Дом Анны [Борис Валерьевич Башутин] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Только она
(посвящение Лидии Байрашевской и Олегу Рыбкину)
Фантазия с элементами иронии,
сарказма и абсурда
Действующие лица:
Петр – режиссер, сценарист, снимает кино, 35-40 лет.
Роман – его брат, высокий, худощавый, молодой интеллектуал-маргинал, пишет рассказы, 26-28 лет.
Татьяна – жена Петра, 30-32 года, женщина-«поток сознания», художник.
Лидия – актриса, около 45-50 лет.
Яна – ее дочь, 17-20 лет.
Борис – поэт, сценарист, 40-45 лет.
Действие первое
Картина первая
Комната в старом питерском доме: высокие, несколько обветшалые потолки, стены со старыми, но красивыми обоями, старый антикварный диван, мебель не новая, но подобрана со вкусом, современный телефон на красивом столике. Утро. Освещение комнаты естественное. Приглушенное. Очевидно, поздняя осень. Шторы раскрыты. Женщина стоит у окна спиной, смотрит на улицу. За окном идет мелкий снег. Женщина высокая, стройная. В длинном темном платье, волосы заколоты на затылке. Берет с подоконника сигареты – тонкие, женские, и спички. Легким движением достает сигарету, закуривает. Выпускает в открытую форточку струйку дыма. Медленно поворачивается к сцене. Стоит в пол-оборота, по-прежнему поглядывая в окно. Курит. Начинает напевать. Тихо, но отчетливо.
Лидия (напевает):
– Вы стояли в театре, в углу, за кулисами, а за Вами, словами, звеня, парикмахер, суфлер и актеры с актрисами, потихоньку ругали меня…
Подходит к дивану. Садится. Свободно и непринужденно. Но чувствуется ее внутреннее напряжение, ожидание чего-то.
Лидия продолжает напевать:
– Вы сказали, послушайте, маленькай, можно мне вас тихонько любить…
Тушит сигарету в пепельнице, стоящей на придиванном столике.
Звонит телефон. Лидия реагирует не сразу.
Поднимает трубку.
– 225 21 31?
– Да.
– Трубочку не вешайте, вас Искитим.
Другой голос:
– Алло, это Тамара?
– Нет, здесь нет такой.
– Это квартира?
– Конечно, это квартира.
И гудки…. На другом конце положили трубку.
Лидия в недоумении тоже кладет трубку. Произносит вслух:
– Позвонили совсем не туда. Я совсем не Тамара.
Возвращается на диван. В комнату входит девушка лет 17, она в халате, только что проснулась. Растрепанные волосы. Садится рядом.
Яна: – Привет.
Лидия: – Доброе утро.
Яна: – Кто звонил в такую рань?
Лидия: – Странный звонок. Представляешь, звонили из Искитима.
Яна: – Искитим? (морщится)
Лидия: – Да, ты знаешь, где это?
Яна: – Ну, это какая-то деревня или поселок, там, где мы раньше жили.
Лидия: – Именно. И бросили трубку. Спросили Тамару.
Яна: – Дичь какая-то.
Лидия: – Мне скоро в театр. На репетицию.
Яна: – Мам…Как тебе тут?
Лидия: – Ты уже как-то спрашивала…
Яна: – Ну, все-таки.
Лидия: – Я вовремя уехала оттуда.
Яна: – Но тут пока все очень неопределенно.
Лидия: – Хочешь поговорить? (улыбается и слегка усмехается). Задаешь такие многозначительные вопросы в такую рань?
Яна: – Ну, не знаю. Просто спросила.
Лидия: – Ты знаешь, я давно хотела объяснить тебе кое-что, чтобы ты меня поняла. Ну, или попыталась понять. Я тебе очень благодарна, что ты просто доверилась мне и поехала со мной в полную неизвестность. Слава Богу, что школу ты уже закончила.
Яна: – Просто я люблю тебя, мама и все.
Лидия (обнимает ее за плечо):– Последние четыре года я знала, что мне нужно переехать. Просто знала. Хотя у меня никаких даже целей не было. Я приезжала сюда каждый год, заставляла себя полюбить этот город и никак не могла, ничего не получалось. И в какой-то момент я сказала себе: «Все, пора». Любви и желания не было, но я знала, что, только живя тут, я увижу себя по-настоящему, как человека, и как актрису. Понимаешь?
Яна (смеется): – Наверное, я тупая. Или еще мала.
Лидия: – Разыгрываешь?
Яна: – Пытаюсь понять…
Женщины смотрят друг на друга. Улыбаются.
Лидия: – Первую неделю я страшно мучилась. Просыпалась утром с мыслью – что я наделала! Я приехала начинать с такого нуля… Мне уже столько лет. К обеду мне становилось уже не так страшно, а чуть позже я говорила себе: «Лида, этот переезд – самое лучшее, что ты сделала в этой жизни».
Яна: – Знаешь, я иногда живу и поступаю, как собака. Когда она заболеет, она идет и ищет нужную ей травку, или следует какому-то своему шестому собачьему чувству в сложной ситуации. Так вот. Ты – моя мама, а я твоя дочь. И ты поступаешь также. Точнее я поступаю так, как ты.
Лидия: – Забавное сравнение. Мне нечем доказать, что я поступила правильно. Я просто чувствую, что это было правильно. Просто все изменилось…Довольно скоро. Там мне не хватало кислорода. Я думала, что, переехав сюда, я обрету дыхание. Благодаря новому городу, театру, людям, каким-то вещам.
Яна: – А мне тут гораздо лучше, чем там. Помнишь, когда мы ехали, бабушка сказала, что там климат для беглых каторжников, особенно осенью и зимой. И ведь она права…Но тут что-то витает такое в воздухе. Какой-то особый газ (смеется).
Лидия тоже смеется.
Лидия: – Надеюсь, что он безопасный. Я все-таки хочу договорить до конца. Иначе я забуду, что хотела сказать. А мне важно высказать это до конца….
Замолкает, пытаясь ухватить нить разговора. Вспомнить, на чем остановилась.
Лидия: – Понимаешь, вдруг оказалось, что дело было во мне. Я не могла дышать, потому, что мои легкие были забиты. И тут как будто вдруг какую-то пробку вышибло, я и поняла себя и этот Мир. Я знаю, что это только начало, но прежней я уже не стану. Сейчас я словно на пороге в этот Мир. Все, что я копила в себе эти годы. То, что своими ролями создавала там, внутри. Это наконец-то вырвалось наружу. Я перед открытой дверью в Мир, какой он есть. Я теперь делают первые шаги через порог. Мне кажется, что теперь я вижу реальность. Без иллюзий. Раньше я жила иллюзиями. Не мечтами, а иллюзиями и сентиментальностью. Так живут, увы, многие….Там я знала, что со мной будет через пять минут, через день, через год, через двадцать лет. И мне это не нравилось. Жутко не нравилось.
Яна: – Ты так сложно всегда говоришь, так театрально. Будто ты и в жизни играешь роль.
Лидия: – Я больше не играю. Мне кажется, что я научилась разделять Театр и Жизнь.
Яна: – А я люблю мечтать…А тут мечтается замечательно. И сны тут снятся красивые. Потому что город красивый.
Лидия: – Я хотела бы, чтобы ты поняла меня. Ты самый родной и самый близкий мне человек в этом городе. Еще я жалею, иногда, что Виктора нет тут (пауза).
Яна: – Папы?
Лидия: – Ну, да.
Яна: – Но вы ведь остались друзьями. Ведь так?
Лидия: – Так. Мы больше, чем друзья. И ты знаешь, я недавно поняла, что мы внутренне очень близки. Он очень тонкий и чуткий человек, и очень умный актер. Но я СИЛЬНЕЕ, чем он. И я не могу работать с плохими режиссерами.
Яна: – А он? Он может?
Лидия не отвечает. Улыбается глазами. На сцене начинает затухать свет.
Лидия: – Хочешь, я сварю кофе?
Яна: – Ага. Ну, ты не ответила – он может?
Лидия: – Яник, иди, умывайся. Мне скоро нужно уходить.
Яна усмехается и уходит.
Гаснет свет.
Картина вторая
Кафе или закусочная.
Петр и Роман. Роман одет небрежно. Не брит и не стрижен.
На вид лет 25. Роман – родной брат Петра.
Роман: – А помнишь, мы жили в летнем лагере, в лесу, в большом доме на втором этаже, и я ночью стеснялся ходить в туалет, который был далеко на улице.
Петр: – Угу.
Роман: – И я спросил тебя, что делать? А ты просто взял пластиковую бутылку и срезал ей верх ножом и подал мне. Это было так просто и неожиданно.
Петр: – Ну, ты же не хотел ночью ходить в туалет, тем более ничего не было видно и фонаря у нас с собой не было.
Роман: – Я был очень тронут. И впечатлен.
Петр: – Самое интересное, что ты делал с бутылкой, когда она была наполнена? Выливал ночью с балкона в траву?
Роман: – Нет, приходилось по-тайному выносить днем.
Петр (смеется): – Может, удобнее было ходить ночью?
Роман: – Ночью было неудобно. Там крутая лестница, а за стенкой жили молодые пацаны.
Петр: – Один еще хвастался, как он соблазнил какую-то девицу. Но рассказ был какой-то неправдоподобный. Неубедительный.
Роман: – Да, понятно было, что врал.
Петр: – Мне сон приснился, знаешь, какой-то знак в нем есть, мне кажется. Помнишь, я работал в одной конторе? Ну, там, где много приходилось фотографировать. А потом, когда я уволился, где-то через год умер мой бывший начальник. Он еще раньше ушел на пенсию. И вот мне снится как будто кабинет. Но не его кабинет, другой. Но вроде как его. Я нахожу в старом столе его часы и записную книжку. Открываю книжку, почерк его, но у него никогда такой книжки не было. И что там написано, я не запомнил. А вот часы. Тоже его, но у него никогда таких не было. Они дорогие, продолговатые, из серебристого металла. А ремешок синтетический, и почему-то натянут наоборот, очень плотно и закрывает циферблат. Я хочу посмотреть, сколько время и дату, но вижу только секундомер, маленький в круглом окошечке, сбоку, а весь циферблат закрыт. И я не могу поднять ремешок. И такая досада, что я не могу узнать ни дату, ни время. И сон обрывается.
Роман: – Может помянуть его надо?
Петр: – Не знаю. Вот такой сон. И он не забывается. Как там мать-то? Как сам?
Роман: – Я вчера очень плохо себя чувствовал, и когда проснулся, ужасно болела голова. Попил воды, лёг, уснул, проснулся через два часа. Состояние ещё хуже. Голова просто разрывалась.
Петр: – Пил что ли?
Роман: – Да выпил совсем немного. Отравился видно. Тошнота накатывала, считай, каждые пять минут. Опять попил воды. Включил телевизор. А там тошнит меня по всем каналам, тошнит меня на каждом канале. Всё что показывают, никак меня не поправляет, мне только хуже. Пошел я в ванную, и меня вырвало в раковину. Я вернулся в комнату и начал писать рассказ, а тут зашла мама и спросила, не болит ли у меня шишка сзади. Я ее переспросил – «В жопе? ». Она сказала: «Да». Я сказал, что не болит, а чешется. Она сказала: «Странно», посмотрела на стену и вышла. Ну, как? Я ответил на твой вопрос?
Петр: – Ты всегда отличался оригинальными ответами. А мать – вопросами. А я вот в Питер улетаю.
Роман: – Что-то связано со съемками?
Петр: – Ну, вроде того. Ты мой сценарий читал?
Роман: – Как баба ушла от мужика к бабе?
Петр: – Это не последний.
Роман: – Редкая чушь.
Петр: – Ну, спасибо, брат.
Роман: – А кто тебе еще правду скажет? Все хотят успеха, славы, удачи, а настоящим творчеством кто-нибудь занимается? Правда, меня удивляет, как можно организовать весь этот процесс съемки фильма? Это для меня непомерно сложно. В этом плане ты для меня загадочная личность.
Петр: – Ну, это была проба. Первый шаг. Это тоже творчество. Просто первый шаг всегда трудный. Ты мог бы быть более снисходительным ко мне. Я же твой брат (улыбается).
Роман: – Даже первый шаг должен быть настоящим. Это пока ремесло с элементами творчества. История-то о чем? Да ни о чем, в общем. Ты знаешь, меня вот что интересует: когда прекратят снимать эти грёбаные фильмы про всяческих агентов, шпионов. Это уже достало. Я все время об этом думаю…
Когда же это кончится?
Петр: – Людям это интересно. Это развлекает. Интригует. Увлекает. И снимать это будут.
Роман: – Ну, да увлекает. Если ты еще не совсем дебил, тебя это не увлекает. Мне надоело это однообразие. Дома эти, как обелиски, туннель под железной дорогой, реки из талой воды и запах затхлости. Тоска витает в воздухе, воздух так и пропитан обречённостью. Ничего здесь не произойдёт. Никогда. Вот снимут фильм про реальную жизнь, что с людьми происходит, что бывает на самом деле. Как люди любят и умирают. Один, блядь, за год снимут фильм, и то каким-нибудь европейцем, или латиносом, снимут в своей загнивающей стране и сразу дают свою тупую кинопремию. И половине актёров тоже эти статуэтки дают. И важные такие, блядь, обсуждают, какой они мегаохуеннейший фильм сняли. Какой он трогательный и честный. Именно такого нам не хватало. Вот он – наш продукт. Лучший в мире. А шпионам разным там, про войну мы дадим статуи за спецэффекты, лучшие роли второго плана и художнику по костюмам. Да… И художнику по костюмам. Потому что эти фильмы тоже почти шедевры.
Петр: – Я пытаюсь сейчас снять настоящее кино. Точнее не сейчас, а чуть позже. Сейчас готовимся. Борис написал сценарий. Опять же спонсор нужен.
Роман: – Надеюсь, что он будет что надо?
Петр: – Спонсор?
Роман: – Фильм, какой к черту спонсор? Или опять про то, что кого-то надо простить, хрен знает зачем, и страдать от того, что от тебя ушла баба к другой бабе?
Петр: – Мне кажется ты не прав. Пару новелл там получилось неплохих.
Роман: – Может быть. Я ведь не видел. Я ни сразу вспомню фильмы, которые произвели на меня впечатление. То есть я их помню, но их очень мало. Помнишь “Карлик-нос” ГДРовский. Это и фильм-то не настоящий был, как спектакль он выглядел, ну, то есть, как будто в павильоне его сняли, потому что я помню, что там не было живых пейзажей, там архитектуру никакую не показывали и природу. Декорации. Я это помню хорошо, но сколько мне тогда было – не помню. Может лет пять. Ну, так вот, это было первый раз, когда я жутко испугался. Карлик в моём мозгу засел навсегда. Этот ёбаный карлик. Он везде был, в шкафу, под кроватью, в тёмном коридоре. И сейчас он там же…
Петр: – Ты знаешь, я его еще раньше смотрел. И тоже боялся. Жуткий фильм, для меня покруче любого фильма ужасов. Фильм-спектакль.
Роман: – А дальше был еще фильм ”Выше радуги”. Здесь я впервые влюбился. Та тётка, которая сделала, чтобы главный герой мог высоко прыгать, ну там, фея что ли или кто она там, я её очень любил. Я думал, что женщина должна быть именно такой и никакой другой. И я всегда о ней помнил и помню сейчас. Она максимально недоступная, она фея и меня это ещё больше притягивало. Недоступность и страх – вот составляющие всей моей жизни. Всегда хотеть то, чего никогда не получишь и безумно бояться это потерять.
Петр: – Ты сегодня так откровенен. А этот кофе как помои. И еда – ее нельзя есть.
Роман: – Я просто хочу, чтобы мой брат снимал настоящее кино. А не бред, который снимают все вокруг. Я сейчас читаю книгу Генри Роллинза. Он в ней пишет стихи. Я пока читал, написал стихотворение и посвящаю его ему. Послушай (достает листок бумаги).
Где вопросов стаи роятся в моём убежище
Мир не сошёл с ума
Плоть гниёт не в земле. Дыхание мертво
Кто спросит? Кто ответит?
Утратив себя, оставляю надежду.
Там, где щелчок, вырывающий сознание,
Дыши пустотой. Твои внутренности уже в узле
Проклинай мечты, не верь пророкам.
Вырывай сердце близких, жги их воспоминания
Кто помнит – тот забудет
Твои вены нитки. Твоя кровь пустяк
Возьми её, возьми, как мать брала тебя
Лживый шёпот. Вода смоет пороки.
Затемнение.
Картина третья
Интерьер из первой картины
Лидия сидит на диване. Она читает книгу. Вечер. Горит торшер. Звонок на двери не работает, кто-то стучит в дверь. Не сильно, не громко, но настойчиво.
Лидия встает, кладет книгу на столик, идет к двери.
Лидия: – Кто там?
Голос за дверью: – Даже не знаю, как сказать, но я приехал к Вам. Я от Виктора.
Лидия: – От Виктора? Он ничего мне не говорил, не звонил, не предупреждал.
Голос за дверью: – Меня зовут Петр. Я думаю, что Витя очень занят, и очевидно, не успел позвонить вам. К тому же я не был уверен до конца, что зайду к вам. Я давно тут. Не бойтесь, прошу Вас…Я режиссер. И хороший знакомый Вашего мужа.
Лидия: – Ну, что же…Если вы друг Виктора…
Открывает дверь.
В комнату входит мужчина. Он почти ровесник Лидии, но выглядит молодо. Одет стильно. Дорогой костюм. Без галстука. Белая рубашка. Пальто из чистой шерсти. Крепкий. Коренаст. Снимает шляпу – лысый. В руках небольшой букет цветов и бутылка вина в бумажном пакете.
Петр: – Здравствуйте, извините за вторжение. Уже вечер, но вас так трудно застать, а в театр я не решился зайти и искать вас там. Прошу простить меня великодушно.
Лидия: – Да что вы. Я не занята. Снимайте пальто. Вот вешалка. Проходите.
Петр: – Цветы – это вам (улыбается).
Лидия: – Спасибо. Это так неожиданно и приятно. Пойду, поставлю в вазу.
Петр (снимает пальто, вешает пальто и шляпу на вешалку): – Вы уж простите. Так получилось. Виктора я видел больше месяца назад, он и позабыл, наверняка, что я могу зайти к вам.
Лидия наливает воду, ставит цветы в вазу на столик у дивана. Жестом приглашает сесть на диван. Петр очень деликатен. Садится на диван. Вынимает вино из пакета, ставит на стол. Вопросительно смотрит на Лидию?
Лидия: – Я не пью. Завтра опять репетиция с утра.
Петр: – Ну, разве чуть-чуть? Это сухое вино.
Лидия: – Если чуть-чуть, за знакомство. Право, я не помню вас, хотя я, конечно, не могу знать всех друзей моего бывшего мужа.
Петр: – Бывшего? (удивленно).
Лидия: – Ну, даже странно, что вы не знаете. Вы давно в театре? Или…
Петр: – Я не театральный режиссер. Я не знаком со всей этой театральной жизнью. И мало знаком с этой....тусовкой. Хотя многих актеров знаю лично. Просто я так понял, что вы в силу некоторых причин не живете вместе и все…Впрочем, я не люблю лезть в чужую жизнь. Давайте оставим эту тему. Хорошо?
Лидия: – Меня она не смущает вовсе. Мы уже много лет не живем. Но как хотите.
Петр: – У вас есть штопор? Бокалы?
Лидия: – Минутку.
Уходит, приносит штопор и два бокала. Фрукты, сыр. Падает штопор. Петр благодарно кивает головой. Открывает бутылку. Наливает по чуть-чуть.
Петр: – Ну, я буду краток. За неожиданную встречу и за знакомство.
Чокаются. Фактически оба слегка пригубили и поставили бокалы.
Лидия: – Я так понимаю, что вы ко мне по какому-то делу. Или с каким-то предложением?
Петр: – Вы умная женщина. И проницательная (улыбается).
Лидия: – Я пока не сказала ничего умного (смеется). Любопытно конечно. Когда я жила там, откуда вы приехали, со мной, обычно, ничего не происходило. И неожиданных знакомств, как это, не было. Хотя…(задумывается). Нет, все же не было именно таких встреч…Но вы понимаете, я занята сейчас в театре и не представляю, что вы можете предложить, чтобы я нашла возможность работать с вами…Впрочем, я пока не знаю ничего…(улыбается). Вы мне расскажете?
Петр: – Да, конечно. Я планирую снимать фильм. Кино. Вы же снимались в фильмах? Я читал, что у вас есть опыт работы в кино.
Лидия: – Немного. Но у меня есть одно правило. Ваша история должна быть ВЕРТИКАЛЬНОЙ.
Петр: – Вертикальной?
Лидия: – Именно так.
Петр: – Вы мне объясните, что это значит?
Лидия: – Понимаете, Петр, для меня театр – метод познания мира. Вы согласны с таким утверждением?
Петр: – ???
Лидия: – А что для вас кино? Увлекательная история? Неожиданные повороты? Что-то броское и шокирующее? Я видела Ваши фильмы?
Петр: – Думаю, что не видели. Я снял пока один фильм, и его еще нет в прокате. Для меня важно многое. В настоящий момент меня интересуют взаимоотношения между мужчиной и женщиной. Впрочем, меня они интересовали всегда.
Лидия: – Обычно они волнуют тех, у кого эти отношения за много лет так и не сложились. И выхода они не нашли. И ответов на вопросы. Мне сложно поверить, что сценарий ваш идет ВВЕРХ, а не растекается в бытовом плане?
Петр (смеется): – Трудно сказать. Я могу дать Вам прочесть его. Для этого я сюда и пришел.
Лидия: – Вы в кино рассказываете о себе и о своем пути? О своем опыте? Верно? А ВЕРТИКАЛЬНАЯ история, это разговор о том, что такое человек, что такое Мир. И это рядом с вечностью и с Богом.
Петр: – Вы ставите меня в тупик.
Лидия: – У меня был опыт работы с плохим режиссером. Упаси Бог, я не имею в виду вас, и не знаю, что вы за режиссер. Работать с ним это все равно, что человек родился, а ему не дали ни земли, ни неба, а ноги и душу – дали. На чем ему стоять, куда смотреть? Просто непонятно, для чего это все, это просто жизнь без жизни. Я должна понимать, по какой дороге иду, а когда дороги нет, я как кукла, подвешенная под потолком.
Петр: – Я очень надеюсь, что дорога будет. И небо тоже.
Лидия: – Вы знаете, сейчас такое странное время. Новые режиссеры все чьи-то ученики. И все каких-то мастеров. Мастера своим ученикам не открывают секретов, где можно найти ЖИВУЮ воду, а только учат делать сосуды, горшки. И что мы видим? Множество горшков – красивых и разных – но из них нельзя напиться, потому, что они пусты. Вы понимаете, о чем я? Или вода в этих горшках МЁРТВАЯ.
Петр: – Я, честно говоря, не ожидал такой беседы. И не был готов к ней (улыбается). Это неожиданно для меня. Но я не являюсь чьим-то учеником. Только если отчасти. Я пока ориентируюсь в своей работе на то, что актеры помогают мне. Мне кажется, что режиссер задает направление, в котором нужно двигаться. Он берет перо и показывает свой почерк, которым нужно воплощать его замысел. А актер пишет уже свое, но пытаясь соответствовать этому почерку. Моя же задача – выложить дорогу, по которой идет актер. Дорога – это мой замысел.
Лидия молчит.
Лидия: – Интересно. Давайте Ваш сценарий. Но я ничего не обещаю.
Петр идет к вешалке, достает из пальто свернутые пополам листы бумаги. Протягивает.
Петр: – Вот. Я готов выслушать после прочтения ваше мнение и принять критику (улыбается). Собственно говоря, фильм будет сниматься не скоро, поэтому у вас есть время прочесть, обдумать и принять решение.
Лидия: – А кто моя героиня?
Петр: – Актриса, которая приехала в новый город на новое место, будучи уже состоявшейся в известном театре. Вы это легко поймете.
Лидия: – Это про меня?
Петр: – Не совсем про Вас, но…Я хотел бы, чтобы вы прочли.
Лидия: – Хорошо (пауза). Значит, Виктора вы видели давно?
Петр: – Да. Но я знаю, что у него несколько главных ролей. И очень успешных.
Лидия: – Я рада. И не сомневалась в этом. Его вы тоже пригласили в фильм? И еще можно вопрос? Почему я? Мое имя давно не на слуху. Совсем.
Петр: – Виктора – нет. Ну, просто нет. А вы…Это вероятно банально, но я восхищен ваши ролями в театре.
Лидия: – Как будто вы еще и поклонник?
Петр: – Выходит, что так.
Лидия: – Но кино это совсем не театр.
Петр: – Да, но у меня есть опыт работы с театральными актерами в кино.
Лидия: – Понятно. Наверное, это очень даже хорошо.
Петр: – Извините, я зашел буквально на несколько минут, и уже мне пора идти. Разрешите, я навещу вас ровно через неделю? Вы успеете прочесть? Хотя бы часть?
Лидия: – В это же время?
Петр: – Если позволите.
Лидия: – Сейчас подумаю. Да…Вечер будет свободен. У вас есть мой телефон?
Петр: – Виктора дал мне.
Лидия: – Все-таки позвоните накануне.
Петр: – Хорошо.
Лидия: – Пойдемте, я провожу вас.
Петр одевается.
Петр: – До свидания. Всего доброго. Я надеюсь, что мы увидимся.
Лидия: – До свидания. Обязательно позвоните. Я постараюсь прочесть.
Петр уходит. Лидия садится на диван. Задумывается.
В комнату входит Яна.
Яна: – Кто приходил?
Лидия: – Удивительная история. Приходил знакомый отца.
Яна: – Правда?
Лидия: – Зачем мне шутить? Принес вино, цветы и сценарий фильма.
Яна: – Фильма? Но ты же не снимаешься в кино.
Лидия: – Ну, несколько раз снималась.
Яна: – А ты его знаешь? Раньше знала?
Лидия: – Нет, впервые вижу.
Яна: – И ты ему сразу открыла дверь и впустила?
Лидия: – А что ты думаешь, он бандит?
Яна: – Ну, пускать незнакомца в дом в наше время – опасно.
Лидия: – Я не думаю, что человек, который представляется другом твоего отца, какой-то преступник (улыбается).
Яна: – И как он выглядит?
Лидия: – Могла бы выйти и посмотреть.
Яна: – Да мне как-то стеснительно....
Лидия: – Когда тебе надо, ты особо не стесняешься. Выглядит хорошо. Действительно похож на режиссера. Но к театру никакого отношения не имеет. Сказал, что снял всего один фильм.
Яна: – Ты спросила, что за фильм?
Лидия: – Ничего я не спрашивала.
Яна: – Ты странная.
Лидия: – Ну, какая разница? Прочту сценарий и пойму, что это за человек. И что за фильм.
Яна: – Ты телефон у него взяла, как зовут, узнала?
Лидия: – Петр. У него есть наш телефон.
Яна: – Здорово. Прозвонит, узнает, когда нас нет дома, и вынесет все.
Лидия: – Что за ерунду ты несешь? Зачем он тогда приходил? Чтобы показать свое истинное лицо?
Яна: – Понятно, что ничего непонятно. Ты сценарий смотрела?
Лидия: – Нет, он только что ушел.
Звонит телефон. Лидия берет трубку.
Голос в трубке (Виктор): – Лидочка, привет! Как ты, как Яночка?
Лидия: – О, Виктор, удивительно, сегодня вспоминали тебя, и только что заходил твой друг. Удивительно совпадение.
Голос в трубке (Виктор): -Друг? Какой друг?
Лидия: – Петр. Режиссер.
Виктор: – Я не знаю никакого Петра.
Лидия: – Ну, как не знаешь, он сказал, что у тебя несколько главных ролей, и успешных. И видел тебя месяц назад.
Виктор: (на другом конце тишина, молчит, обдумывает) – Лида, я с трудом могу понять, о ком ты…
Лидия: – Петр, режиссер. Снимает фильмы. Кино.
Виктор: – И что он представился от меня?
Лидия (нервничая): – Да. Оставил сценарий.
Виктор: – Возможно, я встречался с кем-то из режиссеров, но у меня нет ни друга, ни хорошего знакомого по имени Петр. Как он выглядит?
Лидия: – Он хорошо одет. Лысый.
Виктор: – Лысый?
Лидия: – Да. Чуть младше меня.
Виктор: – Ну я подумаю, может вспомню. Спрошу в театре. Лысый режиссер Петр.
Лидия: – Ты меня пугаешь.
Виктор: – Ты пустила его домой?
Лидия: – Ну да. Но вот же, сценарий он принес. Цветы, вино.
Подожди.
Кладет трубку, подходит к столику – берет листки бумаги. Яна испуганно смотрит на мать. Разворачивает первый лист.
Подходит к телефону, снова берет трубку.
Лидия: – Виктор? Ну, вот же сценарий.
Лидия начинает читать: – «Комната как будто в старом питерском доме, высокие несколько обветшалые потолки, стены со старыми, но красивыми обоями…»
(замолкает), пробегает глазами дальше, читает:
«Звонит телефон. Лидия реагирует не сразу.
Поднимает трубку.
– 225 21 31?
– Да.
– Трубочку не вешайте, вас Искитим»
Яна открывает широко глаза и рот…Лидия в недоумении, страхе и удивлении замолкает. Опускает руку со сценарием.
Виктор: – Лида, что там у вас происходит, что случилось?
Лида (переведя дух): – Виктор, извини, перезвони, если сможешь завтра. Тут такое странное дело…
Виктор: – Да что же там у вас? Яна здорова? Все нормально.
Лидия: – Все здоровы. Извини. Пока.
Кладет трубку.
Садится рядом с Яной.
Яна: – Мама, там написано что-то страшное?
Лидия: – Понимаешь, какой ужас, там написано все, что я делала сегодня утром. И даже что напевала. И описана наша квартира. И про этот звонок из Искитима…
Яна: – Мамочка (обнимает мать), мне чего-то страшно.
Лидия: – Мне самой не по себе, дочка.
Яна: – Надо прочитать сценарий до конца.
Лидия начинает разбирать страницы. В комнате начинает гаснуть свет. Лидия смотрит и пытается разобрать текст, комната погружается во тьму.
Картина четвертая
Интерьер из первой картины первого действия. Неделя спустя.
Лидия заметно нервничает. Ходит по комнате. Садится, встает. Идет к двери. Возвращается. Она ждет Петра. Приближается назначенное время. Петр не звонил накануне. Сценарий лежит на столе. Стук в дверь. Лидия бежит к двери.
Лидия: – Петр, это Вы?
Петр: – Да, я. Не смог позвонить заранее.
Лидия открывает дверь. Входит Петр.
Петр:– Вы позволите?
Лидия: – Давно жду.
Петр снимает верхнюю одежду, проходит в комнату, вопросительно посмотрев на Лидию. Лидия кивает.
Петр: – Как вы думаете, есть в сценарии вертикаль? (усмехается)
Лидия: – Вы подтруниваете надо мной? Это похоже на какой-то невероятный розыгрыш.
Петр: – Я подтруниваю лишь отчасти. Но я пришел, чтобы…
Лидия – Послушайте, Петр. Я решительно настаиваю на том, чтобы Вы мне все объяснили. Я не люблю такие загадки и очень не люблю, когда меня обманывают.
Петр: – Помилуйте великодушно. Конечно, я немного свалял дурака, но поскольку ситуация действительно непростая, я решил просто дать Вам сценарий и подождать пока вы его прочтете.
Лидия (с удивлением, немного злясь): – Вы читали, ЧТО там написано?
Петр: – Ну, как вы представляете себе, что я не читал его…
Лидия: – В таком случае вы ровным счетом НИЧЕГО не поняли. Ладно. Я готова Вас выслушать. И узнать, кто автор это сценария и почему вы привезли его именно мне. Виктор немного Вас выручил, хотя он с вами совершенно не знаком. Он позвонил сразу после вашего ухода и был в полном недоумении, когда я рассказала ему о Вашем визите. К счастью, он перезвонил на следующий день, когда навел о Вас справки. Вас, действительно, знают многие его коллеги…Это немного… Успокаивает.
Петр: – Лидия, я готов говорить (улыбается). И еще раз – простите.
Лидия жестом приглашает его сесть в кресло, сама садится на диван.
Петр: – Это сценарий моего друга. Он попал в очень неприятную и странную историю. Но прежде, чем все это произошло с ним, он просил меня найти вас и предложить вам роль в фильме, который я собираюсь снимать. Он, действительно, хорошо знает Виктора. Просто я не придумал, ничего лучше, чем выдать себя за него. В некотором смысле. Да и вы меня огорошили в первую встречу. Редко, кто начинает разговор так откровенно и так всерьез, да еще и с незнакомцем.
Лидия: – Кто он и где он сейчас?
Петр: – Так как сценарий? Хорош?
Лидия: – Сценарий хорош. Но я не люблю, когда отвечают вопросом на вопрос (в голосе некоторая холодность).
Петр: – Он обвиняется в убийстве. Хотя, я уверен, что он, скорее всего, оказался не в том месте и не в то время. Это судьба. Рука Господня. Испытание или наказание, сложно сказать. Называйте как угодно.
Лидия: – В убийстве? Неужели….Он способен убить человека?
Петр: – Взрослого человека, возможно, что и способен (задумчиво). И, мне кажется, что даже убивал. Но его обвиняют в убийстве…Ребенка.
Лидия: – Что?
Лидия вскакивает с дивана: – И вы приносите мне сценарий убийцы? (с дрожью в голосе).
Петр: – Послушайте. Постойте. Пока не состоялся суд и не найдено достаточно доказательств его вины, никто не вправе называть его убийцей. Мы все убийцы в той или иной степени. Убиваем себя и своих близких всю жизнь, долго и монотонно. И не известно, что страшнее…Поверьте – Виктор расскажет Вам о нем только хорошее, если вы спросите. Он воевал. Может быть, убивал на войне. Я не знаю, он ни слова не говорил об этом.
Лидия: – Так это он мой поклонник? Не вы?
Петр: – Действительно, это так. Я же не видел ни одного вашего спектакля. Но я доверяю ему. Если позволите, я расскажу, что с ним произошло чуть подробней.
Лидия: – Сделайте милость.
Петр: – История более чем странная. Ранней весной он поехал на электричке на какую-то отдаленную станцию, да и не станцию вовсе, а есть такие остановочные площадки. Там обычно только домик путевого обходчика, да дачи какие-нибудь. Но там, как будто, и дачи были далеко от железной дороги. Он поехал в лес. Просто поехал в лес. Я не знаю, зачем и для чего. Как мне рассказывали, он нашел в лесу совершенно случайно мертвую девочку. Она была задушена. От волнения у него пошла носом кровь. В руке у девочке была зажата зеленая лента. Так вот он зачем-то взял ее с собой. Наваждение какое-то. Неделю он мучился. Затем пошел на исповедь, рассказал об этом священнику. И что удивительно…
Лидия: – Он в чем исповедовался? Что убил девочку? Или…?
Петр: – Девочку никто не насиловал. Вы зря так плохо думаете…В чем? Да откуда же я знаю. Наверное, в том, что нашел и не сообщил никуда об этом. Так вот – вам, конечно, известно, что существует тайна исповеди. Но я не знаю, почему, и как это произошло, но его в этот же вечер после исповеди арестовали. Мне кажется, что больше некому было донести. Девочку искали, и нашли ее не сразу. Рядом с ней обнаружил капли крови, сделали экспертизу. Вроде как совпали и группа, и резус. Хотя это и не есть доказательство, но он и не отрицал, что был там….Впрочем, я уже более полугода не имею возможности с ним общаться. Следствие еще идет.
Лидия: – Вот так история. Мне понравился сценарий…Но есть одно НО. Вы, вероятно, и представить себе не можете, какое…
Петр: – Какое?
Лидия: – Там описаны события и факты, которые ваш друг знать просто не мог, если он, конечно, не перемещается в пространстве и не является каким-то медиумом.
Петр: – Как это?
Лидия: – Можете мне не верить, но там написано ДОСЛОВНО, что я говорила на прошлой неделе, что я делала. О чем я думала.
Петр: – Весь сценарий такой? (с сомнением и удивлением)
Лидия: – Да, почти. Я ведь его не дочитала. Боюсь. Мне кажется, на последних страницах будет то, что мне не нужно знать раньше времени.
Петр: – Там все довольно позитивно кончается…Хотя (осекся).
Лидия: – Но сценарий не для фильма. Это театральная пьеса. Разве вы не видите?
Петр: – Вижу. Но мы его легко переделаем.
Лидия: – Вы понимаете, что нельзя его переделывать. Это не сценарий, это…Это…Пророчества какие-то. Предсказания. Я даже не знаю, как ЭТО играть.
Петр: – Что-то мне подсказывает, что это недоразумение, и его выпустят.
Лидия: – Как его зовут? Он ваш земляк?
Петр: – Борис. Он поэт. Как ни удивительно. И пишет стихи. Есть немного странной прозы. Дело в том, что он описал в своем рассказе то, что с ним произошло буквально через полгода.
Лидия: – Вот видите! Он же не человек вовсе.
Петр: – Ну, как не человек, живой человек. Из плоти и крови.
Лидия: – Петр, я боюсь читать сценарий до конца. И вам не советую браться за него.
Петр: – Как же это возможно? Мне он понравился. Хотя, если вы откажитесь, то едва ли мы будем это снимать. Искать другую актрису? Стоит ли?
Лидия: – Я вам сценарий верну. Это огромный соблазн оставить его у себя. Может быть, через несколько лет вы вернетесь к этой идее, но сейчас – это ТАБУ. Другую актрису искать не нужно.
Петр: – То есть вы хотите сказать, что надо снимать что-то другое. Совсем другое?
Лидия: – Да. Напишите сами или возьмите что-то у других сценаристов. Другой сюжет, другая история. Там уж сами разберетесь, ВВЕРХ или ВНИЗ. А может в сторону.
Петр: – А как бы вы назвали эту пьесу? Она какая?
Лидия: – Я уже назвала. Но я бы добавила. Она – ИЗВНЕ. Бог не случайно спрятал Бориса до времени. Там он не может писать. Его слова – это то, что материализуется. Становится зримым, реальным, настоящим. Впрочем, я не говорю пока НЕТ. И не говорю ДА. Поезжайте домой. Вы выполнили свою миссию. И свой долг перед другом. Если судьбе будет угодно, то я хотела бы поговорить с ним наедине. А сейчас…До свидания. Заберите сценарий.
Лидия подает Петру бумаги. Петр берет их, сворачивает, кладет в карман пиджака.
Петр: – Вы думаете мне пора?
Лидия: – Как вам угодно. Я бы поговорила с вами, да не знаю, о чем нам еще говорить. Вы меня как бабочку пригвоздили иголками к листу бумаги. И не дернутся. Я теперь живу совсем не так, как я уже привыкла тут жить. Зачем же это мучение опять? Зачем мне знать, что будет дальше? Через день, через неделю? Через год.
Петр: – Помилуйте, Лидия. Сценарий-то невелик, и события там все происходят в течение нескольких дней.
Лидия: – Вам не понять. Этого достаточно. Вы когда-нибудь общались со старцем. Настоящим? Сейчас таких и не осталось почти. Я понимаю, что мой пример не совсем обычен, и, может быть не совсем к месту, но… Мне довелось. Вот вы сидите у него в келье. Все стены в иконах. Лампады горят. Оконца замерзшие. Зима. Он сидит такой старенький, слабый на кровати, больной и немощный, а вы сидите напротив. Молчите. А он смотрит на Вас, и у вас дух замирает. Вы чувствуете, что он вас видит насквозь. Не описать этого словами. И вдруг говорить начинает. Так тихо, спокойно, по-доброму. Рассказывает Вам о том, что никто кроме вас и Бога и не знает, и не укоряет, а печально так, а вам от этих слов его так хорошо и так легко, и так грустно, что слезы текут сами собой из глаз, и такая жалость. И не себя даже жаль, а что так бездарно все получилось. И какой-то восторг и удивление – откуда он все знает про вас? Самое потаенное, то, что не высказать. Так и тут. Откуда он знает это? Это что-то больше, чем человеческое.
Помните, я говорила, что театр – это метод познания Мира. Да вот я не уверена теперь. Да и какого Мира? Какой из них реальный? Оба?
Петр: – Я не совсем улавливаю, о каких Мирах вы говорите.
Лидия: – Эх, Петр, Петр…А ведь я собираюсь оставить свою службу в нынешнем театре.
Петр: – Отчего же…?
Лидия: – Многое изменилось снова. Оказывается, есть люди, для которых обычная жизнь – метод познания. И даже чужая.
Петр: – Мне было очень приятно и интересно слушать Вас. Пожалуй, я пойду.
Петр одевается.
Петр: – До свидания. Не прощайте. Я надеюсь, что мы увидимся снова.
Лидия: – Прощайте, Петр. Мне кажется, что я увижу сценарий еще раз, но не вас. Извините, конечно.
Петр пожимает плечами. Уходит.
Действие второе
Картина первая
Кухня в доме Бориса. На стенах картины. Графика. Просто аккуратный современный интерьер. Ничего необычного. Петр сидит за столом, Борис стоит, облокотившись на кухонную стойку.
Петр: – Говорят, что под подписку выпустили?
Борис: – Да, пока так, Петя. Думаю, что все прекратят. Но я не только повидаться тебя позвал, как ты понимаешь. Я еще рассказать тебе хочу все, как было на самом деле, там, в лесу.
Петр: – Спасибо, что доверяешь. Впрочем, ты ведь все описал в рассказе. Жаль, что со сценарием пока ничего не вышло.
Борис: – В смысле?
Петр: – Я же летал в Питер. Встречался с Лидией. Он была шокирована и напугана. Играть отказалась. Но как бы, не совсем отказалась, дело в том, что…
Борис: – Что она сказала? Как это было? (воодушевленно). Ей понравилось?
Петр: – Ты, возможно, будешь удивлен, но она назвала это не сценарием, а пророчествами.
Борис: – Неужели?
Петр: – Сказала, что все, что ты описал, происходило с ней в реальности. И слова, и мысли, и поступки. Причем, многое было так, как написано.
Борис: – Невероятно (улыбаясь).
Петр: – Как тебе это удалось? Говорила, что как будто ты ходил рядом, как призрак и подглядывал и подслушивал, да еще и в душу залез.
Борис: – Ну же, говори еще.
Петр: – Нет ее согласия, нет фильма. Понимаешь? Или может, другую актрису поищем?
Борис: – Другую? Да я писал эту роль для нее. Играть должна только она.
Петр: – Ты написал правду. То, что с ней случилось на самом деле. Я не понимаю, как это возможно. Ты сам-то понимаешь?
Борис: – Она сказала, что эта пьеса для театра?
Петр: – Сказала….Но я сказал, что это легко переделать.
Борис: – А она сказала, что переделывать ничего не надо.
Петр (удивленно): – Да…Борис, да что с тобой?
Борис: – Я просто провод, по которому пускают ток.
Петр: – Это лишь красивая аллегория.
Борис: – Вся наша жизнь аллегория.
Петр: – Лидия потрясающий человек. Две встречи с ней – я ощутил что-то невероятное. Я больше слушал. Она говорила. И мне стыдно, что я не видел ни одного спектакля, где она играла.
Борис: – А у меня было время подумать, куда я иду, и кто я на самом деле.
Петр: – И к какому выводу пришел?
Борис: – Что я полное ничтожество, но мне нужно писать…Я должен это делать.
Петр: – Так уж и ничтожество?
Борис: – Это не самоуничижение, это честное отношение к себе. Честное и глубокое. Будто я жил какой-то ненастоящей, чужой жизнью, тратил себя впустую. И я создал свою тюрьму сам. Если я скажу тебе, что все это ложь, и вся эта история про девочку и следствие – поверишь? Я погрузил себя в эту фантазию, создал себе воображаемую тюрьму, чтобы запереть свою душу там.
Петр: – Как это? Зачем?
Борис (грустная ухмылка): – Нет, к сожалению это не фантазия. Я пошутил. Но тюрьма была с двойными решетками и двойной дверью. Для души и тела.
Петр: – Понимаю.
Борис: – Объясни мне – будет фильм?
Петр: – Она сказала, что может быть через нескольколет…
Борис: – Жаль…
Петр: – Со мной она попрощалась. Как будто навсегда. Сказала, что надеется увидеть еще раз сценарий, но не меня.
Что думаешь?
Борис: – Я думаю, что надо ставить пьесу. В театре.
Петр: – Тут я – пас. Тебе лучше знать, как это все устроить.
Борис: – Да не знаю я ничего, как это устроить…
Пауза.
Петр: – Я встречался с братом, он, ты знаешь, пишет рассказы. Ну, такие – даже не знаю, как сказать, что-то среднее между Чарльзом Буковски и Сорокиным. Безбашенные.
Борис: – Я читал. Хорошо пишет. Честно. Местами, правда, заносит его.
Петр: – Перед отъездом в Питер я говорил с ним. Он был так откровенен. Обычно он доверяет только перу и бумаге. А тут даже мне от него досталось (смеется).
Борис: – Ну, он прав?
Петр: – Он прав. Но я другой. Я не могу быть таким, как он. Если бы все были такие, как он?
Борис: – Если бы все были такие, как он, то у нас был бы вечный Вудсток. Какое-то время.
Петр (смеется): – А потом?
Борис: – Потом? Пожимает плечами.
Борис: – Так вот. Тот день. Тот день был…Я словно знал, что что-то должно случится. Там было одно обстоятельство, о котором знаю только я. И я хочу тебе рассказать, если смогу, конечно. Все началось утром. Меня какая-то непреодолимая сила потянула в лес. Да и вышел я на станции, где я никогда не был прежде. Наваждение какое-то. В поезде, когда ехал туда, мне вдруг стало плохо – потемнело в глазах, я едва не потерял сознание. Но все равно не вышел нигде по пути.
Петр: – Зачем же ты поехал туда? Мог бы вернуться назад, раз тебе стало плохо.
Борис: – Если бы я мог ответить на этот вопрос…Нет, я не смогу тебе рассказать все. Я не настолько смел, чтобы рассказать тебе всю правду. Но я не виновен.
Петр: – Как хочешь. Это твое право. Я и не верил никогда в твою виновность.
Борис: – Мне был странный сон той ночью. Я его отчетливо запомнил. Ты ведь любишь чужие сны? Верно? Он начался ниоткуда и так же ушел в никуда. Такой сон, словно кусок из какого-то фильма, снятого хорошим оператором на хорошую пленку. Послушай. Я спускался к воде по лестнице из серого камня. Кто-то сделал проход в прибрежных скалах и проложил путь к морю. Ювелирно, даже чересчур аккуратно. Было слышно, как волны бьются о камни, где-то там далеко внизу, но лестница была устроена так, что я мог видеть только ступени и перила. Лестница, словно нить, обвивала каменные стены. Мрачные, с прожилками влаги, дышащие соленой и горькой сыростью. С запахом тления. И я так отчетливо чувствовал этот запах во сне. Я вдруг понял, что лестница ведет к закрытому бассейну, устроенному в крошечной бухте. Недоступной ветрам. Плеск волн нарастал с каждым шагом, приближающим меня к заветной цели. Я оказался около бассейна. Бассейн был пуст. Вода неподвижна. Я снял одежду и нагой вошел в зеленоватую прозрачную воду. Было прохладно. Я поплыл, длинными гребками рассекая сонную гладь. Противоположный край вплотную примыкал к высокой скале. А сквозь узкую щель наверху, где скалы не смогли соединиться, проникал солнечный свет. Внезапно картина сменилась. Голая каменистая местность. Сильный ветер. Карликовые, прижатые к земле деревья. Я держал девочку из леса за руку и шел с ней к обрыву, навстречу пронизывающему ветру. Сбивающему с ног, безжалостно рвущему мою куртку и ее пальто. Я испугался и проснулся. Покой сменился тревогой. Это был вещий сон, Петр. Я ведь и, правда, подошел к самому обрыву.
Петр: – Вода – символ изменений, смывает грехи. Бассейн – любовь. Про ветер я не знаю. Да и не толкователь я (пауза). Я слышал, что следствие нашло какие-то улики, которые к тебе не имеют никакого отношения.
Борис: – Да. Повезло.
Петр: – Какие?
Борис (взмахивает рукой): – Какая разница…Нашли и нашли.
Меня сейчас больше заботит, что будет с моей пьесой.
Петр: – Предложи в Зеленую Лампу.
Борис: – Ты шутишь? С тех пор, как оттуда уехали Лидия и Олег, там пустыня. Я был на спектакле год назад, еще до ареста. Какая-то чудовищная комедия. Смешно, конечно, но режиссура…Это какой-то драмкружок. Актерам играть совершенно нечего. Баловство. Капустник театральный. Ужасающе. Мне даже кажется, что им самим уже надоело валять дурака.
Петр: – Но актеры-то хорошие. Я ведь снимал многих из них.
Борис: – Актер или АКТЕР, или НЕАКТЕР. А хорошими или плохими они не бывают. И нельзя же так издеваться над театром. Не знаю, нужно же иметь хоть какое-то уважение к себе, чтобы отказаться работать с плохим режиссером.
Петр: – А кушать-то надо, детей кормить…
Борис (задумчиво): – Ну, это тогда театральный бизнес.
Петр: – Многое в этой жизни компромиссы и купля-продажа.
Борис: – Многое, но не все. Мне кажется, вакуум там образовался по очень простой причине. Точнее по двум причинам…
Петр: – Интересно.
Борис: – Понимаешь, режиссер должен быть личностью. Творцом. А такого человека сейчас нет. Его, возможно, нет и в других театрах. Я не знаю, чем наш город так провинился, что театральная жизнь есть, а спектакли, которые потрясают, можно пересчитать по пальцам. И появляются они даже не каждый год.
Петр: – А ты хочешь фабрику по производству шедевров? (смеется)
Борис: – Людям прививают плохой вкус.
Петр: – Мне кажется, что его прививают давно и не только в театре. Ты идеалист.
Борис: – Дорогу осилит идущий. И ему можно простить неудачи, если будут красивые и цельные работы. А топтание на месте и бег по кругу лично мне не интересен (пауза).
Я не совсем понимаю, что произошло и когда это произошло. Что люди приняли новые правила игры – удобные кресла, вкусный буфет, легкие спектакли ни о чем. Вот они ходили, восхищались, хотя были и недовольные, но спектакли рождали эмоции, чувства, заставляли сопереживать, заставляли работать голову и сердце, даже не важно в плюс, или в минус…У истинного творчества всегда будет множество граней и оценок. Невозможно угодить всем. И еще…(пауза)…Им дали свободу. А многие из них не знали, что с ней делать. Олег сидел там, в своем кабинете и был далек от всех этих интриг и всей этой театральной бытовухи. Ему наплевать на это было. А многим был нужен не ТЕАТР, а райсобес (пауза)… Он уже уходил, буквально через две недели его уже не было в городе. Или он уже ехал? Не помню…. И шел удивительнейший спектакль, это был последний спектакль в сезоне. О котором этот кавалерист, с глазами белогвардейского офицера из советских фильмов, сказал, что в нем учат детей убивать своих родителей. И тогда я понял, что ВСЁ. КОНЕЦ. Зеленая Лампа очнется нескоро. Там был эпизод, где Роберто Зукко разговаривал в метро со стариком-бродягой. А действие происходило на большой сцене, и зрители сидели прямо на сцене. По-моему, это был конец июня. Будто капала вода в метро, по сценарию шел дождь, а старик говорил так искренне, так проникновенно, таким тихим, красивым голосом, что цепляло каждое его слово. Ты погружался туда, был рядом с ними в этом метро. Ты сидел завороженный происходящим. Настоящая магия. И начался дождь, настоящий дождь, ливень. Да такой сильный, что протекла крыша прямо над сценой, и дождь пошел прямо в зал. И я подумал, Бог прощается с этим театром, с этой труппой, с этим спектаклем, теперь все будет по-другому. Крышу залатают, фасад покрасят. А то, что внутри уже не вернуть.
Петр: – Позволь мне спросить тебя (улыбается)? Кавалерист это кто?
Борис: – Министр-администратор.
Петр: – Директор?
Борис разводит руками: – Он самый.
Ты видел этот французский фильм? Жалкая поделка по сравнению с театральной постановкой. Я даже кассету выбросил, бездарнейшая работа.
Петр: – Ты пафосен и бескомпромиссен.
Смеются.
Петр: – А почему бы тебе не позвонить Лидии?
Борис: – Телефон. Я всегда боялся телефона. И разговоров по телефону. Ты не видишь лица собеседника, и пытаешься уловить его состояние, настроение, выражение лица лишь по голосу. Это непросто. Да и что я скажу? Мне кажется, что все разрешиться как-то само собой. Нужно переждать.
Петр: – Мне кажется, что ты устал. Что ты думаешь делать дальше?
Борис: – Я не устал. Делать дальше? Писать другую пьесу.
Петр: – Есть сюжет?
Борис: – Да, будет называться Хайфонг.
Петр: – Про Вьетнам?
Борис: – Про монастырь.
Петр (смеется): – Во Вьетнаме?
Борис: – В Пскове.
Петр: – Заинтриговал.
Борис: – Сюжет не мой. Это рассказ одного монаха. Моего друга.
Петр: – Монахи пишут рассказы?
Борис: – Он пишет. Такой как ОН, пишет.
Все время забываю спросить: как твой фильм?
Петр: – Хотелось бы уже закончить окончательно, и приступить к чему-то новому. Меня вымотало все изрядно и поездка в Питер была очень сложной….
Умолкает.
Борис: – Ты знаешь, мне не дает покоя этот вопрос – кто и зачем это сделал…Иной раз душу на части разрывает. Я и не спал сколько ночей. И спал, надеялся, что сон придет, и тайну мне раскроет. Но НИЧЕГО. Закрыто все. Никакой зацепки. Никакого намека. А логически если рассуждать – ничего не понятно.
Петр: – Ты про девочку?
Борис кивает головой.
Борис: – А ведь не было никакого чувства сначала. Ни жалости, ни страха. Когда я нашел ее. Просто лежала – будто уснула. Такая красивая. Русые волосы, а в них уже муравьи. Еще холодно было. Весна ранняя, а муравьи уже выползли. Представляешь? А глаза были закрыты. Будто просто спит. Я так долго смотрел на ее лицо. И вдруг почувствовал, что кто-то смотрит на меня со стороны. Кто-то будто следит за мной. И это ощущение было совершенно необычным. Опьяняющим. Головокружительным. И вот тогда появился страх. Страх чего-то запредельного и в то же время близкого, к чему можно прикоснуться.
Борис затихает. Делает паузу. Пьет чай из стакана.
Продолжает: – А в руке у нее лента была. Зеленая такая. Шелковая. Гладкая. И мне так ее взять захотелось. Но я не сразу ее взял (ладонью трет голову). Грех я на душу взял, Петр. И за это наказан был. Исповеди моей мало было (немного отчаянно, с надрывом).
Петр приподнимает брови удивленно. Но молчит. Он напряжен.
Борис: – Ладно. Нечего скрывать (пауза).
Я захотел посмотреть на ее грудь (замолкает).
Петр тоже молчит, не веря словам Бориса.
Борис (немного нервно и с вызовом) (начинает гаснуть потихоньку свет на сцене): – Спросишь, зачем мне это? Уж не извращенец ли я? Тебе когда-нибудь хотелось переступить запреты? Но не человеческие. Свыше? Вот что-то со мной произошло в это мгновение, и это чувство охватило меня. Словно лапами цепкими вцепилось…Я распахнул пальто. И запах меня с ума свел. Такой приторный, сладковатый. Словно дешевые духи смешались с запахом тела. Едва остывшим. Меня трясло всего. Голова кружилась. Никак не успокоиться. И вдруг, ВНЕЗАПНО, я почувствовал облегчение. Оглянулся – шум ветра, и больше ничего – ни птичьих голосов, ни шорохов. Оголил грудь. Равнодушно, как по приказу. Маленькая, детская, замерзшая грудь. Ничего запредельного. Холодная плоть. Я запахнул пальто. И у меня пошла носом кровь. И я опять испытал ненависть к себе. И пошел к станции (закрывает глаза рукой)…А потом… Я вернулся и забрался ленту из руки.
Петр встает из-за стола. На нем нет лица.
Гаснет свет.
Картина вторая
Квартира Петра, ничего лишнего и особенного. На стенах фотографии в тяжелых рамках. Интерьер выдержан в японском стиле. На диване сидят Роман и Татьяна, ждут Петра.
Роман: – Мыслящие не пишут, а пишущие не мыслят. Те немногие, что мыслит и пишет, становятся выдающимися писателями.
Татьяна: – Где прочитал?
Роман: – Да не помню. В книге.
Татьяна: – У…Ты книги читаешь?
Роман: – Иногда читаю. Вот, что хотел спросить…Никак не пойму я…Иду я по улице и навстречу мне попадается множество женщин. Они разные: худые, полные, высокие, стройные, бесформенные. Есть с красивыми лицами и красивыми формами. Но нет ни в одной из них красоты скрытой и неуловимой. Той глубокой и настоящей. Какая-то серая пелена окружает их всех. А была ли в них эта красота? Может быть, они такими и родились? Среди этих серых бетонных стен и густого дыма этих заводских труб…. И пропитались этой пылью и серостью?
Татьяна: – А во мне есть она? Эта красота?
Роман: – В тебе есть.
Татьяна: – Откуда знаешь? Чувствуешь? (смеется).
Роман: – Ну, вроде как чувствую. По картинам твоим….Или вот дети…Еще вчера они были маленькими ангелочками в колясках, а сейчас на их лицах что? Пустота? Ничего не выражающие лица, измученные нелепыми мультфильмами?
Я шел вчера по городу – у киоска «Мороженое» стоят девочки лет четырнадцати. Я подумал, вот вырастут скоро и нарожают новых идиотов. Таких же мутантов, как и все вокруг.
Татьяна (усмехается): – А как протекает твоя семейная жизнь?
Роман: – Жизнь? «Вот найдешь себе какого-нибудь мужа, он и будет протекать на покрывало» Моя жена считает меня гомиком. Хотя я не такой.
Татьяна: – Отчего так случилось?
Роман: – Не могу рассказать.
Татьяна: – И что это мешает семейной жизни?
Роман: – Да кто бы знал, что ей мешает. Наверное, я сам.
Я поделился с ней своими сокровенными, детскими переживаниями. Теперь ей трудно объяснить, что это был просто ранний процесс полового созревания. И мальчики меня не интересовали с тех пор. А в её голове, видимо, этот образ запечатлелся достаточно хорошо. Отчетливо. Воображение, видно, у нее неплохое. Пространственное.
Татьяна: – Не все нужно рассказывать, многие не готовы к откровенности. Они не могут справиться с таким грузом. Люди разные.
Роман: – Теперь я понимаю. Но от этого не легче…(пауза). Вчера во дворе сидели пьяные подростки. И представил, что я с удовольствием бы убил их. Взял бы автомат и расстрелял. Да, просто высунувшись из окна. Открыл бы окно и молча начал бы стрельбу. Им все равно ничего не объяснишь. Ничего не изменишь. А может быть подростки не пьяные, а под «кайфом»? Тем более расстрелял бы. Но с меньшим удовольствием. А их подруги, «за которых ни дашь ни рубля», смотрели бы на это. Визжали бы и убегали. Их бы я убивать не стал. Жалко патронов. Они наверняка бы вызвали милицию. Или кто-то из соседних домов, кто наблюдал за этой бойней. Прислали бы группу быстрого реагирования, орали бы в мегафон, мол, сдайте оружие, не сопротивляйтесь, и будет у вас все хорошо.
Татьяна: – Какой ты кровожадный сегодня. Разве так можно? (укоризненно, но с сарказмом)
Роман: – Да я просто представил. Я даже таракана раздавить не могу. Не то, что в человека стрелять…Да, орали бы в мегафон – Сдайте оружие. И все будет хорошо. А хорошо уже не будет. Так что не надо врать. Наверняка бы ждали, если бы я не отзывался. Узнали бы телефон. Звонили бы и пытались бы понять, что я хочу. Я бы молчал в трубку. Они бы, конечно, начали бы штурмовать мою квартиру и убили бы меня. Они всегда убивают, когда кто-то им сопротивляется. Сопротивляется этой системе. Но они не знают, что это лучший способ уйти от них незаметно и тихо, уйти непобежденным. Ты видишь их, но они не видят тебя. Тебя уже нет здесь, тебе предстоит новое, завораживающее путешествие туда, откуда ты пришел.
Татьяна: – Роман, ты какие-то ужасные вещи рассказываешь.
Роман: – Да, я просто фантазирую. Не бойся. И автомата у меня нет, и в армии я не служил. И стрелял я только два раза в школьном тире. За всю жизнь.
Татьяна: – Расскажи лучше что-нибудь хорошее…
Роман: – Хорошее? (Пауза) Я вчера смотрел фильм “12 стульев”. Ну, я выпивши был, что естественно для меня. Ну, это не важно….А может важно, я не знаю. Ты знаешь что, я понял? Что практически все фильмы, которые существуют – это полное дерьмо. Что таких актеров, как Миронов и Папанов никогда не будет. Я понял, что весь сегодняшний кинематограф – это дешевая лотерея. Мне до слез жалко, что ИХ больше нет, зато у нас теперь куча всяких там Каниных, Угаровых и Валуевых. Как не крути, они лажовые. И фильмы, в которых они снимаются, полное говно. И режиссеры откровенно никакие. Такой массовый обман. Это покажется свинством, но я даже рад, что ОНИ этого не видят. Сижу и плачу. Давно так не плакал, так расчувствовался…
В комнату входит Петр. Он взволнован. Бледен.
Роман: – Привет, брат!
Петр: – Здравствуй, Роман! Зашел в гости? Молодец.
Татьяна: – А со мной ты не хочешь поздороваться?
Петр: – Привет.
Татьяна: – Вот так всегда, ни поцелует, ни обнимет
(смотрит на него пристально). – Ты чего такой? Случилось что? Где был?
Петр: – Я был у Бориса.
Татьяна: – И что случилось?
Роман: – Как он после отсидки?
Петр: – Нормально.
Татьяна: – Поговорили как-то не так?
Петр: – Поговорили очень даже так. Так, как надо.
Татьяна: – И что он тебе сказал, что на тебе лица нет?
Петр: – Ничего.
Татьяна: – То есть вы поговорили, но он ничего не сказал. Молча говорили?
Петр: – Нет, конечно.
Татьяна: – Ты мне рассказывать не желаешь? Я тебе, что? Чужой человек? Не жена вовсе?
Петр: – Есть вещи, которые никому нельзя рассказывать.
Татьяна: – Ну, конечно. Сходил к Борису. Ты как к нему сходишь, так все – не трогайте меня, не подходите. Он тебе семейную жизнь разрушает. Ты это-то понимаешь?
Петр: – Таня, я не хочу при Романе выяснять отношения.
Роман: – Да бросьте вы ругаться…
Татьяна: – А мы и не ругаемся.
Петр: – Это мы так разговариваем. Почти всегда.
Роман: – Да…Жопа. Правда, у меня не лучше.
Петр: – Выпить надо. Где-то у нас были виски. Вы как?
Роман: – Мы завсегда готовы.
Петр снимает пальто. Пиджак. Остается в белой рубашке и черных брюках.
Татьяна приносит рюмки, сильно начатую бутылку виски. Уходит, приходит с какой-то нарезанной закуской. Лимон, копчености.
Петр разливает на троих.
Петр: – Давайте выпьем за возвращение Бориса (громко).
Правда, я не уверен, что он где-то был (чуть тише).
Выпивают. Закусывают.
Роман: – Ну, как он? Что говорит?
Петр: – Мы только о пьесе говорили его.
Роман: – Дашь почитать?
Татьяна: – А мне?
Петр: – Конечно.
Татьяна: – А что он тебе такое сказал, что на тебе лица нет.
Петр: – Да ничего особенного он не сказал.
Татьяна: – Ну, как можно так нагло врать? Рассказал, что с ним на самом деле было в лесу? И ты обалдел. Да?
Петр: – Женщина – источник интуитивной мудрости. Рассказал.
Татьяна: – Я думаю, что ничего там особенного с ним не было, просто для тебя эти события из ряда вон. Может, он всё выдумал.
Петр: – Ну, со мной тоже многое происходило…
Роман: – Такого не происходило.
Петр (натужно): – ТАКОГО – нет.
Роман: – Ну, он же не убивал, не насиловал?
Петр: – Нет.
Татьяна: – Тогда я не понимаю, ты какой-то слишком впечатлительный.
Петр наливает еще и выпивает один. После разливает остальным.
Роман: – А я вот уехать хочу. Мечтаю собрать вещи и уехать куда-нибудь далеко-далеко. Я думаю, что мне нужны деньги, чтобы уехать. А если бы у меня были деньги, то зачем уезжать? Хотя… Этот парадокс надо преодолеть. Надо собирать сумку и валить. Я скоро это сделаю. Работа и учёба – это полный отстой, так как учёба моя вообще лажа, а работа ещё хуже. Нечего терять.
Татьяна: – А жена?
Роман: – Жена?
Татьяна: – Да, жена? Она поедет с тобой?
Роман: – Нет. Я буду писать ей письма, что я скоро вернусь, и что у меня все хорошо. Чтобы ее успокоить.
Татьяна: – Это жестоко. Она же любит тебя.
Роман: – Меня? (удивленно). Ну, это вероятно какая-то странная, только ей понятная любовь садомазохистки.
Петр: – Никуда ты не уедешь. Таня, чего ты его слушаешь. Он опять сочиняет.
Роман: – Не уеду. Духа не хватит. Ты прав.
Я тебе ролик придумал. Думаю, что если ты его снимешь, то получишь какую-нибудь кинопремию. Обязательно.
Петр: – Ролик?
Роман: – Да, рекламный. Ты же еще снимаешь рекламу?
Петр: – Конечно.
Роман: – Ролик для компании «Сота-лайн». Слушай. Тебе понравится. Двое мужчин на автобусной остановке. Обоим около пятидесяти. Одеты в дешёвые кожаные куртки. В дешевые, кожаные! Один без шапки, другой в синей китайской кепке. Не бриты.
Петр: – Да, уже вдохновляет…
Роман: – Первый: «Знаешь Семён, пора бы нам эти телефоны приобрести, которые без провода и в кармане носить можно».
Второй: «Приобрести?» Первый: «Ну да, приобрести…»
Второй приподнимает козырёк кепки: «Твой автобус вроде, бывай…». Автобус подъезжает к остановке, первый делает резкий шаг навстречу, но поскальзывается, и ноги попадают прямо под задние колёса. Слышится хруст разламывающихся костей. Первый вопит. Автобус скользит по гололёду и перемалывает ноги первого. Первый теряет сознание, нижняя часть туловища превращается в месиво. Второй: ”Меня зовут не Семён”. Экран монохромно темнеет. Голос за кадром: «Сота-лайн – сотовые телефоны и аксессуары». Ну, как?
Петр: – Ну, ты гад.
Роман: – Ты в последнее время совсем разучился воспринимать юмор. А человек без юмора – это плохо. К тому же мой ролик устарел. По-моему, даже у грудных детей теперь есть сотовые телефоны.
Татьяна смеется.
Татьяна: – Ты если будешь дуться и грузиться, то тебе будет только хуже. Роман такой молодец.
Петр: – Почему он молодец?
Татьяна: – Такой веселый сюжет придумал.
Петр: – По-моему, вы надо мной издеваетесь…
Петр задумывается. Вид у него обреченный.
Роман: – Не грузись, старичок. Ты же брат мне….
Петр: – Извини. Со мной действительно что-то происходит, не пойму что. Устал.
Татьяна: – Надо поехать отдохнуть. Я хочу в Китай. Я хочу в Китай.
Петр: – Постараюсь тебя отправить туда.
Татьяна: – А ты?
Петр: – Я? Я, по-моему, потерял ВЕРТИКАЛЬ…
Роман: – Что потерял?
Смеется. Татьяна тоже смеется.
Татьяна: – А горизонталь не потерял?
Петр: – Вы смеетесь надо мной?
Роман: – Ну, ты так смешно говоришь. Мы даже не знаем, что и думать. Загадками.
Петр: – Пойду я пройдусь. Роман, пойдем, прогуляемся на улицу.
Роман: – Ну, как хочешь.
Татьяна: – Только вы долго не ходите, я ужин буду готовить.
Петр: – Хорошо…
Постепенно гаснет свет. Роман и Петр одеваются и выходят.
Картина третья
Утро, большая широкая кровать.
В постели – двое. Женщина сидит, подложив под спину подушку. Мужчина еще в полудреме, но уже начинает просыпаться.
Татьяна: – Ты не знаешь, что за это за шум? (гудят водопроводные трубы).
Петр молчит, он еще не совсем проснулся.
Татьяна: – Наверное, кто-то просто включил воду.
Петр: – Мне снился сон. Знаешь, и он закончился поллюцией.
Татьяна: – Да.…А я так надеялась на секс перед работой.
Петр: – Увы.
Татьяна: – Утро началось с разочарования. И кто же тебе снился? На кого ты спустил? Или ты кончаешь от собственной гениальности?
Петр: – Ни на кого я не спускал. Снилась актриса. Латышская или литовская. Она уже старая.
Татьяна: – Ну, конечно, кто же тебе мог еще сниться? Ты же прибалт. И геронтофил.
Петр: – Она сейчас старая, а снилась она молодой. Я не прибалт, не говори глупости.
Татьяна:– И что же она была голой?
Петр: – Сначала она была одетой.
Татьяна: – Так пикантно. А ты с нее снимал одежду. Ты даже во сне мне изменяешь.
Петр: – Не нужно верить снам. Это всего лишь сны. Это фантазии. Потом она просто исчезла.
Татьяна: – Какой же ты распутный. Эти твои мерзкие фантазии (пауза).
Мне нужно пять миллионов. Я думаю, что уложусь. Мне должно хватить. Котельную я сделаю рядом с домом. Совсем рядом. В одном метре от гаража. А цокольный этаж не буду делать. Ты не знаешь, в казино выиграть это грех?
Петр: – Наверное. Это же азартная игра на деньги. Но сейчас нет казино. Закрыли же все.
Татьяна: – Да есть. Подпольные.
Петр: – Ты хочешь выиграть денег? На дом?
Татьяна: – Конечно, от тебя их видимо не дождешься.
Петр: – Ну, кто знает.
Татьяна: – В будущем я вижу себя в доме с кошкой и собакой. А больше никого нет. Даже странно. И еще мне нужно, чтобы рядом с домом была вода, какой-то водоем и церковь.
Петр: – Тогда тебе надо переехать ближе к столице.
Татьяна: – Оригинально. Интересно, у тебя будет еще жена?
Петр: – Жена? Нет, наверное.
Татьяна: – Конечно, ты же такой ленивый.
Петр: – Нужно заново строить отношения, а я не хочу этого.
Татьяна: – А со мной у тебя, выходит, построены.
Петр: – Построены.
Татьяна: – И что это за отношения?
Петр: – Сама посмотри.
Татьяна: – И что же я увижу? Это говно?
Петр: – Тебе виднее.
Татьяна: – Ты меня не любишь.
Петр: – Я тебя люблю.
Татьяна: – Нет.
Петр: – А кто тебя любит? Тебя очень трудно любить. Ты смесь ежика с коброй.
Татьяна: – Меня никто не любит, кроме сыночка моего любимого. Он меня любит.
Петр: – Я тоже.
Татьяна: – Ты не любишь.
Петр: – Смотрел на себя в зеркало вчера. Что-то я постарел.
Татьяна: – Конечно, кремами не пользуешься. В твоем возрасте пора бы уже. Лифтинг. Давай купим тебе лифтинг. Натянешься, будешь как апельсинчик (улыбается).
Петр: – Что-то не хочется. Как апельсинчик.
Татьяна: – Ты закончил монтировать свое кино?
Петр: – Да.
Татьяна: – Когда покажешь?
Петр: – Не знаю. Еще озвучка. Месяц-два.
Татьяна: – Ну и что получилось?
Петр: – Что-то получилось. Зритель оценит.
Татьяна: – А что потом?
Петр: – Потом буду снимать следующий фильм.
Татьяна: – А деньги когда будут?
Петр: – Ну, будут когда-нибудь.
Татьяна: – Я имею в виду на дом.
Петр: – Не знаю.
Татьяна: – Но мне нужен дом.
Петр: – Мне тоже.
Татьяна: – И собака мне нужна. Моя любимая собачка. Хаски.
Петр: – Я знаю.
Татьяна: – Меня на выставку пригласили. Почти персональная.
Петр: – Как это почти?
Татьяна: – Я и еще один художник.
Петр: – В Москву?
Татьяна: – В Москву. Тебе все равно? Ты даже не рад за меня?
Петр: – Я рад.
Татьяна: – Слова доброго не скажешь.
Петр: – Я, правда, рад.
Татьяна: – Ты равнодушный, нечуткий человек.
Петр: – Что за очередная глупость?
Татьяна: – Ага, я дура, а ты умный. Только ты никогда не рад чужим успехам.
Петр: – Таня, я рад и я люблю тебя.
Татьяна: – Расскажи это своим бабам.
Петр: – Каким бабам, нету у меня никого.
Татьяна: – И меня у тебя нет.
Петр: – Ты есть.
Татьяна: – Никакой заботы.
Петр: – Тебе ведь деньги понадобятся на поездку?
Татьяна: – Конечно, думаешь, что же я без денег поеду? Или попрошайничать буду?
Петр: – Ты как заведешься, тебя не остановить. Вот что значит сексуальная неудовлетворенность.
Татьяна: – Хам.
Петр: – Когда выставка?
Татьяна: – Пока точно не знаю. Месяца через два-три. Поедешь со мной?
Петр: – Скорее всего, нет, у меня будут съемки. Через два месяца точно.
Татьяна: – Какие опять съемки?
Петр: – Новый фильм.
Татьяна: – А я, почему ничего не знаю?
Петр: – Вот я говорю тебе…Ты же только что спрашивала уже…
Татьяна: – Ты не считаешь нужным делиться со мной?
Петр: – Таня…
Татьяна: – Ну, а где сценарий, раньше ты мне давал их читать.
Петр: – Сценарий я еще не закончил. Буду по ходу дописывать.
Татьяна: – Разве так можно?
Петр: – Все равно в процессе съемок что-то дорабатывается и меняется. Это рабочий процесс.
Татьяна: – Я думала, что это творческий процесс.
Петр: – Зачем ты меня обижаешь?
Татьяна: – Ты вроде говорил, что сценарий не твой будет.
Петр: – С ним пока ничего не вышло. Буду свой снимать. Тем более он почти готов.
Татьяна: – А почему не вышло?
Петр: – Актрису не нашли под него.
Татьяна: – А под твой нашли?
Петр: – И под мой не нашли. Но найдем.
Татьяна: – Бред какой-то. Всё это кино.
Петр: – Это создание произведения искусства.
Татьяна: – То, что это создание – понятно. А какое это имеет отношение к искусству, я не понимаю.
Петр: – Ну, существуют же выдающиеся фильмы. Всех времен и народов.
Татьяна: – А ты к ним какое отношение имеешь?
Петр: – Москва не сразу строилась.
Татьяна: – И долго ты будешь руку набивать?
Петр: – По-моему, уже набил.
Татьяна: – В туалете?
Петр: – Ты невыносима.
Татьяна: – Когда же у нас будет нормальная жизнь? Мне ЭТО невыносимо.
Петр: – Ты сама себе противоречишь. Ты не сможешь жить НОРМАЛЬНОЙ жизнью.
Татьяна: – Я-то смогу. Мне мастерская нужна. Где моя мастерская?
Петр: – Будет.
Татьяна: – Сколько лет я это слышу? Десять?
Петр: – Ну, Таня, осталось немного. Фильм пойдет в прокат – будут отчисления. Можно про дом подумать.
Татьяна: – А реклама? Она же раньше приносила деньги.
Петр: – Но не на постройку дома.
Татьяна: – Можно было копить.
Петр: – Мы все проели.
Татьяна: – Уже и куском меня попрекаешь? Или может я толстая?
Петр: – Я сказал мы. Не ты. Ты не толстая.
Татьяна: – Ты меня уже совсем разлюбил. Куском хлеба попрекаешь. Знаешь что?
Петр: – Что?
Татьяна: – Да пошел ты.
Отворачивается от Петра.
Петр: – Таня, ну прости меня. Я не хотел тебя обидеть.
Татьяна: – Отвали.
Петр: – Ну, правда.
Татьяна: – Не хотел, но обидел. Ты всегда так.
Петр пытается ее обнять, она отпихивает его.
Татьяна: – Не тронь, а то зубы выбью.
Петр: – И тебе не жалко меня будет?
Татьяна: – Нет, я бы тебе с удовольствием что-нибудь сломала.
Петр: – Мда…Вот она – ЛЮБОВЬ.
Татьяна: – Или отравила бы. Если ты мне изменишь, и я узнаю, я тебя отравлю.
Петр: – Тебя же посадят.
Татьяна: – Или ночью зарежу. Не посадят – я так отравлю, что не поймут.
Петр: – А если зарежешь?
Татьяна: – В состоянии аффекта. Дадут условно. У меня есть знакомый адвокат.
Петр: – Это мой знакомый адвокат.
Татьяна: – Ну и что. Будет мой.
Петр: – Потрясающая логика. Ты удивительная женщина.
Татьяна: – Еще бы.
Петр: – Только очень нервная.
Татьяна: – Я нервная, а ты шизофреник. Я когда смотрю на тебя, сразу понимаю – шизик. Шизоид.
Петр: – Я не вижу ничего такого в себе.
Татьяна: – Кто тебе кроме жены скажет правду? Ты весь в мать.
Петр: – А что мать?
Татьяна: – Ты сам говорил, что ей в детстве раскаленным угольным утюгом голову пробили, и она с тех пор периодически как бы не в себе.
Петр: – А мне голову пробили?
Татьяна: – А то нет? Забыл, как ты в армии на КАМАЗе перевернулся, и башку свою стряс? Да еще и гены плохие.
Петр: – А причем тут шизофрения? А что с генами не так?
Татьяна: – Твоя бабка и дед – сестра и брат по отцу.
Петр: – Это семейная легенда. Никто точно не знает.
Татьяна: – Я знаю. Я чувствую, что ты мутант.
Петр: – У нас все разговоры этим заканчиваются. Все – пора вставать. На работу пора.
Петр встает. Надевает брюки, футболку. Выходит из комнаты.
Татьяна: – Точно мутант.
Картина четвертая
Татьяна и Лидия едут в одном купе в поезде. Лидия читает сценарий. Погружена в чтение. На лице некоторое недоумение и удивление.
Женщины уже познакомились, поскольку уже сутки едут вместе.
Татьяна: – Скоро уже Новосибирск.
Лидия: – Несколько часов осталось. Вы не знаете, стоянка еще будет?
Татьяна: – Да, минут пятнадцать. Не помню название станции. Но уже скоро будет. Нам объявят.
Лидия: – Хочу подышать воздухом. Что-то не по себе как-то.
Татьяна: – Не заболели? Продуло, может быть?
Лидия: – Нет-нет. Просто вот читаю…И…
Татьяна: – А что, если не секрет?
Лидия: – Сценарий. Очень необычный. Осталась последняя страница. Я его читала уже несколько раз, но ближе к концу останавливалась. Не могла дочитать. Решила, что в поезде я смогу все обдумать и закончить.
Татьяна: – Что же там такого, что вы дочитать не можете? Плохо написано? (удивленно).
Лидия: – Танечка, Вы понимаете, дело не в этом. И написано хорошо. Просто есть нюансы, которые меня сильно…Даже не знаю, как сказать. Они меня просто пугают.
Татьяна: – Вот как?
Лидия: – Да. Именно так.
Татьяна: – А кто автор?
Лидия: – Едва ли вы его знаете. Хотя он, очевидно, из вашего города. Да и сказать, по правде, я не знаю его вовсе (смущенно улыбается).
Татьяна: – А как же он попал к вам? Сценарий?
Лидия: – Привез один человек. Прямо ко мне домой. А я его, можно сказать, что выставила, и вернула сценарий.
Татьяна: – И он снова у вас? (в недоумении)
Лидия: – Дочь. Это дочь (улыбается). Понимаете, я потом даже пожалела, что отдала сценарий, не дочитав до конца. А оказалось, что дочь сделала с него копию. И прочла. Тайно от меня. И ничего мне не сказала. А потом, спустя уже месяц или два, мы разговаривали с ней, и я обронила, что мне жаль, что я не прочла его до конца, и у меня даже телефона нет этого человека. Который мне его привез. И она говорит тогда: «Мама, а хочешь сюрприз?». Я даже похолодела. Я тогда все СРАЗУ поняла. Схватила ее и говорю: «Где сценарий?». Напугала ее (улыбается). Она принесла. Я читала его несколько раз, но по-прежнему не решалась прочесть его полностью. И я даже потеряла сон и покой, поскольку знала, что дочь знает ВСЁ. И попросила ее молчать и этой темы не касаться в наших разговорах. А тут так сложилось, что меня в Красноярск позвали. И я подумала: «Лида, это судьба, надо закончить с этим…».
Татьяна: – Как я понимаю, вы не знаете, хотите, играть эту роль или нет?
Лидия: – Да, все именно так. Я чувствую, что только когда прочту последнюю строчку, я смогу ответить самой себе. Да или нет (пауза).
Татьяна: – Мы с вами уже сутки едем, а я вам совсем ничего о себе не рассказала. Вам интересно?
Лидия: – Конечно. Тем более обо мне вы знаете больше. И даже были на моих спектаклях.
Татьяна: – Я еду с выставки.
Лидия: – С выставки?
Татьяна: – Ну, да. Выставка графики. Я художник.
Лидия: – Это великолепно. А я еще удивилась, что у вас какие-то странные рамки в каких-то странных чехлах. И много. А спросить как-то не решалась.
Татьяна: – Да, это картины. Я могу вам показать, ну, те, что поменьше, а то, большие я не смогу назад засунуть. И места тут в купе нет совсем.
Лидия: – Очень здорово. Мы успеем до ближайшей стоянки?
Татьяна: – А сколько время?
Лидия: – Без четверти час.
Татьяна: – Конечно, они небольшие. Вытаскивает большой чемодан. Открывает его. Ищет работы.
Татьяна: – Вот.
Работы небольшие, размером чуть больше писчего листа. Но их много.
Просто цветная и черно-белая графика
Татьяна: – Тут и иллюстрации есть.
Лидия берет в руки, разглядывает на вытянутой руке.
Татьяна: – Надо смотреть с расстояния. Давайте я отойду к двери и буду вам показывать по одной.
Отходит. Начинает показывать. Работы необычные. Своеобразная графика.
Лидия с удивлением рассматривает их. Ей нравится.
Лидия: – Это изумительно. У вас такая фантазия.
Татьяна: – А вы знаете, я рисую интуитивно.
Лидия: – Как это?
Татьяна: – Нет, конечно, иногда я знаю, что я нарисую, и у меня даже есть замысел, но все равно, что в итоге выйдет, я не знаю. А чаще всего я ставлю точку пером на бумаге, и, не отрывая руки, начинаю рисовать. Что внутри сидит, то и выходит.
Лидия: – Удивительно, но у вас внутри сидит одна красота (улыбается). Но такая необычная. Как из другого мира.
Татьяна: – Мне кажется, что это так в любом творчестве. Точку вам задают. Или вы задаете. И размер листа или холста задан. И даже сюжет. А вот, что там получится в этих рамках, это уже загадка. И результат всегда непредсказуем. Ведь так?
Лидия: – Наверное, так. Кладите картины на стол. Я хочу их рассмотреть… Повнимательней.
Татьяна: – А можно вопрос?
Лидия: – Давайте.
Татьяна: – Вы не жалеете об отъезде? Что покинули Зеленую Лампу и город?
Лидия: – Нет, скорее я даже рада, что уехала. Просто тогда образовался такой вакуум. Духовный что ли. И творческий. И в нем дышать уже было невозможно. Кислород перекрыли. Правда, все несколько сложней, конечно. Дело было скорее во мне. Специально никто ничего не перекрывал. Просто условия изменились. И вдобавок, ко всему – холсты стали другие. И краски (улыбается).
Лидия говорит и рассматривает работы.
Татьяна: – Нравятся?
Лидия: – Да, у вас редкий дар.
Татьяна: – Благодарю. Мне очень приятно.
Лидия: – Правда. Я ничего подобного никогда и не видела. Осмелюсь спросить – не могли бы вы подарить мне что-нибудь? Что не жалко.
Татьяна: – С радостью. Выбирайте, что угодно. Что больше всего нравится.
Лидия раскладывает картины, выбирает довольно быстро.
Лидия: – Вот эту (вопросительно смотрит на Татьяну, поднимает и показывает ей).
Татьяна: – Ради Бога. У вас есть куда ее положить?
Лидия: – Что-нибудь придумаем…Чуть позже. Знаете, я вот решилась. Вот последняя страница. Решила дочитать…
Может, ваши работы так подействовали…
Татьяна: – Я мешаю?
Лидия: – Я в тамбур выйду.
Татьяна: – Там люди ходят, скоро станция, к тому же. Будут мешать. Лучше я выйду.
Лидия: – Выходит, что я вас выгнала (смущенно улыбается).
Татьяна: – Глупости какие. У меня тоже так бывает внезапно, осенит что-то и нужно, чтобы никто не мешал.
Выходит из купе. Лидия остается одна. Среди разложенных картин. Дочитывает сценарий. В легком шоке кладет его на стол. Взволнована. Встает. Выглядывает в тамбур.
Лидия: – Таня, я закончила. Вернитесь.
Татьяна возвращается. По громкой связи сообщают, что поезд прибывает на станцию. Стоянка пятнадцать минут.
Татьяна: – Вот и стоянка.
Лидия накидывает плащ.
Лидия: – Мне нужно на воздух.
Татьяна: – Я сейчас картины сложу и тоже выгляну на улицу.
Лидия стремительно уходит.
Татьяна складывает картины в чемодан, но получается не очень. Возится, выкладывает часть каких-то вещей. Перекладывает картины картоном, кладет на дно.
По громкой связи сообщают, что поезд отправляется, и просят пассажиров занять свои места. Поезд трогается. Татьяна понимает, что Лидия не вернулась. Бросается к проводнику.
Татьяна: – Женщина, моя попутчица не вернулась.
Проводник: – Отстала, выходит.
Татьяна: – Я боюсь, может, с ней что-то случилось.
Проводник: – Могла в магазин пойти за станцией и опоздала. Туда идти минут пять и назад пять. И там может, очередь была. Не успела.
Татьяна: – Что же делать? Вещи ее остались в купе. В одном плаще вышла.
Проводник: – Ну, билет ее у меня. Что вы так разнервничались? Сейчас начальнику поезда сообщу. Он на станцию позвонит. Вызову милиционера, заберем ее вещи.
Татьяна: – Как заберете?
Проводник (ехидно): – Вы, что ли забрать хотите? Опись сделаем при свидетелях. Вы будете свидетель. Подпишитесь. Укажите свои паспортные данные. Телефон. Мы вещи опечатаем, и милиция заберет. До Красноярска. В Красноярске сдадут на станции в отделение. Она же до Красноярска ехала. Если с ней все в порядке, то обратится в милицию там, где отстала. Думаю, что каким-то образом все разрешиться.
Татьяна: – Думаете, что все нормально будет?
Проводник: – Ну, откуда я знаю. Ступайте в купе.
Татьяна возвращается в купе. На столе остался лежать сценарий и выбранная Лидией картина. Татьяна в нервном возбуждении. Она крайне взволнована.
Продолжение 4-й картины
Татьяна выходит на перрон. Ее встречают Роман и Борис. Петр уехал на съемки и попросил брата встретить жену. Борис случайно составил компанию Роману.
Татьяна: – Вот так встреча.
Роман: – Привет (целует скромно Татьяну в щеку). Петр же уехал на съемки, и ты знала, что я буду тебя встречать.
Татьяна (немного кокетливо): – Я не о тебе. Здравствуй, Борис.
Борис: – Добрый вечер, всегда рад.
Татьяна: – А уж как я рада…(ухмыляется). Роман там картины в купе и чемоданы, сгоняй, забери.
Роман: – Слушаюсь (издеваясь).
Борис: – Как прошла выставка?
Татьяна: – Замечательно.
Борис: – А что не очень рада?
Татьяна: – Странное происшествие со мной приключилось, Борис.
Борис: – В поезде?
Борис: – А кто это?
Татьяна: – Неужели не знаешь? Левская.
Борис: – Что? Вот так история…А где же она? Мы ее с Романом не видели среди пассажиров. Он еще в твоем купе?
Татьяна: – Сейчас будешь, еще больше удивлен…Она отстала от поезда. В нескольких часах отсюда.
Борис: – Как же такое могло произойти?
Татьяна: – Совершенно нелепая история. Она вышла. И пропала. А я, как дура, провозилась с картинами во время стоянки. Поезд тронулся – ее нет.
Борис: – Надеюсь, что с ней все в полном порядке. Неприятно, конечно.
Татьяна: – Вещи сложили все в моем присутствии в пакеты пластиковые, опись составили, начальник поезда опечатал. Милиция забрала. Она в Красноярск ехала.
Борис: – Неужели к Олегу?
Татьяна: – Вот уж не знаю. К кому. Она читала какой-то сценарий непонятный. И говорила, что никак не может дочитать его до конца. Боится. Честно говоря, я ничего толком не поняла.
Борис (хлопает себя по лбу): – Танечка, это просто фантастика.
Татьяна: – Какая фантастика?
Борис: – Да это же мой сценарий…
Татьяна: – Ничего не понимаю. Как твой?
Выходит Роман с чемоданами и несколькими картинами в брезентовых подрамниках.
Роман: – Борис, мог бы и помочь, кстати…
Борис: – Извини.
Роман подает чемоданы. Борис принимает, ставит на платформу.
Роман: – Пойду, остальное принесу.
Борис: – Это мой сценарий. Мой, понимаешь?
Татьяна: – Что за ужас ты там понаписал?
Борис: – Да никакого ужаса. Я и не пойму толком, почему она так отреагировала.
Татьяна: – Ты с ней общался? И как он попал к ней?
Борис: – Я с ней не общался, а сценарий ей привез твой муж.
Татьяна: – Петр?
Борис: – У тебя еще есть муж?
Татьяна: – Пока нет.
Выходит Роман. Борис принимает картины.
Роман: – Ну, что? К машине?
Татьяна: – Ты с нами, Борис?
Борис: – Нет. Помогу и поеду на метро. Мне в другую сторону.
Татьяна: – Тебе всегда в этой жизни в другую сторону.
Борис: – Если ты подумаешь немного, то поймешь, что тебе тоже.
Татьяна (ухмыляется): – Умный какой.
Роман и Борис распределяют багаж. Идут к стоянке. Татьяна не успевает за ними. Они идут, широко шагая.
Картина пятая
(заключительная)
Станция.
Лидия выходит на перрон, вытаскивает пачку сигарет и понимает, что она пуста.
Она крайне взволнована. Подходит к киоску около вокзала.
Лидия: – У вас есть Вояж?
Продавец: – Что?
Лидия: – Сигареты Вояж.
Продавец: – Даже не слышала о таких.
Лидия: – А где можно купить?
Продавец: – Может в магазине.
Лидия: – А где это?
Продавец: – В пяти минутах ходьбы отсюда. Пойдете через парк, по дорожке, парк – справа от вокзала. И дорога приведет вас к магазину.
Лидия: – Большой магазин?
Продавец: – Большой.
Лидия: – Благодарю вас.
Лидия спешит. Но перед парком замедляет шаг и медленно идет по тропинке. Ей будто тут все знакомо. Парк совершенно пуст. Лидия внимательно оглядывается по сторонам, идет осторожно. Внезапно замечает сидящую под деревом девочку лет тринадцати. Лидия подходит к ней со страхом.
Девочка сжимает в руке зеленую ленту. Она словно спит. Не понятно, жива она или нет. Лидия останавливается рядом с ней. По щекам девочки текут слезы, но Лидия не замечает этого. Ей кажется, что девочка мертва.
Лидия:
– Боже мой, это то самое место. И лента…(произносит отрешенно, не глядя на девочку).
Наклоняется к девочке. Внезапно девочка открывает глаза. И удивленно смотрит на Лидию. Девочка молча встает с земли и начинает вплетать ленточку в косу, вытирая слезы.
Лидия (облегченно, тихо):
Поворачивается к залу: – Я буду играть эту роль.
Конец
Октябрь, 31, 2009 г.
Лифт
(ироничная драма по мотивам реальных событий)
Действующие лица:
Андрей – журналист, 40 лет.
Женщина X, мать Влада – полная, с большой грудью, в очках, старше 50 лет.
Полина – подруга Андрея, 37 лет.
Влад – молодой человек, 24 года.
Александр – его друг, 26 лет.
Анна – жена Андрея, 35 лет.
Ольга – сестра пропавшей девушки, 20-23 года.
Смецкий – врач, 50-55 лет, холеный, представительный мужчина.
Второстепенные персонажи – медсестра, секретарь.
Действие первое
Картина первая
Лифт в высотном офисном здании. В лифте мужчина 40-43 лет и женщина 50-53 лет, полная, с большой грудью, в очках. Похожа на секретаря руководителя. Внезапно лифт останавливается, начинает тускло мерцать освещение.
Женщина: – Ой… Что это?
Андрей: – Застряли.
Женщина: – Как застряли?
Андрей: – Просто. Лифт встал между этажами.
Женщина: – Как же так…Мне же надо на работу. Я спешу.
Андрей: – Вы не волнуйтесь. Я сейчас вызову лифтера.
Нажимает кнопку вызова:
– Лифт остановился. Вы слышите нас? Лифт встал.
Лифтер: – Поняла, ожидайте. Придут техники.
Андрей: – А когда придут?
Лифтер: – Скоро. Ждите.
Андрей: – Мы между тридцатым и тридцать первым.
Лифтер: – Я вижу. Ждите.
Андрей пожимает плечами: – Говорят, что скоро придут.
Женщина: – Я же боюсь замкнутого пространства. Мне сейчас плохо будет. И с незнакомыми мужчинами я не могу оставаться в одном помещении наедине.
Андрей: – Да что вы, я ничего вам не сделаю. Не бойтесь. Я в редакцию журнала еду.
Женщина: – Ужас какой. Все время со мной случаются такие истории.
Андрей: – У вас клаустрофобия?
Женщина: – Нет. Мне просто дышать тяжело в замкнутом пространстве. Я хочу на пол сесть. Не могу я стоять.
Андрей: – Но пол не очень чистый. Вы одежду испачкаете…
Женщина: – Почищу. Стоять долго я не смогу.
Андрей: – Вы не бойтесь, не расстраивайтесь. Скоро придут техники и нас освободят.
Женщина: – Скоро – это когда?
Андрей: – Я думаю, что через минут десять.
Женщина: – Десять минут я потерплю, конечно…Что-то душно здесь. Вам так не кажется?
Андрей: – Нам повезло, что мы тут только вдвоем. Места все-таки много. А представляете, если бы нас было человек восемь…Нет, тут вовсе не душно.
Женщина: – А вы женаты?
Андрей: – Я женат. Вы серьезно боитесь мужчин?
Женщина: – Я мужчин не боюсь. Мне не комфортно, когда вот так. Вы и я. И в таком узком пространстве. И я вас совсем не знаю.
Андрей: – Давайте познакомимся. Может быть, мы даже станет друзьями?
Женщина: – Друзьями? Вы же женаты…
Андрей: – Ну, существуют некоторые проблемы. Не все так безоблачно. И брак это не гарантия счастливой жизни.
Женщина: – У вас же семья. Дети есть, наверняка.
Андрей: – Конечно. А вы не замужем?
Женщина: – Я не замужем. Я вдова.
Андрей: – Понятно. Извините.
Женщина: – Уже 14 лет. Обычно я очень легко с людьми знакомлюсь, но вот в лифте – такого не бывало. Вам не кажется, что лифт чрезвычайно странное изобретение?
Андрей: – Кажется. Мне кажется, что люди чувствуют себя в нем очень неловко. Молчат, пытаются надеть на себя маску. Маску отрешенности. Но ничего не выходит. А между тем, если в лифте много людей, мы вынуждены стоять очень близко друг к другу. Даже невольно касаться друг друга. Мы чувствуем запахи другого тела, можем разглядеть отчетливо каждую волосинку на лице, родинку, вдохнуть запах чужих волос, чужих духов. Мы, даже не желая этого, вступаем в какие-то мимолетные взаимоотношения… Если опускаем голову вниз – видим ноги женщин и обувь мужчин…
Женщина: – Ой…Вы так все говорите…Как…Как…
Андрей (улыбается) : – Маньяк?
Женщина: – Да (с вызовом и улыбкой).
Андрей: – Я работаю в журнале…(улыбается).
Женщина: – А…поэтому вы такой внимательный…
Андрей: – Если хотите, то поэтому…
Женщина: – Зачем вам дружить со мной?
Андрей: – Вам сказать правду?
Женщина: – Да, очень бы хотелось услышать правду.
Андрей: – А если вам она не понравится?
Женщина: – Я не обижусь.
Андрей: – Например, я не могу заниматься со своей женой сексом.
Женщина: – И вы решили предложить это первой встречной?
Андрей: – Я вам пока ничего не предлагал.
Женщина: – А можно задать еще один вопрос?
Андрей: – Почему я не могу заниматься?
Женщина (краснеет): – Да.
Андрей: – Она больна. Ей это противопоказано.
Женщина: – Бедная женщина…
Андрей: – Я без женщины, вы без мужчины…Вы мне понравились. Мы взрослые люди и могли бы договорится…(шутя).
Женщина: – А вас не смущает, что я намного старше вас…?
Андрей: – В мамы вы мне не годитесь. Разве что в сестры. У меня никогда не было сестры. Теоретически, вы, конечно, могли бы родить лет в 12, но я не верю в это…(он подтрунивает)
Женщина: – Я не слишком плохо выгляжу?
Андрей: – Вы хорошо выглядите.
Женщина: – На свои годы?
Андрей: – Думаю, что чуть моложе.
Женщина: – Вы подшучиваете надо мной?
Андрей: – Давайте все-таки познакомимся. Меня зовут Андрей.
Женщина: – А зачем вам мое имя?
Андрей: – Нам же нужно познакомиться…
Женщина: – Не нужно. Зовите меня просто Женщина.
Свет почти гаснет.
Женщина: – Ну, где же ваши техники? Сколько же нам тут сидеть? Вы знаете, я читала про случаи, когда люди застревали в лифте, много людей и некоторые из них задыхались от недостатка кислорода. Это вполне реально.
Андрей: – Да что вы, право…Скоро придут. Хотите – сами поговорите с лифтером.
Женщина: – Вы мужчина. Вы и говорите.
Андрей нажимает кнопку:
– Лифтерная? Вы меня слышите? Лифтерная!!!
Никто не отвечает.
Женщина: – Ну и дела. Там никого нет. Звоните своим знакомым по сотовому. Я свой забыла в офисе. Я выскочила на улицу на пять минут…И вот…
Андрей набирает номер:
– Вот досада…Говорит, что абонент временно не доступен.
Женщина: – Еще кому-нибудь звоните. У вас там целая редакция.
Андрей: – Я звоню, звоню. Не волнуйтесь.
Набирает еще номера.
Андрей: – Странно, похоже, нет связи.
Женщина: – Как нет? Должна быть. В лифте есть связь.
Андрей: – Что я могу сделать? Нет и все. Хотите – сами попробуйте.
Женщина берет телефон Андрея, набирает номер. Нет результата. Другой номер – аналогично.
Женщина: – Да. Не обманули.
Андрей: – А зачем мне вас обманывать?
Женщина: – Мало ли, что у вас в голове…
Свет вспыхивает чуть ярче.
Андрей: – Вот опять свет появился.
Женщина: – Но он все равно тусклый. Может, случилось что-то в здании?
Андрей: – Я не знаю.
Женщина: – Давайте кричать.
Андрей: – Послушайте, люди, которым тоже надо добираться до работы, наверняка, дозвонились до лифтера. Точно также, как и мы. Зачем нам кричать? Хотите – кричите.
Женщина: – Подожду немного. Рано пока.
Андрей: – Как ваш муж только жил с вами?
Женщина: – Счастливо.
Андрей: – Не уверен.
Женщина: – Вы же сказали, что я вам понравилась. А вам, наверное, только грудь моя и понравилась (складывает руки на груди). Иногда мне хочется заказать маечку с надписью: "Дружок, мои глаза выше!" (улыбается).
Андрей: – Грудь…?
Женщина: – Ну, да. Многие делают вид, что смотрят в глаза, а сами на грудь пялятся.
Андрей: – Да…Мимо пройти трудно. Что же поделать?
Женщина: – Мужчины все такие?
Андрей: – Вы можете ответить на интимный вопрос?
Женщина: – Не знаю…Спрашивайте.
Андрей: – У вас давно мужчина был?
Женщина (молчит несколько секунд, потом говорит): – Сказать правду стыдно, а соврать не могу…(пауза) А у вас? Женщина? (с вызовом)…
Андрей: – Два месяца назад.
Женщина: – Это почти вчера.
Андрей: – Для вас это почти вчера, для меня очень давно (усмехается). Вам не душно?
Женщина: – Уже нет.
Андрей: – Как же вас все-таки зовут?
Женщина: – Нас выпустят отсюда, и мы больше не увидимся.
Андрей: – Почему же? Мы же в одном здании работаем.
Женщина: – Я скоро увольняюсь отсюда. Так что, не надейтесь.
Андрей: – Жаль. Вы мне понравились.
Женщина: – Андрей, ваша жена выздоровеет и будет, все как прежде.
Андрей: – Это будет нескоро.
Женщина: – Такого не бывает.
Андрей: – Я не хотел бы рассказывать вам подробности…
Женщина: – Извините. Я не хотела вас обидеть.
Андрей: – Вы меня не обидели.
Женщина: – Я же живу как-то и ничего. Боль от потери мужа была такой сильной… И меня словно поместили в какой-то кокон. А потом я к нему привыкла, и уже ничего и не надо. Я уже в нем.
Андрей: – Это иллюзия такая? Самовнушение?
Женщина: – Это не иллюзия. Да и зачем вам, молодому мужчине, пожилая? Вас на старушек тянет?
Андрей: – Вы чуть старше меня. И мне уже больше сорока.
Женщина: – Странно. Я думала, что вы намного моложе.
Андрей: – Бывает. А вы искали мужчину после смерти мужа?
Женщина: – Конечно. И сейчас ищу.
Андрей: – Сейчас все в Интернете ищут…
Женщина: – Я тоже… А еще раньше обращалась в брачные агентства.
Андрей: – Надо же. Я и не думал, что кто-то ими пользовался. Все еще верите в чудо?
Женщина: – Просто нет другой возможности и времени. А с мужем я познакомилась через газету. По переписке. А как вы думаете, чудеса бывают? (смеется)
Андрей: – Бывают, наверное, но не в Интернете.
Женщина: – А я читала, что многие люди в сети знакомятся и женятся.
Андрей: – Бывает и такое… Но я сомневаюсь, что после пятидесяти такое возможно.
Женщина: – Почему?
Андрей: – Многие мужчины едва доживают до пятидесяти-пятидесяти пяти. Кого же вы там ищете? И в таком возрасте мужчинам…не всем, конечно, но очень многим, кто все-таки дожил, уже ничего не надо…Женщины интересней, энергичней… Хотят жить полнокровно до самого конца.
Женщина: – Какие ужасные вещи вы говорите…
Андрей: – Про мужчин? Неужели вы этого не знаете?
Женщина: – Не хочу в это верить…
Андрей: – Конечно, не хотите. Вы же хотите верить в сказку и в чудо.
Свет опять гаснет. В лифте почти нет освещения.
Женщина: – Опять…Может, вы сделаете что-нибудь? Вы же мужчина? Вон есть люк на крыше. Откройте его и выберитесь наружу.
Андрей: – И что дальше? Если лифт поедет, например? Что я буду делать на крыше лифта?
Женщина: – Посмотрите, может быть можно двери открыть на ближайшем этаже…
Андрей: – Я высоты боюсь…Не полезу я никуда.
Женщина: – Что за мужчины пошли…Еще в друзья набивались…
Андрей: – Я не набивался.
Женщина: – Значит, в любовники.
Андрей: – Не вижу связи.
Женщина: – Андрей, вас кроме секса, что-нибудь в женщине интересует?
Андрей: – В настоящий момент нет.
Женщина: – Даже так? (удивленно)
Андрей: – Возможно… Интересует. Но сейчас я не могу сформулировать (улыбается).
Женщина: – Мне кажется, сейчас это не проблема. Заплатил и получил, что захотел. Главное, чтобы деньги были…
Андрей: – Мне не нравятся падшие женщины. И за деньги не нравится.
Женщина: – Продажная любовь вам неприятна?
Андрей: – Приходит чувство гадливости…
Женщина: – Понимаю. У меня был не очень…приятный случай. Не знаю, зачем я рассказываю вам, но хочу, чтобы вы знали. Я познакомилась с мужчиной. В Интернете….
Извините, устала. Как вы думаете, можно сесть на пол?
Андрей: – Садитесь.
Женщина садится на пол. Андрей стоит рядом с ней. Несколько двусмысленная ситуация.
Андрей: – Придется и мне сесть.
Садится на пол.
Женщина: – Познакомились. Встретились на улице. Погуляли. Он одинокий. А потом он предложил пойти к нему домой. Хотя может быть, и не одинокий он был. Как узнать? По обстановке у него дома я ничего не поняла…(пауза) Мы пошли к нему. И только зашли, он идет к шкафу, достает полотенце и подает мне. И говорит: «Душ прямо»…Знаете, какое чувство у меня было? Мне хотелось умереть. Я могла повернуться и уйти оттуда. Просто уйти. И никто бы меня не остановил. А я свою гордость задавила внутрь и осталась. И жалела после. Больше мы с ним не виделись. И не общались. Я после этого два года не могла смотреть на мужчин. Может быть вы не такой. Я не знаю.
Андрей: – Я не такой. И вас к себе не приглашаю.
Женщина: – Но может быть, вы хотите, чтобы я вас пригласила? Ведь хотите? Правда?
Андрей: – Мне, честное слово, все равно. Пригласите – буду рад, нет – так нет.
Женщина: – А мне не нужен мужчина, чтобы совокупляться, как животным. Без чувств. Ради плотского удовольствия. И даже ни ради продолжения рода. Это же похоть. Самая обычная человеческая похоть. И больше ничего. Что молчите? Разве вы так ни разу не думали…?
Андрей: – Знаете, есть такие слова «совокупляющийся с блудницей, становится с ней одной плотью»…
Женщина: – Откуда это? Очень правильные слова. Но я не блудница. Мне это глубоко чуждо.
Андрей: – Я не о вас.…Простите, если обидел. Я о себе.
Женщина: – Вот видите. Вы сами все знаете. А почему делаете?
Андрей: – Слышите…Голоса…
Женщина (прислушивается): – Да. Это монтеры пришли. Да…Они. Нажмите «лифтерную».
Слышны голоса техников. Они где-то рядом.
Андрей: – Лифтерная? Лифтерная?
Лифтерная: – Да. Пришли техники. Скоро все наладят. Не волнуйтесь.
Андрей: – Я понял. Спасибо.
Загорается свет.
Андрей: – Вот и свет. Скоро поедем.
Женщина: – Зря я тут с вами разоткровенничалась. Сразу видно, что вы журналист. От одного присутствия начинаешь говорить, что ни попадя.
Андрей: – Не все такие. Вам просто одиноко. Ведь, правда? Жуткое одиночество. Разве взрослый сын может помочь вам? У него своя жизнь. Свои интересы…
Женщина: – Откуда вы знаете? (удивленно).
Андрей: – Если бы у вас была дочь, наверное, вы говорили бы как-то иначе.
Женщина: – С чего вы взяли?
Андрей: – Мне просто так кажется. Я прав?
Женщина: – Да. Вы правы (она подавлена). А вам знакомо это чувство? Душераздирающее. Рвет сердце на куски. Я даже собаку завела после смерти мужа. Она уже старенькая совсем, уже скоро умрет…Но она собака. Она слушает и молчит. Все, что я ей говорю, растворяется в воздухе. Что она понимает? Только мою тоску и печаль. Только мои интонации и чувства. Десяток слов…
Андрей: – А подруг разве у вас нет?
Женщина: – Подруг? Они в других городах…. Книги и собака – вот и все мои радости.
Андрей: – Самое печальное, что таких женщин, как вы, очень много…
Женщина: – Вероятно (пауза). Понимаете, мне нужен человек, с которым я смогу не только засыпать, но и просыпаться. И не один или два раза, а каждый день. Который бы принимал меня такой, какая, я есть. Толстая, старая… в очках. Если бы он смог полюбить меня… Ну, или хотя бы просто уважать.
Андрей: – Вы как ребенок…
Лифт тронулся.
Андрей: – Вот и все. Поехали.
Лифт через пять секунд остановился. Открылись двери.
Женщина: – Быстро.
Андрей выходит:
– Мой этаж…А вы?
Женщина: – Мне выше, прощайте. Хотя…
Подходит техник.
Техник: – Все нормально?
Женщина: – Да. Теперь можно ехать?
Техник: – Да. Думаю, что теперь проблем не будет.
Женщина выходит из лифта. Двери закрываются. Она быстро, не оглядываясь, направляется к лестнице.
Андрей и техник смотрят друг на друга.
Затемнение.
Картина вторая
Квартира Андрея. Андрей открывает дверь, входит в квартиру.
На диване сидит Полина. Они не виделись пять лет. Андрей знал, что она может приехать, но не знал даты приезда.
Андрей замечает Полину.
Андрей: – Полина? (удивленно-радостно). Вот так встреча…Откуда ты?
Подходит к ней, Полина встает с дивана, обнимаются. Целуются.
Полина: – Я всего на час. Проездом.
Андрей: – А как ты сюда попала?
Полина: – Твоя жена меня впустила (улыбается).
Андрей: – А почему не позвонила? Так неожиданно.
Полина: – Ты рад?
Андрей: – Конечно, рад. Очень рад. У тебя же есть мой телефон.
Полина: – Я звонила, а ты не отвечал. Я взяла такси и приехала. Адрес еще помню.
Андрей: – Ты ела? Хочешь есть? Аня дома была?
Полина: – Твоя жена? Да. Есть я не хочу.
Андрей: – Как муж, дети?
Полина: – Все замечательно. Ты как?
Андрей: – Я? По-разному…
Полина: – Что-то не ладится? В семье? Работа?
Андрей: – Как бы тебе сказать…Тебе это важно?
Полина: – Важно.
Андрей: – Я задам тебе откровенный вопрос…Можно? Так сказать, с места в карьер…Я давно хотел спросить…Много лет.
Полина: – Много лет…(усмехается). Давай.
Андрей: – Ты все еще любишь меня? Или…?
Полина: – У меня давно муж и дети. Какая разница люблю я тебя или нет. Ты мой друг. Понимаешь? А для остального – есть долг.
Андрей: – Долг? Ты сама это придумала?
Полина: – А как по-другому? Дети маленькие, им нужна моя забота, муж замечательный человек. Он меня любит. Я, наверное, тоже… А то, что было 20 лет назад – какая теперь разница? Расскажи лучше, что тебя тревожит…
Андрей: – Все эти годы я боялся сказать об этом.
Полина: – Боялся?
Андрей: – Мне казалось, что я разрушу что-то…
Полина: – Ты думаешь, что у меня есть какие-то иллюзии на этот счет? Думаешь, что я не знаю, какой ты человек?
Андрей: – Какой?
Полина: – Такой, какой ты есть. Непредсказуемый, спонтанный, совершенно ненормальный….Для меня всегда было загадкой, что же у тебя на самом деле в голове. Да ты и сам, наверняка, не знаешь…Ты живешь интуитивно…Так?
Андрей: – С тех пор, как ты позвонила мне и сказала, что можешь приехать, я готовился к этому разговору. Внутренне. Поверь, мне не просто сказать тебе, что я хочу сказать…
Полина: – Мне кажется, что тебе не надо этого говорить. Я не хочу это слышать. Не надо ничего ломать.
Андрей: – Но ты же хочешь это услышать?
Полина: – Хотела когда-то. Теперь не хочу. Я не уверена, что смогу правильно отнестись к этому. Мне, зачем эти страдания? Думаешь, что у меня мало других проблем?
Андрей: – Ты стала такой рациональной?
Полина: – Просто я хочу спокойной жизни. Понимаешь?
Андрей пытается обнять Полину.
Полина: – Андрей, не надо. Прошу тебя. Только не обижайся.
Андрей: – Давай сядем на диван.
Садятся.
Андрей: – Может чаю?
Полина: – Думаешь, мне легко было избавиться от всего этого?
Андрей: – От чего?
Полина: – От тебя, понимаешь? От тебя?
Андрей: – Зачем же от меня избавляться?
Полина: – Чтобы ты ушел изнутри и перестал тревожить. Ты знаешь, что это такое, когда ложишься в постель с мужем, а представляешь тебя? И вовсе не специально…
Андрей: – Догадываюсь…Но разве я виноват в этом? Разве я давал повод?
Полина: – Повод? А разве нет?
Андрей: – Я старался держать дистанцию.
Полина: – А зачем? Зачем ты ее держал? Для чего? Тоже долг? Но кому и что ты был должен тогда?
Андрей: – Не знаю.
Полина: – Придумал себе какие-то отношения. Ради чего? Что это было? От чего ты прятался? От кого?
Андрей: – От себя. По-моему, я был полный идиот.
Полина: – А люди, которыми пользовался, в чем они были виноваты? У многих остались в душе лишь руины… После тебя. Я думаю, что многие из них свои раны так и не исцелили…
Андрей: – Зря ты так говоришь. Мы все были завязаны в один клубок. В безумный клубок.
Полина: – Эти нити так и тянутся до сих пор. Невидимые нити.
Андрей: – Зачем же их обрывать? Да и невозможно это. Увы. Или может к счастью…
Полина: – Ты писал, что у тебя подруга молодая.
Андрей: – Да, было дело.
Полина: – И не одна…?
Андрей: – Разные были.
Полина: – Не понимаю, в чем смысл…
Андрей: – Я сам не понимаю.
Полина: – То хорошее, что можешь делать, не делаешь, а плохое – хочешь, не хочешь, а делаешь….?
Андрей: – Что-то в этом роде.
Полина: – Знаешь, почему я стала ходить в церковь? Ты знал об этом?
Андрей: – Из-за отца?
Полина: – Нет, не из-за отца. Все было намного хуже. Я прожила с этим столько лет. Я выросла с этой болью в моем сердце. Пока не поняла, что люди не могу дать утешения. Мне было 10 лет, когда умер мой брат. Ты знал об этом?
Андрей: – Нет.
Полина: – Ему было 2 года. Мать ходила с ним на руках по берегу, прижимая его к груди, и не могла плакать, только выла как волчица. Я вся леденела от ужаса от этого воя. Он стоял у меня в ушах еще несколько лет. Брат заболел. Тяжело заболел. И самое страшное не это. Он почти пошел на поправку. Мать посадила его на лавочку возле нашего дома. Во дворе. И на минуту зашла в дом. А когда вернулась, его уже не было….Он пропал. Исчез.
Андрей: – Исчез?
Полина: – Его искал весь наш маленький город, где я выросла. Искали двое суток. И…мы нашли его.
Андрей: – Полина (пытается обнять ее).
Полина отстраняется:
– У реки. Он будто бы спал. Но он не спал.
Андрей: – Кто это сделал?
Полина: – Мы не знаем. Никаких следов не было. Будто бы его кто-то выкрал, и за эти два дня, без лекарств, на холоде он умер. Была осень… (пауза). После этого отец начал пить.
Он совсем обезумел. Совершенно не понимал, где он и кто он… И как-то я пришла из школы домой. И он висел под потолком. Я не испугалась. Я все поняла. Я жила как в забытье. Пока я не уехала оттуда. Я искала ответ на вопрос – почему? Ты же искал себя…А я была занята совсем другим. Как вытравить эту боль и понять – почему так все произошло…
Андрей: – И ты нашла ответы?
Полина: – Думаю, что да…
Пауза
Андрей: – Ты пахла молоком.
Полина: – Что?
Андрей: – Ты пахла молоком.
Полина: – Когда?
Андрей: – Ты была пьяна, помнишь? Самый первый раз.
Полина: – Смутно.
Андрей: – Не важно. Просто я запомнил твой запах.
Полина: – Он изменился?
Андрей: – Мне сложно сказать. Ты тогда была гораздо ближе, чем сейчас.
Полина: – Знаешь, с каким музыкальным инструментом мы тебя ассоциировали?
Андрей: – Музыкальным инструментом?
Полина: – Да, мы с подругами представляли, какой парень на какой инструмент был похож…Игра такая.
Андрей: – И на какой же?
Полина: – Не обидишься?
Андрей: – Едва ли.
Полина: – На фагот (смеется).
Андрей: – А вы знали, что это слово значит на сленге?
Полина: – Потом узнали. Жутко веселились.
Андрей: – Спасибо…(усмехается).
Полина: – А говорил, что не обидишься.
Андрей: – Я не обиделся.
Полина: – Зря я тебе все это рассказала? Да?
Андрей: – Нет. Ты поступила верно. Отсекла одним взмахом все мои попытки вторгнуться в твою жизнь…
Полина: – А что это изменит? Ты же не бросишь все и не начнешь новую жизнь? Всё. Не дернуться. Крылья поставлены за дверь. Не взлететь. И мне тоже (пауза). Я очень рада, что повидалась с тобой.
Андрей: – Я тоже, хотя я ожидал чего-то другого (пауза). У меня твой брат теперь не выходит из головы. Кто мог это сделать? И зачем?
Полина: – Это уже не имеет значения. Бог все знает. Думаю, что тот, кто это сделал, получит то, что заслужил. Или уже получил.
Андрей: – У вас были враги?
Полина: – Враги? Не уверена. Мать любили все.
Андрей: – Может зависть?
Полина: – Может быть. Что об этом сейчас рассуждать? Я десять лет каждый день об этом размышляла…
Андрей: – А отец? У отца были враги?
Полина: – Мать ничего не говорила мне, и мы с ней эту тему не обсуждали. Пока отчим не появился, она почти все время молчала.
Андрей: – Да… Два раза в одну и ту же реку не войти.
Полина: – Старая истина. Что теперь об этом говорить? (пауза)
Почему-то страшное ходит рука об руку со смешным…
Андрей: – Что ты имеешь в виду?
Полина: – У нас петух был, старый уже совсем. Я помню его, когда еще была маленькая. Он тоже повесился. Через полгода или год после смерти отца.
Андрей: – Петух повесился? Сам? (в недоумении)
Полина: – Не понятно, как это произошло, но у него шея застряла в щели между досками. И он не смог выбраться. Мы так его и нашли – висел уже дохлый.
Андрей: – Жизнь вам не давала скучать.
Полина: – Я ведь с тех пор не могу смотреть ничего такого…Ужасного. Особенно кино.
Андрей: – Зато ты любила Тропик Рака…И Тропик Козерога…А я говорил тебе, что это вредная и опасная литература…(смеется).
Полина (смеется): – Это очень хорошие книги. Очень познавательные. И глубокие…
Андрей: – И наша невеста была уже с большим животом?
Полина: – Ты про меня? (улыбается). Да, живот уже было не спрятать.
Андрей: – Такой милый, классический сюжет – учительница и ученик.
Полина: – Слава Богу, это была не школа. А все-таки университет.
Андрей: – Нужно было устраивать личную жизнь?
Полина: – Да, нужно. Не старой же девой оставаться. У нас уже есть парочка. Обе мои сестры. Уже похожи на бабушек, хотя им нет и 35. А кто был рядом? Ты же не общался со мной тогда. Да и женат уже был…Хотя, если честно, я бы за тебя не вышла бы замуж.
Андрей: – Это почему же?
Полина: – Я не в силах жить с таким безумцем.
Андрей: – Что же во мне безумного?
Полина: – Скажи, что ты такой же, как все. Что все улицы заполнены такими людьми?
Андрей: – Думаешь, что я редкий экземпляр?
Полина: – Да, очень редкий, хоть в Красную книгу заноси.
Андрей: – А твой муж обычный?
Полина: – Скажем так…Он попроще, и намного. Хотя у него есть свои особенности.
Андрей: – У меня невеста была. Она считала, что замуж надо выходить без любви. Чтобы не мучиться.
Полина: – Ты хотел жениться на девушке, которая тебя не любит?
Андрей: – Я не женился. Не смог. Зато она свою мечту воплотила.
Полина: – Наверное, безумно счастлива? (с сарказмом)
Андрей: – Несомненно (улыбается). Истинная гедонистка. Хотя, чтобы получать больше наслаждения необходимо себя ограничивать.
Полина: – Интересная формула…(смотрит на часы). Мне пора. Проводишь меня?
Андрей: – Когда у тебя самолет? Может быть, останешься еще на один день? Погуляем по городу.
Полина: – Я не могу.
Андрей: – Странная встреча у нас получилась (грустно).
Полина: – Не грусти (целует Андрея в губы)…
Андрей удивлен.
Полина: – Это все, что я могу.
Андрей: – Я ничего не требую.
Полина: – Не лукавь.
Андрей: – Может быть, заказать такси по телефону?
Полина: – Не надо, на улице поймаем.
Встают с дивана.
Андрей: – Полина…
Насильно ее обнимает и целует в губы. Полина не сопротивляется. Открывается дверь. В комнату входит жена Андрея. Видит, что Андрей и Полина целуются. Они не замечают ее. Она наблюдает со стороны.
Полина: – Все. Хватит (отталкивает Андрея)
Полина и Андрей замечают Анну. Она молчит и смотрит на них.
Картина третья
Кабинет Андрея в редакции.
Секретарь: – Разрешите? (приоткрывает дверь в кабинет)
Андрей: – Да, конечно.
Секретарь: – К вам сестра Веры.
Андрей: – Пусть проходит.
В кабинет входит молодая девушка, двадцати лет.
Ольга: – Здравствуйте, вы меня помните?
Андрей: – Присаживайтесь. Конечно, помню. Жаль, не смог ничем помочь.
Ольга: – Прошло четыре месяца, как пропала сестра. И никакой зацепки.
Андрей: – Я знаю. Вы пришли, чтобы рассказать мне что-то важное? Есть новая информация?
Ольга: – На прокуратуру нет никакой надежды. Вся эта история крайне странная. Она исчезла и все. Только ключи от дома остались в лифте. Будто кто-то их подкинул. Специально. Ой.. Зачем я это рассказываю. Это и так все знают…Но я пришла вам рассказать о ее приятеле и его друге. Прокуратура совершенно не придавала этому значения.
Андрей: – Я слушаю (Андрей напрягся).
Ольга: – С этим Сашей она познакомилась случайно. Она старше его на 5 лет, но они учились в одной школе. И вот как-то раз он подвез ее с работы. Просто предложил. У них ничего такого не было, но почему-то все его друзья говорили о том, что они любовники. Что они собираются пожениться. А ведь это неправда. У Веры есть сын и муж. Хотя муж и не жил с ними, но они всегда вместе проводили отпуск. И Вера собиралась вернуться к нему. Накануне исчезновения она говорила мне об этом.
Андрей: – Чем же я помогу?
Ольга: – Дослушайте меня, пожалуйста…
Андрей кивает головой.
Ольга: – Это Саша…(Ольга вытаскивает фотографии из сумки)…Вот посмотрите. Он не совсем обычный человек (падает Андрею).
Андрей рассматривает фотографии.
Андрей: – Интересно…
Ольга: – Вот, посмотрите. Он встречал Новый год в женском платье. Один из всей компании. А там кроме него было еще шесть парней.
Андрей: – Может быть, он просто эпатажный человек.
Ольга: – А вот это фотография, я нашла ее в Интернете. Под ней была подпись: «Это меня фотографировала мама». Он же голый и прикрывается только шариком…Разве нормальный человек будет себя так вести?
Андрей: – Но его же проверяли на детекторе лжи…
Ольга: – Проверяли, через месяц после исчезновения Веры.
Если он псих, что ему детектор. Дело не в нем вовсе. А кто поднял шум, и устроил целое представление с поисками Веры? Кто? Собрал пятьсот человек для поисков…
Андрей: – Разве не он?
Ольга: – Нет, не он. Главный был во всем этом – Влад. Его лучший друг.
Андрей: – Это тот, который на следующий день выступал по телевизору?
Ольга: – Да. И самое странное – ведь друзья Саши с Верой были почти не знакомы. Она с ними не общалась.
Андрей: – Думаете, что Влад и Саша…
Ольга: – Я ничего не думаю. Влад ревновал Сашу. И это понятно всем, кроме прокуратуры.
Андрей: – Запутанная история. У вас есть адрес этого Влада?
Ольга: – Адрес есть. Я вам напишу. У этого Влада есть лодка и загородный дом.
Андрей: – Я так понимаю, его никто не проверял?
Ольга: – Влада не рассматривают в качестве подозреваемого.
Андрей: – Вы следователю об этом говорили?
Ольга: – Говорила. Он посмеялся.
Андрей: – Отчего же? Любая версия имеет право на существование. В нашем же городе был случай подобный. Там убийца был самый первым, кто помогал в поисках. Правда, девушку нашли. А он и на похоронах плакал. И потом с родителями общался…Просто через год дело попало в руки к опытному следователю и хорошему психологу. Начали заново проверять всех друзей и знакомых. И он не прошел детектор.
Возможно, что тут нечто похожее…А зачем Вере нужен был этот Александр?
Ольга: – Ей просто одиноко было.
Андрей: – Я слышал, что отец этого парня – Саши бросил мать и уехал в 90-е в США, с молодой девушкой. А самое любопытное – мать Саши тоже была молода, когда он с ней познакомился. Он какой-то ученый был. Причем, далеко за пятьдесят. Любил менять молодых жен.
Ольга: – Я не поняла, зачем Влад организовал весь этот балаган? Он же Вере никто. Даже не знакомый. Она с ним и словом не перекинулась.
Андрей: – Действительно, непонятно. А вы знаете, какой фильм смотрели Саша и Вера в этот вечер? Когда она пропала?
Ольга: – Ну, конечно. Что-то из Тарантино. Про каких-то евреев-убийц. Они жестоко убивали нацистов.
Андрей: – Ну и вкус…
Ольга: – Я не знаю, зачем они поехали смотреть именно такое кино.
Андрей: – А Вера не могла просто уехать куда-то? Начать новую жизнь?
Ольга: – Не вижу смысла. Никакого. Муж же вернулся сюда, и сына воспитывает. Один. И живет теперь в этой же квартире. В которую, она так и не попала в тот вечер.
Андрей: – Думаете, если я занимаюсь криминальными расследованиями, то смогу чем-то помочь?
Ольга: – Я надеюсь. Экстрасенсы все шарлатаны. Никто ничего не сказал. Я и не верила им никогда. Не понимаю, за что нам такое испытание…
Андрей: – Дом бы его проверить, конечно…Хотя столько времени прошло.
Ольга: – Влада?
Андрей: – Ну, да. Где он у него?
Ольга: – Коттеджный поселок РЕКА.
Андрей: – Далеко. И адрес известен?
Ольга: – Вот домашний, вот адрес за городом (пишет на бумаге). Я даже схему нарисовала, где его дом.
Андрей: – Я, конечно, не обещаю ничего. К тому же, он может просто отказаться от встречи со мной.
Ольга: – Хотите, мы вместе его дом за городом проверим?
Андрей: – Что же вы раньше этого не сделали?
Ольга: – Никто меня не слушал. Улик нет никаких, а людей они гонять туда не собираются просто так. Так и сказали.
Андрей: – Столько времени прошло, не уверен, что будет какой-то толк…
Ольга: – Может быть, моя интуиция меня не подводит…? И еще. Ведь Вера даже не приснилась никому ни разу за это время. Совсем. Я каждый день ложилась спать и надеялась, что хоть какой-то знак будет. Хоть какой-то ответ. Хоть что-то…Ничего. И ни отец, ни мать никаких снов не видели. А вот, когда бабушка умерла, она к нам первое время часто во сне приходила,…Может быть, Вера все-таки жива? Ну, не знаю…Какой-то негодяй ее держит у себя….Что-то такое…
Андрей: – Я не следователь, у меня никаких возможностей нет. Только личный интерес. И немного наглости. Можно рискнуть. И незаконно посетить дом Влада…Попробуем, конечно…Куда деваться…
Ольга: – Когда поедем?
Андрей: – Давайте я вам позвоню. Но поселок охраняемый, как я понимаю…
Ольга: – У Влада недостроенный дом. С его стороны как бы охраны и нет. Это новые участки. По-моему, вечером там только собаку выпускают.
Андрей: – Только? (смеется) И как же мы с ней справимся?
Я бы с охраной поговорил, да только сейчас уже поезд ушел. Четыре месяца не шутки. Никто ничего не вспомнит. Приезжал Влад вечером пятого апреля или нет…
Ольга: – Давайте днем попробуем. У моей подруги там коттедж. Строится рядом. Втроем поедем. Нас пустят.
Андрей: – Да я сам попробую. Возьму друга с собой.
Ольга: – Вас не пустят туда.
Андрей: – Я думаю, что с его удостоверением его хоть куда пустят.
Ольга: – Ну, раз вы сами готовы, то давайте так. Только вы мне потом обязательно позвоните.
Андрей: – Конечно. Куда же я денусь…
Ольга встает со стула. Собирается уходить.
Ольга: – Я очень на вас надеюсь.
Андрей: – ОЧЕНЬ не надо надеяться (усмехается). Я помогу, чем смогу. Проверю.
Ольга: – Все равно. Заранее вас благодарю.
Андрей: – Телефон у вас мой есть?
Ольга: – Да. Когда позвонить?
Андрей: – Может через неделю? Попробую на днях туда наведаться. Только о том, что вы были у меня, никому не говорите. Хорошо?
Ольга: – Конечно.
Андрей: – Никому. Ни подругам, ни друзьям. Ни родителям.
Ольга: – Поняла.
Андрей: – Сможете? Иначе толку от моей поездки не будет. В этом поисковом отряде Влада, наверное, все друзья друзей…
Что знают двое, знает свинья.
Ольга: – Что?
Андрей (улыбается): – Поговорка такая. Не болтать, значит.
Ольга: – Хорошо. До свидания.
Андрей: – Всего доброго.
Встает, открывает Ольге дверь.
Возвращается в кабинет.
Андрей набирает номер телефона.
Андрей: – Рома, привет… Да. Все нормально… Ты будешь свободен на этой неделе? Ну, не знаю когда… В любой день. В будний…. Взять? Ксиву возьми. Ствол? Не надо.
Оденься попроще. Поедем? На твоей лучше. Чтобы не светиться. Позвонишь мне заранее? Ну, буду очень тебе благодарен. Да, супруге привет от меня. Пока. До встречи.
Кладет трубку.
Открывает дверь, выглядывает из кабинета.
Андрей: – Леночка, сделайте мне, пожалуйста, кофейку. С молоком и сахаром.
Садиться за стол. Чешет лоб. Глупо смотрит в экран компьютера.
Картина четвертая
Квартира Влада. Большая просторная студия.
У Александра дорогой фотоаппарат. Он хороший фотограф.
Влад собирается позировать ему. Влад ниже ростом, чем Александр, но лучше сложен.Мускулист.
Влад: – Сейчас я сниму рубашку (снимает и бросает на пол). Вот так.
Александр: – Давай. Какой же ты красивый (с восторгом) (нажимает на кнопку спуска).
Влад: – Снимай (позирует, напрягает бицепсы).
Александр: – Ты моя лучшая модель (снимает).
Влад: – А теперь так…
Влад вытаскивает из-под дивана топор с длинной ручкой.
Александр: – Ого… Вот это вещь.
Влад: – Еще бы. Отличная вещь. На природе без нее никак.
Влад высоко прыгает с топором и имитирует, что он наносит удар по невидимому противнику в полете.
Александр: – Еще. Давай еще.
Влад повторяет.
Влад: – Ну, как получилось?
Александр: – Великолепно. Посмотри.
Влад: – Потом на компе покажешь.
Александр: – Хорошо.
Влад снимает брюки, остается в мужских стрингах. Позирует. Александр снимает.
Александр: – О, как ты сложен. Отлично. Замечательно (снимает).
Влад берет женский длинный платок – парео. Позирует с ним. Заворачивается в него.
Александр: – Влад, это просто супер фотографии.
Влад: – Ну, на сегодня хватит.
Александр: – Да, классно получилось.
Влад одевается, но остается по пояс голый. Обнимает Александра за плечо.
Александр: – Спасибо тебе. Помнишь, на озеро ездили…Тоже классно получилось.
Влад: – У тебя, Саня, талант. А помнишь, мы сделали фотосессию «Похищение невесты»?
Александр: – Конечно, мы второй приз взяли. Здорово получилось. И кровь на платье как настоящая.
Влад: – А я играл похитителя…Кстати…(берет в руки топор). И топор этот там был.
Александр: – Да. Ты был в черном костюме и с топором. И такое размытие. Так фон я здорово размыл. На фоне леса. И ты такой объемный. Очень красиво. Снимал на открытой.
Влад: – Ты классный фотограф.
Александр вдруг задумался и загрустил.
Влад: – Что загрустил так внезапно?
Александр: – Да…Так…
Влад: – Веру вспомнил?
Александр: – Как ты тонко меня чувствуешь…
Влад: – Мы же друзья. Не грусти. Что было – не вернуть. Ведь мы же все сделали, что могли. Все. Мы себя винить не должны. И ты не должен. Главное, что МЫ вместе.
Александр: – Муж ее теперь живет в той же квартире. С сыном.
Влад: – Он некрасивый. Рыжий какой-то. Толстоват. Она была такая изящная.
Александр: – Может быть она еще жива?
Влад: – Ну, если только у маньяка где-то живет. Но видишь – никаких результатов.
Александр: – Я ведь на самом деле Веру не у самого подъезда высадил.
Влад: – Какое это имеет значение.
Александр: – Вроде бы я виноват. Мог бы и проводить до самого подъезда.
Влад: – А тебе фильм-то понравился?
Александр: – Какой?
Влад: – Который вы с Верой смотрели?
Александр: – А почему ты вспомнил?
Влад: – Ну, я ведь тоже там был.
Александр: – Где был?
Влад: – С вами, в кинотеатре.
Александр: – В тот вечер?
Влад: – Конечно, только вы меня не видели.
Александр: – Но почему ты мне ничего не сказал?
Влад: – Мне было интересно понаблюдать за твоей реакцией. Я в последний момент поехал. А не звонил, чтобы не мешать вам.
Александр: – Не понимаю (обиженно).
Влад: – Обиделся?
Александр: – Нет. Просто странно это как-то.
Влад: – Ну, просто так получилось (пауза). Кровавое кино, конечно.
Александр: – Это же Тарантино.
Влад: – Это он (пауза). Мы последний год очень редко собирались. Ты был все время занят.
Александр: – Ты же знаешь…
Влад: – А Вера, выходит, и не собиралась с тобой ничего строить…
Александр: – Что ты имеешь в виду?
Влад: – Я имею в виду семью…
Александр: – Мы были просто друзья.
Влад: – Ты же говорил другое…
Александр: – Я ничего не говорил.
Влад: – Говорил. Все ребята думали, что вы…как сказать… Не просто друзья.
Александр: – Это сплетни.
Влад: – Ты мне, как лучшему другу, мог бы и правду сказать. Ты же даже с сыном ее фотографировался. Прямо как новый папа выглядел…
Александр: – Мне Вера очень нравилась. Ты знаешь. Что еще? И с сыном ее мы были друзья.
Влад: – Она же старше тебя была. Неужели мало молодых девчонок.
Александр: – Она другая. Не такая, как все.
Влад: – Выбор мне ее не понятен. Я имею в виду мужа. И сын на него похож. Вылитый папаша.
Александр: – Она просто рано замуж вышла. В 18 лет. Трудные времена были. Для ее семьи.
Влад: – По расчету что ли?
Александр: – Не совсем. Но…
Влад: – И что же в ней необычного?
Идет к музыкальному центру.
Влад: – Хочу поставить свою любимую…(включает Elton John – Believe)… Без музыки жизнь была бы ошибкой (улыбается)…Я негромко, чтобы не мешал разговаривать.
Александр: – Она очень умная.
Влад: – И ты тянулся к знаниям?
Александр: – Влад, ну, зачем ты меня обижаешь?
Влад: – Прости, дорогой (обнимает друга). Просто я очень соскучился по тебе за это время. Мне тебя очень не хватало. Понимаешь?
Александр: – Мне тоже.
Влад: – Теперь мы снова вместе. Всегда будем рядом. И в радости, и в беде.
Александр: – Давай махнем на катере, к тебе. За город.
Влад: – Ко мне? Да там ремонт…Лучше к тебе. И гораздо ближе.
Александр: – Ну и что? Разве ремонт помешает?
Влад: – Там же живут рабочие…
Александр: – Ты мне ничего не говорил.
Влад: – Брат матери занимается. Не волнуйся. Может, в октябре поедем, если будет еще тепло. Тогда они уже съедут.
Александр: – Да мы просто там рядом остановимся. Не обязательно жить там.
Влад: – Посмотрим. Вдвоем?
Александр: – Можем еще ребят позвать….
Влад: – Мы же всегда у тебя собирались. У меня и бани нет пока.
Александр: – Зато у тебя там места красивые.
Влад: – Да, славные места (задумывается).
Александр: – Палатку возьмем. Пофотографируем. Костёрчик вечером.
Влад: – Когда хочешь поехать?
Александр: – В выходные. В следующие. А?
Влад: – Давай попробуем. Пивка возьмем…
Александр: – Вдвоем?
Влад: – Посмотрим. Обзвоним всех…И там уже решим. Эх, Сашка, как же я рад, что мы с тобой теперь опять вместе…Как раньше.
Александр: – Только вот Вера так и не нашлась. Ужасно это.
Влад: – Ну, что ты можешь сделать? Что? Все. Полтысячи человек. Подумай только!!! Пятьсот и даже больше…Искали. Всё осмотрели. Пропал человек. Может, увезли ее куда.
Не кори себя. Сын с отцом. Не сирота.
Александр: – Не все мы осмотрели. Дачи, поселки коттеджные – их никто не проверял.
Влад: – Думаешь, что там может что-то быть?
Александр: – Не знаю. Но ведь не проверили.
Влад: – Не грузись ты…Ну, всякое в жизни бывает.
Александр: – Разве такое у кого-то бывает?
Влад: – У нас в стране каждый год сто тысяч людей пропадает…
Александр: – Так много? Правда?
Влад: – Конечно.
Александр: – А тебе Вера не очень нравилась?
Влад: – Саша, ну почему она мне должна была нравиться или нет. Мы даже и не знакомы почти были.
Александр: – А все-таки?
Влад: – Я к ней нормально относился. Но я думаю, что женщине нужна плетка.
Александр: – Как это плетка?
Влад: – Жесткая рука. Ее надо направлять. Управлять. Им это нравится.
Александр: – Думаешь? Ну, ты-то не такой. Ты же романтик…
Влад: – Я такой (улыбается), но никто не знает об этом…
Александр: – Как ты думаешь, а почему не помогли экстрасенсы?
Влад: – Обычные шарлатаны оказались. Сброд.
Александр: – Люди говорили, надо было сходить в церковь, помолиться…Свечи поставить.
Влад: – Ты веришь в это?
Александр: – Верю…
Влад: – Я бы поверил только в такого Бога, который умел бы танцевать.
Александр: – Танцевать? Ты шутишь?
Влад: – Шучу. Просто у меня сегодня такое настроение. Извини. Ты грустишь, а я вот никак не могу настроиться на твою волну…
Александр: – Это ты извини. Все. Я больше не буду об этом…
Влад: – Еще десяток фотографий? А? (улыбается)
Александр: – Давай…
Влад позирует, Александр снимает.
Влад: – Можно нескромный вопрос? Как друг ответишь? Только без обид?
Александр: – Отвечу.
Влад: – Я лучше позирую, чем Вера?
Александр: – Вера не очень позировать любила…Ты лучший.
Влад: – Хочешь сессию в стиле НЮ?
Александр: – С тобой? (улыбается)
Влад: – А с кем еще?
Александр: – Прямо сейчас?
Влад: – Как скажешь…
Александр: – Давай на природе. Когда к тебе поедем …
Влад: – Помнишь, мы ездили на рыбалку, и пошел дождь. А мы, чтобы не мочить одежду, разделись догола. А одежду в палатку спрятали…
Александр: – Да. Смешная история. У меня даже фотки остались.
Влад: – А вдоль берега сидела куча рыбаков…
Александр: – Метров через сто друг от друга. В обе стороны…На несколько километров. Они сначала ничего не понимали, что два парня голые ловят рыбу…
Влад: – А потом у них, наверное, случился шок…(смеется)…
Александр: – У нас же просто не было ничего. Как мы так забыли одеться. Ни зонтов, ни курток. Ничего непромокаемого.
Влад: – Зато дождь кончился, мы обтерлись и все…Оделись в сухое…
Александр: – Поверни голову чуток.
Влад (поворачивает): – Так?
Александр: – Да, хорошо (снимает).
Влад: – А помнишь мы в поезд садились… А у нас были билеты в разные купе. Я тебе голову на плечо положил. И так ласково на проводницу посмотрел. Вот смех-то был…
Александр: – И сказал ей: «Нам, найдите, пожалуйста, на двоих, хоть самое маленькое…Но чтобы вместе» (смеется). И ведь нашла…
Влад: – А куда она денется…(смеется).
Александр: – Еще и чаёк нам все время носила.
Влад: – Да. Очень была добра… (пауза). Ты знаешь, мне кажется женщина не способна к дружбе…
Александр (опускает фотоаппарат) : – Какая женщина?
Влад: – Любая. В ней живут раб и тиран. Понимаешь?
Александр: – Я не замечал.
Влад: – Ну, как же? Она может либо повиноваться, либо командовать мужчиной. Любая женщина. Повинуется в слепой любви к хозяину. Счастье такой женщины называется: «Он хочет». Сечешь?
Александр: – Ну, как-то не очень…
Влад: – Или же она сама хозяйка, которая любит своего раба…Любит мучить. Своей особой, садистской любовью. А сколько таких матерей? У которых забота хуже ненависти.
Александр: – Не знаю…
Влад: – Они все кошки…(пауза) или коровы. Узнаешь это еще ни раз…И меня вспомнишь.
Александр: – Влад, мне пора…
Влад: – Посиди еще.
Александр: – Влад, извини. Давай созвонимся на неделе. И решим, когда поедем к тебе…
Влад: – Саня, мы же уже договорились…Друг – это праздник. Который всегда со мной (улыбается)…(хлопает по плечу Александра).
Александр: – Влад, если я что-то не то тебе сказал. Вдруг. Не обижайся.
Влад: – Ты что? Как я могу на тебя обижаться…
Александр уходит. Влад машет ему рукой.
Возвращается в комнату:
– Сучка…
Картина пятая
Андрей приезжает в небольшую частную клинику за городом. Он входит в холл. Подходит к медсестре за стойкой.
Андрей: – Добрый день, я ищу господина Смецкого.
Сестра: – Вам назначено?
Андрей: – Мы созванивались. Я не пациент. По личному вопросу. Андрей Минин.
Сестра вызывает по внутренней связи: – Людвиг Борисович, к вам…Андрей Минин. Хорошо…
Сестра (обращается к Андрею): – Прямо по коридору. Первая дверь направо (улыбается).
Андрей: – Благодарю вас.
Подходит к двери. Стучит.
Смецкий: – Да, Андрей, входите.
Андрей входит в кабинет Смецкого.
Смецкий привстает, падает руку. Андрей пожимает.
Андрей: – Добрый день.
Смецкий: – Добрый день, очень рад, что вы приехали. Давненько мы не общались. Чай, кофе?
Андрей: – Нет, благодарю. Времени у меня немного. Давайте сразу начнем.
Смецкий: – Конечно-конечно.
Андрей: – Как я понял, Вера работала у вас в прошлом году?
Смецкий: – Все верно. Работала она у нас два года и работала хорошо. Никаких нареканий. Исключительный работник и человек замечательный.
Андрей: – Никакого изъяна, все идеально? Разве так бывает, Людвиг Борисович?
Смецкий: – Бывает, дорогой Андрей….Я вот читаю почти все ваши статьи. Сейчас так никто не пишет. Не умеют. Уровень журналистики упал катастрофически. Да вы и сами знаете. Везде сложности. И в медицине не все просто. Полное отсутствие кодекса чести. Общество деградирует. Люди полагают, что им все дозволено. Своеволие, разврат и отсутствие нравственности. Такие понятия как дружба, достоинство, честь, в конце концов, сегодня являются попросту пустым звуком. Для очень многих, дорогой мой.
Андрей: – Я думаю, что вы меня позвали не для того, чтобы петь мне дифирамбы и рассуждать об упадке нравов (улыбается).
Смецкий: – Вы все-таки послушайте меня. Я в последнее время очень жалею о том, что в наше время запрещены дуэли. При том количестве мерзавцев, которые нас окружают, эта практика вполне могла бы принести свои плоды!
Андрей: – Мне, конечно, очень приятно, что до сих пор на земле есть такие люди, как вы, Людвиг Борисович…Хотя я не уверен, что дуэли бы решили проблему.
Смецкий: – Андрюша, не обижайтесь. Я отнимаю ваше время, но иной раз мне очень не хватает общения с умным собеседником.
Андрей: – Давайте вернемся к тем вопросам, которые нас очень волнуют. Как я понял, милиция вас не посещала.
Смецкий: – В том-то и дело, что нет.
Андрей: – А почему Вера ушла из вашей клиники. И перешла в государственную? Там же зарплата намного ниже? И когда она уволилась?
Смецкий: – Уволилась она в конце года. В середине декабря, а после Нового года уже работала в муниципальной.
Андрей: – Она там и трех месяцев не проработала…Вот как выходит.
Смецкий: – Дорогой Андрей, уволилась она не просто так. Именно об этом я и хочу вам рассказать. Дело в том, что последние полгода к ней ходил один молодой человек. Необычный пациент.
Андрей: – Александр?
Смецкий: – А вот и не Александр…Саша был ее другом, часто забирал после работы на своем авто.
Андрей: – Карточка сохранилась?
Смецкий: – Сохранилась.
Андрей: – То, есть вся информация, кто это и где его найти, имеется.
Смецкий: – Он начал посещать ее в апреле прошлого года. А в сентябре пропал.
Андрей: – Как пропал? Людвиг Борисович, давайте подробней.
Смецкий (достает карточку): – Владислав Улицкий, 24 года.
Андрей: – Никуда он не пропал. Живет себе…(удивленно, в недоумении).
Смецкий: – Я имею в виду, что он перестал ходить к ней на прием.
Андрей: – А какой у него диагноз?
Смецкий: – А это врачебная тайна, дорогой мой (улыбается).
Андрей: – Не расскажите? Но что-то связано с психиатрией?
Смецкий: – Никакого конкретного диагноза нет. Вот почему я назвал его НЕОБЫЧНЫМ пациентом. Посещал он Веру Николаевну один-два раза в месяц. Всего восемь посещений. В разное время. Собственно говоря, карточка-то почти пуста. Посещения отмечены. А вот анамнеза нет. За приемы он платил. Все, как полагается.
Андрей: – И что вы думаете об этом?
Смецкий: – Милый мой Андрей, я ничего не думаю. Наши правоохранительные органы настолько не профессиональны, что у меня нет слов. Не проверить ее пациентов – как это называется?
Андрей: – Зато они проверили всех, кто был у нее на приеме с января до исчезновения. Похоже, с Владом нужно встретиться и побеседовать. Других вариантов нет. Но тут есть одна сложность. Он может просто послать меня куда подальше (пауза). Подключить органы? …Не знаю, какой от этого будет толк.
Смецкий: – Наш район небольшой, клиника наша известная, цены умеренные. У нас много пациентов, которые друг с другом знакомы. И врачи. Такая полудомашняя клиника.
Поэтому разговор с Владом, я думаю, ничего не даст…А вам это информация к размышлению. Но, дорогой Андрей…Это не все. Я рассуждал о чести и достоинстве, а сейчас мне придется скатиться к уровню базарной бабы. Да-да. Не удивляйтесь. Но меня оправдывают обстоятельства: Верочка пропала. И одному Богу известно, жива ли она.
Андрей: – Заинтриговали…
Смецкий: – Мне неприятно говорить об этом, но… Верочка сделала в нашей клинике аборт. В ноябре прошлого года. И спустя две недели уволилась (тихим голосом).
Андрей: – Думаете это как-то связано?
Смецкий: – Я же говорю, клиника полудомашняя. Я, конечно, сделал выговор нашему врачу, который не умеет держать язык за зубами. И не просто выговор, а предупредил, и наказал рублем…Но не уволил. Великолепный врач, но…нарушил заповедь. А Верочка услышала, как он поделился с другим врачом. Случайно услышала. Я, правда, сделал все возможное, чтобы эта информация никуда далеко не ушла, и тем более за пределы клиники… Но для Веры это была настоящая трагедия. Понимаете? Это был ее первый в жизни аборт. И очень тяжелый. А тут еще разговоры пошли… Не смогла она тут оставаться (тихо и очень искренне).
Андрей: – Людвиг Борисович, я вам очень благодарен. Даже не знаю, чем я могу вас отблагодарить… Но эта информация запутала все окончательно.
Смецкий: – Благодарить меня не надо. Продолжайте писать свои честные статьи. Мне очень приятно Вас читать (пауза). Вы же, умный, Андрюша. Зачем нам Бог дал ум? Чтобы мы могли думать и не просто думать, а решать самые сложные задачи… Распутывать запутанные ситуации. Мыслить, и, следовательно, существовать.
Андрей: – Можно только предполагать, кто может быть отцом ребенка…
Смецкий: – Для меня это тоже загадка. Вполне вероятно, что муж. Они проводили отпуск вместе. Всегда. Хотя и не жили вместе последнее время. Так что я бы не стал притягивать за уши Владислава Улицкого к ее увольнению. Оснований нет. Что касается информации, которая содержится в карточке, то она вам ничем не поможет.
Андрей: – Там все-таки есть какие-то записи?
Смецкий: – Можно сказать, что нет. «Жалоб нет» и все. Только в последнее посещение Вера Николаевна написала странное – «Человек-волк».
Андрей: – И все?
Смецкий: – Да. Необычное сочетание. Я не понимаю, что она имела в виду.
Андрей: – Людвиг Борисович, это не удивительно, вы же не психиатр (улыбается).
Смецкий: – Вы поняли смысл этой загадочной фразы?
Андрей: – Отчасти…
Смецкий: – Как приятно беседовать с образованным человеком, Андрюша.
Андрей: – Людвиг Борисович, вы мне карточку не отдадите?
Смецкий: – Простите, Андрей, я вам все рассказал. Я свою миссию выполнил. Надеюсь, что это поможет отыскать Верочку. Так не хочется прощаться с вами, но у меня пациенты. Приемы. Я и так с трудом нашел небольшой просвет в расписании. Желаю вам удачи.
Андрей: – Людвиг Борисович, можно нескромный вопрос?
Смецкий: – Не стоит… Я даже знаю, что вы спросите. Нет, Андрей, я знаю отца Верочки. Он военный врач, и мы с ним учились в одном институте, кстати. И в свое время даже по работе приходилось общаться. Я не ухаживал за Верой, и в клинике у нас это не принято. Я человек строгих правил и определенных принципов. Тем более тут работает моя супруга. У нас всё на виду.
Смецкий встает, подает руку: – Андрюша, извините, мне пора работать. Всего доброго, до свидания.
Андрей: – До свидания, Людвиг Борисович. Простите.
Смецкий: – Ничего страшного. Это ваша работа – задавать неприятные вопросы.
Андрей: – Благодарю Вас…
Андрей выходит из кабинета.
Людвиг Борисович задумчиво сидит за столом. На лице грусть:
– Да…Когда же человечество пошло не тем путем…?
Картина шестая
Ресторан. Анна и Андрей сидят за столиком.
Полумрак.
Анна: – Я думала, что ты не придешь…
Андрей: – Почему?
Анна: – Ну, я все-таки вас застукала.
Андрей: – Ты так это называешь? Мы просто друзья.
Анна: – Конечно…Так я и поверила. Ты меня за дурочку держишь? Я ведь не знаю, чем вы там занимались в молодости… Да и меня не было почти час. Это ведь быстро. Раз-два.
Андрей: – Думай, что хочешь. Между нами нет никаких сексуальных отношений.
Анна: – Так крепко обнимались…Ты меня так никогда не обнимал. Ну, может быть лет пятнадцать назад.
Андрей: – А кто в этом виноват?
Анна: – Я виновата?
Андрей: – Ты зачем меня позвала? Отношения выяснять? Я не хочу.
Анна: – Дома ты с любовницами обнимаешься…На работе ищешь каких-то исчезнувших девушек. Интересно, почему именно девушек. И, конечно, молодых девушек.
Андрей: – Не надо говорить глупости.
Анна: – Я не глупее тебя. Из всех мужчин только ты так со мной разговариваешь.
Андрей: – И много их у тебя?
Анна: – Достаточно.
Андрей: – Тогда что тебе нужно от меня?
Анна: – Чтобы ты был человеком, а не говном на палочке.
Андрей: – Что для этого нужно сделать?
Анна: – Проявить ко мне внимание. И уважение.
Андрей: – И все сразу станет как прежде.
Анна: – Как прежде уже ничего не станет. Но это хоть как-то меня утешит.
Андрей: – Сходи в церковь, там тебя утешат.
Анна: – Хам.
Андрей: – Аня, давай разберемся. Я не видел Полину, Бог знает сколько лет. У нее своя жизнь, у меня своя. Она заехала на час, и зачем нам вместо общения делать ЭТО? Это же абсурд полный…Я идиот?
Анна: – Мне кажется, что да.
Андрей: – Зачем ты живешь с идиотом?
Анна: – Такая судьба.
Андрей: – Судьбу изменить просто. Раз…И все. Мы живем отдельно.
Анна: – А я тебя позвала именно за этим.
Андрей: – Наконец-то.
Анна: – Я не собираюсь с тобой разводиться. Просто предлагают тебе съехать к родителям.
Андрей: – Я своих стариков расстраивать не собираюсь, да и негде мне у них жить. Давай я к твоим перееду…
Анна: – Какой умный…У них тоже нет для тебя места. Снимай квартиру.
Андрей: – Хорошо. Я буду жить в кабинете, на работе.
Анна: – С секретаршей?
Андрей: – Не устраивает?
Анна: – Нет, конечно.
Андрей: – То есть мне некуда деваться?
Анна: – Я расскажу тебе одну историю, может быть, это тебя как-то взбодрит.
Андрей: – Интересная история?
Анна: – Я надеюсь…
Андрей: – Можно я поем?
Анна: – Конечно, кушай, дорогой.
Андрей начинает есть.
Анна: – Вкусно? Я могу рассказывать?
Андрей: – Давай.
Анна: – Я тоже время даром не теряла…
Андрей: – Уже интересно.
Анна: – Мне несколько месяцев назад позвонил мой друг. Моя первая любовь. Представляешь?
Андрей: – Здорово. И как он?
Анна: – Отлично. Мы с ним уже несколько раз встречались.
Андрей: – Плодотворно?
Анна: – Более чем…Мы с ним не виделись десять лет. А может больше.
Андрей: – Пока не впечатляет. Чем он занимается?
Анна: – Он занимается тем, что спит с твоей женой.
Андрей запивает еду вином: – Банально. Ты же мне говорила, что больна и не можешь этим заниматься…Это он тебя чем-то заразил? Не предохранялись?
Анна: – Это было до моей болезни.
Андрей: – Гадко, правда?
Анна: – Нет, очень даже приятно…
Андрей: – Будете продолжать?
Анна: – Нет, не будем.
Андрей: – А что так? Потенция у него пропала? Или еще что?
Анна: – Дурак, ты, Минин, я тебя обманула. Ты непробиваемый. Ничего не чувствуешь. Тебя никто, кроме своей собственной персоны, не интересует. Ничего не волнует. И ко мне ты относишься, как …Даже не знаю, как к кому…Ты меня считаешь такой же, как ты? Да? Что я могу предать, изменить, сделать гадость кому-то? Ты такой меня считаешь? (повышает голос)…Я не понимаю, как можно быть таким негодяем? Ты же настоящий подлец. Эгоист. Ну, скажи, тебя интересует, чем я живу? Что у меня на душе? Ты даже про пятнадцатилетие нашей свадьбы забыл. Тебе же не нужны праздники…Ты не танцуешь со мной. Не даришь подарков. Это же банально, ты же ТАК считаешь?
Андрей: – Ты права, я никуда не годен. Куда ты смотрела, когда замуж выходила?
Анна: – Куда я смотрела? Ты был хорошим человеком. Ты в церковь ходил…А сейчас ты кто? Журналистишка? Известный, да только толку-то от этого??? Зачем ты вообще живешь? Для кого, кроме себя?
Андрей: – Я помогаю людям.
Анна: – Ты совсем спятил. Каким людям?
Андрей: – Разным.
Анна: – И кому ты помог?
Андрей: – Какая тебе разница? Ты их все равно не знаешь…
Анна: – Их посадили или освободили?
Андрей: – Читай наши газеты и журнал. Там все есть.
Анна: – А мне не интересно читать. Я 20 лет в руки газеты не брала.
Андрей: – Есть Интернет. Там это все есть.
Анна: – А тебе самому не хочется рассказать мне? Просто, чисто по-человечески поделиться?
Андрей: – Аня, у меня просто сил не остается на это.
Анна: – А на что у тебя есть силы? Ты даже потолок в туалете не можешь сделать. Краска вся облезла. Тебя это трогает?
Андрей: – Будет время и желание, я сделаю.
Анна: – Желание? У тебя его никогда не будет. Ты даже не думаешь об этом. Все статейки свои пописываешь. Вонючие.
Андрей: – Я не думаю об этом.
Анна: – А я что говорила? А дети? Ты ими совсем не занимаешься. Ты даже не знаешь, в каком классе учится твой сын и дочь.
Андрей: – Зачем мне это знать?
Анна: – То есть ты считаешь, что это знать не надо?
Андрей: – Я хожу с ними в кино. Иногда…Слушай, а давай сходим в театр, может это тебя как-то успокоит?
Анна: – В театр? Смотреть на твою вечно недовольную физиономию?
Андрей: – Если постановка хорошая…
Анна (перебивает): – Ты даже в хорошей найдешь, к чему придраться…
Андрей: – Просто у меня хороший вкус.
Анна: – Вкус у тебя хороший?
Андрей: – И образование.
Анна: – Самодовольный болван.
Андрей: – Тебя послушать, на мне клеймо ставить негде.
Анна: – Я тебя предупреждаю. Если ты не сделаешь выводы, то я уйду от тебя.
Андрей: – Куда ты уйдешь? Мы будем с тобой вместе до самого конца.
Анна: – Если тебя такой вариант устраивает, то меня нет.
Андрей: – Ты мне угрожаешь? Или шантажируешь?
Анна: – Я тебя предупреждаю. Ты дурака-то не включай… Любишь поиграть в дебила?
Андрей: – Аня, как ты разговариваешь?
Анна: – Интеллигента из себя строишь?
Андрей: – Никого я не строю….(жует). Вкусное мясо.
Анна: – Понравилось? Слава Богу, угодила.
Андрей: – Так вроде бы не ты его готовила.
Анна: – Я его заказала.
Андрей: – Благодарю тебя. Отличный выбор.
Анна: – Ты станешь опять человеком или нет?
Андрей: – Я человек.
Анна: – Ты не человек.
Андрей: – А кто я?
Анна: – Ты животное. Мужчина.
Андрей: – Все мужчины такие?
Анна: – Почти.
Андрей: – Женщинам очень трудно жить в этом мире?
Анна: – Невыносимо. Как на фронте. Постоянно какой-то подвох.
Андрей: – Сочувствую тебе. Мне проще.
Анна: – На все наплевать. Да?
Андрей: – Как ты узко мыслишь.
Анна: – Узко? Ну, да, ты-то у нас мыслишь широко. Интеллект девать некуда. Настоящий гений пера.
Андрей: – Официант! (машет рукой, чтобы подозвать официанта).
Подходит официант.
Андрей: – Рассчитайте нас, пожалуйста.
Официант кивает, уходит.
Анна: – Это всё???
Андрей: – Посидим еще. Ты хочешь что-то?
Анна: – Нормальный мужчина сначала спрашивает женщину, хочет ли она еще что-то, а потом просит счет.
Андрей: – Все на столе…Салаты, горячее, вино, сладкое…Чай или кофе ты не пьешь. Что хочешь? Я закажу…
Анна: – Ты ничего не понимаешь. Ничего я не хочу.
Андрей: – Тогда не вижу проблемы.
Анна: – Ты не чуткий. Эгоист.
Андрей: – Я уже это слышал.
Подходит официант: – Вот ваш счет.
Андрей (сунул руку в карман за деньгами): – Боже мой! Я совсем забыл. Мне важное письмо сегодня утро передали … Я совсем забыл о нем…
Достает из кармана письмо и портмоне. Расплачивается. Раскрывает конверт, начинает читать. Быстро прочитывает. Анна смотрит на мужа.
Андрей: – Извини, это очень важно. Я не могу ждать ни минуты. Письмо вчерашнее. Человек умоляет как можно скорее приехать…(смотрит на часы) Уже почти девять часов…
Анна: – То есть ты решил окончательно разрушить даже то, что еще осталось?
Андрей: – Аня, поверь, это ОЧЕНЬ важно…Мне надо бежать.
Быстро целует ее в щеку:
– Возьми такси…
Анна: – У тебя ВСЁ. ВСЕГДА. ВАЖНО. Кроме меня….
Андрей быстро выбегает из ресторана.
Картина седьмая
Квартира женщины X.
Андрей звонит в квартиру.
Из-за двери голос: – Открыто!
Он толкает дверь. Оказывается в темном коридоре, но в глубине комнат мерцает тусклый светильник. Там, в комнате, завернувшись в плед, полулежит женщина.
Женщина: – Андрей? Вы?
Андрей: – Да.
Женщина: – Входите. Не включайте свет. Да вы и не найдете его.
Андрей: – Я уже вошел…Только я ничего не вижу.
Женщина: – Идите на свет.
Андрей пробирается в комнату.
Комнату освещает очень тусклый светильник, лица женщина почти не видно. Освещен лишь маленький кусочек стола, где стоит светильник.
Женщина: – Осторожно. Не запнитесь. Там кресло. Нащупайте.
Андрей находит кресло. Садится.
Андрей: – Зачем такие странности?
Женщина: – Я вас не просто так позвала сюда. Вы понимаете?
Андрей: – Несомненно.
Женщина: – Послушайте меня. Когда сын был маленьким, он очень любил лежать и ждать, когда я приду и поцелую его в постели. Но этот ритуал был очень недолгим и он, и я подсознательно хотели, чтобы это прощание затянулось. Когда я уже уходила, он говорил мне «Поцелуй меня еще один раз». Иногда я сердилась, иногда оставалась. Иной раз это раздражало моего мужа. Он находил наше поведение нелепым. И это задевало сына. Когда сыну было десять лет, мой муж умер. Ничего особенного, таких, как я миллионы. Я растила его без отца.
Андрей: – Постойте…Да мы же встречались с вами…Да? Ну, конечно. Я узнал Вас…
Женщина: – Мы были в лифте. Я написала вам письмо, потому что не могла звонить. Просто не в силах была что-то говорить. Я лишилась этой способности на какое-то время. Но взяла конверт, бумагу и написала вам то, что вы уже прочли. Иначе бы вас не было здесь. К сожалению, сегодня необычный вечер. Письмо вам передали только сегодня…Верно?
Андрей: – Да.
Женщина: – А я его принесла вчера. Но я подумала, что все в руках Господних. Не буду ничего менять. Я не считаю, что опоздала. Все случилось так, как должно было случиться. Мне был нужен совет. А теперь…Он мне ни к чему (пауза). Я хотела реализовать себя в семейной жизни – не успела. Муж рано ушел из этого мира. Хотела воспитать сына – не смогла. Не вернуть ни молодость, ни время.
Андрей: – Вы написали, что у вас есть важная и срочная информация об исчезновении девушки Веры. И что вам нужно посоветоваться. И вы знаете, кто ее убийца. Странно, конечно, что вы выбрали именно меня для этого. Почему вы не пришли ко мне на работу? Там бы мы и поговорили. Письмо же вы смогли донести.
Женщина: – Не смогла. Я донесла его только до охранника на первом этаже. У вас, там, невозможно поговорить. Суета и множество ненужных ушей. Я находилась все эти дни в таком состоянии, что не могла ходить на работу. И не только на работу, а просто не могла выходить из дома. Ступор. Знаете, что это такое?
Андрей: – Знаю. Я слушаю. Я вас очень внимательно слушаю.
Женщина: – Влад был очень хорошим ребенком. Очень добрым. Все у него в жизни складывалось хорошо. Мне трудно сказать, в чем была моя ошибка и что я упустила. Но до последнего времени мне казалось, что никаких проблем у него нет. Молодой, красивый парень. И девушки у него были. Не понимаю…
Андрей: – Ваш сын Влад? Он друг Вериного приятеля?
Женщина: – Да. Как вы догадались?
Андрей: – Сложного в этом ничего нет…Я ведь был, признаюсь честно, в его доме за городом.
Женщина: – Это дом сына и моего брата. Они вместе строят. А что вы там делали? (удивленно-испуганно)
Андрей: – Я был там незаконно. Проверил его.
Женщина (взволнованно): – И что же вы там нашли?
Андрей: – Я был с приятелем, но ничего мы там не нашли.
Женщина: – Вы Влада в чем-то подозреваете?
Андрей: – Сестра Веры обратилась ко мне. Поскольку версию причастности вашего сына, извините, конечно…возможно, что вам это неприятно слышать…Никто не рассматривает эту версию. Ольга обратилась к нам, поскольку мы занимаемся журналистским расследованием этого дела.
Женщина: – Понимаю….Я не думала, что все именно так закончится.
Андрей: – Что закончится?
Женщина: – Я была в этом доме. Брат меня повез. Видимо, это было до вас. Вы там были когда?
Андрей: – Вчера я там был…
Женщина: – Вот как…А я три дня назад. Дело в том, что я с детства очень внимательна к мелочам. И я была там последний раз, когда еще и фундамента не было. Брат общался с рабочими, а я имела возможность изучить дом, очень внимательно…Мне было очень интересно, как он спроектирован и как он строится.
Андрей: – Вы там что-то обнаружили?
Женщина: – Сначала я подумала, что это ерунда какая-то. Ну, может быть Влад привозил туда кого-то… Или Фёдор. Мой брат. Но Фёдор женат, у него замечательная семья, и я не очень-то верю в это…Глупо как-то. Недостроенный дом. Я нашла там помаду. Женскую помаду.
Андрей: – Она у вас?
Женщина: – Она у меня. Но…дело в том, что я не могу выразить словами насколько ужасно мое состояние…Плохо от того, что я не знаю, как быть…Это мучительно. Это хуже любого одиночества. Принять такое решение….
Андрей: – Вы не хотели бы, чтобы на Вашего сына легла тень? Но зачем же вы позвали меня? Оставили бы все в тайне и все…
Женщина: – Понимаете, я считаю себя порядочным человеком. Тем более…Тем более, теперь, когда Бог дал мне такой выбор, такое испытание. Мне кажется, что мои ошибки, мои грехи, я искупаю именно так…Но почему так жестоко…?
Андрей: – Я не совсем понимаю…Как мать вы хотите, чтобы все осталось в тайне, но какие-то ваши принципы, понятия выше этого? И вам нужно сделать выбор. Как поступить?
Женщина: – Бог милосердный. Он помог мне, конечно. Немного… Вы мыслите верно. Но не принципы. Вера.
Андрей: – Если я покажу эту помаду Вериной сестре, она сможет дать ответ, стоит ли вам так мучить себя. Может быть, она вовсе не имеет никакого отношения…Ну, я не знаю…
Женщина-маляр выронила. Штукатур…Какая-то другая женщина…Кто угодно…
Женщина: – Нет, Андрей. Вы не знает самого главного…
Андрей: – Вы уже разговаривали с сыном об этом?
Женщина: – Да.
Андрей: – И что же он сказал об этом?
Женщина: – Я нашла там не только помаду.
Андрей: – Что же еще?
Женщина: – Вера была в этом доме. Понимаете?
Андрей: – Откуда такая уверенность?
Женщина: – Маленький кусочек цепочки. Крошечный.
Андрей: – Как же вы его разглядели? Это же невозможно. Да и что с того?
Женщина: – Случайно нашла. Если можно так сказать. Блеснул на мгновение. Я же ворона (усмехается). На золото у меня чутье. На лестнице, которая ведет в подвал.
А в самом подвале я нашла помаду.
Андрей: – Когда мы там были, он был закрыт.
Женщина: – Понятно, ключа же у вас нет. Брат показал мне, как они там все сделали. Внутри…
Андрей: – Брат знает о ваших находках?
Женщина: – Нет…
Андрей: – Так что же сказал сын?
Женщина: – Что он сказал? Какое это теперь имеет значение…
Андрей: – Не понимаю.
Женщина: – Андрей, вы мужественный человек?
Андрей: – Не знаю. А зачем вы спрашиваете?
Женщина: – Встаньте, пожалуйста, с кресла.
Андрей встает.
Женщина: – Помните, как вы прошли сюда…
Андрей: – Уже смутно…
Женщина (вытаскивает маленький фонарик из-под пледа): – Возьмите.
Андрей включает фонарик.
Женщина: – Найдите коридор. Слева ванная. Зайдите туда.
Андрей: – Это обязательно?
Женщина: – Думаю, что да…
Андрей отправляется в недоумении. Он находит ванную, открывает дверь. В ванной весит тело Влада.
Андрей: – Господи, Боже мой…
Возвращается в комнату. Он в шоке.
Андрей: – Господи, что же это…? Сколько он там висит уже?
Женщина: – Поможете мне снять его? Он повесился вчера, когда я относила письмо. Я не стала никого вызывать…Я вот так и сижу уже больше суток.
Андрей: – Я..Я… Даже не знаю, что сказать…Как же вы это пережили…
Женщина: – А я не пережила еще ничего. Он, кстати, оставил записку…
Андрей: – Что же там?
Женщина: – Там все печально…И ужасно. Просит прощения. Я вам ее отдам. Только что же мне делать дальше? Как быть? Это же и моя вина.. Что он получился такой…Веру он держал больше трех месяцев в этом доме.
Андрей: – И она была жива все это время?
Женщина: – Жива. Сначала он ее кормил, потом забросил, думал, что умрет от голода. Но она долго не умирала.
Андрей: – Зачем??? Для чего? А себя он почему убил?
Женщина: – Он рассказал мне…Не знаю, правда ли это или нет…Он и в записке написал все подробно…Хотел почувствовать себя сверхчеловеком. Он ведь обманул всех, манипулировал сотнями людей. Тысячами. Он властвовал над их умами. Я и не знала…Ницше был его любимым автором…Жутко? У меня Пруст, а у него Ницше. Но…нет, Ницше – это так…Ерунда. Баловство. Просто он смог доказать себе, ЧТО он. И КТО он. Я вскормила молоком чудовище. Понимаете? Чудовище. Вот этим выменем своим
(открывает плед, руками поднимает и показывает грудь, под пледом она обнаженная, резко закрывает)…
Да…Сняла с себя одежду. Омерзительно все…Хочется сжечь все, что на мне…Будто я выпачкалась вся в чем-то грязном, гадком и мерзком…Для него люди были просто подопытный материал…И он поставил свой главный опыт. Вера умерла недавно, и ее тело он утопил. Он ничего с ней не делал….
Просто сгноил в подвале. А чтобы она не двигалась, колол ей какие-то препараты…Зачем он себя убил? А что ему было делать? Он же сильный. Выше всех. Властвует над толпой. Над стадом. Боже мой, ведь он всегда всех называл стадом…Кроме друзей. Все были для него пустым местом… А вы хотели бы, чтобы он убил меня? Я сказала ему, что отнесу свои находки в милицию. И что я не буду покрывать его. Зачем я так сказала? Хотела узнать правду. И что же…? Я знаю правду. Сын мертв, а эта правда убивает меня. Медленно и мучительно.
Андрей: – А ваш брат? Как Влад так долго держал там Веру?
Женщина: – Брат? Он был полгода в командировке. Деньги зарабатывал. Только вернулся. Так что дом был безо всякого присмотра все это время…И еще – Вера мешала его отношениям с другом.
Андрей: – Он был…? (вопросительно)
Женщина: – Нет, но почему-то он очень любил своего друга…Я не знаю, как это называется. Никаких интимных отношений у них не было.
Андрей: – Вы хотите, чтобы я написал ВСЕ об этом? Или оставил в тайне?
Женщина: – Вы же журналист, разве вы такую вкусную тему бросите? Просто, тогда в лифте, вы мне показались человеком, который сможет помочь…хотя и подтрунивали надо мной…Я не знаю, зачем я вас позвала… Не знаю. Просто такой порыв. Сиюминутный…А родители Веры должны знать правду…
Единственное – я не знаю, где ее тело.
Андрей: – Может быть милицию вызвать? Пусть сами снимают тело…Так положено.
Женщина: – Вот его записка…Вот мои находки. Делайте, что хотите. Только, пожалуйста, не сейчас…
Андрей: – Помилуйте, он со вчерашнего утра висит…
Женщина: – Ну и пусть висит.
Андрей: – Все-таки сын…
Женщина: – У меня неделю назад собака умерла.14 лет прожили душа в душу.
Андрей: – Вы же просили меня помочь снять тело….
Женщина: – Вы правы. Пусть милиция снимает. Позвоните им. Только можно через час? Или через два…Я не готова никого видеть….
Андрей: – Вы бы оделись…Что ли…
Женщина: – Я не могу. Пока.
Андрей: – Записку стоит оставить тут. Мне все равно ее покажут. Потом.
Женщина: – Делайте, как вам угодно….Вы теперь знаете всю правду….Простите. Я больше не могу разговаривать. Прошу вас уйти.
Андрей: – Хорошо. Я ухожу. Можно я с фонариком пойду, я его в коридоре оставлю…
Думала, что не встречусь с вами, а все вышло по-другому…
Андрей: – Если нужна какая-то помощь…
Женщина (обрывает его): – Прощайте, Андрей…
Андрей: – До свидания…
С фонариком пробирается к выходу. Выключает фонарик перед дверью, открывает дверь и кладет фонарик на пол. Выходит.
Женщина встает. Делает несколько шагов по комнате, хватается за сердце: – Господи, прости…Теряет сознание и падает на пол.
Картина восьмая
(заключительная)
Сквер. Несколько дней спустя. На лавочке сидят Андрей и Женщина.
Женщина: – Андрей, не знаю вашего отчества…
Андрей: – Просто Андрей.
Женщина: – Я очень благодарна вам, что вы хоть как-то помогли мне.
Андрей: – Благодарить меня совершенно не за что. Чем я помог?
Женщина: – Все равно, вы не остались равнодушным.
Андрей: – Это всего лишь моя работа.
Женщина: – Вот Влада похоронили (удрученно). …А молиться можно только дома. За таких в Церкви молиться нельзя. Но вы, наверное, не знаете самого главного…
Андрей: – Главного? По-моему, я почти все знаю в этой истории.
Женщина: – Нет. Не все….
Андрей: – Веру так и не нашли?
Женщина: – Не в этом дело. Я ведь была вчера в милиции. Я была там вместе с родителями и сестрой Веры. А после вызвали Сашу.
Андрей: – Опознали вещи Веры?
Женщина: – Да, но не совсем.
Андрей: – Что значит не совсем?
Женщина: – Эти вещи Вере не принадлежат.
Андрей (удивленно): – Как не принадлежат? Помада и цепочка не ее?
Женщина: – Родные не опознали.
Андрей (встает со скамейки): – Ничего не понимаю. Жуть какая. Ну, записка-то осталось. Там ведь все подробно написано.
Женщина: – Осталась, но…Разве кто-то знает наверняка, что там написана правда. Да же я не уверена…Влад был вместе с Сашей и Верой на киносеансе. Но они его не видели. И в тот вечер он остался у друзей. После фильма домой не поехал. Они подтвердили это.
Андрей: – А вы? Он, действительно, не ночевал дома?
Женщина: – Не ночевал.
Андрей: – Друзья могли и обмануть…А он был всю ночь за городом.
Женщина: – Не знаю. Только вот…(подает большую часть цепочки). Нашла дома. Это та цепочка, часть от которой я нашла…И это цепочка Влада.
Андрей: – Влада?
Женщина: – Я нашла фотографии. И говорила с Сашей. Он не стал это афишировать в милиции. Если хотите, я могу вам показать фотографии, но они остались дома.
Андрей: – Я вам и так верю. И что же там?
Женщина: – Там? Влад в женском платье. Его Саша фотографировал как-то раз. И цепочка эта его, и помада. Помаду он купил для фотосессии.
Андрей: – Нет никаких сомнений?
Женщина: – Увы…Нет. Саша настолько подавлен, что ему не до того, чтобы обманывать. И он не такой человек. Он потерял и подругу, и друга. Все в один год.
Андрей: – Вам, наверное, тяжело было прийти сюда?
Женщина: – Но я же пришла…
Андрей: – У меня в голове не укладывается. Это какая-то чудовищная мистификация. Зачем же он сделал это с собой?
Женщина: – Может быть, когда-нибудь мы узнаем об этом. Но сейчас все вернулось туда, откуда началось. Веру и Влада не вернуть. И что было на самом деле, никто не знает.
Извините, Андрей, что расстроила Вас. Мне и самой не по себе. Но…у меня есть надежда, что Влад не виновен.
Андрей (снова садится на скамейку): – А я уезжаю…
Женщина: – Надолго? Далеко?
Андрей: – Не знаю. Далеко. Туда, где я провел молодость.
Женщина: – Ностальгия?
Андрей: – Я просто надеюсь на чудо.
Женщина: – На чудо?
Андрей: – Можете смеяться надо мной, но именно так…
Женщина: – Зачем мне смеяться? Я ведь тоже надеюсь только на чудо.
Пауза.
Андрей: – Вечер какой хороший…Теплый.
Женщина: – Меня брат ждет в машине. Извините, Андрей, мне пора. До свидания. Надеюсь, что вы найдете там то, что искали.
Андрей пожимает плечами. Женщина встает со скамейки. Андрей продолжает сидеть. Он подавлен. Женщина уходит. Андрей сидит некоторое время неподвижно. Внезапно поднимается сильный ветер. Андрей встает и уходит.
Конец
Декабрь, 14, 2009 г.
Завещание
(криминальная драма-размышление)
Действующие лица:
Алекс, 45-46 лет,
Лия, 42-43 года, подруга молодости
Иосиф, 50 лет, отчим Нины.
Нина, 26 лет, с явными признаками маниакально-депрессивного психоза.
Байба, дочь Нины,11-12 лет.
Лука, 45 лет, в очках, сильно пьющий меломан.
Охрана Иосифа.
Действие первое
Картина первая
Небольшая квартира в старом доме.
Обстановка небогатая, но все со вкусом. Хозяйка квартиры – заместитель прокурора. Мужчина сидит на стуле за столом, женщина напротив. Выпивают.
Лия: – А ты помнишь тот, самый первый раз?
Алекс (пауза): – Помню, разве я могу это забыть? Было 21 апреля…Только вот год ускользает. День рождения Роберта Смита.
Лия: – Вот как…Значит, это и день был непростой. Мне, пожалуй, спустя столько лет надо начать гордиться…
Алекс: – Ну, зачем ты иронизируешь? Я же просил прощения у тебя.
Лия: – Я что-то не помню такого. Рассказывай, мне интересно послушать твою версию спустя столько лет…Ты все-таки мой первый мужчина (усмехается).
Алекс: – Ну, раз тебе интересно…А что рассказывать? Мы выпили после занятий, гуляли. Было холодно, и как-то так получилось, что я остался один на улице. И пошел в общежитие. А там никого. И ты одна в комнате. В тепле я совсем голову потерял. Мне казалось, что ты хотела. И ждала этого давно.
Лия: – Ну, да, сидела и ждала, что придет пьяный Алекс и поимеет меня прямо на столе.
Алекс: – Да и я думал, что ты уже женщина…
Лия: – Да, мужчины полные идиоты. Я только школу закончила. У меня и парня не было никогда. Я кроме вас никого и не знала.
Алекс: – Даже крови не было.
Лия: – Ну, конечно. Только ты потом нашел ее на своих джинсах.
Алекс: – Совсем чуть-чуть. Да я не понимаю… У тебя столько было мужчин после меня. Ты была замужем. У тебя дочь. Зачем ты прошлое тревожить. Я раскаялся и искупил свою вину. Ты решила помучить меня?
Лия: – Ага…ты стал ходить в церковь и завел себе другую бабу. Мной попользовались и бросили. Я стала брошенной женщиной. В 17 лет. Не лицемер ли ты? Ты всегда к людям относился как к своим игрушкам.
Алекс: – Послушай, мы были молоды. Это ошибки молодости. Никогда я так не относился. Я очень переживал, что так вышло. Я ненавидел себя.
Лия: – Ты даже не поговорил со мной толком. Ты так любил себя, что даже ненавидел с удовольствием, наслаждался своими страданиями…А обо мне ты забыл. Я была, как ненужная кукла, брошенная в угол. А зачем тебе была нужна другая? Она же совсем тебе не подходила…
Алекс: – Так получилось. Я сам не знаю. Наваждение какое-то…
Лия: – И фигура у меня была лучше. И я ведь тебя любила. Ты был для меня всем. А потом взял и вычеркнул меня. Как резинкой с бумаги стер. И ты думаешь, что рана эта заросла? Что кто-то ее исцелил? И шрама не осталось?
Алекс (поражен): – Я не думал об этом…
Лия: – Да и зачем тебе это было нужно? Гормоны играли? Но тебе ведь и секс был нужен постольку поскольку. Побаловался?
Алекс: – Это была ошибка. Но она повернула мою жизнь в несколько другую сторону.
Лия: – Ошибка? В чем?
Алекс: – Я ведь не любил тебя. Просто ты мне была симпатична. Как сестра.
Лия: – Да…Сестра. И так ты с сестрой своей поступил? Молодец.
Алекс: – Не суди меня, строго. Мне сколько было? 20, 21.
Лия: – А другая? Ты ведь и ее бросил. Примерно так же…Да еще и в монастырь засунул.
Алекс: – Она сама ушла. Куда ей было деваться?
Лия: – Мне ты хотя бы не обещал жениться. И то хорошо. А ее ты обманул уже, как надо. Года два ты с ней жил?
Алекс: – Я не помню, стерлось из памяти. Просто ей домой возврата не было. Брат и его жена уголовники, наркоманы. Отец умер. Мать усыновила внуков. У нее был парень после меня. Он ее просто бил.
Лия: – Ужас какой-то. Ну, а ты разве ее любил?
Алекс: – Нет. Я не любил. Вы меня любили. А я искал взаимности, настоящей любви. Я думал, что если тебя кто-то любит, то и ты сможешь полюбить этого человека. Со временем. Но…Я ошибался. Моя любовь не тихий огонек, который сначала едва теплится, а потом разгорается в яркое пламя…Моя любовь сразу пожар.
Лия: – Надеюсь, что ты ее нашел?
Алекс: – Нашел.
Лия: – Я ты представляешь, что такое двадцать лет жить без любви, просто привыкнув. Ложиться в постель по привычке, говорить по привычке, куда-то ехать и что-то делать.
Женщина привыкает, но сердце-то не вырвешь и не выбросишь. Ты думаешь, ты один такой?
Алекс: – Это самое трудное. Найти свою любовь. Это путь падений и ошибок, иногда трагических. Иные не находят ее вовсе.
Лия: – Ты такой умный, как я погляжу. Рассудительный. Так спокойно обо всем говоришь. Видно, что у тебя все в порядке. Да? И сердце спокойно…
Алекс: – Как сказать…
Лия: – А я вот уже в разводе. Дочь выросла и все. Все кончилось в один момент.
Алекс: – А муж? Он тебя любил?
Лия: – Теперь это уже не важно. Может быть, 20 лет назад и любил. Он последние годы больше любил друзей и вино.
Алекс: – Ты знаешь, зачем я сюда приехал?
Лия: – Нет. Зачем?
Алекс: – Мне позвонил человек, и сказал, что хочет встретиться со мной. И это срочно. И, якобы, он воспитывал мою дочь.
Лия: – Дочь?
Алекс: – Но самое интересно, что у меня тут нет никакой дочери и быть не может. Ошибка какая-то.
Лия: – Не уверена.
Алекс: – Я был скромней, чем ты думаешь. Это совершенно нереальная история. Он сказал, что его жена умерла, а она мать его приемной дочери. А я, оказывается, отец.
Лия: – Он сказал, как ее зовут?
Алекс: – Зовут ее Елена. Но те Елены, которых я знал, не были моими подругами. Только у моих друзей…Может, он перепутал?
Лия: – И ты специально приехал? Ты тут 20 лет не был.
Алекс: – Не специально. Это было бы совсем глупо.
Лия: – А как?
Алекс: – Решил повидать друзей.
Лия: – А что произошло на вокзале?
Алекс: – Ерунда какая-то. Понимаешь, часа за три до конечной станции ко мне зашел проводник. Я ехал в спальном вагоне. Выкупил и ехал один. Так вот…Заходит проводник и просит, чтобы со мной до конечной станции, в моем купе посидела девочка. Была остановка и, вероятно, что там она и вошла. Что отец просит, чтобы кто-то присмотрел за ней. Ну, я говорю: «Пожалуйста». Мне кажется, что заплатил он хорошо проводнику.
Лия: – И что дальше?
Алекс: – Проводник приводит девочку лет двенадцати. Зовут Байба. Хороший ребенок, мы с ней проболтали все три часа. Чай пили, ели пирожные. У нее с собой были пирожные. А на станции ее должна была мать встретить.
Лия: – Байба? Необычное имя. Никогда не слышала.
Алекс: – Я тоже. Так вот…Приехали. Пока я с вещами возился, она мне сказала: «Пока», и убежала. Я выхожу на перрон. Ко мне подходит женщина и говорит: «Здравствуйте, где мой ребенок?» Я в полном недоумении. Она смотрит на меня: «Мне сказали, что вы ее сопровождаете…, где она?». Я поворачиваюсь к проводнику. Спрашиваю ее: «Вы девочку не видели?» Она отвечает: «Она ушла с мужчиной»…Мать или кто она девочке, я не знаю, начинает истерику: «Это ваш знакомый? Это он ее увел? Кто он?» Проводник ей: «Вы, успокойтесь, мужчина ни при чём». Она не успокаивается. Давай звать полицию. Ну, и что… Привезли меня к следователю. Я ему все объяснил. Вышел в коридор и столкнулся с тобой…
Лия: – Выходит, что если бы не это происшествие, мы бы не встретились?
Алекс: – Это стечение обстоятельств, и я бы сказал, что это что-то свыше…
Лия: – Ты серьезно?
Алекс: – Ну, а как иначе?
Лия: – А что ты думаешь про девочку? Что это? Похищение?
Алекс: – Бред какой-то. Я не знаю. Никаких мыслей нет. И мать у нее какая-то невменяемая. И вот, что странно – она ведь ушла спокойно с этим человеком. Даже как-то назвала его по имени. Проводник сказала. Но она не поняла. Не расслышала. Какая-то семейная история.
Лия: – И ты к ней никак не причастен?
Алекс: – Ты решила поработать вместо твоего коллеги?
Лия: – Просто профессиональный интерес.
Алекс: – Ну, сама подумай…Как я могу быть причастен?
Лия: – А с мужчиной этим ты встретился? Который звонил? Он тебе хотя бы телефон свой оставил?
Алекс: – Слушай, я совсем позабыл все из-за этой истории…
Конечно, нет. С вокзала в полицию, а из полиции – сюда…
(улыбается).
Лия: – Есть телефон-то?
Алекс: – Есть. И вот что странно…
Лия: – Что?
Алекс: – Мать этой девочки очень уж молодая… Ну, не старше 25. Может просто выглядит молодо? Но девочка на нее очень похожа. Словно одно лицо.
Лия: – Может быть. Интересно. Завтра узнаю, кто она такая. Думаешь, что она ее рано родила?…
Алекс: – Так показалось…Лия, ты скажи мне. Ты меня простила?
Лия: – Я давно тебе простила. Просто я думала, что ты меня стер из памяти навсегда. Как будто меня и не было никогда.
Алекс: – Это невозможно. Я не могу забыть, зря ты так…
Лия: – Прости. Старая обида. Так уж получилось.
Алекс: – Я не обижаюсь.
Лия: – А вы с ним договорились, когда ты ему позвонишь?
Алекс: – Да. Как приеду – вечером. А уже скоро вечер…
Лия: – А где ты собирался остановиться?
Алекс: – У Луки.
Лия: – Я думала, что он уехал в Австралию.
Алекс: – Так и не собрался. Но он не знает, что я приехал сегодня. Я ему сказал, что приезжаю пятого числа.
Лия: – Ты можешь остановиться у меня.
Алекс: – Не знаю, удобно ли это?
Лия: – Когда ты со мной спал – тебе было удобно. А теперь что? Стара?
Алекс: – Нет. Ты отлично выглядишь…
Лия: – Врунишка… Выгляжу я уже не отлично. Но за комплемент спасибо.
Алекс: – Ты, правда, хорошо выглядишь.
Лия: – А твоя жена? Она тебя будет ждать?
Алекс: – Она уехала. За границу. Приедет не скоро. Скорее, я вернусь и буду ее ждать.
Лия: – Она кто?
Алекс: – Она кинематографом занимается. Ассистент режиссера.
Лия: – Классно.
Алекс: – Не уверен, что это классно. Редко вижу ее последний год.
Лия: – Дети? Как моя, наверное? Учатся в университете?
Алекс: – Да. И сын, и дочь. Живут с нами….Лия, я не уверен, что мне тут будет удобно. Жена спросит, у кого я остановился. И что я скажу?
Лия: – Ты всегда говоришь правду?
Алекс: – Нет…
Лия: – Она точно ничего не будет спрашивать. Я знаю. Ну, не понравится, поедешь к Луке. Какие проблемы?
Алекс: – Никаких.
Лия: – Ты стихи пишешь? Или забросил?
Алекс: – Много работаю. Ничего не приходит пока…Лишь иногда.
Лия: – Помнишь, вы посылали меня за пивом?
Алекс: – За пивом?
Лия: – Ну, да. Алкаши девушку всегда пропускали без очереди. Вы давали мне 20 литровую канистру, а потом встречали меня за углом, чтобы никто не видел, но метров 30 мне приходилось нести самой. Пиво было разбавленным водой, поэтому эффекта особого не было.
Алекс: – Вспоминаю, было такое…
Лия: – А еще ты и Лука потащили меня в кинотеатр на Корриду любви. Лука бедный еле досмотрел до конца. И все это крупно, на большом экране. Сидел ногу на ногу перекидывал…
Развратили девочку.
Алекс: – Ты была уже на первом курсе. И мы тоже. Правда, мы вернулись из армии. Лия, я был сразу против, чтобы ты жила у нас…Потому что знал, что рано или поздно, кто-то с тобой переспит.
Лия: – Ну и ты, чтобы не затягивать, решил, что лучше всего, если это будешь ты…(смеется)?
Алекс: – Знаешь, просто мы больше всего времени проводили вместе. И привязались друг к другу…Но идея была чудовищная. Трое молодых людей и девушка жили в одной комнате. Правда, задумка была, что ты будешь нам, как сестра…Я был против. Но куда мне было деваться?
Лия: – Я тоже была дурой. Все было интересно. Познавала жизнь. Новую и свободную. И я ведь согласилась… Моя вина в этом тоже есть.
Алекс: – Твоей нет.
Лия (пожимает плечами): – Глупо все вышло.
Алекс: – Мне надо позвонить Иосифу.
Лия: – Кому?
Алекс: – Ну, тот человек, который хочет со мной встретиться.
Лия: – Вон телефон.
Алекс вытаскивает записную книжку. Набирает номер.
Трубку берут не сразу.
Иосиф: – Да. Я вас слушаю.
Алекс: – Добрый вечер. Это Алекс. Помните, вы звонили мне?
Иосиф: – Алекс, да. Конечно, помню и жду вашего звонка. Как вы доехали? Все благополучно?
Алекс: – Почти.
Иосиф: – Что-то не так?
Алекс: – Все в порядке. Просто недоразумение небольшое.
Иосиф: – С вами?
Алекс: – Со мной.
Иосиф: – Вам давно надо было приехать. Навестить родных.
Алекс: – Иосиф, вы что-то путаете, у меня нет тут никаких родных. Тетка есть, но ей больше 70, и я давно с ней не поддерживаю отношения.
Иосиф: – Речь не о тетке. О вашей дочери. Приезжайте и поговорим.
Алекс: – Сейчас?
Иосиф: – Да, можно сейчас.
Алекс: – Не поздно?
Иосиф: – В самый раз. Запишите адрес.
Алекс (вытаскивает ручку из кармана): – Пишу.
Иосиф: – Морской проспект, дом сто один.
Алекс: – А квартира?
Иосиф: – Это дом. Мой дом. Понимаете?
Алекс: – Извините. Понял. Сейчас вызову такси и подъеду.
Иосиф: – Я вас жду. Постарайтесь не задерживаться.
Алекс: – До встречи.
На другом конце положили трубку.
Алекс (обращается к Лии): – Говорит, чтобы я приехал сейчас.
Лия: – Может мне с тобой съездить?
Алекс: – Зачем тебе это? На ночь глядя куда-то ехать. Лия, будь дома, если что, я тебе позвоню. Отдыхай. Чего это ты разволновалась?
Лия: – Завтра суббота. Давай поеду. Не нравится мне этот Иосиф. Чувствую, что нехорошая эта история какая-то.
Алекс (настороженно) : – Думаешь?
Лия: – Не думаю, просто на сердце как-то не так. Не по себе.
Алекс: – Не будь мнительной. Я долго не задержусь.
Лия: – У меня ведь машина. Мы сюда на чем приехали? Забыл?
Алекс: – Отлично. А я думал такси брать.
Лия: – Мужчины такие идиоты (смеется).
Алекс: – Ну, так уж и быть. Поехали. Но ты меня подождешь в машине. Договорились?
Лия: – Без вопросов.
Лия и Алекс собираются и выходят из комнаты.
Картина вторая
Дом Иосифа. Старинный особняк в конце проспекта, с видом на море. Небольшой, но солидный, ухоженный дом. Лия остановила машину не около дома, а метрах в пятидесяти от дома. До дома Алекс добирался пешком. Дом окружен старинным забором. Алекс звонит в звонок рядом с массивной калиткой. Дверь открывается автоматически. Он входит во двор дома и, пройдя буквально десять метров, оказывается перед дверью. Толкает ее. Она открыта. Внутри дорогой интерьер в духе классицизма. Алекс входит в дом. В большой гостиной в массивном кожаном кресле сидит Иосиф. Седой мужчина в дорогом халате. Выглядит несколько старше 50 лет. На столике рядом с креслом стоит коньяк и две коньячные рюмки.
Алекс: – Добрый вечер. Я Алекс.
Иосиф (встает с кресла) протягивает руку: – Добрый вечер.
Алекс пожимает руку.
Иосиф: – Присаживайтесь.
Алекс садится в такое же кресло напротив.
Иосиф: – Это все онкология. Не щадит никого. Рак съедает человека, высасывает из него все, оставляя лишь оболочку. Разве что душу не убивает. Хотя иной раз и душу убивает.
Страшное зрелище. Вы такое видели?
Алекс: – Извините, не понял…
Иосиф: – Елена. Я про Елену. Вспоминала вас перед смертью. Правда, трудно ей было. Умирала тяжело. Не знаю, почему. То ли Бог ее чистил перед смертью, то ли испытывал. Страданиями ведь душа очищается. Лена мужественно все принимала. Даже священник сказал на отпевании, что она, скорее всего в раю. Она ведь перед самой Пасхой умерла. В Великую Субботу. Говорят, что те, кто верит и умирает на Пасху – сразу в рай. Знаете об этом?
Алекс: – Знаю. Мне очень жаль, что ваша жена умерла. Но я ведь не знал ее.
Иосиф: – Ну, как же не знали. Даже спали с ней в молодости. Дочь зачали. А я вот воспитывал ее. И мать ее лечил. В люди ее вывел. Я имею в виду, Лену. Она ведь без работы была после университета. Почти нищенствовала. Едва на еду хватало. Да еще и с ребенком на руках. Жила в коммуналке. Родители умерли. Все плохо было. Дочь, правда, ваше семя. Много страданий от нее претерпели. И я. И Лена. Я преподавал, и Лену помнил на первом курсе. Потом во власть пошел, потом крупный бизнес. Случайно ее на улице встретил. Не поверите. Все на машине, да на машине. А тут к старому другу заехал. Пошли с ним на набережную, воздухом подышать. Вижу Лену с коляской…И все. Какая-то вспышка. Она очень уж хороша была. Влюбился. Как мальчишка. На следующий день перевез ее из коммуналки. Да у нее и вещей особо не было. Так…
Алекс: – Иосиф, извините, конечно, это все очень интересно, но нельзя ли прояснить ситуацию…
Иосиф: – Интересно тебе? Да? Я на «ты» буду, не против?
Алекс: – Не против.
Иосиф: – А что должен разъяснять? Нина – твоя дочь, Лена – могла бы быть твоей женой.
Алекс: – Постойте. Покажите мне хотя бы фотографию этой Елены.
Иосиф: – Сколько угодно.
Открывает альбом с фотографиями с массивной обложкой. Подает Алексу:
– Вот, смотрите. Тут разных лет. Я специально к твоему приезду подобрал. Тут и молодая она есть.
Наливает себе и Алексу коньяк.
Алекс (берет альбом): – Я не любитель коньяка.
Иосиф: – Можешь не пить.
Алекс рассматривает с интересом фотографии. Недолго. Кладет альбом на стол.
Иосиф: – Узнал?
Алекс: – Печально это все. Вы будете удивлены… Я узнал вашу супругу, но хочу вас все-таки огорчить. Я с ней виделся последний раз, когда я учился на 4-м курсе. И она совсем не нищенствовала. Она заехала к нам на новом авто и выглядела великолепно. И про детей она ничего не говорила. Более того, мы с ней общались, как друзья. И лишь на первом курсе. Она была настолько нежное и прекрасное наивное дитя, что ни у кого и мысли не было, что с ней можно переспать… Без всякой любви. Просто так. С такой девушкой, обычно, спят первый раз в первую брачную ночь. После свадьбы. Так вот. После первого курса, я ее не видел три года. Та встреча, спустя 3 года, была последней.
Иосиф: – Ну, иногда и одной встречи достаточно.
Алекс: – Побойтесь Бога. Мы были с другом, когда она приехала. Мы тогда совсем ушли с головой в учебу и религию, и выглядели довольно странно для студентов. Мы скорее были похожи на студентов-семинаристов. А она уже сильно изменилась. Она уже была не такой наивной и милой девочкой. Такая жесткая и уверенная в себе. Почти бизнес-леди. Она, конечно, была шокирована…Впрочем, я тоже. И разговора не вышло. Никого она в общежитии не нашла из старых знакомых, кроме нас. Было лето, и все уехали на каникулы. Так что заехала она неудачно. И все. Почему она сказала, что отец ее дочери я – для меня загадка. Вы мне верите?
Иосиф: – Нет. Не верю. Она говорила, что ты будешь извиваться, как уж. Юлить. Не люблю я таких.
Алекс: – А я не люблю, когда со мной так разговаривают. Я говорю правду. Хотите – платите деньги, можно сделать экспертизу. Генетическую.
Иосиф: – Экспертизу говоришь…Может и сделаем. Если надо будет.
Алекс: – Я не пойму, что вы от меня хотите? Ну, допустим, ваша дочь – это моя дочь. И что дальше?
Иосиф: – И что ты настолько черств, что тебе все равно? Ты что законченный негодяй?
Алекс: – Я бы попросил вас подбирать слова.
Иосиф: – Мать твоей дочери умерла в мучениях. То, что у тебя есть родная дочь – тебе нет никакого дела. Ты и не рад даже. Как назвать такого человека? Подлец и негодяй.
Алекс: – Мне очень жаль, что так все случилось. И Лену я вспоминаю, как замечательного человека. Я надеюсь, что она такой и осталась до самой смерти. А та неудачная встреча – просто неудачная встреча. Но я не отец…Как вы сказали ее зовут? Нина?
Иосиф: – Нина.
Алекс: – Я ей не отец.
Иосиф: – А еще есть внучка. Тоже не интересно?
Алекс: – Внучка? Лене сколько было лет, когда родилась Нина?
Иосиф: – Ей было 19 лет.
Алекс: – Выходит Нине 26?
Иосиф: – Да.
Алекс: – Она замужем?
Иосиф: – Заинтересовался? Признал?
Алекс: – Я ничего не признал. Мне кажется, что мне лучше отсюда уйти.
Иосиф: – Тебе что мой дом не нравится? Не уютно?
Алекс: – Не уютно.
Иосиф: – Тебе от подлости твоей неуютно.
Алекс: – Да почему вы так уверены, что это все, правда?
Иосиф: – Лена перед смертью мне это рассказала. Не могла она обмануть меня в такой момент. Понимаешь?
Алекс: – Может, она в бреду это сказала?
Иосиф: – И имя, и фамилию. И город, откуда ты. И не один раз.
Алекс: – А найти мои координаты было делом техники?
Иосиф: – Верно. Наследил ты везде.
Алекс: – Иосиф, скажу откровенно. Мне не нравится эта история совсем. Я вам сказал правду. Клятва вам нужна? Я клятвы не даю. Если вам понадобится моя персона для генетической экспертизы – я к вашим услугам. Звоните. Я согласен поучаствовать в этом.
Иосиф (срывается): – Да причем тут твоя экспертиза…Я тебе о чувствах человеческих, а ты мне что несешь?
Иосиф встает с кресла. Нервно ходит. Закуривает.
Алекс: – Вы не нервничайте так. Какое вам-то дело до меня?
Иосиф: – Ты память моей супруги оскорбляешь. Ты это понимаешь?
Алекс: – Нет, не понимаю. Как ВЫ понять не можете, что я не лгу? Ну, подумайте…Зачем мне врать? Неужели бы я не был рад своей дочери?
Иосиф: – Откуда мне знать? У тебя ведь семья, дети. Не хочешь их нервировать. Репутацию свою портить…
Алекс: – Моя жена меня бы поняла. Но у меня нет никакой репутации, и портить мне нечего.
Иосиф: – Ловко устроился.
Алекс: – Странно, что вы так настойчивы.
Иосиф: – Неужели? Настойчив? Набить бы тебе морду…
Алекс: – И что это изменит?
Иосиф: – Получу моральное удовлетворение.
Алекс: – Я к вашим услугам. Это все, зачем я приезжал к вам?
Иосиф: – Елена оставила завещание.
Алекс: – Даже так?
Иосиф: – Да.
Алекс: – Насколько я понимаю, вы ее содержали. Какое же она могла составить завещание?
Иосиф: – Она тоже работала. У нее был свой бизнес. Половина по завещанию – дочери. Половина – тебе.
Алекс: – Что? Это шутка такая? А вы, выходит, остались не с чем? (усмехается)
Иосиф: – Это правда. Хочешь посмотреть?
Алекс: – Нет, не хочу.
Иосиф: – А хочешь знать, какая сумма?
Алекс: – Зачем мне чужие деньги? Тем более я к ним не могу иметь никакого отношения.
Иосиф: – Ты дурак, что ли? Я позвал тебя, чтобы выполнить последнюю волю своей жены. Сообщить тебе, что Нина твоя дочь и зачитать завещание. И, конечно, выдать тебе нужную сумму. Просто я надеялся, что ты человек. А ты – так…Говно на палочке.
Алекс: – А набить морду – это тоже ее последняя воля?
Иосиф: – Ты еще насмехаешься? (сжимает кулаки)
Наверху слышен какой-то сильный стук. Будто кто-то заперт и стучит в дверь.
Голос девочки. Но он плохо слышен в гостиной. Плач и крик. «Дедушка, открой!»
Алекс встает с кресла. Иосиф немного испуган и взволнован.
Алекс: – Кто это? Кто-то стучит. Просит выпустить…
Иосиф: – Это никто. Не твоего ума дело.
Алекс: – Мне кажется, что это ребенок…
Иосиф: – Ты сиди, где сидишь и слушай.
Алекс: – Это ваша внучка?
Иосиф: – Тебе-то что?
Алекс: – По-моему, она плачет. Она заперта.
Иосиф: – Ты не лезь, куда не надо.
Алекс: – Я хочу увидеть свою внучку.
Иосиф: – Вот как заговорил? Денег захотел? Да ты их и так получишь.
Алекс: – Выпустите ребенка. Она плачет.
Иосиф: – Она заперта, чтобы нам не мешать.
Алекс: – Что за странное отношение к детям? Она нам не помешает.
Иосиф: – Нашему разговору помешает. Ты чего тут из себя строишь? Это не твоя внучка. Ты же сам мне сказал.
Алекс: – Откройте дверь. Немедленно.
Иосиф: – Ты в моем доме мне приказывать вздумал? Негодяй…
Алекс: – Выпустите девочку (жестко).
Иосиф: – Да пошел ты. Сядь. И слушай завещание.
Алекс пытается подняться наверх. Иосиф хватает за руку. Алекс легко освобождает руку и пытается подойти к лестнице. Иосиф набрасывается на него со спины. Алекс тренированным движением освобождается и толкает Иосифа. Тот неловко падает, запутывается в халате. И при падении задевает виском край квадратного стола. Удар получается очень сильный. Алекс не оборачивается. Поднимается наверх. Ребенок заперт в какой-то нише. Что-то вроде чулана. Это не комната.
Голос из-за двери: – Откройте. Прошу вас, откройте (детский плач).
Алекс: – Сейчас. Погоди.
Он спускается вниз и видит, что Иосиф не двигается. Он лезет рукой в карманы халата, находит там ключ. Трогает Иосифа за шею, чтобы проверить пульс. Иосиф как будто мертв. Глаза полуоткрыты. На виске кровь. Алекс в шоке. Он подхватывает тело под мышки и оттаскивает его за кресло, чтобы ребенок не увидел. Быстро поднимается назад. Открывает дверь.
Заплаканная девочка – это Байба, с которой он ехал в поезде. У нее разбита губа и синяк под глазом. Она плачет.
Байба (всхлипывая): – Дядя Алекс?
Алекс: – Байба? Ты что тут делаешь?
Байба: – Это дом моего дедушки…
Алекс: – А что с тобой? Не плачь (достает платок и вытирает слезы).
Байба: – Он забрал меня на станции. И бил меня.
Алекс: – За что? Зачем?
Байба (рыдает): – Не знаю…
Алекс: – Пойдем отсюда. Быстро.
Байба: – Я к маме хочу.
Алекс: – Поедем к маме, не бойся. Побежали.
Спускаются вниз, Алекс берет завещание со стола, сворачивает и прячет в карман, выходят из дома.
Алекс: – Ты знаешь, как открыть калитку?
Байба подходит к стене, нажимает кнопку. Калитка открывается.
Алекс: – У дедушки есть охрана?
Байба: – Не знаю. Раньше была.
Алекс: – Бежим быстрей.
Алекс и Байба бегут к машине. Подбегают.
Алекс открывает двери, усаживает Байбу на заднее сидение.
Лия: – Что случилось? Что за чертовщина?
Алекс: – Гони. По-моему, у него там куча видеокамер.
Картина третья
Домик у моря.
Лия, Байба и Алекс сидят на улице. Рядом с домиком.
Байба: – Дядя Алекс, а когда вы меня отвезете к маме?
Алекс: – Байба, я думаю, что мама сама приедет сюда. Завтра тетя Лия поедет в город и привезет ее.
Байба: – А почему мне нельзя к ней поехать?
Алекс: – Вы завтра уедете вместе с ней. Так тебя устроит?
Байба: – Устроит.
Лия: – Хорошо, что аптечка в машине есть. Рану на губе обработали.
Алекс: – Байба, почему он тебя бил?
Байба: – Не знаю. Он давно стал очень злой. Как бабушка умерла. А бабушка была доброй. Но раньше он меня не бил. Только орал. Мы с мамой с ним почти не общались.
Алекс (достает из пакета яблоко): – Яблоко хочешь?
Байба: – Хочу, но не могу. Губа болит.
Лия (обнимает девочку, целует в голову): – Бедный ребенок. Я уеду, ты, пожалуйста, не забывай обрабатывать рану (к Алексу).
Алекс: – Хорошо.
Байба: – Еще он говорил, что бабушка оставила нам много денег, но получим мы их только через год.
Алекс: – Ясно. Лия, вот бумага, которую я взял в доме. Посмотри ее.
Лия: – Бумага?
Алекс (делает знаки глазами): – Ну да. Почитай.
Лия поднимается, отходит. Читает завещание.
Лия: – Это не подлинник. Копия. Подлинник у нотариуса вероятно. В любом случае, надо мать Байбы искать.
Байба: – Да зачем же ее искать. Я знаю телефон. Позвоните и все.
Лия: – Тут сотовый не берет. В городе позвоню. Говори номер. И адрес.
Байба: – 455-55-70. Зеленая улица, дом 10. Квартира 2.
Лия забивает информацию в свой телефон.
Лия: – Если все будет хорошо, то завтра я вернусь с ней.
Байба: – Это замечательно… А мой телефон остался у дедушки (грустно).
Алекс: – Ты посиди, нам надо с тетей Лией поговорит.
Отходят в сторону.
Лия: – Неужели он мертв?
Алекс: – Похоже, что мертв. Меня трясет до сих пор. Хорошо, что ты ждала нас далеко от дома. Я так и не понял, есть там охрана или нет. Но камер там море.
Лия: – Я тебе привезу одежду другую из города. Они проверят его звонки, как только найдут тело. Тебе же он тоже звонил?
Алекс: – На сотовый – да. Один раз звонил. Я ему сам его дал.
Лия: – Рано или поздно выйдут на тебя. Тебе надо уезжать. Может, я отвезу Байбу к матери сегодня, а тебя завтра в аэропорт?
Алекс: – А если матери нет дома? Ты представь, что ты привозишь к ней избитого ребенка. Она же не в себе. Я ее на станции видел. Истеричка.
Лия: – А если сюда привезу, ей будет веселей?
Алекс: – Ну, не знаю. Знает ли Нина о существовании завещания? Вот, что важно. Мне кажется, ее мать не просто так меня вписала туда и обманула мужа с моим мнимым отцовством. В любом случае тебе нужно найти ее и поговорить.
Лия: – Так ты все-таки не отец?
Алекс: – Нет, не отец. Я посмотрел фотографии. Я ее знал, но это даже дружбой назвать было нельзя. Просто знакомство.
Лия: – Я ее видела? Знаю?
Алекс: – Возможно. Но мне кажется, что все-таки нет.
Лия: – Как выглядит?
Алекс: – На первом курсе или перед смертью?
Лия: – В молодости, зачем мне знать, как она выглядела перед смертью?
Алекс: – Помнишь, такая она была вся наивная, веселая. Милая такая девочка. Светлая, небольшого роста. Она даже немножко кругленькая была. Пухленькая. На третьем этаже жила.
Лия: – Смутно, но что-то припоминаю. Вроде вы с ней редко общались.
Алекс: – Редко.
Лия: – Интересно, зачем же она соврала?
Алекс: – Я хочу разобраться…Но вот надо ли? По идее нужно бежать отсюда. И как можно скорей.
Лия: – Но на камерах будет видно, что ты не виноват.
Алекс: – Ты не знаешь нашей системы правосудия? Да и что там будет видно? Что я толкнул его, он упал и умер? Звук-то, скорее всего, там не пишется.
Лия: – Да, дело будет громкое. Я, думаю, что в понедельник я буду знать все.
Алекс (обнимает Лию): – Спасибо тебе. Чтобы я без тебя делал?
Лия: – Уже бы сидел в изоляторе (улыбается).
Алекс: – Так быстро? (улыбается)
Лия: – Ну, сегодня вполне бы уже мог. Или прятался бы у меня дома. Боюсь, что у Иосифа есть охрана, и у них есть информация о тебе. Он не последний человек в нашем городе.
Алекс: – Почему же они не отреагировали?
Лия: – Он мог отпустить их в этот день. Он ведь внучку похитил на вокзале. Не пойму, я только, зачем ему это…Какие-то странные поступки. Будто он мстил и дочери, и внучке…
А зачем ему лишние свидетели? Какая бы охрана не была бы преданная, но это чужие глаза.
Алекс: – А камеры? Они же все пишут.
Лия: – Я так понимаю, наверху камер нет. Ну и что такого, приехал дедушка с внучкой. Никто же не видел, что он ее бил и запер в чулане. Эх, Алекс, ну ты и вляпался…
Алекс: – Мне кажется надо ехать на машине. Никакого аэропорта. У меня на поезд куплен обратный билет, но, видимо, он уже пропал. Рисковать я не буду. Хотя твои товарищи вполне могут работать не так быстро, как могли бы. Может этого Иосифа никто и не нашел до сих пор. А если билет обменять на поезд, и уехать завтра? (задумывается)…. Нет, я все-таки останусь. Пока ты мать не привезешь, и все не выяснится окончательно.
Лия: – Хорошо. Давай так.
Возвращаются к девочке. Она сидит и играет камушками.
Байба: – Тетя Лия, а это чей дом?
Лия: – Это папы моего. Он уже старенький очень. Он тут рыбачил.
Байба: – Это дача?
Лия: – Вроде и не дача. Просто рыбацкий домик. Тут и не растет ничего. Сама посмотри. Море да скалы.
Байба: – А тут есть свет?
Лия: – Электричество? Нет, Байба. Тут есть газовый баллон. Можно готовить. А света нет. Вечером темно. С фонарем надо ходить.
Алекс: – Байба, а как тебя мама зовет? Ласково?
Байба: – Байбочка или Баюшка.
Алекс: – А маме сколько лет?
Байба: – 26.
Алекс: – А тебе ведь 12?
Байба: – Будет скоро. Пока 11.
Лия и Алекс переглядываются удивленно. Лия разводит руками.
Алекс: – Мы же что-то купили, Лия? Поесть.
Лия: – Да, я чуть попозже приготовлю и поеду назад. Холодильника тут нет. Но есть ледник. За домом.
Байба: – А что такое ледник?
Лия: – Это как погреб. Только там лежит кусок льда.
Байба: – И он не тает летом?
Лия: – Я тебе его покажу. Не тает (улыбается).
Алекс: – Плохо, что тут телефон не берет…
Лия: – Может быть, все-таки это не так плохо?
Алекс: – Получается, что вся связь через тебя. Может, Луке позвонишь?
Лия: – Я не думаю, что стоит ему звонить. В крайнем случае, если что-то изменится, или нужна будет помощь – позвоню.
Алекс: – Ты постарайся отыскать Нину. Если получится, то сегодня.
Лия: – А как иначе?
Алекс: – Ты адрес запиши.
Лия: – Я уже записала.
Байба: – А можно ледник посмотреть?
Лия: – Пойдем, покажу (берет Байбу за руку). Идет к углу дома. Открывает крышку.
Лия рассказывает о леднике. Байба слушает.
Алекс вытаскивает копию завещания и читает. Удивленно читает выборочно вслух (негромко):
– Я, Елена Барт…завещаю…половину своего состояния…которое находится на счете Центрального Государственного банка номер 407 081 1507 1969 и составляет на 1 июля сего года …. один миллион триста тридцать четыре тысячи долларов…Сколько? (удивленно-скептически)…
Возвращается Лия и девочка.
Алекс (приглашает отойти в сторону): – Лия, ты на сумму обратила внимание?
Лия: – Обратила. Только уже забыла.
Алекс: – А ты посмотри сюда внимательно (показывает графу в завещании).
Лия: (смотрит): – С ума сойти…Близок локоток, да не укусишь.
Алекс: – Ты думаешь, я от этих денег голову потеряю?
Лия: – Они твои. По закону. Вот только как ты их получишь? Сдаваться надо, и нанимать хорошего адвоката. Что думаешь?
Алекс: – Я так делать не буду.
Лия: – С такими деньгами дело выигрышное.
Алекс: – Да не имею я никакого отношения к ним. Они не мои. И не могут быть моими.
Лия: – Не поверю, что тебя деньги не интересуют.
Алекс: – Эти деньги, что есть, что их нет. Мне нет до них дела.
Лия: – Но там твое имя и фамилия.
Алекс: – Я, конечно, могу совершить благодарный поступок, пойти под следствие, выиграть дело, чтобы потом отдать мои деньги Нине и Байбе. Но…Я не могу. У меня тоже есть семья. Я бы хотел убраться отсюда и все.
Лия: – Знать бы наверняка, убил ты его или нет…
Алекс: – Я? Ты мне не веришь?
Лия: – Меня там не было.
Алекс: – Это в тебе профессиональный интерес говорит или карательная сущность вашей организации?
Лия: – Зря ты меня обижаешь. Сейчас все в моих руках, между прочим.
Алекс: – Я думаю, что все в руках Господних. Но ты-то…так не думаешь?
Лия: – Я от этого далека.
Алекс: – Это все иллюзия. Самообман. Ты к этому намного ближе, чем ты считаешь. Лия, что с тобой? Ты передумала помогать мне…?
Лия: – Алекс, успокойся. Я постараюсь тебе помочь. Но убийство по неосторожности – тоже убийство.
Алекс: – Да он сам на меня набросился. А если бы ребенок там задохнулся в этой кладовке?
Лия: – Это, конечно, в твою пользу…Не переживай.
Алекс (с недоверием): – Трудно не переживать, когда из-за тебя погиб человек. Да еще так нелепо…Хотя вроде и нет моей вины…А она все равно есть.
Подходит Байба:
– Дядя Алекс, я кушать хочу. Можно мне что-нибудь съесть.
Лия: – Ой, Байбочка, девочка. Сейчас я яичницу пожарю. Будешь?
Байба: – Буду.
Алекс: – Ты и яйца купила? Ну, ты и хладнокровный человек.
Лия: – А что паниковать? Вы же тут два дня точно проведете.
Алекс: – Да я как в тумане был.
Лия: – Ты лучше с ребенком поговори. Я пошла готовить.
Уходит в дом.
Алекс: – Байба, можно тебя спросить?
Байба: – Конечно…
Алекс: – А где твой папа?
Байба: – Папа? Мама говорит, что он уехал в другую страну.
Алекс: – А ты его видела?
Байба: – Никогда не видела. Только на фотографии.
Алекс: – А хотела бы увидеть?
Байба: – Не знаю. Если бы он хотел, он бы сам приехал.
Алекс: – А если он не может?
Байба: –Почему?
Алекс: – Болеет. Или нет денег – приехать.
Байба (пожимает плечами): – Откуда же я знаю. Мама тоже не знает.
Алекс: – Нет с ним связи никакой. Так получается?
Байба: – Наверное.
Алекс: – А бабушка долго болела?
Байба: – Не долго. Осенью заболела, а летом умерла. Дедушка много денег потратил, чтобы ее вылечить. Но ничего не помогло.
Алекс: – А за границу, почему не увезли ее лечить?
Байба: – Дедушка хотел, но бабуля не согласилась. Сказала, что тут хочет умереть. Мне кажется, что она не хотела жить. Совсем.
Алекс: – Почему же так?
Байба: – Она на дедушку обиделась. Из-за мамы.
Алекс: – Из-за мамы? Почему?
Байба: – Мама даже из дома ушла. Они ругались с дедушкой.
Алекс: – А вы к бабушке приезжали часто?
Байба: – Мы к ней не приезжали. Только когда я была маленькая, приезжали. А когда я пошла в школу – редко. Несколько раз, когда дедушка уезжал из города. А так – она сама к нам приезжала.
Алекс: – А в больницу к бабушке?
Байба: – Мама спрашивала знакомую медсестру, когда дедушка уходил, и мы ехали к бабушке, чтобы с ним не встречаться.
Алекс: – А на похоронах были?
Байба: – Были, но стояли в стороне.
Алекс: – А кто тебя посадил на поезд, когда ты ко мне в купе попала?
Байба: – Это бабушкин брат.
Алекс: – У нее брат есть?
Байба: – Не родной. Двоюродный. Я у него в гостях была.
Он тоже дедушку не любил.
Алекс: – А больше у бабушки нет родных?
Байба: – Не знаю. Вроде нет. У бабушки была мама. Я ее не помню. Она умерла.
Лия выходит из дома:
– Я накрою тут. На улице. Алекс помоги мне.
Байба: – Я тоже помогу.
Лия и Алекс выносят стол и табуреты на улицу. Выносят еду, и ставят на стол:
Сковороду с яичницей, хлеб. Масло. Вино. Сок. Стаканы.
Садятся за стол.
Лия: – Проголодались?
Байба и Алекс (почти в один голос): – Как волки…(смеются).
Лия: – Вина? (обращается к Алексу)
Алекс: – Давай.
Лия наливает полный стакан. Алекс выпивает залпом, как водку. Все начинают есть.
Внезапно гремит гром.
Алекс: – Сейчас, похоже, ливень пойдет. Такая маленькая тучка, а зависла прямо над нами.
Давайте быстрее. А то не успеем поесть.
Лия и Байба смеются.
Байба: – Я люблю мокнуть под дождем.
Алекс: – Может, унесем стол в дом?
Лия: – Алекс, успокойся. Выпей еще.
Наливает ему еще вина. Алекс пьет.
И начинается ливень. Алекс и Лия бегут к дому. Байба остается под дождем и вытягивает руки вверх. Кричит от радости.
Алекс: – Байба, давай в дом, промокнешь…
Байба не реагирует. Смеется и мокнет.
Алекс выскакивает из дома и пытается поймать Байбу, чтобы утащить в дом. Она смеется и уворачивается. Алекс, поскальзывается, и падает в лужу. Лежит и смеется. Лия тихо выходит под дождь и улыбается.
Картина четвертая
Дом Нины. Старый двухэтажный дом. Вход в квартиру выходит на улицу. Лия подходит к дому. Находит квартиру номер 2. Нажимает кнопку звонка. Нет ответа. Жмет настойчиво и долго.
Наконец дверь распахивается. На пороге заплаканная Нина в домашнем халате. Удивленно-испуганный взгляд.
Нина: – Вы кто?
Лия: – Я знакомая вашей мамы, не бойтесь, пожалуйста. Мы можем поговорить?
Нина: – О чем?
Лия: – Я работаю в прокуратуре. Вот мое удостоверение. Прошу вас. Нам нужно поговорить…
Нина: – Про Байбу? (недоверчиво)
Лия: – Позвольте мне войти…Или может быть пройдемся по улице?
Нина: – У меня беспорядок. И мне нехорошо.
Лия: – Едва ли меня смутит ваш беспорядок. Но это ОЧЕНЬ важно.
Нина: – Ладно. Входите.
Комната – хорошая обстановка, в современном стиле, но в ней, действительно, беспорядок. На газетном столике пепельница с кучей окурков, начатая бутылка виски. Стакан с недопитым напитком. Постель разобрана. На полу газеты и журналы. Валяются какие-то вещи.
Нина: – Извините. Я прилягу и послушаю вас на постели. Мне не важно.
Лия: – Зря вы пьете.
Нина: – Пришли мне нравоучения читать?
Лия: – Нина, вы, пожалуйста, выслушайте меня внимательно. Если сможете, конечно.
Нина: – Вон тряпки с кресла на пол сбросьте и садитесь.
Лия аккуратно сдвигает вещи и садится.
Лия: – Нина, ваша дочь нашлась.
Нина вскакивает. Теперь окончательно понятно, что она с похмелья.
Нина: – Где она? (бросается к Лии)
Лия (удивленно): – Успокойтесь, с ней все в порядке. Она в надежном месте. Мы нашли ее и увезли в надежное место.
Нина: – Кто нашел? В какое место? (закуривает)
Лия: – Вы спокойно можете меня выслушать?
Нина: – Не могу. Я ненормальная (ходит по комнате, ее трясет).
Нина берет стакан с виски, допивает. Садиться на кровать, обхватывает себя руками.
Лия: – Может лучше чаю? Крепкого?
Нина: – К черту. У меня нет чая.
Лия: – Ваша дочь была у вашего отца. И мы забрали ее оттуда.
Нина: – Сволочь. Жаль, не убила его в свое время. Я подозревала, что это его рук дело…А полиции – что? Я им сказала «Проверьте его дом…» Думаете, проверили? Как бы ни так. Он мне не отец.
Лия: – Извините. Отчим.
Нина: – Дерьмо он, а не отчим. Поскорей бы уже сдох.
Лия: – Нина, мы поедем к вашей дочери и вернемся вместе с ней и с вами назад. Домой.
Нина: – Отлично. Но я как выжатый лимон. Пила я. Понимаете? Два дня. Как ребенок пропал.
Лия: – Понимаю. Может вам душ принять, а я вам таблетки куплю от похмелья?
Нина: – По пути купим. Душ? Неплохо бы…
Лия: – Только я должна вам всю историю рассказать. И еще – очень прошу не вмешивать полицию, и как только вернетесь с дочерью домой, забрать свое заявление и сообщить, что дочь нашлась.
Нина: – Они спросят, где она была…
Лия: – Скажите, что ушла к подруге. Поругалась с вами и ночевала у подруги и не звонила. Правда…Есть одно обстоятельство, что боюсь, что эта версия рассыплется в прах…
Нина: – Что за дрянь приключилась?
Лия: – Вы о завещании знаете? Вам мать оставила половину своего состояния.
Нина: – Этот старый урод говорил. Как раз год прошел. И оно должно вступить в силу. Как я понимаю, скоро. Нотариус позвонит и скажет. Не вижу проблемы…
Лия: – А вы его видели? Знаете его содержание?
Нина: – Нет. Не видела и не читала.
Лия: – А вторая половина кому – вы знаете?
Нина: – Кому? Иосифу?
Лия: – Вашему отцу. Настоящему.
Нина: – Вот как?…За что же интересно…? И откуда он возьмется? Он существует?
Лия: – К сожалению, этого я не знаю. Но в завещании ваша мать назвала отцом совсем другого человека. Понимаете? Не настоящего отца. Обманула она Иосифа.
Нина: – Обманула? Отец не отец. Я точно плоха. Ни черта не понимаю.
Лия: – Ну, она назвала в завещании реального человека вашим отцом, а он говорит, что он вам не отец.
Нина: – У меня сейчас мозги разорвутся.
Лия: – Это я… Все не так объясняю. Он сейчас с вашей дочерью. Он приехал сюда, чтобы ознакомиться с завещанием. Он сейчас с Байбой. Он хороший и добрый человек.
Нина: – Он у Иосифа был что ли? И забрал там Байбу?
Лия: – Блестяще мыслите (улыбается). И похмелье не помеха.
Да. Иосиф пригласил его, чтобы показать копию завещания. Предварительно, так сказать. А там была Байба. Иосиф ее запер в кладовке.
Нина (комкает сигарету, вскакивает): – Сука. Когда же его Бог к себе возьмет…Точнее, не Бог…А чёрт. Чтобы он там мучился до конца Света.
Лия: – Алекс. Так зовут вашего псевдоотца. Он Байбу вытащил оттуда, и я их увезла.
Нина: – А этот вырожденец? Иосиф? Он что ее просто так отдал? У него там и охрана есть.
Лия: – Вроде бы охраны не было. Иосиф, судя по всему…
умер.
Нина: – Что? Что вы сказали? УМЕР?
Лия: – Да. Если нет никакой ошибки.
Нина: – Этот…как его…
Лия: – Алекс.
Нина: – Да. Он его прикончил что ли?
Лия: – Он не виноват как будто.
Нина: – Что значит как будто. Я его и не виню. Если он его отправил в ад, это святой человек.
Лия: – Он случайно его толкнул, а Иосиф ударился головой.
Нина: – Молодец какой. Настоящий мужик. Есть на земле справедливость.
Лия: – Но его теперь будет полиция разыскивать. Понимаете?
И на камерах наблюдения будет видно, что Иосиф в этот день приезжал с внучкой. А потом Алекс с ней убежал. Понимаете? Я даже не знаю, как быть…Я сказала, что вам надо забрать заявление. А теперь вот думаю, что не надо ничего делать…
Нина: – Типа будут искать и дочь, и Алекса…
Но я думаю, что можно деньги получить, и валить отсюда.
Через неделю я свою долю получу. И вперед. За границу. А вы не знаете, сколько там денег?
Лия: – Около семисот тысяч долларов.
Нина: – Мамочка моя милая…(начинает плакать).
Внезапно замолкает: – А вы знаете?
Лия: – Что?
Нина: – Иосиф мужа моего убил.
Лия: – Убил? А вы замужем были?
Нина (сквозь слезы): – Не была, но какая разница. Я из дома в 14 лет ушла. Начала с травы, потом на героин подсела. Он мне помог. Если бы вы знали, что он был за человек. Байба его дочь.
Лия: – Он старше вас был?
Нина: – Да, ему 35 было…
Лия: – Но выходит он с вами, с несовершеннолетней…
Нина: – Да мне наплевать, что и как выходит…Я с тех пор, к этой заразе не прикасаюсь. Он меня любил. Понимаете, что такое ЛЮБОВЬ? Настоящая? Он умереть был готов за меня. А я за него.
Лия: – И как же это случилось?
Нина: – Убийство? Не знаю. Когда Байба родилась, этот гад, Иосиф, как с цепи сорвался. Типа, обесчестили дочь…А сам приставал ко мне в 13 лет. Замучил меня, я и сбежала. Полгода по вокзалам да по притонам скиталась. Он меня искал, сука. Два раза домой возвращал. Но потом я познакомилась с Иваном. Он был врач. Я в больницу попала. Еле спасли. Он меня и спас. А потом к себе забрал жить. Мать приезжала ко мне. Она была рада, что я в себя пришла, и с «герыча» слезла. И внучке была рада. И Иван ей нравился. Иосиф хотел его посадить. Но мать упросила не делать этого. Всё держали в секрете. А когда Байбе было полгода, Иван пропал.
Лия: – Пропал?
Нина: – Да, ушел на работу и не вернулся. Я чуть с ума не сошла. Не могли найти….Я в его квартире осталась жить. Пока его родственники не поперли меня оттуда. Тоже сволота редкая. Мать квартиру мне сняла. И я жила там с Байбой. Я все умею делать. Мне 15 было, а никто бы не сказал. Я взрослая уже совсем была…Пропал он. Да. В декабре. А весной нашли его в заливе. А этот мерзавец , Иосиф, говорил мне, что убьет его и в море выбросит. Не сам, конечно. Попросил бандитов своих. Он его убил. Точно.
Лия: – А полиция, что сказала?
Нина: – Полиция? Он тогда мэром города был…
Что она скажет? Утопился. Ага, пошел и утопился.
Лия: – Ну, может, его совесть замучила, что он с девочкой живет…
Нина: – Да он любил меня. Ребенок у нас был…Ни записки, ничего не оставил. Мне потом его знакомая – врач сказала, что он с работы вышел и его в машину посадили в какую-то. И увезли. Думаете, что кто-то искал эту машину??? Он на работу на трамвае ездил. Три остановки от дома. Рядом совсем….
Зачем ему в машину садиться?
Лия: – Нина, ехать нам часа два. Не близкий путь.
Нина: – Сейчас, я попробую собраться.
Лия: – Только не пейте больше. Прошу вас.
Нина: – Я уже не могу пить.
Нина встает, ходить по комнате, пытается прибраться.
Лия: – Нина, давайте я сама. А вы идите в душ. Лия собирает вещи с пола, аккуратно их складывает на столе и на кресле.
Нина: – Сейчас. Погодите (ее продолжает трясти).
Нина закуривает и ложится на кровать.
Лия: – Может быть, завтра поедем?
Нина: – Я по доченьке уже очень соскучилась. Она ведь у дяди Петра отдыхала почти две недели. Я должна была ее встретить на вокзале. Две недели не видела ее.
Лия: – А помните человека, который ехал с Байбой в одном купе? И на которого вы накричали?
Нина (приподнимается): – Да, а что?
Лия: – Это и есть Алекс.
Нина: – Смешно…
Лия: – Что смешно?
Нина: – Все смешно (затягивается) …Но он крепкий мужик. Какой же он молодец. Я теперь буду за него до самой смерти молиться…Он рука Господня.
Лия: – Вы серьезно говорите?
Нина: – А что? Я всегда серьезно говорю.
Лия: – Нет, ничего. Странно все это…
Нина: – Думаете, что я падшее создание и не могу в Бога верить? Типа оторвана и брошена на обочину жизни?
Лия: – Я этого не говорила…Просто, у меня в голове не укладывается ваше прошлое, настоящее и ваша вера…
Нина: – А не надо ничего укладывать. Принимайте, как есть и не думайте. Алекс…А он женат?
Лия: – Да. Дети уже учатся в университете. Взрослые. Почти как вы.
Нина: – Говорите, что он отрицает, что он мой отец?
Лия: – Я думаю, что он все-таки правду говорит… А вам важно, кто ваш отец?
Нина: – Хотелось бы, чтобы он был хороший человек. Конечно, уже не важно. Я довольно долго считала своим отцом Иосифа. Но в душе чувствовала, что он мне чужой. И он это чувствовал. А потом мать сказала мне, что он мне не родной….
Лия: – Наверное, зря это она сказала?
Нина: – Зря? Да я и сама догадывалась… Вот и пусть теперь в аду горит…Туда ему и дорога.
Лия: – Неужели ничего хорошего он не сделал для вас?
Нина: – Может, и сделал. Да только плохого намного больше.
Нина закуривает следующую сигарету.
Лия: – Нина, вы много курите…Извините, конечно.
Нина: – Это нервы. Я нервная очень. Сейчас докурю и все…
Больше не буду.
Нина встает с кровати. Ее немного пошатывает.
Лия: – У меня много времени, Нина. Можете не спешить, но хотелось бы добраться до темноты. Там дорога в конце плохая.
Нина смотрит (несколько невменяемо) на Лию.
Нина: – Дорога? Да…Плохая дорога. Я сейчас. Сейчас.
Лия: – Вам помочь? Проводить в душ?
Нина: – Нет. Я сама. Уже иду.
Снова садится на кровать. Трет руками голову.
Лия: – Вы часто пьете?
Нина: – Я не пью.
Лия: – Ну как же…
Нина: – Редко. Не волнуйтесь. Байба этого не видит.
Встает, поворачивается спиной, скидывает халат. И абсолютно голая уходит.
Картина пятая
Алекс у дверей в квартиру Луки. Стучит. Он вместе с Байбой.
Квартира Луки: Квартира меломана, огромные колонки на полу, несколько музыкальных центров, удобные кресла и диван. Журнальный столик. На стенах плакаты старых и современных рок-групп. На столе маленькая бутылочка водки. Рюмка. Стакан с недопитым чаем с лимоном.
Лука открывает дверь:
– Вот так неожиданность…Алекс, ты что? Раньше приехал?
Входит Алекс и Байба.
Алекс обнимается с Лукой.
Алекс: – Ну, здравствуй, дорогой. Так сложились обстоятельства. И я приехал чуть раньше.
Лука (с интересом): – А это твоя? (глазами указывает на Байбу) Младшенькая?
Байба: – Здравствуйте!
Лука: – Здравствуй, милое создание.
Алекс смотрит на Луку – Лука не совсем трезв.
Алекс: – Это не моя дочь. А ты, я смотрю, уже успел заложить?
Лука: – Да что-то ты, лечимся мы…Здоровья ради.
Алекс: – Ну, понятно.
Лука: – Вы не желаете?
Алекс: – Я не желаю, к тому же я с ребенком.
Лука: – Да что же вы в дверях-то…Входите, располагайтесь, чувствуйте себя как дома.
Я сейчас музычку включу. Что хотите? Олфилда хотите? Старенького? Shadow on the wall?
Алекс: – Ставь, что хочешь…
Лука: – А вас мадмуазель, как величают?
Байба: – Байба.
Лука: – Вот так имя…Необычное. Я такого никогда не слышал.
Байба: – Я знаю.
Байба садится на диван. Алекс в кресло.
Лука: – Чайку? С лимончиком? У меня печенье есть, конфетки.
Алекс: – Давай.
Лука: – А ты когда приехал?
Алекс: – Меня Виктор привез.
Лука хлопочет с чаем, включает Олдфилда:
– Виктор? Как Виктор? Откуда? Ты же на поезде должен был приехать.
Алекс: – Да я на поезде и приехал. Позавчера. Меня к тебе Виктор привез…
Лука: – Так ты у Виктора остановился?
Алекс: – Не совсем. Я у тебя побуду денек-два? Не против?
Лука: – Ну, если только денек. У меня завтра жена возвращается с дочерью.. Ну, ты же сам знаешь, она не любит, когда пьют. И когда чужие живут у нас. У меня целый месяц Виктор жил…
Алекс: – Виктор?
Лука: – Другой, мы работали с ним вместе. Он в Китае работает. Останавливался у нас. Супруга была очень недовольна. Ты извини, сам понимаешь…
Алекс: – Я что пью? Ты в своем уме?
Лука: – Ну, а как же…Ты же приехал. Надо отметить…
Алекс: – Я тебя понял, Лука. Я завтра уеду. Когда жена приезжает?
Лука: – К обеду.
Байба: – Дядя Алекс, а можно мне журналы посмотреть (показывает на книжные полки с кучей музыкальных и прочих журналов).
Алекс: – Журналы твои можно посмотреть? (к Луке)
Лука: – Конечно, конечно…
Алекс кивает Байбе.
Лука разливает чай, ставит на стол сахар, лимон:
– Угощайтесь. Что Бог послал.
Алекс берет стакан с чаем, кладет сахар, лимон. Пьет чай.
Лука: – А может чего покрепче? (поднимает со стола бутылочку водки). А?
Алекс: – Лука, я не хочу.
Лука: – Ну, наше дело предложить…(наливает себе рюмку и залпом выпивает). Эх…хорошо….
Алекс смотрит печально на Луку.
Лука (оживляется, подсаживается к Алексу): – Ну, как сам-то? Семья?
Алекс: – Все хорошо. Дети учатся. Жена работает.
Лука: – Понятненько-понятненько.
Алекс: – А твои как?
Лука: – Мои? Да вот жена на море уезжала. К сестре. У нее дом у моря. Хорошо.
Алекс: – А дочь как?
Лука: – А что дочь?
Алекс: – Ты писал, что она…
Лука: – Да все отлично. Английский язык учит…Да…
Алекс (в недоумении): – Английский язык?
Лука: – А что думаешь, что у меня дочь дура совсем?
Алекс: – Ты же сам мне писал…
Лука: – Да мало ли что я писал. Думаешь, что олигофрен не может изучать английский? Да? (с обидой и вызовом)
Алекс: – Не кипятись, старичок. Остынь.
Лука: – У нее просто задержка в развитии. Понимаешь? Она не такая, как все. Ей нужно время, чтобы адаптироваться среди сверстников. Нет у нее олигофрении.
Алекс: – Лука, ты успокойся… Я ведь ничего не сказал тебе обидного.
Лука: – Ты подумал…
Замолкают оба.
Лука: – А чья это девочка (тихо)?
Алекс: – Это внучка нашей общей знакомой. К сожалению, год назад она умерла.
Лука: – Вот как…Не пойму. А почему она с тобой? И синяк у нее под глазом…
Алекс: – Упала. Понимаешь? Ребенок падает иногда. Непоседа.
Лука: – Непоседа? И губу разбила?
Алекс: – Да, неудачно упала.
Лука: – А что за знакомая?
Алекс: – Очень удивишься. Представляешь, это внучка той девушки, которая жила над нами, на третьем этаже.
Лука: – В общаге? Да я же не жил с вами. Я жил на четвертом.
Алекс: – Не помнишь? Она такая светлая была, миленькая очень, такая…Сама невинность. Ну, очень приятная девчонка. Помнишь? Ну, напряги мозги.
Лука: – Не….Не помню. А звали как?
Алекс: – Елена.
Лука: – Ну, Алекс…Елена…Лен было миллион.
Алекс: – Она недолго в общежитии жила. Потом съехала на съемную квартиру.
Лука: – Не помню. И что умерла? Вроде же молодая…
Алекс: – Рак. Сейчас это сплошь и рядом.
Лука: – А я вот водочкой защищаюсь. Предохраняюсь, так сказать…
Алекс: – Мне позвонить надо, ты не против?
Лука: – По городскому?
Алекс: – По сотовому, можно я на кухню уйду?
Лука: – Да, пожалуйста….
Алекс выходит из комнаты. Лука сидит в кресле, слушает музыку. Байба с увлечением рассматривает журналы, что-то типа Вог, Космополитан и Роллин Стоун.
Алекс набирает номер Нины.
Алекс: – Нина?
Нина: – Да. Это кто?
Алекс: – Не дергайтесь, прошу вас. Это Алекс. Знаете кто я такой?
Нина: – Да.
Алекс: – Значит, и объяснять ничего не надо. Если рядом Лия, сделайте вид, что разговариваете со своим знакомым. Понятно? Больше ни слова. Слушайте меня.
Нина: – Да.
Алекс: – Я нахожусь с Байбой по адресу…Запоминайте!!! Восточная улица, дом 69, квартира 7. Восточная, шестьдесят девять, семь. Восточная, шестьдесят девять, квартира семь. Постарайтесь, чтобы Лия ничего не знала о нашем разговоре, а просто привезла вас домой, а сами возьмите такси и приезжайте за Байбой сюда. Только не сразу. Минут через двадцать, как Лия уедет. Понятно? Все. Я отключаюсь. Жду.
Алекс возвращается в комнату:
– Байба, скоро мама приедет за тобой.
Байба: – Здорово, а как скоро?
Алекс: – Ну не знаю. Мы подождем ее здесь. Ты же не против, Лука?
Лука: – Нет, конечно. Только вот поесть у меня ничего нет.
Алекс: – Потерпим.
Алекс садится на диван:
– А ты совсем не готовишь, когда жены нет?
Лука: – Ну, редко…А зачем мне?
Алекс: – Ну, да. У тебя другое горючее.
Лука: – Смеешься надо мной? А вы помогли мне хоть раз? Отвезли к врачу? Полечили меня?
Алекс: – Это должен был сделать я? Я тут вообще-то не живу. Да и зачем ты придумываешь? Ты же лежал в наркологии раз пять…
Лука: – Надо было в хорошую клинику…А не в государственную.
Алекс: – Это должен был сделать кто-то??? Не ты сам?
Лука: – Друг познается в беде. А если друг только осуждает, то какой он друг?
Алекс: – У тебя все друзья миллионеры и альтруисты?
Лука: – Друг должен последнее отдать.
Алекс: – И ты часто отдавал последнее? Семья твоя голодала ради помощи другу?
Лука: – Я больной человек. Небогатый…Зачем ты меня мучаешь?
Лука закуривает.
Алекс: – Тут ребенок.
Лука: – Я, между прочим, у себя дома…
Алекс пожимает плечами.
Лука: – А когда ее мама приедет? (показывает на Байбу).
Алекс: – Ты не грузись. Приедет, и мы сразу уедем. Думаю, что часа через два…А может и быстрей. Я не знаю, где она сейчас. Может уже дома. Тогда минут двадцать. Мы тебе не побеспокоим больше.
Лука: – Да я просто так спросил… Вы хоть до утра можете оставаться.
Алекс: – Это было бы совсем неудобно. Ни тебе, ни нам.
Лука: – Так я не понял, откуда девочка-то? Ты ей кто?
Алекс: – Я ей, в общем-то, никто.
Лука: – Тут без бутылки не разберешься, да?
Алекс: – Разберешься, но я тебе потом объясню. Ни при ребенке.
Лука: – Потом? А ты, кстати, решил, где остановишься? И где ты был эти дни?
Алекс: – Меня за город пригласили, на море. На пару дней. Погода видишь, какая хорошая стоит. Приехал и сразу на море. Старые друзья.
Лука: – Хм…Понятно. А представляешь, заходил в прокуратуру неделю назад…И кого я там встретил? Догадаешься?
Алекс: – А ты зачем туда заходил? К Альберту?
Лука: – Какой догадливый….
Алекс: – Продолжаете употреблять после работы? Как и 20 лет назад?
Лука: – Святое дело…
Алекс: – Верны традициям.
Лука: – Ну, а как по-другому? Да, ты догадайся, кого я там встретил…
Алекс: – Неужели женщину?
Лука: – Точно.
Алекс: – Нашу общую знакомую? Верно?
Лука: – Догадался?
Алекс: – Сейчас попробую…
Лука: – Ну…Это же легко…Ну…
Алекс (демонстративно): – Не получается…
Лука (с удовольствием): – Лию…
Алекс: – Вот так встреча. И давно ты ее не видел?
Лука: – Лет десять не видел.
Алекс: – Поговорили?
Лука: – Ну, нет…Не поговорили. Ты знаешь, она меня не узнала, мне кажется. Или сделала вид, что не узнала… Я с ней поздоровался, а она автоматически сказала «Здравствуйте» и пошла дальше. Наверное, приняла меня за кого-то из прокуратуры.
Алекс: – Ну и как она?
Лука: – Выглядит? Отлично выглядит…Ты знаешь, она ведь тогда. В универе. После тебя ко мне пришла…
Алекс: – Уу…И…Ты не отказал?
Лука (довольно и похотливо улыбается): – Нет. Зачем отказывать? Если женщина хочет.
Алекс: – Говори потише. Тут ребенок.
Лука (чуть тише): – Зачем отказывать?…Конечно, нет. Она сама пришла. Села на кровать и молчит. А я телевизор смотрю. Говорю: «Чего пришла?». Улыбается загадочно…Я ей в шутку и говорю: «Сексом пришла заниматься?» А она отвечает: «Ну, да». Я даже не делал ничего. Говорю: «Ну, прошу, только давай все сама…» Она сама все и сделала.
А я и футбол посмотрел, и ее поимел. Точнее сказать, она меня…(смеется гаденько)…
Алекс: – Мерзкая история. Впрочем, все наша жизнь тогда была на дне. Богема с помойки.
Лука: – Я так не считаю. Я ни на какой помойке не жил. Я себя уважаю.
Алекс: – А валяться в собственной блевотине в общественном коридоре?
Лука: – Это издержки. Поиски себя. Своего я. Да и было-то это только пару раз…
Алекс: – Считаешь, что это было хорошее время?
Лука: – Это было упоительное время. Лучшее время. А ты разве не помнишь, как нам было здорово? Вино, книги, музыка. Свобода…Кино.…Музыканты. Илюшка…Илюшку-то помнишь? Он сейчас звезда. Почти мировая…
Алекс: – По-разному было. Илья? Насчет мировой – ты, брат, загнул. А ты его слушаешь?
Лука: – Ну, а как же? Он же свой. Наш. Все альбомчики есть. Хочешь, поставлю?
Алекс: – Избавь меня от этого удовольствия…Пожалуйста.
Лука: – Ну, ты же любил…
Алекс: – А теперь не люблю…
Лука: – А что любишь?
Алекс: – Тишину. Чтобы в ушах звенело…
Лука: – Ну, ты и странный стал.
Алекс: – Да, такой вот стал.
Лука: – А помнишь, Пинк Флойд, «Атомное сердце матери»? А?
Алекс: – Это когда я пьяный слушал в комнате твоей подруги?
Лука: – Ну, да…У тебя тогда крышу сорвало от этого. Ты улетел просто. Никакой наркоты не надо. Музыка и алкоголь – и все. Ты в нирване.
Алекс: – И часто ты в ней?
Лука: – В ком?
Алекс: – В нирване?
Лука (улыбается): – Часто.
Алекс: – У тебя компьютер есть?
Лука: – Был (грустно). Но я скоро куплю новый.
Алекс: – А куда делся? Мы же переписывались по электронке…
Лука: – Сломался.
Алекс: – Продал что ли?
Лука: – Я скоро новый куплю.
Алекс: – Ты, смотри, аппаратуру не продай…
Лука: – Музыка это святое. Железо – это приходящее.
Алекс: – Ну, да…Байбочка (обращается к Байбе), тебе не скучно? Не устала?
Байба: – Нет, дядя Алекс, я журналы смотрю. Тут их целая куча. Я очень люблю смотреть журналы. Могу долго сидеть. С утра до вечера. Мне не надоедает. Только кушать хочу.
Алекс: – Покорми ребенка.
Лука: – А чем же я покормлю? У меня нет ничего…
Алекс: – В магазин сможешь сходить?
Люка: – В магазин?
Алекс: – Да. Ты первый раз такое слово услышал?
Люка: – Почему первый…
Алекс: – Ты в магазин ходишь?
Лука: – Давай лучше ты…
Алекс: – Я дам тебе денег. Можешь даже себе бутылку взять.
Лука (оживляется): – Я пивка возьму лучше. Крепкого. Его надолго хватит. И оно дешевле выйдет.
Алекс: – Мне все равно, чем ты будешь травить себя. Купи молоко, хлопья шоколадные, йогурт, яблоки, бананы. И себе – что хочешь…Байба, ты же любишь хлопья?
Байба: – Да. И йогурт люблю.
Лука: – А какой йогурт? В стаканчиках?
Алекс: – Да, возьми только натуральный. Клубничный.
Лука: – Я у продавца спрошу.
Алекс: – Супермаркет далеко? Только не забудь, что надо купить.
Лука: – Нет, тут рядом, пять минут. Только надо что-то надеть…
Алекс: – Иди так. Лето же.
Лука: – Я так не могу. Видишь, майка и джинсы не первой свежести. И носки надо найти…Я надену брюки и рубашку. Они чистые. Светлые (открывает шкаф, одевается). А носки где-то за диваном…(ищет носки, достает их из-под дивана)… Чем это так воняет? Удушливо как-то (нюхает один носок). Мда…мышами пахнет. Бросает их на пол…Чистых нет.
Алекс: – Иди в старых.
Лука: – Я не могу. Они совсем уже непотребные.
Алекс: – Ну, сандалии надень на босу ногу.
Лука: – Брюки и рубашка с ними не сочетаются.
Алекс: – Лука, ты совсем спятил?
Лука (капризно): – Ну я же не могу идти на улицу в таком виде…
Алекс: – Я бы сходил сам, да не могу. Хочешь, я тебе свои носки дам?
Лука: – А они чистые?
Алекс: – Нет, они тоже не свежие.
Лука: – Ты издеваешься надо мной? Пойду, поищу в корзине для белья получше.
Уходит, довольно быстро возвращается. Несет в руках белые носки. Грязные, но выглядят более-менее. Нюхает.
Лука: – Почти не пахнут.
Алекс: – Прекрати.
Лука: – Да ладно тебе…(надевает носки). Я готов.
Алекс встает с кресла: – Вот деньги. На сдачу возьми, что хочешь.
Лука: – Спасибо, друг. Тут хватит на многое (берет деньги). Ждите меня. Я скоро.
Убегает. Захлопывается дверь.
Алекс: – Да…Похоже я в тупике…
Байба (отрывает взгляд от журналов): – В тупике?
Действие второе
Картина первая
Квартира Луки
Нина звонит в дверь. Алекс осторожно подходит к глазку. Открывает. Нина входит в комнату.
Нина: – Байбочка моя!
Байба вскакивает с дивана: – Мамулечка!
Нина целует и обнимает дочь. Немного отстраняет ее от себя. Смотрит на лицо.
Нина: – А что у тебя с лицом?
Байба: – Уже проходит. Это дедушка меня ударил.
Нина: – Вот…(осекается)…Ну, ничего. Все заживет, милая моя.
Нина стоит, прижимая Байбу к себе. Байба обнимает мать.
Алекс: – Ну, хоть что-то хорошее случилось.
Нина: – А вы Алекс? Я – Нина.
Алекс: – Я понял. Мы с вами уже встречались (ухмыляется)…
Нина: – Я устала ужасно.
Садится в кресло. Байба садится на колени.
Нина: – А это чья квартира?
Алекс: – Это моего друга.
Нина: – Пьющий?
Алекс: – А как вы догадались?
Нина: – А чего догадываться. На столе стоит даже не вино, а водка.
Алекс: – Да. Несчастный человек…
Нина: – Думаете? Думаю, он очень доволен собой и своей жизнью. А он где?
Алекс: – В магазин пошел. Вы Лии что сказали?
Нина: – Ничего. Она не спрашивала меня. Она не поняла, с кем я говорила. Я так думаю. Мы два часа тащились туда, и два обратно…Представляете? Видели бы вы ее лицо, когда мы приехали к этой развалюхе на скале. Она даже в погреб заглянула.
Байба: – Это не погреб, мама.
Нина: – А что это?
Байба: – Это ледник. Мне тетя Лия его показывала.
Нина: – Это что такое?
Алекс: – Это как погреб, но там внутри наморожен лед. Большой кусок.
Байба: – И он не тает даже летом.
Нина: – Здорово.
Алекс: – Она огорчилась?
Нина: – Трудно сказать…Но искать вас там было больше негде. К морю она не пошла. Ну и там не спуститься. Так – поглядела вниз…Я ей сказала, что погибаю…И мы поехали назад. А звонок ваш меня застал почти рядом с городом.
Алекс: – А что случилось. Почему погибаете?
Нина: – Ну…были проблемы…
Алекс: – С этим делом? (показывает взглядом на бутылку)
Нина: – Да. Но я больше не буду.
Алекс (улыбается): – Я же не отец вам, не учитель в школе…
Не будете…Дело ваше. Но до добра не доведет.
Нина: – Я знаю.
Алекс: – А я вот не знаю, как быть дальше…
Нина: – А что так?
Алекс: – Вся связь у меня была через Лию. Но мне показалось… Я почувствовал, что она меня сдаст.
Нина: – Сдаст? В полицию?
Алекс: – Да. Завтра понедельник. А ей до сих пор не позвонили…Значит там, в доме, никого не было до сих пор…
Понимаете, о чем я?
Нина: – Байбочка, милая, иди вон погляди еще журналы…
Пойдемте на кухню.
Уходят из комнаты на кухню.
Нина: – Я закурю?
Алекс: – Пожалуйста.
Нина: – А вы? (закуривает)
Алекс: – Я не курю.
Нина: – Алекс (берет его за руку), вы даже не можете представить, что вы для меня сделали…
Алекс: – Вы про Байбу?
Нина: – Не только…Вы Рука Господня.
Алекс: – Кто? Я?
Нина: – Да. Рука Господня.
Алекс: – Нина, для меня эти события не такие радужные…
Все-таки, мне не по себе.
Нина: – Да что вы. Вы же настоящий мужчина. Сильный и мужественный.
Алекс: – Только я еще и большой грешник.
Нина: – Так должно было случиться. Это судьба. Вы – орудие Бога. Меч Господний.
Алекс: – Нина, вы через чур эмоциональны…Это слишком громкие слова.
Нина: – Я, конечно, верю очень по-своему. Но вам за это многое проститься.
Алекс: – За Иосифа? (в недоумении)
Нина: – Ну, конечно. Он же убийца. И мать доконал, и мужа моего убил.
Алекс: – Я не знал об этом…В любом случае, внезапная смерть – это наказание для человека. Вы знаете об этом? Тем более, трагическая.
Нина: – Да. Пусть теперь помучается.
Алекс: – Мне кажется, что так нельзя говорить. Да и думать… В вас ненависть говорит. А вы простите его. Ему уже мало что поможет. Понимаете? Ему хуже, чем нам. И намного.
Нина: – Простить? Я не могу. Да и не хочу. Не говорите мне этого. Я не хочу слышать ничего о прощении. Он получил по заслугам. И точка.
Алекс: – Дело ваше. Чего-то Лука пропал. А ребенок голодный сидит…Не дай Бог пошел к собутыльнику своему. Какому-нибудь…Много я ему дал.
Нина: – Алкаш?
Алекс: – Честно?
Нина: – А вы хотите соврать? (улыбается)
Алекс: – Думаю, что алкоголик. Нам отсюда убираться надо.
Нина: – Надо Байбе рассказать, как она домой вернулась. Я уже придумала, что ее некий человек освободил из заточения и оставил на улице, и она сама пришла домой. Логично?
Алекс: – Логично…Но не правдоподобно. Может сегодня на вокзал рвануть? Вечер уже…Билет, интересно, поменяют или нет…Не знаю я, как отсюда выбираться. Вещи остались у Лии. Правда, там одна сумка. Ничего особенного….Как быть ума не приложу. Я про маму вашу хотел поговорить…Вы не против?
Нина: – Нет, я мать очень любила. А она меня. Все мне прощала.
Алекс: – Как вы думаете, почему она меня вписала в завещание, да еще и выдала меня за вашего отца?
Нина: – Я не знаю. Она со мной про отца никогда не говорила. Она ведь замуж за Иосифа вышла, когда мне несколько месяцев было. Я всегда его отцом считала. До 10 лет. Потом мне мать сказала, что он не родной мне отец.
Алекс: – Интересно, почему она так сказала?
Нина: – Что-то у нее сломалось с Иосифом. Не знаю, что.
Алекс: – А вы про настоящего отца спрашивали ее?
Нина: – Да. Один раз спросила. А она на меня так посмотрела, что я поняла, что лучше бы я не спрашивала.
Алекс: – И письма никакого не оставляла?
Нина: – Письма?
Алекс: – Какого-то предсмертного…Ну или записку…
Нина: – Письма…Письма…Да.
Алекс: – Что да?
Нина: – Было письмо…Странное такое. Она мне его отдала. Но она уже плохо понимала, что с ней. Последний месяц перед уходом…На тот свет.
Алекс: – Сохранили?
Нина: – Едва ли…Она сказала, что…Что же она сказала…
Сейчас вспомню… Она сказала, что весь смысл в том, чтобы найти человека…Какого человека…Не поняла я.
Да это и не письмо было…Записка какая-то безумная.
Алекс: – А содержание?
Нина: – Содержание…(напряженно вспоминает)…
Алекс: – Хоть что-то…
Нина: – Этот человек самый лучший, или самый добрый…
Бессмыслица какая-то. Найдите человека, вроде как…Он самый лучший. Да я думаю, что она Иосифу все рассказала о вас…Раз он вас позвал. Она вас имела ввиду, скорее всего.
Алекс: – И все? Но почему я?
Нина: – Думаю, что это можно было только у матери узнать. Увы…Нет ответа на ваш вопрос… Что делать будете? На вокзал поедете?
Алекс: – Я думаю, что уже поздно. Бежать надо было два дня назад. Теперь – как Бог даст.
Слышится шум: ключ в замочной скважине, открывается дверь. Приходит Лука. Он уже изрядно пьян.
Лука: – Алекс, я все купил. Как надо. Все, что ты просил. Вот в пакете все…
Нина и Алекс возвращаются в комнату.
Лука: – О…У нас гости. Какие дамы (паясничает). Добрый вечерок.
Нина: – Здравствуйте.
Лука: – Я Лука.
Нина: – А я Нина.
Алекс берет пакет, проверяет его.
Алекс: – Нина, давайте ребенка покормим, и домой отправитесь…
Нина: – А вы как же?
Алекс: – Я пока тут останусь. Идите на кухню. Там микроволновка. Вот тут – хлопья, молоко. И сами поешьте. Вот пакет (подает пакет).
(к Луке) – Можно на кухне похозяйничать?
Лука: – Без проблем.
Из другого пакета он достает три стеклянных бутылки крепкого пива и ставит на стол.
Лука: – Нина, по пивку?
Нина: – Спасибо. Я уже…
Лука: – Уже что?
Нина: – Свою норму выпила.
Лука: – А я свою еще нет (включает музыку).
Нина: – Алекс, а вы кушать хотите?
Алекс: – Яблоко съем. Потом.
Нина: – Байба, пойдем на кухню. Покушаем.
Байба послушно встает с дивана и идет с матерью. Алекс и Лука одни в комнате.
Лука садится на диван, открывает зубами бутылку. Пьет из горлышка:
– Хочешь?
Алекс: – Нет, ты же знаешь, я пиво не пью.
Лука: – Слышь…А это дочь Елены? Да?
Алекс: – Да. Дочь. А ты как догадался?
Лука: – Вспомнил я ее мамашу.
Алекс: – Неужели?
Лука: – Да, вспомнил. Они похожи. Сам посмотри. Очень похожи. И внучка тоже. До меня только что дошло.
Алекс: – И что же ты вспомнил? Пакость какую-то?
Лука: – Почему сразу пакость…Четко все помню. Шел я пьяный по Морскому проспекту, а она на машине…Прикинь…А я так укушался тогда, что еле шел. Встал и за дерево держусь. Ни туда, ни сюда. А машину ей по работе выделили. Не ее это машина была. Точно. Она мне сказала это. Я ее спросил: «Ничего ты даешь, на машине уже…Богатого папика подцепила?» А она – мол, нет. Рабочая машина. Но я-то ее не видел. Она меня увидела. Остановилась рядом, подошла ко мне. Помогла мне. В машину посадила. В общагу привезла меня, а там бойцы какие-то дежурили. Бывшая десантура. Студенты-физики. Правильные такие. Мол – вези туда, где ты этот мешок дерьма взяла…Не пустили. Ей пришлось меня домой везти. На пятый этаж около часа поднимались…Вот…Дорогой…Поднимались (отхлебывает из бутылки)…Потом я в душе отмокал.
Очухался маленько…Она мне на кухне постелила. Квартирка маленькая. Зал да кухня. Зал всего метров пятнадцать. Вылез из душа. Она спит уже…Время – не пойми сколько. Ну, я к ней под одеялко. Она сопротивлялась было. Да я ей руки заломил, у меня сразу на нее встал.
Алекс: – Ну, ты и животное…
Лука (спокойно, без обиды): – Чья бы корова мычала…И заправил я ей, как полагается. От души…И вырубился. Утром встал. Ее нет. Ни записки, ничего. В ванне простыня сушится. Но не отстиралась…Фонтаном брызнуло. Ну, а я-то, откуда знал?
Алекс: – Сука ты (злобно, но как-то отрешенно).
Лука: – А ты-то чем лучше?
Алекс: – Ты же изнасиловал ее…
Лука: – Пьяный я был. Пьяный. Что с меня взять? Да она не особо и сопротивлялась…И все. Вот и вся, история, брат…
Хотя…Нет. Она мне письмо писала в общагу. Через полгода. Я его особо и не прочитал. Просила встретиться. Телефон оставила. Адрес. Но зачем мне это? Дело молодое…Выкинул.
Алекс: – Ну и дерьмо же, ты, Лука…
Лука: – Зачем ты больного человека оскорбляешь? Я уже тогда был болен. У меня, может, гены плохие…
Алекс: – У тебя не только гены…Подлец ты, и негодяй.
Лука: – Ишь ты разошелся… Ты не суди, и не судим будешь. Понял?
Алекс: – Мы отсюда уезжаем…Ты про меня можешь забыть. Будто меня и не было никогда. Понял?
Лука: – С глаз долой, из сердца вон? Вот как ты к старым друзьям относишься…А ты может ее тоже…Это…Того? А? А теперь ревнуешь, да? Или завидно, что у тебя не получилось с ней…А?
Алекс: – Еще слово, и эта бутылка полетит тебе в голову.
Лука: – Угрожаешь мне в моем доме? Интеллигентному человеку?
Алекс: – Червь ты…
В комнату входит Нина, закрывает дверь на кухню.
Нина: – Я все слышала.
Подходит к Луке и со всей силы пинает его в пах. Лука от дикой боли падает на пол. Нина бьет его ногой в лицо. Разбивает ему нос.
Алекс хватает Нину:
– Нина, успокойся. Не надо. Не пачкайся.
Нина: – Горло бы емуперерезать…
Алекс: – Успокойся… Не надо. Ребенка напугаешь. Он и так скоро сдохнет.
Лука сдавленно воет. Играет музыка.
Алекс: – Байба поела?
Нина: – Доедает.
Алекс: – Поехали отсюда. Приютишь меня у себя?
Нина: – Еще спрашиваешь…Давай на ты….
Алекс: – Давай.
Картина вторая
Квартира Нины. Ночь. Горит ночник. Байба спит в своей комнате.
Алекс и Нина сидят рядом за столом.
Алекс: – Тебе Луку не жаль?
Нина: – Шутишь?
Алекс: – Представляю, как он завтра жену встретит. Нос распух, с похмелья. Наверняка, напился с горя.
Нина: – Поделом…. (пауза) Как ты думаешь, он может быть моим отцом?
Алекс: – Я не знаю. Тебя это так тревожит?
Нина: – Сейчас меня это уже совсем не тревожит… Просто…Я почему-то всегда верила, что он намного лучше. Придумывала себе что-то идеальное.
Алекс: – Нина, даже если он твой отец, разве это что-то изменит?
Нина: – Ничего это уже не изменит. А сколько ты тут не был?
Алекс: – Пятнадцать лет.
Нина: – Не тянуло?
Алекс: – Честно говоря, не особенно.
Нина: – А воспоминания?
Алекс: – Я не люблю жить прошлым.
Нина: – Часто влюблялся?
Алекс: – Нет. Всего два раза и любил. Увлекался…Но…Не любил.
Нина: – Бросал?
Алекс: – И меня бросали.
Нина: – Это больно? Горько?
Алекс: – А ты не знаешь?
Нина: – Нет. Я живу одна уже много лет. С дочерью. И мужчин у меня не было.
Алекс: – Совсем?
Нина: – Совсем. Как муж умер, так и все.
Алекс: – Ты говорила, что его Иосиф убил.
Нина: – Не он сам. А его бандиты.
Алекс: – Чувствуешь или знаешь?
Нина: – И так, и так. Иосиф обещал его убить. И однажды он пропал. А потом его нашли. К берегу прибило. Через полгода. В море редко так бывает. Рыбы тоже кушать хотят. Гроб был закрыт. И я его не видела. Да и не смогла бы смотреть, наверное. Опознали по татуировке его родные.
Алекс: – А зачем Иосифу это? Ревность, месть?
Нина: – Трудно сказать, а его не спросить. Даже если и спросила бы тогда, разве бы он ответил?
Алекс: – Как звали?
Нина: – Мужа звали Иван. Он был врач.
Алекс: – Иван…
Нина: – Это он дал такое имя дочери…
Алекс: – А откуда оно?
Нина: – Представляешь, он работал на севере. Сошел с парохода в каком-то поселке. И там был аэродром. А погода для самолетов была нелетная, к тому же и билетов не было. Никак не добраться до города. Он нашел каких-то вертолетчиков. Они согласились довести его за большую банку икры. Деньги им были не нужны. Но летели они как-то странно. С посадкой в заповеднике и еще где-то. И в вертолете уже сидело несколько таких человек, кого они взяли с собой. Он сел рядом с такой беленькой, беленькой девчонкой. Лет десяти. И ее звали Байба. Худенькая, прозрачная. Как ангелок. А мать у нее было метеоролог. Иван сказала, что какая-то блаженная женщина. Тоже неземная какая-то. Он таких людей и не встречал больше. Вся изнутри светилась. Не объяснить. Внутренним светом каким-то. И ему это имя очень понравилось…
И когда родилась дочь, он так ее и назвал.
Алекс: – А ты была не против? (улыбается)
Нина: – Конечно, я была «за» (улыбается).
Алекс: – А мать ничего не говорила о своей молодости? Ни слова?
Нина: – Нет. Этого, как бы, не существовало. Даже фотографий почти не осталось. Она хотела перед смертью все фотографии уничтожить. Да не смогла. Сил не было, и уже не ходила. Не успела.
Алекс: – Зачем же она так?
Нина: – Не знаю. Она на самом деле очень страдала внутренне, и замуж, мне кажется, вышла только затем, чтобы у меня было хоть какое-то детство. Ну и достаток. Иосиф быстро пошел в гору. Когда мне было пять лет, он был уже очень богатым человеком. Он любил роскошь. А я любила, чтобы все было просто. Без всякой вычурности.
Алекс: – Мать когда-нибудь улыбалась?
Нина: – Ты знаешь, да. Но всегда это была грустная улыбка. Такая даже виноватая что ли…
Алекс: – А я помню, как она смеялась. И смех был такой искренний, детский такой, как колокольчик.
Нина: – Надо же… А я такой ее никогда не видела. И как Бог терпит таких, как Лука…
Алекс: – Как он нас всех терпит…Что Лука? Не хуже многих…
Нина: – Он хуже. Он матери всю жизнь сломал. Это тоже ее убийца.
Алекс: – Все мы в какой-то степени убийцы.
Нина: – Я так не думаю.
Алекс: – Нина, у тебя есть работа? Ты на что живешь?
Нина: – Если ты думаешь, что я совсем дурочка, то это не так (смеется). Я работаю. Но завтра на работу я не пойду.
Алекс: – А где?
Нина: – Крупный бизнес.
Алекс: – Твой?
Нина: – Нет, я всего лишь наемный работник. Хотя и не самый последний.
Алекс: – Это секрет?
Нина: – Ничего интересного. Мне хватает (закуривает). Если получу наследство, то уеду отсюда.
Алекс: – Далеко?
Нина: – В Америку, в Австралию, в Канаду…Какая разница? Главное – прочь отсюда. У меня там есть друзья. Они помогут.
Алекс: – А я так и не собрался…
Нина: – А хотел?
Алекс: – Наверное, я не очень сильно этого хотел.
Нина: – Меня тут ничего не держит…
Алекс: – А могила матери?
Нина: – Буду приезжать… Можно и прах перевести отсюда.
Алекс: – А мне уже не дернуться. Не тот возраст, хотя время самое подходящее.
Нина: – А дети тебя не потеряли, жена?
Алекс: – Я им звонил, когда приехал…Выходные ведь. Они думают, что я отдыхаю на море…
Нина: – А я никогда не отдыхала.
Алекс: – Как не отдыхала? А отпуск?
Нина: – Я все время с дочерью, как она родилась. Чтобы отдохнуть, надо расслабиться. Я смотрю на нее. Вижу ее отца и свою мать. И все….Словно кол внутри. Острый. Куда бы мы ни поехали…(пауза). Байба – молодец…Она самостоятельная. Сама уходит в школу, сама приходит, сама себя кормит. Никогда не жалуется ни на что. Да и я не жалуюсь…
Алекс: – Ты очень искренняя (берет ее за руку)…
Нина: – Мне кажется, что мы знаем друг друга тысячу лет…
Хочешь быть моим отцом? (улыбается)
Алекс: – Ты же говоришь, что он тебе не нужен. И для тебя это уже совсем не важно.
Нина: – Ну, просто, отцом понарошку. Ну, хорошо…Просто другом.
Алекс: – Я думал, что мы уже друзья (смеется).
Нина: – Конечно, но мы будем общаться потом? Дальше? Не только сейчас?
Алекс: – Главное, что будет утром.
Нина: – Утром? А что будет утром?
Алекс: – Будет утро (улыбается). Начнется новый день.
Нина: – Тебе не страшно?
Алекс: – Мне не страшно, но хотелось бы пожить еще немного.
Нина: – Я думаю, что все будет хорошо. Никто тебя не тронет. Я буду твоим хранителем. И полиция тебя не найдет.
Алекс: – Полиция, я думаю, знает, что я тут. Дадут команду «фас», и всё…
Нина: – Откуда же они знают? Думаешь Лия такая?
Алекс: – Не знаю. Но какое-то чувство…
Нина: – Она тебе кто? Любовница?
Алекс: – Нет, что ты (улыбается, убирает руку с руки Нины)…Она подруга дней моих суровых.
Нина: – Вы с ней учились вместе?
Алекс: – Да. Подруга молодости.
Нина: – Она на тебя обиду держит до сих пор.
Алекс: – Думаешь? Или это вопрос?
Нина: – Это утверждение.
Алекс: – Тебе так показалось? Мне кажется, что она меня смогла простить.
Нина: – Я так почувствовала…А может это просто ревность? Она тебя до сих пор считает своим…
Алекс: – Не могу поверить в это. Это же глупо.
Нина: – Я говорю всего лишь о том, что мне кажется. Я могу ошибаться.
Алекс: – Скоро рассвет…Мы просидели почти всю ночь. Я раньше любил сидеть до утра. И ложиться спать на рассвете. Или совсем не ложиться. Разговаривать с друзьями. Говорить о чем-то. О литературе, о музыке, о кино…И просто о жизни…Я хотел быть известным и даже великим…
Нина: – Ты тщеславен? (улыбается)
Алекс: – Если бы я был честолюбив и тщеславен, я бы был уже известным… А мне скоро пятьдесят. И никто меня не знает. Я ничего не сделал, чтобы получить славу этого мира.
Нина: – Я никогда не думала о таком. Мне все равно. Есть я и моя дочь. Это мой мир и мне этого довольно. Я плыву в лодке по морю, и куда меня затянет течение или выбросит волна, там я и буду завтра.
Алекс: – Ты как тростник на ветру?
Нина: – Я как тростник на ветру? (усмехается)…Может быть…Может быть.
Алекс: – Знаешь, я безумно устал за эти дни…Так устал, что не могу понять и разобраться, что же со мной происходит…И почему все так случилось?
Нина: – Разве человек может это понять? Зачем думать о том, что невозможно знать наверняка?
Алекс: – Мне кажется, что я мог бы понять… Но нету сил.
Нина: – А что это изменит?
Алекс (усмехается): – Что это изменит? Пожалуй, ты права…Пустые размышления… Но хочется чувствовать себя таким рассудительным, разумным, даже мудрым, всё знающим и всё ведающим. Кажется, что ты можешь заглянуть внутрь себя и найти ответы на вопросы, ключи к запертым дверям и отгадки к ребусам своей жизни…
Нина: – Удавалось хоть раз?
Алекс (смеется): – Нет. Ни разу. Зато сколько времени потрачено…
Нина: – Когда я жила на вокзале…
Алекс: – Вот это да…
Нина (грустно улыбается): – Да, это правда. Там был один парень. Мы ночевали в депо, на каких-то складах. Даже на угольных. Он каждый день сочинял стихи. У него был грязный блокнот и карандаш. Он сбежал из колонии для несовершеннолетних. Но у него были хорошие родители. Какие-то ученые. А он вот такой…Мы были одна компания. Человек десять, наверное…Это он отвез меня в больницу, когда у меня был передоз. Угнал машину и отвез…Но я не об том. Стихи. Он писал странные стихи…Такие необычные. Такие красивые. И меня поразило вот что. Как в таком человеке, наркомане и преступнике, могут жить такие прекрасные вещи…Я одно стихотворение запомнила. Хочешь, прочту?
Алекс: – Конечно…
Нина: – Я думаю, что это про всех нас…
Самолеты снова улетают в ад
Их последний вздох на раскаленных крышах
По горячему бетону скорбный бег
Тень
распятая
на высохших афишах
Театр мертв,
Он превратился в горизонт,
В небе нет ни облака, ни слова
Пустота
Среди разрушенных колонн
На пороге брошенного дома -
Грязные страницы детских книг
Теплые обломки старой жизни
Милая, мы выброшены вон…
Я давно здесь чужестранец,
Нищий
Лишний и ненужный человек
В лабиринтах смутного сознанья
Я – никто, шагаю никуда,
Под защитой Божьего дыханья…
Алекс и Нина молчат.
Нина: – Будем спать?
Алекс: – Пожалуй…Я лягу тут, на кресле? Можно?
Нина: – Ложись. Я сейчас засну. Нет уже никаких сил. (улыбается).
Идет к постели и, не раздеваясь, падает на нее…
Засыпает. Алекс сидит в кресле какое-то время. Нина спит. Он встает, тихо открывает дверь и выходит на улицу. Аккуратно закрывает за собой дверь. Едва начинает светать.
Из темноты выходят две крупные фигуры:
– Далеко собрался?
Алекс: – А вы, ребята, чьи будете?
Высокий: – Мы тебе привет привезли. От одного твоего знакомого.
Алекс: – Интересно, что за знакомый такой?
Низкий обходит Алекса сзади. Алекс смещается, чтобы тот не стоял за спиной. Но Высокий неожиданно наносит Алексу удар в живот (в солнечное сплетение), тот не успевает среагировать. Низкий сильно бьет его кастетом по затылку.
Высокий закидывает обмякшее тело на плечо. Они скрывают в темноте.
Картина третья
Квартира Нины. Утро понедельника. Звонит домашний телефон.
Нина спит. Она открывает глаза. Телефон продолжает звонить.
В комнату забегает Байба.
Байба: – Мамуля, телефон звонит.
Нина вскакивает и хватает трубку: – Да.
Лия: – Нина, где Алекс?
Нина: – Алекс? Какой Алекс?
Лия: – Нина, все намного серьезней, чем вы думаете.
Нина: – Я ничего не думаю. О чем вы?
Лия: – Где Алекс? Иосиф жив.
Нина: – Жив? Да вы же сами мне говорили…
Лия: – Ошиблись. Алекс не врач, чтобы констатировать смерть. Где он?
Нина смотрит по сторонам. Алекса в квартире нет.
Нина: – Секунду.
(обращается к Байбе): – Доченька, посмотри – где дядя Алекс…
Байба бегает по квартире. Его нигде нет.
Нина: – Алекс! Алекс!
Идет искать сама. Его нет. Возвращается к трубке.
Нина: – Лия, Алекс ушел. Его нет.
Лия: – Почему вы не позвонили мне? Почему Алекс скрылся? Когда ушел?
Нина: – Не знаю. Вы меня разбудили только что… Он подумал, что вы его сдадите.
Лия: – Что? Сдам? В смысле настучу?
Нина: – Наверно.
Лия: – Да какой в этом смысл, если ничего не случилось? Я же говорила ему подождать до понедельника…Эх…Какой он резкий..
Нина: – Как резкий?
Лия: – Импульсивный. Нина, я могу с вами встретиться?
Нина: – Конечно, можете. Где?
Лия: – Я к вам не поеду. Мне кажется, что за вашим домом следили. А может и сейчас следят. Давайте встретимся через час у двадцатого причала.
Нина: – Хорошо. Мне одной прийти или с Байбой?
Лия: – Вы можете отвезти Байбу к моим друзьям?
Нина: – Вы уверены, что это нужно сделать?
Лия: – На 100%. Собирайтесь, быстро, берите машину. Отвезете Байбу, а потом ко мне на причал. Запишите адрес. А лучше запомните. Карская улица, дом 44. Спросите Филлипа.
Ясно?
Нина: – Да. А он кто?
Лия: – Он ОЧЕНЬ надежный человек. Не полицейский.
Нина: – Понятно.
Лия: – Приедете на причал – мне на сотовый не звоните. Он у вас, кстати, есть? Мой номер?
Нина: – Да.
Лия: – Отлично. Приедете и ждите. Я подойду. Пока.
Нина: – До встречи.
Нина: – Байба, ты уже умылась?
Байба: – Да, и покушала.
Нина: – Одевайся, мы поедем к одному хорошему дяденьке. Ты там меня будешь ждать. Хорошо?
Байба: – Он, правда, хороший?
Нина: – Да.
Нина быстро умывается, она спала в одежде. Берет ключи со стола. Они с Байбой выходят из дома.
Продолжение картины
Причал номер 20. Рядом стоит старенький буксир.
Нина ждет Лию. Лия выходит из каюты буксира.
Лия: – Поднимайся сюда.
Нина: – Ой…(от неожиданности) (поворачивается и взбирается наверх)
Входят в маленькую каюту.
Лия: – Садись. Давай на ты.
Нина: – Это что такое? (показывает на каюту)
Лия: – Надежное место (улыбается).
Нина: – Ну, раз так надо… Мне нужно позвонить Иосифу, верно?
Лия: – А ты можешь? Я так и не смогла выяснить, куда делся Алекс. Пропал.
Нина: – Я спала и не увидела, и даже не услышала, как он ушел. Он ничего не сказал.
Лия: – Нина, я тебе начистоту все скажу. Я не поняла, кто за домом следит. Точнее…И полиция, и бандиты. Представь.
Нина: – У отчима все куплено. Полиция и бандиты это одно и то же.
Лия: – У него не все куплено. Поверь мне. Позвони, но сама туда не суйся. Нам главное узнать – у него Алекс или нет. Если, конечно, он скажет тебе. Ты ему, когда звонила последний раз?
Нина: – Никогда.
Лия: – Ну, а сотовый у тебя его есть?
Нина: – Есть. Не беспокойся. Мне сейчас звонить?
Лия: – Сейчас.
Нина нервничает. Набирает номер.
Иосиф сразу отвечает: – Да.
Нина: – Это Нина. Алекс у тебя?
Иосиф: – У меня….
Нина: – Я могу приехать?
Иосиф: – Приезжай. Будет интересно. Пока (кладет трубку).
Нина: – Ну, ты все слышала. Он у него.
Лия: – Ты туда не вздумай соваться.
Нина: – А что так?
Лия: – А чем ты ему поможешь?
Нина: – Я ему помогу.
Лия: – Не вздумай. Давай садись на такси и домой.
Понятно? Я сама разберусь.
Нина: – Как же ты разберешься? Одна.
Лия: – Не одна. Есть люди.
Нина: – В полиции таких нет.
Лия: – Не в полиции. Я, между прочим, в прокуратуре служу.
Нина: – Да и там нет…
Лия: – Я тебя прошу туда не лезть. Это опасно. О дочери подумай.
Нина: – А если счет идет на минуты? Если Алексу нужна помощь немедленно…
Лия: – Ты что сможешь сделать? У Иосифа охрана. Ты с ними справишься? Как ты ему поможешь?
Нина: – А ты?
Лия: – Я же сказала тебе. Есть люди. Через час мы туда выдвинемся.
Нина: – Через час его может и в живых уже не будет.
Лия: – Нина, ты знаешь, у меня есть свои счеты с Иосифом. И не только….
Нина: – У тебя? (в недоумении)
Лия: – Тебя это удивляет? Да…Именно так. Поверь – не только тебе он сделал больно.
Нина: – И тебе? (удивленно)
Лия: – Когда он был мэром, погиб один человек…Очень близкий мне. Из-за него…Но сейчас некогда все объяснять. Сейчас есть реальный повод поквитаться. Не только мне.
Я не одна такая. А тебе не надо туда ехать.
Нина встает и выходит.
Лия идет за ней:
– Нина, постой. Я тебе добра желаю. Не лезь ты туда. Прошу тебя.
Нина (поворачивается): – Хорошо. Позвони мне, как и что. Иначе я с ума сойду (закуривает) …
Лия: – Держись.
Нина: – А тебе удачи…и….Храни тебя Господь.
Спускается с буксира. Лия смотрит ей вслед. Нина ловит такси. Садится в него.
Уезжает. Лия спускает вниз и прыгает в свою машину. Тоже уезжает.
Картина четвертая
(заключительная)
Иосиф в подвале своего дома. На виске лейкопластырь. Большая гематома на лице. Он в белой рубашке и черных брюках. На пальцах большие перстни. Алекс привязан к стулу. Весь окровавлен. Рядом двое охранников.
Иосиф: – Убить меня хотел, значит…Да? Я ему завещание читаю, а он меня убить решил.
Алекс (весь в крови, лицо – кровавая маска, едва говорит): – Я очень рад, что вы живы.
Иосиф: – Рад? А я-то как рад. Я ведь очень добрый. Не переживай. Ни Нину, ни Байбу я пальцем больше трону. Или ты переживать не умеешь? А? Биоробот? Что молчишь? Мне тебя достаточно. И твоих страданий мне вполне хватит для удовлетворения.
Кивает охраннику головой:
– Взбодри-ка его.
Охранник очень сильно бьет Алекса в живот. Алекс глухо стонет.
Иосиф (охраннику): – Идиот, что ли? Я говорю – взбодри, а не добивай. Рано пока.
Звонит сотовый. Иосиф берет трубку.
– Да…. У меня…. Приезжай. Будет интересно. Пока.
Иосиф: – Дочурка моя звонила, вернее, твоя. Ну, пусть приедет, поглядит на папочку в последний раз…Потрогай его, живой или сдох уже…(к охраннику).
Охранник: – Дышит.
Иосиф: – Думал, что так все легко будет…Сделал дело и все. Дождался смерти и денежки получил. К Нине в доверие втерся уже…Признал дочь-то…А то строил тут из себя честного и благородного. «Ничего мне не надо, я не отец.» Сумму увидел и все…Сразу прозрел?
Алекс (разбитыми губами, с трудом): – Мне, правда, не нужны деньги.
Иосиф: – Теперь они тебе точно не нужны. Ты прав. Зачем тебе на дне деньги? Тебе водолазный костюм нужен. Но рыбки тоже хотят есть. Представляешь, сколько хорошей еды им достанется. Что за жизнь…Думал, что все. Не будет больше такого. Учить кого-то. Наказывать. Тебя, наверное, мало наказывали. А? Слышишь ты там? Или уже не слышишь?
Алекс: – Наказывали.
Иосиф: – Жизнь тебя не наказывала. Теперь получишь сполна. И за похоть свою раннюю. И за алчность. И за обман.
Алекс: – Я вам правду сказал.
Иосиф: – Мне многие правду говорили. Никому нельзя верить. Вся их правда оказалась ложью.
Алекс: – Вы же не сможете исполнить волю своей жены.
Иосиф: – Ее волю нотариус исполнит. Мне просто хотелось посмотреть на того урода, кто ей ребенка сделал и бросил. И ни ответа, ни привета….(пауза). Нотариус, не я. Есть человек – получай деньги, нет человека – деньги мои. Там пункт есть – в случае невозможности исполнить условия завещания, деньги переходят к законному мужу. То есть ко мне. Представь себе…Думаешь, что раз так, то и Нину с Байбой туда же, куда и тебя? Нет. Я не зверь. У детей твоих я отбирать деньги не буду…Жаль их, все-таки. Они ведь и мои как бы…Столько потрачено было. И сил, и нервов, и денег. У меня и своих денег достаточно. Зачем мне жалкие семьсот тысяч…А вот у тебя забрать – святое дело. И я бы сказал ПРАВЕДНОЕ дело.
Алекс: – Бог вам судья.
Иосиф: – Мне судья Бог, а тебе – кто? Таким как ты, кто судья? А я тебе отвечу кто. Справедливость. И творю ее я. Иосиф Барт.
Алекс: – Когда будете умирать, меня вспомните. Очень удивитесь.
Иосиф: – Ты на краю могилы и мне угрожаешь? Безумец. Кто ты? А кто я. Знаешь? Ты писателишка. А что ты написал? Где это можно купить? Где прочитать? Я не знаю такого писателя. Пушкина знаю, Достоевского…Этого, как там…Фенимора Купера знаю. А тебя я не знаю. Кто ты? Существо?
Алекс: – Я человек.
Иосиф (гомерически смеется): – Ты? Ты недотыкомка. Человек (паясничает)…
Алекс: – Зачем же вы Нину сюда позвали?
Иосиф: – Ей полезно понаблюдать за процессом воспитания и наказания.
Алекс: – Она же будет свидетелем вашего преступления.
Иосиф: – Думаешь, что я свидетелей всегда убираю? Да, ты не совсем дурак, как я погляжу… Но ты ошибся. Кому она и что скажет? Полицию вызовет? Ее никто отсюда не выпустит, пока ребята все не закончат. А потом – пусть что угодно говорит. Кто докажет? Они все мои. ВСЕ. Понимаешь? И судья мой. У него дом на мои деньги построен. У начальника полиции дети за границей на мои деньги учатся. Тебе такое даже в голову прийти не могло… Нет, все-таки ты глуп, братец…Да и сказать, честно, Нина на учете состоит у психиатра. Ее словам грош цена. Чего-то ты очухался, я смотрю…
(к охраннику): – Водичкой его сбрызните.
Охранник поливает Алекса водой из бутылки.
Иосиф: – Вот какой красавец. Пусть доченька полюбуется….
Ты знаешь, сколько я сделал для города? А для страны? Не знаешь. Я сотни домов построил, мосты, дороги. Магазины. Меня помнить будут сотни тысяч людей. А тебя кто будет помнить? Так, горстка таких же, как ты. Таких же НИКТО. Я вот что тебе скажу. Я своей жене ни разу не изменял. Ни разу на нее руку не поднял. А все писатели – блудники. И лгуны. У вас никаких принципов нет. Ради красного словца, не пожалеете и отца. Как же тебе ума хватило-то девушку невинную обесчестить? Да какого ума…Что я говорю. Ты же другим местом думал. Вы, наверное, все им думаете. Писатели. Поэты.
Алекс: – Вы ребенка били.
Иосиф: – Упрекать меня вздумал? Это твое гнилое, сучье семя. Что из нее вырастит?
Алекс: – Байба хороший ребенок.
Иосиф: – Кому нужна ее хорошесть, если у нее гены порченные….Из-за тебя Елена больше не смогла забеременеть. Не оставила мне наследников. Из-за тебя. Ничего не получалось. Мы оба были здоровы. ОБА. Даже в Индию летали. К каким-то врачам хитрым. И в Европу. Говорят, что из-за того, что ее изнасиловали, она не может…Ну, как так? Такого быть не может…Это же физиология. Биология. Раз – два и все.
Все работает, все функционирует. Не может это от головы зависеть…А вот поди ж ты. И за это ты получишь по заслугам. За все ответишь. Передо мной и перед Богом.
Входит третий охранник: – Нина приехала.
Иосиф: – Проводите ее сюда.
Охранник уходит. Возвращается. Держит Нину за руку.
Нина: – Ну, ты и мразь, папуля…(пытается вырваться)
Иосиф: – О, бывшая доченька…Я тебе не папуля. Вот этот кусок говна твой папа. Не отпускайте ее. За что же ты так меня не взлюбила…? Я ведь все для тебя делал. ВСЕ.
Помнишь летали отдельным самолетом в Японию на Новый год? Представляешь, сколько это стоит? А на Марианские острова?
Нина: – Да, в гробу я видала твои острова. Отпустите его.
Иосиф: – Его (брезгливо показывает на Алекса)? Мы отпустим его. Не волнуйся. Только зачем? Ему осталось жить-то полчаса от силы. Он еле дышит уже…
Алекс: – Нина, зря ты приехала сюда.
Нина: – Он жив, развяжите его, суки (вырывается).
Ей зажимает рот второй охранник. Крепко и профессионально держат ее. Не вырваться.
Иосиф: – Ты не дергайся, а то сядешь рядом. И грубить старшим не надо. Накажем. Пора этого Алекса в путь готовить (кивает охраннику). А ты, дочура, погляди, как подонков наказывают.
Охранник начинает избивать Алекса, тот падает на пол вместе со стулом, пинает по всему телу.
Нина в бешенстве рычит.
Иосиф: – Рот ей завяжите. И руки. Но не обижайте. Пусть смотрит. Молча.
Охранники завязывают ей рот и руки скотчем. Усаживают на стул.
Третий продолжает пинать Алекса по голове.
Иосиф: – Довольно. Наверное, уже отлетел…
Нина рыдает. Ей плохо.
Иосиф: – Да, зрелище неприятное, конечно. Понимаю, но ничего поделать не могу. Извини, Нина. Думаю, что самое время его паковать. Как раз отвезем в то же место. Где твоего Ивана Бог прибрал.
Нина в полуобмороке.
Иосиф: – Истеричка. Нервная очень. Не трогайте ее.
Что стоите? Поднимайте свою работу…
Охранники отвязывают Алекса от стула.
Неожиданно в подвал входят Лия и двое мужчин с пистолетами в руках. Они хладнокровно начинают стрелять.
Убивают наповал трех охранников. Иосиф падает на пол. Нина неожиданно приходит в себя от звука выстрелов.
Лия подходит к Иосифу вплотную. Протягивает руку к одному из мужчин, молча прося пистолет. Прищуривает глаза и стреляет в упор, в туловище. Молча снимает скотч со рта и рук Нины. Нина воет от отчаянья, подползает к телу Алекса и обнимает его. Алекс еще дышит (но уже умирает). Целует его окровавленную голову. Лия обнимает Нину.
Лия: – Нина, не плачь. Ты ошиблась. Он не рука Господня (с горьким сарказмом, печально). Он простой смертный.
Нина (как в забытье): – Теперь ему хорошо…
Конец
Декабрь, 2, 2009 г.
Дом Анны
(сюрреалистическая драма)
Действующие лица:
Лазарь – журналист, 35-40 лет.
Его жена.
Анна – хозяйка дома, 35 лет
Ольга – дочь Анны, 16 лет.
Брат Анны Иван – 35 лет, заикается, с признаками легкой умственной отсталости,
выглядит очень крепким мужчиной.
Бабушка Лазаря.
Вера, мать Анны, 50 лет.
Жена Петра Свиблова – она же Вера.
Петр Свиблов.
Человек на станции. Он же Жан.
Картина первая
Крошечная станция. Открытый навес для ожидающих. Закрытая будка кассы. Лавочка. Над ней горит фонарь. Очень тусклый. Поздний вечер. С поезда сходит мужчина в летней одежде: рубашка, брюки. В руках небольшой саквояж. И сумка с каким-то плоским, небольшим, прямоугольным предметом через плечо (может быть ноутбук). Прохладно и он надевает куртку. Оглядывается по сторонам. Замечает сидящего на лавочке человека в длинном сером пыльнике и шляпе.
Лазарь: – Уважаемый, послушайте…(обращается к человеку)
Человек (удивленно поворачивает голову в сторону Лазаря): Да…
Лазарь: – Это станция Ливно?
Человек: – Ливно? Никогда не слышал о такой…
Лазарь: – Как не слышали? Где же я сошел?
Человек: – Вы очень неожиданно и очень неудачно сошли, господин…
Лазарь: – О чем вы? Мне проводник сказал, что это Ливно, и поезд стоял тут почти минуту.
Человек: – Поезд?
Лазарь (раздраженно): – Да. Поезд, не самолет же…Неужели вы не видели?
Человек: – Я уже давно не видел поездов. Впрочем, я мог спать и не слышать.
Лазарь: – А что же это за место?
Человек: – Да никакого места тут и нет…
Лазарь: – Ну, вот же вроде как навес и касса. Почти вокзал.
Человек: – Это? Да какой же это вокзал. Так…Когда-то это была комната для ожидания. Вы сами посмотрите внимательно – все уже ветхое. Того и гляди, рухнет. Да и лавочка еле живая…
Лазарь: – А вы не начальник станции?
Человек: – Тут никогда не было станции. Так, иногда останавливались поезда…Много лет назад. И то…Раз в месяц.
Лазарь: – А куда я попал? Тут есть гостиница? Деревня какая-то рядом? И, как, чёрт возьми, это называется? Что же мне теперь тут ночевать? Под этим навесом.
Человек: – Не надо вспоминать чёрта. Не к добру это. Вы успокойтесь. Не нервничайте. Ночлег вам нужен?
Лазарь: – Выходит, что нужен. Темно уже, и сошел я не на той станции. Переночевать тут есть где?
Человек: – Хмм…Конечно есть. Но вот будут ли вам там рады?
Лазарь: – Тут живут люди? Хоть кто-то?
Человек: – Живут ли они – мне сложно сказать, но то, что они живые – это несомненно.
Лазарь: – А вы меня проводите к ним?
Человек: – Нет, я не могу.
Лазарь: – Как же мне их найти? Не на лавке же мне ночевать вместе с вами?
Человек: – На лавку вы не поместитесь. Да и сломается она, если еще и вы сядете.
Лазарь: – Ну, так как? Поможете? Я могу заплатить…
Человек: – Деньги? Тут они никому не нужны.
Лазарь: – А что же вы хотите?
Человек: – Ничего. Пойдете вот по этой единственной дороге. Идти минут пять всего. И увидите свет. Это дом Анны. Запомнили? Анны. Собаки у нее нет. Бояться некого. Может она вас пустит…Хотя, я очень сомневаюсь. Постарайтесь ей понравится. Иначе придется в лесу ночевать.
Лазарь: – В лесу? Ну, я сюда вернусь тогда…Посижу до утра, а утром может поезд придет..
Человек (улыбается): – Жаль мне Вас. Как же странно обошлась с Вами судьба. Неожиданно. Хотя судьба – это бездушный рок. А тут не обошлось без руки Господней…
Лазарь: – Вы загадками какими-то говорите…Даже не по себе как-то.
Человек: – Жаль потому, что если вы до Анны дойдете, назад вы вернуться не сможете…
Лазарь: – Что же со мной случится? Дорогу не найду?
Человек: – Скоро совсем темно станет. Идите. И поспешите. Анна может уже спать, а она давно не принимала непрошенных гостей. Удачи, Вам, господин.
Лазарь: – Хоть на этом спасибо…Прощайте.
Человек кивает головой.
Лазарь уходит…
Человек: – Чудны дела Твои, Господи…Вот и событие…
Лазарь подходит к двери большого дома. В окне горит свет. Но свет не электрический, горят свечи. Их отблески отчетливо видны на стеклах. Лазарь стучит в дверь.
Лазарь (громко): – Простите. Дверь не открывают. Стучит настойчиво.
Сзади к нему подходит молодой человек. В руках вилы. Это брат Анны. Он заикается.
Брат (заикаясь): – Вы-ы кто?
Лазарь (вздрагивает от неожиданности): – Ой…
(оборачивается)…Здравствуйте. Я сошел с поезда. Да по ошибке не на той станции. Человек на станции посоветовал идти сюда и попроситься на ночлег.
Брат: – Кто вы-ы?
Лазарь: – Я журналист. Сошел не на той станции. Ночь скоро. А заночевать негде.
Брат: – Жу-жур-наалист?
Лазарь: – Ну, да. Я в командировку поехал. Мне встретиться нужно было с одним человеком. И написать статью.
Брат (недоверчиво смотрит): – А-н-на (громко). А-н-на, и-и-ди, сю-да. А-н-на (еще громче).
Из дома выходит Анна. На ней простое длинное платье. Выглядит несколько старомодно.
Анна: – А это кто такой? Как он попал сюда? (испуганно).
Лазарь: – Анна, послушайте. Не надо меня бояться. Я случайно сюда попал. Я сошел с поезда. Не на той станции. На станции, к счастью, сидел человек, он мне сказал, что тут меня могут принять на ночлег.
Анна: – Это невероятно…
Лазарь: – Что невероятно?
Анна: – Как вы сюда попали?
Лазарь: – Что же вы меня не слушаете? Я на поезде приехал…
Анна: – Это то, что мы ждали так долго…(оборачиваясь к брату).
Лазарь (в недоумении): – Я тут с ума сойду. На станции человек говорил загадками. Вы тоже. Мне можно переночевать? Хоть где… Хоть с коровами, хоть на чердаке, или в сарае…
Анна: – Вы будете спать в доме.
Лазарь (удивленно): – В доме?
Анна (брату): – Возьми у господина вещи. (к Лазарю) – В доме. Для вас есть у нас комната.
Лазарь: – Я готов заплатить.
Анна: – Тут нет денег.
Лазарь: – Простите. Ну, я готов как-то отблагодарить вас после…
Анна: – В этом нет необходимости…Пока.
Лазарь: – Как вам будет угодно.
Анна: – Пройдемте в дом.
Брат ставит вилы, пытается взять вещи у Лазаря. Лазарь дает ему только маленькую сумку, саквояж несет сам.
Входят в дом. Обстановка простая. Напоминает городскую квартиру 80-х годов 20 века. Вместо электрического света горят свечи. И керосиновые или масляные лампы.
Анна: – Прошу вас сесть.
Лазарь (садится на стул около стола): – Благодарю.
Анна стоит около стола. Брат садится в кресло.
Анна: – Расскажите о себе. Только коротко, если можно. Мы редко ложимся спать так поздно. А сегодня как будто ждали чего-то…Выходит, что ждали мы вас. Но сидеть допоздна не в наших правилах.
Лазарь: – А как называется это место?
Анна: – Никак это место не называется. Если хотите – называйте его Дом Анны.
Лазарь: – Тут кроме вас тут нет никого? Ни деревни, ни села?
Анна: – Почему нет? Есть еще несколько домов. И есть другие люди. Они не близко отсюда. Так кто вы и как вас зовут?
Лазарь: – Меня зовут Лазарь. Я из города. Журналист.
Анна: – Какое странное имя. Из столицы?
Лазарь: – Да из столицы. Имя? Меня так бабушка назвала. Она меня вместе со старшей сестрой воспитывала, когда мать умерла при моих родах.
Анна: – Интересное начало. А отца вы не знали?
Лазарь: – Отца я не знаю. Пытался найти, когда начал работать журналистом. Вроде военный он был. И погиб. Но я это точно так и не выяснил.
Анна: – Вы знаете, что сюда не ходят поезда?
Лазарь: – Не понял?
Анна: – Сюда не ходят поезда. Почти 20 лет.
Лазарь: – А станция?
Анна: – Нет никакой станции. Я плохо понимаю, кто вы и как вы сюда попали. Хотя мы и ждали вас долгое время…
Лазарь: – Ждали меня?
Анна: – Может быть не вас лично, а МУЖЧИНУ.
Лазарь (вздрогнул): – Мужчину?
Анна: – Да.
Лазарь: – А вот этот мужчина? Он не муж ваш?
Анна: – Это мой брат. И он едва ли станет мужчиной.
Лазарь: – Анна, он почему-то не понял, кто такой журналист…Вы знаете, кто это?
Анна: – Я знаю. Он мало, что знает, так как прожил всю жизнь тут. Да и он, как бы это сказать, немного не в себе…
Брат: – Я-я-я…Ду-уу-ра-чоок.
Анна: – Мы с ним двойняшки. Не заметно? Сначала родилась я, а ему ничего не осталось – родился через час после меня. И два года его выхаживала мать. Значит, вас послали куда-то по работе, вы сели на поезд, поехали и вышли на какой-то станции. А станция не та…
Лазарь: – Все так и есть. Но поезд был НАСТОЯЩИЙ. А еще на станции сидел человек.
Анна: – Этой станции нет уже почти двадцать лет. Поезда там не останавливаются, с тех пор, как у меня родилась дочь. И дороги назад нет.
Лазарь: – Вы хотите сказать, что назад я не вернусь?
Анна: – Не вернетесь…
Лазарь: – Отсюда что – нет дороги? Мне нужно завтра утром быть в Ливно.
Анна: – В Ливно? Когда-то был такой городок….Это пешком часа 3-4…
Лазарь: – Что значит БЫЛ? Значит, дойти можно? Почему же вы говорите, что не вернутся?
Анна: – А думаете, что он есть еще? Пешком можно было раньше дойти, пока все это не случилось…
Лазарь: – Что ЭТО? И человека на станции вы не знаете?
Анна: – Откуда взяться человеку там, где ничего нет.
Лазарь: – Я же сам видел. Разговаривал с ним. И навес там ветхий стоит, и касса. И лавочка, и даже фонарь электрический.
Анна: – Тут нет электричества (показывает на лампы и несколько свечей).
Лазарь: – Совсем?
Анна: – Его и не было никогда. И двадцать лет назад тоже.
Лазарь: – Что же делать теперь?
Анна: – Иван вас проводит, ступайте спать. Завтра утром разберемся.
Лазарь: – Но…
Анна (жестко): – Никаких НО. Спать. Хватить жечь свечи.
Брат: – Пааа-й-деее-мте.
Лазарь: – Как скажете…(немного обреченно).
Анна: – Спокойной ночи, Лазарь.
Брат ведет Лазаря куда-то по темному коридору…В руках керосиновая лампа.
Брат: – Т-уут, в ко-о-ри-доо раах дует у-ужасно.
Лазарь: – Поэтому вы с лампой?
Брат: – Да…
Лазарь: – Отчего же дует?
Брат: – Дооом е-е-ще не по-о-строо-ен.
Лазарь: – Кто же его строит?
Брат: – Ни-и-кто. Бро-о-сили даа-вно. Сю-ю-да.
Брат открывает дверь в какую-то комнату.
Лазарь: – А света тут нет?
Брат: – Не-ет. Воон кроо-ваа-ть. Лоо-жи-тесь…
Лазарь: – Спокойной ночи…
Дверь закрывается. Лазарь остается в полной темноте. Ставит вещи на пол. На ощупь ищет кровать. Снимает ботинки и в одежде падает на кровать.
Картина вторая
Утро следующего дня. Дом Анны. Лазарь проснулся в «своей» комнате. Кроме кровати в ней ничего нет. Он выходит в коридор. Пытается отыскать выход. Пытается открыть двери нескольких других комнат. Они заперты. Пытается вспомнить, как они пробирались с Иваном накануне, и оказывается в главной комнате. За столом сидит Ольга. У нее русая коса. Простое светлое платье: длинное, голубого цвета, длинные рукава. Дочь Анны. Она поет.
Ольга: – Как случилось, как же так случилось! Наше солнце в море завалилось… Я пойду взойду на Черну гору. И все сердце выплачу простору… Буду плакать и молиться долго. Может, голос мой дойдет до Бога.
Лазарь: – Доброе утро…
Ольга (испуганно): – Доброе…Вы тот господин, что приехал вчера?
Лазарь: – Да, я это он (улыбается).
Ольга: – Мать сказала, что вы из столицы.
Лазарь: – Так и есть. Вы там бывали? Извините, а как вас зовут?
Ольга: – Ольга. А в столице я не была. Я никогда не была в городах. Я только видела в книгах, как они выглядят.
Лазарь: – Почему же вы не были там? А где вы учились?
Ольга: – Нигде. Не была почему? Нам отсюда нету выхода. Мы тут навсегда.
Лазарь: – Навсегда? Это что значит? До самой смерти? Навечно?
Ольга: – Наверное, так. А вас как зовут?
Лазарь: – Меня зовут Лазарь.
Ольга: – Как в Библии?
Лазарь: – Что в Библии?
Ольга: – Вы читали Библию?
Лазарь: – Когда-то читал. Давно.
Ольга: – Христос воскресил Лазаря из мертвых.
Лазарь: – Да, что-то такое припоминаю…
Ольга: – Странный вы какой-то. В городе все такие?
Лазарь: – Какие?
Ольга: – Которые не читают Библию…
Лазарь: – А разве это важно…?
Ольга: – Для нас это важно. Это как хлеб. Или вода. В городе, верно, питаются как-то иначе…
Лазарь: – Ольга, вы не могли бы мне объяснить кое-что?
Ольга: – Что?
Лазарь: – Постарайтесь выслушать меня внимательно и объяснить мне, что происходит…Вы сможете?
Ольга кивает головой.
Лазарь: – Я приехал сюда на поезде…
Ольга (смеется): – На поезде?…
Лазарь: – Я вас очень прошу не перебивать меня. Хорошо?
Ольга кивает головой.
Лазарь: – Проводник сказал мне: «Выходите, вот Ливно»…
Хотя нет…Я спал. Включил будильник в телефоне. Он должен был зазвонить за пятнадцать минут до приезда
(достает из кармана мобильный, смотрит на него, включает, но бесполезно, батарея разряжена). Разрядился…(обреченно, с досадой)…
Ольга: – Что это значит? А что это?
Лазарь: – Это телефон. Он не работает…У вас есть электричество? Ток? Электрический ток?
Ольга: – Я не знаю, что это, наверное, нету (смеется). Какой вы смешной…
Лазарь (расстроено): – Все было иначе…Он не зазвонил. Меня разбудил проводник, говорит: «Вставайте скорее, одевайтесь, сейчас ваша станция и стоянка всего одна минута»…Я вскочил, оделся быстро, схватил вещи, и поезд встал. Я выскочил на перрон. Едва протер глаза, и он тронулся. И быстро уехал…На станции сидел человек в шляпе и плаще. В летнем плаще. Мы с ним поговорили, он послал меня сюда…
Ольга: – Интересная история. А может, вы до сих пор спите?
Лазарь: – Сплю? Я что во сне?
Ольга: – Ну откуда я знаю…
Лазарь: – А вы что тоже спите?
Ольга: – Мы не спим. Уже утро. Мы спим ночью. И просыпаемся утром. Мне надо варить картофель…Сейчас поставлю. А вы рассказывайте. Это интересно. Я такого не слышала никогда.
Ольга берет котел с почищенным картофелем, крестит, ставит его на печь. В печи уже горит огонь.
Лазарь: – Вы думаете, что я вру…?
Ольга: – Мать говорит, что вы посланы для меня.
Лазарь: – Для вас? Как это понять?
Ольга: – Да. Для меня. Вы будете мне мужчиной.
Лазарь: – Но я женат. У меня жена в городе…
Ольга: – Это не имеет значения. Увас начнется новая жизнь. Назад вы не сможете вернуться.
Лазарь: – А если я откажусь? Я не хочу жениться…
Ольга: – Может быть, жениться и не надо. Мать скажет, как нужно сделать.
Лазарь: – А где она? Это же бред какой-то…Настоящий бред.
Ольга: – Она в горы ушла. Травы собирает. А дядя пасет корову.
Лазарь: – Мда…Настоящее сельское хозяйство. А вы чем занимаетесь?
Ольга: – Я всем. А сегодня я по дому.
Лазарь: – Вы мне так и не сказали, как можно объяснить мой рассказ?
Ольга: – Откуда я знаю? Я не знаю, я поездов не видела и вот этих…как их…телефонов. И на станции никогда не была.
Лазарь: – Как не были? До нее 5 минут ходьбы.
Ольга: – Не знаю, пойдите – сходите…
Лазарь: – Да…Я сейчас схожу. Правильно. Надо пойти на станцию. Где можно умыться?
Ольга: – На улице у входа в дом, на дереве – умывальник. Вот полотенце (подает полотенце)…Повесите его около умывальника.
Лазарь: – Спасибо…Я побежал.
Лазарь выходит, быстро умывается, вытирает лицо полотенцем. Осматривается. Вокруг лес. Он не видит дороги, по которой шел вчера вечером. Вокруг все заросло травой. Кругом лес. Он возвращается в дом.
Лазарь: – Ольга, а где дорога? Ровная дорога…Широкая. До станции…
Ольга (пожимает плечами): – Никогда не было.
Лазарь: – Я с ума схожу что ли? Вот уж история. Телефон не работает. Дороги нет. Ноутбук мне тут тоже не нужен. Связи точно никакой нет. А как попасть отсюда в столицу? Как? Вы знаете?
Ольга: – Можно…Но я не знаю. Есть старуха на болотах. Она знает.
Лазарь: – Вот.. Значит, тут еще есть люди. А еще кто тут живет?
Ольга: – Никого. Кроме отца Власия.
Лазарь: – Священник?
Ольга: – Да. Мы ходим к нему на службу раз в месяц, иногда два раза. Он далеко живет. В горах. Выходить надо ночью, чтобы утром попасть на службу.
Лазарь: – А как вы знаете, что к нему надо идти? Как вы узнаете, когда служба?
Ольга: – Экий вы смешной. Календарь есть.
Лазарь: – Здорово. И какое сегодня число? Какой год?
Ольга: – Вы даже не знаете таких простых вещей? Сегодня 13-е августа. 7517 год от сотворения мира.
Лазарь: – Час от часу не легче…7517-й?
Ольга: – Да. Абсолютно точно.
Лазарь: – А человек на станции? Он кто? Вы его знаете, видели прежде?
Ольга: – Вы же видите, что и дороги никакой нет, а вы про станцию?
Лазарь: – А вот эта старуха. Вы говорили, что знает, как отсюда выбраться…
Ольга: – Я думаю, что знает. Она все знает, но мы с ней не общаемся.
Лазарь: – Не общаетесь? А кто может проводить меня к ней?
Ольга: – Я могу, но не сейчас. Если мать разрешит.
Лазарь: – А без матери?
Ольга: – Никак это невозможно. Старуха – враг наш.
Лазарь: – Враг?
Ольга: – Честно сказать, она не совсем старуха. Мать говорит, что ей нет и шестидесяти.
Лазарь: – А вам сколько?
Ольга: – Мне шестнадцать.
Лазарь: – Вы еще очень молоды…Ольга, давайте договоримся, что вы меня проводите к этой женщине, только матери ничего не говорите…
Ольга: – А мать узнает.
Лазарь: – Что это значит? Что узнает?
Ольга: – Да она только посмотрит в ваши глаза, сразу поймет, что вы хотите к ней пойти…
Лазарь: – Она что, ведьма?
Ольга: – Как же так можно говорить? Она никакая не ведьма, а чистейший Ангел. Это старуха ведьма…Из-за нее отец пропал.
Лазарь: – Он жил здесь?
Ольга: – Пожить ему не удалось…Я еще не родилась, а он пропал. Это старуха виновата…
Лазарь: – Куда же он делся?
Ольга: – А вот не знаю…
Лазарь: – Живой он? Может, просто уехал?
Ольга: – Живой? Это вам мать может ответить, если захочет. Может и живой. Заколдован. Старуха – колдунья.
Лазарь: – Средневековье какое-то….
Ольга: – Что?
Лазарь: – Ничего. Просто слово такое.
Ольга: – А вы подумайте хорошенько, почему вы сюда попали. Вы загляните в сердце свое….
Лазарь: – В сердце? Как это?
Ольга: – Не знаете как?
Лазарь: – Не знаю.
Ольга: – А вы в городе что делаете?
Лазарь: – Я пишу.
Ольга: – Как это? Как в книгах?
Лазарь: – Да. Пишу статьи…
Ольга: – Что это?
Лазарь: – Это такая маленькая книга, очень маленькая. Чтобы люди, много людей могли ее читать.
Ольга: – О чем пишете? Сочиняете?
Лазарь: – Вроде правду.
Ольга: – И потом книги эти раздаете?
Лазарь: – Нет…Любой человек может прочесть. В любое время.
Ольга: – Как же они это могут без книг?
Лазарь: – Я не смогу объяснить…Есть такая коробочка. Я вам потом покажу.
В ней можно читать много книг.
Ольга: – Интересно…
Лазарь: – Как в телевизоре…
Ольга: – Телевизор….Мать мне говорила….Кажется, понимаю. Такая коробка и зеркало, и можно сидеть в этой комнате и видеть, что делают люди в другом месте.
Лазарь: – Да…Что-то похожее…
Ольга: – Это не Сатана придумал?
Лазарь: – Я не думаю.
Ольга: – Я думаю, что человек на станции никакой не человек.
Лазарь: – А кто же?
Ольга: – Это демон.
Лазарь: – Кто?
Ольга: – Вы, не знаете что ли?
Лазарь: – Черти? Чёрт?
Ольга: – Не надо звать его (крестится). Да.
Лазарь: – Так он же с рогами и копытами. С хвостом…
Ольга (смеется): – Какой вы глупый…
Лазарь (обиженно): – Почему же я глупый…
Ольга: – Они любой облик принимают.
Лазарь: – Жуть какая-то…А когда мать ваша придет? У вас есть часы?
Ольга: – Часы у нас есть. Вон висят. Сейчас 8 утра. Придет к обеду.
Лазарь: – А что же мне до обеда делать?
Ольга: – Привыкать ко мне.
Лазарь: – Глупость какая…
Ольга: – Мать говорит, вы тот, кто нужен…Хотя вас надо еще проверить.
Лазарь: – Проверить?
Ольга: – Да (краснеет).
Лазарь: – Сумасшедший дом…Бред…Ваша мама в своем уме?
Ольга: – Она видит вас насквозь…
Лазарь: – Ужас какой-то… Это будто сон какой-то. Если я пойду и лягу спать, а потом проснусь, может все закончится?
Ольга (смеется): – Как раз все и начнется…
Лазарь: – Ольга, проводите меня к старухе. Прошу вас. Умоляю. Мать не узнает…Она же только после обеда придет.
Ольга: – Узнает. И вас накажет. Меня простит, конечно. А мне вас жалко.
Лазарь: – Меня накажет? Меня? Взрослого мужчину?
Ольга: – Да…
Лазарь: – Может, я не вернусь оттуда. Останусь у старухи.
Ольга: – Хотите уйти отсюда?
Лазарь: – Да.
Ольга: – Что же вам тут не нравится? Я не хороша?
Лазарь: – Вы хороши…Но мне нужно домой. В Ливно я, скорее всего, уже не попаду…
Ольга: – Был такой город…Вы в любом случае туда не попадете…
Лазарь: – И мать ваша сказала, что был…Он что исчез?
Ольга: – Не знаю. Мать спросите. Она говорила, что его больше нет.
Лазарь: – Фантастическая история…
Ольга: – В вас нет смирения. Смиритесь, и все будет хорошо. Живите у нас.
Лазарь: – Смириться? С таким бредом? Я еще в своем уме…
Ольга: – А вы уверены, что хотите пойти к старухе…?
Лазарь: – А что мне еще делать? Она ведь поможет выбраться отсюда?
Ольга: – Может быть….
Ольга проверяет ножом – сварилась ли картошка.
Ольга: – Кушать будете?
Лазарь: – Буду.
Ольга достает масло, какие-то овощи, накладывает в тарелки картошку.
Ольга: – Вот масло. Грибы. Редька соленая.
Наливает молоко в стаканы. Крестит еду.
Лазарь: – А мясо вы едите?
Ольга: – Мясо? Иван не может ходить в горы на охоту.
Лазарь: – А мать?
Ольга: – Она может, но она не убивает животных.
Лазарь: – Почему?
Ольга: – Нельзя.
Лазарь: – Бог не велит? (с усмешкой)…
Ольга: – Мы мясо не едим. И рыбу тоже. Нет мужчины у нас.
Лазарь: – Понятно.
Ольга: – Творог есть. Хотите?
Лазарь: – Нет, спасибо…А вы давно тут живете? Как вы сюда попали?
Ольга: – Я живу тут 16 лет.
Лазарь: – Это я понимаю, а старуха, мать, поп ваш?
Ольга: – Мать 35 лет. Остальные еще дольше.
Лазарь: – И вам не интересно, что тут было до вашего рождения?
Ольга: – Иногда мать рассказывает. Сюда приехал отец.
Лазарь: – А до этого?
Ольга пожимает плечами.
Лазарь: – Вкусная картошка.
Ольга: – Обычная.
Лазарь: – Вот я поем, вы проводите меня?
Ольга: – К старухе?
Лазарь: – К ней…
Ольга: – Это неправильно….
Лазарь: – Если вы откажите, я сам уйду ее искать…
Ольга: – Вы заблудитесь, и вас съест медведь.
Лазарь: – В наших лесах уже давно нет медведей.
Ольга: – А в наших есть…
Лазарь: – Значит, суждено мне погибнуть…
Ольга: – Вы сами выбрали этот путь…
Лазарь: – Какой путь?
Ольга: – Я провожу вас немного и покажу, как туда идти. Но помните – мать вас жестоко накажет…
Лазарь: – Я ей чужой человек, кто ей даст право, так поступать?
Ольга: – Вы могли бы быть моим мужем.
Лазарь: – Я не могу. Как же вы не понимаете?
Ольга: – Это вы не понимаете…Доедайте. Я укажу вам дорогу.
Лазарь доедает. Ольга берет его за руку и тащит за собой из дома. Они выходят, идут куда-то.
Ольга: – Идите прямо. Увидите большой дуб с дуплом, очень старый, от него тропинка сворачивает направо. Идите по ней.
Лазарь: – Долго?
Ольга: – Слушайте лучше. Долго. В конце пути почувствуете такой неприятный запах. Это значит болота близко. Где-то там и найдете дом старухи. Там будет большая поляна. И дом большой у нее. И не жалуйтесь, если вернетесь назад. Заблудитесь – не моя вина. Уходите…
Лазарь: – Благодарю Вас, Ольга…
Ольга: – Я ничего хорошего не делаю, меня не за что благодарить. Все. Идите.
Лазарь: – Вещи пусть у вас пока останутся.
Ольга поворачивается и уходит. Лазарь идет, путем, который ему указала Ольга.
Картина третья
Лазарь выходит, наконец, к дому колдуньи.
Стучит в дверь.
Лазарь: – Откройте, прошу вас.
Голос за дверью: – Вот так событие. Чудеса какие-то…Вы не призрак?
Лазарь: – Я человек из города.
Колдунья (открывает дверь, крестит Лазаря): – И, правда, человек. Еще и мужчина.
Лазарь: – Сказали, что вы можете помочь…
Колдунья: – На поезде приехал?
Лазарь: – Да. Откуда вы знаете? (удивление, недоумение)
Колдунья: – А тут другого пути нет. Спал в поезде?
Лазарь: – Точно…
Колдунья: – Как там Ольга? Взрослая уже?
Лазарь: – Да… Вы их знаете? А вас как зовут?
Колдунья: – Зови меня Вера.
Лазарь: – Вера, вы знаете, они хотят женить меня на Ольге…
Колдунья: – Анна? На нее похоже…
Лазарь: – Ольга сказала, что вы их враг…
Колдунья (смеется): – Ну, конечно, враг…Анна моя дочь, а Ольга внучка. Только она этого не знает.
Лазарь: – Ольга сказала, что из-за вас пропал ее отец…
Колдунья: – Ну, конечно…Из-за меня. Больше же тут нет никого. А ты пришел ко мне, чтобы разобраться в родственных отношениях, оторванных от мира людей?
Лазарь: – Нет. Устал. Вот и несу, что в голову приходит.
Мне нужно назад. В город.
Колдунья: – Как там в городе? Все по-прежнему?
Лазарь: – Не знаю.. Многое изменилось за последние годы…
Колдунья: – И люди перестали грешить? Убивать, воровать, желать жену ближнего своего…А власть? Они все также гниют в своей роскоши, они сочиняют сказки о жизни. Они одурели от денег. Они думают, что эта жизнь не гостиница и временное пристанище, а вечное наслаждение…Стражи их слепы все и невежды: все они немые псы, не могущие лаять, бредящие лежа, любящие спать….И эти пастыри бессмысленные: все смотрят на свою дорогу, каждый до последнего, на свою корысть….Что молчишь? Ты когда был последний раз на могиле матери? Когда молился о ее душе?
Лазарь: – Я не был…Давно. Вы так странно говорите…
Колдунья: – Со школы? Пока бабушка была жива ты ведь ходил, а теперь даже сестру не вспоминаешь…Что мать…Ты и не видел ее никогда.
Лазарь: – Сестра больна.
Колдунья: – Она тебя вырастила, а теперь стала не нужна…?
Лазарь: – Откуда вы все знаете?
Колдунья: – И такого отвратительного человека Анна хочет в мужья моей внучки?
Лазарь: – Я виноват…Но…Это все жена…
Колдунья: – Сваливаешь свою вину на Еву?
Лазарь: – Ее не Ева зовут…
Колдунья: – Как же глупы теперь образованные люди…
Ты ведь университет окончил? С отличием? А о чем ты пишешь? Слова твои – бессмысленный набор букв, пустой звук…Они лишь касаются ушей, но не проникают в человеческое сердце…
Лазарь: – Что же мне теперь покончить с собой…? (усмехается)
Колдунья: – Не помощник я тебе…
Лазарь: – Вера…Ну, что же мне делать? Неужели нет никакого выхода?
Колдунья: – А он тебе нужен? Выход?
Лазарь: – В город…
Колдунья: – Ты тут совсем голову потерял…Подойди ближе…
Лазарь: – Подошел…(подходит)
Колдунья: – А может, со мной будешь жить? А? Я еще молода.
Лазарь (отшатнулся): – Нет…Да, я глуп, и на могилы не хожу. И сестра моя гниет в больнице….Да…Но ваш похотливый интерес к моей персоне я удовлетворять не собираюсь…Я что попал сюда лишь для того, чтобы меня ткнули мордой в мои поступки?
Колдунья: – Не нужен ты тут никому. И Анне не нужен. Негодный ты человек. И мне ты не нужен. Пошутила я.
Лазарь (встает на колени) : – Вера, ну умоляю вас…Ну, посоветуйте, как мне тут жить дальше…Как мне быть? Я не могу тут остаться.
Колдунья: – Представь, что ты умер в таком состоянии. Да, ты умер. И все плохое, что ты делал – это груз, который не дает тебе идти дальше. Или ты в воде, а грехи привязаны к твоим ногам, и тянут тебя на дно. Ты не можешь выбраться на поверхность. Так и тут. Отсюда дорога только одна. Нет обратного билета. И на станцию тебе не вернуться. Ищи другой путь. Он есть. Найдешь – попадешь в свой город. Не найдешь – жить тебе у Анны. Или в лесу умереть…
Лазарь: – Мне сказали, что тут есть священник…
Колдунья: – Это тоже мой сын. Мне кажется, что он безумный…
Лазарь: – Сын?
Колдунья: – Первый. Он в горах живет. Анна, Иван и Ольга ходят к нему.
Лазарь: – А он поможет? Он может помочь? (хватает руками Веру за колени).
Колдунья: – Едва ли…Он живет прямо в храме. Храму этому пятьсот лет. Он ничего не видит, кроме храма… Мне кажется, что и ест-то он только два раза в месяц.
Лазарь: – Почему вы не можете вернуть связь с нашим миром? Анна говорила, произошло какое-то событие…
Колдунья: – Событие? Она называет это событием?
Лазарь: – Есть же какое-то разумное объяснение всему этому…?
Колдунья: – Разумное…Встань, Лазарь!
Лазарь встает с колен.
Лазарь: – Вы верите в Бога, говорите о Боге, ваш сын священник, он говорит с Богом. А вы называете его безумным…
Почему? Он почти не ест, живет в храме и не знает ничего, кроме Бога…Мне кажется, он поможет…
Колдунья: – У меня есть заноза в сердце. Которая саднит. Он обидел меня. Свою мать. А я до сих пор ношу эту боль в своем сердце. Как ты носишь свою боль. Когда я прощу его, пройдет эта боль. Знаешь, словно Бог привязал к этой занозе цепь, и примотал к своей руке и держит крепко. Сын носит свою занозу. Он не получил моего прощения.
Лазарь: – Ваши дети называют вас своим врагом…И вам нет никакого дела до этого?
Колдунья: – Анна потеряла мужа. И считает, что я виновна. Нет моей вины. Ее муж погиб от своей похоти.
Лазарь: – Как это?
Колдунья: – Он согласился на то, на что ты не согласился…
Лазарь: – Жить тут?
Колдунья: – Да. На следующий день он пошел назад, заблудился и его поглотили эти болота.
Лазарь: – Ольга сказала, что он заколдован…
Колдунья: – Маленькая дурочка.
Лазарь: – Почему он заблудился?
Колдунья: – Послушай, мой совет – тут нельзя ошибаться. В словах и поступках. Иначе шансов нет.
Лазарь: – Вера, мне кажется, что я уже в аду? Может быть я мертв?
Колдунья отворачивается: – А как Ольга называет меня?
Лазарь: – Старуха…
Колдунья (усмехается): – Обидно.
Лазарь: – А почему же вы не пойдете к ним и не поговорите обо всем?
Колдунья: – Они считают меня колдуньей?
Лазарь: – Может и так.
Колдунья: – Мы обо всем поговорили 16 лет назад.
Мне кажется, что тебе пора уходить отсюда. Кроткое сердце – жизнь для тела, а зависть – гниль для костей.
Лазарь: – Я не завидую никому…
Колдунья: – Хоть в этом ты не оплошал…Я не о тебе. Иди назад.
Лазарь: – Как мне попасть к вашему сыну?
Колдунья: – Он живет в горах. Только когда мои дети пойдут к нему на службу, тогда ты сможешь увидеть его…Без проводника не добраться. А ты слабый. Пропадешь.
Лазарь: – А когда они пойдут?
Колдунья: – Иди к ним, и они тебе скажут.
Лазарь: – Назад? Ольга сказала, что ее мать накажет меня. Разве такое возможно?
Колдунья: – Анна накажет? Она может…(улыбается).
Лазарь: – Что же она сделает?
Колдунья: – Узнаешь, когда вернешься. Убирайся, а то я сделаю так, что дороги не найдешь и сгинешь. Понял?
Лазарь (побаиваясь): – Да. Прощайте.
Колдунья: – Бог в помощь.
Закрывает дверь.
Лазарь уходит…
Продолжение третьей картины
Спустя некоторое время Лазарь оказывается на поляне перед домом Анны. Он измотан хождением по лесу. Устал. Весь мокрый от пота. На поляне стоит все семейство Анны. Лазарь подходит ближе к Ольге и Анне. Иван стоит у него за спиной. В руках у него лопата. Анна и Ольга смотрят на Лазаря.
Лазарь: – Добрый день.
Анна: – Кому-то он добрый, а кому-то не очень. Вам говорили не ходить никуда?
Лазарь: – Вы – нет.
Анна: – Вам Ольга говорила. Она вам передала мои слова. А вы им не придали никакого значения. Вы неуважительно отнеслись к людям, которые вас приютили. Дали вам ночлег.
Объяснитесь.
Лазарь: – Анна, простите, я просто искал выход отсюда. Мне в город надо.
Анна: – Вам что мало того, что все вам говорили о том, что выхода отсюда нет.
Лазарь: – Ольга сказала, что старуха может помочь.
Анна (строго смотрит на Ольгу): – Ты такое сказала?
Ольга (потупив глаза): – Говорила.
Анна: – Девка молодая да глупая. Что с нее взять? А вы взрослый человек. У вас, как я погляжу, никаких принципов нет. А мы таких людей не любим. Не нужен нам такой мужчина. И проверки вам достаточно было и этой. Лучше бы вам было и не родиться на этот свет. Все равно живете глупой и никчемной жизнью. Даже детей у вас нет.
Лазарь: – Детей у меня нет…А вы что – угрожаете мне?
Анна: – Я слов на ветер не бросаю. Гнилое семя надобно запахать.
Лазарь: – Что? (делает шаг вперед)
Анна: – Иван!
Иван быстро подходит сзади к Лазарю и сильно бьет его лопатой по голове.
Лазарь от неожиданно открывает рот. Глаза расширены. Иван бьет еще один раз.
Лазарь падает, как подкошенный.
Анна: – Хватаем его за ноги. Ольга, давай помогай.
Анна и Ольга берут Лазаря за одну ногу, Иван за другую.
Анна: – В погреб его. Пусть подумает. Иван, ты его не прибил часом?
Иван: – Дууум-аааю, неет.
Анна: – Коробку его разбей и выброси. Ту, что в черной сумке. Она ему больше не понадобится.
Иван: – Даа.
Семейство тащит Лазаря в подвал.
Картина четвертая
Спальня Лазаря в его городской квартире. Жена сидит за прикроватным столиком, красится. Она в легком халате. Лазарь просыпается весь в поту, вид одуревший, волосы растрепаны.
Лазарь (садится на кровати, трет глаза): – Чудовищный сон. Будто не сон…
Жена: – Проснулся? Ну ты и спишь…Уже почти двенадцать.
Лазарь: – Ты не поверишь…Я думал, что я уже умер.
Жена: – Умер?
Лазарь: – Да.
Жена: – И куда же ты попал? В рай или ад?
Лазарь: – Я попал в какое-то странное место. Как будто бы в НИКУДА.
Жена: – В Никуда?
Лазарь: – Понимаешь, меня послали в командировку. И я вышел не на той станции, а потом я попал в дом женщины, где меня хотели женить на ее дочери…
Жена: – А причем тут, что ты умер?
Лазарь: – Состояние такое, что я попал в какой-то замкнутый круг. И не могу выбраться оттуда. Совсем. Еще там была ведьма. И она меня совращала.
Жена: – Что за сны тебе сняться? Ты в своем уме..?
Лазарь: – Откуда я могу знать, почему мне снятся такие сны. Это бессознательное состояние, я не отвечаю за свои сны.
Жена: – Ведьма была красивая?
Лазарь: – Честно сказать, ей было уже за пятьдесят…Не помню, как будто красивая.
Жена: – И ты? Не устоял?
Лазарь: – В том-то и дело, что я устоял…Я вернулся назад, к ее дочери и…Проснулся.
Погоди, сейчас я постараюсь все вспомнить…
Жена: – Там была еще и дочь ведьмы?
Лазарь: – И ее внучка. Она должна была стать моей женой.. Я же говорил.
Жена: – Это что – семейка похотливых дамочек? А что внучка – молодая совсем?
Лазарь: – Молодая. 16 лет. И они все время говорили о Боге…
Жена: – Ну и чушь тебе снится.
Лазарь: – Ужас в том, что оттуда никакой дороги нет. Нет никакой связи с внешним миром… И там уже ничего не исправить. Совсем ничего.
Жена: – Что не исправить?
Лазарь: – Все, что ты совершил в этой жизни до того, как приехал туда…Лена, послушай! Так ведь мне действительно нужно ехать в командировку…Завтра…(с ужасом и удивлением)…В Ливно…
Жена: – Ты мне не говорил. А зачем?
Лазарь: – Там пропал известный писатель. Поехал и просто исчез. Но нашелся человек, который разговаривал с ним. На станции. Я созвонился с ним. Полиция ведет свое расследование, а мне поручили вести свое. Завтра мы с ним встретимся. Точнее послезавтра. Поезд идет в ночь. И прибывает утром.
Жена: – Известный? Я знаю?
Лазарь: – Конечно, уже месяц прошел. Писали об этом. Петр Свиблов. И никаких следов. Он вышел на станции, поговорил с этим человеком, и больше его никто не видел. Это человек позвонил к нам в редакцию и представился Жаном. Просил о тайной встрече. Якобы он что-то знает…
Жена: – И как ты его найдешь?
Лазарь: – Он сказал, чтобы я сел на скамейку, рядом с кассой на станции Ливно, и он сам подойдет ко мне и окликнет меня по имени.
Жена: – Интересно.
Лазарь: – Лена, а я вспомнил… Эта девушка. Ее звали Ольга, и она пела песню…Сейчас…Вот…что она пела. «Как случилось, как же так случилось! Наше солнце в море завалилось…» Не слышала раньше?
Жена: – Впервые слышу…
Лазарь: – Правда? Ну, подумай…Может быть слышала раньше? Что это за песня?
Жена: – А еще есть слова?
Лазарь: – Что там про Бога еще. Голос мой…Что-то там. Дойдет до Бога…Как-то так.
Жена: – А что ты так переживаешь? Мне вот собаки снились всю ночь. И что? И кошки. Сегодня из кота вылезла кошка. У кота была на спине рана открытая, а оттуда кошка вылезла…
Лазарь: – Понимаешь, это было настолько реально, что я не мог представить, что это сон…Реальней, чем то, что мы с тобой разговариваем..
Жена: – Ты не заболел? Может, перетрудился на работе?
Лазарь: – Нет, я не заболел…И еще они говорили про мою сестру…Что мне надо навестить ее в больнице.
Жена: – Она же умерла полгода назад…
Лазарь (хватается за голову): – А ведь, я не навестил ее перед смертью. Я за месяц ни разу к ней не зашел…Это все ты…
Жена (с вызовом): – Что я? Запрещала тебе? Или что? Если ты подлец, при чем тут я?
Лазарь: – Ты меня все время настраивала меня против сестры.
Жена: – Когда она умирала, я тебе ни слова не сказала…
Лазарь: – Вот именно. Ни слова.
Жена: – Ну, мы же ее и похоронили. На свои деньги. Что еще? А то, что ты бессердечный человек, то, причем тут я?
Лазарь: – Я не бессердечный…Я…просто…слабый человек.
Жена: – Ну-ну…Когда тебе что-то надо, ты не слабый. Эгоист. Сестра тебя вырастила. Вместо матери тебе была. А ты?
Лазарь: – Заткнись. Дура.
Жена: – Ну, вот твое истинное лицо. Оскорбления пошли. Я твою сестру не любила, но и ухаживать за ней и навещать ее не запрещала. Тебе самому было неприятно. И ты нашел повод, чтобы этого не делать. Конечно, кому приятно смотреть на гниющую человеческую плоть, говорить обреченному слова утешения, сострадать…? Такому, как ты это неприятно вдвойне.
Лазарь: – Ты умеешь уколоть побольней. Я переживаю…До сих пор переживаю, что я оказался таким малодушным…
Жена: – Ты оказался полным дерьмом.
Лазарь: – Это не так.
Жена: – Это так. И моя беда, что я полюбила такое существо, как ты. Я, между прочим, заказала и отпевание, и сорокоуст по твоей сестре. И в церкви я ставлю свечи об упокоении ее души. А ты? Ты даже на могиле за полгода ни разу не был…
Лазарь: – Я все исправлю.
Жена: – Как же ты исправишь то, что уже сделал. Сестры уже нет. Что ты исправишь?
Лазарь (закрывает лицо руками): – Ты права, как обычно. Как всегда. Мне пора в редакцию.
Лазарь одевается.
Жена: – Мне жаль, что так все получилось. Весь этот разговор. Раньше ты не был таким, что-то в тебе сломалось однажды. Какая-то пружина лопнула в сердце, а ты и не заметил…Твоя работа учит быть циничным. Что может быть ужасней. Ведь мы можем умереть в любой момент. И что мы возьмем с собой? Пустое сердце?
Лазарь: – Мне кажется, что этот сон вещий.
Жена: – Может быть…Может быть тебя хотят вразумить? Твоя бабушка, мать и сестра на небесах…
Лазарь: – Я думал об этом….Извини. Мне пора (целует жену в щеку).
Жена: – А поесть?
Лазарь: – Пообедаю на работе. Странно, что меня никто с утра не хватился. Пока. До вечера.
Продолжение четвертой картины.
Редакция журнала. Спустя два часа.
Лазарь сидит за своим столом в своем кабинете. Печатает что-то на ноутбуке. Пьет чай. Стук в дверь.
Лазарь: – Да-да…
Жена (пропавшего писателя Петра Свиблова): – Разрешите? (открывает чуть-чуть дверь, заглядывает в кабинет).
Лазарь: – Да, чем могу помочь?
Жена ПС: – Вы Лазарь?
Лазарь: – Да.
Жена ПС: – Я супруга Петра. Петра Свиблова…
Лазарь (внимательно всматривается в лицо женщины, жена ПС очень похожа на Веру из сна Лазаря): – О…(опешив)…
Присаживайтесь, пожалуйста…А вас не Вера зовут?
Жена ПС: – Меня зовут Вера. Вы правы…А вы знакомы с Петей?
Лазарь (вздрогнув): – Знаком, но так…Шапочно. Но читал. Читал (он под впечатлением, что жена ПС и Вера из сна практически одно лицо).
Жена ПС: – Я не будут отнимать ваше время. Скажу прямо – я знаю, что вы едете в Ливно, и будет там встречаться с человеком. Тот, который сказал вам, что он видел Петю последним…
Лазарь: – Откуда вы знаете? Да, это так. Скрывать не буду. Он звонил вам тоже?
Жена ПС: – Нет, он мне не звонил. Откуда я знаю? А что вы читали Петиного?
Лазарь: – Ну…Читал когда-то давно. Пьесы.
Жена ПС: – Если вы говорите правду, то скорее всего вы ничего не помните из того, что он писал…Так?
Лазарь: – Да.
Жена ПС: – Я прочитала об этом в последней пьесе Петра, в рукописи. Она не дописана. Он работал над ней накануне отъезда в Ливно.
Лазарь: – Что прочитали? Я не понял.
Жена ПС: – Там есть эпизод, что главный герой таинственно пропал, и журналисту поручают его отыскать. И в пьесе он пишет, что этот журналист – вы. И что ему звонит НЕКТО.
Лазарь: – Я завтра еду в Ливно. Послезавтра встреча.
Жена ПС: – Значит я вовремя. А вам обязательно туда ехать?
Лазарь: – Задание главного редактора. И тема интересная. И человек сам мне позвонил…
Жена ПС: – Вам лично?
Лазарь: – Нет, не мне. Главному редактору. Тот поручил мне. Неужели ваш муж все это описал?
Жена ПС: – Не совсем все…На этом пьеса обрывается. Что дальше – не написано. Журналист работает в вашем журнале, и зовут его также, как зовут Вас…Только мне был сон сегодня, что вы до Ливно не доедете…
Лазарь: – Мистика какая-то…
Жена ПС: – У Пети все пьесы такие. И романы. Зря вы не читали. Почитайте.
Лазарь: – Я обязательно прочту, ведь я буду писать статью о вашем муже. А вдруг мне повезет, и я найду его раньше полиции…
Жена ПС: – А вы знаете, как Петя выглядит. Ведь вы с ним почти не знакомы?
Лазарь: – Конечно, видел много раз.
Жена ПС: – Это очень хорошо…Но вот этот сон какой-то нехороший…Вы вышли не на той станции.
Лазарь (его бросает в пот): – Что? Рассказывайте…А где? И что там было?
Жена ПС: – Понимаете, с одной стороны, очень хорошо, что вы встретитесь в Ливно с этим человеком. Если он, конечно, говорит правду, и он точно видел Петю. И, возможно, что эта встреча поможет нам отыскать хоть что-то…А с другой – вы до Ливно не доехали…Правда, во сне. И сон был такой реальный. Я проснулась – и одна мысль. Надо ехать в редакцию. Я звонила утром, мне сказали, что вы редко до обеда появляетесь….
Сон…Он короткий. Вы едете, выходите почти ночью на другой станции и разговариваете с кем-то на станции. И уходите куда-то в лес. И все. Провал, только отчетливое чувство, что вы из леса уже назад не вернетесь никогда. И тоже исчезнете…Можете считать меня сумасшедшей, но вот такая история…
Лазарь: – Я вас понял (мрачнея)…Может в церковь сходить? Свечку поставить, чтобы дорога была легкой…Как думаете?
Жена ПС: – Я уже была в церкви и помолилась о Вас. Но…не знаю. Тут такое дело…Мне кажется, что Петя живой. Он и денег совсем не брал с собой. Так – немного совсем, поесть да назад вернуться. Не могли его ограбить. Он ведь в Ливно поехал с другом встретиться…
Лазарь: – Это все в газетах писали, и в Интернете тоже…
Жена ПС: – А вы знаете, что у друга умерла внезапно мать, когда Петр был уже в поезде, и он никак не мог дать ему знать об этом. А сотовым Петя не пользуется. И друг уехал.
Оставил ему записку в дверях. Но записку так никто и не трогал до его возвращения. Значит, Петя к нему домой не заходил…
Лазарь: – А может, он прочел и назад сунул. Записку.
Жена ПС: – Нет, Борислав – его друг, говорит, что как сунул, так и была. И полиция так говорит….Я вас предупредила просто. Вы уж сами решайте, как быть дальше. Как поступить…
Лазарь: – А у вас дети есть? Извините, за такой вопрос…
Жена ПС: – Дети? Дочь и сын. У Пети был еще старший сын. От первого брака.
Лазарь: – А он где живет?
Жена ПС: – А вот этого я не знаю, он давно не общался с отцом. Он священник. Монах. Где-то в монастыре. Не знаю. А это важно?
Лазарь: – Может быть…А Петр не мог к нему уехать?
Жена ПС: – Так, внезапно…? Он не молод уже…Шестьдесят шесть лет…Я не помню, чтобы он совершал такие поступки. А как же я? Он бы предупредил меня…
Лазарь: – Очень зря он не пользуется сотовым…
Жена ПС: – Не смогла приучить. Он есть у него, но он включает, когда ему нужно. А чаще не включает. Забывает…
Лазарь: – Вера, спасибо вам, что зашли. Очень приятно было, с вами познакомится. И спасибо, что побеспокоились обо мне…Но я в мистику не верю. Я думаю, что в Ливно я доберусь благополучно. Тут ехать совсем недолго. Всего 6 часов. Лягу в отдельном купе. Засну и проснусь уже там.
Жена ПС: – А вот спать я бы вам не советовала в поезде…
Лазарь вспоминает свой сон. Удивленно смотрит на Веру:
– Вы знаете, мне тоже сегодня сон приснился. Я там видел женщину похожую на вас.
Жена ПС: – Вот видите…Это не случайно. Извините за беспокойство. Я ухожу.
Лазарь: – Всего доброго.
Встает, открывает дверь.
Жена ПС: – Вы не могли бы мне позвонить после встречи в Ливно? Вот мой телефон (протягивает визитку).
Лазарь: – Позвоню. Обязательно. Всего доброго.
Жена ПС: – До свидания.
Уходит. Лазарь садится за свой стол…Закуривает. Сидит в задумчивости. Звонит телефон на столе.
Лазарь берет трубку: – Да.
Голос в трубке: – Лазарь?
Лазарь: – Да. Я слушаю.
Голос в трубке: – Это Жан. Из Ливно.
Лазарь: – Добрый день! Наша встреча в силе?
Жан: – В силе. Только у меня просьба…
Внезапно разговор обрывается. Короткие гудки.
Лазарь: – Алло, алло…Вот чёрт…
Садится за стол. Ждет, что Жан перезвонит. Телефон молчит.
Лазарь: – Что же он хотел сказать???
Картина пятая
Лазарь выходит на станции Ливно. Ищет глазами кассу и лавочку. Подходит, садится на лавочку. Ждет Жана. Внезапно к нему подходит человек в шляпе и сером пыльнике из первого действия. Лазарь вздрагивает от неожиданности. Встает с лавочки.
Жан: – Что вы так испугались? Вы сидите-сидите.
Садится рядом.
Лазарь: – А вы знаете, что мы знакомы?
Жан: – Конечно…Я со многими знаком.
Лазарь: – И где же мы с вами познакомились?
Жан: – На станции недалеко отсюда. Вы приехали вечером, а я указал вам дорогу.
Лазарь: – Но ведь это был сон…(удивленно).
Жан: – Вас, кажется, Лазарь зовут? Иногда сны реальней жизни. Я – проводник. Понимаете?
Лазарь: – Как у альпинистов? В горах?
Жан: – Скорее Харон…
Лазарь: – Харон? Это что-то из мифов…
Жан: – Не стоит понимать это буквально. Я помогаю попасть туда, куда человеку иной раз стоит попасть.
Лазарь: – Давайте про Петра поговорим. Вы его видели?
Жан: – Петр сошел там же, где сошли Вы.
Лазарь: – На заброшенной станции? Во сне?
Жан: – Но он ищет своего сына. В отличие, от вас. Вы же пока непонятно, что ищете. Наверное, себя? (улыбается)
Лазарь: – Так он жив?
Жан: – Физическая смерть есть всего лишь начало новой жизни. Хотя для кого-то она всего лишь продолжение старой.
Лазарь: – Все-таки умер? А где же его тело?
Жан: – Иногда мне кажется, что большинство людей совершенно лишены фантазии. Лазарь, чтобы найти его, вам предстоит вернуться в дом Анны. Насчет Петра – я думаю, что вы все узнаете из утренних газет очень скоро. Случайность. Просто случайность. Его найдут на соседней станции. Ничего особенного – внезапный сердечный приступ. Просто он очень неудачно упал. Стало плохо, вышел подышать воздухом и …И его не могут найти. А он лежит себе преспокойно в овраге, совсем рядом с проходящими мимо людьми…
Лазарь: – Мистика какая-то. А проводник? Он же клянется, что видел его сходящим с поезда в Ливно. Я уже ничего не понимаю. Мне нужно заснуть, вернуться в дом Анны и найти там Петра, уже мертвого? Или он еще живой…??? Я думал, что вы мне поможете… Да и как я попаду назад? В дом Анны? Опять засну и проснусь в подвале с пробитой головой?
Жан: – На самом деле ваша главная задача – вернуться на станцию. На этом ваше путешествие будет окончено. И все разрешится.
Лазарь: – Вы считаете это возможно? Это что игра такая? Хорошо.. А что я должен сделать, чтобы вернуться на станцию. Там дорога только в одну сторону. Вы-то сами знаете, ЧТО? Слово какое-то волшебное…Действие?
Жан: – Принесите голову врага…(смеется). У Анны же есть враг. Ее мать.
Лазарь: – Вы это всерьез? Или вы издеваетесь надо мной? Если вы говорите, что Петра найдут и так, то я-то тут причем? Да еще и предлагаете мне убить человека? И что никакого другого выхода нет? Да и какой в этом смысл?
Жан: – Петра найдут только тогда, когда вы с ним встретитесь. А для того, чтобы встретиться, вам нужно вернуться на станцию. Время и пространство сделает нужный виток, и вы будете у цели… Это не я придумал. Но для осуществления желаемого – есть один из способов – убийство. Лишение жизни другого человека. Впрочем, вы настолько слабы, что я сомневаюсь, что вам это удастся совершить… Но попробовать стоит. Вы на войне были?
Лазарь: – Был, но я не воевал. Я только писал очерки.
Жан: – Это трудно первый раз. Но после наступает облегчение. Главное не думать о том, что это нельзя. И не испытывать угрызений совести. Это атавизм. Глупость. По сути, никакой совести нет. Вам ли не знать? (улыбается). Вы, я вижу, даже заинтересовались моим предложением?
Лазарь: – Убить Веру?
Жан: – Именно. Любым способом, который придет к вам в голову.
Лазарь: – А как я попаду в дом Анны?
Жан: – Это просто. Садитесь на поезд, который идет назад и засыпаете.
Лазарь: – Это стопроцентный способ? А если я не стану спать и не желаю возвращаться в мир умалишенных…
Жан: – О, да. Способ верный…. Не желаете? А придется. Теперь позвольте с вами попрощаться.
Лазарь: – А мы увидимся еще?
Жан: – Прощайте, мой друг. Все зависит от того, как вы будете следовать моим советам.
Жан встает, кланяется и быстро уходит.
Лазарь: – Когда вы звонили мне, наш разговор оборвался… Вы хотели мне что сказать…Что именно? Постойте…
Но Жана уже нет.
Мимо проходит дежурный по станции.
Лазарь (обращаясь к нему): – Господин, а когда будет поезд назад?
Дежурный: – В столицу?
Лазарь: – Да. В столицу.
Дежурный: – Много разных. Ближайший – через час.
Лазарь: – А какое сегодня число?
Дежурный: (с удивлением): – С утра было десятое августа.
Лазарь: – Десятое?
Картина шестая
Комната Ольги в доме Анны. На стенах иконы. Полки с книгами. На окне цветы. Вся комната в цветах. Букеты на столе. Ольга полулежит на кровати. Лазарь сидит в небольшом кресле. Вечер.
Ольга (читает стихи):
Как шар сухой травы по плитам мостовой,
По пыльному двору катает сердце ветер,
И мрамор оплела лазурь, как будто ветка,
В ночи открылась дверь – мой дом, спаситель мой….
Лазарь: – Красиво…А чьи стихи?
Ольга: – Не знаю. В детстве запомнила. А что такое мостовая?
Лазарь: – Это дорога из камня.
Ольга: – Голова болит еще?
Лазарь: – Болит…Зачем же вы так?
Ольга: – Ты сам виноват. Завтра утром мы идем к отцу Власию. Ты с нами?
Лазарь: – Конечно.
Ольга: – Отец Власий должен дать ответ. Быть нам мужем и женой или нет. Ты уже хочешь?
Лазарь (трогая большую шишку на затылке): – Я не против.
Ольга (хлопает в ладоши): – Это чудесно…Ты исправляешься.
Лазарь: – А твой дядя очень сильный.
Ольга: – Он дурачок, поэтому сильный. Он может даже корову приподнять. Оторвать от земли, и она будет болтать копытами.
Лазарь: – Он ведь мог и кулаком меня ударить по голове…
Ольга: – Лопатой надежней.
Лазарь: – Так и убить можно.
Ольга: – Он аккуратно.
Лазарь: – Я думал, что сгнию в вашем подвале…
Ольга: – Это наказание. Его нужно принимать со смирением и мужеством.
Лазарь: – Мне кажется, что это не справедливо. Я ведь ничего не сделал…
Ольга: – Ты не должен вспоминать о своем поступке. Ты искупил его своим страданием. Ты сидел в темноте, с разбитой головой и голодал. Это был хороший урок.
Лазарь: – Со мной никто никогда так не обращался.
Ольга: – Нельзя ослушиваться. Мать очень суровая.
Лазарь: – А ты хочешь знать, о чем мне рассказала старуха?
Ольга: – Нет. Мать наложила на это запрет. Если ты расскажешь, тебе опять накажут.
Лазарь: – Господи! Так же?
Ольга: – Нет. По-другому…
Лазарь: – Не пойму я вас. Все время о Боге говорите, а разве можно так поступать с ближним? Ведь Бог дал заповедь любить ближнего…А вы мучили меня.
Ольга: – Мы любим тебя. Ты о своих грехах беспокойся, а не о чужих.
Лазарь: – Нету у меня никаких грехов…
Ольга: – Есть. У всех есть грехи. А когда ты был без сознания, тебе что-нибудь снилось?
Лазарь: – Мне? (пытается вспомнить, с ужасом вспоминает, что будто еще вчера она разговаривал с женой о своем странном сне и встречался с женой писателя Петра Свиблова)…(выдыхает) Снилось…
Ольга: – Интересное?
Лазарь: – Еще бы…Очень интересное.
Ольга: – А что?
Лазарь: – Ты только не расстраивайся, но мне снилась моя жена…
Ольга: – У…Она красивая?
Лазарь: – Красивая.
Ольга: – Ну, снилась и снилась. А мне снился какой-то странный человек. Почти дедушка.
Лазарь: – Вот как? И что он делал?
Ольга: – Он сказал, что он писатель.
Лазарь: – А имя не назвал?
Ольга: – Он заблудился…Самое смешное, что он говорил мне, что он вышел не на той станции. Прямо как ты…
Лазарь: – И что было дальше?
Ольга: – Ничего. Ясказала, что тут нет поездов. И он пошел в лес….И сон оборвался.
Лазарь: – А может это не сон вовсе. И он бродит где-то вокруг?
Ольга: – Не думаю. Сон. Как не сон? Я спала…Потом пошла цветы собирать. Это сон…
Лазарь молчит.
Лазарь: – А отец Власий добрый? Расскажи мне, он какой?
Ольга: – Не знаю. Он только молитвы читает. Не разговаривает с нами. Только с матерью иногда. Очень редко.
Лазарь: – Выходит, что может так случиться, что он со мной и говорить не будет?
Ольга: – Завтра узнаешь. Он будет исповедовать. Ты должен подумать и рассказать ему все свои грехи. Если ты раскаешься от всего сердца, то Бог тебя простит. Только от всего сердца. Все дурное, что ты делал, ты должен возненавидеть.
Лазарь: – Не думаю, что у меня получится.
Ольга: – А тебе когда крестили?
Лазарь: – Младенцем.
Ольга: – Это правильно. Ты больше не хочешь в город?
Лазарь: – Ольга, я не понимаю, что я тут буду делать. Толку от меня никакого. Что я умею? Я городской житель. Я все жизнь прожил в городе. Я даже гвоздя забить не могу.
Ольга: – Как же это возможно?
Лазарь: – Что я буду тут делать? Объедать вас?
Ольга: – Отец Власий скажет. Чуть-чуть осталось.
Лазарь: – А долго идти к нему?
Ольга: – Несколько часов. В гору. Сможешь?
Лазарь: – Постараюсь. А почему я не могу стать мужем твоей матери…?
Ольга (удивленно) : – Мамы?
Лазарь: – Конечно, для тебя я слишком стар. Мне почти 40 лет. Ты годишься мне в дочери. Я не могу жить с такой молодой девушкой…
Ольга (задумывается): – Но мама так сказала. Она не ошибается.
Лазарь: – Она кто? Бог? Человек ошибается. Ольга, мне тут будет тяжело. Тут мне все чужое. Понимаешь?
Ольга: – Привыкнешь. Отец привык. Мать говорила. И ты привыкнешь…
Лазарь: – А отец сюда тоже попал из города?
Ольга: – Из города.
Лазарь: – Он что прилетел сюда? Как? С неба свалился?
Ольга: – Этого я не знаю. Не с неба. Он приехал сюда, когда сюда можно было приехать.
Лазарь: – А с матерью можно поговорить?
Ольга: – Ты свой разговор упустил.
Лазарь: – Не понимаю.
Ольга: – Вместо того, чтобы с мамой говорить, ты к старухе пошел. Мама тоже знает, как отсюда уйти.
Лазарь: – Вот как…
Ольга: – Именно так. И мы отсюда уйдем. В другой мир.
Лазарь: – В город?
Ольга: – Нет, город – это зло.
Лазарь: – Умрете что ли?
Ольга: – Нет, не умрем. Умрем мы потом. Мы отсюда тоже уйдем, когда время придет. И все исполнится.
Лазарь: – Что все?
Ольга: – Пророчества.
Лазарь: – Какие?
Ольга: – Потом узнаешь. На самом деле мы тут не одни живем.
Лазарь: – Как это? Еще люди? Где? Далеко отсюда?
Ольга: – Это не люди. Далеко.
Лазарь: – Звери что ли?
Ольга: – Они выше, чем люди. Не звери. Ты их увидеть не сможешь. А если увидишь – ослепнешь навсегда.
Лазарь: – Жуть какая…
Ольга: – Не бойся. Если останешься с нами, все у тебя будет хорошо. Они называют себя сестрицы.
Лазарь: – Те, кто выше, чем люди?
Ольга: – Да. Мы больше не будем о них говорить.
Лазарь: – Почему? Нельзя?
Ольга: – Они не велят.
Лазарь: – Чем больше я тут нахожусь, тем сильнее у меня ощущение, что ваш дом это будто какие-то преддверья ада.
Ольга: – Ада? Разве можно говорить так о нашем доме? Тут красиво и спокойно.
Лазарь: – Только я тут заперт, как в тюрьме.
Ольга: – Ты так ничего и не понял…
Лазарь: – Я не свободен.
Ольга: – Что тебя тяготит?
Лазарь: – Я словно связан по рукам и ногам. Я не принадлежу себе. Будто я чья-то игрушка. Кто-то играет мной. Я уже не понимаю, где явь, а где сон.
Ольга: – Раз ты не понимаешь, то иди спать. Завтра рано вставать.
Лазарь: – Да…Нужно отдохнуть перед дорогой. Спокойной ночи.
Ольга выходит из комнаты. Лазарь ложится на кровать…
***
Лазарь внезапно проснулся от каких-то звуков. Будто кто-то поет. Светает. Но еще темно. Кричит петух. Встает, одевается, выходит в коридор и видит, что из-под одной из дверей струится свет. За ней поют. Он подходит к двери – она чуть-чуть приоткрыта. Эта комната Ольги. Его взору открывается странная картина. Анна абсолютно голая. На груди большой деревянный крест. В левой руке у нее окровавленный серп. Она тихо поет, словно заклинание: «Ты есть Повелитель един, ибо Воля Твоя есть неиссякаемый источник всех сил, сущих во Вселенной и ничто не избежит Тебя. Ты – Царь Мира, Ты обитаешь на Небесах и в святилище сердца добродетельного…» Внезапно Лазарь замечает в другом углу Веру. Она в длинном строгом платье. Она встает со стула, накидывает на плечи Анны покрывало.
Вера (тихо) : – Ну вот и все. Он ничего не понял. Судьба его решена. Мне пора, дочь моя. Я возвращаюсь домой. Завтра он станет мужем твоей дочери и моей внучки. Отец Власий благословит и обвенчает их.
Анна кивает головой. Вера обнимает и целует Анну. Собирается выходить. Лазарь быстро возвращается в свою комнату. Раздевается и ложится в постель. Притворяется спящим. Спустя минуту он слышит, как Вера уходит по коридору.
У его двери она останавливается, смотрит через щель. Лазарь притворяется спящим. Он в ужасе и страхе.
Продолжение шестой картины.
Утро. Ольга будит Лазаря. Он вскакивает. Надевает брюки и рубашку.
Лазарь: – Какая чудовищная ложь. Какой обман! Я хочу поговорить с твоей матерью (с вызовом).
Ольга: – Позвать ее? Но она не будет говорить с тобой. Ты еще не прощен до конца.
Лазарь: – Позови…(сжимает ей руку)
Ольга: – Мне больно. Пусти.
Лазарь отпускает руку.
Ольга: – Ладно. Жди…
Выходит из комнаты. Лазарь нервно ходит по комнате. Он вспоминает, все, что было с ним после удара лопатой. Разговор со своей женой и женой писателя Петра Свиблова.
Разговор с Жаном на станции в Ливно. Ночное происшествие.
Входят Анна и Ольга.
Анна: – Надеюсь, что мне не придется вас наказывать? (с усмешкой)
Лазарь: – Мне нужно с вами поговорить. Очень серьезно. Это возможно?
Анна: – Вы думаете, что это что-то изменит?
Лазарь: – По крайней мере, я смогу понять, что тут происходит…
Анна: – Говорите.
Лазарь: – Ваша мать и вы заодно. Вы давно все решили, а теперь морочите мне голову. Издеваетесь надо мной.
Анна: – Для нашего мира все, что вы говорите, не имеет никакого смысла. Решили не мы. Все, и, правда, давно решено. И от вас ничего не зависит…
Лазарь: – Неужели…? А если я совершу поступок, который вас удивит?
Анна: – Удивит? Меня может удивить только одно.
Лазарь: – Я даже знаю что.
Анна: – Знаете?
Лазарь: – А вас это обрадует?
Анна: – Мне кажется, что вы заблуждаетесь....
Лазарь внезапно выскакивает из комнаты, забегает в комнату Ольги, словно что-то ищет, и. увидев, хватает с пола окровавленный серп. Пытается выбежать из дома.
Анна: – Куда? Ты с ума сошел? Зачем тебе серп?
Лазарь: – Я к вашей матери. Вы же этого хотите?
Убегает.
Анна: – Причем тут моя мать?…Опомнитесь…Иван, Иван…
Ольга: – Иван плохо бегает, мама…
Анна (хватается за голову): – Ужас…Сумасшедший (крестится и молится губами).
Ольга: – Что же делать?
Анна: – Не переживай. Все будет хорошо. Вставай на колени. Он слаб, чтобы исполнить желаемое.
Становятся на колени перед иконой и начинают молиться…
Затемнение.
Лазарь подбегает к дому матери Анны. Распахивает дверь.
Навстречу ему выходит женщина. Это не Вера. Лазарь от неожиданности роняет серп на землю. Это его умершая бабушка.
Бабушка: – Я так давно ждала тебя, внучек (тихо плачет). Ты совсем забыл меня.
Лазарь (падает на колени, обхватывает бабушку за ноги, склоняет голову): – Бабушка, милая моя, прости меня… Я помню о тебе.
Бабушка: – Забыл, не ходишь ко мне. Не вспоминаешь меня (говорит будто в забытье, отрешенно).
Лазарь: – Я теперь никогда не забуду…
Бабушка: – Теперь да…Не забудешь. Лазарь. Беги скорее назад. Твой поезд скоро придет.
Лазарь: – Поезд?
Бабушка: – Твой поезд. Очень скоро. Тебе надо успеть. Как можно скорее…
Это твой единственный выход.
Лазарь: – Но на станцию нет дороги…
Бабушка: – Беги, не думай ни о чем (толкает Лазаря).
Затемнение. Продолжение сцены.
Лазарь выбирается из леса. Перед ним та же картина. Станция. Открытый навес для ожидающих. Закрытая будка кассы. Пустая лавочка. Над ней фонарь. Но он не горит. Он подходит к путям. И слышит шум приближающегося поезда. Мимо него стремительно проносится поезд, но резко тормозит, так что последний вагон оказывается рядом с ним. Открывается дверь вагона. Лазарь бросается к перилам и заскакивает в вагон. Поезд сразу трогается. Вагон старый. Маленький. В одном из купе открыта дверь. Навстречу ему выходит Петр Свиблов:
– Лазарь, рад вас видеть.
Лазарь отшатывается:
– Петр? А что вы тут делаете? Куда мы едем?
Петр: – Лазарь, я надеюсь, что наши мытарства окончены. Мы возвращаемся. Домой. Жаль, что попрощаться мы ни с кем не успели.
Конец
Ноябрь, 23, 2009 г.
…Идите и вы в виноградник мой
Сцены из монашеской жизни
Краткая драматическая повесть
Домашний монастырь отца Макария в небольшой деревне, в 5 километрах от большого монастыря.
Действующие лица:
отец Макарий (схиархимандрит), лысоватый, полноватый мужчина, черные глаза, 60 лет.
отец Илларион (архимандрит), серьезный, 45-50 лет.
отец Исайя (иеродиакон), странный, 30 лет.
инок Марк.
монахи, монахини.
послушник Максим (будущий иеромонах Ферапонт), 25 лет, высокий худой.
Илларион: – Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради святых и праведных отец наших помилуй нас (голос за воротами).
Монахиня: – Аминь. Как доложить о Вас?
Илларион: – Матушка, доложите, что приехал Отец Илларион с братией (голос за воротами).
Низенькая, бодрая женщина в белом платке, завязанным по-монашески. Длинный черный рабочий халат. Грязные калоши. Шоркающим шагом спешит в келью батюшки (отца Макария). Стучит в дверь. Отец Макарий спит на небольшой кровати. В руке зажаты огромные вязаные четки, длиной около 5-и метров. Толстые как корабельный канат. Бусина величиной с лимон.
Монахиня: – Батюшка (тихо). (Отец Макарий похрапывает). Батюшка (громче).
Макарий вздрагивает, вдыхает воздух и приоткрывает глаза:
– Мария, ты чаво?
Монахиня: – Батюшка, отец Илларион приехал с братией.
Макарий: – Ларион? Ларион…Ларион…(бормочет).
Пытается найти тапочки.
Макарий: – А я, Мария, читал всю ночь акафисты. Сил нету уже. Голова болит. Глаза закрываются. Ноги отнимаются. Господи, помоги мне, нерадивому. Святые отцы мне говорили: «Власий, хочешь быть с нами, на небесах? Если хочешь, то будешь падать, болеть, страдать, но терпи, Господь поможет. Сверх сил не даст искушений». Так и терплю. Батюшки, да мне же укол скоро делать. Голова уже ничего не чувствует. Беги, Мария, впусти Лариона…Я сейчас подойду. Да не шоркай ногами. Ты же молодая.
Батюшка надевает тапочки и, охая от боли в суставах, поднимается с кровати. Матушка убегает открывать ворота.
Подходит батюшка, Илларион с монахами уже вошли во двор.
Илларион: – Здравствуйте, отче! (Делает поклон до земли и просит благословения).
Батюшка крестит его, и они целуются. Два других монаха, сделав поясной поклон, склонились для благословения.
Макарий перекрестил их, сильно прижимая троеперстие ко лбу, животу, плечам.
Марк: – Раб Божий, инок Марк!
Исайя: – Раб Божий, иеродиакон Исайя.
Макарий: – Пожалуйте в комнату! (приглашает жестом).
Илларион: – Батюшка, мы проездом. Прямо сейчас пойдем в монастырь, а к обеду вернемся. Завтра после обеда уезжаем.
Макарий: – Да, да. Сейчас служба начнется. Как раз к началу успеете. К семи часам. Читают Акафист батюшке Амвросию.
(обращается к стоящему недалеко послушнику Максиму)
– Максимка, проводи ребят к реке. Если вброд, а потом лесом – сорок минут ходу. Благослови Господь!
Высокий, бледный послушник с задумчивым взглядом идет к воротам, монахи за ним. Как только они вышли, Мария сразу закрыла ворота. Отец Макарий плетется в келью, прихрамывая на обе ноги.
Макарий: – Мария, неугасимую Псалтырь читаете?
Мария: – Конечно, батюшка.
Макарий: – Смотрите, читайте по очереди – одни работают, другие – читают. И не спать. А то я вчера заглянул – гляжу, вроде читает, а присмотрелся – бес на голове у ней сидит.
А она спит. Сладенько так спит. Гоняйте бесов. Не спите. Крестом их жгите.
Мария: – Не уснем, батюшка.
Макарий входит в свою комнату, с трудом садиться на кровать. Сидя, начинает читать утреню («Пресвятая Троица помилуй нас, Господи, господи очисти грехи наши, Владыко, прости беззакония наша»). Встает, подходит к тумбочке, чтобы взять лекарство, вспоминая, что забыл поставить укол инсулина. Но возвращается, садится и читает дальше тихим голосом. «Святый, посети и исцели немощи наша, имени Твоего ради».
Небольшое затемнение сцены. Продолжение действия.
Отец Макарий читает последние строки утрени («Небесный царю, верные люди твоя, укрепи, веру утверди, языки укроти, мир умири, святую обитель сию добре сохрани. Прежде ушедшие отцы и братию нашу в селениях праведных учини, и нас в покаянии и исповедании приими, яко благий и человеколюбец»). Он встает, открывает тумбочку, где лежат лекарства. Находит шприц, снимает упаковку, вставляет иглу и кладет на марлю. Умело вскрывает стеклянную ампулу, набирает нужную дозу инсулина в шприц. Задирает ветхий подрясник и делает укол в бедро. Промакивает место укола ваткой. Некоторое время сидит на кровати. Собирает шприц, ампулу и ватку в марлю, сворачивает. Поднимается, выбрасывает в подполье печи. Выходит из комнаты, направляет в кладовую. Там хранятся варенье, соленья, маринады, вино. Включает свет. В плетеной корзине лежат бутылки с вином. Берет две бутылки. Неловко прижимает к груди левой рукой. И неожиданно поскальзывается, роняет бутылки, они разбиваются вдребезги. Брызги вина разлетаются повсюду.
Подбегает бледный послушник Максим.
Максим: – Что с Вами, батюшка? (испуганно)
Макарий: – Ох, Максимка. Разбил бутылки, а осколки собрать нету сил. Осторожненько собери, веник возьми у матушек.
Максим собирает. Макарий, охая, идет на кухню. Начинает накрывать на стол. Возвращаются монахи из монастыря.
Макарий: – А, вернулись. Слава Богу. Давайте-ка к столу. Вон рукомойник и полотенце. Сюда проходите, не бойтесь.
Большой овальный стол. Дешевая клеенка поверх. Тяжелые табуреты. Рассаживаются.
Макарий быстро читает молитву перед вкушением пищи перед большой иконой Божией Матери, в окладе из фольги и искусственных цветов. Все крестятся.
Макарий: – Сейчас кушать будем.
Надевает фартук. Разливает щи в тарелки: глубокие эмалированные. На столе баночки с солью, перцем, горчицей. Серый хлеб. Себе наливает в малюсенькую тарелочку. Последним.
Макарий: – Матушка Серафима жива?
Илларион: – Жива, батюшка.
Макарий: – Она ведь монашество до революции принимала….
Илларион: – Не может быть, батюшка.
Макарий: – Да, в 17 лет. Вместе с женихом. Отцом Петром. Если, говорит, хочешь быть со мной всегда и везде, то выбирай – или здесь недолгий век, а после – Бог знает, что будет. Или там, в Божьих обителях навечно вместе. Почти в один день постриг принимали. Она в Дивеево, а он – в Оптине. Ее в 30-х годах Глинские старцы благословили на тайное монашество, так ее Господь и спас. А отец Петр, Царство ему небесное, до 54-го в лагерях сидел. С 17-го года матушку не видел. Перед самой смертью встретился он с ней в Чернигове, в 91-м. Он ей говорит: «Ты ли это матушка?» «Я, батюшка. Скоро будем вместе во веки веков». А красоты была она ангельской. Лицо будто ей лет 25.
Илларион: – Она и сейчас так выглядит, батюшка. Заходил к ней в келью, хотел помолиться о благополучном путешествии. Она говорит: «Ларион, это ты?» Видит-то плохо совсем. «Я», – говорю. «Возьми книги на полке, почитай мне вслух». Я ищу, ищу. Нет ничего. Только Канон Иоанну Предтече. «Матушка», – говорю, «тут нет ничего, только канон». «Вот его и читай». Я ее спрашиваю: «А что же нет ни молитвослова, ни Евангелия, ни Псалтыря?» «Миленький мой, да я раздала все, мне и не надо ничего. Я и так все, что надо помню…»
Макарий: – У нас тут мощи обрели. Семи святых. Пристроить некуда. Год уже под спудом. Вроде троих должны прославить. В сентябре. Им комнатку пристроили к храму. Тела нетленные, как у батюшки Амвросия.
Исайя (спрашивает неожиданно): – Вы, батюшка, говорят, рак вылечили?
Макарий: – Не я вылечил, а Господь милость свою проявил. Прошу у Господа милости.
Исайя: – А что же вы все-таки делали?
Макарий: – Причащался каждый день. Календулу ел прямо с цветками и пил отвар из картошки. Маслицем из Вифлеема живот мазал и крестил. Читал Богородицу. Раз пятьсот прочитаешь, глядишь, боль отпускает. Надолго, бывал, отпустит. Врачи говорят, не может быть. Не хотите, говорят, нам правду говорить. Милые, да кого я обманываю? Так все и было. Есть не мог уже, рвало от воды даже. Да тут диабет еще. С ума сойти. Господь пожалел. Дал время грехи искупить. Столько лет уже, а я даже на шаг вперед не продвинулся. Даже на первую ступеньку не поднялся.
Исайя: – Батюшка, а я могу дождь вызвать.
Макарий (удивленно, но, все-таки не подавая виду): – Во, как?
Исайя: – Дождя ведь давно не было. Картошка-то сохнет.
Макарий: – В монастыре молебны о хорошей погоде не служат. Совсем забыли. Прежде на всякую нужду служили.
Илларион: – Сегодня служили.
Макарий: – Первый раз за лето.
Исайя: – Давайте, выйдем на двор. Посмотрим на дождь.
Исайя встает из-за стола без разрешения. Выходит из кухни во двор. Закидывает вверх голову и руки. Начинает шептать что-то очень быстро. И непонятно. Типа заклинаний. Остальные остались на кухне. Но Исайя быстро возвращается.
Исайя (улыбаясь): – Сейчас дождь пойдет. Небольшой, но огород ваш польет.
Отец Макарий повернулся к иконе, все встали, перекрестились. Вышли на двор.
Илларион: – Господи, помилуй (перебирает четки в руке).
Чувствуется, какое напряжение приходится ему испытывать.
Глухой раскат грома. Туча словно лопнула, взорвалась. Быстрый, короткий ливень застучал по крышам. Мария бросается снимать белье, но оно мгновенно промокло. Монахи прячутся на кухне.
Исайя: – Вот видите, батюшка…Сколько приходилось воду таскать. А теперь полило обильно, до завтрашнего дня влага удержится. Поливать не надо (весело).
Макарий: – Спаси, Господь. Кушать. Кушать.
Начинает накладывать второе. Монахи снова рассаживаются за столом. Батюшка не ест. Стоит возле печи.
Исайя: – Каков дождь! Как вам, батюшка?
Макарий: – На все воля Божья.
Исайя: – Я хотел спросить, батюшка. Что на Пасху-то случилось? Кто отца Василия убил? У нас много слухов, но никто ничего толком не знает.
Макарий: – Игорь его звали в миру. Он ведь у меня 8 месяцев был в послушниках. А потом в Оптину ушел. Отдал я его…(грустно, тяжело вздыхая)…Чистейшей души был. Приехал писать статью о монастыре, и остался тут. Меня тогда уже не было в Оптине, но чада мои духовные еще там оставались. Я когда ушел, со мной 25 иноков ушли. Кто куда. Даже в Германию уехали. Но некоторые остались. Самые упорные. Я думаю, что отец Самуил, приложил руку к тому, что случилось…От зависти его убили. Он ведь самый образованный остался. Видно, Самуил боялся, что потеснит его, а может и мне хотели отомстить. Бог знает. Он им судья. Любимое мое чадо. Отец Петр высокий был, плечи широкие, чемпион олимпийский. Молодой еще, два года в монашестве пробыл, а уже дары духовные имел. Знал, что на Пасху погибнет. Да и в городе народ говорит между собой, что Самуил кочегара подбивал…Не впрямую. Из-под воль. Его ведь даже просили отпустить, на поруки монастыря…Вроде как он не в себе. Придумали, что он сатанист. Душевнобольной. А Самуил про меня чего только не сочинял…И смех, и грех. Да и Слава Богу. Они не знают, что этим меня чистят. Спасают меня. Все грехи клеветой выгребают. Живем, как в осаде. Того и гляди. Подожгут.
Илларион: – Господи, помилуй! Как же так? Самуил такие проповеди читает, заслушаться можно…
Макарий: – Так ведь только он и может говорить. Остальные – ни бе, ни ме.
Илларион: – А уехать не хотели, батюшка?
Макарий: – Да хотел, только как уехать? Бросить все не могу. Трудно уехать…И здоровья нет. Жду, когда помру. Вот вроде бы и все…Конец. А нет – Господь дает время покаяться.
Да…А вы на могилках были у убиенных?
Илларион: – Да, батюшка, литию отслужили.
Макарий: – Спаси Вас Господь. Я каждый день служу.
Отец Макарий бросил взгляд на стол. Монахи закончили трапезу. Батюшка резко повернулся к иконе:
– Благодарю Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ…
Монахи шумно поднялись с табуретов. Стали креститься. После молитвы каждый взял у батюшки благословение.
Макарий: – На вечерню пойдете?
Илларион: – Пойдем, батюшка.
Макарий: – Ну, с Богом! Часок отдохните. Лучше поспасть. Матушка Мария вас проводит.
Появляется Мария.
Макарий: – Проводи ребят для отдыха…Илларион, а ты задержись ненадолго.
Мария уводит Исайю и инока Марка.
Макарий: – Отче, иеродиакон Исайя как к вам попал?
Илларион: – Он, батюшка, из Харькова. С образованием. Из иудеев. Обрезанный иудей. Рос в еврейской вере. Как к нам попал – не знаю даже. Просто перевели из другого монастыря. Из Одессы. Такое искушение с ним паломничать…
Макарий: – Он ведь, маг, батюшка…
Илларион: – Так ведь…Да. Магией занимался. До монашества. И сейчас мы замечаем что-то странное. Хотя он говорит, что все по молитве у него. Но…Вот жил он с отцом Каллиником. Вместе в келье. Да вот жил недолго. Неделю прожили. Каллиник преставился. Царство ему Небесное.
Макарий: – Так ему почти 80 было…Он еще на старом Валааме в монашество постригался.
Илларион: – Так-то оно так…Да ведь внезапно как-то. Вечером в субботу занемог, а к утру – все.
Макарий: – Господь сам знает, когда кому помирать. Я вот уже третий гроб себе делаю. Матушек-старушек уже двоих похоронил. А гроб только у меня есть, вот и приходится отдавать….А Исайя – человек опасный. Ты, батюшка, будь с ним краток, да молитовки читай все время.
Илларион: – Да я и так читаю.
Макарий: – Тебе уже 50?
Илларион: – Нет, батюшка, 48.
Макарий: – А Исайя этот молод ведь?
Илларион: – Второй год в монашестве, и тридцати нет.
Макарий: – А вы после в Саров поедете?
Илларион: – Да, завтра, после обеда. А потом в Санаксар.
Макарий: – Я вам записочки дам. Помолитесь.
Илларион: – Спаси, Господи. Помолимся.
Монахи садятся на большое бревно. Гладкое, сосновое. Мимо Максим и еще один послушник несут мимо очень тяжелую старинную дверь.
Максим: – Батюшка, куда ее?
Макарий: – Несите на чердак…
Максим: – На чердак? Так вы же нам сказали в сарай? Мы уже две двери туда отнесли…
Макарий: – Нет, нет. Я такого сказать не мог. Все назад. На чердак бани. Зачем вы их оттуда вытащили? Они там уже давно лежат. Их ведь никуда не поставить. Больно большие да тяжелые. Несите на чердак.
Послушники переглянулись изумленно, но молча, сгибаясь от тяжести, несут дверь назад.
Макарий: – Исайю вам прислали не простые люди. Сверху.
(указал пальцем вверх). И посоветовать не знаю, что. Господь говорит – молитесь, чтобы он от вас уехал. Может рукоположить его, и пойдет он карьеру делать и уедет от вас.
Илларион: – Нам уже говорили, что пора ему иеромонахом стать.
Макарий: – Господь помилует. Уедет он. Времена они всегда одинаково трудные. Это только в миру думают, что бывает лучше или хуже. Самуил тоже не простой.
Илларион: – Ясно. Не из евреев ли он?
Макарий: – Нет ни эллина, ни иудея. Не знаю.
Илларион: – Мне одна матушка говорила, что читал он им лекции по Ветхому завету в Москве, очень хорошо читал…Но заметила она в нем какую-то странную ненависть, которую и скрыть не мог. К женщинам…Прямо фобия какая-то. Раздражение постоянное. И лучше было молчать. Не спрашивать ничего. Иначе унизит при всех, прямо на курсах богословских. И на людей как-то свысока смотрит, что ли…
Макарий вздыхает: – Кто чему служит, тот этому и раб…На устах слово Божие, а в сердце – совсем другое.
Илларион: – Батюшка, а вот отец Василий…Вы же знали, что умрет он.
Макарий: – И он знал. Если на Пасху мученически умирают монахи-праведники – Господь стало быть призрел. Он с Господом. Возлюбил он Господа, а Господь его. Это НАС грехи не пускают…
Илларион: – А кто сейчас в Оптине? Есть ли старцы?
Макарий: – Дух святых отцов, мощи святых отцов. Есть отец Илий. Он с Афона, старец. Но не нашего духа. Он молчал, когда меня гнали. Есть отец Варфоломей, хороший, молодой батюшка. Приходил, извинялся. Я его не сужу. Место святое. Хотят служить тут, рядом со святыми отцами. Господь простит. У него милости бесконечность…Пойдем, отдохнем.
Место, где сидят монахи затемняется.
На заднем плане матушка Мария провожает отца Исайю в его комнату.
Кроме кровати и икон ничего там нет.
Мария: – Вот ваша кроватка.
Исайя: – Спаси Вас Господь (странно улыбается). Гладит матушку по голове.
Мария опешила. Смотрит удивленно: – Вечером придете со службы, если есть хотите, то найдете меня, я вас накормлю, а если нет – сразу сюда ступайте. Завтра утром батюшка будет служить литургию с Вами. Вы подготовьтесь. Батюшка так приказал.
Отец Исайя кивает. Мария выходит из комнаты, на лице – страдание, у нее внезапно начинаются головные боли, она хватается за голову, крестится и исчезает в глубине сцены.
Мужской монастырь. Спустя 10 лет.
Монастырский двор.
К отцу Ферапонту приезжал давний друг.
Разговаривают на улице.
Михаил: – Что ж, отче. Вот и кончается моя поездка. Скоро поеду. Повидались наконец-то. Жаль недолго. Ты уж не обижайся.
Ферапонт: – Какая обида…Что ты.
Михаил: – Забыл о главном, отче. О твоей повести. Наконец-то прочел.
Ферапонт: – Не понравилась?
Михаил: – Не знаю, как и сказать, тебе…
Ферапонт: – Говори, как есть (улыбается). Я ведь специально тебе прислал ее, чтобы ты свой вердикт озвучил.
Михаил: – Понимаешь, все неплохо, конечно. Оригинально. И даже по форме необычно…Но я бы не хотел быть соавтором. И мои рассказы не хотел бы, чтобы там звучали.
Ферапонт: – Нет никаких проблем. Это же черновая вещь. Я просто хотел объединить два разных духовных опыта воедино. Так сказать, чтобы была некая синергия. Твой и мой. Не ради плагиата. Но если не хочется, пусть будет по-твоему. Я надеялся, что ты найдешь время на переработку. Чтобы это была вещь, написанная в соавторстве.
Михаил: – Соавторство предполагает возможность близкого общения. Чтобы можно было обсудить, подкорректировать что-то непосредственно. Ты мог бы взять идеи. Хотя бы идеи…
Ферапонт: – Да я понял тебя. Удалю всё. Переделаю. У меня и свои идеи есть. Да…К тому же есть примеры соавторства и на расстоянии. Видимо, мыслим мы по-разному, Миша. Поэтому, не важно: близко мы или далеко.
Михаил: – Мне показалось, что у тебя там сделан акцент на антисемитизме.
Ферапонт: – Вот как? С чего же ты это взял?
Михаил: – Имена отрицательных героев подобраны как-то с намеком. И разговоры и события.
Ферапонт: – Помилуй. Да это на самом деле всё происходило. Я правду пишу.
Михаил: – У каждого – своя правда.
Ферапонт: – Причем тут это? Я имею в виду, что это достоверное изложение фактов. Нейтральное. Там нет никакого моего отношения.
Михаил: – Ну, мне так показалось. Мне кажется, что нельзя писать всю правду.
Ферапонт: – Писать или не писать – это личное дело автора. Вопрос его внутренней цензуры. Его жизненной позиции, веры, взглядов.
Михаил: – Конечно…Но мы должны уметь подобрать правильные слова, чтобы читатель понял всё правильно.
Ферапонт: – Не будет этого никогда. Это же не Символ Веры, да и тот… Наверняка, найдутся люди, кто будет понимать всё по-своему. Это литература. Область больше душевная, нежели духовная. Хотя и может подниматься выше. И еще хочу сказать – что ни у кого, кто читал, такого мнения не сложилось. Я про антисемитизм. Никто не обратил на это никакого внимания. Да и потом, старец говорит о том, что национальность вовсе не главное. Во Христе.
Михаил: – А многие читали?
Ферапонт: – Человек десять…
Михаил: – Вот как…Много.
Ферапонт: – Десять – много? Да это всего ничего…Ты шутишь?
Михаил: – Не шучу. Может быть, я не так понял. Перечитаю. А главный герой? Это же про меня в каком-то смысле?
Ферапонт: – Собирательный образ. Это же не документальное произведение, а художественное.
Михаил: – Я понимаю. Понимаю. Но…Все-таки. И имя у главного героя – какое-то…
Ферапонт: – Какое? Нормальное церковное имя.
Михаил: – Ну, право…Странное имя.
Ферапонт: – Вот я пострижен в честь Ферапонта Белозерского, чудотворца. Имя не благозвучное? Но зато насколько высоко его имя духовное.
Михаил: – Зотик…
Ферапонт: – Мученик Критский…
Михаил: – Все так, конечно…
Ферапонт: – И про антисемитизм ты не прав.
Михаил: – Ну, как же. Сам человек виноват в том, что он делает. Если, конечно, не вмешивается сатана по попущению Божьему. И никакая национальность тут не причем. Они же были граждане одной страны. России.
Ферапонт: – Но не одной веры. Мы не говорим о личностных грехах. Мы говорим о сознательном выборе зла. Мы говорим о грехах против Церкви Христовой. Сознательной позиции. О тех, кто уничтожил православное царство.
Михаил: – Да не царство это уже было. Так…Видимость одна. И православие номинальное. Те же, кто пел еще недавно «Боже, Царя Храни…» разбивали колокола, жгли храмы…Весь народ.
Ферапонт: – Прости, конечно, но это позиция мне не близка. Разные были люди. Разные были судьбы. Нельзя говорить обо всем народе. Глупо это. Коллективных грехов не существует. А кто руководил теми, кто громил храмы? У них тоже не было национальности?
Михаил: – Никто их не заставлял это делать. Сами сделали выбор. Если организм здоровый, то к нему никакая зараза не пристанет. А больной – конечно, с ослабленным иммунитетом, во время эпидемии нацепляет еще больше болезней. Вплоть до погибели. Вот такие были православные.
Ферапонт: – Все согрешили и лишены славы Божьей. Нет здоровых людей, Миша. Мы все больные. И грех – это не просто плохой поступок, нарушение заповедей. Это болезнь человеческой души. Тебе ли не знать этого? А Господь дает благодать по любви и милосердию своему. О чем притчи Евангельские? О том, что не здоровые, а больные имеют нужду во враче. Христиане – это те, кто поняли, что они больны.
Михаил: – Мне думается, что национального вопроса не стоит касаться. Это разрушительно. Опасно это.
Ферапонт: – Михаил, были те, которые веками собирали силы для того, чтобы уничтожить Церковь Христову. И не были они нашими. О чем речь? Ты о простых и невежественных людях, которых они обманули? Так не они были головой и шеей. Мозгом злодейства. Они лишь были орудием. Лжи и обмана. И не нам судить их.
Михаил: – Ты может, и Сталина почитаешь?
Ферапонт: – Я исхожу из того, что не существует плохих или хороших людей. В каждом есть и то, и другое. И третье. Все многоцветные, а не черно-белые.
Михаил: – Спорить не буду. Главное – вектор. То, куда человек движется.
Ферапонт: – Верно. Но откуда мы знаем, куда. По внешним признакам? Пустое занятие – судить о другом. Промысел Божий – тайна Божия, и никто не знает его, даже Ангелы. А уж тем более, люди. Зачем нам вставать на место Бога?
Михаил: – Так, что же теперь, Сталина оправдать?
Ферапонт: – Где логика? Евреев, кто революцию организовал, ты оправдать пытаешься. А Сталина осудить. Только есть разница между ними. Кто хочет и может увидеть – увидит.
Евреи были либо атеистами, либо безбожниками воинствующими. Или настоящими иудеями. Никакие они не были наши. И вышли они извне. А кем был Сталин – одному Богу известно. Я знаю, что он был крещен в православии и был отпет Православной Церковью.
Михаил: – По делам их узнаете…
Ферапонт: – Несомненно. Только никто не может утверждать, что Сталин не стал благоразумным разбойником. Как и наоборот. Это тайна Божия.
Михаил: – А тысячи мучеников за веру от безбожной власти?
Ферапонт: – А разве христиане должны выбирать времена? Я всегда считал, что умереть за веру – нет выше подвига для нас. Не было бы попущения Божьего, ни один волос не упал бы с головы.
Михаил: – Что же нам теперь, тирану рукоплескать?
Ферапонт: – Рукоплескать не надо. Но трезвую позицию иметь стоило бы. Безопасность – худшее из гонений.
Михаил: – Странный ты какой-то. Может еще назвать его – орудием Бога по вхождению в Царство Небесное.
Ферапонт: – Отчасти, да.
Михаил: – Вот как?
Ферапонт: – Мое мнение такое – земная история в глазах Бога и в глазах людей – совсем разные истории. И редко оценки совпадают.
Михаил: – Ну, как же так? Заповеди Божьи – вот фундамент. И мы, встав на этот фундамент, можем давать оценку.
Ферапонт: – Оценку можем давать. Но вот Промысла Божьего в этих событиях мы можем никогда не понять. Я об этом. А в иных событиях нет ничего, кроме человеческого.
Михаил: – Понимаю тебя. Но какая-то радикальная у тебя позиция.
Ферапонт: – У меня жизнь такая. Как огонь на ветру. Конечно, кто-то хочет теплиться едва, или бежать коротким ручейком в лесу – тихо и незаметно. Без крутых берегов. Без поворотов. Я повесть переделаю. Не волнуйся. Сделаю ее пожестче.
Михаил: – Вот какой ты вывод сделал. Я не люблю эпатаж. Не люблю радикализм.
Ферапонт: – Только это и может расшевелить человека. Если это не эпатаж ради эпатажа. А громкий стук в дверь чужой души. Или даже не стук, а удары в эту дверь со всей силы.
Михаил: – Пишешь сейчас что-то еще?
Ферапонт: – Пишу. Но времени мало. Писательство предполагает некоторую праздность.
Михаил: – Праздность? Мне кажется, что неудачное это слово. Не верное.
Ферапонт: – Отчего же? Праздность – это отсутствие полезных для тела дел.
Михаил: – Праздность – грех. Надо точнее подбирать слова.
Ферапонт: – У этого слова есть и иные значения. Безделье для тела не означает праздности духа. Например, китайский иероглиф «праздность» означает еще и «отдохновение», «умиротворение».
Михаил: – Мы же не китайцы, отче.
Ферапонт: – Мир гораздо разнообразнее, Миша. Что мы спорим? Я имею в виду отход от мирских дел ради творчества. А не ради пустого времяпрепровождения.
Михаил: – У Ефрема Сирина – праздность – главный грех.
Ферапонт: – Отвечу я тебе словами Святителя Василия Великого. Не всякая праздность является недугом, она может быть и благом. Есть благая и дурная праздность. «Как не всякий труд полезен, так не всякая праздность порочна». Слышал такое?
Михаил: – Кто это сказал? Василий Великий?
Ферапонт: – Тихон Задонский, Мишенька.
Михаил: – Не знал. Я все больше Ильина читаю. Патерики древние.
Ферапонт: – Я это двадцать лет назад читал.
Михаил: – Это всегда полезно.
Ферапонт: – Для каждого – свое слово. Свое питание. Для младенцев – молоко, для взрослых – твердая пища.
Михаил: – Отче, мы же братья с тобой по вере. Не обижайся на меня.
Ферапонт: – А что мне обижаться? Из-за повести?
Михаил: – Ну, да.
Ферапонт: – Я думал, что ты обидишься. У меня нет никаких обид. Переделаю всё и дело с концом. Там и, правда, сумбурные есть места. А может, и совсем ее заброшу
Михаил: – Вот и хорошо. Видать, досталось тебе, отче? Нет? Ты писал мне, что гнали тебя.
Ферапонт: – Что об этом вспоминать? Сейчас все иначе.
Михаил: – Я ведь тоже пишу. Мне думается, что надо быть точнее, правильнее, когда пишешь.
Ферапонт: – Как рафинированное масло?
Михаил: – Ну, какой ты, право. Любишь ёрничать, уколоть. Не совсем. Но в святоотеческой традиции. Для меня древние патерики – пример.
Ферапонт: – Миша, но патерики – это назидательные истории из жизни святых. Не художественные произведения.
Михаил: – Но там все в рамках традиции. Нет шагов вправо или влево. Я за золотую середину. Я о самом принципе. О воплощении идеи.
Ферапонт: – Даже самые безобидные истории из жизни святых могут быть соблазнительны.
Михаил: – Не может такого быть.
Ферапонт: – Мы проповедуем Христа распятого. Для иудеев соблазн, для эллинов – безумие. Разве нет? В чьи руки попадет книга? Даже среди верующих нет единомыслия. О чем ты говоришь?
Михаил: – Разномыслие в частностях не отменяет единства в главном.
Ферапонт: – Да не может быть художественная литература полноценной духовной. Это вещи разного уровня.
Михаил: – А если монах будет писать?
Ферапонт: – Да какая разница? Монашество не делает автоматически человека ближе к Богу, а святым и книги не нужны. Если кто из святых и сподобился написать, так это книги по Воле Божьей написанные и о вещах для многих людей непостижимых. Я понял тебя: ты выбрал жанр назидательных историй (улыбается).
Михаил: – Но так, чтобы через истории мы могли увидеть духовную подоплеку событий. Бога, который незримо присутствует в нашей жизни.
Ферапонт: – Дай Бог тебе сил это воплотить. Но смотри…
Боящийся – в любви не совершенен. Впрочем, я ведь о твоей жизни ничего толком не знаю.
Михаил: – Выходит, что и я тоже. Ты в Китай ездил недавно? Отдыхал?
Ферапонт (смеется): – Отдыхал? По службе я ездил. Я в отпуске уже десять лет не был.
Михаил: – Как же без отдыха? Отдыхать надо. Развлекаться.
Ферапонт: – Насмешил…Какие развлечения? Ты же за точность формулировок. Проводить время в удовольствиях? Веселиться?
Михаил: – Я говорю об отдыхе от мирских забот.
Ферапонт: – В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят. Не пойму я тебя. Монаху отдыхать не положено, на мой взгляд.
Михаил: – Они тоже люди. Отдыхать все равно надо.
Ферапонт: – Но не в удовольствиях мира сего.
Михаил: – Нет, конечно.
Ферапонт: – Монах есть тот, кто миру непричастен. А ты другой какой-то стал отчасти. Хотя во многом и не изменился совсем. Как и я, впрочем.
Михаил: – Думаешь?
Ферапонт: – Кажется…Я думаю, что с годами я лучше так и не стал. Кроме понимания сути некоторых событий и вещей, ничего не прибавилось. Значит, жизнь моя духовная устроена неправильно. Возрастать мы должны, а не топтаться на месте. А у меня нет ничего такого. Да и, сказать честно, чем больше мне кажется, что я что-то понимаю, тем больше понимаю, что я ничего не понимаю. Вот такой парадокс.
Михаил: – С ума сойти.
Ферапонт: – Мне кажется, что отец Макарий был прав.
Михаил: – В чем же?
Ферапонт: – Помотает тебя…
Михаил: – Он тебе говорил об этом?
Ферапонт: – О нем книгу собирается писать один священник. Да ему благословения не дают. Пока.
Михаил: – Почему?
Ферапонт: – Думаю, что ты и сам об этом знаешь…Ты хоть и его чадо, но не его семейства. Он – горячий был. Огонь. Наверное, ошибался. Но горел.
Михаил: – А я, стало быть, теплый?
Ферапонт: – Бог тебя знает. Но другой. Иногда горишь, иногда тухнешь. Мы и пообщались-то всего ничего. Один день. Не знаю. А слухи гнусные про батюшку – ложь. Я даже знаю, кто источники. С гнилой водой. И ведь – не бояться. Бога не бояться. Один уже епископом стал. Далеко пошёл.
Михаил: – Ну, не всё ложь.
Ферапонт: – Я не о всех, а о самых гнусных. А что за имя Христово в морду дать мог. Так, почитай Иоанна Златоуста – он пишет, что если кто публично хулит Христа, то и заехать можно.
Михаил: – Ну, не знаю. Бог поругаем не бывает. Да и про Златоуста это миф.
Ферапонт: – Не бывает. Но всякое бывает. И не нам судить. Что, как и почему.
Михаил: – Насилие – это не Христов путь.
Ферапонт: – Бог наказывает людей иной раз так, что пощечина – это нежный поцелуй. Для вразумления.
Михаил: – Все равно. Это для меня неприемлемо.
Ферапонт: – Отец или мать тоже наказывают своих детей. И ремнем могут всыпать. Разве не метод это?
Михаил: – Добротой и лаской.
Ферапонт: – Кому-то нужен кнут. А кому-то пряник. Люди разные.
Ферапонт: – Что же…Миша, дорогой, давай к этому и будем стремиться.
Михаил: – А мне пора уже собираться. Пойдем, проводишь меня до моей комнаты.
Ферапонт: – Даже на ужин не останешься?
Михаил: – Не успею. Поезд уходит через час. Благо, что вокзал рядом. И вещей у меня мало.
Ферапонт: – Ты не обижайся на меня, Михаил.
Михаил: – Да всё хорошо. Какие обиды?
Ферапонт: – Ну, всё-таки…
Михаил: – Всё, хватит празднословить. Пойдем (улыбается).
Ферапонт и Михаил уходят по направлению к монастырскому корпусу.
Келья отца Ферапонта. День спустя.
Действующие лица:
Отец Самуил – около 50 лет, высокий, с черной большой бородой.
Отец Исайя – около 40 лет, бывший иеродиакон, теперь иеромонах.
Отец Ферапонт
Отец Варфоломей, игумен, около 60 лет.
Ферапонт сидит за столом в своей келье. Иконы, несколько стульев, кровать. Комната не очень большая. Он только, что вошел и сел передохнуть.
Стук в дверь.
Игумен: – Молитвами Святых отец наших…
Ферапонт (не дожидаясь, что игумен прочтет молитву до конца): – Аминь. Входите, отче.
Входят Исайя, Самуил, Варфоломей.
Ферапонт встает, кланяется: – Чем обязан?
Игумен: – Прошу любить и жаловать. Отец Исайя (Исайя слегка кланяется). Отец Самуил (не подает виду).
Ферапонт (к игумену): – Случилось что?
Игумен: – Отец Ферапонт, я вас на часок освобождаю от подготовки к приезду архиерея. Отец Исайя и Отец Самуил приехали из Москвы. Из Патриархии. Инспекционная поездка. Вот хотят поговорить с вами и задать вопросы.
Ферапонт: – Прошу Вас (приглашает жестом присесть).
Исайя садиться. Игумен быстро уходит. Самуил стоит.
Ферапонт: – Отче? (вопросительно, к Самуилу)
Тот молча делает жест, что постоит.
Исайя: – Отец Ферапонт, нам поручили задать вам несколько важных вопросов.
Ферапонт: – Я весь во внимании. Странно, что такая скромная персона заинтересовала кого-то в Москве…
Исайя: – Вопросы будут разные. Для начала несколько уточняющих. Вы приехали в епархию из Санаксарского монастыря?
Ферапонт: – Это будет что-то вроде допроса?
Самуил: – Скорее товарищеская беседа.
Ферапонт: – Да, оттуда.
Исайя: – А в чем причина вашего отъезда оттуда. Архимандрит Зосима на хорошем счету у архиепископа.
Ферапонт: – Отчего такой интерес к столь забытым событиям?
Исайя: – Мы хотели бы услышать ответ.
Ферапонт: – У нас разные взгляды на послушание и мы по-разному понимаем, что такое монашеская жизнь.
Самуил: – Говорят, что вы отказались принимать продукты – дар от благотворительной организации. Большая гуманитарная помощь, которую Патриархии любезно предоставили спонсоры. И часть этой помощи пошла в Санаксар.
Ферапонт: – Отказался. Эта, как вы выразились, благотворительная организация – Помощь и Утешение распространяет кошерные продукты. И православным монахам не пристало употреблять в пищу освященные раввином продукты.
Исайя: – Вы антисемит?
Ферапонт: – Нет. Я не антисемит. А почему вы задаете такой вопрос?
Исайя: – схиигумен Иероним. Он был вашим духовным отцом в Санаксаре?
Ферапонт: – Иероним отошел к Господу много лет назад. Царство ему Небесное, вечный покой (крестится).
Исайя: – Он каким-то образом влиял на принятие вами этого решения?
Ферапонт: – Я хорошо знаю канонические правила.
Исайя: – Хорошо. Вы удовлетворили наше любопытство.
Ферапонт: – А вы не могли бы объяснить, в чем дело?
Исайя: – Не в чем. На вас это никак не отразиться. Вы будете служить тут. Или в этой епархии.
Ферапонт: – Мне не очень нравится эта беседа. А если я не буду отвечать на вопросы?
Исайя: – Придется ехать к архиерею и отвечать там. Тут удобно. Никуда ехать не надо. Мы сами к Вам приехали.
Ферапонт: – Хмм…Мне кажется лицо ваше мне знакомо.
Исайя: – Возможно.
Ферапонт: – А вы меня не узнаете?
Исайя: – Нет. Хотя…Нет, не припоминаю.
Ферапонт: – В Оптине вы бывали?
Исайя: – Бывал. Вы там послушничали?
Ферапонт: – В некотором смысле?
Самуил: – А я не помню Вас. Возможно, я уже не был настоятелем…
Ферапонт: – Каин…(тихо).
Самуил: – Что– что?
Ферапонт: – Вас там уже не было.
Самуил: – Мне показалось, что вы что-то другое сказали (хмурится). Странный, конечно, путь, из Оптины в Санаксар…Не находите?
Ферапонт: – Не думаю…
Исайя: – Странно, что вы были правой рукой Зосимы в Санаксаре, и так вот, глупо, стали неугодным из-за какой-то мелочи. Я бы сказал, досадного недоразумения.
Самуил: – Сейчас много лжестарцев. Понимаете, какое смутное время. И старцы эти забирают сердца верующих людей у Церкви, привлекая к себе людей, обожествляя по сути себя. И люди расколоты, разрознены. Они должны верить Богу, а кто им эту веру даст? Только Церковь единая. Во главе с Патриархом. Архиереями на местах. Вот Зосима…Ну, кто он? ПТУ закончил. Слесарь. Даже семинарию не одолел. А вы – человек с высшим образованием, и не просто с высшим для галочки, а образованный, интеллектуал. И странно, что вы не смогли там ужиться с ним? Увлекся он чересчур хозяйством? Административной работой? Ну, а вам-то что? Могли бы занять его место, если бы были умнее…
Ферапонт: – Задавайте другие вопросы.
Исайя: – У вас в монастыре произошел странный случай. И о нем писали газеты. Местные и даже центральные.
Ферапонт: – Вы имеете в виду эти пасквили? Да там пару слов правды, остальное вымыслы.
Исайя: – Очень интересно. Инок Серафим установил череп собаки на палке и написал: «СМЕРТЬ СОБАКАМ!» Зачем? Из-за него попал в больницу охранник музея, милиция приезжала. Это что, колдовство?
Ферапонт: – Я все изложил в объяснительной. Она в милиции.
Исайя: – А нам изложить?
Ферапонт: – Все это из-за давнего спора музея и монастыря, хотя никакого спора и нет, по сути.
Самуил: – Как нет?
Ферапонт: – Вот сейчас решен вопрос, что музей переходит в собственность епархии…И, по-моему, это худшее решение вопроса.
Самуил: – Почему?
Ферапонт: – Там уникальные фрески, кто их сможет сохранить, как не светские ученые? Погибнут они и всё.
Исайя: – То есть вы и в вере сомневаетесь?
Ферапонт: – Как это?
Исайя: – На все Воля Божья. Погибнут – стало быть, так надо.
Ферапонт: – Кому надо?
Самуил: – Господу нашему…
Ферапонт разводит руками: – Я свое мнение высказал.
Исайя: – Ну, все-таки. Зачем Серафим это сделал?
Ферапонт: – Охранник музея выпускал на ночь пса, а территория музея и обители по сути одна, монахи и трудники не могли ночью выйти из корпуса…Боялись. Собака несколько раз бросалась на людей. Кусала. Серафим по глупости это сделал. Думал, что собаку это напугает. А про охранника он и не думал…
Исайя: – А зачем им ночью выходить? За алкоголем?
Ферапонт: – Бывает и так. Но не монахам, а трудникам.
Самуил: – Ясно. Хорошо, что хоть женщин они не водят.
Ферапонт: – Странная у нас беседа. И про то, и про это. А смысла я не улавливаю.
Исайя: – А смысл у нас останется.
Самуил: – Отец Ферапонт, я очень надеюсь, что вы понимаете, и верите, что есть одна Церковь – организация со своими четко очерченными границами, а все, что, так или иначе, вне этих границ, заблуждение и погибель.
Ферапонт: – А вот Иоанн Максимович всю свою жизнь прослужил, так сказать, в «расколе». Разве нет? И Максим Исповедник…Аж в 7м веке…
Исайя: – Это вас лжестарцы научили?
Ферапонт: – Вы люди образованные…А простых вещей не знаете. Церковь – это не только организация, а прежде всего, тело Христово, напоенное Духом. И границ у него видимых нет.
Самуил: – Мы о другом говорим.
Ферапонт: – Мы ведь не говорим, что мусульмане или буддисты – еретики или раскольники. Для того, чтобы быть еретиком или раскольником, нужно быть христианином. Но ко мне-то это какое отношение имеет?
Исайя: – Новая метла метет по-новому…
Ферапонт: – А когда сломается, под лавкой валяется? Я никогда не был раскольником. И ничего подобного не высказывал.
Самуил: – Ну, вы восемь месяцев не служили, и были отосланы на дальний скит и фактически жили там, как трудник…
Непослушание. Пренебрежение авторитетом и мнением игумена. Это мини-раскол.
Ферапонт: – В Евангелии есть история, когда вернувшись однажды к Христу, апостолы рассказали Ему, что встретили человека, творящего чудеса Его именем, и запретили ему. Христос же ответил: Не запрещайте ему, ибо никто, сотворивший чудо именем Моим, не может вскоре злословить Меня.
Исайя: – А вы знаете, что в селе, где вы служили пять лет назад, перед вашим приездом скончался внезапно директор школы? Он был абсолютно здоровым человеком…
Ферапонт: – Помилуйте, а это-то к чему? Уж не думаете, что я его убил, чтобы мне досталось место в его доме? Это промысел Божий.
Исайя: – Странная история. Правда, вы там никогда не были прежде, и он преставился накануне вашего приезда.
Ферапонт: – Да там приход состоял из одних бабушек. Да и какое я отношение имею к этому?
Исайя (игнорирует вопрос): – Какие-то вокруг вас странные истории…
Ферапонт: – А вокруг вас совсем не странные.
Самуил (раздражительно): – О чем это вы?
Ферапонт: – О ваших историях.
Исайя: – Да, о чем?
Ферапонт: – Не знаете? Неужто? Матушка Мария скончалась на следующее утро….Царство ей Небесное (крестится).
Исайя: – Не знаю я никакой Марии…
Ферапонт: – Конечно, не знаете, или не помните…
Самуил: – Пойдемте, отец Исайя, мы узнали, что хотели.
Ферапонт: – А вы об Авеле вспоминаете?
Самуил: – О ком?
Ферапонт: – Тоже забыли?…
Исайя встает из-за стола: – Всего хорошего, отец Ферапонт.
Самуил молча выходит.
Ферапонт: – Спаси, Вас, Господь! Спасайтесь, отцы.
Не забывайте о праведном Авеле…
Год спустя.
Ближе к вечеру. Заброшенный уголок деревянной части города. Плотно закрытые ставни. Даже свет не пробивается наружу. Начало осени.
Действующие лица:
Полина – студентка провинциального вуза, около 17-18 лет.
Иеромонах Ферапонт.
Старуха – бывшая медсестра
Старуха из храма
Артюхин – отчим Полины, около 40-45 лет, крупный чиновник местного масштаба
Полина стучит в дверь. Никто не отзывается. Стучит громче. Настойчиво.
Полина: – Неужели уехала? (тихо)…
Старуха: – Иду, иду.
Открывается дверь. Грохочут затворы. Выглядывает бабушка лет 70. Обыкновенного вида. Невысокая. Промасленный фартук. Безрукавка из овчины. На голове черный платок.
Старуха: – Кого там чёрт принес? (усталый голос).
Осматривает Полину: – Да ты с ума сошла (удивленно и испуганно).
Полина: – Я деньги принесла.
Старуха: – Ты не в себе, что ли, девонька? Иди в больницу. Какие проблемы-то? До тюрьмы решила меня довести?
Полина: – Ну, пожалуйста, последний раз…
Старуха: – Да как так можно?…Ладно, нечего стоять на улице, заходи.
Полина входит в дом. Старуха ведет ее, держа за руку.
Старуха: – Ну, садись, поговорим…
В комнате горит толстая восковая свеча. Мягкий душистый запах. Старуха подвинула Полине венский стул. Садятся за стол.
Полина: – Вот деньги (протягивает).
Старуха: – Вот, что я тебе скажу, милая. Ты четвертый раз приходишь. Я в толк не возьму – ты дура что ли? Убери свои деньги…
Полина: – Бабушка, так получается…
Старуха: – Что получается-то? Ты с кем живешь-то?
Полина: – С отцом. Правда, он не родной. Отчим
Старуха: – Не поняла? (хватается руками за голову)…С отчимом?
Полина: – Не могу я в больницу. Узнать могут. Город небольшой. Его все знают.
Старуха: – Так пусть везет тебя в другой город…
Полина: – Не повезет. Убью я его (плачет).
Старуха: – Ну и негодяй…А мать что? Умерла поди?
Полина: – Давно. Мне 10 лет было.
Старуха: – Ты послушай меня, старую грешницу, я одной ногой в могиле стою, другой – в аду. Ты хочешь, чтобы мне никакой надежды не осталось? Я уже полгода не принимаю никого. Все. Не могу я. Мне сны снятся, что я по горло в крови стою, а надо мной черти кружат. Я уже не сплю полгода – так, забытье…И в Церковь я войти не могу. Не осталось внутри ничего – я как ящик камнями холодными набитый. Хотя есть хороший человек…Два раза я с ним говорила. Утешил…Эх…Я и себя погубила, и тебя…
Полина: – Я сама. Вы не виноваты.
Старуха: – Ишь ты – не тебе судить о вине. Бог судить будет. Да ты и в Бога не веришь…
Полина: – Я верю.
Старуха: – Да как ты веришь? В церкви была хоть раз?
Полина: – Была.
Старуха: – И что? Опять ко мне идешь? Тебе сколько лет?
Полина: – 17.
Старуха: – Да…(вздыхает). А в милицию ты почему не обратишься?
Полина: – И что будет-то? Он убьет меня – никто не найдет даже…А если его посадят, то мне куда деваться? Как жить дальше-то? Позор какой. Все узнают.
Старуха: – То есть для тебя легче убить?
Полина: – Говорят, что это и не человек вовсе…
Старуха: – Кто говорит? Грешник говорит другому грешнику? Безбожник другому безбожнику?
Полина: – Бабушка, ну вы же уже делали…
Старуха: – Делала. Но редко. Жить не на что. Живу одна. Нет никакого. Никто не помогает. А я медсестрой всю жизнь работала…Тоже думала, что не человек. Хотя всегда знала, что это ложь и обман. Сама себя заставляла верить. Малодушничала. И делала. Ради денег. Понимаешь, ты?…А уехать?
Полина: – Как и куда? Да и найдет он меня.
Старуха: – Да неужели выхода нет?
Полина: – Убить.
Старуха: – Ты бы всех бы убила? Да? Не будет тебе житья здесь никого. Наделала ты делов, на всю жизнь наделала. Но у тебя время пока есть…
Полина: – Что же мне делать, бабушка? Вы, говорят, ворожите…
Старуха: – Что же ты за дура. Убей, наколдуй…Больше ничего в голове нет? Родные у тебя есть? Родственники?
Полина: – Сестра матери.
Старуха: – Где живет? Старшая сестра?
Полина: – Да. Я ее не видела уже много лет.
Старуха: – Вот так жизнь… А в каком городе?
Полина: – Не знаю. Отец знает.
Старуха: – К ней бы уехать…Да…толку-то. Он же найдет. Ну, давай так. Я скажу тебе куда пойти. Иди прямо сейчас. Спроси, как быть, что делать. Церковь Преображения Господня. Знаешь где?
Полина: – Знаю. Я там была. Это недалеко от дома моего.
Старуха: – Спроси там отца Ферапонта.
Полина: – И что я ему скажу….
Старуха: – Боишься? У тебя выхода другого нет. Он священник. Он ничего не скажет никому. Он хороший. Совет тебе даст, а может тебя из беды выручит. Расскажешь, как есть. Ступай.
Полина: – Как же я пойду?
Старуха: – Ножками пойдешь. Тут недалеко. Все ступай, пока не поздно еще.
Выпроваживает Полину:
– Если, что – приходи…
Полина: – Спасибо…
Полина уходит. Через несколько секунд она стоит около храма.
Старуха 2: – Ты чего стоишь? Ждешь кого?
Полина: – Отца Ферапонта.
Старуха 2: – Он знает?
Полина: – Нет…
Старуха 2: – Как же ты ждешь-то? Что-то срочное? Важное?
Полина: – Очень важное…
Старуха 2: – Ну, иди за мной.
Ведет ее к пристройке храма.
Старуха 2: – Жди тут. Я позову.
Полина ждет. Робко. Страшно волнуется.
Старуха 2: – Заходи.
Полина входит в комнату. Множество икон. Освещение слабое. Лампады и свечи. В комнате стоит отец Ферапонт.
Ферапонт: – Ступай себе, с Богом, матушка.
Старуха 2 уходит.
Ферапонт: – Вы садитесь, пожалуйста, вот стул. А я постою.
Полина садится.
Ферапонт: – Я вас слушаю. Вы, я вижу, очень взволнованы. Вы ведь пришли не просто так. У вас что-то случилось? Что-то серьезное…
Полина: – Меня бабушка к вам послала.
Ферапонт: – Я ее знаю?
Полина: – Не то я говорю. Это совсем не важно. Вобщем… мой отчим – его фамилия Артюхин.
Ферапонт: – Артюхин…Слышал.
Полина: – Он спит со мной (с трудом выговаривает слова). Понимаете? (краснеет, говорит, потупив глаза). И я от него…
Ферапонт (хмурится): – Забеременели?
Полина: – Да. И не один раз.
Ферапонт: – Я так понимаю, что уехать вы не можете, и вы находитесь под постоянным контролем отца?
Полина: – Да. Я его убить хочу…Или сама повешусь.
Ферапонт: – Нельзя так. Грех это великий. Вам ведь помощь нужна? Выход какой-то…Ситуация, конечно, сложная.
Полина: – Мне некуда идти. Нету у меня родных никаких. Я к бабушке ходила. Она меня к вам послала. Говорит, что уехать надо. А как уехать?
Ферапонт: – Если уехать в монастырь, то он может и не найдет.
Полина: – У меня тетка есть. Только я не знаю, где. Я ее 10 лет не видела. А может больше.
Ферапонт: – Мда…Вот только в какой монастырь…
(задумывается). Да…Вот задача-то. Помоги Господи (крестится). Полина, вы успокойтесь. Это сейчас самое главное.
Вы Богу верите? Крещеная вы?
Полина: – Верю. Да, в детстве крестили.
Ферапонт: – Вы молитвы знаете?
Полина: – Нет.
Ферапонт: – Повторяйте «Господи помилуй». Все время. Господь помилует и поможет. А я что-нибудь сейчас придумаю. На милицию надежды, конечно, нет. Я прошу только, чтобы вы меня выслушали и поступили, как я скажу. Хорошо?
Полина: – Да.
Ферапонт: – Вы сейчас вернетесь домой. А по пути купите билет на вокзале. И ведите себя спокойно. У вас деньги есть какие-то?
Полина: – Три тысячи.
Ферапонт: – Вы готовы уехать отсюда? Совсем.
Полина: – Готова.
Ферапонт: – А ребенка придется рожать. Понимаете?
Полина: – Понимаю. Но не хочу.
Ферапонт: – Это человек уже. Маленький, крошечный, но уже человечек. Даже не думайте что-то с ним сделать. Защищать его нужно. И беречь…А там уже как Бог решит. Слушайте внимательно (берет листок бумаги). Вот купите билет на 27-й поезд. Понятно?
Полина: – Да. 27-й поезд.
Ферапонт: – Он уходит завтра утром. Едете до конечной станции. До Болотово. Вот тут я пишу имя батюшки и его адрес и телефон, куда надо ехать. Зовут отец Илларион. Когда доберетесь, эту бумажку порвите.
Полина: – Ясно.
Ферапонт: – От Болотово ходит автобус номер 7 до деревни Соколово. Скажете водителю, что вам до Соколова. Автобус отходит от вокзала. Запомнили? Я вам это тоже напишу, чтобы не забыли.
Полина: – Запомнила.
Ферапонт: – В Соколово выйдете, рядом с дорогой – большой храм с высокой колокольней, идите туда. Его сразу видно. Спросите отца Иллариона. Скажете, что отец Ферапонт прислал. Я ему сейчас записку напишу (пишет). Вот. Спрячьте. Не потеряйте только.
Ферапонт: – Крестик на вас есть?
Полина: – Нету.
Ферапонт (ищет на полке, в коробочке, достает): – Вот, наденьте.
Полина надевает крест. Прячет под одежду.
Ферапонт: – Это все, что я могу сделать. Главное купить билет, и чтобы, отец ваш не знал. Он с утра на службу?
Полина: – На службу.
Ферапонт: – А вы учитесь?
Полина: – На первом курсе, только поступила.
Ферапонт: – Друзьям ничего не говорите. Поняли? Я помолюсь о вас. Бегите. И виду не подавайте, что собираетесь уехать.
Полина: – Да, поняла.
Ферапонт: – Спаси Господи!
Полина выходит. Отец Ферапонт крестится, глядя на иконы. Молится про себя.
Следующий день. Ближе к 15.00. Отец Ферапонт в храмовой пристройке после литургии. Тут небольшая столовая. Старушка накрывает на стол.
Старуха 2: – Покушайте, батюшка. Вот борщик сварили.
Ферапонт: – Спаси Господи, матушка. Мне немного.
Старуха 2 наливает. Ставит тарелку с хлебом на стол.
Старуха 2: – А вы знаете девушку, что к вам вчера приходила?
Ферапонт: – Нет, не знаю.
Старуха 2: – Важное что-то?
Ферапонт: – Матушка, больно любопытны вы…(улыбается). Так – поговорили, о спасении души. Недолго совсем.
Старуха 2: – Простите, батюшка мою слабость.
Внезапно открывается дверь. В комнату влетает Артюхин. Это высокий крепкий мужчина, хорошо одет, внешне похож на крупного чиновника. Он в гневе.
Артюхин: – Где? (почти кричит).
Ферапонт (встает из-за стола): – День добрый.
Старуха 2 исчезает из комнаты.
Артюхин: – Дочь моя, где?
Ферапонт: – Не знаю я вашей дочери. О чем вы?
Артюхин: – Это тебя в богодельне научили врать?
Ферапонт: – Ради имени твоего, господи, и очисти грех мой, мног бо есть…
Артюхин: – Ты чего мелешь? Рожа!
Ферапонт: – Вы верно ошиблись.
Артюхин: – Послушай, поп, я давить вас буду, как клопов. Глазом не моргну (сжимает кулаки, с гневом).
Ферапонт: – У вас проснулся литературный талант. Стихами говорите…
Артюхин: – Ты еще издеваешься? Мокрица…
Ферапонт: – Господь просвещение и спаситель мой, кого убоюся…Господь защититель живота моего, от кого устрашуся?
Артюхин: – Что за бред ты несешь, дурак? Ты знаешь, кто я такой? Я слово скажу, тебя тут в миг не будет. Мне люди сказали, что Полина была тут вчера. А сегодня она пропала.
Ферапонт: – Может, в храм она приходила. Я не видел. Я и не знаю ее.
Артюхин: – Может, ты и меня не знаешь?
Ферапонт: – Вас? Не знаю.
Артюхин: – Артюхин, я. Артюхин. Запомни, попик.
Ферапонт: – Теперь не забуду (ни тени смущения и страха).
Артюхин: – Страх потеряли совсем, попы бесстыжие. Где дочь моя?
Ферапонт: – Вы знаете, я не привык к такому обращению. Но обиды держать – я не умею…
Артюхин: – Ну, значит, тебя в милиции допросят, как надо. И начальнику твоему сообщим. Скоты. Я им денег даю, а они вот как…
Ферапонт: – Я у вас денег не брал.
Артюхин: – Я на эту церковь вашу деньги давал. Понятно? У начальника своего спроси…А ты может денег хочешь?…(с интересом, меняет тон). Я дам, ты только расскажи, зачем она приходила. Куда делась? Что задумала? Жаль не могу поезда все проверить…Уехала – чует мое сердце. Смылась куда-то…Сколько хочешь?
Ферапонт: – Нисколько. Может, покушать желаете?
Артюхин: – Ты все издеваешься? Я тебя накормлю кровавыми пирогами…Узнаешь, что это такое.
Ферапонт: – Обманули вас, господин Артюхин. Ко мне она не приходила. Я не знаком с ней. И не разговаривал ни разу. Может, в храм приходила? А вы сразу ко мне? У нас еще священники есть…И мы даже все похожи (улыбается).
Артюхин (немного опешил): – Похожи? Как кроты вы похожи…А тебя как зовут?
Ферапонт: – Меня зовут отец Ферапонт.
Артюхин: – Ферапонт?…А ты тут не один разве служишь? (с недоверием)
Ферапонт: – Нет, не один. Да и кто вам сказал-то?
Артюхин: – Надежные люди…
Ферапонт: – Сказали, что ваша дочь встречалась с отцом Ферапонтом?
Артюхин: – Сказали, что была тут и с попом говорила. А утром ушла в институт, и нету ее. И телефон забыла. И карту оттуда вытащила. Специально. Уехала…
Ферапонт: – Может, к друзьям пошла…
Артюхин: – Я всегда знаю, куда она идет. И с кем встречается. А после института встречаю ее, и домой везу. Ясно? А вчера вечером я на работе задержался. И вот…Результат. Сбежала.
Ферапонт: – А почему вы думаете, что сбежала? У вас проблемы с ней были? Конфликт?
Артюхин: – Да мы жили душа в душу. Мать умерла 7 лет назад. Я ее удочерил. Понимаешь? Родной человек. И пропал. Не была она в институте сегодня, поп…
Ферапонт: – Извините, я ничем не могу вам помочь.
Артюхин: – Мы еще разберемся в этом деле. Тебя еще вызовут куда надо. Доедай свой суп, попик.
Артюхин так же шумно и внезапно уходит. Ферапонт крестит его спину.
Спустя еще один год.
Обочина дороги, рядом с храмом и домом отца Ферапонта. Отец Ферапонт провожает гостей. Остановка возле глухой деревни. Поздняя весна. Отец Ферапонт поворачивается уходить, но внезапно замечает, что из автобуса вышел странный мужчина лет тридцати. Единственный, кто вышел на этой остановке. В его лице можно разглядеть нечто виновато-безумное. Ферапонт на одной из служб видел Николая (так зовут мужчину). Мельком, всего один раз, особенно не запомнив лица, но услышав его имя.
Ферапонт: – Добрый день!
Николай: – А, батюшка…Помните меня? Меня Коля зовут…
Ферапонт: – Николай. Помню.
Николай: – Да, да …А я к вам. По делу.
Ферапонт: – Вот как. У нас скоро служба вечерняя. Успеем с вашим делом?
Николай: – Это ничего…Успеем, я думаю. Мне бы маму пособоровать.
Ферапонт: – Пособоровать?
Николай: – Ну, да.
Ферапонт: – А сама она не сможет прийти? У нас в субботу будет совершаться это таинство.
Саша: – Не может. Не ходит.
Ферапонт: – Понимаешь, Николай, это таинство, обычно, один священник не совершает. Только несколько.
Николай: – Я не знал этого, батюшка.
Ферапонт: – Мама больна?
Николай: – Больна. Давно уже болеет. Очень больна. Боюсь, что умрет скоро.
Ферапонт: – Что же… Наверное, это случай исключительный.
Мне придется совершать это таинство от лица семи священников. Все молитвы читать. А это не быстро. Понимаешь? Далеко ты живешь?
Николай: – Вот там есть поворот …(Николай указал куда-то, непонятно куда). Там есть деревня и за ней еще пройти, и вот там…
Ферапонт: – Что же…Пойду собираться. Подожди меня тут, Коля.
Николай виновато стоит и ждет.
Ферапонт возвращается с сумкой, в которую положил всё необходимое для совершения таинств. Николай и священник отправляются в путь.
Ферапонт: – А ты местный или из дачников?
Николай: – Я родился тут, в пяти километрах (махнул рукой в сторону), там же и в школу пошел, закончил….
Ферапонт: – В город уезжал?
Николай: – Уезжал, да. После школы. Пожил там, да вернулся назад…
Ферапонт: – Не понравилось что ли?
Николай: – Да не то чтобы не понравилось. Как-то все так. Не так.
Ферапонт: – Работал там, учился?
Николай: – Да по-разному приходилось.
Ферапонт: – А всё-таки?
Николай: – На заводе работал, пока мать не слегла.
Появились первые развалины соседней деревни.
Ферапонт: – А что это такое не знаешь?
Николай: – Это коровник был. Его строил Николай Спиридонович, дедушка Алёши Бойкова, моего одноклассника. Очень нужное было для села сооружение. Там работало много женщин из села. У всех была работа. Молоко. И мы туда ходили. Пили молоко. А вот как все закончилось. Вот так вот. А еще там рос очень старый дуб. Мы залазили на него, качели на нем были. Качались мы с друзьями. И дупло там было. Один человек мог туда забраться. Я там даже заснул однажды. И проспал три часа. А меня искали. Вот и такая история была. Срубили его. Корни ему подрубил кто-то и начал он сохнуть. А потом срубили. Бензопилами. Но я не видел этого.
Ферапонт: – А где дом твой? Вроде деревня кончается уже…
Николай: – Недалеко. Скоро….А вот ручей. Он был большой и чистый. Сейчас зарос совсем. Глубокий был. Больше метра. Мы ребятами там купались даже. Часто. Помню, свиньи пришли к ручью, а дед их прогонял, чтобы воду не испортили. Не мой дед. Старик тут жил, инвалид. На войне ногу оторвало. Долго жил. Инвалиды ведь мало живут. А он долго.
Ферапонт: – История…
Николай: – Батюшка, осторожно, обходите валуны, вот тут удобно. Мама моя совсем не ходит, и я почти всегда рядом с ней. Болеет сильно. Давно болеет. Но приходится мне в город уезжать и оставлять ее одну. Совсем одну. Она плачет, но что поделать. Никуда не деться. Ничего не сделать. Надо и я еду.
Ферапонт: – А сегодня ты из города вернулся?
Николай: – Из города. Лекарство хотел купить, да денег не хватило. Зря съездил.
Ферапонт: – А кто же вам лекарство выписывает?
Николай: – Есть доктор знакомый в городе.
Ферапонт: – Как же он выписывает? Сюда приезжает?
Николай: – Сюда ему никак не приехать. Нет, конечно. Так выписывает. Он знает, что нужно. Хороший доктор.
Ферапонт: – Что же такое дорогое лекарство выписал?
Николай: – Значит, хорошее.
Ферапонт: – И ты веришь ему?
Николай: – Как же не верить? Он уже выписывал лекарство. Помогало.
Ферапонт: – Да мы, Коля, в лесу уже. Когда же мы придём?
Николай: – Вот и пришли. Вот наша прогалина. Вот мой дом.
А вот мой кот, ему девять лет. Он давно здесь живет.
Ферапонт (пытаясь разглядеть): – Где же он?
Николай: – Спрятался. Вон, морда торчит. Там, где доски гнилые. Вон там… Жалко, что темнеет, вы не разглядите.
Ферапонт: – Темнеет. Это твой дом? (в недоумении)
Николай: – Да, домик совсем у нас ветхий.
Ферапонт: – Да уж. Сколько же ему лет? И надо бы побыстрее, Николай.
Николай: – Да-да, конечно. Лет? Много…Я тут родился.
Он внезапно уходит в дом. Возвращается через минуту с газетами в руках.
Николай: – Вот, это приносит мне почтальон. Посмотрите. Это церковные газеты (подает).
Ферапонт: – Нет, спасибо, я уже видел такие. У меня есть такие газеты. Николай, ты в дом меня пустишь?
Не отвечая, Николай опять уходит в дом. Там слышится приглушенный разговор и возня. Потом старческий плач. Отец Ферапонт ожидает на улице.
Спустя несколько минут Николай выходит из дома.
Николай: – Я вас провожу (выйдя из дома).
Ферапонт: – Куда?
Николай: – Простите, отче. Не получится сегодня ничего.
Ферапонт: – Как это не получится? Коля…Как же так?
Николай: – Не может мама сейчас.
Ферапонт: – Она же больна. Ты сам говорил, что умереть может в любой момент.
Николай: – Ей лучше, отче. Никак невозможно. Простите меня. Я провожу вас.
Ферапонт: – Да ладно, не надо. Я сам дорогу найду (как можно мягче, скрывая свое недоумение и сильное разочарование). Но, разве так можно?
Николай: – А вдруг не найдете, я все-таки провожу. Вы же мне помогли.
Ферапонт: – Ничего, найду. Не беспокойся. Как же я помог?
Николай: – Не отказали.
Ферапонт: – Николай, может быть, мне поговорить с твоей мамой?
Николай: – Отче, вы поймите. Ошибся я. Простите меня. Зря я вас позвал.
Ферапонт: – Почему же зря?
Николай: – Подумал, что это вместо лекарства. Не правильно это. Да? И мама не готова. Богу это не угодно.
Ферапонт: – Коля, я ведь могу исповедовать маму, и Святые дары с собой взял. Могу и причастить её.
Николай: – Я понимаю. Но…Нет. Тут опасно. Я должен вас проводить. Обязательно. Иначе нельзя никак.
Ферапонт: – А что же тут опасного? Господь всегда со мной.
Николай: – Все равно. Надо идти, отче. Потом. Мы всё потом сделаем. Устроим всё потом.
Ферапонт: – Как же потом? Николай?
Николай: – Отче, не мучайте меня. Нам идти надо.
Ферапонт (вздыхает): – Ну, давай до развалин деревни. А дальше – я сам.
Мужчины отправляются в обратный путь.
Николай: – Я познакомился с женщиной из города. По объявлению в газете. Тяжело мне одному.
Ферапонт: – Переписываетесь?
Николай: – Мы даже встречались два раза. Правда, она намного старше меня.
Ферапонт: – Христианский брак все-таки предполагает рождение и воспитание детей.
Николай: – Нет ничего плохого в том, что она старше меня на 20 лет (как будто сам с собой говорит). Она очень хорошая. И разницы как бы и нет. А дети. Почему бы не быть детям?
Ферапонт: – Есть некоторые особенности…
Николай (не дает закончить): – Нет никаких особенностей. Никаких. Моей маме 80 лет.
Ферапонт: – И что?
Николай: – А вот то…Сами подумайте.
Ферапонт: – Интересно…
Николай: – Богу будет угодно, и дети будут. Вспомните родителей Богородицы.
Ферапонт: – А мама твоя…Как же она живет тут? У вас тепло зимой? В доме?
Николай: – Мы не мерзнем. Она лежит. Ей тепло. Я ее укрываю.
Ферапонт (вздыхает, и пытается перевести разговор на другую тему): – Тут, говорят, озеро есть рядом. Древнее. Очень красивое.
Николай: – Женщина очень нужна. Без нее в доме трудно. Погодите. Я расскажу вам. А потом про озеро. Ее зовут Вера. Такое имя – судьба. Понимаете о чем я?
Ферапонт: – А я в храме тебя, Коля, видел только один раз.
Николай: – Если женюсь, может, буду чаще бывать. Я люблю свечи ставить, а свечи стоят денег. А Вера поможет нам.
Ферапонт: – А ты так приходи, я тебе несколько свечей и так дам. Бесплатно.
Николай: – Я не могу. Это не жертва тогда. Нету жертвы. Нету помощи храму.
Ферапонт: – Свечи обязательно ставить?
Николай: – Обязательно. Вот про озеро…Озеро это такое. Там много людей утонуло. А во время войны там много солдат погибло. Переправлялись, и в них бомба попала. С самолета. Мать говорила, что вечером там можно призраков увидеть.
Ферапонт: – Коля, нет никаких призраков.
Николай: – Это души, которые мытарства не прошли до сих пор. Они в лесу есть. Поживите в лесу. Узнаете многое.
Ферапонт: – Есть такие души, но разве их увидеть можно?
Николай: – Мать говорит, что можно. Она видит. Я в детстве видел.
Ферапонт: – Наваждение это.
Николай: – Не понимаю, как это. Солдат видел, как дымку. В воздухе. Но не страшно. Страшно, когда они совсем близко. А хотите, я вас к озеру провожу? Пойдемте, это не далеко. Быстрым шагом – минут двадцать.
Ферапонт: – Коля, мне бы домой уже добраться. Скоро служба. Озеро лучше днем смотреть. Будет время, я сам схожу.
Николай: – А кто же вам покажет?
Ферапонт: – В деревне спрошу.
Николай: – Еще в этом озере девочка утонула. Ей было 15 лет. Мне она в школе нравилась.
Ферапонт: – Царство небесное (крестится).
Николай: – Она не на небе. Она в аду.
Ферапонт: – Отчего ты так думаешь?
Николай: – Так думаю. Она в Бога не верила. Она не сама утонула. Я ее тоже видел раньше.
Ферапонт: – Призрака?
Николай: – Да. А потом пропала. Ее звали Саша. В деревне говорили, что она мне сестра.
Ферапонт: – Как сестра?
Николай: – Ну, так. Сестра и все тут.
Ферапонт: – Вот почти пришли.
Николай: – А вы сюда сами-то как попали? В нашу местность?
Ферапонт: – Дали возможность побыть в одиночестве.
Николай: – Что это значит?
Ферапонт: – Извини, Коля. Просто послали сюда, как в армии. Дали приказ. Раньше в городе я служил.
Николай: – А я не был в армии. Мне в армию нельзя. А вы в армии служили?
Ферапонт: – Служил.
Николай: – Хорошо там?
Ферапонт: – Кому как. По-разному. Как в жизни.
Николай: – Зря вы на озеро не пошли.
Ферапонт: – Коля, спаси Господи, благодарю тебя. Всё, ступай. Я уже тут сам доберусь.
Николай склоняется, складывает руки, чтобы получить благословение. Ферапонт крестит его.
Мужчины расходятся. Николай скрывается в темноте.
Одноместная больничная палата. Большая кровать. На кровати отец Макарий. Полусидя. Под спину подложена подушка. Одет в белую рубашку без воротника. На груди крест. Рядом на стуле сидит священник.
Действующие лица:
Отец Макарий
Отец Павел, келейник отца Макария, около 30 лет.
Отец Варнава – иеромонах из Киева, около 55 лет.
Главный врач.
Врачи. Медсестры.
Макарий: – Паша, милый мой. Вот ты говоришь, что врачи тебя редко пускают ко мне. Врачи – они ведь как ангелы. Они ведь тоже посланники; помощники людям, облегчающие несение нашей жизненной ноши. Они нам помогают. Только они верить должны. Без веры и сострадания они свое звание теряют…Не суди их….
Павел: – Да это я так, батюшка. Хочется подольше быть рядом. Помогать.
Макарий: – Сейчас главное другое. Домой я ухожу. Домой. Ты ж смотри, чтобы меня отец Варнава и одевал, и отпевал!…
Только он….(волнительно) А вдруг не успеет. А? Звонили ему?
Павел: – Батюшка, уже несколько раз звонили. Не волнуйтесь. Он уже вылетел. Уже в самолете. Летит.
Макарий: – Вот не поверишь, не знаю – успеет или нет. Нету в сердце ответа. А ведь я ему еще 10 лет назад говорил – будешь меня отпевать. Не верил. «Я же на Украине служу, не успеть мне…». Вылетел уже? Точно?
Павел: (смотрит на часы на руке) – Самолет сейчас садиться будет. От Киева тут быстро.
Макарий: – Вот как славно. Ты схиму на меня наденешь и скуфейку. Как только плохо мне станет. Тут она. В шкафу готовая лежит. Пред Господом предстать должен, как положено.
Входит лечащий врач.
Врач: – Доброе утро, батюшка. Как вы себя сегодня чувствуете?
Макарий: – Доктор, хорошо я себя чувствую. Вы знаете, а я сегодня умирать буду. И я благодарю Бога за то, что Он сподобил меня Ему послужить, что я умираю в полной памяти и сознании. И прошу я у всех прощения. И у вас, Доктор. Может быть, своим житием кого и оскорблял, и осуждал, и порицал, а может в чем, и соблазнил. Прошу прощения. И когда окончится земная жизнь моя, прошу Ваших святых молитв. Поминайте меня, как сможете.
Врач: – Как умирать? Что же вы такое говорите? Вот ваши анализы свежие. Все очень неплохо. На поправку идете.
Макарий: – Уже все написано на небе. Ничего не стереть. Уже и Варнава летит.
Врач: – Кто летит?
Павел: – отец Варнава из Киева. Отпевать.
Врач (расстроен): – Пойду я пока, батюшка. Я на минутку зашел. Позже еще загляну.
Уходит.
Макарий (к Павлу): – Жаль, Ферапонт узнает о моей кончине не скоро. Непростой у него путь. Ох, не простой. Не понял он многого.
Павел: – Отец Ферапонт? Батюшка, Господь ему помогает, у него свой путь. И он с Господом. Он сейчас в ссылке очередной. Не волнуйтесь. Узнает. Найду, как с ним связаться. Жаль приехать не сможет.
Макарий: – Да, страданиями и терпением скорбей ему спасение придет. Гоним он и за грехи свои, и за имя Господне. Вот как бывает…А я лежу и благодарю Господа, что хоть чуточку, а видел старцев. Не грамотные они были, а Дух Божий был с ними! Мы их любили. Мы нищие духовно по сравнению с ними, нищие. Слабые и пустые. Они на вершине, а мы в самом низу стоим и только наверх смотрим. Через страдания они достигли вечного покоя. А мы разве страдаем? Если за что и страждем, то за свои грехи.
Павел: – Батюшка, а помните Полину?
Макарий: – Что от отчима убежала?
Павел: – Она ведь здесь сейчас, да только не пускают ее.
Макарий: – Помолюсь за неё.
Павел: – Помните, она от отца Иллариона приехала к нам?
Макарий: – Совсем глупенькая была. Но она добрая. Хорошая. И молитвы быстро выучила. И поет хорошо. Жалко ее.
Павел: – Она сейчас уже совсем не глупенькая (улыбается). Думаю, что в мантию скоро постригут.
Макарий: – А дочка ее как?
Павел: – У них же приют при обители. Все управилось с Божьей помощью.
Макарий: – Слава тебе, Господи, Слава тебе!…Почему-то вспомнилось, что в Глинской пустыни был Миша-блаженный. Так он монахов «девками» обзывал. А я думаю: «Да что ж он нас девками-то обзывает? А как же он тогда скажет на монахов, которые до пострига были женатыми?» А он подходит ко мне, и, показывая на них, говорит: «Дядя пошел, дядя пошел». Вот уж я удивился тогда. А бывало так: если кого будут выписывать из монастыря, так он подходит к нему: "Девка, харахуры свои собирай, уматывайся отсюда! Хватит тебе тут жить", глядишь – через месяц выписали. Уехал брат. А когда мое время пришло, Миша и говорит: «Девка, уматывайся отсюда, вещи свои собирай, а то расстреляют». Я не верю. А он: «Я тебе правду говорю: укатывайся побыстрей! Там тебя ждет в Воронеже Серафимка, а у него золотая спинка, там ты обретешь себе покой».
Павел: – Это при Хрущеве?
Макарий: – в 58-м. Все так и было. Из Глинской пустыни пришлось в Почаев уезжать. Да… А потом в Воронеж. Ты думаешь, радости нас там встретили? Нет. Нас встретили скорби. А помнится, как старцы наши говорили нам: «Если скорбно будет, вспомните нашу жизнь, как мы жили, как мы в ссылках да в тюрьмах были, и там исповедали Имя Христово, и от Господа никуда не ушли. Господь нас там утешал». Они ведь тогда молодые были – по сорок, по пятьдесят лет. А я спрашивал: «Батюшка, а вы там пост соблюдали?» «У…, милый, а как же, особый там пост был – в понедельник ничего не ели, а в среду и в пятницу – совсем чуть-чуть. Молитвой когда напитана душа, душевный голод когда утолен, то тело уже не чувствует и своего, телесного голода, оно уже пищи не требует».
Павел: – Неужто сегодня нас покинете?
Макарий: – Да, все исполнилось. Пришло мое время. Ты не переживай. Я через полгодика с собой ещё двух монахов возьму. Пусть у Престола Божьего предстатели будуто монашествующих! Вот отец Митрофан, схиигумен – благодарю Господа, что Господь даровал мне такого старца, дивный был старец! Он души человеческие видел. Он всех любил, до последнего дня служил своего, а у него рак печени был. Он при кончине был, а я ухаживал за ним. Боли были жуткие. А лекарства нет никакого. Я взял аспирин и размолол в порошок, да говорю: «Батюшка, это такое болеутоляющее, из-за границы прислан такой порошок – выпей!», – на ложечке с водичкой даю. Ну, он выпил, водичкой запил, а мне говорит: «Власий, да ведь это аспиринчик!», – а я стою, да от стыда что делать не знаю…А сейчас за мной сто человек ухаживают и лекарства все есть, какие надо. И приборы…
Павел: – Простите меня, батюшка за все. Прошу Ваших святых молитв у престола Божьего.
Макарий: – Да неужто я вас забуду, дети мои милые…Бог простит, а у меня нет никаких обид! У Господа – милости бездна. А любви – глубина. Господь тя и простит, и очистит, а очистит, когда у тебя слезы будут. А без слез трудно и плохо. Наш подвиг – молитва и слезы. Эх, Павлик, времена всегда непростые. Монахи своих наставников иной раз не понимают, да и наставников мало осталось… Они думают, что батюшки из ума выжили, или глупость какую-то заставляют делать. Сокрыт от них смысл духовный до времени. Поэтому тут только волю свою отсекать и смиряться. А истинный смысл приходит, когда только Господу угодно, иной раз через много лет. Вот меня на улицу прогоняли святые отцы, безо всякой видимой причины, ночью, в дождь и в холод, а я смирялся, терпел, не роптал, молитовку Иисусову читал, и мне тепло было. А потом через некоторое время – мне пришлось на вокзалах да в парках ночевать, почти целый год. Вот я весь смысл и понял тогда. Они мне будущее мое показывали. Испытывали меня. И никогда не хвалили. Слово утешения – да, но похвала – это монашескому подвигу погибель. Бежать от нее надо как от огня. Вот сейчас, я знаю, что умираю, а мне надо домой, в мою келью. Но врач мне сказал, что нужно остаться в больнице и я смирился. Я ведь должен быть послушником. Таков главный закон монаха – быть послушником до смерти.
Павел: – Прилетел самолет, батюшка.
Макарий: – Ох, как хорошо…Сколько ему сюда ехать?
Павел: – Быстро. Полчаса.
Макарий: – Ну, вот и все. Павлик, доставай схиму и скуфейку. Как Варнава приедет, одевайте на меня.
Павел идет к шкафу, вытаскивает одежду.
Макарий: – Плохо, мне. Тяжело дышать стало. Зови доктора. Хочу Варнаву повидать перед смертью. Дождаться надо. Дождусь его приезда. Руку ему пожму. Мы с ним из одного корня, Павлик.
Павел выходит быстро в коридор. Зовет главного врача: – Сергей Ильич, Сергей Ильич!
Батюшке плохо.
Появляется врач с медсестрами, и еще двумя врачами. Подходят к отцу Макарию. Смотрят на пульс и прочие графики на приборах. Осматривают батюшку.
Врач: – Тяжело дышать? Отец Макарий?
Батюшка кивает.
Врач: – Срочно перевозим в реанимационную. Павел, вы можете пойти с нами, но будете ждать за дверью.
Кровать выкатывают из палаты, везут в реанимацию.
Реанимационная палата.
В палате находятся Павел, Врач, медсестры.
Павел: – Сергей Ильич, нам нужно одеть батюшку, как подобает.
Врач: – Ваше право.
В палату входит отец Варнава в наброшенном белом халате. Отец Макарий, увидев входящего в палату Варнаву, приподнимается и, с облегчением вздохнув, улыбается.
Варнава: – Слава Богу, успел.
Обменивается троекратным поцелуем и обнимается с Павлом. Благословляет его. Кланяется доктору. Подходит к отцу Макарию. Батюшка крепко сжимает его руку. Так он (Варнава) и стоит, молча, держа за руку батюшку. Батюшка (Макарий) уже слабеет, говорить едва может.
Макарий (Варнаве, слабея): – Утешай людей, ругать их есть кому, а вот утешать некому – утешай!
Варнава кивает головой. Смотрит в глаза батюшки.
Павел: – Отче Варнава, надо бы одеть батюшку.
Отец Макарий отпускает руку. Варнава и Павел одевают схиму и скуфейку.
Врач: – Теперь наше время. Прошу вас пока выйти.
В реанимацию входят еще врачи, медсестры.
Священники выходят из палаты.
Они остаются за дверью. Не видят, что происходят. На улице гремит гром. Стучит весенний дождь по окнам, крышам и карнизам.
Варнава: – В старой батюшкиной палате читают канон Божьей Матери. Это очень хорошо. Я туда сначала попал. А батюшки там нет, показали мне другую палату. Девушка меня проводила.
Павел: – Да, несколько чад духовных приехали. Одна надежда на Заступницу Усердную.
Варнава: – Дождь пошел, прямо ливень какой…А не было ни тучки…
Павел пытается приложить ухо к закрытой двери реанимационной палаты:
– Хоть так послушать…Шум там какой-то, аж грохот…
За дверью шум от электрошока. Стихает. Проходит двадцать секунд.
Дверь открывается и уставшие, расстроенные врачи, избегая смотреть в глаза монахам, выходят из палаты.
Врач: – Мы сделали все, что смогли.
Варнава и Павел входят в палату. Батюшка лежит на койке, его голова слегка повернута, как у раненой птицы, выражение лица усталое, страдальческое, но очень ясное. Варнава подходит совсем близко и касается батюшкиной руки. Стоят молча. Варнава поправляет голову батюшке, кладет ее прямо. У батюшки детская, счастливо-усталая улыбка, глаза открыты и смотрят куда-то вдаль.
Павел (со слезами на глазах): – Это хорошо – умереть с открытыми глазами.
Сон отца Ферапонта
Большая светлая комната. Отовсюду бьет мягкий и приглушенный свет. Слышится шум моря. Будто этот домик стоит на берегу.
Отец Ферапонт сидит на полу. Комната абсолютно пуста.
Действующие лица:
Иеромонах Ферапонт
Его мать, умершая 10 лет назад.
Несколько отрешенный диалог двух родных людей.
Мама (отца Ферапонта, на вид не более 30-35 лет) (входит тихо и незаметно в комнату, подходит со спины): – Сынок…
Ферапонт: – Мама (не удивляясь)….? Вот не могу понять, как я попал сюда.
Мама: – Я так просила.
Ферапонт: – А я вот сижу и будто жду кого-то…Вот так. И дверей тут нет, и окон. Не выйти. Оказывается, я тебя жду.
Мама: – Благодарю тебя, что вспоминаешь меня…
Ферапонт: – Как же иначе? Иногда мне очень одиноко, мама.
Мама: – Я знаю сынок. Но разве тебе было не всегда одиноко?
Ферапонт: – Может быть…
Мама: – С Богом разве одиноко?
Ферапонт: – С Богом не одиноко. Но часто бывает, что Он будто отошел от тебя и смотрит со стороны. Дух дышит, где хочет. Он уходит и приходит, когда ему хочется. И только когда мне нужно, по-настоящему нужно…
Мама: – Придет время, и ты будешь всегда с Богом. Он в тебе и ты в нем.
Ферапонт: – Думаешь, что я сподоблюсь такого? Мне хочется быть проще и мудрей… А как ты, мама? Где ты сейчас?
Мама: – Я в хорошем месте. У меня все хорошо.
Ферапонт: – Ты с Богом?
Мама: – Я с Богом.
Ферапонт: – Как там?
Мама: – Там, где я сейчас?
Ферапонт: – Да.
Мама: – Там не так, как ты думаешь.
Ферапонт: – Мне кажется, что это сон, мама.
Мама: – Это сон, но встреча наша не сон.
Ферапонт: – Я не понимаю…
Мама: – Ты после поймешь, через много лет. Отец Макарий много страдал за вас…
Ферапонт: – За нас?
Мама: – Я пришла сказать тебе, что он брал ношу ваших грехов на себя. И нес их. Тех, кому он был кормчим.
Ферапонт: – Я многого не понимал.
Мама: – Ты поймешь. Ты все поймешь. Скоро.
Ферапонт: – Ты такая молодая и красивая. Будто тебе нет и тридцати.
Мама: – Нам всем 30…
Ферапонт: – А ты в раю?
Мама (улыбается): – Ты узнаешь потом. Все немного иначе. Мне нельзя говорить об этом. Но ты мне очень помог, сынок.
Ферапонт: – Мы выйдем отсюда?
Мама: – Нет, я уйду, а ты останешься. И проснешься. Уже один.
Ферапонт: – А ты придешь снова?
Мама: – Я просто хотела увидеть тебя. Мы увидимся вновь. Жизнь на земле словно пар над водой. Там 100 лет, а здесь….(замолкает)…
Ферапонт: – Мама (пытается встать), можно обнять тебя?
Мама: – Нет, нельзя, сядь там, где сидишь….
Ферапонт: – Прости.
Мама: – Ты верно выбрал свое место, сынок.
Ферапонт: – Место?
Мама: – Ты на верном пути.
Ферапонт: – Я верю. Но все-таки, мне хотелось бы найти дверь…
Мама: – Тому, кто с Господом, не нужны двери. Он свободен.
Ферапонт: – Я молился, чтобы появилась дверь, прежде чем ты пришла сюда. Но двери нет. А ты здесь.
Мама: – Она не нужна. Ты впредь будешь обходиться без них.
Ферапонт: – Как это?
Мама: – Если Господу будет угодно, ты многое увидишь сердцем.
Ферапонт: – А ты снишься отцу?
Мама: – Отцу – да.
Ферапонт: – Он мне ничего не говорил.
Мама: – Он не смог запомнить наши встречи.
Ферапонт: – Почему?
Мама: – Когда придет время, он вспомнит.
Ферапонт: – Когда придет смерть?
Мама: – Ты боишься?
Ферапонт: – Святые говорили, что спасение наше между страхом и надеждой. Радуешься, что идешь к отцу Своему, боишься своей участи, надеешься на милость….Но…Любовь изгоняет страх.
Мама: – Любовь изгоняет страх. Любовь к Богу и к ближнему. Я молюсь о тебе.
Ферапонт: – Я тоже, мама. Я хотел рассказать тебе о том месте, где я сейчас…
Мама: – Расскажешь после… Расскажи мне, что было самое важное.
Ферапонт: – Я был дома, когда там уже не было тебя.
Пятнадцать лет я двигался с одного места на другое, иногда по своей воле, иногда, стесняемый обстоятельствами. Я искал удобное пристанище. Повсюду искал подобное тому, что окружало меня дома. И не находил…
Мама: – Ты еще не нашел Бога в себе. Море или горы – они уже не имеют никакого значения, когда Царство Небесное в сердце твоем…
Ферапонт: – Я думал: «какая разница, какие деревья растут в лесу и сколько снега бывает зимой?» Я пытался ухватить и то, что снаружи, а не только внутри…Мельчайшие детали – они так волновали меня. Людей, природы, мира… Всего, что окружает…
Мама: – И что ты там ощутил? Дома.
Ферапонт: – Дом одряхлел. Его душа потеряла силу. Дом был в каком-то тоскливом покое. Он жил своей старческой пустой и блеклой жизнью. Но…хранил былое…Все было словно в томительной дрёме: ни заснуть, ни начать что-то делать. Дом довлел надо мной. Он весь был глубокой утратой.
Мама: – Ты словно ребенок, ты не повзрослел за эти годы. У тебя душа ребенка. Господь видит это, и за это дарует свою милость тебе. Он прощает тебе…
Ферапонт: – Я еще помнил дом другим. Родное тепло встречало меня после долгих разлук. Теперь там смятение. Между прошлым и настоящим незримая преграда. Стена.
Мама: – Сынок. Не тяготись. Нет больше стен. Не тоскуй о невозвратном.
Ферапонт: – Наши старые фотографии. Словно окна в другой безграничный мир. Слепки мгновений. Они помогали преодолеть тоску.
Мама: – Ты тосковал, когда видел наши вещи? Предметы разрушали тебя?
Ферапонт: – Это была настоящая душевная мука. Искушение. Мне это было почти неподвластно. Словно тяжелые волны печали омывали меня, томили, и, вдруг, уносили в неизвестную пугающую даль. Только молитва спасала меня. Останавливала наваждение.
Мама: – Я помню, ты мог бродить целый день по берегу моря. Или сидеть на берегу и смотреть вдаль часами. И лес. Ты любил лес.
Ферапонт: – Лес встречал меня, как и прежде, густыми зарослями растений и трав. Душистым запахом летних деревьев. Духотой и влажностью. То оглушал тишиной, то пробуждал неожиданными шорохами и криками. Или кружил голову птичьими голосами. Я будто ждал от него странного откровения… Горы… Там захватывало дух и все казалось таким ясным и простым….
Мама: – Поверь. Все будет в сотни раз лучше…
Ферапонт: – Я знаю, мама. Я верю.
Мама: – Никто не наливает новое вино в старые меха.
Ферапонт: – Дом объяснил мне это.
Мама: – Нам пора прощаться.
Ферапонт: – Мама, я хотел показать тебе мой храм…
Мама: – Наше время вышло. Ты не можешь выйти отсюда.
Ферапонт: – А озеро? Замечательное древнее озеро. Очень красивое…
Мы пройдем сквозь стены…Это же сон. Нам не нужны окна. Нам не нужны двери.
Мама: – Озеро? (улыбается и исчезает в белом свете)…Спаси тебя Господь!
Ферапонт: – Мама…Мама…
Конец
Ноябрь, 2009 – Декабрь, 2011
Тромб1,2
(драма-антиутопия с элементами гротеска и пародии)
1)
Тромб – смерч, проносящийся над сушей.
2)
Тромб – патологический сгусток крови в просвете кровеносного сосуда или в полости сердца.
Действующие лица:
Александр – около 60 лет, высокий, крепкий мужчина, выглядит моложе,
известный кинорежиссер.
Жанна – около 55 лет, известная театральная актриса, бывшая жена Александра.
Владимир – сын Жанны и Александра, 35 лет
Ирина – знакомая Владимира, 35 лет
Валентина – супруга Владимира, 30 лет.
Иван Людвигович Шуберт – редактор журнала, где работает Владимир, 45 лет.
Георгий Владимирович – двоюродный брат дедушки Владимира, около 80 лет.
Сотрудники госбезопасности.
Бабушка Владимира
Санитары
Врач
Сиделка
Посвящаю моей бабушке и деду
Вступление
Комната со старинной обстановкой. На полу ничком лежит человек. Сложно определить, кто это (мужчина или женщина), так как комната почти не освещена. Внезапно в квартире звонит телефон. Около 30 секунд идут звонки. Затем звонок обрывается. Через несколько секунд снова звонит телефон. Но уже не так настойчиво – через 4 звонка на другом конце кладут трубку. Комната погружается во тьму.
Действие первое
Картина первая
Небольшая квартира Валентины и Владимира. Владимир входит в дом. Его встречает Валентина.
Владимир обнимает жену:
– Привет. Все нормально? (Валентина взволнована и не может этого скрыть)
Валентина: – Ты был в редакции?
Владимир: – Да. Где же мне еще быть?
Валентина нервничает. Теребит в руках платок.
Валентина: – Ты знаешь, мне нужно тебе кое-что сказать. Очень важное. Только постарайся отнестись к этому серьезно. Я не смогла тебе сразу сказать.
Владимир: – Сразу? В каком смысле?
Валентина: – Когда ты вернулся оттуда.
Еще раз прошу тебя – отнесись серьезно.
Владимир: – Я слушаю.
Валентина: – Приезжал твой отец.
Владимир: – Да, а что ему надо? Давно?
Валентина: – Ты послушай меня…
Владимир: – Да-да…
Валентина: – Я переспала с ним.
Владимир: – Ну и как?
Валентина: – Я не шучу. Это правда.
Владимир отходит к окну. Стоит спиной к жене:
– Я тебе не верю.
Валентина: – Зачем мне тебя обманывать? Если бы я пошутила, то ты бы понял. К тому же это была бы жестокая шутка. Это другой случай…
Владимир: – Для чего же ты это сделала? (поворачивается)
Валентина: – Хотела тебе отомстить…
Владимир: – За что же?
Валентина: – А ты не помнишь?
Владимир: – Довольно необычный способ.
Молчат.
Валентина: – Ну, что ты молчишь?
Владимир: – Когда это было?
Валентина: – Последние полгода перед твоим возвращением.
Владимир: – Вот как…И не один раз, выходит…Хм. Пойду я, пройдусь.
Валентина: – Куда ты пойдешь?
Владимир: – Куда-нибудь.
Владимир берет с пола сумку с вещами, резко выходит из дома.
Валентина: – Ты куда? Зачем сумку взял?
Владимир внезапно останавливается на пороге:
– Это хорошо, что я вещи еще не разобрал. Потом приеду за остальными. Может быть еще увидимся…Пока.
Выходит.
Валентина стоит у дверей. Затем садиться на корточки и начинает плакать.
Продолжение картины.
Владимир на улице. Он неспешно идет, но внезапно останавливается, ему плохо: он хватается за голову, роняет сумку, прислоняется к телефонному столбу и держится за столб, но ноги начинают подкашиваться, он едва не падает. Сзади идет женщина – она замечает, что с ним что-то не так:
– Молодой человек, вам нехорошо?
Владимир смотрит на женщину – он едва слышит.
Женщина: – Боже мой…(подхватывает его, но мужчина слишком тяжел).
Владимир: – Ничего страшного (с трудом, садится на землю). Сейчас все пройдет.
Женщина: – Володя? Это ты? Что с тобой?
Владимир (узнает свою одноклассницу): – Ира…Сейчас посижу немного.
Ирина: – Сердце? Вызвать скорую?
Владимир: – Это не сердце. Погоди. Сейчас будет лучше. Не надо никуда звонить.
Ирина открывает сумочку, ищет там таблетки, вытаскивает валидол, достает из блистера таблетку:
– Все равно. Вот, под язык.
Владимир покорно открывает рот, Ирина кладет таблетку.
Владимир: – Уже получше.
Пытается подняться. Ирина помогает. Встает. Ирина придерживает его за руку.
Владимир: – Все в порядке. Отпустило. Быстро как-то…
Ирина: – Не могла и представить, что мы так встретимся. Я тут живу недалеко. Зайдешь ко мне? Передохнешь. Я тебя покормлю.
Владимир: – Зайду. Посижу немного. Сколько же мы не виделись?
Ирина: – Год. А до этого десять.
Владимир: – Наверное. Далеко идти?
Ирина: – Мы почти дома. Вот – сюда. Второй этаж. Указывает на двухэтажный дом буквально в нескольких шагах.
Владимир поднимает сумку с земли, нетвердо идет рядом с Ириной. Она взяла его под руку. Входят в квартиру Ирины.
Это квартира художника. Скульптуры, картины на стенах. Маленький мольберт в гостиной, картины и холсты в рамках стоят у стены. Но беспорядка нет. Все аккуратно и чисто. Кресла. Довольно уютно. На столе ваза с сухими цветами.
Ирина: – Вот мое жилище.
Владимир: – Мило. Очень уютно.
Ирина: – Ты как?
Владимир: – Уже все хорошо. Не волнуйся.
Ирина: – Есть будешь?
Владимир: – Чаю бы выпил. Есть – нет, спасибо.
Ирина уходит на кухню. Ставит чайник.
Возвращается. Владимир сидит в кресле.
Ирина: – Нравится? Бабушкино кресло. Кожаное. Сейчас таких не делают.
Владимир: – Да…Люблю старые вещи (улыбается и гладит кожу кресла).
Ирина: – Сейчас я принесу чай, и ты мне все расскажешь, что и как. Хорошо?
Владимир: – Постараюсь.
Ирина приносит чашки, нехитрую снедь, чайник. Разливает. Падает чашку на блюдце Владимиру.
Ирина (смотрит пристально): – Как себя чувствуешь?
Владимир: – Благодарю (делает глоток). Я уже совсем в порядке.
Ирина: – Ты знаешь, я читала твою книгу. Не знаю, последняя она или нет. «Среди волков».
Владимир: – Последняя. Роман.
Ирина: – Мне кажется, что он очень жестокий. Даже как-то чрезмерно.
Владимир: – Не понравился?
Ирина: – Ты знаешь, понравился, но…Тяжело все это. Зачем столько негатива?
Владимир: – Чтобы передать жестокость жизни, слово писателя должно быть в тысячу раз более жестоким, более ужасным. Понимаешь?
Ирина: – И циничным?
Владимир: – Несомненно.
Ирина: – Почему?
Владимир: – Жестокость. Вот, что может растревожить сытое и благополучное существование. Заставить задуматься о жизни. Кто ты, куда ты идешь. Зачем живешь…Сильные эмоции. Смех расслабляет душу. Жестокость укрепляет. Держит ее в тонусе…
Ирина: – А мнение родных, близких – тебе важно? Что они скажут?
Владимир: – Может наступить момент, что даже самые близкие люди перестанут разделять твое мнение. С ними больше невозможно будет говорить… И ты будешь чувствовать, что обращаешься к каким-то совершенно чужим тебе людям. Но ты должен быть сильным. Ты сам себе цензор, сам себе – судья…
Если от того, что ты делаешь у читателя мурашки по коже. Если он живет рядом с твоими героями, и проживает еще одну, новую жизнь вместе с ними, то ты попал в цель….Жизнь, еще более значительную и невероятно-красивую, чем та, которой живут они. Твой цензор – твое сердце. Разве нет?
Умолкает.
Ирина: – Ты слышал?
Владимир: – Что?
Ирина: – Юрий умер.
Владимир: – Умер? Как? Когда? …Он ведь пил много?
Ирина: – Да. Он мне звонил в этот день, но, к сожалению, мы не поговорили. Я телефон дома оставила… А перезванивать было поздно, да и номер его не сразу узнала. Подумала, ещё перезвонят… Но уже было поздно. Повесился он. Мы с ним расстались в мае… Очень тяжело… Всё опять же из-за его невменяемых состояний и пьянства…Вот, две недели назад похоронили.
Владимир: – Повесился… (встает, ходит по комнате) Жутко. Эх…Думаю, что ему уже никто из людей не смог бы помочь. Горько, ох, как горько… На войне цеплялись за жизнь, как могли…А он…Демоны его сожрали. С потрохами.
Ирина: – С женой он еще до войны развелся….Дочь у него красивая. И жена. Если бы я знала, что ничего не изменится…Надеялась…Думала, что можно помочь…Бесполезно. Он постоянно гневался, раздражался, был часто в какой-то ужасающей депрессии. Он и кисть уже не брал в руки в последнее время… Только стакан.
Владимир садится назад в кресло. Молчат.
Владимир: – Я хочу, чтобы мою книгу услышали…Пишу новую…
Ирина: – Новая? О чем?
Владимир: – О людях на войне. Понимаешь, эта война – ее будто нет. Она где-то там, далеко…Вроде как она и не касается никого. Но ведь она касается. Гибнут люди – чьи-то отцы, сыновья, братья, привозят гробы. И все как-то незаметно…Почти тайно. И газеты стараются писать редко и скупо. А в столице жизнь идет своим чередом. До войны восемь тысяч километров. Мы завязли в ней, как мухи в паутине, и даже не стараемся выпутаться. Вместо того, чтобы разрубить паутину или уничтожить паука, мы посылаем туда новых мух. Такой непростой враг…Они сражаются не ради территории…
Ирина: – А ради чего? Ради идеи?
Владимир: – Ради идеи. Они хотят построить царство Божества, которому они подчиняются, на земле… Мы им помеха. Их Бог абсолютный деспот. Он создал их по своему произволу. И в его мире они лишь слепые орудия в его руках. Ничего более. Единственный закон бытия для Бога есть Его произвол, а для человека – слепой неодолимый рок. Чтобы они не делали – это делают не они, а их Бог.
Ирина: – Что за странная вера?
Владимир: – Какая есть…Искусство запрещено. Любое. Нет ничего. Все подчинены одинаковым правилам, которые исключают всякую самостоятельную жизнь…Многие из правил совершенно нелепы. Иной раз кажется, что ты воюешь с безумцами, и не с людьми вовсе, а с биороботами. Да и зло у них сотворено Богом…(умолкает внезапно)….
Ира, я матери не сказал – я был контужен. Ей сказал, что не было ранений, что все хорошо…А я почти месяц пролежал в госпитале…Никто не знает об этом.
Ирина: – На улице – это было из-за этого?
Владимир кивает.
Пауза.
Ирина: – Владимир…
Владимир: – Да…
Ирина: – Я хотела спросить…Но не решаюсь…(смущенно). Просто этот вопрос меня мучает. Не знаю, почему….
Наверное, потому что это самое страшное для меня.
Владимир: – Хочешь спросить – приходилось ли мне убивать?
Ирина: – Да…(с трудом). Как ты понял?
Владимир: – Вот и мать спросила об этом же… Твой вопрос…
Твой вопрос…
Встает, нервно ходит. Закуривает: – Тут можно курить?
Ирина: – Да. Кури….Прости. Можешь не отвечать. Это дурное бабское любопытство.
Владимир: – Нет, отчего же. Это ведь и в книге моей будет. Что случилось, когда ты переступил эту грань, нарушил заповедь. Им (махнул рукой куда-то в сторону) проще – для них убийство благое дело. Только если соплеменника убил, то да…Плохо…(пауза). Первый раз…Рвало меня первый раз. На нас в темноте выскочило двое и я, не задумываясь, как в трансе каком-то нажал на спусковой крючок…И все пули в голову. Второго товарищ мой положил. Но…У него уже это было…Прежде. Я едва не потерял сознание. Они были так близко…Их лица осветила луна на мгновение. Красивые, молодые ребята. Было лицо, и вот от него уже только куски мяса остались, месиво…Я не смог их обыскать. Сел на землю. Меня трясло. Мне дали попить. Но нужно было идти дальше – взять себя в руки. Было такое чувство, что ты после тяжелой болезни – такое опустошение. Резкая слабость. Холодный пот. И все это вместилось в какие-то секунды…(трет виски, будто болит голова)…Страх? Пожалуй он пришел чуть позже, когда мы отошли от этого места – когда я понял, что нажми они на крючок раньше, то я бы уже умер, а не плелся по этой горной тропе…И случилось все внезапно, как будто, случайно. Как из-под земли появились…
Ирина: – Прости…
Владимир: – Ничего-ничего. Ты меня прости, что я так…С подробностями. Но это важно. Ты это прочтешь после… Когда мы вернулись на базу к утру, я увидел, что у меня на лице были капли его крови. Засохшей. В темноте было не видно. И я тер лицо, долго мыл. Но потом все равно ощущал ее там, куда она попала. Несколько дней (пауза). Я ведь не военный. Ты знаешь. Их все-таки учат убивать. И человек привыкает ко всему. Раз, два, десять. Потом уже притупляются чувства. Как будто… Но это не так. Это иллюзия. Просто надевают панцирь на сердце, чтобы легче было пережить это. Ну и оправдание: «Если бы не я, то меня…». И водка. Чтобы забыть. Проснулся, вроде как, и не было ничего. Я потом это лицо, освещенное луной, каждый вечер перед глазами видел….Я ничего не чувствовал. «Это человек, которого ты лишил жизни» – вонзилась эта мысль и никак ее не вытащить, не добраться до нее…Наверное, даже когда буду умирать, она меня не оставит.
Ирина: – Ты говорил, что оператор ваш погиб…
Владимир: – Год назад. Да, мы тогда с тобой в метро встретились. Тоже случайно. Он не сразу умер. Два дня спустя в госпитале. На мине подорвался. Рядом с поселком. Никто бы и не подумал, что там могут быть мины. Обе ноги оторвало. Но он без сознания был…Так и не пришел в себя. Может быть это и хорошо. И не мучался вовсе. Хотя, кто знает…?
Ирина: – Ты видел?
Владимир: – Нет. Я не видел… Ты знаешь, такая хитрость. Раненых редко возят в столицу. Только самых-самых тяжелых. Офицеров. Самолетами. А большую часть там, на месте лечат. Чтобы не афишировать, наверное. И я там лежал…А почти все, что мы снимали в боях, забирали… Нам оставляли лишь самые незначительные эпизоды. А последний раз около сотни раненых привезли. Бои были очень жестокие. Об этом нигде не пишут. Мы уже не снимали….Не пустили нас. И мы улетали уже.
Ирина: – Сколько ты там был?
Владимир: – Почти два года с перерывами.
Ирина: – А контузия серьезная была?
Владимир: – Ну, голова редко болит. Раздражительности нет (улыбается). Слышу нормально. С ума не сошел. Иногда только плохо на улице становится…Как сегодня (улыбается). Как будто перекрывают кислород, ничего не слышу, гудит в голове и почти отключаюсь…Но это ненадолго.
Ирина: – Значит, все-таки серьезная?
Владимир: – Хмм…А почему ты интересуешься? (улыбается)
Ирина: – Беспокоюсь за тебя.
Владимир: – Я думал, что только мать обо мне беспокоилась…
Неужели ты обо мне вспоминала?
Ирина: – Конечно…Ты в школе был самый умный.
Владимир: – Я? (смеется). С чего ты взяла?
Ирина: – Все девчонки так считали…И все были в тебя влюблены.
Владимир: – Городские легенды. Думаю, что причина в моих родителях…
Ирина: – Мне нравился ты, а не твои родители.
Владимир: – Я даже не мог подумать…
Ирина: – Ты где живешь сейчас?
Владимир: – Нигде…
Ирина: – А жена? Она ждала тебя?
Владимир (разводит руками): – Откуда я знаю…
Ирина: – Прожили 10 лет и всё?…Как будто и не жили?
Владимир: – Получается, что так. О чем жалеть? Детей нет. Страдать некому.
Ирина: – У меня тоже нет. Был выкидыш от Юрия.
Владимир грустно смотрит на Ирину.
Ирина: – И с первым прожила семь лет, не могла никак забеременеть.
Владимир: – Он тоже пил?
Ирина: – Пил. И сейчас пьет. Музыкант (ухмыляется).
Дура я, Володя, всё не тех мужиков выбирала….А ты к врачам-то ходил? Опасно так на улице выключаться…
Владимир: – Последствия контузии. Надо бы отдохнуть, таблетки попить (смеется). Но некогда.
Ирина: – Отца видел?
Владимир: – Нет. И не горю особым желанием. Он по телевизору мелькает. Жив-здоров.
Ирина: – Почему? Отец же…
Владимир: – Мы с ним почти не общались последнее время. Он занят собой. Своим кино.
Ирина: – Я в кино давно не ходила. Он снял что-то новое. Все ругают.
Владимир: – Может и правильно.
Ирина: – Что правильно? Что ругают?
Владимир: – Ты знаешь, мы с ним антиподы, конечно. Но любовь к бабушке у нас какая-то запредельная была. Я очень в детстве любил у бабушки жить. Она была стержнем всей семьи. Пока она жива была, все было как монолит. И мать с отцом жили вместе. На границе я всегда вспоминал её. Она была настолько чудесным человеком…Я таких больше не встречал. Она ведь дворянка, а сама хлеб пекла. И какой…Я такого хлеба и не ел никогда после. И даже водку сама готовила. На смородине. Правда, я не пил тогда (смеется). Сад был…Ты знаешь, дом ведь целый, там отец частенько бывает. Он ничего там не меняет. Ветхое уже все, наверное. Хочу поехать туда. Может быть теперь? В саду до сих пор желтая слива растет. Мы в детстве объедались ей. Так что животы болели. Повсюду был плющ, даже стволы яблонь были обвиты им. И целые заросли жасмина…Чудесное время. А запахи какие…Кружилась голова. Не было никаких конфликтов. Склок. Обмана. Мне так кажется.
Ирина: – Я ее ни разу не видела.
Владимир: – Она из дома выезжала только во Францию. К родственникам. Раз в год. А так – все время была там. В своем доме, за городом. Там и похоронена. На кладбище. Пару километров от дома. Там и прадед похоронен. Когда все собирались, все родные и друзья, была такая удивительная атмосфера. Все усаживались за стол под абажуром, который бабуля сама и сделала – такой желтый, с висюльками, а внутри сетка. Я его отлично помню. Поди, висит до сих пор. Пять лет я там не был. Он, правда, совсем поизносился, стал ветхий, ткань истлела, отец хотел его перетянуть. Не знаю, дошли ли у него руки. Нет, наверное. В доме больше нет женской руки…. Очень любили читать Чехова вслух. Самовар топили шишками, он и сейчас цел. Я когда маленький был, даже обязанность такая была – шишки для этого самовара собирать…Да, Ирина. Все ушло, исчезло как пар над водой. Только воспоминания и остались…
Вот я и не пойму, как так получилось, что любовь наша схожая, а то, что мы делаем с отцом – такое разное? Ведь она питает нас одинаково, почему получается все иначе? Ведь для него мать – это больше, чем мать. А для меня бабушка как вторая мать. Она нам дала эти силы – силы творить. Зажгла фитиль…
Мы с ним совсем в разных мирах живем. И идем разными дорогами.
Ирина: – А ты хочешь идти одной дорогой?
Владимир: – Если нет отношений между отцом и сыном, то могут быть отношения между двумя художниками. А их тоже нет. Ему не нравится то, что делаю я, мне не нравится то, что делает он. Все очень просто.
Ирина: – А раньше нравилось?
Владимир: – Не знаю. Нет, наверное. Только то, что он делал, когда я родился. Понимаешь, если высоко взлетел, планку опускать нельзя. А он опустил. Лучше совсем ничего не делать, чем делать плохо.
Ирина: – А меня зовут во Францию. На год. Даже контракт прислали – полный пансион, полторы тысячи евро за картину, но все, что я напишу за год, заберут работодатели.
Владимир: – Оплаченное рабство? (улыбается). И сколько нужно написать картин?
Ирина: – Вот в этом все и дело…Я не могу писать по заказу. Специально. Я, конечно, продаю свои работы, но они написаны… по вдохновению. По моему желанию. Иногда по просьбе друзей или знакомых. Или заказчиков. Но нет никаких особых сроков. Рамок (пауза). Пятнадцать работ надо написать. Маслом. Если напрячься, то можно. Но, дело в том, что есть работы, которые я писала больше года. Оставляла, возвращалась. И все идет к тому, что придется отказаться, хотя сейчас деньги нужны. Мать болеет. Отец уже не ходит. Но и уезжать на год…Сестра помогает им, но у нее трое детей. А родители за городом живут. Ей ненаездиться. Так что на меня одна надежда. Как быть – не знаю. По контракту я там должна жить…И написать я должна обязательно, иначе часть стоимости ненаписанных вычтут из написанных…
Владимир: – Да так же можно и в долги залезть…Кабала. Ты почитай договор – там, наверняка, многое не в твою пользу.
Ирина: – Откажусь я. Что читать. Никак мне не поехать. Тут буду крутиться. Я же еще рисунок преподаю в Академии Искусств. Какие-то деньги все равно платят. Да и картины мои знают. Французы десять картин на выставку взяли. Все продали после выставки в течение одного дня.
Владимир: – Ира, извини, заболтался я совсем. Пора мне, наверное…Поеду к другу своему. Он все равно один живет. Поживу у него пока.
Ирина: – Если хочешь, может остаться. У меня две комнаты, в третьей мастерская. Место есть. Можешь тут ночевать. На диване. Мне будет приятно, если ты останешься.
Владимир: – Я закурю? (закуривает).
Ирина: – Конечно.
Владимир: – Ты знаешь, а я ведь запах табака не выносил. Не курил десять лет. Там – начал опять. Год как. Не могу бросить пока….
Ирина: – У тебя удивительная манера отвечать на вопросы издалека.
Владимир: – Сделай еще чайку, пожалуйста (улыбается).
Ирина усмехается. Идет ставить чайник. Возвращается.
Владимир: – Ты меня разбудишь завтра в семь?
Ирина (оживляется): – Конечно. Я так и встаю.
Владимир смотрит на часы:
– Можно я тут, на диване лягу? Раздеваться не буду? Можно? Не надо стелить.
Ирина: – Без проблем. Я сейчас подушку принесу и одеяло.
Приносит подушку и одеяло.
Владимир: – Вечером, когда постель ты стелешь, молча я стою в ее ногах. Думаю, кто мне постелет ложе, самое последнее впотьмах…
Ирина: – Твои?
Владимир: – Нет. Перевод. Не помню автора. Чешский поэт.
Ирина: – Я пойду работать.
Владимир тушит сигарету, кладет в пепельницу окурок, снимает куртку и рубашку, кидает на кресло. Накрывается одеялом:
– Ирина, извини меня, что побеспокоил тебя. Но устал я ужасно. Очень спать хочу…
Ирина: – Спи, Володя…Подходит к выключателю – гасит свет. Включает маленький ночник. Уходит в мастерскую. Но почти сразу возвращается. Подходит к дивану, смотрит на Владимира. Он уже спит. Садится рядом, гладит его по голове. Владимир не реагирует. Она выключает ночник, подходит к дивану и ложится рядом с Владимиром.
Все погружается во тьму.
Картина вторая
Вечер. Комната со старинной, дорогой обстановкой. Жанна ходит по комнате, набирает воду в небольшую лейку, поливает комнатные растения. Она в длинном домашнем халате. Садиться в мягкое кресло. Лейку ставит на пол. Задумывается. В дверь звонит Александр. В руках у него цветы. Жанна подходит к двери – смотрит в глазок. Открывает дверь. Входит Александр. Быстро и решительно.
Александр: – Здравствуй. Вот. Это тебе (подает цветы). Пытается поцеловать Жанну (сухо, официально). Жанна берет букет, но отстраняется.
Жанна: – Благодарю. Милый букет. Я уже и не помню, когда ты дарил мне цветы. Что-то нужно? (ехидно усмехается).
Александр: – Я приехал забрать своё.
Жанна: – О чем ты? (в недоумении) (подходит к столу и кладет букет)
Александр: – Драгоценности матери.
Жанна: – Вот как? А почему ты думаешь, что я отдам? Мне подарила их твоя мать на нашу свадьбу, и…Ты знаешь об этом…А остальное – завещала мне после смерти. Мне и никому другому. Ты уже забыл, что это мне пришлось хоронить твою мать…А ты в это время где был? Тебе напомнить?…(с некоторым вызовом).
Александр молчит. На его лице легкая ухмылка.
Жанна – Я слышала, что виагра с коньяком гремучая смесь. Особенно в твоем возрасте…Чистый яд. И я даже не знаю…То, что скорая приехала так быстро – это хорошо? Или плохо? Как ты считаешь? (саркастически)
Александр: – Это сплетни. Вот, что я считаю. Я был на съемках, заболел и попал в больницу. Сотни людей подтвердят, что это все чушь…
Жанна: – Саша, побойся Бога, мне эта девочка все рассказала. Тут, в этой комнате. Она же моя ученица. И потом вся больница, где тебя откачивали, знала…И журналисты были тут, как тут…Твои доброжелатели им позвонили. Из твоей съемочной группы. Вот какие у тебя там почитатели…Просто ты через несколько дней, благодаря твоему здоровью, оклемался и уже был в работе…Но…Боже мой, девочке едва восемнадцать исполнилось…Она ведь не хотела. Да она ведь девушка была…Как ты можешь так бессовестно и нагло поступать? Это же подло…
Александр: – Это сплетни. И точка. Я не желаю говорить на эту тему.
Жанна: – Почему же ты не приехал на похороны?
Александр: – Ты совсем из ума выжила? Я чуть не умер. Сердечная недостаточность. Острая. Тебе легче поверить наветам и сплетням…Ведь так? Твоя ненависть ко мне не знает границ…Видимо, я почувствовал, что мать умирает. Незримая связь…Матери и сына. Сердечный приступ…А драгоценности – это все, что осталось от матери. У меня больше нет ничего. И память….Воспоминания. Это мать моя. Она меня родила, вырастила, вывела в люди. Ты это понимаешь? Хотя…Как ты можешь понять это? Ты сыном не занималась. Всё роли, театр, поклонники…Творчество. А моя мать все мне отдавала, чтобы я стал человеком.
Жанна: – Только человеком ты так и не стал…Когда-то ты был талантливым режиссером. Большим художником. Теперь ты мелкий ремесленник и коммерсант от кино. Запомни – для меня ты великолепный экземпляр, как труп художника умело поддерживается в состоянии комы. Уже много лет.
Александр: – Не смей мне так говорить. Мои фильмы знают во всем мире…Мое имя давно в истории кино.
Жанна: – Что толку? Зачем тебе драгоценности? Провалился в прокате? Хочешь продать? Да, там на приличную сумму…
Антиквариат. Работы известных русских ювелиров.
Кехли…Хлебниковы. Миллион долларов. Но для тебя же это копейки…
Александр: – Какие все женщины меркантильные.
Жанна: – Все? (смеется) Ты всё хочешь забрать? Думаешь, что я пожалею тебя и отдам? (тем временем она берет букет со стола, набирает воду в вазу, ставит цветы на стол)
Александр: – Неужели ты не понимаешь таких простых вещей? Ты же актриса…Ты должна тонко чувствовать такие вещи…Ты же тоже мать…
Жанна: – Только что ты сказал, что я и не мать вовсе…Так ты не ответил – что тебе надо?
Александр: – Хотя бы то, что она подарила на свадьбу…
Жанна: – Это плата за мою невинность. И мою молодость. Вовремя одумалась, иначе бы умерла у плиты. Всё завтраки и ужины тебе готовила…(усмехается)…
Александр: – Зачем утрировать…Я не запрещал тебе играть. Просто был такой период…
Жанна: – Помним мы все эти периоды. Твои.
Александр: – Не отдашь по-хорошему?…
Жанна: – Вот как ты заговорил…Это угроза?
Александр: – Судиться буду. Докажу, что ты уговорила мать, которая была в критическом состоянии, подписать завещание…
Жанна: – Она его составила и заверила у нотариуса за три года до смерти…Дурачок…(смеется). Ты бы лучше заботился о ней последние годы…
Александр: – У меня был сложный период. Тяжелейшие съемки на Севере. Я звонил ей.
Жанна: – Раз в полгода? Я приезжала к ней каждую неделю, иногда после спектакля, поздно вечером…Понимаешь? У нее никого не было. Она была одинокий, старый человек, которого вы бросили. Ты и брат. Но он сидел безвылазно в Лондоне. Последние десять лет. Ему простительно. И он присылал ей регулярно посылки. Звонил. И на похороны прилетел. Да…Правда, всего на полдня. Но с женой и детьми. Взрослыми детьми. А ты…Ты же рядом был. Триста километров.
Александр: – Замолчи, дура (зло). Тебе тысячу раз говорили. Я заболел…Понимаешь? Сердце. Мне нельзя было вставать с постели. И про смерть мне сказали через два дня… (говорит на повышенных тонах). А на третий уже хоронили. Не мог я приехать.
Жанна: – Бог дал тебе талант, Бог забрал. За похоть твою безмерную, за гордость…Ты же кроме себя никого вокруг не видишь…
Александр: – Я тебя по-хорошему прошу. Там были брошь и кольца бабушки. Княгини Лиговской. Редкая работа.
Жанна: – Это Фридрих Кехли. Отличный вкус был у бабушки. Поставщик Двора императрицы Марии Федоровны.
Александр: – Пойми, не могут фамильные драгоценности принадлежать чужому человеку. Не могут.
Жанна: – А я ей не чужая. Я ей как родная была.
Александр: – Я могу выкупить…
Жанна: – Я тебе уже ответила. Эти драгоценности по праву принадлежат мне. Продавать я ничего не буду. Хочешь – убей меня. Только не найдешь ты драгоценности…
Александр: – Где они?
Жанна: – Святая простота. Ты забыл, что мы с тобой женаты были всего 10 лет. Мы уже больше двадцати лет не муж и жена. Командуй у себя насъемках…А тут ты в гостях, Саша. Драгоценности я отдам нашему сыну, когда буду умирать. Вот и останутся они у твоего рода. Понятно? Они в банке. Просто в банковской ячейке.
Александр: – Зачем ждать? Отдай сейчас.
Жанна: – Я слишком хорошо знаю тебя….А неплохо бы переписать завещание, чтобы они попали в руки Владимира, только когда умру и я, и ты…(смеется).
Александр хватает Жанну за руку и крепко сжимает ее. Лицо искажено от злости.
Жанна: – Отпусти руку, тварь (хладнокровно).
Александр отпускает. Жанна потирает запястье.
Александр садится за стол. Обхватывает голову руками:
– Прости. Ты не представляешь, как мне трудно. Все ополчились против меня. Повсюду негатив. Журналисты словно с цепи сорвались. Разносят мой последний фильм в пух и прах….Залы полупустые. Пять лет съемок…Пять лет жизни ушло на это творение. Понимаешь, есть картины долгоиграющие. А есть, что могут сразу собрать кассу, и ничего не остается ни в сердце, ни в памяти. Мой фильм тяжел для зрителя. Но это хорошее кино. А сейчас повсюду гламурно-глянцевая жизнь. Она обволакивает страну с огромной скоростью… Я и не рассчитывал, что наша картина соберет баснословные деньги. Но не снимать это кино я не мог…
Жанна: – То, что ты снял – хуже не бывает.
Александр: – Как? И ты туда же? (поднимает голову)
Жанна: – Да, сходила на утренний сеанс. На восемь утра. Не было репетиций в этот день.
Александр: – Ты же всегда была беспристрастна. Ты же тонкая и большая актриса. Ну, скажи правду…
Жанна: – Все уже сказали. Ты не любишь людей. В газетах сказали правду. Это парадокс, но…Это правда. Люди чувствуют, когда их не любят. Люди всё чувствуют, даже если они не очень образованны и совсем не аристократы. Ты ошибся, Саша. Это роковая ошибка. Людей, конечно, можно согнуть, запугать, загнать в залы силой. Но заставить их полюбить тебя – нереально. Не случилась свадьба. Нет ни жениха, ни невесты. Да и бунт твой в этом фильме – эфемерный. Бунт придворного холуя. И тот во сне….
Александр: – Это ты говоришь? Ты с ними заодно? Отдели художника от человека. Ты же умела….
Жанна: – Нет больше художника. И человека нет. Есть труп. Живой труп. Хочешь еще послушать? Но я не хочу больше говорить. Дрянь кино. И говорить не о чем…А теперь прошу тебя удалиться. Разговор окончен.
Александр встает из-за стола (играет желваками):
– Если честно, то мне наплевать на любую критику. Я выше ее…Она для меня умерла. Кроме брезгливости я ничего не испытываю…А разговор… Нет, не закончен. Я хочу услышать окончательный ответ.
Жанна: – Можешь судиться со мной, драгоценности не получишь. Пошел вон.
Александр: – Мило. Очень мило. По-хорошему не хочешь. По-плохому желаешь?
Жанна: – Тебе не выгоден такой процесс. Выиграть? Наверное при твоих связях и деньгах, сможешь…Да только имя твое навечно пропахнет сортиром…(усмехается)…
Александр: – Вот как заговорила…Понятно. Что же я тебе сделал, что ты меня так ненавидишь?
Жанна: – Ненависть слишком сильное чувство для такого, как ты. Ты мне не враг. Но ты и не друг.
Александр: – Выходит, что я никто?
Жанна: – Ты все еще отец моего сына.
Александр: – Нашего.
Жанна: – Хмм…А ты знаешь, что он недавно вернулся…С восточной границы…Ты когда с ним последний раз встречался? Когда его видел? Наверное, и не помнишь уже…
Александр: – И как он?
Жанна: – Как? Живой, даже не был ранен. Книгу написал.
Александр: – Книгу? (удивленно)
Жанна: – Да. Сейчас работает над ней. Роман.
Александр: – Ты читала?
Жанна: – Нет, пока не готов окончательно. Не окончил еще.
Александр: – Я не видел его…Не видел…(морщит лоб, пытаясь вспомнить)
Жанна: – Пять лет. Да?
Александр: – Ко стыду своему…Да. Он не звонит мне даже…
Жанна: – Ему было не до звонков. Мне он писал иногда. Он расстался с Валентиной.
Александр (испуганно): – Вот как? Не знаешь, почему?
Жанна: – Нет, приехал домой. Собрал вещи и уехал. Какой-то друг армейский его приютил.
Александр: – Понятно. Хорошо, что детей нет.
Жанна: – Что же в этом хорошего?
Александр: – Развод это всегда психологическая травма для ребенка…
Жанна: – Но внуков у нас нет. Что же в этом хорошего?
Александр: – Может быть еще будут? (неуверенно)
Жанна: – Скорее у тебя еще дети появятся…
Александр: – У меня? Почему бы и нет…
Жанна: – Мы отошли от темы разговора. Не так ли?
Александр: – Я прошу тебя подумать еще раз. Даю тебе два дня. На раздумья.
Жанна: – А что потом?
Александр: – Узнаешь, что потом…Или отдай их Владимиру.
Жанна: – Чтобы ты выманил их у него…Он же бессребреник. Его такие вещи не волнуют. А как память – он тебе отдаст. Скажет: «Конечно, отец, это же твоя мать»…Не пойму я что-то, ты кому хочешь подарить? Новую даму завел? Любовь до гроба?
Александр: – Нет, речь идет о памяти. Память о моем роде.
Жанна: – Ты все поешь свою песню. Сам-то веришь в нее?
Александр: – Я правду говорю. Бог свидетель.
Жанна: – Вот только не надо этого…Богохульства.
Александр: – Меня патриарх наградил. Знаешь об этом? Награда за мои заслуги. Просто так она не бывает. За мои заслуги перед церковью. Только зачем тебе знать о них? Ты же считаешь, что я ничего не делаю хорошего…Что я скрытый враг…
Жанна: – Ты обычный фарисей. Вот смотрю на тебя, и думаю, вроде бы и род твой дворянский, и аристократом себя считаешь, а ведешь себя, как мелкопоместный барин-самодур. Побрякушками гордишься. Царя во сне мордой в торт макаешь…
Александр: – Это метафора. Символизм.
Жанна: – Отчего такой грубый? (усмехается) Знаешь, иной раз рабы ненавидят своего хозяина так, что и до любви недалеко, а если не будет хозяина – не знают, как жить дальше…Не умеют. Их судьбы и жизненные пути сплетены в единый клубок…
Понимаешь?
Александр: – Ты на весь род наш намекаешь?
Жанна: – Что мне до твоего рода. Это твой фетиш. Убирайся уже.
Александр: – Иногда мне хочется врезать тебе со всего маху…Так чтобы голова отлетела (едва сдерживая гнев).
Жанна: – Что ж? Вот я (разводит руки в стороны)…
Давай….Бей…Слабак.
Александр смотрит на улыбающуюся Жанну и со всего размаха отвешивает ей сильнейшую пощечину. Жанна шатается, но держится на ногах.
Александр: – Это тебе за все…Приеду через несколько дней.
Поворачивает и быстро уходит, сильно хлопая дверью…
Жанна теряет сознание и падает лицом вниз.
Рабочие делают ремонт в квартире напротив. Вынесли строительный мусор и возвращаются назад. Замечают, что дверь в квартиру Жанны открыта.
Рабочий 1: – Гляди, дверь открыта. И свет горит.
Рабочий 2: – Ну и что?
Рабочий 1: – Была же закрыта, когда мы уходили. Странно как-то…Интересно заглянуть – вдруг никого нет…А? (с интересом и азартом).
Рабочий 2: – Хочешь, чтобы морду набили?
Рабочий 1: – Послушай. Только не двигайся. Там – тихо…
Рабочий 2 замирает, прислушивается, прикладывая ухо к полуоткрытой двери: – Да. Тихо.
Рабочий 1: – Забыли закрыть дверь?
Рабочий 2: – Может старушка богатая живет. Из ума уже совсем выжила и забыла…
Рабочий 1: – Заглянем? Если что, скажем, что зашли сказать, что открыта дверь…
Рабочий 2: – Давай, только быстро…
Они входят в квартиру Жанны. Оглядываются.
Рабочий 1: – Вот это да…Вроде никого нет…А квартирка-то справная (оглядывается). Ты может, посторожишь у входа, а я пока тут проверю – может, что ценное есть…
Рабочий 2: – Гена, не надо, а если поймают? Вдруг хозяева придут? Не сдобровать нам…
Рабочий 1: – Да что ты, как баба. Риск – благородное дело. Я быстро. Иди к входу.
Рабочий 2 неуверенно возвращается к дверям.
Рабочий 1 открывает старинные комоды, шкафчики, ищет ценности. Но внезапно едва не подпрыгивает от неожиданности. На полу между диваном и столом лежит Жанна.
Рабочий 1: – Серж, давай сюда. Быстро.
Рабочий 2 входит в комнату, идет к столу и в испуге останавливается: – Гена, бля…Это мокруха. Рвем отсюда, иначе нас же и загребут.
Рабочий 1: – Да погоди ты, может она живая. Следов никаких нет. Ни крови, ничего.
Опускается на колено, прислушивается – есть ли дыхание. Трогает за шею.
Рабочий 2: – Гена, пошли отсюда…(нервничает). Дело нечистое. Мы тут наследили уже. Конец нам.
Рабочий 1: – Замолчи, сука. Перчатки одень и протри все, что трогал.
Рабочий 2 выполняет слова Рабочего 1.
Рабочий 1 тоже надевает строительные перчатки, начинает протирать мебель. Открывает один из ящиков – там большая шкатулка.
Рабочий 1: – Гляди-ка, крупная рыба…(ухмыляется).
Открывает шкатулку.
Рабочий 2 подходит к столу, заглядывает в шкатулку:
– Гена, это что?
Рабочий 1: – Это обеспеченная старость, братан…Все, рвем отсюда.
Рабочий 2: – А хозяйка-то жива?
Рабочий 1: – Да бес ее знает.
Рабочий 2: – Надо будет дверь закрыть на ключ. Ключи я там, в прихожей видел.
Рабочий 1: – Ловко мыслишь…
Жанна зашевелилась на полу. Пытается перевернуться на спину.
Рабочий 2: – Гляди, она живая. Бля, глаз открывает…
Рабочий 1 быстро склоняется над ней и внезапно сильно бьет Жанну по голове. Она снова теряет сознание. Рабочие выскакивают из комнаты, один из них успевает взять ключи, выключает свет и закрывает дверь снаружи.
Картина третья
В кабинете Владимира три человека в штатском (серые костюмы, белые рубашки, строгие галстуки). Один из них сидит в его кресле за его столом. Другой осматривает бумаги и папки с бумагами в шкафу. Третий пакует что-то в картонные ящики. Главный редактор сидит на стуле рядом.
Владимир входит в кабинет: – Доброе утро.
Иван (главный редактор) встает: – Привет, Володя. Вот товарищи из госбезопасности.
Главный (сидящий в кресле Владимира): – Здравствуйте, Владимир Александрович, ждем-ждем (улыбается).
Владимир: – А по какому праву…?
Иван: – Володя, у них все есть, не волнуйся.
Главный: – Да, вы не волнуйтесь, Владимир Александрович. У нас и постановленьеце имеется. Хотя, вы знаете, по закону об экстремизме и антигосударственной деятельности, мы имеем право, в некоторых случаях, производить обыски и изъятие материалов без санкции прокурора. Статья 25, пункт 5 б.
Владимир: – Понятно (потирает шею). А где мой ноутбук?
Главный: – Меня зовут Сергей Аристархович Астахов. Я старший следователь отдела по борьбе с экстремизмом. Вот мое удостоверение (открывает и протягивает Владимиру).
Владимир: – Мне, знаете ли, все равно…Господин следователь.
Главный: – Упаковали уже ваш ноутбук. Но нервничать не стоит. Возможно, что мы вам все вернем…(улыбается).
Владимир: – Там рукопись моей книги. Она почти готова, и копии у меня нет. Я могу ее скопировать?
Главный: – Раньше надо было думать, любезный Владимир Александрович. Скажите спасибо, что у нас нет ордера на ваш арест и даже задерживать мы вас не собираемся.
Владимир: – А что есть причины?
Главный: – Что вы прямо как ребенок. Нет, причин, конечно, нет. Пока нет. Иначе бы, мы вас арестовали. Но проверить вас нужно.
Иван: – Сергий Аристархович, я могу идти?
Главный: – Идите. Мы вас еще вызовем.
Иван: – Володя, я потом зайду к тебе.
Владимир кивает головой.
Главный: – Присаживайтесь, не стесняйтесь (указывает Владимиру на свободный стул).
Владимир садится.
Главный: – Вы позволите задать Вам несколько вопросов? Для протокола?
Владимир: – Хоть для суда.
Главный: – Это рановато. Просто вы можете отказаться, а я вас вызову повесткой к себе позже. К тому вы можете вызвать адвоката и отвечать на вопросы в его присутствии. А можем сейчас побеседовать. Как?
Владимир: – Сейчас. Только я отвечу лишь на то, на что смогу ответить.
Один из сотрудников уносит коробку из кабинета, уходит.
Второй продолжает перелистывать вытащенные из шкафа бумаги.
Главный: – Сложная тема, конечно. Сложная (достает диктофон и кладет на стол, включает, кладет перед собой лист протокола допроса).
Владимир: – В каком плане?
Главный: – Вы опубликовали в журнале две главы из вашего будущего произведения. Так?
Владимир: – Да. Но роман будет в 10 раз больше.
Главный: – Это не важно. Тираж журнала изъят сегодня утром. 5 000 экземпляров. Немного, конечно, но ведь журнал известный, и эти главы могли быть опубликованы в электронной версии журнала. Но не будут. Мы вовремя успели.
Владимир: – Вот как? Опять цензура?
Главный: – Нет, Владимир Александрович, никакой цензуры. Содержание этих глав признано экстремистским. Антигосударственным. Разжигающим к тому же религиозную и национальную вражду. Несмотря на то, что мы ведем боевые действия на восточной границе, то, что вы пишете в своей книге – неприемлемо.
Владимир: – А что госбезопасность уже защищает интересы врага?
Главный: – Мы защищаем интересы народа, милейший.
Владимир: – Вот так…Интересно, кто такой народ в вашем понимании?
Главный: – Не стоит уклоняться от темы. Вы также распространяли свою книгу среди военнослужащих. Об этом имеется докладная записка помощника начальника особого отдела восточного военного округа. И не одна. Подтверждаете ли вы это?
Владимир: – Я давал почитать главы книги своим товарищам. А что это преступление?
Главный: – В книге содержаться призывы к свержению законной власти.
Владимир: – Это художественное произведение.
Главный: – Экспертиза говорит о том, что это произведение нарушает закон.
Владимир: – Ну, в таком случае Достоевский учит брать в долг, а потом убивать, чтобы не возвращать проценты. А Кольтес – убивать своих родителей.
Главный: – Имеется заключение автороведческой экспертизы. Желаете ознакомится?
Владимир: – То есть мне стоит готовиться к суду о защите чести и достоинства?
Главный: – Владимир Александрович, давайте договоримся – я задаю вопрос, вы даете краткий ответ. Я понимаю, что с вами можно беседовать несколько часов кряду, без остановки. И вполне возможно, что вы великолепный собеседник. Но поймите (стучит по наручным часам) – время. У меня нет времени. Мне надо работать.
Владимир: – Я понял. Продолжайте.
Главный: – Значит, вы признаете, что давали почитать то, что вы написали, военнослужащим особой бригады специального назначения?
Владимир: – Да.
Главный: – Кому именно?
Владимир: – Я не буду отвечать на этот вопрос.
Главный: – Хорошо. Вы были свидетелем убийства майора Звягинцева. Убийца – капитан Орлов.
Владимир: – Да был. Но это было полгода назад. И следствие уже закончилось. Капитан Орлов повесился в камере, насколько я знаю. Хотя сомневаюсь, что он это сделал сам.
Главный: – Убийство произошло на религиозной почве?
Владимир: – Нет. Звягинцев был атеистом.
Главный: – А Орлов?
Владимир: – Он не принадлежал к какой-либо конфессии.
Главный: – Несмотря на то, дело закрыто, у нас есть показания двух свидетелей, что капитан Орлов замыслил убийство майора после прочтения ваших книг и статей. И видеозаписи. Ведь майор Звягинцев был образцовым офицером. Был награжден двумя орденами за боевые заслуги.
Владимир: – Майор Звягинцев сын заместителя командующего восточным округом. Вот и все. Поэтому вы и роетесь в этом. Он отправил на верную гибель 108-ю десантную роту, которая вся погибла. Но командир роты – родной брат капитана Орлова. Выжил, и скончался в госпитале спустя трое суток. И я взял у него интервью.
Главный: – Которое вы утаили от особого отдела, и переправили видеозапись в столицу. А потом она оказалась в мировых новостях. Так? И весь мир узнал о гибели роты, которая погибла, якобы, из-за бездарности руководства. Так? И бросили тень на нашу страну.
Владимир: – Не весь мир, а несколько телекомпаний пустили запись в эфир.
Главный: – Зарубежных компаний.
Владимир: – Насколько я понимаю, такого рода записи не могут составлять государственную тайну.
Главный: – Ошибаетесь.
Владимир: – А что же вы меня тогда не взяли под белые ручки?
Главный: – Оперативно-розыскные мероприятия. Проводим. Не всё сразу.
Владимир: – Родные и близкие узнали о гибели солдат и офицеров роты только спустя два месяца. И не из наших новостей. Солдат никто не хоронил, никто не вывез с поля боя. Их закопали бульдозерами на вражеской территории. Единственный – старший лейтенант Орлов похоронен на родине… Да. Я дал его брату посмотреть эту запись.
Главный: – Вы не туда лезете, Владимир Александрович. Странно, что у вас такой отец.
Владимир: – Какой?
Главный: – Здравомыслящий, умный, талантливый, настоящий патриот. Человек, который любит свою страну.
Владимир: – А я выходит, что не люблю.
Главный: – Вы подтверждаете, что капитан Орлов смотрел запись вашего разговора с его братом – старшим лейтенантом Орловым?
Владимир: – Да.
Главный: – А почему вы не помешали Орлову, когда он убивал Звягинцева?
Владимир: – Я пытался. Они были на расстоянии метров тридцати от меня. Ничем помешать я не мог. Я кричал, чтобы он остановился.
Главный: – Орлов убил Звягинцева фактически тремя ударами в голову.
Владимир: – Зачем меня спрашиваете? Есть же заключение. Я не эксперт.
Главный: – Хорошо. На самом деле у меня вопросов больше нет. Вот, прочитайте (подает протокол). Распишитесь.
Владимир берет в руки, читает.
Главный пристально смотрит на него. Второй сотрудник сваливает бумаги в другую коробку, выходит с ней из кабинета.
Владимир: – Все так (подписывает).
Главный: – У нас все честно (забирает протокол, кладет его в папку, прячет в портфель).
Главный встает из-за стола:
– Вот и все, Владимир Александрович. До свидания. Мы вас вызовем.
Протягивает руку. Владимир не подает руки.
Главный: – Как хотите.
Выходит из кабинета. Шкафы раскрыты. Пусты. На столе ничего нет.
Владимир встает со стула, оглядывает кабинет. Он в смятении.
В кабинет входит Иван:
– Володя, это какая-то чертовщина. Приехали ни свет, ни заря. Меня привезли прямо из дома. Половину редакции вынесли…
Владимир: – Втроем?
Иван: – Это только в твоем кабинете трое было…
Владимир: – А журнал изъяли прямо в типографии?
Иван: – Да. Ох уж и наступили мы им на хвост.
Владимир: – Был бы у меня другой папа, я бы уже давно с проломленной головой лежал на дне реки.
Иван: – Думаешь?
Владимир: – Или на границе пристрелили бы. Случайно.
Иван: – Событие, конечно…Я уже всех обзвонил. Все издания пишут, что у нас обыски.
Владимир: – Не закроют нас?
Иван: – Да кто ж знает…?
Владимир: – Ваня, может мне уйти?
Иван: – Ты с ума сошел? Ты меня за кого принимаешь? Я с тобой пойду до конца.
Владимир: – Ваня, у тебя жена, трое детей. Двое еще в школе. Их на ноги надо ставить. А у меня что? Посадят – буду сидеть. Кроме матери никто не вспомнит.
Иван: – За что посадят? Это же глупость все.
Владимир: – У тебя моя рукопись сохранилась?
Иван (улыбается): – Конечно. И на диске, и на флешке.
Владимир: – А я вот сглупил. И ноутбук на работе оставил вчера.
Иван: – Может тебе к родственникам пока уехать? Ты же подписку не давал…
Владимир: – В Париж? Да, я с ними лет десять не общался. У меня и контакты все потеряны. Отец все знает, а я его не видел уже много лет. Только по телевизору (усмехается).
Иван: – И не звонит?
Владимир: – Нет. Погоди, маме позвоню, узнаю, как она…
Подходит к столу, набирает номер. На другом конце никто не берет трубку.
Владимир: – Странно. Второй день звоню, и никто трубку не берет. И сотовый тоже. Звонил в театр – говорят, что в эти дни нет ни спектаклей, ни репетиций. Ничего не знают.
Иван: – Пропала?
Владимир: – Она, конечно, не обязана отчитываться. Но я не пойму, куда она могла уехать. Надо будет заехать. Тревожно мне как-то…
Иван: – Она не болела? Сердце?
Владимир: – Мне не жаловалась. Вроде нет.
Иван: – Может во Францию? (смеется)
Владимир: – Это же не ее родственники…Она с ними почти не общалась. Только после смерти бабушки они стали звонить ей чаще. Это ведь мама бабушку хоронила. Есть еще брат отца. В Лондоне живет. Его я видел на похоронах последний раз. Мы с ним даже поговорили. Приглашал. Говорит, двери моего дома открыты в любое время дня и ночи. Я ведь у него единственный племянник (смеется).
Иван: – Как я погляжу, ты изгой какой-то (улыбается).
Владимир: – Уставать я стал, Ваня…Видно, контузия не прошла даром. Иногда иду по улице, и забываю, где я. Теряю ориентацию на несколько секунд. Не понимаю, где я. В старости, если дай Бог доживу, потеряюсь вот так когда-нибудь. Забуду кто я и откуда. Но я думаю, что я не доживу.
Иван: – Да брось, все будет нормально. Найдешь еще себя хорошую женщину, детей заведешь… Ты же хотел детей.
Владимир: – Хотеть это одно….А семья, любовь, дети – это совсем другое. Не смогу я никого найти, Ваня, да и искать не буду. Книгу надо заканчивать и публиковать. Мы если напечатаем, ее конфискуют?
Иван: – Наверное, в этом году бесполезно печатать. Не пойму я про семью… Разочаровался? Или что? Крест на себе поставил?
Владимир: – Иван, кому я больной нужен. Не могу я детей иметь. Понимаешь? Зачем кого-то мучить.
Иван: – Как это? Как не можешь?
Владимир: – Да не мужик я больше. После контузии.
Иван: – Повредилось что? (удивленно и озадаченно)
Владимир показывает на голову: – Вот тут повредилось. А там все нормально. Тело без головы само по себе жить не может. Поэтому, давай, старина, оставим эту тему.
Иван: – Извини, Володя…
Владимир: – Что делать-то дальше? Говоришь, тут бесполезно печатать?
Иван: – Тут никто на рожон лезть не захочет. Проще там опубликовать…
Владимир: – Я хочу, чтобы люди тут читали. Там – можно и потом.
Иван: – Володя, сам посуди, перекрыли нам кислород. Деньги на ветер пустим, если тираж запустим в этом году.
Владимир: – Ты прав….Но должен быть какой-то выход?
Иван: – Заканчивай книгу, в Европе запустим. Я свяжусь с французами. Или со шведами.
Владимир: – На русском?
Иван: – Посмотрим.
Владимир: – Возвращаются времена 30 летней давности? (усмехается)
Иван: – Володя, у меня просьба к тебе…Деликатная такая.
Владимир: – Говори.
Иван: – У жены племянник…Понимаешь…Как бы сказать…
Наркоман.
Владимир: – А я-то чем помогу?
Иван: – Дело в том, что он сейчас и не употребляет…
Владимир: – Не понял.
Иван: – То есть…Он стал человеком с полностью с измененным сознанием, потерял свою личность…Понимаешь, попал в секту. Там ему помогли. Слез с героина. Не курит, не пьет. Но она сосет из него деньги, контролирует его мысли, всю его жизнь. У него нет своего мнения, своих мыслей. От наркомана его отличает лишь то, что тело он свое больше не разрушает, а мозг также одурманен. Он как овощ. Будто ему дали установку – записали на жесткий диск его мозга набор основных команд и формул. А может даже операционку поставили свою. Большинству пользователей неизвестную.
Владимир: – Один наркотик заменили другим? И назвали его Богом.
Иван: – Ну да. У тебя же есть знакомые. Священники. Врачи. Психиатры.
Владимир: – А как они помогут? Если только попробовать его привезти на встречу хитростью. Сможете?
Иван: – Попробуем. Дашь телефон? К кому обратиться?
Владимир: – Ваня, ты же католик.
Иван: – И что?
Владимир: – А ваши священники?
Иван: – Да я такой католик. В Церкви два раза год бывают. На Рождество и Пасху. Разве что фамилия у меня (смеется). Шуберт. И папа – Людвиг. Поэтому и католик. А так я никчемный верующий. Я пример того, когда религия лишь культурная традиция. Увы…
Владимир: – Дам всё. Не переживай. Но дело мутное и долгое. Но не безнадежное.
Иван: – Володя, спасибо тебе.
Владимир: – Благодарить будешь отца Иосифа, если он поможет. Вот тебе его визитка (достает портмоне из кармана, ищет, находит, подает Ивану). Он и врачей знает. Скажешь просто – от меня. И все.
Иван: – Спасибо тебе…
Владимир: – Что же теперь делать-то, Ваня? Офис полуживой. Народ-то пришел на работу?
Иван: – Никого сегодня не будет. Позвонил только девчонкам. Чтобы помогли прибраться за этими ребятами…А у тебя и прибирать нечего.
Владимир закрывает открытые двери шкафов:
– Да. Все выгребли. Поздно я приехал сегодня. Поздно.
Владимир (закуривает, предлагает Ивану, Иван берет сигарету, тоже закуривает):
– Я иногда думаю Ваня, что лучше бы меня там убили. Пьесы мои не ставят, стихов не читают. Два романа только и были интересны. А второй из них…Многие были от него в шоке. Руки мне теперь не подают (улыбается). У нас в стране почему-то надо умереть, чтобы стать востребованным.
Иван: – Володя, отличный роман. Лучше первого. Честный и откровенный. Мне американцы письмо на днях прислали, я забыл тебе сказать, хотят киносценарий по твоему роману сделать. Либо ты сам, либо в сотрудничестве с их сценаристом. Ты что думаешь?
Володя: – Некогда. Ответь, что мы подумаем над их предложением. Или…может согласиться? Рвануть отсюда, заодно и книгу допишу…? А?
Иван: – Мысль.
Владимир: – Ладно, давай мне рукопись, поеду я…На сегодня работа закончилась.
Иван: – Куда поедешь?
Владимир: – Не знаю пока. Может к бабуле. Пять лет там не был. Дом посмотрю и могилку.
Иван: – Святое дело.
Владимир: – Стыдно, конечно…Столько лет. Вот еще что – есть Союз Офицеров. Их не тронут. У них напечатать?
Иван: – Согласятся?
Владимир: – Попробовать можно. Ехать надо к ним. Сейчас все телефоны на прослушку поставят. Или уже давно поставили. Сотовые тоже. Интересно, наружку приставят?
И тут уже везде «жучки»… Как думаешь? (улыбается)
Иван: – Почти уверен.
Владимир: – Думаю, что они все слышат.
Иван: – Они к тебе заезжали утром. Там только жена твоя.
Владимир: – Мы расстались.
Иван: – Понял. Почему – даже не спрашиваю. …
Владимир: – И не надо. Знаешь, наплевать мне на это все. Мне скрывать нечего. Пусть слушают, пасут.
Иван: – Вот (достает из кармана флешку и отдает Владимиру).
Владимир: – Завтра если не появлюсь, не ищи меня. Бывай Иван Людвигович.
Владимир жмет руку, глядя в глаза Ивана. Потом поворачивается и уходит.
Картина четвертая
Квартира Ирины. Ирина в своей мастерской, на ней грязный от масляной краски фартук. Большой холст в большом мольберте. Она делает набросок карандашом. Звонок в дверь.
Ирина: – Открыто, входите.
Входит Владимир:
– Неужели в наше время кто-то не закрывает дверь?
Ирина выходит встречать его:
– А ты что так рано? Соседка только что приходила, я не успела закрыть дверь.
Владимир: – Рано…Да так сложились обстоятельства.
Ирина: – Что-то случилось?
Владимир: – Всё случилось уже очень давно, Ира (улыбается). Можно позвонить?
Ирина: – Конечно, зачем спрашивать.
Владимир подходит к телефону, набирает телефон. Ждет секунд 30, никто не берет трубку. Звонит еще раз. Но долго не ждет.
Владимир: – Не могу дозвониться до матери. Не пойму, в чем дело. Если уехала, почему не берет сотовый. И меня не предупредила.
Ирина: – Отцу звонил?
Владимир: – Похоже придется…По-хорошему надо съездить к ней. У меня есть ключ от ее квартиры.
Ирина: – Позвони отцу.
Владимир: – Позвоню. У меня к тебе просьба будет – никому не говори обо мне. Хорошо? Никому. Что видела меня, что я был у тебя. Договорились?
Ирина: – А что случилось? Хорошо. Мне, Володенька, некому рассказывать…
Владимир: – Если даже будут посторонние люди спрашивать…Хорошо?
Ирина: – Посторонние? Кто?
Владимир: – Потом объясню.
Владимир открывает свою сумку, Ирина замечает в сумке армейский нож. Владимир достает из сумки ноутбук. Включает, вставляет флешку. Копирует файлы. Достает CD, записывает туда файлы.
Ирина: – Что все-таки произошло? Можешь сказать?
Владимир: – Включи телевизор или радио. Обыски у нас были.
Ирина: – Какие обыски?
Владимир: – Госбезопасность. Рано или поздно они и к тебе придут.
Ирина: – Не понимаю.
Владимир: – Вот тебе диск, я сюда скопировал свой новый роман. Спрячь его куда угодно, но чтобы его не нашли.
Ирина: – Володя, ты меня пугаешь…Сейчас по-моему, не то время.
Владимир: – Ира, поверь мне. Время сейчас самое то. В жизни всякое бывает. Роман почти готов, мне одну главу дописать надо. Если что-то со мной случится, его надо опубликовать (достает ручку из кармана и вырывает листок бумаги из записной книжки, пишет на бумаге телефон). Вот – телефон генерала Валова, забей его в свой сотовый, а бумажку эту сожги. Если со мной что-то случится, передай ему диск. Вот еще телефон (пишет). Полковник Дягтерев. На всякий случай.
Ирина: – Хорошо (берет бумагу, достает сотовый, забивает туда номера). Сожги сам (возвращает бумажку)
Владимир достает зажигалку и сжигает в пепельнице листок.
Ирина: – Так все серьезно? Тебя не тронут, Володя. Ты же сын такого человека.
Владимир: – А меня пока и не трогают. Мне рот затыкают, понимаешь? А что может быть хуже для писателя? Если бы я лгал, но я говорю правду.
Ирина: – А многим нужна ЭТА правда? Может быть, им удобно сидеть в своих теплых креслах и быть довольными тем, что есть. Жить, не высовываясь.
Владимир: – Мое слово к тем, кто имеет уши и хочет слышать. Такие люди есть. И их много. Те, кто купили мои книги и прочли их.
Ирина: – Ты куда-то сейчас уедешь?
Владимир: – Хочу на Чёрный плёс заехать, к бабуле. А вечером к матери. Не жди меня, наверное, сегодня.
Ирина: – Забываю спросить – а как звали бабушку?
Владимир: – Ольга Михайловна. Лиговская.
Ирина: – Кажется, князь такой был?
Владимир: – Ее отец. Князь Лиговский. Мой прадед. Умер еще до третьей революции.
Ирина: – Наверное, это здорово когда у тебя такой род?
Владимир: – Наверное…Это отцу очень нравится. Он везде им как флагом размахивает.
Владимир (подходит к телефону): – Надо решиться…
Ирина: – Отцу звонишь?
Владимир кивает и набирает номер телефона.
Владимир: – Будьте добры Александра Андроновича. Скажите – сын…Папа, здравствуй. Да, давно не виделись. Здоров. Все нормально. Ты с мамой давно говорил? Два дня назад. Не могу дозвониться до нее. Хочу заехать к ней сегодня вечером. Если можешь – подъезжай. Хочу еще на Чёрный плёс съездить. Да. К бабушке. Там охрана на въезде? Понятно. Меня пустят? Позвони им, пожалуйста. Да, будь здоров. Спасибо. У меня есть твой сотовый. Не изменился? Хорошо. Пока.
Владимир: – Странная история. Он был у матери два дня назад. И теперь она как будто исчезла…
Ирина: – Пропала? Думаешь это как-то связано? Они общались?
Владимир: – Понятия не имею. Вроде бы общались. Редко, конечно. Мне 10 лет было, когда они развелись. А что было между ними последние два года? Думаю, что ничего.
И зачем он приезжал?
Ирина: – Вечером узнаешь….Ты не обиделся на меня?
Владимир: – За что?
Ирина: – Ну…как сказать.
Владимир: – Нет. Мне показалось, что обидеться должна ты. Разве нет?
Ирина: – Нет.
Владимир: – Я болен, Ирина. Я не могу быть мужем. И отцом.
Ирина: – Так все серьезно?
Владимир: – Не знаю. Мне уже все равно.
Ирина подходит и обнимает Владимира. Владимир тоже обнимает Ирину.
Владимир: – Не обижайся. Если ты на что-то надеялась, то я не тот человек.
Ирина: – Мне кажется, что ты не прав. Дело в психике. Разве нет? Ведь если захотеть, то можно исцелиться. Неужели тебе не хочется?
Владимир: – Я уже не знаю, что мне хочется. Иногда мне хочется исчезнуть. Раствориться в воздухе как дым. Растаять как сахар в воде. У тебя есть музыка? Поставь музыку…
Ирина: – Да, есть. Что хочешь?
Владимир: – Поставь что-нибудь классическое. Негромко.
Ирина перебирает пластинки.
Владимир: – Удивительно, ты до сих пор слушаешь пластинки?
Ирина: – Там звук другой. Настоящий.
Ирина вытаскивает конверт, ставит Баха «Agnus Dei».
Владимир закуривает:
– Agnus Dei? Последний раз был в филармонии 8 лет назад. Исполняли Малера Шестую Симфонию. С женой ходили.
Ирина: – В детстве я была на всех премьерах отца. Представляешь? Начиная с 7 лет. И до окончания школы.
Владимир: – Я и не знал. Нравится опера?
Ирина: – Ну, кое-что мне не очень нравилось, скажем, честно (улыбается). Нравилась атмосфера. Даже не могу объяснить. Это не передать словами. Волшебство какое-то. Костюмы солистов. Музыка. Голоса. Завораживало. Особенно, когда мне было всего семь лет. Многие дети даже не представляли, что такая жизнь существует. Артистические гримерки. Костюмерные. Длинные, замысловатые коридоры, в которых можно было заблудиться, словно в средневековом замке. Оркестр – нечто грандиозное. Музыка окутывала меня. До головокружения. И еще меня все очень любили. Актеры угощали меня конфетами (улыбается) (пауза). Я любила Аиду. Отец исполнял партию отца Аиды….Очень вдохновенно. Правда, я с тех пор ни разу не была в опере. Почти 20 лет. Перекормили меня.
Владимир: – Конфетами? (смеется).
Ирина: – И конфетами тоже.
Владимир: – Поеду я, Ира. Вот докурю и поеду. До Черного Плёса больше часа добираться. А вечером к маме надо заехать. Надо выдвигаться, чтобы успеть.
Ирина: – Ночевать ты все-таки не приедешь? Тебя не ждать?
Владимир: – Не жди. Поеду налегке. Ничего мне не надо. Пусть все вещи у тебя так и лежат. Ты же не против? (тушит сигарету в пепельнице)
Ирина: – Нет.
Владимир: – Тогда, до завтра?
Ирина: – До завтра.
Ирина ждет, что Владимир обнимет ее, но он уходит, погруженный в себя.
Действие второе
Картина первая
Дом бабушки Владимира. Владимир подходит к дому. На лавочке у окна сидит старик с палочкой в руках.
Владимир: – Добрый день!
Старик: – Здравствуйте, Владимир! Вы меня не помните?
Владимир: – Нет, не припоминаю. Вы наш родственник?
Старик: – Я двоюродный брат вашего покойного дедушки. Позвольте представиться (привстает со скамейки) – Георгий Владимирович. А я вас отлично помню.
Владимир: – Очень приятно…Отлично выглядите. И давно вы здесь? Неужели один тут живете?
Старик: – Нет, что вы. Ваш папа любезно предложил мне перебраться сюда из города на лето. А за мной тут ухаживает сиделка. Настя. Она в город сегодня уехала до вечера.
Владимир: – Понимаю. А дом, я смотрю, не ремонтировали…
Старик: – Некому и некогда. Папа ваш тут бывает, но крайне редко. И мне кажется, ему не хочется придавать дому какой-то современный вид.
Владимир: – Зачем современный. Покрасить, внутри поменять обои, пол перестелить.
Старик: – Может быть, и этого было бы достаточно. Вот вы бы и взялись, Владимир (улыбается).
Владимир: – Когда-нибудь, Бог даст, возьмусь.
Старик: – Давно не были здесь?
Владимир: – Давно. Несколько лет. Хочу на могилку к Ольге Михайловне сходить. Попросить прощения за столь долгое отсутствие. Она, конечно, этого не увидит. Не узнает…
Старик: – Придет время и узнает.
Владимир: – Очень может быть.
Старик: – Я слышал, что вы на войне были? Вы присаживайте рядом. Присаживайтесь.
Владимир: – В некотором смысле… (садиться на крыльцо). Я военный журналист. Точнее – был им.
Старик: – Все равно. Видели людские страдания. Знаете жизнь солдата. Сейчас все, наверное, не так, как было 60 лет назад. Но все-таки…Я был совершенно не готов к службе на фронте. Из интеллигентной семьи, изнеженное создание (смеется). Как я выжил – одному Богу известно….А отчего были? Сейчас вы уже не журналист?
Владимир: – Сейчас я гражданский человек (улыбается).
Старик: – Знаете, Владимир, мне одна сцена врезалась в память. Я тогда еще не был мобилизован. Лет не хватало. Морскую пехоту грузили на катера. Прямо перед окнами моего дома. Напротив набережной. Солдаты были в полной амуниции: с оружием, с противогазами, с вещмешками за спиной. И почему-то грузились они на прогулочный катер. На обычный прогулочный катер, на котором в праздники и выходные катался народ. И даже иногда играл небольшой оркестр. Они стояли спокойно, ждали своей очереди, почти не переговаривались. И вдруг к одному из бойцов с громким плачем подбежала женщина. Ее уговаривали, успокаивали, но безуспешно. Солдат силой отрывал ее от себя, а она все продолжала цепляться за вещмешок, за винтовку, за противогазную сумку. В конце концов, она бессильно опустилась на колени, на холодную мостовую. Катера уплыли, а женщина еще долго тоскливо выла. Именно выла, как убитая горем волчица. Преклонив голову на гранитный парапет. Наверное, это была его мать. Насколько же я был наивен тогда. Только много позже я понял, почему она так себя вела.
Владимир: – Она чувствовала и знала, что ни солдаты, ни катера, на которых их отправляли, больше не вернутся. Никогда. Верно?
Старик: – Да. Сердце матери невозможно обмануть. Вот такие мы были в молодости. Мне кажется, что вы совершенно другой человек. Я слышал, что вы большой писатель.
Владимир: – Вовсе нет. Я очень мало написал.
Старик: – Если вам неприятно слушать мои старческие бредни, я не обижусь. Можете сказать мне без обиняков.
Владимир: – Отчего же. Мне очень интересно послушать. Я как раз пишу сейчас книгу о войне. Почти дописал.
Старик: – Очень любопытно. Я, к сожалению, с трудом могу читать помногу, зрение уже не то и устаю быстро. Но я прошу сиделку. Она мне не отказывает. Читает по вечерам.
Если вы не против, я могу рассказать вам еще одну историю (вопросительно смотрит на Владимира).
Владимир: – Конечно, я не против, Георгий Владимирович.
Старик: – Была поздняя осень. Меня только призвали. Мне кажется, был ноябрь. Мы остановились с нашей ротой напротив школы. А все школы были уже превращены в госпитали. Такое было время. И вот я вижу, как в школьном саду два пожилых санитара хоронят убитых. Копали яму, снимали с мертвецов форму. Вы знаете, Володя, существовала инструкция, которая обязывала беречь государственное имущество. Да. Именно так. Поэтому снимали обмундирование с умерших солдат. Я стоял рядом с могилой. В нескольких метрах. Один труп с пробитой грудью был божественно красивым юношей. Тугие мышцы, безупречное сложение. На груди был выколот орел. Красивый рисунок. Вы знаете, не подумайте ничего плохого. Я ведь всю жизнь прослужил в Академии Художеств. Думаю, что вы знаете об этом….Так вот, Володенька. И вот эта красота, это безупречное тело. Практически точная копия Аполлона. Я не шучу. Оно мертво. Убито. Одной маленькой стальной пулей. Это просто чудовищно, Володя. Смерть страшна, а во время войны страшна вдвойне…
Владимир: – Вы узнали, что за бойцы это были?
Старик: – Это были парни из разведки морской пехоты. Вся их бригада погибла. Никто не выжил. Ребята сказали, что похоронили лишь немногих. Тех, кого удалось вытащить из-под огня. Они попали в окружение.
Владимир: – Мне это знакомо.
Старик: – Это была первая смерть, которую мне довелось увидеть на войне. После – смертей было так много… Так много, Володя…(пауза) Всё (делает жест рукой, что больше не будет ничего рассказывать). Простите, меня старика. Что-то нашло на меня. Просто столько лет прошло, а многое сохранилось в памяти, будто вчера это было. Мои все уже на том свете. И фронтовые друзья, и родные. А я вот еще живу зачем-то.
Владимир: – Давайте в дом войдем, Георгий Владимирович…(приглашает старика жестом, помогает ему подняться со скамейки). Абажур-то еще цел? Старый, бабушкин?
Старик: – А как же…Володя. Конечно, цел.
Входят в дом. Очень большой круглый стол. Над ним самодельный абажур. Полумрак.
Владимир (подходит к столу): – Уже и цвет потерял. Когда-то он был желтый. И ткань почти истлела.
Старик (включает свет): – Да, ветхий совсем… Мы на второй этаж не поднимаемся, Володя. Тут живем.
Владимир оглядывает комнату:
– Ничего не изменилось. А бабуля, будто в сад вышла на минутку.
Старик: – Я при жизни Ольги Михайловны часто бывал тут одно время. Вы должны помнить, Володя. Вы тогда в школе учились. Помните?
Владимир: – Вспоминаю.Это вы мне подарили серебряный рубль с профилем царя? (смеется).
Старик: – Надо же…Вспомнили…У меня была целая коллекция таких монет. Но я не нумизмат, Володя. Поэтому все раздарил. Родным, знакомым….
Владимир: – Я этот рубль, к стыду своему, потерял (улыбается).
Старик: – Столько лет прошло. Не стоит огорчаться. Их выпустили очень много. В первые годы правления императора. Они никакой ценности серьезной не представляют. Даже сейчас. Эту монету можно купить в любом серьезном антикварном магазине.
Владимир: – Я не огорчаюсь, Георгий Владимирович.
Старик: – Позвольте вас, спросить?
Владимир: – Конечно.
Старик: – Вы были ранены?
Владимир: – Как вам сказать…Контузия. Каких-то проникающих ранений у меня не было. Я ведь непосредственно в боевых действиях не участвовал.
Старик: – Представляете, я не был ни разу ранен. Один раз меня зацепили штыком, небольшой порез всего лишь был. На бедре. Штык вскользь прошел. В ночной рукопашной. Ни разу не был ранен. Это же невероятно. Рядом со мной гибли товарищи. А я оставался цел. Разве это не чудо? Это чудо.
Владимир: – На войне бывают необъяснимые вещи. И к тому же у каждого человека своя судьба. Уникальная.
Старик: – Да-да. Вы правы. В Академию Художеств приезжал известный искусствовед. Бельгиец. Ныне уже покойный. Это было лет двадцать назад. И вот что интересно, мы разговаривали с ним о войне, и выяснилось, что наши части стояли напротив друг друга. В одно и тоже время. Более того, мы участвовали в боях друг против друга. И оба выжили. Мы подружились с ним. Он часто приезжал. Он был специалист по эпохе Возрождения….К чему все я все это говорю, Володенька? Подавляющая часть простых солдат не делали ничего злого. Они лишь пытались выжить. Потому что сознательное зло творили далеко не миллионы несчастных. Я о том, что война это не просто зло само по себе. Это какое-то не сразу понятное наказание Божие, испытание. Это событие вселенского масштаба сразу для всего человечества. Или части человечества. Испытание – человек ли ты? Ведь на войне все равно можно оставаться человеком.
Владимир: – Ваша война была освободительной, вы защищали свою страну, своих родных и близких. Ведь в бою, рано или поздно, перестаешь думать только о себе и своем спасении. Ты смиряешься с тем, что не можешь ничего изменить, и тогда и совершаются подвиги. Совершенно не специально, конечно. Никто и не думает об этом. Просто ты готов отдать свою жизнь за других. Может быть, это звучит слишком громко, но ведь это так…
Старик: – Безусловно, Володя. Безусловно. Так было и со мной. Законченным изнеженным эгоистом. Я даже думаю, что Господь оградил меня от ран и дал возможность выжить, потому что я сумел смириться и понять, что я не жертва Молоху.
Потому что я пришел к исполнению заповеди любви. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».
Владимир: – А вот когда война не понятна. Когда мало кто понимает, зачем и для чего нужно умирать, все немного не так. Часто это война ради мести. Ты либо превращаешься в хладнокровного убийцу либо цинично пытаешь сохранить свою шкуру.
Старик: – Так бывает на любой войне, Володенька. На любой. Дело вовсе не в том, какой смысл несет война. Вовсе не в этом…
Владимир: – Мне казалось, что это важно. Насколько она справедлива….
Старик: – Это все человеческое понимание. На земле нет настоящей справедливости. И быть не может. Потому что «всяк человек ложь». Даже самый безупречный судья не может быть совершенен. Это лишь одна сторона медали. Это относительное понятие. Вы же умный человек, вы должны это понимать.
В комнату входит Настя, сиделка. В руках сумка с продуктами.
Настя: – Добрый вечер.
Владимир: – Здравствуйте.
Старик: – Настенька, это Владимир Александрович, сын Александра Андроновича.
Настя: – Очень приятно. Георгий Владимирович, вам надо лекарство принять. И скоро будем ужинать.
Старик: – Володя, приглашаю вас на ужин.
Владимир: – Наверное, я не смогу. Я пойду на кладбище, и уже не буду заходить сюда. Сразу оттуда поеду в город. Мне надо еще к маме заехать. Благодарю вас за приглашение и приятную беседу.
Владимир пожимает руку Старику. Старик с восторгом смотрит на Владимира.
Старик: – Своим кратким визитом, Володя, вы скрасили мое пребывание здесь. Всколыхнули мои воспоминания. Все друзья уже давно ушли в мир иной. Родные – только вы и ваш папа. Больше и нет никого. Приезжайте чаще. Прошу вас.
Владимир: – Я постараюсь. Мне хотелось бы бывать здесь чаще. Я думаю, что получится. До свидания, Георгий Владимирович. До свидания, Настя.
Владимир выходит из дома. Старик крестит его вслед.
Картина вторая
Квартира Жанны. Приезжает Владимир, звонит в дверь. Никто не отзывается. Он ищет ключи в кармане. Находит, открывает в дверь. Входит в квартиру, включает свет. Делает несколько шагов по комнате и останавливается пораженный увиденным. На полу лежит тело матери. Владимир осторожно подходит ближе. Наклоняется. Морщится от запаха.
Владимир: – Мама, мама (негромко). Мама (громче).
Опускается на колени, осторожно касается и переворачивает тело матери. Смотрит в лицо. В ужасе встает с пола. Владимир хватается за голову:
– Боже мой…
Крестится:
– Боже мой…
Владимиру плохо. Он начинает «отключаться», ему не хватает дыхания, он хватается за стол и падает без сознания.
Продолжение картины. Сон Владимира. Владимир лежит на полу возле стола, он освещен светом, все остальное скрыто во тьму.
Из темноты выходит бабушка и подходит к нему, помогает встать с пола.
Бабушка: – Миленький мой, вставай.
Владимир: – Бабушка? Я уже умер? (приподнимается, открывает глаза)
Бабушка: – Нет, Володенька, ты не умер. Просто тебе было плохо. Подожди, скоро ты вернешься назад.
Владимир: – Бабушка, мама умерла (начинает плакать).
Бабушка: – Молись за нее, Володенька. Ей нужны твои молитвы.
Владимир (встает на колени, обнимает бабушку за ноги): – Бабуля, родная моя, кто же это сделал? Скажи мне. Я отомщу.
Бабушка: – Ненависть в сердце твоем. Это плохо, внучек, мой дорогой. Господь судья и отмщение. Не твое это дело. Не надо мстить.
Владимир: – Но кто же это? Кто?
Бабушка: – Я ухожу уже, прощай…Я только на секунду.
Владимир: – Зачем же ты пришла?
Бабушка: – Глупенький, это не я вовсе, а твое воображение. Это сон, Володенька.
Владимир: – Скажи, умоляю, кто это сделал?
Бабушка: – Отец ее ударил…
Владимир отпускает руки от удивления, бабушка уходит в темноту и исчезает.
Владимир падает на пол и засыпает. Гаснет свет.
Продолжение картины
В квартиру звонит Александр. Замечает, что дверь открыта. Входит.
Александр видит лежащего на полу сына и бывшую жену. Чувствует запах разложения: закрывает нос рукой. Накланяется к Владимиру:
– Володя, сынок, Володя (трясет его).
Садится на колени, поднимает голову сына, видит, что Владимир дышит.
– Что произошло? Володя? Открой глаза, открой. Слышишь меня, Володя!
Владимир приоткрывает глаза.
Александр: – Что с тобой? Что с мамой?
Владимир открывает глаза: – Это ты ее убил (слабым голосом)…
Александр: – Побойся Бога, сынок.
Владимир: – Мне бабушка все рассказала.
Александр: – Ты с ума сошел. Какая бабушка? Ты в своем уме?
Владимир: – Да, гад. Ты. Это ты ее ударил, и она умерла.
Александр: – Как ты можешь так говорить, Володя…Надо вызвать милицию и скорую.
Встает с пола, идет к телефону. Владимир пытается подняться: – Постой, не надо.
Александр поворачивает к сыну, прикрывая нос:
– Почему не надо?
Владимир: – Скорая не нужна. Мне уже лучше.
Александр вопросительно смотрит на сына:
– Мама мертва?
Владимир: – Ты же видишь. И чувствуешь…К чему это вопрос?
Владимир поднимается на ноги, подходит к отцу и хватает его за рубашку на груди. Тянет на себя:
– Ты был тут, когда мама умерла. Говори, ты был тут? Что ты с ней сделал? (злобно) Бил ее?
Александр: – Отпусти меня, щенок. Ты на отца руку поднимаешь?
Владимир: – Ты был тут…Ты был тут (сжимая зубы).
Александр: – Замолчи и отпусти меня (пытается разжать руки сына). Ты обезумел.
Владимир: – Ты убил ее, сволочь.
Александр резко бьет сына двумя руками по туловищу. Владимир отпускает руки.
Александр сильно бьет его в лицо. Владимир падает. У него разбита губа. Он в полуобморочном состоянии.
Александр: – Еще хочешь? Мало я тебя в детстве лупил…
Мать мертва, вот ее тело… А ты на отца бросаешься. Ничего святого нет. Воспитали мразь.
Начинает набирать номер телефона:
– Милиция. Александр Андронович Тренёв. Да… Это я. Я обнаружил тело бывшей жены. Да. Цветной бульвар тридцать шесть…
Не успевает назвать квартиру: Владимир с трудом подходит сзади к отцу и хватает его за шею. Александр роняет трубку. Освобождается от рук сына. Владимир достает небольшой нож из кармана и бьет отца в живот. Александр сгибается пополам, зажимая рану на животе. Владимир отходит от него. Вытирает лезвие о скатерть на столе. Кладет нож в карман. Он производит впечатление обезумевшего человека в полуобморочном состоянии.
Издает дикий крик, даже рык: – Ааааааааааааааааа….
Александр стонет.
Владимир кричит еще раз: – Аааааааааааааа
Александр: – Что же ты наделал, Володя…Что же ты наделал..
На животе образуется огромное красное пятно.
Владимир обводит безумным взглядом квартиру. И выбегает прочь.
Александр пытается встать, зажимая рану на животе, но не получается, и он теряет сознание, склонив голову на грудь.
Картина третья
Комната для свиданий психиатрической клиники.
Владимиру назначено принудительное лечение в психиатрическом стационаре специализированного типа. За Ириной и Владимиром через окно наблюдают врач и санитар.
Ирина (негромким голосом): – Никакого генерала Валова и полковника Дягтерева по этим телефонам нет.
Владимир: – Как нет?
Ирина: – Нет и все.
Владимир: – Сменили номера…Точно. А я их, дурак, не проверил.
Ирина: – Я звонила в редакцию. Ивану Людвиговичу.
Владимир: – Зачем?
Ирина: – Он не знает таких людей.
Владимир: – Он и не должен знать. Это мои знакомые.
Ирина: – Ты здесь надолго?
Владимир: – Мне отсюда одна дорога…
Ирина: – Какая же?
Владимир: – Какая дорога? Залечат меня.
Ирина: – Выпустят тебя, я думаю. Врач говорит, что еще месяц-другой и все. Есть же заключение экспертизы. Там и сроки оговорены…
Владимир: – Ты им веришь? Сроки…Там всё на усмотрение врача. Я даже не могу объяснить, что там было. В квартире у матери. Помутнение.
Ирина: – Ты помнишь, как ходил вокруг дома матери?
Владимир: – Не помню.
Ирина: – Скажи спасибо отцу, что ты не в тюрьме.
Владимир: – Отец простил меня. И я его…Но мы больше не будем вместе. Как отец и сын. Я своим ножом отрезал его от себя.
Ирина: – Ты думаешь, что мама умерла из-за него?
Владимир: – Да.
Ирина: – Почему?
Владимир: – Я не знаю, что произошло между ними. Но он виноват. Я знаю. Хочешь – назови это интуицией.
Ирина: – Говорят, нашли убийц…
Владимир: – Вранье. Взяли первых встречных, и повесили на них.
Ирина: – Рабочие какие-то.
Владимир: – Наверняка, азиаты…
Ирина: – Вроде русские.
Владимир: – А улики?
Ирина: – Я не знаю. Я только по радио слышала.
Владимир: – К тебе приходили?
Ирина: – Нет.
Владимир: – Скажи Ивану, чтобы ко мне заехал. Надо переговорить. Тут можно иметь бумагу и ручку. Я дописал роман. Передам ему на следующем свидании. Это разрешено.
Ирина: – Хорошо. Жена была у тебя?
Владимир: – Была, прощение просила. Рыдала. Врач ей даже успокоительное дал. Цирк какой-то. Говорит: «Давай начнем все сначала. Я хочу детей».
Ирина: – А ты?
Владимир: – А что я? Нечего начинать. Пусто в сердце. Нет ничего. Да и какие дети могут быть у психа?
Ирина: – Ты же не псих…
Владимир: – Я признан невменяемым. И точка. А жена думает, что я отца из ревности ударил. Вот и плачет.
Ирина: – Не понимаю.
Владимир: – Гнусная история. Я даже подробностей не знаю. Изменяла она мне. С отцом.
Ирина: – Правда?…А зачем?
Владимир: – Жизнь сложная штука, всякое бывает. Я был на войне. О ней не думал. Эгоист. Думал только о себе. Винить ее я не хочу. И не буду. И обиды у меня нет. И прощать мне ее не за что. Все мои проблемы – это я сам. А искать виноватых – это позиция слабых. Согласись?
Ирина: – Может и так.
Владимир: – Как твои старики? Живы?
Ирина: – Отца похоронили месяц назад.
Владимир: – Царство Небесное (крестится).
Ирина: – Мама еще на ногах. Но очень сдала за этот месяц. Отец был у тебя здесь?
Владимир: – Да. Один раз. Коротко поговорили. У него все хорошо. Порез был не очень глубокий. Я слабо ударил. И милиция быстро приехала. Слава Богу…. Отец Иосиф был у меня. Исповедовал. Мне положено только одно свидание в неделю. И то – только благодаря отцу. Многим, кто тут сидит, разрешено одно в месяц.
Ирина: – Все-таки он любит тебя. А ты его – нет. Понимаешь?
Владимир: – Понимаю. И ничего не могу поделать.
Ирина: – Владимир, я думаю, что тебе надо настраиваться на то, что тебя отсюда выпустят.
Владимир: – Выпустят?…Я настроен, что просижу тут минимум год (улыбается). В лучшем случае.
Ирина: – Я не верю…
Владимир: – В университете был особый тип людей. Я часто спорил с ними. Такой человек считает каждого своего собеседника дураком. Когда же он убеждался, что это не так, он начинал сам прикидываться дураком. Если и это не помогало, делал вид, что не понимает, о чем идет речь. Думаешь, если мне удавалось убедить одного из таких людей в моей правоте, что-то менялось? Нет…
Ирина: – Пытаюсь понять, о чем ты? (улыбается)
Владимир: – На завтра этот же человек совершенно забывал все, что произошло вчера. Конечно, он только делал вид, что забыл. И рассказывал мне, как вчера он доказал мне свою правоту. Именно эти люди и управляют нами сейчас. Особая порода. Власть говорит лишь для того, чтобы скрывать свои мысли или для того, чтобы их завуалировать. Смысл тщательно спрятан между строк. Поэтому, никому нельзя доверять. Тем более – тем, кто меня сюда упрятал. Понимаешь?
Ирина: – Неужели твой отец этого не понимает?
Владимир: – Он тот, кто не мешает власти. И когда надо, по своей аристократической глупости и зазнайству, помогает им. Мы идем к окончательному концу. Цену имеет только власть и те, кто ее имеют. Все остальное для них – безликая масса. Мертвый груз. Который нужно просто заставить служить или уничтожить, если он мешает. Яркими личностями объявляют лишь тех, кто талантливо умеет служить построенной ими системе. Если такая власть станет основой всего мира, то мир погибнет.
Ирина: – Ты рассказываешь чудовищные вещи…
Владимир: – Поверь мне, я едва ли проживу здесь долго. Я не придумываю. Не пройдет и полгода.
Ирина: – Володя, ты притягиваешь дурные мысли. Не нужно думать плохо. Надо надеяться. Верить. Ты же веришь. Бог тебя не оставит.
Владимир: – Какая разница, какой будет способ ухода из жизни? Все равно когда-то нужно умереть. Пришло время. Как ни печально. Как ни горько. Уже все равно – сейчас или потом. Дело сделано. Обязательно купи мою книгу, когда она выйдет. И прочти.
Ирина: – Я могу это сделать сейчас.
Владимир: – Не надо. Вдохнешь свежий запах типографской краски и клея. Сожмешь твердую обложку. Расправишь девственные страницы (улыбается). Это будет как первый поцелуй, или может быть, что-то посерьезней. Вспомнишь меня. Эта книга будет воспоминанием обо мне. Мне так хотелось бы. Сможешь?
Ирина: – Смогу. Я тоже так хочу.
Владимир: – Поцелуй меня….
Ирина удивленно смотрит на Владимира. Тянется через стол и целует его в губы. Нежно. Кротко. Владимир отвечает ей.
Санитар стучит в окно: «Прекратите».
Ирина садится на место. Владимир улыбается.
Ирина: – Я постараюсь приходить к тебе, как можно чаще. Каждую неделю.
Владимир: – Тебе могут не дать разрешение.
Ирина: – Почему?
Владимир: – Просто не дать. Без объяснения причин.
Ирина: – Ты знаешь, мои картины взяли на выставку в Италию. Три картины.
Владимир: – Это здорово…(пауза) Ира, уезжай ты отсюда. Не будет тут жизни. Не верю я, что тут можно что-то изменить.
Ирина: – Я не могу оставить маму.
Владимир: – Тебя там уже знают. Может, и мать заберешь с собой. Вдруг, получится?
Ирина: – Ты так думаешь?
Владимир: – Что тебя тут держит?
Ирина (раздумывает): – Ты.
Владимир (молчит): – Впрочем, разве от себя убежишь…Там всего лишь комфортней. Клетка комфортней.
Ирина: – Я не понимаю, почему ты здесь? Ведь отец не имеет к тебе претензий.
Владимир: – Отец-то не имеет, а кое-кто имеет (усмехается).
Ирина: – Но ведь можно бороться. Неужели твои друзья не могут тебе помочь?
Владимир: – А как? Побег организовать? (смеется).
Ирина: – Бороться законным путем.
Владимир саркастически смотрит на Ирину.
Ирина: – Что? Это совсем не реально?
Владимир: – Понимаешь, какая ситуация, по сути – приходится обращаться за помощью к своим противникам. Идеологическим. Иван общается с европейскими правозащитниками, с журналистами. Но они все либералы. Они наших идей не разделяют. Пока они питаются нефтью и газом, они будут лишь имитировать соучастие, сочувствие и помощь. Кто будет много говорить, тому тоже придется несладко. Вся эта свобода условная. Она заканчивается, когда у тебя начинаются какие-то проблемы из-за твоих взглядов и убеждений. В Европе точно также. Это все лишь внешняя, видимая оболочка.
Ирина: – Выходит, что ты будешь тут просто сидеть и ждать?
Владимир: – Почему же? Пишем жалобы (смеется). Но ты пойми. Цель достигнута. Вменяемый. Невменяемый. Это формальность. Все элементарно. Условия тут достаточно жесткие, правила строгие. Удобнее держать меня тут, чем в тюрьме. Моя невменяемость – показательный акт. Урок. Чтобы показать другим, что не надо открывать рта против этой власти. Не надо пытаться что-то доказать. Зачем уголовное наказание, если ты можешь проторчать в психушке до старости? А тут все так удачно сложилось – моя контузия, у меня установили кратковременное психическое расстройство, история с матерью и отцом. Вот он – новый герой, ищущий правду. Полюбуйтесь. Это же просто кладезь отклонений. Прекрасное пособие для диссертации любого психиатра.
Ирина: – Будет же новая медицинская комиссия, спустя несколько месяцев. Они ведь могут пересмотреть свое решение.
Владимир: – Ира, оставь это. Хватит (раздраженно).
Ирина: – Извини…
Входит санитар: – Ваше время истекло. Прошу вас, гражданка (указывает на дверь).
Ирина встает со стула. Владимир продолжает сидеть.
Ирина: – До свидания, Володя (грустно).
Владимир молчит.
Ирина выходит из комнаты. Санитар трогает Владимира за плечо: – Пошли.
Владимир встает, выходит в другую дверь. Санитар следует за ним.
Картина четвертая
Приемное отделение психиатрического стационара спустя полгода.
Ирина пришла опять на свидание к Владимиру. Она стоит около окна с решетками.
Ирина: – Добрый день. Я записывалась на встречу с пациентом Тренёвым.
Санитар: – Тренёв. Тренёв. Сейчас посмотрим….(смотрит в журнал). А Тренёва нет.
Ирина: – Выписали?
Санитар: – Да, отправили домой. Отец забрал.
Ирина: – У вас записан адрес?
Санитар: – А вы девушка, кто ему будете? Невеста? Жена?
Ирина: – Невеста.
Санитар: – У вас это запрещено. Не даем мы адресов. Что же вы адрес будущего свёкра не знаете?
Ирина (шепотом): – Я заплачу (незаметно вынимает деньги и зажимает в руке).
Санитар: – Хмм…Это тоже запрещено.
Тем временем он пишет на бумаге адрес. Подает свернутый вдвое лист бумаги – и кивает головой – положите деньги внутрь.
Ирина понимает, она уже держит деньги зажатыми в руке, всовывает их между листов и вопросительно смотрит на санитара – хватит или нет. Санитар ловко вытаскивает деньги и мгновенно прячет. Кивает – хорошо.
Ирина: – До свидания.
Санитар кивает, поднимает стакан с чаем со стола и отпивает из него. Ирина кладет бумагу в сумочку. Выходит из приемной.
Продолжение картины.
Ирина звонит в дверь квартиры Александра Андроновича Тренёва.
Голос за дверью: – Иду, иду.
Дверь открывает жена Владимира – Валентина. Она беременна.
Валентина: – Здравствуйте…(опешила от неожиданности)…Я думала, что это подруга. Жду с минуты на минуту. А вы к кому?
Ирина: – Извините. Я к Александру Андроновичу (внимательно смотрит на Валентину и ее живот).
Валентина: – Проходите…Саша (громко зовет). К тебе пришли. Вам сюда (показывает рукой на двери кабинета).
Ирина осторожно входит в кабинет Тренёва. Стены увешаны его портретами, портретами родных, иконами. Все очень большие. Огромный стол. Лампа. Большой монитор. Телевизор на стене. В кресле сидит Александр Андронович.
Ирина: – Добрый день, Александр Андронович.
Александр: – Здравствуйте. С кем имею честь?
Ирина: – Ирина, я одноклассница Владимира.
Александр: – Вот как…Неожиданный визит. Чем могу помочь?
Ирина: – Собственно говоря, мне сказали, что вы забрали Владимира домой…
Александр: – Это где вам такое сказали?
Ирина: – В клинике, где он лежал. Дело в том, что умерла мама, и я не была у Владимира почти полгода. Была занята, да к тому же мне не давали почему-то свиданий. Вот на сегодня была назначена встреча.
Александр мрачнеет: – Ирина, вы присаживайтесь, пожалуйста. Присаживайтесь.
Ирина садится в другое кресло на самый краешек.
Александр: – А Володи больше нет.
Ирина: – Как нет? Он уехал куда-то?
Александр: – Видите ли, Ирина, Владимир скончался. Скоропостижно. Мне тяжело об этом говорить. Но его больше нет. У него обнаружили диабет, когда поместили в клинику. Я просил, чтобы за ним присмотрели. Платил…Но он два месяца назад неудачно повредил ногу в душе. Случайно. Стеклом. Очень глубокий порез. Через некоторое время у него началась гангрена. Запустили. Сами понимаете, какие там врачи. Только психиатры. Эндокринолог бывал нерегулярно, к тому же у Володи иммунитет был сильно ослаблен. Ампутировали пальцы. А через пять дней после операции он скончался. Видимо, вы не верно поняли. Я забрал тело Владимира. Его похоронили неделю назад. Упокой Господи душу раба Божьего Владимира (встает с кресла, крестится, глядя на икону, садится) (голос дрожит).
Ирина: – Его убили (глухо и безнадежно, подавленно).
Александр: – Да что вы, милая. Я сам был в шоке. Все очень быстро произошло. Никакой ошибки нет. Гангрена…(пауза) Мы простили друг друга. Не было у нас обид. Он умер с миром. И мне очень горько. Потерять сначала жену. Пусть бывшую, а потом единственного сына. Это очень тяжелое испытание, деточка. Очень. Я до сих пор не отошел от его смерти.
Кивает на бутылку с коньяком, стоящую на столе.
Ирина: – Как же мне дали разрешение? (в прострации)
Александр пожимает плечами.
Александр: – Прошу вас – Валентине ни слова. Она в положении. Ей скоро рожать. Не надо нервировать. После, как-нибудь ей расскажу. Не надо.
Ирина: – Я и не думала. Я не знакома с вашей супругой.
Александр: – Вот и хорошо. Вот и не нужно.
Ирина (подавленно): – А где похоронили?
Александр: – Вы знаете, Владимир просил похоронить его в могиле с бабушкой. Так и сделали. В Чёрном Плёсе. В одной могилке. И крест новый поставили. Крест большой. Чугунный. Отлили специально для меня. Старый деревянный был. Красивый, но уже начал портиться. Там ведь влажно, низина. Сырое место. Вы там бывали?
Ирина: – Никогда не была.
Александр: – На все Воля Божья, милая. Такая у него судьба.
Ирина: – Вы знаете, он книгу написал новую.
Александр: – Слышал. Но не видел. Разве ее издали? А рукопись сохранилась?
Ирина: – Не знаю. У меня нет ее. Может быть у Ивана Людвиговича…
Александр: – Этому человеку я руки не подам. Он либераст.
Ирина: – Мне так не кажется.
Александр: – Вы его мало и плохо знаете. Он тоже виновен к гибели Володи. Косвенно, но виновен. Когда же его мерзкий журнал закроют уже? Столько лет писать пасквили на нашу страну. Правда, его все меньше читают. У нас народ не дурак. Кто будет тратить деньги на эту макулатуру? Никто. Только моральные уроды. Разрушители культуры.
Ирина: – Я поняла вас, Александр Андронович (встает). Мне пора.
Александр: – А я вас кажется помню…В десятом классе. Вы на школьной фотографии рядом с Володей. Справа. Да?
Ирина: – У вас отличная память.
Александр: – Папа ваш в опере пел. Заслуженный артист. Верно?
Ирина: – Да.
Александр: – Я знал его. Знал. Он много старше меня. Владислав Жуков. Он был баритон. Помню его партию в Князе Игоре и в Евгении Онегине. Великолепно…Великолепно.
Ирина: – Вы правы. Он очень любил Бородина и Чайковского. До свидания, Александр Андронович.
Тренёв встает, протягивает Ирине руку. Ирина пожимает ее. Легко, по-женски.
Александр: – Валя, проводи нашу гостью…(кричит жене).
Ирочка, вы, может быть, останетесь и поужинаете с нами?
Ирина: – Мне, пора. Благодарю (останавливается внезапно)…Вы позволите спросить?
Александр: – Да, спрашивайте.
Ирина: – А убийц Володиной мамы нашли?
Александр: – Конечно, дело чести. Мои друзья всех на уши поставили.
Ирина: – Я слышала, что там что-то было украдено…
Драгоценности. Тоже вернули?
Александр: – Вернули. Они на этом и погорели. Антиквар их быстро вывел на милицию. Дилетанты. Случайно в квартиру попали. Работали в этом же доме. Ремонт делали. Нет ничего тайного, что не стало бы явным. По завещанию всё принадлежало Владимиру, но после его смерти никаких законных наследников у него не осталось, а из родных только я. Поэтому теперь они у меня. Впрочем, они всегда принадлежали нашему роду. Это наши, фамильные драгоценности. Правда, часть в каком-то банке. Но это уже не важно. Шансов найти – практически нет.
Ирина: – Спасибо, что не отказали моему женскому любопытству. Всего вам доброго.
Александр: – Ирина, если что-то нужно – приходите. Буду рад помочь.
Ирина: – Благодарю вас.
Александр: – Валя, проводи, детка…(громко)
Ирина выходит из кабинета. Валентина внимательно смотрит на Ирину, провожая до входной двери.
Валентина: – Мы не знакомы?
Ирина: – Нет. Я у вас впервые.
Валентина: – Мне кажется, что я вас где-то видела. Давно.
Ирина: – Едва ли… Вы счастливый человек, Валентина.
Валентина (в недоумении): – Отчего же?
Ирина: – Вы ждёте ребенка…
Ирина поворачивается и быстро выходит. Валентина смотрит ей вслед.
Конец
Май, 21, 2010 г.
Исход
(религиозно-мистическая драма-антиутопия)
Действующие лица:
Жанна – 15-17 лет
Ула – 16-17 лет
Стелла – 16-17 лет
Главный врач – профессор Арнольд Брод, около 50-55 лет.
Лечащий врач – Иоганн Лей, около 28-30 лет.
Старшая медсестра Дана, около 30 лет.
Епископ Иоанн – около 50 лет.
Госпожа Брод – библиотекарь, около 70 лет.
Лео – Музыкант, друг Арнольда Брода, около 50-55 лет.
Адвокат Лео – Станислав, 25-30 лет.
Отец Марк
Люди в штатском
Военные
Санитары
Действие первое
Картина первая
Кабинет главного врача. Специализированное медицинское учреждение Особого Комитета Министерства Ювенальной Юстиции.
Брод и Лей.
Альберт Брод сидит за простым белым столом. Напротив – Иоганн Лей. Они в белых халатах. Брод смотрит в папку с личным делом пациента.
Брод: – Сегодня к нам привезут очень любопытную пациентку. Точнее, уже привезли.
Лей: – Вот как? И в чем же ее необычность?
Брод (улыбаясь): – Разве я сказал «необычную»?
Лей: – Наша работа предполагает, что приходится иметь дело с нестандартными случаями.
Брод: – Вы правы, Иоганн. Девочка изъята из семьи согласно заявлению соседей несколько дней назад. Проверка подтвердила, что ситуация требует немедленного вмешательства государственных органов.
Лей: – А почему именно к нам? Что-то действительно психиатрическое?
Брод: – Девочка воспитывалась бабушкой. Сейчас бабушка помещена в больницу. Острый гипертонический криз. Ребенок ведет себя совершенно неадекватно. Как вы прекрасно понимаете, неадекватное поведение – несомненно, уже видимое проявление серьезных психических заболеваний. Девочка и в школе, и на улице постоянно говорит о видениях, которые ее посещают. Говорит об особой миссии, которая ей предназначена.
Лей: – А причина изъятия из семьи? Невозможность бабушки содержать ребенка?
Брод: – Отчасти – да. Тут написано вот что: «Бабушка пытается полностью подавить личность ребенка и удушает ребенка своей любовью, оказывая негативное влияние на психику девочки. Воспитывает внучку в обстановке религиозной нетерпимости к любым проявлениям нашего демократического общества, отрицая принципы толерантности. Это привело к необратимым изменениям в психическом состоянии Жанны Пропп». Мне позвонил прокурор сегодня утром и попросил обратить внимание на эту пациентку. Хочу назначить Вас ее лечащим врачом. У вас уже достаточно опыта. Вы молоды, и вам будет легче и проще найти общий язык. И соответственно, лечение будет более эффективным. Я надеюсь.
Лей: – Я постараюсь, господин Брод.
Брод: – И самое главное. Ее отец был известным священником. Погиб вместе с матерью в автомобильной катастрофе несколько лет назад. Девочка воспитывалась в весьма религиозной семье. И смерть родителей оказала на нее негативное воздействие. Именно после этой трагедии, Жанна начала якобы слышать голоса и видеть…Нечто потустороннее. Иоганн, а вы атеист?
Лей: – Скорее, я агностик (улыбается).
Брод: – Так вы слышали что-нибудь о господине Пропп?
Лей: – По-моему, он выступал против… всех…(улыбается).
Брод: – Да. Опасный для нашего общества человек (с легким сарказмом). Совершенно нетерпимый. Ко всему (усмехается).
Лей: – Буду иметь это ввиду.
Брод (откидывается на спинку): – Иоганн, позвольте задать вам личный вопрос?
Лей: – Я слушаю, господин Брод.
Брод: – Вы когда-нибудь сомневаетесь? Я вот о чем – вы убеждены в том, что дети, которые попадают к нам, изъяты из семьи законно? Или вы не задумываетесь об этом?
Лей: (пауза) – Я вижу, что к нам попадают пациенты…Дети, которые имеют явные проблемы с психикой…
Брод: – Иоганн, я не об этом…Безусловно, вы правы…Что же…Благодарю за ответ.
Лей: – Я не так ответил?
Брод разводит руками.
Лей: – Вы о новом законе?
Брод: – В некотором роде…Он не совсем новый. Сейчас детей отнимают и сразу после рождения. У нас проживают такие дети. Один мальчик и девочка. Они жили в приюте, потом в новых семьях…Но…Была ли в этом необходимость? Между законом и практикой его применения нередко огромная разница.
Лей: – Господин Брод, я врач. Моя обязанность – лечить детей. Эти вопросы должно решать государство. А если есть нарушения – пусть разбираются те, кому положено.
Брод: – Вероятно, вы правы, Иоганн…
Лей: – Вы считаете, что к новой пациентке стоит отнестись по-особому?
Брод: – Иоганн, к любому пациенту нужен свой подход. Вы и сами это знаете…Но, мне просто позвонил прокурор. Я не могу не отреагировать на такой звонок. К тому же я не помню таких случаев. Он никогда не звонил по поводу какого-то пациента. Есть еще один нюанс…(задумывается)…Секонал, декседрин они ведь не решают проблемы механически. Нам поставлена задача иная… Мы работаем еще и над тем, чтобы дети забыли негативный образ матери, отца, бабушки, очистили голову и сердце. Мы приучаем их жить без родителей в новом обществе. В обществе, которое станет образцом справедливости и толерантности. А не только лечим их фобии, отклонения, страхи…Вот Вы, Иоганн, выросли в счастливой семье? У вас были родители? Братья, сестры?
Лей: – Да, господин профессор. У меня были прекрасные родители. Я вырос в полном достатке. Никаких трений с социальными службами у нас не было. Я, сказать по правде, только тут узнал о таких вещах…Конечно, я читал в газетах…Но это, как вы понимаете, не то…
Брод: – Есть негласная информация. Я прошу вас не разглашать ее.
Лей: – Конечно.
Брод: – Об этой девочке среди религиозных фанатиков говорят, как о необычном ребенке. Более того, ее считают неким знаком, символом, если хотите, изменений в нашем обществе. Что она изменит нашу жизнь…Думаю, что очень скоро они узнают, что этот ребенок у нас…И мы должны быть готовы ко всему. Понимаете?
Лей: – Понимаю (с опаской).
Брод: – Ситуация достаточно серьезная. Но пока о том, что она здесь, и кто она такая – знают единицы. Она будет находиться вместе с девочками, которые лишены встреч с родителями, чтобы ограничить какую-либо преждевременную утечку информации. В секторе А. Сейчас ее проведут в приемный покой. Думаю, что через некоторое время, Вы уже сможете с ней побеседовать.
Лей: – Я вас понял, господин Брод. Неужели наше заведение не достаточно надежно?
Брод: – Оно надежно. Но мы ведь не знаем, что в головах этих душевнобольных, кто может решиться на ее освобождение отсюда…? Там есть люди, которые готовы пойти на все..
Лей: – Господин профессор, это звучит фантастически…
Брод: – Тем не менее… Вот, что я еще хочу сказать, дорогой друг. Неблагополучными детьми надо серьезно заниматься. У них расстроена психика, трудный характер, различные заболевания. С ними нужно много и долго возиться, чтобы привести их в норму. Мы занимаемся именно этим. А вы знаете, что наше заведение до сих пор как бы и не существует.
Лей: – Как это?
Брод: – Чтобы его создать понадобилось 15 лет. Но ситуация мало изменилась…В той системе, в которой мы существуем, огромное число звеньев. И как вы думаете, почему сюда попадает так мало детей?
Лей: – Я думаю, что не так много детей, которым нужна настоящая помощь…
Брод: – А по какой причине у нас нет арабских и африканских детей? Вы думаете, в их районах благополучная ситуация? Там нет проблем? Нет детей с психическими травмами?
Детей, о которых плохо заботятся родители? Туда социальные работники даже не решаются заезжать…Ведь очень легко взять детей из благополучных семей, объявив их неблагополучными. А во-вторых, родители обязаны платить за их содержание в приемной семье. И даже в приюте. Частично, конечно.
Лей: – Разве деньги выделяет не государство?
Брод: – Оно выделяет часть денег. А другую часть платят родители. Поэтому чем родители богаче, тем выгоднее у них отбирать детей.
Лей: – Господин профессор, вы рассказываете какие-то совершенно невероятные вещи.
Брод: – Господин Лей, я хочу, чтобы вы избавились от иллюзий и знали реальную ситуацию. Безусловно, нам приходится работать с больными детьми. И это нас во многом оправдывает (вздыхает)…
Лей: – Вы меня запутали, профессор…С одной стороны вы говорите, что дети должны стереть образ плохих родителей из памяти, а с другой – сомневаетесь в том, что родители плохие и дети проблемные…Так?
Брод: – Иоганн, ситуация намного сложнее…Намного. Да, я сомневаюсь, но мне сложно объяснить, трудно распутать эти нити, которые за столько лет так переплелись…Теперь это какой-то котел, в который попадают и нужные продукты, и совершенно случайные…Это странная смесь. Я просто хотел Вам дать какие-то наметки. Ориентиры. Вам будет очень трудно понять, где правда, а где ложь…Но я хочу, чтобы Вы подходили к своей работе не рационально, а пытались вникнуть в самую суть проблемы…Понимаете?
Лей: – Понимаю.
Брод: – Каждый пациент это целый мир. Вселенная. Часто, даже более сложная система, чем мы – врачи. Те, которые погружаются в этот чуждый и незнакомый мир. А ведь нам надо как-то ориентироваться в нем. Придумать лечение, найти нужные средства, которые изменят эту вселенную. Позволят ее обладателю существовать в нашем обществе. Снимут агрессию, нетерпимость….
Лей: – Знаете, профессор, я вспомнил одну историю…Хочу поделиться с Вами.
Брод: – Очень любопытно.
Лей:– Я работал вожатым в школьном лагере. Во время учебы в университете…Мы работали вместе с другом. У нас в отряде был один мальчик. Владимир. Ему было всего 12 лет. Друг говорил, что этот парень – самый свободный человек из всех подростков. Да, Владимир был не такой, как все…Он декламировал наизусть Гёте. Знал программу по математике старшей школы. И даже больше. Какие-то нестандартные способности для его возраста. Разбирался в растениях, которые росли в лесу, и мог подробно описать их…Говорил по-английски, как на родном языке. Словом, он выделялся. Мы с другом часто ссорились из-за него. Мальчик никогда не участвовал в общих занятиях. Ему разрешил мой друг. Утром, после завтрака, этот мальчик вставал около столовой, вытягивал руку и ждал, когда его начнут кусать комары. Они садились ему на руку, и он с наслаждением убивал их и считал вслух, сколько он убил: «Сто, сто один…». Иногда доходило до тысячи. Его рука распухала, друг смазывал ее средством от укусов. Я предлагал прекратить это безумие. Ведь у ребенка была мать, которая могла приехать в лагерь, и увидеть, что за ее ребенком плохо следят. И позволяют ему такие странные выходки. Однажды, Альберт, мой товарищ, катался на байдарке, вдали от лагеря и наткнулся на костер на берегу реки. Был поздний вечер. Он увидел, что около костра сидел Владимир. У него были разодраны ветками обе щеки. Альберт забрал его оттуда, никому не сказав, что мальчик сбежал из лагеря. Как он туда добрался – загадка. Но дело не в этом…Так вот…Вся эта история с комарами закончилась чудовищно…Просто чудовищно. Владимир мечтал убить десять тысяч комаров, поэтому он уходил на болота и скармливал свою руку там. Он был просто одержим этим. На болоте комаров было намного больше. Но на болотах работал бульдозер. Огромный. Тонн на 50. Он расчищал лес для строительства новых корпусов лагеря. И ребенок был предоставлен самому себе, никто не следил, где он и что он делает, потому что Альберт считал, что этого ребенка нельзя ограничивать. Когда он не появился на ужине, мы с другом пошли искать его на болота. Видимо, мальчик прятался в камышах, и бульдозерист не заметил его. Владимира расплющило гусеницами. Прямо поперек спины. Я перевернул его и у него изо рта вывалились кишки. Альберт заплакал. Мы хотели тайно вывезти его тело оттуда, чтобы дети ничего не узнали…Но тело пришлось оставить прямо там, на болотах…Вывести было не на чем. «Скорая» обещала приехать только в полночь. Альберт и я просидели там несколько часов. Комары были кошмарны. Мы едва спасались от них. Они сплошь облепили все тело мальчика. Только за полночь приехала полиция и врач. Мы поехали с ними….Альберту пришлось звонить матери Владимира….Вы не поверите…Она была совершенно спокойна. И даже сказала, что не будет предъявлять нам обвинений в преступной халатности. Представляете?
Брод: – Любопытно…
Лей: – Мать сказала, что ребенок с детства наблюдается у психиатра.
Брод: – Вот как?
Лей: – Я не знаю, в этом ли причина ее спокойствия…Но мы могли бы понести уголовное наказание за свою плохую работу…Впрочем, Владимир был из отделения, которым руководил мой друг. Это был не мой подопечный.
Брод: – Иоганн, вы прекрасно представляете, что такое отсутствие контроля. Безрассудное и безответственное отношение к детям. Особенно к необычным. Именно они и требуют повышенного внимания. Иначе, все может закончиться трагически. Все верно. Прекрасная история…
Лей (задумчиво): – История, конечно, чудовищная…Мать приехала в строгом костюме. На огромном джипе. Молча забрала тело. Не сказала нам ни слова. Внешне – словно статуя. Полная отрешенность. Я потом узнал, что она известная балерина. Уже бывшая. Но, к сожалению, я забыл фамилию…
Впрочем, разве это важно? Вот я вспомнил такой страшный случай…Хотя, честно говоря, я никогда и не забывал. Сейчас мне кажется, что у нее могли бы отобрать ребенка.
Брод: – А что случилось с Альбертом?
Лей: – С Альбертом? (удивленно). Он уехал из лагеря на следующий день. Самовольно. И, кстати…Он увел у меня девушку…Подругу. Конечно, она не была моей невестой…
Но…Неприятновспоминать. Мы с ним потом мало общались. Он закончил университет. Уехал в Америку. Потом вернулся. Служил военным врачом. Где он сейчас – трудно сказать…
Брод: – А как его фамилия?
Лей: – Зак. Он даже публиковался в Вестнике Психиатрии.
Брод: – Иоганн, да ведь он сын известного писателя…Неужели вы не в курсе?
Лей: – Увы…Я больше налегал на специальную литературу, нежели на художественную…
Брод: – Он скончался недавно.
Лей: – Альберт?
Брод: – Его отец. Он, кстати, пересекался в своих взглядах с отцом Жанны Пропп. Которую уже привезли к нам…Между прочим (улыбается).
Лей: – Что ж, надо идти работать…(встает со стула).
Брод: – Я вам рекомендую почитать книги Гюнтера Зака. Крайне любопытное чтиво. Острое. Неприкрытая сатира на нашу страну и власть…
Лей: – Посмотрю.
Брод: – Иоганн (приподнимается со стула)…Историю болезни Жанны рекомендую вести подробно. Не упуская ни одной мелочи. Документируйте все. Пригодится.
Лей: – Хорошо, господин профессор. Благодарю.
Брод и Лей пожимают друг другу руки. Лей выходит из кабинета.
Картина вторая
Приемный покой. Сестра Дана и Жанна. Дана сидит за столом, пишет в журнал. Жанна стоит перед ней. На столе лежит чистая больничная одежда: белые брюки и закрытая белая рубашка.
Дана: – Что стоишь?
Жанна: – А что надо делать?
Дана: – Как что? Снимай свои джинсы и футболку. Вот – новая одежда (кивает).
Жанна: – Прямо тут снимать?
Дана: – Какие-то проблемы?
Жанна снимает джинсы и футболку, стыдливо прикрывая грудь, надевает брюки и рубашку. Подает джинсы и футболку.
Дана вытаскивает коробку из-под стола:
– Сюда бросай.
Жанна бросает.
Дана: – А почему ты не взяла с собой вещи? У тебя есть какие-то вещи?
Жанна: – Какие вещи?
Дана: – У людей же есть какие-то вещи…Косметика. Белье. Ну, не знаю – плейер. Книги…
Жанна: – А тут не выдают одежду?
Дана: – Тебе ничего не нужно? У нас ведь не тюрьма.
Жанна: – Мне ничего не нужно. У меня все есть.
Дана: – А что за странный крест у тебя на груди.
Жанна: – Обычный крест. Древний.
Дана: – Понятно. Телефона у тебя нет, как я понимаю…
Жанна: – Нет.
Дана: – Сейчас я проведу тебя в твою комнату. Там живут еще две девочки.
Жанна кивает.
Дана: – А ты ничего…Симпатичная. Я думаю, что мы с тобой будем часто встречаться. Теперь.
Жанна смотрит пристально на Дану:
– Если не покаешься, погибнешь, как все.
Дана: – Что? Бредить начала? Быстро. Но меня уже предупредили.
Жанна: – Мне так сказала Жанна. Он стоит рядом и все знает о тебе.
Дана: – Какая Жанна?
Жанна: – Святая Жанна.
Дана: – Я поняла, девочка. Пойдем.
Жанна: – Жанна говорит, что грех этот тянется от твоей бабушки.
Дана вздрогнула: – Пойдем (зло).
Жанна: – Это рана в твоем сердце. Но для нее есть лекарство.
Дана: – Хорошо. Прошу тебя замолчать.
Жанна: – Жанна не может молчать.
Дана берет Жанну за руку и ведет в комнату.
Жанна: – Я тут ненадолго. Скоро меня заберут.
Дана: – Хочу тебя огорчить, что отсюда быстро никого не отпускают. После курса лечения, если все будет хорошо, тебя отправят в новую семью, где ты будешь до твоего совершеннолетия.
Жанна: – Когда ко мне придет врач?
Дана: – Скоро. У нас хорошие врачи. Они тебе помогут.
Жанна: – Мне не нужна никакая помощь. Бабушку скоро выпишут из больницы. Почему я не могу вернуться домой?
Дана: – Доктора спросишь. Я не знаю ничего. Вот твоя комната (открывает дверь).
В комнате три кровати. Стол. Три стула. На кроватях лежат две девушки.
Они одеты в одежду клиники – такую же, как у Жанны.
Дана: – Добрый день, девочки. Это Жанна.
Девочки не поворачивают голов. Как будто не слышат.
Дана: – Вы меня плохо слышите? (повышает голос)
Ула поворачивает голову: – Мы слышим. Нам все равно.
Дана: – Она будет жить с Вами.
Ула: – Ну и что…Пусть живет.
Жанна входит в комнату, сидится на свободную кровать.
Дана: – Распорядок дня на стене. Прочти его внимательно (обращается к Жанне).
Жанна: – Хорошо.
Дана: – Через час обед. Не забывайте. Не опаздывать.
Дана выходит из комнаты. Закрывает дверь.
Стелла: – Она уже приставала к тебе?
Жанна молчит.
Ула: – Ты чего молчишь?
Жанна: – Вы о сестре?
Стелла: – О ней, о ком же еще…
Жанна: – Нет.
Стелла: – Странно. Скоро будешь к ней ходить.
Жанна: – Зачем?
Стелла: – Ха…Зачем? Зачем девочки ходят к взрослым тетенькам? Наверное, не на чашку чая…
Жанна: – Не буду.
Ула: – Все ходят. И ты будешь…Жаловаться бесполезно. Вариантов нет.
Жанна: – Вы давно тут живете? Как вас зовут?
Ула: – Я Ула.
Стелла: – А я Стелла. Полгода я тут. Мать моя инвалид. Есть еще два брата и сестра. Мы все в разных местах. Они в приютах. Я – тут. Вроде бы я не в себе…Шизофрения у меня, говорят…Только я думаю, что это ерунда полная. Зачем я тут? Не понимаю.
Жанна: – Мать-инвалид, поэтому отобрали детей?
Ула: – Ага…Сейчас это запросто.
Стелла: – Я ее уже два месяца не видела. Врач сказал, что ее лишили свиданий, потому что она пропустила несколько. А ты попробуй на коляске в один день объехать четыре приюта? Это же сущее мучение. Каждый раз коляску нужно затаскивать в автобус, потом вынимать… Отец давно умер. На шахте работал инженером. Сердце отказало. Так что помочь ей некому. Один приют далеко за городом…Туда ехать два часа…Представь…
Жанна: – Эти люди безбожники. Они тут строят то, что получат после смерти.
Ула: – О…Как ты говоришь…Ты о врачах и тех, кто детей отбирает?
Жанна: – Обо всех, кто так поступает. Что посеют, то и пожнут.
Стелла: – Хорошо бы, конечно…Да только я не верю. Хотела бы верить…Конечно. Да не могу…
Стелла: – Да, неплохо бы тому, кто придумал, что мать должна в один день объехать четыре приюта, руки бы отрезать…
Жанна: – Если не покаются, удивятся после смерти.
Ула: – Ты в Бога веришь?
Жанна: – Господь всегда со мной. И Жанна.
Стелла: – Какая Жанна, ты же и есть Жанна.
Жанна: – Жанна она святая. Немного старше меня. Она приходит ко мне иногда и говорит…
Ула: – Видишь ее? А мы – нет.
Жанна: – Ее никто не видит, кроме меня.
Стелла: – И что же она тебе говорит?
Жанна: – Разное…
Ула: – Она все время тут? С тобой?
Жанна: – Нет. Иногда приходит. Не каждый день. Когда мне трудно.
Стелла: – А про нас ты у нее можешь узнать?
Жанна: – Она сама говорит, что считает нужным.
Ула: – А она во что одета? Голая?
Жанна: – Она в доспехах. Понимаете? В старинной одежде. В панцире. И в белом плаще.
Стелла: – Красивая?
Жанна: – Неземной красоты…
Ула: – А как она появилась?
Жанна: – Я ей молилась. Родители погибли 30 мая. Я ей молилась…Плакала. И она ко мне ночью пришла. Села на кровать и говорит: «Время мне в тягость, как беременной женщине»…
Ула: – Что это значит?
Жанна: – Так сказала и все. И вздохнула. И мне было так спокойно. Так легко на сердце.
Ула: – У меня тоже нет родителей. Уехали отдыхать, и пропали где-то в Африке. Никто не знает ничего. Я полгода не могла есть. И голоса мне все время какие-то слышались. А глаза закрою – люди какие-то передо мной. Незнакомые. Все время рядом со мной. И смотрят на меня. Мне через капельницу вводили препараты. Какие-то питательные, чтобы не померла. Потом сюда отправили, когда оклемалась. Начала есть. Уже полгода сижу на таблетках. Достали уже. Но голосов больше не слышу.
Жанна: – А ты не пей таблетки. Прячь за щеку, а потом выплевывай.
Стелла: – А тут проверяют. Тут обычно колют. Чтобы наверняка.
Ула: – Ага…Потом ходишь подавленная. Вялая. Спишь полдня.
Стелла: – А иногда колют что-то такое, что будто выпил алкоголь. И легкость такая. Из нас тут делают кроликов подопытных. А ты, как думала? (усмехается)
Ула: – Тут телевизор есть. Правда, идет несколько каналов. Муть какая-то. Душ. Столовая. На прогулку выводят по выходным. Во двор. Библиотека даже есть. Но небольшая. Библиотекарь старая дура.
Жанна: – Почему дура?
Стелла: – Да, она какая-то странная…Потом поймешь, если дойдешь до библиотеки…А ты что – прямо реально видишь эту Жанну? Да? Как нас?
Жанна: – Не совсем. Она не такая как мы. Она как дух.
Стелла: – Привидение?
Жанна: – Нет, наверное…
Стелла: – Ха…А я видела привидения. На самом деле. Поехали с отцом к морю, когда мне было лет десять. Отец, брат и я. И мест не было в новых гостиницах, поселились в старой. Такая старая, что конец всему…Ей лет триста. А то и больше…Ну, комнаты уже как бы современные, а все остальное – каменное и деревянное. Стены черные от времени в коридорах. Полы скрипят. Старина глубокая. Камень настоящий. Древний. «У Филлипа» называлась. Кто такой Филипп я так и не поняла. Но ночью это было нечто…Все кровати скрипели. Кто-то выл, стонал. Всем нам снились виселицы и казни каких-то людей. Проснулись под утро. Да мы и не спали толком. Видим над нами – белый силуэт висит. Человека. Вроде женщина. Прямо в воздухе и от него холодом веет. Я даже описалась от страха. Брат как заорет. Отец вскочил. И все исчезло. Мы собрали вещи в один миг и уехали оттуда. Жили в летнем лагере, в палатках…Вот ужас-то…Да?
Жанна: – Это бесы вас мучили.
Ула: – Черти что ли?
Стелла: – Может быть…Не знаю. А может там в этой гостинице замок был раньше старинный и казнили рядом с ним…И все это в камнях и записалось…Как на бумаге…Как думаете?
Жанна: – Не знаю.
Ула: – А кто у тебя были родители?
Жанна: – Отец был священник. А мама просто была его женой.
Ула: – А я ни разу в Церкви не была.
Жанна: – Почему?
Ула: – Ну, не была и все…Кто бы, меня туда бы повел…
Жанна: – Там вся сила и вся жизнь. Человек без Церкви, как бы и не полноценный. Как инвалид. Вроде без руки или ноги. А еще чаще – без головы.
Стелла: – А я была там и много раз…Только ничего не чувствую. Как истукан. Ну, красиво. Поют иногда хорошо. Но чего там происходит – ничего не пойму. Муть какая-то. А мать все время молилась. Иконы дома были… За отца молилась, когда он умер. Это ведь после его смерти у нее ноги отнялись. Болела она прежде. А тут – в один момент. Раз и уже в коляске. Жалко ее. Ей даже письма запретили писать детям…Помрет, я думаю…Такая тоска…И кто это придумал? Мне бы вырваться отсюда…И сбежать с ней куда-нибудь…Подальше.
Жанна: – Не ходите к Дане, девочки.
Ула: – А что же нам делать?
Жанна: – Я попрошу Жанну помочь нам. Она не откажет…
Почему вы так спокойно это делаете? Это же грех…
Стелла: – Грех не грех…А жить охота. Да и привыкла я уже…Даже нравится (усмехается).
Жанна: – Это мерзость. И почему вы боитесь? Есть же главный врач…
Ула: – Мы его не видели ни разу…И как мы можем ему что-то сказать? Мы же дурочки. Сумасшедшие…Кто нам поверит?
Жанна: – А своему врачу?
Ула: – Я говорила.
Жанна: – И что?
Стелла: – Да ничего. Дана вела себя идеально почти месяц. Проверка ничем и не закончилась. А потом когда мы в душе были, пришла с тремя санитарами. И говорит: «Еще слово обо мне, и оставлю вас наедине с ними. И так будет каждый день».
Жанна: – А мы в этой части клиники – одни?
Стелла: – Да. Одни. Хотя тут есть еще комнаты, но они пустые. Только в столовой встречаемся с другими пациентами. Но наш стол стоит отдельно, поели и пошли назад. Все под контролем санитаров. В столовую одна дорога, коридор и все…Никуда не свернуть. Тут все очень хитро строили.
Жанна: – То есть это тюрьма.
Ула: – Вроде того…
Стелла: – А я тут знаешь, почему?
Жанна: – Почему?
Стелла: – Судью порезала.
Жанна: – Как порезала? Ножом?
Стелла: – Нет, бритвой. Дедовской. Нашла в столе у отца. Старая. Опасная. Помнишь, такие были очень давно? Мать приехала из суда. Говорит: «Все. Завтра вас забирают». И рыдает. Я ее спрашиваю: «Как судью зовут?» Она говорит – госпожа Нарбут. Братья ее успокаивать стали. Валидол там. А я взяла бритву и бегом в суд. От нашего дома – пять минут. Захожу. Там полиция на входе – не пускают. Куда, мол? Я говорю: «Мне нужна госпожа Нарбут. Они – «А зачем Вам?». «Я – говорю – ее дочь». И один полицейский говорит: «Да вот же она идет». Я к ней подскочила и со всей силы полоснула. Да вскользь попала. Правда, щеку разрезала насквозь. А если бы умело ударила, убила бы, наверное…Меня сразу и скрутили там. Ну, вот и вся история. В полиции просидела два дня. А потом начали меня тут проверять…Вроде как отклонения у меня какие-то нашли. А могли в колонию отправить. Получилось, что мать плохо меня воспитывала, поэтому я такая выросла. И виновата не я, а мать. Класс? Она теперь обязана с инвалидской пенсии платить деньги судье. Компенсацию.
Жанна: – Нельзя кровь проливать. Господь заступник. Он судья и мститель. Судью Бог и так накажет.
Стелла: – Вот он ее и наказал. Через меня (смеется)…Разве нет?
Жанна: – Это по твоей воле произошло. И это ничего не изменило. Только матери хуже стало.
Ула: – А я не понимаю, почему я тут. Именно в этом секторе.
Жанна: – А в столовой много других детей?
Стелла: – Немного. Человек двадцать. Есть лет 12-и. Но в основном, как мы. Может, они в несколько заходов едят…Не знаю. Им повеселей, похоже…Хотя…Я не знаю. Возможно, что они тоже изолированы друг от друга.
Жанна: – А врач сюда приходит?
Ула: – Иногда сюда. Но чаще мы сами к нему идем. Приходит Дана, или санитар, и отводят нас. Его приемный кабинет тут, на этаже. Но он тут не сидит. Пришел. Пообщался с нами и ушел.
Стелла: – Иногда по неделе не приходит. Непонятно тут все как-то.
Жанна: – А уколы ставят каждый день?
Ула: – Нет…Иногда не ставят подолгу, иногда таблетки дают. А бывают, что целый месяц на уколах, и ходишь, как зомби…Ничего не хочется.
Жанна: – А о чем он спрашивает? Что говорит?
Стелла: – Да все какую-то ахинею несет…Глупости какие-то. Вопросы задает. Разные. Узнаешь…Не бойся. Он хороший. Только наивный какой-то. Верит, что он нас может вылечить. Правда, не понятно, от чего…
В комнату заглядывает санитар:
– Обед. Быстро в столовую. Заканчивайте разговоры.
Стелла встает с кровати: – Пойдемте, отведаем местную кухню…(смеется).
Жанна и Ула следует за ней.
Картина третья
Кабинет главной сестры. Стол. Два стула. Медицинские шкафы. Две кушетки. Тусклая лампочка под потолком. Комната плохо освещена.
В кабинет входят Дана и Жанна.
Дана: – Вот мы и встретились снова. Как я и говорила. Ты у меня в гостях, милая.
Жанна молчит. Она напряжена.
Дана: – Раздевайся. И ложись. Я тебе ничего плохого не сделаю. Сначала я тебе поделаю. А потом ты мне. Хорошо?
Жанна: – Нет, Дана. Не хорошо. Когда тебе было пять лет, мать взяла тебя к себе в постель и заставила насильно делать это. Тебе было противно и гадко. Ты плакала, а она била тебя и заставляла. И ты смирилась. От боли и унижения. Иногда она уговаривала хитростью. Лаской. Но чаще просто била, пока ты не стала ее игрушкой. Куклой для удовольствия.
Дана: – Замолчи…Что ты такое говоришь? Кто рассказал тебе это? (в ужасе) ….Ложись на кровать и все…
Жанна: – Точно также поступала с матерью и ее мать. Твоя бабка. Только ты ее не видела. Она умерла до твоего рождения. Если ты не разрушишь это, так все и будет продолжаться дальше. Бог отнял у тебя возможность иметь детей. Покайся и ты снова сможешь иметь их. Все дело в тебе. Пойми это, наконец…
Дана обхватывает голову руками: – Откуда ты это знаешь? Откуда? Этого никто не видел и не знает…
Жанна молчит.
Дана: – Я добьюсь своего.
Жанна: – Нет. Не добьешься.
Дана: – Тогда к тебе придут санитары ночью и сделают с тобой все, что захотят.
Жанна: – Не придут. Господь – свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Если ты прикоснешься ко мне, рука твоя отсохнет.
Дана: – Что? Ты мне угрожаешь? Да еще и так глупо…Ты что колдунья?
Жанна: – Я не колдунья. Меня хранит Бог. Никто не может касаться меня с грязным сердцем. Дана, послушай меня…Все, что я говорю – не я говорю, а говорит через меня святая Жанна.
Дана: – Ты безумна. Замолчи и ложись, сучка малолетняя.
Дана хватает Жанну за плечи и пытается уложить на кушетку.
Жанна не сопротивляется. Внезапно Дана в страхе отпрянула от девочки. Хватается за кисть правой руки, словно ее пронзила резкая боль (на лице гримаса боли):
– Как? Как ты это делаешь? (руку свело словно судорогой).
Жанна: – Покайся и Господь простит тебя.
Дана садится на пол. Боль в руке очень сильная. Она трет руку, пытаясь разогнуть ее, но рука остается в таком «скрюченном» состоянии.
Жанна: – Если ты еще раз приведешь сюда девочек, я даже не решаюсь сказать, что тебя ждет. Бог хочет добра тебе. В сердце твоем еще есть место для добра. Вернись, Дана. Вернись к тому, кем ты была прежде…
Дана: – Убери это…Мне очень больно…
Жанна: – Дана, я ничего не делала тебе. Не причиняла зла. Ты сама себе причиняешь зло.
Жанна садиться на пол рядом с Данной и обнимает ее:
– Дана, поплачь. Тебе станет легче.
Дана начинает плакать. Горько, по-детски. Жанна гладит ее по голове: – Святая Жанна, дай мне силы! В сей час нужды моей прошу тебя прийти мне на помощь. Смиренно прошу тебя помочь мне с честью вынести свои испытания, вспоминая тебя в земных твоих страданиях. Святая Жанна, моли Бога о прощении грехов наших.
Дана начинает говорить сквозь слезы:
– Я ненавидела свою мать. Она делала со мной, что хотела, пока я не закончила школу. Потом я убежала из дома. Просто собрала вещи и уехала в другой город. Написала отцу обо всем. Он не поверил, но попал в больницу с сердечным приступом. Мать искала меня, но не нашла. Я поступила в колледж. Вечерами работала в больнице. Сиделкой, санитаркой. Чтобы заработать себе на учебу и проживание. Я снимала комнату рядом с морским портом. Грязную и маленькую. Но на большее у меня не было денег. Родители не помогали мне. Я не поддерживала с ними связь. Через год я написала письмо своей кузине. Она ответила мне. Отец умер во время следствия. Он избил мать. Каким-то образом она призналась ему во всем. Мать жива. Живет в нашем доме. Одна. По-прежнему работает на своей шоколадной фабрике.
Жанна: – Дана, попроси прощения. Просто. Про себя. Ты ведь верила в Бога когда-то.
Дана: – Да, я верила. Я просила Бога спасти меня от матери. Каждый день молилась об этом. Каждый…А что я получила взамен? За что…
Жанна: – Теперь все будет иначе. Поверь мне. Все станет иначе.
Дана: – В колледже я дружила только с девчонками. Что-то сломалось у меня в голове. Понимаешь? Сломалось. Меня тянуло к ним…Я не могла без ЭТОГО. Потом, я работала в больнице, и познакомилась там с молодым врачом. Это было словно чудо. Я полюбила его. Полюбила. Не могла и дня прожить – мне нужно было видеть его каждый день. Работала без выходных. Однажды призналась ему. Он ответил мне взаимностью. Не знаю, любил ли он меня…Может быть. Может быть…Мы стали жить вместе. Но все пошло не так. Меня опять потянуло к женщинам. Я стала изменять ему с ними. Однажды он застал меня с подругой. Я была беременна. Но он не знал об этом и никогда не узнает уже. Он никогда не бил меня, а тут ударил со всего маха ногой в живот…Просто от злости и бессилия. Через несколько часов у меня случился выкидыш. Я осталась одна. Ни с кем не встречалась. Работала. Работала. Работала. Как одержимая. Стала старшей сестрой клиники…. Меня пригласили сюда. Это гадко. Да, Жанна, мерзко. Но тут я дала выход всем своим страстям…Самым низменным чувствам. Будто меня прорвало…Сорвалась с цепи, как последняя сука. Одно желание – умереть.
Жанна: – Ты все исправишь. Ты все исправишь. Поверь мне, я тебя не оставлю. Ты станешь другой. Даночка, милая (гладит по голове, целует ее).
Дана: – Не знаю. Это трудно. Когда ты столько лет делал это. Когда для тебя это было так просто. Просто как выпить стакан воды. К тому же я колю себе сомпон…Легко не избавиться. Я как муха, попавшая в сеть. И паук высасывает из меня все постепенно. Не сразу. По частям.
Жанна: – Это наркотик?
Дана: – Это лекарство. Да. Вроде наркотика. Я стараюсь колоть его пореже.
Жанна: – Дана, всё. Не плачь. Я буду молиться за тебя. Ты веришь мне?
Дана: – Я постараюсь. Я ни во что уже не верю. Зачем мне такая судьба? Зачем?
Жанна: – Попробуй повернуть все вспять. Ты сильная. Ты сможешь. Ты сама хозяйка своей жизни. Поверь в это.
Дана: – Жанна, прости меня (падает на грудь Жанне).
Жанна: – Бог простит. Я не сужу тебя. И я прощаю. Прошла рука?
Дана: – Проходит…Ты не простая. Я таких людей никогда не встречала…
Жанна: – Тихо! Слышишь…(в коридоре слышны шаркающие шаги)
Дана: – Что?
Жанна: – Идет кто-то…Шаги.
Дана (затихает, прислушивается): – Странно. Будто старик ногами шаркает…
Жанна помогает подняться Дане с пола. Они подходят к двери, приоткрывают ее тихонько, выглядывают в коридор. В узком и полутемном коридоре видна низенькая фигура пожилой женщины, которая медленно уходит куда-то вглубь здания, при этом крестится. Она шаркает ногами и что-то бормочет под нос.
Дана (шепотом): – Это библиотекарь. Госпожа Брод. Я ее боюсь…
Женщины закрывают дверь. Садятся на кушетку.
Дана: – Жуть какая-то…Чего она тут по ночам ходит. Не пойму.
Жанна: – Кто она?
Дана: – Она библиотекарь. Ей уже около 70 или даже больше. Говорят, что она сестра господина Брода. Никогда не была замужем. Странная она. Молчит все время…Но почему она ночью тут ходит…Первый раз ее вижу в такое время. Библиотека работает только днем. И всего два раза в неделю…Ты знаешь, я как ее вижу, мне прямо не по себе…Не пойму, почему? И вроде, она не злая совсем…Не знаю.
Жанна: – А ты знаешь, что она бормотала?
Дана: – Нет. Она что-то на латыни все время в полголоса говорит…Или совсем тихо. Едва слышно. Не разобрать.
Жанна: – Она молитвы читает…
Дана: – Молитвы? Тут? Ночью всякое передвижение по коридорам клиники запрещено. Только охрана имеет право. Главная сестра и врачи, в случае необходимости. Там камеры висят. Наверняка, они записали, как она тут ходит…Конечно, если она сестра главного врача, ей это сойдет с рук…Может сойти. Но это серьезное нарушение режима. Я завтра утром посмотрю у охранника запись.
Жанна: – И ты доложишь о ней?
Дана молчит.
Жанна: – Доложишь?
Дана: – Нет. Но охранник доложит. В любом случае.
Жанна: – Она Божий человек.
Дана: – Откуда знаешь?…
Жанна улыбается.
Дана: – Ну да…Понимаю…
Жанна: – А ты могла бы сейчас посмотреть запись?
Дана: – Сейчас?
Жанна: – Я прошу тебя. И стереть ее.
Дана молчит.
Жанна просящее смотрит на Дану. Берет за руку и целует ее.
Дана отдергивает: – Жанна, не надо. Хорошо. Раз ты просишь…Хорошо. Жди.
Дана уходит. Жанна встает на колени:
– К Тебе взываю я, Господи, ибо Ты услышишь меня, Боже; приклони ухо Твое ко мне, услышь слова мои. Яви дивную милость Твою, Спаситель уповающих на Тебя от противящихся деснице Твоей. Храни меня, как зеницу ока; в тени крыл Твоих укрой меня от лица нечестивых, нападающих на меня, от врагов души моей, окружающих меня.
Восстань, Господи, предупреди их, низложи их. Избавь душу мою от нечестивого мечом Твоим, от людей мира сего – рукою Твоею, Господи.
Входит Дана. Жанна стоит на коленях.
Дана: – Жанна…Похоже, что мы видели привидение.
Жанна встает с колен, садиться на кушетку:
– Какое привидение?
Дана: – Охранник очень удивился, когда увидел меня. Госпожа Брод ушла сегодня, как обычно, днем. И он больше ее не видел. У него даже есть запись с камеры, где явно видно, как она покидает клинику. Но вот, чтобы она вернулась – такой записи у него нет… Но странно другое – никакой госпожи Брод на ночной пленке нет. Никто не ходил по коридору.
Жанна: – Мы же сами видели…
Дана: – Видели…Но что мы видели? Наваждение какое-то. Как бы мне самой с ума не сойти тут…
Жанна: – Дана, ты думаешь, что я безумна?
Дана: – Жанна…Я не понимаю ничего уже. Кто ты и откуда…И эта старуха…
Жанна: – Дана, давай спать.
Дана: – Спать?
Жанна: – Спать. Тут две кушетки. Ложись и я лягу.
Дана: – Пожалуй…Только утром надо тебя увести назад.
Жанна: – Хорошо. Постарайся успокоиться. Без всяких лекарств.
Жанна укладывает Дану на кушетку.
Дана: – В шкафу есть простыни.
Жанна вытаскивает простынь, укрывает Дану. Садится рядом и гладит ее по голове:
– Спи.
Дана: – У меня чувство, что я не такая, какая была до твоего прихода сюда. Но изменилась ли я? Разве это возможно? Мгновенно и навсегда.
Жанна: – Тебе надо поспать. Сон лечит. Ты просто слушай свое сердце, Дана. Не закрывай его. Так ты поймешь, кто ты и куда ты идешь. Господь сказал: «Даже если ваши грехи будут как багрянец, сделаю их белее снега».
Дана: – Всегда мечтала о сестре.
Жанна: – Я буду тебе сестрой, Дана.
Дана закрывает глаза. Жанна гладит ее по голове.
Встает с кушетки, выключает свет в кабинете. Снимает обувь, и ложиться на другую кушетку. Шепчет в темноте:
– Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй.
Картина четвертая
Кабинет главного врача.
Санитар заводит Жанну в кабинет. В комнате Брод, Лей и епископ Иоанн.
Брод: – Добрый день, Жанна.
Жанна: – Здравствуйте.
Брод: – Это отец Иоанн. Мы с доктором Леем получили разрешение для тебя на короткое свидание с отцом Иоанном. Это необходимо для твоего будущего лечения. Для твоего же блага.
Жанна подходит к священнику, совершает поясной поклон и складывает руки для благословения. Епископ крестит (совершает крестное знамение) девочку. Она целует ему руку.
Епископ: – Садись, Жанна. Мне разрешили задать тебе несколько вопросов. Господин Брод и Лей будут присутствовать при этом. Ты сможешь ответить мне?
Жанна: – Я готова.
Епископ: – Времени у нас немного. Расскажи мне, пожалуйста, какие голоса ты слышишь и как, это происходит.
Жанна: – Я слышу только голос Жанны. Святой Жанны.
Епископ: – Ты видишь ее?
Жанна: – Вижу почти так же, как Вас.
Епископ: – Она выглядит как обычный человек?
Жанна: – Она выглядит как святой человек. Сейчас она дух.
Епископ: – Почему ты считаешь, что этот дух от Бога? Не допускаешь, что это может быть враг рода человеческого?
Жанна: – Святая Жанна является ко мне. Она исповедует Господа Нашего Иисуса Христа, Троицу Святую, Единую и Нераздельную. Она не говорит ничего дурного. Она лишь укрепляет меня в вере в Господа. И облегчает мои страдания.
Епископ: – Какие же страдания ты испытываешь?
Жанна: – Скорблю о смерти родителей. Внезапной кончине отца и матери. О болезни моей бабушки. О моем заточении в тюрьме.
Брод: – Жанна, это не тюрьма…
Епископ: – А как ты еще понимаешь, что этот дух от Бога?
Жанна: – Благодать Божья на мне.
Епископ Иоанн: – Ты находишься в благодати?
Жанна: – Если я не нахожусь в благодати, да дарует мне ее Бог; а если я в ней нахожусь, да утвердит меня в ней Бог.
Епископ Иоанн: – Ты изучала богословие?
Жанна: – Я ничего не изучала. Молитва – мое богословие.
Из страны великих святых мы превратились в страну зла, безбожия и насилия над детьми. Вам ли не знать об этом? И в каждом женском монастыре земля вопиет об отмщении.
Епископ: – На каком языке говорит этот голос?
Жанна: – На языке, лучшем, чем наш.
Епископ: – Если бы Церковь сказала тебе, что этот голос лживый, согласна ли ты, допустить это?
Жанна: – Как я могу допустить это, если Дух Божий нисходит ко мне, когда я слышу голос Жанны.
Епископ: – Противопоставляешь ли ты Бога Церкви, а Церковь – Богу?
Жанна: – Для меня Бог и Церковь едины. Разве есть какая-нибудь сложность в том, чтобы понять, что они едины? Церковь Божья – это тело Христово. Безграничное и тайное.
Епископ: – Ты подчиняешься Церкви Божьей сущей на земле?
Жанна: – Да, подчиняюсь. После того, как сперва послужу Господу нашему.
Епископ: – Жанна, но ты должна знать, что есть такая вещь, как прелесть. Когда свои фантазии человек принимает за действительность. Когда он обманывается. В основание молитвы должно быть положено покаяние. Которое и есть цель молитвы.
Жанна: – Величайшая прелесть – признавать себя свободным от прелести. Все мы обмануты, все обольщены, все находимся в ложном состоянии, всем нам нужна Истина – Господь наш Иисус Христос.
Епископ: – Не молишься ли ты своим мечтам? Мысленным идолам?
Жанна: – Господь Иисус Христос через свою святую возлюбленную благословил меня на молитву. Я молюсь только Господу Нашему. И прошу святую Жанну заступничества перед Господом.
Епископ: – Испытываешь ли ты холод, жар, вкушаешь ли ты пищу, спишь ли ты?
Жанна: – Да, отче. Во мне нет ничего необычного.
Епископ: – А что говорит тебе Жанна?
Жанна: – Она говорит, что люди должны каяться перед Господом во грехах своих, ибо приходят времена тяжелые. Когда детей разлучают с родителями, когда грех считается добродетелью, когда люди делают зло, а называют это добро.
Епископ: – И часто ты слышишь голос Жанны?
Жанна: – Когда она приходит ко мне.
Епископ: – Она всегда является тебе в видимом образе или бывает, что ты слышишь только голос?
Жанна: – Иногда голос. Дух дышит, где хочет, отче. И приходит, когда ему угодно.
Епископ: – Что же ты испытываешь в такие моменты?
Жанна: – Печаль о грехах человеческих…И силу, что я смогу помочь людям словом Божьем. Наша страна больше не избрана Богом. Она отвернулась от Бога. Она словно рыба, которая прожила всю свою жизнь в мутной воде, и если ее выпустят в кристально чистую, она погибнет. Ей нужно очиститься, хотя бы чуть-чуть, чтобы чистая вода не убила ее. Люди сами выбирают гибель и забвение. Господь поможет спастись хотя бы тем немногим, кто хочет. Кто не прячется от Господа. Но его рука протянута даже тем, кто отворачивается от него. Врата открыты, только вход узкий.
Епископ (обращается к Броду): – Господин, Брод…Жанна имеет право на свидания?
Брод: – Нет, господин Епископ. Пока нет.
Епископ: – Она даже не может посетить могилу своих родителей?
Брод: – Все на усмотрение прокуратуры. Пишите прошение. Они рассмотрят. Я лицо не самостоятельное. Дадут приказ – исполним.
Епископ: – А почему ее не может посещать бабушка? Я могу посещать Жанну?
Брод: – К сожалению, Жанна страдает серьезными расстройствами психики, в чем мы убедились еще раз с господином Леем. И встречи, как с посторонним, так и с родными людьми воздействуют на нее негативно. Возможно, что Жанна будет помещена в отдельную палату на какое-то время, чтобы исключить даже то общение, которое она имеет сейчас. Нам кажется, что оно неполезно. Как вы думаете, господин Лей?
Лей: – Я думаю, что нет пока необходимости изолировать Жанну, но свидания – да…Они преждевременны. Мы еще не до конца разобрались, есть ли у Жанны императивные галлюцинации. Но истинные – зрительные и акустические явно присутствуют. Увы…
Епископ: – Очень жаль, господа. Что же…Придется писать прошение.
Лей: – Это пустое, скажу Вам откровенно.
Епископ: – Отчего же?
Лей: – Для государства Церкви давно как бы нет. Она существует в его представлениях лишь номинально. Как носитель каких-то старых, отживших культурных традиций. К тому же, она отделена от государства. Обычно, такие прошения оставляют без рассмотрения. Наша страна светская. Прокуроры и судьи не верят в Бога, и им нет никакого дела до Церкви.
Брод: – Отец Иоанн, господин Лей прав. К сожалению, ваша встреча с Жанной первая и последняя.
Жанна: – Отче, мы еще увидимся. Господа не понимают, что они говорят.
Епископ: – Я тоже так думаю, Жанна.
Брод в недоумении смотрит на Лея.
Брод: – Это, дерзкое заявление (улыбается). Жанна, может быть, ты знаешь, когда ты отсюда уйдешь?
Жанна: – Я не знаю точного дня. Не знаю часа. Но мое испытание еще не окончено.
Лей: – Господин Епископ, Вы, надеюсь, сами понимаете, что у девочки некоторые психические нарушения, если говорить немедицинским языком. Понимаете?
Епископ: – Позвольте, мне не отвечать на этот вопрос.
Лей: – Ей необходим покой. Такая встреча способствуют обострению ее заболевания. Но она была крайне необходима для установления точного диагноза.
Епископ: – Вы ей уже назначили какие-то препараты?
Брод: – Пока нет…Вы знаете, сейчас именно этим и будем заниматься – подбором лекарств и методики их применения. Вы нам очень помогли. Несомненно. Очень благодарен Вам, чтобы вы не отказались и приехали сюда, чтобы помочь нам.
Епископ: – Помочь?
Лей: – А вы как думали?
Брод: – До свидания, господин Епископ (подает руку).
Лей: – До свидания.
Епископ (не подавая руки): – Всего вам доброго.
Жанна берет у священника благословение.
Епископ: – Храни тебя, Господь!
Жанна: – Спаси Господи.
Епископ быстро выходит из кабинета.
Брод: – Лей, проводите.
Лей спешит за священником.
Брод: – Ну, что же…Жанна. Ты хорошая девушка. Мы тебе поможем. Нам предстоит долгое лечение.
Жанна: – Врачу, исцелися сам.
Брод: – Что?
Жанна: – Разрешите мне пойти в свою комнату?
Брод: – Конечно, конечно…(нажимает кнопку вызова санитара на столе).
Почти сразу появляется санитар:
– Пойдем.
Жанна следует за санитаром.
Возвращается Лей.
Брод: – Проводили?
Лей: – Да, несомненно. А идея была отличная – пригласить епископа. Такая беседа нам здорово помогла, господин профессор. Не так ли?
Брод: – Опыт, Иоганн…Опыт…Она сама все разложила, как по полочкам. Явная шизофрения. Несомненно, с господством сверхценных идей, приобретающих характер бреда. Вы же знаете, мой друг, что паранойя всегда следует рядом. Думаю, что начнем с клозапина…Не забудьте регулярно контролировать содержание трансаминаз в сыворотке крови. И обязательно сделать анализ крови перед началом лечения. Никаких противопоказаний для применения я пока не вижу (смотрит в историю болезни). Лучше всего внутримышечно. Начнем с 200 миллиграмм три раза в день.
Лей: – Внутримышечно? С 200х? Думаете, что она может отказаться принимать таблетки?
Брод: – Да. Так надежней. Но, помните, строгий контроль крови еженедельно.
Лей: – А двести не много сразу?
Брод: – Я думаю, что вполне. Наблюдаем месяц, потом принимаем решение – оставить дозировку или уменьшить. Но резко уменьшать тоже нельзя.
Лей: – Хорошо, завтра займемся анализами. Но подробный анализ может занять неделю. Придется отсылать в специализированный центр.
Брод: – Ничего страшного. Неделя – это терпимо.
Лей: – Господин профессор, могли бы уже и у нас сделать такую лабораторию, чтобы не тратить время.
Брод: – Милый Иоганн, как раз решаю этот вопрос. Выбиваю ассигнования. Очень хорошие перспективы. У нас, вероятно, будет свой собственный диагностический центр по крови. Любые анализы. Но не сейчас. Думаю, что к концу года.
Лей: – Это очень хорошая новость, господин Профессор.
Брод: – Да…И еще. Через неделю к нам привезут большую партию больных детей. Комиссия стала работать более эффективно. Туда приняли несколько моих учеников – очень сильных психиатров. И вот результат. Я думаю, что корпуса скоро будут заполнены более чем наполовину. И штаты расширяют. Вы же, Иоганн, будет по-прежнему заниматься самими сложными подростками. Не волнуйтесь. К вам в помощь назначено никого не будет.
Лей: – Благодарю Вас, господин Брод.
Брод: – Решен вопрос и о камерах видео наблюдения в палатах. Как вы знаете, у нас нет пока ни одной камеры нигде, кроме некоторых коридоров и выходов из клиники.
Лей: – И охрану увеличат?
Брод: – Конечно…И еще раз о Жанне. Не забывайте, Иоганн, что девочка росла в религиозной семье, с детства впитала в себя иное мировоззрение. Весьма специфическое. Несомненно, смерть родителей явилась серьезным испытанием для ее психики. И то, что мы наблюдаем сейчас, это результат всей ее прошлой жизни – своеобразный синтез событий и взглядов. Помните, что лекарство – это, прежде всего, беседа врача и пациента. А препарат лишь дополнение. Костыль. Вспомогательное средство. Понимаете, Иоганн?
Лей: – Понимаю, профессор.
Брод: – Конечно, это азбука психиатрии, но никогда не будет лишним напомнить об этом самому себе….Извините, спешу, мне пора. Есть кое-какие дела.
Брод встает из-за стола, снимает халат, вешает его в шкаф. Надевает плащ.
Лей: – Всего хорошего, господин Брод. А я еще останусь. Поработаю у себя.
Брод: – Всё. Пойдемте, Иоганн.
Выходят из кабинета. Брод выключает свет и закрывает дверь на ключ.
Действие второе
Картина первая
Маленькое кафе. Вечер.
За столиком сидит Брод и господин лет 50, похож на художника или человека какой-то творческой профессии. Одет ярко, экстравагантно. На столе вино, закуски. Выпивают. Лео курит.
Лео: – Спасибо, дружище.
Брод: – За что, Лео?
Лео: – Арнольд, ты единственный, кто согласился встретиться со мной тет-а-тет.
Брод: – Я просто врач.
Лео: – Это ничего не меняет. Многие уже давно гниют в гробах. Товарищи минувших дней. Кое-кто просто гнушается мною…
Я гнию, Арни. Гнию заживо и не хочу ничего менять. Тело мое накормлено страстями за столько лет, что я провел в этом блеске и мишуре этого мира. Оно уже не может вместись их…Оно переполнено. Я наелся всласть. И не могу остановиться…Но меня остановил рок. Судьба.
Брод: – Ситуация настолько серьезная?
Лео: – Да, Арни. Мне кажется, что этот вирус просто спал во мне долгие годы. И вот он проснулся. Наконец. Иначе не могло быть.
Лео долго кашляет, достает платок из кармана, вытирает рот.
Лео: – Извини…Мы с тобой ведь были не просто друзья, Арни…Помнишь?
Брод: – Лео, я не хочу это вспоминать. Правда. Ошибки молодости. Бывает такое.
Не обижайся.
Лео: – Понимаю…А я вот вспоминаю, как мы целый год жили вместе. Ты был лучший, Арни. Лучший. Я могу это сказать совершенно откровенно. И то, что ты завязал с этим – это достойно уважения. Нет, правда (отхлебывает вино). Я пытаюсь понять. Оценить свою жизнь. Что это за чертовщина такая? Это душераздирающее одиночество. От которого я избавлялся, как мог…Ты всегда был такой правильный, целеустремленный. Тебе было проще. А меня бросало то туда, то сюда…Театр, кино. Музыка. И везде у меня получилось.
Брод: – Лео, я могу тебе чем-то помочь?
Лео: – Помочь? Разве что сделать мне передоз хорошего препарата. Чтобы я улетел и уже не вернулся назад.
Брод: – Ты серьезно?
Лео: – Нет, Арни. Я хочу погнить. Если будет необходимо, я могу это сделать и сам.
Брод: – Рак?
Лео: – Да. Самый обычный. Уже слишком поздно, чтобы начинать борьбу. Хотя денег у меня достаточно, чтобы пропитать свою плоть ядами и облучить до полного облысения…
Хотя…Я не прав. Не совсем обычный. Мне даже неудобно произносить вслух, какое место у меня смердит…
(усмехается)…Самое печальное во всем этом, что очень обидно просто сгнить и исчезнуть. Я ведь просто испарюсь. И это угнетает. Никаких надежд. Ты молчишь? Да…Действительно, что можно ответить на мой поток сознания…Я благодарен тебе, что ты просто слушаешь меня. Правда, Арни…Меня уже давно никто не слушает.
Лео закуривает новую сигарету.
Брод: – А я бросил курить. Двадцать лет назад. Уже и вкус забыл.
Лео: – Не жалеешь?
Брод: – Не думаю, что стоит жалеть об этом…
Лео: – Арни, но ты точно также умрешь. Ну, проживешь, может быть, чуть дольше меня, и, возможно, сохранишь своё здоровье…Но конец-то будет точно такой же.
Брод: – Не такой.
Лео: – Не можешь ты знать, что с тобой будет…Даже через час.
Брод: – Через час я надеюсь, что буду уже дома.
Лео: – Ты по-прежнему живешь один?
Брод: – Мы живем в одном доме с сестрой. Он разделен на две половины. Два разных входа.
Лео: – Сестра? Она намного старше тебя…Да?
Брод: – Да.
Лео: – Общаетесь?
Брод: – Почти нет. Онаработает у нас в клинике. Два дня в неделю.
Лео: – Еще бегает? Бодрая старушка.
Брод: – Бодрая.
Лео: – А что не общаетесь?
Брод: – Нас ничего не связывает. Я иногда спрашиваю у нее, не нужна ли ей какая-то помощь…
Лео: – И помощь ей, очевидно, никакая не нужна.
Брод: – Она не разговаривает со мной много лет. Почти. Я ей предложил работу в клинике со скромной зарплатой. Она согласилась. Никто не хотел работать за такие деньги в библиотеке. И общаться с больными детьми.
Лео: – А с ними-то она говорит?
Брод: – Понятия не имею.
Лео: – Ну, вы даёте…Семейка…
Брод: – Обломки семьи. Я бы так сказал. На нас фамилия Брод закончится, очевидно.
Лео: – А сестра замужем была хоть раз?
Брод: – Нет. Никогда. У нее не было мужчины.
Лео: – Совсем?
Брод: – Да.
Лео: – И чем же она занималась всю жизнь?
Брод: – Лео, ты, действительно хочешь это услышать? (усмехается)
Лео: – Это что-то необычное? (с усмешкой)
Брод: – Она, дорогой Лео, молилась.
Лео: – Как? Что ты сказал? Молилась? Все время? И день, и ночь?
Брод: – Да. И во время работы тоже…Постоянно. Пятьдесят лет или даже больше…
Лео: – Она сумасшедшая? Ты же врач. Это же твоя тема. Твоя специальность. Это же полнейшее безумие, Арни…
Брод: – Лео, в мире многое выглядит, как безумие…
Лео: – Так все-таки? Что с сестрой? Болезнь…
Брод: – Лео, это долгая история. Я бы сказал, что это сознательная позиция. Жизненная позиция. Я бы назвал это так.
Лео: – Арни, но ради чего это? Ради эфемерной загробной жизни, которую никто никогда не видел…?
Брод: – Лео, как я могу ответить на этот вопрос, если мы с ней не общаемся? Извини, конечно, но люди, которые находятся в таком положении, как ты…Я это знаю по своему опыту. Такие люди обычно хватаются за веру, хотят обрести надежду…
Пусть, как ты говоришь, эфемерную. Ведь не хочется верить в то, что жизнь и ее окончание – полная бессмыслица.
Лео: – Ты тоже веришь?
Брод: – Нет, я не верю в Бога и во все эти богословские штучки. Единственное, во что я верю, что после смерти у меня будет другая, новая жизнь. Я продолжу свою жизнь в какой-то новой форме. Понимаешь? В природе ничто не исчезает бесследно. Все меняется, перетекает из одной формы в другую. Зерно бросают в землю, чтобы вырос хлеб. Так и наши тела умрут, а наша личность продолжит свое существование в каком-то другом мире. Это разумная энергетическая субстанция. Она не уничтожаема. Я так думаю.
Лео: – Так вроде и священники говорят что-то похожее…
Брод: – Они говорят, что этим всем управляет Бог, что мы должны верить, что-то там соблюдать, жить духовной жизнью. Бормотать молитвы. Все это, безусловно, полная ерунда. Разум не может исчезнуть. Понимаешь. Мы как бы некие частицы огромного природного разума…По крайней мере, я так думаю. У многих верующих людей повреждена психика. Они генетические мутанты. Мой опыт это подтверждает. Они мало, чем отличаются от обычных душевнобольных. Сейчас у меня в клинике есть крайне необычная пациентка. Полный набор отклонений – и голоса, и видения. Галлюцинации. Как я понимаю, крайне реалистичные. Я не понимаю, как можно говорить, о сердечных чувствах, переживаниях, о каком-то Духе Божьем? Сердце – это мышечный орган, обеспечивающий ток крови по кровеносным сосудам и ничего более. Разум – вот что первично и важно. Причем тут вера и сердце?
Лео: – Не понимаю…Значит, твоя сестра все-таки больна?
Брод: – Я думаю, что она ограничила свой разум, и в какой-то степени, несомненно, обладает шизоидным психотипом личности, но…Мне думается, что точно также, как кто-то всю жизнь ходит на футбол, так и она ходит в Церковь и читает молитвы. Это такой образ жизни. И в то же время убежище, защита от реальности. Болельщик тоже получает определенные эмоции, общается с друзьями, радуется и печалится. Среди себе подобных он ощущает себя в той или иной степени в безопасности. Это форма психотерапии. Не думаю, что у моей сестры были какие-то видения, голоса…Она всегда работала. Несмотря на то, что вела замкнутый образ жизни, у нее были подруги. Я говорю о крайних проявлениях веры. О чрезмерных и болезненных формах. Лео…Мне кажется, что, несмотря на болезнь, тебе не о чем сожалеть. Ты прожил великолепно яркую жизнь…
Лео: – Не думаю, что она была разумной. Я совершал массу безрассудных поступков…
Брод: – Тем не менее, эти поступки привели тебя к славе. Подарили тебе известность. Значит, они не были бессмысленны. По своей сути они были прагматичны. Хотя внешне экстравагантны. Подумай…Разве нет?
Лео: – Хочешь сказать, что когда я бросался в самый омут, в своем подсознании я прокручивал, как из всего этого дерьма получить выгоду?…Хмм…Старина, как ни смешно, но ты прав…Я даже с любовниками и любовницами встречался ни просто так….Ты меня расколол, когда мы жили с тобой, да? Просек, как говориться, что я за фрукт…
Брод: – В то время ты был только в начале пути.
Лео: – Арни, черт тебя подери…Значит это была игра? Умный мальчик-психиатр набирался опыта с начинающим музыкантом? Так что ли?
Брод: – Нет, Лео. И ты знаешь, что это не так…
Лео: – Точнее, не совсем так…Иначе бы ты не прекратил…Ты тоже рационален и прагматичен.
Брод: – Не спорю. Но ты был мне симпатичен. Всегда. В тебе было и есть то, чего никогда не было во мне…
Лео: – В детстве я надевал мамин поясок с подвязками, вставал перед зеркалом голый и долго смотрел на себя…Когда никого не было дома. Я очень любил этот тайный ритуал. Я тоже мутант, Арни? Я так делал и позже. Но уже поясок был мой.
Брод: – Я бы назвал это свободой. Полной свободой выражения своих чувств и эмоций. Своих желаний. Ты просто всегда был внутренне свободен. Самые несвободные люди – те, кто верят в Бога. Это высшая степень рабства. А ты далек от этого. Я тоже пытался быть свободным. Но у меня не всегда получалось. Все это старомодное родительское воспитание только испортило меня…Не дало мне возможности раскрепоститься до конца. Сестра же просто не смогла выбраться из этих сетей. Из этих рамок. И придумала себе новые рамки.
Лео: – Можно вопрос? (опять закуривает, выпивает, Лео уже сильно выпивший).
Брод: – Много куришь…Задавай.
Лео: – Ерунда…Это уже не имеет значения…
Вопрос…Вопрос…Арни, меня раздирает любопытство…А все-таки – почему сестра с тобой не разговаривает?
Брод: – Ты хочешь услышать ответ?
Лео: – Аж ладони зудят от любопытства (потирает руки)…
Наверняка, история очень пикантная.
Брод: – Лео, это всего лишь эксперименты над собой…В период становления моей личности…
Лео: – Не понял.
Брод: – Да никакой особой истории нет. Все банально и просто. После расставания с тобой, я пытался совершить что-то такое…Нечто, ломающее общественную мораль, религиозные запреты…
Лео: – Переспал с ней?
Брод: – Нет, но как бы… Пытался. Так что все очень просто.
Лео: – Так я и думал…Мне кажется, что тебя просто раздражало, что она такая религиозная, правильная, что она не такая, как ты…Ты просто хотел разрушить ее затхлый мирок и вывести на свежий воздух…Способ, правда, не удачный.
Брод: – Я просил у нее прощение, Лео. Искренне. Поступок, был, несомненно, глупый. Но никакого раздражения у меня не было. Я же объяснил тебе причину. Она меня простила и после почти никогда не разговаривала со мной. Так – два-три слова в случае крайней нужды. Лео…Это было так давно. Есть ли смысл вспоминать об этом?
Лео: – А моя сестра просто «тусовалась» со мной везде, пока не умерла от «красных птичек» в номере гостиницы. Она была вместе со мной на гастролях. Вот это был удар, Арни…Это было так, как будто я провалился на самое дно самой глубокой пещеры. В полную тьму. Я так ее любил. Какого черта она напилась этих долбанных таблеток? Я до сих пор не пойму…Весь этот чертов день не выходит из головы…До сих пор. Буду подыхать, даю руку на отсечение, эта картина будет у меня перед глазами…Бездыханная Мария на ковре. С разбитым носом. Когда падала, ударилась о кровать. Это, Арни, покруче сестры – старой девы, живущей за стеной. Это настоящее горе.
Брод: – Лео, мне кажется, что тебе все-таки стоит показаться специалистам…Всякое бывает. Тебе дать телефон? У меня есть знакомые. Отличные онкологи. Вытащили с того света нескольких с 3-й и 4-й стадией…Но они очень хотели жить. Это немаловажно. А ты ведь хочешь еще пожить, Лео? Ты же любишь жизнь?
Лео: – Пожить…? Еще пожить…Может быть…Я позвоню тебе сам, когда решу – куда мне дальше…В крематорий или в больничку.
Брод: – Медлить нельзя. Давай договоримся, что это будет завтра.
Лео: – Завтра? Арни, самое смешное, что у меня ничего не болит. Когда я выхожу на сцену, у меня такой прилив сил, что я не могу представить, что какая-то зараза сидит во мне и жрёт меня. Правда, после – полное опустошение…
Брод: – Ты употребляешь что-то?
Лео: – Я аккуратно, Арни. Какие-то новые метамфетамины. Но мне врач выписал, Арни, ты не подумай ничего такого…С наркотой я завязал давным-давно.
Брод: – Лео, с каких это пор это стало лекарством? Да еще и новым. Лекарством это было недолго. Таблетки или колешь?
Лео: – Таблетки. Всего по пять милиграмм. Терапевтическая доза.
Брод: – Если эту дозу принимать не три, а десять раз, то какая же эта терапия?
Лео: – Я умеренно. У меня и рецепт есть. Все в порядке.
Брод: – Смотри, Лео…
Лео: – Арни, да куда уже смотреть? У меня вариантов немного.
Брод: – Говорю тебе – хорошая клиника тебе не помешает…
Лео: – Чувствую, что не вернусь я оттуда, если переступлю порог такого заведения…Начнется – анализы, обследования. Врачи. Не выпить, не покурить. Концерты отменять придется…
Брод: – Лео, все в твоих руках.
Лео: – В моих руках чаще всего бывает сигарета или микрофон. А вчера я обругал своего костюмера. Сегодня жалею.
Брод: – За что?
Лео: – Да ни за что. У меня было жабо…Бельгийские кружева. Правда, совсем старое. Ветхое даже. Лет сорок ему. Не меньше. Так он, подлец, выбросил его…А сегодня думаю – я же его не надевал уже лет пять. Да и костюмы у меня теперь другие. Такую истерику устроил, что он бедный даже заплакал. Сегодня мне было стыдно. Немного.
Брод: – Разумный человек отличается от неразумного тем, что способен просить прощения за свои неверные поступки.
Лео: – Куплю ему кольцо. С натуральными сапфирами. Он любит.
Брод усмехается.
Лео: – Думаешь, мне будет жалко денег?
Брод: – Я думаю, что нам пора уже, Лео.
Лео: – Я уже изрядно выпил, ты прав…Да…Но я, пожалуй, поеду в клуб…Благодарю тебя за то, что пришел. Я очень тронут, Арни (пытается поцеловать Брода).
Брод отстраняется:
– Лео, тебе помочь поймать такси?
Лео: – Я тут побуду еще. Если тебе надо – я не держу тебя. Я тебе очень благодарен.
Брод достает деньги из кармана, кладет на стол.
Лео: – Ты с ума сошел…Ты ничего и не съел почти. Не надо. Я тебя пригласил. Я угощаю. Убери деньги.
Брод забирает деньги. Подает руку Лео. Лео пожимает ее.
Брод: – Звони, Лео. Я всегда готов тебе помочь. Спокойной ночи.
Брод уходит из бара.
Лео смотрит ему вслед. Наливает еще. Выпивает. Закуривает. Сидит молча.
Лео: – Потрахать бы тебя, Арни. Напоследок…
Встает из-за стола, кидает на стол деньги. Выбегает на нетвердых ногах.
Картина вторая
Комната девочек
Стелла: – Рассказывай…
Жанна: – О встрече с епископом?
Ула: – Что случилось с Даной?
Жанна: – А что с ней?
Стелла: – Это теперь не Дана.
Жанна: – Почему?
Ула: – Она стала другой. Это ты сделала?
Жанна: – Нет. Она сама. Девочки, через неделю меня начнут колоть какой-то гадостью. Но этого не будет.
Стелла: – Почему?
Жанна: – Потому что меня тут не будет. Вы со мной?
Ула: – Я сирота, Жанна, куда мне бежать?
Стелла: – Я могу вернуться к матери, но дальше-то что? Куда дальше?
Жанна: – Если доверитесь мне, я вас вытащу отсюда, и мы уедем на Север. Там вся сила.
Ула: – Какая сила?
Жанна: – Скоро начнется.
Стелла: – Что начнется?
Жанна: – Увидите. Все начнет меняться.
Стелла: – Что ты все загадками говоришь…? Скажи нормальным языком.
Жанна: – Я не знаю, что рассказать. Жанна говорит, что мне надо ехать туда. Оттуда начнется освобождение.
Стелла: – Вроде как восстание, революция?
Жанна: – Может быть.
Стелла: – А моя мать?
Жанна: – Пока без нее.
Стелла: – А как мы отсюда убежим?
Жанна: – Стелла, Бог все устроит. Даже не думай. Просто скажите мне – да или нет? Вы со мной или тут останетесь?
Ула: – На свободе в любом случае лучше…
Стелла: – Конечно, с тобой. Тут у нас будущего нет.
Ула: – Так что с Даной случилось? После того, как ты провела с ней ночь, она стала меняться на глазах. От тебя она ничего не добилась? Но тогда она должна быть злой как собака…
Стелла: – Ты колдунья, Жанна…
Жанна: – Я не колдунья. Понимаете, Бог коснулся ее. Она не смогла устоять. Она хочет исцелиться.
Стелла: – Раз. И готово? Так что ли? Разве так бывает? Это же не паралич, и не сердечный приступ, чтобы все произошло так быстро. Это же человек. Она такой была всю свою жизнь. Ей, наверняка, уже под тридцать.
Жанна: – Стелла, бывает так. Только очень редко. Ей еще очень далеко до исцеления.
Стелла: – А мы ночью уйдем?
Жанна: – Когда же еще? (улыбается).
Ула: – А когда?
Жанна: – Не позже, чем через шесть дней.
Стелла: – А это может быть сегодня?
Жанна: – Будьте готовы в любое время.
Ула: – А одежда?
Жанна: – Нам принесут нашу одежду.
Стелла: – Принесут? Ангелы что ли?
Жанны: – Человек (улыбается).
Стелла: – Поняла, не совсем еще дура.
Жанна: – Ула, почему у тебя домашняя одежда в шкафу висит?
Стелла: – Вроде как у нас строже режим из-за диагноза. А ей можно, поскольку приезжают дядечки и тётечки, которые хотят взять ее в семью. Чтобы не смущать их нежные души, Ула встречается с ними в домашней одежде.
Жанна: – Не понимаю…А в столовой все в больничной…И часто ты встречаешься?
Стелла: – Ула, за что тебе такие привилегии? А? (улыбается)
Ула: – Да не знаю я….Редко. Приезжают, разговариваем в присутствии врача. Видимо, решают, кто меня сможет и хочет взять. Им же деньги за это платить будут.
Стелла: – Кто?
Ула: – Государство. А так как я сирота, большие деньги.
Стелла: – Ты может, врешь нам всё? А сама работаешь на врачей? Стучишь им?
Ула: – Стелла, мы уже несколько месяцев вместе с тобой живем, за кем я слежу? За тобой? Для чего?
Стелла: – Да кто их знает…Этих докторов…
Жанна: – А когда тебя отдадут в приемную семью?
Ула: – Доктор Лей говорит, что уже скоро.
Жанна: – Ты хочешь? Решай – ты с нами, или тут останешься?
Ула: – А что мы будем делать на севере?
Жанна: – Что Бог на душу положит (улыбается). Вы были там хоть раз?
Стелла: – В детстве. Я же рассказывала.
Жанна: – Так вы на северное море ездили?
Стелла: – Там было очень спокойно.
Жанна: – Жанна говорит, что меня там встретят люди, которым я нужна, которые меня любят. И давно ждут.
Ула: – Ничего себе…Ты такая важная птица?
Жанна: – Ула, я обычная девушка.
Стелла: – Ага…Обычная. Ты будто не с этой планеты…
(смеется).
Жанна: – На Севере люди особенные. Я там жила до 7 лет. Они еще живые. В них еще осталась сила Божья. Свобода Божья.
Стелла: – А как же мы? Без вариантов? Бессильные рабы?
Жанна: – Нет, вы не рабы. В вас еще бьется огонь. Главное – подбросить дров. Я ваш хворост. Я дрова для Ваших сердец.
Стелла: – У меня такое чувство, что ты из средних веков …Я таких людей не знаю. Ни одного. Откуда ты свалилась на нас? (улыбается).
Жанна: – Бог дал мне это испытание. Поэтому я здесь.
Ула: – Иногда мне кажется, что никогда отсюда не выйду. Так и состарюсь тут. Буду сидеть тут спустя много лет. Безумная старушка, сморщенная как тыква. С тупым взглядом. На этой кровати. В этой же одежде. И ничего никогда не произойдет. Таблетки. Четыре стены, коридор, столовая, душ. И так всю жизнь. Без остановки. И не вырваться из этого круга. И в никакую приемную семью меня не отправят…
Стелла: – Да я и сама хотела отсюда рвануть. Рано или поздно начала бы готовить побег. Так что, Ула, не переживай. Я бы тебя с собой взяла. Сто процентов. Мне совсем не улыбается сидеть тут до Второго Пришествия.
Жанна: – Вы знаете, что библиотекарь – сестра главного врача?
Ула: – Которая ту-ту? (крутит у виска)
Жанна: – Она не ту-ту.
Стелла: – Бормочет она что-то все время.
Жанна: – Она поможет нам.
Стелла: – Вот это да…Она из ваших, что ли? Тайный агент?
Жанна: – Стелла, она не агент (смеется). Просто мы с ней сестры по вере.
Стелла: – А как ты узнала?
Жанна: – Просто знаю и все.
Стелла: – Вот бы и мне просто все знать.
Жанна: – Чтобы раз и готово?
Стелла: – Да. Выпила таблетку, и все тебе открылось. Все двери.
Жанна: – Зачем тебе всё знать? От этого только одни проблемы.
Стелла: – Не знаю, зачем. Просто хотелось бы.
Жанна: – Когда мы отсюда выберемся, нам помогут друзья отца. Они нас и перевезут на Север. Ула, у тебя еще есть время – думай. Где тебе будет лучше.
Ула: – Я думаю….
Стелла: – Ты быстрей думай. Соображай. Мы может, сегодня ночью отсюда рванем…Да, Жанна?
Жанна: – Посмотрим. Все может быть. Жанна даст нам знак.
Стелла: – Думаешь?
Жанна: – Даже не сомневаюсь.
Ула: – А если нас поймают?
Жанна: – Нет, нас не поймают.
Ула: – Ты уверена?
Жанна: – Все будет так, как Богу угодно. Мы уйдем отсюда. И никто нас не тронет.
Ула: – Я не верю. Как такое возможно?
Жанна: – Для Бога нет ничего невозможного.
Ула: – А для нас? Мы всего лишь люди. Почему ты думаешь, что никто нам не помешает?
Жанна: – Мне так сказала Жанна. И я ей верю.
Ула молчит.
Стелла: – Опять думаешь?
Ула ложится на кровать.
Стелла: – Ты спать собралась?
Ула: – Нет. Просто до ужина полежу.
Стелла: – Ты чего загрустила? Боишься бежать?
Ула: – Ничего я не боюсь. Отстань.
Жанна: – Не трогай ее, Стелла.
Стелла: – Думай, думай…Может чего-нибудь и придумаешь…
Жанна садиться на свою кровать: – Скучаешь по родным?
Стелла: – Конечно…Я не понимаю, почему нам нельзя встречаться. Хотя бы раз в полгода. Кто придумал все эти правила? И пожаловаться некому. Нет тут ни правды, ни справедливости.
Жанна: – На земле нет справедливости. А у меня не было ни братьев, ни сестер.
Ула начинает плакать.
Жанна: – Ты чего? (подсаживается рядом, гладит Улу по голове).
Стелла: – Переживает…
Ула: – У меня никого нет. Понимаете? Никого. Ни одного родного человека (плачет). Были подруги, но и от них не осталось ни следа…
Жанна: – Мы будем тебе подругами.
Ула: – Ты не можешь.
Жанна: – Почему?
Ула: – Ты другая. Ты не такая, как я. Нас ничего с тобой не связывает.Ничего.
Стелла: – Аргумент…Что же теперь? Зато у тебя есть шанс выбраться отсюда. Без всякого побега. Разве нет?
Ула: – Я не верю. Ходят-ходят. Обещают. Но ничего не меняется. И от меня ничего не зависит. Ничего. Я ничего не могу сделать, чтобы меня уже забрали отсюда. В какую-нибудь семью.
Жанна: – Вот видишь, у тебя все равно есть надежда, что у тебя будет семья. Ведь новые родители могут полюбить тебя, а ты – их.
Ула: – А если они только ради денег? И на меня им наплевать? Какая разница – одиночество тут или там?
Стелла: – Будешь жить в семье, ходить в школу. Найдешь себе подругу. И может быть, парня…А мы тут сидим, как две психопатки. Пока нас в овощей не превратят, мы отсюда не выйдем. Чувствуешь разницу? Твоя анорексия по сравнению с моей бритвой и видениями Жанны – это ерунда.
Ула вытирает слезы.
Жанна: – Я буду молиться о тебе. Хочешь?
Ула: – Не надо.
Стелла: – Тебе хуже не будет. Это не страшно (смеется).
Ула: – Ничего мне от вас не надо.
Стелла: – Значит, надумала. Остаешься?
Ула: – Пока нет…Не решила.
Ула утыкается в подушку и лежит молча, неподвижно.
Жанна и Стелла переглядываются. Молчат какое-то время.
Стелла: – Лучше ей остаться…
Жанна кивает головой.
Стелла: – Ула, слышишь? Мы за тебя решили – мы без тебя бежим. Так легче? И голову ломать не надо. Ула? Слышишь?
Жанна подходит к кровати Улы. Наклоняется над ней. Ула спит.
Жанна (шепотом): – Она спит…Представляешь? Заснула.
Стелла удивленно поднимает брови.
Жанна: – Пойдем в коридор. Не будем ей мешать.
Стелла и Жанна встают и выходят в коридор.
Картина третья
Библиотека. Вечер. Полумрак. Свет от полутемной настольной лампы. Дана и Госпожа Брод.
Госпожа Брод: – Тридцатого мая это случилось. Стражники, которые подбрасывали хворост в костер, плакали. Даже палач, который был наготове, чтобы пытать Жанну, не мог сдержать слез. Они сжигали праведницу Божию. И понимали это. Жанна говорила: "Я не боюсь ничего, кроме предательства". А ее предали. Это страшный грех, Дана. Предательство. И именно его совершили те, кто хотел смерти святой. Ее приговорили к смерти её же братья по вере. «Мы все погибли, потому что сожгли человека доброго и святого» – вот, что они говорили после ее смерти. Все обвинения рассыпались в прах. Но ее все равно осудили. Оставалось единственное обвинение. Самое безобидное. Жанна носила мужскую одежду. Именно за одежду ее и осудили.
Дана: – Как такое возможно?
Госпожа Брод: – Ее мужскую одежду объявили символом греха, знаком неестественной извращенности. И потребовали снова надеть женскую одежду. Но мужская одежда была ее единственной защитой, когда она проводила долгие тюремные ночи во власти солдат-стражников. Если бы у нее не было этой последней защиты, она никак не смогла бы доказать, что стала жертвой насилия, и ее бы обвинили в том, что она не Дева. А она была девственно чистой. И душой, и телом.
Дана: – И что же было дальше?
Госпожа Брод: – Жанна смирилась и согласилась надеть женскую одежду, думая, что ее переведут в одиночную камеру. Ей это обещали. Она оделась по-женски, но ее отправили в тот же карцер с теми же солдатами. Она снова надела мужскую одежду. Епископ сделал вывод, что она не в силах отказаться от заколдованной одежды. А это уже была ересь и колдовство. За это сжигали на костре.
Дана: – Если она была святой, разве могли солдаты тронуть ее?
Госпожа Брод: – Святые себя таковыми не считают. Она хранила свою невинность ради Бога. Даже Господь наш, будучи на земле сказал: «Не искушай Господа Бога твоего»…
Святость человеческая это не магия. И не всемогущество, а покаянное сердце в терпении скорбей. У Жанны было священное предназначение. А те, кто осудили ее на смерть, сошли с ума, Дана.
Дана: – Сошли с ума? Все?
Госпожа Брод: – Потеряли рассудок. Многие из них.
Дана: – Вы считаете, что у каждого есть своя миссия?
Госпожа Брод: – Несомненно. У каждого, кто хочет, чтобы у него была миссия. И вера, чтобы ее вынести. Миссия Жанны закончилась расправой над ней. Не многие готовы к этому.
Дана: – Госпожа Брод, а у вас есть предназначение?
Госпожа Брод: – Конечно…
Дана: – Интересно узнать, какое же?
Госпожа Брод: – Скоро узнаешь. Я надеюсь. И поймешь. А может, и нет. Скоро, уже совсем скоро.
Дана: – А у меня?
Госпожа Брод: – Жанна, которую привезли к нам – не простой человек. Мы ждали ее очень долго. Может быть пятьсот лет. Представляешь? Она надежда, которую даровал нам Господь. Избранница Божия. Мы дошли почти до предела. В такие моменты мы и замечаем промысел Божий, Его вмешательство в дела земные. Ваши пути с Жанной пересеклись. Пойми это. Открой свое сердце.
Дана: – Как?
Госпожа Брод: – Молись. Проси Бога простить твои грехи. Пока не придет к тебе плач, который очистит твое сердце. Будто ты смотрела на мир сквозь грязное стекло, и вдруг, ливень промыл его, и тебе открылся истинный вид.
Дана: – Попробую. Сердце мое давно стало как камень. Расплавить камни очень трудно.
Госпожа Брод: – И сквозь камни пробиваются цветы.
Дана: – Я должна помочь Жанне?
Госпожа Брод: – Жанна нужна людям. Она здесь не для опытов моего брата.
Дана усмехается.
Госпожа Брод: – Ты не должна. У тебя всегда есть выбор. Решай сама.
Дана: – А как молиться?
Госпожа Брод: – Просто. «Господи, помилуй! Господи, прости!». Только от сердца. От души.
Дана: – Понимаю.
Госпожа Брод: – А ты не хочешь уехать отсюда?
Дана: – Что же я буду делать?
Госпожа Брод: – Медсестры везде нужны. Сложное время наступает. Может война начаться. Между сынами Божьими и сынами князя мира сего.
Дана: – Война? Сейчас? Не могу поверить в это. С оружием?
Госпожа Брод: – Время покажет. Над этим сонным покрывалом сегодняшней жизни зреют зерна Божьего гнева. Есть те, кто станут рукою и серпом Господним. Правда, нам суждено, в конце концов, потерпеть поражение. Успех будет недолгим. Это будет лишь напоминание людям, что надо спасать свою душу.
Дана: – От чего спасать?
Госпожа Брод: – От этой греховной жизни. Она словно липкая паутина опутала всех. И вырваться очень трудно. Господь сеял семена, да попали они на разную почву. Сейчас куда ни посмотришь – везде камень и песок. И плевелы. Трудно семени пробиться, трудно дать плоды. И молиться трудно – под ногами словно зыбучие пески. Нет твердого основания. Основание – это храм Божий. Только там можно встать на твердую почву.
Дана: – Выходит, что мы словно мухи в паутине?
Госпожа Брод: – Или корабли без руля и ветрил.
Дана: – Госпожа Брод, я совершала поступки, о которых даже не могу говорить вслух.
Госпожа Брод: – Я не Бог, Дана. И не священник. Ты перед Богом кайся. Передо мной не надо. Твоя совесть – это и есть голос Бога в сердце. Совесть не умирает до конца. Даже если ее убивать всю свою жизнь…
Дана: – Я не чувствую Бога. Кому каяться? Кому рассказать о том, что тяготит? Куда податься?
Госпожа Брод: – Дана, приди в храм, попробуй поговорить со своим сердцем. Мысленно. С той лучшей, которая еще живет в тебе. Внутри тебя и есть Бог. В твоей совести. В твоем сердце. Там, где твое покаяние, там и есть Господь. Ты его все равно услышишь. Он встанет рядом и простит тебе всё. Будет рядом с тобой, незримо. Ты почувствуешь. Ты сможешь. Это не медицина и не колдовство. Тут нет готовых рецептов, ритуалов, снадобий….
Дана: – Я буду пытаться, госпожа Брод.
Госпожа Брод: – А я ведь скоро умру, Даночка. Мне осталось очень немного.
Дана: – Вы так спокойно говорите об этом. Откуда же вы знаете?
Госпожа Брод: – Если доживешь до моего возраста, то, не удивлюсь, если ты тоже будешь знать это. Это чувствуешь. Понимаешь, что уже пора. Что уже скоро. Спокойно? Что-то ты, милая. Спасение наше между страхом и надеждой. Не могу я знать своей участи. Никто этого не знает.
Дана: – Все-таки страшно…(задумчиво)
Госпожа Брод: – Настоящая любовь изгоняет страх. Но разве я смогла полюбить Господа по-настоящему? Даже за всю свою долгую жизнь. Мне кажется, что я слишком слаба…Боюсь, что не достойна быть с Господом.
Дана: – Госпожа Брод, простите за глупый вопрос – умирать страшно?
Госпожа Брод: – Ты словно маленькая девочка, Дана. Я пока еще жива…(улыбается)…Думаю, что страшно. Тем, кто в своем уме и здравом рассудке – страшно. Но ты и сама знаешь, что многим из нас страшнее жить…Для кого-то смерть – избавление.
Дана: – Избавление?….(задумчиво) Да. Избавление и освобождение.
Госпожа Брод: – О чем ты?
Дана: – Вы правы. Решение всех проблем разом…
Госпожа Брод: – Многие умирают, так и не решив своих проблем…
Дана: – А если их невозможно решить?
Госпожа Брод: – Выходит, такая у них судьба….
Дана: – Значит, все предначертано заранее?
Госпожа Брод: – В том-то и дело, что нет. Мы сами творим свою жизнь. Каждый наш поступок, каждое слово, мысль, словно кирпичики, из которых мы строим нашу судьбу…
Дана: – Если, конечно, нас интересует результат…
Госпожа Брод вопросительно смотрит на Дану.
Дана: – Что с нами будет дальше…После смерти.
Госпожа Брод: – Да. Если нас интересует, чем все закончится. И если мы верим, что все будет именно так.
Дана: – Выходит, что каждый получит то, что он ожидает?
Госпожа Брод: – Я не Господь Бог. Я знаю лишь, что какой плод человек вырастил внутри своего сердца, тот и получит.
Дана: – А тот, кто верил, что он умрет, сгниет, и исчез, он это и получит?
Госпожа Брод: – Возможно, что и так, Дана…Что может быть ужаснее, чем полное исчезновение, причем, добровольное. Небытие. Мы созданы ради жизни, радости и счастья, но никто не может забрать у нас свободы выбирать – если человек желает жить вне Бога и прекратить свое бытие, что ж…Это его право. Впрочем, тем, кто не готов к переходу в иной мир, тоже будет непросто. Есть рыбы, которые прожили всю жизнь в мутной воде, и если их выпустить в чистую, он быстро начнут умирать. Таких много…Но у них есть надежда…Милость Божия.
Молчат.
Дана: – Простите, Госпожа Брод, мне пора идти. Работа. Я сегодня дежурю. До свидания.
Госпожа Брод: – Понимаю. Мне тоже пора. Уже совсем поздно. Придется идти пешком. До свидания, Дана.
Дана уходит. Госпожа Брод крестит ее вслед, затем сидит неподвижно за столом. С трудом встает, ищет на вешалке свой старый плащ, надевает его. Выключает свет, закрывает библиотеку и уходит.
Картина четвертая
Кабинет главной сестры. Вечер.
Ула стучится в дверь.
Дана: – Да, войдите.
Ула: – Здравствуйте, сестра (входит в кабинет)
Дана сидит за столом.
Дана: – Ула? Что случилось?
Ула: – А вы не знаете, как найти господина Лея?
Дана: – Он уже давно уехал домой.
Ула: – Понятно. А позвонить ему нельзя?
Дана: – Отсюда такие звонки запрещены. А что случилось? Садись (придвигает стул).
Ула садится. Молчит.
Дана: – Так что случилось, Ула?
Ула: – Жанна говорит, что вас коснулся Бог.
Дана: – Никто меня не коснулся, Ула. Ты зачем пришла?
Ула: – Я хочу Вам кое-что рассказать.
Дана (взволнованно): – Я тебя внимательно слушаю.
Ула: – Жанна и Стелла хотят бежать.
Дана: – Вот как?
Ула: – Да. Это правда. Мы сегодня обсуждали это.
Дана: – А ты отказалась?
Ула: – Я не дала им ответа.
Дана: – И когда же?
Ула: – Они говорили, что возможно сегодня ночью.
Дана: – Сегодня ночью?
Ула: – Да. Но они говорили, что это надо сделать до конца недели. Пока Жанне не начали колоть лекарства.
Дана: – Лекарства…(задумчиво).
Ула: – Прошу вас сообщить об этом главному врачу и доктору Лею.
Дана: – Да-да.
Ула: – Я не правильно поступаю?
Дана: – Нет, что ты…Все верно. Это же серьезное происшествие, если они убегут. Всех накажут. Надо бы охрану предупредить.
Ула: – Завтра утром я хочу рассказать об этом и доктору Лею.
Дана: – Зачем? Я сама всем сообщу.
Ула: – Он просил меня как-то…
Дана: – Просил что? Следить за девочками?
Ула: – Вроде того.
Дана: – Понятно….А почему ты отказалась бежать? Неужели тебе не хочется свободы?
Ула: – Меня все равно заберут в семью. Скоро. И у меня будет свобода.
Дана: – Подожди тут немного. Я сейчас.
Дана выходит в смежную комнату. Там стоит медицинский шкаф. Она открывает его, вскрывает ампулу с лекарством, набирает в одноразовый шприц. Быстро, хладнокровно.
Прячет шприц в карман халата.
Дана: – Ула, а почему ты решила рассказать об этом?
Ула: – Я не понимаю.
Дана: – Разве девочки сделали тебе что-нибудь плохое? Обидели тебя?
Ула: – Нет.
Дана: – Тебе не нравится Жанна?
Ула: – Она странная. И говорит так странно….
Дана: – Зачем же ты предаешь их?
Ула: – Предаю?
Дана: – Конечно…
Ула: – Вы же сказали, что я все правильно сделала.
Дана: – Ты совершаешь подлость, Ула…Ты понимаешь это?
Ула: – Я хотела, как лучше…
Дана: – Ты хотела, чтобы быстрее решили вопрос с твоей свободой?
Ула: – Да. Я не могу уже больше тут сидеть. А бежать вместе с ними я не могу…Если меня поймают, я никогда не выйду отсюда. Никогда.
Дана: – И кто же поможет им бежать?
Ула: – Госпожа Брод. Библиотекарь.
Дана: – Это кто тебе сказал?
Ула: – Жанна сказала.
Дана: – Так и сказала?
Ула: – Да.
Дана: – Она же сестра господина Брода. Главного врача.
Ула: – Я знаю. Но Жанна сказала, что она им поможет.
Дана: – Ты веришь в это?
Ула: – Мне кажется, что Жанна хоть и странная, но она не врет. Видно, что она пойдет до конца. Понимаете?
Дана: – Понимаю, Ула. Ты уж прости меня.
Дана заходит за спину Улы, зажимает ей рот и резко вводит лекарство сзади в ягодицу. Ула даже не пытается вырваться. Дана не убирает руку ото рта, ждет, пока Ула не потеряет сознание. Ула обмякает. Дана подхватывает Улу, тащит и кладет на кушетку. Заходит опять в смежную комнату. Делает три шприца с лекарствами. Кладет их в карман.
Выходит из кабинета, закрывая дверь на ключ.
Картина пятая
Комната девочек. Утро.
Лей вбегает вместе с санитаром в комнату девочек. Дана сидит на кровати.
Лей: – Дана? А где девочки, где Жанна? Их нет нигде. Их ищут. Ты не поверишь…Охранники спят, кто-то сделал им уколы со снотворным. Все камеры отключены. Все записи стерты.
Дана: – Тех, кого вы ищете – здесь нет.
Лей: – А где они?
Дану лихорадит (озноб). Речь нетвердая как у пьяной.
Лей: – Что с тобой?
Дана: – Слишком много веронала… И водки.
Лей: – Это шутка?
Дана: – Это уже не шутка.
Лей смотрит с недоверием: – А почему ты здесь?
Дана: – Прости, Иоганн. Я лишила тебя подопытных кроликов.
Лей: – Ты? Ты помогла им выбраться отсюда?…Зачем?
Дана: – Иногда хочется все изменить. Раз и навсегда. Тебе, наверное, не понять.
Лей (санитару): – Звони господину Броду. Пусть вызывает полицию. Дана…Это невероятно. Зачем тебе это? Как давно это случилось?
Дана: – Они уже далеко, Лей…
Лей: – Как далеко? Ты не знаешь, как работает наша полиция. У них нет никаких шансов ускользнуть.
Дана: – Иоганн, у тебя есть телевизор? Север страны захвачен мятежниками. Крупнейшие города…
Лей: – Ты, похоже, совсем не себе…Какие мятежники, Дана? Что ты пила? Веронал? Я не слышал, чтобы от снотворного были такие галлюцинации. Я сейчас пришлю санитаров, они отведут тебя на промывание желудка.
Лей выбегает из комнаты. Санитар вместе с ним.
Дана ложится на кровать. Ее трясет. Она заворачивается в одеяло.
– Санитаров он пришлет....Наивный…
Скатывается с кровати и падает на пол. Пытается встать, но падает снова:
– Ну, вот и все. Жанна…Жанна…(зовет Жанну в полуобморочном состоянии)…Помолись обо мне.
Закрывает глаза и затихает.
Картина шестая
Кабинет главного врача. Брод и Лей.
Брод: – Ну, вот и все. Иоганн.
Лей: – Что же вы теперь будете делать, господин Профессор?
Брод: – Буду преподавать в университете. Без работы не останусь.
Лей: – А кто на ваше место?
Брод: – Пока не ясно. Как будто кто-то из моих учеников. Это неплохо, Иоганн. Среди них много достойных людей. Ты остаешься на своем месте. А в побеге, виноват, безусловно, я. Кадровые просчеты.
Лей: – Я написал письмо, профессор, руководству Комитета. С разъяснениями ситуации. Написал, что пациентка Жанна Пропп обладала гипнотическими способностями, и что именно эти способности позволили ей бежать.
Брод: – Иоганн, вы в этом уверены?
Лей: – Нет, профессор. Я просто хотел, чтобы комитет пересмотрел свое решение о вашем увольнении.
Брод: – Благодарю Вас, но я думаю, что это не поможет….Мне искренне жаль Дану…Несчастная женщина. И я даже понимаю, почему она попала под влияние Жанны. Такой трагический конец…Разве она заслужила его? Я главный врач, должен был владеть всей информацией. Всей.
Лей: – А почему Ула рассказала именно Дане о побеге? Это же абсурд какой-то. Не мне – ее лечащему врачу. А Дане?
Брод: – Иоганн, все очень просто – вы уже уехали домой. Вероятно, что Ула узнала о побеге уже вечером. И ждать до утра было нельзя. И откуда она могла знать, что Дана решит помочь девочкам бежать? Кстати, у вас была договоренность с Улой, что она будет рассказывать вам о таких вещах? О нарушениях режима и прочем, о подозрительных разговорах?
Лей: – В том-то и дело, что нет…Точнее, я разговаривал с ней об этом полгода назад. Но она никак не отреагировала на это.
Брод: – Что же ее побудило сделать это?
Лей: – Последнее время я обещал ей, что вопрос с ее удочерением вот-вот решится…
Брод: – Это правда?
Лей: – И да. И нет. Некоторым парам Ула нравилась, и они хотели бы ее взять в семью, но Комитет не устраивали анкеты приемных родителей…Такие семьи получают солидные суммы от государства на воспитание. Поэтому биографии должны быть идеальны. Или почти идеальны.
Брод: – Думаете, причина исключительно в этом? В желании получить свободу?
Лей: – Все хотят быть свободными.
Брод: – Как она себя чувствует?
Лей: – Она или молчит, или плачет. Успокоительные и нейролептики пока не дали результата. Она до сих пор в состоянии психоза.
Брод: – Мда…
Лей: – Господин Брод, а что известно о беглянках?
Брод: – Ничего. Беспорядки на севере не подавлены. Мятежники захватили несколько городов. Возможно, что они где-то там…
Лей: – Вы представляете, когда я вбежал в комнату девочек в то утро, Дана сказала мне, что север страны захвачен мятежниками. А ведь восстание началось спустя лишь два дня после побега…Откуда она могла знать? И как легко ей удалось сделать уколы охране.
Брод: – Глубины человеческой психики – это великая тайна, Иоганн. Возможно, интуиция. Не исключено, что Жанна сказала ей об этом. И ее побег явился сигналом к мятежу. Не надо искать мистику там, где ее нет. А вы знаете, что мать Стеллы – инвалид тоже исчезла? Полиция приехала к ее дому спустя два часа после нашего звонка, но там уже никого не было. Я допускаю, что девочки убежали в районе полуночи. И у них было достаточно времени, чтобы скрыться…А охрана – разве это охрана? Дана имела право входить в любые помещения. Три укола и всё.
Лей: – Девочки убежали с матерью-инвалидом?
Брод: – Иоганн, какой же вы наивный. Когда Жанна покинула клинику, ее уже ждали десятки людей, которые помогли ей скрыться. По-крайней мере, я так думаю. А мать Стеллы могли забрать сподвижники Жанны. Вы не представляете, как эти религиозные фанатики искусно маскируются среди нас. Их не так уж и мало, если у них есть силы бороться с нашей властью. Правда, я думаю, что они обречены на поражение. Силы неравны.
Лей: – Вы считаете, что они заблуждаются?
Брод: – Нет никаких сомнений.
Лей: – Интересно, услышим мы о Жанне когда-нибудь еще?
Брод: – Все может быть, Иоганн. Почему нет?
Лей: – Если она среди мятежников и помогает им, вполне вероятно, что ее могут схватить и судить…Ведь так?
Брод: – Иоганн, это было бы любопытно. Я бы даже хотел присутствовать на этом процессе.
Звонит телефон.
Брод берет трубку: – Слушаю.
На другом конце трубке санитар: – К вам посетитель, господин Брод.
Брод: – Что-то срочное?
Санитар: – Человек говорит, что он от Лео. На две минуты.
Брод: – Проводите его, пожалуйста.
Лей вопросительно смотрит на Брода.
Брод: – Лео мой друг. Известный музыкант. Болен. Очень болен. Какое-то у меня нехорошее предчувствие. Не позвонил сам, а прислал кого-то…
Стук в дверь.
Брод: – Войдите.
Входит молодой человек, лет 25-30. Одет ярко, гламурно. В руках – кожаный небольшой портфель под стиль одежды.
Станислав: – Добрый день, господин Брод.
Брод встает, протягивает руку. Станислав пожимает ее немного манерно.
Лей удивлен.
Брод: – С кем имею честь?
Станислав: – Станислав. Можно просто Стасик.
Брод: – Что сЛео?
Станислав: – Лео попросил меня заехать. Заехать и поговорить. Сказал, что нет ничего лучше беседы с глазу на глаз…Новости печальные. Он уже в хосписе. Осталось ему немного. Ухудшение наступило внезапно. Врачи говорят, что от силы пару дней протянет.
Брод: – Какой адрес?
Станислав: – Лео просил вас не приезжать. Он не хочет, чтобы вы видели его в таком состоянии. Понимаете?
Брод: – Хорошо. Если нужна какая-то помощь, я готов.
Станислав: – Не нужно ничего. Будут помпезные похороны. Денег потратим безрассудно много. Похороним по-королевски. Можете даже не думать об этом. У меня же миссия простая. Я привез Вам письмо от Лео. И завещание.
Брод: – Завещание?
Станислав: – Я юрист Лео. Да. Завещание.
Брод: – Я удивлен. Он ведь так и не позвонил после последней нашей встречи…
Станислав вытаскивает из портфеля два конверта. Маленький и большой:
– Вот, господин Брод. Вот моя визитка (подает визитку). Если что-то нужно разъяснить – звоните. В любое время. Маленький конверт – это письмо Лео. Так сказать, напоследок.
Мне пора, до свидания.
Брод: – До свидания, Станислав.
Лей: – До свидания.
Станислав уходит.
Брод вскрывает маленький конверт, начинает читать. На глазах наворачиваются слезы. Лей пытается тихо выйти из комнаты, но Брод жестом просит его остаться. Лей возвращается на место. Большой конверт Брод не вскрывает.
Брод дочитывает письмо, обхватывает голову руками. Но быстро «берет себя в руки», смахивает слезу.
Лей: – Извините, господин профессор…Может быть, я пойду?
Брод: – А я ведь сестру похоронил…
Лей: – Похоронили? Примите мои соболезнования. Разве госпожа Брод болела?
Брод: – Сердечный приступ. И мне даже пришлось присутствовать на отпевании в церкви. Я там тридцать пять лет не был. Завершился цикл, Иоганн…Начинается у меня новая жизнь. Мне так кажется.
Лей: – Мне будет не хватать вас, господин профессор.
Брод: – Будем общаться. Я же никуда не исчезаю.
Неожиданно Брод начинает плакать.
Лей поднимает со стула от неожиданности. Молчит. Не знает, что делать. Брод достает платок из кармана. Вытирает слезы.
Брод: – Простите, Иоганн. Временная слабость. Вы знаете, мой друг хотел исчезнуть после смерти. Думаю, что каждый получит то, к чему он шел. Просто мне жаль, что мы с ним никогда не встретимся больше. И сестру, я, скорее всего, не увижу. Такая вот история.
Лей разводит руками: – У каждого своя история и свой путь к вершине…Ваш друг сумел покорить ее.
Брод: – Разница лишь в том, что вершины у всех разные. А у многих просто нет никаких вершин. Они даже никогда не открывали дверь своего дома и не выходили за порог.
Лей: – Возможно, что и так…
Брод: – Именно так, Иоганн… Завтра я проснусь у себя дома. Совершенно один. Пойму, что за стеной больше не живет моя Мария. Моя сестра, которая не сказала мне за столько лет ни слова. Самое странное, что нам не нужно было говорить…Я знал и чувствовал, что она рядом. Дома, на работе. Она была всегда рядом. Невидимо. Я ощущал это, и мне было спокойно от этого. Теперь мне словно оторвали руки. Я потерял друга, сестру, любимую работу. Печалюсь ли я, спросите вы. Это нелегко, Иоганн. Такие внезапные утраты. Работа – это не страшно. Хотя я столько сил и времени отдал этой клинике…Я ведь был первый. Что ж…Моя миссия завершена. Пора уходить. Придут новые люди. Только я вот думаю: Что же я выстроил? (вопросительно смотрит на Лея)…
Лей молчит.
Брод: – Какой плод я принес? Что вырастил в этих стенах? Вы знаете ответ?
Затемнение сцены.
ЭПИЛОГ
Берег моря. Шум волн. На краю небольшого обрыва сидят две девушки – Жанна и Стелла. Они в монашеских одеждах.
Жанна: – Куда же она пропала?
Стелла (пожимает плечами): – Не знаю. Не могла же она свалиться с обрыва?
Жанна: – Передохнем и спустимся вниз. Вон тропинка. Такой глупой коровы я никогда не видела (улыбается).
Стелла: – Ты знаешь, а я никогда коров не видела. Только в детстве, по телевизору (смеется). А как мы ее назад затащим, если она внизу?
Жанна: – С Божьей помощью. Позовем сестер…
Молчат.
Жанна: – Как ты думаешь, почему Ула нас предала тогда?
Стелла: – Очень уж она хотела на волю. Я не сужу ее. И обиды нет никакой.
Жанна: – А я ведь не знала, что она предаст нас. И Жанна мне не сказала ни слова.
Стелла: – Как думаешь, а где сейчас Дана?
Жанна: – Когда-нибудь узнаем… Знаешь, если власть отвоюет север, все монастыри закроют. Нам придется бежать отсюда. Мне сказал отец Марк.
Стелла: – А куда бежать?
Жанна: – Через море. На острова.
Стелла: – А мама?
Жанна: – Разве мы бросим ее?
Стелла: – С острова бежать некуда. Стало быть, там нам и придет конец?
Жанна: – Он, рано или поздно, все равно придет.
Стелла: – Ты больше не видишь Жанны?
Жанна: – Нет. Она больше ко мне не приходит.
Стелла: – Ты скучаешь? Тебе тяжело без нее?
Жанна: – Я уже смирилась с этим. Конечно, с ней было намного легче. Но Господь всегда рядом со мной.
Стелла: – Отец Марк говорит, что мы обречены на поражение…Зачем тогда все это?
Жанна: – Мы свет мира. Когда зажигают свечу, не ставят ее под стол, а ставят в подсвечник, и светит она во всем в доме. Все должны знать о том, кто мы.
Стелла: – Нас легко оболгать.
Жанна: – Вода мягкая, а камень – твердый. Если вода стекает капля за каплей, она пробивает камень. Так и слово Бога – мягкое, а сердце людей – грубое. Рано или поздно оно войдет в человеческое сердце.
Стелла: – Ложь закрывает людям уши….
Жанна: – Кто сможет, тот услышит.
Стелла: – Мне жалко Улу…Наверное, ей сейчас очень плохо. И никуда ее не заберут. Так она и будет сидеть в своей палате. Всю жизнь. Пока не состарится.
Жанна: – Ошибки, которые невозможно исправить, это и есть настоящие ошибки.
Стелла: – Думаешь, что у нее нет никаких шансов? Никакого выбора?
Жанна: – Выбор есть всегда. У нее еще вся жизнь впереди. Будет возможность – все исправит.
Стелла: – Посмотри. Видишь? (указывает рукой в сторону моря)
Жанна: – Корабли. Похожи на военные.
Стелла: – И шум? Слышишь? Это вертолеты.
Девочки тревожно переглядываются.
Стелла: – Неужели всё?
Жанна: – Что всё?
Стелла: – Нам отрежут путь на острова. Понимаешь?
Жанна смотрит на Стеллу с тревогой.
Внезапно перед ними появляются два человека в штатском и трое в военной форме с оружием в руках, чуть дальше за ними идет еще один военный, к руке которого прикован наручником отец Марк. Они вышли из-за скалы, поэтому девочки их не видели. Все они останавливаются. Девочки встают с земли.
1-й господин в штатском (обращается к Марку): – Кто из них?
Отец Марк молчит. На лице у него следы побоев. Ссадины, кровь.
1-й господин в штатском: – Повторяю свой вопрос. Кто из них?
Военные окружают кольцом девочек, чтоб они не могли убежать.
Отец Марк: – Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла…Молись, Жанна. Не бойся убивающих тело. Душа твоя им не принадлежит.
2-й господин в штатском: – Мы никого убивать не собираемся. Все бредите, отче…
(обращается к 1-му господину) – А какая нам разница, кто из них Жанна? Берем обеих.
1-й господин в штатском: – Разница есть. Одна девушка просто заблудшая овца. А вот Жанна, как нам было сказано, обладает гипнозом, поэтому для нее наручники обязательно. Ну…Сами представьтесь. Кто из вас кто? (обращается к девочкам).
Жанна: – Я та, кого вы ищете. Прошу вас никого не трогать.
2-й господин в штатском: – А мы это сейчас проверим
Достает фотографию из кармана, смотрит сам, показывает второму, показывает Жанне. Улыбается.
1-й господин в штатском: – Вот как все просто. Правда, отец Марк? Мои вопросы были чисто риторические. У нас достаточно информации, как выглядит ваша Жанна. Мы вас разыграли (смеется). Не смешно разве?
2-й господин ловко застегивает на запястьях Жанны наручники: – Хоп…И всё.
Стелла: – Нет, не всё. Бросается на одного из военных, выбивает из рук винтовку, пытается ее схватить. Но двое других заламывают ей руки. Она пытается вырваться.
Стелла: – Палачи…
1-й господин: – Смотрите, костоломы…Аккуратней. Не сломайте ей руки. Все-таки девушка.
Запыхавшись, к толпе подходит доктор Лей.
2-й господин: – Что-то же вы отстаете, доктор?
Лей: – Простите, с непривычки.
Он открывает медицинский саквояж, там уже лежит готовый шприц с лекарством.
1-й господин: – Всего один укольчик. И наступит полное спокойствие. Правда, доктор?
Лей: – Здравствуй, Жанна. Здравствуй, Стелла. Забыли меня уже?
Жанна: – Стелла, ничего не бойся. Господь сказал, любить врагов наших…Молиться за обижающих нас…Молись и ничего не бойся.
Лей: – Я смотрю, ситуация только усугубилась…Что же вы не здороваетесь, девушки? (поворачивается к Стелле).
Ведь я ничего плохого вам не сделал.
Стелла: – Меньше всего на свете я мечтала встретить тут именно вас.
Лей: – Историческая встреча. Просто невероятная. Правда? Но теперь все опять возвращается туда, откуда началось. Мы свою ошибку исправим. Стелла, это не больно. Это успокоительное.
Вытаскивает шприц и колет через одежду в ногу девушке.
Лей: – Одна минута и все. Пойдет, куда прикажут. Подавляет волю.
2-й господин: – А Жанне?
Лей: – Она особая.
1-й господин: – Кто это придумал?
Он подает военному, который держит отца Марка, знак – уводи. Кивает второму и третьему, чтобы уводили Стеллу. Стелла впадает в ступор. Действует лекарство. Ноги и руки едва слушаются. Военные берут ее под руки и тащат прочь. Уводят отца Марка.
2-й господин: – Ведите в вертолет. Только нас дождитесь.
Лей: – Господин майор. Это никто не придумал. Это правда. Редкий случай шизофрении. Жанна, если бы ты знала, как мы ждали этого дня.
Жанна: – Вы ждете чуда, господа? Что Господь пошлет тысячи ангелов, чтобы освободить меня?
1-й господин: – Мы не безумцы, чтобы ждать такое…Однако, любопытно…(улыбается). Любопытно, как ты сможешь ускользнуть? И сможешь ли? Еще раз…
2-й господин: – Господа, пойдемте. Время не ждет. Вся эта лирика тут не уместна. Наше дело – выполнять приказ. Давайте быстрей.
2-й господин берет Жанну за руку, пристегивает её к своей руке. Уводит. Лей и 1-й господин идут за ними.
Подходят к вертолету, где уже сидят те, кто ушел прежде. Грузятся в вертолет. Он взлетает, но почти сразу теряет управление и врезается в скалу.
Конец
Август, 15, 2010 г.
Последний ковчег
(драма-антиутопия)
Действующие лица:
Иван Раков, около 50 лет, преподаватель университета, полковник в отставке
Его жена – Мария Ракова, 40-45 лет
Дочери Марии и Ивана: Злата, 18 лет, и Милинка, 16 лет.
Монахи:
Отец Григорий
Отец Петр
Отец Досифей
Отец Димитрий
Отец Бранко
всем по 50-60 лет.
Рой Измит – майор охранки, около 50, бывший сослуживец Ивана.
Полковник Осветник, примерно 50 лет.
Полковник Вук, примерно 40 лет.
Слава, примерно 30 лет (офицер спецслужб)
Генерал Анте Павел, около 45-50 лет, глава оккупационных войск.
Журналисты
Охрана генерала Павла
Полковник Аббас – личный помощник генерала Павла, 40 лет.
Рамзан Шардали – командир карательного отряда, комендант города Ясевац, 40 лет.
Лейтенант – помощник Шардали, 20-25 лет.
Курбан, доктор, около 30 лет.
Наум Ванштейн – около 35 лет, советник Израильского посольства.
Наёмные убийцы
« …И он сказал мне: это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца. За это они пребывают ныне перед престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его, и Сидящий на престоле будет обитать в них» (Откровение Иоанна Богослова, Гл.7, 14-15)
Действие первое
Картина первая
Темная круглая комната в охотничьем домике. В центре комнаты – очаг, там едва тлеет огонь, у стен сидят люди, но видны лишь очертания фигур. Они молчат. Слышится стук в дверь. Никто не реагирует. Дверь погружена во тьму, поэтому не видно, кто входит в комнату. Слышится тихий скрип. В комнату входит человек. Огонь настолько слабый, что невозможно разглядеть, кто это. Кажется, что это высокий, крепкого телосложения человек. Он молча садится на корточки, протягивает руки к огню.
Иван: – Разрешите?
1-й Голос из темноты (отец Димитрий): – Мир тебе.
Иван: – Скоро погаснет.
1-й Голос: – Дрова кончились.
2-й голос (отец Досифей): – Как зовут тебя, странник?
Иван: – Иван.
1-й голос: – Заблудился?
Иван: – Не знаю. Я ищу отца Бранко.
1-й голос: – А зачем тебе отец Бранко?
Иван: – Несу ему весточку снизу.
2-й голос: – Так ты снизу пришел? Ночью? А волки?
Иван: – Бог миловал.
1-й голос: – В этом году их много. И мертвых много.
Иван: – Так вы не знаете, как найти отца Бранко?
2-й голос: – Иван, как мы можем доверять тебе? Если мы даже не знаем, кто ты и откуда?
Иван: – Я бежал из Ясеваца.
1-й голос: – Сколько дней добирался сюда?
Иван: – Неделю.
2-й голос: – Реки красные от крови. Плывут головы детей по воде, у солдат на поясах висят языки убитых. Головы и тела наших братьев и сестер на улицах городов. Плача не слышно, потому что некому плакать. Упокой Господи, души усопших рабов твоих…
Иван: – Откуда вы знаете? Вы были там? Тех, кто остался жив, заставляют принять чуждую веру.
1-й голос: – Бог с нами. Вот и знаем.
2-й голос: – Тут нет связи. Телефонов нет.
3-й голос (отец Петр): – Иван, у нас тут свои телефоны. Ад дышит в мир.
Иван: – Вы поможете мне?
1-й голос: – Иван, повсюду шпионы наших врагов…На тебе не написано, кто ты.
Иван: – Разрешите, мне остаться до утра?
2-й голос: – Что у тебя в сумке?
Иван: – Вещи. Я не шпион. И телефона у меня нет.
2-й голос: – Оружие есть?
Иван: – Два ножа.
2-й голос: – Умеешь обращаться.
Иван: – Умею.
1-й голос: – Ты военный?
Иван: – Я служил. Давно. Десять лет назад. Последнее время я преподавал в университете. Когда началась война, я вывез семью из страны, и вернулся. Сейчас меня ищут.
2-й голос: – За что тебя разыскивают?
Иван: – Я помог укрыться нескольким священникам. Они за границей.
1-й голос: – Назовешь их имена?
Иван (пауза) : – Архимандрит Мирослав, настоятель собора святого Саввы. Довольно этого имени.
3-й голос: – Спаси тебя Господь…
Иван: – Вы поможете мне?
3-й голос: – Лучшие сыны томятся в судах, а дом наш разорен, предатели и холуи восседают на троне…
Иван: – Кто вы? (достает зажигалку, пытается зажечь, получается, но огонь очень слабый, ничего не видно).
3-й голос: – Мы монахи.
Иван: – Монахи? Значит, я верно шел. Где-то тут монастырь святого Креста.
3-й голос: – Иван, монастырь святого Креста разрушен в боях. Ты поднялся довольно высоко в горы. Ты прошел мимо. Там сейчас нет никого. Церковную утварь и иконы удалось вывести, сейчас они в другом месте. Это охотничий домик. Мы лишь решили переждать здесь непогоду. Вчера нас застал тут сильный ливень. Тут было немного дров. Мы согрелись и высушили одежду.
Иван: – Куда же вы идете?
1-й голос: – Туда же, куда идешь и ты.
Иван: – К отцу Бранко?
1-й голос: – Можно сказать, и так.
Иван: – Тут безопасно?
3-й голос: – Пока безопасно. Враги объединили силы. Застали нас врасплох. И среди нас множество предателей. Поэтому все так…Впрочем…Нам ведь суждено потерпеть поражение. И погибнуть. Народ сам помог врагам. Не хочешь любить свою веру, будешь делать вид, что любишь чужую. Под страхом смерти. Или умрешь. Другого не дано.
Иван: – Отец Бранко был моим духовником.
3-й голос: – Вот как….Почему был?
Иван: – Так получилось, что не было возможности общаться последние несколько лет.
3-й голос: – Я отец Петр. Схиархимандрит.
Иван: – Благословите отче (склоняет голову).
Отец Петр совершает крестное знамение: – Бог благословит.
Отец Петр: – Со мной отец Димитрий и отец Досифей.
Иван: – Я не знаю этих мест. Вы знаете дорогу? Куда дальше?
Отец Петр: – Знаем. Не волнуйся.
Иван: – Огонь сейчас погаснет.
Отец Димитрий: – Скоро рассвет. Уже свет пробивается сквозь окно.
Начинает светать, сквозь узкое окно пробивается свет, фигуры и лица становятся заметнее.
Иван: – Дождь давно кончился. Когда мы двинемся в путь?
Отец Петр: – Тебе стоит поспасть. Путь трудный и не близкий.
Иван: – Я спал днем, а шел ночью. Так было проще.
Отец Петр: – Поешь и отдохни. Вот хлеб. И яблоки (протягивает из темноты).
Иван берет еду.
Отец Димитрий: – Покушай.
Иван ест хлеб. Яблоко кладет в сумку.
Отец Петр: – Справа от тебя, в углу – матрас и одеяло. Поспи, Иван.
Иван на ощупь находит матрас, ложится.
Отец Петр: – Домик прогрелся. Тебе будет не холодно.
Иван: – Спаси Бог, отче.
Отец Петр: – Отцы, светает…Помолимся.
Достает из кармана небольшую книгу.
Отец Петр: – Услышит тя Господь в день печали, защитит тя имя Бога Иаковля. Послет ти помощь от святаго, и от Сиона заступит тя. Помянет всяку жертву твою, и всесожжение твое тучно буди…Дасть ти господь по сердцу твоему, и весь совет твой исполнит.
Комната опять погружается во тьму. Голос монаха затихает.
Продолжение первой картины
Горный монастырь высоко в горах. Затерянный и пустынный.
Келья отца Григория. В нее входят отцы Димитрий, Петр и Досифей. С ними Иван. Икона, лампада. Кровать и лавка. Больше нет никакой мебели.
Отец Григорий: – Мир Вам, братья. Как зовут вас?
Кланяется и целует всем руки, после – все приветствуют друг друга троекратным целованием.
Отец Петр: – Я отец Петр. Со мной отец Досифей и Димитрий. И наш спутник – Иван.
Отец Григорий: – Садитесь на кровать и лавку (сам стоит). Я отец Григорий.
Садятся. Молчат.
Отец Григорий: – Как там? В миру?
Отец Петр: – Сатана беснуется. Люди гибнут.
Отец Григорий: – Адам согрешил, скрылся, бежал от Бога, и начались беды. Так и люди. Я молюсь, чтобы Господь помиловал мир. И пощадил его.
Отец Петр: – Отче, нам выпал особый жребий.
Отец Григорий: – Быть мучениками?
Отец Петр кивает головой.
Отец Григорий: – Чужая вера пришла на нашу землю?
Отец Досифей: – Если бы вы знали, отче…Страшно рассказывать.
Отец Григорий: – Я знаю…Куда вы следуете, братья?
Отец Петр: – К отцу Бранко.
Отец Григорий: – Разве отец Бранко жив?
Иван: – Отче, а что с ним?
Отец Григорий: – Не знаю…Я никогда не видел отца Бранко, но знаю его. Духовно знаю. Ничего не слышал о нем давно.
Иван: – Отче, а как нам быть? Земля наша вопиет об отмщении. Враги убивают людей тысячами. Мстить?
Отец Григорий: – Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь.
Иван: – Как же так?
Отец Григорий: – Освобождать свою землю от врагов благое дело. Суд – дело Божие. Если умрем с ненавистью в сердце, разве сможем оправдаться? Будь благоразумным разбойником. Ты офицер? Иван?
Иван: – Да, я был офицером. И остался им.
Отец Григорий: – Господь благословляет тебя умереть за веру наших предков. Сможешь ли ты понести это?
Иван: – Не знаю…Я постараюсь, отче.
Отец Григорий: – В мире будете терпеть скорбь, но мужайтесь, ибо Я победил мир. Сказал Господь. Претерпевший до конца спасется.
Отец Петр: – Отче, укажите нам дорогу… Мы думали, что отец Бранко здесь.
Отец Григорий: – Я тут один уже полгода. Несколько молодых иноков спустились вниз, не в силах выносить здешнюю жизнь. Я не удерживал их. Они ушли в монастырь Святого Креста.
Отец Петр: – Разрушен этот монастырь. В боях. Насельники ушли – кто с армией, кто скрылся в горах. Кто погиб. Упокой Господи их души.
Все крестятся.
Отец Петр: – Вы не знаете об этом, батюшка?
Отец Григорий: – Нет, отче. Не знаю. Вы первые, кто забрел сюда за последние полгода.
Отец Петр: – А тут есть дорога к другим монастырям?
Отец Григорий: – Еще выше есть пещеры. Там подвизалось несколько монахов. Может быть, отец Бранко среди них? Есть козьи тропы, с Божьей помощью доберетесь. Тут враги не ходят. Не бойтесь. А Ивану…Придется вернуться.
Иван: – Вернуться?
Отец Григорий: – Ты нужен Господу внизу.
Иван: – Зачем же я поднимался сюда?
Отец Григорий: – Ты искал ответ на вопрос – что делать дальше? Как быть? Разве нет?
Иван: – Да, отче.
Отец Григорий: – Иван, за вами идут враги, как они узнали дорогу – не могу сказать. Возможно, ведут с собой Иуду….
Надо задержать их. Не должны они добраться сюда. Господь верит, что тебе это по силам. Но…Никто не может решить это за тебя. Ты сам должен сделать свой выбор.
Иван: – Понимаю, отче.
Отец Григорий: – Простите, братья, у меня из еды только рис и кукуруза. Остались яблоки и сливы от осеннего урожая. Помидоры есть. Я проведу вас на кухню чуть позже, вы сможете что-нибудь приготовить себе.
Отец Петр: – Не беспокойтесь, отче. Мы вас не обременим. Передохнем немного и двинемся в путь.
Отец Григорий: – Что вы, вы ангелы Божии, благодарю Бога, что вы посетили меня, скрасили мое одинокое существование. Если желаете – могу предложить вам вино. Для укрепления сил. Хлеб я пеку очень редко, исключительно для совершения службы…Хлеба сейчас нет. Вино хорошее. Наше, монастырское. Старое вино.
Отец Петр смотрит на своих товарищей вопросительно.
Отец Григорий: – Сегодня суббота. Я вспоминаю всех умерших. И день не постный. По глотку вина можно.
Отец Григорий уходит, возвращается с 4-мя маленькими стаканчиками и запыленной бутылкой вина. Она уже открыта. Подает стаканчики, разливает вино.
Отец Петр: – А вы, отче?
Отец Григорий улыбается: – Потом…
Отец Петр: – За вашу доброту, отец Григорий.
Отец Григорий: – Спаси Вас Господь…Будем просит Господа о том, чтобы Он сжалился над нами. Чтобы не было испытаний сверх наших сил.
Выпивают.
Отец Петр подает свой стакан отцу Григорию: – Отче?
Отец Григорий наливает чуть-чуть, едва пригубил вино.
Отец Григорий: – Братья! Помните, что сказал наш патриарх перед смертью. Невозможно превратить землю в Рай, но надо помешать ей превратиться в Ад.
Пойдемте, отец Петр, я провожу вас на кухню. Что-нибудь приготовим.
Отец Петр жестом показывает Ивану остаться, Досифей и Димитрий следуют вслед за отцом Петром.
Иван остается в келье. Он сидит неподвижно на кровати. Поднимает с пола бутылку вина, наливает полный стакан. Выпивает залпом. Смотрит на икону. Трет голову руками. Неожиданно лампада гаснет. Иван сидит какое-то время в темноте, потом встает и на ощупь выходит из кельи.
Картина вторая
Небольшая комната (конспиративная квартира). Стол, ноутбук на столе, какая-то еда, коробки на полу, мусорная корзина, диван, следы некоторого запустения: пластиковые тарелки и стаканчики на полу, остатки еды, чемоданы. В комнате трое. Один из них сидит за ноутбуком – самый молодой из троицы, лет 30-и. Он смуглый. Другой сидит на диване – мужчина лет сорока. Третий около пятидесяти. Стоит рядом со столом. Все трое в обычной одежде: джинсы, кроссовки, рубашки. У тех, кто постарше: плечевая и поясная оперативные кобуры с пистолетами.
Полковник Осветник: – Слава (обращается к молодому)…Тебя никто не знает, и это наш козырь. Завтра генерал Павел проводит пресс-конференцию для зарубежных журналистов. Это будет полузакрытая встреча. Допуск получат журналисты, среди которых будешь и ты. Твоя аккредитация готова. Паспорт тоже настоящий. С языком у тебя все в полном порядке. К тебе никаких вопросов. Задача простая.
Слава: – Понятно…А как я пронесу оружие?
Полковник Вук : – Оружие будет весьма необычное. Будь осторожен.
Слава: – Необычное?
Полковник Вук: – Да. Чуть позже объясню. Тебе следует поселиться в гостинице Король, у тебя будет ДВА обратных билета на рейс в США на два разных имени, с вылетом через шесть часов после встречи. По легенде ты уже прилетел в страну сегодня утром. На встречу ты пойдешь с паспортом журналиста, и билет будет на его имя. Все официально – ты прошел регистрацию на рейс в Баку, прилетел сюда, прошел таможню.
Слава: – Встреча завтра в девять утра? В резиденции генерала?
Вук: – Совершенно верно. Как ты понимаешь, операцию готовили спонтанно. Многих наших арестовали. Кое-кто ушел за границу. Но пока систему они не разрушили. Хотя есть проблемы.
Осветник: – Слава, на тебя вся надежда сейчас. Слушай внимательно. Павел любит обниматься с журналистами, которые говорят ему какие-то приятные вещи.
Слава усмехается.
Осветник: – Ты зря смеешься. Это наш шанс. Любит, когда восхищаются им. Он настолько тщеславен, что никогда не отказывает себе в удовольствии проявить свою благодарность льстецам. Если не получится, то попробуй разговорить его, чтобы он был максимально близко к тебе. Наговори ему глупостей о том, какой он великий, как он хорош, перестраивая страну. Тут (показывает на чемодан) – одежда. Костюм и рубашка под запонки. Но запонки будут булавочные. Дорогие. С сапфировыми головками (достает из кармана пакетики, каждая запонка в отдельном пакете). Сечешь? Но яд находится в защелке, то есть пока ты запонки не закрепишь на манжетах рубашки, яд на кончик иглы не попадет, иглы будут немного выступать – это опасно и для тебя. Иглы острые.
Слава: – Отравленные иглы?
Осветник: – Да. Яд действует не сразу. Никаких следов в организме обнаружено не будет. Смерть от сердечного приступа.
Вук: – Если не получится уйти через аэропорт. Всякое может быть, ты как понимаешь. То, уходи по старому каналу. В Эйлат. Понял?
Слава: – Да.
Вук: – В Штатах ты уже сам знаешь, что и куда.
Слава: – То есть я должен случайно его уколоть?
Осветник: – Да. Главное, чтобы яд попал на кожу. В идеале – попал в кровь. И смотри – сам не зацепись. Но у тебя будет антидот. Вот (протягивает пакетик с таблетками). Выпьешь в случае чего две таблетки сразу, и еще две через час. Если выпьешь просто так – ситуация может выйти из-под контроля. Головокружение, галлюцинации, потеря ориентации. Будь внимателен и аккуратен. После укола антидот нужно принять не позднее 15 минут. Когда закончится прием у генерала, тебе нужно будет сменить одежду и внешность. В гостиницу не возвращайся. Приедешь сюда, но длинным маршрутом. Тут переоденешься, в тайнике возьмешь второй паспорт и второй билет на самолет. На всякий случай в тайнике оставим еще комплект одежды и грима. Вот, поизучай, как тебя зовут по второй легенде, и отдай мне (подает документы). Следи, чтобы не было хвоста. Пока все. Под каким именем улетать и по какому билету – решим после операции.
Вук: – Вот, все официальные документы, деньги и билет (подает пакет).
Осветник: – Сейчас переоденешься в туалете метро. У метро возьми такси и сразу в гостиницу. Вот тебе новая сим-карта и телефон. Я сам тебе позвоню. Сам на связь не выходи.
Слава: – Понял.
Вук: – С собой возьми диктофон. Да что я тебя учу…Ты ведь уже работал журналистом (усмехается).
Слава: – Как-то все легко получается.
Вук: – Скажешь так, когда самолет сядет в Нью-Йорке.
Осветник: – Слава, смотри, будет аккуратен. Эту квартиру могут накрыть. После встречи за тобой могут пустить наружку. Хотя я сомневаюсь. Пока эти ребята только в начале пути и проколов их службы безопасности будет много. Но мы должны предусмотреть все. Подстраховаться. Если поймешь, что квартира засветилась, переоденься в любом удобном месте. Запонки после встречи просто выброси. Чтобы концы в воду. Сразу выброси, чтобы, не дай Бог, не уколоться самому. Тебя будут страховать два наших человека. Ты их не знаешь.
Слава: – А как быстро действует яд? Когда у Павла случится сердечный приступ?
Вук: – В течение суток. Не бойся. Он почувствует себя плохо только за час до смерти. Времени уйти будет навалом.
Слава: – Вы остаетесь в столице?
Осветник: – Думаем, что так. Еще многое надо сделать. Ты чего грустишь?
Слава: – Я не грущу. Обдумываю.
Вук: – Слава, мы сражаемся за родину, пойми. Ты не должен сомневаться. Никаких сомнений. Да, сказано « Не убий». Но это не месть. Это наш долг перед Богом и родиной. Генерал Павел уничтожитель нашей страны, народа, веры. Нам надо попытаться остановить этот маховик, который он запустил.
Осветник: – Проси у Бога помощи. А мы сделаем все, что в наших силах. У меня такое чувство, что операция будет крайне непростая.
Слава: – Таблетки. Антидот. Где мне их оставить? Взять с собой? Но там, наверняка, проверят содержимое карманов…
Вук: – Таблетки? Думаешь, что они могут вызвать подозрение?
Осветник: – Без таблеток, Слава, ты рискуешь вдвойне. Ну, скажешь, что от головной боли. Если спросят. Заставят оставить у охраны – оставишь.
Слава: – Подозрение может вызвать что угодно. А если Павел не захочет жать руку, обниматься? Такой вариант вполне вероятен.
Вук: – Все равно действуешь по плану. Но будь гибче, все может пойти наперекосяк. Если я сегодня не свяжусь с тобой по телефону, значит ситуация вышла из-под контроля.
Осветник: – Не паникуй. Лети в Штаты. Не хотел бы я, чтобы ты воспользовался запасным каналом. Там сейчас все непросто.
Слава: – Когда мне можно будет позвонить вам?
Осветник: – Когда доберешься до безопасного места. А так – мы сами тебе звоним. Ты на связь сам не выходишь.
Вук: – Знаешь, Павел, не дурак, но если ты заявишь ему прямо в лоб о том, каких успехов достигла его власть, он клюнет…
Почему-то я в это верю.
Слава: – Попробую.
Осветник: – Не надо мудрствовать. Придумай вопросы попроще. И речь небольшую, но ёмкую. Главное не выполнить задание любой ценой, а выполнить и сохранить свою жизнь. Прыгать на него с запонками, как тореадор, не нужно (смеется).
Слава: – Понял (смеется).
Вук: – Не получится: будем другой вариант рассматривать. Правда, тут все так удачно сложилось. И эта пресс-конференция, и документы удалось быстро сделать. И билеты. Словом, пока все идет нормально.
Слава: – А если на смену Павлу придет еще более жестокий человек?
Вук: – Уничтожим и его.
Осветник: – Переговоры невозможны. Лазич в тюрьме за военные преступления, которых не совершал. Хотя он законная власть. Некоторые члены правительства в местных тюрьмах. Кто-то сотрудничает с временным правительством. Кто-то бежал за границу. Кто сейчас возглавляет армию, даже мы не знаем. И что осталось от армии – не ясно.
Вук: – Слава, в Богочанах американские морпехи. Захват страны поддержан на самом высоком уровне. Американцы уберут Павла, когда он им надоест, поставят удобного. Демократа. Только это будет тогда, когда большая часть русинов примет чуждую веру. Или умрет. А большинство будут составлять джибрилы. Русины станут национальным меньшинством. Получат автономию под дулами автоматов. И под контролем армии и американских советников. И никуда не дернутся.
Пауза.
Слава: – Я даже не знаю, где мои родители сейчас.
Осветник: – Мои, слава Богу, не дожили. Царство небесное (крестится).
Вук: – Мои в деревне. Живы. А твои где жили?
Слава: – Вот в Богочанах и жили…Надеюсь, что и живут.
Осветник: – Богочаны не пострадали. Не волнуйся. Как только будет возможность вернуться с новыми документами, возвращайся. Попробуем туда попасть. Я обещаю.
Вук: – Мариан, а ты в розыске, не забывай (улыбается). Документы у тебя в порядке, а на дорожных постах твое фото есть у всех офицеров.
Осветник: – Значит, будем другими путями добираться.
Слава: – Я просто вспомнил.
Осветник: – О родителях надо всегда помнить.
Слава: – Ну, что мне пора?
Вук: – Пора, Слава (обнимает его)
Осветник тоже обнимает Славу: – Удачи тебе. И храни тебе Господь.
Вук: – Родина с тобой, Слава. Помни. Если все получится, народ будет тебе благодарен.
Слава: – До встречи.
Осветник: – Дай Бог (смеется).
Вук: – Это правильно. Увидимся, Слава.
Слава выходит из квартиры.
Вук выглядывает за дверь в коридор, проверяя, все ли в порядке, закрывает и запирает дверь.
Осветник: – Боян, как действуем? До момента отъезда Славы из резиденции Павла, мы находимся здесь, как и планировали? Потом уходим отсюда, страхуем его приезд сюда, на входе в дом. До района его подстрахуют наши ребята.
Вук: – Мариан, а что должно изменится?
Осветник: – Если они пустят наружку, наши ребята должны будут её отсечь по пути сюда.
Вук: – Если не отсекут?
Осветник: – Звоним Славе. Предупреждаем. Пусть попытается попетлять по городу на такси. Чтобы оторваться и переодеться через тайник. И взять второй паспорт и билет… А если они его возьмут в аэропорту?
Вук: – На каком основании? Он иностранный гражданин. Зачем им с союзниками портить отношения? В Зеркале главный редактор работает на нас. Ты же знаешь. Он прикроет. Выявить, что Слава не настоящий журналист будет сложно. По вторым документам – он гражданин США.
Осветник: – Ну, повод могут найти. А зачем ему переодеваться? Улетал бы, как журналист. Этот вариант мне кажется гораздо лучше. Тем более по журналистской теме почти все прикрыто. Как думаешь?
Вук: – Ничего мы толком, не продумали, Мариан (трет виски). Операция по сути уже началась, а мы тут перебираем, что и как…Когда такое было?
Осветник: – Наверное, если бы не война, времени было бы в разы больше и людей бы у нас было столько, сколько нужно. Внешность нужно изменить и переодеться. Почему журналист улетает не домой, а в США? И сразу после пресс-конференции? Наверное, это подозрительно… Не думаешь? Поэтому лучше улетать по второму паспорту и под другой внешностью. Или надо было в Баку брать второй билет. Тогда было бы намного удобнее.
Вук: – Проблема, Мариан. В Баку один рейс в неделю. И он уже улетел сегодня утром. Если операция пройдет успешно, завтра все будут искать Славу. Все силы бросят на это. По-хорошему, и нам надо будет уходить из города именно завтра к вечеру.
Осветник: – Ну, не знаю. Взяли бы билет в Амман, Эр-Рияд.
Вук: – А какая разница? В Штатах нам проще обеспечить его безопасность и его возвращение назад. Если они его заподозрят, то ты прав – ему лучше по паспорту американца улетать. Главное, чтобы не было никаких накладок. Всё. Я пошел.
Осветник: – Да, Боян. Дожились. У себя дома, как нелегалы работаем. И если честно, план наш безумный. Халтура. У меня еще не было ни разу такой операции. «На дурачка».
Вук: – Безумству храбрых поем мы песню (смеется). К этому все и шло, Мариан. Проверь спутниковые телефоны.
Осветник: – Ты в тайник?
Вук кивает. Выходит из комнаты.
Осветник запирает дверь. Слышится звук низко летящих над городом сверхзвуковых истребителей.
Осветник подходит к столу. Садится на стул, закуривает: – По-моему, нам конец (задумчиво).
Картина третья
Комната тюремного следователя.
Вводят Ивана. Он избит. Руки в наручниках.
За столом сидит человек в военной форме. Ивана усаживают на стул.
Рой жестом приглашает охрану удалиться.
Иван (пристально смотрит на Роя): – Рой?
Рой: – Неожиданно, верно?
Иван: – Ты?…Ты предатель? Интересно…
Рой: – Интересно, говоришь…А разве, предать безбожную власть, это грех?
Иван: – Ты же был мне как брат…Как ты мог?
Рой: – Я сделал свой выбор. Советую тебе тоже сделать. Правильный выбор.
Иван: – Предать одну безбожную власть ради другой?
Рой: – С нами Бог. Мы его орудия, его слуги, его рабы. Он приказал нам очистить эту землю от заблудших, и привлечь новых овец в его стадо. Любой ценой.
Иван: – Твои хозяева убивают твоих сестер и братьев…
Рой: – Мои сестры и братья со мной. Моя семья приняла новую веру. Они поверили в истинность того, у кого настоящая сила.
Иван: – Вы рабы зла. Добро не может разрушать…
Рой: – Ради высшей цели. Ради нашего Бога, мы готовы на все. Весь мир будет лежать у наших ног, и никто и ничто нас не остановит. Мы давим слабых и ленивых, как клопов.
У нас нет священников-ростовщиков. Нет предателей. Нет болтунов. Мы связаны одной цепью. Подумай, почему вы предаете свою веру? Значит, она ложна, если так легко отказаться от нее…
Иван: – Я ничего не предаю.
Рой: – Хочешь поиграть в святого мученика? Поиграй…Но я тебе, как друг, советую – сохрани свою жизнь сейчас, и ты увидишь царство нашего Бога, которое мы построим…
Тут. На Земле.
Иван: – Одни уже построили. Вавилонскую башню.
Рой: – Не сравнивай безумных глупцов и нас – носителей истинной веры. Нам не нужны никакие посредники. Бог управляет нами, как ему заблагорассудится. Он каждое мгновение творит мир заново. Он творец не только мира, но и каждого действия всех живых существ…
Иван: – Неужели ты так глуп? Повелителю мух я должен поклониться?
Рой: – Вы все самовлюбленные снобы. В вас нет покорности. Поэтому лучшее лекарство для вас – это наши серпы, которыми мы отрезаем ваши головы. Наш Бог может простить нам все, если будет Ему угодно, даже без покаяния…Вы же обречены. Грешить и каяться. Истинная любовь – это повиновение Возлюбленному.
Иван: – Когда меня казнят?
Рой: – Казнят? Твое дело будет рассматривать особый суд.
Иван: – Удивительно…За что такая честь?
Рой: – Я буду задавать тебе вопросы. Твое дело может решиться очень просто – откажись от своей веры и прими нашу. И всё.
Иван: – Что мне с того, если я тело спасу, а душу потеряю?
Рой: – Выбор за тобой. Я хотел как лучше, когда попросил начальство быть твоим следователем. С нами ты спасешь и тело, и душу. Это будет прекрасно. Я смогу снова обнять тебя, как брата.
Иван: – И что дальше? Что я буду делать? Как жить?
Рой: – Как все мы…
Иван (пауза): – Я вашу скотскую веру презираю.
Рой: – Дурак. Просто фанатичный дурак. Не напишут твою икону. И никто про тебя и не вспомнит. Имя твое ничто, растворится во вселенной нашего Бога. И сам ты будешь мучиться в аду, а мы будем смотреть на тебя из рая, где нас будут ублажать невинные девы, и получать наслаждение от твоих страданий…Этого ты хочешь?
Иван: – Ты бредишь, Рой?
Рой: – Я серьезен, как никогда.
Иван: – Говорить мне с тобой не о чем…
Рой: – О монахах…
Иван: – Не понимаю, о чем ты…
Рой: – Ты ведь был не один?
Иван: – Я искал монастырь Святого Креста…Никаких монахов я не видел.
Рой: – Есть также информация, что ты сумел переправить за границу священников…Спас им жизнь…Но ты не волнуйся, это лишь временно. Наши агенты действуют повсюду.
Иван: – Хмм…Руки у вас коротки.
Рой: – Зато наши серпы длинны. Как кто был с тобой там? В горах? Странно, почему они не погибли вместе со своим народом на улицах Ясеваца….Они не такие болваны, как ты.
Они жить хотят, а не становится мучениками. Потому что понимают, что это никому не нужно. И Богу вашему это не нужно. К тому же ваш Бог обычный человек.
Иван: – Рой…Ты всегда бы увлекающимся. Когда ты выполнишь свою миссию, найдут повод, чтобы избавиться и от тебя…Или может быть, ты ради денег? И что это за тридцать сребреников?
Рой: – Какие деньги? О чем ты…Я искренен в своей вере.
Иван: – Когда же ты заблуждался? А может тебя завербовали еще десять лет назад? В плену?…Я даже не удивлен.
Рой: – Тебя ведь будут пытать, Иван. Ты готов?
Иван: – Как можно быть к этому готовым?
Рой: – Так подготовься, мысленно…Пусть тебе поможет твой Бог, если он всемогущий.
Иван: – За что меня будут пытать? Что вам от меня надо? Убейте и дело с концом.
Рой: – Нам нужны имена тех, кого ты вывез из страны. Интересен твой канал. Как ты умудрился. И вернулся назад. Это разные каналы или нет? Ведь все аэропорты и порты под нашим контролем…Муха не проскочит. Так, значит, ты меньше мухи…
Иван: – А я ведь тоже был в плену, Рой…Меня обменяли тогда. А вот ты, как будто, бежал…Жаль, тебя не проверили тогда толком. Крысу не нашли. А это был ты…Да, Рой?
Молчишь?
Рой: – Я с тобой потомпоговорю об этом.
Иван: – Ты зря надеешься, что вы пришли надолго.
Рой: – Безумный…Ты видел воды Искара? Они были красные от крови. Ты даже представить себе не можешь, сколько там было тел…Некому противостоять нам. Вы запуганы или убиты. А кто еще жив, тот скоро тоже будет мертв….Так ты будешь говорить?
Иван: – Ты совсем оглупел, Рой. Я не скажу вам не слова. Палачи наготове? Зови…
Рой: – Не беспокойся. Позову. Уже готов?
Иван усмехается.
Рой: – Мы сейчас проводим аресты всех офицеров разведки. Ты зря смеешься. Улов неплохой. К несчастью, кое-кто ушел в горы. Но ты нам попался вовремя. Мы ведь искали тебя. А вот куда ушли монахи, что были с тобой? Думаешь, твоя глупость зачтется тебе после смерти? Это смехотворно…(пауза) Мы уничтожим всех ваших учителей в ваших школах. Там будут наши учителя. Ваши учат лишь разврату и лжи. Все будет новое. Мы построим новую землю. Чистую планету.
Покорных Богу.
Иван: – История повторяется…Жаль, что ничему не учит.
Рой: – Ты не заносись…
Иван: – Такое ощущение, что это не допрос…
Рой: – А что?
Иван: – Показательное выступление новоявленного оратора-предателя.
Рой: – Так ты будешь говорить?
Иван: – Бог тебе Судья. Делай со мной, что хочешь.
Рой подходит к Ивану и наносит удар в лицо. Иван падает со стула (стул прикручен к полу). Рой начинает пинать его. По голове, по туловищу. Иван пытается закрываться.
Рой: – Нравится? Приятно?
Рой садится за стол. Достает платок, протирает руку.
Рой: – Думаешь, я навык потерял?
Иван лежит на полу. Молчит.
Рой: – Я думал, что ты человек, а ты так…Рассуждал вместе со мной о безбожной власти. Хотел, чтобы все поменялось. И вот, теперь, когда все случилось…Что же ты? Лгал, выходит? Лицемерил? И какой же ты друг? Ты трус…Лжец.
Иван: – Чего же я боюсь? (с трудом)…
Рой подходит к Ивану, наклоняется:
– Ты боишься сделать выбор…
Иван: – Я свой выбор сделал, когда крещение принял.
Рой берет крест и срывает с груди Ивана:
– Идолопоклонник.
Бросает крест в угол комнаты.
Иван: – Думаешь, что от этого что-то изменится? Глупец. Нашей вере даже книги не нужны. Ты даже понять это не в состоянии. Когда люди книгу принимают за Бога – это и есть самое настоящее идолопоклонничество. Как вы…
Рой: – Заткнись.
Пинает в живот.
Удар очень сильный. Иван стонет и замолкает.
Рой: – Поразительно…И это человек спас мне жизнь. Ты думаешь, что я забыл. Но я не такой. Я помню добро. Я благодарен тебе, поэтому я сейчас тут. Пытаюсь вразумить тебя, наказывая тебя. Пытки гораздо ужаснее, чем то, что я делаю сейчас…Бог терпел, и тебе велел. Верно? Ты живой там? (наклоняется над Иваном). Ахмед будет тебе отрезать пальцы. По одному. Когда пальцы кончатся на руках, будет отрезать на ногах…Хочешь этого? Подумай.
Иван: – Пошел ты…
Рой: – Зачем же так грубо? Сквернословить нехорошо.
Иван: – Крысы, если не стачивают зубы, дохнут…Ты точи, зубы, точи…
Рой: – Иван (садится на корточки). Ты пойми, я ведь не враг тебе…Я ведь хочу, чтобы ты спасся. Зачем тебе эти все священники, монахи? Они мусор, сор. Они слепцы. Когда слепец ведет слепца, оба падают в пропасть. Так и они, привели весь народ к обрыву и уронили в пропасть. И правители ваши бездарные…Кому ты служил? Негодяям и подлецам. Ворам. И что горевать о мертвых людишках и их детях, которых они воспитали бы такими же, как они – ленивыми животными. Они сами сделали свой выбор. Разве не об этом мы мечтали? Кровь смыла их грехи, и всё это благодаря нам. Может быть, им в аду будет не так тяжко…Многие из вас уже начали новую жизнь. Приняли нашу власть и нашу веру.
Иван: – Для меня все едино. Что вы, что те, кто нас предал. Вы служите мысленному идолу, они служили – золотому тельцу.
Рой: – Разве ты хочешь медленной смерти, мучительной и болезненной? Ты никогда не увидишь больше свой жены и детей. Не сможешь прижать их к себе…Не сможешь поцеловать.
Иван: – Бог даст, на том свете встретимся.
Рой: – Ничего он тебе не даст. Если бы он тебя любил, тебя бы тут не было. Неужели ты не понимаешь? Кто сильнее, с тем и Бог. Того он и любит. Таких мучений люди вытерпеть не смогут. И ты не сможешь. Зачем тебе это? Иван…Поверь мне. Будь с нами. Даже генерал Лукич перешел к нам. Хочешь, я покажу весь список, кто принял нас…
Иван: – Зачем мне список предателей? Партизанам перешлите, он им нужнее.
Рой: – Там есть твои знакомые. Люди, которых ты когда-то любил и уважал.
Иван: – Выходит, что больше не уважаю.
Рой: – А если я тебе скажу, что твоя жена у нас. И твои дети тоже?
Иван: – Враньё.
Рой: – Гляди-ка…А ты уже засомневался? Да…Если она у нас, ситуация, может резко поменяться…Да, Иван?
Иван молчит.
Рой: – Молчишь…Видишь, как вера твоя быстро дает трещины…Мы знаем, где она. Понимаешь? Монастырь в Белом Поле. Точно?
Иван: – Это другая страна. Туда вам пока никак не добраться.
Рой: – У нас есть свои люди даже там. За деньги сейчас можно купить всё. Да и всегда можно было…(смеется). Хочешь с женой повидаться? Тут? В тюрьме? Привезем ее, и ты по-другому загоришь? Верно?
Иван: – Не верно.
Рой: – Даю тебе время подумать. Повезло тебе, Иван.
Рой подходит к столу, нажимает кнопку вызова охраны.
Входят охранники.
Рой: – Забирайте его. У него будет время подумать. В одиночку.
Охранники поднимают Ивана, вытаскивают его из комнаты.
Рой подходит к столу, вытаскивает из ящика щетку для обуви, начищает сапоги.
Некоторое время стоит посередине комнаты, затем делает стойку «крокодил» на столе. Держит несколько секунд. Встает на ноги. Поднимает трубку телефона, набирает номер.
Рой: – Артур, ты? Артур, что там с монастырем в Белом Поле? Работаете? Нам бы эту сучку вытащить оттуда. Детей там нет? Вот как…Плохо. Не известно? Ну, так работайте.
Узнайте, где они. А с ней что? Сколько нужно времени? Неделю? Нет, Артур. Три дня. Мало? Попробуйте. В крайнем случае, четыре. Успевайте подготовиться. И еще три дня на то, чтобы ее вывезти. Не реально? Артур, без жены, он не расколется. А расколется – это большая удача. Успех. Понимаешь? Было бы здорово, если бы он стал на нас работать. Понимаешь? Такого человека завербовать дорогого стоит. Это всем нужно. Это наше общее дело. Давай.
Рой кладет трубку, делает «крокодила» на столе, поправляет мундир и выходит из комнаты.
Картина четвертая
Карательный отряд джибрилов. Ясевац. Кабинет командира отряда майора Рамзан Шардали. Поверх камуфляжа надет кожаный фартук, он в засохшей крови. Рукава рубашки закатаны по локоть. Шардали спит, сидя за столом. Рядом со столом лежит автомат и серп. Со стороны сцены, слева от стола стоит высокая плетеная корзина. Рывком открывается дверь.
В комнату входят генерал Павел, полковник Аббас, несколько офицеров охраны.
Шардали вскакивает из-за стола. Отдает честь.
Павел: – Что за вид, майор?
Шардали: – Служба, господин генерал.
Аббас: – Почему в фартуке?
Шардали: – Господин полковник, это, чтобы не испачкать одежду.
Павел: – Что вы тут устроили?
Шардали: – Все, что было приказано.
Павел: – Снимите этот дурацкий фартук.
Шардали: – Слушаюсь (снимает фартук), бросает в угол кабинета.
Павел подходит к столу. Замечает корзину с чем-то липким и скользким. Опускает руку туда: – Что это, Шардали? Это устрицы?
Шардали: – Нет, это глаза русинов, двадцать килограмм, дар моих верных воинов.
Павел: – Не понял? Какие глаза, Шардали? Ты бредешь?
Аббас: – Господин генерал, это человеческие глаза.
Павел вытаскивает платок, начинает вытирать руку, на лице гримаса отвращения и ужаса.
Павел: – Шардали…Вы в своем уме? Меня сейчас стошнит…
Шардали: – Чем больше иноверных будет уничтожено, тем лучше для нашего Бога.
Аббас смотрит на поясной ремень Шардали: – Это еще что такое?
Павел подходит к Шардали: – Что это?
Шардали: – Языки.
Аббас: – Шардали, ты стал людоедом?
Шардали: – Это языки вражеских офицеров, которых я лично убил.
Павел: – Шардали, нельзя было просто убить тех, кто не захотел принимать нашу веру?
Шардали: – Это произвело на население мощное психологическое воздействие, многие после этого переходили в нашу веру без всякого сомнения.
Аббас: – Ты тонкий психолог, Шардали.
Шардали: – Пока мы не начали рубить головы детей, их родители не понимали, что от них требуется.
Павел: – Шардали, ты понимаешь, что сведения о том, что ты тут устроил, попали в мировую прессу…Ты думаешь, что нет предателей и среди нас? И те, кто под страхом смерти приняли джабиризм, не рассказали о тех зверствах, которые тут случились?
Шардали: – Господин генерал, мы же сняли фильм о том, что это русины убивали наших братьев.
Павел: – Сняли…А есть и другие фильмы. Вы не изолировали город, многим удалось уйти. Понимаешь? Операцию ты провалил.
Шардали: – Я делал все ради Бога и ради вас, господин Павел. Я спал не более часа в день. Лично участвовал в казнях. Даже поесть не успевал.
Аббас: – Сильно похудел, как я погляжу. Осунулся.
Павел: – Тебе никто не отдавал приказ, что русинов нужно подвергать пыткам и проявлять чрезмерное насилие.
Шардали: – Отдавали. У меня есть секретная директива от генерального штаба, подписанная генералом Махмади. И ваша подпись на ней имеется.
Павел: – Шардали, в директиве было главное – в случае применении силы со стороны войск президента Лазича. И угрозы потерять город. Только тогда пойти на крайние меры. А такой угрозы не было. Войска Лазича были выбиты из города за один день и рассеяны в горах.
Шардали: – Такая угроза была, господин генерал.
Павел: – Почему я не видел доклада? Где докладная записка?
Шардали: – Около месяца назад партизаны утром заняли северную часть города. Шли тяжелые бои. Благодаря этому наступлению мы смогли снять фильм о зверствах русинов.
Павел: – Как это?
Шардали: – В результате атаки пострадали наши мирные жители. Около сотни убитых. Это все мы и снимали. Атаку мы отбили к вечеру. В ответ на эти действия я был вынужден приступить к выполнению директивы в полном объеме.
Павел: – Сейчас в городе есть русины?
Шардали: – Есть, около тысячи человек. Все они зарегистрированы как принявшие джабиризм. Сейчас в городе спокойно. Наши подразделения полностью контролируют ситуацию.
Аббас: – Спокойно. Только в Ясеваце может начаться эпидемия холеры? Не знаешь, что у тебя под носом делается? Зачем ты сбрасывал трупы в реку? Да еще и в таком количестве?
Шардали: – Не подумал, господин полковник.
Аббас: – А ты, о чем думал? Несколько тысяч тел отнесло вниз по течению. К соседям. Мы говорим, что это жертвы резни, устроенной русинами. А что нам остается делать?
Павел: – Медики сюда приехали. Эпидемиологи. Французы. А что делать? Мы их пригласили. Своих у нас нет. И как ты думаешь, что они расскажут, когда вернутся домой?
Шардали: – Да как труп русина отличить от джибрила?
Аббас: – По-моему, тебе пора отдохнуть, Рамзан.
Павел: – Никаких следов быть не должно? Понял? Подчищай все. Даю тебе сутки. Максимум двое. Французы будут тут послезавтра к вечеру.
Аббас: – Церкви целы?
Шардали: – Целы. Но не все. Все равно там никого нет. Священников и монахов почти всех казнили.
Аббас: – Что значит не все?
Шардали: – Некоторые сгорели.
Аббас: – Снести. И выровнять эти места. Чтобы даже намека не осталось, что там что-то было. На следующей неделе начнем строить на этих местах молитвенные дома. Кто-то из монахов ушел в горы? Верно?
Шардали: – Если ушли, то не больше десятка человека. Операция по их поимке идет.
Павел: – Рамзан, ты слышал о полковнике Ракове?
Шардали: – Нет. Это кто?
Павел: – Твои люди взяли его в горах, а ты не в курсе.
Шардали: – Да. Арестовали некого гражданского, но его брали не мы. Его брали люди полковника Измита.
Аббас: – А твои люди что умеют? Рубить руки и ноги, головы? Отрезать языки? Если я увижу хоть одного из твоих солдат с бусами из глаз или с языками на поясе, расстреляем на месте. Я таких уже видел. В городе остается президентская рота. Будешь подчиняться командиру этой роты – майору Али Мураду. Наведете порядок. Если за двое суток не выполнишь все, что мы тут тебе говорили, будешь как русины – лежать на дне реки. Все ваши серпы уничтожить. Дисциплина и порядок.
Шардали: – Слушаюсь, господин полковник.
Павел: – Не дай тебе Бог, появится в этом фартуке в городе. Сжечь его. Все корзины с глазами сжечь. Ты что, Шардали, у всех убитых глаза вырезал?
Шардали: – Без глаз они на том свете не смогут увидеть Бога. И попадут в ад.
Павел: – Ну, ты и болван…
Шардали: – Я каждый день молюсь пять раз. Тысячу раз в день повторяю молитву «Собханалла» (перевод: Бог свободен от всего, что мы приписываем ему). За это для меня в раю уже посажено дерево. Кто будет каждый день повторять эту молитву, для того Бог посадит в раю дерево. Это очень хорошая молитва. Мне о ней рассказал один учитель веры.
Аббас: – Рамзан, подумай. Если ты убивал врагов с ненавистью в сердце, тебе твоя молитва не поможет.
Шардали: – Господин полковник, то, что я делал – делал не я, а живущий во мне Бог. Все мои поступки его поступки. И добрые, и злые. Почему я будут отвечать за то, что делал не я? Он работает во мне. Он пахарь, а я его плуг. Он жнец, а я его серп.
Павел: – Шардали, ты все понял, что мы тебе сказали? Если узнаем, что ты самодеятельностью занимаешься, расстреляем без суда и следствия. Все в твоих руках. Начинай исправлять то, что наделал…
Шардали: – Все будет исполнено, господин генерал.
В комнату входит лейтенант: – Господин Шардали…
(осекается).
Павла мгновенно закрывает охрана.
Аббас: – Это помощник Шардали, господин Павел.
Охрана расступается.
Павел: – Ты как сюда попал? На входе тебя не остановили?
Лейтенант: – Господин Павел, мир вам.
Павел: – Мир и тебе, лейтенант.
Лейтенант: – У меня проверили документы ваши охранники.
Павел: – Лейтенант, ты что-то хотел спросить у майора Шардали?
Лейтенант: – Да…Но..
Аббас: – Спрашивай.
Лейтенант: – Что делать с отцом Серафимом?
Аббас: – Кто такой?
Шардали: – Настоятель главного собора.
Павел: – А что вы с ним делаете?
Лейтенант: – Мы пытаемся узнать у него, где находятся пещерные монастыри.
Аббас: – Под пытками?
Лейтенант: – Так точно. Дело в том, что он умирает уже. И мы не сможем уже ничего узнать у него.
Аббас: – У вас есть рация, лейтенант?
Лейтенант: – Со связью все в порядке. Дело в том, что такие вопросы мы обычно решали в личной беседе с майором.
Павел: – От чего он умирает, лейтенант?
Лейтенант: – Очевидно, гангрена.
Павел: – У него нет конечностей?
Лейтенант: – Каждые два дня у него отнимали пальцы…
Аббас: – Кто приказал? Шардали, твоя работа?
Шардали: – В пещерах могут прятаться монахи и спецназ Лазича.
Аббас подходит к Шардали, сдергивает язык с его пояса и засовывает ему в рот:
– Ты уже совсем обнаглел, майор. Бесчинствуешь, как я погляжу.
Бьет с размаху ему в лицо. Майор падает на пол. Встает. У него разбит нос.
Шардали: – Простите, господин генерал. Простите, господин полковник.
Аббас: – Введите этому священнику обезболивающего большую дозу, чтобы он умер, и похороните. Понятно, лейтенант? Выполняйте. С сегодняшнего дня в городе главный майор Али Мурад. Командир президентской роты. Ему доложишь о выполнении. Он скоро будет тут.
Лейтенант: – У нас есть оксикодон.
Аббас: – Мне все равно, что у вас есть. Убирайтесь прочь.
Лейтенант уходит.
Павел: – Ты, Шардали, ходишь по канату. И шеста у тебя нет. Оступишься – разобьешься насмерть.
Аббас, Павел, охрана выходят из кабинета.
Аббас поворачивается на выходе: – Фартук не забудь сжечь…И корзину. Баран.
Действие второе
Картина первая
Пресс-конференция генерала Анте Павла,
председателя временного правительства, в его резиденции.
Он и его помощник сидят за шикарным столом ручной работы. Журналисты – на дорогих стульях, инкрустированных золотом и алмазами.
Генерал Павел: – Добрый день, господа журналисты. Я слышал, что ходят слухи, что генерал Павел боится встречаться с журналистами. Поверьте – проблема была лишь в свободном времени. Очень тяжелый и напряженный период в истории нашей страны. Приходится спать всего по пять часов в день. Столько нужно исправить и переделать, что за десятки лет было испорчено, разрушено. Мы – нация созидателей. Нам все по плечу. И…Господа, сегодня я встречаюсь с Вами без охраны. Как вы уже заметили. Вся охрана осталась за дверью. Со мной лишь мой помощник – полковник Аббас. Нам нечего бояться. Сопротивление сил президента Лазича практически сломлено. Открыты двери для построения новой жизни. Господа, прошу…Задавайте ваши вопросы.
Корреспондент 1: – Махмуд Аллад, Телевидение Швеции. Господин Павел, вы не могли бы прояснить, что произошло в городе Ясевац осенью этого года?
Павел: – Ясевац? Как вы знаете, этот город с преобладанием населения, которое исповедует традиционный джабиризм. Президент Лазич устроил там этническую чистку, в результате которой погибли тысячи мирных жителей. Наших братьев и сестер. Отцов, детей и матерей. После нашей встречи вам покажут документальный фильм, снятый операторами нашей повстанческой армии, который подтверждает зверства войск президента Лазича. Безусловно, эти действия явились началом конца этого человеконенавистнического режима. Мы нанесли сокрушительный удар по этой антинародной армии и разбили ее, вынудив остатки его войск укрыться в горах.
Корреспондент 2: – Гюнтер Шваб, радиостанция Немецкая Волна. Господин Павел, как вы можете прокомментировать заявление президента Лазича о том, что в Ясеваце погибло около тридцати тысяч человек, но не джибрилов, а именно русинов. Коренное население Ясеваца, которое составляет в настоящий момент этническое меньшинство, почти полностью было уничтожено.
Павел: – Я думаю, что наш фильм даст ответы на ваши вопросы. Лазич – лжец. Его целью было очистить Ясевац от нас, чтобы мы не могли и подумать о настоящей автономии. Понимаете? Но этим он лишь выкопал могилу своему режиму. Русины с радостью принимают джабиризм, полностью разочаровавшись в своей заумной вере. И в своем президенте. Наша вера проста и доступна любому. Зачем нам было убивать людей в Ясеваце? Это абсурдно. Джибрилы миролюбивы и никогда не поднимают оружие против мирных людей. Мы берем в руки оружие в единственном случае – когда убивают наш народ.
Корреспондент 3: – Александр Джойс, Би-би-си. Господин Павел, вы возглавили временное правительство страны. Какие у вас планы на будущее устройство страны в плане религиозных свобод? У нас имеются сведение, что русинов принуждают принимать чуждую им веру насильно. Под страхом смерти.
Павел: – Совершеннейшая глупость, господин…Джойс. Ваши источники ошибаются. Наша религия запрещает недобровольное принятие веры. Такая вера не считается чистой и истинной. Следующий вопрос.
Корреспондент 4: – Ибрагим Аль-Ассам, телекомпания Аль-Зира, Оман. Господин Павел, какой будет первый указ временного правительства?
Павел: – Мы подготовили целый пакет указов. Начиная от проведения всеобщей амнистии для политических заключенных до строительства новых молельных домов. В каждом районе каждого города будут построены молельные дома, чтобы жители могли без всяких препятствий прийти к Богу и помолиться. Никаких ущемлений прав русинов нет и быть не может.
Корреспондент 5: – Шахрам Амири, газета Атемат Мели. Господин Павел, будут ли проведены в стране президентские выборы?
Павел: – Уважаемый Шахрам, все зависит от того, как будут развиваться преобразования в нашей стране. Успехи уже ошеломляют. Всего за один месяц после свержения президента Лазича, мы подписали десятки многомиллионных контрактов с крупнейшими корпорациями мира на строительство различных объектов. Больниц, новых дорог, школ. Будут внедряться самые современные методы добычи полезных ископаемых. Алмазы – это то, что клика Лазича незаконно монополизировала, и основные доходы шли лишь в карман президента и его родственников. Отныне с этим покончено. Наше правительство из народа и исключительно для народа. Мы сумеем построить новое общество ради процветания всех народов, населяющих нашу страну.
Корреспондент 6: – Петр Боянов, NBC. Господин Павел, до сих пор в горах идут бои с войсками президента Лазича. Не могли бы вы сообщить, какова ситуация в настоящий момент? Или эти сведения составляют государственную тайну?
Павел: – Нет никакой тайны. По нашим сведениям в горах находится не более тысячи человек. Наше правительство настолько великодушно, что предлагает всем, кто сложит оружие, сохранение жизни. Без всяких условий. Если русины пожелают сменить религию – они станут нашими братьями. Даже те, кто еще вчера сражался против нас. Я ответил на ваш вопрос?
Корреспондент 6: – То есть боевые действия продолжаются?
Павел: – Эти люди разрознены, и ведут, по сути, партизанскую войну, никаких боевых действий, как таковых нет. Есть попытки нападений на наши войска. Уничтожения наших граждан. Но ситуация почти полностью под контролем нашей армии. Думаю, что в течение нескольких месяцев с этим будет покончено. Либо они сдадутся и будут амнистированы, либо будут уничтожены, как враги своего народа.
Корреспондент 6: – Благодарю за ответ.
Корреспондент 7: – Жан-Пьер Анри, газета Фигаро. Господин Павел, по какой причине на территории страны находятся иностранные войска?
Павел: – Какие иностранные войска? Да, есть несколько десятков военных специалистов, которые помогают нам в обучении новой народной армии. О чем идет речь?
Корреспондент 7: – Насколько мне известно, в районе горной гряды Богочаны, находится два батальона морской пехоты США численностью более 1000 человек. С какой целью они там находятся, и по соглашению с кем конкретно из администрации США согласован этот вопрос?
Павел: – Я об этом ничего не знаю. Впервые слышу. Господин Аббас (обращается к помощнику), вы что-нибудь знаете об этом?
Полковник Аббас: – Никакой американской морской пехоты там нет. Подумайте, каким образом можно незаметно перебросить туда 1000 военных с боевой техникой. Это же горный район. Такие вещи не пройдут незамеченными. К тому же с руководством США у нас пока достаточно натянутые отношения. Это известный факт.
Корреспондент 7: – Тем не менее, у меня есть закрытая информация, что там находятся морские пехотинцы.
Павел: – Уважаемый господин Анри, в стране есть некоторое количество военных советников, я этого не скрываю. Причем, советники прибыли из различных европейских стран. Но иностранных войск на территории страны нет. Следующий вопрос.
Корреспондент 8 (Слава): – Джабраил Махмудов, главный редактор газеты Зеркало. Господин Павел, я хотел бы, прежде всего, выразить Вам свое восхищение. Наконец-то нашлась сила, которая помогла вашей стране свернуть с гибельного пути, по которому она следовала более 20 лет. Я проехал по улицам столицы. Я вижу счастливых людей, которые с оптимизмом смотрят в будущее. Столица уже перестраивается, чтобы стать одним из красивейших городов мира. И все это – благодаря Вам, господин Павел. Позвольте поблагодарить Вас от лица моего народа. И от себя лично.
Павел: – Дорогой Джабраил, вы воистину удивили меня. Благодарю Вас, дорогой друг. Очень приятно слышать это. Особенно от братьев по вере. Позвольте обнять вас.
Павел встает, подходит к корреспонденту, жмет руку и пытается обнять его, неожиданно дергается.
Корреспондент 8 (Слава): – Извините, господин Павел, это запонка…Простите. Такое досадное недоразумение.
Павел (смотрит на руку): – Да я сам виноват, зацепился. Ничего страшного, даже кровь не идет. Крошечная царапина.
Полковник Аббас встает из-за стола.
Павел: – Все хорошо. Все в порядке, господин Аббас.
Слава (склоняет голову): – Мне так неловко, господин Павел.
Павел: – Можно взглянуть?
Слава: – Пожалуйста (поворачивает руку).
Павел склоняется, разглядывает: – Дорогие запонки, сейчас такие редкость. Натуральные сапфиры.
Корреспондент 8: – Подарок покойного отца.
Павел: – Все хорошо, Джабраил (садится за стол). А ваш вопрос? (улыбается)
Слава садится на стул.
Корреспондент 8 (Слава): – Мой вопрос? Какой вы видите вашу страну в будущем?
Павел: – Спасибо. Хороший вопрос. Я отвечу кратко для начала – счастливой и богобоязненной. Я каждый день задаю себе вопрос: сможем ли мы сделать так, чтобы всем и всегда было хорошо в нашей стране? Я думаю, что с Божьей помощью, мы сможем создать такое общество. Своим трудом, своим умом и своими руками. Главное для нас – это люди. Они самое ценное, что есть у нас. Поэтому я вижу их счастливыми. И такое время наступит очень скоро.
Корреспондент 6: – Разрешите вопрос, господин Павел?
Павел: – Пожалуйста.
Корреспондент 6: – Будет ли в вашей новой стране право на инакомыслие и инаковерие?
Павел: – Несомненно, оно есть и сейчас. Никакой дискриминации.
Корреспондент 6: – Вы считаете бомбардировки монастырей русинов случайными? Просто потому, что они находились в районе боевых действий?
Павел: – Безусловно. Точно также пострадали и наши молитвенные дома. Мы даже готовы восстановить разрушенные монастыри. Вопрос в другом: эти объекты давно не посещались верующими. Там жили одинокие монахи. Стоит ли восстанавливать то, что никому не нужно? Этот вопрос важен. Крайне важен. Мы проведем совещание по этому вопросу с участием представителей русинов. Можете не сомневаться.
Корреспондент 7: – Господин Павел, съемочная группа французского телевидения просила меня передать письменное сообщение с просьбой о посещении горных монастырей русинов (встает, подает письмо, полковник Аббас принимает его). Они продублировали его по факсу. В канцелярию Вашей резиденции. Насколько реальна такая поездка?
Павел: – Пока в горах рыщут бандиты, озлобленные и исполненные ненависти к нашему правительству и нашему народу, это крайне проблематично. Ваши товарищи умные люди, зачем они обращаются с подобными просьбами? Мы не сможем обеспечить журналистам безопасность в этих районах. Впрочем, я думаю, что господин Аббас сможет согласовать маршрут с нашими спецслужбами и выбрать места, пригодные для посещения. Я думаю, что мы дадим ответ в течение двух ближайших недель. Уважаемые господа, прошу простить меня, но наше время истекло.
В кабинет входит охрана – четыре человека с автоматическим оружием в руках, в черной одежде. На голове зеленые повязки с изображением белых перекрещенных серпов.
Двое занимают место справа и слева от двери, двое около стола Павла.
Павел: – Я хотел бы поблагодарить вас за интересные вопросы. Всего вам доброго. Храни Вас Бог. Господин Аббас проводит вас в кинозал для просмотра документального фильма о событиях в Ясеваце.
Журналисты встают со стульев, Аббас выходит первый, приглашая рукой следовать за ним.
Павел: – Джабраил…
Слава оборачивается.
Павел: – Вы меня очень порадовали. На фоне всех этих вопросов. Редко можно такое услышать. Мало кто понимает величие и значение нашей деятельности. Все близоруки. Или просто слепы.
Слава: – Спаси Вас Бог, господин Павел.
Все журналисты покидают зал для встречи.
Полковник Аббас возвращается.
Павел: – После фильма к каждому наружное наблюдение.
Полковник Аббас: – Слушаюсь.
Павел: – Джабраил….Джабраил. Проверьте у него документы еще раз. И когда он улетает. И куда. Как узнаете – доложите мне. И французика под пристальное наблюдение. Как там его?
Полковник Аббас: – Анри его фамилия. Будет сделано, господин генерал.
Павел: – В их гостиничных номерах есть прослушка?
Полковник Аббас: – Конечно, иностранцев в другие номера не поселят.
Павел: – За этими двумя ничего необычного не замечено?
Полковник Аббас: – Нет.
Павел: – Ступай, Ахмед.
Аббас покидает кабинет. Павел встает с кресла. Показывает жестом охране, чтобы она удалилась. Открывает стол. Достает оттуда какие-то таблетки, берет бутылку с водой со стола, наливает воду в стакан, выпивает таблетки. Откидывается в кресле.
Шепчет: – Алхамдо-лилла. Алхамдо-лилла. Алхамдо-лилла (перевод: хвала Богу).
Картина вторая
Перевалочный пункт на территории Турции. Рой Измит в тюремной камере. Посередине стоит оцинкованный стол (повернут к сцене торцом). К столу привязана веревками (руки и ноги) жена Ивана – Мария. Она в разорванной одежде. Глаза завязаны. Лежит на столе лицом вниз. Камера довольно узкая. Капает вода с потолка. Сыро и сумрачно. Освещение очень тусклое. На полу валяется старое одеяло.
Рой: – Мария, вы очнулись?
Мария: – Где я? Голова раскалывается. Почему вы привязали меня? Глаза завязали…
Рой: – Так нужно, Мария.
Мария: – Я ничего не понимаю. Кто вы такой?
Рой: – Я друг вашего мужа.
Мария: – Друг? Почему вы держите меня в таком положении? Я сейчас кричать буду.
Рой: – Это не нужно. Иначе придется вас наказать и очень больно. Вы находитесь в Турции. Во-первых. Во-вторых, вам скоро предстоит встретиться с вашим мужем. Нам требуется только одно – чтобы он дал нам необходимую информацию. Тогда мы прекратим розыск ваших детей, а вам сохраним жизнь, и вышлем из страны, куда угодно. Либо вы можете перейти в джабиризм, и стать полноценными гражданами нового общества. Новой страны.
Мария: – Боже мой…Вы похитили меня…Выкрали …Да?
Рой: – Вот, видите. Все просто. И вас объяснять ничего не надо.
Мария: – Может быть вам лучше убить меня?
Рой: – Вот и ваш муж говорит тоже самое. Проблема в том, что вы нужны нам живыми. Вот в чем беда. Даже не знаю, как быть. Просьбу вашу выполнить я не смогу.
Мария: – Хотите меня использовать? Ничего у вас не выйдет.
Рой: – Вы лежите на столе, абсолютно беспомощны, и пытаетесь что-то еще говорить…Я могу сделать с вами, что угодно. Понимаете, Мария, я не уверен, что вы будет продолжать в том же духе, когда вы будете наблюдать, как вашему мужу будут отрезать пальцы. А еще хуже, если мы отыщем ваших детей. И проблемы будут уже у них. Вы меня хорошо слышите?
Мария: – Да.
Рой достает стальной тонкий прут и со всего размаха наносит удар по спине Марии.
Рой: – Так лучше слышно?
Мария (громко): – Да.
Рой бьет сильнее: – Не слышу?
Мария (кричит): – Да. Да. Да.
Рой: – Какая умничка. Все понимаете. Мария, а вы меня не помните?
Мария: – Я вас не вижу.
Рой: – Конечно, не видите, но слышать-то можете?
Мария: – Я ваш голос не помню. Не узнаю.
Рой: – Между тем, я бывал даже у вас дома. Давно, правда.
Мария: – Кто вы?
Рой: – Зачем же я буду это рассказывать. Представляете, я был даже влюблен в вас. Да. Влюблен. Даже мучился. Страдал. А вы даже представить такого не могли…
Мария: – Зачем же вы бьете меня? Если были влюблены.
Рой: – Правильное слово БЫЛ. А сейчас нет. Я ничего к вам не испытываю сейчас.
Мария: – А муж-то вас узнал?
Рой: – Еще бы. Мы ведь с ним тет-а-тет беседовали. Его тоже пришлось бить. Но не стоит беспокоиться. Ему даже ничего не сломали.
Рой вышагивает по камере. И рассекает воздух стальной розгой. Неожиданно наносит сильный удар по ягодицам Марии.
Мария: – А…
Рой: – Даже не представляю, насколько это больно…Меня никогда не пороли.
Рой наносит еще удар. Мария вскрикивает. Рой сечет ее еще несколько раз, пока Мария не начинает плакать.
Рой: – Плач это хорошо. Это облегчает боль и очищает сердце. Мария, надеюсь, что вам ВСЁ ПОНЯТНО?
Мария: – Понятно.
Рой: – Если вы любите своего мужа и детей, вы сделаете все, что потребуется ради их спасения. Так? (наносит еще удар)
Мария: – Да…Так (вскрикивает, продолжая плакать).
Рой: – Удивительные метаморфозы. Еще утром вы были в безопасности. Как вам казалось. А теперь лежите тут, на железном столе. Плачете. И готовы пожертвовать своей душой ради родных вам людей. Готовы?
Мария: – Готова.
Рой: – Хотите закрепить урок?
Мария: – Прошу вас, больше не надо.
Рой: – Какое вы оказались нежное создание…Но урок, я думаю, надо закрепить.
Рой наносит несколько сильных ударов.
Мария плачет. Плач переходит в рыдания.
Рой: – Жестоко? Да. Жестоко. Но ведь ваш Бог терпел. И вы должны терпеть. Разве нет? Какое удивительное заблуждение…Ваша вера состоит из множества взаимоисключающих понятий. Разве может обычный человек понять это?…
Впрочем, опять меня на рассуждения потянуло…Есть у меня такая слабость. Вы уж простите.
Задумывается.
Внезапно свирепеет и начинает наносить удары хаотично, по всему телу. Мария рыдает, кричит, тело ее вздрагивает от боли. Рой берет ведро воды, стоящее в углу, выливает на Марию.
Рой: – Все. Все….Ты живая там?
Мария всхлипывает.
Рой: – Крепкая сука.
Рой закуривает. Садиться на стул. Молча сидит, курит. Мария затихает постепенно на столе.
Рой: – Ты поняла меня?
Мария: – Да (тихо). Только не бейте больше (она все время тихо стонет).
Рой: – А тебя больше и нельзя бить. Тебя еще через границу переправлять. Сейчас доктора позову. Рой выглядывает из камеры: – Доктора позовите.
Возвращается на стул. Докуривает. В дверь стучат.
Рой: – Входите.
Входит доктор – в белом халате поверх камуфляжной формы.
Рой: – Курбан, вот пациентка. Обработай ей раны, чтобы она завтра к вечеру была в порядке. И переоденьте ее. В нормальную одежду. Понял? К майору Закири подойдешь, он тебе все выдаст.
Курбан: – Я не могу к женщинам прикасаться. Вы же знаете, господин майор. Наша вера запрещает это.
Рой: – Ты где служишь, Курбан? Забыл?
Курбан: – Раны обработаю, но одеваться она будет сама.
Рой: – Хорошо.
Подходит к столу, отстегивает Марии ноги, возиться с руками, не может отвязать.
Рой: – Не могу. Сам ее отвяжешь. Узлы мокрые. Мне некогда. Закроешь камеру, ключ в дверях, потом Закири отдашь.
Выходит из камеры.
Курбан начинает возиться с узлами. У него тоже ничего не выходит. Он открывает медицинский саквояж, раскладывает на столе марлю, достает шприц, лекарства, мази, бинты, пластырь. Подходит к Марии, аккуратно срезает ножницами одежду, так что спина остается совершенно голой. Все тело сзади в рассечениях и кровоподтеках. Курбан стоит и молча смотрит на тело Марии. Подходит к двери. Закрывает ее на ключ, который торчит в дверях. Набирает в шприц лекарство, делает Марии укол. Мария засыпает. Стоны стихают. Курбан стоит в раздумьях некоторое время, потом подходит к Марии сзади, подтягивает ее к себе, приспускает штаны, начинает ее насиловать (видна только его спина в белом халате и его движения, освещение в камере очень тусклое). Довольно быстро заканчивает. Почти молча. Застегивает штаны. Берет мазь, смазывает раны Марии, накладывает повязки. Ножницами отрезает веревки, которыми привязаны руки. Берет с пола брошенное одеяло, накрывает Марию. Собирает свой саквояж. Выходит из комнаты, закрывая ее на ключ. Мария спит на столе.
Картина третья
Кабинет господина Ванштейна:
советника Израильского посольства. Обстановка дорогая, антикварная. В кресле сидит полковник Осветник. Входит Иван.
Осветник: – Иван, рад тебе видеть (крепко обнимаются). Очень рад.
Иван: – И я рад, Мариан.
Осветник: – Как себя чувствуешь?
Иван: – Нормально. Устал только очень. Никогда бы не подумал, что мы встретимся с тобой в израильском посольстве.
Осветник: – Садись, нам надо будет о многом поговорить.
Иван: – Как умудрились меня вытащить?
Осветник: – Израильтяне помогли.
Иван: – Зачем я им понадобился?
Осветник: – Понимаешь, Иван, нам нужно на кого-то опереться. Система сильно пострадала после переворота. Я даже не знаю, кому можно доверять, а кому нет. Среди наших.
Иван: – Измит – крыса. Знаешь?
Осветник: – Измит уже мертв.
Иван: – Хорошая новость. А я еще думал, куда он пропал…
Осветник: – С Марией все в порядке.
Иван: – С Марией? Где она? Рассказывай.
Осветник: – Можно, сказать, что мы ее спасли. Люди Измита выкрали ее из монастыря. А мы ее отбили. Случайно, правда. Она сейчас в Штатах. Все нормально. Про тебя, правда, она ничего не знает.
Иван: – Выходит, что его угрозы были реальные…Понятно.
Осветник: – Шантажировал тебя семьей?
Иван: – А что ему еще оставалось делать? Просто убить меня – никакого смысла. Им нужен был свой человек. Хотел, чтобы я работал на них. А для этого все средства хороши.
Осветник: – Иван, я хочу, чтобы ты работал с нами. Понимаю, что ты давно в отставке. Но у тебя опыт. И я тебе доверяю.
Иван: – А хотя бы услышать Марию можно?
Осветник: – Не спеши. Можно. Чуть позже. Детей мы твоих тоже переправили в другое место.
Иван: – Ну, вы даете…Мариан, я твой должник теперь.
Осветник: – Брось. Дружба дружбой, но у нас и свои интересы есть.
Иван: – А куда переправили?
Осветник: – В Австралию.
Иван: – К родственникам жены?
Осветник: – Точно. Теперь о деле. Сейчас придет Ванштейн. Он советник посольства. По сути, все вопросы разведки и контрразведки, работа с агентурой – это его хлеб. У американцев тут свои интересы, у израильтян свои. Они не пересекаются. Бывает и так, как ни странно.
Иван: – Странный выбор, Мариан. Разве они не такие же враги, как джибрилы?
Осветник: – А что делать? К тому же, я не считаю, что Ванштейн – враг.
Иван (задумчиво): – Такая штука сейчас происходит. Все очень просто. Но мало кто понимает, а если и понимают, то не принимают это всерьез. В мире две силы, Мариан: масоны и джибрилы. И они вступили между собой в конфликт. И каждая из них претендует на то, чтобы мир лежал у ее ног. И те, и другие заняты построением своего царства. У одних Бог – власть и деньги, мнимая свобода, мнимое равенство и мнимое братство, у других – служение своему Бог-деспоту. Все, кто стоит у них на пути, должны либо умереть, либо стать такими же, как они. Нет третьего варианта. Сейчас они нам помогут, мы поможем им. А что дальше? Разделяй и властвуй. Ничего не изменилось. И ты знаешь…Я думаю, что джибрилов тоже используют. И конфликт этот временный.
Осветник: – Ты хочешь назад в тюрьму?
Иван: – Если выбор только такой, то, вероятно, да.
Осветник: – Нет, Иван, такого выбора нет. Ты вправе отказаться, конечно. Но я тебе все начистоту выложил. И без нашей поддержки, у тебя все шансы быть арестованным снова.
Иван: – Мариан, я могу подумать? Ты знаешь, я пытался добраться до пещер, к своему духовнику в горах…Мне нужны были ответы на вопросы, на которые я сам не могу найти ответ. Но я не добрался. Хотя был близок. Вы меня можете переправить в горы?
Осветник: – Ничего не могу сказать, Иван. В пещерах сейчас остатки нашего спецназа. Мы установили с ними связь. Тебе действительно нужно туда? Это так важно для тебя?
Мы ведь рискуем. И не только твоей жизнью, но и жизнью тех, кто будет помогать тебе.
Иван: – Тогда я опять один пойду.
Осветник: – Иван, мы тебя не для этого вытащили из тюрьмы.
Иван: – То есть я не свободен теперь?
Входит Ванштейн.
Ванштейн: – Добрый день, господа.
Иван и Осветник поднимаются с кресел.
Ванштейн: – Не надо. Сидите-сидите.
Садится в кресло рядом.
Ванштейн: – Наум (подает руку).
Иван: – Иван (пожимает руку).
Ванштейн: – Иван, я думаю, что господин Осветник уже объяснил вам ситуацию.
Иван: – Как раз объясняет.
Ванштейн: – Я думаю, что вам не очень нравится, а если сказать прямо, совсем не хочется работать вместе с нами. По определенным идеологическим причинам. Я вас прекрасно понимаю. Понимаю…И не настаиваю. Просто очень сложная ситуация. И нужны надежные люди.
Иван: – Я тоже вас понимаю.
Ванштейн: – Хотите кофе, чай? Сок или что-то еще? Мы побеседуем и пойдем обедать. Вы же не против?
Иван: – Не против. Нет, спасибо, ничего не нужно.
Ванштейн: – А вам, Мариан? (обращается к Осветнику)
Осветник (улыбается): – Я подожду обеда.
Ванштейн: – Так вот…Ваша страна превратилась восновной пункт транзита наркотиков в Европу и Израиль. И теперь это все под прикрытием новой власти. Они и финансируют себя за счет этих поставок. Нас, если можно так сказать, объединил общий враг (улыбается). Вдобавок, ко всему этому, джибрилы снабжают оружием палестинцев. Причем, американским.
Иван: – Почему американцы не контролируют это?
Ванштейн: – Американцы? У них свои политические интересы тут. И кроме этого, их больше ничего не волнует. Пока. Мы предупреждали их. Они не в состоянии пресечь эти поставки. К тому же джибрилы осуществляют их в обстановке строгой секретности. А часть оружия – это захваченное у вашей регулярной армии. Понимаете, какая ситуация?
Иван: – Американцы скоро организуют демократические выборы, посадят своего человека президентом, и ситуация нормализуется. Разве нет?
Ванштейн: – Она еще долго не нормализуется. Хотя, вы, конечно, правы. Но работать-то нужно сейчас. А не через год? За год они могут поставить тонны наркотиков и оружия. Все это нужно пресекать. Или почти все.
Иван: – Не пойму, я-то вам зачем?
Ванштейн: – У господина полковника не хватает кадров (кивает на Осветника).
Иван: – Наум, вы же умный человек. Какой мне интерес, помогать вам, чтобы не страдал ваш народ? Я хотел бы помогать своей родине, чтобы не страдал мой народ.
Ванштейн: – Вы же христианин? Верно?
Иван: – Какое это имеет отношение к разговору?
Ванштейн: – Вроде бы вы должны любить ваших врагов, помогать ближнему…А ближний для вас – любой человек. Разве не так?
Иван: – Мне кажется, что помогать надо сейчас тем, кому хуже всего. Русинам. Вы же не будете финансировать освободительное движение? Партизан?
Ванштейн: – В том-то и дело, что будем. Будем.
Иван: – Вы вступите в конфликт с американцами.
Ванштейн: – Иван, давайте я расскажу вам кое-что…Вы опытный человек. Профессионал. И вы все поймете. Достаточно чуть-чуть заставить мозги работать…
Иван: – Я слушаю.
Ванштейн: – Сейчас выполнен лишь первый этап операции по захвату страны. Самый грязный и кровавый. Повстанческое движение даст повод заявить, что нынешний режим не выполняет свои функции. Само существование такого национально-освободительного движения уже достаточно. На смену военным придет гражданский президент из джибрилов. Появится парламент. Военные отряды русинов проведут переговоры о прекращении огня. Русины, увы, останутся на вторых ролях в государственном устройстве. Но постепенно будут созданы условия, чтобы не было серьезных национальных конфликтов. Русины будут существовать в своей нише, многие, уже утратив свою веру. Постепенно они превратятся в этно-культурный реликт. Кто-то покинет страну.
Иван: – Вы серьезно?
Ванштейн: – Управляемое государство джибрилов. Вот что, будет на этой территории. Вы думаете, американцы отдадут власть в руки религиозных фанатиков? Доказывать что-то фанатику так же бесполезно, как и спорить с любовником о совершенствах и достоинствах его любовницы.
Иван: – Это Вольтер?
Ванштейн: – Приятно беседовать с образованным человеком (улыбается)…Да. Вольтер. Поэтому они руками фанатиков решают лишь первичные вопросы передела мира. Понимаете? Правда, возникают побочные продукты. Которые сложно переработать. Так что настоящего спокойствия тут больше никогда не будет. Но какое-то видимое подобие будет. Несомненно.
Иван: – То есть мы обречены?
Ванштейн: – Разве вы этого не знали? Если мы начнем работать вместе, у русинов есть шанс выжить, и даже сохранить свою веру, язык, но в очень четко очерченных границах.
Иван: – Эдакая резервация? Демократическая…
Ванштейн: – Что-то вроде этого. Либо постепенное полное уничтожение. Или ассимиляция с джибрилами. Мы предлагаем компромисс. Вы будете помогать нам, чтобы джибрилы не уничтожали нашу страну, а мы поможем в организации повстанческого движения. Чем угодно поможет. Нам нужна вооруженная сила на этот период в стране, которая бы уничтожала их лаборатории, препятствовала трафику оружия и наркотиков.
Иван: – Договорится с американцами – это бессмысленный вариант…Понимаю. Что же..План ваш мне понятен. А если нам удастся победить? Что тогда?
Ванштейн: – А у нас будет негласный договор об этом.
Иван: – О чем? Играть по вашим правилам?
Ванштейн: – Конечно.
Иван: – Мы будем как марионетки? Карманные партизаны?
Ванштейн: – Сказать честно, определенный контроль над движением будет. В руководстве партизанами будут наши люди. Немного. Но ключевые решения будут принимать они. Что скажете?
Иван: – Господин Ванштейн, для меня такое сотрудничество – предательство.
Ванштейн: – Вы придерживаетесь принципа: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях»?
Иван: – Пожалуй, что так.
Осветник: – Иван, мы с тобой еще обсудим это.
Иван: – Мариан, что тут обсуждать?
Осветник: – Есть нюансы. Важные мелочи.
Ванштейн: – Ваш товарищ понимает все гораздо лучше. К тому, же на коленях вы жить не будете. Лично вы будете через год-другой жить иначе. Свободно и богато. Будем дружить – можете стать депутатом нового парламента. Захотите – сможете уехать куда угодно.
Осветник: – Господин Ванштейн, нам нужно еще время…
Обдумать ситуацию.
Иван (внезапно обращается к Ванштейну по имени): – Наум…А вы можете помочь мне уйти в горы?
Ванштейн: – Уже?
Иван: – Я не это имел ввиду. Мне нужно найти священника. И встретиться с ним. Он в пещерах.
Ванштейн: – Где это?
Иван: – На севере страны.
Ванштейн: – Я могу вас вывести туда в машине посольства, согласовав свой маршрут с американцами. Без всяких проблем. Вам это необходимо, чтобы принять решение?
Иван: – Да.
Ванштейн: – Если вы откажитесь, проблем не будет. Просто будет…Очень жаль потерять такого профессионала.
Иван: – Я уже больше десяти лет в отставке.
Ванштейн: – Бывших не бывает. Правда? (улыбается)
Осветник: – Не бывает.
Иван: – Договорились? (протягивает руку Ванштейну)
Ванштейн: – По рукам (пожимает). А теперь приглашаю Вас на обед. Вас там кормили, Иван?
Иван: – В тюрьме? Последнюю неделю один раз в день. Вполне сносно, кстати (смеется). Чечевичный суп на бараньих костях. Хлеб.
Ванштейн: – Когда вы хотели бы поехать на север?
Иван: – Немного прийти в себя надо. Через пару дней реально?
Ванштейн: – Вполне. Вам нужны деньги?
Иван: – Нет, благодарю. Пока не нужны.
Ванштейн: – Пойдемте, нас уже ждут.
Все поднимаются с кресел, выходят из кабинета.
Картина четвертая
Столик в кафе. За столиком сидят и пьют кофе Слава и Мария.
Слава: – Мария, как вам тут? Извините, что побеспокоил вас.
Мария: – Слава, вы даже не знаете, как я вам благодарна. Я ведь почти никуда не выхожу.
Слава: – Я здесь ни при чем, Мария. Это инициатива моего руководства.
Мария: – А я все время думаю о нательном кресте, который с меня никто так и не сорвал. Мне кажется, что Господь все время был рядом, укреплял меня в моих страданиях.
Понимаете?
Слава: – Прекрасно понимаю.
Мария: – Мне всегда казалось, что крест должен защитить, спасти, укрыть от опасности, от боли и страданий…Не крест, конечно, а Бог. Видя, что у меня на груди крест. У меня всегда было сильное желание чуда. С детства. Но не ложного, а настоящего, достоверного.
Слава: – Чудо это сверхъестественное событие…Ваше освобождение – дело рук людей.
Мария: – Безусловно. Знаете, когда я лежала на столе… Там, в Турции. Я думала о войне. И молилась. Мне кажется, эта война, как лакмусовая бумажка. Она словно показывает нам, кто и что стоит в этой жизни. Особенно, наша интеллигенция.
Слава: – Подлецы с развитым чувством мнимой ответственности… Особый тип предателя…
Мария: – Да.
Слава: – Многие из них уже служат новым властям. Впрочем, они ведь хотели падения президента…И они получили то, что хотели. Мария, я понимаю, что вам было не с кем поговорить. Все это время. Говорите. Я готов слушать (улыбается).
Мария: – Слава, мы сами, своим молчанием взрастили то чудовище, которое, когда окрепло, стало убивать нас. Скользили по поверхности жизни. По волнам, даже не пытаясь заглянуть в глубину. Все было только видимостью. И вот мы нырнули…
Слава: – Мария, что касается нас (улыбается), то мы всегда были под водой, а кто-то и на дне. Как водолазы. Или подводные лодки (смеется). Мы и сейчас там.
Мария: – Поэтому я здесь. Благодаря Вам. А люди проспали врага.
Слава: – В этом деле было много случайностей…А случайностей, как вы понимаете, не бывает.
Мария: – Слава, вы, где учились?
Слава: – В университете.
Мария: – Интересно. В столичном?
Слава: – Да.
Мария: – Я ведь там преподавала. Историю и философию.
Слава: – Я учился на политехническом факультете.
Мария: – И…Потом учились еще где-то?
Слава: – Учился (улыбается). Еще кофе?
Мария: – Если можно.
Слава подзывает официантку и просит принести еще кофе.
Мария: – А, если честно, Слава…Я очнулась на столе, и представляла, как мне придется совершить подлость. Потому что ничего иного я совершить не могла.
Слава: – Они хотели, чтобы ваш муж начал сотрудничать с ними? Угрожали и шантажировали?
Мария: – Да. Ничего нового. Я лежала, укрытая грязным одеялом, в каких-то бинтах и повязках. И не знала, хватит ли мне сил отказаться от предательства. И понимала, что у меня нет таких сил. Это чувство было похуже, чем боль, которое испытывало мое тело. Не дай Бог пережить это Вам.
Слава: – Вы знаете, мне было бы проще. Семьи нет. Детей тоже. Родители? Я даже не знаю, что с ними. И они ничего про меня не знают. Смерть была всегда рядом со мной. Умирать не страшно. Страшно, что будет после.
Мария: – Слава Богу, что мои дети живы.
Слава: – Они в полной безопасности сейчас. Не волнуйтесь.
Мария: – Увидеться хотелось бы.
Слава: – Я пригласил вас сюда и по этому поводу тоже.
Мария: – Как это?
Саша: – Нам нужно утрясти несколько вопросов, и мы переправим вас, если вы желаете, к детям.
Мария: – А сюда детей?
Слава: – Нет. Не получится.
Мария: – У вас есть информация, где сейчас мой муж?
Слава: – Он по-прежнему в тюрьме.
Мария: – Слава, а я могу вернуться в страну?
Слава: – Назад?
Мария: – Понимаете, мне все равно тут нет никакой жизни, пока мой муж находится в тюрьме. Тем более, на родине.
Слава: – Мария, я не могу решить этот вопрос. Мне надо посоветоваться. К тому, это будет стоить денег. А у нас сейчас не самая лучшая ситуация с финансами. Знаете, скоро в стране пройдут президентские выборы, выберут американскую марионетку, страна объявит себя демократическим государством…Есть надежда, что Ивана выпустят. Я говорю совершенно серьезно. Неспокойно пока. Опасно возвращаться. Вот я, например, тоже не могу вернуться.
Мария: – Вы слышали? Генерал Павел, оказывается, скоропостижно скончался. Еще месяц назад. Или около того. А весь мир узнал только сейчас.
Слава: – Да, слышал.
Мария: – Но джибрилы скрывали это. Его даже похоронили тайно. Неожиданная смерть. Вам не кажется?
Слава: – Человек предполагает, а Бог располагает.
Мария: – Слава, а тот…Офицер, который организовал мое похищение из монастыря. Вы его знаете? Он мне сказал, что он был другом моего мужа…Но я не смогла узнать его голос. Я спрашивала ребят, что меня нашли. Они мне не ответили ничего. Сказали только, что это именно он организовал мое похищение.
Слава: – Он ведь убит? Верно? (Мария кивает) Нет, не знаю его. Меня ведь там не было.
Мария: – Бог знает, сколько я там пролежала. Очнулась, еле-еле сползла со стола. А стол оцинкованный, ледяной от холода. Как в морге стол. Наверное, они там пытали людей. И сделаны специальные отверстия, чтобы руки и ноги можно было привязывать. Вижу – на стуле лежит одежда чистая, я попыталась переодеться. Бинты какие-то намотаны, повязки, раны чем-то смазаны. Помню, что доктор ко мне приходил. Кое-как на себя платье натянула. Остальное не смогла. Даже стоять не могу. Вся спина и все тело сзади как огромный кровоподтек. Ноги кровоточат. Надела платье и к грязной стене привалилась. И вдруг слышу выстрелы. Много выстрелов. Очереди автоматные и одиночные выстрелы. Недолго. Мне так показалось. Потом все стихло. Слышу, открывается дверь в камеру. Очень-очень медленно с пистолетом в руках (показывает, как он держал пистолет двумя руками) входит мужчина в обычной одежде. Не в военной. Куртка, джинсы. Он меня сразу заметил и, мне показалось, что от неожиданности даже опешил. Не думаю, что он ожидал меня там увидеть (смеется).
Слава: – Ребята давно знали об этом перевалочном пункте джибрилов. Была запланирована операция по его зачистке. Вам повезло, что так все совпало.
Мария: – Я его увидела и говорю: «Спасите меня…Я русинка». Он убрал пистолет в кобуру, подошел ко мне, наклонился и спрашивает: «Что вы говорите?» Видимо голос у меня был такой тихий, что он даже не мог расслышать. А я, как мне казалось, кричу что есть силы: «Я русинка…Помогите». Почему-то, я подумала, что он наш. Только это не крик был, а шепот. Но он услышал. Говорит: «Сейчас мы вас заберем отсюда, потерпите. Я свой». И в камеру входят еще двое. С автоматами. Но я уже почти отключилась. Они начали разговаривать. Потом меня на одеяле вынесли оттуда, в машину положили. И мы уехали. Ну, а что было потом – вы знаете.
Слава: – Хорошо, что у вас уже взрослые дети.
Мария: – Слава, я хотела бы пообщаться с ними, хотя бы по Интернету.
Слава: – Теперь можно. Я вам привезу ноутбук со скайпом. Сможете с ними разговаривать бесплатно. Сколько угодно. Мария, извините мою бестактность, но прошу вас подумать над тем, чтобы вам переехать к детям. Вы пообщайтесь с ними, и примите совместное решение.
Мария: – Но где же они, Слава? Скажите…Или это тайна?
Слава: – Они сейчас у вашей сестры троюродной. В Австралии.
Мария: – У Анны? Вот это да…Я с ней десять лет не общалась. Как вы ее нашли?
Слава: – В Греции девочкам было не безопасно. Там полно агентуры джибрилов. Когда вы сказали нашим ребятам, что боитесь за детей, мы приняли решение вывести их оттуда. Тем более, ваш муж двадцать лет отдал нашей службе. Это решение было и в наших интересах. Мы ему поможем выбраться из тюрьмы. Обязательно. Поэтому, подумайте. Я не тороплю, но и медлить нельзя. Вы ему ничем не поможете, если вернетесь обратно. Тем более, он же вас и вывез с дочерьми. Мне кажется, это ваш долг – вернуться к детям.
Мария: – Я подумаю. Почему вы думаете, что Ивана не тронут?
Слава: – Я знаю, что кое-что изменилось. Джибрилы натворили бед. Не просто перегнули палку, а совершили преступления. Конечно, их покровители им помогут, и скандалы будут заминать. Но журналисты не все еще куплены. Кое-кто пишет правду. Хотя и эта правда может быть в чьих-то интересах. Геноцид нашего народа перейдет в другое русло. Более мирное. Зло уже вышло наружу, и оно сделали свое дело. Теперь другой этап – игра в добрых самаритян. Хитрое и лицемерное время. Думаете, генерал Павел просто заболел и умер?
Мария: – Что это значит?
Слава: – Он отработал свое.
Мария: – И его отправили в утиль?
Слава: – Что-то вроде этого.
Мария: – Убили, думаете? Свои же?
Слава: – Не знаю. Но уже назначены выборы. Кандидаты известны.
Мария: – Слава, вы слышали о Ясеваце?
Слава: – Правда намного ужаснее того, что говорят. Вот и все, что я могу вам сказать.
Мария: – Ужаснее?
Слава: – Да. Я не хотел бы вас расстраивать. Когда-нибудь вы все узнаете. Мария, я могу рассчитывать на вашу помощь?
Мария: – Вам нужна моя помощь? (улыбается)
Слава: – Может так случиться, что понадобится. Пока точно не могу сказать, какая.
Мария: – А что случилось?
Слава: – Я тут выяснил кое-что. И пока не знаю, как к этому относится. Вам тоже не могу рассказать. Мой непосредственный начальник не выходит на связь уже неделю. Его заместитель, который тоже мой руководитель, говорит, что начальник сейчас в непростом положении и скрывается от охранки джибрилов. Что-то тут не так.
Мария: – А кто вас попросил встретиться со мной? Поговорить о том, чтобы уехать к детям?
Слава: – Понимаете, Мария, мы не можем держать тут вас постоянно. Если вы откажитесь лететь в Австралию, то может, случится так, что мы не сможем поддерживать вас финансово. Не факт, конечно, потому что ваша нынешняя квартира используется нами как конспиративная. Но такая вероятность существует.
Мария: – То есть, выбора нет.
Слава: – Мы подождали, пока вы придете в себя. Хочу сказать, что лично мне непонятно, чего ожидать от…. Помните человека, который переправил вас сюда?
Мария: – Помню. Но не понимаю.
Слава: – У меня есть информация, что он двойной агент.
Мария: – Это хорошо или плохо?
Слава: – Я не знаю. Возможно, что ничего в этом страшного нет. Но…(разводит руками). Все непредсказуемо. Какая помощь мне нужна? Посмотрим. Может быть, понадобится сохранить информацию, которую я тут собрал.
Мария: – Слава, я сделаю все, что смогу.
Слава: – Спасибо. Значит, я могу на вас положиться?
Мария: – Конечно.
В кафе входят два высоких, крепких мужчины. Слегка небриты. Выглядят сурово. Черные костюмы, белые рубашки. Одеты как сицилийцы. Заказывают кофе.
Слава настораживается. Мария замечает это.
Мария: – Кто это?
Слава: – Мария, быстро идите в туалет. Там, рядом с туалетом – черный ход. Выйдете, и сразу в метро. Когда приедете – из квартиры ни ногой (говорит негромко). Если я не выйду на связь – звоните Златану. Телефон у вас есть.
Мария: – Слава, а как же вы? Я вас не оставлю.
Слава: – Не говорите глупостей. Не подавайте виду. Уходите.
Мария встает, подходит к официантке, демонстративно спрашивает, как пройти в туалет.
Официантка указывает рукой. Мария уходит.
Мужчины за соседним столиком пьют кофе. Непринужденно беседуют.
Один из них внезапно отходит к дверям кафе и блокирует их. Второй подходит к Славе, и стреляет в упор через карман пиджака в грудь. Официантка в ужасе прячется за стойку бара. Второй делает несколько выстрелов через стойку. Бегут в сторону туалета. Заглядывают туда – там никого нет. Быстро выходят через черный вход.
Картина пятая
(заключительная)
Пещеры. Келья внутри пещеры. Иконы, плетеные маленькие стулья, стол, освещение от свечей, кровать.
В келье – Иван и отец Бранко. Сидят на стульях.
Отец Бранко: – Я ждал тебя, Иван. Мое время уходит. Я просил Господа, чтобы Он прислал мне ученика. Ты пришел, чтобы остаться?
Иван: – Да, отче.
Отец Бранко: – Хочешь стать монахом?
Иван: – Хочу.
Отец Бранко: – Только непрестанная молитва поможет нашему народу и миру. Больше нет другого пути. Ты твердо решил?
Иван: – Твердо.
Отец Бранко: – Трехлетний искус. Три года будешь послушником. Готов?
Иван: – Да, отче. Готов.
Отец Бранко: – Время непростое, посему Господь сократил этот срок. Я молился ко Господу. И получил ответ в сердце своем. Год. А там, Бог даст, я стану твоим восприемником. Один год – срок немалый. Еще есть время до пострижения. Всякое может случиться….Как там, внизу? Все по-прежнему?
Иван: – Отче, лукавое нынче время.
Отец Бранко: – Время всегда было таким. И война никогда не прекращалась. Господь ведь сказал: «Царство мое не от мира сего. Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей»… Дела мира известны: ложь, убийства, всякая страсть, убивающая душу.
Иван: – Отче, я не могу вернуться в мир. Жить, как прежде, мне невозможно.
Отец Бранко: – Тут наше прибежище. Наш последний ковчег. Кто бы мог подумать…А вот как все обернулось. Мы в этом смертном мире – странники и пришельцы, а родина наша на небесах. Помни об этом. Крепись. Мы тут не одни. Тут есть еще несколько братьев. Будем вместе молиться за весь мир.
Иван: – Отче, когда я добирался сюда, мне помог старик-джибрил. Он провел меня тайными тропами. Почти всю дорогу молчал, сказал, что у него был друг – русин, они вместе воевали пятьдесят лет назад в этих горах. Он из Ясеваца, где убили тысячи русинов.
Отец Бранко: – Господь его не забудет. Но никто не приходит к Отцу, как только через Сына. Что тебя смущает, Иван? Добрые люди есть в любом народе. Разве дело только лишь в этом? Чтобы спасти свою душу этого мало.
Иван: – Просто это удивительно, когда столько ненависти и злобы вокруг.
Отец Бранко: – Самая страшная ненависть, когда наши братья по крови ненавидят нашу веру. Ненавидят Бога. Они как лодки болтаются в бушующем море. Они сеяли ветер, теперь мы все пожинаем бурю. Где эти люди? Гниют на берегах рек? Или склонили голову перед силой врагов? Или делают вид, что верят другому богу? Который и не бог вовсе, а мысленный идол. Нам остается лишь одно: смиренно просить Господа, чтобы Он проявил к нам свою милость.
Иван: – Наше истинное родство не по крови, отче.
Отец Бранко: – Многие ли знают об этом?
Иван: – Я предам свою волю в ваши руки, отче. Буду послушен вам во всем.
Отец Бранко: – А мы ведь почти ровесники, Иван…Нет смущения в сердце?
Иван: – Мы ровесники лишь по годам жизни, духовно я даже не школьник…
Отец Бранко: – Время покажет.
Кто-то тихо стучится в дверь.
Отец Бранко: – Входи, брат.
Входит отец Петр. Кланяется, креститься на иконы, отец Бранко поднимается, приветствуют друг друга троекратным целованием, Иван берет благословение у отца Петра.
Отец Бранко: – Присаживайся, отец Петр.
Отец Петр: – Господи помилуй…(смотрит на Ивана)…А ведь мы с вами уже встречались?
Иван: – Так и есть, отче.
Отец Петр: – Вас, верно, схватили тогда?
Иван: – Схватили, конечно.
Отец Петр: – Мы каждый день вспоминали вас в молитвах, Иван. Удивительно, что вы послушались отца Григория. Отец Бранко, это же наш спаситель.
Отец Бранко: – Иван, не всякий способен отсечь свою волю…
Ведь, ты впервые видел отца Григория…Никто не отнимал у тебя право выбора.
Иван: – Я решил, что отец Григорий был прав.
Отец Петр: – Вы были в тюрьме? Все это время, как мы расстались?
Иван: – Два дня назад отпустили.
Отец Петр: – Храни вас Господь…А почему вы здесь?
Иван: – Хочу стать вашим братом.
Отец Петр: – Монахом?
Отец Бранко: – Господь дал мне ученика, отче.
Отец Петр: – О…
Иван: – А что с отцом Григорием?
Отец Петр: – Когда джибрилы наткнулись на вас, они дальше не пошли. И до монастыря отца Григория послали двух солдат. Они заблудились, и к монастырю подошли ночью, и с другой стороны, и никак не смогли проникнуть внутрь. Решили переждать до утра, но ночью на них напали волки. Отец Григорий рассказал.
Иван: – И что с ними было дальше?
Отец Петр: – Бежали в панике. Отец Григорий больше их не видел. И не слышал.
Отец Бранко: – Отец Григорий только телом пребывает на земле, душа его в обителях Господних. Уже давно.
Отец Петр: – Отец Бранко, надо нашему брату одежду принести. И келью открыть. Где он жить будет.
Отец Бранко: – Верно. Скоро пора в храм. Начнем вечерню.
Иван: – Тут и храм есть?
Отец Петр: – Конечно, человек на тридцать, наверное.
Иван: – Прямо в пещерах?
Отец Бранко: – У нас все есть (улыбается). Как же нам без храма? Не будем медлить.
Все встают со стульев.
Отец Петр: – Подрясник у нас есть. Новый. Чистый. Больше пока и не надо ничего.
Отец Бранко: – Когда-то в послушниках и по шесть лет ходили (улыбается). Давно, правда. Видишь, Иван, как Господь тебя любит и жалеет (улыбается).
Пойдем.
Выходят из кельи. Стоят возле двери.
Отец Бранко: – Отец Петр, ступай, приготовь одежду и келью.
Отец Петр уходит.
Отец Бранко: – Иван, я видел тебя последний раз десять лет назад. Помнишь?
Иван: – Помню, отче.
Отец Бранко: – Перед тем, как ты решишься на постриг, нужно сообщить об этом жене. Ты понимаешь?
Иван: – Постараюсь.
Отец Бранко: – Это нужно сделать обязательно. Мария поймет тебя. Я не сомневаюсь. Я вспоминаю ее в своих молитвах каждый день. Кто знает, может быть, и она…(замолкает внезапно).
Иван: – Что она?
Отец Бранко: – Нет, ничего. Десять лет назад после нашей встречи, меня пытались убить.
Иван: – Убить? За что? Кто?
Отец Бранко: – Джибрил. Он сам не ведал, что творил. Господь уберег. Он промахнулся. Стрелял в меня в храме. Погиб другой священник.
Иван: – Об этом ничего не говорили, не писали. Даже мы были не в курсе.
Отец Бранко: – Мы скрыли это. Дело было в горном монастыре. Тут, недалеко.
Иван: – Зачем же он стрелял?
Отец Бранко: – Доказывал свою веру.
Иван: – А что с ним? Поймали его?
Отец Бранко: – Нет. Бог ему судья. Тогда Мария так грустно посмотрела на меня. Словно чувствовала что-то. Перед тем, как мы простились. И я почувствовал что-то такое. Необъяснимо трагическое. Какая-то странная печаль захватила меня. Я пошел в храм и непрестанно молился. И Господь уберег меня. Пули пролетели мимо головы. Он стрелял прямо в голову.
Иван: – И вы не схватили его?
Отец Бранко: – Он закончил стрелять, и я перекрестил его. Его лицо исказилось, будто я ударил его, он бросил пистолет и убежал. Это был еще подросток. Лет шестнадцати….
Вбегает отец Петр: – Вот (подает черный подрясник).
Отец Бранко крестит одежду. Иван берет подрясник.
Отец Бранко: – Это твой первый шаг, Иван. Дорогу осилит идущий.
Отец Бранко и Петр улыбаются. Все трое уходят в темноту пещерного тоннеля.
ЭПИЛОГ
Австралия. Мария и дочери. Веранда частного дома. Много света.
Круглый стол. Женщины завтракают.
Мария: – Мне сегодня странный сон был.
Злата: – Расскажи.
Милинка: – Страшный?
Мария: – Нет, не страшный. Птица села на мою кровать. Большая белая птица.
Злата: – Пеликан?
Мария: – Да…Я во сне забыла, как она называется. Не могла вспомнить. Пеликан. Сидит и смотрит на меня. А я лежу на кровати. И вся спальня заполнена светом. Белым светом. И вдруг он клювом бьет себя в бок, и оттуда течет кровь. И капает на мою белоснежную простынь. Но следов крови нет. Она попадает на ткань и исчезает. И мне почему-то очень-очень спокойно. Меня это не пугает совершенно. А пеликан взмахивает крыльями и улетает в окно….И что-то еще было. Не могу вспомнить.
Злата: – Думаешь, это что-то значит?
Мария пожимает плечами: – Не знаю. Может это весточка. От отца.
Милинка: – Что ты имеешь ввиду?
Мария: – Знак какой-то. Это, наверняка, что-то значит. Почему-то мне так кажется.
Милинка: – Уже год от отца нет никаких известий. Даже не знаем, жив ли он.
Мария: – Милые мои девочки…Если бы знали, что я с вами только благодаря Богу.Вы можете сказать, что это счастливое стечение обстоятельств. Но это и есть Божий промысел. Забота Бога о тех, кто верит Ему.
Злата: – О чем ты? Ты нам ничего не рассказывала.
Мария: – Я не могла. Людей, которые спасли меня, нет в живых.
Милинка: – Убиты?
Мария: – Был такой замечательный парень. Слава. Его в кафе убили. Если бы он не сообразил сразу, что это убийцы в кафе зашли, меня бы тут не было.
Злата обнимает мать: – Мамочка, теперь все позади. Не надо вспоминать.
Мария: – Я молюсь за них каждый день. Это невозможно забыть.
Милинка: – И кто-то еще?
Мария: – Златан. Он меня сюда отправил, когда Славу убили. Он меня вывез в Канаду, и уже там я села на самолет. Он попал в автомобильную аварию, когда возвращался назад. Спустя два дня умер в больнице. Мне медсестра позвонила. Ей врач приказал обзвонить всех, кто был у него в телефонной книге. А там была только я.
Милинка: – А кто они были? Шпионы? Почему они тебе помогали?
Мария: – Милинка, я не знаю. Шпионы (усмехается). Они наши братья. Наши братья по вере. И я их буду помнить всегда.
Злата: – Думаешь, что это была авария?
Мария: – Не знаю. Может быть, и не авария… Девочки…Я хочу. Хочу уехать на родину.
Злата: – Домой? В нашей квартире наверняка живут какие-то люди. А может, ее уже нет.
Мария: – Я хочу его отыскать. Прошел почти год, в стране многое изменилось. Мне кажется, что я смогу его найти.
Злата: – А что там изменилось?
Мария: – Вроде бы русинов больше не убивают.
Злата: – Вот именно, что вроде бы. Хочешь там остаться?
Мария: – Нет. Найти отца.
Милинка: – Как же ты его найдешь?
Мария: – Через знакомых. Мне кажется, что у меня получится.
Злата: – Через каких знакомых? А жить где будешь? Да и на какие деньги ты туда полетишь?
Мария: – Возьму взаймы у сестры.
Злата: – Она и так нас содержит, мама. Я школу заканчиваю. Пойду работать. Станет полегче. Давай подождем немного.
Мария: – Я ведь тоже работаю. Мы не только на ее деньги живем.
Злата: – Ну, да. Только у нас нет никаких сбережений. Ты прямо сейчас хочешь лететь?
Мария: – Неужели вы по отцу не скучаете?
Милинка: – Мамочка, ну как же не скучаем? Скучаем. Да только, что мы можем сделать?
Мария: – Я не хочу сидеть и ждать. Сегодня поговорю с Анной.
Злата: – Мне не хотелось бы потерять еще и мать.
Мария: – Златочка, мне тут очень тяжело без отца. И неизвестность – что с ним и где он – мне разрывает сердце.
Милинка: – А если тебя арестуют?
Злата: – Да. Ты об этом совсем не думаешь?
Мария: – Меня не арестуют.
Злата: – Мама, отчего ты такая упрямая? Откуда ты знаешь, что не арестуют? По телевизору говорят?
Мария: – Чувствую так.
Злата: – Эх…Смотри сама. Мы тебе не советчики.
Мария и дочери умолкают, сидят молча.
Милинка: – Пойдем сегодня на море?
Мария: – Если вы хотите, сходите. Я побуду дома. Голова что-то побаливает. Жарковато сегодня.
Злата: – Ты не обидишься, если мы без тебя пойдем?
Мария: – Златочка, милая, что ты…
Милинка: – Ну, мы тогда пойдем собираться?
Мария: – Конечно.
Злата и Милинка уходят собирать вещи, Мария собирает посуду со стола.
Дочери выходят на веранду в пляжной одежде, в шляпах от солнца. В комнате звонит телефон.
Милинка: – Ой…телефон. Сейчас принесу трубку.
Убегает в комнату, несет трубку.
Мария: – Нажимай скорей.
Милинка: – Да. Слушаю. Секунду.…Мама, это тебя (подает трубку). Какой-то мужчина.
Мария: – Меня? Мужчина?
Милинка: – Ну, да. Бери скорее трубку. Мы пошли.
Милинка передает трубку Марии, дочери уходят.
Мария берет трубку, не сразу подносит к уху.
Мария (с тревогой, даже боязливо): – Алло. Я вас слушаю. Говорите же. Что вы молчите? Кто это? Кто? Иван? Иван, это ты? Иван…
Конец
Декабрь, 3, 2010 год.
Богданов
Драматическая повесть для чтения в 2-х действиях
Действие первое
Картина первая
Греческий монастырь недалеко от Афин.
Яркий солнечный день.
Богданов и Алов пьют чай на открытой веранде монастыря.
Алов: – А как же Гитлер?
Богданов: – Гитлер? А что Гитлер? Он ошибся…Смертельно ошибся. И, безусловно, его обманули. Обвели вокруг пальца.
Алов: – Думаете, что Гитлер не понял и не заметил того момента, когда Сталин стал ревизионистом? Когда он начал чистку рядов от ленинской гвардии? От людей, которые стояли во главе октябрьского переворота. Ведь Гитлер начал войну не с той большевистской Россией, какой он видел ее в 20-х и начале 30-х…Он посчитал, что 37-й это всего лишь борьба за власть внутри партии…Не разобрался. Да, и германская власть погрязла в оккультизме, и нравственно деградировала. Гитлера же надломила смерть племянницы. После 1931 года – это уже другой человек. Его демоны окончательно вышли наружу. Проблема и в том, что антимасонские силы оказались не христианскими…
Богданов: – Совершенно верно. Осенью 17-го к власти пришли радикальные большевики, по сути – сектанты, отколовшиеся от масонства. Возьмите Февральскую революцию – она была организована масонами. Архив Нины Берберовой частично опубликован. Вся информация об этом там есть…Но…Это уникальнейший случай…Масоны, взяв власть в такой великой стране, как Россия, проиграли… Даже не так….В октябре масоны передали власть радикальному крылу. Просто передали. Похоже, что они были не готовы к ней…Но Сталин эту секту Ленинскую вычистил…Ведь Троцкий был любимцем Ильича. А чего хотел Троцкий? Чтобы Россия была трамплином для мировой революции. Чтобы русский мужик стал хворостом для костра этой мифической революции. Судьба России их не интересовала. А потом…Потом идеи Троцкого воплотил Мао и Пол Пот…Жуткие истории. И не забывайте, кто принимал решение о казни царской семьи.
Алов: – Выходит, что Сталин, действительно, спас страну?
Богданов: – Выходит, что так…Да…Но Гитлер не только в этом ошибся. Крупная еврейская буржуазия откупилась от него, отдав на заклание евреев попроще. Победней. Богатые еврейские кланы финансировали создание германской армии. Гитлер решил, что он сможет усидеть на двух стульях…Сможет попользоваться еврейскими капиталами безвозмездно. Но получилась совершенно идиотская ситуация: две самые мощные антимасонские силы были вовлечены в ужасающую войну друг с другом…Понимаете, мой друг? А когда руками русского народа нацизм был уничтожен, начался передел мира. Я бы назвал его великим масонским переделом. Он продолжается до сих пор, как ни странно…
Алов: – И когда же он кончится?
Богданов: – Когда построят новый храм Соломона, и там коронуют Антихриста. В мемориале Джорджа Вашингтона есть специальный лифт на девятый этаж. Я ведь был там…Представляете? И оказалось, что весь девятый этаж – это реконструкция храма Соломона. С древнееврейскими или арамейскими надписями, с реконструированным троном Соломона. Жертвенной чашей. Ждут знака, сигнала, мистического откровения, чтобы начать строительство. Понимаете, закладка первого камня – это значит, что народ Израиля достиг того, к чему стремился.
Алов: – Израиля?
Богданов: – В мистическом смысле. Народ Израиля как потомки тех, кто распинал Христа. Те, кто хотели власти над этим миром. Они её получат. Когда кто-то пытается отрицать эти факты – это чистой воды невежество, необразованность. Важно своими руками пощупать и понять, что такое масонство.
Алов: – Вы пощупали?
Богданов: – Отчасти. Когда-то я был в городе Цфат в Израиле. Это город каббалистов. В масонской символике много древнеегипетских символов и обрядов. Не мне вам рассказывать, что такое каббала. Сейчас это учение очень модное. Но всё это игры. Баловство. Каббала – глубокое учение. И, конечно, тайное. Чтобы знать каббалу, нужно знать иврит, потому что там каждая буква имеет значение, каждая буква зашифрована.
На въезде в Цфат, представьте: поперек улицы висел транспарант с изображением циркуля и мастерка – масонскими знаками. Те же знаки встречаются по всему Цфату на стенах домов. А нам говорят, что масонство вышло из средневековых ремесленных орденов Европы и тайных христианских общин. То, что мы называем масонскими знаками – знаки на самом деле каббалистические. На мой взгляд, масоны – это секта иудейского направления. Это потомки тех книжников и фарисеев, которые к приходу Христа уже имели другую религию. Отличную от ветхозаветной. Для меня они сродни секте большевиков-ленинцев. По форме и содержанию, конечно, есть отличия…Но в целом…Это всё звенья одной цепи. Юровский носил на себе пояс с изречениями из Торы. Подарок матери. Хотя формально и не был иудаистом. Именно Янкель Хаимович и добил Цесаревича выстрелами из револьвера.
Алов: – Страшную картину вы рисуете…
Богданов: – Это мир удалившихся от истинного Богопочитания и Богопознания.
Безусловно, система сильная, обладающая мощной мистической поддержкой…Но кого? Князя мира сего. После отрицания Христа, они стали поклоняться дьяволу, называя его богом. Причем, большая часть из них даже не понимает этого. Эта целая тайная система достижения власти над людьми, умения управлять людьми, предсказывать будущее. Там искажены понятия добра и зла. Это долгий разговор, мой друг. Потом эти древние общества стали использоваться, как заговорщические. Чтобы совершать революции, политические перевороты, продвигать своих людей во власть. Говорить о каком-то всемирном заговоре глупо. Просто система развивалась и расширяла границы своего влияния, достигнув серьезных успехов. Страшную картину? Да что же тут страшного…Всё давно известно. Надо знать своего врага, а бояться нам нечего.
Алов: – Мне рассказывали, что в мемориале Вашингтона есть огромный цветной фотопортрет Гарри Трумэна в масонском фартуке и с мастерком в руке. Он был запечатлен в момент принятия решения о бомбардировке Хиросимы и Нагасаки.
Богданов: – Точно так. Решение о ядерной бомбардировке принимали масоны. Думаете, другие отвратительные решения о войнах и убийствах – случайность? Все строго выверено. Рассчитано. Послевоенная история – это история расцвета масонов.
Алов: – Неужели победа будет за ними? Никто не сможет помешать? Или отсрочить их триумф?
Богданов: – Как вам, сказать, дорогой Николай. Наша победа – сохранить свою веру, свою душу… Если власть для них важнее спасения души и обретения Царства небесного, что же теперь? Это их выбор…Триумф? Калифы на час. Для вечности срок их власти – ничто.
Алов: – А взять в руки оружие?
Богданов: – Я думаю, что это время придет…Но не хотелось бы. Это не богоугодно. И это, скорее, наказание для всех нас, чем благо.
Алов: – Война?
Богданов: – Любое кровопролитие – не есть благо (пауза). Николай, вы знаете… Я ведь летом ездил на Афон, чтобы проститься с отцом Климентом.
Алов: – Схиигумен Климент? Преставился?
Богданов: – Да. Ведь это он передал мне Чудотворный образ пятнадцать лет назад. В иконописной мастерской я увидел образ Иверской Богородицы. Недавно написанный. И так он мне понравился. А монах-иконописец отказался мне его продать. И когда я уезжал, отец Климент у ворот монастыря остановил меня и отдал мне икону. Кто знал, что эта икона будет чудотворной? А ведь она начала мироточить почти сразу, как я приехал домой, и поставил ее рядом с другими иконами. Пятнадцать лет мироточит. Кроме Страстных недель.
Алов: – И что сказал отец Климент перед смертью? Он ведь сказал Вам что-то важное?
Богданов: – Эх…Николай. Сказал, что произойдут страшные события в моей жизни. И имя мое будет оклеветано.
Алов: – Неужели нельзя ничего изменить?
Богданов: – Мне сон был. Недавно. Я лежал в какой-то комнате. Как будто гостиница. И район какой-то нехороший. Нечистый. И был я связан толстыми канатами и веревками, и рот был завязан. И не мог я ни говорить, ни кричать…А только молился в себе…Видно такую смерть уготовил мне Господь…
Алов: – За что же так, Иван Сергеевич?
Богданов: – Мы ведь должны быть готовыми умереть за истину в любой момент. Хотя, конечно…Мы никогда по-настоящему не готовы…А клевета…Что клевета…Мое имя – ничто. Оно будет оклеветано, но рано или поздно, правда откроется. Когда клевещут на святых отцов, на старцев – это гораздо страшнее. И когда это делают братья по вере. Из чистой зависти или от обиды. Это во много раз хуже, чем клевета на такого никчемного для Бога человека, как я.
Алов: – Как же все случится? Если есть знак и даже обстоятельства Вам показаны, может быть можно избежать этого? Ведь всё в ваших руках: ехать в эту гостиницу или не ехать.
Богданов: – Я даже не знаю, когда это будет…И может быть, и не гостиница это вовсе. Не знаю. Может быть, я должен принять это со смирением? Как император Николай принял всё, что ему было предсказано…
Алов: – А ваша миссия? Неужели она должна закончиться именно так?
Богданов: – Вот митрополит Мелетий письмо прислал…
Алов: – О чем же? Что пишет?
Богданов: – Говорит, что должен упорядочить мои скитания по свету…Просит, чтобы я на каждую поездку получал его благословение.
Алов: – Как же это возможно?
Богданов: – По телефону, я думаю…
Алов: – Мне кажется, что это разумное решение.
Богданов: – Николай, митрополит Мелетий не мой духовник…Почему я должен согласовывать с ним свои действия? Я свои поездки согласовываю с настоятелями тех приходов, куда я еду. А почему он берет на себя смелость решать, куда мне ехать? Я еду по воле Божией Матери. По ее святым молитвам. Если он считает, что выражает ее волю…То на это должны быть веские аргументы. Икона находилась в соборе, где он служит постоянно, какое-то время. Но это не значит, что он имеет право управлять мною. Икону могутувидеть в любой точке мира. Получить от Господа благодать, исцеление, вразумление через ее непосредственное созерцание…А если она будет постоянно находится в его соборе, то немногие смогут приобщиться.
Алов: – Иван Сергеевич, я думаю, что он беспокоится о безопасности иконы и вашей безопасности…
Богданов: – Все, что случится со мной и с иконой – воля Божия…Я так думаю. Как нужно, так и будет. А его беспокойство мне не понятно.
Алов: – Вот как…Вы знаете…Ходят слухи…Может быть, вы поэтому занимаете такую позицию?
Богданов: – Это не слухи, Николай.
Алов: – Вы поняли, что я о митрополите?
Богданов: – О ком же еще? Конечно…
Алов: – Так вы знаете?
Богданов: – Знаю, очень многое знаю. И как он стал митрополитом, и как познакомился с масонами. Он член масонской ложи "Гармония". И уже давно. Люди, получившие власть, являются рабами тех, кто дал им свое благоволение. Это еще Василий Великий сказал…
Алов: – Это точно? (удивленно)
Богданов: – Увы, Николай…Увы… И всё, что он делает сейчас – всё в интересах масонов. Думаете, что такого не может быть? Люди пытливые, энергичные, страстные, которые всё еще находятся в поиске – вот, кто им интересен. Отец Мелетий именно такой. И был, и есть. Православный священник, у которого есть какие-то сомнения, идеальный материал… Нужно сломать хребет последней духовной силе, которая может противостоять духу мира сего. Остальные христиане давно сломлены и запутаны. Обмануты. Что делают масоны – увеличивают число своих людей среди высших иерархов Церкви. Всего-навсего. А уж они и проведут нужные им реформы.
Алов: – Зачем же это нужно священникам? Хотя…Наверное, глупый вопрос…Ответ прост…
Богданов: – Тешат свою гордость. Власть. Деньги. Тайные знания. Много соблазнов, мой дорогой друг. Кого-то даже шантажируют. Гомосексуализм. Педофилия. У дьявола много рычагов управления.
Алов: – Господи, помилуй! (крестится)
Богданов крестится: – Все согрешили и лишены Славы Божией. Но кто-то борется, а кто-то нет.
Алов: – Иван Сергеевич, давно хотел спросить – а можно привыкнуть к чуду?
Богданов: – Вы об иконе? Невозможно… Это все равно, если для священника евхаристия станет рутиной…Я никогда не подхожу к иконе с любопытством, чтобы проверить откуда и сколько истекает мира. Даже не думаю об этом. Просто молюсь и всё. Это же не фокус. Это непостижимое. Что вызывает страх и любовь. Именно так. Страх и любовь к Творцу.
Молчат.
Богданов (улыбается): – Мы сейчас допьем свой чай и поедем в Афины. Думаю, что нам уже пора.
Внезапно на террасу вбегает монах. Он испуган.
Богданов и Алов встают из-за стола.
Монах (говорит на русском): – Иван, из образа Богородицы текут слезы. Что-то страшное будет.
Богданов: – Какой образ?
Монах: – Над вратами монастыря.
Алов, Богданов и монах идут с террасы к воротам. Над вратами древний образ Богородицы. Он весь мокрый.
Монах: – Икона слезоточила всего несколько раз за последние пятьдесят лет.
Богданов закрывает лицо руками и громко повторяет: – Вот оно. Вот оно. Пришло это время. Пришло это время.
Алов и монах в страхе смотрят на икону.
Конец первой картины
Картина вторая
Резиденция митрополита Мелетия.
Зильберман: – Отец Мелетий, завтра мы сможем называть Вас Ваше Святейшество…
Мелетий: – Очень на это надеюсь.
Зильберман: – Я помню, с какой гордостью и радостью все братья говорили о Вашем посвящении. Очень немного братьев, которые приняли посвящение, и сделали нашу философию, нашу позицию не абстрактными рассуждениями, а жизненным опытом, всей своей жизнью. А ведь всего десять лет прошло…
Мелетий: – У меня большие планы, брат Марк.
Зильберман: – Именно об этом я и приехал побеседовать с Вами.
Мелетий: – Я ждал этого разговора.
Зильберман: – Но сначала о выборах. Вы знаете, что патриархия находится в бедственном финансовом положении, но у нас достаточно средств, чтобы все, кто примет участие в выборах патриарха, выбрали именно Вас.
Мелетий: – Я знаю. Были, конечно, сложности…
Зильберман: – Отец Пётр?
Мелетий: – Да. Но я думаю, что, несмотря на свои убеждения, ему некуда деваться. Потому что я привезу в Патриархию деньги. И большие деньги. А ведь еще неделю назад за него было 16 голосов из 17. Но всё изменилось в один момент. И всё благодаря Вам, Марк. Один его друг, теперь и наш друг, мирянин, предложил ему 50 000 долларов для того, чтобы он отказался в мою пользу. Естественно, он отверг это предложение. Однако вчера ночью его посетила делегация общества "Национальной обороны". И попросила его снять свою кандидатуру в мою пользу.
Зильберман: – Отец Мелетий, только благодаря Вам, наша патриархия поддерживает приятельские отношения с протестантскими епископами в Англии и Америке. Это в национальных интересах нашей страны. А эти интересы требуют, чтобы патриархом были выбраны именно вы. Таково было и желание митрополита Германа. И общество «Национальной обороны» имеет серьезную поддержку в правительстве. Отцу Петру всё это объяснили. Думаю, что он всю ночь думал над этим предложением. Субсидий давно нет. Жалование не выплачено за 9 месяцев. Благотворительные учреждения патриархии в бедственном положении. Ради этого и ради народного блага он снимет свою кандидатуру.
Мелетий: – Спаси Вас Господь, брат Марк.
Зильберман: – Теперь о деле. Я слышал о том, что вы собираетесь проводить определенные реформы. Это очень своевременно. Для сотрудничества с другими христианами, нет необходимости в предварительных условиях или в догматическом единстве. Единство христианской любви – вот что важно. Этого достаточно.
Мелетий: – Несомненно. Прежде всего, речь идет об изменениях в отношениях с англиканцами. Хотелось бы окончательно закрепить признание благодатности священства в Англиканской Церкви. И даже признать возможность евхаристического общения.
Зильберман: – Среди них много наших братьев. Они наша опора в христианском мире. Если такое произойдет, это откроет нам новые двери в Богопознании. Вы знаете, дорогой брат, что наша философия глубоко религиозна. И конечная ее цель, несомненно, полное объединение всех христиан. Для преобразования этого мира. А не ради ухода от него.
Мелетий: – Это еще не всё. Думаю, что главное – перемены, связанные с браком.
Зильберман: – Очень интересно. Что же конкретно?
Мелетий: – Я думаю, что это давно назрело. Женатый епископат и второй брак священнослужителей должны стать нормой.
Зильберман: – Всё это ненужные и ветхие оковы. Вы правы. И ещё посты – совершенно неразумное изобретение. Какой смысл в таких долгих и бессмысленных ограничениях себя? Вот у протестантов они разумны. И не стесняют человека. А человек – венец творения. Я не говорю о том, что нужно предаваться чревоугодию и обжорству, но человек должен быть свободен в этом вопросе. Есть или не есть. И что есть. Какая Богу разница, что и когда человек ест? Да никакой. Еда не приближает нас к Богу и не отдаляет нас от Него. Это лишь рабочий материал и источник энергии для тел. И ничего более.
Конечно, пост имеет определенный мистический смысл перед важными духовными событиями…Но двести дней в году. Это бред. Конечно, я имею в виду мирян. Но и священники должны научиться рассуждать здраво. Мне даже смешно, что за столько веков ничего не изменилось…Ведь всё вокруг стало иным. Нужно сообразовывать свои действия с окружающим миром.
Мелетий: – Брат Марк, за столько веков человек внутренне совсем не изменился, хотя декорации поменялись. Но это лишь подтверждает ваши слова.
Зильберман: – Календарная реформа необходима. Для христианского единства – это огромный шаг вперед. Чтобы все, призванные именем Господа, праздновали в один и тот же день Его Рождество и Воскресение. Но не всё сразу. Будет противостояние. Будут сложности. Но мы все преодолеем. Путь к новому порядку усеян терниями. Мы их искореним. Надо начать с чего-то определенного. В один миг реформы не провести. Нужна эволюция, а не революция. Нужно подготовить архиереев, паству. Донести до них истину. Вода камень точит. Чем больше мы будем говорить, и объяснять необходимость изменений, тем эффективнее будет результат.
Мелетий: – Все равно будут расколы. Но я глубоко убежден, что вопросы богослужебного языка и календарного стиля, не имеют догматического значения. Из-за всего этого мы превратились в фарисеев, худших, чем те, что были при жизни Христа.
Зильберман: – Некоторые архиереи говорят людям, что мы является носителями и вестниками всякого зла, отрицаем Троичность Бога. Строим новую религию. Религию будущего, якобы предназначенную, заменить все существующие религии. Но это не так, дорогой отец Мелетий. Мы хотим единства. Прежде всего, единства в Божественной любви. Мы сторонники полноценного развития человека. Сторонники прогресса. В Церкви давно этого нет. Мы свежая и новая сила, способная преобразить. Вы же меня прекрасно понимаете. Наши ритуалы и обряды никак не пересекаются с церковными.
Мелетий: – И вы меня понимаете.
Зильберман: – Цепляться за старое? Зачем? Вы – истинный пастырь, который смотрит в будущее, а не тащит за собой тленное и закостенелое. А, кстати, что там за история с иконой?
Мелетий: – Настоящая чудотворная икона. Была в нашем храме. Хочу сказать, что пожертвования возросли многократно. Пока она была тут. Но проблема в том, что хранитель иконы путешествует по всему миру. И я, к сожалению, не могу воздействовать на него. Приходов много – все хотят приобщиться к святыне.
Зильберман: – Чудотворная? И в чем же это заключается?
Мелетий: – Истекает миро. Благовонное масло.
Зильберман: – И я могу это увидеть?
Мелетий: – Несомненно.
Зильберман: – А откуда течет масло?
Мелетий: – Оно всегда истекает из рук Божией Матери и из звезды, которая на левом плече Пресвятой Девы, и только изредка из руки Господа Иисуса Христа. Миро всегда течет вниз. Сзади икона совершенно сухая. Я знаю одного физика, верующего христианина, который очень тщательно рассмотрел икону со всех сторон, после чего сказал, что совершается самое большое чудо нашего века. Он убедился, что масло не проступает с задней стороны, и вовсе не из дерева, на котором она написана. Еще до этого, для исследования брали кусочек древесины из верхней части иконы, но оказалось, что икона написана на самом обыкновенном еловом дереве.
Зильберман: – А что это значит? В чем смысл этого действия?
Мелетий: – Это просто напоминание нам о присутствии Господа и его Матери в жизни каждого верующего. Что Господь не оставляет нас никогда. Для укрепления нашей веры.
Зильберман: – Понимаю. Знаки свыше. У нас тоже есть такие события. Нет…Масло, конечно, не истекает. Но Творец дает нам прочувствовать особые состояния. Вы и сами знаете, дорогой брат.
Мелетий: – Я знаю.
Стук в дверь.
Секретарь Мелетия стоит за дверью: – Молитвами святых отец наших, господи, Иисусе Христе, помилуй нас!
Мелетий (громко): – Аминь!
Секретарь входит в комнату с поясным поклоном: – Ваше Высокопреосвященство…Есть важная информация.
Мелетий: – Говорите. Брат Марк наш друг. Он не помешает.
Секретарь: – Богданов пропал.
Мелетий: – А икона?
Секретарь: – Тоже. Его друг – Николай Алов звонил мне. Вчера вечером Богданов попрощался с Николаем, и сказал, что у него важная встреча. И вот уже три часа дня, а от него никаких вестей.
Мелетий: – А в полицию звонили?
Секретарь: – Звонили. Но прошло не так много времени…
Никакой информации о происшествиях с кем-то, похожим на Ивана Сергеевича, нет. К тому же, им сложно объяснить, что в этом такого, что человека нет всего лишь со вчерашнего вечера.
Зильберман: – Позвольте? (спрашивает у Мелетия разрешения вступить в разговор)
Мелетий кивает.
Зильберман: – Я сейчас сделаю несколько звонков. И наши люди отыщут вашего человека. К вечеру все станет ясно. Даю слово.
Мелетий: – Отец Спиридон, помогите нашему другу. Дайте его знакомым всю информацию об Алове и Богданове. И примите участие в поисках. А где сейчас Николай?
Секретарь: – Он поехал к отцу Василию. Но мы с ним все время на связи.
Зильберман звонит на разные номера телефонов, отдает распоряжения.
Зильберман: – Скоро наши люди подъедут к резиденции Вашего Высокопреосвященства.
Мелетий показывает жестом, что отец Спиридон свободен: – Я Вас вызову. Ступайте.
Секретарь выходит из комнаты.
Зильберман: – Это необычное происшествие? Не так ли?
Мелетий: – Это крайне необычно. У меня не очень хорошие предчувствия.
Зильберман: – Богданов, Богданов…Где-то я уже слышал эту фамилию…По-моему, мы с ним где-то уже встречались. Случайно, не тут?
Мелетий: – Да. Пересекались. Высокий, седой. Кстати, он и с иконой тут был. Только она была завернута в бумагу.
Зильберман: – Вспоминаю. Я удивился, что он с собой такое прямоугольное возит, да еще и в бумаге. А бумага-то была в масле…И запах был. Как будто розами пахло.
Мелетий: – Да. Это миро.
У Зильбермана звонит телефон: – Да. Уже подъехали? Так быстро? Хорошо. Сейчас к Вам выйдет отец Спиридон.
Зильберман (к Мелетию): – Уже приехали.
Мелетий снимает телефонную трубку: – Отец Спиридон. Подъехали. Да. Ждут вас внизу. Бог в помощь.
Мелетий: – Благодарю Вас, дорогой брат Марк.
Зильберман: – Мы обязаны помогать нашим братьям. В этом смысл нашего единства и братства. Когда намечены праздничные мероприятия?
Мелетий: – Вы уверены, что все будет гладко?
Зильберман: – Дорогой брат, нет никаких сомнений. Отец Пётр уже отказался от участия в выборах.
Мелетий: – Почему же я этого не знаю?
Зильберман: – Мне сказали об этом только что. Когда я разговаривал с моими людьми по телефону (улыбается).
Мелетий: – Вот так новость…
Зильберман: – Но поздравления только завтра. Только завтра. Когда выборы официально состоятся. Владыка, еще вопрос…
Мелетий: – Слушаю.
Зильберман: – Наши братья просят содействия в общении с католическим архиепископом Марселем Лемером. Вы же хорошо знакомы с ним?
Мелетий: – Знаком. Но чем я могу помочь? Он держится весьма и весьма радикальных взглядов.
Зильберман: – В том-то и дело…Он продолжает, спустя столько лет, писать статьи, и даже издал книгу о 2-м Ватиканском соборе. Говорит, что на этом Соборе имел место заговор.
Право, это ерунда. И что, якобы, заговор подготавливался заранее в течение многих лет.
Мелетий: – Что же я могу сделать?
Зильберман: – Ровным счетом ничего серьезного. Я прошу Вас пригласить его в Афины. На встречу. Посетить православные святыни. Мы не хотели бы с ним общаться в Париже.
Нужна нейтральная территория.
Мелетий: – Но я несколько лет с ним не общался. Хотя мы были приятелями. И довольно долго.
Зильберман: – Не важно. Я вам дам его телефон. Главное – договориться. Скажите, что хотите обсудить с ним различные богословские вопросы. И поднять вопрос об экуменических контактах с Римско-католической Церковью. Через него. Чтобы он был посредником.
Мелетий: – Ох…Не знаю. Будет ли он со мной общаться. Если он о Ватиканском соборе говорит совершенно нелицеприятные вещи. Что Церковь повернулась лицом к миру, а вдохновитель этого поворота был вовсе не Господь Наш. Да и лет ему немало.
Зильберман: – Уговорите. Вот и вся моя просьба. И не только моя. Как вы понимаете. Хорошо? Договорились?
Мелетий: – Договорились.
Зильберман: – Мы ведь работаем в разной среде. Среди католиков тоже есть успехи. Мы ожидаем такого папу, который бы отвечал нашим нуждам. А для этого необходимо сформировать поколение, достойное правления, о котором мы мечтаем. Архиепископ Лемер не вполне понимает, что его высказывания, его книги, его позиция отдаляют Папу нового времени. Но, ни в коем случае не стоит говорить с ним о реформах. Разумно будет пригласить его на интронизацию. А уже после свести его с нами.
Мелетий: – Странно, он же в некотором смысле наш враг.
Зильберман: – Отец Пётр тоже наш враг. В некотором смысле. Но он же снял свою кандидатуру…Это не моя просьба, а просьба наших братьев. Серьезная просьба.
Мелетий: – Хорошо. Правда, не совсем понимаю, в чем смысл такой встречи.
Зильберман: – Доверьтесь нам. И всё.
Мелетий: – Пусть будет так, брат Марк. Труден путь добродетели.
Зильберман: – Тьму победим светом. Мне пора. Благословите, Владыка (склоняется для получения благословения).
Мелетий осеняет Зильбермана крестным знамением. Зильберман быстро уходит из комнаты.
Мелетий поворачивает к иконам: – Всемогущий Господи, к Коему дух наш на крыльях веры воспаряет, даруй нам по милосердию Твоему крепость исполнить наши намерения. Просвети ум наш и исполни сердца наши теплотою, да связь любви, завещанная Тобою, оживляет и наш союз навсегда нерушимо. Аминь.
Конец второй картины
Картина третья
Богданов приезжает на такси в отдаленный район города.
Расплачивается и выходит. Улицы плохо освещены. Он ищет глазами вывеску с названием гостиницы. У входа стоят проститутки. Богданов вздрагивает от неожиданности. Подходит к входу.
Проститутка 1: – Всего пятьдесят долларов. Ты откуда такой странный?
Богданов не отвечает, открывает дверь в гостиницу.
Проститутка 2: – Да у него тут подружка. Наверное, приехал на встречу с какой-то замужней дамочкой (хихикает).
Богданов входит в холл. Гостиница довольно старая. У стойки усталый администратор. Курит.
Богданов: – Добрый вечер.
Администратор: – Добрый. Мне звонили.
Богданов: – Звонили?
Администратор: – Да. Вы господин Богданов?
Богданов: – Да. Это я.
Администратор: – Просили проводить Вас в номер.
Богданов: – А вы знаете, кто Вас просил?
Администратор: – Не знаю. Заплатили хорошие деньги, чтобы я Вас встретил и отвел в лучший номер.
Богданов: – Деньги…
Администратор: – Что вас так удивляет?
Богданов вздыхает: – Ничего. Они больше ничего не говорили?
Администратор: – Вам-то что? Вам придется подождать, пока они приедут.
Богданов: – Я знаю.
Администратор: – Вещей у вас нет?
Богданов: – Нет.
Администратор: – Пойдемте наверх.
Богданов и администратор поднимают на 3-й этаж.
Администратор: – Тут у нас в основном встречаются разные парочки. Почему они решили встретиться с вами в нашем гнездышке?
Богданов: – Не знаю.
Администратор: – Вы выглядите, как приличный и порядочный человек.
Богданов: – Не знаю, почему они так решили.
Администратор: – Хотя… Всякое бывает. Страсть может завести любого человека очень далеко (усмехается). А вот и номер. Его редко заказывают. Он самый дорогой (открывает дверь). Прошу (включает свет).
Богданов входит в номер.
Администратор: – Тут две комнаты. Правда, пыльно, наверное. Давно не убирали…Завтра в обед пришлю горничную. С утра она не приходит.
Богданов: – Благодарю. Но я надеюсь, что утром я уже уеду отсюда.
Администратор: – Понятно. А встреча у вас сегодня? Верно? Они мне сказали, что приедут не позже 12 ночи.
Богданов: – Я надеюсь.
Администратор: – Что же вы не знаете, кто вас пригласил?
Богданов: – Понимаете, не знаю…
Администратор: – Зачем же вы приехали?
Богданов: – Мне кажется, что это важная встреча.
Администратор: – Вы в своем уме?
Богданов: – Как бы Вам объяснить…Я не знаю именно этих людей, но знаю тех, о ком они со мной говорили… Это мой друг.
Администратор: – Мутная история.
Богданов: – Вы правы.
Администратор: – Не хотел бы я оказаться на вашем месте.
Богданов: – Вы снова правы.
Администратор: – Может, чай вам принести? Кстати, в холодильнике есть выпивка. Уже включена в стоимость.
Богданов: – А как они расплатились с Вами? Приезжали лично?
Администратор: – Зачем? Кредиткой…
Богданов: – Понятно…
Администратор: – Так как насчет чая?
Богданов: – Благодарю. Не надо.
Администратор: – Ну, как знаете…До завтра. Если что – звоните. Вот ваши ключи от номера.
Богданов: – Всего доброго.
Администратор уходит. Богданов садится на кровать. Трет виски. Подходит к столику – включает ночник, и выключает верхний свет. Закрывает дверь на ключ. Ложится на кровать.
Продолжение третьей картины.
Гостиничный номер Богданова. Четыре часа дня.
В номере горничная, полицейские, администратор, судебный врач, инспектор полиции, криминалисты.
На кровати лежит связанный канатами и веревками Богданов.
Он мёртв.
Инспектор: – Понятно…Понятно….Значит, вы обнаружили тело час назад?
Горничная: – Да, господин инспектор. И сразу же вызвали полицию.
Инспектор: – Вы ничего не трогали тут?
Горничная: – Нет.
Инспектор: – Это хорошо…Макс, что скажешь?
Криминалист: – Отпечатки в комнате откатали.
Инспектор: – А балкон?
Инспектор подходит к дверям балкона, аккуратно открывает дверь, выходит на балкон.
Инспектор: – Макс, гляди-ка…Это угловой номер. И с крыши соседнего здания можно легко запрыгнуть сюда. Проверьте тут все. Наверняка, есть следы.
Криминалист: – Это, кстати, объясняет, как они сюда попали…
Инспектор: – Если горничная и администратор нам не врут, конечно…
Администратор: – Господин инспектор, я проводил постояльца вчера вечером. Около десяти часов. И всё. Он запер номер изнутри. А ключи вытащил и оставил на столике. Вот, глядите…Поэтому мы и смогли свободно открыть дверь.
Инспектор: – Костас (обращается к одному из полицейских), вы узнали, кто снял этот номер?
Администратор: – Господин…
Инспектор: – А я не вас спрашиваю. Попрошу вас молчать и только отвечать на наши вопросы. Понятно?
Администратор: – Извините.
Костас: – Да. Оплатили кредитной картой. Некий Михаил Брамос.
Инспектор: – Что-то есть на него?
Костас: – Нет. Мы еще проверим, но я думаю, что карта, наверняка, украдена.
Инспектор (к администратору): – Но ведь это не Михаил Брамос. Не так ли?
Администратор: – Это какой-то русский, как я понял.
Инспектор: – Откуда такая информация?
Администратор: – Мне позвонили и сказали, что приедет господин Богданов. И что это номер для него.
Инспектор: – Богданов? Может американец?
Администратор: – Мне показалось, он русский.
Инспектор: – Никас (к другому полицейскому), проверь все входящие звонки на номер гостиницы за вчерашний день. Вам вчера звонили?
Администратор: – Да.
Инспектор: – В какое время?
Администратор: – Утром. Часов в десять. Забронировали номер кредиткой. Через сайт гостиницы.
Инспектор: – Забронировали или сразу оплатили?
Администратор: – Сразу оплатили за двое суток вперёд. Потому как у нас расчетный час в 11.
Инспектор: – То, есть номер оплачен до завтрашнего утра?
Администратор: – Абсолютно точно.
Инспектор: – Интересно.
Врач: – Господин инспектор…Тут насильственная смерть. Довольно мучительная. Специалист работал.
Инспектор: – Поясни, Элиаш.
Врач: – Видишь ли, его связали очень сложными узлами, так что он не мог ни говорить, ни кричать. Рот передавлен. Шея. И связали так, что он постепенно умирал. Задыхался. Несколько часов. И передавили, конечно, артерии. Надо вести к нам, на экспертизу. По-моему, пальцы сломаны. Перед тем, как связать, похоже, что его били. Убийство. Сам себя он так связать не мог.
Инспектор: – В посольство звонить надо. Никас, когда приедем, в участок, звони в русское посольство. И в иммиграционную службу. Когда приехал, зачем, когда собирался уезжать. А имя его знаете?
Администратор: – Нет. Сказали просто: «господин Богданов».
Инспектор: – Не проблема.
Костас: – Сосед слева ничего особенного не слышал. Справа – номеров нет. Угловой номер.
Инспектор: – Ничего не слышал?
Костас: – Какие-то постанывания. И больше ничего. Но гостиница тут сомнительная, поэтому он не придал этому значения…
Инспектор: – Хмм…Номера для встреч…Ясно. Ну, что…
Зовите санитаров.
Администратор: – Нам можно идти? (указывает рукой на горничную).
Инспектор: – Идите. Завтра вас вызовут на допрос.
Администратор: – Да, вроде, я все рассказал.
Инспектор: – И горничную тоже.
Администратор и горничная уходят.
В номер входят отец Спиридон и двое в штатском. За ними входит полицейский, который охранял вход. Никас и Костас останавливают их в дверях.
Инспектор: – Это что за делегация?
Полицейский: – Господин инспектор, это знакомый убитого…И сотрудники ФБР.
Инспектор: – Что? ФБР? Какого чёрта? Покиньте номер. Тут я веду расследование.
Отец Спиридон: – Что случилось?
Инспектор: – Отче…
Отец Спиридон: – Спиридон.
Инспектор: – Отец Спиридон…Объясните вашим друзьям, что если у них есть вопросы, они могут проехать с нами в участок и пообщаться. А из номера прошу удалиться. Подождите в коридоре.
Отец Спиридон: – А где Иван Сергеевич? Что с ним?
Инспектор: – Разве я не ясно сказал?
Отец Спиридон и двое в штатском удаляются.
Входят санитары с носилками и черным пластиковым пакетом для трупов.
Врач: – Аккуратно грузите.
Инспектор: – Что за ерунда? А…? Какое ФБР?
Никас: – Может, этот Богданов важная птица?
Инспектор: – Мутная история. Дело ясное, что дело тёмное. Иван Сергеевич его зовут. Точнее, звали. В посольство обязательно надо позвонить. Как бы скандал не получился. Если он русский, причем тут американцы..?
Костас: – Может политическое что-то?
Инспектор: – Нам никакой команды не было. Занимаемся расследованием убийства. И точка.
Санитары упаковали труп в пакет, кладут его на носилки.
Инспектор: – Макс, всё? Закончили?
Криминалист: – Да. Пока всё.
Никас: – Я опечатаю.
Все выходят из номера. Никас опечатывает дверь.
Конец третьей картины
Картина четвертая
Отец Василий и Алов. Москва.
Алов: – Морозные дни какие стоят…
Отец Василий: – Да. Зима суровая в этом году.
Алов: – Завтра три месяца, как похоронили Иван Сергеевича.
Отец Василий: – Николай, а вы знаете, что тело Ивана Сергеевича прибыло в Москву спустя тринадцать дней?
Алов: – Так долго…Нет, не знал.
Отец Василий: – И что удивительно – ни запаха, ни тления.
Алов: – Чудо?
Отец Василий: – А вы, верно думали, что его готовили перед смертью…Бальзамировали. Нет, никакого тления. Открыли пакет – все были в благоговейном страхе. Разве что следы остались от мучений. Никакого формалина. Ничего.
Алов: – А в газетах писали Бог весть что. Впрочем, он говорил мне перед смертью, что его имя будет оклеветано. Отче, вы ведь только что вернулись с судебного заседания в Афинах? Есть что-то новое?
Отец Василий: – Да, я представляю интересы потерпевшей стороны. У Ивана Сергеевича, ведь никого, кроме родной сестры не было. Сама она уже не в силах куда-то далеко выезжать. Возраст. И болеет. Нового? Да, я понял, что судят совсем не тех.
Алов: – Не тех?
Отец Василий: – Да…Дело том, что у нас очень хороший адвокат. Просто Богом послан. Он друг греческого ювелира – близкого знакомого Иван Сергеевича. Этот ювелир делал ризу для чудотворной иконы. Адвоката зовут Янис. Глубокой веры человек. Окормляется у греческих старцев на Афоне…
Да…Николай…Взяли, возможно, пособников, посредников…Если можно так сказать. Но не самих заказчиков и организаторов.
Алов: – Неужели полиция так плохо работает?
Отец Василий: – Янис это дело не оставит. Доведет до конца. Тут вопрос не денежный. Деньги он зарабатывает на других делах. С нас берет лишь только на необходимые расходы. Но…случилось непредвиденное. Сестра Иван Сергеевича проживает сейчас в Америке, и по неясным причинам, она отказалась подписать доверенность на Яниса. Чтобы он представлял дело её брата в суде. В итоге представителем остался я, а Янис лишь принимал косвенное участие. А вы понимаете, что это значит?
Алов: – Это значит, что он не мог официально участвовать в судебных заседаниях. Вызывать свидетелей, опрашивать их, предъявлять новые доказательства…Что-то в этом роде…
Верно?
Отец Василий: – Да. По сути это сильно осложнило дело.
Алов: – А вы звонили сестре Ивана Сергеевича?
Отец Василий: – Конечно, звонил. Неоднократно. Почему она отказалась? Говорит, что не знает этого человека. Не может ему доверять. Уговоры мои ни к чему не привели.
Алов: – А её не могли напугать заказчики убийства?
Отец Василий: – Кто же это может знать? Одному Богу известно…Как бы то ни было, положение наше сейчас не самое лучшее. Хотя Янис – человек со связями. И мученическая кончина Ивана потрясла его. И он продолжает свое расследование. Дай Бог, всё выяснится рано или поздно…Но что меня удивило, так это судебные порядки…И смех, и грех…Люди ходят по коридорам суда, везде накурено, никакой службы безопасности или охраны. Ни документы, ни личные вещи не проверяют. Заходи – кто хочешь.
Алов: – Насколько я знаю, во многих странах во время судебных процессов двери зала суда закрываются и охраняются полицейским.
Отец Василий: – В Греции же все наоборот – двери зала суда остаются открытыми, и люди заходят и выходят по желанию. В коридоре часто стоял такой шум, что трудно было услышать, кто и что говорит в суде. В зал входили совершенно случайные люди, которые просидев некоторое время, вставали и уходили. Мне кажется, что это какое-то развлечение. Проведение досуга. Но ведь среди них могли быть и те, кого подослали настоящие убийцы…
Алов: – Это больше похоже на какие-то восточные порядки…
Отец Василий: – Тем не менее, такой беспорядок был нам на руку. Подозреваемый какой-то румын-нелегал. Зовут его Мирча Чара. Он просидел в тюрьме уже целый год. Вид у него был совсем неважный. Часто плакал. Видно, что психика у него расстроенная. Не похож он был на убийцу Ивана Сергеевича. Конечно, это не доказательство: похож – не похож. Но я все время молился, и получал в сердце своем ответ, что он не убийца. Так вот…Во время перерыва мы с Янисом вышли в коридор, чтобы попить кофе. Через некоторое время я вернулся в зал суда, и вижу, что представитель нашего посольства, который пришел с нами, стоит рядом с этим румыном и разговаривает!
Алов: – Вот это да…
Отец Василий: – Да… Наш Валерий Петрович преспокойно говорит с ним…Во время перерыва зал опустел. И рядом с румыном остались только его адвокат и охрана. И вот, этот Мирча поворачивается к Валерию Петровичу и выкрикивает: «Я его не убивал!». Охранник подозвал Валерия Петровича подойти поближе и поговорить с ним. Адвокат был не против. Мирча довольно плохо говорил по-английски, но нам удалось его убедить говорить только правду. И он, как оказалось, ничего не знал ни про икону, ни про то, кем был Иван Сергеевич… Мы подарили ему маленькую репродукцию Иверской иконы. Мирча зарыдал. Он продолжал плакать и твердить: «Я его не убивал! Я не причем».
Алов: – Так он признался в убийстве в ходе следствия или нет?
Отец Василий: – Нет, ни в чем он не признался. Самое интересное другое…Список свидетелей. Там не было никого, кроме администратора гостиницы, соседа Мирчи по общежитию, где он нелегально проживал, и горничной. Вас же никто не вызывал?
Алов: – Я дал показания в Афинах.
Отец Василий: – Это понятно…Но как-то всё спустя рукава у них…Да и сосед румына был умственно отсталый грек. Как ему верить? Он говорил, что Чара вернулся откуда-то в ночь убийства в каком-то возбужденном и взволнованном состоянии около четырех утра.
Да и не знает никаких особых узлов и способов завязывания канатов, этот румынский нелегал…
Алов: – А судебные медики?
Отец Василий: – Судебная экспертиза утверждает, что в четыре утра Богданов был еще жив…Думаю, что Чара что-то знает…Но молчит. Боится. Администратор сказал, что Чара был около гостиницы с Иваном Сергеевичем. А шофер такси говорит, что он привез Богданова одного. И никого с ним не было…Зачем администратор врёт? Или врёт шофер?
Алов: – Отче, отчего же все так запутано? Не угодно Богу, чтобы правда стала известна…
Отец Василий: – Может и так. А может быть, это испытания для всех нас. Мы сами должны добраться до истины в этой истории…Вот, вы сидели с Иваном Сергеевичем в Афинах. В гостинице. В этот злополучный вечер. Так? И что…Что случилось? Что он сорвался и уехал? Не мог он довериться совсем незнакомому человеку…Не мог…
Алов: – Мы сидели каждый в своем номере. Получилось, что номера у нас были разные. Он мне стукнул в дверь. Я высунулся. Он говорит: «Поехал. Хороший знакомый позвонил, срочно надо встретиться». И убежал.
Отец Василий: – Звонили ему с телефона, хозяин, которого умер давно. И в гостиницу звонили, чтобы номер забронировать – с него же. Это целая операция по убийству Богданова. У меня нет никаких сомнений. Но кто? Кто заказчик? Сатанисты?
Бред…Я не верю. Кому он мешал? Врагов явных у него никогда не было.
Алов: – Мы приехали из монастыря утром. Икона была с ним. Но я несколько часов не видел Ивана Сергеевича. В номере её не нашли. Может быть, он перед встречей увез ее куда-то. Спрятал? Но куда? Где? Он мне ничего не сказал. И на встречу он поехал без иконы.
Отец Василий: – Если он спрятал ее у доверенных лиц, то это стало бы известно. Зачем православным это скрывать…?
Алов: – А показания судебного медика?
Отец Василий: – Это было тягостно. Тяжело было его слушать, смотреть на снимки мертвого Ивана Сергеевича. Несмотря на то, что это всего лишь его работа, врач был крайне взволнован. Но то, что он сказал – было самым важным во всем этом разбирательстве. Он открыл нам глаза на многие неясности. Никаких следов на теле Ивана Сергеевича, кроме следов пыток и побоев обнаружено не было. Совершенно. Убивали его, скорее всего, трое. Двое держали, третий связывал. А вот удары, похоже, наносили все по очереди. Очень профессиональная работа. Понимаете, все действия были очень четкими. Удары правильные. Как ни чудовищно это звучит. Узлы – так может связывать лишь специалист. Я не знаю…Какой-нибудь спецназовец. Или «морской котик». Элита специальных подразделений. Не рядовой состав. Кого специально обучали такому – чтобы человек медленно мучился и умирал. Это знания, которыми обладают единицы.
Алов: – Неужели в номере не нашли никаких нормальных отпечатков пальцев?
Отец Василий: – Нашли один чужой. Ни администратору, ни горничной, ни Ивану Сергеевичу он не принадлежит. Но в базе данных полиции этих отпечатков нет. И вот, что странно. Номер был дорогой. Его редко заказывали и там редко убирали. Там было довольно пыльно. А отпечатков нет. Скорее всего, убийцы были в перчатках. Или, по крайней мере, двое из них. И это ни уголовники, ни румыны-нелегалы. Такое ощущение, что они хотели получить от Ивана Сергеевича какую-то важную информацию. Врач сказал, что впервые видел такие аккуратные узлы и такое сложное связывание. И ему показалось, что Иван знал кого-то из них в лицо. Как, почему – не может объяснить. Такое у него сложилось впечатление.
Алов: – Он сопротивлялся?
Отец Василий: – Врач считает, что нет. Он лежал привязанным поперек кровати. Следы пыток были по всему телу. Иван всё вытерпел. Пытали его около часа. Потом его оставили в таком состоянии, и скрылись через балкон. Умирал он несколько часов. В полном одиночестве.
Алов: – Разве не могло всё это случиться из-за иконы?
Отец Василий: – Конечно же, могло… Что-то этот Чара знал. Но что? Правда, на суде он нес какую-то околесицу. Говорил, что встречался с Иваном в Афинах в те дни, когда его не было там. Называл места, где Иван Сергеевич не был, и быть не мог.
Но мы прямо сказали Чаре: «Мы понимаем, почему вы лжете – вы боитесь за свою жизнь. И если вы скажете, хоть слово правды, вам не жить…»
Алов: – И что он?
Отец Василий: – А он кивнул нам. Так…Незаметно. Кивнул. Дескать – да, всё так. Да и потом…Если он совершил убийство, он бы скрылся из виду сразу же, и сделал всё возможное, чтобы его не нашли так быстро. Он же на следующий день вертелся возле гостиницы. Зачем? Не понятно. Есть и еще одна странность – Мирча звонил в номер Иван Сергеевича из телефона-автомата где-то около двенадцати утра. За три часа до того, как его нашла горничная. На суде он отрицал это. Хотя это точная информация. Полиция это установила. Может быть, Чара и привел Ивана к убийцам, не понимая, что это может закончиться так трагично…
Алов: – И что теперь? Что с этим румыном?
Отец Василий: – Его оправдали и депортировали на родину. Как свидетель он потерян.
Алов: – Есть новый подозреваемый?
Отец Василий: – Есть. Албанец. Тоже нелегал. Уголовник со стажем. Но… Думаю, что и он не убийца. Его отпечатки нашли на двери гостиничного номера.
Алов: – Думаете притянуто за уши?
Отец Василий: – Он сам сказал на суде, что это дело рук полиции. Что он подозревается уже в трех преступлениях, и это лишь повод подержать его в тюрьме на время следствия…И границу он пересекал нелегально девять раз….Чара – вот главный свидетель. Но где его теперь найти? По-моему, невозможно. На третий день в суде состоялась очная встреча Чары и албанца. Оба сказали, что впервые видят друг друга.
Показали албанцу и фотографии Ивана Сергеевича. Тот лишь удивленно усмехнулся. Мол, не видел никогда.
Алов: – Так дело закрыто или нет? И что это албанец? По-прежнему, подозреваемый?
Отец Василий: – По-прежнему… Бог правду видит, да не скоро скажет…Начато новое расследование. Но сколько оно продлится? Год, два. Десять? Бог знает.
Звонит телефон.
Отец Василий поднимает трубку: – Да. Спаси Господи. Что? Когда это произошло? Понятно…Обязательно приеду. Да. Постараюсь в течение недели. Да. До свидания.
Алов: – Опять что-то случилось? Что-то дурное?
Отец Василий: – Сегодня ночью сгорел дотла Кафедральный собор Святителя Николая Чудотворца…
Алов: – Это собор, где служит Владыка Мелетий?
Отец Василий: – Он самый…
Алов: – Никто не пострадал?
Отец Василий: – Нет. Никто. Просят приехать. Отец Иоанн просит. Он там тоже служил. А в молодости на Афоне подвизался. Всё хотел в монастыре служить, да Мелетий его не отпускал.
Алов: – Отче, а вы про отца Мелетия что-то знаете?
Отец Василий: – А что вас интересует?
Алов: – Перед смертью Иван Сергеевич рассказывал мне про него. Кое-что не хорошее.
Отец Василий: – Вот оно как…Наверное, правду он вам рассказывал. Знаете, кое-кто очень заинтересован иметь в разных церквях своих «постовых». Которые встречали бы людей, которые идут к Истине. Беззащитных, искренних, с чистыми и светлыми душами. И уводили бы их далеко в сторону. Но уверяя их, что идут они верной дорогой, именно к Православию. Под видом правды проповедовать ложь. В сладкое вино добавлять немного яда. Эти «постовые» не заблудшие овечки, это продуманная и добровольная миссия.
Алов: – Отче, но ведь мало, кто знает об этом.
Отец Василий: – Отчего же вы так думаете? Знаем. Говорим.
Алов: – Исказить, подмешать, разбавить…
Отец Василий: – И обязательно выдать это за широту взглядов. За прогресс. За благодатные изменения. Мы постоянно находимся на фронте, Николай. Все христиане на войне. Главный враг, безусловно, внутренний – это наши страсти, грехи, но есть враги внешние. Мы сразу на двух фронтах ведем боевые действия. Бывают победы, бывают и поражения. Это битва, где на кону стоит вечная жизнь. Спасение души. И как на всякой войне – бывает и предательство, и дезертирство, и вражеская дезинформация. Бывают и подвиги. И минуты затишья. Я думаю, что Вы и сами это прекрасно понимаете.
Алов: – Вы читали, что написал в своей книге Владыка Мелетий? Про Церковь.
Отец Василий: – Интересно, что же он там написал? Его книги сейчас широко издаются на русском языке. Патриарх благословил распространять их в приходских храмах нашей Церкви. Представляете?
Алов: – Зачем же?
Отец Василий разводит руками: – Что же он там написал?
Алов: – Он советует ориентироваться нам, православным христианам, ни на существующие Церкви, а на Единую Церковь Будущего. Где не будет ни православного, ни католика, ни протестанта.
Отец Василий: – И, вероятно, ни иудея, ни мусульманина.
Алов: – Шутите?
Отец Василий: – Отчего же? Недавно общался с одним раввином. Узнал удивительную вещь. В современном иудаизме есть множество сект, которые исповедуют религиозный синкретизм.Якобы Бог открывался и индуистам, и буддистам, и прочим, и прочим, в разнообразных формах. Что Божьи откровения проявляются в любой религии. Выходит, что искупительная жертва Христа Спасителя и не нужна вовсе… Понимаете, к чему они клонят?
Алов: – Это теософия чистой воды. Когда идешь за зрячим, нет нужды спрашивать дорогу у одноглазых и слепых.
Отец Василий: – В том-то и дело. Святые отцы не допускали ни малейшего компромисса, ни с кем и ни с чем, что вне Христа и Его Евангелия. А теперь все иначе: нужно просто объявить, что даосы называли это состояние дао, буддисты – нирвана, каббалисты – энсоф, а христиане – Богом или Царством Небесным. Христос, получается, и не нужен! Если все аскеты всего мира без всякого Христа постигают одну и ту же реальность. Полное ниспровержение христианства. А еще лучше вбить в голову, что Бог иудеев и мусульман это тот же самый Бог, что и у христиан. Проблема только в том, что в Евангелии написано все иначе…Но кто его теперь читает? Ведь, что сказал Господь: «Если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца моего». Без Христа, невозможно познать Отца Небесного. Творца Неба и Земли. Если ты не следуешь за Христом, не исполняешь его заповеди, ты не придешь к Богу-Отцу.
Алов: – А некоторые умудряются, и медитировать, и перед иконами молиться…Сегодня Шри Чинмою песни поют, а назавтра причащаться идут. Такие вот якобы христиане.
Отец Василий: – Прелесть это. Настоящая духовная прелесть. Погибельная штука.
Алов: – Да уж….Темнеет…Мне пора уже, отче.
Отец Василий: – Все хотел спросить…Вас никто не тревожил? Ничего необычного не было за это время?
Алов: – Вы допускаете, что убийцам Ивана Сергеевича интересны все свидетели?
Отец Василий: – На Бога надейся, а сам не плошай. Мне кажется, что у этих людей нет никаких преград. Они могут убить любого.
Алов: – На все Воля Божья. Нет. Не волнуйтесь. Ничего такого не было. Да и что я знаю?
Отец Василий: – Я уеду в Афины на этой неделе. Давайте встретимся еще раз. Через месяц. Позвоните мне, хорошо?
Алов: – Хорошо. Мы когда уезжали из монастыря с Иваном Сергеевичем, образ Богородицы над входом покрылся слезами. Весь мокрый был.
Отец Василий: – Полюбил Иван Божию Матерь, и Она его не оставила. Лишь дала перед смертью испытания, чтобы он обрел вечное блаженство, какое обретают лишь настоящие мученики за веру.
Алов: – Благословите, отче.
Отец Василий совершает крестное знамение. Алов целует ему руку.
Отец Василий: – Ангела-хранителя!
Алов: – Спаси Господи!
Алов одевается и выходит из квартиры священника. Отец Василий закрывает дверь.
Отец Василий поворачивается к иконам: – Упокой Господи, душу убиенного раба Божьего Ивана! И прости ему всякое согрешение вольное и невольное, и сотвори ему вечную память!
Затем подходит к окну, и смотрит вслед Николаю, который идет по тротуару к автобусной остановке.
Конец четвертой картины
Действие второе
Картина первая
Келья старицы Серафимы. Воронежская область.
Алов сидит на скамейке рядом с входом. Матушка сидит за столом.
Серафима: – Я тебе уже три дня жду, Николай.
Алов: – Простите, матушка, как Бог дал, так и приехал.
Серафима: – А ты чего так далеко сел, с самого края?
Алов: – Да куда мне такому грешнику рядом с вами сидеть?
Серафима: – Ну, какой же ты грешник? Так, немного напылил. Мы все грешны и лишены Славы Божией. Садись к столу.
Алов садится.
Серафима: – Всю душу ты мне вымотал, Коля. Так молиться пришлось в эти дни.
Алов: – Матушка, я, как будто, ничего плохого не делал.
Серафима: – Ты не делал. А вот есть люди, которые тебе зла желают. Следят за тобой, Коля.
Алов: – Следят?
Серафима: – Это из-за Ивана Сергеевича. Царство ему Небесное. Вечный покой. Тебе тоже испытания даны. Ты «наш».
Алов: – А я живу, ничего не замечаю. Ничего не вижу.
Серафима: – Божья Матерь тебя под свою защиту взяла.
Алов: – Спаси Господи…Матушка, может быть, вы знаете, где сейчас икона?
Серафима: – Помолюсь. Может быть, Господь ответит. Но всё, что происходит, происходит по попущению Божьему, Николай. Значит, так надо. Зачем и почему – можем никогда не узнать. Пути Господни неисповедимы. И Дух дышит, где хочет. И нашим человеческим умом многое не понять. Можем только смиренно принимать и терпеть.
Алов: – А что за люди такие? Что мне зла желают? Они тут, в России?
Серафима: – Да. Недавно приехали. Думают, что ты знаешь, где икона спрятана.
Алов: – Пропала икона. Исчезла.
Серафима: – Спрятана она до времени. Не знают они этого. Но они тебя не тронут. Походят вокруг да около, и уедут ни с чем.
Алов: – Спаси Вас, Господь, матушка.
Серафима: – Господа благодари. И Божью Матерь. Я ничего такого не сделала.
В Москву тебе не надо возвращаться.
Алов: – А как же работа? И где же мне быть?
Серафима: – Не до работы, Коля. Поезжай к отцу Ферапонту. В Псков. Там две недели поживи. А тут всё утихнет, и вернешься.
Алов: – Я его давно не видел. И даже номер телефона потерял.
Серафима: – Ничего. Завтра с утра и поедешь. Он тебя ждёт. Он уже десять лет у Петра и Павла служит. Не заблудишься.
Алов: – Откуда люди, матушка? Вы знаете?
Серафима: – Экий ты любопытный. Да не знаю, откуда. Из-за границы. Один из них русский. Он знал Ивана Сергеевича.
Алов: – Кто же это такой?
Серафима: – Его только Иван Сергеевич знал. Давно знал.
Алов: – Интересно…
Серафима: – Но этот человек не убийца. Но он знает, как и зачем всё было устроено. А больше ничего я не знаю. Господь мне не открыл. Да…Вот еще что. Когда вернешься из Пскова, не будет больше твоей работы.
Алов: – Как не будет?
Серафима: – А вот не будет и всё. Узнаешь. Придется другую искать.
Алов: – Не верится даже.
Молчат.
Серафима: – Коля, мы ведь больше не увидимся с тобой. Болею я уже сильно. Господь зовет к себе. Пора. Но я тебе не оставлю. И деток своих – всех, кого Господь вокруг меня собрал. Буду молиться за вас. Ты не бойся ничего.
Алов: – Я и не боюсь, матушка.
Серафима: – Я когда была послушницей у матушки Антонии, к нам ночью грабители стали ломиться. Верно думали, что если к матушке ходит много людей, значит, у нее богатства есть. Бес им такие мысли вложил. У них и оружие было.
Алов: – Какой же это год был?
Серафима: – Лет 40 назад. Может и больше. Стучали в двери, в стены, в окна. Даже стреляли. Но в дом проникнуть не могли. Из наших кто со страху на печку залез, кто под кровать. А грабители требовали денег. Я испугалась так, что все деньги, какие были, выбросила в окно. И они ушли. Только матушка Антония лежала на кровати спокойно-спокойно, и молилась. Так велико было у нее упование на Волю Божью. Она нам говорила, что никто в дом не войдет. Что Матерь Божия нас хранит. Но мы от страха ничего не слышали. А матушка ведь не ходила, и говорила тихо. При стрельбе пострадали иконы. Вот иконы было жалко, а деньги – нет. Покрова Пресвятой Богородицы раскололась от выстрела пополам. Пули потом и в потолке нашли. Вот такая была история. Я ее долго вспоминала. Маловерные были. А ведь мать одного из бандитов потом к нам приходила.
Алов: – Зачем? Прощения просила?
Серафима: – Просто. Посмотреть. Проверить. Как и что.
Алов: – Это матушке Господь открыл?
Серафима: – Но матушка милиции никого не выдала. Говорила, что Господь – отмщение, Матерь Божия сама за нас заступится. А сын этой женщины вскоре умер. Внезапно. Чего только не случалось в нашей жизни, Коля.
Алов: – А как же мне без работы быть?
Серафима: – Молись. Божья Матерь тебя не оставит. И я замолвлю словечко. Все изменится. Не печалься. Отец Ферапонт тебя укроет пока у себя…Темно уже совсем, Коля. Спать ляжешь в келье на месте старой бани. Баня-то сгорела наша…
Алов: – Сгорела? Как же это произошло?
Серафима: – Есть у нас в деревне церковь Параскевы Пятницы. Настоятель там – отец Иоанн. Как стал настоятелем, так и мучает его бес. Пьёт батюшка. И так пьёт, что сладу никакого нет. Человеческий облик теряет. Бьет жену и детей. И вот прибежали как-то они ко мне уже ночью – просят приютить. Матушка Юлия и трое деток. Старший большой уже. Лет семнадцать. Конечно, оставили. Отец Иоанна пришел ко мне на утро, как собака побитая, просил простить. Мол, пусть домой возвращаются. Я же ему сказала: «Пока не победишь свою страсть, будут у нас жить. А я за тебя помолюсь». Ушел. А вечером опять напился.
Алов: – Может, ему врач нужен? Нарколог? Кто алкоголиков лечит.
Серафима: – А вечером он напился и пришел к нашему дому с ружьем. Стрелял в воздух, выл от отчаянья. И уже совсем нехорошие вещи выкрикивал. И так всю неделю. Запой у него был. Потом приехали из города батюшки, забрали его. Так и жила матушка с детьми у нас. Домой не возвращались. Недели через три вернулся отец Иоанн. Приходил ко мне – говорил, что это я виновата во всём.
Алов: – Как такое может быть, матушка?
Серафима: – Я ему сказала: «Оставайся, я тебе помогу», а он: «Ведьма ты»…Говорил, что я настроила его семью против него. Что же поделать, Коля…Больной он человек. Только молиться. И мне испытание.
Алов: – Так это он баню поджёг?
Серафима: – Баню не он поджёг. Господь смилостивился. Отец Иоанн немного в себя пришел. Месяца два спустя. Сейчас служит, как прежде. Но пить не перестал. Правда, тише себя ведёт. И никого не трогает. Сын его поджёг.
Алов: – Сын? Удивительное дело…Зачем же?
Серафима: – Мстил. Он у нас пожил какое-то время. Глядим – вещи стали пропадать. Мне Господь открыл, что это он. Говорила с ним. Так он меня после этого разговора возненавидел. Сбежал от нас. У себя дома жил, пока отца не было. Матери дерзил. Обидные слова ей говорил. Послушница моя – Фрося совсем не спала в ту ночь. Она его и спугнула. Хоть и темно было, но увидела – Господь сподобил, что это он бутылку с бензином принес. Разбил, поджег и бежать. Если бы не Фрося, мы бы все сгорели. Баню, конечно, спасти не успели.
Алов: – Поймали его?
Серафима: – Да почти сразу. К утру. Но мы ничего в милицию не писали. Отпустили его, в конце концов. У нас претензий к нему нет.
Алов: – Что же это с людьми происходит, матушка? Сейчас особенно…
Серафима: – Сам знаешь. Что написано в Евангелии, то и происходит. Ещё и бес людей мучает. А в последние времена многие болеть головой будут. Так старцы говорили. Душевные болезни будут процветать. На самом деле, любая душевная болезнь лечится верой. Пост, молитва, таинства Божии. У меня и шизофреники бывали. У Господа милосердия океан, любви – нет меры. Главное – повернись лицом к Господу. Он всегда поможет. Будет вера – все возможно. Благодать дается без меры. Это мы не готовы ее принять. Не чисты сердцем, Коленька.
Алов: – Сложные времена, матушка…Вы уйдете. Кому верить? У кого окормляться?
Серафима: – Господь не оставит. Господу верь и святым Божьим. Все у них сказано, и написано. Конечно, мы не бесплотные духи, нам нужна и поддержка человеческая. Слабы потому что. Но, ничего не поделать, Коля. Времена такие, что людей с горячей верой и твердыми убеждениями будут высмеивать. Поносить. Свои же братья по вере. Ты держись золотой середины.
Алов: – Иной раз лучше прослыть в их устах мракобесом и радикалом. Матушка, это ведь новое поколение книжников и фарисеев. Они подвергают сомнению всё. И даже святость канонизированных святых. И думают, что тем самым они служат Богу. И вот, что я думаю… Получение знаний – самых разнообразных, в разных областях науки, культуры, искусства, и хорошего образования считается в Талмуде благом и методом познания Бога. Богоугодным делом. Они остались книжниками. И я теперь очень хорошо понимаю, почему Господь выбрал апостолами людей простых.
Серафима: – Ты умный, Коля. Говоришь по-умному. Я простая. Только школу и закончила. Пять классов. Знаю, что сейчас много среди верующих людей образованных, но они в сети лукавые и попадают. Ты будь умнее. Рассудительней. Всех жалко, а таких тем более. Но стой в том, чему научен. Ты много старцев успел повидать. Пообщаться. Не долго, правда…Но многим Господь и этого не дает.
Алов: – Спаси Господи. Я о том, что всегда есть те, кто хочет нашу веру изменить. Исказить. Впрочем, фарисеи, распиная Христа, тоже думали, что этим служат Богу.
Серафима: – А ты внимай себе. Что тебе до этих людей? Хочешь им помочь – помолись. Вот и всё мое рассуждение. Вслед их басням и мудрованиям не ходи.
Алов: – Мне, наверное, уже пора. Благословите, матушка…
Серафима: – Бог благословит (осеняет Алова крестным знамением). Погоди. Сейчас тебе проводят. Фрося! (зовет послушницу). Фрося!
В комнату входит послушница Фрося.
Фрося: – Молитвами святых отец наших…
Серафима: – Аминь. Вот, Фрося, проведи Колю в келью, что на месте старой бани стоит. Завтра утром его разбуди. В шесть часов.
Фрося: – Хорошо, матушка. Благословите.
Серафима: – Бог благословит (осеняет Фросю крестным знамением). Коля…А ты на могилку-то ко мне приезжай. В следующем году. Не забывай меня.
Алов: – Приеду…
Алов и Фрося уходят. Фрося провожает его до новой избы, через узкий коридор проводит его в келью. Включает свет. Келья небольшая, в ней едва топится печка. Икона только одна. Под ней горит лампада. Высокая кровать. Полка с книгами.
Фрося: – Если нужно потеплей, вот – дрова на полу. Растопите печку посильней.
Алов: – Спаси Господи, Фрося.
Фрося: – Во Славу Божию. Спокойной ночи.
Алов кивает. Фрося быстро уходит. В комнате прохладно. Алов открывает печь, подбрасывает дрова. Окна кельи узкие, выходят на деревенское поле. Алов смотрит в темноту некоторое время. Он выключает свет и садится на кровать. Теперь комнату освещает только лампада. Николай креститься, ложится, не раздеваясь, на кровать. И почти сразу засыпает.
Продолжение первой картины
Утро следующего дня. Алов стоит на железнодорожном вокзале. Звонит телефон.
Голос в трубке: – Николай, доброе утро! Не спишь?
Алов: – Пётр Викторович? Доброе утро!
Пётр Викторович: – Коля, дорогой! Жду тебя в Москве. Ты так неожиданно уехал. Ничего не сказал.
Алов: – Так получилось, Пётр Викторович. А что случилось? Я не могу сейчас возвратиться в Москву.
Пётр Викторович: – Николай, вчера состоялось заседание Синодального информационного отдела по поводу нашего журнала.
Алов: – И что же?
Пётр Викторович: – Закрыт журнал.
Алов: – Как закрыт?
Пётр Викторович: – Образно говоря.
Алов: – Не понимаю. Не одобрен синодальной комиссией?
Пётр Викторович: – Да. Отдел вынес отрицательное решение.
Алов: – А причины?
Пётр Викторович: – Причин несколько. Главное – нарушение журналистской этики.
Алов: – В чем же оно проявилось?
Пётр Викторович: – Сказали, что мы в каждом номере публикуем материалы, в которых критикуем обновленчество и экуменизм. Естественно, критикуются и лица, которые эти заблуждения проповедуют. И публикуем сплетни в виде версий. Хотя никаких доказательств не представили.
Алов: – Цензура, выходит…
Пётр Викторович: – Да.
Алов: – Это значит, что в храмах наш журнал вне закона?
Пётр Викторович: – Совершенно верно. Но это ещё не всё. Модернистам разрешили свои газеты и книги распространять в приходах. Всем.
Алов: – Интересный поворот.
Пётр Викторович: – Понимаешь, журнал, конечно, будет издаваться, но продавать его придется без всякого благословения. И вне приходов. Очень нужна твоя помощь. К тому же часть сотрудников придется уволить. Не сможем мы их содержать. Такие, Коля, дела….
Алов: – Я вас понял, Пётр Викторович.
Пётр Викторович: – Коля, приезжай. Жду тебя. Надо решать проблемы.
Алов: – Я Вам перезвоню. Позже. Хорошо?
Пётр Викторович: – Коля, когда сможешь приехать? Ты где? Далеко?
Алов: – Так. В одном месте. Я перезвоню. Извините, Пётр Викторович. Мой поезд пришел.
Пётр Викторович: – Коля, какой поезд? У тебя что-то случилось? Ты где?
Алов отключает телефон. Подходит к своему вагону. Подает билет и паспорт проводнику.
Проводник проверяет и возвращает документы и билет Алову. Николай входит в вагон.
Конец первой картины
Картина вторая
Православный монастырь на острове Крит
Отец Иоанн: – Дорогой брат, времена всегда одни и те же. А признаки Второго Пришествия нам известны. О чем печалится? Для христианина каждый день, как последний.
Отец Василий: – Так-то оно так…Тоска какая-то. Вязкая, тягучая.
Отец Иоанн: – Молитва – вот лекарство. Кто кроме Господа и Божией Матери сможет нас утешить? Тоска? Иной раз кажется, что ад давно вышел на землю. Но Господь победил этот мир.
Отец Василий: – Я слышал, что мощи епископа Матфея опять открыли, а они по-прежнему нетленные и мироточат.
Отец Иоанн: – Да, третий раз открывают за 40 лет. Никаких изменений. Отче, вы же знаете, что по афонской традиции после открытия мощей должны остаться только кости.
Отец Василий: – Когда-то епископ Матфей там подвизался, но большую часть жизнь он прожил в Афинах.
Отец Иоанн: – Тут есть очень важный момент. Нетление мощей не есть признак святости. Поэтому на Афоне сохраняют трезвение. Чтобы не впасть в прелесть. Своего преподобного Господь рано или поздно все равно прославит. Похороненного монаха через некоторое время выкапывают. Обычно через три года. Если кости его желтоватые – значит, он был праведной жизни, подвижником; если белые – значит, Господь его оправдал; если черные – этот монах умер без покаяния и в жизни часто согрешал.
Отец Василий: – А если нетленное тело?
Отец Иоанн: – Если же тело монаха окажется нетленным – тогда вся братия налагает на себя строгий пост и долго молится. После этого нетленное тело снова закапывают и через несколько дней или недель выкапывают. Обычно тело истлевает, остаются лишь костные останки.
Отец Василий: – Но бывают исключения. К тому же отец Матфей не был афонским монахом, а был Афинским епископом.
Отец Иоанн: – Конечно. Бывают и часто. Но только благочестивая и праведная жизнь во Христа – признак святости. Вот настоящее чудо. Прожить так свою жизнь. Я думаю, что отец Матфей не посрамил своего духовного отца. А исключения…И на Афоне есть нетленные и мироточивые мощи.
Отец Василий: – А кто был его духовный отец?
Отец Иоанн: – Святитель Нектарий.
Отец Василий: – Вот как. Не знал.
Отец Иоанн: – А вы знали, что когда отец Матфей приехал поддержать верующих, которые отказались переходить на новый календарь, в небе было знамение Святого Креста? И это видели многие. И даже есть фотографии того времени.
Отец Василий: – Сложная история.
Отец Иоанн: – Сложная. Епископ основал свою старостильную церковь и не имел канонического общения с другими поместными церквями. И в то же время он был человек высочайшей духовной жизни. Шесть покушений на него было организовано. И лишь один раз он был легко ранен.
Отец Василий: – Шесть? Кто же и зачем?
Отец Иоанн: – Сложно сказать. Он много писал против масонов. Но едва ли это они. Может быть местные политики, кому не нравилась его позиция. Какая теперь разница? Я верю, что отец Матфей со всеми святыми у престола Господня.
Отец Василий: – А вы как тут оказались? Неужели Мелетий отпустил?
Отец Иоанн: – Отпустил. Тут тихо. Спокойно. Я ведь не просто так позвал вас сюда, дорогой брат.
Отец Василий: – Не просто? Почти год прошел, как мы встречались, отец Иоанн.
Отец Иоанн: – Да. И собор сгоревший уже отстроили заново. Уже кресты ставят.
Отец Василий: – Я был опять на судебных заседаниях, но времени совсем не было поехать и посмотреть на новый собор.
Отец Иоанн: – Есть подозреваемые?
Отец Василий: – Есть, но это какие-то не те люди. Случайные.
Отец Иоанн: – Понятно. Не удивительно. Но сейчас у нас немного другая встреча.
Отец Василий: – Что-то случилось?
Отец Иоанн: – Вы знаете Николая? Друга Ивана Сергеевича?
Отец Василий: – Конечно. У него был сложный год. Журнал, где он работал, закрылся. Он болел.
Отец Иоанн: – Его искали в Москве убийцы Ивана Сергеевича. Вы знаете об этом?
Отец Василий: – Конечно, не знаю. Откуда у вас такие сведения?
Отец Иоанн: – Оттуда (показывает пальцем вверх, улыбается). Из окружения святейшего.
Отец Василий: – Вот как…
Отец Иоанн: – Они думали, что икона у него. Или он знает, где она.
Отец Василий: – Они ошибаются.
Отец Иоанн: – Ошибаются.
Отец Василий: – Иван Сергеевич отдал икону кому-то из хороших знакомых. Перед смертью. Я почти уверен в этом. Но никак не могу понять, почему этот КТО-ТО не может ее вернуть?
Отец Иоанн: – Боится.
Отец Василий: – Просто прийти и оставить икону в любом храме.
Отец Иоанн: – Может быть, этот человек не имеет такой возможности?
Отец Василий: – А откуда святейший знает про убийц?
Отец Иоанн: – Вы слышали такую фамилию – Зильберман?
Отец Василий: – Никогда.
Отец Иоанн: – Это его хороший знакомый. Он связан с ЦРУ и американским посольством. Они провели собственное расследование.
Отец Василий: – Им-то это зачем?
Отец Иоанн: – Не знаю. Я хочу сказать, что я скоро узнаю, кто заказчик преступления. Именно поэтому я позвал вас сюда, дорогой мой брат.
Отец Василий: – Вы сейчас стали ближе к Святейшему?
Отец Иоанн: – Отец Мелетий сильно болеет. Ему тяжело на душе. Несмотря ни на что, он искренне почитал святыню.
Отец Василий: – Я тоже печалюсь о ее потере.
Отец Иоанн: – Господь каждый год посылает нам новые, отче. Хотя…Такая икона – это великое чудо. С отцом Мелетием произошли перемены за этот год. Возможно, что чувствует близость своего ухода в вечность. Может быть, переосмыслил свою жизнь. Сложно сказать. К тому же его духовник отказался его окормлять, узнав, что он масон. Я уже дважды исповедовал отца Мелетия. Он просил меня. Я не смог отказать. Но, конечно, всё, что я слышал от него, не может быть оглашено.
Отец Василий: – Я понимаю. Мелетий знает убийц?
Отец Иоанн: – Я завтра еду в Афины. Святейший просит его исповедовать. Почему он выбрал меня? Может быть, я смиренно сносил все эти нестроения церковные, не осуждал его заблуждения? Может быть, он просто понимает, что в его окружении никому нет доверия? Не знаю. Знает ли он убийц? Не думаю, что он знает их лично. А вот откуда дует ветер…
Отец Василий: – А вы хорошо знали Иван Сергеевича? Может, есть какой-то слух, у кого он мог оставить икону?
Отец Иоанн: – Думаете, что я знаю и скрываю это (улыбается). Только Господь знает, где она. Я не знаю.
Отец Василий: – Интересно, будет ли она обретена снова? Или она уже…?
Отец Иоанн: – Старцы говорят, что икона спрятана до времени. Отче, вы никогда не думали, что это все произошло из-за нашей неправедной и греховной жизни? Великое чудо Божие посещало разные уголки земли, но лишь немногие, прикоснувшись к святыне, изменились. Все время повторяется евангельская история. Пришел к своим, а свои его не приняли. Ведь не один год Божья Матерь посещала своих чад.
Отец Василий: – Много званых, да мало избранных.
Отец Иоанн: – Духовные очи слепы. Много слепцов…
Благодатное миро источает сосна и краски. Без всяких видимых причин. Но в этом мире лжечудес и лжепророков, это уже и не чудо, как будто. Князь мира сего разбрасывает осколки кривых зеркал. Вот, что происходит.
Отец Василий: – Дальше христианам будет еще труднее. Прельстят даже избранных. Много таких будет. И сейчас немало.
Отец Иоанн: – В прелести? Слава Богу, что это не те состояния, в которое могли попасть подвижники. Но смысл тот же – принимать ложные мнения за истину.
Отец Василий: – Кто-то ненавязчиво предлагает им совмещать страсти мира сего и веру. Убеждает, что можно идти на компромиссы, что ничего страшного в этом нет. Но какое согласие между Христом и Велиаром? Ложь и обман – всё те же, что и были всегда. Разве что оболочка стала красивее…А внутри всё – чернее и страшнее, чем прежде. Но мы-то знаем, кто отец всякой лжи…
Молчат.
Отец Иоанн: – Дорогой брат, вы поедете со мной в Афины? Завтра утром летит самолет. Около семи часов. Или дождетесь меня тут? Я вернусь завтра вечером.
Отец Василий: – А можно остаться тут?
Отец Иоанн: – Конечно. Из нашей гостиницы вас никто не прогонит (улыбается).
Отец Василий: – Билет на самолет надо заказать заранее?
Отец Иоанн: – Да. Лучше сейчас. Поэтому решение нужно принимать быстро.
Отец Василий: – Я останусь тут.
Отец Иоанн: – Правильно. Место у нас прекрасное. И погода великолепная.
Отец Василий: – Отче, думаете, что отец Мелетий скажет вам что-то важное?
Отец Иоанн: – Почти уверен. И это поставит меня в затруднительное положение (улыбается).
Отец Василий: – Позавчера на заседании в суде был подозреваемый, который помогал убийцам. Наш адвокат почти уверен в этом. Есть улики. Но почему-то полиция не может выйти на исполнителей и заказчика. Может быть, это кто-то из власть имущих?
Отец Иоанн: – Дорогой брат, всё может быть. Времена всегда были непростые. Земная история сложна и запутана. И государств, и отдельных людей. Иногда, нам кажется, что мы знаем правду, почти уверены в этом, а это оказывается удачная мифология. И наоборот. Разве нет?
Отец Василий: – Вы правы, отче....
Отец Иоанн: – Меня беспокоит болезнь святейшего. Может быть, его покровители считают, что он свою миссию выполнил? Или им показалось, что он пойдет другим путем…
Отец Василий: – Вы такое допускаете?
Отец Иоанн: – Здоровье у отца Мелетия было всегда очень хорошее. Да, он не молод. И множество забот и скорбей довелось ему испытать. Но…Внезапное ухудшение. Без видимых причин…Можно всё, что угодно подумать. Вы знаете, что архиепископ Лемер скончался через какой-то месяц после встречи со святейшим.
Отец Василий: – Лемер…Лемер? Это тот, кто писал, что 2-й Ватиканский собор – антихристианский ?
Отец Иоанн: – Марсель Лемер. Вы знаете, я думаю, что его смерть – это мученичество за веру. Ведь, по сути, он отвергал искажения вероучения Католической Церковью.
Отец Василий: – Отче, но ему было уже 85 лет…
Отец Иоанн: – Он был в здравом уме. Ему просто закрыли рот. Мне так кажется….Хотя я могу ошибаться. Он ведь был отлучен от служения в последние годы. Правда, он считал это наказание незаконным. Я не был с ним знаком, но кратко познакомился перед его встречей со святейшим. На самой встрече я не был. Зачем и для чего он приехал в Афины, и как его сумели вызвать из Швейцарии, для меня загадка. Любые новшества, которые идут против Предания и угрожают вере, были ему глубоко чужды. Может быть, он просто не знал ничего о Мелетии?
Отец Василий: – Отравили?
Отец Иоанн: – Мне кажется, что могли отравить. Он посетил несколько монастырей. Со святейшим были два его секретаря. И его друг – Марк Зильберман со своими людьми. С отцом Лемером был только его помощник. Знаете, какие есть яды. Никаких следов – а человек просто умер от сердечного приступа через месяц.
Отец Василий: – Неужели у вас есть основания так думать?
Отец Иоанн: – Дорогой брат… Я сплетням и слухам не доверяю. Основания у меня есть. Была у меня беседа с одним батюшкой из окружения святейшего. Настоятелем монастыря.
Конечно, у нас нет доказательств. Но есть косвенные признаки. ое-что он мне рассказал. У отца Марселя началась странная аллергия после ужина в их монастыре. Правда, Зильберман дал ему какое-то лекарство, и на утро, отец Лемер почувствовал себя значительно лучше. Ужин был очень простой. Рисовая похлебка с овощами. Рыба. Чай. Понимаете?
Отец Василий: – Может быть, он раньше страдал подобным?
Отец Иоанн: – Отец Варлаам – настоятель обители спросил его об этом. Никогда ничего подобного не было. Монастырь находится в горно-пустынном месте. Никаких трав и растений вокруг, которые бы могли вызвать аллергию, нет. Конечно, это гипотеза. Предположение. Но это был последний монастырь в их поездке. Дальше они вернулись в Афины, и на следующий день отец Марсель улетел домой. Он, кстати, сказал мне очень интересную фразу. О папе.
Отец Василий: – Какую же?
Отец Иоанн: – Мы говорили с ним по-французски. Он сказал о том, что папа должен служить вере. Не вера служит людям, а люди служат вере. И командовать верой, даже если они наделены властью от Бога, они не могут. Лишь определять то, что есть в Предании. Выразить, донести, но не распоряжаться этим единолично. До отца Марселя дошли слухи о возможном восьмом всеправославном соборе. Он сказал мне, что такой собор будет также опасен, как 2-й Ватиканский. Архиепископ написал десяток работ против европейского масонства. Я не читал их, конечно. Но…Сейчас всякий, кто пишет об этом, объявляется безумцем. Шизофреником. Только начните говорить о «заговоре» – вас высмеют в любой газете. Да еще и подадут на вас в суд. И не дай Бог посадят в тюрьму. Но мне ли вам говорить, что внутри Церкви всегда относились к масонам всерьез. И католики не исключение. Хотя мне кажется, что они уже пали в этой войне. И пали давно. Остались, конечно, очаги сопротивления (улыбается), но таковые – гонимы и малочисленны.
Отец Василий: – Думаете, что восьмой собор может стать реальностью?
Отец Иоанн: – Не сейчас. Все поместные церкви сейчас разобщены на уровне высшего священноначалия. И мне кажется, что это промыслительно. Господь милостиво, через человеческие разделения, отдаляет от нас Второе Пришествие. Ведь такой собор станет знаком того, что «близ есть, при дверех». А не все ещё готовы.
Отец Василий: – Я думаю, что «заговора» никакого нет.
Отец Иоанн: – Вы о масонах? Конечно, никакого «заговора» нет. Есть мощная система власти и управления этим миром, которая развивается. И подминает под себя всё, что для неё является чужим.
Отец Василий: – Ислам им пытается сопротивляться.
Отец Иоанн: – Бесполезно. Богатые исламские страны давно в системе. Их правители и богатые мусульмане давно состоят в масонских ложах. В бедных – силой оружия устанавливают новый порядок. Те, кто сопротивляются – будут рано или поздно поставлены под контроль. Вопрос времени.
Отец Василий: – Да и сам ислам – слишком мифологическая религия, чтобы быть серьезной силой в духовном плане.
Отец Иоанн: – Да. Они могут легко умереть за свои убеждения. Но я вижу в этом не веру, а руку беса. Одержимость. Убить себя, убивая ближнего. Ведь это двойной грех. Их новые мученики за веру – полная противоположность мучеников христианских. Впрочем, что ожидать от тех, у кого был такой учитель…
Отец Василий: – Они считают его образцом для подражания.
Отец Иоанн: – У христиан слишком высокие нравственные идеалы. Любая бабушка, которая ходит годами в церковь и живет по заповедям, благочестивее, чем учитель мусульман. То, что невозможно человеку, возможно Богу. Ислам – не от Бога. Он скорее – по попущению Божьему. Для нас – многое, что написано в Коране басни и сказки.
Отец Василий: – Я читал Коран. Сказать, по правде, у меня ощущение, что это писал душевнобольной человек. Какие-то обрывки мыслей, нет ни ясности мышления, ни какой-либо логики в повествовании. Мысли скачут, перебивают друг друга, путаются, теряются. Разве такое откровение от Бога? А ведь Магомет не имел прямого Богообщения. Ему диктовал этот бред некто, кто назвался архангелом Джибрилом. И самое интересное – сам Магомет некоторое время думал, что это не ангел, а сатана. Пока его жена не переубедила его. Знаете, в языческих религиях тоже есть полубезумные тексты, которые были даны бесами. В них мало смысла. Часто витиеватый, но бессмысленный набор фраз или слов. Иной раз они красивы по форме. Но всё равно это поток сознания. Это сродни говорению на языках, которое практикуется у сектантов.
Отец Иоанн: – Любое признание, исповедание и проповедь о другом боге, кроме Христа, не что иное, как идолопоклонство. Вот и весь сказ. Это не я сказал. Святые отцы.
Отец Василий: – Отче, извините, что перебиваю. Скоро вечерняя служба. Не пора ли нам?
Отец Иоанн: – Ой…Правда. Заболтались мы, дорогой брат. Поспешим.
Отец Василий и отец Иоанн встают из-за стола на террасе и идут по направлению к монастырскому храму.
Конец второй картины
Картина третья
Поздняя осень. Алов приезжает к своему давнему другу – писателю.
Андрей живет в своем доме в деревне.
Сидят на кухне и разговаривают.
Андрей: – Как там, в Москве?
Алов машет рукой: мол, нет смысла об этом спрашивать.
Андрей: – Как отец Василий? Давно я его не видел. Здоров ли?
Алов: – Слава Богу. Вернулся из Греции. Опять что-то непонятное там творится.
Андрей: – Что имеешь ввиду?
Алов: – Пропал его друг. Отец Василий был у него в гостях, в монастыре. Договорились, что отец Иоанн утром полетит в Афины и вечером этого же дня вернется. Улетел, и больше его никто не видел.
Андрей: – Как так?
Алов: – А вот так…
Андрей: – Это как-то связано с Иваном Сергеевичем?
Алов: – Кто знает… Отец Василий говорит, что внутри Церквей идет война. Скрытая. Мало, кто понимает это…
Андрей: – А обязательно понимать? Ты знаешь, у меня был дед. Царство Небесное. Верил, молился, но в церковь не ходил. Да ты же видел его, Коля. Помнишь, лет шесть назад? Ты был у меня на Рождество.
Алов: – Невысокий, седой. С бородой? Он?
Андрей: – Точно. Так вот не ходил. Обиделся на какого-то священника. Еще в Советские годы. Как и почему – не помню уже толком. И перестал ходить. Лет двадцать не ходил. И тут, вдруг, начал рисовать…
Алов: – Рисовать?
Андрей: – Рисовать. Рисовать.
Алов: – Что рисовать?
Андрей: – А вот что: садился на кухне, закрывал глаза и видел лица. Лица людей. Совершенно незнакомых. Никогда в жизни не рисовал. Не умел. А было ему уже под восемьдесят. Открывал глаза, брал бумагу и карандаш и делал отличные портреты. Скажем, уровня выпускника художественной школы. За вечером мог десяток таких работ сделать. Представляешь?
Алов: – Чудеса какие-то…
Андрей: – Так вот, эти портреты привели его в церковь. Он зажмуривался и, бывало, что и священников видел. Всех рисовал. И как-то с началом этих событий, стал с бабушкой ходить в церковь. А самое интересное – перед смертью повенчался с ней.
Алов: – История…
Андрей: – Коля, я вот думаю, что многим и не надо знать, чего им не дано. Чтобы душа не смущалась. Если человек верит, Господь ему поможет. А война…Сам знаешь – она не прекращалась. У нас же есть прибор (указывает на сердце), чтобы различать, что правда, а что ложь.
Алов: – Мне кажется, что многое стало размытым. Добро. Зло. Стараются смешать всё в кучу, чтобы было труднее разобраться.
Андрей: – Да всегда так было. Всегда.
Алов: – Не сказал бы…
Андрей: – Было и будет.
Алов: – Написано же у апостола Павла… В последние дни наступят времена тяжкие. Люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы… Не помню, как дальше.
Андрей: – Не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежеле боголюбивы…Коленька, милый…Последние времена начались с приходом Христа. Понимаешь?
Алов: – Андрей, как же…А времена перед приходом Антихриста? Разве не об этом пишет апостол Павел?
Андрей: – Коля, давай так: времени нет. Ты же читал блаженного Августина.
Алов: – Как бы нет…Но все равно есть. Мы же в физическом мире живем. Не духи бесплотные.
Андрей: – Ты никогда не думал, почему книги лучших писателей можно читать в любые времена? Почему там ощущение времени отходит на второй план? Описания какой-то эпохи, царств, разнообразных деталей жизни материальной – это интересно, не спорю, но эти произведение вторичны. Они словно музей или старая библиотека. Но когда ты читаешь то, что написано 2000 лет назад о человеке… Историю человеческих терзаний и поступков. Историю, которая могла бы произойти в любую эпоху. Именно это захватывает тебя. Вот, Чехов. Кажется, что он написал свои комедии вчера. Что нет между нами временного разрыва. Никакого. Да тот же Апулей…Или Гомер. Разве не так?
Алов молчит.
Андрей: – Ну, родится завтра Антихрист. И что теперь? Что нам с того?
Алов: – Мне кажется, что чем больше людей будут это понимать, тем легче им будет.
Андрей: – Легче? А почему не тяжелее? Да Бог для каждого человека свою историю спасения пишет. Кому-то это знание, как камень, привязанный к ногам. Господу видней.
Почему мы все время пытаемся думать за Него? Да мы даже представить не можем Его мысли. Всё это гордость обыкновенная. Самомнение. Знаешь, что сказала одна моя знакомая поэтесса?
Алов: – О чём?
Андрей: – О том, как нужно жить на земле…Молиться и работать. Вот и всё.
Алов: – Так просто?
Андрей: – Писать это тоже работа. Не нужно человеку тут больше ничего.
Алов: – А любовь?
Андрей: – Любовь – это тоже работа, или молитва. И лишь изредка благодать.
Алов: – Не знаю, Андрей…Чересчур простая формула.
Андрей: – Сегодня лозунг мира сего какой? «Люби себя!» А у нас с Богом заключен завет. «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною».
Алов: – Разве я возражаю?
Андрей: – А мы от сна пробудиться никак не можем… От сна греховного. Кому нужна твоя высшая математика, если столько людей даже таблицу умножения не могут осилить.
Алов: – Ты о моих рассуждениях?
Андрей: – Конечно. Сколько спит, сколько бродит слепых со слепыми поводырями, сколько падает… Иной человек всю жизнь прожил, а так ничего и не понял. А берется судить да рассуждать о том, чем ни ведает ни сном, ни духом.
Алов: – Андрей, ты не волнуйся. Я все понимаю…
Андрей: – Ладно…Что-то я разошёлся. Может выпьем?
Алов: – Ты же знаешь… Я почти не пью.
Андрей: – Извини. Но ты у меня редко бываешь. Для меня это событие. По чуть-чуть?
Алов: – Андрей, я не буду. Не люблю я эти разговоры в духе русской интеллигенции. Выпить и начать рассуждать о высоком. Умничать. А если мы выпьем, так все и будет.
Андрей: – Что ты…Я пью только для здоровья и веселья, так сказать. Какие философские разговоры? Что ты…Да и слово интеллигент для меня давным-давно ругательное.
Алов: – Эх, Андрей…Не чувствуешь ты, что времена наступили страшные. Страшные для души. Не для тела. Для тела все как будто бы и хорошо. Хотя и не везде, и не всем.
Андрей: – По мне времена всегда одни. Не чувствую я ничего.
Алов: – Может быть тебе так легче. Ты сейчас что-то пишешь?
Андрей: – Пишу. Пишу роман.
Алов: – О чем же?
Андрей: – О русских юродивых. Я так думаю, что в этом мире это самое правильное.
Алов: – Такой образ жизни?
Андрей: – Да. Ведь в других культурах такого не найти. Разве что едва похожее…Стать безумным ради этого мира, и победив свое греховное «Я», жить с Господом. Мы все такие серьезные, умные…Считаем, что это мир нужно тоже всерьез воспринимать. Следовать условностям и правилам этого мира. Да пыль он и сор. Такая же пыль, как и мы.
Алов: – Ну, что же ты такое говоришь, Андрей? Мир, как творение Божие, прекрасен…
Андрей: – Как творение Божие – да. Только греховные человечки превратили этот мир в безобразное НЕЧТО.
Алов: – У кого внутри все чисто, тому и снаружи хорошо. Не волнует его то, что вокруг. Не тревожит. А красоту творения можно каждый день созерцать.
Андрей: – И я об этом же говорю. Только для меня существуют разные миры. Мир Божий и мир, как греховная субстанция. Мир страстей человеческих.
Алов: – Мне кажется, что мир наш видимый – это зеркало, которое запылили, замазали грязью, поэтому и видим все искаженным. А вовсе не разные это миры, Андрюша.
Андрей: – Может и так…Ты, знаешь, в какой-то я тоске последнее время. Беспричинной. Грусть какая-то. Безжалостная. Мать приезжала. Старенькая уже совсем. Но бодрится. В Бога совсем не верит. Так сердце сжалось. Неужели никогда не увидимся с ней?
Алов: – Кто ж знает?
Андрей: – И мне кажется, что нет никакого движения. Для самого себя – я всё хуже. С каждым годом. Может, я что-то не так делаю? Не так живу?
Алов: – А сам как думаешь? Всем хочется стать лучше. Хочется быть чище, умнее, рассудительней. Мне кажется – главное – стать хоть немного лучше, чем ты был. Чем ты есть.
Андрей: – Лучше? Главное – не стать хуже. Но где эта точка отсчета? С какого места? Меня после крещения еще года три мотало. Стать лучше, чем ты был вчера? Или год назад? Где это твое истинное Я? В младенчестве? Где этот, едва достижимый идеал, Коля…Я не представляю, как люди становились преподобными. Это нечеловеческое что-то. Чудо какое-то. Как стать подобным Христу?
Алов: – По благодати. Без Божьего участия – никак. Господь дает благодать.
Андрей: – Одним дает. Другим недает. Помнишь, как в притче? Монах всю жизнь молился, страдал, искал Господа, но ничего в душе, кроме тоски по Богу и покаянного чувства, у него не было…Ничего другого. Он молился, плакал. Но не получал никакого ответа. И вот, наступил его смертный час. Взмолился он Господу: «Господи, где же ты?». И получил ответ: «Я всю твою жизнь стоял рядом с тобой». Но как же это тяжело – тянуть эту лямку. Иной раз что-то беспросветное. Мы даже понять не можем – почему так или не так. Ведь невозможно заслужить. Всё дается даром. И в самый неожиданный момент.
И всю жизнь можно этот момент ждать. И не дождаться. Чем больше живу, тем больше понимаю, что ничего я не понимаю. Кроме самой простой истины – что Христос и есть Истина, остальное – для меня тайна, загадка. Туман. Понимаешь? Может быть, всё заумное и лишнее сползает с годами, как чешуя? Но это еще что…Постоянно стал ловить себя на том, что пишу, как слышу. Я ведь с начальной школы не учил правила – за ненадобностью. Всё и так выходило верно. А тут ступор какой-то. Полчаса размышлял, как же правильно написать слово «лишь бы». Я и арифметику стал забывать, а ведь трехзначные числа в школе в уме множил по-быстрому. Может ненужное это всё?
Алов: – Удивительные ты вещи рассказываешь, Андрей. Когда тетка у меня умирала, сказала: «Ничего человеку не надо в этом мире, кроме куска хлеба и стакана воды. Остальное – суета». Беда, что учителей сейчас мало осталось. Совета часто и спросить не у кого. Нам теперь сам Христос – главный учитель. Всё от нас зависит – насколько мы ему свое сердце открыли. Насколько способны услышать его ответы. Он отвечает, Андрюша. По-разному. Внимательней надо быть к себе и тому, что вокруг тебя. Господь всегда отвечает, когда от всего сердца вопрошаешь. Стучать надо. Просить.
Андрей: – Я только одного прошу – прежде конца – покаяния. Чего мне еще желать? Ответы…Ответы…Нету у меня пока ответов. Не пойму я себя никак.
Алов: – Андрей, не должны мы смущаться, если не находим в себе ничего высокого. Любви настоящей. Нелицемерной. Молитвы с умилением. Это дары для достойных и смиренных. Разве мы смиренные и достойные? Мне кажется, что только Господь и знает нас такими, какие мы есть на самом деле. Столько примеров, когда многие, получив дарования, пали через возношение. Или обольстились якобы своим исправлением и святостью, помрачились в уме и умерли в глубокой прелести. Возношение так тонко подкрадывается, что и заметить трудно. Лучше не иметь никаких даров, и быть никем, чем не уметь распорядиться благодатью и погибнуть.
Андрей: – Погибнуть можно и не имея ничего. Я так думаю, что достойных быть не может. Перед Богом даже преподобные это лишь те, кто несколько шагов сделал. По лестнице духовной. И не упал.
Алов: – Не скажи…Они во многом стали подобны Христу. Что даже победили тление нетлением. А путей к погибели тысячи. Ты прав. Для спасения же узкая тропинка.
Андрей: – Так вот и думаю я, как распознать, что ты идешь узким путем. Ивану Сергеевичу было проще. Он с иконой чудотворной был всё время рядом.
Алов: – Труднее ему было. Кому больше дано – с того больше и спрос. Андрей, с такой святыней путешествовать по всему миру – это не только дар, но и испытание. Я бы не смог. Мне и не дано это. Сверх сил Господь испытаний не дает.
Андрей: – Мда…А у нас в деревне в храм одни старушки ходят. Вот они умрут, кто будет ходить? На праздник больше сорока человек не бывает. В городе не так. Много молодых и образованных.
Алов: – А дети-то есть тут? Семьи?
Андрей: – Почти нет. Одни старики. Я тут дом купил, чтобы писать спокойно. А пишется тут плохо, Коля. Зимой такая тоска, хоть волком вой. Благо – друзья приезжают. Дочь с сыном. А летом работать надо. Летом народу больше. Дачники.
Алов: – Так на что же ты живешь?
Андрей: – На старых запасах да от своего огорода питаюсь.
Алов: – А гонорары?
Андрей: – Да что ты…Там копейки.
Алов: – А в город не хочешь вернуться?
Андрей: – Хочу. Но только приеду в город, один день побуду, и всё. Назад тянет. В городе свои демоны. Легионы. Тут всё-таки не так.
Алов: – Жениться тебе, брат, надо. Иначе так с ума сойти можно. Зачем тебе такое добровольное заточение? Ты же не монах.
Андрей: – С батюшкой тут подружился. Ему тут тоже не весело. Но мы как-то вдвоем друг друга поддерживаем. Я, конечно, не монах. Но что делать в городе? Там же шум постоянный. И шум бессмысленный какой-то. Запахи совсем чужие. Ненужные. Там столько пустого, Коля. Столько условностей. Все какое-то неосновательное. Иллюзорное.
Алов: – Стучат в дверь, Андрей. Слышишь?
Андрей выглядывает в окно, потом идет в сени. Стук повторяется. Спустя несколько секунд комнату входят Андрей и отец Марк – местный священник.
Отец Марк: – День добрый. Мир вам (крестится, глядя на иконы).
Николай встает со стула, берет у отца Марка благословение.
Андрей: – Это друг мой, отче. Николай.
Отец Марк: – Николай, очень приятно. Андрей (обращается к хозяину), вы не могли бы мне помочь?
Андрей: – Что случилось?
Отец Марк: – Вы Сашу знаете?
Андрей: – Блаженного? Из леса?
Отец Марк: – Да. У него матушка скончалась. Надо бы в храм ее перевезти. Отпеть. Нам вдвоём не по силам. Сможете помочь?
Андрей: – Царство небесное! Конечно, отче.
Отец Марк: – Дорога совсем разбита, а сверху снежком подернута. На руках придется нести. Или что-то соорудить из тачки.
Андрей: – Придумаем (накидывает на себя куртку).
Мужчины одеваются и выходят из дома.
Конец третьей картины
Картина четвертая, заключительная
Греция. Психиатрическая больница.
Врач: – Вот нашли человека в горах. Пастухи. Очень слаб был. Они пытались его выходить – да, не вышло. Хуже ему становилось. Отвезли его в город.
Полицейский: – А что с ним?
Врач: – Ему сделали уколы каких-то сильнодействующих препаратов. Мне кажется, что кололи долго. Много следов. Ничего не помнит. Совершенно.
Полицейский: – Пастухи?
Врач: – Нет, кто-то, кто его держал у себя. На запястьях и под локтями следы веревок.
Полицейский: – Не наркоман?
Врач: – Думаю, что в таком возрасте наркоманов уже не бывает.
Полицейский: – Бывают. Редко, но случается.
Врач: – Мне кажется, что он не простой человек.
Полицейский: – В каком смысле?
Врач: – Он похож на ученого или на священника.
Полицейский: – Почему так думаете?
Врач: – Да взгляд у него какой-то глубокий. Облик необычный. Борода опять же.
Полицейский: – Борода? Борода у каждого бродяги. А как был одет?
Врач: – Пастухи сказали, что он был одет просто: рубашка да брюки. Новые. Сидел недалеко от водопоя. Впрочем, они его в этой одежде и привезли.
Полицейский: – Значит, убивать его похитители не собирались. Телефон пастухов у вас есть? Координаты? Одежду можно осмотреть?
Врач: – Нет. Но я записал их имена и фамилии, записал, где они работают. Сельскохозяйственный кооператив. Они предъявили свои паспорта.
Полицейский: – Это хорошо.
Врач: – Одежду мы храним на специальном складе. Можно посмотреть. Но ничего особенного в ней нет.
Полицейский: – Всегда можно найти какие-то зацепки.
Врач: – А вы не знаете, много ли пропало людей его возраста в последнее время?
Полицейский: – Посмотрим. Проверим. Пропадали, конечно. Ему около 70?
Врач: – Мне кажется, что да.
Полицейский: – Сверим с базой.
Врач: – Желаете с ним пообщаться?
Полицейский: – Конечно. Он совсем ничего не помнит?
Врач: – Он помнит несколько молитв.
Полицейский: – Хмм…Может, и правда, священник? И всё?
Врач: – Да. Ни родных, ни близких, ни друзей. Ничего не помнит.
Полицейский: – Давно он у вас?
Врач: – Около недели.
Полицейский: – А он в своем уме?
Врач: – Уже несколько дней, как пришел в себя. И мы сразу позвонили вам. Сначала, он словно в тумане каком-то был. Плохо понимал, что происходит. Что с ним, где он. Говорил невнятно. Сейчас в полном рассудке. Ну, или почти в полном рассудке.
Полицейский: – Память восстанавливается?
Врач: – Очень необычно.
Полицейский: – Как это?
Врач: – С каждым днем вспоминает новые молитвы.
Полицейский: – И всё?
Врач: – Да.
Полицейский: – Но может быть просто глубоко верующий человек. Если никто не заявлял об исчезновении, будет сложнее найти его родных. Если священник, то об этом было бы широко известно.
Врач: – А если монах? Пустынного монастыря?
Полицейский: – Проверим. Вы газеты читаете? Что-то писали про исчезновение священников? Телевизор смотрите? Не помните ничего такого?
Врач: – Редко. Но ничего такого не помню.
Полицейский: – Я просто спросил. На всякий случай. Просто нет времени, чтобы все это отслеживать. У нас есть ежедневные сводки, картотека пропавших без вести. Правда, тут случай особый. Возможно, что было похищение человека. Понимаете?
Врач: – Конечно.
Полицейский: – Это уже совсем другая статья и другая история. А он не может быть из другой страны?
Врач: – Молитвы читает по-гречески.
Полицейский: – Проводите меня в палату, пожалуйста.
Врач и полицейский идут в палату. Палата небольшая. В ней три кровати. Две пусты. На одной лежит отец Иоанн.
Врач: – Добрый день.
Иоанн приподнимаете, пытается встать с кровати.
Врач: – Не надо, лежите.
Иоанн: – Мир вам.
Врач: – Это господин полицейский. Хочет задать Вам несколько вопросов. Вы понимаете, кто такой полицейский?
Иоанн: – Смутно припоминаю. Они расследуют преступления? Верно?
Полицейский: – Точно. Я думаю, что у нас получится разговор. Скажите, вы помните, как вас зовут?
Иоанн: – Нет, не помню.
Полицейский: – А какие-то детали вашей прошлой жизни вы помните? Что вы делали до того, как сюда попали?
Иоанн: – Я помню пастухов. Но всё, как в тумане.
Врач: – Верно, они вас нашли и сюда привезли. Но мы вам об этом уже рассказывали.
Иоанн: – Я помню, что я очнулся у ручья. Козы пили воду. Вот это помню. И пришли пастухи. Что-то говорили. Забрали меня в свой домик в горах.
Полицейский: – Хорошо. А до этого? Где вы были? Что с вами случилось – помните?
Иоанн: – В какой-то комнате был.
Полицейский: – Можете описать эту комнату?
Иоанн: – Темно было. Всё время было темно. Солнце не попадало в комнату.
Полицейский: – Доктор говорит, что вы каждый день вспоминаете молитвы.
Иоанн: – Вспоминаю. Они сами всплывают в памяти. Целыми кусками.
Полицейский: – Вы когда-нибудь были в церкви?
Иоанн: – Не помню.
Полицейский: – Откуда же вы знаете молитвы? Вы знаете, что это за молитвы?
Иоанн: – Нет. Просто приходят на ум. И всё.
Полицейский (обращается к врачу): – Может быть, позвать местного священника?
Врач: – Мне кажется, стоит.
Полицейский: – Обязательно это нужно сделать. А вы понимаете, кто такой священник?
Иоанн: – Понимаю. Он служит Богу.
Врач: – Может быть, вы помните что-то из детства?
Иоанн: – Я помню, что в детстве меня звали по-другому.
Полицейский: – Очень важная информация. А почему? Почему у вас изменилось имя? Что случилось?
Иоанн: – Что-то случилось. Что-то случилось.
Врач: – Попробуйте вспомнить.
Иоанн: – Не могу, доктор.
Полицейский: – А вот в этой комнате, вы лежали, сидели? Что вы там делали? Что с вами делали? Помните?
Иоанн: – Мне кажется, что я лежал.
Полицейский: – На кровати?
Иоанн: – Да.
Полицейский: – Окна там были?
Иоанн: – Кажется, не было окон. Что со мной делали – я не помню. Совсем не помню.
Полицейский: – Люди там были? Как они выглядели?
Иоанн: – Люди? Какой-то человек туда приходил. Да. Помню.
Полицейский: – Хорошо. Что-то еще? Это город, деревня? Где это место?
Иоанн: – Я слышал шум самолета.
Полицейский: – Самолета?
Иоанн: – Да. Гудели двигатели.
Полицейский: – Интересно. Вас кормили? Вы ели что-то?
Врач: – Он поступил к нам в истощенном состоянии. Если и кормили, то очень плохо.
Иоанн: – Господин полицейский, про еду я ничего не помню.
Полицейский: – Если мы пригласим священника, мы узнаем, что за молитвы вы вспоминаете. Вы же не против?
Иоанн: – Не против. Я и сам хотел бы понять, кто я.
Полицейский (обращается к врачу): – Звоните.
Врач: – Куда?
Полицейский: – Звоните в любой храм. Сейчас. Вызывайте любого священника.
Врач: – Хорошо. Попробую (уходит).
Полицейский: – Вы помните, как вы попали в ту комнату?
Иоанн: – Не помню. Совсем не помню.
Полицейский: – Хорошо. Врач говорит, что у вас были связаны руки. Вы чувствовали это? Кто их связал?
Иоанн: – Руки…Были. Да. Потом их развязали. Мне кажется, что я куда-то поехал. Да, господин полицейский…Я собирался куда-то поехать. Но почему-то я очутился в этой комнате.
Полицейский: – Отлично. Получается, что вас кто-то похитил. По пути. Вот видите, уже есть результаты. Как думаете, кто это может быть?
Иоанн: – Я даже не знаю, кто я и откуда. Как меня зовут. А вы спрашиваете, что меня мог похитить (смеется).
Полицейский (улыбается): – Логично. Но бывает так – вдруг что-то всплывет в памяти…А вы слышали, патриарх Мелетий скончался?
Иоанн: – Что? Что вы сказали? Мелетий? Вы сказали Мелетий?
Полицейский: – Мелетий. Вы знаете его? Или просто слышали? Просто вспомнили, кто глава Церкви?
Иоанн молчит.
Полицейский: – Что случилось?
Иоанн: – Глава Церкви – Христос, а патриарх всего лишь первый среди равных.
Полицейский: – Так вы знали Владыку? Лично?
Иоанн: – Я знал его.
Полицейский (потирает руки): – Уважаемый, дайте один день, и мы все выясним. Кто вы и откуда. Что-нибудь еще помните?
Иоанн: – Я встречался с Владыкой. Да. Мы с ним встречались.
Полицейский: – Так вы священник?
Иоанн: – Возможно…Мы встречались с Владыкой по каким-то делам.
Полицейский: – Церковным?
Иоанн: – Трудно сказать…Я вижу, как я беру у него благословение. Мы сидим у него в резиденции. А от чего он умер, господин полицейский?
Полицейский: – Сердечный приступ. Вскрытия не было. Запрещено по канонам. Или я ошибаюсь?
Иоанн: – Наверное…Я мало, что помню. Придется начинать все сначала. Как ребенку.
Полицейский: – Так это же хорошо.
Иоанн: – Думаете, что это хорошо?
Полицейский: – Почему нет?
Иоанн: – Прожито столько лет, а теперь почти как чистый лист…
Полицейский: – Сможете написать новое. Возможно, лучшее. Это шанс. Мне так кажется…
Иоанн: – Посмотрим. Может быть, память вернется.
Полицейский: – А вам этого хочется?
Иоанн молчит.
Полицейский: – Мне хотелось бы многое забыть. Стереть из памяти. А не выходит. У вас же другой случай – память вы потеряли не по своей вине.
Иоанн: – А может быть, по своей.
Полицейский: – Вот как…Вы так считаете?
Иоанн: – Я допускаю такое. А что было на самом деле – я не помню.
Полицейский: – Вас кто-то похитил. Вашей вины тут нет. Думаете, что это вам такое испытание? Наказание?
Иоанн: – Вы как будто разбираетесь в богословских вопросах?
Полицейский: – Отчасти. Как любой грек. Хотя христианин я никакой, сказать по правде.
Иоанн: – Беседа с вами очень помогла мне.
Полицейский: – Вот интересно, вы потеряли память – а про существование Бога вы забыли?
Иоанн: – Представляете, про Бога я не забыл. Это единственное, что я помню. Мне кажется, что только поэтому я вспоминаю молитвы.
Полицейский: – Чистый разум. У вас чистый разум. Прекрасно. Ничего ненужного. Понимаете?
Иоанн: – Начинаю понимать. Но думаю, что я многое вспомню (смеётся).
Полицейский: – Извините, мне нужно идти. Я постараюсь завтра навестить вас. Скоро придет местный священник. Я попросил доктора пригласить его. Думаю, что он поможет нам. Я хотел бы остаться, но…Служба. До свидания.
Полицейский пожимает о. Иоанну руку, и выходит из палаты.
Отец Иоанн встает с кровати и подходит к окну. Солнечный день. Солнце пробивается сквозь стекло и слепит глаза. Иоанн долго стоит у окна и смотрит на улицу за окном. Замечает врача и священника: они разговаривают у входа в больницу.
Неожиданно отец Иоанн произносит:
– Слава Тебе, показавшему нам свет…
Конец
Декабрь, 21, 2011 г.
Последние комментарии
19 минут 21 секунд назад
52 минут 23 секунд назад
1 час 49 минут назад
16 часов 50 минут назад
19 часов 24 минут назад
19 часов 52 минут назад