ТотКтоВамНужен. Невинная сказка для взрослых [Слава Иванов] (fb2) читать онлайн

Слава Иванов ТотКтоВамНужен. Невинная сказка для взрослых

В начале «нулевых», участвуя в нескольких крупных проектах, я раздавал свои визитки направо и налево. Мой имейл стал известен очень многим соотечественникам, а также жителям ближнего и дальнего зарубежья, с которыми ранее контактов не было. Таким образом трафик увеличился в разы. Новые знакомцы по большей части писали по делу или якобы по делу. Но встречались и очень странные депеши, вызывавшие недоумение, гомерический смех, а иногда и желание заняться рукоприкладством. Слава богу, до этого не дошло. Прочитав несколько строчек, я безжалостно удалял такие письма в надежде как можно скорее о них забыть, поскольку и без того в голове творилось что-то невообразимое. В ту пору, вступив в должность директора Центра социокультурных программ, работал не менее двенадцати часов в сутки. Отвлекаться на всякую ерунду не имел никакой возможности. Считал это непрофессиональной блажью.

Но как-то раз – это было весной 2012 года – получив аналогичное послание от сумасшедшего или шутника, который называл себя «Заведующим отделом расследований необыкновенных историй», а присланный материал – «Отчетом о расследовании», я вдруг поставил себя на паузу и начал читать. Дело в том, что в самом начале прикрепленного файла я наткнулся на фразу: «Митя Прачкин, в дальнейшем МП».

В молодости мы с ним пересекались не так уж часто, но я его хорошо помнил. Митя при любых обстоятельствах держался очень уверенно, говорил мало, но всегда толково и с неизменной, остроумной самоиронией. Вне всякого сомнения, в нем угадывалась неординарная личность. Особенно ярко это проявилось, когда опять стали играть в КВН. Он выступал за команду какого-то технического вуза. Запомнилась миниатюра «Зоосад», в которой пернатые – соловей, ворона, сова и еще кто-то – изучали новый лексикон: перестройка, гласность, плюрализм. Всех птичек лихо изображал Митя.

Одним словом, я с любопытством прочитал первую страницу и собирался читать и дальше, но раздался звонок – меня срочно просили приехать в Комитет по делам молодежи. «Что поделаешь» – подумал я – «вечером дочитаю».

Но вечером, открыв почту, почему-то письма не обнаружил. Предпринятые мною попытки отыскать его закончились безрезультатно. И я, естественно, вскоре про него забыл.

И вот – спустя десять лет! – этот самый «Отчет о расследовании» вернулся сам по себе необъяснимым образом. Проснувшись ночью, я увидел светящийся экран компьютера: «Черт возьми, почему?!. Я же всегда на ночь выключаю!» – вслух произнес я и склонился над монитором. Мне показалось, что буквы мне улыбаются и приглашают незамедлительно приступить к чтению. При этом почему-то со второй страницы…

Начало артистической биографии МП было поистине сказочным, – писал автор. – Его – участника художественной самодеятельности, выходившего на большую сцену всего лишь несколько раз (подменял «захворавшего» конферансье), допустили до престижного конкурса профессиональных артистов эстрады.

Правда, сказка началась не сразу. Помурыжили парня основательно и чувствительно пощипали. Но в итоге все барьеры были преодолены, и МП увидел свою фамилию в списке подающих надежды, советских артистов. Некоторые из них стали звездами российского шоу-бизнеса.

С одной, признаюсь, не самой яркой, но весьма колоритной Звездой разговорного жанра удалось побеседовать. Несмотря на преклонный возраст и годы, отделяющие нас о тех событий, он легко вспомнил МП, назвал его «пронырливым белым вороненком, не освоившим даже азов карканья», и, поглаживая лоснящийся, второй подбородок, продолжил менторским тоном, словно выступает на ток-шоу среди тупых и невежественных придурков:

– В Советском Союзе такие кунстштюки не поощрялись, они наблюдались крайне редко и только при наличии исключительных обстоятельств. Например, когда обнаруживался взаправду феерический талант, либо у претендента, чаще претендентки, появлялся преданный покровитель из числа старших товарищей по цеху, удостоенных высоких званий, либо, если в дело вмешивался некто из всемогущей когорты партийных функционеров.

Вероятно, мне не удалось скрыть своего неудовольствия, и оратор мгновенно отреагировал. В его больших, округлых глазах ярко засверкали и зашевелились льдинки, величиной не больше крупинок соли, затем он всем грузным телом резко подался вперед, отчего дорогое, импортное, кожаное кресло издало пронзительный, жалобный стон, слившийся с голосом Звезды:

– Среди партноменклатуры тоже были люди! – произнес он с искренним пафосом, наводящим ужас: – Человеки с большой, можно сказать, большущей буквы, готовые страждущему протянуть руку помощи!..

Горячо поблагодарив Звезду и сославшись на дефицит времени, я выскочил за дверь. Но, спускаясь по лестнице, все еще слышал его трубный голос, напоминавший усиленный звук старинного граммофона.

Далее, согласно утвержденному плану мне предстояло ехать в Петербург, то есть на родину МП. Тогда я еще не предполагал, что географию расследования придется расширить, включив в нее Ленинградскую область и ряд других регионов.

В Питере выяснилось, что Звезда, говоря о функционерах, был близок к истине. МП продвигал к заветной цели чиновник средней руки из Смольного. В ленинградской цитадели партийной власти таких, как он насчитывалось не менее полусотни. Но это, если смотреть поверхностно. Наиболее проницательные товарищи давно догадывались, что приближаться к нему целесообразно на полусогнутых и кланяться ниже обычного, точно он завотделом или даже секретарь.

О том, что он был серым кардиналом, намекнула молодящаяся, игривая, всезнающая старушенция, внешне очень похожая на мультяшную Шапокляк. Отсидевшая в Смольном почти тридцать лет, она, язвительно посмеиваясь, так и назвала его: «Серый». А потом, пощелкав вставными челюстями, восторженно добавила:

– Ушлый, амбициозный, но предельно осторожный. Никогда себя не выпячивал, не гнушался прикидываться мелкой букашкой, а иногда и юродивым. Вероятно, чего-то побаивался. Но в Минкульт брякнул именно он, прошептал кодовые слова, объясняющие министерскому клерку: мол, паренек не с улицы, что, конечно же, было враньем. А потом туда же направил ходатайство за подписью завотделом культуры Обкома КПСС.

Невольно подумалось: старушка заговаривается. Серый в роли благодетеля-альтруиста, помогающий бедному студенту – выходцу из обыкновенной рабочей семьи, никак не монтировался с образом хитроумного чиновника.

Впрочем, мои тогдашние сомнения были вполне объяснимы. Начав расследование, я ведь еще многого не знал, включая самое главное.

Вдруг буквы стали увеличиваться в размерах и краснеть. Я боязливо отодвинулся от компьютера, но все-таки прочитал:

ПРЕЖДЕ, ЧЕМ ПРОДОЛЖИТЬ, ЗАЯВЛЯЮ: Я НЕ СУМАСШЕДШИЙ; СПРАВКА О МОЕМ ПСИХИЧЕСКОМ ЗДОРОВЬЕ ПРИЛАГАЕТСЯ; К МИСТИКЕ ОТНОШУСЬ КАК К МАЛОИЗУЧЕННЫМ ЯВЛЕНИЯМ ПРИРОДЫ; ВСЕ МОИ ЯКОБЫ ФАНТАЗИИ ПОДКРЕПЛЕНЫ ФАКТАМИ.

Тотчас буквы приняли нормальный вид. И я, решив, что мне это показалось спросонья, вернулся в кресло и продолжил чтение.

Как позже выяснилось, – сообщал автор, – у Серого была внебрачная дочь Нина, добрая Фея в обличии скромной, тихой, на вид ничем не примечательной студентки педагогического института, приехавшей на учебу из славного города Тихвина. Со временем и для Серого, и для МП она стала надежным поводырем, держащим в своих руках все фабульные рычаги и нити данной истории, похожей на сказку. Мысленно я нередко называл ее «ангелом-мотиватором».

Но поначалу ни сама Нина, ни окружающие даже не подозревали, что она наделена уникальным даром творить чудеса. Девушку осенило на третьем курсе, когда она отважилась на отчаянный поступок.

Тайно и, увы, безответно влюбленная в однокурсника МП, оказавшегося в сложной ситуации (заморочки с конкурсом), девушка вознамерилась позвонить своему отцу, которого вживую никогда не видела. Только – на фотографиях в районной и областных газетах, где Серый всегда был запечатлен в толпе. Притом, непременно, сбоку или сзади, частично спрятанный за спинами, знаменами, транспарантами. Попробуй, разгляди!..

Правда, еще был сон, подробности которого она помнит по сей день.

Одиннадцатилетней девочке привиделось, что к ним во двор примчались школьные подружки и закричали: «Тебя ждет папаша, он большая шишка, машина остановилась неподалеку от музея!» Нина поняла сразу – речь идет о музее Римского-Корсакова, куда их класс недавно водили на экскурсию, и тотчас устремилась туда, на берег Тихвинки. Подружки рванули за ней, но тщетно. Нина бежала быстрее самого титулованного советского спринтера Валерия Борзова, между прочим, двухкратного олимпийского чемпиона.

Пробегая мимо районного дома культуры, она, словно ее кто-то выдернул за шкирку, вдруг оторвалась от земли и, подхваченная сильным, порывистым ветром, закружилась в воздухе. Буквально через несколько секунд она оказалась на высоте крыш пятиэтажных домов, увешанных транспарантами: «Решения 25-ого съезда КПСС в жизнь», «Завтра будет лучше, чем вчера», «Да здравствует девочка Нина».

Неведомый восторг, охвативший ее душу, вырвался наружу пронзительным криком: «Я лечу!..». Прохожие замерли и с открытыми ртами наблюдали за происходящим, некоторые крестились и что-то бормотали себе под нос.

Пьяненький дедок в зимней шапке, съехавший на затылок, помахал ей рукой: «Физкультпривет, хулиганке-марсианке!..» Нина в ответ широко улыбнулась, и – о, ужас!.. Она заметила, что ветер относит ее к железнодорожному вокзалу. «Зачем?!.» крикнула она ветру – «Мне в другую сторону!..» И ветер ее послушался. Вскоре, пролетев над Успенским монастырем, она приземлилась возле музея.

Увидев черную «Волгу», в которой спал водитель, прикрывший лицо газетой «Вечерний Ленинград», она замедлила шаг, и вдруг заметила – издалека к ней приближается молодой, красивый мужчина в яркой, узорчатой рубахе, подпоясанной красным кушаком. «Ну точь-в-точь, как оперный Садко на музейной фотке» – подумала она. – «Неужели это мой отец? Не может быть, он ведь совсем не похож на того дядьку из газеты.»

А Садко, играя на гуслях и приплясывая, хитро подмигнул и радостно воскликнул:

– Эх, Нинок, наконец, я тебя нашел!

– Папа, папочка, – прошептала Нина и, раскинув руки, приготовилась бежать к нему.

Но в речке что-то громко булькнуло, Садко исчез, а со спины послышался тихий, заунывный голос:

– Надеюсь, ты понимаешь, о нашей встрече рассказывать нельзя. Никому!

Она резко повернулась и увидела перед собой невзрачного, растерянного мужчину лет сорока пяти в темно-сером, двубортном пиджаке, застегнутом на все пуговицы. «Этот, пожалуй, из газеты» – мелькнуло в нее голове. – «Такой же замухрышистый.»

Мужчина воровато огляделся по сторонам и, убедившись, что рядом – никого, направился к Нине. Подойдя на расстояние вытянутой руки, он нелепо согнулся и поцеловал ее волосы:

– Доченька…

В речке опять что-то громко булькнуло. Нине показалось, что Тихвинка засмеялась. Мужчина торопливо, почти бегом направился к машине. Через мгновение «Волга» сорвалась с места и пропала из виду.

Примчавшиеся наконец школьные подруги окружили ее плотным кольцом и затараторили: «Нинка, а мы и не знали, что ты умеешь летать!.. Ты волшебница?.. Колдунья?.. Фея?..»

Проснувшись, девочка рассказала сон матери. Все кроме глупостей, которые наговорили подружки.

Мать покачала головой и улыбнулась:

– Летать-то было не страшно?

– Не страшно, – задумчиво ответила Нина. – Почему отец такой некрасивый?

– Много ты понимаешь в мужской красоте, – буркнула помрачневшая мать. – И запомни, про сон никому ни слова! Если проболтаешься, житья нам не будет.

– Не проболтаюсь, – скривилась Нина и горько заплакала. – Вы с бабой Тоней все уши прожужжали: много болтаешь, все потеряешь. Про ваш Смольный слышать уже не могу!..

На следующий день мать вернулась с работы пораньше:

– Пойдем, прогуляемся.

– Куда? – удивленно спросила Нина.

– Увидишь, это недалеко.

И действительно минут через двадцать они очутились на окраине города возле унылого, двухэтажного строения барачного типа с покосившимися окнами и болтающимися на ржавых петлях, обшарпанными дверьми. В угловом окне первого этажа торчала розовая подушка с грязными разводами, заменявшая разбитое стекло. А над подушкой вдруг обнаружилась детская, озорная физиономия. Мальчонка показал им язык.

– Смотри-ка, – хмыкнула Нина, – здесь живут веселые люди.

– И мы бы здесь жили, – строго сказала мать, и тихо добавила: – Кабы не Смольный и твой отец…

Несколько лет играли в молчанку. Про Смольный и про отца не было сказано ни единого слова. Даже Баба Тоня – Нинина бабушка по материнской линии – ранее страсть как любившая посудачить про «беглого папашку, хряк-перехряк, засевшего в институте благородных девиц», и та мучительно, но последовательно держала язык за зубами.

О Смольном как институте благородных девиц Бабе Тоне поведала ленинградская художница, ежегодно приезжавшая в Тихвин на этюды. Баба Тоня с гордостью называла ее «моей культурной подругой-соседкой», поскольку художница традиционно снимала однокомнатную квартиру в их доме, а главное – при встречах смиренно слушала ее болтовню, вставляя несколько коротких фраз, произносимых с неизменной, приятной улыбкой.

Именно, благодаря этой странной дружбе, Нина и узнала о том, что ее отец жив. До шестилетнего возраста она жила с мыслью: «Папочка зараз съел пять стаканчиков мороженого, простудился и умер…» Подружки над ней, разумеется, смеялись, да и она сама порой сомневалась в правдивости сказанного ей матерью и Бабой Тоней. Но отказываться от сладкой версии – ни за что!.. Она ведь тоже любила мороженое.

Как-то раз Баба Тоня, забрав Нину из детского сада после тихого часа, привела ее в парк, чтобы показать, как рисуют настоящие художники. Художница приветливо поздоровалась, задала Нине пару несущественных вопросов, и вновь сосредоточилась на холсте, где отчетливо виднелись сухие, пожелтевшие ветви корявой сосны. Нину картина не впечатлила, она отошла в сторонку и стала наблюдать за стрекозой, барражирующей над кустом шиповника. Потом гонялась за крошечным, но очень прыгучим кузнечиком. Поймав попрыгунчика, она зажала его в ладонях и понесла показывать добычу художнице и Бабе Тоне. Но приблизившись, вдруг остановилась. Услышала – Баба Тоня говорит о ее матери:

– Нашей Лизке еще нет тридцати. При ее-то мордашке и фигуристости замуж выйти – не фиг делать, даже с ребенком. Один кавалер – солидный, ухоженный, фасонистый – врач районной больницы, чуть не каждую неделю зовет ее в загс. Между прочим, навещает не с пустыми руками – балует нас дефицитной вкуснятиной, той, что приносят ему больные.

– Врач Лизе нравится? – не отрываясь от холста, улыбнулась художница.

– Еще как!..

– Так в чем дело?

– Нинкин беглый отец не пускает. Объявляется затемно раз в году, чтобы Нинка его не видела, пять минут пошушукается с Лизкой, и за дверь! Но такого страху нагонит, «хряк-перехряк», что шагу ступить боимся. Он ведь знаете какой басурман? Работает в Смольном, – зашипела Баба Тоня, отчаянно мотая головой, – а ведет себя, ну точно шпион. Все-то у него засекречено, все-то шепотком, с постоянной оглядкой. Сам женился, а нам ни полслова, «хряк-перехряк»! Одна нашенская деваха, что в комсомоле работает, пронюхала.

Художница резко вскинула голову и вдруг захохотала:

– Расторопный!.. И при должности, и при жене, – с трудом выговорила она, и тут заметила Нину. Насупившаяся девочка с вытянутыми вперед руками, сложенными в замок, стояла совсем близко.

Художница громко кашлянула:

– Ниночка, ты кого-то поймала?

Нина разжала ладони, кузнечик упал на землю и тотчас скрылся в траве.

– Баба Тоня, пойдем домой, – потупив взгляд и ковыряя носком сандалии землю, сказала она. – Есть хочется.

Художница подошла к Нине и, положив руку на ее плечо, неожиданно спросила заговорщическим тоном:

– Сударыня, а что, если я напишу ваш портрет? Но сначала мы совершим что-нибудь волшебное. Уверяю, у нас получится.

Нина, резко мотнув плечом, скинула ее руку:

– Школу окончу с золотой медалью, тогда и нарисуете.

Художница, отступив шаг назад, с немалым удивлением впилась глазами в лицо Нины:

– Откуда тебе известно про медали?

– У дяди доктора есть, он был круглый отличник…

Окончить школу с медалью Нине не удалось, но аттестат был вполне приличный – без «троек». К тому же РОНО ей выдало направление в пединститут, которое по тогдашним правилам фактически гарантировало зачисление. Одним словом, вступительные экзамены сдала играючи.

И тут снова заговорили об отце. Провожая Нину в Ленинград, мать протянула ей клочок бумаги с номером домашнего телефона отца:

– По пустякам не тревожь. Он этого не любит, всех собак на тебя спустит.

– Мам, а почему ты с ним все еще общаешься? Он ведь нас бросил, у него другая семья.

– Ну, во-первых, бросил да не бросил, а главное – не по своей воле, так карта легла, – сказала мать, поглаживая Нину по плечу. – Запомни, он больной и глубоко несчастный. Так что звони отцу только в крайнем случае.

Такой случай возник через два с половиной года и состоял из двух «вдруг».

Перед тем, как прочитать про эти «вдруг», я, простите, сбегал в туалет, на кухне вскипятил чайник, насыпал в чашку две чайные ложки растворимого кофе и вернулся в комнату. Отыскал свой махровый халат, комком валявшийся на бельевой тумбочке, нацепил его и, отглотнув кофе, обжегся. «Трах-тарарах» – выругался я. И при этом подумалось: «А не встречал ли я Фею Нину? Возле МП крутилось много девушек. Но похожую на Фею не припомню. Там был другой контингент…»

Присел в кресло с чашкой в руках и продолжил заниматься отчетом.

Первое «вдруг»: у обожаемого Ниной МП, как уже было сказано выше, начались проблемы. Оргкомитет конкурса артистов эстрады отфутболил самозванца: «для участников художественной самодеятельности проводятся десятки конкурсных мероприятий, там и проявляйте свои таланты». И это, несмотря на предварительные договоренности и соблюдение всех формальностей.

Второе «вдруг»: она познакомилась с «Наставником». Так она в шутку называла свой внутренний голос, хотя было бы правильнее именовать его как-то иначе, ориентируясь на слово «интуиция».

Вообще-то, она и раньше знала о его существовании, но он был таким тихим и неразборчивым, что понять его было совершенно невозможно. Зато теперь заговорил громко, внятно и выразительно, ну, точно диктор Центрального телевидения. Правда, с небольшой оговоркой. Порой такое «хряк-перехряк» завернет, что рядом с ним виртуозная матерщинница Баба Тоня отдыхает.

– Я – твоя тайна! – напористо произнес Наставник. – Кроме тебя обо мне никто не должен знать. Если проболтаешься, останешься без моей поддержки. Уйду и никогда не вернусь. Поняла?

– Знакомая песня, – ухмыльнулась Нина, но продолжила совершенно серьезно: – Тайна навсегда останется тайной.

– Слушай дальше: завтра пойдешь звонить отцу, но предварительно составишь шпаргалку. Просьбу сформулируешь письменно, так будет надежнее.

– Хорошо, напишу…

– Выйдя из общежития, отсчитаешь шесть телефонов-автоматов, а звонить будешь из седьмой будки. Запомнила – из седьмой.

– Почему из седьмой? – спросила Нина, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

– Потому что иначе трубку возьмет его жена! – рявкнул Наставник. – Когда жена дома, он никогда не подходит к телефону. А тут поспешит…

– Почему поспешит?

– Потому что мы этого очень хотим. Помнишь, мы читали о желаниях, обретающих чудодейственную силу?

– Да, мне понравилась эта сказка.

– «Хряк-перехряк», – смачно выругался Наставник. – Разговаривать будешь непринужденно, как будто вы трендите каждый день. Про МП скажешь: одаренный сокурсник, и никакой лирики!..

– А про заклинанье забыл? – прыснула она и затряслась от смеха.

– Перестань паясничать! А то ведь действительно останешься без петушиного слова, и отец тебя слушать не станет. Пошлет куда подальше с тремя восклицательными знаками, и кандыбай в общагу!

Нина вмиг перестала смеяться. Она представила, как отец бросит телефонную трубку, и ее вдруг буквально заколотило от страха:

– Назови петушиное слово, – прошептала она.

– ТотКтоВамНужен, – ответил Наставник. – Произносить надо слитно, но внятно, чтобы слышен был каждый слог. Как будто ты поешь под ритмичную музыку.

Вдруг откуда ни возьмись зазвучала музыка и Наставник запел:

– ТотКтоВамНужен с улыбкой дружен,

Он весельчак и выдумщик, что надо,

ТотКтоВамНужен не безоружен,

Но вместо шпаги сказочная правда…

За «сказочной правдой» последовала пустая страница, заставившая меня подумать: «Неужели на этом отчет заканчивается?» Признаюсь честно: расстроился ужасно. Чувствовал себя обманутым, обиженным, несчастным. Машинально прокрутив следующую страницу – она тоже оказалась пустой – я произнес: «Послушай, заведующий отделом расследований!.. Ты что, прикалываешься?!.» И неожиданно на выплывшей следом странице увидел текст.

Вернемся к биографии МП. Про его детство и отрочество, к сожаленью, выяснить удалось немногое. Информацию собирал по крупицам, но тем не менее эскизный набросок картины, пожалуй, сложился.

Ленинградская окраина, где появился на свет и рос МП, на рубеже 60-70-х годов прошлого столетия была ленинградской только по административно-территориальному признаку, а в остальном – провинциальный, неухоженный, густонаселенный микрорайон, застроенный преимущественно безликими блочными и реже кирпичными домами. Население было разношерстным, но доминировал рабочий класс с внушительной прослойкой лимитчиков, получивших ленинградскую прописку и «свои» небольшие квадратные метры за годы тяжелой и непрестижной работы, нередко выполняемой на кабальных условиях. Некоторые из них, добившись цели и почувствовав себя триумфаторами, пустились во все тяжкие: ежедневно – под мухой, а в выходные – в хлам, безобразно скандалили, устраивали кулачные бои, в ходе которых крушили все, что попадется на пути. И как не парадоксально – почти всегда безнаказанно.

Впрочем, валить все на «лимиту», было бы несправедливо. Аналогичным образом развлекались и коренные маргиналы, а про так называемых трудных подростков и говорить не приходится. Озорничали ребятушки с большущим энтузиазмом.

Один из старожилов, назвавшийся краеведом, сказал: «атмосфера была огорчительной».

Полагаю, продолжать не стоит, и без того понятно, что в микрорайоне жилось непросто и беспокойно. Беспокойно, в первую очередь, за детей.

Родители МП – краевед позиционировал их как «наглядный пример образцово-показательной, привилегированной части рабочего класса» – всячески, но в основном посредством нотаций старались ограждать сына от дурного влияния шпаны, расплодившейся там в пугающих количествах; ситуацию усугубляли несколько ПТУ, открывшихся неподалеку. Но осуществление задуманного было очень трудной задачей, требующей каждодневных усилий. И на это у родителей пороху не хватало.

Хотя с другой стороны: подарить сыну велосипед – пожалуйста! Отстоять километровую очередь и купить модное, чехословацкое пальто, дорогущие, румынские ботинки на меху, гэдээровскую, спортивную сумку – запросто! С вечера замесить тесто, а назавтра встать в половине пятого и испечь пирожки двух видов: с капустой и с мясом – кушай, сынок, на здоровье!..

Но систематически проявлять живой и деятельный интерес к его делам – этого у них не получалось. В первую очередь от непонимания – зачем? «Мы же росли без родительской опеки, и ничего», – посмеивались они: – «Опеку заменяла школа, пионерская организация, комсомол…»

И вот однажды поздним, осенним вечером четверо подростков, среди них был и МП, заглянув в подсобку гастронома, утащили три фугаса бормотухи, распили их, и сначала направились на помойку. Там они перевернули мусорные бачки, а их содержимое раскидали по всему двору. Затем, раздобыв мел, исписали непотребными словами, ворота гаражей, выделенных персональным пенсионерам, инвалидам и кое-кому из родственников большого начальства. Краевед сказал, что «самих таинственных генералов в микрорайоне никто не видел».

Услышав чьи-то шаги, пацаны побежали вдоль обшарпанной «хрущобы», и за углом неожиданно обнаружили «Горбатый Запорожец» – наверно, самый дешевый и забавный по внешнему виду советский автомобиль. Используя простейшие приемы и приспособления, пацаны вскрыли его, завели, и поехали кататься. За руль садились по очереди. Когда пришло время МП, их заметили хозяин авто и участковый. Дружки МП – наутек, а он, парализованный алкоголем, не мог даже пошевелиться.

Самого худшего удалось избежать. Получив от отца МП сравнительно небольшие компенсационные выплаты, руководство гастронома, дворники, отмывавшие ворота гаражей, хозяин «Запорожца и милиция согласились разойтись по-хорошему. Уперлась директор школы: «Ищите другую школу, в мою – только через мой труп!» При этом свою неприязнь к МП и его родителям она высказывала так громко и последовательно, как будто совершенно не беспокоилась о своей репутации. Таким образом вскоре весь район был в курсе произошедшего. Ни одна близлежащая школа не хотела видеть среди своих учеников «двоечника, прогульщика и отъявленного хулигана с алкогольной зависимостью…»

Родителям советовали отдать сына в специнтернат, вечерню школу или строительное ПТУ, известное постоянным недобором учащихся. И так, возможно, и случилось бы, если бы не возвращение в Ленинград старшего брата отца МП.

Служивший барабанщиком в духовом оркестре Группы советских войск в Германии, он вышел на пенсию и вместе с женой осел в коммуналке на Садовой, где за ними были забронированы два помещения: просторная, светлая, с высокими потолками комната и крошечный чулан без окон, в нем с трудом помещались узкий диванчик, продолговатый стол, напоминающий гладильную доску, и пара табуреток.

Будучи бездетными, дядя Коля и тетя Ванда откликнулись на просьбу родителей МП. Они временно взяли племянника к себе, устроили его в хорошую школу и пригрозили: «не будешь учиться, оторвем голову».

Перепуганный до смерти МП увидел перед своим носом огромный кулак барабанщика. А тетя Влада положила на его голову свою мягкую ладонь и хитро улыбнулась: «Не бойся, голова останется целой, но за твои чудные локоны поручиться не могу. Они должны украшать разумного и дисциплинированного юношу».

Похоже, кулак и слова про локоны возымели магическое действие, парень взялся за ум. По крайней мере, в аттестате, полученном по окончании восьмого класса, «тройки» чередовались с «четверками», а поведение было названо «примерным».

Но, повторяю, он учился в хорошей школе, и, чтобы быть зачисленным в девятый класс, требовались совсем другие оценки. Выручила тетя Влада. Она пришла к директору школы и спросила:

– Вам нужен блестящий ведущий школьных мероприятий? Могу познакомить, это МП. Он окончил восьмой «б».

– Красивый мальчуган, но с чего вы взяли, что он блестящий? – поправив высокую прическу, иронично хмыкнула директриса. – У нас есть артисты и получше.

– У вас нет получше!.. – твердо сказала тетя Влада. – И ни в одной другой школе тоже нет. Поверьте на слово, у него талант. За три месяца занятий в агитбригаде Дома пионеров он обскакал всех. Такого прогресса я в своей жизни не видела. Уверяю, вы будете гордиться таким учеником…

В Доме пионеров, который теперь называется Домом детского-юношеского творчества, нашлось немало сотрудников пенсионного возраста, вспомнивших МП и охотно отвечавших на мои вопросы.

– Очень способный, текст запоминал на лету, прекрасно двигался, смешно пародировал, – сказала руководитель кружка художественного слова. – А как он вел концерты и праздники!..

– Но гениальность МП – это миф, сочиненный его теткой. Влада Петровна у нас вела вокальную студию, – продолжила старейшая методистка массового отдела. – Оказывая фанатическое содействие племяннику, реализовывала свою нереализованную мечту. Она ведь до отъезда в Германию работала в Ленконцерте и считалась весьма перспективной певицей. Поэтому и пыталась всеми правдами и неправдами пропихнуть его на Моховую – в ЛГИТМиК. А там МП забраковали как профнепригодного. Влада рассказывала, что один из экзаменаторов, которого она заарканила в коридоре, обозвал МП неизлечимым, провинциальным Артистом Артистычем, имея в виду, что ни одного слова в простоте не скажет и постоянно хлопочет физиономией.

– А ТотКтоВамНужен у него получился классный, – встрял миниатюрный, подвижный старичок с безупречной хореографической осанкой и мелированными редкими волосенками, расчесанными на прямой пробор. – По слухам, номер придумал худрук филармонии Верхних Холмов Эдик Софитов, а ставил его Бубнил.

– Бубнил? – хохотнула методистка.

– Это прозвище режиссера со странной привычкой, он постоянно бубнил, – радостно заулыбался старичок, поглаживая свою джинсовую курточку. – Представляете, Бубнил частенько думал вслух, как говорится, все мысли наружу. Поэтому в столицах и не прижился, а в провинции был очень востребован. Они с этим номером объехали полстраны.

Затем, когда мы со старичком остались одни, он продемонстрировал великолепный степ…

«Бог ты мой!» – пронеслось у меня в голове. – «Это же дядя Валя. Ну, конечно, он!.. В далекой молодости вместе работали на елках. Я был режиссером и дедморозил, а он играл озорного чертенка. Каждый его танец сопровождался бурей аплодисментов. Как же его фамилия?» – мучительно и безуспешно вспоминал я. По этой причине прочитал кусок текста вполглаза. Но перечитывать заново не стал. Сосредоточился на новом абзаце.

Впрочем, об этом изложу потом, чтобы не запутаться. А пока представлю тот самый мартовский, солнечный, ветренный день, начавшийся с поиска седьмого телефона-автомата. Напоминаю, это происходило в средине 80-х.

Нина нашла его на Московском, неподалеку от Обводного канала, зашла в будку и, тихонько, но четко произнесла: «ТотКтоВамНужен». А затем уверенно набрала номер.

– Слушаю, – трубку взял отец.

Она узнала его по голосу, поскольку заунывно-протяжная речь была прежней. Нина слышала ее в том давнишнем сне и запомнила в малейших нюансах.

– Здравствуйте, беспокоит ваша дочь Нина из Тихвина, – в бодром темпе отрапортовала она.

– Почему из Тихвина? Ты же учишься в Ленинграде.

– Да, в Ленинграде, – на секунду запнулась она, но продолжила бойко и, пожалуй, даже агрессивно: – Прошу вас о встрече. Когда сможем повидаться? Назначьте, пожалуйста, время и место.

После продолжительной паузы отец промямлил:

– Через час, при входе в Таврический сад со стороны Таврической улицы. Знаешь такую? На мне будет серый, утепленный плащ и вязанная шапка, тоже серая.

– Я вас узнаю. До встречи!

Доехав на метро до Чернышевской, она стремительно направилась к Таврическому саду. Пришла минут на десять раньше назначенного времени, но отец уже был там.

– Посмотрите, пожалуйста. – Она протянула отцу лист бумаги с текстом, написанным от руки ровными, округлыми буквами.

Отец достал из внутреннего кармана очки, нацепил их на нос и принялся читать. Читал внимательно и долго. А затем, пристально глядя Нине в глаза, спросил:

– На что претендуешь? Ты хочешь, чтобы МП стал дипломантом или лауреатом?

– Будет достаточно, если его вернут в список участников.

– Порешаем, – кивнул он и, сложив лист вчетверо, убрал его вместе с очками во внутренний карман плаща.

– Долго придется решать?

– Не долго. Думаю, за понедельник управимся, – вздохнул он и, потоптавшись на месте, вдруг смущенно улыбнулся: – Доченька, ты его любишь?

– Да, папа, люблю, – ответила она, позабыв о договоренности избегать лирики. – Он мне с первого дня понравился, а влюбилась после новогоднего капустника. Он играл сказочного Садко в необыкновенно красивом костюме, и на нем держалось все действие.

– А он?.. Как к тебе относится?

– Пока по-товарищески. Но, думаю, скоро все изменится. Будет смотреть на меня вот такими влюбленными глазищами, – засмеялась она, сделав из пальцев два круга, напоминавших бинокль. – И слезно умолять выйти за него замуж.

– Ты в этом уверенна?

– Абсолютно!

За это легкомысленное признание Наставник ее отчитывал несколько дней кряду. Но Нина нисклолечко не расстраивалась.

– Ты пойми, – говорила она своему внутреннему голосу: – благодаря этой импульсивной выходке, мы, кажется, сблизились с отцом. Чужой человек стал почти родным, это ведь здорово!

Нина была права. Спустя примерно месяц, отец ей поведал о том, что скрывал долгие годы.

Что пробудило в нем исповедальную откровенность, судить не берусь. Может, взаправду сработало петушиное слово, или вдохновили перестроечные настроения, охватившие всю страну, то ли подтолкнула его болезнь, признаки которой становились все более очевидными, но факт остается фактом – Серый заговорил.

Это произошло в конце апреля. Погода уже позволяла расстаться с теплой верхней одеждой, но отец все еще кутался. Его оригинальный, внешний вид, естественно, привлекал внимание людей, гуляющих в Таврическом саду. Особенно серая вязанная шапка, надвинутая на глаза и закрывавшая брови, уши и часть шеи. Прохожие посмеивались и перешептывались. Но он этого не замечал – говорил не менее часа, чередуя беспрерывное бормотанье с долгими паузами, всхлипываниями и неожиданным смехом, сопровождаемым хриплым кашлем. Несколько раз Нина, вынуждена была переспрашивать, поскольку не понимала, о чем он говорит. И отец повторял, изъясняясь еще более непонятно.

Одним словом, если препарировать ее впечатления, отбрасывая пассажи, в которых сам черт ногу сломит, то вытанцовывалась такая история. Серый – сравнительно молодой лейтенант Госбезопасности (всегда в штатском), служивший в Новгородской области, приехал в Тихвин на день рождения к ровеснику-земляку (оба родом из Вологодской области). За праздничным столом увидел девушку по имени Лиза и обомлел. Ничего подобного ранее в своей жизни не испытывал. Поэтому после дня рождения, при каждой малейшей возможности лейтенант садился на мотоцикл ИЖ-56 с коляской и мчался в Тихвин, чтобы хотя бы пару часов побыть с Лизой. И Лиза потихоньку начала привыкать к лейтенанту. Ее уже не раздражала не шибко привлекательная внешность ухажера и его странноватые манеры, которые поначалу она называла ужимками. Со временем привычка превратилась в привязанность, а потом и в симпатию. На предложение лейтенанта выйти за него замуж, Лиза таинственно улыбнулась и едва слышно прошептала: «я подумаю…» В тот же вечер она очутилась с ним в одной постели.

Начали готовиться к свадьбе, как вдруг лейтенанта вызывает его начальник – майор Б., и говорит: «Есть одно ответственное и весьма интересное задание. Надо помочь подполковнику В. уладить его домашние дела, то есть оформить фиктивный брак с его незамужней, беременной дочерью. Я перебрал в уме всех холостых сотрудников и понял, что лучшей кандидатуры, чем ты не отыскать. Развод оформите через полгода после рождения ребенка. В знак благодарности – капитанская должность и служебная квартира в самом Новгороде». Лейтенант начал было отказываться, но Б. ему доходчиво объяснил, что отказ будет воспринят как предательство Родины со всеми вытекающими последствиями. И лейтенант, скрепя сердцем, согласился. В оперативном порядке оформил брак с дочерью В., встретил ее с цветами из роддома, и при этом попросил начальство решить квартирный вопрос одной знакомой, проживающей в Тихвине. Серый уже знал, что Лиза тоже беременна.

Вскоре Лиза вместе с Бабой Тоней переехала из барака в чудесную двухкомнатную квартиру. Как это случилось и почему откладывается свадьба, лейтенант сначала объяснил эзоповым языком. Лиза, конечно, поплакала, но что делать, если ее будущему мужу поручено обезвредить шпионскую, вражескую сеть, и к этой опасной работе привлекаются только холостые офицеры.

Спустя некоторое время, когда уже родилась Нина, лейтенант вынужден был сообщить Лизе кое-какие дополнительные детали секретной операции, отодвигающие их свадьбу на неопределенное время.

Подполковника В. внезапно перевели на большую должность в Ленинград. Лейтенант, ставший не капитаном, а всего лишь старлеем, обратился к фиктивному тестю с вопросом: – Когда можно приступить к оформлению развода? Полгода уже прошло.

Новоиспеченный полковник шарахнул кулаком по столу:

– О каком разводе ты говоришь, если она опять беременна? Собирайся в Ленинград, будешь в роддом носить ей витамины. И потом есть идея закинуть тебя инструктором в Смольный, а негласно – правой рукой моего друга Г. Ты понимаешь, какой это карьерный скачок?!.

Дослушав монолог до конца, Нина, исполненная твердой решимости, вцепилась в его руку и приказала:

– Папа, уходи на пенсию. Немедленно!

– Хорошо, доченька, после майских праздников напишу рапорт.

– Не надо ждать праздников. Ты болен! Завтра же попрощаешься с товарищами и – на свободу!

Серый поступил так, как распорядилась Нина, что лишний раз подтверждает ее уникальный дар творить чудеса с помощью «ТотКтоВамНужен». Люди, подобные Серому, так не поступали и не поступают сейчас. Отравленные пьянящими запахами коридоров власти, они держатся за свои кресла, стулья, табуретки до последнего. А Серый взял и свалил.

Правда, начал с развода. Фиктивная супруга, вместо благодарности разразилась чудовищной бранью, называя его жалким прихлебателем- карьеристом…

А примерно в это же время МП готовился к отъезду в далекий город Верхние Холмы. К данному неожиданному шагу его подтолкнула опять же Нина:

– Мне очень жаль с тобой расставаться, – произнесла она, впервые позволив себе погладить его по щеке. Уткнувшись лбом в его грудь и крепко схватив за плечи, она продолжила: – Но тебе надо ехать. Там у тебя будет творческая работа, ты будешь расти, а кода взойдешь на Олимп, вернешься в Ленинград. Я тебя буду ждать. – Она коротко и неумело чмокнула его в губы.

– Если брошу институт, меня заберут в армию, – отступив шаг назад, сказал МП.

– А ты разве еще не бросил? – усмехнулась Нина.

– Нет, конечно, у меня всего два хвоста. Я их закрою…

Договорить Нина не позволила, прикрыв его рот ладонью:

– Отец организует тебе академический отпуск на срок, какой пожелаешь.

МП, сжав ее ладонь обеими руками, с удивлением посмотрел на нее:

– Ты же сказала, что он вышел на пенсию.

– Вышел да не вышел, – засмеялась Нина, и еще раз чмокнув его в губы, выпалила: – «ТотКтоВамНужен!» Не волнуйся, все будет хорошо, поезжай!..

Этой сентиментальной сцене предшествовал ряд важных событий. На конкурсе МП, мягко выражаясь, выступил слабо. Но одного человека, находившегося в концертном зале, он сумел заинтересовать. Это был худрук филармонии Верхних Холмов Эдуард Софитов. Коренастый, широкоплечий с лицом цвета крепко заваренного чая и изрезанного глубокими морщинами, он говорил необыкновенны голосом, тембрально напоминавшим низкое звучание органа:

– Не тушуйся, уверенность приходит с опытом, которого можешь поднабраться у меня. Золотые горы не обещаю, но за пару лет чего-нибудь сколотишь, – усмехнулся Софитов. – На подержанный «Запорожец», например, и еще что-нибудь останется.

МП вздрогнул:

– Почему вы сказали про «Запорожец»?

– Чтобы ты не думал, что сразу сможешь хапнуть «Волгу». Хотя чем черт не шутит. Если удастся придумать для тебя, как говорили наши старики, гвоздь программы, все может быть. Кое-какие мыслишки уже воркуют. – Он легонько постучал пальцами по своему широкому лбу. – Соглашайся, брат, не пожалеешь.

По приезде домой МП рассказал о своем провале и предложении Софитова тете Владе. Истерика была тихой, но душераздирающей:

– Я была дурой, влюбилась в Николая до умопомрачения, ради него готова была на любую глупость… Но ты же не дурак, и не влюблен… Или я чего-то не знаю?

– Тетя Влада, у меня от вас нет секретов.

– Так зачем же оставлять Ленинград? Ты не представляешь, какие у тебя здесь перспективы. Я говорила с самим Цеханским. Он поможет. И Лева Рамкин тоже посодействуе. А в глуши ты погибнешь…

Выйдя на Садовую, МП направился в сторону площади Мира, затем зашел в подворотню и там подбросил монету. Жребий указывал на Верхние Холмы.

И тут я «поплыл», что называется, на ровном месте. Попросту говоря, разревелся как малый ребенок: «Ведь в моей жизни тоже случалось подобное. Нет, я жребий не бросал, но прекрасно помню свои ощущения, когда, стоя на распутье, делал выбор, а впоследствии подолгу раздумывал: верно ли поступил? И, как правило, однозначного ответа не находилось. Сколько же я всего наворотил в свой бестолковой жизни!..»

Оттолкнув кресло, я поднялся и, дойдя до дивана, плюхнулся на него, уткнувшись носом в подушку: «на хрена я стал копаться в это галиматье?!»

Утром меня разбудила жена, приехавшая с дачи:

– Ты что, ночью работал? – спросила она.

– Глянь! – я указал на экран монитора, поднялся и, подойдя к компьютеру, провел пальцем по тачпаду.

На вспыхнувшем экране появился текст озаглавленный: «План проведения фестиваля старшеклассников, наделенных лидерскими качествами».

– Я это уже видела, ты мне показывал, – сказала жена и, выходя из комнаты, улыбнулась: – завтрак готов…

Через какое-то время на почте обнаружил еще одно левое письмо.

Митю разыскать не удалось, ни один из найденных мною телефонов не отвечал. Зато через ДДЮТ вышел на дядю Валю. Теперь он внешне напоминал древнего старичка-подростка. Абсолютно лысая голова, усеянная коричневатыми пятнами, все время клонилась на бок, глаза стали бесцветными, руки беспрерывно дрожали, он плохо слышал, но кое-как поговорить удалось.

Номер «ТотКТоВамНужен» действительно был придуман и поставлен предположительно в 1989 году, и строился на довольно примитивном сюжете. В город приехал волшебник по имени «ТотКтоВамНужен», он пригласил страждущих посетить сказочно-оздоровительный сеанс. Тотчас к нему выстроилась толпа бюрократов, прогульщиков, несунов, бракоделов и других хрестоматийных, отрицательных персонажей тогдашней эстрады. Все они жаловались на трудные, перестроечные времена, поскольку в условиях наступившей гласности скрыть ничего не удается, а это значит – наказание неотвратимо. Проводя сеанс, Волшебник, которого в очередь играли худрук Софитов и режиссер Бубнил, выдавал мерзавцам чудодейственные пилюли, и они, преображаясь на глазах у изумленной публики, вступали на путь исправления.

Фишка заключалась в том, что отрицательных играл один артист – Митя Прачкин. И все они были разными и гомерически смешными. От хохота публика сползала со стульев. Успех был фантастический, что заставило Софитова сделать изтипичного, лаконичного, эстрадного номера целое отделение. В дальнейшем Софитов намеревался сотворить полноценную театрализованную программу с использованием большого количества впечатляющих выразительных средств, по метражу – полтора часа.

Но осуществиться планам было не суждено. На одном концерте, проходившем в областном центре в присутствии большого начальства, Бубнил параллельно с текстом роли начал озвучивать свой внутренний монолог, адресованный зрителям: «Идиоты, вам палец покажи и вы будете смеяться? Неужели не понятно, что это туфта, не имеющая никакого отношения к искусству…» Короче разразился грандиозный скандал. Софитова погнали на пенсию, Митя, пережив сильнейшее эмоциональное потрясение, навсегда оставил сцену, выиграл один Бубнил – он стал необыкновенно популярным.

– Дядя Валя, – сказал я, – когда-то эту историю вы рассказывали по-другому.

– А как ты хотел? Мне, дружок, восемьдесят лет с гаком.

– Хорошо, дядя Валя, извините. А девушка Нина в Верхние Холмы приезжала?

– Может, и приезжала, не знаю. Я ведь сам там не был, говорю то, что люди сказывали.

– А у кого бы узнать?

– Так спроси у Митьки. – Он вытащил из сумки засаленную, растрепанную записную книжку и продиктовал телефон.

Митя разговаривал неохотно:

– Занимаюсь недвижимостью, женат по третьему разу, двое детей, все в порядке.

– А скажи, среди твоих жен была Нина?

– Что-то не припомню, – засмеялся он. – Если вспомню, обязательно сообщу. Звонить можно по этому, или на домашний?..

С момента нашего разговора прошло несколько месяцев. Увы, не позвонил. Жаль. Очень хочется с кем-то поговорить про Нину. Сама она после того, как похоронила Бабу Тоню и выдала замуж свою мать за отставного капитана третьего ранга, на моем горизонте больше не появлялась. Если кто-нибудь что-нибудь знает, пожалуйста, сообщите. С уважением! ТотКтоВамНужен.

ТотКтоВамНужен было написано без кавычек.