Красочный день [Hermione Delacour] (fb2) читать онлайн

Hermione Delacour Красочный день

У Франции перед Британией есть одно огромное преимущество, и в этом со мной согласится даже Гермиона. Лето здесь действительно похоже на лето, и когда оно наступает, нет необходимости каждый день изучать прогнозы, опасаясь очередного дождя, а температура почти никогда не опускается ниже комфортных двадцати пяти градусов. Можно просто наслаждаться тёплыми, даже жаркими днями, и не беспокоиться насчет того, чтобы не продрогнуть в июле. Туманный же Альбион слишком ... туманный.

Отец подарил мне особняк на одном из лучших курортов страны по случаю окончания Шармбатона. Гермиона не сразу согласилась ко мне переехать, и даже после переезда долго не оставляла попытки объяснить, что не всем повезло родиться с золотой ложкой во рту, и для того, чтобы чего-то достичь, многим приходится много и упорно трудиться. Ну и прочие банальности о классовом неравенстве. Со своей точки зрения она, возможно, была права, только я же не виновата, что родилась Делакур!

Мa beauté ⁽¹⁾ не раз спрашивала, чем она меня тогда привлекла, но разве такие вещи можно рационально объяснить? Я до сих пор без ума от её внимательных карих глаз, за один ласковый взгляд которых, впервые увидев их, готова была продать свою душу самому кровожадному демону. А вот её волосы заслуживали явно большего. Нечасто встретишь такое пышное великолепие, которое совершенно лишено должного ухода. Конечно, Гермиона искренне оскорбилась, когда я дала ей пару советов, но впоследствии взяла их на вооружение.

Не удивительно, что на том рождественском балу ma chérie ⁽²⁾ появилась вместе с самим Крамом, а я, танцуя с очередным мальчишкой, смотрела только на неё. Для меня существовала лишь Гермиона: её стремительная походка, нежная улыбка, звонкий смех. Наверное, именно тогда я поняла, что уже не полюблю никого другого. Признаюсь, к моим ухаживаниям Гермиона относилась скептически. Хоть её и нельзя назвать религиозной, но консервативное воспитание никуда не денешь. К отъезду из Хогвартса я смогла добиться от неё лишь обещания иногда писать мне. И это было многообещающее начало.

Писала Гермиона редко, но я не отчаивалась. Уже успела понять, что деятельная и практичная натура mon amour ⁽³⁾ чужда романтике, и если бы можно было выйти замуж за школьные учебники, она бы так и поступила. Без долгих раздумий. Через несколько месяцев совы стали пересекать Ла-Манш значительно чаще, а потом Гермиона согласилась выбраться во Францию на зимние каникулы. Да, вместе с родителями и ненадолго, но всё же — ради меня.

Мы катались на лыжах, лепили снеговиков и играли в снежки, будто дети. А я торжествовала маленькую победу, которую закрепила подарком в виде небольшого портрета, изобразив себя вместе с Гермионой у рождественской ели. Ничего такого, простые объятия и искренние улыбки. Неважно, что моё собственное лицо против воли получилось слишком довольным. После тех знаковых каникул Гермиона ещё какое-то время упорно игнорировала мои ухаживания, но я всё же оказалась упрямее.

Следующие два года оказались не настолько счастливыми, как я надеялась, наконец добившись ma beauté. В них хватало романтики, но боли и страха было гораздо больше. В Британии в связи с возрождением Волдеморта происходили ужасные вещи: гибли люди, сменился не справившийся с ситуацией министр магии. Став близким для неё человеком, я разделила с ней все тревоги и заботы, по-другому и быть не могло. Я не раз просила Гермиону бросить всё и перевестись в Шармбатон, но она не допускала и мысли об этом.

Из-за этого мы впервые поссорились, но я всё-таки смирилась, что Гермиону не переубедить, и научилась уважать её привязанность к друзьям. Чтобы быть ближе к ней, я устроилась в Хогвартс помощницей медсестры. Жалование платили смешное, зато можно было ежедневно видеть Гермиону, иметь возможность защитить её в случае опасности. Она посещала медпункт чаще, чем положено, да и не только она, но я творчески использовала известные мне зелья, и к Рождеству даже самые упорные осознали, что моё сердце занято не ими.

За то время, пока мы по подсобкам скрывались от бдительной мадам Помфри, чтобы улучить момент для поцелуя, Гермиона настолько доверилась мне, что посвятила в секреты Поттера. Она справедливо решила, что моя помощь в поисках хоркруксов будет не лишней. Ещё год мы скитались по лесам и рисковали жизнью, пока Волдеморт наконец не был сражён. После получения заслуженного признания, которым не обошли и меня, я каким-то чудом сумела убедить ma fille intelligente ⁽⁴⁾ сдать экзамены экстерном, потому что перспектива остаться в Британии ещё хоть на день меня не радовала.

В деньгах мы не нуждались, но Гермиона не была бы Гермионой, если бы от кого-то зависела. Сразу же после переезда во Францию она категорически отказалась воспользоваться связями Делакуров, чем заслужила уважение моего отца, который и сам когда-то начинал с самых низов. Теперь же к нему прислушивался сам Министр. Естественно, отцу ничего не стоило устроить её не на последнюю должность, но такое предложение, пусть и высказанное лишь намёком, глубоко оскорбило Гермиону.

Первое время после устройства на работу в нашем особняке Гермиона разве что ночевала. Возвращаясь из Министерства, она иногда даже засыпала в одежде, а наша постель ей была нужна только для того, чтобы выспаться. Меня это категорически не устраивало. В очередной раз отпоив её восстанавливающими зельями, я взяла с ma chérie обещание не задерживаться после окончания рабочего дня. Для начала хотя бы два дня в неделю, ведь её служебное рвение и так не оставалось незамеченным.

Не желая оставаться одна дома, я тоже решила поискать себе работу, но любая политика мне с детства категорически претила. Благодаря отцу, я и так знала о ней гораздо больше, чем хотела. Место ликвидатора проклятий при французском филиале «Гринготтса» оказалось именно тем, что мне требовалось — плавающий график и творческая работа, на которой не умрёшь от скуки. И впечатление не портило даже то, что умереть можно было в буквальном смысле. Но серьёзная школьная программа и длительная стажировка должны были в итоге сделать из меня профессионала.

Свободное время я люблю проводить за холстом, и, без несвойственной мне ложной скромности, могу заявить, что писать портреты у меня получается довольно-таки хорошо. В ряды всемирно известных живописцев мне вряд ли суждено войти, но мадам Лебрен — правнучка знаменитой художницы, когда-то учившая меня живописи, — была бы мной довольна, хотя никогда и не считала самой талантливой из своих учениц. Гермионе нравилось мне позировать, поэтому в нашем доме можно найти немало её оживлённых портретов. Обнажённых, в основном.

Когда-то бледная кожа ma beauté после регулярных солнечных ванн приобрела нежный золотистый загар, хотя и не настолько идеальный, как мой. Она долго привыкала к тому, что не только в мастерской, но и любой другой части нашего просторного дома, включая лужайку вокруг него, удобнее всего использовать минимум одежды, а лучше и совсем обходиться без неё. Со временем Гермиона всё же смирилась с этим, в конце концов, все люди рождаются обнажёнными, так к чему соблюдать условности общества наедине с любимым человеком?

* * *

Ma chérie почему-то не считала, что мой язычок, ласкающий её между ног, — это идеальный способ пробуждения. Только, собираясь устроить своей возлюбленной особенный день, я опять «забыла» спросить её мнение по этому поводу. Сегодняшним утром, вопреки обыкновению проснувшись рано, я не собиралась упускать редкий момент удачи. Осторожно отодвинув одеяло, я начала покрывать поцелуями плоский живот Гермионы, её гладкий лобок, бёдра и восхитительные складочки, спускаясь всё ниже. Не торопилась, чтобы не разбудить раньше времени.

Взявшись за дело, я обязательно довожу его до конца — не люблю ничего делать наполовину. Mon soleil ⁽⁵⁾ открыла глаза — даже спросонья она поразительно красива, — и к моему удовольствию не стала возражать против столь вопиющего нарушения приватности. Я, стараясь не упустить ни единой капельки источаемой её телом влаги, жадно целовала и посасывала набухший клитор... Стоны Гермионы становились всё громче, а когда она наконец кончила, её тело выгнулось дугой, ещё долго потом подрагивая в сладостных судорогах утреннего оргазма.

В нашем возрасте вообще расточительно тратить время на сон. Пристроив голову на животе Гермионы, я любовалась её грудью и играла сосками, то зажимая их между пальцев, то обводя подушечкой пальца ареолы. Солнечный свет попадал ей на лицо, и она мило щурилась. Я ещё раз прокрутила свой план в голове. Конечно, я сомневалась, но всё же озвучила предназначенную для нежных ушек ma beauté его часть. Разумеется, сначала услышала только возмущение, но после недолго спора мы приняли душ, и всё же отравились в подвал, где я храню свои краски. Только в этот раз я планировала наносить их не на холст, что и послужило причиной для недовольства Гермионы.

Она считала, что её тело не подходит для рисования на нём. И тем более, не могло быть и речи, чтобы выйти со двора в одном лишь нарисованном бикини. Для своих двадцати трёх лет Гермиона была всё-таки слишком серьёзна. Выбрав необходимое, я утащила её в мастерскую, где она позировала мне, а теперь ей самой предстояло стать «холстом». Мы сошлись на том, что я наложу на нарисованные купальники иллюзию, придающую им видимость настоящих. Именно я, потому что волшебные краски имели свою специфику, Гермионе плохо знакомую. Эта условность давала мне совершенно шикарную возможность осуществить ещё одну хулиганская затею, про которую я пока промолчала. Узнай она о ней сразу, ma princesse точно бы никогда не вышла бы из дома, и вместо купания в море мы бы с ней сначала ругались, а потом мирились в постели. Это, безусловно, очень приятно, но я считала, что кроме занятий любовью в это субботнее утро надо заняться и чем-нибудь ещё.

Наконец Гермиона улеглась на кушетку, вытянув руки вдоль туловища. Я, обмакнув кисточку в краску, провела первую линию. Только вот рука моя слегка дрожала от волнения. Великолепная грудь Гермионы вздымалась и опускалась от частого дыхания, из-за чего провести ровную линию мне удалось далеко не сразу. Но я быстро приноровилась, завершив контур будущего «бикини» и приступила к раскрашиванию самой груди. Это оказалось сложнее, чем я думала.

Гермиона лежала неподвижно и даже не отпускала язвительных комментариев, понимая, что только помешает сотворению чудо. Но отвлекающих факторов и без того хватало: ведь мне приходилось красить, а не целовать её розовые сосочки. Лямки и завязки изобразить оказалось гораздо проще. Гермиона долго и придирчиво рассматривала себя в зеркале, но всё-таки признала, что моя работа смотрится совсем как настоящий, пусть и очень тонкий купальник.

Я велела ей остаться стоять, а сама присела на корточки. Начав изображение трусиков с бёдер, на которые были нанесены лишь тоненькие полоски верёвочек, я лишь затем приступила к работе над её попкой. Кисть больше не дрожала в моих руках, и кожа на ягодицах Гермионы постепенно покрывалась яркой краской. Теперь мне предстояла самая тяжелая часть работы, потому что mon amour повернулась ко мне лицом, раздвигая ноги. К счастью, ни один волосок не мешал движениям моей кисти, осторожно касающейся её лобка и промежности.

Гермиона часто дышала, а я водила кистью максимально медленно и осторожно, но всё же спустя некоторое время эта кропотливая работа была закончена. Увиденное в зеркале нас обеих полностью удовлетворило, и можно было наконец-то заняться собой, что оказалось гораздо приятнее, чем я ожидала. От первого же прикосновения кисти к соскам по телу пробежала дрожь, и я занималась ими гораздо дольше, чем требовалось — под внимательным взглядом Гермионы.

Я ожидала сильных ощущений, но и подумать не могла, что это окажется настолько приятно. Хотя всё же несравнимо с прикосновениями влажной, немного холодноватой кисти к лобку. Ощущения не уступали тем, что я испытывала при мастурбации, и к моменту нанесения финального штриха мне лишь каким-то чудом удалось не кончить, хотя губу я прикусила почти до крови. Мы ещё раз взглянули в зеркало, чтобы увидеть результат моих стараний. На мой взгляд, даже без волшебства наши «наряды» выглядели вполне прилично, но Гермиона так не считала.

Несколько взмахов волшебной палочкой, и «купальники» приобрели вид настоящих, другой одежды мы с собой брать не стали, положив в мою сумку лишь полотенца и крем для загара. Даже Гермиона не ощущала скованности от того, что идёт обнажённой по улице, ведь для окружающих она выглядела так же, как и во время нашего обычного похода на пляж. Мы босиком шли по горячему асфальту и болтали о всяких пустяках. За разговорами до пляжа добрались очень быстро, ненадолго задерживаясь лишь на светофорах.

Людей на них собиралось довольно много, и я опять подумала, что не совсем честно поступаю с Гермионой. Но отступать от своего не в моих правилах, поэтому я так ей ничего и не сказала, хотя с каждым приближающим нас к морю шагом совесть терзала меня всё сильнее. А когда мы зашли в воду, признаваться стало и вовсе поздно. Гермиона первой поплыла вдаль от берега, и я бросилась её догонять, держась чуть позади и с волнением ожидая, когда она заметит мой первый сюрприз.

Гермиона, быстро добравшись до буйков, перевернулась на спину, распластав руки в стороны, и вот тут-то ma princesse ⁽⁶⁾ и заметила то, что я сделала. Краски на её теле не осталось, как и на моём, чего она видеть пока не могла. Другая на её месте разразилась бы серией ругательств, но Гермиона прекрасно умела выражать своё недовольство и без плохих словечек, так что даже мне стало немного стыдно. К счастью, сделать в воде она мне ничего не могла, а успокаивать её поцелуями я привыкла давно.

Способ, как и всегда, оказался действенным, и Гермиона переключилась на высказывания о том, что она думает обо мне и моей затее, уже более спокойно. Это я обожаю загорать обнажённой, а Гермиону мне до сих пор удавалось уговорить лишь на топлес, да и то не всегда. Расстаться на публике с трусиками, последним барьером своей скромности, она ещё ни разу не решилась.

Сегодня же Гермионе придётся на личном опыте окончательно понять, что обнажённым женским телом тут никого не удивишь, даже таким красивым, как моё. В этом блаженном месте мы действительно могли не бояться косых взглядов из-за того, что прогулялись до пляжа в бикини, а тут остались и вовсе голыми. Такая свобода нравов на этом побережье и стала одним из решающих факторов при выборе дома, когда отец спросил, где я хочу поселиться.

Меня рассматривали, конечно, но я никогда не понимала, что в этом такого страшного. Пусть парни пожирают меня взглядами, а девушки завидуют совершенству моей фигуры, я ничуть не против. Гермиона не испытала потребности в чужом внимании, но я поставила её перед фактом, и теперь наблюдала, как она, наморщив лоб, один за другим отметает варианты незаметного возвращения в особняк. Без её оставшейся дома волшебной палочки способов особенно не вырисовывалось. Не ждать же теперь темноты!

Наконец mon soleil улыбнулась и сказала, что на меня невозможно долго злиться, но она обязательно мне это припомнит. Я только усмехнулась. Не в первый раз! Сколько она на меня сердилась, когда на Валентинов день я поцеловала её в губы на глазах у всего Хогвартса перед завтраком? А раз тогда не случилось ничего страшного, не случится и теперь. Вдоволь наплававшись, мы выбрались из воды. Гермиона опасливо озиралась по сторонам и прикрывалась руками.

Я напомнила ей, что вечно это делать у неё не выйдет. В ответ получила гневный взгляд карих глаз, но руки от своего тела Гермиона всё-таки убрала. Было заметно, что это решение далось ей непросто, но она изо всех сил старалась сделать вид, будто оно её собственное, а не вынужденное. Этакая иллюзия власти над своими поступками, которой она любит себя тешить, не понимая, как это забавно выглядит для окружающих. Когда я сказала, что хочу мороженого, то получила ещё один сердитый взгляд.

Гермиона не хотела оставаться в таком виде одна даже на несколько минут, а я не желала идти на компромиссы, и после недолгих сомнений она всё-таки решила составить мне компанию. Около тележки с мороженным собралась длинная очередь, впрочем, продвигавшаяся довольно быстро. Я спросила Гермиону, чего она хочет, но она пробормотала лишь что-то невразумительное и отвернулась. Извиняться словами было всё равно бессмысленно, поэтому я сосредоточилась на том, что выбрать.

Продавались только стаканчики, но выбор предлагался настолько большой, что я не могла его сделать. Клубничное и малиновое, апельсиновое и вишнёвое манило своим запахом. И я никак не могла решить, хочу ли сливочного, фисташкового или шоколадного с орехами. Тем временем подошла наша очередь, и себе я заказала обыкновенное сливочное с клубничным джемом, а для Гермионы попросила сделать что-нибудь особенное. Продавец мороженого — молодой парень — изо всех сил старался сделать вид, что его не интересует моя упругая грудь.

Потрясающий фруктовый аромат привлёк Гермиону, и она лично поблагодарила мороженщика. Расплачиваясь, я заметила, что она сразу принялась за мороженое, и, судя по её довольному лицу, прощение я уже получила. Это, несомненно, было так, но маленькая месть Гермионы не заставила себя ждать. Она заметила, что кто-то растянул над песком сетку и две смешанные компании из парней и девчонок перебрасывались мячом. Играли любители, поэтому было много смеха и неловких падений, а мяч часто улетал к зрителям.

Гермиона никогда не проявляла интереса к спорту, поэтому её внезапное любопытство было мне непонятно, пока несколько игроков не присели отдохнуть. Гермиона тут же подтолкнула меня в спину и заявила, что я желаю поучаствовать, но стесняюсь в этом признаться. Я и возразить не успела, как оказалась в толпе игроков, судорожно пытаясь вспомнить правила игры. В Шармбатоне помимо квиддича уделялось внимание маггловским видам спорта, но назвать меня волейболисткой всё равно было бы преувеличением.

Коварство mon soleil заключалась в том, что она знала и как мне нравится привлекать внимание, и о моей любви побеждать всегда и во всём. Она понимала, что я не откажусь сыграть, при этом сделав всё для победы своей команды, а значит, у зрителей будет возможность понаблюдать за единственной полностью обнажённой девушкой на площадке. Гермиона пожелала мне удачи, и я вышла на площадку под одобрительный гул толпы.

Что же — если от меня хотят зрелища, то я всегда готова его обеспечить, будь то поединок с драконом или игра в мяч. Я носилась по всей площадке, выпрыгивая высоко вверх, и бросалась на песок, отбивая практически все летящие в мою сторону мячи. Было немного неудобно от того, что ничто не удерживало мои груди, которые колыхались при каждом прыжке или резком движении. Наши соперники быстро сообразили, что я не стремлюсь атаковать, но в обороне, благодаря ловкости и превосходной реакции, сильнее любого игрока на площадке, поэтому старались подавать мячи туда, где мне их было сложнее всего достать.

Я назло им всё равно спасала свою команду в невозможных ситуациях, часто при этом поднимая тучи песка, но всё-таки выбивая мяч в считанных миллиметрах от земли. И мои старания не пропали даром — в упорной борьбе мы вырвали победу. Вся команда бросилась ко мне и повалила на песок, а когда я смогла выбраться и отряхнуть песок, то мне досталось персональное поздравление от Гермионы, которая прямо на глазах у всех поцеловала меня в губы. Я не могла не оценить нетипичное для неё проявление чувств, решив, что такой приз вполне способен заменить честно заслуженные мной золотой чемпионский кубок и медаль.

Когда мы зашли в море, собственный лобок ладонью я накрыла практически машинально. Теперь никто не мог видеть, чем я занимаюсь, а игра в волейбол на глазах у множества зрителей возбудила меня настолько, что разрядка была просто необходима. Я стискивала затвердевший сосок, сминала и ласкала грудь, введя во влагалище сразу два пальца. Оргазм не заставил себя ждать, накрыв с головой. На какое-то время я даже забыла, где нахожусь, и только потом увидела ошарашенное лицо Гермионы — она всё поняла, но сумасшедшей не назвала только из-за своей истинно английской вежливости.

Ещё меня приводила в восторг мысль, что у нас с ней будет возможность снова понаблюдать за моей игрой в домашнем омуте памяти, ни упустив не единого момента, и заново пережить все эмоции... И, хотя моё отношение к магглам неправильно было бы назвать пренебрежительным или высокомерным, особенно после многолетнего общения с Гермионой, именно в такие моменты я испытывала особенную гордость от того, что мне повезло родиться ведьмой.

Возвращаясь к нашим лежакам, я позволила Гермионе обогнать меня, наблюдая за движениями её попки. Мне нравилось видеть, как при ходьбе двигаются её ягодицы, как под ними образуются восхитительные складочки. Бархатная кожа, покрытая ровным загаром, словно приглашала провести по ней ладонью. Распущенные волосы каштановыми волнами ниспадали на плечи и спину, укрывая их, словно накидкой. Когда mon amour не задумывалась о своей наготе, она выглядела совершенно идеальной в своей естественности.

Сейчас никто не мог бы заподозрить в ней серьёзного и строгого руководителя отдела из целых десяти человек, и одну из самых талантливых ведьм, что я знала. Гермиона была уже не той девчонкой, в которую я влюбилась с первого взгляда, а умной и привлекательной женщиной, знающей себе цену. Мой отец говорил, что со временем она может претендовать на самые высокие должности, а я отвечала ему, что и сама не удивлюсь, если она станет Министром Магии. Впрочем, о политике в этот день думать мне не хотелось.

Даже Гермиону утомила жара, а я и вовсе уже двигалась практически на пределе сил. Но море всегда действовало на меня не хуже восстанавливающего эликсира. Вместе с потом и песком я будто смыла с себя усталость.

Вернувшись к лежакам, мы натёрли друг друга кремом для загара, Гермиона заявила, что в ближайшее время вставать не собирается, только если не произойдет локальный апокалипсис. Но отпускать ma fille intelligente от себя я не собиралась. Мы легли лицом к морю, вытянувшись во весь рост. Я надеялась, что Гермиона после сегодняшнего дня поймёт, что никому здесь нет дела, одета она или раздета.

Когда тебя согревают лучи тёплого июльского солнца, а кожу ласкает свежий бриз, лучше всего понимаешь, как глуп был человек, придумавший купальники. К сожалению, всё ещё полно людей, ратующих за мораль и нравственность, но на деле оказывающихся лишь упорствующими ханжами. С их точки зрения любое обнажение своего тела — это недопустимое зло, и хорошо, что существуют благословенные места, где такой проблемы нет.

Когда Гермиона заявила, что проголодалась, и нам пора возвращаться домой, наступила пора для главной части моего плана. Я сказала ей, что через дорогу есть неплохое местечко, в котором мы ещё не бывали, и какое-то время Гермиона смотрела на меня с таким изумлением, будто выяснилось, что я прилетела с другой планеты. Она ответила, что мы мало одеты для посещения общественного места, на что я в очередной раз напомнила ей, что одежда здесь совсем не проблема.

Гермиона скептически относилась к волшебному воздействию на магглов, будь то моя вейловская природа или подчиняющие волю заклинания, поэтому мне пришлось ей пообещать, что ничего такого я делать не собираюсь. Убедить её оказалось не трудно, потому что все мои слова являлись правдой. Конечно, я не рассчитывала, что она покажется обнажённой где-то, кроме пляжа, поэтому объяснила ей, что могу снова наколдовать наши нарисованные купальники, и волшебная палочка как раз на этот случай лежит в моей сумке.

Я ожидала услышать новую возмущённую тираду, но Гермиона только качнула головой, своим изящным пальчиком указав на ближайшую кабинку для переодевания. Колдовать на глазах у магглов всё же не стоило, в этом я была с ней согласна. В многочисленных кафе поблизости от пляжа посетительницы в купальниках никого не удивляли, и даже Гермиона не раз ходила туда в одном бикини, вот только я собиралась отвести её в небольшой ресторанчик, принадлежащий моей школьной подруге.

К счастью, пройти нужно было всего квартал, но едва увидев вывеску, Гермиона замерла, словно поражённая парализующим заклинанием. Она заявила, что не зайдет внутрь ни за какие деньги, ведь одно дело — обедать в кафе, формально на территории пляжа, и совсем другое — зайти практически в ресторан босиком и в нарисованном купальнике. Это неправильно, неприлично и... было ещё множество слов, начинающихся с «не», которые я не услышала, прервав словесный поток ma chérie поцелуем.

После этого я спросила, доверяет ли она мне и, услышав в ответ, что иначе она бы не гуляла со мной нагишом по пляжу и не целовалась бы на глазах у сотен прохожих, увлекла её за собой. Служащий, с начальством которого всё было оговорено заранее, приветствовал нас широкой улыбкой и искренними комплиментами, которые французы умеют произносить гораздо естественнее, чем холодные англичане. Он растворил перед нами двери, впуская в полупустой зал, где его коллега поприветствовал нас по именам.

Гермиона уже понимала, что простым перекусом дело не ограничится, но ничего не сказала, лишь одарив меня красноречивым взглядом. Она молчаливо следовала за ним вместе со мной, ступая босыми ногами по холодным плиткам и стараясь не смотреть в многочисленные зеркала. Я же, рассматривая себя в них, на ходу поправляя растрепавшиеся волосы. Нас проводили в небольшой, отдалённый от входа кабинет на двоих, и уже тут Гермиона поинтересовалась, зачем я устроила всё это представление.

Ей не сложно было сообразить, что я что-то задумала, вот только неведение уже начинало сердить mon amour. Я ответила, что вскоре всё прояснится, и предложила ей стол, сделав знак официанту, чтобы он принёс заказ. То, что я его не назвала, а мне не предложили меню, окончательно убедило Гермиону в том, что посещение этого места мной спланировано заранее. От новых вопросов меня спасало только воспитание Гермионы, старавшейся казаться культурной и естественной. Но если первое ей удавалось, то вот второе — плохо.

Я видела, что она чувствует себя очень неуютно, сидя на полотенце, постеленном на мягкую обивку глубокого кресла, то и дело ладонью поправляя спутанные после купания волосы, которые она так и не привела в порядок. Я успела убедиться, что без расчески и мои собственные выглядят ничуть не лучше, но не придавала этому значения, думая, как отвлечь Гермиону. Мне хотелось разрядить обстановку, но подходящая случаю шутка никак не желала придумываться, поэтому повисло неловкое молчание.

Гермиона не заметила, как в моих руках оказалась переданная принесшим заказ официантом маленькая коробочка, из-за которой я всё и затеяла. Положив её рядом с собой, я спокойно принялась за еду. Мы обе проголодались, поэтому не отвлекались на разговоры, лишь опустошая тарелки. Когда настал черёд бокалов с шампанским, Гермиона вопросительно изогнула бровь, потому что на столе оказались ещё и зажжённые свечи, а электрический свет внезапно потух, оставляя нас в романтическом полумраке.

Заиграла классическая музыка, и я извлекла из коробочки то, что собиралась преподнести Гермионе, для чего выбралась из-за стола и припала перед ней на одно колено. Обычно я не лезу за словом в карман, но в этот момент карманов у меня и не было, так что я немного замешкалась. mon soleil увидела блестящее на моей ладони золотое колечко с крупным камнем и всё поняла. Предложение я озвучила глухим и как будто не своим голосом, нарушив всю романтику момента, но это оказалось неважно.

Гермиона радостно завизжала, бросившись меня обнимать и целовать. Она едва не уронила при этом кольцо, которое в короткой паузе между поцелуями я всё-таки умудрилась нацепить на её безымянный палец. Я спросила Гермиону, не сердится ли она на меня за историю с купальниками, но ответом мне стал очередной горячий поцелуй. Не оригинально, но как же приятно!

Гермионе предстояло провести со мной всю жизнь, а значит, нужно учиться быть более раскрепощенной и свободной, чем раньше. Успех требовалось закрепить, тем более что Гермионе не нужно знать, что кабинет не заперт. Я любовалась ею, стоящей передо мной и одетой лишь в иллюзию, с рассыпанными по плечам чудесными волосами... В серьёзных карих глазах отражались мерцающие огоньки свечей. Гермиона напоминала древнегреческую богиню, грозную и величественную. Дозволено ли касаться божеств? Она сама дала мне ответ на этот вопрос, когда наши лица снова оказались настолько близко друг от друга, что соприкоснулись носами.

Даже нарисованные купальники стали совершенно неуместными, но волшебная палочка сразу выпала из моих пальцев, едва я сотворила заклинание, окончательно убравшее их с наших тел. Невербальное — потому что Гермиона целовала меня страстно и жадно, прижав к стене кабинета, не желая отпускать. Окружающая обстановка перестала иметь значение. Всё утро, начиная с момента пробуждения, было прелюдией к этому моменту близости, и теперь я наслаждалась каждым жестом.

Движения рук Гермионы, её ласки, поцелуи, которыми она осыпала мои уши, щеки, шею и плечи... Я получила очередное подтверждение того, что с одеждой мы сбрасываем и всё наносное, только обнажёнными оставаясь теми, кем являемся на самом деле. Лишь сейчас я видела настоящую ma chérie — не строгую даму, авторитетного политика, а страстную и чувственную девушку. Её язык коснулся моего пупка, но затем скользнул ниже, проводя мокрую дорожку к лобку, и я замерла в предвкушении, разводя ноги...

Даже от одного-единственного прикосновения губ Гермионы к моему клитору по телу будто пробежал ток, а когда она осторожно ввела палец в моё влагалище, мир вокруг и вовсе взорвался ярким фейерверком. Мне ещё не верилось, что моей женой станет эта своевольная красавица, пальцы которой дарили удовольствие, срывая с моих губ один стон за другим... Но даже в этот момент я знала, что сделаю всё, чтобы красочным для mon amour стал не только этот день, но и все остальные, которые мы проведем вместе.

Примечания

1

Моя красавица.

(обратно)

2

Моя милая.

(обратно)

3

Моя любовь.

(обратно)

4

Моя умная девочка.

(обратно)

5

Мое солнце.

(обратно)

6

Моя принцесса

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***