Альфред Великий, глашатай правды, создатель Англии. 848-899 гг. [Беатрис Аделейд Ли] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Беатрис Аделейд Ли АЛЬФРЕД ВЕЛИКИЙ, ГЛАШАТАЙ ПРАВДЫ, СОЗДАТЕЛЬ АНГЛИИ 848–899 гг.
ББК 63.3(0)4 УДК 94 Л55
Научный редактор: к. и. н. Карачинский А. Ю.
Ли, Беатрис Аделейд Альфред Великий, глашатай правды, создатель Англии. 848–899 гг. Пер. с англ. Метлицкой З. Ю. — СПб.: Евразия, 2006. — 384 с. ISBN 5-8071-0160-Х
Англосаксонский король Альфред Великий (ок. 849 — ок. 899) сыграл поистине уникальную роль в истории Англии. Личность его настолько необычна для своего времени, что ему отдавали должное не только англичане. В частности, Н. В. Гоголь в юности написал пьесу «Альфред Великий». Альфред Великий жил в переломный для Англии момент, когда страну, раздираемую междоусобными распрями, наводнили захватчики викинги. В битве не на жизнь, а насмерть Альфред возглавил своих соотечественников и одержал убедительную победу. Он реорганизовал английское войско, создал флот, администрацию, подчинил своей власти мелких британских царьков, основав первую королевскую династию, правившую всей Англией. Человек, необычайной жестокости, он никогда не колебался перед применением силы и безжалостно карал всех, кто становился на его пути. Но это только одна сторона жизни Альфреда. Король ценил литературные сочинения, латинскую культуру, сам перевел на древнеанглийский язык произведения римских писателей Боэция и Орозия. Книга английской исследовательницы Б. А. Ли полна красочных подробностей, ранее недоступных отечественному читателю.
ББК 63.3(0)4 УДК 94
© Метлитцкая З. Ю., перевод с англ., 2005 © Карачинский А. Ю., Метлицкая З. Ю., предисловие, 2005 © Лосев П. П., обложка, 2005 © Евразия, 2006
ISBN 5-8071-0160-Х
Предисловие к русскому изданию
Англосаксонский король Альфред Великий (ок. 849-ок. 899) сыграл важную и поистине уникальную роль в истории Англии. Личность его настолько необычна для своего времени, что ему отдавали дань уважения не только англичане. В частности, Н. В. Гоголь в юности написал пьесу «Альфред Великий». О жизни, судьбе и деяниях Альфреда подробно рассказывается в книге английской исследовательницы Б. А. Ли, которую читатель держит сейчас в руках. Время, когда жил Альфред, было бурным. Шел процесс активного социально-политического развития англосаксонского общества: формировались властные и общественные институты, культурный облик страны. Раздробленные королевства, основанные в Британии V–VI вв. племенами англов, саксов и ютов, вели ожесточенную междоусобную борьбу за главенство на острове. Верх в этой долгой борьбе попеременно одерживали королевства Нортумбрия, Мерсия и Уэссекс. Но когда королевство Уэссекс стало набирать силу, ситуация резко изменилась. Начиная с конца VIII в. на территорию Англии обрушились скандинавские захватчики, разорявшие и осваивавшие английские земли. Их натиск становится особенно сильным как раз к тому времени, когда Альфред вступил на трон Уэссекса (871 г.). Он стал правителем одного из четырех англосаксонских королевств, три из них вскоре пали под натиском пиратов-викингов. И лишь Уэссекс — королевство Альфреда — смог выстоять. Не случись этого, Англия в IX в., вероятно, стала бы скандинавской колонией и ее дальнейшее развитие пошло бы иным путем. И заслуга этого во многом принадлежит Альфреду Великому. Но к победе король шел долгим и непростым путем: победы чередовались с поражениями, и Альфреду пришлось приложить все усилия, чтобы переломить ситуацию в свою пользу. Нельзя отрицать личную храбрость короля, не раз водившего англосаксов в атаку, но победа над скандинавами была бы невозможной без крупномасштабных реформ, позволивших укрепить страну и достать ресурсы для продолжения борьбы. Впрочем, Альфред прославил свое имя не только на полях сражений, но как законодатель и покровитель учености. Историки должны быть благодарны королю Альфреду Великому за то, что в его время были созданы два важнейших памятника, без которых наши знания об англосаксонской истории и устройстве общества оказались бы гораздо более скудными. Англосаксонская хроника является основным и во многих случаях единственным источником сведений о событиях VIII–X вв. Благодаря «Правде Альфреда» до нас дошли не только законодательные установления самого Альфреда, но и законы англосаксонского короля Ине, правившего в Уэссексе в 688–726 гг. Филологам и исследователям средневекового менталитета остались выполненные в период правления Альфреда переводы латинских сочинений на древнеанглийский язык с многочисленными дополнениями и комментариями самого короля. Подобным сокровищем может похвастаться разве что Ирландия, да и то ирландские рукописи — намного более поздние. Как личность, Альфред выделяется из вереницы англосаксонских королей — возможно потому, что о нем сохранилось больше всего свидетельств, ярко очерчивающих личные качества и поступки этого государя. Конечно, во многом Альфред ни отличался от своих предшественников и наследников. Церковные писатели хором обличали непомерную алчность короля, возложившего на духовенство слишком большие налоги. Но есть и другая сторона жизни Альфреда, о которой мы можем узнать из его переводов на древнеанглийский сочинений латинских авторов. Переводя их, Альфред вставлял в текст свои собственные размышления, комментарии, приоткрывая перед читателем свой внутренний мир. Так все мы получили удивительную возможность прочитать слова человека (мирянина, а не клирика), жившего более чем за тысячелетие до нас, слова порой настолько личные и искренние, что щемит сердце. Впервые книга Б. А. Ли об Альфреде была опубликована в 1915 г., но она не утратила своей ценности и значимости и по сей день. В последнее время стало модным под флагом «разрушения мифов» критиковать Альфреда, отрицать его заслуги и говорить о его искусственно созданной репутации. Конечно, следует признать, что в начале XX в. историю Англии писали иначе, нежели сейчас. Историки викторианской эпохи представляли англосаксонского короля Альфреда создателем английского государства, чрезмерно превозносили его роль в истории создания британской государственности. Конечно, можно задаваться вопросами о том, насколько реально воплощались в жизнь проводимые им реформы. Но мы не вправе отрицать, что именно в правление Альфреда Великого в истории Англии произошли серьезные перемены, повлиявшие на политический и культурный фон страны. Книга Б. А. Ли ценна тем, что обстоятельно, с привлечением самого разнообразного материала, повествует о жизни и деятельности Альфреда.Метлицкая З. Ю., Карачинский А. Ю.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Достаточным оправданием для попытки добавить еще одну книгу к обширному перечню биографий короля Альфреда Великого служит тот факт, что эта тема по-прежнему важна и интересна. Из всех государственных деятелей прошлого Альфред с наибольшим основанием может быть причислен к национальным героям. Много поколений ученых изучали его жизнь и труды. Но возможности материала не были исчерпаны и изыскания последних лет существенно пополнили наши знания о великом короле. Источники IX века немногочисленны, и их свидетельства не всегда толкуются однозначно, поэтому в данном случае биографу особенно важно быть в курсе новых достижений в области истории и филологии. Современные исследования, в первую очередь работы профессора Либерманна, мистера Пламмера и мистера Стивенсона, прояснили многие детали, прежде остававшиеся непонятными, однако теперь встала задача объединить и изложить последовательно и сжато полученные ими результаты. Именно это я и постаралась сделать в своей книге. В то же время я опиралась непосредственно на все доступные нам свидетельства рассматриваемого периода, в особенности на произведения самого Альфреда. Основные источники IX века и сочинения более позднего времени, использованные при создании этой книги, приведены в списке литературы. Я хочу выразить глубокую признательность за помощь и полезные советы профессору Виноградову (профессору юриспруденции Оксфордского университета), мистеру Э. Тарло Лидсу (музей Ашмола, Оксфорд), мисс Эдит Уэцдейл (доктору философии из Сент-Хьюз Колледжа, Оксфорд), профессору Стентону (Юниверсити-Колледж, Рединг). Я хотела бы также поблагодарить Главу и членов Совета Корпус-Кристи Колледжа (Кембридж) за великодушное позволение воспроизвести в книге два портрета короля Альфреда из рукописи Мэтью Париса, хранящейся в их библиотеке.Б. А. ЛиОксфорд, 1914
Глава I ЕВРОПА ДО АЛЬФРЕДА ВЕЛИКОГО
«В год 849 от Рождества Христова свет забрезжил во тьме. Альфред, король английский, родился в королевском поместье [villa regia], называемом Ванетинг (Вантеж)». Историкам позднейших времен, как и раннесредневековому хронисту, написавшему эти слова, король Альфред представлялся одиноким светочем, воссиявшим в непроглядном мраке, феноменом, вызывающим скорее удивление, нежели желание его осмыслить. Девятый век, время окончательного развала империи Карла Великого и постоянных грабительских набегов норманнов, по общему признанию, числится среди «темных веков» средневековой истории. Эта эпоха не настолько далека от нас, чтобы обрести ореол благородства, который окружает классическое прошлое, и не настолько близка, чтобы попасть в сферу интересов современных политиков. На первый взгляд, все ее содержание представляет собой утомительный перечень непрерывных гражданских войн и викингских набегов, а ее духовная и интеллектуальная жизнь — причудливое сочетание детской доверчивости и грубого суеверия. В эти пустые, бесплодные годы, заполняющие промежуток между героическим веком Карла Великого и романтической эпохой крестовых походов, предшествующие славным дням империи и папства, расцвета монашества и становления феодализма, фигура Альфреда, идеального короля, возникает подобно светящемуся силуэту на сером фоне варварского невежества и жестокости. Но если присмотреться внимательней, мгла рассеивается и тьма озаряется мерцанием огней, словно летняя ночь, полная неясных обещаний, намеков и робких движений жизни, хранящая память об ушедшем дне и грезящая о грядущем рассвете. Истинная значимость Средневековья состоит в том, что оно располагается «посередине». Расценивая его как пролог к историческому будущему, следует помнить, что узы преемственности связывают его также с «легендарным прошлым», от которого оно унаследовало высокий опыт эллинистической, латинской и иудейской традиций. Греческие искусство и философия, римская правовая практика и опыт государственного строительства, суровый монотеизм иудейского завета, с его жаром воинствующей веры и восточной цветистостью поэтических строк и пророчеств, внесли свой вклад в полученное Средневековьем наследие. Христианский мир строился на развалинах более древних цивилизаций. Его мыслители и писатели заимствовали идеи, приемы и темы из древней греко-латинской или иудейской традиции с такой же непринужденностью, с какой архитекторы и ваятели ставили колонны и камни языческих римских построек в стены христианских церквей. Знание Запада и грезы Востока, легенды и мифы, предрассудки и мистический экстаз, очарование неведомого и страх перед бесконечностью — все шло в ход при создании особого умственного настроя, который несколько смягчал грубую практичность средневековой жизни. Но все эти классические и восточные элементы не были просто полуистлевшими останками умершего общества. Христианский идеализм одухотворил их, переплавил, отлил в определенную форму, и в таком виде они и стали достоянием средневекового мира. Заимствования обрели силу и смысл лишь постольку, поскольку надежды на будущую жизнь и сопричастность таинствам невидимого мира, пусть даже смутно осознававшиеся, поднимали людей Средневековья над их материальной обстановкой, будили их воображение, вызывая в них изумление или благоговейный трепет. История прошлого прочитывалась как символическое предвестье горнего будущего. Карл Великий пытался воплотить христианскую империю, о которой писал блаженный Августин. Августиновский «град Божий» был одновременно «золотым Римом, центром и славой мира» (Roma caput mundi, mundi decus, Aurea Roma) и «золотым Иерусалимом» (Urbs Sion Aurea), «святым Иерусалимом, нисходящим с неба от Бога»[1]. Понять историю Средневековья можно, лишь сознавая теократический характер средневекового общества и понимая, насколько существенное влияние оказывали на все сферы жизни религия и Церковь. Церковь была поистине «мировой державой», царством Божьим на земле, и управлялось это царство «священной властью папства» и подчиняющейся ей, но также данной от Бога властью монархии. Общая система ценностей и представлений, задававшаяся христианским вероучением, позволяла связать разнородные соперничающие племена в некое подобие политического объединения, imperium Christianum, христианский мир, сообщество всех христианских народов. Хотя эпитет «эпоха веры» придает Средневековью чересчур романтический ореол, общество того времени, безусловно, было необыкновенно восприимчивым к различного рода эмоциональным и духовным впечатлениям. Потому трудно переоценить тот факт, что в силу определенного стечения обстоятельств западные и северные народы в переломный момент своего развития испытали воздействие столь сложной религиозной системы, как католицизм[2]. Изумительно организованная Католическая Церковь с ее восточной и западной ветвями, впитала и сохранила мудрость трех великих цивилизаций. Иудейская и восточная по происхождению, она вобрала в себя едва ли не все, что сохранилось из греческой философии, а также правовых и политических учений Рима, создав из этого разнородного материала более-менее гармоничную и самосогласованную христианскую теологическую доктрину, которая благодаря сочинениям Отцов Церкви стала достоянием всего образованного мира. Таким образом, языческие племена, к которым христианство пришло из Рима, знакомились с античной классикой в изложении и под присмотром Церкви, со множеством соответствующих оговорок и дополнений, а тексты Ветхого и Нового Заветов открылись им уже обремененные массой аллегорических толкований, чем-то напоминающих объяснения Священного Писания, дававшиеся в начале XIX столетия. Но все же эти варвары, завоевавшие в конце концов Рим, смогли уловить, пусть как слабый отсвет, красоту греческой мысли и пылкое рвение Востока и воспринять идеи политического единства, власти и строгого порядка, являвшиеся одним из величайших достижений Римской империи. Кроме того, латинское христианство, с его стремлением к точным формулировкам, обратило смутные желания в ясные определения и установило «устав праведных» — четкие правила, регулировавшие, как и во что человеку верить и каким образом ему себя вести. Оно научило языческий мир сдержанности, милосердию, жалости и самопожертвованию ради общего дела и скрасило повседневную бытовую рутину величественной пышностью богослужений. И все же, сколь бы существенным ни было влияние христианства, не следует его преувеличивать. Древние верования продолжали жить под искусно выделанным покровом католицизма, как они, впрочем, продолжают жить и по сей день. Христианские празднования во многих случаях оказывались «двойниками» языческих торжеств, древние суеверия входили в ортодоксальное учение или сохранялись в магических и колдовских ритуалах, которые Церковь постоянно, но безуспешно преследовала. У северных народов, кроме того, были собственный кодекс верности и доблести, тонкий художественный вкус и целая сокровищница фантастических легенд, мифов и сказок. Христианство ассимилировалось с этой исконной традицией, не разрушив ее, но коренным образом повлияв на ее дальнейшую судьбу. Остановленная в своем естественном развитии, эта традиция вступила во взаимодействие с отдельными элементами христианского вероучения, и из полученного соединения со временем возникла западная цивилизация, которая не была по природе ни варварской, ни римской, ни языческой, ни вполне христианской, а была поистине «вселенской» в своей способности совмещать противоположности. Долгий период разного рода опытов разделяет имперский Рим и его средневековую наследницу — Священную Римскую империю; IX век может казаться беспросветно серым и скучным либо вызывать неподдельный интерес именно потому, что попадает в эту переходную эпоху. Он кажется царством застоя и тупости, ибо люди того времени, скованные магической властью прошлого, еще не отваживались быть собой и подражали старому, когда требовалось творить новое. В их доктринах, заимствованных у более развитых цивилизаций, было нечто надуманное и искусственное. Их идеи имели мало общего с реальностью повседневной жизни. Их речь невнятна, они не в состоянии четко выразить «трепещущие на устах» мысли, а оставленные ими письменные свидетельства столь немногочисленны и разрозненны, что едва ли позволяют проникнуть в духовную жизнь эпохи. Однако в этой незрелости есть свое очарование, ибо в ней заложены неограниченные возможности роста и развития. Девятый век, при всей его примитивной грубости, интересен, ибо он обещает великое будущее. Он исполнен надежд и по-юношески экстравагантен, причудливо непоследователен и амбициозен, и сознание его являет собой занятную смесь высокого идеализма и самого приземленного материализма. Если же говорить более конкретно, весьма интересно проследить на примере этой эпохи, сколь сильными организующими факторами в жизни общества были теократия и клир и какую важную роль они играли в мирских делах, в частности, в политике, и на Востоке, и на Западе. Величайший из историков, Леопольд фон Ранке, считал отличительной особенностью IX века противостояние двух монотеистических теократий — христианской и мусульманской, и их неуклонное победоносное наступление на пошатнувшиеся оплоты древнего язычества. Не только на Западе, но и на Востоке возникла мировая держава, объединенная общим вероисповеданием, и средневековый ислам стал грозным соперником христианства. Неутихающее соперничество Востока и Запада обернулось священной войной против врагов Христа и Его Церкви, а вопросы веры становились поводом политических разногласий. Отпадение Запада от Восточной империи непосредственно связано с разделением Латинской и Греческой Церквей. Даже путешественники и открыватели неизведанных земель непременно имели в виду религиозную цель — паломничество в Святую Землю, или в Рим, именовавшийся «царицей мира», средоточие и видимое воплощение власти Западной Церкви. С точки зрения людей IX века, мир делился на христиан и язычников. В лоне Христианской Церкви существовали Восточная и Западная империи, обе претендовавшие на роль законных наследниц и преемниц империи Константина Великого. Византийские императоры, обосновавшиеся в Константинополе, «новом Риме», хотя и лишились части своих земель, оставались правителями обширных территорий, включавших в себя Южную Италию и Сицилию, Балканский полуостров, Пелопоннес и Малую Азию. Под властью возрожденной Западной империи объединились будущие королевства Франции и Бургундии, Германии и Италии. Политически обособленные Англия и Ирландия, входили также в христианское сообщество. За его пределами оказывались «язычники» — страны, находившиеся под властью мусульман, и пока еще независимые народы, сохранявшие более древние верования. Мусульманский мир, как и христианский, был расколот надвое, и две его части отличались религиозно и политически. Кордовский эмират посягал на земли Западной империи к югу от Пиренеев. Багдадский халифат угрожал границам Византии в Малой Азии, и под его властью находились Иерусалим и сирийские святыни. В Средиземном море, разделявшем две мусульманские державы, вовсю хозяйничали пираты-сарацины, а также всевозможные любители приключений и легкой наживы из числа последователей Магомета, грабившие христиан. На дальних окраинах христианских и мусульманских империй маячили некие таинственные «варварские земли», куда богатое воображение людей Средневековья помещало безобразных и чудовищных монстров:Глава II АНГЛИЯ ДО АЛЬФРЕДА ВЕЛИКОГО
За пределами империи Карла Великого в открытом море лежал остров Британия, вместе с соседней Ирландией он составлял отдельный мир. Эти удаленные, уединенные земли с холодным и пасмурным климатом, были, однако, достаточно плодородными, чтобы привлекать разного рода завоевателей. Последовательные волны переселенцев прокатывались через остров начиная с доисторического периода, с появления первобытных людей, от которых нам остались курганы и дольмены, каменные круги и монолиты и память о которых живет, возможно, в легендах о карликах, гномах и домовых. Кельты — гойделлы, бритты и белги, подчинившие себе прежнее население, — еще и во времена Альфреда обладали достаточным влиянием не только в далеких Ирландии и Шотландии, среди холмов Камбрии и Уэльса и на западных болотах, но и в самом сердце Англии; помимо тех родов, которым удалось отстоять свои позиции или породниться с завоевателями благодаря смешанным бракам, «кельтский элемент» сохранялся, хотя и неявно, среди крестьянства, и следы «кельтского присутствия» прослеживаются в обычаях и традициях того времени. После того как кельты прочно обосновались повсюду в Британии, остров был на какое-то время (и довольно поверхностно) оккупирован римлянами, а затем его надолго, хотя и не полностью, колонизировали германские племена. В первые четыре века христианской эры четкая граница, проходившая по стене Адриана и стене Антония, отделила римскую провинцию от варварского Севера. В V–VI веках в дополнение к этому обозначилось четкое национальное разделение на «бриттов» и «саксов». Позднее, благодаря объединяющему влиянию христианства, эти различия стали понемногу стираться. Беда Достопочтенный в начале VIII века называл пять языков, использующихся в Британии: языки англов, бриттов, скоттов и пиктов и «книжная латынь», универсальный язык учености и Церкви, язык Рима и высокой культуры. Пока на континенте народы средневековой Европы медленно восставали из руин Римской империи, втой части Британии, которая была захвачена германскими переселенцами, боролось за существование множество родоплеменных королевств. Вопрос о том, шло ли в данном случае политическое развитие по пути объединения или имел место распад, представляется спорным. Мелкие родоплеменные королевства могли возникнуть на основе военных объединений и затем слиться в несколько больших держав; или, напротив, крупные державы, охватывавшие большую, но малонаселенную территорию, могли распасться на маленькие королевства, сообщества внутри общества. Так или иначе, результатом явилось последовательное возникновение ряда бесформенных конфедераций, отдельные части которых были слабо связаны между собой, но признавали власть верховного короля, чьи полномочия Беда описывает словом imperium и чей статус позволял именовать его на древнеанглийском языке титулом «бретвалда» (bretwaldd), правитель Британии. В VI–VII веках короли Суссекса, Уэссекса, Кента, Восточной Англии и Нортумбрии по очереди достигали подобного положения. Осви Нортумбрийский, умерший в 671 году, был седьмой бретвальда. Восьмым, согласно Англосаксонской хронике, стал 130 лет спустя уэссекцкий король Эгберт, дед Альфреда. Приход к власти Эгберта в начале IX века и практически совпавшие с ним по времени первые появления данов на Британских островах открыли новую страницу в английской истории. Благодаря таланту и энергии короля западных саксов Уэссекс добился главенства над всей Англией, а войны с данами привели к тому, что главенство это оказалось долговременным и прочным. Блестящая династия великих правителей направляла своих подданных, объединившихся перед лицом общей опасности и горячо желавших священной войны с врагами христианской веры; таким образом, Уэссекс стал признанным лидером среди мелких английских и англо-датских королевств, и в итоге само его название растворилось в более широком наименовании «Англия», сохранившись только как архаизм или дань исторической традиции. Однако политическое единство Англии не возникло в единочасье. Для людей IX века местные интересы значили больше, чем общенациональные патриотические чувства. Они были в первую очередь уэссекцами или мерсийцами и ощущали себя англичанами, только когда имели дело с валлийцами или шотландцами, данами или франками. Сам король Альфред, уэссекцец с кентскими корнями, родился в Беркшире и почти всю свою жизнь провел в землях к югу от Темзы. Хотя в последние годы он по праву мог именоваться «королем англосаксов» или даже «королем всего народа англов», в 871 году он правил всего лишь «королевством западных саксов», включавшим в себя также Кент с подвластными ему землями. Ландшафты и голоса Юго-Западной Англии, законы и обычаи людей этой земли, их легенды и сказки глубоко запечатлелись в памяти и в сердце короля, и, благодаря ему, им суждено было сыграть важнейшую роль в формировании английской нации. В начале IX века королевство западных саксов, даже вместе с подвластными ему Эссексом, Кентом, Сурреем и Суссексом, не играло заметной роли в политической жизни, хотя обладало богатыми и разнообразными природными ресурсами. Его земли, естественными границами которых служили Северное море на востоке, Бристольский залив на западе и Ла-Манш на юге, простирались к северу до долины Темзы и включали в себя территории современных Эссекса, Кента, Суррея и Гемпшира, а также цветущие западные области — Уилтшир, Дорсет и Сомерсет, непокорный Девоншир и все еще бриттский Корнуолл. Начало истории Уэссекса теряется где-то в туманном прошлом, но независимо от того, обосновались ли изначально гевиссы, западные саксы у Саутгемптон Уотер или, как полагают современные исследователи, в долине Темзы, в 800 году сердцем их королевства был древний город белгов и римлян, Винчестер (Venta Belgarum). Там располагалась епископская резиденция, и, кроме того, город уже в те времена почитался как место погребения королей. От Винчестера начиналась римская дорога; она вела к Гемпширским холмам и в долину Темзы, а оттуда пути расходились на запад, в Бат, и на восток — к Лондону, далее до пересечения с Уотлинг — Стрит и Континентальной дорогой, через Рочестер и Кентербери, в Дувр. Южнее и западнее кентских холмов и долин лежали земли двух маленьких королевств — Суррея и Суссекса. Их пересекали два почти параллельных кряжа — Норд и Саут Даунс, между которыми находился огромный Андредский лес. Суссекс и Суррей, вероятно, первоначально заселили саксонские племена, но в жилах поселенцев, отвоевавших себе Кент, южное побережье Гемпшира и остров Уайт, текла кровь ютов; эти люди принадлежали другой народности, их язык и обычаи отличались от саксонских, и данное обстоятельство сыграло важную роль в дальнейшей истории западносаксонского королевства. Признанные родоначальники королевского дома Уэссекса — носящий бриттское имя Кердик и его сын Кюнрик — столь же бесплотны, как и легендарные предводители ютов, захвативших Кент, — Хенгест и Хорса. В самой ранней из дошедших до нас версий Англосаксонской хроники, Винчестерской рукописи[9], описываются подвиги этих западносаксонских первопоселенцев; предания и легенды, сложившиеся вокруг их имен, стали исходным материалом для группы безнадежно противоречащих друг другу анналов. Исторически более реальной кажется фигура короля западных саксов Кеавлина, сына Кюнрика, второго бретвалды, победившего в VI веке в битве при Деорхаме, в результате чего западные саксы завладели римско-бриттскими городами Глостером, Батом и Киренчестером с примыкавшими к ним землями и смогли распространить свое влияние до берегов Бристольского залива. В VI веке политическое главенство перешло к Кенту, Восточной Англии и Нортумбрии, в то время как Уэссекс, ослабленный постоянными войнами, оставался на вторых ролях. Так продолжалось до 685 года, пока южное королевство[10] вновь не возвысилось под властью Кеадвалла, потомка Кеавлина, христианского короля с валлийским именем. Кеадвалл силой захватил трон, за три бурных года своего правления завоевал остров Уайт, разорил Суссекс и Кент, после чего в порыве искреннего раскаяния отрекся от короны и отправился в паломничество в Рим. Ему наследовал Ине, один из самых выдающихся западносаксонских королей раннего периода. Он в конце концов также оставил мирские дела и, сложив с себя королевские обязанности, умер в Риме, но прежде успел создать для Уэссекса знаменитый судебник, свод норм обычного права, который спустя более чем полтора века вошел как составная часть в «Правду» Альфреда Великого[11]. После отречения Ине в 726 году начался период анархии и смут и западносаксонское королевство, раздираемое междоусобицами, попало под власть Мерсии, которая во времена правления могущественного короля Этельбальда и его великого преемника Оффы достигла вершин своего могущества. Во второй половине VIII века Оффа признавался верховным властителем практически всех земель южнее Хамбера. Даже после его смерти в 796 году его зять Беорхтрик продолжал править Уэссексом как подвластным Мерсии королевством. В 802 году Беорхтрик неожиданно умер; и тогда, по свидетельству Англосаксонской хроники, Эгберт «получил»[12] королевство западных саксов и не выпускал его из рук 37 лет, до самой своей смерти. За это время он прибавил к своим исконным владениям Кент, Суррей, Суссекс, Эссекс, Мерсию и Восточную Англию и обрел номинальное главенство над Нортумбрией. Эгберт прославился как первый правитель единой Англии, существовавшей до той поры, пока буря норманнских нашествий не разметала хрупкий конгломерат племенных королевств, как дед Альфреда Великого и основатель западносаксонского королевского дома, хотя многие приписанные ему заслуги едва ли являются реальными историческими фактами. Несколько записей в Англосаксонской хронике, несколько грамот и монет, сомнительная генеалогия, загадочный титул бретвалда, слабый отзвук каких-то побед и героических историй в народных песнях — вот и все, что в действительности осталось нам от короля, о котором в XV веке рассказывали, что в первый год правления он собрал парламент в Винчестере и, заручившись одобрением народа, переименовал свое королевство из Британии в Англию. Отрывочные и разрозненные записи этого периода передают ощущение смуты, царившей в мелких английских королевствах, и ловкий молодой выскочка вполне мог использовать ситуацию в собственных интересах. За недостатком фактов мы не назовем Эгберта авантюристом, но в любом случае он был самозванцем, не имевшим законных прав на трон и, однако, претендовавшим на корону Кента и Уэссекса. В древней западносаксонской королевской генеалогии родословная Эгберта возводится к Ингельду, брату Ине, благодаря чему устанавливается его принадлежность к роду Кердика, то есть к уэссекцкой королевской династии. Говорится, что Эгберт был сыном Эалмунда, сыном Эафы или Эабы, сына Эоппы, сына Ингельда. Ингельд, Эафа и Эоппа — персонажи совершенно бесплотные, хотя и не столь мистические, как те полубоги и герои, от которых берет свое начало династия Кердика; однако у нас есть вполне реальные сведения касательно Эалмунда, предполагаемого отца Эгберта. В поздней Кентерберийской рукописи Англосаксонской хроники сообщается, что король Эалмунд правил в Кенте в 784 году. Источником для этой записи, возможно, послужила грамота, которую Эалмунд, rex Canciæ, передал аббатству Рекулвер в 784 году, и, судя по этой дарственной, он тогда правил Кентом под рукой мерсийских властителей. Монеты с надписью Egcberht rex (король Эгберт) отчеканили Удд и Бабба, которые чеканили монету для мерсийских королей Оффы (757–796) и Коенвульфа (796–821) и для кентского узурпатора Эадберта Прена (796–798)[13], из чего можно с большой вероятностью заключить, что Эгберт какое-то время правил в Кенте в качестве «вассального короля»[14]. Ряд грамот, относящихся к собору Христа в Кентербери, подлинность которых считается удостоверенной, свидетельствуют, что Оффа аннулировал земельные пожалования, сделанные в Кенте королем Эгбертом (rex Ecgberhtus), а Хроника сообщает, что Оффа и его зять Беорхтрик, правивший в Уэссексе, на три года изгнали Эгберта из Англии в «землю франков». Все это — не более чем косвенные свидетельства, однако они указывают на то, что Эгберт был каким-то образом причастен к отчаянной борьбе кентцев за свою независимость. Возможно, он принадлежал к древней королевской династии, потомком которой, очевидно, объявил себя Эадберт Прен, священник-расстрига, возглавивший жителей Кента, когда они в последний раз попытались отстоять свою древнюю вольность от посягательств Мерсии. Неизвестно, принимал ли Эгберт участие в смуте, начавшейся после смерти Оффы в 796 году и продолжавшейся до 798 года. Установить точную дату его изгнания не представляется возможным, хотя оно, очевидно, произошло не ранее 789 года — года женитьбы Беорхтрика на дочери Оффы — и не позднее смерти Оффы в 796 году. В любом случае это произошло во времена правления Карла Великого и у нас нет причин отвергать свидетельство традиции, которое донес до нас Уильям Мальмсберийский, писавший, что знакомство с каролингской цивилизацией оказало влияние на всю дальнейшую деятельность Эгберта. Впрочем, о его деяниях, известно довольно мало. Хроника коротко сообщает о вступлении Эгберта на уэссекцкий трон, но его родство с домом Кердика устанавливается через призрачного Ингельда, брата Ине. Наследственные владения Эгберта располагались в Гемпшире, и на этот факт часто ссылаются как на доказательство его западносаксонских корней, но на самом деле они простирались на обеих берегах реки Меон, в исконно ютской области, которая национально и исторически больше тяготела к Кенту, чем к Уэссексу. Следующие сведения об Эгберте относятся к 814 году: известно, что он разорил земли западных бриттов, живших в Западном Девоншире и Корнуолле. Одиннадцать лет спустя, в 825 году, победа над девонширцами в Гафулфорде обеспечила Эгберту необходимую свободу действий, и он обратил оружие против Мерсии, чья мощь была подорвана усобицами, вспыхнувшими после смерти Коэнвульфа, преемника Оффы. По поводу того, где реально происходила битва при Эл-ландуне, в которой Эгберт разбил мерсийского короля Беорнвульфа, до сих пор ведутся споры, но она получила такую известность, что была воспета в песне, отзвук которой слышится в ритмизованной латинской прозе Генриха Хантингдонского. Эгберт сразу же направил своего сына Этельвульфа (будущего отца Альфреда), вместе с епископом Шерборна и элдорменом Гемпшира, в Кент с «большим войском». Балдред, ставленник мерсийцев, бежал на другой берег Темзы, а Кент, Суррей, Суссекс и Эссекс признали власть западносаксонского короля, поскольку, как говорится в Хронике, «они прежде были силой отняты у его родичей». Эта сентенция, если относить ее исключительно к Кенту, подтверждает гипотезу о кентском происхождении Эгберта. Этельвульф стал править в Кенте под рукой своего отца. Восточные англы, в свою очередь, восстали против владычества Мерсии; в сражении с ними пал Беорнвульф Мерсийский, их бывший верховный правитель, после чего они обратились к Эгберту с просьбой «исполнить роль миротворца и стать их покровителем». Преемник Беорнвульфа Лудека погиб в следующем, 827 году, а в 829 году Эгберт, сместив Виглафа, нового мерсийского властителя, завоевал Мерсию и «все земли к югу от Хамбера». Именно в этот момент винчестерский хронист называет его «восьмой бретвалда». «Девятым, — пишет в XII веке Генрих Хантингдонский, разъясняя этот пассаж, — стал его внук Альфред, распространивший свою власть на все уголки королевства». Северные бритты также «покорились» Эгберту, и, судя по его монетам, реально он называл себя также «королем мерсийцев», хотя и позволил Виглафу вернуться и править в качестве своего ставленника. Но не стоит придавать слишком много значения объединению, достигнутому вроде бы с такой легкостью. Англия по-прежнему оставалась бесформенным конгломератом мелких раздробленных королевств, который был создан и держался властью одного сильного и удачливого воителя. Кроме того, тучи уже сгущались, и буря, вскоре обрушившаяся на страну, не оставила и следа от этой скороспелой федерации. Запись 832 (а правильнее, 835) года в самой ранней из сохранившихся рукописей Англосаксонской хроники несет в себе некое грозное предзнаменование: «Тогда язычники разорили Шеппи». В следующем году жестокое морское сражение в Чермоте с тридцатью пятью данскими кораблями закончилось победой викингов. В 838 году союз данов с жителями Корнуолла создал новую смертельную угрозу для Уэссекса, но Эгберт спас свое королевство в победоносной битве у Хенгестесдуне (Хингстон Даун) неподалеку от Плимута. В следующем, 839 году Эгберт умер; корону Уэссекса наследовал его старший сын Этельвульф, а младший — Этельстан — стал править как вассальный король в Кенте, Эссексе, Суррее и Суссексе. Смерть Эгберта и первая проба сил в борьбе с викингами, оставившей глубокий след в политической и социальной истории Англии, ознаменовали поворотный момент в развитии страны, поэтому здесь уместно остановиться и бросить ретроспективный взгляд на ту вековую Англию, в которой Альфред родился, но которую его дети увидели уже иной. Пытаясь воссоздать жизнь английского общества в IX веке, мы неизбежно вынуждены опираться на более ранние источники, данные археологических изысканий и книгу Беды; в нашем распоряжении имеются также погодные записи Англосаксонской хроники, законы и грамоты, письма и документы, поэзия и жития святых, из которых порой можно почерпнуть сведения о преданиях и обычаях прошлого. Но даже если удается это сделать, полученные сведения оказываются весьма туманными и неточными. К эпохе Альфреда в полной мере можно отнести слова биографа, некогда пытавшегося рассказать о жизни короля: «Материал, который у нас есть, исковеркан и искажен… он напоминает, скорее, обломки разбитой статуи, нежели цельные элементы совершенного образа». Но, по крайней мере, один факт не вызывает сомнений. Учитывая все вариации, обусловленные местными и национальными особенностями, можно сказать, что англосаксонское общество было обществом аграрным; всеми своими корнями оно было связано с землей: люди занимались в основном сельским трудом, они жили на земле и благодаря ей. Возможно, это обстоятельство уже само по себе приоткрывает нам истинную атмосферу прошлого, ибо Природе присуще мирное постоянство, которое находит свое отражение в преемственности хозяйственного уклада. Неотесанные и бесхитростные деревенские обитатели проживали жизнь круг за кругом, повторяясь в собственных далеких потомках; их дни, наполненные тяжкими трудами, подчинялись неумолимому круговращению времени, в котором лето сменялось зимой, а за посевом следовала жатва. В источниках VIII–IX веков о городах и городском укладе сообщается крайне мало. Английские города служили религиозными и военными центрами, в них располагались королевские резиденции и рынки, куда доставлялись товары из окрестных селений. Но их было сравнительно немного, они не играли заметной роли в жизни общества. Ни один английский город не мог бы сравниться в блеске и величии с Римом, Ахеном или хотя бы Парижем. Законы и грамоты приоткрывают нам мир селян, пристально вглядывавшихся в окружающую природу, для которых пограничными знаками служили реки и холмы, «раскидистый дуб» или «ивовое озеро», — словом, все, что притягивало взор и будило воображение. Они гоняли свиней в лес, где над вырубками разносился звук топора, или шли за тяжелым плугом, влекомым упряжкой равнодушных волов через открытые поля, где разные участки отделялись друг от друга межами или торфяными насыпями, на которых росли трава и луговые цветы. По мере чтения этих документов перед нами встает во всей полноте картина сообщества, существующего за счет сельского труда. В селах и небольших деревушках, на хуторах и в уединенных монастырских обителях, в палатах властителей и крестьянских лачугах жизнь протекала в здоровой простоте; отсутствие масштабных целей и широких перспектив не делало ее менее наполненной, и, втиснутая в узкие рамки, она становилась только яростней. Эти труженики-землепашцы и пастухи были одновременно доблестными воинами и отважными охотниками; они любили поесть; пировали безудержно, когда выдавался случай, пили без меры эль и мед, и раскаивались одинаково искренне, когда приходило время платить за амброзию, наполнявшую их чаши, и когда гневные речи священника тревожили их воображение ужасами судного дня. Некоторые сведения о жизни западносаксонской деревни можно почерпнуть из судебника Ине: за строками установлений возникает отчетливый образ керла или гебура[15] за работой и развлечениями, пашущего и прячущегося, ворующего, затевающего ссору и бражничающего, принимающего наказание и получающего виру. За его спиной маячат другие фигуры: торговец, «бритт», чужестранец, бродяга, раб; а грамоты о земельных пожалованиях позволяют судить о культуре земледелия и облике страны, со всеми ее ручьями и озерами, бродами и мостами, дубами и колючками, «gores» и «lynches»[16]. В латинской «Церковной истории народа англов» Беды Достопочтенного, в древнеанглийской аллитерационной поэме «Видсид» и эпической поэме «Беовульф» нашему взору предстают палаты короля или эрла: просторный «пиршественный зал», в центре которого в очаге пылает огонь; правитель держит совет со своими «мудрыми», пирует в окружении тэнов или, сняв с себя доспехи и оружие, отдыхает зимними вечерами, пока скоп[17] под звуки арфы воспевает деяния героев. По изображениям в древних рукописях, случайным упоминаниям об одежде и оружии в дошедших до нас текстах и истлевшим останкам в захоронениях англосаксонского периода можно вообразить себе жизнь людей того времени; людей, носивших рубахи, туники и плащи, — королей и ратников, епископов и монахов, высокородных леди и простых землепашцев; мужчин с длинными волосами и бородами, в штанах до колен и обмотках, перевязанных полосками ткани и кожи; женщин в платках и длинных прямых платьях, часто богато украшенных; священников в ризах; воинов со щитами, мечами, копьями, секирами и луками, в кольчугах и круглых или островерхих шлемах. Если судить по языку и литературе, англосаксы были отважным и верным народом. Их мировосприятие несло на себе легкий налет фаталистической меланхолии, навеянной самим видом хмурого британского неба или холодной тьмой бесприютных северных зим, но сердца их не оставались глухи ни к зову высоких таинств, ни к чарующей красоте живой природы. Они жили в постоянном страхе перед демонами и чудовищами, призраками и колдунами; их фантазия рождала образы похожих на птиц кораблей, бороздящих пенное море — «китовую дорогу» или «дорогу лебедей», а взгляд привычно подмечал свежую зелень травы, особенно яркую на фоне бурого свежевспаханного поля, тусклые блики на воде, сверкание оружия и доспехов. Мы слышим в древнеанглийской поэзии голос кукушки в весеннем лесу, карканье ворона, кружащего над полем битвы, и зловещую ночную песнь волка. И все же душа народа скрыта от нас. Кто может сказать, о чем в действительности думали, на что надеялись эти тэны и леди, спящие ныне под зелеными курганами, в окружении мечей, щитов и драгоценных украшений, когда глаза их еще видели свет солнца? Что являли собой кэрлы в те дни, когда они еще не превратились из живых людей в бездушную юридическую абстракцию? Были ли они совершенными дикарями, или же за этим именем прячутся невежественные тугодумы-крестьяне, наделенные, однако, цепким умом, отчасти приобщившиеся к цивилизации и имевшие некие смутные представления о свободе и независимости? Ответа нет. Реальность той далекой эпохи погружена в колдовской сон, опутана терниями противоречий и ждет того, чье магическое прикосновение пробудит ее к жизни. Но мы можем, по крайней мере, собрав и систематизировав разрозненные сведения, восстановить в общих чертах социальную структуру общества. Хотя суждения историков старой школы, занимавшихся историей государства и права, по поводу примитивной демократии, существовавшей в англосаксонском обществе, следует отвергнуть за недостатком доказательств, не исключено, что в VIII–IX веках население английских деревень объединялось в независимые сообщества, над которыми не было никакого господина, и усваивало, на уровне местной политики, более общие уроки свободы и равенства при условии стабильного государства. Многие деревни, однако, уже находились под властью господ, церковных или светских. Для тех и других поселений, свободных и зависимых, характерна одна система землепользования. Крестьяне-собственники, господские «люди», и сам господин владели участками пахотной земли на открытых полях и, пропорционально этому, своей долей луга, леса и пустоши. Землю обрабатывали с помощью плуга, запряженного четырьмя, шестью или восемью волами, хотя нередко впрягали и двух волов. Если ни один из собственников не был достаточно богат, чтобы обзавестись «восьмиволовьей» тягой, люди могли с этой целью объединяться. В земледелии преобладала двупольная система, при которой землю в один год засевали, а на следующий оставляли под паром, но порой использовалась и трехпольная: последовательное чередование сева озимых (пшеницы и ржи), яровых (ячменя и овса) и пара. В грамотах мы находим указания на то, что подобная система общих открытых полей с чересполосицей возникла ранее IX века. Появление сельскохозяйственных общин было закономерным следствием того, что в силу экономических и климатических условий обработка земли требовала больших усилий и материальных затрат. Для твердой почвы требовался тяжелый плуг, с полной упряжкой из восьми волов, что для среднего землепашца IX века было столь же непозволительной роскошью, какой стал для его наследника из XX века паровой плуг. Деревня обычно образовывала центр, вокруг которого располагались открытые поля — два, три или четыре; за ними лежали луга, рощицы и леса, пустоши или ничейные земли. В холмистых скотоводческих областях преобладали отдельные дворы и хутора, разбросанные на значительном расстоянии друг от друга; но в деревнях дома стояли очень тесно, так что само английское слово «neighboor» (сосед), то есть «ближайший (соседний) гебур», обрело иной смысл и используется как аналог русского «ближний», когда речь идет об общественном долге человека; таким образом, обязательства по отношению к «соседу», «ближнему», ставятся в один ряд с обязанностями по отношению к Господу. К середине VIII века, как можно заключить из сочинений Беды, а также более поздних кентских законов и Законов Ине, в английском обществе наличествовало классовое деление. Нередко среди разбросанных вдоль деревенской улицы деревянных домишек керлов и гебуров выделялись «палаты» тэна или эрла, с башней и широкими воротами. Кроме того, повсюду набирала силу церковная аристократия. Приходские церкви становились центром общественной жизни в деревнях, в то время как короли и знать делали щедрые пожалования крупным монастырям, даруя им земли, право суда и освобождение от светских общественных обязанностей, в результате чего клирики обрели привилегированное положение в обществе, но в расплату за это не могли больше оставаться в стороне от мирской политики. Таким вопросам, как назначение на церковные должности, поведенческие нормы белого духовенства и монахов, проведение воскресной службы и сбор десятины, отводится важное место в законах; сообщения об основании монастырей и назначении епископов содержатся в анналах наравне с известиями о победоносных битвах и восшествии королей на престол; истории о чудесах и чудотворных реликвиях становятся одной из главных тем в литературе. Церковные иерархи занимали свое важное место в структуре власти наравне со светскими магнатами и королевскими служащими. Вопрос об устройстве англосаксонского государства в наше полемическое время вызывает наиболее ожесточенные споры. Каждое утверждение, касается ли оно центральной или местной власти, становится предметом дискуссий, содержание которых нет смысла воспроизводить. Непосредственных свидетельств слишком мало, чтобы делать на их основании какие-либо позитивные выводы, но, судя по всему, связь, пусть непрочная, деревенских общин с центральной властью обеспечивалась через два промежуточных административных звена — сотню (или ее прототип) и скир. Скиры находились под управлением элдорменов, которые, вместе с королевскими тэнами и высшими клириками из белого духовенства и монашества, входили в число уитэнов, «мудрых людей», подписывавших королевские грамоты и исполнявших роль королевского совета — совещательного и консультативного органа, полномочия и влияние которого варьировались в зависимости от силы монархии. Хотя для западных саксов, как и для остальных германских племен, обосновавшихся в Британии, королевская власть была привычной и единственно возможной формой правления, в VIII–IX веках их короли, в определенной степени, несли ответственность перед народом. Если и испытали Ине, Оффа и Эгберт, на себе влияние римского империализма, то истолковали римскую доктрину в соответствии с практикой германской традиции. Король избирался из потомков сакральной династии, претендовавшей на родство с богами и героями данного народа. Однако даже при таком ограниченном праве выбора в сознании людей присутствовало представление о королевской власти как о государственной должности, усиленно насаждавшееся Церковью, а торжественная коронационная клятва скрепляла договор между властителем и народом. В политической доктрине ранних германских государств тесно переплелись три традиции: исконно германская, имперская римская и иудейская, перетолкованная в христианском духе. Мерсийский или западносаксонский король представлял себя, подобно Саулу, «помазанником Божьим», властителем «по соизволению Господа»; при этом он, подобно римским императорам, чеканил монету и брал себе громкие титулы, и однако же оставался в первую очередь и в основном полуварварским племенным вождем. Если говорить о статусе и положении, то отличия между королем и его подданными представляются скорее «количественными», нежели качественными. У короля были собственные владения в разных частях страны, и он имел право получать дань съестными припасами, переезжая из одной области в другую. Большая вира назначалась за оскорбление его достоинства или покушение на его жизнь; он же, в свою очередь, мог обеспечить обществу в целом и каждому из своих подданных в отдельности относительно спокойное существование, пусть и под угрозой суровых кар. Однако, сколь бы деспотической ни оказывалась порой на практике его власть, в теории она была ограничена — и не только присутствием советников, но и безусловным уважением к обычаю. Обычное право расценивалось как нечто почти священное; мудрость, унаследованная от предков, ставилась выше суждения любого конкретного человека, ее следовало почитать и хранить, и изменять в ней хоть что-нибудь по своему желанию считалось недопустимым. Именно эти «законы», а точнее, нормы обычного права, провозглашали и истолковывали в центральных и местных судах король или элдормен, тэн или герефа, или, в отдельных случаях, свободные люди, вершившие суд. В совокупности подобные нормы образовывали архаический вариант законодательства, в котором правовой статус определялся вирой — денежной компенсацией, выплачивавшейся родичам убитого: в те времена существовал обычай кровной мести и конкретный человек расценивался исключительно как член определенного клана. Таким образом люди делились на twelfhynde, вира за которых составляла двенадцать сотен шиллингов, sixhynde с вирой в шесть сотен шиллингов и twyhynde, за которых выплачивалось две сотни шиллингов. Градация от twyhynde до twelfhynde использовалась аналогично нашей градации от «простецов» до «благородных» и охватывала всех свободных людей; она примерно соответствовала давнему делению на эрлов и керлов, знать и простых людей. Принадлежность к знати определялась происхождением или службой. Кто-то становился эрлом и, вероятно, гезитом или тэном, по праву рождения. Кроме того, король мог сделать своего «любимца» элдорменом, с соответствующей высокой вирой и аристократическим статусом, и королевскими тэнами, видимо, становились те, кто оказал особую услугу повелителю. Человек мог «пробиться», подняться по социальной лестнице, благодаря собственным достоинствам или везению. Керл мог стать королевским тэном, а то и эрлом; между сословиями свободных не было четких и жестких границ; все они были «полноправными членами сообщества»: их жизнь оберегали вира и родичи, а законные права и обязанности соответствовали их месту в общественной иерархии. Привилегии, которыми они пользовались, равно как и лежащая на них ответственность, отличали свободных людей от theows, рабов: те были лично несвободны, и только специальный акт «освобождения» мог изменить их статус. Главными обязанностями свободных людей в английском государстве раннего периода были, несомненно, обязательства платить подати, исполнять закон и защищать королевство. Обычай «кормления», за счет которого король в основном и жил, уходит своими корнями в далекое прошлое. Древние короли, странствуя из одного королевского «поместья» в другое, по пути «кормились» у своих подданных, пировали с варварской пышностью в непритязательных жилищах, охотились в собственных лесных угодьях, разбирали местные распри и отправлялись дальше — с женой и детьми, приближенными, слугами, и всем своим скарбом — к следующему пристанищу. Позднее правосудие вершилось в местных судах, о которых мы имеем лишь самое общее и расплывчатое представление. Видимо, возглавлял суд королевский служащий, епископ, элдормен или герефа и к участию в его работе постоянно привлекались свободные люди, в чьи обязанности входило исполнять роль «присяжных». Там, где закон представлял собой нормы обычного права, никаких профессиональных юристов не требовалось. Глава суда, при поддержке «присяжных», назначал положенное по обычаю наказание. В ходе разбирательства использовался древний метод ордалий — испытания огнем или водой, — а также поручительство либо «соприсяжничество»; в последнем случае человек, привлеченный к суду, клялся, что он невиновен, а его «соприсяжники» подтверждали клятвой, что клятва его истинна. «Соприсяжников» могло быть разное количество, в зависимости от их знатности и, соответственно, весомости их клятв, от тяжести преступления и социального статуса преступника, но едва ли у участников разбирательства имелись хотя бы смутные представления о свидетельских показаниях в том смысле, в каком их понимаем мы. Решение вопроса о том, виновен человек или нет, если только его не схватили на месте преступления, оказывалось непосильной для людей задачей. Поэтому решение должен был вынести Господь, после того как к Нему обращались с помощью особой церемонии. Суды не оставались без дела, разбирая случаи воровства, угона скота и разного рода насилия. Из-за постоянных междоусобиц и войн между формирующимися королевствами необходимость защищать свою землю силой оружия была неизбежным и тяжелым бременем. Служба в «фюрде», национальной армии, быстро стала одной из важнейших и привычных обязанностей свободного человека. Вместе со строительством укреплений и починкой мостов (burh-bot и brycg-bot) она входила в состав trinoda necessitas, «трех служб», которые в VIII–IX веках указывались в качестве обычного пункта в договорах о держании земли. В Законах Ине оговариваются размеры штрафов за уклонение от участия в фюрде. Владеющей землей человек благородного происхождения (sithcundmari) платит сто двадцать шиллингов и лишается своих земель; благородный человек, не имеющий земли, платит шестьдесят шиллингов, керл — тридцать шиллингов. Следовательно, служба в фюрде была обязанностью всех свободных людей, независимо от их социального статуса. Однако вопрос об организации войска, таким образом собиравшегося, равно как и вопрос о том, в чем точно состояла служба, до сих пор окончательно не выяснены. Согласно общепринятому мнению, изначально фюрд представлял собой «народное ополчение», которым командовали представители местной администрации, элдормены или герефы. Ополчение выставлялось из расчета один человек с каждой гайды — земельного участка, с которого могли кормиться керл и его семья; площадь гайды равнялась ста двадцати акрам. Оно состояло в основном из плохо вооруженных необученных пехотинцев; ядро этого ополчения составляли гезиты или тэны, приближенные короля и просто состоятельные люди, которые были лучше экипированы, имели коней и исполняли роль королевской «личной гвардии». Считается также, хотя у нас нет достаточных тому доказательств, что к XI веку фюрд превратился в особое пехотное подразделение, бойцы которого сражались пешими, но для передвижений использовали коней. Один воин в фюрд выставлялся с пяти гайд, то есть с шестисот акров земли, хотя в критических ситуациях практически все свободное и физически полноценное население могло быть призвано для борьбы с захватчиками. Подругой версии, «профессионализация» произошла гораздо раньше, и уже в правление Альфреда фюрд являл собой не ополчение, а относительно небольшой отряд, добиравшийся на поле битвы верхом, но сражавшийся в пешем строю; простые воины выходили на битву под командой своих лордов, а не королевских военачальников, а керлы доставляли провизию и, возможно, при необходимости участвовали в прокладке дорог и строительстве земляных укреплений. Свидетельства источников не дают оснований для окончательных выводов, хотя они говорят скорее в пользу общепризнанной версии, при условии некоторой ее модификации{1}. С большой долей вероятности можно предположить, что в IX веке состав фюрда и способ его формирования в определенных пределах варьировались, но это всегда было «большое» войско, существенно превосходившее по численности werod, отряд вооруженных людей; собирался фюрд по территориальному принципу, в одной местности, или представлял собой объединение войск, набранных в разных областях. Не исключено, что фюрд, с которым Эгберт в 829 году отправился на север покорять Нортумбрию, был более мобильным и «элитарным», чем то войско, которое он созвал в 838 году, получив известие о том, что большое корабельное войско (sciphere) данов, высадилось на английском берегу и заключило союз с бриттами. «Tha he thæt hierde and mid fierde ferde… (Когда он это услышал и пошел с фюрдом…)» — написал винчестерский хронист, и неуклюжая рифма, видимо, призвана была передать то чувство национальной гордости, которое испытали западносаксонские воины после победоносного сражения у Хенгестесдуне. В битве с мерсийцами при Элландуне также участвовал фюрд, но Эгберт смог направить часть этого войска (micel werod) в Кент под командой своего сына. В более поздних записях Хроники, повествующих о войнах с данами, сообщается, что фюрд западных саксов, фюрд мерсийского короля и большой нортумбрийский фюрд объединились, чтобы противостоять захватчикам. Встречаются и упоминания о том, как жители Сомерсета или Дорсета, Кента или Суррея сражались с данами под предводительством своего элдормена; иногда в таких описаниях употребляется просто название скира: например, в погодной статье 860 года говорится, что «элдормен Осрик» с «Гемпширом» и «элдормен Этельвульф» с «Беркширом» обратили в бегство викингов, захвативших Винчестер. Если в ранний период слово «фюрд» могло использоваться как синоним folc (народ, люди), то теперь синонимами стали fyrd и скир. Однако во всех этих описаниях нет никаких указаний на то, состояло ли войско скира из простых пехотинцев или конных воинов. Обычно говорится, что король «пошел с войском» или «повел» его, хотя об элдорменах, королевских тэнах и герефах, выступающих в военный поход, иногда сообщается, что они «отправились верхом». К этому вопросу мы еще вернемся в связи с войнами Альфреда, поскольку в записях Хроники этого периода упоминания о «верховом» способе передвижения встречаются существенно чаще. Если обратиться к более ранним временам, еще до викингских нашествий, то единственное, что можно утверждать с большей или меньшей определенностью, — это то, что фюрд набирался из местных жителей, по территориальному принципу, a werod был, скорее, «личным» войском; а также то, что все свободные светские люди, и эрлы, и керлы, были обязаны каким-то образом участвовать в фюрде, лично или через своих представителей. Нашествия данов, вынудившие английские королевства организоваться и пребывать постоянно в состоянии боевой готовности, в глазах всех средневековых западноевропейских хронистов были Божьей карой, самой страшной из «пяти казней» Британии: вторжения римлян, пиктов и скоттов, англов и саксов, данов и нормандцев[18]. Викингские корабли впервые появились у английских берегов в конце VIII века, хотя, откуда явились захватчики и к какому народу они принадлежали, точно не известно. Франки называют их всех норманнами, англичане — данами, ирландцы различают dubh gaill, черных чужаков, и flnn gail, светлых чужаков. Для всех народов Западной Европы они были пиратами-язычниками, несущими ужас. Хронисты прошлого недалеки от истины, когда они сравнивают набеги викингов с вторжениями англов и саксов 350-ю годами ранее. Те и другие действовали поначалу как морские разбойники, искатели приключений под командой воинственного предводителя: разоряли все вокруг, словно стая волков или саранча, и исчезали. И в обоих случаях начавшаяся экспансия со временем обретала все больший размах, пока грабители не превратились в колонистов, заселявших и возделывавших земли, которые они сами опустошили, а потом завоевали. В Англосаксонской хронике рассказывается, как в правление уэссекцкого короля Беорхтрика, то есть в период между 768 и 802 годом, «три корабля» данов причалили к английским берегам, и как герефа, приехавший проверить, кто такие эти чужестранцы, принял смерть от их рук. Этельверд, писавший в X веке, уточняет, что это был «королевский герефа» (exactor regis) по имени Бедухерд, что чужеземцы высадились в Дорсете и что герефа поначалу принял пиратов за торговцев. Сама форма, в которую облечена эта история, свидетельствует о том, насколько быстро викингские нашествия вошли в предания и песни и сколь глубокий след оставили в народном сознании разорительные набеги данов. Интересно, что Хенгест и Хорса, согласно Хронике, приплыли в Британию «с тремя кораблями», Элла, родоначальник Суссекской династии, и его сыновья — также «с тремя кораблями», а уэссекцкие Кердик и Кюнрик — по одной версии с пятью, а по другой — с тремя. Кроме того, в эпической поэме «Беовульф» тэн короля данов Хродгара, охраняющий побережье, скачет на берег и спрашивает у Беовульфа и его соратников, откуда они привели свои «ладьи груженые» (в данном случае встреча закончилась более счастливо). Западносаксонский герефа Бедухерд, как горестно замечает Генрих Хантингдонский, был лишь первым из «многих миллионов» англичан, погибших от руки данов. Хронист, безусловно, завышает цифру, но подобное преувеличение вполне простительно. Первое сохранившееся в источниках свидетельство о викингских рейдах в Англии относится к 793 году и связано с печально известным набегом на монастырь Линдисфарне. Это событие дало повод Алкуину, обосновавшемуся при каролингском дворе, направить своим землякам несколько сочувственных и назидательных посланий; согласно сообщениям Англосаксонской хроники, зловещие знамения, бури, зарницы и «огненные, летающие в воздухе драконы» предвещали «разорение Божьей церкви в Линдисфарне, разграбленной язычниками». На следующий год пираты приплыли опять и разграбили Ярроу, но викингские корабли потопил шторм, ниспосланный, как считали монахи, святым Кутбертом, дабы поразить их врагов. Симеон Даремский в XII веке живописал еще не забывшиеся ужасы: волчьи стаи захватчиков, беспомощные жертвы, разрушение церквей, убийство священников, монахов и монахинь. В начале IX века викинги обратили свои взоры к берегам Ирландии и Западной Шотландии, а также фризским и франкским побережьям. Англия примерно на 40 лет получила мирную передышку; за это время захватчики прошлиогнем и мечом ирландские земли от Донегала до Керри и трижды разграбили богатый монастырь на острове Иона, основанный святым Колумбой. Лишь в последние годы правления Эгберта набеги «язычников» стали серьезно тревожить Уэссекс и Кент. В 834 году морские грабители разорили Шеппи, а в 836 году — захватили Чермот в Дорсете. Эти вторжения, возобновившиеся через год после битвы на Красном поле, вероятно, были отголоском викингской экспансии на фризских и фламандских побережьях. Возможно, в них участвовала часть того большого войска данов, которое в это время, воспользовавшись распрей между Людовиком Благочестивым и его сыновьями, грабило богатые торговые города на Рейне и Шельде — Дуурстеде, Утрехт и Антверпен. Нашествие 838 года, во время которого объединенное войско данов и корнуоллцев вторглось в земли Юго-Западной Англии, по сути, отличалось от предыдущих и представляло более серьезную угрозу. Предполагается, хотя доказательств этому практически нет, что захватчики явились из Ирландии; именно там викинги, в данном случае норвежцы, под предводительством некоего Торгеста или Торгильса (лат. Turgesius) впервые стали селиться на захваченных землях. Случайные набеги сменило продуманное и целенаправленное наступление. За годами мира последовали 40 лет непрестанных тревог и яростных схваток с достойным противником. Норманны были опытными воинами и умелыми моряками; подтверждением этого, помимо свидетельств хронистов, служат останки викингских кораблей, доспехи и оружие, найденные в Норвегии и Дании, и, в меньшем количестве, в Англии и Франции. Наиболее совершенный образец викингского корабля был найден в Гокстаде, на юге Норвегии и датируется VIII–IX веками. Длинный, узкий, с небольшой осадкой (длина его — 75,5 фута от носа до кормы и 66 футов вдоль киля; осадка — 5 футов, максимальная ширина чуть более 16 футов), он собран из дубовых досок, сколоченных гвоздями и скрепленных железными заклепками, щели законопачены сплетенной щетиной. Он был беспалубным, хотя на носу и на корме, возможно, помещались рундуки, а дно перекрывалось съемными досками, под которыми оставалось свободное место, использовавшееся в качестве грузового трюма. По каждому борту помещались шестнадцать весел, вставлявшихся в пазы, прорезанные в дубовой обшивке, имелась также мачта в сорок футов высотой, рея и квадратный парус. Управлялся корабль с помощью короткого широкого весла, располагавшегося по правому борту и работавшего как румпель. Были также найдены остатки палубного навеса (белого с красными полосами, сшитого по принципу шатра и крепившегося канатами к бортам корабля), железного якоря, котла для приготовления пищи, тарелок, чаш и другой железной утвари, а также деревянная шашечная доска, обратная сторона которой расчерчена для старинной игры в «найн-менс-моррис»[19]. Три шлюпки, двадцати двух с четвертью футов длины от носа до кормы и четырнадцати футов вдоль киля, были обнаружены вместе с гокстадским кораблем{2}. Вероятно, именно такие «длинные корабли» и наводили ужас на жителей Англии. Сердца людей сжимались от страха, когда далеко в море возникал белый или полосатый квадратный парус и корабли мчались к берегу, подгоняемые попутным северным ветром или скользили между заболоченными берегами широкого устья Темзы, неся смерть и разрушение в самые безопасные уголки благодатной и спокойной страны. Дальние потомки этих кораблей — длинные, узкие, с небольшой осадкой и заостренными носом и кормой — и сейчас снуют по норвежским, датским и финским озерам и рекам и при попутном ветре выходят в море под квадратными парусами. На корабле среднего размера предположительно помещалось от сорока до пятидесяти человек, с оружием и запасами еды; большой корабль вполне мог нести восемьдесят — сто воинов. Как правило, силы налетчиков были невелики, скажем, три — четыре корабля, но порой собирались и флотилии, насчитывающие сотни кораблей. Правда, они редко находились под командованием одного человека и, несмотря на превосходную организацию, представляли собой, скорее, объединенную силу нескольких отдельных флотов, нежели единое целое. Возглавляли флоты избранные предводители — «морские конунги», вроде Торгильса, приведшего «большой королевский флот» в Ирландию, или Рорика, родича датского конунга Харальда, которого хронист именует «желчью христианства» (fel Christianitatis)[20]. Готовые к бою, эти «величественные армады» выглядели, должно быть, весьма впечатляюще: висящие в ряд по бортам круглые щиты, посверкивающие на солнце металлические умбоны, блистающий золотом штандарт и резная голова дракона или чудовища на носу. «Суда приходят с запада, — говорится в северной балладе, — жаждущие битвы, и у их резных голов пасти приоткрыты в ухмылке». Викинги, плывшие на кораблях, также отличались особой статью: их облик вызывал невольное восхищение у западноевропейских хронистов, описывавших «высоких людей с прекрасными лицами, и великолепных воинов». На суше опытные, отлично подготовленные и вооруженные команды действовали очень уверенно; высадившись на берег, они совершали верховые вылазки с тем же умением и бесстрашием, с каким вели свои маленькие открытые корабли по бурным водам Северного моря и бескрайним просторам Атлантики. После победы Эгберта у Хенгестесдуне в 838 году викинги ненадолго оставили Уэссекс в покое, но, когда после смерти короля в 839 году корону принял его сын Этельвульф, набеги возобновились, и с каждым разом враги действовали все более решительно. Этельвульфа часто сравнивают с его современником Людовиком Благочестивым. Подобная аналогия напрашивается сама собой: отец — могущественный правитель, стремившийся к объединению страны и установлению мира; сын, не столь сильного характера, отчаянно пытается сохранить отцовское наследие в условиях внутренних неурядиц и внешней угрозы (непокорные сыновья дома и норманны у границ). И все же островная драма несравнима с континентальной по масштабам. Развязка ее не столь горестна и ужасна; Англия сопротивлялась данам с гораздо большим успехом; братья — Этельберт, Этельред и Альфред — не стали тратить силы на междоусобицы, а объединились против общего врага; а кроме того, если западным франкам пришлось удовольствоваться Карлом Лысым, западные саксы обрели в итоге Альфреда Великого. Слава Альфреда, вероятно, во многом способствовала тому, что вокруг имени его отца сложилась легенда, в то время как реальный Этельвульф совершено потерялся в окружении мифических предков, благочестивых наставников и клириков-панегиристов. Расхожие представления об Этельвульфе как о человеке слабом, не годившемся на роль правителя, отчасти рождены тем, что в нем по традиции видят «английского Людовика Благочестивого». Восхищенные биографы превратили короля, лично совершившего паломничество с дарами в Рим и передавшего десятую часть своих земель Господу, в клирика. Уильям Мальмсберийский пишет, что хотя Этельвульф был посвящен в сан иподьякона, Папа позволил ему вернуться к мирской жизни, после того как Эгберт умер, не оставив других наследников. Генрих Хантингдонский делает Этельвульфа епископом Винчестерским. Святой Свизин становится его наставником, святой Неот — его родичем, а родословная Этельвульфа возводится через германских героев и богов к ветхозаветным патриархам и самому христианскому Богу, Отцу всего сущего. Но помимо этих легендарных подробностей об Этельвульфе сохранилось достаточно сведений. Упоминания о нем встречаются в континентальных и английских анналах. Он имел тесные и разносторонние связи с Западно-Франкским королевством и Папой и был, по-видимому, человеком тонким, воспитанным и искренне верующим. Выводы о бездарности Этельвульфа как короля делаются слишком поспешно, только на основании того, что не сохранилось прямых доказательств его участия в войнах с данами, зато имеются многочисленные упоминания о епископах и элдорменах, игравших важную, активную роль в управлении страной и оборонявших ее от захватчиков. После битвы при Элландуне Этельвульф, вместе с Вульфхердом, элдорменом Гемпшира, и Эалхстаном, епископом Шерборна, был направлен в Кент, чтобы принять изъявления покорности от кентцев. После этого, с 828 по 838 год, он правил в Кенте и подчиненных Кенту Эссексе, Суррее и Сассексе под рукой своего отца и даровал или подписывал грамоты, касающиеся кентских дел, как «король», «король кентцев», «король Кента» (rex, rex Cantuariorum, rex Canciæ). В 839 году, после смерти Эгберта, он унаследовал уэссекцкий трон, а в Кенте стал править на тех же условиях Этельстан, которого в разных источниках называют то старшим сыном, то младшим братом Этельвульфа. Кто прав — неизвестно, но представляется весьма вероятным, что Этельстан, подписывавший грамоты как «король» и «король Кента» с 842 по 850 год, был сыном Эгберта и правил под его рукой в Восточной Англии до того, как принял власть в Кенте. Через год после вступления Этельвульфа на трон, в роковой год смерти Людовика Благочестивого, возобновились викингские набеги на Англию. Одним из последних деяний элдормена Вульфхере, который «отошел»[21] в том же, 840 году, стало победоносное сражение с пиратами, приплывшими на тридцати трех кораблях в Саутгемптон; однако сразу же вслед за этой победой викинги нанесли поражение жителям Дорсета в Портленде и убили их элдормена Этельхельма. На другой год мерсийский элдормен Херебрюхт пал от руки «язычников», разграбивших восточное побережье: Линдси, Восточную Англию и Кент. Междоусобица, раздиравшая Франкскую империю, открывала перед норманнами богатые возможности: в 841 году большой флот под предводительством викинга Оскара вошел в Сену; пираты разграбили Руан и угрожали Жумьежскому монастырю. Видимо, они же на следующий год разорили преуспевающий портовый город Квентовик, а в Англии — Лондон и Рочестер. В 843 году (если только анналисты не вписали по ошибке в Хронику события семилетней давности) Этельвульф, как и его отец семью годами раньше, потерпел поражение от «тридцати пяти корабельных команд» данов в Чермоте; а в 844 году викинги убили Редвульфа, короля Нортумбрии. Основное войско норманнов тем временем заключило союз с восставшими бретонцами. Они разграбили Нант, и в 843 году впервые зазимовали на острове Нуармутье, в устье Луары. Затем викинги присоединились к группе недовольных в Аквитании, опустошили земли Южной Франции, потом напали на христианское королевство Астурия, проплыли вдоль португальских и испанских побережий на юг, достигли Кадисского залива и прошли во внутренние области, добравшись до самой Севильи. Хорошо обученное и организованное войско испанских мавров изгнало их из своих земель, после чего норманны вернулись на север, и в марте 845 года викингский флот, насчитывавший сто двадцать кораблей, разграбил Париж; пираты удалились, только получив большие «откупные» от Карла Лысого. Предводителем в этом походе был некий Рагнар, его часто отождествляют с легендарным прославленным викингом Рагнаром Кожаные Штаны, история которого вплетена в английские предания. Уход викингов из Парижа практически сразу же стали объяснять чудесным вмешательством свыше: легенды рассказывают о волшебном тумане, преградившем путь кораблям, об участии святого Германа и Божественном возмездии в виде ниспосланной на захватчиков-святотатцев смертоносной чумы. В том же, 845 году датский конунг Хорик с флотом в шестьсот кораблей разрушил Гамбург, незадолго до того ставший центром нового северного архиепископства. В записи 846 года фламандской монастырской хроники сообщается, что пираты-даны покорили почти всю Фризию. Суровые зимы, жестокие ветра и ливни уничтожили посевы и виноградники, умножая горести несчастного народа. Война и голод опустошали землю. В Аквитании стаи волков численностью до трехсот голов бродили повсюду, пожирая тех, кого пощадили волки в человеческом облике, викинги. В 847 году норманны осадили Бордо и захватили Дуурстеде, год назад сожженный ими же. Грабители, являвшиеся с огнем и мечом, учинявшие жестокое кровопролитие и насилие, сеяли страх в сердцах людей и тем самым лишали их возможности действовать. Ирландия, вместе с Фризией и Франкскими королевствами, беспомощно легла к ногам язычников-завоевателей. Только у Англии еще оставались силы сопротивляться: жители Сомерсета и Дорсета, под командой своих элдорменов и шерборнского епископа-воина Эалхстана, разбили войско данов в устье реки Паррет, на сомерсетском побережье. Но и для Англии будущее выглядело достаточно мрачным, когда вскоре после победы в Сомерсете у короля Этельвульфа родился младший сын — Альфред. Длинные корабли викингов по-прежнему сновали туда-сюда через Ла-Манш, словно кружащие над полем зловещие птицы, готовые броситься на обреченную жертву. Правда, пока еще набеги данов или норвежцев оставались случайными и нерегулярными и совершались силами разрозненных отрядов, под командой предводителей, чьи имена история не сохранила, но уже в детские годы Альфреда их натиск постепенно становился все более планомерным и решительным, а на заре его юности на Англию обрушилась наконец вся мощь «неистовства норманнов». С этого времени «огромное войско» викингов, именуемое в Англосаксонской хронике micel here или here, становится главным жизненным фактором для каждого англичанина: постоянной заботой для правителей и воинов, главной темой для хронистов и моралистов, жутким ночным кошмаром для испуганных женщин и детей и ужасным, но отчасти желанным «бичом Божьим» для монахов и монахинь, жаждущих мученичества. Даже 300 лет спустя Генрих Хантингдонский, описывавший в своей Хронике викингские нашествия, «четвертую казнь» Британии, еще ощущал в какой-то мере те давние страх и отчаяние: «Взяв верх, они не могли воспользоваться плодами своей победы, ибо всегда являлся новый флот и еще большее войско… Господь Всемогущий посылал этих яростных и жестоких людей, словно рои пчел: даны и готы, норвежцы и шведы, вандалы и фризы — они не щадили ни стариков, ни женщин.Глава III ДЕТСТВО И РАННЯЯ ЮНОСТЬ АЛЬФРЕДА (848–866 годы)
Там, где северные склоны Беркширских холмов плавно спускаются на равнину, где протекает Темза, на краю Долины Белого Коня, среди полей и зеленых заливных лугов, расположен небольшой городок Вантеж. Здесь, как гласит табличка на пьедестале статуи, установленной в конце XIX века на старой рыночной площади, родился в 849 году «Альфред Великий, король западных саксов». Только одно свидетельство современника подтверждает этот вошедший в предания факт. В начальных строках «Жизнеописания Альфреда» Ассера, повторенных хронистами последующих эпох, сказано: «В год 849 от Рождества Христова Альфред, король англосаксов, родился в королевской резиденции (villa regia), что зовется Ванетинг, в области, называемой Беррокскире (Беркшир) по имени Беррокского леса, в котором в большом изобилии растут самшитовые деревья». Хотя это — единственное указание на место рождения Альфреда, у нас нет причин сомневаться в его достоверности. Сам факт, что оно нас удивляет, говорит в его пользу. Вантеж, хотя и считался королевской резиденцией, был маленьким, неприметным городком, слишком заштатным, чтобы недобросовестный биограф счел его подходящим для появления на свет великого короля. Однако потомок Эгберта вполне мог там родиться, поскольку этот род имел обширные владения в окрестностях Вантежа; не исключено, что начало им было положено еще в середине VII века, когда король западных саксов Кенвалх даровал земли «вокруг Эшдауна» своему родичу Кутреду, внуку прежнего короля Кюнегильса[22]. Альфред завещал поместье в Ванетинге своей жене, и эти земли в XII веке принадлежали короне. Возможно, свидетельство Ассера основано на рассказах самого короля. Отдельные сообщаемые им детали, такие как происхождение названия «Беркшир» и самшитовые деревья в лесу Беррок, указывают на то, что Ассер пользовался некими приватными сведениями, ибо в IX веке подробности рождения человека помнились редко, если только речь не шла о церковных сочинениях, в которых знаки и знамения сопровождали появление на свет будущего святого или мученика. Смерть, заслуженная слава, завершение земной судьбы и «уход» в неведомое считались единственно достойными запоминания. Даты смерти королей и знатных людей тщательно фиксировались, чтобы впоследствии возносить молитвы за их души; их доблестные деяния прославляли анналисты и скопы, но об их рождении не известно практически ничего. Англосаксонская хроника постоянно сообщает о смертях и погребениях, о наследовании и вступлении на трон, но даты рождения даже самых известных лиц нигде не указываются. Поэтому Вантеж вправе гордиться тем, что он является родиной «великого короля Альфреда», а жители Беркшира могут внести имя Альфреда Великого в перечень своих знаменитых земляков. По поводу даты у нас есть больше оснований спорить, хотя практически не вызывает сомнений, что Альфред родился в 848 или 849 году; факты говорят, скорее, в пользу 848 года. Сведения на этот счет сохранились в двух источниках IX века: «Жизнеописании Альфреда» Ассера и вступлении к Паркеровской (Винчестерской) рукописи Англосаксонской хроники, в котором содержится генеалогический перечень королей уэссекцкой королевской династии. К сожалению, эти свидетельства противоречат друг другу. Перечень заканчивается вступлением на трон Альфреда, «когда века его минуло три и двадцать зим», то есть в возрасте двадцати трех лет. Поскольку Альфред принял корону в 871 году «после Пасхи», соответственно, родился он в 848 году. Ассер утверждает, что Альфред родился в 849 году и стал королем «на двадцать третьем году жизни». И сочинение Ассера, и Хроника далеко не безупречны, когда речь идет о хронологии, но все же перечень представляется более достоверным источником, поскольку он древнее и создание его непосредственно связано с именем короля Альфреда. Он присутствует в начале Англосаксонской хроники и в конце древнеанглийского перевода Беды и существует в виде отдельной более ранней рукописи, но во всех случаях он заканчивается приходом Альфреда к власти. Судя по всему, генеалогический перечень составили на основании древних источников и продолжили вплоть до последних событий, по личному повелению и при участии короля Альфреда еще до того, как в 891 году была составлена Альфредовская хроника{3}. Ассер, писавший, по всей видимости, немного позже, около 893 года, опирался на хронологию Англосаксонской хроники, в которой счет лет ведется от Рождества Христова, но одновременно он отсчитывал года от рождения Альфреда. Поскольку в Хронике нет записей за 845–851 годы, дату рождения Альфреда Ассер, вероятно, заимствовал из генеалогического перечня королей{4}. Если так, то он, очевидно, неправильно истолковал фразу «века его минуло три и двадцать зим»: не как «ему было двадцать три года», а как «на двадцать третий год его жизни». Вообще говоря, все это не слишком важно. Едва ли сам Альфред мог точно назвать дату своего рождения, хотя и помнил, что он был еще молодым человеком, примерно «двадцати трех зим» от роду, когда на его плечи легло тяжкое бремя власти. Непохоже, чтобы в Англии IX века отмечались дни рождения; вероятно, их отчасти заменяли «именины», а кроме того, по обычаю, сохранявшемуся в Исландии еще и в XIX веке, в середине зимы в день Рождества Христова, считавшийся одновременно и первым днем года, праздновался некий общий день рождения. Хронология в англосаксонских источниках неточна и неполна, зато генеалогии выписаны со всей тщательностью. Не столь существенно, когда и где родился властитель, но очень важно, кто был его отец и принадлежал ли он «истинно королевскому роду» (супесупп). Короли Уэссекса настаивали на том, что их род восходит к Кердику, родоначальнику королевской династии, а через него к легендарным предкам западных саксов, гевиссов, «Гевису», Вию и Фреавине, и далее — к мифологическим Водену и его сыну Белдайгу. Следует заметить, что генеалогия альфредовского деда, Эгберта, впервые сообщается только в связи со смертью Этельвульфа, его сына, после того как род Эгберта окончательно утвердил свои, довольно сомнительные, права на уэссекцкий трон. В записи 855 года Англосаксонской хроники сообщается о смерти Этельвульва (последовавшей двумя или тремя годами позже) и приводится длинный перечень его прославленных предков, которым, как считается, заканчивались ранние (доальфредовские) английские анналы. По свидетельству этой родословной, Этельвульф, сын Эгберта, является прямым потомком Ингельда, брата уэссекцкого короля Ине, чей род, согласно древним западносаксонским генеалогиям, сохранившимся в Хронике, восходит к Кердику, а от Кердика — к Водену. Затем, заимствуя, по всей видимости, часть генеалогии бернисийской династии, составитель Хроники возводит род Водена к мифическому полубожественному «Геату». Наконец, пользуясь сведениями из какого-то неизвестного нам источника, он приводит девять странных имен, разнящихся в разных рукописях Хроники, которые заставляют нас вспомнить древние героические песни и легенды о языческих королях. Эти девять поколений связывают «Геата» с вымышленным сыном Ноя, «родившимся в ковчеге», ветхозаветными патриархами, Адамом, первым человеком, и вторым духовным Адамом — Христом. В западносаксонском генеалогическом перечне королей за сообщением о правлении Этельвульфа следует генеалогия, в которой род короля возводится к Кердику; она включает в себя не только брата Ине Ингельда, но и двух сестер Ине — Квенбурх и Кутбурх, последняя была основательницей и первой аббатисой монастыря в Уимборне, где потом похоронили одного из сыновей Этельвульфа. В генеалогии Этельвульфа в языческое родословное древо королевской династии Уэссекса впервые вводится христианский элемент, и она же — последняя из генеалогий такого типа в Англосаксонской хронике. Однако короли западных саксов по-прежнему гордились своим божественным происхождением, а Ассер старательно проследил, что Альфред является потомком Кердика не только по отцовской, но и по материнской линии. Ассер приводит полностью родословие Этельвульфа, и в дополнение к нему — генеалогию матери Альфреда Осбург, которая была дочерью Ослака, королевского виночерпия, происходившего из ютской династии потомков Стафа и Витгара, родичей Кердика и Кюнрика. По преданию, Кердик и Кюнрик отдали им в дар остров Уайт. Стаф и Витгар — легендарные персонажи, в основе рассказанной Ассером истории лежат весьма сомнительные погодные статьи Англосаксонской хроники, относящиеся к V веку, но указание на ютское происхождение Осбург, вполне возможно, соответствует действительности. Если учесть, что среди кентских предков отца Этельвульфа также могли быть юты, в жилах Альфреда текла немалая доля ютской крови. Все наши сведения об Ослаке, отце Осбург, сводятся к единственному свидетельству Ассера. Трудно сказать, в чем состояли обязанности королевского виночерпия (pincerna) в те давние времена, но Ослак, несомненно, принадлежал к высшей знати и занимал высокое положение в среде приближенных своего зятя-короля. Сама Осбург, по словам Ассера, была «благочестивой женщиной, в которой благородство крови сочеталось с благородством души», женщиной достойной стать матерью королей. Четверо ее сыновей: Этельбальд, Этельберт, Этельред и Альфред — наследовали друг другу на уэссекцком троне. Ее единственная дочь Этельсвит стала женой мерсийского короля. Этельбальд подписывал грамоты вместе со своим отцом Этельвульфом, как «сын короля» (filius regis) или «правитель, сын короля» (dux filius regis) с 847 по 850 год, а в 851 году участвовал в битве при Аклее (Aclea), в которой западносаксонский фюрд разбил данов. Едва ли Этельбальду было в то время меньше пятнадцати, так что, предположительно, он родился в 836 году, за двенадцать лет по рождения Альфреда и за три года до того, как его отец наследовал корону Уэссекса. Поскольку Этельсвит вышла замуж в 853 году, она, вероятно, была следующим ребенком Этельвульфа и Осбург. Если на момент замужества ей исполнилось пятнадцать, она должна была быть на два года моложе своего старшего брата, а Этельберт и Этельред родились после нее и до Альфреда, младшего из детей. Этельстан, правивший в Кенте под рукой уэссекцкого властителя, подписывавший грамоты как король с 841 по 850 год и разбивший данов в морском сражении в 851 году, согласно весьма распространенному среди исследователей мнению, был сыном Этельвульфа от более раннего брака. Однако, хотя такая возможность не исключается, факты говорят, скорее, в пользу того, что он был братом Этельвульфа, младшим сыном Эгберта, и что Эгберт перед смертью, как впоследствии и Этельвульф, поделил свои владения и поставил «вассальным королем» в Кенте, и в зависимых от него Суррее, Суссексе и Эссексе, своего второго сына, в то время как старший сын непосредственно правил в Уэссексе и оставался верховным королем. Почти ничего не известно о том, по какому принципу Этельвульф и Осбург выбирали имена для своих детей. Корень Os в имени Осбург и ее отца Ослака соотносится с Æsir, древнеанглийским названием асов, высших богов северной мифологии; имена с этим элементом встречаются часто в королевских династиях Нортумбрии. Однако все дети Осбург, кроме Альфреда, носили, как и их отец, имена с первым компонентом Ethel, использовавшимся в составных именах повсюду в Англии и означающим «благородный». Этельбальд и Этельред были тезками прославленных мерсийских королей; Этельберта, возможно, назвали в честь короля Кента, первым принявшего христианство. Только Альфред носил не совсем обычное для Англии того времени имя: корень Ælf или Alf в нем, подобно корню Os, связан с древними верованиями, с представлениями об асах и альвах — созидающих и хранящих силах природы, духах земли и воздуха. Элемент Ælf или Alf использовался как первый компонент имени в королевских родах Нортумбрии и Восточной Англии; имя Эльфред или Альфред встречается, хотя довольно редко, в документах и до появления на свет мальчика, которому суждено было сделать свое имя прославленным и популярным. В первой половине IX века эти имена фигурируют в перечнях свидетелей в грамотах Гемпшира, Вустершира и Беркшира; также в 831 году некий Эльфред занимал непонятную должность pedisecus при дворе Виглафа, короля Мерсии. Если, как гласит распространенное поверье, альвы, от которых король Альфред получил свое имя, присутствовали при его рождении, они принесли богатые дары к его колыбели и наградили его всеми добродетелями и доблестями сказочного принца. Ассер пишет, что родители Альфреда любили его больше остальных детей, что он всех располагал к себе и превосходил своих братьев статью, красотой лица, приятностью речей и обхождения. «С младенчества проявлялись в нем не только обаяние красоты и благородства, возвышавшее его над всеми, но и высота духа, разума и нрава», — писал об Альфреде в выспренном стиле XVII столетия сэр Джон Спелман. Что-то можно отнести на счет неизбежной пристрастности биографа, но, судя по тем эпизодам, которые история сохранила для нас из детских лет Альфреда, он был смышленым и чутким мальчиком, отличавшимся ненасытным любопытством и жадным стремлением к знаниям. Хотя Ассер и сетует, что в детские годы его герой не получил подобающих образования и воспитания, жизнь при уэссекцком королевском дворе, где Альфред провел большую часть своего детства, была не самой плохой школой для человека, которому предстояло нести бремя государственных обязанностей и ответственности перед своими подданными. Постоянная смена обстановки, разнообразное, но одинаково занятное окружение способствовали развитию у пытливого ребенка природной наблюдательности и умения размышлять. Королевские «усадьбы», «палаты» и «поместья» были разбросаны повсюду в Уэссексе и подчиненных ему королевствах. Королевская чета перемещались по мере надобности из одного имения (bolt) или резиденции (setl) в другую вместе с детьми, приближенными и имуществом, так что в целом эта процессия напоминала цыганский табор. Рождество они часто проводили в дорсетском Дорчестере, Пасху — в уилтширском Уилтоне и постоянно путешествовали по территории нынешних центральных графств, а также землям Южной и Западной Англии. Разрозненные свидетельства из хроник и грамот не позволяют сказать точно, по каким дорогам следовали Этельвульф и Осбург, но зоркие глаза маленького Альфреда, несомненно, видели не раз гряды меловых холмов в Беркшире, Кенте и Суррее, зеленую долину Темзы, древние города — Винчестер и Кентербери и белые прогалины Уотлинг-Стрит, знаменитой римской дороги, казавшейся саксам подобием усыпанного звездами Млечного Пути. Любовь к «прекрасной земле, чудеснейшему из всех творений Господа», которой дышит каждая строка, написанная королем, должно быть, набирала силу вместе с ним, пока он рос, странствуя вдоль ручьев, по заросшим травой склонам, лесам и лугам своей родины. В тех детских годах, когда мальчику открывались бескрайние просторы и умиротворяющее безмолвие природы, вероятно, лежат истоки спокойной уверенности, силы и терпения, отличавших взрослого Альфреда. Впрочем, у сына короля не было недостатка в человеческом обществе. Пока королевская чета со своими приближенными неторопливо день за днем странствовала или наслаждалась незатейливой роскошью в своих палатах — вокруг постоянно кипела жизнь. Посетители и гости сменяли друг друга; это были чиновники и советники, прелаты и воины, епископы — среди них святой Свизин из Винчестера и доблестный Эалхстан из Шерборна, элдормены — в том числе Эанвульф из Сомерсета и Осрик из Дорсета, являвшиеся прямо с полей сражений, после битвы с данами. Времена были тревожные, знатные уэссекцы вели мрачные, суровые речи и собирали силы, пока норманны занимались своими делами на фризских побережьях и в устье Рейна, где в 850 году обосновался Рорик, «желчь христианства». Он принес вассальную клятву императору и получил в свое распоряжение Дуурстеде как опорный пункт для новых экспедиций. В первых смутных воспоминаниях Альфреда, наверное, оставили след викингские набеги, случавшиеся в его младенческие годы. «Язычники» для английских ребятишек начала IX века были примерно тем же, чем стали «Бони»[23] и французы для их сверстников, живших девятью столетиями позже, — призрачный образ, тем более пугающий, что о нем ничего нельзя сказать наверняка. Судя по всему, именно люди Рорика совершили грабительский набег на Англию в 851 году, когда Альфреду было три года. В Уэссексе и Кенте захватчиков ждали и дали им решительный отпор. Жители Девона под командой элдормена Кеорла выбили захватчиков из юго-западных земель, «убив многих»; кентцы, во главе с вассальным королем Этельстаном и его элдорменом Эалхере, отразили морскую атаку в Сандвиче: в одной из рукописей Хроники говорится, что они сражались «на кораблях». Девять вражеских судов было захвачено, остальные бежали. Другой большой флот из ста пятидесяти кораблей, вошедший в устье Темзы, действовал более успешно. Викинги захватили Кентербери и Лондон, оттеснили мерсийского короля Беорхтвульфа с его фюрдом и, переправившись через Темзу, двинулись в Суррей. Это была серьезнейшая угроза для Южной Англии, однако Этельвульф и его сын Этельбальд, возглавлявшие западносаксонский фюрд, преградили путь данам и разбили их в кровопролитном сражении при Аклее (Aclea). Как написал анналист: «Столько было тогда убитых в языческом войске, что и по сей день мы не слышали ни о чем подобном». Давняя традиция, все еще бытовавшая в XIX веке в песнях и местных преданиях, связывает это победоносное сражение с живописной маленькой деревушкой Окли{5}, в Суррее у подножия одного из отрогов Норд Даунс. Большой город Окли{6} в Эссексе также претендует, хотя и с меньшими на то основаниями, на подобную честь. Третий возможный вариант, в пользу которого говорит ряд филологических и стратегических соображений, — Черч Окли неподалеку от Бейзинстока в Гемпшире. Это место именуется Аклеей (Aciei) в «Книге Страшного суда», в то время как название суррейского Окли пишется как Hoclei. Кроме того, Черч Окли располагается в самом центре уэссекцкого королевства и неподалеку проходит римская дорога, ведущая из Силчестера в Винчестер, куда, возможно, и направлялись викинги. Впрочем, и суррейский Окли также стоит на Стоун-Стрит (или Стан-Стрит), связывающей Лондон и Чичестер. Эта древняя римская дорога пересекает две параллельные гряды холмов и лежащий между ними Андредский лес. Поскольку Хроника ясно указывает, что даны переправились через Темзу в Суррей, а Этельверд добавляет, что сражение происходило «неподалеку от леса, именуемого Аклея», филологические аргументы едва ли могут служить достаточным основанием для того, чтобы отвергать суррейский Окли в качестве возможного места сражения. Не исключено, что викинги собирались выйти на южное побережье, встретить там свои корабли, пришедшие из Темзы, и атаковать Винчестер с моря{7}. Но где бы ни происходила эта битва, для победы в ней явно потребовались решительность и слаженность действий, и одного такого триумфа вполне достаточно, чтобы освободить Этельвульфа от всех обвинений в трусости и праздности. В 850 году Этельвульф держал совет со своими уитэнами в Уилтоне; на совете присутствовали также старший сын короля Этельбальд и Этельстан из Кента{8}. На следующий год отлично разработанный план обороны был претворен в жизнь со всей возможной твердостью — местные властители со своими людьми несли стражу на побережьях, а король с основными военными силами вынудил противника принять бой, прежде чем вражеские сухопутное войско и флот смогли воссоединиться, и отвел угрозу от уэссекцкой «столицы». Эта победа, увенчавшая «удачный» 851 год, оставила глубокий след в сердцах людей. Ее стали использовать как своего рода «точку отсчета», и в XII веке Генрих Хантингдонский упоминал о ней с нескрываемой гордостью, описывая воинов, падавших подобно колосьям под серпом жнеца, реки крови и все прочие ужасы жестокой войны. «Господь, — заключает он, — даровал удачу в войне тем, кто верил в Него, и ниспослал крах и страшную гибель тем, кто Его отверг». Ту же мысль выразил в IX веке хронист Пруденций Труаский, когда, рассказывая о рориковом войске, написал, что «часть его, напавшая на остров бриттов и англов, была с помощью Господа нашего Иисуса Христа ими разбита». Идея борьбы с данами как священной войны, вероятно, вошла в сознание Альфреда с самых первых детских лет. Мир, каким он его знал, должно быть, казался маленькому Альфреду полем сражения, где христиане, воины Света, вели непрекращающуюся битву с язычниками, воинством Тьмы. Святые и демоны, о которых говорили мальчику его христианские наставники, обретали плоть в образах англов и данов, сражавшихся при Хенгестесдуне, в устье Паррет, в Сандвиче и Аклее. Жажда битвы, горевшая в его крови, получала оправдание, поскольку он (как и крестоносцы позднейших времен) был убежден, что правда — на его стороне. Юные сыновья Этельвульфа, наверное, часто играли «в викингов», пока игра не обернулась суровой реальностью. Сам король упоминает о детских играх единственный раз, когда описывает мальчиков, которые «скачут на палочках» и подражают старшим{9}. Пока вера и патриотические чувства, подобным образом объединявшиеся, выковывали характер Альфреда, воображение его также получало пищу. С зеленого склона одного из холмов, окружавших Вантеж, смотрел вниз загадочный Белый Конь, творение исчезнувшей расы, которого легенда позднее связала с альфредовскими победами. Неподалеку располагалась «Кузница Веланда», древнее святилище, в котором, как издавна говорили, нашел приют кузнец-колдун, персонаж северных мифов; Альфред в своем переводе Боэция именует его «знаменитым мудрым кузнецом Веландом»{10}. Могущественные покойники выходили по ночам из курганов на холмах, чтобы посидеть на пороге своих обиталищ. В болотах и топях скрывались чудовища, не менее лютые, чем противник Беовульфа Грендель. И еще могла приплыть из-за моря ладья без весел, в которой спал среди оружия, со снопом золотой пшеницы под головой, мальчик-король: ведь именно так приплыл к этим берегам легендарный предок Альфреда, Скев, «Сноп». Фантазии, оставшиеся от давно забытых верований, смешиваясь с чудесными историями христианской агиографии, наполняли все вокруг незримым присутствием и привносили долю волшебства в самые обычные явления и вещи. По свидетельству Ассера, Альфред любил древние песни своего народа, которые во множестве хранила его цепкая память. «Днем и ночью он готов был слушать их, внимая им без конца». И, должно быть, именно так он и слушал эти песни: днем — когда скакал из одной резиденции в другую в золотом сиянии летнего солнца; и ночью — когда сидел у горящего очага морозными зимними вечерами, и виденья открывались ему в огне, пока звуки арфы вторили голосу скопа. Единственная история из альфредовского детства, дошедшая до нас в деталях, говорит со всей очевидностью о его тогдашних интересах и пристрастиях. «Однажды, — рассказывает Ассер, — его [Альфреда] матушка показала ему и его братьям книгу с саксонскими поэмами и, не выпуская книгу из рук, сказала: „Я отдам ее тому из вас, кто первым сможет ее выучить”. Альфред, очарованный красотой буквиц в манускрипте, услышав эти слова или, скорее, повинуясь наитию свыше, обратился к матушке, опередив своих братьев, которые были старше Него годами, но едва ли превосходили его благородством души. „Ты, правда, — спросил он, — отдашь эту книгу тому, кто первый поймет ее и прочтет ее тебе”. „Да, — подтвердила та с радостной улыбкой, — я отдам ее ему”. Он немедля взял у нее книгу, пошел к наставнику и прочел ее. После этого он принес книгу назад и прочитал матушке то, что в ней написано». Смысл этой, простой на первый взгляд, истории совершенно теряется в клубке противоречивых суждений, высказанных по ее поводу. Дело в том, что она не согласуется с предшествующим утверждением Ассера, что Альфред был «неграмотным» до двенадцати лет; кроме того, трудно представить себе, что маленький ребенок мог научиться читать в столь короткий срок. Обе эти трудности можно обойти, если предположить, что Альфред просто выучил поэмы наизусть. Такое объяснение многих устраивает, однако мистер Ч. Пламмер не согласен с ним, и не видит другого выхода, кроме как признать, что Альфред действительно прочитал книгу, поскольку Ассер со всей определенностью указывает: он «пошел к наставнику и прочел (legit) ее». В то же время латинский глагол recitare, который используется в том месте, где говорится, что Альфред «прочитал» книгу матушке, означает «читать вслух», и Ассер несколько раз употребляет его именно в этом смысле. Вполне допустимо, что смышленого мальчика пяти-шести лет можно было легко научить читать «учебную» книгу стихов, но также представляется весьма вероятным, что благодаря постоянному повторению, без которого не обходится обучение чтению, поэмы запечатлелись в его памяти. Следует заметить, что в классической латыни глагол recitare часто подразумевал чтение стихов на публике, и в альфредовском переводе Орозия в качестве его аналогов используются глаголы singan и giddian, означающие «петь» и «декламировать»{11}. Кроме того, действительно, некоторые любимые книги детства, которые перечитываешь снова и снова, почти незаметно заучиваются наизусть. Мать Альфреда обещала отдать книгу тому из сыновей, кто первым «выучит» (discere) ее, и суть эпизода в изложении Ассера, состоит в том, чтобы показать, что маленький Альфред отличался не по годам развитым умом и хорошей памятью еще до того, как его начали чему-то учить систематически. Делались также попытки разрешить проблему, отнеся эпизод с книгой к более поздним временам, когда Альфред был старше, а его отец женился во второй раз, но их можно отвергнуть как чистой воды домыслы, не подкрепленные никакими свидетельствами источников. В целом же дискуссия разгорелась весьма некстати, ибо из-за нее некоторые другие, более интересные детали этой истории остались без внимания. Вопреки сетованиям Ассера, культурный уровень людей, окружавших Альфреда, по крайней мере в ранние годы его жизни, был, похоже, достаточно высок, и именно в этом домашнем кругу он научился любить книги, наслаждаться произведениями искусства и ценить как национальное достояние древние песни, сохраненные памятью народа. Тонкий вкус и умение чувствовать красоту, которые мы позднее видим в Альфреде, его пристрастие к английской поэзии, заставлявшее его тщательно запоминать англосаксонские песни и учить им своих детей, возможно, были унаследованы от деда, получившего воспитание при дворах Оффы, короля Мерсии, и Карла Великого, и от отца, отнюдь не чуждавшегося франкской учености и изысканности, чьи богатые дары — расшитые ткани или золотые и серебряные изделия английских мастеров — вызывали восхищение даже в избалованном роскошью Риме. Альфредовскую победу в состязании за книгу стихов следует, вероятно, отнести к 854 году или около того, то есть ко времени между двумя его поездками в Рим. Сестра Альфреда, о которой в истории с книгой никак не упоминается, тогда уже не жила при дворе, поскольку обзавелась собственной семьей. Соперниками Альфреда были, предположительно, Этельберт и Этельред, ибо Этельбальд к тому моменту уже принимал участие в государственных делах. После военных кампаний 851 года викинги, если верить довольно сомнительному свидетельству Англосаксонской хроники, провели зиму на острове Тенет. Они определенно находились там в 853 году, когда Эалхере и Худа, элдормены, соответственно, Кента и Суррея, атаковали их своими силами и потерпели поражение. Оба элдормена погибли в этой кровавой битве. В том же 853 году Бюрхред, унаследовавший после Беорхтвульфа мерсийский трон, с согласия своих советников-уитэнов попросил западносаксонских властителей поддержать его в борьбе против валлийцев Северного Уэльса. Этельвульф не только лично пришел к нему на помощь, но и скрепил этот союз, отдав в жены Бюрхреду своюединственную дочь, Этельсвит. Свадьбу сыграли после Пасхи, согласно Ассеру, «в королевском поместье» (villa regid) Чипенгэм, в Уилтшире{12}. Альфред тогда, возможно, уже отправился в путешествие на континент, ибо в тот самый год его отец в первый раз послал его в Рим в сопровождении множества спутников из знатных и простых людей. Это посольство, судя по всему, должно было подготовить почву для визита самого Этельвульфа, состоявшегося двумя годами позже. Этельвульф давно вынашивал идею паломничества к гробницам апостолов. Еще в 839 году он направил послов к императору Людовику Благочестивому, прося у него позволения проехать через его владения на пути в Рим; свое благочестивое решение поклониться римским святыням Этельвульф объяснял тем, что некий английский прелат вмешательством свыше был унесен из своего тела и узрел видение, из которого он узнал, сколько жестоких поветрий и нашествий язычников обрушится в будущем на тех христиан, которые не раскаются в своих грехах. По поводу того, зачем маленький Альфред был включен в состав посольства 853 года, мы вместе с сэром Джоном Спелманом «можем строить самые разные предположения, но никогда не сумеем ничего сказать наверняка». Согласно позднейшей легенде возглавлял депутацию святой Свизин и все предприятие было затеяно потому, что Этельвульфу во сне явился ангел и повелел ему отправить младшего сына в Рим к Папе, чтобы тот принял от Папы миропомазание и стал первым в длинной череде помазанных на царство английских королей[24]. Легендой, по всей вероятности, является также история, рассказанная Уильямом Мальмсберийским, согласно которой Альфред во время этого путешествия впервые встретился со своим будущим ученым советником Гримбальтом и не забыл впоследствии его доброту и гостеприимство. Достоверно мы знаем только, что посольство благополучно добралось до Рима и что маленький Альфред нашел самый сердечный прием у Папы Льва IV. Строительство стены вокруг Ватикана только что завершилось. Английских путешественников наверняка поразили могучие укрепления с сорока четырьмя сторожевыми башнями и новые врата святого Перегрина, украшенные горделивой надписью во славу «Золотого Рима»: «Рим глава мира». Члены депутации, должно быть, слушали рассказы о пышной церемонии освящения, совершенной в июне 852 года, о коронации Людовика II, сына императора Лотаря, в 850-м и победе над сарацинами в морском сражении при Остии в 849 году. Повсюду заметны были следы разрушений, причиненных огнем и жестокими захватчиками, но одновременно все вокруг указывало на процветание и благочестие города, поспешно залечивавшего нанесенные ему раны. Древний город Цезарей практически превратился в папскую резиденцию. Христианские церкви и монастыри, при строительстве которых нередко использовались каменные блоки и архитектурные детали из старых языческих храмов, ютились среди величественных развалин имперского Рима — забытых монументов и заброшенных дворцов, по соседству с безмолвным Форумом и пустующим Колизеем, о чьей судьбе говорилось в пророчестве, не раз повторенном в VII веке паломниками-англосаксами: «Когда рухнет Колизей, падет Рим, а когда падет Рим, разрушится мир». Все эти руины принадлежали прошлому: нынешним днем Рима были гробницы святого Петра и святого Павла, заново отделанные после набега сарацин благодаря великодушной щедрости Папы. Чудотворные реликвии, связанные с именами святых и мучеников, непрекращающийся поток паломников (в том числе немало англосаксов), которых влекли в Святой город желание покаяться, благочестие или любопытство. К середине IX века Церковь, отказавшаяся от суровой простоты первоначального христианства, пришла в своем развитии к весьма сложной системе догматов и существенной материализации всей концепции невидимого мира. Реалистические представления о загробной жизни и картины райских наслаждений и адских мук возникали в сознании людей с поистине дантовской живописностью и детальностью. Христианская мифология, прекрасная и устрашающая, пришла на смену древнему политеизму Рима и Севера. Символика, частично оригинальная, частично заимствованная из древних верований, толкала образованных людей к мистицизму, а невежд — к грубейшим суевериям. Виденья и чудеса, знаки и знамения, чудесные спасения или кары — все это было неотъемлемой частью жизни, наравне с постоянными обвинениями в адрес магии и колдовства в ученой литературе. Пока теологи спорили о теоретических проблемах вероучения — о пресуществлении, догмате Троицы, предопределении и возможности поклоняться изображениям, — ученые и неученые, клирики и светские люди с наивной страстью искали святые реликвии, которые затем продавались, покупались, воровались, переносились из одной церкви в другую, помещались в роскошные реликварии и становились предметом неистового поклонения. Хотя взрослый Альфред только один раз упоминает в своих произведениях, что видел «Ромебург», ни один ребенок, наделенный воображением и воспитанный в христианской вере, не остался бы равнодушным, переступив «порог апостолов» и благоговейно преклонив колени перед надгробьями, в том самом месте, где столько английских королей и паломников делали это до него. В пространном письме Папы Льва IV королю Этельвульфу упоминается среди прочего, что он милостиво принял юного «Эрфреда» и даровал ему, «как своему духовному сыну», консульские пояс и облачение. Запись за 835 год в Паркеровском манускрипте Англосаксонской хроники, очевидно, сообщает именно об этой церемонии: «И в этот год король Этельвульф отправил своего сына Альфреда в Рим. Тогда в Риме был властителем Папа Лев, и он помазал его в короли и сделал его своим епископским сыном» (или крестником). «Сделал епископским сыном», вероятно, означает, что Папа, по древнему обычаю, стал свидетелем[25] Альфреда на конфирмации. В таком случае становится понятно, почему Папа в письме говорит об Альфреде как о «своем духовном сыне», и Ассер истолковал ситуацию именно так, когда написал, что Папа «помазал Альфреда в короли и провел конфирмацию, приняв его как сына». Обряд конфирмации включает в себя помазание, и было высказано предположение, что введение в консульскую должность, упомянутое в письме Папы, вместе с помазанием, представлявшим собой часть конфирмационной церемонии, в свете дальнейших событий были восприняты как «помазание на царство», которое монастырские историки впоследствии превратили в официальную коронацию в Риме. Однако Хроника и Ассер сообщают о «помазании в короли» и о том, что Папа принял Альфреда в качестве «епископского сына», как о двух разных событиях, и эти утверждения настолько недвусмысленны, что нам не приходится сомневаться в искренней убежденности авторов текстов, что некое «помазание на царство» имело место. Сам Альфред, похоже, разделял их мнение. Оба отрывка практически наверняка были написаны после того, как Альфред в 871 году стал королем, людьми, знакомыми с франкскими латинскими анналами и биографиями. Запись в Хронике, которая в Паркеровском манускрипте помечена двумя крестами на полях и которую Ассер повторяет близко к тексту, несет на себе следы «латинского» влияния: ибо для обозначения «властителя» в ней употребляется слово domne{13} латинизм, встречающийся также в древнеанглийском переводе Беды. Клирик, писавший эту погодную статью, вполне мог подразумевать такие параллели, как папское помазание в 781 году двух юных сыновей Карла Великого в качестве королей Италии и Аквитании или помазание Людовика II в императоры еще при жизни его отца. Не исключено, что он вспоминал и о том, как пророк излил елей на голову Давида, младшего сына, «среди братьев его». Когда рок унес одного за другим трех старших братьев Альфреда и память о давней поездке в Рим потускнела, несложно было приписать Папе некое пророческое озарение и принять полузабытую церемонию введения в консульскую должность за помазание на царство, даже безотносительно к обряду конфирмации. Из письма Папы ясно, что в реальности честь, оказанная Альфреду, состояла в присвоении ему консульского достоинства; в IX веке Папы даровали этот титул, который уже не давал никакой реальной власти, с редкостной щедростью. Вероятно, англосаксы, обманутые византийской роскошью консульских регалий, приняли их за королевские облачения. Консул, как можно заключить из письма Папы Льва IV, подобно королю, носил на поясе меч. Не исключено также, что в этот поздний период консула венчали золотой диадемой и облачали в пурпурный с белым плащ, который изначально он надевал только во время триумфов{14}. О том, что история о помазании Альфреда на царство в Риме достаточно рано стала вызывать вопросы, свидетельствует тот факт, что в рукописи Питерборо («Е») она вовсе опущена, а в поздней двуязычной Кентерберийской рукописи («F») передвинута по времени и описывается как происходившая после смерти Этельвульфа. В поддельной Винчестерской грамоте Этельвульф ссылается на этот эпизод в связи со своим собственным паломничеством в Рим в 855 году. Но поскольку помазание совершал Лев IV, умерший в июле 855 года, оно, очевидно, имело место во время первого визита Альфреда в Рим, в 853 году. В 855 году Альфред был в Англии и подписал как Ælfred filius regis рочестерскую грамоту{15}, датировка которой устанавливается исходя из слов Этельвульфа «отправляясь за море в Рим, я…». Эту грамоту засвидетельствовал также Æthelberht rex, и представляется весьма вероятным, что Этельвульф перед отъездом поделил свои владения на обычный западносаксонский манер: назначил старшего сына, Этельбальда, регентом в Уэссексе, а второго сына, Этельберта, оставил править в Кенте под своей рукой. Предположение, что после этого он попытался посулами и наградами умиротворить церковных иерархов и светскую знать, может послужить нам путеводной нитью в клубке всевозможных домыслов, наверченных вокруг знаменитого «Дара Этельвульфа». В погодной статье 855 года Паркеровской рукописи Хроники сказано: «Тогда язычники впервые остались на зиму на острове Шеппи. И в тот же самый год король Этельвульф пожаловал [gebocude] десятую долю своей земли во всем королевстве во славу Господа и ради своего вечного спасения». В сочинении Ассера соответствующий фрагмент гласит: «Этельвульф, достопочтенный король, о котором мы говорили ранее, освободил десятую долю земель в своем королевстве от всех королевских служб и податей и передал их Господу, Единому в трех лицах, в вечный дар и наследие, во Христе, ради спасения своей души и душ всех своих предков». Таким образом, Ассер, очевидно, истолковал употребленный в Хронике глагол gebocude, означающий «жаловать по грамоте», в том смысле, что Этельвульф передал десятую часть земель своего королевства в распоряжение Церкви как «безвозмездный и неотъемлемый дар», освободив владельцев этих земель от всех общественных обязанностей, кроме молитв и заступничества перед Всевышним. Такие дарения в меньшем масштабе были вполне обычным делом, и то, что впоследствии «Дар Этельвульфа» приняли за пожалование десятины имело единственным своим основанием священный характер десятой доли. Монахи позднее пытались документально подкрепить версию Ассера, составляя подложные грамоты, подтверждавшие их привилегии и льготы. Две подлинные грамоты 855 года представляют всю ситуацию в ином свете. Согласно одной из них — рочестерской грамоте, о которой мы уже упоминали, земли жалуются тэну (minister) с правом наследования «кроме той доли [decimatio], которую, с соизволения Божьего, я повелел передать другим своим тэнам (ministri)». Эти земли, как следует из надписи на обороте, были дарованы монастырю. По другой грамоте, также рочестерской{16}, которую подписали Ethelbearht rex и Elfred filius regis, Этельвульф на собрании уитэнов пожаловал земли тэну, освобожденному от всех королевских служб, «во искупление моих грехов и ради прощенья моих преступлений». Мистер Стивенсон заметил, что при пожалованиях земли светским людям, предполагавших освобождение от мирских обязанностей и с указаниями на раскаяние и благочестивые надежды дарителя, обычно подразумевалось, что после смерти владельца земли отойдут к Церкви, и во многих случаях имеются доказательства того, что так оно и происходило. Стивенсон делает вывод, что Этельвульф пожаловал первоначально десятую часть земель своим тэнам, с тем чтобы после их смерти эти земли получила Церковь{17}. Если так, в этом поступке можно увидеть стремление Этельвульфа обеспечить внутренний мир и согласие в королевстве на время своего отсутствия, которое пришлось на весьма критический момент. В 855 году будущее Уэссекса представлялось достаточно мрачным: викинги обосновались на побережье Кента, и их корабли бороздили Северное море и Ла-Манш от Фризии до Аквитании. Налетчики разорили земли по берегам Шельды, поднялись вверх по Сене, разграбили и сожгли города на Луаре — Нант, Анжер, Тур и Блуа. Франкские хронисты теперь называли их предводителей по именам: Рорик, Гутрум и Годфред — пираты, в чьих жилах текла королевская кровь; Сигтрик и Бьерн — разбойники из долины Сены. В Англии даны обосновались на острове Шеппи на востоке и угрожали Мерсии с запада. Одна из грамот мерсийского короля Бюрхреда датируется 855 годом, «когда язычники были в землях Уэрекина [in Wreocensetnu]». В том же году «Хорм, предводитель черных чужаков» пал от руки валлийского короля Родерика Мора ап Мервина. Однако обвинять, как это нередко делают, Этельвульфа в том, что он отправился в паломничество в Рим вместо того, чтобы защищать свое королевство, вряд ли справедливо. Он долго ждал, прежде чем привел в исполнение план, который наметил еще в самом начале своего правления. По меркам того времени, когда человек приобщался к взрослой жизни, едва выйдя из детского возраста, поскольку болезни и смерть часто уносили молодых, он был уже на пороге старости. У современников Этельвульфа его поездка в Рим вызвала восхищение, ибо он достойно увенчал добродетельную жизнь короля. Франкские анналы с официальной церемонностью отмечают, что «Эдильвульф, король англосаксов» по пути в Рим был с почетом принят Карлом Лысым, королем западных франков, и препровожден до границ со всей честью, подобающей королю. Только Ассер упоминает о том, что Альфред сопровождал отца, который «любил его больше, чем других сыновей». Возможно, мальчик к тому времени остался без матери, ибо всего год спустя Этельвульф женился во второй раз. Печаль по поводу смерти Осбург могла быть одной из побудительных причин, заставивших короля отправиться в путешествие, но источники единодушно хранят молчание по этому поводу. Паломники из Англии, прибывшие в Святой город, по-видимому, в середине июля 855 года еще застали в живых старого Папу Льва IV. Наверняка они были свидетелями беспорядков, последовавших за избранием его преемника, Бенедикта III, которому противостояла влиятельная римская группировка. Папский биограф приводит перечень роскошных даров, которые король западных саксов преподнес Бенедикту III; среди них — корона из чистого золота, отделанный золотом меч, расшитая золотом туника (надо полагать, королевское одеяние). Упоминаются также различные драгоценности, золотые вазы и статуэтки, четыре серебряные с позолотой лампады (gabatæ)[26] «саксонской работы» и пожертвования: золотом — знати и клиру, серебром — простолюдинам. Более поздняя легенда, ведущая свое начало от Уильяма Мальмсберийского, утверждает, что Этельвульф отстроил заново «Саксонскую школу» в Риме, разрушенную пожаром, и установил ежегодную выплату — «денарий св. Петра», или «Ромескот», — на ее содержание. Рафаэль отдал должное этой легенде, поместив фигуру Этельвульфа на своей фреске «L’incendia del Borgo», находящейся в Ватикане. Поясняющая подпись гласит: «Астулфус, король Англии, пришел сюда как паломник и заплатил дань». Название «Борго» было производным от древнеанглийского «бург» — это имя носило английское поселение на Ватиканском холме, в IX веке называвшееся также «Саксонской школой». Впрочем, «школа» изначально, по-видимому, объединяла всех «саксонских» поселенцев и представляла собой нечто вроде «английской колонии», члены которой несли военную службу, защищая себя и своих соплеменников{18}. На территории Саксонского квартала, протянувшегося от дворца Нерона до берегов Тибра, располагались «школы» и других германских народов — фризов, франков, лангобардов. «Саксонская школа» сгорела в начале IX века и еще раз — в начале понтификата Льва IV, который, по преданию, унял пламя крестным знамением. Папа Лев отстроил заново церковь святой Марии (в том месте, где ныне находятся церковь и госпиталь Святого Духа в Сассии) в древнем Борго, и «школа» стала частью обнесенного стеной Ватикана. Хотя и не исключено, что Этельвульф внес свой вклад в восстановительные работы, ни один из ранних источников об этом не упоминает. Представления о том, что он начал выплату «денария св. Петра», древней и не вполне понятной дани папству, основывались, вероятно, на неправильно истолкованных сведениях о его личных дарениях, сделанных в 855 году, и имуществе, завещанном Риму согласно последней воле короля. Составители поддельной грамоты нормандского периода дошли до того, что сделали Этельвульфа основателем «Английской школы», члены которой должны были служить службу Господу день и ночь во благо своего народа. Другое предание сообщает, что по настоянию Этельвульфа английских преступников, находившихся в Риме, перестали выводить на работу в цепях. Эти незатейливые истории свидетельствуют, по крайней мере, о том, какое впечатление произвели на современников и потомков поездка Этельвульфа в Рим, его щедрость, благочестие и религиозное рвение. Рафаэль, руководствуясь безошибочной интуицией художника, поместил Этельвульфа на фреске рядом с другим папским данником более поздних времен — Годфридом Бульонским, одним из предводителей Первого крестового похода. Короли-паломники VIII–IX веков, по сути, были предшественниками королей-крестоносцев XI–XII столетий и, подобно им, снискали посмертную славу: в легендах, окутавших имена тех и других, реальность и рыцарский роман сплетаются весьма причудливым образом. Проведя год в Риме, Этельвульф двинулся в обратный путь. Летом 856 года он был принят при западнофранкском королевском дворе, где посватался к Юдифи, младшей дочери Карла Лысого, внучке той Юдифи, чья красота и амбиции когда-то привели к крушению Франкской империи. Свадьбу сыграли 1 октября в королевском дворце в Вербери, неподалеку от Санлиса. В источниках IX века мы не находим никаких подтверждений мнения современных исследователей, полагающих, что за этим браком стоял точный политический расчет и что он скрепил союз между западными саксами и западными франками против их общих врагов — норманнов. Внимание хронистов, писавших об этом событии, привлек, скорее, тот факт, что Гинкмар, архиепископ Реймский, благословляя невесту, увенчал ее диадемой и дал ей титул королевы вопреки обычаю западных саксов, а впоследствии ей было позволено сидеть рядом с мужем на королевском месте. Королеве у западных саксов предписывалось подчиненное положение; если верить Ассеру, поводом к этому стали ужасные преступления, совершенные Эадбург, дочерью Оффы Мерсийского, ставшей женой Беорхтрика, короля Уэссекса. Когда ее муж умер, выпив яд, который она приготовила для своих врагов, Эадбург бежала, как рассказывает Ассер, к Карлу Великому. Карл сыграл с ней мрачную шутку, спросив, за кого она хочет выйти замуж: за него или за его сына? Эадбург выбрала сына, поскольку он был моложе. Тогда великий король проговорил с улыбкой: «Если бы ты выбрала меня, ты получила бы руку моего сына, но ты выбрала моего сына, поэтому ни я, ни он не достанутся тебе». Бывшая королева стала аббатисой монастыря, но через несколько лет ее сместили с этого поста, ибо она вела дурную жизнь. В конце концов она умерла в нищете и ничтожестве в Павии: жители города часто видели, как она в сопровождении единственного слуги выпрашивала себе на хлеб. «Я несколько раз слышал обо всем этом, — пишет Ассер, — от моего лорда Альфреда, правдивого короля англосаксов, а он знал подробности со слов множества надежных свидетелей, многие из которых могли сами помнить те события». История Эадбург достойна внимания как свидетельство эпохи и как первая ниточка, протянувшаяся между Англией и той легендарной традицией, которая к тому времени уже складывалась вокруг имени Карла на континенте. «Литературные» связи между Уэссексом и «землей франков» были тесными и дружескими. Секретарь Этельвульфа был франком, и сам король переписывался с Лупом Сервацием, аббатом Феррьерским. Если говорить о чуть более поздних временах, то в трудах Ассера явно ощущается влияние франкской традиции, а франкские анналисты хорошо осведомлены об английских делах. Реальный канон венчального обряда, совершенного Гинкмаром Реймским над Этельвульфом и Юдифью, сохранился до наших дней, а хронист Пруденций Труаский описал, с каким достоинством и помпой юная королева проделала весь путь в свое островное королевство. Она была еще девочкой, двенадцати или тринадцати лет, а мужу ее было под пятьдесят, и он имел взрослых сыновей, но у нас нет никаких свидетельств того, что кто-либо в Уэссексе остался недоволен этим браком. Ассер, однако, утверждает, что, хотя по возвращении Этельвульфа из Рима подданные приняли его с радостью, он встретил серьезное противодействие со стороны своего старшего сына Этельбальда, который, войдя в сговор с Эалхстаном, епископом Шерборна, и сомерсетским элдорменом Эанвульфом, замыслил сместить отца с трона. Бунтовщики нашли прибежище к западу от Селвуда, в землях Дорсета и Сомерсета. Западносаксонская знать разделилась на сторонников Этельбальда и сторонников его отца, страна оказалась на грани гражданской войны, однако Этельвульф с «излишней снисходительностью» отказался от помощи, которую предлагали ему его подданные, и согласился поделить королевство с сыном. Он оставил Этельбальда править в Уэссексе, а сам удалился в «восточные провинции», Кент и подчиненные ему земли, хотя, судя по всему, остался господином во всех своих владениях. Рассказ Ассера слишком напоминает эпизод из истории Каролингов: непокорный сын, доверенные советники, предающие своего господина, раздел королевства, женитьба старого короля на юной принцессе, к которой старшие дети вполне могли его ревновать, — всему этому несложно найти параллели во франкских анналах. Поскольку в Паркеровской рукописи Англосаксонской хроники ни словом не упоминается о смуте, а говорится просто, что Этельвульф вернулся к своим подданным и они были этому рады, многие историки относятся к рассказу Ассера с подозрением. Хроника, однако, обходит молчанием и такой непреложный факт, как брак Этельбальда с вдовой своего отца. В пользу версии Ассера говорит и то, что Паркеровская хроника и перечень западносаксонских королей исчисляют срок правления Этельбальда в пять лет, в то время как в анналах монастыря святого Неота смерть Этельвульфа датируется 857 годом и говорится, что Этельбальд правил два с половиной года вместе с отцом и два с половиной года — один. Поскольку Этельбальд умер в 860 году, датой его восшествия на престол оказывается 855-й, тот самый год, когда Этельвульф отправился в Рим. Папские хроники также утверждают, что Этельвульф в расплату за паломничество в Рим «лишился всех владений и потерял свое королевство». Англосаксонские и франкские источники сходятся на том, что он умер примерно через два года после возвращения, в 858 году. Его похоронили в Винчестере, либо, согласно любопытному сообщению в анналах монастыря святого Неота, в небольшом королевском поместье Стейнинг в Суссексе. Согласно завещанию Этельвульфа, о котором мы можем судить только со слов Ассера, и по завещанию Альфреда, «письменному документу, касающемуся наследия короля Атульфа», королевство было поделено между Этельбальдом и Этельбертом. Наследные родовые земли Этельвульф оставил детям и родичам, личную собственность раздал сыновьям и своим приближенным, также завещав немалую ее долю на религиозные нужды и благотворительность. Он повелел, по свидетельству Ассера, чтобы ради спасения его души с каждых десяти гайд его наследных земель (если они возделаны и заселены), постоянно кормили и одевали одного бедняка. Он также приказал посылать ежегодно 300 манкузов, то есть примерно 40 фунтов, в Рим: две трети этой суммы предназначались на покупку свечей для церквей святого Петра и святого Павла, а одна треть — для передачи Папе. Эти распоряжения впоследствии нередко объединялись в сознании людей с пожалованием десятой доли земель и выплатой «денария св. Петра», и таким образом завещание Этельвульфа смешивалось с его более ранним «даром». Некоторое оправдание для этого, впрочем, можно найти, поскольку, кроме продолжавшейся выплаты «денария св. Петра», у нас нет никаких подтверждений того, что указанные пункты завещания соблюдались. В действительности король по закону не имел права облагать постоянной данью наследные родовые земли, которые находились всего лишь в его пожизненном владении, хотя, несомненно, мог высказать свое благочестивое желание, полагаясь на добрую волю наследников. За время недолгого единоличного правления Этельбальда в Уэссексе не произошло никаких особых событий. Его брак с юной Юдифью, вдовой Этельвульфа, неприятно поразил всех. Этельбальд удостоился хвалы от монахов Абингдона, которым он покровительствовал, умер раньше срока и был похоронен в Шерборне, в епархии своего друга Эалхстана, в том самом «селвудском скире», где он поднял бунт против отца. В Хронике не дается никакого панегирика вслед за кратким сообщением о его смерти и погребении, и едва ли следует принимать всерьез пышную риторику Генриха Хантингдонского, написавшего: «Вся Англия оплакивала юного короля Этельбальда и горевала о нем… Впоследствии Англия поняла, сколько она потеряла с его смертью». Юдифь, овдовевшая во второй раз и притом не достигшая еще двадцати лет, продала принадлежавшие ей земли в Англии и вернулась в Санлис, где жила под покровительством местного епископа и своего отца Карла Лысого так, как приличествует королеве. Впоследствии она сошлась с графом Фландрии Балдуином Железная рука, за что была предана анафеме. Юдифь, видимо, сохранила теплые воспоминания о своем недолгом пребывании в Англии, поскольку позднее ее сын Балдуин II женился на дочери Альфреда Эльфтрют, прапрабабке Матильды, жены Вильгельма Завоевателя. После смерти Этельбальда второй сын Этельвульфа, Этельберт, уже правивший под рукой брата в Кенте, Суррее, Суссексе и Эссексе, получил власть также и над Уэссексом. Вопреки обычаю, принятому в его роду, он не стал делить власть с младшими братьями, вероятно потому, что Этельред и Альфред были еще слишком неопытны, чтобы возлагать на них ответственность в столь тревожное время. Англия пока пользовалась счастливой возможностью отдохнуть от викингских набегов, в то время как франкские анналы этого периода из года в год повествуют о грабежах и осквернении церквей, о разоренных деревнях и сожженных городах. В каждой из больших рек — будь то Сомма или Сена, Луара или Рона — хозяйничал свой пиратский флот, обычно имевший собственное зимнее пристанище на одном из островов. Поощренные непрекращающимися раздорами внутри каролингской династии, норманны под Рождество 856 года разграбили Париж: это ужасающее и дерзкое деяние хронисты сравнивали с разорением Иерусалима вавилонянами. Орлеан, Блуа, Шартр стали следующими жертвами, вся долина Роны была опустошена, а в 860 году викинги, добравшись до средиземноморского побережья, сожгли Пизу и другие города. В том же 860 году, в самом начале правления Этельберта, даны, обосновавшиеся в Сомме, под предводительством некоего Веланда (или Вёлунда), напали на Уэссекс. Карл Лысый пытался подкупить их, чтобы они выгнали своих собратьев-пиратов из Сены, но, даже обложив подданных тяжелой данью, он не смог сразу набрать требуемую сумму. В ожидании платежа викингский флот переплыл Ла-Манш, поднялся вверх по Саутгемптон Уотер и разграбил Винчестер, прежде чем фюрд смог дать им бой. «Пришло большое войско на кораблях [sciphere], — пишет анналист, — и разрушило Винчестер, и элдормен Осрик с Гемпширом и Этельвульф элдормен с Беркширом, сражались против того войска и обратили его в бегство и захватили поле битвы». Потерпев поражение, налетчики уплыли назад через Ла-Манш, и Англия следующие пять лет жила мирно, оставаясь в зоне мертвого штиля на самом краю бури, бушевавшей над континентом. В 861 году Карл Лысый, испытав гнев и отчаяние после второго разграбления Парижа, добился от Веланда, чтобы тот напал на «островное убежище» викингов в Сене. Однако попытка послать вора ловить воров закончилась не лучше, чем кончилась подобная же затея в Англии в более поздние времена[27]. Осажденные подкупили нападавших, после чего они все вместе перезимовали в безопасном убежище. Карл после этого избрал более разумную линию поведения и стал укреплять и охранять речные берега. Успешно разгромив данов, он сумел с ними договориться: Веланд принес ему вассальную клятву и впоследствии принял крещение. Примерно тогда же благодаря доблести и решительности Роберта Сильного, графа Анжу, франкам удалось более-менее прибрать к рукам викингов, хозяйничавших в Луаре, но жестокая борьба не прекращалась и обитатели западных королевств жили в постоянном страхе перед насилием и убийствами, чинимыми норманнами, в то время как у восточной границы империи уже набирал силу новый, еще более ужасный враг — дикари-венгры, о чьем появлении сообщает в своей хронике Гинкмар Реймский. В 865 году викинги, разорявшие берега Рейна, вновь появились на кентском побережье и обосновались на острове Тенет. Кентцы применили уже испробованное западными франками средство: они заключили мир с грабителями, предложив им выкуп, только для того, чтобы обнаружить, что «отговорившись этим миром и обещанием денег, войско ускользнуло ночью и разграбило весь Кент к востоку». Интересно, что ни король, ни кто-либо из элдорменов не упоминаются в связи с этим набегом и предшествовавшими ему переговорами. «Люди Кента», похоже, действовали на свой страх и риск. Возможно, Этельберт уже доживал последние дни. Хроника указывает, что он правил пять лет, называя в качестве даты его восшествия на престол 860 год и отмечая, что Этельред наследовал ему в 866-м. Следовательно, Этельберт умер, скорее всего, в конце 865-го либо в начале следующего года. Норманны хорошо выбирали время для нападений, точно угадывая моменты, когда королевства, становившиеся их жертвами, были ослабленными или раздирались распрями. Опасность нависла над Англией со всех сторон, когда Этельберт упокоился навеки в Шерборне, рядом со своим братом Этельбальдом. Ассер и Хроника восхваляют Этельберта как достойного короля, чье правление было спокойным и мирным; возможно, в том и другом источнике нашли отражение представления Альфреда: он, должно быть, сохранил самые светлые воспоминания о нескольких спокойных годах в череде непрекращающихся сражений, «золотом веке», «когда люди не слышали ни о каком пиратском войске»{19}. Возможно, именно к этому времени отсылает нас известный пассаж из ассеровского «Жизнеописания Альфреда», где говорится о том, как одаренный мальчик, ощущающий силу разума и жаждущий знания, жадно заучивал наизусть англосаксонские поэмы, хотя до двенадцати лет или даже позднее он оставался «неграмотным» (illeteratus) из-за небрежения своих родителей и опекунов. Независимо от того, будем ли мы считать, что «неграмотный» означает «не знающий латыни» (как это обычно и делается) или вообще «неученый», представляется весьма вероятным, что после возвращения из второго путешествия в Рим, когда будущему королю было восемь лет, и до вступления Этельберта на трон, то есть до того момента, как Альфреду исполнилось двенадцать или тринадцать лет, ни отец, ни старший брат не занимались систематически его образованием. За государственными делами и удовольствиями придворной жизни они не слишком обращали внимание на необычную тягу к учению, которую проявлял маленький Альфред. Ассер рассказывает, как впоследствии великий король сожалел, что в юности, когда у него было время учиться, он не нашел себе наставника, и во вступлении к переводу «Обязанностей пастыря» Григория Великого Альфред пишет о том, как мало ученых людей осталось в Уэссексе в 871 году, к моменту его вступления на трон. Но десятью годами раньше, после того как королем стал Этельберт, Альфред определенно научился свободно читать и, возможно, начал составлять ту маленькую книгу, содержавшую часослов, псалмы и молитвы, которую Ассер видел у него много лет спустя. Просвещение и ученость в Уэссексе приходили в упадок постепенно, и войны с данами только ускорили медленный регресс, начавшийся со смертью Этельвульфа. Святой Свизин, один из последних представителей «старой школы», умер в 861 году, вскоре после того, как норманны разграбили Винчестер, где помещалась его епископская кафедра, и его влияние святого какое-то время еще продолжало сказываться среди тех, кто его знал. Альфред и сам мог помнить драгоценности и книги, которые до викингских набегов хранились во множестве в церквях по всей Англии. Когда в зрелости Альфред получил наконец долгожданную возможность претворить в жизнь свою «просветительскую программу», память о детстве, возможно, подсказала ему те основные пункты, по которым строилось образование его детей и всех тех, кто учился в школе при его дворе, — псалмы, англосаксонские книги и песни, чтение и письмо на родном языке и на латыни; обучение «свободным искусствам» происходило до того, как юные ученики приступали к охоте и иным телесным упражнениям, для которых требовалась физическая сила. Наверное, в мирные дни правления Этельберта Альфред начал постигать мастерство охотника, которым славился впоследствии, несмотря на то что с детства был болезненным и хрупким. Он подписывал как «сын короля» (filius regis) грамоты брата, и это означает, что он по-прежнему путешествовал с королевским двором, странствовавшим по всей стране. По разрозненным деталям и намекам можно составить себе некое представление об обстановке, в которой прошли детство и ранняя юность Альфреда: годы, когда пытливый мальчик присматривался с пристальным вниманием к людям и их деяниям, предаваясь первым честолюбивым мечтаниям и размышляя о путях их реализации. О внутренней жизни будущего короля, о том, что занимало его разум и сердце, нам известно меньше, хотя Ассер и написал: «…с младенчества он более желал мудрости, чем чего бы то ни было другого». Жизненные впечатления, наложившись на особенности темперамента, сделали Альфреда не по годам взрослым и пробудили в нем чувство ответственности. Ребенку, воспитанному в духе христианской догмы, видевшему Рим и королевский двор западных франков и слышавшему о былом величии империи, ученость и благочестие, безусловно, представлялись высшими из благ. Перед мальчишеским взором мог вставать — как виденье будущих взрослых лет — возвышенный образ христианского государства, в котором царит порядок, где подданные довольны жизнью и богобоязненны, а король и аристократия используют знания во благо всего общества. Проблески живого человеческого чувства искупают многословие и путанность описаний Ассера, когда он повествует о не по годам глубокой и искренней набожности своего героя, о том, как ревностно и щедро он раздавал милостыню, как молился, простершись перед гробницами святых, как Господь ниспослал ему недуг, именуемый «ficus», в ответ на его просьбу ниспослать на него немощь, которая будет сдерживать его, но при этом не будет заметна внешне и не сделает его беспомощным. Исступленные молитвы помогали юному Альфреду в переломные моменты жизни, что совершенно естественно для мальчика, чьи эмоции находили выход в религии. Подобные психологические феномены не являются прерогативой строго определенной эпохи или религиозной конфессии. Последователь Уэсли, оплакивавший свои грехи ночью в темном саду, и юный Франциск Ассизский, облачившийся в нищенские лохмотья из любви к ближнему, были людьми того же сорта, что и юный Альфред, поднимавшийся с криком петуха, чтобы излить жар своей пылкой души перед Господом и святыми. Истово верующий, впечатлительный, ищущий мудрости, он, должно быть, старался избегать всех грубых проявлений реальности; ему причиняли боль скандалы и ссоры членов императорской династии, заносчивость и корыстолюбие папства, безудержная жестокость язычников норманнов. Он искал цивилизованности и культуры, а видел лишь постепенное торжество варварства, он мечтал об уединении и созерцании, а вынужден был прибегать к насилию. Из всех биографов Альфреда сэр Джон Спелман, ставший свидетелем гражданской войны в Англии и видевший, как трудно жилось «книжным червям» в эти неспокойные дни, лучше других понимал страдания мальчика, мечтавшего гораздо больше о книгах, чем о землях, сокровищах и власти. И как точно подметил Спелман: «…Тот, кто избрал Альфреда для трудов, о которых тот едва ли думал, дал ему возможность учиться в школе, не столь привлекательной на первый взгляд, но куда лучше подготовившей его к предназначенному ему. Этой школой стали странствия и превратности судьбы».Глава IV АЛЬФРЕД СЕКУНДАРИЙ (866–871 годы)
С того момента, как Этельред наследовал трон, на плечи Альфреда лег в полной мере весь груз государственных обязанностей. Хотя ему не было доверено править самостоятельно в качестве ставленника верховного короля и он по-прежнему подписывал грамоты просто как сын «короля» (filius regis), он стал первым советником своего брата, и Ассер именует его «секундарий» (secundarius). Носитель этого титула (который, возможно, присваивался ближайшему наследнику уэссекцкого короля), очевидно, обладал официальными полномочиями как наместник. Говорится, что Альфред любил Этельреда больше других своих братьев. Не исключено, что общие воспоминания детства и ранние смерти Этельбальда и Этельберта сблизили двух последних оставшихся в живых сыновей Этельвульфа. Вдвоем они проводили в иной мир мать, отца и двух братьев-королей. И теперь вместе смотрели в лицо величайшей из опасностей, грозивших когда-либо Англии на людской памяти. В 866 году, когда Этельред «принял власть» в западносаксонском королевстве, «огромное войско [micel here] пришло в землю англов, перезимовало в Восточной Англии и обзавелось там лошадьми, и восточные англы заключили с ними мир». Так гласит запись в Англосаксонской хронике, примечательная своей краткостью: первый зловещий знак, первое предвестье военной бури, готовой разразиться над обреченной страной. То были уже не случайный набег на побережье, не плавание за добычей вверх по реке или грабительский налет из какого-нибудь островного убежища. Это были начало систематического и продуманного натиска с целью завоевания и заселения самого крупного из Британских островов. Стада коней, гулявшие на склонах зеленых холмов Восточной Англии, представляли собой легкую добычу. Викинги оставили свои корабли и превратились в своего рода «конную пехоту»: сражались они пешими, но экспедиции за фуражом совершали верхом, прочесывая все окрестности, как подметил один старинный автор, не хуже «драгун» — конных пехотинцев, участвовавших во французско-германских войнах XVII века. Жители Восточной Англии, как ранее и кентцы, смирились с неизбежностью и заключили весьма ненадежный мирный договор с незваными гостями. Викинги, жаждавшие дальнейших грабежей и завоеваний, обратили свои взоры на другие земли. Они переправились через Хамбер в Дейру и захватили Йорк (древний римский город Эборак). В Нортумбрии в это время разгорелась междоусобица: узурпатор Элле оспаривал право на корону у законного правителя Осберта. Перед лицом общей опасности соперники объединились, но было уже поздно. Они собрали «большой фюрд» (mycelfyrd) и пошли отвоевывать Йорк; захватчики заняли оборонительную позицию за осыпающимися стенами. Нортумбрийцы ворвались в город 21 марта 867 года, но понесли огромные потери в жестокой рукопашной схватке и отступили. Элле и Осберт погибли, а те немногие, кто остался в живых из их войска, заключили мир с данами.Вторжение данов в Англию (865–872)
Легенды, сложившиеся вокруг нортумбрийского эпизода и других военных кампаний в Восточной Англии, свидетельствуют о том, что народное сознание воспринимало эти события как нечто крайне значимое. Абстрактные политические мотивировки не могли служить удовлетворительным объяснением разразившейся катастрофы. Любовь, ненависть и месть — древнейшие из страстей — были призваны на помощь, чтобы рассказать о несчастьях, обрушившихся на Англию: история завоевания Нортумбрии вошла как составная часть в сагу о мифическом Рагнаре Кожаные Штаны и его сыновьях. В XII веке в реалиях эпохи викингов стали черпать свои сюжеты авторы рыцарских романов, и в Англии рассказывали историю о том, как один из соперничающих королей (Осберт — согласно одной версии и Элле — согласно другой) обманул прекрасную нортумбрийскую деву, как ее родичи подняли бунт, а ее оскорбленный муж обратился за подмогой к данам. Другая легенда повествует о том, что Элле бросил прославленного викинга Рагнара Кожаные Штаны в яму, полную змей, и что поход в Нортумбрию был делом рук сыновей Рагнара — Ингвара и Уббы, — которые хотели отомстить за убийство отца. Они захватили Элле в плен и предали его мучительной смерти. В третьем варианте местом действия оказывается Восточная Англия. Рагнар Кожаные Штаны, говорится в ней, высадился на берег и был принят королем Эдмундом. Однако один завистливый охотник убил Рагнара, а затем на его корабле приплыл в Данию и обвинил короля Эдмунда в убийстве скандинавского предводителя. Сыновья Рагнара — Хингвар и Хубба — созвав своих воинов, отправились в Восточную Англию и убили Эдмунда, «блаженного Исповедника Христова». Во всех этихисториях викингов возглавляет Ингвар, Хингвар или Ивар, которого саги именуют «Ивар Бескостный», хитроумный сын Рагнара, чья сметливость с лихвой искупала физическую слабость. Этот человек, наделенный лисьей хитростью, коварством и проницательностью — типичный норманнский политикан, стал интеллектуальным вдохновителем английской кампании; его брат Убба (или Хубба) мог бы служить образцом норманнского воина — храброго, сильного и стойкого. В преданиях о трех братьях — «Хингваре, Хуббе и Хальфдане», — с именами которых средневековая легендарная традиция связывает войны IX века, реальные факты настолько переплетены с вымыслом, что одно уже нельзя отделить от другого. Почти наверняка предводители викингов были по происхождению данами, Хуббу называют властителем фризов (dux Frisiorum). Хингвара, с большой долей вероятности, можно отождествить с Иваром, соратником Олава Белого, норманнского короля Дублина, который в 870 году вторгся в Западную Шотландию и привез в Ирландию в качестве пленников множество англосаксов, бриттов и пиктов. Ирландские анналисты величают Ивара «королем норманнов во всей Ирландии и Британии» и утверждают, что он был братом и наследником Олава Белого. Английские и континентальные хронисты более поздних времен пишут о «тиране Ингваре», самом жестоком из всех пиратских королей. В погодных статьях Англосаксонской хроники и сочинении Ассера, написанных современниками событий, Ингвар просто упоминается несколько раз как брат Хальфдана. В сагах на месте Уббы и Хальфдана оказываются полумифические «Змеиный Глаз», «Белая Рубаха» и Бьёрн Железный Бок. Согласно ирландским источникам у Ивара, помимо Олава, был еще и младший брат, Ойсла или Ависле, которого тот, сговорившись с Олавом, «вероломно убил, став братоубийцей». Из всего этого изобилия разрозненных и противоречащих друг другу деталей можно, по крайней мере, заключить, что столь масштабное и опасное предприятие, как завоевание Британии, привлекло морских разбойников отовсюду, и ястребы уже кружили над обреченной жертвой. Ивар, вероятно, приплыл из Ирландии, Убба — из данских поселений во Фризии, Хальфдан — из самой Дании или с континента. Четвертого «сына Рагнара», Бьёрна, мы обнаруживаем среди викингов, совершавших рейды по Сене и, возможно, рискованные походы в Испанию и Северную Италию. Воинственные кланы собирались, заслышав призыв к бою, и родичи должны были сойтись в земле обетованной, подобно тому как в XI веке потомки викингов, отпрыски нормандского рода Отвиль, прибрали к рукам плодородные земли Южной Италии и Сицилии. Во всяком случае, для Альфреда и его соратников эти теряющиеся в дымке времени предводители пиратов были вполне реальными фигурами и вопрос о том, как противостоять неизбежной угрозе их дальнейших вторжений во внутренние земли Англии, требовал безотлагательного решения. В 868 году войско Ивара и Уббы выступило из Йорка на юг, в Мерсию. Они поставили короля-марионетку Эгберта править в землях к северу от реки Тин, но Дейру сохранили за собой, используя Йорк в качестве базы для дальнейших военных операций. Южные королевства не были готовы к приходу врагов. Связи между Мерсией и Уэссексом еще более укрепились, после того как Альфред женился на дочери мерсийского элдормена, и, получив весть о приближении языческого войска, король Бюрхред и его уитэны немедля обратились за помощью к Этельреду, королю Уэссекса, и его брату Альфреду, которого Ассер здесь впервые называет «секундари-ем». В Англосаксонской хронике имя Альфреда упоминается рядом с именем брата (в Паркеровской рукописи это место помечено крестом на полях), из чего можно заключить, что он занимал важное положение при дворе и был наделен немалыми полномочиями. Объединенный фюрд Мерсии и Уэссекса встретил захватчиков у Ноттингема на Тренте, который впоследствии стал одним из «Пяти Бургов» Данело: норманны, очевидно, либо возвели поспешно земляные укрепления (geweorc), рассчитывая остаться в этом месте на зиму, либо заняли уже существовавший форт. Тогда Альфред впервые увидел викингов, но сражаться с ними ему практически не пришлось, поскольку язычники, хотя и сумели отбить атаку англосаксов, пытавшихся взять укрепления, согласились на переговоры. Бюрхред позволил им задержаться в Ноттингеме до весны, после чего они вернулись в Йорк и, как сказано в Хронике, «оставались там год», вероятно, готовясь к новым дерзким вылазкам. В 870 году не слишком большое, но сплоченное и организованное конное войско данов проскакало через Мерсию в Восточную Англию, сжигая и разоряя по пути богатые монастыри Болотного края, и расположилось на зиму у Тетфорда в Норфолке. В смешении церковной традиции со светскими героическими преданиями реальная последовательность событий практически полностью теряется. Однако история, рассказанная английскими хронистами XII века и автором весьма красочной средневековой подделки, известной под названием «Хроника Ингульфа из Кройленда», судя по всему, соответствует истине по духу, если не фактически. Хроники живописуют неудержимое продвижение языческого войска, доблестную, но безнадежную попытку сопротивления, предпринятую жителями Линдси под предводительством своих лордов, величественные соборы и монастырские постройки, объятые пламенем, Бардни, Кройленд и Медесхемстеде (Питерборо), «некогда богатые, ныне обратившиеся в ничто», и монастырь Эли, уцелевший благодаря окружавшим его топям. Они рассказывают, как викинги убивали монахов и монахинь, выбрасывали из реликвариев святые мощи, уничтожали рукописи, уносили с собой драгоценные вещи, и единственной более-менее светлой нотой в этой горестной повести, смутным проблеском человеческого чувства, является история о том, как предводитель викингов во время разграбления Кройленда спас жизнь ребенку, тронувшему его сердце своей красотой. Люди, пережившие викингские нашествия, не имели ни времени, ни душевных сил, чтобы писать о них, но память народа сохранила множество живых подробностей, и они служили материалом для тех, кто пришел позже. Таково могло быть происхождение истории о святом Эдмунде, которую оруженосец короля поведал святому Дунстану и которая таким образом стала известна Аббону из Флёри, автору первого «Жития Эдмунда». Зимние месяцы даны провели в укрепленном лагере у Тетфорда, там, где река Тет впадает в Малый Уз. Восточные англы сражались с ними, но потерпели поражение; крушение королевства стало очевидной реальностью, когда король Эдмунд попал в руки врагов и принял мученическую смерть. Хроника и Ассер сообщают только, что «даны победили в битве, убили короля и завоевали землю». Легенда, в которой Эдмунд предстает английским двойником святого Себастьяна, имеет более позднее происхождение. В ней рассказывается, что короля привязали к дереву, исхлестали бичом, после чего данские лучники стали стрелять в него и продолжали это делать до тех пор, пока он не был утыкан стрелами, как еж иголками. После этого ему отрубили голову, бросили тело в лесу, где оно было чудесным образом обнаружено подданными Эдмунда. Останки короля-мученика стали реликвией одного из самых великолепных монастырей средневековой Англии, и королевское поместье Бедриксворт, где он был похоронен, превратилось в многолюдный город Бери Сент-Эдмунд. Уже в конце IX века в Восточной Англии были отчеканены монеты в его честь. Эдмунд, одолев своих победителей, стал любимым святым Гутрума-Этельстана, датского конунга, принявшего крещение во времена Альфреда, и Кнута Могучего — первого английского короля из датской династии, правившего страной полтора столетия спустя. Его слава быстро распространилась повсюду, и он стал центральным персонажем христианского цикла легенд о нашествиях данов, в то время как Рагнар Кожаные Штаны был главным героем языческих преданий на ту же тему. Но в 870 году все это еще было делом далекого будущего. Предводители данов казались англосаксам просто дикарями и мародерами, безо всякого романтического ореола, а король Эдмунд — всего лишь одним из многих несчастных, ставших их жертвами. Для Этельреда и Альфреда события 870 года были мрачной реальностью, и они, должно быть, ждали с тяжелым сердцем нападения на Уэссекс, которое, как они знали, не замедлит произойти. Пока, однако, к югу от Темзы царил мир, и Альфред мог предаться радостям семейной жизни, прежде чем весь груз государственных обязанностей и ответственности лег на его плечи. Он женился в 868 году, женой его стала Эалхсвит, мерсийская дева королевского рода, о которой нам известно на удивление мало. Ассер даже не называет ее имени, хотя утверждает, что ее отцом был Этельред Мукил, элдормен (comes) «Гайни», а матерью — Эадбург из мерсийского королевского дома. Он также добавляет, что часто виделся с Эадбург в последние ее годы и что эта почтеннейшая женщина во время своего долгого вдовства являла собой пример добродетельной жизни; но для жены Альфреда он не находит ни доброго, ни худого слова. Упоминание об Эалхсвит встречается: в нескольких рукописях Англосаксонской хроники, где ее смерть датируется то ли 902-м, то ли 905 годом; в завещании Альфреда, согласно которому «поместья» в Ламбурне, Вантеже и Этандуне вместе с определенной суммой денег отошли Эалхсвит, названной только по имени; а также в грамоте 901 года, которую она подписала как мать Эдварда Старшего (Ealhswith, mater regis). Считается, что она основала, одна или вместе с мужем, женскую монашескую общину, носившую имя святой Марии, в Винчестере, где она и умерла, удалившись от всех дел. Второе имя ее отца, Мукил (либо Мукел), которое первоначально истолковали неправильно как «большой» или «великий», встречается среди имен элдорменов, свидетельствовавших мерсийские грамоты с 814 по 868 год. Поскольку в период с 836 по 848 год некоторые из этих грамот подписывал и другой Мукел, мистер Стивенсон предположил, что два элдормена, отец и сын, носили одинаковое имя и что сын был зятем Альфреда. Кроме того, у Эалхсвит был брат, Атульф (или Этельвульф) элдормен, умерший, согласно сообщению Хроники, в 903 году. Никто из исследователей, однако, не смог идентифицировать «Гайни» — область, в которой Этельред Мукил, по словам Ассера, правил{20}. В «Жизнеописании Альфреда» рассказывается о том, что во время долгих свадебных торжеств, на пиру, затянувшемся далеко за полночь, юного жениха внезапно поразил странный и мучительный недуг, который продолжал преследовать его и по прошествии двадцати пяти лет, когда Ассер писал свою книгу. Очевидцы считали причиной этого недуга чары, сглаз или зависть дьявола, другие сочли, что это была особая разновидность лихорадки, называемая «ficus», от которой Альфред страдал с младенчества. Ассер не вполне последовательно объясняет далее, что «ficus» был ниспослан Господом как «узда» в ответ на молитвы Альфреда «во цвете его юности»; он пишет также, что позднее Альфред просил заменить эту немощь на более легкий недуг, который не превращал бы его, как проказа или слепота, в беспомощного жалкого калеку, и что после этого он исцелился от своей болезни, однако на свадьбе познал новый недуг, пришедший на смену прежнему. Многие родичи Альфреда умерли рано, и он вполне мог унаследовать некую болезненность, которая проявляла себя по-разному в разные периоды его жизни, но установить точно природу его болезни на основании путаного и противоречивого рассказа Ассера не представляется возможным. Многие исследователи предполагали, что Альфред страдал эпилепсией, но трудно приписать подобный недуг человеку, который так много и постоянно трудился и прославился трезвостью суждений. Кроме того, английские медики того времени вполне представляли себе симптомы эпилепсии и едва ли могли принять ее за «ficus»{21}. Более правдоподобной представляется другая гипотеза, основанная на использовании термина «ficus» в англосаксонской медицине. Согласно этой версии детский недуг идентифицируется как геморрой, а позднейший недуг — как некая разновидность каменной болезни{22}. Таким образом, объясняются многие из симптомов, описанных Ассером. Внезапные приступы жестокой боли и столь же внезапное их прекращение, постоянное недомогание, подавленность и ощущение усталости в периоды относительного здоровья — все это хорошо известные признаки данного недуга. Возможно даже, что панический ужас Альфреда перед проказой или слепотой порождался коварным действием болезни, затрагивавшей в основном кровеносную систему и зрение. Однако чем бы ни была вызвана физическая немощь, Альфред, по-видимому, мужественно ей сопротивлялся. Никакие страдания тела не могли сломить его дух, и все надуманные страхи развеялись, когда пришла пора действовать, ибо роковой час Уэссекса в конце концов пробил. Король Эдмунд заслужил славу мученика 20 ноября 870 года. С наступлением нового года викинги двинулись на юго-запад к границам западносаксонских земель и стали лагерем на южном берегу Темзы неподалеку от королевского поместья Рединг, на узком мысу между Темзой и ее притоком Кеннетом. В Паркеровской рукописи Хроники сказано только то, что «войско пришло в Рединг». В Питербороской рукописи уточняется, что они «приехали верхом», возможно, по древней военной дороге Икнейлд Уэй. Они ворвались в Уэссекс, пишет Генрих Хантингдонский, подобно могучему потоку, «снося все на своем пути». Предводителем войска был уже не Ивар, в тот момент, возможно, отправившийся грабить западные побережья Шотландии с Олавом Белым, а его брат Хальфдан, к которому присоединились еще один конунг — Багсег — и несколько ярлов. Через три дня после прихода на мыс, 31 декабря, захватчики выслали отряд под командованием двух ярлов на поиски фуража, а остальные тем временем укрепили лагерь, перегородив мыс от одной реки до другой. Ассер, единственный наш свидетель по данному вопросу, называет их сооружение vallum. Вероятно, это был ров с насыпью, или земляной вал, по типу тех укреплений (geworc), которые викинги возвели в Ноттингеме, а сам Альфред позднее строил в Этелни. Ярлы, отправившиеся за фуражом, поскакали на запад через леса и поля, и там, возле Энглфилда, между Пенбурном и Тэле, их встретил Этельвульф, элдормен Беркшира, с передовым отрядом, состоявшим по большей части из его дружинников{23}. Он наголову разбил викингов и убил одного из их предводителей{24}. Даны вернулись в свой лагерь. Четыре дня спустя Этельред и Альфред, возглавлявшие основные военные силы западных саксов, объединились с Этельвульфом и подошли к Редингу с «большим фюрдом». Они загнали викингские шайки, рыскавшие по окрестностям, за линию укреплений, убив множество врагов, но даны, остававшиеся в лагере, высыпали «словно волки из всех ворот» и в свою очередь атаковали христиан, обратив их в бегство. Этельвульф, неустрашимый герой, пал в этой битве. Его тело, как пишет Этельверд, «тайно вынесли с поля боя и отвезли в мерсийские земли, в место, что зовется Нортвортиг, а на языке данов Деораби [Дерби]». Возможно, как предположил профессор Стентон{25}, Этельвульф был мерсийцем по происхождению и первоначально служил мерсийскому королю, и его люди похоронили его в родной земле. Таймер, написавший в XII веке поэтическую хронику на англо-нормандском диалекте, утверждает, что англичане бежали на восток, к Уистли Грин, и переправились через. Поддон на броде Твифорд; эта версия интересна своей подробностью, но не подтверждена никакими иными свидетельствами. Более вероятным представляется, что Этельред и Альфред отступили со своим войском к западу, рассчитывая укрыться и получить все необходимые припасы в «землях короны», раскинувшихся по холмам от поместья в Вантеже до другой королевской резиденции, Ламбурна. Не исключено также, что они отошли к югу, чтобы преградить врагам дорогу к Винчестеру, путь к которому от Рединга лежал прямо на юг.Походы Ивара и Олава (864–871)
Даны к тому времени, вероятно, уже выработали определенную стратегию и проводили свои военные кампании столь последовательно и умело, что их противникам приходилось прилагать усилия, дабы не оказаться в положении отстающих. В Ноттингеме и Тетфорде викинги, не уходя слишком далеко от судоходных рек, обосновались в самом центре завоеванной области и, возведя собственные или использовав уже существующие укрепления, совершали из своего лагеря набеги на окрестности. В Рединге они стояли на пограничной реке, и их тактика была рассчитана на удары с периферии в центр. Они угрожали Винчестеру на юге и Лондону на востоке, контролировали Темзу и обеспечивали свободный подход подкреплениям, прибывавшим к ним из Скандинавии или с континента. Из Рединга можно было без труда подняться в холмы и отправиться на запад, во внутренние земли Уэссекса, по Риджуэй, старому тракту, все еще бежавшему с вершины на вершину; либо спуститься через разрушенный Силчестер к римской дороге, ведущей на юг, к Винчестеру. Победители даны, вероятно, решили идти на запад. Через четыре дня после битвы у Рединга они были на Эшдауне (Ascesduri) — длинной гряде меловых холмов, протянувшейся с востока на запад между долинами Ока и Кеннета. Где-то в этих местах произошло третье — и самое крупное — из многочисленных сражений, которыми отмечен рассматриваемый нами период, «год альфредовских битв»{26}, как их стали потом называть. Среди всех сражений, точное место которых нам неизвестно, битва при Эшдауне вызывает едва ли не самые горячие споры. Ее пытались соотнести: с лесом Эшдаун в Суссексе, с эссекским Эшдауном, с Эшендоном в Бакингемшире, с поместьем Асседоне (Assedone), располагавшимся в XI веке неподалеку от Эшемпстеда, между Пенбурном и Стритли; с Эстоном, возле Лабери Хилл, в восточной оконечности беркширской гряды; и с Эшдаун Парк в поместье Эшбери на западном ее конце. Притязания Суссекса, Эссекса и Бакингемшира едва ли заслуживают обсуждения. Рассматриваемая нами военная кампания разворачивалась в берширкских и уилтширских холмах, и нужны доказательства куда более весомые, чем совпадение не самого редкого названия, чтобы говорить о переносе боевых действий далеко на юг или на восток Англии, либо в Мерсию. Отождествление Асседоне и Эшдауна этимологически неверно. Эстон опять же означает «восточный город» и не имеет отношения к Эшдуне, «ясеневому холму», а Эшдаун Парк заимствовал название у холмов, на которых он расположен. Не исключено, что холмы эти получили свое имя не потому, что на их склонах росли ясени, а в честь Эека (Æsc), саксонского вождя древних дней, чьи деяния давно стерлись из памяти. Эшдаун, писал доктор Вас, опубликовавший в 1738 году сочинение Ассера, «это, скорее, область, а не город». Он добавляет также, что пастухи и поныне называют берширкскую гряду Эшдаун. Предположение Васа подтверждается тем, что в погодной статье 1006 года Питербороской рукописи Англосаксонской хроники говорится о том, что викинги шли «вдоль Эшдауна к Кукхемсли Хилл. Также в Абингдонской хронике[28] утверждается, что Альфред одержал победу «на (super) Эшдуне». Доктор Вас считал, что битва произошла неподалеку от Эшдаун Парка, в низине под земляными укреплениями Аффингтон Кастл и изображением Белого Коня, вырезанным в дерне на северном склоне холма (как думал исследователь, в честь этой победы). Согласно его версии даны стояли лагерем в Аффингтон Кастл, а Этельред, подобно добропорядочному полководцу XVIII века, провел ночь перед битвой в Хардуэлл Кемпе, в полумиле к западу. В Веланд Смита похоронили конунга Багсега, а ярлы данов спят вечным сном под Семью Курганами. Хотя при раскопках в этих местах были найдены человеческие кости и оружие англосаксонской работы, строго говоря, все доводы в пользу того, что битва произошла именно там, представляют собой лишь догадки и домыслы. Столь же умозрительной, хотя и вполне приемлемой, является другая версия, согласно которой лагерь данов располагался на Лабери Хилл, в восточном конце гряды, а уэссекцы, пройдя маршем от Стритли, бились с ними на Комтон Даунс. Судя по всему, наши попытки определить в точности, где произошла битва, ничего не дадут. Сам факт, что не сохранилось никаких преданий, связанных с этим местом, указывает на то, что битва скоро забылась. Камден, антиквар XVI века, использовавший среди прочих источников и сочинение Ассера и знавший Долину Белого Коня, описывая Суррей и Уилтшир, упоминает о битвах при Аклее и Этандуне, но ни слова не говорит об Эшдауне. Другие историки того времени поступают так же. Впрочем, все это не столь важно. Древняя память живет в тех землях: берширкские холмы помнят много народов и рас еще с доисторических времен, множество людей ступали по зеленым травам на их вершинах, и сражение Альфреда с данами просто стало одной из хранимых ими легенд. Нам вряд ли удастся восстановить в подробностях место действия разыгравшейся драмы, зато ход событий изложен Ассером и автором Англосаксонской хроники достаточно ясно. Ассер, сам побывавший позднее на поле битвы и говоривший с надежными свидетелями, сообщает особенно много живых подробностей. Даны поднялись в холмы то ли просто грабить, то ли следуя своему плану наступательной военной кампании. Их войско состояло из двух «подразделений»; одним командовали конунги — Хальфдан и Багсег, а другим — ярлы. Англосаксы перегруппировали свои силы подобным же образом. Этельред командовал той частью войска, которой предстояло биться против конунгов, а Альфред с другой частью должен был противостоять ярлам. Позиционное преимущество было за язычниками, ибо их лагерь располагался выше, чем лагерь христиан. Ранним утром 8 января даны, выстроившись в боевой порядок, в тесном строю двинулись вниз с холма. Альфред был готов действовать, но Этельред слушал мессу и отказался делать хоть что-нибудь, заявив, «что, пока священник не закончит мессу, он, если будет жив, не уйдет отсюда и не оставит служение Господу ради служения людям». По мнению Ассера, победа, одержанная англосаксами в тот день, доказывает, что подобное благочестие было угодно Богу, однако и Альфреда, которого очень раздосадовала эта задержка, можно простить. Он был молод и горяч. Враг быстро приближался. Тогда он, секундарий, полностью взял командование на себя. Он построил войска вокруг знамен Уэссекса и повел оба подразделения в атаку, ринувшись вверх по склону холма «как дикий кабан». Этельред, «с оружием и молитвами», последовал за ним, и схватка разгорелась. Ассер пишет далее: «В том месте рос одинокий терновый куст, который я видел собственными глазами. Вокруг него собралось вражеское войско, оглашая воздух дикими криками; они дрались во имя зла, в то время как наши люди сражались за свою жизнь, за тех, кого они любят, и за родную землю»{27}. В течение короткого зимнего дня кипел бой, но под вечер разбитые даны обратились в бегство. Они беспорядочно отступали в свой лагерь в Рединге, а победители уэссекцы преследовали их до темноты. Повсюду на плоских вершинах холмов лежали убитые. Конунг Багсег пал в этой битве, сраженный, по преданию, Этельредом; с ним погибли пять прославленных ярлов: Сидрок Старший, Сидрок Младший, Осбеарн, Френа и Харольд — и несчетное множество воинов, чьи имена остались нам неизвестны. Некоторые из тех, кому удалось спастись, возвратились в Рединг только на следующий день. Никогда, говорится в Хронике, со времен прихода саксов в Британию, не случалось на этой земле столь кровопролитного сражения. Хронисты позднейших эпох, во многом ангажированные монархией и Церковью, преувеличивали заслуги Этельреда и благотворное влияние его набожности. Уильям Мальмсберийский даже писал, что победа англосаксов оказалась под угрозой из-за безрассудства Альфреда, но своевременное появление короля спасло ситуацию. Альфред и правда выказал немалое мужество и своеволие, что приоткрывает нам с неожиданной стороны логику развития его характера. Прилежный ученик и благочестивый раскаивающийся грешник превратился в яростного юного воина, нетерпеливого и самоуверенного, который безрассудно, хотя и с благородным пылом, спешит навстречу любой опасности. Кровь воинственных предков бурлила в его жилах, когда он рвался вверх по склону впереди своего войска в бледном свете январского утра, и королевство, которым ему вскоре суждено было править, лежало у его ног как награда победителю. Персонажем одной из легенд, связанных с Белым Конем, был святой Георгий, по преданию убивший дракона на Дрегон Хилле — холме эшдаунской гряды. В лице Альфреда Уэссекс обрел настоящего драконобойцу, который принес своему королевству победу в долгой войне с многоголовой викингской гидрой, и именно на Эшдаун Альфред впервые понял, по крайней мере отчасти, смысл возложенной на него трудной задачи. При всей грандиозности этой победы Этельред и его брат не сумели закрепить достигнутый успех. Пока Хальфдан оставался в Рединге и собирал остатки своего разбежавшегося войска, уэссекцы почивали на лаврах. Монастырская традиция Абингдона, однако, дает нам некий ключ, позволяющий объяснить это кажущееся бездействие. Хронист сравнивает Альфреда с Иудой Искариотом за то, что он отнял у монастыря поместье Абингдон и все связанные с этим права — не лучший способ возблагодарить Господа за победу над данами при Эшдауне{28}. Вероятно, Альфред пытался обезопасить верховья Темзы, построив форт в Абингдоне, из которого можно было бы приглядывать за лагерем данов в Рединге и куда не составляло труда добраться из обеих королевских резиденций — Вантежа и Ламбурна, расположенных по разные стороны от беркширских холмов. Монастырь, судя по всему, был в 871 году разграблен данами, так что от него сохранились только стены; монахи разбежались, унеся с собой реликвии и документы. Если в стратегические планы Альфреда входило обеспечить безопасность западных земель, он, наверное, был разочарован, когда две недели спустя после битвы при Эшдауне, даны из Рединга, отказавшись от планов наступления на запад, совершили марш-бросок на юг, в Гемпшир. Уэссекцкое войско еще не было распущено и преградило путь врагу в Бейсинге на Лоддоне в двенадцати милях от Рединга по дороге на Винчестер. Последовавшая за этим битва завершилась, как сочли даны, их триумфом, но в реальности победа ничего им не дала, ибо они прервали свое наступление в Южном Уэссексе и ни с чем вернулись в лагерь. Уэссекцы теперь вынуждены были занять новую линию обороны на высоких холмах к югу от долины Кеннета, прикрывавших Винчестер, Солсбери и Уилтон. Вероятно, в следующие несколько недель были совершены некоторые из тех «многочисленных вылазок», которые, по словам Хроники, совершали элдормены, королевские тэны и «Эльфред, брат короля» (последняя цитата подразумевает, что из всех упомянутых лиц, по крайней мере, Альфред участвовал в стычках до того, как вступил на трон). Так или иначе, с приходом весны язычники, собрав все свои силы, возобновили натиск, и еще одно крупное сражение этого богатого событиями года состоялось у «Меретуна» (Mereturi). «Меретун» отождествляли с Мертоном в Суррее и другим Мертоном неподалеку от Рединга, а также Марденом возле Девайзеса, но в данном случае речь почти наверняка идет о Мертоне, расположенном по соседству с Бедвином в Уилтшире. Он представляет собой стратегически важный пункт на римской дороге, соединяющей Винчестер и Мальборо, из которого можно контролировать подходы к Винчестеру и Солсбери; кроме того, неподалеку от него сходятся границы трех графств — Беркшира, Гемпшира и Уилтшира. Ассер, как ни странно, вовсе не упоминает об этой битве, но краткие записи Хроники сообщают о том, что войско язычников разделилось на два и в какой-то момент оба войска начали отступать (возможно, это был обманный маневр), но потом даны воспряли духом, так что в итоге победа осталась за ними. Говорится также, что в этом сражении пал Хеахмунд, шерборнский епископ, и с ним «много других добрых людей». Епископа похоронили в Кейнсгеме, неподалеку от Бристоля, и, поскольку впоследствии его почитали как святого, мы можем установить точную дату битвы, в которой он погиб (в этот день отмечается его память), — 22 марта. Месяц спустя, после Пасхи (которая в тот год праздновалась 15 апреля), король Этельред также покинул этот мир, растратив все силы в непрестанных заботах и тревогах, а возможно, как утверждают некоторые хронисты позднейшего периода, от раны, полученной в битве при Мертоне. «Летнее войско» (sumor Iida) пиратов-данов, о котором говорится в Хронике, превратилось в мифического данского конунга Сомерледа, нанесшего тот роковой удар Этельреду. Короля похоронили в Уимборне, где надпись XVII века хранит память о «святом Этельреде-мученике, короле западных саксов, погибшем от руки язычников-данов». Ассер пишет: «После того как он прилежно правил королевством пять лет, снискав почет и добрую славу, хотя в его время случилось немало бед, он ушел по пути всего земного и, похороненный в Уимборне, ждет пришествия Господа и первого воскрешения праведников». Альфред вступил на трон, по словам Ассера, «с полного согласия всех жителей королевства», избранный уитэнами и принятый всеми подданными, если верить позднейшим сочинениям. В современных событиям источниках, однако, нет никаких указаний на формальное избрание Альфреда, ибо туманная общая фраза Ассера мало что значит, а в Хронике вслед за сообщением о смерти Этельреда просто говорится: «Тогда Эльфред, сын Этельвульфа, его брат, стал королем западных саксов». По всей вероятности, вступление Альфреда на трон было единственно возможным решением. Хотя у Этельреда остались, по крайней мере, двое сыновей, их юный возраст говорил против них. Не исключено также, что положение Альфреда как «секундария» предполагало определенные властные полномочия и право наследовать корону{29}. У тех, кто верит в «папскую коронацию» и помазание Альфреда в короли в Риме, его вступление на престол, разумеется, не вызывает никаких вопросов. Многие исследователи предполагают, что Этельвульф установил порядок наследования в своем завещании, назвав в качестве наследников уэссекцкой короны по старшинству Этельбальда, Этельреда и Альфреда и передав Этельберту и его потомкам Кент. Считается, что в той части, которая касается Этельберта, это распоряжение не было исполнено, поскольку Этельред и Альфред унаследовали королевство со всеми подвластными ему землями. Данное мнение основано на ассеровском толковании завещания Этельвульфа и на отсылках, имеющихся в латинской версии завещания Альфреда. Возможно, первоначально источником подобных суждений послужило неправильное толкование нескольких пунктов завещания, процитированных Альфредом, которые в оригинальном древнеанглийском тексте, похоже, относились к личным владениям Этельвульфа. Ассер пишет, что Этельвульф в своем завещании поделил королевство «между двумя старшими сыновьями», очевидно, подтвердив таким образом сделанное ранее распоряжение, согласно которому Этельберт стал вассальным королем в Кенте. Родовые владения четверо сыновей Этельвульфа, в соответствии с семейной договоренностью, наследовали по старшинству, и возможно, такой же порядок наследования соблюдался в отношении королевской власти, хотя у нас нет практически никаких оснований для такого вывода. Но в случае Альфреда нет нужды так долго обсуждать вопрос о наследовании титула. Он оказался бесспорным претендентом на корону после смерти старшего брата — как единственный взрослый представитель королевской династии Уэссекса. Вероятно, Альфред был официально коронован, как требовал обычай того времени, хотя лишь в поздних и весьма недостоверных источниках упоминается о «второй» коронации в Винчестере, как о некоем дополнении к «первой» коронации и помазанию в Риме. Говорится, что Альфред привез регалии, использовавшиеся во время папской церемонии, с собой в Англию и завещал их своим наследникам. Среди древних реликвий, переплавленных во время гражданской войны XVII века, числится «корона верховного властителя, которой были коронованы Альфред, Эдвард и другие короли». Сэр Джон Спелман описывает ее как «вещь древней работы, с цветочным орнаментом, украшенную драгоценными камнями в простых оправах»; он полагает, что Альфред, во дни благоденствия, «обратил свои мысли к созданию имперской короны… более величественной и царственной, нежели та, которую носили прежде правители его королевства». Реликвия, о которой говорит сэр Спелман, — это, скорее всего, «корона Эдуарда Исповедника», которую «отдали» Альфреду в XIV веке, в ту пору, когда клирики Вестминстера пытались доказать, что если даже «первый король всей Англии» не был коронован в их аббатстве, то, по крайней мере, у них хранится та самая корона, которую Папа возложил на голову маленького Альфреда в Риме. Менее фантастической, хотя тоже внушающей определенные подозрения, представляется «клятва короля Альфреда в день его коронации», записанная в картулярии основанного Альфредом монастыря в Этелни. Она соответствует по форме той клятве, которую приносили английские короли в XI веке, и сводится к трем древним обязательствам короля: обеспечивать мир Христианской Церкви и своему народу, искоренять разбой и неправые деяния и проявлять справедливость и милосердие. В последующие годы Альфред ревностно исполнял эти обязанности, и в 871 году королевский титул сулил ему скорее бремя новых тревог, нежели величие и славу: забота о благополучии Церкви и государства легла тяжким грузом на плечи молодого короля, ибо страна была разорена и ослаблена войной, а натиск данов, вторгавшихся в Уэссекс, почти невозможно было остановить. Вскоре после битвы при Мертоне «огромное летнее войско» (названное так потому, что эти пираты приплывали и уплывали, в отличие от другого войска (here), зимовавшего в Англии) поднялось вверх по Темзе, дабы помочь редингским викингам и воспользоваться плодами их побед. Видимо, без стычек дело не обошлось, хотя в источниках об этом не упоминается; но даны, судя по всему, продолжали удерживать северные области Уилтшира и высоты к югу от Кеннета. Предположительно с этих позиций они через месяц после смерти Этельреда нанесли удар по королевскому поместью в Уилтоне, в самом центре Уэссекса (ровно так же они внезапно напали на другое уилтширское поместье, Чипенгем, семью годами позже). В обоих случаях они застали Альфреда врасплох — с ним был только небольшой отряд его воинов (lytel we rod). Тем не менее король со своими людьми заняли холм над Уилтоном, к югу от реки Уили, и доблестно сражались весь день. Под вечер даны стали отступать, но когда англосаксы бросились их преследовать, они развернулись, атаковали противников и выбили их с поля сражения. В Англосаксонской хронике анналист, подводя черту под историей этого бурного года, вспоминает о девяти крупных сражениях (folcgefeohf){30}, не считая множества стычек и вылазок. Еще три битвы, о которых нам ничего не известно, следует добавить к этому перечню: Энглфилд, Рединг, Эшдаун, Бейсинг, Мертон и Уилтон. Хотя англосаксы могли успокаивать себя мыслью о «тысячах» убитых данов, среди которых были конунг Багсег и девять ярлов, но только из двух битв — при Энглфилде и Эшдауне, — они безусловно вышли победителями; потери их в тот год оказались столь же большими, и враги оттеснили их чуть ли не к Винчестеру. Нет ничего удивительного, что, как пишет Ассер, силы уэссекцев были на исходе и Альфреду пришлось в конце концов договориться с захватчиками: те согласились уйти из Уэссекса, но королю, очевидно, пришлось дорого заплатить за бесценное благо — возможность пожить в мире. Наверняка он вспоминал о сражениях и вылазках 871 года, когда описывал в своем переводе Орозия (весьма далеком от оригинала), как Филипп Македонский рассудил, что он не в состоянии больше воевать с Афинами (with folcgefeoht), и начал разорять их (hergiari), посылая отряды налетчиков (hlothas). Так продолжалось до тех пор, пока его противники не были полностью деморализованы, и тогда он внезапно атаковал Афины со своим фюрдом{31}. Боевые действия 871 года чем-то напоминают военную кампанию периода поздних данских войн, развернувшуюся в 1006 году в тех же землях. Тогда войско викингов высадилось после дня святого Мартина на острове Уайт и в середине зимы двинулось через Гемпшир и Беркшир к Темзе. Выйдя к Редингу, откуда начинали операции их предшественники в 871 году, захватчики отправились к Уоллингфорду и Челси, а затем по Эшдауну, к Кукхемсли. Единственным, кто вышел с ними сражаться, был кентский фюрд; жители Винчестера дрожали в страхе, когда грабители проходили через их город, а король и уитэны неохотно купили мир, выплатив врагам дань. Но в 1006 году у Англии были неважные защитники, утратившие боевой дух и мужество, поскольку их возглавлял «нерешительный» монарх, не отличавшийся ни здравомыслием, ни твердостью духа. В 871 году все надежды обращались к королю который был, пока еще молодым и неопытным, но которому суждено было стать, говоря словами его родича, хрониста Этельверда, «несокрушимым столпом Уэссекса».Глава V КОРОЛЬ АЛЬФРЕД (871–878 годы)
Когда после битвы при Уилтоне был заключен мир, даны отправились в Мерсию. Уэссекс на четыре года выпал из истории, и имя Альфреда не появляется в записях Хроники, ибо в центре внимания анналистов оказались Мидленд и северные области. Только случайные упоминания в позднейших хрониках и несколько грамот, подлинность которых вызывает сомнения, дают нам возможность заполнить пробел, лежащий между 871 и 875 годами. Даже Ассер, когда доходит до этого периода, начинает просто пересказывать Хронику, а франкские анналисты в то время были слишком озабочены проблемами империи и собственными войнами с викингами, чтобы интересоваться делами далекого западносаксонского королевства. В произведениях самого Альфреда разбросаны упоминания о том, что к моменту его вступления на трон силы народа были подорваны из-за нашествий язычников, а ученость и культура пришли в полный упадок. Ассер, когда пишет, что Альфред принял бразды правления «не без колебаний», возможно, повторяет то, что слышал от самого короля. Та настойчивость, с которой Альфред в своем предисловии к «Обязанностям пастыря» говорит о заботах, одолевающих его, и о бедах, обрушившихся на его королевство, выдает его чувства. Вполне естественно, что юный правитель, последний из сыновей Этельвульфа, впадал в уныние и ощущал себя одиноким и беспомощным, не видя никого, с кем мог бы разделить ответственность в преддверье мрачного и грозного будущего. Первые проявления враждебности, с которыми Альфреду довелось столкнуться, похоже, исходили от его ближайшего окружения. Трудности, возникшие в связи с разными толкованиями завещания Этельвульфа, были вынесены на суд уэссекцких уитэнов, собравшихся в Лангандене (возможно, Лонг Дин в Уилтшире), предположительно, в первый год правления молодого короля. Случилось так, пишет Альфред в преамбуле к собственному завещанию, «что король Этельред умер… Затем, когда мы услышали много сетований по поводу наследства, я принес завещание короля Атульфа [Этельвульфа] на наше собрание [gemot] в Лангандене, и там оно было прочитано вслух перед всеми уэссекцкими уитэнами. Когда его прочли, я просил всех ради любви ко мне: пусть ни приязнь, ни страх не помешают им объявить закон нашего народа. И я пообещал им, что я не затаю обиду на того, кто станет говорить в соответствии с законом, даже если он скажет, что я причинил зло своим родичам, старым или юным». По-видимому, Этельвульф даровал право на совместное пожизненное владение некими землями трем своим сыновьям — Этельбальду, Этельреду и Альфреду, и после смерти Этельбальда двое младших братьев передали права Этельберту. Когда Этельберт умер, Этельред вступил во владение всеми землями, и этот акт был засвидетельствован уитэнами. Но Этельред распорядился, чтобы после его смерти указанные земли, равно как и те, которые он приобрел дополнительно, перешли к Альфреду. Таким образом, в 871 году Альфред оказался единственным наследником. «Все мои родичи уснули вечным сном, — говорится в латинской версии завещания, — и все наследие Этельвульфа, моего отца, перешло ко мне». Но, когда даны вторглись в Уэссекс, Этельред и Альфред заключили другое соглашение. Суть его состояла в том, что если один из них погибнет, тот, кто остался в живых, обеспечит детей своего брата, выделив им часть тех фамильных земель, относительно которых Этельвульф не сделал никаких особых распоряжений. Возможно, племянники Альфреда или их опекуны остались недовольны тем, как он исполнил эту договоренность. В завещании Альфреда упоминаются двое сыновей Этельреда: Этельвальд, который впоследствии претендовал на корону, и Этельхельм. Не исключено, что у Этельреда был и третий сын, Освальд, который подписывал грамоты как «сын короля» (filius regis) до 875 года. О других представителях королевского дома нам ничего не известно. Уитэны, советники короля, также остаются безликими и безымянными персонажами. Прославленные церковные иерархи и элдормены старшего поколения — Свизин и Эалхстан, Эанвульф и Осрик — покинули этот мир. Этельвульф из Беркшира и Хеахмунд, епископ Шерборна, погибли в последней войне. Характерно, что ни у Ассера, ни в Хронике ни один епископ или элдормен не назван по имени с начала правления Альфреда в 871 году и до 886 года, когда уже восемь лет минуло с тех пор, как завершилась первая жестокая схватка с данами. Весьма вероятно, что в первые годы Альфреду при решении государственных дел приходилось полагаться в первую очередь на собственный здравый смысл и умение управлять людьми. Но он был прирожденным организатором и после первых проб, вероятно, почувствовал вкус к государственной деятельности. Предводитель атаки на Эшдаун и участник вылазок в берширкских низинах не боялся трудностей и опасностей. Война с данами не затронула пока еще всей страны. Беркшир и Уилтшир, где похозяйничали разбойники, были разорены, но Винчестер остался цел, и крупные монастыри на западе — Мальмсбери, Гластонбери, Шерборн и Уимборн — не пострадали от войны. Силы королевства далеко не иссякли, но, как свидетельствует договор с данами на тотмомент, измученная и обескровленная уэссекцкая армия утратила боеспособность. В подобной ситуации Альфред, несомненно, первым делом попытался привести в порядок свои уставшие войска и поднять их боевой дух. Армия, защищавшая Уэссекс в «год битв», представляла собой отнюдь не плоховооруженное неповоротливое крестьянское ополчение. Местные военные силы, безусловно, могли участвовать в сражении при Эшдауне в составе «большого фюрда», который Этельред и Альфред за неделю собрали и привели к Редингу. По крайней мере, берширкские керлы наверняка вышли с оружием в руках защищать свои земли, когда враг был у ворот. Но ясно, что основная тяжесть боя ложилась на плечи опытных, хорошо вооруженных конных воинов, составлявших дружины влиятельных лордов. В начале военной кампании, пока фюрд еще только собирался, элдормен Этельвульф дал бой данским фуражирам на Энглфилд с небольшим отрядом «соратников», гезитов (sodales, как пишет Ассер), вместе с которыми он потом, очевидно, присоединился к основному войску. В Хронике проводится четкое различие между «вылазками» и крупными сражениями (folcgefeoht); вылазки, которыми предводительствовали военные аристократы, элдормены, королевские тэны и Альфред, брат короля, по-видимому, совершались силами их гезитов. Воины маленького отряда (lytel werod), державшего вместе с Альфредом оборону возле Уилтона, скорее всего, также были тэнами, из тех, кого в грамотах именуют ministri, а Альфред в своем завещании называет их — «мои люди». В Бейсинге путь войску Хальфдана, двигавшемуся маршем на юг, преградила «конная пехота» Этельреда, но в сражении при Мертоне, вероятно, участвовали ополченцы трех соседних скиров Беркшира, Гемпшира и Уилтшира. Все это, однако, только наши предположения, поскольку в Хронике, во всем тексте погодной статьи 871 года слово «фюрд» используется один раз — там, где сообщается о битве у Рединга. В других случаях просто говорится, что «король Этельред и его брат Альфред сражались против войска (here)» или «против всего войска». Точный состав армии, участвовавшей в каждой конкретной военной операции не представляется возможным установить, но то, что в начале правления Альфреда уэссекцкий фюрд (как и войско данов), включал в себе большой отряд «конной пехоты», по крайней мере, не вызывает сомнений. При этом викингское войско, состоявшее из отдельных отрядов добровольцев-авантюристов, объединившихся для набегов и завоеваний, представляло собой в прямом смысле этого слова «вооруженный народ»[29]; фюрд же, собиравшийся для обороны, разумеется, мог включать в себя, по мере надобности, отряды местных ополченцев, жителей хуторов и деревень, но его постоянное ядро составляли «профессиональные» воины, приезжавшие верхом из своих усадеб, укрепленных городов и фортов{32}. В конце 871 года викинги, честно исполнив свой договор с Альфредом, покинули Рединг и отправились вниз по Темзе. На зиму они обосновались в Лондоне, на мерсийской территории. В некоторых версиях Хроники сообщается о том, что Альфред дал обет послать дары в Рим и Индию, когда осаждал данов в Лондоне; возможно, упомянутый эпизод относится к этому времени, но, вообще говоря, вся история вызывает сомнения, поскольку у нас нет никаких иных свидетельств того, что уэссекцы продолжали вести боевые действия зимой после «года битв». Серебряная монета с надписью «Ульфдене XRX [rex]» и монограммой Лондона (Londonia) также датируется этим периодом. Благодаря ее существованию мы можем увидеть Хальфдана, «варварского» короля, в более выгодном свете, чем его представляют нам монастырские хроники, повествующие о грабежах и разрушениях, и все же для жителей Мерсии и Нортумбрии он стал поистине бичом Божьим. Бюрхред, король Мерсии, всё время, пока в Уэссексе шла война, прилагал все усилия к тому, чтобы сдержать валлийцев, угрожавших западным границам его королевства. После того как даны заняли Лондон, он предложил им такой большой данегельд, что вустерский епископ Верферт вынужден был раздать арендаторам церковные земли, «чтобы выплатить громадную дань варварам в тот год, когда язычники стояли в Лондоне». И Альфред, и Бюрхред избрали ошибочную политическую линию, которой придерживались в отношении викингов правители западных франков: они решили откупиться от захватчиков, вместо того чтобы последовать более разумному примеру и возвести систему укреплений по берегам рек, защитив таким образом побережья. Кроме того, если подробности, которые сообщает позднесредневековый «Ингульф», действительно почерпнуты из древней кройлендской монастырской традиции, Бюрхред попытался спасти королевство, передав земли, принадлежавшие разоренным монастырям Болотного края, представителям военной аристократии, поставив, таким образом, заслон между внутренними территориями Мерсии и данами в Восточной Англии. Но всеми этими мерами он только отсрочил смертельную схватку. В 872 году «огромное войско» покинуло Лондон и зазимовало в укрепленном лагере в Торкси на Тренте, в землях Линдси, которые теперь принадлежали Нортумбрии. Далее викинги, несмотря на то что мерсийцы вторично договорились с ними о мире, поднялись вверх по Тренту в Рептон, где, согласно «Ингульфу», были похоронены мерсийские короли. Там пришельцы провели зиму 873–874 годов и разорили все окрестности. Хотя у нас нет сведений о каком-либо противодействии захватчикам, едва ли мерсийцы сразу беспрекословно им подчинились. Генрих Хантингдонский, возможно, прав, когда утверждает, что три конунга — Гутрум, Оскютель и Анвюнд — на тот момент объединили свои силы и «сделались непобедимыми». Викинги изгнали Бюрхреда и вместо него посадили на трон своего ставленника, некоего Кеолвульфа, «англа по происхождению, но варвара по своей дурной сути», к которому историки позднейших эпох отнеслись с неоправданной суровостью. В Англосаксонской хронике его именуют «неразумным королевским тэном»; Уильям Мальмсберийский заявляет, что он был «лишь наполовину мужем» (semivir), а сэр Джон Спелман именует его «бесчестным ренегатом, предателем саксов». Кеолвульф, видимо, служил послушным орудием в руках своих хозяев — данов, правил королевством, полностью повинуясь их воле, и всячески старался им угодить; формально между ним и данами существовало соглашение, скрепленное клятвами и передачей заложников. Он, однако, выпускал грамоты и чеканил монету как король. В сочинении «Ингульфа» говорится о том, что Кеолвульф безжалостно заставлял своих подданных платить огромные подати. Не исключено, что хронист основывался на реальных фактах, когда писал о непомерной дани, которую вынужден был выплатить Кройлендский монастырь, после чего монахи, не желавшие жить в нищете, разбежались, а священные сосуды, серебро и драгоценности, хранившиеся в обители, были проданы или переплавлены. Английская Церковь сильно пострадала от владычества данов, и жестокие поборы, вероятно, довершили разрушение, начавшееся с первыми набегами. Епископство Данвич в Восточной Англии прекратило свое существование; в Элмхеме, Линдси и, возможно, Личфилде никто не занял епископской кафедры после смерти прежнего прелата; епископы Лейстера перенесли свою резиденцию в Дорчестер в Оксфордшире, поближе к границе с Уэссексом. Печальные перемены не затронули лишь Вустер и Херефорд. Бюрхред, последний король независимой Мерсии, уплыл за море и вскоре умер в Риме, обретя некий ореол святости. Его похоронили «в церкви святой Марии в Английской школе». Его жена Этельсвит, сестра Альфреда, дожила до 888 года и умерла в Италии, в Павии, по дороге в Святой город. Викинги теперь старались захватить как можно больше земель и закрепиться в них. В 875 году их войско разделилось: Хальфдан увел своих людей в Нортумбрию, а другая часть под предводительством трех конунгов — Гутрума, Оскютеля и Анвюнда (или Амунда) — обосновалась на зиму в Грантебридже или Кембридже, селении на реке Гранта, которое впоследствии превратилось в крупный город на территории «Пяти Бургов». Хальфдан прошел через Дейру к Тайну и расположился в устье реки Тим, возле Ньюкасла. Бернисийцы изгнали короля Эгберта, которого даны возвели на трон в 867 году в качестве своего ставленника, и его место занял некий Риксиг, вероятно, возглавлявший бунт против захватчиков, ибо войско Хальфдана безжалостно разорило все королевство. Даны жгли церкви и монастыри, истязали, оскорбляли и убивали монахов и монахинь с безумной жестокостью. Все земли Бернисии от восточной границы до западного моря были преданы огню и мечу. Монахи Линдисфарне, покинув свою обитель, бежали с острова. Настоятель монастыря с несколькими верными спутниками скитался без пристанища много лет, но бережно хранил при себе «святое нетленное тело» святого Кутберта, мощи святого Айдана и святого Освальда и драгоценнейшую книгу, «линдисфарнские Евангелия», пока в конце концов странники не нашли приют в Честер-ле-Стрит. На месте построенной ими церкви был позднее возведен великолепный даремский кафедральный собор. Даны не остановились, даже достигнув границ Бернисии: они разорили попутно земли бриттского Стратклидского королевства и территории, принадлежавшие пиктам. В Ульстерских анналах сказано, что «черные чужаки», то есть даны, убили множество пиктов в 874 году. Риксиг умер, как гласит предание, в большой печали, и на трон вступил другой подставной король, Эгберт II, правивший два года. В 876 году, после похода в земли пиктов, Хальфдан отправился из Бернисии в Нортумбрию и поселился там. «Он поделил землю нортумбрийцев, — сказано в Хронике, — и они [даны] стали ее обрабатывать и с нее кормиться». Симеон Даремский заявляет, что в 878 году население Нортумбрии состояло из «воинов и тех местных жителей, кому удалось уцелеть». Мечи были перекованы на орала, жестокие налетчики превратились в мирных поселенцев, и таким образом возникло первое большое королевство будущего Данело. Его центром стал Йорк; англосаксам была предоставлена некая видимость «своей» власти (но под рукой датских правителей) в бернисийских землях севернее реки Тис. Хальфдан выпал, таким образом, из истории, и дальнейшие события его жизни скрыты за дымкой путаных христианских легенд о жестокой смерти и божественном возмездии. Тем временем в Уэссекс, где Хальфдан уже успел познать и поражения, и победы, снова пришла война. Второе серьезное наступление на юго-западные земли Англии, предпринятое армией трех конунгов, началось в 876 году. К несчастью, сообщения Англосаксонской хроники, единственного современного тем событиям английского источника, столь отрывочны, что их трудно понять. Король Альфред, о котором ни разу не упоминалось с 871 года, внезапно появляется летом 875 года, выходит в море со своим флотом (sciphere), сражается с «семью корабельными командами» викингов и захватывает один из кораблей, после чего остальные обращаются в бегство. Поскольку непосредственно перед этим рассказом в Хронике говорится о том, что войско Гутрума обосновалось в Кембридже и оставалось там год, можно предположить, что морское сражение происходило у восточных берегов Англии. Но, согласно следующей записи, и уэссекцы, и даны оказываются в Уэрхеме, на дорсетском побережье, в более чем ста семидесяти милях от прежнего места. «Тогда, — гласит первая фраза погодной статьи 876 года, — войско ускользнуло от западносаксонского фюрда и пришло в Уэрхем».Поход Хальфдана и Гутрума (875–878)
Этельверд, писавший свою хронику в X веке, уточняет, что в Уэрхеме находились кембриджские викинги, которые отправились на юго-запад и присоединились к «западному войску», чего они раньше никогда не делали. Если «западное войско» не есть просто неточный перевод «западносаксонского фюрда»[30] Хроники{33}, слова Этельверда можно понять так, что кембриджское войско и «черные чужаки» (даны, приплывшие из Ирландского моря) предприняли некие совместные действия, причем такие, каких раньше не предпринималось{34}. Это предположение не кажется столь уж невероятным с учетом того, что два викингских войска, судя по всему, объединялись подобным же образом в 878 году, когда ирландские даны обратили свои силы против Уэльса и Западной Англии, позволив Ирландии в течение долгого времени наслаждаться относительным покоем. Судя по свидетельствам ирландских и франкских анналов, в 870–871 годах, пока в Англии шла война, «норманны» на континенте и «чужаки» в Ирландии занимались своим разбойничьим ремеслом не так активно; однако в 873 году они разорили побережья Луары и фризские земли, в итоге заключив с их обитателями мирные соглашения, аналогичные тем, какие мерсийцы и уэссекцы заключили с Хальфданом. Не исключено, что именно эти кочующие пиратские шайки, после того как франкские и фризские «охотничьи угодья» оказались до какой-то степени для них закрыты, присоединились к войску, пришедшему из Кембриджа; Уэрхем — вполне подходящее место для того, чтобы туда могли собраться все искатели приключений и легкой наживы. Но от Кембриджа до Уэрхема путь не близкий — настолько не близкий, что многие историки полагают, будто воины Гутрума отплыли на кораблях с восточного побережья и добирались в Дорсет морем. Сторонники подобной версии, однако, упускают из виду утверждение Хроники, что войско «ускользнуло» от западносаксонского фюрда, ибо если бы викинги погрузились на корабли в Мерсии, то им не пришлось бы скрываться от защитников Уэссекса. Притом легковооруженное войско, вероятно, конное и добывавшее все необходимые припасы «на местах», вполне могло преодолеть расстояние менее чем в 200 миль между Кембриджем и Уэрхемом быстро и без хлопот. После того как даны «ускользнули» от своих противников, путь на Уэрхем был для них открыт. Гаймер пишет: «Они поскакали [chevacherent] прямо к Уэрхему и осадили его. В тот же день они заняли город [burc]». Соответственно, приведенный выше отрывок из Хроники можно истолковать так: кембриджское войско явилось в Уэссекс из Мерсии — ночью, по словам Ассера; воины фюрда, которые несли стражу, его не заметили, и далее ничто не мешало викингам добраться до Уэрхема и двигаться дальше на юг, как поступили бы люди Хальфдана, если б уэссекцы не перехватили их у Бейсинга. Предложенная трактовка согласуется с тем, что подобным же образом, с использованием глагола «ускользнуть» (bestelari), описывается ночной бросок из Уэрхема в Эксетер, во время которого даны, вероятно, повторили тот же маневр. Викингский флот, доставивший пополнение и припасы, очевидно, поджидал в Уэрхеме основное войско, добиравшееся по суше. В Уэрхеме к услугам данов были естественные укрепления, усовершенствованные трудами людей. Ассер, который наверняка хорошо знал эти места, ибо они относились к его шерборнскому диоцезу, употребляет слово castellum, укрепленный город. Гаймер также именует Уэрхем бургом (burc). Земляные укрепления, раскинувшиеся на обширном пространстве между реками Фром и Трент, сохранились до сих пор и считаются одними из наиболее показательных образцов такого рода сооружений, по которому мы можем составить представление о том, как выглядел древний «саксонский укрепленный лагерь». Реки сливаются чуть ниже по течению и затем впадают в Пул-Харбор. Окруженный водой со всех сторон, кроме западной, этот лагерь был, как пишет Ассер, «надежнейшим из убежищ». Именно там расположился Гутрум с войском трех конунгов и тут же принялся, по свидетельству Этельверда, разорять окрестные земли. Женский монастырь, о котором упоминает Ассер, вероятно, был разграблен мародерами, хотя источники ничего не сообщают о его судьбе. Альфред, по-видимому, преследовал врагов с уэссекцким фюрдом и настиг их в Уэрхеме. После этого он начал переговоры с викингами и заключил с ними мир, «дав им денег», как написал Этельверд, и у нас нет оснований ему не верить. Даны торжественно пообещали уйти из западносаксонского королевства, но это обычное условие подобных соглашений в данном случае было подкреплено необычной церемонией. Согласно Ассеру, викинги дали заложников и принесли клятву на святых мощах, «на силу которых король полагался, веруя больше лишь в могущество Господа». В Англосаксонской хронике, однако, говорится, что даны поклялись на своем «священном кольце» или обручье, посвященном богам. По преданию, подобную клятву дал (и нарушил) сам Один, и они, как сказано в Хронике, «ни одному народу так не клялись». Любопытно, что эта последняя сентенция находит подтверждение в рассказе о переговорах между Людовиком Немецким и норманнами в 873 году: тогда викинги тоже клялись, но не на священном кольце, а на собственном оружии «по обычаю своего народа». «Клятва на кольце» налагала на тех, кто поклялся ею, особые обязательства, однако даны любые обещания нарушали с одинаковой легкостью. Они ушли из Дорсета, но лишь для того, чтобы перезимовать на юго-западе Уэссекса. «По своему обыкновению, бросив своих заложников невзирая на клятву и нарушив договор, конное войско ночью ускользнуло от фюрда и пришло в Эксетер». История о том, что викинги, прежде чем отправиться в Эксетер, перебили альфредовских конников, обязана своим возникновением ошибке переписчика, заменившего в тексте «Жизнеописания Альфреда» occidentem (запад) на occidit (убил). Очевидно, «конные пехотинцы» (raedehere) данов снова перехитрили уэссекцев, совершив ночной марш-бросок к Эксетеру, древнему римскому городу, и обосновавшись там. Альфред верил в силу клятвы на реликвии и потому, вероятно, утратил бдительность; он попытался исправить свою ошибку, отправившись с фюрдом в погоню за всадниками (еще одно доказательство того, что в его распоряжении имелся достаточно большой отряд конных воинов), но не сумел настичь их по пути и вынужден был осаждать Эксетер. Тем временем флот данов вышел в море и неторопливо двинулся вдоль дорсетских побережий; вероятно, на кораблях находились, как и прежде, пополнение и припасы для осажденного гарнизона. Эти операции весьма напоминали военные кампании прошлого года, только в меньшем масштабе. Некоторые хронисты позднего времени, описывая этот эпизод, рассказывают, что Альфред построил «длинные корабли», набрал команды «пиратов» и перекрыл подходы к Эксетеру с моря, а его войско окружило город на суше. Далее говорится, что викингский флот в сто пятьдесят кораблей с вооруженными воинами на борту сражался с королевскими судами, но викинги устали, целый месяц странствуя по штормовому морю, и потерпели поражение, а их корабли, поврежденные во время боя, затонули у Свонтежа. В таком виде история появляется впервые в хронике, составленной на основе других исторических сочинений в XIII веке монахами Сент-Олбанса. Ничего невозможного в ней нет, но источник ее неизвестен и незамысловатое сообщение Англосаксонской хроники кажется более предпочтительным: «Флот [sciphere] отплыл на запад, но они попали в сильный шторм на море и сто двадцать кораблей погибли у Свонтежа». Наверняка именно из-за этого кораблекрушения даны, обосновавшиеся в Эксетере, не только предоставили Альфреду столько заложников, сколько он потребовал, и принесли суровые клятвы, но и действительно соблюдали «прочный мир», а ко времени жатвы ушли в Мерсию. Речь идет о лете 877 года, так что даны захватили Эксетер, вероятно, зимой 876-го, а кораблекрушение у Свонтежа произошло, скорее всего, в начале следующего года. В сентябре 876 года норманны снова появились в Сене, устье которой расположено на другой стороне пролива как раз напротив Уэрхема; их флот насчитывал около сотни больших кораблей-барков (bargas). Хотя Альфред получил передышку, он, должно быть, с тревогой следил за действиями врагов, окружавших Уэссекс со всех сторон. Над ним, как над Дамоклом, о котором он писал в своем переводе Боэция, покачивался обнаженный меч, подвешенный на конском волосе{35}. Хотя с 867 года основные военные силы викингов концентрировались в Англии и континентальные королевства могли бы какое-то время жить более-менее спокойно, в империи продолжались усобицы, и силы ее растрачивались в бесконечных распрях, вспыхивавших внутри каролингской династии. Если не считать набегов в долине Луары в 868 году, франкские анналисты с 866 по 873 год ничего не сообщают о деяниях норманнов, зато подробно описывают бунты принцев против своих отцов и грязные ссоры Карла Лысого и его брата Людовика Немецкого из-за наследства племянников, сыновей Лотаря I, — Лотаря II, короля Италии, и императора Людовика II. Лотарь II Итальянский умер в 869 году. В 870 году по мерсенскому договору было разделено Срединное франкское королевство, а в 875-м, когда Людовик II умер, не оставив сыновей, Карл Лысый по приглашению Папы Иоанна VIII отправился в Италию и принял из его рук императорскую корону. При слабости империи папство неуклонно набирало силу. Николай I, сменивший в 858 году на папском престоле Бенедикта III, многое сделал, чтобы поднять престиж Святейшего Престола. Говорили, что со времен Григория Великого Рим не помнил такого Папы. «Он повелевал королями и тиранами и главенствовал надо всем, словно был владыкой мира». Наделенный задатками государственного деятеля, горячий сторонник идеи высшей духовной власти папства, Николай I в течение своего девятилетнего понтификата с несгибаемой твердостью проводил в жизнь непомерные притязания Церкви. Его преемник, Адриан II, занимавший папский престол до 872 года, продолжал его дело. Иоанн VIII, надевший папскую тиару после него, был человеком способным, практичным и деятельным. Но ни государственная мудрость, ни мужество не могли сдержать волну беззаконий, захлестнувшую Италию; римские аристократы, мелкие правители южных провинций и грабители-сарацины, приплывавшие из Средиземноморья, совместными усилиями привели страну на грань разорения. Иоанн VIII направлял новому императору горестные послания, в которых умолял его немедля прийти ему на помощь в борьбе с многочисленными врагами. Поначалу император оставался глух к его просьбам. Людовик Немецкий умер в 876 году, и Карл Лысый был занят тем, что пытался отобрать Восточную Лотарингию у сыновей брата. Только после поражения при Андернахе, поняв, что здесь ему рассчитывать не на что, Карл вспомнил о своих обязанностях перед Италией, а заодно и о собственных амбициях. В этот момент в Сену приплыли викинги. Переговоры с ними ничего не дали, а поспешно собранное войско не сумело им противостоять. Карл «начал думать об освобождении королевства при помощи выкупа», а зимние грабежи и настойчивые просьбы Папы способствовали тому, что он претворил свои намерения в жизнь. В начале мая 877 года пять тысяч фунтов серебром были собраны, чтобы откупиться от викингов — «подать, которую следовало уплатить норманнам в Сене, дабы заставить их уйти из королевства». То была разовая мера: уплатить дань викингам и тем самым развязать императору руки, чтобы он мог помочь Папе противостоять сарацинам. Впрочем, помимо того, что эта мера позволила Карлу Лысому во второй раз отправиться в Италию, она привела к тому, что вся ярость норманнов обратилась на Англию, ибо по сути дела, они были бродягами и, как нынешние обитатели трущоб, изгнанные из одной берлоги, сразу перебирались в другую. Большой флот из Сены, состоявший примерно из сотни кораблей, на которых размещалось, по оценкам, от четырех до шести тысяч воинов, вероятно, присоединился к пиратам, хозяйничавшим в Англии, возместив им, таким образом, потерю кораблей, лежавших на морском дне под утесами Свонтежа. Очевидно, воспоминания об этом походе в Сену сбили с толку хронистов, ошибочно называвших 876 год в качестве даты первого похода Ролло, будущего герцога, на Нормандию, в то время как это произошло двадцатью годами позже. Беспокойный 877 год завершился внезапной смертью Карла Лысого «в жалкой лачуге» на обратном пути из Италии. Так бесславно закончилась его борьба за богатство и власть, которую он вел в течение пятидесяти четырех лет не самыми честными методами. «На протяжении всей жизни, — пишет хронист, современник Карла, — когда требовалось противостоять врагу, он либо отступал в открытую, либо тайно бежал с поля боя со своими воинами». Карл Лысый умер в начале октября, примерно за три месяца до последней отчаянной попытки викингов захватить Уэссекс. Для империи настал трудный час, и он совпал с решающим моментом в судьбе Альфреда. К осени 877 года войско трех конунгов обосновалось в Мерсии; их главный лагерь находился в Глостере, при этом они, последовав примеру Хальфдана в Нортумбрии, «поделили» землю. От Кеолвульфа теперь потребовали исполнения обязательств, принятых им на себя в 874 году: несомненно, он должен был передать королевство своим хозяевам — данам, как только они этого потребуют. Впрочем, какую-то власть он все же сохранил, правя в качестве короля-ставленника в Западной Мерсии. «Войско, — говорится в Хронике, — ко времени жатвы ушло в мерсийские земли, и часть они поделили, а часть отдали Кеолвульфу». Эти «части», возможно, стали основой для будущего деления на данскую и английскую Мерсию. Где проходила граница между ними, мы точно не знаем, но возможно, она более-менее совпадала с той, которую установил Альфред по соглашению с Гутрумом в 878 году. Если так, то земли к востоку от Уотлинг-Стрит, долины Трента, Уэлленда, Нена и бедфордширского Уза находились в руках данов; Кеолвульфу достались долины Северна и уорикширского Эйвона, Котсволд, а также земли нынешних Шропшира, Стафордшира и Чешира. Даны не основали в Центральной Англии новое королевство, как они это сделали, заняв области к северу от Хамбера. Они, очевидно, образовали нечто вроде конфедерации, объединяясь вокруг «Пяти Бургов» — Линкольна, Стемфорда, Ноттингема, Дерби и Лейстера — и других военных центров, но о зарождении и этапах развития этой структуры мы ничего не знаем, пока не обнаруживаем ее в готовом виде в правление Эдварда Старшего, сына Альфреда. Однако далеко не все войско данов осело в мерсийских землях. Два предводителя кембриджского войска, Оскютель и Анвюнд, не упоминаются более в источниках, но Гутрум появляется опять в роли командующего, возглавившего новое массированное наступление на Уэссекс с севера и с запада. В военных операциях 878 года викингский флот, потерпевший в конце концов поражение в Девоншире, невидимому, действовал заодно с войском, которое в начале года захватило Чипенгем и уэссекцкие земли[31]. С этого времени и до 890 года, когда Гутрум, скончался, будучи уже королем и христианином, его судьба была неразрывно связана с судьбой короля Альфреда, главного его противника.Глава VI ИСПЫТАНИЕ АЛЬФРЕДА. ВОЙНА НА ЗАПАДЕ И ВОЗВРАЩЕНИЕ ЛОНДОНА (878–886 годы)
Три раза в течение семи лет «огромное войско» покушалось на Уэссекцкое королевство. Первый раз, в 871-м, даны нанесли удар с востока, из долины Темзы, использовав Рединг в качестве постоянного лагеря; затем, в 876–877 годах, их морские и сухопутные силы развернули наступление с юга, из укрепленных гаваней Дорсета и Девоншира; и наконец, в 878-м войска, стоявшие в Чипенгеме и на бристольском Эйвоне, атаковали Уэссекс с запада, возможно, объединившись с флотом, пришедшим из Ирландского моря. Война в западных землях, в которой будущее Западносаксонского королевства было брошено на чашу весов, внезапные повороты судьбы, взлеты и падения — все это запечатлелось в памяти народа и давало пищу воображению. Простые люди и ученые клирики складывали свои предания об этой войне, и в сухие сообщения Хроники в этом месте прорывается не свойственная им риторика. Реально об этих роковых неделях, в которые решалась судьба Уэссекса, известно очень мало. Едва ли не все детали ныне подвергаются сомнению, попытки определить точные места сражений порождают постоянные споры, а романтические подробности отбрасываются как недостоверные. И все же история о скитаниях Альфреда в Этелни сохранила свое давнее очарование, так что люди и теперь, как во времена Уильяма Мальмсберийского, рассказывают не без удовольствия о злоключениях великого короля. Королевская резиденция или поместье Чипенгем, на которую был направлен первый удар данов в 878 году, расположено в Уилтшире, на Эйвоне, примерно посередине между тем местом у Мальмсбери, где река круто сворачивает к югу, и столь же резким поворотом к западу возле Бредфорда. По всей вероятности, Чипенгем считался одной из главных королевских резиденций, там в 853 году игралась свадьба сестры Альфреда и мерсийского короля Бюрхреда, но эта усадьба, очевидно, не была защищена укреплениями и не упоминается в раннем перечне бургов, где названы Уэрхем, Эксетер и Мальмсбери. Некоторые историки предполагают, что Альфред, возможно, отправился в Чипенгем на Рождество и даны неожиданно напали на него, атаковав его зимнюю резиденцию. Такой вариант не исключен, но у нас нет никаких указаний на то, что Альфред находился в Северном Уилтшире, когда викинги начали свое наступление, а из Девоншира после осады Эксетера легче было добраться в Дорсет, где обычно проводил Рождество уэссекцкий королевский двор. Хотя Ассер и не упоминает об остановке в Мерсии и по его рассказу получается, что даны из Эксетера сразу направились в Чипенгем, более правдоподобной представляется версия Англосаксонской хроники и Этельверда, согласно которой наступление на Уилтшир было предпринято из Глостершира. В январе 878 года, после «двенадцатой ночи» (кануна Крещенья), войско Гутрума «проскользнуло» в Чипенгем. Это нападение, совершенное во время рождественских праздников, иногда рассматривают как проявление особого коварства или, по крайней мере, хитрости со стороны данов, но на самом деле они нередко отправлялись в зимние набеги, иногда в поисках надежного убежища на холодные месяцы. Хальфдан пришел со своим войском из Восточной Англии к Темзе в декабре; битва у Эшдауна происходила в январе, ровно за семь лет до рассматриваемых событий, и Эксетер викинги, по всей вероятности, также захватили уже зимой. Главная сила гутрумова войска заключалась не в какой-либо хитро продуманной стратегии, а в его способности быстро и незаметно перемещаться. Прежде чем «проскользнуть» в Чипенгем, они уже дважды «ускользали» от уэссекцкого фюрда. Но в двух предыдущих случаях имелся фюрд, от которого данам приходилось скрываться. Теперь же уэссекцы, как до них мерсийцы или нортумбрийцы, видимо, впали в панику. Даны, сказано в Хронике «прошли войной [geridon] по всей земле западных саксов и захватили ее; они увезли за море множество людей, а большую часть других завоевали [gendon] и подчинили. Но король Альфред с маленьким отрядом [lytle werede] добрался с трудом через леса в крепость на болотах». Ассер добавляет, что войско данов зимовало в Чипенгеме, а Альфред укрылся в Сомерсете и жил только тем, что удавалось добыть в набегах или тайных вылазках у язычников, а также «у тех христиан, которые язычникам подчинились». Очевидно, что в начале 878 года уэссекцы, в течение нескольких недель утратив мужество, перестали сопротивляться викингам. Внезапность атаки и численное превосходство вражеского войска, которое «покрыло всю землю, как саранча», — вполне достаточные причины, чтобы объяснить эти недолгие растерянность и уныние, не обвиняя Альфреда и его подданных в трусости или предательстве. Исходя из заслуживающих доверия свидетельств мы можем установить три непреложных факта: бегство западных саксов из Англии, переход большей части уэссекцкой территории под власть данов и противодействие захватчикам со стороны короля и его воинов, укрывшихся за Селвудом в сомерсетских болотах. Историкам позднейших веков были предоставлены все возможности толковать эти события, строя безосновательные гипотезы о самонадеянности молодого Альфреда, установившего в стране тиранию, о бунте уэссекцев, восставших против его притеснений, и о междоусобных войнах между западными саксами и кельтами, которых они покорили{36}. По свидетельству Этельверда, западные саксы бежали через Ла-Манш в «Галлию», то есть во франкские земли, жители которых сами только что купили мир у викингов, обосновавшихся в Сене. По-видимому, беглецы в массе своей были выходцами из Гемпшира, ибо следующей весной только те гемпширцы, «кто не уплыл за море из страха перед язычниками», присоединились к Альфреду у «Камня Эгберта». Несомненно, большую долю среди бежавших составляли клирики, и позднее многие хронисты писали о епископах, покидавших Англию и увозивших с собой святые мощи и драгоценные вещи из своих церквей. Было ли это действительно так, неизвестно, но печальные истории монахов и священников, скитающихся небольшими группами в надежде спастись от неистовой ярости викингов, в последней четверти IX века едва ли могло кого-то удивить. Клирики, хранившие тело святого Кутберта, в 878 году еще странствовали со своей священной ношей на севере Англии, и примерно тогда же рака и реликвии святого Колумбы были перевезены с острова Иона в Ирландию, чтобы уберечь их от «чужаков». Говорится, что верденский епископ Дадо, занимавший кафедру с 880 по 923 год, принимал у себя неких ученых бриттов, покинувших свой родной остров, «все обитатели которого либо погибли, либо бежали»{37}, и за этим фактом, возможно, кроется нечто большее, чем просто любопытное совпадение. Уэссекцам, которые остались и покорились данам, некоторые историки приписывали рабскую психологию, обвиняя их в измене за то, что они добровольно пошли под ярмо к чужеземцам, но у них, очевидно, не оставалось выбора. По опыту было известно, что сдержать викингов можно только двумя способами: выплатив им большую дань или одержав решительную военную победу, — а на то, чтобы собрать деньги или боеспособное войско, требовалось время. Через три месяца король был готов действовать, но в тот момент он оказался бессилен, и люди, как могли, приспосабливались к ситуации. Как следует из написанного Альфредом, викинги разоряли и жгли земли к югу от Темзы, расхищали сокровища и книги, изгоняли ученых людей. У нас нет точных сведений о том, что какой-либо из крупных монастырей на юго-западе пострадал от данов, но с середины IX века в перечнях аббатов Мальмсбери и Гластонбери появляются пропуски; возможно, в рассказах Таймера о разорении монастырей и церквей многое соответствует истине. Из Чипенгема викинги беспрепятственно прошли в Южный Уилтшир, Гемпшир и Дорсет, но Девоншир и, по крайней мере, часть Сомерсета, видимо, объединились вокруг своих элдорменов и поддерживали короля, когда он, предвосхитив Хереварда, укрылся в убежище на западных болотах[32]. Альфред из легенды провел три года в изгнании, пробираясь по дорогам и прячась за изгородями, бродя по лесам и полям, выслушивая попреки от крестьян и слова утешения от святых. Реальный исторический Альфред четыре месяца собирал войска, чтобы нанести решающий сокрушительный удар по главным военным силам данов; одновременно держа оборону в западных землях против сторожевых отрядов Гутрума и постоянно совершая вылазки из своей «крепости на болотах» в Сомерсете. Между Квантоксом и Полден Хиллс тянется большой участок заболоченных земель: поросшие лесом бугры, возвышающиеся над сырой травяной равниной. Ныне ровные ряды серо-зеленых ив растут вдоль осушительных рвов, и скот пасется на заливных лугах, в тех местах, где во времена Альфреда были болота и топи. Но эта пустынная страна по-прежнему радует глаз первозданной красотой, когда среди тянущихся до горизонта ровных зеленых лугов замечаешь сверкающее зеркальце пруда, блеск воды в ручье или заросли тростника и осоки, ольхи и ивы, которые издали кажутся просто пятнами разных оттенков зелени. У равнин есть своя долгая история. Они хранят память о Седжмурском сражении XVII века, о «короле Монмуте», а к северу от них лежат «артуровские» земли, место действия старых рыцарских романов и легенд — Гластонбери и остров Авалон. В VII веке здесь прятались бритты, «растаявшие, как снег» при победном приближении уэссекцкого короля Кенвалха. Здесь же, в устье реки Паррет, элдормены Сомерсета и Дорсета разбили данов в 845 году. Но чаще всего в этом краю приходит на ум имя короля Альфреда, ибо он тяжко трудился и страдал, скитаясь в здешних землях до того самого дня, пока не вернулся к своему народу, словно воскресший из мертвых. Примерно десять недель, с начала января до конца марта 878 года, Альфред прятался в болотах, охраняя «врата в Девоншир», Тонтонский проход — равнину между Квантоксом и Блекдаун Хиллс. Несомненно, король вел жизнь, полную лишений, тревог и опасностей, как написал Ассер, но в действительности он отнюдь не был забытым всеми изгнанником, каким его сделала народная молва. Неподалеку располагались королевские поместья, в частности Лин, Сомертон и Ланпорт, которые обязаны были платить подати королю; кроме того, за Альфреда стоял преданный ему Девоншир. Все трудности с ним делил небольшой отряд опытных и отважных воинов, последовавших за своим повелителем в Сомерсет, которых Ассер называет франкским словом вассалы (faselli). Среди них, очевидно, было несколько представителей высшей знати — Этельверд называет сомерсетского элдормена Этельнота, — но в основном это были тэны и дружинники короля, «его люди», жившие, как поясняет Этельверд, за счет подати (pastus, feorm), выплачивавшейся съестными припасами и предназначенной для королевских воинов, коней и собак. В XI веке поместье в Ланпорте по-прежнему поставляло в качестве особой дани пятьдесят угрей в год к королевскому столу, а сомерсетские поместья Чеддер и Сомертон должны были вместе обеспечить ежегодную «firma unius noctis», то есть кормить королевский двор в течение одного дня в год. Поэтому Альфред не страдал от одиночества и не голодал в те несколько недель вынужденного ожидания, хотя истории о том, что с ним делила тяготы его матушка (умершая на самом деле за много лет до этих событий) или что в «крепости» находились его жена и дети, — чистый вымысел. Разумеется, женщин из королевского дома, скорее всего, увезли на запад в некое безопасное убежище, подальше от викингов. Уильям Мальмсберийский пишет, что в годы благополучия Альфред, будучи в веселом расположении духа, сам рассказывал друзьям о своих приключениях. Многие из легенд о великом короле действительно возникли в те времена. Мы находим в житиях святого Неота и святого Кутберта или в подкупающе сбивчивых пассажах Уильяма Мальмсберийского знаменитую историю об Альфреде и лепешках и другие легенды — о походе Альфреда в лагерь данов под видом скопа, о том, как к нему являлись святой Неот и святой Кутберт, или об огромном неводе, полном рыбы и извлеченном чудесным образом из замерзшей реки. Часть этих преданий, вероятно, заимствована из древней местной традиции, другие представляют собой «бродячие» сказочные сюжеты, третьи созданы воображением клириков, но все они служат подтверждением непреходящего живого интереса к «этелнийским событиям»{38}. Легенда объединяет шесть недель, которые Альфред провел на Этелни, с десятью неделями его скитаний в болотах, но в исторических источниках последовательность событий изложена яснее. Согласно Англосаксонской хронике и Ассеру, скитания в болотах предшествовали победе над флотом данов в Девоншире, после которой Альфред построил укрепления на острове Этелни и шесть недель вел местные бои, прежде чем выйти на решающее сражение к Этандуне. В то время как войско трех конунгов обратило все свои усилия на завоевание Юго-Западной Англии, другое викингское войско, под командованием «брата Инвера и Хальфдана», вероятно Уббы{39}, грабило побережья Уэльса. Король бриттов Родерик Мор, сын Мервина, выиграл две битвы, но в конце концов был вынужден бежать в Ирландию; викинги Уббы остались на зиму в Южном Уэльсе и безжалостно разоряли страну, не щадя ни монахов, ни женщин, ни детей. В начале 878 года Убба с двадцатью тремя кораблями подошел к северо-западным побережьям Девоншира, возможно, по договору с Гутрумом, который был теперь хозяином Южного Уэссекса и вел натиск на Сомерсет. Отряд англосаксонских королевских тэнов (ministri regis), обосновавшихся со своими людьми в некоем месте, называемом Кюнвит, удерживал позиции на весьма примитивных укреплениях. К их лагерю можно было подойти лишь с восточной стороны, поэтому даны решили вести осаду. Когда у осажденных кончилась вода, они, под предводительством девонширского элдормена Одды, смело бросились на врагов и разбили викингское войско. Убба погиб вместе с восемью (или двенадцатью) сотнями своих воинов, а те немногие, кто смог уцелеть, добрались до кораблей и уплыли. Так в общих чертах выглядит история, рассказанная Ассером, который видел укрепления в Кюнвите и, будучи выходцем из Уэльса и епископом западного шерборнского диоцеза, мог пользоваться собственными источниками информации. В Паркеровской рукописи просто сообщается, что той же зимой «брат Инвера и Хальфдана» пришел в Уэссекс, в Девоншир, с двадцатью тремя кораблями и был убит, и восемьсот сорок его людей пали вместе с ним. Этельверд называет имя Одды, а Гаймер пишет, что Убба погиб в «пенском лесу» и похоронен в Девоншире под высоким курганом (hoge), который зовется Уббелаве. В большинстве более поздних рукописей Хроники упоминается такая живописная подробность, как захват викингского знамени, носившего имя «Ворон». В анналах монастыря святого Неота сказано, что это знамя соткали за одно утро три сестры Рагнара Кожаные Штаны; благодаря их искусству ворон на стяге летел вперед, раскинув крылья, если викингов ожидала победа, и висел понуро и недвижно, если судьба готовила им поражение. Ворон считался посланцем Одина, и, когда альфредовские воины-христиане захватили это знаменитое боевое знамя, англосаксы вполне могли счесть, что кровь Эдмунда, блаженного короля-мученика, отмщена{40}. Некоторые историки XII века утверждают, что в битве при Кюнвите пали Ивар и Хальфдан, но наверняка эта версия родилась из неправильного понимания текста Хроники, где предводитель данов именуется «братом Инвера и Хальфдана». Но если, по словам автора XVII века, эта битва произошла в Девоншире в таком же количестве мест, в каком в Греции родился Гомер, то печальные истории о гибели датских конунгов, сыновей Рагнара Кожаные Штаны, поистине могли бы составить многотомов. Ивар, Инвер или Хингвар, которого авторы позднего времени превратили в двух разных людей, погиб от рук нортумбрийцев, или погиб в Кюнвите, либо умер в 870-м, сразу после убийства святого Эдмунда, или в 872-м — в Ирландии. Хальфдан, возможно, был тем самым «Алвандом, королем черных чужаков», который погиб в 877 году в битве с ирландскими норманнами у Стенгфорд Лох; но согласно преданию, сохранившемуся в английской традиции, его поразило безумие, ниспосланное на него свыше, и он, изгнанный нортумбрийским войском, уплыл из Тайн с тремя кораблями и нашел смерть в море. Кюнвит обычно отождествляют с Кенвит Кастл или Хеннабургом, неподалеку от Байдефорда в Северном Девоне, но это, вообще говоря, выдумка антикваров. Помимо свидетельств Хроники и Ассера, что сражение происходило «в Девоншире», у нас никаких дополнительных сведений, позволяющих уточнить, где происходила битва и где похоронен Убба. Но даже без привязок к определенному месту и легендарных подробностей битва при Кюнвите сохраняет свою исключительную важность для истории Уэссекса: эта победа повлияла на исход битвы при Этандуне в той же мере, в какой кораблекрушение у Свонтежа сыграло свою роль при осаде Эксетера. Войско христиан не было больше зажато между двумя языческими армиями. Избавившись от угрозы в тылу, Альфред мог бросить все свои силы против войска Гутрума, и, вероятно, прямым следствием победы при Кюнвите явилось то, что в последнюю неделю марта 878 года он перешел к решительным наступательным действиям. Примерно к Пасхе король Альфред со своим маленьким отрядом построил укрепленный лагерь в Этелни (Atthelingeigge) и из этой крепости, с помощью тех сомерсетцев, которые жили поблизости, немедля повел борьбу против данов. В XII веке Уильям Мальмсберийский писал, что Этелни «это не остров посреди моря, но он окружен непроходимыми болотами и топями, так что добраться до него можно только на лодке». В ольховых зарослях, полностью покрывавших остров, водилось множество диких уток и куропаток, оленей, козлов и другого зверья. Теперь вместо оленей и козлов здесь бродят свиньи и овцы этелнийского поместья, но приведенное выше описание и поныне отчасти соответствует действительности: в зимние месяцы, когда, несмотря на рвы и дренажные сооружения, окрестные земли оказываются практически под водой, до Этелни можно добраться из Ист Лин только по насыпи, поднимающейся над заболоченными лугами. Приливная река Паррет, мутная и медленная, лениво катит свои воды вдоль топких берегов к западу, до самого Боробриджа, где в нее вливаются серебристые воды Тона, бегущего с Тонтона на север. Между двух рек, по левому берегу Тона, на полпути между Тонтоном и Бридж-Уотер, расположен остров Этелни, невысокий холм, поросший деревьями. Вершина его — не самая высокая точка в окрестностях, но он хорошо подходит для лагеря: оттуда легко добраться до Лина, с одной стороны, и до Ленпорта и Сомертона, с другой, а также удобно наблюдать за рекой, связывающей Тонтон с югом. На Паррете и Тоне теперь возведены дамбы, большая часть окрестных земель распахана, а с Этелни видны старая дорога и железнодорожная ветка. Но когда вечерняя дымка скрывает от глаз приметы современности — несущийся поезд, красные домики под черепичными крышами, — можно дорисовать себе те пейзажи, которые открывались взору Альфреда: бескрайние топи, вспыхивающие пламенем в лучах заходящего зимнего солнца или бледно мерцающие в холодном свете луны, и небольшие холмики, тогда еще не увенчанные величавыми колокольнями, плавающими в море тумана. Видимо, к Пасхе 878 года, с окончанием зимних холодов, жить на болотах стало невозможно и Альфреду пришлось перебраться на возвышенность, но не исключено, что строительство укреплений на Этелни было предпринято по чисто военным соображениям и представляло собой первый этап наступательной кампании против войска Гутрума. От укреплений, как и от монастыря, построенного потом на их месте, не осталось никаких следов, хотя монумент, установленный в полях выше главных построек Этелнийского поместья, напоминает о пребывании короля на острове{41}. Примерно в полумиле к северо-востоку, у Боробриджа, на слиянии Тона и Паррета, расположен каменистый холм, который сейчас называют Боро Мамп или Форт Альфреда. Он действительно представляет собой крепость, защищенную самой природой. Утес этот выше Этелни и склоны его круче; на них и теперь можно заметить три ряда террас, в некоторых местах, возможно, сооруженных человеческими руками. Этот поросший травой холм с заброшенной церковью на вершине, одиноко возносящийся над широкой равниной, многие считают тем самым «укреплением», которое король Альфред возвел в 878 году, и, хотя он расположен слишком далеко от Этелни, чтобы предположить такую возможность, не исключено, что Альфред использовал его во время своих вылазок против данов. Сообщение Хроники, что «король Альфред… сражался против войска из укрепленного лагеря», можно счесть свидетельством того, что во время пребывания Альфреда на Этелни враг находился в непосредственной близости от него. Хотя никаких достоверных свидетельств о событиях этих недель не сохранилось, судя по всему, в этот период происходило множество мелких сражений и было совершено немало вылазок под предводительством элдорменов и королевских тэнов, а также самого короля, как это происходило весной 871 года, когда войска уэссекцев и данов стояли друг против друга в долине Темзы. В 878 году Пасха отмечалась рано, 23 марта, и через семь недель, в середине мая ближе к Троицыну дню, Альфред приступил к следующему этапу разработанной им военной кампании. «Он поскакал к Камню Эгберта [Ecgbryhtesstane], на востоке Селвуда, и туда к нему пришли люди Сомерсета и Уилтшира, и те из людей Гемпшира, кто был по эту сторону моря, и они радовались ему». Подданные приветствовали своего короля, пишет Ассер, «как вернувшегося к жизни после долгих страданий». От Камня Эгберта король со своим войском, собравшимся из трех скиров, выступил к Иглее. Там войско Альфреда остановилось на ночь, и назавтра подошло к Этандуне, где произошло крупное сражение с основными силами данов. Трудности, возникающие при попытках соотнести Камень Эгберта, Иглею и Этандуне с нынешней географией, приводят к тому, что мнения исследователей по поводу маршрута, которым следовало западносаксонское войско, и места, где разыгралось решающее сражение, кардинальным образом расходятся. Высказывались суждения, что за названием Этандуне скрываются беркширские Эдинтон или Яттенден, либо уилтширские Яттон Кейнел, Хеддинтон или Эдинтон, либо сомерсетский Эдинтон на Полден Хиллс. В соответствии с этим предлагались разные варианты идентификации Иглеи и Камня Эгберта. Если мы пытаемся установить, где происходила битва, не имея прямых указаний источников, традиция — плохой помощник. Единственно надежные аргументы могут дать филология или стратегия. Стратегический критерий подразумевает, в лучшем случае, принципиальную возможность; данные филологии позволяют, по крайней мере, проследить некую преемственность между прежним и нынешним названиями и отсеять фантастические версии, порожденные дилетантскими домыслами антикваров. В нашем случае проверку более или менее выдерживает лишь уилтширский Эдинтон[33]. Можно предположить, что Альфред выступил из Этелни как король, возвращающийся в свои владения: верхом, снаряженный для войны, во главе своей «личной гвардии», состоящей из тэнов, он вел сомерсетцев, собравшихся к нему, и жители Уилтшира и Гемпшира стекались с юга и с востока к назначенному месту сбора — Камню Эгберта. Вероятно, это был межевой камень, отмечавший место, где смыкались границы трех скиров, на восточной оконечности Селвуда. Хотя предложенное сэром Джоном Спелманом отождествление Камня Эгберта с Брикстон Дейврилл в Южном Уилтшире, очевидно, основано на неправильной этимологии, кажется весьма вероятным, что войско западных саксов собиралось именно в этих местах; возможно, как считает мистер Стивенсон, возле Пенселвуда, там, где на старых картах обозначен «Пограничный Камень» на стыке территорий Сомерсета, Дорсета и Уилтшира. Пенселвуд расположен в восемнадцати милях от уилтширского Эдинтона. Войско Альфреда сумело бы за один неспешный дневной переход добраться до леса Саутлей в Уэрминстерском округе; там в давние дни росло межевое дерево, называвшееся Илей Ок (Iley Оак), и оно вполне могло фигурировать в Хронике под именем Иглея. Если Альфред оставался там на ночь, его отделяло от Эдинтона семь миль. Ассер пишет: «Следующим утром, с рассветом, развернув свои знамена, он подошел к месту, что зовется Этандун». В наше время дорога из Уэрминстера, который в XI веке был королевским бургом, проходит под крутыми склонами холма и, обогнув его, кружит по взгорьям четыре мили до Уэстбери, в поздние времена также принадлежавшего к «землям короны». Далее она ведет на север по холмистой долине Эйвона к королевским усадьбам Мелкшем и Чипенгем, находящимся примерно в пятнадцати милях от Уэстбери. Другая дорога уходит из Уэстбери на восток: она бежит к Маркет Лейвинтон вдоль подножий холмов, обрывистые склоны которых в этом месте спускаются в низину, где стоят деревушка и прекрасная старая церковь. Деревня носит имя Эдинтон. Уэссекцы могли пройти таким путем или подняться на холмы над Уэрминстером и пойти напрямик по их пологим склонам к Эдинтон Хилл, повторив, до определенной степени, оперативную схему эшдаунской кампании. Вооруженному войску довольно трудно идти по такой местности, но в те времена подобный вариант, возможно, был предпочтительней, чем марш-бросок по грязным узким дорогам в поросших лесом заболоченных низинах. Наверху войско могло, по крайней мере, развернуться и разомкнуть ряды. На севере и западе гряда холмов сбегает на равнину, и там, на округлых вершинах, видны остатки фортов и земляных укреплений. Чуть ниже одного из них — Бреттон Кастл, расположенного примерно в миле к западу от Эдинтона, — в дерне вырезан белый конь. Местное предание гласит, что таким образом была увековечена победа Альфреда над данами. Не исключено, что Гутрум стоял в Бреттон Касл и с этой выгодной позиции контролировал королевские земли в Этандуне и дорогу на Чипенгем; быть может, его войско расположилось дальше к востоку, на самом Эдинтон Хилл. Но все это только догадки. Анналисты, писавшие Англосаксонскую хронику, ограничились двумя фразами по поводу этой знаменитой битвы, одной из тех, что решали судьбу Англии. Ассер добавляет несколько подробностей, но не говорит ничего ни о позициях, занятых противоборствующими армиями, ни о тактике их прославленных предводителей. Судить о численности и составе двух войск, померившихся в тот день силами на английской земле, весьма сложно. Войско трех конунгов, должно быть, сильно уменьшилось в численности из-за потерь при кораблекрушении в Свонтеже, но с той поры к викингам, вероятно, приходило пополнение с континента. Далеко не очевидно также, что все даны покинули Мерсию и выступили в поход с Гутрумом и что армия, напавшая на Уэссекс, полностью находилась в Уилтшире со своим предводителем. В Хронике, однако, говорится, что англосаксам противостояли «все войска», из чего следует, что конунг данов постарался по возможности сконцентрировать силы в одном месте. Сведения о том, что жители Гемпшира и Уилтшира собираются под знамена Альфреда, возможно, достигли ушей Гутрума, после чего он отозвал свои сторожевые отряды, разорявшие Сомерсет, и приготовился нанести сокрушительный удар уэссекцам, когда они попытаются прорваться мимо него к главному лагерю данов в Чипенгеме. Альфред располагал всеми ресурсами военной силы, имевшимися в трех скирах — Сомерсете, Уилтшире и Гемпшире. Таймер упоминает также дорсетцев, но они, как и жители Девона и Беркшира, скорее всего, были обескровлены в предшествующей борьбе или заняты обороной юго-западных побережий и Темзы. В документе, называемом «Распределение гайд и бургов», который дает, по всей видимости, достаточно точное представление о военной мощи королевства западных саксов в начале X века, земли Уэссекса, без Кента, но с Сурреем и Суссексом, оцениваются в двадцать две тысячи пятьсот гайд, что, из расчета по одному человеку с пяти гайд, соответствует армии в пять тысяч хорошо вооруженных воинов[34]. По аналогичным оценкам, войско Альфреда, собранное из трех скиров, насчитывало 2700–3000 человек или, если считать и Дорсет, 3500 человек. Прибавив сюда ополченцев, которые, вероятно, в каком-то количестве присутствовали в фюрде, пришедшем к Этандуне, мы получаем довольно внушительное войско по меркам того времени, когда плотность населения была небольшой и армии сражались исключительно в ближнем бою. Некоторые уважаемые историки полагают, что в войске Вильгельма Завоевателя, сражавшемся при Гастингсе двумя столетиями позже, едва ли было более 6–7 тысяч человек. О том, каков был процент конных и пеших воинов в противоборствующих армиях, мы также ничего не знаем, хотя известно, что англосаксы, одержав победу, преследовали врага верхом. «Они сражались против всего войска, обратили его в бегство, и скакали за ними к крепости [geweorc], и стояли там четырнадцать ночей», сказано в Хронике. Ассер пишет, что англосаксы бились единым фронтом в тесном строю (cum densa testitudine), а не двумя группами, как при Эшдауне и сражались «храбро и долго»; после боя они преследовали убегающих данов до самой крепости (arx), убили всех, кто оказался снаружи и увели коней и скот. Добавления Симеона Даремского едва ли очень содержательны. В его истории король и лучшие из его людей поднимаются в рассветных сумерках и облачаются в тройные доспехи: веры, надежды и милосердия. На лице короля сияет ангельский свет; крики сражающихся и лязг оружия разносятся далеко; Господь взирает на происходящее с небес и дарует победу тем, кто Ему угоден. Со времен Камдена многие историки считали, что «крепость», куда бежали потерпевшие поражение даны, это Браттон Касл, обширная система укреплений на вершине гряды, над изображением белого коня. Браттон Касл, однако, слишком бесприютное место; к тому же в нем негде пополнить запасы воды, и вряд ли даны смогли бы выдерживать там осаду четырнадцать дней. Более вероятно, что под «крепостью» составители Хроники подразумевали главный лагерь Гутрума, Чипенгем; преследователи проделали более пятнадцати миль по равнине, что лежит между Эдинтоном и Чипенгемом: рассыпавшееся войско данов отступало в беспорядке к своему укрепленному лагерю, как прежде викинги, бежавшие с Эшдауна, добирались в Рединг, а победители скакали за ними по пятам. Уже сам тот факт, что уэссекцы сели на коней, предполагает, что «крепость» находилась на некотором расстоянии от места, где происходило сражение. Чипенгем, подобно Редингу, стоит на реке, Эйвоне, там можно добыть пищу и в изобилии имеется вода. Рассказ Ассера о том, что англосаксы, подойдя к укреплениям, захватили коней и скот, также указывает скорее на постоянный лагерь в скотоводческой области, нежели на расположенные высоко на холмах, продуваемые всеми ветрами укрепления Браттон Касл. Этельверд, описывая битву, говорит о «войске данов, которое стояло в Чипенгеме», и именно в Чипенгем Гутрум вернулся, приняв крещение в Сомерсете. После двухнедельной осады даны в крепости, сломленные, как пишет Ассер, «голодом, холодом и страхом», заключили соглашение с уэссекцами. Стандартную аллитерацию «fame… frigore» едва ли уместно употреблять при описании летней осады, но тот факт, что условия договора были весьма выгодными для Альфреда, свидетельствует о совершенно бедственном положении викингов. «Тогда войско предоставило [королю] знатных заложников и поклялось нерушимыми клятвами уйти из королевства. Также они поручились, что их король примет крещение, и это обещание исполнили». Никогда прежде, по словам Ассера, мир не заключался на подобных условиях, ибо Альфред выбрал столько заложников, сколько захотел, и не предоставил взамен своих людей. Спустя три недели Гутрум, которого сопровождали двадцать девять лучших воинов, явился на встречу с королем западных саксов в Эйлере (Aire), неподалеку от Этелни. Альфред стал его крестным отцом, церемония «окончания белой недели» была совершена в Уэдморе, после чего Гутрум провел двенадцать дней с королем, и тот преподнес ему и его спутникам богатые дары (feo). В деревушке Эйлер до сих пор с гордостью вспоминают о том, что более тысячи лет назад здесь крестился конунг данов. По забавному совпадению, в маленькой старой церкви хранится купель, очевидно англосаксонской работы: ее нашли в пруду в саду у пастора и теперь используют по назначению{42}. Гутрум принял при крещении христианское имя Этельстан, встречающееся в родословии западносаксонской королевской династии. В ряде хроник XII века говорится, что его спутники и многие его люди крестились с ним вместе, но современные событиям источники не дают никаких оснований для подобного утверждения. Примерно полувеком ранее, в 826 году, нечто похожее, но с большим размахом, произошло в империи: тогда Людовик Благочестивый стал крёстным отцом обращенного датского конунга Харольда, а императрица Юдифь — крёстной матерью супруги конунга, и сотни язычников-данов, мужчин и женщин, последовали примеру своих властителей. Тот факт, что церемония крещения Гутрума происходила в Эйлере, позволяет заключить, что Альфред, заключив мир в Чипенгеме, вернулся в свой главный лагерь на Этелни. Этельверд ошибочно утверждает, что Гутрум крестился на Элнее (Alnea), «острове среди болот». После церемонии два короля со своими спутниками отправились в королевскую усадьбу Уэдмор, расположенную на территории Сомерсета. Эта резиденция находится между Полден Хиллсом и Мендипсом, и там, на восьмой день после крещения, состоялся обряд «окончания белой недели». Во время церемонии с головы новообращенного снимался chrismale, льняной покров или лента, которую он носил в течение недели, прикрывая то место, куда был излит священный елей; после этого он менял белые крестильные одеяния на обычные одежды. Судя по словам Этельверда, ленту с головы Гутрума снимал сомерсетский элдормен Этельнот{43}. После церемонии все присутствующие пировали и пили в королевских палатах, а затем конунг данов с дорогими подарками вернулся в Чипенгем. Переводя отрывок из Хроники, где описывается этот эпизод, Ассер употребляет в качестве аналога древнеанглийского слова feo, которым обозначены дары или сокровища, полученные данами от Альфреда, необычный термин ædificia. Было высказано предположение{44}, что здесь мы имеем дело с ошибкой переписчика и правильно следует читать beneficia; в других местах Ассер предлагает более точный перевод feo, как pecunia. Из общих соображений прочтение beneficia можно принять, но не исключено также, что Ассер использовал ædificia в широком значении, как имя нарицательное для предметов, сработанных человеческими руками; существует даже мнение, что в ассеровском «Жизнеописании Альфреда» этим словом обозначаются конкретно реликварии, раки и ювелирные украшения{45}. Условия соглашения, заключенного между Альфредом и данами в Чипенгеме, известны нам из записи Хроники, которую Ассер перевел и практически дословно процитировал в «Жизнеописании Альфреда». Согласно этим условиям Гутрум должен был принять христианство и уйти из королевства западных саксов. Неудивительно, что пребывание в Уэдморе и последовавшее за ним исполнение второго условия соглашения соединились в памяти людей: авторы нового времени обычно именуют соглашение, реально достигнутое в Чипенгеме, уэдморским договором, и уже в позднее Средневековье тот факт, что Гутрум обосновался в Восточной Англии, начинают трактовать как установление «вассальных отношений» между ним и Альфредом, «даровавшим ему земли Восточной Англии и Нортумбрии». Из Уэдмора Гутрум возвратился в Чипенгем. В дальнейшем он, честно соблюдая обязательства, покинул западносаксонские земли и обосновался на зиму в Хвикке — древнем королевстве, входившем в состав Мерсии. Там даны пробыли год, после чего в 880-м «войско ушло из Киренчестера в Восточную Англию и поселилось в этих землях, и поделило их». В записи 879 года Англосаксонской хроники говорится, что в этот год, пока Гутрум был еще в Киренчестере, шайка викингов (hloth wicenga), которых Паркеровская рукопись впервые называет этим зловещим именем, высадилась в Фалгеме на берегу Темзы. Они перезимовали в «данской Мерсии», но весной поплыли через море в «земли франков» и очередную зиму провели в Генте. С этого момента составитель английских анналов начинает проявлять удивительную осведомленность о перемещениях и деяниях норманнов на континенте, хотя его датировки часто опережают на год даты, приводимые в других европейских хрониках. Возможно, он соотносит «зиму», проведенную викингами в очередном убежище, с годом, когда она закончилась, а не с предыдущим годом, когда она началась, но хронология данного периода в целом очень путаная{46}. Ассер хорошо знаком также с историей континентальных королевств этого времени. Не удовольствуясь просто пересказом Хроники, он добавляет некоторые подробности от себя; судя по сделанным дополнениям, он, возможно, сам жил на «земле франков» в те тревожные годы. Особенно показательно в этом смысле описание солнечного затмения 879 года: Ассер опускает сообщение Хроники, что оно продолжалось час, однако указывает время его начала с необычной точностью «между девятым часом и вечерней, но ближе к девятому часу»{47}. Возможно, Ассер имеет в виду полное солнечное затмение, случившееся 29 октября 878 года, а не частичное затмение 26 марта 879 года, но в Хронике, в погодной статье 885 года о Людовике Заике, умершем в 879-м, сказано, что он умер в тот год, «когда затемнилось солнце». У людей имелись причины на то, чтобы видеть в небесных явлениях предвестья смертей коронованных особ или всеобщих бедствий. Уэссекс наслаждался относительным покоем, но грабежи и опустошения, чинимые норманнами в имперских землях, никогда не были столь ужасны и непрестанны, как в эти годы, последовавшие за смертью Людовика Заики, короля западных франков, сына Карла Лысого. Постоянные раздоры внутри правящей династии вкупе с интригами самовольных каролингских принцев и их знатных сторонников, открывали перед самыми неугомонными и дерзкими викингами, все еще предпочитавшими быть пиратами, а не мирными поселенцами, столь соблазнительные перспективы, что перед подобным искушением невозможно было устоять. Норманны разорили Фландрию, опустошили все земли между Шельдой и Соммой и, пройдя на своих кораблях вверх по Эльбе и Рейну, сожгли до основания императорский дворец в Нимвегене. Несмотря на отдельные случайные победы, франки и в восточном, и в западном королевствах не в силах были устоять под таким натиском. «Страх и трепет охватили всех обитателей этих земель». Днем и ночью пламя пожаров, пожиравших монастыри и церкви, озаряло горькие картины полного разрушения: заброшенные поля, одиноко бредущие группы монахов и монахинь, несущие с собой реликвии и сокровища своих обителей, и оставшиеся без крова мужчины всех званий и сословий, с женами и детьми. От грозной напасти негде было укрыться, и на этом фоне победа при Сокуре в августе 881 года казалась особенно значимой. Людовик III, новый король западных франков, перехватил викингов, возвращавшихся из грабительского набега в долину Соммы, и наголову их разбил. Норманны понесли огромные потери, а те, кто уцелел, вскочили на своих коней и ускакали в лагерь. Победа молодого короля вдохновила его современников на создание замечательной «Песни о Людовике» (Ludwigsleid), сложенной на народном языке; о битве при Сокуре имеется запись в Англосаксонской хронике{48}, и впоследствии это сражение вошло в легендарную историю викингских войн. Но реально оно практически ничего не дало, и грабительские набеги продолжались. Зимой 881 года норманнские предводители Сигфред и Годфред обосновались в укрепленном лагере у Эльслоо на Маасе. Используя его как основную базу, они разорили окрестности, сожгли Кёльн и — последняя степень унижения для каролингской династии — предали огню дворец Карла Великого в Ахене, а в его базилике держали коней. В 882 году, после смерти правителя Восточно-Франкского королевства, еще одного обреченного потомка Людовика Благочестивого, и новой череды викингских набегов, император Карл Толстый, сын Людовика Немецкого, решил сам взяться за дело. Он осадил лагерь в Эльслоо, но, когда победа казалась уже близкой, заключил договор с викингскими предводителями, который всеми был расценен как позорный. Годфред принял христианство, и ему были дарованы в качестве фьефа Фризия и Фландрия, в прошлом находившиеся во владении Рорика. Сигфред и другие норманнские вожди получили огромные откупные: чтобы выплатить эту дань, была наложена контрибуция на последние богатства, еще остававшиеся в руках Церкви. Говорится, что двести кораблей, нагруженных добычей и пленниками, отплыли в Скандинавию, а войско из Эльслоо, воспользовавшись тем, что молодой Людовик III, герой битвы при Сокуре, скоропостижно умер, расположилось в Конде, монастыре на Шельде и оттуда разоряли Западно-Франкское королевство. Гинкмар, архиепископ Реймский, бежал в Эперне, унеся с собой тело святого Ремигия и другие драгоценные вещи, и там в последние месяцы 882 года закончилась его долгая и полная треволнений жизнь. Весну 883 года викинги посвятили разорению Фландрии, а с приближением зимы отправились в Амьен на Сомме. Другое войско зазимовало на Рейне, в Дуйбурге. Западнофранкские аристократы и король Карломан, брат Людовика III, призвали на помощь викинга-христианина Сигфреда, чтобы он заключил от их лица мир со своими бывшими соратниками. Потребовалось двенадцать тысяч фунтов серебра, чтобы войско норманнов покинуло свой лагерь в Амьене. Одна его часть отправилась на восток, в Лувен, а другая высадилась на кентском побережье. «Войско, о котором мы говорили, — сказано в Англосаксонской хронике, — поделилось на два: одни отправились на восток, а другие пришли в Рочестер, и осадили город [ceastre], и построили для себя укрепления [fæsten, geweorc]». Ассер, перелагая этот пассаж на латыни, заменяет ceastre на civitas, fsesten на castellum и geweorc на arx. В том и другом источниках старый римский город и временный укрепленный лагерь, возведенный данами у его ворот, явно различаются[35]. Нет сомнений и в том, что кентцы, которые в 865 году позорно откупились от викингов, теперь, спустя 20 лет, имели достаточно сил и желания защищать свои земли, а уэссекцкие флот и войско были готовы прийти им на помощь. Ранее, в 882 году, Альфред уже «выходил в море», чтобы «сражаться с командами четырех данских кораблей». Он захватил два вражеских корабля и убил всех находившихся на них людей, а оставшиеся два корабля сдались ему в плен. В 885 году он поспешил с фюрдом к Рочестеру, но даны бросили свой лагерь и пленников, оставили коней, которых они привезли с собой, и бежали за море в землю франков. Вероятно, Гутрум-Этельстан поддерживал налетчиков, поскольку в Хронике говорится, что в тот год он «нарушил мирный договор с Альфредом». Сразу после того, как была снята осада с Рочестера, уэссекцкий флот отправился в Восточную Англию, «за добычей», как поясняет Ассер. В устье реки Стур, по которой проходила граница между Суффолком и Эссексом, уэссекцы встретили шестнадцать викингских кораблей и в короткой схватке убили всех, кто был на борту, а корабли захватили. Но на обратном пути, возвращаясь с трофеями, они столкнулись с «большим викингским флотом», и на сей раз сами потерпели поражение. Документ, известный как «Договор между Альфредом и Гутрумом», был составлен, вероятно, в итоге этого противоборства: условия договора вполне благоприятны для уэссекцев, поэтому предположение, что даны Восточной Англии признали себя побежденными, кажется справедливым. Согласно договору устанавливались границы между королевством в Восточной Англии и Уэссексом, проходившие «вверх по Темзе, затем вверх по Ли, вдоль Ли до ее истоков, оттуда по прямой к Бедфорду и далее вверх по Узу до Уолтинг-Стрит». Норфолк, Суффолк и Эссекс, вместе с нынешними территориями Кембриджшира и Хантингдона, и частично земли Хертфордшира и Бедфордшира остались за Гутрумом. Но Альфред получил другую часть Бедфордшира и Хертфордшира, Бакингемшир, и, самое главное, Миддлсекс, включая Лондон. По сообщению Хроники, в 886 году Альфред занял (gesette) Лондон, и «весь народ англов [Angelcyn] ему подчинился, кроме тех, кто был в плену у данов, и он отдал бург элдормену Этельреду». Ассер, неправильно истолковав утверждение анналиста, написал, что Альфред, «прежде сжигавший города и убивавший людей», «восстановил» Лондон и сделал его пригодным для жизни. Этельверд и Генрих Хантингдонский со всей определенностью говорят об «осаде», возможно, спутав похожие слова gesette (расположиться, захватить, построить) и besætte (осаждать){49}. Генрих Хантингдонский добавляет, что большая часть данского гарнизона присоединилась к викингам, хозяйничавшим на континенте. Так или иначе, город, по соглашению или в результате боевой операции, перешел во владение Альфреда{50}. Спустя двенадцать лет великий король и его советники продолжали заботиться об укреплении Лондона как стратегически важного пункта[36], а тот факт, что Альфред основал там один из новых монетных дворов, указывает на значение города как центра торговли. Когда Альфред занял Лондон и передал его Этельреду, Мерсия перестала быть независимым английским королевством, хотя в могущественном мерсийском «эрлстве» имелись собственные уитэны. Под властью Этельреда Мерсия во многом сохраняла свою автономию, и иногда его даже именовали королем (rex), а его жену Этельфлед, дочь Альфреда, «властительницей мерсийцев»{51}. Следующий пункт договора регулировал отношения между западносаксонским и англо-данским населением во владениях двух правителей. Эти официальные установления приняли и скрепили клятвой король Альфред с английскими уитэнами, с одной стороны, и король Гутрум с народом (theod) Восточной Англии{52} — с другой, для себя и своих потомков. Согласно им вира за знатного человека, англа или дана, составляла восемь полумарок золотом, что, вероятно, равнялось вире в двенадцать сотен шилингов, которая выплачивались за тэна по уэссекцким законам. Английский керл приравнивался к данскому «свободному человеку»: за того и другого полагалась вира в двести шиллингов. Королевский тэн, обвиненный в серьезном проступке, считался оправданным, если за него приносили клятву двенадцать королевских тэнов; за человека более низкого статуса должны были поклясться одиннадцать равных ему людей и один королевский тэн. Наконец, каждый человек должен был «знать своего поручителя за людей, коней и волов», то есть иметь кого-то, кто поручится за его честность, если у него возникнут сложности при покупке рабов или скота; если же житель Уэссекса или Восточной Англии отправлялся по торговым делам в соседнее королевство, он должен был предоставить заложников в подтверждение своих добрых намерений. Таким образом, уголовное и торговое право, а также пограничные конфликты и торговля стали основным предметом первого в истории письменного соглашения между англичанами и данами. В более поздних указах касательно религии и Церкви, выпущенных Эдвардом Старшим, декларировалось, что они суммируют установления, принятые Альфредом и Гутрумом «в то время, когда англы и даны решили жить в мире и дружбе». Мир, скрепленный договором в 886 году, сохранялся на протяжении семи лет. Гутрум-Этельстан умер в 890 году, и составители Англосаксонской хроники почтили его память уважительным напоминанием о том, что он был крёстным сыном Альфреда и основал королевство Восточной Англии. Этельверд, позднее, посулил ему ад, а Уильям Мальмсберийский расписывал его гордость, самоволие и тиранические методы правления, сравнивая его «с эфиоплянином, который не в силах сменить кожу»{53}. Теперь Альфред, впервые с того момента как стал королем, мог, наконец, полностью посвятить себя государственным делам, и, вероятно, многие из его реформ были проведены в жизнь в те спокойные годы, когда уэссекцким анналистам не о чем было писать, кроме как о событиях на континенте, смертях известных людей и английских посольствах в Рим. Тесные связи между Уэссексом и папством, нарушившиеся в тревожные времена после смерти Этельвульфа, восстановились в 882 году, когда преемником умершего Папы Иоанна VIII стал «славный Папа Марин». Он освободил Английскую школу в Риме от уплаты подати (современные событиям источники утверждают, что он сделал это по просьбе короля Альфреда) и прислал уэссекцкому королю много даров, в том числе обломок креста, на котором страдал Христос. В Англосаксонской хронике упоминается о четырех посольствах, напрвленных из Англии в Рим уже после смерти Папы Марина в 884 году. Уилтширский элдормен Этельм в 887-м, элдормен Беокка в 888-м и аббат Беорнхельм в 890 году отвезли «дары от западных саксов и короля Альфреда» в Вечный город. В 888 году послов сопровождала, видимо, сестра Альфреда Этельсвит, ибо в записи Хроники за этот год сообщается о ее смерти в Павии. В 889 году, как указывает анналист, официальная миссия не была послана, но Альфред направил в Рим двух гонцов (hleaperas) с письмами. При чтении записей Хроники складывается впечатление, что эти ежегодные посольства, отправлявшиеся в Рим, были в порядке вещей, но о том, рассматривались ли «дары» как установленная дань или как добровольные пожертвования, мы не можем судить. Со сменой почерка в Паркеровской рукописи в конце погодной статьи за 891 год всякие упоминания о ежегодных миссиях в Рим прекращаются, столь же внезапно, как и начались. Темная завеса приподнимается на миг, открывая нашему пристальному взору очертания неизведанных стран, и тут же падает вновь с дразнящей внезапностью. Когда за дело берется новый писец, остальные темы отступают перед главным сюжетом, поглощающим все его внимание, — второй войной с данами. Еще более непонятной, но чрезвычайно интересной кажется запись, присутствующая в аннале 883 года в большинстве рукописей Хроники, хотя в самом древнем Паркеровском манускрипте, а также в хронике Этельверда и сочинениях Ассера ее нет. «Сигхельм и Этельстан привезли в Рим дары, которые король Альфред обещал послать туда, и святому Фоме в Индию, и святому Варфоломею, когда осаждал войско данов в Лондоне, и там, благодарение Господу, быстро преуспел, как и просил по обету». Эту путаную многословную тираду обычно приводят в качестве (довольно сомнительного) доказательства того, что во времена Альфреда существовали некие непосредственные контакты между Англией и Индией. Анналист, однако, скорее хотел сказать, что Альфред обещал отправить дары в Индию, нежели, что он их отправил. Кроме того, сами обстоятельства, при которых был дан обет, не ясны, ибо у нас нет сведений о том, что уэссекцы когда-либо до 883 года осаждали Лондон. В этом варианте погодной статьи содержится и упоминание о Папе Марине и обломке креста, подаренном Альфреду, повторяющееся потом во всех рукописях в записи 885 года, где сообщается о смерти этого Папы. Для реликвии используется специальное латинское название: lignum Dominum. Путешествие из Уэссекса на Индостан в IX веке, объективно вполне возможное, все же представляется слишком необычным и отчаянным предприятием, чтобы остаться незамеченным. Сам Альфред в переводе Орозия, там, где речь идет об Индии, следует оригинальному тексту без дополнений или комментариев, а в «Боэции», объясняя уже от себя, что такое «Индия» и «Туле», он просто пишет, что «Индия» — это юго-восточный предел мира, «самая дальняя из стран», как сказано в древнеанглийском житии святого Варфоломея; по одну ее сторону лежит «темная земля», а по другую — «море Океан». Добавления и изменения, внесенные в XII веке Уильямом Мальмсберийским, едва ли прибавляют достоверности всей этой истории. Сигхельм, судя по всему кентский элдормен, чье имя встречается в документах, превращается в шерборнского епископа X века, который, как пишет Уильям, «добрался до Индии» и привез оттуда самоцветы, которые и теперь еще можно видеть в церкви в Шерборне. Таким образом, гипотезу об англосаксонской миссии в Индию можно принять с большими оговорками, однако вполне вероятно, что Альфред действительно пообещал принести дары святому Фоме и святому Варфоломею и что его послы из Рима отправились в Палестину и на Восток. Легендарная традиция, связывающая имена святого Фомы и святого Варфоломея с Индией, была хорошо известна в IX веке: отзвуки ее присутствуют, в частности, в древнеанглийском мартирологе, мартирологе Беды и поэме Альдхельма о двенадцати апостолах{54}, с которыми Альфред легко мог ознакомиться. Название «Индия», как свидетельствует, в частности, то, что в древнеанглийском языке это имя собственное имеет форму множественного числа, в раннем Средневековье использовалось в широком смысле{55}. Мощи святого Варфоломея в IX веке были привезены в Италию{56}, а знаменитая гробница святого Фомы находилась в Эдессе. Он претерпел мученичество, сказано в древнеанглийском мартарологе, в городе Каламина в Индии, и его тело увезли из Индии в город, называемый Эдесса, где оно было похоронено в серебряном гробу, подвешенном на серебряных цепях{57}. Свидетельство Ассера, что он видел дары и читал письма, присланные Альфреду Илией, патриархом Иерусалима, по всей видимости, достоверно. В 881 году императору Карлу Толстому было доставлено письмо от патриарха, адресованное властителям Западной Европы, в котором содержались слезные мольбы о помощи. В англосаксонском лечебнике X века помещены среди прочего медицинские предписания, которые Илия, патриарх Иерусалима, повелел открыть королю Альфреду{58}. В то время непрекращающийся поток христиан-паломников стремился с запада на восток. В 865 году некий монах-франк по имени Бернар даже составил, основываясь на собственном опыте, руководство для странников, направлявшихся в Иерусалим, и то сочетание риска, новых впечатлений и благочестия, благодаря которому паломничества стали настолько популярными в Западной Европе, несомненно должно было иметь особую притягательность для деятельной натуры Альфреда и его пытливого ума. Последняя запись Англосаксонской хроники перед сменой почерка в статье 891 года вносит неожиданное разнообразие в скучноватый перечень сухих фактов: «Три скотта приплыли к королю Альфреду из Ирландии [Hibernia] в лодке без весел{59}. Они отправились в путь, потому что хотели совершить паломничество во славу Господа, неважно куда. Лодка, в которой они странствовали, была сделана из двух шкур с половиной, и они взяли с собой мяса на семь ночей. На седьмую ночь они приплыли в землю Корнуолла и оттуда сразу направились к королю Альфреду. Их звали Дувслане, Макбет и Мэлинмун». Этельверд добавляет, что затем паломники отправились в Рим и дальше в Иерусалим; возможно, кто-то из них потом вернулся с новыми рассказами о дальних странах к Альфреду в Англию, помня щедрость уэссекцкого двора, где странников так хорошо принимали перед началом путешествия. Мирная жизнь Англии в эти годы представляет собой разительный контраст смятению и отчаянию, царившим на континенте. После скоропостижной смерти юного правителя западных франков Карломана Карл Толстый, внук Людовика Благочестивого, снова собрал разрозненные королевства в некое подобие единой державы, представлявшее собой жалкую пародию на могущественную империю Карла Великого. Он властвовал, пишет английский анналист, надо всеми землями, которыми правил его прадед старый Карл, кроме земли бретонцев, и был племянником Карла Лысого, чья дочь Юдифь стала женой короля Этельвульфа. Эта последняя тема несколько раз возникает в англосаксонских источниках как наглядное подтвержение того, что «английский эпизод» в судьбе графини Фландрии не был забыт. Во вновь созданной империи сразу стали проявляться признаки разлада. В 884 году старые саксы и фризы одержали крупную победу над викингами из Дуйсбурга, однако норманны, которых потеснили на севере, с лихвой взяли реванш на западе. Сигфред со своими воинами поднялся на кораблях вверх по Сене, захватил Руан, сломил сопротивление франков, обосновавшихся в укрепленном лагере у Понтуаза, заставив их просить мира, после чего в ноябре 885-го начал знаменитую осаду Парижа, продолжавшуюся до октября 886 года. События этих одиннадцати месяцев потрясли Западную Европу. Париж, что раньше цвел, как «Рай Господень», блистал, как королева, среди меньших городов, теперь взирал печально со своего острова на викингские корабли, стоявшие в Сене и занимавшие на реке, по словам Аббона из Сен-Жермен-де-Пре, воспевшего эту осаду, пространство в две лиги. Город доблестно защищали героический епископ Гоцлин и граф Эд Парижский, брат которого стал родоначальником королевской династии Капетингов. В последовавшей долгой борьбе обе стороны выказали мастерское владение военным искусством, и наступательные операции норманнов, использовавших осадные машины, не уступали по продуманности и подготовленности обороне франков. В конце концов неумелый и глупый император Карл Толстый пришел на помощь осажденному гарнизону Парижа и подписал себе приговор, заключив позорный мир с захватчиками и выплатив им семь сотен фунтов серебром. Для викингов, которым по договору позволили остаться на зиму в Бургундии, это была просто смена декораций. Они осадили Санс, а весной 887 года опять пришли в Сену и поднялись по Марне к Шези. Две следующие зимы они провели в лагере у реки Йонна. «Войско, — пишет хорошоосведомленный английский анналист в погодной статье 887 года, — прошло через мост у Парижа, дальше вверх по Сене к Марне и Карики (Шези) и обосновалось там и на Йонне, проведя две зимы — в двух местах». Ощущая, возможно интуитивно, причинно-следственные связи, он рассказывает далее о низложении Карла Толстого в ноябре 887 года{60}: «Тогда империя поделилась на пять частей и пять королей были помазаны на царство: Арнульф, который жил в земле к востоку от Рейна, Рудольф, получивший срединное королевство [Бургундию], и Эд, владевший западной частью [Западно-Франкским королевством], и Беренгарий и Гвидо [из Сполето] [владевшие] землей лангобардов и землями по ту сторону гор». В IX веке в любом из королевств западного христианского мира правитель, чтобы считаться таковым, должен был иметь достаточно сил и мужества для противоборства с язычниками. Каролинги не преуспели в этом и были безжалостно сметены людьми, которые понимали, чего хотят от них подданные. Но волна, сокрушившая династию Карла Великого, вынесла династию Эгберта к вершинам славы. Не существует «Песни об Альфреде», подобной «Песни о Людовике», но призрачная победа в битве при Сокуре, менее достойна такой чести, чем великое спасительное сражение при Этандуне и возвращение Лондона. Сделаем несколько замечаний относительно места битвы при Этандуне. Яттенден и Яттон можно исключить сразу, ибо их названия никак не могли произойти от уэссекцкого Этандуне. Согласно сведениям, содержащимся в «Книге Страшного Суда», название беркширского Эддинтона происходит от Eadgife-tun, «город Эадгиву» (промежуточный вариант его имени — Eddevetone), сомерсетского Эдинтона — от Edwinetune, «город Эдвина». Название Хеддинтона в «Книге Страшного Суда» записано как Edintone, но в других ранних источниках в нем присутствует начальное «Н», так что оно, вероятно, означало «город Хеддинга». Только уилтширский Эдинтон фигурирует как Edendone (англо-нормандский вариант древнеанглийского Ethandune) в «Книге Страшного Суда», и как Ethendun в документах XIII века. Король Эдгар в X веке даровал Эдинтон монастырю в Рамси, и, возможно, именно эту королевскую усадьбу Альфред завещал своей жене{61}. Филологические аргументы в пользу отождествления Этандуне с уилтширским Эдинтоном тем более ценны, что доводы военной стратегии, хотя и подтверждают в целом наш вывод, недостаточно убедительны. Гипотеза{62}, согласно которой Этандуне — это беркширский Эддинтон, расположенный неподалеку от Хангерфорда, а Иглея — одна из берширкских сотен, которая в «Книге Страшного Суда» именуется Эглеи, имеет под собой крайне мало оснований. До беркширского Эддинтона от границ Сомерсета можно добраться за два дня форсированным маршем, а кроме того, Беркшир, принявший на себя основной удар в военных кампаниях 871 года, в 878 году оставался в стороне от происходящего. Предположение о том, что битва происходила в окрестностях уилтширского Хеддинтона кажется гораздо более правдоподобным{63}. Если отождествить «Камень Эгберта» с Брикстон Дейврил в окрестностях Уэрминстера, тогда за Иглею можно принять Хайлей Коммон возле Мелкшема, и, соответственно, место битвы оказывается расположенным на римской дороге, ведущей из Мальборо в Бат, на Даунс, напротив Чипенгема. Главное возражение против этой версии состоит в том, что Хеддинтон достаточно удален от Сомерсета и в данном случае приходится предполагать, что войско данов стояло на севере, в Чипенгеме. Гутрум, действительно, продолжал использовать Чипенгем в качестве основного лагеря, до того как ушел в Киренчестер. Но Альфред, очевидно, стоял лагерем на Этелни, и поскольку всю весну 878 года между данами и уэссекцами происходили стычки, маловероятно, чтобы в мае основные силы викингов располагались в пятидесяти милях от сомерсетских болот. Этой неувязки можно избежать, если идентифицировать Этандун с Эдинтоном на Полден Хиллс{64}, но при этом непонятно, что такое Иглея. Кроме того, в этом случае приходится предположить, что Альфред, встретившись с войсками, собравшимися из скиров, двинулся в обратный путь и предпринял со своими людьми долгий и трудный двухдневный переход через Селвуд к Батлей или Эдгарлей у подножия Гластонбери Тор (которые, предположительно, отождествяют с Игле-ей), далее вверх по северному склону Полден Хиллс и затем по гряде к возвышенности над Эдинтоном. Сторонники этой гипотезы также вынуждены считать, что укрепления, которые обороняли даны после битвы, — это Бриджуотер либо Даунэнд на Полдене{65}. Если принять версию Камдена, утверждавшего, что битва при Этандуне разыгралась в окрестностях уилтширского Эдинтона, то место сражения оказывается примерно на полпути между Чипенгемом и пунктом сбора уэссекцкой армии на границе Сомерсета. Кроме того, оно находится в королевских владениях и по рельефу вполне соответствует тактике данов, напоминая, и весьма значительно, ландшафт в окрестностях Эшдаун. Антиквары, соотнося победоносное сражение с этим местом, вероятно, руководствовались тем, что на склоне мелового холма, чуть ниже Браттон Кастл, примерно в миле от Эдинтона вырезана фигура Белого Коня. Она усовершенствована ныне до потери всякого сходства с первоначальным примитивным изображением, но тем не менее ее родство с Белым Конем на Эшдауне не вызывает сомнений, и традиция связывает обе эти фигуры с победами над данами.Глава VII МИРНЫЕ ПОБЕДЫ
I. Государство
Альфред сохранил Англию для англов. Теперь ему предстояло исполнить более сложную, но и более приятную обязанность: править в отвоеванной земле. Как можно заключить из скупых сообщений источников, из-за войн с данами в стране воцарился полнейший беспорядок. Монастыри и церкви, как утверждал сам король, были «все разграблены и сожжены». Поля оскудели и превратились в пустоши, молодые люди росли во мраке невежества и беззаконий. Войскам не хватало организованности и дисциплины, требовалось поддержать Церковь и вернуть силу законам. Вся дальнейшая жизнь Альфреда, равно как и письменные памятники, в которых он формулировал свои намерения и цели, свидетельствуют о том, что он подходил к решению стоящих перед ним проблем с трезвыми мерками государственного деятеля и в проведении собственной политики соблюдал твердость и последовательность. Представления Альфреда о государстве и общественном служении были вполне традиционными. Он принадлежал своей эпохе. Альфред усвоил политическую философию Отцов Церкви в том виде, в каком ее излагали мыслители того времени. Единственная и главная его заслуга, благодаря которой он вполне справедливо остался в памяти веков, заключается в том, что он защитил свой народ, а затем истолковал для него таинства Дома Жизни. Он не просто переводил на народный язык книги, но и перелагал заключенные в них высокие примеры и моральные установления так, чтобы они стали понятны всем. Альфред чистосердечно и искренне старался соответствовать образу совершенного короля, каким он представлялся людям IX века. Здесь уместно вспомнить известнейшее речение из альфредовского перевода «Утешения философией» Боэция: «Мне нужны орудия и материал [пишет Альфред, дополняя оригинал], дабы заниматься своим делом, которое состоит в том, что я должен держать и направлять кормило власти, вверенной мне, твердо и как надлежит… я всегда желал прожить жизнь достойно, а после смерти оставить по себе добрую память своими делами»{66}. Глаголы steoran и reccan, которыми король пользуется, описывая деятельность властителя, вероятно, являются отсылкой к выполненному им ранее переводу «Обязанностей пастыря» Папы Григория Великого: в этом сочинении заботы правителя сравниваются с бурей разума, влекущей ковчег сердца по волнам мысли; шторм швыряет его из стороны в сторону в узких проливах слов и деяний, и лишь мастерство кормчего может спасти корабль от неминуемого крушения среди огромных скал{67}. В «Утешении» Философия именует Господа «стойким правителем и кормчим, кормилом и рулем», направляющим и ведущим всех живых существ, как умелый кормчий ведет свое судно{68}. Ассер сравнивает Альфреда с опытным кормчим, который направляет драгоценный корабль государства к тихой гавани, хотя команда устала, а море жизни бушует с неиссякающей силой{69}. Популярный в Средневековье образ «корабля государства» или «ковчега Церкви», бороздящего бурные и опасные воды этого мира, обретал особые силу и смысл для уэссекцкого короля, всей душой любившего море, который полагал, что обязанности правителя возложены на него свыше, и считал своим долгом использовать доверенную ему королевскую власть на благо всех людей. В этом Альфред опять-таки в точности следовал воззрениям современных ему христианских политических мыслителей, опиравшихся, в свою очередь, на более древнюю традицию. Представление о том, что истинный король — это справедливый властитель, одно из основных и общепризнанных положений средневековой политической доктрины, несомненно, во многом обязано своим возникновением этимологической связи латинского существительного rex (царь, король) с глаголом regere (править) и прилагательным rectus (правильный, прямой). Гораций, писавший еще до Рождества Христова, рассказывает, как мальчики, играя, повторяли присловье: «Rex eris … si recte facies» (Ты станешь царем, если делаешь правильно), и та же сентенция прозвучит чуть иначе в XVIII веке в стихотворении Поупа:Ассер рассказывает о необычном эпизоде из ранней истории Этелни: покушении на первого настоятеля монастыря, священника и монаха, Иоанна Старого Сакса. Поскольку английских монахов было мало, в обитель пригласили священнослужителей и дьяконов из-за моря, в основном из земли западных франков; также и дети чужеземцев готовились к духовному служению в монастырской школе. Ассер сам видел среди учеников мальчика-дана. Франкским монахам, очевидно, не нравилось, что над ними главенствует аббат-саксонец, и они замыслили его убить. Завистники подговорили двух своих слуг, и те, вооружившись мечами, напали на аббата, когда он молился ночью в церкви. Аббат, умевший владеть оружием, храбро бился, крича во весь голос, что его противники — демоны, а не люди, «ибо никто из людей не отважится на такое чудовищное деяние». Испуганные монахи бросились на помощь настоятелю: заговорщики в притворном ужасе ворвались в церковь вместе со всеми. Незадачливые убийцы оставили своего раненого противника и бежали в болота, но их поймали и предали мучительной смерти. Ассер одобрительно отзывается об этом, видя знак Божьего благоволения в том, что столь ужасное деяние не осталось безнаказанным. Эта история интересна как пример странного смешения жестокости, суеверия и наивного благочестия, характерных для христианства IX века, однако она приобрела незаслуженную известность из-за того, что в традиции место Иоанна Старого Сакса занял Иоанн Скот Эриугена, знаменитый ирландский ученый и философ{132}. Уильям Мальмсберийский пересказывает бытовавшую в его время легенду, что Иоанн Скот в 877 году, после смерти своего покровителя Карла Лысого, приехал в Англию, привлеченный щедростью короля Альфреда, и ученики в аббатстве Мальмсбери закололи его металлическими палочками для письма{133}. Кроме того, в предисловии Альфреда к «Обязанностям пастыря» и сочинении Ассера упоминается некий «священник» Иоанн, которого пытались отождествлять и с Иоанном Старым Саксом и с Иоанном Скотом Эриугеной. Предположение, что Иоанн Скот и Иоанн Старый Сакс — одно и то же лицо следует отклонить без колебаний. У нас нет ни малейших оснований связывать рассказ Ассера о неудавшемся покушении на аббата Этелни и историю Уильяма Мальмсберийского — основанную, как он сам честно указывает, на слухах (ut fertur) — об убийстве Иоанна Скота в Мальмсбери. С большей вероятностью можно допустить, что одной персоной являются Иоанн Старый Сакс и «священник» Иоанн, хотя это всего лишь догадка, нуждающаяся в доказательствах{134}. Ассер, когда пишет о «священнике» Иоанне, практически наверняка имеет в виду Иоанна Старого Сакса, ибо он не использует прозвища, хотя и упоминает, что аббат «происходил из старых саксов»; при этом он сообщает о Иоанне-священнике, что тот был человеком «решительным» (acerrimi ingenii), а далее почти теми же словами говорит об аббате Иоанне: он бросился на убийц с обычной для него решительностью (ut solito ас semper acris ingenio){135}. Остается третий вариант, согласно которому «священник» Иоанн — это Иоанн Скот Эриугена. Ассер, однако, об Иоанне Скоте вовсе не упоминает, а Уильям Мальмсберийский пишет об этих двух Иоаннах как о разных людях. Все более или менее достоверные свидетельства о жизни Иоанна Скота относятся к периоду до смерти Карла Лысого. Первым превратил трех разных Иоаннов в одного изобретательный автор подделки XIV–XV веков, «Ингульф из Кройленда»{136}. Гримбальт, имя которого упоминается в предисловии к «Обязанностям пастыря» рядом с именем Иоанна, еще один помощник и священник короля, очевидно, был монахом в монастыре Сен-Бертен во Фландрии; Фульк, архиепископ Реймский и одновременно настоятель монастыря, направил его в Англию в ответ на просьбу Альфреда. Истории о давней встрече Альфреда с Гримбальтом и миссии Ассера и Иоанна{137} [51], доставивших гостя в Англию, следует отнести к разряду легенд, однако подлинность письма Фулька не вызывает сомнений: в нем архиепископ рекомендует королю ученого монаха в качестве духовного цербера, который станет охранять его от погубителей души, в обмен на «земных гончих», переданных королем архиепископу для защиты от «волков во плоти». Мы не знаем точно, когда Гримбальт приехал в Англию. Возможно, он появился при дворе примерно тогда же, когда и Ассер, то есть около 887 года; но если речь идет о том Гримбальде, который был замешан в конфликте, разгоревшемся между монастырем Сен-Бертин и графом Фландрии Балдуином в 892 году, он не мог обосноваться в Англии ранее этой последней даты. Данный вопрос представляется достаточно важным, ибо от ответа на него зависит датировка перевода «Обязанностей пастыря», в работе над которым Гримбальт принимал участие[52]. В целом, если не принимать в расчет путаную хронологию Ассера, факты указывают на дату позднее 892 года{138}, хотя источники, откуда эти факты взяты, не внушают особого доверия, и к их свидетельствам надо относиться с осторожностью. Ассер пишет, что Гримбальт был человеком благочестивым, одаренным едва ли не всеми добродетелями, прекрасным певцом (cantator) и знатоком Священного Писания. По преданию, он стал первым настоятелем Нью-Минстера или монастыря Гайд; после смерти в 902 году Гримбальта объявили святым. Память его почитали и в Сен-Бертине, и в Винчестере, и его именем прикрывались создатели нелепых легенд об основании Оксфордского университета[53]. Ассер, перечисляя помощников Альфреда, называет, помимо ученых франкских клириков, четырех «просвещенных» из Мерсии: вустерского епископа Верферта; Плегмунда, который в 892 году сменил Этельреда на архиепископской кафедре в Кентербери, и его «священников и капеланов» Этельстана и Вервульфа. Этельстан, вероятно, был тем самым священником, который (если верить Хронике) отвозил альфредовские подношения в Рим и Индию. Не исключено, что он же стал епископом Рейсбери в 909 году. В грамотах 898–909 годов (некоторые из них, возможно, поддельные) среди свидетелей присутствуют прелаты с именами Этельстан и Вервульф, а в 899 году епископ Верферт даровал земли священнику Вервульфу «в знак нашего давнего братства и за его верную дружбу и послушание». О вустерском епископе Верферте, переводчике «Диалогов» Григория Великого[54], мы знаем больше. Он был рукоположен в епископы Вустера в 873 году и занимал кафедру до своей смерти в 915-м; его имя постоянно появляется в мерсийских грамотах: он выступает в них то в качестве свидетеля, то как даритель или лицо, принимающее дар. Требовалось определенное мужество, чтобы принять епископскую кафедру в Мерсии в период, когда даны стояли в Лондоне и угрожали королевству из Линдси. Иллюзия мира, возникшая после заключения договора в 873-м, развеялась на следующий год, и хотя о Верферте говорится, что он последовал в изгнание за королем Бюрхредом, реально он свидетельствовал четыре грамоты при Кеолвульфе, в 875 году. В 878 году установился мир, и в последующий период Верферт, по-видимому, был близким соратником Этельреда, «лорда Мерсии», и его жены Этельфлед. Он присутствовал на совещании в Лондоне в 898 году[55], и в том же году Альфред даровал ему и архиепископу Плегмунду земли в Ротергайте. Судя по всему, Верферт занимал в Мерсии положение, сравнимое с архиепископским, принимал деятельное участие в государственных делах и король Альфред в своем завещании даровал ему сто манкузов. Имеется довольно много документальных свидетельств его деятельности: он получил земли от кафедральной общины Вустера и впоследствии передал их родственнице; отстаивал права на диоцез и добился привилегий у своих друзей Этельреда и Этельфлед, построивших бург в Вустере, «чтобы защищать всех людей». Видимо, он был также другом сомерсетского элдормена Этельнота. «Книга монастыря Гайд», которая приписала Верферту перевод Боэция, и «Ингульф из Кройленда», утверждавший, что Альфред истово почитал святого Неота и «святого Верферта», едва ли могут что-то добавить к заслуженной славе епископа. Четвертым мерсийцем среди советников Альфреда был Плегмунд, занимавший с 890 по 914 год архиепископскую кафедру в Кентербери. Фульк, архиепископ Реймский, в письме поздравил короля с тем, что он избрал на роль примаса столь достойного и благочестивого человека, и похвалил самого архиепископа за его реформаторский пыл. Плегмунд, действительно, поддерживал Альфреда во всех его начинаниях и был, возможно, самой выдающейся личностью в маленьком кругу ученых клириков, находившихся при короле. У Альфреда, по-видимому, возникали некие трения с предшественником Плегмунда, архиепископом Этельредом. Папа Иоанн VIII в обращении к Этельреду убеждал его стоять стеной за дом Господа, обороняя его «не только от короля, но и от всех, кто упорствует в неправедных деяниях», и призыв Папы, адресованный юному Альфреду — следовать примеру своего благочестивого родителя и его предшественников, косвенным образом указывает на то, что (по словам сэра Джона Спелмана) «жизнь и поступки короля не вполне устраивали Отцов Рима». Впрочем, из общего тона папских посланий можно заключить, что недовольство вызывали не столько независимая позиция Альфреда по отношению к Святейшему Престолу или его абсолютистские методы правления (как полагал Спелман), сколько обмирвщление и бесхребетность английской Церкви, особенно в вопросах брака. Не исключено, что у Этельреда были личные враги, ибо Папа обещал ему не принимать на веру все дурное, что он о нем услышит. Об Ассере, друге и соратнике Плегмунда, уместнее поговорить позднее, когда будем обсуждать его «Жизнеописание Альфреда». В благочестии самого Альфреда не приходится сомневаться. Ассер пишет, что король посвящал «половину сил души и тела и половину своего времени» служению Господу; рассказывает, как строго Альфред соблюдал часы молитв, как он повсюду носил с собой святые реликвии, к которым относился с величайшим почтением, и какие щедрые дары делал. Но даже не будь этих свидетельств, искренняя религиозность короля, его забота обо всем, что относится к сфере души и духа, чувствуются в каждой написанной им строке. Его практичная натура, деятельный разум и жажда знаний нашли выражение в том, что он отдал восьмую часть своих доходов на дело воспитания юношества. Альфред, правитель полуварварского народа, считал образование одной из важнейших основ государственности, и ни один деятель новейшего времени не сознавал это яснее, чем он. Его устремления выражены в довольно сбивчивом, но знаменательном пассаже из предисловия к «Обязанностям пастыря»: «Пусть все свободнорожденные молодые люди из народа англов, у кого есть к тому средства{139}, учатся до тех пор, пока они не годятся для других занятий, по крайней мере, пока не смогут легко читать написанное по-английски. И после того пусть учатся латинскому языку те, кто должен получить лучшее образование и стоять выше других». Альфред попытался воплотить эту идею, основав при дворе школу по образцу франкской: в ней юные отпрыски королевского рода, сыновья знатных людей и способные мальчики из простых семейств должны были под присмотром опытных наставников учиться читать и писать на английском и на латыни, пока не окрепнут физически настолько, чтобы перейти от изучения «свободных искусств» к упражнениям в охоте и других умениях, которыми должен владеть человек благородной крови. Как следует из содержания данной главы, король Альфред внес свою лепту в становление права и юстиции, в преобразование армии и флота, в возрождение Церкви и создание школьной системы. В связи с этим можно задаться вопросом о том, насколько он в своих административных новациях следовал, сознательно или неосознанно, примеру франкских императоров и королей{140}. Организация армии, личный надзор короля за исполнением правосудия, придворная школа и покровительство ученым людям — во всем этом прослеживаются многочисленные параллели с принципами государственного строительства в империи и Западно-Франкском королевстве. Сам Альфред в течение всей своей жизни поддерживал тесные и дружеские связи с континентом. Гости из чужих земель, представители разных народностей и племен, собирались при его дворе: франки, фризы, «галлы», язычники-даны, бритты, скотты и бретонцы. Ученые франкские клирики, мореплаватели-фризы, путешественники с севера, скотты из Ирландии и валлиец Ассер находили у короля одинаково радушный прием. В мировосприятии Альфреда не было ничего от «островной ограниченности». По словам Ассера, король «искал вовне» то, чего не мог найти в своем королевстве, и кажется вполне естественным, что он вдохновлялся и руководствовался примером великой империи христианского Запада. Однако любознательность и острый ищущий ум уводили его гораздо дальше в его поисках, и, говоря о влияниях, которые испытывало в процессе своего становления англосаксонское государство, не следует забывать о кельтском и скандинавском опыте. Параллели с континентальной государственной системой могли возникнуть скорее в результате того, что развитие стран происходило в одном направлении, нежели из-за прямого подражания; и «Жизнеописание» Ассера слишком очевидно построено по образцу франкских королевских биографий, чтобы видеть в нем достоверное и детальное изложение всей альфредовской политики. Но даже если деяния Альфреда как государственного мужа не были столь оригинальными, как иногда принято считать, он по праву занимает свое место среди создателей Англии. Уильям Мальмсберийский смотрел в корень, когда, говоря о заслугах Эдварда Старшего, добавлял: «И все же основная слава, на мой взгляд, принадлежит его отцу, ибо он подготовил почву для этих великих побед»{141}.
II. Общество
В рамках общественного устройства, существовавшего в западносаксонском государстве, король и его подданные вели простую деревенскую жизнь в территориальных сообществах. Во дни мира все заботы обычного англосакса были, в основном, связаны с землей — землю надо было обработать; ее передавали, за нее спорили, на ней устанавливали границы; дни и годы заполнялись чередованием сева зерновых и пара, сбором урожая, охотой и рыбной ловлей, тяжбами за пастбища и возделыванием целины. Когда разговоры не касались набегов, грабежей и воинственных «язычников», они велись о погоде, домашней скотине, радивых или нерадивых хозяевах, о краже овец и быков, соседских неурядицах, охоте и рубке леса. Ко второй половине IX века все больший процент среди земельных владений стали составлять бокленды, то есть земли, которые даровались согласно грамоте (Ьос), но одновременно сохранялись и фолкленды, хозяева которых владели ими на основании обычного права, без письменных документов. Преимущество грамоты состояло в том, что ее хозяин мог с большей свободой распоряжаться своей землей, но при этом принимались все возможные меры, чтобы этим правом не злоупотребляли. В детально разработанной статье альфредовских законов{142} мы встречаем один из самых ранних примеров утверждения семейной собственности и ограничений на право распоряжаться ею. Согласно этой статье владелец бокленда не мог передать его кому-либо в обход своих родичей, если в его грамоте содержался соответствующий запрет. Однако пострадавший родич, желавший отстоять собственность, или владелец бокленда, пытавшийся обосновать свое право распоряжаться им без ограничений, должны были обращаться в центральный суд и излагать дело в присутствии короля и епископа. Альфред в завещании определил, что его бокленд должны наследовать исключительно потомки-мужчины, его родичи по мужской линии, пока в живых остается хотя бы один из них{143}. Владельцами боклендов были высшие церковные иерархи, монастыри и общины клириков, знатные аристократы и тэны, в чьих поместьях трудились зависимые крестьяне, но имелись и просто свободные люди, сидевшие на своей земле, и довольно обширные участки предоставлялись арендаторам или «давались в пользование». В результате войн с данами в сложившейся системе земельных отношений возник беспорядок. Множество грамот было потеряно или погибло, и их следовало заменить новыми; многим хозяевам пришлось оставить дома и земли, а другие непрестанно бедствовали (в наибольшей степени это касалось Мерсии). Король Альфред, должно быть, наблюдал постоянно, как переходит из рук в руки земля, и к концу жизни использовал знакомые реалии для выражения духовного урока. В предисловии к переводу «Монологов» блаженного Августина он сравнивает существование в этом мире с жизнью на арендованной земле, в то время как настоящий дом человека находится на небесах. «Каждый, — пишет король, — кто построил дом на земле лорда и с его помощью, желает остаться там на время, охотиться, ловить рыбу и получать для себя всевозможные дары, какие дают суша и море, пока не заслужит бокленд и вечное наследие с благословения своего лорда». К сожалению, проще собрать и систематизировать иссохшие кости правовой доктрины, чем одеть их в живую плоть и кровь. О жизни англосаксонского общества в IX веке мы знаем еще меньше, чем о более раннем или позднем периоде. Имеющиеся в нашем распоряжении археологические находки представляют большой интерес, но они немногочисленны и не слишком показательны, ибо с окончательным утверждением христианства обычай помещать в могилы знатных людей оружие, украшения или предметы домашней утвари вышел из употребления. Литература IX века практически не сообщает нам бытовых подробностей. В поэзии древних времен и в ярких латинских пассажах Беды Достопочтенного мы обнаруживаем россыпь бесценных подробностей и даже случайные ссылки на традиции и обычаи. За проповедями и житиями X–XI веков часто видны конкретные характеры и подлинные чувства. Но Англосаксонская хроника повествует только о войне, а Ассер излагает факты столь высокопарно, что почти лишает их жизнеподобия. Суровый век Альфреда рождал героев и святых, но не умел рассказать о них. Грамоты, законы и сделанные королем переводы, с его собственными дополнениями, дают нам случайные указания и намеки, которые порой сложно истолковать, но в целом приходится признать, что наши знания о данной эпохе очень смутны. И все же, оглядываясь назад из непосредственного будущего или двигаясь вперед от не столь далекого прошлого, можно попытаться заполнить промежуток. Хотя плотность населения была мала и между островками обитаемой земли лежали обширные леса и болота, люди, по крайней мере в земледельческих областях, жили деревнями: их бревенчатые дома и простые мазанки беспорядочно теснились вокруг маленькой деревянной церкви{144}. В холмистых западных местностях, где преобладало скотоводство, чаще встречались отдельные хутора, и освоение далеких лугов и пустошей еще продолжалось. Возможно, неким отражением той вековой Англии может служить сообщество английских колонистов нового времени. Сложенные из бревен дома первопоселенцев Западной Канады, разделенные милями девственных лесов или окружавшие грубо сработанную церквушку в поселке лесорубов, неуклюжие запряженные быками повозки, первобытная природа и ежедневное соприкосновение с самыми основами бытия — всему этому можно найти аналоги в далеком детстве страны, где жили предки этих людей. В современной Англии не осталось практически ничего от культуры и реалий той далекой эпохи. Даже ландшафт и география теперь другие: леса были вырублены, болота осушили, реки со временем нашли новые русла, обмелели или стали более полноводными, и море несколько раз наступало и уходило, меняя очертания берега. Следы земляных укреплений и дорог еще можно отыскать, но деревянные дома германцев не могли соперничать в прочности с римскими каменными сооружениями, на месте которых они были возведены, и от них не осталось даже руин. Вероятно, в IX веке обычный англосаксонский «двор» представлял собой главный дом с одним помещением — залом или общей комнатой — и пристройкой (или отдельным домиком) для сна, вокруг которого располагались хозяйственные постройки: навесы, лачужки и сараи: в них держали скотину и лошадей, готовили еду и хранили запасы. В бурге королевского тэна помимо главного дома часто имелись башня, кухня и церковь, или домашняя часовня{145}. Двор менее знатного человека в целом выглядел так же, только построек было меньше и отделка была беднее. Любой «двор» — будь он burh, ham или tun — окружал невысокий земляной вал с частоколом; в целом все строение напоминало современный скандинавский хутор или американское ранчо со множеством деревянных лачужек, домиков, загонов и сараев. Даже дом керла, его tun{146} или worthing, защищала изгородь (edor), и ему выплачивался штраф за edorbryce, вторжение в его владения, аналогично тому, как тэн или элдормен получали соответствующую компенсацию за burhbryce. В известной истории о гибели Кюневульфа, короля Уэссекса, записанной в Англосаксонской хронике под 755 (757) годом{147}, помещение для сна находилось достаточно далеко от главного дома: недруг короля успел убить его прежде, чем тэны, расположившиеся в зале, сумели прийти на помощь своему лорду. «Спальный покой» в Уэрдоре, где Альфред выслушивал участников тяжбы, а потом омыл руки, вероятно, представлял собой отдельную комнату, если не специальную постройку; а по словам Ассера, король обычно беседовал с ним, просил его читать вслух или предавался ученым занятиям в своих «покоях» (cambra или camera). Западносаксонская королевская усадьба также включала в себя множество построек, прекрасное подтверждение этому можно найти в древнеанглийском переводе «Монологов» Августина. Альфред, говоря о «дворце премудрости», добавляет: «Вот так же и в любой королевской усадьбе [ham]: кто-то расположился в спальном покое, кто-то в зале, кто-то трудится на току, кто-то сидит в тюрьме [on carcerne], но все они живут под рукой одного лорда, как солнце в небе одно для всех людей»{148}. Королевская усадьба описана здесь как отдельное маленькое сообщество, существующее вполне независимо, однако наибольший интерес представляет тот факт, что частное владение короля уже начинало использоваться для общественных нужд. Тюрьма являлась частью королевского поместья. В законах Альфреда указывается, что человек, нарушивший данную по всей форме клятву, должен провести сорок ночей в тюрьме (on carcerne) в имении (tun) короля, приняв то наказание, которое наложит на него епископ. Если он не может кормиться сам, родичи должны обеспечивать его всем необходимым; а если у него нет ни родичей, ни припасов, его должен кормить королевский герефа{149}. За воротами располагалось «усадебное хозяйство», королевские земли; этими владениями распоряжался королевский герефа, и именно онипоставляли зерно, которое молотили люди, «трудившиеся на току». Пахотная земля иногда занимала цельный участок вблизи усадьбы, иногда представляла собой отдельные «полосы», разбросанные по открытым деревенским полям. В обоих случаях на ней трудились зависимые крестьяне, которые обязаны были платить дань (gafol) и работать на короля как на своего господина. Настоящие рабы, которые были лично несвободны, а не просто связаны экономической зависимостью, также служили в доме и исполняли свою часть работы. Керлы, обрабатывавшие королевские земли, жили в деревне по соседству, и их собственные участки площадью в пол-акра или акр располагались вперемежку на общих полях. Представления о пахотных землях настолько прочно связывались в сознании людей с чересполосицей, что в «Правде Альфреда» в переложении «Исхода» agrum (поля) переводится как ое ceras[56]. Хозяйство и образ жизни элдормена или тэна воссоздавали в уменьшенном масштабе жизнь королевского двора. У знатных людей в разных частях страны были собственные владения и деревни, где жили зависимые крестьяне, свои герефы и небольшой круг слуг и приближенных. По законам Ине гезит, переселяясь с места на место, мог взять с собой герефу, кузнеца и няню[57] для своих детей{150}. У каждого керла был собственный дом, weorthing или flet{151}, с огородом или садом, участки земли на общих полях и соответствующая доля луга, леса и пустоши. К концу IX века влияние и могущество знати резко возросли и, судя по всему, независимая деревенская община являлась скорее исключением, чем правилом. Однако некоторые старые установления, сохранившиеся в судебнике Ине, как он записан Альфредом, дошли до нас, возможно, из тех времен, когда ситуация была обратной. Беспечный керл, оставивший проход в изгороди, окружавшей его wearthing, не получал никакого возмещения за «вторжение» соседской домашней скотины. Ленивый керл, не построивший свою часть заграждения, защищавшего общий луг или поле, в результате чего те же животные съели сено или всходы, должен был возместить ущерб другим владельцам. Но здесь нет и намека на какого-либо «господина». Когда один керл одалживал упряжку быков у другого, опять-таки деревенская община следила за соблюдением условий договора{152}. Но во времена Альфреда эти древние нормы были уже пережитками прошлого. Сумятица викингских нашествий и войн наряду с вынужденной продажей земель, ставившей бывшего собственника в положение экономической зависимости, привели к тому, что крестьянство утратило свой прежний статус, а власть тэнов укрепилась. В законах Альфреда, в его литературных трудах и составленных им письменных документах нотки индивидуализма, различимые уже в эпоху Ине, звучат ясно и отчетливо. Предательство своего лорда считается величайшим грехом, который нельзя простить. Человек может не сражаться против лорда за собственных родичей, но обязан защитить его в опасности. Обязательства, однако, несли обе стороны. В обмен на службу зависимый человек получал защиту и покровительство. Лорд сражался за своих людей. Керл мог построить дом на земле лорда и с его помощью. «Людям, которые трудятся» отводилось место рядом с клириками и воинами: от каждой из этих групп в равной мере зависело благополучие страны. Ассер, вероятно, слишком суров к уэссекцкой аристократии, когда обвиняет ее в суетности и своекорыстии и пишет, что знатные люди больше пеклись о своих собственных интересах, нежели об общем благе, а бедняки едва ли могли найти иного защитника кроме короля. Установление порядка пошло на пользу всему обществу, и все слои населения выиграли от того, что верховная власть стремилась положить конец воровству. Теперь, когда старая система родственных связей, поколебленная самим ходом времени, окончательно разрушилась под ударами данских войн, ответственность за порядок и спокойствие в королевстве легла на плечи тэнов. Согласно установлениям Ине человек, который без позволения оставил своего господина и «ускользнул» в другой скир, должен вернуться и выплатить лорду шестьдесят шиллингов{153}. В законах Альфреда эта статья дополнена и переработана: человек, желающий перейти в зависимость к другому господину в новом месте{154}, может это сделать с позволения элдормена своего прежнего скира. Если он не получил такого позволения, его новый лорд должен выплатить королю штраф в сто двадцать шиллингов: половину в том скире, где переселенец жил прежде, половину — в том скире, где он живет теперь. В случае если человек на прежнем месте совершил какой-то проступок и скрывается от суда, господин, помимо ста двадцати шиллингов, выплачивает королю дополнительный штраф{155}. Уже в ту далекую эпоху возможность самому выбирать повелителя, а не абсолютная независимость, стала считаться признаком свободы. Но те ограничения, которые накладывались на это право, вводились в интересах общества, и со времен Ине королевство существенно окрепло. Административная система стала более организованной и более гибкой, хотя позиции аристократии и должностных лиц также усилились. Альфред в завещании даровал своим людям право после его смерти выбрать себе господина не из королевской династии, но, чтобы гарантировать им эту привилегию, должен был заручиться согласием «западносаксонских уитэнов». В переводе «Монологов» Альфред пишет, что «под рукой Господа, доброго лорда, среди его праведных слуг, всякий беглец-грешник может найти спасение от жалкого и горестного служения дьяволу»{156}. Король был первым из земных лордов, и королевский двор служил образцом для всех других. В сочинении Ассера нарисована яркая картина уэссекцкого двора: король — в окружении своих приближенных, чужестранцев, ученых, клириков, ремесленников, егерей и сокольничих; он задает вопросы, беседует, спорит и стремится от всех узнать что-либо новое, ибо столь же горячо желает учиться, как и учить. Ассер рассказывает также о дворцовой школе: она была создана, видимо, за несколько лет до того, как он писал свою книгу, поскольку младший сын Альфреда, Этельверд, учился в ней, в то время как Эдвард и Эльфтрют, старший сын и вторая дочь короля, воспитывались под присмотром нянек и наставников. Впрочем, и они имели знакомство со «свободными искусствами», в той мере, в какой его давало изучение псалмов, саксонских книг и саксонских песен. Средневековый обычай требовал, чтобы сыновья знатных людей получали воспитание и набирались опыта при королевском дворе, и мальчики, учившиеся вместе с маленьким Этельвердом, несомненно, принадлежали к этой категории. Более практические занятия также не оставались без внимания. Ассер, будучи сам образованным человеком, с удовольствием рисует образ короля-ученого, размышляющего над рукописями в своих покоях, но он не преминул восславить Альфреда и как умелого охотника, любителя псовой и соколиной охоты, прекрасно разбиравшегося в гончих собаках и ловчих птицах и державшего особых людей, которые присматривали за его соколами (falconarios), ястребами (accipitrarios) и псами (canicularios). Охота была не просто пустой забавой: добытая таким образом дичь даже при королевском дворе составляла важную часть рациона. Юные аристократы непременно учились этому ремеслу, и Альфред отличался особым умением и опытом: по словам Ассера, «здесь никто не мог превзойти его, как и во всех других талантах, даруемых Господом, как мы не раз видели». Альфред счел волкодавов подходящим подарком для архиепископа и ввел в свои законы статьи, касающиеся злобных собак{157}; любовь к охоте и естественной истории отразилась и в его литературных трудах. «Разве ты везешь гончих своих и силки в море, когда идешь охотиться?» — спрашивает он устами Мудрости у Боэция. И отвечает сам себе: «Я думаю, ты отправляешься с ними в холмы и леса»{158}. Норвежские и ирландские олени были ему столь же любопытны, как слоны, львы и тигры античных авторов, а также «зверь, по-нашему зовущийся рысь [lox]», о котором философ Аристотель писал, что он видит сквозь деревья и даже сквозь камни. Альфред отличался наблюдательностью, свойственной истинным любителям природы, и часто использовал знакомые образы в своих переводах. Страшный треск ствола, падающего, когда люди меньше всего этого ожидают; свиньи, убегающие от чистого озерца, чтобы валяться в грязной луже; смена времен года, поднимающиеся всходы и распускающиеся деревья, очарование звездной ночи, приливы и отливы — все отзывалось в его душе и было исполнено для него высшего смысла. Он дополняет хвалебную песнь Мудрости своей собственной песней: «Един Творец, верую я… Он властвует над землей и небом, над тварями видимыми и невидимыми, воистину Он — Господь Всемогущий… Цветение весны сменяется осенним увяданием, на смену зимним холодам приходит теплое лето, солнце изливает свой свет ясными днями, и луна сияет ночью по велению Единого Бога»{159}. Норвежец Охтхере рассказал своему лорду, королю Альфреду, о многих странных северных обычаях, и среди прочего о том, что в их землях в плуг впрягают коней, а не быков. В Англии на конях ездили, но для сельских работ их никогда не использовали, поскольку они высоко ценились. «Прежде, — говорится в одном из альфредовских законов{160}, — за кражу золота, коня или пчел полагались разные наказания… теперь они будут одинаковые»; другая статья определяет штрафы за кражу коровы с теленком и кобылы с жеребенком{161}. Кони, equæ silvestres, свободно бегали по лесам, и соблазн украсть их был очень велик. Но были и «домашние кони», для которых королевский герефа строил конюшню в бурге{162}; присматривал за ними horsethegn, считавшийся достаточно важным лицом[58]. Источники альфредовского времени часто ссылаются на «поездки верхом»: люди скачут на войну, на «мот» или суд, отправляются в путь с королевскими поручениями; конь также считался богатым даром, достойным упоминания в грамоте. Знатные люди со своей родней и приближенными, как и король с его двором, постоянно переезжали из усадьбы в усадьбу, и в ситуации, когда властитель и его подданные странствовали по одним дорогам и землям, а правление королевством не сильно отличалось от управления большим поместьем, территориальное и социальное размежевание существенно сглаживалось. Альфред владел землями в Кенте, Суррее и Суссексе, в каждой из старых уэссекцких областей и даже в далеком Корнуолле[59]. Рассказанный в «Жизнеописании» эпизод, когда юный Альфред свернул с дороги, чтобы помолиться в часовне святого Гверира об избавлении от своего постоянного недуга{163}, произошел, по утверждению Ассера, во время охоты в Корнуолле. Королевским герефам, в чьем ведении находились и политические, и экономические вопросы, требовались знания и опыт, не меньшие, чем предписывались в более позднем трактате{164} «мудрым управляющим», которые должны были знать земельные права господина и древние права на фолкленд, подтвержденные уитэнами, и время сева, и все, что имеется в поместье, каждую мышеловку и дверную щеколду: «во дворе и на холме, в лесу и в пруду, в хлеву и в поле, снаружи и внутри». Как многие люди, наделенные организаторским талантом, Альфред любил вникать в детали и не стремился уйти от повседневных забот. Его живо интересовали мир людей и человеческая природа, и ничто не казалось ему слишком мелким или обыденным. Он любил строить и, если верить Ассеру, помимо укреплений и монастырей, возводил и восстанавливал города. В «Жизнеописании» говорится, что он воздвиг также «королевские палаты» из камня и дерева и повелел перенести некоторые каменные королевские «резиденции» в более удобные места. В книге Ассера содержится, помимо прочего, любопытное утверждение, что по приказу короля (illo edocente) возводились золотые и серебряные здания (ædificia){165}. Это, вероятно, означает, что некоторые альфредовские «палаты» были отделаны золотом и другими драгоценными металлами. Альфред, подъезжая к своей усадьбе, мог видеть издалека блеск позолоты, как Беовульф видел сияние Хеорота{166}, величественных королевских чертогов, украшенных золотом. О том, что золото и серебро использовались подобным образом при отделке зданий, говорится в нескольких хрониках IX века, а также во франкских, английских и скандинавских письменных памятниках более раннего и более позднего периодов{167}. В другом месте Ассер утверждает, что король наставлял не только сокольничих и псарей, «ювелиров и ремесленников», из чего можно заключить, что Альфред знал кузнечное и ювелирное ремесла: постройки, возведенные по его замыслу (как свидетельствует тот же источник), были «величественнее и богаче», чем все творения его предшественников{168}. О том, что король был знаком с ремеслом строителя, свидетельствуют образы, использованные им в иносказаниях и аллегориях. В переводе «Утешения философией»{169} он пишет: «Тот, кто желает вечного блаженства, должен бежать от обманчивого блеска этого мира и построить дом души своей на несокрушимой скале смирения, ибо Христос живет в долине смирения, где протекает река мудрости». И в другом месте{170}: «Как стены дома крепятся к полу и кровле, так любое благо связано с Богом, ибо Бог есть пол и кровля для всего благого». Собственное альфредовское предисловие к «Монологам» представляет собой прекрасную коротенькую зарисовку того, как строились двор или поселение IX века: «Я собрал тогда клепки, опоры, балки, рукояти для каждого из орудий, коими я намерен был пользоваться, планки и доски; и для каждого из творений, какие я в силах был создать, я заготовил столько прекрасного дерева, сколько смог увезти. Но я не пришел домой с большой ношей, ибо не хотел унести весь лес, даже если б сумел. Каждое дерево казалось мне нужным. Потому я позвал всех, у кого нашлись бы силы, у кого было много телег, пойти своей дорогой в тот лес, где я рубил мои бревна. Пусть они возьмут больше и нагрузят свои телеги прекрасной древесиной; пусть построят прекрасные стены, и добрые дома, и возведут город [tun]{171}, и живут там зимой и летом в радости, без забот, как мне не довелось еще жить. Но Тот, Кто наставлял меня, Кому угоден весь лес, пусть даст мне жизнь более легкую в придорожном домике, что служит мне прибежищем в этом мире, и в том вечном доме, который Он обещал нам устами блаженного Августина, святого Григория, святого Иеронима и многих других святых Отцов Церкви». Снаружи дом короля или просто знатного человека украшали росписи, позолота и, возможно, богатая резьба, и внутреннее убранство выглядело столь же великолепно. На стенах висели дорогие ковры; опоры, поддерживавшие крышу, были гладко выструганы и тоже покрыты резьбой или росписью. В доме, правда, не было дымохода, и дым выходил в незастекленные окна; обстановка также не блистала роскошью: «трон» для лорда, скамьи для людей более низкого статуса, сборные столы на козлах; в спальных покоях (burcotes) — ложа для лорда, его семьи и самых именитых гостей. Зато пили хозяева и гости из золотых и серебряных чаш тонкой работы, и хотя на современный взгляд жилище показалось бы не слишком комфортабельным, эстетически оно вполне удовлетворяло самым строгим вкусам. Возможно в повседневной жизни людей IX века красота, запечатленная в цвете и форме, присутствовала в большей мере и более непосредственно, чем в нашем быту. На больших праздниках, общих и семейных, на Рождество или Пасху, во время свадебных торжеств и празднования побед, или просто зимой, когда в короткие холодные дни не оставалось времени для труда и забав вне дома, как в богатой усадьбе, так и в жилище бедняка царило веселье. Люди пировали и пили в доброй компании, пели, слушали музыку и испытывали свою удачу, мастерство или смекалку в разных состязаниях. Несомненно, веселье часто превращалось в попойку; обвинения в неумеренном пьянстве постоянно звучали в адрес англосаксов, еще в глубокой древности прослывших любителями хорошо поесть и много выпить. Ине издал специальный закон по поводу ссоры на пиру{172}, и Альфред сурово предупреждал против излишеств в еде и чрезмерного пристрастия к разного рода напиткам{173}. Однако по случаю его собственной свадьбы был устроен роскошный пир, и гости — мужчины и женщины — веселились много дней и ночей. Грубое веселье, царившее в пиршественных залах, облагораживала музыка, ибо любовь к ней, как и любовь к выпивке, являлась отличительным качеством германцев. Юный аристократ должен был знать песни своего народа и уметь, при случае, исполнить их в дружеском кругу под аккомпанемент арфы — без этого его образование не считалось завершенным. Среди скопов часто встречались люди благородного происхождения. Скопа принимали с почетом и награждали богатыми дарами, независимо от того, оставался ли он постоянно при дворе одного властителя или странствовал из одних богатых палат в другие. Даже короли, как показывает легенда об Альфреде, отправившемся под видом скопа в лагерь данов, не стеснялись последовать примеру арфиста-Давида, который в переводе «Обязанностей пастыря» именуется sealmscop, «скоп исполняющий псалмы». Пересказывая в переводе Боэция историю Орфея, Альфред с явным удовольствием описывает, как дикие звери, заслышав звуки арфы, прибегали и стояли смирно, словно были ручными, так что люди и собаки могли подойти совсем близко. «И ни один из зверей не пытался напасть на другого, и ни один не боялся: такую радость дарила музыка»{174}. Церковь, впрочем, порицала фигляров, и Альфред честно отразил воззрения своей эпохи, когда писал о Гомере, как о «славном скопе»{175}, а в тех случаях, где Григорий Великий писал «гистрионы» (histriones), переводил это слово как «дурные музыканты (gliwmeri){176}. Литература и ученость переживали расцвет в правление Альфреда, и одновременно мы наблюдаем возрождение искусства, восставшего из руин после викингских войн. Когда речь идет об искусстве, мы с большим правом можем говорить о возрождении, а не о рождении заново, ибо художественное чутье и талант, унаследованные англосаксами от далекого прошлого, поистратились, но не исчезли совсем и в благоприятной ситуации дали живые ростки. Современные археологические исследования со всей убедительностью доказали, что в IX веке в декоративно-прикладном искусстве Англии существовала собственная школа: невзирая на сильные ирландское и франкское влияния она была достаточно самобытной и во многом опиралась на местную традицию. Искусно выполненные ювелирные украшения из захоронений дохристианского периода дают нам представление о художественном вкусе и мастерстве германских переселенцев-язычников; рукописи VII–VIII веков с множеством цветных рисунков и орнаментов свидетельствуют о силе влияния христианского искусства Ирландии; монеты начала IX века по целому ряду признаков напоминают франкские. И тем не менее в лучших образцах англосаксонского искусства присутствует элемент творчества. Их едва ли можно счесть простой имитацией: разные элементы сочетаются на свой манер, и своеобразие замысла дополняется мастерством исполнения. К счастью, имеющийся в нашем распоряжении материал, хотя он и не очень обширен, разнообразен и показателен. Глядя на золотые кольца с филигранью или чернением{177}, серебряные украшения с изящной, затейливой гравировкой и причудливое серебряное литье, трудно усомниться в том, что английские мастера альфредовского детства были наделены врожденным чувством прекрасного и отличались завидным умением. Тот факт, что похожие приемы мы видим в работах позднейшего времени, указывает на существование прочной традиции, пережившей смутный период данских нашествий. Любовь к искусству Альфред, по-видимому, унаследовал от своих родителей. С детства он видел вокруг себя красивые вещи. Его мать хитростью заставила детей учиться читать, показав им красивую рукопись с цветными рисунками. Сохранилось золотое кольцо в виде митры с надписью «+Ethelvulf R», принадлежавшее его отцу{178}. Уцелело и кольцо его сестры: на нем чернением выполнена надпись «Агнец Божий» (Agnus Dei), а на обратной стороне выгравировано «+Ethelswith Regina»{179}. Еще одно золотое кольцо, с надписью Alhstan, вероятно, принадлежало епископу-воителю из Шерборна, погибшему в 867 году{180}. Папский хронист писал о драгоценностях и четырех серебряных с позолотой лампадах (gabatæ){181} «саксонской работы» (gabathe saxisce){182}, которые привез в Рим король Этельвульф. Альфред вспоминает о «драгоценностях и книгах», которые он видел в английских церквях, пока их не разграбили даны. Он объединяет то и другое, что свидетельствует о его умении ценить и понимать подлинное искусство, ибо каждая рукопись (помимо того, что заключала в себе важное содержание) была настоящим художественным шедевром. Богатое воображение и творческая фантазия людей IX века искали выхода, и для этих целей подходил любой инструмент: перо, гравировальная игла или резец. Юный Альфред восхищался «драгоценностями и книгами» и стремился получить их в качестве заслуженной награды. Его любовь к символике, живое воображение, его умение ощущать красоту цветовых сочетаний, совершенство линий и гармонию пропорций питались непосредственными впечатлениями от этих прекрасных творений человеческих рук. Как только у него появились время и силы, чтобы воплотить свои планы «возрождения учености», он попытался возродить и ту внешнюю красоту, которая окружала его с детства, призвав к себе, вместе с учеными и клириками, ювелиров и других умельцев. Однако не следует представлять дело так, что разрушительные нашествия викингов привели к полному разрыву с предшествующей традицией. В Нортумбрии, несомненно, от прежней культуры не осталось практически ничего. Мерсия была разграблена и сожжена. Но в Уэссексе языческое войско хозяйничало всего несколько месяцев, и прославленные мастера из разоренных северных королевств стекались к уэссекцкому двору, где принимали всех образованных и одаренных людей, бежавших из родной земли, и где ирландские паломники, клирики из Мерсии и франкские монахи могли встретиться, поговорить и обменяться мыслями. Ассер пишет{183}, что Альфред привлекал к работе мастеров (operatores) «из разных народов», и вдохновенно заявляет, что Иоанн («происходивший из старых саксов») не только был «самым сведущим во всех видах словесного ремесла», но и «владел многими другими ремеслами». Смешение кельтских и франкских элементов, характерное для декоративно-прикладного искусства Англии IX века, вероятно, стало еще более выраженным в силу того, что среди приближенных Альфреда оказалось много представителей этих народов. Характерные особенности английского декоративноприкладного искусства можно проследить на примере нескольких артефактов, разных по происхождению и назначению, но обладающих рядом общих черт. В число этих артефактов входят: рукопись Codex Aureus («Золотые Евангелия»), и некоторые образчики работы по металлу — рукоять меча из Уоллинфорда (Беркшир), нож из Ситтинборна (Кент), серебряные вещицы, обнаруженные в составе кладов, ювелирное украшение, найденное в Минстер Довел (Оксфордшир), и знаменитая «Драгоценность Альфреда» — самое замечательное творение англосаксонских мастеров. Каждая из этих вещей по-своему прекрасна, и во всех них кельтские и франкские мотивы присутствуют независимо и дополняют друг друга. Достаточно натуралистичные лиственные орнаменты, типичные для искусства «каролингского возрождения», сочетаются с звероморфными орнаментами-«плетенками», выполненными на ирландский манер, но с некоторыми изменениями, принадлежащими, по-видимому, исключительно англосаксонской традиции. Сходство между декором металлических изделий или ювелирных украшений и оформлением Codex Aureus весьма примечательно. Эта замечательная рукопись, содержащая четыре Евангелия из Вульгаты, исполнена прекрасным инсуларным минускулом и украшена изображениями четырех евангелистов, каждое из которых занимает отдельную страницу. Судя по особенностям художественного исполнения и палеографии, над ней трудился английский писец; кроме того, ряд характерных черт сближает Codex Aureus с «Псалтырью» из монастыря святого Августина в Кентербери: в этой рукописи VIII века мы видим аналогичное соединение кельтских и латинских элементов. На первой странице Евангелия от Матфея в Codex Aureus на полях имеется надпись на древнеанглийском языке. Она гласит, что «элдормен Альфред» и его жена Вербург заплатили «чистым золотом» воинам-язычникам и выкупили у них рукопись «из любви к Богу и во благо наших душ, и потому, что мы не желали, чтобы святые книги оставались в языческих землях», а затем поднесли свой драгоценный дар кафедральному собору Христа в Кентербери. Сохранилось также написанное на древнеанглийском языке завещание кентского элдормена, тезки и современника короля Альфреда. Его имя, имя его жены Вербург и дочери Элхтрют можно прочесть сбоку на той же странице, а сверху английским письмом начертана латинская фраза. В ней писец просит молиться за священника Кеолхерда, Эалхуна и золотых дел мастера (aurifex) Вулфхельма. Во второй половине IX века рукопись Codex Aureus, очевидно, хранилась в Кенте, и местные аристократы, клирики и мастера могли ее видеть и даже держать в руках. В связи с этим сходство между зооморфными мотивами в рисованных буквицах и зооморфными орнаментами, использовавшимися в тот же период при работе по металлу, представляется весьма любопытным. Подобные элементы присутствуют, в частности, на рукояти меча из Уоллинфорда{184}. Две гарды этого прекрасного творения англосаксонских оружейников украшены изящными орнаментальными изображениями, заключенными в отдельные плашки и выполненными серебряной инкрустацией по черни. На верхней гарде, расположенной ближе к навершию, представлены символы четырех евангелистов: человек, орел, бык и лев{185}. На нижней — имеется звериный орнамент, родственный декору Codex Aureus, и на обеих гардах присутствуют элементы натуралистического лиственного орнамента каролингского типа. На навершии рукояти — рельефы звериных голов и бордюр в виде бусин. Сохранившийся фрагмент золотой пластины, когда-то украшавшей это навершие, напоминает о тех «мечах с золочеными рукоятями»{186}, которые носили королевские тэны, когда стояли на страже у трона своего лорда. Возможно, именно такое доблестное оружие, достойное благородного человека, король Альфред завещал Этельреду Мерсийскому{187}; и «саксонский меч» в золотых ножнах, который Альфред, по преданию, подарил своему маленькому внуку Этельстану, вероятно, был столь же прекрасной работы{188}. Два упомянутых выше артефакта с полным основанием можно датировать периодом «альфредовского ренессанса»; однако в нашем распоряжении имеются и другие образцы, относящиеся к первым годам правления Альфреда или еще более раннему времени, до викингских войн. На ноже из Ситтинборна значатся исполненное серебром имя мастера и выгравированное на бронзовой пластине имя владельца. Его украшает инкрустированный серебром и медью орнамент-плетенка; подобные же орнаменты имеются на серебряной пряжке и накладках для ремня, найденных неподалеку от Сент-Остель в Корнуолле. Их спрятали, вероятно, немногим позже 871 года, поскольку вместе с ними была обнаружена серебряная чаша с монетами, из которых только две датируются правлением Альфреда, и обе они отчеканены в 871 году. Таким образом, мы можем выделить чернение серебра, орнамент в плашках, бусиный бордюр, своеобразные зооморфные орнаменты и использование рельефных звериных голов в качестве завершающих элементов как основные характерные черты декоративно-прикладного искусства Англии конца IX века. Однако инкрустированные изображения зверей на кольце Этельсвит выдержаны в похожем стиле. Орнамент, украшающий кольцо Этельвульфа, повторяется на поясной накладке, обнаруженной на севере в квердельском кладе, датируемом примерно 910 годом. Чернение применялось при создании кольца Эалхстана; поверхность кольца покрывают фигурки зверей, вписанные в ромбовидные плашки, чередующиеся с кругами. Следовательно, отмеченные нами особенности присутствуют в англосаксонском искусстве, по крайней мере, с первой половины IX века, а сходство некоторых декоративных элементов описанных выше изделий с оформлением Codex Aurerus и «Псалтыри» из монастыря святого Августина указывает на преемственность в развитии церковного и светского искусства Южной Англии, испытавшего на себе влияние — прямое или опосредованное — ирландской, нортумбрийской и франкской школ. Местные мастера с самого начала проявляли немалую изобретательность в использовании чужих мотивов и приемов, а атмосфера альфредовского двора, где почитались красота и ученость, где король сам наставлял ювелиров, а элдормен готов был заплатить большой выкуп, чтобы спасти прекрасную рукопись, тем более способствовала творческим поискам. В IX веке мастера Южной Англии создали немало замечательных вещей, но величайшим их достижением, безусловно, стали два золотых украшения с эмалью: украшение из Минстер Довел (Оксфордшир) и «Драгоценность Альфреда». Оба шедевра были изготовлены, скорее всего, в период расцвета уэссекцкого искусства в правление Альфреда. Украшение из Минстер Довел{189} представляет собой эмалевый крест на круглой подложке из золотой филиграни, выступающей за пределы эмали и заканчивающейся бордюром. Изображение выполнено в технике перегородчатой эмали{190}: зеленый с белым крест помещен на голубом фоне. Изображение окружает узкая золотая кайма, а между ней и внешней оправой проложены две полосы филиграни из витой золотой проволоки, по поверхности которой рассыпаны мелкие золотые шарики: благодаря этому крест выглядит еще более роскошно. Судя по золотому раструбу, в котором имеются отверстие и штырек, украшение изначально надевалось как навершие на небольшой посох или жезл. «Драгоценность Альфреда», найденная в 1693 году при раскопках в Ньютоне или Петертон Парке, неподалеку от Этелни, по замыслу напоминает навершие креста из Минстер Ловел, но еще более прекрасна и изготовлена с еще большим мастерством. Ее описывали много раз{191}, однако, чтобы оценить совершенство цветовой гаммы и тонкость работы, надо увидеть это сокровище воочию. «Драгоценность Альфреда» больше эмали из Минстер Ловел, но ее размеры не так уж велики: максимальная длина — два с половиной дюйма, ширина — полтора дюйма, расстояние от подложки до верхней точки выпуклой внешней поверхности — один дюйм[60]. Сверху эмаль прикрывает кабашон из горного хрусталя, подложкой служит золотая пластина, на которой выгравирован лиственный орнамент. Пластина крепится с помощью уголков к филигранной оправе. Поясное изображение человеческой фигуры, вероятно, сидящей, в длинном зеленом одеянии с красной отделкой исполнено в технике перегородчатой эмали. В руках человек держит две ветки, или два скипетра, на концах которых помещены листья и нечто, похожее на золотую лилию. Фон — голубой, лицо и руки человека — матово-белые. Изображение выполнено довольно грубо, но это искупается чистотой и яркостью цветов. Оправа камня — из изящной золотой филиграни. По краю кабашона расположен бусинный орнамент, а на поверхности его видна ажурная золотая надпись: +ÆLFRED МЕС НЕНТ GEWYRCAN («Альфред повелел меня сделать»). Две узкие полосы бусинного орнамента отделяют надпись от золотой филигранной оправы. По исполнению она напоминает оправу украшения из Минстер Ловел, но ее рисунок сложнее: в сплетение волнистых золотых нитей, струящихся между золотыми шариками, вторгаются элементы лиственного орнамента. Все украшение имеет форму овала, расширяющегося сверху (если судить по расположению человеческой фигуры), а внизу — плавно переходящего в раструб, выполненный в виде головы зверя. Контуры рельефа обведены золотыми нитями, а поверхность украшена золотыми шариками. Оборотная сторона раструба — плоская, на ней выгравирован орнамент. В приоткрытой пасти чудовищного зверя (возможно, это кабан; другая версия гласит, что это «уэссекцкий дракон»[61]) имеются отверстие и штырек: вероятно, раструб крепился к шесту или рукояти, сделанной из дерева или моржевого клыка и потому несохранившейся. Глаза зверя были, по-видимому, из граната, хрусталя или голубого стекла, как у других подобных фигур; в пустых золотых кастах, оставшихся на месте ушей, вероятно, помещались когда-то стеклянная паста или кусочки хрусталя. Высказывались предположения, что эмаль была изготовлена на Востоке и привезена из Константинополя, а английские мастера сделали только оправу, и мы не станем отказывать себе в удовольствии оспорить эту гипотезу. У нас имеется слишком мало образцов раннесредневековой эмали, чтобы принять какое-то окончательное решение, но если самые древние византийские изделия датируются началом X века{192}, то некоторые кельтские эмали, обнаруженные в Британии и Ирландии, относятся к гораздо более раннему периоду. Матовый белый и прозрачный зеленый цвета, использованные в «Драгоценности Альфреда», могут указывать на ее кельтское происхождение, а поскольку изображение выглядит достаточно грубо, особенно в сравнении с изящной золотой оправой, не исключено, что мы имеем дело с одним из первых опытов в этом ремесле. Таким образом, хотя достоверных подтверждений этому нет, факты говорят, скорее, о том, что «Драгоценность Альфреда» была создана в Англии под влиянием ирландской традиции{193}. Еще одним замечательным образцом того же художественного стиля является круглая брошь, найденная в Лондоне в 1839 году{194}. Она представляет собой перегородчатую эмаль, в золотой филигранной оправе с жемчужинами. Эмаль изображает человека в короне (мы видим голову и плечи); цвета — голубой, зеленый и матовый белый. Некоторые исследователи предполагали, что брошь была создана в IX веке, другие высказывались за более позднюю датировку, но по технике рисунка и исполнения этот артефакт, безусловно, превосходит украшение из Минстер Ловел и даже «Драгоценность Альфреда». Любители древностей постоянно спорили о том, кто же изображен на эмали «Драгоценности Альфреда». Предполагалось, что это король на троне, или сам Альфред, или святой Неот, либо святой Кутберт, прочно вошедшие в альфредовскую легенду, или Папа с символами земной и духовной власти, или Христос во славе. Вероятней всего, фигура изображает Спасителя: похожие миниатюры встречаются в рукописях VII–VIII веков. Христос с двумя скипетрами появляется в ирландской «Книге Келл»{195}, а святой Лука в «Евангелиях святого Хада» держит крест в одной руке и ветвь или скипетр с листьями — в другой{196}. О золотой оправе «Драгоценности Альфреда» с большей определенностью, чем об эмали, можно сказать, что она изготовлена в Англии. По замыслу и исполнению она близка другим артефактам англосаксонской работы, чьи подлинность и датировка не вызывают сомнений. Похожую филигрань мы видим не только в оправе украшения из Минстер Ловел, но и на нескольких застежках позднего англосаксонского периода. Обычным мотивом в искусстве IX века является и голова зверя, использованная в качестве завершающей части декора. Украшения с рельефами такого рода были обнаружены в кладах вместе с монетами, что позволяет датировать их достаточно точно. Некоторые рельефы напоминают альфредовского «зверя» забавной формой ушей{197}, похожих на запятую: такие изображения имеются на серебряных пряжках из клада в Сент-Остель и на других находках IX века; в частности, на поясных накладках из Севинтона (Уилтшир), вместе с которыми были обнаружены гравированные серебряные ложка и вилка, а также монеты, выпущенные в период с 806 по 890 год. К перечню общих черт можно добавить и характерные выемки на месте глаз. Гравировка на золотой подложке «Драгоценности Альфреда», очевидно, представляет собой дерево — это изображение условное, но при этом весьма детальное, напоминает рисунки из каролингских рукописей. Глядя на эти прекрасные творения английских мастеров, можно поверить рассказу Ассера о том, что Альфред покровительствовал ювелирам и другим умельцам. Сам король в переводе «Утешения философией» заменил «прах Фабриция [ossa Fabricii]» на «прах знаменитого мудрого кузнеца Веланда». «Я называю его мудрым, — поясняет Альфред в весьма показательном комментарии, свидетельствующем о его умении ценить высокое искусство, — ибо умелый мастер никогда не расстанется со своим ремеслом; проще сдвинуть солнце с места, чем лишить мастера его занятия». И далее, вспомнив, видимо, легенды детства, он спрашивает: «Где теперь прах Веланда и кто знает об этом?»{198}. Кузнец-колдун Веланд выковал меч Беовульфа, и Альфред, когда писал о «мудрости» мастера, возможно, думал и о чудесных творениях других умельцев, от которых нам остались уоллинфордская рукоять или красивое маленькое навершие кинжала с золотыми пластинами, найденное у Виндзора, неподалеку от древнего дольмена в Беркширских холмах, который по традиции зовется Веланд Смити, Кузница Веланда. Ювелирным ремеслом могли заниматься оружейники, украшавшие изготовленное собственными руками оружие, или клирики, привлекавшие на помощь все свое умение, чтобы облачить в роскошные переплеты рукописные церковные книги, как, возможно, Вульфхельм трудился когда-то над Codex Aureus{199}. Были среди ювелиров и просто мастера, трудившиеся по заказу, как альфредовские aurifices. Но к какой бы категории ни принадлежал создатель «Драгоценности Альфреда», он знал и свое ремесло, и жар вдохновения, свойственного одаренному художнику. Археологические материалы и исторические факты убедительно свидетельствуют, что «Драгоценность Альфреда» создана в Уэссексе в конце IX века, и на этом фоне филологические аргументы в пользу северного происхождения или более ранней датировки можно не принимать в расчет. Основными доводами сторонников «северной» версии являются старинное начертание некоторых букв в надписи, в частности, прямые С и G, а также использование форм тес и heht, принадлежащих английским диалектам. Прямое начертание букв нельзя счесть убедительные аргументом, поскольку оно встречается также на альфредовских монетах и в вустерской рукописи «Обязанностей пастыря». Heht встречается в уэссекцком диалекте: по крайней мере, эта форма употреблена в стихотворном вступлении к древнеанглийскому переводу «Обязанностей пастыря»{200}, однако использование тес вместо те в самом деле трудно объяснить. В уэссекцком диалекте IX века форма тес вообще не зафиксирована, поэтому, если считать, что «Драгоценность» создана в период «альфредовского ренессанса», остается предположить, что ювелир либо копировал северный образ, либо сам был по происхождению англом и работал в своей манере. Последний вариант не кажется столь уж невероятным, если учесть, что многие мерсийцы и нортумбрийцы бежали в Уэссекс, а ремесленники всех мастей искали покровительства короля{201}. Свидетельством того, что замечательный мастер мог быть плохим грамотеем, служит бессмысленная надпись на прекрасном изящном кольце, хранящемся в Музее Ашмола: «Sigeric mea heth gewyrcan» («Сигерик повелел меня сделать»). Можно попытаться каким-то образом связать «англский» элемент в надписи и «кельтское влияние», которое очевидно прослеживается в замысле и исполнении «Драгоценности Альфреда», но происхождение и назначение этой прекрасной вещи остаются для нас загадкой. Если мы не можем подтвердить бесспорными аргументами, что «Драгоценность» имеет отношение к королю Альфреду, то, по крайней мере, нельзя доказать и обратное. После имени Альфреда не обозначен, как на кольцах Этельвульфа и Этельсвит, королевский титул, и на этом основании некоторые исследователи делают вывод, что украшение или было создано до вступления Альфреда на престол в 871 году, или что оно предназначалось для другого человека с тем же именем. Во второй половине IX века имя Альфред встречается достаточно часто. Его носили, в том числе, епископ Вустерский и кентский элдормен, выкупивший Codex Aureus. И все же столь дорогую вещь мог заказать скорее король, нежели один из его подданных, пусть самый богатый и влиятельный; тот факт, что она была найдена в древних королевских владениях, неподалеку от Этелни, также стоит принять во внимание. Помимо прочего, существуют внутреннее ощущение и традиция, за которой стоит непоколебимая вера многих поколений ученых, поэтому дотех пор, пока более убедительные доказательства не будут представлены, мы позволим себе и другим считать (как считалось несколько столетий), что это чудесное маленькое украшение принадлежало королю Альфреду. Начиная с XVIII века строились всевозможные гипотезы относительно назначения «Драгоценности», но удовлетворительное объяснение так и не найдено. «Драгоценность» обнаружили в окрестностях Этелни, поэтому высказывались мнения, что это — личная вещь Альфреда, символ королевской власти, реликвия короля-изгнанника, навершие скипетра или украшение, венчавшее королевский шлем-корону{202}. Более убедительной представляется версия, которую предложил в 1877 году доктор Клиффорд{203}. Он считает, что украшение служило частью baculus Cantorum, указки или закладки (подобные артефакты часто встречаются в собраниях средневековой церковной утвари). Такого рода вещи часто делались из дорогих материалов; порой их прикрепляли к переплетам богослужебных книг, и доктор Клиффорд предполагает далее, что древнеанглийское слово æstel, которому в глоссарии XI века поставлено в соответствие латинское stylus, как раз и служит их названием. В таком случае «Драгоценность» является частью одной из æstels, стоимостью в пятьдесят манкузов, которые Альфред разослал своим епископам вместе с древнеанглийским переводом «Обязанностей пастыря»{204}. Доктор Клиффорд считает также, что Иоанн Старый Сакс, помогавший Альфреду в работе над этим переводом, получил одну из «подарочных копий» как настоятель нового монастыря в Этелни; а размышления о том, что умелый мастер «священник и монах» Иоанн приложил руку не только к переводу текста, но и к изготовлению æstel, могут доставить нам немало удовольствия. Впрочем, попытка связать «Драгоценность» с конкретным артефактом кажется чересчур смелой, чтобы ее принять, хотя вполне возможно, что под названием æstel имелась в виду закладка и что частями подобных же закладок являются «Драгоценность Альфреда» и украшение из Минстер Довел. Возможно, Альфред, задумывая свою æstel, вспоминал золотую раку, которую его отец Этельвульф преподнес монастырю в Мальмсбери. У этой раки, предназначавшейся для мощей святого Алдхельма, была, как пишет Уильям Мальмсберийский{205}, хрустальная крышка, на которой золотыми буквами значилось имя короля. В ее изголовье располагались фигуры из серебра, а на задней стенке помещались изображения чудес святого Алдхельма, выполненные, по-видимому, чеканкой (levato metallo){206}. В свете этого «Драгоценность Альфреда», соединившая в себе ирландские, английские и южноанглийские мотивы, видится прекрасным цветком на древе англосаксонского искусства, выросшим и распустившимся в альфредовские времена, но уходившим корнями в далекое прошлое и принесшим плоды в скором будущем. Альфред, как и его отец, с величайшим почтением относился к святым и каждый день молился перед мощами, которые всегда возил с собой. С этой реликвией связана, подробно изложенная Ассером история, о том, как король, со свойственными ему сметкой и мудростью, придумал лампы из бычьего рога{207}. Альфред желал посвящать половину своего времени служению Господу, но в пасмурные дни и темные ночи ему трудно было отсчитывать часы. Поэтому он повелел изготовить восковые свечи в двенадцать дюймов длиной, равные весу двенадцати пенни; поставленные перед святыми мощами, они сгорали за четыре часа, и сгоревшие шесть свечей точно отмеряли сутки. Однако вскоре выяснилось, что надо защитить свечи, которые должны были гореть постоянно, от сквозняков, врывавшихся сквозь двери и окна, сквозь промежутки в каменной кладке церковных зданий, щели в бревенчатых стенах или дыры в тонкой ткани шатра (здесь Ассер, сам того не желая, приоткрывает нам суровую обстановку альфредовских жилищ). Тогда король повелел сделать из дерева и бычьего рога лампы с дверцей. В них помещали свечи: прикрытые от ветра, они горели ровно, и по ним можно было точно отсчитывать время. Ассер вдохновенно описывает эту маленькую альфредовскую хитрость и подробно излагает всю историю в своем сочинении, из чего можно заключить, что она (или, по крайней мере, конкретное ее воплощение) казалась тогда новшеством{208}. Когда заходит речь об Альфреде, мы часто сталкиваемся с подобной ситуацией: важные деяния забылись, а обыденное проявление ремесленной смекалки сохранилось в памяти на века. Несмотря на то, что общий уровень развития декоративно-прикладного искусства был очень высоким, альфредовские монеты оказываются удивительно убогими по технике исполнения и декору. Они существенно уступают мерсийским монетам, которые чеканил в VIII веке Оффа, вдохновленный каролингским искусством и каролингской реформой денежного обращения. Хотя этот факт еще не свидетельствует об экономическом упадке, нашествия данов, безусловно, нанесли урон английской торговле — такой вывод можно сделать от противного, оценивая расцвет и быстрое расширение торговых связей после мирного договора 878 года; тогда было выпущено большое количество монет и нормы торгового права заняли свое место в своде уэссекцких законов. Впрочем, если викингские нашествия помешали развитию торговли, то возникновение викингских поселений всячески ему способствовало, поскольку норманны сами были прирожденными купцами. Собственные деньги появились в Уэссексе лишь в конце правления Эгберта, альфредовского деда; он, по-видимому, был первым независимым королем западных саксов, чеканившим свою монету на старом кентском монетном дворе в Кентербери. Так же поступали Этельвульф и трое его старших сыновей. Альфреду пришлось адаптировать старые механизмы и структуры к изменившимся условиям, налаживать торговые контакты с континентом и внутри королевства и, в дополнение к этому, устанавливать коммерческие связи между Уэссексом и Данело. Знакомясь с законами Альфреда, можно представить себе некоторые показательные детали хозяйственной жизни Уэссекса. Купцам (ciepemeri) предписывалось являться на фолкгемот и представлять всех людей, которых они собирались «вести с собой во внутренние земли», королевскому герефе, указав точное количество своих спутников и поручившись за их хорошее поведение{209}. Если в пути оказывалось, что купцу требуется больше людей, он обязан был сообщить об этом королевскому герефе и получить согласие «мота». Более древние законы, изданные Ине, также сохраняли свою силу. Купив что-либо «во внутренних землях», торговец должен был подтвердить этот факт свидетельствами; однако в случае, если у него обнаруживалось украденное добро, он отделывался небольшим штрафом; если же ему удавалось доказать, что он купил краденое по незнанию, никакого наказания вовсе не полагалось{210}. За этими короткими конкретными фразами можно разглядеть первые ростки мощной сети коммерческих связей, ставших явью в X–XI веках, когда в Англии велась интенсивная торговля сельскохозяйственными продуктами и скотом, а с континента импортировались шелка, специи, драгоценные металлы и самоцветы. Странствующий торговец, со своими людьми, повозками и грузовыми лошадьми, отправлялся из гавани или большого города во «внутренние земли», и его радостно принимали в любой усадьбе или деревне и на каждом хуторе. Продавец и покупатель торговались, прежде чем заключить сделку, за купленный товар расплачивались иногда натурой, иногда серебряными альфредовскими пенни, которые чеканили в крупных торговых центрах, в городах, стоявших на пересечении торговых путей, куда торговец неизбежно возвращался в конце путешествия, чтобы наполнить свои опустевшие мешки. Уэссекцкие суды и герефы вполне могли организовать торговлю на местном уровне и следить за соблюдением интересов своей области, но с возникновением Данело в системе торговых связей появился совершенно новый элемент, так что урегулировать возникшую ситуацию было под силу только центральной власти. В соглашении с Гутрумом-Этельстаном Альфред, получив Лондон, оговорил условия торговли «различными товарами и скотом» между данами Восточной Англии и его подданными. Дан и англосакс, отправлявшиеся торговать в соседнее королевство, предоставляли заложников: тем самым они гарантировали, что будут хранить мир, и подтверждали честность своих намерений. Вместе с поселенцами-данами в жизнь Англии вошла новая мера стоимости — скандинавская полумарка золота{211}, которая стала использоваться наряду с английскими шиллингом{212} и манкузом{213}. Все они в то время представляли собой просто расчетные единицы, обозначавшие определенную массу золота и серебра. Единственной монетой, в полном смысле этого слова, во времена Альфреда были серебряные пенни, а также полу-пенни{214}, которые, видимо, он и пустил в обращение. Их чеканили на семи (или восьми) монетных дворах: в древних римских городах — Кентербери и Винчестере — и «главных бургах», церковных, политических и торговых центрах западносаксонского королевства: в Эксетере, Бате и Глостере, обеспечивавших покой и процветание западных областей, в Оксфорде, располагавшемся на мерсийской границе, и Лондоне, контролировавшем Темзу (там прежде чеканил монету Хальфдан). На монетах встречается знак еще одного монетного двора; если монограмма правильно расшифрована, то к приведенному выше списку следует добавить Линкольн, хотя во времена Эдварда Старшего этот северный город был данской крепостью. Архиепископ Кентерберийский также имел право чеканить монету; кроме того, любопытная серия серебряных пенни была выпущена в Восточной Англии в честь святого Эдмунда: на них нет знака монетного двора, зато значится имя святого и имена множества разных монетчиков. Некоторые из этих имен, безусловно, не англосаксонские, а скандинавские или франкские. Кроме того, Гутрум-Этельстан чеканил в Восточной Англии свою монету, скопировав один из альфредовских образцов. У него также трудились монетчики с чужеземными именами, в большинстве своем, по-видимому, франки. На различных монетах короля Альфреда встречаются имена более сотни монетчиков, но основная их часть, практически наверняка, представляет собой англо-данские копии альфредовских монет, выпущенные без его ведома{215}. Среди монет, отчеканенных самим Альфредом, можно выделить двадцать три разновидности{216}: тринадцать видов выпущены до 878 года, остальные десять (к которым и относится большинство сохранившихся экземпляров) — в позднейший период, после первого мирного договора с Гутрумом. Первые варианты были скопированы с монет короля Этельреда и его тезки, архиепископа Кентерберийского, а в одном случае — с серебряных пении, которые отчеканил, судя по всему, викингский предводитель Хальфдан, ненадолго обосновавшийся в Лондоне после мирного договора 871 года[62]. Эту занятную монетку копировал также Кеолвульф II, марионеточный король Мерсии; на ее реверсе помещена монограмма Лондона. Хальфдан, следуя, вероятно, континентальным образцам, первым ввел в английский обиход монеты с монограммой: к этому типу относятся несколько разновидностей альфредовских пенни. На реверсе таких монет мы видим монограмму монетного двора; у других типов там располагаются название монетного двора, имя монетчика, крест и орнамент. На аверсе помещались название монетного двора, а чаще — крест, либо примитивный портрет короля, его имя и титул. Большинство монет чеканилось, разумеется, в Кентербери, далее следуют Оксфорд и Лондон. Титул Rex Saxonum на редких винчестерских и эксетерских монетах указывает на преемственность между поздними альфредовскими типами и первыми опытами его сына и наследника Эдварда Старшего. Важные выплаты должны были совершаться «чистой» монетой, без примесей, и судя по тому, что подобное условие специально оговаривалось, уэссекцкие монеты не всегда отличались этим качеством. Согласно альфредовским законам штраф за вторжение в королевский бург или нарушение королевского покровительства составлял «пять фунтов чистых пенни»{217}. По договору между Альфредом и Гутрумом, вира за благородного человека, англа или дана, равнялась восьми полумаркам чистого золота, испытанного огнем{218}. В переводе Боэция Альфред пишет, что разные виды счастья объединяются в единое Высшее Благо так же, как различные металлы, расплавившись, образуют один слиток, и сравнивает очищение серебра с очищением человека небесным огнем{219}. Уже в те времена, по-видимому, применялись некие методы «отбеливания» и «определения пробы» драгоценных металлов. Уже появились зачатки тех принципов и механизмов, которые определяли впоследствии работу английского Казначейства. Альфредовская Англия была еще невежественной, бесхитростной, грубой и почти варварской, но в ней уже чувствовалась великая жизненная сила и достоинство юности, обещавшие великое будущее.III. Литература
С короля Альфреда начинается новый этап в политическом развитии Англии, но он открывает также новую страницу в развитии английской литературы; в сфере мысли, как и в государственной деятельности, этот этап стал провозвестником иной эпохи. Ее суть Альфред выразил (пусть неосознанно) в предисловии к переводу «Обязанностей пастыря» Григория Великого: «Прежде… чужестранцы искали мудрости и знания в нашей земле… ныне мы сами вынуждены приглашать из дальних стран тех, кто нам нужен». Литература раннего периода, латинская и древнеанглийская, принадлежала местной традиции. Религиозная по форме, по сути она была плодом стихийного творчества, созданием народа, вдохновленного христианской верой. Кэдмон и Беда, Алдхельм и Кюневульф, хотя и обращались к римским или восточным образам и сюжетам, несли в себе дух английского христианства. Позднейшая литература была более «европейской». Она появилась в результате продуманной государственной политики короля Альфреда, который преподнес ее в качестве наставления своим подданным. Англосакс Алкуин, живший при дворе Карла Великого, приобщил императора и его приближенных к мудрости ученых нортумбрийских монахов; в IX веке можно говорить об обратном влиянии: придворные школы каролингских императоров служили, по всей видимости, образцом для системы образования, которую пытались воплотить в жизнь западносаксонские короли. Нельзя оценить полностью литературные труды Альфреда, не увязав их с исповедуемой им политической доктриной. Сами по себе они кажутся случайными, но если расценить их как инструмент образовательной политики, которая, в свою очередь, являлась частью продуманного плана государственного строительства, то замысел короля становится понятным и вызывает искреннее восхищение. Альфред не был монастырским ученым, постигающим мудрость для собственного удовольствия, из любви к знаниям; он учился, чтобы учить, и всегда видел впереди конкретную практическую цель. Что бы он ни писал, он ставил перед собой вполне определенную задачу: все его труды служили просвещению и воспитанию подданных христианской державы. Переводя с латыни Григория Великого, Орозия, Беду и Боэция, Альфред стремился сделать доступными книги, которые, по его мнению, каждый человек должен был прочитать: труды прославленных авторов, содержавшие сведения из теологии, древней и современной истории, географии и философии. Составляя на английском языке Хронику или «Правду», он пытался сохранить все ценное и важное, что заключалось в монастырских анналах, нормах обычного права и старинных верованиях, а также все наиболее значимое из социального и политического опыта его времени. Альфред отводил «людям, которые молятся» важное место в системе правления и хотел воспитать образованных и благочестивых служителей Церкви и Государства: ради этого он наставлял клириков, рассчитывая, что они впоследствии станут учить мирян, и излагал на понятном всем языке правильные и полезные сведения, предназначенные для свободных людей всех рангов. В Уэссексе знание было забыто, и король пригласил ученых помощников из разных земель: четырех мерсийцев (вустерского епископа Верферта, Плегмунда, будущего архиепископа Кентерберийского, священников Этельстана и Вервульфа), франка Гримбальта, Иоанна Старого Сакса и валлийца Ассера. Он осыпал их подарками и назначил на высокие посты, и кто-нибудь из помощников обязательно находился при короле, чтобы читать и переводить ему латинские книги, которые он пока не мог самостоятельно перевести. Из рассказа Ассера, при всей его напыщенной риторике, становится понятно, что в альфредовском стремлении к знанию было много от той наивной страсти, что жила в сердцах естествоиспытателей XVI века и первых участников образовательных программ для женщин и рабочих в XIX столетии. В зрелые годы король посвящал редкие часы своего досуга учению, удовлетворяя детское желание, которое ему долго не удавалось исполнить. Однажды, когда они с Ассером читали и беседовали, Альфред достал маленькую книгу, где были часослов, псалмы и молитвы, которую он всегда носил на груди, и попросил Ассера записать понравившийся отрывок. В книжке не оказалось места; тогда Ассер взял чистый лист пергамента и начал новую тетрадь, в которой он переводил для Альфреда выдержки из разных сочинений. Так появился «Энхиридион», наставление или руководство, названное так потому, что всегда было под рукой, сборник мудрых речений (flosculos) из Библии и других знаменитых сочинений; со временем книга стала такой же толстой, как Псалтырь. Она была, судя по их свидетельствам, известна хронистам XII века: Флоренсу Вустерскому, который называл ее «Речения короля Альфреда» (Dicta regis Ælfredi), и Уильяму Мальмсберийскому; из нее заимствована прелестная легенда о том, как святой Алдхельм заставил невежественных западных саксов слушать его поучение, спев им на их родном языке на мосту в Мальмсбери. Эта история наверняка понравилась королю, который любил легенду об Орфее и сам доблестно сражался с невежественными варварами. Ассер (как он сам пишет) начал составлять «Энхиридион» в 887 году, так что Альфред, видимо, стал проводить в жизнь свой план работы над переводами вскоре после второго мирного договора с Гутрумом. У него оставалось в запасе пять мирных лет, и именно в это период, по мнению большинства исследователей, были созданы «Правда Альфреда», первая часть Англосаксонской хроники (до смены почерка в погодной статье 891 года) и ассеровское «Жизнеописание Альфреда» написанное, очевидно, в 893 году. Суждения специалистов по поводу того, в какое время и в какой последовательности появились четыре главных альфредовских перевода — «Обязанности пастыря», «Орозий», «Беда» и «Боэций»[63], — сильно расходятся. Отсутствие достоверных свидетельств создает благодатную почву для догадок и домыслов, и вокруг каждой альфредовской работы ведутся горячие споры. Однако мы можем принять, что с возобновлением данских нашествий в 892 году и в последующие годы, омраченные войной, чумой и мором, у короля не оставалось ни времени, ни сил для занятий словесностью, поэтому переводы, по всей вероятности, были сделаны до 893-го либо после 896 года. Ассер принимал участие в переводе «Обязанностей пастыря», однако в своей книге, написанной в 893 году, он упоминает только «Энхиридион» и переложение «Диалогов» Григория Великого, сделанное Верфертом. На основании этого некоторые исследователи считают, что все литературные произведения альфредовского времени, над которыми работал сам король, созданы в последние годы его жизни. Другие присоединяются к мнению профессора Вюлкера, полагавшего, что переводы «Обязанностей пастыря», Беды и Орозия были сделаны последовательно в 889–893 годах, а переводы Боэция, «Монологов» Августина и, возможно, псалмов относятся к 897–901 годам. Согласно первой версии, вся литературная деятельность Альфреда укладывается в короткий промежуток времени, о котором у нас нет никаких сведений; это представляется маловероятным, особенно если учесть, что Альфред умер, по-видимому, в 899-м или 900-м, а не в 901 году. Вторая версия не объясняет молчание Ассера, ни словом не упомянувшего о трудах короля; возможно, однако, что Ассер писал свою книгу в несколько приемов, в разное время, и до нас дошел незаконченный промежуточный вариант. Следует также помнить, что Альфред работал над своими переводами медленно и тщательно и что каждая книга требовала размышлений и подготовки, которые могли растянуться на несколько лет. В предисловии к «Обязанностям пастыря» король пишет, что переводил книгу с латыни на английский «иногда по словам, иногда по смыслу», учась латыни у Плегмунда, Ассера, Гримбальта и Иоанна, и что он взялся за свой труд «среди многих треволнений, обрушившихся на наше королевство». Даже если ни один из четырех переводов не существовал в законченном виде к 896 году, можно предположить, что они были начаты во время мирной передышки, а потом доделывались, вопреки всем трудностям и, казалось бы, непреодолимым препятствиям. Так или иначе, по замыслу литературные произведения Альфреда делятся на две группы: более практическую и более «философскую». Если исходить из содержания, переводы «Обязанностей пастыря», «Орозия» и «Беды», очевидно, принадлежат более раннему периоду. Законы, история, доктрина пастырского служения могли занимать мысли Альфреда в те дни, когда он трудился над созданием образовательной и административной систем, а философские раздумья, изучение «высшей Мудрости» Боэция и Августина, возможно, заполняли дни короля в краткий период «спокойствия и мира», венчающий его правление. «Правда» заслуживает особого рассмотрения среди альфредовских литературных трудов не только потому, что она непосредственно связана с его просветительской политикой, но и потому, что собственные воззрения и заботы короля нашли отражение в его предисловии, в выборе библейских отрывков и в композиции кодекса. Патетическое утверждение Уильяма Мальмсберийского, что Альфред издавал законы «под звуки труб и лязг оружия», не следует понимать буквально. «Правда» рассчитана на управление страной в мирное время, и король, как сказано в ее предисловии, тщательно и продуманно отбирал установления, вошедшие в свод, консультируясь с опытными советниками. «Правда», скорее всего, была составлена раньше, чем первая часть Англосаксонской хроники, то есть до 892 года включительно. Профессор Либерманн, осуществивший последнее издание «Правды», датирует ее, предположительно, периодом «после 890 года». Доктор Тарк в отдельном исследовании, посвященном «Правде Альфреда» утверждает, что она появилась в 890 году, но хронологически помещает ее после «Обязанностей пастыря»{220}. В любом случае ее, по-видимому, следует считать одним из первых литературных опытов Альфреда и выражением той созидательной политики, которую король проводил в мирный период своего правления. «Правда Альфреда» сохранилась в нескольких рукописях, но даже самые ранние из них относятся к X веку. Древнейшая рукопись, скопированная, вероятно, непосредственно с альфредовского оригинала, сохранилась в том же кодексе, что и знаменитая Паркеровская рукопись Англосаксонской хроники: вероятно, обе они были созданы в Винчестере. Эта рукопись «Правды» написана на уэссекцком диалекте и датируется, предположительно, серединой X века. Первая часть «Правды», историческое вступление[64], вызывает в памяти слова Ассера: по его свидетельству, король взялся изучать «основы Священного Писания» и начало этому было положено в день святого Мартина 887 года. Библейские цитаты переведены на английский язык с уверенностью и легкостью, за которыми чувствуется опытная рука. Латинским оригиналом служила Вульгата (перевод Библии, выполненный в IV веке Иеронимом), и, возможно, некоторые из этих отрывков первоначально были записаны в альфредовский «Энхиридион», и уже потом включены в «Правду». В переводе Десятисловия вторая и части четвертой и десятой заповедей опущены (так было принято в церковной литературе того времени), но десятая заповедь дополнена цитатой из Исхода{221}: «Не делайте предо мною богов серебряных или богов золотых не делайте себе». В девятой заповеди, переставленной на место второй, «создал Господь небо и землю» заменено на «создал Христос небо и землю», а в пятой: «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе» второе придаточное предложение переставлено, так что пояснение относится к родителям, «которых Господь дает тебе», а не к земле. Эта грамматическая ошибка свидетельствует о многом и по-человечески понятна, ибо Альфред мог благодарить Господа, давшего ему в матери Осбург, и в отцы — Этельвульфа, который, при всех своих слабостях и ошибках, нежно любил младшего сына и во многом ему потакал. Выдержки из законов Моисея представляют собой более-менее свободное изложение двадцать первой, двадцать второй и частично (до тринадцатого стиха) глав Исхода. Мелкие изменения, внесенные королем, весьма показательны. Предлагая свои толкования, он стремится привести иудейский закон в соответствие с германской традицией. «Раб-еврей» заменен на «раба-христианина (theow)». Место, где должен искать убежища невольный убийца, именуется frithstowe, «место мира» (этим же словом названы города-крепости в «Обязанностях пастыря»{222}), и за убийство можно заплатить откуп, согласно «праву народа» (обычному праву). Если вол забодал мужчину или женщину, его хозяин должен быть предан смерти или заплатить штраф, в зависимости от того, что уитэны сочтут справедливым. Принесение в жертву первенца заменено на дарение «первых плодов от всего ходящего и растущего». «Не суди превратно тяжбы бедного своего» дополнено следующей сентенцией: «Суди справедливо и одинаково: не суди одним судом богатого, иным — бедного, одним врага, а иным — друга». Но более всего поражают не эти поправки, а сам факт, что Альфред принял и включил в свою «Правду» законы, предназначавшиеся для восточного народа и созданные двумя тысячелетиями раньше, не изменив в них практически ничего. Как и пуритане XVII века, он отождествлял англичан с избранным народом, и не сомневался, что законы Моисея подходят для Уэссекса IX века. Но, когда мы говорим об Альфреде, подобный взгляд не вызывает столь откровенного недоумения. Он, как и Моисей, должен был создать законодательство родового общества, существовавшего за счет рабского труда, верившего в единого Бога и почитавшего семейные и родовые связи; в этом обществе жестокая варварская справедливость соблюдалась по принципу «око за око, зуб за зуб», где отнимали жизнь за жизнь и даже животных-убийц карали смертью, где назначали штрафы, приносили оправдательные клятвы и призывали свидетелей, где Церкви платили десятину, а бедняки, вдовы и сироты получали защиту от государства. Альфреду — государственному деятелю народ Моисея был понятен и близок не меньше, чем христианский Рим; суровая беспристрастность иудейской этики вызывала восхищение короля, поклонявшегося истине и справедливости, однако подлинные стремления чуткой и тонкой натуры влекли его к милосердию и состраданию, «мягкосердечию» христианских заповедей. После законов, объявленных Моисею Господом, Альфред помещает заповеди, которые возвестил апостолам Христос, и далее переводит послание апостолов из Иерусалима, толкующее (в весьма либеральном духе), в какой мере следует исполнять древний закон{223}. Послание заканчивается «золотым правилом», которое было добавлено к основному тексту в нескольких древних версиях Деяний (греческих и латинских) и оттуда попало в некоторые рукописи Вульгаты. Переходя от исконных иудейских и христианских законов к их конкретному приложению в более поздние времена, Альфред включает в свою «Правду» постановления Синодов, принятые «святыми епископами и другими достославными уитэнами народа англов [Angel-cyn]». Он причисляет епископов к уитэнам и не делает различия между каноническим и светским правом, а также церковными Соборами и светскими собраниями. Для него Церковь и государство составляют одно целое: они служат общей цели, хотя структура и функции у них разные. Особый интерес представляет альфредовское предисловие, предваряющее свод английских законов. Король написал его от себя лично: в этом предисловии он указывает, среди прочего, на традиционность английского права, подразделяющегося по территориальному и национальному принципу на западносаксонское, мерсийское и кентское, и одновременно на его «авторский» характер, ибо оно является отчасти плодом творчества великих королей-законодателей — Ине, Оффы и Этельберта. Другая мысль сближает рассматриваемый отрывок с вступлением к «Обязанностям пастыря». Альфред не претендует на авторство, он отводит себе роль составителя и толкователя, который не дерзает записывать слишком много от себя, или хранителя, оберегающего наследие прошлого для блага грядущих поколений[65]. Английские законы расположены без всякой системы, что составляет разительный контраст с более-менее стройной композицией библейской части. Но, читая этот беспорядочный свод, изобилующий повторами и противоречиями, нельзя не отметить скрупулезность Альфреда, его внимание к деталям, равно как и его желание отстаивать справедливость и заботиться о благе подданных. Альфредовские законы, если рассматривать их в чисто практическом плане, могут служить источником для истории государства и права, но с точки зрения замысла мы вправе расценить их как литературный труд, предназначенный для наставления и просвещения. Наиболее ценные рукописи «Правды Альфреда» и Англосаксонской хроники очень удачно оказались в одном кодексе. В рамках альфредовской просветительской политики эти два памятника связаны и дополняют друг друга: проще понять добрые обычаи старины на примере собственной истории, деяний тех людей, «кто будет хорошим примером для пришедших после них». Тщательный анализ так называемой «Англосаксонской хроники», проведенный английскими и немецкими исследователями, позволяет оценить историческую значимость различных ее частей, не преуменьшая значения Хроники в целом как уникального памятника из истории древнего германского народа, написанного на его родном языке. Как показали профессор Эрл и мистер Пламмер, существуют четыре основные Хроники[66], сохранившиеся в семи рукописях; все эти рукописи восходят к одному общему оригиналу, Альфредовской хронике, заканчивающейся 891 годом{224}. Вероятно, в этом году (или чуть позднее) были сделаны копии, которые разослали в монастыри или кафедральные соборы; там рукописи пополнялись уже как местные анналы. Самый старый манускрипт назван по имени архиепископа Паркера, который обнаружил его в елизаветинские времена и впоследствии завещал Корпус-Кристи Колледжу в Кембридже. Он начинается от Рождества Христова[67] и заканчивается 1070 годом; местом его создания, очевидно, был Винчестер, но в XI веке он оказался в Кентербери. Кодекс, ныне включающий в себя Паркеровскую рукопись, содержит также латинские Деяния Ланфранка, «Правду Альфреда», перечни Пап и епископов и «Пасхальную Песнь» Седулия, которую Ассер цитирует в «Жизнеописании Альфреда». Связь между Хроникой, законами и перечнями Пап и епископов, возможно, ощущалась и в прошлом. Гаймер в своей стихотворной «Истории народа англов» (XII век) ставит в один ряд законы и альфредовскую хронику, а в другом месте определенно указывает, что Хроника находилась в Винчестере. Альфред, говорит поэт, повелел составить английские книги и записать в них события и законы, рассказы о битвах и о деяниях королей:Глава VIII ШЕСТЬ ЛЕТ МИРА, ТРИ ГОДА ВОЙНЫ И СТРОИТЕЛЬСТВО «ДЛИННЫХ КОРАБЛЕЙ» (887–896 годы)
Отняв у данов Лондон, Альфред сделал первый шаг к покорению Данело; хотя основная тяжесть этой задачи легла впоследствии на плечи его сына и внука. Ко времени заключения мирного договора в 886 году уэссекцкое королевство территориально сильно уменьшилось, но обрело сплоченность и единство. О высоких притязаниях Эгберта, деда Альфреда, пришлось забыть, однако взамен королевская династия Уэссекса получила (хотя и в ограниченных пределах) реальную, прочную власть. Кент, вместе с подчиненными ему скирами, вошел в состав Уэссекса. Там не было более короля-ставленника, зато в 890 году пост архиепископа Кентерберийского занял Плегмунд, друг и советник короля; с этого момента и до конца правления Альфреда он действовал в полном согласии с его волей и замыслами. Восточные области прежнего мерсийского королевства оставались под властью данов, но в западной его части, к которой относился и Лондон, правил зять Альфреда, Этельред, «лорд Мерсии». При Бюрхреде Этельред подписывал грамоты как «правитель» (dux) или элдормен. Он женился на Этельфлед, дочери Альфреда; это произошло, вероятно, не ранее чем Этельфлед исполнилось пятнадцать лет, то есть в 884 году, либо чуть позднее (Этельфлед была первым ребенком Альфреда и Эалхсвит, но не могла родиться до 869 года). В 886 году Альфред передал Лондон своему зятю, и с той поры Этельред стал играть важную роль в политической жизни Уэссекса как главный мерсийский элдормен, в чьи задачи входило защищать Лондон и оборонять от бриттских вторжений западные границы королевства. Его власть и полномочия были не многим меньше, чем королевские: он даже подписал одну грамоту в качестве subregulus. Этельверд и кельтские источники именуют Этельреда титулом rex, а Ассер рассказывает, что правитель Северного Уэльса Анараут согласился признать власть Альфреда, при условии, что он и его народ будут подчиняться уэссекцким королям на тех же основаниях, на каких им подчиняются Этельред и мерсийцы. Этельфлед имела родственные связи с мерсийской королевской династией, ибо ее бабушкой по материнской линии была Эадбург, и ее тоже иногда называли королевой (regina)[80]. Брак Этельреда и Этельфлед стал третьим брачным союзом, заключенным между королевскими династиями Уэссекса и Мерсии с начала правления Этельвульфа. Каждый раз это происходило в тот момент, когда ситуация требовала решительных действий. Свадьба Этельсвит, сестры Альфреда, и мерсийского короля Бюрхреда в 853 году совпадает по времени с уэссекцко-мерсийским военным походом в Северный Уэльс. Брачный союз Альфреда и Эалхсвит, принадлежавшей к благородному мерсийскому роду, был заключен, согласно Ассеру, в 868 году, и в тот же год Уэссекс и Мерсия объединенными силами атаковали данов в Ноттингеме. После того как западная часть Мерсии отошла к Уэссексу и марионеточный король Кеолвульф исчез со страниц истории, Альфред, по-видимому, избрал самого толкового из элдорменов Бюрхреда и поставил его правителем вновь приобретенной территории. Отдавая в жены Этельреду свою дочь, Альфред рассчитывал тем самым упрочить узы, связывавшие его ставленника с королевским домом Уэссекса. С этого времени Мерсия, хотя и сохраняла отчасти независимость, перестала быть самостоятельным королевством и постепенно превратилась, с правовой и административной точек зрения, в провинцию Уэссекса. С конунгами-христианами Гутрумом-Этельстаном и Кнутом-Гутредом, наследником Хальфдана, правившими в данских королевствах Восточной Англии и Йорка (Нортумбрии), Альфред, судя по всему, поддерживал достаточно дружеские отношения. У Кнута-Гутреда нашли приют хранители мощей святого Кутберта, обосновавшиеся после многолетних скитаний в Честер-ле-стрит. Оба правителя данов копировали альфредовские монеты и переняли некоторые уэссекцкие обычаи. Среди нортумбрийских пенни есть несколько монет редкого типа: на их аверсе выбито имя Альфреда, а на реверсе — надпись «король Кнут» (Cnut Rex){287}; исходя из этого факта было высказано предположение{288}, что даны признавали в той или иной форме верховную власть уэссекцкого короля. Однако реально мы слишком мало знаем об истории северного королевства данов в рассматриваемый период, а о том, что происходило в данской Мерсии и в тех данских землях Мидленда, где впоследствии располагались Пять Бургов, нам практически ничего не известно. Большинство правителей Уэльса также подчинялись Альфреду как верховному властителю. Ассер, рассказывая о том, как он приехал в Уэссекс, указывает, что в то время (очевидно, за несколько лет до 887 года) и «много раньше», «земли Южной Британии» принадлежали королю Альфреду, «как они принадлежат ему и сейчас». Далее он перечисляет правителей этих земель. Хемейд, король Деметики (Диведа) и Хелисед (Элисед) ап Теудур, король Брекнока, приняли власть Альфреда, спасаясь от притеснений северноуэльских правителей; Ховел ап Рис, король Глегвисинга (включавшего в себя Гламорган и часть Монмутшира) и короли Гвента (Монмутшир) Брохмайл и Фернмайл, сыновья Моурика, также искали у Альфреда защиты, ибо «их принуждали к тому своеволие и жестокость элдормена [comes] Эадреда [Этельреда] и жителей Мерсии». Согласно Анналам Камбрии, Хемейд умер в 885 году{289}; если мы принимаем это свидетельство, следует считать, что Альфред был верховным правителем большей части Южного Уэльса еще до того, как вернул себе Лондон. Северный Уэльс признал его власть позднее, при короле Анарауте. Ассер утверждает, что Анараут, один из сыновей Ротри (Родерика Мора{290}, убитого, как указано в Анналах Камбрии, саксами в 877 году), «отверг в конце концов дружбу нортумбрийцев, от которых он не видел никакого добра, а скорее, вред, и постарался снискать расположение короля. Он явился пред очи короля, и тот принял его с почетом, был его свидетелем на конфирмации и одарил его богатыми подарками»{291}. После этого Анараут «со всеми своими подданными принял власть короля, на условиях, что он будет во всем повиноваться королевской воле таким же манером, каким повинуются ей Этельред и мерсийцы». Поскольку в 893 году жители Северного Уэльса помогали англосаксам в их борьбе с данами, указанные события произошли, по-видимому, незадолго до того, как Ассер описал их в своей книге; не исключено, что он пользовался сведениями, полученными в Уэльсе. Его рассказ подтверждается позднейшими и довольно разрозненными свидетельствами валлийских источников, так что возможно высокопарное посвящение, в котором Ассер именует Альфреда «достопочтенным и благочестивейшим повелителем, правителем [rector] всех христиан острова Британия, Альфредом, королем англосаксов», имеет под собой некие реальные основания. Но если мирные годы Англии были куплены ценой неисчислимых бедствий, обрушившихся на континентальные королевства, то улучшение ситуации на континенте немедленно привело к тому, что викинги вновь попытались захватить Уэссекс и расширить территорию Данело до берегов Ла-Манша. Франкская империя познала всю глубину унижения во время осады Парижа, за которой последовало, в 887 году, низложение Карла Толстого. Эд, храбрый защитник Парижа, стал властителем Западно-Франкского королевства, а восточные франки обрели деятельного и умного правителя в лице своего нового короля, Арнульфа Каринтийского, в 896 году ставшего императором. В июне 891 года норманны разбили франков на реке Голь, притоке Мааса, но после этого Арнульф лично повел свое войско против викингов, обосновавшихся в укрепленном лагере неподалеку от Лувена, и в ноябре того же года одержал над ними решительную победу. «Король Эарнульф, — сообщает Англосаксонская хроника. — сражался против конного войска [ræde here], до того как подошли корабли, и обратил его в бегство». Морские конунги Годфред и Сигфред пали в этой битве, и жители внутренних областей Германии могли более не бояться норманнских набегов, однако у «огромного войска» викингов хватило резервов, чтобы перезимовать в Лувене и следующей весной вновь приняться за грабежи. Лишь осенью 892 года{292} основные военные силы норманнов покинули континент: викинги оставили разоренные, голодные земли и вместе со своими женами, детьми и конями переправились через Ла-Манш. Флот в двести пятьдесят кораблей, собравшийся вБулони, подошел к берегам Кента и двинулся далее под прикрытием «великого» Андредского леса, простиравшегося, по свидетельству Англосаксонской хроники, на 120 миль с востока на запад и на 30 миль в ширину. Викинги поднялись на своих кораблях вверх по течению Лимене (или Люмне), которая тогда была судоходной рекой, хотя сейчас ее можно идентифицировать только по географическим указаниям, содержащимся в Хронике, и названию, сохранившемуся в документах. Отойдя на 4 мили от речного устья, они напали на недостроенное, «наполовину готовое» укрепление. В нем находились лишь несколько керлов; вероятно, это были мастера, возводившие укрепление (geweorc), согласно разработанному королем плану защиты побережий и границ[81]. На зиму викингское войско обосновалось в Эплдоре, в Южном Кенте: к этому городку ныне нельзя подойти водным путем, но тогда он, по-видимому, располагался на берегу приливной реки Люмне{293}. Одновременно другой флот данов (он был меньше первого и насчитывал восемьдесят кораблей) вошел в эстуарий Темзы. Даны возвели укрепление (geweorc) в Мильтоне, на реке Свейл в Северном Кенте, напротив острова Шеппи. Их предводителем был Хэстен (Хастейн или Хастинг) — личность не менее легендарная, чем Рагнар Кожаные Штаны, Гутрум или Ролло, дерзкий и хитрый разбойник, наделенный всеми внешними атрибутами романтического пирата{294}. Перед лицом этой двойной угрозы Альфред в первую очередь постарался гарантировать лояльность Данело. Он взял клятву с нортумбрийских и восточноанглийских данов, подтвердивших ему свою верность, и потребовал заложников от жителей Восточной Англии, которыми правил теперь Эохрик или Эрик, преемник Гутрума-Этельстана. Судя по тому, что Альфред мог требовать от данов подобных обещаний, англо-данские королевства признавали в какой-то мере главенство Уэссекса. В начале 893 года Альфред собрал фюрд и занял позиции в Кенте, расположившись между двумя викингскими армиями «достаточно далеко от лесных укреплений и укреплений на реке», чтобы наблюдать за обеими. Даны оказались запертыми в своих убежищах и, не имея возможности дать бой противнику в открытой местности, удовольствовались тем, что небольшими группами совершали вылазки и вступали в стычки с англосаксами. «Шайки [hlothum] грабителей прорывались в лес там, где не было фюрда», а за ними охотились отряды англосаксов, «из фюрда и из бургов». Именно в этом месте в Англосаксонской хронике говорится, что Альфред поделил фюрд («не считая тех людей, которые держали бурги») на две части: действующую армию и резерв[82]. Дальнейшие события излагаются в Хронике (которая является в данном случае нашим единственным источником) весьма путано, но, судя по всему, Альфред попытался подкупить Хэстена подарками и лестью, лишив таким образом предводителей «огромного войска» их возможного союзника. Коварный викинг с готовностью принес клятвы и дал заложников, король (так же, как это было в случае с Гутрумом и Анараутом) щедро его одарил и стал крёстным отцом одного из сыновей Хэстена, а Этельред Мерсийский был свидетелем на конфирмации другого его сына. Хэстен ушел из Кента, но не сложил оружия: он пересек широкое устье Темзы и построил укрепления на другом его берегу в Бенфлите (Эссекс). Даны Восточной Англии приютили его в своих землях, нарушив без малейших колебаний клятвы, которые они давали Альфреду. «Огромное войско» тем временем снялось с места и в полном составе, со всей добычей, отправилось из Эплдора на север, видимо, рассчитывая присоединиться к Хэстену в Бенфлите. Их корабли должны были прийти туда же морем. Вероятно, даны решили двигаться по суше, через Суррей, Гемпшир и Беркшир, чтобы избежать встречи с англосаксонским фюрдом, но на этот раз им не удалось, как в 876 году, обмануть бдительность альфредовских воинов. Конные воины под командой Эдварда{295}, сына короля, обогнали викингское войско и вступили с ним в бой у Фарнхема, на границе Суррея и Гемпшира. Сражение закончилось тем, что даны, побросав свою добычу, бежали на другой берег Темзы, не удосужившись даже найти брод, и обосновались на Торни — маленьком островке на реке Колн, недалеко от Западного Драйтона{296}. Эдвард со своим войском осаждал их там до тех пор, пока воинам фюрда не пришло время возвращаться по домам и не кончились припасы. Альфред со второй половиной фюрда двигался к Торни, чтобы сменить своего сына. Войско Эдварда отправилось домой, и в этот момент пришли вести о новом дерзком наступлении врага. Даны из Нортумбрии и Восточной Англии, возможно, объединившись с флотом Хэстена и кораблями «огромного войска», атаковали с моря южное и западное побережья Англии. Флот, насчитывавший сто кораблей, подошел к Эксетеру, и сорок кораблей осаждали некий форт в Девоншире, geweorc «на северном море», название которого в Хронике не указано{297}. Генрих Хантингдонский, возможно, думал об этой тяжелой, полной неожиданностей и тревог военной кампании, когда описывал «четвертую казнь» Британии — опустошительные нашествия данов{298}. Его пассажи, при всей их риторичности, очень выразительны. Английский король спешит на восток, на битву с данами, но раньше, чем он успевает добраться до места, появляется вестник. «Куда идешь ты, о король! — восклицает он, подбегая к своему повелителю. — Несметные полчища язычников приплыли с юга к английским берегам. Они жгут деревни и города, убивают людей, сея всюду смерть и разрушение». В тот же день является другой гонец. «Почему ты отступаешь, о король? — вопрошает он. — Войско, сеющее ужас, высадилось на востоке Англии, и если ты не развернешь свою армию, чтобы встретить их лицом к лицу, они решат, что ты бежишь от них, и тогда кровь и пламя останутся за твоей спиной». Следом за ним или на другое утро короля встречает третий вестник. «О, лорды! Куда вы держите путь? — спрашивает он. — Даны на северном берегу жгут ваши дома и уносят ваше добро, они пронзают копьями ваших детей, оскорбляют и уводят с собой ваших жен». Хронист XII века изображает короля и его воинов растерянными и утратившими мужество: получив столь страшные известия, они «пали духом и опустили руки». Англосаксонский анналист IX века, в противоположность ему, пишет, что Альфред, услышав о нападении на Девоншир, «повел к западу в Эксетер весь фюрд», кроме небольшого отряда, который он оставил под командованием Эдварда стеречь данов на Торни. Далее автор Хроники пытается рассказывать две истории одновременно, в результате чего следить за ходом его изложения становится трудно. Однако Этельверд сообщает некоторые дополнительные подробности, и, сопоставляя два описания, можно восстановить с некоторой вероятностью последовательность событий. Когда Альфред отправился в Девоншир, Эдвард встал во главе войска, оставшегося на востоке. Даны какое-то время находились на Торни, поскольку их конунг получил серьезные раны в битве при Фарнхеме, но в конце концов они присоединились к Хэстену в Бенфлите, как первоначально собирались. Этельверд пишет, что Эдвард и Этельред Мерсийский держали их в осаде на острове, и позволили им уйти оттуда только тогда, когда те предоставили заложников и пообещали покинуть королевство. Эдвард и Этельред, после того как к ним подошло подкрепление из западных областей и из Лондона, двинулись в Эссекс. Они атаковали Бенфлит в тот момент, когда Хэстен отправился в грабительский набег, смели защитников форта, разрушили укрепления и увезли все имевшиеся там добро, а также викингских жен и детей в Лондон. Часть кораблей они увели в Лондон или Рочестер, а остальные «разбили или сожгли». Свидетельство хрониста получило неожиданное подтверждение, когда при раскопках в Бенфлите в фарватере были найдены обугленные остовы кораблей{299}. Жену Хэстена, а также двух его сыновей, крестников Альфреда и Этельреда, отправили к королю. Альфред, следуя своему долгу христианина и естественному человеческому милосердию, вернул их Хэстену, не ставя никаких условий. Викинги, уцелевшие после разгрома «огромного войска» добрались до Шубери и там, получив подкрепление от Хэстена, построили новый форт (geweorc). Остатки могучего земляного вала и рва на островке неподалеку от Шубери, еще не разрушившиеся полностью под натиском моря, можно с большой вероятностью отнести именно к этому периоду{300}. На западе Альфред снял осаду с Эксетера, но викингские корабли продолжали курсировать вдоль побережья, и, пока существовала угроза нового нападения, войско короля не могло покинуть Девоншир. Тем временем даны из Шубери, получив помощь от своих соплеменников из Восточной Англии и Нортумбрии, неожиданно предприняли массированное наступление и поднялись на кораблях по Темзе и Северну в центральные земли Уэссекса. Возможно, они либо действовали по договоренности с «западным» флотом, либо отправились в грабительский набег по собственной инициативе, но в любом случае последующие события показали со всей наглядностью действенность созданной Альфредом военной структуры. Лондонский гарнизон не сумел остановить врага, но, по крайней мере, защитил город. Викинги, продвигаясь вверх по Темзе (которая прежде служила границей альфредовского королевства, а ныне стала его центральной водной дорогой) и Северну, уже не могли беспрепятственно грабить побережья. Хотя король с фюрдом находился в другой части Англии, данам повсюду противостояли хорошо обученные и организованные местные войска под командованием элдорменов — Этельреда Мерсийского, Этельма из Уилтшира и Этельнота из Сомерсета — и королевских тэнов «из каждого бурга к востоку от Паррета, к западу и к востоку от Селвуда, к северу от Темзы и к западу от Северна». Недавние переговоры Альфреда с валлийскими правителями принесли плоды: Хроника сообщает, что в военных действиях участвовала «часть жителей Северного Уэльса». Объединенное англосаксонское войско (фюрдом его нигде не называют) настигло данов у Баттинтона, «на берегу Северна», и взяло в осаду их укрепление, расположившись по обеим берегам реки. Под Баттинтоном здесь, вероятно, подразумевается Баттинтон в Монтгомеришире, неподалеку от Уэлшпула{301}, в окрестностях которого до сих пор сохранились остатки земляных насыпей. Лагерь данов оказался полностью отрезанным от внешнего мира, и им пришлось съесть большую часть своих коней, а остальные кони умерли от голода. После нескольких голодных недель даны в отчаянии погрузились на корабли и на восточном берегу вступили в бой с осаждавшими. Англосаксы одержали победу, хотя в этом бою пали «королевский тэн Ордех и много других королевских тэнов». Тем не менее данам удалось прорваться через заграждения и добраться до своего лагеря в Шубери. После этого они оставили своих жен и детей, а также добычу и корабли в безопасных землях Восточной Англии и, задействовав все резервы, собрали новую армию. Викингское войско «за один переход», не останавливаясь ни днем ни ночью, проскакало через всю Англию с востока на запад; даны скакали, вероятно, по Уотлинг-Стрит и в итоге достигли древнего римского «города Легионов» (Legaceaster), нынешнего Честера, расположенного на реке Уиррел между Ди и Мерси. Эта «заброшенная крепость» (westre ceastre), как называет ее автор Хроники, лежала в руинах, но даны успели разбить лагерь за древними стенами, прежде чем фюрд, отправившийся за ними в погоню, их настиг. Англосаксы решили использовать в качестве оружия голод и целенаправленно опустошали окрестные земли: уводили скот, сжигали посевы и пускали своих лошадей объедать подросшие всходы; при этом они бдительно следили за вражеским лагерем и убивали всех, кто пытался выйти за пределы укреплений. Так закончился тревожный 893 год. В начале 894 года голод вынудил данов покинуть Честер. Они пополнили запасы, разграбив области Северного Уэльса, и оттуда направились в Данело. Нагруженные добычей, они проскакали через Нортумбрию и Восточную Англию, «где фюрд не мог их остановить», пришли в земли восточных саксов и обосновались на «острове в море, который зовется Мересий» (остров Мерси у побережья Эссекса, между устьями Стура и Блекуотер). Флот, осаждавший Эксетер, отправился домой, попытавшись по дороге разграбить земли Суссекса в окрестностях Чичестера, но их разбили и обратили в бегство «люди из бурга». Чичестер значится в «Распределении гайд и бургов»: он прикрывал территорию в пятнадцать сотен гайд. В данном случае придуманная Альфредом система обороны еще раз доказала свою эффективность: викинги отступили, потеряв «много сотен людей» и несколько кораблей, так что жители южных побережий могли не опасаться их набегов. Поздней осенью даны с острова Мерси покинули свое убежище, проплыли вверх по Темзе и по реке Ли (точно вдоль границы, установленной соглашением 886 года), возвели укрепления на берегу Ли, в двадцати милях от Лондона, выше по течению, и расположились в них на зиму. Они стояли там лагерем до следующего лета, но их поведение сильно изменилось: в Хронике не упоминается о том, что они атаковали город или грабили близлежащие земли. Лондонцы, сознавая собственное превосходство, даже попытались ударить первыми. Летом 895 года они напали на лагерь данов, но были отброшены; в этом сражении погибли четыре королевских тэна. Альфред тем временем вернулся с западных побережий; близилась жатва, и он со своим войском занял позиции между данскими укреплениями на реке Ли и Лондоном, чтобы люди из бурга, которые при всей их воинственности все же оставались в первую очередь землепашцами, могли спокойно собрать урожай. Король, однако, не удовольствовался тем, чтобы просто держать оборону, а придумал план, который помог избавить королевство от непрошеных гостей. Однажды Альфред отправился на разведку вдоль берега и выбрал место, где можно перегородить реку, чтобы враги не сумели провести там корабли. Он повелел построить два форта (geweorc), на двух берегах Ли{302}: вероятно, между ними в русле реки возвели некое препятствие. Даны слишком поздно поняли, что происходит: второй форт уже достраивался и спасти корабли было невозможно. Они отправили жен и детей в Восточную Англию, бросили свои корабли, а сами прошли маршем в «Кватбридж»{303} на Северне, в окрестностях Бриджнорта. Фюрд поскакал за ними в погоню, а лондонцы победоносно разбили некоторые из брошенных кораблей, а те, которые еще годились в дело, отвели в гавань, располагавшуюся «внутри бурга». Летом 896 года «огромное войско», перезимовавшее в Кватбридже, наконец рассыпалось. Некоторые даны направились в Восточную Англию, другие — в Нортумбрию, а те, кого гнала нужда или жажда славы, добыли себе корабли и уплыли через Ла-Манш в Сену, чтобы продолжать грабить. «Благодарение Господу, — пишет англосаксонский анналист, — войско не сокрушило полностью народ англов (angel-cyn)». Гораздо больший урон нанесло «народу англов» поветрие, свирепствовавшее три года среди людей и скота: многие лучшие королевские тэны умерли в это время. Трехлетняя война закончилась, но Англия не могла пока наслаждаться миром. Все Данело пришло в движение: древний дух викингов пробудился в тамошних обитателях после встречи с пиратами «огромного войска». Правитель Нортумбрии Кнут-Гутред умер в 894 году. Его преемником стал Сигфред или Сифред{304}, возможно, тот самый «морской разбойник Сигеферт» (Sigeferth piratus), который, по свидетельству Этельверда, примерно в это время опустошал английские побережья{305}. Дальнейший рассказ Этельверда о том, как сомерсетский элдормен Этельнот преследовал данов от Йорка до Стемфорда в мерсийских землях между рекой Уэлланд и «густым лесом Кестевен», свидетельствует в пользу данного предположения[83]. Этельверд указывает, что большая смута в Нортумбрии началась со смертью короля Гутфрида в августе 895 года; король умер на следующий год после того, как происходило все описанное выше. Гутфрид, на которого ссылается Этельверд, далеко не обязательно то же самое лицо, что и Кнут-Гутред, но стоит обратить внимание на заявление Симеона Даремского, что король Альфред после смерти Гутреда хотел прибрать к рукам нортумбрийское королевство. Симеон, несомненно, преувеличивает, однако вполне возможно, что Альфред попытался распространить свою власть верховного короля на земли за Хамбером{306}. Не исключено, что грабительский поход нортумбрийцев и жителей Восточной Англии, отправившихся в 896 году «с кораблями, которые они построили за много лет до того», к уэссекцким берегам{307}, каким-то образом связан с этими событиями. Вероятно, для того чтобы противостоять этим старым судам, Альфред повелел построить знаменитые «длинные корабли», которые были «в два раза длиннее, чем прочие», быстроходнее и прочнее, чем корабли викингов. У некоторых из них «было по шестьдесят весел, а у иных больше», и по конструкции они «не походили ни на фризские, ни на данские», а «были сработаны так, как королю казалось лучше всего»[84]. Как часто случается при испытании новой модели военного судна, первый опыт не дал желаемых результатов. В 896 году маленькая флотилия из шести викингских кораблей совершила набег на остров Уайт и побережья Дорсета и Девоншира. Альфред выслал против грабителей девять своих новых кораблей, рассчитывая, по всей видимости, перехватить викингов в Саутгемптон Уотер. Три корабля данов стояли на суше: их команды куда-то ушли. Три других викингских корабля вступили в бой: англосаксы захватили два корабля и убили находившихся на них моряков, третий корабль спасся, но из его команды в живых осталось всего пять человек. Размеры и глубокая осадка «длинных кораблей» англосаксов сыграли здесь отрицательную роль, ибо они не могли пройти по отливной воде и остались дожидаться прилива: три — на том берегу, где стояли остальные викингские корабли, а шесть — на другом. Когда вода стала прибывать, появились викинги с трех оставшихся кораблей; они прошли по берегу к тому месту, где расположились англосаксы, и вступили с ними в бой. Схватка была жестокой: в ней погибли сто двадцать данов. Потери уэссекцев составили, по свидетельству Хроники, шестьдесят два человека: среди них были англосаксы и фризы; троих фризов анналист называет по именам, когда перечисляет прославленных людей, павших в этом бою. Как только начался прилив, даны вышли в море[85], но два их корабля выбросило на берег штормом. Плывших на них викингов доставили к королю в Винчестер, и тот повелел их повесить. Последний корабль из маленькой флотилии благополучно добрался до Восточной Англии, хотя в его команде было много тяжелораненых. В это лето, сообщает анналист в Англосаксонской хронике, двадцать или более кораблей затонули у южного побережья Англии, с людьми и всем добром, находившимся на борту; однако он не уточняет, имеются ли в виду данские или англосаксонские корабли либо общее число тех и других. Тот факт, что к концу морской военной кампании 896 года Уэссекс достиг могущества и процветания, равных которым он не знал со штормового 871-го, не вызывает сомнений. Отличие между положением дел в королевстве к моменту вступления Альфреда на трон и ситуацией в конце его правления настолько бросается в глаза, что историки не могли не обратить на него внимание. Уильям Мальмсберийский, рассказывая о походе Хэстена, пишет, что даны понесли большие потери и устали от войны на континенте; они не слишком хотели сражаться в Англии, а люди Альфреда к тому времени научились воевать и были готовы и нападать, и защищаться. Возможно, Уильям прав, приписывая эту благотворную перемену влиянию короля, который никогда не признавал своего поражения, поскольку мужество и решимость делали его непобедимым.Глава IX ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ КОРОЛЯ АЛЬФРЕДА. ИЗ ШТОРМОВОГО МОРЯ В ТИХУЮ ГАВАНЬ (897–899 годы)
Обычно считается, что беспокойная жизнь короля Альфреда закончилась в мирные дни. Подобное впечатление возникает из-за того, что в Англосаксонской хронике нет записей за 989(988) — 901(900) годы, а короткая запись под 898(897) годом содержит только известия о смерти Хеахстана Лондонского епископа, и Этельма, элдормена Уилтшира. Однако, судя по некоторым указаниям в Хронике Этельверда и в трудах самого короля, Альфред так и не узнал «золотого века», «когда люди не слышали ни о каком пиратском войске [sciphere]»{308}. В течение четырех лет после смерти нортумбрийского правителя Гутфрида, пишет Этельверд, «подлые шайки нортумбрийцев» сеяли смуту в землях англов. Этельверд датирует смерть Гутфрида 895 годом, и, соответственно, смута продолжалась до 899 года, которым Этельверд датирует смерть Альфреда. Прозаическое вступление к переводу Боэция (при условии, что оно написано если не самим королем, то, по крайней мере, его современником) также заставляет нас отказаться от расхожего мнения, поскольку в нем содержится прямое указание, что ситуация, в которой создавался перевод, была отнюдь не безоблачной и работа над ним происходила «среди всевозможных треволнений, обрушившихся на наше королевство». В горестных признаниях «Монологов» Альфред сетует, что тщетно он мечтает об уединенном убежище, где он мог бы, свободно располагая временем, воплотить в жизнь свои литературные замыслы{309}. Тот факт, что в год смерти Альфреда его племянник, смутьян Этельвольд, заключил союз с данами Нортумбрии, подтверждает все сказанное выше. На долю детей Альфреда, Эдварда Старшего и Этельфлед, выпало продолжать войну, а не мирные начинания великого короля. Нашествия язычников из чужих земель сменились постоянной угрозой военных вылазок со стороны полухристианизованных англо-данских обитателей английских королевств. В следующие полвека необходимость подчинить скандинавских поселенцев и добиться их ассимиляции с англосаксами стала главной государственной проблемой для уэссекцких королей.Англия в 900 г.
Последним деянием Альфреда, упомянутым в Хронике, становится казнь пленных викингов, которых король-победитель безжалостно отправил на виселицу. Уильям Мальмсберийский оставил нам более радостную историю, относящуюся к последним годам жизни короля. Он написал, что Альфред, видя красоту и добрый нрав своего маленького внука Этельстана (будущего победителя в битве при Брунабурге), предсказал, что тот будет править счастливо, и подарил мальчику пурпурный плащ, пояс, украшенный драгоценными камнями, и «саксонский меч» в золотых ножнах. Монастырский историк XII века воспринял дары Альфреда как знак посвящения в рыцари, для англосаксов IX века плащ, пояс и меч были, возможно, регалиями наследственного тэна, которые подобало носить этелингу (ætheling) — потомку королевского дома. Англосаксонская хроника, как уже говорилось, сообщает под 897 (898) годом о смерти Хеахстана, епископа Лондонского и уилтширского элдормена Этельма; тот и другой были давними друзьями и надежными советниками короля. В 898 году Альфред, «король саксов» (rex Saxonum), даровал земли в Кенте элдормену по имени Сигильм и обсуждал в Челси с правящей мерсийской четой — Этельредом и Этельфлед — планы укрепления Лондона. Но тучи уже сгущались, и, должно быть, предчувствуя близкую перемену, Альфред писал в переводе «Монологов», что телесная немощь лишь тогда пугает его, когда она влечет за собой глубокую печаль, смерть и невозможность исполнить свое желание постигать и понимать Бога{310}. Аннал 901 года в Паркеровской рукописи Хроники начинается словами: «Тогда отошел Эльфред, сын Этульфа [Этельвульфа] [Ælfred Athulfing] за шесть ночей до праздника Всех Святых. Он был королем всего народа англов [Angel суп], если не считать тех, кто живет под властью данов, и правил королевством без полутора зим тридцать [то есть двадцать восемь с половиной лет]. И его сын Эдвард стал королем». Рядом с сообщением о смерти Альфреда на полях поставлен крест — свидетельство важности этого известия для создателей рукописи{311}. Жаль, что простые благородные слова, которыми Хроника повествует о смерти великого короля, тонут в гомоне жарких дискуссий, но, к сожалению, из всех событий альфредовской жизни самые горячие споры вызывает дата его смерти. Из-за ошибок переписчика, а также в силу того, что средневековые авторы пользовались разными системами отсчета лет, не оговаривая своего выбора, мнения исследователей по данному вопросу неизбежно расходятся и окончательное его решение едва ли возможно. Наиболее вероятной датой представляется 26 октября 899 года, хотя многие историки склонны считать, что Альфред умер 26 октября 900 года{312}. В погодной статье, сообщающей о смерти Альфреда, не названо место его погребения: при желании можно истолковать данный факт как указание на то, что протограф Паркеровской рукописи составлялся непосредственно «по следам событий». По свидетельству Уильяма Мальмсберийского (опиравшегося на традицию своего времени), короля похоронили в кафедральном соборе в Винчестере, а в 903 году, после завершения строительства, тело перенесли в Нью Минстер. Легенда гласит, что это было сделано из-за глупых домыслов каноников{313}: они «верили во всякие небылицы, как свойственно англам» и считали, что дух короля бродит в соборе по ночам. Этельверд в X веке писал, что Альфред «покоится в Винчестере», а в Анналах монастыря святого Неота, датируемых, предположительно, началом XII века, сказано, что короля похоронили с почестями в Винчестере, королевском городе, в церкви святого Петра, главы апостолов (Нью Минстер), и что надгробье было вытесано из драгоценнейшего порфира. В «Книге монастыря Гайд», составленной в XIV веке, повторена история Уильяма Мальмсберийского о глупых канониках, но также сообщаются некоторые подробности относительно Нью Минстера, строительство которого задумал сам Альфред. Монастырь был возведен за два года, благодаря благочестивому рвению Гримбальта, его первого настоятеля, и короля Эдварда; новая обитель располагалась рядом с собором, на земле, купленной у епископа по золотому манкузу за фут. Церемония освящения состоялась в 903 году: монастырь был посвящен Святой Троице, Пресвятой Деве и святому Петру, но обычно его называли Нью Минстер (в отличие от «старого» собора){314}. В том же году в общину были приняты несколько клириков из Понтье: они бежали от викингов, спасая драгоценные мощи святого Юдока; этот бретонский святой вместе с Гримбальтом считался впоследствии небесным патроном монастыря. Тогда же «милостивейший король» Эдвард с пышными церемониями и королевскими почестями перенес прах своего отца Альфреда в «святейшую обитель, которую он сам построил». Жену Альфреда, Эалхсвит, похоронили рядом с мужем несколькими годами позже{315}, а Эдвард был погребен возле своих родителей в 924 году. Гримбальт, умерший вскоре после окончания строительства Нью Минстера, также был похоронен в стенах монастыря и почитался как один из его святых покровителей. В ХП веке прах прославленных умерших торжественно перезахоронили в монастыре Гайд, который Генрих I основал поблизости от города. Предполагалось, что это роскошное сооружение заменит Нью Минстер, располагавшийся, как многим казалось, слишком близко к собору. В XVI веке монастырь Гайд практически сровняли с землей. Антиквар Камден писал: «Сейчас в этом месте не осталось ничего, кроме бесформенного нагромождения руин». В 1788 году даже эти развалины снесли, чтобы расчистить площадку для постройки новой тюрьмы. Под обломками обнаружились три каменных гроба: их безжалостно разбили, а содержимое выбросили. Можно предположить, что в них находились бренные останки короля Альфреда, его жены и его сына Эдварда Старшего. Камень, на котором выбита надпись «ælfred rex DCCC LXXXI», и несколько обломков статуй — вот и все, что осталось от прекраснейшей величественной церкви и монастыря. «О, слава этого мира! По какому праву глупые люди со лживыми языками называют тебя славой, если ты не достойна этого имени?»{316} Неумолимая Судьба стерла даже память о могиле Альфреда, но по странной прихоти сохранила его последнюю волю, завещание, «письмо о наследстве (yrfe-gewrif)». Этот документ, самая ранняя копия которого датируется началом XI века, приведен в «Книге монастыря Гайд»{317} в трех вариантах: на древнеанглийском, на латыни и на среднеанглийском языке. Мнения ученых по поводу времени составления Альфредом завещания расходятся, однако оно не могло появиться ранее 873 года, поскольку Верферт, упомянутый в нем как епископ, получил вустерскую кафедру в 873-м. Оно также не могло быть написано позднее 888 года: в этом году умер Этельред, архиепископ Кентерберийский, с которым Альфред советовался при составлении этого документа. Кроме того, в завещании не упоминается Плегмунд; исходя из этого можно заключить, что оно датируется периодом до 884–885 годов (Плегмунд стал одним из ближайших помощников Альфреда, предположительно, в эти годы){318}. Следует также заметить, что по завещанию поместье Дамерхем в Уилтшире передается некой Эльфлед. Поскольку кажется весьма вероятным, что под Эльфлед подразумевается Этельфлед, дочь Альфреда, можно предположить, что имеющийся у нас документ заменил прежнее завещание Альфреда и был составлен перед свадьбой Этельфлед и Этельреда Мерсийского (по-видимому, в 884 году или чуть позже). Поместье Дамерхем в таком случае было частью приданого Этельфлед{319}. Завещание Альфреда очень интересно и показательно. Король распорядился наследственными землями, «боклендами» и личной собственностью в соответствии со своими представлениями о долге родича, отца, мужа и лорда, и, читая этот документ, мы можем составить некоторое представление о его отношениях с семьей и ближайшим окружением. Кроме того, мы узнаем, что король советовался с уитэнами по поводу того, как истолковать завещание Этельвульфа; уитэны свидетельствовали и его собственную «последнюю волю». Поскольку смерть унесла многих родичей Альфреда и многие обстоятельства его жизни изменились, указывается в документе, он счел уместным изменить свои прежние решения и сделать новые распоряжения. Далее король милостью Божьей, посоветовавшись с архиепископом и призывав в свидетели всех уитэнов, объявляет свою волю относительно наследства, каковое должно быть распределено после его смерти для блага его души и ради сохранения всех богатств, какие он получил от Господа или унаследовал от праотцов. Альфред кратко напоминает обстоятельства, при которых наследство перешло в его руки, перечисляет основные пункты отцовского завещания, а затем излагает свои распоряжения. Старшему сыну, Эдварду, король оставил земли на западе Англии, в Корнуолле и Сомерсете, включая Уэдмур, «весь бокленд, которым владеет Леофхеах», а также поместья в Уилтшире, Гемпшире и Суррее. Он поручил покровительству Эдварда людей из королевской усадьбы в Чедере, хотя оговаривает их право (дарованное им прежде) самим выбрать себе лорда. Свои бокленды в Кенте, а также Харсборн в Гемпшире и Числедон в Уилтшире, он завещал Винчестеру согласно воле отца (включая те владения Харсборне, которые он сам прежде передал Эгульфу, возможно, тому королевскому конюшему, о чьей смерти Хроника сообщает в 896(897) году). Младший сын, Этельверд, получил поместья на юге, старинные фамильные владения в Меоне (Гемпшир)[86], а также земли на западе, в Уилтшире, Дорсете, Сомерсете и Девоншире — «все, что я имею у бриттов [on Wealcynne] кроме Трисоншира [часть Корнуолла]». Это последнее пояснение Альфреда любопытно тем, что в нем содержится прямое указание на преобладание кельтского населения в западных областях. Старшей дочери Альфред оставил усадьбу в Уэлло в Сомерсете, второй — два поместья в Гемпшире, а третьей — Чипенгем и две другие уилтширские усадьбы. Двум племянникам, сыновьям Этельреда I, Этельвальду и Этельхельму король передал обширные владения в Суссексе, Гемпшире и Суррее, а своему родичу Осферту — земли в Суссексе. Жена короля, Эалхсвит, получила три поместья: Ламборн, Вантеж (где родился Альфред) и Этандуне (в окрестностях которого он одержал победу над Гутрумом). Сокровища, принадлежавшие ему лично, Альфред также распределил между своими родичами и последователями. Он завещал по пять сотен фунтов каждому из сыновей, и по сотне фунтов — жене и трем дочерям; по сотне манкузов (примерно 12 100 фунтов стерлингов в нынешних деньгах) полагалось элдорменам и столько же — племянникам и Осферту. Этельреду Мерсийскому, элдормену король даровал меч стоимостью в сто манкузов. Две сотни фунтов Альфред предназначил для «моих людей, которым я делал подарки на Пасху»: эти деньги следовало поделить между ними надлежащим образом. По сто манкузов получили архиепископ Кентерберийский и три епископа — Эсне{320}, Верферт и «епископ Шерборна». Две сотни фунтов король жертвовал Церкви на добрые дела — за себя, за своего отца и всех друзей, за которых он и отец обычно молились. По желанию Альфреда, пятьдесят фунтов предназначались священникам, пятьдесят — бедным клирикам, столько же — беднякам из мирян, и последние пятьдесят — Церкви, в которой его похоронят. «Я не уверен, — честно пишет король, — будет ли столько денег [feoh], и не будет ли их больше, но надеюсь на это. Если их окажется больше, пусть их поделят между всеми, кому я оставил деньги по завещанию, и я хочу, чтобы мои элдормены и тэны [thenigmenn] распределили их». Далее король повелевает исполнять, насколько возможно, волю его отца и заплатить его собственные долги. В последних пунктах этого пространного завещания Альфред оговаривает условия наследования своего бокленда и права тех людей или сообществ, которым он позволил самим выбирать себе лорда{321}. В «Правде Альфреда» сказано, что владелец бокленда не вправе передать его какому-либо лицу в обход своих родичей, если в первоначальной грамоте содержится соответствующее запрещение. В завещании Альфред распорядился, что люди, получившие от него бокленды, должны передавать их только членам королевской семьи; если кто-либо из держателей бокленда умрет бездетным, то в соответствии с древним обычаем землю должен унаследовать его ближайший родич по мужской линии из королевского дома. Однако его собственные пожалования, сделанные женщинам, оставались в силе; кроме того, король сохранял за собой право даровать земли и мужчинам, и женщинам, хотя его родичи обязаны были соблюдать интересы законных наследников-мужчин. Завещание в целом подтверждает все то, что Ассер рассказывает о семье короля. Два сына Альфреда — Эдвард и Этельверд, и три дочери — Этельфлед, Этельгиву и Эльфтрют, были достойны своего отца. В Этельфлед и Эдварде мы замечаем отцовские решительность и трезвый ум. Король Эдвард Старший и Этельфлед, «повелительница мерсийцев», вписали свои имена в историю Англии. Младший сын, Этельверд, учившийся в придворной школе{322}, и Этельгиву, принявшая монашество, первая настоятельница Шефтсбери, унаследовали от Альфреда его стремление к знанию и любовь к ученым занятиям. Эльфтрют, став женой Балдуина II, графа Фландрии{323}, возобновила и укрепила старые дружеские связи между Фландрией и Уэссексом. В 918 году она, от своего имени и от имени своих сыновей Арнульфа и Адалульф (возможно, названного в честь его прадеда, короля Этельвульфа), даровала земли в Кенте гентскому монастырю святого Петра. По свидетельству Ассера, у Альфреда были и другие дети, но они умерли во младенчестве{324}. Ассер рассказывает о том, как воспитывались старшие сын и дочь короля, а также маленький Этельверд[87], но, очевидно, почти ничего не знает об их дальнейшей судьбе — один из мелких, но весьма показательных штрихов, которые заставляют нас поверить в подлинность «Жизнеописания Альфреда». К тому времени, как Ассер писал свою книгу, Этельфлед уже вышла замуж, но Эльфтрют была еще девочкой и жила с отцом, Этельгиву стала монахиней, но пока не аббатисой. Уильям Мальмсберийский, рассказывая фантастическую историю о любви Эдварда Старшего к дочери пастуха, заявляет, что Эдвард встретился со своей суженой в доме няни, жены королевского герефы (villicus); судя по этому утверждению, дети короля росли в суровой простоте сельской жизни, в одном из королевских поместий. Позднее и сам Эдвард отдал своего сына Этельстана на воспитание Этельфлед и Этельреду Мерсийскому. В течение недолгого времени, в начале X века образ короля был различим со всей отчетливостью, еще не окутанный призрачной дымкой преданий и легенд. Если мы, сняв слой за слоем позднейшие пелены, попробуем увидеть Альфреда таким, каким видели его современники и каким он предстает в своих литературных трудах, то вместо привычной фигуры величественного «создателя английской монархии» нашему взору явится живой человек, человек искренний и честный, который в огне жизненных испытаний обрел редкие благородство и чистоту. В источниках не осталось никаких свидетельств о наружности короля, кроме стандартной фразы Ассера о красоте маленького Альфреда{325}. Изображения на монетах — даже если предположить, что художник стремился передать портретное сходство — слишком грубы; впрочем, по ним можно заключить, что у короля были довольно длинные волосы, правильные черты лица и не было бороды. Из-за хрупкости телосложения и приступов болезненного недуга Альфред, наверное, казался слабым, но при этом он охотился, сражался и стойко переносил тяготы, которые сломили бы и физически более крепкого мужчину. В юности он боялся ослепнуть, и в переводах он несколько раз возвращается к мысли о том, сколь ценна для человека способность далеко и ясно видеть; из этого с равной вероятностью следует, что либо с его зрением не все было в порядке, либо, что он, напротив, отличался особенной зоркостью и познал все связанные с этим преимущества. Но едва ли стоит особенно сожалеть о том, что мы так мало можем сказать о внешности Альфреда, ибо сам он хотел, чтобы его помнили по добрым делам, — вполне естественное желание человека, чьими поступками руководила любовь к людям, который, будучи наделен возвышенным складом ума, сумел тем не менее совершить многое в смертном мире. По природе Альфред был скорее строителем, нежели свободным художником. Дух исследователя, жажда познания, любовь к истине и стремление использовать любое знание в практических целях проявлялись в нем сильнее, чем ощущение прекрасного или религиозный мистицизм. Он, однако, разделял характерное для Средневековья пристрастие к иносказаниям и сравнениям. Море и морские странствия, звездное небо, обычные заботы селянина, труд ремесленника и будни двора — все было исполнено для него некоего высшего смысла. Альфред обладал богатым и живым воображением, но жил больше разумом, чем чувствами. Он много писал о дружбе, и редко — о земной любви. Высокая страсть прорывается в его речи, лишь когда он, перед лицом высших таинств горнего мира, спрашивает себя со страхом и надеждой в сердце, кто он есть, смертны ли его душа и разум, суждено ли им исчезнуть бесследно или они будут жить вечно. «Зачем мне жизнь, — писал он, — если я ничего не знаю? Что есть высшая мудрость, если не высшее благо? И в чем состоит высшее благо, как не в том, чтобы каждый человек в этом мире любил Бога, как он любит мудрость?.. Ибо, любя мудрость, он любит Бога»{326}. Верность истине, правде, была определяющей чертой его натуры, и, возможно, именно в этом состоит главный секрет ее притягательности. Искренность намерений и незамутненная чистота духовного зрения помогали Альфреду увидеть за изменчивыми внешними проявлениями глубинную суть вещей, а это знание не устаревает. Он прикоснулся к таинствам жизни и смерти, узнал в полной мере радость и горе, страх и благоговение перед нежданно свершившимся чудом. Добротой и милосердием он снискал любовь своего народа, и на протяжении тысячи лет имя его называли со спокойной любовью и привычным искренним уважением, достойными памяти «мудрого короля», «Альфреда правдивого», «возлюбленного Англии»{327}. Короля Альфреда считают, наряду с Кнутом Могучим, Вильгельмом Завоевателем, Генрихом II и Эдуардом I, одним из «творцов великой Британии»{328}. Если принять это мнение, из всего приведенного перечня ближе всего к Альфреду стоит Генрих II. Подобно ему, Альфред был скорее толкователем, чем творцом. Как и Генрих II, он, заимствуя континентальные достижения, пытался пересадить их на английскую почву и при этом изменял их настолько, что они превращались в нечто принципиально новое. Альфред сохранил Англию для англов, остановив волну викингских нашествий и ограничив данское влияние пределами Данело. Но он сохранил ее также и тем, что облек в письменную форму древние законы и нормы обычного права, изложив их последовательно на народном языке. Здесь следует снова вернуться к тому, что Альфред, пользуясь опытом других культур, не копировал рабски ни франкские, ни скандинавские образцы. Он отбирал необходимые элементы и соединял их таким образом, чтобы получившееся целое отвечало нуждам его народа (в той мере, в какой он себе эти нужды представлял), и говорил со своими подданными на языке, который был им понятен. Опираясь на традицию, идущую со времен Ине Уэссекцкого, Альфред заложил вгосударственную систему те основные принципы, которых придерживались впоследствии его преемники: стремление к централизованному правлению притом, что король и уитэны осуществляют свою власть через посредство местных сообществ, и желание уравновесить могущество монарха влиянием сильной аристократии в условиях, когда и тот и другие пользуются поддержкой народа. Эдвард Старший, Этельстан, Эдмунд, Эдгар и Этельред II укрепили эти основы настолько, что они смогли устоять под ударами датского и нормандского завоеваний XI века. Если бы Альфред погиб в битве при Этандуне, Англия стала бы скандинавской страной и со временем заняла бы свое место среди государств Северной Европы. Если бы он не составил свою «Правду», английское право неизбежно оказалось бы гораздо более латинизированным, а древнеанглийский язык без него никогда бы не стал литературным языком. В летописании, в интеллектуальной сфере, в политике он бережно сохранил и передал грядущим поколениям все, что сумел спасти из ценных достижений прошлого. Англосаксонская хроника, «Правда» и четыре перевода стали памятником Альфреду. Сама его робость, боязнь неоправданных новшеств пошли на благо его подданным и обеспечили преемственность общественного развития в ситуации, когда более решительный реформатор разрушил бы старый порядок полностью. Хотя бы этим он заслужил вечную признательность народов, говорящих по-английски и признающих английскую систему правления. Но еще больше мы должны быть благодарны Альфреду за то, что он стал первым правителем, чьи величие и безупречная репутация послужили реальным воплощением политической доктрины, согласно которой общественное служение есть священный долг и привилегии властителя оправданы только тем, что он свято исполняет возложенные на него обязанности.ЗАМЕЧАНИЯ ПО ПОВОДУ ДАТЫ СМЕРТИ КОРОЛЯ АЛЬФРЕДА[88]
Какой день считался началом нового года у англосаксов в IX веке — неизвестно, хотя имеются указания на то, что календарный год отсчитывался либо с «середины зимы» или Рождества (25 декабря), либо с осеннего равноденствия (24 сентября) (таким образом, по-видимому, отсчитывал годы Беда Достопочтенный){330}. Существует также вероятность, что первым днем очередного года считался день Благовещения (25 марта), предшествующий Рождеству по юлианскому календарю{331}. Следовательно, 901 год мог начинаться 25 марта 900 года, 24 сентября 900 года либо 25 декабря 900 года. Чтобы представить себе всю сложность возникающей хронологической проблемы, достаточно вспомнить, что, помимо того что календарный или церковный год мог отсчитываться с трех разных дат, день, с которого считались года правления короля, не совпадал ни с одной из них; более того, неизвестно, отсчитывались ли годы правления со дня вступления на престол или со дня коронации. Смерть Альфреда датировалась тремя разными днями — 25, 26 или 28 октября и тремя разными годами — 899, 900 и 901-м. Что касается дня, то большинство свидетельств говорят в пользу 26 октября. В Паркеровской хронике и в рукописях «В» и «С» сказано, что Альфред умер «за шесть ночей до праздника Всех Святых» (1 ноября). Та же дата по римскому календарю (седьмые календы ноября) указана в вустерской хронике (рукопись «D»), хронике Питерборо (рукопись «Е»), двуязычной кентерберийской хронике (рукопись «F») и анналах монастыря святого Неота. Сообщение о смерти короля записано под той же датой в календаре X века, в «Псалтыри короля Этельстана» и в двух календарях XI века, написанных ритмизованной прозой{332}. Кроме того, в четырех рукописях Хроники по поводу смерти короля Этельстана 27 октября (шестые календы ноября) 940 года говорится, что он умер «спустя сорок лет и один день» после того, как скончался король Альфред{333}. Свидетельство Флоренса Вустерского, писавшего в XII веке, что Альфред умер 28 октября (пятые календы ноября), едва ли можно счесть достойным опровержением четких указаний ранних памятников{334}, и утверждение Этельверда, что король умер за семь дней до праздника Всех Святых, то есть 25 октября, также не подкреплено сведениями хронологически более близких источников{335}. В силу всего сказанного мы можем верить старому календарю, в котором под 26 октября (седьмые календы ноября) помещена запись ритмизованной прозой:Король Альфред, умерший в седьмые, возлюблен по-прежнему. Ælfred rex obiit septenis et quoque amandus.Определить год смерти короля Альфреда существенно сложнее. Паркеровская хроника называет 901 год, и та же дата указана в других рукописях, у Флоренса Вустерского и в «Книге монастыря Гайд», составленной в обители, где покоился прах Альфреда. Однако Хроника сообщает, что Этельстан умер спустя 40 лет после смерти своего деда и, таким образом, смерть Альфреда приходится на 900 год. Та же дата приводится в Анналах монастыря святого Неота и в Анналах Камбрии; две винчестерские грамоты, выпущенные в 900 году, датированы «годом, когда умер король Альфред» и «годом, когда король умер и король Эдвард стал править королевством»{336}. Датировки Хроники в этой ее части не точны, поскольку сообщение о появлении кометы, дополнившее запись 891 года, было ошибочно соотнесено с 892 годом, и, соответственно, события 892 года были записаны под 893-м, в силу чего какое-то время хронология Хроники опережала реальную на год, так что 901 год, указанный в Хронике, на деле может оказаться 900-м. Все эти рассуждения, однако, не могут служить решающим аргументом, тем более что в этом месте в Хронике имется лакуна (предыдущая запись датирована 898 годом). Возможно, самым веским возражением против датировки 900 годом является тот факт, что, согласно Паркеровской хронике, Альфред правил двадцать восемь с половиной лет: поскольку у нас имеется четкое указание, что он вступил на трон в 871 году «после Пасхи», дата его смерти сдвигается на 899 год. Мистер Стивенсон приводит убедительные доводы в пользу такой датировки. Симеон Даремский{337}, Анналы Линдисфарне и Этельверд{338} указывают, что Альфред умер в 899 году; во всех трех случаях сведения, очевидно, были почерпнуты из некоего северного источника более раннего периода: данный факт представляется немаловажным, если вспомнить, что традиция связывала имя Альфреда с именем святого Кутберта. В рукописи X века, объясняющей правила отсчета лет от Рождества Христова, содержится непосредственное подтверждение указанной датировки. Там говорится о «нынешнем годе, тринадцатом от начала правления Эдварда Старшего, короля англосаксов» и этот год оказывается 912-м от Рождества Христова; соответственно, вступление на престол Эдварда и смерть его отца приходятся на 899 год. Кроме того, Этельверд пишет, что Эдвард Старший был коронован в день Пятидесятницы (8 июня) 900 года{339}, чего не могло произойти, если Альфред умер в октябре 900-го. Датировка 899 годом не противоречит сообщению Хроники о смерти Этельстана и указаниям в двух грамотах 900 года, поскольку первый год правления Эдварда продолжался с октября 899 по октябрь 900 года и сороковой год от начала его правления захватывал и 939-й, и 940-й. Таким образом, вопрос о дате смерти Альфреда можно оставить открытым, хотя аргументы мистера Стивенсона в пользу 26 октября 899 года представляются достаточно весомыми{340}. Если будут найдены убедительные подтверждения того, что англосаксы в IX веке отсчитывали календарный год от 25 марта (предшествующего Рождеству соответствующего года по юлианскому календарю) или от 24 сентября, то многие проблемы хронологии разрешатся сами собой и можно будет принять, что Альфред умер 26 октября 899 года по нашему летосчислению, но, согласно летосчислению того времени, эта дата относилась уже к 900 году. Эта гипотеза не объясняет, почему в Хронике смерть Альфреда записана под 901 годом, но устраняет противоречия между всеми остальными ранними источниками, в которых сообщается о смерти Альфреда и вступлении на трон и коронации Эдварда Старшего.
Глава X ЛЕГЕНДА О КОРОЛЕ АЛЬФРЕДЕ
Легендарный Альфред кажется бледной безжизненной тенью рядом с доблестным Карлом из французских «героических песен» или таинственным кельтским Артуром рыцарских романов. В историях, которые складывали об Альфреде после его смерти, нет горестно-трагических эпизодов и ужасающих сцен. Легенда не сделала его непобедимым воином, под стать громовержцу Одину[89], и не приписала ему славы неудачника с возвышенной душой, жертвы обстоятельств и неразделенной любви. Его спокойное мужество не бросается в глаза, его победы кажутся скромными, и в жизни его слишком мало блеска и страсти, чтобы она могла привлечь внимание придворных поэтов и авторов хроник. Истоки альфредовского мифа лежат в фольклорной традиции и церковных или ученых сочинениях, и память о короле-воине, победившем в битвах при Эшдауне и Этандуне, померкла в лучах славы короля-мыслителя, защитника бедняков и любимца святых мужей. Легенда о мудрости Альфреда, в итоге превратившая его в английского Соломона, уходит своими корнями еще в X век. Автор прошения, направленного Эдварду Старшему, ссылался на решение Альфреда для доказательства своей правоты[90], и его законы почитались как нерушимые заповеди[91]. Этельред II в одной из своих грамот именует Альфреда «мудрым королем»; в Хронике Этельверда (также принадлежавшего к королевскому роду) появляется «великодушный король Альфред, нерушимый столп западносаксонского королевства, справедливейший человек, умелый в бою, искусный в речах и вдохновленный более всего священными книгами». Одновременно, по всей видимости, стала складываться и фольклорная традиция. Едва ли стоит сомневаться в том, что уже в первое столетие после смерти Альфреда у костра и домашнего очага рассказывались истории о добром короле, о его невзгодах и триумфах, хотя первые записи таких преданий относятся к временам после нормандского завоевания. Прежние войны с викингами забылись, после того как на Англию в последней четверти X века обрушилась новая волна нашествий данов; и репутация «золотого века» закрепилась за мирными временами правления Эдгара. Лишь в начале XII века, необычайно плодотворного для английской хронистики, возникает интерес и к ранней истории. Флоренс Вустерский, умерший в 1118 году, при составлении своего труда опирался на Англосаксонскую хронику и сочинение Ассера. Хронист сознавал величие Альфреда — об этом свидетельствует набор эпитетов, которыми он отдает должное «королю англосаксов, сыну благочестивейшего Этельвульфа». Он называет его «прославленным, воинственным, победоносным», «ревностным заступником вдов и их детей, сирот и бедняков», «искуснейшим саксонским поэтом, возлюбленным своим народом», «гостеприимным и необыкновенно щедрым», «благоразумным, стойким, справедливым и сдержанным», «терпеливейшим в страданиях, которые постоянно причинял ему его недуг», «рассудительным и внимательным судией», «неутомимым и преданным слугою Господа». Генрих Хантингдонский, писавший в первой половине XII столетия, счел деяния Альфреда достойными того, чтобы воспеть их в стихах{341}; излагая кратко историю древних английских королей, он пропустил Альфреда, поскольку о нем (как и о некоторых других), нельзя рассказать коротко, ибо его заслуги слишком велики. В этот период, ознаменовавшийся помимо прочего расцветом монастырей, имя Альфреда оказалось неразрывно связанным с именами английских святых — Неота и Кутберта; труды короля переписывались и читались, соответственно, росла его слава писателя и творца законов, и смутные предания, сохранявшиеся в устной традиции, обретали законченную литературную форму в составе монастырских хроник, житий и проповедей. Наиболее известная из этих легендарных историй, созданных воображением народа, — это история «об Альфреде и лепешках». Она впервые появляется в Анналах монастыря святого Неота и трех житиях этого английского святого; два из них написаны на латинском, а третье, представлявшее собой проповедь для дня святого Неота, — на древнеанглийском языке. Все три жития, в той форме, в какой они до нас дошли, относятся к XII веку, но в них, по всей вероятности, содержится материал более древних памятников; не исключено, что они восходят к неким источникам X века, вобравшим в себя раннюю устную традицию{342}. Поскольку в «английскую» проповедь включен рассказ о лисе, которая украла башмаки святого Неота, и фольклорные истоки этого рассказа очевидны, предположение о том, что история о лепешках обязана своим происхождением тому же источнику, кажется вполне уместным. Эта старая, знакомая всем легенда заслуживает того, чтобы пересказать ее в том виде, в каком она впервые была записана на английском языке. Грубоватый юмор, графическая четкость в изображениях удачи и невзгод, контраст убогой обстановки крестьянского дома и сияющего небесного видения сближают ее со средневековыми моралите и на протяжении девятисот лет тревожат воображение англичан{343}. В проповеди Альфред, «заботясь о спасении своей души», навещает святого Неота в его уединенном убежище в Корнуолле. Святой предрекает, что короля ждут тяжелые испытания, и призывает его отказаться от греховных желаний и послать дары в «Ромебург» и лично Папе Марину, главе Английской школы в Риме. Альфред получает благословение от святого и исполняет его повеления. Святой умирает, и король язычников Гутрум появляется «на востоке земли саксов [Sexlandes])» со своими жаждущими крови воинами. «Когда король узнал, сколь сильно это войско и как близко оно подошло к земле англов, он бросил своих воинов и воевод [heretogen], свой народ, сокровища и казну, и в страхе бежал… Он пробирался по укромным тропкам и прятался за оградами, брел по полям и лесам, пока, с Божьей помощью, не добрался до Этелни. Там он нашел приют в лачуге свинопаса и послушно делал все, что требовали от него злая жена свинопаса и сам хозяин. Однажды хозяйка разожгла печь и король пристроился рядом, греясь у огня, ибо никто не знал, что он король. Тогда женщина вдруг разозлилась и сердито сказала ему: „Переворачивай лепешки, чтобы они не сгорели; я каждый день за тобой смотрю и вижу, какой ты обжора“. Король повиновался злобной свинопасовой жене и сделал, как она просила». После этого «добрый король» просит Господа смилостивиться над ним, и молитва его услышана. Все происходит так, как предсказал святой Неот. Сияющий образ святого является королю во сне и успокаивает его, говоря: «Я поведу тебя, следуй за мной со своими людьми». Альфред побеждает Гутрума, тот принимает крещение и возвращается «в свою страну». Королевство Альфреда расширилось, имя короля и его деяния стали известны повсюду, поскольку он знал священные книги «лучше, чем епископы, священники и архидиаконы [high deacons], и христианская вера расцвела в то славное время». Король написал много книг (завершает свой рассказ автор проповеди), а по прошествии двадцати двух лет оставил земную жизнь, ради жизни вечной, «которую Господь даровал ему за его праведность». В Анналах монастыря святого Неота и латинских житиях излагается та же история, но она расцвечена новыми подробностями. В Анналах (со ссылкой на житие святого отца Неота) свинопас превращается в пастуха коров (vac carius), и Альфред, сидя у огня, приводит в порядок свой лук и стрелы, «и прочее оружие». За этим занятием он забывает о лепешках. «Раздосадованная хозяйка» подбегает и переворачивает их, после чего порицает «непобедимейшего короля» латинским гекзаметром:Героем баллады «О короле Олфри и старом аббате»{369} в ее первоначальном варианте, вероятно, тоже был Альфред: в ней аббат спасает себе жизнь, попросив своего брата, пастуха, предстать вместо него перед королем и ответить на три вопроса, которые тот ему задаст. Альфредовский миф сумел пережить даже политические неурядицы XVII века. В правление Якова I Уильям Друри написал на латыни трагикомедию об Альфреде, появление которой ознаменовало очередной этап в развитии легенды. Чуть позднее, в 1634 году, Роберт Поуэлл опубликовал отдельной небольшой книгой написанную им «Жизнь Альфреда, первого учредителя иерархического правления в нашем королевстве, восстановившего Оксфордский университет. С параллелями из жизни нашего верховного повелителя Карла до 1634 года». В этом сочинении нелепости альфредовской легенды приправлены вычурной лестью. В нем Неоте, первый оксфордский преподаватель богословия, становится сыном Этельвульфа от Юдифи; об Альфреде говорится, что он возродил Оксфордский университет, эту «прославленную школу», «питомник искусств и учености», который «был опустошен и повержен во прах» во время войн с данами; все прочие истории, касающиеся короля, автор также доводит едва ли не до абсурда. Он подробно рассказывает, как Альфред «с подлинно королевским благочестием» следил за выплатой десятины, этого «справедливого вознаграждения за тяжкие труды», а завершает книгу подробное, но весьма надуманное сопоставление «двух несравненных властителей» — Альфреда и Карла I. Гораздо большую ценность с научной точки зрения представляет книга сэра Джона Спелмана «Жизнь Альфреда Великого», написанная, по всей видимости, после начала Гражданской войны, когда роялист Спелман находился вместе с Карлом I в Оксфорде. Там он умер во время эпидемии, вспыхнувшей в военном лагере роялистов летом 1643 года, и его книга осталась в рукописи. Глава оксфордского Юниверсити-Колледжа Обадия Уолкер перевел ее на латынь и опубликовал в 1678 году с посвящением Карлу II, которого он сравнивал с Альфредом. Воззрения Уолкера были расценены как «папистские»{370}, и в 1686-м ревностные оксфордские протестанты с позором сбросили с пьедестала каменную статую короля Альфреда, установленную перед воротами Юниверсити-колледжа в 1683 году. Спелман первым добавил к имени Альфреда титул «Великий», заимствовав его у Барония, итальянского кардинала и историка Церкви, жившего в XVI веке: Бароний, рассказывая о событиях 878 года, упоминал об Альфреде, «которого заслуженно именуют великим» (Magnus, merito nuncupatus){371}. Сочинение Спелмана стало первой биографией Альфреда, написанной на английском языке, и по нынешним меркам автора можно обвинить в излишней доверчивости, наивности и отсутствии критического подхода. Однако нельзя не признать, что он прочитал множество источников и изложил материал прекрасным языком, убедительно и со знанием дела. Он считал, что Альфред ввел в Англии суд присяжных, ошибочно трактуя альфредовские установления «об оправдании королевских тэнов двенадцатью равными» и «оправдании наместника клятвами двенадцати наместников» как систему круговой поруки, и указывал, что у нас нет достоверных подтверждений того факта, что Альфред разделил Англию на шайры и округа. Спелман исходил из удобного предположения, что часть уэссекцкого законодательства была утрачена, а разбирая историю об основании Оксфордского университета, он честно попытался взвесить все аргументы и прийти к объективному выводу. В период Гражданской войны помыслы англичан обратились к проблемам более суровым и насущным, нежели праздное изучение старины. Но хотя солдаты-пуритане Уоллера развеяли по ветру прах англосаксонских королей{372}, пуританский поэт Мильтон{373} восхищался Альфредом, который «в силу благородства натуры стал Зерцалом правителей», и задумывал написать трагедию или «героическую поэму» о многотрудной жизни короля на острове Этелни. В начале XVIII века появление знаменитой «Энциклопедии» Хикса, в которой были помещены прекрасные гравюры с изображением недавно найденной «Драгоценности Альфреда», послужило толчком к развитию научных археологических изысканий. В 1722 году Френсис Вас опубликовал любопытное издание книги Ассера с развернутой апологией камденовской вставки в текст{374}. Тот же Вас в «Письме к доктору Миду», напечатанном в 1738 году, обсуждал вопрос о точном месте битвы при Эшдауне. Он считал, что изображение Белого Коня вырезано на склоне холма в честь этого победоносного сражения и что таков был «штандарт» или «герб» саксов. При всей нелепости многих своих утверждений Вас нередко выказывал здравый смысл и проницательность, и его рассказ о «самом безупречном из всех монархов, когда-либо вступавших на английский трон» является подлинным шедевром красноречия. Френсис Вас определенно не заслужил тех жестоких обвинений, с которыми набросился на него Филалет Рустик (Philalethes Rusticus) в своем опусе под названием «Наглость и обман нынешних любителей древностей», где автор утверждал, что альфредовский герб представлял собой не коня, а крест с пятью геральдическими птицами, подобный тому, что украшает Кемпсфордскую башню в Глостершире{375}. Рустик ссылался в качестве главного аргумента на «надежнейшее свидетельство Оксфордского Альманаха за 1735 год, в котором король Альфред изображен сидящим на троне под своим гербом, точно повторяющим герб на Башне, только без одной из птичек»{376}. Вас возражал ему, отстаивая свою позицию с помощью потрясающих доводов, основанных на связи английского Белого Коня с Хенгестом и Хорсой и Белым Конем Ганновера, однако пояснил, что, по его мнению, крест был избран в качестве королевского герба в правление Альфреда{377}. Просвещенные любители старины таким образом переносили в альфредовские времена схоластику, рыцарский кодекс и геральдику позднего Средневековья, а история самого Альфреда, «образцового правителя германской расы»{378}, привлекла в ганноверскую эпоху внимание поэтов и драматургов второго ряда. Томсон, в своих «Временах года» назвавший Альфреда «лучшим из королей», в 1740 году написал в соавторстве с Дэвидом Мале комедию «Альфред», в которой впервые прозвучала песня «Правь, Британия». Тяжеловесная двенадцатитомная эпопея Блекмура на ту же тему была посвящена (в чем видится не предполагавшаяся автором ирония) Фредерику, принцу Уэльскому, распутному сыну Георга II, как сочинение, весьма подходящее для юного принца, которому предстояло стать главой Британской империи и справедливым правителем английского народа. Доктор Джонсон не осуществил своего намерения написать «Жизнь Альфреда», но в период с 1750 по 1850 год одна за другой появляются, по крайней мере, шесть пьес и поэм, материалом для которых послужили история Альфреда и альфредовская легенда, в том числе пьеса в пяти актах, созданная Хоумом, автором «Дугласа». В названиях этих «однодневок» отразилась с определенностью историческая ситуация в которой они сочинялись: «Король-патриот», «Битва при Эддинтоне, или Свобода Британии», «Альфред, или Волшебное знамя» и пр. То были времена Великой французской революции и зарождения романтизма в литературе{379}. В начале XIX века мы наблюдаем похожую картину. Шелли в своей оде «Свобода» уделил «саксу Альфреду» только пару строк, но Вордсворт в двух прекрасных сонетах, посвященных Альфреду и его потомкам, воспел «Повелителя арфы, чье копье несет свободу», «Зерцало правителей» и «Возлюбленного Англии»{380}. В 1848 году в Вантеже устраивались празднества и гулянья в честь тысячелетия со дня рождения короля. Были выпущены медаль, юбилейная публикация литературных трудов Альфреда в переводе на английский язык и несколько иллюстрированных изданий, рассказывавших об истории Англии IX века. Примерно в те же времена немецкий патриот Рейнольд Паули, бежавший в Англию после поражения революции 1848 года, пытался смягчить горечь изгнания, сочиняя биографию Альфреда, короля свободной страны, подчинявшегося конституции{381}. Но наряду с серьезными произведениями фигура короля Альфреда периодически появлялась в массовой литературе, бурлесках и фарсах. Он стал персонажем сентиментальных повестей и приключенческих романов, рождественских пантомим и музыкальных комедий; его имя мелькает в сатире Теккерея{382} и на страницах «Панча». Истории о лепешках и об арфе менестреля рассказывались в любой детской и в любой деревенской школе Англии, а благодаря захватывающей повести{383} Тома Хьюза все читатели узнали о «древнем Белом Коне», которого каждый год требуется расчищать. В 1872 году в Оксфордском Юниверсити-Колледже был дан торжественный обед по случаю его предполагаемого тысячелетнего юбилея, и, хотя имя короля Альфреда уже не открывает перечень основателей и покровителей университета, чья память ежегодно отмечалась, в университетском справочнике до сих пор значится, что «Главный колледж университета… обычно называемый Юниверсити-Колледж, основан, как считается, в 878 году Альфредом Великим»{384}. Наконец, в 1901 году отмечалось тысячелетие со дня смерти Альфреда, и в связи с этим внимание публики вновь обратилось к его биографии и достижениям. В Винчестере была установлена статуя короля работы Хеймо Торникрофта, ее открытие сопровождалось торжественной церемонией, речами, благодарственным молебном и исполнением песни. В честь короля выпустили еще одну медаль, спущенный на воду новый военный корабль «Король Альфред» увековечил имя легендарного создателя английского флота, а история правления Альфреда и его литературные произведения были рассмотрены во всех подробностях в многочисленных книгах и лекциях. Самым удивительным во всех этих юбилейных торжествах стал тот факт, что они обнаружили со всей наглядностью преемственность с древней легендарной традицией и единодушное уважение всех европейских наций к непреходящей славе и высокому духу английского короля, к его «трезвому разуму, согретому, отчасти неосознанно, огнем живого воображения», в котором лорд Розбери видел залог истинного величия{385}. Каждая эпоха видела короля Альфреда по-своему, но во всех этих образах — далеких от реальности, смутных, искаженных и даже гротескных — виден, пусть только как слабый отблеск, свет, который в середине IX века «забрезжил во тьме». Немало горьких сожалений было высказано по поводу того, что современная историческая наука безжалостно разрушила старые легенды. Но на самом деле подлинную легендарную традицию разрушить нельзя — настолько прочно она вошла в жизнь народа. Мифы прошлого создают историю будущего, ибо люди, творящие ее, черпают вдохновение не в истине самой по себе, а том, что они считают истиной. Легенды, сложившиеся вокруг короля Альфреда, могут быть лишь неясным отражением реальных событий его жизни или просто вымыслами позднейших веков. Но в их бесхитростной искренности мы видим подтверждение того, что Альфред был дорог простым людям, что бедняки видели в нем своего защитника, и добрая память о его делах по-прежнему живет в стране, ради которой он трудился и воевал. Ибо Англия могла бы сказать словами, начертанными золотом на «Драгоценности Альфреда»:(Пер. М. Виноградовой)
ÆLFRED МЕС НЕНТ GEWYRCAN
АЛЬФРЕД ПОВЕЛЕЛ МЕНЯ СДЕЛАТЬ.
Приложение
Надпись на памятнике королю Альфреду в Этелни:
«Король Альфред Великий в 879 году от рождества Христова потерпел поражение от данов и нашел приют в лесу Этелни. Здесь он скрывался от врагов целый год. После этого он вернулся на трон и в благодарность за защиту, которую он получил по благоволению свыше, основал в этом месте монастырь, пожаловав ему все земли острова Этелни. Желая увековечить память о столь знаменательном событии в жизни прославленного короля, Джон Слейд, эсквайр Монсела, лорд Северного Петертона, владелец Этелни, воздвиг этот памятник в 1801 году».
Надпись на постаменте статуи короля Альфреда в Вантеже (работа графа Глейчена, открыта 14 июля 1877 года):
«Альфред нашел ученость в упадке и возродил ее. Просвещение было забыто, и он восстановил его. Законы не исполнялись, и он вернул им силу. Церковь претерпела унижение, и он возвысил ее. Землю разорял ужасный враг, и он спас ее. Имя Альфреда останется в памяти до тех пор, пока человечество почитает свое прошлое».
Библиография
I. ИСТОЧНИКИ
1. King Alfred’s Westsaxon version of Gregory’s Pastoral Care / Ed. by H. Sweet. Early English Text Society. Vols. xlv, xlvi. 1871–1872. 2. King Alfred’s Orosius / Ed. by H. Sweet. Early English Text Society. Vol. Ixxix 1873. 3. The Old English version of Bede’s Ecclesiastical History of English People / Ed. by T Miller. Early English Text Society. Vols. xcv, xcvi. 1890–1891. 4. An Old English Martirology / Ed. by G. Herzfeld. Early English Text Society. Vol. xcvi. 1900. 5. King Alfred’s Anglo-Saxon version of the Compendious History of the World / Ed. by J. Bosworth. 1859. 6. King Alfred’s Old English version of Boethius De Consolatione Philosophiæ / Ed. by W. Sedgefield. 1899. 7. King Alfred’s version of the Consolations of Boethius / Trans. By W. Sedgefield. 1900. 8. King Alfred’s Old English version of St. Augustine’s Soliloques / Ed. by H. Hargrove. Yale Studies in English, 13. 1902. 9. King Alfred’s version of St. Augustine’s Soliloques / Trans, by H. Hargrove. Yale Studies in English, 22. 1904. 10. Two of the Saxon Chronicles Parallel / Ed. by Ch. Plammer, J. Earle. Oxford. Vol. I. 1893; Vol. II. 1899. 11. The Anglo-Saxon Chronicle / Ed. and. trans, by B. Thorpe. Roll Series, 23. 1861. 12. Die Gesetze der Angelsachen / Ed. by Liebermann. Halle. Vol. I (text). 1903. Vol. II. Part. I: Glossary. 1906; Vol. II. Part. II: Notes. 1912. 13. Ancient laws and institutes of England. London, 1840. 14. The Legal Code of Ælfred the Great / Ed. by M. Turk. Boston, 1893. 15. Cartularium Saxonicum / W. De Gray Birch. 3 vols. London, 1885–1893. 16. Codex Diplomaticus Aevi Saxonici / Ed. J. Kemle. 6 vols. London, 1839–1848. 17. A hand-book of Land Charters and other Saxonic Documents/ Ed. J. Earle. Oxford, 1888. 18. Asser’s Life of king Alfred together with the Annals of St. Neot / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. 19. Annales rerum gestarum Ælfredi Magni / Ed. by F. Wise. Oxon, 1722. 20. Asser’s Life of King Alfred / Six Old English Chronicles. Trans, by J. Giles. London, 1847. 21. Asser’s Life of King Alfred / Church historians of England. Trans, by J. Stevenson. Vol. II. London, 1854. 22. Asser’s Life of King Alfred / Kings Classics. Trans, by L. Jane. London,1908. 23. Ethelwerdi Chronica. Monumenta Historica Britannica.Завещание Альфреда опубликовано в:
1. Liber Vitae: register and martyrology of New Minster and Hyde Abbey / Ed. by W. de Gray Birch. Winchester, 1892. 2. Cartularium Saxonicum /W. De Gray Birch. Vol. IL London, 1887. 3. Liber monasterii de Hyda / Ed. by E. Edwards. Roll Series, 45. 1866. 4. A hand-book of Land Charters and other Saxonic Documents / Ed. J. Earle. Oxford, 1888. 5. Annales rerum gestarum Ælfredi Magni / Ed. by F. Wise. Oxon, 1722.Отдельная публикация завещания: О. Manning. 1788.
II. ЛИТЕРАТУРА
1. J. Spelman. The Life of Alfred the Great / Ed. by H. Hearne. 1709. 2. J. Spelman. Ælfredi Magni Vita / Trans, into latin by C. Wase. 1678. 3. R. Pauli. Köning Ælfred und seine Stelle in der Geschichte Englands. Berlin, 1851. 4. R. Pauli. Life of King Alfred / Trans, by. T Wright. 1852. 5. R. Pauli. Life of Alfred the Great I Trans, by B. Thorpe. 1853. 6. Ch. Plummer. The life and times of Alfred the Great. Oxford, 1902. 7. The Proverbs of Alfred / Ed. by C. Skeat. Oxford, 1907. 8. The whole works of King Alfred the Great? Ed. by J. Giles. 3 vols. London, 1852–1853. 9. W. Ker. The Dark Ages. Edinburgh, 1904. 10. B. Ten Brink. Early English Literature / Trans, by H. Kennedy. London,1883. 11. A. Ebert. Allgemeine Geschichte des Mittelalteis im Abendlande. VM. II. Leipzig, 1874. 12. R. Wülker. Grudriss zur Geschichte der Angelsachsischen Litteratur. Leipzig, 1885. 13. L. Miles. King Alfred in literature. Baltimore, 1902. 14. C. Keary. The vikings in western christendom. London, 1891. 15. J. Steenstrup. Normannere. Copenhagen, 1876–1882. 16. E. Dümmler. Geschichte des ostfrankischen Reichs. Band. I Ludwig der Deutsche. Band. IL Die letzten Karolinger, Konrad I. Leipzig. 1862–1865. 17. E. Freeman. The history of Norman Conquest in England. Oxford, 1876–1879. 18. J. Green. The Conquest of England. London. 1883. 19. H. Chadwick. Studies on Anglo-Saxon Institutions. Cambridge, 1905. 20. H. Chadwick. The origin of the English nation. Cambridge, 1907. 21. J. Earle. The Alfred Jewel. Oxford, 1901. 22. A. Bowker. Alfred the Great. London, 1899. 23. A. Bowker. The King Alfred Millenary. London; N. Y, 1902.Произведения Генриха Хантингдонского, Симеона Даремского, Уидьяма Мальмсберийского, Джефри Гаймера, Мэтью Париса, Ранульфа Хигдена и других опубликованы в Scriptores Rerum Brittanicorum (Roll Series).
Хроника Флоренса Вустерского издана в составе Monumenta Historica Britannica; сочинение «Ингульфа из Кройленда» — в Rerum Anglicarum Scriptores. Vol. I. Oxford. 1684.
Генеалогия короля Альфреда
Издательские Данные
Беатрис Аделейд Ли АЛЬФРЕД ВЕЛИКИЙ, ГЛАШАТАЙ ПРАВДЫ, СОЗДАТЕЛЬ АНГЛИИ 848–899 ГГ.Главный редактор Чубарь В. В. Ведущий редактор Карачинский А. Ю. Художественный редактор Лосев П. П. Верстка Антоновой Е. А. Корректоры Певчее В. А., Мартьянова Г. Н.
Подписано в печать 25.11.2006. Формат 84 г 108 ¹⁄₃₂. Усл. печ. л. 20,16. Гарнитура NewtonC. Бумага офсетная. Печать офсетная. Тираж 1 000 экз. Заказ № 5.
ООО «Издательство „Евразия“» 197110, Санкт-Петербург, ул. Барочная, д. 2, лит. А, пом. 3-Н
Отпечатано с готовых диапозитивов в типографии ООО «ИПК „Бионт“» 199026, Санкт-Петербург, Средний пр. В.О., д. 86 тел. (812) 322-68-43
Примечания
1
Откр. 21:10. (обратно)2
Автор употребляет этот термин, вероятно, имея в виду Вселенскую, соборную Церковь. Разделение христианства на католичество и православие тогда еще не произошло. — Примеч. пер. (обратно)3
В те времена захватчиков, приплывавших со Скандинавского полуострова, называли «данами», «норманнами» и «викингами». В Англии нарицательным стало наименование «даны», вероятно потому, что впервые англосаксы столкнулись именно с выходцами из Дании. Континентальные хронисты именуют скандинавских воинов «норманнами» — «людьми с Севера», или реже, викингами. По поводу этимологии слова «викинг» существуют разные мнения, но скорее всего оно каким-то образом связано с древнескандинавским глаголом «vikja» — «поворачивать», «двигаться обходным путем». — Примеч. пер. (обратно)4
Константинополь, столица Византийской империи. — Примеч. ред. (обратно)5
Корнелий Тацит. О происхождении германцев и местоположении Германии. Пер. А. С. Бобовича под ред. М. Е. Сергиенко / Корнелий Тацит. Собр. соч. в 2-х т. Москва. 1991. С. 381. — Примеч. пер. (обратно)6
Иер. 6:1. (обратно)7
Автор не совсем прав. Срединное франкское королевство после смерти Лотаря в 855 году было поделено между его сыновьями; его младшему сыну, носившему то же имя, что и его отец, достались земли между Северным морем и Вогезами — именно они получили в его честь название Лотарингия. Впоследствии это название закрепилось за областями, расположенными в верховьях Мааса и Мозеля. — Примеч. пер. (обратно)8
Цит. по: Нитхард. История в четырех книгах. Пер. с лат. А. И. Сидорова / Историки эпохи Каролингов. М., 1999. — Примеч. пер. (обратно)9
О рукописях Англосаксонской хроники см. гл. VII. — Примеч. пер. (обратно)10
То есть Уэссекс. — Примеч. пер. (обратно)11
См. ниже гл. VII. (обратно)12
Не вполне понятно, почему автор стремится придать некий особый смысл этому выражению. Древнеанглийское «feng to rice» (получить власть) употребляется в Хронике постоянно, когда сообщается о начале правления короля. — Примеч. пер. (обратно)13
Бывший священник, добивавшийся освобождения Кента из-под власти Мерсии. — Примеч. пер. (обратно)14
В оригинале «vassal king». Этот термин, а также синонимичные ему «underking», «sub-king» используются в английской традиции для передачи латинского титула «subregulus». Переводчик старался по возможности избегать употребления словосочетания «вассальный король», поскольку в данном случае сложно говорить о каких-либо вассальных отношениях, заменяя перечисленные выше английские термины более общими наименованиями «ставленник» или «король… правящий под рукой верховного короля». — Примеч. пер. (обратно)15
Англ, churl, boor — свободный простолюдин, крестьянин. (обратно)16
«Gores» представляют собой «клинообразную полоску земли по краям поля, имеющего неправильную форму». «Lynches» — насыпи между искусственно созданными террасами на склоне холма. Оба термина свидетельствуют об использовании в земледелии системы открытых полей. — Примеч. пер. (обратно)17
Скоп (то же, что скандинавское «скальд») — человек, получавший награды за свое поэтическое ремесло, главным образом за то, что складывал и исполнял хвалебные песни в честь властителей. — Примеч. пер. (обратно)18
Под нормандцами автор имеет в виду войска герцога Нормандии Вильгельма Завоевателя, вторгнувшиеся в Англию в 1066 г. — Примеч. пер. (обратно)19
Популярная в эпоху Средневековья игра, в которой фишками служили девять камешков. — Примеч. пер. (обратно)20
Ксантенские анналы, 873. — Примеч. пер. (обратно)21
Отсылка к др. — англ, глаголу «forpferde» (буквально: ушел (прочь, совсем)), который постоянно употребляется в Англосаксонской хронике в смысле «умереть». — Примеч. пер. (обратно)22
По поводу перехода бывшего мерсийского Беркшира во владение Уэссекса см. ниже. (обратно)23
Так англичане насмешливо называли Наполеона I Бонапарта. — Примеч. пер. (обратно)24
Это утверждение не вполне точно, ибо первым из английских королей, принявших помазание, был Эгфрит, сын Оффы Мерсийского, помазанный в 787 году на царство в Мерсии. См.: F. Stenton. Anglo-Saxon England. Oxford, 1971. PP. 218–219. — Примеч. nep. (обратно)25
Свидетель — человек, который исполняет роль своеобразного «крёстного» во время обряда конфирмации. Считается, что если крёстный принимает на себя отчасти обязанности отца, то свидетель становится, скорее, учителем и духовным наставником. — Примеч. пер. (обратно)26
См. гл. VII. (обратно)27
Автор, вероятно, имеет в виду решение короля Этельреда в 1012 году пригласить к себе на службу в качестве наемников викинга Торкеля с его дружиной. — Примеч. пер. (обратно)28
Автор, вероятно, имеет в виду так называемый «Абингдонский картулярий», содержащийся в двух латинских рукописях середины-конца XII века, текстологически тесно связанный с Англосаксонской хроникой. Употребленное здесь название не вполне уместно, ибо Абингдонской хроникой (или Абингдонской рукописью) обычно называют манускрипт «С» Англосаксонской хроники. — Примеч. пер. (обратно)29
Англ. «people in arms» — термин для ополчения. — Примеч. пер. (обратно)30
Современный переводчик и издатель хроники Этельверда, А. Кемпбел, перевел лат. «occidentali exercitu» как «западносаксонское войско». — Примеч. пер. (обратно)31
У нас нет, однако, никаких доказательств того, что наступление велось совместными силами этих двух военных образований. Ср. с. 117 и гл. VI, с. 129. (обратно)32
Линкольнширский тэн, в 1070 году поддержавший датского конунга Свейна, попытавшегося сместить Вильгельма и получить английскую корону. После того как Свейн, заключив мир с Вильгельмом, отплыл в Данию, Херевард с горсткой сторонников укрылся в болотах и совершал дерзкие вылазки против нормандцев. Сразу после его гибели о нем была сложена песнь, и впоследствии вокруг его имени сложилась богатая легендарная традиция. — Примеч. пер. (обратно)33
Более подробно этот вопрос рассматривается ниже: с. 156–158. (обратно)34
Точнее 4500 воинов. — Примеч. пер. (обратно)35
См. гл. VII. (обратно)36
См. гл. VII. (обратно)37
Имеется в виду «Подражание первому посланию Горация» Поупа. Буквальный перевод этих строк: «Но каждый ребенок другую песню станет петь: „Добродетель, смелые ребята! Добродетель делает короля”». — Примеч. пер. (обратно)38
Англ, king, и древнеангл. cyning этимологически связаны с супп — семья, род, народ. — Примеч. пер. (обратно)39
См. гл. VII, с. 241. (обратно)40
См. с. 164. (обратно)41
См. с. 274. (обратно)42
См. с. 197. (обратно)43
То есть за попытку причинить вред собственности или людям, находящимся под защитой короля. — Примеч. пер. (обратно)44
См. гл. VIII, с. 294. (обратно)45
См. с. 243, 271. (обратно)46
См. с. 160–161. (обратно)47
См. с. 173; др. англ, hræl — одежда, одеяние. (обратно)48
См. гл. VI, с. 154. (обратно)49
См. гл. VI. (обратно)50
См. гл. IV, с.96. (обратно)51
См. гл. III, с. 71. (обратно)52
См. с. 258. (обратно)53
См. гл. X. (обратно)54
См. с. 254. (обратно)55
См. с. 190. (обратно)56
Здесь автор не совсем прав. В таком переводе нет ничего удивительного, ибо oeceras означает «поля». — Примеч. пер. (обратно)57
В древнеанглийском тексте употреблено слово cildfesrtan. Обычно полагают, что festran — это падежная форма от festre (сущ. женского рода), то есть речь идет о няне. Возможно, однако, что это форма от — festra (сущ. мужского рода) и имеется в виду наставник, воспитатель. — Примеч. пер. (обратно)58
См. гл. VII, с.173. (обратно)59
См. гл. III, с. 63; и гл. IV, с. 99. (обратно)60
Соответственно около 6, около 3 и 2,5 см. — Примеч. пер. (обратно)61
Уильям Мальмсберийский, рассказывая о битве при Гастингсе (14 октября 1066 года), писал, что король Харольд поставил на холме, где расположилось его войско, два знамени — свой личный штандарт и знамя с изображением «золотого уэссекцкого дракона»). — Примеч. пер. (обратно)62
См. гл. V, c. 115. (обратно)63
Сейчас, согласно общепринятому мнению, альфредовскими переводами считаются «Обязанности пастыря», «Утешение философией» и «Монологи», а также, предположительно, прозаический перевод первых пятидесяти псалмов. См. напр. The Blackwell encyclopaedia of Anglo-Saxon England/Ed. by M. Lapidge, J. Blair, S. Keynes, D. Scragg. Oxford. 1999. — Примеч. nep. (обратно)64
См. с. 164. (обратно)65
См. с. 164, 166–167. (обратно)66
Поскольку текстологические взаимоотношения между рукописями очень сложны, многие современные исследователи предпочитают говорить не о разных «Хрониках», а о различных версиях Англосаксонской хроники. — Примеч. пер. (обратно)67
Автор допускает неточность: Англосаксонская хроника начинается не с рождения Христа, а с прихода Цезаря в Британию. — Примеч. пер. (обратно)68
В настоящее время большинство историков не разделяют этого взгляда. — Примеч. пер. (обратно)69
Сейчас практически все исследователи отвергают гипотезу, что автором Хроники является сам король Альфред. Тем более это относится к записям 893–897 годов. — Примеч. пер. (обратно)70
См. с. 234. (обратно)71
Джон Беньян (1628–1688) — английский писатель-пуританин, автор аллегорических романов. — Примеч. пер. (обратно)72
Нортумбрийский и мерсийский диалекты по своему происхождению являются англскими. — Примеч. пер. (обратно)73
См. гл. IX. (обратно)74
См. с. 242. (обратно)75
См. с. 220. (обратно)76
См. с. 181–182, 213–214, 217–218. (обратно)77
См. гл. X. (обратно)78
См. гл IX. (обратно)79
Сэмюэл Джонсон (1709–1784) — английский писатель и лексикограф, автор «Словаря английского языка». Джеймс Босуэлл, друг Джонсона, написал его биографию, в которой он не скрывает своего восторженного отношения к своему герою. Он приводит множество изречений Джонсона, благодаря чему тот прослыл автором метких афоризмов. — Примеч. пер. (обратно)80
См. гл IX. (обратно)81
См. гл. VII. (обратно)82
См. гл. VII, с. 185. (обратно)83
Эта гипотеза автора основана на весьма сомнительном прочтении латинского текста Этельверда. А. Кемпбелл подготовивший современное издание Хроники Этельверда, толкует фразу Этельверда иначе: Этельнот сражался с данами Йорка, владевшими большой частью мерсийских земель к западу от Стемфорда. — Примеч. пер. (обратно)84
См. гл. VII. (обратно)85
Хронист поясняет, что даны сумели спустить свои корабли на воду раньше, чем смогли это сделать англосаксы. — Примеч. пер. (обратно)86
См. гл. II, с. 35. (обратно)87
См. с. 218. (обратно)88
English Historical Review. Vol. XIII, p. 71; Two of the Saxon Chronicles Parallel/Ed. by Ch. Plammer, J. Earle. Oxford. 1899. Vol. II. P. 112; British Numismatic Journal. Series I. Vol. IV P. 241; Vol. V. P. 381; Athenum. 1898, Nos. 3672–3675; 3688, 3690, 3693; 1900, Nos. 3804, 3810–3811, 3814, 3817; 1901, Nos. 3819–3820, 3870; Stenton F. M. Æthelweard’s account of the last years of King Alfred’s Reign/English Historical Review. Vol. XXXIV. P. 79. (обратно)89
Неточность автора. Один никогда не был богом-громовержцем; в крайнем случае на эту роль мог бы претендовать Тор. — Примеч. пер. (обратно)90
См. гл. VII, с. 197. (обратно)91
См. гл. VII, с. 168, 195. (обратно)Комментарии
1
В древнеанглийском языке основные слова для обозначения «войска» — fyrd, here, werod и fetha; слово hloth использовалось, когда речь шла о маленьком вооруженном отряде. Этимологически fyrd связано с глаголом faran, «идти, перемещаться», широко применявшимся для обозначения любого движения, не обязательно соотносящегося с военными действиями. В свою очередь, here связано с hergian «грабить, разорять», werod — с ж «муж, воин», fetha — с fet, «стопа». В ранних древнеанглийских поэмах fyrd и here используются как синонимы; кроме того, fyrd употребляется и в качестве синонима folc («люди, народ»), если речь идет о воинах. Позднее терминологические различия становятся более резкими: fyrd и werod сохраняют широкое значение, в то время как here и hloth начинают соотноситься с агрессией и насилием, так что в конце концов here становится устойчивым наименованием для любого викингского войска. В Законах Ине (13, 1) градация между воровской шайкой, hloth и here проводится следующим образом: here объединяет более тридцати пяти человек; hloth — от семи до тридцати пяти; шайка — меньше семи. Во времена Ине наказанию подлежали и те, кто присоединялся к hloth, и те, кто отказывался присоединиться к fyrd, а в Англосаксонской хронике hloth используется наравне с here применительно к викингам. (Alfred, 29–31; Ine, 51; Ine, 14, 15; Англосаксонская хроника, 894). Альфред требовал hlothbote для hloth, убившего без вины свободного человека. (обратно)2
Данное описание отчасти заимствовано из У. Powell. Scandinavian Britain. London, 1908. Ряд исследователей датирует эту находку XI веком. (обратно)3
Если к указанной в перечне дате появления Кердика и Кюнрика в Британии — 495-й год (сказано, что 494 года минуло от Рождества Христова), добавить 396 лет — названный там же срок правления рода Альфреда в Уэссексе, то мы получаем 891 год, и именно в этот год происходит первая смена почерка в Паркеровском манускрипте. См.: The Anglo-Saxon computation of historic time in the ninth century / British Numismatic Journal. Series i. 1907. Vol. IV. P. 278. (обратно)4
Asser’s Life of king Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. P. 152, note on с. I, i. (обратно)5
Англ. Ockley. (обратно)6
Англ. Oakley. (обратно)7
Данное предположение высказал мистер Мэлдон в Victoria County. History. Vol. I. Surrey. Wesminster, 1902. P. 331. Доводы в пользу других мест можно найти в Asser’s Life of king Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. P. 178, note on c. 5, vi.; Proceedings of the Hampshire Field Club / Ed. by Cooksey. 1904. H. Belloc. The Stane Street. London, 1913. (обратно)8
Cartularium Saxonicum / Ed. by W. de Gray Birch. Vol. II. London, 1887. P. 46. No. 459. (обратно)9
King Alfred’s Old English version of Boethius De Consolatione Philosophiæ / Ed. by Walter John Sedgefield. London. 1899. (В дальнейшем в ссылках дается просто как Boethius — Примеч, nep.) XXXVI. VI. Р. 108. (обратно)10
Ibid. XIX. Р. 46. (обратно)11
King Alfred’s Orosius / Ed. by H. Sweet. Early English Text Society. Vol. LXXIX. London. 1883. (В дальнейшем в ссылках дается просто как Orosius — Примеч. пер.) (I, ХПП), XXL РР. 56–57. Carmine… recitato. (обратно)12
Профессор Стентон в Е Stenton. The Early history of the Abbey of Abingdon. Reading, 1913. PP. 28–29 высказал предположение, что «окончательное возвращение Беркшира» в состав уэссекцкого королевства явилось результатом этого договора. Оно могло произойти и раньше, еще до рождения Альфреда, либо стать закономерным следствием того, что уэссекцкие короли владели древними наследными поместьями в Беркшире. Так или иначе, присоединение Беркшира к Уэссексу было свершившимся фактом в 860 году, когда элдормены Беркшира и Гэмпстеда объединились, чтобы дать отпор данам, атаковавшим Винчестер. Соответственно, «потеря Беркшира, возможно, была той ценой, которую Бюрхред уплатил за помощь Этельвульфа». Король западных саксов даровал земли Беркшира своему тэну в 856 году. (обратно)13
Tha was domne Leo papa on Rome. (обратно)14
Много позже Альфред разъяснял латинское слово purpura как «королевское одеяние», знак королевской власти (King Alfred’s Westsaxon version og Gregory’s Pastoral Care / Ed. by H. Sweet. Early English Text Society. Vol. XLV, XLVI. London, 1871–1872. (В дальнейшем в ссылках дается просто как Pastoral Саге — Примеч. nep.) XIV). Вполне возможно, что он сам довольно смутно представлял себе место консула в структуре власти. В ранних трудах он иногда оставляет слово consul без перевода, а иногда заменяет его на элдормен, в то время как в древнеанглийской версии Беды оно переводится как «король» (cyning): «Аэций, трижды консул» превращается в «Aetius, trice cyning» и в другом месте вместо consul в древнеанглийском варианте значится «consul and cyning» (The Old English version of Bede’s Ecclesiastical History of the English People / Ed. by T Miller. Early English Text Society. Vol. XCV, XCVI. London, 1890–1891. (В дальнейшем в ссылках дается просто как Bede — Примеч. пер.) Bk. I). В «Орозии» Альфред, вводя в текст историю Регула, который, побывав в рабстве, отказался вернуться на свою консульскую должность, пишет, что Регул отказался быть королем (Orosius. VI). Позднее, переводя Боэция, Альфред, видимо, решил, что на его родном языке аналогом титула «консул» является heretoga. Боэций, пишет он во вступлении, «был консулом, то есть тем, кого мы называем heretoha»; так же он именует в этой работе и Регула. Неудивительно, что в самом начале своих литературных трудов он не стал возражать против описания своего собственного введения в консульскую должность как «помазания в короли». (обратно)15
Cartularium Saxonicum/ Ed. by W. de Gray Birch. Vol. II. London, 1887. P. 86. No. 486; Codex Diplomaticus Aevi Saxonici / Ed. by M. Kemble. London, 1839–1848. No. 276. (обратно)16
Cartularium Saxonicum / Ed. by W. de Gray Birch. Vol. II. London, 1887. P. 62. No. 467; Codex Diplomaticus Aevi Saxonici / Ed. by M. Kemble. London, 1839–1848. No. 269. Она датируется 855 годом, но индиктион неверен. Возможно, она относится к 853 году. (обратно)17
Asser’s Live of King Alfred together with the Annals of St. Neots/Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. P. 186. Note on c. 11, ii. (обратно)18
Asser’s Live of King Alfred together with the Annals of St. Neots/Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. P. 243. Note on c. 46, x. (обратно)19
Boethius. XV. P. 34. (обратно)20
Имеются, однако, некие указания на то, что земли эти располагались на востоке Вустершира, где, как выяснилось, король Виглаф даровал земли некоему элдормену, именуемому Мукел Эснинг, вероятно, старшему Мукелу (см. Е Stenton. The history of the Abbey of Abingdon. Reding, 1913. P. 26, note 1). См. также Asser’s Live of King Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. P. 227. Note on c. 29, v. Существовал также некий Мукел minister. (обратно)21
См. описание приступа, поразившего Карла Толстого в 873 году, и сообщение Вертинских анналов о смерти в 863 году Карла Прованского, которого «долго терзала эпилептическая немощь». (обратно)22
См. Ch. Plummer. The Life and The Times of Alfred thr Great. Oxford, 1902. P. 214. (обратно)23
Cum suis sodalibus (Asser’s Live of King Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford. 1904. P. 27). В древнеанглийских глоссариях в качестве эквивалента sodalis предлагается gesith. (обратно)24
Этельвульф владел землями в Пенгбурне, которые мерсийский король Беорхтвульф даровалему как элдормену в 844 году (Cartularium Saxonicum I Ed. by W. de Gray Birch. Vol. II. London. 1887. P. 20. No. 443). Исходя из этого профессор Стентон (Op. cit. Р. 26–27) предположил, с весьма большой долей правдоподобия, что Беркшир в то время все еще находился под властью Мерсии и что Этельвульф был изначально мерсийским элдорменом, верно служившим также и Уэссексу. (обратно)25
Е Stenton. The Early histiry of the Abbey of Abingdon. Reading, 1913. P. 27. Паули (R. Pauli. Life of King Alfred / Trans, by B. Thorpe. London. 1853) истолковал слова Этельверда так, что тело Этельвульфа отвезли в Дерби даны. (обратно)26
См. статью W. Simcox. English Historical Review. Vol. I. P. 218. (обратно)27
По любопытному совпадению поместье Асседоне принадлежит к «сотне», называемой Nachededorne, «голый терн», но названия, связанные с деревьями, постоянно встречаются в англосаксонских грамотах. (обратно)28
Альфреда сравнивают с Иудой во втором варианте Абингдонской хроники. Но и в первом варианте его порицают за то, что он отнял поместье. Монастырь, очень небольшой, вероятно, располагался в королевских землях (см. Е Stenton. The Early histiry of the Abbey of Abingdon. Reading, 1913. PP. 30–31). Альфред передал Эпплфорд (позднее — поместье Абингдон) своему тэну Деормоду. См., по всей вероятности подлинную, его грамоту: Cartularium Saxonicum / Ed. by W. de Gray Birch. Vol. II. London, 1887. P. 223. No. 581. (обратно)29
Plummer C. The life and times of Alfred the Great. Oxford. 1902. PP. 89–91. Мистер Пламмер сравнивает положение, которое занимал «секундарий», с положением кельтского таниста, чей титул также означает «второй». (обратно)30
Ассер называет цифру восемь, но, возможно, это просто ошибка. В Хронике римская цифра девять написана как VIIII, и ее легко было прочесть как VIII, то есть восемь. (обратно)31
Orosius (III, VII), XIII. PP. 118–119. (обратно)32
Перевод «Истории против язычников» Орозия дает нам особенно ценный материал для сопоставления древнеанглийских и латинских терминов. В нем Альфред использует в качестве аналога латинского exercitus на равных fyrd и here, но то и другое употребляются как общие обозначения и Альфред четко различает в их составе три «подразделения»: кавалерию, пехоту и флот. Таким образом, в его трактовке Александр Македонский собирает fyrd для войны с персами, состоящий из пешего here (fethehere), конного here (raedehere) и флота в 180 кораблей. Пирр, царь Эпира, ведет в бой армию пехотинцев (gangehere), конное войско (raedhere) и «войско кораблей» (sciphere). Едва ли стоит сомневаться, что эти три рода войск были представлены в уэссекцком фюрде, когда Альфред принял над ним командование. См.: Orosius (III, VIII), XVI. РР. 124–125; (IV, I), IV, I. РР. 154–155. (обратно)33
J. Earle. Two Saxon Chronicles. Oxford, 1865. PP. lix, 304; Steenstrup. Normannere. Vol. II. Copenhagen, 1876–1882. P. 69, note 1. (обратно)34
Ch. Oman. England before Norman Conquest. S. I. 1910. P. 452; A. Major. Early Wars of Wessex / Ed. by C. Whistler. Cambridge, 1913. (обратно)35
Boethius. XXIX. I. P. 65–66. (обратно)36
J. Lappenberg. A history of England under Anglo-Saxon Kings/Trans, by B. Thorpe. London, 1845. P. 52; Pauli. R. Life of Alfred the Great/Trans, by B. Thorpe. London, PP. 161–162. Ср. легенду об Альфреде и святом Неоте (гл. X). (обратно)37
Vita Johannis Gorziensis / Ed. by Pertz. SS, IV. P. 343. (обратно)38
Подробнее об этих легендах см. в гл. X. (обратно)39
Гаймер называет его Ubbe. (обратно)40
См. также Matthew Paris. Chronica Majora / Ed. by H. Luard. Roll Series, 57. Vol. I. Cambridge, 1872. P. 410. (обратно)41
Текст надписи, выбитой на памятнике, приводится в Приложении. Мейор (Е Major. Early wars of Wessex / Ed. by C. Whistler. Cambridge, 1913. PP. 154–155) упоминает о древней дамбе, соединявшей Этелни и Боробридж. (обратно)42
На одном из витражей в церкви, созданных уже в наше время, изображен король Альфред. (обратно)43
Dux… Æthelnoth abluit post lavacrum eundem in loco Vuedmor. Этельверд, будучи сам элдорменом, пользовался видимо некими собственными источниками сведений об элдорменах и их деяниях. Ср. рассказ об Этельноте из Сомерсета и Одде из Девона (с. 177, 119), а также об Этельвульфе, элдормене Беркшира (с. 88). (обратно)44
Автором этой гипотезы является Лаппенберг. Ее придерживаются также Паули и Стивенсон (см. Asset’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. P. 279. (обратно)45
Plummer C. The Life and the Times of Alfred the Great. Oxford. 1902, PP. 46–47. (обратно)46
Мнение Стинструпа (J. Steenstrup. Normannerne. Vol. II. Copenhagen, 1878. P. 74, notel), которое разделяют профессор Эрл и мистер Пламмер (Two of the Saxon Chronicles Parallel / Ed. by. Ch. Plammer, J. Earle. Oxford. Vol. II. 1899. P. 95; Ch. Plammer. The Life and the Times of Alfred the Great. Oxford, 1902. P. 50), что составитель Англосаксонской хроники в погодных статьях 878–896 лет запаздывает на год в датировках событий, относящихся к норманнам, едва ли можно счесть обоснованным. В Хронике названы правильные даты смерти Людовика Заики и битвы при Сокуре. Вопрос о том, с какого дня англосаксы отсчитывали год в те времена, также до конца не решен (см. Asset’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. P. 282, note 1). (обратно)47
Согласно расчетам полное солнечное затмение, случившееся 29 октября 878 года, было видно в северных областях Германии примерно с часу пополудни до половины четвертого. «Девятый час» начинался в два, а вечерня — без четверти четыре. Эти данные точно согласуются с утверждением Ассера и с утверждениями континентальных анналистов, что затмение произошло «примерно час спустя после десятого часа» или «после девятого часа». Возможно, англосаксонский анналист, связывая смерть Людовика Заики с «помрачением солнца», спутал два затмения. См. Asset’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. PP. Ixxviii, cxxviii; P. 280, note on c. 59. (обратно)48
В аннале 881 года. (обратно)49
Two of the Saxon Chronicles Parallel / Ed. by Ch. Plammer, J. Earle. Oxford. Vol. II. 1899. P. 99; Ch. Plammer. The Life and the Times of Alfred the Great. Oxford, 1902. P. 109; Asser’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. P. 324, note on c. 83. (обратно)50
Ранке называет Альфреда вторы м основателем Лондона (L. von Ranke. Weltgeschichte. Leipzig, 1881. P. 43). (обратно)51
Она свидетельствовала одну из грамот Этельреда как «супруга» (conjux) в 880 году. Дата, поскольку она не согласуется с индиктионом, скорее всего, ошибочна. Этельфлед не могла родиться ранее 869 года. (обратно)52
Уже одно это показывает, как отметил Шмидт в своем издании англосаксонских законов, что данный договор не мог быть составлен в 878 году — прежде, чем даны поселились в Восточной Англии. (обратно)53
Согласно Анналам монастыря святого Неота, Гутрума похоронили в Headleaga, в Восточной Англии (вероятно, в Хедли, в Суффолке). (обратно)54
Asser’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford. 1904. P. 286, note on c. 65. (обратно)55
Гиббон полагает, что послы могли отправиться в Египет (Е. Gibbon. Tha age of Antonines; from the history of decline and fall of the Roman Empire. London. 1886. P. 47). Ср. упоминание о «трех Индиях» легенде о святом Варфоломее (Asser’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots I Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. P. 288, note 3). (обратно)56
Сначала в Беневент, потом в Рим. (обратно)57
См. W. Hunter. The Indian Empire: its history, people and products. London. 1907. P. 290. (обратно)58
Leechdoms, wortcunning and starcraft of Early England / Ed. by T. O. Cockayne. Cambridge, 1864. Roll Series, 35, Vol. II. P. 290. (обратно)59
Butan oelcum gerethrum означает также и без руля, поскольку кораблями управляли с помощью весла. (обратно)60
Карл Толстый умер в январе 888, а не в 887 году, как утверждает Хроника. (обратно)61
Asser’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. 1904. P. 273, note on c. 56, 2. Подобное предположение высказывал в 1801 году мистер Бик, профессор современной истории Оксфордского университета. См. также D. Lysons. Magna Britannia. I. London, 1806. P. 162. (обратно)62
J. Milner. A history civil and ecclesiastical and survey of the antiquites of Winchester. London, 1798. P. 129. note 3; Two of the Saxon Chronicles Parallel / Ed. by Ch. Plummer, J. Earle. (обратно)63
Vol II. Oxford, 1899. P. 307; J. Ramsay. The Foundations of England. Oxford, 1898. P. 253. (обратно)64
Версия доктора Клиффорда, епископа Бристольского (Proceedings of Somerset Archæological and Natural Hist. Society. Vol. 1.1877. PP. 11–27,50-53. См. также C. W. Whistler. King Alfred and the Danes / Memorials of Old Somerset. Ed. by F. J. Snell. 1906; C. W. Whistler. King Alfred Campaign from Athelny/Saga-Book of Viking Club. Vol. I. Part. II. PP. 153–197. (обратно)65
Веские аргументы в пользу сомерсетского Эдинтона содержатся в W. Greswell. The story of the Battle of Edinton. Taunton, 1910; A. Major. Early Wars of Wessex/Ed. by C. W. Whistler. Cambridge, 1913. (обратно)66
Boethius. XVII. P. 40. (обратно)67
Cura Pastioralis. IX. P. 58. (обратно)68
Boethius. XXXV. III. P. 97. (обратно)69
Annales rerum gestarum ælfredi Magni Vita / Ed. By F. Wise. Oxon, 1722. (В дальнейших сносках просто Asser — Примеч. nep.). С. 91. (обратно)70
В средневековой латыни это слово имело два значения. (обратно)71
Boethius, XXXVII. I. Р. 111. (обратно)72
Ibid. (обратно)73
Ibid. XXX. II. P. 69. (обратно)74
Ibid. XXXVIII. I. P. 115. (обратно)75
Ibid. XXXVII. I. P. 111. (обратно)76
Ibid. XIII. P. 136. (обратно)77
Это слово этимологически связано с латинским aevus. (обратно)78
Asser. С. 106. (обратно)79
King Alfred and Mosaic Law / Transactions of Jewish Historical Society of England. Vol. VI. 1912. P. 21. (обратно)80
Boethius. XVII. Р. 40. (обратно)81
Pastoral Cure. VII. PP. 50–51. (обратно)82
Boethius. X. P. 22. (обратно)83
Orosius (I, XII), XIX, PP. 52–53. (обратно)84
Bede. Bk. I. C. 7 (VII). P. 34; C. 13 (X). P. 48–49 (heah ealdorman). (обратно)85
Погодная статья 495 года. (обратно)86
Alfred 37, 38; 38,1; 38,2; 42,42,1–7. (обратно)87
Chadwick H. M. Studies on Anglo-Saxon Institutions. Cambridge, 1905. PP. 192, 193, 271. (обратно)88
Chadwick H. M. Studies on Anglo-Saxon Institutions. Cambridge, 1905. PP. 228. (обратно)89
Wicgefera в Паркеровской рукописи («А»). (обратно)90
Рукопись «А». (обратно)91
Рукописи «В», «С», «D». (обратно)92
Другие истолкования слова wealhgerefa см. в Die Gesetze der Angelsachsen / Ed. by E Liebermann. Vol. II. Part II. Halle. 1912. (обратно)93
Alfred 4, 2. «ge ceorle ge eolre». (обратно)94
Chadwick H. M. Studies on Anglo-Saxon Institutions. Cambridge, 1905. P. 314, note 1. (обратно)95
Тацит. Германия, гл. 14. (обратно)96
Boethius, XXXVII. I. P. 111. (обратно)97
Orosius (II, ПИ), IV. PP. 72–73; Bede. Bk. II. C. 13 (X). PP. 134–135; Boethius, XXXVIII. I. P. 116; Pastoral Cure. III. PP. 34–35, L. PP. 392–393. См. также отрывки из альфредовских переводов «Монологов» блаженного Августина (King Alfred’s Old english version of St. Augustine’s Soliloques / Ed. by H. Hargrove. Yale, 1913. (В дальнейших сносках просто Soliloques — Примеч. nep.) Bk. I. PP. 35, 37), в которых он пишет, что ему нужно богатство, чтобы «привечать и содержать» людей, которые нуждаются в его покровительстве. (обратно)98
Soliloquies. Bk. I. P. 44. (обратно)99
Ine. 24,2. (обратно)100
Ine. 51. (обратно)101
Orosius (I, X), XV. P. 46. (обратно)102
Pastoral Саге. XXXVIII. PP. 276–277. (обратно)103
Orosius (II, VIII), XIX. PP. 92–93. «thæt fæsten… thæt hie Capitoliam heton (in arce Capitolini)». (обратно)104
Полный перечень бургов, включающий и некоторые пропущенные здесь, приводится в Cartularium Saxonicum / Ed. by W. Birch. Vol. III. London, 1893. P. 671; E Maitland. Domesday Book and beyond. Cambridge, P. 502; H. Chadwick. Studies on Anglo-Saxon Institutions. Cambridge, 1905. P. 204. (обратно)105
Четыре новых монетных двора, основанных внуком Альфреда Этельстаном, расположены в бургах, упомянутых в перечне: Уэрхеме, Шафтсбери, Ланпорте и Уоллинфорде (English Historical Review. Vol. XI. P. 759). (обратно)106
Cartularium Saxonicum / Ed. by W. Birch. Vol. II. London, 1887. P. 220. No. 577 (обратно)107
Вплоть до 999 года английский флот именуется в Хронике таким образом. (обратно)108
Погодная статья 896 (897) года Англосаксонской хроники. (обратно)109
Из расчета по два человека на весло численность команды составляла примерно шестьдесят человек. (обратно)110
Р. Vinogradoff. English Society in eleventh century. Oxford. 1908; Die Gesetze der Angelsachen / Ed. by F. Liebermann. Vol. II. Part II. Halle, 1912. Schiff. (обратно)111
Boethius. XV. P. 34; XXXVIII. I. P. 115. Met. XXVI. PP. 193–194. (обратно)112
Asser. CC. 105, 106. (обратно)113
Второзаконие. 16: 19. (обратно)114
Die Gesetze der Angelsachsen / Ed. by E Liebermann. Vol. I. Halle, 1903. P. 474. (обратно)115
Формула Альфреда повторяется в клятве, которую предписывалось произносить шерифам по указу 1258 года: Ке il fra (fera) dreiture (right) communement a tute gent solum le poer ke il a de sun office. E ceo ne lerra (laissera) pur amur, ne pur hayne, ne pur pour (peur) de nui, ne pur nule coveytise, ke il ausi tost ne face hastive dreiture al povere home сите al riche… W. Stubbs. Select Charters and other illustrations of English Constitutional history. Oxford, 1884. P. 398. См. также Inquest of Sheriffs. 1170 / Ibid. P. 148; Mattew Paris. Treaty of Wallingford. 1153 / Ibid. P. 118; Cnut. 1027 (12) в Die Gesetze der Angelsachsen / Ed. by F. Liebermann. Vol. I. Halle, 1903. P. 227. (обратно)116
Ine. 36,1. (обратно)117
W. Stubbs. Constitutional history of England. Oxford, 1903. Vol. I. P. 202. note 1. (обратно)118
Asser’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots I Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. P. 342–343; Ch. Oman. England before the Norman Conquest. S. I. 1910. P. 473. Оба автора указывают, что, по словам Ассера, в роли judices выступали comites et praepositi. (обратно)119
Die Gesetze der Angelsachsen / Ed. by F. Liebermann. W. IL Part II. Halle, 1912. P. 397; Falsches Urteil. I. P. 453; Gereiht. 19, a. Cp. Reichter. (обратно)120
Alfred. 42, 3. (обратно)121
Die Gesetze der Angelsachsen I Ed. by F. Liebermann. Vol. II. Part II. Halle, 1912. Bockland. 9,23. (обратно)122
Cartularium Saxonicum / Ed. by W. Birch. Vol. II. London, 1887. P. 236. No. 591; Land Charters and Saxonic documents / Ed. by J. Earle. P. 162; Codex Diplomaticus Aevi Saxonici / Ed. by J. Kemble. London, 1839–1848. No. 328. (обратно)123
Alfred. Pref. 18, 21,49,7; Laws, 77. (обратно)124
Эту гипотезу выдвинул профессор Чедвик (Chadwick. Studies on Anglo-Saxon Institutions. Cambridge, 1905. P. 228. Профессор Либерманы считает, что в IX веке судебные функции исполнял исключительно folcgemot и именно этот орган можно считать предшественником судов сотен (Die Gesetze der Angelsachsen / Ed. by F. Liebermann. Vol. II. Part II. Halle, 1912; Gereiht. 13. PP. 451, 452; См. также. Hundred, 10. P. 518. (обратно)125
Альфред в переводе Боэция, поясняя латинский текст, пишет, что римские heretogan and domeras (судьи), а также mathmhirdas (казначеи) собирали деньги (fioh), которые выплачивались ежегодно воинам (fyrdmeri). (Boethius. XXVII. IV. P. 64). (обратно)126
Погодные статьи 883 (MS. В, С, D, Е), 887, 888, 890. См. также погодную статью 889. (обратно)127
Alfred, 37, 37, 1. (обратно)128
Ср. Liebermann. The National Assembly in the Anglo-Saxon Period. Halle. 1913. P. 13. (обратно)129
См. письма к Бюрхреду Мерсийскому (874 год), архиепископам Кентерберийскому и Йоркскому (873–875), Этельреду, архиепископу Кентерберийскому (878 год) (Jaffe, Wattenbanch. Regesta. Pontificum Romanorum I. Leipzig. 1851. Nos. 2993, 2995, 3125. (обратно)130
Cartularium Saxonicum / Ed. by W. Birch. Vol. II. London. 1887. P. 190. No. 555. (обратно)131
Asser’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. P. 332. (обратно)132
R. L. Poole. Illustration of the History of Mediæval Thought. London. 1884; Asser’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. P. civ, cxii, note 2, 335. Ирландского философа стали называть тройным именем Johannes Scotus Erigena лишь в XVI веке. (обратно)133
Легенда могла возникнуть на основании того, что в монастыре Мальмсбери похоронен некий Sanctus Sophista Johannes. (обратно)134
Мистер Стивенсон принимает эту версию, доктору Пулу она представляется сомнительной. Высказывались предположения, что священник Иоанн был монахом в монастыре Корвея в Вестфалии, затем в Корби в Пикардии, а оттуда приехал в Англию. (обратно)135
Asser. СС. 78, 98. (обратно)136
Либерманн датирует эту хронику серединой XIV века. Райли полагает, что она написана около 1414 года. (обратно)137
Обе истории заимствованы из малодостоверного жития святого Гримбальта, написанного в XI веке Джоселином. (обратно)138
Стаббс в Willelmi Monachi Malmesbiriensis de Regum Gestis Anglorum / Ed. by W. Stubbs. Roll Series, 90. Vol. II. P. xliv принимает такую датировку. См. также Asser’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford. 1904. P. Ixxii, 307. (обратно)139
В оригинале стоит древнеанглийское слово speda, которое может означать «богатство» или «способности». (обратно)140
Гастон Пари (Hist. Poetique de Charlemagne. Paris. 1865. L. I. С. VIL P. 154, 295) пишет о Карле Великом: «Спустя несколько лет после его смерти Альфред Великий взял его в качестве образца для подражания…». (обратно)141
См. также J. Spelman. Life of Alfred / Ed. by H. Hearne. 1709. PP. 92, 93. (обратно)142
Alfred, 41. (обратно)143
Но с оговорками. Он оставил за собой право даровать земли, и дары, уже сделанные «по женской линии», сохраняли силу. (обратно)144
Стены деревянной англосаксонской Церкви в Гринстеде (Эссекс) были построены из вертикально поставленных бревен. Однако иногда строились и каменные церкви «по римскому образцу». (обратно)145
См. также Die Gesetze der Angelsachsen / Ed. by E Liebermann. Vol. I. Halle. 1903. P. 456. (обратно)146
См. также немецкое Zaun, изгородь. (обратно)147
Эти годом датируется начало правления Кюневульфа. Убит он был в 786 году. (обратно)148
Soliloques. Bk. I. P. 44. (обратно)149
Alfred 1,2; 1,3. (обратно)150
Ine, 63. (обратно)151
Можно вспомнить деревню Уорт (Worth) в Суссексе, где расположена знаменитая Церковь англосаксонских времен. (обратно)152
Ine, 40, 42, 60. (обратно)153
Ine, 39 (обратно)154
Alfred, 37. См. также Die Gesetze der Angelsachsen / Ed. by F. Liebermann. Vol. II. Part. II. Halle. 1912; Grafschaft, I, b. В тексте используется слово boldgetæl, которое может означать и «сотню», и скир, но по контексту это, скорее, скир. (обратно)155
Alfred, 37; 37,1; 37,2. (обратно)156
Soliloquts. Bk. I. P. 11–12. (обратно)157
Alfred, 23; 23, 1; 23, 2. (обратно)158
Boethius. XXXII. III. P. 73. (обратно)159
Boethius. XXL P. 48. См. также XXXIII. V. P. 81–82; XXXIV. V. P. 86; XXXIV. X. PP. 91–92; XXXVI. III. P. 105; XXXVIL IV. P. 115; XXXVIII. II. P. 117; XXXIX. III. P. 126. (обратно)160
Alfred, 9,2. (обратно)161
Ibid. 16. (обратно)162
Gerefa, 13. См. также 11, 15 («скребница»). Die Gesetze der Angelsachsen / Ed. by F. Liebermann. Vol. I. Halle, 1903. P. 453. (обратно)163
Asser. C. 74. (обратно)164
Gersfa (Die Gesetze der Angelsachsen / Ed. by E Liebermann. Vol. I. Halle, 1903. P. 453). (обратно)165
Ассер использует слово ædificia не вполне традиционно, и мистер Пламмер (Ch. Plummer. The Life and Times of Alfred the Great. Oxford, 1902. PP. 46–47) предположил, что Ассер называет так «изделия ювелиров», «раки и реликварии, которые действительно представляют собой миниатюрные „здания“. Возможно, Ассер действительно употреблял ædificium в непривычном обобщающем значении по отношению к любым творениям человеческих рук (например, когда писал о мастерах (operatores in omni terreno ædificio edoctos), но из четырех случаев использования этого слова (СС. 56, 76, 91, 101), лишь в одном (там, где говорится об ædificia, подаренных Гутруму) употребление Ассера никак не согласуется с обычным значением слова. Однако не исключено, что это ошибка писца. См также. Asser’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. PP. 329–330. (обратно)166
Беовульф. 308–312. (обратно)167
Asser’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. PP. 329–330. (обратно)168
Asser. C. 76. (обратно)169
Boethius, XII. P. 27. (обратно)170
Ibid. XXXVI. VIII. P. 110. (обратно)171
Здесь tun, видимо, включает в себя несколько деревянных домов, обнесенных общих заграждением. (обратно)172
Ine, 6,5. (обратно)173
Boethius. XXXVII. I. Р. 111. (обратно)174
Boethius. XXXV. VII. P. 101. (обратно)175
Ibid. XLI. I. P. 141. (обратно)176
Pastoral Care. XLIV. PP. 326–327. (обратно)177
Покрытие из сплава серебра, свинца, меди и серы. (обратно)178
Найдено в 1780 году в Лейверстоке (Уилтшир). Сейчас хранится в Британском музее. (обратно)179
Хранится в Британском музее. Найдено в 1870 году в Эберфорде (Йоркшир). (обратно)180
Найдено в 1753 году в Карнарвоншире. (обратно)181
Прекрасная чаша, обнаруженная в Лаллинстоне (Кент), возможно, использовалась для тех же целей. (J. Westwood. Facsimiles of the Miniatures and Ornaments of Anglo-Saxon and Irish Manuscripts. London. 1868. P. 153; Victoria County History. Kent I Westminster, 1902–1914. Vol. I. P. 378). По поводу значения слова gabatæ см. Dictionary of Christian Antiquity / Ed. by. W. Smith, S. Cheetham. London. 1875; voce. (обратно)182
Правильность такого перевода подвергалась сомнению, но, исходя из контекста, он верен. (обратно)183
Asser. С. 101. (обратно)184
Хранится в Музее Ашмола в Оксфорде. (обратно)185
На этот факт впервые указал мистер Э. Лидс (Е. Thurlow Leeds I The Antiquary. New Series. Vol. VI. Sept. 1910. P. 348. (обратно)186
Boethius. XXXVII. I. P. 111. (обратно)187
Можно вспомнить и золотую пластину с богатым декором, украшавшую навершие рукояти кинжала, найденной в окрестностях Виндзора. Теперь рукоять хранится в Музее Ашмола (Оксфорд) в составе коллекции Эванса. (обратно)188
Серебряная фибула с чернением, принадлежащая сэру Чарльзу Робинсону и описанная в его статье в The Antiquary. New Series. Vol. VI. July. 1910. P. 268, напоминает Уоллинфордскую рукоять по стилю и исполнению. В ее декоре, как и в декоре рукояти, натуралистические лиственные орнаменты и изображения человеческих фигур сочетаются с «звероморфными плетенками» и просто плетеными орнаментами. В том и другом случаях прослеживается сходство с декором Codex Aureus. В центре помещено поясное изображение человеческой фигуры, держащей в каждой руке по бичу (или нечто похожее на бич), которая напоминает выполненную эмалью фигуру «Драгоценности Альфреда». Эта фибула только сейчас привлекла внимание исследователей, и ее происхождение и датировка пока не установлены. (обратно)189
Найдено в 1860 году. Теперь хранится в Музее Ашмола. (обратно)190
В этой технике «ячейки» для эмали разных цветов отделены друг от друга тонкими золотыми пластинами, скрепленными с подложкой. В технике «выемчатой эмали» в самой подложке делаются ячейки-углубления. (обратно)191
Ее зарисовал Роберт Харли, первый граф Оксфорда. Заметки доктора У. Масгрейва, в которых впервые описывалась и обсуждалась «Драгоценность Альфреда», появилась в Philosophical Transactions. No. 247, 1698. Описание и рисунки были опубликованы также в Thesaurus Gram. Anglo-Saxon. Хикса, изданном в 1705 году (с. 143). Сейчас «Драгоценность» находится в Музее Ашмола в Оксфорде. (обратно)192
См. приложение «D» к книге Эрла (J. Earle. The Alfred Jewel. Oxford, 1901), написанное К. Ф. Беллом, смотрителем отдела декоративно-прикладного искусства Музея Ашмола. (обратно)193
Мистер Белл (Op. cit.) отметил сходство между «Драгоценностью Альфреда» и эмалевыми медальонами на золотом алтаре святого Амбросия в Милане, датируемом 838 годом. Не исключено, что они были (как и gabatæ Этельвульфа, относящиеся примерно к тому же периоду) «саксонской работы». (обратно)194
Застежка или брошь из Доугейт Хилл. Сейчас хранится в Британском музее. (обратно)195
Высказывались предположения, что «скипетры» на этой миниатюре на самом деле являются изображениями flabellum, опахал, использовавшихся в древности для того, чтобы отгонять мух от священных хлеба и вина. (обратно)196
В связи с этим интересно вспомнить фигуру с двумя бичами на серебряной фибуле, обсуждавшейся выше (Примеч. 188). (обратно)197
Е. Thurlow Leeds. Notes on Exemples of Late Anglo-Saxon Metal Work / Annals of Archæology and Anthropology. Vol. IV. March, 1911. Уши «альфредовского» зверя «закруглены и верхний кончик их развернут наружу», а не внутрь, как на других изображениях. (обратно)198
Boethius. XIX. Р. 46. (обратно)199
Накладки с драгоценными камнями на переплете Линдисфарнских Евангелий изготовил «отшельник Билфрит». (обратно)200
Высказывались предположения, что старые формы, вышедшие из употребления в обыденной речи, сохранялись в поэтическом языке. (обратно)201
При обсуждении данного вопроса часто приводят в пример золотое кольцо с чернением, на котором выгравирована надпись oethered тес ah Eanred тес agrof (Этеред владел мной, Эанред сделал на мне надпись). Считалось, что это — кольцо Этельреда из Уэссекса, брата Альфреда, но с гораздо большей вероятностью оно могло принадлежать одному из двух королей с таким же именем, правивших в Нортумбрии в VIII веке. (обратно)202
Последняя идея принадлежит профессору Эрлу. (обратно)203
Епископ Клифтона (1857–1888). (обратно)204
Такое предположение впервые высказал доктор Вас, издавший в XVIII веке сочинение Ассера. Доктор Пегг, антиквар, писал: «Предположение, что это была одна из тех styli, которые король приложил к своему переводу сочинения Григория Великого, отнюдь не кажется нелепым» — Archæologia. II. Р. 68. (обратно)205
Willelmi Malmesbiriensis Monachi de Gestis Pontificum / Ed. by H. Hamilton. Roll Series, 52. London, 1870. PP. 389–390. (обратно)206
Cp. Ch. Plammer. The life and times of Alfred the Great. Oxford, 1902. P. 47. Пламмер считает «Драгоценность» одной из альфредовских ædificia. По его мнению, за названием metallo lavato может скрываться эмаль техники шамплеве. Но про сцены чудес говорится, что они были изображены на золотых пластинах (laminis auratis), то есть, вероятно, были выполнены серебром. (обратно)207
Asser. СС. 103, 104. (обратно)208
Ср. Asser’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots I Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. P. 338. Уильям Мальмсберийский (Willelmi Monachi Malmesbiriensis de Regum Gestis Anglorum I Ed. by W. Stubbs. Roll Series, 90. Vol. I. Oxford, 1888. P. 133) превратил шесть свечей в одну большую, состоявшую «из двадцати четырех частей», и многие историки нового времени следуют этой версии. (обратно)209
Alfred, 34. (обратно)210
Ine, 25; 25, 1. (обратно)211
Она равнялась примерно £ 3. 2. 6, хотя такое сопоставление не вполне точно. См. также Н. Chadwick. Studies on Anglo-Saxon Institution. Cambridge. 1905. (обратно)212
В то время стоившем примерно 5d. (обратно)213
Равнявшемся по стоимости тридцати пенни. (обратно)214
Это были серебряные монетки, похожие на пенни, но меньшего размера. (обратно)215
С. Е Кеагу. Cataloque of English coins in the British Museum. Anglo-Saxon series. Vol. II. London, 1893. P. xxxiii. (обратно)216
Тип XII с монограммой, которая была расшифрована как Roiseng, вероятно, чеканился на винчестерском монетном дворе. См. работу Й. Повелла в English Historical Review. XI. Oct. 1896. P. 759. (обратно)217
Alfred, 3. (обратно)218
Alf. — Guth., 2. To VIII healf-mearcum asodenes goldes (cocti auri). (обратно)219
Boethius. XXXIV. IX. P. 90; XXXVIII. IV. P. 120. (обратно)220
The Legal Code of Ælfred the Great / Ed. by M. H. Turk. Boston, 1893. (обратно)221
Исход. 22:23. (обратно)222
Pastoral Care. XXL PP. 166–167. (обратно)223
Деяния. 15: 23–29. (обратно)224
Первый писец Паркеровской рукописи поставил на полях дату следующего, 892 года, но место, предназначавшееся для текста аннала, оставил свободным, и второй писец записал там сообщение о комете, появившейся в 891 году. (обратно)225
На первой странице другой древней рукописи «Обязанностей пастыря» (от которой до наших дней сохранился один лист и копия XVII века) указано, что эту книгу архиепископ Плегмунд передал епископу Свитхульфу и епископу Верферту. Имеются также более поздние копии рукописей, переданных Хеахстану и Вульфсиге. (обратно)226
Boethius. XXXV. III. P. 97. (обратно)227
Pastoral Care. III. PP. 34–35; L. PP. 392–393. (обратно)228
Pastoral Саге. XV. PP. 92–93; XVIII. PP. 132–133; XXL PP. 152–153; XXXIII. PP. 216–217; XLIII. PP. 314–315; XLV PP. 342–343; См. также XXXV. PP. 244–245 и т. д. Witega, witga — мудрый человек, или пророк, одаренный высшей мудростью. (обратно)229
Pastoral Care. XVI. РР. 100–101. (обратно)230
Pastoral Care. XVII. РР. 108–109; XXL РР. 152–153. (обратно)231
См. также. Pastoral Care. XXIX. РР. 200–201. (обратно)232
Pastoral Care. XLIV. РР. 326–327. (обратно)233
Pastoral Care. XIV. РР. 84–85. (обратно)234
Pastoral Care. XVII. РР. 124–125. (обратно)235
Pastoral Care. XXXVII. РР. 270–271. (обратно)236
Pastoral Care. XXII. РР. 168–169. (обратно)237
Pastoral Care. XVIII. РР. 130–133. (обратно)238
Ibid. (обратно)239
Pastoral Care. XXXIII. РР. 226–229; Ср. XXI. РР. 162–163. (обратно)240
Pastoral Care. LVI. РР. 432–433. (обратно)241
Pastoral Саге. XXXIII. РР. 228–229; Англосаксонская хроника. 897, 921. (обратно)242
Pastoral Саге. XXXIX. РР. 284–285. (обратно)243
Pastoral Саге. XL. РР. 292–293; Ср. XLIX. РР. 380–381: on oeppeltunum. (обратно)244
Pastoral Саге. XLIV. РР. 328–329. (обратно)245
Orosius. (V, XII), IX. РР. 238–239. (обратно)246
Orosius. (VI, VIII), IX. РР. 264–265. (обратно)247
Orosius. (I, VII), X. PP. 36–37. (обратно)248
Orosius. (Ill, I), III, I. PP. 96–97. (обратно)249
Orosius. (I, XIV), XXL PP. 56–57. (обратно)250
Orosius. (I, XI), XVII. PP. 49–50. (обратно)251
Orosius. (Ill, VII), XIII. PP. 116–117. He scipa gegaderode and wicingas wurdon. (обратно)252
Orosius. (I, X), XIV. PP. 44–45. (обратно)253
Ibid. (обратно)254
Возможно, он формально обратился в христианскую веру, хотя многие исследователи это отрицают. См. Srewart. Boethius. С. I. (обратно)255
Он даже написал подражание Боэцию. (обратно)256
G. Schepss. Arciv für das Studium der neueren Sprachen. XCIV (2, 3). PP. 149–160; См. также Boethius. PP. xxiv, xxxi. (обратно)257
Boethius. XXXIX. VII. PP. 129–130. (обратно)258
Boethius. XVII. PP. 40–41. (обратно)259
Boethius. VII. III. P. 18. (обратно)260
Если принять, как предполагают некоторые исследователи, что и автором прозаического пролога к metra является писец, копировавший рукопись в более поздние времена, то мы теряем одно из свидетельств, подтверждающих, что прозаический перевод сделан Альфредом. (обратно)261
Вюлькер писал (Wülker R. P. Grandriss zur Geschichte der Angelsachsischen Litteratur. Leipzig, 1885. PP. 435), что если прозаический пролог не принадлежит Альфреду, то «тем исследователям, которые приписывают королю metra, придется найти очень убедительные доводы в пользу своей гипотезы, что им едва ли удастся сделать». Седжефилд в предисловии к изданию древнеанглийского «Боэция» заявляет: «Исследователям, которые отказываются признать коттоновские metra творением Альфреда, следует обосновать свою позицию, но таких обоснований у них нет». (обратно)262
См. также Soliloquies. Bk. I. P. 32. (обратно)263
Soliloques. Bk. I. PP. 3, 8, 11–12, 22, 29–30, 44. (обратно)264
Soliloques. Bk. I. PP. 4, 9,33 (обратно)265
Soliloques. Bk. I. P. 23. (обратно)266
Soliloques. Bk. I. P. 20. (обратно)267
Soliloques. Bk. I. PP. 30, 35, 37. (обратно)268
Soliloques. Bk. II. P. 61. (обратно)269
Soliloques. Bk. II. P. 60. (обратно)270
Soliloques. Bk. II. P. 64. (обратно)271
Soliloques. Bk. III. PP. 65–70. (обратно)272
Wülker R. P. Grundriss zur Geschichte der Angelsachsischen Literatur. Leipzig, 1885. P. 436. (обратно)273
Plummer C. The Life and Times of Alfred the Great. Oxford, 1902. P. 147. (обратно)274
В связи с этим интересно отметить, что биография Альфреда, первоначально написанная сэром Джоном Спелманом по-английски, была опубликована в латинском переводе. (обратно)275
Питри опубликовал «Жизнеописание Альфреда» в составе Monumenta Historica Britannica. (обратно)276
Сверял публикацию с рукописью Джеймс Хилл, друг Васа. (обратно)277
Archæologia. XXIX. PP. 192–201; Essays upon Archæological subjects. I. PP. 172–185; Biographia Britannica Literaria / Ed. by. T. Wright. I. London, 1842. PP. 409–412. (обратно)278
Athenæum. 1876–1877. (обратно)279
Asset’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots I Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. В этом замечательном издании, откуда мною были заимствованы приведенные выше сведения, дается полноеизложение дискуссии по поводу книги Ассера. (обратно)280
Asset’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. (обратно)281
Это предположение, впрочем, не слишком обоснованно. (обратно)282
Высказывались мнения, что Ассер имеет в виду Винчестер, но это представляется маловероятным. Asset’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. PP. Ixxiii, 313, note to c. 79, 33. (обратно)283
Ассер именует Нобиса «архиепископом», а себя называет «епископом». Высказывались предположения, что Нобис был епископом Сент-Девидса, но никаких реальных доказательств этому нет. Asset’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. P. Ixxi. (обратно)284
Возможно, имеется в виду уилтширский Ландфорд. Asset’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. P. 318. note to c. 81, 9. (обратно)285
Имеется упоминание о том, что во времена Этельстана (ок. 926 г.) существовала должность епископа Девона и Корнуолла; его кафедра располагалась в Кредитоне. Она была перемещена в Эксетер в 1050 году. Asset’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. P. ciii, 321, note to c. 81, 28. (обратно)286
Asser. C. 91, 4. (обратно)287
C. F. Keary. Cataloque of English coins in the British Museum. Anglo-Saxon series. Vol. I. London, 1887. P. 204. Plates XXIV–XXV; Vol. I. P. 36. Plate VI, 18. (обратно)288
Ch. Oman. England before the Norman Conquest. S. I. 1910. P. 482. (обратно)289
В Анналах сказано, что он умер в Риме. Другой валлийский источник — гвентийский «Брут» — называет как дату его смерти 894 год. (обратно)290
Ассер пишет, что у Ротри было шесть сыновей, однако в валлийских источниках упоминаются только четверо. (обратно)291
Asser. С. 80. (обратно)292
В Паркеровской рукописи Англосаксонской хроники эти события ошибочно датируются 893 годом. (обратно)293
Береговая линия в этих местах сильно изменилась, после того как был вырублен Андредский лес. Возможно, что недостроенный geweorc и geweorc в Эплдоре — это одно и то же укрепление. (обратно)294
О Хэстене-Хастинге см. статью У. Эббота в English Historical Review. Vol. xiii. P. 439. (обратно)295
О том, что войском командовал Эдвард, сообщает Этельверд. (обратно)296
См. Stenton E М. The Danes at Thomey Island in 893 / Eng. Hist. Rew. Vol. xxvii. P. 512. Деревушка, называемая Topни, существует и сейчас: она расположена на бекингемширском берегу Колна, в шести милях выше по течению от его слияния с Темзой. (обратно)297
Возможно, имеется в виду Кюнвит либо, как предполагает профессор Оман (England before the Norman conquest. S. I. 1910. P. 485), Пилтон в окрестностях Барнстепла, один из бургов, названный в «Распределении гайд и бургов». (обратно)298
Henrici Archidiaconi Huntendunensis Historia Anglorum / Ed. by. T. Arnold. Roll Series, 74. Oxford, 1879. PP. 138–139. (обратно)299
Victoris County History. Essex. Winchester, 1902–1914. Vol. I. PP. 286–287. Vol. II. P. 206. note. 8. (обратно)300
Ibid. Vol. I. PP. 286–287. (обратно)301
В качестве возможного варианта назывался также Баттинтон, расположенный в устье Северна, неподалеку от Тайденхема, между Северном и Уай, но Баттинтон в Монтгомеришире больше подходит под описание Хроники. Мистер Даймон в «Powysland Club» (1899–1900, vol. xxxi) указал, что в монтгомериширском Баттинтоне данов легко можно было держать в осаде, расположив на западном берегу реки наблюдателей, а на восточном — основные силы. (обратно)302
Генрих Хантингдонский пишет, что Альфред поделил русло реки на три рукава. (обратно)303
Кватфорд, расположенный в Шропшире, на левом берегу Северна, находится примерно в двух милях к юго-востоку от Бриджнорта. (обратно)304
Имеются монеты, на которых значатся вместе имена и Кнута, и Сифреда. (обратно)305
В источниках нет никаких указаний на то, что Сигферт был предводителем эксетерского похода в 893 году, хотя такая возможность не исключена (См. С. E Кеагу. Cataloque of English coins in the British Museum. Anglo-Saxon series. Vol. I. London, 1887. PP. Iii, Ixvi. Высказывались также предположения, что преемником Кнута-Гутрума, стал викинг Сигферт, приплывший из Ирландии. (обратно)306
Интересно было бы попытаться установить, не относится ли загадочная линкольнская монета с именем Альфреда к этому периоду. (обратно)307
Англосаксонская хроника называет их stælhergas: шайка, которая грабит и ускользает. (обратно)308
Boethius. XV. Р. 34. (обратно)309
Soliloques. Bk. I. P. 4. (обратно)310
См. также Soliloques. Bk. I. P. 33, 40. Три горести, которые тревожат Альфреда, — это расставание с друзьями (в жизни или в смерти), недуг (ведомый и неведомый) и смерть. (обратно)311
Согласно результатам современных исследований крест поставлен позднее. (обратно)312
См. ниже «Замечания по поводу даты смерти короля Альфреда». «Общепринятая» дата 28 октября 901 года сейчас отвергнута практически всеми исследователями, однако мистер Анскомб утверждает, что правильная дата смерти великого короля — 25 октября 900 года по современному нам летосчислению, но у англосаксов год начинался в сентябре, поэтому у них день «за шесть ночей до праздника Всех Святых» относился к 901 году. (обратно)313
Говорится, что община каноников была создана в Винчестере по повелению брата Альфреда. Этельреда. См. также J. Milner. A history civil and ecclesiastical and survey the antiquites of Winchester. London, 1798. Vol. I. P. 162. (обратно)314
См. также Liber vitae: register and martirology of New Minster and Hyde Abbey I Ed. by W. de Gray Birch. London, 1862. (обратно)315
Она умерла в 902 или 905 году. См. гл. IV. (обратно)316
Boethius. XXX. I. Р. 68. (обратно)317
«Книга монастыря Гайд» была составлена после 1354 года. (обратно)318
Asser’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. PP. 1 xvii, 303; note on c. 77,10. (обратно)319
Дополнительным аргументом в пользу данного предположения служит тот факт, что в X веке поместьем в Дамерхеме владела другая благородная леди по имени Этельфлед, Этельфлед из Дамерхема, вторая жена короля Эдмунда: она завещала земли в Дамерхеме монастырю Гластонбери. Этельфлед, жена Эдмунда, владела также землями в Ламборне, Челси и Рединге. В связи с этим интересно отметить, что Альфред оставил беркширские поместья Ламборн и Вантеж своей жене. Согласно завещанию Альфред оставил три поместья младшей дочери, два — средней, но только одно — старшей дочери, Этельфлед. Судя по всему, некие распоряжения, касавшиеся ее, Альфред сделал ранее. Этельред Мерсийский получил по завещанию особый дар, хотя в этом документе не указано, что он является зятем короля. У Альфреда, по-видимому, оставались собственные владения в Дамерхеме, и впоследствии Дамерхем не полностью принадлежал королеве, поскольку король Эадверд также включил распоряжения по поводу даремских земель в свое завещание. См. также Two of the Saxon Chronicles Parallel I Ed. by Ch. Plammer, J. Earle. Vol. II. Oxford, 1899. P. 147. (обратно)320
Более об этом епископе ничего не известно. (обратно)321
См. гл. VIII. Die Gesetze der Angelsachsen / Ed. by E Liebermann. Halle. Vol. II. Part. II. Bocland, 13; Anglo-Saxon Dictionary. Supplement / Ed. by J. Bosworth, T. N. Toller. 1898. cyrelif. (обратно)322
Флоренс Вустерский пишет, что Этельверд умер в 922 году и похоронен в Винчестере. (обратно)323
Балдуин II был сыном Юдифи, мачехи Альфреда, и Балдуина I. (обратно)324
В имеющемся у нас тексте фраза Ассера обрывается на словах «всего их было…». (обратно)325
Asser. С. 22, 5. (обратно)326
Soliloques. Bk. II. P. 58. (обратно)327
См. гл. XII. Ассер первым употребил по отношению к Альфреду эпитет veridicus, «правдивый». Он пишет в главе 13: Quod a domino meo self redo, Anglo-saxonum rege veredico… audivi (Как я слышал от своего повелителя Альфреда, правдивого короля англосаксов…). В Анналах монастыря святого Неота, в записи под 900 годом, которую Паркер включил в свое издание Ассера, сказано: Ælfredus veridicus, vir in bello per omnia strenuissimus (Альфред правдивый, сильнейший из всех воинов…). Уже в достаточно ранней традиции данный эпитет употреблялся по отношению к Альфреду и в английском варианте — «truth-teller». Ср. Tennyson. Ode on the Death of the Duke of Wellington; Longfellow. The Discoverer of the North Cape. (обратно)328
Gesta Regis Henrici Secundi Benedictini Abbatus / Ed. by W. Stubbs. Roll Series, 49. Oxford, 1867. Vol. II. R xxxiii. (обратно)329
330
C 24 сентября, похоже, отсчитывали год анналисты, использовавшие «индиктион Цезаря»; те, кто пользовался «греческим индиктионом», считали первым днем года 1 сентября. До времен Беды год у англосаксов начинался, судя по всему, с «середины зимы», и в источниках X века — проповедях Эльфрика и «Древнеанглийском мартирологе» — содержатся утверждения о том, что новый год начинается с Рождества, 25 декабря. Мистер Пламмер считает, что в Альфредовской хронике (то есть в первой части Англосаксонской хроники, до 892 года) годы считаются от Рождества (Two of the Saxon Chronicles Parallel / Ed. by Ch. Plammer, J. Earle. Vol. II. Oxford, 1899. P. cxl). По мнению мистера Стивенсона, некоторые указания Хроники свидетельствуют о том, что новый год начинался ранее 25 декабря (English Historical Review Vol. XIII. P. 71). Мистер Анскомб предполагает, что на юге Англии год отсчитывался с 1 сентября (The Anglo-Saxon computation of historic time in the ninth century I British Numismatic Journal. Series. I. Vol. IV P. 241; Vol. V, 1908. P. 381). (обратно)331
Так отсчитывался год по «пизанскому летосчислению» (calculus Pisanus). Согласно «флорентийскому летосчислению» (calculus Florentinus) год начинался с Благовещения, следующего за Рождеством по юлианскому календарю. В первом случае год начинался на девять месяцев и несколько дней раньше, чем он начинается согласно нашему современному летосчислению. Во втором случае он начинался на 2 месяца и 25 дней позднее нашего. (обратно)332
Hampson. Medii aevi Calendarium. I. PP. 395, 416; W. Stevenson. English Historical Rewiew. Vol. XIII. P. 71. (обратно)333
Первоначальное чтение в Паркеровской рукописи — 941 год и «спустя сорок один год и один день». Сообщение Этельверда согласуется с этим утверждением. (обратно)334
Датировку Флоренса Вустерского принимают Лаппенберг, Паули и профессор Фриман (см. принадлежащую ему статью «Альфред» в Dictionary of National Biography). (обратно)335
Мистер Анскомб высказал предположение (Op. cit), что дата 25 октября названа по «вечернему» исчислению времени, согласно которому сутки отсчитывались (с вечера, примерно с 4 часов пополудни, до вечера). По его версии получается, что Альфред умер в ночь с 25 на 26 октября. В L’Art de Verifier les Dates приводится дата 25 октября 900 года. (обратно)336
Cartularium Saxonicum I Ed. by. W. de Gray Birch. London, 1887. Vol. II. PP. 234, 240; Nos. 590, 594. (обратно)337
Симеон Даремский называет эту дату трижды: в «Истории церковной общины Дарема» (Historia Dunelmensis Ecclesiæ) и дважды в «Истории королей» (Historia Regum) (The historical Wbrks of Symeon of Durham / Ed. by T. Arnold. Roll Series, 75. Vol. I. P. 71; Vol. II. P. 92, 120). (обратно)338
Этельверд соотносит смерть Гутфрида с 895 годом, а затем упоминает о четырех годах «смуты» (895–899), и добавляет, что Альфред умер in eodem anno, то есть в последний год «смуты» (899-й). (обратно)339
Этельверд пишет, что Эдвард вступил на трон в тот год, когда минуло 900 лет со времени пришествия Христа, и что это был сотый год со времени вступления Эгберта на трон (которое Этельверд датирует 800 годом). Мистер Анскомб на основании этих утверждений Этельверда делает вывод, что коронация Эдварда происходила в 901 году. Наши сведения о дате коронации Альфреда слишком неопределенны, чтобы строить какие-либо предположения исходя из того, что годы его правления отсчитывались от нее. (обратно)340
Вполне обоснованной кажется и датировка 26 октября 900 года. (обратно)341
Он написал также восхваления в стихах Этельфлед, Повелительнице мерсийцев, Эдгару, Генриху I и другим. (обратно)342
Рассматриваемые фрагменты Анналов монастыря святого Неота заимствованы из некоего жития, которое до нас не дошло. Оно датировалось, вероятно, XI веком, сами Анналы составлены в начале XII века. Сохранились также два других латинских жития XII века, которые впоследствии копировались и служили материалом для различных переложений. Проповедь на древнеанглийском языке профессор Вюлкер приписал Эльврику, но эта гипотеза представляется совершенно невероятной, поскольку автор проповеди настолько плохо знает историю X века, что делает святого Неота, умершего в 878 году, современником винчестерского епископа Эльфхеаха. Среди винчестерских епископов двое носили это имя: один занимал кафедру с 934 по 951 год, другой — с 984 по 1005 год. См. Asser’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. Р. 256; Ch. Plummer The Life and Times of Alfred the Great. Oxford, 1902. P. 54. (обратно)343
Святой Неот, корнуоллский отшельник, личность которого представляется довольно загадочной, был первоначально похоронен вместе со святым Гвериром в Корнуолле (в том месте, которое ныне именуется Сент-Неот), а затем считался небесным покровителем хантингдонширского монастыря святого Неота, где с начала XI века находились его мощи. После нормандского завоевания это аббатство стало частью монастыря Ле Бек Хелловин в Нормандии. В XII веке оно процветало и пользовалось большим почетом; вполне возможно, что члены монастырской общины хотели каким-то образом связать имя своего небесного покровителя с судьбой благочестивого короля Альфреда и пытались возвеличить святого Неота, даже если для этого требовалось очернить Альфреда. Asser’s Life of King Alfred together with the Annals of St. Neots / Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904. P. cii, cix, 256, 296; Dictionary of National Biography. Neot. (обратно)344
Сэр Джон Спелман в XVII веке перевел эти строки следующим образом:(обратно)(Six Old English Chrinicles. P. 60)
Последние комментарии
1 день 3 часов назад
1 день 7 часов назад
1 день 9 часов назад
1 день 11 часов назад
1 день 17 часов назад
1 день 17 часов назад