Удар [Виктория Камалова] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]


Когда пытаешься изобразить что-то,

рождается странное ощущение,

будто никогда раньше не видел этого

предмета. Прямо на глазах рождается

нечто совершенно новое.


(Поль Валери)


В жизни бывают только две настоящие трагедии:

одна – когда не получаешь того, чего хочешь,

а вторая – когда получаешь.


(Оскар Уальд)


Глава 1

Проснулся и сижу в холодном поту. Руки дрожат. Что это было? Кто-то скажет – кошмар, но мне не важно название. Оно будит меня вот уже месяц. Прошлое не отпускает – терзает, лишает сил. Ночь не даёт покоя, сон не приносит отдыха. А снится мне мама. Она лежит при смерти и тянет ко мне бледные худые руки:

– Вилли, подойди, не бойся! Я чувствую, как болезнь отступает. Скоро я выздоровею и стану сильной. Спасибо, сынок, за помощь!

– О чём ты, мама? Что я могу сделать?

– А разве ты ещё не сделал! Ты можешь! У тебя дар, я знаю!

И тут я просыпаюсь. Задыхаюсь, слушаю, громкие, тяжелые удары сердца. Матушка уже год как на небесах, а я всё думаю, мог ли спасти её? Неужели в моих силах было продлить маме жизнь? И о каком даре она говорит? Отродясь ничем не выделялся – самый заурядный человек. После похорон я спал часа два в день, не больше. Но потом всё улеглось. И вот месяц назад ночи опять превратились в кошмар.

Иногда я думаю, что и Шекспир пережил такое, раз написал:


“Как я могу усталость превозмочь,

Когда лишен я благости покоя?

Тревоги дня не облегчает ночь,

А ночь, как день, томит меня тоскою".1

Но любая ночь рано или поздно заканчивается. Днем от грустных мыслей меня отвлекают дела. Я встаю в семь, умываюсь и готовлюсь к занятиям. Если есть еда, завтракаю. Сегодня – ломоть ржаного хлеба с чаем. Для кого-то это невкусно, а для меня – пир. Порой и этого нет. Главное, выпить стакан черного чая. Горячий и терпкий, он возвращает меня к жизни. Чай – обязательно. Еда – как повезет. К голоду нельзя привыкнуть, но во всем можно найти плюсы: если болит желудок, значит, я живой. А дневные заботы отвлекают от мыслей о еде. Я учусь живописи у мистера Бернадетти и к девяти утра прихожу в его мастерскую, где вместе со мной семеро учеников. Мы занимаемся с девяти до полудня каждый день, кроме воскресенья. Бывает, задерживаемся до часу дня. После двух и до семи вечера я помогаю мастеру в мастерской или по дому. Иногда мистер Бернадетти или его жена, должно быть, видя моё старание, отпускают меня пораньше.

Я вбежал в мастерскую без четверти девять. Мастер говорит: «Кто рано утром придет, место у окна займет». Все хотят местечко посветлее. 1900 год на дворе, но художники по-прежнему стараются рисовать при дневном свете, как и сотни лет назад. Для меня мастерская – дом родной. Привык к ней за последние годы. Это большая квадратная комната – двадцать четыре на двадцать четыре ярда. Три больших окна. По одному на стене. Но всем места около окон не хватает. На четвертой стене окна нет, что и понятно: там дверь и полки, уставленные всякими художественными принадлежностями – красками, кистями, палитрами, маслами. На самом верху навалены холсты – на подрамниках и в рулонах. Вдоль стен стоят наши мольберты и еще есть два вместительных шкафа для графических работ – мастера и наших. По стенам развешаны картины Бернадетти. Под высоким потолком их помещается великое множество. Изредка приходят покупатели, и мы помогаем мастеру снимать картины. Но в основном мистер Бернадетти пишет на заказ. Работы учеников, пусть редко, но тоже иногда попадают на стены. Мы считаем это огромным достижением. Завидуем друг-другу. Я горд, что уже несколько месяцев на стене висит портрет серого кота. Миссис Бернадетти устроила конкурс, и моя картина понравилась ей больше всего. Говорит, что её Бруно именно такой.

В мастерской похолодало. Немудрено. Октябрь! На несколько часов в день растапливали камин. Я не стремился сесть там, где жарко. Парни говорили, что я одержим живописью и поэтому не чувствую холода. Думаю, причина в другом: сейчас всего лишь осенняя прохлада, до зимних морозов далеко. Не люблю зиму. Сто одежек надевать и за камином следить. Мне приходится лазить через чугунный люк в угольный подвал рядом с домом Бернадетти и наполнять пурдониум2 в доме. В одном ведре всего пять-шесть фунтов. Вот и приходится бегать несколько раз в день. В самые холодные дни мне в помощь дают ещё двух учеников из мастерской. Поэтому я и рад, что пока не зима.





Я сразу обратил внимание на новую постановку3. Обрадовался, что она не очень сложная и по цвету, и по предметам – всего восемь. Неделю назад мы рисовали овощи, и на столе было не менее тридцати предметов. Та постановка нас измучила. Такое изобилие мне не по душе. Я