Кумир [Радда Владимировна Юженко] (fb2) читать онлайн

Юженко Радда Владимировна.

г. Красноярск

                                          «Кумир»

Это даже не иронично, подумал Эд, разглядывая бинты на ноге. Так сломаться перед самым днем рождения!

– Терпеть не могу, – сказал он вполголоса.

Белые стены, белый пол, белые тумбочки – какая скука оказаться в больнице со сломанной ногой накануне своего 30-летия. Попасть в эту богодельню без телефона, без компьютера, без всех личных вещей , да еще и понятия не иметь что теперь будет с мотоциклом… едва только Эд начал располагаться на кровати поудобнее, как в палату вошел врач.

-Эдуард Витальевич Соколов?

-Я.

– Тааак, вам экстренно была проведена операция по сохранению ноги. Разрыв ахиллесова сухожилия, перелом со смещением, ушибы, возможна трещина в малом тазу. Где вас так угораздило?

– Не доехал на мотоцикле. Искупаться хотел, а тут крузак на встречу. – съязвил Эд. – Долго мне здесь лежать?

– не могу сказать точно, вероятно, пару-тройку недель, все будет зависеть от вашего самочувствия…

– Я прекрасно себя чувствую!

–….и от того, как быстро начнут заживать швы. Я приставлю к Вам медсестру, она будет ухаживать за вами. Вам что-нибудь еще нужно?

– Позвонить хотелось бы.

– Я оставил свой телефон в ординаторской, спросите у медсестры, ее зовут Инга. До свидания, поправляйтесь.

Эд лежал и пытался уснуть. Но в голове неотвратимо всплывал момент аварии. Кадры мелькали и переключались в голове в хаотичном порядке. Он ехал на мотоцикле – изучал местность – обычное дело для путешественника. Яркое ласковое солнце, небольшой жар от дороги, разноцветные поля, длиннющая лента асфальта, поблескивающие стекла проезжающих машин… Откуда только взялся этот крузак?

Эд прилетел сюда один, на 5 дней раньше жены с сыном, т.к. должен был подыскать жилье более приличное, чем оплачивал заказчик, но случайный выезд на встречную полосу всё испортил.

Эд занимался видеосъемкой и монтажом, кроме того он был спортсмен – экстримал и просто путешественник. Высокий, загорелый, статный парень – ничто не выдавало приближающийся тридцатник.

Его лицо было чуть длиньше обычного, но это даже не отталкивало, а , наоборот, придавало некую привлекательность. Легкая небритость, выжженные солнцем волосы, янтарный загар. Но главное – глаза. Спокойные зеленые глаза, имеющие особенность сверлить своего собеседника.

Лето, нежная теплота, легкий ветерок, едва слышный щебет птиц за приоткрытым окном, тонкий ненавящевый аромат за окном, белые стены, чистый пол, просторная палата – больница была не так уж плоха, но Эд ужасно не любил, когда обстоятельства правили балом, а он не мог на это повлиять. Вскоре появилась медсестра. Молоденькая девчонка, выглядевшая, лет, наверное, лет на 20 принесла на подносе обед.

Едва она только вошла в палату, как вдруг глаза ее округлились – девчонка не могла поверить своему счастью. Неужели! Неужели за все это время работы медсестрой она встретила настоящего пациента-мечту. Своего кумира! Она следила за каждым его клипом, ловила каждое интервью и вот…Вот! Он лежал перед ней в пяти шагах.

– Эдуард Витальевич, вот ваш обед, – стараясь сдержать дрожь в горле произнесла она.

– Спасибо, – сухо и коротко ответил Эд. Но вдруг, впомнив, что остался без телефона, добавил вежливее

– У вас не будет позвонить?

– Да, конечно, – трясущейся от волнения рукой Инга протянула свой скромный телефон обожаемому кумиру.

«Боже мой! – проносилось у нее в голове, он посетил 64 страны, он побывал на первых страницах журналов, а теперь просит мой телефон, чтобы позвонить!» Она все еще не могла поверить в происходящее.

-Привет, малыш! Во сколько вы завтра вылетать должны? В 8? Отмени рейс, в смысле сдай билеты, я в больнице лежу. Да, так получилось, что попал в небольшую аварию. Да ничего, просто ногу сломал. Ну как ты полетишь одна, я не успел даже присмотреть жилье, кроме того, тебя даже некому будет встретить в аэропорту. И кстати, здесь до аэропорта около 40 км. Я думаю, что через недельку смогу выбраться отсюда. Войди в мою почту и опиши ситуацию заказчику, мне бы хотелось до конца дня обзавестись телефоном и интернетом. Давай, целую, малыш, пока.

– Спасибо вам – он посмотрел на бэйдж, Инга.

-Я знаю вас, – вполголоса, стараясь улыбаться, произнесла Инга. Я видела ваш фильм и клипы. Кажется, она начала краснеть.

– Мне очень приятно, – сквозь зубы процедил больной.

Он взял вилку с подноса и Инга все поняла.

– Приятного аппетита, – сказала она и вышла.

Сердце ее бешено стучало. Сумбур охватил голову. Конечно же, ей хотелось понравиться Эду, но она совершенно не понимала как себя нужно вести, что говорить и что делать. Ее выдавала мелкая дрожь, желание показаться симпатичной и милой, наигранность движений. Больше всего на свете ей хотелось поговорить с ним. Ей хотелось разделить с ним время, стать ему кем-то большим, чем просто поклонница или медсестра. Ей, привыкшей видеть Эда по другую сторону экрана, очень хотелось, чтобы он оценил ее. Кумир, лежащий на больничной койке, данный тебе на уход, это как журавль из поговорки. Ты не можешь удержать его в руках, но сейчас вправе гладить и кормить, любоваться, трогать.

К слову, Инга была ничуть не хуже соколовских моделей. Она была высока, стройна, с большими открытыми серыми глазами. Она воистину была красавицей, но красавицей незамеченной, не попавшей в руки гения, который смог бы показать ее миру и зажечь из нее звезду. Кроме своей внешности, Инга также была добра и весела характером. Рано потеряв родителей и не раз перенеся предательства, она сумела все же не растерять своей легкости и простоты. Она сумела не закрыться в себе, сохранила приветливость миру и доброжелательность людям. Инга нравилась многим. Конечно же, она не подпускала воздыхателей близко, но сам факт признания ее красоты был приятен ей. Возможно, именно ее лучезарная улыбка, оптимизм и жадное желание жить помогали ей сохранять юношеский вид. Инге было 27, но выглядела она едва на 20. Темно-рыжие волосы, собранные в высокий пучок, минимум косметики и легкий цветочный аромат – нет, она была медсестрой не только для тела, но и для души!

Муж… Инге было легко с ним, как и ему с ней, они походили больше на друзей, чем на супругов. Не было уже страсти, все рано или поздно остывает и притупляется, их сохраняла привычка, общая дочь и клятва верности, произнесенная на свадьбе несколько лет назад.

Конечно же, она не молилась на Соколова. Она была скорее, не фанатка и не поклонница, а «заочно знакомая» с творчеством кумира.

Ее минутная растерянность была очевидна. .

«Там, в палате, я не могла оторвать глаз от Эда, но диалог состоялся короткий, дежурный, в конце концов, я же не докучала ему вопросами и просьбой автографа.» – так думала Инга, успокаивая саму себя. Параллельно с этой мыслью в голове крутилась еще одна – «как бы почаще заходить в палату?». Что-то детское овладевало ей в минуты понимания того, КТО сейчас у нее в пациентах..

Впрочем, время обеда уже прошло, пора, наверное, убирать посуду, – подумала она, глядя на часы.

Когда она вошла в палату, кумир спал. Инга тихонько поставила на поднос посуду и вышла. Вскоре и Нина, вторая медсестра знала уже, кто лежит в 4-й палате. Две болтушки, привыкшие рассказывать друг другу самые сокровенные тайны, уже промыли все клипы Эда от начала и до конца.

Остаток дня прошел незаметно, как это обычно бывает в больницах. Вечерний обход с измерением температуры, обезболивание, капельницу, хорошо, что сегодня операций не было. Инге нравилась ее работа, хотя часто это сопровождалось болью, кровью и страданиями. Мысль о том, что людям нужно помогать зародилась в ее голове еще в школе, и так прочно и осталась на всю жизнь.

                                           ***

Муж и дочка пришли буквально пять минут назад, тк еще копались на пороге.

-Мама!

– Лизок! Как делав садике, моя хорошая?

Пока ребенок с упоением рассказывал ей о всех проделанных в садике делах, Инга быстро импровизировала ужин на кухне. С виду эта семья из трех человек казалось очень дружной, но чувствовалась какая-то тень, прохлада, царящая между супругами. Недосказанность, недострасть, а все только молчаливое согласие и спокойствие.

– Ив, знаешь кто сегодня попал ко мне в больницу? Не дожидаясь ответа она продолжала , – Эд Соколов!

– Это тот экстримал –то? – без интереса спросил Ив.

-Да-да, он самый! Лежит с переломом ноги, он на встречке с машиной столкнулся. Поехал по делам и вот, мотоцикл на обочину, сам в больницу. Лежит без телефона, без ничего , сегодня у меня даже позвонить попросил. Хотя, наверное, ему привезли уже. Ив, ты слышишь?

– Да слышу, слышу, ладно, черт с ним, давай есть уже.

Инга не стала продолжать свой восхищенный рассказ. Все сели за стол молча.

***

…. И жили они долго и счастливо. Конец. – Дочитала сказку Инга.

– Ложись спать, моя родная, завтра еще в садик рано вставать. Инга поправила прядь детских волос, скатившихся на щечку и ушла из детской комнаты. Она вошла в спальню и потихоньку подлегла к мужу. Ив уже спал. Казалось, он спал последние года три относительно ее жизни. Рутина будней, привычные дела, идущие своим чередом, обыденность, редко сменяющаяся отпуском или совместным выездом. Быт, грызущий все самое нежное и трепетное в отношении друг к другу и ежедневное «надо» притупили острое чувство осознания того, что быть вместе это прекрасно. Ив был старше жены на 14 лет. Впрочем, эту разницу не чувствовали ни он, ни она. Или старались не чувствовать.

Они встретились 6 лет назад, и все закрутилось так быстро, что через полгода отношений Инга уже меняла свою девичью фамилию на громкую греческую фамилию мужа. Ни приглашенные родственники, ни народный танец, ни щедрые блюда – ничто так и не стало ей родным, кроме Ива. Он был добрый, терпеливый, заботливый , и ,в конце концов – удобный. Высокий , с плотной смуглой кожей, с темными, жесткими, чуть курчавыми волосами и карими глазами. Вся его внешность источала благородство, спокойствие, даже величие и вместе с тем – медлительность, меланхолию. Пожалуй, именно противоположная живость и притянула его к Инге. Они были похожи на дерево и птицу. Этакий величавый клен или дуб, с раскидистой кроной и широкими корнями, прочно стоящий на своем месте, и звонкая, острокрылая ласточка, веселая, щебечущая и прекрасная в своей простоте.

                                          ***

– Инга, привет, пошли на обход! В ординаторскую заглянула Нэлли.

– Иду уже, иду.

Инга быстро обошла все палаты и заглянула в волнительную палату номер 4. Эд все еще спал, и Инга не осмелилась его будить. Шаг за шагом подходила она все ближе и ближе к спящей звезде. Робко и боязливо, сдерживая дыхание, она потрогала своей, трясущейся от волнения, ладонью его лоб – температуры не было. Инга резко отдернула руку назад и быстро вышла из палаты. Казалось, рука после этого внезапного прикосновения будет гореть, полыхать, но нет. «Касание» прошло легко. Инга посмотрела на свою ладонь испуганным взглядом, потом окинула беглым взором палату, и быстро вернулась в ординаторскую. Она почувствовала себя смелее. Он, конечно, звезда, но болеет, как и простой человек.

– Слушай, Ирка рассказывала, что ее Соколов ночью измотал – начала Нина. Я с ней в дверях встретилась, бедняжка, на ней лица не было. Говорит, часа не проспала.

– Как измотал? –оживилась Инга.

– Да то одно ему принеси, то другое. Скучно, видать, весь день в четырех стенах лежать. Так что ты , дорогая, берегись сегодня ночью этого психа.

– Да он не псих, – заулыбалась Инга. Но спасибо за совет. – У меня сейчас четверым уколы по расписанию, так что я тебя покидаю и летящей походкой направляюсь в сторону поста.

– Давай, ангел жизни, с цефтриаксоном наперевес, – засмеялась Нина, провожаю подругу взглядом.

Инга наполнила 4 шприца и прошлась по нуждающимся пациентам.

Солнце играло так весело и звонко, что хотелось жить просто от того, что на улице добрая, весенняя погода. От того, что цветы и травы, росшие вкруг корпуса, радовали глаза выглядывающих на них занемогших людей, давая скорую надежду видеть и потрогать их листья вживую, а не через окна палат. Впрочем, какому здоровому человеку придет на ум трогать листья и цветы по дороге, скажем, на работу или в магазин? Только заболевая, человек начинает переоценивать свое время и жизнь. Начинает видеть незначительные для здорового человека вещи: птиц, снующих по воздуху, кусты с наливающимися почками, журчание ручья, что бежит в низине от больницы. Заболевая, и получая массу времени на поправку и рассуждения, человек обращает внимание на бесполезность ежедневной суеты, на то, что тратит свои силы на никчемную гонку и на то, что здоровье совсем не замечаешь, пока оно есть. И вообще, скорей бы уже выписаться.

К красавице из 4 палаты уже второй раз за начавшуюся неделю приходил жених, и это так радовало и грело Инге душу. На завтра было назначено две выписки. Еще двое счастливчиков вернутся домой из стен, пропавших лекарствами, – это тоже не могло не радовать. Помогать жить вопреки болезням, превозмогая боль и направлять организм на сопротивление – в такой день все получается само собой.

Наступало время обеда. На пост прибежала Нэлли.

– Ингусь, определи палату, деда привезли.

– А что с ним?

– Не поверишь! Пневмония!

– А что ж его ко мне в отделение-то везут?

– Так на ремонте же легочники! Давай, палату готовь.

-Бегу, в 5 заводи.

Инга открыла складскую комнатку, достала постельное белье и направилась к 5-й палате. Деда медленно доводила Нэлли. Он шел, опираясь за ее плечо, вздыхая и закрывая грудь. Инга быстро приготовила постель и вместе с Нэлли они уложили его.

– Ну, я пойду до своих.

– Давай, – ответила Инга.

Она повернулась к деду и заглянула к нему в карту: Виктор С, 72 г, левосторонний плеврит.

– Где ж ты так простыл, дедушка? Да еще и в такую жару?

– А? – широко раскрыл рот дед.

– Обедать, говорю, будешь? Обед идет – во весь голос крикнула Инга.

– Давай, милонька, неси – заулыбался дед и тут же начал кашлять.

Она быстро слетала на кухню и попросила налить что осталось. Деду повезло – осталось и первое и второе. Инга ловко поставила тарелку себе на предплечье, вторую взяла в руки и дошла до деда.

По пути ей попался Антон Павлович.

– Тарелки чисто официантка несешь! – усмехнулся он. Инга молча улыбнулась и быстренько вошла в палату к старику.

– Пожалуйста – сказала она, расставляя тарелки на тумбочку.

Смотреть на чавкающего деда было выше ее сил. Инга взяла карту и отправилась на пост. Деду предстояло несколько недель интенсивного лечения с капельницами и уколами.

Инга быстренько приготовила капельницу, поставила на треногу бутылки, взяла катетер и отправилась в 15 палату.

– Ложись, дедушка, поудобнее, сейчас капаться будем.

Дед, казалось, даже повеселел после еды.

– Ты милонька, не сердись, я слышу плохо – виновато оправдывался дед. – Капельницу мне ставить будешь?

– Да, вытягивайте руку.

Дед закатал рукав на своей застиранной рубахе и подставил Инге жилистую, морщинистую руку.

Инга аккуратно протерла старческую руку ватой, нащупала вену и проткнув кожу иголочкой, закрепила катетер пластырем.

– Отдыхай, дедушка.

Дед поморщился и спросил:

– Как звать – то тебя?

– Инга.

– А меня дед Витя.

– Как бутылочка будет кончаться – позови меня.

– А? – снова спросил дед. Инга показала на бутылочку, из которой текло лекарство и громко добавила:

– Как будет кончаться – зови. Дед одобрительно закивал головой и Инга ушла.

Получив остатки обеда, Инга направилась к кумиру. Ну, вот она, 4-я палата. Инга поправила халат, убрала от лица свесившиеся волосы, затянула потуже пояс. С задумчивым видом она вошла и увидела, что Эд не спит.

– А кормят у вас, однако, не по расписанию – ехидно улыбнулся больной.

– Я задержалась всего на 10 минут – Инга кинула на Эда свой острый, но улыбающийся взгляд и немного воспряла – час назад поступил пациент в тяжелом положении.

– А каково мое положение? – Эд обнажил свои белоснежные зубы

– Судя по улыбке – намного легче.

– А судя по истории болезни?

– Вы крайне нетерпеливы – Инга не смогла сдержать улыбку и окончательно «поплыла». Вы не писали еще в своем блоге, что находитесь «на курорте»?

– Именно поэтому я Вас так ждал – как –то по – доброму в этот раз улыбнулся Эд.

– Я не ношу на работу компьютера.

– Тогда хотя бы позвонить? – Эд протянул руку.

– Пожалуйста, протянула Инга телефон Эду.

Их руки невольно соприкоснулись. Инга вспыхнула.

– Я не буду ждать когда Вы поговорите, оставлю Вам телефон и зайду через часик, как управлюсь с делами. Вы еще не будете спать?

– Нет, сегодня я и так прекрасно выспался. Пожалуй, последние пару месяцев так не отсыпался.

– Тогда приятного аппетита, я пойду, – сказала Инга и вышла.

– Хорошо.

Эд снова позвонил своей малышке, чтобы она пошевелила заказчиков и не оставляла его в таком щекотливом положении, когда кумир у медсестер местной больницы вынужден просить телефон для звонков. Малышка, конечно, же вздыхала и сетовала, что письмо она отправила еще вчера, целовала обожаемого мужа в трубку, поправляя локон, и желала скорейшего выздоровления и воссоединения с семьей. Прозвище «Малышка» шло ей как нельзя лучше. Речь, напоминающая лепет подростка, круглые хлопающие глазки, соблазнительно стройная фигура и полное отсутствие интеллекта при ярком желании блеснуть им.

Эд шевелил внутри гипса кончиками пальцев и не смог устоять, чтобы не посмотреть фотографии в телефоне.

– Неплохо, неплохо, – медленно процедил он. Дочка есть, а мужа что-то не видать. Хм…а нет, вот и муж. Просмотрев фотографии, Эд еще недолго полистал интернет, и , стерев историю, положил телефон на прикроватную тумбочку.

«Занятная цыпочка», процедил бы он пару лет назад, но сейчас все упростилось. Эд слишком хорошо знал сущность женщин. Что сейчас, что десять лет назад ему не составляло труда завладеть женским телом. Блондинки – брюнетки – рыжие – все они хотят быть единственной, той, от которой поплывет самый взыскательный мужской взгляд. Все они хотят остаться жгучим воспоминанием и раной на сердце, музой, богиней, чертовщинкой, осадком в душе, пьяным ночным звонком, – и почти все теряются. Расплываются непонятной картинкой, лица чередуются как в калейдоскопе и становятся неузнаваемыми через пару недель. Ни запах, ни цвет глаз, ни заумные речи – ничто не стреляет в сердце, сколько бы не целилось. В своих порывах понравиться женщины становятся похожими друг на друга еще больше, и пропадают, стираются из памяти.

«Молния» же всегда появляется сама, случайно, и, чаще всего, в самое неподходящее время.

                                          ***

На посту Инга села за журнал и стала заполнять отчет по предыдущему месяцу. Она исписала четыре больших страницы, и вдруг, сама не зная зачем, повернулась к окну. За окном явно намечалась гроза. Ничего не предвещающая жара сменилась бурой тучей, на улице потемнело и поднялся ветер, гоняя пыль по дорогам. «У Соколова окно открыто» – пронеслось в голове. Инга быстрыми шагами побежала к Эду. Она как можно тише открыла дверь, но Эд ответил ей:

– Заходите смелее, я одет и я не сплю.

– Я закрыть окно только.

– Закрывайте. Буду любоваться грозой через стекло.

Инга спиной чувствовала его тяжелый, сверлящий взгляд

– Зайдешь ко мне вечером? – вдруг совершенно спокойно спросил Эд.

– А зачем?

– Просто. Зайди и все.

– Ладно, зайду,– повела плечом медсестра, улыбнувшись, и вышла.

Инга пошла к Деду и подоспела как раз вовремя – Дед кряхтел, кашляя, а прозрачная жидкость в капельнице уже была на исходе.

– Что же Вы меня не позвали, Дедушка? Вон уж лекарство кончается.

– Да забыл как звать тебя, милонька.

– Звали бы просто «медсестра». Инга меня зовут. – она отвечала Деду, тихонько подсоединяя маленький шланг ко второй бутылочке с жидкостью.

– Вот запомню сейчас. А что, врач про меня ничего тебе не говорил?

– Говорил. Сказал, завтра утром будут дренаж делать, Вам после этого сразу легче станет, хоть спать будете без кашля.

Дед посмотрел пристально и вдруг выдал:

– Хорошая ты девочка, на внучку мою похожа.

Глаза у Деда заблестели.

– Спасибо. А как Вашу внучку зовут?

– Наталия. Я давно ее не видел… Он отвернулся в стене и Инга заметила, что глаза у Деда начали мокреть.

– Дедушка, не плачь, волноваться тебе не нужно. Дать воды?

– Нет. –Дед вытер глаза второй рукой и сказал:

– Она так и осталась в моей памяти высокой худенькой девчонкой, вот с такими же большими глазами как у тебя – он мотнул головой на Ингу. Дед закашлял, рыкнул горлом и продолжил:

– Я…очень хотел бы увидеть ее, еще хотя бы раз.

– Я думаю, вы еще обязательно увидитесь.

Дед отвернул взгляд к стене и Инга подумала, что сейчас его лучше оставить одного и дать отдохнуть, не мучая одним только своим лицом воспоминаниями о внучке.

– Как эта бутылочка будет заканчиваться обязательно позовите меня.

Дед утвердительно кивнул головой и Инга вышла. Эти несколько фраз словно вжали ее в угол.

Боже мой, как быстро гаснут наши огоньки! Жизнь убегает песком сквозь пальцы: сегодня ты молод, полон сил и отваги – юный студент семнадцатилетний, молодой отец , лет 30 ти, а завтра ты дряхлый старик с левосторонним плевритом. И жизнь эта, от 17 до 72, по сути лишь миг один. Люди растут и засыхают как колосья на полях, но в каждом том колосе бьется жизнь. Жизнь, со своими радостями и взлетами, падениями и утратами! И каждый колос хочет тепла и света, и каждый живет и думает, что ему свои 72 отмерено, не зная, что жнец с серпом придет не тогда, когда ты будешь в теплой больничной постели. Он вообще никуда не приходит, он всегда стоит за спиной. И ты живешь и думаешь о лучшей жизни, где, возможно, солнце поярче, земля пожирнее, простора побольше, не понимая, в сущности, что жизнь этим не ограничивается. Вся жизнь внутри тебя бьется, зреет, наливается и сам ты – часть жизни, большой, всеобъемлющей, непрерывающейся и пробивающейся даже сквозь самую сухую землю. Ты часть той жизни, что идет по цепи, от зерна, которым ты был, до зерна, которое ты дашь. Ты и есть сама жизнь.

Инга смотрела в окно и любовалась стихией: дождь хлестал по кустам так, словно выплескивал всю свою силу. Словно, в порыве гнева, кустики – первое, что попалось ливню под руку. И ветер вторил ему, нещадно наклоняя тонкие веточки, обрывая нежные лепесточки и гоняя волны по траве. В небе громыхнуло, блеснула молния и Инга услышала, как с водосточной трубы, спускающейся с крыши, бежал бурный ручеек.

И это тоже жизнь. Жизнь внутри и вокруг нас одновременно.

Сознание Инги медленно приходило в помутнение, где-то в затылке отдавала стуком головная боль. Инга зашла в ординаторскую и рухнула на диван. Мысли про плачущего Деда и его внучку не покидали ее. Удивительно быстро она запомнила старческие черты. Испещренное морщинами лицо, сухая кожа, свисающая с подбородка, высокие лоб и маленькие, хитрые, медвежачьи глазки. Инга полезла в карман за телефоном чтобы позвонить мужу, но, обнаружив в халате пустоту, вспомнила, что оставила свой телефон Эду.

«Пора и честь знать», – подумала она, и лениво вставая с дивана, отправилась в 4 палату.

– Я за телефоном, сказала Инга, на удивление для себя, спокойно входя внутрь.

– А я уже стал скучать.

– По своей ноге? – заулыбалась Инга.

– И по ней тоже – опуская голову, заулыбался Эд.

– Не переживайте, Ваша нога останется с вами и скоро вернется в былую форму, главное, не нагружайте ее сразу же после выписки.

Инга уверенными шагами подошла к тумбочке, взяла телефон и направилась к выходу, но услышала в спину:

– Давно вы здесь работаете? – неожиданно спросил Эд.

– Нет. Не очень. Два года. А к чему вы спросили? – Инга обернулась.

– Вы не похожи на медсестру.

– Почему же? – удивилась она.

– Вы слишком милая для этой работы. –сказал Эд совершенно спокойно. – И слишком худая.

– А что, по-вашему, все медсестры должны быть толстухами? – улыбнулась Инга.

– Нет, конечно, да и я редко бываю в мед учреждениях, Слава Богу. – заулыбался Эд. Но вы больше походите на модель.

– Это потому, что вы привыкли видеть моделей. Хотя, муж давно мне говорит «меняй работу». Но у меня, наверное, не хватит сил уйти.

– Почему ?

– Я нужна здесь.

– Но ведь на ваше место легко найду замену, другую медсестру.

– Да, я знаю. И все же не могу. Мне нравится помогать людям, я вижу, что многие пациенты ждут именно моего прихода. Это приятно… Вам, наверно, неинтересно, – смутилась Инга.

– Да нет, я просто не понимаю. Я никогда бы не стал тратить на это жизнь.

– На что?

– На других людей. Вы тратите свою жизнь, на то, чтобы смотреть в страдающие лица, слышать завывания и стоны, наверняка еще и упреки, если не удалось спасти жертву.

– Но это моя работа.

– Но это не ваша жизнь. В смысле, можно сменить работу.

– На работу модели?

– На любую.

– Нет, мне все нравится здесь.

– Вам просто страшно что-либо менять.

– Возможно. Я обязательно подумаю об этом сегодня на дежурстве.

– Так вы сегодня ночью еще и дежурите?

– Да, сегодня моя смена.

-Это хорошо, кивнул головой Эд.

– Я знаю, что прошлой ночью вы замучали Ирину, вторую медсестру, поэтому я заранее принесу вам в палату все, что нужно, – сухо улыбнулась Инга.

– До вечера. Можно, теперь называть вас на «ты»?

– Можно. До вечера.

Инга шла по коридору, тяжело вдыхая. Что– то оттолкнуло ее в этом коротком разговоре. Надменность? Высокомерность? Нет. Что-то не то. Послевкусие оказалось неприятным. Он прав, наверно, но свое дело Инга готова была отстаивать с яростью волчонка. «Пора заглянуть к Деду» – подумалось ей.

Она зашла к нему в палату и увидела, что лекарство вот-вот кончится.

– Ах, дедушка, не спишь ведь, а меня не зовешь! Опять твоя бутылочка кончается, что ж молчишь?

– Да вот только хотел тебя звать – слышу – сама идешь. Дед усмехнулся.

– Не шути так больше. Ужин принести?

– Давай.

– Через полчаса пойду.

Инга взяла капельницу и отправилась на пост. Она вспоминала тот пристальный взгляд Деда, и ей очень захотелось помочь ему. Ей захотелось найти внучку, свести ее с Дедом, но одного только имени для поиска было явно мало.

Начинало темнеть. На юге солнце всегда закатывается быстро. Едва только блеснет последний лучик, как через пару –тройку минут город превращается в потемки. На часах было всего только пять вечера, но мягкая темнота уже окутывала корпус больницы. Включились фонари, зажглись неподалеку вывески и витрины, свежесть, оставшаяся после дождя, превратилась в холодок.

На все отделение разносился запах тушеной картошки и жареной рыбы. Инга вспомнила, что сама сегодня еще не обедала – настолько быстро кружился день. Она бегом побежала на раздачу со столиком на колесиках.

– Девчонки, дайте еды?

– Давай, давай. Столовщица со всей деловитостью подошла к окошку и улыбнулась Инге. – Все возишься со своими? Пусть сами приходят.

– Да у одного перелом ноги, у другого руки, вот деда еще подбросили мне с пневмонией – жалко его гонять, отнесу уж. Теть Валь, наложьте мне тоже, пожалуйста, я еще с утра ничего не ела.

– Хорошо – хорошо. Столовщица по очереди подала четыре полные тарелки. – Пожалуйста!

– Ох, тетя Валя, до чего ж я люблю вашу рыбу!

– На здоровье! Столовщица махнула рукой и удалилась к кастрюлям.

Инга покатилась к Эду. Какого же было ее удивление, когда она застала его работающим за компьютером.

– Я принесла Вам ужин.

– Мы же на ты?

– Тебе ужин. А я и не видела сегодня пробегавших посетителей.

– Да, друзья выручают.

– Ну тогда не буду мешать, приятного аппетита.

– Вечером не забудь зайти.

– Я помню.

Инга пошла к Деду. На тумбочке в его палате она увидела раскрытую карту с анализами. Эпикриз был тяжелый. Обнадеживало только, что через два дня Деда должны были перевести во вновь открывающееся отделение для легочников.

– Дедушка, поешь. Через час приду тебе укол ставить.

– Это я люблю, – замурлыкал Дед.

Инга взяла стул и поставила его рядом с кроватью больного.

– Скажи, как ты чувствуешь себя?

– Да болит за грудиной, там, внутри. Надышаться не могу. Умру я здесь, наверно.

– Да ты что! С твоим диагнозом не умирают.

– Я много раз умирал, но выкарабкивался. А сейчас не хочу. – с лица Деда внезапно исчезла прежняя улыбка.

– Не надо говорить такое. Нужно жить.

Повисла длинная пауза. Дед словно не понимал, для чего ему еще нужно жить, а Инга как будто не могла объяснить причину, почему жизнь продолжать все же стоит. Ведь для нее это так понятно и естественно. Инга сидела на стуле и прищурившись, рассматривала старика. Его бегающие глазки, его жилистые руки с кожей, покрытой темно-коричневыми пятнышками, его вогнутую грудину. Противный грязно-желтый свет от фонарей рассеивался по палате. Он струился из окна и перемешивался со светом больничной бра. Дед уныло расправлялся с рыбой. Инга обсмотрела все и произнесла вновь:

– Надо жить! – а затем встала и вышла.

Она шла по коридору, устало пошлепывая босоножками.

– Ив звонит, -внезапно сказала она сама себе.

– Алло, ты забрал дочу?

-Забрал. Сейчас ее тебе дам.

– Моя сладкая!

-Мама! Ты опять сегодня на работе ночуешь?

– Опять, мой зайчик, зато потом буду два дня отдыхать.

– В парк пойдем?

– Конечно, обязательно сходим!

– Я тебя люблю!

– А я тебя крепко люблю! Лиза, там в холодильнике тебе сюрприз, папа покажет.

– Хорошо, сейчас папу дам.

-Алло, тебя завтра забирать как обычно?

– Как обычно, Лизу в садик и за мной. Ну давай, ешьте там. Покорми ее.

– Разберемся. Пока.

Инга выдохнула. Она вновь села за журнал и, послушно склонив голову над листами, стала заполнять расход лекарств еще недельной давности . Листая истории болезней и записывая выданные дозы, Инга сама не заметила, как подошло время вечернего обхода. Среди всего количества пациентов, поступившие мужчины выделялась особенно: кумир – ловелас и дед-пневматик, которого еще ждал укол. Инга захватила добрый десяток холодных градусников и пошла по палатам.

Голова начинала раскалываться. Какое-то щемящее чувство поглотило Ингу. Давило где-то внутри.

Инга направилась к Эду.

– Я за температурой.

– 36 и 5. Я вообще поражаюсь, зачем мне температуру измеряют, я же не с гриппом сюда поступил.

– Если у вас начнется воспаление в местах открытых ран, температура тоже поползет. Я сейчас закончу обход и приду.

– Хорошо, – кивнул головой Эд.

Инга заглянула к Деду.

– Ну как? – суховатым голосом спросила она.

– Не вижу, – буркнул Дед, протягивая градусник.

– Ничего, я посмотрю. Поворачивайтесь, сейчас укол буду ставить.

Дед кряхтя повернулся на бок и Инга, сделав дело, собралась уже уходить, как вдруг услышала:

-Ко мне никого в палату не подселят?

Инга хотела ответить, что дед пролежит здесь в одиночестве, но открыв рот, произнесла:

– Нет, не переживайте, никого не подселю. Вы….Вас переведут завтра.

Она шла по коридору, заглядывая в каждую палату, где лежали доверенные ее рукам люди.

– Медсестра идет! – закричал маме мальчишка лет пяти, и шмыгнул обратно в палату.

– Ох догоню, все равно догоню! – отозвалась Инга на его бег. –Как температура?

– У него все хорошо, Инга Александровна, 36 и 4 полукриком выпалила мать юного хулигана.

– Молодец! Завтра домой что ли поедешь?

–Да! – хитро ответил мальчик.

Инга погладила его по белесой головке и пошла дальше. В животе заурчало. В ординаторской стояли на столе нетронутые рыба с картошкой, совсем холодные и невкусные на вид.. Инга не стала есть, а лишь налила себе горячего чая. Вдруг она вспомнила, что обещала Эду зайти и невольно поплелась к нему с полным отсутствием желания это делать.

На улице уже было совсем темно, только и оставалось, что доверяться рассеянным фонарям с грустными тусклыми глазами. Люди в палатах постепенно умолкали, окутанные сонным настроением. Свет гас в каждой комнате, за исключением коридора – обители дежурной медсестры. После дневного дождя было еще очень свежо и нежный аромат цветущей вишни разливался в воздухе настоящим лекарством для больных душой. Инга снова вошла в палату Эда.

– Еще раз добрый вечер.

– Привет, – сказал он, закрывая ноутбук. Садись рядом. Вот что я подумал, у меня к тебе просьба есть: сегодня ночью будет полнолуние, я уже двое суток не был на улице, а в вашей больнице хорошо, конечно, но стены давят на меня, простора хочется, воздуха.

Инга смотрела спокойным, но недоумевающим взглядом.

– Так вот, последний раз я был в этом городе пять лет назад, но мне есть, что здесь вспомнить. Короче, выкати меня на улицу.

Инга закрыв глаза улыбнулась, и через мгновение ответила:

– Я даже не знаю, это совершенно противоречит правилам поведения в больнице.

– Один раз. Пожалуйста. – кумир засверлил ее своим взглядом.

–Хорошо, но только на полчаса. Я не могу надолго оставлять пациентов одних.

– Я думаю, от такой красавицы они и сами не сбегут – растянулся в улыбке Эд.

– Сидеть вам нельзя, только лежать, т.к. ваша трещина в тазу это не шутки, поэтому выкатить я вас смогу только на этой же кровати. Ваша палата ближе всех к лифту, так что укрывайтесь и поехали.

Улыбка засияла на лице Эда, и это воодушевило Ингу. Воистину, даже кумирам нужно мало для счастья.

Выкатывая кровать из лифта, Инге пришлось сперва побежать открыть дверь со второго входа, чтобы вахтерша не увидела их. И вот, наконец, улица.

– Инга, спасибо! Я буду всем знакомым рекомендовать вашу больницу.

– Ой нет, не стоит, мне и так пациентов хватает – улыбнулась Инга. Повисло неловкое молчание. Инга посмотрела на Эда и спросила:

– И что ж напоминает вам наш городишко?

– Одно доброе, хорошее время, когда я был беззаботен и счастлив.

– А разве теперь вы несчастливы?

– Теперь я не беззаботен.

– Я помню ваши клипы отсюда. Они очень теплые, их хочется пересматривать.

– Да, поговаривают, что с тех пор я не снимал ничего лучше. А ты как думаешь?

Инга смутилась:

– Нуу, это же всё субъективно. Инга увидела давящий, въедающийся в нее взгляд Эда. – Но мне и правда эти клипы нравятся больше нынешних. Там очень, очень красивая девушка – Алиса.

– Алиска…. я знал, что она не оставит меня в покое даже после нашего разрыва…

– Она замечательная.

– Я знаю.

Внезапно, Инга услышала чьи-то шаги. Каково же было ее удивление, когда она увидела курьера, неслышно пробирающегося к больнице. Парнишка, лет 20, увидел кушетку и медсестру возле нее и ринулся к ним.

– Это еще что? -зашипела Инга.

– Это пицца, расслабься, – улыбнулся Эд.

– То есть ты заранее знал, что я пожалею тебя и выкачу на улицу?

– Да.

Инга развернулась и зашла в больницу. Ком подкатывал к горлу. Вот простушка! Она всерьез думала, что Эду нужен свежий воздух и простор. В этом была вся Инга – верить людям, наивно принимать все за чистую монету и стараться помочь. После такого трудного дня, ей стало так обидно! Горечь подкатывала к горлу все ближе, но дать слабину, показать обиду и тем более слезы – никогда! Внезапно у нее зазвонил телефон.

-Алло.

– Мам, я уже спать ложусь.

– Спокойной ночи, моя сладкая, я тебя очень люблю. Как тебе мой сюрприз, понравился?

– Да. Только я все съела и забыла тебе оставить.

– Ничего страшного, я же для тебя покупала.

– А завтра купишь еще?

– Куплю, если будешь хорошо себя вести.

– Ладно.

– Ну, тогда целую тебя, ложись спать.

– Пока. Сейчас папу дам.

– У тебя там все хорошо? Все выздоравливают?

– Да, Слава Богу.

– Ну хорошо, люблю тебя.

– Доброй ночи.

Инга подходила обратно к выходу. В лунном свете Эд выглядел как Бог, лежащий на облаке с пиццей на коленях. Стремительными шагами она пошла к нему.

– Не злись, пожалуйста, – самодовольно сказал Эд, улыбаясь. – Больничная еда никогда не заменит мою любимую пеперони. Угощайся.

– Я напишу на вас жалобу.

– Хоть десять.

Инга выдохнула наигранно-зло.

– Угощайся говорю. Эд протянул ей кусок. – Сегодня удивительная ночь. Вместо женщины меня греет вино, вместо монтажа я занят созерцанием природы, а мое ничегонеделанье способствует моему выздоровлению. Да я такими темпами святым стану.

– Ты веришь в святых?

– Я верю в себя.

– И только в себя?

– Все заключено внутри человека, я убежден в этом, и мы сами можем слепить себя по желаемому образу. Или вообще сделать то, чего раньше еще никто не делал. – отвечал Эд, размахивая куском пиццы в руках, – Люди боятся самих себя. Они боятся быть свободными. Потому что свобода это выбор сильных. Это отсутствие лекал, под которые заточена обычная жизнь. Люди боятся заниматься тем, чем нравится, объясняя это разными отговорками. А я не боюсь.

– Не всем же быть режиссерами, Эд. Кто – то должен и почту разносить, и футболки шить и людей лечить.

– Возможно, это и так, но на мой взгляд, нет ничего скучнее, чем прожить всю жизнь вот так, на одном месте. Мир так огромен, Инга, необъятен, а люди сидят в одном и том же городе, смотрят телевизор и видят грязь и серость, хороня в душе художника и поэта. Они не слышат гремящего океана, яркого солнца, удивительных, разноцветных людей, с их причудами и обычаями, диких цветов огромных не видят. Они знают лишь путь от работы до дома и магазина . Это люди, живущие в клетке, которую сами искусственно создали. Но мало того, они рожают себе подобных: дают новую жизнь новому человеку и учат его, учат жить так же, как живут сами. Мне кажется, найдя своё дело, своё предназначение в жизни, человек становится счастлив и свободен. А для этого нужно верить в себя, а не в святых.

– И ты счастлив?

– Да. Человеку, знаешь ли, всегда чего-то не хватает. Но в целом я счастлив.

– А чего тебе не хватает?

– Выписаться отсюда, – Эд растянулся в улыбке.

– А что, если я нашла своё дело? Если я считаю, что моё предназначение быть здесь, лечить людей в этой больнице?

– Я с трудом смогу поверить тебе. Я не люблю людей. Они неблагодарны. Коварны и обманчивы, и вообще в большинстве своём свиньи.

– Эд, ты говоришь о толпе. Толпа коварна и обманчива. Единица же человека это история. Каждый из нас полон жизни, переживаний и надежд, которых часто некому рассказать. Люди одиноки в себе, одиноки с собой. Одиноки даже живя с кем-то. Потому что никто другой не переживает так же и столько же. И никто не может смотреть на жизнь глазами другого человека и проживать за него. Люди одиноки в своих мыслях и эмоциях и часто даже запуганы этим. Но все же, я предпочитаю видеть в них хорошее.

– Ага, пока плохое не покажется.

– Возможно… А ведь именно люди вознесли тебя туда, где ты сейчас находишься.

– Я сам туда залез. Люди же ждут моего падения. Я вырос в городке с населением 200 тысяч человек, после школы я сам принял решение переехать в столицу. И никто не встретил меня с распростёртыми руками. Я сам слепил себя. Я сам рисовал, сам снимал, сам покупал своё первое оборудование, я сам искал возможности не уехать обратно в родные трущобы и цеплялся что было сил. Людям нравится шоу. Они видят конечный продукт и хлопают картинке, часто не догадываясь, сколько труда было в это вложено. Зрители видят мою жизнь и завидуют, не понимая и не чувствуя на своей шкуре, как долог был мой путь. Им нравится моё творчество и поэтомуя наверху, я могу сказать людям лишь «спасибо за ваш вкус», не более.

– А мне есть, за что сказать людям спасибо. Я помню себя, когда мои родители сгорели. Мне помогали не только друзья, но и совсем незнакомые люди. Мне приносили вещи, деньги, приглашали даже пожить некоторое время в своих домах.

– Ты путаешь доброту с жалостью.

– А разве между ними такая толстая грань?

– Люди любят помогать слабым и униженным. Это превозносит добродетелей в собственных глазах. Доброта, в моем понимании, близка к прощению. Я могу дать милостыню нуждающемуся, могу дать денег на лечение ребенка, но простить кого-то, кто предал меня или сделал мне зла – не смогу. Пожалуй, это и есть различие между жалостью и добротой.

– И много ли тех, кого ты не простил?

– Для медсестры ты слишком любопытна.

– Извини, я просто никогда не могла и представить, что когда-нибудь буду разговаривать с тобой просто так, на расстоянии метра. Я не хотела залезть тебе в душу.

– Хотела.

– Нет, правда, я болтала с тобой не как со звездой, а как с приятелем, я вовсе не хочу выспрашивать у тебя какие-то личные тайны.

– Инга, я не люблю людей, потому что слишком хорошо их знаю. Тебе, как и любому другому, хочется знать чуть больше. Поэтому неосознанно ты хочешь заглянуть в мою душу, понимая, что второго шанса у тебя уже может и не быть.

Инга поджала нижнюю губу и тихонько произнесла виноватым голосом:

– Давай, я закачу тебя в палату, тебе, наверно, уже холодно.

– Нет. Мне не холодно. Не зажимайся. Не прячь своё любопытство, я все равно его вижу.

– Ладно, подышим еще минут 10 и просто помолчим.

Инга не знала куда деть свою неловкость, простодушие. Она думала о словах Эда и холодок природы медленно проникал в ее душу. Как можно не спасать людей? Людей, которые говорят ей «спасибо» и целуют руки при выписке? Людей, которые создали лекарство и выучили детей? Людей, простых, чужих, которые так часто помогали ей? Полоса мурашек пробежала по спине. Инга повела плечами от зябкости и встряхнулась.

– Ты, наверное, думаешь, что я редкостный говнюк? – прервал ее мысли Эд.

– Нет, вовсе нет.

– А это так. У меня давно уже нет друзей. Есть только коммерческие связи, реклама, взаимовыгодное сотрудничество и вся остальная херня. Я давно уже не делаю ничего просто так. Возможно, поэтому я не могу смотреть на людей и мир сквозь розовые очки и видеть единицы душ в толпе.

– Эд, я встречала и злых и неблагодарных. Но все они обычно несчастные люди. Они , как правило, одиночки. Незамужние или бездетные, забытые, не имеющие подруг. Им не с кем поговорить, некому высказаться и поэтому внутри таких особей блуждает огромный запас зла. Поэтому им хочется оскорбить, унизить, наорать. Таких много, но добрых больше. Я открываюсь людям и они открываются мне. Вот даже ты: немного, но открылся.

– Ты славная, но доброта погубит тебя, усмехнулся Эд. Не стоит открывать всем свою душу. Часто, люди этого недостойны.

– По крайне мере, я буду погибать с осознанием, что душа моя чиста и всю свою жизнь я посвятила доброте. Давай-ка закатываться, становится совсем холодно. Ты допил свое вино?

-In vino veritas. Да.

Инга закатывала кровать с Эдом в лифт и старалась ему устало улыбаться, но получалось не особо.

– Ну вот и родная палата.

Она прикатила кушетку с Эдом на место и пожелала ему доброй ночи.

– Пока, – произнес Эд и пожал ей руку.

                                          ***

Инга закрыла дверь на замок и поднялась наверх. Идя по коридору, она заглянула к Деду. Он спал. Инга села на пост, вынула телефон из кармана – на часах была полночь. Она набрала смску Иву:

– «Спите?»

– «Уже ложусь», дочка уснула еще полтора часа назад».

– «Спокойной ночи».

– «Люблю тебя».

Инга закрыла глаза и в голов ее путались мысли. Она вспомнила Эда, лежащего на облачке, вспомнила плачущее лицо Деда, страдающего от одиночества и собственной трусости. Наконец, она так явно увидела в полусне свою дочку, сладко спящую на детской кроватке, что дальше все смешалось уже в одну картинку, пленящую усталый разум отдыхом сна. Инга уснула прямо за столом на посту.

Разбудил ее кашель Деда, в полшестого утра. Инга отряхнулась ото сна: за окном уже ярко блестело солнышко, разливая свой лимонный свет на листву и землю, проснулись первые птицы, цветы еще сжимали свои пестрые головки, но вся природа вокруг казалось свежей, легкой. Солнце было еще не жгучее, а ласковое и доброе. Кругом стояла нежная прохлада, которая так желанна в жаркие дни! Такое утро просто подарок природы, а еще и домой скоро – подумалось Инге. Ей захотелось открыть окно, но она решила, что не стоит этого делать до завтрака, пока пациенты еще спят. Инга потянулась всласть, пока никто этого не видит, и пошла прямиком к палате Деда. Она приоткрыла дверь и увидела, что Дед еще спит, а кашель его вырывался сквозь сон. Укол ставить через полчаса, в 6 , подожду пока – успокаивала себя Инга. Она умылась, поправила свои сбившиеся волосы, и вот, наконец, достала из тумбочки шприц. Вскрыла упаковку, достала ампулу с лекарством, набрала желтоватую жидкость шприцом и, взяв перчатки, направилась к Деду.

– Доброе утро, на укол – мягким голосом произнесла она.

– Давайте, – тихо отозвался Дед.

– Вы плохо спали?

– Ну так, – поморщился он.

Инга повернула его на бок и вколола антибиотик.

– Если понадобится что-нибудь – зовите меня, доктор скоро придет.

Дед перевернулся на другой бок и закрыл глаза.

Едва Инга успела дойти до поста, как с ног ее чуть не сбила Ира.

– Ингуся, привет!

– Вот она красота прилетела! Рассказывай что цветешь? – заулыбалась Инга.

– Да так, – Ира отвела глаза. От счастья и радости она действительно сияла.

– Давай-давай, колись, я же вижу, ты весь мир обнять готова.

– Мне Марат сделал предложение!

– Ого! Ира, поздравляю тебя! Вы молодцы! Когда свадьба?

– Завтра пойдем в загс заявление подавать, хотим на 21 число успеть.

– Рада за вас ребята! Давно пора было, 5 лет уж вместе.

– Смотри– ка, – подмигнула Ира и достала из сумки градусник – пистолет.

– Ого! Да я смотрю ты решила проставиться по-крупному? Это получше любых тортов будет!

Обе девушки захохотали. На лестнице тем временем послышались тяжелые шаги.

– Пациентов разбудите!

– Доброе утро, Антон Павлович! Смотрите какой Ира подарок больнице сделала! – Инга помахала новеньким градусником.

-Вот сороки,– заулыбался заведющий. Ирина, на обход, у легочника кровь возьми. Инга, манипуляционную приготовь.

– Пойду лбы постреляю, – захохотала Ирина и, взяв журнал учета температуры, пошла по палатам.

Инга же пошла по длинному коридору в самый конец, к комнате с надписью «операционная». Пол только что помыли, он еще не высох и оставались мокрые разводы. Инга открыла дверь, достала пакет с инструментами и разложила их. Среди всех врачебных приспособлений особенно выделялся огромный, стеклянный шприц с толстой иглой. Инга коснулась холодного инструмента своей рукой, закрыла глаза и представила, что всего через полчаса– час этим шприцом будут протыкать дряблую, желтую кожу и вытягивать из легочной ткани Деда гнойные выделения. Такова работа врача. Не взирать на возраст пациента, его убеждения и пол, а делать свое дело. Инга вспомнила, как недавно привезли женщину, истыканную ножом ревнивого любовника. На ее теле не было живого места, и только для того, чтобы наложить на раны швы, потребовалось два с половиной часа. Или пьяного лихача после аварии, больше напоминавшего кусок кровавого мяса. Антон Павлович твердой рукой сшивал его буквально по лоскутку. Или девочка, с разрывом аппендикса. Она не заслужила таких страданий и боли, она такая милая, хорошенькая, 9 лет всего . Но у врача нет времени на жалость и слезы. Врач должен обладать холодной головой и железными руками в бархатных, нежных перчатках. Люди приходят с мольбами и просьбами, целуют руки, предлагают подарки, а потом говорят, что в больнице плохая еда и ободранные стены. И забывают имя того, кто спас жизнь, объясняя, что врач за своё дело и так получает зарплату. Инга открыла глаза, положила теплый, от ее рук, шприц на место и вышла. Едва она дошла до поста, как на телефоне раздался звонок. Это был Ив.

– Алло.

– Ну что там? Ты еще не выходишь что ли?

– Еще нет.

– А почему? Уже почти 8.

Инга посмотрела на часы, стрелки показывали половину восьмого.

– Дорогой,– заулыбалась она, полвосьмого это еще не восемь.

– Пожалуйста, давай поскорее, я сижу в машине и мне становится жарко..

– Ну хорошо.

Инга расписалась в журнале, взяла свою сумочку и выпорхнула вниз. Уже подходя к машине она вспомнила, что даже не попрощалась с Ирой. В животе заурчало.

– Ох, Ив, я даже с Иринкой не простилась.

– Ничего, она простит.

– Замуж выходит скоро.

– Тогда ей тем более не до тебя. Домой?

– Ну да. Ты Лизу в садик еще не отвез?

– Элиз попросилась побыть в садике до сна. Ну хотя бы до обеда.

-Ладно, есть хочу.

– Мы делали вчера мусаку.

– Уже приучаешь ребенка к своей тяжелой, жирной, греческой кухне?

Ив повернулся к Инге и с широкой улыбкой замурлыкал:

– Угу, и я тебя люблю.

Ив на самом деле любил жену. Любил тем теплым, мягким огоньком, который никогда не обожжет пылкой страстью, но и задуть который трудно. Он прощал Инге ее работу, ее частую нехозяйственность, и , самое главное, нелюбовь к своим родителям. С тех пор, как он встретил Ингу, беззащитную, обожженную, хрупкую, он больше никогда не смел травить ее ядом сарказма и иглой ревности. Она родила ему Элиз, и он молчал, когда она называла дочку на русский манер Лиза, хотя до мозга костей видел ее в Греции и только в Греции. Поднимаясь в лифте, Ив обнял Ингу, поцеловал ее усталый лоб и холодный нос и это чувство, наполнившее их обоих – чувство единства душ и слияния сердец, разлилось по телу приятной теплотой.

– Давай свою мусаку, есть хочу!

Ив разогрел кусочек, налил Инге чаю и сел напротив. Она же, с куском во рту и кружкой в руке, примостилась на подоконнике.

– Что там делаешь?

– Смотрю билеты.

-Куда? Сердце у Инги застучало в груди бешено, потому что она знала : Ив может смотреть билеты только в одно место.

– Из Афин до дома.

– А зачем? Ты хочешь брата своего привезти к нам погостить?

-Нет. Мы улетим 10-го числа к моим родителям.

– Зачем? А как же моя работа? Я не могу сейчас уехать.

– У тебя еще целых 5 дней.

– Но я же…

– Антон Павлович в курсе, я разговаривал с ним утром, пока он поднимался к больнице. Девчонки подменят тебя.

Инге почему– то стало неприятно от этой новости. Она не очень-то ладила с родителями мужа, да и те невзлюбили ее с первого взгяда, считая, что она хитрая и коварная медсестричка, окрутившая их сына-добряка. От давящих воспоминаний прошлых встреч у Инги возникло ощущение горечи, а не сюрприза. Она незаметно выкинула оставшийся кусочек мусаки в мусорку и сказала:

– Поезжай за Лизой.

– Так ведь рано еще, пусть побудет еще часок?

– Пожалуйста, поезжай.

Ив взял ключи от машины, чмокнул жену в дверях и вышел.

Инга же почувствовала холодок. Поездка в Грецию была ей, конечно же, неприятна, да и решение об этом принималось Ивом в одиночку. Почему? Почему он даже не спросил ее? Хотя, зачем задавать вопрос, на который заранее знаешь ответ? Она взяла большую семейную фотографию, висевшую в рамке на стене. На заднем фоне крупными буквами было написано: Элиз 4 года! Как сильно дочь была похожа на своего отца. Упрямым характером, разрезом глаз, острыми губами. И как силен в ней был дух, передавшийся от Инги. Оптимизм и детская взбалмашность, вздернутый носик, светлые волосы. « Как жаль, что мои родители так и не смогли увидеть Лизу. Уверена, мама гордилась бы ей. Как жаль, что не смогли мне помочь рукой и советом, когда мне было так необходима помощь! Я помню, как впервые пыталась ввести прикорм, первый поход в детский сад, первый шаг, первый стих. Как много пришлось расхлебывать самой. Один на один, пока Ив торчал на работе» – проносилось в голове у Инги.

Ключ повернулся и в комнату вбежала дочка, а сзади нее Ив закрывал дверь.

– Мама, я пообедала в садике, папа меня подождал!

– Ты молодец! Пойдем ложиться на сон час?

– Только ты ляжь вместе со мной!

– Хорошо.

Инга прилегла рядом с дочкой на детской кроватке, гладила её по голове, улыбалась и думала:

«Какая она умница! Еще до двух лет Лиза выучила со мной весь алфавит и счет до 10. Знала все формы и цвета, некоторые слоги, сама ела ложкой под чтение сказки. Во время путешествий мы с ней каждое утро ходили кормить то куриц, то собак, то кошек, то коров. Я держу ребенка на руках, сжимаю в ее кулачке траву и мы вместе протягиваем это соседской корове, а у ребенка в глазах такая радость, такая забота сделать все правильно! Мы идем мимо филиппинских боевых петухов, у которых после драки лысые головы, а она показывает на них и кричит: «Мама, петушкам гребешки оторвали, потому что они вели себя плохо!». И столько страсти в ее глазах, столько огня! Она такая маленькая еще, такая хорошая! Обнимает меня крепко-крепко, что плакать хочется. Душа ее чистая, бескорыстная, подлости незнающая, а сердце большое и доброе, не отвердевшее еще от жизненных тяжестей. Она такая маленькая, верит еще всему, верит, что мама самая сильная, возьмет на руки и от всех защитит. Проснется после сна и зовет меня к себе в детскую кровать, а я приду, подлягу к ней и глажу ее, целую. Смотрю в ее милое личико и вижу в ней себя. В ее широких серых глазах я вижу себя. У меня есть дочь. Только вдуматься! Маленький человек, для которого я – кумир, и подвести этого человечка нельзя! Я не понимаю, как можно не любить своих детей. Дочь сделала меня добрее, она словно разбудила меня. Разбудила во мне тепло. Я столько ласки отдаю ей, столько любви! Ив говорил, что она мне на шею сядет. Мол, ребенку уже 2 с половиной, а ты все ее на руках таскаешь. И что ж? Сейчас ей 5, а на руки уже не поднимешь. Я правильно все делала. Я в ней души не чаю. Среди всех окружающих ее ребятишек она сияет и светится звездой. Я люблю дочь такой неистовой любовью, что это трудно описать. Когда мы пошли сдавать на анализ кровь, я плакала. Держала палец своему ребенку и плакала. А она совершенно без слез выдержала всю процедуру. Я помню, как и когда она впервые села, начала ходить и говорить, как начала есть сама, первое предложение из трех слов, первый поход в театр. Я смотрю, как быстро она растет и каждый день мне радостен. Тяжел, криклив, иногда с поджопниками, но радостен. И я не считаю это гиперматеринством. Другого детства у ребенка не будет.»

Незаметно обе уснули.

Ингу разбудил телефонный звонок.

– Алло?

– Ты там спишь чтоли?

– Ну вообще хотелось бы отоспаться, а что?

– Ингусь, будь другом, подмени меня завтра?

– А какой завтра день?

– Пятница. Как раз субботу-воскресенье будешь отдыхать.

– Гладко стелишь, лисица. Что у тебя стряслось?

– Да хотели съездить кое-куда, очень нужно, подмени.

– Ладно, завтра в 8 приду.

– Ой спасибочки.

– А Деду дренаж делали? Как он? Его перевели ?

– Нет еще, только гной откачали, через часик может перекатим.

– А Эд? Ну, Соколов.

– Да лежит еще, не сбежал.

– Ладно, давай.

Инга потихоньку стала приводить себя в порядок. На столе лежала записка: «Приеду к 17-00, целую.» Она перевела взгляд на календарь – 10 число наступит через 5 дней. Всего неделя…Красивые Афины. Нелюбимые Афины. Некровная,неблизкая родня. Инга потихоньку стала подогревать ужин.

                                          ***

– Ингусик, спасибо, что не отказала! Я всем, кроме Деда, уколы уже поставила, Соколов лежит надутый, как сыч, сам не знает, что ему надо, ему я только температуру измерила. Он вообще говорил, что собирается выйти отсюда под расписку.

– Какой беглец.

– Да я ему также и ответила, но он, вроде, тебя видеть хотел.

– Хм, ну ладно, зайду.

– Ну, давай, пока, завтра увидимся.

Первым делом Инга зашла к Деду.

– Здравствуйте, Виктор Степанович.

Дед повернул голову, и округлил глазища, явно не ожидая увидеть Ингу.

– Укол что ли?

– И укол тоже. Как вы чувствуете себя? Боль за грудиной спадает?

– Да. Больше только нанервничался. Вы же говорили, меня переведут.

– Да, должны перевести, но это не от меня зависит, поворачивайтесь на бочок.

После укола Инга направилась к Эду.

– Доброе утро.

– Оооо, Мур-мур-мур, не ожидал тебя сегодня увидеть. Что, не можешь покинуть больных даже на денек? Душа болит?

– Нет, меня попросили подмениться.

– Я у думал, по нам соскучилась.

Инга проглотила его сарказм, не позволяя себе ответить кумиру.

– Как самочувствие?

– Свалить отсюда хочу.

– Что, плохо кормят? Пеперони не дают?

– Ахахах, и это тоже. Нельзя мне просто так долго разлеживаться, я начинаю скучать.

– Ногу тоже напрягать нельзя, новая не вырастет.

– Я учту. Он посмотрел на Ингу глазами, полными усмешки. – Температуру мне сегодня измеряли.

– Выздоравливайте. – Инга вышла.

Да, кумиры могут себе позволить ехидничать, они могут себе позволить отпускать шпильки просто потому, что сегодня плохое настроение или недостаточно яркое солнце. Кумирам можно вытирать о людей ноги, просто потому, что они не боятся упасть вниз, так как знают, что все равно упадут. И Эд был настоящим кумиром, не взирающим ни на кого.

Инга тем временем размышляла о своем месте. Она глядела в окно, где природа играла своими дивными красками зелени. Солнце желтым соком нежно обжигало поднявшие кверху головы цветов. На небе не было ни единого облачка. Чистая ординаторская, свежие, белые халаты, знакомый больничный запах…

– Здравствуйте!

Инга вздрогнула и повернулась к двери.

– Здравствуйте.

-Я вас не отвлекаю?

– Да нет. Инга прищурила глаза и медленно процедила, – я же вас вроде, выписала? Антон Павлович помню как подписывал ваш больничный лист.

– Да – да. Я и не думала, что вы меня вспомните, – женщина засияла. Вы знаете, Антон Павлович просто, просто…у него золотые руки! Он такой умница! Я так благодарна ему, вы знаете, я первых раз встречаю такого врача, прямо от Бога, как говорится! Он здесь сейчас?

– Да, он на планерке.

– Ой как жаль, я немного спешу, знаете, вы не могли бы передать ему небольшой презент?

– Конечно, оставляйте, вот там – Инга рукой указала на стол.

– А я и вас тоже помню! Инга Вас зовут, верно.

– Да, – смутилась медсестра.

– Вы так аккуратно зашили меня! Вот это вам!

Женщина протянула небольшой пакет, в котором явно прослеживалась бутылка.

– Да не нужно, правда, я же на работе.

– Нет-нет! Я Вам тоже очень, очень благодарна!

Женщина быстренько удалилась.

Инга раскрыла пакет – бутылка красного полусладкого очень радовала ее взгляд, дешевые конфетки на закусь поднимали настроение еще больше. Не то, чтобы Инга грустила, нет, просто сердце ее томилось в ожидании, как птица в руках трепещет и ждет того мига, когда ладони раскроются. Было ей и сладко и страшно и волнительно одновременно. Она чувствовала, что грядущая поездка в Афины – первый звоночек ей.

Чая. Надо выпить горячего зеленого чая с лимончиком.

Женская натура – пленительная и кокетливая, в постоянной игре, видимой и незаметной, сейчас оставила Ингу. Она сидела с каменным, замершим взглядом, держа в руках остывающий чай. «Я бы не стал тратить жизнь на людей»…но ведь вся наша жизнь – люди. Нет того безлюдного острова, где ты не пересекался бы с людьми, а если и есть, то как там выжить? Не тратить жизнь на людей? Почему? Как можно потратить ее иначе? Эд, он, конечно, молодец, но я не смогла бы так скитаться по миру, каждую неделю меняя своё место. Так вся жизнь и пройдет в дороге, в суете. А я хочу созерцать, я хочу видеть и наслаждаться, без спешки, без погони. Как я могу не потратить свою жизнь на то, чтобы спасти человека? Ведь потом он даст новую жизнь, которая вырастет и также приумножится. А разве это не есть прекрасно – бесконечный цикл жизни? Пусть обо мне не знают миллионы, мое существование незаметно для их глаз, но я помогаю жизни.

«мир такой огромный, а люди сидят в клетках» да, пожалуй, с этим …Инга не успела додумать, как ее позвали.

– Деда перевезите с Виктором, главный вход в отделение уже открыт, поэтому закатывайте в лифт , чемоданчики с собою и вперед, поняла, Ингуша?

– Конечно, Антон Павлович, сейчас повезем. Вы историю уже передали?

– Да, ждут только человека непосредственно.

Инга вышла в коридор и буквально столкнулась с Виктором, который спешил в палату с Дедом.

– Как звать этого старика?

– Виктор Степанович, практически тезка твой.

Молодые люди улыбнулись друг другу.

– Вы не спите? – Инга входя постучала в дверь. Мы вас сейчас переведем в специальную палату, вам будет назначена другая медсестра и лечащий врач.

– Меня все устраивало и здесь.

– Наше отделение не приспособлено для лечения пневмонии. Здесь лежат немного другие пациенты. С другими диагнозами.

Инга сложила вещи в два пакета, Виктор выкатил кушетку со стариком и вместе они отправились на лифт.

На третьем этаже Инге показалось, будто старик выглядит бледновато, но, списав все на болезнь, она не придала значения бледному внешнему виду. Ввалившиеся глаза старика казались огромными на фоне худого измученного лица. Бороздки морщин испещрили лоб и щеки, бессильные руки придерживали простынь, покрывавшую тело. И сам старик выглядел настолько слабым, что казалось, у него не пневмония, а предсмертные муки последних дней.

– Принимайте! Это Виктор Степанович, карточку Антон Павлович говорит отдавал Вам

– Да, да. – Медсестра перевела взгляд на деда и добавила:: – Давайте я докачу Вас до Вашей палаты.

Инга вернулась в родные стены словно скинув груз, но в душе осталось волнение, словно тень среди бела дня. Измученное лицо Деда стояло у ней перед глазами.

                                          ***

Инга тихонько шла по коридору, погруженная в томную негу полуденной усталости. Впереди себя она катила столик с обедом для Эда. Она решила забыть утренний разговор, решила, что просто поставит укол, оставит тарелки с едой и уйдет.

– Обед.

– Давай.

– Но сначала укол, – Инга немного улыбнулась.

– Зачем?

– Затем, что так положено, давай, я соединю с катетером.

Эд протянул левую руку.

– Почему меня начали капать не с первого дня, а только сейчас?

– Потому что так Антон Павлович прописал. Это витамин.

– Подкормка типа?

– Да, – Инга улыбнулась еще шире.

– Вы мне лучше в пеперони витамины добавляйте, тогда я буду употреблять их с большим удовольствием, нежели сейчас.

Инга вытащила шприц и закрыла катетер.

– Когда надумал бежать?

– А когда у тебя отпуск? Послезавтра?

– Откуда ты знаешь?

– Врач твой сказал.

– Нет, десятого улетаю.

– Значит, вместе и сбежим.

– И куда побежишь?

– В Мексику.

– Поздравляю, всегда хотела там побывать. А я в Грецию. В Афины. У мужа там родня.

– А где же радость от предстоящего полёта?

– Ээээ…Урааа, Афины!!! – вдруг выдала Инга. Так?

– Ахахахаа, я думаю, что да. Не хочется лететь?

– Не особо.

– Так не лети.

– У мужа там родня, родители, они скучают по внучке. Надо лететь.

– Ты можешь отправить ее с мужем.

– О нет, я вся изведусь.

– Летя вместе с ней в Афины ты изведешься не меньше. Ты постоянно будешь хотеть обратно, но при этом вынуждена будешь играть роли любящей невестки и трепетной мамаши. Фу, терпеть не могу подобные сцены. Да и вообще, не думаю, что может случиться что-то плохое с ребенком при отце и бабках-дедках.

– Она будет скучать.

– Она не будет скучать, ей будет некогда, уверен, что ее начнут таскать по разным детским развлекаловкам.

– Как у тебя все просто.

– А зачем усложнять?

– А что я скажу мужу?

– Просто скажи, что не хочешь лететь. Не ври, что у тебя семинары, практиканты или куча больных, просто скажи правду. Правда всегда проста Инга, и она одна – ты не сможешь запутаться в разговоре. Главное, не запутайся в жизни. Не делай то, чего не хочется делать, что не принесет тебе счастья.

Инга посмотрела Эду в глаза и увидела в них бесконечный вихрь, глубокое, огромное и ненасытное желание жизни. Плыть, лететь, мчаться, объять необъятное – все было в этих глазах, не было в них только доброты. Это был ветер. Теплый, но быстрый, сдувающий с ног и приносящий перемены. Морской, прибрежный ветер, который треплет волосы, запутывая их, который не ласкает, и от которого хочется побыстрее укрыться. Из принципа Инга не укрылась, не отвела взгляд. Она впилась в него своими глазами. Все больше и больше расширяя зрачки, чуть наклоняя голову вперед, она подалась к Эду на шаг ближе. Как змея, что тихо подползает к добыче перед прыжком, Инга тихо подходила к больному, не отводя глаз. Между ними оставалось расстояние не более метра. Она чуть приоткрыла рот, наклонилась к самому уху Эда и прошептала ему:

– Я вспомню твой совет, когда буду загорать на греческих пляжах. После этого она залилась хохотом, глядя на его обезумевшее лицо. Инга уже собиралась выйти, как Эд, поняв шутку, закричал:

– Постой, вечером приди!

– Я тебя выкатывать опять не собираюсь.

– Нет, нет, просто поговорим.

– Неужели все комментарии прочитал, что решил поболтать с медсестрой?

– Зубастая, просто приходи и все, поняла?

Немного удивившись своей кокетливой грубости, Инга все же согласилась.

– Хорошо, приду, но только сегодня чтобы без шуточек.

Эд подмигнул Инге и она вышла. Ее настроение несказанно поднялось, ведь она легко и непринужденно болтала сейчас с кумиром! И вдумайтесь только: она ЕМУ сейчас съязвила! Тому, кто по высоте положения своего казался недосягаемым, обожаемым и окруженным «забором» из толпы поклонников, который Инга сейчас перепрыгнула. А ведь, оказывается, кумир вполне человечен. Инга шла, погруженная в приятный шелк проходящего дня, но спустя минуту она услышала голос Нэлли:

– Девчонки, скорее, тут обгорелого привезли!

Инга, Нина и Нэлли бегом кинулись к двери. На носилках двое санитаров катили кушетку с совсем молоденьким парнем. Рядом бежал заведующий отделением Антон Павлович.

– Инга, быстро готовь процедурную, ожог 35% тела, вторая степень, в теле остались осколки от взорванных бутылок.

– Нина, определи парню палату.

– Нэля, бегом…

Инга уже не слышала дальнейших указаний, она бегом метнулась к операционной, достала и пересчитала все приборы, подготовила кушетку, позвала анестезиолога. Кушетку закатывали быстро, полусонного, едва постанывающего парня перенесли на стол и повернули на неповрежденный бок, чтобы вытащить осколки. Мальчишка не слишком надышался дымом, но волосы, кожа, остатки одежды – все провоняло гарью. В местах попадания осколков кожа припеклась и покрылась кровавой коркой, на руках и ногах наливались волдыри. Медленно и аккуратно Антон Павлович пинцетом начал доставать кусочки мутно-зеленого стекла из тела несчастного. Невольно Инга вспомнила свой пожар.

                                    ***

Это случилось 8 лет назад. Она тогда как раз поступила на первый курс института и жила в городе, а мать с отцом отдыхали на даче в Березовском. Середина осени выдалась на редкость холодной и в тот вечер отец, очевидно, забыл закрыть печь заслонкой. Он подкинул на ночь дров и улегся спать. Среди ночи выскочивший уголек охватил дачу огнем мгновенно, за час весь маленький домик и пристроенный сарай сгорели дотла. Ни мать, ни отца спасти не удалось, да их особо никто и не спасал. Пожарные приехали лишь через полчаса после звонка соседей, к тому времени родители уже задохнулись. Сама же Инга приехала среди ночи, застав пепелище и ручьи воды после пожарных. Долго после случившегося она не могла прийти в себя. Проведя неделю в душащей бессоннице, в темноте она стала слышать стоны, слышать жадный треск огня, представлять его длинные, алые языки, вылизывающие крышу. А после, ложась спать, она видела один и тот же сон – как жар застилает пол, как дым поднимается по стенам, вырываясь в окна и дверь, как огонь полыхает, сжирая все на своем пути. Ей снилось, как она стоит одна у сгоревшего дома, и плечи ее содрогаются от плача. И невыносимый ком, застревает в горле, не давая вдохнуть и выкрикнуть, не давая вытечь слезам, а голосу пробиться из груди.

Она стояла сейчас посреди палаты, закрыв глаза, и запах огня навеял на нее эти страшные воспоминания. Они вылезали из прошлого и возвращали ее на пепелище, окутывали ее едким дымом, проникая в одежду, забиваясь в волосы. Гарь, царящая в воздухе, душила ее, сдавливала грудь, щипала глаза, накатывая слезы. Инга остро почувствовала горечь в горле, она вспоминала, как приехав на дачу, увидела тела родителей, лежащих на земле. Они были накрыты какими-то простынями. В доме не осталось ничего, что можно было бы отмыть и оставить. Все было покрыто черной пленкой, маслянистой сажей, копотью. Дышать было тяжело, гарь медленно въедалась в Ингу, оставляя след на пальцах при касании…

Дзынь! – о железное донышко. Инга вздрогнула и словно проснулась в этот момент.

– 24! Кажется, все, – произнес Антон Павлович. – Накладывайте повязки и укатывайте.

Инга осторожно наложила повязки на места ранений и погладила парня по голове. За каждого пострадавшего она переживала как за родную душу. Это часто становилось причиной шипения со стороны Ива, он давно уже требовал Ингу уволиться и перейти на более щадящую работу, но она не могла. Во всем отделении никто так не заботился о пациентах , как она. Частицу себя она оставляла в каждой истории болезни.

– Жалко парня, 17 лет, а тело будет уже на всю жизнь изуродовано. – произнесла она тихонько.

– Инга, какую палату Нина приготовила? – крикнул Витя.

– 6.

Виктор, анестезиолог, широкоплечий, крепкий мужик помог Инге выкатить пострадавшего паренька и переложить на больничную койку.

– Проспит еще пару часов, как проснется – на щадящую диету его.

– Вить, а что с парнем-то? – спросила Инга.

– Березовское село знаешь?

– Да.

– Там дом загорелся поутру… Так вот, в этом доме девчонка была. Ну а парень полез ее спасать. В доме бутылки какие-то стояли, вот повзрывались, да осколки парнишке в бочину полетели.

– А девочка что?

– Испугалась, надышалась.

«17 лет! 17!» – подумала Инга. Она мельком глянула историю болезни – Алекс. Вик. 17 л.

Открыв окно на проветривание, Инга вышла. Подступало время обеда. В этой суматохе с обгорельцем Инга совсем позабыла про своего кумира, которого уже пора было кормить. Получив обед на раздаче, она твердыми шагами шла по коридору с подносом, и никак не могла выкинуть из головы новоиспеченного больного с ожогами. В голове точно щелкнуло что-то, хлопнуло и поставило все на места. Кумира наверх, обгорелого к пациентам, а саму ее – на землю, вниз. Она задумалась и шла, не замечая никого вокруг. В уме всплывали картинки только что наложенных повязок на юное тело. Запеченная кровь на худых руках, бледное лицо. Видно было, что пострадавший парнишка не из богатой семьи.

Не пожалел себя. Не пожалел себя. Тонкая кожа, наполняющаяся мутной жидкостью и запах….Запах.

                                    ***

-Ну что там? Чем сегодня меня будет травить медицина?

– Котлетой и гречкой. Ну и винегретом еще. И Рисовым супом.

– Поставь на стол – кивнул голой Эд.

Вид у Инги был озадаченный, напряженный, устремленный куда-то в одну точку. Она послушно, как робот, поставила все на прикроватный столик и молча ушла , не желая даже продолжить разговор.

Медсестра направилась в 16 палату. Парень лежал с открытыми глазами и пытался оглядеть свой бок.

– Кушать будешь? – спросила Инга.

– Буду. А что дают? – едва слышно отозвался парень.

– У тебя рисовый суп.

– Давайте.

Инга пододвинула к нему столик с подносом. Оказалось, что парень не может есть самостоятельно – ожоги, полученные на локтевых сгибах не дают разогнуть руки.

– Давай покормлю.

Алекс смутился.

– Давай-давай, я не так давно перестала кормить с ложки дочку, – заулыбалась Инга. К тебе не сегодня– завтра из милиции придут, будут расспрашивать о пожаре.

Алекс очень быстро глотал, успевая между тем рассматривать Ингу. Длинные ее пальцы крепко сжимали ложку, венки, выступавшие на обратной стороне ладони, говорили о тонкой коже и частом физическом труде. Простое обручальное колечко, ненакрашенные ногти, и доброе, открытое улыбчивое лицо с большими серыми глазами. Волосы, аккуратно собранные в пучок еще утром, сейчас слегка растрепались, но это ничуть не портило ее внешний вид, скорее наоборот, придавало легкое очарование.

Буквально через пару минут тарелка опустела.

– Тебе нужно побольше пить! Я оставлю графин с водой и соломинкой на твоей тумбочке. Ложись отдыхай теперь, если будет что-нибудь нужно – позовешь. Инга собрала грязную посуду и вышла.

                                    ***

Она подошла к окну. До чего же был прекрасен май! За окном , кажется, расцветало все что можно и хотелось бы, чтоб и душа тоже цвела. Яблоня склонилась в своем пышном цвете, источая тонкий аромат. Ей вторила сладкими нотками вишня. Абрикос раскинул свой веточки полные набухавших цветочков. Казалось, весна так и зовет прогуляться, но какая-то грусть внезапно овладела Ингой, необъяснимая печаль. И сладкий аромат казался ей приторным, и цветы навящевыми и из окна дул не легкий ветер, а духота. И Инге невмоготу стала эта жара, ей захотелось свежести, ледяной воды, морозного глотка. Солнце безжалостно жгло, направляя свои раскаленные лучи прямо в Ингу, и ничего не предвещало грома, который уже царил в душе и жаждал, чтобы и природа ему вторила. Она отошла от окна и направилась на пост. Звонить Иву ей тоже расхотелось. За постом, склоняясь над незаполненным журналом, Инга никак не могла выкинуть из головы этого мальчика, невольно напомнившем ей о своем далеком горе. Словно руки из прошлого потянулись к ее горлу, сдавливая дыхание и наполняя голос хрипом. Инга сжала губы и наспех вытерла сбегающую по ее щеке слезинку. Как помочь ему? Чем? Какие неосязаемые силы нужно приложить, чтоб стало парню полегче? Инга мысленно переживала прошедшую операцию вновь и вновь, пока на пост не подошел Антон Павлович.

– Ингуша, давай мамочку с ребенком выписывать? Подготовь по ним все документы и занеси мне, я пойду набросаю выписку.

– Хорошо, Антон Павлович.

– Что у тебя с лицом?

– Что?

-Ну ты бледная какая-то, замученная, у тебя все хорошо?

– Да. Антон Павлович, а что с девочкой случилось, вы не знаете?

– С какой девочкой?

– Которую обгорелый спас.

– Она в детской городской, на сколько мне сообщила бригада, принимавшая вызов, с ней все будет хорошо, она сильно испугана и немного надышалась, но в целом, ее жизни ничто не угрожает. А что ты так?

– Хотелось знать, что мальчишка не зря вмешался в пожар.

Антон Павлович улыбнулся.

– Готовь документы, там мать с ребенком уже готовы убежать.

– Сейчас принесу вам, – сказала Инга с тонкой улыбкой.

Она сейчас же нашла в стойке историю болезни , откопировала анализы, рентген и отнесла в кабинет заведующего Селезнева.

Едва только пациенты покинули палату, как Инга сняла белье, отдала его прачке и бегом поспешила к Алексу. Она тихонько приоткрыла дверь и зашла к нему. Мальчишка крутился на кровати. Огромные волдыри на его руках и боку наливались жидкостью, как по цепочке. Алекс пытался ощупать свою вздутую кожу, но Инга ему пригрозила:

– Не вздумай ковырять свои ожоги, тем более лопать пузыри самостоятельно, Антон Павлович еще обязательно к тебе зайдет. Скажи лучше, как твой бок? Раны не бескопоят?

– Да нет, только лежать не хочется, – горько усмехнулся Алекс.

Заметив его смущение, Инга присела к нему на кровать и подбодрила его:

– Ты очень большой молодец. Она смотрела в его глаза, – Не многие бы смогли не раздумывая броситься в пламя. Девчушка твоя выжила, она порядком надышалась, но врачи дают благоприятный прогноз, так что будет жить. Инга не отводя взгляда смотрела на Алекса. – У меня была дача в Березовом…давно…она сгорела. Ты мне как привет из родного места, – сказала Инга с грустной полуулыбкой. С минуту она все так же вглядывалась в парня и сказала:

– Только волдыри свои не трогай и все будет хорошо. Я думаю, долго мы тебя не продержим. Если что – нибудь понадобится – зови меня, твоя палата ближе всех находится к посту. Алекс понимающе кивнул головой.

– Давай, лежи, побольше пей, загляну к тебе потом.

Инге казалось, что вонь пожара разливается по всех коридорам и уголкам больницы. – настолько память оживила даже запахи. Единственным местом, где можно было бы не чувствовать огня, – это была палата Эда. Но Инге совсем не хотелось туда идти. Он, конечно, все еще кумир, но что– то изменилось, словно отдалило их. Пропало куда-то обожание и волнение, пропало желание болтать с кумиром, слушать его с замиранием. Он лежал здесь, рядом, но стал еще дальше, чем был когда-то на мониторе. Исчезла тяга находиться возле кумира, пересекаться глазами, восторгаться им. Оставалась разве что легкая интрига, любопытство, которое через месяц превратится не более, чем в рассказ. Он словно становился в один ряд с простыми людьми, немного поблескивая на их фоне.

Наступало время ужина. Инга покатила свой столик на колесиках к раздаче. Снова рыба! Запах, стоявший около кухни, заставлял проснуться от любых проблем и снова, через животные инстинкты голода, заставлял чувствовать себя живым. Инга повела носом, втягивая аромат свежеприготовленной пищи. Она улыбнулась столовщице.

– Что цветешь? К отпуску готовишься уже?

– И вы уже знаете?

– Все уж знают, ухмыльнулась столовщица.

– Да нет, не в отпуске дело.

Инга, повеселев, покатила столик до больных. Первым делом она заехала к Алексу.

– Ты не спишь? – тихо произнесла Инга входя в палату.

– Нет, – смутился он.

– Я тебе ужин привезла. Будешь рыбку?

– Буду!

Инга посмотрела на графин с водой и увидела, что он наполовину пуст.

– Молодец! Вижу, много пил.

– Да, пока лежал, выдул.

– Правильно! Так и нужно. Давай, приподниму тебя и покормлю.

Инга приподняла Алекса и усадила напротив себя.

– Давай ужинать, герой.

– Я первый раз вижу, чтоб врачи так о пациентах заботились. –сказал Алекс, захватывая кусок рыбы с вилки губами, и проглотив добавил: – Тем более о бесплатных.

– Да ладно? К тебе придет кто-нибудь?

– Да. Брат прийти сможет только вечером. Вы пропустите его?

– Пропущу, только если вы не будете орать на все отделение.

– Да он мне только на ожоги подует, – засмеялся Алекс, прожевывая кусок картофелины.

– Ну, раз так пусть приходит – улыбнулась Инга.

Она поставила пустую тарелку на столик и уходя добавила:

– Не забывай побольше пить, скоро приду укол ставить.

– Ладно.

Почему-то Инга совсем не волновалась, подкатывая свой столик к палате Эда. Ей, не очень –то хотелось заходить к нему. НЕ ОЧЕНЬ ХОТЕЛОСЬ ЗАХОДИТЬ. У нее пока не укладывалось это в голове, т.к. мысли были заняты совершенно другими событиями, но душа, как это обычно бывает, чувствует и командует первее рассудка. И сейчас, чувства подсказывали Инге, что там, за стеной, лежит абсолютно холоднокровный, чужой человек.

-Ужин, – спокойно сказала Инга, поведя плечами.

– Поставь, я пока занят. – процедил Эд, уткнувшись в ноутбук.

Инга расставила тарелки и вышла из палаты, чувствуя облегчение от несостоявшегося разговора и легкость от того, что все прошло так быстро. Она хотела уже пойти навечерний обход, как на посту раздался звонок.

Это был больничный телефон.

– Дежурная.

-Инга, зайди к нам.

– Что случилось.

– Этот Дед, которого ты утром привезла с Витькой, тебя зовет.

– Приду через пару минут.

Инга прошлась по палатам, убедилась, что никому сейчас не нужна и выпорхнула в коридор, ведущий к соседнему отделению. Она спустилась два лестничных пролета, закутываясь в больничный халат от холода, и потом прошла до 6 палаты, где лежал знакомый больной.

– Ну что, Дедушка? Желание жить появилось?

-Желание жить…-процедил Дед…. – Погоди, милонька. Ты меня неправильно поняла тогда. Присядь, пожалуйста.

Инга взяла стул и присела рядом.

– Знаешь, я женат был. Но меня это особо не сдерживало от поисков лучшей жизни. Мне все хотелось поймать звезду, хотелось найти лучшую долю. И я искал, конечно. Не понимая, что теряю. Но осознание ко мне пришло слишком поздно. Молодость была…да как у всех – бестолковая, – глаза Деда заискрились и увлажнились.

– И я непутевый был. В общем, разошелся я с женой, дочь, естественно, с ней осталась. Мы приходили друг к другу в гости. Пока она была маленькой, то сильно тянулась ко мне, а мне не хотелось давать слабину и опускаться в домашнюю жизнь. Я струсил. Я не знал, как объяснить, что пару часов в неделю для меня предел отцовства. Конечно же, с возрастом дочь поняла все сама. – Дед опустил голову, и тяжелая, гнетущая атмосфера воцарилась в палате. Тишина давила, пронизывала и последние слова деда нерастворившимся эхом звучали в голове у Инги.

– Она теперь замужем. У нее трое детей. Пашка, старший, меня уже перерос. Костик, средний, ему 16, вроде, и младшая доченька – Астра. Я рад, конечно, за дочь. Говорят, у нее крепкая семья. Она сделала то, что мне было не под силу.

– Почему же вы не позвоните ей? Или не придете в гости?

– Как старый шакал, поджавши хвост свалиться ей сейчас на голову? Нет. Она прогонит меня, не простит. Я видел ее последний раз в парке с детьми, с Костиком и Астрой, 4 года назад. Она не увидела меня, а я целый час смотрел на ее ребятишек. И в тот момент я понял жизнь. И мне так сильно захотелось вернуться туда, где ей десять лет и прокатить ее на карусели. И мне так сильно захотелось, чтоб Астра с криком «деееед» побежала мне навстречу. Я хочу потрогать ее маленькую теплую ладошку, посмотреть в ее глазки, погладить головку. Я хотел бы наверстать упущенное хотя бы со внуками. То, что когда – то мне было не нужно, сейчас – сокровенная мечта. Я боюсь нашей встречи. – по лицу у Деда стекали слезы, он стирал их рукавом и размазывал по лицу, рычанием сдерживая кашель.

– Не думаю, что ее до сих пор жжет обида за детство. Слишком много времени прошло, у нее появились дети, жизнь пошла своим чередом и я не считаю, что она закроет перед вами дверь. Вам стоит увидеться. Не украдкой, не случайно в магазине, а вживую.

Дед мотал головой, всхлипывая.

– Виктор Степанович, я не знаю, сколько Вам отмерено жить, этого не знает никто, и дело не в пневмонии, конечно. Хотя бы сейчас, признайтесь сами себе, что дальше тянуть некуда. Найдите силы не бояться взглянуть в глаза и сделайте хоть один шаг, чтобы ваша сокровенная мечта сбылась. Вечером у меня закончится смена, я буду отдыхать два дня, неужели вы продолжите выворачивать душу посторонним людям, но так и не откроетесь родной дочери? Чего вы боитесь? Быть прогнанным?

– Дай подумать?

– Подумайте хорошенько, я загляну к вам еще,– сказала Инга вставая.

– Дед кивнул головой и откинулся на кровать.

Она же бегом вернулась к себе в отделение. Первым делом ей захотелось зайти к Алексу. Дед, конечно, слегка огорошил Ингу своим откровением, но душа ее больше переживала за юного паря, пострадавшего из-за своего правого поступка.

Через 3 часа заканчивается смена, впереди – выходные. И это очень согревало Ингу, которая с новеньким градусником и уколами наперевес шла к первой палате на вечерний обход. Сегодня обошлось все спокойно, и на удивление, даже больше новеньких не поступало, что тоже очень радовало медсестру.

Заходя к Алексу, Инга чувствовала, как в груди у нее разливается тепло. Какими мягкими и теплыми становятся ее руки , какими нежными и аккуратными становятся ее слова. С каким трепетом заботится она о пареньке.

– Таблетки и укол.

– Давайте.

– Как ты себя чувствуешь?

– Как инвалид. Я не могу путем шевелиться, болят руки и левая нога и моя кожа меня покидает.

– Когда придет твой брат?

– Он уже где-то на подходе, написал, что через 10 минут будет.

– Хорошо, я сейчас закончу обход и спущусь вниз, пусть подождет меня , если я задержусь.

Приближалась палата Эда.

– Вечерний обход.

– Таблетки подъехали?

– И они тоже, – чуть улыбнулась Инга. Как твое самочувствие?

– Мммммм…ходить хочется, заключил Эд. Ты сегодня ночуешь?

– Нет, через три часа у меня закончится смена и я поеду домой.

– Приходи, как закончишь свои дела.

Инга кивнула головой и вышла. Она обошла еще две палаты, отнесла на пост грязные медицинские перчатки и решила спуститься вниз. Инга спешно пробежала лестничные пролеты, прошла по коридору первого этажа метров двадцать и услышала торопливые шаги. На удивление, проходная была еще открыта.

– Простите, пожалуйста, где мой брат лежит? Он поступил сегодня с пожара.

– Алекс?

– Да, да. В какой он палате?

– Аааа пойдемте, я провожу вас. Только, пожалуйста, болтайте потише.

– Постараемся.

Инга проводила парня к брату, а сама забежала в оринаторскую. Она заварила себе кружку чая, но не успела выпить и половины, как вспомнила про Эда.

Инга вновь направилась к нему. Какого же было ее удивление, когда она в дверях палаты столкнулась с выходящей оттуда улыбающейся девицей.

– У тебя были гости?

-Да, заходила одна подруга, – сказал Эд улыбаясь. Отсосала мне по-быстрому и ушла.

Инга стояла, как облитая водой.

–Я…я попозже зайду, наверное, протянула она.

– Да нет, останься уж, зайди, не будь занудой. Ты же не обижаешься, что она пришла первее тебя?

Инга хотела промолчать, но не удержалась:

– Ты вообще можешь думать о ком-нибудь, кроме себя?

– Могу, но не вижу смысла. Мне нравится жить в удовольствие, мне нравится, что меня любят. Не вижу ничего плохого в том, что одна из поклонниц захотела меня увидеть так сильно, что аж отсосала мне при первом же намеке. Что за морализм, Инга?

– Неужели ты никого не любил настолько, чтоб не поддаться на соблазн малолетних шкурок?

-Оу, да ты ревнуешь, да? АХахаха, ты ревнуешь?

-Нет, Эд, я не ревную. Мне просто дико видеть все это.

– Инга, жизнь одна, и для меня в ней нет правил. Я оставляю высокую мораль и все заповеди тем, кому они нужны, а сам живу так, как хочу. Я хочу брать от жизни все – и беру. И мне не важно, как это выглядит со стороны и как к этому отнесутся люди, мне вообще плевать. Надо делать то, что хочется, прямо сейчас.

– Мог бы с проститутками подождать хотя б не моей смены.

– А зачем? Ахахх, ты меня не слышишь. Ты сейчас похожа на мою тетю. Она мне также все время говорила «мог бы и подождать». Она всю жизнь ждала случая, чтобы надеть свое бархатное платье, и в итоге ее в нем похоронили. В новом. Она так и не надела его. Не случилось события. Она жалела эту бархатную тряпку, висевшую в чехле в шкафу, потому что ей казалось, что ее жизнь недостаточно хороша для того, чтобы блеснуть в таком платье. Моя жизнь – хороша. Поэтому я предпочитаю не ждать. Не злись, Инга. Я не романтик.

– Романтик.

-Нет.

-Да.

– С чего ты взяла?

– Я помню твой клип с наших краев. Там, где снималась Алиса.

– Это было давно.

– Но это было. –Инга решила во что бы то ни стало задеть Эда за живое, зацепить его, обидеть.

– Алиса… Да, я встретился с ней впервые в этом городе. Молодой, дурной, безбашенный. И она была под стать мне. Сумасшедшая. Настоящий вихрь. Всех сожрет. Приласкает так, что уже не забудешь. Наш союз сыпал искрами, едва только встретились взгляды. Она была моей энергией, музой. Я смотрел на нее и боялся выдохнуть. Худая, скуластая, глазищами своими впивалась в меня, и вообще от нее исходил черный цвет. Волосы, кожа – все было в ней из огня, и огонь был внутри нее самой. Я влюбился тогда, да, – Эд пригладил свою, уже несколько отросшую бороду, и усмехнулся. – Она и сама в меня влюбилась. Ее притяжение обволакивало меня, тянуло к ней, и город был тот же, и воздух был тот же, и время, и море, – Эд сменил ухмылку на задумчивую улыбку.

– Вы плохо расстались?

– Мы вообще не расставались

– Как это?

– Мы разлетелись. Мне нужно было уезжать. У Алиски не было визы, а вылет был срочный. В итоге, я вылетел один. Через пару дней после моего отлета ей предложили работу в Москве. Она согласилась. Мои съемки затянулись на 3 месяца, так как вслед за первым проектом мне предложили второй. На сьемках я познакомился с малышкой. Она была забавная, милая, с красивой фигуркой. Я уже собирался лететь к Алиске, как вдруг малышка объявила о своей беременности. Все завершилось так стремительно. Алиса все поняла из моих видео. Она исчезла молча, не написав мне больше ни слова.

– И все?

– Да, вот такая была у меня любовь в этом городе.

Инга слушала этого человека и понимала, что ее начинает тошнить, что ей не хочется его слышать, видеть, что его мерзкая, потребительская жизнь зациклена только на нем одном. Что его ненасытность, его больная установка жить для себя и получать наслаждение, противна ей. Инга смотрела глазами, полными презрения: поверхностный, лощеный, натертый до блеска и высокомерный в своих убеждениях, безразличный, недочеловечный…

– У меня там гость у пациента уже засиделся, мне нужно сходить проверить, поспешно сказала Инга и вышла.

Она закрыла дверь и пошла по коридору к Алексу.

– Закругляйтесь, ребята, время уже очень много. Мне скоро смену сдавать.

– Да мы все уже.

Брат Алекса встал с кровати и направился к выходу.

– Пока, я забегу через пару дней.

Инга пошла вслед за Пашкой чтобы закрыть уличные двери.

– Алекс о вас много хорошего говорил, сказал что вы его с ложки кормите.

– Ну а что ж поделать. Они остановились в дверях и брат вдруг выдал:

– Дашка теперь с нами будет жить. Ее мать уехала непонятно куда, отца вообще нет. Мы уже все ее вещички к нам перенесли, мама даже постирала их. Алекс всегда хотел младшую сестру, вот будет теперь с ней возиться.

– Ты уже сказал ему?

– Нет еще. Скоро сам узнает.

Инга улыбнулась.

– Вы молодцы.

– Да она все равно часто к нам бегала, то коз погладить, то кур посмотреть. Мать ее подкармливала все время, и так уже как родная. Алексу пока не говорите. До свиданья!

– Доброй ночи.

Инга поднялась на пост и увидела пришедшую к ней на пересменок подружку-медсестру. Поздоровавшись с ней, она тут же набрала номер Ива.

– Я уже подъезжаю, буду через пару минут, можешь спускаться.

– Хорошо, сейчас.

Инга положила трубку в карман и начала собираться.

– Спасибо, что подменила! Мы сегодня объездили весь город, я так устала. Надеюсь, ночная смена тихая будет.

– Желаю тебе поспать и чтоб новеньких не подвозили!

– Это самое лучшее и нужное пожелание.

Обе подружки засмеялись.

– Давай, до понедельника, у меня уже муж подъехал, – сказала Инга.

– Пока!

Инга спустилась к машине с мыслями про Эда. На улице холодало, тусклые фонари слабо освещали своим рассеянным светом прибольничную стоянку. Ветерок обдавал холодом, трепал волосы, распахивал одежду. По коже пошли холодные мурашки. Свежевымытая машина Ива подкатывала к главному входу здания.

– Как Лиза?

– Элизабет в игровой, у них через 10 минут заканчивается праздник, поэтому мы ее сейчас заберем от Димитриади.

– Поехали.

Инга и Ив подъехали к большему развлекательному центру, откуда направлялась толпа ребятишек.

– Лизонька, доча! – закричала Инга увидев родное детское личико.

Лиза сейчас же подбежала к машине и запрыгнула в нее.

– Мама, я так напрыгалась, там был такой большой батут! – она взахлеб рассказывала о своем вечере, помогая руками показать весь масштаб закончившегося только что праздника. Глаза ее блестели от восторга и радости. Как мало нужно детям для счастья!

                                    ***

Инга лежала на плече у мужа умиротворенная. Он поглаживал ее по голове, поправляя одеяло, сползающее с ее голой груди.

– Мне сегодня звонили родители, спрашивали что лучше подарить Элизабет на приезд.

– А что предлагали? – слегка напряглась Инга.

– Я даже не стал дослушивать, маме скучно, звонить в Россию дешево только мне, поэтому она при каждом удобном случае старается потрепаться со мной обо всем. Я сказал, что выбор подарка оставляю за ней.

– А отец что?

– Мама сказала, что он изо всех сил рвется на рыбалку, ждет с нетерпением Элиз, чтобы показать дикий пляж, где он видел недавно каких-то дивных рыб.

– Твой отец сильно любит Лизу.

Ив наклонился и поцеловал Ингу. В такие минуты этот дуб расцветал, вся его величавость сменялась такой чувственностью, нежностью, такой тонкой теплотой, которая точно не обожжет, но согреет и исцелит. Инга лежала и думала о семье. О том, какое это чудо – хотеть вечером домой, зная, что там ждут именно тебя. И как прекрасно, когда есть те, кто готовы тебя опекать. Инга улыбалась в душе, тычась в шею Иву, она благоговела. Приливы нежности наступали в такие минуты, и она чувствовала себя защищенной, спокойной, а свою дочь, спящей в детской комнате, любимой и желанной.

– Ив, разве можно бросать своих детей?

– К чему ты это?

– Да вот деда одного ко мне привезли.

– И что?

– Он сегодня рассказывал мне о своей молодости, а слезы стекали у него по лицу. Если коротко, то давным-давно, в молодости, он бросил свою жену с дочерью, а теперь хотел бы с ней встретиться.

–И?

– Я хочу помочь им встретиться. Я думаю, его внуки тоже бы обрадовались, увидев его.

– И что же?

– Меня терзают сомнения. Разве можно бросать своих детей?

– Дед ведь этот смог.

– Знаешь, что он назвал мне причиной?

-Наверное, что жена была сволочь, пилила его и не давала жизни, а он не смог это терпеть?

– Нет. Он сказал, что тогда, сто лет назад , когда он уходил из семьи, он искал лучшей доли, искал счастья. Но скажи, Ив, разве может быть счастлив человек, бросивший свою кроху?

Ив посмотрел в глаза Инге и снова поцеловал ее.

-Дорогая, мы никому не вправе указывать, что для него лучше, и что сделает его счастливее. У всех счастье разное. Для маньяков счастье людей убивать, для художников– картины писать. Ты никогда не узнаешь, что сделало бы этого человека счастливым, потому что счастье не бывает одинаковым, для всех. Оно у каждого своё.

– Ив, но ведь нельзя бросать.

– Нельзя. Но пойми, дети– не самоцель в жизни. Это прекрасно , когда они есть, но жизнь не ограничивается только детьми. Жизнь прекрасна и удивительна, и не стоит зацикливать ее только на своих отпрысках. Она не должна кончаться с появлением детей.

– Ив? – с возмущением протянула Инга.

– Мудр тот, дорогая, кто постигает жизнь вместе с детьми. Кто умеет совмещать сердечный жар с родительской опекой и любовью. Кто не растерял жадное желание жить и изучать и кто готов преподнести это своему ребенку. Кто учится сам, тот учит и своё дитя. То, что Дед ушел искать счастья это правильно, плохо то, что он при этом ушел от семьи. Нельзя затмевать ребенком весь свет, но и бросать его в этот свет одного тоже нельзя.

– Как думаешь, нужно помочь им встретиться?

– Я думаю, это должен решить каждый из них, а не каждый из нас.

– Я придумала: надо сообщить его дочери, что ее отец находится в больнице по такому-то адресу, и если она захочет, то обязательно придет.

– Давай будем спать.

Ив еще раз сладко поцеловал жену, отвернулся и уснул. Инга покрутилась и тоже заснула.

                                    ***

О, это сладостное утро выходного дня! Чудесное, редкое время, когда можно выспаться, когда можно не подскакивать по будильнику и вообще никуда не ездить. Инга валялась в постели, дочь прибежала из своей кроватки и подлезла к ней под одеяло. Нет слаще тех моментов, когда ребенок еще достаточно мал, и позволяет себя тискать, но уже достаточно подрос и может самостоятельно ходить, говорить, есть и т.д. Самый золотой возраст – 5 лет. Как редко мы осознаем это в спешке будней, в рутине работы и детского сада. Как мало времени в жизни остается на то, чтобы действительно пожить. Пожить в удовольствие.

Инга крепко обнимала и щекотала дочь, из кухни доносился запах жареного хлеба. Ив выглянул из кухни в добром, домашнем настроении и деревянной лопаткой в руках.

– Гренки уже готовы, идите пить чай, а то мне скоро уезжать.

– Ив, ты же говорил, что сегодня пробудешь дома?

– Я съезжу ненадолго, буквально на пару часиков, мне нужно осмотреть место под застройку.

– Знаю я твои пару часиков.

– Серьезно, заказчику нужно уже в 12 быть возле рынка, поэтому мне нельзя опаздывать и наш с ним разговор не затянется. Садитесь пить чай, а потом начинай потихоньку складывать чемодан. Кинь мне пару светлых брюк и одни шорты, штуки 4 футболки.

Инга слушала как в тумане. С самого утра собирать чемодан для отлета? Не так я планировала начать утро субботы. Она сидела, с гренкой в руке, уставившись в одну точку, продумывая возможные варианты предстоящей встречи.

-Инга? Хорошо? – переспросил Ив.

– Что? – очнулась она.

– Я говорю, не бери Элизабет слишком много книг, вполне хватит парочки .

– Да, хорошо, возьму всего две книжки, – на автомате повторила Инга.

– Я закрою дверь сам, пока-пока.

Инге вдруг стало понятно – день с самого утра испорчен.

– Лиза, ты хочешь собирать чемодан?

– Нууу…не очень, улыбнувшись ответила девочка.

– Пошли в парк.

– Урааа, парк!!

– Дожевывай и пойдем, а чемодан можно и вечером собрать.

В отсутствие мужа было так легко справляться с надвигавшейся противной поездкой. Мать и дочь буквально выпорхнули из дома в объятия палящего солнца. Наступала та самая часть дня, когда жара показывала всю свою силу и лучи начинали прожигать незакрытую кожу. Прохладно было только в саду. Инга с дочерью за семь минут легкими шагами дошли до парка и скрылись под каштанами. Сам парк находился в тени, кроме того, он был окружен взрослыми деревьями, место это стало излюбленным для прогулок. Девчонки съели мороженое и пошли на детский городок. Девчонки? Да, девчонки! Любой взрослый молодеет при детях и это правильно. Это закономерно, догонять егозу, которая носится со смехом, пытаться в шутку обогнать сорванца на самокате, слегка обрызнуть водой из фонтана, скатиться вместе с деревянной горки, поиграть в футбол. Дети не просто отвлекают от обыденной жизни, они словно заставляют вспомнить, что жизнь не ограничивается работой и домом. Они безмолвно рассказывают нам о прелестях беззаботного времени и помогают оживать воспоминаниям о том, как мама и папа тоже были маленькими . Высокая, взрослая мама в мятном платье бегала сейчас между каштанами пытаясь поймать пятилетнюю дочурку, и знаете, как выглядело это со стороны? Весело и прекрасно. Время забав неожиданно прервал звонок Ива.

– Вы куда ушли?

– Мы? Мы в парке.

– Сейчас доеду до вас.

Инга убрала телефон в карман и позвала Лизу:

– Пойдем к выходу, сейчас папа приедет.

– А мы погуляем с папой все вместе? Или надо уже чемодан собирать?

– Нет, доченька, не надо. Погуляем еще.

Пожалуй, в бОльшей степени Инга сказала это для себя, нежели для ребенка. Ив сидел на скамейке у входа.

– Ну что, поедем домой? – начал было он.

– Нет, давай еще погуляем, мы так редко проводим время все вместе.

– Успеем еще, в Афинах будем целыми днями все вместе торчать, – не успокаивался Ив.

– Едь домой, если хочешь, мы с Лизой еще погуляем…. Но лучше, останься, пожалуйста,– неожиданно для себя негромко добавила Инга.

Ив остался. Веселья, конечно, поубавилось, но все же Инга чувствовала, что так нужно. Так правильнее.

Домой вернулись в итоге только к вечеру.

– Завтра обязательно собери чемодан, – настаивал Ив.

– Хорошо, завтра обязательно сделаю это, отвечала уставшая, но улыбающаяся Инга.

Сегодня ей уж ничто не могло испортить настроение. Сегодня уже почти закончилось, и этот день был полностью в ее власти. Эта мысль ласкала Ингу, веселила ее приятной негой просто от того, что все вышло так, как было нужно, что день прошел без раздумий и волнений, легко, на одном дыхании, вернее, на одной прогулке.

Впрочем, на следующий день собрать чемодан все же пришлось, Но скидывать вещи в рот огромной сумке на колесиках вместе с ребенком оказалось увлекательным и веселым занятием. Инга расслабилась, отпустила ненадолго дурные мысли и полностью доверилась хохочущей дочери.

Наступал понедельник. Предпоследний день перед днем отлета..

                                          ***

Утро было прекрасное, хоть и пасмурнее обычного. Солнце игриво пряталось за облаками, затянувшими все небо. Его лучи посылали тепло, но не было больше изнуряющей жары, зноя. Пожалуй, именно в такую погоду ждешь приближение дождя. Ждешь, когда его капли ласково пробегутся по окнам, приберут пыль на дорогах, окропят своей теплой сеткой все живое. Легкий ветерок освежал, приносил сладкую прохладу. В такую пору легко дышится. Вдохнув полную грудь, медсестра радостно шагала на работу.

– Доброе утро! – громко и весело сказала Инга Эду своим бодрым голосом. Впечатление после девицы уже растаяло, и Инга решила сделать вид, как будто ничего и не было. Неприятный осадок больше не лежал в ее душе после того вечера.

– Привет-привет.

– Как самочувствие?

– Бывало и лучше.

– Ноги не хватает?

– И пары миллионов долларов.

– Нога важнее. С ней комфортнее.

– Да, только понимаешь это тогда, когда ее нет, или она не функционирует. Будучи здоровым замечаешь только 2 миллиона долларов.

– Я еще больных замечаю, – засмеялась Инга.

Эд ухмыльнулся.

– Растащат по кусочкам и ничего от тебя не останется.

– Останется. – отмахнулась Инга. – Мне пора на обход, – направилась она к выходу.

– Заглядывай, как освободишься.

– Обязательно, – кивнула она головой.

Инга пошла к Алексу.

– Как дела? Давай повязки сменим? – она поставила на стол чемоданчик

– Здравствуйте, Инга Александровна, давайте.

– Что у тебя новенького произошло за выходные?

– Мама приходила, первые ягоды приносила.

– Хорошо, воды много пил?

– Много.

– Под повязками места чешутся?

– Чуть-чуть.

– Ладно. Про Дашу что-нибудь знаешь?

– Не знаю, – оживился Алекс, а Вы?

– Я конечно, не знаю, думала , может, тебе что-нибудь рассказывали , – болтала Инга, меняя старые зеленоватые– повязки на теле Алекса. Она едва сдержалась чтобы не рассказать, что теперь девочка будет жить рядом с ним.

– Готово. Ты кушать уже можешь сам?

– Да, мне уже не так больно.

– Хорошо, тогда скоро принесу завтрак.

Инга быстро спустилась на раздачу, и, забрав тарелки с кашей, снова поднялась к пациентам. Она поставила завтрак перед Алексом и , улыбнувшись юноше, пошла к 4 палате.

– Завтрак.

– Буду, – отозвался Эд.

– Что-то ты грустный сегодня какой-то, – заметила Инга.

– Я устал лежать. Как бы глупо это не звучало, но я устал бездельничать. Сидеть в четырех стенах мне высшая скука.

– А как же малышка, сын? Разве вы не созваниваетесь? – Инга разговаривала так непринужденно и без стеснения, пожалуй, напускной кумирный вид растаял и мандраж стеснения прошел.

– Это меня не спасает от скуки.

– Тогда тебе остается только одно.

– Сбежать?

– Или влюбиться, – улыбнулась Инга.

– Это точно нет, – засмеялся Эд.

– Тебе не по нраву наши медсестры? – заливалась она.

– Они красотки, конечно, – расплылся Эд, – но я не влюбляюсь. Я слишком хорошо знаю цену любви.

– 3000 в час?

– Да.

– Нет, Эд, я имела ввиду чистое, непорочное чувство, а не присунуть кому-нибудь, – наивничала медсестра.

– Ты веришь в любовь? – Ахахааха, – закатился Эд. Инга, я знаю по пять примеров на каждый палец, когда девочка, находясь замужем или встречаясь с мужчиной, легко шла на свидание с продолжением просто потому, что новый ухажер богаче.

– Ну, не все ж такие, надо искать.

– Нет, я слишком стар для поисков. Я хорошо погулял в свое время и отлично знаком с женским телом. Любви там мало, а вот расчета с лихвой.

– А раньше, в юности? Ты никогда не влюблялся? – улыбка Инги вдруг пропала, и снова стояла она перед Эдом в смятении , понимая, что заигрывающее начало сменилось на неприятно – удивленное продолжение.

– Бывало, конечно, но я никогда не влюблялся с головой. Я всегда мог сказать «стоп» своим внутренним слабостям. Я супер-машина, Инга. Любого человека в своем сознании я могу растоптать и не думать о нем, не болеть. Также верно и обратно, я могу натирать свои симпатии до блеска, идеализируя в себе ту или другую личность. В общем, моя любовь всегда в голове, а не в сердце, поэтому я контролирую этот процесс.

– Я повидала таких пациентов. И знаешь, наверное, каждому воздается по заслугам. Ты, конечно, можешь мне сказать, что это не так и мы сами строим свою судьбу, но я думаю, есть дела выше нас. Твоя головная любовь еще сыграет с тобой шутку.

Эд ухмыльнуля.

Она хотела уйти, и уже направившись к двери, внезапно повернулась и на одном дыхании выпалила:

– Лежат люди, у них все хорошо и отлично. Встречались потому, что неплохой человек. Брак по залету. Все давно замужем и женаты, у всех по трое детей и по два штампа в загранпаспорте. Или не так. Все хорошо и отлично. Интересная и любимая работа. Карьера. Дома собачка ждет. И вот, выждав время, встречается он\ она. Все кружится так волнительно, как в детстве на карусели. Быстро– быстро. И вдруг щелчок… Приходит осознание: всю жизнь не было любви. Был секс, похоть, огонь, любопытство по трёшке за час, а любви не было ни разу. Никто еще не просыпался на пять минут раньше для того, чтобы приласкать и погладить. Никто не проводил вместе все дождливое воскресение в постели в праздном безделии. Никто не целовал в приливе нежности, хотя твоя красота общепризнанна. И уходят на второй план карьера и дача, 10, 15 лет оказавшегося нежеланным и непонятным для чего брака и даже дети. Потому что вырастут – поймут. Каждому воздается по заслугам, каждому. Мы находим то, что искали, и имеем то, к чему стремились. И зачастую осознание цели приходит поздно. Мы хотим роста и движения, новых клипов и поклонников – мы их получаем. Движение это жизнь, думают многие. Но, по-моему, это не так. Жизнь – это любовь. Лишь любовь может подвигнуть за создание чего-то действительно значимого, а наше движение это суета. Бег по кругу, по спирали, от самих себя, как угодно. Пустое. Бег как у белки в колесе – потому что так надо. И вот глядя на все это, у меня возникает вопрос: Куда мы стремимся? В спешке мы не замечаем главного, и даже задуматься… некогда. Общественные положения – зачем? Работа потому, что престиж, а жениться потому, что возраст к 30 подпирает? Людям в самом деле есть дело до чужих предрассудков? Кто это сказал, что любовь должна быть не основным блюдом, а десертом? Своеобразным дополнением к работе, хобби и прочей ерунде? Если бы любовь была сладкой и подавалась отдельно, не было бы столько сахарных диабетиков и все были бы поклонниками раздельного питания. Любовь, как соль, должна быть по щепотке, но в каждом блюде. Нельзя потрогать, можно лишь почувствовать. А головой, Эд, еще никто чувствовать не научился.

– Я слишком консервативен, чтобы влюбляться вот так, с головой, теряя всякий контроль над собой и своими чувствами. Мне кажется, это правильно. Я не могу доверять человеку настолько, чтобы поставить его выше своей цели.

– А разве нельзя идти к поставленной цели вместе с кем-то? Почему обязательно нужно разделять эти понятия?

– Потому что цель вернее, люди же, в большинстве своем продажны. А я не хочу дарить свою душу проституткам.

– Я думаю, ты еще никому не открывал свою душу, чтобы подарить ее.

– Мы были очень близки с Алисой. Ей я оставлял больше, чем следовало бы.

– А в итоге, изменил ей с малышкой , и вам пришлось расстаться.

Эд молча повел глазами.

– За свою любовь нужно бороться. В том числе и с собственной похотью.

– Ты любишь своего мужа также?

-Разумеется, горячка утихла, но я не смогу изменить ему, кто бы мне не предлагал какие соблазны. У меня в голове как раз верность. А все теплое и нежное внутри, – Инга положила руку на грудь. Ты говоришь мне про свое дело, любимое дело, помнишь, когда мы заговорили о моем увольнении? Так вот, я люблю медсестринское дело, а проверяется это отдачей. Конечно, стоны отхода от наркоза мне не песня, но выздоравливающие пациенты так благодарны! И хоть я не врач, мое дело маленькое, но я вкладываю в него свою душу и делаю это по любви. И знаешь, даже здесь можно руководствоваться сердцем. И, помимо цефтриаксона внутримышечно, – что прописано рецептом и необходимо осознавать головой, можно дать больному сладкую аскорбинку, ту мелочь, которая будет приятна сердцу. И вместе они будут преследовать одну цель – выздоровление. Да, Эд, мир прекрасен и необъятен, но я не смогла бы болтаться в этом огромном мире просто с ознакомительной целью. И, может, люди коварны, но и среди коварных найдутся те, кто вспомнит меня добрым словом.

– Мои просмотры упали потому, что мне не хватает в клипах любви?

– Тебе не хватает к клипам любви. Ты идешь по инерции, Эд, ты каждый день насилуешь свою душу. Ты не любишь свою малышку. Это видно по твоему отношению к ней. Ты скучаешь по Алисе. Вас держит ребенок и твой публичный образ идеального мужчины: добытчика-путешественника-отца. Ты заложник своей работы. Заложник того, что для зрителей ты – кумир. Едва только гаснет камера – твоя работа кончается, твои поклонники расходятся, твоя жизнь становится жизнью обычного человека, со всей бытовухой, детскими слезами и мытьем посуды. Ты говоришь о том, что делаешь только то, что нравится, и это твой ключ к успеху, но твоя жена так точно лицом похожа на Алису, что мне кажется, ты женился на ее лице, и нравится тебе лишь оно. Тебе не хватает любви Эд. Той любви, которая станет вдохновением и вновь вознесет тебя на гребень волны.

Эд опустил голову, и тут же поднял ее, переведя взгляд в окно.

– Я буду довольствоваться той любовью, что отдает мне зритель.

– Я тебя совсем заболтала, давай завтракай, мне давно пора собирать грязную посуду, – тихонько произнесла Инга.

Эд кивнул.

Инга сама себе не могла поверить. Откуда в ней проснулась такая смелость по отношении к кумиру? Хотя кумир ли он? Медсестра направилась к Алексу. Он только что поставил тарелку к себе на колени и начинал есть.

– Ты что ж не ел? – встревоженно спросила Инга, – каша горячая? Обжегся?

– Ну, обжегся я конечно да, но каша тут не причем.

– Алекс, – засмеялась Инга. Я вовсе не это имела в виду.

Алекс улыбался.

– Да я просто по телефону болтал все это время, вот только руки до завтрака дошли.

– Покормлю тебя, давай?

Он кивнул головой. Инга аккуратно присела на краешек кровати и потянула ложку с кашей к губам Алекса.

– Как ты чувствуешь себя?

– С Вами как провинившийся ребенок, а вообще, мне хочется пройтись, прогуляться подальше, чем туалет в коридоре.

– Для меня чужих детей не бывает, поэтому ближе к концу смены могу отпустить тебя погулять в прибольничный дворик с условием, что не сбежишь. К тебе придет сегодня кто-нибудь?

– Пашка обещал.

– Вот его я попрошу за тобой приглядеть.

– Не боитесь нашего сговора?

– Я витамины тебе вколю сейчас, будешь знать, как о заговорах говорить.

Оба посмеялись.

– Я уезжаю послезавтра. Не знаю, успею ли я вернуться до твоей выписки, но будь молодцом…таким же, как сейчас. Поправляйся!

– А вы…– Алекс не успел договорить, т.к. зазвонил телефон на посту и Инга поспешно побежала на звон.

– Слушаю.

– Ингуша, это ты?

– Это я.

– Зайди во второе отделение. Срочно.

– Буду через две минуты.

Инга шла по коридору ничего не понимая, но предчувствуя беду. Едва только она заглянула в ординаторскую, как увидела грустные, опустившиеся взгляды коллег .

– Что случилось? – взволнованным голосом спросила она.

– Ингуш, там понимаешь…– в общем… -начал было разговор молодой хирург Костя.

– Костя, говори прямо, не тяни.

– Дед твой умер, Виктор Степанович, – выдохнул парень.

– Как? Когда? – Инга смотрела глазами, полными нахлынувшей тоски. – Это из-за пневмонии?

– Нет, Ингуш, не из-за пневмонии. У него просто остановилось сердце.

– Из-за лекарств? Сердце не выдержало лечения?

– Нет, лекарства тут не сыграли роли, так как сердце его было практически здорово. Он просто лег и уснул. Как говорят, от старости. Умер во сне. Он говорил вчера вечером о тебе, говорил, что хочет поговорить с тобой, спрашивал, когда будет твоя смена. Но не дождался. Утром Алина пришла ставить ему укол, а он лежит уже холодный.

По щеке Инги скатилась слеза, а в горле застрял ком накатившей обиды и горечи.

– Его забрали уже?

– Да, конечно, тело увезли.

– Спасибо, что сказал мне, Костя. Я пойду к своим.

Костя похлопал Ингу по плечу и проводил взглядом до двери. Медсестра шла и куталась в халат, скрещивая руки на груди. Вот она, жизнь! Пять минут назад ты разговариваешь о любви, о смысле, споришь с кем-то, а теперь из головы не выходит образ кашляющего старика, не успевшего жизнь свою донести до, возможно, самого главного. Ватными ногами Инга добрела до поста и потихоньку опустилась на кресло. Она смахнула скатившиеся слезинки, сдавила руками глаза и вытерла их. Ком все еще стоял в горле, губы скривились… Инге стало так обидно, так горько! Вот он, человек, перед тобой, живой, настоящий. Со своими мыслями, со своими радостями и проблемами. Он строит планы на месяц или год, откладывает что-то на завтра, рассчитывает наперед. А потом просто ложится и умирает. И нет его больше. И ты не услышишь больше ни смеха его, ни страданий. В глаза его, замученные, уставшие не заглянешь. И воспоминания гложат, и хочется назад вернуться и говорить, говорить, рассказать все, что хотелось сказать, запомнить, что было нужно услышать, насытиться человеком, набыться с ним. Но открываешь глаза и тает картинка, тает образ знакомых черт лица и пусто так становится. Не хватает. И не хочется говорить ни о любви, ни о кумирах, ни о том, для чего дана жизнь. Хорошо, что она просто дана. Хочется лишь обнять немногочисленных любимых, и сидеть с ними молча, понимая, что нет ничего вечного, и потому нужно ценить настоящее.

Инга вытащила из кармана телефон и набрала Ива.

– Как ты там?

– Работаю, а что?

– Ничего. Люблю тебя.

– И я тебя люблю. У тебя случилось что-то?

– Вечером расскажу.

– Ладно, до вечера. Береги себя.

Инга выдохнула и положила трубку. Какова бы ни была печальна и тяжела работа, а выполнять ее необходимо, даже переступая через жертвы. Приближалось время уколов. Инга расставила на поднос все необходимое: одноразовые перчатки, спирт с ватой, шприцы, наполненные лекарством. Взяв поднос она направилась на обход.

– На укол. – спокойно произнесла она, входя к Алексу.

Он немного повернулся и увидел заплаканное лицо медсестры.

– Почему вы плачете , Инга Александровна?

Медсестра не смогла выдавить из себя ни слова, она лишь покачала головой и сжала губы.

– Что у Вас случилось?

– Там… Дедушка…– Инга не выдержала и вновь заплакала, всхлипнув.

– Не плачьте, пожалуйста, не надо. Вы такая красивая, когда улыбаетесь. Не надо плакать, дедушка обязательно поправится, – успокаивал Алекс, не зная правды. Он жалостливо глядел на Ингу.

– Вы очень добрая, но не плачьте. Я совсем не умею успокаивать женщин. – заключил он.

– Я уже и не плачу. Обидно просто.

– А я после завтрака сам зубы чистить вставал.

Инга улыбнулась сквозь слезы.

– И мне даже не больно было руку сгибать.

– Ты молодец, Алекс, – произнесла медсестра тихим и мягким голосом. Скоро кормить тебя приду.

– Нет, я сам поем. Сам уже буду всегда есть, только не плачьте. Когда вы уезжаете?

– Рано утром послезавтра.

– А завтра вы не придете сюда?

– Еще не знаю, возможно, приду на полдня, но точно обещать ничего не могу.

– Вы самая хорошая медсестра, которую я встречал. Спасибо вам огромное!

– Тебе спасибо, Алекс. Только рано ты прощаешься со мной. Я же сегодня до вечера. Еще с ужином приду.

– Тогда вечером еще вам скажу, – улыбнулся Алекс.

Инга кивнула головой и вышла из его палаты.

В коридоре ей попался Антон Павлович.

– Инга!

Она обернулась на него, и, подходя все ближе к тоненькой фигурке медсестры, врач все понял.

– Я вижу, ты уже знаешь?

– Про Деда-то? Да, знаю, мне Костя сказал.

– Не плачь, моя дорогая, человек на свете пожил, продолжателя после себя оставил, а наверху мы все однажды окажемся. Так что, готовь Третьякова к выписке, возвращайся в привычный жизненный цикл, ты поняла?

– Поняла.

– Тогда готовь мне Третьякова. У меня в обед совещание, до этого времени мне нужно все успеть.

После этих слов он двинулся дальше по коридору, а Инга направилась к посту, поднимать истории болезни.

По правде сказать, Третьякова выписывать было еще рановато, но очень уж парень рвался домой. Вернее сказать, на работу. Это нормально, что в последнее время люди путают эти понятия.

Медсестра быстро собрала историю его непродолжительной болезни, проверила рецепт и отнесла Антону Павловичу. Выходя из его кабинета она услышала, как кто-то тихонько и жалобно звал ее:

– Инга Александровна! .

Она прибавила шаг и зашла к Алексу.

– Я тут.

– Я не отвлек вас?

– Да нет.

– Я просто увидеть хотел, что у вас все хорошо.

Инга улыбнулась.

– Все хорошо, что со мной станется.

– Берегите себя, пожалуйста, очень берегите. Мне так мама всегда говорит.

– И правильно делает.

– И вы тоже себя берегите. Так всегда говорят людям, которые.. – Алекс не мог подобрать слова

– Не берегут себя? – подсказывала Инга

– Которые даже не пытаются это делать. Я помню, когда маленький болел, с ангиной в больнице лежал, мне так плохо там было, домой хотелось. Хотел, что б кто-нибудь родной рядом был, заботился чтобы. И вот мне кажется, вам этого не хватает.

– У меня муж есть, он очень хороший и добрый, он всегда обо мне заботится.

– Даже когда вы одни?

– Ну да, – смутилась Инга.

– И он жалеет вас? Вот так же, как вы жалеете своих пациентов? По – доброму?

– Жалеет, – обманчивым шепотом сказала Инга. И, приободряясь, добавила.:

– Меня всегда дочка жалеет. Каждый раз мне дует на любое болящее место, детским кремом мажет, чтоб все зажило.

Алекс заметил улыбку на лице Инги, и откинулся на кровать, успокоившись.

– Тогда вы счастливый человек. Если вы сами не будете себя беречь, то хоть кто-то вас сбережет.

– Не переживай, я тут еще до пенсии работать буду. Пойду обед получать. Ты, наверное, через пару-тройку дней сам сможешь ходить в буфет и есть за столом?

– Да, буду пробовать. Я очень скучаю по маминым щам. Лучше нее их никто не варит.

Инга вышла. Она шла и прокручивала в голове слова Алекса о том, что ее нужно беречь. Как остер был огонек в его глазах, как правилен он был в словах его. Чистая душа еще, не смотря настоль бурный возраст.

                                          ***

– Обед, – негромким голосом произнесла Инга, входя к Эду.

– Башка раскалывается. Давай , поем.

– Что такое? Дать таблетку?

– Да какая мне таблетка, дай мне лучше двух моделей, которые сорвались у меня только что.

– Поешь, Эд. Ты злой потому что голодный.

– У меня, блин, только что потерялось две модели… ладно, давай. Эд поднял взгляд и увидел умиротворенное лицо Инги.

– Ты что тухлая такая, помер кто, что ли?

– Тебе кто сказал? Антон Павлович? – опешила Инга.

– Нет, он только ногу мою смотрел. Я на тебя смотрю лицо как на поминках.

– Нет, просто один пациент…, – Инга не успела договорить.

– Надеюсь, не с переломом ноги? – засмеялся Эд над собственной шуткой.

– Нет, у него была другая болезнь, – ответила Инга, – мигрень. Он постоянно терял свои… очки, и очень от этого страдал. Куриной ножкой стресс заедал и подавился.

Эд медленно опустил куриную ножку, которую до этого держал в руках.

– Ну ты и коообра, – протянул он, посмеиваясь, и вновь откусил кусок куриного мяса.

Инга ухмыльнулась и вышла. Продолжать разговор дальше было бесполезно, это как поливать друг друга кислотами разного сорта. Есть внутри такие нити, которые нельзя дергать постоянно. Невозможно все время общаться с сарказмом – это вытравит из души все милосердное, оставив только желчь. Нельзя все время находиться с неприятными людьми. Это не принесет ничего, кроме радражения. И пусть даже мерзкий начальник или коллега появляется всего один раз на пять минут. Эти пять минут омрачат вам весь оставшийся день. Уходите сразу же, как только накопленный опыт позволит. Нельзя все время быть официанткой – это подработка для студенчества, не более, из нее, со временем, нужно вырастать. Как вырастаешь из детских мультиков и песен, из любимых платьев и книг. Из любимых героев. И кумиров.

                                          ***

Дело близилось к вечеру, и хоть до отлета было еще далеко, Инга начинала волноваться и скучать заранее. Каждый раз как в первый раз: она ходила и словно прощалась со стенами, с больничным запахом, с привычным инвентарем. Ставя уколы, она словно в последний раз держала шприцы. Так бережно и аккуратно вытаскивала маленькие острые иглы после инъекций, словно боясь остаться в памяти пациентов кем – то , приносящим боль. Инга пыталась казаться веселой, но видны были ее сомнения и трепет, та легкая дрожь, которая бывает перед прощанием. Смена подходила к концу, и Инга понимала, что через полчаса приедет Ив. Как знать. Как сложится завтрашний день? Не рискуя не появиться завтра, Инга сейчас же направилась к Алексу.

– Вы уже уходите? Прощаться с Вами? – взволнованным голосом спросил парень.

– Официально, отпуск у меня начинается с завтрашнего дня, но я очень надеюсь прийти сюда хотя б с утра.

– Нас проведать?

– Вас проведать, – улыбнулась Инга.

– А надолго вы уезжаете?

– На неделю.

– Меня выпишут через неделю?

– Надеюсь, что да.

– Я тоже. Хочу домой уж поскорее. – Алекс улыбнулся и повернулся к медсестре. – Я буду вспоминать вас. Правда, буду.

– Надеюсь, добрыми словами?

– Исключительно добрыми.

– Твой брат придет сегодня?

– Я не знаю, но он пока не звонил.

– Помнится, я обещала отпустить тебя сегодня на прогулку. Если Паша придет и сможет выкатить тебя, то я попрошу вторую медсестру, чтобы она отпустила вас.

– А вы уже уходите?

– Моя смена закончится через полчаса, – Инга посмотрела на часы, – уже даже через двадцать минут. Так что, если вдруг мы и встретимся где-то, то надеюсь, не у меня на работе.

– Счастливого Вам пути, Инга Александровна! Желаю вам хорошенько отдохнуть и набраться сил в отпуске.

Это вряд ли, – подумала Инга, но вслух ответила:

– Спасибо, Алекс! – и, помахав рукой, вышла из палаты.

Она не сомневалась – надо зайти и к Эду. Когда еще они смогут увидеться? Пожалуй, что никогда. Наверное, теперь даже через экран не встретятся.

– У меня кончается смена. Вот решила зайти к тебе.

– Пожелать скорейшего выздоровления?

– Конечно! И скорейшего возвращения на экраны. Я буду очень ждать, – слукавила она.

– Я не знаю, как сложатся мои отношения с нынешним заказчиком, нога сломалась вообще некстати.

– Зато тебе отдых.

– Я и так живу не напрягаясь, это мой стиль жизни, моя суть. Кроме того, я не привык отдыхать лежа.

– Тогда… тогда это тебе время на то, что лечь и все обдумать, не убегая от самого себя.

– Мэй би, мэй би. А ты что ж, уходишь уже? Греция зовет?

– Греция позовет только завтра. И вообще я планировала появиться здесь утром.

– Так ведь перед отпуском неналечишься, – Эд засмеялся пронзительным голосом.

Инга покачала головой с ухмыляющейся улыбкой.

– А ты передумал сбегать?

– Да, решил не рисковать пока. В конце концов, а вдруг я тут словлю просветление и влюблюсь?

– Надеюсь, Антон Павлович сможет это пережить.

– Твой Антон Палыч еще меня переживет.

Инга махнула рукой и вышла.

За окнами начало понемногу смеркаться. И хоть дождя так и не случилось, на улице было очень свежо. Инга вглядывалась в темноту, пытаясь отвлечься ото дня, но видела в стекле лишь собственное отражение. Она хотела навести порядок на посту, расставить журналы, но тут к ней неожиданно подошел заведующий отделением.

– Ну что ж ты все крутишься? Успокойся уже. Я думаю за неделю тут без тебя никто.., – он на секунду осекся, – ничего не случится. Разве что повыпишем всех, – с улыбкой уже добавил врач.

– Да я и не переживаю. Просто журналы расставить хотела.

– Садись. Посиди на дорожку.

– Так я же завтра еще приду.

– Отдыхай. Успеешь еще набегаться.

– Что с вами, Антон Палвлович? – Инга увидела, что он сидит на стуле, склонив голову на руки над столом.

– Я просто устал. Сделай мне кофе, пожалуйста.

Инга сейчас же заварила кофе и поднесла его к самому носу доктора. Отхлебнув пару глотков, врач нарушил повисшую тишину и спросил:

– А ты что ж такая невеселая?

– Я не хочу ехать.

– Высокие отношения?

– Да, можно и так сказать.

Антон Павлович засмеялся.

– Никогда не делай того, что не хочешь. Тебя никто насильно не посадит в самолет. Хочешь остаться? – Оставайся.

Телефон в кармане халата зазвонил. Это Ив.

– Я сейчас дождусь смену и выйду.

– Хорошо, я внизу.

– А Лиза?

– Элизабет еще в садике.

– Ладно, жди.

Антон Павлович сидел, подперев щеку рукой и веселым прищуренным взглядом смотрел на Ингу. Пожав ее руку своей морщинистой рукой, он вновь повторил:

– Не делай того, чего не хочется. Завтра можешь не выходить, отпуск у тебя уж начался, – но я всегда буду рад видеть тебя, милосердная ты моя помощница.

– Я позвоню, ладно? Хорошо?

Антон Павлович кивнул головой, встал из-за стола и ушел в свой кабинет, оставив на столе недопитую чашечку кофе.

По коридору уже мчалась во весь дух смена.

– Ох, дорогая, прости, что опоздала, со всех ног неслась, – запыхавшись, ответила Нэлли. – Ты уже все ? Я видела твоего мужа внизу в машине.

– Да, сейчас буду спускаться.

Инга заулыбалась той доброй, детской улыбкой, какой мог улыбаться только ребенок и она.

– Счастливо отдохнуть тебе, дай хоть обниму на прощанье.

Девчонки обнялись и, повешав халат на крючок, Инга пошла спускаться вниз.

– Что ж ты Лизу –то не забрал? – после короткого поцелуйчика, спросила Инга мужа.

– Мы еще успеем.

                                          ***

Инга проснулась, когда Ив уже шевелился на кухне.

– Ты уже встал? Что так рано? В больницу отвезешь меня?

– Нечего тебе там делать! Тем более сегодня!

– Нет!

– Да!

– Мам, а мы сегодня не пойдем в садик? Сонным, только что разбуженным голосочком спросила Лиза.

– Нет, а ты хочешь?

– Просто папа говорил, что не пойдем.

– Ну, значит не пойдем, переводя глаза, отозвалась Инга. Ложись еще, поваляйся.

– И ты ложись еще, поваляйся, – добавил Ив.

– А ты куда?

– Я скоро вернусь.

Ив не спеша, но твердо закрыл дверь, и через секунду Инга уже слышала его уверенный топот на лестнице.

Она откинулась на подушки и притянула к себе ребенка.

– А ты хочешь ехать к бабе?

– Я хочу с папой и с тобой на лодке покататься.

– Где? У бабы что ли?

– Нет, на даче, где у тебя был горелый дом.

– Горелый дом, – улыбаясь повторила Инга. В другой раз, наверно, покатаемся, папа нам билеты уже купил, придется к бабушке лететь.

– Она опять будет тыкать мне в лицо и спрашивать: « а что это такое красненькое».

– Ну просто она любит тебя и переживает. Ты все сложила в чемодан, больше никакие игрушки брать не будешь?

– Папа мне сказал больше двух не брать.

– Ладно. А хочешь? – у Инги в голове промелькнула вздорная мысль.

– Что хочешь?

– Хочешь у меня на работе побывать?

– Конечно хочу! – обрадовалась девочка. – Я буду тоже уколы ставить?

– Нет, мы только заберем мою зарядку для телефона, может быть, сменим повязки одному мальчику и вернемся домой.

– Я буду тебе все подавать! Бинты и вату, хорошо?

– Да, хорошо, только кушай скорее.

Ребенок , умница, ела очень аккуратно. Видно было, как ее маленькие пухлые ручонки, с ямочками над пальцами, крепко сжимали ложку, и широко-широко раскрыв рот, направляли ложку с кашей внутрь. Инга в это время мыла посуду и любовалась украдкой на маленькое чудо с золотыми волосами. Наконец, тарелка опустела. Инга поцеловала дочку в голову, и, взяв расческу, стала заплетать ее рассыпчатые звенящие волосики в косичку. Через полчаса обе уже ехали в автобусе с раскрытыми окнами.

Инга вместе с дочкой поднялась прямо к посту.

– Привет! Ты что же, попрощаться пришла? Или лететь раздумала?

– Я за зарядкой. Ты уже меняла повязки Алексу?

– Да, конечно меняла.

– Мама, я хотела повязки поменять, – шепнула дочка Инге.

– Мы с тобой в другой раз сменим. Хочешь посмотреть его? – спросила Инга, убирая зарядку в сумку

– Хочу.

Инга попрощалась с коллегой, и, взяв малышку за руку, направилась к знакомой палате.

– Доброе утро, Алекс.

– Здравствуйте! А я вас все утро выглядывал в окно! – радостно воскликнул пациент.

– Как ты?

– Вчера приходил брат, он сказал, что Даша будет жить с нами!

– Ого!

– Я так переживал, жалко ее, как собачонка к людям ластилась. Теперь с нами будет. Я буду защищать ее.

– Алекс, ты просто человечище!

– Это Ваша дочка?

– Да, это мое чудо, ее зовут Лиза. Мы уезжаем сегодня, но я решила забежать попрощаться с тобой, – в эту минуту у Инги зазвонил телефон.

– Алло.

– Где вы ходите? – раздалось в трубке.

– Ив, мы в больницу заехали – улыбалась она по телефону. Но мы уже собираемся домой.

– Зачем ты вообще туда поперлась?!

– Я оставила тут зарядку для телефона.

– Да что ты мне плетешь про свою зарядку… стой там, я подъеду минут через десять.

Инга, с телефоном у уха, помахала Алексу, тоже самое повторил и ребенок. Обе вышли и направились к 4-й палате.

Эд царственно лежал на своей кровати и потягивал апельсиновый сок из стакана.

– Можно нам автограф на дорожку?

– Вам бинты подписать или гипс?

– Мы тебе ежедневник дадим.

– Ну давай, усмехнулся Эд.

Он лихо расчертил вырванную страницу ежедневника своей величавой подписью.

– Готово.

– Спасибо. – Инга собиралась уже уйти, но голос Эда развернул ее.

– Значит, все-таки уезжаешь?

– Скорее всего, да.

– Я же говорил, растащат тебя. По кусочкам разорвут.

– Нет, Эд, это семейная поездка, мы поедем к бабушке и дедушке, – залепетала она.

– Ну да. Семье, конечно, можно откусывать от тебя. Ты ведь не скажешь им о том, что тебе нехорошо. Первыми прибегут на праздничный пирог из твоего сердца твои же родные.

– Мы…мы не будем больше беспокоить тебя, поправляйся, – в ужасе прошептала Инга и закрыла дверь палаты.

– Чао.

Инга и Лиза вышли из палаты и побежали спускаться вниз. Ив уже сидел в машине и злился.

– Вот что ты за человек такой, – начал , было, он, – ну на кой черт ты поперлась в больницу в последний день? У тебя же отпуск!

– Я забыла там зарядку.

– У тебя дома есть запасная!

– Но мы же никуда не опаздываем! – спокойно улыбнулась Инга.

– Да потому, что ты как маленькая! Чего ты привязалась к своей больнице? Тебе что, там медом намазано? – начал взрываться Ив.

– Нет, людьми.

– Папа, а когда мы покатаемся на лодке? Я хочу в горелый дом, – начал атаку ребенок.

– Давай сначала пообедаем? – предложил Ив ребенку.

Он завел машину и резко надавил на газ, стараясь как можно быстрее добраться до квартиры. Мелькали невысокие дома, витрины, встречные машины проносились как бабочки, бесконечно спорили светофоры. Город продолжал жить своей насыщенной жизнью, несмотря на пыль и духоту. Люди сновали по делам, полупустые автобусы плыли, раскатывая свежий асфальт, птицы щебетали в ветвях кустов.

Двор. Семья из трех человек поднялась обедать. Отобедав, женщина уложила ребенка на сончас и пришла к мужу.

– У тебя что-то стряслось в больнице?

– Там погорелец лежит из моего села. Молодой парнишка, девочку спас.

– Это я знаю.

– Откуда знаешь?

– Антон Павлович сказал. Ты поэтому вышла такая растерянная?

– Нет, не поэтому. Я просто не хочу лететь к твоим родителям. За последний год мы были на даче всего трижды, ребенок просится на лодку. На нашем водоеме так тихо, так спокойно, гладь озера безмятежная, кузнечики стрекочут в травах. К бережку подойдешь – пескари подплывают. Возле дома пролесок. Поле душистое рядом, мне так хочется туда, в это поле! Так хочется вдохнуть полной грудью этого сладкого, цветочного воздуха. Я знаю, что как только я сяду в самолет, то все это время до обратного прилета буду жить как на иголках. Я так хочу побыть с вами. Просто, только с вами. С тобой и Лизой.

Ив ничего не ответил ей, отведя глаза.

Инга отхлебнула чай, руки ее тряслись, голос начинал дрожать и хоть она и пыталась держать себя в руках обида накатывала все ближе и ближе.

– Я пойду к ребенку.

Инга всего лишь не хотела показывать свои слезы. Она легка, и, словно сняв барьер с души, растаяла.

Наше одиночество дошло до высшей ступени: имея дом, семью и детей можно чувствовать себя одиноким. Люди, словно корабли в море, приближаются, сталкиваются, а потом отдаляются все дальше и дальше. И в этом отдалении, протекающем незаметно, каждый начинает замыкаться. Ты переживаешь что-то сам, лично, так, как можешь чувствовать и ощущать только ты, другие все воспринимают иначе, других может вовсе не волновать то, что выбивает тебя из колеи. И этими другими постепенно становятся самые близкие люди. И ты молчишь, держишь в себе, не желая быть непонятым, а потом привыкаешь . И вся твоя семья сводится к тому, что вы едите и спите вместе, изредка обсуждая прошедший день или случай, а весь твой дом становится не больше, чем ночлегом и кухней, теряя свой изначальный, добрый смысл. Все мы одиноки. Нам хорошо с одними, весело с другими, терпимо с третьими, а душу раскрываем случайному попутчику в поезде.

«Нет, я не одинока. Не сейчас.» – решила Инга. Маленькая птичка обняла своего спящего птенчика и незаметно уснула сама.

                                          ***

Обе девчонки потягивались в кровати, пробуждаясь от сладкого дневного сна.

– Прыгайте в машину, поедем пока светло.

– В аэропорт уже? – взволнованно спросила Инга

– В аэропорт.

– А где чемодан?

– Я все вещи перенес в багажник, пока вы спали.

Инга с маленьким птенцом спустились вниз и сели в машину, не подозревая подвоха. Ив сел за руль слегка взволнованный, обеспокоенный. Выдохнув, он произнес:

– После поворота на Измайлово сядешь за руль сама.

В ушах у Инги прозвенел колокольчик, она поверить не могла его словам.

– Ты что, сдал билеты чтоли?

– Сдал чтоли, – передразнил он.

Инга поцеловала мужа. Она улыбалась и цвела, птичка вновь запорхала и засуетилась.. Сегодня ей подарили самый роскошный подарок – время. Время, чтобы побыть вместе и , возможно, найти обратные пути, на сближение. То прекрасно, редкое, совместное выходное время, которое и остается в памяти.

Как игриво было солнышко в этот день, как ярко и весело светило оно, лучами лаская всех, кто разделял его задор. Как легка и свободна была дорога, как нежен был ветерок, едва качавший верхушки деревьев. Все благоволило этой поездке: и погода, и настроение. И, казалось, нет ничего приятнее, чем вот так мчаться по прямой дороге, залитой лимонным соком солнца.

– Что же ты родителям скажешь?

– Скажу, что отпуск тебе не дали. К обеду мне стало ясно, что улетать сейчас нельзя: через четыре дня в городе будет важная встреча, на которой мне нужно быть. Неприятно, конечно, врать родителям, но я не могу пропустить собрание. Так что твое завывание про поле и Элиз про лодку было услышано сверху.

Инга улыбалась. Пусть Ив отменил полет по своей причине – сейчас это было уже неважно.

                                          ***

Дом уже давно ждал хозяев: тропинки поросли травой, клумбы стояли в запустении, грушевое дерево склоняло тяжелые, полные незрелых груш, ветки. Инга сейчас же достала веревку из сарая и пошла их подвязывать. Ив развел костер и достал из машины кастрюлю с замаринованной рыбой. Элиз крутилась тут же, изо всех сил помогая папе раздувать угли, а Инга смотрела на них и радовалась. Конечно, до лодки в этот вечер не дошло. Едва только начало смеркаться, как маленький деревянный домик быстро наполнился ароматом жареной рыбы и запеченной картошки. Двери были закрыты, шторы задернуты и не было больше никого, только трое тех, кто давно не сидел вот так вместе. Усталые и разморенные свежим воздухом, все мигом кинулись к столу. Через полчаса Инга сидела довольная, сытая и блестящими глазами смотрела на Ива, который за этот день стал ей еще ближе. Роднее.

Стемнело. Маленькие звездочки едва попадали своим тонким серебряным светом в окошко, лампа неярко освещала простенькое деревянное убранство дома. Тени от фигур мягкими темными пятнами двигались по стенам. Кровати были расстелены, подушки взбиты. Ребенок, упоенный столь насыщенным днем, спал. Инга подлегла к мужу, положив ему голову на плечо.

– Тебе Антон Павлович только про Алекса – погорельца рассказал?

– И про твоего Соколова тоже.

– Знаешь, я шла тогда тяжелыми шагами по лестнице и ловила себя на мысли, что Эд нахальный, наглый, дерзкий, самоуверенный и самовлюбленный. Возможно, знаменитость такой и должна быть – иначе до Олимпа не пробиться, но мне совсем не хотелось видеть звезду. Мне хотелось видеть человека. Где– то ранимого, где-то ласкового, простого человека, с которым можно поговорить без думок о том, что диалог это игра. Эд был звездой яркой, но холодной и далекой от человеческой души. Вернее сказать, он казался бездушным. Он привык выбирать превосходное, привык окружать себя красотой, даже не думая у кого он ее отбирает, нагребая все больше и больше невосполнимое. Подруга! Одноразовая подруга, но ведь так нельзя! А Ему можно. Все можно. Ведь он и ему подобные делают шоу, создают красивые картинки, иллюзии другой, красивой и беззаботной жизни, иллюзии людей-героев, людей-кумиров. Тех самых, которые не готовы потратить свою жизнь на что-либо другое, кроме удовольствия. Понимая, что обыденность – не для экранов, мы и сами хотим интриг, сами ищем зрелищ, зачастую развратных, грязных , шокирующих. Мы сами возводим на пьедестал кумиров, показывающих то, что видеть нам просто необходимо, потому что в своей реальной жизни такого не увидишь. И эти кумиры готовы съесть друг друга, деля зрителя. И эти кумиры говорят нам: Эй, ты живешь один раз! И зрители смотрят с мыслью «а ведь действительно, один же раз живем» , скатывая этот раз до потребления.

Ив обнимал жену молча , слегка улыбаясь. Инга приподняла голову, посмотрела мужу в глаза и спросила:

– Ив, почему кумиром считается он? Он! Готовый ноги вытирать о нижестоящих. Почему, имея власть над людьми, завораживая их своими картинками, он не несет светлых посылов в людские головы? И для чего кумиром сегодня считается тот, кто по сути – богатый деньгами прожигатель жизни? Ив, почему ? – она смотрела ему прямо в глаза своим пытливым, искренним, детским взглядом.

– Потому что все хотят жить в удовольствие. Это маркер, помечающий каждый прожитый день. Если день был без удовольствия, значит он зря прошел, прожит впустую. Ради удовольствия, дорогая, люди не будут прыгать в огонь, не будут закрывать собой амбразуру. Это нормально. И выбирая между удовольствием и добротой или, тем более, жертвой, люди всегда выберут первое. Твой Эд кумир толпы потому, что живет так, как не могут позволить себе жить другие. Он просыпается когда захочет, он ест в ресторане, котором хочет, и люди смотрят и думают, что это высшее удовольствие, что это счастье. Никто не хочет быть как Александр Матросов, все хотят быть не просто живыми, но сытыми и, самое главное, развлеченными.

Ив помолчал с минуту.

– Часто настоящие кумиры ходят возле нас, просто мы их не замечаем. Вернее, не можем заметить. Они как золото в куче бижутерии. Блестят не так ярко, в глаза не бросаются, но отличаются изыском, подлинностью. Самое простое – гнаться за тем, что видно, что осязаемо, – добавил он.

Ив притянул жену еще ближе и, на секунду уткнулся в ее волосы, и произнес:

– Я люблю тебя.

Могучий клен обнял маленькую птичку своими огромными руками-ветвями, которые, казалось, способны защитить от всего. Он поцеловал ее тихонько и провел указательным пальцем ото лба по носу до подбородка. Нежно, едва касаясь, он обвел контур знакомых губ, и, повернув ладонь тыльной стороной, провел по скулам..

– И я люблю тебя, – едва слышно прошептала Инга.

Она поцеловала мужа, вновь устроилась поудобнее на его плече и закрыла глаза.

                                          ***

Ив проснулся и, чтобы не будить спящих, вышел на улицу.

Знакомы ли вам звуки природы в пять утра? Когда выходишь во двор, граничащий с лесом, и слышишь стрекочущих букашек, первый пересвист птиц, видишь росу на траве. Когда свежесть после ночи еще не растаяла и холодок по коже гуляет мурашками. Когда солнышко только начинает проливать свой яркий свет меж редеющих верхушек деревьев. Когда вокруг ни души. Когда к речке подходишь и видно становится, как водомерки на поверхности воды следы свои оставляют, как от дуновения ветерка тонкие-тонкие малюсенькие волны едва появляются и тут же успокаиваются. Как от капель, с листьев ивы упавших, круги по воде идут. Все прекрасно в природе.

Ив сидел на крылечке и, в раздумьях о работе, и любовался природой. Он вспомнил, что оставил в домике телефон, но решил не возвращаться за ним. Вместо этого Ив зашел на веранду, достал высокие резиновые сапоги, накинул ветровку и отправился в гараж. Он долго искал, но все же нашел: старенькая лодка, наконец, увидела свет. Ив отыскал к ней насос и принялся накачивать. Комья скопившейся пыли падали на землю, когда смятый кусок резины начал приобретать форму лодки. Ив снова сходил в гараж и притащил весла. А потом включил воду и стал ополаскивать лодку, протирая ее губкой.

– Дождалась, наконец, своего часа, – пробормотал он.

Ив не знал, что последние десять минут за всеми его стараниями игриво наблюдала в окошко жена. Теплая ото сна, со сбившимися волосами , в тонкой ночной рубашке, Инга стояла на коленках на табурете и улыбаясь рассматривала Ива: как терпеливо он смывал всю пыль, как тщательно ополаскивал весла. Наконец, Ив выключил воду и поставил лодку на бок, чтобы она могла поскорее просохнуть. Только тогда он заметил подглядывавшую жену, помахал ей в окошко рукой и направился к дому.

                              КОНЕЦ.