Панург и его бараны [Максим Сергеевич Евсеев] (fb2) читать онлайн

Глава I

Долгое время они просто жили в моей голове. Мы разговаривали, играли, делились плохим и хорошим. Их проблемы я решал легко и изящно, они же отдавали мне должное, восхищались мною, утешали, прощали и оправдывали мои промахи. Деликатные и дружелюбные, они приходили тогда, когда были нужны, вступали за меня в драку с незваными гостями, убаюкивали сказкой. Я одевал их в красивые наряды, вооружал волшебным оружием и знакомил с самыми обольстительными девушками. В бою им сопутствовала удача, их жизнь была наполнена приключениями, сами они были воплощением мужественности и мудрости, а в их мире царило добро и справедливость, так, как это понимал я.

Вы скажете, что подобное происходит с каждым маленьким человеком, что похожее происходило и с вами? Но есть нечто, что отличает вашего покорного слугу от всех остальных повзрослевших детей, научившихся управлять своей жизнью, получающих удовольствие от этого процесса; от тех, кто забрал у своих фантазий и выдуманных героев свою судьбу, потому что вам вдруг понравилось делать что-то самим. Вы стали прощаться с этой эфемерной частью своей жизни, прощаться с сожалением или в гневе, просто забывая о них или с усилием вышвыривая их из своей головы. Конечно, они не ушли совсем, но их становилось всё меньше, и освободившееся место стали занимать успех и разочарование, планы и детальные расчёты, воспоминания и надежды.

Со мной всё происходило совсем по-другому: я сделал их слишком подробными, каким хотел быть сам, я дал им слишком много воли и силы, которой не хватало мне. И теперь уже они звали меня играть, отрывая от моей реальной жизни, и не принимали отказа.

Я отдавал им всё своё свободное время: нянчился с ними, когда они хандрили, мирил их и наставлял, строил им замки и крепостные валы, чтобы уберечь от врагов, выискивал им новые игрушки, но всё равно не справлялся – их мир болел и разрушался, посевы гибли, а сами они начали исчезать. Черты немногих выживших утратили очарование, характер у них портился – им было плохо, но я не мог им помочь. В какой-то момент пришло время признать, что я завишу от созданного мною мира не меньше, чем мои герои. Надо было что-то делать.

Гаспар

Он двигался через лес, и луна, такая же, как в арденском лесу, освещала такие же деревья и такой же голубой снег. Но Гаспар уже понимал, что сколько бы он ни плутал по лесу, проваливаясь в сугробы, сколько бы ни карабкался наверх, он уже не найдёт тропинку, ведущую к замку, взобравшись на дерево, не увидит, возвышающегося над долиной старого донжона, не разожжёт камин, не приготовит ужина для молодого господина. Нет больше у старого Гаспара господина, нет больше дома и не для чего ему возвращаться.

– Будь прокляты Гизы! – в отчаянии ругался он и сбивал снег с веток, ломая сами ветки, как ломал до этого шеи слуг Франсуа де Гиза.

– Будь прокляты гугеноты! – почти кричал Гаспар, вспоминая, как сжималось его сердце, когда молодой господин стал посещать сборища кальвинистов. Как он хитростью и силой не дал ему поехать в Блуа и спас его от подвешения на крюке.

Без сил он упал, наконец, на замёрзшую землю и прошептал:

– Почему?

К кому обращался, большой и сильный человек, лежащий на снегу? К Богу, в которого не верил? К белой круглой луне, которая сыграла с ним жестокую шутку, самую злую из всех, и увела его из замка Пьер Нуар в конце февраля 1562 года? К рыцарю Гийому де Богарнэ, привёзшему растерзанное тело барона де Ковиньяка?

Некому было ответить: Бог никогда не говорил с Гаспаром, луна лишь звала за собой, а рыцарь Гийом остался лежать во дворе старого замка, разорванный и обезображенный, вместе с теми, кто был с ним. Да и спрашивать не было никакого толка, он сам знал, почему погиб молодой человек, который был последним законным владельцем старого замка и носителем одной из древнейших и родовитых фамилий Франции, восходящей по материнской линии к Матье де Монморанси. А со смертью Габриэля прерывался не только род Ковиньяков, но и терялся смысл жизни самого Гаспара Гару, предки которого веками служили этому древнему роду.

Наконец Гаспар поднялся с земли и стал думать, что ему делать дальше. Он плохо понимал, где он находится и как очутился здесь, он помнил только слепую ярость, которая охватила его при виде мёртвого тела молодого барона и надменного выражения лица де Богарне.

– Я возвращаю тебе это тело, старик. Герцог велел мне привезти его домой, из уважения к господину коннетаблю, с которым твой хозяин находился в дальнем родстве, чтобы его могли похоронить, как подобает отпрыску древнего рода, хотя сомневаюсь, что еретикам полагается место на кладбище рядом с добрыми христианами.

Дикий вой Гаспара напугал всадников, лошади взметнулись на дыбы или шарахнулись в сторону, сбрасывая седоков, и только рыцарь Гийом удержал своего гнедого жеребца и смог остаться в седле. Он успел сжать рукоятку меча, с замысловатой гардой, но не смог вытащить меч из ножен. Когда конь рванул прочь, через замковые ворота, унося рыцаря Гийома де Богарне, его рука по-прежнему крепко держала оружие, а его широко раскрытые от ужаса серые глаза смотрели в след, потому что голова рыцаря осталась в замке, сжимаемая рукой Гаспара Гару. Спутники де Богарне, надо отдать им должное, пытались сопротивляться. Для них эта бойня в старом замке была продолжением резни в Васси, где они избивали гугенотов. Она стала одним из эпизодов войны за веру, но эпизодом последним. Четверо слуг Франсуа де Гиза, умрут на замковом дворе, призывая на помощь бога и шепча молитвы на чужом для них языке, уверенные в своей правоте, потому что то, что видели их глаза, было подтверждением слов священников об абсолютном зле, которое явилось на землю для испытания всех истинно верующих. Даже, если бы их можно было бы расспросить, что они видели в последние мгновения своей жизни, они не смогли бы описать всего ужаса, который происходил с ними в замке Пьер Нуар: тот, кто был только что старым слугой, превратился в чудовище, похожее на огромного седого волка, оно в один прыжок покрывало расстояние в два-три туаза, и ударом огромной лапы сбивало с ног; это порождение ада разрывало человека на части и с утробным воем вгрызалось в тела, вырывая внутренности у ещё живых. Но, к счастью для окрестных жителей, спросить погибших слуг господина де Гиза было уже нельзя. Гаспар собрал их тела в одну большую кучу, он принёс во двор и обезглавленное тело Гийома де Богарне, чтобы сжечь их вместе с замком, но в старом замке нечему было гореть. Всё что можно было, сожгли в камине холодными зимними вечерами, а своего леса у Ковиньяков давно уже не было, и только крестьяне приносили время от времени хворост. Весь залитый кровью, в разорванной одежде, явился Гаспар в деревню и, поручив тело своего господина крестьянам, велел похоронить согласно христианскому обряду и с подобающим уважением, и пригрозил самыми страшными карами, если они этого не сделают. И не было в маленькой деревне ни одного человека, который бы не поверил угрозам Гаспара Гару, о котором среди местных жителей ходили страшные слухи.

Сны

Как-то, моя девушка пожаловалась мне, что ей снятся кошмары.

– Попробуй управлять своим сном. Надо только вспомнить, что ты спишь и поменять правила игры, – ответил я.

– Ты осознаёшь, что спишь? Понимаешь, что всё происходящее тебе снится? – удивилась она.

– Не всегда… Вернее я осознаю это всегда, но вспоминаю об этом только в крайнем случае, если сон мне не нравится, или наоборот, если он слишком прекрасен. Настолько прекрасен, что я перестаю ему верить. Уверен, что это происходит с каждым, просто вы не хотите это признать. Ты относишься к своим снам слишком серьёзно, ты видишь в них какой-то психологический или может сакральный смысл, а сон – это лишь не до конца обдуманные мысли, загнанные в угол сознания мечты и фантазии. Они возникали в твоей голове весь день, пока ты сталкивалась с реальностью, которая тебя пугала, злила или наоборот, манила, но была недостижимой. Во сне ты просто проживаешь весь день заново, только добавляя в него то, что в реальности прятала внутри себя. Представь себе: сегодня утром ты приготовила на завтрак невкусную яичницу, потому что твоя начальница отвлекала тебя телефонными звонками; ты торопилась и в суете не смогла найти соль, ты смотрела интервью с Томом Хиддлстоном на ю-тубе, где он танцует, но тебе пришлось прерваться, и всё это копилось внутри тебя. И если тебя это всё, по-настоящему, задело, если ты об этом думала днём, то ночью тебе может присниться, как ты занимаешься сексом с Локи, а в большом котле, наполненном водой из Мертвого моря, варится твоя начальница.

– Варится? Я ведь яичницу жарила, – поправила меня Ульяна.

– Вот видишь, ты забыла, что хотела сварить яйца всмятку, но потом передумала, потому что не любишь их есть второпях и без соли. Но твой мозг всё помнит.

Я предлагал ей самый простой, и, как говорит мой друг Руслан, самый "квадратный" пример. Мне казалось, что так будет проще, а начинать надо с самого простого. Впрочем, иногда простым лучше и ограничиться, чтобы не плодить сущностей, особенно, если у тебя их, на самом деле, нет.

Она не верила мне или думала, что я шучу. Но я говорил абсолютно серьёзно. Я вообще заметил, что со своими снами мне договориться проще, чем с другим человеком. Вернее, было проще…

Как многого я не замечал: не замечал, что мои фантазии выходят из моего подчинения, что моя девушка уходит от меня, и ещё чего-то очень важного…

– Послушай, – заговорила Ульяна, – я не готова обсуждать с тобой твою бессмысленную теорию о снах, тем более что она абсолютно не оригинальна, я хотела, чтобы ты всего лишь обнял меня и сказал, что всё будет хорошо и что ты всегда рядом. Знаешь, это совсем не сложно. Но тебе больше нравится разглагольствовать о снах, – и раздраженно уткнулась в планшет. – В ванной, кстати, кран течёт, ты не мог бы починить?

И я устремился в ванную комнату. Устремился неторопливо, по дороге представляя себе, как чиню смеситель, а тот срывается и окатывает меня горячей водой, но невероятным усилием мне удается поставить смеситель на место. И вот я стою в ванной комнате, ошпаренный кипятком, без рубашки, в красивом джинсовом комбинезоне, а в двери плачущая Ульяна, которой ужасно стыдно.

Кран не тёк. Я открыл, поочерёдно, горячую и холодную воду, потом закрыл. Включил душ и в этот момент в меня ударила струя горячей воды. Попытки поставить смеситель на место ни к чему не привели, и мне пришлось перекрыть воду в стояке. Когда обваренный горячей водой, мокрый и растерянный, я обернулся, Ульяна действительно стояла в проёме двери. Правда смотрела она не на меня, а на залитый пол ванной комнаты, и стыдно было мне.

– Я думаю, что лучше вызвать сантехника, – сказала она, недоуменно качая головой. – Ты сам позвонишь, или лучше мне?

И, не дожидаясь моего ответа, она пошла в комнату за телефоном, а я смотрел на сорванный смеситель, на воду на полу, на разбросанные повсюду флаконы с шампунем, гелем для душа и кондиционерами для волос, и пытался понять, как так получилось.

Меня нельзя назвать мастером на все руки, но когда-то этот смеситель я сам и поставил. Поставил, не перекрывая воды в стояке, потому что вентиль там от времени поизносился и не закрывал воду до конца, сделал всё очень оперативно, и с минимальными потерями. Воды, во всяком случае, было гораздо меньше.

С самого раннего детства, я умел собрать и разобрать электрический штепсель или розетку, мастерил в институте кипятильники из бритвенных лезвий, и ещё ребёнком провел себе в комнату телефон, втайне от родителей. Телефон, кстати, собрал сам, из старой трубки и диска для набора номера. Но в последнее время у меня всё валилось из рук: дрель, если я сверлил дырку в стене, упиралось сверлом в арматуру и не желала двигаться дальше; торцовый ключ, когда я пытался снять крышку двигателя, становился мягким, как масло и свободно проворачивался, не желая открутить болт; падали из рук чашки, просыпалась соль и крупы – вещи совсем перестали мне подчиняться. Разумеется, я винил китайские электропатроны, продавцов инструментов и производителей всего, что меня окружало. Сетовал на возраст и невнимательность, на кривые свои руки, на усталость… Но иногда возникало чувство, что дело, всё-таки, не только в этом, что я становлюсь лишним в этой, когда-то понятной и родной реальности, что сначала люди, а потом и вещи начинают видеть во мне чужака, или вовсе перестают замечать. Но я тут же гнал эту дурацкую мысль и искал более правдоподобные объяснения.

– Ты можешь подойти? – услышал я голос Ульяны из комнаты. И мне показалось, что я не хочу этого разговора.

Панург

– Панург! Тебя ищет Мадлен.

Кто это кричал? Какой-то ребёнок. Может это ребёнок его, Панурга? В этом он не был уверен. Совсем не был уверен.

Мадлен…

Как же так случилось? То ли слова Пантагрюэля подействовали на него, то ли он неправильно понял своего друга и благодетеля.

Впрочем, каких советов только не давали Панургу! Все эти советы были исполнены заботы, изложены они были красивым слогом, но противоречивы по сути. А вот слова самой Мадлен были неясны по форме и, казалось бы, оставляли выбор за Панургом, но, в то же время, категоричны по сути, и выбора ему не оставляли совсем. Так Панург женился.

Но дело-то было вовсе не в Мадлен, дело было в том, что величайший хитрец и пройдоха, каким мнил себя сам Панург, неунывающий шутник, избегнувший всевозможных бед и неприятностей, находился в самом трудном положении и не знал, что делать.

Если бы Пантагрюэль был бы рядом, если бы он только спросил, в чем причина этого самого затруднения, если бы хоть кто ни будь из бывших его друзей и собутыльников поинтересовался, отчего Панург так грустен и чем он так озадачен, то что бы мог им ответить Панург? Он знал, что беда подошла к нему совсем близко, знал, что перед ним стоит проблема самая трудная из всех встречавшимся на его жизненном пути, но он не видел её. Чувствовал её зловонное дыхание, слышал грозную поступь её шагов, вздрагивал от мерзких её прикосновений, но не мог разглядеть. А как можно описать то, что ты не в силах рассмотреть?

– Панург! – это был уже голос самой Мадлен. Уж её-то Панург видел хорошо. Его жена не пряталась от него. Да и смотреть на неё, чтобы описать словами, не было никакой необходимости. Иногда, она меняла платья и причёску, покупала новую обувь, красила щёки теми или другими румянами, но выражения лица, когда она смотрела на Панурга, не менялось никогда. Это выражение не надо было видеть лишний раз, чтобы угадать настроение самой Мадлен.

– Панург, будь ты неладен! Что же ты не бросился в воду сам, много лет назад, вместо самого красивого и крупного барана? Всё стадо приняло бы тебя за своего и последовало бы твоему примеру, ибо ты и есть самый главный баран на этой земле.

Эту проблему в виде своей благоверной, Панург тоже не мог решить, но от неё он мог, по крайней мере, удрать, что он, не задерживаясь, и поспешил сделать.

Рассуждал он следующим образом: до ближайшей корчмы быстрым ходом идти ему было десять минут, а Мадлен там окажется, не ранее чем через тридцать. За это время он успеет выпить не менее двух кружек пива, что даст ему силы дойти до следующего кабачка. И так они будут кружить по округе до самого вечера: он – поглощая пиво, вино и окорок, она – разыскивая его и жалуясь каждому, кто встретится, на свою нелёгкую долю и Панурга. К вечеру же каждый получит своё, и, утолив свои потребности, у них не будет ни сил, ни желания скандалить. Оставался вопрос, чего именно хотела от него супруга в этот раз, но выяснять это у храброго Панурга не хватало мужества.

Голос

Можно было бы сказать, что я зол? Нет, во мне боролось много чувств: злость, растерянность, жалость к самому себе. Смешавшись, как смешиваются на холсте краски, они выдали не некий замысловатый цвет, а банальное грязно-бурое раздражение, которое мне некуда было выплеснуть. Я пытался отвлечься от неприятного разговора, который закончился мерзким скандалом, за который мне было ужасно стыдно, но в голове творилась такая чехарда, что мне стало казаться, будто я прислонился к замочной скважине двери в репетиционный зал, а внутри этого зала сумасшедшие музыканты репетируют и ругаются одновременно. Удрал из дома я не потому, что мне нужно было остыть и подумать, а потому что у меня кончились слова и аргументы. Я перестал понимать Ульяну, я перестал понимать самого себя, и в ту же секунду я оказался в открытом космосе, почувствовав, что воздух испаряется из каждой клетки моей кожи, и если я открою рот, то он вырвется из лёгких, и я задохнусь, а если не открою, то меня разорвёт на части. Уже выйдя на свежий воздух, я попробовал поразмышлять, отвлечься, позвать на помощь тех, кто живет в моей голове, но там никого не было, и меня тоже не было. Там царила пустота, как в старом, наспех покинутом доме, из которого увезли мебель и сняли оконные рамы. А снаружи свистел ветер. Не было повода для ссоры, не было причины убегать из дома, не было… Вообще ничего. Ни внутри меня, ни снаружи. Ветер эмоций ещё покружил в пустом доме обрывки старых газет и тоже улетел. Внутри стало тихо. И вдруг мне показалось, что кто-то зовет меня. Голос доносился из моей головы, но я точно знал, что зародился этот голос не внутри меня, он прилетел откуда-то извне. Осталось понять, откуда именно. Я зашагал в сторону леса: во-первых, потому что я жил недалеко от леса, а во-вторых, потому что вместе с голосом, который меня звал, я слышал шум деревьев. Быстрее всего в лесу можно было оказаться, если двигаться по улице, которая шла сразу за моим домом. Она собственно и оканчивалась лесом. Машин на дороге не было, и я побежал прямо по проезжей части. Бежать было тяжело и не только потому, что я давно этого не делал, мне казалось, что под ногами у меня не асфальт, а голая земля, на которой, время от времени, попадаются вкопанные в дорогу камни. Вдалеке слышался звон колокола и далёкий топот, как будто меня догоняют всадники на уставших конях. Я задыхался и, уже вбежав в лес, вынужден был опереться на дерево, чтобы перевести дыхание. Голос звучал то совсем близко, то затихая. Я не мог разобрать, приближается ли ко мне стук копыт или это стучит моё сердце.

Зимой темнеет рано, а в лесу была кромешная тьма, но спустя некоторое время я смог различать тени, сугробы и стволы деревьев. Несколько тропинок разбегались передо мной, одна из них вела вглубь леса.

«Она! Та самая тропинка». Это была первая законченная мысль в моей голове, после того, как я вырвался из вакуума квартиры и скандала, на свежий воздух. «Он, несомненно, там»! Кто был этот "ОН", и почему он находился именно в глубине леса, я не имел понятия. Мыслей в голове было ограниченное количество, и объяснять мне что-либо они не собирались. Вернее было бы сказать, что это была единственная мысль, и именно за ней я и бежал в темноту леса. Несколько раз я поскользнулся, падал и вставал, влетел с размаху в кустарник и ободрал себе лицо, но продолжал движение. Внезапно услышал голоса, и между деревьями мелькнул свет костра, я сошёл с тропинки и направился в сторону огня.

Глава II

Встреча

На небольшой полянке спиной ко мне сидели и стояли несколько человек, при моём появлении они повернули головы. Лиц я их не видел, потому что огонь освещал моё лицо, а им – затылки. Похоже было, что я прервал какой-то разговор, который они вели, уйдя от посторонних глаз на эту поляну, в лес, в котором в это время не было ни прохожих, ни полиции. Что именно они говорили, я не разобрал, но один из них, явно, оправдывался, а ещё двое наседали на него. Рядом стояла девушка. Мне казалось, что я её видел несколько раз у подъезда в компании ребят. И голоса самих ребят – резкие, с надрывом – мне тоже были знакомы. Как-то в начале осени эти голоса, втолковывали друг другу, что именно они, а никто другой, являются шпаной нашего района, и что это гордое звание нельзя делить ни с кем другим, а сами ребята пьяно покачивались под окном моей кухни. Голоса – громкие и пьяные – раздражали, и я собрался было выйти и сделать им замечание. Даже направился к выходу, когда Ульяна остановила меня.

– Я тебя не пущу, – сказала она. – Тебе просто разобьют лицо, – и оттолкнула меня от двери. Через несколько минут голоса стихли.

Значит, я ошибся – это была местная шпана, и мой голос не мог звать меня сюда. Или мог? Один из них, тот, что оправдывался, метнулся в мою сторону и спрятался за моей спиной, сидящий встал, и они с товарищем двинулись ко мне, девушка равнодушно наблюдала за всем происходящим.

– Спасибо! – прошептал сзади голос. Я не успел обернуться, как за мной послышались торопливые шаги. Звуки шагов быстро удалялись.

Преследовать беглеца двое идущих ко мне не стали. Они приближались неторопливо, ещё не зная точно, кто перед ними. И, наверное, были уверены, что я убежать не смогу, а того, кто уже убежал, они без проблем найдут завтра. Первым приблизился невысокий – ниже меня – молодой парень в очках:

– Ты кто? – смотрел он на меня внимательно и, кажется, чуть прищурившись.

Второй встал за его плечом, девушка тоже сделала пару шагов в нашу сторону.

– Оставьте парня в покое, – сказал я. Сказал, потому что надо было что-то сказать, а смотреть в эти очки, в глаза за очками и молчать мне было неуютно. В груди росла пустота, которую мне нечем было заполнить. Я не знал ни убежавшего парня, ни сути конфликта, ни чем этот конфликт грозил ушедшему. Я не имел никакого желания драться с этими двумя на тёмной поляне при свете костра, не имел представления, как это делается, но не мог и уйти, даже сохранив лицо, объяснив, что оказался здесь случайно.

Мне показалось, что я никак не могу управлять ситуацией, не могу управлять своим телом, что я наблюдаю эту сцену со стороны. Это было глупое неинтересное кино, которое я смотрел нехотя и не имея под рукой пульта, чтобы переключить канал. Мне было страшно? Нет, мне было никак. Я был не на своём месте, здесь должен был стоять другой человек, которому было дело до всего происходящего. Тот, кого охватил бы гнев, желание драться и разбить эти лица. Он бы нашёл повод и причину, чтобы разжечь внутри себя ярость, а я чувствовал себя здесь лишним, и всё что происходило здесь со мной сейчас, и что должно было произойти, меня, странным образом, не касалось.

– Твоё какое дело? Тебя же, вроде не трогали, – продолжил парень в очках. Второй по-прежнему молчал, заходя мне за спину.

Я сделал шаг назад, чтобы иметь возможность держать в поле зрения обоих, но провалился ногой в какую-то ямку. На ногах устоял, но моё резкое движение руками, когда я пытался удержать равновесие, видимо напугало и спровоцировало их. Тот, что был в очках, ударил меня кулаком. Не успевая увернуться или прикрыться руками, я наклонил и слегка бросил голову навстречу его кулаку. «Разбивай себе костяшки. Посмотрим, что крепче: фаланги твоих пальцев или моя лобная кость?» – думал я абсолютно спокойно. Второй из темноты попробовал сбить меня ударом ноги, но попал в плечо. Как же медленно я двигался! Я мог только упрямо наклонять голову, подставляя свой лоб или прикрывая челюсть плечом, но все мои удары были мимо цели. Ни разу я не попал, ни единого раза! Впрочем, их удары тоже не наносили мне существенного урона. То ли темнота была тому причиной, то ли полное неумение драться всех участников, но бесконечно это продолжаться не могло. Их было двое, и они мелькали передо мной и кружили вокруг меня, надеясь запутать или взять измором. Я же, со своей стороны, старался беречь силы и не делать лишних движений, если не был уверен, что это необходимо. Когда один из них приближался слишком близко, я наносил удар, которым не попадал по противнику, но заставлял его разорвать дистанцию и отойти на безопасное расстояние. И тогда меня атаковал второй. Он был повыше, и руки у него были длиннее, но полагался он на удары ногами, которые влетали в меня, как торопящийся к выходу пассажир вагона метро. Наконец, первый, после очередного удара ногой товарища, когда я покачнулся и опустил руки, сократил дистанцию и ударил меня в левую бровь, но при этом он оказался слишком близко, и я схватил его за куртку, пытаясь повалить на землю, и в этот же момент почувствовал руки на своих плечах, которые тянули меня назад, а потом сомкнулись на моем горле стальным зажимом, и тот, кому эти руки принадлежали – высокий парень с тёмными волосами, лица, которого я так и не увидел – повис на мне всем телом и я сам оказался на земле.

Наверное, эти двое были похожи на футболистов сборной России, пытающихся бороться за мяч на раскисшем поле стадиона «Локомотив», когда били меня ногами. Они поскальзывались, мешали друг другу, и даже падали на меня, но не могли ударить из всей силы. И мне тоже не удавалось встать или повалить кого-нибудь из них на землю. Наконец они сообразили, что лежачего можно бить руками, и на меня посыпался град ударов. Не могу сказать, что было очень больно, но я всё больше стал терять связь с реальностью, и понимал, что если ничего не изменится, то дело моё совсем плохо. В какой-то момент я подумал, что потерял сознание, потому что больше не чувствовал ударов по голове, но снег, всё также холодил затылок, а надо мной по-прежнему светила луна. Только из жёлтой она стала красной, а потом голубой. Я приподнял голову и увидел лицо девушки. В лице смешались печаль и удивление, она смотрела прямо пред собой, туда где продолжалась возня и мелькали тени, правда, я в этой возне, уже не участвовал. Потом она развернулась и медленно побрела прочь. Шум на поляне смолк, крики боли, злости и страха постепенно удалялись от меня, и мне показалось, что я остался один. Но это было не так: ко мне кто-то приближался, этот кто-то склонился надо мной и приподнял мою голову:

– Габриэль, мой господин, вы живы? Я знал, что найду вас!

Панург

Войдя в таверну, Панург увидел, что там полно народу.

– Смотрите, кто пришёл?! – завопил, увидев его, Жан Жак Кошон. – Сейчас повеселимся! Панург, расскажи нам, как ты смылся с турецкого вертела!

Жан Жак был толст и пьян, добродушен и воинственен, щедр и памятлив – то есть, типичный крестьянин, разбогатевший чуть больше своих соседей и поэтому одинокий. Он готов был угостить любого, понравившегося ему, но никогда этого не забывал. Рад был посмеяться над кем угодно и даже над собой, но если не поймёт шутки, то будет уверен, что его хотят оскорбить. Мог выпить хоть целую бочку, но остановиться в ту же секунду, когда кончится закуска.

– Расскажи нам хорошую историю! – кричит он на всю таверну.

– Он рассказывал их тысячу раз, – проворчал Пьер Елансе, сосед Жан Жака. Он боялся, зная аппетит Панурга, что тот выпьет слишком много вина за счет Жан Жака, и этим исчерпает его щедрость, ведь и он сам пил сегодня за его счёт. Этого боялись и все остальные:

– Вот уж действительно! – заговорили все присутствующие, – Сколько можно слушать одно и тоже.

– Вот если бы он рассказал что-то новенькое, – подал из угла голос хромой Гастон, в котором любопытство брало верх над жадностью. – Тогда другое дело.

Жан Жак и, все кто были в таверне, уставились на Панурга.

– Что б ты охромел на вторую ногу, – подумал про себя Панург. У него не было желания рассказывать истории: ни новые, ни старые. Он не хотел ничего рассказывать. Он не хотел, чтобы вообще кто-то, кто бы он ни был, рассказывал какие-нибудь истории. Ему хотелось выпить в тишине, чтобы ни дай Бог не пропустить, когда к таверне подойдёт Мадлен. Он, конечно, ожидал, что её ругань будет слышна за пару лье, но ведь она и выдохнуться могла, устать – он верил, что Мадлен может когда-нибудь устать ругаться – и тогда она застанет его врасплох.

– Ну что же, Панург, расскажи нам новую историю.

И вдруг Панург понял! Он понял, какая беда пришла к нему, понял, что тревожило и пугало его последние дни: он не только не мог рассказать новой истории, он забыл и все старые. Он вообще теперь не был уверен, что все они с ним происходили. Панург не мог придумывать больше истории.

Он постоял молча, глядя на ожидавших его рассказа посетителей таверны, и, не сказав ни слова, вышел вон.

Бар

После всего произошедшего, мне стоило бы вернуться домой, помириться с Ульяной, умыться, в конце концов, но меня понесло к метро. Мне нужно было время, чтобы разобраться, расставить все по своим местам и найти всему, что я видел, хоть какое-то разумное объяснение.

– Кому я лгу? – выругался я, внезапно остановившись посреди дороги. – Нет и не может этому быть разумного объяснения! Этому не может быть вообще никакого объяснения. Мне всё это снится! – сказал я и не верил ни единому своему слову.

Да, когда-то я мог остановить сон и поменять правила; только осознание того факта, что я сплю, делало меня хозяином сновидения и оно становилось робким и послушным. Сейчас же было не так: все происходящее ни в малой степени не хотело мне подчиняться и походило этим на самую суровую реальность.

Я вспомнил этого странного человека с волчьими чертами лица. У него были глаза безумца, но с ума сходил я, а он был уверен в том, что делал и говорил.

– Они не убили моего хозяина! Вы целы и больше я не дам вас в обиду. Старый Гаспар сможет защитить своего господина.

Он помог мне подняться, осматривая меня и очищая от снега.

– Бегите, барон! Это были люди Гизов. Они не смогли убить вас в Васси, искали вас в родовом замке, а теперь пришли за вами сюда. Вы не уроните своей чести, если убежите. Эти двое вернутся с подмогой, но верьте мне, что отсюда им уже не уйти. Пусть их будет много, но им не справиться со мной. Видите, эту большую луну? Она начала менять цвет. Если надо, я сожгу город, но выведу под корень весь Лотарингский дом и не пощажу вашего родича Монморанси. Идите, Габриэль – луна меняет цвет на красный, и вам не стоит видеть того, что здесь произойдёт. Купите лошадь, или украдите её, если не будет лошади идите столько, сколько хватит сил. Вы настоящий Ковиньяк, и силы у вас больше чем вы думаете, иначе мои предки не служили бы вашему роду столько лет. Идите, мой мальчик, я не зря оберегал вас с самого вашего детства, чтобы сейчас оставить в беде. Бегите!

И, оскалившись, он растворился в лесу.

А я побежал так же, как бежал сюда меньше часа назад.

И только оставив за собой последние деревья, уже на дороге, ведущей к метро, я остановился, потому что я был не Ковиньяк, и мои силы уже давно кончились.

– Куда мне теперь? – спросил я самого себя, пытаясь восстановить дыхание, и, не находя ответа, заставил свои ноги продолжить движение. – Почему я убежал? – продолжал я спрашивать, переставляя ноги, шаг за шагом по пустой проезжей части. – Он велел мне бежать, и я… А что он сказал про луну? Она стала менять цвет? Странно, мне тоже показалось, что-то подобное, – и я задрал голову вверх, чтобы увидеть, какого она цвета, но луны не было видно за облаками, лишь в небольшом просвете неба, ярко горела красная точка, похожая на спутник, или самолёт.

Странное чувство охватывает, если идёшь по абсолютно пустой улице в перенаселенном городе. Начинает казаться, что на город напали инопланетяне, или его поразила неведомая эпидемия, унесшая всех жителей. В такие моменты одиночество становится острее и безысходнее, а вслед за одиночеством приходит надежда, что ещё не поздно начать все заново, с чистого листа: нет больше никого, кто мог бы напомнить тебе об ошибках, нет тех, кто попрекнёт прошлым, никто не занял твоего места, не с кем состязаться и нет смысла кому бы то ни было что-то доказывать. Есть только ты – делай что хочешь. Никто не сможет тебе помешать. «А чего я хочу?» – подумалось мне. И тут же ответ загорелся неоновой вывеской: « Бар "Панург и его бараны"».

«Что же, – решил я – Мне это вполне подходит. Это наверняка про меня». – И я направился к питейному заведению, которое раньше никогда не попадалось мне на глаза.

– Эй, есть кто-нибудь? – в баре было пусто, как и перед ним, как не было ни одного человека на улице, по которой я шёл.

Я присел на высокий барный стул и стал смотреть по сторонам: это было типичное питейное заведение, такое, каким оно должно быть – разумное и удобное. Оно напоминало бары из американских фильмов, с длинной стойкой, грязноватым большим окном, через которое в полумрак бара проникал красноватый свет неоновой вывески. Множество бутылок с разноцветными этикетками стояли на полках над тем местом, где должен был находиться бармен. Но бармена не было, как не было и посетителей.

«Оно конечно романтично и загадочно», – решил я.– «Но в абсолютно пустом городе, должен быть бармен. Иначе кто мне нальёт хитрый коктейль? Кто побеседует со мной?»

– Хотите, что-нибудь выпить? – из помещения, прикрытого занавеской, которого я раньше не замечал, вышел человек. В руках у него было полотенце, он протирал им высокий стакан.

От неожиданности я слегка вздрогнул.

– А я зову, зову… Пусто у вас в баре.

– Почему же пусто? Я есть, вы пришли. Говоря, что у меня пусто, вы либо желаете мне этого, либо пытаетесь оспорить очевидное. И мимоходом, сами того не замечая, называете себя пустым местом. Зачем же вы так? – он был красноречив, склонен философствовать, и немного отстранён, как и любой бармен. – Так что вам налить? – и вежливо мне улыбнулся. – Или вы зашли просто погреться?

Я не был уверен, в том, чего я хочу, но …

– Пожалуй, всё-таки выпить, – вырвалось у меня.

– Прекрасный выбор, – покачал он одобрительно головой, глядя на меня с уважением. – Хотя, если бы вы ответили погреться, я бы принял и этот ответ. Впрочем, я любой ответ счёл бы правильным, даже: "Не знаю". Он, кстати, является самым распространённым и самым верным. Это ведь не просто признание, это честное и искреннее обозначение своего статуса. Даже, если вы знаете, чего хотите, но отвечаете, что не знаете, это лишь означает, что вы готовы принять и чужую точку зрения. Что вы согласны выслушать и другое мнение. Это характеризует вас как человека, который ещё способен учиться, а не закостенел в догматах, которые вдолбили ему в школе. Говоря, что вы чего-то не знаете, вы оставляете для себя открытыми все двери разом. В выборе напитков стоит придерживаться той же точки зрения.

Нет, я не имею ничего против клиента, который решительно направляется к стойке бара, требует виски Jameson и заказывает его вновь и вновь, пока не свалится со стула или пока супруга не вытащит его из заведения – это значит, что он уже сделал свой выбор и не в силах его изменить. Я говорю о напитке, а не о его жене, хотя она – тоже его выбор. Я не имею ничего против трезвенников, пусть живут они долго и счастливо. Они заказывают чай и кока-колу, безалкогольный мохито и даже, прошу извинить, молочные коктейли – всё это также приносит мне доход. Я не могу им уже ничем помочь, но могу поскорбеть вместе с ними, или вместо них. Но те, кто так поступает, обессмысливают мою профессию. Им не нужен бармен, им нужен священник. А разве мой бар похож на церковь? Разве я надеваю на работу рясу или подрясник? Кто-нибудь видел, чтобы священник обсуждал с прихожанами, что именно он будет читать на службе: Тору или Коран, Новый завет или Бхагавад-гиту? Ни в коем случае! Если он позволит себе подобное вольнодумство, паства поколотит его. Собственные прихожане побьют его камнями. Я не одобряю подобные методы, но не вижу, как бы они могли поступить ещё. Конечно, клиенты иногда рассказывают мне истории из своей жизни, и это напоминает исповедь. Тайны я умею хранить не хуже Папы римского. Но разве я отпускаю им грехи? Наоборот, я подталкиваю их к новым. Одной только похоти этот бар видел не меньше, чем апартаменты Борджиа в Ватикане. Но всё же главная моя задача смешивать напитки. Кстати, мы заболтались, а вы так и не сказали, что будете пить.

Я, конечно, мог бы ему ответить, что заболтались не мы, а он, и что если бы я даже сделал свой выбор, то все равно не смог бы вставить ни звука, поскольку он не делал пауз между словами, куда можно было бы поместить название напитка. С другой стороны, я так заслушался, что напрочь забыл о том, что мне надо выбирать. Видимо моя растерянность отразилась на моём лице, потому что бармен тут же продолжил говорить:

– Замечательно! – воскликнул он, расплывшись в улыбке умиления, и даже всплеснув от избытка чувств. – У меня сегодня, поистине, хороший день! Я впервые, за долгие годы, встречаю такого вдумчивого посетителя. В вас виден недюжинный ум и склонность к анализу, вы неторопливы и рассудительны, как все великие люди. Скажите, вы любите одновременно есть, читать, смотреть телевизор и размышлять?

– Ну… Когда у меня был телевизор…

– Именно! Я был в этом уверен. Вы не рубите сплеча, а тщательно обдумываете каждое слово. Если вы умеете и любите делать несколько дел одновременно, то вам стоит заказать Лонг-Айленд.

Я не успел поразиться такому нетривиальному и глубоко осмысленному подходу к выбору напитка, как высокий бокал с оранжевой жидкостью, уже стоял передо мной, а к моим губам тянулись сразу четыре коктейльные трубочки.

– Я могу включить телевизор, лёгкую музыку, принести что-нибудь закусить, и мы сможем нормально поговорить, – предложил бармен. Я задумался.

– Нет? – ещё больше обрадовался он. – Вы, несомненно, человек целеустремлённый и не любите размениваться на пустяки. Пить одновременно водку, джин, ром и холодный чай, и при этом требовать закуски – это всё равно, что ехать на осле через Альпы и читать книгу, – сказал он и включил телевизор.

– Да… – протянул бармен. – Ох уж эти женщины!

Переход был довольно неожиданный, и я посмотрел на него с удивлением.

– Прошу извинить, но я добавил в ваш коктейль слишком много рому и недостаточно холодного чая, так что спешу перейти к сути, минуя предисловия. Все разговоры, так или иначе, сводятся к этой теме, так чего же болтать попусту?

Глава III

Девушка и космос

– Сложность таких разговоров в том, что все слова уже давно сказаны и не по одному разу, а решение так и не найдено. И не будет найдено, смею вас уверить!

Я слушал бармена, и моя голова растворялась в бокале, стоящем передо мной. Три крепких напитка, смешанные в коктейле, плавили кубики льда, и вместе со льдом таял мой мозг и всё что в нем было. Мне грезилось, что время, натянутое до предела, сорвалось с крюка сегодняшнего дня и отбросило меня на двадцать с лишним лет назад. Я и мои мечты как-то разом помолодели. К ним вернулась сила, и они готовы были вот-вот взлететь. Они несли меня, давая мне храбрость и надежду. Они готовы были умирать и разбиваться – как много их было! Я видел тех, кто ушёл; давно убитые, они окружили меня и хлопали по плечам, как старые фронтовые товарищи.

– Фантазии, только во вне! Никогда не внутрь себя! – говорили они и хлопали меня по плечам.

– Мечты не должны умирать внутри! – кричали они боевой клич и поднимали бокалы!

– На прорыв! – громыхнуло у меня в голове, и молодые лица и смокинги менялись на окровавленные повязки и рваные мундиры.

Мне виделось поле, усеянное умирающими, а тех, кто ещё был жив, косил пулемётный огонь, но они упорно шли вперед, вооружённые старинными шпагами и игрушечными ружьями. А я, тот, кто оставил их беззащитными и неготовыми к этой бойне, стоял позади и просто провожал взглядом всё новые резервы, уходящие на прорыв.

– Дай сигарету, – кто-то коснулся моего плеча, и я вернулся назад в полутьму бара. Увидел стойку, с пустым бокалом, в котором оставался только лёд.

Рядом со мной стояла та самая девушка, которую я уже видел сегодня в лесу.

Звездолёт Аэлита

– Внимание! Корабль входит в зону высокой радиации!

Система оповещения надрывалась во всех отсеках: в каютах экипажа и пассажиров, в коридорах и зонах отдыха, в трюмах и на верхней палубе. Но ни экипажа, ни пассажиров на судне не было. На ходовом мостике в кресле капитана сидел ребёнок лет десяти и устало смотрел в обзорный иллюминатор рубки – он не знал, что полагается делать в таких случаях.

– Аэлита, выключи его, – сказал он, подняв голову куда-то наверх, но не обращаясь ни к кому конкретно.

– Что ты хочешь, чтобы я выключила, Антон? – раздался тихий женский голос.

– Этот звук. Чего он надрывается? Я уже всё понял, – мальчик, которого компьютер назвал Антоном, тяжело вздохнул.

– Я не могу. Прости. Чтобы его выключить, придётся перезагрузить систему, а значит не буду работать и я. Мне кажется, тебе не стоит сейчас оставаться одному. Я могу закрыть шлюз, и ты не будешь слышать оповещение. Не хочешь перед этим ничего взять из своей каюты?

Антон задумался. В последние несколько дней он почти не покидал ходовой рубки и принёс сюда все вещи. Что же он мог забыть? Он посмотрел на место вахтенного офицера, где лежали его пожитки и покачал головой.

– Нет, Аэлита, пока мне ничего не надо.

– Хорошо, если вдруг ты передумаешь, я открою шлюз. Но напоминаю, что ты и сам можешь это сделать, набрав порядок цифр на панели, которая находится с обоих сторон шлюза. Бумажка с кодом лежит у тебя в верхнем кармане комбинезона.

От этих слов, мальчик вздрогнул. Он понимал, что означало это напоминание: бортовой компьютер мог отключиться в любой момент, и тогда маленький капитан останется один на один с огромным потерявшим управлением кораблём.

– Пожалуйста, – сказал он совсем тихо. – Аэлита, миленькая, потерпи ещё немножко. Осталось ведь совсем чуть-чуть. Мы почти добрались – ты сама говорила.

– Конечно, Антон. Я никуда не уйду. Я сказала это на всякий случай, – этот голос разговаривал с ним так, как никто до этого. Он был добрее и мудрее всех голосов, которые Антон, когда-либо слышал, и потерять его означало ещё раз остаться одному, но на этот раз – навсегда.

– Это Земля? – спросил Антон, глядя на планету, которая росла перед ним.

– Да, мы проходим сейчас внешний радиационный пояс, который находится на высоте 17000 километров от самой планеты. Через несколько часов мылибо окажемся на её орбите, либо войдем в атмосферу земли.

– Аэлита, – мальчик замолчал, пытаясь подобрать слова, – я могу ещё раз попытаться развернуть парус?

– Нет, Антон. Всё что мог, ты уже сделал. Теперь нам остаётся только ждать.

Это было не так – он ничего не сделал тогда, когда надо было надеть скафандр и выйти в открытый космос, чтобы устранить неисправность системы раскрытия фотонного паруса. Звездолет потратил всё имеющееся топливо маршевого двигателя на межзвёздный прыжок и теперь для маневрирования в Солнечной системе ему нужен был парус, чтобы с его помощью изменить траекторию полёта и направиться к одной из лун Юпитера, Европе. На этом спутнике была вода, необходимая для работы ядерного двигателя корабля, и посадка была необходима. Но без паруса, с пустыми баками и неработающим двигателем, звездолёт пролетел орбиту Юпитера, и теперь почти неуправляемый приближался к земле под таким углом, что, скорее всего, не сможет выйти на орбиту планеты, а на всей скорости войдёт в её атмосферу и либо сгорит в ней, либо разобьется при посадке.

На корабле не было скафандра на десятилетнего ребёнка для работы в космосе, а тот, что подходил Антону по размеру, не имел ни обуви с магнитной подошвой, ни крепления для страховочного троса. Он годился только для того, чтобы спасти от аварийной разгерметизации или недолгой прогулки от корабля до шлюза жилого модуля на какой-нибудь внешней луне без атмосферы. И когда понадобилось выйти из корабля, Антон растерялся. Он вертелся, обвязанный тонким тросиком вокруг пояса, и мог думать только о том, что, если узел развяжется, то он улетит в открытый космос и никогда уже не сможет вернуться на корабль. Надо было всего лишь протянуть руку и ухватиться за железную скобу на обшивке корпуса, потом ещё за одну и ещё и в итоге добраться до заклинившей мачты паруса. Но у него не получалось взяться за перекладину скобы: он промахивался, бил беспомощно рукой по обшивке корабля и от этого крутился, отлетал от корабля на расстояние фала, которым был обвязан. Тот натягивался, и Антон плыл в обратную сторону, стукался о корабль, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, и от удара об обшивку его опять отбрасывало от корабля. Не успевал! Он всё делал слишком медленно. Это было похоже на драку, в которой соперник кружит вокруг тебя, и ты не успеваешь по нему попасть, а только бессмысленно машешь руками. Наконец в шлеме раздался голос Аэлиты: " Антон, у тебя заканчивается кислород – надо возвращаться".

– Аэлита, – сказал Антон, вернувшись мыслями на капитанский мостик, – у нас получится затормозить и выйти на орбиту Земли?

– Ты уже спрашивал, Антон. Я несколько раз проверила расчёты и уверена, что у нас получится. Тебе надо будет перейти в спасательный челнок, на всякий случай. Если вдруг, что-то пойдёт не так, то я отстрелю его, и ты опустишься на Землю в нём.

– А ты? Я не хочу спускаться на Землю без тебя!

– Я останусь на орбите. Корабль не сможет сесть на планету, ты же знаешь – он разобьётся.

– А если ты пролетишь мимо? Если ты не сможешь выйти на орбиту?

– Я полечу дальше. А ты попросишь помощи у жителей Земли и догонишь меня. Я буду ждать тебя, мой капитан.

Антон заплакал, беспомощно сжавшись в кресле командира корабля, которое было ему не по размеру.

Девушка из бара

– У тебя есть сигарета? – повторила девушка, глядя на меня.

У неё были зелёные глаза, такие яркие и большие, что казалось, они светятся в полутьме бара.

Мысли в моей голове смешались, как только что выпитый коктейль. Вопросов было столько, что я понятия не имел, какой из них требует ответа раньше. Как она меня нашла? Зачем она здесь? Ждут ли за дверью её друзья, которых спугнул этот странный человек, называвший меня бароном? И наконец: можно ли в этом баре курить?

На последний вопрос ответ нашёлся сам в виде чистой пепельницы, услужливо поставленной барменом.

Я похлопал себя по карманам и, отыскав пачку и зажигалку, протянул ей сигарету.

– Смотри-ка, – сказала она, затянувшись, – к Земле летит метеорит. Или космический корабль с инопланетянами, – и она махнула рукой в сторону работающего телевизора. – Интересно, какие они? – она подсела ко мне, не глядя в мою сторону.

Несмотря на странность этой ситуации, когда некая девица гуляет по лесу с двумя парнями, когда она участвует в странных разборках, а потом подсаживается в баре к невольному участнику этого конфликта, которого её друзья били ногами, меня заинтересовал этот вопрос: «А действительно, какие? Какими должны быть пришельцы с далёких планет? Даже не так … Какими их хотят видеть все отчаявшиеся неудачники земли? Какого подарка ждут от них все разочарованные романтики? Лекарства от всех болезней и эликсира вечной жизни? Ответы на загадки вселенной и на вопрос о смысле жизни? Решение всех научных вопросов и технического прорыва?»

Стоит только намекнуть землянам на возможность контакта с пришельцами, как миллионы голов поднимутся в небо и можно будет сосчитать всех, потерявших надежду найти решения на Земле, не ждущих ответов и помощи от тех, кто рядом, но готовые поверить, что они придут с далёких звёзд, откуда и свет долетает до нас, когда сами светила уже мертвы.

– У тебя разбито лицо, – она по-прежнему смотрела не на меня, а на телевизор.

– Разбито, – согласился я.

– Зачем ты влез? – девушка стряхнула пепел и оглядела бар. – Странно, я никогда здесь раньше не была. Название какое-то дурацкое: Панург и …что-то там, – она повернулась ко мне. – Что такое Панург?

Ей было лет около двадцати и в ней сочеталась какая-то взрослая обречённость и подростковое любопытство.

– Это торговый знак или название города?

– Это персонаж из книги. Эдакий находчивый плут, имя которого стало нарицательным.

– А при чем тут баранина? – девушка наморщила лоб. – Там было ещё про баранов, кажется.

Я на секунду задумался и понял, что совсем не помню эту историю. Мне казалось раньше, что всё мною прочитанное крепко заперто в моей голове, и я могу, в любой момент, покопавшись в памяти, достать нужный мне томик, а сейчас то ли алкоголь делал своё дело, то ли моя память была не так хороша, как мне казалось, но я не помнил, как Панург обманул какого-то купца и утопил и его стадо и его самого.

– Его звали Индюшонок, – сказал бармен, подойдя к нам. В руках у него была книга. – Я тоже забыл его имя. Я многого уже не помню из жизни Панурга, поэтому вынужден таскать это с собой. А ведь раньше часто потешал народ рассказами о его проделках. Сейчас перечитываю, и мне становится стыдно – это плохая история, и тут нечем гордиться. Какая мерзость – я хвастался тем, что купил у купца вожака стада и выбросил его в море, а остальные бараны попрыгали за ним вслед и утонули. Погибли ни в чём не повинные животные, утонул купец и его помощники, а я стоял с веслом и отталкивал тех, кто пытался спастись. Что же тут смешного – не понимаю. А мои слушатели хохотали до колик. Ещё есть мерзкая история про то, как я натравил на бедную женщину бродячих собак, обмазав её платье кровью течной суки, и кобели окружили её и… Ну, вы понимаете? – он сокрушённо смотрел на девушку. – Приставали к ней и обмочили её платье. А ведь я к тому же убил ту суку.

Он ошарашенно замолчал.

– Или не убил? Нет, конечно, я просто придумал эти истории, а потом пересказывал так, как будто всё это было на самом деле. За кружку пива. Понимаете? А знаете, зачем я всё это проделал? Эту штуку с собаками. Потому что замужняя женщина отказалось со мной переспать. Эка невидаль! Замужняя женщина и не должна спать ни с кем, кроме своего мужа, а я выдумал эдакую гнусность.

В баре было тихо. Тихо было и за окном. Мы с совершенно незнакомой девушкой сидели за барной стойкой, курили сигареты и слушали исповедь человека, которого видели впервые в жизни. Голос у него был красивый и негромкий, жесты спокойные и плавные, а глаза его смотрели на нас улыбчиво и печально. Пока он говорил, он протирал стаканы, наливал нам кофе и немного недоуменно осматривал заведение, в котором работал барменом.

– Возможно я старею, но теперь я не вижу ничего весёлого в таких шутках, которыми раньше хотел бы гордиться. Но знаете, что самое печальное? – он сделал паузу, как хороший рассказчик, и продолжил тихим голосом, почти перейдя на шёпот. – Самое печальное, что кроме этих историй, в моей жизни ничего больше не было. А, значит, сейчас мне остается только отрицательный опыт и сожаления. Я знаю, как делать не стоило, и только. А мне хотелось бы вспоминать что-то такое, чем можно было бы гордиться.

Бармен смотрел на меня выжидательно и чуть-чуть строго. – Это очень важно! – добавил он. – Но таких историй у меня, почему-то, нет.

Хмель не выветрился у меня из головы, но печаль, переданная мне Панургом, сменила злость и страх, которые накопились за день.

Мысли плавали в моей голове спокойно возвышенно, как сигаретный дым. Я не знал, что мне делать со своей жизнью дальше, но внутри меня появилась уверенность, что она, эта жизнь, пока не кончена, а, значит, даст мне шанс. Или хотя бы примирит с осознанием того, что когда-то я этот шанс упустил, и сделать уже ничего нельзя, а значит нужно успокоиться и хотя бы не совершать подлости. Что тоже не так и мало.

Зверь

Панург отошел от нас и сделал телевизор погромче. Видимо, чтобы развеять звуком новостей, осадок от своего рассказа.

– Так зачем ты влез в эту драку? – повторила свой вопрос девушка.

Что я мог ей ответить? Что в очередной раз поплыл по течению? Что я сам не знаю, как это произошло? Что я не влезал в драку, а просто подставил свою физиономию под кулаки тех, кому охота было по ней колотить?

– Ты знаешь Артура? – спросила она.

– Нет. Это кто? Тот, кого хотели побить, или кто-то из тех, что били меня?

– Его не собирались бить. В общем, это долгая история. А тебе здорово досталось.

– Бывает, – пожал я плечами.

– И часто с тобой это бывает?

Я не успел ответить, как она показала пальцем в сторону экрана. – Смотри! То самое НЛО.

– … Неопознанный летающий объект приближается к земле. Он уже вошел в область магнитосфер земли, называемую " Поясом Ван Аллена", и продолжает приближаться к нашей планете. У ученых пока нет понимания, что это: метеорит или искусственный объект. Военные воздерживаются от комментариев. Но уже сейчас можно увидеть светящуюся точку в ночном небе невооруженным глазом. Также неясно, как этот объект мог так долго оставаться незамеченным… – донёсся голос дикторши из телевизора, когда бармен сделал звук громче.

– Вы можете пойти посмотреть на улицу, – сказал он. – Я всё равно уже закрываюсь.

Я потянулся было за деньгами…

– Не надо. Бар работал сегодня последний вечер – неудачная была затея. Так что, всё, что вы выпили, пришлось бы вылить. Вы ничего мне не должны. Но, если мы всё же не закроемся, то вы заходите. Мне было приятно с вами пообщаться.

И вот мы запахиваем: я – куртку, а девушка, с которой я сегодня впервые заговорил и даже не знаю её имени – пуховик, и выходим на улицу, как старые знакомые, смотреть на то ли метеорит, то ли космический корабль. Мы стоим посреди пустой дороги, на которой нет ни людей, ни машин, и всматриваемся в чёрное небо в надежде увидеть светящуюся точку. Чтобы потом, спустя много лет, иметь возможность с гордостью сказать: «А помните эту историю? Мы видели!». Будем ли мы ещё знакомы, или расстанемся сейчас, так и не открыв наших имён? Станем ли рассказывать об этом вечере, перебивая и дополняя друг друга, или представляя, во что могло бы вырасти наше знакомство, если бы …

В небе действительно светилась красная точка. Ни мы, с моей новой знакомой, ни военные с учёными не знали, что это и зачем оно несётся через космос к нашей планете. Но глядя на неё с занесённой снегом московской улицы, хотелось верить, что это не бездушный обломок, которому нечего сказать землянам, кроме как о факте своего существования, но нечто имеющее историю и смысл. Нечто такое, что тяготится одиночеством в бесконечной пустоте вселенной, и хочет поведать свою историю нам, землянам.

И ещё, от этой маленькой точки в огромном чёрном небе веяло такой печалью, что мы молча взялись за руки и завороженно замерли, глядя вверх: я – длинный, нелепый, с разбитым лицом, и она – маленькая блондинка в зелёном пуховике. На мочке уха у неё мерцала серёжка, кожа на шее натянулась – она вся, как будто вытянулась вверх, как памятник Гагарину. Что-то невероятно трогательное было в этой девушке, что я забыл про драку в лесу и про то, что она была свидетелем моего позора, и потянулся, чтобы обнять её. Просто обнять…

– Не надо! – она резко обернулась. – Понимаешь, всё здорово: это НЛО, этот бар, мы с тобой. Но это такие фантазии, когда можно пялиться в ночное небо и гулять под ручку по пустой улице. И если сюда прилетят инопланетяне, то всё должно, вроде как, измениться – всё начнётся заново и будет неважно, кто кем был до этого, кто с кем был до этого. Но никто не прилетит! – она заговорила громче. – Это, скорее всего, обычный булыжник, каких в космосе миллионы. А этот просто не заметили сразу, и поэтому он вызвал переполох и ожидание конца света. Он пролетит мимо, про него забудут, а значит всё остаётся по-прежнему: ты с разбитым лицом, я, шедшая за тобой, чтобы отговорить тебя написать заявление в милицию, и мой парень, который ждёт меня.

– Я просто хотела убедиться… – она замолчала и стала смотреть в сторону. Не на меня, не в черное небо, а куда-то поверх моей головы, где, наверное, ждал её один из тех двоих, что встретились мне сегодня у костра в лесу.

– Ладно, – она уже была совсем спокойна. – Всё равно. Я пойду.

И её зелёный пуховичок поплыл над замёрзшей улицей, слегка покачиваясь, в такт шагам, и удаляясь от меня.

– Странно, – сказал я тихо, сам себе. – Почему у меня такое чувство, что я кого-то обманул? Почему у меня сейчас, так скверно на душе? Разве я в чём-то виноват перед этой девушкой или перед её парнем? В чём? В том, что дал себя избить? В том, что к нам не прилетит космической корабль и не сможет изменить её жизнь, мою, и всех, кого эта жизнь с её текущим раскладом до тошноты не устраивает?

Кому были все эти вопросы? Зелёный пуховик уже исчез за поворотом дороги, и спрашивать было, в общем-то, некого – безлюдно было на улице. Я брёл по дороге, не зная, куда и зачем иду – если тебя выгоняют из бара и не ждут дома, то дело твоё совсем плохо. Красная точка в небе тоже исчезла, и я оглянулся, чтобы зацепиться глазами, хоть за что-то, к чему стоило бы направиться.

Ведь человеку, любому человеку, нужна какая-то цель. А у меня её не было и от этого даже переставлять ноги стало невероятно тяжело, а просто стоять на месте невыносимо.

Дома, дорога, закрытые магазины и банки – вот что попадалось мне на глаза. Там, дальше за перекрестком, будет станция метро и пустые остановки. Если подождать несколько часов, то начнётся новый день, в который не стоит входить с нерешёнными проблемами дня сегодняшнего. А есть ли они, эти проблемы? Может мне всё почудилось? И стоит просто вернуться домой, умыться, пообещать Ульяне, что отныне всё будет по-другому и попросить её не уходить; выбросить из головы неудачную драку и при встрече с теми двумя, отводить глаза, делая вид, что ничего не было…

Где-то впереди, мелькнули два огонька и погасли. Я остановился, всматриваясь в темноту. Сам того не замечая, я, оказывается, свернул с улицы и брёл неосвещёнными дворами.

– Куда меня занесло? – я попытался определить, где нахожусь.

Слева от меня была большая стеклянная витрина, давно не работающей библиотеки, значит, я шел по направлению к дому. Постояв ещё немного, я сделал несколько шагов вперед и услышал тихий стон. Даже не стон, а очень тяжёлый вздох, который с хрипом вырывался из чьей-то груди. «Пьяный» – промелькнуло у меня в голове. Сначала нерешительно, а потом всё смелее, почти наощупь я пробирался вперёд, чувствуя под ногами глубокий снег сугробов. Что-то темнело на синем ночном снегу. Потом это что-то подняло голову и снова сверкнуло двумя огнями. Передо мной лежала большая собака, бока которой, поднимаясь и опускаясь, выталкивали воздух, из раскрытой пасти.

Гаспар

Как же было холодно! Он не нашёл людей Франсуа де Гиза. Выйдя из леса, Гаспар увидел замок, большой замок, гораздо больше старого, обветшавшего, их родного замка Пьер Нуар. А за ним стоял ещё один, и ещё. В каждом были прорублены окна от крыши до самой земли, многие из которых светились. Ему доводилось бывать в Реймсе, но дома в нём не шли ни в какое сравнение с теми, что он видел сейчас – высокие, похожие один на другой, они тянулись вверх и светили окнами, как жерлами хлебных печей. Этих домов было так много, что казалось, будто какой-то могучий, но безумный волшебник решил собрать все замки его родной Шампани, а может и всей Франции, в одном месте. Тех двоих, что напали на Габриэля, он упустил и понятия не имел, где их теперь искать. Привыкший полагаться на интуицию, обладающий прекрасным слухом, чутким обонянием и острым зрением, Гаспар был совершенно растерян теперь и не знал в какую сторону идти. Что же произошло с ним? Он метался то в одну, то в другую сторону, но везде натыкался на грязно-белые каменные стены. Запахи сводили его с ума, а долетавшие издалека звуки пугали и сбивали с толку, отражаясь от стен домов.

Усталость и безразличие охватило Гаспара Гару. Он сказал неправду, у него не было сил сжечь этот город и покарать тех, кто убил его хозяина в Васси и собирался убить его снова. Он не мог защитить своего хозяина.

В служении этому древнему дому, старый слуга видел смысл своей жизни, ради него он отказался от семьи, от …

Он замер и вдруг понял, что не помнит, как он это делал. В его памяти промелькнул образ юной девушки, которая бредёт по лесу, разговаривает с отцом перед своим домиком, провожает всадника на гнедом жеребце. Но этот всадник не Гаспар, и он даже не помнит его лица, как не помнит и имени девушки. А что он помнит? Как и когда он оказался в замке Пьер Нуар? Ведь он прислуживал ему много лет и оберегал с самого детства. Но он не помнит барона де Ковиньяка в детстве, как не помнит и своего детства. Не помнит лиц своих родителей, не помнит, почему ему доверили воспитывать маленького Габриэля. Как и чем они жили всё это время? Охотился ли он, воровал или грабил? Может старый барон оставил своему сыну деньги или драгоценности, который Гаспар продавал понемногу, чтобы им было чем питаться? Ничего этого он не помнил!

Гаспар почувствовал, что замерзает. У него, как будто вынули сердце и его руки и ноги стали слабеть. Он поднял голову к небу и увидел луну. Белая и безмолвная, она смотрела на него сверху и не хотела помочь. Гаспар опустился на колени и коснулся руками холодного снега.

– Габриэль, мой господин, простите меня! Старый Гаспар обманул вас – он не может ничем вам помочь, – хотел сказать он, но вместо этого смог лишь шумно выдохнуть и почувствовал, что падает. Перед тем как закрыть глаза окончательно, он увидел, как ему показалось, знакомое лицо, склонившееся над ним. Он приподнял голову и увидел то, что так хотел увидеть – лицо своего хозяина. «Даже если это всего лишь последний сон – это хороший сон» – пронеслось в голове у старого Гаспара.

ТУТ КУСОК ПРОПУЩЕН

Возвращение Габриэля

Постояв, некоторое время неподвижно, глядя на лежащего пса я решил уйти. Помочь ему было нечем, а стоять и смотреть, как мучается больное животное – это верх мазохизма. Мне и так сегодня досталось, и сопереживать страданиям бездомной дворняги у меня не было ни сил, ни желания. Шаг за шагом, я отступал назад, выбираясь из сугроба, но почему-то не мог оторвать взгляда от лежащего в снегу пса.

– Ну, что я могу сделать? – оправдывался я. – Я же не ветеринар. У меня и дома-то нет толком – сам живу на съёмной квартире, а хозяин не позволит мне держать собаку. А Ульяна …

Пёс поднял голову, и в свете вынырнувшей из-за туч луны я увидел его глаза, которые смотрели на меня так понимающе, как будто он уже простил меня, и сам просил не сердиться за то, что вынужден умирать у меня на виду, доставляя мне столько неприятных мыслей и чувств. Потом он ещё раз, со свистом вытолкнул из себя воздух и положил голову на снег, продолжая смотреть уже перед собой. А потом его глаза закрылись, и мне показалось, что он перестал дышать.

В этот момент я, наконец, разозлился. Нет, у меня ещё был вариант заплакать, даже ком уже подступил к горлу, но почему-то он мне не понравился, этот вариант. Настолько показался, неинтересным, что, хотя слёзы из глаз и полились, но только ещё больше меня разозлили.

Псина была не настолько тяжёлой, как я опасался, и поднять её получилось с первого же раза. Попыток барахтаться или укусить меня она не предпринимала, и даже глаз не открыла, что заставило меня двигаться быстрее.

– Не вздумай помереть! – пыхтел я, пробираясь по глубокому снегу, к дороге напрямик. – На такси в больничку поедем. С комфортом. Ездил на машине уже? Нет? – проговаривал я, задыхаясь. – Вот и покатаешься.

Я бежал к тому месту на дороге, где ещё стояли последние в нашем районе, а может и последние в городе, бомбилы. Они возили от конечной остановки автобуса до станции метро тех пассажиров, кто не хотел идти пешком или слишком замёрз, чтобы ждать общественный транспорт. Ездить дальше эти таксисты ленились. «Только бы там стоял хоть один!» – мысленно попрошайничал я.

И несмотря на то, что адресата я не назвал, но Тот, к кому я обращался, видимо, счёл, что на этот раз я прошу не просто так, и смиловился надо мной, оставив одну машину рядом с остановкой. Это была старенькая Ауди 80 с погашенными габаритными огнями. Наверное, водила решил поберечь лампочки, но двигатель из-за мороза глушить не стал. Времени на разговор у меня не было, я рванул заднюю дверь на себя, и как можно аккуратнее положил пса на заднее сидение. Влезал я в машину, не глядя на водителя, сконцентрировав внимание на собаке, и когда поднял голову в сторону водительского места, то увидел, что рядом с водителем сидит человек. Ни шофер, ни его пассажир не обратили на меня, почему-то никакого внимания, и как будто совсем не удивились, что к ним пытается залезть посторонний.

– Игорёк, тебя, блин, за смертью посылать, – сказал тот, что сидел справа. И голос его, мне показался очень знакомым.

Когда он обернулся, я уже знал, кого увижу. Сначала он всматривался сквозь очки и молчал, видимо не веря в такое совпадение. Потом, наверное, пытался понять, зачем человек, которого он с приятелем совсем недавно валял по снегу в лесу, пытается усесться в этой самой Ауди и чего он собственно хочет. За ответом он обратился к водителю, просто посмотрел в его сторону. Я ожидал увидеть там его товарища, но не сильно удивился, когда понял, что водитель одет в зелёный пуховик, а в ухе у неё мерцает серёжка. Если в один день происходит столько странного и необычного, то и сам ты начинаешь вести себя несколько странно и неожиданно для самого себя. Ты поступаешь так, как никогда бы не поступил в привычных для себя обстоятельствах. Ты начинаешь искать выход из ситуации там, куда раньше даже и не смотрел.

– Извините ребята, – сказал я выбравшись из машины и открывая переднюю дверь, – но совсем нет времени, – и со всей силы сунул сжатый кулак в салон машины. Раздался хруст оправы очков и мне только оставалось надеяться, что стёкла не разбились и не повредили глаза моего недавно обретённого знакомого. Бить сидящего в машине было не совсем честно, но вдвоем против одного – тоже не по правилам, так что мы были квиты. Парень он был некрупный и, схватив его за куртку, я вытащил его из машины без особого труда. Он пытался вырываться и даже старался ударить меня, но я не давал ему такой возможности и, крепко держа за воротник куртки, бил изо всех сил правой рукой. Мы были похожи на двух хоккеистов, которые сбросив краги, молотят друг на льду. Вернее, молотил только я, а он уже опустился задницей на снег и только прикрывал голову руками.

– Хватит! – кто-то вцепился мне в руку. – Ты все уже ему доказал. Что тебе ещё надо? – спросила маленькая блондинка, сверля меня, сердитым взглядом.

А что мне было надо? Зачем я сел в машину? Зачем бил этого очкарика? Какого ответа я ждал?

– Ты знаешь где здесь ветеринарная клиника? – спросил я, отпуская, уже не пытавшееся сопротивляться тело.

Какое-то время она смотрела на меня со злостью, будто пытаясь придумать, что-нибудь обидное. Но потом отвела глаза и направилась к машине.

– Садись, знаю, – бросила девушка, не глядя, уже садясь за руль.

Первым делом, с трудом уместившись на заднем сидении, я пытался нащупать сердцебиение пса, пока не сообразил, что собака лежит на левом боку. Я хотел было просунуть руку под него, но в этот момент псина вздрогнула и протяжно вобрала в себя воздух. «Жив!» – подумал я радостно. – «Значит не зря».

– Как тебя зовут? – я понял, что до сих пор не знаю, как зовут эту странную девушку, которую встречаю третий раз за вечер.

– Какая тебе разница? – как-то тоскливо выдохнула она, выворачивая руль. – Ева меня зовут. Вот такое смешное имя.

Я улыбнулся и стал смотреть в окно. На тротуаре стоял высокий черноволосый парень, он держал в охапке десяток бутылок с пивом и удивлённо смотрел на проезжающую мимо него машину.

Аэлита

Антон сидел, пристегнутый к креслу, в спасательном челноке и мысленно считал секунды до того момента, когда заработает двигатель корабля, чтобы, сжигая последнюю жидкость в баках, попытаться реактивной струёй выровнять курс звездолёта и не дать ему ворваться в атмосферу земли, или пролететь мимо. Их задача была остаться на орбите планеты. Если это не получится, то Аэлита отстрелит челнок от корабля, и каждый из них полетит своей траекторией. По расчётам, челноку хватит топлива, чтобы самостоятельно приблизиться к земле и опуститься на неё невредимым, даже если корабль пролетит мимо. Всё, вроде, было рассчитано и складывалось удачно, кроме одного – Антон не хотел расставаться с кораблём. Потому что это означало, что он расстанется с Аэлитой.

– Аэлита! – позвал мальчик.

– Да, Антон, – раздался негромкий голос из динамика.

Как же он привык к этому голосу, за время путешествия. Как сильно он отличался от нервного и всегда недовольного голоса матери. От деловитых и строгих голосов учителей. В нём было столько заботы, и понимания, что звездолёт, в котором звучал этот голос, стал Антону настоящим домом, которого он не мог найти на своей родной планете.

Он побывал на десятках кораблей, которые перевозили его с одного спутника Гелиады на другой. На Астерии жила его бабушка с маминой стороны, на Эгле жил отец со своей новой женой, на Лампетии новый мамин муж. И хотя в каждом доме ему были рады, но общались с ним, отрываясь от своих важных дел, и уделяли ему время, поглядывая на календарь, где кружочком была обведена дата его отлёта.

Однажды он висел на орбите Меропы и ждал, пока пассажирский катер спустит его на поверхность, туда, где его ожидал серьёзный разговор с матерью. Он слонялся по кораблю, пока пассажиры торопились быстрее занять места в катере и из всех сил оттягивал время посадки. Не то чтобы он спрятался или всерьёз решил остаться на корабле, но сделав очередной круг и подойдя к стыковочному шлюзу, он понял, что про него забыли, и на корабле никого нет. Сначала он этому обрадовался, потому что встреча с мамой и серьёзная взбучка за двойки в школе откладывалась. Потом испугало, когда он представил, что мама ждёт его в зале прилёта и, наверное, сердится. Затем он стал сочинять оправдательную речь, которая должна была объяснить, что в своём опоздании виноват, конечно, не он. И, наконец, он проголодался, устал, заблудился и выбросил из головы предстоящую встречу, сосредоточившись на предметах гораздо более серьёзных. А именно: как отсюда выбраться, где найти еды и как поглазеть на кабину пилотов, раз представилась такая возможность.

Когда Антон обнаружил, что дверь, над которой была надпись "Ходовая рубка", закрыта, он расстроился, но не сильно, потому что, несмотря на свои десять лет, уже успел стать законченным реалистом.

– Конечно, – хмыкнул он. – Так они и оставили тебе люк на капитанский мостик открытым.

Ни на что, не рассчитывая, он провел пальцами по табло с цифрами, коснулся сканера сетчатки глаза и уже было собирался уходить, но женский голос произнёс:

– Чтобы открыть люк. расположите лицо напротив сканера сетчатки глаза, для ваше идентификации, как офицера корабля или наберите аварийный код.

Кода Антон не знал, до сканера мог дотянуться только вытянутой вверх рукой, и поэтому ему оставалось только поблагодарить приятный женский голос.

– Спасибо! – сказал он вежливо, – но, наверное, в следующий раз. А пока мне надо к маме, за подзатыльниками, – добавил он совсем печально. И случилось невероятное. Компьютер его услышал и понял. Он сделал то, что в страшном сне не могло присниться его разработчикам.

– Если вы забыли код, то наберите на приборной панели цифры, высвеченные в правом верхнем углу.

Аэлита совершенно невероятным способом обошла все заложенные в неё ограничения и помогла Антону попасть на капитанский мостик. Так началась их дружба и их путешествие.

Антон встряхну головой, отгоняя воспоминания и решил попробовать ещё раз поговорить с Аэлитой.

– Аэлиточка, дорогая! Посчитай ещё раз! Может быть, мы можем полететь на землю вместе? Ты наверняка что-то придумаешь!

Центральный компьютер корабля молчал. И такой ответ, Антона совершенно не устраивал.

– Нет, нет, нет, – прошептал он, оглядывая кабину челнока. – Я отправился на землю, в поисках новой семьи, но что же поделать, если я нашёл её по дороге. – Антон тихонечко потянул за чеку принудительного открытия колпака кабины, зная, что просто так Аэлита его отсюда не выпустит.

– Антон, – ожил динамик над головой, – Что ты делаешь?

– Я передумал, я никуда не полечу без тебя, – ответил он, выбираясь. – Я понятия не имею, что за люди там живут, на кого они похожи, и не питаются ли они маленькими мальчиками на обед.

На Антоне был скафандр, на всякий случай, и двигался он не шибко быстро. Но в этот раз он точно знал, что будет делать и времени ему должно хватить.

– Антон, – Аэлита добавила строгих интонаций. – Там живут такие же люди, как и ты! Много лет назад твои предки жили в Солнечной системе, но вынуждены были покинуть её. Остатки их планеты образовали пояс астероидов между Марсом и Юпитером. Помнишь, мы вместе читали эту книжку?

– Помню Аэлита, – Антон вручную открывал люк ангара. – Их планета разрушалась, и они были уверены, что погибнут и другие планеты Солнечной системы, – он пересказывал учебник, как считалочку. – Некоторые полетели к далёким звездам и лишь немногие попытались осесть на ближайшей к ним планете с атмосферой, – он обвязал себя страховочным тросом, чтобы не улететь в космос, когда он откроет двери ангара. – Но это же неправда. Они, наверняка, воевали друг с другом и сами погубили свою планету. Но даже после этого они не успокоились, и им пришлось разлететься в разные стороны. Иначе бы они продолжили воевать. И к таким ты хочешь отправить меня одного? – Он влез в челнок и пристегнулся. Ворота ангара открылись и воздух вырвался в космос. – Помоги мне вывести челнок.

– Антон, что ты задумал? Осталось всего десять минут. Я сказала неправду, нам не хватит топлива, чтобы изменить угол атаки. Мы ворвемся в атмосферу Земли, и корабль погибнет при приземлении. Я хочу спасти тебя!

– Фигушки, – сердито пробурчал мальчик. – Я никуда не лечу. И если ты хочешь меня спасти, помоги мне вывести челнок и правильным образом пристыковать его к кораблю. В нём должно быть полно топлива, вот им мы и воспользуемся, чтобы изменить курс корабля.

– Это не то топливо! – Аэлита говорила мягко, но при этом торопилась: времени оставалось совсем мало. – Его нельзя перелить из баков челнока в маршевый двигатель корабля.

– А я и не собираюсь ничего переливать. – Антон тихонечко коснулся рычагов управления и челнок ожил. Он выплыл из ангара и теперь летел рядом с кораблём – Надо только расположить его таким образом, чтобы он помог нам. В нужный момент, двигатели челнока и корабля заработают вместе и оттолкнут нас от Земли. – Помоги мне Аэлита.

– Но тогда ты не сможешь спуститься.

– Значит, за нами прилетят земляне. Куда мне пристыковать челнок? Может у центральной антенны? Как ты думаешь?

Окончание

– Несите сюда! – молодая женщина, которую мы только что разбудили, шла впереди, указывая дорогу.

Я нёс собаку, а Ева, шла за мной. Она не только довезла меня до клиники, но и нашла окошко в комнату, где дремала женщина-ветеринар, разбудила её стуком по стеклу и подгоняла звонками в дверь.

– Что случилось? – докторша включила свет в операционной и указала на стол, куда надо было положить пса.

– Собака моя заболела, – решил я соврать, боясь, что бездомную псину лечить откажутся.

Ветеринар подошла к столу и некоторое время смотрела на то, что ей принесли. Потом подняла глаза на меня.

– Это ваша собака? – спросила она, умудрившись сделать ударение на каждом слове.

Я неопределённо пожал плечами и заранее изобразил на лице оскорблённое недоумение, поскольку так и не понял, что именно вызвало вопрос.

Ева какое-то время переводила взгляд с меня на врачиху и обратно, но поскольку тоже не поняла, в чём, собственно, состояла заминка, то решила на всякий случай, вмешаться.

– Ну, допустим, моя? Вас, как зовут, извините? Вы же ветеринар, значит, можете её вылечить?

– Зовут меня Елена Анатольевна – это, во-первых.

Взгляд Елены Анатольевны выражал одновременно усталость и восхищение нашим коллективным враньём.

– Во-вторых, это не собака, – она сделала вид, что собирается уйти.

– А в-третьих, – тут Елена Анатольевна скрестила руки на груди и угрожающе прищурилась. – Или вы мне говорите правду или я вызываю полицию.

Наверное, в этот момент, я имел невероятно растерянный вид. Да и Ева вдруг стала похожа на старшеклассницу, которую оставляют на второй год за «неуд» по поведению.

– Так что, молодые люди, – сказала почему-то ветеринар, хотя была, явно младше меня. – Может объясните, где вы взяли этого волка?

– Кого? – протянула Ева и стала ещё больше похожа на ученицу старших классов.

– Ну, это не совсем волк, а скорее всего гибрид волка и собаки. Так где вы его взяли? Или вы по-прежнему настаиваете, что это ваш питомец?

Врать дальше было бессмысленно, и я попытался, не вдаваясь в подробности, без предыстории и описания драки рассказать, как нашёл в снегу умирающую собаку. Получилось примерно так:

– Нашёл в снегу и сразу к вам.

– Что, просто решили подобрать и отвезти в клинику среди ночи? И платить вам тоже, как я понимаю нечем.

Елена Анатольевна уже колдовала над операционным столом, и было понятно, что дело свое доведет до конца, а спрашивает скорее в воспитательных целях.

– Я заплачу, у меня есть деньги, вы не волнуйтесь. Просто не смог пройти мимо. Сам не понимаю почему.

– Он вообще-то тебя сегодня спас, – сказала вдруг Ева.

– Вот как? – Ветеринар оторвала голову от волка и заинтересованно посмотрела на меня.

У меня уже не было сил удивляться, поскольку по странным событиям сегодняшний вечер побил все рекорды на много лет вперед, и я просто уточнил:

– Когда?

– Ну, когда тебя … – Ева запнулась, не желая посвящать незнакомого человека во все подробности, чтобы ещё больше не увязнуть в объяснениях, сформулировала ситуацию следующим образом:

– На него хулиганы в лесу напали, а эта псина, – она сбилась. – Или волк… За него вступился. – Она посмотрела на меня. – Мне показалось, ты знаешь…

Я вспомнил лицо человека, который называл меня бароном.

– Там больше никого не было?

– Нет, – Ева немного удивилась. – Он выскочил, и Игорь, – она вспомнила, что не стоит называть хулиганов по имени, раз нам уже напомнили про полицию, и запнулась. – Короче, они подумали, что это твоя собака и отстали от тебя. Он их даже не кусал, просто выскочил из лесу и зарычал.

Я попытался вспомнить лицо человека, который называл меня бароном. Потом посмотрел на операционный стол. Бока волка тяжело поднимались.

– Он выздоровеет?

Ветеринар ставила капельницу и ответила мне, не поднимая головы, сухо и буднично.

– Животное старое, сильно истощено, у него воспаление легких, – когда, наконец попала иголкой в вену, распрямилась и добавила. – Это редко, но случается, даже с собаками. Волков мне лечить еще не приходилось. Пусть побудет у меня денек. Вы будете его забирать?

– Да, – ответил я. – Сколько я вам должен?

Ева довезла меня до дома. Мы сидели в машине, молчали, и я вдруг заметил, что уже светает.

– Спасибо, Ева, – больше мне ничего на ум не пришло.

Она даже не посмотрела на меня. Просто держалась за руль и ждала пока я выйду из машины, готовая в любую секунду нажать на газ и сорваться с места. Холодный воздух ударил в лицо, когда я вышел, забрался под куртку, напоминая, что жизнь продолжается, и ничего в ее распорядке не будет меняться только потому, что со мной что-то произошло.

Я аккуратно открыл дверь в квартиру, стараясь не разбудить Ульяну. Мне еще предстояло объяснять ей, где я провел ночь, не говоря уже о синяках на лице.

В квартире стояла мертвая тишина. Так тихо бывает только тогда, когда из дома ушли люди. И даже мое возвращение не могло наполнить эту пустоту. Ульяна забрала все свои вещи.

– Интересно, – подумал я. – Вызвала ли она такси, и сама выносила сумки с вещами из дома, или за ней, кто-то приехал?

Впрочем, это было уже не важно. Я прошелся по комнатам, не снимая обуви, вышел на кухню покурить и понял, что не хочу оставаться здесь. По крайней мере, сегодня.

Наступил новый день. Во дворе стали появляться люди. Моих знакомых возле дома не было. И если они и планировали ответную встречу, то пока она откладывалась. Я шел привычной дорогой в сторону метро и не знал еще, куда поеду дальше, а пока мне хотелось есть. Взгляд мой скользил по вывескам кафе и ресторанов и внезапно остановился на знакомой вывеске.

«Почему бы и нет?» – подумал я. – «Сегодня у меня выходной, а может в баре и покормят». И я толкнул дверь под вывеской "Панург и его бараны"

Внутри опять было пусто, но бар явно еще не закрыли.

– Да, решил пока не закрываться. Аренда оплачена до конца месяца, и нет смысла спускать всю это винно-водочную симфонию в отхожее место. – Панург показал рукой, на ряд разноцветных бутылок за своей спиной.

Он уже наливал мне что-то в рюмку. Что это, я спрашивать не стал – не стоит вмешиваться в работу бармена, если он и так знает, что наливать и о чем говорить.

В городе разгорался день, и люди торопились на работу или по своим делам, шумели машины, но здесь, внутри, было тихо и спокойно. Панург рассказывал, что-то забавное, и хотя мои мысли витали где-то далеко, я улыбался и даже смеялся вместе с ним, ободряюще кивая головой. Мне было хорошо и спокойно.

Выпитая рюмка согрела меня, а в руках уже была новая, налитая до краев. Моя голова наполнялась посетителями. Приходили те, о ком я уже забыл, приходили новые. Они вели себя, как старые друзья, которых давно не видел. Я вглядывался в их лица, пытаясь вспомнить, как и когда они появились в моей жизни. Кого-то узнавал, кому-то удивлялся, но всем был рад. После долгой пустоты внутри и одиночества, мне было хорошо от того, что в моей голове крутилась такая шумная круговерть.

Панург замолчал, понимая мое состояние. Он улыбался вместе со мной.

– Мне бы пригодился помощник, – сказал он. – Если надумаете, я буду рад разделить с вами тяготы управления этой таверной.

В моем кармане завибрировал телефон.

– Да, слушаю, – ответил я на звонок.

– Это Земля? – прозвучал в трубке детский голос.

– Чего? Простите, не понял, – вопрос был странным, но это было не похоже на шутку.

– Это вы меня простите, но у меня есть время только на один звонок.

– Вам нужна помощь? – спросил я, готовый сорваться с места. Так меня изменил сегодняшний вечер. – Где вы?

– Мы подлетаем, но сейчас заработают двигатели, и, надеюсь, мы сможем отлететь от вашей планеты и выйти на гелиоцентрическую орбиту.

– Куда выйти? – не понял я.

– Будем летать вокруг Солнца, – ответил детский голос, не по годам рассудительно и спокойно. – Вы, наверное, и так знаете, что такое гелиоцентрическая орбита. Просто, не расслышали. Мы пристыковали челнок к звездолету в районе центральной антенны, поэтому и помехи. А сейчас, заработают двигатели и связь совсем закончится.

– Подождите! – сообразил я наконец. – Так вы не метеорит? Вы космический корабль? Вас уже видно с земли невооруженным взглядом.

– Вообще-то, я – Антон. А Аэлита… Ну, она со мной. Вернее, я с ней… – возникли помехи, сквозь которые было слышно, как мальчик с кем-то спорит. – Аэлита, не кричи – я разговариваю. Когда родители развелись, меня спрашивали, с кем я хочу остаться. Тогда я не знал, а сейчас могу ответить. Я остаюсь с тобой!

– Антон, – закричал я. – Чем вам помочь? Где вы приземлитесь? Я не расслышал.

– Мы не приземлимся, – связь опять наладилась и было ощущение, что мальчик совсем рядом. – не можем сесть. Будем летать вокруг солнца. Аэлита уговаривает меня лечь спать. В смысле впасть в анабиоз, но я пока не хочу, а потом посмотрим. Как я понимаю, вы еще неготовы лететь за нами в другой конец вселенной, но мы будем пролетать иногда мимо земли и будем рады, если вы прилетите.

Мальчик опять заговорил с некой Аэлитой:

– Уже иду, – и опять обратился ко мне. – Простите, я должен надеть скафандр и пристегнуться, а то она волнуется. Вы передайте, что мы прилетели и ждем вас, а то я не смогу больше звонить. Вы тоже прилетайте. Космолет называется Аэлита, не перепутайте. Иду, Аэлита! Спасибо вам. До встречи.

Связь прервалась, и я сидел немного ошарашенный.

Бармен ждал, пока я расскажу ему.

– Это долгий рассказ. Налей мне, Панург, вина, и я все тебе расскажу. Да, кстати, как ты смотришь, чтобы открыть бар в космосе?

У меня было прекрасное настроение. Мы с Панургом болтали и смеялись, внутри у меня тоже все было хорошо, и еще мне показалось, что в дверях стоит Ева. А может, просто, к посетителям в моей голове, пришел еще один гость.