Роксана. Девочка у моря [Агаша Колч] (fb2) читать онлайн

Агаша Колч Роксана. 2. Роксана. Девочка у моря

Часть первая

Глава 1

— И это всё моё?!

Хорошо натоптанная тропка — видно, что часто ходят, — обогнула утёс, и я увидела цель нашего похода. Деревня, куда спешила Прасковья проведать пациента, была немногим меньше Калиновки, где началась моя новая жизнь.

— Твоё. Земля, на которой живут эти люди, относится к поместью. Они, как я поняла из рассказа старосты, не крепостные, но крайне зависимы от тебя ещё и в том, что подати должны платить.

Сверху поселение казалось игрушечным. Белёные заборы и постройки под камышовыми крышами издали выглядели нарядно. А как на самом деле всё обстоит, надо вблизи изучать. Осмотреть, опросить, дабы понять нужды и чаяния моих людей. Зависимость — состояние обоюдное.

В деревню Прасковья собралась сразу после завтрака на другой день после отпуска.

— Мальчонку надо осмотреть. Хоть и уверена, что всё у него хорошо заживает, но лишний раз убедиться для собственного спокойствия не помешает, — объявила она, спускаясь по лестнице, одетая для дальней прогулки и с объёмной сумкой через плечо.

— Можно с тобой? — умоляюще сложила я ладони перед грудью. — Сколько уже здесь живу, а в деревне ещё не была.

— Пошли, — пожала плечами подруга. — Только оденься потеплее. Ботинки, пальто, платок на голову. веерхом пойдём, там ветрено бывает.

С лестницы услышала взволнованный вопрос Глафиры:

— Почему верхом? Не опасно там?

Торопясь поскорее собраться, ответа целительницы не слышала, да и знала, что Прасковья не тот человек, чтобы рисковать понапрасну. Да и Дружок с нами — защитит если что.

Через боковую калитку за бывшей конюшней мы вышли на тропу, зигзагами уходящую в гору.

— Сейчас поднимемся на плато. Оно почти как лавандовое, но на нём мало что растёт — море слишком близко, и солёный ветер сжигает всё на своём пути. Там недолго идти, скоро вниз спустимся. Этот путь короче, и когда погода позволяет, местные здесь бегают. Одно плохо — только пешком можно путь одолеть. По нижней дороге и лошадь пройдёт, и тележка, запряжённая осликом, спокойно проедет, но плестись больше часа, гору огибая.

Простор, встретивший на вершине, оглушал. Союз бездонного неба, слившегося с бескрайним морем, казался воплощением бесконечности. Жаль, солнца не было, потому и пространство удивляло не яркой лазурью, но всевозможными оттенками серого: от жемчужно-серебристого в просветах пепельных облаков до насыщенно-графитного в глубине волн, несущихся к берегу.

Ветер, набравший разбег над морем, трепал полы наших пальто, длинную шерсть пса, голые ветки редких кустарников и причудливо изогнутых невысоких деревьев. В стремительном воздушном потоке ещё не было промозглого холода, но и тепла почти не осталось. Осень…

Ступив на улицу поселения и окунувшись в его колорит, на минуту показалось, что кто-то активировал портал и перенёс нас куда-то в Среднюю Азию. Дувалы выше человеческого роста, скрывающие дворы от нескромных взглядов, превратили улицы в запутанные лабиринты.

— Как ты здесь ориентируешься? — ворчала я, пытаясь запомнить дорогу, и придерживая Дружка за ошейник.

— Привыкла уже. Не в первый раз сюда прихожу. И ты привыкнешь, если подружишься с местными, — улыбнулась Прасковья, наблюдая за тем, как несколько мальчишек, набрав с земли мелких камушков, обкидывают друг друга, громко радуясь попаданию. Поймав взгляды нескольких сорванцов, она погрозила пальцем и показала на свой глаз. Пацанва, легко поняв, что гостья сердится, сбросили стратегические запасы себе под ноги и рысью припустили вдоль улицы, на ходу выкрикивая чьё-то имя. — Побежали предупредить старосту, что мы пришли. Всегда выходит поприветствовать.

Под ногами что-то хрустнуло, и я присмотрелась, чем же таким мальчишки пулялись. А когда поняла, то охнув опустилась на четвереньки и принялась собирать разбросанное.

— Роксана, ты чего? — остановилась подруга.

— Ты знаешь, что это такое? — протянула я к ней раскрытую ладонь со своей добычей.

— Орехи, — недоумённо приподняла брови целительница. — Миндаль, кажется.

— Это полновесные орланы, дорогая моя! Золото, которое валяется под ногами.

Пока Прасковья пользовала своего маленького клиента и набежавших кумушек, жаждущих внимания целительницы, я беседовала с уважаемым Хайдаром.

— Да самое бесполезное растение, госпожа, — взглянув на орехи в моей руке, вздохнул староста. — У домов только ради весеннего цвета держат, а так-то все леса окрест заросли этой зряшностью. Плодов нет, одни косточки. И на дрова не срубишь — гореть нечему. Вот и растёт. А куда их? Только ребятня и балуется.

Я же, вспомнив, сколько полезного из этой «никчёмности» получить можно, никак не могла понять, почему здесь миндальные орехи валяются под ногами. Может, в этом районе растёт горький сорт, который годится в еду только после дополнительной обработки?

Чтобы не мучаться сомнениями, прижала скорлупу пальцами, заодно и прочность её проверяя, легко очистила ядрышко и откусила кусочек. Целиком в рот совать остереглась — отплёвываться от неприятного вкуса не хотелось.

Миндаль оказался сладким, с хорошо выраженным ароматом. Точно, Клондайк! Хоть и читала, что для более яркого вкуса в сладкий миндаль добавляют небольшой процент горького, для усиления той самой утончённой ноты, которая придаёт блюдам и напиткам неповторимость.

Из всех полезностей сразу отмела изготовление ликёра «Амаретто» — хита девяностых и символа тогдашней новой эпохи. Пили ликёр в те года поголовно: от рафинированных дам до бритоголовых братков в малиновых пиджаках с цепями на толстых шеях. Подумать страшно, сколько палёного пойла — не могла итальянская промышленность справиться с производством такого невероятного объёма — в те годы люди выпили под видом благородного напитка. Поэтому даже думать в эту сторону не буду. Правильного рецепта не знаю, а суррогат гнать — продукты переводить и себя не уважать. От производства миндального масла тоже отказалась — возни много, применение узконаправленное, прибыль получить сложно. Осталось кулинарное направление: миндальная мука и изделия из неё.

Самое простое миндальное печенье в изготовлении несложно — всего-то три доступных ингредиента, хранится долго, вкус и аромат имеет изысканный. Из марципана можно конфеты делать, хоть простые, хоть фигурные.

Можно и вовсе самое простое использовать — орешки обжарить с солью и предложить в трактиры к пиву. Положим этот вариант не принесёт большую прибыль, но грешно же по деньгам ходить. Пусть с драной овцы будет хоть шерсти клок, но не столь богаты мои селяне, как я успела заметить, чтобы мы могли от лишней «мышки» отказываться.

— Платить будете сразу? — всё никак не мог поверить староста, когда я предложила жителям деревни собирать, очищать ядра от скорлупы и коричневой плёнки, сдавая мне просушенные чистые зернышки.

— Да, сразу. Пока «рыську» за килограмм получите. Дальше видно будет. Если всё сложится, как я задумала, то работы прибавится. Значит и денег тоже.

— «Рыську» за мусор, — хлопал себя по ляжкам уважаемый Хайдар и с недоверием смотрел на меня.

— Не за мусор, а за качественные, чистые орешки, — напомнила я. — Помните, как до белого зерна очищать?

— Помню, помню. В горячей воде подержать, оно и облезет, — закивал староста, а потом опять ахнул: — Надо же, целую «рыську»!

Деньги в моей подопечной деревне редкость. Были, конечно, но так, чтобы каждый месяц монетку в заветный кувшинчик положить, это редко кому удавалось. Хозяйство, в основном, вели натуральное. Услугой платили за услугу, совершали обмены — я тебе барашка, а ты мне два мешка кукурузы. Не бедствовали, но и лишнего себе позволить не могли. Коров на всё село не больше десяти — пасти негде. Ровные плодородные участки заняты под поля и огороды, не по горам же бедным животинкам траву щипать. А вот коз на каждом подворье не меньше трёх — этим особый выпас не нужен. Во всех хозяйствах в достатке куры, утки, индюки, гуси — птицу не считает никто, как и яйца.

— Не всё же у вас в деревне растёт и изготавливается. Как в таких случаях выкручиваетесь? — допытывала я у Хайдара.

— Раз в две-три недели к берегу подходит большой парусный баркас купца Перкакиса. Он вдоль берега туда-сюда ходит и торгует с такими же прибрежными селеньями, как наше. Останавливается в селе дня на три-четыре, иной раз и на неделю задерживается. На эти дни к нам и из других деревень люди стараются приехать. Что-то продать, что-то обменять, а у кого деньги есть, то и купить необходимое. Продаём что? — староста почесал висок, — Разное продаём, госпожа. Шерсть, мёд, иногда команда себе барашка покупает. У нас с полей и садов мало чего на продажу остаётся. Самим бы с голоду не помереть до следующего урожая, да скотину сберечь.

Я внимательно слушала уважаемого Хайдара и начинала понимать его реакцию на предложенную мой цену за миндаль. Но и то, как показательно староста прибедняется, тоже видела. Девочка юна, жалостлива, глядишь, расчувствуется и попросит княгиню подати уменьшить. Пусть и не особо обременительны сейчас налоги, но выставить себя перед сельчанами защитником их добра и благополучия лишним не будет.

Ну-ну…

— А скажи мне, уважаемый Хайдар, в деревне есть мельница? Где вы зерно и кукурузу в муку мелете?

— Была раньше. Держал один пришлый. Удобно было, хорошо. Ехать далече не надо, да и к нам из других селений приезжали. Новости узнать, то, сё… Парни приезжали наших девок присмотреть, или отец дочь с собой брал, а тут наш засмотрелся. Веселее жили…

— Так что случилось?

— Ох, госпожа, помер тот человек. И мельница встала. И никто, веришь ли, никто не смог туда зайти. Словно сам шайтан в том месте поселился. Так мы теперича как встарь на ручных жерновках крупы рушим, и муку мелем.

А вот это плохо. Для того, чтобы качественно смолоть миндаль в муку, нужны профессиональные жернова, а не ручные мельнички и частые сита.

— Покажешь, где мельница у вас? — спросила я Хайдара.

Мужчина неохотно поднялся.

— Чегось… покажу, коли надо. Только зря вы это, госпожа затеяли. Нечисть там.

Глава 2

Быстро и самым коротким путём, словно хранитель лабиринта с большим стажем, уважаемый Хайдар провёл нас сквозь путаницу улиц к берегу реки.

Широко распахнутыми глазами смотрела я на стремительный мутный поток, несущийся к морю. Никак не думала, что на полуострове есть такие полноводные реки. Хотя с чем я сравниваю? В прошлой жизни в Крым ездила только летом, когда под жарким южным солнцем многие источники, питающие реки, высыхали. Плюс огороды местных жителей, нуждавшиеся в поливе, потребляли немалое количество воды. Вот и добегал к устью тоненький ручеёк, который рекой назвать было сложно.

— Похоже, в верховьях сильные дожди прошли, — глядя на реку, поскрёб висок староста. — Завтра-послезавтра и до нас ливни доберутся. Надо бы людей предупредить.

Было видно, как не хочется бедолаге идти к месту, где обитают тёмные духи, но бросить меня одну он не мог. Пусть маленькая, но госпожа и хозяйка этих земель.

Я ожидала увидеть мельницу полуразрушенным, поросшим мхом и камышом домишком и, увидев крепкое каменное строение под черепичной крышей, с большим деревянным колесом, предназначенным для запуска жерновов, сильно удивилась.

Осмотрев с пригорка и заводь на берегу, где стояла мельница, и крепкую запруду, из которой вода по жёлобу направлено падает на лопасти колеса, и засыпанную галькой и щебнем дорогу, подивилась, как толково организовал работу прежний хозяин.

Очень-очень жаль будет, если такое отлаженное дело сгинет из-за глупых суеверий.

— А отчего мельник умер?

— Кто ж его знает, госпожа… — развёл руками уважаемый Хайдар. — Тосковал сильно. Жена у него пропала. Вот он и закручинился. Нашли его, когда приехали зерно молоть. Сидел на лавочке, на стену опершись. Знахарка наша сказала, что сердце у него разорвалось от горя. А разве так бывает? Чтобы из-за бабы — и сердце в клочья?

Последний вопрос явно был риторическим — не мог всерьёз взрослый дядька у мелкой меня такое спрашивать — поэтому я промолчала.

— Пойду к мельнице, а вы здесь присмотрите, чтобы мальчишки за мной не шли, — я кивнула на группку ребятишек, старательно делавших вид, что ни мы с Дружком и старостой, ни наша прогулка в сторону страшного места их совершенно не интересуют. — Мне там осмотреться нужно.

— Ведовать будете, госпожа? — со скрытым страхом уточнил Хайдар.

Но я ничего не ответила и пошла по тропинке вслед за псом, резво сбежавшим к воде. Зачем объяснять несведущему человеку, что почти все мои знания ведовства и магии пока теоретические. Прасковья едва ли не каждый день напоминает и одёргивает.

— Потерпи! До первой крови нельзя силу лишний раз тревожить, — строго требует она. — Что в твоём случае полгода-год? Пойми, дар у тебя сложный. Стихийные магии с природными силами переплелись так, что в глазах от узора пестрит, когда истинным зрением смотришь. Да не коси глаза! Всё равно на себе не увидишь. Для того чтобы справиться с разновеликими и разнонаправленными потоками, физическая сила нужна немалая. Хорошо, занимаешься каждое утро, но у любого тела запас прочности имеется. Надеюсь, рядом буду, когда случится инициация, и смогу помочь обуздать выброс, но чем позже такое случится, тем лучше.

Понимала, что наставление подруги не пустые слова, и, как бы ни хотелось, старалась сдерживать порывы щелчком пальцев зажечь свечу или потоком воздуха сбросить с дорожки шишку, а то велеть земле на газоне закрыть кротовые норки и самим кротам приказать проваливать в другое место. Ой, да мало ли чего можно сделать, когда невероятное чувство — мне подчиняются стихии — щекочет кожу и самолюбие.

Пока сдерживаться удаётся, а как дальше получится, видно будет.

Под настилом между свай журчала вода. Основной стремительный речной поток не достигал заводи, что ещё раз говорило о высоком профессионализме прежнего мельника. Жаль мастера, жаль…

Приказав Дружку стеречь, присела на лавочку, стоящую у стены, с намерением осмотреться в том состоянии, когда видишь всё. И явное, и скрытое от глаз обычных людей. Но даже сосредоточиться толком не успела, когда моё сознание дёрнули с такой силой, что тело чуть с лавки не упало.

— Ты пришла! Помоги нам! Идём, идём с нами, мы покажем! — наперебой голосили…

…кто? Кто разговаривает со мной? Куда и зачем зовёт? И ведь не просто зовут, тянут.

— Постойте! — постаралась я так же мысленно ответить. — Кто вы? Куда зовёте меня?

— Мы духи, ведущая. Духи реки, духи берега, духи этого места. Ты пришла. Помоги нам, — опять перебивая друг друга, замельтешили голоса.

И я реально почувствовала, как меня тянут. Не тело, но сознание. Куда-то в глубину тёмной воды, плещущейся под настилом. Не хочу туда, мысленно упиралась я. Там мрачно, страшно и воняет. У сознания есть обоняние? Как я могла услышать смрад разложения из-под толщи воды? Но услышала же и начала сопротивляться ещё сильнее. Но сколько было тех силёнок у неинициированной ведуньи против проявлений природных сил? Чем настойчивее тащили меня, тем сильнее я напрягалась в попытке вырваться. И вдруг словно струна лопнула.

Дзинь, вывернулась я из настырных объятий. Дзинь, сознание врезается назад в тело. Дзинь, низ живота пронзает резкая боль, возвращая в реальность. Нифига себе с духами пообщалась, ругаюсь я сквозь зубы, чувствуя, как мокнут бельё и платье, как от слабости дрожат руки и кружится голова.

— Дружок, Прасковью приведи. Срочно! — выдохнула я и привалилась к стене, стараясь не потерять сознание. Удивительно, но даже в таком состоянии я услышала беспокойство тех, кто меня довёл до такого. Они метались вокруг: вода плеснулась, ударившись волной в настил; ветви в кустах закачались, словно кто-то пробежал; ветер прохладой в лицо дунул, не давая забыться. Надо же, волнуются. — Успокойтесь, не гневаюсь я. Позже поговорим. Наберусь сил, и поговорим.

Сознание я всё же потеряла. Открыв глаза, не могла понять, где нахожусь. Сумрачно, потолок низкий, постель явно не моя. Прислушалась к себе. В ушах звенит, тело вялое, как медуза, живот болит, хоть и не так остро.

— Очнулась?

Умеет моя подруга выказать заботу таким строгим голосом, что мгновенно понимаешь — лучше было не болеть. Закрываю глаза, дабы оттянуть выговор за легкомыслие, излишнюю самоуверенность и… Да, Прасковья не Глафира, легко найдёт причину, за что попенять.

— Не притворяйся. Вижу, ты уже пришла в чувство. Пить хочешь? — сильными руками помогла приподняться, пиалу с питьём придержала, волосы с лица убрала, подушку поправила и только после этого спросила: — Совесть у тебя есть?

Задумываюсь. Если честно и положа руку на сердце, то в прошлой жизни я этой опцией души редко пользовалась. Тогда у меня другие приоритеты были: влияние, власть, деньги. А с такими понятиями совесть плохо уживается.

В новой жизни, приняв решение измениться, выбрав для себя другие ценности и иное поведение, всё равно не задумывалась о совести. О добре, справедливости, любви и дружбе думала, а о совести нет.

Как-то нужды не было.

Если разобраться, что такое совесть? Внутренний судья. Способность, которая, опираясь на внешние, то есть чужие нравственные нормы, вынуждает линчевать самою себя. Ну или как минимум заставляет мучаться чувством вины. А может, просто изначально не делать так, что потом стыдно будет? Подумать о последствиях, договориться с собой «на берегу».

По мне, взывание к совести это чистой воды манипуляция. Поэтому честно отвечаю:

— Я не считаю себя виноватой. И, пожалуйста, позови Хайдара.

Морщась от боли и неприятных воспоминаний — подводная вонь всё ещё стояла в носу — рассказала о том, где искать труп жены мельника.

— Духи очень просили избавить их от покойницы, — объясняла я необходимость неприятной работы. — Иначе будут гневаться и вредить.

— В полицейское управление напишите. Они мага-пространственника пришлют, — подсказала Прасковья, видя, как побледнел от страха староста. — Он поможет извлечь тело и переместить до могилы.

Чего уважаемый Хайдар боялся больше — духов или возни с раскисшим от долгого лежания в воде трупом, я вникать не стала. И то и другое неприятно.

— Бабушке записку послать надо, — умоляюще посмотрела на подругу.

— Опомнилась, — фыркнула та в ответ в своей излюбленной ехидной манере. — И записку отправила с мальчишкой, и ответ сын Абяза с полной корзиной самого необходимого принёс. Можем здесь недели полторы безбедно жить.

— Я думала, мы к вечеру домой вернёмся… — уныло протянула я.

— Пешком ты не сможешь — сил не хватит. А на повозке растрясёт так, что я потом вся на твоё восстановление потрачусь. Поэтому спи здесь.

Утро вечера мудренее.

Глава 3

Ночевали мы не у старосты, как я было подумала вначале, а у Амины, бездетной вдовы, приятельницы Прасковьи.

— Знаешь, я ею восхищаюсь, — рассказывала подруга, помогая мне расчесывать и заплетать волосы. — Дар у неё слабый, но достаточный для активации малой почтовой шкатулки. Такую положено держать в деревне с населением от тридцати до пятидесяти дворов, вот как эта. Откуда Амина об этом узнала, не ведаю, но чуть ли не на второй день после свадьбы уговорила ново испечённого мужа поехать в Багчасарай, в почтовое ведомство. Барашка отвезли, как водится, одарили чиновника чем богаты были и получили должность. Работа непыльная, но жалование, хоть и невелико, регулярное… Лет пять назад муж уважаемой Амины умер. Как думаешь, что она сделала?

— Наверное, взяла ещё одного барашка и поехала к начальству, — предположила я.

— Да! И добилась-таки, чтобы должность оставили за ней, — порадовалась за вдову целительница. А потом, хихикая, добавила: — Но так как в ведомстве сначала получили письмо о смерти служащего, то вдове, как оно по закону положено, назначили пенсию. Теперь уважаемая Амина двойное содержание получает. Мало того, она ещё и знахарка местная. Дар у неё с землёй связан. Травки собирает — сборы составляет, знает, как и чем почву обогатить, от злостных сорняков избавить может. Представляешь, какая молодец? К ней чуть ли не каждый месяц свататься приезжают, презрев тот факт, что невесте уже за сорок.

— И что она?

— А я не соглашаюсь, — с этими словами в комнату вошла женщина в тёмном строгом платье простого европейского покроя, но в колоритном местном платке на голове. — Деток мне Всевышний не дал, заботу о чужих брать на себя не хочу. Мачеха, как бы сладко ни кормила, как бы мягко ни стелила, всё равно хорошей не будет. Поэтому я сама как-нибудь со своей жизнью управлюсь, — сказав это, словно точку поставив в неприятном для неё разговоре, женщина поклонилась мне и представилась: — Амина я, маленькая госпожа. Рада буду служить вам.

Меня такая готовность удивила. Мы толком ещё незнакомы, а она чуть ли не клятву верности принесла.

— Не удивляйся, госпожа. Вижу, ты сильная ведунья. Кому, как не ведающей, знахаркам подчиняться? Ты к духам ближе, тебя мать-земля знаниями и силой питает, значит, ты в своём праве казнить или миловать нас, грешных. А то, что лет маловато, так этот недостаток быстро пройдёт, — хозяйка дома ещё раз поклонилась и, приподняв штору, закрывающую дверной проём, пригласила: — Пожалуйте трапезничать, барышни.

Несмотря на мою слабость, Прасковья велела вставать и ходить.

— До стола с моей помощью дойдешь. Съешь и выпьешь, сколько сможешь, а потом назад дойти помогу. Так силы скорее вернутся. Лежать хорошо, но не полезно. Поднимайся!

Под руку с подругой, на слабых ногах доплелась до стула, на который Амина мне подушечку положила. Придвинули к столу так, чтобы не свалилась, даже если захочу, и велели есть:

— Это творог со сметанкой и мёдом. Это лепёшки кукурузные, это ягоды, в меду протёртые. Ешь, госпожа, набирайся сил. И вот отвара из моих травок для начала выпей.

Отвар первой попробовала Прасковья. Понюхала, отпила глоточек и задумалась, перекатывая напиток во рту. Замерла, будто встроенный химический анализатор включился. Глядя на целительницу, вдруг явственно представила, как у неё во рту отвар расщепляется на молекулы и атомы, опознаётся вкус и полезные свойства трав, присутствующих в смеси, их совместимость, польза и вред.

Несколько секунд, и подруга одобрительно кивнула хозяйке дома:

— Отличный сбор, Амина. Как раз то, что нашей девочке нужно.

«Нашей девочке» повторила я мысленно и тут же взбрыкнула: мало мне было Глафиры с Прасковьей, теперь ещё одна нянька появилась — Амина. Но сил на полноценный бунт пока не было, поэтому заткнула себе рот полной ложкой вкуснейшего творога и принялась сосредоточенно жевать.

После отвара, который, по словам подруги, должен восстановить силы, мне безудержно захотелось спать. Подхваченная с обеих сторон под белы рученьки, я в ту же минуту была отправлена в постель, где и уснула, не помню как.

Проснулась я другим человеком. Исчезли слабость и боль в теле, вернулась бодрость, и взгляд на многие вещи изменился. Прежде сбор и обработку миндаля я хотела поручить уважаемому Хайдару, но, отдохнув, поняла, что кандидатуры лучше Амины, мне не найти. Опытная, хваткая, ещё нестарая женщина, самостоятельно управляется с домашним хозяйством, к тому же даром владеет.

В спальне вновь стало сумрачно — я что, весь день проспала? — но из другой комнаты через дверной проём с отодвинутой занавеской падал неяркий свет и доносился негромкий разговор.

— Так и не разобралась, что у них там случилось, — тихо вздохнула Прасковья. — И полицейский тот не понял ничего. Хорошо, что похоронили их по-людски. И всё равно жалко. Похоже, девчонка совсем молоденькая была.

— Молоденькая… Мельник её год назад привёз. Надоело бобылём жить, сосватал сиротку в дальнем селе. Хорошо жили, жена, как птичка, всё песенки пела. Иду, бывало, мимо, а она возится по хозяйству и напевает что-то. Голосок звонкий, чистый, счастливый. Вскоре забеременела. Прибегала ко мне, совета спрашивала, что да как… Но не кручинилась, а радовалась ребёночку. И почему так? Кто теперь скажет…

Я встала, сама прошла, присела к столу. Щурясь на свет и хмурясь от грустной темы, сказала:

— Духи мне рассказали, — Прасковья и Амина внимательно посмотрели на меня. Кем бы мы ни были, в каком мире ни жили, любопытство всегда будет свойственно женщине. — Мельник, узнав о скором отцовстве, похоже, сильно поглупел. Велел жене беречь плод пуще глаза, иначе прибьёт. То ли девчонка по жизни запугана была, то ли беременность на неё так повлияла, но она слишком серьёзно восприняла слова мужа. И береглась, как могла. А тут приспичило мельнику по делам отъехать на несколько дней. Жена одна дома осталась, и что у неё там случилось, духи не знают. Может, упала неудачно, может, тяжёлое что подняла, но начались преждевременные роды.

Слушательницы мои хором ахнули, и каждая совершила охранный жест, принятый в их религиях.

— Как ни странно, мельничиха справилась без чьей-либо помощи, но ребёночек родился мёртвым. Похоже, от случившегося женщина умом окончательно повредилась. Немного пришла в себя и бросилась отмывать дом, пряча следы родов. Потом завернула младенчика в свою сорочку, прижала к груди крепко и прыгнула в воду. Каким-то образом течение тела сразу же под колесо затянуло, где они застряли. Через день мельник вернулся, заметался в поисках жены, но никто ничего не видел и не слышал. Присел отдохнуть, чтобы силы набраться и продолжить поиск, только не встал больше. Вот такая грустная история — умерли все.

То ли я так проникновенно рассказать сумела, то ли Прасковья с Аминой нечасто сталкивались с историями в стиле бразильских сериалов, но ревели они под моими недоуменными взглядами в три ручья. А я лишь несколько раз грустно вздохнула — вот она, закалка двадцать первого века!

Дождавшись, когда дамы успокоятся и хозяйка нальёт всем отвара, я, руководствуясь принципом «живым — жить», перешла к более насущным вопросам.

— Амина, всесторонне рассмотрев твою кандидатуру, я пришла к выводу, что лучшего управленца не найду. Исходя из вышеизложенного, я приняла решение, что именно ты возглавишь производство миндальной муки и изделий из неё.

Знахарка внимательно на меня посмотрела, потом медленно перевела взгляд на Прасковью.

— Думала, помимо татарского хорошо говорю по-русски, неплохо понимаю греческий, но из сказанного юной госпожой я мало что разобрала, — осторожно, явно боясь обидеть меня, пожаловалась она целительнице.

А я, обхватив голову руками, застонала: помяни двадцать первый век — он и проявится. И не в прогрессе и бытовых удобствах, а в уродливых канцелярско-бездушных фразах и в отношении к людям как к составляющим механизма. Механизма по добыванию денег.

М-да… крепко во мне сидит та прежняя Роксана Петровна, от которой я мечтаю избавиться. В обычной жизни особо себя никак не выдавая, она тут же появляется, стоит заговорить о делах, деньгах и прибыли.

— Амина, прости меня за дурацкую тарабарщину, с которой я начала разговор, — попыталась я исправить ситуацию. — Давай расскажу, что интересного увидела у вас в деревне и что с этим можно сделать, дабы люди стали жить лучше.

Знахарка, готовая слушать, согласно кивнула.

Ну вот! Могу же, когда захочу, — отметила я для себя и начала рассказ о ценности миндаля.

Глава 4

— Мне кажется, что ты была излишне сурова с Аминой, — наконец заговорила Прасковья.

Поднявшись на плато, мы остановились передохнуть и полюбоваться морем, искрящимся под ослепительными солнечными лучами.

Спорить не хотелось. Несмотря на то, что я два дня отлёживалась в доме знахарки, тело до конца не восстановилось, и подъём дался мне с трудом. Но дольше оставаться в деревне мы посчитали невозможным. Вот-вот должны были хлынуть обещанные уважаемым Хайдаром дожди. Путешествовать же по раскисшей тропе или размытой дороге — не самая удачная идея.

Уже сейчас небо разделилось на две части. Над морем светило яркое, тёплое, почти летнее солнце, а с гор тянуло промозглой сыростью, которую нёс туман и низкие тёмно-серые облака. Но пока о погоде можно не тревожиться, и сильной нужды торопиться нет. Духи обещали дождь только к вечеру.

— Она хорошая женщина, и мне кажется, ей можно доверять, — не отставала подруга.

Я вздохнула. В доме Амины я не могла вести откровенные разговоры, а на вилле Глафира мгновенно почувствует наше разногласие и пристанет с вопросами. Придётся объясняться здесь. Осмотрелась и, приметив высокий валун, способный защитить от ветра, дующего с гор, предложила Прасковье:

— Присядем? — хорошо, что мы в пальто и можно сесть прямо на землю. Устроились в затишке. Сверху солнышко греет, у ног Дружок развалился, только разговор недушевный будет. — Прости, подруга, но мне придётся напомнить, что в прошлой жизни я была старше тебя и опыта работы с людьми у меня больше, — начала я трудный разговор. — Амина мне понравилась очень. Иначе зачем бы я предложила ей возглавить весь проект. Но в процессе обсуждения всплыл один нюанс. Который и заставил меня взять с неё магическую клятву верности.

— Какой нюанс? — оторвалась от созерцания моря и непонимающе посмотрела на меня целительница.

— Скажи, если бы твоя доверенная лаборантка вдруг закрутила роман с магом, ведущим исследования в одном с тобою направлении, ты стала бы ей доверять?

— Нет конечно! — фыркнула подруга. — Не дура же я. Знаю, чем может это закончится. Бабы от любви глупеют до полной тупости. Попросит дурёху такой «возлюбленный» под любым благовидным предлогом вынести или скопировать журнал лабораторный, и та сделает всё, не думая о последствиях. А потом попробуй докажи, что это он у тебя украл идею, а не ты у него.

— Вот! — ткнула я пальцем воздух. — Амина твоя как кошка влюблена в купца Перкакиса. Неужто не заметила, как у неё щёки заалели, когда зашёл разговор о продаже печенья и пасты? Кого первого предложила наша компаньонка? Любовника своего. Как думаешь, почуяв выгоду, как скоро захочет торговец вызнать наши рецепты? То-то же… Ничего обидного в той клятве нет, а бережёного бог бережёт.

— Так может, не стоило её в дела посвящать? — ахнула Прасковья.

— Может и не стоило, да поздно уже. Она о своём возлюбленном не говорила, а мы с тобой сплетни по деревне не собирали, — вздохнула я о том, что даже в бочке мёда может оказаться ложка дёгтя, а человек изначально далеко не идеален. — Пойдём уже, не хватало ещё под дождь попасть.

На вилле нас ждал тёплый приём. Глафира, обняв, никак не могла выпустить меня, то по спине гладя, то в висок целуя, то в глаза заглядывая.

— Когда ты вырасти успела, лапушка? Уже и первую кровь уронила, — ворковала она.

— Ба, это неизбежно. Все дети вырастают, — целую щёки женщины и прижимаюсь головой к её плечу. — Родная, позволь пальто снять, что-то жарко мне после улицы. Камин натопили?

— Нет, не камин, — княгиня хитро улыбнулась. — Ты даже не представляешь, что придуман наш Феденька! — Хоть я не только представляла, но и точно знала, о чём речь, портить новость не стала, а изобразила удивлённое ожидание. И Глафира торжественно объявила: — Теперь у нас на вилле во всех комнатах тёплые полы! Зимняя сырость и холодные постели нам больше не страшны. Хочу душечку Жени́ в гости пригласить — похвастаться. А то она у нас толком так и не была. Ты не против?

— Я не против. Пусть приезжают. Места и тепла всем хватит. А Феденьку надо отблагодарить за такую придумку, — поддержала я Глафиру и пока она задумалась, как организовать приём подруги, сбежала в свою комнату.

Хоть и бодрилась перед Глафирой и Прасковьей, но прогулка меня вымотала. Сбросив верхнюю одежду и захватив сменное бельё и примитивные предметы личной гигиены — эх, Олвейс бы сюда! — уединилась в комнате омовений.

Феденька и в этом закутке сделал тёплый пол. Теперь вода в кувшине, стоящем на полу, не будет холодной. Надо бы магомеханику нарисовать систему канализации и следующим летом — не в зиму же стены дырявить под трубы — оборудовать дом ванными и унитазами.

Освежившись, растянулась на своём ложе. Красота! Верно говорят: в гостях хорошо, а дома лучше.

Но несмотря на усталость, в очередной раз похвалила себя за то, что увязалась за Прасковьей в деревню. Новые знакомства, новые возможности для бизнеса. Пусть пока не до конца понятна схема сбыта, но, главное, есть продукты для продажи. Надо помочь Прасковье расширить производство косметики на основе лавандового масла, найти мельника, озаботить Феденьку «изобретением» миксера и постройкой многофункциональной печи в деревни. Хотя… в деревню позову печника из бригады, что терем-теремок нам в Калиновке строили. В котором теперь папенька живёт. Как он там, кстати, поживает? Марфа там ещё, Тимка… Надо бы у Глафиры спросить. В жисть не поверю, что не переписывается она с сыном. Таится только, думая, что я всё ещё на Петра обижена. Я же и думать о нём забыла, и если бы не печь, необходимая для сушки миндаля и выпечки печенья, то и сейчас не вспомнила бы.

Чёткие мысли всё реже и медленнее всплывали в сознании, превращаясь в больших ленивых рыб, что уплывали в дальние дали, плавно шевеля роскошными плавниками и хвостом и выплёскивая воду, с шумом скатывавшуюся по крыше, барабанившую по террасе и плиткам дорожек. Рыбы принесли дождь, — подумала я, закрываясь с головой одеялом и погружаясь в сон.

— Хозяйка, ты спишь? Хозяйка? — кто-то настойчиво дёргал меня за ногу.

— Аким, родненький, дай поспать. Вы с Феденькой так хорошо с полом придумали, что теперь в тепле спится чудесно, — не в силах открыть глаза, пробормотала я.

— Так тебе понравилось? — продолжал допытываться домовой.

— Очень, — прошептала я, уплывая вслед за ленивыми рыбами вглубь сна.

Рыбы? Почему при том, что мы живём у моря, на нашем столе нет рыбы? — первая осознанная мысль, посетившая меня после сна. За окном было сумрачно, по крышам, соснам и земле шуршал дождь. Не летний весёлый ливень, после которого на каждом листочке, каждой веточке и каждой травинке остаётся капелька, отражающая солнце, а тягучий, унылый, бесконечный осенний дождь.

Но ровное тепло, поселившееся в доме и придавшее уют даже тогда, когда за окнами густой осенний туман, и желание реализовывать планы позволило резво вскочить с постели.

Вот только было не утро, как я подумала, а вечер, и бежать куда-то мне Глафира не позволила.

— Прежде всего, моя дорогая, тебе необходимо поесть. Посмотри на себя — в чём только душа держится? — заломила руки княгиня. Прижала меня к себе, поцеловала в макушку: — Может, что-нибудь вкусненького хочешь, детка?

Мне вспомнился сон и большие ленивые рыбы. — Ба, хочу жареной рыбки! — состроив умильную мордаху кота из мультика, попросила я.

— Рыбы? Хм… а ты права, детка. Отчего-то на нашем столе давно не было рыбы, хоть и у моря живём, — слово в слово озвучила мои мысли Глафира. — Завтра же попрошу Надию приготовить. А сегодня, будь добра, без капризов поешь то, что Триединый послал.

Бабушки, должно быть, во всех мирах одинаковы. И кем бы они ни были, гордой княгиней или потомственной крестьянкой, основная задача — накормить внуков.

Глава 5

Перед завтраком княгиня распорядилась, что желает на обед рыбу: суп или уху, а также пирог с рыбой, и также неплохо бы жареной рыбки или припущенной подать, если куски будут большие и не костлявые.

— Рыба? — Абяз с Надией переглянулись. — Так не особо у нас её едят. Не принято как-то. Потому и не покупаем. А вот в Рыбачьем, там да… и ловят, и продают, и готовят. Иной раз прямо на берегу жаровни ставят. — На мой вопрос, где посёлок находится, управляющий недоумённо пожал плечами. — Так за горушкой, госпожа. От беседки, что на утёсе, надо дальше вниз по дороге проехать. Там и будет Рыбачий.

По каким-то своим приметам предположив, что дождь к вечеру закончится, а за ночь дорога подсохнет, Абяз пообещал нам на завтра поездку в соседний посёлок.

— Так у нас выезда нет, — напомнила ему Глафира. — На чём же мы поедем?

— Коней нет, а мул есть. Как в хозяйстве без мула? Запрягу в тележку, и поедем, — привычно пожал плечами мужчина.

Вот всё-то у него легко и просто, а наши затруднения только недоумение вызывают. С одной стороны, мне нравится такое отношение к жизни — зачем усложнять, а с другой стороны, кажется, что происходит это от слишком поверхностного взгляда на окружающий мир.

Отсутствие такого качества в характере заставляет меня каждую значимую ситуацию рассматривать под разными углами с целью заранее определить варианты событий и пути отступления. Также я не позволяю себе откладывать дела в долгий ящик. Поэтому пристала к Феденьке с новой идеей прямо во время завтрака.

— Фёдор Зиновьевич, безмерно вам благодарна за такую чудесную задумку, как тёплые полы. Они от накопителей работают? Ах, какая прелесть! Надолго ли артефакта хватит? На сезон? Отлично. Очень удобно, экономно, и лес вырубать не надо. Вы бы запатентовали проект, дорогой мастер. Как это «ерунда»? Вам ерунда, а людям в помощь, да и сестрице вашей на шпильки-булавки лишним не будет, — поняв, что присутствующие за столом посматривают на меня несколько озадаченно, я из режима «мудрая тётка» мгновенно переключилась в режим «девочка-девочка» и, чуть смущённо улыбнувшись, спросила Глафиру: — Бабушка, я правильно говорю?

— Правильно, детка, — улыбнулась мне княгиня. — Любой труд должен быть оплачен.

— Вот! — скорчила я рожицу и показала язык совершенно обалдевшему Феденьке.

Но ещё большая оторопь поразила нашего магомеханика, когда я поставила ему следующую задачу.

— Здесь вот такие венчики, — старательно, едва удерживая язык во рту, вычерчивала на бумаге писчей палочкой эскиз миксера, сдвинув чайную чашку. — Здесь или ручка, или нечто, активизирующее привод, чтобы это вот так крутилось. Размер может быть любой. На домашнюю кухню такого будет достаточно, — я пальцами показала высоту устройства, — но на производство в деревню большой нужен. Тяжёлый, устойчивый, с возможностью поднимать и опускать венчик в чашку, где сам процесс взбивания и будет происходить.

— Зачем? — по-прежнему не понимал Феденька.

— Применений много, но сейчас миксер срочно нужен, чтобы яичные белки взбивать. В пену до устойчивых пиков, — помня, что наш мастер легко ведётся на «слабо», вздохнула и участливо спросила: — Невозможно, да?

Но Феденька усмехнулся и погрозил мне пальцем:

— Вы, Роксаночка, девочка хитромудрая. Несмотря на юный возраст, людей на крючочки умело цепляете. Только и я карась опытный, дважды на одну и ту же наживку не клюю.

Самое невинное личико и толика обиды во взгляде: как не стыдно, дяденька, наговаривать на ребёнка? А вслух другие слова:

— Нет так нет… Вручную лучше взобьём.

При механике сказать, что сделанное вручную будет лучше — это вызов.

— Что за глупость «вручную» бить что-то там. Ну-ка, дайте свой рисунок. Что тут? Милость Триединого, да всё просто. Завтра к вечеру пробная модель будет, — торжественно пообещал магомеханик, а потом понял, что всё же «клюнул», и, уткнувшись лицом в мой чертёж, засмеялся.

— Попался карась! Всё равно попался. Ох и хищная вы щучка, Роксаночка…

На такие слова я только фыркнула. Встала из-за стола, сделала вежливый книксен и пошла решать другие дела.

— Ба? Сохранился ли у нас проспект с данными строителей?

— Ох, детка… С этими переездами, даже и не знаю. Но посмотрю в бумагах. Вдруг уцелел. Ты что-то строить хочешь?

— Цех по обработке миндаля. Представляешь, орехи в деревне под ногами валяются! — возмутилась я, но видя, что Глафира не собирается разделить со мной эмоции о непозволительной расточительности, объяснила: — Миндальная мука — очень ценный продукт. Пока люди не поняли его ценности, но скоро печенье и паста из орехов станут очень востребованы. Их будут подавать к кофе во всех модных салонах.

Княгиня, совершенно равнодушная к поветриям в обществе, только снисходительно улыбнулась:

— Роксаночка, поверь мне, за модой гнаться занятие бесполезное. Это нечто непостоянное, сегодня популярно это, а завтра то… Не стоит, затевая дело, опираться на эту ветреную даму.

— Но я всё же попробую. Можно, ба? — присела я на подлокотник любимого кресла Глафиры и обняла её. Как бы ни хотелось быть самостоятельной, но по закону княгиня моя опекунша, и я не хочу её обижать пренебрежением. — Деревенским заработок будет, и нам прибыль.

Женщина приобняла меня, чмокнула в макушку.

— Конечно, можно, детка. Разумна ты не по годам, и деньги впустую не спустишь. Что ж запрещать-то, если дело хорошее. А рекламку ту я сейчас поищу.

Переписка с подрядчиком была короткой. Бригада распалась, но печник и еще два рукастых парня сейчас свободны. Если есть работа и заказчики готовы оплатить портальный переход, то на неделе работники прибудут.

— Основные мастера есть, а подсобников в деревне наберут, — объясняла я бабушке своё согласие на прибытие бригады. — И работой их обеспечим. Прасковье цех надо до конца оборудовать, может, и Феденьке помочь чем придётся.

Глафира, слушая мои рассуждения, только умильно улыбалась и кивала. Пользуясь её благостным настроением, я решилась задать вопрос, возникший вечером.

— Ба, а ты с папенькой переписываешься? Какие новости в Калиновке?

Княгиня опустила вязание на колени, посмотрела в окно. Пейзаж был грустный. Ветер трепал мокрые сосновые ветви, по газону яркими пятнами метались жёлтые листья, волны, набегая на берег, облизывали кромку пляжа.

Я уже пожалела о своём вопросе, но Глафира ответила:

— Редко, но переписываемся. Недавно Петруша благословения просил на брак с Марфой. Весной у тебя брат или сестра появится.

— Дела… — я плюхнулась на диван. — Получается, Тимка мне теперь сводным братом будет?

— Получается, так… — бабушка вздохнула.

Явно не такую жену видела она рядом с сыном. Марфа хоть и хорошая женщина, но крестьянка безродная и безграмотная, а Петруша княжий титул наследовал. Не будь его злоключений с арестом и тюрьмой, высочайшим соизволением могли запрет на такой брак наложить. Мало ли байстрюков великих родов на земле великорусской. Одним больше… А без титула женись на ком хочешь, узаконивай грех внебрачного сожительства.

— Прасковья знает? — подумала я о подруге. Отболело или не напоминать, чтобы лишний раз рану не бередить?

— Знает. В Ялде я это письмополучила. Прочитала, охнула, за сердце схватилась. Пока она вокруг меня крутилась, я и… Эх, язык мой — враг мой. Только Прасковьюшка и вида не подала, что задела её эта новость. Отмахнулась, что всё к тому и шло, но на утро глазки красные были.

— Дела… — повторила я, глядя на тоскливый пейзаж за окном.

Глава 6

Отчего-то думала, что мулы чуть больше осликов, ан нет. Ростом полноценная коняшка, как мама, а вот уши длинные, бархатные — от папы. Не являясь специалистом ни в коневодстве, ни в ословодстве, других признаков сходства и различия не увидела.

— Почему мул? — спросила Абяза, провожавшего нас до повозки.

Его старший сын Башар уже занял место возчика в повозке, но парень больше отмалчивался — то ли оттого, что плохо говорил по-русски, то ли от природной стеснительности. Вряд ли я вообще когда слышала его голос.

— А почему нет? Ослы умны и неприхотливы, но сил у них мало, лошади сильные, но на горных дорогах часто ноги ломают, а мулы и умны, и сильны, и по камням ходят аккуратно. В еде непривередливы, как козы — хоть траву, хоть овёс, хоть ветки есть будут с удовольствием. Тут многие мулов держат, сами скоро увидите. — Завершив рассказ, управляющий помог нам с Прасковьей забраться в повозку и по-доброму напутствовал: — Храни вас Всевышний, барышни.

За ночь под ветром, дующим вдоль лощины, по которой проходила дорога, земля и камни немного просохли. Луж почти не было, колею повозками разбить не успели, поэтому поездка не была утомительной, и грязью, летевшей с колёс, нас не забрызгало.

Ехали молча. Помня, как вчера, пусть и нечаянно, но радикально испортила настроение Глафире, тему новостей из Калиновки поднимать не стала. О результатах экспериментов подругу на ходу спрашивать не стоило. Или отмахнётся — в двух словах не скажешь — или, напротив, ухватив за локоть, примется рассказывать о сомнениях и неудачных результатах.

Больше актуальных тем, требующих срочного обсуждения, не было. Вот и молчали, рассматривая окрестности.

Лощина была узкой. По обе стороны стенами возвышались скалы, на вершинах которых рос лес. Ветер, тревожащий невидимые из повозки деревья, срывал с них листья, отправляя в свободный полёт. Кругляши с длинными черешками пропеллерами цвета яркого золота планировали на повозку, дорогу и узкую обочину. Казалось, что падают они прямо с неба.

— Милость Триединого, какая же красота, — воскликнула Прасковья, глядя на этот необычный листопад. Потом, повернувшись ко мне всем телом и, взяв за руки, сказала: — Не знаю, как выразить тебе свою признательность за то, что позвала меня сюда. Вряд ли когда я решилась бы уехать из деревни. То судилище, что устроили мне коллеги, сильно подкосило мою веру в себя, в свои знания и убеждения. Потому и забилась в глухой угол подальше от прошлой жизни. Хоть твои рассказы о… — Прасковья покосилась на спину Башара и перешла на англицкий, — о другом мире, о вашей науке и достижениях подтвердили многие мои догадки, но доказательством моей правоты являться не могут. Не стану я ради своего благополучия тобой рисковать. С папенькой, опять же, твоим… кто знает, сколько бы он ещё мне голову морочил. А так одним шагом через портал жизнь изменила. Пусть я не юная барышня, а старая дева, но жизнь-то еще не закончилась.

— Да какая ты старая? — легко боднула я подругу головой — руки мои она по-прежнему крепко сжимала своими сильными ладошками. — Сколько тебе? Тридцать шесть? Только-только расцвела, а с учётом того, что магичка, даже до зрелости не добралась. Неужели на примере с коллегами не поняла ещё, что многие утверждения устарели, а то и изначально ложными были.

Прасковья внимательно смотрела мне в лицо, желая понять, правду ли я говорю или насмешничаю. Было видно, как хотелось ей верить моим словам, но болезненный опыт пока не давал ей такой возможности. Как же я её понимаю. Сама такая… была в прошлой жизни.

— Рыбачий, — вдруг сказал наш возница и остановил повозку, чтобы мы могли осмотреться.

Не знаю, кто прокладывал дороги по полуострову, но были это люди с развитым чувством прекрасного. Об этом говорило множество смотровых площадок, откуда путешественники могли любоваться невероятными пейзажами.

Вот и сейчас Башар предложил нам такую возможность. Дорога, вырвавшись из узкого ущелья, делала резкий поворот, после чего начинался затяжной пологий спуск до самого посёлка. С площадки хорошо просматривалось море, посёлок на берегу бухты и множество разновеликих лодок.

Отчего-то в памяти зазвучало:

«Шаланды, полные кефали,

В Одессу Костя привозил,

И все биндюжники вставали,

Когда в пивную он входил».

Где те одесские пивные с биндюжниками и где я, — едва-едва удержала вздох и пошла к повозке.

— Поехали, купим кефали.

Порт, пусть он даже рыбачий и в маленьком посёлке, всегда порт. Сколько всего непонятного попадается на глаза и под ноги. Только и успевай поднимать юбки, перешагивая толстые верёвки, удерживающие баркасы у причала, доски, что служат сходнями, обходи и уворачивайся от сетей, развешанных на просушку и починку. Только от запаха не увернёшься и не обойдёшь его. Крепкий специфичный запах рыбного порта.

— Слушай, чего нас сюда понесло? — ворчала Прасковья, идя за мной. — Купили бы рыбу в лавке.

— Нам мало купить, надо о регулярной поставке договориться, — в который раз объясняла я. — Чтобы свежайшую доставляли прямо в нашу бухту, а не ездить за семь вёрст киселя хлебать.

Подруга резко остановилась, дёрнув меня за руку:

— Как ты сказала? Киселя за семь вёрст? Как это? — она с искренним непониманием смотрела на меня, ожидая объяснения, а я с ужасом смотрела ей за спину.

Пирамида в три человеческих роста, выложенная из пустых бочек, которую мы только что миновали, начала крениться. Пока ещё медленно, но угол наклона был уже заметен. Упадут бочки прямо на группу рыбаков, разбирающих сети и сидевших спиной к падающей пирамиде.

Реакция подруги целительская, то есть мгновенная. При её ремесле зачастую некогда медлить, решения необходимо принимать молниеносно. Вот и сейчас Прасковья поступила именно так. Обернулась, оценила опасность, побежала навстречу обвалу, раскидывая руки. Ставит щит, чтобы мужиков не пришибло, поняла я. Но бочек много, как долго она этот груз удержит? И тоже мчусь следом, вопя на ходу:

— Быстро! Бегите!

Какие же они неповоротливые — или это мне как при замедленной съемке кажется. Вот первый рыбак, словно почувствовав нечто за спиной, обернулся. Вижу, как у него лезут глаза на лоб и одновременно рот приоткрывается — похоже, орёт что-то. На его крик реагируют и другие. Вскакивают, пытаются убежать. Но двое, запутавшись в сетях, падают, а ещё двое останавливаются, пытаясь спасти товарищей.

Да твою ж..!

Я вижу, как дрожат руки подруги, и понимаю, что держится она из последних сил. Встаю рядом, делаю глубокий вдох, концентрируясь на силе.

— Не смей! — сквозь зубы шипит Прасковья. — Тебе нельзя. Умереть можешь.

Нормально, да? Я что, должна спокойно смотреть, как она выгорает? А вот фигушки вам, Прасковья Вадимовна. Но выплеснуть силу не успеваю. Нас обеих подпирает мощная стена в виде мужской фигуры:

— Посторонитесь, барышни! — сдвинули и меня и Прасковью в сторону.

«… работает МЧС» — чуть было не добавила я, имея в виду магическо-чародейское спасение. Но промолчала, восстанавливая дыхание.

Когда опасность миновала, картинки в памяти замелькали в ускоренном режиме: вот нас с подругой оттащили в сторону, вот на лету, ей-богу, как в цирке, парни хватали падающие бочки и отбрасывали их в сторону. А тот, что пришёл на помощь первым, так и держал основную массу. Только струйка крови по подбородку течёт. Кажется, губу от напряжения закусил.

Потом было шумно. Кто-то кричал, что терпит убытки, кто-то ему матерно отвечал. Орали всполошившиеся люди, орали потревоженные чайки. От шума и происшествия голова шла кругом.

— Пойдёмте, барышни. Не дело вам морские термины слушать, — рядом с нами стоял тот самый маг-спаситель, пришедший нам на помощь, и рукой указывал направление, куда предлагал нам пройти.

Спорить мы не стали, тем более что пригласили нас в ту сторону, куда я вела подругу с самого начала.

Глава 7

Через пару десятков шагов подруга, опомнившись от шока, упрямо остановилась и меня за руку дёрнула — стой!

— Сударь, куда вы нас ведёте? И вообще, извольте представиться. Кто вы такой?

Мужчина, шедший немного впереди, тоже остановился, обернулся:

— Простите, дамы, сплоховал. Посчитал неприличным в столь расхристанном виде представляться, — провожатый наш развёл руками.

Из «расхристанного» в нём было отсутствие сюртука и подвёрнутые рукава белоснежной сорочки. А так весь аккуратный и подтянутый. На вид лет сорок или около того. Гладко выбрит, ухоженные усы едва-едва достают до верхней губы. Чёрные с небольшой проседью волнистые волосы идеально подстрижены. Штаны заправлены в высокие сапоги, жилетка застёгнута на все пуговицы. Взгляд тёмно-карих глаз внимательный, с легкой насмешкой, но добрый. Нет в маге зла по отношению к нам с Прасковьей. Это я чётко чувствую.

— Константин Васильевич, да как же так-то? Рази можно вот так? Чай, не лето уже так-то… — налетел на нас сухой, как палка, и седой, как дед Мороз, старик. В руках он держал тот самый недостающий для идеального образа сюртук. Встряхнул, расправляя одежду, и подал правильно, чтобы одним ловким движением можно было надеть, что мужчина и сделал. Но старик продолжил ворчать: — Поберёгся бы, не мальчик так-то, чай, козликом скакать. Солидный человек всё же…

— Не ругайся, старина, не нарочно я. Случай был… Ты лучше, подай нам с барышнями чай там или кофий, — легко приобнял ворчуна наш спаситель и повернулся к нам. — Вот теперь готов представиться по всем правилам. Константин Васильевич Франк.

И всё? А титул или должность, как положено? Но Константин — ох, недаром песенка сутра в голове крутилась, — ограничился именем и фамилией.

— Прасковья Вадимовна Зарецкая, — в лёгком книксене, чуть склонив голову, присела подруга.

Я тоже открыла было рот, дабы по чести представиться, но господин Франк вдруг чуть ли не в ладоши захлопал.

— Как? Вы та самая госпожа Зарецкая? Это же ваша статья в университетском «Вестнике магии» была напечатана? «О сути живого и мёртвого и соотношении между этими понятиями»? Правильно? Неужели это вы? Я, честно говоря, представлял вас этакой строгой матроной, а вижу прелестную юную даму. Гениально! Всё, что вы в статье написали, изложено невероятно гениально! Как же там… «Кратковременная остановка дыхания не есть смерть. Доступная система действий по отношению к пострадавшему, которой овладеть может каждый желающий, даёт надежду на возвращение человека к жизни». Ах, как правильно, как верно! И никакой некромантии. Пользуясь вашим описанием, я лично спас рыбака, упавшего в воду! Честно говоря, дыхание изо рта в рот не самое приятное действие, но главное — человек жив.

Прасковья, слушая Константина, слегка разрумянилась от удовольствия, глазки потупила и манжету на пальто непроизвольно дёргать начала. Ещё бы! Сейчас восхищаются той её работой, за которую коллеги подвергли остракизму. Мало того, человек на практике применил предложенный ею метод и спас рыбака.

— Я просто счастлив нашему знакомству, уважаемая Прасковья Вадимовна, — Константин Васильевич приложил руку к сердцу и поклонился. — Так какими судьбами-ветрами вас в наши дальние дали занесло?

— Рыбы мы хотим купить свежей, — дерзко влезла я в эти бесконечные расшаркивания. Видно же, что понравились ребята друг другу, но у меня-то дело. — Есть сейчас у причала рыбаки, что с моря вернулись с уловом?

Франк с трудом отвёл взгляд от целительницы, осмотрелся и кивнул в сторону большой лодки, возле которой суетились рыбаки.

— Ватага Натана вернулась, они всегда с добычей, — и вновь улыбнулся Прасковье.

Ну и ладно. Я сама управлюсь. Деньги в кошельке есть, разговаривать с людьми умею. Пусть воркуют.

Подошла к ватаге в самый ответственный момент — крепкие, пропахшие потом, морем и рыбой парни сгружали на причал большие корзины, в которых серебрились тушки разнообразных рыб. Вот эти длинные с тонкими носами-иглами — сарган. Беру однозначно! Ставрида… ну не знаю. Никогда она мне не нравилась. А вот и кефаль. Ого, какая красавица! Морда тупая, широкая, переходит в толстую спинку, тело плотно чешуйками на солнце сверкает. О, а эти, с пятнышками на хвосте — окуньки. По вкусу ничем не хуже пресловутой атлантической дорады. Рот от предвкушения вкусного обеда наполнился слюной. Всё хочу!

— Хлопцы, гляньте, якась дывчинка гарнесенька! — заметил меня один из рыбаков. — Шось трэба, манэнька?

Делаю вежливый книксен и громко, что бы все слышали, говорю:

— Добрый день, господа рыбаки. Я Роксана Верхосвятская — гостья господина Франка, — киваю куда-то себе за спину, надеясь, что Прасковья с Константином еще не ушли пить чай. — Хочу купить у вас рыбы и договориться о еженедельной поставке в поместье.

— Это куда же? — подходит здоровенный лохматый дядька в огромных сапогах с завёрнутыми голенищами.

— Тут недалеко. Бухта с узким входом между скалами. Может, знаете? — приветливо улыбаюсь великану, глядя снизу вверх.

— Ведьмина бухта, что ли? — запускает он лапищу в шевелюру на затылке.

— Не знаю. Мы нашу бухту называет Лазурной. Там вода такая тихая и прозрачная, что твоё стекло, — мгновенно открещиваюсь я от логичного, но неласкового названия и на ходу переименовываю местность.

— И часто рыба нужна? — продолжает допытываться рыбак.

— Раз в неделю. Скажем, в четверг утром. Это возможно? — припомнив традицию советских столовых, предложила я.

— Можно, чёж нельзя-то. Ежли платить будете…

— Конечно будем, — обрадовалась я тому, как быстро смогла договориться о поставке свежей рыбы.

— Только, барышня, дело к зимним штормам идёт. Может так случиться, что каждую неделю не получится… — дядька смотрел на меня с высоты своих двух метров и ждал реакции.

Наверное, думал, что начну капризничать, ножками топать, губки надую, но я только плечами пожала:

— Всё в воле Триединого. Ничего страшного, если неделю без рыбы побудем. А сейчас вы можете мне продать вот это, это и это? — уверенно тыкала я пальчиком в облюбованную рыбу.

— Чёж нельзя-то… Парни, отложите барышне, то, что показала, — распорядился Натан — ну не мог никто другой так распоряжаться ватагой, а у меня спросил: — Платить кто будет?

— Я и буду, — доставая из кармана кошелёк в виде кисета, с достоинством ответила я. — Сколько за всё?

— Три «рыськи».

— Дам четыре, но найдите, во что положить, и пусть кто-то отнесёт в нашу повозку. Возчик Башар, а у мула пятнышко белое на морде, — распорядилась я со всей серьёзностью, вкладывая в лопатообразную ладонь рыбака четыре монетки, потерявшиеся на огромных просторах руки.

— Будет исполнено, барышня, — умиляясь моей самостоятельности, ответил Натан. — И если погода позволит, то в следующий четверг ждите нас с уловом.

Прасковья словно и не видела, что я отходила от неё. Они с Константином о чём-то самозабвенно беседовали. Розы-грёзы, цветы-мечты, глаза-слеза? О чём ещё могут щебетать влюблённые в самом начале отношений. Но подойдя поближе, я испытала тот самый пресловутый когнитивный диссонанс, о котором часто и много говорили в моём мире.

— Да нет же, уважаемый Константин Васильевич! Это вовсе не значит, что если вы станете проводить подобные мероприятия остывшему покойнику, то он воскреснет. Тут-то уж точно чистой воды некромантия. А мы помним, что в Великорусской империи сия лженаука запрещена.

Милость Триединого, неужели им не о чем больше поговорить, как о реанимации? Всё, господа, пора вас разгонять!

— Прасковьюшка, душа моя, я устала, хочу кушать и ещё кое-что… Давай уже поедем, а? — заныла я, пользуясь привычной в таких случаях маской кота из «Шрека».

— Что? — словно в себя пришла подруга. — Ты же рыбы купить хотела.

— Она нас уже в повозке ждёт, — натянуто улыбнулась я целительнице. В уборную и правда хотелось. — Господин Франк, приятно было познакомиться. Но нам пора. Да, Прасковьюшка?

Подруга растерянно осматривалась, словно не понимала, как так случилось, что больше часа времени пролетело одним мигом.

— Да, пора… — согласилась и тоже поблагодарила собеседника.

— Позвольте провожу вас до повозки? Я так растерялся, что не поблагодарил вас за спасение моих людей. Когда увидел, что эта дурацкая башня из бочек начала падать, даже возликовал внутренне. Говорили этому сквалыге не городить такой Вавилон, снял бы склад. Так нет же… Аренда пятачка земли на причале дешевле пакгауза. Только скупой платит дважды. Увидел, что вы, дражайшая Прасковья Вадимовна, щитом их держите, хотел отругать за пустую трату сила. Оказалось, там люди были… — делился впечатлениями Франк.

— Ваши люди… — ехидно уточнила я.

— Они все мои люди, — мужчина широким жестом обвёл то, что нас окружало: порт, склады, деревню.

Сказал он это просто, без капли хвастовства и гордыни. Простая констатация факта — я Хозяин этого места.

А я даже кулаки сжала, чтобы сдержать эмоции. Это же надо так в оценке человека ошибиться! Я-то было подумала, что Константин наёмный маг, служащий порта, а он… М-да, у кого бы справки навести об этом человеке? Уверена, что Николай Иванович по долгу службы о нём знать должен.

Вот у него и спрошу. Мне просто необходимо знать, за кого подругу замуж отдавать буду. А о том, что рано или поздно это случится, моя обострившаяся до ясновидения интуиция просто вопит.

Глава 8

Из порта мы уходили немного другим путём.

— Там сейчас столпотворение, ор и ругань. Зачем таким прекрасным барышням сие неприглядное зрелище? — объяснил смену направления Константин Васильевич. — Да и почище здесь, поспокойнее.

Так оно и было. Пока шли вдоль складов, не было нужды поминутно перепрыгивать лужи и уворачиваться от повозок. Но смотреть под ноги всё равно следовало. Гужевой транспорт, он после себя оставляет не масляные пятна на асфальте, а следы куда более объёмные и пахучие.

Пока мы шли, к нашему провожатому несколько раз с озабоченно-деловым видом подбегали люди. Что-то тихо говорили, получали ответ, кланялись и отступали, пропуская нас. Ох, не простой дядька, не простой, — думала я, стараясь подмечать всё, что происходит вокруг. В результате наступила в свежую кучу, оставшуюся на дороге после отъехавшей лошади.

Р-р-р-р-р… едва сдержалась, чтобы не запустить в спину вознице воздушный тумак. Хотя, что это я… в просвещённом цивилизованном двадцать первом веке далеко не все хозяева за своими собачками во время прогулки убирают, а тут средневековье и лошадка. Но легче мне от таких мыслей не стало. Ботинок промок, вонял и пачкал подол платья.

Оба мага смотрели на меня с явным сочувствием, но помочь не спешили.

— Может, водой? — растерянно спросила я, но в ответ только пожатие плеч.

— Ты же знаешь, я с бытовой магией не дружу, — виновато похлопала на меня глазами Прасковья. — Могу промахнуться, так будешь мокрой с головы до ног.

Я перевела взгляд на Константина Васильевича.

— Увы, я тоже, — эхом вторил моей подруге господин Франк, но тут же посветлел лицом. — Но, кажется, знаю, кто может нам помочь. Тут недалеко.

Морщась от омерзения, подняв юбки и чавкая одной ногой в грязном ботинке, плелась я за нашим провожатым. При этом про себя материлась так, что услышь меня рыбаки, прифигели бы точно.

Каменный двухэтажный дом, крытый черепичной крышей, удобно устроился между портом и деревней. Большие окна были закрыты рамами с частыми квадратными переплётами, а распахнутые ставни потемнели от непогоды и времени. Над входной дверью красовалась вывеска в виде грубо вырезанной из дерева рыбы и выгоревшей надписью «Ёрш» в центре неё. Коротко и ясно.

— Лучшая таверна на побережье, — отрекомендовал нам заведение провожатый и распахнул дверь, приглашая войти.

Но я, как бы мне ни хотелось это сделать, даже с места не тронулась. Решив, что незачем портить аппетит посетителям и отношения с хозяевами, приняла другое решение.

— Прасковья, попроси, пожалуйста чтобы мне прислали женщину с тёплой водой и мылом, постараюсь в сторонке отмыться. — Но подруга даже с места не сдвинулась, не желая оставлять меня одну. Она всё ещё была смущена тем, что, заболтавшись с господином Францем, допустила моё общение с рыбаками.

Константин Васильевич, видя наше нежелание заходить, громко крикнул:

— Дора Марковна, выгляни на минуту, душа моя!

Через несколько секунд на порог выкатился румяный колобок в широченной юбке с оборками, цветастой блузке и платке, повязанном уголками вперёд. Чисто баба на чайнике. Такая же пышная, яркая и душевная.

— Звал, Хозяин? — спросила она, не глядя на Франца, но рассматривая нас с Прасковьей.

Интересно, я одна услышала лёгкую иронию в слове «хозяин»?

— Звал. Барышне помощь нужна, а идти в таверну не желает.

— Хорошая девочка, умная и воспитанная… не как некоторые. Не смотрят, чисто ли, грязно, прутся по мытому. Вы, Хозяин, берите девицу и идите вовнутрь. Там Олька вам чаю или кофию нальёт. А мы с маленькой барышней сами управимся. — Говорила она, не сводя с меня глаз и не оглядываясь на того, кого «Хозяином» величала. — Пойдем, лапушка, пойдём со мной, детка. Сейчас всё сделаем, уберём какашки, ножку отмоем, чулочек постираем и высушим…

Речь женщины журчала ручейком, заговаривая мою досаду. Приобняла меня легонько за плечи и повела в узкий проход между домом и забором.

— Вот здесь пройдём, никого не побеспокоим, и нам никто не помешает, — во внутреннем просторном дворе обнаружилось ещё несколько построек. — Идём сюда, птичка, здесь мыльня. Вода всегда тёплая есть. Башмачок вот здесь оставим, чулочек тоже дай мне. Постой туточки на досточке минутку…

Я словно загипнотизированная выполняла все указания Доры Марковны, которая сначала стянула с меня пальто, чтобы не мешалось, потом с кряхтением помогла разуться и снять чулки, поставила на какой-то приступок и через минутку вынесла шайку с тёплой водой.

— Ставь сюда ножки, — потом, несмотря на пышность форм, присела и стала оттирать мою опоганенную ногу мочалкой. — Выходи вот сюда на тряпочку и в мыльню проходи. Платьишко сама снять сможешь? Большая уже? Вот и умничка. С подолом аккуратно, не испачкайся. А я пока башмачком твоим займусь и чулочками.

Провозилась со мной трактирщица не меньше часа. И всё под добрые комментарии, шутки-прибаутки.

— Ну вот и готово всё. Башмачки чистые и сухие, чулочки как новые, подол у платья и сорочки застирала и высушила. Пора одеваться, барышня, — сказала моя спасительница и с каким-то непонятным вздохом погладила меня по голове. — Помочь? Сама так сама.

Натягивая чулки, я всё вспоминала, где же слышала имя этой чудесной женщины. И вдруг…

— Дора Марковна, а вы в Смоля́нской губернии раньше не жили?

Женщина прислонилась к стене, приложив руку к сердцу.

— Значит, мне не показалось? — вопросом на вопрос ответила она. — Ты барышня Верхосвятская? Детка, я тебя как с порога увидела, ажно сердце замерло. Но ты посмотрела, словно незнакомы мы, я и подумала, что ошиблась. Столько лет не виделись.

У бывшей экономки по щекам текли слёзы, а я изучала каждую чёрточку незнакомого лица женщины, которой мечтала помочь. Не знала, в чём, но хотела. За её отношение и преданность Глафире, за медвежонка и книжки, положенные в сундук для Роксаночки.

Вот и встретились, но вновь помогает она.

— Бабушка будет счастлива нашему соседству, — единственное, на что хватило моей фантазии, дабы высказать благодарность.

— Детка, да как же? Вы рядом живёте, а я не знала! — всплеснула руками трактирщица, вынуждая меня рассказать о том, как жили эти пять лет.

— Дора Марковна, голубушка, в двух словах не скажешь. Да и бабушка ждёт, беспокоиться будет, если к обеду опоздаем. Давайте условимся, и вы к нам приедете в гости, — сложила я руки в умоляющем жесте.

— Конечно, конечно, Роксаночка. Далеко ли устроились?

— В соседней лощине поместье наше, — натягивая платье, ответила я.

А когда вынырнула из ворота и взглянула на женщину, то увидела, как она побледнела.

— В Ведьминой щели живёте?

— Милость Триединого, ну почему в Ведьминой-то? — затараторила я, повторяя ход, проделанный ранее с рыбаками. — Лощина называется Уютная. Уютная лощина на берегу Лазоревой бухты.

— А как же ведьма? — переводя дыхание, спросила Дора Марковна.

Похоже, Алтын тут всё побережье в страхе держала, — подумалось мне, но собеседнице сказала другое:

— А ведьма — это старая местная легенда. В том поместье прежде жила очень старая женщина. Характер у неё был… эээ… скверный. Вот слуги её меж собой и прозвали ведьмой. Только она умерла ещё в начале лета, и поместье теперь наше. Мы же с бабушкой не ведьмы. Вы-то это точно знаете.

— Знаю, детка, знаю, — тёплая мягкая ладонь с нежностью гладит меня по голове. — Выросла-то как, повзрослела.

Башмаки в руки брала с осторожностью. Вряд ли они успели за час просохнуть, а запах выветриться после пережитого приключения. Но нет. Оба ботинка были чистыми и благоухали свежестью.

— Как? — у меня даже слов не было. Я просто потрясала обувью, зажатой в кулаке.

— Ты, наверное, Роксаночка не помнишь. У меня же дар есть. Не особо какой, но на бытовые заклинания хватает. Почистить, починить, просушить, сохранность обеспечить. Простенькое всё… — тихо, словно смущаясь собственных умений, объяснила бывшая экономка.

А я чуть не завопила:

— Вот чему хочу учиться. Тому, что каждый день нужно и что пользу приносит, а не ту заумь непроходимую, которую никакого толка нет зубрить. Щиты они ставят, а воды наколдовать, чтобы говно смыть, не умеют!

Дора, успокаивая моё возрастающее раздражение, привлекла к себе и прижала к тёплой, пахнущей сдобой груди.

— Лапушка, кому-то и щиты уметь ставить надо, и фаерболами бросаться. Маги, как и неодарённые люди, разные. Бытовую магию в университетах учат, но студиозусы не считают нужным на эти заклинания время и силы тратить. Проще слугам приказать. Но если хочешь, поделюсь с тобой полезными рецептами.

— Хочу! — раздражение не убывало. Оно, как волны в прилив, накатывало с большей силой и было готово взорваться и накрыть меня с головой. Но сдерживалась и говорила то, что давно уже сказать хотела. — Много чего хочу, дорогая Дора Марковна. Хочу поблагодарить вас за тот сундук, что собрали нам в ссылку. За Мишутку моего, за кошель с орланами, что бабушке в карман сунули… Не перечислить всего, за что мы с бабушкой вас добром поминали. Я даже мечтала: вот вырасту, приеду в поместье, найду вас и отблагодарю. А вы раньше нашлись и опять помогли. А они… Эх, Дора Марковна!..

М-да… Я так и не поняла, с чего сорвалась в эмоциональное пике. Речь моя была сумбурной и бестолковой, но добрая женщина меня поняла, а может, просто утешала, как, наверное, делала это порой в поместье, больше пяти лет назад. Привычно прижимала к груди, нежно гладила по голове и шептала успокаивающее:

— Ч-ш-ш-ш…тише, детка, тише. Всё хорошо, лапушка. Ч-ш-ш-ш…

Глава 9

Мне казалось, что я где-то рядом с морем, встревоженным небольшим штормом, отчего оно негромко рокотало, таская волнами гальку. Это ворчание держало на границе яви и сна, не давало окончательно погрузиться в покой. И среди шума прибоя явственно слышатся слова:

— О чём вы думали, барыня, когда девочку в поездку потащили? Если у неё инициация только-только прошла, то ей покой нужен, а не новые впечатления!

Есть же у людей удивительные способности… Например, орать на собеседницу едва слышным шёпотом. Как это сейчас делала Дора Марковна.

Пытаясь понять, где я и что со мной, осознала, что ногами и боком лежу на чём-то твёрдом — лавка, должно быть, — но голова на мягких коленях доброй женщины, убаюкавшей меня после истерики.

В ответ Прасковья тоже что-то шипит, но слов разобрать не могу.

— У всех детей шило в попе, нельзя же каждому капризу потакать. Вы так угробите и дар девочки, и её саму, — парирует бывшая экономка.

И опять шипение подруги.

— Долго я спала? — спрашиваю, не открывая глаз, желая поставить собеседниц в известность, что не сплю и слышу их спор.

— Около часа, — отвечает Прасковья в полный голос. — Как ты себя чувствуешь?

— Небольшая слабость, а в общем хорошо, — отвечаю, пытаясь сесть.

Но Дора Марковна ласково удерживает меня.

— Не спеши, детка, осторожно вставай, чтобы голова не закружилась.

Хорошее дело забота — чувствуешь себя любимой и нужной, но когда опёки становится слишком много, то ощущения другие. Такой любовью и задушить можно.

— Спасибо, добрая душа, — улыбаюсь я Доре Марковне, чтобы уменьшить её беспокойство обо мне. — Надо вставать и в поместье возвращаться. Бабушка волноваться будет.

— Бабушка? Тогда конечно. Бабушку волновать не надо, — как-то печально выговаривает женщина и помогает мне подняться. — Но без обеда я вас не отпущу!

Тройная уха… Это не суп — это праздник желудка.

— Сначала я варю всякую мелочь. Парни мне её корзинами приносят после того, как улов разберут. Там не только мелюзга рыбная, но и крабики попадаются, и ракушки всякие, — рассказывала Дора рецепт своего волшебного супа. — Как сварятся, процеживаю через мелкое сито и даю отстояться. Для ухи беру только верхнюю, прозрачную часть отвара…

— Чистой воды зельеварение, — фыркнула Прасковья, поднеся ко рту очередную ложку ухи.

— А то как же! — парировала трактирщица горделиво. — Иные супы-борщи посильнее приворотного работают. Олька, неси камбалу!

Я чуть ложку не уронила. Как? Как я могла забыть об этой рыбе и не спросить о ней у Натана? Это же невероятная вкуснятина. Жаль, что в прошлом мире черноморскую камбалу чуть ли не полностью извели. И как результат — запрет на вылов. Но… если сильно хочется, то можно. В иных прибрежных кафе официанты, понизив голос, предлагают: «Есть свежий калкан. Не желаете ли?»

Забыв о столовых приборах, правилах приличия и о том, что пять минут назад сказала, что сыта, я обсосала каждое пёрышко, каждую косточку тающей во рту камбалы.

— Дора Марковна, так нельзя! — шутливо попеняла я трактирщице. — Существует реальная угроза умереть от обжорства.

В ответ трактирщица только отмахнулась:

— Детка, развитие дара столько сил требует, что всё съеденное мгновенно сгорит и ещё захочется. Вон посмотри на Прасковью Вадимовну — худющая, в чём только душа держится.

Подруга фыркнула. Я почувствовала, что ей хочется съязвить о пышности фигуры бывшей экономки, но, поймав мой умоляющий взгляд, целительница промолчала.

Пока трактирщица помогала мне усесться в повозку да пристраивала в ногах корзинку с гостинцами для Глафиры, Прасковья, думая, что делает это незаметно, озиралась, желая увидеть нового знакомого.

— Не ждите его, барыня. Хозяина по важному делу позвали. Дай Триединый, к вечеру освободится. Поезжайте спокойно, — проворчала Дора Марковна. — Не моё это дело, но вас Роксана любит, поэтому совет дам: осторожнее с господином Франком. Непростой он человек, очень непростой.

После этих слов целительница птичкой влетела в повозку, прошипев что-то себе под нос, и толкнула в спину терпеливо ожидавшего нас Башара:

— Поехали!

Бричка тронулась, я встала на сиденье коленями и помахала трактирщице платочком:

— Приезжайте в гости, Дора Марковна! Мы будем вас ждать!

Взволнованная Глафира ждала у ворот. Заметив повозку, видимым усилием воли заставила себя остаться на месте, чтобы не броситься вперёд и удостовериться в моей безопасности.

— Ба, мы Дору Марковну встретили! — закричала я, самостоятельно спрыгивая на землю и со всех ног бросаясь к опекунше, спеша переключить её внимание с нашего опоздания на невероятное происшествие.

— Какую Дору Марковну? — не понимая, Глафира переводила взгляд с меня на Прасковью.

— Нашу экономку из поместья. Она меня спасла, — тараторила я. Но при слове «спасла» у княгини брови поползли вверх — явно страсти какие-нибудь надумала. Пришлось сознаваться в том, что я растяпа и не смотрю под ноги. — А ещё мы купили свежайшей рыбы и договорились с ватагой о еженедельной поставке прямо в нашу бухту.

Под непрерывным потоком информации Глафира, видя, что я жива-здорова, активна и болтаю без умолку, расслаблялась и успокаивалась.

— Вот и славно. А то я уже и не знала, что думать. Пойдёмте обедать, простыло всё.

От приглашения к столу мы с Прасковьей хором застонали.

— Ба, ты услышала, кого мы встретили? До-ру Мар-ко-вну! Ты же её помнишь лучше меня. Мы не смогли вырваться без обеда, — объяснила княгине наше безобразное поведение.

— Вот тут ещё и вам передали, — потянула целительница с повозки тяжёлую корзину.

Но её опередил Башар, забрав нелёгкую ношу в свободную руку. В другой он держал мою добычу.

— Господин Франк — личность интереснейшая, — вещал Николай Иванович, отставляя бокал с вином на чайный столик.

В связи с моим недомоганием не виделись мы почти две недели.

По возвращении из Рыбачьего Глафира с Прасковьей в четыре руки — справились с маленькой — уложили меня в постель и велели восстанавливаться, а не геройствовать. Правда, скучать они мне не дали. По очереди сидели у моей постели, развлекая чтением или беседами.

После трёх тягомотных дней карантин закончился, и меня выпустили на свободу. Дружок, соскучившийся за эти дни, скакал вокруг меня в попытке лизнуть лицо. А я трепала его по голове и загривку, пытаясь помешать задуманному.

Свобода была сильно ограничена. Пробежка и разминка под запретом.

— Можешь просто гулять. Парк большой, дорожек много, — предупредила Прасковья. — Нам пора практической магией заняться, а ты для этого ещё слаба.

— Так как же я сил наберусь, если вы мне полноценно двигаться запрещаете? — ворчала я в ответ.

— Слушай, что тебе говорят более стар… эээ… опытные люди, — отмахнулась подруга, не желая вступать со мной в дискуссию.

Хорошо, что Глафира, получив почту, предупредила о визите графа. Хоть один адекватный человек, — обрадовалась я. Тем более что вопрос о портовом маге так и оставался без ответа.

— Чем же Константин Васильевич интересен кроме симпатичной внешности? — постаралась я подтолкнуть рассказчика.

— Хотя бы тем, что слухов о нём много, но ни один достоверно не подтверждён. Говорят, он некое время служил помощником капитана на корабле, ходившем под чёрным флагом.

— Пиратствовал? — мои брови поползли вверх.

Посол пожал плечами:

— Так говорят. Ещё слышал, что он незаконнорожденный сын одного о-о-очень высокородного господина.

— Принц крови, — фыркнула я.

— Для того, чтобы носить такой титул, необходим законный брак родителей. Одного портретного сходства недостаточно, — ответил гость, делая глоток вина. — Должен заметить, уважаемая Глафира Александровна, что продукция вашей винодельни великолепна! Как, вы говорите, это вино называется?

— Оно не имеет названия, мой друг. Просто вино с наших виноградников, — мило улыбается княгиня. — И я очень рада, что вам оно нравится.

Опекунша недаром сегодня устроила дегустацию. У графа через месяц будут именины, на которые мы и хотим подарить ему бочонок хорошо выдержанного вина.

Только я, ошарашенная информацией о господине Франке, в эти разговоры не вникаю.

Надо же, настоящий пират, живущий по соседству!

— Роксаночка, — позвал меня Николай Иванович, возвращая к разговору, — напоминаю тебе: сказанное не подтверждённые факты, а светские сплетни. Не стоит об этом много думать. Лучше поразмысли вот над чем.

И граф протянул мне конверт. На простом листе бумаги было написано: е2 — е4. Хан Кирим сделал первый ход, решив играть за белых. В углу листа приписка с адресом личной почтовой шкатулки наместника.

Казалось бы, что такого — но сердечко забилось сильнее, дыхание участилось.

Началась игра, и я хочу в ней выиграть!

Глава 10

Прасковья при разговоре о господине Франке не присутствовала. Освободившись от ухода за мной, она вернулась в лабораторию и вновь погрузилась с головой в свои опыты. Меня же раздирали сомнения, передавать ли ей сплетни о Константине или нет. Может, в порту был мимолётный флирт, о котором она уже забыла, а я, заговорив о маге, подогрею ненужный интерес. Девушке и так не везёт с сердечными делами, стоит ли мне переступать границу личного?

Не придя ни к какому выводу, я, гуляя по парку — да помню я, помню, что бегать запретили и напрягаться нельзя, — сама не заметила, как забрела в район старой конюшни.

Здание изменилось. Там и прежде запаха лошадиного не было, а теперь ещё на дальних подступах нос щекотал аромат лаванды. Из приоткрытого окна слышались размеренные звуки глухих ударов, скрип какого-то механизма, женские голоса и смешки. В цехе полным ходом шла работа.

Хозяйка, блин! — отвесила себе мысленный подзатыльник. Замыслила дело, людей подбила и бросила, даже не на середине, а в самом начале. С миндалём так же будет? Начну, потом заинтересуюсь чем-нибудь другим и забуду взбудораживший душу проект. Неужели детское тело так воздействует на сознание, что забыты принципы, выработанные годами? А ведь это ещё особых гормональных подвижек нет. Что будет со мной лет в четырнадцать? Надо взять себя в руки и заняться полезным делом. Бегать нельзя? Так иди работай!

С усилием приоткрыв огромную дверь, проскальзываю внутрь. Делаю себе пометку — необходимо в воротах сделать калитку: куда это годится, такие усилия прилагать для того, чтобы войти. Делаю несколько шагов вглубь цеха. М-да, недаром окна в помещении не до конца закрыты. Густой насыщенный аромат наполняет здание. У работниц к концу дня голова, наверное, раскалывается. Срочно нужна вентиляция — ещё одна зарубка в памяти.

У большого рабочего стола четыре девушки ловко заворачивают брусочки мыла в нарядную обёртку. Пятая, мазнув по стыку бумаги жидким воском, ставит на него оттиск печати. Весёлая болтовня работе не мешает. Но девчонки работают стоя. К концу дня, скорее всего, ног не чуют. Необходимо поставить к столу высокие табуреты — очередной пункт в список улучшения организации производства.

В лаборатории Прасковья превратила меня в подопытную мышь.

— Вытяни руки, положи на стол. Сиди спокойно. Смотри, на правую я мажу крем вот из этой баночки — тут основа чистое оливковое масло. На левую из этого горшочка — в основе смесь касторового и оливкового масел. Добавки везде одинаковые: лавандовое масло, мёд и настойка ромашки. Пробуй!

Я послушно растирала смеси по коже, но при этом ворчала, что не являюсь целевой аудиторией, а опыты на детях запрещены Женевской конвенцией, и что напишу на неё жалобу в Страсбургский суд по правам человека.

— Ну а на ком мне испытания проводить? — вспылила Прасковья.

— У княгини кожа на руках от возраста истончилась, появились пигментные пятнышки. Она тебе только благодарна будет за такую ежедневную заботу. А от меня ты только субъективное мнение получить можешь, — нюхала я свои руки. — Здесь аромат сильнее. Надо ли это? Как он будет сочетаться с привычными духами дамы?

Прасковья согласно кивала, делала записи в журнал, но прежнего азартного блеска в её глазах не было.

— Нам рыбы ещё не надобно купить? — вдруг спросила она.

Вот и получен ответ на вопрос о передаче сплетен. Что ж, слушай, подруга.

— И что? — независимо дёрнув головой, спросила Прасковья. — Я же не о господине Франке говорила, а о рыбе.

Ну да, ну да… — вздохнула я.

— Баркас с рыбой в четверг прийти должен. Подходи утром на пляж, выберешь на свой вкус, — вытирая остатки крема с рук, проинформировала подругу и направилась к выходу из лаборатории.

— Постой. Ты правда думаешь, что он плохой человек? — остановила меня целительница.

Я вернулась, подошла к Прасковье, обняла за талию и прижалась головой к её плечу.

— Душа моя, ты, должно быть, знаешь, что люди не бывают только хорошими или только плохими. Даже в чёрном или белом цвете оттенки есть. Спроси об этом у Ульянки — она подтвердит. По отношению к разным людям человек тоже может быть разным. Жестокий разбойник с большой дороги дома любящий отец и заботливый муж. А любимец света, балагур и весельчак за стенами своего дома оказывается жестоким тираном и деспотом по отношению к близким и слугам. Мы с тобой господина Франка видели всего лишь раз. Какие ты выводы можешь сделать о нём?

Подруга задумчиво перекладывала предметы на столе, вспоминая нашу встречу в порту.

— Он сильный маг…

— Это черта характера?

— Нет, конечно. Но бросился на выручку. Нам или рыбакам, неважно. Главное, помог. Значит, неравнодушный, — оживилась Прасковья. — И, помнишь, ещё рассказывал, что по моему методу кого-то спасал. Это же тоже в его пользу говорит. — несколько секунд молчания, и ещё одно дополнение: — Любознательный. Читает университетский «Вестник магии». Значит, неглупый. Люди его уважают, слушаются. А старик-слуга, я бы даже сказала, любит.

— У самой-то какие мысли о нём, лапушка?

Подруга посмотрела на меня широко распахнутыми глазами. Приоткрытыми губами она порывисто втянула воздух, словно всхлипнула и ответила:

— А я даже думать о нём боюсь. Страшусь вновь ошибиться…

— Тогда не торопись встречаться. Глядишь, всё само пройдёт. Ну а если нет, то судьба у тебя такая, подружка, — как можно веселее сказала я и предложила: — Пойдём, позовём Ульяну и выпьем чаю на террасе, пока погода хорошая. И кремы с собой захвати для бабушки.

Перед сном ко мне заглянул Аким.

— Как ты обжился, дружок? Может, нужда в чём есть? — спросила помощника, расчёсывая волосы перед сном.

— Да какая нужда, когда всё хорошо, — ответил домовой дух. Но, видя мой вопрошающий взгляд, продолжил: — Жениться хочу.

Деревянный гребень с громким стуком упал на каменный пол, и ручка, украшенная перламутром, откололась от зубьев. До слёз было жалко подарок Глафиры, который она привезла мне из Ялды, но удивление от заявки Акима заслонило даже горечь утраты.

— Ты уже и невесту выбрал? — осторожно поинтересовалась я, наблюдая за тем, как домовой подбежал к пострадавшему предмету, покрутил в руках и попытался как-то соединить части.

— Так она сама… того… выбралась. В доме управляющего служит. Хорошая домовичка. Только… того… вштанах ходит. Смешная такая. Но хозяйственная и добрая, — Аким с сожалением повертел в руках погибший гребень. Потом поднял на меня несчастные глаза. — Можно?

Я всплеснула руками.

— Так ты пришёл разрешение просить? — домовой кивнул. — Ну ты и придумал! Хочешь, женись. Ты же не в рабстве у меня. Взрослый, свободный домовой дух.

— Неправильно говоришь, хозяйка. Без позволения нельзя. А ты ещё и ведунья. Это как благословение на счастье и согласие, — потупился помощник.

— Иди сюда, — поманила я Акима. А когда он подошёл поближе, присела на корточки и обняла его. — Благословляю тебя, дружочек, на любовь, счастье и лад в семье. — Потом отстранилась слегка и добавила: — Вот что, милый мой. Завтра займёмся твоим приданым. Не дело это — с одной сменой белья и двумя комплектами одежды жениться. Что о тебе местные домовые подумают?

Аким шмыгнул носом и подал мне целый гребень.

— Спасибо, хозяйка!

Глава 11

— Ну и куда мы всё это теперь? — Прасковья вопросительно смотрела на ошарашенную меня.

Увидев, как моя идея производства лавандового масла увлекла подругу, и понимая, что в создании мыла и крема сама я ни ухом ни рылом, постепенно отстранилась от проекта, занимаясь другими делами. Целительница же к вопросу подошла серьёзно и ответственно. Написала знакомому магомеханику Фёдору Зиновьевичу Ухтину и пригласила его на работу в поместье. Внимательно выслушивала все мои замечания и предложения, основанные на опыте использования продвинутой косметики моего мира. Сутками пропадала в лаборатории, пытаясь добиться заданного результата. Из деревни ежедневно прибегали пять девушек, помогавших Прасковье варить, формировать и упаковывать мыло. Сестра Фёдора, художница Ульяна, придумала для нас изумительной нежности упаковку и выразительный торговый знак.

И вот стою я перед складом, забитым готовым к продаже мылом, и понимаю, что не знаю ответа на такой простой вопрос: куда всё это деть?

— Если честно, то я не думала о том, что вы так быстро наварите такое невероятное количество, — растерянно проблеяла я.

— И это ещё не всё, — ехидно добавила Прасковья. — На втором складе «доходит» мыло по твоему рецепту.

— По моему? — ужаснулась я. — Милость Триединого, когда я умудрилась мыло придумать?

— Ты посоветовала делать мыло с отшелушивающим эффектом. Помнишь?

— Помню, — обречённо созналась я. — Его-то хоть поменьше?

— Ровно столько же. Хоть парами выстраивай.

И тут меня озарило. Комплект из двух мыл. Скоро Рождество. Прекрасный не избитый подарок. Так-так…

— Прасковья, скажи, лапушка, а у нас от производства масла гидролат должен был остаться?

— Вода цветочная, что ли?

— Да, вода. Есть?

— Полно. А что ты надумала?

— Мы сформируем подарочный набор: два мыла и флакончик цветочной воды. И предложим в магазины Ялды и Бакчисарая к Рождеству. В столице полуострова адепты Триединого живут?

— Наверное… — неуверенно протянула подруга, ошеломлённая моей резкой сменой настроения.

— Надо тётушку Жени́ к этому вопросу привлечь. Она знает все модные магазины.

Я выхватила у подруги блокнот для записей, нашла свободный лист и стала набрасывать список необходимого для реализации моего плана.

Если это набор, то для него нужна упаковка. Такая же оригинальная и необычная, как наше предложение. В приоткрытую дверь склада увидела Абяза, куда-то спешившего с пустой корзиной в руках. Эврика!

— Абяз! — бегу я следом за управляющим.

— Добрый день, маленькая госпожа, — степенно кланяется мне мужчина.

— Абяз, в деревне есть …эээ… корзинщик? Плетёнщик? — я запуталась в названии профессии и ткнула пальцем в лукошко. — Человек, плетущий корзины.

— Есть, маленькая госпожа.

Милость Триединого, как же он медлителен! Так и хочется заорать, чтобы говорил быстрее.

— Срочно! Абяз, срочно пошлите мальчишку в деревню, пусть корзинщик придёт ко мне. У меня для него есть работа. Много работы!

Управляющий поклонился и в том же неторопливом темпе пошёл в сторону своего дома. Господи, дай мне терпения! А силы давать не надо, а то пришибу нафиг!

— Абяз, быстрее! — ору я в спину мужчине, мечтая, чтобы поток воздуха из моих лёгких подхватил его и понёс листочком невесомым.

Прасковья, стоящая в проеме двери, едва не хохочет.

— Тебя как в попу укололи, забегала. Я думала, ты забросишь лаванду. В Калиновке с таким восторгом о ней говорила, а потом даже в цех не заходила. И вдруг опять вспыхнула.

— Не люблю кропотливые процессы, а изготовление косметики именно такое. Вот организовать маркетинг — это с удовольствием, — покаялась я. — Здесь и размах, и креатив, и азарт.

— И куча непонятных слов, — вздохнула подруга, и я поняла, что нечаянно перешла на язык двадцать первого века моего прошлого мира.

Корзинщик пришёл на другой день. Правда, рано утром. Гуляя с ним по парку, я объясняла на пальцах и сорванных по дороге веточках свою задумку.

— Все коробочки должны быть одного размера и высокого качества, — наставляла я.

— Чего? — озадаченно захлопал на меня глазами собеседник.

Я вздохнула. Всегда так. Пока спокойная и не тороплюсь никуда, разговариваю как истинная княжна, но как только хочется ускорить дело, непроизвольно начинаю вставлять слова, от которых собеседники впадают в ступор.

— Безупречные должны быть коробочки, — медленно, чуть ли не по слогам, проговорила я.

— Другие делать не умеем, — с профессиональной гордостью ответил мастер.

И закрутилось! Переписка с магазинами, которые Глафире рекомендовала тётушка Жени́, пересылка образцов, торг и наконец-то подписание договора на поставку первой партии косметических наборов.

Казалось бы, можно выдохнуть и расслабиться, но тут о себе напомнили строитель и печник. Нужны ли ещё? Нужны, конечно, нужны, ждём!

— Здравы будьте, уважаемая Глафира Александровна, барышня Роксана, — раскланялся с нами артельщик. — Мастера мои: печник Влас, плотник Пров и я, Глеб — артельщик без артели.

— Не расстраивайтесь, Глеб, найдётся для вас и работа, и работники, — успокоила строителя Глафира. — Абяз, наш управляющий, поможет вам разместиться. Отдыхайте пока, а завтра с утра Роксана объяснит, что нового задумала.

Рабочие ушли, а княгиня вздохнула.

— Опять вся в делах будешь, лапушка? Я уже и забыла, когда мы рядышком сидели. И музыку ты совсем забросила, — мягко притянула меня к себе, поцеловала в макушку.

— Ба, я только Глебу распоряжения дам, согласую чертежи, и всё. Закупки он сам сделает, строить тоже сам будет. Да и нет у нас пока мельника миндаль в муку молоть.

— А вам мельник нужен? — спросил вернувшийся зачем-то строитель.

— В деревне мельница хорошая. Однако работать там никто не хочет, говорят, место плохое. Честно признаться, так оно и есть. Семья там погибла, но тёмных духов нет. Только природные: воды, земли, воздуха. Отдавать же в неумелые руки пришлых тоже не хочется. Бывший хозяин очень толковый был. Разумно всё оборудовал, — постаралась вкратце объяснить я.

Глеб нерешительно потоптался, помял в руках шапку.

— Брат у меня есть. Родной. Мастер на все руки. Токмо онемел он… Оттого не может работу найти, да и людей чураться стал. Можно я его приведу? — и видя наше с Глафирой недоумение, заторопился, объясняя. — Он справится. Мы на мельнице выросли у дядьки. Работу знает, силы мешок поднять хватит. Даже без жалования можно.

— Зачем же без жалования? — возмутилась княгиня. — Любая работа оплаты требует. Пусть приходит…

— … месяц испытательного срока дадим, а там посмотрим, — добавила я, перебив бабушку.

Как бы ни было жалко Глеба и его брата, но у нас не богадельня. Если не справится, найдём ему другую работу. Все же мельница — это дело серьёзное, а не санаторий. У мужчины, похоже, немота на нервной почве случилась. Потрясение какое-нибудь или испуг.

— Брат грамотный? Тогда напишите ему. Почтовая шкатулка у нас есть. Пусть порталом до Ялды доберётся, а там повозку до поместья наймёт. Если денег на путешествие нет, то мы одолжить можем под ваше жалование, Глеб. Согласны?

— Согласен, барышня, — улыбнулся артельщик. — Не устаю удивляться вашей рассудительности и практичности. Я-то было хотел сам за ним броситься.

— А вы, сударь, уже на службу наняты и не можете попусту время тратить, — шутливо погрозила я Глебу пальцем. — Идите отдыхать, а вечером приходите на чай. Заодно и расскажете, что с вами и вашим братом случилось.

Ох, как же неприятно чувствовать себя виноватой! Именно это ощущение накрыло меня после рассказа Глеба. Пусть косвенно, но это я спровоцировала развал строительной артели, чьей работой любовалась в Калиновке.

Проводя первый в этом мире тендер, невольно столкнула лбами руководителей трёх артелей. Проигравшие затаили злобу на «выскочку». Отчего более успешных коллег так величают? Сидишь ты в болоте ежедневной рутины, не проявляешь инициативы, не стремишься к чему-то большему — так зачем шипеть в спину того, кто не отбывает часы присутственные, а работает. Оправдываешь самого себя?

Проигравшие конкуренты, затаив злобу, решили разорить Глеба. И, увы, им это удалось. Сманивали рабочих, пускали ложные слухи о низком профессионализме бригады, запугивали. В результате одного такого представления Борис, брат артельщика, онемел. Проснулся ночью, показалось, что на стройке кто-то ходит, пошёл проверить. Открыл дверь и в зыбком свете луны нос к носу столкнулся с несвежим висельником. Отёкшее лицо с вывалившимся языком, трупные пятна и запах. От испуга хотел закричать и не смог.

— Так и молчит с тех пор… — вздохнул Глеб. — Расследование результатов не дало. Кто, где и зачем взял труп, не узнали. Или не захотели узнать. Следы были магически подтёрты… Получилось, виновных в злой шутке нет. Только Борис онемел и артель распалась.

Страшный зверь, известный многим под кличкой Вина, поселился в моей душе. Как ни старалась избавиться от этого чувства, утешая себя, что не я первопричина бед Глеба и Бориса, а так обстоятельства сложились, но всё напрасно.

Глава 12

— Я хочу жить здесь!

Такое безапелляционное эмоциональное заявление сделала Ульяна, узрев раскинувшийся перед нами пейзаж. Долина в пойме реки, где расположилась моя деревня, впечатляла даже осенью. Пусть леса на горах скинули листву, а трава вдоль берегов пожухла, это не умаляло уютной красоты белых домов, быстрой реки и серо-голубой дали моря.

— Представляю, какая красота весной, во время цветения садов, и осенью, в пору листопада… — мечтательно протянула художница, вдыхая смесь морского воздуха с пряно-хвойным ветерком с гор. — Тут даже дышится иначе!

Ульяну в качестве компаньонки для похода в деревню мне навязала Глафира.

— Не пристало барышне в одиночку с чужими мужчинами гулять. Прасковья занята чем-то, а я, прости, лапушка, уже не в тех годах, чтобы по горам скакать. Поэтому возьми Ульяну. Да и засиделась она в поместье, пусть развеется.

Пусть. Жалко, что ли… Девушка всю дорогу вела себя как шаловливый ребёнок. Гонялась за Дружком, собирала букет из сухих трав и причудливо изогнутых веток, что-то напевала себе под нос. И вот итог:

— Хочу здесь жить!

— Давай спустимся и поближе посмотришь на быт деревенский. Вдруг картинка другой окажется, — предложила я компаньонке, делая вид, что держусь за её локоть, а на самом деле удерживая возбуждённую девицу от желания побежать по крутой тропинке вниз.

Но Ульяне нравилось всё: лабиринты улиц и белёные дувалы, широкий пляж и шумный накат, стайка мальчишек, увязавшихся за нами.

— Почему они не учатся? — строго спросила девушка старосту, указав на сорванцов.

Хайдар, не зная статус гостьи, покосился на меня и, получив разрешение в виде кивка, ответил.

— Рид старый уже, трудно ему с мальцами возиться.

Художница, выслушав ответ, решительно повернулась ко мне:

— Роксана, это недопустимо! Дети не должны быть безграмотными. Решено, буду сельской учительницей, — и вновь строго к Хайдару: — Где тут у вас школа?

Как ни странно, но школа была. Хоть и требовала небольшого ремонта, но крыша не текла, и окна, застеклённые самым дешевым мутным стеклом, были целы. Строители, ходившие за нами по деревне хвостиками, осмотрели здание и сказали, что легко всё могут поправить дня за четыре. Был бы материал…

Ох уж этот материал…

Если при строительстве дома в Калиновке всё необходимое, выбранное Глебом, сами торговцы привезли из ближайшего городка, то по здешним горным серпантинам возить кирпичи и доски дело затратное и небезопасное.

— Только у Перкакиса заказывать, — пожал плечами староста. — Но купец за доставку чуть ли не половину цены требует.

Грабёж! Кто там господина Франка пиратом называл? Так то факт недоказанный, а тут почти узаконенный.

Печник, видя мой недовольный вид, подошёл, кашлянул осторожно:

— Барышня Роксана, дозволь обратиться? — и, увидев, что привлёк моё внимание, предложил: — Надоть земли местные посмотреть. По признакам тут глина должна быть…

— Есть глина! Как же не быть, — встрял в разговор Хайдар. — Мы ею стены домов обмазываем, дувалы ремонтируем. Как же без глины в деревне?

Влас терпеливо дождался, когда староста выскажется, и продолжил:

— Смотреть надоть глину. Может статься, что кирпичи сами сделать сможем. Как я понял, вы печь для разных нужд хотите?

— Да. Для сушки и выпечки. Но в обоих случаях высокие температуры не нужны… — начала было объяснять я, какие функции должна выполнять печь, но, увидев, как хмурит брови Влас, поняла свою ошибку. Вряд ли ему известно слово «температура». — Печь не для сильного жара.

Печник кивнул: понял.

Прибежала Ульяна, тащившая за руку Глеба. Пока мы обсуждали насущные проблемы, неугомонная девица исследовала всё здание.

— Роксана, там есть жилые комнаты! Я могу здесь жить!

Строение имело два входа и общую печь. Комнаты были маленькими — развернуться негде, но художница радовалась им, как ребёнок Рождественскому подарку.

— Да как же ты не понимаешь, Роксана! Мне давно уже пора жить самостоятельно, как и Феденьке. А это шанс. Балы и приёмы устраивать не собираюсь. Кровать, стол и стул в этой комнате поместятся, а в этой будет кухня. Готовить я умею, да и много ли мне одной надо? Хорошо бы сени пристроить, чтобы переобуться и одежду верхнюю снять, но уж как есть.

Тоже мне, Джейн Эйр гиримского разлива, хотела было ругнуться я, но вспомнила, как сама в её годы рвалась на свободу, в прерии, в пампасы, и махнула рукой. Не попробуешь, не узнаешь.

А школа и впрямь нужна. Хорошо бы ещё найти учителя, знающего гиримский язык — но и русский лишним не будет. Умение читать, писать, решать простые примеры для местных ребятишек неплохим подспорьем в будущей жизни может стать.

— Подозреваю, что братец твой оторвёт мне голову за согласие, но и отказать не могу, — кивнула я Ульяне. — Думается, в твоей сумке найдётся лист бумаги и карандаш? Тогда сядь, подумай и составь список необходимого для школы. Уважаемый Хайдар, — позвала задумавшегося о чём-то старосту: — Вам с госпожой Ульяной Зиновьевной следует обойти дома и переписать всех детей от восьми до двенадцати лет, желающих учиться. Сейчас зима, работы на огородах и в поле нет. Думаю, родители смогут отпускать деток на три-четыре часа в школу. — Вспомнив, что равные права для женщин в эти края придут ещё не скоро, добавила: — Девочек тоже записывайте, пусть учатся. Господа строители, внимательно осмотрите здание, начните чинить что возможно. Глеб, с вас также список необходимого. Влас, если школьная печь не нуждается в ремонте, то подумайте, где и каким образом можно делать и обжигать кирпичи. Посоветуйтесь с уважаемым Хайдаром, кого взять в помощники.

Раздав указания, я вдруг осознала, как выглядит наше собрание со стороны. Стоит десятилетняя пигалица и рассказывает взрослым мастерам, что им следует делать. И пусть в этом мире сильны сословные различия и у «простых» людей почтение к аристократом впитано с молоком матери, но по сути своей картина сюрреалистична.

Все разбежались по делам, а я, взяв в провожатые одного из мальчишек, направилась в гости к Амине.

— Роксана, как же я тебе рада, — захлопотала знахарка. — Ты одна, без Прасковьи?

— Без Прасковьи, но не одна, — улыбнулась я гостеприимной хозяйке. — Привела строителей. Пора начинать строить цех по обработке миндаля. Несут орешки селяне?

Амина без энтузиазма пожала плечами:

— Несут. Я их в летней кухне храню. Время от времени печь там протапливаю, чтобы не отсырели. Только никак не пойму, зачем мы деньги на ветер выбрасываем?

— Почему на ветер? — обиделась я за свой проект. — Потерпи немного, придёт время, и ты сама поймёшь, что дело выгодное. А сейчас насыпь мне немного миндаля с собой. Хочу испечь печенья по самому простому рецепту. Передам с рабочими, попробуешь.

Пока женщина ходила за орешками, я вспомнила ещё об одном насущном вопросе.

— Амина, подскажи, есть в деревне человек, знающий гиримскую грамоту? Хотим школу для деток открыть. Учительница есть, но она русская. Будет неправильно, если на родном языке дети читать не научатся.

Женщина, прикрыв рукой рот, села на табурет и смотрела на меня таким взглядом, словно у меня на лбу рог вырос.

— Ты беспокоишься о гиримской грамоте? — переспросила она.

— Конечно. Это изначально ваша земля, здесь много веков жили ваши отцы и деды, у вас есть своя культура, свой язык, свои книги. Тот факт, что полуостров присоединился к империи, не значит, что гиримский народ должен забыть свою историю.

— Откуда у юной барышни такая мудрость? — словно сама у себя спросила Амина.

А я поняла, что опять забыла, сколько мне лет. Изобразила смущение и пролепетала:

— Это не я. Это мой учитель истории и географии Николай Иванович этому учит.

Знахарка с самым серьёзным видом встала и поклонилась в пояс.

— Передай своему учителю поклон от всего гиримского народа. — Вот так! Не больше и не меньше… Дождусь я розг от графа, ох дождусь. За инициативу и ссылку на его имя. — А грамотея для детей я обязательно найду. Не тревожься.

Глава 13

По возвращении в поместье я нашла Глафиру в рабочем кабинете, прилегающем к гостиной. Бабушка разбирала свежую почту.

— Роксаночка, как прогулялись? Устала? Переодевайся, скоро ужинать будем.

Обняла княгиню, поцеловала в щёку, замерла на мгновенье, наслаждаясь энергией безусловной любви, адресованной мне. Мельком глянула на конверты:

— Что пишут?

— Жени́ просит не обижаться, но в гости пока приехать не может — Лев Иванович занедужил, — перебирая письма, с грустью ответила Глафира. — Совсем князь сдал.

— Может, тебе стоит их навестить? — предложила я бабушке. — Артефакт перехода есть, координаты их сада ты знаешь.

— Наверное, ты права, детка… Не доведи Триединый, помрёт Лев Иванович, не прощу себе, что не нашла времени заехать попрощаться, — глядя на письмо подруги увлажнившимися глазами, согласилась княгиня. Потом что-то вспомнив, встряхнулась и протянула конверт мне. — Это от хана Кирима.

— Очередной ход, — вскрывая конверт изящным костяным стилетом, предположила я.

— И не надоест же вам… — непонимающе тряхнула головой Глафира. — Куда проще встретиться и сыграть партию.

— В том-то и прелесть. Ничто не мешает обдумать ход, и время не ограничено. Хоть месяц думай. Только это позже будет, к середине партии. Пока обмениваемся ходами раз в два дня, — немного повысив голос, ответила я из гостиной, передвигая на шахматном поле белого слона согласно нотации. — Какие ещё новости?

— Приглашение на приём по случаю именин Николая Ивановича. — Сказав это, Глафира слегка замялась и покраснела. — Роксана, граф на приёме намерен объявить о нашей помолвке.

— Ба, как же я за вас рада! Вы такая красивая пара, — подбежала я к княгине и крепко обняла.

Но бабушка не разделяла мою радость.

— Стара я уже для всего этого, — непонятный жест изящных пальчиков нарисовал в воздухе не то сердечко, не то ещё какой символ романтический. — Засмеют же люди — старуха да под венец.

— Ба! — искренне возмутилась я. — Когда почти столетний старец берёт замуж шестнадцатилетнюю девицу, общество не возмущается. Что плохого, если уважаемый солидный человек делает предложение не менее достойной даме? Это предрассудки, что мужчинам можно всё, а женщинам только домашнее хозяйство, дети и церковь!

— Бунтарка ты моя, — поцеловала меня в макушку княгиня. — Издревле так заведено. А те немногие женщины, что оставили свой след в истории, — исключения, подтверждающие правила.

— Как святая Роксана?

— Да, детка, — с доброй улыбкой кивнула Глафира, подталкивая меня к лестнице.

Необходимость срочного запуска мельницы я осознала на собственном опыте, когда на другой день решила самолично смолоть миндаль при помощи ручного жернова. Для печенья мне требовалось всего сто семьдесят граммов муки. Грубо говоря, немногим меньше стакана. Но тяжеленный камень, лежащий плашмя на другом камне, от моих усилий едва сдвинулся. На аттракцион одновременного вращения жернова и подсыпание орехов моих физических сил уже не хватило.

Надия, услышав моё натужное пыхтение, подошла посмотреть, чем же я таким занимаюсь. Увидела и едва чувств не лишилась:

— Маленькая эльти, что же вы такое делаете? Позвольте мне смолоть… — аккуратно оттеснила меня экономка от зловредного устройства.

Вот как у неё так ловко получается? Жернов будто сам вращается, миндаль сыплется в отверстие, а не рассыпается по всему помещению. И мука получается ровно такая, как надо — не пыль, а крупного помола, с мелкими кусочками орешков.

Забрав миску желанного продукта, я в очередной раз смутила женщину тем, что тепло поблагодарила её за помощь. И когда уже привыкнет? Мы с Глафирой полгода живем в поместье, ни разу голос не повысили на неё, а она до сих пор вздрагивает, когда заговариваешь с ней.

— Вам ещё помощь нужна? — робко спросила Надия.

Нужна, конечно, нужна! Отчего-то я решила, что сама смогу испечь печенье. Вот только ни разу не бывала на здешней кухне. Где я там буду искать миски, венчик, яйца, сахар? Какой у печки характер, тоже не знаю. Ох уж это самомнение сознания взрослой тётки. При том, что детское тело нет-нет, да берёт своё. Непоседливостью, невнимательностью, нежеланием заниматься рутиной. Порой кажется, что сразу после осознания себя в новом теле и то лучше его контролировала, чем сейчас.

Провозились мы с Надией на кухне около часа. Самое трудное было взбить белки. Отделить их от желтков я смогла ловко, и на том мои кулинарные навыки закончились. Всё же одно дело мозгами знать и другое — уметь руками делать.

Но совместными усилиями мы справились. Двумя чайными ложечками выложив — сама! — на противень тесто, почувствовала себя гордой, словно мировой рекорд побила. Как же мало человеку для счастья надо! Испечь печенье, угостить им домашних и получить удивлённое одобрение.

— Это из тех самых орешков, что в деревне под ногами валяются?

Николай Иванович, продегустировав угощение, вынес вердикт.

— Роксана, то вино, что я пил у вас прошлый раз, удивительно сочетается по вкусу с этим печеньем. Но с чаем тоже вкусно. Нечто подобное я пробовал в италийском королевстве. Но там это печенье стоит очень дорого. Наши купцы его даже не закупают, понимая, что с перевозкой оно будет стоить как бриллианты.

Я недоверчиво посмотрела на графа — вдруг шутит, желая похвалить старания девочки. Но гость был абсолютно серьёзен. В подтверждение ещё и кивнул пару раз. Ой, как интересно! Цену на миндальное печенье я ломить не собиралась, но уникальность продукта чего-то да стоит.

А ведь на опробованной основе, чтобы выпечка не приелась, можно делать печенье солёное или с добавками. Мысли заметались, решая задачи, как, кому, за какую цену. Вспомнила, сколько спорили с Прасковьей о цене за наборы. Услышав, что меньше «зубра» наши коробочки стоить не могут, подруга всплеснула руками.

— Роксана, никто не будет покупать мыло за «зубр»!

Пришлось показывать ей записи полной калькуляции нашего производства, объяснять, что за три «мышки» работать грешно, и объяснять, что пока наше мыло уникально, мы можем за него хоть «орлан» просить.

— Но вот тут ты будешь права. Просить мы можем, но вряд ли кто даст.

Вспомнив об этом разговоре, чуть не подпрыгнула. Мы же не застолбили рецепты мыла и цветочной воды!

Чёрт-чёрт-чёрт! Хоть сейчас вскакивай из-за стола и беги в Ялду… или туда, где на полуострове патентное бюро размещается?

Глафира мгновенно уловила изменение моего настроения:

— Детка, что случилось? Могу чем-то помочь?

Милость Триединого! Она же гений! Зачем везде самой бегать, когда можно нанять помощника.

— Николай Иванович…

— Роксаночка, — перебил меня посол, — помнишь, как ты назвала меня во время визита хана в поместье?

— Помню… — потупилась я. — Прошу прощение, за несдержанность. На эмоциях вырвалось тогда.

— А мне понравилось. Был бы рад, если удостоишь меня чести и станешь впредь дедом называть, — лучики морщинок от доброй улыбки собрались в уголках глаз бабушкиного жениха, но где-то в глубине глаз робким зайчишкой мелькнула тревога: не торопит ли события? Чтобы сгладить неловкость, граф вернулся к началу разговора: — Прости, я перебил тебя. Ты что-то спросить хотела?

— Я? Спросить? — слегка обалдев от неожиданного предложения, уже и забыла, зачем обратилась к… деду. В смущении опустила глаза на на десертную тарелочку с раскрошившимся печеньем. Вспомнила! — Да, хотела. Ник… к-хм… деда, а есть ли у вас на примете хороший юр… — упс! Не было в те времена юристов. — Стряпчий толковый.

— Тебе по каким вопросам нужен? — серьёзно ответил счастливый Николай Иванович, только что обзаведшийся ещё одной внучкой.

— Патентные права застолбить на мыло и печенье. А ещё Феденьке помочь его изобретения правильно оформить.

— Милый друг, — повернулся граф к Глафире, — какая у нас разумная девочка растёт, — а потом мне: — Сегодня же напишу своему поверенному, дабы посоветовал достойного человека в этой области. Очень разумный подход, Роксана.

Стряпчий из Москаграда прибыл в поместье на третий день. Удивился и поначалу счёл неуместной шуткой то, что дела предстоит вести с десятилетней девочкой. Хотел было переключиться в разговоре на Глафиру, но та категорически отказалась:

— Прежде чем делать выводы, поговорите с Роксаной.

Поговорили. И чем дольше длился разговор, тем больше удивлялся приезжий. Но теперь уже серьёзности, осведомлённости и практичности ребёнка.

— Рассказал бы кто, не поверил такому, — бормотал он, прощаясь. — Не беспокойтесь, княжна, всё сделаю наилучшим образом. Ждите известий.

Можно было бы ожидать, если бы делать нечего было. А тут столько всего неотложного, интересного, нового — только успевай поворачиваться.

Глава 14

— Летом уберёте щиты из оконных проёмов, будет сквознячком цех обдувать, — вещал Глеб, демонстрируя свежую постройку.

Мастера, побродив по деревне и подивившись непривычным домам, предложили мне построить цех по местным технологиям.

— Ставим столбы, поперечно крепим жердины, оплетаем стены лозой, камышом… Ну, что найдём. И обмазываем с двух сторон глиной. Глина здесь хорошая, вязкая… — наперебой объясняли строители принцип возведения многих строений в нашей деревне. Даже экскурсию провели, рассказывая, сколько лет стоит тот или иной дом. — Для чистоты выбелим стены, подобьём потолок, чтобы с кровли ничего не сыпалось. А позже, если захотите, обложим кирпичом.

Я слушала, думала и удивлялась тому, как рачительно подошли мастера к моей задумке. Никто, даже я, не знает, выгорит ли моя идея. Потому вбухивать немалые деньги в строительство помещения, которое может оказаться невостребованным, глупо. А новостройка, возведённая таким образом, в случае неудачи не принесёт ощутимых убытков.

— Стройте! — согласилась я.

И вот всего лишь через полторы недели провожу приёмку будущего кондитерского цеха.

— Печь будет в центре. Зимой тепла от неё хватит на всех. А летом…

— … откроем окна, — подхватила я. — Вот только как с насекомыми бороться станем?

— С насе… кем? — даже Глеб, самый образованный среди моих строителей, опешил, услышав незнакомое слово.

— Мухи, осы, пчёлы, муравьи и прочая летуче-ползучая братия, падкая на сладкое, — с лёгким раздражением объяснила я.

Злилась я на себя. Оттого, что раньше не подумала об этом, но увидев на стене пригревшуюся на солнце большую муху, вздрогнула. Это что же летом будет? Фумигаторов и прочей дезинфекторных устройств в этом мире пока ещё не придумали. Нас в поместье летом спасал ветерок, сдувающий большую часть комаров в море. В этом случае сквозняк не поможет.

Влас, проследив мой взгляд, сочувственно вздохнул:

— Мухи — это да… та ещё напасть. Но здеся хоть из чего построй, всё одно жизни не дадут. Тут, барышня Роксана, только артефактами спасаться. Иначе никак. — Помолчал, следя за тем, как мерзкая тварь трёт лапки и чистит крылышки, дёрнул головой и отвернулся. — Барышня, дело у меня к вам есть.

— Какое дело?

— Место тут больно славное. По нраву мне пришлось. Работа опять же есть. Хочу здеся жить остаться. Надоело кочевать с места на место.

— Оставайся. Какие проблемы?

— Семья у меня… — печник почесал в затылке под шапкой. — Жи́нка и мальчонков трое…

— Влас, можешь чётко сказать, чего ты хочешь?

Глеб, наблюдавший со стороны за нашим разговором, подошёл поближе и объяснил:

— Он хочет участок попросить под дом, огород и прочие хозяйственные нужды.

— Подойди к уважаемому Хайдару, скажи, что я распорядилась, пусть укажет место в деревне. — Печник опять вздохнул. И что за человек? Пока дослушаешь, день закончится. — Глеб, о чём ещё печник страдает?

— Не хочет Влас в деревне жить. Он к карьеру глиняному поближе хочет. Задумал там печь для обжига кирпичей поставить. Ну так, чтобы всё рядом было, — озвучил желание коллеги артельщик.

— Я не против, — отмахнулась я, но вдруг вспомнила одну особенность обжига кирпича. — Влас, для твоей печи дров немерено надо. Там же жар должен быть о-го-го какой. Ты мне так все леса изведёшь.

Печник словно проснулся, сорвал шапку с головы и стал ею себя в грудь бить:

— Барышня Роксана, да что ж вы такое говорите? Зачем дрова, когда жар-камень есть.

Жар-камень редкий минерал этого мира. Может, он и в моём прошлом был, только кто теперь проверит. С виду камень как камень, но от искры магии включался в нём нагревательный процесс. Чем больше камней в кучке, тем выше температура. Удивительно то, что сам камень не сгорал. Вернее, уменьшался, но так медленно, что булыжника величиной с кулак хватало чуть ли не на год для готовки еды. А Влас, испугавшись, что я ему откажу, торопливо рассказывал:

— Случайно нашёл. Искал валуны под фундамент печи на берегу и увидел. Набрал корзину. Похоже, выше по течению жилу размывает. Если надо, то я и для цеха наберу.

Хотелось ругнуться, но сдержалась. Не от корысти мужик промолчал, а по недомыслию. Мастер — золотые руки. Печи кладёт выше похвал всяких, а практичности и ловкости житейской в нём нет. Надеюсь, что жена у него ухватистая и держит хозяйство крепко.

— Стройся, Влас. И печь свою мастери. Камни собирай и для себя, и для цеха. И, конечно же, семью перевози.

Чуть было не пошутила: «Плодитесь и размножайтесь, детушки», но вовремя одёрнула себя. И так порой веду себя не как княжна, а как пацанка беспризорная. Куда больше-то людей шокировать.

Миндаль Амине уже не приносили — поздно объявили сбор. Надеюсь, на следующий год орехов будет поболе. Но для начала и этого хватит. Благо что мельница начала работать.

Борис, откликнувшись на приглашение брата, за работу взялся рьяно. Для начала навёл в доме порядок с чердака до подвала, выбросив всё, что ему не приглянулось, перетряс все матрасы и подушки, выбил половики и коврики. День убил на посуду, выдраив чугунки, сковороды и вёдра речным песком. Влас помог печь растопить и прогреть жильё. И только после того новый мельник испытал жернова и колесо. Осторожно запустил механизм, внимательно вслушиваясь в скрипы и стуки, смазал, подтянул или ослабил там, где счёл нужным, и открыл ворота. Тем самым объявляя всем, что к работе готов.

В школе тоже начались занятия. Ульяна, отстаивая свою самостоятельность, в пух и прах разругалась с Феденькой и в деревню всё же переехала. Уже и обжиться успела в комнатах при школе. Учеников пока немного, но верю, что со временем добавятся.

Люди, годами жившие рядом с ведьмой и боявшиеся лишний раз чихнуть громко, сразу измениться не могут. Ничего, вот цех запустим, работа появится, и оттают мои сельчане, — с такими мыслями я бежала по тропинке домой. Погода, несмотря на начало декабря, была невероятная. Тепло — градусов пятнадцать на солнце, небо чистое, без единого облачка. Вон даже мухи появились.

Стоп! Мухи. Как же избавить цех от этой напасти? Печник сказал, артефакт нужен. И где его взять? Уметь бы самой делать такие вещички — цены бы мне не было. Источник рядом, заряжай хоть тысячу за раз. Интересно, а где учат артефакторике? Или как там это искусство — или ремесло — называется.

Погрузившись в мысли, утратила контроль за дыханием и на подъеме запыхалась. Остановилась отдышаться, и на глаза вновь муха попалась. Глубокая чернота спинки на солнышке поблёскивала серебром.

Серебро… Отдохнула и с медленного шага постепенно перешла на бег. Серебро… В серебро надо добавить свинец и в конце плавления серу. Этот состав будет идеальным для создания артефакта.

Осознав, о чём я думаю, резко остановилась. Что это? Откуда мне знать, из чего сделать оберег от насекомых? Колдовство какое-то… И вдруг молнией пришло понимание. Не колдовство, а ведовство! Вот оно как бывает. Задаёшь вопрос и получаешь ответ. Нет, не так. Силы природы ведут в том направлении и дают те знания, к чему расположенность изначальная есть.

Получается, что и ведовство специализацию имеет. Интересно-то как!

— Ба! — влетела я в дом, окрылённая желанием срочно плавить, смешивать, формировать и вплетать контуры силы или вписывать руны.

— Роксаночка детка, что случилось? За тобой гонятся, что ли? — всполошилась Глафира.

— Нет, нет, конечно, нет, — обняла я женщину. — Просто мне срочно нужно сделать одну вещь. Скажи, у нас есть серебро и свинец? А ещё мне нужна сера и слюда.

О как! Всё больше составляющих приходит на ум, для моей задумки.

— Надо в лаборатории домашней посмотреть. Есть, наверное.

— В лаборатории? — я с удивлением уставилась на Глафиру. — В доме есть лаборатория?

— Есть. Разве я тебе не говорила? А сама ты на третий этаж не ходила?

Таинственный третий этаж! Сколько раз я порывалась узнать, что же там такое, но всё время то отвлекалась более важным делом, то забывала о своём намерении, то ещё что-то мне мешало.

Вот это да! Такое богатство я видела только в институтской лаборатории, но и там было теснее, сумрачнее и беднее.

Полки с банками, флаконами, коробками, наполненными таким разнообразием минералов, металлов, растений, и ещё невесть что — наверное, моей фантазии во веки вечные не хватит придумать, куда всё это применить.

Разновеликие горелки, реторты, колбы и… Я даже не знаю, как всё это называется. Даже руки от желания окунуться во всё это богатство с головой и воплотить задуманное задрожали.

От понимания того, что я нашла себя, своё место в этом мире, слёзы навернулись на глаза.

Благодарю тебя, Триединый! Мне здесь очень нравится.

Глава 15

— Роксана, нельзя же так!

Глафира хоть и не вытаскивала меня из лаборатории силой, но стоять над душой и напоминать о том, что пора есть, спать, гулять или отдыхать, она не уставала. Как и я отвечать:

— Сейчас, ба!

Правда, когда это «сейчас» будет, не ведал никто. В лаборатории время имело свойство сжимать часы в незаметно пролетающие минуты. Казалось бы, только зашла с твёрдым намерением «на часик», как княгиня сердито выговаривает, что сижу над очередным артефактом полдня.

Радовало то, что с каждым днём мой дар усиливался. Стоило задуматься о какой-то проблеме, как в голове тут же возникал или рецепт сплава, или список материалов для изготовления артефакта, который поможет решить задачу. Эта способность внедрила привычку постоянно носить с собой небольшую тетрадь и карандаш, чтобы не забыть или, того страшнее, не перепутать выданные мне составляющие будущего изделия.

Поначалу я испытывала неловкость оттого, что без каких-либо усилий или временных затрат на обучение получаю инструкцию по изготовлению оберега или накопителя. Но проведя не один час у рабочего стола, поняла, что помимо перечня материалов для создания поистине уникальной вещи необходимо чувство силы.

Вплести в расплавленный металл в определённый момент каплю одной из стихий так, чтобы она смогла не заглушить, а усилить последующие плетения — это сродни тонкому ювелирному искусству.

Часто таинство это творилось на грани интуиции и какого-то сверхъестественного чутья. Для того, чтобы можно было повторить удачную волшбу, не напрягая по новой все силы, кропотливо записывала каждое действо. Записывала и посмеивалась над недавним своим заявлением в разговоре с Прасковьей, что подобная работа не для меня. Вот он, истинный смысл пословицы: «Охота пуще неволи».

После моего недельного приступа трудоголизма Глафира не выдержала и закрыла лабораторию на ключ.

— За два дня с твоими артефактами ничего не случится. А тебе требуется отдых. Иначе перегоришь.

Но я не чувствовала ни опустошения, ни усталости. Мне казалось, что обучение шло от простого к сложному. И да, артефакт от насекомых был одним из самых простых.

С первым я провозилась чуть ли не два дня.

Это только кажется, что так просто положить по две меры серебра и свинца в тигель, поставить его на горелку, а когда металл потечёт, добавить меру серы. Все получилось ровно так, как с жерновами и печеньем. Одно дело знать, другое — сделать. Как я тогда не сожгла дом, не получила ожогов и смогла залить сплав в формы, припорошенные слюдой, одним духам известно.

И когда от радости готова была исполнить танец бешеного бизона, пришло осознание, что главная работа ещё впереди. Теперь в каждый амулет, а я по наивности и самомнению новичка залила три формы, нужно вплавить перевёрнутую руну, символизирующую свободный полёт. Руна простая, но вписывать её нужно собственным даром огня. А у меня с ним как-то не очень.

Именно в то мгновение пришло сомнение: «Оно мне надо?». И следом насмешка: «Как быстро ты сдалась. Даже не начав».

Да счаз! Закусив губу, временами забывая, как дышать, по миллиметру вычерчивала волшебные знаки. Когда закончила, спина была мокрой от напряжения, руки дрожали, но, как ни странно, оттока силы я не почувствовала.

Наутро отнесла коробочку со своими изделиями поближе к Источнику, пристроила её меж камней и оставила на сутки.

— Работают? — поинтересовалась Глафира, когда я рассматривала мерцающие лёгким свечением и отражением солнечных лучей в микроскопических частичках слюды три артефакта в виде боба.

Ответом стало стремительно разлетевшаяся во все стороны стайка мелких мошек, круживших над газоном.

— Работают! Получилось! — забыв о приличиях, скакала я по террасе, радуясь первой победе в столь непростом деле, как артефакторика.

И вот меня отлучили от понравившегося мне дела на два дня.

Пойти Прасковье пожаловаться, что ли? — пнув шишку, подумала я и побежала к ароматному сараю.

В эти дни мы с подругой почти не виделись, сосредоточившись каждая на своей задаче. Хотелось сказать целительнице, как я теперь понимаю и разделяю её увлечённость. Но Прасковья в лаборатории была не одна. В точно таких же фартуке и косынке, какие были на подруге, и под её наблюдением Карима, дочь Надии и Абяза, что-то смешивала в миске. Они явно вместе работали.

Как так? Прасковья моя подруга! Почему рядом с ней чужая девчонка?

Поймав себя на этой мысли, я испугалась. Хоть и показалось мне, что не устала, но вот такое нехарактерное для меня поведение сказало о многом. Сознание отступает, и тело берёт верх. Права Глафира, выгнав меня на выходные. И Прасковья права, взяв себе помощницу. А я не пуп Земли и не центр Вселенной, чтобы всё кружилось вокруг меня.

Локализовав необоснованный приступ ревности, я забралась на высокий стул, чтобы дождаться окончания эксперимента. От нечего делать стала рассматривать лабораторию, отмечая, что моя круче и, наверное, стоит поделиться с подругой кое-каким оборудованием. С изучения помещения переключилась на Прасковью. И тут я заметила то, от чего едва со стула не упала.

Губы девушки явно припухли и, как мне кажется, не оттого, что она их в задумчивости прикусывала. Подруга недавно целовалась! Поправляя непривычный для неё высокий ворот блузки, Прасковья слегка сдвинула его с шеи, являя характерный синяк на шее. Засос!

О! Вот это я удачно зашла. Пока я, закопавшись в лаборатории изобретала примитивные артефакты, подруга активно устраивала личную жизнь. Ох, главное, чтобы после этого устройства нам не пришлось бы нянчиться с младенчиком. И тут же в голове телеграфной строкой понеслись ингредиенты, необходимые для противозачаточного артефакта.

Записала, закрыла тетрадку, убрала её и подумала, что Прасковья и самостоятельно может решить этот вопрос — всё же она целительница. А если и надумает родить, что в том плохого? Неужто мы таким большим женским коллективом не воспитаем ребёнка?

Главное, я очень хочу, чтобы она была счастлива. И как бы ни зудело моё любопытство, не буду ни о чём расспрашивать. Захочет — сама расскажет, а нет… и так понятно, что это Пират моей подруге голову закружил. Или она ему.

Рассудив, что выбравшись из одной лаборатории, сидеть в другой неразумно, я пошла мириться с Феденькой.

Как и предполагала, осерчал он на меня за сестру крепко. Не орал и не топал ногами, но так глазами зыркнул, что мороз по коже пробежал. И сейчас страшно идти к нему в мастерскую, но надо. Интересно же, смог он миксер «изобрести» или нет.

— Фёдор Зиновьевич, — тихой мышкой поскреблась я в дверь. — Можно к вам?

— Зачем? — ага, молотком не запустил — уже хорошо.

— Хотела узнать, понравилось ли вам печенье, что с Каримой передавала.

— Понравилось.

Ой, мне показалось или приупоминании имени девушки у Феденьки уши слегка заалели? Как там Алиса говорила: «Всё страньше и страньше! Всё чудесатее и чудесатее!». Ладно, об этом потом, сейчас главное судьба миксера.

— Вот для такого печенья мне и нужно ваше изобретение…

— Давно уже готово, как обещал. Только вы, барышня, занимаетесь не печеньем, а сманиванием добропорядочных девиц на переезд в деревню туземцев.

Вот как, значит, это я Ульку сманила? Ну держись, Феденька, кажется, ты уже забыл, какой злобной гадиной могу быть. Привычным движением хватаю с полки первое, что попалось под руку. И делаю шаг вперёд.

— Стоп! — механик примирительно поднимает руки. — Был не прав. Признаю.

Ни фига! Шлея уже попала мне под хвост.

— Послушайте, сударь! Во-первых, никогда, вы слышите, никогда не смейте гиримцев называть туземцами. Ишь ты, выискался миссионер-просветитель! Многие из этих людей могут назвать имя своего пра-пра-прадеда. А вы сможете? — Феденька замялся. — То-то же! Во-вторых, ваша сестрица сама сбежала от вашей утомительной опеки. Взрослая она уже. Не заметили? И в-третьих, готовьте документы на миксер и остальные изобретения. Нашли мы хорошего стряпчего, который на все наши новинки оформит патенты в столице.

На сей раз я не стучала железкой по всему, что попадало мне под руку. Всего лишь размахивала ею, как дирижёр палочкой. Но даже этого безобидного действия было достаточно, чтобы убедить Феденьку в правильности моих слов.

Глава 16

Выскочила из мастерской как фурия. Гнев ещё бушевал во мне, требуя выхода.

Ух, я вас всех сейчас!

Опять пришлось брать себя в руки: «Стоп!». Чего разошлась-то? Феденька разозлил? Но он такой и другим, увы, не станет. Так и придётся одёргивать его время от времени или гнать прочь. Какая жалость, что высокий класс профессионализма автоматически не равняется понятию «хороший человек». По сути, механик наш не является законченным негодяем. Просто он для меня крайне неудобный в общении.

Пойду-ка я к морю. Там в любую погоду вольно дышится. Иногда, погнавшись за рыбой, в бухту заплывали дельфины и резвились в спокойных водах. Наблюдая за их игрой, самой хотелось броситься в воду и присоединиться к веселью. Но страх останавливал. Чтобы ни говорили о разумности этих морских животных, они дикие звери. Сочтут конкурентом в охоте за рыбой — и поминай, как звали. Одного удара острым носом хватит.

Предвкушая отдых на пляже рядом с Источником, от которого и подпитаюсь, и восстановлюсь, я вдруг услышала характерное позвякивание. Я не могла ошибиться — там кто-то убирал бутылки. Это что же, несанкционированный пикник на задворках?

Обошла кусты, скрывающие обзор, и заорала:

— Абяз, стоять!

Всё же хорошо, что наш управляющий флегматик. Кто бы иной после моего вопля не выронил из рук две большие — не меньше полутора литров — запылённые, местами окутанные паутиной бутылки. Ценнейшее оформление именинного подарка деду Коле.

Чуть ли не с первой минуты, как мы с Глафирой решили подарить имениннику бочку вина, что-то напрягало меня в этой идее. Бочка тара хорошая, ёмкая, но для подарка мало подходящая. Падает значимость вследствие избытка. Поначалу думала об этом и уверена, что решила бы задачу, но отвлеклась на строительство в деревне, потом на артефакты. Ответ сам меня нашёл.

— Добрый день, Абяз, прости, что напугала, — заюлила я ласковой лисичкой. — Скажи, добрый человек, что это за бутыли такие?

Управляющий философски пожал плечами — куда деваться, коли Всевышний такие испытания шлёт, — и без толики раздражения ответил:

— И вам дня доброго, маленькая госпожа. Эти бутылки закупили лет двадцать назад, по приказу старой хозяйки. Она хотела разливать в них вина, чтобы продавать купцам. Но что-то не получилось у неё. То ли не сторговались, то ли ещё какая причина была. То мне неведомо. Как сгрузили в сарай этот, так и лежали до сегодняшнего дня, — увидев, что я в ожидании окончания рассказа от нетерпения начала ковырять носком ботинка газон, Абяз постарался побыстрее закончить объяснение. — Вчера госпожа Прасковья с нашей Каримой искали место для хранения… не понял чего. Увидели сарай и попросили его освободить. Вот хочу сказать работникам, чтобы перемыли посуду от грязи и уберу в подвал. Пусть там лежат.

— Ни за что! У меня на эти бутылки планы грандиозные, — решительно отменила я своеволие подруги и её помощницы. — Скажи, уважаемый, внутри они такие же грязные, как снаружи?

— Да, что вы такое говорите, госпожа? Видите, все пробками закрыты. Разве что сполоснуть немного…

— Вот и хорошо. Возьми вот эти две и ту, но так, чтобы пыль и паутина остались неповреждёнными. Осторожно, но тщательно сполосни их внутри тем вином, что приготовили для графа, и только потом наполни по самое горлышко. Закупорь этой же пробкой и залей… Я позже придумаю, каким составом мы их зальём.

— Зачем вином мыть? Вода же есть.

— Плохо будет, если хоть капля воды в вино попадёт. Может и закиснуть.

— А-а-а… ну тогда ладно. Эти, — мужчина кивнул на уже выложенные из сарая бутылки, — назад вернуть?

Я подумала, почесала нос и вновь поменяла своё решение.

— Знаешь, наверное, ты прав. Лучше перенести их в подвал, поближе к вину. Но только умоляю, не повредите патину на них.

— Чего? — не понял Абяз.

— Пыль и паутину!

Очередное глубокомысленное пожатие плеч было мне ответом.

— Ба! Пошли к морю погуляем, — ворвалась я в гостиную.

Глафира с загадочной улыбкой Джоконды сидела в любимом кресле с вязанием, но, услышав мой зов, с готовностью отложила работу и поднялась мне навстречу.

— Где бегала, птичка моя?

— Была в лаборатории у Прасковьи, — начала озвучивать свой маршрут, но увидев, как нахмурились красивые брови княгини при слове «лаборатория», тут же добавила: — Забегала поздороваться. А потом… Ба, я придумала, как красиво… нет, не так… Как изумить нашим подарком всех!

— Бочкой вина? — было видно, что Глафира тоже не в восторге от нашего подарка, но менять решение и искать что-то другое было уже поздно.

— Ты знаешь, что самые дорогие, старые, выдержанные вина продают в пыльных и грязных бутылках?

— Знаю. Мы неоднократно для винотеки поместья выписывали коллекционные вина из Фракии и Гишпании. По мне так глупость, но кто я такая, чтобы выступать против традиций, — недоумённо приподняла изящно очерченную бровь княгиня.

Я захлопала в ладоши и радостно объявила:

— А теперь простая задача. У нас есть отличное вино и бутылки, пролежавшие в сарае больше двадцати лет. Вопрос: что из этого можно сделать?

Глафира погрозила мне пальчиком:

— Это непорядочно, Роксана!

Меня словно ушатом холодной воды облили.

— Непорядочно что? Вино Николай Иванович оценил. Сказал, что отличное. Оттого что мы разольём его в оригинальные ёмкости, оно хуже или лучше не станет. Мы же не продавать его собрались, а дарить. А ты лучше меня знаешь, как важна в подарке упаковка. Никто не дарит драгоценности без коробочки, обклеенной бархатом, а цветы, вырвав их с корнем из клумбы.

Глафира, видя, как я разбушевалась, едва сдерживала улыбку.

— Всё-всё, лапушка, убедила. Пусть будет вино, разлитое по пыльным бутылкам.

— А ещё мы с Надией испечём миндальное печенье двух видов. Сладкое и солёное. По-моему, наш подарок будет самым лучшим. И приличия соблюдём — своими руками сделано, и графу будет чем перед гостями похвастаться.

В бухте был штиль. Солнце, небо и скалы отражались в морской глади, усиливая состояние умиротворения и покоя. Мы с Глафирой бродили по кромке воды, собирали красивые камешки и ракушки, ссыпали их в специальную чашу, установленную на краю дорожки. Вдыхая солоноватую свежесть, я радовалась тому, что нам посчастливилось жить на полуострове. В Калиновке уже бураны заметают, а здесь газоны зеленеют и на пригреве одуванчики цветут. Никогда холод не любила.

— Ба, ты не скучаешь по… по папеньке? — неожиданно для самой себя, спросила я княгиню.

— Как ни странно, но нет. Взрослых детей надо отпускать. Он и так засиделся под моим крылом. Всё жалела его. Жену потерял, с маленькой дочерью остался. Относилась к нему не как к зрелому мужчине, а как маменькиному сыночку. Вот и развился в нём эгоизм непомерный. — Слушая неожиданное бабушкино признание, я даже рот открыла. Глафира, заметив это, улыбнулась и объяснила. — Увы, не сама я это поняла. Спасибо мудрости Николая Ивановича. Его умению слушать и задавать правильные вопросы, отвечая на которые я осознала всё то, что сказала тебе сейчас.

А я ещё больше зауважала названного деда. В мире, где до практикующих психологов ещё лет сто, он помог избавиться любимой женщине от затяжного чувства вины перед сыном и, я надеюсь, от невроза по этому поводу.

Над нами, громко выкрикивая что-то непонятное, пролетела большая белая чайка.

— Ишь, как ругается, — рассмеялась Глафира. — Наверное, думает, что мы пришли рыбу ловить.

— Или гонит нас с пляжа, — подхватила я бабушкину шутку. — Может, и вправду пойдём? Проголодалась я что-то. Позовём Прасковью и устроим девичник. Жаль, что до Доры Марковны не докричаться, а то бы и её позвали.

— Так магопочта есть. Напишем, чтобы бросала все дела и приезжала с ночёвкой в поместье. А то всё никак не решится навестить нас, — решительно заявила княгиня и, приобняв меня за плечи, поспешила к дому.

Глава 17

Девичник получился душевным.

Помимо Доры Марковны Прасковья предложила ещё и Ульяну позвать — сидит девочка одна в деревне — но, поразмыслив о том, как безбашенная девица понесётся в темноте по горной тропе, решили не рисковать.

Глафира с Дорой удивили до изумления. Я-то думала, что встретятся госпожа с пусть и доверенной, но прислугой. Обнимались же женщины, как близкие подруги. Княгиня с тётушкой Жени́ не так нежны были при встрече. В щёчки целовали друг дружку по-настоящему, а не воздух чмокали возле лица, всплакнули малость, глядя в глаза, покивали на что-то, ведомое только им, повздыхали.

Любопытство сделало стойку: «Здесь есть какая-то тайна! И я хочу её узнать». Планировала весь вечер не спускать глаз с гостьи, но вскоре расслабилась в душевной компании и во всеобщей заботе и забыла о своём намерении.

Ещё и бизнес-идея в голову забрела настолько интересная, что все тайны отошли на второй план.

Дора привезла гостинцы. Из объёмной кошёлки на стол были выставлены горшочки с разнообразно приготовленной рыбой. Обезглавленная, очищенная от внутренностей малосольная хамса, проложенная тонюсенькими перышками репчатого лука в масляно-уксусной заливке, манила толстенькими тёмными спинками. Обжаренная ставридка, томлённая несколько часов в пряном маринаде, таяла на языке. Копчёные бычки казались отлитыми из бронзы и дразнили обоняние тонким запахом дымка.

Втянув тонко вырезанными аристократичными ноздрями манящие ароматы, Глафира сказала:

— Такое в столице не подают. Там даже не догадываются о таких яствах.

Уж не знаю, искренна была княгиня или хотела сделать комплимент Доре, но я за эту мысль зацепилась. Почему бы не организовать цех по переработке рыбы и продаже её в столицу? Герметичная консервация в этом мире в это время пока неизвестна, но стазисом-то широко пользуются.

«Расширим ассортимент продуктов поместья «Уютная лощина» рыбными консервами!» — сформулировала я для себя призыв и предалась чревоугодию.

А вот пить местные дамочки не умеют. Мне по малолетству не наливали; тем смешнее было наблюдать, как после двух бокалов красного вина мои сотрапезницы пошли вразнос. На всякий случай я даже продегустировала напиток — вдруг нам подали мощное креплёное, — но нет. Капля, что я себе позволила, растворившись на языке, подтвердила утверждение графа о высоком качестве продукта нашей винодельни. Густой, насыщенный, терпковатый вкус с глубокими ягодными оттенками и лёгким смородиновым послевкусием… Я даже немного позавидовала тёткам из-за того, что вволю не могу насладиться уникальным напитком, но напомнив себе, что мне ещё много чего и достаточно долго нельзя будет, принялась смиренно закусывать яблоком.

— Роксана, надо поговорить, — потянула меня из-за стола Прасковья. Отошли, сели на диванчик у стены. Подруга, глянув через плечо на дам, о чём-то горячо беседовавших, понизила голос и трагическим шёпотом призналась: — Я встречаюсь с Константином!

Дабы не портить подруге столь трогательный момент, я распахнула глаза пошире, всплеснула руками и приглушённо ахнула.

— Да ты что!

— И ничего… — как-то сдулась целительница. — Похоже, я для него очередная интрижка, и только.

— А он для тебя? — уточнила я расклад.

— А он для меня — отец моего ребёнка… — Прасковья виновато опустила голову. — Целительница… скажи кому — засмеют. Не уследила.

Охнув про себя — только сегодня подумала о таком развитии событий, и вот оно случилось! — подвинулась к подруге поближе, обняла за талию и горячо зашептала в ухо.

— Не смей страдать из-за этого! Ребёнок от такого мужчины — это подарок судьбы. Если даже Пират не признает отцовство, придумаем что-нибудь. Вон у нас Лев Иванович вдовый и при смерти. Обвенчаем вас по-быстрому, станешь княгиней. И не пей больше. Беременным нельзя.

— Шутишь… — грустно улыбнулась подруга.

— В каждой шутке есть доля шутки, остальное правда, — легко тряхнула обмякшую Прасковью. — Знаешь, в моём прежнем мире давно уже не осуждают женщину, родившую «для себя». Хорошо, конечно, когда ребёнок растёт в полной семье, но ведь главное, что растёт. Ты согласна со мной? — нерешительное пожатие плеч. — Слушай, ты магиня или тёмная селянка? Чего раскисла? Гормоны? Так рано ещё… Папашка-то будущий в курсе?

— Нет. Сама только сегодня окончательно убедилась, — шмыгнула носом Прасковья.

Я лихорадочно вспоминала, сколько времени прошло с момента нашего знакомства с Франком. Всего-то две с половиной недели! Молодцы, быстро у них всё закрутилось. Но на всякий случай уточнила:

— Когда успели?

— Тогда и успели… Константин в тот же вечер, когда мы в Рыбачьем были, прискакал к воротам усадьбы.

— А ты?

— В доме уже все спать легли, а меня словно потянуло. Показалось, что стоит, ждёт. Оделась наскоро, шаль набросила и побежала. Ни о чём другом думать не могла, лишь бы увидеть, услышать, обнять. Как безумная… Ну и…

— И всё?

— Почему всё? — подруга и спину выпрямила, и голову гордо вскинула. — Каждый вечер приезжает.

— Так что же вы, как преступники тайком встречаетесь? В дом бы пригласила, с бабушкой познакомила, — попеняла я.

— Не понять тебе, мала ты ещё… Невозможно время на чаепитие, да пустые, вежливые разговоры тратить. Хочется каждую минуты с милым другом быть, вдыхать запах его тела, ощущать тепло рук. Ой, прости… Занесло меня куда-то, — застеснявшись своей откровенности, Прасковья закрыла лицо руками. Чуть успокоившись, сверкнула на меня глазами. — Знаешь, мне должно быть стыдно за такое, а я счастлива. И ни о чём не жалею. Пусть уйдёт, зато у меня его сын останется.

— Дочь… — поправила я подругу, думая о неожиданно свалившемся известии.

— Ты уверена? — схватила меня за руки целительница.

— В чём? — не поняла я.

— Ты только что сказала, что у меня дочь будет. Это точно?

— Лапушка, я не знаю, но, когда ты сказала «сын», показалось мне это неверным. Вот и поправила.

Прасковья внимательно выслушала моё объяснение, и вдруг в её глазах засветилась радость, как гирлянды на новогодней ёлке:

— Так даже лучше! Будет, кому знания и навыки передать.

Мне же хотелось выяснить вопрос, который занимал меня сейчас больше всего.

— Скажи мне, подруженька, а с чего ты решила, что ваш роман для Константина Васильевича «очередная интрижка»?

Прасковья пожала плечами, дотронулась до виска, поджала губы.

— Ну-у-у-у… Он ни разу не сказал мне, что любит, и замуж не звал, — грустно призналась она.

— Ты хоть и сказала, что я маленькая, но позволь дать тебе совет. Подумай, прежде чем выводы делать. О любви не сказал? Так и нет у вас пока любви. Страсть есть, гормоны бушуют так, что крышу у обоих снесло…

— Что снесло? — опешила Прасковья от сленга чужого мира.

— Мозг заклинило. Разум потеряли. Думать разучились… — подкинула я синонимы на выбор. — Хорошо, что замуж не зовёт. Ты же сдуру согласиться можешь, а мужа в таком состоянии выбирать нельзя.

Прасковья, останавливая меня, накрыла мою руку своей ладошкой:

— Ты рассуждаешь, как бабка старая…

— Ну, бабка не бабка, а умом-то я постарше тебя буду. Эмоции думать не мешают. Вот когда стукнет моему телу лет пятнадцать-шестнадцать, тогда я за свою разумность не поручусь. И будешь уже ты меня на путь истинный наставлять, если твой Пират не увезёт тебя за семь морей.

— Почему за семь морей? — удивилась подруга и, кажется, попыталась вспомнить названия ближайших морей и пересчитать их.

— Да так… — отмахнулась я. — Слова дурацкой песенки из прошлой жизни.

— Ой, Роксаночка, а напой что-нибудь из вашего, а? — взмолилась романтично настроенная Прасковья. — Вот про лаванду, что Николай Иванович для Глафиры Александровны пел, мне очень понравилось.

Ту песенку, что я случайно процитировала, здесь точно не поймут и не оценят, решила я, но тут же вспомнились другие слова, которые будут очень даже в тему нашего разговора.

— Слушай:

Снова от меня ветер злых перемен тебя уносит,

Не оставив мне даже тени взамен, и он не спросит.

Может быть, хочу улететь я с тобой жёлтой осенней листвой,

Птицей за синей мечтой.

Позови меня с собой, я приду сквозь злые ночи.

Я отправлюсь за тобой, что бы путь мне ни пророчил.

Я приду туда, где ты нарисуешь в небе солнце.

Где разбитые мечты обретают снова силу высоты.

Прасковье настолько понравились пронзительные слова песни, что она заставила меня петь с начала, подпевая мгновенно запомнившийся припев. Услышав песнопения, к нам присоединились и Глафира с Дорой. Княгиня, сев к роялю, быстро на слух подобрала мелодию. И вскоре хор в составе четырёх женщин от души пел:

Сколько я искала тебя сквозь года, в толпе прохожих.

Думала, ты будешь со мной навсегда, но ты уходишь.

Ты теперь в толпе не узнаешь меня, только как прежде любя,

Я отпускаю тебя.

Позови меня с собой, я приду сквозь злые ночи.

Я отправлюсь за тобой, что бы путь мне ни пророчил.

Я приду туда, где ты нарисуешь в небе солнце.

Где разбитые мечты обретают снова силу высоты.

Глава 18

Проснулась рывком. Без потягушек и томного валяния в постели встала с ложа. Нет, всё же надо поставить нормальную кровать. Хоть пол и тёплый, но спать привычнее на койке, в который раз решила я, собираясь на раннюю прогулку.

Разрешение на ежедневные пробежки от Глафиры и Прасковьи ещё не получено, но быстрый шаг — это не бег, а значит можно.

Но не сложилось. В гостиной хлопотала Дора Марковна. Беззвучно, не тревожа сон обитателей дома, она прибирала на столе. Вчерашние посиделки закончились поздно. Надию мы отпустили ещё в начале вечеринки, сказав, что сами управимся. Соответственно, вчерашний раскардаш не красил столовую.

— Доброе утро, Роксаночка, — поспешила ко мне гостья. — Как почивала? Хорошие ли сны снились?

Я видела, как женщине хочется обнять меня, но не готова пока была к столь близким отношениям. Да, она добрая и заботливая; да, она нянчила моё тело чуть ли не с первой минуты рождения — но моё взрослое сознание не настолько гибко, чтобы с лёгкостью принять в ближний круг ещё одного человека.

— Спасибо, всё хорошо. И вам утра доброго, — кивнула я Доре Марковне и мягко, стараясь не обидеть, попросила: — Оставьте уборку слугам. Отдыхайте. Вы же гостья.

— Гостья, — легко согласилась женщина и отошла от стола. — А ты, птичка, гулять собралась? Можно с тобой пойду?

Хотела уже отказать, но что-то в глазах, лице и позе гостьи заметила такое, что не смогла. Да и вчерашнее любопытство ещё не было удовлетворено. Вдруг узнаю что интересное.

— Куда хотите пойти? — спросила бывшую экономку, остановившись у крыльца, на площадке, дорожки с которой разбегались в разные стороны. — Можно к морю, погулять по пляжу, или в парк. Он хоть не такой красивый, как летом, но газоны не пожухли, да и вечнозелёных растений хватает. Прежняя хозяйка любила хвойники. А мы с бабулей планируем розарий высадить.

— Розарий — дело хорошее. И красота, и аромат… — согласилась гостья. — Пойдём куда скажешь, Роксаночка.

Она потянулась было взять меня под руку, но не решилась, и сделала вид, что поправляет одежду.

Подстраиваясь под неспешный шаг Доры, я уже жалела, что согласилась взять женщину с собой, когда она нарушила молчание.

— Ты можешь меня выслушать, девочка моя? — Я остановилась и с удивлением посмотрела на женщину, потом кивнула. — Вчера княгиня позволила открыть тебе нашу общую тайну. Ты уже взрослая и сможешь понять.

Много-много лет тому назад жила на свете белом девушка. Родители умерли, оставив в наследство небольшой дом на окраине губернского города, ренту, которая давала жить пусть не роскошно, но не думать о хлебе насущном, и тётушку-опекуншу, сестру отца. Девушка была неглупа, одарена магически и неплохо образована. Немного подумав и посоветовавшись с тётушкой, барышня решила, что неплохо бы ей поступить на службу. И не ради жалования, а для полезных будущих знакомств. Родителей, которые могли бы подобрать достойного мужа, у неё нет, а жизнь старой девы девушку не прельщала.

Судьба благоволила героине моего рассказа, и она смогла устроиться гувернанткой в дом главы департамента по надзору за магической деятельностью. Её воспитанница была милой восьмилетней девочкой, хорошенькой, как рождественский ангел, такой же тихой и послушной. В доме к гувернантке относились с уважением. Наверное, от этого служба не казалась тягостной, а всё новое было интересным и развлекало.

Примерно через полгода после поступления девушки на работу в семье случилось несчастье. Хозяйка, взяв горничную, поехала к модистке. Чего испугались лошади, почему кучер не смог справиться с упряжкой и как получилось, что горничная и возница отделались ушибами, а жена хозяина погибла на месте, гувернантке никто не объяснил. Ей было настрого приказано не говорить девочке о смерти матери и не отходить от воспитанницы ни на шаг.

Если до трагического случая девушка раз в две недели навещала родительский дом, проверяла счета и выдавала деньги на ведение хозяйства, то теперь такой возможности у неё не стало. Написав доверенность на управление домом и счётом тётушке, барышня безукоснительно выполняла наказ хозяина.

Прошло ещё полгода. Строгий траур закончился, и хозяин дома невольно начал думать о радостях жизни. Мужчина ещё не старый, хоронить себя не желал. А тут каждый день перед глазами милое свежее личико, ладная фигурка, ласковый голос, и неважно, что эмоции добра, нежности и любви направлены были не на него, а на его дочь.

Заметив повышенное внимание хозяина, девушка смутилась и немного испугалась. Не была она готова к такому. На неё с интересом посматривали чиновники департамента, вхожие в дом, и молодые люди из числа знакомых семьи. Но сам хозяин — человек из другого слоя и не мог стать ей парой. При этом юная гувернантка отмечала, что мужчина галантен, сдержан и тактичен: не берет её нагло на абордаж, не пользуется своим положением, а проявляет уважение и даёт право выбора.

Конечно же, она сдалась. Опыт всегда побеждает наивность. И снова судьба была благосклонна к ней — неизбежная при её неопытности беременность наступила почти через год их связи. И стала для бедняжки шоком.

Правда, не только для неё. Любовник тоже был не рад этакому пассажу.

— Ты же взрослая девушка. Одарённая, — пенял он ей. — Должна была позаботиться о собственной безопасности.

Но здесь в образовании гувернантки зиял пробел. Учителя такому не учат, а матушка покинула мир, когда дочь было ещё слишком молода для подобных разговоров. Сам же мужчина тоже не побеспокоился — и вот логичный результат.

К чести хозяина, он не погнал несчастную из дома. Отселил в дальний флигель, где через восемь месяцев бывшая гувернантка родила девочку, как две капли воды похожую на отца. Такие же упрямые, чётко очерченные чёрные брови, тонкий носик с едва заметной горбинкой и мизинец, по длине равнявшийся безымянному пальцу.

— Наша фамильная черта, — умилился новоиспечённый отец и поцеловал дочь в лобик, тем самым признавая ребёнка.

Прошло ещё три года. Мать с дочерью ни в чём не нуждались Да и не просили они ничего — даже узаконить отношения, чтобы дитё не носило позорное клеймо бастарда. Молодая женщина верила, что любимый сам решит вопрос наилучшим образом.

Решил… Правда, чуть ли не в последние часы жизни. Заболел хозяин как-то внезапно, и неведомая хворь оказалась быстротечной. Когда же рид, пришедший исповедовать его перед смертью, задал традиционный вопрос: «Все ли долги ты отдал? Всё ли задуманное исполнил?», умирающий вскинулся и лихорадочно зашептал:

— Дочь! Дочь признать хочу перед смертью.

Привели девочку, и жрец перед ликом Триединого подтвердил введение малышки в род и признание отцовства.

Через неделю после похорон, на которые их никто не позвал, пришла та самая воспитанница, похожая на ангела. И тем самым нежным голоском, коим разговаривала со всеми, приказала убираться вон.

— Телега уже ждёт. Потому поторопитесь. Я в своём доме безродных побродяжек терпеть не буду. Это папенька был без меры добр ко всем. А мне, сироте, такое не по карману.

Сборы были недолги… И «сиротка» нетерпеливо ножкой притопывала, и собирать особо нечего было. Немного белья, немного одежды и обуви. Увязала всё в скатерть, поклонилась дому, в котором, несмотря ни на что, была счастлива, подсадила дочь в телегу, сама рядом уселась и сказала кучеру адрес родительского дома.

Только и там их не ждали. Тётка, вернее муж её, по доверенности всё оформил на себя. Бедная женщина и сама жила на положении бесправной рабыни, кусая локти из-за бездумного своего поступка и излишней доверчивости, но её раскаяние уже ничего не могло исправить.

— Княгиня увидела нас на лавке у храма. Я не знала, куда идти, и попросила возницу о последней милости — подвезти нас с дочерью к риду. Хотела попросить у служителя Триединого совета, как жить дальше. Но жрец был занят — беседовал с недавно овдовевшей княгиней. Я на последние мышки купила голодной Лизоньке булку и думала о том, что напрасно полагала себя умной. Дурой оказалась распоследней. «Ты что же ребёнка всухомятку кормишь? — попеняла мне женщина, вышедшая из храма. — Животик у малышки заболит». На что я только невежливо хмыкнула: «Скорее всего, он завтра у неё болеть будет от голода, а не от сухой булки». И хотела было уже идти, но женщина удержала меня и участливо спросила: «Что с тобой, голубушка, приключилось?». И то ли оттого, что было сочувствие искренним, то ли мне выговориться хотелось, но я рассказала о случившемся. Не ждала помощи или покровительства, просто готова была к такой исповеди. Вот только выложила всё не риду, а Глафире Александровне. «Нет у меня права судить кого-либо, и тебе милостыня не нужна. Но у меня большое поместье, усадьба, и рабочие руки всегда нужны. Хочешь, поехали со мной. Одно могу обещать: девочку твою в моём доме никто не обидит».

По дороге княгиня выспросила, что делать умею, какие науки прошла. Обрадовалась моему умению вести счётные книги. Взяла помощницей экономки — та слаба глазами стала и вести записи ей было сложно. А через три года, отправив старушку на покой, поставила меня на её место. Лизоньку мою не только не обижали, но и учили на равных с княжичем. Единственно о чём Глафира Александровна меня попросила, так это скрыть, что Лиза моя дочь. «Пойми, Дара, одно дело девочке устроиться в жизни, будучи моей воспитанницей, и другое — незаконнорождённой, хоть и признанной». Я согласилась, конечно, никто же меня не разлучал с дочерью. А её будущее должно быть лучше моего. Себе я даже имя сменила. Была Дара Матвеевна — стала Дора Марковна.

Княгиня Лизоньку любила. Как время подошло, отправила её в Институт святой Роксаны, а это немалые деньги, надо сказать.

Как у княжича с доченькой моей закружилось, я так и не поняла. Знала, что не пара он ей, о чём Лизоньке часто говорила. Да и она соглашалась, что у Петра Андреевича характер не сахар, что дерево рубить следует по себе. Но видно, от судьбы не уйдёшь.

К чести Глафиры Александровны, надо сказать, отношение к воспитаннице у неё не изменилось: «Что поделаешь, если Пётр такой выбор сделал. Пусть будут счастливы». Были, наверное. Князь в лабораториях своих пропадал да в поездках, Лизонька садом и парком занималась, рукоделием со свекровью опять же. Потом ты родилась.

Дора Марковна вытащила из кармана платок, вытерла слёзы, высморкалась и продолжила рассказ.

— Как же я была счастлива твоему рождению, птичка моя! Готова была оставить должность свою и пойти в няньки к тебе, но Глафира Александровна такого не допустила. Отругала ещё за придумку мою. Ой, как же я ревновала тебя к княгине! Всё мне казалось, что она с тобой больше времени проводит, чем мне позволяет. Может, оно так и было, но глупость же это — ребёнка делить.

Когда Лизонька забеременела второй раз, я подумала, что вот и будет каждой бабушке по внуку. Но Триединый рассудил иначе, забрав и дочь, и неродившегося ребёнка.

Это горе сблизило нас Глафирой Александровной ещё больше. Пётр Андреевич, напротив, отстранился, замкнулся. С тобой почти не общался.

А потом арест. И ваша ссылка. Как я просила отпустить меня с вами, но нет. Запретили, людей поставили присматривать за мной, чтобы не сбежала. В один день думала, руки на себя наложу. Проснулась и показалось мне, что умерла ты. Упала в беспамятстве, насилу в чувство привели.

Говорят, что время лечит. Вряд ли… просто болит не так сильно. А тут ещё Натан — главный конюх новых хозяев — соколом виться стал вокруг. Вот и немолода вроде уже, а всё же…

Дора махнула рукой, словно отгоняя невысказанные мысли, и пристально посмотрела на меня. Должно быть, ждала ответа и беспокоилась, приму ли я её.

А я и не знала, что сказать и что сделать. Разыграть индийскую мелодраму и броситься со слезами в объятия? Или равнодушно пожать плечами, типа, я услышала, но меня это не касается?

Вот не готова я сейчас давать ответ.

Сморщила нос, быстро-быстро заморгала, всхлипывая, развернулась, изображая растрёпанные чувства, и убежала, оставив растерявшуюся Дору одну посреди парка.

Надеюсь, она не заблудится и дорогу к вилле найдёт.

Глава 19

Бульк! Очередной голыш плюхнулся в воду. Объектом для обстрела и слива эмоций я выбрала обломок ветки, занесённой течением в бухту. Из десяти бросков в цель попадало от силы четыре.

— Ты неправильно прицеливаешься. Смотри, как надо, — раздалось за спиной.

О том, что ко мне идёт кто-то знакомый, Дружок просигнализировал заранее, потому я не вздрогнула от неожиданного совета.

Камень, запущенный в полёт точной рукой названного деда, поразил цель, и ветка перевернулась в воде. Я кивнула: «Отличный результат».

— Чего куксишься? — Николай Иванович тщательно отряхнул руки от прилипших сухих водорослей. — Повод есть или просто настроение плохое?

— Есть повод для плохого настроения.

— Бывает. Пойдём пить чай. От чудных варений вашей Надии настроение улучшается мгновенно, — протянул мне руку Николай Иванович.

Но я не только упрямо качнула головой, а ещё и руки за спину спрятала:

— Не пойду. Там Дора…

— Она тебя обидела? Ты за что-то её не любишь? Она неприятный человек?

На каждый вопрос ответ один: «Нет, нет, нет».

— Пойдём от воды, здесь ветер свежий. А я уже не столь молод, чтобы не думать о здоровье, — предложил мне граф и подставил локоть. — Если ты не очень устала, то можем пройтись по парку. Хочешь, расскажи, что тебя тревожит, или помолчим. А то можем поиграть с Дружком, кидая ему палку.

— Дружок не очень любит играть. Он мальчик взрослый. Не знаю, сколько ему лет, но когда мы встретились, он уже матёрым псом был. Пять лет живёт с нами. Прасковья, хоть и ворчит, что не скотский лекарь, но регулярно его осматривает и что-то поправляет в организме. Но всё равно… Такая жалость, что собаки живут намного меньше людей.

Тёплая сухая рука графа легла поверх моей ладони, словно желая отвлечь от печальных мыслей.

— Тебя сегодня грустинка посетила?

А я остановилась и, не глядя на спутника, спросила:

— Вот как мне быть? Знаю, что она меня любит. Наверное, роднее меня у неё никого в целом свете нет. А я… — невольный вздох вырвался из груди. — Не помню её совсем. После того случая в деревне, когда память потеряла, я и Глафиру не сразу признала и полюбила. Какое-то время притворялась, боялась испугать, и не знаю, сколько недель прошло, прежде чем я с бабушкой душой сроднилась. И вот опять… это она меня с рождения помнит и знает, а я-то всего лишь второй раз в жизни её увидела.

— Ты о Доре Марковне сейчас говоришь? — уточнил граф. Я кивнула, после чего он продолжил. — По-моему, твоя вторая бабушка женщина умная. Поговори с ней, расскажи о том, что чувствуешь. Думаю, что она поймёт тебя и вы сможете с ней подружиться. Для начала. А там уже как Триединый даст. Самое плохое в отношениях — это молчание.

И, подхватив меня под локоток, повел к вилле.

Дора собиралась домой. Аккуратно поставила в кошёлку горшочки с вареньями от Надии, поверх бережно уложила собственные горшочки, опустошённые и отмытые от маринадов, проложенные для сохранности вышитым по краям полотенцем. Счастливо зардевшись, с поклоном приняла связанную княгиней шаль.

— Балуете вы меня, Глафира Александровна.

— Носи на здоровье, голубушка, — ласково отозвалась бабушка. — Приезжай почаще, мы всегда тебе рады. Правда, Роксаночка?

На эти слова мне нечего было ответить, только кивнула: «Правда». И добавила:

— А можно я к вам приеду? — спросила у обрадовавшейся моему вниманию женщины.

— Конечно же, птичка моя! Приезжай когда захочешь. Натану скажу, он камбалу поймает. Видела я, как тебе рыбка понравилась, — зачастила Дора.

Дёрнулась было сказать, что я по делу планирую заехать, но одумалась. Не стоит обижать добрую женщину. Не виновата же она в том, что я плохо с людьми схожусь. Удивительно, что графа быстро приняла, но это из-за Глафиры, для её счастья. Уверена, что и с Дорой подружусь со временем, а пока так.

— Мы вместе приедем, — пообещала княгиня. — Вот отпразднуем именины Николая Ивановича и приедем.

Втроём стояли мы на обочине у ворот усадьбы, Глафира махала платочком вслед возку, запряжённому лошадкой, а я просто смотрела и думала, какие замысловатые кружева порой жизнь выплетает.

Но вот повозка скрылась за поворотом, и Николай Иванович нарушил молчание.

— Мой милый друг, — сказал он, поднеся пальчики княгини к своим губам. — Завтра в пять часов пополудню я открою портал в здание посольства. Вам уже выделены гостевые покои, где вы, если захотите, сможете остаться на ночь или отдохнуть и освежиться во время приёма.

Глафира, как всегда, слегка смутилась от этой незамысловатой ласки, так, что щёчки заалели. Глазки опустила, но кончики губ удержала, чтобы не расплыться в довольной улыбке. «Любви все возрасты покорны…» — мысленно процитировала я Александра Сергеевича, который «наше всё» в моём прежнем мире, и неизвестно, будет ли он в этом.

На дворе одна тысяча восемьсот девятнадцатый год. Так-то великому поэту уже двадцать лет должно быть, и его стихи уже переписывали в альбомы и читали на тематических вечерах. Но, как я заметила, мой новый мир не калька прежнего. Тут развитие истории иным путём идёт. Не было здесь царя-реформатора Петра Первого, соответственно, и воспитанника его, африканца Абрама Петровича Ганнибала, не было. Может и привезли в Великоруссию какого-то темнокожего мальчонку, но стал ли он значимой фигурой в истории, мне неведомо.

Поэзию в этом мире любили. Романтические возвышенные баллады о неразделённой любви, лирические стихи, которые легко ложились на музыку и превращались в романсы, печатали в ежемесячных женских альманахах. Глафира, будучи в Ялде, подписалась на парочку таких с доставкой в усадьбу. На мой вкус, местная современная поэзия была излишне наполнена разочарованием в жизни, тягой к смерти, описаниями руин и старых склепов. Бр-р-р-р… Чистой воды готика и никакой надежды на светлое будущее.

То-то дамы ухватились за песенки из моего мира. Простые рифмы, понятные образы и чувства.

— О чём задумалась, Роксаночка? — Николай Иванович, выводя меня из задумчивости, положил руку на плечо.

— О поэзии, — честно ответила я, чем вызвала недоумение у моих старших товарищей, ибо раньше в подобном замечена не была.

— Взрослеет, — с едва заметной грустинкой прокомментировала мой ответ Глафира, и граф согласно покачал головой.

Разуверять их в том, что мои мысли о стихах никак не связаны с личным романтическим настроением, я оставила влюблённую парочку наедине и пошла к себе в комнату.

Мысли о маленьком заводике по переработке рыбы не оставляли меня. Взяла свою тетрадь, что начала вести ещё в Калиновке, и перелистала страницы. М-да… планов громадьё! Но мне сейчас важнее наладить отношения с Дорой, и мой замысел для этого идеально подходит.

Тупо вспоминала и в столбик записывала все блюда длительного хранения из рыбы: пряный и простой посол, холодное и горячее копчение, консервы а-ля шпроты. Помимо рыбы в Чёрном море есть мидии, и из них тоже можно готовить деликатесы. А вот рапанов ещё нет. Их завезли из залива Петра Великого в середине двадцатого века, случайно. Перебросили советские торпедные катера из Японского моря в Чёрное, а с ними на днищах перебрались и эти моллюски. Гадость несусветная, хоть и вкусные, заразы. Хищники, у которых нет врагов в природе, размножились так, что сожрали почти всех мидий и устриц. Мало того, они ещё и Средиземное море оккупировали.

Опять воспоминаниями увлеклась, — одёрнула я себя и убрала тетрадь в ларец под замок.

Надо жить не прошлыми днями, а здесь и сейчас.

Глава 20

— Их Светлости княгиня Глафира и княжна Роксана Верхосвятские! — громко возвестил дворецкий, едва мы вышли из портала.

Абяз, наполовину просунувшись в проход, поставил у наших ног корзину с подарком и мгновенно нырнул назад. На смену ему чуть ли не бегом к нам подбежал слуга из посольства.

— Позвольте вам помочь, — склонился он в поклоне. Выпрямлялся, уже держа наш подарок в руках. — Проходите, вас ожидают.

Удивительно умеют ходить вышколенные слуги. Он вроде бы впереди нас идёт, показывая дорогу, но немного в стороне, чтобы не поворачиваться к нам спиной. А корзину несёт так, что не захочешь, да обратишь на неё внимание.

Вот когда я ещё раз похвалила себя за решение перелить вино в бутылки. Гости, увидев на нашем подарке пыль и паутину, не морщили носы, а понимающе поднимали брови и поджимали губы, одновременно демонстрируя знание предмета и лёгкую зависть.

— Приветствуя, достаточно сделать книксен, — напоминала мне Глафира перед выходом из дома. — Во-первых, наши титулы почти равны, во-вторых, мы являемся близкими знакомыми.

И вдруг, идя по залу к месту, где именинник принимал поздравления, княгиня слегка замедлила шаг и прошептала мне:

— Роксана, глубокий реверанс! И пока не обратятся к нам, не встаём.

— Это мы «деда Колю» так приветствовать будем? — чуть было не спросила я, но, увидев рядом с послом молодого человека в белом парадном сюртуке военного образца, щедро расшитом золотом, с пышными эполетами и голубой лентой через плечо, поняла без пояснений. Графа поздравляет кто-то из императорской семьи.

— Ваше Императорское Высочество, позвольте вам представить мою невесту, княгиню Глафиру Александровну Верхосвятскую, и её очаровательную внучку Роксану, — обратился к гостю Николай Иванович.

— Рад знакомству, — ответил царевич, и мы с бабушкой наконец-то смогли выпрямиться.

Это только со стороны реверансы красиво смотрятся, а приседать, загнув колени, то ещё удовольствие.

— Княгиня, граф, поздравляю вас с помолвкой. Княжна… — Великий Князь небрежно мазнул по мне сканирующим взглядом.

Говорила Прасковья, что императорская семья — сильнейшая в чародействе чуть ли не во всей Еуропе. Они свой дар с каждым поколением не просто сберегают, но и стараются магическую одарённость приумножить, подбирая наследнику и второму сыну жён, наделённых уникальной силой. Поэтому считать мою ауру царевичу как два пальца об асфальт…

Тьфу-тьфу! Что я такое говорю? Неужели заинтересованный взгляд этого юнца — сколько ему? Лет двадцать, наверное, может, немного больше, — меня так взволновал, что я перешла на сленг, который и в прошлой-то жизни нечасто употребляла.

Соберись, Роксана Петровна! Смотри, как на тебя царский сын пялится. Явно смог рассмотреть мои редкие способности и заинтересовался ими. Хорошо, что цесаревич уже женат, а для этого Великого Князя я слишком молода буду. Кстати, как его зовут? О наследнике недавно читала и помню — Игорь Васильевич Шуйский, а этот? И ведь не спросишь… Позора не оберёшься потом. Скорей бы уже отпустили.

Но ни Николай Иванович, ни царевич не потеряли к нам интереса. Принц расспрашивал о нашем подарке, сожалел, что не может попробовать уникального вина. Именинник рванулся было порадовать гостя, но тот его остановил:

— Не тревожьтесь, граф. Я ведь сожалел не потому, что вы не угостите, а потому как под запретом рида нахожусь. Вот пройду испытание, тогда уж…

«Запрет рида» — это нечто похожее на пост, назначаемый жрецами для адептов веры, но не всеобщий, а индивидуальный.

— Перед совершеннолетием испытание проходите, Ваше Императорское Высочество? — участливо спросила бабушка.

На что тот взмолился:

— Драгоценная Глафира Александровна, умоляю, давайте просто и без титулов!

— Как вам будет угодно, Андрей Васильевич, — присела в книксене княгиня, а я выдохнула и на радости предложила:

— Вы позволите прислать вам на день рождения вина? И печенья тоже. Вам какое больше нравится, солёное или сладкое?

Бабушка с названым дедом умильно улыбнулись, а царевич Андрюша посмотрел с удивлением. Милость Триединого, неужели я нарушила какое-то правило этикета? Но молодого человека удивило другое:

— Барышня, вы распоряжаетесь винными подвалами поместья?

Я смутилась и потупилась.

— Роксаночка у нас, несмотря на столь юныйвозраст, во многих вопросах разбирается, — заступилась за меня Глафира.

На том разговор прервался, ибо горластый дворецкий объявил:

— Наместник Гиримского полуострова, хан Кирим с сыновьями.

Пока высокородные мужчины обменивались приветствиями, я отступила за спины Глафиры и Николая Ивановича, откуда потихоньку и наблюдала за женихом, пожаловавшим на приём с отцом. Времени с последней нашей встречи прошло мало; то ли от пафосности приёма, то ли ещё какая причина была, но Таир был хмур, и меж его бровей залегла поперечная складка.

Княгине, кажется, тоже надоели мужские разговоры, и она сначала тихонько оттеснила меня в сторонку, а потом отвела к столу с угощениями.

— Хочешь мороженого?

— Очень хочу! Сто лет не ела, — рассмеялась я и с благодарностью приняла от официанта стаканчик с лакомством.

Может быть, будь моё тело старше, приём меня заинтересовал бы. Но я была единственным ребёнком на этом празднике жизни, ибо раньше пятнадцати лет на такие мероприятия молодёжь не допускалась. И это вполне разумное решение — скука несусветная. А ещё спать хочется. Ни с кем не прощаясь, я попросила слугу проводить меня в выделенные для нас с Глафирой покои, где с удовольствием скинула туфли и парадное платье. Горничная уже распаковала наш небольшой багаж, и я смогла набросить на плечи теплый халат и сунуть ноги в пушистые тапочки.

Странное дело. Бродя по залу, полному гостей, я думала: вот только останусь одна, так мгновенно усну. Но, переодевшись, поняла — ложиться ещё рано. Подошла к окну, чтобы, пусть и в призрачном свете луны, но посмотреть на пейзаж за окном. Отдёргивать тяжёлые портьеры не собиралась, а просто проскользнула за них и всмотрелась во тьму.

За спиной едва слышно скрипнула дверь. И тихий, но узнаваемый голос царевича Андрея:

— Заходи, брат. Здесь нас точно никто не потревожит. Комната явно кому-то из гостей предназначена, бал в самом разгаре — хозяева скоро не вернутся. Присаживайся сюда, — шуршание одежды по мебельной обивке. — Я рад тебя видеть. Скучал очень. Спасибо, что откликнулся на призыв.

— Я не мог иначе… Ты мой брат. Как отец, как Игорь?

— У них всё хорошо. Отец устаёт в последнее время, но бодрится, хоть и грозит цесаревичу, что свалит всё на него и уйдёт в монастырь. У тебя что нового?

— Я, брат, жениться собрался.

— Ох ты ж, милость Триединого! Неужели нашлась красавица, что покорила сердце неприступного пирата?

— Моя суженная не столько красавица, сколько умница. А пиратом, ты должен помнить, я стал не по своей воле.

— Помню. Знаешь, как я тебе завидовал? Мне же тогда лет семь было… и вдруг такое. Брат-пират. Прямо ух как сердце замирало! Побег готовил, чтобы к тебе присоединиться.

— Хорошо, что не случилось.

— Хорошо, — согласился с неведомым мне собеседником Андрей. — Пиратов в наших водах извёл, а теперь за контрабандистов принялся?

— Судьба, видно, у меня такая, братец. Вы на виду на империю работаете, а я в тени.

— Что думаешь дальше делать?

— Перееду я, брат. Неспокойно здесь. Османы никак не простят Кириму переход под руку Великороссии. Мнится мне, что года через два-три будет здесь заварушка. Пусть отец больше внимания береговым укреплениям уделит и флот увеличит. Ты здесь только с поздравлениями или инспекция тоже?

— Ты же знаешь, непозволительна нам такая роскошь, как пустые увеселительные поездки. Уже прокатился по побережью. Согласен с тобой, брат, усилить есть что. Орудий добавить, брустверы возвести, людей подучить. Эх, жаль, времени маловато. Нам бы лет десять мира, тогда бы проще было гостей незваных встретить.

— Поверь, никогда времени не хватает, чтобы к войне подготовиться. Я, конечно, помогу чем могу, но кто я…

— Ты сын нашего отца и наш с Игорем брат. А всё остальное условности. Никто не виноват, что батюшка полюбил твою матушку после смерти первой жены.

— Я и не обвиняю никого. Мне моё положение куда больше нравится, чем ваше. Свободы больше дано. Даже жениться могу по своему выбору.

— Знаешь, а я сегодня тоже себе невесту выбрал… — вдруг сказал Андрей. — Мала она, правда, ещё, но дар у неё невероятный, ведовством усиленный. Смешная такая, серьёзная.

— Дар — это хорошо… Неплохо, если бы ещё и чувства были.

Тут из парка раздался короткий свист, и гость царевича поднялся.

— Пора мне, брат. Не надо, чтобы нас вместе видели.

Порывистое шуршание одежды — обнялись, наверное.

— Рад был повидаться, Константин. Прощай.

И вновь тихий скрип двери. Ушли.

Я, не выходя из-за портьеры, опустилась на пол. Нифига себе новости! Пират — сын царя Василия, а царевич Андрюша решил, что я ему в жёны подхожу.

Сходили в гости дедушку поздравить!

Часть вторая

Глава 1

Вглядываясь в морскую даль через распахнутые на террасу двери, я старательно делала вид, что не слушаю разумных доводов, дуэтом внушаемых мне четой Горонцовых.

— Роксана, ты ведёшь себя как капризный ребёнок! Пойми, ни один самый невероятный артефакт не стоит человеческой жизни, — сжав в тонких пальчиках кружевной платочек, который раз повторяла Глафира. Но видя, что я даже бровью не веду на её слова, умоляюще обратилась к мужу: — Николай Иванович, ну хоть ты скажи…

— Mon ami, может, Роксаночка права? — задумчиво пробормотал благо приобретённый дед. — Мне, честно говоря, тоже не хочется уезжать. Поместье не имеет стратегического значения, мороки, наведённые нашей чародейкой, такого качества, что в двух метрах ничего не увидишь, а с моря тем более. Мы же выходили на ялике из бухты и проверяли. Берег кажется пустынным и диким, а скалы монолитными и непроходимыми.

Но Глафира не унималась.

— А вдруг обстрел и ядро влетит в дом?

— А вдруг молния или ураган? — не выдержала я. — Ба, невозможно обезопаситься от всего. Даже в далёком от войны Москограде каждую зиму несколько десятков человек погибают от сосулек, падающих с крыш.

Увидев, как от моего резкого ответа нахмурились бровки графини, а глаза повлажнели, я подошла и обняла её. За последние четыре года моё тело вытянулось, обрело кое-какие формы, и я больше не смотрю на опекуншу снизу вверх. Мы с ней почти сровнялись в росте.

— Прости за резкость, родная! — поцеловала я Глафиру в щёку. — Но ты знаешь не хуже меня, что от судьбы не скроешься. А работу свою я никак бросить не могу. Очень значимый артефакт должен получиться для безопасности нашего поместья и Рыбачьего. Поэтому и должен он вызреть здесь, а не в столичном доме деда. Ещё неизвестно, как переходы повлияют на устойчивость задуманного. Поверь, что при первом признаке реальной опасности мы немедленно эвакуируемся. Дед, скажи.

Николай Иванович, после женитьбе на бабушке ставший нашим вечным третейским судьёй, привычно хмыкнул, закатил глаза и потряс головой, даже не стараясь скрыть ехидную усмешку.

Тренькнула почтовая шкатулка, и я, чтобы как-то разрядить обстановку, бросилась к ней.

— Что там? — поинтересовалась Глафира.

— Письмо от царевича Андрюши, — сморщив нос, пробормотала я, но бабушка услышала.

— Роксана-детка, невместно так называть члена императорской семьи, — строгим голосом попеняла она мне, но, скорее, по привычке. — Что-то серьёзное?

От Андрюши серьёзное?

После той встречи на именинах у Николая Ивановича Его Императорское Высочество стал оказывать мне некие знаки внимания — десятилетней девчушке от почти совершеннолетнего, без двух месяцев двадцатидвухлетнего парня. Он пару раз в месяц присылал вкуснющие шоколадные конфеты, умильных плюшевых зверушек, приличествующие барышням яркие книжки о букетах-рассветах с пожеланиями здоровья и поклонами Глафире Александровне. Когда бабушка с графом поженились, то и деду передавал тоже. Ми-ми-ми, сахарный сироп…. Бе-е-е-е.

Как об этих ухаживаниях прознал Таир, я не знаю.

Но не мог же он вдруг на пустом месте тоже начать демонстрировать своё внимание ко мне. Правда, его ухаживания были другими. На Новый Год из ханских конюшен мне прислали изумительной красоты лошадку. И был бы этот подарок крайне неприличен по стоимости своей, если бы не наша помолвка. Так бабушка сказала. Жениху можно. Пришлось учиться ездить верхом. Правда, я категорично отказалась от дамского седла. И так страшно, а тут ещё и невнятное нечто под попой. Для того чтобы выглядеть более-менее уместно, в три руки сшили мне юбку-брюки. Я — дизайнер-вдохновитель, бабушка — модельер-закройщик, Надия — швея. Получилось отлично. Встречные веерные складки скрывали штанины до того самого момента, когда надо было сесть в седло. Да и в положении верхом ноги были прикрыты пышностью сборок. Учителем верховой езды стал Николай Иванович.

Честно говоря, подарку я не обрадовалась. Времени и так не хватало — общеобразовательные уроки, музыка, работа в лаборатории, ежеутренние занятия спортом — теперь ещё и выездка добавилась. Вечером, едва добравшись до постели, я засыпала на лету. Но отказаться ни от одного из занятий я не могла. Необходимо соответствовать.

Но через год, когда в седле я держалась легко и уверенно, а поездки в Рыбачий стали еженедельными, подарок оценила. Как и ненавязчивое внимание жениха. Его подарки были уместны и полезны. То почтой пришлёт редкий алхимический ингредиент, совершенно необходимый для моей работы, то предложит непродолжительную прогулку. Благодаря Таиру я всё же побывала на тех самых развалинах на горе, о которых мечтала Ульяна. Ничего таинственного в руинах не было. Остатки древней сторожевой башни, одной из множества, расположенных вдоль побережья. В подзорную трубу я рассматривала такие же фрагменты строений на соседних горах. А вот в окрестностях Багчасарая, куда принц пригласил нашу семью на прогулку, в горах мы посетили древний действующий храм, нашедший приют в пещерах. Что меня удивило больше всего — святилище не было посвящено какому-то конкретному богу. Жрецы в нем служили Всевышнему, не называя имени.

Как раз там и прошла следующая моя инициация. Старик в хламиде до пят, подпоясанный вышитым кушаком, поманил за собой. Я, словно опоили чем, послушно пошла за ним. Путаный коридор с множеством поворотов, скрипучая дверь, тёмная комната с лавкой у стены. Прошла, села, и всё… Ничего больше не помню. Вернее, то, что помню иначе как бредом назвать нельзя. Странные лики, глухие монотонные звуки не то молитвы, не то песнопения, яркий свет, сменяющийся густой тьмой, и забытьё.

Пришла в себя, стоя у входа в храм, вдыхая свежий прохладный воздух и не понимая, как я здесь очутилась. Самым удивительным было то, что никто из моих сопровождающих не заметил моего отсутствия. Глафира, встретив меня у входа, спокойно спросила:

— Нагулялась? — удовлетворившись моим кивком, подхватила меня под руку, и мы пошли к повозке.

Но ночью поднялась температура, и я три дня провалялась с жаром почти в беспамятстве. Вновь перед внутренним взором мелькали те самые лики, а в ушах повторно звучали странные молитвы.

Прасковью, которой со дня на день было рожать, ко мне никто не пустил. Они с Константином после скромного венчания жили в Рыбачьем и с нетерпением ждали прибавления в семье.

Позвали Амину. Как знахарка с первого взгляда поняла моё состояние, я не знаю. Но она выгнала из комнаты всех, распахнула окна, впуская свежий воздух, позвала Акима, и они вдвоём принялись меня выхаживать. Чем-то поили, что-то втирали в ладони и ступни, какие-то слова шептали с двух сторон.

На четвёртый день я проснулась, чувствуя себя лёгкой, как белое облако, пролетавшее над морем в ярко-голубом небе. Амина спала на моём необъятном ложе в ногах. Услышав, что я пошевелилась, мгновенно проснулась, поднялась и протянула чашку с питьём. Которое я, несмотря на неприятный вкус, выпила до дна — жажда мучала страшно.

— Вторая ступень ведовства пройдена, — без предисловий и объяснений сказала знахарка. — Третья будет, когда мужчину познаешь.

— И снова вот так валяться в беспамятстве стану? — прохрипела я. — Дай ещё попить.

— Как будет — это от тебя зависит. Если мужчина будет люб и желанный, то даже не заметишь. А коли нет, вновь болеть станешь… Заранее позови знахарку или ведунью. Целители тебе мало помогут.

— Но инициация в любом случае будет? — на всякий случай уточнила я.

Амина кивнула и, не слушая мои благодарности, засобиралась домой.

— Устала сильно. Скоро Прасковье рожать, отдохнуть надо.

Глафира с графом подумали, что я простудилась, и вновь назначили мне облегчённый режим дня: бегать нельзя — только гулять; лабораторию заперли на ключ — музицируй, читай, беседуй, размышляй; лошадку навещать можно, но и только — никаких скачек.

А через неделю пришло известие, что в семье Франк родилась очаровательная девочка, которую нарекли Марией. Рид приезжал к новорождённой и одарил благословением Триединого. Крёстные матери и отцы в этом мире не были приняты, как и пышные чествования новорождённых. Мы послали родителям Машеньки подарки: от Глафиры чудный белоснежный комплект, лично связанный княгиней, от графа малюсенькие серебряные серьги, а я вложила в коробку артефакт от насекомых. Чтобы малышку не кусали комары, не кружили над ней мухи и не пробрались в колыбельку муравьи.

Вот так чудно и безмятежно жили-не тужили — и вдруг османская флотилия, как и предвещал Константин Васильевич в подслушанном мною разговоре, появилась у брегов Гиримского полуострова, перепугав мирное население и мою бабушку Глафиру.

Глава 2

Как ни странно, но на сей раз письмо Великого Князя было серьёзным и адресовано не мне, а отставному действительному статскому советнику коллегии иностранных дел графу Горонцову.

Николай Иванович аккуратно разрезал край конверта тонким костяным стилетом, достал лист дорогой гербовой бумаги, увенчанный замысловатыми вензелями, и, надев очки, пробежал глазами послание. Потом закусил губу и вперился взглядом в морской пейзаж.

Откуда в нашей семье появилась эта привычка — в затруднительных ситуациях смотреть на море — я не знаю, но и Глафира, и я, и присоединившийся к нам граф в сложных или неловких ситуациях направляли взгляд в сторону водного простора, расстилавшегося за скалами, что обрамляли нашу бухту.

— Друг мой, что-то случилось? — Глафира чётко научилась отслеживать настроение мужа и никогда не была равнодушна к печали или расстройству любимого.

— Случилось… — дед протянул ей письмо. А мне просто передал краткое содержание. — Приказано срочно переехать в Москаград.

— Но ты же уже не служишь, — начала было я, но под строгим взглядом графа умолкла.

Всё верно: приказ Императора для всех подданных, в каких бы статусах, титулах и рангах они ни были — всегда приказ.

Глафира же, прочитав письмо, кажется, выдохнула облегчённо. И, сдерживая радость, сказала:

— Пойду собираться.

А я, некоторое время сосредоточенно покусав сгиб указательного пальца, бросилась в кабинет писать письма.

Первую записку с приглашением на срочную встречу господину Франку. Не случилось Константину Васильевичу увезти семью на юг Франкии в матушкино поместье, как планировал. Прасковья ждала второго ребёнка, на сей раз сына.

— Троих подряд рожу, и хватит, — объясняла она мне. — Пусть растут компанией. Дружить проще, когда разница в возрасте минимальная.

Хотела было привести для примера семью её мужа, где старшему Игорю почти пятьдесят, среднему Константину сорок, а младшему двадцать пять, но братья дружны несмотря на то, что видятся редко — да не стала. Прасковья упряма, и её трудно сдвинуть с принятого решения.

До последнего времени я втайне радовалась тому, что семья подруги осталась по соседству. Кариме, которую целительница подготовила на замену себе, не хватало опыта и знаний для безупречного развития нашей косметической линии, и она нет-нет, да ехала к наставнице за советами. Или та, не усидев дома, приказывала запрячь лошадку и, уложив Машеньку в переносную колыбельку, приезжала к нам на чай и поработать в лаборатории.

Но теперь, когда корабли врага могут в любой момент подойти к берегу, мне было стыдно за эгоизм и расчётливость.

Вторую записку я написала Глебу.

С легкой руки приглашённых строителей в мою деревню потянулись русские. Селились они не вперемешку с гиримцами, а чуть поодаль, поближе к мельнице. Как-то само собой получилось, что Глеб поначалу стал посредником между мной и вновь прибывшими, а потом принял нелёгкую обязанность старосты русской части деревни. Опыт работы руководителем артели помогал успешно решать многие вопросы самостоятельно или в союзе с Хайдаром. Я была очень довольна его работой, а когда узнала, что он ухаживает за Ульяной, а та мужчину не отвергает, только порадовалась за них.

Новосёлы разбивали огороды, разводили живность, организовывали небольшие мастерские, по осени собирали и обрабатывали миндаль. Женщины работали на производстве солёного и сладкого печенья, ставшего модным не только при дворе хана, но и в столице. Детвора по строгому указу старосты, отлично понимавшему, что ученье — свет, ходила в школу, где учила наравне с местными ребятишками и гиримскую грамоту тоже.

Казалось бы, селились пришлые поодаль, но через год сыграли одну смешанную свадьбу, потом другую. Первые молодожёны, не желая обижать родителей, поклонились старостам, чтобы выделили им участок на пустующей границе, а те и с радостью — новая семья, новое хозяйство. Так и повелось — смешанные семьи строились в центре, объединяя два народа.

Третью записку я написала бабушке Даре. Добрая женщина, услышав мое предложение организовать небольшое дело по переработке рыбы, ухватилась за идею без раздумий. И не корысти ради, а для того, чтобы у нас больше поводов для встреч было. Общее дело объединяет. Так и я Дорой Марковной вскоре сблизилась, незаметно для самой себя. Все же иметь двух любящих бабушек намного лучше. Вот только называть её привычным коротким «ба», я так и не смогла. Нашла лучший вариант из возможных, возродив данное ей родителями имя. Баба Дара не возражала и даже немного всплакнула, когда я в первый раз так её назвала.

Четвёртому участнику совещания писать нужды не было. Он и так внимательно наблюдал за моими действиями через широкий дверной проём, сидя на диване в гостиной.

— Что задумала, Роксаночка? — немного склонив голову к плечу поинтересовался Николай Иванович.

— Если нам необходимо согласно приказу покинуть поместье, то у людей наших должен быть командир и согласованные действия, — объяснила я свою задумку. — Попрошу Константина Васильевича стать главой нашего побережья. Обсудим способы экстренной связи и помощи друг другу в случае необходимости.

Граф, глядя на меня с доброй улыбкой, покачал головой.

— Не устаю удивляться тебе, девочка. Вместо того, чтобы с писком и визгом бежать собирать панталоны и платья, ты печёшься о безопасности своих людей.

Эх, деда Коля, да было бы мне действительно лет четырнадцать, скорее всего, так бы и сделала, но моё взрослое сознание, опыт прошлой жизни и советское воспитание предписывают, что высокое положение — это не только власть, но ещё и ответственность.

— Разве может быть иначе? — удивлённо вскинула я брови. — Милостью Триединого возложена на меня опека над людьми, живущими на моих землях. Как я могу уехать, не подумав об их безопасности. Эх, жаль, что нельзя отъезд отложить. Мне бы ещё пару-тройку дней, и куда как лучше стало бы.

— Да что за артефакт такой чудесный у тебя зреет? — не сдержал любопытства дед.

— Усиленный щит, напрямую запитанный от Источника. Он мог бы надёжно прикрыть наш участок берега, не позволяя кораблям приблизиться к суше ближе чем на полмили. Рыбаки смогут выйти в море. Путь недалеко, но с голоду не помрут. Безопасность опять же. Не пленят их, в рабство не уведут.

— И что? — кажется, граф был удивлён невероятными свойствами волшебного предмета.

— И ничего! — с досадой отозвалась я. — Царевич Андрюша, как Змей Горыныч, решил своё сокровище в подвалах спрятать, чтобы не досталась случайно султану. Думает, наверное, что тому без меня баб в гареме мало.

Николай Иванович вздохнул.

— И всё же ты ещё глупенькая девочка.

Тренькнула почтовая шкатулка, останавливая нашу дискуссию. Константин обещал прибыть через час с Дорой Марковной. Глеб, должно быть, тоже скоро прибежит — ему тут недалеко.

Пора распорядиться накрыть стол, дабы гостей угостить. Война войной, а обед по распорядку.

А ещё хочу написать Таиру. Невежливо будет просто уехать в столицу, оставив друга в неведении. Соперничество двух принцев меня когда смешила, когда раздражала. При этом я прекрасно понимала, что Андрею важен всего лишь мой необычный дар, а Таир во мне и человека видит. Молоденькую девушку, которая ему нравится. Он придумывал поводы для встреч, и подарки его были не дежурными, а душевными и полезными.

Конечно, я понимала, что на его информированность работает всё семейство управляющего. Ни одно моё слово не остаётся без внимания. Уже проверено. Как-то в конце зимы задумчиво протянула:

— Как хочется яблока. Такого яркого, красного… — знала, что у нас в усадьбе яблони не уродили прошлым летом, а те, что закладывали на хранение, уже закончились.

На другой день забрызганный грязью курьер доставил корзинку яблок, заставив меня посмеяться и погрозить пальцем Надии, при которой я высказала своё желание, от чего та чуть было не лишилась чувств.

Никто царевичу Андрюше не запрещал узнавать мои желания и капризы, вместо того чтобы дежурно отмечаться конфетами и игрушками. Но он этого не делал.

— Надо бы Петруше отписаться, что мы в столицу переезжаем, — вошла в кабинет Глафира. — Дабы не беспокоился.

Я ниже склонилась над своим письмом, чтобы случайно выражением лица не выдать, что думаю об этом.

Папенька не умел беспокоиться о людях. О всходах и экспериментах мог, а о людях, даже самых близких, нет. Марфу предупредить — другое дело. Прошлым летом навещали их в Калиновке, прихватив с собой корзину ранних фруктов, несколько бутылок вина, рыбу нашего с бабой Дарой заводика, миндальное печенье.

Марфа суетилась, не зная, куда усадить дорогих гостей. При этом жутко смущалась своего нового статуса. Всё же не крестьянка боле, а жена почтенного господина. Она под положение своё даже грамоте выучилась и сама вела хозяйственные книги. Братика Сашу к нам вывела нянька. Мальчик недоверчиво смотрел на новых людей, дичился и не хотел брать гостинцы.

Глафира потянула было руки к внуку, но тот заревел басом, и его унесли в детскую. У меня и вовсе не возникло желания знакомиться с малышом. Может быть, потом, когда подрастёт, а пока не чувствую я к нему ничего.

Вот за Марфу порадовалась. Я боялась, что папенька подомнёт её под себя, сделав рабыней бесправной. Но, понаблюдав, как моя мачеха управляет домом, как отвечает супругу, как слуг держит, поняла, что поставила себя женщина правильно. Муж в доме голова, но жена-то шея — куда повернётся, туда глаза смотрят. С ласковой улыбкой, с видимой покорностью, не выпячивая жесткий внутренний стержень, Марфа не давала себя в обиду.

«Хорошо же жили, — вздохнула я, вкладывая конверт, адресованный Таиру, в шкатулку, — и чего этих османов принесло на наши головы?»

А из гостиной уже звал Николай Николаевич:

— Роксана, встречай гостей!

Глава 3

— Это перечень ингредиентов и последовательность добавления их в кювету с артефактом. Вы сможете довести его вызревание до конца, Константин Васильевич? — мы с Пиратом стояли у лабораторного стола, и он с интересом рассматривал заготовки.

— Роксана, вы всерьёз думаете, что силы этой… м-м-м… монетки хватит на то, чтобы прикрыть наш берег? — с недоверием переспросил гость. — Я постоянно изучаю магические новинки, но не слышал, чтобы кто-то из ведущих артефакторов представил сообществу нечто подобное.

Я положила листок с подробно расписанным окончанием исследования на стол — Константин Васильевич демонстративно не желал брать его в руки, — устало потёрла глаза и спокойно спросила:

— Скажите, если бы вы придумали нечто подобное, — кивок в сторону стола, — то какая служба безопасности позволила бы вам опубликовать информацию об этом для всеобщего доступа? И ещё… Ответьте, как скоро после удачного испытания моё изобретение объявят государственной тайной и возьмут на вооружение? Вернее, для береговой обороны наших приморских крепостей? Вы же умный человек, Константин Васильевич…

Господин Франк смутился и от этого нахмурился.

— Чёр… простите, Роксана, — спохватился Пират, понимая, что едва не выругался. — Сколько уже с вами знаком, но никак не могу сложить воедино ваш образ юной барышни и разумность зрелого человека. Глазами вижу, а умом принять отказываюсь. Рассказывайте, что делать.

Пришлось ещё раз повторить инструкцию, а потом проверить, как маг её понял. Была бы возможность, попросила бы Прасковью, а не маялась с её мужем. С подругой проще. Она не сомневается, да и принять участие в очередном исследовании для неё радость. Но Константин ни в жизнь не выпустит беременную жену из укреплённого всевозможными магическими щитами дома. Вместо этого он принял решение в качестве жертвы на алтарь артефакторики принести себя.

— Константин Васильевич, я вам крайне признательна за то, что, несмотря на неверие в меня и мою работу, вы согласились мне помочь.

— Прасковья убедила… — буркнул Франк, делая вид, что изучает список.

А что там изучать-то? Осталось добавить в раствор пять капель концентрированной настойки растворённого в царской водке розового жемчуга, после чего через сорок семь минут всю поверхность плотно запорошить пережжённым в пепел гранитом, не размешивая и не взбалтывая оставить на ночь, а утром артефакт промыть в морской воде. Формулу активации тоже написала. Грамотный же — разберётся.

Но сердце всё равно не на месте. И я не сдержалась.

— Чёрт бы побрал вашего братца, уважаемый Константин Васильевич! Вот с чего ему вдруг приспичило срочно вызывать нас в Москаград? — сквозь зубы прошипела я. — Нам же здесь, на месте, виднее, опасно оставаться или нет.

Мужчина, не ожидавший такой экспрессии от спокойной меня, неожиданно признался:

— Это я брату написал, чтобы забрал вас подальше от предполагаемых боевых действий.

С силой цапнув себя за согнутый указательный палец, я смогла сдержаться от тех слов, о которых однозначно пожалела бы через минуту после озвучивания, но, надеюсь, взгляд мой был красноречив.

— Пойдёмте вниз. Люди ждут, — буркнула я, обещая себе, что месть моя несносному Пирату будет жестокой.

Несмотря на моё кровожадное настроение, совещание прошло деловито и продуктивно. Господин Франк, вспоминая свой морской боевой опыт и опираясь на него, предлагал строить оборону от противного. Николай Иванович, как оказалось, тоже имел военную практику и давал дельные советы, а Глеб, поначалу тушевавшийся в компании знатных мужчин, вдруг отбросил смущение и резко отверг несколько нереальных с точки зрения строителя-практика предложений, посоветовав более выгодные варианты.

Я сидела на диване между бабушками и наблюдала за рождением стратегии обороны издали. Мне нравилось, что не надо самой бросаться грудью на амбразуры, пытаясь организовать дело, в котором я практически ничего не понимаю. Но в то же время моё самолюбие гладило себя по голове, хваля за идею собрать совещание.

Звякнула почтовая шкатулка. Третье письмо от царевича Андрюши за день. В первом был приказ, во втором напоминание о приказе, а в этом…

На листе короткий росчерк наискось: «Немедленно в столицу!» и клякса, похожая на оскаленную морду злой собаки. Коротко и ясно.

Как и моё четкое осознание, что я ни за какие благоденствия на свете не хочу такого мужа. Посадит на короткий поводок, и максимум, что будет мне позволено — рожать одарённых детей для усиления императорской семьи.

Бунт, тот самый бессмысленный и беспощадный, хотелось устроить прямо сейчас. Но я опять сдержалась. Мои родные и мои люди ни в чём не виноваты. Эмоции — это юное тело, в котором начали просыпаться гормоны. Но сознание, моё разумное сознание взрослой женщины и опытного человека, не позволит наделать глупостей.

Вдох — выдох, беру себя в руки, спокойно подхожу к деду и подаю записку:

— Нам пора, — после чего поворачиваюсь к Константину и Глебу. — Господа, я знаю, что вы справитесь. Верю в лучшее, но, если вдруг… усадьба в полном вашем распоряжении. И пишите чаще. Хотя бы два-три слова в час. Умоляю.

Бабушка Дара держала меня за руку, смотрела в глаза и в этот момент была похожа на потерявшегося ребёнка. Предчувствие резануло по сердцу. Не сдержалась, рванулась от открывающегося портала, обняла впервые за время знакомства, вдохнула её тепло и прошептала куда-то в шею:

— Бабушка, всё будет хорошо. Главное, себя сбереги. Не думай о таверне, доме и консервах. Спрячься в подвале и носа не высовывай. И Натана своего никуда не пускай. Обещаешь?

Женщина, оглушённая счастьем оттого, что любимая внучка, наконец обняла и тревожится искренне, мелко кивала, вытирала слезы и осеняла меня обережным знаком Триединого.

Так и врезалась в память навсегда моя бабушка по матери: одежда а-ля «баба на чайнике» — пёстрая и в оборках, платок с «ушками» на голове, распухший от слёз нос, счастливые глаза. И её последние слова:

— Всё будет хорошо, Роксана!

В уютном холле столичного дома Николая Ивановича, куда мы вышли из портала, я бессильно опустилась на банкетку и тупо уставилась в пространство.

Ведовство жуткий дар. Получаешь не только нужную и полезную информацию, порой и страшные знания приходят. Однако сила моя ещё не полностью доступна, и есть сомнения, что увиденное правда. Есть надежда, что подсмотренная на пространственном срезе мироздания картинка — это всего лишь проекция моих тревог.

— Детка, что с тобой? — перепуганной птицей заметалась Глафира. — После перехода плохо? Может, воды или соль понюхать дать? Или ляжешь? Не молчи, детка, скажи что-нибудь!

Хорошее время для визита выбрало Императорское Высочество — холл дома завален сундуками, узлами, чемоданами, барышня бледная в полуобмороке, хозяйка дома в панике, а хозяин выслушивает доклад управляющего о том, что за день нарочные из дворца звонок оборвали.

— Позвольте узнать, что вас так задержало? — с порога начал качать права царевич.

Николай Иванович, распрямившись после поклона, величественно обвёл помещение рукой и провозгласил:

— Княжна Роксана Петровна дурно себя чувствует. Насилу переход перенесла. Видите, даже поприветствовать вас не может.

И я, подтверждая слова деда, безвольно-тряпичной куклой повисла на плече Глафиры.

Кажется, Андрюша смутился своего напора. Кашлянул, хмыкнул, звякнул шпорами и, понизив голос, выдавил из себя:

— Роксана Петровна, выздоравливайте. Может, лейб-медикуса прислать? Семейного позвали? Ну хорошо. Сообщайте мне о состоянии здоровья, Николай Иванович. Поеду я. Вижу, что не ко времени визит мой.

Сказал и вышел.

А я облегчённо выдохнула:

— Спасибо, дед! Ба, я в постель. Болеть буду… дня три, наверное. Или неделю.

Отодвинулась от спасительного бабушкиного плеча и побрела в приготовленные для меня покои, мысленно ворча:

— Мало войны у берегов поместья, так ещё и царевич-тиран на мою несчастную голову.

Глава 4

Письмо от Прасковьи с соболезнованиями по поводу гибели бабы Дары пришло на третий день нашего пребывания в столице.

«Не вини себя, подруга, ты сделала всё правильно. Костя, следуя твоему руководству, артефакт закончил, установил у Источника, и сработала защита, как ты и обещала, да только беда пришла с другой стороны…»

Ужас войны не только в том, что государства, долгие годы мирно живущие по соседству, торгующие с друг с другом, обменивающиеся посольствами и договорами, в какой-то судьбоносный момент становятся врагами. Люди, входя в состояние войны, зачастую переходят не только границу, обозначенную на карте, но и внутреннюю морально-этическую границу тоже. Вчерашние мирные землепашцы вдруг становятся убийцами, грабителями, насильниками. «Война всё спишет», — уговаривают они сами себя в короткие минуты просветления, вспоминая содеянное.

Но куда страшнее, когда внутреннюю границу переходят люди внутри обороняющегося государства. Руководствуясь тем же оправдательным лозунгом, становятся предателями — и ладно бы по идейным соображениям или под пытками, нет — ради «тёплого места» или на всякий случай; отпускают тормоза стяжательства и начинают наживаться за счёт более пострадавших сограждан. Ох, да мало ли демонов в каждом из нас!

Война как лакмусовая бумажка проявляет человеческую суть каждого.

Вот и полуостров не избежал этого. «Война всё спишет!» — решил один, поделился планом с другим, а тот с третьим… Так и собралась банда, выбравшая своими жертвами жителей удалённых деревень. Прошлись по горам, но там люди никогда богато не жили. Что взять с крестьянина, обрабатывающего клочок земли и пасущего пять овец на склоне? Даже едой достаточно не запасёшься. Спустились на богатое побережье.

В этот день почти все мужчины Рыбачьего ушли работать на укрепление дальнего мола. Бандиты подошли с другой стороны. Они ввалились в трактир, потребовали еды и выпивки, а когда молоденькая подавальщица Олия принесла требуемое, ещё и развлечься захотели. Прямо в обеденном зале завалили девчонку на столе, но тут из кухни выскочила моя добрая Дара, вооружённая огромным кухонным ножом.

Мужикам показалось это забавным, и они, на время отпустив служанку, стали дразнить толстуху. Бабушка была магом, но её арсенал состоял сплошь из бытовых заклинаний. Их она и применила. Выбивала насильников как ковры, выжимала как тряпки, приподнимала и резко бросала об пол. Пока вырвавшаяся Олия добежала до людей, пока вернулась с ними в трактир, Дара удерживала бандитов. Вернее, то, что от них осталось.

Из последних жизненных сил, на последнем дыхании Дара обороняла границу своего дома, благополучие своих близких, своё понимание жизни.

«Она так истощила себя магически, что начала черпать силы из физического тела. Сердце не выдержало. Роксана, твоя бабушка Дара погибла как герой. Наверное, могла бы запереться в укреплённом подвале и отсидеться там, но поступила иначе.

На похороны пришло всё население посёлка. Костя сказал проникновенную речь, Олия обещала дочь назвать именем спасительницы… После погребения Натан ушёл из села, сказав, что возьмёт патент свободного рейнджера и будет истреблять мерзавцев, подобных тем, из-за которых погибла его жена. Он её очень любил».

— Ба, — я опустила письмо, прочитав его в третий раз, на колени. — Как лучше гардероб обновить? По магазинам проехаться или модистку вызвать?

Глафира смотрела на меня с недоумением. Кажется, она ждала от меня какой угодно реакции: истерики, слёз, молчаливого протеста, но не внезапного интереса к модным тряпкам.

— Мне необходим строгий траурный гардероб, — объяснила я ей.

Поплачу я о бабушке у себя в комнате, в одиночестве, а сейчас мне срочно нужно воспользоваться ситуацией. Трагическая гибель близкой родственницы — это стресс, горе, траур. Во время траура невместны увеселения, балы, свидания и прочие радости жизни. Должно быть, это цинично, но смерть Дары поможет мне избежать навязчивого внимания царевича Андрюши.

Глафира умная, мою задумку поняла сразу. Вздохнула, покачала головой и спросила:

— Не люб он тебе? — Я отрицательно покачала головой. — Тебе жить, тебе выбирать. Понимаю, что это не девичий каприз, а осознанное решение. Поэтому сегодня мы проедемся по магазинам и купим два платья. Одно домашнее, другое на выход — прогулки по парку допустимы. Ещё надо будет купить шляпку, перчатки, чулочки… А уже на завтра приглашу модистку и дозакажем недостающее.

В трауре мне скучно не было.

Дом Николая Ивановича располагался в тихом районе Москаграда на берегу реки. От модного, посаженного по шаблонам и выстриженного по формам франкского парка вокруг особняка хозяин категорически отказался.

— Моей русской душе куда милее лохматые кусты сирени, заросли малины и цветущие яблони вокруг беседки, где я с удовольствием могу выпить чаю, — объяснял он мне, сидя на лавочке в конце сада.

Какой же вид, радующий глаз, расстилался оттуда! С нашей стороны крутой берег, внизу речка, в которой отражается голубое небо с облаками, с берегами, заросшими густым ивняком, а там дальше, до самого горизонта, бескрайние поля с редкими куртинами берёзовых и липовых рощ.

Дурацкое утверждение: «Хорошо там, где нас нет». Хорошо там, где мы есть! Главное, уметь увидеть это «хорошо», понять и принять, а не тратить жизнь на поиски лучшего.

Я полюбила нашу виллу у моря, но и дом деда пришёлся мне по сердцу.

Небольшой двухэтажный особняк с портиком над центральным входом, с широкими каменными ступенями, полукружьем спускающимися к подъездной дорожке. Комнаты просторные, светлые, обставленные простой, но очень удобной и надёжной мебелью. Дом был явным отражением хозяина. Без вычурности, без лишней позолоты, но такой славный, тёплый и понятный, что быстро стал родным, как и дед.

На первом этаже, рядом с кабинетом хозяина, расположилась библиотека. Стеллажи от пола до высокого потолка заставлены книгами настолько разнообразной тематики, что диву даёшься.

— Чего здесь нет, спрашиваешь? — задумался Николай Иванович. — Современных дамских романов. Попробовал как-то прочитать во Фракии один такой… Веришь, едва-едва гадкое послевкусие поэмой древнего грека отбил.

Вот и я не стала время на бульварное чтиво тратить. Нашла трактат об артефакторике и погрузилась в него с головой. Но теория это одно, а хотелось в лабораторию и воплотить пришедшие мне задумки в жизнь. Когда же, когда я смогу вернуться домой? К морю.

Война, увы, продолжалась. Шла она ни шатко ни валко. В газетах было помпезно описано грандиозное морское сражение, в котором не случилось победителя.

— Постояли супротив друг друга, парусами да вымпелами похвастались, ядрами популялись и разошлись, — ругался дед вечером у камина. — Пока флотом командует трус, мы войну не выиграем.

— А кто у нас в империи командует морским флотом? — спросила я, чтобы поддержать разговор.

— Кавалер твой. Или ты формы его не видела?

В военной форме я ничего не понимаю. А вот ведовство моё вопит о том, что Андрюше такие вялотекущие «похвастушки» выгодны. Пока империя в состоянии войны — я обязана сидеть в столице. Траур рано или поздно закончится, после чего начнётся плотная осада меня. Говорил уже царевич, что готов хоть сейчас подать прошение в Совет верховных ридов о том, чтобы разрешили нам венчаться, не дожидаясь моего шестнадцатилетия.

Афигеть! — ужаснулась я. Никогда не страдала излишним самомнением, но от такого вывода мне стало страшно. Хорошо, что нет кровопролитных сражений, но береговые поселения османы регулярно обстреливают. И вместо того, чтобы одним ударом выгнать агрессора из нашей части моря или договориться по-хорошему, но с тем же результатом, этот… адмирал тянет кота за хвост.

— Дед, он не трус. Он упёртый дурак. Мне кажется, это способ удержать нас в столице, — едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, выдавила я. А потом сложила руки в умоляющем жесте: — Скажи, что я ошиблась!

Николай Иванович глубоко задумался. Ушёл в кабинет, писал письма, отправлял их по адресам, получал ответы, читал, думал, опять писал, размышляя ходил из угла в угол. А утром надел парадный мундир и уехал во дворец, сказав мне перед отъездом:

— Это ужасно, Роксана, но, кажется, ты права.

— О чём он? — спросила Глафира, которая не знала о нашем разговоре.

— Ба, у нас в семье одна любимая тема — царевич Андрюша и его каприз, — успокаивающе чмокнула я бабушку в щёку.

— Какой каприз? — не поняла княгиня.

А я ей напела:

— «… не уходи, побудь со мной, ты мой каприз».

Увы, не смогу спеть бабушке горячо любимый мною «Вальс-бостон» целиком. Как объяснить ей, что такое диск пластинки и кто такой хриплый саксофон?

Глава 5

Вернулся дед из дворца таким, что краше в гроб кладут.

Бледные сухие губы, чёрные тени под глазами, сердечный ритм сбоит. Помогли шинель скинуть, усадили в кресло у камина. Глафира приказала домашние туфли принести и сама помогла переобуться.

Я же подтянула к креслу низенькую мягкую табуретку, на которую ноги кладут для пущего расслабления, присела на неё и просканировала как умела состояние графа.

Был бы магом, подумала, что опустошил себя, настолько слабы токи жизненные в теле были. По капельке, черпая энергию из пространства — моя личная деду не подходила, — стала напитывать обессиленное тело.

Бабушка подсуетилась, собственноручно приготовила горячее вино с пряностями и подала мужу.

Так в четыре руки через час привели графа в более-менее бодрое состояние и потребовали едва не хором:

— Рассказывай!

— Удивительно, но принял меня Государь без проволочек и милостиво, — отпивая вино маленькими глотками, начал дед. — Я-то на такое и не надеялся. Поехал на аудиенцию записаться и о встрече спросил на всякий случай. Младший секретарь попросил обождать и отвёл в зал, где уже сидели два генерала. Кофе мне принесли с твоим печеньем, Роксана. Тем, что ты специально для приёмов придумала.

Было такое дело. Как-то, наблюдая за тем, как Глафира ест печенье, подумала, что в салоне к чаю его не подашь. Очень хрупкое и крошится сильно. Откусит вот такая, как моя бабушка, дама, и всё декольте крошками засыплет. Стыдоба-позорище! И придумала, что должно быть печенье размером не больше бобового зерна. Положил в рот — и кусать не надо.

Побежала к Феденьке с идеей машины-дозатора, дабы выпечка вся была одной формы и веса. Слышу, воркует наш механикус в мастерской, значит работает. Я и ввалилась без стука. А они там с Каримой. «Ё-маё!» — пискнула я и выскочила на улицу. Через время и Феденька вышел:

— Вы, Роксана, хотели чего-то?

Отводя от смущения глаза, бесконечно хмыкая и заикаясь, словно это меня в пикантной ситуации застали, я объяснила мастеру суть моей просьбы.

— Противни по конвейеру движутся, а дозатор на месте стоит и тесто по капле выдает, говорите? Интересная идея… — почесав пальцем щёку, покрытую густой щетиной, пробормотал Фёдор Зиновьевич и направился было назад, да я его остановила.

— У Каримы два брата и отец. Узнают о ваших игрищах тайных, так смеломожете профессию менять.

— Не понял? — нахмурился герой-любовник.

— В гарем ханский евнухом работать пойдёте, — милостиво объяснила я. — А я протекцию составлю.

— Так я это… жениться готов, — вновь почесал щёку Феденька.

— Вот и славно. Со свадьбой помогу, — пообещала я в спину новоявленному жениху.

Так у нас в цеху появилась ещё один механизм, а у Феденьки жена.

— Сижу, кофий свой попиваю, на вояк поглядываю, — тем временем продолжал свой рассказ граф. — И страсть мне узнать хочется, о чём генералы шепчутся. Благо с младых ногтей умею речь по губам разбирать. А совещались они о том, как бы поделикатнее Государю сказать, что не дело это — так долго терпеть ворогов у брегов наших. Что о нас державы еуропейские подумают? Решат, что ослабела империя, коли терпим османов у берегов своих. Поняв, что эти военные мне союзники, я успокоился. Думал же поначалу, что неправильное решение принял — указывать императору об ошибках воинских.

Генералы на аудиенции пробыли недолго. Вышли красные, словно раки вареные, лысины платками утирают, дышат яко кони после скачки… И тут, дорогие мои, страшно мне стало. За малодушие своё. Я же, глядя на этих вояк, понимал, что и мне подобного не избежать. И хотел было быстро другую тему для встречи придумать, дабы гнев Государя-батюшки не вызвать. Вот за это страшно мне стало.

Но собрался, вошёл, честь по чести поприветствовал, доложился. Василий Андреевич из-за стола встал, вышел навстречу приобнял даже, вспоминая нашу совместную учёбу в Университете, попойки дружеские и походы по дев… Ну, это неважно, — хмыкнул граф, и уткнулся носом в бокал.

Помолчал немного, вино мелкими глотками отпивая, и продолжил:

— Не стал я, как те генералы, напролом со своими выводами лезть. Исподволь, где на примерах исторических, где иносказанием пользуясь, подвёл Государя к мыслям определённым. Понять-то он понял, что я сказать хотел, да только не понравилось ему это, и начал он ус дёргать. Всем известно, что коли император усы трогает — жди беды. «Так ты считаешь, что Его Императорское Высочество из-за страсти голову потерял настолько, что забыл о чести и долге?» — спросил он меня прямо. Я так же прямо ответил: «Так и есть, Ваше Императорское Величество! Все факты об этом говорят». И подал папку с моими выкладками, над которыми работал всю ночь.

Государь внимательно всё прочитал, пальцами по столу забарабанил, потянулся было к усам, но схватился за колокольчик. Вбежавшему адъютанту приказал немедленно найти царевича и представить в кабинет отца. Ждали недолго и молча. Когда же Андрей Васильевич пришёл, то я попал в эпицентр урагана. Спаси вас Триединый стать свидетелями ссоры двух сильнейших магов, дорогие мои!

Воздух звенел от напряжения, вокруг металлических украшений кабинета мерцали огни в форме светящихся кистей, остатки волос на моей голове потрескивали. Простите, дамы, мою откровенность, но я едва не обмочился, так страшно было. При этом ни слова сказано не было, ни звука не слышал. Не знаю, сколько длилось это противостояние, свидетелем, коего я стал, но вдруг спало всё, умиротворение наступило. И я расслабился до бессилия. Император вновь позвонил в колокольчик и велел вошедшему адъютанту проводить меня до кареты. Как до дому добрался, не помню. В себя пришёл, когда вы хлопотать вокруг меня стали, голубки мои.

— Что же теперь будет? — испуганно приложила пальчики к губам Глафира.

— Не знаю, cher ami, — вздохнул Николай Иванович. — Но я свой долг выполнил.

Мы долго ещё сидели в гостиной, глядя на мерцающие угли в камине. Говорить не хотелось, да и не о чем было.

— Почивать пора, — поднялся граф и приглашающе протянул руку Глафире. — Утро вечера мудренее.

На другой день, едва сели завтракать, в столовую вбежал дворецкий с известием о нарочном из дворца.

— Пакет принесли, Ваше Сиятельство.

Аппетита от волнения и так не было, а тут ещё неведомое известие. Мы с Глафирой, ожидая возвращения деда, замерли. Что нас ждёт?

Но сияющий вид Николая Ивановича, успевшего прочитать письмо, заставил выдохнуть напряжение.

— В ссылку! Голубки мои, приказом Его Императорского Величества нам надлежит немедленно отправиться в ссылку! — радостно возвестил он. И, видя непонимание на наших лицах, пояснил. — В поместье на Гиримском полуострове, сроком на три года. А там видно будет…

Поражения в правах или в благосостоянии не последовало. Запрета на производство и торговлю тоже. Переписка разрешена, гости тоже. Условие наказания одно — не покидать полуостров.

— Милость Триединого! — взвизгнула я. — Можно я напишу благодарственное письмо императору за столь восхитительное наказание?

Глафира осуждающе покачала головой, Николай Иванович погрозил пальцем, но видно было, как расправились их плечи и улеглось волнение.

— Немедленно — это значит без промедления, — резюмировала бабушка и велела слугам, взволновано заглядывающим в двери: — Быстро собираем вещи. Мы возвращаемся к морю.

Глава 6

Выйдя из портала, я первым делом, помчалась в вольер с тёплой будкой, построенный в отдалении от лавандового производства специально для Дружка. Пес сильно сдал ещё до нашего переезда в столицу, а тоскуя по мне долгих два с половиной месяца, совсем ослаб. Об этом во всех письмах из усадьбы писал Абяз.

Будь моя воля, давно бы уже украдкой смоталась навестить пса, но дед был непреклонен.

— Роксана, нарушать приказ члена императорской семьи бесчестно! Пусть даже Его Высочество не справедлив, но мы не имеем права…

М-да, немного разные у нас понятия о чести и отношение к правящей семье тоже разное. Не являясь поклонницей революционного террора, я осуждала расстрел семьи отрёкшегося от престола царя и его близких слуг. Но и канонизацию понять не могла. Если причислять к лику святых, руководствуясь критерием мученической смертью, то у нас в стране сотни тысяч таких святых. Если не больше.

«В моей бывшей стране, в моём бывшем мире», — уточнила я для себя, открывая дверь в вольер.

Пес дремал, чего никогда за ним ранее не водилось. Он всегда слышал, когда к нему кто-то подходил ближе, чем на пятьдесят метров. Присела рядом и положила руку на побелевшую морду.

— Дружок, — тихонько позвала я и увидела, как слабо шевельнулся хвост, но глаза по-прежнему оставались закрыты. — Старина, прости, что меня долго не было. Я очень по тебе скучала, но меня не пускали.

Осторожно подвинулась так, чтобы голова собаки легла ко мне на колени, запустила пальцы в поредевшую шерсть и слегка раскачиваясь, стала рассказывать псу, как я его люблю, как благодарна за то, что он был моим другом, что в самые трудные годы находился рядом, охранял и подкармливал лесной дичью нас с бабушкой.

Слёзы текли по щекам, а я только сильно сжимала веки, чтобы немного осушить глаза, но ни на секунду не разжимала рук, убаюкивая своего самого первого друга в этом мире. Укачивала на самый последний и продолжительный сон. Моё ведовство безошибочно определило, что старый пёс держался за жизнь по одной причине — он ждал меня. И теперь, убедившись, что я в порядке, он облегчённо выдохнул, тело его вздрогнуло, вытянулось и замерло.

— Пусть там, за радугой, у тебя будет много тёплого солнца, мягкой травы и охотничьих угодий, мой друг, — прошептала я.

Слезами, что катились по щекам, я оплакивала умершую собаку, прошедшее детство, погибшую бабушку и нечто неосознанное, живущее в душе. Взрослеть трудно, даже если делаешь это уже не в первый раз.

Похоронили Дружка в самой дальней части лощины. Башар погрузил тело пса, завёрнутое в простыню, на тележку, положил туда же лопату, и мы с Глафирой и Николаем Ивановичем пошли следом за ним по узкой дорожке — мимо сада, кустов тёрна, причудливо изогнутых стволов и ветвей граба.

В Москаграде уже наступила сырая осень, а здесь, на полуострове только-только лето начало сдавать свои права. Кое-где листья золотятся, кизил соком налился, но ещё не созрел до конца, в тени уже не так тепло, птицы перелетают с ветки на ветку молча, без весёлого щебета. Всё это отмечала я на ходу, следуя за поскрипывающей тележкой Башара.

— Друзей терять нелегко, — положил мне ладонь на плечо дед на обратном пути. — Но закон природы таков, что живые должны жить дальше. И ты, Роксана, должна быть готова к тому, что потери ещё будут. Научись отпускать умерших, не держи их слезами и скорбью, чувством вины или мыслями, что надо было бы ещё что-то сделать для ушедшего.

Кивала, показывая, что услышала совет, благодарно погладила сухую ладонь мудрого друга и ушла вперёд. Мне хотелось побыть одной.

Как я мечтала, сидя на дальней скамейке в саду графа, о счастливом и радостном возвращении в поместье. Как начну с вручения подарков, которые тщательно выбирала в столичных магазинах. Как буду слушать новости, гулять по парку, заглядывать в мастерские и лаборатории, как побегу в деревню…

«Узнаю прежнюю Роксану Петровну и приступ раздражения из-за несбывшихся планов», — фыркнула я на своё настроение. Только в чём виноваты Глафира и Николай Иванович, и так разделившие со мной горе по потере Дружка, за что я продолжаю им нервы мотать?

Сходила к морю, посидела у воды, вдохнула солёного воздуха, успокоилась и пошла в дом. Прав граф: «Живые должны жить дальше».

Уже через два дня мне было не до хандры и скуки. Сожалела только о том, что в сутках всего двадцать четыре часа и как минимум семь из них необходимо потратить на сон.

Трактат по артефакторике, найденный мною в библиотеке графа, я выучила едва ли не наизусть. И теперь в лаборатории, к уже известным мне рецептам и технологиям, добавляла новые штрихи и свойства. Это было как наработка навыков умения игры на музыкальном инструменте. Можно бегло читать ноты, легко воспроизводить авторские пьесы, а можно достичь того уровня мастерства, когда начинаешь импровизировать.

Правда, я постоянно одёргивала себя. Моего опыта ещё недостаточно, чтобы браться за очень сложные, многогранные изделия. Например, само заряжающиеся гаджеты. В книге я о таких читала, но на запрос, как такое чудо сделать, ответа не получила.

А ещё я узнала о том, что артефакторику изучают только в личном ученичестве. Встал вопрос: где на полуострове найти мастера-наставника или как такого умельца заманить в поместье?

Посещение Рыбачьего меня огорчило не только напоминанием о погибшей бабушке Даре, но и тем, что переработка рыбы без крепкой руководящей руки зачахла. К кому обратиться с вопросом по восстановлению производства, я не знала. У Константина Васильевича своих дел выше крыши. Прасковья хоть и в семье вся, но находит время, чтобы помочь Кариме улучшать рецепты мыла и кремов.

— Далась тебе та рыба, — отмахивалась от моих вопросов подруга, внимательно следя за подросшей Марией и поглаживая округлившийся живот. — Одна вонь от неё. Тебе денег не хватает, что ли?

Денег хватало. Пусть не полноводными реками текли орланы на счет в банке, но весенними звонкими ручейками — с продажи косметики и вина, от производства миндального печенья, и с запатентованных механизмов, которые принципиальный Феденька оформлял на нас обоих.

Но рачительные привычки, выработанные в прошлой жизни, не давали спокойно спать, зная, что мимо рыбными косяками проплывает прибыль.

Тем более что странная, никому не нужная война закончилась. По милости Триединого без жарких баталий и многочисленных человеческих жертв. Османскую эскадру попросту «выдавили» из наших вод.

— Знаете как, Роксана? — хитро улыбался мне Константин. — Воспользовались принципом вашего артефакта. Вы уж простите, но я передал технологию его создания в Генеральный Штаб.

На что я только рукой махнула: пользуйтесь, не жалко. Но Франк продолжил делиться новостями:

— Слышали, что Его Императорское Высочество Великий Князь Андрей отправился с визитом в Канэде? На трёх фрегатах планируют дойти до Гудузонова залива, там перезимовать и, обогнув материк, вернуться на родину с востока.

— Кругосветное плавание получается? — удивилась я. — Не опасно ли это?

— Не опаснее, чем в столице бездельем маяться, — как-то непонятно ответил не законнорождённый царский сын.

Мы с Прасковьей сделали вид, что нас сие не касается, отвлеклись на Машеньку и тему разговора сменили. Но в душе я ликовала. Даст Триединый, за долгое путешествие выветрит свежесть морская из головы царевича дурь. Глядишь, в дальнем плаванье без внимания женского оголодает и под впечатлением встречи влюбится в принцессу канэдскую. Ну или кто там у них?

Дома, по возвращении из Рыбачьего меня ждала ещё одна новость. У ворот стоял сухой морщинистый старик в коричневых шальварах с низкой мотнёй, полосатой сорочке без воротника и цельнокроеном халате без застёжки, из тонкой шерстяной ткани натурального цвета. Папаха в цвет халата венчала голову, а в руках была корзина, прикрытая тряпкой.

— Тебя ждёт, маленькая госпожа, — объяснил Абяз, принимая мою лошадку. — Сказал, что подарок.

— В корзине подарок? — уточнила я.

— Он подарок. Вместе с корзиной.

Таиру донесли, что мой пёс умер. И тот не придумал ничего умнее, как подарить мне двух щенков какой-то невероятно редкой породы. А так как знал принц о моей занятости, то опытного человека, умеющего выращивать и дрессировать собак, к щенкам приставил. Получите, Роксана Петровна, порадуйтесь…

Может, его тоже в кругосветку отправить?

Глава 7

Дни бежали за днями. С деловыми хлопотами и работой в лаборатории я не заметила, как ещё один год подошёл к концу.

Что послужило причиной, не знаю, но решили Глафира с дедом собрать на Йоль всех родных и близких. Разослали приглашения и начали готовить дом к большому приёму. Мне суета на не мешала. Задумала я всем гостям подарки сделать — те самые простенькие артефакты от насекомых — и заперлась в лаборатории.

Будучи в столице и зайдя в лавку специализированную, удивилась отсутствию такого простого устройства. Мухи и комары летом доставали людей со страшной силой. А у меня даже на ошейнике Дружка эта безделица болталась от блох и клещей, не говоря уже о людях любимых. Хотела было придумать какое-то массовое производство нужной вещицы, но закрутилась и забыла.

И вот, ссыпая в тигель необходимые ингредиенты и припорашивая формы измельчённой слюдой, вновь вернулась к этой мысли. Надо бы узнать у нашего стряпчего правила продажи артефактов, сделала себе заметку на память.

Йоль… как странно перемешались в этом мире верования. Адепты Триединого открыто отмечают языческий праздник середины зимы не только в западных странах — в славянских тоже по-особому встречали самую тёмную ночь года. Жгли костры и свечи, жарили мясо, пили горячее вино, обменивались подарками. Считалось, что чем больше тепла будет в эту ночь, тем благополучнее и щедрее окажется наступающий год. А ещё славили йольского кота. Только был он в этом мире не злобной тварью, пожирающей бедняков, не сумевших справить себе новой одежды к празднику, а защитником сирых и убогих.

«Как много схожего и разного в наших параллелях», — думала я, тонкой струйкой разливая горячий металл. Казалось бы, пора уже перестать вспоминать прошлую жизнь, но всё равно временами ловлю себя на том, что смотрю на себя нынешнюю как бы со стороны, дивясь инакости с прежней.

Говорят же: человека делает окружение. Вот и я, попав в аристократическое общество, веду себя, говорю и даже думаю, как дворянка в невесть каком поколении.

Поставив остывать заготовки артефактов до приемлемой для дальнейшей работы температуры, сняла фартук кожаный, захватила приготовленное угощение и пошла в вольер к своим питомцам.

Тауфик — наставник моих щенков — категорически отказался жить отдельно от них. Пришлось организовывать срочное строительство для обустройства нового человека в моём окружении. К работе собачий тренер относился не просто ответственно; он был полностью погружён в процесс, но воспитывал щенков так, чтобы хозяйкой они признавали не его, а меня.

Однажды, примерно через неделю после появления в поместье, он рано утром начал барабанить в дверь виллы, запертой изнутри на ночь. Переполошив всех, схватил меня за руку — а я была в домашних туфлях и халате, наброшенном на пижаму, — и потащил за собой к вольеру, не обращая внимание на моросящий дождь.

— Скоро, скоро… — маловразумительно твердил он на ходу.

Когда же мы вошли в тепло собачьего жилья, он легко, но ощутимо подтолкнул меня в сторону щенков. Оказалось, что малыши должны были с минуты на минуту открыть глаза. У породы этой есть странное свойство признавать хозяином того, кого первым увидят. Оттого забирают малышей у суки в столь нежном возрасте и существуют специально обученные люди, умеющие ухаживать за кутятами.

Я присела в солому рядом с щенками и задумалась о том, что пора бы детёнышам имена придумать. Тем временем Тауфик принес два рожка с тёплым молоком и велел покормить малышей. Первым подхватила под тёплое брюшко шустрика, активно тыкающегося мордочкой в поиске еды. Получив свою соску, тот торопливо зачмокал, едва не захлёбываясь от жадности. Второй щен, подобрался поближе и просто прижался к моему бедру, терпеливо ожидая своей порции и тихо поскуливая. Вскоре и до него очередь дошла. Этот ел спокойно, можно было бы сказать, вдумчиво.

— Как звать их будешь? — спросил кинолог.

Я обратила внимание на то, что с той минуты, как мы зашли в вольер, мужчина всё время старался занять позицию позади собачьих мордочек.

— Зиг и Заг, — гладя притихших на моих коленях собачек, ответила я.

И ровно в то же мгновение щенки открыли глаза. Словно команду получили. Глазки были чистые и ясные, без голубоватой детской мути. Они смотрели на меня чуть вопросительно, словно спрашивая, кто есть кто. Пришлось объяснять:

— Ты, шустрик, будешь — Зиг, а ты, степенный братец, — Заг.

То ли показалось мне, то ли зверики в самом деле прислушивались к звучанию своих кличек. А потом повалились под мои ладони, подставляя розовые пузики для почёсывания.

С того дня Тауфик занялся нашей дрессурой. Он учил меня правильно общаться с питомцами, адекватно поощрять и справедливо наказывать. Не верилось, что к таким малышам нужно применять взыскания, но тренер, отведя меня в сторону, отчитал:

— Они должны чётко понимать, что главная в стае ты. Иначе это будут неуправляемые, опасные звери. Понимаешь?

Понимала, конечно. Как там говорят: воспитывать надо, пока поперёк лавки лежит, как вдоль ляжет, поздно будет.

За два с половиной месяца мои щены подросли и уже доставали мне до колен. Какие же они будут взрослыми?

— Обычно в холке до пояса достают, но бывают и крупнее. Я не видел их родителей, потому ничего сказать не могу, — ответил Тауфик, наблюдая, как Зик и Заг носятся на лужайке перед вольером. А потом вдруг скомандовал мне: — Позови их.

— Ой, они так славно играют. Пусть порезвятся… — не подумав, отмахнулась я.

И услышала шипение. Посмотрела на тренера и ахнула. Ладонь мужчины заливала кровь. Что случилось?

— Забыл, что под клятвой магической. Не могу тебе никакого вреда нанести, — потупился Тауфик. — Шлёпнуть хотел, как щена непослушного. Только подумал, и кожа на руке лопнула.

Потом, когда я подлечила и забинтовала пострадавшую ладонь, он объяснил:

— Сказал позвать — зови. Это часть воспитания собак. Они должны привыкнуть прибегать к тебе по первому зову, а не тогда, когда сами захотят. Поняла?

— Поняла, учитель. Я тоже буду слушаться. Прости за строптивость, — покаялась я.

М-да, дрессировать, оказывается, надо не только собак, но и хозяев.

Празднование Йоля отличалось от новогодних праздников. Не было мишуры, мерцающих гирлянд, супермодных элегантных нарядов. Всё было обставлено как можно ближе к природе. Столом служили ко́злы с настеленными на них щитами. Даже скатерти были из небелёного льна, украшенные простой двухцветной красно-чёрной вышивкой. По центру стола, обвивая ножку большого светильника, лежал венок из веток вечнозелёных растений, каковых в парке было много, украшенный орехами, яблоками, гроздьями калины, лентами и бантами.

Стульев не было. Вместо них стояли лавки, покрытые домоткаными коврами.

— Стулья не дают чувства плеча, которое каждый празднующий Йоль должен ощущать этой ночью, — объяснял смысл традиций Николай Иванович.

Удивительно было то, что праздник самой тёмной ночи отмечали люди всех религий. Гиримцы, живущие в поместье, тоже активно готовились, доставая наряды и кашеваря что-то национальное. Надия заполошной кошкой металась меж двух столов, пока я не остановила её и за руку не потащила к организаторам праздника.

— Ба! Разве можно в эту ночь людям разделяться? — спросила я, надеясь, что Глафире достанет веры в йольскую ночь, чтобы принять мою идею.

— Напротив, мы должны быть вместе, — повела бровью княгиня. — Не поняла, почему Надия решила второй стол накрыть. Разве вам с нами плохо будет?

А я засияла как медный самовар. Умница моя! Обняла бабушку и несколько раз подряд чмокнула в подставленную щёку.

— Надия, скажи мужчинам, пусть столы сдвигают! Грядёт Йоль, люди должны быть вместе!

Кажется, праздника веселее этого никогда не было в моей жизни. Отсветы пламени костров в глазах, заздравные тосты, песни, славящие родную землю и людей, живущих на ней. Баллады, восхваляющие самую тёмную ночь и тех, кто в ней обитают. Но не было страха перед неведомыми, ибо каждый твёрдо знал, что даётся всё по делам нашим.

Вдруг неведомым образом всплыли в голове строчки стихов. Не моих, а прочитанных в прошлой жизни. Но как же в тему они сейчас были! Вскочила на лавку, хлопнула в ладоши, призывая к вниманию, и продекламировала:

— Тёмной ноченькой, снежной зимушкой

Лёгкой поступью, из глуши,

Серебристою шёрсткой жёсткою

Заметая свои следы,

Тихим шорохом, лёгкой поступью

За добычей, но не зверьми,

Йольский Кот идёт, лёгкой поступью

Йольский Кот идёт к нам из Тьмы.

А добыча кто? Кто не спрятался?

Оберега нет и душою чёрн?

Кот замедлил шаг. Шерстью вздыбился.

Собачонки визг — не тебе загон.

А в дому мужик на жену орёт,

Перекошен рот, злобой брызжет рот.

Звук удара, и ребятёнок в плач.

Тень скользнула в дом. В доме свет погас.

Тёмной ноченькой, новогоднею

Йольский Котик шёл, лёгкой поступью,

Сыт на целый год, злых людей полно.

Кот мурлыча шёл. А в лесу темно…

После таких стихов выпили персонально за Кота, потом за исполнительницу, потом ещё за кого-то и за что-то.

А потом плясали, выплёскивая радость, загадывая желания и отпуская их в полёт в черноту неба вместе с искрами костра.

Йольская ночь — концентрация волшебства. Это я вам как ведунья говорю!

Глава 8

День после ночного праздника начинается не рано. Поздний обед превращается в завтрак, вчерашняя весёлая активность — в тихое умиротворение.

Непроизвольно гости разбились по группкам. Компанию графу возле камина составили мужчины, обсуждающие недавнюю войну, виды на урожай, породы лошадей и собак. Каждую тему запивали бренди, произведённым в нашем поместье.

То давнишнее переживание Абяза о перестоявшем вине решили просто. Привычно сославшись на святую Роксану — детка, неужели великомученица винокурнями интересуется? — я рассказала, что следует сделать. Глафира властью опытной хозяйки велела перегнать некондиционное вино в дистилляционных кубах и получившуюся чачу запечатать в небольших дубовых бочках из-под вина.

Вспомнила я о бренди перед праздником и предложила деду продегустировать напиток, вызревавший в подвале более трёх лет.

Николай Иванович подошёл к делу серьёзно. Оценил цвет, рассматривая бокал на свет; втянул крупным породистым носом аромат, покатал кубок между ладонями, наблюдая, как тягучие капли скользят по внутренним стенкам. И только после этого прикоснулся к бренди губами. Втянул несколько капель, облизнул губы, прикрыл глаза, вслушиваясь в ощущения. И только после того, как приложился к бокалу во второй раз, сказал:

— Достойно, — заставив меня шумно выдохнуть.

Оказывается, я волновалась, как оценят результат моей задумки. Вот казалось бы, какая разница, хорошего качества будет напиток или так себе. Мне его не пить — невместно это дамам, однако хочется услышать заслуженную похвалу.

И теперь дед, хитро улыбаясь в свой бокал, угощает сыновей и старого друга, мнящих себя знатоками бренди, и предлагает угадать производителя.

А я подумала, что надо и для дам напиток вкусный сделать. Дождусь следующего лета и сотворю густую вишнёвую наливку. Пусть и Глафира порадует подругу рюмочкой ликёра.

Незаметно подмигнув деду, одобряя его шараду, с чашкой чая подсела на диван к беседующим о чём-то своём Глафире и тётушке Жени́, прислушалась к разговору.

— Ах, Глаша-душенька, представить не могу, как жить дальше, — жалилась бабушке подруга. — После смерти папеньки льготы с поместья сняли, пенсию сократили настолько, что едва-едва на налоги хватает. Расходы есть, а доходов нет. Веришь, этим летом носила платья прошлого сезона! Как жить? Что делать?

Мутная слезинка, по пути от уголка глаза до подбородка собравшая пудру с кожи Жени́, капнула в чашку с остывшим чаем. На слёзы тётушки я давно уже не реагирую, но вот что-то же дёрнуло меня за язык:

— Есть несколько вариантов решения проблемы, — начала я, понимая, что у Глафиры ответа на это вопрос нет. — Первый, и, на мой взгляд, самый разумный, это продать поместье. Денег вы за него получите столько, что хватит на небольшой дом у моря и вполне приличную жизнь.

Жени́, забыв о чашке с чаем, хотела всплеснуть руками, но Глафира её остановила.

— Роксана-детка, что ты такое говоришь? «Продать»… Это память о папеньке. Опять же, жизнь я свою вложила в это поместье. Пока князь был жив-здоров да служил на хорошей должности, я всё женихов перебирала. Надеялась, отец сосватает мне молодого, красивого, богатого и с титулом достойным. Только вон оно как случилось. Гордыня моя плохую службу сослужила. Папенька обезножел, со службы уволили, накопления, какие были, на лечение потратили. А бесприданница кому нужна? Да и лет мне тогда уже немало было. Двадцать третий год пошёл — почитай, старая дева. Маменька ещё от горя заболела да вскорости померла. Мы вдвоём с папенькой и остались. Впору было титулом торговать, согласиться за купца какого замуж идти, дабы с голоду глупостей не наделать. Хорошо хан Кирим благодарным оказался, даровал князю поместье и содержание назначил. И опять как в рабство попала: учётные книги, контроль за слугами, дом, сад… и так тридцать лет. Ох! Тридцать лет прошло? Как один день пролетел… Не могу я, Роксаночка, поместье продать.

— Ну нет так нет. Тогда другой вариант. Почти без затрат. У вас сад хороший, вокруг усадьбы в лесах кизила много. Делайте фруктовые конфеты, — увидев вскинутые удивлённые брови, заторопилась с объяснением: — Спелые фрукты вывариваете до густоты. Без сахара или мёда. Чтобы естественный вкус остался. Как загустеет, перетереть через сито, а массу получившуюся тоненько выложить на ровную поверхность. Идеально было бы на стекло, но что есть. Только поверхность маслом растительным смазать надо, чтобы не прилипло. И на сушку в тень, где сквознячок есть. И следить, конечно, чтобы мухи не лазили. Как высохнет, так свернуть плотным рулончиком и порезать на шайбочки. Можно и так оставить, а можно пудрой сахарной припорошить, дабы не слипались конфетки. Лакомство полезное очень. Натуральное и без лишней сладости.

Глафира, слушая мои наставления, умильно улыбалась, зато Жени́ смотрела на меня, приоткрыв рот.

— Откуда ты такое знаешь?

— Кажется, читала где-то, — уставилась я в чайную чашку.

— Нет, Роксаночка, долго это — лета ждать. Да и возни много. Мне деньги уже сейчас нужны. Вот какое у тебя печенье славное. Покупают все, несмотря на то, что дорогое. Мне бы такое что-то…

Хм… конфеты, рекомендованные мной, ровно в той же плоскости, что и печенье, но пока ещё не раскрученные среди покупателей. Не хочет? И во славу Триединого! Сама запущу производство. Расширю цех в деревне, благо людей хватает, и порадую люд столичный.

— Откройте пансионат тогда, — едва сдерживая раздражение, подкинула Жени́ ещё одну бизнес-идею.

— Что?!

— Пансионат, — медленно, чуть ли не по слогам повторила я. — Дом у вас теперь круглый год тёплый, благодаря придумке нашего механика. Гостей есть возможность и зимой принимать. Рекламу можно среди ваших многочисленных знакомых дать. Например, «Отдохни от снегов», или «Весна в феврале». Пусть переходят порталами, гуляют у моря, собирают фиалки и подснежники в окрестных лесах. А то профилакторий устройте: наймите медикуса с артефактом диагностическим, стол диетный организуйте, обязательное количество шагов на прогулке, массажисты знакомые у вас есть — те, что покойного Льва Ивановича пользовали. Ещё что-нибудь придумать можно не особо обременительное. К примеру, воду из источника пить. Срок оздоровительного отдыха полторы-две недели. Стоимость, думаю, сами просчитать сможете. И доход вам будет, и общество, дабы скучно не было.

— Глаша-душенька, какая Роксаночка умница-разумница! — защебетала тётушка Жени́. — Как замечательно всё придумала.

Похоже, моё последнее предложение ей настолько пришлось по душе, что гостья вдруг резко домой засобиралась, отказавшись ночевать.

— Надеюсь, наш дом ты в пансионат переделать не захочешь? — посмеялась бабушка, когда мы возвращались от ворот усадьбы, проводив Жени́.

— Нам незачем. А вот лавочку с нашими товарами я у тётушки обязательно поставлю. В качестве компенсации за прибыльную идею.

— Роксана, никто не догадался! — дед своей победе радовался как дитя. — Какие только варианты не предлагали, но даже подумать не могли, что это бренди сделано в нашем поместье.

Гости расходились по домам через порталы. Каждый уносил с собой корзинку с подарками от нас: по бутылке вина и бренди, коробочку миндального печенья, артефакт от насекомых, носки, рукавички или шарф от бабушки и от деда — фигурка вырезанного из дерева кота. Николай Иванович неожиданно увлёкся резьбой и придумал к Йолю всех одарить символом праздника.

Нам тоже пора было разобрать подарки, что занимали угол гостиной в виде горы нарядных пакетов и свертков в ярких упаковках. Была в Великороссии у дворян такая милая традиция: разбирать подарки проводив гостей, после чего писать благодарственные письма, выражая восхищение тонкому вкусу дарителя.

Когда около нас с Глафирой уже лежала небольшая горка вязаных вещиц, коробок конфет, вышитых подушечек и домашних тапочек, а Николай Иванович с удовольствием вдыхал аромат хорошей кожи перчаток и ремней и с вожделением поглядывал на одну из подаренных бутылок, я увидела небольшую, скромно упакованную коробку, адресованную мне.

Осторожно потянула замысловато завязанную ленточку, развернула бумагу и открыла коробочку.

— Таир… — с улыбкой сказала я, хоть и не было визитки, приложенной к подарку.

Часовое искусство этого мира страдало гигантизмом. Чуть ли не в каждом мало-мальски приличном городишке были куранты, для которых отцы города строили специальные башни, изыскивая деньги в, казалось бы, пустой казне. В крупных городах таких часов могло быть до десятка. Монструозные гиганты размером выше человеческого роста «жили» в домах горожан и зажиточных крестьян.

А вот маленьких карманных или наручных часиков не было. То ли не додумались до этого производители, то ли слишком кропотливое это дело — но удобными индивидуальными хронометрами потребителей не радовали.

О чем я однажды и пожаловалась Таиру. Парень не стал бить себя кулаком в грудь, обещая невозможное, не спрашивал, а что будет, если… Он просто кивнул.

И вот в коробке, размером чуть больше моей ладони, в шёлковом гнёздышке, мерцает серебристым цветом луковичка величиной со сливу. Крышка, делящая хронометр на две части, украшена причудливым узором; замочек, соединяющий откидную часть с той, где покоится механизм, выполнен в виде цапли, засунувшей длинный клюв в изящную петельку.

Откидываю крышку. Сквозь стекло, циферблат и стрелки видны завораживающие ритмичным движением шестерёнки, пружинка и маятник.

Но всё затмили слова, выгравированные на внутренней стороне крышки: «Минута без тебя — вечность».

Глава 9

В краю, где снег выпадает крайне редко, окончание зимы отследить сложно. Каждый день добавляется чуть больше света, становится чуть ярче солнце. И вдруг утром, выйдя на тренировку к Тауфику с моими подросшими щенками, я вдохнула воздух полной грудью и поняла — весна пришла.

Дикорастущие цветочки, ранее робко проклёвывающиеся на пригреве, теперь дерзко цвели везде, куда падал взгляд. Садовник попытался было бороться с оккупантами, но я посоветовала не делать этого — их пестрота радовала душу.

Тренировались мы с Зигом и Загом на плато, что разделяло лощину усадьбы и деревню. Там мои удивительные собаки, разыгравшись, не могли случайно разломать стену сарая или нечаянно разметать с любовью посаженную Глафирой клумбу. Среди редких кустов и низкорослых деревьев удобно играть в прятки или отрабатывать бег по пересечённой местности. Между двух тёплых охранников, укрывавших своими телами от прохладного морского ветра, хорошо медитировать.

Должно быть оттого, что я стала более опытной и сильной ведуньей, а может потому, что наш контакт со щенками установился очень рано, чувствовала я их куда лучше, чем прежде Дружка. Да и они меня понимали чуть ли не на мысленном уровне. Просыпаясь, я слышала, как они радуются тому, что чувствуют меня, и невольно разделяла эмоции собак.

После подарка на Йоль я ждала визита Таира. Гравировка на крышке мне показалась признанием, но… Жених исчез. Не стало писем и подарков, к которым я так привыкла. Хотела было написать сама, но Глафира запретила:

— Ты отправила письмо с благодарностью, но ответа не последовало. Не пристало девушке лишний раз напоминать молодому человеку о себе. Невместно это, Роксана.

Кажется, я впервые видела бабушку такой строгой по отношению ко мне. Что ж, она более сведуща в вопросах этикета, решила я и послушно отложила перо и бумагу.

Честно говоря, я не ожидала от себя таких душевных терзаний. Юное тело жаждало любви, и взрослое сознание было вынуждено отступить под таким напором. Чтобы хоть как-то отвлечься, я с головой погрузилась в свои проекты.

В саду тётушки Жени́ на центральной аллее появился симпатичный киоск «Дары Гирима», в котором отдыхающие из пансионата закупались сувенирами и подарками для родни и друзей. Лоза для плетения в моей деревне стала самым большим дефицитом. В расширенной мастерской корзинщика с раннего утра до позднего вечера кипела работа. В плетёнки упаковывали бутылки вина и бренди, в коробочки с крышечкой — на шёлковой бумаге набор солёных и сладких печений. Покупателям, сделавшим покупку более чем на пять орланов, продавец в нарядном национальном костюме дарил миниатюрный артефакт, отгоняющий насекомых.

Удивило то, что многие гости подходили к киоску с вопросом об отдельном заказе дезинсекционных гаджетов. Но, увы, по закону империи, не пройдя минимальный трёхгодичный курс обучения у опытного артефактора, я не могла продавать свои изделия. Изготавливать и пользоваться в личных целях — как случилось с охранным устройством — могу, дарить разрешается, а продавать нет.

— Вот где я такого мастера, что возьмется меня обучать, отыщу? — возмущалась я, получив очередной запрос из пансионата на продажу артефакта. — Будто на дорогах они валяются.

А ведь действительно валялся. Мы с бабушкой возвращались из Рыбачьего от Прасковьи, родившей очаровательного карапуза, названного в честь деда Василием. На развилке, ведущей к нашей усадьбе, лежал человек. Башар остановил повозку и, спросив разрешения, пошёл посмотреть, не нужна ли бедняге помощь. Ну и я не смогла спокойно ждать, когда мне доложат — опять же целительство практиковать надо, — побежала следом.

Старец был истощён, скудно одет и грязен до изумления. Просканировав тело, определила сильное обезвоживание.

— Башар, дай ему воды, — попросила я нашего сопровождающего. — И, думаю, нельзя его здесь оставлять. Ночи ещё холодные, а он слишком слаб. Простынет, помрёт и будет вокруг поместья приведением шляться, укоряя нас в бездушии.

Последние слова были шуткой, но у Башара с юмором туго, поэтому он с испугом посмотрел на кандидата в призраки, подхватил его на руки и положил на дно повозки к нам с Глафирой в ноги.

Люблю бабушку за многие качества, а особенно за то, что случись мне с миром воевать, она мало что спину прикроет, так ещё патроны подавать будет. Вот и в этой ситуации не стала брезгливо поджимать губы или подбирать юбки. Просто взглядом спросила, считаю ли я это необходимым и безопасным, а получив мой утвердительный кивок, успокоилась. Порой мне кажется, что у неё есть некий внутренний щит, на котором начертан девиз: «Роксаночка знает, как лучше».

Конечно, в мыльню бомжа никто не пустил. Но запасливая Надия нашла где-то большую старую лохань, постелила в неё вышедшую из употребления простынь, чтобы наш найдёныш костлявой задницей заноз не собрал, и наполнила её горячей водой.

Пока шли приготовления, я сбегала переодеться, прихватила любимый артефакт, — вдруг вши? — кусок мыла и пошла проявлять милосердие.

Абяз, увидев мою готовность, наплевал на субординацию и просто прогнал из-под навеса, где они с Башаром устроились мыть старика — виданое ли дело, молодая госпожа решила побродяжку неизвестного собственными ручками купать.

— Вдвоём справимся, а нет, так зятя ещё позову! — мягко развернул он меня и подтолкнул слегка. — Лучше идите собачек своих навестите.

Я, сунув управляющему мыло и гаджет, ушла, ворча себе под нос, что все вокруг знают, что для меня лучше. Вот, к примеру, Тауфик тоже знает, как мне с большей пользой время провести. Увидев меня, входящую в вольер, искреннее обрадовался и устроил нам с Зигом и Загом внеочередную тренировку, после которой я не то что о бездомных стариках думать не могла, но едва до кровати добралась.

Но утром после завтрака я настояла на своём и прорвалась к найдёнышу.

Оказалось, что старцем он не был. Зрелый мужчина лет пятидесяти лежал на постели, устроенной ему в тихом закутке навеса. Постельное бельё хоть и из списанного, но чистое и благоухает лавандой. Матрац свежей соломой набит, мягкая подушка, лоскутное одеяло с наброшенным для тепла шерстяным покрывалом. Рассматривая, как устроили бродягу, я подумала о рачительности экономки. Ведь всё это где-то хранилось и ждало своего часа. И о её уважении к человеку, попавшему в беду. Не бросила попонку старую в углу, а устроила настоящую тёплую и чистую постель.

«Повезло мне с людьми, что живут рядом и работают на меня», — в который раз отметила я про себя.

— Ты кто? — слабым голосом спросил найдёныш.

— Хозяйка поместья. Зовут меня Роксана Петровна Верхосвятская. А ты кто, добрый человек?

— Хозя-я-яйка? — как-то ехидно протянул мужчина. — А не скажешь ли, хозяйка, кто у тебя вот такие штуки мастерит?

И дрожащей от слабости рукой бродяга приподнял шнурок с моим артефактом.

— Я мастерю, — спокойно ответила я, помня о том, что изготавливать обереги имею право. — Только ты, добрый человек, так и не назвал своё имя, а вопросы задаешь.

«Добрый человек» не то кашлянул, не то хмыкнул ехидно, глубоко вдохнул и ответил:

— Зовут меня, девица, Аристарх Завойский. Да только что тебе имя моё, когда ты вот такое лепишь, — мужчина ещё раз тряхнул моей поделкой.

А я едва на попу не села. Аристарх Завойский! Это же автор того самого трактата, что я считала краеугольным камнем артефакторной науки. И он здесь, у нас в поместье! И почему-то сердится.

— Что-то не так в этой штуке? — осторожно спросила я, даже не пытаясь назвать гаджет артефактом.

— Всё не так! Всё! — хотел было громко и сердито высказать мне учёный, но сил не хватило.

Рука бессильно упала на постель, глаза закрылись, и Аристарх погрузился в сон.

Честно говоря, в сон погрузила его я. Не хотелось, чтобы гость тратил последние силы на объяснение моей бестолковости. А ещё хотелось, чтобы в следующий раз он проснулся в более подобающем для него месте.

Комната Прасковьи пустует. Там, как и во всех спальнях, давно уже поменяли мебель, поставив нормальные кровати, прикроватные столики, конторки для написания писем или кратких заметок, комоды, над которыми повесили зеркала в резных рамах.

В позапрошлом году Феденька с Акимом летом перевернули весь дом, но воплотили в жизнь мою идею по обустройству нормальной канализации.

Мне не стыдно будет принимать Аристарха Завойского в своём доме. А ещё я наизнанку вывернусь, но уговорю его стать моим учителем.

Три года наставничества — по-моему, адекватная цена за спасение жизни.

Глава 10

Фигура в тёмном плаще с низко надвинутым на лицо капюшоном стояла в тени двух высоких кустов и могла бы остаться незамеченной, если бы не моя привычка постоянно сканировать пространство и настороженность Зига и Зага.

Останавливаюсь, всматриваясь в притаившегося человека. Собаки глухо ворчат.

— Тебе лучше выйти из тени, — предлагаю я, закручивая пальцами поток воздуха в небольшой вихрь. Стоит влить в него немного силы — и сметёт нападающего с обрыва в море за три секунды.

Рука незнакомца неторопливо тянется к капюшону и так же медленно стягивает его с головы, открывая уставшее лицо Таира. Невольно вздрагиваю, вызывая беспокойство щенков.

— Не ожидала тебя здесь встретить, — объясняю свой мимолётный испуг.

Парень, щурясь от яркого солнца, смотрит на меня так, будто запомнить хочет. Но говорит другое:

— Как выросли, — указывает взглядом на свой подарок и невольно протягивает руку к пушистому загривку Зага. — Можно погладить?

— Можно, — с показным равнодушием пожимаю я плечами. — Правда, и они могут. Руку откусить, к примеру.

Таир быстро отдергивает руку и прячет её в складках плаща.

— Хорошо Тауфик учит, — констатирует принц.

Согласно киваю — хорошо. И меня, и собак дрессирует так, что мы понимаем друг друга с одного взгляда.

— Спасибо тебе за подарок, — склоняю голову в благодарном поклоне.

Молчим. Мне очень хочется спросить, что же случилось, почему Таир здесь и в таком потрёпанном виде, но не знаю, уместно ли это.

— Пришёлпроститься, — первым начал принц и, видя мои удивлённо вскинутые брови, поспешил объясниться. Правда, говорил он, отведя взгляд. Смотрел мимо меня, найдя видимую только ему точку в море. — Отец настаивает на браке с одной из многочисленных дочерей султана Османии. Я отказался. Знаю, ни второй, ни третьей женой ты за меня не пойдёшь. Разгневанный хан лишил меня содержания и хотел было запереть, но я сбежал… Сюда пешком с Фарухом пробрались, а потом порталом — остался у меня последний артефакт перехода — в Москаград уйду. В столице учиться поступлю. Не решил пока, в коммерческий институт идти или инженерный, но с этим уже на месте разберусь. И ещё попросить хочу… пусть Фарух назад в поместье вернётся. Один я справлюсь, а отвечать ещё и за слугу — это…

— Эфенди! — вдруг выскочил из кустов младший сын Абяза и Надии и бросился в ноги своего господина.

Успокоившиеся было после неожиданной встречи собаки, лежавшие у моих ног, вскочили и глухо зарычали, обнажив клыки. Но несчастный слуга, обнявший сапог Таира даже не посмотрел в их сторону.

— Эфенди, умоляю, не отсылайте меня, — омывал слезами пыльную обувь хозяина Фарух. — Убейте меня здесь, но не отсылайте.

Я смотрела на невероятную сцену с приоткрытым ртом и широко распахнутыми глазами. У них это семейное, что ли? Вспомнила, как Надия почти так же умоляла не лишать её рабства.

Таир, кажется, тоже растерялся. Сжал губы, покосился на меня и нагнулся к парню. Похлопал по плечу и тихо сказал:

— Фарух, ты своими воплями напугал собак Роксаны Петровны.

Зиг, издав странный звук, похожий на короткий хмык, посмотрел на Зага, потом повернул голову в мою сторону, словно проверяя, не поверила ли я случайно такому бреду. Мысленно послала ему успокоение.

Слуга перестал вопить, но с земли не поднимался. Было видно, что Таир не знает, как поступить. Пришлось вступить в разговор мне. Не хотела, Триединый свидетель, но пришлось. Тем более что идею эту я обдумывала давно, только не было людей для реализации. Но как говорится, на ловца и зверь бежит.

— Ваше Высочество, — начала я высокопарно, несмотря на то, что, услышав такое обращение, Таир поморщился. — У меня к вам есть деловое предложение. Знаю, что какую бы специальность вы ни избрали, принесёте пользу своему народу и Гиримскому полуострову. Именно поэтому хочу вам помочь. В Имперском коммерческом банке завтра же на ваше имя будет открыть счет на пятьсот орланов. — Увидев, что Таир вскинулся, желая перебить меня, я умоляюще сложила руки перед грудью. — Выслушайте! Эти деньги — инвестиция. Хоть и трудны первые годы студенчества, но постарайтесь изыскать время, дабы найти помещение для моего магазина. Если выберете коммерческою стезю, то организация и управление торговлей будут для вас хорошей практикой. Фарух в столице тоже пригодится. Не самому же за прилавком стоять, тогда и учиться некогда будет.

Принц смотрел на меня словно я дивное диво. Вот взрослый почти, а наивный, как чукотская девушка. В столицу он собрался учиться. Сам по себе факт похвальный, только жить-то на какие средства планировал. Студиозусам стипендию не платят, суровый хан неслуха обеспечивать не станет. Дворником устроиться разве. В Москаграде, кстати, эта должность очень популярна среди выходцев малых народностей. А возвращение Фаруха семье так и вовсе безумие. Если рассматривать ситуацию здраво, так это слуга отвечать за любимого эфенди будет. Парень куда практичнее и намного лучше приспособлен к жизни. И как заработать придумает, и где устроиться найдёт. Вот и сейчас, присев на пятки, он внимательно слушал моё предложение по финансированию открытия магазина. В каких-то местах даже кивал. Наверное, уже прикидывал, как ловчее к делу приступить. Зато Таир брови хмурил. Наверное, просчитывал, уместно ли это предложение для его высокородной чести.

— Согласны ли? — не выдержав молчания, спросила я парней.

Принц напряжённо думал, а Фарух, вытаращив на меня счастливые глаза, мелко кивал.

— Вообще-то, — задумчиво начал Таир, — я хотел попросить помощи у вашего родственника графа Горонцова. Остановиться у него на первое время, может быть, некую сумму занять…

— … чтобы рассорить его с ханом Киримом? — нахмурившись, спросила я. — Думаешь, не найдутся «добрые люди», желающие вбить клин между их приятельскими отношениями?

Принц вздохнул. Вот сразу видно, что в шахматы он не играет — не умеет продумывать ситуацию на три-четыре хода вперёд. Всё же хорошо, что жених мой — третий сын, не придётся ему трон наместника наследовать. Как там в старом кино героиня говорила: «Хороший ты мужик, но не орёл». Всё верно, или брутал, не знающий слов любви — мамонта добыл, фемину узрел, через плечо перебросил, и в пещеру, или вот такой романтик возвышенный — слёзы-розы, цветы-мечты, вместо стейка ромашка, пока поцелуя дождёшься, бабушкой станешь. Преувеличиваю, конечно, но среднего не дано.

— А на тебя разве отец не разгневается? — Таир готов был отказаться от проекта, позволяющего ему выжить в столице, лишь бы я не пострадала.

Неожиданно на душе потеплело, и сердечко забилось. Что скрывать, приятна мне его забота. Но некогда эмоциям предаваться. Пора дело делать.

— На меня-то за что? — изобразила я крайнюю степень удивления. — Жених ты мне, если не забыл ещё, а значит помогать тебе моя прямая обязанность. Как и ты мне помог бы.

Где разыскал Таир координаты для перехода портального на скромный постоялый двор в Москаграде, я так и не поняла. В справочниках только гостиницы роскошные указывают. Деньгами парни разжились, проверив старые кошели да карманы богатого гардероба принца. Так на первое время и насобирали. «Не пропадут, — успокаивала я себя, возвращаясь в усадьбу. — Фарух парень сметливый, присмотрит за Таиром».

После неожиданной встречи на плато пришлось резко менять планы. Шла в деревню, чтобы переговорить с Аминой о расширении цеха, об организации будущего сбора плодов и ягод для фруктовых конфет, о закупке необходимого оборудования, а оно вон как вышло.

Николай Иванович одобрил моё решение. И предупредил, что хану Кириму он всё же отпишется.

— Негоже от отца таить, где сын прячется. Постараюсь объяснить ему, что самостоятельность только закалит принца. А насильно женить… Не всегда бывает, что стерпится — слюбится. Кирим вспыльчивый, да отходчивый. Триединый даст, простит твоего Таира.

Я фыркнула, головой тряхнула и пошла в кабинет письмо в банк столичный писать, бурча под нос:

— Чего это мой он? Он сам по себе и будет ли моим, это ещё крепко подумать надо. Вот посмотрю, какой он коммерсант-организатор. Есть ли в нём целеустремлённость и хватка. А то лошадок-собачек за папенькины деньги дарить всякий горазд. Ишь, мажор гиримский!

Ворчала я для порядка. Перед глазами до сих пор стояли растерянный взгляд Таира.

М-да… трудно ему придётся, но лучше так, чем всю жизнь в дворцовом саду розами любоваться.

Глава 11

И опять время вскачь, и вновь жёсткий цейтнот, и снова некогда скучать или переживать о пустом.

Мэтра Аристарха Завойского — магистра архифакторики — принять меня в ученичество долго уговаривать не пришлось. Согласился он сразу, стоило спросить его об этом. Мне показалось, что сделал он это с неким затаённым злорадством, но я отмахнулась от ненужных подозрений. На наши с Глафирой расспросы о том, как он попал в столь неприятную ситуацию, мужчина категорически отказался отвечать.

— Дамы, вас это не касается. Я благодарен за милосердие и гостеприимство — и за то отработаю. Могу дать слово, что мои злоключения никоим образом не отразятся на вас или вашем поместье.

Ну и ладно. Может, стыдно ему признаваться или опасно, а может быть, просто интересничает. Пусть останется со своей тайной, если ему так проще.

— Как я понял, барышня, трактат вы мой читали? Похвально. А хоть толику малую из прочитанного поняли? Ну-ну… посмотрим-посмотрим. А сейчас покажите-ка мне, барышня, как вы сию поделку, прости Триединый, сотворили?

Сидя на высоком стуле с торца рабочего стола, наставник наблюдал за тем, как я выкладывала необходимые ингредиенты, доставала тигель, формы, зажигала горелку. Выражение его лица при этом было такое, словно я делаю нечто неприличное. Остановилась и посмотрела на мэтра:

— Что-то не так?

— Я не вопросы вам задавать велел. Почему остановились? Продолжайте, — поморщился артефактор, а я вдруг поняла, что три года это о-о-о-очень долго.

Привычным движением залив первую форму, хотела было перейти к следующей, но Аристарх, спрыгнув со стула, приказал остановиться.

— Достаточно! До сего момента всё было терпимо, хотя если бы вы предварительно серу растолкли до пудрового состояния, эффект мог усилиться процентов на семь-восемь. Теперь разливка. Вы льёте просто сверху вниз, и металл сам растекается по форме. Остаются микрокаверны, а это ослабление или искажение конечного результата. Дайте сюда! — отобрав у меня тигель, мэтр как-то весь подобрался, сосредоточился. Вдох-выдох, и на затаённом дыхании тонкой струйкой одним выверенным движением руки посолонь залил форму. — Понятно? Повторите.

Ох, нелёгкая это работа переучиваться, когда привыкла уже что-то делать определённым образом. Но с пятого раза получилось.

Пока заготовки остывали, Аристарх пошёл пить чай, а я достала заветную записную книжку с рецептами артефактов, подсказанными мне самой природой, и стала вносить на первой странице правки и дополнения, мысленно рассуждая о том, что тайны мастерства — в мелочах и нюансах. Кто бы мог подумать, что изначальная фракция одного из компонентов влияет на эффективность изделия в целом.

— И что вы пишете? — мэтр заглянул через плечо, пытаясь прочесть перечёркнутые и надписанные между линиями строчки, обведённые вставки, стрелка от которых вела в определённое смыслом место. Вот только понять ему мои записи было не дано — я писала на языке своего прежнего мира. — Это тайнопись? Шифр? Хм… Разумно. Никак не ожидал от вас такого. Так на чём мы остановились? Нанесение руны. Угу… Наносите. Милость Триединого! Да вы бы ещё шило сапожное для такой тонкой работы взяли! Кто вас учил? Как это никто? Как сама? Хм… И вот этот арте… Тьфу ты! Эту поделку тоже сама придумала? Хм… Ну ладно. Может и получится из вас, барышня, что-нибудь. Покажите ваш набор инструментов. Вы его у кузнеца одолжили? Что значит, какой был? Инструменты артефактора подбираются по руке, под те материалы, с которыми чаще работать приходится. Вот вы работаете с металлом… Как это не только? У вас и другие поделки есть? Показать сможете? Ну да, ну да… сначала работу закончить.

Аристарх за время занятия издёргался сам и измучил меня. Похоже, он или не умеет или не желает хвалить учеников. Как поступить со мной, он не знал. С одной стороны, я его весь урок «радовала» своей косорукостью, с другой — удивляла самобытностью. В итоге мэтр даже от ужина отказался, ушёл к себе в комнату не то думать, чему меня учить, не то страдать о несовершенстве мироздания.

Я же, ещё раз внимательно перечитав запись, решила завести новую тетрадь, куда начисто буду переписывать пошаговую методику сотворения того или иного артефакта. Так и запомнится лучше, и не запутаюсь, даже если вернусь к работе над оберегом или накопителем через несколько лет. Заперев ларец, хранящий мои заметки, убрала его в сундук. От ненужных вопросов, от нечаянной порчи, от того, чтобы не маячил постоянно перед глазами, напоминая о том, что была у меня и другая жизнь.

Странно… Ни разу не пожалела о подаренной мне кем-то свыше жизни в мире Твердь и часто благодарю Триединого за возможности, но вот иной раз накатывает тоска непонятная до боли душевной и слёз необоснованных. А может, это и не ностальгия вовсе, а гормоны юного тела мозги застят?

Всё-всё! Некогда киснуть, у меня сегодня ещё лошадка не выгуляна, с Каримой план развития мыльного производства не до конца обговорён, Глафире обещала час игры на рояле, а солнышко уже к закату катится.

На короткую конную прогулку мы поехали вдвоём с дедом. Николаю Ивановичу оседлали мула, и мы не торопясь решили прокатиться по дороге в сторону деревни.

— Его Высочество хан Кирим велел передать тебе благодарность за помощь Таиру. Написал, что и сам не рад был резкости своей, но отменить приказ уже не мог. А ещё он предложил стать дольщиком в твоём столичном магазине. Не только деньгами, но и товары гиримские поставлять.

Я кивнула, но это означало не согласие, а всего лишь что я услышала деда. Мне ещё предстоит подумать о том, хочу ли я хана в компаньоны.

Собаки то шныряли по придорожным кустам, то бежали впереди нашей небольшой кавалькады. Тауфик не один день потратил, чтобы научить нас взаимодействовать с псами на конных прогулках.

— Они не должны далеко убегать, но и под копытами путаться им не стоит. С лошадкой твоей, опять же, дружить должны. Дабы ни они её не пугали, ни она их не надумала куснуть или лягнуть. Ты главная, и твои животные должны всегда это знать. Помни, что стек в твоей руке не только для красоты. При нужде бей, не задумываясь. Это я сейчас не только о животных говорю.

Порой мне казалось, что кинолог излишне строг и временами даже жесток, но чем старше становились мои щенки, тем больше я убеждалась в его правоте. Зиг с Загом могли меня шутя затоптать, подбежав поприветствовать, но открытая ладонь, выставленная им навстречу, останавливала моих питомцев. Собаки вольно бегали по поместью, не трогая ни людей, ни животных. Но и их трогать было запрещено всем, кроме меня. Даже на «погладить собачку» Тауфик наложил жесточайший запрет.

— Это не диванные болонки, эту породу выводили охранять хозяев. Если почувствуют от кого-то угрозу для тебя — убьют немедля. Понимаешь?

Понимала, но в глубине души боялась, что такое реально может случиться. У Чехова, кажется, фраза есть, что висящее на стене ружье однажды обязательно выстрелит. Не доведи, Триединый!

Тем временем весна всё больше вступала в свои права. Горы словно укрыло нежно-розовым снегом — это цвёл миндаль. Теперь деревца не вырубали на хворост, а тщательно оберегали каждый росток. Много деревьев росло и в деревне. Вдоль дорог, на межах вместо забора, на каждом свободном клочке, где не выращивали овощи, сажали миндаль.

За четыре года многие деревенские поправили свои дела. Никто не рассчитывал только на орехи, собранные осенью. Увеличилось поголовье коз, и крестьяне задумались куда деть излишки молока. Помня, что козий сыр имеет очень специфичный вкус и нравится многим гурмэ, я предложила уважаемому Хайдару устроить в деревне сыроварню.

Правда, в этом вопросе я помочь никак не могла. Помню, что какая-то ферментация должна быть, варят, кажется, но это все мои знания в данной области.

— Уважаемый Хайдар, давайте подумаем, кому мы могли бы поручить столь ответственное и непростое дело?

Староста, как всегда, искал ответ в затылке, почёсывая его, сдвинув феску на лоб. Ответ не находился. Послали мальчишку за Глебом. Он у нас мужчина бывалый, с кем только не встречался, когда строительством занимался. Может, подскажет что дельное.

Глеб совмещал должность старосты и бригадира строителей. Моё предложение о производстве фруктовых конфет Амина одобрила, и теперь рядом с цехом по изготовлению печенья началось строительство ещё одного здания.

— Думается мне, уважаемая Роксана Петровна, что не стоит к делу новичка ставить. Надо готового мастера переманить. Дом ему поставить, мастерскую-сыроварню, и пусть работает на благо общины нашей. Только учётчика толкового к делу взять требуется. Дабы точно знать, кто сколько молока сдал и сколько сыра потом за это получит — или пусть сразу деньгами берут, а сыр потом купят.

— Глеб, — всплеснула я руками. — Мы делим шкуру неубитого медведя! Лучше подумайте, где нам такого человека взять?

— Пока не знаю, — честно признался бывший артельщик. — Но поспрошаю у своих, думаю, найдём мастера..

— Только не затягивайте с этим вопросом. Весна, травы много, у коз самое вкусное молоко сейчас. Надо момент ловить, — вставила я свои пять копеек, желая, чтобы последнее слово оставалось за мной.

Глава 12

— Роксана, о чём ты думаешь? Соберись! Видишь, собаки не понимают команды, — Тауфик сердился на то, что тренировка не ладилась.

Задумалась я о чёртовом сыроваре, который никак не находился. Время уходило, замысел оставался смутным планом, а козье молоко пока перерабатывали в курт*. Тоже нужный продукт, но он не был полноценным сыром, способным дополнить наш ассортимент в столичном магазине.

— О сыре, — выныривая из задумчивости, ответила я на вопрос. — Я думаю о сыре.

— Есть, что ли, хочешь? — недоумённо заморгал глазами тренер.

Я только вздохнула и разочарованно махнула рукой.

— Если бы… Мне срочно нужен сыровар. В деревне коз развели без счёта. Молоко девать некуда. Хочу сыроварню построить, а знающего человека нет.

— Тоже мне проблема! — фыркнул Тауфик, понявший, что сегодня нормальной тренировки не получится. — В тех краях, откуда я родом, в каждой юрте сыры делают. Солёные шарики на солнце высушивают, после чего в мешочки ссыпают. Зимой, когда молока мало, суп из них варят, к чаю подают, малышня просто так таскает. Как лакомство.

— Такое и мои делать умеют. Зайди сейчас в деревню — всё скисшим молоком пропахло. Мне другой мастер нужен.

— Друго-о-ой, — задумчиво протянул кинолог, легко шлёпая себя указательным пальцем по губам. — Другой… Не могу обещать, но, если позволите почтовой шкатулкой воспользоваться, напишу одному человеку. Может, он чем поможет. А сейчас позови собак, учёба продолжается!

Учёба продолжалась целыми днями. Время от времени, отодвинув за пределы восприятия человеческих учителей, за меня бралась природа. Чаще всего это случалось во время медитаций. Я не осознавала, как это происходило, но, через часа полтора-два приходя в себя, по жуткому приступу головной боли понимала, что в меня загружен очередной файл знаний. Разархивация проходила постепенно, часто по мере необходимости. Вдруг понимала, какими свойствами обладает то или иное растение, как из него сделать настойку или отвар, какая часть более эффективна и когда заготавливать надо. Или внезапно приходило осознание — срочно необходимо укрыть всё под навесы и крыши, потому что через час налетит внезапный шторм с шумным ливнем.

В таких случаях я давала распоряжение не только слугам в усадьбе, но и срочно писала в Рыбачий Прасковье и в деревню Глебу. Эти двое верили мне беспрекословно. Они действовали, не задавая лишних вопросов, без уточнений «а не показалось ли тебе, девочка?»

Моё ведовство позволяло чувствовать сады и виноградники настолько хорошо, что я подсказывала Абязу, когда и чем лучше подкормить или опрыскать наши плантации, когда начинать обрезку лозы и лишних ветвей или приниматься за сбор урожая.

Из столицы письма от Таира не сказать, что сильно радовали, но хотя бы не расстраивали. Парни, как им показалось, нашли хорошее место, где можно было бы открыть магазин. Но я его забраковала.

«Таир, наш магазин особенный. И в одном ряду с другими, торгующими колониальными товарами, он потеряется. Мы же не собираемся выставлять диковинки. Наши продукты не для ежедневного употребления. Поэтому и само здание, и торговый зал должны стать запоминающимися. Люди будут планировать визит к нам, а не забегать между прочим», — писала я в ответном письме.

Мне хотелось, чтобы парень сам проявил инициативу, поэтому советы давала пространные, хоть и виделось мне, как мог бы выглядеть наш магазин.

Хан о своем желании участвовать в моём бизнесе больше не напоминал, а я не торопилась давать согласие.

На очередном уроке по артефакторике мэтр попросил меня показать что-то из «поделок». Аристарх упорно не желал называть меня по имени, обращаясь просто «барышня», и так же упорно не признавал сделанные мною вещицы артефактами. Поняв, что именно я выложила на стол, наставник чуть не упал с облюбованного им высокого стула.

— Да ты никак вознесла себя вровень с Триединым? — взвизгнул он, резко перейдя на «ты». — Какое ты имеешь право решать, кому жить? Ты! Ты… ты не понимаешь ценности жизни. Это преступление — делать такое! Чёрное колдовство — вот что это!

Я слушала, не понимая отчего Аристарха так понесло. Вдруг на особо высоком звуке непроизвольно выставила вперёд открытую ладонь и мысленно приказала: «Стоять!» Да, так я останавливаю своих собак, но, похоже, посыл был настолько сильным, что подействовал и на мэтра. Мужчина резко замолчал.

— Наставник, я не понимаю вашего возмущения. Что плохого вы увидели в артефакте, предохраняющем от беременности? Напоминаю, что ни одну свою… хм… поделку я не продала. Дарила в деревне, как оберег от духов, только женщинам, родившим не менее пяти детей. И часто детки эти чуть ли не все погодки. То есть несчастная каждый год ходит непраздной. Вы можете себе представить, какая это нагрузка на организм? Бедняжке двадцать пять лет, а выглядит древней старухой. Ну помрёт она очередными родами, а куда сирот прикажете девать? — Мэтр порывался что-то сказать, но я только отмахнулась. — Так кто из нас не понимает ценности жизни, господин учитель? И в чём моё преступление?

Высказалась, а потом подумала, что в моём мире тоже есть поборники запрета контрацепции. Но тут Аристарх опомнился и смог ответить:

— Вот к чему привело ваше дилетантство, барышня, — обвинительно ткнул он в меня пальцем. — Вы тут такое намудрили, я было подумал, что это — мэтр брезгливо ткнул пальцем в амулет, лежавший на столе, — создано для прерывания беременности.

«Здрасти, приехали! Он не понял, а виновата я», — потёрла я лоб. И, решила, что пора завести дембельский календарь, в котором отмечать дни, оставшиеся до окончания обучения у умного, знающего, но такого вредного и капризного магистра артефакторики.

— Мэтр, а у вас случайно сыровара знакомого нет? — вдруг спросила я. Словно что-то за язык дёрнуло.

Завойский, никак не ожидавший такого вопроса, вытаращил на меня глаза.

— Какое отношение к теме нашего разговора имеет сыр? — возвращаясь на любимый стул, спросил он.

— Никакого. Просто ассоциативный ряд. Амулет для деревенских, в деревне излишки молока, я мечтаю построить там сыроварню. А специалиста нет… — наводя на столе порядок, объяснила я. — Уже всех этим вопросом озаботила. Даже тренера моих собак.

Аристарх смотрел в большое окно, устремив взгляд куда-то к горизонту, и вдруг шлёпнул ладонью по столу.

— Есть такой человек! Он у меня артефакт поддержания температуры заказывал. Точно! — И мэтр так обрадовался тому, что вспомнил кого-то, что впалые щёки вспыхнули румянцем.

— А как с ним связаться можно? — направила я разговор в нужное мне русло. — Где он живёт?

Веселье тут же слетело с мужчины, и я поняла: рано обрадовалась. Как найти бывшего заказчика, Аристарх не знал.

*Курт — калорийное кисломолочное изделие кочевников Центральной Азии, высушенное в естественных условиях, нечто среднее между солёным сушеным творогом и твёрдым молодым сыром в форме шариков разной величины.

Глава 13

— Роксана, давай съездим в Ялду? — как-то за завтраком предложила Глафира, поверх чайной чашки глядя на бирюзовую воду бухты, расцветающий парк и развалившихся в тени собак.

Погода радовала теплом настолько, что трапезы и чаепития к удовольствию всех домочадцев перенесли на террасу. Благодаря артефактам назойливые насекомые, наполнявшие парк и жужжащие с раннего утра до самого заката над цветами и травами, не мешали еде на свежем воздухе. Не было больше опасности, что налетевшие на вазочки с мёдом и вареньями пчёлы и осы кого-то укусят или плюхнутся в чай.

Правда, мне некогда было расслабленно наслаждаться погодой и природой. Быстро съев предложенные заботливой Надиёй блюда, чмокала бабушку в щёку и мчалась по делам, которые никак не хотели заканчиваться.

Моя старая записная книжка с рецептами артефактов всё больше разбухала от правок и дополнений. Аристарх решил подробно разобрать все совершённые мною ошибки, дабы я не повторяла их в новых работах. Одно огорчало меня — я никак не могла выбрать время, чтобы аккуратно перенести записи в новую тетрадь, потому что после занятий с мэтром мне необходимо было бежать дальше.

Например в деревню, контролировать строительство.

Посовещавшись, мы с Глебом решили построить дом для сыровара, которого пока не было. Словно сыр в мышеловку подкладываем, усмехнулась я, глядя, как споро строится просторная мазанка.

Архитектурой в деревне мало кто заморачивался. Белостенные домишки под камышовыми крышами вполне устраивали местных жителей. И то… Зимы редко бывали холодными, а печи, сложенные умелым Власом, полностью прогревали избушки. Летом же слоистые стены хорошо сохраняли прохладу. Если вдруг излишняя сырость начинала подтачивать угол, то отремонтировать его было проще простого. Набрал глины, смешал с навозом или травой и плотно залепил брешь. И́звести для поддержания чистоты стен снаружи и изнутри тоже хватало. Потому хозяйки, красуясь друг перед другом, подбеливали запачкавшиеся места чуть ли не каждую неделю.

— Что будем делать, Роксана? — озабоченным вопросом встретила меня Алия, когда я зашла в цех навестить её. — Мука миндальная к концу подходит, а до нового урожая ещё почти полгода. Побили заморозки в прошлом году цвет, недобрали мы орехов, не хватило до нового урожая.

Этот вопрос меня тоже волновал. Я стояла посреди цеха, смотрела, как споро работали миксеры, взбивая белки для печенья, и тут мне мысль пришла в голову. В деревне полно молока, а оно у козочек очень жирное. Значит, можно сделать масло. Скоро клубника зреть начнёт… Будем делать рулеты белковые. Да, срок хранения у них недолог, но слава Триединому, здесь есть стазис. Надо как-то упаковки зачаровывать, чтобы сохранность дней на пять продлить.

— Как мука закончится, белковые коржи выпекать начнём и рулеты из них делать. Позже рецепт расскажу, — успокоила я знахарку и поспешила на выход с мыслью, что мне срочно надо вытрясти из Аристарха знание, как из обычной плетёнки сделать артефакт недлительного хранения. Мой личный подсказчик или не знает, или дал сбой, а мне срочно надо.

— Парни, за мной! — кричу я псам, и мы наперегонки по тропинке бежим в гору.

Вернувшись в усадьбу, я спешила в цех по изготовлению мыла и кремов. Прасковья с двумя малышами едва управлялась, несмотря на няньку и помощницу по хозяйству.

— Машенька такая спокойная была, — жаловалась мне подруга. — Я думала, что и с Васенькой хлопот не будет. Но нет. Здоров же, я знаю, но то с рук не хочет слазить, то кричит беспричинно, то ещё как-то внимание к себе привлекает. Умаялась я…

— Помнится, кто-то и третьего следом родить хотел, — слегка поддразнила я женщину и неожиданно посоветовала. — Кота заведи. Рыжего.

— Роксана, мне вот только… — начала было Прасковья, а потом поняла, что совет не просто так, а со смыслом. Кивнула и задумалась.

— Только не котёнка, — уточнила я. — Взросленький должен быть. Тогда справится.

Молодая мамаша насторожилась:

— Что с Васенькой?

— Тебе отдохнуть надо, лапушка, выспаться хорошо, — обняла целительницу за плечи и слегка тряхнула. — Сама подумай, у двух неслабых магов какой ребёнок может родиться?

— Одарённый… — как-то неуверенно ответила подруга.

— Конечно. А это значит, что сила в нём бродит, не давая покоя. У иных деток животик пучит, и они капризничают, а твоего сына дар тревожит. Ты и сама бы поняла, если бы была более отдохнувшей.

— А кот причём? — тряхнула головой Прасковья.

— Коты природные гармонизаторы энергии. Находясь рядом с малышом, зверёк поможет ему справиться с просыпающимся даром, — объяснила я. — Почему рыжего окраса, не спрашивай. Сама не знаю. Мне не всегда до конца понятны бывают подсказки природы. Просто слушаю советы.

— И я послушаюсь. Сегодня же Константина попрошу найти в порту рыжего кота и в дом пригласить, — пообещала подруга и немного расслабилась.

«И такая дребедень целый день…» — иной раз думала я, ложась спать. Всё куда-то бегу, контролирую, советую, придумываю. Интересно, нескучно, но порой так утомительно.

И вот Глафира предлагает устроить отпуск. Вначале даже испугалась: а как же тут все управятся без меня? А потом как с высокого обрыва в воду нырнула:

— А поехали, родная!

Пусть будет проверкой, сумела ли я организовать дело правильно или всё устройство держится на одном гвозде, который если выдернешь — всё и развалится. И гвоздь тот я.

Николай Иванович ехать с нами отказался:

— Вы же там по магазинам ходить станете, а для меня это хуже смерти. Сидеть на террасах прибрежных таверн, вас ожидая? Так я лучше дома с Аристархом под рюмочку бренди морем полюбуюсь.

Мэтр, когда я попросила сделать перерыв в обучении, тоже отмахнулся.

— Поезжайте, барышня, поживите правильной жизнью. Не дело это, когда у юной девицы в голове расчеты, формулы и деловые партнёры. Проветритесь, перемерьте штук двадцать платьев, поглупейте до изумления, тогда и возвращайтесь. У меня хотя бы причина будет ругать вас. А то каждый раз придумывать приходится, к чему придраться.

Чтобы порадовать магистра, я изобразила крайнюю степень изумления, хотя давно уже поняла, что злословит он не от дурного характера, а больше по привычке, выработанной годами преподавания.

Следующим человеком, кого я достала своими треволнениями, стал тренер:

— Тауфик, как собаки переживут разлуку? Не могу же я их в город взять, а как они останутся, даже не представляю.

— Нормально останутся. Прикажешь ждать и пообещаешь вернуться. Да, будут скучать, но ты хозяйка — это значит, что вольна в своих решениях. Поезжай, отдыхай. Оставь им какую-нибудь вещь старую со своим запахом и сама не расстраивайся. А то у вас связь сильная, и псы дёргаться будут. Поняла? Вот и хорошо. Мы ждать будем.

Всех обошла, наставления дала и сама указания получила, после чего доложила Глафире, что готова к поездке.

Решили порталом не идти. Погода хорошая, возок удобный — поедем не спеша, окрестности посмотрим, видами полюбуемся, свежим воздухом подышим. Багажа много с собой не брали. А зачем, если за покупками едем?

Едва возок тронулся, Глафира обняла меня крепко, прижала к себе и, едва сдерживая слёзы, сказала:

— Наконец-то ты никуда не бежишь, не торопишься, не занята каким-то делом. Наконец-то ты целую неделю будешь со мной, как прежде. Если бы ты знала, Роксаночка, как я по тебе соскучилась!

Поначалу я не поняла, как можно соскучиться, если видимся каждый день, а потом мне стало стыдно.

— Прости, родная. Я почти перестала с тобой разговаривать, делиться планами и задумками, сидеть вечерами на диване и занимаясь рукоделием. Даже музицирую редко. Прости, я не со зла и не оттого, что стала тебя меньше любить.

— Я знаю, детка, — бабушка потянулась было поцеловать меня, но поля шляпок не позволили сблизить лица, и мы просто сцепили руки. — Просто ты выросла, у тебя появилось много разных дел. Это нормально и закономерно. Но прошу тебя — выделяй в своих планах иногда и для меня часок-другой.

Глава 14

С высоты перевала город в лучах закатного солнца виделся прекрасной жемчужиной на раскрытой створке раковины. При взгляде на розовеющие стены, цветущие сады и скверы забылось сожаление об утомительной поездке.

О решении ехать на возке мы с Глафирой пожалели часа через два, когда отступили ощущения новизны, виды примелькались, а дорожной пыли, жары и духоты стало слишком много. Можно было бы подремать, чтобы сгладить неудобство, но тому мешали шляпки и яркое солнце. Наш возок не имел складного тента. Тень для себя пришлось создавать зонтом, который мы с бабушкой держали по очереди, потому что руки быстро уставали удерживать лёгкую кружевную конструкцию, то и дело порывающуюся улететь.

Дважды останавливались в специально оборудованных местах около таверн. Можно было освежить лицо и шею, смочив платочек в прохладной струйке воды, что стекала в бассейн, из которого поили животных. Так же за пару «мышек» мы посещали приличные уборные, куда можно войти без опаски испачкать обувь и подол юбки. Еду мы заказывать отказывались, ограничиваясь чаем и собственными припасами: печеньем, сухофруктами и несколькими шариками курта, прижившегося в нашем рационе. Башар хоть и ел отдельно, примостившись на подножке возка, но меню у него было точно такое, как и у нас. Всё просто, безопасно и сытно.

И вот наше путешествие подходит к концу. Мы любуемся городом, предчувствуя желанный отдых.

— Смотри, парусник в бухту заходит, — Глафира указала сложенным зонтиком на корабль, скользящий по волнам.

Я кивнула. Говорить не хотелось. Мне-то думалось, что я уставала, бегая целыми днями по делам. Оказалось, праздность утомляет куда сильнее.

Номера, забронированные в приличной, но не роскошной гостинице, были готовы принять нас. Горячая вода, чистая постель и тишина. Что ещё надо после дня тряской езды по пыльной дороге? «Езда в повозке — это не поездка в автомобиле», — подумала я, погружаясь в лохань, заменяющую ванну, и чуть было не рассмеялась. Милость Триединого, неужели я ещё помню, как машиной управлять? Какая только дурь от безделья в голову не лезет…

Вечерний променад по набережной Ялды — это целый ритуал. Даме, какого возраста она бы ни была, гулять одной — моветон. Пара, состоящая из пожилой дамы в сопровождении внучки, смотрится прилично и мило. Вот и пошли мы с бабушкой прогуляться перед сном.

Только сегодня мало кто обращал внимание на дам и штатских мужчин. По набережной гуляли небольшими группами морские офицеры в парадных сюртуках с эполетами, обшитых золотыми галунами, и сияя начищенными пуговицами. Кто-то из офицеров был в треуголках, кто в шляпах, на перевязях шпаги или кортики. Большинство молодые, немного шумные, как мои щенки, когда их выпускали из вольера, но встречались и солидного возраста сдержанные и несколько надменные. То есть посмотреть сегодня и в самом деле было на что.

За спиной мужской голос прокомментировал шествие:

— Офицеры с англицкого корабля. Хорошо, что с мирным визитом. Приди им в голову город захватить, за час управились бы. Одних пушек около сотни, экипаж человек пятьсот. Вот силища-то, спаси нас Триединый!

— Милый, а зачем они к нам? — прощебетал нежный голосок.

— Говорю же, с мирным визитом, — с лёгким раздражением повторил мужчина. — В Ялде сейчас цесаревич Дмитрий с семьёй отдыхает, а ихний адмирал друг его. По слухам, в свейской морской академии вместе учились. Вот и решили встретиться.

— Ах, милый, ты у меня такой умный… — продолжала щебетать дамочка за спиной, но я уже никого не слышала.

Отняв руку у бабушки, я сделала шаг в первый ряд зрителей, желая убедиться, что мои глаза меня не обманывают.

Во главе очередной офицерской компании шёл Он. Мой любимец ещё по прежней жизни. Это была моя тайная глупость, которой я стыдилась и одновременно потакала. Принц Гарри. На домашнем ноуте, запрятанная от любых случайных посторонних глаз, хранилась папка с коллекцией его фото. И когда мне становилось очень-очень одиноко и грустно, я открывала файл, включала просмотр в режим слайдов, наливала бокал вина и любовалась рыжим солнышком Британского королевства.

Умом я понимала, что этот бравый весёлый моряк не может быть внуком Елизаветы Второй, но невероятное сходство отключало здравый смысл.

Похоже, моё выражение лица привлекло кого-то из друзей парня. Его толкнули и показали глазами на меня. Ситуация становилась почти скандальной — я забыла обо всех приличиях. Благо Глафира подхватила меня под руку и цыкнула:

— Роксана, приди в себя!

Но было поздно. Мой герой уже остановился, как того требуют приличия, в двух шагах от нас, держа треуголку прижатой к боку, и, шаркнул ножкой, поклонился.

— Леди, позвольте представиться: офицер флота Его Королевского Величества Генри Уалес, герцог Сакский.

Мы с бабушкой присели в синхронном реверансе, и Глафира на прекрасном англицком ответила:

— Очень приятно, Ваша Светлость. Я княгиня Глафира Верхосвятская, а эта юная леди моя внучка Роксана.

Мне страстно хотелось мявкнуть, что-то типа «очень приятно», но голос куда-то пропал, и я только могла самым дурацким образом хлопать глазами. Да будь же неладны взбесившиеся гормоны юного тела! Бабушка вела с молодым офицером светский разговор ни о чём, а я пыталась прийти в себя, пока кто-то из коллег «принца Гарри» не позвал его следовать дальше. Несмотря на то, что его торопили, герцог вежливо простился с нами, приложился губами к кончикам пальцев княгини, поклонился, надел треуголку, улыбнулся мне и только после этого ушёл.

Глафира, сохраняя на лице приветливое выражение, отбуксировала меня, тоскливо смотрящую вслед уходящей мечте, в тихий закуток и довольно сильно встряхнула.

— Княжна Верхосвятская, потрудитесь объяснить мне, это что такое сейчас было? — тихо, но грозно спросила моя добрейшая бабушка.

Я, глупо улыбаясь, незряче смотрела на неё, не в силах что-либо сказать. Пред глазами вились рыжие вихры, смеялись голубые глаза, очаровывала белозубая улыбка. Похоже, бабушке надоело моё беспамятство. Она прошептала:

— Прости Триединый! — и мою щёку обожгла несильная, но звонкая пощёчина.

— Ба? — всхлипнула я, приходя в себя. — За что?

— Не за что, а для того, чтобы вывести тебя из транса. Околдовал тебя, что ли, этот рыжий брит?

— Не знаю… — потрогала я горящую щёку. — А можно мне замуж за него?

— О! Пошли-ка в гостиницу. Нагулялись, — подняла очи к небу Глафира, крепко взяла меня за локоть и едва слышно заворчала: — И какой нечистый дернул меня притащить тебя сюда в это время? Вот бы неделей раньше или неделей позже… Так нет же, именно сейчас приспичило.

Уложив меня в постель, Глафира вышла из номера, закрыв мою дверь на ключ снаружи.

— Ещё бы охрану приставила! — буркнула я, переворачиваясь на живот и мечтательно улыбаясь луне, заглядывающей в мою комнату.

О чём я думала, о ком грезила, пожалуй, и не вспомню. Мысли бродили где-то не здесь, кадры фильма о Золушке поплыли на фоне ночного светила. Только в прекрасном голубом платье кружила я, а обнимал меня за талию улыбчивый бравый офицер с рыжей бородкой и голубыми глазами.

Где-то на краю сознания набатом звучала мысль: «Приди в себя, дурында!» Но слушать трезвый рассудок не хотелось. Куда как приятнее кружить в вальсе под звуки лунной мелодии, пусть и в девчоночьих мечтах юного тела, оглушённого гормонами и первой влюблённостью.

Глава 15

Кто придумал, что утро вечера мудренее? Не так это. Не так!

Спала мало и плохо, мучимая смутной тревогой. Так как все мои мысли, словно планеты системы, кружили вокруг рыжего солнца, то я переживала о том, что ночью корабль мог уплыть и я больше никогда — какое страшное слово — не увижу больше Генри Уалеса, или что вчера я показалась герцогу смешной девчонкой, слишком юной, чтобы обращать на меня внимание. От этих мыслей грудь сжимало тоской, становилось страшно, хотелось плакать, а ещё больше хотелось убежать куда-то очень далеко. Словно это могло погасить разгорающийся пожар в моём сердце.

Несмотря на почти бессонную ночь, вскочила, едва первые голосистые пичуги звонко начали приветствовать солнце. Чтобы смыть с лица сонную ночную хмарь, босиком пошлёпала в ванную. Гостиница хоть и не относилась к разряду роскошных, но на зеркалах в ней не экономили. Вот и мою комнату украшало трюмо, позволявшее рассмотреть себя в полный рост.

Не сказать, что я дома пренебрегала зеркалами, но желания рассматривать себя долго и тщательно как-то не возникало. До сего дня. Вернувшись из ванной и желая переодеться, стянула ночную сорочку, замерла, разглядывая своё тело. Что во мне есть привлекательного? Рост примерно метр пятьдесят пять — метр шестьдесят. Тело больше атлетическое, чем женственное. Нет привлекательных для мужчин округлостей ни вверху, ни внизу. Хорошо, что ноги прямые и длинные. Собственно, как и руки. Лицо… видно, что породистое, с высокими скулами. Чуть длинноватый прямой нос с примечательными, тонко вырезанными ноздрями, глаза обычные, тёмно-серые, опушённые густыми прямыми ресницами. Вот что, трудно было им изящно изогнуться? Нет же… торчат как копья. Или что мешало разрезу глаз быть миндалевидным, к примеру? Губы… м-да, силикона явно не хватает. Нет, не доводить до пельменно-вареничного размера, а так… пухлость соблазнительную придать. А то узкие, упрямо сжатые. Зато волосы хороши. Почти до попы, густые, русые, с чуть выгоревшими на солнце прядями у лица. Но здесь это не шарм, а недостаток, говорящий о том, что барышня слишко много времени проводит на открытом воздухе.

Короче, нет во мне ничего такого, от чего у принца Гарри местного разлива могла голова закружиться.

В дверь постучали, в замке начал проворачиваться ключ, и я едва успела завязать пояс наспех наброшенного халата.

— Роксана, детка, ты уже встала? Одевайся, пойдём завтракать, потом нам необходимо по магазинам прогуляться. Вчера глава города приглашение прислал на бал по случаю визита англицкого адмирала.

«Сон с танцующей Золушкой в руку!» — подумала я, радостно жмурясь, и принялась торопливо собираться. Эх, найти бы такое же платье, как в кино было…

Конечно, даже близко ничего похожего в магазинах Ялды быть не может, и ни одна модистка за три дня этакий шедевр не сошьёт. Да и тратить целое состояние на наряд для одного-единственного вечера нецелесообразно.

— Будем одеты сдержанно и респектабельно, — объявила Глафира и повела меня на шопинг.

Всё случилось, когда мы выходили из гостиницы. Нарастающий гул, казалось бы, шёл отовсюду. Земля мягко качнулась под ногами, а потом ощутимо тряхнуло. Чтобы удержаться на ногах, нам с Глафирой пришлось схватится за руки. Едва всё успокоилось, я, помня технику безопасности при землетрясении — чего нам только в строительном институте не преподавали, — потащила бабушку подальше от здания.

Землетрясение! Вот какое предчувствие меня тревожило всю ночь, а не переживания о морском офицере. Только я за гормональным штормом не смогла понять предупреждение природы.

— Роксана, — заупрямилась Глафира, которую я отводила как можно дальше от здания. — Необходимо вернуться в номера и взять вещи.

— Нет, ба, нельзя сейчас туда возвращаться, — крепко держала я руку княгини. — В любой момент толчки могут повториться, и только Триединый знает, устоит ли гостиница илирухнет нам на голову. Стоим, ждём.

— Чего? — с нотками истерики в голосе спросила всегда такая рассудительная бабушка.

То ли напряжение атмосферы на неё так подействовало, то ли ещё какие причины были, но Глафира всё порывалась куда-то бежать и что-то делать. Одной рукой придерживая её локоток, второй успокаивающе гладила по плечу, бормоча какие-то глупости.

И дождались. Тряхнуло так, что на ногах удержаться не смогли. Хоть я умом и была готова ко второму толчку, но читать о природных катаклизмах это одно, а переживать на собственном опыте — совершенно другое. Страх беспомощности и неизвестности помимо воли заставил закричать во время падения. Оказавшись на земле, мы с Глафирой на четвереньках бросились друг к другу, обнялись и тихо заскулили, приходя в себя от пережитого ужаса.

Вокруг творилось невообразимое. Вопящие от страха, боли и тревоги за близких люди метались у разрушенных домов. Только часть бедолаг были полностью одеты, большинство выскочили на улицу в ночных сорочках или халатах. В этом районе жили люди, приехавшие на отдых. Им незачем было вставать ни свет ни заря, чтобы идти на рынок за продуктами — для этого есть слуги; на службу тоже идти не надо, можно спокойно спать до обеда.

Вот и выспались…

Но ужаснее всего были крики из-под развалин. Там, под обрушившимися крышами, обвалившимися стенами и перекрытиями оставались пострадавшие. И многие из них были ранены. Это понимала не только я. Постепенно то тут, то там кто-то решительно брал на себя командование и уверенным голосом начинал отдавать распоряжения и задавать вопросы:

— Одарённые есть? Подойдите сюда — постараемся разобрать камни и вытащить наших соседей. Сударь, вам придётся отдать халат вон той даме, что прячется за кустом. Вы хотя бы в пижаме, а бедняжка… Проявите сострадание.

Начала подниматься с земли и Глафира. Она немного оправилась и готова была ринутся на помощь. Я же не торопилась вставать — приложив растопыренные ладони к земле, вслушивалась в то, что происходит в глубинах её.

А там нарастало напряжение и готовился новый толчок. Кажется, ещё более сокрушительный, чем два прежних. Увидев, как несколько человек решительно направились к покосившемуся, но устоявшему двухэтажному дому, обещая вынести покрывала и пледы, я вскочила на ноги и закричала:

— Вернитесь! Нельзя туда идти, — мой крик удачно вписался в какую-то секунду тишины, и меня услышали. А я, пользуясь ситуацией, продолжила: — Скоро еще одна встряска будет, и, похоже, сильнее прежних. Необходимо отойти подальше от домов и лучше всего сесть на землю, чтобы не упасть, когда тряхнёт.

Кто-то послушался и двинулся в нашу сторону, кто-то отмахнулся от глупой девчонки, рехнувшейся от страха, и продолжил задуманное. А усилие земли нарастало, гул и вибрация, вначале воспринимавшиеся на грани чувств, становились всё более ощутимыми и страшными.

Это был не толчок, а волна. Земля вдоль улицы, ниже того места, где мы стояли, изогнулась, взгорбилась и волной покатилась вниз к морю, унося с собой обломки домов с не сумевшими выбраться из них жильцами, поваленные деревья и зевак, что не захотели или не смогли воспользоваться моим советом.

Шум стоял такой, что не слышно было собственного крика. Треск, сухое шуршание, бряцание камней, стоны и вопли уносимых. Из сотни спасшихся после второго толчка рядом с нами осталось человек двадцать. Остальных подхватил земляной поток, затянул в глубину почвы и заживо похоронил в своих недрах.

Когда шум немного стих, я услышала слова Глафиры:

— Милость Триединого, как же там наши люди?

Глава 16

Солнце поднималось всё выше, но светлее не становилось. Взвесь пыли, поднявшаяся в воздух после массы одновременных разрушений, никак не оседала. К сожалению, не было и ветра, который мог бы выдуть мрачное облако из города, дабы люди смогли осмотреться.

Может, это была милость Триединого? Увидь мы сейчас всю картину произошедшего, у многих ли рассудок остался бы здоровым?

— Что делать? Что делать? Что делать? — твердила какая-то женщина, уткнув лицо в колени и раскачиваясь как ванька-встанька.

Никто не бросался к ней с утешениями и не пытался успокоить тихую истерику. Должно быть, каждому из нашей группы было о чём или о ком сожалеть и страдать. Выждав около получаса и то ли поняв, то ли понадеявшись, что стихия утихла, люди зашевелились. Кто-то стал выбивать от пыли скудную одежду, две женщины, помогая друг другу, попыталась привести в порядок растрепавшиеся волосы, молодой мужчина строгим уверенным голосом что-то втолковывал своей спутнице. Наверное, убеждал её в том, что всё наладится, исчезнувшие люди и вещи каким-то неведомым образом вернутся, и они заживут весело и счастливо, как прежде.

— Роксана, — очень тихо позвала меня Глафира, — скажи, ты что-то чувствуешь?

В этом вопросе было столько страха, что я крепко-крепко прижала её к себе и в самое ухо выдохнула:

— Нет, больше ничего не слышу. Надеюсь, всё закончилось.

— Увы, голубка моя, всё только начинается, — обводя воспалёнными от пыли глазами видимое пространство, так же тихо ответила бабушка. — Нам с тобой просто сказочно повезло, что мы ранние птички и успели одеться для длительной прогулки, позавтракать и выйти из гостиницы.

Княгиня была абсолютно права. На нас чуть ли не на единственных были надеты юбки и блузки, более удобные для множества примерок, чем платья. Лёгкие жакеты, шляпки и перчатки дополняли гардероб. Но самое главное, Глафира настояла обуть прочные кожаные ботинки, хоть я и просила согласиться на кокетливые атласные балетки. Сейчас, когда взбесившимся земляным цунами разрушены мощёные дороги и тротуары, крепкая подошва ценнее кружевных перчаток и шляпок, которые мы, кстати, потеряли в суматохе.

— Что же нам делать дальше?

Этот вопрос всё чаще и чаще звучал в группе. Мы были похожи на потерпевших кораблекрушение и спасшихся на островке среди бушующего океана. Вокруг нашего участка тянулись валы вздыбившейся земли. Один из троих мужчин из нашей компании попытался шагнуть на ближайшую кочку, но она рассыпалась, и тот быстро отдёрнул ногу, возвращаясь на твёрдый пятачок.

— Кажется, там, как в болоте, нет дна, — объяснил он своё поспешное отступление.

Повторять его попытку никто не рискнул.

Справа и слева от нас громоздились непроходимые развалины. Хвала Триединому, что из них не доносилось ни звука. Либо эти здания были нежилыми, либо там все погибли сразу. Можно было бы попытаться выбраться на верхнюю параллельную нашей улицу, но там когда-то был сад, и сейчас поваленные деревья превратились в непроходимый бурелом.

Мы спаслись, но были в западне. Без воды, еды и тёплых вещей, без возможности выбраться или сообщить о себе спасателям.

— Думаете, кто-то вспомнит о нас и будет искать? — с затаённой надеждой спрашивали друг друга собратья по несчастью, но у всех было одинаково неясное представление о будущем.

И не о каком-то далёком, а о том, которое с ними случится через час или два. Это было страшно. А ещё было тяжело обустроить необходимые удобства. Многие с утра не успели посетить уборную и сейчас маялись этим. Мужчины попытались немного разобрать завалы веток, чтобы сделать проход в глубь зарослей, но без минимального набора инструментов это им не удалось.

— Ба, — всё так же тихо спросила я Глафиру, — может, попытаемся прожечь проход?

— Даже не думай! — вскинула раскрытые ладони в останавливающем жесте княгиня. — Пыль кругом. Ты точно можешь определить её состав? Вдруг горючее что-то. Пыхнет так, что пожалеем сразу.

Я согласно кивнула. Надо же, а я о таком даже и не подумала. Магиня, блин!

— Может, маг земли среди нас есть? — спросил самый старший мужчина. Был он в некогда красивой атласной пижаме. Кажется, это ему пришлось проявлять сострадание к даме в прозрачной короткой сорочке. — Если попробовать расширить вот эту щель в стене, то, наверное, можно было бы устроить там… эээ… некое подобие уборной.

Уставшая от безделья, я подошла профессионально оценить предложенный фронт работы. Смысл был: если аккуратно убрать несколько кирпичей, то…

— Дело за малым, — зло фыркнула молодая дама, кутавшаяся в плед. — Найти мага.

— Тут и без магии можно, — начала было я, но так как была самой молодой, то слушать меня попросту не стали, решая более серьёзные задачи — кто будет главным?

Спор разгорался нешуточный. И от эмоционального огня, полыхающего на маленьком островке, становилось некомфортно. Вот только уйти было некуда. Я просто отвернулась, чтобы не видеть перекошенные от гнева лица, и хотела было заткнуть уши, не желая слышать злые слова, когда услышала знакомый голос с незнакомыми интонациями:

— Хватит! Мы все пережили страшную катастрофу и по милости Триединого выжили. Вы, вместо того чтобы благодарить Всевышнего и помогать ближним, устроили грызню за нечто эфемерное. Какая может быть здесь власть? Кому и зачем она нужна? Вам нужен человек, который возьмёт ответственность на себя? Я готова. Во-первых, я старше всех вас, во-вторых, я княгиня, меня с младых ногтей учили быть надеждой для наших людей. Сейчас вы все страдаете. Кто от невозможности справить нужду, кто от жажды, кто от потери близких. Давайте начнём с простого. Роксана, ты сказала, здесь можно сделать проход, не пользуясь даром. Как?

Я едва оправилась от шока. Такое преображение Глафиры было для меня едва ли не равно землетрясению. Но помогать бабушке надо, причём срочно. Подошла к стене и стала аккуратно вытаскивать кирпичи из кладки, что едва держалась.

— Осторожно, девочка! — закричал кто-то из мужчин, но я ткнула пальцем в надёжную балку перекрытия над тем местом в стене, где я принялась разбирать.

Меня поняли, мужчины подошли, оттеснили в сторону и продолжили начатую мною работу. Минут через пять в проход можно было протиснуться. А за ним открылся вид на небольшой дворик, в котором стояло знакомое всем строение а-ля скворечник.

Как бабушка успела организовать очередь, я и не заметила, но дамы уже нетерпеливо топтались у прохода, выстроившись друг за другом. Мужчины с видом скромных героев, победивших дракона, отошли на другую сторону и принялись рассматривать развалины. Захотелось ещё один подвиг совершить?

— Здесь ничего нельзя трогать, — предупредила я одного, начавшего тянуть шаловливые ручонки к доске, выглядывающей из завала камней. — Особенно эту доску.

— Почему это? — вспыхнул тот и резко повернулся ко мне.

— Если вы обратите внимание на то, что над этой деревяшкой ребром стоит большой камень, а выше составились в перевёрнутую пирамиду ещё несколько, то поймёте сами, — кивком головы показала я на странным образом сложившуюся стену. — Потянете доску — мало того, что всё посыплется, оно ещё и на нас падать будет. Тут и так развернуться негде, не хотелось бы уменьшать площадку. Да и пораниться кто-нибудь может.

— И чья ты такая умная? — доброжелательно поинтересовался господин в пижаме.

— Бабушкина. Княгини Глафиры Александровны Верхосвятской, — сделала я лёгкий книксен. — Позвольте представиться, княжна Роксана.

Собеседник одёрнул куртку пижамы, крутанул ус и хотел было щёлкнуть каблуками, но в мягких тапочках такое сделать крайне затруднительно.

— Коллежский асессор Евстафий Евстафьевич Венедиктов, — склонил поседевшую голову, припорошенную пылью. — Рад знакомству, княжна. Представите меня своей бабушке?

Этот простой ритуал разрядил обстановку. Постепенно все перезнакомились и начали общаться между собой. Мы с бабушкой отдали свои накидки наиболее раздетым дамам, кто-то из мужчин поделился сюртуком, кто-то жилеткой.

Жизнь начала налаживалась даже в таких страшных условиях.

Глава 17

— Ба, мы тут долго не протянем. Надо искать выход, — подошла я к Глафире, стоявшей, как капитан на носу корабля, на краю нашего островка и пытавшийся хоть что-то разглядеть через немного поредевшую дымку.

— Надо, — обернулась ко мне княгиня. Внимательно всмотрелась в моё лицо, вздохнула и сказала: — Ступай, и пусть тебя хранит Триединый. Хорошо бы кто-то из мужчин с тобой пошёл. Небезопасно одной.

Глафира удивляла меня всё больше и больше. Обращалась я без всякой надежды, что бабушка со мной согласится. Думала, схватит крепко-накрепко и начнёт уговаривать, мол, не женское это дело пути искать. А она мало что с полуслова поняла, так ещё и отпустила безропотно. Только морщины мгновенно углубились, и боль, та, с которой она жила в Калиновке, вновь в глазах мелькнула. Обняла её:

— Ты же понимаешь, что никто не пойдёт…

— Понимаю, — безжизненно прошелестел голос, недавно заставивший всех беспрекословно слушаться.

Я повернулась к людям, посмотрела на мужчин, стараясь встретиться с кем-то глазами. Евстафий Евстафьевич смотрел прямо и доброжелательно. Вот идеальный спутник для разведки, жаль, что в тапочках. А вон тот, что убеждал свою спутницу, одет полностью и обут в добротные ботинки, но звать его с собой не хотелось, да он и отводит взгляд старательно.

— Милостивый государь, — самым ласковым тоном, на который была способна, обратилась я к владельцу обуви. — Скажите, какой длины у вас стопа?

Мужчина, не ожидавший такого вопроса, растерянно ответил:

— Двадцать семь сантиметров…

— А у вас? — повернулась я к коллежскому асессору.

— Двадцать шесть и пять, — с улыбкой ответит тот.

Кажется, он уже понял мой замысел и принялся с интересом рассматривать ботинки франта.

— Милостивый государь, — вновь обратилась я молодому, — у вас есть выбор. Первый вариант это пойти со мной искать выход к людям, — господинчик поблек лицом, и я решила его подбодрить: — Но вы можете на время поменяться обувью с Евстафием Евстафьевичем, который с радостью составит мне компанию.

Усач радостно кивнул. Было видно, что человек он деятельный, сидеть на нашем островке ему утомительно, слушать пустые разговоры скучно, и бежать от этого он был готов даже в тапках.

— Да как же я буду в костюме и домашней обуви? — начал было возмущаться «милостивый государь», но к нему подошла его юная спутница, что-то шепнула, и он принялся разуваться. Уже держа в одной руке так необходимую нам пару, он высокомерно произнёс: — Надеюсь, вы не будете в них по навозу топтаться.

— Как придётся, молодой человек, как придётся, — пыхтя завязывал шнурки господин Венедиктов. Закончив обуваться, он притопнул каблуком и обратился ко мне: — Готов служить, Ваша Светлость. Приказывайте!

Протиснувшись в ту щель, что вела в соседний с нашим островком дворик, мы осмотрелись, выбирая путь. Правда, выбор был невелик: или в гору по тропке между кустами, или назад. Поэтому я двинулась было к тем зарослям, где исчезала тропинка, но Евстафий Евстафьевич меня опередил и первым раздвинул ветки, преграждающие дорогу.

Землетрясение, обрушившее здания, самой почве на этом участке повредило мало, давая нам со спутником возможность, пусть с трудом, но не отклоняться от проложенной тропы. Здесь даже кое-где каменная плитка сохранилась.

— Может, зря мы парня разули? — пробурчал Евстафий Евстафьевич. — Тут и в моих домашних туфлях пройти можно.

— Кто знает, что дальше будет, — переводя дыхание, отозвалась я.

Мужчина молча кивнул и протянул руку, помогая перебраться через упавшее на дорогу дерево. Шли мы недолго, но всё время в гору. Подъём был достаточно крутым, даже для меня, чуть ли не каждый день бегающей в деревню через горное плато. Мы часто останавливались отдохнуть, осмотреться и решить, что продолжаем идти вверх. Потому как больше идти некуда. Слева и справа от узкого перешейка, по которому поднимались, были всё те же вздыбившиеся бугры.

Остановившись в очередной раз, я подняла голову, желая понять, куда же мы идём, и ахнула. Метрах в двадцати над нами возвышался храм Триединого. Целый! Без единой трещинки на белоснежных стенах, а позолоченная крыша в виде треугольной пирамиды матово сияла сквозь пыльную мглу.

— Вы это тоже видите? — шёпотом спросила я спутника — Это не галлюцинация?

— Вижу, — внезапно севшим голосом ответил Евстафий Евстафьевич. — А для того, чтобы понять, что это не мираж, нам надо подойти поближе.

И мы начали карабкаться по почти отвесному склону, цепляясь за кусты, хватаясь за выступающие камни, помогая друг другу советами, куда лучше поставить ногу.

Храм был настоящий. И даже дверца в больших вратах была приоткрыта. Чувствуя непонятную робость, я вошла в прохладу просторного притвора и через центральную часть взглянула на амвон. Там в тусклом свете свечи истово молился коленопреклонённый рид.

Коллежский асессор, обошедший храм по периметру, остановился за спиной священнослужителя и тихонько кашлянул, привлекая внимание жреца. Тот, не прерывая молитвы, кивнул, давая понять, что посетителей он заметил.

— Подождём, — шёпотом предложил мне господин Венедиктов, я согласилась и тоже пошла осматривать храм.

Случилось так, что за всё время пребывания в этом мире я с религиями сталкивалась редко и опосредованно. А в храме и вовсе один раз только была, когда Таир на экскурсию возил. «Неужели надо было случиться катастрофе, чтобы я вошла в церковь?» — задала я себе вопрос, но ответить на него не успела.

— Рад видеть вас, добрые люди, — спокойно, словно ничего не случилось, поприветствовал нас рид. — Вы пришли за благословением Триединого или ищете утешения?

— Мы ищем убежище для себя и наших товарищей, — резко откликнулся Евстафий.

Рид осмотрел нашу странную одежду — коллежский асессор в запылившейся, местами порвавшейся пижаме, я выглядела не лучше, разве что не в одежде для сна, но грязи и прорех на моей блузке хватало, — и удивительно приподнял брови.

— Вижу, что вы попали в сложную ситуацию… — начал было жрец, но тут мой запас терпения, принятия мира и случившегося резко закончился.

— Очнись, старик! — взвизгнула я. Почему назвала его стариком, так и не поняла. Рид был средних лет, без приторной слащавости и нарочитой благообразности. Если бы встретила его не в храме, а на улице, никогда бы не подумала, что он священник. — Подойди к двери, высунь нос наружу, посмотри, что вокруг творится!

Подошёл, не поленился, вышел на паперть и замер в ужасе.

— Милость Триединого, да как же это? — ахнул он и опёрся спиной на стену храма. Потом посмотрел на нас глазами, полными боли, и спросил: — Что случилось?

— Сам не видишь? Землетрясение… — отчего-то мой спутник не питал к жрецу почтения. — Сам-то ты где был всё утро? Спал, что ли?

— Сегодняшнюю ночь я по обету Триединому провёл в молитве, — смаргивая слезы, текущие по лицу, ответил рид. — И вышел из транса общения со Всевышним только когда вы вошли в храм.

— Это как же молиться надо, чтобы не слышать происходящего вокруг ужаса, — фыркнул Евстафий.

Но жрец не стал объяснять нам таинство общения с богом. Он продолжал всматриваться в пустыню, образовавшуюся вокруг храма.

— Где ваши товарищи по несчастью? — спросил он обеспокоенно. — Есть ли раненые, дети, старики?

Коллежский асессор, чуть смягчившись, чётко обрисовал ситуацию:

— Из более сотни человек, выскочивших на улицу после первого толчка, в живых осталось двадцать три человека. Трое мужчин, остальные женщины. Вот эта храбрая барышня самая младшая из нас, а её бабушка самая почтенная, но вполне бодрая дама. Мы нашли прибежище на небольшом пятачке, находящемся ниже храма по прямой в метрах трёхстах. Я сейчас спущусь и приведу оставшихся людей. Нам понадобится вода, еда — у большинства маковой росинки во рту с утра не было, пледы — половина наших дам едва ли не в неглиже…

— … и духовное утешение, — закончила я фразу моего спутника.

Рид, слушая перечень необходимого, согласно кивал.

— Вода есть в источнике, еды не так много, но добрые люди всё время что-то оставляют у дверей храма. Из хлебов я сушу сухари, из фруктов делаю варенье — это сможет насытить страждущих. Пледы… посмотрю кладовые, может, и найдётся что-то. А утешение… Милость Триединого всегда с нами.

Евстафий на последние слова жреца ехидно фыркнул в усы, но сделал это неявно.

— Тогда мы пойдём за нашими товарищами, — подхватилась я.

— Роксаночка, послушайте старика, останьтесь с… хм… с…

— Меня зовут почтенный Исидор, добрый человек, — представился рид.

— Вот! С Исидором… хм… почтенным останьтесь, а я быстро за нашими сбегаю, — направился к спуску Евстафий. — Одна нога здесь, другая там.

Но я ухватила его за полу пижамной куртки:

— Есть правило, дорогой мой компаньон, вместе ушли — вместе и вернуться должны, — и, не выпуская спутника из цепких ручонок, пообещала риду: — Мы скоро, почтенный.

Глава 18

— Дверь прикрыть?

Евстафий стоял на пороге и ждал ответа. Но ему никто не ответил. Все вошедшие в храм были заняты: кто-то бросился к символам веры, пал на колени и благодарил за спасение, кто-то искал себе местечко для отдыха поудобнее, кто-то встал в очередь испрашивающих благословения рида.

Когда мы вернулись из нашей поисковой экспедиции с вестью, что нашли храм Триединого, наши товарищи по несчастью возбудились так, что были готовы немедленно следовать за нами. Но Глафира остановила торопыг. Она видела, что мы устали и нам необходимо отдохнуть, прежде чем пуститься в обратный путь.

— Друзья, — призвала она всех к вниманию, — хоть идти не очень далеко, но, как доложили наши разведчики, нам предстоит крутой подъём, значит следует подготовиться со всем тщанием. Проверьте обувь. У кого туфли без задников, попробуйте как-то закрепить их. У нас нет верёвок, но надо продумать, что могло бы их заменить. Может, стоит распустить один из пледов?

Раздав задания, бабушка подошла ко мне.

— Как ты, голубка моя?

— Ой, ба… — я оглянулась на суетящихся за спиной людей и ещё сильнее понизила голос. — Как-то всё случившееся неправильно.

Уголки губ Глафиры поползли вниз, глаза затуманились и тяжкий вздох вырвался из груди.

— Такое иначе назвать невозможно, — с горечью произнесла она. — Столько человеческих жизней унесла стихия едва ли за час. Сколько горя…

Я кивала в такт её словам, но при этом думала о другом.

— Ба, дымка начала рассеиваться. Здесь ещё плохо видно, но там, у храма, уже заметно. Пострадал только наш бугор. Словно лавина сошла. Дома на соседних горушках целы. Я видела толпы людей, которые суетились вокруг этого ужаса, — не зная, как назвать уродливо бугрившуюся почву, я просто ткнула в неё пальцем.

— Ты уверена? — переспросила княгиня.

Ответить я не успела, кто-то самый нетерпеливый воззвал:

— Господа, идёмте уже!

Я выглянула в приоткрытую дверь, чтобы ещё раз осмотреться. Солнце клонилось к закату, и в косых жёлтых лучах тени, отбрасываемые останками домов и деревьев, казались декорацией к фильму ужасов. Часть пыли уже осела, и вечерний бриз немного очистил воздух, но до полной прозрачности было ещё далеко.

— Любуетесь? — Евстафий встал рядом и открыл дверь пошире.

— Ужасаюсь, — также кратко ответила я, не зная, стоит ли поделиться с коллежским асессором своими наблюдениями. — Евстафий Евстафьевич, а вы по какому ведомству служите?

— Я, Роксаночка, чиновником для особых поручений при Министерстве финансов служу, — доложил собеседник. — А с чего вдруг вопрос такой?

Я потянулась было потереть лоб, но, почувствовав под пальцами колючую пыль на коже лица, руку отдёрнула. Умыться бы… Но это потом.

— Думала, может вы в землеустройстве что-то смыслите. Не находите, что землетрясение странное? Избирательное какое-то, — решилась задать я вопрос Евстафию.

Венедиктов ещё раз посмотрел на пугающий пейзаж и плотно закрыл дверь.

— Хорошее вам Глафира Александровна образование дала. Я бы сказал: отменное. Думать умеете. Это так не свойственно нынешним барышням. Всё бы им… — пространно начал чиновник, но, поймав мой укоризненный взгляд, замолчал. — Вы знаете о том, что в Ялде цесаревич с семьёй отдыхают? — киваю. — А то, что расположились они в большом особняке с садом на улицу, ниже вашей гостиницы, знали? Вот то-то…

Меня прошиб холодный пот. Это что же, покушение? Ничего себе масштаб. Как в старом анекдоте из девяностых. «— Вам надлежит убрать объект. Сто тысяч долларов устроит? Тогда вот его адрес: улица Прямая, дом 13, подъезд… — Не суетитесь, уважаемый. За такие деньги такие мелкие подробности нам не нужны».

Но это какой силы магию надо было применить? А почему храм устоял? «Поток» из точки выше церкви спуск начал. Мы когда всех сюда доставили, я не поленилась здание снаружи обойти и посмотреть, что вокруг творится. Творилось то же самое, что и внизу, только складывалось впечатление, что стихия обтекла храм, соединившись ниже нашего спасительного островка.

— И что теперь? — задала я самый тупой из возможных вопросов.

— Помилуйте, душа моя, мне-то откуда это знать? — всплеснул руками Евстафий. — Слишком мало информации, чтобы выводы делать. Но попусту о таком болтать не след, это, я думаю, вы и сами понимаете.

Конечно понимала. Да и не с кем мне сплетничать. Разве что с Глафирой, но пугать её я не хочу.

— Роксаночка, детка, не желаешь под благословение подойти? — окликнула меня бабушка.

И вспомнился мне берег речной в далёкой Калиновке, ожидание ледохода и рид с медальоном на груди. И наставление оправдать ожидания Триединого. Не знаю, оправдала ли, но поблагодарить есть за что.

Символ веры тепло прикоснулся ко лбу. Закрываю глаза и проваливаюсь в яркий белый свет, наполняющий каждую клетку моего тела, каждый нейрон мозга. Не было нужды транслировать мысли и эмоции. Он и так всё обо мне знал. Единственное, в чём хотелось покаяться: прозевала, не предупредила, из-за этого люди погибли.

«Глупенькая, не твоя то вина, не твоя миссия. Не пытайся за всё ответ держать. Побудь юной, лёгкой и счастливой. Хорошо, что ты в моём мире».

— Роксана! Да как же это? Воды кто-нибудь дайте!

— Загоняли барышню. Мужчин надо было посылать, а не эту козочку по горам лазать.

— Волнения. Это всё волнения. Взрослым страшно, а она почти ребёнок…

— Соли бы нюхательной, да где взять…

— Как думаете, скоро нас спасут?

— Ах, мадам, ну почём мне такое знать?

— Неужели нам здесь на полу спать придётся?

Люди, окружившие меня, шептались обо мне, о себе и своих проблемах. Смотрели с настороженным любопытством: приду ли в себя или так и буду у ног их валяться. Влажная тряпка по лицу. Хорошо, освежает. Встать надо, но как же не хочется. Тело словно ватное. Стоп! А почему я упала?

— Ба?

Глафира склонилась ко мне, обняла голову, забаюкала, раскачиваясь:

— Всё хорошо, голубка моя, всё хорошо. Набегалась без шляпки, голову напекло. Расстройства сколько, страха и ужаса. Пройдёт… всё пройдёт, лапушка.

— Ваша Светлость, давайте я девочку вашу в свою келью отнесу. Вы там с ней и побудете.

Вода… прохладная. Пустыню, что во рту и горле, увлажняет. Хоть языком шевельнуть смогу. Ещё глоток, ещё! Вроде и мысли какие-то появились, а не просто фиксация происходящего.

— Ба?

— Лежи, лежи, детка… — рука по голове гладит.

— Ба, со мной всё хорошо. Ты только не переживай. Триединый меня благословил. Но, кажется, силы не рассчитал… — я пытаюсь улыбнуться. — Велел счастливой быть.

Рука Глафиры застывает.

— Нехорошо это, Роксана, благословение Его озвучивать. Тебе пожелал, тебе исполнять.

— Я лишь чтобы тебя успокоить. Могу я встать? — делаю попытку подняться.

— Нет, полежи ещё немного, а я тебе песенку спою. Помнишь, ты мне в Калиновке пела?

— Ты же спала тогда, — беру сухую тонкую кисть и целую благодарно. — Спасибо, что ты моя бабушка.

Утром нас спасли. По дороге над храмом пробрался отряд казаков. Лихие вояки, привязав к деревьям верёвки, спустились к церкви, чтобы проверить, жив ли священнослужитель, а тут мы. Из трёхсот сорока человек, живших в районе сметённого бугра, выжили двадцать три. Структура почвы, подвергшаяся воздействию, претерпела невероятные изменения. В ней не осталось ни камней, ни плодородной земли. Непонятная субстанция, похожая на пепел.

— Вот учёным-то раздолье будет… — предположил Евстафий Евстафьевич.

— Это вряд ли. Приказом цесаревича это участок огородят глухим забором, дабы потом ещё и любопытствующих спасать не пришлось, — ответил маг-лекарь, обследовавший нас диагностическим артефактом и заодно информировавший о произошедшем.

— Его Высочество жив? — воскликнула я и чуть не прикусила язык.

Но на мою излишнюю эмоциональность и неуместный вопрос внимание никто не обратил.

— А как же, жив, конечно! Не иначе милостью Триединого. Намедни, перед самой катастрофой, в порт корабль англицкий зашёл. Так Дмитрий Васильевич с супругой и чадами с раннего утра, пока прохладно, отбыли в гости к адмиралу тамошнему. Друзья они, оказывается. Тем и спаслись.

Я облегчённо выдохнула. Жизнь каждого человека бесценна, и о смерти каждого скорбеть будут. Но наследник престола — это надежда Империи на стабильность, мир и процветание.

— Воистину всё в воле Твоей, — прошептала я, подавая руку для обследование артефактом.

Глава 19

Наряды для приёма у цесаревича были сдержанными, но респектабельными — ровно такими, как хотела Глафира. Только мы их не покупали. Самая дорогая и модная портниха Ялды со своими помощницами привезла нам целый гардероб, объявив, что выполняет приказ Его Императорского Высочества.

Случилось это на другое утро после нашего спасения. Всех потерпевших разместили в небольшой, но очень комфортной гостинице, где кроме нашей компании других постояльцев не было. Охраняли здание всё те же казаки, что вытаскивали нас из чудом уцелевшего храма. Никаких любопытствующих, никаких журналистов. Только скромного вида чиновники в серых мундирах с папочками под мышками. Они застенчиво стучали в дверь номера, с извинениями просили позволения задать пару вопросов, а получив согласие, устраивали форменный допрос.

Хорошо, что мы приехали намедни перед катастрофой, иначе нам пришлось бы поминутно и пошагово вспоминать каждый день проживания в курортном городишке.

— Роксана Петровна, вспомните, кого вы встретили, выйдя из номера и отправляясь на вечернюю прогулку.

— По какой стороне улицы вы спускались к набережной?

— Опишите, как выглядел господин, сообщивший спутнице о пребывании цесаревича в Ялде?

И ещё сто сотен подобных вопросов, в ответ на которые хотелось заорать:

— Да не помню я! Не пом-ню!

Но понимая, что любопытство непраздное — люди на службе, — напрягала память, прокручивала перед мысленным взором вечерние события и произошедшее утром, описывала детали, казавшиеся мне совершенно незначительными, ненужными и неважными. Из соседней комнаты доносились звуки тихого разговора. Там с другим чиновником беседовала Глафира.

— Ну наконец-то, — презрев приличия, упала я на диван и вытянула ноги, как только за дознавателями закрылась дверь. — Я даже представить не могла, сколько всего запомнила, но он смог из меня это вытрясти.

— Да. Дотошные господа, — согласилась Глафира и присела рядом. — Как ты себя чувствуешь, детка?

После моего обморока в храме бабушка задавала этот вопрос чуть ли не каждый час.

— Ба, со мной всё в порядке, — я положила голову на плечо княгини. — Целитель объяснил, что после двух сильнейших сторонних воздействий немного сбились потоки силы.

— Двух? Почему двух? Ты говорила об одном, о благословении Триединого, — теплая сухая ладонь погладила меня по щеке.

— Первое было во время землетрясения. Смешались ощущения от толчков, страха, падения, потому прошло незамеченным, — ответила я и положила свою ладошку поверх бабушкиной. — Сама-то как?

— Всё хорошо. Я уже и письмо Николаю Ивановичу написать успела, да только не позволили отправить, — Глафира вздохнула, глядя куда-то вдаль. Уголки губ у неё чуть приподнялись, в глазах появилось мечтательное выражение.

Сколько смотрю на их пару, столько диву даюсь, как можно нежно и трепетно любить в столь зрелом возрасте. Нет дикой бразильской страсти, но столько ласковой заботы в каждом деле, адресованном любимому человеку. Сказал бы кто — не поверила бы, но я с первой минуты знакомства наблюдаю их отношения. И радуюсь счастью моих старших родичей и друзей.

И вот одна из фрейлин Великой Княгини Екатерины Александровны, жены цесаревича, привела к нам в номер модистку. Пока помощницы портнихи суетились, раскладывая коробки с платьями, бельём и прочими милыми дамскому сердцу штучками, фрейлина отвела нас в сторону и тихо предупредила:

— Вечером Дмитрий Васильевич устраивает приём в честь спасшихся в катастрофе. Так как в городе траур, всё будет очень скромно и без лишнего шума. Наряды постарайтесь выбрать соответствующие.

— Чёрные нам не по статусу — никто из близких не погиб, а значит мы не в глубоком трауре. Можно выбрать лиловый цвет с отделкой из тёмно-фиолетовых кружев. Это для меня. А тебе, душа моя, посоветовала бы жемчужно-серебристое платье с тёмно-серой отделкой, — решила Глафира.

У портнихи были наряды похожих цветов, осталось подогнать их по нашим фигурам и добавить выбранную отделку. Швеи сели за работу. Иглы так и мелькали в их умелых руках, прокладывая аккуратные швы.

Я немного полюбовалась их работой и отправилась в ванную, где Глафира уже выбрала из ассортимента, предоставленного гостиничным сервисом, мыла, масла, притирки и ещё невесть какие косметические средства.

— Скромный там приём будет или нет, а выглядеть мы с тобой должны так, чтобы не посрамить род Верхосвятских.

— Ваша Светлость, почему вы просите объявлять вас княгиней, если замужем за графом? — поинтересовался церемониймейстер, зашедший к нам перед приёмом, дабы уточнить правильность имён, титулов и родственных связей.

— Потому что внучка моя ещё несовершеннолетняя, а значит, не имеет права принять титул и все связанные с ним обязательства. Сын мой, к великому прискорбию, поражён в правах. Поэтому я по совету мужа до девятнадцатилетия княжны Роксаны оставила свою прежнюю фамилию и княжество. Если вам столь важно объявить меня замужней дамой, то пусть буду Горонцова-Верхосвятская.

Царедворец принял ответ, что-то чиркнул в своих бумагах, откланялся и вышел.

А мы в последний раз осмотрели друг друга, поправили складочки и оборки и приготовились к отъезду на приём. Вот только ехать никуда не пришлось. Цесаревич разместился в этом же здании, но в другом крыле. Приём должен был проходить не в каком-то парадном зале, а в наскоро обустроенном холле.

Провожатой нам служила всё та же фрейлина. Она придирчиво осмотрела наши наряды, одобрительно кивнула и велела следовать за ней.

— Не вздумайте выражать соболезнования, — шёпотом предупредила она.

— А у Его Императорского Высочества погибли близкие? — ахнула Глафира.

— Вы не знаете? — дама даже остановилась от удивления.

— Откуда? Мы из комнат своих не выходим, слухи и сплетни не собираем. За всё время видели только целителя да господ чиновников в серых мундирах, — с достоинством пояснила княгиня.

— В дачном особняке, что погребен лавиной, оставались доверенные слуги, адъютанты, фрейлины. У меня по счастливой случайности в тот день был выходной, и я ещё с вечера поехала к подруге, отдыхающей в пансионате княгини Романовской. Вернулась к вечеру, а тут такое… — дама как-то по-детски шмыгнула носиком. — Мне так трудно сейчас… С одной стороны, Триединый уберёг, а с другой — столько знакомых и подруг в одночасье погибло.

— Согласна, — покивала Глафира. — Сложные чувства вас обуревают. Но долго скорбеть не стоит. Служба у вас не лёгкая, сил требует немало. Молитесь и тихо радуйтесь спасению.

Фрейлина благодарно улыбнулась доброму совету и показала на дверь:

— Пришли.

Приглашённых было немного. Меньше ста человек. Почти все мужчины в форменных сюртуках, дамы в платьях сдержанных цветов и без украшений. Траур. Никто никого не представлял. Стояли кучками, общались вполголоса. Узнали хана Кирима с тройкой приближённых и издали раскланялись.

— Ваши Светлости, добрый вечер, — подошёл к нам с приветствием господин Венедиктов. — Рад видеть вас в полном здравии. А вы ещё кого-то из нашей компании не видите?

Мы осмотрелись. Трудно узнать среди принаряженных гостей наших запылённых, полуодетых товарищей по несчастью. Вот и Евстафий щеголяет в новеньком, хорошо сшитом мундире и лаковых ботинках. Волосы тщательно уложены, усы подкручены, кажется, даже каким-то парфюмом от него веет.

— Его Императорское Высочество цесаревич Дмитрий Васильевич и Её Императорское Высочество Великая княгиня Екатерина Александровна! — объявил церемониймейстер, обрывая разговоры, и мужчины склонились в поклонах, дамы присели в реверансах.

Наследник одновременно был похож на своих младших братьев и непохож. Всё же все трое были от разных матерей, но доминантные гены монарха оставили заметный след на телосложении и в чертах лица сыновей.

Матушка Дмитрия прожила недолго и умерла вторыми родами — даже целительская магия оказалась бессильна. А папенька в ту пору императором ещё не был. Лет ему было двадцать пять, жениться второй раз не хотелось. Зато появилась любимая женщина, с которой он прожил невенчанным почти двадцать лет. Скандальная связь кого-то умиляла, кого-то возмущала, но все отмечали, что ветреный Василий стал чуть ли не примерным семьянином. В особняке, где наследник поселил любимую, часто гостил и Дмитрий. Пожалуй, именно это позволило сблизиться братьям. Константин был на пять лет моложе брата и считал его примером для себя во всём.

Вся идиллия закончилась, когда Василию пришёл срок вступать на престол. Не положено императору быть неженатым. Сама или, скорее всего, кто-то помог, но любимая, пусть и невенчанная, жена наследника одним днём покинула Великороссию. Отправилась с сыном морским путём на родину в Франкию. Чтобы освободить место той, что будет достойной императрицей. Цветочницы выходят замуж за монархов только в сказках.

— Роксана, приди в себя, — тихонько толкнула меня Глафира, возвращая в реальность. — Цесаревич речь заканчивает.

— … именно в такие трудные времена часто проявляется мужество, милосердие и сострадание. Иной раз у тех, от кого и не ждёшь. Кто бы мог подумать, что столь юное создание спасёт более двадцати человек? Княжна Роксана, подойдите ко мне, — наследник протянул руку, не то указывая присутствующим на меня, не то приглашая протянуть руку ему навстречу.

— Ступай, — прошептала княгиня.

— Не буду сейчас описывать подвиг Роксаны Петровны, пусть она сама о нём расскажет. Мы же с Екатериной Александровной хотим отметить сие деяние орденом Святой Роксаны третьей степени.

Собравшиеся ахнули, я ойкнула, забыв присесть в низком благодарственном реверансе. Да ещё и залепетала:

— Ваше Высочество, да я же ничего такого… И не одна я была… Там ещё и господин Венедиктов…

Все, кто стоял близко к нам, заулыбались. По юности лет мне простили недостаточное почтение, нарушение придворного этикета и неуклюжесть, с которой я принимала высокую награду.

— Вы, княжна, ещё и скромны, — улыбнулся цесаревич Дмитрий. — Не переживайте. Вашего протеже тоже не забыли. Господина Венедиктова мы поздравляем надворным советником и орденом святого Станислава второй степени. Третий, как мне известно, у вас уже есть?

— Так точно, Ваше Императорское Высочество, — браво щёлкнул-таки каблуками мой спутник, отлично лазающий по горам.

Даже в чужих ботинках.

Глава 20

Дмитрий Васильевич беззвучно поставил пустую чашку на стол и улыбнулся в пушистые усы.

— Честно скажу вам, Роксана Петровна, если бы не ваш юный возраст да не тщательная проверка моей охранной службы, заподозрил бы в вас шпионку. Каким-то невероятным образом в последнее время вы слишком приблизились к нашей семье. Сначала Константин, потом Андрей, теперь я. Скажите, княжна, с какой целью вы это делаете?

На чаепитие к наследнику нас с Глафирой пригласили сразу после приёма. Ещё раз поздравили, вручили соответствующие документы, чек на прилагающуюся к награде сумму и усадили за стол.

Беседа в основном протекала между Екатериной Алексеевной и Глафирой. Цесаревич слушал, кивал, изредка вставляя какие-то замечания. Я молчала. Хватит уже ляпов на сегодняшний день.

И вот когда чай уже был выпит, а тема разговора исчерпана, супруга наследника вдруг попросила княгиню пройти с ней в кабинет для приватной беседы, оставив нас с Дмитрием наедине.

М-да… похоже, что приватная беседа нужна была не жене, а мужу, и не с бабушкой, а со мной.

Кажется, задавая прямой вопрос, вопрошающий ожидает такой же прямой ответ, только что я могу ответить? «Невиноватая я, он сам пришёл!»?

— Отчего же вы молчите, барышня?

— Думаю, как это случилось, что случайные, не зависящие друг от друга события вдруг сплелись в одно опасное для меня и моих близких подозрение. А всё-то началось с того, что захотелось рыбы.

— Какой рыбы? — непонимающе взглянул на меня собеседник.

— Какой угодно, но свежей. Камбалы, скумбрии… да хоть бычков примитивных.

— Ничего не понял, — тряхнул головой Дмитрий Васильевич.

— Можно расскажу, как я видела те события, которые вы упомянули? Скорее всего, ваши ищейки доложили вам сухие факты, не ссылаясь на мотивацию поступков, потому как знать о том не могли, — попросила я.

— Расскажите, — согласился цесаревич и вдруг, шкодливо приложив палец к губам, покосился на дверь кабинета, куда удалились дамы, достал из внутреннего кармана сюртука тонкую фляжку и вылил содержимое в давно уже опустевшую чайную чашку.

Аромат хорошо выдержанного коньяка коснулся моих ноздрей.

— Надо бы вам нашего бренди отведать, — машинально заметила я, наблюдая за наследником. Но тут же поняла, что моё высказывание неуместно и потупилась. Потом собралась и начала рассказ, объясняющий подозрительные факты, собранные императорской спецслужбой обо мне. — Всё началось с того, что мне захотелось рыбы. Согласитесь, жить на берегу моря и не иметь в меню морепродуктов — это неразумно…

Дмитрий Васильевич слушателем был отменным. Не перебивал, не задавал уточняющих вопросов, только мимикой показывал, что внимательно слушает. То улыбнётся едва заметно, то бровь приподнимет в особо интригующем моменте, то голову набок склонит, а то и вовсе кивнёт, соглашаясь с тем или инымутверждением.

— Вот так и получилось, что моя наставница вышла замуж за Константина Васильевича, а Андрей Васильевич… — я вздохнула, решаясь высказать нелицеприятное мнение. — Его кроме моего дара ничего не интересует. Мне кажется, будь я одноглазой горбуньей, способной передать нашим совместным детям силу, я и тогда бы его заинтересовала. Встреча с вами так и вовсе… Не пригласили бы на приём, отправили сразу в поместье, и все дела.

— Как у тебя всё просто! — допивая последний глоток из своей чашки, поморщился цесаревич, внезапно перейдя на «ты».

— Не помню, в какой книге прочитала, что жизнь в общем-то штука простая, но люди так любят все усложнять и накручивать — сами потом разобраться не могут, — скромно опустив глаза и сложив руки на коленях как пай-девочка, тихо ответила я. — В вашей воле казнить меня или миловать, но ничего плохого ни против Империи, ни против монаршей семьи я не мыслила.

— Хорошо, — Дмитрий Васильевич легко поднялся со своего места, тем самым заканчивая нашу беседу. — В поместье, говоришь, отправить? А я так, пожалуй, и сделаю. Порталами после катастрофы рекомендовано не пользоваться — слишком сильно исказился магический фон полуострова, — повозкой после таких событий только с отрядом охраны можно. А что вы думаете о морской прогулке, Роксана Петровна? — Цесаревич позвонил в симпатичный серебряный колокольчик, и в комнате тотчас появился слуга. — Позови Екатерину Алексеевну к столу вернуться.

Через пять минут мы с Глафирой выслушивали волю Его Императорского Высочества:

— Корабль в бухте видели? Отлично. Адмирал пригласил нашу семью пройти на нём вдоль южного мыса. Приглашаю и вас, княгиня. Напротив вашей усадьбы с корабля спустят шлюпку и доставят вас на берег. Завтра поутру снимаемся с якоря.

— Роксана, что это было? — едва слышно спросила Глафира, пока мы шли по коридору.

— Боюсь, что Дмитрий Васильевич решил руководствоваться пословицей: «Держи друзей близко, а врагов ещё ближе», — так же тихо ответила я.

— Милость Триединого, — ахнула княгиня. — Он нас что, врагами считает?

— Мне показалось, что пока не до конца определился.

Уезжали мы с ещё меньшим количеством вещей, чем приехали. Платья для приёма упаковали в плетёный, обтянутый внутри тканью, сундук, плюс саквояж со сменным бельём и одеждой для сна, да несессер с косметикой для ежедневного ухода. Хорошо, что выбрали из богатого ассортимента, представленного модисткой, платья для путешествий. Правда, не думали, что возвращаться домой будем морем.

— М-да… стиль, конечно, не тот, да нам не красоваться, а до дому бы добраться живыми, — постановила Глафира, рассматривая нас в зеркале.

Да и то… платья были немарких цветов, чтобы дорожная пыль не сильно была заметна. А я вдруг подумала о принце Гарри. Он же будет на том корабле. Ох! И сердечко забилось быстрее.

— Роксана, не глупи! — княгиня что-то заметила в моём лице и глазах. — Дай честное слово, что не отойдёшь от меня ни на шаг.

— Ба, ты настолько мне не доверяешь? — скорчила я самую обиженную моську.

— Ох, детка, я не тебе не доверяю, а твоей неопытности и юности, — покачала головой Глафира. — Помню, как ты на того офицера смотрела — как удав на кролика. Так бы и заглотила целиком, если бы я не остановила. Только затверди как «Символ веры», что из вас двоих хищник он. А я не хочу, чтобы моя внучка стала несчастной.

— Обещаю, что ни на шаг от тебя не отойду! — торжественно пообещала я княгине и пошутила, вспомнив «Белые ночи» Достоевского. — Можешь даже мою юбку к своей булавками приколоть.

Глафира на такую шутку только пальцем погрозила.

Закрытая карета, запряжённая парой симпатичных лошадок, быстро домчала нас до причала. Там возница и сопровождающий слуга составили багаж неподалёку от трапа, раскланялись и уехали.

— Где же все? — оглядываюсь я по сторонам.

Как-то иначе представляла себе прогулку семьи наследника: охрана, фрейлины, мамки-няньки с детьми, толпа встречающих и сам цесаревич с супругой. А тут только дежурный матрос у трапа недоумённо на нас косится.

— Не случилось бы чего опять, — нервно сжимает руки княгиня.

— А может, нас не к тому кораблю привезли? — предполагаю я, задираю голову и разглядываю возвышающуюся над нами громаду.

По суете, царившей на палубе, по тому, как ловко карабкаются моряки на мачты, было видно, что корабль собирается в плаванье. Только мы, кажется, будем махать ему вслед платочками.

Но тут, громко стуча каблуками по доскам трапа, к нам сбежал герой моих снов, офицер флота Его Королевского Величества Генри Уалес, герцог Сакский. За ним спешили два матроса.

— Леди, доброе утро! Простите великодушно за задержку. Прошу на борт. Через полчаса отходим, — с лёгким полупоклоном пригласил он нас. После чего повернулся к сопровождающим: — Парни, вещи доставить в каюту в целости и сохранности.

— А как же… — начала было задавать вопросы Глафира, но «принц Гарри» с очаровательной белоснежной улыбкой протянул ей руку и аккуратно повёл по наклонной лестнице.

В таком положении особо не поговоришь. А меня и звать не надо было — едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег, я пошла следом.

Глава 21

Шлюпка ткнулась в гальку пляжа, и две лохматые, размытые, как светлые тени, фигуры метнулись навстречу.

— Стоять! — рука, выставленная в запрещающем жесте, дрожала, а голос звенел от радости.

Два матроса бесстрашно выпрыгнули из лодки, подтянули её повыше, и один из них подал руку, чтобы я смогла спрыгнуть на сушу.

Голова закружилась, и земля начала уходить из-под ног. Всего-то два дня на корабле, а вестибулярный аппарат отреагировал на изменения. Но я ухватила загривки моих собак и пошла между ними к дорожке.

От дома к нам спешили люди. Впереди всех бежал Николай Иванович, за ним Аристарх, следом, почтительно пропуская господ вперёд, Абяз, Надия и ещё кто-то.

Нам с Глафирой радовались так, словно мы с войны вернулись.

— Леди, — окликнули нас от шлюпки. Мы с Глафирой одновременно повернулись на голос сопровождавшего нас офицера. — Я рад вашему благополучному возвращению и нашему знакомству. Позвольте попрощаться.

Он вскинул вывернутую к зрителям ладонь к треуголке, а мы с княгиней присели в книксене. Моряки разом толкнули судёнышко в воду, запрыгнули в него и налегли на вёсла. Пара-тройка минут — и шлюпка уже скрылась в узком проходе между скал.

А нас засыпали вопросами. До поместья дошли слухи о каком-то страшном происшествии, случившемся в Ялде. Письма, отправленные на адрес гостиницы, не уходили, а оставались в почтовой шкатулке. Газет, из которых можно было узнать хоть какие-то новости, не было. Николай Иванович хотел уже ехать на наши поиски, но прискакал нарочный с приказом цесаревича не покидать усадьбу.

— Ты знаешь, душа моя, что мне несвойственны необоснованные волнения, но в этой ситуации я места себе не находил, — нежно сжимая тонкие пальчики Глафиры, признался граф.

Пришлось, даже не заходя в дом, кратко изложить произошедшее. Сразу всем.

— В городе произошло землетрясение. Очень сильно пострадала наша гостиница. Благо мы в это время ушли за покупками, но все наши вещи погибли. Вот тут мы с Роксаночкой немного растерялись и вместо того, чтобы воспользоваться гостеприимством Жени́, отправились вместе со всеми пострадавшими во временный приют. Её Императорское Высочество Екатерина Александровна, обходя пострадавших при храме Триединого, где мы приходили в себя, и узнав наш титул, пригласила в свой особняк. А Дмитрий Васильевич самолично устроил на корабль, который проплывал мимо нашего поместья, чтобы мы после пережитых волнений не тряслись по пыльной дороге, а поправили нервы посредством морской прогулки, — рассказывала Глафира краткое содержание наших приключений.

Я активно кивала и поддакивала. Этот вариант мы с княгиней придумали на корабле, здраво рассудив, что правду рассказывать нельзя — хоть и не брали с нас обещания не разглашать информацию, но зачем людей в смятение вводить.

Слушатели покачали головами, поохали, поздравили с благополучным возвращением и разошлись, давая нам возможность войти в дом.

— Я вас одних больше никуда не отпущу! — объявил граф, едва мы переступили порог дома.

— Да мы и сами никуда больше не поедем, — чуть ли не хором ответили мы с бабушкой.

На корабле нас встретили приветливо, со всем полагающимся почтением, но семьи наследника там не было.

— Леди, — объяснил нам адмирал, когда Глафира поинтересовалась, а где же цесаревич, — обстоятельства сложились так, что моему другу срочно пришлось отбыть в столицу.

Мы с бабушкой понимающе покивали — понимаем, дескать, дела государственные, но позже у себя в каюте пришли к выводу, что Дмитрий Васильевич не там врагов ищет.

— А вот отъезд он задумал, пожалуй, сразу после катастрофы. Выждал немного, соблюдая приличия, и вернулся в столицу… Или куда там ещё. Потому и приём был организован столь поспешно.

К слову сказать, много позже я узнала о том, что это покушение на наследника не первое. До того были менее масштабные и такие же неудачные. Представив, как это — жить в постоянном страхе не только за себя, но за жизнь близких, я простила ему излишнюю подозрительность. Тем более что мое внезапное появление в близком круге императорской семьи действительно было непонятным.

Ещё одна немалая польза случилась от нашего путешествия под парусами. Нас с Глафирой приглашали на обеды, ужины и вечерние посиделки в офицерскую гостиную. Там из дружеских подначек, полунамёков и откровенных сплетен я поняла, что герой моей мечты «принц Гарри» был помолвлен и после возвращения в родную гавань его ждала скорая свадьба.

И всё! Как бабка от шептала. Ибо нам чужого не надо.

— Нас не было дома всего-то пять дней, а ощущение такое, словно год прошёл, — поделилась я с Глафирой за вечерним чаем.

— Всё оттого, что слишком много событий свалилось на нас за это время. Иные люди за жизнь столько не переживают, — объяснила мудрая бабушка. — Ты вот у меня тоже не по годам умная да ухватистая. Слишком рано тебе повзрослеть пришлось. Не случись несчастья с Петрушей, было бы у тебя и беззаботное детство, и счастливое отрочество, а так…

— А так у нас есть поместье у моря, Николай Иванович в мужьях, Таир в женихах! — засмеялась я. — Ба, на всё воля Триединого. Поверь, что он вернее нас с тобой знает, как лучше судьбами детей своих распорядиться.

Это я сказала вслух. Про себя же подумала, что не случись ссылки Глафиры в Калиновку, не было бы у меня второго шанса.

И кто знает, как бы история повернулась. И каким путём она пойдет дальше, пока тоже никто не знает.

Конец второй книги

Оглавление

Часть первая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

Часть вторая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Конец второй книги