Лебеди остаются на Урале [Анвер Гадеевич Бикчентаев] (fb2) читать постранично, страница - 3

подхватить живое слово.

Ворча и кряхтя, старик натянул чулки, сунул ноги в глубокие калоши. Почесав волосатую грудь, он надел камзол и накинул на плечи старую шинель. На голову натянул буденовку без пуговиц — память о гражданской войне.

Аккуратно притворив дверь, Шаймурат спустился с крыльца.

Тишина стоит, как в зимнем лесу. Во многих избах горит огонь. Особенно ярко светятся окна правления колхоза — все заседают, никак наговориться не могут.

«Надо взять палку подлиннее», — подумал он.

Шагая по безлюдной улице, старик по обыкновению философствовал:

«У каждого аула, как и у людей, свой характер. На реке Деме уютные аулы, каждый в одну улицу. Все крестьяне там отличные наездники и музыку любят. На отрогах гор живут суровые охотники, веселые рассказчики встречаются только среди чабанов».

Усмешка промелькнула на губах.

«Женщины в больших аулах подражают городским. Проказницы — крутят мужьями как хотят».

Очевидно, не всегда Шаймурат беспристрастен.

Аулы в баймакских степях славятся своими скакунами. Долина Таныпа — смелыми плотоводами, а плоскогорье от Чишмов до Шафранова — целебным кумысом. У горы Алатау можно отведать такой душистый липовый мед, который ни в какое сравнение не идет с самым лучшим медом из других мест.

А чем же славится родной аул Карасяй?

По нижней улице прошли поющие девушки — наверно, в клуб. Старик даже приосанился. Карасяй славится, за это он ручается своей бородой, красивыми девушками. Исстари повелось, да и сейчас нередко можно услышать от парней, живущих в округе: «Жену выбирать в Карасяй пойду!»

И приходили и приезжали в Карасяй со всех сторон, влюблялись, увозили девушек с согласия родителей, а иногда выкрадывали их, конечно, не без участия самих невест. Всякое бывало.

Не потому ли так многолюдны карасяевские базары? Не потому ли так охотно приезжают на все весенние и осенние праздники в Карасяй? В дни сабантуев в ауле можно встретить парней с гор, силачей из южных степей, джигитов из Зауралья.

Но и тут расходились во мнениях старый Шаймурат и Ясави.

«Да разве мы сабантуями гордимся или женской красотой? — возмущался прямолинейный и резкий председатель. — У такой славы — воробьиные крылья, а слава Карасяя — бунтарская. Наши прадеды признавали своим царем Емельяна Пугачева. Сколько карасяйских джигитов пало в оренбургских степях! Сколько шло за Салаватом до последней схватки! Вот в чем наша слава, наша гордость!

Про гражданскую войну и говорить нечего: каждый третий мужчина служил у Чапаева, в его знаменитой двадцать пятой дивизии, или в партизанах за Советскую власть воевал».

В эту ночь Шаймурату не хочется думать о Ясави. Его долг охранять покой аула, все девяносто восемь домов, крытых тесом, с тремя окнами, выходящими на зеленую улицу. У каждого дома — палисадник, за огородами высятся березы или ольхи.

Старик усмехнулся, вспомнив причуды односельчан. Здесь не принято называть друг друга по фамилии, почти у всех есть меткие прозвища. Кто-то очень удачно подметил назойливость вдовы Хадичи и прозвал ее Мухой. За кузнецом Галлямом закрепилось прозвище Петушок. А самого Шаймурата за глаза величали Ангелом.

Старик улыбнулся: ничего не скажешь, правильно подметили. Безобидный и бездомный, как ангел…

Шаймурат как бы делал смотр всему селу.

В Карасяе все страстные наездники, даже дети. Самой любимой игрушкой у мальчишек считается кнут. Не такой, как у чабанов, сплетенный из мочала, а короткая плеть, скрученная из тонкой кожи. В шесть лет мальчик уже умеет ездить верхом, конечно, без седла. Кожаное плоское седло, украшенное безделушками, — это принадлежность женщин…

Из-под ног Шаймурата с визгом выскочила дворняжка.

— Фу, шайтан! — рассердился Шаймурат и замахнулся на нее палкой.

Мысль оборвалась. Он ускорил шаг.

Хотя и был Шаймурат непоседой, бездомным скитальцем, кажется, нынешний год он встречал ледоход в родном ауле. Река Белая представлялась ему живым существом.

— Как ты поживаешь? — здоровался он всякий раз, как спускался к реке.

Река глухо шуршала. Видно, обидно ей течь под таким толстым льдом.

— Да ты встряхнись хорошенько, и ледяная крыша сразу лопнет, — хрипло смеется старик, будто кашляет. — Непременно лопнет. Попробуй!

Шаймурат подходит к черной полынье и опускает в нее палку.

— А-ай-ай! — качает он головой, вытаскивая мокрую палку. — Как быстро ты набираешь силу!

Вода пока что не угрожала аулу, но все же надо подождать до утра.

Над Девичьей горой взошла луна и осветила фигуру старика. От буденовки на бревно упала причудливая тень. На ребрах льдин, на трещинах заиграл неверный свет.

Сиди, старик! В старину говорили: тот, кто умеет рассуждать, тот продлевает себе жизнь. Пусть будет так!

…Базары в Карасяе проходили по субботам, в бане парились по четвергам. Старухи боялись молний и шайтана, старики — черных кошек. Если черная кошка пробежит мимо ворот, никто не