ахуительно, — огрызаюсь я.

Я совершил ошибку. Надо было ехать в чёртов отель. Я не должен был пытаться это сделать. Я возвращаюсь в кемпинг, готовый собирать вещи. Роуз уже складывает стулья и заливает костер водой из бутылки.

Оператор следует за нами как тень, заходя в кемпинг, как будто мы дали ему разрешение потусоваться с нами. О, подождите, мы, блядь, не давали.

— Сколько вас ещё будет? — спрашивает Коннор.

Он просто улыбается, и в этот момент я слышу шум шин и двигателя на холме. А потом из кустов выскакивают еще двое фотографов в дополнение к тем, кто сидит в машине. Чтоб меня.

— Райк, — говорит парень, его камера направлена на меня, пока я иду к палатке Дэйзи. — Кто с кем спал в палатках?

Прежде чем я расстегиваю молнию, я поворачиваюсь, и парень с камерой почти врезается мне в грудь. Он успевает выпрямиться, пока в моих глазах вспыхивают ярость. Мои кулаки сжимаются.

— Отойди, блять, дальше, — рычу я. — Вы пришли в наш кемпинг и нарушили наш покой. Не ведите себя так, будто это для вашей работы.

— Мне разрешено…

— Тебе разрешено дышать, потому что я тебе позволяю это делать, — опровергаю я. — Отойди назад на три метра, пока я не бросил тебя, блять, на землю.

— Ты не можешь меня трогать.

Я приближаюсь к нему, и он делает пару шагов назад.

— Думаешь, меня волнует, что я попаду в тюрьму на несколько часов? Испытай меня, блять, и твоя камера за тысячу долларов и эти долбанные фотографии исчезнут в одно мгновение.

Он остается на месте.

Я так зол, что едва могу видеть ясно. Я открываю палатку Дэйзи и просовываю голову внутрь, стараясь, чтобы оператор не видел её. Она устало зевает, едва проснувшись и она полностью, блять, голая. Я заползаю внутрь и застегиваю палатку. Её позвоночник выпрямляется, когда она рассматривает мое взбешённое выражение лица.

— Мы уходим, — говорю я, хватая свою рубашку, в которой она была. Я быстро натягиваю её ей на голову.

— Что происходит?

— Папарацци.

— О-оу, — она спешит натянуть мешковатые треники на себя. Они спадают с её талии, и я затягиваю шнурки, чтобы они держались на ней. — Каков план? — спрашивает она, стараясь не выглядеть испуганной. Но она всё ещё никому не рассказала о порезе на лице, и я уверен, что она предпочла бы рассказать об этом маме, а не позволить ей узнать об этом из таблоидов.

— Я вынесу тебя, — говорю я ей. — Схватишься за меня спереди, как обезьянка. Прижмёшься лицом к моей груди, хорошо?

— Также как Ло носит Лили? — спрашивает она.

Я не осознавал… но да, именно так мой брат носит Лили перед папарацци.

— Да, примерно так.

— И сколько их там?

— Ахуеть как много.

Она улыбается.

— Что значит ахуеть как много? Десять? Сто?

Я бросаю на неё взгляд.

— Что?

— Просто дай мне заключить тебя в свои объятья.

Я развожу свои руки.

Она ухмыляется шире.

— Повтори-ка ещё раз.

— Просто дай мне, блять, заключить тебя в свои объятья, Кэллоуэй.

Она насмешливо вздыхает.

— Я думала, ты никогда не попросишь.

Я не улыбаюсь, но мои нервы медленно начинают успокаиваться. Она делает это со мной — успокаивает меня. Заставляет меня чувствовать, что это беспокойство должно быть чем-то меньшим, менее значительным.

Она ползет ко мне, и я поднимаю её на руки, её ноги обвивают мою талию, а её щека прижимается к моей груди. Я провожу пальцами по её спутанным, беспорядочным волосам.

— Держись крепче, милая.

Я открываю палатку, и свет вспыхивает, как неоновая бомба.

42. Дэйзи Кэллоуэй

Мы разделились.

Я в черной двухдверной спортивной машине, которую Роуз арендовала вместе с Лили, еду по шоссе с Райком. Роуз, Коннор, Лили и Ло сели во внедорожник. Папарацци поехали разными дорогами. Одни следовали за нами, другие за ними.

Райк стряхнул три фургона с нашей задницы менее чем за тридцать минут. Наша спортивная машина с механической коробкой передач, и Райк переключал передачи и резко срезал углы, ведя машину так, будто он хозяин дороги. Он не боялся нажать на тормоз в последний момент, поехать задним ходом или разогнаться до скорости в сто километров в час. Если бы у нас недавно не было секса, я бы подумала, что это самая сексуальная и горячая вещь, которую он когда-либо делал со мной.

Теперь открытое шоссе не так предвкушает, но зато оно спокойное. И я благодарна за отсутствие хвоста и сумасшедших папарацци.

Когда сигнал сотовой связи снова стал нормально ловить, мы договорились с остальными встретиться в Юте у Каньонленда¹².

Я перевожу свои глаза на Райка. Его взгляд устремлен на дорогу, но его рука почти всю дорогу лежит на моем бедре. Теперь, когда мы одни, по-настоящему одни, кажется, что все наши ограничения исчезают. Мне нравится эта свобода, и я хочу, чтобы она продлилась до конца этой поездки.

— Прекрати, Дэйз, — говорит он мне. — Это пиздец как раздражает.

Я понимаю, что открыла и закрыла приборную панель уже около пятидесяти раз.

— Поиграй, блять, с окном.

— Уже, — говорю я. — Оно восстало против меня и больше не опускается.

Он держит одну руку на руле и смотрит на меня.

— У тебя проблемы.

— Какое верное, верное утверждение, — говорю я с улыбкой. — Скажи ещё одно.

Он показывает мне средний палец, а затем путает мои волосы.

Я смеюсь.

— Я ничего не могу поделать со своей суетливостью. В машине скучно.

И я выпила пять Lightning Bolts!¹³, чтобы побороть свою усталость. Спасибо, бессонница. Я уже развязала кроссовки и сплела браслеты из шнурков. Теперь я подумываю сыграть в Ниточку¹⁴ с помощью этих же шнурков.

Глаза Райка перебегают на меня, а потом он тянется вверх и нажимает на кнопку у светильника на потолке. Люк в крыше со скрипом открывается.

Я улыбаюсь, радуясь воздуху и ветру. Я отстегиваю ремень безопасности и быстро целую его в щеку, прежде чем встать на среднюю консоль. Порыв сначала дует в меня, и я делаю огромный вдох, наполняя легкие. На дороге очень мало машин. Мы на ровной местности, где нет светофоров и почти не видно полицейских.

Я поднимаю руки и закрываю глаза.

Я лечу.

В этот момент я очень, очень счастлива.

Райк держит одну из моих лодыжек, но его рука двигается вверх-вниз по моей ноге. От касания и таинственности того, что он собирается сделать, моё сердце бешено колотится. Но он не будет…

Его нежные движения становятся неистовей, и его пальцы быстро находят пуговицу на моих джинсах, и он стягивает их вниз, всё одной рукой.

Твою мать.

Он стаскивает их к моим ногам, и я цепляюсь за крышу, чтобы удержать равновесие.

Он продолжает ровно вести машину.

Даже когда он отодвигает в сторону мои трусики и погружает в меня свои пальцы, мгновенно заполняя меня. О Боже. Этого не может происходить. Я стою. Наполовину высунувшись из чертова люка.

Он погружает в меня свои пальцы, и моё тело пробуждается от восторга и возбуждения. Я протягиваю одну руку вниз, обратно в машину, и кладу свою ладонь на его, чувствуя, какие большие его пальцы по сравнению с моими.

Он нащупывает самое чувствительное место, с легкостью находя его, и я вскрикиваю, мой голос теряется в ветре. После того как я перевела дыхание, он начинает снова двигаться, что приближает меня всё ближе к оргазму. Я цепляюсь за его запястье, не желая, чтобы он покидал место между моих ног. Господи, пошли мне Райка Мэдоуза утром, днём и ночью.

Затем раздается гудок. Я едва могу повернуть голову, настолько я ошеломлена этими чувствами. Мой рот приоткрыт, не в силах сомкнуться. Но я замечаю семейный фургон позади нас. О-оу.

Я намереваюсь заползти в машину, но как только я просовываю голову внутрь, Райк говорит: — Останься там.

Должно быть, его не беспокоит, что они снимают нас на свои телефоны, но не похоже, что они могут что-то рассмотреть. Окна тонированы. Райк кладет колено на руль, чтобы рулить, а другую руку высовывает в окно, показывая им средний палец.

Почему это так сексуально?

Его пальцы двигаются быстрее внутри меня, проникая глубже, вверх и вниз. Аххх! Я крепче прижимаюсь к крыше.

Разум официально взорван.

Его пальцы не нежные. Они грубые и твёрдые, и мои колени почти подгибаются от потрясающей силы, которую он прикладывает. Я стону, сгорбившись на крыше, мои глаза слезятся от ветра.

Фургон снова сигналит. Затем он меняет полосу движения и подъезжает к нам со стороны. Отец опускает пассажирское окно, со стороны которого сидит его жена. Он кричит: — На дороге дети!

Райк кричит в ответ: — Рано или поздно они узнают об этом. Лучше уж научатся делать это наилучшим образом.

АААА!

Я распадаюсь на частицы. Я больше не могу поддерживать своё тело. Райк достаёт свои пальцы, и я опускаюсь на сиденье и тяжело дышу. Я упираюсь лбом в его плечо, мой рот приоткрыт. Когда я смотрю в окно, которое он проигнорировал, я замечаю, что жена раскраснелась, а муж в ярости.

Мне всё равно.

Это было потрясающе.

Они снова сигналят.

Райк жмёт на газ и уезжает, оставляя их далеко позади нас. Его пальцы блестят, и он вытирает их о внутреннюю сторону футболки, прежде чем передать мне мои джинсы.

Когда я наконец-то начинаю нормально дышать, я снова натягиваю штаны.

— Ты делал это раньше? — интересуюсь я. Казалось, он знает, что делает.

— В первый раз, — отвечает он, стараясь не улыбаться.

Однако внезапный блеск в его глазах выдает его. Ему тоже понравилось. Может быть, не так сильно, как мне. Но он определенно наслаждался этим.

— Твоя очередь, — говорю я, приподнимаясь на коленях, готовая сделать ему минет.

— Позже, — говорит он мне. Он поворачивает машину к выезду. — Мы на месте.

Где бы это место ни было.

43. Райк Мэдоуз

Мы не можем ехать в машине до Каньонленда. Она слишком гиперактивна и страдает синдромом дефицита внимания, что сейчас является настоящей проблемой, даже если мы и шутим об этом. И неважно, с каким бы удовольствием я бы трахал её пальцами всю дорогу туда… с половиной её тела, высунутой из этого гребаного люка. Блять. Мой член презирает меня прямо сейчас. Надо было дать ей отсосать мне на парковке, прежде чем идти в магазин.

Она потрясающе делает минет.

Но это было неправильно. А я обычно не ввязываюсь в дела, когда моя интуиция говорит нет.

Я пожал руку продавцу и вышел на парковку. Солнцезащитные очки надеты, защищая глаза от яркого полуденного света. Ветер усиливается, и я плотнее натягиваю свою кожаную куртку. Становится чертовски холодно. Но чего я ожидал от октября?

Дэйзи выходит из заправки рядом с автосалоном. Она ест брауни Little Debbie, сумка с покупками висит на её правой руке, а на ней ярко-синие солнцезащитные очки в форме цветка, которых я никогда не видел. Они выглядят так, словно сделаны из дешёвой пластмассы, но они чертовски ей идут.

Она машет рукой, когда видит меня, и начинает приближаться.

— Скучал по мне? — спрашивает она.

— Я был просто, блять, опустошен.

— По тебе видно, — она кивает, а я подцепляю пальцем её пластиковый пакет и заглядываю в него.

Краска для волос. Много краски. Я вижу розовый и фиолетовый. Я смотрю на неё, и она выглядит немного обеспокоенной. Может, она думает, что перестанет мне нравиться, если покрасит волосы. Но мне плевать на такое дерьмо.

Цвет волос. Цвет кожи. Большие. Маленькие.

Мне нравится она. Но не тело, в котором она находится.

— Ты не могла решить? — интересуюсь я. — Похоже, у тебя там радуга.

— Именно, — она улыбается, слизывая шоколад с пальцев. — Единороги любят радугу. Я люблю единорогов. Поэтому волосы мои должны быть радужными.

— Интересная, блять, теория, — я начинаю идти дальше по парковке, и она следует за мной.

— Одна из моих лучших? — она догоняет меня.

— Нет, она пиздец какая глупая.

— Она не может быть интересной и глупой. Это антонимы.

— Ты говоришь как Роуз.

Как только я произношу эти слова, она начинает улыбаться. Я знаю, что она равняется на своих сестер, и в каком-то смысле она немного напоминает мне их обеих. В остальном она просто Дэйзи. Просто дикая.

Мы останавливаемся возле черного спортбайка, который я только что купил у дилера. Как я уже сказал, мы больше не можем ехать на машине. У меня есть средства для покупки мотоцикла, чтобы успокоить беспокойное состояние Дэйзи, так что я это, блять, и сделал.

— Мы поедем вместе? — спрашивает она меня с улыбкой.

— Да, — я беру её пакет и засовываю его в свой рюкзак. — Ты не против, милая?

— Ты дашь мне немного порулить?

— Я дам тебе делать всё, что ты захочешь, если только ты будешь внимательна, чтобы у нас не случился хайсайд.¹⁵

Последнее, что мне нужно, это чтобы она слетела с мотоцикла.

— А что насчёт лоусайда¹⁶?

С ней уже было такое однажды: она соскользнула с мотоцикла, пока он мчался без неё.

— Что насчёт того, чтобы мы никогда, блять, не разбились?

— Но если я разобьюсь, — говорит она, перекидывая ногу через сиденье. — Я бы предпочла разбиться с тобой.

Мои брови поднимаются, и она улыбается шире, ярче, растягивая свой шрам.

— Ты говоришь это всем парням, с которыми ты спала? — спрашиваю я.

— Нет, — говорит она, — потому что ты единственный, с кем я встречалась и кто ездит на мотоциклах.

Я качаю головой.

— Твой список пикаперских фраз, милая, просто безграничен. И я, блядь, клянусь, что большинство из них ты использовала на мне.

— Да? — говорит она, разглядывая мои мышцы с чуть большим желанием, чем раньше. Я вижу, что она вспоминает палатку, где мы занимались сексом в первый раз. — Похоже, они сработали, — её глаза переходят на мои. — У меня есть ты.

Её томные глаза намереваются свести меня с ума так, как никогда раньше. Я бросаю ей белый шлем, что всё равно не облегчает момент. С нами напряжение которое, вероятно, сохранится на целых семь дней.

Никто особо не торопится ехать в Каньонленд, так что да, у нас есть неделя.

Неделя наедине с Дэйзи.

Впервые мы увидим, каковы мы как пара. Никакой сдержанности. И очень мало границ.

Я чувствую предвкушение.

Но также вижу и проблемы.

44. Дэйзи Кэллоуэй

Я не возражаю, когда еду за спиной у Райка, на том же сиденье, а не за рулем и не нажимаю на газ. Он едет с такой же скоростью, что и я, по двухполосному шоссе с небольшим движением и без холмов в поле зрения. Фермерские угодья, мимо которых мы проезжаем, напоминают мне, что мы на Среднем Западе, направляемся в сторону Юты в неторопливом темпе.

Если он и устал от того, что спал ещё меньше, чем я, он этого не показывает. Я обхватываю его руками за талию, всё ещё очарована им, несмотря на то, что мы вместе. Меня тянет к Райку, как пингвинов, которые ковыляют группой, один за другим, редко в одиночку. Он мужественный и жёсткий, тот, кто предпочитает удовлетворять мои потребности в первую очередь, а свои — во вторую. Я думала, что он предпочтёт двадцатидевятилетнюю девушку с большой грудью, с большим количеством косметики и в обтягивающем платье.

А не восемнадцатилетнюю, с плоской грудью, без макияжа, в рваных джинсах и свободной футболке.

Он многое держит в голове, и отчасти поэтому он мне нравится. Таинственность его поступков. Опасность, которую он носит в своих тёмных глазах.

Мотоцикл внезапно притормаживает на обочине шоссе. Я осматриваю местность: огромные ряды кукурузных стеблей, которые намного выше меня. Я снимаю шлем одновременно с ним. Он слезает с мотоцикла, не говоря ни слова, но я наблюдаю за ним с чистой интригой, моё любопытство разгорается.

— Почему мы остановились? — спрашиваю я.

Мне кажется, я знаю, почему. Эта неделя уже стала для нас сумасшедшей. Наше первое нескованное ничем время вместе, и, как я всегда фантазировала, мы наверстываем годы, потраченные на ожидание.

Он выключает зажигание и откидывает подножку мотоцикла, пока я всё ещё сижу на нём. А потом его глаза встречаются с моими и начинают медленно спускаться по моему телу, его грудь поднимается в глубоком, наполненном похотью вдохе.

Я улыбаюсь.

— Ты хочешь меня трахнуть?

С той же темнотой во взгляде он отвечает: — Я хочу тебя трахнуть.

Оууууу. Место между моих ног пульсирует. Я слезаю с мотоцикла и начинаю идти назад, а он следует за мной.

Кукурузные стебли касаются моего лица, когда я вхожу в поле. Я хочу, чтобы он погнался за мной.

— Думаешь, сможешь меня поймать? — спрашиваю я с тихим вздохом.

Он почти улыбается.

— Я дам тебе фору.

Я ухмыляюсь, а затем кружусь на месте и подрываюсь, кровь стучит в моих венах, моё сердце колотится, мои руки перебирают стебли, пока пробираюсь сквозь них.

Тут прекрасно. Солнце высоко в идеально голубое небо, облака медленно плывут, охлаждая жар. Дует легкий ветерок. Это тот самый момент, который можно увидеть в мечтах — место, где ты никогда не думал оказаться.

И Райк привёз меня сюда.

Я не знаю, как далеко я зашла, но вскоре он находит меня, подхватывает на руки и целует с агрессивной, жаждущей страстью. Я целую его в ответ с той же силой, и из меня вырывается стон, когда его тело сливается с моим. От волнения я снимаю с него футболку и расстегиваю брюки, и тут он начинает замедляться. Когда его губы отрываются от моих, я чувствую, что он застрял где-то в своих мыслях.

— Что такое? — спрашиваю я, используя дополнительное время, чтобы дать столь необходимый кислород моим легким.

— Просто кое-что, о чём я думал…

Звучит не очень хорошо.

— Это ведь не связано с… темой месячных, так ведь? — заткнись, Дэйзи. — Я принимаю противозачаточные. Теперь всё в порядке, ты же знаешь.

— Дэйз, дело не в этом, — он притягивает меня к своей груди и шепчет мне на ухо: — Ты уже позволяла парню отлизывать тебе?

Я не хочу, чтобы он думал, что я неопытна или слишком молода для любви. Но я также не хочу врать, поэтому я пытаюсь не придавать этому вопросу значение.

— А ты позволял парню отлизывать тебе? — я задаю ему тот же вопрос с игривой улыбкой.

— Нет, — отвечает он. Он приподнимает мой подбородок вверх, так чтобы я смотрела на него. Я даже не заметила, что избегаю его взгляда. — Ничего страшного, если нет.

— Дело не в том, что я не хотела, — объясняю я, набираясь смелости, чтобы сказать ему правду. — Просто никто из парней не предлагал раньше.

Его челюсть напрягается, что очень сексуально, даже если он наполовину зол на этих призрачных парней, которые остались где-то в моём прошлом. Он заканчивает расстегивать мои шорты и смотрит на меня сверху вниз с новой решимостью.

— Кто-то предлагал тебе анальный секс?

Буу… этот ответ, мне он тоже не нравится.

— Номер шесть, — говорю я. — Я попробовала один раз, и, честно говоря, не хочу пробовать снова. Это было чертовски больно. Кажется, я плакала из-за того, насколько это было так больно. Типа настоящими слезами.

— Я не собирался, блять, предлагать тебе это, — говорит он. — Меня просто раздражает, что Номер шесть сделал это, даже не удосужившись отлизать тебе.

Он спускает мои трусики к лодыжкам. Я не знаю, что он планирует со мной делать, он не говорит.

Он в своих черных боксерах, а я стягиваю через голову футболку, полностью раздеваясь. Совсем другое дело — делать это с ним при дневном свете. Ощущение реальности, не усиленное ночными гормонами или нашей близостью, пока мы спим. Это просто мы. В поисках приключениё. Вместе. Пытаемся полностью понять друг друга, на этот раз без барьеров.

Он снимает трусы, и мой взгляд почти сразу же падает на его хозяйство. Я не могу поверить, что это было внутри меня — такова моя первая реакция. Вторая: я надеюсь, что это случится снова. Скоро.

Я сокращаю расстояние между нами и провожу руками по его прессу, по татуировке и груди. Он смотрит на меня так же, как тогда, когда он слезал с мотоцикла. В его глазах мерцает желание. Его руки ложатся на мои бедра, его прикосновения учащают моё сердцебиение. И как будто я ничего не вешу, он поднимает меня на свои плечи. Не на талию.

Я широко улыбаюсь, мои ноги болтаются у его спины, и он умело целует меня между моих ног, его рука на моей заднице, его язык делает что-то с местом, которое любит эти новые ощущения. Моя голова проглядывает сквозь кукурузные стебли, и я вижу, как проносятся машины по улице, которую мы покинули.

Я напрягаюсь, и мой рот приоткрывается, когда он облизывает чувствительное место. Я хватаюсь за его волосы, мои руки лежат на его голове для поддержки.

— Райк, — стону я. — Что…

Я хочу сказать, Какого черта? Ты делал это раньше? Я никогда не видела, чтобы такое случалось. На его плечах. Ноги раздвинуты. Его рот прямо там. Даже в фильмах с рейтингом R¹⁷.

Потому что это предназначено для фильмов с рейтингом строго 18+. Да уж.

Жар собирается на моей шее.

— Блять, — снова стону я.

Я чувствую, как он улыбается. Да, наверное, иногда он плохо на меня влияет. Но я знаю, что и обратное тоже верно.

Мне больше нравится быть на его плечах, чем так, как он отлизывал девушке в своей спальне. Это лучше. Сексуальнее. Веселее.

Он сжимает мои ягодицы, а его язык…

Ахххх! Я издаю стон, что потом переходит в крик, задыхаясь от этого звука. Все мысли покинули моё сознание. Всё, что осталось — это потребность в чём-то, что сможет меня наполнить. В чём-то более твёрдом.

Мои звуки доносятся до Райка, потому что в итоге он опускает меня с плеч на талию. Я держусь обеими руками за его шею, всё ещё в шоке от того, что сейчас произошло.

— Вау, — говорю я сдавленным голосом, тяжело дыша.

Его глаза поглощают всё моё существо, и он использует одну руку, чтобы прижать меня к своему телу, а другую — чтобы продвинуть свою эрекцию глубоко, глубоко внутрь меня.

Пока он полностью заполняет меня, возникает лёгкое покалывание, но боль исчезает, когда он до конца входит в меня. Из меня вырывается ещё один высокий стон.

— Блять, — ругается он, это слово так сексуально и пьяняще срывается с его языка.

Он начинает трахать меня стоя, его тело и сила делают основную часть работы, интенсивно входя в меня, пока я пару раз встречаю его своими бедрами. Но на самом деле, я не могу поспевать за Райком в этой позиции. Он сильнее и с легкостью поддерживает меня в вертикальном положении и сильно толкается в меня.

Я так крепко прижимаюсь к нему, мое тело подпрыгивает на его члене, голова кружится. Давление такое ахерительное. Ощущения слишком сильны, чтобы их описать. Я парю. Поднимаюсь. К ярко-голубому небу.

— Райк, — начинаю я снова, и мои резкие вздохи возвращаются, пронзительные стоны сменяют друг друга. — А-а-а…а-а-а…

О Боже. О Боже.

— Дэйз, — стонет он, положив одну из своих рук мне на затылок. — Блять.

Блять — это уж точно.

Блять.

Блять.

Бляяяяяяять. Боже мой. Он делает рывок вперед, кончая в меня, и я крепко сокращаюсь вокруг его члена, сжимая его снова и снова, словно волна, несущаяся к берегу. Он обнимает меня, пока я успокаиваюсь и перевожу дыхание, и он поглаживает меня по затылку, нежный со мной, даже после довольно грубого и глубокого момента.

Я не хочу отрываться от него. Я даже не хочу возвращаться к мотоциклу в ближайшее время. Он удовлетворяет мою молчаливую просьбу, усаживая меня на свою куртку, приминая некоторые кукурузные стебли. Он целует меня сверху, хотя и отстраняется. Его губы и язык двигаются с большей нежностью и заботой, и я кладу руку на его голую задницу, раздвигая ноги по обе стороны от него.

Я не уверена, как долго мы целуемся. Всё, что я знаю, это то, что я могла бы делать это вечно с Райком.

Он проводит большим пальцем по моей нижней губе, и его глаза с нежностью оглядывают мои черты лица, чего я никогда раньше от него не видела.

— О чём ты думаешь? — шепчу я.

Мы одни посреди кукурузного поля, но оно кажется слишком мирным, чтобы мы говорили громко.

— Мне это нравится, — вздыхает он, целуя мою щеку, ту, на которой шрам, как будто она идеальна именно такой, какая есть.

Моя грудь вздымается.

— Секс?

Он качает головой.

— Нет, это. Прямо сейчас, — он снова целует меня, а потом говорит: — Но мне пиздец как нравится секс.

Я улыбаюсь.

— Ты не так уж плох в этом.

Его брови сходятся вместе, типа да?

— Не так уж плохо? У нас есть запись твоего, блять, голоса?

— Ты имеешь в виду этот голос? — я немного выгибаю спину и стону, задыхаясь от того же непередаваемого удовольствия, хотя есть небольшая разница между моим фальшивым оргазмом и настоящим. Мой голос обрывается короче каждый раз, когда Райк берет меня сильно, а здесь он более протяжный. — Райк, аххх…

Моя грудь сильно вздымается и опадает, как будто мне тяжело дышать.

Он садится на колени, наблюдая за мной, а потом твердея, возбуждаясь. Фальшь в моем теле начинает переходить в настоящие, драматические чувства.

— А-а-а… — стону я отчаянно.

К счастью, он не заставляет меня умолять об этом или признавать мой сарказм. Он просто водит своей эрекцией между моих ног, снова заполняя меня. Он толкается с мелодичным ритмом, его предплечье располагаются немного выше моей головы, и он смотрит на меня сверху вниз, пока мои звуки щекочут моё горло.

Это слишком. Каждый нерв горит.

— Я не могу… — стону я.

Он замедляется, и его щека касается моей, когда он шепчет мне на ухо: — Ещё как можешь… ты почувствуешь это.

Вскоре после его слов мои глаза закатываются, и на меня накатывает самое интенсивное, ошеломляющее чувство, останавливающее сердце, которое переносит меня куда-то ещё. Я даже не могу закричать. Оно настолько безумно, что мой рот открывается, а звук вырывается из горла.

Когда я успокаиваюсь, обессиленная, он поднимает меня на руки и сажает к себе на колени. У меня нет сил сделать это снова, но я знаю, что у него есть. Я опускаю взгляд. Оу. Он кончил вместе со мной, а я даже не заметила. Он просто держит меня в своих объятиях, убирая потные волосы с моего лица.

— Я не понимаю, как я могла перейти от того, что никогда не испытывала оргазма, к этому, — шепчу я.

Он, должно быть, бог. Бог секса. И он послан ко мне с небес.

У него есть более логичный ответ.

— Обычно, когда тебя не привлекает человек, с которым ты вместе, Дэйз, ты не можешь возбудиться.

Я поворачиваю голову и смотрю на него.

— Знаешь, что это значит?

Его брови напрягаются, и я вижу, что он ожидает шутки и моего обычного театрального представления.

— Что?

Я искренне улыбаюсь.

— Ты меня очень, очень, привлекаешь.

Уголок его губ приподнимается.

— Забавно, но ты меня тоже привлекаешь. Что мы будем с этим делать?

— Заниматься любовью и делать малышей.

Его брови взлетают вверх.

— Ты уже хочешь сделать со мной малышей, Кэллоуэй?

— Я хочу сделать с тобой много чего.

Я даю ему очень дипломатичный ответ, идя по тонкому люду с этой темой. Я понятия не имею, что он думает на этот счёт. Его мысли могут совпадать с мыслями его брата. Ло не хочет детей, потому что алкоголизм передается по наследству. Лили рассказала мне его позицию по этому вопросу. Ну, на самом деле она рассказала Роуз, а я была в той же комнате и, вроде как, подключила себя в разговор. Я понимаю, что это звучит раздражающе, но я просто хочу быть рядом с ними, пока они не разъехались и не завели семьи.

Он целует меня в губы, его язык легко проникает в мой рот и скользит по моему, а затем он отрывается от меня и говорит: — Я тоже.

Он встает, ставя меня на ноги. И хватает свои трусы и джинсы, начиная одеваться. Я собираю свою одежду и с любопытством наблюдаю за ним. Я не думала, что меня будет так сильно волновать его мнение на тему детей, но я умираю от желания узнать.

— Знаешь, я ведь пошутила насчёт детей, — говорю я, надевая трусики. Он протягивает мне футболку, и от напряжения этого разговора у меня сжимаются легкие. Его тёмный взгляд мало что пропускает, что только усложняет ситуацию. — Но мне любопытно…

— Тебе всегда любопытно, — говорит он, взъерошивая мои волосы грубой рукой.

— Мне очень, очень любопытно, — я улыбаюсь. — Ты планируешь когда-нибудь жениться и завести детей?

Он натягивает футболку через голову и поднимает с земли свою кожаную куртку, стряхивая с неё грязь. Затем он проводит рукой по волосам, давая понять, что мой вопрос его немного тревожит.

— Я не такой, как мой младший брат, если тебя интересует это, — говорит он, надевая куртку. — Я правда верю, что алкоголь может стать проблемой для любого моего ребенка, но эта болезнь ничего у меня не отнимет. Я этого не допущу.

Ответ почти заставляет меня улыбнуться. Я бы хотела, чтобы Ло чувствовал то же самое, но думаю, что для него всё по-другому. Он борется со своей зависимостью гораздо дольше, и у него был гораздо более тернистый путь, нежели у Райка.

Он поправляет свои волосы, пытаясь прочесать пальцами взъерошенные пряди.

— Слушай, — вдруг говорит он, собрав мысли в единое целое. — Я не могу поступить со своими детьми так, как это сделали со мной мои родители. Расставание, развод, долбанные ссоры. Я хочу быть в серьезных, преданных отношениях, прежде чем у меня появится ребенок.

— Ты имеешь в виду брак, — говорю я.

— Когда ты женат, ты всё равно можешь развестись. Я не придаю большого значения этому слову. Мне просто, блять, нужна эмоциональная преданность, — он показывает головой в сторону тропинки, по которой мы пришли. — Давай будем идти.

Я следую за ним, не отставая от его длинного шага.

Пока я молчу и перевариваю полученную информацию, его глаза несколько раз переходят на меня.

— А чего хочешь ты?

Я улыбаюсь.

— Вы посмотрите только, кто теперь любопытный.

Он убирает с моего пути кукурузный стебель.

— Ага, когда ты шутишь, мне приходится читать между строк, а я не всегда правильно тебя понимаю. Проще спросить у тебя.

Я рада, что он спросил. Это определенно означает, что ему не всё равно.

— Я хочу быть полностью преданной кому-то, выйти замуж, возможно, скорее раньше, чем позже. И я хочу детей. Может быть, троих. Я также хочу путешествовать, посетить семь великих чудес, нырять с аквалангом и стоять под водопадом в Коста-Рике, целуя тебя.

Он тянется и берет меня за руку в свои.

Моё сердце замирает.

— Не в таком порядке, — говорит он мне.

Уголки мои губ поднимаются, потому что он не сбрасывает со счетов ни одно из моих желаний. На самом деле, я вижу это в его глазах.

Он тоже хочет всего этого.

45. Райк Мэдоуз

— Просто не торопитесь, — говорит мне Коннор по телефону. — Мы остановились в Розуэлле, потому что Лили и Ло хотели увидеть пришельцев. Они провели четыре часа в музее — простите, я имел в виду в сраной пропагандистской дыре.

Я слышу Ло на заднем плане.

— А ты заставил нас провести три часа на кладбище. Между нами, кто из нас супер-чудак, любовь моя?

— Это было военное кладбище, — говорит мне Коннор. — И мы с Роуз искали наших предков.

— Я победила, — говорит Роуз. — У меня на три мертвых родственника больше, чем у Коннора.

Я качаю головой.

— Какие же вы все ёбнутые.

Я слышу улыбку в его голосе.

— Итак, мы встретимся в Юте примерно через четыре дня. Мы потеряли большую часть папарацци, но есть парочка, которые всегда нас догоняют.

— Мы не видели ни одного папарацци с тех пор, как разделились с вами.

— Хорошо. Кстати, Грэг пытался связаться с Дэйзи, чтобы убедиться, что она в безопасности. Она проверяла свой телефон?

— Я не знаю, — честно отвечаю я. — Но у нас тут хреновый сигнал. Я прослежу, чтобы она позвонила ему сегодня.

— Отлично.

Мы прощаемся и вешаем трубку. Я возвращаюсь на парковку, где Дэйзи сидит на обочине. Наш мотоцикл припаркован у нашего кемпинга, который не спрятан в густом лесу, как в Дымчатых горах. Мы поехали в объезд Вайоминга, тут в основном травянистая местность, но позади нас высится массивная скала, вокруг неё деревья. Башня Дьявола. По форме она напоминает наперсток, вершина плоская.

Я подумывал отвезти её в Йеллоустон, так как она никогда там не была, но когда я рассказал ей, что совершил свободное одиночное восхождение на Башню Дьяволов — почти побив рекорд по самому быстрому подъему, — она настояла, чтобы мы остановились, чтобы она смогла увидеть её. Теперь мы собираемся совершить поход вокруг основания… и, видимо, заодно покрасить её чертовы волосы.

Вокруг неё на цементе лежат открытые коробки с краской, а разные пряди её волос завернуты в фольгу. С чего я решил, что она будет делать это обычным способом — с зеркалом и раковиной — понятия не имею. Она всё делает по-своему, по-сумасшедшему, мать его.

Она поднимается на ноги, обматывает желтый шарф вокруг своей завёрнутой в фольгу головы и надевает пластиковые солнцезащитные очки. На ней футболка с надписью Жажда странствий. Я никогда не видел, чтобы она так улыбалась, как на этой неделе.

Я опускаю козырёк своей темно-зеленой бейсболки и натягиваю рюкзак.

— Ты давно звонила своему отцу? — спрашиваю я её. — Он пытался дозвониться до тебя.

Она выбрасывает пластиковый пакет с краской для волос в урну по пути к тропе.

— Да, я написала ему. Наверное, оно не отправилось. Он любит, когда я рассказываю, как у меня дела.

Я поправляю лямку на рюкзаке, одно это утверждение давит мне на грудь. Коннор говорил мне множество раз, что Грэг оберегает свою младшую дочь, и для меня это начинает становиться реальностью. Я с ней, и когда-нибудь мне может понадобиться его одобрение. Я просто не уверен, что мне нужно сделать, чтобы получить его. Но я понимаю, что для Дэйзи я должен приложить больше усилий. Она близка со своими родителями. Она любит их.

Я бы никогда, блять, не попросил её выбрать меня вместо них. Разрыв отношений с кем-то, кто, несомненно, заботится о тебе — это ломает что-то в твоей душе. Я думаю о своей маме, и это потеря, которую я не могу оценить ни словами, ни цифрами. Она просто существует, пожирая меня. Я ненавижу и люблю себя за это. Но я ненавижу и люблю её.

Я не знаю, как вернуться к женщине, которая проехалась бульдозером по всем моим друзьям, моему брату и мне. Как я вообще могу простить её?

Дэйзи ахает.

— Это скалолазы?

Она запрыгивает на серый валун и смотрит вверх на скалу. Отсюда запряженные скалолазы выглядят как пятнышки, едва заметные. Но они повсюду на Башне Дьявола, поднимаются парами.

— Это популярное место для восхождения, — говорю я ей. — Если погода хорошая, здесь всегда будут люди.

— Сколько времени тебе понадобилось, чтобы добраться до вершины? — спрашивает она, спрыгивая вниз и присоединяясь ко мне на тропе.

— Двадцать, долбанных, минут.

Почти 275 метров подъема. Две минуты до рекорда. Я подумываю попробовать ещё раз, но лучше сосредоточусь на скалах в Йосемити.

— Ты говоришь это так беззаботно, — говорит она мне. — Разве ты не гордишься этим?

— Если я буду кричать об этом, ничего не изменится.

Я не Коннор Кобальт. После того, как я уехал в колледж, каждое моё достижение было внутренним, таким, что всегда я помнил, какой путь я преодолел, чтобы добраться до конечной цели. Труд, время, тренировки. Мои рекорды не рассказывают эту историю. Это просто цифры.

Мы проходим мимо пары напряженных туристов в кроссовках Adidas, капри и солнцезащитных очках. Я только сейчас понимаю, насколько быстрый у меня темп, и Дэйзи не жалуется. Но я вижу, что ей трудно идти в ногу со мной, её дыхание тяжелее, чем когда мы начинали свой путь. Полоса фиолетовой краски начинает стекать по её лбу.

— Ну, если ты не хочешь хвастаться, тогда я сделаю это за тебя, — говорит она, напоминая мне Салли. Она бросается к другому большому валуну, которыми усеян весь поход, и забирается на него, используя колени, чтобы поднять своё тело на вершину. Затем она вскидывает руки. — Я должна сделать объявление! Птицы, люди, деревья, пожалуйста, слушайте!

Я скрещиваю руки. Чем больше я смотрю, тем больше поднимаются мои губы.

Некоторые люди переглядываются, но большинство просто продолжают идти. Птицы, кажется, больше заинтересованы в Дэйзи, они пищат и летают над нами, пока она говорит.

Я просто качаю головой, но не могу игнорировать чёртово чувство в моей груди. Это гордость. Но не за восхождение на Башню Дьявола. Я пиздец как горжусь тем, что она есть в моей жизни.

— Мой парень вон там, — она показывает на меня. — Он взобрался на эту гору, — она тычет пальцем позади себя. — И он сделал это за двадцать, долбанных, минут. Не просто за двадцать минут. Двадцать, долбанных, минут! Ликуйте! — она вскидывает обе руки, и я замечаю пару парковых рейнджеров, идущих по тропинке.

Я машу ей рукой.

— Окей, праздник, блять, окончен.

Она спрыгивает с валуна и кладет руки на бедра, на секунду задыхаясь.

— Как я справилась?

— Птицам понравилось, — я вытираю следы краски для волос с её лба, пачкая палец и размазывая фиолетовый цвет по её коже. — Ты скоро превратишься в гребаного фиолетового динозавра.

— Оооо, — говорит она с улыбкой. — Барни. И Крошки-ножки! А Крошки-ножки фиолетовый?

Я качаю головой.

— Я понятия, блять, не имею, о чём ты.

Она ахает.

— Ты не знаешь, кто такой Барни? Как ты справился с этим в детстве?

Я закатываю глаза.

— Я, блядь, знаю, кто такой Барни. Но не знаю другого, Кэллоуэй.

Она улыбается.

— Земля до начала времен.

Мы идем к уединенной части леса, в стороне от тропинки, за большими камнями и деревьями. Она достает из рюкзака свои бутылки с водой и ставит их на валун.

— Наклонись, — говорю я ей после того, как она снимает фольгу с волос. Я открываю бутылку с водой, закрываю рукой её глаза, а затем начинаю поливать её голову. Я пытаюсь провести пальцами по прядям, но они спутались от того, что были скручены в фольге. — У тебя есть расчёска, Дэйз?

— Нет, — она хитро улыбается, поворачиваясь ко мне лицом. — Всё в порядке. Я просто использую пальцы.

Я заставляю её опустить голову обратно.

— И часто ты используешь на себе свои пальцы? — спрашиваю я, выливая вторую бутылку на её волосы.

— Не так часто, как ты это делаешь со мной.

Блять. Мой член возбуждается. Это звучало очень буквально. Моя чертова вина. Я не чувствую себя таким виноватым, как до того, как мы были вместе. Я просто притягиваю её задницу к себе, пока заканчиваю мыть её волосы. Она снова пытается посмотреть на меня, улыбка озаряет её лицо.

— Стой, блять, спокойно, — говорю я. — Или краска попадет тебе в глаза.

Она подчиняется, и когда я заканчиваю,я снимаю футболку, а она сушит волосы, окрашивая белую ткань в фиолетовый, зеленый и розовый цвета. Затем она проводит по ним руками и наблюдает за моей реакцией, поскольку у неё нет зеркала.

У неё больше розовых бликов, пара зеленых и несколько фиолетовых, разбросанных хаотично по голове. В основном она всё ещё блондинка, но цвет отражает её переменчивый характер. Я знаю, что ей понравится, когда она это увидит, поэтому я начинаю улыбаться.

— Настолько уродливо, да? — шутит она.

— Ахуеть как уродливо, — говорю я, приобнимая её рукой за плечи.

Мы доходим до конца тропы, и её молчание начинает меня беспокоить. Сейчас как раз то время, когда она должна кипеть от счастья. Она только что покрасила волосы, что давно хотела сделать.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Когда мы приедем в Юту, это закончится? Ты и я, вместе, в открытую. Впервые я чувствую, что мы настоящая пара, будто мы движемся вперед, и я не хочу, чтобы это чувство просто улетучилось, понимаешь?

Да, я понимаю, блять, как никто другой. Я не хочу скрывать какую-то часть своей жизни. Я делал это так долго, и начинать всё заново — это словно регресс.

— Тогда что мы скажем им в Юте, — говорю я, держась за лямку рюкзака. — Большое, блять, дело.

Я хочу быть в состоянии справиться с обратной реакцией. И чем ближе мы друг к другу, тем больше я верю, что наши отношения выдержат критику. Но я вопрошаю, не обманываю ли я себя. Может быть, это просто страх. Страх потерять её… и моего брата.

— Ты уверен? — хмурится она. — Потому что Ло…

— Он переживет это, — я должен поверить в это, иначе я никогда не сделаю этот чертов прыжок. Я останавливаюсь посреди тропы и беру её лицо в свои ладони, мои пальцы уже окрасились в разные цвета. — Я хочу быть с тобой, Дэйз. Без всяких пряток.

Я наклоняюсь и целую её, закрепляя своё решение.

46. Дэйзи Кэллоуэй

Леса сменились пустыней. Красные скалы и бесконечные дороги, на которых никого нет. Что сильно отличается от перегруженных улиц в Вайоминге, где машины притормаживают при виде оленя, делая снимки, как будто это самое очаровательное существо в дикой природе.

Кем являются на самом деле бизоны.

Или черные медведи.

Ооо, и волки. Я видела двух серых волков, которые паслись или, может быть, играли рядом с антилопами, но Райк мне не поверил.

Чем ближе к Юте, тем ближе мы к Калифорнии — месту, которое я не забыла. Райк поднимется на Эль-Капитан¹⁸ и две другие скалы в Йосемити, причем вершина будет намного выше, чем Башня Дьявола. Мне нравится, что у меня есть возможность наблюдать за ним в его лучшем виде, но я уже погуглила статистику.

Подавляющее большинство людей, занимающихся скалолазанием без страховки, погибают во время восхождения.

На сайте Rock Climbing Nation Information есть вкладка со словом СМЕРТИ. Они предоставляют список всех скалолазов, которые падают и погибают. Я всегда старалась не думать о риске, даже когда ездила с ним в Йосемити, пока он тренировался со страховкой и веревкой.

Я видела скалу.

Я видела его восхождение.

Я просто не позволяла себе поверить, что он может упасть. Без страховки, без поддержки, без снаряжения, только он сам — это огромная вероятность.

Но я никогда не скажу ему не делать то, что он любит.

Я просто буду молиться, чтобы не случилось никаких несчастных случаев, чтобы не было плохой погоды — чтобы он поднялся и спустился без проблем.

Я крепче обхватываю его спину руками, мне нравится чувствовать ветер, проносящийся вокруг нас на мотоцикле. Я стараюсь отбросить беспокойство о Райке. Ему оно совсем не нужно, пока он на полпути вверх по Эль-Капитану. Ему просто нужны его сила и уверенность.

Все эти разговоры сжали мой желудок, и я принимаю импульсивное, необдуманное решение. Хотя оно даже отдаленно не является безопасным. Возможно, это и опасно, как свободное восхождение, но точно не настолько опасно. Одна из моих ног уже поднимается и опирается на подушку сиденья. Я держусь за спину Райка, пока поднимаю другую, приседая, пока он сгорбился над мотоциклом, мчащимся по ровной дороге.

Я не могу разглядеть выражение его лица под чёрным шлемом. Он выпрямляется, заставляя мои руки подняться к его плечам, и я встаю во весь рост. Оу… вау. Я стою на заднем сиденье мотоцикла. Позади него. Он трижды касается моей ноги, что является нашим сигналом Сядь, блять, на место.

Я похлопываю его плечо дважды, что ничего не значит. Но мы так и не придумали жеста для фразу: Я хочу летать.

Он сжимает мою ногу. Держись, говорит он мне.

Я не собираюсь его отпускать.

Он кладет руку на тормоз, и мотоцикл начинает замедляться. Я один раз похлопываю по его руке. Быстрее.

Он несколько раз оглядывается на меня, колеблясь. Я перекидываю одну руку через его плечо, на грудь, чтобы показать ему, что я никуда не денусь. И он берётся за эту руку, пока переключает передачу, двигая ногой, и мы мчимся. Возвращаемся к высокой скорости.

Сила почти отбрасывает меня назад, но он так крепко вцепился в меня, что я остаюсь в вертикальном положении. И мои ноги превратились в камень и никуда не двигаются. Я смеюсь, звук раздается только в моем шлеме, но он есть.

Я лечу.

От второй звезды направо и прямо до утра¹⁹.

Это длится славные пять минут. А потом мотоцикл снова замедляется, и он выезжает на аварийную полосу. Я сажусь обратно на сиденья, пока Райк едет по бездорожью к нависающей красной скале, на вершине которой сложены ещё камни. Камни на камнях. Это действительно круто, даже если звучит неубедительно. По дороге сюда мы видели баранов с огромными рогами, а также горных львов, так что думаю, не заметил ли он какое-нибудь животное.

Хотя это звучит как-то неправильно.

Райк не стал бы ехать навстречу диким животным по обочине дороги.

Это слишком безумно для него.

Я бы так поступила.

Как только мотоцикл останавливается, я снимаю шлем.

— Ты злишься? — спрашиваю я.

Может, я неправильно разобрала его сигналы. Я имею в виду, он определенно сказал Сядь, блять, на место. Но Держись могло означать что-то совершенно другое.

Он выключает двигатель и откидывает подножку. Спортивный мотоцикл слегка кренится, но не сильно. Я ещё не слезла с него, хотя он уже успел это сделать.

— Развернись, — требует он, сняв шлем. Он проводит рукой по волосам, его глаза прищурены и смотрят на меня. Но он не сердится.

— Что ты имеешь в виду?

Я едва уловила, что он сказал, слишком занятая попыткой понять его эмоции.

— Развернись, — он указывает на переднюю часть мотоцикла.

Он… он хочет, чтобы я… Я улыбаюсь. Он хочет, чтобы я ехала задом наперёд, как я пыталась практиковаться в гараже.

Я с волнением перекидываю ноги через сиденье, садясь спиной к рулю и прислоняясь к канистре с бензином. Я помню первый день, когда он учил меня ездить на мотоцикле. Заехав на парковку продуктового магазина, я заглушила двигатель и с широкой улыбкой начала тормозить. Только вот всю дорогу я проволочила по асфальту свои ботинки, балуясь.

Он сказал мне: — Подними свои, блять, ноги, Кэллоуэй, если не хочешь их потерять.

Он хотел сначала научить меня ездить правильным способом, а потом, спустя месяцы, когда я в следующий раз заглушила двигатель и поволочила ноги, он просто покачал головой. Он доверял мне достаточно, чтобы не ругать меня. Он не думал, что к тому времени мотоцикл упадет на меня или я перееду себе ногу.

Но я ещё не заслужила доверия, чтобы ездить задом наперед. Так что я сомневаюсь, что это его истинные намерения. Загадка интригует меня всё больше и больше, и я изучаю его черты лица, чтобы разгадать её. Он садится на мотоцикл лицом ко мне, отбрасывая шлем в сторону.

Они нам не нужны. Хорошо. Я тоже бросаю свой, моё сердце бешено колотится, прежде чем разум успевает за моими действиями. Мое тело знает, что сейчас произойдет. Я тяжело сглатываю, и когда его глаза встречаются с моими, моё сердце бьётся несколько раз. У него хищный взгляд. Как будто он готов поглотить меня целиком.

О Боже.

Мои губы приоткрываются, отчаянно хватая воздух, словно я ползу в гору.

Мы на мотоцикле.

Вместе.

И.

И.

Я не могу думать. Я просто чувствую.

Я не могу поверить, что это вот-вот произойдет.

47. Райк Мэдоуз

Я никогда в жизни не был так возбужден. Когда она встала на заднее сиденье мотоцикла, я за минуту перешёл от страха к желанию. Когда я убедился, что она в безопасности, я продолжал представлять её позади себя. Продолжал представлять, как она выглядит, держась за мои плечи, одна из моих рук обхватывает её. А потом мои мысли изменили направление, и я представил, как она раздвигает ноги, и мой член заполняет её целиком.

Я хочу этого, прямо здесь, с ней. Мое тело жаждет этого, а мой разум колеблется. Я вспоминаю, сколько раз мы ездили вместе на мотоцикле, и как мы были сдержаны. Всё это, блять, летит в окно.

Мой рот встречает её, и мы поглощаем друг друга каждым гребаным поцелуем, более естественным, более животным, чем все, что я ощущал раньше. Моя сущность кричит о ней, будто она моя и только моя, и я наконец-то вернулся домой.

Я не хочу тратить лишние десять минут на раздевание, поэтому я лезу в ботинок и достаю свой нож. Её глаза расширяются, в них сверкает прекрасное любопытство. Она застывает, стараясь не дергаться, пока я расстегиваю пуговицу на ее джинсах и разрезаю ткань до кармана. Я убираю нож в ботинок и одним сильным движением разрываю джинсы ещё больше. Её желтые трусики обнажаются, и я легко срываю их с её тела. Она уже мокрая и готова для меня.

Мой член просто, блять, кричит об освобождении.

— Райк, — дышит она, приоткрыв рот.

Я целую её, держа за затылок, и она практически хнычет мне в рот.

Блять. Я посасываю её шею, пока мои пальцы заполняют её. Она мокрее, чем когда-либо, и проходит совсем немного времени, прежде чем её тело прижимается к моему, её стон пронзает воздух. Мы скрыты от дороги, по большей части уединены, но это всё ещё ново. Это всё ещё место, где я никогда не трахался, и то, что мы собираемся сделать, я никогда не делал.

На мотоцикле.

С девушкой, которую я чертовски люблю.

Я бы улыбнулся, если бы моё тело не было таким напряженным, готовым войти в неё и трахнуть жестко и сладко. Я расстегиваю молнию на брюках, спуская их ниже задницы вместе с боксерами. Затем я беру её за ноги и раздвигаю их шире, прежде чем медленно ввести себя в неё. Я слежу за её реакцией, чтобы убедиться, что не причиняю ей боль.

Она хватается за мою шею и начинает покачивать бедрами ещё до того, как я успеваю войти наполовину. Поэтому я вхожу до конца. Она стонет и перестает толкаться вперёд, звуки, которые она издаёт, серьёзно, блять, дурманят мне голову. Они высокочастотны и полны безудержного удовольствия, полны неистовой похоти.

Я горю, пока смотрю на неё, пока слышу её, мои чувства превращаются в пепел.

— Дэйз, — говорю я с силой, протягивая руку над ней, чтобы ухватиться за руль. Это позволяет мне толкнуться глубже. Один раз. Дважды. Моя эрекция идеально сочетается с Дэйзи.

Она стонет, её веки трепещут.

Я поднимаю её ногу выше на свою талию, и она вздыхает так, словно у неё приступ паники.

— Я не могу… — она качает головой из стороны в сторону.

Я целую её губы и на секунду замираю.

— Ты можешь, Дэйз.

Я знаю. Это чертовски интенсивно. Эти чувства ослепляют.

И мы на мотоцикле, вместе на нём. Я опускаю её ногу и притягиваю её ближе к своей груди, так что она оказывается в сидячем положении. Инстинктивно её ступни ложатся на сиденье позади меня, а ноги обхватывают мою талию.

Она крепко сжимает мой член, пока я двигаюсь в неё. Я кладу руку ей на поясницу, и стон царапает моё горло. Блять.

— Это… — начинает она, а потом вскрикивает, её внезапный оргазм заставляет её тело прижаться к моему и делаю ещё два толчка, прежде чем кончить, мой разум разбивается на миллион гребаных осколков. Пока она сокращается вокруг меня, приходя в себя, она начинает смеяться от счастья.

Это полный, меняющий мир смех. Даже когда она на мгновение запечатлевает в своей голове этот образ — нас двоих, настолько близких и родных, насколько это вообще возможно, на этом спортивном мотоцикле, — она всё равно улыбается, как будто это лучшая картина в мире.

Она встречает мой взгляд.

— Это была лучшая поездка, на которую ты меня когда-либо брал.

Я крепко целую её, а затем говорю: — Хочешь прокатиться ещё раз?

В ответ она обхватывает меня за шею и придвигается ближе, её улыбка озаряет вселенную.

Красная пыль клубится вокруг нас. Мне похуй. Я занимаюсь с ней любовью, будто это самое первобытное знание в мире.

Как будто наши тела созданы для этого.

48. Райк Мэдоуз

Я еду всю ночь. Часть ночи Дэйзи спит в моих объятьях, сидя задом наперёд и повернувшись ко мне лицом. Думаю, в среднем она спит около четырех часов в сутки, что лучше, чем то, что происходило под действием Ambien. Но я бы хотел, иметь возможность обнимать её всю ночь, без беспокойства, без моментов, когда она просыпается и мучается, пытаясь вернуться ко сну. Я просто хочу того, что было у неё до СМИ, до психической травмы.

Она делает всё больше успехов. Однажды ночью мы остановились в отеле, и мне не пришлось выполнять нашу рутину: показывать ей, что я запер все двери и проверил ванную. Она смогла поспать пару часов без этих знаний и чувствовать себя в безопасности.

Я целую её в макушку и еду дальше.

Рассвет пробивается сквозь горизонт, оранжевые и красные цвета переливаются вместе. На западе тихая атмосфера успокаивает меня, проясняя голову. Я думал, что смогу показать это своему брату. Я думал, что мы сможем разделить это, но обстоятельства, судьба или что-то ещё разлучили нас.

Провести это время с Дэйзи значит не меньше, но я понимаю, что каждое мгновение, проведенное с ней, — это мгновение, проведенное вдали от Ло во время его выздоровления. Какая-то часть меня рада быть в Юте, встретиться с ним, чтобы быть рядом, если я ему понадоблюсь.

Другая половина эгоистично хочет вернуться к фантазиям, которые были у меня с Дэйзи, — спрятаться ещё на несколько часов, прежде чем реальность обрушится на нас.

Я поворачиваю за угол, и мотоцикл дребезжит по гравийной дороге, пробуждая Дэйзи ото сна. Я паркуюсь у смотровой площадки и снимаю с неё шлем, прежде чем снять свой.

Она трёт глаза и щурится от солнечного света.

— Который час? — спрашивает она, зевая.

— Утро.

— Очень… — она снова зевает, — …точно подмечено, — она поворачивает голову, чтобы увидеть восход солнца, теплое сияние окрашивает её лицо. — Это великолепно…

Но ничего не сравнится с ней.

Мой телефон жужжит в кармане, и она обхватывает меня за талию, пока я проверяю его одной рукой.

Коннор: Мы в Каньонленде. Пришлю тебе геолокацию. Встретимся там.

Я получаю геолокацию и сверяюсь с картой.

— Мы в десяти минутах езды, — говорю я Дэйзи. — Они уже там. Ты готова увидеть своих сестер?

Она кивает, но я вижу легкое беспокойство в её глазах. Раскрыть им наши отношения — это первый шаг перед тем, как она расскажет об этом своей маме. Женщине, которая презирает меня, и я боюсь, что когда она увидит лицо Дэйзи, она возненавидит меня ещё больше.

Мы снова надеваем шлемы, и она меняет позицию, садясь позади меня. Я начинаю двигаться, направляясь в нужную сторону.

Через семь минут я сворачиваю куда-то к Грин-Ривер, вокруг не очень много машин. Мамонтовые каньоны и красные скалы украшают местность. Я узнаю черный внедорожник, припаркованный у начала туристической тропы, но никого из них поблизости не вижу.

Я снова проверяю указатель и понимаю, что они отправились в поход к одной из арок, сложенных из той же красной породы. Это популярные образования, поэтому я не удивлен, что они находятся рядом с ним. Я просто удивлен, что Роуз пошла туда на своих тринадцатисантиметровых каблуках.

Нам требуется около пяти минут, чтобы пройти по красной грязи и найти их под большой скалой, уходящей в небо. Когда жаркое солнце начинает подниматься, большие тени исчезают, повышая температуру.

— Привет, ребята! — Дэйзи машет им рукой, и все они поворачиваются, но ни один не идёт к нам на встречу. Все они просто смотрят.

И именно в этот момент я понимаю, что что-то, блять, не так.

С каждым шагом моё нутро сжимается, и я не могу оторвать глаз от брата. Его скулы заострились, глаза холодные и злые. Он не может всё ещё злиться на меня за папарацци? Я думал, Коннор успокоил его. Но Ло любит затаивать на меня чертову обиду. Да, я проебался. Папарацци нашли наш кемпинг в Теннесси и разрушили мои обещания ему. Но его ярость, похоже, на другом уровне.

Более глубокая.

Более оголённая.

Накопленная за многие годы боли.

— Классная прическа, Дэйз, — говорит Лили, когда мы подходим ближе, но её голос ломается, будто она знает, что сейчас произойдет что-то плохое.

А мой брат — он тяжело дышит, в его янтарных глазах плещется чистая злоба. Его ноздри раздуваются, а затем он начинает идти ко мне.

Я останавливаюсь на месте.

— Дэйзи, — говорю я ей. — Иди к своим сестрам.

— Райк…

— Иди, блять, — рычу я.

Она отступает от меня, не присоединяясь к своим сестрам. Но она дает мне достаточно места, когда мой брат приближается с ледяным взглядом.

Я не знаю, в чём дело.

Может, наш отец.

Может, Дэйзи.

Может, что-то ещё.

Может, всё вышеперечисленное.

У меня целый список плохих поступков с благими намерениями.

— Ло, — я протягиваю руки в знак защиты, капитуляции, прощения. Я поднимаю белый флаг. Я не хочу его бить. Я не могу его ударить. — Что случилось? Давай поговорим об этом.

Теперь он всего в трёх метрах от меня.

— Ты хочешь поговорить об этом? — его голос полон боли. — Я дал тебе миллион чертовых шансов поговорить об этом, — усмехается он. — Мне так надоело с тобой разговаривать.

Его кулак летит и сильно бьет меня в челюсть. Я падаю, когда его колено прилетает мне в живот.

Я грубо кашляю.

— Ло, остановись! — кричит Дэйзи.

Я поворачиваю голову, и моё сердце подпрыгивает к горлу. Она бежит к нам, но Коннор быстрее и сильнее. Он подхватывает её, пока она бьётся в его руках.

Мои глаза смягчаются в знак благодарности. Я едва успеваю выразить свои чувства, как Ло снова бьёт меня по лицу. Я поворачиваю голову и сплевываю кровь на землю.

Я слышу, как Лили на заднем плане пытается сказать Ло, чтобы он успокоился. Я слышу, как Коннор говорит всем девочкам, чтобы мы разобрались между собой.

Он знает, что рано или поздно эта драка должна была произойти.

Наконец-то это произошло, и агония разрывает мою грудь. Не от физической боли. Даже когда его третий удар попадает мне в челюсть — я могу выдержать эти удары.

Но мучение в глазах моего младшего брата. Он смотрит на меня так, будто я предал его. Будто я разрушил его жизнь. Будто я разорвал его гребаную душу. Я не хотел никому причинять боль. Я не хотел причинять ему ещё больше страданий. Ты должен был оставить его в покое.

Но он был бы пьян! Он бы всё ещё пил, если бы я не вошёл в его жизнь. Я тряс его изо всех сил тогда. Я привёл его в реабилитационный центр. Я разговаривал с ним почти каждую ночь во время его девяностодневного восстановления, а после я за ним присматривал.

Да? Посмотри на него сейчас.

Блять! Я хочу ударить по чему-нибудь — я беззвучно кричу, чтобы эта внутренняя битва наконец закончилась.

— Ударь меня, — скалится он.

Я качаю головой, мои пальцы впиваются в красную грязь, пытаясь сформировать кулаки. Остановись, Райк. Я так легко могу встать и избить его. И он позволит мне. Это то, чего он хочет. Он просит этой боли. Как на той вечеринке на Хэллоуин, когда я впервые увидел его три года назад.

Он умоляет почувствовать что-то большее, чем эти эмоции, задыхаясь от этой муки. Он просит, чтобы я заменил эту пытку. И прямо сейчас я не могу подпитывать эту болезнь. Не могу.

— Ну же, — усмехается он, его глаза краснеют от ярости и печали. Слёзы наворачиваются. — Я видел, как ты выбиваешь дерьмо из парней вдвое больше меня. Я знаю, что ты хочешь ударить меня, — он подходит ко мне. — Сопротивляйся!

Я поднимаю себя с земли, пошатываясь.

— Не буду.

Он толкает меня в грудь.

Я поднимаю руки.

— Ло…

Он снова бьет меня. Я отшатываюсь назад, но на этот раз сохраняю равновесие.

Дэйзи кричит на заднем плане.

— ПРЕКРАТИТЕ! — она плачет.

Лили плачет.

Мне даже кажется, что может быть и Роуз плачет. Но она быстро вытирает слезы и шмыгает носом.

Ло показывает на меня.

— Ты чертов трус.

Теперь он начинает говорить как наш отец. Я просто держу рот на замке.

Сквозь стиснутые зубы он говорит: — Ты так, блять, боишься поговорить с нашим отцом. Ты так боишься поговорить со своей собственной мамой.

Он делает несколько шагов вперед. Я делаю несколько шагов назад. Я — добыча, то, с чего он собирается содрать живьем шкуру.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал? — рычу я. — Что мне пиздец как страшно? — я показываю на свою грудь. — Мне пиздец как страшно, Ло! — мои глаза горят от этой ужасной боли. Еб твою мать. — Я так чертовски боюсь, что они будут манипулировать мной, чтобы заставить меня любить их, когда всё, что я хочу сделать, это забыть!

— Что они, блядь, тебе сделали?! — кричит Ло. — Я жил с нашим отцом. Ты сидел в своем жемчужно-белом особняке с мамой, которая тебя любила!

Я качаю головой. Это ничего не решит. Моя грудь вздымается и опадает.

— Расскажи мне! — кричит Ло. — Расскажи мне, как у тебя всё было херово, Райк. Что он тебе сделал? Он бил тебя по затылку, когда ты получал тройку на контрольной по математике? Кричал тебе в лицо, когда тебя оставляли на скамейке запасных во время игры в младшей лиге? — он приближается ко мне, его глаза сузились, щеки мокрые. — Что он, блядь, сделал?

Я снова качаю головой. Я не жертва, как Ло. Объясняться бесполезно. Это будет просто еще большее дерьмо на вершине дерьма.

Ло снова толкает меня в грудь, и на этот раз что-то щелкает, и я отвечаю, отталкивая. Он спотыкается, но сила не сбивает его на землю.

— Я не буду с тобой драться! — кричу я. Но он не слушает. Он снова нападает, и когда он пытается столкнуть меня, я валю его на землю.

Я сильнее его.

Я старше его.

Я лучшее и худшее, что когда-либо появлялось в его жизни. Я знаю это.

Я прижимаю его спиной к земле, мои руки на его запястьях, а колено впивается ему в ребра.

— Я не хочу с тобой драться, Ло, — выдавливаю я.

Его глаза краснеют ещё больше.

— Ты тратишь столько своего гребаного времени, пытаясь спасти меня, — говорит он, — и даже не понимаешь, что убиваешь меня, — слеза скатывается по его щеке. Он делает неглубокий вдох, а затем выдыхает. — Новости не только в Филадельфии, знаешь ли. Они везде, куда бы мы, блять, ни поехали. Вплоть до бензоколонки в Юте, — его глаза наполнены печалью. — Они думают, что он домогался меня. Вся, блять, страна. Люди думают, что мой собственный отец приставал ко мне, а ты ничего с этим не делаешь, — его сломленный взгляд пронзает меня снова и снова. — Почему ты веришь им, а не мне?

— Я верю тебе, — шепчу я, на этот раз без колебаний.

Я верю ему. Думаю, возможно, и всегда верил. Что-то ещё мешает мне защищать Джонатана Хэйла, что-то настолько оголённое, что к этому больно прикасаться. Я вынужден снова столкнуться с этими эмоциями, потому что я вернулся к этой жизни. Я мог бы оставить всё позади, как и планировал. Если бы я ничего не сделал три года назад, если бы я оставил Ло на той вечеринке в Хэллоуин, я бы никогда не вернулся к этой ненависти. Я бы никогда не встретился с этими чувствами, которые я отложил в дальний ящик.

Ло, должно быть, читает мой взгляд, потому что он спрашивает: — Что он, блять, такого сделал, чтобы ты его так ненавидишь?

Он уже спрашивал меня об этом однажды, и я дал ему неоднозначный ответ. Вся правда покажется пустой и эгоистичной. Такой чертовски глупой по сравнению с реалиями моего брата, который прожил с ним двадцать три года. Но я должен Ло правду. Я достаточно ему лгала.

— Он выбрал тебя, — говорю я. — Он выбрал своего незаконорожденного ребенка вместо меня и моей мамы, а я, блять, лгал ради него всю свою жизнь. Я скрывал свою личность ради него. При людях у меня не было мамы, потому что я был Мэдоуз, а она — Сара Хэйл. У меня не было, блять, отца. Я спас его репутацию, а он закопал меня на два метра в землю, каждый день, когда он выбирал тебя, а не меня, каждый день, когда он выставлял тебя напоказ и отпихивал меня в сторону. Я не мог дышать, я был так зол.

Его ноздри снова раздуваются, сдерживая ещё больше эмоций.

— Я думал, ты узнал обо мне, когда тебе было пятнадцать.

— Я рассказывал тебе, что встречался с ним в загородном клубе каждую неделю. Я знал его имя. Я знал, что он был моим отцом. Он был, блять, светской персоной, так что я был достаточно умен, чтобы понять, что его сын — мой брат. Они просто не говорили мне об этом, пока мне не исполнилось пятнадцать.

Я трясусь от ярости, которая пробирает меня до костей. Она не из-за Ло. А из-за прошлого, из-за всего, что произошло.

Я хотел бы повернуть время вспять и просто стереть всё это. Но оно здесь, и это ебать как отстойно. Я отрываю свое тело от его, но не могу стоять. Слишком эмоционально истощённый я опускаюсь на колени, измученный и слабый. У меня болит лицо, уверен, он поставил мне больше, чем пару синяков.

Он даже не встает, его глаза смотрят в небо.

— Я держу свои обиды, — признаюсь я. — Но я думаю, что и ты такой же, Ло. Я смотрю на него, и его челюсть крепко сжимается. Он так и не спустил меня с крючка, так и не простил меня за то, что я ненавижу нашего отца и не нашёл его раньше.

— Мне просто бы хотелось, чтобы ты любил меня больше, чем ненавидишь его, — говорит мне Ло. Это самая честная вещь, которую он когда-либо говорил. Он поворачивает голову и смотрит на меня, глаза наполняются слезами. — Это вообще возможно, блять?

У меня болит всё тело. Я провел столько лет, сожалея о каждой злой мысли в адрес Ло, о каждом плохой вещи, которую я ему желал, о каждой частичке ненависти, омрачившей мою душу. Теперь я знаю, откуда он родом. Из дома, где мать никогда не любила его. Где отец слишком сильно давил на него. Оттуда, где не было поддержки, чтобы поднять его, когда он, блять, падал.

Не опровергая слухи о домогательствах, я выбираю ненавидеть Джонатана, а не защищать своего брата. Я никогда не думал, что это так. Я всегда думал, что молчание означает, что я наконец-то, наконец-то перестал защищать монстра, перестал помогать ему заметать следы.

Я совсем как моя мать.

Я превращаюсь в неё, пытаюсь навредить Джонатану всеми возможными способами, и в итоге под перекрестный огонь попадают те, кто мне дорог.

Все это чертово время… Саманта Кэллоуэй была права. Она обвинила меня в том же самом, ещё в комнате Дэйзи. А я отказался её выслушать. Верить ей. Я становлюсь тем, кем не хочу быть, а я думал, что убежал от этого человека далеко-далеко.

Я выдыхаю, моя грудь сжимается.

— Я люблю тебя, ты знаешь это, — говорю я ему, похлопывая его по ноге.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Я не знаю, Ло, — говорю я. — Я хочу. Я этого пиздец как сильно хочу, но это не так же просто, как желать такого мира между нами. Я ненавижу его за то, что он сделал со мной, за то, что он делает с тобой.

Ло качает головой и садится. Он вытирает лицо футболкой, и его глаза снова становятся холодными.

— Господи Иисусе, — горько смеется он. — Ты не понимаешь. Я заслужил каждое слово, которое он мне сказал. Ты не знал меня в период частной школы, Райк. Я был мудаком. Я был ужасен.

Я хмурюсь.

— Никогда, блядь, не говори мне, что ты это заслужил. Никто не заслуживает того, чтобы его принижали каждый гребаный день.

Он делает глубокий вдох, его мышцы начинают расслабляться. Он поднимает на меня глаза и говорит: — Он никогда не прикасался ко мне.

Он знает, что дело не в этом. Я не хочу снова с ним это обговаривать. Мы постоянно спорим об этом. Но я должен донести это до его толстого, блять, черепа. Я наклоняюсь вперед и беру его лицо обеими руками.

— Прекрати защищать его. Только не передо мной, хорошо?

Есть вещи, с которыми мы никогда не согласимся. Неважно, как сильно он, блять, пытается убедить меня. Неважно, сколько раз мы окажемся по итогу на земле.

Он отстраняется, и я отодвигаюсь назад, напряжение между нами спадает. На мгновение воцаряется молчание, и я думаю, может быть, он ждёт, что я извинюсь, или пытается заставить себя сделать это. Но потом он указывает на моё лицо.

— Вот этот синяк, кстати, за то, что ты трахнул младшую сестру моей девушки.

Моё сердце падает в пятки. Что?

49. Райк Мэдоуз

Лицо Ло снова грубеет, но он ухмыляется.

— Таблоиды поймали вас целующимися недалеко от Башни Дьявола, — он достает из кармана свой телефон и пролистывает его. Затем он бросает телефон мне. — Фотография есть на всех сайтах сплетен.

Я избегаю таблоидов, поэтому я не удивлен, что пропустил это. Только то, что она вообще существует.

Я пристально смотрю на фотографию.

Дэйзи на моих плечах. Мы вешали гамак на деревья, и она затягивала ремни на последнем стволе. Но фотография заморозила нас во времени: Её голова опущена вниз, ее губы прижаты к моим, моя рука на её шее, мои пальцы испачканы фиолетовой и розовой краской. Её волосы всё ещё мокрые.

Она улыбается, целуя меня, от чего её длинный, глубокий покрасневший шрам растягивается.

Её гребаный шрам — он во всех новостях. Её родители узнают о её лице из долбанного журнала. Твою мать! У меня сводит челюсть, и я бросаю телефон обратно Ло с большей агрессией, чем намеревался.

— Злишься, что вас поймали?

Я не произношу ни слова. Я не могу говорить без крика.

— Пожалуйста, поговори со мной, — огрызается Ло, — потому что мне нужно понять, что происходит, иначе я могу просто ударить тебя снова.

Я качаю головой, мой голос глубокий и низкий.

— Это просто случилось.

— Это просто случилось? — Ло качает головой, как будто я всегда использую это оправдание. Я уверен, что именно так и было раньше. — Это очень дерьмовая вещь, которую ты можешь мне сказать, — красная грязь покрывает наши тела, а волосы Ло стали на тон светлее. — Ты трахаешь младшую сестру Лили, и говоришь, оу, это просто, блять, случилось? Ты на неё что, просто упал? Добавил её в свой список девушек? Это что-то вроде секса на одну ночь?

— Я, блять, не это имел в виду, — я гримасничаю на все эти предположения.

Я пытаюсь успокоиться насчет фотографии и насчет того, что правда дошла до её родителей раньше, чем мы могли им рассказать. Мы что, думали, что сможем вечно жить в фантазиях? Мы должны были рассказать им о бунте до того, как покинули Париж.

— Тогда что ты имел в виду? — спрашивает он.

Я встречаю его взгляд.

— Это серьезно.

— Настолько серьёзно, что ты поделился этим со всеми.

— Потому что я знал, что ты захочешь вцепиться мне в глотку!

Гнев поднимает меня на ноги. Он встаёт рядом со мной, и мы оба снова тяжело дышим.

Второй раунд, блять.

— Если бы ты заботился о ней, — говорит он, тыча в меня пальцем, — то не прятался бы по углам, будто вы делаете что-то не то!

— Пошел ты! — кричу я. — Ты сделал это невозможным, Ло!

— Ей ВОСЕМНАДЦАТЬ! — кричит Ло. Он делает два враждебных шага ко мне, и хотя моё тело кричит броситься на него с кулаками, мне приходится снова сделать два шага назад. — Она мне как младшая сестра. Этого не должно было произойти! Но тебе было всё равно. Ты всё равно её трахнул.

Я в полной заднице. Предательство снова и снова вспыхивает в его глазах.

Я подавляю эмоции, которые грозят подняться и захлестнуть меня.

Ло свирепо смотрит на меня.

— Твой член наконец-то взял над тобой верх, не так ли? — он самый страшный дьявол на моем, блять, плече. И я люблю его. — Ей исполнилось восемнадцать, и ты наконец-то смог вставить…

— Нет, — рычу я. — Всё было, блять, не так!

— Я должен оставить тебя одного в этой пустыне, — усмехается Ло. — Я сейчас пинаю себя за каждый раз, когда подпускал тебя к ней, за каждый раз, когда позволял тебе оставаться с ней наедине…

— Ты не знаешь, о чём ты, блядь, говоришь.

Я думаю обо всех тех случаях, когда она была одна, боялась и страдала, и я был единственным, кто был рядом, блять. Больше никого не было. Он разбирался со своим дерьмом, так какого хрена меня очерняют, а потом хвалят, когда ему удобно?

— Я не знаю, о чём говорю? — он потирает губы и гримасничает. — Как долго, Райк? Скажи мне, как долго, блять, она нравилась тебе больше, чем просто друг, и давай посмотрим, может, я это всё придумал?

— Я не знаю.

Но я знаю. И всегда знал. Я просто не могу признаться в этом.

— Я спрошу тебя ещё раз, — говорит Ло, его голос звенит от гнева. — Как долго…

— Прекрати, — говорю я с силой.

Он делает один шаг ближе.

— Нет, как долго…

— ГОДЫ! — я кричу, вены выступают на моих руках, лицо краснеет, высвобождая то, что было внутри меня. Я делаю шаг к нему. — Это то, что ты хочешь услышать?! Годы, Ло.

Он сильно сжимает зубы.

— Ты лжешь?

Он не хотел в это верить. Он хотел ошибаться.

— Нет, — говорю я, горячие слезы жгут мои гребаные глаза. — Меня ужасно чертовски привлекала эта девушка. И я никогда не планировал ничего с этим делать. Я никогда не собирался пытаться. И я старался… — я показываю на него. — Я так старался не думать о ней так. Это было неправильно. Я знал, что это было чертовски неправильно. Я подавлял всё, как только мог. Но когда ей было пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, меня тянуло к ней неизмеримыми, блять, способами. Чувство вины всегда было рядом. Я предпочёл игнорировать его.

— Тогда почему бы не держаться от неё подальше? — переспрашивает Ло. — Почему бы не держать дистанцию в тридцать метров между тобой и Дэйзи? Ты флиртовал с ней каждый день, Райк. Ты стал её другом.

— Я убедил себя, что ничего не произойдёт, и решил, что можно давить сильнее.

— Ты, блять, идиот! — кричит на меня Ло.

Я знаю.

— Она была такой горячей, что ты не мог сказать нет после того, как ей исполнилось восемнадцать…

— Нет, — прерываю я его, прежде чем он продолжает. — Всё было не так.

— Тогда как, блядь, всё было?! — кричит Ло.

И я взрываюсь.

— Я, БЛЯТЬ, ЛЮБЛЮ ЕЁ! — кричу я, мое сердце колотится о рёбра.

Его рот приоткрывается, брови нахмуриваются в замешательстве, чем дольше он внимательно изучает мои черты. Я чувствую, как он раздирает мои внутренности в поисках ответов.

А вот и они.

— Я, блять, влюбился в неё. Было больно находиться вдали от Дэйзи. Было больно смотреть на неё с другими парнями. Всё, блять, болело, и я не хотел больше жить с этой болью. Я, блять, не мог, — я глубоко вдыхаю. — Я не могу сказать, когда это стало невыносимо, но это случилось.

Где-то между моментом, когда Дэйзи ела гранат на своей кухне, и настоящим.

Он смотрит на меня очень долго, обрабатывая информацию.

— Я, как никто другой, знаю, как больно наблюдать за тем, как кто-то, кого ты любишь, находится с другими людьми. Но ты не можешь любить её по-настоящему…

— Я знаю её больше двух лет, — говорю я ему. — Я провёл с ней ахуеть как много времени, Ло. Мы через многое прошли вместе, так что да, я влюбился в неё.

Ло оглядывается на Дэйзи, и я следую за его взглядом. Она плачет на плече у Лили, пока та обнимает её. Мое сердце снова разрывается, и мне приходится сдерживать себя, чтобы не подойти к ней и не утешить.

Когда я возвращаю своё внимание к брату, я понимаю, что он изучал меня, пока я наблюдал на ней. Он ничего не говорит, но это делаю я.

— Ты можешь оставить меня здесь, — говорю я, — но я найду способ вернуться. Я не могу оставить её, и я не оставлю тебя, как бы сильно ты, блять, меня не отталкивал.

Я нужен ему. Он знает, что я ему нужен. И я хочу быть частью его жизни. Я не хочу возвращаться в ту одинокую жизнь, которую я построил, с такими поверхностными отношениями, какие только могут быть, с людьми, которые ничего не значат, с друзьями, которые меня продадут.

— Насколько было больно? — внезапно спрашивает он.

— Что именно?

— Смотреть на неё с другими парнями.

Я задыхаюсь от нахлынувших воспоминаний.

— Было ощущение, что кто-то, блять, топит меня в соленой воде и поджигает.

Его губы почти приподнимаются в ехидной улыбке.

— У меня было также, — он делает несколько глубоких вдохов, прежде чем добавить: — Мне нужно немного времени. Но я не собираюсь бить тебя снова. Так что наслаждайся этим.

— Спасибо, — говорю я.

Он кивает пару раз, а потом говорит: — Я бы хотел, чтобы ты влюбился в другую, блять, девушку.

В такие моменты я тоже так думаю.

— Мне жаль. Правда. За ложь.

Он пожимает плечами.

— Ты не хотел, чтобы тебя ударили.

— Нет, — я качаю головой. — Я не хотел причинять тебе боль.

Он снова кивает.

— Я переживу это. Просто… дай мне, блять, время.

Он направляется к девочкам, а я остаюсь стоять на месте, настолько я эмоционально опустошен.

А потом он останавливается. Поворачивается и ждёт, пока я присоединюсь к нему.

Это предложение мира.

Я вижу это по его лицу, по тому, как в его глазах мелькает доля вины, всё ещё сопровождаемая бурлящей яростью. Для меня этого достаточно. Я иду вперед и присоединяюсь к нему. Он снова начинает двигаться, когда я оказываюсь рядом с ним.

Вот так просто.

Прошлое и настоящее перемешались в грязи.

Теперь, возможно, мы сможем двигаться вперёд.

50. Дэйзи Кэллоуэй

31 октября.

Мы должны были добраться до Йосемити к концу месяца, но налетел шторм. Дождь стучит по жестяной крыше дырявого мексиканского ресторана где-то в Неваде. Сотовая связь в пустыне не работает, поэтому у меня не было возможности поговорить с родителями о моих отношениях или о необратимом ущербе, нанесенном моему лицу.

Я принимала дни по мере их поступления. Немного неловко.

Нет, в основном неловко.

Я смотрю на Райка рядом со мной, на его слабые синяки на щеке и челюсти. Он выглядит намного лучше, чем несколько дней назад. После драки мы все держались особняком, и это действительно первый раз, когда мы сели за стол всей группой.

Мы все сидим в круглой кабинке, наша одежда мокрая, а волосы влажные от того, что мы попали под шторм. И напряжение тянется от каждой пары. Лили и Ло сидят вместе на одном конце. Роуз и Коннор в центре. Райк и я — мы напротив его брата и моей сестры, на прямой линии заострившихся скул и сузившихся глаз Ло.

Он не был злобным, так что это хорошо. Я вижу, что он пытается принять мои отношения с его братом, но это не значит, что он не будет делать замечания.

Динамика нашей компании в шесть человек определенно изменилась.

Рука Райка лежит на моей талии, и мы так близко, что наши ноги переплетаются под столом.

— Это неловко, — констатирует Ло очевидное после того, как официантка принимает наши заказы на напитки. Его взгляд то и дело переходит на Райка, а затем в сторону.

Роуз выжимает свои волосы, вода капает с её прядей.

— Тогда, возможно, тебе не стоило бить своего брата, Лорен.

Ло крутит в руке нож и показывает на картонный гроб, висящий на потолке, часть декораций на Хэллоуин.

— Возвращайся в свою постель.

Она открывает рот, и Коннор закрывает её губы рукой.

— Сегодня его день рождения, — напоминает он ей. — Будь вежливой.

Ее глаза холодно вспыхивают. Коннор опускает руку, и она замолкает. На семь секунд.

— Смирись с этим, Лорен. Они трахаются. Его член входит в неё…

Коннор быстр, его рука снова прикрывает её рот.

— Роуз! — Лили говорит с расширенными глазами, её лицо красное.

Я мечусь между желанием рассмеяться и желанием промолчать. В итоге я сосредотачиваюсь на салфетке, лежащей передо мной, и вроде как безуспешно пытаясь придать ей форму тыквы.

Коннор говорит своей жене: — Думаю, мы все понимаем, как работает анатомия человека во время секса.

Я улыбаюсь.

— Я не знаю, — говорю я. — Я не очень понимаю последнюю часть, — я смотрю на Райка. — Куда девается член парня?

Он смотрит на меня своими тёмными глазами, приподняв брови. Я клянусь, он улыбается, ну или почти улыбается.

Для меня этого достаточно.

Ло стонет и обращается к официантке.

— Нам нужно немного шотов с текилой.

Райк застывает, его внимание переходит с меня на брата, и его руки внезапно оказываются на столе.

— Ло, ты не можешь…

— Сегодня мой день рождения…

— Мне похуй, — говорит Райк. как будто его брата ударила молния, поджарив его мозг, когда мы не смотрели.

Ло качает головой.

— Дай мне закончить.

Официантка возвращается с подносом рюмок, прежде чем кто-то успевает сказать что-то еще. Она также приносит тарелку куриных тако, которые Ло заказал заранее — его любимое блюдо. Шоты текилы стоят рядом с корзиной чипсов, как бомба. Я смотрю на Лили и Роуз, гадая, что нам делать, но Лили опустилась на свое место, всё еще красная, а Роуз почему-то смотрит на своего мужа.

Странно.

Теперь это странно и неловко.

Официантка уходит, и Райк говорит: — Объясни.

Ло показывает на Роуз, Лили, Коннора и меня.

— Эти четверо могут всё ещё пить. То, что я не пью, не значит, что я не могу справиться с видом алкоголя. Я знаю, что недавно облажался, но я не хочу, чтобы мне напоминали об этом об этом сегодня. Я хочу доказать себе, что могу быть окружен этим, — он жестом показывает на рюмки своим ножом. — А теперь пейте — не ты, — он направляет свой нож на Райка. — Но все остальные, берите рюмки. Отпразднуем мой двадцать четвертый год в этом мире. Уверен, я повлиял на многих людей в лучшую сторону.

Он сверкнул сухой улыбкой.

Райк обдумывает это в течение секунды, прежде чем кивнуть.

— Хорошо.

— Мне понравилась твоя речь, — говорю я Ло, протягивая руку за первой рюмкой, чтобы снять напряжение. Это немного помогает, но Лили и Роуз остаются наместе.

Роуз и Коннор устраивают что-то вроде конкурса взглядов.

— Хватит читать мысли друг друга, — говорит Ло. — Это жутко.

Я облизываю бок своей руки.

— Сегодня Хэллоуин.

Райк передает мне солонку, и я скрещиваю ноги под попой, садясь за стол чуть выше. Сыплю немного соли на влажную часть кожи.

— Лил, — говорит Ло, собираясь подтащить к себе поднос с рюмками.

Она качает головой.

— Мне не хочется пить.

Он хмурится.

— Ты уверена? — его голос с ней мягче. — Может, тогда выпьешь пива?

— Нет, думаю, я лучше выпью воды.

Она не очень любит пить, поэтому я не удивлена, что она отклонила предложение. Во время семейных мероприятий она предпочитает безалкогольные напитки, в то время как Роуз пьет мимозу, белое вино и грязный мартини.

Коннор отрывает взгляд от жены и берет две рюмки для них. Затем он говорит что-то по-французски, чего я не могу понять.

Я бы хотела, чтобы Райк перевёл мне, но мы слишком близко ко всем остальным. Было бы слишком очевидно, что он понимает язык. Он делает вид, что не подслушивает, и ест тако с курицей одновременно с Ло. Неудивительно, что ему удалось скрыть своё свободное владение французским.

Я едва могу сказать, что он вообще слушает.

51. Райк Мэдоуз

Я кладу ещё сальсы в тако, пока Роуз смотрит на Коннора, а он смотрит в ответ с вызовом. Они обычно странные, но сейчас они ведут себя очень, очень, блять, странно.

Он говорит: — Buvez avec moi.

Выпей со мной.

Её ноздри раздуваются, а глаза опускаются на текилу. Она выхватывает рюмку, не отступая, и подносит её ко рту.

Я кусаю тако, и когда я смотрю на них, замечаю, что челюсть Коннора сжалась, его взгляд потемнел. Мне кажется, что они играют в рискованную игру. Как тогда, когда я был в баре с Ло, в Париже. Я чувствую сходство между той ситуацией и этой, но мой разум едва успевает сложить эти факты воедино.

Роуз подносит рюмку к губам. Коннор хватает её за запястье и заставляет опустить руку, текила расплескивается, когда рюмка ударяется о стол.

Ло хмуривает брови, держа в руках тако с курицей.

— Какого черта?

Дэйзи замирает, в её руке лайм.

Коннор сурово смотрит на Роуз.

— Vous êtes allée assez loin.

Ты уже достаточно далеко зашла.

Её глаза пронзают его.

Коннор качает головой.

— Dites-le tout simplement.

Просто скажи это.

Она резко вдыхает.

— Ne faites pas ça.

Не надо.

Коннор приближается к ней, и она, на удивление, не отстраняется. Он прикладывает свою ладонь к её лицу, его большой палец гладит её щеку, и он говорит: — Vous n’avez rien à craindre.

Тебе нечего бояться.

Она пытается взглянуть на нас, но он принуждает её смотреть прямо на него, заставляя её встретиться лицом к лицу с тем, что она скрывала.

Роуз трудно сдаться и позволить ему выиграть эту долгую, затянувшуюся игру. Её глаза смотрят на пролитую текилу, и он кладет руку сверху, говоря ей нет. Я доедаю тако и беру свою воду, делая большой глоток.

Коннор зажимает её подбородок между пальцами и говорит: — Vous êtes enceinte.

Ты беременна.

Я выплевываю свою воду.

Вот так. Одно слово. Enceinte. И моё прикрытие раскрыто.

Ебаный в рот.

Они оба поворачивают головы, чтобы посмотреть на меня. Ради всего святого — мой брат таращится так, будто у меня выросли рога, а Лили может ловить мух своим разинутым ртом.

Глаза Коннора продолжают темнеть, выражение его лица настолько редкое, что моя шея начинает неприятно нагреваться.

— Почему ты, блядь, так на меня смотришь? — спрашиваю я защищаясь, отступая назад. Мои усилия бесполезны. Это Коннор Кобальт. Если мой брат догадался, что я понял их разговор, то он уж точно понял.

— Vous savez pourquoi.

Ты знаешь, почему.

Он продолжает качать головой, будто не может в это поверить. Может, он расстроен, что где-то ошибся. Что он недооценил. Что я годами подслушивал его диалоги. Всё вышеперечисленное, ещё раз.

Мои мышцы напрягаются, и Дэйзи кладет руку на мою ногу под столом, чтобы утешить. Я переплетаю её пальцы со своими, а затем киваю Коннору.

— Тебе следует меньше зацикливаться на мне и больше, блядь, беспокоиться о своей беременной жене, которая чуть не выпила шот текилы, чтобы, блядь, доказать что-то.

— Что? — говорит Ло. Он откидывается назад, как будто в него только что ворвался ураган.

Роуз свирепо смотрит на меня.

— Иди снова подавись своей водой.

Это оскорбление обычно предназначено для Ло.

Я показываю её средний палец, и она делает то же самое в ответ, что является ужасным, мать его, контраргументом среднему пальцу. Я же не спрашиваю её, умеет ли она это делать, так же как и я.

Я бы с удовольствием увильнул от всей этой неловкой ситуации, но мы застряли за одним столом вместе, вынужденные решать серьезные вопросы, которые мы скрывали друг от друга.

Ло кладёт руки на голову, его глаза мечутся между мной и Роуз.

— Вы оба выводите сюрпризы на день рождения в новое, блять, измерение.

Роуз смаргивает слезы. Неудивительно, что она была эмоциональной всю поездку. Я редко видел её плачущей, а за последние две недели она пролила, наверное, больше слез, чем за последние пять лет.

— Господи, — говорит Ло, тоже осознавая это.

Он морщится, выглядя немного виноватым. В ней говорили гормоны, она явно что-то переживала, и он часто придирался к ней. Я имею в виду, она даже не сказала Коннору. Она заставила его самого догадаться.

Но их отношения — они просто такие, какие они есть, я полагаю. Я не могу знать, потому что я не у них в голове. Я бы предпочел, чтобы девушка кричала во всю мощь своих легких и бросала в меня вещи, говоря, что она беременна, чем тратить месяцы на разгадывание тайны.

Коннор поворачивается, чтобы снова посмотреть на Роуз.

— Ты на пятой неделе.

Он просто утверждает это, а не спрашивает.

Она задерживает дыхание.

— Нет.

Он хмурится.

— На седьмой?

Она качает головой.

Он выглядит чертовски взбешенным. Он потирает губы, чтобы скрыть эмоции, но я вижу обиду и гнев, пульсирующие в его глазах.

— На восьмой?

Она сверкает глазами.

— Ne me regardez pas comme ça.

Не смотри на меня так.

Они смотрят на меня с волнением, осознавая, что теперь я их понимаю.

Роуз тяжело вздыхает и тянется за водой.

— Что они сказали? — спрашивает Лили.

— Я в это не влезаю, — говорю я ей.

Роуз говорит: — Ты злишься, Ричард, что ты не правильно предположил срок. Мне жаль, что ты не был прав…

— Нет, дорогая, — убежденно говорит ей Коннор. — Я расстроен, потому что ты так долго не говорила об этом. Я думал, ты уступишь уже через месяц.

— Как давно ты знаешь? — тихо спрашивает она.

— Когда у тебя спустило колесо, я был почти уверен. Твой GPS был настроен на гинеколога, и ты специально поссорилась со мной на следующий день, чтобы я спал на диване. Я решил, что врачи подтвердили то, что ты уже знала, а ты была слишком упряма и боялась мне сказать.

Ло хмурится и смотрит на Лили.

— Ты знала?

Она была в машине с Роуз.

Она кивает, её плечи напрягаются.

— Моральная поддержка.

Коннор настороженно смотрит на Лили, прежде чем снова перевести взгляд на жену.

Роуз сидит неподвижно, и её подбородок дрожит.

— Мы не планировали этого. Мне ещё нет тридцати пяти.

Официантка возвращается, прерывая, возможно, самый причудливый способ объявления о беременности. В мексиканском ресторане. С противостоянием шотов текилы. На французском языке.

— Готовы сделать заказ? — спрашивает она.

— Нам нужно минут десять, — говорит ей Дэйзи.

Она кивает, её взгляд задерживается на шраме Дэйзи, прежде чем она исчезает. Я не могу сказать, узнала ли нас официантка или нет, но Дэйзи в итоге прислоняется головой к моей руке. Я прочесываю пальцами её волосы.

— Ты не будешь делать аборт, — говорит Коннор Роуз.

— Я знаю, — отвечает она, огонь возвращается в её глаза. — Тебе нужна родословная. Восемь детей, я помню.

— Мы женаты, — говорит он. — У нас миллиарды долларов. Может, мы и молоды, но мы можем быть лучшими родителями. Ты просто должна верить, что будешь отличной матерью.

Я видел Роуз рядом с детьми. В ней столько же материнской заботы, как в чертовой кирпичной стене, ее нос морщится от презрения, когда ребенок плачет или ведет себя плохо. Но я знаю одно — когда она любит кого-то, она вкладывает в него всё своё гребаное сердце и время.

После долгого молчания Роуз тихо говорит: — Я думала о том, чтобы избавиться от ребенка.

Лицо Коннора остается нечитаемым.

— Я знаю.

Она тяжело сглатывает.

— Лили отговорила меня от этого.

Ло целует Лили в висок. Я думаю, мы все рады, что Роуз не выбрала этот вариант, даже если она и думала о нём.

И мне было бы больнее за Коннора, если бы он не знал всё заранее.

— Я просто… — Роуз глубоко вздохнула. — Я подумала, что у меня есть пара месяцев, прежде чем мое тело начнёт действительно меняться. Два месяца, чтобы не обращать внимания на то, что мой мир перевернется с ног на голову и внутри меня вырастет существо. Постарайся понять.

Он улыбается.

— Я понимаю, дорогая.

— Итак, — говорит Ло, держа свою воду, — как именно два гения случайно забеременели?

Он потягивает свой напиток, забавляясь.

Роуз начинает укладывать свои вьющиеся, мокрые волосы в гладкую прическу.

— Почему бы тебе не ответить на этот вопрос, Ричард? Ты дружишь с отродьем Сатаны.

Ло смеется.

— Думаю, ты перепутала меня с «существом», растущим внутри тебя.

Коннор поднимает руку, чтобы они замолчали. Роуз выглядит готовой начать бросаться в моего брата содержимым своей сумочки. Там наверняка есть баллончик с перцовым спреем.

— У нас был незащищенный секс, — объявляет Коннор.

Роуз при этом указывает пальцем на меня. Блять.

— Надеюсь, ты надеваешь с ней презерватив.

Мое лицо напрягается. Я уже сказал ей, что буду предохраняться с Дэйзи. Им всем нужно, блять, остыть.

— Это не твоё гребаное дело, Роуз.

Дэйзи все равно говорит это, чтобы успокоить свою сестру.

— Я принимаю противозачаточные.

— Я тоже принимала, — огрызается Роуз. — И я никогда не пропускала ни одного дня.

Она гордится этим фактом.

— Тогда что, блять, случилось? — спрашиваю я, протягивая руку в замешательстве.

— Противозачаточные эффективны только на девяносто девять процентов, — говорит Коннор. — Мы, конечно же, в одном проценте.

Роуз шлепает его по руке за это замечание, а он хватает её за запястье и глубоко целует. Она тает. Я перестаю, блять, смотреть.

И тут я встречаюсь глазами с моим братом, с Ло. Он обнимает Лили, и даже несмотря на новости, сейчас, в этот момент, он выглядит более умиротворенным, чем три дня назад.

— Так ты знаешь французский, — говорит он мне.

— Да, я знаю французский.

Коннор держит руку Роуз на столе и кивает мне.

— Где ты научился?

— У репетиторов в детстве, как ты с Роуз.

— Вообще-то, я учил себя сам, — говорит Коннор с ухмылкой на миллион долларов.

Ло медленно хлопает в ладоши.

— Поздравляю, любовь моя.

Коннор только шире улыбается, и я тоже, к удивлению, разделяю его улыбку.

Лили оживляется.

— Я тоже выучила немного французского, — она прочищает горло. Я думаю, мы все внутренне смеемся, не над ней, а просто с ней. Она чертовски смешная. С американским акцентом она говорит: — Comment allez-vous?

Как твои дела?

Коннор отвечает с искренней улыбкой: — Je ne pourrais pas être plus heureux.

Не мог быть счастливее.

Роуз расслабляется будучи прижатой к телу Коннора. А Лили выглядит чертовски растерянной. Она уже потеряла нить.

Дэйзи протягивает мне свою салфетку в форме неправильной тыквы. Я сжимаю её руку под столом. И на короткую секунду я думаю о том, что будет после Калифорнии, после моего восхождения. О возвращении в Филадельфию. О её родителях… не похоже, что они должны быть большой преградой. Мне двадцать пять. Но твоя семья не уходит просто так, когда ты становишься взрослым. Они остаются частью тебя навсегда.

Я добавляю ко всему столу: — Je serais génial, mais je sais ce qui me fait toujours obstacle.

У меня было бы всё отлично, но я знаю, что всё ещё стоит на моём пути.

Ло снова хлопает.

— Я впечатлен, — говорит он мне. Он поворачивается к Лили. — Ты почти свободно говоришь, любовь моя.

Она ударяет его в грудь, и он насмешливо морщится, делая вид, что ему больно. Они оба улыбаются.

Мои глаза перебегают на Коннора, который смотрит на меня с пониманием и большим состраданием.

Он говорит: — Tout ira bien, mon ami.

Всё будет хорошо, мой друг.

Коннор говорил, что он не верит в магию, но его слова сами по себе обладают силой, наполняя меня безмятежностью, временным спокойствием, которое я благодарен иметь перед восхождением.

Всё будет хорошо, мой друг.

Я киваю несколько раз.

Всё будет хорошо.

52. Дэйзи Кэллоуэй

Калифорния.

Мы добрались. Национальный парк прекрасен, и в любой другой день я бы наслаждалась атмосферой Йосемити, но это тяжело, когда мы находимся в кустах, а перед нами в 30 метрах возвышается гигантская скала. Эль-Капитан больше, чем Башня Дьявола. Она более зловещая. Но у неё более доброе название.

Солнце ещё даже не взошло. Сейчас 5 утра, и Райк планирует начать восхождение в темноте с налобным фонариком. Он хочет пройти три маршрута менее чем за двадцать четыре часа. Для этого потребуются выносливость, сила и доля везения. Именно за удачу я и беспокоюсь. Во всем остальном я уверена, что он справится.

Райк разговаривает со смотрителем парка у основания Эль-Капитана, несколько раз кивая. Он привязывает сумку с мелом к поясу.

Я срываю желтые дикие цветы у своих ног в кустарнике, скручивая стебли, чтобы сделать корону. Каждый раз, когда я смотрю на Райка, у меня замирает сердце. Никогда ещё я так не волновалась за другого человека.

Роуз шлепает себя по руке и проклинает комаров. Она садится на деревянную скамейку позади меня.

— Я же говорил тебе не пользоваться духами, дорогая, — непринужденно говорит Коннор, садясь рядом с ней.

Роуз бросает на него взгляд.

— Я не собираюсь жертвовать приятным ароматом из-за глупых мух.

Она отмахивается от ещё одной.

— Ты и без них хорошо пахнешь.

Она сужает глаза.

— Это Шанель. Без него я чувствую, что половина меня пропала.

Ло сидит на столике для пикника рядом со скамейкой, голова Лили лежит у него на коленях, она спит.

— Это потому, что ты маскируешь свой сучий запах, — говорит он. — А твоя душа покидает тело, когда понимает, что вселилась не в того хозяина.

— И я уверена, что твои мозговые клетки изжарились, пока ты придумывал это оскорбление, — опровергает она.

Прежде чем Ло успевает ответить, его перекрикивают другие голоса.

— Дэйзи, вы с Райком вместе?!

— Дэйзи, только один вопрос!

— Ты боишься восхождения Райка?!

— Эй, — огрызается Ло на семь или восемь репортеров, скопившихся в 6 метрах позади нас, съемочные группы на месте, объективы направлены на нас и Райка. — Успокойтесь. У нас ещё двадцать четыре часа впереди, и я лично не хочу оглохнуть к концу этого.

Я стою перед деревянными скамейками и столами для пикника и поворачиваю голову, чтобы увидеть Лили, проснувшуюся от всей этой суматохи.

— Он упал? — спрашивает она в тревоге, её глаза открываются.

— Нет, любовь моя. Он в порядке.

Она шумно выдыхает.

— Окей, хорошо.

У меня в горле застрял комок. Я не единственная, кто сегодня обеспокоен.

Операторы начинают осыпать меня вспышками, ловя мое лицо. Когда мы покинули Неваду, начали ходить слухи о сольном восхождении Райка. Якобы он должен был зарегистрироваться в парках штата, и эти документы просочились в прессу.

Думаю, Райк нервничал бы больше из-за того, что пресса сегодня так близко к нам, если бы не наша команда охраны, которая провела линию между камерами и нашими скамейками. Так что, по крайней мере, мы можем притвориться, что не замечаем их. Майки здесь, он качает головой на пару парней, которые выкрикивают вопросы в мой адрес.

Сейчас ещё раннее утро, поэтому мы ожидаем, что появится еще много людей, возможно, и фанатов.

Мой отец также прислал записку с Майки:

Нам нужно поговорить о Райке.

С любовью, папа

То, что мои родители узнали о наших отношениях из таблоида, не было идеальным вариантом, но это был риск, на который мы оба решили пойти.

И я получила от мамы только одно сообщение, даже телефонного звонка не было.

Мама: Я провожу собеседование с лучшими пластическими хирургами города. С тобой все будет хорошо.

Я попросила Коннора отправить твит (только у него есть аккаунт в Твиттере), чтобы рассказать людям, что произошло. Слухи, появившиеся после утечки фотографии, были ужасны. Они варьировались от драки на ножах до изнасилования. А потом и то, и другое.

Твит Коннора всех успокоил.

@ConnorCobalt: С Дэйзи всё в порядке. Её шрам остался после бунта во время Парижского Регби. Спасибо за все добрые пожелания.

И, конечно, ему пришлось добавить второй твит.

@ConnorCobalt: Очевидно, я должен прояснить для некоторых из вас. Нет. Она не была изнасилована после этого.

Он сказал мне, что второй твит предназначен для сайтов СМИ, которые любят раздувать истории из ничего. Я оценила это, тем более что это означало, что мне не придется участвовать в ток-шоу или звонить на радио, чтобы объяснить ситуацию.

Когда смотритель парка уходит, Райк оглядывается на нас и действительно подходит к нам. Мое сердце подпрыгивает к горлу, но его глаза встречаются с моими на короткую секунду или две, прежде чем перевести их на всех, кто стоит позади меня. А потом он просто проходит мимо.

Окей…

— Ты ведь понимаешь, насколько это глупо? — спрашивает его Ло, положив предплечья на колени, сцепив руки. Он держит ноги на скамейке стола для пикника, как Лили.

Райк просто улыбается.

— Я тоже тебя люблю.

И тут неожиданно Ло поднимается со стола и спрыгивает вниз. Он обнимает Райка и похлопывает его по спине.

— Не смей умирать, ладно?

— Я и не планирую, — говорит Райк.

Та единственная драка в Юте — с красным камнем и грязью — прояснила атмосферу между ними. Какая бы обида ни была между ними, она осталась в том штате, и я надеюсь, что она никогда не вернется.

Они расходятся в разные стороны, и Райк оказывается лицом к лицу с Лили. Она быстро спрыгивает со стола для пикника и обнимает его. Затем она отстраняется и прижимает наклейку к его майке.

— Это Человек-паук. На удачу.

— Спасибо, Лили.

На этот раз я не вижу его улыбки, только спину. Но я уверена, что он улыбается, потому что глаза Лили наполнены эмоциями.

Я переношу свой вес с одной ноги на другую, просто наблюдая, как он идет дальше.

Роуз и Коннор остаются на месте. На моей сестре дизайнерские солнцезащитные очки, хотя солнце ещё не взошло, а Коннор одет в дорогой костюм. Они не подходят под обстановку вокруг нас. Но их это мало волнует.

Райк протягивает руки.

— Пожалуйста, не надо для меня вставать.

— Я обниму тебя, когда ты спустишься, — говорит ему Роуз своим прерывающимся голосом. — Это даст тебе повод, к чему стремиться.

Она смахивает с лица ещё одну невидимую муху.

Райк кивает и смотрит на Коннора.

— А ты?

— Тебе не нужна моя удача.

Его слова звучат бархатисто-гладко, словно он говорит Райку, что уверен в нем на все сто процентов.

Райк снова кивает.

— Спасибо, ребята. За то, что вы здесь. Увидимся на другой стороне.

Он начинает идти обратно, и я думаю, что он остановится передо мной, чтобы поговорить наедине. Но он просто продолжает идти к скале.

Я не раздумываю дважды. Я бегу за ним, разгоняясь. Никто не зовет меня обратно к столам.

Никто не делает мне замечание за то, что я следую за парнем намного старше меня.

Никто не говорит остановиться.

Я бегу со свободой в груди, со свободой в сердце. И я преграждаю ему путь своим телом, протягивая руки.

Темные черты лица Райка светлеют, как только он видит меня. Его губы приподнимаются в легчайшей улыбке. Он замечает цветочный венок, который всё еще находится в моей руке, и выхватывает его у меня из рук. Я смотрю, как он надевает его на мою блондинистую голову, некоторые пряди которой окрашены.

— Я ждал, что солнце погонится за мной, — выдыхает он, притягивая меня к своей груди. Одним быстрым движением мои губы оказываются на его губах. Мир кружится. Он целует меня так, словно этот момент он представлял себе всю свою жизнь. Как будто это рай на земле.

Для меня так оно и есть. Блаженный момент перед тем, что может стать концом. Порыв перед страхом. Он шепчет: — Я чертовски люблю тебя.

Я улыбаюсь, мои губы покалывает.

— Угадай, что?

— Что?

— Я люблю тебя больше, чем шоколадный торт.

Он целует меня в макушку, и его рот возвращается к моему, его язык чувственно скользит, долго и безупречно. Затем он направляет свои средние пальцы в сторону камер, слышны звуки щелк-щелк-щелк на заднем плане, как жужжание насекомых.

Когда наши губы расходятся, он просто смотрит на меня, его глаза пробегают по моему лицу, задерживаясь на моих волосах и короне из цветов. Я вижу, что он запечатлевает этот образ в своей голове. На случай, если он упадет.

— Не скучай по мне слишком сильно, Кэллоуэй, — говорит он. И затем он начинает двигаться обратно к скале, его рука покидает мою.

И вот настает тот самый момент.

Я смотрю, как Райк Мэдоуз взбирается на гору.

53. Райк Мэдоуз

Коннор может ненавидеть Конфуция, но есть кое-что, сказанное им, что я никогда не смогу оспорить.

«Не важно насколько медленно ты движешься, главное не останавливаться.»

Эль-Капитан вырисовывается передо мной. Все эти страхи остались позади.

Есть только я и восхождение.

Годы тяжелой работы и труда привели меня к этому дню. И я чертовски готов.

Я делаю глубокий вдох, моргаю в последний раз.

И поднимаюсь к вершине.

54. Райк Мэдоуз

— Боже, как бы я хотел быть там, — говорит Салли, прижимая мобильник к уху, пока я вхожу в частный аэропорт с братом, Лили, Коннором, Роуз и, конечно, Дэйзи. — Фотографии в Интернете просто сумасшедшие. Эти фотографы сделали потрясающие снимки тебя на северо-западном склоне Хаф-Доума.

— Я их ещё не видел, — призналась я.

— Не то чтобы тебе это было нужно. Ты это прожил, мужик, — говорит Салли.

Я это прожил. Я не бил никаких гребаных рекордов. Я просто установил свой собственный, и выполнил задачу, которая казалась мне невозможной в подростковом возрасте. Я не могу адекватно выразить, каково это. Когда я опустился на землю, я был так, блять, измотан, но так чертовски переполнен радостью.

Я сделал это. Я совершим свободное одиночное восхождение на Йосемитскую тройную корону. 19 часов. Цель для меня. Не для кого-то другого.

— Как Венесуэла? — спрашиваю я его.

— Жарко и влажно, — говорит он. — Но маршруты на горе Рорайма невероятны, и все это место кажется духовным — трудно объяснить словами. Тебе бы здесь понравилось. Я бы позвал тебя присоединиться ко мне, но… ты знаешь.

Я слышу, как он улыбается на другом конце.

— Прости, Сал. Не умею читать твои гребаные мысли.

Но у меня такое чувство, что он говорит о Дэйзи. Я держу её за руку, пока мы идем по тихому аэропорту, направляясь к выходу на посадку, где нас должен ждать частный самолет, чтобы доставить нас в Филадельфию.

— У тебя наверное тело пиздец как болит.

Так и есть. Мои мышцы кричат, даже когда я иду в ногу с неторопливым шагом Лили и Ло.

— Это не то, что ты собирался, блять, сказать.

— Пожалуйста, пожалуйста, пригласи меня на свадьбу.

Я представляю, как его улыбка достигает кончиков его неровных рыжих волос.

Я закатываю глаза.

— Не забегай вперед.

— Я просто хочу, чтобы ты знал, что я знал, что так будет. Я как шептун отношений, — он смеется над своей шуткой, что заставляет меня, блять, улыбаться. — В любом случае, та фотография, где вы двое возле Башни Дьявола, становится культовой. Она повсюду. Даже в венесуэльской газете.

— Да, кто-то ещё сказал мне, что фотография довольно популярна.

Друг из колледжа прислал мне фотографию, которая попала на обложку журнала Time. Она завирусилась, потому что они связывают её с парижскими беспорядками, хотя она была сделана через некоторое время после них. Но после того, как пресса узнала, что именно так Дэйзи получила травму, её шрам стал символом того, что произошло той ночью. Людям нравится держаться за что-то хорошее после плохого. А на фотографии она на моих плечах, целует меня, улыбается, мои пальцы испачканы краской. Это выглядит как сказка, что-то подстроенное. Но это была совершенно откровенная фотография, снятая на мобильный телефон туриста, который узнал нас.

Я не столько забочусь о том, чтобы стать международной иконой, сколько о том, чтобы освещение помогло Дэйзи принять это новое, резкое изменение в её чертах. После больницы она почти не смотрится в зеркала, и я думаю, что столкновение с постоянной реальностью произошедшего могло быть для неё тяжелым. Она избегает этих чувств, как она обычно это делает.

— Она рядом? — спрашивает Сал. — Дай мне поговорить с девушкой. Она, наверное, скучает по мне.

— Она здесь, — я передаю телефон Дэйзи. — Салли хочет поговорить с тобой по душам.

Она светлеет и берет мой телефон.

— Отруби его на хрен, если он начнет рассказывать о том, что было когда нам было по двенадцать лет.

Он любит рассказывать о том, как я бегал по ночам в летнем лагере и делал сальто в озеро со скалы. Я не нахожу эту историю такой занимательной, потому что в тот год я протащил фляжку дешевой водки. Я был пьян. И был долбанным идиотом.

Но сейчас я бы сделал всё то же самое, но только без выпивки.

Дэйзи подносит телефон к уху.

— Привет, Салли, — она улыбается шире. — Я сделала ему массаж задницы, спасибо, что спросил.

Я выхватываю у неё трубку, и Салли разражается хохотом на другом конце.

— Пожалуйста, заведите детей, — говорит он мне, не в силах сдержать смех. — Я должен посмотреть, будут ли они такими же веселыми, как она, или такими же угрюмыми, как ты.

— Отъебись, — легкомысленно говорю я ему.

— Обнимаю и целую из Венесуэлы. Увидимся через несколько месяцев? На связи.

— Да, — говорю я.

Мы вешаем трубку одновременно, и я смотрю, как Ло несет Лили на спине. Сейчас раннее утро, поэтому я не удивлен, но в последнее время она была более уставшей. Она прижимается головой к его плечу, засыпая.

— Что случилось, когда вам было двенадцать? — спрашивает Дэйзи, переплетая свои пальцы с моими.

Роуз и Коннор во главе со стюардессой открывают дверь в наш гейт. Они спускаются по лестнице на взлетную полосу, где нас ждет частный самолет. Дэйзи и я позволяем Ло догнать нас, так что мы выходим последними.

— Я, блять, бегал по летнему лагерю ночью, — говорю я ей.

Она смеется.

— Не может быть. Я делала то же самое, когда мне было четырнадцать, — она ахает. — Словно мы всегда были предназначены друг для друга.

Я провожу рукой по её волосам, а затем целую ее лоб. Если мы должны быть вместе, то почему возвращение домой кажется мне возвращением в черную гребаную бурю?

Ло проходит мимо нас и шепчет, чтобы не разбудить Лили: — Эй, вы двое, ваши ППЧ²⁰ пугают маленьких детей.

— Ты имеешь в виду себя? — отвечаю я, следуя за ним, пока он спускается по лестнице на улицу.

— Я имею в виду всех, кто когда-то был ребенком, — говорит Ло как умник. Он горько улыбается, и тут я чуть не натыкаюсь на спину Коннора, который встал как вкопанный на асфальте.

— В чем, блядь, дело? — спрашиваю я. Самолет здесь, но это не частный самолет Коннора, припаркованный впереди нас, толстый слой смога затуманивает небо.

Мое лицо мрачнеет.

Я узнаю массивный белый Boeing-787, показной, так, что в лицо, блять, бросается.

Прямо как мой отец.

Он спускается по трапу самолета, застегивая черный костюмный пиджак, его темно-каштановые волосы уже начали седеть по бокам.

Стюардесса говорит: — Самолет мистера Хэйла прибыл час назад. Как только заправят баки, мы отправимся в путь.

Роуз пишет смс, как сумасшедшая, а Коннор держит руку на её спине. Он приветливо улыбается стюардессе.

— А мистер Хэйл полетит с нами в Филадельфию?

Она кивает.

— Они приехали забрать вас.

Они?

А прямо за Джонатаном по трапу спускается ещё один мужчина, высокий, уверенный в себе и с правом голоса. Это лучший друг моего отца, его волосы светло-каштановые, ему за пятьдесят, лицо менее суровое и строгое, чем у отца.

Это отец Дэйзи. Мой желудок опускается. Еб твою мать. Я никогда не видел, чтобы Грэг Кэллоуэй делал что-то, кроме как улыбался и пожимал руки, но беспокойство покрывает его лицо, чувство отцовства и защиты проступали наружу сильнее, чем я когда-либо знал. Коннор говорит, что такой взгляд он носит часто. Я просто не был рядом с ним достаточно долго, чтобы увидеть это.

Взгляд Грэга сразу же останавливается на Дэйзи, но он остается рядом с самолетом, ожидая, пока мы подойдем, как и мой отец.

Я не думал, что ситуация может стать ещё хуже, но тут в дверном проеме появляется еще одна, блять, особа, спускающаяся по лестнице на каблуках, на шее жемчужные бусы, каштановые волосы собраны в пучок.

Саманта Кэллоуэй.

Её глаза, как и у Грэга, полны беспокойства, а взгляд устремлен на младшую дочь. Саманта прикладывает одну ладонь к груди, словно охваченная эмоциями при виде Дэйзи. Осознавая, что она в безопасности. Но потом её взгляд фокусируется на мне.

И она свирепо щурит свои глаза.

— Дерьмо, — говорит Ло под дых.

Мы вот-вот застрянем в самолете на пять часов с нашим отцом и родителями девочек.

Без возможности сбежать.

Это будет ебаный кошмар.

55. Дэйзи Кэллоуэй

Мама держит меня за руки, пока я сижу с ней на длинном кремовом диване, который охватывает заднюю кабину, еще один кожаный диван у другой стены, стеклянный журнальный столик между ними. Такое ощущение, будто мы находимся в компактной президентской гостиной, а не летим над облаками.

— Ты должна была позвонить мне сразу, как только очнулась в больнице, — говорит она, в четвертый раз с беспокойством сжимая мои руки. А затем её взгляд переходит на Роуз, сидящую на другом диване, которая выглядит раздраженной. — И я ещё даже не начала говорить про тебя.

— Мама, я…

— Ты знала, что Дэйзи стала жертвой бунта, и не сказала мне.

— Там много чего происходило, — говорит Роуз. Она еще не объявила о беременности нашим родителям, и я знаю, что Коннор хочет сделать это в ближайшее время. — Она была в хороших руках.

— Я её мать. Когда у тебя будут дети, ты поймешь, каково это — слышать, что один из твоих детей ранен через несколько недель после того, как это случилось… — она покачала головой.

Роуз поджимает губы.

— Наверное, поэтому ты так беспокоилась о Лили, когда узнала, что она заболела.

Наша мама вдыхает, и я думаю, что она собирается сказать: Лили сама навлекла на себя это. Зависимость — это не болезнь. Но вместо этого она говорит: — Давай не будем об этом, Роуз.

Лили спит в одной из спален. Я думаю, она прячется от нашей мамы, которая любит игнорировать Лили, когда та находится рядом. Ло с ней, так что не похоже, что она там совсем одна.

Я оглядываюсь на дверь в переднюю кабину. Это зона сигарного клуба с креслами и телевизором с плоским экраном. Я почувствовала запах сигарного дыма, как только вошла в самолет, впитавшийся в кремовую кожу.

Райк там.

Прямо через эти двери.

С моим отцом. И его отцом. И Коннором. Хотя я не уверена, что Коннор сможет быть миротворцем в этой ситуации.

Это звучит довольно неловко и дискомфортно. Я хочу пойти и спасти его от отца, но что-то подсказывает мне, что он найдет способ поговорить с Райком, несмотря ни на что.

Мама снова поворачивается ко мне, и её взгляд падает на мою футболку с надписью: Извините, я встречаюсь только с мальчиками, у которых татуировки. Я не жалею о футболке. Она мне нравится. И поэтому я ношу её, независимо от того, считает она её безвкусной ли нет.

Её пальцы бессознательно перебирают жемчуг, но она не спрашивает меня о Райке.

— Я назначила тебе прием у врача, когда мы приедем домой. Пластический хирург осмотрит твою щеку, — её пальцы отрываются от жемчуга, и она снова поглаживает мою руку. — Какие обезболивающие ты принимаешь?

Я качаю головой.

— У меня закончились.

— Мы купим тебе ещё.

— Нет, мне не больно. Всё в порядке.

Если я дотрагиваюсь до щеки, то чувствую, как натянутая рана, слегка припухшая, спускается от виска, по щеке, к челюсти. Все видят её, кроме меня. Так что трудно встретиться с этой проблемой лицом к лицу, когда я не смотрю на неё.

— Тебе так повезло, — говорит моя мама. — Ты могла потерять глаз. Он мог рассечь тебе губу, — она качает головой при виде этих жестоких образов. — Доктор отшлифует шрам, а потом я поговорю с твоим агентством…

— Что?

Я прерываю её. Я была готова пойти к врачу, чтобы он осмотрел шрам, но мне не хочется возвращаться в модельный бизнес. Всё равно меня никто не наймет.

— Ты прекрасна, Дэйзи, — говорит она, сжимая мои руки. — Они возьмут тебя обратно.

— Нет, не возьмут, мама.

Мне нужно, чтобы она приняла эту ситуацию и двигалась дальше, чтобы я тоже смогла.

— Чем это отличается от моноброви или щели между зубами?

— Это просто отличается. Я уже говорила тебе. Я не хочу работать моделью, и это не имеет никакого отношения к моему лицу.

Я попыталась объяснить своё решение по телефону, сразу после того, как выписалась из больницы. И она бросила трубку. Теперь у неё нет телефона, чтобы оборвать меня. Ей некуда деваться.

Я так решительна и непреклонна в своем выборе. Я больше не боюсь выражать свои мысли. Она не может заглушить мой голос или отнять моё мнение. Я имею значение.

Мама только качает головой.

— Мы поговорим об этом позже. Ты через многое прошла.

Она поглаживает мою ногу.

— Я думала об этом годами, — говорю я ей.

Она по-настоящему молчит и просто слушает.

Я выдыхаю.

— Я всегда хотела сделать тебя счастливой, но, делая это, я впала в глубокую депрессию, мама, — я качаю головой, и на глаза наворачиваются слезы. — Я так долго угождала тебе, что даже не нашла свои собственные мечты.

Мама тяжело сглатывает и говорит: — Почему ты не сказала мне об этом раньше? Мы могли бы найти для тебя другое занятие.

— Я пыталась пару раз, — говорю я. — Ты не слушала.

Моя мама обрабатывает это. Она не очень хорошо относится к переменам, но из-за этих фактов её глаза начали стекленеть.

— Думаю, так будет проще, — её взгляд останавливается на моем шраме. — Тогда тебе нужно начинать искать колледжи. Ты будешь на семестр позади…

— Я не пойду в колледж, — говорю я непреклонно. — У меня много денег, накопленных благодаря модельному бизнесу, и я знаю, что это причинит тебе боль… — я делаю ещё один глубокий вдох, — …но мне не нужно твоё мнение о том, что я должна делать в будущем. Я должна узнать это сама.

Моя мама выглядит рассерженной.

— Тебе всего восемнадцать, Дэйзи.

— Мама, — говорю я. — Ты должна отпустить меня. Я обещаю, со мной всё будет хорошо.

— Я не понимаю. Я позволила тебе снять собственную квартиру. Ты жила сама по себе…

— Я не прощаюсь с тобой, — обрываю я её, также как она поступала со мной много раз в жизни. Как бы дерьмово это ни звучало — это чертовски приятно. — Мне просто нужно самой определять направление своей жизни. Вот и всё.

Я не знаю, чем хочу заниматься, но я знаю, что у меня есть годы, чтобы разобраться в этом. И эта свобода укрепляет мою уверенность и дает мне крылья, с помощью которых я смогу вылететь из этого гнезда.

Она вдыхает.

— И ты не пойдешь в колледж?

— Нет.

Она смотрит на меня некоторое время и говорит: — Ты всегда была самой легкомысленной по сравнению со своими сёстрами. Полагаю, я не должна удивляться.

Она немного щурит глаза. Думаю, это лучшее, что я могу получить. Этого достаточно для меня.

Затем она внимательно изучает мои волосы, прочесывая пальцами короткие, плохо уложенные пряди и сморщив нос.

— Мы можем сделать тебе наращивание и убрать этот цвет… Ты сама их подстригла? Это ужасно.

Она достает свой телефон и делает пометку позвонить в салон. И вот так просто, она делает вид, что я не давала никакого обещания, но я никогда не отступлюсь от него. Даже если она забудет или притворится, будто она в недоумении. Я напомню ей.

— Мне очень нравится так, — говорю я.

— Смешно, — говорит она, набирая текст на своем телефоне.

— Нет, правда, — говорю я ей серьезно. — Мне нравится, что они не идеальны, и мне нравятся блики. Я не собираюсь ничего менять.

Я смотрю на Роуз, и она гордо улыбается.

— Тебе не может это нравиться, — говорит она. — Это некрасиво.

Роуз вклинивается.

— Это её вкус.

— У неё плохой вкус, — огрызается она. — И я пытаюсь помочь ей понять это.

Роуз стонет.

— Мама, почему ты должна быть такой…

— Потому что я хочу лучшего для своих девочек, — отвечает она. Её взгляд останавливается на мне. — Я не знаю, что на тебя нашло. Раньше тебе всегда нравились твои волосы.

— Они мне никогда не нравились, — говорю я.

Она смотрит на меня.

— Это из-за Райка, да? Ты меняешься из-за мальчика.

— Райк никогда не говорил мне, как стричь волосы или в какой цвет их красить. Он только говорил мне думать за себя.

Я ловлю её взгляд, направленный на дверь передней кабины, где находится Райк. Она смотрит на неё так, будто она её как-то задела. Она винит его в моих мыслях и чувствах и, возможно, в моей внезапной смене профессии.

— Он говорит тебе, чтобы ты вытеснила меня из своей жизни? — спрашивает она.

— Мама, нет. Он никогда таким не был.

— Я ему не нравлюсь, — говорит она. — Я не удивлюсь, если он говорит тебе все эти вещи…

— Послушай меня, — умоляю я. — Он ни слова не сказал о тебе. Я люблю тебя, мама, и он это уважает.

Она качает головой, не веря. Ей даже не нужно добавлять следующую фразу, чтобы я это поняла, но она все равно это делает.

— Ты бы никогда не пострадала, если бы Райк не поехал за тобой в Париж.

Она снова и снова качает головой.

Печально, но в этом есть доля правды.

Я бы никогда не пошла в паб за Ло, если бы Райк не приехал.

Мы бы никогда не застряли в том бунте.

Но без этого жестокого сигнала к пробуждению я бы никогда не поняла, как сильно мне нужно высказывать своё мнение. Даже если это задевало мою маму. Даже если это разозлит её. Все это должно было быть сказано.

Для меня.

Ни для кого другого.

Ты — свой собственный якорь. Хочешь ли ты продолжать гореть или позволишь себе подняться?

Больше не буду тянуть себя вниз.

Я наконец-то готова подняться.

56. Райк Мэдоуз

Я в комнате наедине с моим, блять, отцом, отцом моей девушки и Коннором. Как только я вошел в самолет, Грэг положил руку мне на плечо и сказал: — Нам нужно поговорить.

Я подумал, что он хочет поговорить об этом с Дэйзи, но я уверен, что позже он проведет ещё одну беседу с ней, просто чтобы подтвердить, что я не спал с ней, когда ей было пятнадцать.

Он провел меня в переднюю кабину и усадил в кресло с кремовой кожей.

Мои больные мышцы напрягаются, чем дольше я нахожусь в комнате с чертовым дьяволом и его подельником. Этот дьявол, кстати, уже налил себе второй стакан виски: чистый, один кубик льда. У окна он делает большие глотки, сидя в кресле рядом с Коннором и наблюдая за Грэгом, сидящим на своем месте напротив меня.

— Я даже не знаю, с чего начать, — признается Грэг, его зеленые глаза нацелены на меня, как на чертову мишень.

Я потираю затылок и говорю: — Вы можете спрашивать меня о чем угодно.

Я не могу смотреть на своего отца, который, блять, находится всего в трёх метрах от меня. Я не находился так близко к нему уже много лет.

— Я могу придумать сотню мест, с которых можно начать, — говорит мой отец, потягивая виски из своего стакана.

Вместо того чтобы встретить взгляд отца, я смотрю на Коннора рядом с ним, выражение его лица не поддается прочтению, он пьет красное вино. Он легко помещается среди этих мужчин, которые вдвое старше его, и Коннор излучает гораздо больше гребаной уверенности, чем любой из них.

Я больше не на природе. Я больше не в своей стихии. Я вошёл, блять, в царство Коннора, и мне интересно, не делает ли он здесь мысленный снимок меня. Как я сделал это с ним в Теннесси.

Глаза Грэга не отрываются от моих.

— Я сам, Джонатан, — его челюсть сжимается, и он говорит: — Я позволил тебе сопровождать мою дочь в поездке на её шестнадцатилетие, — его голос дрожит. — Я доверился тебе, а ты наплевал на меня.

Я не перебиваю его. Я дышу через нос, стараясь не защищаться.

— Я хочу знать, — говорит Грэг, сжимая колени, — избегал ли ты меня последние два с половиной года, потому что знал, что поступаешь неправильно.

— Нет, — говорю я, моя грудь раздувается от нахлынувших эмоций.

— Говори, Райк, — говорит мой отец из окна. — И он заслуживает большего, чем твоё полусерьезное нет.

Я провожу рукой по волосам. Это движение растягивает мои больные дельтовидные мышцы и бицепсы, и я подавляю чертову гримасу. Интересно, похоже ли это на то, что я злюсь на Грэга? Я знаю, что меня трудно прочитать. Я знаю, что люди видят только это, блять, мрачное выражение лица.

Правда в том, что мне не все равно, что он обо мне думает. Может, год назад я бы сказал: Верьте во что хотите. Мне похуй. Но я не хочу, чтобы Дэйзи пришлось выбирать между мной и еёродителями. Я не хочу этой гребаной головной боли для неё. Я пытаюсь сделать то, что правильно.

— Я никогда не думал, что быть её другом — это, блять, неправильно, — начинаю я. — Так что нет, я никогда намеренно не избегал Вас из-за Дэйзи.

Я избегал Вас, потому что Вы дружили с моим отцом, которого я никогда не хотел видеть.

Я вижу, что Грэг внутренне пылает. Он тяжело дышит.

— Давай прекратим это дерьмо. Ты был больше, чем просто её другом.

Я слишком измотан, чтобы наклониться вперед и начать кричать. Что, возможно, блять, и к лучшему.

— Нет, не был. Я никогда не целовал её до Парижа, — говорю я ему правду.

Грэг всё ещё в наступлении.

— Помоги мне поверить тебе, Райк. Я работаю восемьдесят часов в неделю. У меня нет времени крутиться вокруг своей дочери, но я прекрасно знаю, сколько времени она проводит с тобой. И я прекрасно знаю, как сильно она в тебя влюблена.

— Тогда почему бы не сказать ей, чтобы она держалась от меня подальше? — спрашиваю я, протягивая руки. — Если Вы считаете, что я так плохо влияю на неё, то почему позволили ей столько времени проводить со мной?

Он тяжело вздыхает.

— Саманте было всё равно на тебя, но я знал тебя ещё мальчиком. Ты был жестким и сильным, и ни от кого не терпел дерьма, даже от Джонатана.

Мой отец улыбается на этих словах и поднимает свой бокал. Его глаза встречаются с моими, и я вижу проблеск чертовой гордости. Что я такой же сильный, как он.

Мой желудок переворачивается.

— Из моих четырех дочерей Дэйзи — самая безрассудная. Она никогда не сидит на месте. Даже будучи ребенком, она всегда находила выход на улицу, когда мать или няни не смотрели. И ты появился в её жизни примерно в то же время, когда наша семья стала публичным зрелищем.

Я прочитал дальше между строк.

— Вам нравилось, что я поспевать за ней, — понимаю я. — Вы хотели, чтобы я был её, блять, телохранителем, и Вы никогда не думали, что я буду настолько глуп, чтобы переступить эту черту.

Неважно, как сильно Дэйзи флиртовала, неважно, как сильно она меня дразнила, он верил, что я никогда не поведусь на её провокации. Что я каждый раз буду отталкивать её.

А я этого не сделал.

Не смог.

Потому что я влюбился в неё.

Он кивает один раз.

— Всё это время я беспокоился о том, что ты дашь ей ложные надежды, и она будет раздавлена отказом, но я никогда не думал, что ты с ней сойдешься, — он делает короткий вдох. — Это было наивно с моей стороны.

Я качаю головой. Как мне изменить то, как он меня воспринимает? Я не знаю. Ни хрена не знаю. Я снова провожу рукой по волосам, мою грудь сдавливают эмоции.

— Я не похож на её бывших парней, — говорю я. — Я с ней не для…

Блять. Я не могу закончить эту мысль.

Грэгу так же дискомфортно.

— Секса, — заканчивает за меня отец. — Не надо ходить вокруг да около.

Грэг закатывает глаза.

— У тебя нет дочерей, Джонатан.

— Слава Богу.

Коннор выглядит так, будто его забавляет весь этот разговор. Он откинулся назад и потягивает своё вино.

Грэг немного успокоился, но его плечи всё ещё напряжены.

— Позволь мне помочь тебе, Грэг, — говорит мой отец. — Мне будет легче задавать более трудные вопросы.

Нет. Только, блять, не это. И все же я не поднимаюсь на ноги. Я остаюсь приклеенным к этому гребаному креслу, мои глаза переходят на пепельницу на стеклянном столике. Я избегаю взгляда отца ещё на мгновение. Самолет трясет, когда мы пролетаем через облако.

Мой отец поднимается и берётся за спинку кресла Грэга, турбулентность сильная.

— Ты когда-нибудь думал о Дэйзи в сексуальном плане, когда ей было пятнадцать? — начинает мой отец.

Моя грудь снова раздувается от гнева.

— Отъебись.

— Я расцениваю этот чрезвычайно грубый и раздражающий ответ как да, — говорит мой отец, потягивая виски.

Я бросаю на него свирепый взгляд.

— Нет. У меня не было намерения… — я прерываюсь и смотрю на Грэга.

— Веди себя так, будто её отца здесь нет, — говорит мой отец.

Это, блять, невозможно. Он в метре от меня.

— Слушайте, — говорю я, — Дэйзи великолепна, но я старался не думать о ней в таком ключе.

— Старался? У тебя не получилось? — спрашивает он.

— Почему ты допрашиваешь меня, как гребаный адвокат, папа? — спрашиваю я.

Его брови поднимаются в искреннем шоке.

— Так ты всё ещё считаешь меня своим отцом? Забавно, учитывая, что за год ты ответил только на один мой звонок, — прежде чем я успеваю снова послать его, он спрашивает: — Ты дрочил на её образ или подобие?

— Нет, — рычу я.

Несколько раз. Один раз недавно. Ей уже было восемнадцать. Какая-то часть меня всегда будет чувствовать себя виноватым за это.

— Достаточно, Джонатан, — говорит Грэг.

Его глаза смягчаются, заметив, как я напряжен. Я сжимаю одну руку в кулак, и во рту появляется горький, неприятный привкус.

Грэг спрашивает: — Какие у тебя самые долгие отношения, Райк?

— Несколько месяцев, может быть, четыре.

Грэг вздыхает.

— Ладно, вот моя позиция. Я верю, что ты не был с моей дочерью до Парижа, но это не значит, что я одобряю твои отношения с ней. Тебе ещё двадцать пять, и, возможно, через десять лет разница в возрасте не будет казаться такой существенной, но то, что ты сейчас сказал, заставляет меня думать, что тебя хватит лишь на три месяца. Ты говоришь, что ты с ней не ради секса, но я не настолько наивен, — он делает паузу и добавляет: — Она отдала тебе своё сердце, и если ты не собираешься дарить ей ту же любовь, что и она тебе, то тебе нужно покончить с этим прямо сейчас. Ты это понимаешь?

Я киваю несколько раз. Я не могу оставить всё как есть. Я копаюсь в своей душе, пытаясь создать что-то большее.

— Я надеюсь, — говорю я, встречая взгляд Грэга, — что однажды Вы сможете увидеть, как сильно я люблю Вашу дочь.

— Если ты будешь с ней достаточно долго, я смогу.

Это определенно лучше, чем то, с чего мы начали. Он протягивает руку, чтобы пожать мою.

Это любезное предложение, от которого я не стану отказываться.

Я налажу отношения с её отцом, даже если для этого придется сблизиться со своим. Это жертва, на которую я готов пойти тысячу раз.

Я бы назвал это, чертовой любовью.

57. Дэйзи Кэллоуэй

Как я оказалась в задней кабине, где расположены все диваны, наедине с Ло и его отцом, я понятия не имею. У нас осталось два часа полета, и моя мама хотела пойти поговорить с моим отцом, а все как бы перетасовались. Я думаю, что Роуз объявляет нашим родителям о своей беременности.

Джонатан наливает стакан виски и садится рядом с Ло, а я растягиваюсь на другом диване, укрывая ноги бордовым пледом с монограммой ХЭЙЛ, написанной черными буквами. Я заплетаю волосы в двадцатый раз, скучая и волнуясь.

Я узнала, что мой папа хочет «поближе познакомиться» с Райком. Джонатан упомянул об этом, поэтому папа заставил его сидеть здесь со всеми остальными.

Я бы присоединилась к ним, но там моя мама.

Так что я остаюсь здесь.

Джонатан смотрит на своего сына.

— Ты должен прислать мне свой отчет о продажах для Halway Comics к следующим выходным. Я должен знать, не загоняешь ли ты эту чертову штуку в землю.

— Всё идет медленно, — говорит Ло. — Я взял месяц отпуска на эту поездку.

— Ты сам, блять, виноват, — опровергает он. — Ты теперь управляешь бизнесом. Ты не можешь позволить себе брать месячные отпуска.

— Коннор взял такой же отпуск, — защищается Ло.

— И он управляет многомиллиардной компанией с многотысячным штатом. У тебя даже нет ассистента. Господи, у тебя даже нет раздражающего ассистента, который бы путал заказы на кофе и любил бы делиться историями из личной жизни, на которые тебе наплевать.

Вот почему Ло не приходит на воскресные семейные обеды с Лили. Его постоянно отчитывают, а мою сестру либо игнорируют, либо ругают. Я не виню их за то, что они пропускают их.

— Это называется предприимчивость, — говорит Джонатан после того, как делает довольно большой глоток виски, не морщась. И тут его взгляд останавливается на мне, и он понимает, что я наблюдала за ним. Он встает. — Дэйзи, думаю, нам с тобой нужно поговорить, — он садится на диван рядом со мной. — Лорен, можешь дать нам минутку?

Ло глубокомысленно хмурится.

— Почему тебе нужно с ней поговорить?

Я никогда не разговаривала наедине с Джонатаном Хэйлом. Не думаю, что мне это когда-либо было нужно.

— Она встречается с моим сыном.

Ло не двигается. Ему двадцать четыре, и он носит гнев, как оружие. Это почти заставляет меня сжаться в клубочек, но он на моей стороне. Если уж на то пошло, я должна держаться подальше от Джонатана, верно?

— Я бы хотел поговорить с ней наедине, — повторяет Джонатан.

Я в замешательстве. Я не знаю, что делать, потому что мой парень не разговаривает со своим отцом, поэтому даже мысль о том, чтобы выслушать Джонатана, кажется мне предательством. Должна ли я тоже относиться к Джонатану с неприязнью? В знак солидарности? Я не знаю, как это работает.

Это глубокие воды, в которых мне действительно нужна помощь.

— Я не оставлю её с тобой наедине, — огрызается Ло.

— Перестань быть маленьким…

— Если Райк узнает, что ты разговариваешь с ней наедине, он убьет тебя. Так что считай, что я делаю тебе одолжение.

Ло скрещивает руки.

Джонатан закатывает глаза, а затем снова обращает свое внимание на меня. Я сажусь и подтягиваю ноги к груди. Его взгляд падает на надпись на моей футболке, и его она явно забавляет, потому что его губы приподнимаются.

— Как долго вы с Райком встречаетесь?

— Чуть больше месяца.

Мне приходится напоминать себе, что я знаю Джонатана с детства. Он даже крестный отец Поппи.

Джонатан наклоняет голову, пока смотрит на меня.

— Твой отец склоняется к этому сроку, но твоя мать, похоже, считает, что у вас были отношения задолго до этого.

Я не удивлена, что она так считает. Таблоиды уже давно распускают такие слухи.

— Она ошибается. Райк никогда бы не стал встречаться с несовершеннолетней.

Даже со мной.

— Я знаю, — говорит Джонатан, удивляя меня. — Райк — в нём много качеств: он упрямый, твердолобый, постоянно сквернословит, — он смотрит на свой бокал. — Но он ясно дал понять, что никогда не пойдет по моим стопам.

Он отпивает спиртное.

Ло напрягается на диване, и его глаза ненадолго переходят на меня. Я знаю правду, о чем говорит Джонатан, как и все члены моей семьи, но это не то, о чём можно вот так открыто говорить.

Двадцать четыре года назад у Джонатана был роман с несовершеннолетней девушкой.

Мамой Ло.

Пресса даже не знает личность матери Ло. Именно это помогло Джонатану избежать тюрьмы.

— Это всё, о чём Вы хотели спросить? — интересуюсь я. — Был ли Райк со мной до того, как мне исполнилось восемнадцать?

— Это и ещё я хотел узнать, можешь ли ты поговорить с Райком за меня. Я бы хотел поужинать с ним в следующие выходные, наверстать упущенное. Ты тоже можешь прийти. Чем больше, тем веселее.

Он почти делает ещё один глоток своего напитка, но понимает, что его стакан пуст. Но он не выдерживает и снова наполняет его.

Я смотрю на Ло. Я не знаю, что сказать.

Ло внезапно поднимается с другого дивана.

— Папа, я бы хотел поговорить с тобой наедине.

— Ну, не все мы получаем то, чего хотим, не так ли? Я сказал, что хотел бы поговорить с Дэйзи наедине, а ты мне нахамил. Так что я любезно сделаю то же самое с тобой. За ваше здоровье, — он поднимает свой пустой бокал.

Мое сердце колотится. Я никогда в жизни не была в комнате наедине с ними двумя. И, судя по тому, что я слышала, это может быть неприятно.

Ло поворачивает голову, его глаза встречаются с моими.

— Дашь нам минутку, Дэйзи.

Я встаю, чтобы уйти, но Джонатан уничтожает мой шанс на побег.

— Что за глупости, останься. Мой сын не диктует, когда мне разговаривать с людьми.

Я замираю.

Ло хмурится.

— Я знаю, что ты делаешь. И это не сработает, так что просто остановись.

Джонатан поднимает брови и прислоняется спиной к дивану, раскинув руки. Он машет ему рукой.

— Пожалуйста, Лорен, скажи мне, что я делаю. Просвети меня, раз уж ты считаешь меня таким тупым.

Ло скрежещет зубами.

Джонатан просто улыбается и говорит: — Я жду.

— Ты не можешь использовать её, чтобы добраться до него, — возражает Ло. — Просто оставь её в покое.

— И это всё? — спрашивает Джонатан.

Ло молчит.

Его отец выпрямляется на сиденье.

— Позволь мне теперь просветить тебя, Лорен, — говорит он, — когда для достижения цели есть путь, настоящие мужчины не пялятся на него с членом в руках. Они выбирают этот чертов путь, независимо от того, сработает он, блядь, или нет, — он указывает на него пальцем. — И я сделаю всё, что в моих силах, чтобы вернуть своего сына, так же, как я сделал бы для тебя.

Первая половина этой речи заставляет меня съежиться, а вторая — пересмотреть первую половину. Теперь я понимаю, почему так сложно иметь такого отца, как он. Я не знаю, убежать мне или остаться и выслушать его.

Ло снова смотрит на меня.

— Иди, Дэйзи.

— Останься, — огрызается Джонатан, его голос стал жестче после выпитого алкоголя. Его взгляд устремлен на Ло. — Ты пиздец какой плохой слушатель.

— Знаешь что, ты тоже, — усмехается Ло. — Потому что если бы ты слушал всё, что я тебе говорю или что говорит Райк, ты бы знал, что он возненавидит тебя, если ты втянешь её в это дерьмо. Тебе этого не простят. Поэтому я помогаю тебе. Открой свои чертовы уши.

Он поворачивается и хватает меня за запястье, таща меня в одну из спален самолета.

— Лорен! — кричит Джонатан, но Ло просто закрывает дверь и запирает её — по-настоящему отгораживаясь от своего отца.

Меня заставляет нервничать тот факт, что он запер дверь, — что где-то он боится, что его отец ворвется и сделает что? Холод окутывает меня, и я дрожу.

Ло смотрит на меня и говорит: — Это примерно сотая причина, по которой я не хочу, чтобы ты встречалась с моим старшим братом.

— Я справлюсь с этим, — говорю я. — Не то чтобы мои родители встретили Райка с распростёртыми объятиями.

Ло качает головой.

— Неприязнь Грэга и неприязнь моего отца даже близко не сравнимы, так что не пытайся.

Я понимаю, что это первый момент, когда я осталась наедине с Ло с тех пор, как он узнал о моих отношениях с Райком.

— Я люблю его, понимаешь? У меня было много ужасных парней, и он единственный, кто когда-либо делал меня счастливой.

Ло долго смотрит на меня, а затем стук в дверь заставляет меня вздрогнуть. Ручка дергается. Мы оба застываем, а затем грубый голос зовет сквозь дерево: Впусти меня, блять, Ло.

Я расслабляюсь, в то время как Ло отпирает дверь, а Райк быстро просматривает черты лица своего брата, прежде чем повернуться ко мне. Я слышу, как закрывается дверь, и Райк тут же прижимает меня к своей груди, его рука ложится на мою макушку.

— Она осталась с ним наедине? — спрашивает Райк у Ло.

— Нет, я был там.

— Только вы двое?

— Да, всё было хорошо, — говорит Ло. — Ничего не случилось.

— Тогда какого хрена я слышал, как папа выкрикивал твоё имя во всю мощь своих легких?

Я поднимаю глаза, и темный взгляд Райка фокусируется на его брате, но он продолжает обнимать меня, как будто если он отпустит меня, может случиться что-то плохое.

— У нас были разногласия, — говорит Ло, садясь на край кровати. Он трет глаза, как будто просто устал от всего.

— По поводу Дэйзи? — Райк хмурится. — Или по поводу меня?

— По поводу обоих.

Глаза Райка убийственно сверкают.

— Ему нужно оставить её в стороне от нашего семейного дерьма.

— Тебе нужно поговорить с ним, иначе он втянет её в это.

— Блять, — ругается Райк. Он делает глубокий вдох, а затем смотрит на меня. — Ты в порядке?

Я киваю.

— Да, — я улыбаюсь ему. — Я принимаю тебя всего, верно? Это просто ещё одна часть.

— Это не та, блять, часть, которую я хотел бы тебе дать, вообще когда-либо.

— Кое в чем мы согласны, — с полуулыбкой отвечает Ло.

И вдруг под массой подушек и одеял шевелится тело. Ло поворачивает голову и похлопывает по тому, что, как я догадываюсь, является ногами.

Лили поднимается, словно восстав из мертвых, протирает глаза и потягивается. Ло смотрит на неё — как будто впервые видит дневной свет. Это заставляет меня улыбаться, потому что их любовь настолько прозрачна, и это сразу же рассекает любое неловкое напряжение, которое висело в воздухе.

Она видит нас и застенчиво улыбается.

— О, привет. Что я пропустила?

— Я разговаривала с отцом Райка, — говорю я ей.

Она вытаращила глаза.

— Чтоо…

— Это было интересно, — говорю я, пожав плечами.

— Какой странный день, — говорит Лили. Я думаю, это описание очень хорошо определяет всю ситуацию. Она шепчет Ло на ухо, и он кивает, шепча в ответ, а затем они оба поворачиваются и смотрят на меня, их выражения лиц становятся серьезными и реальными. Ло кивает и говорит: — Добро пожаловать в семью.

Эти слова ударяют меня прямо в сердце. Так долго я считала Ло частью своей семьи, несмотря на то, что у него есть отец, несмотря на то, что он Хэйл, он всегда ощущался продолжением Лили. Он был Кэллоуэйем.

Теперь я начинаю думать, что, возможно, всё это время всё было наоборот, а я просто не смотрела на них издалека, чтобы увидеть это. Лили всегда была частью его семьи.

Семьи Хэйлов.

Семьи, в которой всё немного не так, как у остальных.

58. Райк Мэдоуз

Мы пережили этот чертов полёт. Это ещё одно достижение, которое я могу прибавить к своему восхождению — даже несмотря на то, что Саманта Кэллоуэй не может смотреть мне в глаза.

Позади меня Дэйзи игриво кусает меня за плечо, спускаясь по трапу самолета прямо на частную взлетную полосу. Мы выходим последними.

Я оглядываюсь на неё, и она улыбается так ярко, что трудно не улыбнуться ей в ответ.

— Ты выглядишь счастливой, — говорю я.

— Я не просто счастлива, — говорит она мне. — Я очень, блять, счастлива.

Я целую её в макушку и ступаю на асфальт. Пасмурное небо затемняет аэропорт. Мы идем за родителями и нашими друзьями к двум припаркованным черным Эскалейдам и одному лимузину. Нола, водитель Кэллоуэев, открывает дверь Эскалейда.

— Ещё раз поздравляю, Роуз, — говорит Саманта, целуя щеки дочери. — Если Коннор будет слишком занят, чтобы пойти на прием к врачу, позвони мне. Я приду.

Роуз одаривает её натянутой улыбкой, что очень вежливо, учитывая стандарты Роуз. А потом её мама исчезает в Эскалейде.

Грэг обнимает Коннора, прежде чем забраться в машину вслед за Самантой. Они уезжают первыми, и Коннор говорит Роуз: — Я не пропущу твои визиты к врачу.

— Слава Богу, — она выдыхает.

— Слава мне, дорогая.

Она смотрит на него, а он смотрит на неё так, словно ему бы понравилось посадить её в свой лимузин и жестко оттрахать. Я просто качаю головой, а затем поворачиваюсь к брату.

— Мы с Дэйзи вызовем такси.

— Какие глупости, — говорит мой отец, который, как оказывается, всё ещё здесь. Он подходит ко мне, а затем жестом указывает на Андерсона, своего водителя, который открыл заднюю дверь второго Эскалейда. — Я направляюсь в Филадельфию. Я могу высадить вас обоих у вашего жилого комплекса.

Дэйзи следит за выражением моего лица, и я качаю головой, смотря на отца.

— Это сэкономит бензин, — сухо говорит он. Он легко улыбается, что напоминает мне о Ло.

Мой брат, Лили, Коннор и Роуз просто остаются и наблюдают за разногласиями, ожидая, пока я приму гребаное решение.

Я недолго думаю над этим.

— Спасибо за предложение, но я вызову гребаное такси.

Но у меня нет времени даже достать мобильник. В этот же момент на взлетную полосу выезжает ещё одна машина. Как только я разглядываю её, моё лицо мрачнеет, плечи напрягаются, а сердце перестает биться.

— Что… — голос Дэйзи дрожит от страха.

Машина останавливается рядом с Эскалейдом, на крыше беззвучно мигают синие мигалки. Из машины выходит офицер полиции, его взгляд устремлен на меня, подтверждая мою интуицию.

Сейчас меня посадят в тюрьму.

— Что происходит? — спрашивает Ло, обращаясь за ответом к нашему отцу.

Отец хмурит брови, и я вижу растерянность на его лице. Он не знал об этом. Офицер подходит ко мне строгой походкой, а Дэйзи крепко держится за мою руку, не желая отпускать.

— Дэйзи, — зовет Роуз, делая шаг к ней, но Коннор останавливает жену вытянутой рукой.

— Лили, придержи Роуз здесь, — приказывает он.

— Ричард, — возражает Роуз.

— Позвольте мне с этим разобраться, — спокойно говорит Коннор.

Роуз отступает, и Лили делает то, что ей говорят, хватает Роуз за руку и держит её рядом с собой, подальше от того, что сейчас произойдет.

— Что происходит? — снова спрашивает мой брат у офицера.

Он отвечает, останавливаясь прямо передо мной.

— Райк Мэдоуз?

— Да.

Я не знаю, какого хрена он спрашивает, я ли это. Он знает, что это я.

Затем офицер достает наручники, и я слышу, как закрывается дверь машины. Я поднимаю глаза, и второй полицейский идет сзади.

Я тут же стряхиваю руку Дэйзи.

— Тебе нужно пойти с Коннором, — говорю я ей. Он уже идет к Дэйзи, чтобы отвезти её домой.

— Нет.

Дэйзи многократно качает головой, и я думаю, мы оба знаем, о чём идет речь и к чему это приведет.

— Да, — рычу я. — Это не обсуждается. Ты поедешь домой с ними. Увидимся позже.

— Ты не сделал ничего плохого, — говорит она мне, у неё наворачиваются слезы. Коннор кладет руку ей на плечо и начинает вести её назад к своему лимузину. — Ты не сделал ничего плохого!

Это, блять, не имеет значения.

— Райк Мэдоуз, — говорит первый офицер, не обращая внимания на Дэйзи, — Вы арестованы за изнасилование несовершеннолетней…

Дэйзи начинает рыдать.

— Нет!

Она плачет так, будто кто-то ударил её ножом в самое сердце. Моё лицо искажается от боли, когда я смотрю на неё, зная, что она винит себя за то, что поставила меня в такое положение. Но это не её, блять, вина.

— Вы имеете право хранить молчание…

Я больше ничего не слышу. В ушах гудит. Все счастье, которое я видел в Дэйзи, просто полностью улетучивается в один гребаный миг. Она пытается броситься ко мне, но Коннор хватает её за талию, заставляя отступить. Она рыдает, а я ничего не могу сделать. Мне остается только стоять здесь и смотреть.

Я сжимаю зубы так сильно, что у меня болит челюсть. Офицер подходит ко мне сзади и агрессивно тянет мои руки к пояснице. Мои напряженные мышцы горят, когда он надевает наручники на одно мое запястье, а затем на другое.

Я почти уверен, что знаю, кто вызвал копов. Женщина, которая не могла встретиться со мной глазами в течение последней половины полета. Женщина, которая бросила мне эту самую угрозу в спальне Дэйзи.

— …в суде. У вас есть право на адвоката…

— Он, блять, ничего не сделал!

Это не Дэйзи.

Это мой брат. Он защищает меня. Мой желудок скручивается, наполненный слишком сильными эмоциями, чтобы говорить, чтобы двигаться.

— Если вы не можете позволить себе адвоката, он будет предоставлен Вам…

Офицер не останавливается, даже для Ло. Второй выходит вперед, чтобы направить меня к полицейской машине.

— ЭЙ! — кричит Ло, готовый вот-вот сорваться. — Вы что, блять, не слышали меня?!

Он встает между вторым офицером, загораживая ему дорогу к полицейской машины.

— Ло, — вклиниваюсь я, моё сердце колотится.

Я, блять, боюсь за него больше, даже несмотря на то, что это я сейчас в наручниках. Моего брата не нужно бросать в тюремную камеру вместе со мной.

Второй офицер смотрит на Ло.

— Вам нужно отойти с дороги, или нам придется взять и Вас.

— Он хороший человек!

Мой отец всё ещё здесь.

— Лорен, не будь идиотом, — он приглашает Ло присоединиться к нему у Эскалейда.

— На основании каких улик вы его забираете? — Ло скалится на офицера.

— Вам нужно отойти с дороги, сэр, — повторяет второй офицер.

— Ло, — говорю я, инстинктивно пытаясь подойти к нему, дотронуться до него, потянуть его в нужном направлении. Но он очень далеко от меня. Я рывком останавливаюсь, меня держит первый офицер, его руки на наручниках, которые меня удерживают.

— Полагаю, вам придется забрать меня тоже, — говорит Ло, в его глазах пульсирует ярость. — Потому что я, блять, не сдвинусь с места.

Еб твою мать. Я вырываюсь из хватки первого офицера.

— Ло, просто, блять, остановись! — кричу я.

Наш отец добирается до него раньше меня. Он берет Ло за руку и оттаскивает его в сторону, с дороги.

И тут первый офицер прижимает меня к земле, мое лицо сильно ударяется об асфальт. Боль пронзает моё тело.

— Сопротивление аресту, — говорит первый офицер.

— Не будь таким глупым! — кричит наш отец на моего брата.

Я стискиваю зубы, и полицейский кладет свое колено мне на спину. Он говорит мне что-то о том, чтобы я успокоился, но я уже даже не двигаюсь. Гравий впивается мне в щеку, и я смотрю в сторону и вижу Дэйзи на коленях, Коннор присел позади неё и шепчет ей что-то на ухо.

Она плачет так, будто это наш конец. Её горе подобно тысяче ножей в моем животе. Полицейский с недоброй силой рывком поднимает меня на ноги и толкает к машине. Я прохожу мимо отца и брата.

Ло делает шаг вперед, чтобы снова вмешаться.

Я качаю головой.

— Ты ничего не сделал, — говорит он, его глаза покраснели, скулы острые, как чертов лёд.

Я киваю ему, вынужденный продолжать идти к бело-голубой машине. Я не могу говорить. Я не могу произнести ни одного гребаного слова.

Только когда я забираюсь на заднее сиденье машины, только когда захлопывается дверь и шины начинают катиться по дороге, я кричу.

Все эмоции, которые я сдерживал ради брата, ради Дэйзи, выплескиваются из меня. Я мог бы ударить ногой по двери. Я мог бы ударить по чему-нибудь, если бы мои руки не были в наручниках. Но вместо этого я просто кричу, выпуская наружу страдания, которые разрывают мои внутренности.

Я только что завершил — Тройную корону Йосемити.

Я только что осуществил мечту всей жизни.

У меня была Дэйзи.

Я был, блять, счастлив.

А теперь я здесь.

В наручниках.

Арестован.

Еду в тюрьму.

Я еду в тюрьму.

59. Райк Мэдоуз

Они ещё не оформили меня. Я сижу один в камере, мои нервы скачут каждый раз, когда мимо проходит полицейский, ожидая, что они выведут меня для фотографирования и снятия отпечатков пальцев.

Изнасилование несовершеннолетней.

Изнасилование.

Это то, что вызывает у меня физическую боль. Лучше бы меня ложно осудили за убийство. Горло жжет, и я упираюсь затылком в цементную стену, молчу и пытаюсь онеметь. Я не знаю, что будет дальше. Я не знаю, сколько улик Саманта может попытаться использовать против меня. Каким свидетелям она может заплатить, чтобы они лгали для неё? Меня будут судить в уголовном порядке. Я не могу уладить это гребаное дело, заплатив кому-то. Мне грозит тюремный, блять, срок.

Я помню все вспышки камер, когда я вылезал из полицейской машины, все вопросы, которые мне задавали.

— Райк?! Ты невиновен?!

— Райк?! Ты виновен?!

— Какие у них есть улики против тебя?!

А потом я вошел в полицейский участок в наручниках. Я чертовски ненавижу, что слово «изнасилование» будет рядом с моим лицом на заголовках журналов. Тошнота накатывает на меня, но меня уже один раз стошнило. Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох.

Всё будет хорошо, мой друг.

Даже волшебные слова Коннора не могут развязать клубок боли в моей груди.

— Райк Мэдоуз?

Я открываю глаза. Офицер останавливается возле моей камеры, прерывая мои мысли. Мой желудок всё ещё переворачивается. Я не встаю со скамейки, но он отстегивает связку ключей на поясе и вставляет один в замок. Они пришли, чтобы официально оформить меня.

Он распахивает дверь камеры. Я собираюсь встать, но он говорит: — К Вам пришли.

Я остаюсь прикованным к скамейке, мои конечности каменеют, как только человек начинает идти по коридоу, застегивая пиджак. И вот передо мной уже стоит отец.

Мой гребаный отец.

С жестким взглядом, как у меня.

С суровой челюстью, темно-каштановыми волосами и моими, блять, глазами.

Я больше похож на него, чем на брата. Но Ло сказал бы, что лучше, блять, быть похожим на Джонатана, чем быть им, вести себя как он, что Ло иногда и делает.

Но если бы Ло был здесь, он бы хотел, чтобы я вел себя хорошо. Он бы хотел, чтобы я похоронил обиду. Ещё в Юте он спросил, могу ли я это сделать. Я сказал ему правду. Я не знаю. Какая-то часть меня хочет попробовать. Другая часть просто хочет оттолкнуть Джонатана так чертовски далеко.

Одна сторона сильнее.

— Можете закрыть эту гребаную дверь, — говорю я офицеру.

Мой отец качает головой.

— Не будь засранцем. Ты сейчас сидишь в камере.

— Я не просил тебя приходить сюда, — отвечаю я.

— Но я здесь, Райк. И я никуда не уйду. Хочешь ты этого или нет, у тебя нет особого выбора, — и тут мой отец заходит в тюремную камеру. — Вы можете дать нам несколько минут? — спрашивает отец у офицера.

— Мне придется запереть вас.

Я жду, что отец вытащит пачку денег, будет угрожать или даст взятку, но вместо этого он просто кивает и говорит: — Хорошо.

Я хмурюсь, наблюдая, как коп запирает меня в камере к моим отцом, а отец не сопротивляется, ни черта не стыдясь того, что он здесь. Он просто стоит напротив меня, засунув руки в свои черные брюки.

После громкого удара захлопнувшейся двери коп исчезает в темном коридоре.

Почему ты, блять, здесь? Я должен спросить его. Но я снова оказываюсь в том загородном клубе, тихий, семнадцатилетний и ненавистный, как бы сильно я ни хотел всё это отпустить.

— Моя команда юристов уже разбирается с этим бардаком, — говорит он. — Об этом позаботятся. Тебя должны выпустить отсюда через пятнадцать минут.

Я открываю рот, чтобы сказать ему, что мне не нужна его помощь, но он прерывает меня.

— Ты мой сын. Я не знаю, сколько раз я должен напоминать тебе об этом — такое ощущение, будто Сара выжгла моё имя из твоей головы.

Моя челюсть крепко сжимается. Я не хочу снова поднимать все эти вопросы. Я не хочу слышать, как он называет её сукой или кричит о том, как она промыла мне мозги. Я просто хочу посидеть здесь в гребаном покое и разобраться с обвинениями самостоятельно.

— Райк, — он произносит моё имя так, словно оно что-то для него значит. — Что ты хочешь от меня? — он протягивает руки, ладони направлены на меня, будто он открывает себя мне, будто он чертовски старается. — Или я просто замахиваюсь на невидимый шар? Это конец, да? Я ничего не могу, блять, сделать. Ты принял решение, что больше не хочешь иметь отца.

Внутри меня что-то щелкает.

— Прекрати вести себя так, будто это твой благородный способ вернуть сына, — рычу я, поднимаясь на ноги в горячем гневе. Я указываю на него. — Речь никогда не шла о том, что ты просто хочешь, чтобы я был в твоей жизни.

Он хмурится с явным ненадуманным замешательством.

— Тогда о чём она шла? Пожалуйста, блять, скажи мне.

У меня болит живот. Я не хочу вести этот разговор. Я даже не хочу смотреть на него.

— Просто убирайся из моей гребаной жизни! — я провожу рукой по волосам, натягивая пряди. — Просто, блять, уйди!

Он даже не вздрагивает.

— Ты злишься на меня. Я это понимаю.

— Правда?! — я просто продолжаю трясти головой, у меня болит шея. — Ты срал на меня годами. Ты срал на Ло. И теперь ты хочешь стать моим отцом? Ахуеть как удобно получается. Моя мама раскрыла твоё прикрытие, весь мир знает моё гребаное имя и мои отношения с тобой, и теперь, теперь ты хочешь сказать: Это мой сын, вот он. Посмотрите на него. Он мой, — я показываю пальцем на него. — Пошел ты!

— Я всегда хотел быть тебе отцом…

— ЛЖЕЦ! — кричу я во всю мощь своих легких, мое горло горит. — Ты чёртов лжец! Если ты хотел меня как сына, то какого хрена ты решил защищать себя, а не меня?! Ты решил спрятать меня, чтобы спасти свою гребаную репутацию! Так скажи мне, папа, каким, блять, образом я должен испытывать к тебе что-то кроме ненависти?

Он отводит взгляд, и это придает мне сил.

— И теперь, — продолжаю я, раскрывая объятия. — Ты сделаешь всё, чтобы вернуть меня в своё расположение. Ты хочешь, чтобы я выступил перед СМИ, чтобы рассказал им, как ты никогда бы не тронул моего младшего брата. Что это злодеяние не в твоей гребаной натуре, — я киплю заживо, кровь бушует в моих венам. — Десять лет спустя, папа, и ты снова хочешь, чтобы я тебя защищал. Это всё, чем я для тебя являюсь. Кем-то, кого ты можешь использовать, когда это станет чертовски необходимо.

Он просто смотрит жестким взглядом, не отступая, но в его глазах есть что-то глубокое, что-то чуждое. Что-то грустное.

Я делаю шаг к нему, указывая на свою грудь.

— Ты больше не сможешь использовать меня. Я не буду сыном на твоей стороне, заставляя тебя выглядеть гребаным героем, когда ты самый худший, блять, злодей.

Я тяжело дышу, пытаясь поймать воздух в легкие.

Я не свожу с него испепеляющего взгляда.

— Ты закончил? — грубо спрашивает он. Он принимает моё молчание за ответ. — Может быть, тебе стоит напомнить, Райк, но я ни разу не просил тебя говорить обо мне что-либо в СМИ. Речь никогда не шла об этом, и если ты продолжаешь так думать, то это твоё собственное заблуждение приводит тебя к таким заключениям. Не я, — он переминается на ногах, но не отрывает от меня взгляда. — Я могу жить с этими обвинениями. А вот с чем я не могу жить, так это с потерей тебя, потерей Лорена. Я бы умер, защищая вас двоих, и если ты этого не видишь, тогда я не знаю, что еще я могу сделать, чтобы показать тебе.

Он не говорит, Мне жаль, что я заставил тебя пройти через ад. Мне жаль, что я отпихивал тебя в сторону и орал на твоего брата, будто он кусок дерьма и неудачник, каждый божий день.

— Почему ты не можешь просто, блять, извиниться? — спрашиваю я. — Почему ты не можешь признать, что ты проебался?

— Потому что я этого не делал, — говорит он мне, прожигая дыру в моей груди. — Тогда я принял трудное решение, и если бы меня поставили в такое же положение, я бы принял его снова. Если бы я не солгал о тебе, Райк, то альтернативой было бы признаться в чем-то, что отправило бы меня в то место, где ты сейчас стоишь, — он показывает на камеру. — И где бы тогда был Лорен?

У меня сводит живот, когда я думаю о своем брате, зачатом во время секса с несовершеннолетней. Мой отец попал бы в тюрьму, а мой брат… родился бы у матери, которая его не хотела. Попал бы он в приемную семью? Или Джонатан отдал бы его на воспитание Грэгу Кэллоуэю? Были ли они вообще тогда друзьями?

— Я люблю тебя, — говорит он мне. — Я всегда тебя любил. Можешь ли ты поверить в это или нет, зависит только от тебя. Я здесь не под ложным предлогом. Мне не нужно твоё чертово заявление для СМИ. Я не хочу твоего прощения. Я просто хочу, чтобы ты был в моей жизни. Я хочу своего сына. И если это значит, что мне придется выслушивать твои оскорбления за каждым нашим ужином, хорошо. Но я предпочту это, чем вообще ничего, — он широко разводит руки. — Тебе решать, Райк.

Я провожу рукой по волосам. Я хочу верить ему. В глубине души я хочу, чтобы все это закончилось, и я хочу, чтобы у меня был тот отец, за которого он себя выдает. Но под этой безусловной, больной любовью скрываются годы боли. Как это может пройти?

— Как я должен принять тебя? — спрашиваю я, мой голос низкий.

— Спроси меня о чем угодно. Мне не сложно быть честным, даже если тебе не нравятся мои, блять, ответы.

Не знаю, почему я понимаю это именно сейчас, в этот, блять, момент — но я ругаюсь так же, как он, так же часто, так же сильно. Что это значит? Я перенимаю его манеры? Он был рядом настолько, что мог как-то повлиять на меня. Даже если он лгал обо мне — он был рядом, пытался быть частью моей жизни.

Я рассматриваю пространство вокруг: металлический туалет, раковина, решетка за отцом, мрачная цементная стена за мной. Мой отец дает мне выход. Я всегда видел только черное и белое, когда дело касалось моей семьи. Но, может быть, наша ситуация слишком серая — может быть, нет правильного и неправильного выбора. Есть только решения, которые причинят боль моему брату, и решения, которые причинят боль мне.

— Почему я вообще здесь? — спрашиваю я, нуждаясь в том, чтобы кто-то подтвердил мои подозрения.

Он скребет пальцем по пруту, в его глазах плещется раздражение.

— Это вина Саманты Кэллоуэй. Она, очевидно, отправила своему другу электронное письмо, чтобы он вызвал на тебя полицию. Она немного перегнула палку в своем гневе, — он смотрит на меня. — Её дочери все немного сумасшедшие, чтобы ты знал точно, откуда у них это.

— Она вызвала на меня гребаных копов, — отвечаю я. — Это не сумасшествие, это…

— Это сумасшествие, — возражает он.

— Это пиздец.

— И это тоже, — говорит он. — Но чего можно ожидать, когда ты суешь свой член в пятнадцатилетнюю девочку, когда тебе двадцать два.

Я сверкаю глазами.

— Я не…

— Я знаю, — говорит он. — Как и Грэг, я верю тебе, сынок. Но Дэйзи — их младшая дочь, она покинула дом последней. Ты посягаешь на гребаную территорию Саманты, — он проверяет часы. — Как я уже сказал, тебя скоро выпустят отсюда. У неё есть несколько фальшивых заявлений, которые задержат тебя здесь ещё на десять минут.

— Они собирались меня скоро оформить.

Он кивает.

— Их там много. Я уверен, что через полчаса они захотят снять с тебя отпечатки пальцев.

Я легко складываю пазл. Он говорит, что я выйду отсюда раньше, чем они успеют предъявить мне обвинение. Он улыбается мне, зная, что я понимаю.

— Я сопротивлялся аресту…

— Я поговорил с офицером. Они не имеют больше никаких возражений

Я дышу через нос, моё сердце быстро бьется. Не знаю, почему вдруг я чувствую себя таким ошеломленным. Я понимаю, что благодарен за то, что он здесь. И что самое печальное — я не хочу чувствовать это. Я бы предпочел оставаться злым. Почему я должен ненавидеть все хорошие стороны человека? Моя мама — думаю, она, блять, научила меня этому. Каждый раз, когда я думала о своем брате в хорошем свете, она подавляла это видение, она фокусировалась на плохом, и я тоже стал так делать.

Я больше так не могу.

Я потираю затылок.

— Что насчет Ло? — спрашиваю я отца, не желая уклоняться от этой темы.

— А что с ним?

— Ты пиздец как плохо с ним обращаешься, — говорю я, глубоко вздохнув. — То, что ты ему говоришь — меня тошнит от этого. Ты ломаешь его, а потом он возвращается к тебе, как раненая собака. Я не могу быть рядом с тобой, когда ты так с ним обращаешься.

Я бы предпочел, чтобы Ло тоже не был рядом с ним, но мы уже пытались это сделать, и посмотрите, где мы сейчас. Ло любит нашего отца, и он будет продолжать возвращаться, даже если это будет убивать его.

Мой отец рассеянно расстегивает и застегивает часы Rolex на запястье.

— Он не ты, Райк. Он бросил колледж. Он даже не может заполнить резюме. Он просрал свою жизнь, и если это означает, что я буду немного жестче с ним, хорошо. Но я не собираюсь смотреть, как он продолжает спускать свой потенциал в унитаз.

— Так разговаривай с ним, как нормальный человек! — кричу я. — Перестань говорить такие вещи, как Ты просрал свою жизнь.

— Дело не в Лорене. Речь идет о нас с тобой, — опровергает он, обрывая эту тему. Как будто здесь нет места для обсуждения.

Да пошел он.

— Если бы ты любил его, как ты говоришь, ты бы поддержал его трезвость и перестал бы изводить его при каждом удобном случае.

Он направляет свой свирепый взгляд на меня.

— Если бы я не мотивировал его, он не был бы там, где он сейчас. Это и есть любовь. Ты поймешь, когда у тебя будут свои собственные дети.

Ни за что на свете я не буду воспитывать своих детей так, как он. Через мой труп.

Я долго смотрю на отца. Он никогда не изменится. Он так, блять, укоренился в своих убеждениях. Либо я принимаю его таким, либо продолжаю делать то, что всегда делал — пытаюсь забыть о его существовании.

Он открывает передо мной дверь.

— Ты готов оставить всё это дерьмо позади, или ты всё ещё хочешь держаться за гребаное прошлое?

Я снова застываю. Застываю на середине комнаты. У меня на языке не вертится ни одна гнусная реплика. Именно эти слова оказывают на меня наибольшее воздействие.

Ты всё ещё хочешь держаться за гребаное прошлое?

Я живу там. Там, где мой отец бросает мою мать. Где я годами лгу о том, кто я. Там, где я чувствую себя потерявшим личность, которую можно назвать своей.

Но сейчас у меня есть всё это. Блять, у меня есть больше, чем я когда-либо мечтал.

У меня есть девушка, которую я люблю.

У меня есть брат.

У меня есть мама, которая любит меня, даже если она проебывается.

У меня есть отец, который хочет быть рядом со мной… Я смотрю на него. Кто здесь ради меня.

А я — Райк Мэдоуз. Я занимаюсь одиночным скалолазанием без страховки. Я знаменитость. Я чертов тренер по трезвости. У меня есть личность, которая принадлежит мне. Никто не отнимал её у меня.

Я снова смотрю на отца, и мне хочется увидеть злодея, но я думаю, что, возможно, всё это время злодеем был я. Потому что не мог двигаться дальше, потому что не понял, что он тоже может совершать ошибки. Я не знаю, готов ли я простить его прямо сейчас, но он и не просит об этом.

Он позволяет мне взять столько времени, сколько мне нужно.

Я делаю сильный вдох и говорю: — Возможно, я никогда не смогу тебя понять.

Он кивает.

— Лучше уж я буду ругаться с тобой на каждом воскресном обеде, чем никогда больше не смогу с тобой разговаривать, — он пожимает плечами. — И это чертова правда.

— Ты так сильно меня любишь?

На его глазах наворачиваются чертовы слезы.

— Больше, чем ты можешь понять, сынок.

Давление давит на меня, и я спрашиваю его о том, о чем, блять, никогда не спрашивал его за всю свою жизнь. Я просто всегда думал, что знаю ответ. Теперь я не так уверен.

— Ты готов бросить пить ради Ло и ради меня?

После тяжелого молчания по егощеке скатывается слеза. Теперь я вижу, что в нём внутренняя борьба, вероятно, такая же сильная и такая же мятежая, как у Ло, как у меня.

То, что он сделает, изменит всё.

60. Райк Мэдоуз

— Я всё ещё не могу в это поверить, — говорит мой брат, пока я еду к дому нашего отца с Лили и Дэйзи на заднем сиденье, мой Infinity мчится по дорогам, пока меня не останавливает очередной красный свет. Девочки молчат, обе смотрят в окна.

— Я тоже, — говорю я. — Это кажется, блять, чем-то нереальным.

— Он выбросил выпивку на тысячи долларов, — Ло качает головой. — У него был редкий двухсотлетний скотч, который он собирался подарить мне в качестве свадебного подарка, ты знаешь об этом?

Мои глаза перебегают на него.

— Он хотел подарить тебе алкоголь, в то время как ты в завязке?

Ло навещал нашего отца почти каждый день с тех пор, как он начал этот долгий путь. Прошла неделя после его заявления в тюремной камере, и он не отступил.

По словам моего отца, Он, блять, не слабак.

— Нет, он сказал мне, что планирует сам выпить его на моей свадьбе. У него был бы лишний бокал для меня, — Ло на секунду замирает, а потом улыбается. — В итоге мы полили растения этим скотчем, — он смеется и говорит: — Ты в курсе, что у этого сукина сына есть три тренера по трезвости, чтобы держать его в узде?

Я слышу счастье в голосе брата, и оно поднимает меня на новую высоту. Я горжусь своим отцом за то, что он наконец-то пошел на это ради нас. Это не простое решение. Это нелегкий путь. Ло знает об этом лучше меня, и он может сказать не понаслышке, как больно отказаться от костыля, а не полагаться на него.

Но мы оба будем рядом с ним.

— Я ожидал гребаную армию, — говорю я Ло. — Если он едет в реабилитационный центр, он привезет реабилитационный центр к себе.

Я смотрю в зеркало заднего вида на Дэйзи, которая, как ни странно, не шевелится на своем сиденье. Её отрешенный взгляд сжимает мой живот. Она игнорирует свою маму после моего ареста. Это не то, чего я когда-либо хотел для Дэйзи.

Я въезжаю в огражденный жилой комплекс в пригороде Филадельфии и паркуюсь на подъездной дорожке моего отца. Я отстегиваю ремень безопасности, и Лили с Дэйзи вылезают из машины и закрывают двери, прежде чем мы с Ло выходим. Я поворачиваюсь к брату с грызущим вопросом, который появляется пока мы сидим в машине.

— Я хотел тебя кое о чем спросить, — говорю я тихо.

Он отводит взгляд от Лили, которая нервно грызет ногти. Она была более беспокойной, чем обычно, и я не говорил об этом с братом. Но её здоровье сейчас не является моей главной заботой.

— Да? — спрашивает он.

— Лили часто разговаривает наедине с Джонатаном?

Я уже спрашивал её об этом однажды. Когда я впервые встретил её. Она сказала мне, что старается избегать дом Хэйлов — что, как я понял, означает Джонатана, поскольку она всегда была у них дома.

— Ты это спрашиваешь из-за слухов? — хмуро поинтересовался Ло.

Он имеет ввиду слухи о домогательствах. Они всё ещё там, растут… гноятся. Имя Лили всё чаще упоминается, но она публично отрицает обвинения в том, что Джонатан имел какое-либо влияние на её зависимость.

Добавьте сюда мое «почти» обвинение в изнасиловании несовершеннолетней, плюс внезапное решение нашего отца обратиться за консультацией к специалисту по зависимостям, и наша семья кажется идеальной мыльной оперой.

— Дело в Дэйзи, — говорю я. — Я хочу убедиться, что знаю, сколько дерьма ей предстоит пережить теперь, когда она встречается со мной. Он всё ещё мудак, даже трезвый.

Ло коротко смеется.

— Да, он сказал одному из своих тренеров по трезвости, чтобы тот сбросил двадцать килограммов, и только потом вернулся к нему.

— Он так и сказал?

— Да прям. Думаю, он довел сорокалетнего мужчину до слез, — Ло кивает мне. — Не беспокойся о Дэйзи. Он не будет с ней разговаривать, только если это не касается тебя, — я просто не хочу, чтобы её расстраивали его резкие комментарии. Ло рассеянно проверяет свой телефон, как будто его тоже что-то беспокоит. — Итак, у меня есть список из десяти комических рукописей, число которых я должен сократить до трех. Мне трудно определиться. Я подумал, может быть, ты мне поможешь.

Я не скрываю своего удивления.

— Лили и Коннор заняты?

Я знаю, что я его третий, блять, вариант. Я всегда третий.

— Я не спрашивал, — он делает паузу, неуверенность внезапно нахлынула на него. — Но если у тебя нет времени или ты не хочешь, я могу попросить Лили прочитать их. В этом нет ничего страшного.

Он снова проверяет свой телефон, но я уверен, что нового сообщения нет.

— Нет, — быстро говорю я. — Я хочу помочь.

Теперь его очередь удивляться.

— Ты уверен?

Во мне что-то поднимается. Я по-настоящему чувствую себя его братом, а не просто тренером по трезвости, которого он отталкивает.

— Да, — говорю я, кивая. — Но я не могу обещать, что ты не возненавидишь моё, чертово, мнение.

— Это я точно могу обещать, — Ло улыбается, не наполовину, не сухо с обидой за то, что я не был рядом с ним раньше. Это настоящая, блять, улыбка. — Но в том-то и дело. Мне нужно, чтобы кто-то смотрел на них совсем иначе, чем я.

А я всегда смотрел на всё иначе, чем Ло. На жизнь. На любовь. На семью. Такое ощущение, будто наши жизни отражаются в зеркале, перевернутом вверх ногами. Приятно, наконец, встретиться посередине, там, где наши видения мира понятны друг другу.

61. Дэйзи Кэллоуэй

Я лежу на животе под простыней Райка, голая. В его квартире. Я зарыла голову под подушку, а рукой прикрываю голубое свечение своего телефона, стараясь не разбудить его.

3:14 утра мигает на верхней панели моего телефона, напоминая мне, что даже ночь дикого секса — от его кухонного стола до пола и кровати — не помогает мне уснуть надолго. В среднем я сплю четыре часа, и это отстой.

Я открываю серию непрочитанных сообщений от моей старшей сестры.

Роуз: Мне нужно съехать из этого дома. Рассматривается возможность переезда в квартиру, но Лили говорит, что мне это не понравится. Что ты думаешь?

Мы были на Восточном побережье целую неделю, что дало нашим публицистам достаточно времени, чтобы сделать пресс-релиз: Роуз Кобальт ждёт ребенка! Сайты сплетен сходят с ума от предположений об имени и поле ребенка. Лили сказала, что на днях папарацци пытались забраться через живую изгородь, желая сфотографировать живот Роуз. Он у неё ещё не виден. Я слышала, что Коннор усилил охрану вокруг их дома в Принстоне, но Роуз, видимо, решила завязать с этим делом.

Я отправляю обратно: Тебе бы это совершенно не понравилось. Не достаточно места под гардеробную.

И тут я открываю ещё одно непрочитанное сообщение.

Роуз: Мы ищем жилье в Филадельфии или поблизости.

Я улыбаюсь. Я в Филадельфии. Райк в Филадельфии. Но есть и другие причины, по которым они выбрали бы это место. Calloway Couture и Cobalt Inc. расположены здесь. Ничто не привязывает их к Принстону, Нью-Джерси. Им и так нелегко добираться на работу, а Лили в декабре заканчивает последний курс колледжа. Она станет официальной выпускницей и сможет переехать, куда захочет.

Ну если они решат продолжать жить вместе.

Никто ещё не говорил о раздельном проживании Лили и Ло / Коннора и Роуз. Они так долго жили в одном доме, что было бы странно, если бы они разъехались. Но Роуз сейчас беременна. Может быть, все просто продолжат жить дальше своей жизнью.

Моя улыбка исчезает. Если это так, то у меня почти не было времени со своими сестрами до того, как они обзавелись собственными семьями.

Быть самой младшей — отстой.

Я нажимаю на другое сообщение.

Мама: Я бы очень хотела поговорить с тобой. Пожалуйста, Дэйзи.

Я удаляю его почти сразу. Я не хочу даже думать о том, что она сделала. Я не хочу впускать в себя эти эмоции, поэтому я отталкиваю их, как я уже много раз видела, как это делал Райк.

Последнее непрочитанное сообщение:

Роуз: Фу. Мне нужно, блять, выпить. Беременность заставляет меня сопереживать Лорену. Я уже это ненавижу.

И тут с моей головы сваливается подушка. Я поймана с поличным. Райк приближается ко мне, полностью обнаженный, и его нога касается моей, когда он берет мой телефон. Он проверяет время, и его глаза становятся жесткими.

— Ты проспала, блять, всего час, Кэллоуэй.

— Я знаю. Мне жаль, — говорю я. — Ты можешь лечь спать дальше. Я больше не буду тебя беспокоить.

Я собираюсь соскользнуть с кровати, но он проводит своей сильной рукой по моей спине, удерживая меня на животе, прямо здесь, на его матрасе.

Место между моими ногами сокращается. О Боже. Опять? Меня так безумно тянет к Райку Мэдоузу, что мое тело не знает, как с этим справиться.

Он перемещается и теперь нависает надо мной, и его губы касаются моего уха.

— Так не пойдет, милая, — дышит он. — Я хочу тебя в нашей постели, всю гребаную ночь.

В нашей постели. Я улыбаюсь, вспоминая, что мы съезжаемся. Мы никому не сказали, и мы кочевали из его квартиры в мою, не будучи уверенными, какую из них выбрать.

Но это кажется нормальным.

И я думаю, в каком-то смысле мы делали это с тех пор, как я закончила школу, только без секса.

Он сбрасывает с меня одеяло, обнажая под ним мою голую спину и попу. Он целует мои плечи, его язык гладит мою кожу с каждым глубоким, чувственным поцелуем. Это пытка — его поцелуи. Они самые лучшие, потому что усиливают все ощущения, но они также заставляют меня жаждать чего-то твердого между ног.

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть, как напрягаются его широкие мышцы, как рельефно проступают линии его пресса. Он такой блин горячий. Я моргаю, просто чтобы убедиться, что это не сон — что я действительно нахожусь с задумчивым, грубым, сексуальным парнем, которого знаю уже много лет.

Его губы спускаются к моим ягодицам, прижимаясь к ним, пока он целует мою гладкую плоть. Ааа… Я чувствую себя влажной только от того, как он смотрит на моё тело. Мы одинаково проявляем чувства, у нас одинаковое влечение.

Он переворачивает меня, и я тяжело дышу. Он на коленях, возвышается надо мной, и мой взгляд прослеживает его рельефные, ярко выраженные мышцы, темноту в его глазах. Я чувствую себя маленькой под ним. Не из-за моего возраста. Просто я чувствую себя женственной. Девушка для своего мужчины.

Мне нужно, чтобы он был внутри меня.

— Мне кажется… мне кажется, я зависима от секса, — говорю я, не в силах перевести дыхание и просто лежу, глядя на него.

Он почти улыбается.

— Ты любишь секс. Это не значит, что ты зависима от него.

— Откуда ты знаешь? — моё дыхание неглубокое.

— Потому что ты была бы ненасытной. Ты бы смотрела порно на своем гребаном мобильнике прямо сейчас, даже после того, как я кончил в тебя сегодня вечером.

Мои губы поднимаются.

— Дважды.

— Скоро будет трижды, Кэллоуэй.

Я сжимаю простыни в руках и утыкаюсь лицом в матрас.

— Ты не настоящий, — резко говорю я с широкой улыбкой.

А потом он вдруг слезает с кровати и дергает меня за лодыжку, притягивая меня к себе. Кислород вырывается из моих легких. Я смотрю на его член, который стал намного тверже, чем раньше. Уже не так больно, когда он входит в меня, но если я буду недостаточно влажной для него, он достанет смазку. Он полностью осознает, как легко он может причинить мне боль, и его внимание к этому только заставляет меня любить его ещё больше.

Но он ещё не заполняет меня.

Он сгибает мои колени, и его голова опускается между моих ног. Я ахаю еще до того, как его рот касается нежного, ноющего места, которое умоляет о его мастерстве. Райк преуспел во многих областях, но это должно быть на совершенно другом уровне.

Я хватаю его за волосы, пока его язык и губы синхронно работают надо мной. Мне нравится, что он единственный парень, который когда-либо отлизывал мне, который целовал это интимное место. Он блокирует мои ноги, обхватывая их руками, а двумя сильными ладонями держит меня за талию.

Я попеременно то сжимаю его волосы, то кладу свою руку на его.

— Райк, — задыхаюсь я, мое дыхание учащается. — О Боже… я не могу…

Моя спина начинает выгибаться, и я сжимаю его волосы на его голове.

Его рот прямо здесь.

Его голова между твоих ног.

Он целует тебя.

Он держит твоё тело в своих объятиях.

Он голый.

Я вот-вот сойду с ума.

Я стону, мой рот открывается, а пальцы перебирают его густые каштановые волосы. Боже мой. Я едва перевожу дыхание, наблюдая, как он встает, а затем ставит одно колено на матрас. Я уже много раз видела, как он делает это движение — одно колено на кровати, чтобы немного приблизиться к моему телу. Но никогда без одежды. Никогда с эрекцией и со мной, лежащей под ней обнаженной.

Он подтягивает мою ногу к своей талии и, обхватив свой твёрдый член, медленно входит в меня. Кажется, я только что хныкнула.

Обычно я бы приподнялась, чтобы встретить его, но мои конечности ватные. Я позволяю ему двигаться во мне просто вот так. И я смотрю, как он впитывает то, как встречаются наши тела, как его твердость раскачивается с пульсирующим ритмом. Я чувствую себя такой наполненной — я даже не могу описать. Нет места ни для чего другого, кроме него.

Какой-то нерв электризуется, и я стону. Ощущения не утихают. Его взгляд фокусируется на мне. Он выглядит опьяненным моей реакцией и реакцией тела. В какой-то момент его губы разъединяются, и он кладет руку на матрас, опускаясь ближе ко мне, и его эрекция проникает глубже. Одна нога всё ещё стоит на полу.

— Райк!

Я снова стону, удовольствие слишком велико. Я закрываю лицо руками. Мне конец. Я разлетаюсь. На миллион осколков. Но это неправда. Я всё ещё карабкаюсь на эту чертову гору. Это так напряженно, что я просто хочу уже добраться до вершины. Я задыхаюсь, но мои легкие не хотят сотрудничать.

Он отрывает мои руки от лица, и я упираюсь ими в его шею, пока он сильно целует меня. Он помогает мне дышать, заставляя кислород поступать в легкие, а затем поднимает мою ногу чуть выше, и моя голова откидывается назад.

Он входит в меня без остановки. Темп нарастает, а его взгляд мечется между членом, вбивающимся в меня, и моим ртом, который отказывается закрываться, крики прорываются сквозь мои губы.

Он стонет.

— Блять, — он двигается всё быстрее и быстрее. Так сильно. Так безумно. Так чертовски сумасшедше. — Дэйз…

— Райк…

Мои руки находят его, одна на задней стороне моего бедра, придерживающая мою ногу, другая на кровати рядом с моими волосами. Я берусь за обе, и ещё один толчок — и он верен своему слову.

Он кончает, и я чувствую, как мое тело сжимается вокруг него. Я закрываю глаза и дышу. Я только что пробежала вокруг света за тридцать пять минут.

Он остается внутри меня, пока заползает на кровать и притягивает меня в свои объятия. Мы целуемся, наверное, ещё минут пять. А потом, когда мы оба расслабляемся друг против друга, он говорит: — Это было не для того, чтобы помочь тебе заснуть.

Он неоднократно упоминал, что никогда не стал бы лечить мою бессонницу сексом.

— Это был Просто потому что трах? — спрашиваю я с улыбкой.

— Нет, — шепчет он, — это был Я люблю тебя трах.

Я сияю.

— Неудивительно, что он был моим любимым.

Он расчесывает мои волосы пальцами, мое дыхание начинает соответствовать его ровному ритму.

— Тебе нужно, чтобы я проверил двери? — спрашивает он.

— Я в порядке.

Я уже не такая параноидальная, какой была до того, как мы сошлись. Я не думаю, что начало отношений обязательно решит мои проблемы. Но знать, что Райк будет рядом со мной на сто процентов — это безопасность, которой у меня не было раньше. Это подавляет большинство моих иррациональных страхов.

Я прижимаюсь щекой к его груди. Я не сразу засыпаю. А он бодрствует со мной столько, сколько требуется. Просто обнимает моё голое, уставшее тело, пока дремота, наконец, не зовёт меня в мирное место.

Я засыпаю в его объятиях, где я знаю, что буду в безопасности.

62. Райк Мэдоуз

Ночь кино в доме Роуз в Принстоне уже превратилась в чертову ссору. На плоском экране Гравитация с Сандрой Буллок, подвешенной в космосе, стоит на паузе. Кроме мебели, телевизор — единственное, что осталось в гостиной. Все книги упакованы, картины сняты со стен и завернуты в пузырчатую пленку.

Ло и Роуз ссорятся уже десять минут, и, к сожалению, главным ходом Ло против Роуз являются броски попкорном. Она отмахивается от очередного летящего зерна.

— Я пытаюсь разговаривать с тобой цивилизованно, — сопротивляется Роуз. — Прекрати забрасывать меня своим попкорном.

— Перестану, когда ты начнешь меня слушать.

Он бросает в нее еще одно зерно, и оно падает ей на колени.

Коннору приходится обхватить Роуз за талию, так как она, кажется, готова спрыгнуть с дивана.

— Осторожно, Роуз, ты беременна. Ты не сможешь достать свои когти ещё семь месяцев, — говорит ей Ло своим резким голосом.

— Не будь ослом, — вклиниваюсь я.

Дэйзи у меня на коленях, мы сидим в большом кресле перед телевизором. Она молчит, она всегда была зрителем ссор, но никогда не участвовала в них. Это не совпадение. Она ненавидит это дерьмо и старается не ввязываться в такие ситуации. Я не так мил.

Ло и Роуз продолжают препираться, и я отвлекаюсь от спора, наблюдая, как Дэйзи удаляет сообщение от мамы. У меня сводит живот.

— Эй, — шепчу я, и её большие зеленые глаза встречаются с моими. — Не совершай моих ошибок, ладно? — я заправляю прядь розовых волос ей за ухо.

Я — циничный человек, который держит обиды. Она — беззаботная девушка, которая прощает и открывает свои объятия незнакомцам. Я не хочу, чтобы она изменилась из-за этого.

— Она вызвала на тебя полицию, Райк, — бормочет она. — Это не нормально.

— Я уже отпустил эту ситуацию, — говорю я.

Мои публицисты атаковали СМИ, отрицая обвинения и напоминая людям, что Грэг Кэллоуэй подтвердил изданию People, что наши отношения начались после того, как Дэйзи исполнилось восемнадцать. Это был его способ извиниться за необдуманное, эмоциональное решение своей жены.

Но фотографии, на которых я иду в тюрьму — заголовки, которые разошлись по всем крупным журналам — они никогда не исчезнут. Даже с публичным заявлением. Обратная реакция — я чувствовал её, даже несмотря на то, что не читаю таблоиды. Мерзкие взгляды в спортзале, взгляды в гребаном продуктовом магазине. Журнал Time снял с прилавков наш номер.

Там целая куча гребаной ненависти ко мне. И к Дэйзи тоже, за то, что она продолжает быть на моей стороне. Мне плевать, что думают все, кроме людей в этой комнате и наших семей. Но чем больше люди нападают на «Рэйзи», как нас называет пресса, тем больше она винит свою маму.

Тем сильнее разгорается её ненависть.

— Как? — спрашивает она. — Я видела, как на тебя надевали наручники, и всё из-за нее.

— Это был её способ защитить тебя и сказать мне Иди нахуй. Вот и всё, Дэйз. Она любит тебя, ты знаешь это, — я делаю паузу. — И ты любишь её.

Дэйзи смотрит на свой мобильный телефон грустным взглядом. Я обнимаю её и целую в макушку. Наши проблемы с матерями всегда были похожи, мои лишь на несколько лет опережают её. Я свернул не туда, и не хочу, чтобы она последовала за мной в этот раз.

Я наклоняю её подбородок вверх, и она говорит: — Я подумаю над тем, что ты сказал.

— Хорошо, — киваю я. Мой голос понижается ещё больше. — Ты собираешься поговорить со своими сестрами о своих проблемах со сном?

Её лицо мрачнеет.

— Давай после этого?

За последнюю неделю она стала более открытой к идее поделиться всеми подробностями того, что произошло в прошлом, даже самыми болезненными.

— Да.

Я бросаю на неё взгляд, чтобы убедиться, что она понимает, что я имею в виду.

Её плечи немного расслабляются, и она кивает.

— Хорошо, после этого.

Ло открывает рот, чтобы заговорить снова, но Коннор перебивает: — Мы предлагаем решение. Не стоит из-за этого расстраиваться.

Ло прижимает руки к груди.

— Я не собираюсь жить с вами. Вы были отличными соседями последние два года, но у вас будет ребенок, чувак, — он качает головой. — Вам не нужно разбираться с нашим дерьмом вдобавок к этому.

— Вы не готовы, — вклинилась Роуз, как и раньше. — У тебя был рецидив всего несколько месяцев назад…

— Я никогда не буду готов, Роуз! — кричит Ло. — Если ты ждешь, что я вылечусь, то лучше сдаться сейчас. Это будет длиться вечно. Не месяц. Не несколько лет. Я зависимый. Я вполне могу оставаться трезвым десять лет и снова сорваться. Ты должна принять это.

Её губы сжимаются в тонкую линию.

— А как же Лили?

— Я смогу заботиться о ней так же, как и всегда, — огрызается Ло.

— О, ты имеешь в виду, когда ты годами позволял ей заниматься сексом с разными мужчинами каждую ночь, — опровергает Роуз.

Ради всего святого — у неё меньше фильтров теперь, когда она беременна. Она просто говорит всё, что у нее на уме.

Ло хмурится, так холодно, что я удивляюсь, как Роуз не отшатывается назад. Я готов к тому, что он разорвет её на части чем-нибудь совершенно отвратительным. Но потом он говорит: — Сегодня тебе это прощается, но только потому, что ты, блять, беременна. То, что растет у тебя в животе — демон. Прямо-таки делает тебя злом.

Роуз сужает глаза, игнорируя это замечание, чтобы вернуться к обсуждаемой теме.

— Мне не важен сейчас ребенок. Я хочу, чтобы Лили жила с нами, и если она хочет этого, то ты не должен ссориться со мной из-за этого.

— Она не хочет.

— Ты спрашивал её?

— Да!

Я смотрю на диван рядом с Ло, где обычно сидит Лили. Но она ушла в ванную…

Я обращаю своё внимание на Коннора.

Он проверяет свои часы. Та же мысль, должно быть, приходит ему в голову.

— Как долго её нет?

Мой голос обрывает перепалку Ло и Роуз, заставляя их замолчать.

Ло поворачивается и замечает пустую подушку слева от себя.

— Твою мать, — ругается он и встает, его глаза расширены от беспокойства.

— Двадцать минут. Может быть, пятнадцать, — говорит Коннор, поднимаясь на ноги одновременно со мной.

Ло даже не колеблется.

Он просто бежит.

63. Райк Мэдоуз

— Ванная возле кухни! — кричит Роуз, пока Ло взбегает по лестнице.

Я прямо за ним, моя рука на его спине, пока он бежит по дому. Коннор следует вплотную за нами, а я думаю… пожалуйста, Господи, пусть всё будет хорошо. Пожалуйста, пусть все мы просто слишком остро реагируем. Это был бы не первый раз, когда кто-то врывается к Лили, пока она долго писает, читая журналы. Она давно потеряла доверие Ло. Думаю, когда он понял, что её выздоровление не такое гладкое, как могло быть.

Трубы душа стонут в стенах.

Блять.

Ло набирает скорость, и когда он достигает двери, он бьет кулаком по дереву, дергая за ручку.

— Лили! — кричит он, его голос полон неприкрытого страха. Вчера он сказал мне, что пытался поцеловать её, но она отвернулась. Для Лили отказ от поцелуя — это не пустяк. Она объяснила это тем, что ей было нехорошо, и он позволил ей снова заснуть.

Последнее время она много это делает — спит.

Ло продолжает дергать за ручку.

— ЛИЛИ!

— Двигайся, — говорю я ему.

Он делает это, и я врезаюсь плечом в дерево. Приходится сделать два сильных толчка, прежде чем дверь распахивается. Я бегу впереди Ло и откидываю занавеску в сторону.

Лили полностью одета, она сидит в ванне, и на неё брызгает вода из душа. Она дрожит, её руки обхватывают ноги, а колени прижаты к груди. Черная рубашка с длинными рукавами намокла и прилипла к её худому телу.

Когда я закрываю кран, капли попадают мне на руку, вода ледяная. Меня чуть не отбрасывает назад.

Блять, что за одержимость у Лили устраивать срывы в ванне?

Ло заскакивает в ванну, намочив штаны, и крепко берет бледное лицо Лили в свои луки.

— Лил, поговори со мной.

Его голос надрывается, в нем звучит невероятная боль. Прежде чем душ отключается, она обливает его, его светло-каштановые волосы мокрые, и бисеринки воды скатываются по его острым, как бритва, щекам.

Она выглядит хрупкой в его руках, но мой брат кажется таким же сломленным, таким же мрачным и страдающим. Мое сердце колотится, пока я наблюдаю, как её боль передается между ними. Без шума воды её рыдания эхом отдаются в ванной с высоким потолком. Тяжелые рыдания, переходящие в плач.

— Лил, тише, — говорит Ло. — Ты в порядке.

Я залезаю в ванну, встаю за ней и ощущаю ногами ледяную воду, пропитывающую мои джинсы. Затем я сажусь на корточки и использую руки в поисках чего угодно: бритвы, секс-игрушек, всего вышеперечисленного. Я нахожу закрытый слив и поднимаю его так, что вода начинает уходить.

— Прости… меня…

Её зубы стучат, и она зарывается лицом в его плечо.

— Простить за что, Лил? — шепчет он, поглаживая её по спине, чтобы согреть её тело.

Роуз вышагивает у раковины, её телефон наготове, в одной минуте от быстрого набора номера либо скорой помощи, либо психиатра.

Я вылезаю из ванны, и Коннор кивает мне.

— Что-нибудь есть? — спрашивает он.

Я качаю головой и встаю рядом с ним на фиолетовый коврик для ванной Лили.

— Я хотела тебе рассказать… — Лили говорит тихо, её слезы всё ещё капают, но они беззвучные, сопровождаемые глубокой, мать её, печалью. — Вчера я собиралась… я испугалась…

Всё её тело дрожит от того, что вся её одежда пропитана ледяной водой, скорее всего, это было сделано для борьбы с её тягой. Я видел, как она делала это раньше, но не так. Обычно она шутит над этим, делает ледяную ванну, прыгает в неё на две секунды, а потом вскрикивает и убегает. «Сексуальные желания исчезли!» говорила она с улыбкой.

Это, блять, совсем другое. Это намного интенсивнее.

Коннор подает Ло полотенце, и он оборачивает мягкий фиолетовый хлопок вокруг её дрожащего тела.

— Лили… ты можешь рассказать мне всё, — говорит Ло.

— Только не это, — она качает головой, слёзы текут по её щекам. — Только не это.

Она, блять, изменила ему? Я кладу руки на свою голову от этого предчувствия. Она, блять, изменила ему.

Но тут Ло берет её руку в свою, медленно переплетая их пальцы, как будто каждый из них важнее другого. Его взгляд сосредоточен на их руках, словно он не может смотреть куда-то ещё. И мне интересно, думает ли он то же самое, что и я.

— Ты должна сказать мне, Лил, — бормочет он. — Я не могу гадать, — его голос превращается в надрывистый шепот. — Пожалуйста, не заставляй меня гадать.

Она многократно кивает, словно подготавливая себя к тому, чтобы сказать что-то. Никто не говорит, слишком напуганные тем, что она может рассыпаться в прах от чьего-то вмешательства. Она открывает рот, и тут, видимо, что-то щелкает, потому что выражение её лица меняется от осознания до полного опустошения.

— Ты думаешь… ты думаешь, что я изменила тебе?

Ло выглядит убитой горем.

— Я не знаю, Лил, — шепчет он. — Ты вела себя отстраненно, и ты не поехала со мной в Париж, так что у тебя было столько времени в одиночестве… Я просто, я не… я не знаю.

— Я не изменяла, — говорит она с такой чертовой убежденностью. — Ты должен мне верить.

Она ищет его глаза.

Я выдыхаю. Мой брат выдыхает, блять, сильнее, чем я.

— Я верю, Лил, — он прикасается к её щеке. — Но ты должна, блять, сказать мне, что происходит.

— Я была расстроена… перегружена. И я хотела сделать некоторые вещи, и я просто подумала… это поможет.

Её глаза переместились на душевую лейку и обратно на колени, снова закрываясь.

— Просто скажи уже, — призывает Ло. — Что бы это ни было. Просто выплесни это прямо сейчас, любовь моя.

Настала её очередь смотреть на их руки.

— Я не знала, как тебе сказать… Я думала, что пока ты будешь в Париже, я найду хороший способ сказать тебе это, но я не… я не думаю, что хороший способ существует. И я просто продолжала откладывать это, думая Вот завтра наступит тот самый день, — она быстро вытирает глаза и, глубоко вздохнув, говорит: — Я на восьмой неделе беременности.

Она едва смотрит на него.

Мои руки падают с головы. Что? Я перебираю в уме знаки, но не могу придумать ничего, кроме того, что Лили была тревожна, как обычно. Может, её грудь стала больше? Она настолько непритязательна и кажется застенчивой и интровертной, если только вы действительно, по-настоящему не поговорите с ней, что трудно заметить такие вещи.

Теперь я понимаю, как она так долго скрывала свою сексуальную зависимость.

Ло ошеломленно молчит. Мы все… кроме. Я смотрю на Роуз и Коннора, и у них довольное выражение лица. Они знали. Да пошли они.

— Ты не можешь быть… — наконец говорит Ло.

Он поднимает её промокшую майку, и я смотрю на её живот. Думаю, мы все думали, что она просто набирает здоровый вес, но теперь, с этим ответом, я понимаю, что этот животик не от того, что она стала больше есть.

Это очень, блять, реально.

Ло поворачивает голову и находит Роуз.

— Ты беременна.

— Мы обе, — тихо говорит Роуз.

— Это невозможно.

— Вероятность мала, но это не невозможно, — отвечает Коннор, засунув руки в брюки. — Их циклы синхронизировались после совместной жизни. Я не предохраняюсь с Роуз, и я уверен, что ты не предохранялся с Лили.

— Я забывала принимать противозачаточные несколько дней, — вздохнула Лили. — Я не поняла это, пока не…

Она прерывается и продолжает смотреть на свои руки. Я могу понять, почему она держала эту информацию при себе. Моему брату стало лучше после поездки, но он был в ужасном состоянии. И он был так категоричен в том, что у него не будет детей.

Я не хочу в это верить, но я думаю, что это знание могло мотивировать его сорваться, спровоцировать прыжок в пропасть. Никто не может знать наверняка, но это явно не тот риск, на который Лили была готова пойти. Я не уверен, что я бы на это пошёл.

— Ты могла бы сказать мне раньше, — тихо говорит Ло, но его брови нахмурены, он пытается вспомнить то время. Возможно, он понимает то же самое, что и я.

— Я знаю, что ты не хочешь детей, и я не хотела тебя этим напрягать… Мне жаль.

Она шмыгает носом громче, изо всех сил стараясь не заплакать.

— Ш-ш-ш, — Ло крепче прижимает её к себе. — Всё хорошо, Лил.

— Нет, — говорит Лили, вытирая слезы ещё быстрее, пытаясь их сдержать. Она слегка отталкивает его назад, чтобы смотреть в его янтарные глаза. — Ты не хочешь ребенка.

— Это уже не имеет значения, — он делает длинный вдох и прикасается к своей груди. — Мы зависимые. Ты и я, — он проводит рукой между ними, будто у них один и тот же любимый цвет. — Может быть, нам не стоит заводить детей, но у нас есть средства, чтобы хорошо воспитать его или её.

— А у вас есть мы, — говорит Роуз. Она смотрит на меня.

А я киваю брату.

— У вас есть мы, Ло. Мы здесь для вас обоих.

У Роуз, Коннора и меня есть такая уверенность, которой Ло очень не хватает, и мы поддержим его на все сто процентов. Я не позволю моему брату упасть.

И Ло, и Лили выглядят ошеломленными. Мой брат кивает мне в знак благодарности. А потом он шепчет Лили: — Мы сделали это вместе. Это не твоя вина, любовь моя. Мы разберемся с этим.

— Я проебалась, — говорит она.

— Думаю, тут я обошёл тебя, учитывая последние несколько месяцев, — бормочет он. — Ты была рядом со мной, а я был чертовски глуп.

— Нет, — говорит она с наполненными слезами глазами. — Ты был очень сильным.

И тут они одновременно обнимаются. Обоих как магнитом тянет друг к другу, руки обвивают их тела с таким глубоким душевным комфортом, что я не могу смотреть.

Мы даем им возможность уединиться, но Роуз намеренно оставляет дверь открытой, так что, возможно, не так уж много уединения. И у меня голова идет кругом, когда мы заходим на кухню.

— Как только ей удалось не забеременеть, когда она каждый день трахалась с разными парнями? — спрашиваю я в недоумении.

— Она сказала, что была намного осторожнее. Тогда это было её единственным беспокойством, — говорит мне Роуз.

Теперь, когда мы знаем, что Лили не перерезала себе вены, Роуз прислоняется к кухонной столешнице, как будто это воскресный день.

— Значит, ты знала о её беременности всё это время, — предполагаю я. — Ты не подумала сказать Ло?

— Это было не мое дело, Райк, — говорит Роуз.

Я смотрю на Коннора.

— А ты? Ты никогда не был известен тем, что не лезешь в чужие дела.

— Я думаю, ты путаешь меня с собой, — говорит он небрежно, — и если ты хочешь услышать мой честный ответ, то нет, я не хотел говорить Ло. Я не думал, что он справится с этим. Радуйся, что тебе не пришлось принимать это решение, потому что оно было, блять, трудным.

Я известен тем, что лгу брату в лицо, если думаю, что он не справится с некоторыми вещами. Например, о моей собственной гребаной личности, когда я впервые встретил его.

Я не завидую тому, что они знали секрет Лили. Я бы не хотел этого.

Я осматриваю кухню, гранитные столешницы, ожидая, что легковозбудимая девочка будет сидеть там, раскачивая ногами. Её нет, поэтому я прохожу через арку в почти пустую гостиную, ищу Дэйзи, но и здесь её нет.

Я замираю на месте, осознав кое-что… она собиралась рассказать сестрам о том, что произошло несколько месяцев назад. Она собиралась, наконец, рассказать эти ужасающие подробности, которые изводили её неделями.

И, конечно же, проблемы Лили вылезли сегодня наружу, оттеснив Дэйзи на второй план. Я могу представить, что она чувствует — будто её проблемы не существенны, будто они не имеют значения в великой схеме вещей. Она снова замкнется, снова заползет в свою нору, где она прячет свои чувства и прикрывает их шутками и сарказмом.

Мое сердце застревает в моем, блять, гребаном горле.

— Дэйзи! — зову я, мои нервы обостряются.

Какого хрена я пошёл помогать Лили? Я никогда, никогда не хочу выбирать Лили вместо Дэйзи. Только потому, что Лили плачет сильнее. Только потому, что Лили кричит громче. Это не значит, что боль Дэйзи не сильнее.

Я бегу обратно через кухню, и Коннор и Роуз спрашивают меня, что случилось. Я качаю головой и проверяю гостевую ванную.

У меня внутри самое худшее предчувствие.

Я бегу в гараж, достаю телефон и звоню охране у ворот. Я достаю из кармана ключи от мотоцикла.

— Дэйзи уехала? — спрашиваю я, но нахожу ответ. Мой черный Ducati стоит одиноко, без своей красной пары.

— Пятнадцать минут назад, — говорит он.

Блять. Я вешаю трубку.

— РАЙК! — Роуз кричит во всю мощь своих легких, чтобы привлечь мое внимание. — Что происходит?

Она входит в гараж, который уже наполовину открыт, двери стонут, поднимаясь.

— Я позабочусь об этом, — говорю я ей, надевая шлем на голову. Я завожу этот гребаный мотоцикл, переключаю передачу, а потом уезжаю оттуда, прежде чем она успевает сказать ещё хоть слово.

Я так, блять, зол на себя.

Но больше всего я надеюсь, что она в порядке.

Надеюсь, я найду её до того, как она сделает что-нибудь совершенно безумное.

64. Дэйзи Кэллоуэй

Мне нужен воздух. Такой, от которого лопаются легкие. Такой толчок, от которого всё тело наполняется энергией и электричеством.

Я хочу проснуться.

Я устала находиться в полусне. Видеть мир сквозь туманные линзы.

Я паркую свой Ducati на мосту с видом на мутное озеро. Ночной воздух овевает меня, напоминая, что уже почти декабрь. Прохлада пробуждает мои кости, и я снимаю свою зеленую куртку. Остались только тонкая майка и джинсы. Я легко водружаю своё тело на старый кирпичный выступ, приветствуя холод с высоты.

Мне нужно было уйти из дома. Когда у Лили случается рецидив или какое-то эмоциональное событие, я чувствую себя помехой. Предметом мебели, преграждающим всем путь. Лучше просто уйти. И я нигде не хотела бы быть сильнее, чем здесь.

На мосту.

Вытягиваю руки, воздух словно щиплет меня, пробуждает, наполняет чем-то большим.

Я люблю сбегать на крыши зданий и кричать во всю мощь своих легких, но сегодня мой голос застревает в горле, зажатый слишком глубоко, чтобы его можно было извлечь. Я просто хочу лететь сквозь воздух. Я просто хочу парить.

Я смотрю вниз на воду, почти черную в темноте, полумесяц отбрасывает жутковатый отблеск на рябую поверхность. Я уже прыгала с этого моста. Тут не слишком высоко, но берега деревьев сегодня мелкие и грязные, а линия воды выглядит низкой. Слишком низко? Я не знаю.

Я не могу объяснить эти чувства.

Давление на грудь угрожает воспламениться.

Просто проснись, Дэйзи.

Прыгай.

Я оглядываюсь, чтобы убедиться, что я одна. Никаких скрывающихся операторов, которые бы следили за мной. Но слева светят фары.

Я снова смотрю на воду, на руках появляются мурашки, когда холод охватывает меня в свои колючие объятия. Половина моих ступней торчат с выступа. Я собираюсь с духом.

— КЭЛЛОУЭЙ!

65. Райк Мэдоуз

Она оглядывается через плечо, испугавшись моего голоса, её лицо освещено луной. Она не ожидала, что её найдут. Привлечь внимание — это не её, блять, стратегия. Каждый раз, когда она убегает, она делает это одна, и я всегда боялся того случая, когда она не вернется и будет плавать мертвой на поверхности озера, океана, реки.

Не сегодня.

Никогда, блять.

Я слезаю с мотоцикла, гнев омрачает мои черты и напрягает мышцы. Её отец стал параноиком с тех пор, как мы вернулись в Филадельфию. Он установил GPS-локатор в её мотоцикл. Один звонок ему, и я узнал, что она решила прокатиться до озера Карнеги.

— Привет, — говорит она, как будто рассматривает витрины в торговом центре. Она улыбается и поворачивается так, что её спина обращена к озеру, но её пятки опасно торчат с уступа. — Вопрос: сальто назад или сальто вперед?

Она вздергивает брови.

— Ни то, ни другое, — огрызаюсь я. — Спускайся, блять, вниз.

Я редко говорю ей нет, но я помню, как сопровождал её на её шестнадцатый день рождения. Тот обрыв в Акапулько. Я кричал на неё, вены на моей гребаной шее выскочили, прося её остановиться.

Есть вещи настолько опасные, что смерть кажется более вероятной, чем жизнь. Вот тогда я буду хватать её. Тогда я буду пытаться заставить её спуститься.

— Я уже прыгала с этого моста, — говорит она, пожимая плечами. — Всё нормально.

— Не нормально, — говорю я ей. — Уровень воды чертовски низкий.

Единственная причина, по которой я это знаю, — это комментарий Коннора Кобальта, брошенный несколько дней назад, о том, что соревнования по гребле в Принстоне были отменены из-за мелководья.

— Опасность, — театрально говорит она, её рот выгибается вверх.

Я забираюсь на гребаный выступ рядом с ней, и она застывает в моем присутствии, часть юмора уходит с её лица.

— Что? — огрызаюсь я. — Ты прыгнешь, я прыгну. Вот как это работает, Дэйз. Если ты хочешь сломать себе ногу, раскроить себе череп, ты сделаешь то же самое со мной. Сможешь, блять, с этим смириться?

Её глаза переходят с воды на меня. И её голос превращается в шепот, больше никаких игр, никаких шуток, она говорит: — Просто отпусти меня.

Мое тело холодеет.

— Ты хочешь умереть? — спрашиваю я.

Я уже спрашивал ее об этом однажды, после Акапулько. Она так и не ответила мне, но я все равно знал ответ. Этот свет внутри неё тускнеет, если смотреть достаточно внимательно, и она ищет и ищет что-то, что разожжет её дух, силу, которая поможет ей жить дальше.

Она ловит мой серьезный взгляд, в котором я никогда не бываю с ней покладистым, и на её глаза наворачиваются слёзы.

— Ты знаешь, кто ты, блять, такая? — спрашиваю я, придвигаясь ближе, моя рука опускается на её талию.

Она качает головой, и наши ботинки стучат друг о друга, но мы оба сохраняем равновесие.

Я протягиваю руку и прижимаюсь к её щеке со шрамом.

— Ты оранжерейный цветок, — говорю я ей. — Ты не можешь расти в естественных условиях. Тебе нужны приключения. И безопасность, и любовь для того, чтобы продолжать жить.

Её плечи напряжены, ключицы выпирают из-за тонких бретелек майки, она едва дышит. Она задыхается. И она ищет способ снять это давление. Выброс адреналина — это временное решение. Ей нужно что-то большее.

— Взорвись, — говорю я ей, всё ещё прикасаясь к её лицу.

Она хмурится.

— Что?

— Выпусти всё это наружу, — говорю я. — Покричи.

Она качает головой, как будто это невозможно, говоря Как будто это поможет?

— Я просто хочу…

Она выдыхает через губы. Я вижу, как это давление давит на неё, загоняя в ловушку. Она так сильно хочет прыгнуть. Моя рука крепко сжимает её талию.

— Я тебя, блять, не слышу, — рычу я.

В её глазах мелькает злость. Хорошо.

— Разозлись, блять, Дэйзи. Сделай что-нибудь. КРИЧИ!

Она открывает рот, но из него не выходит ни звука.

Я подталкиваю её сильнее, говоря: — Ты не можешь поговорить со своими сестрами, потому что чертовски боишься устроить сцену, но что-то внутри тебя хочет вырваться наружу, — я показываю на её сердце. — Там что-то есть, и если ты не выплеснешь это наружу, это что-то разорвет тебя на части.

Она тяжело дышит.

— Прекрати.

— Чертовски больно, не так ли?! — кричу я на неё.

Она морщится, и её глаза начинают краснеть.

— Почему ты сдерживаешься? Здесь нет никого, кроме тебя и меня! — моя рука скользит к её спине. — Хватит притворяться, что всё в порядке, когда на самом деле тебе хочется только кричать?!

Её грудь опадает. У меня почти получилось.

— Сделай это! — кричу я, моя кровь бурлит. Я у её лица, не позволяя ей уклониться, не позволяя ей сдаться. — Наконец-то, впервые в своей гребаной жизни, выпусти всё наружу!

А потом она хватается за мои плечи, и я чувствую её тело раньше, чем слышу её голос. Как ей приходится прижиматься ко мне, как ей приходится хвататься за что-то, блять, прочное. Её крик пронзает мои уши, самый мощный во вселенной. Боль прорываются сквозь него.

Она толкает меня, трясет меня, как трясет весь гребаный мир. А я поддерживаю нас обоих на выступе, осторожно и внимательно, чтобы мы не упали.

Ещё целуюминуту она высвобождает всё, что у неё внутри, а потом падает в мои объятия. Я держу её прямо, убирая волосы с её лица. И её зеленые глаза встречаются с моими, опустошёнными, но светлыми. Такие чертовски светлые.

Я ничего не говорю.

Я просто целую её, вдыхая жизнь в её тело. На выступе. Под нами мелкое озеро. В ответ она кладёт руку на мой затылок, её пальцы забираются в мои волосы. Её тело изгибается навстречу моему, и я вдыхаю, окутанный теплом её кожи и биением её сердца, бьющегося о мою грудь.

Мы пробыли там совсем недолго, прежде чем перед нами остановилась машина. Обеспокоенный незнакомец открывает свою дверь, но я продолжаю целовать её. И её губы улыбаются, не отрываясь от меня.

— Эй, — кричит мужчина, — вода слишком мелкая! — он прищуривается и внимательно смотрит на нас. — Вы что, сумасшедшие?

Он качает головой и забирается обратно в машину.

Губы Дэйзи покидают мои, и её лицо озаряет великолепная улыбка. Её свет восстановлен. Наделённый силой и заряженый.

Мой оранжерейный цветок, в котором я всегда буду поддерживать жизнь.

— Мы довольно сумасшедшие, — шепчет она мне.

Я глажу её волосы грубой рукой, светлые пряди дико путаются, и я вспоминаю слова Салли о том, что она весёлая, а я чертовски угрюмый.

— Да? Может быть, наши дети будут такими же сумасшедшими, как мы.

Она игриво вздыхает.

— Ты хочешь сделать со мной малышей?

Я отвечаю, целуя её с силой, и она запускает руки в мои густые волосы. Я поднимаю её на руки и несу с выступа в безопасное место. И обратно домой.

66. Райк Мэдоуз

Коннор наливает кофе в пенопластовый стаканчик, поскольку все кружки упакованы в коробки. Я сижу на барном стуле рядом с Ло, пока девочки беседуют в одиночестве в гостиной за аркой. Несколько месяцев назад над ней висел поникший баннер с надписью Bon Voyage, Дэйзи²¹. Теперь это место пустое, голое, дом, полный стольких, блять, воспоминаний, которые мы все собираемся оставить позади.

Отсюда я не вижу ни дивана, ни Дэйзи, сидящей на подушке. Я нервничаю за неё, но в то же время испытываю облегчение от того, что она наконец-то выплеснет всё это дерьмо. Перед тем как мы покинули мост, она сказала: — Я больше не хочу тянуть себя вниз.

Не бывает подходящего времени, чтобы обнародовать новости, которые причиняют боль людям.

Лили сказала что-то подобное сегодня вечером, и я думаю, что Дэйзи тоже наконец-то это поняла.

— Она в порядке? — спрашивает меня Коннор.

— Ей лучше. Ей просто нужно было покричать, — говорю я, крутя чертову солонку на столешнице.

— Неудивительно, — Коннор протягивает мне стаканчик с кофе. — Мне приходится заставлять Роуз кричать время от времени. Наверное, это результат воспитания Самантой.

Ло качает головой.

— У Лили нет такой проблемы.

Мы оба смотрим на него. Он рисует гребаные круги и квадраты на бумажной салфетке, и его ручка останавливается от нашего молчания.

Коннор говорит ему прямо: — Это потому, что Саманта не воспитывала Лили.

Лучшая подруга Ло, его девушка, его невеста — она была практически нежеланной дочерью, как я понял за эти годы. Она была той, кого Саманта отпускала проводить время в резиденции Хэйлов, гадким утенком, хотя она прекрасна, просто слишком застенчива, чтобы Саманта могла её понять.

Ло не отрицает это утверждение, но и ничего не говорит.

— Ты не можешь контролировать прошлое, Ло, — добавляет Коннор. — И я тоже воспитал себя сам. Это не такая уж постыдная вещь.

Он продолжает рисовать на салфетке. Я подталкиваю Ло в плечо.

— Как ты держишься?

— Спроси меня ещё раз, когда эта информация, блять, наконец дойдет до меня, — говорит он.

— Что у тебя будет ребенок?

— Да, — кивает он. — И я уже чувствую себя чертовски ужасно из-за этого.

— Возможно, у него не будет проблем с зависимостью, Ло, — говорю я.

— Нет, дело не в этом, — Ло поднимает взгляд от своей салфетки и направляет ручку на Коннора. — Нашему ребенку придется конкурировать с их ребенком. Он уже в жопе, а ещё даже не родился.

Я не могу сдержаться, я улыбаюсь. Коннор изо всех сил старается не улыбаться, пряча ухмылку за ободком своего стакана.

— Ребенок Коннора также будет сопляком, так что можешь быть уверен, что твой не будет в такой уж и жопе, — говорю я.

Коннор открывает рот, собираясь возразить, но тут из гостиной доносятся внезапные всхлипывания. Я выпрямляюсь. Чёрт, мы все это делаем.

— Может, нам пойти туда? — спрашивает Ло, хватаясь за край столешницы, готовый бежать.

Коннор единственный, кто кажется спокойным.

— Ещё пять минут.

Надеюсь, я смогу подождать так долго.

67. Дэйзи Кэллоуэй

Лили уже начала плакать, а я едва успела начать. Я сижу на деревянном полу, а они сгрудились на диване. Они предложили мне место на подушке, но я решила сесть с ними лицом к лицу. Больше никаких тормозов.

Роуз жестом указывает на меня.

— Продолжай. У неё гормоны.

— Да, — кивает Лили и берет салфетки, которые Роуз бросает ей на колени. — Прости, Дэйзи. Мне кажется, я знаю, к чему всё идет. Но да, продолжай. Пожалуйста, — она снова кивает и медленно выдыхает.

Сначала я объясняю, что у меня проблемы со сном уже почти год. Как мне пришлось обратиться к психотерапевту, и как все врачи и исследования сна пришли к выводу, что у меня бессонница. Как мне прописали Ambien с кошмарами в подарок. Я пропускаю причины и оставляю их напоследок. Их труднее всего даже признать.

Роуз быстро заполняет тишину, когда слова покидают меня.

— Ты проходила через это одна, всё это время?

Её выражение лица меняется на сожаление и вину. Я стараюсь не обращать внимания на боль в её глазах и в глазах Лили. Я всегда хотела заставлять людей улыбаться, а не плакать. Но этого не избежать.

— У меня был Райк, — говорю я. — Он был рядом со мной.

— Но у тебя не было нас, твоей семьи, — говорит Роуз, сжимая коробку с салфетками железной хваткой. — Ты же знаешь, что можешь прийти к нам с чем угодно, Дэйзи, верно? Мы любим тебя.

Лили кивает в знак согласия.

— Что бы это ни было, мы здесь.

Я верю в это, но они ещё не слышали причин. У них есть только часть истории, но я знаю, что должна нарисовать более четкую картину. Сначала я описываю самые легкие моменты. Те, которые я миллион раз пересказывала своему психотерапевту и Райку.

Оператор, который ворвался в мою спальню.

Взбешенный прохожий, который напал на мой мотоцикл, а потом и на меня.

Но история, которая ранит больше всего, происходит после всех этих. Она умоляет выпустить её на свободу, умоляет поделиться ею и отпустить. Остаётся лишь только начать.

Начало историй — это самая тяжелая часть, потому что это именно то, что притягивает людей, заставляет их желать продолжения. А концовки — самые болезненные, те, которые могут оставить вас истекать кровью.

У меня больше нет времени. Я просто должна начать.

Я опускаю глаза на свои руки, не в силах смотреть им в лицо.

— Мне было шестнадцать, когда твоя сексуальная зависимость стала достоянием общественности, Лили, — я приостанавливаюсь и делаю глубокий вдох, прежде чем продолжить. — Я помню тот день, когда я вернулась в школу. Мои друзья задавали все эти вопросы.

Сначала я не решаюсь их повторить, но поднимаю глаза, и Лили кивает мне, мотивируя меня продолжать.

Она говорит: — Всё в порядке.

Сила моей сестры проникает в меня и побуждает продолжать, словно порыв ветра, дующий в нужном направлении.

Даже если это больно, я произношу это.

— Мои друзья спрашивали: Твоя сестра просто сидит в комнате и трахается целыми днями? Трахается ли она с девушками? — я морщусь, вспоминая дальше. — Насколько сильно она этого хочет? Она бы трахнула меня? Она бы трахнула бездомного? — я сглатываю. — И у меня не было ответов для них. И я не знала, правда ли это, но всё равно защищала тебя.

Я бы и сегодня её защищала. Я бы делала это снова и снова. Я никогда не смогу об этом сожалеть.

— Но вопросы начали меняться.

— На что? — хмуро спросила Роуз.

Я пожимаю плечами.

— Они начали спрашивать меня о многом. Например, ты тоже все время этим занимаешься? Тебе нравится анал, Дэйзи? Ты бы трахнула меня? Ты бы отсосала мне?

— Боже, — говорит Роуз, доставая свой мобильный телефон. — Кто они?

Лили берет Роуз за руки и шепчет: — Дай ей закончить, Роуз.

Моя самая свирепая сестра неохотно отключает телефон и ждёт, пока я продолжу.

Я протираю глаза и не отрываю взгляда от твердой древесины, в то время как мной овладевает серьезное безумие. Пожалуйста, скажи это, Дэйзи. Пожалуйста, не будь трусихой. Я глубоко вздыхаю.

— Всё это время… я думала, что мои подруги, Клео и Харпер, всё ещё мои подруги. Я имею в виду… — я издаю слабый, надрывный смех. — Я выросла с ними. Я знала Клео с шести лет, и я думала, что друзья детства — это те, которые остаются надолго… как ты и Ло, — говорю я Лили. Мой взгляд падает на пальцы. Я соскабливаю желтый лак с ногтя.

В моей голове прокручивается всё остальное. Я вижу эту сцену, как будто это было вчера. Вспышка лампочки, воспоминание, которое всплывает на поверхность, чтобы преследовать меня и освободить из этого ада.

Клео и Харпер позвали меня пойти с ними по магазинам, но у них изо рта воняло спиртным. Они были на «бранч» вечеринке с горсткой других ребят из школы. По всей видимости, подавали пунш. И они сказали, что обо мне много говорили, но так и не сказали, что именно. Они просто хихикали и смеялись, находясь в пьяном ступоре.

Мне следовало бы уйти, но я боялась, что они сделают какую-нибудь глупость, например, украдут в магазине. Поэтому я осталась и поднялась с ними на лифте в пентхаус Клео, где она жила со своими родителями и симпатичным черным котом по имени Тень.

И тут Клео, с её шелковистыми светлыми волосами и вожделенной сумкой Birkin на руке, сделала кое-что… она нажала на аварийную остановку.

Я улыбнулась её коварной ухмылке, подумав, что они хотят подшутить над техническим обслуживанием.

— Что мы делаем? — спросила я.

— Проверяем, влезет ли он, — ответила Клео и переглянулась с Харпер. Они обе снова захихикали. Клео покачивалась на каблуках, а Харпер засунула руку в пакет с покупками, доставая розовый дилдо.

Моя улыбка исчезла.

— Что происходит? — спросила я.

— Некоторые парни хотели узнать, — сказала Клео, — сколько сантиметров помещается внутри тебя. Мы сказали им, что узнаем.

Я попыталась посмеяться над этим, очаровать её. Она была пьяна. Харпер была под кайфом. Они не знали, что делают, верно?

— Очень смешно, — сказала я. — Давай, поднимемся к тебе.

Я попыталась нажать на кнопки, но Клео заблокировала меня, а Харпер встала в сторону, держа в руке секс-игрушку.

Волоски на моей шее зашевелились от тревоги.

— Клео, перестань, — мой голос больше не был шутливым. Я не шутила. — Это не смешно.

Харпер помахала передо мной фаллоимитатором.

— В тебе, наверное, постоянно были такие.

— Да, — сказала Клео. — Тебе понравится. Быть шлюхой — это семейное.

И тут Харпер схватила меня за руки.

— Остановитесь! — закричала я.

Я вырвалась из её хватки и инстинктивно отступила к стене. Я застыла от ужасающего шока и страха, а потом Клео сделала ещё хуже.

Она сказала: — Если ты не сделаешь этого, мы превратим твою жизнь в ад до окончания школы. Каждый день в коридоре, каждый день в классе.

Я узнала, что парень, который подтолкнул Клео сделать это со мной в лифте, был Хьюстон Боггс, старшеклассник, в которого она была влюблена.

Ей нужно было довести дело до конца, а если бы она этого не сделала, то выглядела бы перед ним плохо, балаболкой, дразнилкой. А она хотела показать ему, что может играть в высшей лиге. Она хотела поиздеваться надо мной, а я просто хотела, чтобы меня оставили в покое.

— Прекратите, — сказала я. — Пожалуйста.

Слёзы хлынули в тот момент, когда Харпер схватила меня за запястье и поставила на колени.

— Сделай это, шлюха! — крикнула Клео, как будто я даже не была её подругой.

Она смеялась, Харпер улыбалась. А я плакала.

Я начала расстегивать шорты, потому что подумала: я не смогу терпеть издевательства до конца школы. У меня оставалось шесть месяцев. Полгода. Это было на шесть месяцев больше, чем я могла перенести.

Что такое один момент по сравнению с неделями и месяцами?

Но я плакала.

Я плакала, когда стаскивала с себя шорты. Я плакала, когда меня заставляли принять решение, у которого не было хорошего конца. Чем дольше я колебалась, тем больше Клео угрожала мне, и тем больше я боялась. Она сказала, что они ворвутся в мою спальню. Она сказала, что они будут следить за мной, пока я сплю. Она сказала, что весь класс встанет за ней, объединившись против меня и моей сестры-шлюхи.

Она говорила всё это невнятно, алкоголь слепил ей глаза. И тогда я подумала — Я сбегу. Утром они этого не вспомнят.

Так что в трусиках, с секс-игрушкой у колена, я приняла решение, которое в дальнейшем будет преследовать меня ещё шесть месяцев.

Я встала и закричала: — Нет.

Я покачала головой, мои волосы спутались на талии. Я надела свои шорты, застегивая их дрожащими руками.

И я оттолкнула девочек со своего пути. Они кричали позади меня, дергали меня за волосы, но я заставила лифт двигаться, и когда двери распахнулись, я побежала.

Я бежала, спускаясь по лестнице и все время оглядываясь назад — напуганная, преследуемая.

На следующий день в школе мой шкафчик был забит презервативами.

На следующий день после этого двое парней загнали меня в угол в коридоре и попытались в шутку и с жестокостью сильно скрутить мои соски.

Я всегда оглядывалась через плечо. Я всегда запирала дверь. И я молилась о конце.

Возможно, выпускной и наступил. Но мой страх всегда, всегда оставался.

Я бы хотела вернуться назад и выбрать другой вариант. Я уже говорила об этом Райку, и он сказал, что, наверное, это ничего бы не изменило. Может быть, он прав.

— Дэйзи, — говорит Роуз, её голос срывается.

Я понимаю, что очень сильно плачу. И Лили, и Роуз стоят на коленях на твердом дереве рядом со мной со своими собственными слезами. У меня жжет горло, и мне требуется мгновение, чтобы осознать, что все, что вертелось у меня в голове, вылетело прямо из моего рта.

Эта история — они услышали каждую мелочь. Все кусочки и боль.

— Всё кончено, — говорит Роуз, поглаживая меня по спине. — Они больше не смогут причинить тебе боль. Мы им не позволим.

Я киваю, веря её словам. Ко мне никто не приближался уже несколько месяцев. Райк позаботился об этом.

— Дэйзи, — говорит Лили, её голос на удивление ровный. Именно она крепко держит меня за руку. Я наконец поднимаю голову и смотрю в её налитые кровью глаза, залитые слезами. — Мне очень жаль, что это случилось с тобой. И я знаю… я знаю, что трудно делиться такими вещами, но спасибо, что рассказала нам.

Моя грудь вздымается, и я несколько раз киваю.

Роуз вытирает несколько моих слез, проводя пальцами по моей щеке, и спрашивает: — Ты рассказала своему психотерапевту?

— Какие-то моменты, — шепчу я.

Роуз качает головой.

— Дэйзи, у тебя посттравматический стресс. Возможно, поэтому ты не спишь.

Мои слезы просто продолжают беззвучно течь.

— Остальное ты должна рассказать своему психотерапевту, хорошо? — добавляет Роуз, смыгая носом. Она промакивает салфеткой глаза, стараясь не размазать тушь.

— Я рассказала всё Райку, — бормочу я.

— И я рассказала Ло о своих проблемах, — мило отвечает Лили. — Этого недостаточно.

Я смотрю на руку Лили в своей. Её ногти не накрашены и обкусаны до крови, но у неё удивительно сильная хватка, которая заставляет меня чувствовать себя в порядке и в безопасности.

— Мальчики — как столпы, — говорит мне Роуз. — Райк — это то, на что можно опереться. Но они не заставляют тебя двигаться. Ты должна сделать это сама.

— Я хочу быть сильнее, — шепчу я. — Я просто не знаю как.

— По одному шагу за раз, — говорит Лили.

— И ты уже сделала самый большой, — Роуз целует меня в голову, а Лили валит меня на пол и заключает в свои объятия. Я улыбаюсь сквозь эти слёзы, эту грусть, которые готовы уйти.

Не думаю, что я когда-либо так много плакала.

Но мне хорошо.

Я чувствую легкость. Воздушность. Словно я снова могу дышать.

68. Райк Мэдоуз

Мы не спешим в гостиную. Я пару раз прохожу взад-вперед по кухне, а потом вижу Дэйзи, свернувшуюся калачиком на диване, и Роуз, заправляющую вокруг неё фланелевое одеяло. Её черное платье поднимается до бедер, пока она сидит рядом с Дэйзи и гладит её по волосам. Обычно Роуз опускает подол платья, но она слишком сосредоточена на сестре, чтобы заметить это. Она шепчет что-то Дэйзи, которая пытается заснуть.

Лили первой заходит на кухню с следами от слёз на её щеках. Ло прижимает её к груди, облокачиваясь к шкафам, пока она вытирает лицо.

Последние десять минут я потратил на то, чтобы объяснить Ло и Коннору, что произошло с друзьями Дэйзи. Она попросила меня рассказать эту часть, чтобы было не так неловко. Я бы рассказал всем ещё несколько месяцев назад, но это было не моё дело. Эта история слишком пиздецовая и личная, и ей нужно было поговорить об этом с другими людьми. Я не мог сделать это за неё.

Когда каблуки Роуз начинают стучать по кухне, напряжение спадает. Её пылающие желто-зеленые глаза смотрят на меня, и я выпрямляю спину, готовый защищаться.

— Я пытался уговорить её…

— Спасибо, — прерывает она меня. Удивление покрывает моё лицо. Я не могу его скрыть, но она всё равно продолжает. — Ты был рядом с ней, и если бы не ты, я не думаю, что она смогла бы справиться… Так что спасибо тебе.

Мое горло сжимается, и я киваю в ответ.

Коннор подходит к жене сзади, и его руки скользят по её талии. Я замечаю, как его ладонь на мгновение или два ложится на её живот. Его голова опускается, и он шепчет ей на ухо.

В кухне повисает тишина, и возникает невысказанное чувство сожаления, желание, чтобы мы были там, чтобы предотвратить это. Самое большее, что я мог сделать, это защитить её после этого, но это было трудно, пока она всё ещё жила с родителями. Ей приходилось ходить по коридорам и находить внутреннюю силу, которую я не мог ей дать. Думаю, никто не мог.

Роуз первой нарушает тишину.

— Я не могу поверить, что с ней так поступили её собственные друзья.

Друзья не навсегда. Дэйзи часто говорила мне об этом. Это одна из её гребаных теорий. Хотел бы я её опровергнуть, но нам всем не везет с друзьями после обретения славы. Небольшая цена за это, как бы сказало большинство людей.

— Мне никогда не нравились её подруги, — говорю я, засунув руки в свою кожаную куртку. — Они были фальшивыми.

— Я не удивлен, — добавляет Коннор. — Подростки могут быть более жестокими, чем большинство. Они чувствуют себя выше закона, особенно те, кто ведёт наш образ жизни.

Ло кивает, будто понимает это. В частной школе он был известен как хулиган и задира. Но в детстве он также подвергался словесному насилию — это не оправдание, просто гребаный факт.

Ло смотрит на Лили в то время, как она начинает уходить в себя.

— Ты в порядке, любовь моя? — спрашивает он.

— Я бы хотела, чтобы это была я, — тихо говорит она.

Он целует её в висок и прижимает к себе. Комната покрывается бархатной тишиной. Никто ничего не говорит. Но я думаю, что мыслим мы все в одном направлении. Кухня пустая, в ней громоздятся одни коробки. Мы все переезжаем, расходимся, но кажется, что мы не там, где должны быть.

Никто из нас.

Наше расставание — это чертовски странно, неправильно.

— Твоё предложение в силе? — спрашивает Ло, его взгляд устремлен на Коннора.

— Какое предложение?

— То, в котором мы переезжаем к вам, ребята, — говорит Ло. — Я подумал, что мы могли бы купить дом с большим количеством охраны. Который будет больше, чем это место. И Дэйзи могла бы жить со всеми нами. Я думаю, она будет чувствовать себя в большей безопасности, чем живя одна с Райком. А потом, когда родятся дети, мы просто… тогда мы всё решим.

Это, наверное, самое бескорыстное предложение, которое когда-либо делал мой брат. Потому что я знаю, как сильно он ненавидит переезд обратно к Коннору и Роуз. Как сильно он чувствует себя маленьким ребенком на поводке, хотя это, вероятно, неоднократно спасало его задницу. Но также я знаю, как сильно Дэйзи это понравится.

Как сильно это ей поможет.

Вот почему никто больше ничего не говорит об этом.

Всем просто всё понятно.

69. Райк Мэдоуз

Мой телефон вибрирует в кармане, когда я спускаюсь по покрытой ковром лестнице. Я одновременно проверяю сообщение и выхожу вслед за Ло из тяжелых двойных дверей. Наш новый дом находится в богатом районе Филадельфии, не в том, в котором живут наши родители, но чертовски близко. По крайней мере, он огороженный.

По крайней мере, мы можем бегать по улице, не опасаясь роя папарацци.

Я открываю телефон.

Мама: Я люблю тебя. Может, мы можем встретиться, если ты не против. В любом месте, где захочешь.

Я останавливаюсь на каменных ступеньках снаружи, птицы поют. 6 утра. Моё любимое время суток. Солнце ещё не взошло, но небо светлеет, а воздух прохладен.

Моя мама.

Она причинила мне больше боли, чем когда-либо мог причинить отец. Потому что я любил её безоговорочно. Потому что я встал на её сторону против Джонатана из слепой преданности. Потому что она уничтожила Лили и её семью, и назад дороги нет.

Но она всё ещё моя мама.

Она все та же женщина, которая ходила на мои соревнования по легкой атлетике, крепко обнимала меня рождественским утром и записывала меня на любое хобби, о котором я просил, на любой вид спорта, который привлекал моё внимание. Она подарила мне этот гребаный мир — я просто немного потерялся в нём.

У меня всегда будут эти хорошие воспоминания. Мне просто нужно держаться за них.

— Ты идешь?! — зовёт Ло, уже у нашего почтового ящика, разминая ноги.

— Да! Секунду.

Мои пальцы быстро двигаются по экрану.

Я был бы рад.

Я нажимаю Отправить и убираю телефон обратно в карман. Это первое сообщение за два года, на которое я ответил, первая рука, которую я протянул. Пора начинать сначала.

Я иду к Ло и растягиваюсь рядом с ним во дворе, сначала ничего не говоря. Но потом он заговорил.

— Ну… я посмотрел интервью.

Я не смотрю на него. Я просто сажусь на траву и тянусь к ботинку, мои мышцы вытягиваются в тугие струны.

— Да?

— Тебе было трудно? — спрашивает он.

Я смотрю вдаль, мой взгляд устремлен на росистые травинки, на холодную декабрьским утром землю. Пару недель назад я сел поговорить с репортером.

Я говорю Ло чистую правду, никакой лжи.

— Это был один из самых трудных дней в моей, блять, жизни.

Это было труднее, чем взобраться на три скалы одну за другой. Труднее, чем сидеть в тюремной камере. Труднее, чем вежливый обед с моим отцом.

— Ты даже не заикался во время интервью, — говорит Ло. — Коннор волновался, что ты забудешь своё имя.

Я слегка смеюсь.

— Да…

Это всё, что я могу сказать. Репортер, женщина в элегантном сером костюме, с микрофоном, прикрепленным к блузке, спросила меня в упор о том, что всегда хотел знать народ.

— Джонатан Хэйл когда-нибудь неподобающим образом прикасался к Лорену?

Я отрицал каждое обвинение, каждое утверждение, которое выставляло моего отца в дурном свете и причиняло боль моему брату.

Подошва Nike Ло ударяется о мою, пока он тоже растягивается на земле.

— Ты говорил, что самые трудные вещи обычно оказываются правильными, верно?

Его брови хмурятся. Думаю, он беспокоится, что я пожалею о том, что сделал заявление для прессы.

Я не жалею.

Не об этом. Обвинения не были правдивыми. Не было никаких причин молчать, кроме как наказать отца, и мне нужно было отцепить эту гребаную цепь от своих лодыжек.

— Это было, безусловно, чертовски правильное решение, — говорю я со всей своей уверенностью.

Его плечи расслабляются.

— Спасибо, — говорит он. — Я серьёзно. Не только за это, но и за заботу о Дэйзи, за то, что был рядом со мной в эти тяжелые месяцы. Иногда я принимаю тебя как должное, но я никогда не забываю, что ты — причина моей трезвости.

Я по-настоящему улыбаюсь. Думаю, моё лицо говорит само за себя. Иногда трудно сказать, что ему не всё равно, но когда наступают такие моменты, как этот, трудные моменты не кажутся такими уж, блять, плохими. Это стоит всего.

Мы встаем одновременно и снова направляемся к почтовому ящику, освобождаясь от всего этого тяжелого дерьма перед пробежкой.

— Восемь километров, — говорит Ло, прыгая вверх-вниз, чтобы разогреть свою кровь. — На этот раз ты меня не победишь, старший брат. Берегись.

Я замираю на его словах старший брат, сказанных с нежностью. Где-то на этом пути я заслужил это звание. Вот это ахуеть как приятно.

— Эй ты, уставившийся в пространство, ты меня слышал? — спрашивает Ло, размахивая ладонью.

Я отбиваю его руку.

— У тебя тут валяется клюшка для лакросса? Мне нравятся мои, блять, ноги, так что не ломай их.

Ло разводит руки в стороны.

— Никакого жульничества. Честная гонка. Я жду от тебя гребаный трофей, когда обгоню твою задницу в твоем собственном виде спорта.

— Ещё чего.

А потом мы оба смотрим друг на друга, без обратного отсчета. Мы просто стартуем одновременно.

Наши темпы одинаковы. Шаг за шагом. Нога в ногу. Он бежит рядом со мной, наш ритм абсолютно идентичен. Его ноги двигаются быстрее, и я ускоряюсь. Соответствуя ему.

Моё дыхание выравнивается, голова становится легкой. Когда я смотрю рядом с собой, я впервые не вижу тяжести на груди брата. Не вижу ничего, что тянет его назад.

Он, блять, улыбается.

Солнце пробивается сквозь деревья, расстояние между нами сокращается с каждым шагом. Гордость за него поглощает меня.

И только через шесть километров, когда он оставляет меня и делает пять длинных шагов вперед, я понимаю.

Он обгонит меня.

70. Дэйзи Кэллоуэй

— Боже мой, как холодно, — жалуется Лили, крепче обнимая одну из белых шубок Роуз. Вместе с шапочкой Вампы она похожа на маленькое пушистое существо. Которое очень хочется обнять. Именно поэтому я обвиваю рукой за плечи, будучи выше своей старшей сестры.

Мы дышим паром, стоя в 60 сантиметрах снега, который выпал вчера. Мы прячемся за елью на лужайке перед домом. Или, как Лили любит называть её: громадной Рождественской ёлкой.

— Я согласна, — говорит Роуз, настолько замерзшая, что её кости застыли в жёсткой позе.

— Я предлагала тебе свои спортивные штаны, — напоминаю я ей.

Она в чёрных колготках и макси-платье, которое впитывает снег. Её сапожки полностью утонули в белом снегу. Мой наряд не лучше. Я поскользнулась на обуви у двери, торопясь побыстрее вытащить сестёр на улицу.

Это были шлепанцы.

Скажем так, прохлада определенно пробирается внутрь, и мои онемевшие пальцы на ногах кричат о тёплой ванне.

Роуз смотрит на меня после моего комментария, и мне кажется, что она приложила бы ладонь к моему лицу, типа даже не начинай. Но ей слишком холодно, чтобы протянуть руки дальше своих боков.

— Обещаю, это будет стоить боли, — говорю я с широкой улыбкой.

Я протягиваю руку и игриво пожимаю обе их руки. Мне нравится, что я теперь могу проводить больше времени с ними, и Лили разделяет мою улыбку, будто она заразительна.

Роуз закатывает глаза. Но я клянусь, уголок её губ приподнимается. Она достает свой мобильный, и Лили тянется ко мне, чтобы забрать его, но она слишком далеко. Роуз легко прижимает телефон к груди.

— Это тайная миссия, Роуз, — шепчет Лили.

Я выхватываю телефон из рук Роуз и передаю его Лили, которая начинает проверять её сообщения.

Роуз кладет руку на бедро.

— Почему ты шепчешься? — огрызается она. — Здесь нет никого, кроме нас.

Лили смотрит на экран. Я наклоняюсь через её плечо и вижу серию сообщений между ней и Коннором.

— Ты не могла оставить его сообщения непрочитанными хотя бы на часок? — спрашивает она.

— Он меня раздражал, — отвечает она. — Мой голос должен был быть услышан.

Мой собственный телефон жужжит в джинсах, и я быстро проверяю его.

Мама: Ты придешь на обед в воскресенье?

У меня в животе образуется яма. Я пишу ответ: Да, но Райк будет со мной.

Я жду пару секунд, так как обычно она отвечает быстро, но мой телефон молчит. Каждый раз, когда я заезжаю домой, она отказывается признавать Райка. Думаю, ей отчасти стыдно за то, что она сделала с копами, и она слишком горда, чтобы признать свою вину.

Поэтому она всё равно стоит на своём.

Но я не могу притворяться с ней. Я не могу быть дружелюбной, когда она грубит. И я много раз говорила ей, что если она не извинится перед Райком, то я не буду рядом с ней дружелюбной, веселой дочерью. Я буду немного холоднее.

Я готова встретить маму на полпути. Папа сказал мне, что она слишком сильно меня любит, чтобы так долго упрямиться. Нужно просто дать ей время. Я надеюсь, что он прав.

— Шшшш, — шепчет Лили, её глаза выпучиваются. Когда наступает тишина, я слышу звук Эскалейда Роуз, въезжающей на подъездную дорожку.

— Один… — шепчу я, слушая, как открываются двери нескольких машин.

Резкий голос Ло разносится по двору.

— Господи, нам нужно снова позвать кого-нибудь, чтобы расчистить подъездную дорожку.

— Два, — считаю я, обращаясь к сёстрам.

— Я могу сделать это позже, — говорит ему Райк.

Я широко улыбаюсь.

— Три.

Мы выбегаем из своих укрытий, вернее, я бегу на замерзших ногах, а они идут. В их руках в перчатках снежки (мои без перчаток).

Я фокусируюсь на парне в кожаной куртке, который несет ящик Fizz Life и упаковку гоголь-моголя. И я бросаю ему снежок прямо в грудь, снег разваливается и пропитывает его серую майку.

Я ухмыляюсь. И его глаза темнеют при виде меня, а брови поднимаются.

— Серьёзно, Кэллоуэй?

— Серьёзно, серьёзно, — говорю я, уже набирая побольше снега для второй атаки.

Лили вскрикивает, и я оглядываюсь, понимая, что волосы Ло мокрые, и он начал гоняться за ней по заснеженному двору. Она бросает свои заготовленные снежки и убегает с глупой улыбкой, держа руки на голове, как будто её шапочка Вампы может слететь.

— Отличный бросок, Лили! — зову я.

Она показывает мне большой палец вверх.

А потом холод обдает мою голую кожу. Прямо в лицо. Я мгновенно прихожу в себя. Я улыбаюсь и смотрю на Райка, который бросил газировку и гоголь-моголь. Он наклоняется, чтобы слепить второй снежок.

Игра началась.

Я уклоняюсь от его следующего броска и попадаю ещё одним в его плечо. Я пытаюсь сделать шаг к нему, но мой шлепанец застревает под снегом. Я вытягиваю руки для равновесия, но мой вес опрокидывает меня назад, и я падаю, белый снег подхватывает меня, как ледяная подушка. Мои волосы и кофта с длинными рукавами промокли насквозь.

Парень ростом метр восемьдесят три внезапно нависает надо мной, заслоняя собой клочок солнца, не заслоненный облаками. Его темные глаза пылают чувством защиты и вожделением. Он вытаскивает мои лодыжки из снега и осматривает мою обувь. Его лицо становится серьёзным.

— Ты, блять, сумасшедшая.

Он снимает мои шлепанцы и потирает одну из моих покрасневших ног.

Я откидываю голову назад и почти стону.

— Так приятно.

И тут его взгляд останавливается на моей груди.

Я опускаю взгляд. Мои соски совсем твёрдые, а тонкая белая кофта просвечивает. Слова, написанные чуть ниже, гласят: Занята.

Он снимает с себя кожаную куртку, его пристальный взгляд по-прежнему прикован к моей груди, которая вздымается и опадает ещё сильнее, чем раньше.

— Разве ты не слышал? — спрашиваю я, наблюдая, как он смотрит на меня. — Я занята.

— Слышал, — говорит Райк, поднимая меня и накидывая куртку на мои плечи. Его глаза встречаются с моими. — Я также слышал, что он единственный, кто может поспевать за тобой.

А потом он берет меня на руки, и дыхание вырывается из моих легких.

Обхватив руками мою спину и ноги, он несет меня к подъездной дорожке. Я понимаю, что мы на улице, одни, а две другие пары скрылись в теплом помещении. Я даже не думаю, что Роуз участвовала в этом, но, по крайней мере, она выдержала холод с нами за компанию.

Я поднимаю руку и провожу пальцами по волосам на его шее. И его твердые мышцы напрягаются, его глаза снова опускаются вниз по моему телу. Затем он целует меня, его язык легко скользит против моего, нагревая каждый сантиметр моей кожи.

Я в его объятиях.

Больше не просто сестра девушки его брата.

Или сестра подруги.

Даже не просто друг.

Я — его.

И пока он несет меня в дом, а поцелуй становится всё более и более жарким и пылким, я понимаю кое-что в глубине своего сердца.

Мы свободны.

Неважно, что общественность нас ненавидит. Неважно, что моя мама никогда не примет его. Мы сделали всё, что могли на данный момент.

Я улыбаюсь во время следующего поцелуя, моя рука забирается в его густые волосы.

— Я не могу сократить их число до десяти, — говорит Роуз Коннору, прерывая наш момент. Мы оба отстраняемся друг от друга и поворачиваем головы.

Роуз положила ноги на кремовый замшевый диван, а Коннор передает ей кружку кофе. Его рука лежит на её бедрах, прижимая её к своему телу.

— А нужно, если только ты не хочешь иметь пятьдесят детей, дорогая, — говорит он ей.

Роуз смотрит на Лили и Ло, последний из которых наблюдает за мной в объятиях Райка. Хотя Ло всё ещё привыкает видеть нас такими, он не ругается и не делает замечаний Райку. Он просто позволяет нам быть вместе.

— Сколько имен ты уже выбрала? — Роуз спрашивает Лили. — Коннор считает нелепым, что у меня есть варианты.

Должно быть, это было темой их войны в переписке.

Коннор говорит: — У тебя может быть один или два варианта, всё остальное становится лишним.

— Почему я замужем за тобой? — отвечает она.

Он отвечает по-французски, и я совершенно уверена, что он говорит: Потому что ты меня любишь. А я люблю тебя.

Райк, видимо, сыт ими по горло, потому что начинает нести меня к лестнице. Но я вижу выражение лица моей сестры, что-то чистое, волшебное и прекрасное.

Определенно любовь.

— У нас есть только два имени, одно для мальчика, и другое для девочки, — говорит Лили Роуз.

Уголки её губ опускаются, а Коннор бросает на неё взгляд, типа Я же тебе говорил.

Они все начинают обсуждать это, Ло как всегда препираться с Роуз.

Я беспокоилась, что они все изменятся, с тех пор, как узнают, что них скоро должны появиться дети, что они забудут о своём молодом возрасте ради мини-вэнов и всех тех временных затрат, которые, кажется, приходят с детьми. Возможно, со временем так всё и будет, но пока я наслаждаюсь импровизированными боями в снежки, вечерами настольных игр и ужинами, которые мы готовим вместе. Мы живем в этом доме, как в студенческом городке, экономя на аренде, но мы также живем как сёстры.

Это каждый день напоминает мне, что мне всего восемнадцать. Им всего двадцать три и двадцать пять.

У нас есть годы, чтобы вырасти и разойтись каждая своей дорогой.

Это время ещё не пришло.

На полпути вверх по лестнице Райк ставит меня на ноги, его глаза оглядывают меня с головы до ног с сильным желанием. Я тоже хочу его. Я иду назад, а он следует за мной.

— Знаешь, что сделает меня ближе к моим сестрам? — шучу я. А потом я потираю живот.

Его глаза темнеют.

— Помнишь ту стойку на руках, которую ты делала сегодня утром?

— Да.

— А то колесо?

— Ага.

— А как ты пыталась сделать долбанное сальто с батута?

Я улыбаюсь свежим воспоминаниям.

— Это было очень весело.

Снег летел мне в лицо с каждым прыжком. Я делаю ещё пару шагов назад, поднимаясь по лестнице. Он подходит ко мне.

— Представь, что ты не можешь делать всё это в течение девяти, блять, месяцев, Кэллоуэй.

Я останавливаюсь на одной из ступенек, моя улыбка исчезает. Звучит… невесело.

Он подходит ко мне и берет меня за затылок, его губы касаются моего уха: — Никаких ограничений. Двести сорок километров в час. Ты и я, милая.

Моя улыбка возвращается. Это звучит гораздо лучше.

71. Райк Мэдоуз

На свете ещё столько всего, чего я хотел бы сделать, прежде чем остепениться и завести семью.

И все это я хочу сделать вместе с Дэйзи.

Каждый раз, когда я представляю себя в другой стране после восхождения, в путешествии, просто в жизни — она рядом со мной. Я знаю, что мы сделаем это реальностью. Я знаю, что куда бы она ни пошла, туда пойду и я. Куда бы я ни пошел, пойдет она.

Мы больше не нестандартные пятые колеса.

Это, блять, реальность. И я полон решимости сделать так, чтобы это было надолго.

Я снимаю с неё мокрую футболку, на ней нет лифчика, но она поворачивается ко мне спиной, прежде чем я успеваю увидеть её грудь. Она случайно наступает на скейтборд, спрятанный под смятой одеждой, и он катится ей под ноги. Она спотыкается, и я хватаю её за талию.

— Что это было? — спрашивает она, ее дыхание выбивается из груди.

— Твой скейтборд.

Она осматривает нашу комнату. Тут пиздец как грязно. Одежда разбросана повсюду, кровать не застелена, простыни спутаны, жалюзи кривые. Я почти улыбаюсь, вспоминая, как прошлой ночью прижал её спиной к окну, грубый и медленный секс, но веселый секс. Стоя.

Это не помогло ей заснуть. Я никогда и не ожидаю этого. Сейчас она спит около пяти часов, и я надеюсь, что чем больше она будет рассказывать о своем гребаном прошлом, тем больше она перестанет просыпаться посреди ночи.

Она определенно не так напугана.

Это уже начало.

Она выжимает свои мокрые волосы после игры в снежки, а затем ложится животом на матрас. Когда я смотрю на её голую спину, мое дыхание становится тяжелее, чем обычно. Её джинсы чертовски промокли, но я хочу их снять по многим, блять, причинам. Я срочно стягиваю их с её бедер и лодыжек, мой взгляд прослеживает татуировку между её лопаток, когда я делаю это. Я был с ней в тот день, когда она её сделала.

Она улыбается, повернув голову, чтобы уловить мою реакцию.

Теперь я не скрываю своё желание. Но под этим всем скрывается что-то ещё. То, что я не разделял ни с кем, кроме неё.

Самая лучшая, блять, любовь.

Я забираюсь на кровать, и мои пальцы проводят по её татуировке, прежде чем мой рот и язык следуют за ними. Чернила на ее коже вырисовывают ловец снов с тремя перьями.

А вдоль рамки — маленький рисунок волка, защищающего все её беспокойные и дикие гребаные сны от плохого.

Мне нравится эта татуировка. Я люблю её. Я люблю это — возможность целовать её без страха. Есть ещё осуждение, но оно не такое, с каким я не мог бы справиться.

Она переворачивается на спину, и я кладу руки по обе стороны от её головы, окружая её своим телом, пока смотрю вниз.

— Коста-Рика, — говорю я ей, глядя в её смелые зеленые глаза. — Вот куда я хочу повести тебя дальше.

Она улыбается.

— Мы будем целоваться под водопадами?

— Будут не только поцелуи.

Её лицо озаряется до высшей степени. И я провожаю взглядом шрам, который пересекает ее щеку, поднимаясь от челюсти к виску.

Она смотрит, как мой взгляд танцует над старой раной.

— Теперь я чудовище, а ты красавица? — спрашивает она, её глаза сверкают.

Я качаю головой.

— Нет, милая, мы оба гребаные чудовища.

Я покажу тебе это через секунду. Я собираюсь поцеловать её, но её улыбка медленно исчезает, на мгновение она теряется в собственных мыслях.

Я хмурюсь.

— Что случилось?

Вчера она сказала мне кое-что, что осталось со мной. Она сказала, что не привыкла доставлять людям такой сильный дискомфорт, а когда незнакомцы смотрят на её лицо, именно это и происходит.

— Это напоминает тебе о той ночи? — спрашивает она. — Мне всегда было интересно… возвращаются ли те плохие воспоминания, когда ты видишь шрам.

Я чувствую, как мои черты темнеют, лицо превращается в камень.

— Нет.

— Тебе не нужно лгать. Всё в порядке.

Она покраснела, охваченная тревогой.

— Я не вру.

У меня нет никаких, блять, вспышек с моментами той ночи, когда я смотрю на её щеку.

— Тогда о чем он тебе напоминает?

Я убираю её волосы со лба и поворачиваю её голову к себе, чтобы я мог полностью видеть её шрам. И мои губы начинают подниматься, когда ответ приходит ко мне.

— Он напоминает мне обо всех причинах, по которым я чертовски люблю тебя, — я провожу пальцем по краю у её виска. — Ты дикая, смелая и такая, блять, сумасшедшая, — он соответствует её дикой природе — как бы странно это ни казалось. Я наклоняюсь и шепчу ей на ухо: — Я горжусь тем, что ты у меня есть, Дэйз. Вот так просто.

Мои губы грубо встречаются с её губами, моё тело движется вперед к Дэйзи с каждым глубоким поцелуем.

Когда мы отстраняемся друг от друга, я запускаю пальцы в её растрепанные светлые волосы и дышу ей в ухо: — Я хочу услышать твой долбаный рёв, Кэллоуэй.

Её лицо озаряет улыбка. И я смотрю прямо в её зеленые глаза, в которые буду смотреть еще много долбаных лет.

Notes

[

←1

]

американская компания, информационное агентство, один из двух ведущих американских поставщиков финансовой информации для профессиональных участников финансовых рынков

[

←2

]

обсессивно-компульсивное расстройство

[

←3

]

профессиональный футбольный клуб

[

←4

]

отсылка к фильму «Почти знаменит»

[

←5

]

американское телешоу

[

←6

]

компания по продаже принадлежностей и одежды для активного отдыха

[

←7

]

американский производитель и поставщик спортивной одежды и экипировки

[

←8

]

сети гостиниц

[

←9

]

кишечная палочка

[

←10

]

blow с англ. пер. — дуть, отсосать

[

←11

]

в пер. с англ. блять, трахаться

[

←12

]

Национальный парк в Юта, США

[

←13

]

Энергетический напиток

[

←14

]

Игра, в которой нитью, надетой на пальцы, образуют различные узоры.

[

←15

]

Тип аварии на мотоцикле, характеризующийся внезапным и сильным вращением велосипеда вокруг своей длинной оси.

[

←16

]

Когда мотоцикл валится на бок и мотоциклист сидит на нем непосредственно до момента приземления на асфальт.

[

←17

]

Лицам до 17 лет обязательно присутствие взрослого.

[

←18

]

Одна из крупнейших горных вершин — монолитов в Северной Америке.

[

←19

]

Цитата из Питера Пэна

[

←20

]

Публичное проявление чувств

[

←21

]

Счастливого пути, Дэйзи

Оглавление

Информация

ПРИМЕЧАНИЕ ОТ РАЙКА

Пролог Райк Мэдоуз

1. Райк Мэдоуз

2. Дэйзи Кэллоуэй

3. Дэйзи Кэллоуэй

4. Райк Мэдоуз

5. Райк Мэдоуз

6. Дэйзи Кэллоуэй

7. Дэйзи Кэллоуэй

8. Райк Мэдоуз

9. Дэйзи Кэллоуэй

10. Райк Мэдоуз

11. Райк Мэдоуз

12. Дэйзи Кэллоуэй

13. Дэйзи Кэллоуэй

14. Дэйзи Кэллоуэй

15. Райк Мэдоуз

16. Райк Мэдоуз

17. Дэйзи Кэллоуэй

18. Райк Мэдоуз

19. Дэйзи Кэллоуэй

20. Дэйзи Кэллоуэй

21. Райк Мэдоуз

22. Райк Мэдоуз

23. Дэйзи Кэллоуэй

24. Райк Мэдоуз

25. Райк Мэдоуз

26. Райк Мэдоуз

27. Дэйзи Кэллоуэй

28. Дэйзи Кэллоуэй

29. Дэйзи Кэллоуэй

30. Райк Мэдоуз

31. Райк Мэдоуз

32. Дэйзи Кэллоуэй

33. Дэйзи Кэллоуэй

34. Райк Мэдоуз

35. Дэйзи Кэллоуэй

36. Райк Мэдоуз

37. Дэйзи Кэллоуэй

38. Райк Мэдоуз

39. Райк Мэдоуз

40. Райк Мэдоуз

41. Райк Мэдоуз

42. Дэйзи Кэллоуэй

43. Райк Мэдоуз

44. Дэйзи Кэллоуэй

45. Райк Мэдоуз

46. Дэйзи Кэллоуэй

47. Райк Мэдоуз

48. Райк Мэдоуз

49. Райк Мэдоуз

50. Дэйзи Кэллоуэй

51. Райк Мэдоуз

52. Дэйзи Кэллоуэй

53. Райк Мэдоуз

54. Райк Мэдоуз

55. Дэйзи Кэллоуэй

56. Райк Мэдоуз

57. Дэйзи Кэллоуэй

58. Райк Мэдоуз

59. Райк Мэдоуз

60. Райк Мэдоуз

61. Дэйзи Кэллоуэй

62. Райк Мэдоуз

63. Райк Мэдоуз

64. Дэйзи Кэллоуэй

65. Райк Мэдоуз

66. Райк Мэдоуз

67. Дэйзи Кэллоуэй

68. Райк Мэдоуз

69. Райк Мэдоуз

70. Дэйзи Кэллоуэй

71. Райк Мэдоуз