Судьба Вайлет и Люка (ЛП) [Джессика Соренсен] (fb2) читать онлайн

Джессика Соренсен Судьба Вайлет и Люка Серия: Совпадение #3

Переводчики: Яна Сорокина (пролог, 1–2 главы), Leree (3–5 глава), Людмила Крамсаева (с 6 главы)

Редакторы: Альбина Анкудимова (пролог-1 глава), Александра Одинцова (2–5 глава), Кристина (с 6 главы)

Главный редактор: Светлана Симонова

Обложка: Екатерина Белобородова

Оформитель: Юлия Цветкова

Переведено специально для групп:

Пролог

Люк

8 лет

Я ненавижу бегать, но, кажется, всегда делал это. Я всегда и всюду убегал. Постоянно пытался спрятаться. Я прятался столько же, сколько и бегал, а если не делал этого — случалось что-то плохое: меня находили или заставляли делать вещи, от которых скручивало живот, или приходилось с этим справляться.

— Выходи, выходи, где бы ты ни был, — пропела мама, когда я выбежал из дома. Ее язык заплетался, значит, она опять принимала свои лекарства. Она делала это очень часто, что для меня не имело никакого смысла. Иногда мне приходилось пить таблетки из-за болезни. Но когда мама принимала их, кажется, она только сильнее заболевала.

Она не всегда была такой, точнее, не настолько плохой. Примерно год назад, когда отец еще был с нами, она была нормальной и не принимала лекарств. Но сейчас, это происходит постоянно, и мне кажется, она начинает сходить с ума. Я сравниваю ее с другими мамами, смотря на своих друзей. Я вижу, как их забирают из школы, и они счастливы вместе. Друзья всегда рады видеть своих мам и не убегают от них, пытаясь спрятаться, как это делаю я все время.

Я забежал за заднюю часть дома, убегая от звука ее голоса, что гнался в поисках меня. Она постоянно меня ищет, и я ненавижу, когда она так делает — мне приходится убегать и прятаться. Но она всегда меня находит. Обычно я прятался под кроватью или в шкафу, или где-нибудь еще в доме, но она всегда меня находила. Так что сегодня я решил спрятаться на улице.

Как только забежал за лестницу, то остановился, чтобы отдышаться. Там было достаточно места для укрытия. Я подтянул ноги к телу и положил голову на колени. Солнечный свет искрился через трещины в дереве и попадал прямо на меня. Я переживал из-за этого, ведь если солнце видит меня, то и она сможет меня увидеть.

Насколько это было возможно, я прижался к нижней ступени и сел так, чтобы солнечные лучи не падали на меня. Раздался скрип двери, и я задержал дыхание.

— Люк, — позвала меня мама, стоя на верхней ступеньке. Шаркая тапочками по дереву, она закрыла дверь. — Люк, ты здесь?

Я спрятал лицо в ладонях, пытаясь не заплакать, иначе она могла меня услышать. Возможно, мама захотела бы обнять меня, но я не любил, когда она делала это. Я не любил множество вещей, которые она делала и какие чувства вызывала у меня при этом.

— Люк Прайс, — позвала мама с ноткой предупреждения в голосе, спускаясь вниз. Я поднял голову и сквозь трещины в лестнице увидел ее розовые пушистые тапочки. Запах от ее сигарет заставил скрутиться мой живот в тугой узел. — Если ты здесь и игнорируешь меня, то у тебя будут большие проблемы, — она практически пропела это, словно песню из игры, в которую мы играли. Иногда мне кажется, что все это для нее игра. Игра, которую я всегда проигрывал.

C каждым ее шагом ступени лестницы поскрипывали. Пепел от сигарет падал на пол и на мою голову. Немного пепла попало мне в рот, но я не выплюнул его. Я оставался под лестницей до тех пор, пока мог, борясь со своим сердцем, которое билось так сильно, что ладони покрылись потом.

В конце концов, кажется после того, как прошла вечность, она развернулась и пошла обратно в дом.

— Хорошо, будь по-твоему, — сказала она.

Никогда не получалось, по-моему, и я лучше всех знал это, поэтому не надеялся на другой исход. Но все же сидел в своем укрытии, пока не хлопнула дверь. Я дождался, когда небо станет серым и выбрался из-под лестницы. Если бы это зависело от меня, то остался бы там, но я устал и хотел есть.

Я не мог услышать или увидеть ее сейчас, поэтому решился выглянуть из-под лестницы. Горизонт был чист, и я выполз на траву. Встав на ноги, быстро отряхнул свою одежду. Задержав дыхания, перебежал на другую сторону дома, пока не оказался на переднем дворе.

Я никогда особо не любил место, в котором мы жили. Трава во всех дворах была желтой, а дома нуждались в ремонте, и наш тоже. Мама говорила, что все это потому, что мы бедные так как мой отец, бросил нас и забыл обо мне, мы не могли ничего себе позволить. Я не уверен, что ее словам можно было верить, ведь она всегда врала. Например, она всегда обещала мне из раза в раз, что заставляет меня делать вещи, которые я не хочу в последний раз.

Некоторое время я простоял во дворе, придумывая куда пойти. Можно было бы забраться через окно в спальне моей сестры и спрятаться там до ее прихода, возможно, она смогла бы помочь мне. Но в последнее время она стала странной и ее начало раздражать, когда я разговаривал с ней. Ей повезло, мама практически не замечала ее по сравнению со мной. Не знаю почему. Я делал все возможное, чтобы стать незаметным. Я не приставал к ней, постоянно убирался и делал все, как она хотела. Я молчал и чаще всего сидел в своей комнате, даже раскладывал все свои игрушки, как она любила. Эми же казалась не существовала для нее.

Ей повезло. Я хотел бы стать невидимкой.

Я решил пойти на заправку за углом, там было кафе, где можно купить что-нибудь поесть. Живот сводило от голода. Но как только я встал, сразу же услышал скрип открывающейся двери.

— Люк, иди сюда сейчас же! — яростным голосом позвала меня мама, щелкая пальцами и показывая рукой, чтобы я встал около нее. — Ты мне нужен.

Я застыл, мечтая быть более храбрым, чтобы убежать. Просто сбежать и никогда не возвращаться. Спать в коробке, потому что такая жизнь казалась мне намного привлекательнее, чем моя в этом стерилизованном доме. Но я не был достаточно храбрым и подошел к ней, как она того требовала. Она держала дверь открытой, ее волосы были убраны в высокий хвост; из одежды на ней были фиолетовая майка и клетчатые шорты, которые она всегда носила. Это было что-то вроде рабочей формы, хотя у нее и не было работы. Точнее не было такой, где нужно было носить форму. Несмотря на это, она продавала лекарства жутковатым мужчинам, которые всегда пялились на нее или на Эми, когда та выходила из спальни.

Она позвала меня.

— Иди сюда.

Тяжело дыша, я поплелся к двери; казалось, меня сейчас вырвет. Это случилась каждый раз, когда ей нужна была моя помощь. У меня начинал болеть живот от представления того, что она заставит меня сделать.

Когда я поднялся, она дала мне пройти, при этом, не выглядев счастливой, но и грустной она не была. Она держала дверь для меня, наблюдая за мной своими карими глазами, напоминавшими мне мрамор, отчего захотелось убежать куда подальше. Когда я зашел, она закрыла верхний засов, задвинула цепочку и только затем повернулась ко мне.

Шторы были задернут, от не потухшей сигареты исходил дым, заполнивший всю комнату. Около дивана стоял стол, покрытый пластиком, чтобы «не испортить скатерть», как однажды сказала мама. Она была убеждена, что грязный воздух может навредить ей или дому, именно поэтому она практически не выходила.

— Почему ты убежал? — спросила она, обходя диван и садясь на него. Взяла сигарету и стряхнула с нее пепел, прежде чем поднести ко рту. Глубоко затянувшись, через секунду, выпустила клубок дыма, который окутал ее лицо. — Ты играл?

Я кивнул, потому что это было лучше, чем сказать, что я прятался от нее.

— Да.

Она сделала еще одну затяжку и затем уставилась на статуэтки кошек, стоявших на полке в ряд. Каждый ряд был расположен согласно породе. Однажды она уже делала это, когда приняла слишком много таблеток, которые помогали ей не спать долгое время и от которых ее не тошнило. Звон стекла и несвязное бормотание заставило меня очнуться, когда она, как сумасшедшая, начала переставлять фигуры, чтобы «ничего плохого не случилось». Она знала, что так будет, она могла почувствовать это своим нутром. Думаю, что-то плохое уже случалось. Вообще-то много чего плохого происходило.

— Люк, соберись, — я отвел свой взгляд от фигур, мысленно желая быть одной из них, стоять на полке и наблюдать за происходящим со стороны, а не быть участником. Она переложила сигарету в другую руку и достала свою маленькую деревянную коробку с лекарствами. Сделав последнюю затяжку, она положила ее на колени и села так, что могла включить лампу. — Хватить возиться там, иди сюда.

Я весь сжался и обернулся на дверь, моля, чтобы Эми вернулась домой и отвлекла маму, тогда бы я смог спрятаться. Но она не пришла, и я застрял. Здесь. С ней.

— Я должен? — спросил ее тихо.

Она кивнула, и в ее глазах появились безумные огоньки.

— Ты должен.

Дрожа, я подошел и сел рядом с ней на диван. Она начала гладить меня по голове, как будто я был ее домашним любимцем. Она часто так делала, и меня всегда интересовало кто я для нее — животное или ребенок.

— Сегодня ты плохо себя вел, — сказала мама, продолжая гладить меня. Я ненавидел это, мне ужасно хотелось потрясти головой, чтобы она не могла трогать меня. — Ты должен был прийти, когда я звала тебя.

— Мне жаль.

Я лгал и жалел только о том, что был найден. Мне нужно найти лучшее место, чтобы прятаться и оставаться там до тех пор, пока она не перестанет меня искать. Возможно, тогда я стану невидимкой, как Эми.

— Все хорошо.

Она поцеловала меня в щеку. Я закрыл глаза, чтобы не закричать: «Не трогай меня».

— Я знаю, глубоко внутри ты хороший мальчик.

Нет, я не такой. Я ужасен, потому что ненавижу тебя. Я ненавижу тебя так сильно, что хочу, чтобы ты исчезла.

Напевая собственную песню, она открыла коробку и достала все необходимое. Мне даже не надо было смотреть, я прекрасно знал содержание этой коробки. Ложка, зажигалка, маленький пакетик с порошком цвета жженого сахара, ватный диск, вода, жгут, шприц, который она скорее всего стащила из моего тайника с инсулином.

— Ты помнишь, что должен сделать? — спросила мама и продолжила напевать.

Я кивнул, мне хотелось плакать, я не хотел делать этого. Я не хотел делать ничего из того, что она мне говорила.

— Да.

— Хорошо, — она снова погладила меня на этот раз не так нежно.

Я не смотрел, как она открывает пакетик, кладет часть содержимого на ложку и смешивает с водой, я прекрасно мог представить все ее движения, ведь видел это постоянно, а иногда несколько раз в день. Все зависело от того, как сильно она уходила в себя. Если сильно, то количество доз увеличивалось. Иногда она становилась спокойной. Я любил такие дни, мама сосредотачивалась либо на уборке, либо на тараканах в своей голове.

Она нагрела ложку зажигалкой, тихо напевая. У нее был прекрасный голос, но слова песни пугали. Как только ложка достаточно нагрелась, она завязала жгут вокруг своей руки. Я сел около нее, нервно постукивая пальцами о коленку, притворяясь, что меня здесь нет. В каком-нибудь другом месте, но только не здесь.

Я ненавидел ее.

— Так, Люк, помоги мне, хорошо? — в конце концов спросила мама, смешав все необходимое и наполнив шприц.

Я повернулся к ней, трясясь. Всегда дрожал. Всегда нервничал. Все время. Постоянно боялся сделать что-нибудь не так. Перепутать. Мама всучила мне шприц и положила руку на мое колено. В местах, где были сделаны уколы, виднелись фиолетовые и желтые синяки. Ее вены четко выделялись на коже, мне было ненавистно смотреть, как игла входит в них, мама же обожала это. Как обычно, я взял ее руку и приставил иглу рядом с одним из синяков.

Мои руки дрожали.

— Мама, пожалуйста, не заставляй меня, — шептал я. — Мам, пожалуйста.

Не знаю, зачем пытался отговорить ее. Она могла сделать все что угодно, лишь бы получить дозу. Те вещи, которые нормальные люди бы не сделали.

— Дышать глубоко, помнишь? — она игнорировала меня, лишь свободной рукой обвила мою шею. — Помни, не упусти вену. Ты можешь повредить мою руку или даже убить, если не будешь осторожен.

Она произнесла это так, словно это была самая приятная вещь в мире, и я не должен нервничать.

Но все это имело обратный эффект, потому что часть меня хотела упустить вену. Мне понадобилось пару минут перед тем, как сосредоточиться и прогнать мысли о том, что я хочу навредить ей. Я не сделаю этого.

Когда немного успокоился, насколько мог, то вставил иголку в вену, как делал уже тысячи раз. Каждый раз мне казалось, что я делаю укол себе и чувствую его. Я вздрогнул, когда ее мышцы напряглись. Как только начал вводить лекарство, она выдохнула и начала ложиться на диван, таща меня за собой. Я заспешил и вытащил иглу до того, как мы упали на диванные подушки.

— Спасибо Люк, — сказала она сонно, гладя меня по голове, не давая уйти. Она пыталась сказать еще что-то, но не могла, она была в ловушке сна так же, как и я в ее.

Я сжал губы и уставился на стену, еле дыша. Спустя время она полностью закрыла глаза, хватка ослабла, и у меня получилось выбраться из ее объятий.

Я привстал, глотая слезы, и ненавидел ее за то, что заставила меня сделать это и ненавидел себя за все, но радовало то, что она вырубилась. Бросив шприц от злости, наступил на него. Используя все свои силы, я перевернул ее на бок, потому что иногда она падала. Теперь во всем доме царила тишина, и это мне нравилось. Но, в то же время, мне это не нравилось, потому что в душе наступала пустота. Единственное чего мне хотелось — быть нормальным ребенком, похожим на тех детей, которых я видел в парке. Которых родители катали на качелях. Они всегда смеялись и улыбались друг другу. Каждый раз, видя их, я чувствовал злость, смешанную с ненавистью и печалью, заставляющую меня страдать. Это навсегда стерло улыбку с моего лица, и я больше никогда не пытался стать таким, как они. Счастья не существует. Это все притворство.

Я кинул шприц и ложку в коробку. Интересно, моя жизнь всегда будет такой? Я всегда буду чувствовать только ненависть и боль? Эта мысль заставила меня содрогнуться, пока собирал все вещи обратно в коробку, я чувствовал, что мне нужно сбежать отсюда. Больше нет сил терпеть все это. Я больше не могу жить здесь. С ней.

— Я больше не могу, — прокричав это, я от безысходности ударил кулаком по кофейному столику. От удара слезы застыли в моих глазах. Я начал плакать от боли, медленно опустившись на пол, но никто, конечно же, не слышал меня.

Вайлет

13 лет

Ненавижу переезжать. Не из дома в дом, а из семьи в семью. Ненавижу движение, ведь это всегда означает переезд в новое место. Будь моя воля, я бы просто осталась на месте и не двигалась никуда. Но, правда в том, что у меня нет выбора и я никогда не знаю, где буду жить и с кем. Иногда это нормальные семьи, но чаще всего это алкоголики, наркоманы, религиозные фанатики, извращенцы.

Семья, в которой проживаю сейчас, считает, что я все делаю неправильно, и мне следует походить на их дочь Дженнифер. Даже не знаю, зачем приютили меня. Они обыкновенная полноценная семья, а я же их неидеальная декорация, которую можно показывать друзьям, чтобы те в свою очередь, восхищались ими за попытку воспитания сложного подростка. Я нежеланная сирота, взятая лишь для того, чтобы исправить меня, а потом показывать, насколько у них прекрасная семья.

— Так щедро с твоей стороны дать этой девочке крышу над головой, — говорила женщина с огненно-рыжими волосами Амелии — моей теперешней маме. Она устроила очередную вечеринку для соседей, чтобы потом жаловаться на них своему мужу. — Бедным детям как никому нужен дом.

Амелия посмотрела на меня, сидящую за столом, возле которого мне следовало проторчать всю вечеринку.

— Но это так сложно.

Она была одета в желтый свитер и напоминала мне непрерывно чирикающую канарейку, которая была у моих предыдущих родителей. Амелия раскладывала крекеры и сыр на тарелку, а затем повернулась к холодильнику.

— Она очень проблемный ребенок.

Вынула из холодильника лимонад и снова взглянула на меня, прошептав рыжей голове.

— Она постоянно выходит из себя, а недавно разбила вазу, потому что не могла найти свои туфли, но мы работаем над этим.

Агрессивна все время, это говорят все: зла на весь мир, учитывая через что мне пришлось пройти, но еще никто не захотел понять меня. Возможно, во мне слишком много ярости, я разбита, нестабильна, даже опасна. Никто не хочет такого ребенка, все хотят счастливого, который будет дарить им радость. Я же противоположность всему этому — из-за моего болезненного детства. Уверена, они ждут, когда я дам повод, чтобы отослать меня, сказав, что они сделали все возможное.

— И ее ночные кошмары, — продолжала Амелия. — Она просыпаться с криками каждую ночь и недавно даже описалась. А еще она прибежала в нашу комнату и сказала, что боится спать одна.

Ее взгляд опустился на моего фиолетового потрепанного медведя, которого я держала.

— Она никак не может вырасти, везде таскает с собой эту игрушку… Это очень странно.

Я ненавижу ее. Она не понимает, что это такое — видеть вещи, которые большинство предпочитают не признавать. Ужасная правда, окрашенная в кровавый красный цвет, застрявшая в моей голове, которую я не могу забыть. Смерть. Жестокость. Страх. Люди, убивающие других, как будто жизнь ничего не значит. Они оставили меня с этой правдой одну. Почему они оставили меня? Плюшевый медведь — это все, что осталось с того времени, когда у меня еще было детство.

Я отвернулась, чтобы не слышать ее голоса, и смотрела в окно на солнечные лучи, гуляющие по газону, что сделан в форме тюльпана, и прижимала к себе плюшевого медведя, которого мне подарил отец на день рождения, за день до того, как умер. На бутонах тюльпана, очень похожих на сердце, были маленькие капельки воды, из-за которых цветы начинали мерцать и переливаться. Наблюдая за этим, я начала концентрироваться и успокаиваться, пытаясь взят эмоции под контроль. Иначе все, что я скрывала внутри выйдет наружу и у меня не будет выбора, кроме как найти способ, чтобы избавиться от этого — выпустить адреналин.

Кроме того, Амелии не нужно было повторять то, что мне итак было известно. Я знаю, что происходит со мной каждую ночь так же, как и то, кто я для них, и то, что через пару месяцев или около того они устанут от меня и отправят в другую семью, в которой я также буду всех раздражать и в конечном итоге меня отошлют, снова. Это как часы, поэтому я больше ничего не жду. Ожидание приносит одно разочарование. Я мечтала лишь однажды, когда была совсем маленькой — хотела вырасти веселой и счастливой, жить с мамой и папой, но все разрушилось в день их смерти.

— Вайлет, — Амелия щелкнула пальцами, и я сразу же повернулась к ней. Она и ее рыжеволосая подруга смотрели на меня c тревогой и страхом, мне интересно, как много ее подруга знает обо мне. Знает ли она о той ночи? Что я видела? Чего избежала, а чего нет? Она боится меня?

— Ты слушаешь меня? — спросила она.

Я покачала головой.

— Нет.

Она вскинула брови и обернулась на меня, когда открывала шкаф.

— Нет, что?

Я посадила своего медвежонка на коленки и сказала себе не злиться, потому что в последний раз, когда я вышла из-под контроля, то сломала кучу вещей, а потом оказалась здесь.

— Нет, мадам.

Ее брови вновь опустились, пока она выбирала какие консервы достать.

— Боже, если бы ты слушала меня, то уже бы все сделала.

— Я слушаю сейчас, — ответила ей, после чего ее лицо скривилось. — Извините. Я слушаю сейчас, мадам.

Прожигая меня взглядом, она начала раскладывать и открывать консервы.

— Я просила тебя сходить в гараж и принести мясо из холодильника для гамбургеров.

Я кивнула и слезла со стула, взяв своего медведя с собой. Я была рада сбежать из этой душной кухни, где все ее друзья не переставая смотрели на меня, ожидая, что я ударю. Выходя, услышала, как Амелия сказала: «Думаю, нам следует позвонить социальному работнику и попросить, чтобы ее забрали. Она не похожа на ту, что мы ждали…»

Мне очень хотелось развернуться и сказать: «никогда и ничего не жди», но я пошла дальше в гараж. Свет уже был включен, и я потихоньку начала спускаться, как почувствовала холод исходивший от морозилки. Резко затормозила, когда заметила Джениффер в углу вместе с ее друзьями, возившимися с велосипедами.

— О, смотрите, кто к нам пожаловал, — съязвила Джениффер, переставляя свой велик. Он был розовый так же, как и ее платье. У меня тоже когда-то был велосипед, но фиолетовый потому, что я ненавижу розовый. Я никогда не училась кататься на нем, он теперь часть моей прежней жизни, которая сложена в коробки и продана, как и остаток моего детства.

— Это же Вайлет и ее глупый медведь, — она обернулась к друзьям. — Она вечно таскает его с собой, как маленькая.

Я прижала медведя к себе и изо всех сил старалась игнорировать ее, это все, что было в моих силах. Это не мой дом и не моя семья, никто за меня не заступиться. Я одна, у меня никого нет. Это то, что я уже смогла понять раньше и уже свыклась с этой мыслью — это сделало мою жизнь намного проще в последние семь лет.

Я быстро прошла мимо нее и ее друзей, которые смеялись и зажимали носы, как будто от меня пахло, как от бездомной. Взяв мясо для гамбургеров из холодильника, я развернулась чтобы пойти обратно. Но Дженнифер преградила мне путь к выходу своим велосипедом.

— Можешь отойти? — спросила я вежливо, беря мясо в одну руку, а медведя в другую. Я двинулась в противоположную сторону, пытаясь обойти ее, но Дженнифер сделала тоже самое, расставив руки.

— Тролль, — засмеялся один из ее друзей, а за ним и все остальные.

— Это мой дом, — сказала Дженнифер с ухмылкой. — Не твой, ты не можешь говорить мне, что делать.

Я показала ей на мясо, стараясь не грубить, сказала:

— Да, но твоя мама попросила принести его.

Она поставила руки на бедра и сказала мне с нажимом:

— Это потому что она думает, что ты служанка. И вообще, пару дней назад я подслушала, как она говорила отцу, что они взяли тебя только потому, что нам нужен был кто-то для уборки дома.

Не позволяй ей задеть тебя. Это не имеет значение.

— Уйди с дороги, — сказала я сквозь зубы.

Она покачала головой.

— Ни за что. Ты не можешь мной командовать, ты неудачница, вонючка и сумасшедшая.

Остальные засмеялись, и я еле сдержалась, чтобы не дать ей по лицу. Тебя учили быть выше этого. Мама и папа хотели, чтобы я была лучше. Я попробовала обойти ее с другой стороны, но она преградила мне путь и ударила меня по ноге. Пульсирующая боль распространилась по всей ноге, но я никак не отреагировала, оставаясь спокойной.

— Неудивительно, что у тебя нет родителей. Наверное, ты им не нужна, — она давит смешок. — Ой, подожди, вспомнила. Они умерли…возможно, ты их убила.

— Заткнись, — предупреждаю ее и подхожу к ней ближе. Я чувствую, что сейчас сорвусь.

— Или что? — спросила Дженнифер, оставшись на месте. Ее друг встает с пола и смотрит на нас так, что мне хочется сбежать. Но я уверена, что они догонят меня и в конце концов все равно во всем буду виновата я.

— Что значит: «она убила своих родителей»? — спрашивает он, вытирая грязь со своего лба.

Дженнифер злобно усмехнулась и ответила ему:

— Разве ты не знаешь ее историю?

— Заткнись, — я пыталась заткнуть ее, подходя ближе и подняв рук, как будто собиралась ударить ее. — Я предупреждаю.

Но она продолжила говорить, как будто меня не существовало.

— Ее родителей убили, — она посмотрела на меня взглядом полным ненависти и жестокости. — Я слышала, как мама говорила, что она нашла их. Но думаю, она сама это сделала, потому что она — ненормальная.

В голове сразу всплыла картинка: мама и папа в их спальне полностью в крови, я потеряла их. Я постаралась, как можно быстрее убрать это воспоминание, пока не начала видеть кровь повсюду. Кровь. Смерть. И маленькая глупая девочка, которая не ушла оттуда.

Мясо выпало из моих рук, совершенно не думая, я схватила Дженнифер за ее блондинистые волосы и начала тянуть.

— Забери свои слова назад! — кричала я, начав тянуть еще сильнее и обходя машину, чтобы ее друг не смог разнять нас.

Ее голова запрокинулась назад и слезы брызнули из глаз, она закричала:

— Ты злая стерва!

— Отпусти ее! — завопил мальчик, обходя машину. — Ты ненормальная.

Он повернулся к другим девочкам и сказал позвать кого-нибудь, те убежали, посмотрев на меня, как на сумасшедшую.

Я знала, что скоро придет Амелия и у нее не займет много времени для звонка в социальную службу, чтобы меня забрали. Меня всю трясло от злости и ненависти, и я вылила все это на Дженнифер. Никого больше. Все вокруг поплыло, мне показалось, что я вернулась в свое детство: снова вижу кровь, слышу голоса.

Меня трясло так сильно, что мои руки разжались сами по себе и я отпустила Дженнифер. Она чуть было не упала, но смогла удержаться. Дженнифер со всей силы толкнула меня, и я упала, стукнувшись об стену головой.

— Ты ненормальная! — кричала Дженнифер, рыдая навзрыд. — Мама и папа отправят тебя обратно.

Я уставилась на пол, обнимая медведя, эмоционально опустошенная.

Разочарованно хмыкнув, она топнула, прежде чем выбежать из гаража.

Пару минут спустя, Амелия влетела в гараж, начав кричать, даже не успев дойти до меня.

— Это конец для тебя! Ты понимаешь?

— Да.

Ответила я спокойным пустым голосом.

— Да, что? — она ждала, пока я отвечу, скрестив руки.

Я не отвечала, потому что больше не было смысла. Я с этим домом покончено. Нельзя было стереть то, что только что произошло. Я не могла изменить свое прошлое так же, как и контролировать будущее.

Амелия была вне себя, ее лицо стало красным. Она сказала, что я ничтожество и что никто не захочет взять меня, и мне уготована дорога назад. Она сказала то, что я и так прекрасно знала.

— Ты вообще слушаешь меня? — закричала Амелия и встряхнула меня. Разозлившись еще сильнее, она выхватила медвежонка у меня из рук.

Это вывело меня из транса.

— Эй, это мое!

Я плакала и прыгала, пытаясь забрать мишку. Она оттолкнула меня, когда я практически вернула его.

Амелия шагнула назад, заведя руки назад.

— Считай, это наказанием за то, что ударила мою дочь.

— Твоя дочь это заслужила.

Я запаниковала. Она сделает все, чтобы я не получила медведя назад. Он мне нужен, чтобы выжить, иначе я не смогу, не захочу. Почему я не умерла?

— Хорошо, когда будешь готова извиниться пред Дженнифер, ты получишь его обратно.

Она пошла к входной двери, где уже стояла улыбающаяся Дженнифер, ждущая извинений.

— Прости, — я практически прорычала это и была готова сделать все что угодно, лишь бы получить его обратно.

— Пожалуйста, не забирайте его.

Отчаяние пронизывало моей голос.

— Это все, что осталось от родителей.

Я была слабой, жалкой, умоляющей. И я ненавидела это. Я ненавидела саму себя. Но мне нужен этот медвежонок.

Дженнифер, с красным лицом после слез, лишь усмехнулась надо мной, скрестив руки и опершись на дверь.

— Мам, я не думаю, что она действительно сожалеет.

Амелия изучала меня пару секунд.

— Я тоже так думаю.

Она разочарованно посмотрела на меня, как будто наконец поняла, что не сможет исправить меня, и пошла в дом с моим мишкой.

— Ты получишь его обратно, когда действительно раскаешься. И тебе лучше сделать это быстро, потому что надолго ты здесь точно не останешься.

— Я же сказала, что мне жаль, — закричала, сжав кулаки. — Что еще мне нужно сказать?

Она не ответила и пошла в дом. Дженнифер усмехнулась надо мной, выключила свет и закрыла за собой дверь снаружи.

Темнота окутала гараж, и я начала задыхаться от этого. Но ничто, я могу с этим справиться. Видеть некоторые вещи намного тяжелее, чем не видеть ничего. Я люблю темноту.

Сев на пол, я облокотилась на стену и обняла колени, позволяя темноте поглотить меня. Несколько слезинок стекли по моим щекам, и я позволила это, уговаривая себя, что все нормально, я просто в темном гараже, а в темноте ничего не видно.

Но у меня никак не получалось прекратить плакать, все что сказала Дженнифер, и другие дети вертелось в голове. Я вспомнила, как в последний раз видела моих родителей, лежащих в гробах и как они попали туда. Кровь. Я никогда не забуду этого. Она была на полу, на мне.

Слезы начали литься сильнее, и вскоре все лицо было покрыто влагой. Мое сердце выпрыгивало из груди, пока я вырывала волосы, крича сквозь зубы и стуча ногами по полу. Невидимые бритвы и иглы резали меня изнутри. Я не могла отключить эмоции. Не могла здраво мыслить. Мне был нужен воздух. Мне было больно. Я больше не могла терпеть это. Мне нужно было отпустить это. Мне был нужен воздух.

Мои ноги заплетались в темноте, пока я искала дверь, ведущую к дороге. Толкнув ее что было сил, я побежала на улицу, мимо припаркованных машин у бордюра. Я не останавливалась, пока не добралась к передней части дома, мимо которой ездили машины вверх и вниз по дороге. Без колебаний я вышла на середину дороги и встала на желтую линию, раскинув руки. Слезы мешали видеть, из-за чего мне приходилось моргать, мой пульс ускорился, и энергия била ключом, что стало единственно значимым в моей жизни, что происходило в данный момент.

Было такое чувство, словно я летела, сталкиваясь лбом с неизведанным, и это неизведанное совсем не было похоже на постоянные переезды с места на места, хождение по рукам, предательство, игнорирования и одиночество. Передо мной неизвестность, и я не имела понятия, что произойдет. Я чувствовала себя такой свободной. Поэтому даже не шелохнулась, когда услышала рев двигателя машины, даже когда услышала звук шин и увидела приближающуюся машины. Это продолжалось до тех пор, пока она не оказалась достаточно близко, что водитель начал сигналить, пока я не почувствовала, прилив адреналина, вытеснивший печаль и панику из тела и разума. Пока эмоции не утихли, и все что я ощущала — восторг. Тогда я отпрыгнула вправо, на траву, в то время как машина свернула влево, чтоб объехать меня. Послышался визг шин и звук гудка. Кто-то начал кричать.

Лежа тихо на траве, я чувствовала себя в двадцать раз лучше, чем в гараже. Чувствовала радость от бездны бесчувственности; в месте, где мне было неплохо быть ребенком, которого никто не хотел. Ребенком, который лучше бы умер вместе со своими родителями, чем был живым и одиноким.

Глава 1

Вайлет

Первый курс колледжа

Фальшивая улыбка была приклеена к моему лицу, и никто из окружающей меня толпы не смог бы сказать настоящая она или нет. На самом деле всем им было абсолютно наплевать, в общем, как и мне. И сейчас, я находилась здесь, притворяясь лучом света в темном царстве, всего по трем причинам. Во-первых, я задолжала Престону, моему последнему приемному отцу, который был со мной до моего совершеннолетия, мне очень повезло, особенно, если учесть, что он дал мне дом, никто другой до него этого не сделал. Во-вторых, мне нужны были деньги. И, в-третьих, я любила чувство эйфории от понимания, что в любой момент могу попасться настолько сильно, что это становилось зависимостью, как у алкоголика выпивка.

— Хочешь выпить? — спросил парень, кажется, его звали Джейсон или Джесси (или как-то еще на Дж), перекрикивая попсовую песенку, бьющую из колонок. Он поднял пустой бокал перед моим лицом, его серые глаза остекленели из-за опьянения или тупости, что по большому счету одно и то же.

Я покачала головой, искусственная улыбка сияла на моем лице. Я надевала ее почти как ожерелье, сверкающее и создающее милый образ для публики. Позже, придя домой, можно будет его снять и швырнуть подальше.

— Нет, спасибо.

— Уверена? — он наклонил назад голову и с жадностью выпил остатки пива. Струйка жидкости из его рта потекла вниз на темно-синюю футболку-поло.

Я почти сказала «да», но потом остановилась и кивнула, зная, что всегда лучше смешаться с толпой. Алкоголь в руке делал меня менее выделяющейся, а людей, не такими раздражающими, и возможно, и более открытыми.

— Хотя, почему бы и нет, — попыталась сказать это непринужденно, несмотря на то что ненавидела обжигающий вкус крепкого алкоголя. Я редко пила, но не только из-за вкуса. В первую очередь, из-за того, что я делала, когда он находился в моем организме, и мое злое — неуравновешенное, самоуничижающее Альтер-эго — выходило наружу, именно поэтому мне было необходимо оставаться трезвой. По крайней мере, тогда я смогу контролировать большинство безрассудств, которые вытворяю. Но, если я напьюсь, то это будет уже совсем другая игра, в которой сегодня мне не улыбается участвовать. Бутылка пива в моей руке была почти полной, и я не собиралась заканчивать ее.

Джесси или Джейсон улыбался широкой, тупой, совсем не обольстительной улыбкой.

— Черт, да! — практически закричал он, как будто мы что-то праздновали, и мне захотелось закатить глаза. Он высоко поднял свою руку, чтобы я дала пять, и я хлопнула своей ладонью по его, с раздраженным вздохом, впрочем, это даже хороший знак, означающий, что он превращается в бестолкового, пьяного идиота.

Всегда одно и то же. Напои их и получи больше денег. Этому научил меня Престон, и это то, что я теперь делаю почти каждые выходные, посещая вечерники в соседних городах. Кроме города, в колледже которого я учусь. Это было бы слишком рискованно и очень легко попасться на связи с Престоном.

На мне было черное обтягивающее платье, подчеркивающее все мои маленькие изгибы под кожаной курткой, и черные с кружевом ботфорты. Мои вьющиеся черные волосы волнами спадали мне на спину, скрывая татуировку дракона и две маленькие звезды, вытатуированные на моей шее. Каждая звезда символизировала человека, любившего меня в жизни. Обычно я оставляю волосы распущенными, потому что парням, похоже, нравится запускать в них пальцы, видимо, они получают особое удовольствие от их мягкости. Даже не представляю почему, но, кажется, что большинство девушек впадают в экстаз, когда парни играют с их волосами. Пусть они трогают их, сколько хотят, точнее столько, сколько мне платят в конце этой шарады.

«Джей», так я решила его называть, потому что, честно говоря, никак не могла вспомнить его имя, налил две стопки текилы, пролив немного на стол. Когда он передал мне одну, я быстро опрокинула ее, не вздрогнув, даже когда почувствовала, как отвратительное пойло наполнило мой рот. Потом я быстро подвинула к губам пиво, делая вид, что догоняюсь им, вместо этого я выплюнула текилу в бутылку. Я улыбнулась, отодвинув бутылку ото рта, и поставила пустую рюмку на стойку. Престон бы очень гордился мной сейчас, с тех пор как он научил меня этому маленькому трюку, я всегда остаюсь трезвой, в то время как все остальные напиваются, и могу избежать ошибок в моем деле. И я этому рада, потому что ошибки с Престоном всегда заканчиваются плохо.

— Еще? — спросил Джей, указывая на стопку.

Я решила, что пришло время переходить от выпивки к делу. Улыбнувшись своей лучшей фальшивой улыбкой, поставила свое пиво на стойку. Перед выходом я накрасила губы ярко красной помадой и надела платье с большим вырезом, демонстрирующим ложбинку на груди, созданной пуш-ап бюстгальтером. Все ради отвлечения внимания. Мой наряд был предназначен на акцентировании их внимания на чем-нибудь еще помимо дела. Отвлекся, значит ошибся.

Я схватила его за низ футболки и захлопала ресницами, наклонилась ближе, стараясь не поморщиться от отвратительного запаха алкоголя, исходящего от его дыхания.

— Как насчет того, чтобы пойти в твою комнату? — выдохнула я у его щеки. — Мы могли бы позаботиться «кое о чем».

Он моргнул, пытаясь пробиться сквозь опьянение, взволнованный моей прямотой. Все настораживаются. И это мне нравится. Оттолкни их. Никогда не позволяй узнать, что скрывается внутри. Никогда никого не впускай, потому что на самом-то деле никто и не хочет знать, что там, по крайней мере, руководствуясь благими намерениями.

— Хорошо, — промямлил он, ставя на стойку бутылку текилы и запуская пальцы в свои ухоженные светлые волосы.

Улыбаясь, я взяла со стойки ломтик лайма и засунула его в рот. Я высосала сок, чтобы перебить дерьмовый вкус текилы у себя во рту. Вкус стал горько-сладким, но все равно лучше, чем жжение алкоголя. Закончив с этим, я выбросила остатки лайма обратно и схватила бутылку текилы.

— Веди, — сказала Джею, и он ответил мне одной из своих глупых пьяных улыбок, вероятно думая, что ему повезет, после того как мы закончим «кое с чем». Большинство парней думают так, поэтому, Престону нравится, что у него для этого есть я. «Ты — отвлечение, — говорил он мне всегда, — очень красивое, соблазнительное отвлечение».

В глубине души я знаю, что смогла бы это сделать. Смогла бы позабавиться с Джеем, и, скорее всего, чувствовала бы себя прекрасно после этого. Я могу отключить все чувства лишь по щелчку пальцев и спрятать их подальше, а включит только при необходимости. Я ничего бы не почувствовала. Благодаря этому становится легче делать то, что мне совершенно не хочется делать. Ко всему прочему, Джей не так уж плохо выглядит, хотя для меня он слишком спортивный и ухоженный. Он — высокий, широкоплечий, с жилистыми мускулами, все его тело так и кричит, что он проводит слишком много времени в тренажерном зале. Мне было интересно, может он просто пустоголовый спортсмен, но я не собиралась спрашивать его. Так же, как и не собиралась соблазнять его.

Он взял меня за руку, своей липкой ладонью, и повел сквозь толпу студентов, слоняющихся в гостиной таунхауса, где проходила игра в пиво-понг. Несколько девушек стрельнули в меня злобными взглядами, как будто я не принадлежала кругу такого парня, как Джей, одетому в рубашку с воротником и часы, которые вероятно стоили больше, чем я получала за всю свою жизнь. И мне было абсолютно плевать, потому что мои мысли занимало то, что я делаю, точнее то, что собиралась сделать. Опасность. Нестабильность. Адреналин.

Достигнув холла, мы исчезли из поля зрения всех осуждающих взглядов, и к счастью для меня, Джей еле шел. Его ноги едва могли нести его, и он споткнулся на пути к последней двери холла, таща меня за собой.

— Упс, — хихикнул он, как девчонка, поворачивая ручку двери, — извини.

Я не имела ни малейшего понятия, за что он извиняется, но я улыбнулась.

— Ничего страшного.

Парень снова ухмыльнулся и вытащил бутылку текилы из моей руки. Он отклонил голову назад и опрокинул содержимое в рот, подавившись, отодвинул бутылку от губ. После чего передал ее мне.

У меня не было больше пива, чтобы выплюнуть это обратно, я забрала бутылку и села на маленькую книжную полку, расположенную в углу.

— Давай немного отдохнем от выпивки, хорошо?

— Конечно, — сказал он, пытаясь ослепить меня своей победно-поощрительной улыбкой. — Как насчет того, чтобы избавить тебя от всей этой одежды?

Его взгляд поднялся по моему телу, и я на краткий миг задумалась о том, что бы врезать ему по лицу. Мне был хорошо известен этот взгляд, так же я слишком хорошо знала и то, чего именно он хочет.

Я легонько толкнула его, так что он споткнулся в темноте пустой спальни. И последовала за ним, когда он, пошатываясь, попятился назад, пока не приземлился на кровать. Я захлопнула и заперла дверь, не отводя от него взгляда, пока он лежал на матраце. Мягкий лунный свет просачивался через окно, освещая его удивленное лицо.

— Иди…сюда… — он оперся на локти, стараясь удержать голову ровно.

Я подошла к нему, взглянув на одежду, разбросанную по всей большой комнате, обставленную лишь комодом и соответствующей ему огромной кроватью.

— Может, кое-что обсудим? — спросила я, останавливаясь перед его ногами, свисающими с края матраца.

Он решительно покачал головой, а затем опустил руку к кожаному ремню, продетому сквозь петли на его брюках. Я наблюдала за тем, как он боролся с пряжкой, но быстро потеряв терпение, сама расстегнула ее, и рванула ремень из петли.

— Я знал, что ты любишь грубую игру, — рассмеялся он и начал садиться, его пальцы пытались нащупать мою талию. Но я нежно толкнула его в грудь, чтобы тот лег обратно на кровать.

Я бросила ремень на комод.

— Я пришла сюда не играть.

— Престон обещал, что ты…сначала ты… — он выглядел потерянным, — что сначала ты позаботишься обо мне.

Я закатила глаза. Черт возьми, Престон. Терпеть не могу, когда он что-то обещает. Если бы он имел хотя бы смутное представление о том, что тут происходит, тогда у меня не было бы таких больших проблем при отказе. В любом случае, большинство из них не смогут многого вспомнить, о том, что здесь было.

— Конечно, милый, — солгала я, чувствуя отвращение к своему милому голосу, но продолжила делать, то, что должна, чтобы сгладить острые углы. Я достала из кармана куртки маленький пузырек с таблетками. Если мне повезет, то он попробует одну и быстро вырубится. — Но сначала мне нужно, чтобы ты заплатил.

Сместив свой вес в сторону, Джей выхватил пузырек из моей руки, а потом быстро отодвинулся назад, чтобы сесть. Пошатываясь и пытаясь усесться ровнее, он открыл пузырек. Заглянул внутрь, делая вид, что просто проверяет, не переплачивает ли он, хотя было слишком темно, чтобы пересчитывать таблетки.

— У тебя есть деньги? — я внимательно осмотрела его комнату: стерео на тумбочке, открытый шкаф, переполненный одеждой и еще один закрытый шкаф в углу. Я нигде не видела его бумажник, поэтому предположила, что он у него в кармане. Все станет немного сложнее, если он решит быть занозой в заднице, касаемо оплаты.

— Деньги будут после того, как мы немного поиграем, — сказал он, но я покачала головой, готовая покончить с этим. Я почти сказала ему заплатить, когда неожиданно у него появился прилив энергии. Он выкинул пузырек в сторону, и его пальцы впились в мою талию. Он дернул меня к себе, а я, потеряв равновесие, упала на него, и мы рухнули обратно на матрац.

Он начал целовать мою шею, влажным языком оставляя мокрые поцелуи на коже, и его руки начали подниматься по моей ноге к низу платья. Его дыхание источало запах текилы и сигарет.

— Боже, ты так хорошо пахнешь, — он ущипнул меня, сделав больно. — Бьюсь об заклад, ты любишь пожестче… ты выглядишь так, словно любишь.

Я закатила глаза. Если бы мне каждый раз, когда я это слышала, платили по центу, то мне не нужно было бызаниматься этим.

Повернув голову, я отклонилась в сторону и попыталась выскользнуть из его рук. Его хватка начала слабеть, но он все еще целовал мою шею, его руки двигались по моей заднице и скользили между ног. Мне стало скучно, мой ум унесся к домашней работе, выпускным экзаменам, к переезду к Престону на несколько недель.

— Я такой твердый прямо сейчас для тебя, детка, — застонал Джей у моего рта. Он потерся доказательством этого о мою ногу и запустил пальцы в волосы.

Меня немного раздражало это милое прозвище и то, что он терся об меня. Я уже собиралась нежно дать ему коленом по яйцам, и избавить его от этой твердости, заканчивая утомительную ситуацию, когда он прекратил меня целовать и тяжело упал назад. Он пробормотал что-то о том, что я динамо и потом плюхнулся головой на матрац. Его глаза закрылись, и через секунду он отключился, его грудь вздымалась и опускалась, он громко дышал.

— Слава Богу, — я выскользнула из его рук и поднялась.

Хотя ситуация усложнилась, но я была рада, что он отключился. После долгих раздумий о том, как лучше поступить, я решила пока оставить все так и позвонить Престону. Достала телефон и набрала его номер.

— Как дела, красотка? — спросил он после трех гудков.

Я поднялась с кровати и мерила шагами пространство перед ней.

— У меня проблема.

— Что ты сейчас делаешь? — спросил он кокетливым голосом, которым разговаривал со всеми. Даже с парнями. Он просто такой, какой есть и я знала, что он ничего не подразумевает под этим. Кроме того, он на восемь лет старше меня.

— Я ничего не делаю, — взглянула на Джея. — Вообще-то…Джей…тот парень, которого я должна была обработать, вырубился.

— И? — я слышала улыбку в его голосе.

— И я хочу узнать, что ты хочешь, что бы я сделала, — я перестала мерить шагами комнату и посмотрела на Джея, его руки и ноги были раскинуты в стороны. — Ты хочешь, чтобы я просто забрала наличные, или подставила его, прихватив и таблетки?

Престону потребовалась минута, чтобы ответить. Я слышала голоса на заднем фоне, что вероятнее всего означало, что он на вечеринке.

— Что ты думаешь, тебе следует сделать? — в конце концов спросил он меня.

— Я знаю, что хочу сделать, — сказала я, закусив ноготь, дурная привычка, с которой никак не могла покончить. — Но, вообще-то, меня это не касается. Я просто оказываю тебе услугу, и перестану это делать, как только расплачусь за обучение. Ты знаешь это.

— Оказываешь услугу, значит? — он задумался. — Какое разочарование. Все это время я думал, что ты делаешь это, потому что втайне влюблена в меня.

Я закатила глаза на его кривое чувство юмора.

— Ты так не думал.

— Думал.

— Нет.

— Да…

— Хватит, — я оборвала его, потому что он мог продолжать это вечно и Джей начал шевелиться. — Слушай, мне очень хочется убраться отсюда. Я, в конце концов, учусь и у меня появилась жизнь, к которой можно вернуться, — последняя часть была ложью, но звучала довольно неплохо, как отправная точка, в теории. — Так что, должна ли я взять и деньги, и таблетки или только деньги?

Он помедлил.

— Сколько у него с собой?

Я вздохнула и проверила передние карманы в брюках Джея, но они были пусты. Зажав телефон между щекой и плечом, я обеими руками перевернула его на бок и проверила его задние карманы, в одном из них я и нашла бумажник. Вытащила его и отошла от кровати, подсчитывая деньги внутри.

— В бумажнике сто баксов, — вздохнула я, уже зная, что это значит.

— Ну, не забавно ли, я сказал ему, что пузырек будет стоить двести баксов, — проговорил Престон спокойным голосом.

— Значит, ты хочешь, чтобы я забрала таблетки тоже, — это было утверждение. Иногда, когда я делаю что-нибудь в чем не совсем уверена, например, обкрадываю парня в бессознательном состоянии, моя совесть пытается проснуться.

— Я думаю, это будет честно, — ответил он просто. — Особенно, когда, очевидно, что он собирался подставить тебя.

— Может быть у него деньги где-нибудь в другом месте, — предположила я, но даже мне самой слышалось сомнение в голосе.

— Или может, он просто собирался поиметь тебя, — сказал он. — Буквально.

Я выдохнула и достала деньги из бумажника, чувствуя небольшой укол вины. Потом, выкинула бумажник на кровать, который упал рядом с Джеем, и схватила пузырек с таблетками. Я положила наличку и таблетки в карман и направилась к двери.

— Дай мне полчаса, и я буду у тебя, — сказала Престону, открывая дверь.

— Звучит неплохо, — ответил он, когда музыка оглушила меня. — И, Вайлет, помни, я хороший парень, и все такое, но не пытайся кинуть меня, — он всегда предупреждал меня, напоминая, что дело превыше нашей дружбы… или связи приемного родителя… какая к черту разница, что у нас там. Он не говорил так впечатляюще, когда я была младше, но сейчас он может говорить все что угодно. Из-за этого я нервничала и чувствовала себя неуютно, но никогда ничего не говорила по этому поводу, я боялась, что потеряю единственную семью, которая у меня есть.

— Я помню, — я вошла в холл, но остановилась, заметив группу парней в конце зала, которых, я уверена, что обманывала раньше. — Слушай, мне надо идти, — повесила трубка и засунула телефон в карман куртки.

Один из парней, с внушительно толстой шеей указал на меня и что-то сказал, после чего остальные уставились в мою сторону.

— Эй, я тебя знаю? — сказал самый высокий, продвигаясь ко мне через холл. — Ты же та девчонка, верно? Та, кто продала мне таблетки на вечеринке месяц назад. Та, кто, черт возьми, подставила меня! — я заметила злость в его глазах и одновременно отметила толщину его рук, которые с легкостью могли навредить мне. Я замерла на мгновение, позволяя подойти им ближе, чувствуя, как ускоряется биение сердца в груди, живое и бьющееся — наконец-то, очнувшееся.

Как только они подошли почти на расстояние вытянутой руки, я развернулась и побежала обратно в спальню, где спал Джей. Заперла дверь и исследовала темную комнату в поисках решения.

— Открой дверь, чертова шлюха! — перекрикивая музыку, орал один из парней, стучась в дверь.

Это был не первый раз, когда я попадала в ситуацию такого рода, и сомневаюсь, что в последний. Интересно, чтобы мои мама и папа подумали обо мне, если бы они были сейчас здесь? Было бы им стыдно? Но их нет здесь и нет никого, кому было бы не наплевать, что я делаю со своей жизнью. Я не могла просто ждать, что кто-то или что-то вдруг появится и чудесным образом спасет меня. Здесь есть только я, и это — история моей жизни.

Подойдя к окну, я с трудом открыла его и вытащила сетку. Отбросив ее на пол, я наклонилась над краем и посмотрела вниз, оценивая высоту падения со второго этажа на деревянный забор, находящийся прямо под окном. Не так уж и высоко, но если приземлюсь на забор, то все может быть очень плохо, например, если один из кусков дерева застрянет во мне или я не так приземлюсь и сверну шею или ударюсь головой. Совсем нездоровые мысли, но мой разум всегда обдумывал худшие варианты. Например, а что, если я умру. Такие случайности не поддаются контролю. Большая часть моей жизни была основана на одном случайном происшествии — смерти.

Я знала, если прыгну, то либо благополучно приземлюсь на траву по ту сторону забора или все испорчу и поранюсь, или может даже умру, если случайности действительно ненавидят меня. В любом случае, мне все равно, что, черт возьми, случится со мной, поэтому я забралась на подоконник, позволяя судьбе взять это на себя, и скользнула ногами через край. Я услышала, как щелкнул и открылся замок на двери. Мое время на этом месте закончилось.

Мое сердце ускорилось, и я задышала чаще от понимания, что что-то ужасное может произойти. От этого я почувствовала себя живой и без дальнейших колебаний спрыгнула.

Люк

Первый курс колледжа

Моя ночь была заполнена выпивкой. Шот за шотом. Пустой бокал за пустым бокалом. Я опрокидывал в себя один за другим, чувствуя вибрацию музыки в груди. С каждым опаляющим глотком Бакарди, Текилы, Джагера, я чувствую себя беззаботнее, позволяя всем моим заботам и тому факту, что я не проверил взял ли инсулин, медленно стираться из моей памяти. Мой язык онемел. Мои губы. Мое тело. Мое сердце. Мой разум. Это чертовски восхитительное состояние, чтобы находиться в нем, и я бы хотел никогда его не покидать, впрочем, в основном, я так и делал.

После того, как я перестал считать, сколько шотов выпил, и сколько задниц промелькнуло передо мной, я покинул клуб с девчонкой, с которой танцевал последние две песни, раздумывая, что сделать — заняться с ней сексом, просто погулять или найти место, где можно поиграть. Я чувствовал знакомое жжение в груди, оставшееся после того, как утопил себя в море алкоголя, где меня ничего не тревожило. Я расслабился и вдохнул холодный ночной воздух и просто продолжал существовать, не ощущая веса прошлого внутри. Я начал пить чаще с того момента, когда мое прошлое снова нашло путь в мою жизнь. Фигня, произошедшая в жизни моей сестры, Эми, и все то, что касается ее самоубийства, произошедшего восемь лет назад. Я думал, что дело прекратили, но его подняли где-то месяц назад, в основном спрашивали о том, кто отвез ее в ту ночь на крышу, с которой она сбросилась. Плюс ко всему, мой отец решил, что хочет стать огромной частью моей жизни, после почти полного отсутствия с тех пор, как мне исполнилось пять. Мне не хотелось думать обо всем этом дерьме, и уж тем более разбираться с ним. Я просто хотел напиваться, трахать столько телок, сколько мог, и жить так, как хотелось.

Я потерял счет времени, но, в конце концов, перестал идти неизвестно куда и привалился спиной к дереву. Я не мог сказать точно, что происходит, но был уверен в трех вещах: 1) была ночь, так как видел звезды, 2) я чувствовал спокойствие и контролировал ситуацию в данный момент, и 3) блондинка стояла на коленях передо мной и держала во рту мой член.

Я зажал в кулаке ее волосы, пока она отсасывала мне, бормоча что-то невнятное все это время. Пока ее рот двигался вперед-назад, я чувствовал, как приближаюсь к оргазму и практически достигаю его. У меня был только этот момент, когда я не должен был думать о прошлом, будущем, только об этой чертовой секунде. Как только я кончил, тишина ночи пронзила мою грудь, и не осталось ничего, кроме мыслей. Я вернулся в то место, где мое прошлое и моя истинная сущность настигли меня. Единственное, что заставляло меня пройти через это, было то, что мое тело онемело от огромного количества крепкого алкоголя в крови.

Пока блондинка поднималась, я застегнул штаны. Она бормотала, что это было удивительно, закусив губу, и провела пальцем по моей груди. Она смотрела на меня так, будто ждала, что я верну должок. Но я не собирался этого делать в любом случае. Все что бы я не делал — делал только для себя и ни для кого больше. Слишком много времени в моем детстве все имело свои границы, где у меня не получалось наслаждаться жизнью и жить для себя. И сейчас, я не собирался возвращаться туда.

Я сбросил ее руку и направился дальше по тротуару, надеясь, что она просто отстанет. Но она последовала за мной, ее высокие каблуки стучали о бетон, пока она пыталась меня догнать.

— Боже, эта ночь прекрасна, — довольно вздохнула блондинка.

— Если ты так считаешь, — сказал я. — Разве тебе не нужно вернуться в клуб и поймать машину, чтобы ехать домой?

— Ты сказал, что отвезешь меня, — напомнила она, пытаясь идти в ногу со мной.

— Да? — я раскачивался, пытаясь обойти что-то, что выглядело как куст, посередине тротуара… нет, этого просто не могло быть. Я поднял ногу над препятствием и запнулся о траву, после чего вернулся обратно на тротуар.

— Да, ты сказал, что хотел бы подвезти меня, — она схватила меня за плечо и захихикала. Боже, я ненавижу хихиканье. Я должен был уделять больше внимания тому, кого я цепляю, чтобы не застрять в итоге с Мисс Гребаное Хихиканье.

— Я уверен, что ты неправильно меня поняла.

Я отстранился от ее руки, отступив обратно на траву, тем самым вынудив ее пропустить шаг. Она выглядела удивленной, но продолжала улыбаться, поправляя свою грудь под платьем так, чтобы она выпирала из декольте. Конечно, девчонка делала это специально, пытаясь напомнить, что она могла бы сделать для меня, если я возьму ее с собой. Но она, действительно, не понимала, что я уже получил все, что хотел. И даже больше. И меня не волновало, что она еще могла бы предложить, точно так же, как и то, что я взял ее за деревом.

Где-то совсем рядом, в одном из таунхаусов была вечеринка, музыка гремела вовсю, и вибрации сотрясали землю. Мы проходили по одному из богатых районов, состоящего в основном из двухэтажных домов, ухоженных задних двориков, и тротуаров параллельных деревьям и заборам. Я даже не был уверен, как здесь оказался, и тем более не знал, как добраться обратно до своего общежития. Иногда я задаюсь вопросом, как, черт, возьми, я живу в такой неразберихе?

Я и вправду должен был перестать столько пить.

Я улыбнулся абсурдности этой мысли и остановился, чтобы достать сигареты из кармана рубашки. Единственная возможность контролировать весь хаос моей жизни, это напиться, иначе я начинал паниковать из-за некоторой упорядоченности. В детстве в моей жизни не было никакого порядка. У меня была лишь сумасшедшая мать, которая делала сумасшедшие вещи и втянула меня в свой сумасшедший мир, из-за этого я чувствовал, что схожу с ума вместе с ней. Мне все еще снились кошмары о том, что я видел или слышал, что она делала. И мне нужен был порядок, иначе мерзкое, нездоровое чувство, которое я испытывал, будучи ребенком, овладевало мной.

Я засунул в рот сигарету и зажег ее зажигалкой, которую достал из заднего кармана джинсов. После чего глубоко затянулся и выдохнул облачко дыма. Я снова пошел зигзагами от тротуара до газона, иногда натыкаясь на ограждения.

— Куда мы идем? — спросила блондинка, оттягивая вниз свое платье, торопясь успеть за мной.

Я задел пальцем конец сигареты, чтобы стряхнуть пепел на землю.

— Я собираюсь домой.

— Здорово, — сказала она, не въехав в мой не такой уж тонкий намек. — Мы можем просто прогуляться.

Блондинка не выглядела пьяной, да она и пила только девчачьи фруктовые коктейли в клубе, но ее голос говорил обратное. Она верила, что могла получить от меня свое, или что она там думала получить. Может быть секс. Лучший оргазм в ее жизни. Мимолетное бегство от реальности. Может быть, она искала любовь или кого-нибудь с кем могла бы пойти на контакт. По нужде и "я сделаю, все, что ты хочешь" выражению в ее глазах, я смело могу предположить, последнее. И если это так, то от меня она это все равно не получила бы.

Я мог предположить два варианта развития событий. Можно было снова взять ее за деревом и просто вытрахать это дерьмо из нее, пока она не проскулила мое имя, и я не получил бы еще пару моментов, заглушающих чувство, делающее меня беспомощным — получить контроль, который мне был так необходим. Или я мог позвонить моему другу и соседу по комнате, Кайдену, чтобы он забрал мою пьяную задницу, потому что я абсолютно обессилен.

Я пытался решить, что же все-таки делать, когда услышал странный свистящий звук, откуда-то сверху. Я посмотрел, как раз вовремя, чтобы увидеть, как что-то выпало из окна дома, мимо которого мы проходили.

Мне пришлось отступить назад на траву, как что-то упало передо мной и ухватило меня за руку, оттолкнув блондинку назад. Пара тяжелых сапог ударили меня по лбу, и я споткнулся. Что-то приземлилось на траву передо мной и перекатилось по наклонной поверхности на тротуар.

— Какого черта! — Воскликнула блондинка, подвернув лодыжку, которая выскользнула из туфли. Она постаралась быстро поправить свои волосы, пригладив их руками.

Пытаясь восстановить дыхание, я тряхнул головой, которая по ходу могла устроить мне чертов ад, когда я протрезвею утром. Обычно в таком состоянии мое сердце было абсолютно спокойно, но в этот раз мой пульс пробился сквозь бесчисленные шоты и неожиданно я протрезвел.

Пытаясь выровнять дыхание, я сконцентрировался на том, что, черт возьми, выпало из окна, и мысленно приказал сердечному ритму заткнуться. Сначала мне показалось, что глаза меня подвели, поэтому я моргнул несколько раз, но человек не исчез… девушка, лежала на спине, и стонала, схватившись за лодыжку.

— Черт побери… как больно! — простонала она, перекатившись на другую сторону.

Мое сердце все еще бешено колотилось, и я поднес руку ко рту, надеясь, что никотин изменит ситуацию, но оказалось, что сигарету я где-то потерял.

— Вот дерьмо, ушиблась? — я провел рукой по волосам, взглянув на окно, из которого она выпала, и обратно на нее, раздумывая должен ли я помочь ей подняться или сделать еще что-нибудь.

Кряхтя, девчонка оперлась на колени и руки, и оттолкнувшись, поднялась на ноги. Ее ноги задрожали, когда она встала, и похромала вперед, стараясь не переносить вес на правую лодыжку.

— Я в порядке.

Ее голос звучал твердо, и обычно, я бы отступил от ее "оставь меня, черт возьми, в покое" поведения, но она только что выпала из гребаного окна и чувство дежа-вю больно ударило меня в грудь, я задался вопросом, а Эми падала так же?

— Ты ногу повредила? — я следовал за ней, когда она похромала по тротуару. Блондинка кричала что-то о том, что не может найти свою обувь, но я проигнорировал ее, следуя за девушкой. Я даже не был на сто процентов уверен, почему волновался о том, что она могла пораниться или что она сделала это нарочно, как моя сестра Эми, я только знал, что девушка уходит.

— Я в порядке, — повторила она, а потом ускорила свой шаг, когда какой-то парень начал что-то кричать из окна, из которого она выпала. — Просто уходи, сейчас.

Я посмотрел на ее лодыжку, скрытую сапогом. Было очевидно, что ей больно, когда она наступает на нее.

— Ты не должна наступать на нее, если тебе больно. Черт возьми, ты можешь сделать хуже.

На углу тротуара она свернула налево и шла в свете фонарных столбов, освещающих стоянку. Наконец-то я смог ее хорошенько рассмотреть. Я узнал её мгновенно. У нее были длинные черные волосы с красными прядями, точно под цвет ее пухлых губ. На ней была черная кожаная куртка, под которой скрывалось обтягивающее черное платье и ее сапоги, один из которых прошелся по моей голове, обхватывали ее длинные ноги до самых бедер.

— Эй, я знаю тебя, — воскликнул я, когда мы сошли с тротуара. — Верно?

— Я-то откуда знаю, — девчонка оглянулась через плечо и бегло прошлась по мне взглядом. Я понял, что она узнала меня, видел это по ее лицу, точно так же как я узнал ее.

Она продолжила ковылять к ряду припаркованных автомобилей, и я последовал за ней.

— Стой… Я видел тебя в Университете Вайоминга. У нас химия вместе, — и я понял связь, когда она потянулась в карман своей куртки. — И, мне кажется, что ты соседка Келли Лоурэнс? — я указал пальцем на нее. — Вайлет, кажется?

Она покачала головой, пока доставала ключи из кармана.

— И ты, Люк Прайс. Вечно стоящий в стороне мальчик-шлюха/футбольный игрок, который живет с Кайденом Оуэнсом, — она остановилась перед побитым Кадиллаком. — Да, мы знаем друг друга. Ну и что с того?

Она протянула руку с ключами к замку на двери, но я, остановив, перехватил ее.

— Подожди. "Стоящий в стороне?" — спросил я немного обиженным тоном. — Что, черт возьми это значит?

Я пересекался с ней несколько раз, но никогда не говорил с ней. Слышал, что Келли говорила, что она непростая, в чем я мог убедиться прямо сейчас. Но люди говорили то же самое и обо мне, и на то была причина. Мрачная причина, о которой я не хотел говорить. Интересно, была ли и у нее подобная причина, или она просто сука. Просто и понятно.

— Это значит, твою мать, все что ты хочешь, — она вставила ключ в замок и открыла дверь, взглянув на меня через крышу машины. — Может быть, ты все же отпустишь мою руку?

Я совсем забыл, что касался ее и я сразу же отпустил ее руку, и проследив ее взгляд, увидел, что какой-то парень идет по направлению к нам. Когда повернулся к ней, то заметил панику в ее глазах, но когда она поняла, что я пялюсь на нее, то это чувство исчезло, переменившись равнодушием.

— Этот парень беспокоит тебя? Если да, то я могу надрать ему задницу, если, конечно, ты хочешь, — меня передернуло от собственных слов, потому что в большинстве случаев, когда я начинаю размахивать кулаками, то остановиться бывает слишком сложно.

Она кажется шокированной на долю секунды, но потом и это выражение исчезло.

— Я сама могу о себе позаботиться, — она наклонилась и упала на сиденье водителя. Положив руку на руль, глубоко вздохнула прежде, чем посмотреть на меня. — Слушай, извини, я не хотела ударить тебя по лицу, пока падала, — она осторожно подтянула ногу в машину, морщась от боли. — Я не собиралась это делать.

Я прикоснулся пальцем ко лбу и почувствовал, как формируется шишка.

— Ничего страшного, — ответил я. — Но мне хотелось бы знать, почему ты… упала из окна, — я не был уверен в правильности слова "упала". Она могла выпрыгнуть. Специально. По многим причинам.

— Я не падала… Я прыгнула, — она посмотрела на меня долгим взглядом, и я заметил что-то в ее глазах. Мне пришлось хорошенько поискать в моем затуманенном мозгу нужное определение, но, в конце концов, я нашел его. Отчужденность. Ее никто и ничто не заботит. На мгновение я ей позавидовал.

Прежде чем я успел сказать что-нибудь, она глянула через ветровое стекло на парня, который уже почти достиг стоянки, и хлопнула дверью автомобиля. Она дала газу, и мне пришлось отскочить назад, когда девчонка умчалась с парковки, как будто от этого зависела ее жизнь. Я мог только догадываться о том, отчего же она бежала.

Глава 2

Вайлет

Мне давно пора было спать, но я была слишком взволнована. Завтра должен был наступить мой шестой день рождения, и я не могла дождаться, когда смогу увидеть все свои подарки. Правда, папа уже подарил мне один — очень симпатичного фиолетового медвежонка с милым бантиком спереди. Он сказал, что я была особенной и могла получить один подарок раньше времени, но, чтобы увидеть остальные, нужно было дождаться утра. Было уже очень поздно, и я видела луну за окном, похожую на половинку съеденного печенья. Звезды сверкали и были похожи на блестки на моей пижаме, ночник в углу моей комнаты все еще горел. Это было 4 июля, и были слышны фейерверки, которые, наверное, запускали соседи. Я лежала на кровати и смотрела на светящиеся в темноте наклейки на потолке: одни были в виде сердец, а другие — звезд. Я пыталась закрыть глаза, но это не работало. В конце концов, я решила встать с кровати и спуститься в подвал, где была моя игровая. Возможно, если поиграю немного с игрушками, то перестану думать о тех, что ждут меня завтра. Взяв моего нового медвежонка и фонарик, который всегда лежал в моей прикроватной тумбочке, я на цыпочках начала спускаться вниз. На секунду я остановилась, засмотревшись на сияющие звезды, которые переливались серебристым и красным сквозь окно гостиной. Это было так красиво. Когда звезды слегка поблекли, я повернулась и открыла дверь в подвал. Мне было известно, что большинство детей боялось подвалов, но мой был совсем неплох. Папа даже разрешил мне нарисовать мои любимые цветы на стенах, и я перенесла все свои игрушки сюда. Я не стала включать свет, вместо этого решив использовать фонарик, потому что должна была быть в кровати в такой поздний час, к тому же, свет от луны и фейерверков освещал комнату. Включив фонарик, я спустилась вниз по лестнице, где лежали все мои игрушки в коробках. Еще там стояло кресло около книжного шкафа, где у меня была целая куча книг. Я обожала читать и читала абсолютно обо всем: о принцессах, монстрах, сказочных королевствах. Однажды, я спросила папу, существуют ли магические существа на самом деле, и он ответил, что, конечно, они реальны, и спросил, что случилось бы интересного, если бы они не прятались? Я подошла к шкафу, решая, чтобы мне почитать, надеясь, что это поможет заснуть. Но моей любимой книги не было на полке, и я двинулась в кладовку, где находились остальные книги, сложенные прямо на полу. Мой отец любил читать, и у нас было столько книг, что их некуда было класть, по крайней мере, так говорила моя мама. Положив медвежонка на пол, я посвятила фонариком на первую стопку книг. Там были только папины книги, поэтому я направила луч на другую стопку и начала читать названия. Наконец, я нашла ее, но, начав вытаскивать из стопки, услышала шум из игровой комнаты. Это было похоже на скрип или скрежет, и мне сразу представилось, что это монстр, или дракон, или что-то еще с когтями. Мои руки немного дрожали, когда я встала и направилась обратно в комнату. Ветер ударил мне в лицо, когда я вошла. Осветив комнату фонариком, я заметила, что окно открыто. Это было странно, ведь я точно его не открывала и не похоже, чтобы оно было открыто, когда я спустилась сюда. А что, если это был монстр?

Я снова посветила фонариком на все свои игрушки, начиная из угла комнаты. Затем свет упал на кого-то высокого… Послышались голоса. Но это были голоса не монстров, а людей. Однако, в конце концов, оказалось, что они и были монстрами. Страшными, ужасными монстрами.

***

Я проснулась, задыхаясь и сжимая одеяло, мое сердце сильно билось в груди, легкие отчаянно нуждались в воздухе, пока я крепко прижимала к себе своего медвежонка. Ощущалось все так, как будто я тонула, и на миг, я действительно, подумала, что нахожусь глубоко под водой. Именно так я просыпалась каждое утро за последние тринадцать лет. Раньше я дышала так громко, как только это было возможно, но мне пришлось приучить себя вести себя тише, так как у меня появилась соседка. Мои глаза были открыты солнцу, дыхание было неровным, я быстро перевернулась и уткнулась лицом в подушку, пытаясь подавить страх и панику. Я сжала одеяло, напоминая себе, что не тону и мне это только кажется. Монстры на самом деле нереальны. Это были просто люди. Ужасные люди, которые совершили нечто страшное, но так и не были пойманы. Им не пришлось платить по счетам. Они просто продолжили жить, скрывая свои мерзкие клыки и когти, тогда как я была оставлена бродить по миру в одиночестве.

Я вдыхала и выдыхала до тех пор, пока мое лицо не почувствовало жар, и запах кондиционера для белья от моей наволочки не достиг моего носа. Я перевернулась на бок, лицом к стене, и отодвинула мишку в сторону. Я знала, что моя соседка, Келли, не спит, и мне не хотелось, чтобы она смотрела на меня. Она включила музыку на стерео: какая-то девушка голосила о чем-то возвышенном. Не мой тип музыки на самом деле. Мне больше нравилось что-нибудь пожестче, что-то, что заглушит мысли в голове и пустоту в сердце. Но мягкий бит этой песни звучал успокаивающе, наверное.

Я лежала с головой на подушке и пялилась в стену, решая, стоит ли вообще двигаться сегодня. Мое тело ощущало себя так, как будто его переехал грузовик, как будто каждая из моих конечностей находилась не на своем месте, а органы вываливались наружу. Я была совершенно уверена, что в порядке, за исключением лодыжки. Вчера она настолько опухла, что мне едва удалось достать ее из ботинка. Я приземлилась очень неловко, когда выпрыгнула из окна, и была уверена, что почувствовала, как что-то хрустнуло. Но я ничего не могла с этим сделать. Не было смысла идти в студенческую клинику к временному врачу, и я не собиралась идти и к нормальному доктору. На это у меня не было денег, как и не было желания залазить в еще большие долги, помимо уже висевшего на мне долга за обучение. Я терпеть не могла быть у кого-то в долгу. Это делало меня зависимой, а зависимость вела к боли. Будет паршиво, когда мне придется идти на работу официанткой в "Moonlight Dining and Drinks".

Через некоторое время Келли убавила звук и затем, я услышала, как она передвигалась по комнате, шуршала бумагами, выдвигая и задвигая ящики. Вскоре все стихло.

— Вайлет, — позвала она и я напряглась.

Когда мы переехали в общежитие, мы без каких-либо договоренностей, установили правило не заговаривать друг с другом без необходимости, так что это было довольно странно, что она заговорила со мной сейчас. К тому же, мне казалось, что она, скорее всего, считает меня проституткой или просто шлюхой, так как я ввела правило, что если на дверной ручке висит красный шарф, то она не должна заходить в комнату. На самом деле я всего лишь торгую, но ей это знать не обязательно. Пусть уж лучше думает, что я шлюха, хоть еще я девственница.

Я лежала неподвижно, даже когда она подошла к краю моей кровати, я надеясь, что в конце концов она сдастся и уйдет. Я не ненавидела ее. Вообще-то Келли беспокоила меня меньше других, но только потому, что она почти ничего не говорила. Она никогда ничего не просила, и так же любила уединение, иногда я специально давала ей его, так как не хотела натолкнуться на нее с ее парнем-футболистом. Эти двое испытывали слишком сильные чувства друг к другу.

В конце концов, она ушла, дверь с хлопком закрылась за ней, и я была вольна дышать, как мне хотелось. Я снова повернулась, морщась от боли в лодыжке. Черт бы ее побрал, было больно, но жить буду. Могло быть гораздо хуже, и в какой-то степени мне хотелось, чтобы так оно и было. Чуть больше опасности приземлиться ближе к ограде, вместо того чтобы зарядить ногой футболисту по лбу. Интересно, в порядке ли его голова? Я довольно сильно ударила его, но, конечно, не специально. Обычно, для того чтобы ударить парня, у меня должна быть веская причина, но в этот раз, он просто оказался не в то время и не в том месте. Или, может быть, я.

Я посмотрела на часы, стоящие на столе, и осознала, что было гораздо позднее, чем мне казалось. Мое занятие по химии уже должно было скоро начаться. Нужно было вставать и выдвигаться. Я осторожно села в кровати, двигаясь медленно, так как мои мускулы болезненно протестовали. На мне все еще было надето вчерашнее платье, потому что я была слишком уставшей, когда вернулась в общежитие, чтобы суметь заставить себя переодеться в пижаму. Ткань пропахла сигаретами и алкоголем, что, в принципе, было обычным делом после вечеринки. Зловоние вечеринок, вне зависимости от места их проведения, намертво въедалось в мою одежду и поры. Мне нужен был душ, но на него не оставалось времени.

Я подняла ногу над кроватью и вздрогнула от пульсации в лодыжке. Она выглядела ужасно, опухшая вдвойне, по сравнению со вчерашним вечером, и ее цвет начал становится светло-фиолетовым. Похоже, будет только хуже. Закрыв глаза, я заставила себя легко наступить на ногу.

— Вот черт! — прошипела я, когда боль прострелила ногу и рухнула обратно на кровать. Несколько глубоких вдохов и выдохов, и я попробовала снова, но боль была невыносимой. Мне бы не хотелось лишиться лодыжки, но я не могла пропустить занятие. Мне нужно было довести что-нибудь до конца хотя бы раз, например, получить хорошие оценки, и, в конечном счете, сделать что-нибудь со своей жизнью, кроме бесцельного шатания и проверки своих лимитов возможного. Я не пропустила ни одного занятия за этот семестр, и скорее всего здесь, я провела на одном месте самое большое количество времени, не считая дом Престона. Это настоящее достижение для меня и их было немного за всю мою жизнь, если, конечно, не принимать за достижения сколько раз я ввязывалась в драки и меняла приемные семьи.

Собирая каждую каплю силы, я заставила себя попытаться приподняться снова. Подтягивая себя вверх, я выпрямила ноги, чтобы они оказались подо мной. Я тяжело дышала, стараясь успокоиться, несмотря на боль, похромала к шкафу. Шаг за шагом. Я могла это сделать.

Я достала свои сапоги, но передумала надевать их, решив в пользу шлепанцев. Я скользнула своей здоровой ногой в шлепанец и затем, держась за дверь шкафа, с трудом протолкнула больную ногу во второй шлепанец. Это было нелегко не только потому, что нога адски болела, но и потому что она была настолько опухшая, что не пролезала в него.

Сдавшись в борьбе с обувью, я собрала книги и нанесла дезодорант. Используя, пальцы вместо расчески, я собрала волосы в пучок на затылке. Мой вид был еще хуже в несвежем платье и одном шлепанце, чем, когда я обменяла футболку на банку с едой и карманный ножик, это было то время, когда я жила на улице и была вынуждена носить топ вместо лифчика, к счастью, это длилось недолго.

Я похромала к двери и даже изловчилась ее открыть, и вздохнула с облегчением, оказавшись в коридоре. Если я смогу доковылять до лифта, то буду просто счастливицей. Опираясь всем весом на здоровую ногу, я постепенно продвигалась по коридору, игнорируя взгляды и шепот людей, мимо которых проходила по пути к лифту. Все во мне ликовало, когда я его достигла, и лифт отвез меня на первый этаж.

После тяжелой борьбы и постоянного цепляния за стены, я, наконец, вышла в сад, окружающий здание общежития Университета Вайоминга, куда обычно заселяют большинство первокурсников. Я взглянула на часы, волоча ногу через тротуар к газону, и поняла, что опаздываю. Стараясь не свалиться, я перенесла часть веса на лодыжку, чтобы набрать скорость. Еле дыша сквозь боль, и напоминая себе, что я сильная. Но, когда я ступила на траву, моя лодыжка неловко подвернулась.

Я споткнулась и выронила книги.

— Черт возьми! — вскрикнула я, схватившись за дерево, и, чувствуя, как боль распространялась по ноге.

Люди, шедшие по тротуару, смотрели на меня как на чокнутую, и это оживило воспоминание о гараже Амелии, как Дженифер и ее друзья окружили меня. Я ненавидела чувства, которые вызывали это воспоминание. Острота. Никчемность. Я теперь другая. Сильная, защищенная, несокрушимая. До тех пор, пока воспоминания не возьмут верх надо мной, ломая мою защиту. Мне хотелось обратиться к единственному способу, который мог помочь мне выключить их, засунуть подальше и заблокировать их глубоко внутри. Но я должна была начать двигаться для этого. Дерьмо.

— Брось это, Вайлет, — пробормотала я себе под нос, моя кожа стала влажной от напряжения. — Ты позволяешь им влиять на тебя. Перетерпи.

Я оттолкнулась от дерева, но сразу вернула руку обратно. Покачав головой в большей степени на саму себя, чем на что-то еще, я скользнула по дереву вниз. Я была разочарована. У меня не получалось преодолеть это и паника запустила свои когти в мое горло. Разочарование в самой себе нарастало. Мне нужно было найти способ контролировать это… подавить яростный поток эмоций. Прямо сейчас.

Я сосредоточилась на происходящем на газоне у деревьев, силясь найти что-нибудь, что могло бы меня отвлечь от происходящего внутри. Группа ребят напротив меня играли в фрисби. Я могла бы затеять ссору с ними, проверить, смогла бы я довести их до того, чтобы действительно ударить девчонку. Но, обычно, драка — это крайний случай, потому что это стало вызывать слишком мало адреналина во мне. Или, я могла бы обругать того ненормального за деревом, который фотографировал меня, со вспышкой, ослепляющей даже с такого расстояния.

Я подалась вперед, пытаясь лучше рассмотреть его. В последний раз, когда кто-то снимал меня таким образом было прямо после смерти моих родителей, и каждый чертов репортер страны хотел фотографию девочки, пережившей убийство родителей. Но с того момента прошла целая вечность и, казалось, что это больше никого не заботит.

Чем дольше я смотрела прямо на парня, тем больше он пятился назад за деревья, щелкая своей камерой без перерыва. Я начала двигаться вперед с угрожающим выражением на лице.

— Итак, ты выглядишь чертовски плохо, — сказал кто-то позади меня. Вижу, что ты не последовала моему совету дать отдых ноге.

Вдруг Люк Прайс оказался около меня в тени дерева. Я уже видела его прежде в университете и прошлой ночью, когда ударила его по лицу, но в действительности не знала о нем практически ничего. Он казался мне сильным. Он был одет в черную футболку с маленькой дыркой внизу и такого же стиля джинсы. У него были коротко стриженые волосы и красивые карие глаза, его вид заставил меня представлять его как борца, или боксера, или что-то в этом духе. Но я точно знала, что он всего лишь был футболистом и, скорее всего, был очередным качком, следовавшим по стопам отца.

Он потянулся, чтобы почесать царапину на лбу от моего ботинка, и я заметила кожаный ремешок с надписью "спасение" на его запястье. Интересно, значило ли это что-то для него. В действительности он был спасен?

— Ты, что, теперь не мистер «Я постою в сторонке»?

Я старалась, чтобы мой голос звучал безразлично, но боль в ноге и нарастающая тревога сделали свое дело. Быстро обернувшись, я ожидала увидеть парня, сидящего в кустах и снимающего нас на камеру, но его не было. Встряхнувшись, я повернулась назад к Люку и постаралась выглядеть нормальной, независимой Вайлет, которой я и пыталась быть.

— Боже, ты действительно знаешь, как очаровать девушку.

Люк посмотрел на меня с нечитаемым выражением на лице.

— Кто сказал, что я пытаюсь очаровать тебя?

Я не была уверена, кем он пытался казаться, флиртующим придурком или просто придурком, но в любом случае с меня хватит. Мне нужно было успокоиться. Я начала медленно вдыхать и выдыхать, но ослепляющая боль пронзила ногу и я начала падать.

— Черт, — Люк поспешил ко мне, вытянув руки. — Давай я помогу тебе.

Вытянув руки перед собой, я облокотилась на дерево.

— У меня все под контролем. Мне не нужна твоя помощь.

Люк снисходительно посмотрел на меня.

— Да, я это вижу.

— Мне нужно немного отдохнуть, и я смогу идти, — я продолжала настаивать, изображая внешнюю уверенность, будучи абсолютно потерянной внутри. Я уже оставила надежду попасть сегодня на занятия, и беспокойство только нарастало из-за этого. Самым лучшим для меня сейчас было вернуться в комнату и позаботиться о себе единственным известным мне путем.

Люк скрестил руки на груди и его сухие мышцы сократились, он сжал губы, пытаясь скрыть то ли раздражение, то ли удивление — честно говоря, было сложно разобраться в исходящем от него напряжении.

— Куда ты пытаешься попасть?

— Никуда я не пытаюсь попасть, — я прижала ладони к грубой коре дерева. — Я иду в класс.

Он приподнял бровь.

— На химию?

— Именно, — ответила я. — Там, где и ты тоже должен быть, готова поспорить.

— Ну, я опаздываю, — Люк быстро посмотрел на дорожку и снова уставился на меня. — И сейчас я опаздываю еще больше благодаря тебе.

— Никто не заставлял тебя останавливаться и разговаривать со мной, — я распрямила плечи и приготовилась пройти через двор с высоко поднятой головой, показывая, что во мне еще осталось достоинство, даже зная, что не осилю весь путь до конца. Я могла бы притворяться, пока бы он не ушел.

Я сделала пять прекрасных, уверенных шагов до того, как снова начала падать. И затем Люк забрал последние капли моего достоинства, когда бросился вперед и поймал меня своими сильными руками. Я бы лучше упала лицом в землю, даже если бы и ударилась еще сильнее, чем позволила своей гордости быть раненой так, как сейчас.

— Что ты делаешь? — мои шлепки заскользили по траве, пока я старалась устоять на ногах. — Я же сказала, что справлюсь!

— Прости, но ты явно не справишься, — спокойно ответил Люк, беря меня под руки, помогая устоять.

Секунду я обдумывала идею оттолкнуть его, когда его руки скользнули вниз к моей талии, но затем я осознала, что он просто пытается поддержать меня. Я не знала, что делать. Я никого и никогда не просила о помощи, я больше не являлась той слабой девочкой, но технически я не просила Люка помочь мне. Он сделал это сам, так что это разные вещи. На самом деле, этим я утешала себя. Кроме того, он отвлек меня своим появлением от ноющей боли в груди. Потихоньку я начала успокаиваться. Никто не делал ничего подобного для меня, за исключением, наверное, Престона и его бывшей жены, по совместительству моей бывшей приемной матери; Келли, но такого было очень мало, и было слишком давно.

— Ну, а сейчас ты дашь отвести тебя в твою комнату? — его пальцы слегка сжались на моей талии.

Я колебалась, но затем облокотилась на него, чтобы перенести больше веса с больной ноги.

— Нет, но ты поможешь мне дойти до класса, — в этот момент я почувствовала запах одеколона, перемешанного с мылом и текилой.

Люк уставился на меня.

— Тебе нужно дать отдых ноге.

— Нет, мне нужно пойти на занятие, — настаивала я и задержала дыхание от запаха его духов, который был очень приятным. — Это важно.

— Почему? Это всего лишь один урок.

— Потому что я не пропускаю занятий. Никогда.

Он искал в моих глазах Бог знает, что, знак здравомыслия, может быть, но, в конце концов, сдался и кивнул.

— Ладно, Вайлет… — он ждал, когда я произнесу свою фамилию, но я лишь покачала головой. Мне не нравилось произносить ее, потому что, раз сказав вслух, я вспоминала, что осталась единственной живущей, кто носит ее.

В первый раз за тринадцать лет кто-то на самом деле помог мне. И самое странное, что он действительно хотел это сделать.

Люк

Я помог Вайлет добраться до класса, стараясь взять на себя как можно больше ее веса, насколько она позволяла это сделать. Впрочем, она была настроена решительно принять как можно меньше помощи, продолжая наступать на больную ногу. Ее лодыжка выглядела паршиво; фиолетовая с синим, распухшая так сильно, что она даже не смогла надеть обувь. Я бы взял ее на руки, дабы предотвратить издевательство над лодыжкой, к тому же, тогда я бы шел нормальным шагом, не подстраиваясь под ее скорость. Но я был уверен, что не было, ни единого шанса, чтобы она позволила сделать это, и, честно говоря, я не так благороден. Если бы я вел себя как обычно, то оставил бы ее под деревом.

Эта была чистая случайность, что я наткнулся на нее. Я выпил слишком много текилы сегодня утром, и в голове было слишком много тумана для того, чтобы идти в универ. Поэтому пришлось проветриться, и так сложилось, что я проходил мимо Вайлет, которая стояла, прислонившись к дереву. Она выглядела так, как будто вела какую-то внутреннюю борьбу, и все о чем я мог думать в тот момент так это об ее падении из окна… моя сестра Эми спрыгнула с крыши… и вдруг, я уже направлялся к ней.

В итоге, мы опоздали, и Вайлет выглядела расстроенной по этому поводу. Она, казалось, не принадлежала к тому типу людей, кто слишком заботился об оценках и о том, чтобы следовать точно расписанию, впрочем, как и я. Моя потребность контролировать и оценивать свою жизнь, являлась нездоровой привычкой, которую я выработал довольно рано, чтобы бороться с беспорядком, которыйокружал меня, когда я находился дома. Было интересно, какие причины руководили ею.

Я не стал садиться рядом с ней в аудитории не только потому, что не хотел выглядеть как одержимый, но и потому что не было ни единого свободного места вокруг. Я занял место через несколько рядов позади нее и постарался сконцентрироваться на том, что говорил профессор Доттерман, вместо того, что делала Вайлет. Это было сложно.

Я много думал о ней прошлой ночью, даже в своем пьяном угаре, который полностью поглотил саму цель опьянения. Но она так и не объяснила мне, почему выпрыгнула из окна. Хотелось верить, что она не собиралась покончить жизнь самоубийством, но зная все то, что знал я — помня, что случилось с Эми — я не мог перестать думать о более глубоких помыслах ее прыжка.

Чем дольше я наблюдал за ней, тем больше анализировал ее. Она была крайне упряма — насколько я понимал — даже сейчас она отказывалась удобно выпрямить свою ногу перед собой. Она прямо сидела на стуле, с ногой расположенной точно под ней. Я подумал, что встретил свою пару в звании "Самый упрямый человек в мире". Награду, которую я выигрывал каждый год, как мне исполнилось шестнадцать, и я решил перестать доверять людям, делать только то, что хотел. Я провел слишком много времени, давая людям все, что они хотели от меня, и, наконец, мне исполнилось шестнадцать, и я получил права. Вдруг, я получил свободу уехать куда захочу и когда захочу, и мне было все равно, кто был рядом со мной в тот момент. У меня был я и это все, что имело значение. Никто больше не контролировал меня, и никто не обладал достаточной силой для этого, так что я делал все возможное, чтобы так и оставалось.

Вайлет, казалось, была именно такой. Я никогда не встречал никого, кто был настолько полон решимости делать все исключительно по-своему. Она одарила меня тяжелым взглядом только за вопрос об ее фамилии, и скорее всего, она надерет мне задницу за попытку узнать что-нибудь более личное. Хотя, сама идея о ней, пытающейся надрать мне задницу, была довольно захватывающей. Вообще-то это на меня не похоже. Мне всегда нравилось все легкое и без сложностей, просто потому что моя жизнь была слишком трудной в детстве. По непонятным причинам, однако, бросать Вайлет вызов стало довольно увлекательным занятием. К тому же, никто никогда не пытался бросить вызов мне, слишком все были напуганы образом, который я старательно поддерживал.

Я был уверен, что Вайлет пыталась выглядеть жесткой, но, несмотря на пирсинг на носу, красные пряди в волосах и татуировки на задней части ее шеи, она выглядела чертовски великолепно — даже в том же платье, которое было на ней вчера, без макияжа и с растрепанными волосами. Так же у нее не было мышц для того, чтобы нанести хоть какой-то вред, ее длинные и стройные ноги и руки смотрелись бы лучше обернутыми вокруг меня, нежели вытряхивающими дерьмо из меня.

Я сглотнул от мысли об ее руках и ногах обхватывающих меня, когда как я подминал ее тело под собой и глубоко входил в нее. Это заставило меня задуматься о попытке сделать это в действительности, и о том, чтобы взять перерыв от распутной, не имеющей особого содержания цыпочки, с которой я периодически занимался сексом, с тех пор как мне исполнилось шестнадцать.

Посреди моих мыслей, Вайлет как бы случайно оглянулась через плечо. Было очевидно, что она пыталась незаметно взглянуть на меня, но так как я уже смотрел на нее, это не сработало. Ее глаза немного сузились, как будто она собиралась нахмуриться, но вместо этого она одарила меня самоуверенным взглядом, будто знала, что я первый посмотрел на нее. Я не был уверен, как реагировать на это, потому что обычно я был тем, кто выглядел самоуверенно. Раздраженный сам на себя, я решил перестать вести себя как одержимый, к тому же, практически ничего не знал о ней, кроме того, что она любила прыгать из окон и ненавидела принимать чью-либо помощь.

Я начал делать записи, пытаясь структурировать бардак в голове. Я мог справляться с хаотичностью, когда был пьян, так как обычно был не в том состоянии, чтобы это заметить. Но сейчас, я был слишком трезв, чтобы разбираться с девчонкой, которая свалилась мне на голову, буквально.

Я оставался сосредоточенным на лекции до конца занятия, пока профессор не отпустил нас, и уже всерьез собирался оставить Вайлет разбираться самой со своими проблемами. Но проходя мимо нее, я заметил, как она смотрела, нахмурившись, на свою лодыжку, зажав книги подмышкой. Несмотря на то, что меня заботил лишь я сам, вспомнив ее прыжок из окна, случайный или нет, я понял, что уже остановился у ее стола. Я подставил локоть, предлагая ей принять помощь. Она посмотрела на меня, давая возможность рассмотреть ее зеленые глаза при дневном свете. Они оказались безумно большими и потрясающе красивыми, в окружении длинных черных ресниц, но чего-то не хватало в ее взгляде. Эмоций. В большинстве случаев, когда я смотрел людям в глаза, я мог понять, что они чувствуют, но в случае с Вайлет, я не видел ничего, как будто ее эмоции находились за стеной.

Ее пальцы обернулись вокруг моей руки, и она подтянула себя на ноги. Когда она нашла баланс, я скользнул рукой по нижней части ее спины и обхватил ее за талию. Я почувствовал, как сжались мышцы, но ее лицо ничего не выражало. Затем она перенесла часть своего веса на меня, ее волосы задели мою щеку, и мы вышли из класса.

Мы не разговаривали по пути через переполненный коридор, медленно обходя людей. Сначала, мне казалось, что мы молчим, потому что я не мог придумать, что сказать, но потом это переросло в соревнование в упрямстве, по крайней мере, для меня. Если я заговорю первым, то проиграю. Если заговорит Вайлет — проигравшей станет она.

Мы толкнули дверь и пересекли двор в сторону тротуара. Был конец апреля, солнце светило, воздух был еще прохладным, но было уже нормально и без куртки. Осталось всего несколько недель до конца семестра. И все разъедутся по домам. Я пытался найти способ избежать этого. Сама идея о возвращении домой к матери была чертовски невыносима. И отец… он был занят другими делами, в данный момент, например, собственной свадьбой. К тому же, я видел его от силы восемь раз, после того как он ушел от матери и меня, и половина от этого количества пришлась на этот год. Мысль о том, чтобы попросить его пожить с ним лишь усугубляла положение, так как я не хотел обращаться к нему, зачем бы то ни было. Я хотел остаться сам по себе в Ларами. Я бы мог найти работу, так как тренировок по футболу не планировалось, но у меня были самые дерьмовые навыки общения с людьми и тенденция к запугиванию, что делало устройство на работу чертовски сложным. Кроме того, мне нужно было найти квартиру, если я не собирался посещать летние занятия. Мне нужна была передышка от университета, но тогда, мне нужно было найти соседа, чтобы снимать что-либо. Кайден собирался уехать на все лето с Келли. У меня было не так много друзей, не считая ребят с футбольной команды, но я не хотел жить ни с кем из них. Я еле переносил проживание с Кайденом, а он был моим лучшим другом с самого детства. Я бы мог начать играть, пойти на некоторые риски, чтобы взять большой куш, но с тех пор, как в марте я профукал удачу, у меня не было денег на ставку, стоящей игры. Если, конечно, не желал потратить все свои деньги на это, чего я вроде как хотел, потому что скучал по чувству владения игрой, мухлюя по пути к вершине. Это то, в чем я действительно хорош, по крайней мере, большую часть времени, пока не проигрывал карту, и не скрывался, как это произошло в марте.

Остаток пути с Вайлет прошел интересно. Она продолжала периодически смотреть на меня свысока и иногда заинтересованно. Казалось, что девушка хотела что-то сказать, но упорно молчала, и чем дольше она это делала, тем сильнее это сводило меня с ума. Когда мы вошли в лифт ее общежития, двери закрылись, Вайлет прочистила горло, и я подумал, что она, наконец, собирается заговорить. Девушка искоса взглянула на меня, и я наклонил голову, ожидая, что она произнесет первое слово. Но вместо этого, Вайлет наградила меня этим своим высокомерным взглядом, как в классе, и ее нахальное поведение снова взбесило меня. Я почти сломался и спросил, что, черт возьми, значит этот взгляд. Проигрывал молчаливый бой, просто так. Позволил бы ей победить. Позволил установить ее власть над собой. Она раздражала меня, и я проклинал себя за то, что не выпил больше шотов, перед тем как покинул комнату утром.

На секунду, я в серьез задумался о том, чтобы нажать на кнопку аварийной остановки лифта и прижать ее к стене, яростно поцеловать, перед тем как оттолкнуть и уйти. Вернуть немного контроля и власти над ситуацией.

Но лифт продолжал подниматься вверх, мои руки остались неподвижны, и я осознал, что не могу сделать не понимая, почему. Вайлет внесла хаос в мои мысли, и я не знал, что еще делать, кроме как пялиться в собственное отражение в стальной двери лифта весь оставшийся путь. Когда двери лифта открылись, я выдохнул с облегчением, радуясь, что это странное безмолвное путешествие подошло к концу. Когда мы приблизились к комнате Вайлет в конце холла, я заметил Кайдена и Келли, стоящих перед дверью. Они улыбались друг другу, разговаривая, и это выглядело так легко, так реально, как будто это так же просто, словно дышать. Но даже дышать было сложно для меня иногда.

Келли сказала что-то Кайдену, и он засмеялся, но как только он увидел меня вместе с Вайлет, на его лице отразилось любопытство.

— Привет, — сказал он, когда мы подошли. Он переводил взгляд с меня на Вайлет и его брови поднялись, а глаза немного расширились.

Келли отошла с дороги, когда Вайлет отпустила мою руку и двинулась, волоча свою ногу, к двери.

— Ты в порядке? — спросила Келли, смотря на лодыжку Вайлет.

— Ага, — ответила Вайлет безразлично, набирая код их комнаты. Замок прогудел, и она толкнула дверь, отбросив книги в сторону, когда начала закрывать дверь за собой. Я уже был готов объявить ничью в нашем поединке, когда Вайлет придержала дверь, оставив щель, в ее глазах блеснула жизнь в первый раз, когда она сказала:

— Спасибо, Мистер "Постою в сторонке".

— Всегда пожалуйста, Вайлет без фамилии, — сказал я, и она захлопнула дверь.

Келли и Кайден тут же уставились на меня, и мне пришлось потрудиться, чтобы скрыть улыбку.

— Что, черт возьми, все это значит? — воскликнул Кайден, обняв Келли за плечо. Она была крошечной, и ему пришлось наклониться, чтобы сделать это.

Я пожал плечами, не желая вдаваться в подробности.

— Она повредила ногу, и я помог ей добраться до комнаты.

Келли настороженно взглянула на меня.

— Как она повредила ногу?

Я снова пожал плечами.

— Точно не знаю.

Одно из того, что мне нравилось в них обоих, было то, что они уважали чужое личное пространство и не давили.

— Куда ты сейчас? — спросил Кайден, подтягивая Келли ближе, чтобы поцеловать ее в макушку. — Обратно в общежитие?

Я начал двигаться назад к лифтам, засунув руки в карманы.

— Я думаю сходить в тренажерку. Давно там не был. Не хочешь пойти со мной?

Кайден кивнул.

— Да, я за, — он посмотрел на Келли. — Хочешь пойти? Я бы помог тебе с кикбоксингом, — он подмигнул ей, и она закатила глаза, улыбаясь.

— Ну да. Я надрала тебе задницу в прошлый раз, — сказала она, набирая дверной код. Я все равно не могу сегодня. Мне нужно готовиться к итоговому экзамену по биологии.

Кайден выглядел разочарованным, и я отвел глаза, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее. Я, конечно, был очень рад за них, но иногда скучал по тем временам, когда мой друг не был подкаблучником. Я уже начал двигаться к лифтам, чтобы подождать его там, когда Келли окликнула меня.

— Люк, подожди минутку.

Я медленно развернулся

Она подошли ко мне вместе с Кайденом. Когда она приблизилась ко мне, то схватила за руку и потащила мимо лифтов, пока Кайден остался ждать позади, как будто знал, что она хочет поговорить со мной наедине.

— Как ты? — спросила она, заправляя свои русые волосы за уши, она выглядела встревоженной. — Я имею в виду, то, что случилось с твоей сестрой…

Я с трудом сглотнул.

— Я в порядке, — мне всегда было сложно справляться с тем фактом, что моя сестра совершила самоубийство, когда ей было шестнадцать. Месяц назад я узнал, что Калеб Миллер, один мудак, с которым Эми училась, и друг брата Келли, изнасиловали ее на одной из вечеринок за несколько месяцев до того, как Эми сбросилась с крыши жилого комплекса. Наверное, полиция нашла какие-то журналы, написанные Калебом, где он описал, что он сделал, но Келли и так намекнула мне о произошедшем. Хотя она и не сказала прямо, но я понял, что Калеб сделал.

После ее рассказа, мне потребовалось достаточно много времени, чтобы осознать, что возможно, именно из-за этого Эми покончила с собой. Расстраивало то, что я чувствовал такую сильную ярость каждый раз, при одной лишь мысли об этом. Калебу сильно повезло, что он успел исчезнуть, иначе я мог бы выследить его и выбить из него все дерьмо, как Кайден сделал однажды. Или, возможно, я был тем, кому повезло, потому что иногда, когда я чувствовал столько жара и напряжения в груди, мне было очень сложно не уйти по наклонной.

— Ты уверен? — она коснулась моей руки, но потом быстро отстранилась. Она очень милая девушка, но иногда была немного пугливой. — Потому что я буду рядом, если ты когда-либо захочешь поговорить. Я знаю, это трудно, учитывая, что Калеба так и не поймали… Он все еще где-то там и живет полной жизнью… — ее глаза увлажнились, но она быстро смахнула слезы.

Я выдавил улыбку.

— Я не слишком разговорчив, но спасибо за предложение.

В детстве я понял, что пытаться поговорить с кем-то о том, что меня беспокоит — бесполезно. Однажды, я сказал матери, что мне не нравится, что она принимает наркотики, и она стала колоться еще больше. Я сказал отцу, что ненавижу свою жизнь, и он ответил, что многие люди ненавидят ее так же, как и я. Когда я узнал, что Эми мертва, я перестал разговаривать на неделю, потому что мне казалось, что стоит произнести хоть слово и люди посоветуют мне не жаловаться. Я нашел утешение в тишине и действительно не хотел начинать говорить снова. Я мог по крайней мере, заговорить о чем-либо значимом, но моя мать не могла позволить мне оплакивать Эми. Ей захотелось поговорить. Об Эми.

— Как и я, — сказала Келли, — но иногда это действительно помогает.

— Спасибо, но сейчас я в порядке.

Она улыбнулась, и ее улыбка была реальной, не вымученной, в отличие от моей.

— Как справляется твоя мама со всем этим?

Я внутренне съежился. Моя мама практически никак не отреагировала, когда узнала эту новость, и я был совсем не удивлен. Она практически не обращала внимания на Эми, когда она была жива, а после того, как та умерла, создалось впечатление, как будто ее никогда и не было. Она выбросила все ее вещи спустя несколько дней после случившегося, говоря ужасные слова о том, что Эми оставила нас, монотонным голосом. Она спела песню на ее похоронах, но строки были наполнены сумасшествием. Не так уж много людей услышали это, так как почти никто не пришел на похороны, а все же пришедшие списали безумие на горе матери.

Когда я рассказал отцу об Эми, во время нашего ежегодного телефонного разговора, он начал плакать. Это дико разозлило меня. Как мог он плакать, когда его не было рядом, чтобы помочь, и тогда, возможно, мы бы смоги избежать хоть чего-нибудь из того, что произошло.

— Мама в порядке, — соврал я, медленно обходя ее по направлению к лифтам. Было милым с ее стороны проявить участие, но от этого не было легче говорить о своей матери.

Келли, казалось, что-то заподозрила по моему короткому ответу, но промолчала и отошла в сторону, давая мне возможность смыться. Кайден ждал меня у лифтов и, когда я подошел, нажал на кнопку.

— Позвоню тебе позже, — сказал он Келли и поцеловал ее.

Я снова отвел от них взгляд, готовый сбежать от всех этих нежностей, которыми они были одержимы на протяжении нескольких месяцев. Чувство привязанности сильно переоценено. Я никогда не стремился к этому, и никогда не буду. Единственный человек, открывший мне привязанность, сделал так, что теперь это чувство казалось неправильным, и это было одной из причин, почему я не сближался с кем-либо, даже с Кайденом. Конечно, мы знали кое-что друг о друге, но у нас не было разговоров по душам. У меня вообще никогда не было таких бесед, и я намеревался оставить это неизменным, вне зависимости от того, что для этого потребуется я хотел, чтобы никто не узнал о моем прошлом, и насколько все было беспорядочно в моей голове.

Глава 3

Вайлет

Сразу после того, как моих родителей убили, я пыталась понять причины, почему забрали их жизни. Теория полиции заключалась в том, что это был несчастный случай при ограблении, по каким-то причинам грабители думали, что дома никого нет. Мама с папой проснулись в процессе и увидели преступников. Паника. Выстрелы. Полиция так их и не поймала и, на сколько я знаю, эти люди все еще гуляют по земле, живут своей жизнью, тогда как мои родители гниют в могиле.

Я схожу с ума, когда начинаю думать об этом, иногда мой ум живет своей собственной жизнью. Мысли о том, что люди, которые встречаются мне на улице, могут быть кем-то из них. И мне страшно — вдруг они узнают меня. Даже при том, что я совсем не уверена, видели ли меня той ночью, хотя один из них смотрел прямо на меня, но ничего не сказал, этот вопрос навсегда застрял в моей голове. И это преследует меня, и по сей день.

Меня всегда интересовало, что бы я делала, если убийц все-таки поймали. Сходила бы с ума. Праздновала. Была бы переполнена всепоглощающей ненавистью к ним, потому что теперь была бы личность, ответственная за произошедшее. Или была бы в ужасе. Я не уверена, и каждый раз я анализирую это, слишком усердно, и мой норов выходит из-под контроля. После, я пытаюсь вернуть спокойствие единственным способом, который точно поможет мне. Опасность. Игры со смертью. Попытки суицида. Адреналиновая зависимость. Безумие. Существует так много названий для этого, но честно говоря, я не знаю, что именно подходит. Все что мне известно, и то, что я делаю и то, в чем действительно нуждаюсь — это прожить свою жизнь.

Я не делала этого последние несколько дней, хотя, это скорее из-за того, что едва могла волочить ноги, не говоря уж о нормальной ходьбе. Это доставляло неудобства, и я чувствовала себя абсолютно беспомощной. Но моя лодыжка отказывалась выздоравливать, так что у меня не было другого выхода, кроме как ковылять, превозмогая боль. Самое худшее — это работа. Я никогда не была лучшей официанткой, так как блестящие навыки общения с людьми у меня полностью отсутствовали. Прибавьте боль к отсутствующим коммуникативным навыкам и получите менеджера, угрожающего рассказать боссу о моем стервозном отношении к посетителям. К счастью, 10 баксов, и я очаровала его, сгладив острые углы.

Я направилась в ближайший Макдональдс, чтобы утолить мою зависимость в еде. На мне была пара обрезанных джинсов и футболка "FROM AUTUMN TO ASHES", настолько затасканная, что буквы уже начали исчезать. Волосы были абсолютно неуправляемы, так что пришлось скрыть их под беретом, ну и стоит отметить, что я все еще была во вьетнамках. Не самый модный лук, но я никогда и не претендовала на звание модницы.

На улице жара, и моя лодыжка отекла от постоянной ходьбы, но я голодна, и, к несчастью, у меня больше нет машины Престона, потому что он выдавал ее только на дело. Так что единственный доступный мне транспорт — это мои ноги. Я считала, сколько кварталов мне еще осталось пройти… пять или может быть шесть…

Телефон зазвонил, и мне пришлось ответить, так как рингтон объявил о звонке Престона. Часть меня не хотела отвечать на звонок, потому что я знала, что он попросит меня сделать что-то, что вероятнее всего делать не захочу, но я не могла ему отказать, потому что задолжала ему за его заботу обо мне тогда, когда никто другой не сделал этого.

Прежде чем я оказалась у Престона, я жила с Мистером и Миссис Макгеллон. Эта приемная семья частенько запирали меня в подвале на несколько часов, если я умничала или еще как-то провинилась. В принципе я не была против того, чтобы посидеть в темноте, слушая, как падают капли из труб, но было одно но, я ненавидела подвалы с 6 лет. Однажды, Мистер Макгеллон угрожал снова посадить меня в подвал, я вышла из себя и толкнула его, после чего он сказал, что позвонит в полицию, и я сбежала. Я жила на улице около двух недель, а затем меня поймали на краже еды из продуктового магазина, и я, таки, оказалась в колонии для несовершеннолетних. После того, как вышла, никто не хотел брать меня в семью, кроме Престона и его жены. Они были молоды, но так как социальная служба пыталась быстрее избавиться от меня, то они сплавили меня им. В любом случае, они согласились взять меня.

Я ответила на звонок, приложив телефон к уху, прежде чем включилась голосовая почта.

— Привет.

— Келли снова выходит замуж, — объявил он очень раздраженным голосом.

— В смысле выходит замуж? — я протащила ногу по тротуару. — Я думала, что она ушла от тебя, потому что чувствовала себя в ловушке.

— Вау, спасибо тебе за напоминание, почему моя бывшая собрала свое дерьмо и ушла, — голос Престона источал сарказм. — Господи, Вайлет, иногда ты слишком прямолинейна даже для себя самой.

— Прямолинейна? — я замерла в конце тротуара. — Ты всегда говорил мне, что я лгунья.

— Ты лгунья, если это касается тебя, — ответил он. — Но со всеми остальными ты до крайности честна. Клянусь Богом, ты видишь то, что причиняет людям боль.

Я перешла дорогу и вышла на обочину.

— Может быть или может у меня не работает внутренний цензор.

— Ага, конечно. Ты всегда точно знаешь, что делаешь, так что даже не пытайся притворяться невинной овечкой, — его голос понизился на октаву. — И, кстати, говоря о невинности, ты своей все-таки лишилась?

Я неловко поежилась и потянула футболку ниже, радуясь, что он не может меня видеть.

— Не веди себя как мерзкий старикашка!

— Я не старикашка, Вайлет, — возразил он. — Кроме того, просто хочу быть уверенным, что ни один парень не одурачил тебя. Спрашивать тебя о любовных делах, это вообще-то работа Келли, но так как она бросила нас, то я заменяю ее.

Я покачала головой.

— Заменяешь приемную маму?

— Конечно, почему бы и нет?

— Да ты просто сумасшедший!

— Заразился от девчонки, которая неделями не ела ничего, кроме свинины и бобов, когда появилась в моем доме.

Я стояла и покачивалась позади пары, держащейся за руки, занявшей весь тротуар.

— Что я могу сказать? Я скучала по отвратительному вкусу тюремной еды.

— Ты не была в тюрьме, — перебил он, — всего лишь в колонии для несовершеннолетних. Не пытайся выставить себя в худшем свете, чем есть на самом деле.

— Я и не пытаюсь. Так и есть, — возразила я, не беспокоясь о каплях воды долетавших до меня от садовых разбрызгивателей. — Если что, я смогу надрать тебе задницу.

Он фыркнул и его смешок пробрался мне под кожу.

— Хорошо, я скажу тебе вот что. В следующий раз, когда ты приедешь сюда, и у нас будет время, мы пойдем в спальню и там посмотрим, насколько ты упряма.

Я смахнула с рук капельки воды.

— Зачем нужно идти именно в спальню?

Звук его смеха поднялся из самой груди.

— Подумай другой, не наивной и невинной частью своего мозга, Вайлет, и может быть, ты поймешь.

— Я не наивная и не невинная, просто немного торможу, — ответила я, наконец поняв, что он имел ввиду. — И, для твоего сведения, ты отвратителен и это никогда не случится, — мне совсем не нравилось, когда он говорил со мной в таком тоне, но если я скажу ему об этом, то вероятнее всего, он расстроится. Я уже видела, как это случалось раньше с его теперь уже бывшей женой Келли, и если Престон расстраивался, то становился жестким.

— Какая разница. Не притворяйся, как будто ты не возбудилась.

Я не возбудилась. Совсем. И никогда не делала этого раньше, по крайней мере, я этого не помню, и вряд ли буду. Когда я жила с Престоном он не флиртовал со мной так, как сейчас, но когда мне стукнуло восемнадцать, и я официально стала самостоятельной, наши отношения вроде как сдвинулись, особенно, когда Келли ушла от него. Он никогда даже не пытался сделать со мной что-либо в этом духе, только болтал, много болтал, и я ничего не говорила по этому поводу. Я не хотела потерять его — у меня был только он, хоть какая-то семья. Даже если Келли больше не разговаривала со мной.

— Мне нужно идти, — соврала я. Мне все еще оставалось пройти три или четыре квартала, но уже не терпелось закончить этот смущающий разговор.

— Как знаешь, — глубокие хрипловатые тональности исчезли из его голоса. — У меня есть дело для тебя, и ты все еще должна мне за восьмое, когда я прикрыл тебя той ночью, и, как ты знаешь, я не беру деньгами, только работой.

Я напряглась, переживая о том, что он расстроится или разозлится, и я потеряю единственную семью, которая у меня есть. И я останусь совершенно одна.

— Я знаю. Я позвоню тебе позже. Обещаю.

— Хорошая девочка, — сказал он, после чего мы попрощались и я отключилась.

Напряжение стянулось в узел в моем теле, и от этого мне хотелось броситься на полосу встречного движения, чтобы постараться привести в порядок сердечный ритм и свести на нет давление. Лишь от одной мысли об этом я перестала волноваться и почувствовала страх и возбуждение. Я начала двигаться боком к краю тротуара, задаваясь вопросом, умру ли мгновенно от удара, когда грузовик остановился, плюнув выхлопными газами.

Я поковыляла дальше по тротуару, не имея не малейшего желания больше разбираться с извращенцами, когда услышала знакомый голос.

— Все еще опираешься на больную лодыжку, да?

Я ускорилась, делая большие шаги, но острая боль в лодыжке заставила меня замедлиться.

— Ну, что я могу сказать, — бросила я через плечо. — Я — бунтарь. Мне нравится дикость.

Люк держал свой побитый грузовик в дюймах от меня. Кроме того он ехал не по той стороне дороги, к счастью, дорога была пустая. Окно было опущено, и на нем покоилась его рука.

— Что ж, ты бунтуешь только против себя, это же твоя лодыжка.

Я покачала головой, но предательская улыбка прорвалась и вытеснила неприятный осадок от разговора с Престоном. Мне нужно было прекратить все происходящее с ним. Мне нравилось подтрунивать над Люком, даже слишком нравилось, и оказалось, что вот так идти рядом с ним в тишине тоже довольно приятно, к тому же он не трещал над ухом, пытаясь разбавить тишину, в отличие от всех остальных. Кроме того, только Престон помогал мне, никто не делал этого до него, кроме, может быть, Келли и еще пары людей, которые были свежим ветром в моей жизни.

Я остановилась у края тротуара, и Люк нажал на тормоза, чтобы остановить грузовик.

— Чего ты хочешь? — я прикрыла глаза рукой от солнца, чтобы посмотреть на него.

В его взгляде чувствовалось напряжении, я не могла отвести глаз.

— Может, тебя подвезти?

Я подняла брови в удивлении и наклонилась ближе, упершись руками в край открытого окна, так что между нами оставались считанные дюймы.

— Так вот что ты делал. Колесил туда-сюда по улице в поисках меня, чтобы предложить подвезти?

Он сжал губы, выглядя так, как будто я сказала что-то смешное.

— Нет, я направлялся в тренажерку, но потом увидел тебя, хромающую, как старая бабка, и подумал: эй, может быть, она хотела бы, чтобы кто-нибудь ей помог и подбросил ее до места, куда она сегодня собиралась.

Я пыталась бороться с этим. Не так много людей в целом мире могли заставить меня улыбнуться, к тому же, большинство из них были мертвы. Люк наклонился ближе, и мне это не понравилось — точнее мне не понравилось осознание того, как мало я могу контролировать свою реакцию. Если он продолжит в том же духе, то мне придется угнать его машину и гнать сотню миль по шоссе, просто чтобы очистить себя от эмоций, которые вызывает во мне эта чертова улыбка.

— А может мне нравится гулять, как старая бабка? — я наклонилась так близко к нему, что смогла почувствовать жар его дыхания и заметить, насколько длинные у него ресницы. Но я сделала это только для того, чтобы спутать мысли в его голове.

Он не отстранился, и напряжение поднялось на еще одну ступень, на его лице появилось странное выражение, которое я не могла точно понять, это приводило меня в замешательство.

— Хорошо, тогда, я думаю, что должен позволить тебе хромать дальше, — он откинулся назад в грузовик и посмотрел вперед, сделав обманный бросок.

Я не знала, как ответить. И пропустила удар, что случалось достаточно редко, и может быть поэтому, я сделала то, что сделала.

— Стой, — я коснулась его руки, когда грузовик начал двигаться. Прикосновение поразило нас обоих, и я отдернула руку. — Я собиралась в Макдоналдс. Это в нескольких кварталах отсюда. Если хочешь, то можешь подвезти меня.

И снова он взглянул на меня так, будто собирался рассмеяться.

— Ладно, тогда залезай в машину, и я подброшу тебя.

Поражаясь собственной глупости от того, что в глубине души я получала удовольствие от того, что он снова помогал мне, я обошла грузовик и залезла внутрь.

Дверь скрипнула, когда я закрыла ее, и Люк в раздражении покачал головой.

— Извини, мой грузовик — куча дерьма, — он потянулся к приборной панели за сигаретами.

— Он не кусок дерьма, — я опустила окно, впустив теплый весенний ветерок, — он просто старый.

Он свел брови.

— Ты используешь интересные слова, — Люк взял сигарету в рот. — Это комплимент?

Я расслабленно откинулась на сидении.

— Сказал мне Мистер "Постою в сторонке".

Он сложил руки чашечкой вокруг сигареты и поджег ее зажигалкой.

— Ты должна объяснить мне это, потому что я не въехал.

В самом начале школы, на одном уроке английского, который у меня был совместно с Люком, профессор попросил описать нас что-нибудь в классе, что по нашему мнению было бы сложно описать. Почему-то я подумала о Люке, о парне, который всегда сидел на задней парте со скрещенными руками и "мне на все наплевать" выражением на лице. Он всегда казался неприступным, может даже замкнутым, а может, это было что-то еще. Впрочем, у него были друзья, так что в этом не было никакого смысла. После долгих рассуждений, я придумала Мистера "Постою в сторонке", и хотя я не уверена, что правильно прикрепила его к нему, но каждый раз, когда мы пересекались, прозвище всплывало в моей голове. Но я не собиралась рассказывать ему об этом.

— Не объяснять тебе, вот что делает это привлекательным, — ответила я, когда он кинул зажигалку на приборную панель.

Он глубоко затянулся, а через секунду дым окружил его лицо.

— Так значит ты не скажешь мне? — одна его рука лежала на руле, ей он повернул руль вправо и вывел машину на дорогу.

Я пожала одним плечом.

— Ну, может однажды, но не прямо сейчас.

Он покачал головой, но намек на улыбку появился на его губах.

— Ладно, но я думаю, что мне следует тоже придумать тебе прозвище.

Я повернулась боком на своем сидении, положив колено на него, любопытство вспыхнуло во мне.

— Ох, я действительно хочу его услышать. Дай подумать. Может, "Сумасшедшая стерва". "Психованный прыгун". "Старая бабка"?

Уголки его губ поднялись.

— Я думаю, что все они стали бы неплохим выбором, но я не собираюсь выбирать прямо сейчас. Я подожду до того момента, пока не найду идеально подходящее твоему… очаровательному характеру.

Я закатила глаза.

— Ха, ха, ты смешной, — вообще-то это вроде как правда, и мне пришлось постараться, чтобы скрыть улыбку.

Теперь его улыбка стала широкой, и я почувствовала, как мой сердце глупо пропустило удар. Но потом все исчезло, когда он поспешил высунуть руку из окна, чтобы стряхнуть пепел с сигареты.

— Черт, я забыл спросить, это нормально, что я здесь курю?

— Это твой грузовик, — ответила я, разворачиваясь обратно на сидении и опустив вниз ногу. — Ты можешь делать все, что твоей душе угодно.

— Все что душе угодно, говоришь? — он поднял голову, остановился, чтобы сделать вдох и изучал меня в это время. Мы проехали жилую часть города, и теперь заправки и маленькие магазинчики выстроились в ряд вдоль улицы.

— Что если я скажу, что хочу ехать со скоростью 100 миль в час по встречке?

— Тогда я отвечу: вперед! — в некотором роде, мне даже хотелось, чтобы он сделал это, тогда я получу такую нужную мне дозу адреналина. И эти незнакомые эмоции, что вызывал Люк внутри меня, те, которые я не чувствовала на протяжении очень долгого времени, если вообще когда-либо чувствовала, начали зарождаться во мне, то после этого они будут задушены. На самом деле я не была уверена в том, что именно ощущала. Казался ли он мне привлекательным, действующим на нервы или успокаивающим. Несмотря ни на что, я не хотела чувствовать что-либо к нему и мне необходимо было избавиться от чувств, что бы они из себя не представляли.

Он так и держал сигарету снаружи, часть пепла попадала обратно в салон грузовика и оседала на серой Henley, в которой он был, ее рукава были закатаны. Он как будто рассматривал что-то глубинное, когда смотрел на меня, возможно и в самом деле собираясь сделать то, что сказал. Я ждала с намеком на предвкушение. Даже сама идея, что моя жизнь может оказаться в опасности успокаивала меня.

В конце концов, он сосредоточился на дороге, оставив меня немного разочарованной.

— Так откуда ты? Ларами? Или ты живешь здесь из-за учебы? — довольно заурядный вопрос, абсолютно не сочетающийся с напряженностью в его взгляде.

— А откуда ты? — ответила я вопросам на вопрос, надеясь отвести его внимание от меня.

— Отсюда, — сказал он с огоньками в глазах.

Ладно, это оказалось сложнее, чем я думала.

— Кроме как гулять с блондинистой шлюхой по ночам и вторгаться в чужую жизнь, чем еще тебе нравится заниматься?

Его взгляд скользнул от дороги ко мне.

— Я думал, что ты уже знаешь, что мне нравится играть в футбол, помогать девушкам в бедственном положении и слоняться вокруг, оставаясь при этом в стороне.

Я смотрела на него невозмутимо, но смех щекотал заднюю часть горла. Прошло так много времени с того момента, когда я последний раз чувствовала краткий проблеск смеха.

— Туше, Люк Прайс.

Он прижал руку к груди в драматичном жесте.

— Я только что выиграл разговор?

— Ты так сказал, как будто мы играем в игру.

— А разве не играем? — вызов горел в его карих глазах, и я почувствовала, как что-то пробуждается внутри меня, что-то, что я не уверена, просыпалась ли когда-либо раньше.

— Может быть, — я с трудом верила, что действительно ощущаю что-то помимо оцепенения, пусть я пока и не знала, что именно. — Но я бы пока не стала рассчитывать на победу.

Он снова затянулся сигаретой и выдохнул дым. Намек на улыбку промелькнул на его лице, но тени в его глазах делали Люка Прайса нечитаемым, тайной, именно тем, чем я пыталась быть. Я бы могла надавить, чтобы узнать больше о его жизни — откуда он, чем вообще занимается, но думаю, что эти тени здесь не просто так. И если попытаюсь копаться в его жизни, он может сделать то же самое. А я не хотела, чтобы он или кто-либо еще узнавал меня, потому что это пустая трата времени. В конце концов, он все равно уйдет. Все уходят.

Люк

— Знаешь, на самом деле я не фанат гамбургеров, — сказал я. Мы сидели за столиком в Макдональдсе напротив друг друга с подносом еды, стоящем между нами. Я пытался разговаривать на легкие темы, после того как мы затронули более сложные в машине. Из-за нее мои мысли сплелись в клубок. Мало того, что это та девушка, которая выпрыгнула из окна, к тому же она пришла в невероятное возбуждение, когда я сказал, что мог бы поехать по встречке со скоростью сто миль в час. Вайлет, как будто хотела, чтобы это произошло, и я не мог перестать гадать, что происходит в ее голове. Желание узнать, практически превратилось в навязчивую идею. И это мгновенно заставило меня отступить.

— Ты говоришь так, как будто вегетарианец, — заметила Вайлет, разворачивая гамбургер.

— Нет, просто парень, который не особо любит гамбургеры, — я взял горсть картошки фри и засунул ее в рот.

Она подняла брови и откусила немного от своего гамбургера.

— Мне кажется это странным.

На самом деле, я даже не мог с уверенностью сказать, как очутился здесь с Вайлет. Я собирался в магазин, так как у меня закончились запасы текилы и «Джека Дэниэлса», а они были нужны мне больше, чем воздух. Мне только что пришло приглашение на свадьбу моего отца вместе с его звонком, он попросил меня быть его шафером.

— Ты что, шутишь? — был мой ответ, потому что он не мог говорить это всерьез. Шафер должен быть другом, любить проводить время вместе с женихом, знать друг друга.

— Я знаю, что прошу об этом достаточно поздно, ведь свадьба уже через пару месяцев, — сказал отец. — Но мне бы действительно хотелось, чтобы ты стоял там, рядом со мной.

Я покачал головой, комкая приглашение в руке.

— Я даже не уверен, что смогу прийти на свадьбу.

— Ох, я понимаю, — его голос звучал разочарованно, но я не собирался облегчать ему жизнь. — Что ж, можешь оказать мне услугу и хотя бы подумать над этим?

Я бросил приглашение в мусорку.

— Думаю, да.

— Спасибо, Люк, — искренность звучала в его голосе. — И если когда-нибудь тебе что-то понадобится или тебе нужно будет с кем-то поговорить, я рядом.

Нужно было высказать тогда все, что когда-либо я хотел сказать. Как он отказался от нас и оставил меня разрушаться в этом доме. Я должен был, в конце концов, сказать ему, с чем он оставил меня, что тогда происходило, и что моя мать заставляла меня делать. Но промолчал, сказав только "пока", слишком испуганный тем, что он мог бы сказать или не сказать, и я повесил трубку.

На полпути к ближайшему винному магазину, я увидел Вайлет, прихрамывающую на свою проклятую ногу, полностью игнорирующую мой совет не делать этого. Мне следовало бы просто проехать мимо, пусть бы хромала дальше, точно так же мне следовало поступить и в тот день по дороге в колледж. Мы часто пересекались в последнее время, но это и не удивительно, наш город, да и колледж, не такие уж большие. Скорее всего, мы и раньше часто сталкивались, но дело в том, что я никогда особо не обращал на нее внимания. Но теперь, вдруг, я зациклился на ней. Часть меня, все еще хотела узнать, что случилось той ночью, когда она выпрыгнула из окна, но другая часть… это слишком, чтобы разбираться с моим запутанным отношением с девушками и контролем — одержимостью, чтобы она оказалась подо мной.

Так что вместо Джека, мне пришлось довольствоваться гамбургером, картошкой фри и кока-колой. Не лучший компромисс, но я всегда мог заехать в винный магазин на обратном пути.

Вайлет откусила немного от гамбургера и затем отложила его на поднос. Она поправила свою шапку так, чтобы она скрывала большую часть ее волос. На ее лице снова не было ни следа макияжа, и была надета полинялая футболка, в которой она выглядела как десятилетняя. Мне было интересно всегда ли она такая неухоженная. Но когда Вайлет выпрыгнула из окна, она была при полном параде. Я даже не знал, почему я это анализировал, и продолжал анализировать ее. Она совсем не мой типаж. Обычно я провожу время с распутными, жеманными девочками, любящими хорошо выглядеть. Я не был уверен, почему предпочитал их, а не таких, как Вайлет, девушек, которые не выглядят как поверхностные пустышки, и если они такие же, как я, и скрывают слишком много внутри себя. А это было последнее, что мне было нужно. Мне не нужны были какие-либо обязательства. Я хотел девочек, которые бы сосали мой член, улыбаясь при этом, и не заикались о большем. И, конечно, без раздражающего хихиканья.

— Что? — спросила Вайлет, вытирая рот салфеткой. — У меня что-то на лице?

Я оторвал взгляд от нее и открыл свой сэндвич с курицей.

— Нет, я просто отключился, — я откусил от сэндвича. — Извини.

Она потянулась к моей картошке фри с непроницаемым лицом.

— У меня есть вопрос.

— Ладно…

— О тебе.

Я медленно жевал.

— Я не уверен, что хочу услышать твой вопрос сейчас.

Она откусила от своего гамбургера, выражение неприятия появилось на ее лице.

— Ну, я все равно собираюсь спросить.

Я взял горсть картошки фри с подноса, лежащего между нами на столе.

— Давай, спрашивай, но это не означает, что я отвечу.

Она поставила локти на стол, держа гамбургер в руках.

— Почему ты никогда не заговаривал со мной раньше? В смысле, мы пересекались около сотни раз, но никогда так часто, как действительно познакомились. И сейчас, ни с того ни с сего, ты преследуешь меня.

Я сделал глоток содовой через соломинку.

— Во-первых, я не преследую тебя. Я просто не могу избавиться от тебя.

— Ты не должен был останавливаться, чтобы подбросить меня.

— Нет, должен.

— Почему? Ты не знаешь меня, ты ни в коей мере не обязан помогать мне.

— Я знаю, но я хотел это сделать.

— Почему?

Я пожал плечами и снова отпил содовой.

— Почему бы и нет?

Она посмотрела на меня так, как будто я самый непонятный (противоречивый) человек в мире, хотя на самом деле, она должна была бы взглянуть под таким углом на себя сама.

— Я просто не понимаю, почему кто-то, такой как ты, помогает кому-то, такому как я?

Я снял верхнюю булочку со своего куриного сэндвича, что бы убрать помидоры.

— Что ты имеешь ввиду под "таким как я" и "такой как ты"?

Она указала на меня.

— Ты футболист и у тебя есть друзья, — потом она указала на себя. — И есть я — девочка-одиночка, которая, скорее всего, может надрать тебе задницу.

Я подавился, засмеявшись, так как мой рот был набит едой, которая почти полетела из носа.

— Ты не сможешь надрать мне задницу, — я прокашлялся и сделал глоток от своей газировки.

Она изучала меня, взяв еще картошки фри.

— Позволю себе не согласиться. Думаю, что ты не такой жесткий, каким пытаешься выглядеть.

— Думаешь? — если бы она только знала, что именно скрывается внутри меня. — Большинство людей действительно считают меня таким, и у них есть на это все основания.

— Мне кажется это все для публики, — ответила небрежно, и я не мог понять говорит она серьезно или нет. — Я думаю, что глубоко внутри ты просто тряпка.

— Ты пытаешься затеять драку? — я положил сэндвич на поднос и хрустнул костяшками пальцев. — Я не дерусь с девчонками.

— Типичный ответ дляпарня, — она поспешила сделать глоток напитка, но я успел заметить намек на улыбку, прежде чем ее губы обернулись вокруг соломинки.

— Знаешь, что я думаю? — я скрестил руки на столе и наклонился ближе, склонив голову так, как будто изучаю ее. — Я думаю, что тебе просто нравится со мной спорить, и именно, поэтому ты говоришь все это.

Она пожала плечами и откусила от гамбургера.

— Может быть, а может, я говорю серьезно.

— Ты же знаешь, что в футболе я должен блокировать игроков, не так ли? Требуется сила, чтобы делать это.

— Может, ты просто убегаешь, — парировала она. — Может, ты просто хорош в этом.

То, как она это сказала, напомнило мне о моем прошлом, и это воспоминание долбануло меня как удар в живот.

— Может, наоборот. Может, я полный отстой в беге, — это прозвучало так, как будто я подавился, и я решил закруглить этот разговор, мой мозг жаждал крепкого вкуса Джека или текилы смешанного с никотином. Взглянув на часы, притворился, что проверяю время. — Я только что вспомнил, что должен встретиться с Кайденом через полчаса, так что я собираюсь отвезти тебя назад.

Она свернула обертку от гамбургера, пытаясь казаться безразличной, но ее плечи выдали напряжение.

— Отлично. Я как раз закончила, — она выглядела раздраженной, и я не мог понять почему, если только она не раскусила мой блеф, что большинство людей сделать не могут и даже не пытаются. Считалось, что я — закрытая книга. Загадка. В этом случае никто не мог бы разглядеть, кто я на самом деле. Так я жил годами и это было вполне удобно. Не идеально, конечно, но ничто не совершенно.

Мы не разговаривали, пока я собирал мусор и потом, когда шел, а она хромала, к грузовику. Я попытался предложить руку и открыл дверь для нее, но она проигнорировала предложение, направившись к другой двери.

За все время поездки, она едва сказала пару слов. Я должен был быть доволен. Никаких внезапных вопросов и заявлений, которые взбесят меня, но, тем не менее, я осознал, что мне не хватает подшучиваний и того, как она нажимает на мои кнопки. К тому моменту, как высадил ее, все чего я хотел — это просить ее остаться, поговорить со мной, позволить мне узнать ее. Но мне было не понятно зачем. Мне никогда не хотелось узнать кого-то раньше. Я даже на свиданиях-то не был. С каждой женщиной, с которой я был, я был только раз. Просто секс. Вот о чем все это было. И я никогда не хотел чего-то большего.

До этого момента.

Глава 4

Вайлет

В ночь, когда родители были убиты, в нашем доме находилось несколько человек, но один из них выделялся особенно. Она была высокой, с длинными волосами и глазами, сияющими в лунном свете. На ней были яркие желтые туфли с розовыми бантиками, которые ассоциировались у меня со сказочными персонажами. В книге она была бы феей или кем-то в этом духе, тогда как в реальной жизни оказалась настоящей злодейкой.

Когда они пробирались в дом, она вела себя тихо, но потом стала вести себя громко, представляя собой эмоциональный беспорядок.

— Почему, почему, почему, — все повторяла она, и потом вдруг добавила, — я не чувствую своих рук.

— Заткнись и прекрати отключаться! Ты должна собраться, сейчас же! — повторял ей парень, пока, в конце концов, не ударил ее.

Она только рассмеялась своим безумным смехом и начала петь песню: "Обопрись на меня. Обопрись на меня. Возьми. Помоги мне. Я должна понять. Помоги мне. Я не смогу сделать это без тебя".

Парень снова ударил ее, но в этот раз сильнее, что заставило ее ненадолго замолчать.

Когда он сделал это, я клянусь, она посмотрела прямо на меня, прячущейся в углу за коробкой с игрушками. Она не сказала ни слова. Я могла разглядеть только ее глаза, все остальное было скрыто тенями. Мне никогда не забыть песню, которую она пела, ее слова отпечатались в моей голове лучше, чем буквы и даты, выгравированные на надгробных плитах моих родителей. Даже когда я просто слушала музыку, меня не покидала надежда, что я наткнусь на песню, из которой были эти строки. Звук ее голоса… был так волнующе красив. Я рассказала полиции о песне и обуви, они смотрели на меня с жалостью во взгляде, говоря, что сделают все, что в их силах, чтобы найти девушку. Мне было шесть, я чувствовала себя потеряно, и, правда, верила, что они поймают убийц. Иногда, когда я давала волю своему воображению, то тайно верила, что, когда злодеи окажутся за решеткой, мои родители вернутся ко мне.

Но ничего из этого не случилось и, в конце концов, дело было закрыто, так же как крышки на гробах моих родителей.

* * *

Я взяла отгул на работе и собиралась откосить от торговли, несмотря на то, что сегодня была суббота. Престон не всегда заставлял меня облапошивать его клиентов, иногда он отправлял меня просто продавать, именно об этом он попросил меня в прошлые выходные, когда я отдавала его машину. Я согласилась, но это было до того, как осознала, что выпускные экзамены были не за горами, и мне нужно было готовиться. К тому же, моя лодыжка все еще была черно-синего оттенка, и я еще была не готова к прогулкам в сапогах или на каблуках, что требовалось для работы — требование Престона. Я не разговаривала с Люком с поездки в Макдональдс, но проходила мимо него пару раз в коридорах и саду кампуса. Пару раз я ловила его разглядывающим меня, но каждый раз он отводил глаза, встретившись со мной взглядом. Мне казалось, что я расстроила его чем-то, что сказала, пока мы сидели в Макдоналдсе. Но я была знаменита умением ненамеренно задевать людей, и иногда намеренно, так что удивляться не приходилось.

Что меня удивляло, так это то, как часто я думала о нем последние несколько дней, и как мне, в какой-то мере, даже хотелось, чтобы он снова заговорил со мной. Я даже как-то раз почти потеряла здравый смысл и подумывала о том, чтобы заговорить с ним.

Мне это не нравилось. Совсем не нравилось. Обычно я не думала о парнях, или вообще о людях, на протяжении длительного времени или волновалась о том, чтобы заговорить с ними. Это пустая трата мозгового пространства. Но он, казалось, отличался от длинной череды людей, встречавшихся мне на жизненном пути, главным образом тем, что помог мне, не прося ничего взамен. Я не видела очевидной причины для его поступка, но ждала, пока она всплывет на поверхность, потому что он просто обязан был рассчитывать получить что-то взамен. Если он помог мне просто чтобы проявить доброту, то это значило, что вся моя теория о том, что люди помогают друг другу только затем, чтобы помочь себе, рушилась на глазах.

Возможно, именно из-за этого незначительного отличия меня так тянуло к нему. Может быть, потому что он по-своему казался хорошим. Мне было ненавистно признавать, что, возможно, дело было так же и в его глазах, но я винила в этом свою женскую природу, и казалось маловероятным, что хоть одна женщина смогла бы устоять перед его напряженным взглядом.

Я лежала на животе на кровати с открытой книгой по философии и учебником по математике, так, чтобы можно было чередовать два предмета. Green Day играл довольно громко, так как Келли не было дома, пачка Sour Patch Kids и Doritos лежали передо мной, вместе с литровым Dr. Pepper. Я находилась в «суперзоне» где море сахара, кофеина и громкой музыки, и это делало лёгкой мою учебу, равно, как дышать. Казалось, что мои глаза кровоточили и голова уже начинала болеть, но было приятно думать, что я старалась так сильно, что все болело.

Я бы могла сделать перерыв, но не собиралась этого делать. Мне всегда удавалось учиться, потому что это было моим побегом дома, в котором бы я не проживала. Меня практически исключили за неуспеваемость, пока жила на улице и потом, попав в детскую исправительную колонию, я собрала себя и пообещала самой себе, что больше не допущу никаких провалов в учебе.

Вдруг Green Day оказался перекрыт музыкой Rise Against с моего телефона. Выдохнув, я наклонилась к iPod док-станции, убавила звук на стерео и ответила на звонок.

— Я не смогу сделать это сегодня, — сказала я Престону, сидя на кровати и потирая глаза. — Мне нужно учиться.

— Кто сказал, что я поэтому звоню? — ответил он. — Боже, ты даже не дала сказать мне чертово "привет".

— Знаю, но я так же знаю, что ты собираешься мне сказать и я не могу. Экзамены уже скоро.

— Но ты сказала в прошлое воскресенье, что сможешь.

— Знаю, — я тяжело вздохнула. — Но я забыла, как мало времени осталось до конца семестра.

Последовала пауза, и я услышала, как щелкнула зажигалка, когда Престон зажег сигарету.

— Вайлет, я не хочу заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь, но мне нужно, чтобы ты вышла сегодня, — его голос звучал спокойно, но твердо. Он начинал раздражаться, и я уже видела к чему это могло привести.

— Я был рядом, когда был нужен тебе. Я дал тебе дом, где ты могла жить, когда никто не сделал этого для тебя. И я позволил тебе жить так, как тебе хотелось.

— Престон… Я.… — я заколебалась. Мне хотелось остаться и заниматься, но я не хотела расстраивать его. И в его словах был смысл. Он действительно помог мне, когда никто больше не хотел мне помочь. — Ладно, я сделаю это, — в конце концов, согласилась я, хмурясь на учебные принадлежности, лежащие на кровати.

— Вот это — моя девочка, — ответил он, мгновенно меняясь от напряженного до кокетливого.

— Садись на автобус, приезжай и возьми все, что нужно. И я дам тебе машину.

— Хорошо, — сказала я, пытаясь скрыть свое разочарование. — Я сегодня только торгую или и надуваю людей тоже?

— Только продаешь. После того, что случилось в прошлые выходные было бы неплохо взять небольшой перерыв.

— Прости, я облажалась.

— Все в порядке, просто не допусти этого снова.

Он повесил трубку, и я тяжело вздохнула, выбираясь из кровати, чтобы одеться.

Я остановила свой выбор на черном платье до пола с открытой спиной, которое скрыло бы тот факт, что собиралась идти в шлепанцах. Я взбила пальцами свои кудри и перекинула их на одну сторону, добавила немного блеска на губы и подводку на глаза. Это был не самый мой лучший вид, но сегодня мне придется только продавать, к тому же я была слишком вымотана, чтобы вложить больше усилий в свой внешний вид. Я надеялась, что впишусь в стандарты Престона, иначе попаду в черный список на определенное время.

* * *

Я приехала к Престону в начале девятого, что было немного позднее, чем он вероятно ожидал, но мне пришлось ждать автобус. Я постучала в дверь дома, который называла своим на протяжении трех лет, перед тем как пошла в колледж. Он выглядел все так же; зеленые ставни, противный коричневый сайдинг, который когда-то был белым, и ржавые металлические лестницы, которые вели к входной двери. Впрочем, сад был довольно красив. Там даже росли цветы и цветущие деревья навевали воспоминания о деревьях, закрывающих мой дом детства.

— Входи, — позвал Престон, когда я постучала снова.

Я повернула дверную ручку и подобрала низ платья, чтобы перешагнуть через порог, не наступая на него. Воздух в доме всегда был наполнен едким запахом, но скорее всего, от того, что кто-то постоянно что-то курил. Как Престон сейчас. Он держал сигарету в руке, дым змеился из его рта, и свеча горела на кухонной стойке, которая была расположена диагонально входной двери.

— Ну разве ты не красавица? — сказал он, его глаза проскользили, по-моему, наряду и я почувствовала, как вздох облегчения сорвался с губ. Я даже не осознавала, что задержала дыхание.

— Спасибо. Я старалась, — моя юбка тихо шуршала, пока я шла через гостиную на кухню. Я выдвинула барный стул и устроилась на нем, поставив ноги на планку снизу.

На Престоне была клетчатая расстегнутая рубашка, которая открывала серию трайбл-татуировок на его груди и ребрах. Его светлые волосы песочного оттенка были немного длинноваты, спускаясь до линии его подбородка и у него была короткая щетина, впрочем, это, как всегда. На его джинсах не хватало пуговицы, и мне был виден верх его полосатых боксеров, и когда он вышел из-за стойки, я заметила, что он босиком.

— Вау, ты уверен, что не забыл одеться сегодня? — пошутила я, сложив руки на столешницу. — Разве ты не устраиваешь сегодня вечеринку или что-то вроде того? Обычно по выходным у тебя полный дом гостей.

Он взглянул на меня, засунув сигарету в рот.

— Не сегодня, — ответил он. Дым змеился с его губ. — Я немного устал от людей.

— Становишься староват для сумасшедших детских вечеринок, да? — подколола я, но захлопнула свой рот, когда он уставился на меня.

Он коснулся пальцем конца сигареты, стряхнув пепел в кофейную кружку.

— Я не настолько старше тебя, Вайлет.

— Ты старше меня на десять лет, — опровергла я игривым тоном. — Что делает тебя старым.

— Вообще-то на восемь, — поправил он. — Мне только двадцать семь… не добавляй мне года.

Я коварно усмехнулась.

— Неужели это имеет значение, если я добавлю тебе год или два, в твоем-то возрасте?

Он покачал головой с наигранным раздражением и потянулся чрез стойку, чтобы взять пепельницу, стоящую рядом с моим локтем. Престон потушил сигарету в ней и затем, его рука двинулась к переднему карману на его рубашке.

— Я хочу, чтобы ты поработала с травкой сегодня, — сказал он, доставая небольшой пакетик с травой из кармана. Он бросил ее передо мной и перешел к делу. — И я слышал, что копов будет больше сегодня по городу, так что будь осторожна.

— Откуда ты это знаешь? — спросила я. — Что опять тебе твой дружок Глен слил информацию? Он — грязный полицейский.

— Грязный полицейский? — усмехнулся Престон. — Думаю, ты пересмотрела сериалов про полицейских, Вайлет. Никто уже не говорит так.

— Я не смотрю эти сериалы, — соврала я, прослеживая одну из многих трещин на стойке. — Я прочитала это выражение в книге.

— Когда она была написана? В 1930?

— Нет, в 2012.

— Ну, ты и врунишка, — сказал он, складывая руки на груди и опираясь на стойку. — Серьезно, ты — худшая из всех, кого я знаю, и это до добра не доведет.

— Я же не вру постоянно, — я взяла пакетик с травкой. — Я просто добавляю яркости серым вещам.

— Ты самая забавная девушка, из всех, что я знаю, Вайлет Ха… — он замолк, вероятно вспомнив единственный раз, когда я на него кричала, когда он назвал меня по фамилии.

Я быстро сменила тему, до того как все это успело добраться до меня.

— Так что, ты разрешишь мне остаться здесь на лето или нет?

Кокетливая ухмылка появилась на его лице.

— Ты же знаешь, что тебе всегда здесь рады. Я даже готов разделить с тобой свою кровать.

Я закатила глаза:

— Спасибо, но думаю, меня вполне устроит моя старая комната.

— Что? Неужели я недостаточно хорош, чтобы разделить со мной ложе?

— Нет, я уверена, что ты очень хорош, но ты же знаешь, что я не делю ни с кем свою кровать.

Он склонился над стойкой.

— Я знаю, и мне очень интересно, почему?

Я пожала плечом:

— По той же причине, по которой я ничем не делюсь. Потому что не люблю, когда трогают мои вещи, — это не было всей правдой. Когда-то, я ненавидела спать одна и быть одной вообще.

После того как я обнаружила родителей убитыми, то оставалась в доме вместе с ними на протяжении двадцати четырех часов, и это были самые длинные сутки в моей жизни. Чем дольше я оставалась в доме с телами родителей, тем дальше погружалась в одиночество и саму себя. Я продолжала твердить себе, что мне нужно встать, но знала, что, как только сделаю это, то все будет кончено. Мне придется сказать "прощай". В конце концов, тишина разрушила меня и мне пришлось двигаться.

Я не смогла плакать сразу после похорон. Это заняло несколько дней, а потом я уже не могла остановиться. Это продолжалось вечность, и мне просто хотелось, чтобы кто-нибудь утешил меня. И я ненавидела спать одна, один на один с кошмарами, наполненными одиночеством. Я пыталась найти кого-нибудь, кто бы держал меня, обнимал, помог бы мне не чувствовать этого одиночества, но в конце концов, никто не хотел такой работы. В итоге, я решила, что не буду такой слабой. Я заставила себя быть сильной. Смириться с одиночеством. Смириться с тем, что у меня была только я.

— Земля вызывает Вайлет, — Престон помахал рукой перед моими глазами. — Ты за тысячи миль от меня.

— Прости, — я собралась положить пакетик с травкой в карман, но поняла, забыла свою куртку. — Черт, на этом платье нет карманов.

Престон наклонил голову в сторону и его пряди упали ему на глаза светло-голубого цвета

— Вообще-то мне нравится это платье…

Он оглядел меня с ног до головы, и я пыталась помешать его острому взгляду заставить чувствовать себя неудобно, но у меня ничего не вышло.

— У меня есть идея, — он потирал свою колючий подбородок, обходя стойку, и я повернулась на барном стуле, чтобы быть к нему лицом. Он протянул руку ко мне. — Дай мне пакетик.

Я кинула его ему на ладонь, и он сжал пальцы, потянувшись к моей груди. Я вздрогнула, но ничего не сказала, фокусируясь на ровном дыхании, даже когда его рука коснулась верхней части платья.

— На тебе нет бюстгальтера, — он прикусил губу, его рука задержалась на моей груди на мгновение, потом двинулась к моему бедру, к спине, где платье открывало голую кожу.

Он едва скользнул пальцами под ткань и засунул пакетик под пояс моих трусиков-стрингов, моя кожа пылала от контакта с его пальцами. Не то чтобы я была уж совсем невинна. Парни трогали меня, и я позволяла их руками делать все, что им вздумается, пока это было лишь делом. Это было легко, пока они оставались просто парнями для меня, думать об этом было прикольно, например, большая ли стирка мне предстоит. Но если же появлялась лишь легкая искра эмоции, то я отдалялась.

Идея о возможности эмоциональной и интимной связи с кем-либо никогда не посещала меня. Да и эмоции не посещали. В них не было никакого смысла, кроме как вести к разочарованию, когда ты осознаешь, что чувствуешь что-то по отношению к человеку, который не отвечает взаимностью. Престон прекрасно знал эту мою особенность, и это заставляло меня задуматься о том, почему он прикоснулся ко мне таким образом. Он мог подшучивать надо мной как угодно, но касания были за гранью дозволенного для людей, с кем у меня связывали какие-то отношения, был ли это приемный отец или друг, или кем он там мне приходится… это создавало путаницу.

Я боролась, чтобы получить кислород, не вдыхая слишком громко при этом, пока моя голова кружилась от смущения и желания заехать кулаком ему в челюсть.

— Просто постарайся обойтись без сумасшедших танцев, — сказал он, убирая руку и подмигнув мне. Потом он обошел вокруг кухонной стойки. — Сегодня вечеринка в Фэиртаун, — продолжил он, говоря так, как будто ничего не случилось, пока копался в шкафу, ища что-то. — Тебе следует туда заглянуть. Этот город полон любителей травки.

Я подавила злость и заставила свой голос звучать так же жизнерадостно, как голос чирлидерши на выступлении.

— Звучит неплохо, — я стояла спиной к нему и плотно зажмурила глаза, напоминая себе дышать, повторяя, что он — это все, что у меня есть, и если уж выбирать между полным одиночеством и этим, я выбрала Престона.

Глава 5

Люк

Я держал пиво в руке, и несколько шотов уже были в моем теле, организуя защитную сеть на эту ночь. Без этого, я бы чувствовал себя так, как будто беспомощно проваливаюсь в никуда. Мне было известно, что выбрал опасный путь, особенно, учитывая, что я — диабетик. Уже было несколько случаев, когда я проверял на прочность лимиты своего тела и доктора сказали мне, что если не остановлюсь, то умру, в конечном счете.

Проблема в том, что жизнь без алкоголя не для меня.

Была субботняя ночь, и я проверял на сайте список сдающихся в аренду квартир. Как обычно, ничего подходящего не находилось, по крайней мере ничего, что бы я мог себе позволить. Время года было не подходящим, приближались летние каникулы и все студенты искали жилье, так что расходилось все быстро. Если бы мне удалось скопить больше денег, то было бы проще, но я этого не сделал. Я уже начал задумываться о том, смог бы я преодолеть чувство обиды на отца и попросить разрешения, чтобы пожить с ним или хотя бы остановиться в пляжном доме. Но идея о том, чтобы просить его о помощи, когда её почти не было во время моего взросления, заставляла чувствовать себя беспомощным. Мне хотелось, чтобы ему пришлось заслужить право быть моим отцом. Я не был уверен, в том, что и как много ему было ему известно о происходящем, но, дело было в том, что мы так мало общались, что у меня даже не было возможности ему все рассказать.

Единственное, что я мог сделать, это дать воспоминаниям обосноваться в моей голове, что они и делали практически каждую ночь, стоило мне лишь закрыть глаза, если только я не был пьян. Когда я напивался, моя голова была пуста.

Мне пришло сообщение, когда выключал компьютер. Я взял телефон со стола и провел пальцем по экрану. Сообщение было от Сета, лучшего друга Келли. Я иногда тусовался с ними, потому что они любили вечеринки так же сильно, как и я.

Сет: Ты собираешься сегодня куда-нибудь?

Я: Как всегда.

Сет: Куда?

Я: Скорее всего в Рэд Инк на шестой улице. А что? У тебя что-то запланировано?

Сет: Еще нет. Рэд Инк, да? Должно быть, ищешь девочку сегодня?

Я: Сегодня? А разве, не всегда?

Сет: Знаешь, ходят слухи, что ты тусуешься с известнейшей в кампусе шлюшкой.

Я: Что? С кем?

Сет: Стервозная соседка с татуировкой дракона на шее. Откликается на Вайлет.

Я почесал голову, раздумывая где, черт возьми, он мог это услышать, потом в голове щелкнуло.

Я: Келли тебе сказала?

Сет: Ну, она не использовала в точности эти слова, так как она бы никогда их не

произнесла, но она сказала, что видела, как ты помогал Вайлет… С чего бы это?

Я: Ни с чего. Просто был хорошим парнем.

Сет: Когда это ты успел стать хорошим?

В этом был смысл. Обычно, я не был хорошим парнем, но по каким-то причинам Вайлет моментально пробуждала это во мне. На данный момент я совсем не ощущал себя таким уж "хорошим". Я был раздражен всей этой ситуацией с жильем, и все чего мне хотелось, это избавиться от мусора в голове и найти девушку, чтобы потрахаться, и, наконец, освободиться от чувства, как будто я падаю в бездонную яму.

Я: Думаю, что я попробую что-нибудь другое.

Сет: И как ты собираешься это сделать?

Я: Думаю, что нужно бросить сразу, пока это не вошло в привычку.

Сет: Тебе же будет лучше. Так ты собираешься оборвать это на корню?

Я: покачал головой. Это могло продолжаться вечность.

Я: Я выдвигаюсь. Вы идете или нет?

Сет: Идем, как только сможем поймать такси. Никто из нас не хочет быть за рулем

сегодня. И я сомневаюсь, что и у тебя есть такое желание, учитывая, что ты никогда и не предлагал.

Я: Звучит неплохо. Келли и Кайден идут?

Сет: Они ушли куда-то… Думаю, что к той скале. Они стали одержимы ею и друг другом, хаха.

Я: Да уж… Встретимся в десять перед моей общагой?

Сет: Хорошо.

Я проверил уровень инсулина и захватил таблетки с глюкозой, на всякий случай, засунул телефон в карман и взял ключи, карту и кошелек. Я выбросил пустую пивную бутылку в мусорку и достал еще одну из мини холодильника, готовый свалить отсюда к чертям и начать пить еще больше. За это я и любил весну и лето, когда практически не было футбола и можно было нажираться столько, сколько угодно, не волнуясь о тренировках.

Это делало шум и воспоминания в моей голове немного более переносимыми. Дышать становилось терпимее. И даже жить сносно.

Я начал пить, когда мне было тринадцать. Я не с кем не общался, а просто сидел дома, после того, как моя мать отрубалась на диване, не от героина, а от алкоголя. Она заставляла меня сидеть с ней, пока она напивалась глоток за глотком, принуждая меня держать ее за руку, и нянчится с ней, как будто она была больна и принимала лекарства, чтобы заглушить боль. Когда она начинала засыпать, она обнимала меня и крепко держала, говоря, что я всегда буду ее маленьким мальчиком, а затем пела песню, подтверждающую ее слова. Я терпеть не мог, когда она так делала, потому что никогда не чувствовал себя ее "маленьким мальчиком", даже когда был семилетним. Даже тогда чувствовалось, что наши отношения были нездоровыми, то, что она заставляла меня делать, например, толочь ей таблетки и то, как она ко мне прикасалась, но мне было слишком стыдно поговорить с кем-то об этом, и честно говоря, я знал уже тогда, что ничего не изменится, пока не стану достаточно взрослым, чтобы свалить из этого проклятого дома.

Она держала меня слишком долго, но, в конце концов, заснула глубоким сном, и мне удалось выскользнуть из ее рук и ненадолго освободиться. Она оставила бутылку виски на кофейном столике, и я помнил, как сидел там и размышлял о том, каков он на вкус, почему мама пила его все время. Так что, я взял бутылку и сделал глоток. Алкоголь опалил мое горло, а когда он достиг желудка, то у меня было ощущение, что он горит огнем. Я был очарован ощущениями вызванными выпивкой, как сгладились все изъяны внутри меня, так что я продолжил пить, пока полностью не отключился, и на мгновенье, все неправильное во мне уснуло. После этого, я всегда выпивал, после того, как мать засыпала, и чем больше пил, тем больше ярость и беспомощность, живущие во мне, становились терпимыми. И теперь, я испытывал серьезные трудности без этого.

Я уже был готов выходить, когда позвонил отец. Я смотрел на экран, пока телефон звонил и звонил, решая, хочу ли ответить на звонок или сбросить его. В конце концов, я нажал "ответить" и приложил телефон к уху, пытаясь притвориться, что я лучшем настроении, чем был на самом деле.

— Да, — ответил я, зажав телефон между ухом и плечом, чтобы открыть бутылку пива.

— Привет, — прозвучал ответ моего отца, на заднем фоне слышалась музыка. — Ты ответил.

— Да, но я уже выхожу из дома, так что не смогу долго разговаривать.

Я запрокинул голову назад и сделал жадный глоток, чувствуя себя немного лучше, после того как пиво смочило мое горло.

— Ох, ладно, — его голос прозвучал разочаровано. — Я просто позвонил узнать как ты.

— Зачем?

— Потому что ты мой сын, и я беспокоюсь о тебе.

— Зачем? Ты не сильно беспокоился, когда я был ребенком. Зачем начинать сейчас, когда я уже взрослый?

Последовала пауза и затем, шум постепенно начал стихать. Я услышал, как хлопнула дверь и на линии наступила тишина.

— Люк, я знаю, что не был тебе хорошим отцом, но сейчас я стараюсь исправить это.

Я стиснул зубы.

— Мне уже двадцать. Поздновато ты решил, что хочешь быть моим отцом.

— Я всегда хотел им быть, — сказал он нервно. — Просто много всего происходило в тот момент, и я был не в том состоянии, чтобы быть хорошим родителем.

— Что ж, а я был не в том состоянии, чтобы расти без отца, — я направился к двери, готовый свернуть разговор, который становился слишком личным, на мой взгляд.

— Люк, прости, — его голос звучал так, как будто он готов был расплакаться, что заставило меня почувствовать себя немного виновато по отношению к нему, но потом я рассердился на себя за чувство жалости. — Если я могу сделать, хоть что-нибудь, чтобы это исправить, я сделаю.

Я затормозил, уже положив руку на дверную ручку, прикусив язык, споря с собой о том, на сколько велика моя гордость. Затем, мне пришла мысль о возвращении домой в Звездную Рощу к матери, в дом, покрытый пластиком, и о матери, умоляющей меня помочь ей. От этой мысли затошнило.

— Есть кое-что, что ты мог бы сделать.

— Назови это и оно твое.

Я глубоко вздохнул.

— Ты мог бы позволить мне пожить в твоем пляжном домике на лето. Я знаю, что вы с Трэвэром тоже собираетесь быть там, но может, я мог бы занять одну из комнат для гостей. Трэвэр был женихом отца. Я предполагал, что он покинул мою мать частично из-за того, что боролся с тем фактом, что оказался геем. Принятие того, кем он являлся, потребовало годы запоев, прежде чем он, наконец, открылся миру. Это случилось как раз тогда, когда отец вновь появился в моей жизни, но он опоздал. Эми уже была мертва, и я находился рядом с мамой достаточно для того, чтобы чувствовать одну лишь ненависть к нему за то, что оставил меня с ней. Честно говоря, я не был уверен, как относился к нашим отношениям сейчас. Запутано, наверное. В смысле, Трэвэр и отец оба казались славными ребятами, но тот факт, что он бросил меня с ответственностью за то, что ставил дозы наркоты маме, бесил меня больше всего.

Пауза длилась достаточно долго, чтобы я понял, что он собирается сказать "нет", и мне хотелось ударить кулаком в дверь, я был зол на себя, потому что знал, что не должен был спрашивать.

— Люк… мне очень жаль, но мы с Трэвэром выставляем пляжный домик на продажу. Мы хотим купить дом поближе к работе, и нам нужны деньги на первоначальный взнос.

— Может, тогда, я мог бы остаться с тобой в твоей квартире? — мой голос прозвучал практически умоляюще, и я крепче сжал дверную ручку.

Он снова молчал слишком долго.

— Мы сейчас живем в студии, и она перегружена картинами Трэвэра, но когда мы

переедем, ты определенно можешь оставаться у нас столько времени, сколько захочешь. Мы будем рады.

Я потряс головой, пульс громыхал в моих ушах. Мне нужно было свалить отсюда. Мне нужно было выпить. Мне нужно было избавиться от проклятого шума в голове.

— Забудь, — ответил я и повесил трубку. Я отпустил дверную ручку, отступил назад, и сильно пнул низ двери, так что осталась вмятина.

— Дерьмо!

Я сжал голову руками, рвано дыша. Теперь, плюсом ко всему прочему, мне придется объяснять Кайдену почему это выглядело так, как будто ботинок продырявил чертову дверь, хотя он и сам сломал кое-что из мебели.

Я больше не мог выносить это. Знал же, что бессмысленно просить у отца что-либо. Мне бы хотелось ненавидеть его, тогда может, стало бы легче испытывать такую сильную злость по отношению к нему.

* * *

Я тусовался с Сетом и Грейсоном в Рэд Инк до девяти или десяти вечера, опрокидывая шот за шотом, и отец, и приближающаяся бездомность теряли свою значимость. Когда были уже пьяны, мы вызвали такси и поехали в этот город на ничейной земле… Фэиртаун, кажется… потому что Сэт слышал, что там собиралась "дикая тусовка". Когда мы приехали, там оказалось так много народа, что было сложно передвигаться по дому. В итоге, я потерял Сэта и Грейсона в толпе, но вместо того, чтобы искать их, направился прямиком к бару на кухне.

После того как раздавил примерно 5 бокалов Bacardi, я пошел в гостиную, где диваны были отодвинуты по сторонам и стерео долбило какую-то попсовую песню. Я не был музыкальным фанатом, но песня была танцевальной, и вокруг было полно распутно выглядящих девочек, которые были едва одеты, и казались легкодоступными, по крайней мере, с моей точки зрения, а она была немного дезориентирована на данный момент. Но мне было нужно всего лишь отвлечение, которое бы помогло пережить ночь, и я мог бы уснуть спокойно, на что был способен крайне редко. Я двинулся к центру, и моментально появилась невысокая брюнетка с аппетитными формами, которая начала тереться об меня. Я моргал до тех пор, пока более или менее не разглядел ее лицо и решил, что она вполне подойдет. Я встал за ней, и она прижалась ко мне своей задницей, пока мы покачивались под медленный, страстный такт песни. Когда она откинула назад голову, я сдвинул ее волосы в сторону и скользнул руками к ее грудной клетке, в то время как, девица пыталась соблазнить меня своим лучшим обольстительным взглядом. Девушка так и не поняла, что ей даже не нужно было пытаться. Я был готов уехать к ней и взять ее так, как она и надеялась. Я бы дал ей то, чего она желает, а взамен получил несколько мгновений тишины, где бы освободился от реалий жизни и всего, что было сплетено внутри меня. И жизнь перестала бы ощущаться настолько отвратительно.

— Ты так хорошо пахнешь, — выдохнула она, хлопая ресницами. Ее голова все так же покоилась на моей груди.

— От меня несет сигаретами и Bacardi, — отозвался я, потому что она несла полный бред.

Вся комната пропахла потом и пивом.

— Может мне нравится этот запах, — брюнетка снова хлопала своими ресницами, в то время как ее рука скользнула и начала трогать мой член.

Это ощущалось хорошо ровно до того момента, как брюнетка начала выделывать своими бедрами странные движения, затем она развернулась и приняла какую-то кошачью позу с вытянутыми перед собой руками.

— Я была стриптизершей, — пояснила девица, тряся бедрами.

— В Фэиртауне? — я даже не пытался скрыть отвращение. Город больше напоминал

парковку для трейлеров черт знает где, и я раздумывал, могло ли мое пьяное сознание сделать ее гораздо более привлекательной, чем она была на самом деле. Брюнетка кивнула и повернула голову, так что ее волосы хлестнули меня по лицу.

— Ага, примерно год, — она начала отходить назад и затем обратно возвращать ко мне, тряся грудью, которая была достаточно велика и подпрыгивала вверх и вниз. Затем девица начала крутить головой и размахивать по сторонам руками.

И перспектива моего возбуждения начала стремительно сокращаться. Я уже был готов сказать ей, что собираюсь пойти выпить, чтобы сбежать от отвратительного стрип-танца, когда услышал смех позади меня.

Я оглянулся через плечо, и мое сердцебиение ускорилось, всего чуть-чуть. Вайлет стояла позади меня, пытаясь скрыть улыбку, ее губы были так плотно сжаты, что приобрели синий оттенок. Мы не разговаривал с нашей поездки в «Макдональдс», где сидели и обедали, как чертова пара, хотя мы не были парой, потому что я не практиковал отношения. Но я видел ее в кампусе. И пытался избегать ее так часто, как только это было возможно, пытался даже не смотреть в ее сторону, иначе начинал тонуть в проклятом нечто, что тянуло меня к ней. Это была борьба, и пару раз я обнаруживал, что уже иду к ней.

Теперь же, это Вайлет двигалась по направлению ко мне, и меня радовало, что она здесь. И в то же время, мне было ненавистно, что она имеет такую власть надо мной, что у меня есть чувства к ней… чувства, в которых я все еще пытаюсь разобраться. Я нахмурился, когда она открыла рот, чтобы сказать что-то. У меня была уверенность, что едкое замечание было готова сорваться с кончика ее языка. Но она обошла меня и сказала брюнетке:

— Не возражаешь, если я вас прерву?

— Ты серьезно? — брюнетка перевела взгляд на меня, ожидая моей реакции.

— Продолжим позже, может быть, — сказал я стриптизерше уклончиво, чтобы избежать неудобств в дальнейшем.

Она стрельнула в меня взглядом, поднимая руки перед собой:

— Не утруждайся. Куча других парней стоят в очереди, чтобы получить это, — она развернулась и снова затрясла своей грудью, и Вайлет прикрыла рукой рот, захлебываясь от смеха, пока брюнетка уходила прочь.

Как только девица исчезла в толпе, я быстро оглядел Вайлет. Ее красно-черные волосы были перекинуты на одну сторону, спускаясь сексуальными волнами. Ее зеленые глаза были подведены черным, и губы сияли даже при тусклом свете. Девушка была одета в длинное черное платье, скрывающее ее ноги. Ее одежда отличалась от той, во что были одеты большинство девушек здесь, в смысле, что скрывала гораздо больше, чем у других. Но на ней не было лифчика, и хотя ее грудь была не так велика, как у той брюнетки, но смотрелась гораздо привлекательнее, ее соски проступали сквозь ткань, заставляя мой член пересмотреть пропавшую эрекцию.

— Ты так и собираешься смотреть на меня всю ночь? — спросила Вайлет, кусая ноготь и осматривая толпу, а не меня. — Или все-таки потанцуешь со мной?

Я оторвал взгляд от ее груди и сфокусировался на ее глазах.

— Я подумал, что ты пошутила по этому поводу, — я обошел вокруг нее, давая себе возможность насладиться ее стройным телом. — Ты не выглядишь так, как будто любишь танцевать, и к тому же тебе и не следует танцевать с твоей лодыжкой.

— Я могу танцевать вне зависимости от того болит лодыжка или нет, — произнесла она нейтрально, наконец, взглянув на меня, и снова я был поражен тем, насколько бесстрастно она выглядит. — Но ты не обязан танцевать со мной. Я просто дала тебе возможность легко избавиться от мисс "Трясу сиськами", как благодарность за помощь моей хромой заднице.

— Кто сказал, что мне нужна была эта возможность? — спросил я, удивленный тем фактом, что действительно скучал по нашим взаимным подтруниваниям. — Может, мне нравилась мисс "Трясу сиськами".

Вайлет выставила руки и начала пятиться назад.

— Отлично. Тогда продолжай в том же духе. Я просто пыталась сделать доброе дело, что делаю не часто.

Я позволил ей сделать еще пару шагов назад, перед тем как приблизиться к ней и сжать пальцы на ее руке. Она могла сколько угодно делать вид, что ей до лампочки, но мне думалось, что это было не совсем так.

— Я никуда не тороплюсь, — сказал я, подтянув ее к себе, и решив, что танец с ней может отвлечь меня на пару минут.

— Ох, как же мне повезло. Люк Прайс захотел станцевать со мной. Я готова потерять

сознание, — девушка изобразила мечтательный вид и завершила представление, закатив глаза.

— Эй, вообще-то это ты пригласила меня танцевать, — напомнил я ей, когда она

приблизилась ко мне. Я скользнул рукой с ее руки на спину и притянул ее еще ближе, пока жар не вспыхнул между нашими телами. Это было хорошо, Господи, как же чертовски хорошо. Я практически застонал, когда понял, что ее платье с открытой спиной.

Я легко провел ладонью по ее спине, чтобы узнать, где же начиналась ткань. Серьезно, я пропал, когда почувствовал мягкость кожи на всем пути до талии, где, наконец, ощутил материю. Я отметил ее легкую дрожь, но на лице Вайлет не отразилось, ни единой эмоции. Ее взгляд оставался на мне, когда она устроила руки на моих плечах.

Мы начали двигаться под музыку, и я понял, что она не солгала о том, что сможет танцевать. Ее бедра мягко покачивались под моими руками, наши тела соприкасались.

Каждый раз, когда ее грудь задевала мою, тихий выдох срывался с ее губ. Это было адски сексуально и мгновенно возбудило меня, заставив подняться и затвердеть мой член. Боже, я же кончу, если сейчас же не успокоюсь.

Спустя половину песни, Вайлет склонилась к моему уху и прошептала:

— Так почему ты здесь, Люк Прайс?

— Люк Прайс? — я сжал крепче ее бедра и повернул голову к ней. — Что случилось с мистером "Постою в сторонке"?

Она пожала плечами и облизнула губы, ее пальцы водили вверх и вниз по моей шее. Меня интересовало, делала ли она это осознанно, потому как я остро чувствовал каждое движение. Даже слишком остро.

— Я подумала сделать перерыв с прозвищами на сегодня.

Наши лица были в дюймах друг от друга, жар нашего дыхания смешивался, что делало и без того влажный воздух, еще более влажным.

— Почему ты здесь, Вайлет без фамилии? — я удерживал ее взгляд, когда отклонился

немного назад, чтобы лучше видеть ее.

Напряженность ее взгляда зеркально отражала мою, и я задумался: насколько сильно меня втянет в омут от одного лишь танца с ней. Она была вызовом, скрытной, как и я, и от этого мне становилось еще любопытнее. Разгадать Вайлет. Ее секреты. Узнать больше о ней. Это давало ей огромную власть надо мной, потому что я хотел узнать ее, а она не позволяла мне сделать это. Хотя обычно, меня не интересовали другие люди.

— Это же очевидно — для приятной компании, — пошутила она, и ее губы слегка изогнулись, как будто она была готова улыбнуться.

— Действительно, очевидно, — мне стало некомфортно от того, как мое сердце ускорялось каждый раз, как она начинала улыбаться, и я раздумывал, должен ли уйти или могу остаться. В то же время меня дико возбуждало ощущение ее бедер под моими руками, и все чего мне действительно хотелось, так это остаться и продолжать прикасаться к ней. В конце концов, ее притягательность полностью взяла контроль надо мной, и мои руки начали свое путешествие от ее бедер к спине, и я немного усилил давление, чтобы притянуть ее еще ближе, пока ее грудь не прижалась к моей.

— Как твоя нога?

Прикусив нижнюю губу, Вайлет посмотрела вниз на свои ноги, и я увидел, что она без

обуви.

— Думаю, что в порядке.

— Где твоя обувь?

Она пожала плечами, снова обратив на меня внимание.

— На мне были шлепанцы, но они так меня раздражали, что я сбросила их где-то.

Сквозь свое безотчетное, наполненное алкоголем сознание я вдруг решил, что будет в порядке вещей кое-что спросить:

— О той ночи, когда ты… ну знаешь, выпрыгнула из окна. Что это было?

Ее тело напряглось, но лицо сохраняло спокойствие:

— Что ты имеешь в виду?

Я отвернулся от ее взгляда и начал рассматривать толпу.

— Почему ты спрыгнула?

— Длинная история, — ответила она, и я почувствовал на себе ее взгляд. — Почему ты спрашиваешь?

Я снова встретился с ней взглядом, когда песня сменилась на более подвижную. Мне хотелось сказать ей правду, что я беспокоился за нее. Что мне были известны самые темные причины для прыжка из окна. И хотя я едва знал ее, но не мог перестать думать о ней. Что она контролировала мои мысли, гораздо больше, чем мне того хотелось. Но вместо этого, я всего лишь сказал:

— Мне любопытно. Не каждый день красивая девушка падает из окна и бьет тебя в лицо.

Она никак не отреагировала, как будто даже не заметила, что я только что сделал ей

комплимент, хоть, и в своей манере.

— Я попала в трудную ситуацию. Единственным выходом было выпрыгнуть из окна, — ответила она безразлично.

Тысячи вопросов роились в моей голове.

— Что за ситуация?

Она нервозно прикусила нижнюю губу и раздраженно выдохнула.

— Почему тебя это так интересует?

Я покачал головой и пожал плечами:

— Меня беспокоит, что… ты могла сделать это… специально, — я практически пробормотал последнюю часть, и не был уверен, что она услышала меня.

— Беспокоился обо мне? Правда? — она скептически восприняла даже саму идею.

— Люди постоянно переживают друг о друге.

— Это не так, — заявила Вайлет и в ее глазах сверкнула злость. — Кроме того, ты даже не знаешь меня.

— Это-то я и пытаюсь сделать сейчас, — что, черт возьми, сегодня творилось с моим пьяным ртом? Похоже, что он жил сам посебе. — Послушай, может…

Девушка закрыла мне рот рукой и покачала головой…

— Больше ни одного вопроса, хорошо?

Не давая мне возможности ответить, она развернулась на 180 градусов. Я было подумал, что она собиралась уйти, но она прижалась ко мне своей спиной. И начала танцевать. И я имею в виду, действительно танцевать, перенеся вес на одну сторону, чтобы снизить давление на лодыжку, пока она гипнотически покачивалась под музыку. Ее бедра двигались из стороны в сторону, превосходно попадая под ритм. Двигаясь, таким образом, она на мгновение задевала моего дружка, и я начал двигаться вместе с ней, сжав ее бедра и вжимая пальцы в ее тело, спина девушки выгнулась дугой. Чем дольше звучала песня, тем сильнее мы поддавались моменту. Пот каплями стекал по нашей коже. Между нашими телами было столько касаний и трения, что, казалось, что все кончится сексом. Вдруг, Вайлет постепенно и изящно начала спускаться к полу. Ее тело скользило вниз по моему, пока ее голова не коснулась моего члена, который был тверд как камень. Затем она начала так же подниматься, медленно по мне. К тому времени, как она выпрямилась, я был готов схватить ее, утащить в ближайшую комнату и трахать ее, пока она не закричит мое имя. Мне нужно было вернуть контроль над ситуацией.

Я отвлекся, и девушка склонила голову в сторону и ее руки обхватили заднюю часть моей шеи, это движение полностью завладело мной. Мне удалось разглядеть ее шею с татуировкой дракона и двумя звездами на коже. Я трахал не так много девушек с

татуировками, но, Господи Боже, мне нужно было начать, потому что это офигительно

сексуально. Я скользнул ладонями на ее живот и прижал наши тела друг к другу. Жар

пронесся сквозь меня, когда ее запах смешался с алкоголем в моей крови, и

пробудившиеся голод и непреодолимая необходимость ощущались так, как будто были на своем месте.

Ее волосы были откинуты на одно плечо, и ее шея находилась в миллиметрах от моих губ. Желание посасывать и покусывать ее кожу опьянило меня, и без размышлений о том, что я делаю или о том, что это будет значить, мои губы и язык начали скольжение вдоль ее кожи. Не то что бы я никогда раньше не лизал шею девушки. Я делал это много раз, так же часто, как целовался и трахался. Обычно, это заглушало любой шум в моей голове, но сейчас я все еще слышал все вокруг, если даже не больше. Было громче. Четче. Мощнее. И мне было страшно потерять себя, потерять контроль. Но это почти так, как будто мой рот примагнитился к ее коже, и я начал посасывать ее шею, нежно покусывать и царапать ее зубами. Ее мышцы напряглись, и я уже ожидал, что она обернется и даст мне в челюсть. Мне даже в какой-то мере хотелось бы, чтобы она так сделала, и мне пришлось бы уйти… если бы конечно я еще ушел… вообще-то, скорее всего я бы захотел остаться. Но вместо этого, Вайлет наклонила голову в сторону, открывая мне доступ, чтобы распробовать ее вкус. Моя рука блуждала по ее телу, по ее ребрам, груди. Ее соски затвердили под тонкой тканью. Мой палец задел ее сосок, и затем я продолжил движение рукой до впадинки на ее шее. Девушка застонала, когда я прижал пальцы к ее ключице, и откинулась сильнее на мою грудь, перенеся свой вес на меня. Реальность начала меркнуть, когда моя рука двинулась вниз по ее телу к ноге, и я начал поднимать ткань ее платья, отчаянно желая скользнуть пальцами внутрь нее и заставить стонать громче.

— Боже, ты такая красивая… — я тяжело дышал ей в шею, когда моя рука достигла бедра. — Мы должны пойти в одну из комнат…

Она склонила свою голову ближе ко мне, и наши губы соприкоснулись на короткий миг, желание затопило мое тело от краткого контакта. Я схватил в горсть ее платье, открыв рот, чтобы попробовать ее, но она вдруг оттолкнула мою руку и отошла от меня. Она взглянула на меня через плечо, ее щеки немного порозовели, но выражение лица осталось бесстрастным.

— Спасибо за танец, — произнесла она, и подняв руки над головой, начала прокладывать путь сквозь людей, и, в конце концов, исчезла в толпе потных, пьяных тел.

Я стоял в толпе, поражаясь собственным идиотизмом. "Боже, ты такая красивая? Мы должны пойти в одну из комнат". Да уж, это лучшее из того, что я мог сказать, но Господи, она убегала чаще, чем кто-либо, кого я знал.

После того как я анализировал ситуацию слишком долго, я решил, что это не моя, черт возьми, проблема, она — не моя, черт возьми, проблема. Мне нужно было двигаться дальше, прекратить, что бы это не было, что тянуло меня к ней, покончить с прогрессирующей одержимостью загадочной девчонкой, которая выпрыгивает из окон и, похоже, появляется там же, куда бы я не пошел. Оставив позади большинство мыслей о Вайлет, я начал пробираться сквозь толпу на кухню, где стойки были заставлены рядами бутылок и бутылок с алкоголем. Там было столько выбора, что это было похоже на Рождество. Я выбрал бутылочку канадского виски Crown Royal и выпил очередную порцию алкоголя… или две… или три… или четыре… в общем, пока все не затуманилось, и я не мог больше ни о чем думать.

Когда я уже был готов отправиться в пьяный угар, я подошел к первой приличного вида девушке и начал флиртовал с ней, пока мы не направились к одной из комнат. Прошло совсем немного времени, после того как дверь захлопнулась за нами, и наша одежда оказалась на полу, и я уже толкался в нее. Изголовье кровати впечатывалось в стену, когда я пригвоздил ее руки по сторонам от ее головы, и она закричала, не мое имя, конечно, мы не успели зайти так далеко. Ее голова была откинута назад, шея прогнулась дугой, и по ней стекал пот. Когда я смотрел на нее, вколачиваясь в нее бедрами, все о чем я мог думать, как могу сделать с ней все что угодно сейчас. На секунду это ощущалось правильно. Я не чувствовал себя беспомощным или разбитым. Контролируемый тем, что происходило вокруг меня и моим прошлым. Я чувствовал опьянение и находился под кайфом от девушки подо мной, которая готова была дать все, чего бы мне не захотелось. На мгновения у меня все было под контролем. Не было этого внутреннего шума, напоминающего мне обо всех ужасах моего прошлого. Я все еще чувствовал это внутри. Я закончил с девушкой и та целостность, что была, исчезла. Девчонка перевернулась на бок и через мгновение вырубилась. Контроль над ситуацией начал исчезать, и снова я почувствовал себя беспомощным ребенком, который снова облажался.

Я выбрался из кровати, оделся и оставил эту девушку, надеясь, что наши пути никогда не пересекутся. Когда я вышел из комнаты, контроль снова мимолетно поднялся, но как только шагнул в гостиную, его снова как не бывало. Он, мой контроль, оставив меня убежал от всего этого снова.

Вайлет

После того, как оставила Люка на танцполе, я поспешила в заднюю часть дома, стараясь не бежать, но и идти медленно не получалось. Парень, с которым я работала до того, как ушла к Люку, поймал меня за руку, когда я пересекала кухню.

— Эй, куда спешишь? — спросил он меня, беря пиво со стойки. — Я думал, мы собирались поговорить.

— Мы поговорим, но сначала, мне нужно кое-о-чем позаботиться.

Прежде чем он смог ответить, я выдернула руку из его хватки и оставила его позади с отвисшей челюстью. Я распахнула заднюю дверь и увидела маленькое озеро в небольшом отдалении от заднего двора. Там была пристань, куда я и направилась, проталкиваясь сквозь толпу, пока звуки и свет вечеринки исчезали быстрее, чем дальше я уходила. Чем ближе я подходила к воде, тем сильнее ускоряла шаг, боль в лодыжке разрывала мышцы.

Когда мои босые ноги коснулись деревянной пристани, я побежала, так быстро как могла, к краю. Мое сердце громыхало в груди, кровь бешено пульсировала. Она хотела избежать адреналинового выброса, но я, вбирала его, наслаждалась им, когда адреналин лился сквозь меня как жидкий огонь, сжигая все чувства: необходимость, желание, то, как Люк прикасался ко мне, и как я позволяла ему это. Он не просто лапал меня. То, что происходило внутри меня было очень реальным. Слишком настоящим. Настолько реальным, что я даже на мгновение позволила себе подумать о том, чтобы пойти в комнату с ним и позволить ему делать со мной все что угодно, потому что я тоже хотела его.

Достигнув края пристани, я собрала каждую частичку энергии еще оставшейся во мне и прыгнула, выпуская весь кислород из легких, пока там совсем не осталось воздуха. Не осталось ничего. Через секунду, я погрузилась в воду, и холодная вода окружила мое тело, намочила платье, кожу, волосы. Это все тянуло меня вниз, и я не сопротивлялась. Я охотно позволила овладеть мной.

Я помнила тот момент, когда, в конце концов, осознала, что мои родители не вернутся обратно. Что они были мертвы, и кровь, которую я видела покрывавшей их тела, не была в моем воображении. Картинки того, как они лежали на полу, их тела неподвижны, и глаза открыты, не были лишь картинками, которые я выдумала. Это было реально. Реальность того, что я осталась одна, только начала просачиваться, и даже мне шестилетней, было понятно, что ничего уже не будет таким как прежде.

Я никогда не буду прежней. Было тяжело чувствовать это, грубую правду, что у меня больше нет родителей. Было много боли. Как будто бритва резала внутренности на куски. Иглы вонзались в вены. Дыра быстро росла в моем сердце. Я чувствовала это — я чувствовала все. Я иногда просыпалась по ночам, царапая кожу, пытаясь выковырять чувства из себя, но все, что я смогла — это лишь оставить порезы и царапины. Первая пара, что взяли меня, думали, что я сумасшедшая. Я как-то слышала, как они обсуждали это, они беспокоились, что я могу навредить им или себе, и почему бы им так не думать, после всего того, что мне довелось увидеть. Смерть. Жестокость. Убийство.

Самая нездоровая часть жизни была заклеймена в моей голове, и это означало, что я была так же нездорова. Это сбивало с толку, и я действительно начала верить, что могу превратиться в чудовище. Между мыслью о том, что я могу навредить кому-нибудь и непрекращающейся болью внутри, я решила прекратить чувствовать в принципе.

Отключить. Перекрыть доступ. Самопроизвольное онемение.

Было сложно сначала, особенно ночью, когда мой разум, казалось, настаивал на том, чтобы вспомнить все. Но однажды ночью меня разбудил кошмар, я запаниковала и в

голове была путаница, мне показалось, что проснулась в своем старом доме. Я выбежала из комнаты, перепутала, где начиналась лестница и в итоге споткнулась. У меня практически случился сердечный приступ, когда я падала с лестницы, и ковер сдирал кожу со спины и с ног, вся жизнь пронеслась перед моими глазами. Когда я, наконец, оказалась на полу, смотря в потолок, и чувствуя, как адреналин пульсировал в моей крови.

Вся боль и страх, что я ощущала после приснившегося сна, были вытеснены приливом

энергии. На секунду больше не было ни бритв, ни игл, ни дыры в сердце. Мое тело и

разум были едины. Это был первый момент спокойствия, которое я почувствовала за

долгое время, и это было тихо и мучительно красиво.

В дальнейшем, это вошло в привычку. Я просыпалась в панике и, выбежав из комнаты, падала с лестницы. Я делала это специально, хотя знала, что это — полное безумие, но так я чувствовала себя лучше. Приемные родители спали крепко и поначалу не замечали, но периодически я случайно будила их. В первый раз мне поверили, что я была сонной и запуталась, но на шестой или седьмой раз, они начали подозревать, что что-то не так и начали задавать вопросы. И я сказала правду, надеясь, что они поймут. Опекуны посмотрели на меня со страхом в глазах, и через две недели меня переселили в новый дом. После этого, я перестала говорить правду и нашла другие способы вызвать скачок адреналина. Перебегала дорогу прямо перед машинами, стояла на крышах зданий,

погружалась в воду до тех пор, пока мои легкие не начинали гореть. Я знала, что то, что делала, было опасно, но мне было все равно. Лучше уж так, чем чувствовать бритвы. И иглы. И не поддающуюся исцелению дыру в сердце.

Вода была холодной, но было не слишком глубоко, и я быстро достигла дна. Я позволила себе коснуться земли, мои колени прижались к грязному дну. Мои руки взметнулись в стороны, волосы попали в лицо. Свет луны над моей головой красиво искажался сквозь рябь воды. Все звуки потонули в тишине. Вода. Ночь. Я оставалась неподвижной до тех пор, пока мои легкие не начали грозить взорваться. До тех пор, пока не начала кружиться голова. До тех пор, пока реальность не начала покидать меня. До тех пор, пока я не достигла точки, после которой бы перестала существовать. И я рвану наверх. Пузырьки затопили мой рот, пока я всплывала, работая ногами. Я вытянула руки наверх, и через мгновение, вода расступилась, и я оказалась на поверхности, хватая ртом воздух.

Адреналин начал тонуть в моем теле, пока легкие боролись, чтобы дышать — чтобы жить.

Вода стекала по моим волосам на лицо, пока я дрейфовала на спине в воде, смотря вверх, на луну, моя грудь поднималась и опускалась, мое тело было на половину скрыто в воде.

Глава 6

Люк

Мне было семь лет, когда я понял, что в моем доме происходит что-то не нормальное. Это не было чем-то, что я начал изредка замечать. Это было внезапное осознание, когда моя мать объявилась посреди ночи после того, как отсутствовала где-то в течение нескольких часов. Она сходила с ума, болтала о том, что ей жаль. Я думаю, что она была под кайфом, и казалось, что на ее руках и одежде была кровь, но когда я спросил ее об этом — хотя я был чертовски напуган ее поведением — она только обнимала меня в течение нескольких часов, качая меня, как ребенка, и шептала мне, что все будет хорошо. Дело в том, что с этого момента ничего уже не было в порядке. В принципе жизнь все еще была нормальной, но жить было можно, только пока у меня в организме был достаточный уровень алкоголя, чтобы испорченные части моей жизни не казались реальными. Пока я контролирую то, что я делаю, я в порядке. Проблема в том, что в последнее время контроль, над которым я так усердно работал, ускользает сквозь мои пальцы.

Учебный год заканчивается через несколько дней, и близится тот день, когда я должен отправиться домой, обратно в адскую дыру, где все не так, как надо, и я снова чувствую себя проклятым ребенком. Кайден уже упаковал большую часть своих вещей, его часть комнаты была заставлена заклеенными коробками. Он сейчас в общежитии Келли, помогает ей, а я еще даже не начал заниматься сбором вещей, кровать все еще заправлена, моя одежда все еще в комоде. Я серьезно подумываю о том, чтобы поджечь его и жить в своем грузовике. Я даже не удосужился поговорить с отцом с момента нашего последнего разговора. Он звонил несколько раз, но не оставил никаких сообщений.

— Послушай, мне жаль, что я разбиваю тебе сердце или что-то в этом роде, — я хожу по своей маленькой комнате в общежитии между двумя кроватями, прижимая телефон к уху и качая головой почти при каждом ее слове, — Но я серьезно собираюсь остаться здесь. — Моя жизнь и так полона дерьма. Мне официально негде остановиться. Все квартиры в аренду стоят слишком дорого. На данный момент я ищу соседку по комнате, но не могу найти. Это просто неподходящее время или что-то в этом роде, и я чертовски ненавижу это, потому что я не хочу возвращаться в свой родной город, Стар Гроув.

— Люки, — начинает она. Ненавижу, когда она меня так называет, и даже сейчас меня от этого тошнит. — Тебе нужно вернуться домой и позаботиться обо мне. Я снова начала принимать лекарства, и мне нужна твоя помощь.

— Какие? — пренебрежительно говорю я, пиная ножку своей кровати. Желание пробить дыру в чем-то поднимается во мне, как пламя, горящее в луже бензина. — Твой героин? Твои раздавленные обезболивающие? Кола? Виски? Которые из них, мама?

— Ты ведешь себя так, будто не понимаешь, что мне это нужно, — говорит она обиженно. — Да. Мне это нужно, Люки. Мне это нужно больше всего на свете, иначе я слишком много думаю, а когда я слишком много думаю, случаются плохие вещи. Ты знаешь это.

— Плохое случается независимо от того, чем ты занимаешься. — Я снова и снова ударяю ботинком по ножке кровати, кровать врезается в стену, и моя нога начинает болеть. Блядь! — И ты знаешь, что я слишком взрослый, чтобы верить в это дерьмо, мама. Я знаю, что ты употребляешь наркотики по той же причине, что и все остальные в этом мире, чтобы сбежать от того, от чего ты бежишь. Это не какой-то врачебный рецепт, как ты меня убедила, когда мне было шесть лет.

— Но это так, милый. — Голос у нее высокий, как будто она разговаривает с ребенком. — Врачи просто еще не поняли, что мне это нужно.

Я ненавижу ее. Я ненавижу себя за то, что так ненавижу ее. Я ненавижу ненависть внутри меня и то, как я не могу контролировать себя. Я ненавижу, что каждый раз, когда я приближаюсь к кому-то хоть на отдаленное расстояние, я думаю обо всех ужасных вещах, которые она заставила меня сделать, об аде, через который она меня заставила пройти.

— Ты знаешь, что я думаю, — говорю я и прислоняясь к стене. — Я думаю, что ты употребляешь слишком много «лекарств» и теперь потеряла связь с реальностью. — Я замолкаю, гадая, как она ответит. Обычно я не так прямолинеен с ней, вместо этого избегаю ее любой ценой. Но движение назад достает меня.

— Думаешь, я сумасшедшая? — спрашивает она приглушенным голосом. Я слышу шорох на заднем плане и даже не хочу знать, что она делает. — Это то, что ты думаешь? Мой маленький мальчик думает, что его мать сошла с ума?

Я прижимаю кончики пальцев к виску, мышцы на руках напрягаются от разочарования.

— Я не знаю, что говорю.

— Ты говоришь, как все остальные, — говорит она, и что-то громко стучит на заднем плане.

— Все остальные — кто? — спрашиваю я, закатывая глаза.

— Соседи, — шепчет она и затем делает паузу. — Я думаю, что они следили за мной… И вот эта машина, припаркованная перед домом… Я думаю, что это полиция снова следит за мной.

— Полиция больше не следит за тобой — никогда не следила. Тебя всего один раз допрашивали, черт знает о чем, но ты никогда не расскажешь мне.

— Они тоже, Люки. Они снова преследуют меня.

Я качаю головой, и список "лекарств", которые она принимает, становится короче, потому что лишь немногие из них вызывают у нее паранойю.

— Никто не преследует тебя, и ты хочешь узнать, почему? Потому что никому нет дела.

— Но ты заботишься обо мне. — Паника заполняет ее тон. — Не так ли, Люки?

Я сажусь на кровать и опускаю голову на руки. Боже, как бы мне хотелось просто сказать "нет". Сказать ей, что я ее ненавижу. Избавить мою жизнь от нее. Но я, кажется, не могу заставить себя сказать это вслух, всегда связанный этим глупым маленьким ребенком, который живет внутри меня, тем, который всегда помогал ей, чувствовал, что должен, потому что никто другой этого не сделает. — Да, конечно.

— Это мой хороший мальчик, — говорит она мне, и я чувствую жжение приближающейся рвоты глубоко в горле. — Всегда заботишься обо мне. Не могу дождаться, когда ты вернешься домой. Нам будет очень весело.

Я знаю, что такое ее версия веселья-вместе убирать дом, помогать ей с любыми наркотиками, которые она принимает, сидеть с ней, слушать ее пение, быть ее лучшим другом и войти в ее безумный мир наркозависимых разглагольствований. Я не могу вернуться и жить с ней. В том доме. В моей комнате. С безумием. Она говорит мне, что я ей нужен. Потребности. Потребности. Потребности. Просто вернуться на Рождество было достаточно, и я даже не был там так долго. Если я окажусь с ней, я, вероятно, смогу найти работу и буду много тусоваться, просто чтобы не возвращаться домой, но в конце концов мне придется вернуться домой. Я никогда не хочу возвращаться. Я сбежал от всего этого дерьма, когда мне было шестнадцать, и я не могу вернуться. Мне нужно выбраться из ее хватки, чего бы это ни стоило.

— Я должен идти. — Прежде чем она успевает что-либо сказать, я вешаю трубку.

Я отбрасываю телефон на кровать и раскачиваюсь взад-вперед, сдерживая желание закричать и ударить что-нибудь. Я знаю, если бы кто-нибудь вошел и увидел меня в таком виде, они бы подумали, что я сошел с ума, но я не могу остановить волну злости и паники, когда они вот так всплывают на поверхность. Только три вещи помогают мне. Секс, алкоголь и гнев.

Я продолжаю раскачиваться и раскачиваться, но ярость внутри меня поднимается и смешивается с мерзким чувством стыда, которое я всегда ношу с собой. Я чувствую, как волна гнева нарастает и нарастает, пока она пробирается сквозь мое тело наружу. Если я не выплесну это в ближайшее время, я в итоге разрушу комнату. Наконец, я не могу больше терпеть. Я вскакиваю с кровати и снова бросаюсь к стене. На этот раз я не останавливаюсь. Я просто сгибаю руку назад и снова и снова бью кулаком по стене, жар и ярость пронизывают мое тело.

После пятого удара, в моем теле все дрожит, в стене дыра размером с кулак, и каждый из моих суставов поврежден. Кайден уже беспокоился о том, чтобы починить дверь, а теперь и стена испорчена. Я действительно в ударе. Мне нужно выбраться отсюда, потому что я все еще чувствую, что мне нужно что-то сломать. Пнуть что-нибудь. Выбить дерьмо из кого-нибудь. Мне нужно выплеснуть накопившийся во мне гнев, прежде чем он возьмет верх надо мной, и есть только один способ сделать это, и для этого потребуется много физической боли и алкоголя, но я и хочу этого. Больше, чем что-либо.

Вайолет

Сегодня у меня очень дерьмовое настроение, невидимые бритвы и иглы, которые я не чувствовала долгое время, вернулись, режут мою кожу по мере того, как мое раздражение нарастает. Сначала это было медленно нарастающее раздражение на жизнь в целом. Я пыталась снова и снова убедить себя, что это пустяки, что я просто была не в настроении. Но я думаю, что это может быть что-то более глубокое, например, тот факт, что я скучаю по определенному человеку.

Я никогда ни по кому не скучаю. И все, что я хочу сделать, это выключить чувства, но в то же время я этого не делаю. Это сбивает с толку и немного раздражает. Пока я собираю свои коробки, говоря себе перестать думать о нем, мой телефон звонит, и играющая песня означает, что это неизвестный номер. Когда я поднимаю трубку, человек тяжело дышит, а затем обрывает звонок.

— Серьезно, — говорю я телефону, прежде чем положить его на кровать. Я подхожу к столу, роюсь в сложенных на нем бумагах, гадая, мои ли они. Когда я добираюсь до нижней стопки, мой телефон снова звонит, та же мелодия, неизвестный номер.

Я смотрю на телефон, когда беру его. На этот раз я даже не успеваю поздороваться, прежде чем звонящий вешает трубку. Это происходит снова и снова, и, наконец, после седьмого или восьмого я отчитываю человека.

— Послушай, если ты не перестанешь мне звонить, — говорю я, — я выслежу тебя и отрежу тебе яйца.

— А если я девушка? — спрашивает он с оттенком смеха в тоне.

Я сажусь на свою кровать и скрещиваю ноги.

— Тогда тебе действительно нужно перестать принимать так много тестостерона, потому что твой голос ниже, чем у обычного парня.

Он смеется, как будто я пошутила, но я серьезно.

— Ты забавная.

— Я не пытаюсь такой быть.

— Ну, так и есть.

Я качаю головой.

— Какого черта ты хочешь? И кто ты?

— Я ищу Вайолет Хейз, — говорит он.

Я становлюсь жесткой. Я не узнаю его голос — он не должен знать мою фамилию.

— Кто это, черт возьми? — Я начинаю нервничать, оглядывая свою пустую комнату. Прошло много времени с тех пор, как я чувствовала себя неловко в одиночестве, но старые чувства всплывают, ощущение, что кто-то наблюдает за мной, ожидает, чтобы причинить мне боль, как они должны были сделать двенадцать лет назад.

— Вайолет Хейз, которая участвовала в деле об убийстве Хейза, — говорит он.

Я вешаю трубку и швыряю телефон через всю комнату. Он оставляет вмятины в стене, и я думаю, что сломала его, пока он не звонит снова. Я позволяю ему звонить и звонить, затем телефон замолкает, когда он переходит на голосовую почту. Но затем он снова начинает звонить, пока, наконец, мое терпение не иссякает. Я встаю и отслеживаю звук рингтона до угла комнаты, где нахожу телефон, зажатый между ножкой стола и стеной. Я наклоняюсь и шарю вокруг, пока не достаю его.

— Какого черта тебе надо, придурок? — Я практически кричу в трубку, когда встаю.

— Это Вайолет Хейз?

— О Боже, ты серьезно? Я не хочу с тобой разговаривать, кем бы ты ни был, так что перестань звонить.

Он делает паузу.

— Это детектив Стефнер. Мне нужно поговорить с Вайолет Хейз.

Я колеблюсь, возвращаясь к своей кровати.

— Вы только что звонили мне?

— Нет… — Он кажется потерянным и делает долгую паузу. — Я звоню вам, чтобы узнать, сможете ли вы встретиться со мной. Я хотел бы поговорить с вами об убийстве ваших родителей.

Мне требуется секунда, чтобы ответить.

— Почему? — осторожно спрашиваю я.

— Потому что я заново открываю дело, — отвечает он официальным тоном. — И я хочу посмотреть, что вы можете вспомнить о той ночи.

— Почему вы снова открываете дело? — спрашиваю я, задаваясь вопросом, не нашли ли они что-нибудь, чувствуя искру надежды. — Вы что-то нашли?

— Нет, но мы надеемся, — говорит он, и вся моя надежда испаряется.

— Ну, я помню, что я сказала полиции тринадцать лет назад, что, черт возьми, не так уж и много, так как мне было всего шесть лет, и я была эмоционально травмирована, — отвечаю я, уговаривая себя не питать надежды, но я уже чувствую эмоции давят, боль, связанная с потерей моих родителей. — Так что я действительно не вижу смысла погружаться туда и тратить свое время, а вы задаете мне одни и те же проклятые вопросы и тыкаете в меня одними и теми же чертовыми снимками, хотя я говорила вам, что почти не видела убийц, так как было темно.

— Я понимаю ваше разочарование, но ответы на некоторые вопросы могут помочь раскрыть убийство ваших родителей, — говорит он, и я слышу, звук шелеста бумаги.

— Нет, не поможет, — говорю я, плюхаясь на кровать и прижимая телефон к уху. Мои мышцы начинают напрягаться от одной мысли о том, чтобы войти в полицейский участок и поболтать о чем-то, что я давным-давно заглушила. Дело закрыто. Они сами так сказали, и, хотя мне это не понравилось, я приняла это. Пошла дальше. Прожила ту жизнь, что у меня была. — Они не могли решить эту проблему тринадцать лет назад, и вы не сможете решить ее сейчас.

— Я был бы признателен, если бы вы пришли, — говорит он мне, посылая молчаливое сообщение своим твердым тоном. — Ты встретишься со мной — это не предложение.

— Хорошо, но теперь я живу в Ларами, а не в Шайенне, — говорю я натянутым голосом. — И я в процессе переезда, так что придется подождать несколько дней. — Я специально придумываю оправдания.

— Как насчет следующего понедельника в семь? В центре города, в полицейском участке Ларами? — спрашивает он, не теряя ни секунды. — Это подходит для вас?

Я хмурюсь.

— Наверное.

Он прощается, и я вешаю трубку, лежа на кровати. Я грызу ногти, мне не нравятся эмоции, терзающие меня в тишине. Я давным-давно закрыла эту дверь, а теперь должна была просто открыть ее, чтобы рассказать ему то же самое, что уже сказала полиции тринадцать лет назад. Я уверена, что все это есть в его деле, так почему он беспокоит меня?

Я проверяю свою голосовую почту, чтобы посмотреть, не оставил ли жуткий парень с глубоким голосом сообщение. Он этого не сделал, и в моем животе зашевелился тревожный страх. Первые несколько месяцев после смерти моих родителей у меня был непреодолимый страх, что те люди вернутся, чтобы прикончить меня. Как будто я постоянно чувствовала, что мне нужно оглядываться через плечо; если я видела тень ночью в своей комнате, то думала, что это они вламываются. Но мне удалось выбраться из того места и оказаться там, где я сейчас нахожусь. Я много работала, чтобы ничего не бояться, и я отказываюсь возвращаться в то место.

Я с трудом встаю с кровати, утопая в своих эмоциях, и начинаю обсуждать варианты получения столь необходимой порции адреналина. У меня есть эти таблетки, которые я принимала пару раз, и в правильной дозе они могут погрузить меня в темноту, из которой я все еще могу самостоятельно выбраться. Они спрятаны в ящике компьютерного стола, рядом с рецептурным флакончиком, в котором хранится запас травки, который Престон дал мне для быстрых продаж, прямо на расстоянии вытянутой руки. Такой легкий побег от всего, что происходит вокруг меня. Это не мой любимый маршрут, потому что кому-то проще войти и найти меня. Я не хочу, чтобы меня нашли. Я хочу остаться потерянной, потому что это единственное, что стало безмятежным и до боли знакомым.

Но затем Келли и Кайден входят в комнату с коробками в руках, готовые упаковать последние ее вещи, и я заставляю себя отбросить свои сковывающие тело эмоции и снова двигаться.

Собрав вещи, Келли и Кайден начинают целоваться друг с другом. Они действительно думают, что влюблены, и эта концепция смехотворно абсурдна для меня. Мне немного жаль их, потому что однажды они расстанутся, и это причинит им боль. Они будут плакать. Они впадут в депрессию. Они будут есть много мороженого или что-то еще, что люди делают, когда оплакивают потерю отношений.

Я помню один приемный дом, в котором я жила, когда мне было около четырнадцати. Пирсоны, муж и жена, жили в таунхаусе в этом приличном районе, где каждый дом был дубликатом другого. Помню, когда я подъехала к нему, я подумала, что он красивый, и это беспокоило меня, потому что я была какой угодно, только не красивой. Я носила темную одежду, цепи вместо ремня, а в ушах у меня было больше шпилек, чем я могла сосчитать на пальцах. Я переживала фазу непонимания и хотела, чтобы все знали об этом. Пирсоны были порядочными людьми, но муж, похоже, не был заинтересован в том, чтобы рядом был подросток. Сначала казалось, что мое пребывание там будет скучным, пока однажды я не оказалась на крыльце, и соседка не вышла, разговаривая по телефону. Там был высокий забор, поэтому сначала она меня не видела, но я слышала, как она грязно разговаривала с кем-то по телефону, говоря, что отшлепает их. Разговор становился все более интересным, чем дольше он продолжался, и к тому времени, когда он закончился, я уже смеялась, чего не делала уже давно.

Дама, должно быть, тоже меня услышала, потому что, когда она повесила трубку, она выглянула из-за забора. Сначала она казалась немного раздраженной тем, что я подслушивала, но ее раздражение превратилось в заинтересованность, когда я не выказала угрызений совести за то, что подслушала.

После этого я начала тусоваться с ней в течение трех часов, которые у меня были между окончанием школы и приходом Пирсонов домой с работы. Она научила меня зажигать для нее сигареты и рассказала мне все тонкости мужчин, хотя я говорила ей, что никогда не влюблюсь. Ее звали Старла, хотя я никогда не верила, что это ее настоящее имя, но оно казалось подходящим ей. Она управляла телефонным чатом из своего дома, что означало, что она говорила парням, что делала с собой грязные вещи, играя с их фетишами, пока они дрочили. На самом деле она подрабатывала продавщицей в автосалоне и жила двойной жизнью. Она напомнила мне старлетку из 1940-х, когда она была дома, ее светлые волосы всегда вились, она носила много шелка, а иногда даже боа из перьев. Она сказала мне, что одевается так, потому что это заставляет ее чувствовать себя сексуальной соблазнительницей, которую она изображала по телефону. Когда я спросила ее, почему ей так нравится общаться с мужчинами, она ответила, что это потому, что это заставляет ее чувствовать, что она контролирует их. То, что у нее было слишком много горя и она провела слишком много ночей, плача над мороженым, и это помогло ей держаться подальше плохого настроения. Что было забавно во всем этом, так это то, что обычно она готовила ужин или читала журнал, даже смотрела телевизор, когда ругалась с парнями. На самом деле она никогда не делала ничего из того, что говорила.

— Тебе это нравится, Бигги, — сказала она однажды в трубку, когда шла по гостиной, убирая валяющийся вокруг мусор, в шелковом халате и тапочках. Я околачивалась на ее диване, ожидая, когда придет время вернуться домой к скучным Пирсонам, и смотрела повторы «Моей так называемой жизни», этого телевизионного шоу девяностых, которое было отменено после одного сезона, но я нашла его очень интересным.

Я хихикнула, когда она назвала его Бигги, и она взглянула на меня, улыбаясь и закатывая глаза.

— Пресмыкающееся, — одними губами произнесла она.

Я снова засмеялась.

— Разве не все такие? — Затем я схватила горсть чипсов из пакета, который лежал на моих коленях. Многим парням нравилось, что она называла их своими особыми прозвищами, и я догадывалась, что этот попросил ее называть его Бигги, вероятно, потому что он им не был.

— О да, мне это нравится, — сказала она, поднимая с журнального столика несколько пустых стаканов. Затем она вылетела из комнаты, а я вернулась к своему шоу.

Через несколько минут, после того как парень, вероятно, кончил, она вернулась в гостиную, выкуривая сигарету.

— Мужчины утомляют, — сказала она, плюхаясь на диван рядом со мной. Весь дом был заставлен антикварной мебелью с золотой отделкой, ни одна из которых не подходила друг другу, а бирюзовые стены были увешаны фотографиями групп и актрис, которых она встречала. Мне нравилось это место, потому что оно было другим. Все места, где я жила, выглядели почти так же, как и предыдущие, и большинство из них оказались паршивыми.

— Тогда почему ты работаешь на них? — с любопытством подумала я, забрасывая ноги на кофейный столик.

Она взглянула на меня и потянулась за пепельницей на журнальном столике.

— О, моя дорогая, милая, невинная Вайолет. Они работают на меня, дорогая.

Она всегда использовала ласковые выражения, и это меня раздражало, но я не обращала на это внимания.

Я засунула в рот еще чипсов.

— Знаешь, я серьезно хочу, чтобы ты была моей приемной матерью.

Она грустно улыбнулась, наклоняясь вперед, чтобы потушить сигарету.

— Я не могу быть приемной матерью, Вайолет. Я едва могу позаботиться о себе.

Я жевала чипсы, глядя на экран телевизора. Я не поняла этого, потому что казалось, что она очень заботится о себе, никаких привязанностей, делает все, что хочет. Это звучало как замечательная жизнь, но, может быть, она просто говорила так, потому что на самом деле не хотела быть моей приемной матерью.

— Так что там с девушкой с рыжими волосами? — спросила она, меняя тему потянувшись за чипсами. — Кажется, она одержима великолепными глазами.

— Я не думаю, что она одержима. — Я, молча кричала на бушующие во мне эмоции, чтобы они заткнулись, что неважно, есть у меня мать или нет, потому что это ничего не исправит — не исправит меня. — Просто пристрастилась к нему.

— Это может быть даже хуже, чем быть одержимой.

— Что ты имеешь в виду?

— Зависимость опасна, — сказала она, а затем погладила меня по голове и поднялась на ноги.

— Особенно с мужчинами. — Она вернулась на кухню, и через несколько мгновений зазвонил телефон. Я сидела на диване и слушала, как она говорит о порке какого-то парня, задаваясь вопросом, была ли она зависима от парней или они были зависимы от нее. В чем разница?

Хотя мое время со Старлой было мимолетным, поскольку Пирсонам быстро надоело иметь приемного ребенка, я многому у нее научилась. Не только манипулированию, но и получению власти. Кроме того, ей никогда не было дела до того, чем она занималась, хотя многие люди посмотрели бы на нее свысока, если бы узнали о ее работе. Она говорила вещи, о которых большинство и не думает, и я боготворила ее за это.

— Ребята, не могли бы вы прекратить это? — спрашиваю я Келли и Кейдена, раскладывая последние рубашки по коробкам. Кэлли и Кейден вместе катаются по кровати, и я клянусь, я в двух секундах от прямого порно шоу.

Они почти не слышат меня, когда Кайден ложится сверху на Келли и начинает посасывать ее шею. Я отказываюсь останавливать их, собирая последние упакованные коробки. У меня еще есть несколько вещей, которые нужно собрать, но мне нужен перерыв от ППЛ (публичного проявления любви), поэтому я выхожу из комнаты в общежитии и несу последнюю коробку в машину Престона. Он позволил мне одолжить ее сегодня утром, чтобы мне было легче довести свои вещи до дома, и, к счастью, моя лодыжка достаточно зажила, чтобы я не ходила так, как будто мне нужна трость.

Сейчас середина мая, и температура зашкаливает за девяносто градусов. Забрасывая последнюю коробку в багажник, я собираю волосы в небрежный хвост, а затем завязываю низ футболки так, чтобы он был выше талии. На мне обрезанные джинсы и армейские ботинки, на одном из них сломана пряжка. Жарко, и я очень хочу, чтобы кто-нибудь издал закон, разрешающий нам ходить голыми в такую жару.

К сожалению, если я разденусь и буду ходить голышом по кампусу, меня, вероятно, арестуют. Однако, будь у меня подходящее время и настроение, я, вероятно, была бы рада, если бы на меня надели наручники и бросили в полицейскую машину. Кроме того, это может избавить меня от похода в полицейский участок в понедельник.

* * *

Когда я подъезжаю к трейлеру Престона, там идет вечеринка. Меня немного раздражает, потому что он знал, что сегодня я переезжаю обратно, и это будет занозой в заднице, пытаться занести мои вещи в дом, когда в гостиной ошивается кучка надоедливых пьяных тупиц.

Я паркую машину как можно ближе к входной двери, но подъезд к дому перекрывает вереница машин. Люди стоят по всему двору, на подъездной дорожке и на ступеньках, ведущих к входной двери. Большинство из них старше, но некоторые примерно моего возраста. Пластиковые стаканчики и сигареты в руках. Я не жила здесь девять месяцев и, видимо, забыла, как это было и почему я решила жить в общежитии. Жить здесь все равно, что постоянно находится на круглосуточной вечеринке.

Вздохнув, я выхожу из машины, собираю волосы в более тугой хвост и захлопываю дверь бедром. Какой-то парень в огромной толстовке с капюшоном свистит мне, и я отворачиваюсь, не обращая на него внимания, пробираясь мимо людей к входной двери.

— Что случилось детка? Ты пришла сюда, чтобы устроить мне еще одно шоу, — кричит придурок по имени Трей, когда я прохожу мимо него и вхожу в парадную дверь. Ему около двадцати пяти, и когда я жила здесь, он все время заходил в мою комнату, притворяясь потерянным, когда на самом деле пытался поймать меня переодевающейся, что он и сделал однажды. Я бы заперла двери, но ни на одной из них нет замков, кроме ванной.

— Я устрою тебе еще одно шоу, — говорю я, закрывая сетчатую дверь. — До тех пор, пока я могу дать тебе только болезненное напоминание о том, что происходит после показа этого шоу…

Его веки опускаются, когда он целует меня, а затем смеется, как будто он самый веселый человек на земле.

— Договорились.

Я позволяю сетчатой двери захлопнуться перед его носом. Сигаретный дым и резкий запах травы пронизывают меня, пока я протискиваюсь через переполненную комнату. «Kryptonite» группы «3 Doors Down» гремит из стереосистемы, а какой-то чудак, спотыкающийся в углу, притворяется, что играет на воздушной гитаре. Когда я впервые переехала к Престону, все было не так, все это из-за Келли. Да, они были дилерами, и иногда я думаю, что это было одной из причин, по которой они удочерили меня, чтобы я могла ходить на все школьные вечеринки и продавать им вещества. Я не была фанатом этого, но мне было все равно, поэтому я делала то, что они просили, потому что они дали мне дом. Но они никогда не приводили своих клиентов домой в таком виде, Келли никогда бы этого не допустила.

Я иду по коридору к комнате Престона, зная, что он, вероятно, там делает что-то крайне незаконное. Я останавливаюсь у двери и стучу, но музыка в его спальне играет еще громче, чем в гостиной. После третьего стука я поворачиваю ручку и открываю дверь, надеясь, что он не занимается сексом или чем-то еще. Он в комнате, но с ним на его кровати четверо парней, и они кружатся вокруг синего бонга в форме вазы, а на экране телевизора парень и девушка, парень таранит ее сзади, пока она стонет и скулит. Я видела порно видео тут и там, но не при тех обстоятельствах, когда обращала на это внимание. Но прямо сейчас я не могу отвести глаз от этого видео. Парень выглядит таким довольным и при этом очень напряженным, и девушка тоже, но нет никаких эмоций по отношению друг к другу. Они просто существуют в данный момент. Интересно, я всегда так выгляжу? Просто проживаю свою жизнь.

Наконец я моргаю, оторвав глаза от экрана, и сосредоточиваю свое внимание на кровати. Один из парней прижимается ртом к мундштуку высокого тонкого стеклянного бонга, а в руке у него зажигалка, готовая зажечься. Он что-то говорит Престону, а затем Престон смотрит на телевизор с выражением эйфории на лице.

Я решаю, действительно ли я хочу остаться здесь только для того, чтобы получить кайф от пассивного курения сегодня вечером и сидеть, и смотреть порно с кучей парней, когда Престон замечает, что я задерживаюсь в дверях. Его налитые кровью голубые глаза загораются, когда они взбираются по моему телу, а затем он что-то говорит, когда на его лице расплывается томная улыбка, но музыка слишком громкая, чтобы я могла разобрать его слова.

— Что? — кричу я, прижимая ладонь к уху.

Он убавляет музыку, которая играет из старой стереосистемы, с улыбкой на лице, когда он машет мне рукой. Остальные четверо внезапно замечают меня, и от их пристального внимания мне становится некомфортно. Я знаю, что в этой ситуации что-то не так, но трудно определить, что именно неправильно, потому что я видела так много неправильного, что иногда это начинает казаться правильным.

Я выдохнула, зная, что у меня будут проблемы с пятью обкуренными, возбужденными парнями в комнате. Я подхожу к кровати, и когда дохожу до края, пальцы Престона обвивают мою талию. Вжав в меня кончики пальцев, он подводит меня к себе на колени и усаживает на них. Рубашка у меня все еще завязана, так что его руки касаются моей обнаженной кожи, и я почти уверена, что чувствую, как его стояк прижимается к моей заднице. Я не в восторге от ситуации, поэтому небрежно начинаю соскальзывать с его колен, но он только сжимает хватку и удерживает меня на месте. Он щиплет, и я не удивлюсь, если он оставит красные следы на моей коже. Похоже, он совсем не дружелюбен, а настроен достаточно агрессивно. Кожу пронзают булавки и иглы, когда я испытываю сбивающие с толку, не поддающиеся расшифровке эмоции, связанные с происходящим, с Престоном. Он что-то для меня значит — все что происходит что-тозначит. Я постукиваю пальцами по ноге, пытаясь понять, что делать.

Он наклоняется ближе и кладет свой неряшливый подбородок мне на плечо.

— Почему ты такая напряженная? Это травка или видео?

Я выдавливаю одну из своих печально известных пластиковых улыбок, поворачивая к нему голову.

— Я просто устала. Я потратила весь день на сборы, и мне все еще нужно вернуться и закончить. — Я не упоминаю о детективе, потому что не хочу говорить об этом в данный момент.

— Хорошо, я помогу тебе разгрузить машину, — говорит он, его руки блуждают от моей талии к верхней части бедер, когда он смотрит на экран телевизора. — Это должно помочь, верно?

Один из парней сидящий напротив меня, одетый в безобразную шапку, толкает блондина локтем. Они обмениваются заинтересованными взглядами, затем глаза блондина впиваются в меня. Я немного нервничаю, по всему телу проходит дрожь от понимания того, что может произойти. Булавки и иглы вонзаются еще глубже, но я не уверена, испытываю слабость или ужас.

Я киваю, не сводя глаз с блондина.

— Да… это должно помочь. — Уровень адреналина в крови увеличивается, успокаивает и концентрирует мои эмоции, внутри меня происходит борьба. Мне это нравится? Ненавижу это? Хочу ли я, находится еще в большей опасности? Или я хочу бежать? Быть слабой. Пусть булавки и иглы сделают свое дело.

Так как спор в моей голове все еще продолжается, я, постепенно, сдаюсь и отвожу ноги в сторону, опуская стопы на пол. Я до сих пор не знаю, как я отношусь к своим эмоциям в данный момент, но перерыв от ощущения рук Престона и порнофильма может прояснить мою голову.

— Я собираюсь начать доставать коробки из багажника, — говорю я ему, выскальзывая из его рук. К счастью, он легко отпускает меня, а затем следует за мной, один из парней кричит ему, чтобы он не обращал на меня внимания. Я ничего не говорю, возвращаясь через гостиную, а затем выхожу на улицу, игнорируя Трея, когда он снова приглашает меня на шоу. Я делаю короткие шаги, расталкивая людей со своего пути, и быстро иду по подъездной дорожке к кадиллаку Престона. Я открываю багажник, обхожу его сзади, а затем смотрю вниз, упершись руками в бедра, гадая, что вынуть первым, вместо того чтобы сосредоточиться на том, что только что произошло, на том, как Престон прикасался ко мне, и на моем замешательстве по этому поводу.

— Эй, куда ты так торопишься? — Престон пробирается к машине, а затем его ноги шаркают по грязи, когда он подходит ко мне сзади. — Ты убежала, как будто дом был в огне.

— Нет, я вела себя как человек, которому неудобно смотреть порно с кучей обдолбанных мужиков. — Я сохраняю спокойный тон и опускаю подбородок, избегая зрительного контакта.

Его руки обвиваются вокруг моего живота, и он прижимается ко мне, выравнивая свое тело с моим.

— Давай разгрузим багажник позже. — Он трется об меня, и я цепенею, как доска.

— Мне нужно выгрузить его сейчас, — говорю я ему, наклоняясь к багажнику, чтобы взять коробку.

Его руки покидают мою талию, но он кладет их на мои запястья. Он грубо прижимает их к краю открытого багажника и прижимает меня, слегка согнув спину. Тревога нарастает в моем теле, но я все еще умудряюсь разозлиться сквозь пронизывающий страх. Одно дело мимолетное прикосновение, но это уже слишком.

— Мне нужна помощь с одной проблемой, — шепчет он мне на ухо, толкая бедра вперед, прижимая свой член к моей заднице.

— Тогда иди дрочи в ванную. — Мой голос звучит неровно, и я вздрагиваю.

Одна из его рук скользит вверх по моей руке, и он обхватывает мою грудь.

— Я принял немного E, Вайолет, и это так чертовски потрясающе… все кажется таким удивительным… ты чувствуешь себя чертовски потрясающе. — Он начинает ласкать ладонями мою грудь, как будто это какой-то мячик для снятия стресса.

— Ну, это кажется глупым ходом, особенно если ты смешал его с травкой. — Я немного беспокоюсь, но не показываю этого. Я видела, что смешивание наркотиков может сделать с людьми, и это непредсказуемо, что и делает поведение Престона непредсказуемым в данный момент. И когда он становится таким, я видела, как в его глазах появляется жестокость.

— Я сделал, хотя… ничего не мог с собой поделать… и, Боже, я чувствую себя так хорошо.

— Он стонет, хватая меня за грудь так сильно, что это причиняет боль.

Свободной рукой я толкаю его под ребра и отталкиваю от себя. Его рука покидает мою грудь, когда он отшатывается назад, и я пользуюсь случаем, чтобы обернуться.

— Послушай, мне жаль, что ты выпил таблетку, от которой хочется трахнуть все, что движется. Но это не моя проблема. Это твоя. Я не собираюсь тебе помогать.

Он скрещивает руки, солнце светит позади него и отбрасывает тень на его лицо, когда его челюсть сжимается.

— Что, если бы я сказал тебе это четыре года назад, когда социальные службы попросили нас принять тебя? Что, если бы мы с Келли отказали им, потому что ты была плохой… что, если бы мы не помогли тебе?… Ты ведешь себя очень неблагодарно.

— Я не неблагодарная. Я очень благодарна вам за то, что ты и Келли дали мне дом, когда никто другой этого не хотел, но… — я неловко повожу плечами и нервно выдыхаю. — Но я не могу заниматься с тобой сексом.

— Почему? Нам могло бы быть чертовски восхитительно вместе. — Он тянется ко мне, но я протестую, отступая назад. Он вздыхает и убирает волосы с глаз. — В чем твоя проблема? И не пытайся внушить мне эту ерунду из-за того, что меня никто-никогда-не-любил-поэтому-я-терпеть-не-могу-прикосновения-кого-то-кого-я-знаю. Я знаю, что ты хочешь быть со мной, но ты не хочешь в этом признаться.

— Дело не в этом, и ты это знаешь, — говорю я сквозь стиснутые зубы, мой пульс бешено колотится. Я была не в настроении быть среди людей после звонка от детектива, и теперь мне приходится иметь дело с похотливой версией Престона, которая хочет прикасаться ко мне, чувствовать меня, заставлять меня чувствовать то, что мне неприятно.

— Откуда я это знаю? Я ничего о тебе не знаю, — отвечает он, поправляя член рукой и морщась. — Все, что вылетает из твоих уст, — проклятая ложь.

Я иду назад, направляясь к водительскому сиденью.

— Иди на хуй. Ты ведешь себя как придурок.

Он бросается на меня, как будто собирается схватить меня.

— Я веду себя как человек, который только что принял немного Е и хочет потрахаться. — Его рука снова тянется ко мне, и он хватает меня за бедро. — Давай, Вайолет, позволь мне выбить из тебя все дерьмо. Тебе не придется ничего чувствовать. Я обещаю. — Он выглядит так, будто вот-вот достигнет оргазма, на его лице чистый экстаз.

— Понятия не имею, что это значит, — говорю я, извиваясь от его хватки, моя кожа горит, когда он впивается пальцами в мое плечо. Но мне удается высвободить руку, дотянуться до двери и рывком открыть ее. — Но я ухожу.

Он качает головой, а затем подходит ко мне с распростертыми объятиями, как будто собирается меня обнять. Я отпрыгиваю в сторону и ударяюсь бедром о дверь. Мои глаза наполняются слезами от боли, когда его руки скользят по мне, он теряет равновесие и падает на водительское сиденье. Он тянется к ключам, посмеиваясь себе под нос, и я понимаю, что он никогда не собирался ко мне приставать. Он снимает их с замка зажигания и соскальзывает с сиденья, накручивая цепочку ключей на палец и поднимаясь на ноги.

— Наслаждайся прогулкой, куда бы ты ни направлялась. — Он пятится по подъездной дорожке, засунув руку в карман низко сидящих джинсов, и ухмыляется, как мудак. — Признай это, Вайолет, тебе больше некуда идти, так что можешь пойти со мной, детка.

Я сжимаю пальцы на руках в кулак, а затем сгибаю их, говоря себе не открывать рот, но он слишком сильно проник под мою кожу, и мой контроль над моим ртом обрывается, как тонкая резиновая лента.

— Развлекайся, побеждая себя, потому что признай это, никто не хочет быть с тобой.

Это неправильно так говорить, но либо я слишком зла, чтобы волноваться, либо я ищу опасность момента, чтобы перестать чувствовать боль, которую я чувствую — я в противоречии со своим разумом. Когда Престон бросается ко мне, я прикидываю, сколько сил потребуется, чтобы сбить его с ног, и хватит ли у меня смелости сделать это с ним. Несмотря на то, что он накачался таблетками и марихуаной, и не может ясно мыслить, это не значит, что он будет видеть то же, что и я, когда протрезвеет.

Его руки тянутся к моим плечам, и я готовлюсь поднять ногу, чтобы ударить его по яйцам, когда его рука внезапно отклоняется вправо, и через несколько секунд его кулак сталкивается с моей челюстью.

Громкий хлопок, и в ушах начинает звенеть.

— Ой… блядь, — издав истошный стон, я, хватаясь за челюсть, когда моя голова падает вперед, а плечи опускаются.

— Черт возьми, Вайолет, почему бы просто не дать мне то, что я хочу, хоть раз! — кричит он, его голос ломается. — Я отдал тебе все, чего никто другой не сделал бы, и все же ты остаешься занозой в моей заднице!

Ослепляющая боль пронзает мою щеку, и я уже чувствую, как она отекает. Несмотря на то, что слезы жгут глаза, я чувствую себя тревожно довольной, мое сердце бьется с бешеной скоростью.

Я поднимаю голову с бесстрастием на лице и медленно опускаю руку от щеки. Он жадно дышит, его грудь поднимается, а затем опускается, глаза широко раскрыты, зрачки расширены, лицо красное и мокрое от пота. Я ничего не говорю, потому что это не имеет смысла. Я просто разворачиваюсь и иду по тротуару. Он ничего не говорит, но я оглядываюсь через плечо, когда дохожу до улицы в конце подъездной дорожки, а он все еще стоит у машины и наблюдает за мной.

Я поворачиваю налево и иду по шоссе, не удосужившись сдвинуться с места, когда мимо проносятся машины со скоростью шестьдесят пять миль в час. Ветер, обдувающий мое лицо, когда мимо проезжают машины, успокаивает панику в моей груди, которая не покидала меня с тех пор, как мне позвонил детектив. Самой мысли о том, что они могут свернуть в сторону и вытащить меня из этого мира, достаточно, чтобы отвлечь мое тело от того, что оно чувствует, а мой разум, от того, что он думает. Когда я подхожу к окраине города, где всего лишь несколько ферм, я достаю из кармана сотовый телефон. Темнеет, и я устала идти, но мой список контактов состоит из Престона и нескольких парней, с которыми я часто общаюсь…

Я уже собираюсь сунуть свой телефон в карман, когда он начинает петь рингтон, принадлежащий какому-то неизвестному номеру. Я ненавижу то, что я немного разочарована тем, что это не мелодия для звонка Престона, и когда я отвечаю, я звучу более сварливо, чем мне хотелось бы

— Привет.

Там долгая пауза.

— Серьезно, снова. — Я качаю головой, собираясь повесить трубку.

— Вайолет Хейс? — спрашивает он несколько знакомым низким голосом.

— Я думаю, мы уже установили, что это я. — Я оглядываюсь на цветущие деревья вокруг меня, на высокую траву в полях, на канаву на обочине дороги. Все места, где может спрятаться крипер.

Он тихо смеется в трубку.

— Да, я полагаю.

— Но чего мы не установили, так это того, кто ты, — говорю я, ускоряя шаг.

Он делает длительную паузу.

— Можешь пока просто называть меня другом?

— Не могу, — говорю я, пытаясь стряхнуть с себя неловкость ситуации. — У меня нет друзей.

— Мне жаль это слышать, — искренне отвечает он. — Неприятно, когда у тебя нет друзей.

— Это отстойно примерно так же, как и все остальное. — Я сворачиваю в траву, когда мимо проносится машина, нервничая больше, чем хотелось бы.

— Твоя жизнь отстой… тебе это не нравится?

— Ладно, этот разговор становится для меня слишком личным, — говорю я. — Так что, пожалуйста, перестань звонить.

— Вайолет, я хочу с тобой поговорить, — быстро говорит он. — Мне нужно. Пожалуйста, это важно. Мы можем встретиться где-нибудь? Только ты и я? Просто говорить?

Я истерично смеюсь.

— Ты серьезно думаешь, что я встречусь с каким-то крипером, который случайно позвонил мне и сам узнал мою фамилию?

— Ты не боишься, да? — спрашивает он, понизив голос. — Ты не похожа на того, кто боится. Ты кажешься той, которой наплевать, по крайней мере на все, из того, что я видел.

Я останавливаюсь, оглядываясь по сторонам.

— Что ты только что сказал?

— Я просто сказал, что ты выглядишь крутой.

— Нет, ты сказал "видел"… кто ты?

Пауза, а потом звонок обрывается.

— Дерьмо. — Я бью пальцем по кнопке отключения и тороплюсь по обочине дороги. Возвращаться к Престону слишком далеко, но и идти обратно в город довольно долго. Я начинаю бежать, так и не понимая, из-за чего. Это был просто какой-то жуткий парень… какой-то жуткий парень, который следил за мной.

Я стараюсь не думать о том, что дело возобновляется и что примерно в это время начали поступать звонки. Неужели это как-то связано? Это просто случайность. Опять же, вся моя жизнь была основана на случайных событиях.

Я продолжаю идти, стараясь не думать слишком много, зная, что я только разозлюсь, и я ничего не могу с этим поделать в данный момент. Я знаю, что где-то на этой дороге должен быть бар, где тусуется много студентов из колледжа, а владелец очень часто играет в карты, но я не уверена, где именно. Примерно через час ходьбы мое общежитие все еще находится примерно в пяти милях от меня, и я измучена, мне жарко, и моя щека начинает сильно болеть.

— Идиот. — Я кладу руку на щеку, не совсем уверенная, имею ли я в виду Престона или парня по телефону. Мои шаги начинают отставать вместе с кайфом от того, что я так близко к месту назначения. Наконец, я добираюсь до цивилизации в виде захудалого бара под названием Larry's Palace, о котором я слышала от знакомых ребят. Я уверена, что у них найдется лед и место, где я могу присесть на минутку, и, если слухи верны, меня не выгонят.

Я открываю дверь и тут же вдыхаю затхлый запах пива и арахиса. Из музыкального автомата играет громкая музыка, в окнах мелькают неоновые огни, а какая-то девушка лет восемнадцати танцует вокруг шеста на сцене в бикини, которое почти ничего не прикрывает.

Я отмечаю, что почти все посетители в этом месте мужчины и что этот бар на самом деле является стриптиз-клубом. Я вздыхаю, обескураженная этим фактом.

Я решаю поторопиться и иду прямо к бару. Бармен — одна из немногих женщин в заведении. Она одетая в белую футболку, которая ей мала.

— Можно мне льда? — вежливо спрашиваю я, скрестив руки на стойке.

Она смотрит на мою распухшую щеку.

— Сколько тебе лет?

Я опускаюсь на барный стул и указываю через плечо на стриптизершу на сцене.

— Наверное, старше той девушки, что у тебя на сцене.

Она прищуривается и тянется за стеклянной чашкой под прилавком. — Хочешь воды со льдом?

Моя фальшивая улыбка сияет на моем лице.

— Просто лед.

Она закатывает глаза, отступая к задней части бара. Она набирает из ведерка немного льда, а затем опускает стакан передо мной, прежде чем направиться к пожилому мужчине с волосами цвета соли и перца, сидящему в конце бара.

Я беру стакан и прижимаю его к щеке, сначала морщась от боли, но затем облегченно вздыхая, когда холод начинает смягчать жар. Я упираюсь локтем в стойку и кладу голову на руку, слушая, как какие-то парни аплодируют позади меня. За прилавком есть зеркало, которое дает мне хорошее представление о том, как плохо я выгляжу в данный момент. Тушь стекает по моей раскрасневшейся коже, а волосы чуть более вьются, чем обычно, из-за жары. Моя щека настолько опухла, что кажется, будто я ношу в ней гигантскую челюсть, а кожа приобретает пурпурно-синий оттенок.

Песня переключается на более оптимистичную, и, если это возможно, парни в баре становятся еще более шумными, аплодируя еще громче. Я решаю, что пришло время взять стакан и уйти, потому что у меня впереди долгая прогулка и я очень устала. Я спрыгиваю с барного стула, пока бармен отвлекается на старика в конце бара. Я направляюсь к двери, когда замечаю, что аплодисменты сменились криками. Я оглядываюсь через плечо как раз вовремя, чтобы увидеть стул, летящий по воздуху, а затем врезающийся в сцену. Это вызывает эффект домино, и вдруг все вскакивают с мест, а стриптизерша сбегает со сцены. На самом деле я никогда не видела драки в баре… или драки в стриптиз-клубе, но мысль о том, чтобы прыгнуть в нее, заставляет мой пульс биться чаще. Он ускоряется еще больше, когда я замечаю парня посреди комнаты, которого сдерживают двое, которые выглядят достаточно большими, чтобы быть вышибалами.

Люк Прайс. Он одет в серую рубашку с длинными закатанными рукавами, спереди он весь запачкан кровью, стекающей с его порезанной губы. На его джинсах тоже кровь, а ботинки развязаны. Его руки сдерживает, очень худой парень, но значительно выше Люка, который стоит перед ним, закатывая рукав. Люк выглядит так, будто наслаждается тем, что ему надирают задницу. Я вроде как понимаю это, хотя обычно стараюсь избегать физической части боя, просто позволяя драке начаться, а затем выпрыгиваю.

Перед Люком стоит худощавый парень в обтягивающей черной рубашке и ботинках со стальными носками, и он что-то ему говорит. Люк смеется и откидывает голову назад, врезаясь ей в лицо одному из вышибал, более высокому и с более круглым животом. Кровь хлещет из носа парня, когда он отпускает Люка. Он начинает ругаться, хватаясь за нос, кровь стекает по его рукам и рукавам. Вышибала начинает поднимать руку, чтобы ударить Люка.

Я чувствую эту волну чего-то, не адреналина, но близкого к нему, и вдруг я проталкиваюсь сквозь толпу к Люку, неся в себе столько энергии, что трудно понять, что с ней делать. Я не помогаю людям. Никогда. Но с Люком я чувствую себя обязанной, потому что он не раз выручал меня.

Несколько парней смотрят на меня как на сумасшедшую, когда я протискиваюсь мимо них, но я слишком переполнена адреналином, чтобы обращать на это внимание. С каждым шагом эмоциональные аспекты сегодняшнего вечера медленно стираются, замешательство, в которое Престон ввел меня. То, как он причинил мне боль, чувства, возникшие из-за его слов и его неуместных прикосновений. К тому времени, когда я добираюсь до Люка и вышибалы, внутри я настолько сильна, что чувствую, что могу сделать что угодно.

Внимание Люка переключается на меня, когда я прохожу сквозь последние тела и оказываюсь между ним и более худым парнем, стоящим перед ним. Более высокий и круглый вышибала сгорбился, его нос кровоточит, кровь повсюду, а другой обвил рукой шею тощего парня. У худощавого парня опухший нос и опухший глаз, из-за чего, как я полагаю, у Люка исцарапаны костяшки пальцев.

Люк с любопытством смотрит на меня, его взгляд задерживается на моей щеке, прежде чем скользнуть к моим глазам. Я могу сказать, что ему трудно сосредоточиться и стоять, вероятно, потому что он пьян.

— Кто ты, черт возьми? — спрашивает худощавый парень, затем сплёвывает кровь на пол, его ботинки хрустят по стеклу и скорлупе арахиса, когда он поворачивается ко мне.

Я перевожу взгляд с него на больших парней, а затем на более худого, понимая, что мне нужно было разработать план, прежде чем я вляпаться в эту неразбериху. К счастью, нахождение среди парней, накачанных алкоголем и тестостероном, дает мне еще больше отключиться от прежних эмоций, которые Престон-весь-дерьмовый-день— вложил в меня. Я чувствую себя высоко, будто лечу и могу упасть в любой момент. Кровь течет по моим венам и гудит в ушах. Как будто я непобедима, и мне кажется, что я могу сделать что угодно.

Я снова обращаю внимание на худощавого парня с татуировками в виде колючей проволоки на руке.

— Я здесь ради него. — Я указываю пальцем через плечо на Люка и одариваю худощавого парня одной из своих лучших очаровательных улыбок.

Тощий хмурится, не впечатленный, и скрещивает руки на груди.

— Твой друг нарушил правила, и он должен за это заплатить. — Он наклоняется в сторону, чтобы посмотреть на Люка. — Не трогать танцоров. — Он указывает на табличку, висящую на стене справа от меня, на которой написано то, что он только что сказал.

Я снова смотрю через плечо на Люка, борясь с закатыванием глаз.

— Действительно? Ты не мог просто пойти домой и подрочить.

Он качает головой, его карие глаза потемнели от алкоголя, исходящего от его дыхания.

— Я не мог ждать так долго. — У него такое глупое, пьяное, невинное выражение лица, от которого у меня на самом деле замирает сердце, и мне это не нравится.

Я серьезно думаю, стоит ли просто позволить ему справиться с этим самостоятельно, но потом вспоминаю, как он помог мне добраться до класса и отвез меня в Макдоналдс. Мои плечи опускаются, когда я поворачиваюсь лицом к тощему парню, делая то, что у меня хорошо получается. Обманывать людей.

— Послушай… ему очень жаль, что он нарушил правила, но ты не можешь просто отпустить его? — спрашиваю я с милой улыбкой.

Худощавый парень сужает глаза.

— Я просто собирался выгнать его, но потом он, черт возьми, ударил меня по носу, когда я попросил его уйти. Он получает бесплатное удовольствие за прикосновения, но я не собираюсь позволять какому-то идиоту-панку безнаказанно бить меня.

Мои глаза обводят толпу людей, наблюдающих за нами, и ломая голову в поисках идеи.

— Так ты собираешься просто ударить его и отпустить?

Худощавый пожимает плечами.

— Разве ты никогда не слышала о том, что «око за око»? Он ударил меня, поэтому я ударю его, и тогда он может уйти отсюда.

Мысль о том, как этот парень врезается кулаком в неплохо выглядящий нос Люка, заставляет меня скорчиться. Я должна что-то сделать… для него… и, может быть, для себя тоже. У меня была дерьмовая ночь, и проверить свои границы в бою сейчас кажется намного лучше, чем чувствовать тяжесть всего этого дерьма. Это отвлекло бы меня от Престона, детектива, от того факта, что я, вероятно, бездомная.

Я чувствую, как мое сердце бешено колотится от волнения, когда я с головой ныряю в кашу, не заботясь о своем будущем.

— Послушай… — я делаю паузу, чтобы худой парень назвал мне свое имя, но он не сообразил. Я тихо вдыхаю через нос и выдыхаю через губы, готовясь сотворить одну из лучших небылиц, которые я когда-либо придумывала. — Ты не можешь надрать задницу моему парню. Он иногда так делает, знаешь ли. Но он только что узнал, что у нас будет ребенок. — Я потираю живот, немного выдувая его. — И он действительно был в стрессе, работая на двух работах, чтобы мы могли съехать из квартиры и купить дом. — Я делаю глубокий вдох и выдыхаю, выпуская слезы, которые текли только тогда, когда я играла роль. — Кроме того, у него проблемы с алкоголем, и я действительно не знаю, что делать, но он отец моего ребенка, и он мне нужен, понимаешь? — Я позволяю слезам капать из моих глаз, и худой парень неловко ерзает. — Ты не можешь навредить ему, иначе ему придется пропустить работу, а мы не можем себе этого позволить.

Я не уверена, купится он на это или нет, но ему определенно не нравятся слезы. Большинству парней они не нравятся. И я не возражаю против слез, лишь бы за ним не было никаких эмоций.

— Пожалуйста, просто отпусти его. — Заканчиваю я с душераздирающим рыданием, позволяя моим плечам содрогаться в такт с всхлипами, когда я закрываю лицо рукой. — Пожалуйста, я не могу… все слишком напряженно.

В зале такая тишина, что слышно, как падает булавка, и некоторые ребята начинают возвращаться к столам, чтобы послушать драму. Я поднимаю глаза и вижу, что худой парень смотрит на меня так, словно я только что сбежала из психиатрической больницы.

Затем он качает головой и раздраженно вскидывает руку.

— Просто отпусти его, чтобы он мог убраться к черту отсюда. Я слишком стар, чтобы иметь дело с этим дерьмом.

Крупный парень бросает на него суровый взгляд.

— А как насчет того, чтобы подать пример? Ты хочешь, чтобы все вернулось к тому, что было до Теда?

— Тед был придурком, который понятия не имел, как управлять стриптиз-клубом, — говорит худощавый парень, прикрывая ладонью опухший нос и морщась.

Крупный парень с отвращением качает головой, но отпускает Люка и отходит к сцене. Люк спотыкается и толкается своим плечом в мое, хватаясь за мои руки, чтобы удержать равновесие.

— Дорогая моя, — шепчет он с фыркающим смехом, его пальцы впиваются в мои руки, когда он смеется мне в ухо.

Я хватаю его за руку, помогая ему твердо встать на ноги. Затем, держась друг за друга, мы обходим опрокинутые стулья, под нашими ботинками хрустит битое стекло. Кто-то из ребят смотрит на нас, а кто-то уже забыл, уставившись на сцену. Люк опирается на меня своим весом, хватаясь за ребра, и мне интересно, не получил ли он там удар.

Как только мы оказываемся снаружи и в безопасности позади ряда грузовиков, где никто не может видеть нас через окно бара, я отступаю от него, и его рука выпадает из моей хватки. Небо черное, звезды мерцают, и неоновые огни в окнах стрип-клуба освещают землю вокруг нас.

— Так в чем же дело? — спрашиваю я, когда он спотыкается, пытаясь самостоятельно стоять прямо.

Он безразлично смотрит на меня, его тело шатается в сторону.

— Ты немного сумасшедшая, Вайолет без фамилии.

— Я сумасшедшая? — Я указываю на себя, глядя на него. — Я не та, кто лапал стриптизершу в сомнительном клубе в глуши, где есть вышибалы со своими особыми правилами.

Он пожимает плечами, раскинув руки в стороны, спотыкаясь о собственные ноги.

— Она сунула свою задницу мне в лицо, я ее не трогал. Она трогала меня.

Я осуждающе поднимаю брови и скрещиваю руки.

— Это действительно то, что случилось?

Он колеблется, моргая остекленевшими глазами, а затем упирается рукой приподнятый пикап рядом с ним.

— Я тоже мог на нее положить руку.

— Зачем ты так поступил? Почему бы просто не пойти полапать одну из тех шлюх, которые всегда ошиваются вокруг тебя?

Его рот хмурится.

— Потому что я хотел, чтобы вышибалы ударили меня.

— Что? Почему? — На самом деле, я могу придумать несколько причин, но это будет означать, что Люк был похож на меня, а я сомневаюсь, что это возможно.

— Чтобы я мог нанести им ответный удар, — отвечает он, небрежно пожимая плечами.

Теперь мне больше любопытно, чем тревожно.

— Почему ты хочешь, чтобы тебя ударили?

Он вытирает со лба немного крови, которая течет из пореза на линии роста волос, а затем вздрагивает, отдергивая руку и сгибая пальцы.

— Я не хотел, чтобы меня избили. Я хотел ввязаться в драку.

Хорошо, теперь я просто сбита с толку, потому что это звучит так, будто это сделала бы я, и я никогда не встречала никого, у кого была бы такая странная одержимость опасностью, как и у меня. Я хочу знать, не поэтому ли он хотел, чтобы его ударили. Если это было потому, что он хотел острых ощущений от выброса адреналина Люк похож на меня.

— Но зачем тебе ввязываться в драку? Для пинков и смеха? Или тебе просто нравится, когда тебе надирают задницу?

Он хватается за низ рубашки, качая головой.

— Ты задаешь много вопросов.

— Я задаю много вопросов? — Я смотрю, как он пытается задрать низ рубашки достаточно высоко, чтобы вытереть губу. Вокруг нас слабого освещения, но я вижу мышцы его живота, и, какой он изрезанный, и что у него есть татуировки. Иисус. Я и раньше видела мускулистых и татуированных парней, но у меня никогда не было такого любопытства и влечения к ним.

Он кивает, продолжая бороться со своей рубашкой, чтобы вытереть губу, морщась из-за сопротивляющейся ткани.

— Да, знаешь ли.

Отводя взгляд от его мускулов, я подхожу ближе и хватаю низ его рубашки. Я подношу ткань к его губам, и на его лице появляется дурацкая ухмылка.

— Я так и знал. — Его речь невнятна, а изо рта воняет выпивкой и сигаретами. Он смотрит через мое плечо на дорогу, по которой, кажется, проезжает грузовик, свет фар отражается в его глазах. — Знал, что ты хочешь меня.

Я фыркаю от смеха и растягиваю его рубашку, чтобы стереть кровь с его губы.

— Я не хочу тебя, и я думала, ты это знаешь. — Но, когда я это говорю, я на самом деле представляю, каково было бы прижаться своими губами к его губам, кровь, порезы и все такое… На самом деле, это может быть бонусом, сделать что-то более напряженными и неправильными — сделать ЕГО более напряженным… Мой желудок согревается и скручивается при одной только мысли об этом.

Он вздрагивает, его безжалостный взгляд пожирает меня, когда я стираю кровь с его порезанной губы.

— Даже не немного. — Он кажется слегка опечален, что меня забавляет.

Я отпускаю его рубашку и отступаю от него, странные ощущения в животе утихают теперь, когда я оставляю пространство между нами.

— Может, тебе стоит замолчать, прежде чем ты скажешь что-нибудь по-настоящему глупое. — Но мое внутреннее состояние не соответствует моим словам. Я чувствую малейшее ускорение своего пульса, и мой желудок снова начинает странное теплое скручивание.

— Я говорю правду, только когда пьян, — говорит он мне, делая шаг вперед. — И правда в том, — он наклоняется ко мне, страсть и «Джек Дэниел» исходят от него, — что ты сводишь меня с ума. — Его зрачки большие, коричневый цвет в них сливается с черным. — В один момент ты трешься о мой член, а в следующий момент ты убегаешь, потому что я говорю, что ты прекрасна, и я хочу тебя трахнуть.

Я подавляю смех, теперь уже от веселья.

— Вообще-то, я думала, ты сказал, что нам следует вернуться в одну из комнат. — Я прижимаю руки к бокам, притворяюсь невинной и стараюсь не смеяться над ним, когда его лицо искажается в недоумении. — Может быть, ты просто хотел обниматься или что-то в этом роде. Некоторым парням это нравится.

Его глаза сужаются, когда он отступает и прислоняется бедром к бамперу для чтобы не упасть.

— Ты думаешь, это смешно. — Он похлопывает себя по задним карманам, а затем начинает нервничать, вставая прямо, когда его руки тянутся к передним карманам. Он быстро расслабляется, вытаскивая пачку сплющенных «Мальборо», и неуклюже открывает ее. — Это не смешно… — Он достает одну, и собирается засунуть сигарету в рот, но роняет ее на землю. Выругавшись, он наклоняется, чтобы поднять сигарету, и не удосуживается стряхнуть грязь, прежде чем кладет ее в рот, когда снова встает. — Это совсем не смешно. — Он вытаскивает из заднего кармана зажигалку, бросает пачку на землю и прикрывает рот ладонью. Он щелкает зажигалкой снова и снова, но не может зажечь ее. Кряхтя, он пинает землю носком ботинка, и, снова сквернословит. Мне кажется, что я наблюдаю пьяную истерику, и это смешно.

Я давно не смеялась, но ловлю себя на том, что смеюсь себе под нос, выхватывая зажигалку из его рук.

— Вот, позволь мне помочь тебе.

— Мне не нужна ни твоя, ни чья-либо еще помощь, — раздраженно настаивает он, но все же не останавливает меня, когда я подношу зажигалку к сигарете у него во рту и щелкаю ею. Пламя горит, когда бумага сморщивается, но он начинает дуть, а не всасывать, и она не загорается. Я пытаюсь снова и снова.

— Не мог бы ты перестать так сильно на нее дуть? — Я снова щелкаю зажигалкой, и пламя вспыхивает.

— Разве я не должен тебе это говорить? — возражает он ленивым тоном, и его затуманенный взгляд непреклонен. — Эй, что случилось с твоим лицом?

Я подношу пламя от зажигалки к кончику сигареты.

— Я вступила в бой со стеной, и стена победила.

Он хмурит бровь, снова дует слишком сильно, и она гаснет.

— Стена?

— Да, стена. — Я бросаю прикуривать и вырываю сигарету у него изо рта.

— Эй, — протестует он, когда я засовываю сигарету в рот. Меня тошнит от мощного вкуса «Джека Дэниела», когда я закуриваю и делаю глубокий вдох. Я быстро выпускаю дым и делаю это еще несколько раз, чувствуя головокружение, а затем отдаю сигарету, конец которой светится оранжевым в темноте.

— Держи, никотиновый наркоман, — говорю я, когда он вынимает зажженную сигарету из моих пальцев.

Он кладет ее в рот и затягивается. Когда он выдыхает облако дыма, он выглядит более спокойным и расслабленным.

— Ты втянула, как профессионал.

— Ну, у меня было много практики, — говорю я ему, а затем ухмыляюсь, когда он начинает смеяться, сгорбившись и держа сигарету в стороне, сигарета ярко светится в темноте.

— И я не это имела в виду. — Я качаю головой с настоящей улыбкой на лице. — Я просто имела в виду, что у меня была приемная мать, которая любила курить, когда готовила, и иногда, когда у нее были заняты руки, она просила меня зажечь для нее сигарету. — Он перестает смеяться, и я понимаю, что только что рассказала ему о себе больше, чем кому-либо, кроме людей, которые меня приняли.

Он замолкает, возвращая сигарету в рот.

— Приемная мать? — Он выпускает дым. — Ты выросла в приемной семье? — Он делает паузу, что-то обдумывая. — На что это было похоже?

— Все в радуге и солнце — я была полностью осыпана любовью. Мы можем оставить эту тему?

— Это было странно или хорошо иметь разных родителей все время? — продолжает он, явно не замечая, что я хочу сменить тему.

По моему телу пробегает тошнотворное чувство, такое сильное и тяжелое, что я чуть не падаю на землю.

— Так, где твой грузовик?

Огни вывесок стриптиз-клуба вспыхивают в его глазах, когда он смотрел на меня.

— Кажется, я припарковался на заднем дворе… Что?

Я направляюсь к задней части здания, жестом приглашая его следовать за мной.

— Потому что я собираюсь отвезти тебя обратно в кампус.

Он плетется за мной, удивляя меня, когда просовывает палец в петлю сзади на моих шортах. Сначала я думаю, что он собирается дернуть меня обратно к себе, но все, что он делает, это держится за меня для поддержки и баланса, доверяя мне вести его туда, куда ему нужно, что странно.

— Как ты сюда попала? — бормочет он мне на ухо.

Я веду нас за угол, не обращая внимания на порыв жара, когда костяшки его пальцев касаются кожи на моей спине.

— Я гуляла.

— Где? — спрашивает он, отбрасывая сигарету в сторону, и маленькие оранжевые искры усеивают гравий.

— Недалеко от сюда, — лгу я и ускоряюсь, когда замечаю его грузовик, криво припаркованный позади клуба перед группой деревьев под одним из фонарных столбов.

— Ты был пьян, когда приехал сюда? — Я спрашиваю.

Он подходит ко мне сбоку, отпуская петлю моего ремня и хватая меня за руку.

— Нет.

— Ты припарковался, как пьяный. — Я напрягаюсь, мне не нравится, как он цепляется за меня в поисках поддержки. Это вызывает смесь эмоций от паники до желания и этих, этих проклятых ощущений в животе, которые снова всплывают на поверхность.

— Ну, да. — Он смотрит на свой грузовик так, словно едва узнает его. — Я просто отвлекся.

Я не уверена, говорит он правду или нет, но я веду его остаток пути до грузовика. Двери не заперты, и я помогаю ему сесть на пассажирское сиденье, позволяя ему положить руки мне на плечо, чтобы приподняться. Боже, он у меня в долгу. Одна лишь мысль о том, что он должен мне услугу, волнует меня, слишком сильно. Мне нужно вырваться из пространства Люка и вернуться туда, где есть только я, и только я.

Как только он усаживается на сиденье, я закрываю дверь и обхожу машину спереди, решая, куда я пойду, когда верну его в спальню. Вернуться в мою комнату, а потом что? У меня почти нет моих вещей, и я практически бездомная, по крайней мере, через пару дней я ей стану.

Когда я открываю водительскую дверь, Люк уже лежит на сиденье. Я толкаю его, а затем запрыгиваю внутрь, хлопая дверью.

— Где твои ключи?

Его глаза закрыты, руки скрещены на груди, как будто он спит.

— Я думаю… я думаю в моем… кармане.

Я кладу руки на руль.

— Не мог бы ты их достать? — Спрашиваю я так любезно, как могу, потому что он пьян и не понимает, что говорит, но мое терпение на исходе.

Он медленно протягивает руку к карману и похлопывает себя.

— Хммм… странно… Их там нет.

Эта ночь быстро превращается в ночь злополучных событий, но я не собираюсь считать ее худшей.

— Тогда где они?

Он пожимает плечами, закидывая ноги на дверь.

— Не имею представления.

Вздохнув, я сама обшариваю его карманы, заставляя его смеяться и ерзать. Единственное, что я могу найти, это что-то похожее на инсулиновый монитор с торчащей из него полоской, а также предмет в форме ручки.

— О, хорошо, ты нашла его… — бормочет он, беря его у меня из рук. Но его пальцы дрогнули, и он уронил его себе на живот. — Черт возьми, я весь… я весь… — Он вздыхает самым долгим вздохом в мировой истории. — Вайолет… ты можешь… ты можешь проверить мой уровень сахара в крови?

Я беру монитор и предмет-ручку, включаю внутренний свет и изучаю их.

— Как именно это сделать?

Он протягивает ко мне руку над головой и указывает пальцем.

— Просто поднеси ручку к моему пальцу и нажми на кнопку.

Мне немного неловко помогать ему, но я подношу его к его пальцу и нажимаю кнопку, как он просил. Он прокалывает палец, и из него течет кровь.

— Теперь приложите полоску к крови, — говорит он, зевая.

Я делаю то, что он просит, и подношу полоску на мониторе к его пальцу. Он размазывает кровь по ней и закрывает глаза, как будто едва понимает, что делает. Затем он убирает руку и кладет ее себе на живот, когда прибор издает звуковой сигнал.

— Что там написано? — Спросил он.

Я бросаю взгляд на пищащий экран.

— Шестьдесят восемь.

— Дерьмо, — бормочет он, заставляя себя открыть глаза. — Можешь достать мои таблетки из бардачка?

Я наклоняюсь над ним, переворачиваю ручку бардачка и роюсь в бумагах и мимо фонарика, пока не нахожу пузырек с витаминными таблетками.

— Эти, на которых написано "глюкоза".

Он качает головой вверх и вниз с большим усилием.

— Это будут… те…

Откручиваю колпачок.

— Как много тебе нужно?

— Три…

Я немного беспокоюсь. Люк пьян, а я понятия не имею о диабетиках, и что происходит, если они не получают правильные лекарства. Что, если я сделаю что-то не так?

— Ты уверен, что три? — Спрашиваю я.

Он качает головой вверх и вниз.

— Да… три, и я буду… в порядке…

Я с трудом сглатываю и высыпаю три на руку, потом снова закрываю крышку и убираю пузырек, закрывая бардачок. Я легонько толкаю его локтем.

— Люк, вот. Возьми их.

Его веки распахиваются, налитые кровью, с нулевым пониманием. Он постепенно поднимает руку и зачерпывает таблетки из моей руки, открывает рот и бросает их внутрь. Мышцы его шеи работают, когда он проталкивает их в горло.

— Спасибо.

— Не за что, — бормочу я, сбитая с толку кратким обменом благодарностями. Такое чуждое мне понятие.

Я смотрю на него, пока его глаза снова закрываются, а затем наклоняюсь, чтобы снова выключить свет, решив просто лечь на спину и закрыть глаза, поспать до утра, а затем спросить его, куда, черт возьми, он положил ключи. Но когда я откидываюсь назад, я чувствую движение со стороны Люка, и внезапно он меня хватает, и он тянет меня вниз между спинкой сиденья и собой.

— Святое дерьмо, — выдыхаю я, пораженная, потому что казалось, что он едва проснулся несколько минут назад.

Я начинаю вставать, когда он переворачивает нас, кладя свое тело на меня. Я замираю, когда он смотрит на меня сверху вниз, свет снаружи едва освещает кабину.

— Боже, ты такая красивая, — бормочет он, проводя линию по моей скуле. — Меня сводит с ума, насколько ты прекрасна.

Мне требуется секунда, чтобы вспомнить, что я никогда раньше не была прижата к парню. Я всегда либо стою, либо беру верх. Я никогда не лежала в постели рядом с одним из них. Никогда раньше не прикасалась к парню только потому, что мне этого хочется. Никогда не целовалась, чувствуя за этим какие-то эмоции. Мне требуется еще секунда или две, чтобы понять, что этот момент идет вразрез со всем моим предыдущим опытом. Потому что я прижата к нему, меня трогают, и я чувствую то, от чего отчаянно хочу убежать. Я не испытываю нормальных чувств. Нет никакого смысла. Впускать кого-то и отдавать себя кому-то другому не имеет никакой цели, кроме душевной боли. Я должна оттолкнуть его и сбежать раньше, чем он это сделает.

Но когда он тяжело дышит, наклоняясь, его губы медленно приближаются, я остаюсь неподвижной. Застывшей от страха и желания. Прикосновение его губ только усиливает страх и желание, два чувства смешиваются так убедительно, что я начинаю слабо дрожать, когда стены, которые я так усердно возводила, начинают трещать. Я стараюсь держать рот закрытым, пока он пытается поцеловать меня, не желая сдаваться, не желая отдавать ему какую-либо часть себя, зная, что в конце концов он меня больше не захочет. Но когда мое тело нагревается под ним, я ничего не могу с собой поделать, и мои губы с готовностью приоткрываются. Через несколько секунд его язык скользит в мой рот, и он стонет у моих губ. Он посылает вибрации через мое тело, и я дрожу.

— Господи, это намного лучше, чем я себе представлял… — стонет он, когда его пальцы перебирают мои волосы, дергая их у корней, и это так приятно. — Мне нужно это… Боже… — В его голосе звучит тревога, когда он тяжело дышит. Вокруг нас оглушительная тишина, и я собираюсь что-то сказать, когда его язык скользит обратно в мой рот с большей силой, а его движения наполняются отчаянием. Я едва успеваю за ним, хватая ртом воздух, пока его руки беспокойно блуждают по моему телу, по моим ногам, моему животу, моей груди. Я зажата между ним и сиденьем, придавлена и ничего не делаю, чтобы вырваться. И я не хочу, потому что в этот мимолетный, незнакомый, страстный, ошеломляющий момент я чувствую себя в безопасности с ним. И я уже давно не чувствовала себя в безопасности.

Я целую его в ответ, но не прикасаюсь, чувствую его языком, сохраняя какую-то границу, между нами. Я не думаю ни о чем другом, кроме вкуса его дыхания, ослепляющего жара его тела. Его запах: текила, одеколон и всплеск сигаретного дыма.

Затем внезапно, так же быстро, как он начал, он останавливается, соскользнув в сторону и чуть не упав на пол. Я поворачиваюсь и смотрю на него, его грудь опускается и поднимается, когда он дышит. Он отключился, а я осталась бодрствовать. Я лежала там целую вечность, наблюдая, как он спит, зная, что, как только я сяду, я, вероятно, впаду в панику из-за того, что я только что сделала. С неохотой я сажусь и сталкиваюсь с последствиями своего выбора, пусть они ударят меня прямо в живот.

Я открываю дверь, включаю внутреннее освещение и обыскиваю пол, бардачок и козырек в поисках ключей. Я хочу вернуться в общежитие до того, как он проснется. Я выхожу из грузовика, оставив его, и возвращаюсь к бару, ища ключи на земле. Чем дальше я отхожу от грузовика в темноту, тем менее безопасно я себячувствую, но продолжаю идти. Я постоянно проклинаю себя за то, что я только что сделала, ища ключи за машинами и в гравии, доставая свой мобильный телефон, чтобы использовать экран в качестве фонарика. Это не был поцелуй без обязательств. За этим стоял смысл, и я не могу перестать думать о том, чтобы сделать это снова, хотя он, вероятно, даже не вспомнит об этом. Это плохое место, и мне нужно уйти от сюда.

Все, что я нахожу на земле, это пачку сигарет, которую уронил Люк. Я беру их и прячу в карман. Единственное другое место, где можно проверить, это стриптиз-клуб, и я не думаю, что это хорошая идея возвращаться туда.

Я провожу рукой по лицу, решая, остаться здесь и помочь Люку, или сбежать из этой ситуации и доехать автостопом до кампуса. Я несколько раз путешествовала автостопом, не раз бродила по пустынному шоссе и спала на улице. Но что-то тянет меня обратно к грузовику, как будто я чувствую себя виноватой за то, что оставила его там. Я не знаю, откуда это чувство. Раньше я никогда ни о ком не заботилась, но опять же, никто никогда не давал мне повода заботиться о них. И никто никогда не заставлял меня чувствовать себя в безопасности. Мне не нужна безопасность — мне нужна опасность, потому что так проще.

Когда мимо проносится машина, я понимаю, что, как и все остальные, кто когда-либо входил в мою жизнь, Люк просто тот, кто уйдет к утру, когда проснется с похмелья, неспособный вспомнить, что произошло между нами. Поэтому я иду по дороге под звездами и луной, вытянув руку в сторону и подняв большой палец вверх. Возможности того, что может произойти, всплывают в моей голове, как всегда. Меня могли сбить. Подобрать какой-то мудак, может тот, кто звонил по телефону. Я могла бы быть избитой или даже убитой, это бы понравилось моим родителям. Смерть была в планах у меня сегодня вечером? Это то, что я ищу?

В конце концов, гладкая красная машина замедляет ход и останавливается рядом со мной. Фары освещают темноту передо мной, когда я открываю дверь и забираюсь внутрь. В кабине пахнет соснами, а на полу валяется мусор. Водитель, слегка полноватый лысый парень лет тридцати, улыбается мне, поворачивая руль в сторону дороги. Воображаемая сторона моего мозга задается вопросом, не тот ли это парень, который мне звонил.

— Куда ты направляешься, милая? — спрашивает он, включая фары дорога впереди становится ярче, но мне кажется, что я все больше погружаюсь во тьму.

Я смотрю на него, замечая, что его голос не похож на голос парня по телефону. Интересно, что он захочет от меня в обмен на поездку? Захочет ли он, чтобы я отсосала? Он причинит мне боль, если я откажусь? Попытается ударить меня? Или он просто хороший парень, который подвозит нуждающуюся девушку.

— Не уверена, — бормочу я, пока он едет по дороге.

— Не проблема, красотка, — отвечает он. — Я знаю одно место, куда мы можем пойти, если ты хочешь повеселиться?

Я не отвечаю, и удовлетворение оседает в моей груди, когда я удаляюсь все дальше и дальше в неизвестность точно так же, как я делала это с шести лет.

Глава 7

Люк

Я открываю глаза и вижу запятнанный потолок моего грузовика, и мое тело чувствует себя так, будто его переехали. Моя голова пульсирует, а глаза щиплет от солнечного света, льющегося через окно. Это не первый раз, когда я просыпаюсь в такой ситуации, и я уверен, что и не в последний.

Я знаю, что нельзя быстро садиться, иначе я в конечном итоге умру от разрыва своих легких, поэтому я не тороплюсь, чтобы встать, а затем двигаюсь к карману, где должны быть мои сигареты, но их нет. Я начинаю чувствовать, как пробуждается тревога из-за зависимости, когда я тянусь к бардачку, где я держу дополнительную пачку для чрезвычайных ситуаций, подобно этой. Как только я закуриваю и дым наполняет мои легкие, я чувствую себя немного лучше и быстро проверяю уровень инсулина. Что-то в этом вызывает воспоминания о Вайолет… которая помогала мне проверить мой инсулин… Вайолет давала мне таблетки. Я не рассказываю никому, что я диабетик, не желаю показывать свою слабость, а если кто-то и узнает, то обычно случайно. Если я правильно помню, что трудно сказать, я охотно просил ее о помощи, и она охотно ее оказала.

Я так сбит с толку, и все, что я хочу сделать, это выбраться отсюда и пойти принять душ, смыть с себя прошлую ночь. Я хлопаю себя по карманам, не удивляясь, что ключей нет — у меня есть привычка терять ключи, когда я пьян. Но мой телефон тоже пропал, и это меня бесит, потому что у меня нет лишнего телефона. Раздраженный на себя, я постепенно вылезаю из грузовика и направляюсь к бензобаку, где прячу связку запасных ключей для подобных ситуаций.

Воспоминания событий прошлой ночи начинают обрушиваться на меня. Я приехал сюда, потому что до меня дошли слухи о том, как вышибалы любят грубить парням, если они связываются со стриптизершами, и я хотел подраться, не беспокоясь о том, что копы вмешаются. Чего я не планировал, так это того, что Вайолет войдет и спасет мою задницу. Я почти ничего не помню об этом, кроме того, что она повела мое спотыкающееся тело из клуба к моему грузовику. Я понятия не имею, куда она пошла потом или почему она вообще появилась, и я не уверен, стоит ли найти ее и поблагодарить или злиться на нее за то, что она испортила мне момент драки.

Открывая бензобак и доставая запасную связку ключей, я затягиваюсь сигаретой, сладкий вкус никотина успокаивает меня. Протирая глаза, я забираюсь обратно в грузовик и еду к своему общежитию. Сначала я планирую пойти прямо в свою комнату, но все время думаю о Вайолет и о том, что понятия не имею, куда она пошла прошлой ночью. Стриптиз-клуб находится не в лучшей части города. Что, если с ней что-то случилось? Почему меня это волнует? Обычно я не забочусь о девушках, которые появляются и исчезают из моей жизни, и меня определенно не должна заботить Вайолет. Я вообще отношениями не занимаюсь. Впускать кого-то вот так, значит, на самом деле впускать кого-то, позволять им быть частью моей жизни, что означает отдавать то, что они хотят, позволять им контролировать какие-то вещи. Я не хочу впускать людей в свою жизнь, чтобы медленно возвращаться к тому месту, где я жил, когда был ребенком, делать вещи, которые я ненавидел, ненавидеть человека, которым я был, и ненавидеть человека, который сделал меня таким.

Видимо, я плохо соображаю и в последний момент делаю поворот направо, а не налево, когда доезжаю до перекрестка и сворачиваю на парковку сбоку от ее общежития. Это самое высокое общежитие Университета Вайоминга, и оно закрывает солнечный свет, струящийся над горами. Двор перед общежитием почти пуст, несколько человек, слоняющихся вокруг, выглядят так, будто пришли только забрать свои вещи. Внутри здания еще более пусто. И тихо. Это напоминает мне, что у меня осталось всего день или два, чтобы собрать свои вещи и отправиться туда, куда я собираюсь.

Когда я добираюсь до комнаты Вайолет в общежитии, я ожидаю, что она будет убрана, как и остальная часть здания. Но я слышу какую-то очень агрессивную музыку, играющую через дверь, которую я сомневаюсь, что слушает Келли, и я стучу.

Музыка стихает, и Вайолет открывает дверь. Ее влажные волосы волнами ложатся на обнаженные плечи, и снова на ней нет макияжа. Очертания ее красного кружевного лифчика видны сквозь топ, и на ней черная рубашка до пола. Ее щека тоже распухла и покраснела, но на ее лице нет ни удивления, ни радости видеть меня. Просто безразличная, как всегда. Я хочу выглядеть таким же безразличным, но мое тело оживает при виде ее, и почему-то идея поцеловать ее кажется такой заманчивой и странно знакомой.

— Ты жив, — шутит она, изогнув брови, стоя прямо в дверном проеме.

— Не притворяйся, что слишком рада меня видеть. — Я прислоняюсь к дверному проему, скрестив руки на груди, стремясь расслабиться, но у меня слишком сильное похмелье, чтобы пройти весь путь до конца. — Что случилось с твоим лицом?

Она касается щеки кончиками пальцев.

— Я говорила тебе прошлой ночью, что подралась со стеной.

Мой лоб морщится, когда я пытаюсь вспомнить, что она мне говорила.

— Я этого не помню… и я действительно не думаю, что это то, что произошло. Я не… — я замолкаю, беспокойно корчась, когда тяжесть ее взгляда становится почти невыносимой. — Я не ударил тебя, не так ли? Я никогда раньше не бил девушку, но, черт, прошлой ночью я был очень пьян и расстроен, и почти ничего не помню.

— Нет. — Она не выглядит встревоженной или расстроенной, или что-то в этом роде. Просто безразличной. Она отодвигается, оставляя дверь открытой, и я не уверен, хочет ли она, чтобы я вошел или нет. — Где ты нашел ключи? — Она меняет тему и подходит к столу в углу, который убран. На самом деле убрана вся ее комната; на кроватях только матрацы, даже плакаты со стен сняты. Должно быть, она скоро уезжает, возможно, чтобы вернуться домой или туда откуда она приехала.

Я сглатываю ком в горле, думая о том, что мне тоже скоро придется вернуться туда, откуда я пришел.

— Я держу запасной комплект в бензобаке.

Она оглядывается через плечо, поднимая брови.

— И ты не мог сказать мне это прошлой ночью, когда я не могла их найти?

Я пожимаю плечами и, наконец, переступаю порог, ступая в ее личное пространство.

— Видимо, да, но потом я просыпаюсь один в грузовике, солнце взошло, а тебя нет.

Она выдвигает ящик стола и лезет внутрь.

— Да, я не из тех, кто спит в грузовиках с парнями, которым нравится занимать все сиденье.

Я сажусь на матрас, жалея, что не сделал пару уколов до того, как пришел сюда. По крайней мере, тогда моя головная боль исчезла бы.

— Знаешь, ты могла бы посадить меня в свою машину и отвезти обратно с собой. — Я шучу, потому что мне все равно. Я спал на переднем сиденье своего грузовика не раз, и я уверен, что сделаю это снова.

Она достает из ящика стола пузырек с рецептом, читает этикетку и бросает его в открытую коробку на полу.

— Я не поехала обратно. — Она берет свой iPod с док-станции на столе, последнюю вещь, оставшуюся в ее комнате. Она бросает его в коробку, а затем наклоняется над столом, чтобы отключить док-станцию.

— Тогда как ты вернулась? — спрашиваю я, глядя на ее задницу. Боже, что я только не хотел сделать с этой задницей.

— Я путешествовала автостопом. — Она встает, бросает док-станцию в коробку и опускается на колени на пол. Она добавляет фиолетового плюшевого мишку с кровати, затем убирает волосы с глаз и берет рулон скотча со стола. Она загибает верхнюю часть коробки и натягивает на нее полоску скотча, запечатывая последние свои вещи.

— Ты путешествовала автостопом? — Говорю я удивленно. — Ты серьезно?

Она нажимает на полоску ленты, закрепляя ее на месте.

— Это не такая уж большая проблема. — Она отбрасывает кассету, а потом встает и делает вид, что проверяет, все ли упаковала, хотя на самом деле я думаю, что она избегает смотреть на меня. — Ты видишь, что-нибудь валяется?

Я продолжаю пялиться на нее.

— Скажи, я правильно понял? Прошлой ночью, когда ты посадила меня в грузовик, ты шла по шоссе, пока какой-то парень не подобрал тебя и не подвез сюда.

Ее глаза останавливаются на мне.

— А кто сказал, что это парень?

Я сканирую ее тело. Так чертовски сексуально, это нелепо, а ее кожа такая мягкая… Образ того, как я прикасаюсь к ней в грузовике, всплывает в моей голове. Я лежу на ней. Мои руки на ней. Это реально или из сна?

— Я ошибся?

Она сужает глаза, готовая к драке, но затем выдыхает, сдаваясь.

— Да, так и было. И что? Ничего не произошло. — Она барабанит пальцами по бокам своих ног, оглядывая пол.

Я встаю.

— Тебе следовало просто остаться в грузовике. Ты знаешь, как опасно путешествовать автостопом?

— Примерно так же опасно, как начинать драку в стриптиз-клубе, когда ты один. — Она подходит к коробке и берет ее, удерживая на руках. — И пожалуйста, за спасение твоей задницы. — Она ставит коробку на бедро, а затем смотрит на меня, как будто ждет, что я скажу.

— Тебе не стоило ехать автостопом, — вместо этого говорю я, а затем выхватываю у нее коробку, глядя на ее губы, и воспоминание щелкает в моей голове… целую ее, утопая в ее вкусе.

Сначала она выглядит так, будто собирается вырвать у меня коробку, ее руки поднимаются к ней, но затем она опускает их обратно, когда я ухожу из ее досягаемости.

— И спасибо за то, что притворилась, будто беременна моим ребенком, и плакала так убедительно, — говорю я, и тут же до меня доходит остальное. Я поцеловал ее. В моем грузовике. Я чувствовал ее и пробовал на вкус, потому что мне это было нужно и этого хотелось. И она помогла, но не поцеловав меня, а проверив уровень сахара в крови. Дерьмо. — И за то, что помогла мне с таблетками и проткнула палец иглой. — Последнее «спасибо» сказать труднее.

Уголки ее губ изгибаются, когда она складывает руки на груди.

— Я удивлена, что ты вообще помнишь, что произошло. — Она делает паузу, как будто ждет, что я скажу что-то о поцелуе.

Я возвращаюсь к двери с коробкой в руке.

— На самом деле я хорошо запоминаю в пьяном состоянии. — Я подмигиваю ей, пытаясь отшутиться. Я никогда не задерживался, и мне приходилось терпеть неловкость следующего утра. Конечно, у нас не было секса, но я все же коснулся ее груди и скользнул пальцами вверх по ее ногам.

Она одаривает меня легкой улыбкой.

— Я уверена, что да.

При виде ее улыбки у меня в груди поднимается жар, и это одновременно и хорошо, и плохо. Я никогда раньше не флиртовал с такой девушкой. Обычно я даю им около часа и прилагаю мало усилий, ровно столько, чтобы очаровать ее, переспать и уйти. Создание слишком сильной связи сводит на нет цель того, чего я пытаюсь достичь с помощью секса, а именно контролировать несколько моментов и забыть обо всех моментах, которые я не мог контролировать. То, что произошло вчера, разрушило черту между Вайолет и мной, особенно после прошлой ночи. Я не могу заняться с ней сексом, будет практически невозможно сбежать после того, как я получу от нее то, что мне нужно. Но дело в том, что я хочу проскользнуть внутрь нее так сильно, что это становится очень трудно контролировать.

— У меня есть вопрос, — говорит она, хватая сумку с кровати и перекидывая ручку через плечо.

Ее тон заставляет меня насторожиться.

— Хорошо.

— Я думала, — начинает она, но затем передумывает. — Я имею в виду, я думал, что диабетики должны делать себе уколы.

Мне становится немного не по себе, когда мы сворачиваем к двум темам, которые я ненавижу. Мой диабет и иглы.

— Да, это не приносит никакой пользы, когда в моем организме есть алкоголь.

— Но обычно ты пользуешься иглой.

— Да. — В горле пересохло.

— Это больно?

— Иногда бывает, — говорю я сдавленно. — В зависимости от моего настроения.

Она украдкой наблюдает за мной, затем меняет тему.

— Так куда направляется коробка? — спрашиваю я, похлопывая по дну коробки.

Она обнимает себя руками и оглядывается через плечо на окно.

— За пределы здания, я думаю.

Я киваю и выхожу в холл. Она следует за мной, закрывая за собой дверь. Пока мы идем к лифту, я стараюсь не думать о том, что после того, как я закончу помогать ей, мне придется вернуться в свое общежитие и выяснить, что делать со своими вещами и выяснить, куда я еду. Когда мы выходим на улицу, я оглядываю парковку. В кампусе почти не осталось машин.

— Так в какую машину мне положить коробку?

Она останавливается у края тротуара и кусает губы, глядя на дорогу сбоку от нас.

— Можешь просто положить ее здесь.

Я опускаю коробку на бетон, потерявшись.

— Тебя кто-то заберет или как?

— Что-то в этом роде, — бормочет она и плюхается на коробку. Она упирается локтем в колено, и ее волосы падают на ее лицо, скрывая от меня выражение ее лица, когда она позволяет ручке сумки соскользнуть с ее поникшего плеча на землю. — Спасибо. Ты можешь идти.

Я наклоняюсь вперед и пытаясь поймать ее взгляд, но она не смотрит на меня, так что я ни хрена не понимаю, о чем она думает. Я хочу знать, и это нехорошо, потому что это дает ей некоторый контроль надо мной.

Я начинаю пятиться по тротуару и заставляю себя уйти, вернуться к моему «Джеку Дэниелу» и женщинам, которые меня не интересуют настолько, чтобы тянуть меня обратно к ним. Но как только я теряю ее из виду, я замечаю, как она опускает голову на руки, выглядя такой побежденной, что я понимаю, что не могу оставить ее в таком состоянии.

Я возвращаюсь назад и останавливаюсь рядом с ней.

— Вайолет, куда ты едешь?

Ее грудь вздымается и опускается, когда она глубоко вздыхает, пряча лицо в руках.

— Не имею представления.

Я чувствую слабое ускорение своего пульса, когда приседаю рядом с ней и убираю ее волосы с лица.

— Тебе нужно, чтобы я тебя куда-нибудь отвез? Потому что я могу. В благодарность за прошлую ночь. — Какого черта я делаю?

Глаза закрыты, лицо повернуто ко мне.

— Мне не нужно благодарности, — говорит она. — Меня просто нужно подвезти… куда-нибудь.

Несмотря на мои первоначальные сомнения, меньшее, что я могу сделать, это подвезти ее в знак благодарности за то, что она довела меня до моего грузовика и не позволила моей тупой заднице быть побитой прошлой ночью, и за то, что помогла мне получить таблетки для нормализации уровня глюкозы в моем организме.

— Хорошо, куда тебя нужно подвезти?

— Недалеко от города. — Она открывает глаза, и ее зрачки сужаются, когда на них падает солнце, поглощая вместе с ним любые эмоции. Но на короткое мгновение я что-то вижу в ней: очень знакомое чувство беспомощности — то самое, что привело меня в стриптиз-клуб подраться. — Это на одной из проселочных дорог, сразу за автострадой… по дороге, где находится стриптиз-клуб, — говорит она.

— Почему ты шла по той дороге прошлой ночью? И что заставило тебя остановиться в стриптиз-клубе?

— Причудливое совпадение, — заявляет она, ища что-то в моих глазах.

— Совпадение? — Я провожу пальцем по ее скуле, и она не вздрагивает и не отстраняется, глядя на меня так, как смотрела на меня прошлой ночью. — Я не куплюсь на это.

— Хорошо, ты меня поймал. Я преследовала тебя, — сухо шутит она, затем снова закрывает глаза. — У меня болит голова, — бормочет она, делая вдох и выдох.

Я смотрю, как она все больше и больше погружается в себя, ее губы приоткрываются, когда она делает вдох. Это как смотреть, как кто-то разваливается на части, и я не уверен, хочу ли я починить ее, попытаться поймать осколки или отступить и позволить им упасть на землю. Боже, этот взгляд разрывает мое сердце изнутри. Я хочу заставить ее чувствовать себя лучше, больше, чем мне бы этого стоило хотеть, для сохранения контроля над собой, я начинаю наклоняться к ней, чтобы либо поцеловать ее, либо обнять ее… желая, снова прикоснуться к ней… утешить ее. Она стоит совершенно неподвижно, выражение ее лица нейтральное, но глаза расширяются. Я все еще держу руку в ее волосах и осторожно дергаю их за корни, отчего ее дыхание учащается. Ее грудь вздымается и опускается, и образы того, что мы могли бы сделать вместе, всплывают в моей голове; такие вещи, как то, что мы делали прошлой ночью в моей машине. Я мог снова прикоснуться к ней и вспоминания снова всплывали в моей голове. Внезапно я понимаю, что думаю о нас вместе. Я не думаю о том, чтобы просто уйти. Я думаю о том, чтобы она пошла со мной. Это уже не только обо мне. Я вырываюсь, высвобождаю пальцы из ее волос и выпрямляю ноги, чтобы встать.

— Хочешь, я отнесу твою коробку в свой грузовик? — спрашиваю я, пытаясь собраться с мыслями. Я отказываюсь возвращаться в то место, где я жил, когда был ребенком, и моя мама контролировала все, что я делал.

Она наблюдает за мной, все еще положив голову на руки, ее глаза изучают меня, затем она садится, проводя пальцами по волосам, когда поднимается на ноги.

— Нет, я могу сама. — Она наклоняется и поднимает коробку. Несмотря на то, что эта коробка достаточно тяжелая, я позволил ей отнести ее к грузовику, установив столь необходимую границу между нами. Это линия, которую я прокладываю между большинством людей, которые проходят через мою жизнь, чтобы держать людей подальше, чтобы уберечь себя от необходимости идти туда, где я жил столько лет. Там, где я чувствую себя потерянным. Там, где я слаб и ничего не контролирую.

Вайолет

Мне кажется, он чуть не поцеловал меня. Я чувствовала это электричество в воздухе и пульсацию в его пальцах. Я рада, что он этого не сделал, иначе мне пришлось бы причинить ему боль, а я не хочу причинять ему боль. Иди разберись. Я слишком расстроена, чтобы сегодня сдерживать свой гнев, и я слишком потеряна из-за прошлой ночи с ним. Я даже не знаю, помнит ли он этот электрический поцелуй, за которым, по крайней мере для меня, последовало чувство. И если он забыл, то я тоже забуду.

Забвение — это хорошо. Я хотела бы сделать это со всем, что случилось с Престоном, что у меня нет дома, и что в понедельник мне придется тащить свою задницу в полицейский участок и в одиночку разбираться с вновь открытым делом моих родителей, как я делала со всем в своей жизни. Все, что я хочу сделать, это встать на вершину здания и медленно пробраться к краю, почувствовать адреналин от осознания того, что я могу упасть, и все закончится.

Чем дольше я сижу в грузовике с Люком, тем больше мне хочется испытать прилив адреналина вместо того, чтобы испытывать это тревожное ощущение того, что мне придётся пойти в дом Престона и столкнуться с тем, что меня там ждет. К тому времени, когда мы подъезжаем, я размышляю, не взять ли мне свои коробки и сдать под залог. Просто уйти, пока Престон не сказал мне об этом. Жить в канаве чуть дальше по дороге.

— Спасибо что подвез, — бормочу я Люку, когда он паркует грузовик за кадиллаком Престона.

Люк смотрит через лобовое стекло на трейлер и людей, лежащих в шезлонгах на крыльце.

— Чей это дом? — спрашивает он, когда я дергаю ручку двери.

— Друга. — Я свешиваю ноги из грузовика, готовясь выпрыгнуть.

Он хватает меня за локоть.

— Это то, где ты живешь летом?

Я не смотрю на него, глядя вперед, разрываюсь от того, как хочется много сказать.

— Я не знаю, где я живу.

— Серьезно?

— Ага. — Я сгибаю руку и высвобождаю ее из его хватки, убедившись, что смотрю прямо вперед, когда захлопываю дверцу грузовика.

Я хватаю свою коробку из кузова его грузовика и иду по подъездной дорожке, моя длинная юбка волочится по грязи позади меня. Весь двор завален пивными бутылками и окурками. На газоне и гравии рвота, а входная дверь трейлера открыта. Когда я подхожу к кадиллаку, сетчатая дверь распахивается, и в дверях появляется Престон с зажатой в руке сигаретой. Как только он зажигает ее, он выпускает облако дыма и смотрит на меня. Судя по отсутствию удивления на его лице, держу пари, он видел, как я остановилась, но что я не могу сказать, так это злится ли он на меня до сих пор.

Он ничего не говорит, спускаясь по лестнице. Он отталкивает босой ногой несколько бутылок, спускаясь по каменистой тропинке к подъездной дорожке. Дойдя до передней части машины, он бросает взгляд на подъездную дорожку.

— Это кто? — спрашивает он, кивая в сторону грузовика Люка.

— Кто-то, — говорю я, не оборачиваясь, останавливаясь у багажника машины, размышляя, как поступить, и бросаю коробку к ногам. Я не хочу отпускать это. Я хочу позволить себе разозлиться на него, потому что он этого заслуживает, но я также чувствую ту глупую грызущую вину. Я в долгу перед ним за то, что он дал мне место для проживания.

— Не будь сукой. — Он проводит подушечкой большого пальца по сигарете, приближаясь ко мне. На нем шорты-карго, которые он носит, низко свисающими с его бедер, из них выглядывает верхняя часть боксеров и на нем нет рубашки. Мешки под глазами и краснота в них кричат, что он с похмелья и раздражен.

— Значит, ты все еще злишься. — говорю я сквозь полуприкрытые глаза. — Хорошо, я тоже. — Я отступаю влево, чтобы добраться до водительской двери, чтобы открыть багажник, но он движется вместе со мной, преграждая мне путь.

— Я не злюсь, — говорит он, моргая налитыми кровью глазами, а затем потирая их свободной рукой. — Я просто не понимаю, что, черт возьми, произошло, какого черта ты так сбежала.

Я скрещиваю руки на груди.

— Потому что ты вел себя как похотливый мудак.

— Я был под кайфом, — утверждает он, раскинув руки в стороны. — Люди делают всякую сумасшедшую хрень, когда они под кайфом.

— Ты пытался заставить меня трахнуть тебя.

— Я был на E… конечно, был.

Я изумленно смотрю на него.

— И что? Я просто должна простить тебя, потому что ты был под кайфом?

— Я не прошу у тебя прощения. — Он чешет руку и смотрит на подъездную дорожку, где я слышу, как работает грузовик Люка. Он все еще там? — И что ты сделала? Побежала и трахнула первого встречного парня.

— Это похоже на то, что я бы сделала? — спрашиваю я, поднимая брови.

Он затягивается сигаретой.

— Откуда, черт возьми, мне знать? Ты никогда не говоришь правду. Ты почти не реагируешь, когда я прошу тебя притвориться шлюхой, чтобы продавать наркотики.

— Он наклоняется, вытягивая руку сбоку от себя, и я съеживаюсь, думая, что он собирается меня ударить. — Ты позволяешь мне дотрагиваться до тебя, как я захочу, даже глазом не моргнув. — Внезапно он обхватывает мою грудь рукой. — Я не могу сказать, нравится ли тебе это или ты хочешь, чтобы я остановился, и когда ты останавливаешь меня, это даже не звучит так, как будто ты это имеешь в виду.

Я отступаю, и его рука падает с моей груди.

— Я говорю тебе остановиться прямо сейчас, и я серьезно.

— Ты говоришь остановиться, но в твоих глазах нет ничего, что соответствовало бы твоим словам. — Он шагает вперед и снова хватает меня за грудь, на этот раз грубее. — Я думаю, что втайне тебе это нравится, но ты не хочешь в этом признаваться.

Интенсивность момента делает меня очень мягкой. Я хочу увидеть, как он взорвется, чтобы я могла почувствовать больше адреналина и успокоиться от своих эмоций даже после того, как он ударил меня и теперь ласкает мою грудь. Очевидно, что он терпит крах и нестабилен, и это делает ситуацию опасной. Мне это нравится.

— Это потому, что Келли снова выходит замуж? — Спрашиваю я. — Или ты просто переживаешь кризис среднего возраста?

Его лицо краснеет, когда он наклоняется, опуская лицо так, что оно оказывается прямо перед моим. Его дыхание обжигающе горячее, а на лбу вздулась большая вена.

— Я ненамного старше тебя, Вайолет! Так что хватит с возрастным дерьмом! — кричит он, мышцы его шеи напрягаются.

Всплеск энергии мгновенно пронизывает меня, моя грудь вздымается и опускается, когда я ловлю дыхание, а сердцебиение гулко отдается в ушах. Мне кажется, что в данный момент я могу сделать все, что угодно, и, возможно, я это сделаю — возможно, сегодня тот день, когда я сделаю этот дополнительный шаг и, наконец, улечу от всего этого. Пока я ломаю голову над тем, чтобы сделать что-нибудь абсурдно безрассудное, он убирает пальцы с моей руки и тянет меня за собой, топая к дому. Наверное, мне следует отступить и бежать… Может быть, когда я войду в дом, я, наконец, убегу… или когда он снова ударит меня. Ударит меня. Будет ли он бить меня? Мне все равно? Я не уверена. Ни в чем.

— Вайолет, ты в порядке? — Звук голоса Люка медленно проникает в мои мысли, и моя волна адреналина сдувается, как воздушный шар.

— Я в порядке, — говорю я сквозь стиснутые зубы, когда Престон смотрит на него из-за моего плеча.

— Кто он, черт возьми? — Ногти Престона вонзаются в мою кожу, когда он переводит взгляд с Люка на меня, и в его выражении есть легкий намек на беспокойство, как будто присутствие Люка немного выбивает его из колеи.

— Мой сталкер, — лгу я, не так забавляясь, как хотелось бы. Тот факт, что мне негде жить, не на кого рассчитывать, некому мне помочь, осознается мной в самый неподходящий момент.

— Что? — У Престона отвисает челюсть, когда он моргает, глядя на меня. — Он преследует тебя?

— Нет, он просто парень. — Я выдыхаю и затем повышаю голос. — Кто не оставляет меня в покое.

— Кто не оставляет тебя в покое? Серьезно? — Внезапно рядом со мной появляется Люк, поражая меня своей внезапной близостью и тем, сколько гнева в его глазах. — Ты продолжаешь появляться везде, куда бы я ни пошел.

Я наклоняю голову, чтобы посмотреть на него.

— Потому что ты ищешь меня. — Я знаю, что на самом деле это не так, но я не хочу, чтобы он думал, что я хочу его или нуждаюсь в нем.

— Я не искал тебя ни разу, когда сталкивался с тобой, — протестует он, а затем его взгляд останавливается на Престоне, который складывает руки на груди, его худые руки сгибаются. — И уж точно я не собирался высаживать тебя сегодня утром к дому какого-нибудь старого извращенца.

Я чувствую эту волну жара в воздухе, но я не очень верю, что это настолько быстрое повышение температуры, а скорее всплеск возбуждения в моем теле. Я чувствую это в тот самый момент, когда Престон выпускает меня из своей хватки, его внимание переключается с меня на дом, как будто он собирается уйти, но в конечном итоге он останавливается на Люке.

Люк стоит рядом со мной, не обращая внимания на то, что Престон смотрит на него, а затем приближается к нему на несколько дюймов. Я не уверена, защищает ли меня Люк или просто ищет драки, но очевидно, что Люк заставляет Престона немного нервничать. Интересно, продолжал бы Люк помогать мне, если бы знал, что творится у меня в голове, как возбуждает меня тот факт, что в любой момент они могут начать драться, и я могу оказаться между ними.

— Думаешь, какой-нибудь панк меня напугает? — говорит Престон со смехом. — Вау, это что-то новенькое.

Люк облизывает нижнюю губу, которая все еще опухшая после вчерашней драки. Его костяшки покрыты коркой, а на рубашке запекшаяся кровь. У него также есть порез на лбу, который необходимо обработать. Он выглядит уже изрядно избитым, и на долю секунды мне действительно все равно, но потом я думаю взять его за руку и оттащить, чтобы защитить его от боли, хотя я не уверена, что все пойдет именно так. Но затем он делает шаг вперед и встает рядом с Престоном, его руки сжимаются в кулаки. Он выше Престона и крепче в груди. Он также кажется более готовым нанести один или два удара, более жесткий и грубый.

— Думаешь, меня пугает какой-то старик? — Глаза Люка вспыхивают от тона его голоса. — Особенно тот, который любит бить женщин?

Сначала я была сбита с толку, потому что Престон не ударял меня, но потом я вспоминаю, как он ударил прошлой ночью. Люк, должно быть, сложил пазл.

Престон смотрит на мою щеку, не поворачивая головы.

— Ты сказала ему, что я ударил тебя?

Я пожимаю плечами, хотя нет.

— Может быть.

Люк начинает открывать рот, чтобы что-то сказать, мышцы на его руках напрягаются. Престон вздрагивает, как будто думает, что Люк собирается ударить его, и отводит руку назад, и придурок бьет Люка прямо в челюсть. Я вздрагиваю, отступая назад от звука хлопка, вспоминая боль, которую я испытала, когда он сделал то же самое со мной. Как и меня, это не похоже на то, что Люка это беспокоит, только бесит. Не теряя ни секунды, Люк бьет Престона кулаком в лицо. Прежде чем Престон успевает осознать, что произошло, Люк снова направляет кулак на Престона, на этот раз ударяя Престона по ребрам. Престон разворачивается и бьет Люка в живот. Лицо Люка искажается от боли, но это не смущает его, и, прежде чем Престон успевает отдышаться, Люк поднимает колено и бьёт им в живот Престона, выбивая из него дух. Я разрываюсь, бежать ли к Престону и прекращать драку или позволить Люку причинить ему боль. Все это вышло из-под контроля, и я все еще должна Престону за то, что он дал мне крышу над головой, когда никто другой этого не сделал. Я также хочу помочь Люку, потому что он помог мне больше, чем кто-либо другой.

Я чувствую боль в груди, просто думая о том, что он может пострадать. Но я также просто стою и наблюдаю, как они дерутся, чтобы посмотреть, как далеко они зайдут, насколько опасными станет эта драка. У меня такая хрень в голове, и я не думаю, что могу принять верное решение в данный момент, хотя мне кажется, что мне это очень нужно. Кажется, это больше не обо мне, а скорее о том, чтобы они жестоко избили друг друга, может быть, до смерти. А если они пострадают? Или один из них умрет? Тогда что? Несу ли я ответственность? Мне все равно? Хочу ли я заботиться об одном из них?

Я стою неподвижно, наблюдая за их движениями, слыша каждый треск сталкивающихся костей, их учащенное дыхание, то, как на них падает солнечный свет. Я слышу собственное дыхание, как хватаю ртом воздух, как мое сердце бьется быстрее с каждым отчаянным вздохом. Солнечный свет начинает мерцать в фокусе и расплываться, когда мое зрение затуманивается. Это случалось со мной пару раз, и если я не сделаю что-то быстро, то я упаду в обморок.

Я пытаюсь сделать шаг вперед и разжать колени, но не могу заставить ноги сдвинуться с места. Мои ноги, руки и язык онемели и стали неподвижными, и мне кажется, что вокруг моего лба обмотана резинка. Я пытаюсь открыть рот, чтобы сказать «стоп», но мир наклоняется в сторону, и я падаю вместе с ним. Мне удается опустить руки, прежде чем я врезаюсь в землю, но гравий царапает мои колени, и мои ладони раскрываются. Вытекает теплая кровь. Давненько у меня не было перегрузки адреналином, по крайней мере, несколько лет.

В первый раз было немного сложнее справиться. Это было сразу после того, как я нашла своих родителей. Не знаю, почему я сделала то, что сделала, когда нашла их. Я была достаточно взрослая, чтобы понимать все и сразу же вызвать полицию. Но я помню, как пряталась, казалось, целую вечность, даже после того, как люди выскользнули из окна. Помню, как было полнолуние и как, хоть я и не понимала до конца, что происходит, в груди была эта мучительная боль, вызванная оглушающей тишиной дома. Я думаю, что это был рассвет, когда я, наконец, осмелилась подняться наверх. Это было примерно в то время, когда мой папа обычно просыпался к завтраку, но кухня была пуста, поэтому я поднялась в их комнату, сказав себе, что я просто собираюсь их разбудить.

Первое, что я заметила, это то, что дверь была открыта настежь, а не приоткрыта, как обычно ее оставляют, а потом заметила капли крови на ковре. Через несколько секунд я увидела их. Мне казалось, что меня ударили ногой в живот, из меня вышибли воздух, а пальцы сомкнулись на моей шее. Я не могла дышать. Я хотела умереть. Не знаю, то ли недостаток воздуха, то ли мои ватные ноги удерживали меня на земле так долго, глядя на моих родителей, залитых их собственной кровью. Или, может быть, дело в том, что как только я перееду, моя жизнь снова начнет двигаться, а их жизнь останется замороженной. Навсегда.

Я отрываюсь от своих мыслей, когда звуки драки Люка и Престона прекращаются. Неужели один из них убил другого? Или они просто убили друг друга?

— Вайолет, ты в порядке? — Голос Люка, так близко, пугает меня.

Я держу голову низко, делая тихие вдохи.

— Я в порядке.

Его тень перемещается по гравию в поле моего зрения, а затем его руки скользят под мои. Он поднимает меня на ноги и помогает удержать равновесие, поддерживая под руки. Я бы оттолкнула его, но сейчас я слишком истощена, чтобы делать что-либо, кроме как прислониться к его груди. Его руки обвивают мою талию, и на мгновение я не чувствую себя совсем одинокой. Однако взгляд Престона противодействует этому ощущению. Его грубое выражение врезается в меня, как камни врезаются в мои руки.

— Собирай свои гребаные вещи и убирайся отсюда, — говорит он, сплёвывая кровь на землю. Его губа рассечена, глаз опух, а на грудной клетке огромный рубец.

— С удовольствием, — отвечаю я сдержанным тоном, но внутри мне хочется ухватиться за него и умолять не оставлять меня. Сказать ему, что он мне нужен.

Он проводит рукой по губе, стирая кровь.

— И не приползай ко мне, когда будешь бездомной и будешь жить на улице, потому что я не приму тебя обратно.

— Я не вернусь, — уверяю я его с суровым взглядом, пока слезы пытаются вырваться из моих проклятых глаз. Чертовы глаза предатели. Я вдыхаю и выдыхаю снова и снова, втягивая их обратно, пока не почувствую головокружение.

— Вайолет, пошли, — мягко говорит Люк. Равномерное биение его сердца, ударяющегося о мою спину, одновременно успокаивает и пугает.

Покачав головой, Престон топает обратно к трейлеру, пинает дверь, прежде чем открыть ее и исчезнуть внутри. Руки Люка вокруг меня расслабляются, а я стою в его объятиях, безжизненно вытянув руки по бокам. Я едва могу дышать, не говоря уже о том, чтобы говорить, зная, что скоро жизнь настигнет меня, и такова болезненная реальность, что мне некуда идти. У меня нет машины, и только двести баксов на мое имя, которые, возможно, дадут мне номер в отеле на несколько дней. Что тогда?

— Ты в порядке? — Голос Люка мягок и звучит осторожно, когда его хватка ослабевает вокруг моей талии.

— Ты продолжаешь спрашивать меня об этом, — говорю я, глядя на закрытую дверь трейлера. Мои глаза горят слезами, которые почти вырвались, а у меня пересохло в горле.

— Это потому, что ты мне не ответила. — Его дыхание ласкает мой затылок.

— Я в порядке, — говорю я. — Так что можешь перестать спрашивать.

Он делает паузу, а затем убирает руки с моей талии и оборачивается ко мне. Его губа кровоточит, а рубашка порвана, но, кроме этого, я не вижу на нем никаких новых повреждений.

— Тебе что-нибудь нужно? Вода? — спрашивает он, его губы приподнимаются, когда он пристально изучает меня. — Может быть, успокоительное? — Он похлопывает карманы джинсов. — Я мог бы дать тебе затянуться моей сигаретой… это могло бы немного успокоить тревогу.

— У меня нет беспокойства, — говорю я ему. — Я совершенно спокойна.

Он недоверчиво хмурится и начинает пятиться к машине Престона. — Я знаю, что такое панические атаки, Вайолет, и знаю, что единственная причина, по которой ты сейчас спокойна, это то, что ты устала от них.

Я не хочу, чтобы он увидел, что твориться в моей душе, но когда он отступает, все еще глядя на меня, кажется, что он видит то, что скрыто под моей стальной оболочкой. Он наклоняется и берет мою коробку с вещами, затем несет ее к своему грузовику. Когда он бросает его на сиденье, я заставляю свои ноги двигаться вперед, зная, что могу стоять на одном и том же месте сколько угодно, но в конечном итоге мне придется столкнуться с туманным будущим, которое я создала для себя. Сглотнув ком в горле, я направляюсь к водительской стороне кадиллака, открываю багажник, затем обхожу машину сзади.

Ботинки Люка хрустят по гравию, когда он идет обратно по подъездной дорожке, закуривая сигарету. Я начинаю вытаскивать коробки из багажника, складывая их рядом с собой. Люк молча начинает их подбирать и нести в свой грузовик. К тому времени, как я закончила разгружать багажник, он позаботился о большинстве коробок. Я беру последнюю, иду по подъездной дорожке и ставлю его в кузов его грузовика. Затем мы забираемся внутрь, и я открываю окно, пока он затягивается сигаретой, и дым наполняет кабину.

Он кладет свободную руку на рычаг переключения передач, а другую — на руль, зажав сигарету между пальцами.

— Итак… куда ты хочешь, чтобы я отвез тебя?

Я пожимаю плечами, глядя на деревья во дворе.

— Не имею представления.

Он молчит секунду, затем задним ходом едет по подъездной дорожке. Он не говорит, куда мы идем, что мы будем делать, когда доберемся туда. Все так неизвестно. Именно так, как мне это нравится, но в то же время это пугает меня, потому что я не иду на это сама. Люк здесь, со мной, и я понятия не имею, почему. Никто никогда не помогал мне раньше. И это пугает меня, потому что я действительно хочу, чтобы он был в этот момент со мной, помогал мне.

Глава 8

Люк

Потребовалось много энергии, чтобы не выбить дерьмо из парня, который вел себя грубо с Вайолет. Удивительно было то, что, какой бы самоуверенной ни была Вайолет, она действительно боялась его. Она почти собиралась позволить ему затащить себя в этот дом и сделать с ней черт знает что, так что я вмешался, хотя и не хотел вмешиваться в ее явно беспорядочную жизнь. Я не вмешиваюсь ни в какой ситуации. Может быть, за Кайдена, или Келли, или даже Сета, но для какой-то сумасшедшей, взбалмошной девушки, которую я встретил всего несколько недель назад, никогда. Тем не менее, я это сделал, и теперь я могу сказать, что собираюсь принять еще более активное участие, потому что ей некуда идти.

Странно то, что она выглядела почти взволнованной по этому поводу. В том, как старый чувак кричал на нее, грубил ей, а потом мы начали драться. Я не уверен, что мне это показалось, но, если это не так, это заставляет меня задуматься: ей нравится попадать в неприятности? Или есть какая-то другая причина?

— Ты можешь просто высадить меня в центре города, — говорит она, глядя в окно, пока я еду по шоссе к центру Ларами.

Я включаю поворотник, чтобы перестроиться и обогнать машину, мчащуюся с черепашьей скоростью. — Высадить тебя в центре города, где?

Она пожимает плечами, прижимаясь лбом к стеклу. Она выглядит измученной, вероятно, из-за приступа паники, которого, по ее словам, у нее не было. Но я их и раньше видел, сам много чего пережил, особенно когда рос.

Я возвращаюсь в правую полосу и опускаю козырек, чтобы заслонить солнечный свет.

— Вайолет… — Держись подальше от этого. — Тебе есть куда пойти или ты…

— Бездомная? — спрашивает она, накручивая прядь волос на палец. — Я должна была жить там, но, очевидно, этого не произойдет. — Она устало вздыхает, отталкивается от окна и поворачивается на сиденье ко мне лицом. — Но я в порядке. Ты можешь высадить меня в центре города, и я найду место, где можно переночевать.

— Где?

— Где-то.

Я снижаю скорость, когда мы достигаем городской черты, где вдоль улиц начинают выстраиваться, казалось бы, одинаковые дома.

— Похоже, тебе некуда идти. — Мой взгляд останавливается на ней.

— Я могу позаботиться о себе, — настаивает она.

— Я никогда не говорил, что ты не можешь. — Я переключаю передачу, и двигатель протестующе урчит, когда я готовлюсь свернуть на боковую дорогу, которая проходит мимо парка и ведет к центру города. — Я просто спрашиваю, есть ли у тебя место для ночлега.

Сначала ее лицо искажает ярость, и я серьезно думаю, что онасобирается меня ударить, но потом она восстанавливает самообладание, и ее взгляд овладевает отстраненностью.

— Нет, не знаю, — говорит она, затем снова сосредотачивает свое внимание на окне. — Но, как я уже сказала, я могу позаботиться о себе.

Я собираюсь свернуть на дорогу, которая приведет нас к центру города, где я смогу высадить ее и отпустить, что мне и нужно сделать. Она разбита, раздавлена, но последнее, что мне нужно в жизни, это позаботиться о ней, хотя я едва могу позаботиться о себе. Она имеет власть надо мной и заставляет меня делать что-то для нее, даже не прося об этом. Я ненавижу то, как меня тянет к ней, но, кажется, я не могу бороться с этим чувством.

Все, что я могу представить, — это себя в восемь лет, хватающего ртом воздух, желающего дышать, но это кажется таким трудным. Я был очень похож на Вайолет, когда она рухнула на землю, и я чувствовал себя так же, когда вчера пошел в тот стриптиз-клуб. Мы оба застряли в одной и той же ситуации, нам некуда идти, и это действительно не имеет никакого смысла, зачем мне пытаться помочь ей, когда я сам не могу выбраться из аналогичной ситуации. Тем не менее, в последнюю секунду я выпрямляю руль и продолжаю ехать прямо, к своему общежитию. Я не знаю, почему я это делаю, кроме той части меня, которая хочет помочь ей — хочет понять ее.

Она не спрашивает меня, куда я еду, и, кажется, ее не смущает, когда я подъезжаю к зданию общежития и паркую грузовик возле входной двери. На стоянке осталось всего три машины, и парочка, которая сидит в тени под деревьями.

Я глушу двигатель и жду, пока она что-нибудь скажет, но она продолжает смотреть в окно. Она усложняет всю ситуацию. Я не привык быть человеком, который открывает закрытые двери. Я тот, кто хочет держать их закрытыми.

— Значит, ты можешь переночевать в моем общежитии, пока я не уеду завтра, — говорю я ей, мои глаза расширяются от моих слов, когда я вытаскиваю ключи из замка зажигания. Я делаю паузу, чтобы собраться, прежде чем я смотрю на нее. — Не за что.

Это заставляет ее повернуть голову в мою сторону. Ее зеленые глаза горят, и я откидываюсь на спинку сиденья.

— Я не собираюсь трахаться с тобой, если ты об этом думаешь, — прямо говорит она.

Кладу ключи в карман.

— Это даже близко не то, о чем я думаю. — Ну, не было, пока она не заговорила об этом.

— Тогда, о чем ты думаешь? — Некоторая суровость испаряется, когда она изучает меня.

— Честно говоря, понятия не имею. У меня от тебя голова идет кругом, — признаю я.

Кажется, она довольна этим.

— Почему?

— Потому что я понятия не имею, о чем ты думаешь, и это ненормально для меня.

— Кем ты работаешь? Читатель мыслей? — спрашивает она с сарказмом в голосе.

— Нет, я просто наблюдательный.

— Ну, может быть, ты не можешь сказать, о чем я думаю, потому что у меня сейчас не так много всего происходит голове.

Я почти улыбаюсь, когда прислоняюсь к двери и упираюсь локтями в подоконник.

— Я не думаю, что это даже близко к правде. Мне кажется, у тебя в голове много всего происходит. Больше, чем у большинства людей, поэтому у тебя случилась паническая атака.

— Это была не паническая атака, — утверждает она, прислонившись спиной к двери. — Меня просто охватило волнение.

Я прикасаюсь пальцами к разбитой губе и вздрагиваю от укуса.

— Ты думаешь, смотреть, как два парня выбивают дерьмо друг из друга, это захватывающе?

— Может быть. — Она делает печальное лицо, признавая это, закидывая ноги на сиденье. — Это заставляет тебя бояться меня? — спрашивает она.

Я бы посмеялся над ней, но я как бы ее боюсь. Боялся того, что она заставляет меня чувствовать, того, как я увлекся ею, того факта, что я думаю о ней, а не только о себе, хотя, я обещал себе никогда не делать этого, чтобы сохранить контроль над своей жизнью. Я и только я.

— Итак, Кайден съехал. — Я переключаю тему, чтобы избежать притяжения, которое я испытываю к ней, желание поцеловать ее, почувствовать ее, быть с ней, граничит с болью. Сложно, напоминаю я себе. — Ты можешь спать на его кровати, но завтра я не смогу тебе помочь.

Она садится, подтягивает колени к груди и обхватывает их руками, прижимая их к себе, и упирается подбородком в колени. Она выглядит такой уязвимой и беспомощной, что броня, которую она носит, сползает. Кажется, я не могу думать ни о чем другом, кроме как легко было бы заигрывать с ней, играть с ней, пока она не уступит мне. Я бы положил ее под себя и трахал ее снова и снова, пока не избавился бы от этой дурацкой одержимости ею.

— Куда ты поедешь на лето? — спрашивает она, выбивая меня из моих мыслей. — Ты останешься здесь или поедешь домой?

Я отклоняюсь от двери и открываю ее, не отвечая ей, готовясь уйти от разговора. Затем я тороплюсь, выпрыгиваю из грузовика и иду по тротуару, услышав, как открывается дверца грузовика.

Она быстро огибает переднюю часть моего грузовика, проносится передо мной, раскинув руки в стороны.

— Это несправедливо, — говорит она, хмурясь. — Ты знаешь мою грустную маленькую историю, по крайней мере, ее часть, и будет справедливо, если я узнаю твою.

— Единственное, что я знаю, это то, что ты собиралась жить с каким-то старым извращенцем, который любит тебя бить, и теперь тебе негде жить, — уточняю я и обхожу ее, направляясь к входным дверям.

Она идет через парковку рядом со мной.

— Тебе есть где жить?

Я провожу рукой по макушке.

— Это действительно имеет значение?

— Может быть.

— Кажется, это твой ответ. — Я прикусываю язык, решая, крикнуть ли на нее, чтобы она отвалила к черту, или бежать со всех ног. — Не переворачивай!

— Почему? — говорит она, разворачиваясь и пятясь передо мной. — Ты знаешь, что я бездомная, так какая разница, если я знаю, что и ты бездомный?

Я останавливаюсь у бордюра, чувствуя, как что-то поднимается внутри меня. Мне никогда не задавали таких вопросов. Люди обычно слишком боятся меня, и мне это нравится. И если бы это была любая другая девушка, я бы, наверное, подумал, что она просто пытается получить приглашение пойти ко мне, но я начинаю понимать Вайолет достаточно, чтобы понять, что она, вероятно, получает удовольствие от того, что она заноза в заднице.

— Ты права. — Я раздраженно вскидываю руки вверх. — Мне, черт возьми, негде жить. — Я тяжело дышу. — Вот, ты счастлива?

Она качает головой, пряди ее волос развеваются на теплом ветру, когда она смотрит на смеющуюся пару под деревьями.

— Нет, не совсем.

— Я тоже. — Я оглядываю двор кампуса, изучая деревья, несколько машин на стоянке, свои ботинки, глядя куда угодно, только не на нее, иначе она притянет меня к себе, как делала с тех пор, как заставила меня позаботиться о себе, чтобы следовать за ней, к своей машине после того, как она ударила меня ногой по лицу.

— Итак, что нам теперь делать? — Ее веки трепещут на солнце, когда я смотрю вверх.

— Ты спрашиваешь меня, что нам делать? — Я выгибаю бровь. — Действительно?

Она беззащитно оглядывается, и я хочу, чтобы она вернула себе это отстраненное отношение, чтобы я не чувствовал такой необходимости помогать ей.

— У меня заканчиваются идеи, но, если придется, я буду спать на улице, — говорит она.

— Ты не будешь спать на улице… что-нибудь придумаем. — Я закрываю глаза, когда понимаю, что сказал "мы", как будто мы пара, которой мы не являемся. Мы просто два незнакомца, которые продолжают пересекаться и, кажется, не могут избавиться друг от друга. — Если нужно, мы можем переночевать в моем грузовике.

— Да, я видела, как хорошо это у тебя получается. Ты настоящий жаворонок. — Юмор пронизывает ее голос.

— Можешь спать сидя, — парирую я, открывая глаза. — Или вернись назад.

— Вау, какой джентльмен, — шутит она с легкой улыбкой, и напряжение вокруг нас рушится.

— Я не пытаюсь быть джентльменом, — говорю я, сдерживая улыбку. — И я никогда не буду пытаться быть им.

— Хорошо, потому что я не хочу, чтобы ты пытался. Парни, называющие себя джентльменами, полны дерьма.

— Хорошо… — Говорю я. — Я рад, что ты не хочешь, чтобы я был джентльменом.

Она улыбается, и улыбка достигает ее глаз и уменьшает отвратительную опухоль на щеке. Должно быть, это чертовски больно.

— Кажется, я выиграла.

Я не могу сдержать улыбки, и это кажется странным, но это происходит, вне зависимости от моего желания.

— Мы играли в игру?

— Разве так? — возражает она, выдергивая пряди изо рта, когда ветер развевает ее волосы.

Опять же, она выбрасывает меня из моей стихии, но вместо того, чтобы продолжать проигрывать игру, в которую мы играем, я сдаюсь.

— Мы должны пойти купить что-нибудь поесть, — говорю я ей. — Потому что у меня в комнате нет абсолютно ничего, кроме бутылки водки и лимона. — Я смотрю на ее руки, ладони покрыты засохшей кровью. — И еще нам нужно взять перекись и пластырь.

Она складывает пальцы в ладонь, прикусывая губу.

— Ты отказываешься от нашей игры?

— Какая игра? — Я притворяюсь забывчивым. — Я просто голоден. Уже час дня, а я еще ничего не ел. И перекись для тебя — твои руки выглядят дерьмово.

Она смотрит на свои ладони, изрезанные камнями, из которых сочится кровь, а затем снова на меня.

— Ты еще не ел еду от своего похмелья, а?

— Да, и я умираю. Мне нужно немного Тако.

— Тако? Я думала, ты сказал, что не любишь гамбургеры?

— Тако — это говяжий фарш. Не гамбургер.

— Батат и картошка. Это почти то же самое.

— Это не так, — возражаю я, разворачиваясь, и мы направляемся обратно к грузовику. — Это совершенно другое.

— Может быть, тебе стоит сначала пойти привести себя в порядок? — Она проводит большим пальцем по моей губе, и эта связь вызывает непрошенные эмоции, пробегающие по моему телу. Мне приходится сжимать руки в кулаки, чтобы не схватить ее и не прижать ее губы к своими. Она убирает руку и потирает большой и указательный пальцы вместе. — У тебя кровь на лице и одежде.

Я пожимаю плечами, подавляя желание вернуть ее руку ко мне, сорвать с нее одежду и нагнуть ее над капотом моего грузовика.

— Я не против выглядеть человеком, который только что выбил из кого-то дерьмо, но, если ты слишком смущена, чтобы тебя увидят со мной, ты можешь сесть в грузовик.

— Человек, который только что выбил из кого-то дерьмо? — размышляет она, останавливаясь у пассажирской двери моего грузовика, ее рука зависает над ручкой дверцы автомобиля. — Или парень, которому только что надрали задницу?

Я не могу сказать, играет она со мной или нет, но это одновременно раздражает и возбуждает меня способами, о которых я даже не подозревал. Половину проклятого времени я понятия не имею, серьезно она говорит или нет. Будучи помешанным на контроле, это должно заставить меня бежать, но, когда дело доходит до нее, это имеет противоположный эффект.

Я решаю дать ей попробовать ее собственное лекарство, немного сбить ее с толку, вернуть себе власть и, надеюсь, отпугнуть ее.

— Ты хочешь сказать, что я не крутой? — Я встаю перед ней, пытаясь заставить ее вернуться в грузовик, но она остается неподвижной. — Или что я не мужчина?

— Я этого не говорила, — говорит она с пылким взглядом в глазах, от которого я чуть не взлетаю на крышу. Чем настойчивее я становлюсь, тем больше она возбуждается, что заставляет меня хотеть быть еще более настойчивым. — Хотя, я предполагаю, что, несмотря на этот факт, ты все еще собираешься показать мне, что ты и то, и другое.

— Это то, что ты хочешь, чтобы я сделал? — Мой голос становится хриплым. Это не срабатывает так, как я хочу, мой план удержать ее на расстоянии оборачивается против меня. Я делаю шаг вперед, потом еще один, пока почти не наступаю ей на ноги. Она до сих пор не дает задний ход, и это расстраивает меня еще больше. — Чтобы я показал тебе, какой я крутой или какой я мужчина?

Она сжимает губы, ее взгляд непоколебим, ресницы трепещут.

— Мне ничего от тебя не нужно, Люк. Я просто говорю то, что у меня в голове. И чем дольше ты будешь рядом со мной, тем больше ты это поймешь.

Чем дольше я рядом с ней? Блядь. Я протягиваю руку сбоку от нее и берусь за дверную ручку грузовика.

— Так ты не считаешь меня крутым? — Спрашиваю я.

— Я думаю, ты хочешь показать мне, какой ты крутой и каким мужчиной ты можешь быть, — говорит она.

Я кладу другую руку с противоположной стороны от нее, так что она зажата между моими руками. Большинство девушек в таком положении попятились бы к двери, но она стоит твердо, отказываясь позволить мне контролировать ее, как бы я отчаянно этого не желал.

— И как бы я тебе это показал? — Я понижаю голос до хриплого рычания, на этот раз намеренно.

— Я уверена, что у тебя есть свои пути, — отвечает она, ее взгляд скользит по моему рту, когда я наклоняюсь вперед, и наши тела прижимаются друг к другу.

Требуется каждая унция силы, чтобы не схватить ее за бедра и мягко толкнуть назад. Вместо этого я наклоняюсь дальше, наши губы сближаются.

— Ты права, у меня есть свои способы… — Я облизываю губы и чувствую жжение от пореза. Что происходит — с ней, со мной? Я знаю, что если я поцелую ее, это, скорее всего, приведет к тому, что я рывком распахну дверь и брошу ее на сиденье грузовика, прямо здесь, среди бела дня. Мне было бы все равно, кто нас увидит. Я никогда этого не делал. Я просто хочу избавиться от этой чертовой потребности, восстановить контроль над собой, потребности, которую она мне внушает. Но что же будет после того, как все закончится? Мы пойдем за Тако, вернемся в мою комнату и потусим? Да, это кажется совершенно невозможным, но и трахнуть ее, а потом бросить не получится. Я слишком увлекся ею и не знаю, как уйти и смогу ли я уйти после.

Я сжимаю руки в кулаки, борясь с желанием закрыть глаза и поцеловать ее, пока она не перестанет дышать. Я чувствую слабость в тот момент, когда дергаю ручку и начинаю открывать дверь, потому что я выбираю переживать мерзкие, жалкие чувства своего прошлого, как я делал то, чего не хотел делать, как моя мать сломала мою психику, как я не контролировал свою жизнь. Я был марионеткой. Я был слаб. Я не хочу снова быть этим человеком.

Я жду, когда Вайолет уйдет с дороги, чтобы открыть дверь, но она не шевелится, и в итоге я отступаю назад, снова проигрывая. Это тревожное состояние, в которое я опять попал, и я не знаю, что с этим делать, кроме как напиться до одури и молотить кулаком по всему, что встречается на моем пути. Мое тело на самом деле дрожит, поскольку мой разум жаждет обжигающего, блаженного вкуса алкоголя.

— Так, где мы возьмем Тако? — Она обходит меня стороной и запрыгивает в грузовик, заправляя юбку и засовывая ноги в грузовик.

— Ты выбираешь, — говорю я, закрывая дверь.

Она улыбается простой, фальшивой улыбкой, даже не давая мне возможности увидеть настоящую.

— Для меня это не имеет значения, — говорит она, когда я забираюсь в кабину. Затем она закидывает ноги на приборную панель и откидывает голову на сиденье, выглядя настолько спокойной, насколько это возможно.

Я должен задаться вопросом, действительно ли она имеет это в виду. Действительно ли для нее ничего не имеет значения, но что, если она начинает иметь значение для меня.

Глава 9

Вайолет

Мы идем за Тако, по пути заходим в аптеку и магазин электроники, чтобы купить ему новый телефон, потому что, видимо, он потерял свой прошлой ночью, а затем возвращаемся в его общежитие. Разговор легок как воздух, что делает его сложным в моей голове. Слишком легко быть рядом с ним, а так не должно быть ни с кем. Вещи должны быть трудными, так мне легче поддерживать мою стену и оставаться отстраненной, поэтому, если, нет, когда он решит уйти из моей жизни, это будет так, как будто его никогда не было там вообще.

Но я чувствую, как рушатся мои стены, особенно когда он хотел поцеловать меня, пока мы были у его грузовика. Он мог, и я точно знала, что он хотел. Я, наверное, тоже позволила бы ему это сделать, если бы только ощутила прилив адреналина, который образовался на кончике моего языка, как только он наклонился ко мне. То, как я чувствовала тепло его тела и своего собственного, было непривычным, и это пугало меня. Все, что я хотела сделать, это заставить замолчать пробуждающийся во мне страх, но чем ближе он подходил ко мне, тем спокойнее я становилась внутри. Он был моим спасением от моих эмоций, но в то же время он вкладывал их в меня. Это было самое странное чувство, и мне было трудно решить, каким будет следующий мой шаг. Так что я просто стояла и позволяла ему решать, и в конце концов он отступил, а я осталась с облегчением и разочарованием.

Я все еще анализирую, почему. Единственный вывод, который я могу сделать, это то, что весь стресс от того, что я бездомная и завтра пойду в полицию, заставляет мою голову раскалываться не мелки детали, и я не могу ясно мыслить.

Всего через несколько минут после того, как мы оказались в его комнате в общежитии, он оставил меня одну, чтобы я могла принять душ. Он почти ничего не упаковал из своих вещей, что заставляет меня задуматься, что он собирается делать, когда наступит утро.

Я смачиваю ватный тампон перекисью и прижимаю его к руке, чувствуя, как он шипит на моей грязной, поцарапанной коже. Теперь у меня на 7,56 доллара меньше, чем раньше, и все потому, что Люк не хотел, чтобы я заразилась. Меня устраивал риск, но он настаивал, что это небезопасно. Я почти рассмеялась над ним. Если бы он только знал, какой опасной может быть для меня жизнь.

Я плюхаюсь на кровать, на которой нет простыни, только матрас, тот самый, который, я думаю, принадлежал Кайдену, и смотрю в потолок, вращая ватный шарик на руке. Он обжигает и заставляет мою ладонь болеть, но я позволяю перекиси очистить мои раны, пока соображаю, что делать дальше.

У меня никогда раньше не было друга, если это то, к чему мы с Люком движемся. Престон и Келли были самыми близкими друзьями, которые у меня когда-либо были, но они больше походили на моих сумасшедших нянек/арендодателей, чем на кого-либо еще. На самом деле никто не заботился обо мне достаточно, чтобы убедить меня купить перекись и лейкопластыри, чтобы очистить порезы и должным образом позаботиться о себе. Не было никого, кто стал бы бить кого-то просто за то, что они щупали мою грудь. Люк ударил Престона кулаком по лицу, даже не задумываясь.

Мое сердце начинает биться сильнее, когда я думаю об этом, о том, как он делал это без малейших колебаний, когда дверь в комнату открывается и входит Люк. Полотенце обернуто вокруг его талии, кожа все еще немного влажная после душа. Его худощавые мышцы врезаются в живот вместе с массивным рубцом, который он, вероятно, получил после драки. У него серьезный набор татуировок. Большинство из них набросаны темными чернилами и символами племени, за исключением одной надписи, которая слишком мала, чтобы я могла ее прочесть издалека.

Я закидываю руку за голову, не в силах отвести от него глаз.

— Мне нравятся твои татуировки.

Он кладет свою грязную одежду на комод и закрывает дверь ногой, его бровь изгибается вверх.

— Это был комплимент?

— Возможно.

Он опускается на заправленную кровать напротив меня и исчезает из поля моего зрения.

— У тебя ведь есть свои собственные, на затылке, верно?

— Да, две из них, — говорю я, возвращая свое внимание к потолку, моя рука сжимает высыхающий ватный тампон. — Но у меня их больше.

— Где?

— Это секрет.

Он делает паузу, и матрац скрипит.

— Итак, ты хочешь просто расслабиться? Я немного устал.

Я качаю головой, прислушиваясь к стуку сердца в груди. Несмотря на то, что я устала, если я просто упаду, мне придется подумать о том, что произошло, и если я начну думать об этом, мне придется почувствовать, что я чувствую по этому поводу, а если я это почувствую, я просто захочу встать и сделать что-нибудь безрассудное. Затем после этого я буду довольна и устану, захочу рухнуть, и весь процесс начнется сначала. Это порочный круг.

— Я совсем не устала.

Он тяжело вздыхает.

— Тогда чем ты хочешь заняться?

Я приподнимаюсь на локтях, чтобы посмотреть на него, сосредоточив внимание на его опухшей челюсти, а не на том месте, где его полотенце начинает раскрываться.

— Что ты обычно делаешь воскресным вечером?

Он тянется за бутылкой «Джека Дэниелса» на столе у изножья кровати.

— Напиваюсь и трахаюсь. — Он наблюдает за моей реакцией, откидывает голову назад и делает глоток.

— Разве пьянство не вредно для тебя… потому что ты диабетик?

Он неловко поерзал, а затем отвернулся к окну.

— Я в порядке. Я не делаю ничего такого, с чем не могу справиться.

Кажется, я его расстраиваю и не понимаю, почему. Но я не стала развивать эту тему, так как я последний человек, который должен поучать кого-либо о том, что для них хорошо и что плохо. Я сажусь и соскальзываю к краю кровати, ставя ноги на пол.

— Ну, если ты хочешь напиться и переспать, то тебе придется веселиться в одиночку, — говорю я. — Потому что я не делаю ни того, ни другого. Ну, я пью иногда, но не много. — Я открываю ему правду, но не намеренно. Мой мозг явно устал.

Его глаза тут же устремляются в мою сторону, когда он давится, и алкоголь выплескивается изо рта на ковер, делая мое признание стоящим этого.

— Что? — бормочет он, ставя бутылку обратно.

— Что? Пьянство заставляет меня вести себя порочно и немного безумно, поэтому я стараюсь избегать этого, если только не хочу вести себя злобно и безумно. — Я знаю, что у него перехватило дыхание не поэтому. Это произошло, потому что я сказала, что я девственница.

— Реально? — осторожно спрашивает он, вытирая рукой виски с губ.

Я скрещиваю ноги, и разрез на юбке открывается, обнажая мои бедра. Я замечаю, как его взгляд движется к ним, его глаза горят чем-то, что я видела в глазах парней много раз. Я не могу не задаться вопросом, может ли Люк быть моей безрассудной вещью в данный момент, если я решу, что хочу пойти по этому пути. То, как он ударил Престона, даже не подумав, и драка в стриптиз-клубе… это заставляет его казаться опасным, что заставляет меня думать, что он мог утолить мою тягу. Но действительно ли я хочу участвовать? Чувствовать связь? Потому что, когда он поцеловал меня в грузовике, я почувствовала нечто иное, чем онемение. Я почувствовала искру. Жизнь. Потребность.

— Ага, представь, как мне может быть плохо, — говорю я.

Его горячий взгляд скользит от моих ног к моему лицу.

— Тогда, наверное, это хорошо. — Его пальцы снова ищут бутылку, его пылающие глаза все еще устремлены на меня. Он делает еще один глоток, глядя на меня поверх бутылки.

— Тебя это беспокоит? — спрашиваю я, опираясь на руки, забавляясь тем, что заставляю его напрягаться из-за того, что я девственница, но он не комментирует это. — Кто я есть.

Он снова ставит бутылку, и его язык выскальзывает изо рта, чтобы смочить порезанную губу.

— Не беспокоит ли меня то, что ты безумная и злая, когда пьяна? Для чего это все, если ты трезвая?

— Не притворяйся дураком, — говорю я. — Я знаю, ты думаешь о том, что я только что сказала тебе, что я девственница, поэтому ты выплюнул свой напиток на пол… так что тебе не по себе, зная, что у меня не было секса.

— Нет, но твоя прямота-да. — Он трет глаза руками, чтобы скрыть выражение, своего лица. — Я… я просто не понимаю, как. — Он опускает руки на колени. — Как ты… — Его глаза скользят по моему телу, задерживаясь на ногах, а затем на прозрачной рубашке. — Как ты смогла быть одной из них?

— Девственницей? — Само это слово, кажется, вызывает у него беспокойство, отчего мне только хочется сказать его еще. — Почему ты не понимаешь, как? Не все хотят секса.

— Да, но… — Он замолкает, оценивая меня своими яркими карими глазами, и теперь мне приходится сосредоточиться, чтобы не ерзать. — Ты одеваешься так, как одеваешься, и ведешь себя так, как ведешь себя… ты дурачишься с парнями… это не имеет смысла.

— Я одеваюсь так, как хочу, — говорю я ему, засовывая руки под ноги, пытаясь удержаться на месте. — И я веду себя так, как мне нужно, но я не понимаю, почему ты думаешь, что я шлюха… Это из-за Келли? Думаю, она могла подумать, что я шлюха или что-то в этом роде.

— Почему она так думает?

Я пожимаю плечами.

— Вероятно, по тем же причинам, что и ты.

— Я не думал, что ты шлюха, — настаивает он. — Я просто подумал… — Его глаза расширяются, и он прочищает горло. — В любом случае, если я не могу выпить или потрахаться сегодня вечером, то чем еще мне заняться?

— Ты можешь делать все, что захочешь. — Я положила руки на колени. — Я просто сказала, что не пью и не трахаюсь.

Он снова ищет бутылку и запрокидывает голову, вливая в горло последние несколько капель. Он встает и бросает бутылку в мусорное ведро у изножья кровати. Я кусаю губу, наблюдая, как его мускулы напрягаются, как когда он сражался с Престоном.

— Можем поиграть в карты, — предлагает он, открывая дверцу шкафа. Он наклоняется, чтобы поднять рубашку с пола, и полотенце скользит все ниже и ниже по его бедрам. Я не уверена, что я так же очарована его телом, как и тем, как мое тело реагирует на его вид. Воодушевляет. Возбуждает. Я никогда раньше не была в восторге от парня. Я либо был не заинтересована, либо боялась.

Несмотря ни на что, я хочу чувствовать это дольше, пусть чувство пропитает меня.

— Карты?

У него есть татуировка на лопатке, дракон. Я касаюсь затылка, где моя собственная татуировка дракона, когда он встает и поворачивается с колодой карт в руке.

— Но дело в том, что мы не можем играть на деньги.

— Хорошо, потому что мне не с чем играть, — говорю я, все еще оценивая его тело, но уже более сдержанно.

— Мне тоже. — Он садится на кровать, закинув ноги за край, и кладет карты себе на колени. — Однако я никогда не играю в «Техасский холдем» просто так.

— Почему бы нет?

Он откашливается.

— Потому что именно так меня учили играть.

— Кто? — Меня тоже кое-кто учил играть, и на деньги. Пара, с которой я жила около шести месяцев, устраивала вечеринки по «Техасскому холдему», и я сидела за столом, пока мистер Стронтон объяснял мне правила. У меня тоже неплохо получалось, но я давно не играла.

Он разделяет колоду пополам и перемешивает их.

— Мой отец. — То, как он это говорит, его напряженный голос заставляет меня задуматься, не случилось ли что-нибудь с его отцом.

— Где сейчас твой отец? — Я поднимаюсь на ноги, поправляя юбку.

Он раскладывает карты на кровати, глядя на меня.

— Он живет в Калифорнии.

Я иду через комнату к кровати, на которой он сидит, темно-синяя простыня сминается подо мной, когда я сажусь и устраиваюсь поудобнее.

— Тогда почему бы тебе просто не жить с ним?

Он сжимает в руке перетасованную колоду карт.

— Все сложно.

— А как насчет твоей мамы? — Спрашиваю я.

— Еще сложнее. — Костяшки его пальцев белеют, когда он сжимает карты. — Как насчет твоих родителей? Что с ними случилось?

— Они оставили меня на пороге соседей, когда мне было шесть месяцев, — беззаботно вру я. Я занимаюсь этим годами, придумывая сложные истории, чтобы избежать горькой правды о том, что произошло, когда меня спрашивают незнакомцы. — Я предполагаю, что они не хотели меня или что-то в этом роде.

Он разделяет колоду ровно пополам.

— Это правда? Или ты выдумываешь историю?

— Зачем мне придумывать об этом историю? — невинно спрашиваю я, подворачивая ногу под себя. Его взгляд снова скользит по моим ногам, постепенно поднимаясь к бедрам.

Он нервно изучает меня, пока тепло ласкает мою кожу и скручивается в животе.

— Чтобы избежать настоящей правды.

— Так мы будем играть в «Техасский холдем», или как? — Я стремлюсь сменить тему.

— Да… но есть условие, — говорит он. — За каждую проигранную игру ты должна сказать мне одну правду о себе.

— Мне не нравится это правило, — говорю я ему. — А я не люблю говорить правду.

— Почему? Ты боишься, что проиграешь? — он бросает мне надменный вызов.

— Я ничего не боюсь.

— Это не может быть правдой. Все чего-то боятся.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Но если ты проиграешь, тогда ты должен рассказать мне что-нибудь правдивое о себе и что-нибудь хорошее.

Он проводит пальцем по краям карт, как будто считает.

— А что, если мне нечем поделиться?

— Я буду судьей. — Я протягиваю ему руку. — Теперь дай мне карты, чтобы я могла сдать. Я дилер.

Он переворачивает руку с колодой.

— Обычно я люблю сдавать. — Он кладет карты мне в руку, вздыхая, как будто отдает что-то очень ценное.

Я обхватываю пальцами деку.

— Ты много играешь?

— Иногда, когда мне нужны деньги.

Я тасую колоду, хотя он уже это сделал. Меня учили никогда никому не доверять, когда дело доходит до игры в карты. Отбрасываю верхнюю в сторону и раздаю.

Я поднимаю карты и заглядываю под них.

— Если бы мы играли в «Покер» на раздевание, ты бы проиграл после первой раздачи, потому что на тебе только полотенце.

Он поднимает свои карты, сдерживая улыбку.

— Да, но я не проиграю.

— Это ужасно высокомерно с твоей стороны. — Я переворачиваю три карты на кровати, выстраивая их между нами.

Его рот постепенно растягивается в эту всезнающую улыбку.

— Я знаю.

Я переворачиваю карты, и он странно смотрит на меня.

— Нет смысла скрывать то, что у нас есть, поскольку мы на самом деле не повышаем ставки.

Он улыбается.

— Я держу свое в секрете, так что давай, сдавай другую.

Я делаю то, что он говорит, и следующая карта, которую я сдаю, — туз. У меня есть один, но я пока не в восторге. Даже если шансы в мою пользу, это не значит, что я в выигрыше. Первое правило карт. И жизни.

Выражение лица Люка представляет собой смесь любознательности и скуки, что не имеет смысла, поскольку на самом деле они несовместимы.

— Сдай последнюю карту, — говорит он.

Переворачиваю и кладу. Ни одна из карт не является мастью, и нет ничего похожего на флеш или сет. У меня есть хорошие шансы на победу или, по крайней мере, на ничью, если ему повезет с тузом.

— Чему ты улыбаешься? — недоумевает Люк, перекладывая карты. — Может быть, у меня тоже есть туз.

— Я не знала, что улыбаюсь, — говорю я, кусая губу, чтобы перестать. — Что у тебя?

Он кладет свои карты, и мой восторг тут же угасает.

— Что я могу сказать? — Он задумчиво потирает подбородок. — Наверное, мне повезло.

Я морщу нос, глядя на его карты.

— Как это вообще возможно для тебя, чтобы получить на руки тузы?

— Возможна любая раздача. — Он расслабляется на матрасе, опираясь на локти, и полотенце соскальзывает настолько, что я могу видеть его бедра. — Теперь я могу задать вопрос.

— Валяй. — Это не значит, что я скажу правду. — Спрашивай.

Его ноги немного раздвинуты, и я клянусь, что вижу его яйца.

— Скажи мне, почему ты выпрыгнула из окна той ночью?

Я не пропускаю ни секунды.

— Я была под наркотой и хотела посмотреть, смогу ли я летать.

Он закатывает глаза.

— Я видел, как людей под наркотой, и ты точно не была. — Он отбрасывает карты в сторону и складывает руки на коленях. — Давай, Вайолет. Скажи мне правду.

Я хмурюсь.

— Я действительно не хочу.

— Ну, ты должна. Это часть игры.

Я колеблюсь, кусая ногти. Он забирает все удовольствие от момента и заменяет его давлением.

— Ты бы поверил мне, если бы я сказала, что пыталась научиться летать?

— А ты пыталась? — Его тело напрягается. — Ты пыталась… Ты сделала это нарочно?

Я опускаю руку на колени.

— Думаешь, я самоубийца?

— Я не знаю, что и думать, — говорит он, тяжело сглатывая. — Вот почему я спрашиваю тебя. — Его голос звучит тревожно, и я удивляюсь, почему.

— Нет. Это точно. — Я делаю паузу, пытаясь стряхнуть возникающие чувства из моего тела. — А, как насчет тебя? Почему ты хотел дратьс в ту ночь?

Он качает головой.

— Ты еще не выиграла раздачу, так что я не обязан отвечать.

Я опускаю взгляд на его карты на кровати.

— Как, черт возьми, у тебя оказались два туза?

— Наверное, мне просто повезло.

— Удачи не существует.

Мы упрямо смотрим друг на друга, а потом я неохотно сдаюсь, что может быть для меня впервые. Но я по-прежнему полна решимости выиграть следующую раздачу и получить от него ответ, чтобы ровнять наши очки.

— Я убегала от пары парней, — говорю я, собирая карты с кровати. Не могу поверить, что я просто сдалась ему вот так. — Вот почему я выпрыгнула из окна.

Почему ты убегала от них? — Он протягивает мне свои сброшенные карты, и я добавляю их наверх колоды.

— Не могу тебе ответить. — Я швыряю карты через кровать к нему. — Это уже два вопроса, а ты выиграл только один.

Он берет карты с ухмылкой на лице.

— Все в порядке. Я просто спрошу тебя после того, как выиграю следующую раздачу. — Он тасует колоду и раздает карты, выглядя таким довольным собой.

В итоге я проигрываю следующую раздачу, и он задает мне тот же вопрос, на который я раньше отказывалась отвечать, а затем терпеливо ждет, моего ответа.

— Я кое-что сделала, — раздраженно отвечаю я. Как, черт возьми, он выиграл эту раздачу? — Это чушь собачья. Сначала два туза, потом две дамы.

— Что за «кое-что»? — У него в руке колода карт, и он перебирает ее большим пальцем.

— Я кое-кого облапошила.

— Это еще не совсем ответ.

— Ну, это лучшее, что я могу тебе сказать, — говорю я, но он просто продолжает смотреть на меня, раскрывая карты веером, снова и снова, его сексуальные карие глаза скользят по моей коже. — Отлично. — Я сдаюсь по какой-то безумной причине, блаженство, которое я чувствовала раньше, ускользает все дальше и дальше, и я знаю, что скоро мне придется что-то с этим делать. — Я облажалась с ними во время сделки месяц или около того назад.

Он обдумывает мои слова и садится, отбрасывая карты в сторону. — Подожди, «Сделка», как с наркотиками?

Я пожимаю плечами, разведя руки в стороны.

— Ты действительно так удивлен?

Его взгляд скользит вверх и вниз по мне.

— Да… не знаю. — Он чешет голову. — Почему ты это делаешь?

— Потому что это работа, — говорю я ему. — Я также работаю официанткой, потому что я ненавижу влезать в долги, а колледж заставил меня часто влезать в долги.

— Но ты можешь попасть в тюрьму. Или может случиться что-нибудь похуже. — Он тяжело сглатывает. — Наркотики опасны, Вайолет.

— Да, я в курсе.

— Тебя это не беспокоит? То, что с тобой может что-то случиться?

— Не совсем. Жизнь — это просто жизнь, живу ли я на улице, за решеткой или в общежитии.

Он хмурится.

— У меня был друг, который однажды попал в тюрьму, и какое-то время у него все было не очень хорошо.

— У меня никогда не бывает хорошо. — Это вырывается, и потрясенный взгляд на его лице заставляет меня хотеть взять слова обратно. — Эээ…В любом случае, это не имеет значения, — торопливо говорю я, надеясь отвлечь его. — У меня больше нет поставщика, поэтому какое-то время я не буду этим заниматься. — Я с трудом сглатываю правду.

Он выдыхает, его массивная татуированная грудь выпячивается.

— Где ты берешь наркотики?

Я поднимаю два пальца.

— Это два вопроса, и снова я должна тебе только один.

Покачав головой, он хватает карты и быстро сдает еще одну раздачу. Он снова выигрывает, и мои подозрения возрастают, потому что у него есть туз и дама, и вероятность того, что он получит такие хорошие карты три раза подряд, маловероятна.

— Я не уверена, что это честные победы, — заявляю я, кладя свои карты на верх колоды. Не то чтобы я злюсь, что странно. Я заинтригована больше всего на свете, потому что обычно я кого-то обманываю, но если он жульничает, если он меня обманул — это будет впервые за долгое-долгое время. — Я думаю, что ты, возможно, шулер, мистер Стоически Отчужденный.

— Тогда докажи. — Его губы кривятся. — Теперь мой следующий вопрос. Где ты берешь наркотики?

— От панды, — говорю я первое, что приходит мне в голову, не готовая полностью признать, что он выиграл эту раздачу.

Его лоб морщится, а затем он хихикает себе под нос.

— О, черт возьми, Боже, ты действительно самый странный человек, которого я когда-либо встречал.

— Спасибо. — Я качаю головой и тасую карты и раскладываю их на матрасе перед собой.

Он кладет свою руку на мою, останавливая меня.

— Так не пойдет. Тебе все еще нужно ответить на мой вопрос.

— Что? "Медведь-панда" не был для тебя достаточно хорошим ответом?

Откуда у тебя наркотики? — Он отпускает мою руку.

Я выравниваю карты ровно по матрацу.

— От парня, которого ты сегодня избил.

Его губы раскрываются в шоке.

— Откуда ты вообще его знаешь?

— Он мой приемный родитель, или был им с пятнадцати до восемнадцати лет.

— Твой приемный родитель? — Он таращится на меня. — Ты, черт возьми, серьезно?

— А ты как думаешь? — Я остаюсь настолько собранной, насколько могу, заставляя его проверять, говорю ли я правду.

Он твердо выдерживает мой взгляд.

— Я и не знаю, что думать.

— Тогда ладно. У тебя есть ответ.

— Тогда ладно. — Он повторяет мои слова, его лицо искажается от недоумения, когда он берет у меня колоду. — Следующая раздача.

На этот раз я внимательно наблюдаю за ним, просчитывая каждое его движение. Все кажется безупречным, пока я не забираю сданные карты. Я замечаю, как он переносит вес вперед и чешет ногу. Клянусь богом, похоже, он что-то достает из-под своей задницы.

— Подожди минуту. — Я поднимаю палец, кладу карты и наклоняюсь вперед. — Ты только что вынул карту из-под задницы?

— Зачем мне это делать? — Он поднимает две карты, которые у него есть, и невинно прижимает руку к груди. — Кроме того, куда мне положить остальные карты, которые я сдал?

— Откуда мне знать, — говорю я. — Может быть, себе в задницу.

Он моргает, равнодушно глядя на меня, и я встаю на ноги. Без всякого предупреждения я тяну его за руку, чтобы заглянуть ему под задницу. Он снова начинает смеяться, и я мысленно отмечаю, что мне невольно удалось заставить его рассмеяться дважды за последние несколько минут. Я не знаю, что это значит, кроме того, что я, должно быть, в какой-то комедийной постановке, и он находит меня забавной, чего раньше никто не делал.

Когда он наклоняется в сторону и позволяет мне заглянуть ему под задницу, полотенце опускается ниже на его бедре, и я чувствую запах алкоголя в его дыхании.

Как я и думала, под ним спрятана карта, я хватаю ее и держу между пальцами.

— Ты обманывал все это время, не так ли?

Он выхватывает у меня карту, на его губах играет легкая ухмылка.

— Я всегда жульничаю в картах. Так меня учили играть.

— Значит, ты решил, что я буду проигрывать каждую раздачу, и ты будешь задавать вопросы. — Я опускаюсь на кровать, скрестив ноги, не зная, что с этим делать. Меня никто никогда так не разыгрывал. — Я не уверена, злиться мне или впечатляться.

— Я бы выбрал последнее, — говорит он мне, его улыбка становится все шире и достигает его глаз.

— Я могла бы сделать это… — В чем, черт возьми, моя проблема? Я должна расстраиваться из-за него. Он играл мной. И мне это нравится, в странной, игривой манере. — Но я считаю справедливым только то, что ты ответишь на некоторые мои вопросы.

— Почему это справедливо? — спрашивает он, затягивая ослабленное полотенце на талии. — Я должен задать больше вопросов и я, достаточно умен, чтобы обмануть тебя, что, я думаю, случается не так часто. Я предполагаю, что обычно ты получаешь, а не отдаешь.

— Я задам тебе три вопроса, — перебиваю я его. — И первое, что я хочу знать, почему тебе негде жить?

Он безразличен к моему вопросу.

— Это действительно то, что ты хочешь спросить? — спрашивает он, и я киваю. — Хорошо, но нет ничего интереснее, чем торговать наркотиками. — Он громко выдыхает, откидываясь на кровать, опираясь на свое бедро. — Мне есть, где жить, но это означает вернуться к маме в мой родной город, а я не хочу этого делать.

— Почему нет? — Спрашиваю я. — Тебе не нравится твоя мама?

— Не совсем. — Он поднимает два пальца. — Это два вопроса, для протокола. Ты получаешь еще один. — Его голос дрожит, и пальцы тоже. Мне жаль его, потому что я могу сказать, что это нечто большее, чем то, что он говорит. Как бы я ни любила свою мать, я знаю по времени, проведенному в приемной семье, что не все матери такие милые и любящие, как моя. Моя читала мне сказки, пела со мной. Она даже научила меня играть на пианино, но есть такие, которые не любят детей, причиняют им боль не только физически, но и эмоционально, и то, и другое я испытала на себе.

Я барабаню пальцами по ноге, думая о том, как далеко я хочу проникнуть в его голову и в свою собственную.

— Почему бы тебе просто не снять здесь жилье?

Это был не тот вопрос, которого он ожидал, и он поражен его легкостью.

— Потому что на моем счету около двухсот баксов.

— У меня тоже. — Я откидываюсь на спинку кровати и закидываю ноги на кровать.

— Это совпадение?

— Не совсем совпадение, — отвечает он. — Учитывая, что мы оба два студента из колледжа, которым просто пришлось раскошелиться, чтобы заплатить за осеннее обучение. — Он перетасовывает колоду, перемещая верхние карты вниз. — Знаешь, вместе у нас около четырехсот баксов. Этого достаточно, чтобы получить комнату в одной из квартир Дубовой секции. — Он вздрагивает, когда говорит это, и я не уверена, то ли это потому, что он только что предложил жить со мной, то ли потому, что апартаменты Оак Секшн находятся в районе городского гетто, где живут наркоманы и проститутки. Но в них легко попасть и они дешевые, потому что никто, кроме наркоманов и проституток, не хочет там жить.

Я не уверена, что делать с его предложением. Моя первая реакция — отвергнуть его, прежде чем он в конечном итоге отвергнет меня.

— Нет, я не думаю, что это сработает.

Он скрещивает ноги, все еще повернувшись боком.

— Почему бы нет?

— Ну, для начала, это дало бы нам месяц, но потом мы останемся без ничего, без еды и денег, чтобы оплатить другие счета. У меня все еще есть работа официанткой в «Мунлайт Дайнинг энд Дринкс», но я получаю мало, и это не покрывает всех расходов… и я даже не знаю, есть ли у тебя работа, — говорю я. Он выглядит нерешительным, и у меня есть ответ. — Значит, у тебя нет работы?

Он хмурится.

— Попробуй на минутуотвлечься от этого факта… притворись, что у меня есть способ получить дополнительные деньги. Тогда что ты думаешь?

— Кажется, я едва тебя знаю, — отвечаю я. — И ты меня почти не знаешь. И очень тяжело жить с людьми, которых ты едва знаешь. Поверь мне. Я делала это много раз.

— Трудно жить с людьми, которых ты знаешь. — Он приподнимается на локтях и переворачивается, чтобы положить карты на стол у изножья кровати. Полотенце раскрывается, и я мельком вижу его член.

Я кусаю губу, тысячи мыслей наполняют мою голову, мое сердце стучит в груди, а кожу покрывает мурашками. Когда он полностью оборачивается, я притворяюсь, что рассматриваю свои ногти, а мурашки продолжают щипать мою кожу.

— Да, я не знаю, но мы могли попытаться. И это лучше, чем жить на улице или в моем грузовике… я думаю. — Он неловко ерзает, поправляя полотенце на себе. Он осматривает тыльную сторону своих ладоней, как будто это самая захватывающая вещь, и на мгновение он выглядит очень уязвимым, но когда он поднимает взгляд, в его глазах есть только этот грубый, необузданный, животный взгляд. — Мы можем заставить это работать.

— Как бы ты получил дополнительный денежный заработок? — говорю я, чувствуя, как нервы в груди булькают от резкости его голоса. — Я же говорила тебе раньше, что больше не буду иметь дело с наркотиками.

— И я рад, — говорит он. — И позволь мне побеспокоиться о дополнительном заработке с моей стороны.

Я качаю головой.

— Мне нужно знать… мне нужно знать, во что я ввязываюсь.

— Хорошо, я буду играть.

— Здесь негде играть в азартные игры. Никаких вечеринок в кампусе не будет.

— Не на тех вечеринках, на которых ты была, но есть и другие.

— Опасные вечеринки. — Слова скатываются с моего языка, как сладкий мед, и мои нервы успокаиваются.

— Почему ты кажешься такой взволнованной, когда говоришь это? — с любопытством спрашивает он.

— Не знаю, — лгу я, садясь на кровати. Могу ли я это сделать? Жить с ним? Я серьезно рассматриваю это? Мое сердце бьется быстрее, сильнее. Иисус. — Значит, если мы это сделаем, ты действительно сможешь заработать деньги, верно?

Он смотрит на карты.

— Я только что показал тебе, как легко я могу выиграть.

Я неуверенно хмурюсь.

— Да, но я также уловила твою маленькую хитрость.

— Да, но ты более наблюдательна, чем другие.

— Верно.

— Ну что скажешь? — спрашивает он, изогнув бровь, непринужденно и небрежно, но в его глазах мелькает тьма. — Соседка?

Мои руки трясутся, но по-хорошему, черт возьми.

— Ладно, договорились. — Я протягиваю руку, и он пожимает ее. Его прикосновение вызывает покалывание в моей руке, и мой пульс ускоряется, пульсируя в моих запястьях, кончиках пальцев, шее и даже между моими ногами. Интересно, чувствует ли он это?

Он отпускает мою руку и поднимается на ноги, поворачиваясь ко мне спиной. Он раскрывает полотенце, и мне интересно, что он делает. Затем он снова завязывает полотенце и исчезает в шкафу.

— Хорошо, Вайолет, которая до сих пор не назвала мне свою фамилию. Мы договорились, — кричит он.

Медленное дыхание вырывается изо рта, высвобождая мою беспокойную энергию. Прежде чем я даже понимаю, что делаю, я открываю рот и говорю…

— Моя фамилия Хейс.

Я хочу дать себе пощечину за то, что назвала ему свою настоящую фамилию. Обычно я говорю людям, что я Вайолет Смит, простое имя, которое я использовала, когда была младше, потому что это было лучше, чем говорить людям свою настоящую фамилию. Иногда я придумывала экстравагантные имена на всякий случай, когда Смит становилось слишком скучным. Тем не менее, я только что передала единственную настоящую вещь обо мне Люку. Я клянусь, что оставшуюся часть ночи я буду вести себя как можно тише, чтобы не допустить еще какую-нибудь глупость.

Я ложусь на кровать, положив голову на его подушку, которая пахнет дымом и одеколоном, как и он. Я сосредотачиваюсь на своем дыхании, сохраняя спокойствие, когда снаружи приближается ночь.

Когда Люк выходит из гардероба, на нем пижамные штаны с завязками, но он не надел рубашку, так что я застыла, глядя на его мышцы и татуировки…на всю ночь. Он открывает еще одну бутылку «Джека» и делает еще несколько глотков, которые, как я заметила, он делает часто, и мне интересно, как тяжело это для его здоровья, ведь он диабетик, особенно после того, что случилось в его грузовике. Меня немного нервирует мысль о том, что он может внезапно заболеть или даже упасть замертво. Когда я думаю об этой идее, у меня болит сердце. Епта… Я на самом деле беспокоюсь о нем.

Он стоит сбоку от кровати и смотрит на меня сверху вниз, нахмурив брови.

— Итак, Хейс, да? — спрашивает он, скрестив руки на груди и вырывая меня из моих мыслей.

Я пожимаю плечами, делая вид, что это не имеет большого значения, хотя это так.

— Да, но это всего лишь фамилия.

— Тем не менее, ты, похоже, очень не хотела назвать ее мне

— Может быть, и так, — говорю я, сохраняя тон легким и саркастическим. — Но, похоже, ты меня утомил.

Он сканирует все мое тело, и мои колени раздвигаются, как будто они дают ему открытое приглашение. На секунду я думаю о порнофильме, который смотрела у Престона, и о выражении лиц парня и девушки, когда они ехали в город. Такие довольные. Блаженные, потерянные… Это как бы заставляет меня хотеть позволить Люку сделать то же самое со мной, посмотреть, смогу ли я полностью отпустить ситуацию.

— О чем ты думаешь? — спрашивает он, садясь на край кровати.

Я кусаю губу, чувствуя, как на поверхность выходит смущение, но я не пытаюсь его обманывать.

— Это неважно.

Кажется, он чем-то сильно обеспокоен, продолжая смотреть на меня сверху вниз.

— Не хочешь одолжить одну из моих рубашек, чтобы поспать? — наконец говорит он.

Я почти смеюсь над идеей носить что-то, что принадлежит ему, когда буду спать в его комнате. Это слишком личное, но опять же вся эта ситуация становится личной, и я начинаю вставать, чтобы поменять постель.

— Я в порядке, но спасибо.

Он кивает, а затем нерешительно ложится на кровать рядом со мной, почти не оставляя между нами места.

— Можешь просто поспать… в моей кровати, если хочешь. У меня нет лишних простыней или одеял.

Я замираю, поглядывая на матрас в другом конце комнаты, а потом на ограниченное пространство между нами.

— Все в порядке… Я могу выдержать одну ночь на грязном матрасе.

Он делает паузу, выглядя таким же смущенным, как и я.

— Просто оставайся в моей постели, Вайолет. Если хочешь, я посплю на кровати Кайдена, но я не собираюсь заставлять тебя спать на этой грязной штуке.

Я хмурюсь, рассматривая варианты. Я ненавижу спать с людьми и знаю, что должна занять другую кровать или заставить его занять ее, но по какой-то причине мне любопытна идея делить с ним постель.

— Хорошо, мы можем спать на одной кровати. — Я ложусь обратно на кровать и прижимаюсь к стене, оставляя между нами как можно больше места.

— Только не придави меня.

— И наоборот, — говорит он, и я закатываю глаза. — И не волнуйся, обычно я не разговариваю во сне, хотя иногда целуюсь во сне.

Уголки его губ поднимаются вверх, и я поражаюсь, насколько приятна его улыбка.

— Не волнуйся, я уже давно никого не кусала во сне, — Парирую я. — Опять же, никто не давал мне на это веской причины.

— Отлично подмечено, — говорит он с еще одной улыбкой, перемещая руку над нашими головами на подушку и поворачиваясь на бок лицом ко мне.

Я улыбаюсь в ответ, но это не моя привычная натянутая и фальшивая улыбка, а больше нервная. Я не могу поверить, что на самом деле собираюсь спать с кем-то в одной постели. В последний раз это случилось, когда сын из одной из моих приемных семей пробирался в мою комнату и целовал меня, пока я не заснула. Мне было четырнадцать, а ему шестнадцать. Честно говоря, я была сбита с толку, потому что было так приятно целоваться, но в то же время это было неправильно. Несмотря на мои противоречивые чувства, я продолжала позволять ему ложиться со мной в постель, прикасаться ко мне, хотя мы едва сказали друг другу десять слов за все два месяца, проведенные там. Потом вошла его мать и поймала нас, и это было прощание с Вайолет.

Я начинаю садиться, решив, что лягу на этот ужасный матрас, потому что не думаю, что смогу с этим справиться. Но он придвигается ко мне ближе, тесня меня, как я и просила его не делать, я чувствую, как поток тепла его тела касается моего. Я помню, каково было находиться под ним в грузовике, как хорошо ощущались его губы на моих, и это держит меня прикованной к матрасу, пока в комнате не окутывает темнота и мои веки не становятся слишком тяжелыми, чтобы держать их открытыми.

* * *

Уже темно. Очень темно. Почему здесь должно быть так темно? Мои ноги дрожат почти так же сильно, как когда я была внизу, но этого не должно быть. Страшные люди ушли, и я в порядке. Леди, которая вела себя так, будто видела меня, но не сказала ни слова. Я свободна. Они не причинили мне вреда. Все будет хорошо. Но почему мне так не кажется?

Я долго стою у родительской комнаты. Дверь широко открыта, так что войти легко, но это кажется таким трудным, как будто я вхожу в дом с привидениями, и что-то может протянуть руку и схватить меня в любой момент. Мое сердце так болит, и я хочу плакать, но не плачу. Почему?

Наконец, я поднимаю ногу над порогом и вхожу в комнату. Здесь кажется темнее, но из окна проникает немного света. Ковер мягкий под моими ногами, но он жалит. Мой плюшевый мишка, кажется, единственное, что меня успокаивает, но кажется, что в любой момент он исчезнет из моих рук. Потом я вижу свою маму, лежащую на полу, и на секунду мне кажется, что все будет лучше. Она здесь, и я не одна.

— Мама. — Я опускаюсь на колени рядом с ней, снова и снова гладя ее по голове. Мои руки трясутся, когда я чувствую, как теплое жидкое вещество покрывает мою кожу.

— Мама, проснись.

Она не двигается, ее бездыханное тело лежит на полу рядом с кроватью. Это неправильно. В комнате не должно быть так тихо. Почему я чувствую себя такой одинокой?

— Вайолет, — я подпрыгиваю от звука голоса… моего отца. Я вскакиваю на ноги и бросаюсь к другой стороне кровати. Он сидит, схватившись рукой за грудь, кровь течет по руке, он дышит слишком громко, и я слышу в его дыхании боль.

— Папочка. — Я бегу к нему, сжимая в руке медведя. — Ты в порядке… ты в порядке…

Прежде чем я успеваю дотянуться до него, его дыхание останавливается.

И, снова, я одна.

Глава 10

Люк

Я разрушаю весь свой хрупкий мир, над созданием которого я так много работал. Я провел многие годы под маминым контролем, убирая за ней, слушая ее разглагольствования, оставаясь дома, когда она говорила мне, что слишком нервничает, чтобы оставаться одной. Я пропускал школу, когда она просила меня, слушая, как она играет на гитаре и поет песни, в то время, как я хотел пообщаться с друзьями. Она позволяла Кайдену прийти несколько раз, или я мог пойти к нему домой, но таких дней было немного, и если я уходил к друзьям она всегда заставляла меня проводить с ней еще больше времени. К счастью, Кайден никогда не видел ни одного из ее самых напряженных эпизодов, но он мог сказать, что что-то было не так, так же как я знал, что иногда его отец бил и кричал на него. Это было наше молчаливое соглашение. Я сохраню твои секреты, если ты сохранишь мои.

Так мы и поступали, продолжая жить под властью родителей. Но как только я смог уехать из дома и жить самостоятельно, я отрывался на все сто процентов. Я устраивал вечеринки и трахал девушек и почти никогда не возвращался домой, большую часть ночи спал в своем грузовике. Я любил вкус свободы и часто находил его в бесконечном количестве выпивки и бессмысленного секса. Это была моя жизнь. Пить и трахаться. Идти в школу. Играть в футбол. Получать хорошие оценки. Преуспеть в важных частях своей жизни и запихать куда подальше испорченные части. Сломанные части, которых никто не видел, те, которые я закопал в алкоголе и делаю то, что у меня получается лучше всего — беру под контроль девушку и трахаю ее, пока не узнаю, что она сделает для меня что угодно, а затем ухожу.

Каждый инстинкт, который я укоренил в своей голове, подсказывает мне сделать это с Вайолет — трахнуть ее и уйти. Но дело в том, что если бы я попытался, она, вероятно, не уступила бы мне, и, поскольку я никогда не сталкивался с отказом от девушки, я не уверен, как это пройдет. Я беспокоюсь, что останусь со своей потребностью в контроле, кипящей внутри меня. В детстве я был слабым. И я ненавидел себя, когда был ребенком, я ненавидел жизнь.

Пока я лежу без сна в своей постели, глядя в потолок, размышляя о беспорядке, в который я попал, солнце встает за моим окном. Вайолет спит рядом со мной на кровати, ее ноги у моей головы. Мы лежали рядом, когда заснули, но она, должно быть, шевелилась во сне. Ее юбка задрана, и я почти вижу все ее длинные ноги, ее волосы распущены и разбросаны вокруг нее, бриллиантовая серьга в ее носу блестит на солнце. Я слышу слабый звук ее дыхания, и это меня успокаивает, также как и тепло ее тела. Я этого не понимаю. Мой интерес к ней должен исчезнуть. Она сказала мне, что не склонна к суициду, и я ей верю, а это значит, что я могу ее отпустить. Тем не менее, чем больше я с ней разговаривал, тем больше казалось, что ее жизнь была такой же испорченной, как и моя, и от этого мне еще больше хотелось не только трахнуть ее, но и узнать ее поближе. Я хочу узнать, кто она такая, почему она делает те сумасшедшие вещи, которые делает. Почему большую часть времени она выглядит такой отстраненной и что вызывает редкие улыбки и печаль, которые я вижу в ее глазах.

Я продолжаю смотреть в потолок, пока дневной свет не заливает полностью всю комнату. Я встаю с кровати, чтобы одеться и пойти выпить кофе, как вдруг Вайолет начинает сходить с ума. Она делает глубокий вдох, ее тело выгибается, когда она открывает глаза смотря в потолок. Она несколько раз моргает и задерживает дыхание, выходя из оцепенения. Я уже почти сижу, когда она замечает, что я смотрю на нее. Обычное отстранение в ее глазах сменяется такой паникой и страхом, что я почти обнимаю ее, чтобы удержать. Но потом она быстро переворачивается на живот, трясет головой и прижимается лицом к моему матрасу. Ее плечи вздымаются, она сжимает руки в кулаки и кричит в матрас. Я не знаю, что мне делать, заставить ее двигаться, прежде чем она задохнется, или позволить ей выпустить то, что, черт возьми, она из себя выпускает.

После глубокого вдоха она осторожно переворачивается и садится. Ее щека все еще немного опухшая, ее зрачки расширены и блестят, и она выглядит так, как будто она под кайфом, на ее лице не видно никаких эмоций. Как это возможно, если всего секунду назад она выглядела напуганной до смерти?

— Ты в порядке? — осмеливаюсь спросить я, а затем кладу руку ей на колено, потому что мне нужно прикоснуться к ней по причинам, которые я все еще пытаюсь понять.

Она хмурится, глядя на мою руку.

— У меня все нормально. — Она отскакивает в сторону, и моя рука падает с ее ноги на матрас.

Я не уверен, пытаться ли выяснить что произошло или нет. Я знаю, что не хотел бы, чтобы на меня давили, если бы я проснулся вот так.

— Ты уверена?

Она кивает и встает на ноги, вытягивая руки над головой. Ее спина выгибается, когда она зевает, ее черные и рыжие волосы спутанным беспорядком стекают по спине. Все, о чем я могу думать, это то, как сильно я хочу схватить ее за волосы и поднести к своим губам не для того, чтобы завоевать, а для того, чтобы утешить.

— Итак, когда мы собираемся переехать в квартиру… — Она прерывается, когда кто-то стучит в мою дверь.

Мои брови хмурятся, когда я встаю и открываю дверь, задаваясь вопросом, не вышвырнут ли меня. Входит Сет с важным видом, а Грейсон следует за ним по пятам, затем делает двойной удар, когда видит Вайолет, которая только и делает, что смотрит на него со скучающим видом.

— Ладно, я так запутался. — Он смотрит на Вайолет, как на какой-то странный вымирающий вид. — Что она здесь делает? И почему это выглядит так, будто вам обоим надрали задницы?

Вайолет опускает руки в стороны и поворачивается ко мне.

— Я собираюсь уйти… может быть, встретимся позже.

Я протягиваю руку, когда она пытается пройти вперед.

— Надо найти в квартиру. Нам повезет, если мы все еще сможем получить ее.

— Подожди минутку, — говорит Сет, поднимая руки перед собой и уставившись на меня. — Ты живешь с ней? — Сет очень прямолинейный человек, и мне обычно все равно, потому что я тоже могу быть таким, но прямо сейчас нацеливать свою прямоту на Вайолет не кажется такой уж хорошей идеей.

— Да и это не имеет большого значения. — Я смотрю на Грейсона, более уравновешенного из них двоих, в поисках помощи.

Грейсон делает шаг вперед и кладет руку на плечо Сета. Он немного выше Сета и немного более небрежен в одежде, носит более темные цвета, такие как серый и черный, в то время как Сет носит более яркие цвета, я думаю, потому что ему нравится выделяться.

— Расслабься, — говорит Грейсон Сету. — Мы все здесь друзья.

— Не совсем. — Сет смотрит на Вайолет сверху вниз. — Единственное, что я знаю о ней, это то, что иногда она может быть стервой по отношению к Келли, всегда заставляя ее держаться подальше от комнаты, когда она повязывает этот чертов красный шарф на дверную ручку, чтобы она могла иметь дело с беспомощными мужчинами.

— Беспомощные мужчины? — спрашивает Вайолет, скрещивая руки на груди, и в ее глазах блестит веселый огонек. — Ты оскорбляешь свой пол?

— Нет, я говорю, что ты мегера, которая командует людьми, — возражает он, и Грейсон заметно съеживается.

Вайолет движется вперед, склонив голову набок.

— Ну и что, если я шлюха? Это не делает меня мегерой. — Она кидает на меня мимолетный взгляд, предостерегая меня держать рот на замке о секрете ее девственности. Секрет, о котором я старался не думать всю ночь, но это было невозможно.

— Да, это так, — огрызается Сет. — Ты злая и властная, и тебе наплевать ни на кого, кроме себя.

— Эй, Сет, отстань от нее, — говорю я ему, бросая на него предостерегающий взгляд.

В то время, как Вайолет пытается убыть меня своим взглядом.

— Мне не нужно, чтобы ты заступался за меня…

— Да, не нужно, — уверяю я ее, что явно неправильно. Ее глаза темнеют, и Грейсон немного волнуется, откидываясь назад, как будто Вайолет собирается напасть на всех нас.

Сет, к сожалению, не улавливает атмосферу, выходя из-под руки Грейсона и оттесняя Вайолет.

— Да, тебе никто и не нужен, верно? Ты отлично умеешь командовать окружающими.

Она раскрывает руки и делает шаг вперед, еще больше уменьшая расстояние между ними. Хочется верить, что она ничего не сделает, но я видел слишком много безумных поступков, чтобы делать какие-то предположения о Вайолет Хейс. Я решил сделать шаг вперед и снова мысленно проклинаю себя за то, что меня так тянет к ней.

— Хэй. — Я встаю между ними двумя и смотрю на Вайолет. — Давай выпьем кофе и найдем квартиру.

— Ты чертовски сумасшедший, если собираешься жить с ней, — громко говорит Сет, и через несколько секунд я слышу шлепок, вероятно, от Грейсона, который шлепает его по руке или что-то в этом роде.

Вайолет смотрит на меня, даже не моргая, и ее губы сжаты в твердую линию. Я слышу каждый ее неровный вдох, пока она пытается дышать беззвучно

— Уйди с дороги, — ровно говорит она.

— Зачем? — Я спрашиваю. — Ты пойдешь за Сетом или попытаешься уйти?

— Это имеет значение?

— Да.

Она моргает, пытаясь понять какой ответ будет лучше, но потом качает головой.

— Я собираюсь уйти.

Я качаю головой и стою на месте.

— Тогда я не сдвинусь.

— Хорошо, тогда я иду за Сетом, — говорит она с насмешливым видом, делает шаг в сторону. — А теперь, пожалуйста, уйди с моего пути.

Я копирую ее движения, и она сердито смотрит на меня сквозь густые ресницы.

— Люк…

Я наклоняюсь, понижая голос.

— Я не собираюсь выпускать тебя отсюда, когда ты явно расстроена и поступаешь нелогично.

— Я логична, — возражает она, а затем тяжело сглатывает. — И какое это имеет значение?

— Автостоп. — Я считаю на пальцах множество безрассудных поступков, которые она совершала за те несколько недель, что я ее знаю. — Ввязалась в драку в баре, торговала наркотиками, прыгала из окон, позволяла какому-то чуваку быть грубым с собой.

— Я делаю такие вещи, когда разумна, — бормочет она.

— Что? Это не имеет никакого смысла.

Она бросает взгляд через мое плечо на Сета и Грейсона.

— Да, это так… теперь выпусти меня.

— Тебе приснился плохой сон? — шепчу я. — Поэтому ты проснулась в панике?

— Я в порядке, — шипит она в ответ, медленно втягивая воздух. Ее глаза слезятся, и я растворяюсь в ее эмоциях, моя рука скользит к ее скуле, чтобы дотронуться до нее. Она вздрагивает от прикосновения, когда я провожу пальцами по ее щеке. — Пожалуйста, просто позволь мне уйти. — Она умоляет. — Пожалуйста, мне нужна минутка.

Блядь. Я так сильно хочу поцеловать ее прямо сейчас, прижать ее к себе и просто обнять. Я мог бы сослаться на то, что она выглядит такой уязвимой, и я просто хочу воспользоваться возможностью прикоснуться к ней, когда ее бдительность ослабла, но это не так. Я знаю это и отступаю, и отпускаю ее просто потому, что она сказала, что это то, что ей нужно в данный момент. Ничего больше.

Она не благодарит меня, когда спешит выйти из комнаты, и я не оборачиваюсь, чтобы посмотреть, как она уходит. Я просто сделал что-то исключительное для кого-то другого, отбросив все свои собственные потребности, и понятия не имею, что с этим делать.

Как только я слышу, как закрывается дверь, я беру себя в руки, прежде чем оборачиваюсь, делая вид, что ничего не произошло.

Сет тут же качает головой, ошеломленный.

— Что, черт возьми, это было?

— Ничего. — Я направляюсь к своему столу, чтобы собрать последние вещи. С каждым предметом, который я кладу в коробку, мне становится легче, потому что скоро мне будет где жить, и это не дом. — Ей просто нужно было место, где можно переночевать.

Он подходит и наклоняется, чтобы поймать мой взгляд.

— Не это. Тот странный маленький момент, который вы двое только что разделили.

— Я ни с кем не делюсь моментами. — Я смотрю в окно, следя за двором перед зданием, чтобы увидеть вышла ли она наружу.

— Так ты говоришь, — говорит Сет. — И я никогда не видел, чтобы ты делал что-то, что противоречило бы этому, до этого момента.

— Сет, может, нам просто оставить его в покое, — говорит Грейсон, прислоняясь к двери.

Я беру со стола свои ручки и блокнот, а также кожаный футляр с инсулином и иглами и кладу его в коробку. Я расслабляюсь, когда замечаю девушку с темными волосами и рыжими прядями, идущую по траве внизу.

— Да, пожалуйста, брось это. У меня пока недостаточно алкоголя в организме. — Я отхожу от стола к мини-холодильнику. — Кстати, об этом. — Я наклоняюсь и открываю холодильник, достаю бутылку водки, надеясь, что она заглушит то, что я только что сделал.

Грейсон садится на кровать и неодобрительно качает головой, а я запрокидываю голову и делаю столь необходимый глоток. Сет выхватывает бутылку из моей руки и сам делает большой глоток.

— Вы двое такие алкоголики, — говорит Грейсон. — Серьезно, это ненормально.

— Нормальность переоценивают, — шутит Сет, протягивая мне бутылку.

Я ставлю ее обратно в холодильник и закрываю дверцу.

— Не то, чтобы я не был в восторге от того, что вы, ребята, случайно появились слишком рано утром, но почему вы здесь? Я думал, ты уже на пути к себе домой, — говорю я Сету.

— Ну, должны были, — отвечает он, садясь рядом с Грейсоном. — Но несколько дней назад мне позвонила милая старая матушка и сказала, что она передумала и что ей не нравится, что мы с Грейсоном остаемся с ней, так что теперь мы остаемся в городе на лето.

— Почему бы тебе просто не поехать к Грейсону? — спрашиваю я, пересекая комнату к шкафу.

— Потому что его родители живут во Флориде, — говорит он мне. — И мы не хотим ехать так далеко. Кроме того, мне поступило предложение работать в клинике, и я очень хочу этим заниматься, ведь я психолог и все такое.

— Ты специализируешься на психологии? — Я спрашиваю. — Когда это случилось?

— Когда я записался на осенние занятия, и мой консультант предложил мне выбрать что-то другое, кроме нерешительности, — говорит он с ухмылкой. — И поскольку я так хорошо разбираюсь в области человеческой психологии, я подумал, что стоит попробовать себя в психологии. А Грейсон устроился на неполный рабочий день барменом в «Мунлайт дайнинг энд дринкс». Он начнет через несколько дней.

Я снимаю все свои рубашки с вешалок и складываю их в коробку, оставив одну серую, чтобы надеть ее сейчас. Мне не нравится моя неорганизованность, но я спешу переехать в квартиру, просто чтобы иметь душевный покой, что у меня есть крыша над головой.

— Так, где же вы двое живете? Потому что получить здесь квартиру в кратчайшие сроки — почти безнадежное дело.

— Мы только вчера нашли место на Элм, — говорит мне Сет, вставая с кровати. — Именно поэтому мы зашли… у нас есть дополнительная комната, и нам было интересно, не хочешь ли ты остаться с нами, поскольку тебе негде остановиться.

Я поднимаю взгляд, закрывая верхнюю часть коробки.

— Откуда ты знаешь, что у меня нет места?

Сет берет скотч с комода и передает ее мне. — Ты говорил нам об этом прошлой ночью в "Рединк».

Я и мой пьяный рот.

— Ну, теперь я в порядке. — Я отрываю кусок скотча и приклеиваю его на коробку.

— Хорошо жить с Вайолет? — Он обменивается недоверчивым взглядом с Грейсоном, и Грейсон вздыхает. — Да ладно, ты серьезно хочешь с ней жить?

— Может быть. — Моя грудь сжимается, когда я говорю это. — Я не могу просто оставить ее без жилья, и у нее есть работа и все такое, чтобы она могла платить половину арендной платы.

— Она сама может найти квартиру, — говорит Сет, когда я стягиваю серую рубашку через голову.

— Нет, не может, — отвечаю я, проводя рукой по волосам. — Ей нужна помощь.

— Очевидно. — Сет закатывает глаза. — Она страшная, как ад.

— Я страшен, как ад. — Я беру свой одеколон со стола и немного брызгаю на себя, прежде чем положить его в другую коробку. Раньше мне казалось так трудно собраться, но теперь это кажется легким, когда я знаю, что не вернусь домой.

— Нет, ты просто так думаешь. — Сет бродит по моей комнате, подбирая с пола мои часы и солнцезащитные очки, которые валяются, а также разную мелочь. Он протягивает их мне, и я складываю их в другую открытую коробку у изножья кровати. — Просто поехали вместе с нами. Мы можем разделить арендную плату на троих, и Грейсон знает парня, управляющего этим домом, и он дал нам одну из меблированных квартир по дешевке.

— Насколько дешево? — Я застегиваю на запястье кожаный браслет с надписью «Искупление».

— Шестьсот баксов за двухкомнатную, и ты получишь собственную комнату. — Он улыбается, как будто это лучшая сделка на свете.

Это примерно та же цена, что и в приличном мотеле, но гораздо приятнее. Черт, это заманчиво. Слишком заманчиво. Плюс счета будут разделены на три части. Я скрещиваю руки, стиснув зубы, и выкапываю свое прежнее «я», которое скрывалось несколько дней, того, кто думает о себе в первую очередь, потому что никто другой никогда этого не делал.

— Хорошо, я в деле.

Вайолет

Я пытаюсь держать себя в руках и не выбежать на дорогу. Машины ползут с черепашьей скоростью, так что толку от того, что брошусь перед ними, нет. Но все обрушивается на меня; открываю глаза и вижу незнакомую комнату, Люк видит, как я судорожно просыпаюсь, и я осознаю тот факт, что я одна в этом мире. У меня больше нет даже Престона. Единственный человек, которого я когда-либо могла считать семьей, ушел, и теперь я стою перед зданием, и ни одного человека в поле зрения. Все, что я хочу сделать, это затеять драку, встать на выступ высокого здания, утонуть в темной луже воды. Подтолкнуть себя к краю смерти и, может быть, на этот раз просто позволить этому затянуть меня. Может пора. Отпустить. Сдаться. Потому что я чертовски устала бороться за жизнь.

Я запускаю руки в свои спутанные волосы и оглядываю траву, окруженную деревьями, в поисках чего-то опасного, что могло бы вызвать у меня онемение, в котором я так отчаянно нуждаюсь. Мой взгляд поднимается на крышу общежития и на мансарду, и я поднимаю подбородок. Солнце щиплет глаза, но я не моргаю, наблюдая за тонкой отделкой крыши. Как мне добраться туда?

— Вайолет. — Голос Люка сбрасывает напряжение внутри меня на ступеньку ниже, достаточно, чтобы я перестала думать о крыше.

Я опускаю глаза, чтобы увидеть, как он идет по траве, и напряжение почти исчезает. На нем черные шорты, рубашка, скрывающая грудь и татуировки, а на запястье кожаный браслет, который он всегда носит, с надписью «Искупление». Я открываю рот, чтобы сказать ему что-нибудь, что, возможно, положит конец моей маленькой привязанности к нему, но на этот раз мне нечего сказать.

— Привет, — говорит он, когда подходит ко мне и оба оказываемся под кронами деревьев.

— За последние двадцать минут уже третье «привет». — Я выдавливаю улыбку, но это удается мне сделать через сильную боль.

Он улыбается, но взгляд у него тоже напряженный.

— Наверное, это мое любимое слово.

— Полагаю, что так.

Двери общежития распахиваются, в окнах отражается солнечный свет. Сет и я думаю, что второго зовут Грейсон, выходят, смеясь над чем-то. Сет прищуривается и бросает на меня злобный взгляд.

Люк засовывает руки в карманы шорт.

— Итак, я должен тебе кое-что сказать.

— Хорошо… — я стараюсь не нервничать, но нервничаю, отчего мне хочется бежать, но я не хочу, потому что хочу быть рядом с ним.

— Это по поводу квартиры. — Он вытаскивает руку из кармана и напряженно массирует затылок. — Сет и Грейсон собирались поехать к Сету на лето, но кое-что случилось, и теперь они собираются остаться здесь… и они хотят, чтобы я разделил с ними место на Элм. — Его рука падает в сторону, пока он ждет моего ответа.

Когда он щелкает, мое лицо опускается, но я быстро поднимаюсь, и моя фальшивая улыбка, скрывающая сокрушительное разочарование, появляется как раз по сигналу.

— Элм — хорошее место.

— Да, это так, и я думаю, что Грейсон знает чувака, которому принадлежат апартаменты, поэтому он дает им меблированную квартиру по дешевке.

— Звучит потрясающе. — Все еще улыбаюсь, вся в радуге и солнце, хотя внутри я чувствую себя чертовой дождевой тучей.

— Да. — Он бросает взгляд на парковку, где Сет и Грейсон забираются в гладкую черную машину, припаркованную у входной двери. — Вот я и подумал, — он оглядывается на меня, — что ты тоже можешь остаться с нами.

Мое сердце пропускает удар, но я сдерживаюсь.

— Это самая нелепая вещь, которую я когда-либо слышала, но спасибо за предложение.

— Более нелепо, чем медведи-панды, дающие тебе наркотики, — шутит он, но затем вздыхает. — Послушай, я знаю, что Сет немного напорист, но я спросил его, и он сказал, что не против.

— Мне все равно, согласится ли он, — говорю я ему, пятясь по траве. — Мне не нужна благотворительность. Я могу найти собственное жилье. — Я поворачиваюсь на пятках и иду по траве, мое давление растет с каждым шагом. Останови это. Остановись. Это неправильно. Я не должна так расстраиваться из-за того, что ухожу от какого-то парня или что он только что разрушил наш план жить вместе. Я никогда не хотела этого, но мой внутренний голос смеется надо мной, громко и пронзительно. Мне хочется бежать, но я не бегу. Я делаю ровные шаги, один за другим, как будто никуда не тороплюсь.

— Вайолет, подожди. — Люк гонится за мной и хватает меня за руку, заставляя остановиться. — Я знаю, ты расстроена, но…

— Я не расстроена. — Я смеюсь, но это звучит резко, тон моего голоса совсем не веселый. — Мне просто нужно решить, где я буду жить.

Он притягивает меня к себе за руку.

— Просто останься с нами.

— Я в порядке, но спасибо. — Я дергаюсь назад, но недостаточно сильно, чтобы выбраться из его хватки. Вместо этого меня тянет все ближе и ближе к нему, его карие глаза пылают, как угли под солнечным светом.

— Останься. — Это все, что он говорит, когда пространство между нами исчезает. Я чувствую тепло его тела и, возможно, своего собственного, когда он притягивает меня ближе, пока наши тела не соприкасаются. Господи, кажется, мои соски только что затвердели.

— Все получится… мы можем жить в одной комнате, и я…

— Ты собираешься делить со мной комнату? Серьезно. — Я качаю головой. — Разве тебе не хватило этого сегодня утром?

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду мой безумный ритуал пробуждения. Я так просыпаюсь каждое утро.

Он всматривается в мое лицо в поисках чего-то, но не находит, что бы это ни было.

— Я могу справиться с капризной Вайолет. Я делаю это уже несколько недель.

— Да, но у тебя были перерывы, — говорю я в замешательстве. Я не понимаю, почему он так мил и полон решимости помочь мне. Это не имеет смысла, если только он чего-то не хочет. — На этот раз их не будет. Я буду там круглосуточно, пока ты спишь, ешь, принимаешь душ.

Он подавляет улыбку, когда его рука скользит вверх по моей руке к плечу.

— Если тебе станет слишком плохо, я ненадолго покину дом, — говорит он, и я чувствую запах водки в его дыхании.

— Ты пьян. — Теперь понятно, почему он хочет мне помочь. — Теперь я понимаю.

— Во-первых, я не пьян. Я едва сделал глоток и, поверь мне, у меня чертовски высокая толерантность к алкоголю, — говорит он мне. — А во-вторых, что ты теряешь?

— Почему ты решил помочь мне?

— Я не собираюсь тебе помогать. Я просто хочу, чтобы ты жила со мной… с нами. — Он вздрагивает от собственных слов, но не отводит от меня взгляда, наши взгляды соединяются. — Давай жить вместе.

— Не думаю, что это хорошая идея, — говорю я, когда его взгляд скользит по моим губам.

— Почему нет? — Он потирает губы, убирая руку с моего плеча, и его большой палец касается моей нижней губы.

— Потому что я сумасшедшая и настойчивая. — Я сглатываю ком в горле, когда мой желудок трепещет. — Ты устанешь от меня. Гарантирую.

— Я тоже. — Он зациклился на моих губах, водя по ним большим пальцем взад и вперед, и это кажется странным, чудесным и волнующим. — Господи… — выдыхает он, словно разрываясь, на его лице вспыхивает множество эмоций, но, в конце концов, только победа и замешательство, странная комбинация.

Прежде чем я успеваю сделать следующий вдох, он наклоняется ко мне, и его губы касаются моих. Мое дыхание перерывается и отходит куда-то в сторону, а ноги мгновенно становятся резиновыми. Меня много раз целовали люди, которых я ненавижу, не люблю, с которыми вообще не чувствовала никакой связи. Это по-другому… даже больше, чем в его грузовике… это… возбуждает. Медленно и чувственно… все происходит медленно, даже мое сердцебиение замедляется. Я чувствую, как по всему моему телу ползет странное чувство, спускаясь к пальцам ног, когда я провожу вверх по его худым рукам и хватаюсь за его плечи, чтобы не упасть на землю. Он держит меня в своих руках, снова заставляя меня чувствовать себя в безопасности. Я открываю рот и позволяю его языку глубоко проникнуть внутрь, прижимаясь к его груди своей.

— Трезвым намного лучше… — бормочет он, и я понимаю, что он помнит поцелуй в своем грузовике. Он издает гортанный стон, его хватка на моем плече становится еще крепче, а другая рука тянет меня за талию, прижимая меня к себе. Наши тела сталкиваются, смешивая исходящее от нас тепло. Все, что я чувствовала, когда выходила отсюда, исчезло и сменилось этим медленным огнем. Все только усиливается, когда его рука скользит по моей спине и запутывается в моих волосах. Я ненавижу прикосновения к своим волосам, но когда он грубо дергает их, мне хочется закричать от удовольствия. Мысль о том, что он может сделать со мной что угодно, в данный момент чертовски бодрит. Что он может продолжать целовать меня, как сейчас. Поглотить меня. Заняться со мной сексом. Все, что он хочет, и я не знаю его достаточно, чтобы понять это. Это ужасно и волнующе, и это заставляет меня желать большего.

Я скольжу рукой по его спине и прижимаюсь к нему, заставляя его придвинуться ближе ко мне.

— Вайолет, — стонет он, проводя зубами по моей нижней губе и нежно покусывая ее. — Я думаю… я думаю… — он начинает отстраняться.

— Не останавливайся. — Мой голос звучит чуть более умоляюще, чем я планировала, и это начинает возвращать меня к реальности, но затем он издает низкое рычание, и его губы буквально врезаются в мои, так сильно, что, клянусь Богом, у меня будет синяк.

Чудесная, удивительная тишина, которую я никогда раньше не ощущала, наполняет мое тело, когда он прижимает меня спиной к дереву и выравнивает наши тела вместе. Он страстно целует меня, дергая за волосы, хватая за талию так, что становится больно. Его рука начинает скользить вверх по моему телу, обжигая даже сквозь ткань рубашки. Когда он достигает моего лифчика, он мягко сжимает мою грудь, нежно лаская ее, прежде чем провести рукой по верхней части моей ключицы. Я задыхаюсь, когда он сжимает пальцы у основания моей шеи, не настолько сильно, чтобы причинить мне боль, но достаточно, чтобы почувствовать давление. Я возбуждена. Ошеломлена тем, как мое тело отвечает не с потребностью, а удовлетворением. Блаженство, смущение, безмятежность. Больше, чем когда я стою на краю здания, тону в воде, выхожу перед машинами. Я хочу больше. Нуждаюсь в большем. Я хватаюсь за него, впиваясь ногтями в его кожу, и это вызывает стон с его губ.

Он резко отрывает свои губы от моих и начинает осыпать поцелуями мою челюсть, горло, прижимаясь ко мне своим телом. Я стону от ощущения его и от пульсирующего во мне адреналина. О Боже, я не могу поверить, что стону. Я никогда не стону.

— Я хотел сделать это с тех пор, как мы впервые встретились, — выдыхает он мне в шею, и мои веки закрываются, когда я уплываю от реальности. Хотела бы я дрейфовать дальше. Забыть все. Я уже близко.

— Люк, нам пора! — кричит мужской голос, и момент рушится.

Я возвращаюсь в реальный мир, ощущение безопасности испаряется из моего тела. Но Люк, кажется, еще больше погружается в нашу маленькую фантазию, его хватка на моей шее становится сильнее, когда его рот движется к моей груди.

— Люк, — выдыхаю я, оглядываясь по сторонам. — Кажется, кто-то только что позвал тебя.

— Секундочку. — Он тяжело дышит мне в грудь, его голова наклонена вниз, его пальцы впиваются мне в талию, его руки дрожат. Я не знаю, что происходит, но чувствую, что что-то не так, как будто он изо всех сил пытается меня отпустить.

Сет появляется на лужайке, огибая деревья и куря сигарету. Его медово-карие глаза полны раздражения, а светлые волосы торчат вверх.

— Люк, — окликает он. — Нам нужно идти, если мы собираемся сегодня выкинуть все твое дерьмо из общежития.

Люк все еще дышит мне в шею, его пальцы глубже впиваются в мою кожу. Я начинаю думать, придется ли мне отталкивать его, и смогу ли, но затем он отпускает меня и отталкивает сам. В его глазах стеклянный взгляд, а порез на губе выглядит так, будто вот-вот снова разойдется.

— Что? — Он моргает, а затем скользит взглядом по деревьям, траве и зданию общежития, как будто забыл, где мы находимся.

— Что ты делаешь? — спрашивает Сет, подходя к дереву, под которым мы стоим. — Мы должны идти. Грейсон сказал Дугласу, что мы будем там через час, чтобы подписать договор аренды.

Люк проводит рукой по лицу, какое-то время смотрит на меня, а затем приходит в себя достаточно, чтобы обернуться.

— Я иду, так что, черт возьми, расслабься, — раздраженно говорит он.

Сет закатывает глаза, а затем отводит их в сторону, чтобы посмотреть на меня.

— Ты тоже идешь?

Я открываю рот, чтобы сказать, что нет, потому что очевидно, что он не хочет, чтобы я пошла с ним, но Люк поворачивается и переплетает наши пальцы вместе, и от порыва безопасности мои колени подгибаются.

Я хватаю его за плечи, надеясь, что он не заметит, как сильно я дрожу.

— Да, она идет, — говорит он за меня, проводя пальцем по внутренней стороне моего запястья.

Прежде чем я успеваю среагировать или возразить, он тащит меня за собой через весь двор. Бок о бок. Вместе. И это заставляет меня чувствовать себя потерянной, потому что я не чувствую себя такой одинокой. Впервые за всю жизнь я довольна тем, где я нахожусь.

Глава 11

Люк

Мы проводим вместе все воскресенье, перетаскивая все вещи в квартиру, а затем распаковывая коробки. Это достаточно приличное место, с коричневым ковром и стенами, маленькой кухней, соединенной с еще меньшей столовой и гостиной. Там две маленькие спальни, одна очень маленькая ванна, но это все наше. Ни у кого нет тарелок, столовых приборов, и хотя дом обставлен мебелью, нам все еще нужно много чего докупить. Я немного нервничаю из-за того, что у меня в кошельке чуть меньше двухсот баксов, и даю клятву собраться и начать пытаться выиграть больше денег.

Мы с Вайолет почти не разговариваем, пока распаковываем коробки, переставляем мебель и подключаем телевизор. Не только потому, что мы слишком заняты, чтобы говорить, но и потому, что я не могу придумать, что сказать, и она, кажется, тоже молчит по той же причине. Комната наполняется неловкой тишиной, и это заставляет меня задаться вопросом, получится ли эта совместная жизнь.

В то время это казалось такой хорошей идеей, но этот поцелуй все усложнил, а я плохо справляюсь со сложностями. Это усложняет жизнь, а я всегда стараюсь не усложнять жизнь. Но теперь я хочу впустить в свою жизнь очень сложную и запутанную девушку, девушку, которая имеет надо мной власть. Я имею в виду, я действительно поцеловал ее. И не потому, что мне нужно было на мгновение взять себя в руки, а потому, что она выглядела расстроенной, и я хотел утешить ее, и это был первый и единственный способ, который пришел мне в голову. Я поцеловал ее так, как никогда никого не целовал. Я поцеловал ее с желанием. Это пугает меня до чертиков, особенно потому, что она, кажется, нуждается во мне так же сильно, как и я нуждаюсь в ней. Все, что я хочу сделать прямо сейчас, этоотправиться на поиски неприятностей или найти девушку, чтобы трахнуться и спастись, поскольку Вайолет явно не может быть этой девушкой для меня. Я хочу утонуть в алкоголе. Убежать. Но почему-то я торчу весь день в квартире. Я заснул на диване, хотя и сказал, что мы можем жить в одной комнате, сказав Вайолет, что просто хочу расслабиться и посмотреть телевизор перед сном. Она не казалась такой несчастной. На самом деле она, казалось, немного успокоилась.

Я ворочался всю ночь на кожаном диване, в конце концов погрузившись в приятный мирный сон о Вайолет. Она лежит подо мной с широко раскрытыми глазами, ее руки прижаты к земле, а я проскальзываю внутрь нее снова и снова. Нет никаких кошмаров о том, чтобы втыкать иглы в руку моей матери или видеть, как она возвращается домой с кровью на руках и одежде, зная, что она, вероятно, сделала что-то ужасное. Меня не заставляют слушать ее сводящие с ума песни или ее рассказы о том, как сильно я ей нужен. Никакие копы не стучат в дверь. Не нужно слушать ее крик в ночи. Есть только я… и Вайолет… ее большие зеленые глаза полны возбуждения, когда я целую ее, прикасаюсь к ней, дергаю ее за волосы…

Я просыпаюсь от того, что кто-то хлопает меня по плечу. Сначала я думаю, что это Сет, потому что это так похоже на него, но потом я чувствую, как мягкое прикосновение волос щекочет мою щеку.

— Люк, проснись, — шепчет Вайолет, ее горячее дыхание касается моей щеки.

Я открываю глаза и вижу, как она нависает надо мной, ее волнистые волосы ниспадают с ее плеч и падают мне на лицо. Ее глаза подведены черным карандашом, губы блестят, и на ней ожерелье. Она также пахнет невероятно, как мыло и что-то фруктовое, что я мог бы серьезно съесть ее прямо сейчас.

— Меня нужно подвезти, — говорит она, немного откидываясь назад и садясь на край дивана. В ее глазах такое выражение, как будто она ненавидит просить меня о помощи.

Я медленно сажусь, одеяло соскальзывает, но я быстро натягиваю его обратно на талию. Я сплю в своих боксерах, и мой член тверд от сна, который я видел о ней.

— Куда?

Она прикусывает губу, ее лицо искажается от злости.

— В полицейский участок в центре.

Я протираю усталость с глаз.

— Зачем?

— Потому что.

— Мы действительно собираемся вернуться к односложным ответам?

Она старается не улыбнуться, плотно сжимая губы.

— Что? Думаешь только потому, что ты поцеловал меня, я буду с большим желанием отвечать на твои вопросы?

— Вчера ты казалась довольно отзывчивой, — говорю я, мысленно проклиная себя за то, что так быстро начал все сначала.

Она нервно поправляет кожаный ремешок от часов на запястье, но ее глаза загораются.

— Ну, может, сегодня я чувствую себя немного по-другому.

— Ты?

— Может быть.

Черт возьми, мне нужно, чтобы она рассказала мне больше, но я не могу просто спросить ее. Это дало бы ей слишком большой контроль надо мной.

— Ты даже не собираешься мне намекнуть?

— Нет.

Я выдохнул, качая головой.

— Хорошо, я могу подвезти тебя до полицейского участка, если ты пообещаешь, что в конце концов расскажешь мне, зачем тебе туда нужно ехать.

Она кивает один раз, а затем встает на ноги. На ней черные шорыт на этой

чертовски упругой заднице и черно-белый топ, который облегает ее стройное тело и приподнимает ее декольте.

— Рано или поздно, — говорит она.

Черт бы побрал ее и ее односложные ответы. Это раздражает до невозможности. Я отбрасываю одеяло и встаю с дивана, мой член все еще немного напряжен, но я решаю не обращать на это внимание. Ее взгляд скользит вниз к моему члену, затем к моей груди, когда я иду в ванную, чтобы одеться, чувствуя себя довольно хорошо в данный момент, как будто я снова взял верх.

— Дай мне десять минут, и я выйду, — говорю я и закрываю дверь в ванную. Я чищу зубы, натягиваю черную рубашку и джинсы, затем брызгаю на себя одеколоном. Это первое утро за долгое время, когда я не бегу прямо к серии шотов с «Джеком Дениелсом», но тот факт, что мне нужно ее куда-то отвезти, заставляет меня пока не хотеть туда идти. Я подожду, пока вернусь домой, а затем позволю себе погрузиться в блаженное удовлетворение алкоголем, и, надеюсь, это на какое-то время выкинет Вайолет из моей головы.

Я провожу рукой по волосам и иду в гостиную, где она ждет меня на диване, уставившись на свои ботинки. Она выглядит измученной и напряженной, и мне хочется снова поцеловать ее и попытаться убрать все, что заставляет ее так выглядеть. Да, мне определенно нужны шоты и чертов минет или что-то в этом роде.

Я беру ключи и бумажник с кухонного стола и пробираюсь через оставшиеся не распакованные коробки.

— Готова?

Она удивленно смотрит на меня, но быстро берет себя в руки и встает на ноги.

— Да. — Она бредет к двери, не оглядываясь через плечо, опустив голову, словно кто-то только что убил ее собаку.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке? — Я следую за ней через парадную дверь на солнечный свет, сопротивляясь непреодолимому желанию положить руку ей на поясницу и повести ее к моей машине.

— Да, все превосходно, — говорит она, отмахиваясь от меня, а затем сбегает по лестнице к навесу, держа между нами расстояние, словно знает, куда я хочу положить свои руки.

Она почти не разговаривает со мной всю дорогу, и я ненавижу, то как мы вернулись к тому месту, с которого начали. Я задаю ей несколько вопросов, пытаясь вывести ее на разговор, но она продолжает отвечать мне односложно. В итоге я сдаюсь, и через десять минут мы подъезжаем к полицейскому участку, старому кирпичному зданию, расположенному в самом центре города между светофорами, автостоянками и магазинами. Я жду мгновение, решая, что мне делать. Сказать, что увидимся позже? Сказать ей, что я заберу ее? Поцеловать ее на прощание?

— Во сколько ты хочешь, чтобы я тебя забрал? — наконец спрашиваю я, ставя грузовик на стоянку.

Она приоткрывает дверь.

— Я тебе позвоню.

Я хватаю ее за локоть и не даю ей выбраться наружу.

— Подожди. У тебя нет моего номера.

Она делает паузу, потом лезет в карман и достает телефон.

— Какой номер? — спрашивает она.

Я диктую ей, и она вбивает его в свой телефон, ее пальцы дрожат, когда она блокирует экран и кладет телефон в задний карман.

— На всякий случай дай мне свой, — говорю я, и она называет мне свой номер, выглядя все более сбитой с толку с каждой цифрой.

— Я позвоню тебе, когда закончу, — быстро говорит она мне, затем выскакивает и хлопает дверью, затем обходит переднюю часть грузовика. Когда она достигает тротуара перед полицейским участком, она останавливается и смотрит на знак, кажется, целую вечность. Наконец она делает шаг вперед, потом назад, и я начинаю опускать окно, чтобы спросить ее, что случилось. Но затем она бросается к лестнице, ведущей к стеклянным входным дверям. Это заставляет меня задаться вопросом, почему она здесь. Может, она на испытательном сроке за торговлю? Но она казалась слишком расстроенной, для этого.

Я все еще припаркован на дороге, думая о ней, когда кто-то сигналит. Я моргаю, отворачиваюсь от двери и еду вперед, заставляя себя перестать так много думать о ней. Последние несколько недель мои мысли были слишком сосредоточены на Вайолет, и мне нужен перерыв. Я решаю поиграть в «Техасский холдем», немного выпить, выиграть несколько раздач, контролировать игру и, надеюсь, поднять более высокие ставки. Это займет некоторое время, так как я не хочу выбрасывать все свои двести баксов на игру, но в данный момент я не против потратить свое время. Мне нужно несколько отдалиться от единственной девушки, которой я когда-либо позволял так сильно контролировать меня.

Вайолет

Прошлой ночью я довела себя до тошноты, думая о том, чтобы поговорить с детективом. Меня даже вырвало сегодня утром, прежде чем я оделась. Я даже не осознавала, насколько взволнована, пока солнечный свет не ударил в окно, и я не поняла, что мне действительно придется пойти в полицейский участок и рассказать об убийстве моих родителей. Единственное, что заставило меня пойти туда, это мысль о том, что, может быть, на этот раз их убийство удастся раскрыть.

Когда я сажусь рядом с детективом Стефнером, мой страх превращается в раздражение. Он продолжает показывать мне фотографии, которые я уже видела, задавая мне вопросы, на которые я уже отвечала. Во что были одеты люди, как они выглядели, делали ли они что-нибудь, что могло бы выделяться. Все это есть в его записях, но он заставляет меня пересказывать ему, заставляет заново пережить ту чертову ночь, о которой я ненавижу вспоминать, которая преследует мои сны, мою жизнь, которая превратила меня в этого человека, сидящего здесь, погруженного в себя. Я даже не уверена, зачем он вновь открывает дело, и очевидно, что он даже не читал их дело, поскольку не знает даже некоторых простых деталей.

— Подумай хорошенько, Вайолет, — говорит он. — Ты можешь хоть что-нибудь вспомнить о той ночи?

— Кроме того, что мои родители были убиты? — отвечаю я, откинувшись на спинку металлического складного стула. Он держит меня в маленькой квадратной комнатке с кирпичными стенами, эта комната пропитана запахом чистящего средства и черствого сыра.

Он делает глоток кофе и проливает немного на галстук со смайликом и на белую рубашку на пуговицах. Серьезно. Какой-то чувак со смайликом на галстуке собирается раскрыть убийство моих родителей, которое произошло тринадцать лет назад? Я потеряла всякую надежду, когда увидела этот галстук, и проклинала себя за то, что у меня вообще была надежда.

— Послушай… — Он просматривает мои файлы, не в силах даже вспомнить мое имя. — Вайолет, я знаю, что тебе, должно быть, трудно об этом говорить, но мне нужно, чтобы ты попыталась вспомнить хоть что-нибудь, что могло бы быть полезным.

Я наклоняюсь вперед, скрестив руки на столе между нами.

— Трудно ли мне говорить об этом?? Прошло тринадцать лет. Я практически ничего не помню о своих родителях, не говоря уже о том, что произошло в ночь их смерти. — Я такая чертова лгунья.

Он смотрит на меня с сочувствием.

— Мне очень жаль

Я отталкиваюсь от стола и встаю на ноги.

— Жаль за что? Что я сирота? Что у меня нет семьи? Что я скиталась по приемным семьям? Что я та, кто нашел моих родителей мертвыми? Или что вы не можете вычислить человека, который стал причиной всего этого? — Я отодвигаюсь от стола, и ножки стула скрежещут по испачканному линолеуму. — Мне не нужно, чтобы вы жалели меня. Что мне нужно, так это не быть здесь, вспоминая то, что я похоронила давным-давно.

— Вайолет, пожалуйста, успокойся и хорошенько вспомню ту ночь, — говорит он, поднимаясь на ноги и взъерошивая свои светлые волосы. — Все, что ты вспомнишь, может быть полезным.

Я поворачиваюсь спиной к двери.

— Наклонись ко мне. Прислонись ко мне. Возьми. Помоги мне. Мне нужно понять. Помоги мне. Я не могу сделать это без тебя.

Он беспомощно смотрит на свою стопку бумаг, просматривая их.

— Прости, Вайолет, но я не понимаю… Это песня?

— Да, это песня, придурок. — Я рывком открываю дверь. — Женщина пела ее в ту ночь, но это уже должно быть в вашем деле, если вы все это прочитали. Итак, мы закончили?

Он колеблется, потом кивает, и я направляюсь к выходу.

— Подожди, Вайолет, еще кое-что, — кричит он, и я останавливаюсь, но не оборачиваюсь. — Я просто хочу, чтобы ты знала, что ты можешь увидеть кое-что о повторном открытии дела в новостях.

Я оборачиваюсь.

— Что?

Он складывает свои бумаги обратно в папку.

— Иногда мы думаем, что полезно объявить об этом общественности в надежде, что кто-то выступит с информацией.

— Тринадцать лет назад никто не сообщал информацию, — горячо говорю я. — Зачем им это делать сейчас?

— Время обычно делает людей менее боязливыми, — говорит он, собирая свои бумаги в руки. — Я просто хочу, чтобы ты знала, чтобы ты не удивилась, если увидишь что-то.

— Что ж, спасибо, что подумали обо мне, — саркастически говорю я. С этими словами я выхожу, хлопнув за собой дверью.

Я вытаскиваю телефон из заднего кармана и почти бегу через полицейский участок. Я набираю номер Люка, выбегая из парадной двери, и солнечный свет заливает меня. Это единственный номер, который я когда-либо записывала в своем телефоне, кроме номера Престона и моих постоянных покупателей. Странно звонить ему, но немного успокаивает то, что на самом деле есть кто-то, на кого я могу положиться. Этим утром мне было немного не по себе от того, что я почти не разговаривала с ним, но я ничего не могла поделать. Меня слишком тошнило, и я отвлеклась, приходя сюда, и мне было неловко из-за нашего поцелуя. Я никогда раньше не чувствовала себя неловко, обычно это я заставляю людей чувствовать себя неловко.

Телефон Люка сразу переключается прямо на его голосовую почту, и я качаю головой.

— Я должна была догадаться, — бормочу я, нажимая пальцем на кнопку завершения, не оставляя сообщения. Я выключаю телефон, прервав любую связь, которую мы установили, затем смотрю на оживленную улицу и тротуар, гадая, что мне делать. Вся эта беспокойная энергия бурлила внутри меня, когда я чувствовала, что начинаю тонуть в своем прошлом.

Я не только сосредотачиваюсь на смерти моих родителей, я также вспоминаю, когда они были живы, играли со мной в парке, открывали подарки в рождественское утро, ходили в зоопарк. Смеялись и улыбались самым искренним, чистым способом, который когда-либо существовал. Я помню, что меня любили. Боже, я ненавижу вспоминать об этом. Это так больно, зная, что у меня это все было когда-то. Было бы лучше, если бы я никогда не знала, каково это, когда кто-то заботится о тебе достаточно, чтобы никогда не позволять чему-либо причинять мне боль, потому что я не могла бы чувствовать боль из-за того, чего у меня никогда не было.

Я массирую грудь рукой, нажимая так сильно, что ощущаю боль. Я хочу разорвать ее и вырвать сердце, чтобы остановить мучительную боль. Я падаю в то место, откуда мне нужно сбежать, мне нужно сделать что-то другое, кроме как продолжать помнить то, чего у меня больше нет, чувствовать, что они ушли, чувствовать боль всех, кто никогда не хотел меня, душевную боль, одиночество, ненависть к людям, которые это сделали, иглы, бритвы, разрывы внутри моей кожи. Боже, мне нужно вытащить это.

— Мне нужно… — Я царапаю свою кожу, пока кровавые дорожки не тянуться вниз по моим рукам. — Дерьмо. — Я пытаюсь вытереть кровь, не желая, чтобы кто-то видел, и спешу вниз по лестнице на тротуар рядом с улицей.

Я поворачиваю налево и быстро иду мимо магазинов к жилому комплексу на Элм. Эта дурацкая песня постоянно крутится в моей голове, пока я снова и снова представляю себе детали дела моих родителей по телевизору. Это становится моей личной пыткой, и я не могу отключить ее, о чем бы ни пыталась думать. И мне требуется час, чтобы дойти до квартиры в эту жару, и я хочу пить, я голодна, ментально и физически истощена к тому времени, когда я вхожу в подъезд жилого комплекса. Но несмотря на жару, пересохшее как пустыня горло и урчащий живот, я все еще чувствую царапающие ощущения под кожей и ноющую потребность вытолкнуть ее из тела единственным известным мне способом.

Я взбегаю по лестнице на третий этаж, где находится дверь в мою квартиру. Это странно, зная, что я собираюсь жить здесь летом с тремя парнями, один из которых меня не любит, один, кажется, боится меня, а третий, кажется, находится в противоречии с тем, хочет ли он трахнуть меня или нет. Если бы он появился прямо сейчас, я бы, наверное, позволила ему, поскольку его нуждающееся, горячее прикосновение, кажется, способно задушить мои эмоции почти так же хорошо, как стояние, когда я нахожусь на крыше дома. Но его здесь нет, и сейчас мне придется довольствоваться балконом.

Я открываю дверь, готовая броситься через гостиную к раздвижной стеклянной двери, но резко останавливаюсь, когда замечаю Грейсона на кухне с набором ингредиентов для выпечки на столешнице и красной миской для смешивания. Он готовится испечь печенье или что-то в этом роде, а с iPod играет «Демоны» группы «Imagine Dragons». Он довольно высокий, со светлыми волосами и светло-голубыми глазами. На нем серая приталенная рубашка, поверх которой черная рубашка с расстегнутыми пуговицами.

Его голова наклонена вниз, когда он изучает открытую книгу рецептов, но он улыбается мне, когда я закрываю входную дверь.

— Привет.

Мы с ним пересекались только в университете и несколько раз в моей комнате в общежитии. Мы никогда не разговаривали, и он всегда казался довольным этим.

Я выдавливаю натянутую улыбку, пробираюсь мимо журнального столика и коробок посреди пола и направляюсь в свою комнату, придумывая альтернативный способ восстановить контроль над своими мыслями и сердцем. Когда я прохожу мимо кухонного островка, его взгляд останавливается на моих руках, на царапинах, которые опухли и воспалились.

— Иисус. — Он обходит стойку и подходит ко мне. — Что случилось с твоими руками?

— На меня напала кошка, — говорю я, продолжая двигаться в свою спальню, нуждаясь в том, чтобы побыть одной и сбежать единственным известным мне способом.

Он слегка хватает меня за руку, заставляя меня остановиться прямо перед тем, как я достигну коридора со спальней и ванной справа и еще одной спальней слева, моей спальней, в которой мне нужно быть прямо сейчас.

— Должно быть, это был чертовски большой кот, — констатирует он, рассматривая царапины, проводя пальцами вверх и вниз по моей руке. — Ты должна нанести на них немного перекиси, или ты заработаешь инфекцию.

— Обязательно, — отвечаю я, осторожно высвобождая руку из его хватки и прикрывая царапины ладонью. — Собственно, туда я и направлялась.

Он улыбается, но выглядит смущенным.

— Хорошо, дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится. — Он поворачивается к кухне и возвращается к плите. — Не хочешь помочь мне приготовить пирожные?

Я делаю паузу.

— Серьезно?

Он берет пачку масла и начинает ее разворачивать.

— Это просто готовка, Вайолет. Не нужно напрягаться. — Уголки его губ приподнимаются, когда я подхожу к нему с любопытством.

— Да, но как насчет Сета? — спрашиваю я, упираясь локтями в стойку, когда он бросает кусок масла в миску.

— Что насчет Сета?

— Не кажется ли тебе, что он не в восторге от того, что ты тусуешься со мной, ведь я мегера и все такое.

— Ну, поскольку я не очень люблю мегер или женщин в целом, я почти уверен, что он не будет возражать. — Он улыбается, и это, наверное, самая счастливая улыбка, которую я когда-либо видела.

— Я не это имела в виду, — говорю я. — Я имела в виду то, что у него, кажется, проблемы со мной.

— Он просто любит драму, — объясняет он, открывая еще одну пачку масла. — Он справится с этим, как только поймет, что ты не собираешься украсть его славу.

— Украсть его славу?

— Да, ты очень колоритная. — Он смотрит на меня взглядом, от которого мне становится легко внутри, и мне как бы хочется его обнять.

Я опускаюсь на стул.

— А колоритность — это хорошо, верно?

— Конечно. — Он протыкает кусок масла ложкой. — Кроме того, мы с тобой будем тусоваться на работе, когда я начну свою работу в «Мунлайт дайнинг». Это неизбежно.

— Ты собираешься работать в «Мунлайт дайнинг и дринкс»? — Спрашиваю я.

Он кивает.

— Да, я начинаю во вторник.

Я стараюсь не думать о том, что у меня сейчас только одна работа и гораздо больше счетов. Кроме того, заработок, который я получала от сделок, больше не вариант. Моя жизнь меняется, и я не знаю, хорошо это или плохо.

— Ну, вот небольшой совет: большинство ночей поток людей очень маленький, а чаевые — отстой.

— Спасибо за информацию. Тогда я позабочусь о том, чтобы обслужить как можно больше клиентов. Таким образом, чаевые, которые я получу, компенсируют это. — Он улыбается мне. — Я умею ослеплять.

— Не сомневаюсь. — мне смешно — Думаю, мы с тобой могли бы поладить, Грейсон.

— Ты так думаешь? — дразнит он легким тоном, откладывая ложку. — Знаешь, что, по моему мнению, было бы идеальным моментом для знакомства с новым соседом по комнате? Выпекать вместе пирожные.

— Я не пекла пирожных или чего-то еще с шести лет, — признаюсь я.

Он прижимает руку к сердцу и качает головой.

— Ну, мы должны это изменить. Конечно, лучше всего сближают пирожные «Брауни» — если ты понимаешь, о чем я, но у меня нет никакого горшка.

— Пирожные с травкой? — заинтересованно спрашиваю я.

— О, да. — Он берет миску и направляется в угол кухни. — Мои родители были хиппи и постоянно делали их.

— И позволяли тебе их съесть?

— Нет, но я начал красть их, когда мне было около пятнадцати лет, тогда я проходил подростковую бунтарскую стадию. Не буду врать, я до сих пор иногда делаю это, когда хочу расслабиться.

— Ты тоже носил темную одежду и писал депрессивные стихи?

— Да, к темной одежде. — Он открывает микроволновку и ставит миску внутрь. — Но не к поэзии. Мне больше нравились тексты и музыка.

— Ты все еще пишешь? — Спрашиваю я. — Или играешь на чем-нибудь?

Он качает головой, закрывая дверцу микроволновки.

— Нет, я, может быть, и увлекался этим, но я был не очень хорош. — Он нажимает кнопки на микроволновке, и она включается. Затем он поворачивается и откидывается на стойку лицом ко мне, скрестив руки на груди. — Так какой была твоя мятежная фаза, Вайолет?

Я бросаю взгляд на свою темную одежду, скрывающую татуировки.

— Думаю, я все еще могу проходить через это.

— Против кого бунтуешь? — Спрашивает он.

— Против Себя.

Он смеется себе под нос.

— Как насчет твоих родителей? Они ненавидели — или все еще ненавидят твою мятежную жизнь?

Мое сердце опускается в живот, и я внезапно вспоминаю, куда я направлялась до того, как отвлеклась на этот разговор.

— Знаешь, — говорю я как можно спокойнее, вставая со стула. — Если ты действительно хочешь испечь пирожные с травкой, я могу с этим помочь.

Его брови приподнимаются, когда позади него пищит микроволновка.

— О, правда?

Я пожимаю плечами, отступая в свою комнату.

— Это зависит от тебя. Я просто предлагаю.

Он отходит от столешницы и открывает дверцу микроволновки.

— Что ж, я не собираюсь отказываться от предложения.

Я улыбаюсь своей фальшивой, блестящей улыбкой, той, которую я наклеиваю на лицо, когда мне нужно выглядеть счастливой.

— Я скоро вернусь. — Я ныряю в свою комнату и подхожу к коробкам, сложенным у изножья неубранной кровати размера кингсайз. Я роюсь в них, пока не нахожу бутылочку с рецептом, в которой храню свою заначку. Я удивлена, что Престон не попросил ее обратно, но он, вероятно, был слишком помешан на экстази, чтобы даже вспомнить, что она у меня была. Но я не сомневаюсь, что он в конце концов вспомнит и придет спросить об этом. Кажется, мне должно быть не все равно, но на данный момент это не так.

Я возвращаюсь на кухню, где Грейсон снова читает книгу рецептов, бормоча слова песни себе под нос.

— Теперь мне придется немного подправить это, — говорит он, проводя пальцем по странице.

— Что ж, наслаждайся. — Я бросаю ему пузырек с рецептом, и его глаза расширяются, когда он ловит его.

— Святое дерьмо, — говорит он, откручивая крышку и глядя на довольно приличный запас внутри. — Где ты это взяла?

— У меня есть связи. — Моя улыбка все еще яркая, как полированный кубический цирконий, когда я направляюсь в свою комнату.

— Подожди, ты будешь? — Кричит он

— Конечно, — отвечаю я. — Но сначала мне нужно кое о чем позаботиться.

Он озадаченно смотрит на меня, но я ухожу, оставляя его на кухне печь пирожные. Я не вернусь и не присоединюсь к нему не только потому, что травка делает меня злой и сумасшедшей, как алкоголь, но и потому, что я больше не в настроении для компании.

Когда я возвращаюсь в свою комнату, я запираю дверь. Затем я подхожу к окну рядом с кроватью и открываю его. Я выключаю телефон, ложу его на кровать. Я устраиваюсь на подоконнике, глядя вниз на трехэтажный обрыв к бетону. Я думаю, что смогу выжить, но трудно сказать наверняка. Если я ударюсь головой, мой череп, вероятно, треснет, а если я приземлюсь на ноги, то, вероятно, сломаю позвоночник. Кости, вероятно, сломаются, и моя кровь окрасит бетон, как кровь моих родителей испачкала ковер, стены и одеяло на кровати. Падение было бы болезненным, если бы я выжила, но на кратчайший момент во время падения я почувствовала бы умиротворение, зная, что все это может просто закончиться.

Глава 12

Люк

Как только я снова включаю телефон, я понимаю, что все испортил. Один пропущенный звонок от Вайолет. Я пытаюсь дозвониться до нее, но звонок попадает прямо на ее голосовую почту. Обычно я бы ничего об этом не подумал, но она выглядела такой шокированной, когда я спросил ее номер. У меня такое чувство, что она не привыкла полагаться на людей.

Я проезжаю мимо полицейского участка на обратном пути в квартиру, просто чтобы убедиться, что она там не ждет и ее там нет. Я должен чувствовать себя хорошо. Я удвоил свои выигрыш. Все должно быть отлично, но я чувствую себя дерьмом. Я не могу перестать думать о том, как удивилась Вайолет, когда я дал ей свой номер, и как она себя чувствовала, когда я не ответил на ее звонок.

Когда я возвращаюсь в квартиру, Сет сидит на кожаном диване, закинув ноги на стол, одеяла сложены по бокам, и он смотрит ситком по телевизору. Грейсон развалился на полу, положив голову на декоративную подушку, в окружении множества коробок, которые еще нужно распаковать. Вайолет стоит на кухне и наливает сок в стакан. Она не смотрит на меня, ставит сок обратно в холодильник, берет стакан и направляется в нашу комнату.

Я перешагиваю через Грейсона и преграждаю ей путь, когда она выходит в коридор, ломая голову в поисках подходящей фразы.

— Привет.

Она подносит край стакана ко рту.

— Привет. — Она делает глоток, стараясь не смотреть на меня.

Я напрягаю мышцы, нервничая по причинам, которые едва понимаю и которые мне не нравятся.

— Извини, я совсем забыл о том, что выключаю телефон. Когда я иду на игры, я так делаю… и я не подумал.

Она смотрит на меня с тем отстраненным выражением в глазах, которому я сначала немного завидовал, но теперь я просто хочу, чтобы оно исчезло. Я хочу видеть другой ее взгляд, такой же, как тот, что был сразу после того, как я поцеловал ее. Я хочу, чтобы она снова выглядела живой.

Она опускает стакан.

— Все хорошо. — Она начинает проходить мимо меня, и я упираюсь рукой в дверной косяк, снова преграждая ей путь.

— Нет, это не так. Я сказал тебе, что заеду за тобой, и я должен был забрать тебя, — говорю я. — Как ты вообще добралась до дома?

Она пожимает плечами.

— Я прогулялась.

— Но сейчас жарче, чем в аду.

— Просто немного теплее. И я сделала это, так что ты можешь перестать чувствовать себя плохо.

— Вайолет, мне очень жаль. — Я звучу так жалко, но мне все равно. Что меня волнует, так то, чтобы исправить это — исправить нас. И это осознание одновременно освобождает и чертовски пугает.

— Обещаю, все в порядке. — Она фальшиво, натянуто улыбается, затем ныряет под мою руку и уходит в комнату, закрывая дверь.

— Что это было? — спрашивает Сет, направляя пульт на телевизор.

Я качаю головой и иду к холодильнику за пивом.

— Я облажался.

Он хитро улыбается.

— Разве ты не всегда так делаешь? — спрашивает он, и Грейсон фыркает от смеха.

Я снимаю крышку с пива и закатываю глаза.

— Ха-ха, вы двое чертовски веселые. — Я подхожу и падаю на кресло, сбрасывая ботинки. — И почему ты вообще лежишь? В квартире беспорядок

— Мы ждали, когда ты приберешься, — говорит Сет, и Грейсон смеется еще громче. — Наша личная горничная.

— Очень мило с твоей стороны, — говорю я. — Использовать мою слабость к порядку, против меня.

Сет кладет пульт на подлокотник кресла и переключается на новости.

— Эй, тебе не нужно убираться. Ты можешь оставить все как есть.

Я оглядываюсь на коробки и скомканные газеты повсюду и двигаю плечами от дискомфорта, который это мне приносит.

— Я займусь этим сегодня вечером.

Они оба смеются надо мной, а потом мы входим в этот спокойный ритм, смотрим новости, попивая пиво. В конце концов Сет встает и роется в шкафах в поисках еды, наконец, возвращаясь с пирожным. Он жует его, пока я смотрю, как дикторы рассказывают обо всех плохих вещах в радиусе ста миль. Я почти не обращаю внимания, думая о том, как мне просто пойти в комнату и снова извиниться перед Вайолет, все исправить.

Мой разум начинает переполняться мыслями о том, как помириться с ней, как вдруг я слышу, как репортер по телевизору произносит имя «Хейс». Я на мгновение возвращаюсь к реальности и обращаю внимание на экран. Репортер быстро рассказывает о том, что дело об убийстве в Шайенне вновь открывается через тринадцать лет, и что, если у кого-то возникнут какие-либо вопросы, звоните по этому номеру. В комнате становится очень тихо, когда я смотрю на экран, даже когда идет реклама. Я отвожу взгляд только тогда, когда Грейсон встает и потягивается.

— Я собираюсь принять душ, — объявляет он и выходит из комнаты.

Сет встает с дивана.

— Пойду покурю, — говорит он мне. — Хочешь пойти со мной?

Я качаю головой, и его лицо искажается от замешательства, потому что я редко отказываюсь от перекура.

— Хорошо, — говорит он, приподняв брови, покидая меня и выходя на балкон.

Интересно, почему никто из них не реагирует так, как я, но опять же, никто из них не знает того, что я делаю с Вайолет. Они могли даже не знать ее фамилии, так как она так не хотела называть ее мне.

Иисус. Что я делаю? Я имею в виду, может быть, это не связано с ней, но она только сегодня пошла в полицейский участок, и она выросла в приемных семьях, она не рассказала мне, что на самом деле случилось с ее родителями. Но, кроме этого, я мало что о ней знаю, что кажется таким неправильным в данный момент, особенно если она хранит это внутри себя, всю эту смерть. Смерть так тяжела. Я знаю это.

Боже, ей должно быть больно. Я встаю и иду к двери спальни. Она заперта, поэтому я стучу. Требуется еще несколько ударов, прежде чем она открывает дверь с выражением на лице, которое вонзается мне в грудь. Она не плачет, не хмурится и не расстраивается. Она просто выглядит так, будто тонет в нехватке эмоций. На столе в углу стоит небольшой телевизор, а на экране тот же новостной канал, который я только что смотрел.

Она бросает один взгляд на мое лицо и говорит:

— Не спрашивай меня. — Затем она отступает от двери и плюхается на кровать. Отчаяние проникает в ее голос. — Пожалуйста, только не спрашивай меня об этом.

Какого черта мне не спросить ее? Ее родителей убили? Так много вопросов. Я хочу понять ее жизнь, ее, и, что хуже всего, я просто хочу обнять ее и сказать ей, что все будет хорошо, как мне хотелось бы, чтобы кто-то сделал для меня после смерти Эми. Но это то, чего хотел я, и я понятия не имею, хочет ли этого она. Единственное, что я знаю, это то, что она просила меня ни о чем ее не спрашивать, и, если она этого хочет, я дам ей это.

— Я собираюсь пойти взять что-нибудь поесть, — говорю я ей, цепляясь за дверной косяк и подавляя желание засыпать ее вопросами. — Ты хочешь пойти со мной?

Она качает головой, глядя в потолок; ее руки свисают с кровати.

— Нет, спасибо.

— Хочешь, я принесу тебе что-нибудь?

— Если хочешь.

— Хорошо, я принесу тебе что-нибудь, — говорю я, отпуская дверной косяк. — Или, если хочешь, я могу просто остаться и потусоваться с тобой.

— Я хочу побыть одна, — шепчет она. — Пожалуйста, просто иди. Мне сейчас нужно побыть одной. — Она тянется к фиолетовому плюшевому мишке на кровати, обнимает его и переворачивается. Требуется много сил, чтобы не лечь в постель и не обнять ее, но я этого не делаю, потому что она попросила меня этого не делать.

Глава 13

Вайолет

Сегодняшний день превращается в самый дерьмовый день из всех дней в дерьмовой истории, из которой состоит моя жизнь. Все шло хорошо. Двенадцатое утро подряд я вставала в своей новой квартире на новой кровати и впервые не был дезориентирована. Хорошее начало. Потом я читала книгу, которая расслабляла, и я не думала все время о своих родителях или их смерти. Вдобавок я не видела Люка все утро. Я избегаю его с тех пор, как он узнал о моих родителях, потому что не хочу, чтобы он смотрел на меня с жалостью в глазах. Я не хочу, чтобы он задавал вопросы. Я не хочу, чтобы он узнал все подробности, например, как я нашла своих родителей. По крайней мере, в новостях об этом не говорили.

Я сосредоточилась на том, чтобы двигаться вперед и вернуться к тому месту, где я была до того, как все это произошло, до того, как дело было вновь открыто, до того, как появился Люк, и в моей жизни больше не было только меня. Мне нужно вернуть голову туда, где она была раньше, снова стать независимой Вайолет.

Он еще даже не въехал в нашу комнату, наверное, потому, что я его спугнула. Он поставил несколько коробок в шкаф, но я думаю, что он хранит свою одежду в спортивной сумке в гостиной. Он также ничего не сказал об этом, и я не знаю, как я к этому отношусь. Я продолжаю говорить себе, что это хорошо, пространство — это хорошо, но ловлю себя на том, что сомневаюсь в своих истинных чувствах.

После того, как я провожу большую часть дня за чтением, я иду на работу, и там не так многолюдно, потому что идет дождь, а дождь по какой-то причине отпугивает толпу. Все просто. Пока все вдруг не решат, что они собираются рискнуть пройтись под дождем. Затем все становится немного хаотичным, и я бегаю, рассаживая всех и ожидая их заказ. Дверной звонок продолжает звенеть по мере того, как все больше людей входят, оставляя след воды и грязи. Есть один парень, который приходит один, иногда случается так, что — случайные люди заходят и едят в одиночестве. На нем красная футболка, коричневые штаны и густые усы, но, эй, каждому свое.

— Хотите посидеть в баре? — с надеждой спрашиваю я, иначе он займет весь стол.

Он качает головой, закрывая зонтик и стряхивая воду с руки.

— Я возьму кабинку.

Я мысленно закатываю глаза, сажаю его в угловую кабинку, затем оставляю читать меню, а сама иду за стойку, чтобы принести ему воды. Затем я тороплюсь и занимаюсь кассой, а затем направляюсь к его столику, надеясь, что он готов сделать заказ и не готов тратить мое время впустую.

— Вы Вайолет Хейс, верно? — говорит он, когда я прижимаю кончик ручки к блокноту и вдруг узнаю его голос. Я поднимаю взгляд от блокнота, когда он говорит: — Вайолет Хейс, чьи родители были убиты в Шайенне тринадцать лет назад?

Меня пронзает удушающая волна, и я хватаюсь за ручку в руке.

— Ты тот мудак, который мне звонил?

Он замечает мои дрожащие руки.

— Да. — Эта глупая ухмылка растягивается на его лице, когда он тянется к воде.

Ярость пронзает меня вместе с удушающим жаром паники. Моя рука начинает жить собственной жизнью, и я бросаю в него ручку.

Она попадает ему в лицо, и он вздрагивает, роняя воду на стол и рассыпая лед повсюду.

— Что за черт? — Он смотрит на меня так, словно я сумасшедшая, а затем поднимает руки перед собой. — Хорошо, успокойся. Меня зовут Стэн Уолис. Я репортер «Канал 8», «Новости 8», и я хотел бы задать вам несколько вопросов о том, что вы видели той ночью. Я пишу статью об этом.

— Можешь идти к черту. Звонишь мне как какой-то псих. Серьезно. Думаешь, я буду с тобой разговаривать? — Я бросаю ему блокнот, и он падает в воду и лед, а страницы моментально промокают. Я поворачиваюсь на каблуках и обхожу вокруг столов, за которыми сидят люди, некоторые смотрят на меня. За десять секунд мне удалось превратиться из напряженной официантки в Вайолет, которая вот-вот сойдет с ума. Я чувствую гнев в центре моей груди, расширяющуюся дыру, разрывающуюся еще больше.

Стэн следует за мной, пока я бегу к стойке.

— Так ты видела их той ночью? — он спросил. — Тех, кто вломился в твой дом?

Я не отвечаю, умоляя себя сохранять спокойствие. Я должна. Есть ресторан, полный людей, наслаждающихся ужином и семейным времяпрепровождением, и у меня будут серьезные проблемы, если я устрою сцену.

— Ты нашла их? — он спросил. — Своих родителей? Кажется, я где-то читал, что это ты сделала? И что ты оставалась в доме двадцать четыре часа, прежде чем вызвала полицию. Зачем ты это сделала?

Я резко останавливаюсь у стойки перед кассой, где Шерри, официантка средних лет с седой стрижкой, подсчитывает счета. Я оборачиваюсь.

— Иди на хуй, Стэн.

Как раз в тот момент, когда я это говорю, выходит мой босс и владелец ресторана Бенни.

— Вайолет, — шипит Бенни, оглядывая столы и кабинки. Его лицо краснеет, а голос понижается. — Иди в подсобку прямо сейчас.

Тогда все обостряется. Репортер выбегает через парадную дверь, бросив то, что он начал. Я пробираюсь в заднюю кухню, и через несколько секунд входит Бенни. Он также повар и носит этот грязный белый фартук, который завязывается вокруг его круглого живота. Я не могу перестать смотреть на пятна, пока он стоит перед духовкой и ругает меня. Пятна красные, наверное, от кетчупа, но выглядят как кровь. Кровь. Смерть. Кровь. Я начинаю визуализировать вещи, не только о моих родителях, но и о себе. Моя смерть. Как это произойдет. Ужасно. Трагически. Я представляю себя лежащей на полу умирающей вместе с родителями. На секунду я чувствую себя хорошо.

— Вайолет, я думаю, мне придется тебя уволить, — говорит Бенни, а я только и делаю, что смотрю на его лысину, блестящую в флуоресцентном свете.

Я бы, наверное, просто позволила ему уволить меня, но тут входит Грейсон. Он одет в костюм бармена, белую рубашку и черные брюки, и в руке у него стакан.

— Эй, Бенни, сделай ей поблажку. У нее плохой день.

— Мне наплевать, если у нее плохой день, — отвечает он, снимая крышку с кастрюли из нержавеющей стали. — Она сбросила F-бомбу в мой ресторан. Там есть дети, которые плачут из-за этого.

— Ага, но парень схватил ее за задницу, — врёт Грейсон, быстро поглядывая на меня. — Ты должен дать ей поблажку. Это сексуальное домогательство.

Бенни выглядывает из-за кастрюли и берет большую ложку с полки из нержавеющей стали.

— Это правда, Вайолет?

Я пожимаю плечами, зная, что должна приложить больше усилий, но в моей груди слишком много тяжести, чтобы волноваться. Кажется, меня волнуют только чертовы красные пятна на его фартуке.

— Наверное, да.

— Ты так думаешь или нет? — спрашивает он, помешивая кипящую воду.

Грейсон давит на меня взглядом «Что ты делаешь? Я просто дал тебе легкий выход»

Я устало вздыхаю, заставляя себя приложить больше усилий, потому что мне нужна моя работа.

— Да, он схватил меня за задницу… Извини, что уронила F-бомбу.

Бенни разочарованно вздыхает и указывает на меня капающей ложкой.

— В следующий раз расскажи мне, прежде чем бросаться неуместными словами. Хорошо?

— Хорошо.

Он хмурится, его лоб сморщивается, но он отпускает меня, говоря, чтобы я взяла следующие несколько дней выходных и собралась. Я делаю глубокий вдох, киваю, беру с полки сменную одежду и выхожу подышать свежим воздухом. Мне придется потерять недельную зарплату. Я злюсь не на себя, а на репортера. Я выбегаю из ресторана на заднюю парковку, где паркуются сотрудники. Небо все еще покрыто серыми тучами, но дождь превратился в морось, и здания вокруг освещаются светом квартал.

Я сжимаю челюсть и иду к середине грязной парковки, сжимая одежду в руках. Внезапно я сжимаю руки в кулаки и кричу сквозь стиснутые зубы:

— Трахни его! Блядь! — Я думала, что давно избавилась от репортеров. Этот должно быть был здесь, потому что полиция возобновляет дело.

Внезапно я слышу хруст гравия, когда кто-то приближается ко мне.

— Ты в порядке? — С беспокойством спрашивает Грейсон.

Я остаюсь неподвижной.

— У меня все нормально. Всего лишь неделя без работы. Я должна быть благодарна, что он не уволил меня. — Я хочу сказать спасибо, потому что он помог мне, но я даже не знаю, как и с чего начать.

— Я не об этом. — Он останавливается позади меня, и я слышу его дыхание. — Я имею в виду то, что тот парень сказал тебе.

Я вонзаю ногти глубже в ладони. Я должна ударить его. Я должна была ударить репортера. Мне нужно что-нибудь ударить. Мне нужно избавиться от этого дрожащего, острого, болезненного ощущения.

— Я в порядке.

Грейсон двигается рядом со мной, и мои мышцы напрягаются. Он идет в беспорядок, в который он не должен идти, потому что я серьезно думаю о том, чтобы ударить его, просто чтобы я смогла сделать что-то, чтобы остановить это режущее чувство внутри меня.

Он протягивает мне стакан, наполненный красной жидкостью.

— Это тебя успокоит.

Я осторожно смотрю в стакан, чувствуя, как закипает гнев.

— Что это?

— Водка и клюква.

— Я не пью.

— Я не налил в него много водки. — Он продолжает держать стакан с сочувственной улыбкой на лице.

Я выхватываю у него стакан и проливаю немного на свои ботинки. Делаю несколько глотков, чувствуя, как жжение алкоголя смешивается с тревожным жжением внутри меня. Я подливаю масла в огонь. Я знаю это. И я должна просто вылить его на землю и уйти.

Вместо этого я допиваю остаток напитка и возвращаю пустой стакан Грейсону.

— Спасибо.

— Пожалуйста. — Он берет стакан и вращает его между руками. — Я заканчиваю работу примерно через тридцать минут… ты можешь подождать… приходи потусоваться в баре, и мы могли бы вместе сесть на автобус и добраться до дома.

— Разве Сет не заедет за тобой?

— Нет, Люк и он устраивают вечеринку в квартире, и я уверен, что они оба слишком пьяны, чтобы вести машину.

Я поворачиваю голову и смотрю на него, задаваясь вопросом, как много он услышал. Он слышал, что моих родителей убили? Что я нашла их. Есть ли сейчас в моей жизни еще кто-нибудь, кто знает о моем испорченном прошлом? — Сколько ты слышал?

— Немного, но я обещаю, что мой рот на замке, — говорит он, не теряя ни секунды.

Он настоящий? Я тихо стою, пытаясь понять это, но я едва могу понять себя, не говоря уже о ком-то еще.

— Хорошо, я, пожалуй, подожду.

Его улыбка расширяется.

— Ладно, переоденься и садись за барную стойку. Я принесу тебе ещевыпить.

Мне, наверное, надо было с ним поспорить, сказать ему, что я нехороший человек, когда пьяна, что моя безрассудная энергия усиливается в разы. Но вместо этого я киваю и следую за ним обратно в ресторан, точно зная, куда иду, и мне все равно.

Глава 14

Люк

Я действительно счастливый сукин сын. Я на самом деле счастлив, но только потому, что управляю своей удачей, создаю ее, обманываю её. Я играю в азартные игры почти полторы недели подряд, и у меня тысяча двести баксов. Мне, наверное, пора остановиться, но это так тяжело, когда раз за разом разыгрываю победную серию. Когда я сажусь за стол, я контролирую почти все и ко мне приходит осознание, как сильно я поэтому соскучился.

Вайолет почти не разговаривает со мной, половину времени проводит на работе, а другую в своей комнате. Я пытаюсь дать ей личное пространство, потому что ясно, что она этого хочет, но я начинаю задаваться вопросом, не являются ли то, что она хочет, и то, что ей нужно, совершенно разными вещами, которые я могу понять в определенной степени, желая быть одной, но она полностью замкнулась от всех, всегда одна. Я несколько раз пытался заговорить с ней, просто чтобы вернуть ее в свою жизнь и услышать звук ее голоса, но в ответ получал лишь односложную фразу.

Я все еще сплю на диване, но это становится неудобным, и я еще даже не распаковал свои коробки просто потому, что она всегда запирает дверь. Я хочу ворваться туда и потребовать свою территорию, но потом вспоминаю выражение ее лица, когда она открыла дверь после того, как я узнал о ее родителях, и останавливаю себя, отключаю свое раздражение, напоминая себе, что дело не во мне и не в том, что хочу я.

Всю последнюю неделю я разговаривал с мамой по телефону через день. Я игнорировал ее звонки, но после тридцати с лишним сообщений, забивших мою голосовую почту, я наконец начал брать трубку. Она в одном из своих состояний, когда ей кажется, что кто-то ее преследует — сосед, почтальон, полиция. Она делала это часто, когда я впервые поступил в колледж, звонила мне, чтобы сказать, что мне нужно вернуться домой, чтобы защитить ее. За последние несколько месяцев она немного успокоилась, но я думаю, что когда я сказал ей, что не поеду домой на лето, она решила начать снова. Я изо всех сил старался не ударить что-нибудь кулаком, напоминая себе, что у меня есть своя жизнь и я могу делать все, что захочу. Но каждый раз, когда я слышу ее голос, он напоминает мне о прошлом, затем начинаются кошмары, и меня переполняет гнев.

В пятницу вечером мы с Сетом решили устроить вечеринку, чтобы отпраздновать новоселье, и я рад, потому что мне действительно нужно отдохнуть от всего что происходит в моей жизни. Вайолет и Грейсон все еще на работе, у нас в гостиной полно людей, играет музыка, бесконечное количество выпивки и недельной или около того давности пирожные, которые Грейсон готовил, Сет и он время от времени их едят. Я спросил его, где он взял травку, и он ответил, что у друга, но я думаю, что Вайолет дала ему ее, что заставляет меня беспокоиться, что она может вернуться к тому придурку. Но я не собираюсь спрашивать ее об этом. Если она такая дура, то я ничего не могу с этим сделать. Не. Моя. Проблема. По крайней мере, это то, что я пытаюсь внушить себе, но, как всегда, я не могу не думать о своем прошлом и о том, что наркотики и торговля сделали с моей матерью — во что они ее превратили.

Я ставлю пиво, чипсы и какую-то странную тарелку с фруктами, которую Сет взял, в гостиной, но другие продукты держу в холодильнике для личного пользования. Затем я начинаю играть в «Техасский холдем» за столом, выжимая из своей удачной полосы все, что есть. У меня в организме слишком много стопок водки, и короли начинают выглядеть как королевы, но я не перестану играть или пить, потому что я чертовски хочу расслабиться.

За столом еще пятеро парней, включая Сета, который не очень хорош в картах, но любит играть. У одного из парней, кажется Джон, на коленях сидит блондинка с ярко-красными губами, в обтягивающей кожаной юбке и белом топе без лифчика. Она продолжает бросать на меня эти взгляды, и я размышляю, хочу ли я заигрывать с ней. Джон сказал, что они не встречаются, а просто друзья, но все равно будет немного странно, если Вайолет войдет, и я все еще не уверен, смогу ли я полностью отпустить ситуацию и получить то, что я так давно хочу — столь необходимый трах, тот, где я контролирую ситуацию. Опять же, я не должен даже думать о Вайолет. Мы не вместе. Мы целовались один раз. Так что, черт возьми. Время двигаться дальше. Забыть девушку, которая не проявляет ко мне никакого интереса… девушку, которая неделями контролировала все мои мысли, по крайней мере, это то, что я говорю себе.

Когда я выигрываю следующую раздачу, мое опьянение затуманивает мой мыслительный процесс, и я начинаю творить свою магию, флиртуя с девушкой напротив меня, которая говорит мне, что ее зовут Кензи. После нескольких улыбок и комплиментов я уговариваю ее слезть с колен Джона и подойти ко мне.

— У тебя великолепные глаза, — шепчет она мне на ухо, к счастью, не хихикая, и проводит пальцами по моим волосам.

— Тебе лучше не обижать ее, — со смехом говорит Джон, делая глоток пива и изучая свои карты.

Обидеть ее, нет. Трахнуть ее, да. Я обнимаю ее за спину, и она слегка покачивает задницей, устраиваясь у меня на коленях, и это приятно, но не так хорошо, как обычно.

— Ставь, придурок, — говорит мне Джон, бросая горсть голубых фишек в центр стола.

Бросив на него предостерегающий взгляд, я тянусь за фишками, но останавливаюсь, когда его глаза устремляются на дверь.

— Ну, ну, если это не мой самый любимый чертов человек в мире. Что ты здесь делаешь, красавица?

— И, если это не самый большой придурок в мире. Я живу здесь, идиот. — Звук голоса Вайолет на фоне музыки заставляет меня напрячься. Я думал, что она не вернется с работы еще как минимум час.

Я жду, кажется, пять часов, хотя на самом деле это, вероятно, всего лишь пять секунд, затем Вайолет проходит мимо стола и поворачивает в кухню рядом с ним. На ней длинная юбка, низко сидящая на бедрах, и этот черно-белый топ, закрывающий только нижнюю часть ребер. Я вижу ее плоский живот, гладкую кожу и татуировку черными чернилами, извивающуюся вверх, над грудной клеткой и ниже бедра. Пышные узоры образуют цветы и занимают половину ее стороны. Это самая сексуальная вещь, которую я когда-либо видел… Я хочу сорвать с нее одежду, чтобы увидеть, где кончаются и начинаются линии.

Она неторопливо идет к холодильнику, почти не обращая внимания на происходящую вечеринку, и тут за столом появляется Грейсон с красными глазами и запахом сигаретного дыма.

Он плюхается в кресло рядом с Сетом, берет горсть картофельных чипсов и говорит:

— Что я пропустил?

Сет прищуривается и наклоняется к Грейсону.

— Ты… — он нюхает воздух перед ртом Грейсона. — Ты пьян?

Грейсон пожимает плечами, запихивая чипсы в рот.

— Это действительно имеет значение?

Сет откидывается на спинку сиденья, положив руку на спинку.

— Ты почти никогда не пьешь.

Грейсон игнорирует его и начинает жевать чипсы, в то время как мое внимание снова переключается на Вайолет на кухне. Она что-то ищет в холодильнике, опустив голову. Она отбрасывает прядь волос с плеча и быстро переводит взгляд в мою сторону, переводя взгляд с девушки у на коленях и на меня. Я ожидал отстраненного взгляда, в котором она всегда так хороша, и я думаю, что она стремится к нему, но на мгновение в ее глазах появляется боль.

— Итак, Джон-придурок, — говорит она, отводя от меня взгляд. — Чем ты занимался последние несколько месяцев?

Джон-придурок откидывается на спинку стула, разглядывая ее задницу.

— Не так уж и много времени прошло. Ты все еще в своем обычном состоянии?

Не в силах удержаться, я беру фишку и бросаю в него. Мой пьяный прицел сбивается, и он попадает в стену, звякая по ней, а Джон даже не замечает. Однако Сет и Кензи смотрят на меня озадаченно.

Вайолет отодвигается от холодильника и закрывает дверь бедром, сжимая в руке полупустую бутылку текилы. Я сразу чувствую, что что-то не так. Она говорит, что не пьет, и я никогда раньше не видел, чтобы она пила. Интересно, что-то случилось, на работе или, может быть, с делом ее родителей, но как я должен узнать, что случилось, когда она ни хрена не хочет со мной разговаривать.

— В последнее время нет. — Она отвинчивает крышку, не сводя глаз с Джона, который выглядит так, будто думает, что ему вот-вот повезет. Она делает глубокий вдох, затем подносит горлышко бутылки к губам и откидывает голову назад, делая глоток. Когда она пьет, ее спина выгибается, а грудь выпячивается. Я почти уверен, что каждый парень за столом, кроме Сета и Грейсона, смотрит на нее с отвисшей челюстью.

— Лисица, — бормочет Сет со стула рядом со мной с ухмылкой на лице, изучая свои карты.

Вайолет вынимает бутылку изо рта, и ее глаза наполняются слезами, когда она давится. Она быстро закручивает колпачок и слизывает остатки текилы с губ.

— Боже, это дерьмо прожгло мое горло.

— Убийца-тебя (Ta-kill-ya игра слов) сделает это с тобой, — шутит Джон, как будто он самый смешной чертов комик в мире.

Вайолет снисходительно улыбается ему.

— Да, наверное.

Джон усмехается, кладя карты на стол.

— Я знаю, ты сказала, что не занимаешься своими обычными вещами, но не могла бы ты, милая, сделать исключение для своего любимого парня во всем мире… Мне это очень нужно, детка.

Вайолет держит бутылку в руке, ее зеленые глаза смотрят на меня, прежде чем она говорит Джону:

— Следуй за мной.

Джон выглядит так, словно только что наткнулся на золото, и отодвигает стул от стола.

— Извините, ребята, но я думаю, что не буду учувствовать в следующей раздаче. — Он забирает свое пиво и обходит вокруг стола, следуя за Вайолет, когда она проносится мимо меня, а Джон следует за ней, как щенок. Они исчезают в ее комнате — нашей комнате. Я смотрю на дверь, моя грудь горит, когда я борюсь с желанием пойти за ней. Она не моя. Я не хочу, чтобы она была моей. Просто оставь ее в покое. Это не похоже на то, что она займется сексом.

— Ну и шлюха, — еле слышно говорит Сет, беря красный пластиковый стаканчик с водкой и апельсиновым соком.

— Она не шлюха, — огрызаюсь я немного резче, чем хотел, и бросаю карты на стол. — Ты ничего о ней не знаешь.

Сет подносит край стаканчика ко рту.

— Ты тоже, — напоминает он мне. — Так откуда ты знаешь, что это не так?

— Потому что знаю. — Но я этого не знаю. Вайолет много лжет, и трудно сказать, правда ли то, что слетает с ее губ. Может она и не девственница. Может быть, она спит с кем-то так же много, как и я. Может быть, она торгует наркотиками, спит с кем попало, а потом творит всякую ерунду, например, выпрыгивает из окна.

— Черт возьми, — ругаюсь я, потому что это не должно меня беспокоить. Ни одна девушка никогда не беспокоила меня. И все же Вайолет заставляет меня беспокоиться. Я сталкиваю Кензи с колен, и она приземляется на ноги, но спотыкается на каблуках. Она едва ловит равновесие.

— Не слишком грубо? — фыркает она, вставая.

Я поднимаюсь на ноги, когда меня охватывает ярость. Я понятия не имею, что делать, но если я не сделаю что-то в ближайшее время, я взорвусь.

Вайолет

Пьяная, злая Вайолет выходит, и ей скучно. Это не очень хорошая комбинация. Это более чем вероятно означает, что я собираюсь искать неприятности. А проблемы для меня обычно означают такие вещи, как прыжки из окон двухэтажных домов. Как бы я ни любила искушать смерть, в последний раз, когда я напивалась, когда я чувствовала себя так, меня фактически сбила машина. Я сломала ногу, и Престону это не понравилось. Я изо всех сил пыталась объяснить ему, почему я это сделала, и он сказал мне, что я буду одной из тех людей, которые не смогут пить, без тяжелых последствий. Я ненавижу то, что думаю о Престоне, и что я как бы, может быть, немного скучаю по нему и по той жизни, которую я построила с ним, потому что до всей этой драмы/домогательства все было довольно комфортно. И мне никогда раньше не было так комфортно.

— Эй, ты не против, если я закурю прямо здесь? — спрашивает Джон-Придурок, устраиваясь на моей кровати, скрестив ноги. Он один из моих постоянных клиентов, который немного раздражает и действует мне на нервы, но мне скучно, и мне нужно отвлечься. И я почти уверена, что Люк думает, что я вернулась в комнату, чтобы переспать с ним, судя по его ревнивому выражению лица. Мне не нравится, насколько я довольна мыслью о том, что он может ревновать. Но он не имеет на это права, учитывая, что у него на коленях сидит та шлюшка, у которой настолько крутые изгибы, что ее юбка и рубашка даже не могут их скрыть.

— Делай что хочешь. — Я пожимаю плечами, просматривая песни на своем ноутбуке. Однако названия песен трудно читать, и чем дольше я смотрю на них, тем больше мне становится скучно и беспокойно. Наконец, я случайным образом нажимаю на одну из них, и начинает играть «Make Damn Sure» группы «Take Back Sunday». Затем я решаю найти Стэна Уолиса, посмотреть, смогу ли я получить какую-либо информацию о нем. Пойти и надрать ему задницу. Это заставило бы меня чувствовать себя лучше. Я запускаю поиск по нему и добавляю 8-й канал, затем щурюсь на экран. Трудно сказать, кто из них он… все они выглядят размытыми.

— Боже, это дерьмо хорошо пахнет. — Джон усмехается, вытаскивая трубку из кармана. Он довольно красив для наркомана и не так богат, как большинство моих постоянных клиентов. На голове у него шапочка, на запястье обтрепанный кожаный ремешок и несколько дырок на джинсах. Я включаю лампу и вижу, что его зрачки расширены. Он берет остаток травки из моего рецептурного флакона и набивает себе трубку. Я была несколько удивлена, когда Грейсон вернул мне его, взяв лишь немного для своих пирожных с травкой. Большинство людей забрали бы все это.

Джон что-то говорит мне, выпуская дым, но я только включаю музыку и продолжаю искать информацию о Стэне Уолисе. Но через некоторое время я сдаюсь, потому что размытость и яркость экрана режет глаза. Я отодвигаю компьютер в сторону, затем копаюсь в ящике тумбочки в поисках жвачки, но все, что у меня есть, это пакет леденцов. Я достаю один и кладу его в рот, чтобы избавиться от неприятного привкуса алкоголя, оставшегося на вкусовых рецепторах. Затем я ложусь на кровать и смотрю в потолок. Я не могу перестать думать об этом репортере и его вопросах. А если он снова появится? Что, если я не справлюсь? Я справляюсь с этим прямо сейчас? У меня в груди ощущение затишья перед бурей, волны рвутся с белыми кончиками, готовые подняться выше, когда они устремляются к берегу. Вопрос, где берег? Я? Кто-то еще? Мне нужно что-то сделать. Я слишком выбита из колеи.

Я убавляю музыку и сажусь, когда Джон делает еще одну затяжку из трубки, и дым наполняет комнату. Я подтягиваю колени и смотрю, как он снова и снова затягивается, пока я рассасываю леденец. Он ничего не говорит, но продолжает смотреть на леденец у меня во рту, или на мой рот — я не могу сказать наверняка. Я мечусь назад и вперед, хочу ли я выгнать его, чтобы я смогла получить свой прилив адреналина в одиночку, или я хочу, чтобы он был рядом? Могу ли я использовать его для своих нужд? Когда я поцеловала Люка, это было приятно и отвлекающе. Интересно, может ли поцелуй Джона дать мне такой же эффект? Я могла бы попробовать, потому что мне это нужно сегодня вечером. Нужно забыть о моей жизни. О моей работе. О Стэне, глупом репортере.

— Что? Почему ты смотришь на меня так, будто хочешь меня трахнуть? — с ухмылкой спрашивает Джон, облако дыма выходит из его губ.

— Нет. — Я встаю на колени на кровати и откидываю волосы в сторону, приближаясь на дюйм, вытаскивая леденец изо рта. Моя рубашка задралась, и Джон с ленивой ухмылкой рассматривает мою голую кожу. Я могла бы поцеловать его и выяснить, так ли хорошо Джон отвлекает внимание, как Люк. Я никогда не была любительницей поцелуев, но, может быть, что-то изменилось, может быть, я могла бы…

Кто-то стучит в дверь.

— Вайолет, открой эту чертову дверь. — Это голос Люка, и он полон гнева.

Глаза Джона выпучиваются, когда он кашляет, от вдоха дыма, наполненного травкой.

— О, черт, Люк твой парень?

Я закатываю глаза, когда Люк снова стучит в дверь.

— За тот год, что я с тобой общаюсь, ты когда-нибудь видел меня с парнем?

Он пожимает плечами, щелкая зажигалкой.

— Нет, но я ничего о тебе не знаю — никто не знает.

Я открываю рот, чтобы согласиться с ним, когда Люк снова и снова начинает стучать в дверь. Покачав головой, я встаю с кровати, спотыкаясь о низ юбки, когда наступаю на нее, и упираюсь в дверной косяк. Люк снова стучит в дверь, и я рывком открываю ее. Он все замахивается чтобы снова начать долбиться, и его кулак летит ко мне. Я не двигаюсь, и он едва останавливается вовремя, прямо перед тем, как ударить меня по лицу. Он прижимает кулак к боку, выглядя испуганным, но затем этот взгляд исчезает, и он протискивается мимо меня в комнату…

— Убирайся к черту, — говорит он Джону Тревожно спокойным тоном, кивая на дверь.

Джон отодвигает трубку ото рта.

— В чем, черт возьми, твоя проблема? Я просто сижу здесь, курю. Я не прикасался к ней.

Люк подходит к кровати и выхватывает трубку из рук Джона. — Ты моя проблема. А теперь иди нахуй.

Джон встает с кровати. Он ниже Люка, но больше телом. Тем не менее он делает то, о чем его просят, и направляется к двери, останавливаясь перед тем, как выйти.

— Могу я хотя бы вернуть свою трубку?

Люк выталкивает его за дверь, а затем бросает ему трубку. Джон не успевает среагировать, и она падает на пол, рассыпая обожженную травку по всему ковру. Джон ругается, когда Люк захлопывает дверь и запирает ее. Меня начинает трясти с головы до ног, ожидая, что он обернется, но он этого не делает, просто прислоняется головой к двери…

На нем черная рубашка и джинсы, которые достаточно обтягивают, чтобы его задница выглядела очень аппетитно. Хотя, может быть, его задница просто выглядит очень мило. Я никогда не обращала на это внимания до сих пор. Я положила леденец в рот, наклонив голову набок, чтобы получше рассмотреть его. Когда он поворачивается ко мне, я даже не пытаюсь скрыть тот факт, что не могу оторвать своя взгляд. Я пьяна и неосторожна, и каждая черта моего пресыщенного характера усиливается.

Он проводит рукой по своим коротко стриженным каштановым волосам, мышцы его рук дрожат.

— Ты сводишь меня с ума.

— Ты так часто это говоришь. — Я перекатываю леденец во рту, и его глаза устремляются на него.

Он смотрит на меня большими глазами, излучающими желание.

— Ты делаешь это нарочно? — спрашивает он с диким взглядом, кивая на конфету у меня во рту.

Леденец щелкает мне по зубам.

— Нет, у меня во рту был привкус текилы, и это единственное, что у меня было в комнате, чтобы его скрыть.

Он откидывается спиной к двери, выглядя измученным.

— Держу пари, Джону это нравилось.

Мои губы растягиваются в улыбке.

— Я уверена, что так оно и было.

Он качает головой и крепко зажмуривается.

— Клянусь Богом, ты пытаешься залезть мне под кожу.

Я вытаскиваю леденец изо рта и выбрасываю его в мусорное ведро.

— Я не пытаюсь тебе ничего сделать. Это ты вломился сюда.

Его глаза открываются, холодные, острые, и взгляд в них отбрасывает меня назад. Возбуждает меня. Когда возбуждение смешивается с алкоголем, я совершенно обо всем забываю. Где я. Кто я. Чего я хочу.

Он делает шаг вперед к изголовью кровати, и я стою у изножья.

— Я стучал в дверь, потому что боялся того, что ты здесь делаешь.

— Что? Торгую наркотиками? Вот что я делаю, Люк. Я уже говорила тебе об этом.

— Ну, ты не должна этого делать… и я не об этом думал… — Его ноги вытягиваются, когда он шагает ко мне. — Я думал, ты занимаешься сексом.

Я хочу отойти от него, потому что жар и страсть исходят от него так же сильно, как от нас двоих исходит аромат текилы и водки.

— Если и так, то это не твое дело.

— Да, так и есть. Все, что ты делаешь — мое дело.

Я фыркаю от смеха.

— Ты так думаешь?

Он скрещивает руки и останавливается прямо передо мной.

— Потому что ты привела меня в свою жизнь, съехалась со мной… — Он замолкает, его внимание перемещается на мой рот. — Поцеловала меня.

Я смеюсь, и это мой пьяный смех, высокий и глуповатый.

— Я поцеловала тебя. Это правдивая истори?. Ты тот, кто впился своими губами в мои.

— Я не впивался своими губами в твои, — горячо говорит он, моргая, чтобы сфокусировать взгляд, когда наклоняется. — Мы целовались вместе, и тебе это понравилось. Признай это.

Я отрицательно качаю головой.

— Не буду.

— Скажи это.

— Ни за что.

— О Боже, — рычит он, дрожа от раздражения и стискивая руки. — Я не могу победить тебя. Я пытаюсь, пытаюсь и пытаюсь получить от тебя что-нибудь — что угодно, а ты мне этого не даешь.

— Мне так жаль, что я не позволяю тебе победить себя, как и всех других девушек, с которыми ты спишь, — говорит мой пьяный рот. — Вот дверь. — Я указываю пальцем на нее. — Ты можешь уйти, когда захочешь.

Он качает головой и издает пронзительный смех.

— Это должна была быть наша комната, но ты заняла ее.

— Я не забирала ее, ты просто не заходишь сюда.

Он делает паузу, а когда снова говорит, становится уже спокойнее.

— Это то, чего ты действительно ждешь? Чтобы я просто пришел сюда? Потому что казалось, что ты хотела свое личное пространство.

— Да, именно этого я и ждала, — пробормотала я. На самом деле заикаясь. Я никогда не заикаюсь. Во время нашего небольшого разговора мне каким-то образом удалось потерять уверенность в голосе и признаться ему, что я все ждала, пока он придет ко мне.

Он замолкает, выглядя пораженным, испуганным, но в то же время спокойным, его глаза темнеют, а ресницы опускаются.

— Скажи это еще раз.

— Что сказать?

Он скользит ногой по полу, подходя ближе, и его колено натыкается на мое.

— Что ты ждала, когда я войду сюда.

Я качаю головой, прижимаясь коленом к его колену.

— Я не говорила этого.

Его взгляд скользит по нашим соприкасающимся коленям. — Ты только что сказала, что ждала меня.

— Что ж, я лгунья.

— Я знаю, но в этот раз ты не лгала.

Я вообще ничего не говорю. Я представляю, как прохожу мимо него, выхожу из дома, направляюсь по дороге, добираюсь автостопом до самого высокого здания в городе. Поднимитесь на крышу и прыгаю. Вместо этого я стою на месте, потому что туман в моей голове позволяет оставаться здесь с ним. Я с нетерпением жду, когда он сделает то, что собирается сделать. Закричит на меня. Оставит меня. Поцелует меня.

Его рука тянется в сторону и обвивается вокруг моего бедра. Я начинаю открывать рот, когда его пальцы касаются моей кожи и обвивают мою талию, но внезапно я теряю самообладание и наклоняюсь, целуя его. В ту секунду, когда наши губы соприкасаются, я чувствую себя в безопасности от всего плохого в своей жизни. Я виню в этом текилу. Но я почти уверена, что не текила заставляет меня делать то, что я делаю дальше, а только страсть, которую я чувствую в данный момент. Когда я раздвигаю губы в надежде, что он скользнет языком в мой рот, я сокращаю пространство между нашими телами, прижимаясь к нему, затем поднимаю ногу, чтобы перекинуть ее через его бедро. стороны Люк выдерживает паузу, а затем он издает хриплый стон, и все резко начинает двигаться в ускоренном темпе. Его горячая ладонь скользит по моей ноге вверх к бедру, пальцы отодвигают ткань моей юбки, когда он хватает меня за ногу и подхватывает. Я обхватываю его ногами, сжимая лодыжки, пока его язык проникает глубоко в мой рот. Он прижимается ко мне, снова стонет и ведет нас к кровати. Через несколько секунд мы падаем. Вместе. Мы приземляемся на матрас, прогибается, подстраиваясь под вес наших тел. Мы путаемся в простынях и одеяле, наши ноги переплелись, руки лежат друг на друге, тела извиваются в гармонии. Я продолжаю издавать эти маленькие хнычущие звуки, но это не может быть правильным. Я не хнычу.

Люк отстраняется, когда я всхлипываю в пятый или одиннадцатый раз. Он изучает мое лицо, пока я громко дышу, мои руки обхватывают его лопатки, тепло его кожи течет сквозь ткань его рубашки.

— Почему ты остановился? — спрашиваю я, затаив дыхание.

— Понятия не имею, — бормочет он, затем прижимает свои губы к моим, захватывая мои руки в свои ладони и прижимая их надо мной.

Я задыхаюсь, желание переполняет меня сильнее, чем моя потребность в приливе адреналина. Во мне сейчас его предостаточно. Стучит по самым чувствительным частям моего тела, пульсирует в бедрах. Он пожирает меня своим ртом, сжимая мои запястья вместе и прижимая меня к кровати. Я целую его в ответ с большим количеством эмоций, чем когда-либо раньше, мои пальцы скользят вверх и вниз по его спине, по его волосам, когда моя спина изгибается, и я извиваюсь под ним. Его свободная рука блуждает по моему телу, затем вверх по юбке, направляясь к верхней части бедра. Это не самое далекое, куда я заходила раньше, но самое далекое, куда я заходила с кем-то, к кому у меня есть чувства, и эмоции, стоящие за этим, становятся слишком сильными.

Я хочу сказать «стоп», но затем его палец скользит под край моих трусиков, и слова так и не срываются с моих губ из-за поразительного, но удивительного покалывания, пробегающего по каждой части моего тела. Я чувствую, что вот-вот взорвусь, и ощущение только усиливается, когда он вводит в меня палец, а затем другой. Я кричу от блаженства, когда он начинает двигать ими, мои бедра бьются о его руку, а мое тело ищет большего. Он страстно целует меня, прежде чем его рот опускается вниз, его рука покидает мои руки, освобождая меня из его хватки.

Однако я держу руки над головой, закрыв глаза и хватая ртом воздух. Другой рукой он приподнимает мой топ и стягивает с меня лифчик, соски высвобождаются и через несколько секунд его рот накрывает мою грудь. Я пропала. Тону в море желания и алкоголя, беспомощно падаю, когда теряю контроль, и мое тело воспламеняется. Я снова вскрикиваю, впиваясь ногтями в ладони, пытаясь избавиться от прилива адреналина, которого жаждала всю ночь. Я чувствую, как распадаюсь на части, впадаю в беспомощность, теряю контроль над всем, как все внутри меня распадается на части, и мой разум уносится прочь. Когда я возвращаюсь к реальности, я измучена, опустошена, но довольна. Люк больше не сосет мой сосок, а лежит рядом со мной, упершись локтем в матрас и положив голову на руку. Он ничего не говорит, просто смотрит на меня сверху вниз, его глаза блестят, его лицо наполнено неуверенностью, как будто он не уверен, или, может быть, даже сожалеет о том, что только что произошло.

— Прости, что у меня был выключен телефон, когда ты мне звонила, — тихо говорит он. — Я всегда выключаю телефон, когда играю в покер.

Я хочу сказать ему, почему я была расстроена, но даже пьяная, идея открыть ящик Пандоры, набитый моим прошлым, не кажется хорошей идеей.

— Прости, что заняла комнату. — Я одариваю его усталой улыбкой.

Легкая улыбка украшает его губы.

— Все хорошо. В любом случае, я вроде как намеренно спал на диване, потому что мне казалось, что тебе нужно личное пространство.

— Я думала, что мне это нужно… потому что я обычно так и делаю… — Я замолкаю, моргая от усталости. — Но я уже не так уверена в этом.

Он замолкает на мгновение.

— Если я тебе понадоблюсь… тогда я здесь.

У меня перехватывает дыхание, когда он протягивает руку и проводит пальцами по моим ребрам. Он стягивает мою рубашку вниз, прикрывая меня. Кажется, это лучшее, что кто-либо сделал для меня, и мне хочется обнять его, но мои руки слишком устали.

Я зеваю, алкогольная сонливость овладевает мной.

— Я думаю, что пойду спать, — бормочу я, переворачиваясь и практически подползая к подушке, чтобы рухнуть на живот. Он садится на край кровати и смотрит на дверь. — Можешь пойти туда, если хочешь. — Я снова зеваю. — Но я бы хотела, чтобы ты остался здесь… со мной… — Я едва могу понять, что говорю, но все, что я знаю, это то, что когда я в его объятиях, кажется, что все плохое ушло.

Люк

Я никогда не делал этого раньше. Никогда не отдавал девушке все и ничего не брал взамен. Я всегда был эгоистом, и в этом был смысл. Я хотел быть эгоистичным вместо того, чтобы быть обделенным.

После того, как Вайолет засыпает, говоря мне, что она хочет, чтобы я остался с ней, я сажусь на кровать, обхватив голову руками, и решаю, что делать. Я серьезно подумываю лечь с ней, обнять ее, заснуть, потому что я устал. Умственно. Но я не могу разобраться в своих мыслях, наполненных воспоминаниями, как она стонала, и тем, что все, что я хотел сделать, это снова заставить ее стонать. Потом она кончила, и выражение ее глаз было таким довольным, таким сексуальным, таким потрясающим. В этот момент в ней было так много внутренних эмоций: удовольствия, желания, нужности, и за этим было интересно наблюдать, потому что она никогда ничего не показывает. Это дало мне самый большой стояк, который у меня когда-либо был. Следующим шагом было бы трахнуть ее, вернуть контроль, получить от этого то, чего я хочу, но я не смог. Она пьяна. Я пьян. Это неправильно, и я не хочу так с ней поступать — это не то, как я хочу, чтобы было между нами.

Покачав головой, я встаю и иду к двери, оставляя комнату и ее спящую на кровати, потому что не уверен, что смогу сдержаться. Мне жаль уходить, но в то же время я слишком встревожен, чтобы оставаться.

Игра в карты все еще продолжается, но многие люди уже покинули квартиру.

— Повеселись? — спрашивает Сет с задумчивостью в глазах, глядя на меня оторвавшись от своих карт. Грейсон обнимает его, изучая свои карты. Когда он смотрит на меня, в его глазах читается обеспокоенность, и я задаюсь вопросом, знает ли он что-нибудь о Вайолет, например, что случилось с ее родителями.

— Так же, как и всегда. — Я обхожу стол, замечая, что Джона и Кензи ушли, и направляюсь к холодильнику. Я хватаю бутылку текилы и делаю глоток за глотком, позволяя обжигающей жидкости впитаться в каждую клеточку моего тела, надеясь снова стать тем, кем я был раньше, тем, кого я создал, чтобы избежать чьей-то собственности и контроля, как моя мама все время делала со мной. Но я больше не могу его найти. Я превращаюсь в кого-то другого, кто, как мне кажется, мне не нравится, если только я не целую Вайолет, и тогда кажется нормальным быть таким, отпускать, давать ей то, что она хочет, не быть тем, кто все контролирует, тем парнем, который делает что-то для других людей, который впускает людей в свою гребаную жизнь.

Я хочу Вайолет больше, чем кого-либо. Я хочу всего, чего избегал с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать, и меня больше не волнует, что я думаю не только о себе. Я хочу Вайолет так сильно, что она обжигает мою кожу сильнее, чем алкоголь обжигает мое горло.

В конце, казалось бы, бесконечного глотка я все еще чувствую непреодолимое желание вернуться в комнату — к ней, и я это делаю. Я забираюсь в кровать и прижимаюсь к ней, держась за нее, лежа рядом с ней, как она просила меня сделать. Но я даже не знаю, для кого я это делаю.

Я сплю с девушкой в первый раз, и самое удивительное, что я наслаждаюсь этим на мгновение, пока не закрываю глаза. Затем, как обычно, прошлое настигает меня.

* * *

На улице темно, очень поздно, но я слышу грохот фейерверков, который растворяется в небе. В моей комнате темно, но я не могу уснуть, потому что слышу, как моя мама хлопочет на кухне. Я собираюсь встать и посмотреть, что она делает, потому что в последнее время она вела себя очень странно, принимала все эти таблетки и нюхала что-то. Но тут я слышу, как скрипит моя дверь, и кто-то входит внутрь.

— Люки, ты мне нужен. — Она гладит меня по голове, пока я лежу в постели, притворяясь, что сплю. — Вставай.

Я открываю глаза и вижу лунный свет, заливающий мою комнату, звуки фейерверков, взрывающихся вдалеке, и мою мать, сидящую на краю моей кровати.

— Что ты хочешь? — спрашиваю я, протирая уставшие глаза.

Она встает и подходит к окну, глядя на задний двор.

— Мне кажется, за нами следят.

Я сажусь.

— Кто?

Она оборачивается и протягивает мне руку.

— Пойдем со мной, милый.

Я качаю головой и разочарованно вздыхаю, но, наконец, встаю на ноги. Иногда она ведет себя так странно, и это раздражает, но сегодня она кажется более напряженной, ее дыхание очень громкое, ее рука слишком крепко сжимает мою, когда она вытаскивает меня из комнаты. Она тащит меня в гостиную, и мы опускаемся на диван, завернутый в полиэтилен. Я со страхом жду, что она собирается делать дальше, впервые заметив кровь на ее рубашке и руках. Наконец она обнимает меня и начинает плакать.

— Я сделала что-то не так, — всхлипывает она, раскачиваясь взад-вперед.

— Пожалуйста, просто отпусти меня, мама, — практически умоляю я, потому что ее хватка причиняет мне боль.

— Люки, я не могу тебя отпустить. Ты мне нужен. — Она обнимает меня крепче, и на ее одежде кровь. Она теплая и это кажется неправильным, когда она пропитывает мою одежду.

— Мам, — говорю я дрожащим голосом, чувствуя себя таким слабым внутри, потому что я не хочу, чтобы она обнимала меня прямо сейчас, но я недостаточно силен, чтобы уйти. Все кажется неправильным. Она. Я. Кровь на ее одежде. — Почему у тебя кровь на одежде?

Она истерически рыдает, прижавшись щекой к моей макушке. Она начинает напевать себе под нос одну из песен, которые она написала для моего отца, когда он ушел от нее.

— Прислонись ко мне. Возьми. Помоги мне. Мне нужно понять. Помоги мне. Я не могу сделать это без тебя. — Она поет ее снова и снова, всю ночь, отказываясь меня отпускать, и с каждым словом я чувствую себя все меньше и меньше, пока не становлюсь таким маленьким, что едва осознаю свое существование.

Глава 15

Вайолет

Я просыпаюсь на следующее утро, в первый раз не задыхаясь, но голова пульсирует, а сухое горло горит от потребности в жидкости. Я начинаю вставать, чтобы пойти в ванную, когда понимаю, что на меня давит чья-то рука. Я переворачиваюсь и обнаруживаю, что Люк спит рядом со мной в постели, обняв меня рукой. Что ж, это… интересно.

Я перебираю свои воспоминания, морщась от протестующей боли, и медленно они возвращаются ко мне в четких образах. Я вздрагиваю, особенно когда пальцы Люка скользят внутри меня, но потом, когда я вспоминаю, как это было, мой желудок переворачивается, и я помню, как я была довольна. Я могла бы попытаться обвинить в этом алкоголь — это было бы не в первый раз, но с положительной реакцией моего тела на воспоминания я бы только обманула себя.

Лежать рядом с ним тоже не так уж плохо, что сбивает с толку. Все эти годы, я никогда никого не подпускала так близко к себе, никогда ничего ни к кому не чувствовала. Я не знаю, что делать с собой. Поддаться чувствам или спасаться.

Осторожно убираю его руку с себя и выскальзываю из-под нее. Затем я перелезаю через него и оставляю его спать в комнате. Мне нужно очистить голову. Подышать. Подумать о том, что все это значит, и решить, что я буду делать, когда он проснется.

Я тихо прохожу через кухню, делаю себе кофе, затем пересекаю гостиную, заваленную мусором, чипсами и картами. Я направляюсь к раздвижной стеклянной двери, ведущей на балкон, открываю ее и выхожу на утренний солнечный свет, легкий ветерок целует мою кожу. Я взбираюсь на толстые деревянные перила с чашкой кофе в руке и сажусь, расслабившись на балках, свесив ноги через край. Я смотрю на землю, не думая о прыжке на этот раз, а думая о прошлом.

Я помню, как мне впервые пришлось сменить приемную семью. Мне было семь, и я сначала не понимала, почему. Да, я знала, что веду себя немного безумно, я много плакала, но люди не должны просто отказываться от детей, верно? Не то чтобы я хотела многого, просто чтобы кто-то помог мне почувствовать себя в безопасности от тьмы, которая жила во мне, от воспоминаний, которые преследовали меня, от одиночества.

Выражение их лиц, когда я собирала чемодан и отправлялась в путь со своим социальным работником, было тем, что я никогда не забуду. Они не были опечалены моим уходом, они почувствовали облегчение. Они не хотели меня, в отличие от моих родителей. Мучительная, жестокая, суровая реальность жизни ударила меня в тот день в грудь и чуть не искалечила. С тех пор я отказывалась к кому бы то привязываться, зная, что в конце концов меня вернут. Легче ничего не чувствовать, чем чувствовать все плохое. И с тех пор я делаю это, отказываясь чувствовать что-либо, кроме того, единственного, что я могу контролировать. Мой адреналин зашкаливает. Так легко начать. Терпеть. Гораздо лучше чувствовать, более тяжелые вещи, такие как душевная боль.

Я закрываю глаза и позволяю солнечному свету струиться по мне, потягивая кофе, согревая кожу, зная, что то, что произошло с Люком прошлой ночью, было не просто выбросом адреналина. Я что-то чувствовала с ним. Даже пьяная. Я испытываю к нему чувства с того дня, как он помог мне добраться до класса. Он очень мне помог и никогда ничего не попросил взамен. Он заставляет меня чувствовать себя в безопасности, и иногда, когда он смотрит на меня, прикасается ко мне, целует меня, мне кажется, что он хочет меня. Всю меня. Капризную, неуравновешенную Вайолет, которая выпадает из окна и бьет его ногой по голове. Кто слишком на него полагается, но никогда не скажет, что это ее беспокоит. Он идет вразрез с моей теорией о людях, и я просто скрещиваю пальцы, чтобы не ошибиться.

Я слышу, как открывается раздвижная дверь, и не открываю глаз, задерживая дыхание и ставя чашку на перила.

— Вайолет, что ты здесь делаешь? — спрашивает Люк.

Я держу глаза закрытыми, гадая, помнит ли он прошлую ночь или был слишком пьян.

— Просто размышляю…

— О чем? Это… Ты думаешь о прошлой ночи? — Кажется, он нервничает, и я слышу, как дверь плавно закрывается, так что остались только он, я и открытая площадка внизу.

— Ты действительно хочешь знать? — мягко спрашиваю я.

— Да… хочу, — говорит он напряженно, и я открываю глаза и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.

Он выглядит измученным, под глазами темные круги, кожа бледная, почти зеленая, одежда помятая. Он спал, повернув голову, и его волосы были приглажены на одну сторону, не самый привлекательный вид, но я, кажется, не могу отвести от него взгляд.

— Я думаю о своей жизни. — Мне нужно отдышаться, потому что я только что сказала правду, и ее грубая реальность почти душит меня.

Он осматривает меня, а затем присоединяется, садясь рядом со мной, поставив ноги на бортик.

— Да, я тоже много думал о своем.

— Почему?

— Потому что… ты идешь против всего, что я построил… для себя.

— Да, ты тоже… для меня…

Мы смотрим друг на друга, кажется, целую вечность, солнце светит на нас, когда мы отказываемся отводить взгляд, но не потому, что мы бросаем вызов друг другу. Потому что мы пытаемся что-то выяснить.

— Вспомни прошлую ночь. — Люк говорит первым, прислонившись к балке и забрасывая босую ногу на перила. — Думаю, мне следует объясниться… Я не имел права стучать в эту дверь, как гребаный контролирующий, одержимый сумасшедший… Обычно я не такой.

— Вообще-то да, — говорю я, поднося кофейную чашку к губам. — Я думала, что ты был напряжен еще до того, как мы официально встретились, мистер Стоически Отчужденный.

— Так вот почему ты дал мне это дурацкое прозвище? — спрашивает он, потирая затылок.

Мои плечи поднимаются и опускаются, когда я пожимаю плечами.

— Может быть. — Я поставила кофейную кружку на стол.

Он качает головой, легкая улыбка касается его губ.

— Ты всегда находишь способ уйти от ответов на вопросы. У тебя есть такой дар.

— Дар избегать вещей, с которыми я не хочу иметь дело, — говорю я, расчесывая пальцами свои спутанные волосы, от которых воняет выпивкой и травкой.

Его рука падает на колени.

— С чем ты не хочешь иметь дело?

— Со всем… иногда жизнь слишком тяжела и кажется бессмысленной.

Тревога наполняет его глаза, поскольку он неправильно меня понимает.

— Вайолет, я…

Я быстро наклоняюсь и прикрываю его рот рукой.

— Не думай, что я самоубийца. Я уже говорила тебе, что выпрыгнула из окна не из-за этого… Я просто пытаюсь рассказать тебе, что меня беспокоит, единственным удобным для меня способом. Я не любительница знакомиться с людьми или впускать их в свою жизнь. Люк, ты практически единственный человек, которого я… — Я понятия не имею, как закончить это предложение, потому что все еще пытаюсь понять, что для меня значит Люк. — Ты видел в новостях… историю о моих родителях. Ну, после этого… после того, как они умерли, у меня почти никого не осталось. Только я и бесконечное количество приемных семей, которые давали мне крышу над головой, но не более того. Так я научилась заботиться о себе, и так было долгое время. Только я и моя жизнь.

— Значит, ты заботишься только о себе, — бормочет он мне в руку, и его голос звучит на удивление понимающе.

Я убираю руку от его рта и откидываюсь назад.

— Мне пришлось. Знаешь, с этим трудно иметь дело, особенно когда рядом никого нет. — Я не уверена, какой смысл или какую мысль я пытаюсь донести. Может быть, я пытаюсь отпугнуть его или просто объяснить, почему я больше не могу с ним сближаться.

— Я действительно понимаю это, — говорит он мне. — Мой отец бросил нашу семью, когда я был маленьким, и теперь он хочет вернуться в мою жизнь, и это тяжело.

— У меня было много отцов, — говорю я, делая воздушные кавычки. — И никто из них не хотел возвращаться в мою жизнь. Тебе повезло.

— Да, может быть. — Он смотрит на парковку перед нами. — Вайолет, если тебе когда-нибудь понадобится поговорить о том, что тебя беспокоит… я здесь. — Я могу сказать, что ему понадобилось много времени, чтобы сказать это, что делает это более значимым.

— Я не любитель поболтать, — говорю я. — Но спасибо.

— Тем не менее, — он поворачивает голову ко мне, — знай, что предложение в силе.

Я киваю, не зная, как реагировать на то, что он говорит — что у меня кто-то есть. Он хочет быть моим кем-то.

— Хорошо.

Он протягивает ко мне руку и заправляет прядь моих волос за ухо.

— Тем не менее, мы как бы отошли от темы о нас с тобой, и мне бы очень хотелось получить некоторые ответы о нас, прежде чем я потеряю это… Вчера вечером я был очень близок ктому, чтобы потерять самообладание.

— Я знаю, — говорю я, любопытствуя, как выглядит Люк, когда полностью теряет контроль. — Однако у меня проблемы с тем, чтобы сосредоточиться на сложных вещах, и, похоже, мы с тобой — сложная тема.

Он начинает улыбаться, но затем хмурится, выглядя взволнованным.

— Вайолет, я не знаю, что с нами делать… со всем, что случилось… что происходит.

Я недоуменно хмурюсь.

— Зачем тебе вообще что-то с нами делать? Почему бы просто не оставить все как есть?

Он отворачивается от парковки и смотрит на меня, даже для него напряженным взглядом.

— Из-за прошлой ночи. Я просто обычно так не поступаю. Валяю дурака, а потом обнимаюсь всю чертову ночь.

— Да, верно, — я пытаюсь пошутить, чтобы избежать напряженности, между нами. — Я думаю, мы уже установили, что ты был обнимашкой.

Он закатывает глаза, но улыбается.

— Только с тобой.

Я прикрываю глаза от солнца рукой.

— Что это значит?

— Это значит, что только ты когда-либо могла так добраться до меня. Разочаровывая меня и в то же время заставляя меня хотеть быть рядом с тобой. — Он спрыгивает с перил и вытягивает руки над головой, его рубашка задирается, и я еще раз могу разглядеть его пресс. Затем он опускает руки и протягивает руку ко мне. — Я думаю, пришло время сделать то, что нам нужно было сделать с первого дня нашей встречи.

— Ты имеешь в виду, когда я ударила тебя ногой по лицу? — Я чувствую, как мой желудок вращается, когда я вспоминаю первую ночь, когда я впервые встретила его, и как много с тех пор изменилось, как в хорошем, так и в плохом смысле — Что у тебя на уме?

Он сдерживает смех, когда я переплетаю свои пальцы с его, и он поднимает меня на ноги.

— Я собираюсь пригласить тебя на свидание.

Я давлюсь смехом, но понимаю, что он говорит серьезно.

— Боже мой, ты не шутишь?

— Конечно, я не шучу. — Он открывает стеклянную дверь. — Я не шучу.

Мы входим в гостиную, от которой исходит резкий запах из-за разбросанного повсюду мусора, и тут он закрывает дверь. Воздух затхлый, наверное, из-за того, что все курят, а на ковре что-то похожее на пролитое вино.

— Свидание? — спрашиваю я, когда он ведет меня через гостиную, отбрасывая карты и бутылки. — Действительно? Это кажется немного формальным, не так ли? Учитывая, что мы целовались, спали вместе, живем вместе, а потом все то, что ты сделал со мной прошлой ночью.

Он прижимает руку к сердцу, все еще держа мою руку, так что я тоже касаюсь его груди. Он держит ее там, когда открывает дверь в нашу спальню.

— Эй, не притворяйся, что тебе это не понравилось. На самом деле, я почти уверен, что именно ты предложила это.

— Я этого не делала, — говорю я ему. — Но мне это понравилось, из-за чего свидания кажутся еще более сложными. Я имею в виду, что мы должны делать? Сидеть и ужинать, пока мы болтаем о нашей жизни, когда все, между нами, так напряженно?

Он колеблется в нерешительности, закрывая за нами дверь спальни.

— Ну, мы не так уж много знаем друг о друге.

— Да, — соглашаюсь я. — Но обычно мне нравится, чтобы с людьми все было именно так.

Он кивает в знак согласия.

— Я знаю, так что мы можем либо продолжать идти по дороге, по которой мы идем, и спорить, пока мы оба снова не собьемся с пути, напьемся и будем дурачиться. Или мы можем узнать друг друга и посмотреть, куда все это приведет. Это зависит от того, чего ты хочешь.

— Ты позволяешь мне решать? — спрашиваю я в шоке.

У него перехватывает дыхание на долю секунды.

— Да… я думаю…

Я тяжело сглатываю, чувствуя давление принятия решения.

— Что, если я скажу нет? Ты бы расстроился?

Он садится на кровать, увлекая меня за собой.

— Я отвечу на это только в том случае, если ты скажешь мне правду о том, как бы ты себя чувствовала, если бы я сказал «нет». Дверь открывается в обе стороны, — говорит он, и у меня к горлу подступает ком, когда я киваю. Теперь он тяжело сглатывает. — Правда в том, что… да, я бы расстроился. Хоть ты и заноза в заднице, мне нравится проводить с тобой время, и я хочу продолжать это делать.

— Ты тоже заноза в заднице. — Я толкаю его плечом, сокрушительный вес на моей груди ослабевает. — Но мне нравится, что ты был рядом последние несколько недель.

Он смеется, а затем качает головой.

— Вау, это было чертовски тяжело.

Я тоже смеюсь, и это самый странный, самый незнакомый для меня звук. Он присоединяется, и мы просто смеемся и время на мгновение замирает. И это странно, странно, и… вполне нормально.

Затем мы падаем на кровать, лежа бок о бок, наши сплетенные руки сжаты между телами.

— Так что же обычно делают люди, когда ходят на свидания? — спрашиваю я, пока он чертит пальцами круги на моем запястье.

Его брови выгибаются, когда пальцы перестают двигаться.

— Ты никогда не была на них?

Я качаю головой, поворачиваясь к нему лицом, чтобы посмотреть на него.

— Не-а. Никогда. Я уже говорила тебе, что у меня никогда не было никого в моей жизни, и ходить на свидания означало бы впускать людей.

Уголки его губ поднимаются вверх в довольной улыбке, которая не выглядит странно на его лице, но все же ошеломляет.

— Спасибо за полезную информацию. Это означает, что твои ожидания будут не напрасны.

Я закатываю глаза и игриво щипаю его за руку.

— Смелый, ха-ха, ты с ума сошел…

Прикосновение его губ заставляет меня замолчать, мое тело наполняется теплом, чем дольше мы остаемся вместе, тем сильнее я это ощущаю. Он не пытается засунуть свой язык мне в горло, он просто лежит там, полностью довольный простотой момента, и я закрываю глаза, впадая в легкое забвение.

Наконец, он отстраняется.

— Видишь, простота не так уж и плоха, верно? — говорит он, лаская пальцем мою скулу.

Я киваю, соглашаясь, потому что сейчас дело не в адреналине. Или насколько опасным я считала Люка или до сих пор думаю, что он может таким быть. Дело не в том, насколько он напорист. Или спасение, которое он дает мне. Я с ним, потому что я хочу быть с ним. Я хочу быть здесь. И я обещаю держаться за эту мысль всю ночь.

Люк

Я даже не знаю, почему я это сказал. Я не встречаюсь, но в то же время я не преследую одну и ту же девушку, не стучу в двери, потому что думаю, что она трахается с каким-то другим парнем. Вайолет другая. Я с ней другой. И либо я могу продолжать чувствовать, что теряю контроль, либо я могу попытаться восстановить свою структуру и делать все обычным, простым способом, напиваясь, трахаясь и спасаясь.

Мы планируем пойти куда-нибудь, а потом я принимаю душ, переодеваюсь в чистую рубашку и джинсы, надеваю кожаный ремешок с надписью «Искупление». Затем я трачу остаток дня на уборку дома, а она остается в комнате, приводя в порядок свои вещи. Я стараюсь не употреблять алкоголь по трем причинам: во-первых, я должен быть достаточно трезвым, чтобы водить машину; во-вторых, я хочу быть в курсе всего, что происходит, чувствовать это, жить этим, потому что, если я собираюсь сделать это, быть с ней, я сделаю это стоящим моей трезвости; и в-третьих, я не хочу, чтобы она проверяла мой инсулин и помогала мне с таблетками, потому что я не могу обходиться без своего «Джека Дэниэлса» перед сном.

Хотя, я не собираюсь просто бросать холодную индейку. Я предпочитаю пиво и пью только вторую бутылку, когда Сет выходит около трех-четырех часов с похмельным, но в то же время с веселым видом.

— Повеселились прошлой ночью? — спрашивает он с предположением в голосе, доставая из холодильника кувшин апельсинового сока.

— Так же, как и всегда, — говорю я, передвигая коробку с книгами, которую никто не удосужился распаковать, с пола на кофейный столик.

— Да, но обычно с девушками, с которыми легко. — Он откручивает крышку от апельсинового сока. — Прошлой ночью ты охотился на лисицу.

Срываю ленту с верхней части коробки.

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты перестал ее так называть.

Он делает глоток и вытирает рот тыльной стороной ладони.

— А ты ее защищаешь? — Он закрывает крышку и открывает дверцу холодильника. — Если бы я не знал тебя, я бы предположил, что у тебя есть чувства к лисице.

— Ее зовут Вайолет, — поправляю его я, открывая коробку. — Я пока точно не знаю, как я отношусь к Вайолет, но достаточно того, что я не хочу, чтобы ты так ее называл.

Это ошеломляет его, у него отвисает челюсть.

— Господи, ты серьезно.

Я ерзаю под его осуждающим взглядом, вынимая стопку книг из коробки.

— Можем ли мы просто отпустить это? Я уже достаточно запутался, и последнее, что я хочу делать, это говорить об этом.

Он ставит апельсиновый сок обратно в холодильник и закрывает дверь.

— Так что ты собираешься с этим делать?

Я бросаю стопку книг на стол.

— О чем ты?

— О твоих чувствах к ней.

Я качаю головой, желая, чтобы остановился.

— Я веду ее на свидание.

Я слышу, как он хихикает себе под нос.

— Ну, это нормально с твоей стороны.

— Да, я подумал, что стоит попробовать. Посмотрим, понравится ли мне это.

— Я уверен, что так и будет, — поддразнивает он. Он идет в гостиную, проводя пальцами по волосам. — Хорошо, так как я точно знаю, что ты идиот, когда дело доходит до отношений и свиданий, я дам тебе несколько советов. Отвези ее в какое-нибудь хорошее место и не пытайся трахнуть ее в своем грузовике.

— Я не полный идиот, — говорю я. — Я понимаю.

Он прислоняется к музыкальному центру, скрестив руки на груди.

— Я знаю, что ты не идиот, но за последний год я стал свидетелем того, как сильно ты любишь трахаться с любой проходящей девушкой, и как большинство из них очень хотят дать тебе именно то, что ты хочешь. И обычно, в такой ситуации, как свидание, все происходит не так. Ты должен приложить к этому усилия.

Я чешу затылок.

— Насколько много усилий?

Он указывает большим пальцем на дверь спальни.

— С ней, наверное, много.

— Я думал, ты был уверен, что она шлюха, — напоминаю я ему.

— Ну, может быть, я немного драматизировал. А вчера вечером Грейсон сказал мне, чтобы я оставил ее, потому что считает ее уязвимой. — Он поднимает руки, когда отступает. — Я не понимаю, почему, и он не сказал тебе, но как хороший парень я собираюсь это сделать. — Он останавливается в дверях. — Ты должен всегда помнить об этом.

Я закатываю глаза.

— Спасибо.

— Без проблем. — Он оставляет меня одного распаковывать коробки, и чем больше я это делаю, тем спокойнее я чувствую себя, выходя из своей обычной зоны комфорта сегодня вечером.

Я продолжаю разбирать коробки и наводить порядок в доме примерно до пяти часов, останавливаясь на второй кружке пива, и к тому времени, когда я стучу в дверь, чтобы узнать, готова ли Вайолет, моя голова уже тревожно ясна. Часть меня надеется, что она откажется от нашего свидания, потому что я нервничаю и ненавижу это. Все, что сказал Сет, проносится у меня в голове, как поезд, который вот-вот разобьется. Я иду против всего, во что я когда-либо верил об отношениях, и я собираюсь заняться этим с девушкой, у которой есть проблемы. Я видел ее уязвимую сторону, о которой говорил Сет, беспомощную сторону, которая живет под ее жесткостью, и быть вовлеченным в это означает взять на себя ответственность.

Могу ли я это сделать?

Однако, когда она открывает дверь, все мысли о спасении, страхе и замешательстве вылетают из моей головы.

— Я собирался спросить тебя, готова ли ты, но, кажется, у меня есть ответ.

— Я подумала, что приложу немного усилий, чтобы подготовиться, учитывая, что это мое первое свидание и все такое, — улыбается она, ее покрасневшие губы невероятно сексуальны, а волосы кудрями спадают на ее обнаженные плечи. Ее зеленые глаза обрамлены черным, а короткое красно-черное платье, которое она носит, так плотно облегает ее тело, что я серьезно чуть не толкнул ее спиной на кровать и перескочил прямо к концу свидания. Но это разрушит мое обещание, держать вещи простыми.

Поэтому вместо этого я подставляю ей свой локоть, и в ответ она смеется.

— Я думала, ты сказал, что ты не джентльмен, — говорит она, взяв меня за руку.

— Ты серьезно задеваешь мое самолюбие, — шучу я, выводя ее в коридор, мы оба в слишком веселом настроении, на мой вкус, но я виню себя в своей мгновенной трезвости. — Вот я выставляю себя напоказ, а ты надо мной смеешься.

Это только заставляет ее смеяться еще сильнее.

— Покажи себя. Как храбро с твоей стороны.

— Это очень смело с моей стороны, особенно сравнивая с тем, с чем я обычно сталкиваюсь. — Я открываю дверь и выхожу наружу, увлекая ее за собой вниз по лестнице.

Небо бледно-розовое, когда солнце садится за горы. Воздух теплый, но я нервничаю, и это странно. Я не знаю, что мне делать, кроме как продолжать идти вперед вместе с ней.

Решив, что вся эта джентльменская история продолжится, я открываю ей дверь. Это только заставляет ее смеяться еще больше, когда она забирается внутрь машины, не утруждая себя придерживать платье, и я мельком вижу ее задницу, едва прикрытую тонким куском кружевной ткани. Сжимая руку, я закрываю дверь и запрыгиваю в грузовик, говоря себе успокоиться. Что это не то, о чем сегодня вечером нужно думать. Я завожу грузовик и сдаю назад, а она начинает перебирать кассеты в моем грузовике, пытаясь подобрать музыку к сегодняшней поездке. Она полностью разрушает мою систему, но я позволяю ей, и это сложно, да и в общем вся ситуация была сложной.

— Моя запись для траха. — Она читает этикетку с юмором, глядя на меня и прикрывая рот руками, смеясь себе под нос.

Я хватаю кассету и бросаю ее на пол под сиденьем.

— Наверное, мне следует выбросить эту штуку.

— Почему? — Она прижимается спиной к двери. — Ты планируешь больше никогда не трахаться?

Я провожу языком по зубам, моя сдержанность чтобы не трахнуть ее в грузовике прямо сейчас, рушится.

— Все зависит от обстоятельств.

— Каких?

Не говори этого.

— Таких, как пройдет сегодняшний вечер.

— Значит, ты хочешь сказать, что трахнешь меня только в том случае, если все пойдет хорошо, — говорит она, сдерживая ухмылку. — Или что, если сегодня вечером все пойдет не так, ты вернешься и будешь трахать каждую шлюху в коротком платье.

Я качаю головой, мое тело вибрирует от желания остановить грузовик, бросить ее на сиденье и сделать то, что у меня хорошо получается.

— Знаешь, такие слова заставили меня подумать, что ты не девственница.

Она упирается локтем в спинку сиденья и кладет голову на руку, играя со своими волосами, продолжая кусать нижнюю губу.

— Может быть, я говорю их только для того, чтобы вывести тебя из себя, чтобы я смогла увидеть этот напряженный взгляд в твоих глазах.

Я крепче сжимаю руль и выруливаю на оживленную улицу, которая проходит рядом с нашей квартирой. Уличные фонари освещают тротуары, дома и деревья, окаймляющие дорогу. Невысокие горы — это тени на расстоянии, а городские огни мерцают в самом центре города. Я еду в этом направлении и включаю музыку, не в силах придумать ответ на ее резкое замечание.

— О, мистер Стоически Отчужденный только что сдался? — Она накручивает прядь волос на палец с самой красивой настоящей улыбкой на губах, которую я когда-либо видел, и это того стоит.

— Наверное, да, — смиренно говорю я. — Ты должна гордиться собой.

Ее губы поворачиваются вниз.

— На самом деле «нет».

Я повернулся.

— Я думал, тебе нравится побеждать. Я нажимаю на тормоз, чтобы остановиться перед светофором.

— По большей части да, — говорит она мне с кокетливым выражением в глазах, которое заставляет меня задаться вопросом, как ей удается так долго оставаться одинокой. Конечно, она может стараться держаться подальше от людей, но почти невозможно не тянуться к ней. — Но я как бы надеялась, что ты продолжишь удерживать этот напряженный взгляд.

Мой член начинает твердеть в джинсах. Я не в своей тарелке, но я выкапываю свои пыльные навыки флирта, которые я использовал, когда впервые встречался с девушками.

— Потребуется гораздо больше, чем несколько дразнящих замечаний, чтобы получить этот взгляд от меня, — говорю я, поворачивая голову к ней и сверкая дерзкой улыбкой. — Намного, намного больше.

Она закусывает губу, сдерживая смех.

— Хорошо. — Она барабанит пальцем по губе, как будто глубоко задумавшись, а затем ее глаза загораются идеей. Она передвигается по сиденью, и я жду в предвкушении того, что она собирается сделать, чтобы выиграть эту игру, которую она начала.

Она становится на колени, откидывая волосы в сторону, ее грудь на уровне моих глаз.

— Зеленый свет, — говорит она с высокомерной улыбкой.

Я еду вперед, пытаясь обращать внимание на дорогу, но когда она наклоняется ко мне, я отвлекаюсь на тепло ее тела. Затем она наклоняет лицо к моему плечу, и ее волосы падают мне на щеку. Уже одно это заставляет мои пальцы сжаться на руле. Я слышу ее вздохи, когда она наклоняется и целует меня в шею. Это мягкий, едва ли поцелуй, но он заставляет изнуряющую потребность взрываться через мое тело.

— Вайолет, я… — я замолкаю, когда она начинает страстно целовать мою шею, проводя языком по моей коже, пока ее пальцы скользят по моей груди. Я стараюсь держать глаза открытыми, на дороге, на транспорте впереди меня, сбоку от меня, но затем ее пальцы скользят вниз и натыкаются на мой член, и я серьезно готов потерять контроль.

— Черт возьми, — ругаюсь я, и она начинает отступать. Я поворачиваю грузовик в сторону, когда она садится назад, ее глаза широко раскрыты, когда она вглядывается в дома у обочины, где мы припарковались.

— Что делаешь? — спрашивает она, оглядываясь на меня, и ее волосы падают на вздымающуюся грудь.

Я включаю рычаг переключения передач в режим парковки и обнимаю её за талию.

— Ладно, ты выиграла. — Это все, что я говорю, а потом наклоняюсь, обхватываю ее затылок и целую. Я не смог дождаться конца свидания.

Она смеется мне в губы, и я качаю головой, не в силах оторваться от ее рта. Я продолжаю целовать ее, пока небо полностью не почернело, пока она не оказывается у меня на коленях. Я целую ее, как будто она единственная девушка, которую я целовал раньше, и она вроде такой и является, по крайней мере, в некотором смысле. Я не позволяю своим рукам блуждать где-либо под ее одеждой только потому, что я знаю, как только я перейду эту черту, свидание закончится. Я не смогу себя остановить… Господи, я не хочу себя останавливать. Но, в конце концов после того, как мои губы онемели и тепло ее тела сливается с моим, мы отстраняемся.

Ее руки обвивают мою шею, и она смотрит мне в глаза. В данный момент она выглядит странно живой, и я чувствую себя странно счастливым от того, что именно я причастен к ее взгляду.

— Так куда ты ведешь нас на свидание? — спрашивает она с весельем в голосе, как будто слово «свидание» самое смешное слово, которое она когда-либо говорила.

— Это сюрприз. — Я не могу не улыбнуться, когда она разочарованно хмурится.

— Хорошо, но просто на будущее, я не люблю сюрпризы. — Она слезает с моих колен и садится рядом со мной на середину сиденья.

Она наклоняется ко мне, когда я снова выезжаю на дорогу, мое сердце сжимается в груди. Я еду по дороге, погруженный в свои мысли о том, как она говорила о нашем будущем, и о том, как сильно оно мне понравилось.

Вайолет

Мы покупаем фаст-фуд в этой маленькой забегаловке на окраине города, где продают лучшие гамбургеры, затем Люк едет в горы и паркует свой грузовик на обочине. Сначала я думаю, что он привел нас сюда, потому что хочет больше целоваться, что кажется мне прекрасной идеей, тем более что целоваться в грузовике было более захватывающим, чем стоять на краю обрыва, обсуждая, как легко это было. Наклониться вперед, сделать шаг и начать падать на острые скалы внизу. Но затем он говорит мне, что хочет немного подняться, поэтому я иду за ним в темноту, неся нашу сумку с едой, а он несет фонарик из бардачка.

— Знаешь, если бы я знала, что ты ведешь меня в поход, я бы не надела платье, — говорю я, радуясь, что отказалась от каблуков и выбрала сапоги.

Его ботинки шаркают по грязи, когда он освещает фонариком извилистую дорожку перед нами, оглядываясь на меня через плечо.

— Лично мне платье нравится.

— Не сомневаюсь, — бормочу я с улыбкой. Я надела платье, потому что знала, что оно ему понравится. Если есть одна вещь, в которой я хороша, это должно быть то, что нравится парням.

Он улыбается через плечо и тянется ко мне, чтобы взять меня за руку. Я спотыкаюсь, когда он подтаскивает меня к себе, и мы вместе идем вверх по тропе. Уже поздно, небо усыпано сверкающими звездами. Луна полная, а воздух холодный, и мне жаль, что я не взяла с собой куртку. Мы молча идем к вершине холма, где перед нами открывается прекрасный вид. Я вижу шоссе и город рядом с собой, из-за огней на домах они кажутся такими далекими, что мне кажется, что я лечу. Если бы я не знала ничего лучше, я бы подумала, что он привел меня сюда нарочно, потому что он знал, что высота и обрыв перед нами заставят меня чувствовать себя комфортно и спокойно.

Люк отпускает мою руку и садится на камень, направляя фонарик на землю так, чтобы он освещал небо. Я опускаюсь рядом с ним, ставлю пакет с фаст-фудом между нами и вытягиваю ноги, скрещивая их в лодыжках.

— Так вот как проходит обычное первое свидание? — спрашиваю я, открывая пакет.

Он опирается на руки, глядя на вид перед нами.

— Честно говоря, наверное, нет. Большинство людей, вероятно, ходят в кино или на ужин, но это казалось более подходящим для нас.

Я достаю из пакета картошку и бросаю ее в рот.

— Почему? Потому что мы странные, темные и необычные?

Он садится и копается в пакете, доставая горсть картофеля фри.

— Да, в значительной степени.

Я достаю свой бургер из пакета и разворачиваю его.

— Но что делает тебя таким странным, темным и необычным, Люк Прайс?

Он переворачивает кожаный ремешок на запястье пальцем.

— Много вещей.

Я достаю из пакета соус ранчо и снимаю крышку.

— Почему ты всегда носишь этот браслет на запястье?

Он поднимает руку перед собой, изучая ее при свете.

— Потому что моя сестра подарила его мне прямо перед смертью.

Я начинаю давиться своей картошкой. Мои ноздри горят, когда ранчо попадает в них.

— Она умерла? — Я кашляю, прижав руки к груди.

Он поворачивает голову в мою сторону. Вокруг темно, поэтому я ничего не вижу, кроме очертания его лица и глаз, похожих на две черные дыры, но я могу представить, что в них отражается горечь.

— Она бросилась с крыши, когда мне было двенадцать.

У меня душераздирающее прозрение.

— Вот почему ты так беспокоился обо мне, когда увидел, как я выпрыгнула из окна.

Он качает головой вверх-вниз, кивая.

— Это и тот факт, что ты выглядишь такой отстраненной все время, — говорит он, и я испуганно втягиваю воздух, когда понимаю, как много он видел во мне и что у нас есть еще одна общая черта. Смерть любимого человека. Он мгновенно протягивает руку, и его пальцы обхватывают мое запястье. — Вайолет, прости. Я не хотел быть таким прямолинейным… Я даже не знаю, почему я это сказал.

— Все в порядке. — Я выдыхаю, говоря себе, что сегодня вечером я не пойду по этой дороге. Что я собираюсь держать себя в руках, чего бы мне это ни стоило. — Мне жаль. Я серьезно иногда переигрываю. — По щелчку пальцев мне удается говорить спокойно.

Его пальцы впиваются в мое запястье, прямо над учащенным пульсом.

— Нет, это не так. — Как будто он меня понимает, хотя почти ничего обо мне не знает.

Я киваю.

— Ладно, но с этим покончено. Обещаю.

Он держит меня еще немного, а затем отпускает. Я ем свой бургер, а он молча ест свой сэндвич с курицей, и это самая уютная тишина, в которой я когда-либо находилась. После того, как мы закончили, мы собираем весь мусор и убираем его в бумажный пакет. Затем он отодвигает его в сторону, чтобы мы могли придвинуться ближе, наши плечи соприкасаются.

— Какой была твоя жизнь до встречи со мной? — спрашиваю я, расслабляясь.

Он наклоняет голову набок, глядя на меня.

— Намного проще, — признает он.

— Это хорошо или плохо?

— Это сложный вопрос, — говорит он и тяжело вздыхает. — У меня было все систематизировано до того, как появилась ты, и это работало для меня, но теперь этой системы больше нет… С тобой… ты заставляешь меня чувствовать, что я проваливаюсь в этот неконтролируемый мир, полный безумия.

Я хмурюсь.

— Из-за тебя я кажусь такой безумной.

— Нет, это не так. Он проводит рукой по волосам, издавая хриплый выдох, когда садится.

— Боже, это звучит так странно.

— Все в порядке, — говорю я ему. — Странно, но со мной все в порядке, и вокруг никого нет.

Я чувствую, как он улыбается сквозь темноту.

— Понимаешь, такие вещи заставляют меня просто хотеть остаться здесь с тобой. Потому что, что бы я ни сказал, тебя это никогда не заставит беспокоиться.

— Мы могли бы просто посидеть здесь в темноте, — говорю я, стараясь не думать о том, сколько раз я сидела в темноте в одиночестве. — Темнота может быть удобной.

— Да, мы могли бы сделать это… — Он замолкает, и я чувствую, как температура воздуха поднимается, когда он наклоняется ко мне. — Ты хочешь это сделать? Просто посидеть со мной в темноте.

— Может быть… — я замолкаю, когда его губы соприкасаются с моими. На вкус он отличается от обычного — менее дымный и с привкусом текилы; вместо этого он имеет соленый вкус от картофеля фри. Я чувствую страсть поцелуя и жар в животе. Я хватаюсь за его плечи, когда он давит на меня своим весом и заставляет лечь на спину. Моя голова касается земли, и я чувствую грязь на своих волосах, когда наши ноги переплетаются, и он едва поддерживает свой вес надо мной.

На этот раз он целует меня медленно, еще чувственнее, чем обычно. Как будто он просчитывает каждое движение, каждый вкус, каждый вздох, пока его руки запутываются в моих волосах. Он мягко запрокидывает мою голову назад, чтобы его язык мог исследовать мой рот более тщательно, постепенно, медленно. Господи, он сводит мое тело с ума. Я не могу ясно мыслить, мои ногти впиваются ему в лопатки, поясницу, бока, во все, за что я могу ухватиться, а мое тело становится все более и более нетерпеливым.

Затем он снова отстраняется, гладит меня по щеке пальцем, а другой рукой играет с моими волосами.

— Это приятно.

— Ты начинаешь говорить как слабак, — говорю я, затаив дыхание.

— Разве ты однажды не обвинила меня в мягкотелости? — Он продолжает играть с моими волосами.

— Да, но я не имела это в виду.

— Ну, может быть, ты была права все это время.

— Может, и была.

Он продолжает расчесывать пальцами мои волосы, его тело расположено надо мной, и я чувствую себя так комфортно, что почти засыпаю в его руках, прямо там, на скале. Затем он отстраняется от меня, и холод проникает в мое тело, снова пробуждая меня. Он переплетает свои пальцы с моими, поднимая меня на ноги.

— Куда мы сейчас идем? — Я спрашиваю, стряхивая грязь с задней части моей ноги.

Он наклоняется и хватает мусор.

— Как насчет дома?

Дом. Такое странное слово, потому что нигде я никогда не чувствовала себя как дома.

— Да, дом звучит мило.

* * *

Остальную часть пути домой мы говорим о обычных вещах, например, о том, какая его любимая еда: «Тако», что я уже вроде как поняла, так как это его еда от похмелья, и он любит выпить. Я говорю ему, что у меня: печенье с шоколадной крошкой, такое когда-то пекла моя мама. Меня удивляет, что я говорю с ним о моей маме, так же, как и его самого. Весь наш разговор такой скучный и нормальный, но дело в том, что мне это действительно нравится, и я начинаю задаваться вопросом, смогу ли я на самом деле жить скучной, нормальной жизнью без адреналина.

Когда он паркует грузовик у нашего жилого комплекса, еще рано, но Люк говорит, что мы можем продолжить свидание дома. Потом он начинает целовать меня в грузовике еще до того, как мы успеваем выйти. Наши рты и руки исследуют тела друг друга, пока это не становится слишком горячим, а затем мы выходим и направляемся внутрь. Это идеальное свидание, и я серьезно пересматриваю всю свою теорию жизни, когда замечаю парня, сидящего у подножия лестницы, ведущей к нашей квартире.

— Ты, должно быть, шутишь. — Я отпускаю руку Люка, когда понимаю, кто этот парень. Я оставляю шокированного Люка позади и бегу к лестнице.

Стэн Уолис отрывается от своего блокнота, выглядя нервным и напряженным.

— Пожалуйста, просто успокойся. Я просто хочу поговорить с тобой минутку.

— Нужно ли мне получить судебный запрет? — спрашиваю я, подходя к подножию лестницы.

Он поднимается на ноги и прячет блокнот и ручку в передний карман. На нем мятые серые штаны, старые кроссовки и красная рубашка-поло, а также очки в квадратной оправе.

— Успокойся. Я просто хочу задать тебе несколько вопросов — Его очки начинают сползать с края носа, и он поднимает их пальцем.

— Я почти уверена, что ясно дала понять, что не собираюсь этого делать, — говорю я, когда Люк подходит ко мне.

— Кто это, черт возьми? — говорит Люк, когда его рука касается моей поясницы, немного успокаивая меня, но внутри все еще горит огонь.

Взгляд Стэна устремляется на него, я уверена, что сравниваю его бесформенное тело с крепким татуированным телом Люка.

— Я просто хочу задать ей несколько вопросов о ее родителях.

— А я уже сказала тебе, чтобы ты пошел на хуй, — говорю я не со злостью, а с безмолвной мольбой в голосе. — Серьезно, что за репортеры, одержимые и полные решимости преследовать людей?

— Мне очень нужна эта история, — говорит Стэн, проводя пальцами по волосам. — На кону моя работа.

— Она говорит, что не хочет с тобой разговаривать, — Люк делает шаг вперед, вставая передо мной, защищая меня. — Так что пойми намек и убирайся к черту отсюда, пока мне не пришлось надрать тебе задницу, — говорит Люк, а затем тянется назад и хватает меня за руку. Как бы я ни хотела увидеть, как он надрал Стэну задницу, я также помню, что в отличие от того, когда он дрался с Престоном и парнями в стриптиз-клубе, на этот раз, вероятно, будут последствия, поэтому я сжимаю его руку и держу его.

Стэн качает головой, паника заполняет его глаза, когда он отскакивает в сторону, чтобы я могла его видеть.

— Послушай, я знаю, что, возможно, я ошибся, но мне действительно нужна эта история, иначе газета меня уволит. Мне нужно что-то действительно хорошее.

— Тогда иди, найди историю, которую легче получить, — говорю я ему, медленно продвигаясь вперед, чтобы встать рядом с Люком. — Не преследуй меня, когда я не хочу говорить о своем прошлом.

— Легкие — это те, которые никто не хочет слышать, — говорит он. — Девушка, которая находит своих родителей, убитыми и остается в этом доме на сутки. — Он водит рукой по воздуху, как какой-нибудь репортер в старом фильме, сочиняющий заголовок. — Теперь это история. Я могу только представить, что у тебя в голове… то, что ты видела… И, если бы люди узнали об этом, может быть, это помогло бы наконец поймать убийц.

Тело Люка напрягается, когда мое тело вспыхивает пламенем. Он только что рассказал Люку мой секрет, от которого все хотят сбежать, как только узнают. Из ниоткуда я бросаюсь на Стэна. Руки Люка выскальзывают из моих, когда я поднимаю кулак, готовясь ударить Стэна по лицу. Я давно не чувствовал такой ярости и обычно находила другой способ справиться с ней, но сейчас все, что я хочу сделать, это ударить Стэна. Вонзить мой кулак в него. Смотреть, как из его носа пойдет кровь. Смотреть, как ему больно, зная, что мне будет больнее всего через несколько минут.

Каким-то образом Люку удается обнять меня за талию, и он удерживает меня, прежде чем я на самом деле вступаю в контакт.

— Отпусти меня! — протестую я, извиваясь. — Я собираюсь надрать ему задницу.

— Нет, не собираешься. — Он обнимает меня крепче, пока я изо всех сил пытаюсь набрать воздуха в легкие. Мне нужно уйти от него — нужен воздух. Мне нужно бежать, побить Стэна, сделать что угодно, кроме того, чтобы чувствовать, что у меня мурашки по коже. Мои родители. Люк знает. Я облажалась. Теперь он знает, что скрывается под моей стальной кожей. Он больше не захочет быть со мной.

Я отталкиваюсь от него, извиваясь в его руках, когда он почти прижимает меня к своей груди.

— Просто дыши, — шепчет он мне на ухо, поглаживая рукой мой затылок.

Клянусь Богом, он как будто знает, что происходит внутри моего тела, как будто он на одной волне с этим.

— Не могу, — задыхаюсь я. — Я ненавижу его.

— Просто попробуй.

Я закрываю глаза и блокирую все остальное, кроме поступления воздуха в легкие. Я слышу, как ровно бьется его сердце, и прислушиваюсь к нему, пытаясь заставить свое собственное биться так же.

— Убирайся к черту отсюда, — рычит Люк Стэну.

— Я очень старался поговорить с ней, — говорит Стэн. — Если бы она только захотела, мы могли бы покончить с этим.

— Если ты не уйдешь, я отпущу ее и сам надеру тебе задницу, — спокойно говорит Люк. — Так что воспользуйся возможностью уйти прямо сейчас.

— Ты не можешь мне угрожать, — говорит Стэн. — Я вызову полицию.

— Похоже, что мне плевать на копов? — Отвечает Люк. — А теперь убирайся от нее к черту. — Он произносит каждое слово отдельно, чтобы донести свою точку зрения. Стэн что-то бормочет о том, что деть ему визитку, но Люк добавляет: — Если ты попытаешься связаться с ней еще раз, целым уйти не получится.

Проходят мгновения, кажется, дни, прежде чем кто-то из нас снова шевельнется или заговорит. Я первая отстраняюсь, и он отпускает меня, давая мне пространство. Люк наблюдает за мной, пока я ищу во дворе что-то, что поможет мне справиться с тем, что только что произошло, но в конце концов мой взгляд возвращается к Люку.

— Итак, теперь ты знаешь, — говорю я и громко, сокрушенно выдыхаю. Я ищу отвращение в глазах Люка, выражение, которое появляется у всех, когда они узнают об этом, но его глаза кажутся черными на фоне ночи, огни на крыльце ярко светят позади него.

Чем дольше длится тишина, тем больше мне кажется, что я сейчас заплачу. Слезы наворачиваются на мои глаза, когда я борюсь, чтобы не выпустить их, желая снова стать той крутой девчонкой, которой насрать. Она нужна мне. Она делает все хорошо, даже если это не так.

— Я не знал, что репортеры такие, — наконец тихо говорит Люк, обхватывая пальцами мою руку. — Он кажется сумасшедшим и напористым.

— К сожалению, многие из них настойчивы, — отвечаю я, кусая ногти и отчаянно желая прочитать, о чем он думает. — Но я никогда не встречала такого одержимого… он звонил мне неделями и появился на моей работе.

Его глаза расширяются.

— Почему ты ничего не сказала? — спрашивает он, и я даже не пытаюсь ответить. — Ты должна был рассказать.

— Почему? Чтобы я рассказала тебе свою грустную историю, и ты смог бы смотреть на меня так, как сейчас.

— Ты даже не можешь видеть мое лицо, поэтому ты не можешь увидеть, как я смотрю на тебя.

— Но я знаю этот взгляд. Это то, что у всех есть, когда они слышат обо мне. Девушка, которая нашла своих родителей мертвыми, а затем сутки просидела в доме с их телами. Испорченная девчонка, которая пугает людей до усрачки. — Если он не планировал бросить меня раньше, я уверена, что он собирается бросить меня сейчас.

Его пальцы судорожно сжимаются на моей руке, когда он слегка поворачивает нас, чтобы я могла видеть его лицо, и в нем не было ничего, кроме сочувствия и, возможно, даже понимания.

— У каждого есть свое темное прошлое. У меня есть свое, и, поверь мне, я был бы чертовым лицемером, если бы осуждал тебя за то, что ты сделала. Я наделал много дерьма, которого большинство людей не поймут.

Я высвобождаю свою руку из его и обнимаю себя за талию, желая слиться с собой, спрятаться за стальными стенами, которые сжались за последние несколько недель.

— Как что? — Честно говоря, я не ожидаю, что он мне ответит, поэтому, когда он делает глубокий вдох, готовясь заговорить, мой пульс останавливается.

— Как насчет того, чтобы накачать маму героином, когда тебе было восемь, потому что она ненавидела иглы и поэтому заставила тебя сделать это для нее? — тихо произносит он, и я могу сказать, что он не хочет этого говорить, но его губы как будто заставили его это сделать.

Я не знаю, как реагировать. Если я должна вообще реагировать. Если я обниму его. Убегу от него. Что мне делать. К счастью, он реагирует за меня, его пальцы покидают мою руку и кружат вокруг моей талии.

— Я теперь тебя напугал до чертиков? — спрашивает он, и я качаю головой. — И твое прошлое меня ни на йоту не пугает, — говорит он. — Теперь ты знаешь, но по совершенно другим причинам. Те, которые больше связаны со мной и с тем, как ты заставляешь меня чувствовать себя.

Я киваю, слезы высыхают, когда он наклоняется, чтобы нежно поцеловать меня. И это странно, но в хорошем смысле, ведь на мгновение все плохое, что только что произошло, не существует. Я не чувствую, как это давит на мою грудь. Люк — первый человек, который смог снять с меня часть груза, и это заставляет меня цепляться за него так долго, как я могу. Поэтому, когда он берет меня на руки и несет в дом, я позволяю ему. Так же, как я позволила ему раздеть меня. Позволила ему стащить с меня рубашку и надеть ее через голову, чтобы я окунулась в его запах. Я позволила ему уложить меня обратно на подушку и забраться ко мне в постель. Затем мы засыпаем. Вместе.

Глава 16

Люк

Следующие несколько недель мы с Вайолет попадаем в этот странный ритм. Мы приводим в порядок нашу комнату, и я позволяю ей складывать большую часть вещей там, где она хочет. У нее есть этот плюшевый мишка, который, по ее настоянию, должен был сидеть на комоде, прямо по среди комнаты, хотя он был фиолетовым и девчачьим. Но потом она сказала мне, что ее отец дал ей его и я обнял ее, потому что это единственное, что мне пришло в тот момент в голову. Я много обнимал ее, отчасти потому, что мне нравилось ее чувствовать, и отчасти потому, что я боялся, что она исчезнет.

Боюсь, она наконец поймет, что я не шутил насчет того, что я делал уколы с наркотиками своей маме, и тогда она не будет так охотно принимать мои объятия. Она несколько раз деликатно спросила меня о моей маме и о том, какая она, и я рассказываю ей как можно меньше подробностей, потому что на данный момент у нас с Вайолет все работает.

Мы много целуемся, она позволяет мне прикасаться к ней, где и когда я хочу, но я все еще сдерживаюсь, боясь перейти эту черту и полностью признать, что я изменился внутри. Что я действительно собираюсь подумать о настоящих отношениях с Вайолет, даже зная, что в любой момент она может отнять у меня все. Однако это чертовски сложно ослабить контроль и проскользнуть внутрь нее. Такое ощущение, что каждое мгновение каждого дня я хочу быть внутри нее, снова и снова. Я хочу снова увидеть этот взгляд в ее глазах, когда она кончит, только на этот раз я хочу быть внутри нее, когда это произойдет.

— В последнее время ты пьешь много пива, — отмечает она, складывая посуду в раковину. Сет и Грейсон отправились на ужин, чтобы отпраздновать свою трехмесячную годовщину. Они вместе уже больше трех месяцев, так что я не совсем уверен, какую годовщину они отмечают, и я не спрашивал. — Это потому, что ты пытаешься лучше заботиться о себе?

Я вздрагиваю от того, как она тонко упоминает мой диабет — мою слабость, но поскольку это она, мне становится немного легче расслабиться. Я плюхаюсь на кожаный диван и запрокидываю голову, чтобы сделать глоток.

— Да, я решил попробовать какое-то время просто пить пиво и посмотреть, что из этого выйдет… стать немного здоровее. Кроме того, я думаю, мне нужно немного отдохнуть и от других вещей.

Она поднимает взгляд от раковины. Ее волосы собраны вверх, оставляя открытыми плечи и шею, чтобы я мог в полной мере ими любоваться. На ней тонкая майка без лифчика и трусы-боксеры. Я изо всех сил стараюсь держать руки при себе, но это тяжело, когда она так одета.

— Перерыв от чего? — спрашивает она.

Я пожимаю плечами и ставлю пиво на кофейный столик, потянувшись за пультом.

— Моя одержимость… как ты это назвала… выжиганием дерьма из горла. — Я улыбаюсь ей, не говоря ей о настоящей причине, по которой я отказался от крепких напитков. Что я пробую что-то другое, стремясь к более ясной голове, чтобы я мог полностью осознавать все, что происходит между нами. Хотя иногда это тяжело и как-то больно, теперь, когда мои нервы напряжены до предела.

— Я говорила это однажды? — Она склоняет голову набок, постукивая пальцем по губе, делая вид, что не может вспомнить. — Я бы так не сказала.

— Это звучит в точности как то, что ты сказала, — говорю я ей, переключая канал.

— Ты говоришь так, будто знаешь меня или что-то в этом роде, — дразнит она с ухмылкой, закрывая кран.

— Ты хочешь сказать, что я не знаю? — парирую я, снова беря пиво и закидывая босые ноги на стол.

Она делает паузу, вытирая руки бумажным полотенцем.

— Нет, я вовсе не это хочу сказать.

— Так ты говоришь, что я тебя знаю.

— Настолько же сколько я знаю тебя.

— Не думаю, что знаю тебя до конца, — говорю я, сдирая этикетку с пива. — Во всяком случае, пока нет.

Она ставит несколько тарелок в посудомоечную машину.

— Ты знаешь много важных деталей.

Я бросаю влажную этикетку на кофейный столик.

— Я знаю, что знаю.

И ты все еще здесь. — Она смотрит вниз, когда говорит это, как будто ее мало волнует моя реакция, но нервозность ее тона говорит об обратном.

— Конечно, я все еще здесь, — шучу я легким тоном, потому что знаю, что ей от этого станет легче. — Я не хочу снова стать бездомным. Кроме того, где еще я могу переспать с девушкой, которая намеренно каждую ночь прижимается своей задницей к моему члену?

Она смотрит на меня с притворным раздражением в глазах.

— Я сделала это однажды, потому что мне приснился странный сон.

— Странный сон о том, как я трахаю тебя?

Она закатывает глаза, но не спорит, доставая из раковины несколько грязных стаканов.

— Я удивлена, что ты все еще хочешь спать со мной, — говорит она. — Я думала, тебе надоест мой сумасшедший ритуал удушья.

Я запрокидываю голову и делаю глоток пива. Каждое утро Вайолет просыпается так же, как в моей комнате вобщежитии, хватая ртом воздух. Первую неделю это пугало меня до полусмерти, но теперь я просто хочу знать, в чем причина. Все, что она мне скажет, это то, что это кошмар, я предполагаю, что это ее родители, но она не будет говорить об этом.

— Что я могу сказать, я думаю, что я просто обожаю наказания.

— Наверное, да, — размышляет она, ставя стаканы вверх дном в посудомоечную машину. — Знаешь, я чувствую себя здесь служанкой. Всегда кажется, что только я мою посуду.

— Эй, я много убираю, — возражаю я, ставя пустую бутылку из-под пива на стол. — Это Сет и Грейсон ничего не делают.

— Грейсон хотя бы готовит, — замечает она. — Все, что делает Сет, — это разбрасывает обертки «Kit-Kat» и банки с энергетиками повсюду.

— Да, я не собираюсь с этим спорить, — говорю я, наблюдая, как ее задница выглядывает из-под шорт, когда она наклоняется, чтобы загрузить тарелки на нижнюю полку посудомоечной машины. — Знаешь, — продолжаю я, — я думаю, что если ты будешь убираться, мы должны купить тебе костюм непослушной горничной.

Она встает, расправляя плечи.

— Зачем возиться с костюмом горничной, если я могу сделать это голой?

Я качаю головой, кусая губу так сильно, что почти истекаю кровью.

— Однажды, когда ты скажешь мне что-то подобное, я воспользуюсь ситуацией и заставлю тебя выполнить то, что ты сказала.

Она расслабляется, прислонившись к стойке и скрестив руки на груди.

— О, я бы хотела, чтобы ты это сделал.

Мое тело горит сдерживающим желанием прикоснуться к ней. Последние несколько недель я часто чувствовал это, и, Господи, она знает, как надавить на меня и сделать еще хуже.

— Ты думаешь, я шучу. — Она подходит ко мне, чтобы отмыть посуду в раковине, глядя в мою сторону. — Но это не так.

Я смотрю, как она включает воду и принимается за сковородку. Она улыбается сама себе, и я начинаю вставать на ноги, готовый, наконец, уступить своим или ее потребностям — уже трудно сказать. Я отведу ее обратно в комнату и дам ей то, чем она все время дразнит меня. Но тут мой телефон начинает звонить.

— Спасенный звонком, — поет она с улыбкой на лице.

— О, это еще не конец, — уверяю я ее, доставая телефон из кармана джинсов. — Я начну все сначала… — Я хмурюсь, когда имя моего отца появляется на светящемся экране. В последнее время он часто пытается со мной связаться, наверное, из-за приближающейся свадьбы.

— Ты не собираешься ответить на него? — спрашивает Вайолет, ставя кастрюлю в посудомоечную машину и затем захлопывая дверь бедром.

— Наверное, — бормочу я, ненавидя тот факт, что простой звонок может испортить всю атмосферу ночи. Я нажал кнопку ответа, поднеся трубку к уху. — Да.

— Привет, — говорит мой отец отчаянно бодрым голосом. — Ты не отвечал на мои звонки.

— Это потому, что я их игнорировал, — честно говорю я, когда грохот посудомоечной машины наполняет квартиру. Вайолет выходит из кухни и идет в ванную, закрывая дверь, забирая с собой свою милую попку, вместе с добром и легкостью во мне.

Он делает паузу, подбирая слова.

— Послушай, Люк, мне очень жаль, что я так отреагировал, когда ты спросил, не мог бы ты переехать к нам, — говорит он. — Иногда я не знаю, как быть отцом, и я просто говорю всякое, не думая заранее. Но я должен был сказать, что ты можешь переехать к нам. Я даже отдам тебе свою кровать.

— Я в порядке. — Я беру пиво, и я осознаю, что мне надо еще выпить. Я делаю большой глоток, но этого недостаточно. Слишком мягкий и слабый. Слишком трезвый и неуравновешенный. Переход на пиво было такой плохой идеей.

— Люк, я очень стараюсь, — говорит он. — Я знаю, что какое-то время меня не было в твоей жизни, но я хочу быть сейчас.

— Ты действительно стараешься. — Я резко смеюсь в трубку, когда что-то щелкает внутри меня, последние четырнадцать лет толкают меня вниз все дальше и дальше, я слишком трезв и все это чувствую. — За последние четырнадцать лет ты звонил мне больше десяти раз. Попытался не оставлять меня и Эми с мамой, и ее сумасшествием.

— Твоя мама не сумасшедшая. — Он вздыхает. — Она просто борется с зависимостью.

— Нет, она чертовски сумасшедшая, и ты чертовски сумасшедший, если думаешь, что это не так. — Огрызаюсь я. Будто что-то щелкнуло. Все, что я держал внутри себя, выплескивается наружу, когда во мне вспыхивает ярость, пока все, что я вижу, не станет обратно белым.

— Люк, ты не будешь так говорить о своей матери, — говорит он. — Да, у нее есть проблемы, но они есть у всех нас.

— Ты серьезно защищаешь ее и даже не понимаешь.

— Тогда объясни мне. Пожалуйста.

— Ты хоть представляешь, что она сделала… заставляла меня делать? Ты хоть представляешь, через что мне пришлось пройти… знаешь, она заставила меня колоть ее. Впрыскивать ей в вены героин, — шиплю я, сжимая руки в кулаки, желая… нуждаясь в заглушающем жжении Джека или текилы, но вместо этого соглашаюсь ударить кулаком по журнальному столику. Несколько моих костяшек щелкают, и дерево соскребает слой кожи. Это больно, но не так сильно, как думать о прошлом. — Когда мне было восемь, она заставила меня измельчать ее кокаин, заставила позволить ей держать меня, пока она теряла сознание. Она заставляла меня делать с ней все, как будто я был домашним животным. Она никогда не давала мне дышать. Она игнорировала Эми. — Я яростно дышу, пытаясь получить кислород, и швыряю пустую бутылку из-под пива через всю комнату, и она разбивается о стену. — Ей было насрать, когда умерла Эми. Она и испортила мою жизнь так чертовски сильно, что мне приходится все контролировать, чтобы я не мог вспоминать, как сильно она давила на меня… — я замолкаю, когда Вайолет идет передо мной, стоя между телевизором и журнальным столиком. Все замолкает, когда она смотрит на стекло вокруг своих ног.

— Люк, о Боже, я не… — начинает папа.

Я нажимаю отбой и вешаю трубку. Он тут же перезванивает, и я выключаю телефон, бросаю его на стол, не сводя глаз с Вайолет. Как обычно, я не могу сказать, о чем она думает, а значит, мне придется спросить.

— Что ты слышала? — Моя рука дрожит, но голос ровный. Я знаю, что она уже знала кое-что из этого, но она в значительной степени слышала повторение всей моей грустной, глупой, никчемной жизни. Теперь она знает, насколько я жалок на самом деле.

— Все. — В ее глазах непроницаемый взгляд, когда она делает глубокий вдох. Она что-то обдумывает, и я не могу вынести ее молчания. Я чувствую, что сейчас взорвусь.

— Вайолет, просто скажи что-нибудь, — говорю я панически и жалко. — Пожалуйста.

— Возможно, нам следует убрать стекло до того, как вернутся Сет и Грейсон, — говорит она мне. — Хотя мы могли бы просто оставить беспорядок для них, чтобы они убрали.

— Вайолет, я… — я отодвигаюсь, когда она на цыпочках перебирается через стекло и перелезает через стол рядом со мной. Затем она переплетает свои пальцы с моими и нежно целует мои поцарапанные костяшки пальцев. Поцеловав каждую, она смотрит на меня своими круглыми зелеными глазами, затем встает на цыпочки и нежно целует меня в губы. Я наслаждаюсь ее вкусом, когда её руки скользят по моей талии. Я недоумеваю, почему ее это устраивает, то, что она слышала, то, что она вошла в гостиную, покрытую осколками стекла, но потом вспоминаю все, что она уже знает обо мне; как она остановила драку в стриптиз-клубе, как я рассказал ей о том, что мама заставила меня ее колоть. Она знает обо мне больше, чем большинство, и она все еще здесь, целует меня и позволяет мне быть рядом с ней.

Так что я целую ее в ответ с силой и страстью, потому что мне нужно быть с ней, нужно выплеснуть ярость из моей груди. Я жадно целую ее, подхватываю на руки и несу обратно в спальню, натыкаясь на стены и дверь, прежде чем, наконец, уложить нас на кровать. Она стонет, когда я накрываю ее своим телом и начинаю сосать ее шею, целуя линию подбородка. Я только отстраняюсь, чтобы стянуть с нее майку, ее соски вздрагивают, как только на них попадает воздух. Я обнимаю ее, пока она помогает мне снять рубашку, и она проводит пальцами по татуировкам на моих ребрах и груди, просто глядя на меня почти загипнотизированным взглядом.

— Они что-нибудь значат? — спрашивает она, водя пальцем по линиям татуировки на моем боку.

Я пожимаю плечами, мои пальцы запутались в ее волосах.

— Я прошел через этот этап, когда каждый раз, когда я чувствовал себя дерьмово, я делал татуировку.

— У тебя их много.

— Я часто чувствовал себя дерьмово. — Я делаю паузу, провожу пальцем по ее шее сзади, а другой рукой двигаюсь вверх по ее грудной клетке, по темным линиям татуировки. — Что насчет тебя? Они что-нибудь значат?

Она смотрит на меня сквозь ресницы. — Это звезды.

Мои пальцы приземляются на то место, где, как я знаю, начертаны звезды.

— Что они значат?

— Я заставила их помнить моих родителей. — Она пожимает плечами. — Я где-то читала, что звезды представляют наших мертвых предков или что-то в этом роде.

Я начинаю что-то говорить, но она закрывает мне рот рукой.

— Просто поцелуй меня.

Хотя мне кажется, что я должен сказать больше, вместо этого я целую ее, прижимаясь к ней своим весом и притягивая ее к себе на матрас. Я целую ее шею, ключицу, то место на груди, где бьется сердце. Затем я втягиваю ее сосок в рот, позволяя всему сексуальному напряжению, которое я сдерживал, вытечь из меня. Она стонет, ее колени приближаются к моим бедрам, когда она крепко сжимает мою спину, бормоча что-то о том, чтобы сделать это сильнее. Боже мой, просто убей меня сейчас.

Я делаю то, что она просит, и перехожу к другому ее соску, сосу сильнее, пока не могу больше терпеть. Затем я отстраняюсь и стягиваю с нее шорты, отбрасывая их в сторону вместе с трусиками. Вайолет может любить, быть жесткой, но, поскольку она лежит подо мной обнаженной, я могу сказать, что она нервничает и пытается это скрыть. Это заставляет меня колебаться, а я никогда, никогда не колебался.

Прежде чем я успеваю что-то сказать, она протягивает руку и расстегивает пуговицу на моих джинсах. Затем ее руки скользят под мои боксеры, и ее губы приоткрываются, когда ее пальцы касаются моего очень нетерпеливого, набухшего члена.

— Я думаю, мы… — я замолкаю, теряя концентрацию, когда она начинает меня гладить. Мои мышцы распутываются, как веревки с узлами, когда я стону. Прежде чем я это осознаю, я достигаю момента, когда мне придется либо остановить ее, либо согласиться на ручную работу. С большим усилием я наклоняюсь и убираю ее руку, а затем сбрасываю джинсы и боксеры. Я выхватываю презерватив из заднего кармана и бросаю джинсы на пол, возвращая свое тело на нее. У нее такой взволнованный взгляд, что я не знаю, как интерпретировать и стоит ли вообще пытаться интерпретировать.

Я начинаю открывать рот, чтобы спросить ее, не против ли она, но она наклоняется и прижимается своими губами к моим прежде, чем я успеваю произнести хоть слово. Я теряю фокус всего остального и, прежде чем осознаю это, захожу в нее. Она плотнее, чем я привык, а это значит, что мне приходится двигаться медленнее, чем я привык. Я хватаю простыню в кулак, стараясь не торопиться, постепенно входя в нее, но она раздвигает ноги и выгибает спину, беря верх, встречая меня на полпути. Внезапно я полностью внутри нее, и я все еще пытаюсь подавить желание прижать ее и взять верх. Время ускользает по мере того, как связь между нами строится вместе с подавляющими эмоциями, которые поглощают меня.

Контролирую себя. Но, в конце концов, я двигаюсь медленно, потому что дело не в моем контроле. Дело в ней. Это все о ней. Каждое движение, каждый вздох, то, как бешено бьется мое сердце в груди, все это благодаря ей.

Вайолет владеет мной.

Вайолет

Я даже не уверена на сто процентов, почему я зашла так далеко, но когда он внутри меня, пути назад нет, поэтому я раздвигаю ноги и позволяю ему полностью погрузиться внутрь, несмотря на то, как это ужасно больно.

Я пытаюсь не дрожать от ощущения, что он наполняет меня, но это сложно. Это кажется таким неестественным, но в то же время естественным, потому что это заставляет меня чувствовать себя в безопасности и не в одиночестве. Как будто он должен быть во мне, что странно, и я уверена, что это ненормально для кого-то думать об этом в первый раз, когда занимаешься сексом.

Люк остается внутри меня, мои руки упираются в его напряженные мышцы спины, его голова наклоняется к моей шее, когда он хватается за простыню. Он пульсирует внутри меня, его кожа теплая, и от него пахнет пивом, дымом и мускусным запахом одеколона. Этот аромат начал действовать на меня в последние несколько недель, но в этом непривычно хорошем смысле, как и он, идея о нем и обо мне вместе.

Я пытаюсь держать себя в руках, но внутри меня разгорается желание двигаться. Все так тихо. Слишком тихо. Затем он начинает раскачиваться, и это посылает боль глубоко внутри меня. Боль, кажется, только нарастает, чем больше он двигается, погружаясь все глубже и глубже в меня, пока он дышит мне в шею, оставляя поцелуи вверх и вниз на моей коже, пока, наконец, он не накрывает мой рот своим и тут же не скользит своим языком внутрь, целуя меня сильнее, когда толчки становятся сильнее. У меня перехватывает дыхание, когда боль превращается во что-то другое, что-то чудесное, что вырывает все мысли из моей головы. Я откидываю голову назад, моя грудь прижимается к его груди, когда он скользит рукой по моей спине, прижимая меня ближе, и я хватаю ртом воздух.

Он стонет у моих губ, когда я кричу что-то, что едва могу понять, падаю и взлетаю одновременно точно так же, как я всегда представляла, делая это. Я цепляюсь за него, отказываясь отпускать, пока не вернусь, адреналин обрушивается на меня с такой силой, что я едва могу ясно мыслить. Он делает последний толчок внутри меня, наши бедра полностью соединяются, прежде чем он замедляется, и его тело дергается под моими ладонями. Затем он остается все еще внутри меня. Наша кожа влажная, сердца бьются друг о друга. Между нашими телами нет места, когда он держится за меня, а я цепляюсь за него, не зная, почему я держусь, кроме как из-за того, что мне кажется, что когда я отпущу чудесные вещи, которые я чувствую, исчезнут.

Наконец, через некоторое время, он выскальзывает из меня, целует меня, прежде чем плюхнуться на кровать. Он кладет одну руку себе за голову, а другой направляет меня к себе, пока я не кладу голову ему на грудь. Я слышу, как неровно бьется его сердце, когда его легкие расширяются, набираясь воздуха.

— Ты в порядке? — наконец спрашивает он, его дыхание сбилось и граничит с паникой.

Я киваю, сдерживая удовлетворенную улыбку, хотя он и не может видеть ее в темноте, воцарившейся в комнате, но странно быть счастливой. Плюс улыбка настоящая, а не моя фальшивая, которую я всегда показываю людям.

— У меня все нормально.

— Ты уверена? — спрашивает он, кажется, застенчиво. — Все в порядке? Даже после… ну всего.

Я смотрю на него, упираясь подбородком в его грудь.

— Все в порядке, «Все в порядке, мистер Стоически Отчужденный, а теперь расслабься»

— Я расслаблен, — настаивает он. — Я просто удостоверяюсь, что ты… что ты в порядке со мной.

— Я в полном порядке с тобой и с тем, что случилось, — заверяю я его. Так и есть. На мгновение все абсолютно идеально.

* * *

— Ты можешь заткнуться на хрен? — кричит парень, а женщина снова и снова поет про себя. — Нам нужно убираться отсюда.

— Прислонись ко мне. Возьми. Помоги мне. Мне нужно понять. Помоги мне. Я не могу сделать это без тебя. — плачет она, когда он держит ее вес в своих руках.

— Прекрати петь эту гребаную песню! — кричит он в ярости и пинает одну из моих игрушек через всю комнату. — Соберись со своим дерьмом и пошли отсюда.

— Я не могу, — говорит она сквозь истерические рыдания. — А если бы нас кто-нибудь увидел?

— Никто нас, блядь, не видел, — говорит он, тряся ее, как тряпичную куклу. — Я уже проверил дом.

Она оглядывает мою комнату с игрушками, и, клянусь, ее взгляд останавливается на мне в темном углу. Видит ли она меня? Она должна. Она собирается рассказать?

— Прислонись ко мне. Возьми. Помоги мне. Мне нужно понять. Помоги мне. Я не могу сделать это без тебя. — Слезы заливают ее глаза снова и снова, и я начинаю плакать, когда он начинает бить ее снова и снова, слова и пощечины преследуют меня, пока я жду, когда монстры найдут меня. Сделают мне больно. Потому что это то, что делают монстры.

* * *

Я просыпаюсь в панике, как всегда, мои руки трясутся, когда я сажусь, мое окружение искажается, когда эта песня эхом звучит в моей голове. Я задыхаюсь, хватаясь за шею, громко дышу, обыскивая темную комнату, мой разум ищет что-то знакомое, и, наконец, он приземляется на моего плюшевого мишку на столе.

Люк садится, протирая глаза, и кладет руку мне на спину. Он так привык к этому, что его это уже даже не смущает. Он проводит рукой вверх и вниз по моей спине, позволяя мне восстановить дыхание, когда я прижимаю простыню к голой груди, говоря своему пульсу успокоиться. Я должна работать над собой, чтобы не делать это так, как я привыкла делать — искать прилив адреналина через опасность. Я знаю, что единственная причина, по которой я не подбегаю к окну и не собираюсь прыгать, это то, что он прикасается ко мне. Успокаивает меня. Он тот, кто делает это постоянно.

Когда я успокаиваюсь, он натягивает на меня свою рубашку, надевает боксеры и укладывает нас обратно в постель, обнимая меня.

— Я бы хотел, чтобы ты рассказала мне, о том, что тебе снится, — шепчет он мне в лоб, целуя его. — Может быть, я мог бы помочь.

— Разговоры о снах не помогут, — шепчу я, положив руки ему на грудь. — И поверь мне, ты не захочешь об этом слышать.

Он проводит пальцами по моим волосам, и я чувствую, как двигаются мышцы его шеи, когда он тяжело сглатывает.

— Мне тоже снятся кошмары, иногда о… о том, что я делаю уколы свой матери… Я действительно ненавижу иглы и подобные вещи… Ну, это все еще достает меня.

— Но ты диабетик?

— Да, это большое неудобство. — В его голосе слышится вымученный юмор.

Я ломаю голову, чтобы что-то сказать, но ничего не могу придумать. Я могла бы пошутить, придумать сложную историю — мне всегда легко это сделать. Но он продолжает рассказывать мне что-то о себе, даже не спрашивая меня. Темные и испорченные вещи, подобные тем, которые я держала в себе тринадцать лет.

— Это о той ночи, — говорю я, и его мускулы напрягаются, но он продолжает водить пальцами по моим волосам. — Я их видела…

Его пальцы перестают двигаться, и у него перехватывает дыхание.

— Ты видела убийц.

Я киваю, глядя в изножье кровати.

— Да, но в то же время не совсем…Я думаю, это было больше похоже на то, что я их слышала… они были шумными ублюдками. — Мой тон легок, но все остальное внутри меня похоже на кирпичи, падающие вниз, сокрушающие меня, заманивающие в ловушку. — Они не знали, что я была в комнате, поэтому даже не потрудились вести себя тихо.

— Ты рассказала об этом полиции? — спрашивает он.

— Я все рассказала полиции; все что я смогла вспомнить, туфли, которые были на этой даме… Я даже описала звук ее глупого голоса… то, как он звучал, когда она пела эту дурацкую песню.

— Она пела песню? — спросил он. — Серьезно?

— Да, у нее были действительно хреновые тексты, — говорю я, вызывая глубокий вдох. — Прислонись ко мне. Возьми. Помоги мне. Мне нужно понять. Помоги мне. Я не могу сделать это без тебя… — я замолкаю. — Это то, что я слышу каждую ночь во сне.

Некоторое время он молчит, звуки проезжающих машин единственные звуки в нашей комнате. Сначала я думаю, что это потому, что он переваривает то, что я сказала, но потом я понимаю, то как он напрягся и это даже не похоже, что он дышит.

Я смотрю на него, задаваясь вопросом, не было ли ошибкой рассказать ему.

— Люк, ты в порядке?

— Что, черт возьми, ты только что сказала? — шепчет он.

Я определенно не должна была рассказывать ему.

— Это была песня, которую она пела. — Я отталкиваюсь от его груди, пытаясь решить, должна ли я уйти, прежде чем он оттолкнет меня. — Я даже не уверена, что это за песня, потому что нигде не смогла ее найти.

Длина его молчания, кажется, растягивается на вечно. Он не шевелится. Почти не дышит. И я все больше паникую.

— Это потому, что она ее придумала. — Его голос срывается, и он отталкивает меня от себя.

Я откатываюсь в сторону, когда он встает и выбегает из комнаты. Какое-то время я лежала в постели, проигрывая в памяти то, что он сказал, и то, что он мог иметь в виду. Кто это придумал? Он что-то знает о песне? Знает ли он человека, который… Боже мой… Я вскакиваю и бегу за ним, когда он захлопывает дверь ванной. Я дергаю дверную ручку, но он запер ее.

Я стучу кулаком в дверь.

— Что ты имеешь в виду под "она придумала ее"? Люк… Пожалуйста, ответь мне… — Я снова и снова стучу рукой по двери, пока она не распухает и не начинает пульсировать. — Черт возьми, пожалуйста, просто повтори еще раз. Мне нужно знать… Мне нужно знать, что я правильно поняла тебя.

Он не отвечает, и его молчания достаточно, чтобы узнать болезненную, пылающую, режущую, неприглядную правду. Я опускаюсь на пол, когда все начинает рушиться по другую сторону двери. Стакан. Стены. Мое сердце. Я жду, когда мне откроется правда так же, как я ждала той ночью, надеясь, что это не то, о чем я думаю. Что Люк не знает женщину, которая была там в ту ночь, когда убили моих родителей, и пела эту ужасную песню. Но в глубине души я знаю, что ошибаюсь.

Знаю ужасную правду и пустоту, которая ждет меня впереди.

Люк

Я снова и снова бью кулаком по стене, наблюдая, как она разваливается, рушится на кафельный пол, превращается в груду пыли. Затем, когда дыра становится достаточно большой, я ударяю кулаком в зеркало. Стекло разбивается. Моя кожа разрывается. Моя кровь разливается по всему полу, капли крови окрашивают плитку вместе с осколками разбитого стекла. Этого не может быть. Это нереально. Я просто хочу чертовски достойной жизни, чтобы мое проклятое прошлое не владело мной. Без того, чтобы она владела мной. Горячий всплеск жара обжигает меня изнутри, и я вытягиваю руку назад и ударяю кулаком по ближайшему неповрежденному предмету, которым оказывается ванна. Плитка остается целой, но мне кажется, что пальцы ломаются. Но этого недостаточно. Мне нужно больше. Я не хочу чувствовать себя так. Я не могу… Я не могу принять это… Слезы начинают течь из моих глаз, когда я падаю на пол. Я реву, как чертовски слабый и жалкий неудачник, ребенок, который делал все, что ему говорили. Я тону в своем прошлом, тону в мысли, что потеряю Вайолет.

Я позволяю себе плакать, пока слезы не прекращаются, пока я не понимаю, что мне больше нечего делать, кроме как снова двигаться. Потный, окровавленный и ободранный, я встаю на ноги, стекло прорезает их, когда я иду к двери. Вайолет сидит, прислонившись к двери, и падает на пол в ванной, когда я открываю дверь. Ее волосы обрамляют ее голову, когда она лежит посреди обломков стены и зеркала и смотрит на меня сухими глазами.

— Когда… когда это случилось? — Мне нужно больше сил, чем что-либо еще, чтобы спросить об этом. — Когда умерли твои родители?

Она медленно втягивает воздух.

— Тринадцать лет назад… в ночь на третье июля… за день до моего дня рождения. — Ее глаза пусты, лишены эмоций, хуже, чем когда я впервые встретил ее. И я вложил туда этот взгляд. Это все моя вина.

Я помню ту ночь, потому что это была ночь, когда моя мать вернулась с окровавленной одеждой. Ночью все изменилось. Ночь, которая ведет к, казалось бы, бесконечному количеству дней, наполненных наркотиками и безумием.

— Я думаю… — Я сжимаю свою сломанную руку, дрожа внутри и снаружи. Я даже не могу этого сказать, что делает меня самым слабым человеком на земле, потому что она заслуживает того, чтобы услышать то, что я хочу сказать. Она заслуживает гораздо большего.

— Мне кажется, я знаю, что ты собираешься сказать, так что не произноси этого, — говорит она мне.

— Я не могу… — Я с трудом подбираю слова, которые облегчат задачу, но их не существует. — Эта песня… моя мама сочинила эту песню… — Звук моего голоса пронзает меня невидимыми ножами, которые вонзаются в мои легкие, горло, сердце.

— Она была… Боже мой, она была там? — Ее глаза заливаются слезами, истерические рыдания вырываются из груди, когда она хватает воздух, мою грудь, каждую вещь вокруг нас.

— Я не знаю… — Но в глубине души я думаю, что знаю, потому что помню ту ночь, когда она пришла домой с кровью на одежде. Я не знаю, что мне делать. Я хочу помочь ей, но, похоже, я должен быть последним, кто когда-либо сможет прикоснуться к ней. — Я все исправлю, — шепчу я, приседая рядом с ней. — Я… я расскажу кому-нибудь…

— Это не имеет значения. — Слезы текут по ее щекам и капают на пол. — Ничто из того, что мы делаем, никогда не сможет это исправить. Ничего. Все прошло. Мои родители… ты и я…

Боль в костяшках пальцев — ничто по сравнению с ослепляющей, ноющей болью в моем сердце, когда смысл ее слов разрезает мою грудь. Слезы льются из ее глаз, и я не могу остановиться, еще не в силах полностью принять реальность. Я знаю, что мне придется отпустить ее, потому что она больше не позволит мне держаться за нее. Не после этого. Вещи никогда не будут прежними. Но я пока не готов этого сделать. Мне нужно немного больше времени, прежде чем я отпущу все это, мои чувства к ней, кем я стал с ней.

Я наклоняюсь и подхватываю ее на руки, не обращая внимания на сильную боль. Она не протестует, только сильнее плачет, цепляясь за меня, как будто я — единственное, что удерживает ее в этом мире. Я несу ее к кровати и кладу, и она тянет меня к себе. Я позволяю ей обнимать меня, позволяю ей плакать, позволяю ей рыдать на моей груди, не прикасаясь к ней, позволяя ей брать все, что ей нужно, и ничего не требуя взамен.

В конце концов, она засыпает у меня на руках, и хотя я борюсь с желанием встать, я остаюсь на месте, пока, наконец, эмоциональное истощение не настигает меня, и я не теряю сознание с ней, свернувшейся в моих руках. Мне только кажется, что я закрываю глаза на несколько минут, но когда я просыпаюсь, кровать пуста. Я встаю и осматриваю комнату, замечая, что ее медвежонок ушел, а когда я открываю ящики комода, в них нет ее одежды. Я обыскиваю дом и нигде не могу найти ни ее, ни чего-либо, что ей принадлежит. Она ушла. Все.

И это больнее, чем моя сломанная рука, больше, чем воспоминания, больше всего, что мне пришлось пережить за всю мою жизнь. Я даже не знал, какие сильные чувства я к ней до сих пор испытывал, когда я больше не могу этого чувствовать. Я хочу, чтобы боль ушла. Я хочу, чтобы все это прошло. Мне нужно, чтобы это исчезло.

Я направляюсь к холодильнику и достаю бутылку текилы. Чтобы снять колпачок раненой рукой, требуется много времени, но я справляюсь. Затем я откидываю голову назад и прикладываюсь к горлышку бутылки, возвращаясь к тому, что, я знаю, заберет все. Я заливаю горло обжигающей жидкостью, позволяя ей просочиться во все части меня, позволяя ей затопить меня, пока я не ухожу так далеко, что даже не хочу пытаться дышать.

Эпилог

Вайолет

— Значит, дела с любовником не сложились, да? — спрашивает Престон, бросая последнюю сумку с моими вещами на пол в своей гостиной. Все в полиэтиленовых пакетах, потому что я собралась в спешке, мне нужно было выбраться оттуда, прежде чем я выброшусь из окна. Я бы тоже так поступила, потому что мысль о том, что все кончено, звучала гораздо лучше, чем позволить одной простой и хорошей вещи в моей жизни уйти. Но его присутствие напомнило бы мне, как я дошла до этого момента, как я стала тем человеком, который готов выбросить себя из окна.

Хуже всего то, что я сочувствую ему, забочусь о нем, хочу, чтобы он сидел здесь со мной, но я даже не думаю, что смогу смотреть на него, не думая об убийстве своих родителей и о том, как его мама может быть причастна к этому. Даже когда он держал меня, а я плакала, безопасность, которую я когда-то чувствовала в его объятиях, исчезла, и все, что я чувствовала, была пустота.

— Он не мой любовник… он мне никто, — бормочу я Престону, протирая глаза и опускаясь на диван. Мои глаза болят почти так же сильно, как и сердце. Я никогда так сильно не плакала. Никогда не было причин. И я все еще пытаюсь понять, плакала ли я из-за того, что Люк сказал мне, что его мама была там в ту ночь, когда убили моих родителей, или это было потому, что я знала, что не смогу оставаться там с ним, не так, как мы были всего за несколько мгновений до того, как я спела эту песню и сломала все на части.

После того, как Люк заснул, я встала, чувствуя безумную, неконтролируемую потребность в адреналине, и сделала единственное, что могла придумать, чтобы это не кончилось плохо, еще одной смертью. Я ушла и направилась в единственное место, которое я оставила. Я удивлена, что Престон вообще приехал, чтобы забрать меня. Я до сих пор даже не уверена, почему я вернулась к нему и останусь ли я рядом. Но сейчас я слишком разбита и истощена, чтобы сделать что-то еще. И я никогда не буду уверена, что стану той, кем я была, человеком, которым я стала с Люком, или даже человеком, которым я была до Люка, который мог бы держать под контролем, пока я могла подавлять свои эмоции. Даже после того, как я сообщу в полицию. Даже когда или если они, наконец, смогут произвести арест, потому что в конце концов я все равно останусь совсем одна.

После того, как Престон ставит последнюю коробку на пол рядом с прихожей, он закрывает дверь и падает на диван рядом со мной. Я все еще в трусах-боксерах и рубашке Люка, которую даже не помню, как надела, но я рада, что она у меня есть, потому что она пахнет им.

Он кладет руку мне на плечо.

— Так ты собираешься рассказать мне, почему ты выглядишь так

дерьмово, или мне начать гадать?

Я провожу пальцами по опухшим глазам.

— Как насчет того, чтобы просто сделать вид, что ничего не произошло?

— О, я не могу этого сделать, — говорит он, притягивая меня к себе. — Но хотя бы скажи мне, почему ты плачешь.

— Потому что все разрушилось.

— Разве не так?

— Нет, оно было далеко не разрушено.

Он понятия не имеет, о чем я говорю, и я рада этому.

— Знаешь, я до сих пор не могу забыть, как ты разговаривала со мной перед отъездом.

— Ты это заслужил, — бормочу я, и он сильно сжимает мою руку.

— И ты так и не вернул мне эту заначку, — говорит он твердым голосом. — Так что, если у тебя не осталось ее, ты должна мне.

— Её нет, — говорю я категорически. — Я отдала её.

Он качает головой и так сильно прижимает мою голову к своей груди, что у меня болит шея.

— Видишь ли, Вайолет, в этом-то все и дело. Ты никогда не думаешь о будущем.

— Это потому, что я застряла в прошлом.

— Я знаю, и тебе нужно перестать думать о прошлом и начать думать о движении вперед, начиная с того, как ты собираешься отплатить мне. — Он начинает грубо массировать мое плечо кончиками пальцев, в то время как его другая рука скользит вверх по моему бедру.

Моей первой реакцией было ударить его, но сейчас поднять кулак кажется слишком сложным. Все так и есть, и кажется, что было бы легче поддаться ему, чем дать отпор.

Я смотрю на точку на полу, сосредоточившись на ней, а не на чем-либо еще.

— Бери, что хочешь, — шепчу я. — Все, что у меня осталось, все равно ничего не стоит.

КОНЕЦ

Оглавление

Джессика Соренсен Судьба Вайлет и Люка Серия: Совпадение #3

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Эпилог