Рецепт моего (не)счастья (СИ) [Ева Ночь] (fb2) читать онлайн

Рецепт моего (не)счастья

Глава 1

Хотите знать рецепт, как притянуть к себе внимание сильного пола?

Записывайте: мужчину нужно ошарашить.

Все эти: путь к сердцу мужчины лежит через желудок, восторженные ахи и косьба под дурочку тоже не плохи, но чтобы уж наверняка — тюк по темечку, ухватила за то, что там в наличии (если что, я о шевелюре!) и потянула мамонта в пещеру, пока он не очухался, пребывая в прострации от твоего несравненного шарма.

Девушке вообще стоит только захотеть — и нет недостижимых целей. Это мужчины при малейшем препятствии скорбно хмурят брови, заливают «горе» водкой или предпочитают стоять в позе страуса, у которого голова сквозь песок доходит до земных недр. Всё, что угодно, только бы не решать проблемы, которые кажутся им непосильными, а на поверку — тьфу! Выеденного яйца не стоят.

Впрочем, я отвлеклась. Итак: о-ша-ра-шить!

— Не пью, не курю, глупостями не занимаюсь, — сказала я в тот знаменательный день, как только объект мужского пола кинул на меня заинтересованный взгляд.

— Совсем-совсем не занимаешься? — тут же подскочил он, как боевой кузнечик, громко хлопая коленками.

Ну, понятно. Зацепился за «больное»: пить-курить его не впечатлило.

— Совсем! — отрезала я и бойко тряхнула хвостиками.

Главное — не выказать свой интерес. Объект сразу мне понравился. Высокий, статный, темноволосый. А глаза у него — синие омуты, способные загипнотизировать и засосать, как непроходимые болота. Вон, уже половину женского народонаселения засосало по самое не могу, готовы к его ногам рухнуть, заискивающе в глазки заглядывать, и в рот тоже.

Но объект к повышенному вниманию к своей персоне явно привык, а поэтому скучал, как пережравший леопёрд. Такого ещё заставь пробежаться — фиг, не поднимешь, чтобы пузо растрясти.

Впрочем, «пузо» — это оборот речи к его пресыщенностью жизни относящийся. Пуза в худощавой фигуре и не намечалось — сплошные мышцы. Видимо, мальчик активно работает над своим внешним содержанием. На счёт внутреннего я ещё не определилась: слишком мало вводных данных.

Объект в нашей разношёрстной компании появился впервые и сразу же вызвал фурор. Бастионы сдавались без боя. Намечалось два грандиозных скандала в уже почти парах, потому что девушки вдруг застыли, открыв рот, зависли и чуть ли слюну до пола не пустили. А всё из-за этого почти брюнета с синими очами.

Его приволок мой идейно-личностный оппонент Виталик Педальников, который пытался меня соблазнить, но получил от ворот поворот, а поэтому воспылал ко мне лютой ненавистью отверженного возлюбленного, хоть чувствами от него не пахло даже при попутном ветре. Воняло от него душком неблагородного происхождения. Гнилой пацан, мелочный и мстительный. К счастью, я не одна попала в его личный чёрный список: нас, отказавших ему, оказалось предостаточно, так что Виталику, конскому Педалику, было чем заняться на досуге.

Сегодня, видимо, он решил убить всех врагов одним ударом. И для этого он внедрил в нашу среду оружие массового поражения в виде маскулинного объекта, способного снести башню почти у всех особей женского пола.

Но анализ не моя сильная сторона. На тот момент я два плюс два ещё не сложила, а поэтому сделала стойку. Ну хорош-ш-ш, ну хорош-ш-ш же, гад! Просто глаз не отвести, если позволить себе пялиться, как некоторые.

Но я не из того теста. Меня мама учила: девушка должна быть недоступной, как королева. Это мальчики обязаны виться вокруг, а не наоборот, поэтому я слыла недотрогой, и всем давала понять: я не такая, не жду трамвая, но руки прочь, я не девушка на одну ночь!

До двадцати лет я умудрилась сохранить стойкость духа и преданность идеалам, не поддаться на провокации, хоть сама провоцировала слегка и троллила всех, кто невзначай попадался под руку. Так, чтобы тонус не потерять и навыки боевого искусства очаровывать не растерять.

Как-то никто глубоко меня не цеплял. Мальчики попадались милые, интересные, назойливые или с душком, как Виталик. Но ни один из них не бил под дых. Не то что этот неопознанный объект, чьё имя я не удосужилась запомнить, хоть уверена: Педалик его представлял, как только они ввалились на вечеринку, посвящённую не понятно какому случаю. Возможно, первой пятнице на неделе.

А что? Выходные впереди, жизнь прекрасна, скоро летняя сессия, а потом — каникулы. Конец мая пах романтикой, когда у девочек юбочки становятся короче, а у мальчиков — глаза ярче.

Секс, секс, секс — стучали каблучки по асфальту. И даже я, ничего не знающая о сексе на практике, ощущала флюиды, которые можно из воздуха черпать ложками и намазывать на хлеб как красную икру: вкусно, неизбито, не совсем доступно, но хочется.

К двадцати годам я мнила себя маститым теоретиком, раздающим советы подружкам с видом великого эксперта. У каждого своё призвание. Я же считала, что знаю о взаимоотношении полов всё, и могла поделиться рецептом женского счастья.

— А по-моему, это глупость — не заниматься глупостями. Если не в молодости, то когда? — присоседился ко мне объект всеобщего внимания.

Есть контакт! Но я на него не смотрю, делаю вид, что он мне не интересен, и сейчас главное — палку не перегнуть.

— По-моему, тут полколхоза только и ждёт, когда ты займёшься с ним глупостями, — пробормотала я меланхолично.

— А ты не ждёшь? — дёрнул он меня за хвостик.

— Я — нет, — хлопнула его по руке достаточно сильно, чтобы понял: руки прочь!

Полколхоза затаило дыхание. Народ даже напиваться и танцевать перестал. Объект уходил в неизвестном направлении и проявил интерес к девушке, которая намеренно его игнорировала полвечера.

Чёрт. Неудобняк какой. Я даже имени его не помню. Вот же незадача!

— Дояркина! Ты бы уже перестала из себя неприступную крепость строить! — гаркнул гад Педалик. — А то гляди, рухнет стена, поросшая мхом, от старости!

Все дружно заржали. Я и ухом не повела, хоть внутри всё закипело от ярости. Моя фамилия — Бояркина. И никому в голову не пришло её коверкать, кроме Педалика.

— Педикулёзников, уж лучше рухнуть от старости, чем в грязную лужу от гадости, — сбрила я его, с наслаждением исковеркав Виталикову и так неблагозвучную фамилию, и удовлетворённо заметила, как он пошёл пятнами.

Тут же не все в курсе, что однажды, когда Педальников приставал особо яростно, мне пришлось коленом приложиться к его божественным чреслам. Напора моего энтузазизьма Виталя не вынес — упал коленями в грязь. На этом этапе его любовный пыл резко перешёл в стадию непрекращающейся ненависти. Исподтишка он делал гадости, изредка переключаясь на другие объекты, которые его тоже по разным причинам отшили.

— И уши по утрам мой, Виталик, — сладко пропела я. Моя фамилия — Бояркина. Ты хоть не позорься, ладно? А то последних невест растеряешь.

— А звать тебя как? — отозвался объект за спиной.

— Илона, — представилась не спеша, с достоинством.

— Богдан, — протянул он руку мне, как мужчине, а затем посмотрел на свою ладонь с сомнением, но я выделываться не стала: вложила свои кончики пальцев и чуть пожала его. Он отозвался тут же — зажал их, не успела я руку одёрнуть, и улыбнулся.

И всё. Туше. То есть можно тушу выносить. Вспышка. Пятно на солнце. Молния в анамнезе. Барабанная дробь в мозгах.

Прости меня, мама! Видимо, существуют на свете мужчины, ради которых ты готов на всё: и крепость сдать без единого выстрела, и честь потерять, и стыд, и здравый смысл растерять, как обезьяна — горох в известной басне. Но я держусь, мама! Честное слово! Держусь, как могу, на краю!

Глава 2

Богдан

Я вообще не понял, как попал на это уныло-убогое сборище, где тусовались преимущественно студенты. Чувствовал себя явно лишним на этом празднике жизни — раз. Скучал безбожно — два.

Приволок меня сюда Виталий — шапочный знакомый, практику в нашей фирме проходил. Несколько раз мы пересекались по работе, однажды зависали в ночном клубе, а сегодня столкнулись буквально случайно.

— Слушай, развлечься не хочешь? — спросил Виталий, вцепившись в меня, как клещ.

Я пребывал в мерзком расположении духа, поругавшись в очередной раз с отцом. Он давил, я отбрыкивался. Он атаковал, я пытался уйти из-под удара. Наши отношения достигли апогея и критической точки невозврата, когда либо взрыв и пропасть, либо сдаться и лечь под него, как гулящая девка, у которой больше нет никакого выхода.

— Зелёный неотёсанный прыщ! — орал отец в экстазе. — Ни созреть толком, ни пользы принести! Зато гонору, как и полагается! Но пока ты созреешь, всё лучшее уйдёт из-под носа, хватишься локоток укусить, а не достать!

Я слушал его с глухой тоской и раздражением. Мы не сходились во взглядах на ведение бизнеса. Он считал, что я не дорос. Я считал, что он застрял и вскоре его устаревшие методы приведут к необратимым последствиям.

— Щенок ты ещё батю учить! — брызгал он яростно на меня гневом. Пылал праведно, не желая ни доводов моих слушать, ни аргументы принимать.

Я в очередной раз плюнул и ушёл, громко хлопнув дверью напоследок.

— Ну так что? — вырвал меня из нерадостных мыслей Виталий.

Я посмотрел на него как на пришельца из космоса. Кто этот человек и что он от меня хочет?

Развлекаться у меня желание отсутствовало, но смыть послевкусие отцовских нравоучений и очередной порции унижения в наличии имелось. Но я колебался. Не любитель я пускаться во все тяжкие. К тому же… я этот этап благополучно оставил позади в дни своего бурного студенчества. Кое-что отучило меня совершать опрометчивые поступки.

— Там девчонок — море! — расписывал мне сомнительные достоинства какого-то непонятного мне пока сборища этот полузнакомый парень.

Девчонки меня тоже мало интересовали. В том смысле, что, не обделённый женским вниманием, я… наверное, зажрался. Потерял вкус ко всем этим ахам, вздохам, преклонению.

Природа на мне не отдохнула — отдала щедро все достоинства от родителей и почти не оставила недостатков. Я взял от отца с матерью всё лучшее. Кроме одного: характер мне достался мерзкий. От бати, который по какой-то ошибке считал себя образцом, даже эталоном, во всех возможных смыслах. Возражать ему никто не смел. Кроме меня, конечно. Именно поэтому мы и бодались, как два горных козла, что сцепились рогами и, может, уже б разбежались в разные стороны, только эти самые рога спаяли нас намертво и никак отпускать не желали.

Выход я видел один: остаться без крутого навершия, что, по умолчанию, не красило ни одного мужчину, хотя семейное украшение нашего рода к женщинам никакого отношения не имело. Больше — символ упрямства и ода непробиваемой тупости, когда никто не желал уступать.

Я считал, что отцу надо бы немного подышать воздухом новых веяний и изменить взгляд на ведение бизнеса. Отец был свято убеждён, что я молокосос, который ничего не понимает и обязательно просрёт дело всей его жизни.

— У меня деловое предложение, — перешёл в атаку этот навязчивый Виталик. — А давай мы девчонок кое-каких обуем? В том смысле, что опустим? С небес на землю? Спорим, тебе слабо? Ты небось слишком правильный, папу во всём слушаешься?

Не знаю, что сработало. Видимо, упоминание «папы», которого я слушаюсь. Возможно, этот гад просто пальнул наугад и попал в самое больное место. И на меня накатило со страшной силой, как литр водки без закуски.

— Не слабо. Пошли твоих баб охмурять. Или обувать. Или раздевать. Без разницы и без канонической последовательности действий.

Кажется, я слишком умно завернул — Виталик завис, но успел вовремя отмереть и показать мне два больших пальца. Мол, сэр идиот одобряет!

И он потянул меня куда-то. Запихнул в собственную машину и вёз, всю дорогу брызгая слюнями, рассказывая что-то о бабах, но я его толком не слушал. Снова вывалился из пространства, продолжая мусолить всё одни и те же безрадостные мысли.

По всему выходило, что нужно было рвать когти. Сбрасывать рога, выдирать их с мясом и гордо уходить в закат, окончательно расплевавшись с родителем.

Это означало только одно: поддержки мне не видать, родитель предаст меня анафеме, а смогу ли я с нуля, собственными силами, встать на ноги — большой вопрос из вопросищев.

Да, как бы я с батей не бодался, стоило признать: у кого деньги, тот и сила. А тому, кто привык к деньгам (а я всё же привык — надо быть честным), клянчить с протянутой рукой на паперти не пристало. А без папкиной поддержки именно так и будет. Заём в банке под проценты, риск и всё те же сомнения: а получится ли? Вот папка обрадуется, если я облажаюсь!

— Приехали! — распахнул передо мной дверь автомобиля Виталик, будто я принц элитных кровей. Впрочем, может, именно так он меня и воспринимал.

Я смутно догадывался: это какая-то жуткая подстава с его стороны. Слишком уж он прилипчиво-навязчив, но, пребывая в раздрае чувств, не сосредоточился на этом моменте. А зря. Поэтому всё покатилось, как сломанное колесо под уклон. Но понял я это далеко не сразу. Скажем честно: слишком уж не сразу, потому что катиться без тормозов — это иногда здорово.

Встретили нас радушно, но для меня — привычно-ожидаемо: девчонки залипали на мою внешность, парни смотрели волком. Это не бодрило и драйва в мои ощущения не добавляло.

Я скучал. Безбожно. До ломоты в челюстях, которые удерживал на месте волевым усилием, чтобы не зевать. И уже собирался сдаться нафиг, развернуться и уйти, вызвать такси и отправиться домой — дальше думать свои невесёлые думы.

И в этот момент мой взгляд упал на неё. Остановился.

Может, хвостики её светлые тому виной. А может, потому что она не пялилась на меня, как большинство тёлок. Исключение составляли только совсем пьяные да те, что страстно целовались по углам — этим было не до меня и вообще ни до кого.

Сам не знаю, почему меня так повело. Настолько, что я непроизвольно несколько шагов сделал, словно в хвостиках этой девчонки что-то наркотическое содержалось.

И тут она меня сбрила. На ходу — чик! В другое время я бы только плечами пожал. А в тот момент только одно на уме было — посмотреть ей в лицо. Увидеть, что за дерзкая птица меня отшивает.

Судя по всему, Витале она не дала. И по тому, как прыгал мой горе-знакомый, сей факт его задевал до желудочных колик. Или ещё как поглубже, потому что его буквально выворачивало наизнанку — так он девчонку пытался зацепить.

У девчонки зубки острые — не краснела, не тупила, не прятала глаза, а отбивалась как амазонка. Это и решило исход дела: я вознамерился во что бы то ни стало с ней познакомиться.

Я умел очаровывать. При желании. Правда, подобное желание во мне появлялось всё реже. Мне хватало девочек для секса. Для всего остального я не находил ни времени, ни душевных порывов. Все силы отдавал изучению бизнес-процессов, которые вышли на первый план и пальму первенства отдавать никак не желали.

Я не собирался в ближайшем будущем создавать семью, обзаводиться потомством, вить гнездо. Мелко, примитивно, тупо. В планы не входило.

Может, именно поэтому я протормозил — руку ей протянул машинально. Как деловому партнёру. Как человеку, который повёл себя интересно. Это какой-то вышел машинальный жест восхищения. И она не подкачала. Не удивилась, а ответила, вложив пальчики в мою ладонь.

Я сжал их машинально — неосознанный собственнический инстинкт сыграл: не упустить своё, раз уж оно идёт мне в руки. А потом наши взгляды встретились, и я задохнулся. Вдохнул, а выдохнуть забыл и наконец-то понял, почему люди иногда говорят: поплыл.

Головокружение. Мир перестаёт существовать. Может, потому что мир отползает по-пластунски, когда понимает: он не один, существуют другие, более интересные миры и пространства, что плещутся в глазах человека. Примагничивают. Притягивают и не желают отпускать.

Что она там говорила?.. Глупостями не занимается?.. Вот с ней бы я занялся глупостями! Да ещё какими!

Так бы занялся, чтобы она имя своё забыла, а помнила только моё, моё имя, что слетало бы с её губ, как молитва, как призыв, как гимн, ода мужчине, что полностью и безраздельно обладает ею!

Глава 3

Илона

Я вдруг поняла: не очухаюсь, стану ещё одной жертвой этого шикарного самца. А мне не нужно. Без него хватает в жизни потрясений. А этот образец, безусловно, достоин бархатной подушечки и места в музее под стеклом, но лучше пусть его охраняют другие девичьи руки, а то как бы остатки мозгов не растерять, пока будешь бдить.

Я потянула руку на себя. Он сжал мою ладонь сильнее, не желая отпускать добычу. Похвально. Зачётно. Молодец. Захват у него что надо. Вот так наивные птички попадаются в силки и погибают, а волки остаются сытыми. Потому что когда в птичке полсотни кило весу, наесться можно без проблем.

— Не будет ли так любезен многоуважаемый сэр, — делаю ещё один заход освободить собственные пальцы, зажатые в капкан мужской ладони, — отдать то, что принадлежит мне и только мне?

— Нет, — говорит этот наглец, пожирая меня взглядом голодного удава.

Что, собственно, происходит? Ну не могла я его впечатлить настолько!

— Почему нет-то? — пыхчу я и понимаю: за нашим противоборством следит весь колхоз, за исключением упитых вусмерть и тех, кто всё же занят друг другом — такие тоже тут имеются. Не все ж пали жертвой неземной красоты пришельца с неведомых планет.

— Потому что Золотая Рыбка должна исполнить три желания.

Я даже зависла на миг, чем этот гад воспользовался: обхватил мою ладонь понадёжнее и большим пальцем, словно невзначай, по запястью прошёлся. Видимо, отрабатывал на мне навыки эротического массажа в потенциально эрогенных зонах.

Со знанием дела так проделывал он этот трюк. Без сомнений, у него богатейший жизненный опыт и нет недостатка в подопытных, которые во благо науки ему не только запястья для поглаживаний подставляли бы.

Но я ж не эти. Не те, которые в ноги — бух! И в глаза заискивающе — глядь!

— Хорошая попытка, — благосклонно соглашаюсь я, делая вид, что расслабилась и «поплыла».

Последнее — недалеко от истины, но какой настоящий боец покажет, что близок к поражению? Лучше усыпить бдительность и предпринять отчаянный бросок, чтобы обхитрить противника и попытаться хотя бы свести счёт вничью.

— Только я не Золотая, и даже не Серебряная. И совсем не рыбка, зайчик, кролик и прочая фауна. Я, знаешь ли, человек, и никакие желания исполнять не обязана.

— Почему не золотая? — возражает этот самец спокойно и свободной рукой любовно мой хвостик оглаживает.

Ну, так-то да. Я блондинка. Натуральная. Но вопреки всем бытующим мнениям, тупостью не страдаю, хоть и прикинуться недалёкой для девушки иногда — святое дело. Особенно, когда идёт вот такая массированная атака по всем фронтам.

Я томно похлопала ресницами, давая понять, что поглупела в момент на сто пятьдесят пунктов. Кабальеро, судя по выражению лица, мой маневр понравился. Глаза у него сверкнули, но лучше б я этого не видела, потому что оружие массового поражения, как оказалось, не только у девочек в закромах. У таких, как этот Богдан, тоже ничего так — впечатляет.

— И желания исполнить обязана, — заявляет он проникновенно, чем очень даже отрезвляет.

— Без всяческих сомнений, — делаю я радостное лицо и одномоментно лягаюсь, как лошадь. Ещё ни один кабальеро, получив по коленной чашечке, не смог удержать вожжи в руках, а лицо на месте.

Бодя не стал исключением. Я понимаю: ему больно, но рука моя получила свободу — цели своей я добилась.

— Прости, — покаялась я очень искренне, а затем, послав воздушный поцелуй и отвесив что-то вроде книксена, решила делать ноги.

Ноги сами по себе делаться никак не могли — я всё же студентка, поэтому растворилась в толпе, если можно так сказать, пока мой оппонент приходил в себя и не очухался.

Слоновьего топота за спиной я не услышала, а поэтому решила, что клиент отсох. Ну, с такими, как я, проблемными или, как говорил однажды Виталик, стоя коленками в луже, больными на голову, возиться — себе дороже. Всегда есть объекты посговорчивее, поласковее и доступнее.

Я, правда, считаю по-другому. То-то он до сих пор бесится да круги вокруг меня наяривает — видимо, нравятся ему не совсем здоровые. Извращенец он, походу. А господин Богдан — нормальный, сразу сообразил.

Я так и не поняла: успокоилась или огорчилась, когда избавилась от него.

Люду, мою подругу и соседку по общежитской комнате, я нашла на кухне.

— Хватит зависать, — зашипела я, выдёргивая её из объятий какого-то хлипкого мачо. — Пора домой!

— Бояркина, ну ты совесть имеешь? — воззвала она к тому, что у меня если и имелось, то в весьма малых количествах. — Мы ж собирались здесь на всю ночь остаться, помнишь? А утром на метро добираться.

Помню. Но как-то я вдруг поняла, что концерт окончен, актёры устали и не готовы больше развлекать публику, даже если им приплатят дополнительно. И всю ночь здесь ныкаться по углам мне не улыбалось.

— Я домой хочу, — состроила я печальную мордочку лемура. Обычно на Люду мои обезьяньи ужимки действовали, но, видимо, всему есть предел.

— А я не хочу! — легонько толкнула меня Людка, но лучше бы ударила, честное слово. А то это выглядело, будто она назойливую муху гоняет, а та никак не хочет отлипнуть.

— Ладно, оставайся, — покорно соглашаюсь я. — Деньги на такси тогда дай, а?..

— А нету! — торжественно объявляет она и отворачивается к своему то ли мачо, то ли чму. Тот её терпеливо ждёт и с готовностью припадает к её красивым губам, как только она тянет его на себя.

Людка врёт. У неё всегда имеется стратегический запас на случай непредвиденных обстоятельств, потому что жизнь научила Людку варьировать и лавировать, выбираться самостоятельно из любых ситуаций и не надеяться на утреннее метро, если вдруг что-то пойдёт не так.

Сейчас она тупо зажала деньги, потому что уезжать ей не хочется, а остаться без неприкосновенного запаса она позволить себе не может.

Я Люду не осуждаю. Сама не знаю, как бы поступила в подобном случае. Альтруизм — хорошо, но своя шкура к телу ближе — это не просто мудрость предков, а самая что ни на есть суровая истина.

Я могу встать в позу и потребовать свою половину. Там ведь наши общие сбережения «на всякий случай». Но любая моя поза, даже самая привлекательная, проблемы бы не решила: половины денег на такси явно не хватало.

На всякий случай, я мысленно провела ревизию карманов. Там гулял свободный ветер, радовался пространству и улыбался мне во всю ширь своего беззубого рта.

Далее последовал анализ сложившийся ситуации. Метро скоро закроется на ночной сон, добраться до него даже скачками и перебежками я не успею. Пешком гордо вышагивать по ночному городу — я ещё не самоубийца.

Оставалось только спрятаться куда-нибудь и дождаться, когда утро настанет или Людке надоест этот не слишком страстный мачо.

— Что, Дояркина, скучаешь? — нарисовался, как ангел-мститель Виталя. Точнее, ангел к нему — явно лишняя приставка, поэтому я мысленно пририсовала ему рога и почти удовлетворилась картинкой, что порадовала мой мозг.

— Нет, мне весело, как никогда! — бодро заявила я и тряхнула хвостами.

— А если очень хорошо попросишь, ну очень хорошо — я, так и быть, отвезу тебя домой, — попытался он быть добреньким, но по нехорошо блеснувшим глазкам я поняла, что просить придётся в извращённой форме, как рисует Виталику его воспалённое похотью воображение.

— Слушай, Педиков, отвали, — бросила я небрежно и почти увернулась от его клешни, что успела всё же меня ухватить и больно сжала предплечье.

— Руки от девушки убери, — раздался прохладно-ментоловый голос с высоты небес, и я упёрлась взглядом в напряжённый живот шикарного самца Богдана.

Там было на что посмотреть. Пуловер облегал его как вторая кожа и не скрывал явные достоинства хозяина. И я снова почувствовала, как пытаюсь то ли воздух в лёгкие протолкнуть, то ли челюсть с пола подобрать.

Педальников намёка не понял — продолжал меня удерживать. И тогда этот полубог в человеческом обличье брезгливо, по одному, отжал Виталины пальцы от моей руки.

— Я сам отвезу Илону, — заявил он чуть ли не по слогам и протянул ко мне раскрытую ладонь. — Пойдём.

Спаситель в солнечных доспехах. Рыцарь без страха и упрёка. Умереть не встать. Как бы честь не потерять.

— Спасибо большое, — пробормотала я. — Но я как-нибудь сама, ладно?

И прошмыгнула прочь, ломая голову, куда б мне понадёжнее спрятаться. Туалет не вариант. Ванная комната! Да! Сегодня точно никто душ принимать не станет!

Глава 4

Богдан

Она ломала все возможные стандарты.

Мне двадцать пять, и девушек я повидал всяких. Признаюсь честно: не все падали к моим ногам. Были те, кто знали себе цену и набивали её до высот Эвереста. Вели тонкую игру, умели зацепить за живое, а точнее — за то самое, за что всех мужиков цепляют, и водили, как козлов, на верёвочке, чтобы в итоге поиметь гораздо больше, чем они сами могли предложить.

Жадных до наживы, меркантильных особ я научился вычислять далеко не сразу. На одной из таких чуть не женился почти сразу после института.

Тогда вмешался папа и жёстко поломал мне картину мира, но зато наглядно показал, что не всё то золото, что блестит и щедро рассыпает вокруг себя флюиды полового притяжения.

Не уверен, что я отцу благодарен за то, что он вовремя открыл мне глаза. Лишаться иллюзий порой больно, а когда применяют шоковую терапию, ещё и жестоко. Так недолго и сломаться. Однако, я выжил, но ко всем танцам вокруг моей особы с тех пор относился с прохладцей, и уже не давал никому возможностей меня охмурить, окрутить, одурачить.

Но и на солнце бывают пятна, случаются затмения, когда разум, скуля, отползает в сторонку, и на сцену выходят инстинкты, что пинком победителя посылают в далёкий эротур все доводы рацио, которое всё же робко пытается урезонить расходившиеся гормоны.

Илона казалась не такой. Ну, девочка же совсем, молоденькая. Первокурсница, что ли… надо б узнать. Вдруг ей ещё восемнадцати нет? Хотя вряд ли, учитывая сборище, что собралось на этой «хате», кстати, вполне приличной.

Видимо, кому-то скучно, как мне, и вполне устраивает весь тот разношерстный сброд, что собрался под крышей этого гостеприимного дома.

Илона выглядела свежо и мило. Личико «сердечком», глаза распахнутые. Минимум косметики, а ещё эти хвостики, что мигом срезают возраст и опыт, если он у неё, конечно, имеется в анамнезе.

К тому же, блондинка. Как говорил всемирно известный ослик Иа: «Мой любимый цвет». Да, у кого какие слабости. А я вот тащился по блондинкам. Питал слабость. Нравились они мне. Причём натуральные, а не крашеные — я их издалека научился различать.

Короче говоря, она меня зацепила. Намертво. Впилась не пойми чем, и я сдался, понимая, что, возможно, всё не так, как видится, однако разум, получивший нокаут, больше признаков жизни не подавал. Или притворился, зараза, давая волю инстинктам, чтобы потом вынырнуть и ответственно заявить: «А я предупреждал!».

Когда она буквально силой от меня отбилась, я взял тайм-аут. Взвесил все «за» и «против» и отдышался. Даже помедитировал: а стоит ли?.. Нужно ли?..

И тут подскочил ко мне Виталя.

— Видел? Коза на патефоне. Всегда такая. Динамщица, падла! Вот таких нужно уму-разуму учить и на место ставить! Звёздный час, понимаешь? Когда звёзды сходятся и шепчут: «Пора, брат, пора! Куй железо, пока горячо!». Ты со мной или без меня? Помнишь, о чём я тебе говорил?

Я не помнил. Смутно — какой-то гундеж в машине и слюни во все стороны. О чём конкретно речь шла — не имею понятия. Я тогда крепко думал о своей незавидной судьбе и на отца злился, как вепрь, попавший в яму.

Виталя на меня плюнул, видимо, поняв, что с этого края не будет нифига. И пока я размышлял, нужно ли это мне всё, он куда-то исчез.

И как только Виталий скрылся с глаз моих долой, тут же меня начали терзать смутные сомнения и жуткие подозрения.

Он же не зря к Илонке цеплялся. Судя по всему, она ему отдавила ко-ко однажды. А поэтому он какой-то реванш собрался брать.

Поняв это, я заметался по большой площади, сильно переполненной народом, который вмиг перестроился, и когда не стало зрелищ, переключился на горячительные напитки, жратву и дикие танцы с криками, воплями и чьими-то лифчиками, что взлетали до потолка и браво зависали на раскидисто-рогатой люстре с хрустальными подвесками.

Илону я нашёл вовремя: Виталик, по всей видимости, вознамерился сделать что-то нехорошее, поэтому я долго не думал — кинулся девчонку спасать.

К сожалению, она мой жест доброй воли не оценила — снова ускакала в неизвестном направлении, а я остался стоять с протянутой рукой, как жалкий проситель.

— Аха-ха! — захлебнулся восторженным смехом горе-любовник Виталя. — Как она тебя сделала, а? Вот же, Дояркина, мало её в детстве пороли, не чувствуется твёрдая мужская рука в её воспитании. Что с дикарки из Муходоевки взять? Все они такие, понаехавшие! Надо чем посущественнее потрясти, чем пустой ладонью, друг Богдан!

Я поморщился. Определение «друг» в исполнении Виталика мне не понравилось. Какой он мне друг? Так, даже знакомыми нас можно назвать с большой натяжкой.

— И на чём ты её отвозить собрался? — гудел он мне на ухо, буквально подпрыгивая, чтобы до уха моего достать. — На кось-кось посадишь? Я б хотел на это полюбоваться!

Чёрт. Я и забыл, что без машины. Припёрся сюда, поддавшись на уговоры этого типа, который чем дальше, тем больше казался мне мерзким и гадостным. Не зря от него Илона бегает. И, наверное, именно поэтому от других парней она шарахается тоже.

— Слушай, — постарался я отойти от него подальше, чтобы ненароком не испачкаться: слишком уж он смердел своими речами и на говно исходился, — давай я сам как-нибудь разберусь, что мне делать. Можно подумать, твоя машина — единственная в городе-миллионнике. Отвали, а? По-хорошему прошу.

— Вот так ты, да? Вот, значит, как, да? Ну, смотри, я тебя предупреждал, а уж слушать меня или нет — конечно же, твоё личное дело. Только потом не плакать и папе не жаловаться.

Слово «папа» подобно взрыву мозга. Какой-то стоп-сигнал, после которого — кишки по веткам, мозги по асфальту.

В двадцать пять, конечно, уже можно быть умнее. К тому же, я не пил и не курил, как и девушка с хвостиками Илона Бояркина, однако, стоп-слово сыграло со мной злую шутку: я вскипел до белого марева перед глазами и от души хуком слева врезал Витале в табло.

Виталя взвыл. Из разбитого носа фонтаном брызнула кровь.

Он гундосо выкрикивал мне вслед матерные эпитеты, поливал грязью мою мать, но я решил не усугублять, чтобы не отправить «друга» Виталика в реанимацию, а самому не попасть в полицию.

Я отправился искать Илону. Короче, вечер удался: ели, пили, веселились, танцевали, подрались, девушку своей мечты нашли.

Осталось только уйти отсюда подобру-поздорову, пока ещё чего-нибудь не случилось. Ни со мной, ни с ней. И хорошо бы всё же в этих вампирских сумерках её найти.

Я шёл, и народ передо мной расступался. Девушки вожделенно вздыхали. Парни поглядывали недобро, но на открытый конфликт никто нарываться не смел. Тем более, у меня нашёлся хороший адвокат-защитник, видимо, хозяин этого вертепа, который проникновенно-пьяным голосом увещевал всех остыть и веселиться дальше.

— Ну, нормально сидели, что вы? Всё хорошо, пацаны девку не поделили — подумаешь. Хотите ментов в хату? Так нас тут сразу и повяжут, а оно нам надо?

Оно им было не надо, а поэтому все, кто петушился и бычился, рассосались по территории. Кто напиваться, кто обжиматься, кто танцевать.

Всё ничего, но Илоны нигде не наблюдалось. Не могла же она уйти в ночь, пешком?

Глава 5

Ванная комната — благословенное место. Почти тихо, вода, прохладно и присесть есть где. Я взгромоздилась на стиральную машинку и прикрыла глаза. Всё будет хорошо. Здесь можно пересидеть. В крайнем случае, заберусь в ванную и лягу. Полотенце постелю, чтобы мягче было. Или теплее. Я ещё не определилась.

К сожалению, счастье длилось недолго.

Вначале ручку двери дёрнули. Ну, нормальные люди поняли бы, что комната заангажирована, и пошли бы восвояси. Но тот, кто стоял по ту сторону, мыслил иначе.

Раздался стук — отрывистый, но очень решительный.

— Занято! — рявкнула я, проклиная всё на свете. Ну всё ведь так хорошо складывалось. Нет же, у всех нормально, а у меня — как всегда.

— Илон, ты тут прячешься, что ли?

Я чуть не застонала, когда услышала этот голос. Красивый, как и его обладатель. Когда лица не видишь, находятся другие достоинства, на которые внимание обращаешь. Фантазия, вырвавшись на волю, сразу же нарисовала картину, когда этот самый голос называет меня по имени, а я…

— Илона, открой!

Ничуть не хуже он моё имя произносит, чем в фантазиях, правда, там получше воображалось. Не хватает страстности в интонациях.

Пришлось себя притормозить. Зачем о таком думать? Я ведь убежала от него, поэтому нечего сочинять того, чего нет и никогда не будет.

— Слушай, ты куда-то шёл? Вот и иди, иди дальше, не останавливайся.

— Не могу, — сказал он почти душевно.

— Почему? — тяжело вздохнула я, понимая, что переговоры продлятся.

— Потому что я тебя искал — раз, и мне нужна ванная комната — два.

Купаться собрался? С него станется. И так видно, что он здесь случайно залетевший в курятник орёл.

— Быстро заходи! — шиплю я, затаскивая его за руку внутрь, закрываю дверь на защёлку, а только потом понимаю, как это вообще смотрится со стороны.

Судя по всему, Богдану это понравилось. Он нависал надо мной и рассматривал с удовольствием. Места тут не так уж и много, поэтому мы почти прижаты друг к другу, не хватает несколько сантиметров для приличий. Не знаю, откуда это во мне, но я зациклилась на этих сантиметрах намертво, а поэтому попятилась и упёрлась задницей в бортик ванной.

— Ты всё не так понял, — пискнула и закрыла глаза. Его слишком много. Он подавляет. А я, дура, мало того, что дверь своей рукой закрыла, так ещё и в ловушку сама себя загнала: мимо такого тела не пройдёшь, если оно не захочет выпустить.

— Ты тоже, — голос над головой прозвучал спокойно, и я рискнула открыть один глаз, а затем второй.

Богдан отвернулся к раковине, открыл кран и деловито вымыл руки.

— Кровь, — охотно пояснил он, — я твоему поклоннику нос расквасил.

— Витале, что ли? — оживилась я. Вот же: пропустила шоу века, пока искала надёжное убежище.

— А у тебя их тут толпа? — поинтересовался крутой мужчина из сладких грёз и кинул на меня заинтересованный взгляд.

— Ни одного, — тряхнула я хвостиками. — Я вообще сюда за компанию с Людкой пришла. Ей одной как бы страшно, а вдвоём вроде бы как нормально. В результате я всё равно не нужна даже как страховочный канат. А Виталик… скажем так: мы не нашли общего языка, поэтому находимся в непримиримых отношениях. Если бы знала, что он сюда заявится, точно никуда бы не пошла.

— Ты от него прячешься? — вытирает Богдан руки полотенцем.

— В том числе. Решила отсидеться. Слишком бурная вечеринка получается, я такое не люблю.

— А что любишь? — присаживается он рядом на бортик ванны. Места по-прежнему не добавилось, поэтому мы сидим бедро к бедру, тесно прижатые друг к другу.

Это не добавляет мне уверенности. От Богдана пышет жаром и опасностью. Точнее, он ничего не делает: ни по коленке меня не пытается погладить, ни руку на плечо закинуть, как делают многие парни, которые оказываются с девушкой рядом. Им почему-то кажется, что мы только спим и видим, чтобы с ними пообжиматься.

Но то, что он просто сидит рядом не умиротворяет, а наоборот — взвинчивает мой внутренний предохранитель до красной мигающей лампочки, которая сигналит, что лучше бы находиться от этого парня подальше.

— А тебе не всё равно? — спрашиваю, прикидывая, как сделаю рывок, открою защёлку и вывалюсь на волю из этого слишком маленького для нас двоих помещения.

— Ну, раз мы тут уже вместе прячемся, почему бы и не поговорить?

Я подозрительно на него кошусь.

— Ты прячешься?

— Да. Меня там, видишь ли, толпа жаждет убить, потому что я твоему поклоннику профиль подправил.

Врёт. Я прекрасно понимаю, что он врёт.

— Тогда счастливо оставаться, — я всё же делаю рывок, но не успеваю даже коснуться защёлки: Богдан хватает меня за талию и тянет назад. Я пытаюсь бороться за свободу, заезжаю ему локтём в бок.

Этот тип издаёт такой стон, что я пугаюсь: а вдруг я ему ребро сломала? Пытаюсь повернуться, чтобы посмотреть, что там, но он сжимает меня ручищами так, что становится буквально нечем дышать.

Точнее, мы дышим, как два марафонца, что всё же пришли к финишу, но ещё толком не осознали, что пересекли ленточку. У нас второе дыхание открылось. Мы не упасть готовы, а мчаться дальше.

— Что ж ты бегаешь, Илон? — дышит он мне в ухо. От его дыхания волосы на затылке встают дыбом, а мурашки воют от восторга, разбегаясь от кончиков пальцев по всему телу.

Срочно нужно что-то делать. Бежать. Вырваться. Не оставаться с ним наедине. Слишком уж хорош, зараза, а я чуть ли не впервые готова пускать слюни и терять остатки мозгов.

Недавно слышала разговор девчонок с факультета. Случайно подслушала.

«Я на него посмотрела и враз поглупела», — сказала одна из них. Я ещё тогда фыркнула, потому что мне казалось: так не бывает. Человек — существо разумное, а поэтому вполне способен управлять своими эмоциями. Мозг обязан преобладать над всеми процессами в организме. Он главный. Он важный, а всё остальное — от него в зависимости.

Сейчас я вдруг понимаю: мозг мозгом, а есть кое-что такое, что ему неподвластно. Он буквально отключается, когда объект, что понравился тебе с первого взгляда, просто стоит, просто удерживает и просто дышит в ухо.

Всё просто, ничего сложного, никакого криминала или подтекста. А мозг в обмороке буквально. Глубоком и, судя по всему, бессрочном.

Вместо него на арену выходят инстинкты, ощущения, обоняние, рождается какой-то глупый восторг, которому хочется поддаться, плюнув на все принципы.

А я ведь даже не целовалась ни с кем почти. Всё, что было, можно и в расчёт не брать. То отбивалась, то не понравилось. Ну, в двадцать лет нельзя, наверное, быть такой принципиальной, но меня так воспитали, вбили в голову. Порой мне кажется, что это неправильно. Надо быть посовременнее, что ли, не держаться за эти замшелые принципы. Но как только я настраиваю себя хотя бы на эксперимент, обязательно что-то такое из ряда вон случается, и я понимаю: нет, не могу, не моё, не буду.

Мама мне говорила:

— Однажды, Илон, ты встретишь того самого мужчину. Поймёшь, что он твой. И тогда всё получится само собой. А ради развлечений или любопытства ничего делать не стоит. От этого только опустошение и разочарования. А с тем самым — восторг и понимание: он и никто другой.

Вот до сегодняшнего дня мне такой и не встречался.

Да и с этим я не совсем уверена про «тот самый», но то, что для моих ощущений он отличался от других парней — факт.

— Я бегаю, потому что неприлично находиться в одном помещении с незнакомым мужчиной, — выдала я, сдувая чёлку с глаз. Мне наконец-то удалось повернуться и руки со своей талии убрать.

О, да! То, как у мачо Богдана полезли глаза на лоб, стоило полюбоваться. Сейчас он решит, что я чокнутая, и точно от меня отвяжется.

А пока он удивлялся или в ступор впадал, пытаясь понять всю глубину моих мыслей, я прижималась лопатками к двери и осторожно нащупывала пальцами щеколду. Самое время провести очередной побег!

Глава 6

У меня не просто глаза из орбит полезли. Я вообще дар речи потерял.

Интересно, она действительно такая или придуривается со страшной силой? Если она думала, что тем самым меня отпугнёт, то ни фига она не угадала. Меня потянуло к ней ещё сильнее.

Я всё же надеялся на бриллиант, а не на фальшивку.

— Ну, я ж вроде не чужой? — спросил осторожно. — Мы ж вроде бы уже познакомились? — схватил я её за руку, не давая открыть дверь.

Илона пискнула разочарованно. Вот же: зайчик-побегайчик. А я серый волк, зубами щёлк.

— Ты не бойся меня, ладно? — сам не знаю почему, но мне хотелось её успокоить, усыпить бдительность, чтобы доверилась, перестала иголки выпускать, как ёжик.

Я прислушивался к ней, присматривался. И не чувствовал фальши. Но если она не врёт, то таких уже давно не делают.

— Это невозможно, — продолжает она вжиматься в дверь спиной, и я понимаю: это для того, чтобы от меня подальше держаться. — Ты слишком близко, а поэтому я не чувствую себя в безопасности. Да ещё дверь закрыта, а ты всеми способами не даёшь её открыть.

— Не хочу, чтобы нам мешали, — что я несу? Кажется, она пугается ещё больше. — Разговаривать не мешали, — уточняю и делаю обманное движение.

Илона снова пищит. Хорошо хоть не орёт, а то б сейчас здесь очередной концерт по заявкам охочих до сенсации зрителей организовался.

Я снова хватаю её за талию и легко сажаю на стиральную машинку.

— Вот так лучше? Я не так близко, ты на пьедестале. Девочки любят, я знаю, находиться повыше, чтобы видеть получше. Можешь даже встать во весь рост — будешь как на подиуме.

— Ага. Это чтобы я головой о потолок двинулась и тёпленькая к твоим ногам упала, или чтобы под юбку было легче заглядывать?

Невозможная. Я рассмеялся. Ну, смешно же!

— Тогда просто сиди. Хочешь, я тебе полотенцем коленки прикрою?

Это был обманный ход, но Илона повелась: судорожно потянула юбку вниз. Зря старалась: колени у неё и так прикрыты. Юбка на ней прикольная — клетчатая, в складочку, как у школьницы. Ещё б гольфы напялила, как в японских мангах.

— Ты мне объясни: зачем нам здесь сидеть?

Не смирилась, на мой миролюбивый тон не повелась. А я вдруг понял: мне нравится. Вроде бы ничего такого не происходит, а уходить отсюда не хочется. Там всё по-другому, не так, как здесь, когда мы одни, лицом к лицу, глаза в глаза.

Странно, но хочется узнать эту девочку получше. По душе она мне. Что-то такое торкает даже в таком цинике, как я.

— Бытует мнение, — начинаю я издалека и задушевно, — что люди в экстремальных условиях ведут себя по-другому. Более искренними становятся, более открытыми. Особенно, когда вдруг оказываются перед лицом опасности или в замкнутом пространстве, один на один со своими мыслями идруг с другом. Представь, что мы попали на необитаемый остров или в бункер. Выхода нет, спасения нет. Есть только этот остров, эта комната и мы.

— Страшно, — ёжится она и обхватывает руками свои плечи. — Ну тебя. Я б не хотела оказаться в подобной ситуации. Лучше всегда иметь выход. Возможность убежать, скрыться, найти место получше и побезопаснее.

— Ну, это что-то вроде игры. На самом деле ты знаешь, что есть дверь. Стоит только открыть щеколду, как выберешься «на волю», где куча не совсем трезвых людей, которым нет до тебя ровным счётом никакого дела. Ну, разве что кое-кому. Как я понял, ты бы не хотела с ним встречаться и беседовать.

— Нет, — Илона ёрзает, устраиваясь поудобнее.

— Тогда играем? Ты и я? Будем знакомиться, чтобы стать не совсем чужими, раз уж нас угораздило сюда попасть.

Я усаживаюсь на бортик ванной. Стараюсь сесть так, чтобы видеть девчонку. Не совсем удобно, зато хорошо вижу её лицо.

— Тогда ты первый, — хитренькая блондиночка. Но я как мужчина готов ей в этом уступить. И не только в этом, но признаваться не буду.

— Богдан Островский, двадцать пять, ведущий топ-менеджер в компании, название которой тебе ровным счётом ничего не скажет. Работаю в отделе IT-технологий, занимаюсь разработкой компьютерного и не только софта.

— Программист? — морщит она нос и немножко лоб.

— Не совсем, больше экономист, прогнозист и продавец, если говорить на совсем простом языке. Твой ход.

— Илона Бояркина, двадцать, студентка, экономфакультет. Люблю маму, цифры, музыку Баха, собак. Подрабатываю в кафе три раза в неделю по вечерам.

Она задумалась, снова сморщила нос. Забавная привычка. Вот уж кто не боится морщин. Её это не заботит. Может, потому что ей всего двадцать. Хотел бы я посмотреть на неё в двадцать пять, а лучше — в тридцать. Останется ли это у неё, или она, как и многие женщины, станет фанатом гладкой кожи, будет таскаться по салонам красоты и разглядывать с ужасом в зеркале первые морщинки?

— Сложно о себе рассказывать, — словно жалуется Илона. — Одна банальщина на уме, и сразу мысли: я что, такая скучная? Или вот она — жизнь на ладони: положил, а смотреть не на что.

— Это потому что мы толком не познакомились, — успокаиваю я её. — Когда люди долго общаются, у них либо находится куча новых событий, которыми они хотят делиться друг с другом, либо наоборот: им становится скучно, плоско, не о чем поговорить. Вот совсем как сейчас. Но сейчас — это кажущаяся пустота, понимаешь? У нас внутри много-много разных потаённых ящичков, где прячутся секреты, желания, осколки жизни. И всё дело лишь в том, захотим ли мы выдвинуть хоть какие-то из них, чтобы если не дать допуск в свой внутренний мир, то хотя бы приоткрыть дверцу.

Она оперлась на руки, откинулась и смотрит на меня со смехом в глазах.

— Слишком умный? — напрягся я. Как и любой человек, не очень люблю, когда надо мной смеются.

— Интересный, — качает она головой, отчего её хвостики забавно подпрыгивают.

— Зануда? — продолжаю допрашивать, вглядываясь в её лицо. Я увижу, как только она соберётся мне солгать.

— Скорее, педант. Вероятно — перфекционист, что любит по разным ящичкам рассовывать свои мысли, классифицировать идеи, нумеровать списки, выстраивать по шнурку задачи, которые нужно решить. Спорим, у тебя есть блокнот, куда ты записываешь список дел, а потом с наслаждением вычёркиваешь выполненные пункты?

Блокнот у меня был. Пункты я вычёркивал.

— Настолько очевидно? — приподнял бровь, почему-то уязвлённый в самую печень.

— Нет, — снова машет она хвостиками, — я рисковала. У тебя вполне мог существовать электронный органайзер или календарь дел, и никакого блокнота.

— Это привычка. Почти из детства, — приоткрываю я одну маленькую личную ширму, чтобы она сунула туда любопытный нос. Кажется, ей хочется. — Я разгильдяй, по сути. Порядок давался мне тяжело. Это… отец приучил к планированию и выполнению дел. Поначалу было тяжело. Бунтовал, как мог. Сжёг два ежедневника. А потом втянулся как-то, даже понравилось.

— Никогда ничего не забываешь?

— Стараюсь.

— А я и не стараюсь, — вздыхает она.

— Любишь творческий беспорядок? — задаю наводящий вопрос, потому что Илона не спешит ничем делиться.

— Нет, — мотает она головой. — У меня его не бывает. У меня всё математически верно, точно, как в аптеке, как на электронных весах. Все мысли, буквы, цифры — здесь, — касается она виска пальцем.

— Вундеркинд? — теперь я чуть улыбаюсь.

— Ну, почти, — смущается она. Видимо, перегнула всё же палку, расписывая свои выдающиеся способности. Именно так я воспринимаю её порозовевшие щёки и опущенные вниз ресницы.

Милая. Забавная. Похожая на щенка девушка. В ней слишком много детскости, наверное. Ещё эти хвосты-уши усиливают сравнение.

Я только открываю рот, чтобы приободрить её, как в ванной гаснет свет. Становится темно. Девчонка испуганно ойкает. От неожиданности воздух кажется плотным и непроницаемым. Темнота падает, как водопад — сплошной стеной.

— А-а-а-а! — дребезжит её голос, как отбойный молоток. Правда, на вполне приемлемых децибелах. Можно сказать, почти бесшумно, но пулемётно, будто ей кто-то внутрь ленту с патронами вставил, и теперь она ими отплёвывается.

— Ты чего? — спрашиваю, осторожно поднимаясь на ноги.

— Я боюсь темноты, — клацает она зубами. — Очень сильно боюсь.

Глава 7

Случилось то, чего я предвидеть не могла: кто-то выключил свет. В такие моменты на меня нападала паника, страх сковывал по рукам и ногам, и я плохо понимала, что происходит вокруг.

Темноты я боялась с детства. Не тёмного времени суток, когда в окна заглядывают звёзды и луна, когда глаз улавливает очертания предметов, а тёмное беспросветное нечто, рождающее злобных монстров из-под кровати или из-за угла.

С возрастом я научилась с этим мириться, но если темнота падала внезапно, как сейчас, я снова становилась маленькой девочкой — беспомощной и жалкой.

— Тихо, тихо, — звал и вёл меня за собой уверенный сильный голос, — всё хорошо, я рядом.

Тёплые руки коснулись моей влажной кожи, обняли за плечи и притянули к себе. И я поверила, доверилась, пошла, встала на ноги и прижалась к тёплому сильному телу, что обещал мне уладить это недоразумение.

— Вот так, хорошо, умница, — вибрировал его голос где-то у меня над головой. — Успокаивайся, ты не одна, мы здесь вместе. Слышишь меня, Илон?

Я тряслась, как будто ко мне кто электрический ток подключил. Меня коротило, но дрожь постепенно уходила, потому что я действительно была не одна в этой кромешной темноте.

Впрочем, уже и не такой плотной, как раньше. Глаза, привыкнув, начали улавливать очертания предметов, как только я смогла оторвать щеку от мужской груди.

— Слышу. Дай мне ещё минутку.

— Вот и молодец. Приходи в себя, и мы выйдем отсюда, как только ты будешь готова. Ты же помнишь? Есть дверь и щеколда. Одно движение руки — и мы на свободе.

Он ещё что-то бормочет, а я не могу остановиться: впитываю в себя его вибрацию, гудение, слова, что становятся не важны. Только этот парень и его тепло, его уверенные интонации и уходящая из моего тела дрожь.

А затем он протягивает руку и открывает дверь. Я слышу, как щёлкает замок. Внешние звуки и свет врываются внутрь, я втягиваю воздух в лёгкие и шумно, с облегчением выдыхаю.

— Вернулась, потеряшка? — глаза у Богдана искрятся доброй улыбкой. Не обидно совсем.

— Спасибо большое, — чинно благодарю я его и делаю шаг назад.

Кажется, руки его неохотно расстаются со мной. А я лихорадочно думаю, не перешли ли мы границы? Я, когда прислонялась щекой к его груди. Он, когда обнимал меня слишком уж интимно, что ли. Но в его жестах ничего такого не было. Или мне упорно хочется так думать.

— Обращайся. Я, конечно, так себе утешитель, но всегда готов спрятать тебя от страхов и темноты. Приятно ощущать себя немного волшебником.

Народ веселился вовсю. И наше уединение мимо посторонних глаз не прошло. Даже Люда заметила — я успела увидеть, как округлились у неё глаза и рот — пышной такой буквой «О».

— Пойдём отсюда? — находит его рука мою ладонь.

— Э-м-м-м… — я испытываю трудности определённого характера, и сейчас много сомнений терзают душу.

Во-первых, у меня нет денег, чтобы уехать. Во-вторых, я не уверена, что поступлю разумно, сев в машину вместе с этим ходячим сексом и пожирателем девичьих сердец.

— Мы же теперь не совсем чужие, правда? — искушает меня этот змей. — Ты знаешь о моём блокноте и пунктах плана, которые я вычёркиваю. А ещё мне кажется, тебе здесь не место, и прятаться в ванной комнате — опрометчивое решение.

Он прав. Я вздрагиваю, вдруг сообразив, что было бы, если б я оказалась в полном одиночестве, когда отключился свет. Меня могло накрыть нешуточно, и я бы не смогла добраться до двери, чтобы выползти наружу.

— Поехали, я отвезу тебя домой. Вызову такси.

— У меня нет денег, — признаюсь честно.

— Зато деньги есть у меня, — тянет Богдан меня к выходу. — После всего, что между нами было, ты обязана принять мою помощь.

— А между нами что-то было? — пытаюсь я притормозить, но он настойчиво ведёт вперёд.

— Определённо. Ты измазала мой свитер слезами. А я обнимал тебя. И посмей только сказать, что между нами ничего не было. Окажешься злостной лгуньей.

— Неприятность эту я переживу, — фыркнула я, но больше не сопротивлялась. На улице, оказывается, замечательно: тихо, звёзды мерцают, воздух свежий и чистый. Веселились мы всё же на окраине города. Это чья-то дача, кажется. Или загородный дом — я не очень вникала в подробности. Если бы не настойчивые приставания Людки, вообще б не поехала. Это ей хотелось, ныла, что ей нужно развеяться и перезагрузиться, а я как настоящая подруга не могу подсунуть ей такую свинью.

Кстати, о Людке.

Я достаю телефон и набираю её. Людка откликается на втором гудке.

— Ты где, Илон? Я тебя везде ищу!

Ну, да. После того, как мы вылетели из ванной с этим роковым красавцем, она теперь может и поискать меня, что уж. Тем более, она видела, куда мы направились. Но раскаяние в её голосе я слышу. И виноватые нотки тоже проскакивают.

— Я на улице, Люд. Богдан отвезёт меня на такси в общежитие.

Это, между прочим, осторожность, да. По крайней мере, один человек точно знает, куда я делась и с кем. Мало ли, случаи бывают разные, а что бы ни пел этот прекрасный во всех отношениях полубог, я его сегодня впервые увидела. Вдруг он маньяк?

— Я с вами! — вдруг срывается на почти визг Людка. — Подождите меня!

Я хихикнула. Вот же. Уезжать на такси среди ночи она не хотела — не нагулялась. Но только появился призрак халявы, как она тут как тут. Уже и веселье ей не нужно. В этом Людка вся — прижимисто-домовитая и очень хозяйственная.

Я не могу её осуждать. У меня родители — отчим и мама. У Люды — одна мать и два брата-погодки. Ей приходится туго, но она и учится, и работает, и ещё домой умудряется немного денег отправлять.

— Ты не будешь против, если с нами уедет и моя подруга? — спрашиваю я Богдана и невинно хлопаю ресницами, зорко наблюдая за его лицом. Вот сейчас и посмотрим, насколько он лоялен и прозрачен.

— Не буду, — улыбается он в ответ. — Такси придётся немного подождать. Сама понимаешь: ночь, а сюда добраться ещё нужно.

— Подождём! — бодро отвечаю я, невольно ёжась: воздух всё же прохладный. И тут я вспоминаю, что совсем голову потеряла: куртка и сумочка остались там, в доме, и мне жизненно необходимо вернуться назад. Вещи свои я дарить никому не собираюсь. Не настолько я богата, чтобы делать столь царственные жесты.

Впрочем, пока я думаю, как получше сделать вылазку в стан врага, на пороге дома появляется Людка.

— Вот! Видишь! — трясёт она моими вещами, — На что-то и я сгодилась!

Я чувствую к ней практически умиление. Какая молодец, моя мудрая и хозяйственная подруга.

— Что бы я без тебя делала? — философски замечаю я, натягивая ветровку на плечи. — Ты у меня молодец, самая лучшая!

И пока Людка раздувается от гордости и собственной значимости, я искоса наблюдаю, как улыбается господин Островский.

Хорошая у него улыбка. Светлая.

«Надо брать!» — шепчет мне меркантильно-романтический внутренний голос.

«Цыц!» — шипит на него очнувшийся мозг.

Но он опоздал: я уже полностью подпала под очарование момента, увязаю всё больше в болоте, имя которому — Богдан. Бог дан. Богом данный, — повторяю в уме на все лады.

Определённо: мне нравится!

Глава 8

Я чувствовал себя чёртовым рыцарем, что спасает принцессу от огнедышащего дракона. Никто и никогда не будил во мне таких чувств.

Илону хотелось защищать и оберегать, совершить в её честь подвиг, забить мамонта и, потрясая копьём, издать боевой первобытный клич, чтобы все в округе слышали: эта девушка моя! Занято! Никому не отдам!

А то, что она сопротивлялась и осторожничала, не отталкивало, а тянуло к ней, как на аркане. Магнитило так, что оторвать невозможно.

Её хотелось касаться. К ней хотелось принюхиваться, будто я животное, а не человек. Её хотелось слушать, закрыв глаза, чтобы впитывать голос, интонации, откровения, которыми она не спешила меня радовать.

Если посмотреть со стороны — обычная девчонка. Таких сотни тысяч по столице бродит. Средненькая, как сказал бы один мой хороший знакомый, что любил на женщин ярлыки цеплять.

Стандартная студентка, сразу в глаза не кидается, разве что солнечные волосы взгляд притягивают, но это тоже… на любителя. Такого, как, например, я.

В этом, наверное, всё дело: она не для кого-то создана, а подходит мне. Это ещё ничего не значит. Всё может измениться через час или день, но сейчас, в эту минуту, Илона притянула меня к себе, создала потенциальный вакуум, когда вытеснила всех других девушек. Вытолкнула их из моего сознания. Ощущение было такое, что будто никто до неё и не существовал.

Это немного пугало. Я к такому не привык. Обычно присутствовало притяжение. Женщины мне нравились. К ним тянуло физически. Я их желал, но не до ощущения, что загнали крюк под рёбра и тянет. А с Илоной — именно такие ассоциации возникали.

Я решил с этим разобраться позже. А ещё — никуда не спешить. Ну, в самом-то деле? Всего в моей жизни хватало с лихвой. Вон, пальцами щёлкну — почти любая помчится за мной. И тем интереснее приручить эту забавную чебурашку с хвостиками.

Я со спокойствием толстошкурого слона воспринял её колебания по поводу оплаты такси. Точно такие не существуют. Стоически выдержал её желание не доверять мне. С улыбкой встретил появление Илонкиной подруги.

Подумаешь. Напугала. Я всё равно ничего не собирался делать. Отвезти её, куда скажет, телефонами обменяться, а дальше будет видно. Может, при свете дня всё по-другому увидится, спадёт с глаз этот какой-то немного наивный флер очарования.

Чем больше она сопротивлялась, тем больше я хотел её поймать и присвоить. Не исключал, что это всего лишь игра, но мне пока очень нравилось играть по её правилам и покорять неприступную крепость по имени Илона.

— Куда едем, девчонки? — спросил я, как только машина зарулила во двор.

— В общежитие! — у Илоны подруга немного шумноватая и явно привыкла лидировать и командовать. От неё хотелось поморщиться. Вот эта своего точно никогда и ни за что не упустит. Цепкая, ушлая девица. Её издалека видно. Илонка на её фоне — неоперившийся птенец.

— Да хоть на Северный полюс, — ответил браво и подумал, что до Северного полюса на такси у меня, наверное, денег не хватит доехать, а поэтому оптимистично позволил себе думать, что их общежитие гораздо ближе, чем зона вечной мерзлоты.

В общем, через пять минут я уже скрипел зубами и жалел, что великодушно позволил взять с собой эту рыбу-прилипалу.

Разговор с Илоной не вязался, потому что её подруга Люда отвечала за всех и сразу. Вела разговор, как великий полководец ведёт войска на приступ крепости неприятеля.

Я даже позавидовал, ей-богу. Вот у кого нужно поучиться целеустремлённости, наглости и умению везде чувствовать себя свободно и без комплексов. Илона по сравнению с ней казалась забитой затюканной мышкой с двумя хвостиками. Благо, я знал, что это далеко не так.

Общежитие находилось неподалёку от университета.

— Надо же, мы в одном ВУЗе учились, — сказал я, вглядываясь в тёмные стены альма-матер, — и не пересеклись.

— Разные факультеты, разные курсы, разница в возрасте! — компетентно заявила Люда, снова не дав Илонке рот открыть.

Особенно разница в возрасте царапнула нешуточно. Почувствуй себя старпёром, называется, когда тебе всего двадцать пять. На миг. Так-то у меня всё нормально с самооценкой.

— Что ты несёшь, Люд? — закатила Илонка глаза, кинула на меня весёло-виноватый взгляд и развела руками.

— Да, видимо, ты права, Людмила, девушка, что людям мила, — съязвил я. — Таким пенсионерам, как я, пора отдыхать. И вам бы не мешало. Давайте прощаться?

— Пока-пока! — машет ладонью деловая Людка, а Илона кивает и готова мчаться по направлению к входной двери.

— Илон, — окликаю я её. — А телефончик?

— Зачем? — снова выпрыгивает вперёд, как мяч-попрыгунчик её подруга.

— Чтобы общаться, — тяну я старательно улыбку, стараясь не взорваться и не послать её куда подальше. Я могу. Но терплю исключительно потому, чтобы в грязь лицом перед понравившейся девушкой не упасть. Вряд ли она оценит, если я кровно обижу её подругу, которая, кстати, ей деньги на такси зажала — я слышал, между прочим. И за нами рванула, я уверен, чтобы сэкономить, а так бы продолжила обжиматься по углам со своим молодым человеком.

— Люд, — наконец-то одёрнула подругу Илона, — давай я сама буду отвечать Богдану и решать, нужно мне с ним общаться или нет.

Людка открыла и закрыла возмущённо рот. Вся её поза говорила о том, что девица оскорбилась не на шутку

— Ну, как знаешь! — гордо вздёрнула она подбородком, передёрнула плечами, будто затвором автомата и величественно прошествовала ко входу в общагу.

Дверь за ней захлопнулась оглушительно громко.

— Ты прости, ладно? — извинилась за Людку добрая Бояркина. — Люда не плохая, а заботливая. Она считает своим долгом заботиться обо мне и думает, что всегда знает, что для меня лучше.

Ага. Как же. Что-то она не спешила на помощь, когда та действительно была нужна. Я в такую заботу не очень верил, и поэтому решил немного открыть глаза на происходящее, хотя, безусловно, это не моё дело.

— Как считаешь, я хуже Виталика? — задал главный вопрос, который, по сути, был моим козырем.

Илона хлопала растерянно глазами, ещё не понимая, к чему я веду.

— Нет, конечно. Хоть я тебя и плохо знаю ещё, — добавила поспешно, наверное, посчитав, что нечего корону на голове носить незаслуженно.

— А подруга твоя знает про ваши непримиримые разногласия с Виталиком?

— Да о них, наверное, все знают, кому не лень было вникать в наши высокие отношения. К слову, у него не только со мной не заладилось. Как-то ему с девушками не везёт. Подозреваю, из-за его очень хороших душевных качеств, но Виталик предпочитает думать, что это мы плохие. Прости, — спохватывается она, понимая, что наговорила лишнего. Но мне как раз это и на руку — её горячность и правдивый ответ.

— А раз знала, то почему не защитила, когда он к тебе приставать начал? Я, видите ли, опасный тип, чуть ли не рецидивист, которому номер телефона давать опасно, а Виталик — просто шутник с вечеринки?

Вижу, Бояркина моя задумалась. Снова носик сморщила забавно. Правда, в этот раз — напряжённо. У неё и брови на переносице сошлись, а губы сжались упрямо.

— Да, наверное, это так и выглядит. Возможно, она могла бы и заступиться. Но, видишь ли, Люда не лезет туда, где я могу самостоятельно справиться, и пытается оградить меня от потенциальной опасности, которая — неизвестный на нашей планете зверь. С Виталиком и так всё давно понятно.

— А со мной, значит, нет? — я вдруг почувствовал, что начинаю заводиться невольно, потому что не хотел даже близко стоять рядом с Виталиком.

— Ну, почему же? — улыбается она и я заворожённо наблюдаю, как на щеках у неё появляются крохотные ямочки. — Ты добрый, немножечко перфекционист, готовый побыть жилеткой на вечер. Не для всех, естественно. Ты довёз нас домой, терпел слишком шумную Людку и даже не нахамил ей ни разу, хотя мог — я точно знаю. Спасибо за всё, Богдан.

Она произносит благодарность так, что мне хочется её съесть. И «спасибо», и Бояркину. Искренне звучат её слова, по-настоящему.

— А телефончик? — спрашиваю я уже без всякой надежды.

Она улыбается так, что дух захватывает и мозги в кашу разбиваются.

— Записывай, — диктует цифры, а я стою, как истукан блаженный и не могу на девчонку наглядеться.

Вставило. Вштырило. Накатило волной. Так не бывает, а у меня есть. Ничего поделать с собой не могу.

— Повторять не буду, — грозится она.

— И не нужно, — всё же чувствую, как расплывается на лице моём улыбка, — у меня тоже хорошая память на цифры. Не идеальная и не абсолютная, но номер телефона понравившейся девушки я способен запомнить с первого раза.

— Ну, как знаешь, — машет она мне рукой и спешит скрыться. Я смотрю ей вслед, повторяя в уме набор цифр. Ещё никогда с таким удовольствием я не запоминал номера телефона. Это просто космос, как здорово!

Глава 9

Богдан

Я смс-ился, как пацан. Как одержимый зомби, у которого только одна задача: написать девчонке какую-нибудь хрень или банальщину, скинуть смайлик или картинку, пожелать доброго утра или спокойной ночи, спросить, что она делала, ела, о чём мечтала.

Поводов послать смс было миллион — я их ловил из воздуха и терялся во времени и пространстве. Дождаться ответа стало квестом: Илона отвечала не всегда, а часто — пачками на часть моих сообщений.

Это напоминало какую-то игру, где каждый из нас хотел если не выиграть, то хотя бы получить удовольствие от процесса общения.

У меня работа. У Илоны — учёба. На предложение встретиться, пересечься на неделе, она ответила твёрдым «нет». До выходных.

Я всё же решил её перехитрить, вырваться как-нибудь, подъехать к университету и умыкнуть, а до того времени устроил смс-марафон и сеанс вечерних видеозвонков.

— Островский, попахивает маньячизмом, — заявила Илонка во вторник. К тому времени она уже не зажималась, спокойно отвечала на звонки, вовсю язвила в смс-ках.

В среду она согласилась на свидание в субботу, наивно полагая, что я буду чинно, как мальчик-зайчик из церковного хора ждать до выходного. Но за то время, пока мы с Илонкой пикировались, я вошёл в нужное состояние, познал дзен и даже папины наезды воспринимал стоически. Мне стало как-то немного всё равно. Его пресс давил, а я ничего не ощущал — ни досады, как раньше, ни желания доказывать, спорить, прыгнуть выше головы.

Всё равно это бесполезно — папе ничего не докажешь. Лучше плыть по течению и продумывать собственную стратегию развития. Уже идея подняться с нуля не казалась мне такой уж и безумной.

У меня появилось некое пространство, куда отцу не было ходу. Я отгородился не ширмой, а практически пуленепробиваемым стеклом.

— Чем ты занят, Богдан? — спросил родитель на третий день моего пребывания не в себе. — Что-то ты странно притих.

— Работаю, — безразлично пожал я плечами. — Выполняю все твои распоряжения и стараюсь во благо процветания общего дела.

— Это как раз и странно, — пронзил он меня подозрительным взглядом, но углубляться в детали не стал. Молодец. Потому что я б ему не позволил влезать туда, куда ему хода нет. Пусть вон своими устарелыми методами рулит. Ему спокойнее, для души приятнее, никто поперёк слова не говорит. Идеальная реальность, которая нравилась ему и только ему.

— Я бы хотел, чтобы ты ответственно относился к тем проектам, которые ты ведёшь.

Куда уж ответственнее, папа?! — хотелось гаркнуть мне. — Ты зарубил на корню три моих новшества, не дал протестировать одну очень перспективную программу и облегчить труд целого отдела, который при желании можно заменить парой-тройкой человек в офисе и двумя-тремя — на удалёнке.

Но о дистанцировании отец и слышать не хотел. Он любил быть кукловодом, держать в руках все нити, дёргать за них и смотреть, кто в какую позу перед ним раскорячится.

— Я выполняю все твои указания, работаю по проверенным методикам. Прогнозы средние, но тебя всегда устраивали, а поэтому всё под контролем. Твоим, естественно. Всё прозрачно. Ты можешь посмотреть, внести коррективы, сделать замечания, которые, естественно, примут к сведению и проведут работу над ошибками. Я займу лидирующую позицию, — предвосхитил я его вопросы о моей роли во всём этом балагане, — встану впереди колонны и возглавлю желающих идти к процветанию.

— Веселишься? — хмыкнул отец. — Ну-ну. Это неплохо на самом деле. Главное, чтобы веселье сочеталось с твоей работоспособностью.

— Я буквально горю, — заверил я отца и уткнулся в телефон — там мне смс от Бояркиной пришло. А это означало, что папуля мог встать на пьедестал, вещать хоть три часа — мне пофиг. У меня тут пульсирует новорождённое чудо, что наполняет меня просто невероятной энергией, которую я не собирался тратить на замшелые офисные проекты, на которых пора бы крест поставить, а не печать «в разработку».

В четверг я раскидал все дела, закрыл кабинет, сел в машину и подкатил к университету. К тому времени я выучил расписание Бояркиной наизусть, знал, когда у неё пары, лекции и практические занятия, выучил её ритм жизни, умилялся её работоспособности и рвению к знаниям, уважал её многочасовые сидения в библиотеке и то, как она готовилась к летней сессии, которая вот-вот грозилась свалиться ей на голову.

Илону это не страшило. Она куда лучше справлялась со всеми задачами, что ставила перед собой. Я ей даже немножко завидовал. Мне не хватало силы духа противостоять, доказывать свою правоту или расплеваться с отцом окончательно, чтобы наконец-то перестать даром протирать штаны в семейном бизнесе, который, если так пойдёт и дальше, всё равно рухнет или потребует основательной реорганизации, которая будет больше похожа не на реанимацию, а на пышные похороны, после которых — лыко мочало, начинай сначала.

— Привет, — шагнул я ей навстречу, как только она спустилась по ступенькам. Сегодня у неё один хвост. Волосы гладко убраны, только кокетливая прядка вместо чёлки выбивается.

Я вдохнул её запах и полетел. Оказалось, я скучал. Очень сильно. Все эти дни были чем-то нереально-виртуальным. Я успел позабыть, как она улыбается. Никакие видеосеансы не могли отобразить её мимику, жесты, передать тонкий флер, что узкими лентами проникал внутрь мозга, туманил его и заставлял перейти на какой-то новый уровень ощущений.

Я чувствовал себя каким-то конченным неадекватом. Я с трудом удерживал руки на месте, чтобы не касаться её. Может, потому что она не давалась, мне хотелось присвоить эту своенравную девчонку ещё больше.

— Привет, — удивилась Илона и спросила: — А что ты здесь делаешь?

Да так, мимо пробегал случайно, увидел вас, прекрасная незнакомка, понял, что пройти мимо нереально, а поэтому решил поздороваться и попытать счастья: а вдруг мне что-нибудь обломится?

— Встречаю тебя из университета, — не стал язвить, натянул на лицо самую свою блистательную улыбку и протянул Илонке букет цветов.

— Это мне? — не поверила она, но цветы приняла, уткнулась носом в тугие бутоны и счастливо моргнула.

Только за это я готов был тотчас же слетать куда-нибудь на Альфа-Центавру и приволочь ей серо-буро-малиновую мохнатую тварюшку, лишь бы снова увидеть вот это выражение на Илонкином лице.

— Тебе, конечно, — упивался я только тем, что стоял с ней рядом.

— Спасибо, — снова уткнулась она в розы. Щёки у неё покрылись румянцем. Кажется, кто-то смущается, но мне это тоже нравилось. Такая юная и чистая. Правильная и неискушённая. Ей, наверное, никто и никогда цветов не дарил.

И тут я вспомнил Виталика. Настроение резко упало вниз. Дарили. И ухлёстывали. А я ничем не отличаюсь от толпы её поклонников.

— Ты, наверное, проголодалась? Пойдём, пообедаем вместе. А заодно и поболтаем. Я хочу слышать твой голос.

Она вскинула на меня глаза и пошла рядом. Мою протянутую руку проигнорировала. Ну, ладно. Будем приручать. Не всё сразу, как говорится.

Глава 10

Илона

Хотите знать, как приколотить парня к себе намертво?

Записывайте. Второй обязательный ингредиент в рецепте личного счастья — это недоступность. Доступные девушки хороши, бесспорно. Но те, что не даются в руки, будят воображение, заставляют мужчину ощутить себя охотником или ловцом, — выигрышно отличаются от безотказных.

Важное примечание: не переборщить. Если игра в недотрогу перейдёт всяческие границы, мужчины со слабым охотничьим инстинктом могут охладеть и обратить взор в сторону более доступных объектов.

Нет, конечно, я не играла с Островским. Это происходило как-то само по себе. В силу моральных принципов, вбитых мне в голову, и чувства собственного самосохранения.

Я пускала слюни на его смс. Я пузырилась от восторга, когда слышала в телефоне его голос. Я крепко сжимала крест-на-крест ноги, когда видела его лицо с экрана. Внутри меня творилось что-то невообразимое. Ёкало, томилось, рвалось наружу, как птица, что вынуждена томиться в клетке.

Я зависала с блаженным выражением на лице и грезила наяву. Тут учиться нужно, а я в эйфории пребываю, почти в нирване.

Людка только языком цокала, как бабка старая, да головой качала, неодобрительно поджимая губы.

— Поплыла ты, мать. Прям нехорошо плывёшь — горишь и таешь, как свеча, в которой огня слишком много.

— А что в этом плохого? — пыталась я возражать.

— Да ничего, собственно, кроме одного: никто не знает, что у него на уме. Такие, знаешь ли, на нас не женятся. Мы для них что-то вроде развлечения. Разобьёт тебе сердце, а потом попробуй по кусочкам собрать. Уж лучше не влюбляться сильно, понимаешь? Лучше уж позволять себя любить и благосклонно принимать знаки внимания. Как парень погудеть он вполне. А для жизни надо искать что-то другое.

— Почему? — не хотела я её понимать, хотя внутри что-то такое скребло осторожной лапой. — Чем он отличается от других парней?

— Ну, он из другого мира, — компетентно поясняла Людка. — Видно же: не из простых. А у таких всё давно схвачено. Они там деньги на деньгах женят, а золушки если и появляются в их арсенале, то совсем для других целей. У него небось невеста имеется. Договорная. Ну, там папы договорились между собой. Укрепят связи браком. Женится он на какой-нибудь швабре силиконовой.

— Мы просто общаемся, — делала я морду кирпичом, но эта силиконовая швабра из ума не шла. Я так и видела рядом с Островским какую-нибудь неземную красотку — холёную, знающую себе цену, разодетую в пух и прах. Конечно, на фоне таких вот девушек из высшего общества я смотрелась цыплёнком: ни внешности, ни лоска.

— Знаю я ваши общения, — продолжала ворчать Людка. — Охмуряет он тебя, сразу видно.

— Да что тебе видно-то! — злилась уже я. — Он, между прочим, ни одного плохого слова не сказал, ни одного непристойного намёка не сделал!

— Ну, время покажет, кто из нас прав, — вздохнула Людка и оставила меня наконец-то в покое.

Я не собиралась с ним встречаться. Дала себе передышку до субботы, а там уже будет видно, что и как. И стоит ли.

И тут он выпрыгнул из-за угла буквально, как необратимое явление. С цветами. В кафе меня повёл.

Я стойко решила держаться на расстоянии, не позволять ни ему, ни себе лишнего. Так сказать, поставить замок на доступ к телу.

Собственно, все теории нужно проверять практикой и экспериментами, иначе до правды можно так и не дойти.

Вот сейчас всё и станет ясно-понятно, что он из себя представляет.

Если он думает, что накормит меня обедом и я расплачусь от умиления у него на груди, то глубоко ошибается. Или если он воображает, что может купить меня за картофельное пюре с котлетой, — тоже мимо.

Но букет… это было круто.

Цветы мне дарили, конечно. Может, не такие шикарные, как эти розы, но именно этот букет воспроизвёл на меня неизгладимое впечатление. Мне было приятно, круто, до слёз. Именно поэтому я труханула ещё сильнее, чем раньше.

Мне бы от Островского мчаться без оглядки, а я иду за ним вслед, как приклеенная. Ну, почему бы и не пообщаться вживую, раз уж так получилось? Это были отговорки, надуманные причины, однако никто не запрещал мне радоваться. Ведь у каждого из нас должны быть светлые дни и обязательно — запоминающиеся воспоминания.

Ну вот мне двадцать, а я толком на свидании не была. И в кафе ходила с парнями всего несколько раз — кофе попить. Самое время расширить «ассортимент» и попробовать экзотическое блюдо. И да, я буду очень осторожной, памятуя наставление «матушки» Людмилы.

— Давай сделаем так, — очнулась я уже возле шикарного авто. Это что, его?! Правда, что ли?! — Кафе выбираю я и плачу сама за себя тоже я.

Деньги у меня были. А возможность выбрать заведение служило гарантией того, что денег на обед у меня хватит. Потому что если он на такой тачке гоняет, то я даже представить боюсь, куда он может меня затянуть и чем это потом для меня обернётся. Мама и жизнь учили: нельзя быть ничем обязанной, чтобы не отдать больше, чем у тебя есть.

— Илон, — попытался настоять на своём Островский. Судя по плотно сжатым губам и обострившимся скулам, а также опасно сверкнувшей синью в его глазах, ему не понравилось моё почти деловое предложение.

— Давай сделаем так, как хочу я, — я тоже умею быть упрямой, если нужно. — Уступи, пожалуйста, — попросила чуть мягче. — Тебе же ничего не стоит исполнить мой каприз, а мне так будет спокойнее.

Он рассматривает меня с любопытством и раздражением. Кажется, у кого-то схемы сгорели. Островский пытается, но пока никак не может понять, почему я на этом настаиваю. Видимо, он к такому не привык.

— Ты из этих, что ли? Из тех девушек, что борются за своё равноправие? Или поклонница западного образа жизни?

— Как бы ни то и ни другое. У меня собственная философия жизни. Очень простая и понятная.

— Хочу услышать её, — распахивает он дверцу авто, но я качаю головой:

— Кафе, куда мы сейчас отправимся, находится неподалёку. Лучше нам пешком пройтись. К тому же, прекрасная погода, есть возможность подышат воздухом. Не знаю как ты, а я сейчас не так часто прогуливаюсь.

Островский захлопывает дверцу, хмыкает и отправляется за мною вслед.

Нет, всё же это великолепное чувство: ощущать себя немножечко всемогущей, когда такой шикарный экземпляр мужской фауны шагает за тобою вслед, готов тебя слушать и даже способен перенести удар по собственным амбициям. Но это мы как раз сейчас проверим, когда зайдём в молодёжное кафе. Вынесет ли его психика подобное заведение?

Глава 11

Богдан

Она меня интриговала. Я всё ломал голову: настоящая или выделывается? Действительно существует или я уснул и снится мне полный бред, где главное действующее лицо — девушка, которая не хочет в шикарной тачке прокатиться и предпочитает пообедать в забегаловке вместо приличного ресторана?

Может, потому что я давно с подобным не сталкивался, я не верил. А если точнее — я с таким не сталкивался никогда. Ну, кое-какие элементы манипулирования проскакивали у некоторых девушек, однако, их хватало ненадолго, и я гадал: как быстро сдастся Бояркина? А если чудо существует и она такая и есть, то как долго я смогу ходить возле неё кругами?

Ухаживать за девушками я умел. Но почти весь опыт сводился к соблазнению. С Илоной почему-то немного выходило по-другому. Невольно я втягивался и пускал её туда, куда никому хода не было.

В кафе, куда она меня привела, людно. В основном — студенты, и поэтому я в своём костюме смотрелся, как предмет, случайно принесённый в это место ветром. Но меня это не смущает. Кому в диковинку — пусть пялятся.

Каждый взрослый мужчина должен уметь чувствовать себя в своей тарелке в любом месте. Тут главное — настроение и самооценка. Я не страдал комплексами.

Запахи фастфуда и выпечки накрывают с головой. И от этого — дыра в груди. Становится легко и тяжело одновременно.

Мы пристраиваемся в хвост очереди с подносами. Илонка поглядывает на меня искоса, но вряд ли она увидит, что я шокирован, потому что я не чувствую ни малейшего дискомфорта.

— Прости, — всё же считает нужным повиниться она. — Но другие места мне не по карману, а здесь вполне нормально кормят за приемлемую цену.

— Не переживай, — сжимаю её ладонь и чувствую, как меня шарахает током. Так сильно, что перед глазами светлеет. Простое прикосновение к ней выбивает и дух, и воздух из лёгких. Я точно помешался. Не помню, чтобы простое касание так много значило бы и так много дарило ощущений.

Мне хорошо, будто я оказался в нужном месте и в нужное время, а главное — рядом с человеком, который мне почему-то близок.

Мы усаживаемся за столик в углу — как раз место освободилось, и я прошу провидение, чтобы мы смогли побыть с Илоной один на один как можно дольше.

Она храбро сражается с салатом и котлетой, а я впитываю звуки и запахи, приглядываюсь к шторке, что колышется от дуновения ветра или сквозняка — сложно понять сразу. По поверхности стола лихо скачет солнечный зайчик.

— Ты ешь, — выводит меня из задумчивости Илонкин голос. — Это правда вкусно.

Кажется, она огорчается и жалеет, что потянула меня за собой. Я поспешно откусываю от куска хлеба и ковыряю вилкой плов, а затем, замерев, качаю головой и хочу ей всё объяснить.

— Дело не в еде.

Я вздыхаю, пытаясь успокоиться, отрешиться, немного прийти в себя.

— В такие кафешки любила ходить моя мама. Мы вместе бродили. Ей нравился шум толпы, энергетика молодости, как она говорила. Сопричастность к жизни, пуповина, что связывает тебя с горсткой здоровых и счастливых людей.

Илона в лице меняется, отставляет остатки салата и второго.

— Мама умерла, когда мне было пятнадцать, — произношу я самые тяжёлые слова. Но Илона и так догадалась. — Это было давно, и мне почти не больно. Ты ешь, я не хотел испортить тебе аппетит. Но и не хотел, чтобы ты думала, будто я брезгую. Это не так. Это просто другое.

Она сама берёт меня за руку. Странно. Я чувствую её тепло, вижу глаза, участие в них. В другое время и при других обстоятельствах я бы сказал: «Не жалей меня, не надо», а сейчас то, что происходит между нами настолько естественно, что не хочется марать воздух напрасными словами.

Может, потому что мне нужны её жалость, её ободряющее пожатие. Может, мне как раз не хватало этих слов, этого разговора, потому что чем больше проходит времени, тем чаще кажется: её не было в моей жизни. Но ведь мама была, и оттого, что её не стало, она не выветрилась ни из моего сердца, ни из моей памяти. Да я и не хотел её терять. Не мог.

— Кажется, я поблагодарить тебя должен, — шепчу, сжимая Илонкины ладони.

У меня словно плотину прорывает. Я вспоминаю, рассказываю, восстанавливаю картинки, реставрирую старые фотографии счастливых мгновений.

— А я без отца росла, — признаётся Илона, когда я немного успокаиваюсь. Мы наконец-то приступаем к еде, и каждому из нас гораздо легче, чем до этого. Такие мгновения необычайно сближают. — Его просто не было в нашей жизни. Позже оказалось, он даже не знал, что я есть. Мама ему не сказала. Но, может, и к лучшему. Я встретилась с ним, когда мне восемнадцать исполнилось. Чужие люди. Ни он ко мне ничего не чувствует, ни я к нему. Так бывает, наверное. У него своя семья. У меня, оказывается, две сестры по отцу. Но воспитала меня мама. Валик, отчим, три года назад появился, я уже почти взрослая была.

— А я один. Гипотетически, есть брат, — кривлю губы, молчу, взвешивая, готов ли поделиться и этим с девочкой, которую почти не знаю. — У нас разница в три года. Он меньше.

Я умолкаю, но Илона всё верно понимает. Я вижу это по её глазам.

— После смерти мамы отец женился трижды. Так что у нас в доме не выбывали очаровательные мачехи. По всей вероятности, четвёртая на подходе, почти моя ровесница.

Она смотрит на меня с сочувствием, и вот этой жалости мне точно не нужно. Именно сейчас я понимаю, что, наверное, выгляжу, как нищий с протянутой рукой, как маленький мальчик, которому чего-то недодали.

— У меня нет душевной травмы по этому поводу, — выдавливаю из себя вымученную улыбку. — Это просто жизнь. У отца она своя, у меня — своя. В пятнадцать я ещё бунтовал, а в двадцать пять, наверное, равнодушен ко всему, что происходит в его жизни. У нас… непростые отношения. Ещё больше меня попустило, когда я узнал, что живёт в мире ещё один юноша, который, вероятнее всего, приходится мне братом. И родился он, когда мама была жива и здорова. В общем, всё сложно, но не смертельно.

— Вероятно или брат? — склоняет она голову набок и водит ладонью по столу.

— Генетическую экспертизу отец если и делал, то я об этом не знаю. Но фамилия у Юры осталась прежней — по матери. То ли они сами так решили, то ли предположение не подтвердилось. Однако чёткого ответа я так и не знаю. Пойдём? На нас уже смотрят подозрительно. Наверное, думают, что мы вознамерились их вилочки прикарманить.

Илона смеётся. Смех её очень правильно ложится мне на душу. Это был очень нужный и правильный разговор. Иногда есть такая необходимость — выпускать воспоминания из себя. Особенно, когда есть человек, который не просто послушал, а проникся, повёл себя искренне. По крайней мере, это выглядело именно так.

Я проводил её до общаги — прокатил наконец-то на своей шикарной тачке, но ни восторга, ни воодушевления в Илоне не увидел. Она точно особенная. Не такая, как все. И, наверное, мне придётся ой как постараться, чтобы ухаживать именно за этой девчонкой.

А то, что я за ней приударю, — решение твёрдое, и обжалованию не подлежит.

Глава 12

Илона

И покатилось солнце за горизонт.

Это была какая-то странная, но жизненно необходимая для нас встреча, которая немного всё изменила.

Богдан проводил меня до порога общежития. Попыток обнять или поцеловать не делал. Смотрел только пристально и странно, будто хотел наглядеться впрок. А у меня сердце в груди ухало, падало куда-то вниз,колени становились тяжёлыми, и ноги переставлять было невероятно трудно, словно по пудовой гире привязали к каждой щиколотке.

Мне хотелось думать, что я для него что-то значу, что я ему нравлюсь, что это не просто догонялочки, когда мальчик хочет завалить девочку и поставить очередную зарубку на спинке кровати.

Что вся эта история с мамой, отцом, то ли братом, то ли нет, — настоящая, а не придумана только для того, чтобы меня разжалобить, сделать мягче, сыграть на струнах жалости и получить желаемое.

Я верила, что это были откровения. Я смотрела в его глаза и видела боль. И уж если Островский сыграл, то по нему сцена рыдает слезами, размером с грузовик.

Людке, естественно, я ничего не рассказала. Вернулась крепко задумавшаяся и молчаливая.

— Ты что, Илон? — испугалась она. — Он тебя обидел? Видела вас в окно.

Людка вездесущая. Как только успевает везде.

— Нет, не обидел, — сказала и снова погрузилась в собственные мысли. Эта встреча всколыхнула во мне так много. Может, поэтому я позвонила маме.

— Я тебя очень люблю, — сказала я ей. — И Валику привет передавай, ладно?

Мама тоже всполошилась не на шутку. А я вдруг подумала: мы никогда не знаем, что может ждать нас завтра. Мы спешим, многого не замечаем, часто ругаемся с родителями, огорчаем их. Мы даже не задумываемся, что однажды их может не стать. А мы можем не успеть попросить прощения или сказать, что любим их.

История Богдана встряхнула меня. Я и представить не могла, что мамы вдруг не станет, мыслей таких не допускала, а тут… разрыв шаблона буквально.

В этот вечер Богдан не позвонил. А я, кажется, привыкла к его звонкам, смс-кам, смайликам. Телефон молчал, а я поглядывала на него с досадой.

Эмоциональные качели — это меньше всего, что мне сейчас нужно. У меня сессия на носу, мне учиться нужно, а я, как влюблённая дурочка, в тёмный экран телефона пялюсь.

Людка кидала обиженные взгляды. Поджимала губы. Вздыхала. Качала головой. Она меня раздражала, но я терпела. Людку терпеть можно. А молчание Островского — нет.

Гордость не позволяла мне позвонить первой. Я мысли об этом допустить не могла. Я девочка с принципами. Но все мои принципы летели в разные стороны, и я не знала, что делать.

Ближе к ночи в голову полезли самые страшные и идиотские мысли.

Может, что-то случилось? Ведь не может быть так, чтобы проходу не давал, вздохнуть мешал — и тишина? А вдруг он в аварию попал?

И тут же мозг дорисовывал мрачные картины, которые я гнала прочь и ругалась мысленно самыми страшными словами, какие только знала.

Я уже было решилась нажать на кнопку вызова, когда телефон тихонько пиликнул. Входящее сообщение! Наверное, я ещё никогда так не радовалась смс-ке!

«Вынужден срочно улететь. Не грусти. Встреча в субботу — в силе. И не вздумай отвертеться!»

Да я и не собиралась. Подумаешь. Мне и самой нужна перезагрузка на выходных. Поэтому да, встретиться вполне реально.

Я чувствовала, что глупо-глупо улыбаюсь, прижимая телефон к груди. Я даже вышла из комнаты вон, чтобы Людка своими вздохами и взглядами, расспросами и поучениями не испортила настроение, которое сразу же резко поднялось и пробило потолок, открывая ярко-синее небо, где вовсю переливалась радуга моей незамутнённой радости.

— У-и-и-и-и! — скакала я, как сумасшедшая коза от избытка чувств и тихонько подвывала ощущениям внутри.

Меня распирало от счастья. Я ни о чём другом думать не могла. Я видела только его — Богдана Островского перед глазами, грезила наяву и уже позволяла думать себе о чём-то таком запретно-сладком, от которого внутри всё замирало.

Мне всего двадцать, и я нормальная девчонка. И в какой бы строгости меня ни воспитывали, какие принципы ни прививали, от чувств, симпатий, ощущений — не спрятаться ни скрыться.

Каждая Барби мечтает найти своего Кена. Каждая девчонка подспудно верит, что где-то там обязательно ждёт её принц. Точнее, не ждёт, а мчится к ней навстречу.

Ветер в ушах свистит, буреломы пытаются копыта его коня свернуть набок, а он идёт лесами тёмными, преодолевает горы непролазные, решает глобальные задачи по ходу, но однажды непременно ворвётся в её жизнь, предстанет перед нею весь такой прекрасный, на колено — бух! коробочку с кольцом из кармана — нате вам!

«Выходи за меня замуж!» — скажет и с такой любовью посмотрит, что останется только расплакаться от чувств и кричать: «Я согласна!».

Островский был моим помешательством, считай, с первого взгляда. Такие вещи трудно объяснить. И поэтому, как бы я ни сопротивлялась и ни уговаривала себя, как бы ни правдивы были суровые Людкины слова о наших разных социальных статусах, сердце хотело верить и в «бух!», и в «нате вам», и вообще во всякую романтическо-розовую чушь, над которой я раньше посмеивалась и фыркала, когда кто-то при мне начинал вздыхать и страдать.

Как говорится, всему своё время. Моё настало, когда Богдан переступил порог той загородной дачи, где мы с ним столкнулись с неизбежностью трамваев, что летят друг другу навстречу по одним и тем же рельсам.

Я не хотела анализировать, сомневаться, казаться гордой. Душа хотела петь, читать милые смс, слышать его голос, видеть его лицо.

Сердце ждало субботы, до которой — страшно вслух произнести — целых два дня. Огромных два столетия, до которых ещё дожить нужно. Но я собиралась. Непременно. Дожить, дождаться, чтобы снова встретиться.

Это было моё время надежд и девичьих грёз. Время, замершее в ожидании чуда. И чудо не замедлило явиться. Я его всё же дождалась!

Глава 13

Богдан

Если бы кто спросил: согласен ли я вычеркнуть эти месяцы из своей жизни, чтобы получить забвение и ничего не помнить, я бы не согласился. Потому что это были самые лучшие мгновения моего существования. Все до одного, до мельчайшего мига, до крошечного атома, из которых складывался микрокосм наших с Илоной отношений.

Чтобы успеть на свидание в субботу, я почти сорвал деловые переговоры. Всё равно от них толку — ноль, но об этом нельзя было говорить отцу, а поэтому я продолжал делать вид, что мы весьма заинтересованы в проекте, который устарел миллион лет назад и даже в роли ископаемого хребта динозавра вряд ли бы сгодился.

Но для отца этот договор был очень важен, поэтому я не стал перечить, хоть и упекли меня из города буквально внезапно. У папы бывают моменты, когда шоковая терапия — это по-нашему, это олд скул и хард рок. Он свято считал, что трудности закаляют, и вот эта поездка — воспитательный момент в его духе.

Приближался грозовой фронт. Вылеты самолётов откладывались, и это сводило меня с ума. Но я всё равно шёл к цели, мчался к девушке, что за эти два дня стала и ближе, и дороже.

Я не знал, что так бывает. Не думал, что когда рвёт крышу — это так здорово. Она стала неким смыслом, а вдумываться, почему так, откуда это наваждение, зацикливание на девчонке с хвостиками, я не стал. Да и не хотел. Просто летел на свет и радовался. Меня к ней тянуло, манило, несло без тормозов.

Я безбожно опаздывал тогда. Вылетел на полтора часа позже. Понимал: она не будет ждать, уйдёт из условленного места, но я сел в автомобиль и нёсся по мокрой трассе, нарушая правила. Будто какое-то сумасшествие в меня вселилось, и жизнь, казалось, не стоит ничего, если я опоздаю, если она уйдёт, если я не приду и обижу её.

Телефон сдох, и я не смог к Илонке дозвониться. Матерился сквозь зубы и жал на педаль газа. Я всё равно её найду. Какая разница, собственно? Ведь я могу оправдаться, у меня веские причины, она поймёт. Но почему-то всё равно мчался, упрямо стиснув зубы.

Ливень хлынул внезапно, хоть и предполагалось, что ему всё же быть. Я опаздывал. О-паз-ды-вал. Безбожно. Непростительно. Возмутительно. И не мог ни о чём думать, кроме этого. Опаздывал, но всё равно летел, как одержимый, словно от этого зависела моя жизнь.

Я увидел её издалека — промокшую насквозь, уходящую вдаль. Бредущую по лужам, будто ей было всё равно, куда идти. Сорок три минуты. Я опоздал на целых сорок три минуты.

— Илона! — выскочил я под дождь, что уже перешёл на лёгкую трусцу: не лил, а капал, пузырился забавно, будто в лужи кто шампуня подлил.

Она обернулась, не веря собственным ушам. Посмотрела на меня так, что у меня сердце остановилось, а затем побежала ко мне. Бежала, не разбирая дороги, разбрызгивая воду.

И я рванул ей навстречу. Мчался, слушая свист ветра в ушах и мерный шум дождя. Я подхватил Илону на руки, кружил и прижимал, вглядывался в мокрое лицо, тонул в глазах.

Она обхватила руками мою шею, и тогда я её поцеловал. Это был наш первый поцелуй — мокрый, дождливый, пахнущий адреналином и тоской.

Это был такой поцелуй, какого не было никогда прежде. Дело было не в касании губ, не в наших движениях, и даже не в том, что поцелуй — это уже акт любви. Это было другое. Что-то трепетное, нежное, только наше.

— Я скучал по тебе, — выдохнул, оторвавшись с трудом. — И очень-очень спешил. Самолёт в грозу попал. Ливень стеной. Телефон сдох, — перечислял я все веские аргументы, которые без конца крутил в голове, пока ехал сюда.

— А я ждала тебя. Хотела уйти и не смогла.

И вот за это бесхитростное признание я любил её ещё больше.

Любил?.. Да, именно так я и подумал и не испугался. Это было правильно. Только говорить об этом пока не стоит. Испугаю ещё. А мне не нужно, чтобы Илонка пугалась или шарахалась от меня.

— Поехали ко мне? — предложил я, снова целуя её в щёки, шею. Остановиться практически было невозможно. — Переоденемся, обсохнем, пообедаем. Ничего такого, не бойся.

Я уговаривал, а она смущённо смеялась.

— Два дня назад я бы сказала «нет», — заявила она, задрав нос.

— А сейчас? — посмел я надеяться, и не прогадал.

— А сейчас я скажу «да». И поверю тебе, понимаешь?

Я понимал. Очень хорошо понимал, что не должен подорвать её доверие.

— Я помню: не пьёшь, не куришь, глупостями не занимаешься, — ухмыльнулся весело и поволок её к машине. — Но знаешь? Меня всё устраивает. А на счёт глупостей… всему своё время.

Она не артачилась, не сопротивлялась. Боялась только в машину садиться, чтобы не испортить сиденья, чем насмешила меня.

— Я чуть машину не угробил, так мчал к тебе, а ты сейчас за сиденья переживаешь.

Я сказал, не подумав, а Илона побледнела и притихла.

— Никогда больше так не делай, ладно? — попросила тихо, как только мы тронулись с места. — Ничего бы не изменилось, если бы ты приехал позже.

— Изменилось бы. Ты могла уйти.

— Ну и что? — упрямилась Илона, и я понимал: она права, сто раз, но сейчас она рядом, и мозг услужливо ей поддакивал, и отключался, когда думал, что может её не увидеть.

В тот день ничего не было, конечно же. Я не мог её обмануть. Да и робел, как мальчик. Странные, непривычные для меня ощущения.

Я хотел, чтобы Илона сидела рядом, закутанная с головы до ног в мой тёплый халат. Чтобы пахла после душа моим гелем и шампунем. Чтобы наши мокрые вещи висели рядом на балконной верёвке. Илона их развешивала сама, заботливо, по-женски правильно. Я, наверное, ничуть не хуже это делаю, но всё равно не так.

Мы пили горячий чай и разговаривали, целовались немного. А я даже руки не распускал, хоть и очень хотелось.

Это было, конечно, странное свидание. Самое странное из всех, что у меня были.

— Я хочу, чтобы ты никуда не уходила, не исчезала, — сказал я тихо, когда, разомлевшая от пиццы, которую мы заказали на дом, Илонка неожиданно вырубилась — заснула, смешно поджав ноги и уткнув нос в ворот тяжёлого махрового халата.

Я перенёс её на кровать в спальне. Уложил заботливо и одеялом укрыл, чтобы не замёрзла. А сам, как последний дурак, пристроился на диване в гостиной, потому что понимал: лягу рядом — буду приставать. Я не святой, а это выше меня: находиться близко к девушке и не тронуть её. Но я обещал. А обещания привык исполнять.

Не такой уж я и пропащий, как многие обо мне думают. Хотя в тот момент мне было плевать на всё: кто что обо мне думает, какие испытания меня ждут и чем закончится тягомотина с отцом.

У меня другое было в голове. И это другое, единственное, важное, спало на моей кровати, раскидав светлые волосы по подушке и сладко посапывая во сне.

Глава 14

Илона

— Да ты с ума сошла! — заявила мне Людка, как только я приползла домой в воскресенье вечером. Мы с Бодей весьма активно провели время. Побывали в парке, покатались на аттракционах, съездили на дачу к какому-то его другу и наелись шашлыков.

Там, кажется, народ был, немногочисленный, но всё же. И, кажется, меня с кем-то знакомили, но я ничего не запомнила. Только вкус и запах сочных шашлыков, салата из свежих огурцов и помидор, молодой зелени, которую мы ели пучками и обветренных губ Богдана.

Мы целовались так часто, как только могли. Это походило на помешательство, уже давно слетели все предохранительные клапаны, я не понимала, что со мной творится, но не могла сказать «нет». Я переступила черту. Благо, из нас двоих голова у Богдана оставалась каким-то чудом на месте. Но меня это даже не радовало. Под конец воскресенья я вдруг подумала, что меня это огорчает.

Я вот тут, рядом, кручусь у него перед носом, а он старательно руки от меня убирает, словно боится притронуться. Или всё же брезгует?..

Вот откуда брались подобные страхи — понятия не имею. Я же видела, как он на меня смотрит. Слышала, что он говорит. Понимала: мы рядом не просто так. И очень надеялась, что я не очередной, проходящий трофей. Всё как бы на это намекало. И то, что Островский вознамерился всеми способами избегать тактильного контакта, кроме наших губ, расстраивало меня неимоверно. Может, поэтому Людкино кудкудахканье стало последней каплей этого воскресного вечера.

— Слушай, займись собой, а? — наехала я на Людку. — Займись своими делами, а меня оставь в покое! Я взрослая и совершеннолетняя, вполне способна справиться со всем сама! Тебе заняться нечем? Лучше бы генеральную уборку затеяла, твоя, между прочим, очередь! А ты потеряла покой и сон, высматривая что-то в моей личной жизни. Ну не сунь нос, прошу! Я ж тебе не указывала и не указываю, с каким чмом обжиматься? Не упрекала, что ты творишь? Не запрещаю встречаться, развлекаться, наслаждаться жизнью? Вот и ты не лезь, ладно?

Людка обиженно хлопала ресницами и дула губы.

— Ну, подумаешь, ну, и ладно. Поступай, как знаешь! — пыхтела она.

— Да-да, я помню! — продолжала я выливать собственное неудовлетворённое раздражение. — А если вдруг что, приползу побитой собакой, а ты торжественно скажешь: «А я предупреждала!». Но, может, я хочу набить эту шишку? Только свою? Что тебе неймётся-то, а?

— Ой, всё! — отвернула она гордо голову и сделала вид, что неприступная гора Арарат — это она. Только мне было пофиг, без разницы на её обиды.

Я внезапно хотела жить. Не осторожничать, не бегать, как испуганный заяц, не шарахаться. А чувствовать сильные руки у себя на плечах, шершавые губы — на своих губах, вслушиваться в жаркий шёпот, млеть и…

Видимо, гормональное помешательство — это очень сильная и неизведанная штука. Меня в прямом смысле трясло, будто кто-то подключил и забыл выключить высоковольтные провода.

Я не знала, что мне с этим делать, как быть, как себя вести.

Я ничего не умела. У меня опыта — ноль. Я ведь до Богдана ну, целовалась, конечно, но это так, глупости. Ничего подобного и ни к кому я никогда не испытывала. И если он не проявляет инициативы, то как её проявить мне? Недопустимо! Немыслимо! Да мама меня б с костями съела за подобные мысли!

Солнце вставало каждое утро и неизменно падало за горизонт вечером. Дни сменялись ночами. Я жила от встречи к встрече, от звонка до звонка, от смс до смс.

Мы перестали общаться с Людкой — она вообще сошла с моих радаров. Больше подруга с советами не лезла, не хмыкала, не поучала. Но даже если бы и продолжила, я б, наверное, в тот период её бубнёж восприняла как фон, как звуки природы — что-то такое неизбежное, но на которое можно внимания не обращать.

— Привет! — Богдан появлялся иногда возле университета. Чаще мы встречались вечером, когда у него рабочий день заканчивался.

Сегодня — последний экзамен у меня был.

— Ну что, свобода? — щурит он довольно глаза. — Как моя отличница, справилась?

У меня сердце ёкает, когда он говорит «моя». А у него это так естественно получается, будто ничего не значит для него это слово. Или наоборот: слишком много значит, но он и виду не показывает.

— Вот! — показываю я ему зачётку.

Там одни красивые отметки. Я как-то умудрилась сессию сдать на «отлично», хоть голова была занята кое-чем другим.

— Значит, будем поздравлять, — говорит он небрежно, а затем целует меня так, что я готова из платья выпрыгнуть.

Сегодня он неожиданно смелее, чем раньше. Я вдруг чувствую его жадные руки на себе, и это сводит меня с ума.

— Выбирай, — бормочет он глухо, прижимая меня к себе. Так крепко, что я краснею невольно, чувствуя… ощущая… короче, понимая, как он возбуждён. Я ведь не девочка из монастыря, современная. Всё в этом знаю и понимаю, — кафе и мороженое, можем поехать за город, можем отправиться в парк с аттракционами или поехать ко мне домой.

Домой к себе он приглашает первый раз после той субботы, когда всё перевернулось.

Он смотрит на меня так… что я понимаю: выбор за мной, но если я соглашусь, то всё снова изменится. Но это мой выбор, и он даёт его мне.

— К тебе с мороженым? — спрашиваю и затаиваю дух.

— Хорошая идея, — легко соглашается Богдан и тянет меня за руку к машине.

— Бодя, — окликаю я его, как только мы оказываемся в замкнутом пространстве автомобиля.

Он поворачивается, смотрит на меня пытливо. Я понимаю, что дурочка, но обязательно должна сказать, проставить все точки над «i», потому что для меня это очень важно. Без этого нельзя.

— Я… ты… — мямлю, не в состоянии подобрать слова.

Он улыбается мне чуть грустно и понимающе.

— Ничего не будет, если ты не захочешь. Даю слово.

— Нет, не то, — мотаю упрямо головой. — Совсем не то! Я просто хотела проговорить это вслух, чтобы ты услышал и понял: для меня это не просто так, не… очередной этап в жизни, когда перескочил через планочку и рванул к новым далям. И если это случится, то… я не хочу быть пятой или десятой. Одной из. Понимаешь?

— Конечно, — Богдан очень серьёзен. Настолько, что у него глаза темнеют до цвета грозовых туч. — Ты единственная, Илон. По-другому ты не согласишься, и я не захочу. Только так, да?

Я киваю и теряюсь. У меня такое в душе творится, что хочется расплакаться.

— Ничего не бойся, ладно? — целует он меня легко в щёку и почти невесомо щёлкает по носу. — А то у тебя такой вид, будто ты собираешься на жертвенный алтарь ради великой цели лечь. Не нужно. Ничего этого не нужно. Только если захочешь.

— У меня никого и никогда не было! — выпаливаю и наконец-то перевожу дух. Даже легче стало от такого признания.

Как он воспримет? Рассмеётся? Удивится?..

— Я как-то догадался, — улыбается он понимающе. — И всё гадал: существуют ли такие девушки ещё? Бывает ли такое в наше время?

— Бывает, — бурчу я, насупившись. — И не так редко, как тебе кажется. Это вы испорченные совсем. А у нас… бывает.

— Хорошо, хорошо, — снова он целует меня. В этом поцелуе — примирение, сладость, ожидание. — Я тебе цветы купил, а ты и не заметила.

Смотрю на него виновато. А потом перевожу взгляд на заднее сиденье. Там букетище. Большой. Он и раньше мне цветы дарил, но как-то больше простенькие букетики, одиночные цветки. Знаки внимания больше. А сегодня… это просто сказка какая-то.

— Какой красивый! — тянусь к нему, но понимаю, что забрать его к себе будет нереально.

— Дома полюбуешься, — смеётся Богдан. — Поехали? Нам ещё мороженое покупать и заодно закажем обед и ужин. У нас праздник, можем шиковать на полную катушку!

Я точно знала: вот сегодня всё случится. Мой самый первый раз с мужчиной. Не с кем-нибудь, а именно с Богданом. Я… давно это продумала. Я об этом мечтала. И, наверное, я благодарна ему, что не спешил, не торопил события, ждал, пока я решусь и созрею.

— Мне немного страшно, — призналась я, когда мы сидели уже в гостиной и вечер расставлял по стенам тени. У нас на столике горит свеча — толстая, красивая, романтичная. От неё пахнет чем-то таким волнующим и будоражащим.

— Ничего не бойся, — сказал Богдан и сжал мою руку. — Вместе ничего не страшно. Ты и я. Не по отдельности, а как один организм.

— А так бывает? — спросила, прикрывая глаза. Мне хотелось плыть по волнам наших отношений. Плыть вместе с ним.

— Бывает, — ответил он и поцеловал меня в губы. Так, что я поняла: разговоры закончились.

Глава 15

Богдан

Илона немного нервничала и побаивалась. Ни вино, ни разговоры, ни ужин это не исправили. Я мог сказать ей: плюнь, ничего не будет, но я хотел её так, что порой приходилось призывать всю выдержку на помощь, а также китайскую грамоту, которая, каюсь, мне почти так и не далась. Зато пригождалась, когда я смирял свои естественные порывы.

Я не знаю, что мною двигало, но в тот субботний вечер я понял: хочу только её. И подожду столько, сколько нужно.

Не скрою, я гадал: девственница она или ей просто не повезло однажды? Не знаю, хотел ли знать ответ, потому что даже мысль о том, что у неё кто-то был, делала больно. Ни разу со мной такого не случалось. Я сам себя не узнавал.

К жизни я подходил с долей цинизма. Так уж пришлось. А тут она — светлая, улыбчивая, как ангел. Искренняя и чистая, как родниковая вода. И тогда я понял: если раз из источника напьёшься, из грязных луж уже пить не захочется. По крайней мере, я так чувствовал тогда.

Был полон ею. Думал о ней. Мечтал. Строил, разрушал старые устои, создавал новые. Для неё, для нас двоих. И мысли о семье меня больше не страшили ничуть. Может, потому что я влюбился. По уши. Да что там — полностью и бесповоротно, первый раз в жизни. Это любовь — билось во мне. Вот так, естественно, без напряга, чисто и незамутнённо, всепоглощающе.

— Я сама, — сказала моя храбрая девочка, когда поцелуев стало мало. Моя амазонка, моя рационалистка, умеющая мгновенно складывать и умножать в уме двухзначные и даже трёхзначные числа.

Как это в ней уживалось — понятия не имею, да я и понимать ничего не хотел: принимал всё, как есть: её живость, непосредственность, некий романтизм и немножко детскость. И в то же время — острый ум, умение анализировать, принимать решения, сражаться с числами и не скучать над аналитикой. Читать зубодробильные книги по высшей математике и строить схемы, отлично владеть компьютером и умело пользоваться передовыми технологиями. Уж Илона вряд ли бы держалась старых догм в бизнесе. И, наверное, никогда бы не смотрела на меня, как на слизняка, который ничего не смыслит в менеджменте. Впрочем, это всё ещё предстояло проверить, а пока…

Я смотрел заворожённо, как она поднимается, как спускает платье с плеч. Моя. Единственная. Та самая. Я так ощущал, тонул в этих чувствах и мечтал, когда нас накроет одной волной на двоих.

Я впервые коснулся её груди, услышал её вздох, почувствовал, как она выгибается в моих руках, сводя с ума робкими прикосновениями.

— Ты главный, — сказала она, заглядывая мне в глаза. — Опытный, знаешь, что нужно делать. Ты поведёшь, а я пойду за тобой. Хоть на край света.

— Доверишься? — спросил и не узнал своего голоса.

— Полностью и бесповоротно, — шепнула она и закрыла глаза.

Только ни черта она не угадала. В том, что с нами случилось, не было разделения. Не было никаких ведущих и ведомых.

Она откликалась на каждое прикосновение. Загоралась так, что я готов был взорваться. С ней — как по минному полю. В любом месте может быть скрыт детонатор, что сработает и вызовет цепную реакцию, но именно к этому мы стремились.

Её руки у меня на груди — гладят, восхищаются, трогают. Ещё ни одна женщина не смотрела на меня с таким восторженным вожделением. Ей всё нравилось. Её всё удивляло.

Илона готова была к экспериментам — пусть маленьким, как путешествия в заморские страны, где она никогда не бывала.

— Почти не больно, сказала она, расслабляясь, когда мы наконец-то дошли до главного — стали единым целым.

Она прикрыла глаза. Дышала часто. Я почти не мог терпеть — так меня штормило и выкручивало. А затем она двинулась мне навстречу. Подалась вперёд, заставляя откликаться, терпеть, потому что я не мог её подвести.

— Ах! — сказала она и выгнулась, напряглась и задрожала.

И занавес рухнул, погребая под собой остатки разума.

— Ты мой Богом данный, — сказала Илона. Богдан — Богом данный, — зачем-то пояснила она, сверкая глазами. Я буду тебя так называть иногда, чтобы ты не забывал.

Я бы этого не забыл никогда. Потому что так меня тоже никто не звал. Только ей пришло в голову разложить привычное имя на первоначальные составляющие. Я чувствовал себя всемогущим. Тем, кто способен вызывать подобные мысли и чувства. А ещё она испытала удовольствие — не такое уж частое явление для девственниц.

«Так не бывает», — сказал я сам себе позже.

Но, оказывается, у меня просто никогда не было Илоны Бояркиной. Чуткой, отзывчивой, идеальной, словно сделанной по специальному заказу для меня.

Она не стала кукситься и беречься.

— Как, оказывается всё просто и сложно одновременно, — сказала Илона, разглядывая алое пятнышко на простыне, что подсыхало на глазах и становилось бурым. — И ни капельки не страшно. Потому что с тобой.

Это была какая-то офигительно безграничная вера в меня и мои силы. В тот миг я понял: не смогу её подвести. Из кожи выпрыгну, чтобы она была счастлива со мной. Только со мной. Мой идеальный светлый ангел, девушка, лучше которой не найти.

— Давай ещё! — поползла она ко мне на коленях — взъерошенная, с порозовевшими щеками и горящими глазами.

Колебался я недолго: Илонка умела убеждать. К тому же, мне было её мало, так мало, что удержаться было невозможно.

В тот вечер я понял, как это: одновременно получать удовольствие. Именно тот случай, когда ни опыт, ни возраст не играли никакой роли. Мы будто лепились из одного теста — две формы, подходящие идеально друг другу.

Это был ураган. Торнадо. Смерч не разрушающий, а воссоздающий, собирающий всё самое лучшее, чтобы обрушиться на нас благословенным экстазом.

Помешательство одно на двоих, когда весь мир уходит плакать от горечи, потому что становится ненужным. Мы были полны друг другом, не могли надышаться, наговориться, вылезти из постели. Всё сразу, словно окончательно прорвало плотину. Наша стихия вышла из берегов.

— Я тебя никуда не отпущу, — сказал я в тот вечер.

— Я от тебя сама не уйду, — показала она мне язык.

Это было лучшее время. Мы жили вместе, просыпались в одной постели, делились планами, мечтали, дрались подушками, спорили до хрипоты.

Я познакомил её с бабушкой Алиной — единственным дорогим мне человеком.

— Главное — не промахнись, — сказала она мне, когда мы уходили и покачала головой.

— Не переживай, бабуль, всё будет хорошо, — поцеловал её в щёку. Я искренне верил, что именно так и будет.

А потом было ожидание, когда Илона уехала домой, к родителям. Самые долгие дни, наполненные тоской под завязку и гулкой тишиной, когда домой не хотелось возвращаться. Там меня ждала пустота. Там не было её смеха и жизнерадостной энергии, не мелькали светлые волосы, закрученные в небрежный пучок, из которого вечно торчали ручки и карандаши. Илонке нравилось рисовать в блокнотах то геометрические фигуры, то лианы, усыпанные цветами.

— Это релакс, мне так думается легко, — объяснила она свои художества.

Я познакомил её со своим блокнотом, куда заносил все важные дела, и украдкой любовался, как она проводит пальчиком по строкам и удовлетворённо кивает, увидев очередную галочку.

Не рассказал я ей только о наших трениях с отцом и о том, что собираюсь рано или поздно сделать рывок — уйти из его бизнеса, открыть своё дело и уже никогда от него не зависеть.

Не хватало малого: денег, первоначального капитала. Но я активно работал над этим вопросом. Тогда мне казалось: я могу всё преодолеть, всё осилить, лишь бы Илона всегда была рядом.

Это было самое счастливое лето в моей жизни. Насыщенное, полное любви и веры в прекрасное.

А потом пришёл сентябрь и перевернул всё. Опрокинул чернильницу на чистый лист. Замарал всё, что я считал светлым и святым. Так бывает, наверное: за белой полосой приходит чёрная. Об этом всегда нужно помнить, но я расслабился. Верил, что со мной этого никогда не случится. Оказалось, что я ошибаюсь.

Глава 16

Илона

— Я счастлива, — сказала я Людке в тот день. — Так счастлива, что порой сама себе завидую.

— А я рада за тебя, — улыбнулась она мне, помогая собрать остатки вещей. — Ну, ты прости, а? Я ведь из осторожности зудела. Как бы знаешь… — попыталась она объяснить своё поведение и покраснела до слёз.

— Я знаю, — обняла её и прижала к себе покрепче. — Жизнь — штука сложная, да. И часто в ней гадостей больше, чем приятного. Но бывают же исключения?

— Ой, ну хотя бы… Он хоть замуж тебя позвал?

Нет, не позвал. И даже в любви не признавался. Но пустые слова ничего не значили. Я и так всё знала. Потому что читала в его взгляде куда больше, чем он мог сказать. К тому же, это было его решение — перевезти к себе окончательно.

Часть вещей я давно к нему перетянула. А за остальным явилась сегодня. Уже занятия начались, лучше всё сделать пораньше, чтобы потом не отвлекаться на всякие мелочи.

У меня четвёртый курс, ответственность, практика, и не мешало бы подумать о более перспективной работе, чем подрабатывать в кафе на раздаче. Бодьке не нравилось. Но летом и так пришлось с подработкой расстаться: каникулы, поездка домой, бурная личная жизнь, о которой я так и не решилась рассказать моей строгой маме. Думаю, она бы меня не поняла.

— Эх… я так и знала, — вздохнула тяжело Людка, — ну, если что, тебе всегда есть куда вернуться, общагу ты оплатила, а я никого сюда не пущу. Если что, моя жилетка всегда к твоим услугам.

— Я не вернусь, — улыбнулась я подруге. — И жилетка твоя, надеюсь, не понадобится. Но спасибо тебе за всё. И за бу-бу-бу — тоже. Я буду скучать.

Мы обнялись. Людка хлюпнула носом.

Я уходила в полной уверенности, что всё у меня будет хорошо, что мы с Бодей сможем и жить вместе, и любые трудности, если они появятся, преодолеть.

В двадцать лет легко быть идеалистом, потому что у жизни на нас — свои планы, и никто не знает, что ждёт его за очередным поворотом.

— О! Дояркина! — обрадовался Педалик, как только меня узрел в университете. — Как долго мы не виделись, и нафига ж мы встретились! А ты молодец! Горячая штучка оказалась! Просто агонь, Дояркина! Звезда инстаграмма и ютуба! Кто б подумал, что в тебе такое полымя угнездилось? Огненный столб буквально! Это просто космос, детка!

Я смотрела на него брезгливо, как на таракана и не особо прислушивалась, что он несёт. Педальников, видать, понял, что я «не въехала в тему» и охотно пояснил:

— Ты ж, наверное, не в курсе. А только мы с Островским на тебя поспорили тогда. Я ему: не сможешь, а он: смогу. Прикинь, смог! А я ему проиграл!

И подсунул мне под нос телефон, охотно продемонстрировав фотографии, где мы с Бодей… не знаю, как я всё это вынесла.

— Порнозвёзды истерически рыдают! Ты у них хлеб отобрала! А ещё ролики есть — м-м-м-м…

Не знаю, как я выдержала, как не расцарапала Педальникову хамовато-наглую рожу. Как не вырвала из рук телефон и не растоптала. Неизвестно, откуда взялись у меня силы и остатки самообладания.

— Это фальсификация, Педиков, — сказала я ему, — а ты ответишь за распространение гнусных слухов, сплетен и порнографической продукции, которую — я уверена — специально смонтировал. Мы подадим на тебя в суд, и хана тебе, понял?

Я уходила гордо, но чудились мне шепотки за спиной. Наверное, они действительно были, но я предпочла думать, что мне кажется. Что никто не поверит этому уроду, который только и искал повод, как побольнее меня укусить. Об этом знали все.

Если я поверю Педальникову, мир мой рухнет. Если я позволю этой гадости отравить мою веру в Богдана, значит грош мне цена. Я расскажу ему, и мы найдём правильное решение. Я не могу допустить мысли, что это правда. Мой Богом данный не мог. Нельзя же подделать чувства, взгляды, прикосновения. Быть настолько гнилым и подлым, чтобы спорить на такое, а затем, посмеявшись, прилюдно вывалить самые сокровенные фотографии в сеть.

Мозг не справлялся. Внутри всё будто атрофировалось. Я двигалась автоматически, ни о чём толком не думала, пытаясь пережить этот позор.

Как хорошо, что мама моя далека от интернет-технологий и не увидит этого. А если ей кто-то покажет?

Нет-нет-нет! Не хочу, не буду думать об этом. Нет-нет-нет! Это всё враньё! Но где-то глубоко царапался зверь, что хотел вырваться наружу и отравить меня неверием.

Знаете, какой самый важный компонент в рецепте счастья? Доверие. Когда ты не просто веришь в человека, которого любишь, а можешь ему доверять, можешь на него положиться во всём и знать: он тебя не подведёт, обязательно услышит. И тогда ничего не страшно. Тогда можно пережить вместе любые потрясения и катаклизмы.

Не знаю, как я дожила до вечера, как дождалась Богдана.

— Что случилось? — спросил он с порога, как только увидел моё лицо.

— Вот, — положила я перед ним телефон, — Педальников сегодня на весь университет ославил.

Бодя посмотрел на меня недоумённо, а затем перевёл взгляд на то, что я ему показывала.

— Я ему шею сверну! — вспыхнул он. — Кто он, этот Педальников?

— Он тот, кто привёз тебя на вечеринку, где мы с тобой познакомились.

Да, я смотрела на Островского во все глаза. Сейчас очень важно, как он отреагирует и что предпримет.

— Ах, этот! — просквозила в его голосе гадливость. — Жди, ладно, никуда не выходи! — рванул он к выходу, а я осталась одна. Ждать.

Я даже спрашивать не буду о споре, о том, правда ли это. Конечно же, враньё. Это видно. А я хочу верить Боде и доверять. Хочу, чтобы между нами никогда ничья тень не стояла, чтобы сомнения не омрачали нашу жизнь.

Он вернулся домой поздно ночью, усталый и словно прибитый пылью.

— Ты почему не спишь, Илон? — спросил он, садясь на кровать. — Не переживай, это решаемо. Удалили мы большую часть. А что не успели, удалится в ближайшее время. А завтра я ребят пригоню, квартиру проверим. Я тебе не говорил. Это не моё жильё, съёмное. Наверное, у кого-то несмешные шуточки или склонность к шантажу. Правда, всё это в сеть вывалили, выкуп не требовали. Может, узнали, что с меня взять нечего. Я ведь… в общем, папин сынок, как говорят. Ничего своего нет почти. Ни кола ни двора, как говорят. Зато амбиций полные карманы. Однажды я расплююсь с отцом и уйду, чтобы открыть собственное дело.

— Уходи сейчас, — погладила я его по плечу. Я ведь видела: ему нелегко давалась работа в офисе, он часто хмурый и раздражённый домой приходил.

— Для полного счастья не хватает малости: денег, — невесело усмехнулся Островский. — Давай спать. Утро вечером мудренее.

Я послушно закрыла глаза и начала проваливаться в сон: тяжёлый день, нервы, волнения, душевные терзания — навалилось всё вместе с усталостью, придавило к подушке.

— Выйдешь за меня такого замуж? — услышала сквозь сон.

«Да!» — хотела сказать, но не смогла. Пыталась глаза открыть, но не получилось. Сон оказался меня сильнее.

«Завтра. Я ему скажу об этом завтра».

Но никакого «завтра» у нас с Богданом не было.

Звонок с незнакомого номера раздался, как только у меня закончились пары.

— Артём Островский, — сухо представился голос из телефона. — Я бы хотел с вами поговорить. Приезжайте. Машина ждёт вас у входа.

Тот самый отец, о котором Богдан рассказывал мало и нехотя.

И я поехала, гадая, что ему от меня понадобилось. На душе нехорошо скреблись кошки. Я почему-то беспрестанно думала о вываленных в сеть роликах и фотографиях.

Островский-старший размениваться на долгие разговоры не стал.

— Сколько вы хотите за то, чтобы исчезнуть из жизни моего сына? — спросил он в лоб.

— Вы считаете, что всё покупается и продаётся? — посмотрела я на него с интересом. Наверное, именно это в нём главное: власть, сила и непробиваемая уверенность в собственной правоте. Он именно так и считал.

— Весь вопрос в цене. А всё остальное — мелочи.

И тогда в голову закралась шальная мысль. Не знаю, зачем я об этом подумала.

— Много. Я хочу очень много денег, — заявила я ему и написала сумму на листке, что лежал на столе, словно ждал меня.

Я действовала не наугад. Мой мозг мгновенно прикинул, сколько приблизительно понадобится, чтобы начать бизнес с нуля. Если в чём я была сильна, так это в умении анализировать и просчитывать все возможные варианты. Я не зря считалась лучшей студенткой на курсе.

Островский-старший завис. Качнулся, раздумывая.

— Или столько, или до свидания, — поднялась я со стула. Внутри зрел смех. Он ни за что не согласится.

С этой весёлой мыслью я вышла из его кабинета, но уйти далеко не успела: меня вернули назад.

Островский-старший торговался. Я немного ему уступила, потому что намеренно завысила цифру. В любом случае, этой суммы должно было хватить для начала. А остальное… Бодя сможет сам. У него гениальная голова и очень смелые идеи.

Естественно, никуда уходить я не собиралась. Думаю, папа простит меня, когда узнает, что я не взяла этих денег для себя. Возможно, это послужит ему уроком.

Документы мы оформляли быстро. Для таких, как Островский, особых препятствий нет. Но я ему не доверяла и, пока он не очухался, сняла все деньги со свежего счёта. Ехала домой в такси, прижимая сумку с деньгами к груди. Предвкушала, как расскажу Богдану о встрече, как вместе мы посмеёмся над вывертом его отца.

Богдан снова вернулся поздно. Усталый и потухший. Шаги его звучали глухо и как-то тяжело.

Я выскочила в коридор и наткнулась на пристальную синь его глаз.

— Зачем ты это сделала, Илон? — спросил он глухо и поморщился, словно ему было больно говорить.

— Я хотела… — начала пояснять, понимая, что, наверное, накосячила.

— Всё дело в деньгах, да? — продолжил он горько. — Ты думала, у меня они есть, а тут выяснилось, что нет, да? И тогда ты пошла к моему отцу.

Я пошла?! Да это он сам!…

Но сказать я ничего не успела: Богдан сунул мне в руки пачку фотографий, где я подписывала документы на весьма крупную сумму.

Я попала в ловушку, сама того не понимая, хотя должна была подумать, что такие акулы, как Островский, не играют с такими мелкими рыбёшками, как я. Они их попросту сжирают походя, даже не замечая.

— И эти фото в сети… Зачем? Ну сколько ты за них выручила?

Я посмотрела на Богдана испуганно. От неожиданности даже фотки выронила. Они красивым веером легли нам под ноги.

Я выручила?.. Судя по всему, кто-то доверять не научился. Поверил во весь бред, что ему в уши влили.

Стало обидно и горько. А ещё взыграло во мне ретивое, гордое, неприступное, то, что всегда работало на «ура!». Если не хочешь, чтобы все видели, как тебе больно, защищайся и никому не позволяй себя топтать ногами.

— Знаешь что, Островский, — сказала я, гордо вздёрнув подбородок, — если ты хотел найти повод, чтобы расстаться, не обязательно было трясти здесь фотографиями и обвинять меня в том, чего я не делала. Достаточно было сказать, что ты наигрался, остыл, устал, я тебе надоела.

— Да не играл я ни во что! — ударил он кулаком в стену. Так, что кровь на костяшках выступила. Лицо его исказила мука, но я сейчас была не в том состоянии, чтобы его жалеть. — Скажи мне правду. Скажи, и я поверю. Скажи, что ты не брала эти чёртовы деньги, что это фотомонтаж.

Он смотрел на меня с надеждой.

— Просто скажи — и я поверю, Илон.

А я не могла солгать.

— Я взяла эти деньги, — произнесла я, глядя ему в глаза. Сказала и ждала, что он спросит. Попробует во всём разобраться. Но у Островского — глаза побитой собаки. Он уже во всём меня обвинил, не допытываясь подробностей.

— Уходи, Илон, — тускло сказал он. — И пусть эти деньги принесут тебе счастье. Пусть греют тебя в постели. Пусть радуют, Илон.

— Хорошо, — сказала я спокойно, — я уйду. Но если у тебя всё же включатся мозги, ты знаешь, где меня найти.

И я ушла. Ушла, унося пакет с чёртовыми деньгами. Было только одно место, куда я могла их отвезти. Туда я и направилась — к бабушке Островского.

Там, размазывая слёзы по лицу, я рассказала всё, что копилось на душе. Ей я отдала пакет.

— Я для него… я ему… он хотел… а я подумала… — рыдала я навзрыд.

Алина Михайловна подливала мне чай и качала головой.

— Наворотили вы дел — лопатой не разгрести, — вздохнула она, когда я немного успокоилась. — Вот что, езжай в общежитие, девочка. А там… может, наладится всё. Богдан, конечно, не подарок. И характер у него крутой. Было ж в кого пойти, — снова вздохнула она. — Не может он половинками, сложно с ним компромисс найти, понимаешь? Если что в голову втемяшится, будет до последнего стоять. Но, может, как-то рассосётся. Главное — переждать. Авось устаканится, как знать…

Она успокаивала и словно уговаривала, мягко выпроваживая меня за дверь. Я почему-то верила ей. Больше мне ничего не оставалось, кроме как ждать.

В общежитие я вернулась за полночь. Людка посмотрела на меня с жалостью. Ещё бы: лицо, опухшее от слёз, само за себя говорило. К тому же, она, наверное, и эти мерзкие фотки в интернете видела. Да и Педальников там разорялся, не стесняясь. Все слышали, как он на меня с Островским спорил…

Я легла в постель и отвернулась к стене. Смотрела пустым взглядом в никуда. Ждать. Только это позволяло мне держаться на плаву.

Ждала я долго. Может, неделю, может, две — сложно сказать. Дни менялись, а я словно в тумане плыла. Хлопотала вокруг меня Людка, отпаивала успокоительными, ругалась, бесилась, даже по щекам била. Мне было всё равно.

В университет я не ходила.

— Вот что, — сказала мне подруга однажды. — Уехал он. За границу. Уехал с концами, видимо. Нет его здесь, понимаешь? А тебе надо жить дальше, учиться. Нельзя же из-за мужика похерить всё, что у тебя есть. Так что встала, умылась, спину выпрямила и пошла гордо. А кто рот откроет — мы быстро всем рот закроем. Поняла меня?

Я поняла. Только не из-за мужика я. Апотому что любила больше жизни. Любила так, что света белого не видела. Но жизнь оказалась намного шире, чем любовь. Не сильнее, нет, а многоугольнее. И эти углы помогли мне подняться и выжить. Переломить боль и выковать себя заново, с нуля.

Я больше никогда не звонила по знакомому телефону. Вычеркнула его из телефонной книги. Больше никогда не навещала Бодину бабушку. Значит, не смогла помочь. Больше никогда не пересекалась с суровым и хитрым Артёмом Островским.

Я закончила университет и работала аналитиком-прогнозистом вначале в одной, а потом в другой компании, пока очень внимательный взгляд Кости Громова не выхватил меня однажды.

— Не хотите ли поработать у меня? — спросил он. — Очень хорошее место с перспективой карьерного роста. И я согласилась.

Одиннадцать лет я ничего не знала о Богдане Островском. Одиннадцать долгих лет я не позволяла себе гуглить его фамилию в интернете. Я загнала в рекреацию собственные чувства и воспоминания и, кажется, постепенно пришла в себя, обрела душевное равновесие настолько, что наконец-то нашла в себе силы подумать о мужчине рядом и семье.

И как только я позволила себе расслабиться, Богдан Островский снова появился на моём горизонте. Ворвался без стука. Нарушил все возможные границы. Вывернул душу наизнанку…

Но это уже совершенно другая история.

Больше книг на сайте - Knigoed.net

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16